Дон Кавелли и мертвый кардинал [Дэвид Конти] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дэвид Конти ДОН КАВЕЛЛИ И МЕРТВЫЙ КАРДИНАЛ

Начальствующие над священниками
и над народом много грешили,
подражая всем мерзостям язычников,
и сквернили дом Господа,
который Он освятил в Иерусалиме.
И посылал к ним Господь Бог отцов их,
посланников Своих от раннего утра,
потому что Он жалел Свой народ
и Свое жилище.
Но они издевались над посланными от Бога
и пренебрегали словами Его,
и ругались над пророками Его,
доколе не сошел гнев Господа на народ Его,
так что не было ему спасения.
Вторая книга Паралипоменон 36:14–16

КНИГА ПЕРВАЯ

I

Господи, помилуй!

Если это был ад, то он выглядел куда страшнее, чем в самых мучительных его кошмарах.

Время, наверное, около полудня. Безжалостное, сжигающее все вокруг, солнце стояло в зените. Повсюду на сотни километров нет даже намека на тень или на каплю воды. Только песок. Раскаленный песок. Старик в кардинальском облачении знал, что совершил ужасную ошибку, но теперь ее уже не исправить.

Смирится ли он или продолжит свой нелегкий путь, больше не имело никакого значения. Его внутренности превратились в пылающий огонь, а взор заволокло темной дымкой. Он уже не осознавал ничего вокруг, и тут его ноги подкосились, и он упал навзничь на горячий песок.

Господи, помилуй!

Кардинал Эдуардо Фонтана открыл пересохший рот, чтобы произнести молитву, но из его уст вырвался лишь бессильный шепот: «…Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим… Ибо Твое есть Царствие, и сила, и слава вовеки…»

Старик закрыл глаза. В тот же миг он почувствовал, что тело его преисполнилось невиданной легкости. Вдали показался удивительно знакомый силуэт. Казалось, что человек просто стоит и терпеливо чего-то ждет. Затем он распростер руки, от которых исходил лучистый свет. Внезапно кардинал узрел невозможную неземную красоту, все оказалось намного прекраснее, чем он когда-либо представлял. Наконец-то! Наконец-то он дома.

II

Председатель Папской комиссии, статс-секретарь кардинал Рикардо Ломбарди, резким движением распахнул створки окна своего огромного кабинета и закурил сигариллу. Сейчас ему просто необходима пара крепких затяжек, даже несмотря на то, что в Губернаторском дворце, да и во всех остальных помещениях Ватикана, в течение многих лет строжайше запрещено курить. Ломбарди втайне пренебрегал этим запретом. Разумеется, все папское государство находится в списке Всемирного наследия ЮНЕСКО, и очевидно, что в залах вроде Сикстинской капеллы невозможно установить современную противопожарную систему, но все же с какой стати ЮНЕСКО вмешивается во внутренние дела суверенной территории? Видит Бог, он не считал себя ретроградом, но раньше жизнь была устроена намного лучше: Пий IX, сам заядлый курильщик, построил в Ватикане сигаретную фабрику, Бенедикт XIV отменил налог на табак, а избрание нового папы и по сей день знаменуют клубы белого дыма. Однако с две тысячи второго года повсюду развесили эти таблички Prohibetur uti fumo,[1] а нарушителей штрафуют на тридцать евро. В этом есть что-то нелепое.

Ломбарди сделал глубокую затяжку и решительно выдохнул сизый дым в прозрачный воздух ватиканских садов. Затем резко повернулся и пристально посмотрел в глаза своему секретарю, монсеньору Фабиани, который с безутешным видом стоял в комнате чуть поодаль.

— Так, попробуем еще раз, успокоившись. Возможно, я недостаточно ясно выразил свою мысль…

Секретарь попытался улыбнуться, из-за чего стал выглядеть еще более несчастным, чем раньше. Он осторожно откашлялся.

— Ваше высокопреосвященство, я совершенно согласен с вами, что эти апартаменты и по размерам и по прекрасному расположению как будто специально созданы для того, чтобы достойно разместить одного из недавно назначенных кардиналов, однако… Тем не менее это совершенно исключено… Эти апартаменты занимает синьор Кавелли.

Сигарилла развеяла досаду Ломбарди, он терпеливо улыбнулся и возразил.

— Ну почему же? Я распоряжусь, и этот человек переедет в другие комнаты.

Фабиани нервно сглотнул.

— К сожалению, боюсь, это вне вашей власти, ваше высокопреосвященство.

Кардинал безмолвно уставился на секретаря. Неужели тот совсем лишился разума? Ломбарди, конечно же, занимал свой пост всего лишь одиннадцать дней и, бесспорно, еще не проник во все тонкости, касающиеся его нового положения, однако неоспоримым фактом было то, что он теперь заместитель папы. С трудом сдерживая гнев, Ломбарди сделал глубокий вдох, прежде чем ответить, стараясь не повышать голос:

— Послушайте, Фабиани, в стенах Ватикана я могу делать все, что сочту нужным, и никто, кроме святейшего отца и самого Бога, не обладает такой властью, чтобы мне противоречить.

Бледные губы секретаря слегка задрожали.

— Совершенно верно, ваше высокопреосвященство. Никто, — проговорил он хрипло и добавил тихим голосом: — Никто, кроме синьора Кавелли.

III

Немного пап оставили такой яркий след в истории, как Джулиано делла Ровере, более известный как Юлий II. Одно из первых его деяний заключалось в том, что он под угрозой самого сурового наказания запретил прибегать к подкупу во время избрания главы католической церкви.

Эта практика всегда являлась скорее правилом, нежели исключением. Что уж говорить, если и его самого выбрали подобным же образом. Именно при этом папе в 1506 году заложили фундамент собора Святого Петра и учредили швейцарскую гвардию[2] — исключительно для охраны понтифика. Неутомимый Юлий поручил Рафаэлю украсить фресками Станцы[3] в Папском дворце, попутно положив начало и другим многочисленным преобразованиям. Он также повелел Микеланджело расписать Сикстинскую капеллу.

Однако было бы ошибкой считать его другом и покровителем искусств. Юлий был стратегом, воином, причем даже в большей степени, чем служителем церкви, и его первоочередная цель состояла в том, чтобы расширить влияние церковного государства. Произведения искусства стали для него лишь дорогостоящими символами власти папского престола. Даже такой гений, как Микеланджело, не раз сталкивался с воинственностью и властолюбием своего могущественного заказчика. Как-то раз, когда он изваял статую Юлия с книгой в руке, тот возмутился: «Что мне прикажешь делать с этой книгой? Дай мне меч!»

Сначала Микеланджело не пожелал браться за роспись Сикстинской капеллы — он считал себя в большей степени скульптором, чем художником. Но папа Юлий был не из тех людей, которым можно безнаказанно перечить. Его карающая длань коснулась даже самого «ужасного Чезаре Борджиа»,[4] который оказался в заточении сразу же после того, как Джулиано делла Ровере стал понтификом. Тот, кого за спиной называли Юлием Грозным, всегда носил при себе тяжелую палку и мог поколотить ею всякого, кто имел несчастье его разозлить. Доподлинно известно, что когда Микеланджело расписывал своды капеллы, он несколько лет провел буквально лежа с поднятыми над головой руками (из-за чего приобрел сколиоз и артрит). Но даже этот неутомимый гений однажды предстал перед грозным понтификом с веревкой на шее, подчеркивая тем самым свое подчинение папской воле. Впрочем, другим приходилось еще хуже. Можно составить длинный список из имен тех людей, кого Юлий приказал убить, не мучаясь никакими сомнениями и угрызениями совести, — недаром Мартин Лютер называл его кровопийцей.

Тем удивительнее существование грамоты, подписанной его святейшеством 31 января 1513 года, за несколько недель до смерти. Согласно этому документу, некий капитан Умберто Кавелли, папским соизволением, должен был отныне «liberatus ab ullis calamitatibus», то есть «ни в чем не испытывать нужды». Эта грамота, дарованная «в знак высочайшей благодарности», касалась не только самого капитана Кавелли, но и всей его семьи, и всех его потомков. В ней оговаривалось не только сказочно высокое денежное содержание, но и право на проживание в Ватикане, а также ряд других привилегий. И, хотя срок действия этого документа был не бесконечным, а только лишь до Страшного суда, предполагалось, что после этого события в нем уже попросту не будет смысла.

Принимая во внимание то, что Юлий был чрезвычайно скуп по отношению к титанам Возрождения, даже к Рафаэлю или Микеланджело, и то, что его истинной страстью было расширение пределов собственной власти и уничтожение врагов, остается лишь догадываться, какими подвигами Умберто Кавелли смог заслужить подобную папскую милость.

IV

— Синьор Кавелли, Dio mio![5]

Он услышал крики сестры Фелиции еще до того, как увидел ее. Почти каждый день после обеда Донато Кавелли прогуливался по садам Ватикана. Именно в это время он находил их необыкновенно привлекательными, поскольку, как правило, там не было никого, кроме него самого. К этому часу отсюда исчезали шумные группы туристов, которым, к его великому сожалению, вот уже нескольких лет разрешалось гулять здесь в утренние часы. Его святейшество, который обычно совершал свою прогулку в три часа пополудни, всегда в сопровождении невидимой, но неизменно присутствующей охраны, также уже вернулся в Апостольский дворец.[6] Лишь тут и там мелькал занятый своим делом неутомимый садовник. Случалось, иногда Кавелли встречал кого-то из кардиналов, что, впрочем, лишь усиливало ощущение покоя и уединения. Даже на гравийных дорожках Итальянского сада, окруженных стрижеными живыми изгородями из самшита, был слышен только плеск фонтанов и щебет попугаев-монахов,[7] несмотря на то что он находился всего в пятидесяти ярдах от высокой стены, окружающей Ватикан. В этом месте трудно себе представить, что прямо за этой стеной звучит нескончаемая какофония нетерпеливого гула римского городского транспорта.

Кавелли повернулся и посмотрел в ту сторону, откуда донесся голос сестры Фелиции. Что за невероятное событие могло так взволновать эту пожилую женщину? Он не припоминал, когда в последний раз в этих садах звучали такие громкие крики.

Как и все его предки с 1513 года, он всю свою жизнь прожил в Ватикане. Чем именно его прародитель Умберто Кавелли так услужил Юлию II, он не знал, хотя на этот счет существовали различные версии, украшенные большим или меньшим количеством кровавых подробностей. Впрочем, он не придавал им большого значения — в конце концов, все это произошло пятьсот лет тому назад.

Важно лишь то, что выданная папой грамота, надежно укрытая в римском банковском сейфе, по-прежнему действительна. Кавелли слишком хорошо понимал, что не все рады, выражаясь дипломатично, терпеть здесь соседа, который не занимал ни клерикальной, ни светской должности, хотя, как правило, ватиканское гражданство было привязано именно к ним. Обычно если вы отказывались от должности, то теряли и гражданство. Но разве что-либо в Ватикане подчинялось стройным правилам? Этот город жил по своим собственным законам. В отличие от большинства государств, их придумали и установили не светские правители несколько веков назад, они уходили корнями в традицию со времен апостола Петра.

Две тысячи лет одно установление проистекало из другого. Неудивительно, что извилистый и запутанный Ватикан снаружи представлял собой лабиринт из одиннадцати тысяч различных помещений, а изнутри являлся сложнейшей церковной структурой, которую никто не мог полностью изучить. Даже малейшие изменения имели бы для этого механизма катастрофические последствия.

Так, например, Святой Престол никогда не станет реабилитировать монаха Савонаролу, выступавшего против печально известного папы Александра VI Борджиа и утверждавшего, что тот незаконно занимает престол святого Петра. За это знаменитого проповедника приговорили к казни через сожжение, учитывая при вынесении вердикта библейский запрет на пролитие крови.

Обвинение, выдвинутое Савонаролой, полностью соответствовало истине: Александр получил папский престол, лишь подкупив нескольких выборщиков. Но если сегодня церковь признает сей прискорбный факт, это значит, что все кардиналы, назначенные папой Борджиа, не имели прав на кардинальские шапки. Соответственно, Алессандро Фарнезе, будущий папа Павел III, тоже занимал свой пост незаконно. Но ведь, в свою очередь, именно по его приказу с 1545 по 1563 год проводился Тридентский собор, на котором были приняты решения, до сих пор значимые для католической церкви. С реабилитацией Савонаролы пришлось бы задним числом объявить все решения собора недействительными, и традиция последних пятисот лет рухнула бы, как карточный домик. Воистину, лучшее — враг хорошего.

Поэтому даже в случае с привилегиями Кавелли потребовалась бы исключительно веская причина, чтобы опротестовать грамоту, выданную одним из пап. До сих пор никто на это не покушался. Даже такое намерение показалось бы чем-то немыслимым. Нынешний понтифик, конечно, мог принять подобное решение, тем более если бы не предвиделось дальнейших последствий. В конце концов, папа — непререкаемый глава Ватикана, монарх, облеченный абсолютной властью, законодатель и верховный судья — все это в одном лице, он не подотчетен никому на земле, а его постановления не подвергаются сомнению. Когда его избирают на престол, в его личном владении тут же оказывается все имущество Ватикана. Получается, что он единственный избранный диктатор во всем мире. Если бы он захотел, то мог бы сбежать со всем имуществом (что, кстати, и проделал папа Бенедикт V в 964 году) и на совершенно законных основаниях устроиться где-нибудь на Багамах.

При этом власть его не ограничивается только Ватиканом в Риме. Отнюдь. На всей планете он поставлен превыше земных законов, и даже если он не действует явно, согласно старому принципу «ubi est papa, ibi Roma est»,[8] он все равно незримо присутствует в любой точке мира, оставаясь на земле Ватикана. Если бы ему пришло в голову совершить убийство, он совершил бы его, не опасаясь каких-либо юридических последствий.

Однако при этом папа всегда оставался пленником традиции. С пятого века католическая церковь опирается на постулат, разрешающий верить в «quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est», то есть «в то, во что веруют везде, всегда и все», а это в значительной мере ограничивает власть папы в принятии решений по части всяких нововведений.

Кроме того, ему мешает то обстоятельство, что его собственная непогрешимость основана на непогрешимости его предшественников. Если он объявит постановления кого-либо из предыдущих пап ошибочными, то и его собственные решения уже не будут выглядеть бесспорными. В результате должно пройти немало времени, прежде чем в Ватикане хоть что-нибудь изменится, даже самая незначительная мелочь. Здесь мыслили не такими категориями, как дни, месяцы и даже десятилетия, но оперировали веками и тысячелетиями.

Именно поэтому Кавелли, будучи для некоторых настоящим бревном в глазу, все же являлся в то же время маленьким камушком той мозаики, из которой составлена многовековая традиция. Его присутствие в Ватикане все же лучше того, чего здесь боялись более всего на свете — перемен.

Нет, разумеется, чтобы достигнуть желанной цели и навсегда избавиться от раздражающего соседа, порой придумывались и более элегантные пути. Например, Кавелли уже не раз предлагали принять в дар виллу extra muros — то есть вне стен, причем раз от раза эти предложения становились все роскошнее. Тем не менее он без колебаний отказывался от подарков и собирался точно так же вежливо, но непреклонно реагировать на это и впредь.

Он любил свой образ жизни. Ему сейчас сорок с небольшим, и он в хорошей физической форме, которую поддерживает десятикилометровыми пробежками вдоль Тибра каждые два дня. С недавних пор он полностью отказался от сахара. Иногда к нему на улице обращались люди, которые утверждали, что видели его по телевизору. Долгое время это сердило его, тем более что он давно избавился от телевизора и даже не представлял, что там сейчас показывают. Потом выяснилось, что его путают с Жераром Филипом.[9] Кавелли посмотрел фотографии актера и вынужден был признать, что ошибки вполне оправданны, если только исключить то обстоятельство, что Жерар Филип уже умер, причем довольно давно.

Внушительная сумма, которую пять веков назад вручили предку Умберто, теперь лежала на счету Института религиозных дел, больше известного как Банк Ватикана, — и выросла до астрономического размера, благодаря обычным банковским и сложным процентам.[10] И Кавелли, равно, как его предки и потомки, мог совершенно не беспокоиться о своем материальном благополучии, спокойно наслаждаясь жизнью. Его интересы сводились в основном к путешествиям и исследованиям, связанным с историей папства. Изучать жизнь святых отцов начал еще его дед, потом продолжил отец, и эта работа досталась ему в качестве своеобразной части семейного наследства.

Кавелли занимался этим уже в течение девяти лет и теперь дошел до четырнадцатого тома. Иногда его спрашивали, не странно ли это — исследовать Ватикан, живя в нем, на что он удивленно поднимал брови и парировал, что это не более удивительно, чем французу заниматься изучением Франции. Тем более что из-за своего особого положения он гораздо лучше понимал многие тонкости жизни города-государства, чем историки, работающие за пределами Ватикана.

Как правило, он трудился по шесть часов в день. Четыре из них он посвящал собственным исследованиям, изучая понтификаты периода между современностью и правлением Александра VIII, вступившего в должность в 1689 году. Правда, секретные папские архивы обычно становятся доступны историкам лишь через несколько десятилетий после кончины очередного папы. Так, в настоящее время открыли все документы, касающиеся Пия XII.[11] Но на Кавелли эти правила не распространялись. Он имел неограниченный доступ даже в секретный архив Ватикана, что давало ему неоспоримые преимущества перед коллегами. Оставшиеся два часа ежедневного рабочего времени он посвящал тому, чтобы отредактировать тексты отца и деда, причем действительно серьезной правки осталось не так уж и много: чем дальше уходишь в глубь веков, тем меньше возможностей узнать хоть что-то новое о тогдашних папах. Изменений требовал скорее подход: его отец, а тем более его дед, смотрели на изучаемые события в большей степени как католики, чем как исследователи.

Кроме того, два раза в неделю Кавелли читал лекции в качестве приглашенного специалиста в «Ла Сапиенца»,[12] старейшем университете Рима, за что назначил себе чисто символическое жалованье в один евро, поскольку вовсе не желал знакомиться с итальянскими налоговыми органами. В этом состояло еще одно преимущество жизни в Ватикане, где налоги отсутствовали. Когда его спрашивали, зачем ему вообще понадобилось преподавать, коль скоро это не приносит заработка, он неизменно отвечал, что учится у своих студентов больше, чем они у него. Некоторые люди подсмеивались над ним, считая такой ответ шуткой, но он был абсолютно серьезен. Дискуссии со студентами — он сам выбирал тех, кому позволено участвовать в его семинарах, — помогали ему упорядочить мысли.

— Синьор Кавелли!

Он с тревогой взглянул на сестру Фелицию, которая подошла к нему уже совсем близко. Она была старшей сестрой монастыря Матер Экклесиа,[13] который устроил в ватиканских садах папа Иоанн Павел II. Единственная задача сестер состояла в непрестанных молитвах за папу и папскую курию. Их жизнь проходила в покое и созерцании. Но сейчас казалось, что сестра Фелиция не в себе. Задыхаясь, она ухватила Кавелли за рукав пиджака.

— Неужели вы еще не знаете, что случилось?

Он покачал головой. Какое-то смутное предчувствие говорило ему, что он и не хочет этого знать.

— Его высокопреосвященство кардинал Фонтана… Он… он… — она уставилась на него широко распахнутыми от волнения глазами, не в силах больше вымолвить ни слова.

V

Новость непрерывно крутили почти по всем телеканалам: «Мертвый кардинал в пустыне Негев». Кавелли вместе с сестрой Фелицией и еще шестью монахинями стоял в телевизионной комнате монастыря Матер Экклесиа, переключая каналы пультом дистанционного управления, пока не добрался до Си-эн-эн, где репортаж только что начался. Из того, что было известно на данный момент, складывалась следующая картина: около девяти часов назад, совершая плановый объезд пустыни Негев, израильский военный патруль наткнулся на брошенный автомобиль «Джип Ранглер». При осмотре машины было установлено, что топливный бак пуст, запасная канистра с бензином отсутствует, при этом ключ находится в замке зажигания. В ходе поисковой операции с использованием вертолета в двух километрах от машины было обнаружено тело кардинала. Проведенное вскрытие лишь подтвердило догадку: смерть наступила от теплового удара. Что заставило пожилого служителя церкви отправиться в подобное место в одиночку и без запаса воды, оставалось совершенно непонятно. Предполагается, что утром он покинул отель «Американская колония» в Иерусалиме, где до этого провел две ночи, а затем приехал на такси к ближайшему пункту «Херц»[14] и там взял напрокат внедорожник. После этого его уже никто не видел живым. При этом имелось еще одно довольно странное обстоятельство — Фонтана был облачен в кардинальскую мантию. Его личность опознали по найденному при нем ватиканскому паспорту. Никаких следов присутствия кого-то или признаков преступления не найдено. В настоящий момент единственной причиной называлось трагическое стечение обстоятельств.

Кавелли опустился на один из дешевых белых пластиковых стульев, расставленных перед телевизором в несколько рядов. Он беспомощно смотрел на сестер. Этого просто невероятно! Эдуардо Фонтана был его хорошим другом. Апартаменты кардинала располагались прямо под жилищем Кавелли. Часто по вечерам они сидели за бокалом красного вина на огромной террасе, наслаждаясь видом закатного солнца над собором Святого Петра, играя в шахматы и дискутируя на самые разные темы. Иногда разговор велся о вполне обыденных вещах, но иногда речь заходила и о вопросах веры. Хоть Кавелли и относил себя к католикам, он не считал себя чересчур религиозным. Скорее он мыслил и рассуждал как агностик: возможно, католическая церковь права в своих догматах, а возможно, и нет. Разве кто-то знает наверняка? Фонтана тоже не претендовал на абсолютное знание, он просто верил. Однако, как и все верующие люди, он прожил свою жизнь так, будто его вера подкреплена точным знанием. В то время как агностики, утверждая, что не знают, на чьей стороне правда, живут так, как если бы они были атеистами. А атеисты, в свою очередь, точно знают, что правы они, хотя это знание — тоже всего лишь вера.

Ключевой загадкой для Кавелли был вопрос: каким образом кто-то решает, во что ему верить? Как правило, возможность выбора веры у человека отсутствует. Все это очень похоже на политические споры: одна сторона твердо настаивает на своей правоте, другая — на своей. Конечно же, большая часть того, что относится к политике, имеет под собой проверяемые факты. Тем не менее и тут выбор не может быть сделан абсолютно беспристрастно. Люди так же вынуждены опираться на мнения авторитетов. Никто не выбирает лагерь намеренно, никто не решается добровольно считать какое-то мировоззрение истинным и отвергать его противоположность.

Кавелли восхищался верой Фонтана и отчасти завидовал ей. Глубоко внутри себя он был убежден, что жизнь, проникнутая доверием к Богу, намного счастливее, чем жизнь без веры. Несмотря на то что его разум соглашался лишь с тем, что можно было считать доказанным, он испытывал потребность в вере.

— Если есть Бог, то как же он допускает, чтобы человек хотел уверовать, но не смог? — спросил он как-то у кардинала.

Фонтана надолго задумался, а затем с недоумением признался, что он не знает ответа на этот вопрос. Кавелли особенно располагали его прямота и честность. Несмотря на высокое положение, занимаемое в структуре церкви, Фонтана, по сути, всегда оставался простым священником, который от всего сердца желал находиться рядом с теми, кто нуждается в его помощи. Кавелли не раз был свидетелем того, как тот переживал, что его время и силы ограничены, и он не в силах помочь всем, кому необходимо его участие. Казалось, что даже назначению кардиналом курии Фонтана был не очень-то рад. Ведь теперь ему приходилось значительную часть своего времени тратить на административные дела. Да, он осознавал их необходимость, но при этом страдал из-за того, что они отнимают драгоценные часы, которые можно было бы потратить на духовные обязанности. Чувствовалось, что он человек, который не ищет простых путей, но всегда стремится поступать правильно, не задумываясь о том, какие последствия это будет иметь для него самого.

Среди членов курии встречались и те, кто с недоверием относился к его деятельности, больше направленной на решение мирских проблем, чем на обеспечение бесперебойной работы аппарата Ватикана. Однако большинство его коллег кардиналов восхищались бескорыстием, с которым Фонтана подчинял свои интересы интересам нуждающихся. Его образ мысли и поступки, которые на словах часто поддерживали другие священнослужители, в его случае были по-настоящему глубоко осмысленными и осознанными. Его ценили за открытость, обостренное чувство справедливости и не в последнюю очередь за своеобразный юмор.

При жизни папы в кардинальской коллегии было наложено официальное вето на обсуждение личности возможного преемника. Но после обеда в уютной траттории всегда можно было услышать более или менее невинные замечания, а порой и прямые намеки на симпатию или антипатию к тому или иному кардиналу. Тот, кто, нося красную мантию, осложнял своими решениями жизнь коллег, вряд ли впоследствии имел возможность развернуть бурную деятельность в качестве папы римского. Кандидат в папы должен уметь со всеми ладить и пользоваться всеобщим уважением. Эдуардо Фонтана был именно таким человеком. Кавелли затронул эту тему лишь однажды, как-то вечером, когда позволил себе выпить больше обычного. На лице кардинала отразился неподдельный ужас. Он сказал, что истово молится о том, чтобы его миновала чаша сия. Он чувствовал себя во всех отношениях слишком слабым, чтобы взвалить на себя эту сверхчеловеческую ношу.

Кавелли не удержался, чтобы не спросить:

— Но что, если вас все-таки изберут? Что тогда? Вы… откажетесь?

Фонтана ответил уклончиво:

— Иоанн Павел Первый[15] именно так и поступил…

— Но когда на него надавили, он все же согласился, — возразил Кавелли.

Голос кардинала стал едва слышен:

— И это стало для него трагедией!

Кавелли задумчиво кивнул. Фонтана прав. Иоанн Павел I умер совершенно неожиданно уже на тридцать третий день своего понтификата. Быстро поползли слухи, что его отравили, но они оказались совершенно беспочвенны: Альбино Лучани — таково было мирское имя папы — имел серьезные проблемы со здоровьем, еще когда носил кардинальскую мантию. Груз ответственности оказался для него совершенно непосильным. Каждый день он жаловался своим ближайшим сподвижникам, что не достоин этой должности, и предсказывал, что его понтификат окажется коротким. Так и случилось: новый папа буквально рухнул под бременем своего долга.

В тот вечер Фонтана признался: то, что многие всерьез рассматривают его кандидатуру на папский престол, по-настоящему пугает его. Иногда он даже не может заснуть по ночам, когда думает об этом.

Его искренность очень тронула Кавелли: он подозревал, что только с ним Фонтана мог разговаривать настолько откровенно. Родственники кардинала — младшая сестра и ее дочь — жили в Соединенных Штатах. В общении с другими клириками такая прямота была бы, мягко говоря, не слишком уместна. А посторонние люди вряд ли смогли бы оценить, насколько серьезна причина его волнений. Только Кавелли мог понять кардинала и заслуженно пользовался его доверием, поскольку находился на особом положении: как неотъемлемая и весьма значимая часть Ватикана, он в то же время совершенно не зависел от церковной иерархии и не испытывал излишнего пиетета перед духовенством.

Конечно, кардинал был старше его на несколько десятков лет, но их отношения не походили на отношения отца и сына. Нет, Донато Кавелли был, пожалуй, ему единственным настоящим другом.

С другой стороны, он и сам испытывал к Фонтана похожие чувства. Родители Кавелли скончались несколько лет назад, а за пределами Ватикана у него никогда не водилось особенно близких знакомых. Несмотря на то что он был популярен в университете среди своих студентов и хорошо ладил с другими преподавателями, настоящие дружеские отношения у него складывались достаточно редко и сложно. Его теперь все чаще называли Доном Кавелли, что, впрочем, его вовсе не обижало. Имя Донато ему никогда особо не нравилось, а «доном» могли звать не только священника. Например, на юге так уважительно обращались к особенно почтенным людям.

Иногда Кавелли чувствовал, что некоторые преподаватели принимают его за большого оригинала и взирают на него с непонятной смесью зависти и недоверия, однако это скорее представляло проблему для них, нежели для него. Его все устраивало.

Жизнь текла своим чередом до того злополучного сентябрьского дня три года назад, когда его супругу Елену Кавелли сбила машина на оживленной дороге перед памятником Виктору Эммануилу.[16] Она серьезно пострадала, и ее доставили в клинику Агостино Джемелли с сильным внутренним кровотечением, немедленно начали экстренную операцию, но спасти не сумели. Водителя БМВ, который несся по дороге на бешеной скорости, так и не нашли.

Когда полицейские сообщили ему о смерти жены, он сначала даже не почувствовал боли, лишь через два дня она накрыла его с огромной силой. Женщина, которую он любил, с которой прожил в браке шестнадцать лет и объехал полмира, уже никогда не вернется. Следующие несколько месяцев Фонтана навещал его почти каждый вечер, часто под каким-то надуманным предлогом, и подолгу беседовал с ним, помогая вновь обрести жизненную опору. Кавелли был благодарен за то, что нашелся хотя бы один человек в мире, с которым он смог разделить свою боль. А теперь этот человек мертв. Умер от жажды в израильской пустыне. Просто в голове не укладывалось.

Наступили сумерки. Он попрощался с сестрами и медленно направился в сторону своих апартаментов.

VI

В ту ночь он спал мало, беспокойно ворочаясь с боку на бок.

Издалека донесся бой церковных часов — три часа ночи. Кавелли босиком вышел на кухню, повернул кран, подождал, пока из древней трубы потечет вода, наполнил стакан и выпил. Из открытого окна открывался вид на сад, который казался голубоватым в ночном лунном свете и выглядел почти сюрреалистично. Ему не давала покоя смерть Фонтана. Его не просто терзало ощущение утраты: хоть он и не мог ничего изменить, но, по крайней мере, хотел найти для случившегося какое-то разумное объяснение. Впрочем, возможно ли это объяснить? Конечно, кардинал раз или два заговаривал о том, что когда-нибудь посетит Святую землю, чтобы своими глазами увидеть места, где жил и проповедовал Иисус, но он всегда был человеком рассудительным. Это же совершенное безумие — приехать в незнакомую пустынную местность в одиночку и без воды. Все это совершенно на него не похоже. И для чего он надел в пустыне кардинальскую мантию? Мысли ходили по кругу, и Кавелли не мог ни за что зацепиться.

В половине шестого он не выдержал: сварил себе на старой газовой плите двойной эспрессо, натянул несколько поношенный спортивный костюм и вышел из дома. До ворот Святой Анны он дошел в обычном темпе. Говорят, что в последний раз в Ватикане бегом передвигались в 1809 году, когда церковное государство захватил Наполеон. Это, конечно, некоторое преувеличение, но именно что некоторое. Кавелли поприветствовал дежурного алебардиста швейцарской гвардии, который, с трудом подавив зевок, приветливо поздоровался в ответ.

Едва миновав ворота, он перешел на бег, стараясь, по совету своего спортивного врача, держать плечи расслабленными. В прошлом году он вынужден был к нему обратиться по поводу болей в спине. Со временем боли постепенно прекратились. Возможно потому, что он стал два раза в неделю заниматься рукопашным боем ринген[17] в маленьком подвальном клубе. Кавелли с удивлением открыл для себя этот требующий полной отдачи вид спорта, почти всегда превосходящий другие боевые искусства на турнирах по смешанным единоборствам. Впрочем, занятия ли послужили причиной исцеления или что другое — теперь было уже не понять.

Он пробежал с внешней стороны колоннад Бернини, мимо площади Святого Петра, куда в этот ранний час еще не пускали посетителей, по Виа делла Кончилиационе к Тибру, где привычно увеличил темп. Летом эта часть Рима казалась просто восхитительной. Уже рассвело, но улицы оставались тихими и пустынными.

Он продолжил свой бег мимо замка Святого Ангела, свернул налево, следуя изгибу реки и, наконец, перебрался по мосту Регины Маргариты к Пьяцца дель Пололо. Дальше Кавелли пересек площадь, поднялся по лестнице в парк Вилла Боргезе и двинулся к расположенному в низине ипподрому на Пьяцца ди Сиена. Здесь он сделал круг, максимально ускорившись, прежде чем отправиться в обратный путь неспешной трусцой. Обычно утренняя пробежка освобождала голову от дурных мыслей, но не сегодня…

VII

Дом Дуга Рирдена с видом на реку Потомак был, возможно, не самым большим и, конечно, не самым красивым особняком в Джорджтауне, но, вероятно, самым безопасным, что в наше время немаловажно. В шикарном жилом районе Вашингтона проживало много высокопоставленных членов правительства, которые уже в силу своей профессии нуждались в первоклассной защите. Дуг Рирден, однако, не работал на правительство. Теперь не работал.

Несколько десятилетий назад он организовал маленькую охранную компанию. Благодаря образовавшимся связям фирма быстро поднялась до самых высоких позиций в Мэриленде, что позволило ее основателю жить более роскошно, чем он когда-либо смел надеяться. Теперь его опыт в сфере безопасности пошел на пользу ему самому.

Каждое утро ровно в семь Рирден завтракал, облаченный в костюм с галстуком. То, что компанией уже почти шесть лет управлял его зять, а сам он теперь уже не так часто выходил из дома, не давало ему повода распускаться. Semper paratus![18] Все еще. Он налил в чашку дымящийся кофе из серебряного кофейника в стиле ар-деко, сделал маленький глоток и потянулся за утренней газетой, но в следующее мгновение вдруг сердито бросил ее на полированный стол из красного дерева.

— Проклятая мексиканская дрянь! Это же просто черт знает что такое!!!

Нет! Не надо так! Он постарался успокоиться. Марселла трудолюбива, честна и, самое главное, богобоязненна. По этой причине он нанял ее более двадцати лет назад и едва ли когда-то серьезно пожалел об этом. Но все, что касается газет, просто не лезет в ее мексиканскую голову. Почему она не может понять, что газета газете рознь и что между ними существуют серьезные различия? Уже не в первый раз она приносит ему не «Вашингтон таймс», а эту коммунистическую подтирку, которая называет себя «Вашингтон пост»!

«Вашингтонская ПРАВДА» — вот такое название ей подходит куда больше, подумал Рирден с презрением. У этого отвратительного пропагандистского печатного издания нет никакой другой цели, кроме как изо дня в день втаптывать Америку в дерьмо. Конечно, Америка не идеальна, но какое государство в принципе можно назвать идеальным? Вот зачем всегда распространять информацию, порочащую родную страну, а не писать в первую очередь о ее успехах и достижениях?! Началось все еще с Уотергейта. Этому подонку Бобу Вудворду понадобилось вытащить все грязное белье на суд общественности и тем самым в конечном итоге закончить президентство Никсона. После этого никто больше не вспоминал о его многочисленных заслугах, а только о скандалах. В конце концов ему пришлось освободить кресло для неудачника Джеральда Форда — человека, который, как говорили, не мог одновременно ходить и жевать жвачку. Несомненные изменения к лучшему! Спасибо тебе, Боб!

Боб Вудворд занимал одну из первых строк в списке людей, которых Рирден презирал от всей души, а это был весьма длинный список. Вудворд! Ко всему прочему, этот парень еще и жил всего через две улицы от него. Когда Рирден изредка видел его вдали, он сразу же переходил на другую сторону дороги. Голливуд еще и фильм снять об этом предателе ухитрился! С Робертом Редфордом в роли Вудворда. Редфорд! Еще один друг коммунистов. С какой стати все эти люди ополчились против Америки — самой великой страны в мире?

God’s own country![19] Смелые и набожные переселенцы создали свою страну буквально из ничего, и они же сделали ее самым могущественным государством всех времен. Даже сейчас Америка все еще самая сильная держава в мире, хотя вот уже несколько десятилетий она не переставая катится по наклонной, и это невозможно не замечать. Страна трещит по всем швам. В первую очередь это происходит из-за стремительного упадка христианских ценностей. Нынче христианство перешло к политике глухой обороны, и теперь многие едва ли не стыдятся публично заявить о своей религиозности.

Рирден знал наверняка, что исчезновение девиза: «In God we trust»[20] с купюр и монет — всего лишь вопрос времени. Он искренне надеялся, что не доживет до этого. Все шансы на это у него были — доктор Купер в лучшем случае давал ему еще три месяца жизни. Около одного миллиона четырехсот тысяч сигарет «Мальборо», которые он выкурил за последние шестьдесят два года, не прошли бесследно для его легких, и теперь ему предъявили счет. Ну даже если и так! Он достойно прожил жизнь и оставил в ней след, которым можно гордиться. Он сделал для своей страны больше, чем любой другой человек из всех известных ему, исключая двоих. И теперь, даже если конец уже близок, его совесть чиста. Рирден закурил сигарету и кончиками пальцев потянулся к газете «Вашингтон пост».

VIII

Вернувшись в квартиру, Кавелли принял теплый душ. Повезло, надо заметить: в это время суток горячую воду редко подавали в здешние старые здания. Помывшись, он побрился и сварил себе еще один эспрессо. Затем он поспешно переоделся в костюм и снова вышел за пределы Ватикана, чтобы, вопреки обыкновению, купить свежие газеты.

Прошло уже три года с тех пор, как он вообще перестал их читать. Дело в том, что содержание газет, по сути, можно разделить на три части. Одна часть его огорчала, другая — злила, а третья — не интересовала. Конечно, иногда попадалось что-то, что не вписывалось ни в одну из этих трех категорий, но это случалось слишком редко для того, чтобы менять свои привычки.

Он давно уже не читал газет. Вначале он, как наркоман, испытывал ломку и жил с грызущим страхом упустить какие-то важные события, но через некоторое время все улеглось. С тех пор он стал смотреть на мир значительно спокойнее. Но сегодня решил сделать исключение. Возможно, получится узнать что-то новое об обстоятельствах смерти Фонтана. Он купил итальянскую газету «Стампа», а также «Оссерваторе Романо» — официальную газету Святого Престола, которая из первых рук получала информацию обо всем, что касалось Ватикана. А еще — «Нью-Йорк таймс», она, как и все американские СМИ, сообщала о деталях, которые опускали или воспроизводили в самой обобщенной форме большинство авторитетных европейских изданий, считающих, что их чувствительный читатель нуждается в защите.

Кавелли занял место в одном из уличных кафе и заказал трамедзино[21] с ветчиной. Тщательно перелистывая страницы, он просматривал все статьи об инциденте, но не нашел ничего такого, о чем бы не знал, за исключением подробной биографии кардинала, напечатанной в «Оссерваторе Романо». Газетчики излагали разные слухи, связанные с обстоятельствами смерти Фонтана, а некоторые знаменитости, которые его хорошо знали (или по крайней мере утверждали, что это так), описывали кардинала как неравнодушного и честного человека.

«Нью-Йорк таймс» утверждала, что Фонтана был самым первым вероятным претендентом на папский престол. Его смерть погрузила церковь в тяжелейший кризис со времени покушения на Иоанна Павла II. Кавелли сердито жевал свой трамедзино. «Нью-Йорк таймс» могла сколько угодно причислять себя к уважаемым во всем мире изданиям, но о том, что происходило в конклаве, она знала столько же, сколько и любой другой обыватель, который не принадлежал к собранию кардиналов: почти ничего.

IX

Дуг Рирден, стоял у окна и задумчиво смотрел на реку, покуривая сигарету. Перелистывая страницы газеты, он сначала пропустил этот заголовок, но потом все же обратил на него внимание: «Кардинал найден мертвым».

Он невольно глубоко вздохнул. Изображение кардинала Фонтана, очевидно, взяли из какого-то архива. Фотографии было лет пять, если не больше, но Рирден сразу узнал этого человека. Вглядываться в лица и навсегда запоминать их — часть его профессии. Он искренне сожалел о его смерти. Хороший человек, это сразу видно. Их встреча длилась не более десяти минут, а может, и меньше, но Рирден сразу же проникся к нему доверием. В кардинале чувствовалась святость, а своей открытостью он немного напоминал папу римского Иоанна XXIII.[22] Великий папа, хотя Рирден больше ценил его преемника — Павла VI,[23] который взял на себя неблагодарную задачу — определять направление церковной политики в чрезвычайно трудное время.

Он прикрыл глаза и прочитал молитву за умершего кардинала. Когда открыл их снова, то обратил внимание на сигарету между пальцами сложенных рук. Невольно ему вспомнилась старая шутка иезуитов.

Можно ли курить во время молитвы?

Нет! Но можно молиться во время курения.

Рирден издал короткий смешок, который тотчас перешел в яростный приступ кашля. Задыхаясь и ловя ртом воздух, он упал в кожаное кресло. Теперь приступы случались все чаще и продолжались все дольше. Очень немногие люди в курсе того, как у него обстоят дела со здоровьем. Несмотря на то что ему сейчас за семьдесят, он выглядит намного моложе своих лет и, казалось, находится в хорошей форме. Обычно он старался избегать того, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, как сейчас. Проклятый кашель! Наконец, вымотав его полностью, приступ ослабел.

Фонтана! Какая печальная новость. Однако… с другой стороны…

Рирден подумал, что пути Господни неисповедимы. Может, так будет даже лучше.

Он закурил еще одну сигарету и выпустил в воздух кольцо дыма. Интересно, сколько сигарет ему еще доведется выкурить. Хотелось бы надеяться, что много, но это, как все остальное, находилось исключительно в руках Божьих.

X

Фонтана похоронили через два дня на самом большом кладбище Рима — Кампо Верано, недалеко от церкви Сан-Лоренцо-фуори-ле-Мура. Именно здесь по традиции хоронили всех умерших кардиналов. Рядом с ними нашли последнее пристанище и другие выдающиеся личности, от Гарибальди[24] до Серджио Леоне.[25] О дате и времени начала церемонии Кавелли узнал из газет, личного приглашения он так и не получил. Конечно, у него нет официальной должности в Ватикане, но в то же время ни для кого не секрет, что он дружил с покойным кардиналом. Наверное, так проявлялись мелкие административные интриги. Ясные сигналы можно посылать, даже не совершая никаких действий. С годами Кавелли научился не обращать внимания на всю эту закулисную возню. Единственное, что имело значение, это то, что он смог почтить память старого друга.

Пришедших проводить Фонтана в последний путь оказалось так много, что кладбищенская часовня не могла всех вместить, поэтому решили провести церемонию прощания прямо у могилы. Многолюдная толпа поражала воображение. Кавелли подумал, что здесь собралось явно больше четырехсот человек.

Как он понял, явились все кардиналы курии, множество кардиналов из разных уголков Европы и даже представители клира из Северной и Южной Америки и Африки. Правда, среди них не нашлось ни одного кардинала из Азии. То ли потому, что места их служения располагались слишком далеко от Рима, то ли потому, что ряд азиатских священников из стран, где христиане преследовались государством, назначались кардиналами лишь in pectore.[26] Это означало, что только они сами и папа знали, что они — кардиналы. И лишь в том случае, если политическая обстановка в стране улучшалась, имя избранника становилось известно широкой общественности. Если папа умирал раньше, то это навсегда оставалось тайной.

Кавелли пожалел, что не пришел пораньше. Теперь ему пришлось довольствоваться местом в самом дальнем углу, и до него едва долетали слова надгробной речи декана Коллегии кардиналов,[27] чье усталое лицо, похожее на морду сенбернара, сегодня выглядело еще печальнее, чем обычно. Но сейчас размышления Кавелли были далеки от торжественных прощальных слов.

Что произошло с Эдуардо Фонтана? Что побудило его заехать в израильскую пустыню? Он мысленно возвращался к их последним беседам. Может быть, кардинал на что-то намекал, а он не придал этому значения? Кавелли не смог припомнить ничего подобного. Однако теперь он осознал, что в последние две недели Фонтана казался необыкновенно задумчивым и погруженным в себя. Совсем недавно кардинал навестил свою сестру в Соединенных Штатах. Может быть, там что-то произошло? Во всяком случае, обратно он вернулся осунувшимся и постаревшим. Он был таким же добрым и сердечным, как всегда, но утратил свойственное ему чувство юмора и выглядел рассеянным, как будто его мысли витали где-то далеко. Кавелли не стал ни о чем расспрашивать, потому что не хотел огорчать друга, и теперь очень сожалел об этой неуместной деликатности.

Мог ли он как-то предотвратить несчастье? Кавелли печально покачал головой. Теперь уже нет никакого смысла думать об этом. Он снова попытался сосредоточиться на речи декана Коллегии кардиналов, но безуспешно — слишком далеко, ветер доносил до него лишь рваные обрывки фраз.

Внезапно толпа пришла в движение. По-видимому, речь закончилась, и теперь все стали по очереди подходить к гробу, чтобы воздать кардиналу последние почести. Кавелли обратил внимание на миниатюрную девушку, чем-то напомнившую ему юную Джеральдину Чаплин.[28] Она простояла у могилы дольше, чем остальные скорбящие. Внезапно ему пришла в голову мысль, что, возможно, она знала усопшего. Может, у нее есть какое-то объяснение странному поведению Фонтана. Кавелли сомневался, стоит ли подойти и поговорить с ней. Но с чего он решил, что девушка что-то знает? Единственное, что у него оставалось, — это призрачная надежда. Скорее всего, следует просто посмеяться над собой и оставить эту затею. С другой стороны…

Дважды он почти решился подойти к ней, но в последний момент отказывался от бессмысленной и навязчивой идеи. Когда он, наконец, набрался мужества, оказалось уже слишком поздно. Он лишь заметил, как девушка повернулась и ушла, затерявшись в толпе. С большим трудом продвигаясь через море скорбящих людей, Кавелли попытался догнать ее, но в итоге лишь пару раз увидел, как она на долю секунды мелькнула в толпе и исчезла.

XI

Альберто Бонетти с трудом поднял грузное тело из кожаного кресла, стоящего перед письменным столом, и застегнул пуговицы сшитого на заказ двубортного пиджака. Он медленно подошел к вмурованному в стену сейфу и уставился на кодовый замок — диск со множеством цифр. Его холеные руки слегка дрожали, со лба скатилась капелька пота и побежала под правым стеклом старомодных роговых очков. Старинные напольные часы в античном стиле, стоявшие рядом с дверью, пробили один раз, обозначив четверть часа, и он осознал всю нелепость как ситуации, так и своего поведения. В конце концов, ведь он не похититель или взломщик. Это его собственный кабинет, его персональный сейф, и если он захочет открыть его прямо сейчас, то имеет на это полное право. Но вот то, что лежало в сейфе и не давало ему спать уже три ночи подряд, принадлежит не ему. Он получил точные инструкции, как следует этим распорядиться. Он уже тысячи раз получал точно такие же или подобные им распоряжения, и всегда за последние сорок четыре года выполнял их неукоснительно.

Но на этот раз…

На этот раз все иначе.

Бонетти сглотнул. Он нерешительно набрал нужную комбинацию цифр и открыл сейф. Внутри лежал тонкий белый конверт, запечатанный красной сургучной печатью. Вопрос в том, знает ли получатель о наличии печати? Даже если так, Бонетти может сказать, что конверт упал и печать повредилась. Доказать правду, так или иначе, невозможно. Он достал конверт и, не дыша, положил его на роскошный стол, затем осторожно сел в кожаное вращающееся кресло и осмотрел печать.

Если сделать все очень аккуратно…

По лбу снова побежала струйка пота и капнула на конверт. Бонетти вздрогнул. Нет, это безумие, невозможно даже помыслить о том, чтобы вскрыть письмо. Вот уже четыре поколения его нотариальная контора считается одной из самых надежных и престижных в Риме. Можно сказать, уже что-то вроде государственного учреждения. Его отец перевернулся бы в могиле, если бы увидел его сейчас.

Нотариус непроизвольно поправил аккуратно завязанный галстук. Любое, даже самое незначительное отступление от правил совершенно недопустимо. Даже несмотря на то, что он чуть не умирает от любопытства. Но нет — и конверт с его содержимым будет в целости и сохранности передан законному владельцу.

Баста!

Он решительно надавил на выпуклую кнопку селектора:

— Габриэлла, соедините меня с Ватиканом… С синьором Донато Кавелли.

XII

— Не по телефону, дорогой синьор, не по телефону…

Кавелли невольно улыбнулся, когда из телефонной трубки до него донесся умоляющий голос нотариуса. Он тут же представил, как его собеседник в ужасе потеет и хмурит брови.

В современной Италии существует два типа юристов. Одни — крайне неформальные люди, которые постоянно подчеркивают, насколько им чужды условности, которые они вынуждены соблюдать. Другие — чрезмерно педантичны, они знают, как превратить каждый незначительный административный акт в такую неуместно торжественную церемонию, что по сравнению с ней даже папская месса в соборе Святого Петра будет выглядеть как вечеринка хиппи.

Доктор Бонетти явно принадлежал к последним. Ни за какие деньги он не согласился бы даже намекнуть, какие обстоятельства заставили его позвонить. Его обязанность лишь донести до высокочтимого синьора Кавелли, что тому надо срочно подъехать в контору на Виа Кондотти. При личной встрече он сможет удовлетворить его любопытство. При этом он ни в коем случае не намерен скрывать, что считает скорейшее появление уважаемого синьора чрезвычайно целесообразным, а сегодняшнее время шестнадцать тридцать — необыкновенно благоприятным для встречи.

Кавелли возвел глаза к небу, но счел за лучшее вежливо согласиться.

XIII

Он добрался до палаццо на Виа Кондотти за несколько минут до назначенного времени. Несмотря на римскую послеполуденную жару, он шел пешком, поэтому, войдя в отделанный мрамором холл, первым делом остановился, чтобы на мгновение насладиться окутавшей его свежей прохладой. В воздухе витал едва различимый аромат старинного респектабельного дома.

Кавелли вошел в старый лифт, украшенный деревянными, отполированными до блеска панелями, закрыл складную дверь и нажал кнопку, рядом с которой помещалась маленькая латунная табличка: «Доктор Бонетти 4». С усталым, но мощным гулом лифт заскользил вверх. Три зеркала на его стенах отражали Кавелли со всех сторон, создавая бесчисленное множество копий. Он вдруг понял, что те несколько раз в жизни, когда он видел себя со спины, он всегда ехал на лифте.

Поездка с дополнительным самонаблюдением.

Он криво улыбнулся, радуясь своей простенькой шутке, и безуспешно попытался пригладить пятерней растрепавшиеся волосы.

С лестницы донесся стук быстрых женских каблучков. Он машинально обернулся на звук и через прозрачные стены лифта заметил миниатюрную девушку в темно-синем летнем платье. Незнакомка, по-видимому, предпочитала спускаться по лестнице, а не на лифте. Спустя несколько мгновений она покинула здание. Кавелли девушка показалась удивительно знакомой. Он почти доехал до третьего этажа, когда его, наконец, осенило. Это та самая девушка, которую он видел на кладбище. Тогда ее длинные волосы были уложены в замысловатую прическу, а теперь распущены по плечам, именно поэтому он не сразу ее узнал. Он быстро нажал пальцем на кнопку первого этажа, но лифт равнодушно продолжал свой путь наверх.

Выругавшись про себя, Кавелли был вынужден подняться до четвертого этажа и снова нажать на кнопку первого. Лифт снова пришел в движение.

Третий этаж, второй этаж, первый этаж.

Наконец, с мягким рывком кабина остановилась.

Ну что за невезение?! Перед дверью лифта, с трудом удерживая объемную коробку с принтером, стоял толстяк в сером комбинезоне. Держа коробку так, что она опиралась ему на правое бедро, он торопливо толкнул дверь рукой и попытался втиснуться в кабину, но застрял, не имея возможности ни пройти вперед, ни отойти в сторону.

Кавелли почувствовал, что краснеет от гнева.

Пробормотав «Scuzi,[29] синьор…», он оттолкнул огорошенного толстяка в сторону и бросился к лестнице, ведущей к выходу.

— Pazzo![30] — услышал он позади себя.

Кавелли перепрыгнул через три ступеньки сразу и выскочил за дверь. Зной обрушился на него, подобно тяжелой дубине.

XIV

Скрипучий звук открывающейся двери — единственное, что не вписывалось в фешенебельную атмосферу дома. Кавелли так и не сумел догнать девушку и вернулся в контору Бонетти. Сама обстановка приемной рассказывала каждому посетителю о своей почти вековой истории. Эту старинную мебель вовсе не купили у какого-нибудь известного торговца антиквариатом, как это часто бывает в других уважаемых юридических фирмах, она стояла здесь с того времени как ее приобрели десятки лет назад. Надежность отражалась и в облике сидевшей за тяжелым письменным столом секретарши, чьи седые волосы были собраны в строгий узел. С первого взгляда Кавелли решил, что ей лет девяносто, но, вероятнее всего, лишь за шестьдесят. В этой его ошибке виновата даже не старинная обстановка приемной, а выражение лица пожилой дамы.

Он вежливо кивнул секретарше.

— Я Донато Кавелли. У меня договоренность…

— Знаю, — прервала она его. — Присаживайтесь. Доктор Бонетти сейчас вас примет. — Она на долю секунды раздвинула на пару миллиметров сомкнутые губы, что, вероятно, было призвано изображать улыбку, и принялась печатать.

Кавелли сел и посмотрел в окно.

Что его здесь ожидает? Звонок Бонетти оказался для него полной неожиданностью, и поначалу он рассматривал свой визит как небольшое любопытное приключение. Нечто обещающее наследство от дяди из Америки или что-то в этом духе. Но ведь у него нет родственников, ни в Америке, ни где-либо еще. Оставалось признать, что речь, возможно, пойдет о каких-то более серьезных вещах. Он отогнал эту тревожную мысль. Какой смысл гадать?

Если вы не можете ничего сделать, кроме как ожидать, — расслабьтесь.

XV

Прошло добрых десять минут, как вдруг секретарша без видимого повода подняла глаза от печатной машинки.

— Прошу вас, доктор Бонетти ждет вас.

Может, у нее на столе какая-то скрытая лампочка?

Он поднялся с просиженного стула и открыл обтянутую кожей дверь в конце комнаты. Нотариус поприветствовал его в своей обычной торжественной манере, мягко пожав руку и слегка поклонившись.

— Синьор Кавелли…

Его голос — тихий, немного приглушенный — наводил Кавелли на мысли о похоронном бюро. Наверное, нотариус привык к такой интонации, поскольку ему приходилось иметь дело со скорбящими родственниками всякий раз, когда вскрывали завещание.

— Прошу вас! — Бонетти указал на одно из четырех резных кресел с высокой спинкой, явно принадлежащих к эпохе Возрождения, что стояли напротив его письменного стола. Сам он устроился в мягком вращающемся кресле. Кавелли заметил, что это единственная современная вещь во всей конторе. Вероятно, межпозвоночные диски нотариуса плохо сочетались с мебелью в стиле ренессанс.

Бонетти откашлялся.

— Ну что ж, уважаемый синьор, сначала я должен попросить вас удостоверить свою личность.

Кавелли знал местные порядки, поэтому полез во внутренний карман пиджака и протянул свой темно-зеленый ватиканский паспорт. Нотариус взял его не без почтения. Он сравнил лицо клиента с фотографией в паспорте — с добросовестностью, которая сделала бы честь северокорейскому пограничнику, затем самым тщательным образом изучил все записи.

Внезапно на его лице отразилось крайнее удивление. Кавелли даже догадывался почему. В качестве места рождения значилось: Stato della Citta del Vaticano.[31] Само по себе это не так уж и необычно. Изредка случалось, что и в Ватикане рожали. Там появлялись на свет исключительно дети женатых офицеров швейцарской гвардии. Однако, вырастая, они теряли право на ватиканское гражданство — мужчины не позднее чем в двадцать пять, а девушки — сразу после замужества. Сорокалетнего гражданина папского государства, который там бы и родился, Бонетти не встречал никогда.

— Могу я вас спросить, какую должность вы занимаете в Ватикане, синьор Кавелли?

— Никакую. Я просто живу там.

Нотариус снова с недоумением взглянул на паспорт, который держал в руке.

— Но, насколько мне известно… Даже не знал, что такое возможно.

— И все же это так, — Кавелли любезно улыбнулся, но счел справедливым оставить нотариуса в неведении, ведь тот скрыл причину, по которой пригласил его к себе. Бонетти натянуто улыбнулся в ответ. Он все больше осознавал, что ничего не понимает.

— Что ж, я всегда знал, что Ватикан — это мир, полный тайн и чудес. — Он протянул паспорт обратно. — Но так или иначе! — он расплылся в дежурной улыбке. — Мне поручено кое-что вам передать.

Он выдвинул ящик стола и достал из него запечатанный конверт, который осторожно положил перед собой. Кавелли заметил, что нотариус, хотя и отодвинул конверт от себя, при этом продолжает держать его обеими руками.

— И что же там?

— Что касается его содержимого, то… — тут Бонетти слегка нахмурился, — то… мне оно неизвестно. Но вы, несомненно, слышали о трагическом… — он некоторое время подыскивал подходящее слово, — инциденте, который недавно произошел с кардиналом Фонтана?

— Послание от кардинала? Для меня? — Лицо Кавелли приобрело озадаченное выражение.

— Именно так. Его высокопреосвященство разыскал меня ровно неделю назад и оставил этот конверт на хранение. В случае его смерти я обязан, выждав три дня, вручить конверт вам лично.

Он огорченно покачал головой.

— Кто же знал, что это случится так скоро… — Бонетти изобразил сочувственную гримасу.

— Почему только через три дня? Так всегда делается?

— Всегда — это, пожалуй, слишком сильно сказано, но в то же время не совсем необычно. У кардинала, вероятно, имелись на то свои причины.

Кавелли мысленно подавил стон. Этот человек напомнил ему некоторых членов курии, которые тоже умели вежливо и красноречиво ответить на любой вопрос, не выдав при этом ни крупицы полезных сведений.

— В таком случае я вас попрошу…

Он протянул руку за конвертом. Бонетти помедлил, но потом все же, несколько неохотно, протянул ему послание кардинала. Кавелли услышал непонятное тихое потрескивание, когда вытаскивал конверт из пальцев нотариуса. Через стол скользнул листок бумаги, на котором лежала золотая шариковая ручка.

— Подпишите, пожалуйста, расписку.

Он поставил подпись, не читая, и встал. Бонетти тоже поднялся, с тем, чтобы проводить клиента до двери.

— Если позже у вас возникнут какие-либо вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь ко мне обращаться.

Кавелли не оставляло чувство, что нотариус именно на это и надеется.

— Вопросы? Что вы имеете в виду?

— Всякое может быть. Не знаю, что находится в конверте, но вдруг возникнут какие-то юридические последствия в зависимости от того, какого рода…

Он посмотрел на собеседника и так и не закончил фразу.

— Спасибо!

Кавелли взялся за дверную ручку, но потом обернулся.

— На самом деле у меня есть один вопрос.

— Прошу вас.

— Как зовут ту даму, которая посещала вас до меня?

Недоумение в глазах Бонетти казалось почти настоящим.

— Даму?

— Я видел, как она недавно выходила из этого дома. А еще она присутствовала на похоронах кардинала Фонтана. Вряд ли это совпадение.

Нотариус заговорил с большой осмотрительностью, подбирая каждое слово.

— Видите ли, синьор Кавелли…

Опять попытка ответить что-то, ничего не сказав.

— Вы наверняка согласитесь, что я не вправе предоставлять какую-либо информацию о наших клиентах. Насчет себя вы тоже можете быть совершенно уверены. Я полагаю, что вы оцените это.

— То есть она — ваша клиентка?

Бонетти, поднял руки, как бы защищаясь.

— Пожалуйста, не поймите мои слова превратно! Я ни в коем случае не хотел сказать, что она — наша клиентка. Мои рассуждения носят чисто гипотетический характер, понимаете? Чисто… гипотетический…

Кавелли попрощался и вышел. Стоя на лестничной площадке, он беспокойно взглянул на конверт. По какой-то причине он почувствовал необъяснимый трепет, когда подумал о том, что его придется вскрыть. Медленно спустившись по лестнице, он вышел из здания. Свернув налево, Кавелли задумчиво побрел в сторону площади Святого Петра.

И так и не заметил, что за ним следят.

XVI

Он миновал ворота Святой Анны и церковь Святой Анны, которая сама является правой частью этих ворот, и в очередной раз пообещал себе узнать, почему главный вход в Ватикан назвали именно в честь бабушки Иисуса. Ответ на этот вопрос может оказаться достаточно любопытным. Сразу за небольшой церковью он свернул направо.

Кавелли несколько дней не покупал продукты, и теперь стоило, наконец, приобрести хоть что-то на ужин. Как и у каждого жителя Ватикана, у него была при себе карта, которая обеспечивала ему пропуск в самые разные учреждения государства. Строго говоря, ему эта карта не слишком-то и нужна, поскольку полученная от Юлия II грамота открывала даже те двери, куда был запрещен вход всем остальным. Карта просто позволяла не объяснять постоянно что-то новым сотрудникам. В частности, Кавелли предъявлял ее, когда делал покупки в «Анонне» — супермаркете Ватикана, наверное, единственном магазине западного мира, который был полностью свободен от какой бы то ни было рекламы.

Большая часть продуктов сюда поставлялась из Кастель-Гандольфо — летней папской резиденции, расположенной на Альбанских холмах. К ней также относилась настоящая экологически чистая ферма, где выращивались фрукты и овощи, производились молочные продукты и мясо, а также мед. По традиции все это предназначалось лично для папы, но на самом деле этой еды с избытком хватало и для других жителей крошечного государства.

Кроме того, к западу от Губернаторского дворца располагалось великолепное многоэтажное здание ватиканского вокзала. По назначению его использовали всего три раза за семьдесят лет, поэтому неудивительно, что недавно его преобразовали в весьма достойный торговый центр, где можно купить все, от одежды до самой современной электроники, причем по сильно заниженным ценам.

Существует немало людей, которые считают неприемлемой любую форму привилегий, по крайней мере до тех пор, пока они сами не приобщаются к кругу избранных. Те, кто никогда не работал в Ватикане и даже не знал никого, кто знал бы того, кто там работал, считают великой несправедливостью, что в «Анонне» товары не облагаются налогом. И, следовательно, они на двадцать процентов дешевле, чем в Италии, граница с которой находится буквально на расстоянии брошенного камня. К этому надо добавить, что жители Ватикана не платят за электричество и телефонную связь, а арендная плата составляет только около четырех процентов дохода.

Однако многие удивились бы, узнав, что Ватикан — не самый щедрый в плане зарплат работодатель и что даже кардинал получает не более трех тысяч евро в месяц. Причем это больше дохода папы, который должен довольствоваться суммой в две тысячи пятьсот евро.

Некоторые сотрудники получают больше, поскольку размер их зарплаты рассчитывается в зависимости от количества лет, которые они проработали в Ватикане. Учитывая в основном довольно невысокий уровень дохода, освобождение от налогов — весьма значительное подспорье. Особенно это заметно на примере бензина, который можно купить по семьдесят центов за литр на обеих заправочных станциях города-государства. Кое-кто из работников Ватикана, бывало, получал дополнительную прибыль, покупая бензин по низкой и выгодной цене и перепродавая его значительно дороже в Италии, но все равно дешево по итальянским меркам. Пришлось вводить ограничения на объем топлива, продаваемого в одни руки за раз. Кстати, насмешники утверждали, что семьдесят центов за литр бензина — это единственное чудо, совершенное католической церковью за две тысячи лет, к тому же поддающееся проверке.

XVII

Кавелли вошел в свои апартаменты и закрыл на ключ слегка скособоченную от времени дверь. Запечатанный конверт он положил на обеденный стол в гостиной, справедливо рассудив, что если открыть его прямо сейчас, то, возможно, до еды этим вечером дело так и не дойдет. Он налил себе стакан тиньянелло,[32] зажег спичкой старую газовую плиту и принялся готовить ужин. Сегодня у него говяжья вырезка гриль с фасолью. К ней прилагался его знаменитый соус «Наполеон», древний и тайный рецепт которого привезли с собой из Франции предки Кавелли по материнской линии. По крайней мере, он всегда так говорил, когда у него кто-то бывал в гостях. Реальность выглядела намного прозаичнее: у него вовсе не имелось никаких французских предков, а соус состоял из равных частей сметаны и сливок, дополненных ингредиентом, на который он случайно наткнулся во время своей поездки в Германию, — приправы фирмы «Магги». Не самая высокая французская кулинария, но он любил этот, к сожалению, чрезвычайно калорийный соус, который под именем «Наполеон» неизменно вызывал благоговейное восхищение у его случайных гостей.

XVIII

Кавелли стоял на своей террасе и, как и каждый вечер между семью и восемью часами, наблюдал за садовником, поливающим из длинного шланга газоны ватиканских садов. Эту сцену он вот уже несколько недель безуспешно пытался изобразить на холсте. Много часов он провел у мольберта, но результат, как он сам понимал, выглядел удручающе слабым. Вероятно, при желании можно было даже догадаться, что именно изображено на картине. Время от времени ему удавалось кое-где показать красивую игру света. Однако любительский уровень этой картины, да, собственно, и всех его работ, сразу бросался в глаза. А учитывая то, что в Ватикане творили Микеланджело, Рафаэль и другие гиганты живописи, Кавелли прекрасно понимал, что в этом государстве его с полным правом можно считать худшим художником всех времен. Но он не придавал этому значения, пока это занятие просто доставляет ему удовольствие, а его картины никто не видит.

Он еще раз вдохнул смолистый аромат раскинувшихся гигантскими зонтиками пиний и закрыл окно. Обычно окна его квартиры оставались открытыми с мая по октябрь, но сегодня он хотел уединения.

Всему виной этот конверт.

Кавелли вытащил вилку вентилятора из розетки и включил вместо него настольную лампу. Электрическая проводка в старом доме не менялась с сороковых годов, поэтому в каждой комнате работала только одна розетка. Во время капитального ремонта, который проводился вскоре после вступления в должность Иоанна Павла II, розетки поменяли на двойные, что не лучшим образом повлияло на старые линии, которые и так работали на пределе возможностей.

Только после восьми тридцати, когда в Ватикане официально началось время ночной тишины и Кавелли получал почти все электричество в свое личное распоряжение, оживали и вторые розетки. Но он уже привык так жить, и это положение вещей никогда не вызывало у него досаду. Он сел за стол и, протянув руку, чтобы взять конверт, снова услышал какое-то странное потрескивание.

Черными печатными буквами на конверте было выведено: «Для Д. К.». Оттиск на красной восковой печати, красующейся по центру, едва можно было разглядеть: по-видимому, Фонтана использовал не официальную печать, а свое кардинальское кольцо. Тем не менее Кавелли сумел различить стилизованное изображение Иисуса. Ломать печать ему не хотелось, он открыл ящик стола, достал нож для писем и вскрыл конверт по верхнему краю. Внутри лежал сложенный вдвое лист алюминиевой фольги и в нем две тонкие, отдельно скрепленные пачки бумаги. Очевидно, кардинал не хотел, чтобы кто-нибудь смог разглядеть написанное на просвет.

Кавелли глубоко вздохнул и вытащил бумаги из конверта и фольги. Первая пачка состояла всего из двух листов. Написанный там текст не содержал ничего, кроме цифр:

1

1 4–5–1–6

1 5–6–2–2–1–5

1 4–1–7

Он еще раз просмотрел строки от начала до конца. Все они выглядели именно таким образом. Совершенно непонятно, в чем смысл такого послания. Кавелли отложил бумагу в сторону и взял вторую пачку. Это было письмо, написанное от руки. Он откинулся в кресле и принялся читать:

«Дорогой друг, это послание адресовано Вам и только Вам, так как я верю (возможно, мне следует сказать „боюсь“), нет, скорее, надеюсь, что никто, кроме Вас не поймет, перед какой ужасной дилеммой я оказался.

Я пишу в надежде, что Вы сможете посмотреть на ситуацию под другим углом зрения. И пусть Вас озарит тот свет, который мне недоступен, свет, о присутствии которого я непрестанно молюсь, даже если не представляю, откуда бы ему взяться. Я — слишком хорошо отдаю себе отчет в том, что открывая Вам, дорогой друг, некоторые обстоятельства этого дела, взваливаю на Вас непосильное бремя. Я буду молиться, чтобы Вы его вынесли. Если поймете, что не в состоянии его выдержать, то Вы не должны чувствовать никакой ответственности передо мной по этому поводу!

Просто сожгите это письмо, не читая, и продолжайте жить своей обычной жизнью! Никто, кроме доктора Бонетти, который обязался хранить молчание, не знает о его существовании, а содержания не знает и он.

Это — предисловие, но надо переходить к главному.

Всю свою жизнь я старался жить в соответствии с Божьими заповедями, заповедями святой католической церкви. Не стану утверждать, что это мне всегда легко давалось.

Как человек, связанный с церковью, я подвергался разнообразным искушениям. Конечно, мы все — всего лишь слабые люди, но о себе я могу сказать, что мне почти всегда удавалось противостоять этим искушениям, помимо некоторых юношеских грехов. Я говорю это без гордости, но с благодарностью за силы, которые даровал мне Бог.

Итак…»

Тук, тук, тук.

Кавелли поднял глаза. Стук в дверь. За ней кто-то стоял, что было довольно-таки необычно. Помимо кардинала Фонтана, его редко кто навещал, по крайней мере без предупреждения. Дело в том, что люди, не проживающие в Ватикане, не могли просто так попасть сюда. Сначала им следовало явиться в бюро пропусков, находящееся сразу за воротами Святой Анны, после чего дежурный сотрудник позвонил бы Кавелли, чтобы тот подтвердил приглашение, и только потом выдал бы визитеру временный пропуск. Но ему никто не звонил. Значит, это кто-то из «деревни», как ласково называли свою родину жители Ватикана. Кавелли решил, что сегодня не в настроении принимать гостей.

Извини, приятель, не сейчас.

Он снова вернулся к письму.

«Итак…»

Тук, тук, тук!

Снова стук в дверь. На этот раз более настойчиво. Кавелли мысленно застонал. Вероятно, свет из-под входной двери проникает на лестницу. Значит, посетитель знает, что он дома.

Тук, тук, тук!

Он неохотно поднялся, подошел к двери и открыл. Увиденное заставило его сделать невольный шаг назад. Слабый свет старого светильника позволил разглядеть на лестничной клетке ту самую молодую женщину, которую он видел на кладбище.

— Buonasera,[33] синьор… — она мельком бросила взгляд на выцветшую табличку с именем на двери, — …Капелли.

— Кавелли, — механически поправил он.

— Кавелли, — девушка нервно откинула со лба прядь темно-каштановых волос. — Извините за беспокойство. Возможно, вы слышали, что случилось с кардиналом Фонтана? Я его племянница.

— Ах да, я видел вас на траурной церемонии. — Кавелли постепенно пришел в себя. — Мои самые искренние соболезнования, синьорина.

— Спасибо! О, я ведь даже не представилась. Меня зовут Пия Рэндалл.

Они протянули друг другу руки.

— Еще раз извините за беспокойство. Я хотела бы попасть в квартиру моего дяди, но у меня нет ключа, и ни здешняя администрация, ни нотариус не сумели мне помочь…

— А доктор Бонетти…

— Вы его знаете?

— Ну да, я…

— И тогда я сообразила, — продолжила Пия Рэндалл, не давая ему закончить мысль, — что ключи от его дома могут храниться у кого-то из соседей.

Вдруг погас свет в коридоре.

— Думаю, что смогу вам помочь. — Он нажал на кнопку выключателя, и свет зажегся вновь. — Пойдемте, — позвал он, сбегая вниз по лестнице.

Девушка поколебалась лишь на мгновение, а потом последовала за ним. Кавелли уже ждал ее у дверей апартаментов кардинала.

— Знаете, здесь все знают всех, и людям со стороны не так-то легко сюда зайти. — Он повернул дверную ручку и толкнул дверь. — Мы здесь никогда не запираемся.

Пия выглядела удивленной.

— Да, вас охраняет такая истовая вера в Бога…

Кавелли улыбнулся.

— Где, если не здесь? Хотя ватиканское знамя несет на себе изображение сразу двух ключей, именно здесь ключи используют меньше всего.

— Вы совсем не боитесь краж?

— Пожалуй, нет. Все обитатели этого дома, кроме меня, — кардиналы. Вряд ли кому-то из нас придет в голову мысль ограбить друг друга.

Девушка приоткрыла рот от удивления, что выглядело очень забавно. Нерешительно она шагнула за порог. Кавелли лишь мельком заглянул внутрь, он побывал в гостях у кардинала лишь однажды, когда Фонтана тяжело заболел бронхитом. Тогда он по-соседски принес ему лекарство и лечебный чай из ватиканской аптеки. Кавелли огляделся. Все выглядело точно так же, как тогда. Обычные апартаменты. Ничего экстравагантного. Только аккуратнее, чем большинство жилищ. Кроме того, взгляд привлекали большое золотое распятие на стене гостиной и красивая резная статуя Девы Марии на письменном столе.

— Если я вам больше не нужен, я вернусь к себе наверх…

— Подождите!

Он обернулся.

— Да?

Пия, казалось, была немного смущена.

— Не могли бы вы ненадолго остаться? Я чувствую себя немного потерянной в этой квартире и в этой обстановке. Я тоже спешу и пришла ненадолго.

Кавелли кивнул.

— Конечно. — Ожидая, он остановился в дверях. Девушка принялась бродить по комнатам.

— К счастью, дядя Эдуардо оставил совсем простое завещание, — крикнула она из спальни. — Деньги получает моя мама, что касается личных вещей, то, за исключением тех, которые нас заинтересуют, остальные нужно продать, а вырученные деньги отправить на нужды Ватикана. Мы с мамой хотим забрать фотоальбом со старыми семейными снимками.

— Разве вас не интересуют произведения искусства? — Кавелли в замешательстве указал на статую Девы Марии.

Пия махнула рукой.

— Весь этот католический хлам они совершенно спокойно могут у меня забрать!

Она тут же смутилась и поспешно добавила:

— Простите, я не хотела задевать ваши чувства. Я очень любила дядю, но вся эта католическая камарилья…

— Кажется, вы не очень хорошо относитесь к католической церкви, да?

— Это мягко сказано… — девушка презрительно фыркнула.

— Удивительно, ведь ваш дядя был кардиналом. Получается, что это ваши родители придерживались антиклерикальных взглядов?

— Наоборот, особенно моя мать. Она такая истовая католичка, что по сравнению с ней дядя Эдуардо — атеист. Для нее вообще ничего, кроме религии, в мире не существует. Как вы думаете, почему меня зовут Пия?

— Пия переводится как благочестивая, — предположил Кавелли.

— Это, безусловно, так, но прежде всего я названа в честь папы Пия.

— Почему именно в честь него? Он ведь уже умер, когда вы родились.

— Меня зовут Пия Паула Иоанна. Таким образом, меня назвали в честь шести пап подряд.

— Шести? — Кавелли замер и на мгновение задумался. — Верно, вы правы: Пий Одиннадцатый, Пий Двенадцатый, Иоанн Двадцать третий, Павел Шестой, Иоанн Павел Первый и Иоанн Павел Второй, не говоря уже и обо всех предыдущих Пиях, Иоаннах и Павлах, которых наберется больше сорока.

Девушка с отвращением закатила глаза.

— Полный кайф. Я больше папа, чем сам папа. — Она взглянула на Кавелли. — А как вас зовут?

— По имени? Донато.

Пия усмехнулась.

— С вашим именем, вам тоже не слишком весело, не так ли?

— Поэтому большинство людей называют меня Доном.

— Дон? Как дон Корлеоне?

— Именно.

— Так намного лучше. Хотя бы с церковью не связано. — Ее лицо скривилось в ухмылке.

Кавелли привычно изобразил на лице выражение, как у Марлона Брандо, и проговорил хриплым голосом:

— Сделайте ему предложение, от которого он не сможет отказаться.[34]

Девушка рассмеялась.

— Сейчас я быстренько найду фотоальбом, а затем вы сможете уже от меня избавиться.

— Не спешите, мне очень приятно, что я хоть как-то могу вам помочь.

Она распахнула двери шкафа.

— А что с вашими родителями? — полюбопытствовал Кавелли.

— В каком смысле?

— Почему они не приехали с вами?

Пия опустилась на колени перед буфетом и стала просматривать ящики.

— Мой отец умер, а маме такое далекое путешествие не под силу… Ах, вот же он!

Похоже, она нашла то, что искала. Девушка вытащила толстый альбом в переплете из свиной кожи, открыла его и принялась листать. Затем она вытащила один из снимков и протянула его Кавелли.

— Вот, — она указала на фотографию. — Это я с родителями и дядей Эдуардо.

Он рассмотрел старую карточку. Фото сделали в ресторане. Фонтана на нем был примерно на двадцать лет моложе, с чуть седеющими волосами и значительно стройнее. Рядом с ним находились молодая женщина с острым носом и строго поджатыми губами и мужчина с мягким выражением лица, а между ними — сияющая девочка лет пяти с маленькой щербинкой между передними зубами.

— Едва ли узнаешь, — заметил он.

— Меня или моего дядю?

— Обоих.

Пия закрыла альбом.

— Спасибо, что остались со мной. Сейчас мне, пожалуй, пора вернуться в отель.

Она вышла из квартиры на лестничную площадку. Захлопнув дверь, Кавелли последовал за ней. Девушка нажала на кнопку выключателя и, на мгновение заколебавшись, снова обратилась к нему:

— Сочтете ли вы бестактным, если я попрошу у вас стакан сока или чего-то в этом роде? Я ужасно хочу пить.

— Вовсе нет, но я боюсь, что у меня есть только красное вино и минеральная вода.

— Минералка — это прекрасно.

Они поднялись по лестнице, и Кавелли пригласил ее в дом. Пия осмотрелась.

— Хорошенькая квартирка! Да еще и шикарное местоположение. Дорого платите?

— Я не плачу арендную плату.

— О, я думала, что люди, которые здесь обитают, все же должны платить за жилье.

— Обычно так и есть, но ко мне это не относится.

— Значит, вы такой единственный?

— Нет, есть еще один человек, которому не нужно ни за что платить.

— И кто же это?

— Вы наверняка о нем слышали. Он называет себя папой.

Девушка рассмеялась.

— Какую же работу вы здесь выполняете? Вы — секретный заместитель папы римского?

Он достал из холодильника початую бутылку с минеральной водой и наполнил стакан.

— Нет, моя семья имеет право на проживание в Ватикане с 1513 года, с той поры, как мой прародитель Умберто Кавелли… впрочем, неважно. С 1513 года. Это старая традиция.

Тут он заметил, что письмо кардинала, оставленное на письменном столе, слишком бросается в глаза.

Пия открыла дверь, ведущую на террасу.

— Можно?

— Пожалуйста.

Она вышла на террасу и посмотрела на раскинувшиеся внизу сады.

— Как красиво…

Кавелли тем временем взял шляпу, лежавшую на диване, прикрыл ею письмо, а потом подошел к девушке и подал ей стакан воды.

— Спасибо, — она ненадолго замолчала, вероятно, глубоко задумалась над чем-то. Наконец она выпила воду и засобиралась в отель.

— Спасибо. Думаю, я украла у вас достаточно времени.

— Прежде чем вы уйдете…

Девушка посмотрела на него со странным выражением, которое Кавелли никак не сумел истолковать.

— Да?

— Не знаю, упоминал ли я об этом раньше, но мы с вашим дядей были друзьями — близкими друзьями. То, что с ним произошло, совершенно выбило меня из колеи… и его смерть показалась мне… — он попытался подобрать слово, — совершенно… как бы это сказать… Несообразной, абсурдной… Необъяснимой для меня. Я надеялся, вдруг у вас есть какие-то догадки или объяснения.

Пия прикрыла глаза, лицо ее внезапно побледнело…

— Я… — Она нащупала поручни террасы.

— Все в порядке? — Кавелли взял из ее рук стакан.

Девушка покачала головой.

— Сейчас все пройдет. Со мной так часто бывает. Мне просто нужно принять таблетки. Где моя сумочка?

Она вернулась в квартиру и огляделась вокруг. Он последовал за ней и присоединился к поискам. Пия бессильно опустилась на диван.

— Черт возьми, наверное, я забыла ее внизу. — Ее лицо исказила гримаса боли.

Кавелли уже стоял у двери.

— Я принесу.

— Маленькая черная сумка с серебряной застежкой, — крикнула она ему в след.

Торопясь, он перепрыгивал через несколько ступенек и уже через мгновение оказался в квартире кардинала Фонтана. Он торопливо окинул ее взглядом. Обеденный стол, письменный стол, диван. Ничего. Оставалось лишь надеяться, что проблема со здоровьем не настолько серьезна, как казалась. Кавелли обыскал гостиную. Сумочки нет. Он бросился на кухню. С первого взгляда стало понятно, что там тоже ничего нет. Снова вернулся в гостиную, а затем побежал в спальню. Без толку. Он остановился в раздумьях: куда же она ее подевала и где же он еще не искал? Кавелли открыл платяной шкаф. Там висели сутана и несколько черных костюмов. Что за ерунда? Не могла же она положить свою сумку в шкаф!

Оставалась только ванная. Он как раз собирался отправиться туда, как вдруг, наконец, обнаружил пропажу. Маленькая черная сумка висела на дверной ручке.

Ох уж эти женщины!

Кавелли схватил находку и выбежал из квартиры. По лестнице он поднимался, перепрыгивая через две ступени. Он распахнул дверь своего жилища и остановился, как будто наткнувшись на невидимую стену.

XIX

Может ли католик быть хорошим американцем?

В конце девятнадцатого века подавляющая часть населения Америки вовсе не была в этом уверена. Как и евреи, католики считались гражданами второго сорта. В 1882 году группа переселенцев-католиков из Ирландии решила доказать, что такое отношение не является справедливым. Они основали рыцарский орден, назвав его в честь самого почитаемого католика в Америке. Их священными принципами стали: милосердие, единение, братство и патриотизм. Сегодня орден — крупнейшая в мире католическая организация, состоящая из мирян. Она включает в себя почти два миллиона человек — исключительно мужчин, причем среди них множество знаменитостей. Все члены организации объединены в четырнадцать тысяч ячеек. Помимо всего прочего, орден является одним из самых эффективных сборщиков средств для нужд католической церкви. Возможно, тут и кроется причина того,что папский престол весьма терпимо относится к обрядам ордена, включая церемонию посвящения в рыцари, несмотря на то что ритуалы сильно смахивают на те, что приняты у отвергаемых католической церковью масонов.

Сегодня все это казалось таким далеким! Человек в мантии смотрел на человека с мечом. Ему пришлось так долго ждать этого дня. Слишком долго. Невыносимо долго. Так долго, что все уже стало почти бессмысленным. Но он это заслужил.

Более восьми лет он выполнял свой долг канцлера. Это была третья по значимости должность в высшей рыцарской иерархии. Сегодня он поднялся на вторую ступень — Преемник Великого Рыцаря. Человек с мечом читал молитву на латыни. Что, собственно, она означает? Он никогда не задумывался об этом, не получалось даже уловить ее смысл. Но он продолжал слушать, оставаясь внешне спокойным, скрывая глубоко внутри и радость, и негодование.

Преемник… Каким бы он мог стать выдающимся Великим Рыцарем! Но эти мечты так и останутся мечтами. Даже повышение до Преемника Великого Рыцаря было для него большой неожиданностью. Когда шесть дней назад глава ордена отвел его в сторону и сообщил эту новость, первое, о чем он подумал, было: «Тупой говнюк, почему ты мне сказал об этом на четыре недели раньше?!» Теперь придется переделывать уже почти готовое надгробие — на нем не хватало лишь даты смерти. Восемьсот долларов — псу под хвост! На этот раз его привычка позаботиться обо всем заранее себя не оправдала. В тот же день он отправил сообщение каменщику:

«Требуется новый текст: Дуглас П. Рирден — Преемник Великого Рыцаря».

XX

Шляпа лежала посреди комнаты. В два прыжка Кавелли оказался у письменного стола. Письмо! Оно пропало!

— Пия?

Еще выкрикивая имя, он понял, что это не имеет никакого смысла. Очевидно, что девушка тоже исчезла. Он открыл сумочку: путеводитель по Риму и наполовину пустая упаковка бумажных салфеток — больше ничего. Кавелли сердито швырнул сумку в угол и выскочил на лестничную площадку.

Запыхавшись, он добежал до ворот Святой Анны и бросился к швейцарскому гвардейцу, чей пост размещался внутри и который заведовал бюро пропусков.

— Отсюда сейчас выходила женщина? Молодая, с темными волосами, в синем платье?

— Си, синьор Кавелли, — гвардеец понимающе усмехнулся. — Она села в такси.

Он с трудом подавил проклятие. Разъяренный, он резко развернулся, и хотел было уже вернуться домой, но тут ему в голову пришла толковая мысль. Кавелли вновь обратился к гвардейцу.

— Скажите, эта женщина вошла тоже через ворота Святой Анны?

— Си.

— У нее был пропуск?

— Си.

— На чье имя он был выдан?

— Я не помню, но сейчас посмотрю в списке, подождите.

— Пия Рэндалл?

— Си.

Хорошо уже то, что имя настоящее. Глубоко задумавшись, Кавелли повернул назад. Для того чтобы получить пропуск, нужно соблюсти различные формальности. Среди прочего предъявить официальный документ, удостоверяющий личность. Его, конечно, тоже можно подделать…

Он медленно поднялся по лестнице и вошел в свою квартиру. Его обвели вокруг пальца, как мальчишку! Притворная болезнь. Попасться на такой старый трюк. Он невольно вспомнил кардинала Феличе Перетти. В 1585 году он предстал перед конклавом на костылях и с нарисованными морщинами, имея вид смертельно больного человека. Не подозревая подвоха, коллегия кардиналов легко согласилась на его кандидатуру, и он был выбран папой на переходный период. Но едва только выборы состоялись, Перетти отбросил костыли и воскликнул: «Теперь я правлю!» Впоследствии он стал одним из самых энергичных пап, известным под именем Сикста V. Он…

Впрочем, неважно!

Кавелли заставил себя снова переключиться на мысли о Пие Рэндалл. Как она вообще узнала о письме? Тут же ему захотелось отвесить самому себе подзатыльник. Почему он не убрал его до того, как открыл дверь?

По крайней мере, записки с цифрами она не заметила. Но теперь от нее нет никакого толку. Без письма она бесполезна.

Кавелли бросился на диван и закрыл глаза.

Письмо.

Его друг кардинал Фонтана хотел сообщить ему, и только ему, нечто очень важное. Теперь, наверное, уже никогда не узнать, что именно.

Смерть Фонтана — племянница — письмо…

Где теперь найти отправную точку? Кавелли раз за разом прокручивал в голове одни и те же мысли, понимая, что перед ним уравнение, состоящее из одних неизвестных.

XXI

Кавелли проснулся оттого, что услышал какой-то звук. Может, приснилось?

Он сонно потянулся. Пребывание на неудобном, слишком коротком диване сразу дало о себе знать: затекли спина и ноги, а еще он замерз. Кавелли взглянул на наручные часы. Пять минут седьмого. Он с трудом поднялся на ноги. Пожалуй, стоит лечь в постель и доспать еще два часа. Он юркнул в спальню и, не разлепляя толком глаза, начал расстегивать рубашку.

Коридор… Дверь…

В голове мелькали какие-то отрывочные воспоминания.

Дверь… Пол… Бумага.

Сон как рукой сняло. В несколько прыжков, он снова оказался в коридоре и уставился на бумаги, которые лежали перед ним на полу.

Кто-то, должно быть, просунул их под входную дверь. Кавелли наклонился и поднял тонкие листки. Письмо кардинала он узнал сразу. Развернув его, он чуть не уронил на пол выпорхнувший маленький клочок бумаги, видимо, вырванный из записной книжки. Поймав его на лету, он прочел:

«Дорогой Дон, возвращаю письмо обратно. Надеюсь, что Вы сможете извинить мое глупое поведение. В свое оправдание могу только сказать, что я искренне считала, что Вы не тот, за кого себя выдаете. Мне бы очень хотелось поговорить с Вами о моем дяде и о его письме. И хоть я пойму, если Вы откажетесь от встречи, но все же буду ждать Вас в двенадцать часов в соборе Святого Петра, у колонн, похожих на штопоры. Очень надеюсь, что Вы придете.

С покаянным приветом, Пия».
Что за нелепица! Кавелли не знал, сердиться ему или радоваться. Во всяком случае, письмо опять у него, а это — главное. Он посмотрел в окно. Снаружи начинало светать. Он сел за стол, зажег маленькую лампу и начал читать послание Фонтана с того самого места, где его прервали:

«Теперь, по не зависящим от меня обстоятельствам, я попал в такую ситуацию, в которой совершенно не знаю, что предпринять. Несколько дней тому назад ко мне пришел один человек. Я не стану раскрывать подробности этой встречи, место и время, поскольку это может привести к тому, что в дело будут вовлечены люди, не имеющие к нему никакого отношения. Итак, этот человек попросил меня, нет, он прямо-таки умолял, чтобы я его исповедовал. Сначала я отказался. Я объяснил ему, что я всего лишь приехал в гости к родственникам и что ему следует обратиться к священнику своего прихода. Но он ничего и слышать не хотел. Он утверждал, что именно то, что я не принадлежу к его приходу и даже не проживаю в его стране, и дает ему возможность исповедоваться.

Я заверил его, что для всех священников, в каком бы месте они ни служили, тайна исповеди безусловно священна и не подлежит разглашению. Привел и другие доводы, но как я ни убеждал, он так и не изменил свое намерение, так что мне не оставалось ничего другого, как только исполнить его просьбу. Мы прошли в исповедальню, и там этот человек положил передо мной исписанный лист бумаги.

Дорогой друг, за свою жизнь я принял тысячи исповедей, нередко узнавал об ужасных и омерзительных поступках. Но в большинстве случаев мне приходилось снова и снова слушать об одном и том же. Однако эта исповедь… Мне трудно подобрать правильные слова — она оказалась настолько чудовищна, что я едва смог дослушать ее до конца.

Еще сложнее было дать этому человеку отпущение грехов, потому что, как вы, конечно, знаете, оно дается лишь в том случае, если тот, кто исповедуется, от всей души раскаивается в содеянном. Между тем то, как этот человек говорил о своих прегрешениях, навело меня на мысль, что в каком-то смысле он даже гордится ими. Однако, поскольку он утверждал, что искренне сожалеет о своих поступках, у меня не оставалось другого выбора, кроме как отпустить ему грехи. Хотя при этом я сильно сомневался в непритворности этого раскаяния, предполагая, что оно ему было нужно лишь для того, чтобы получить отпущение. Во всяком случае, когда он уходил от меня, то выглядел чрезвычайно умиротворенным.

А я остался перед самой неразрешимой дилеммой в моей жизни.

Даже по поводу того, что я уже успел написать, вероятно, среди разных клириков мнения бы разделились: считать ли это письмо нарушением тайны исповеди? В сложившихся обстоятельствах я счел это допустимым, поскольку не назвал ни имени этого человека, — собственно, я его и не знаю, — ни места и времени исповеди, не проговорился о ее содержании. Я лишь рассказываю в общих чертах. Впрочем, это уже не имеет значения, учитывая то, что я намерен сейчас сообщить.

Хотя Вы и хорошо осведомлены в вопросах, которые касаются церкви, тем не менее позвольте мне сказать несколько слов о нарушении тайны исповеди и напомнить о последствиях ее разглашения. Как Вы знаете, исповедь является одним из семи таинств. Она неприкосновенна, и эта неприкосновенность превыше всего. Не существует причин, которые были бы настолько важны, чтобы пренебречь этим принципом. Если духовное лицо, тем не менее, идет на это, сразу же происходит его автоматическое отлучение от церкви. Даже если папа об этом ничего не узнает. Да-да, я утверждаю, что нет и не может быть никаких оправданий для священнослужителя, который нарушит тайну исповеди. Именно в это я верил всю свою жизнь, но сейчас эта вера пошатнулась. То, что я услышал, не только ужасно по своей сути, но также имеет первостепенное историческое значение. Большинство людей на свете не являются католиками. Тайна исповеди ничего для них не значит. Так какое же я имею право утаивать от человечества эту информацию?

Но все подобные вопросы и размышления не меняют моего убеждения в том, что тайна исповеди священна. Что бы я ни решил, я остаюсь виноватым.

Не так давно мы с Вами обсуждали, приму ли я решение о том, чтобы стать папой римским. Тем временем я много молился и раз за разом возвращался к одной и той же мысли: я верю, что сам Бог выбирает своего наместника, и мы, люди, не имеем права отказываться от предначертанного, даже если оно вызывает трепет. Поэтому, несмотря на все страхи и ощущение, что я не достоин, мне пришлось бы согласиться с таким выбором. Конечно, есть другие кардиналы, которых я считаю гораздо более подходящими для того, чтобы занимать этот пост, но то, что жребий вполне может пасть на меня, не является чем-то невозможным, если верить тем слухам, которые распространяются среди клириков.

Представьте себе: папа, отлученный от церкви! Пусть даже об этом неизвестно никому, кроме него самого.

Какая ужасная, прямо-таки кощунственная мысль! Поэтому я попросил святейшего отца освободить меня от должности кардинала. Особой надежды на то, что он выполнит эту просьбу, у меня не было, поскольку я еще не достиг семьдесят пятого года жизни, когда все церковные сановники получают право ходатайствовать перед Святым Престолом об отставке. Как и опасался, мне отказали, поскольку, по словам папы, я нужен ему именно на том посту, где сейчас нахожусь.

Вы, конечно, уже прочитали между строк, что я решил нарушить тайну исповеди. Тем не менее я намерен сделать это так, чтобы, насколько возможно, отмежеваться от прямого разглашения. За это я заранее прошу у Вас прощения. То, что я должен рассказать, я изложил в зашифрованном виде, возможно, никто так и не докопается до сути этой головоломки. Если все произойдет именно таким образом — на то воля Божья. Я только хочу, чтобы при любых обстоятельствах эта тайна не попала в неподобающие руки. Именно поэтому я устроил все так, чтобы мои намеки понял лишь тот, кто обладает выдающимися познаниями, связанными с историей папства. Я отдаю себе отчет в том, что если бы я передал эти подсказки какому-нибудь священнослужителю Ватикана, то он, вполне вероятно, смог бы их расшифровать, но что дальше? Даже случайно полученные от другого священнослужителя сведения, если они связаны с исповедью, тоже становятся секретными. Тем самым я бы просто поставил беднягу в ту же безвыходную ситуацию, в которой нахожусь сам. Я не хочу этим отягощать свою совесть.

С другой стороны, если я доверю открывшуюся мне правду какому-нибудь журналисту и он опубликует ее, то нарушение тайны исповеди вырастет уже до мировых масштабов, со всеми возможными разрушительными последствиями. Католическая церковь такое точно не одобрит. Это станет концом веры людей в святость исповеди. Веры, которая в последние годы и десятилетия и так уже сильно ослабела.

В сложившихся обстоятельствах Вы, мой дорогой друг, единственный, к кому я могу обратиться за помощью. Вы способны разгадать мои зашифрованные подсказки и в то же время испытываете большое уважение к церкви. При этом не являетесь духовным лицом и не связаны тайной исповеди. Конечно, Вам тоже станет понятно, какое первостепенное значение имеет информация, которая окажется в Ваших руках. Все это, как мне кажется, ставит Вас в особое, уникальное положение. Я хочу, чтобы Вы своим добрым сердцем приняли то решение, которое будете считать правильным и с которым сможете мирно жить дальше.

Для меня, увы, прощение невозможно. Я нарушил тайну исповеди, хотя и в самой тактичной из возможных форм. Я отлучен от церкви.

Его святейшество не принял мою смиренную просьбу, и я обязан продолжать свое служение. Может быть, в один не слишком отдаленный день — в качестве папы римского. Мне не искупить эту вину ни перед Богом, ни перед самим собой. Есть ли для меня какой-то достойный выход? Я бы мог принести покаяние в том, что совершил тяжкий грех, но никакое раскаяние не сможет полностью искупить этот поступок. Однако самоубийство — тоже тяжкий грех. Только Господь может распоряжаться жизнью и смертью. Кроме того, самоубийство кардинала стало бы тяжким ударом по католической церкви. Я даже боюсь себе представить, какие отвратительные спекуляции начнутся в прессе.

Поэтому я выбрал серединный путь, который, насколько это возможно, не имеет отношения к самоубийству. Я не собираюсь накладывать на себя руки, вместо этого я поручу свою судьбу Божьей воле. Я давно хотел найти возможность хоть раз побывать на Святой земле, чтобы увидеть те места, где ступала нога Иисуса, где Он проповедовал. Все уже готово, завтра я улетаю в Иерусалим, как и тысячи других паломников, идущих по следам Господа. Наконец я сделаю это. Иисус уходил в пустыню на сорок дней. Я последую за Ним. Выживу ли я — пусть это будет в руках Божьих.

Спаси Вас Господь!

Ваш друг и преданный слуга во Христе, Э. Ф.
P.S. Первую подсказку Вы найдете на корабле святейшего отца».

КНИГА ВТОРАЯ

XXII

Стоимость собора Святого Петра определена очень точно: один евро.

Так, по крайней мере, говорится в отчетах, которые ежегодно публикует Ватикан. Конечно, это лишь символическая цена. С таким же успехом можно написать «сто миллиардов». Но поскольку никому не придет в голову его продавать, вход бесплатный, а содержание требует значительных затрат, то это — бесценный объект культурного наследия.


Кавелли вышел из Ватикана через ворота Святой Анны и повернул направо. На площади Святого Петра выстроилась очередь — не менее тысячи двухсот туристов под палящим солнцем ожидали, когда их пропустят. Хотя проверка безопасности на лестнице собора Святого Петра с помощью металлоискателя и сканера для багажа проводилась довольно поверхностно — настолько, что Кавелли предположил, что это придумано скорее просто для того, чтобы замедлить людской поток и в соборе не было бы толпы, — все же ожидание в очереди занимало не менее часа. Кавелли уже стал задаваться вопросом, действительно ли Пия назначила собор Святого Петра местом встречи. Ведь там не только повсюду толпы людей, но еще и множество охранников. Он вспомнил о той короткой записке, с которой она вернула ему письмо.

В свое оправдание могу только сказать, что я искренне считала, что вы не тот, за кого себя выдаете.

За кого именно она его приняла? Подозревала ли она, что он как-то связан со смертью ее дяди? Возможно ли, что втайне она и сейчас еще так считает? И если да, то почему? Если это так, то она ошиблась относительно него, равно как и в том, что собор является исключительно безопасным местом. Кавелли не пошел к рамке металлодетектора. Вместо того чтобы пройти через площадь, он зашагал вдоль колоннады, дойдя до небольшого деревянного барьера, который служил входом для обслуживающего персонала. Сюда мог попасть лишь тот, кого охранники знали в лицо. Короткий кивок гвардейца, и вот Кавелли уже за заграждением. Вместе с несколькими прошедшими тем же путем служителями он миновал Бронзовые ворота, поднялся по лестнице, ведущей в собор, и пересек притвор. Издалека чуть слышно донесся пушечный выстрел. С 1847 года пушка, находящаяся на холме Джаниколо, стреляет каждый день в двенадцать часов, подавая сигнал, по которому начинают звонить все колокола Рима.

Через мгновение Кавелли уже входил в собор Святого Петра. Он бывал здесь, наверное, уже несколько тысяч раз, но восхищение этим невероятным творением не ослабевало с годами. Напротив, перед ним открывались всё новые удивительные подробности, и чем больше ярких деталей он узнавал, тем более благоговейно воспринимал увиденное. Безусловно, с момента создания и по сей день собор являлся едва ли не самым значимым местом во всем мире. Дух захватывало при мысли о том, сколько великих людей за последние несколько столетий стояли в этих стенах. От Моцарта до Греты Гарбо и Ганди, от Гете до Эйнштейна. Все они побывали здесь. Разве можно где-нибудь на планете найти второе такое место, как это? Кавелли такого места не знал.

У колонн, похожих на штопоры…

Уже не в первый раз он задавался вопросом, появились ли все достижения американской культуры вопреки грубости американцев или же благодаря ей.

Похожие на штопоры колонны! Надо же!

Хотя балдахин — киворий Бернини[35] — официально не относится к чудесам света, но все же является одним из величайших шедевров церковного зодчества.

Кавелли обнаружил Пию среди толпы взволнованных и мельтешащих туристов. На ней была белая блузка и черная юбка до колен. Он помахал ей рукой и пошел навстречу, но она даже не заметила его. Девушка, запрокинув голову, пристально осматривала своды собора. Кавелли не знал, с чего уместно начать разговор.

— Привет…

Пия испуганно подскочила. Однако ей потребовалось всего лишь мгновение, чтобы прийти в себя, после чего она обрушила на него поток слов.

— Ах, синьор Ка… Дон, спасибо, что пришли, хотя я… Мне ужасно жаль, я вела себя очень глупо… Я не знала, что и подумать… Сначала я подумала, что смерть моего дяди выглядит довольно подозрительной. Потом заметила вас на кладбище, где вы по непонятной причине так пристально меня рассматривали. Затем я встретила вас в лифте у доктора Бонетти. Тогда я последовала за вами и сфотографировала, а потом увидела, как вы направляетесь в Ватикан. А у меня с утра все еще оставался пропуск, ведь я была в Губернаторском дворце, чтобы обсудить кое-какие формальности, связанные с завещанием. И вот пошла за вами и обнаружила, что вы живете в квартире, которая находится над квартирой моего дяди. Еще заметила, что вы не хотели, чтобы я увидела бумаги на вашем столе и спрятали их… Ну, вот и пришлось… Я решила, что плетется какая-то неприятная интрига.

— Интрига?

— Не так уж необычно для Ватикана, — попыталась оправдаться она. — Об этом часто говорят.

— Кто? Дэн Браун?

Пия нервно моргнула.

— Ну, не только.

Он напустил на себя самый строгий вид.

— Вы меня очень ловко разыграли, очень профессионально. Вы актриса?

Девушка, даже с некоторым возмущением, покачала головой.

— Нет, я изучаю историю.

— Ах, неужели? И какой период?

— Американская история со времен отцов-основателей.

Кавелли кивнул.

— А сейчас? Вы уже не боитесь или все еще считаете, что я участвую в заговоре?

— В каком заговоре?

В ответ он лукаво подмигнул, и Пия, наконец, поняла, что он шутит.

— Нет, после того как я прочитала письмо моего дяди… — Она смущенно замолчала. — Из него следует, что он был к вам очень расположен.

На мгновение наступила неловкая тишина. Что тут скажешь? С его стороны было бы странно настаивать на этом утверждении или опровергать его.

— Тогда все в порядке, — наконец нашелся он. — Я уже опасался, что вы выбрали это место для встречи из-за того, что здесь хорошая система безопасности.

Она непонимающе посмотрела на него.

— Нет, из-за письма.

— И что вы думаете по этому поводу?

— В постскриптуме было написано: «Первую подсказку вы найдете на корабле святейшего отца». — Пия обвела руками вокруг. — Ну и вот же он — неф[36] святого отца.

Кавелли рассмеялся.

— Вы считаете, что подсказка находится именно здесь? Боюсь, что наши поиски окажутся сложнее, чем мы полагаем.

— Наверное, дядя здесь что-то спрятал.

— Конечно, нет, Пия.

— Почему вы так уверены? Давайте сначала поищем.

— В этом нет совершенно никакого смысла. Каждый вечер весь собор Святого Петра тщательно проверяется сампьетрини — работниками, которые отвечают за техническое обслуживание. Всегда найдутся люди, например влюбленные парочки, которые пытаются где-то спрятаться, чтобы провести здесь ночь.

— Зачем?

— Спросите меня о чем-нибудь попроще. Среди двадцати тысяч человек, приезжающих сюда ежедневно, всегда попадется пара-тройка безумцев. Это данность. Подобное случается не так уж редко, но их всегда находят. Всегда. Потому что сампьетрини знают здесь каждый уголок. Они даже поднимаются по лестницам и проверяют наверху все самые недоступные закоулки. И если что-то выглядит неуместным или опасным, они обязаны сообщить об этом охране и вернуть все к прежнему состоянию.

— Да, но…

— Ваш дядя знал все местные обычаи и, конечно, ничего бы здесь не спрятал.

Пия с досадой посмотрела на него.

— Вот дерьмо!

— Нравится вам это или нет, но дело обстоит именно так.

— И где же тогда корабль папы римского?

— К сожалению, я тоже не имею об этом ни малейшего представления, Пия.

— О, я знаю. Может, это частная яхта папы, на которой он повсюду плавает. Существует такая?

Кавелли на мгновение задумался.

— Теперь уже нет. Согласно Латеранским соглашениям,[37] папа имел право на владение собственным флотом, но последнее судно, принадлежавшее Ватикану, было списано в начале пятидесятых годов.

— Черт возьми! Что же тогда? Вчера ночью я погуглила про корабль святейшего отца, но нашла там только про неф и корабль веры, но ни одного настоящего транспортного средства.

— «Корабль веры»… — Кавелли скептически приподнял бровь. — Это слишком абстрактно. К чему нам это отвлеченное понятие, что нам с ним делать?

Девушка выглядела разочарованной.

— Мой дядя написал, что вы — один из немногих, кто сможет понять его намеки, потому что родились и живете здесь. Разгадка должна иметь какое-то отношение к Ватикану.

Кавелли недоуменно покачал головой.

Пия строго посмотрела на него.

— Ну, подумайте хорошенько. Вдруг где-нибудь здесь висит фотография яхты папы римского?

— Картина? Ваш дядя писал, что первая подсказка находится на корабле папы. Скорее всего, это должно быть настоящее судно.

Мимо них, с интересом прислушиваясь к рассказу гида, прошла группа шведских туристов. Кавелли не понимал по-шведски, но одно слово, из тех, что долетели до него, он разобрал: «Браманте».[38] Он в замешательстве хлопнул себя ладонью по лбу. Помимо создания первого проекта собора Святого Петра, этот архитектор известен тем, что спроектировал знаменитую «лестницу Браманте», которая находится в башне, ныне относящейся к музеям Ватикана. По ее спирально закрученным пролетам при желании даже можно подняться верхом на лошади. А прямо перед башней находится…

— Я идиот! Кажется я, наконец, понял, что имел в виду ваш дядя, когда писал о корабле папы. Это же так очевидно.

— И что же это такое? — взволнованно воскликнула Пия.

— Пойдемте со мной, — он решительно направился к главному входу, и девушка поспешила за ним сквозь толпы туристов так быстро, как только могла.

Они пересекли притвор и вышли наружу. Кавелли надел солнцезащитные очки. Она достала из сумочки крошечный карманный вентилятор и поднесла его к лицу.

— Сумасшедшая жара! Как местные жители выдерживают подобное каждый день?

— Люди здесь очень точно знают, в какое время можно выходить из дома.

Мимо них прошел священник в черной плотной сутане. Пия посмотрела ему вслед.

— Знаете, почему я ни за что стала бы священником в Ватикане?

— Да. Но я подозреваю, что вы имеете в виду какую-то другую причину.

— Потому что здесь даже в самую сильную жару нельзя выйти к морю и полежать на пляже в купальном костюме.

— Это вполне возможно, без проблем.

Пия недоверчиво взглянула на него.

— Вы меня дурачите. Епископы в плавках… Даже я считаю такое неуместным.

— Все считают это неуместным, поэтому недалеко от Рима есть пляж только для представителей духовенства.

Девушка весело хихикнула.

— Папа в маске для дайвинга и ластах? Вот бы взглянуть хоть одним глазком!

Они прошли тем же путем, которым Кавелли пришел сюда. Возле ворот Святой Анны он кратко кивнул гвардейцу:

— Девушка со мной.

Гвардеец равнодушно поздоровался.

XXIII

— Где корабль? — Пия едва сдерживала волнение. — У вас дома? Я так и знала!

— Нет, не у меня дома.

— Логично. Значит, в квартире моего дяди! Надо было мне сразу догадаться.

— Нет, и не там.

— А где же тогда?

— Скоро увидите.

Они прошли мимо Банка Ватикана и Главного почтового отделения, свернули направо и, пройдя через ворота, оказались на Виа Салита деи Джардини. С этого места Кавелли указал на фонтан, находившийся примерно в ста ярдах от них, и торжественно произнес:

— Разрешите представить: папский корабль.

Перед ними предстал большой прямоугольный бассейн, пристроенный к стене дома, а в нем — модель испанской галеры. Около шести футов в длину и около семи футов в высоту, если считать до верхушки мачты. Из пушек, высовывавшихся из боковых портов корабля, хлестали струи воды. Пия рассмеялась от восторга.

— Здесь есть все, что надо для счастья. Не хватает только детской игровой площадки.

Он мотнул головой куда-то вправо.

— Неподалеку есть и площадка для детей швейцарских гвардейцев.

— Если бы я росла среди них, то с удовольствием бы прокатилась на этом корабле.

— Верю, но, вероятно, вам бы никто этого не позволил, ведь это — произведение искусства семнадцатого века.

Девушка вдруг резко посерьезнела.

— Первая подсказка находится на корабле папы.

Он в задумчивости приблизился к фонтану.

— Ваш дядя нашел хороший тайник: сюда почти никто не забредает, а галера окружена водой. Нормальный человек сюда ни за что не полезет.

Пия тщательно осмотрела переднюю часть корабля, а затем медленно прошла вдоль левой стороны фонтана, чтобы рассмотреть корму. Кавелли двигался вдоль противоположной стороны, внимательно разглядывая нос галеры.

— И что теперь? — спросила она.

— Ничего не видно. Но ведь в письме говорилось: «на корабле»… — Кавелли задумчиво почесал голову. — Интересно, как у кардинала получилось незаметно поместить что-то на галеру? Не мог же он просто залезть в фонтан?!

— А почему бы и нет? Если никто не видит…

— Это вряд ли. В Ватикане насчитывается более пяти тысяч камер. Хотя, возможно, что ваш дядя приходил сюда ночью. В то время, когда ворота закрыты, безопасность тут соблюдают, так сказать, по-итальянски.

Он взглянул на наручные часы.

— К сожалению, стемнеет еще не скоро. Вы голодны? Как вы смотрите на то, чтобы пойти куда-нибудь поесть?

Он уже отошел от фонтана на несколько шагов, когда, наконец, заметил, что Пия вовсе не собирается следовать за ним. К своему ужасу, Кавелли обнаружил, что она сняла туфли и пробирается через бассейн в сторону галеры.

— Пия, немедленно выходите оттуда, вас же увидят! А я за вас отвечаю!

— Сейчас, сейчас, — она уже добралась до корабля.

Сначала девушка перегнулась через борт и осмотрела всю палубу, но, по-видимому, не обнаружила там ничего интересного. Потом заглянула внутрь через один из пушечных портов.

— Черт, ничего! — выругалась она, направляясь к корме.

— Синьорина!

Их резко окрикнул один из швейцарских гвардейцев, который заметил беспорядок на вверенной ему территории и теперь быстрыми шагами приближался к нарушителям. Он выглядел разъяренным. Кавелли, в свою очередь, тоже почувствовал, как в нем поднимается волна гнева. Эта женщина ставит его в очень неловкое положение!

— Пия… сию же секунду вылезай!

— Еще минуточку, — отражаясь от бортов корабля, ее голос звучал слегка приглушенно, и эхо, словно издеваясь, повторило ее слова. Тем временем гвардеец добрался до фонтана. Его тон не предвещал ничего хорошего.

— Синьорина, выходите из воды. Немедленно!

Кавелли откашлялся.

— Прошу прощения, эта дама со мной.

Гвардеец, до сих пор не обращавший на него никакого внимания, повернулся в его сторону и уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, узнав Кавелли, смешался. Когда же он все-таки заговорил, его слова прозвучали предельно вежливо.

— Синьор Кавелли, но позвольте, так же не принято.

— Я знаю. Конечно же, нет. Просто эта дама хотела… э-э…

— Извините, у меня кое-что упало в воду. — Пия выбралась из фонтана и прямо босиком подошла к ним. В руках она держала нечто прямоугольное, завернутое в пластиковый пакет.

— Еще раз извините, больше такое никогда не повторится, — она обезоруживающе улыбнулась гвардейцу. Тот взглянул на предмет, потом на девушку, потом на Кавелли.

— Понимаю. — Швейцарец кивнул, снова посмотрел на Пию, быстро приложил руку к шлему и удалился, сохраняя при этом необыкновенное достоинство.

Девушка посмотрела на Кавелли, сохраняя самое невинное выражение лица.

— Вот видите, ничего страшного. Ватиканские стражи очень любезны. Даже не знаю, почему вы так расстроились. — Она вызывающе усмехнулась. — В Риме никто не станет строго осуждать девушек, которые плещутся в фонтанах. Разве вы не знаете этого фильма Феллини?

Лицо Кавелли приобрело кислое выражение.

— Мы не в Риме, а в Ватикане. И фильм «Сладкая жизнь», безусловно, не относится к моим самым любимым.

Но Пию, похоже, откровенно забавляла его злость.

— Дон, может, вам стоит уехать отсюда? Иначе вы станете похожи на всех остальных местных обитателей.

— Каких именно?

— На постных католических святош. Какая в этом радость?

Кавелли быстро изобразил преувеличенно бодрую улыбку, чтобы ничем не напоминать католического святошу.

— Порой я и сам задаюсь этим вопросом.

Девушка рассмеялась.

— Давайте, наконец, посмотрим, что в пакете. Ясно уже, что это — какая-то книга.

Он осмотрелся. Вдалеке он увидел реставратора из мозаичной мастерской. Женщина приветливо помахала ему рукой.

— Не здесь. Лучше будет пойти ко мне домой.

— Хорошо. — Пия надела туфли. — Туда, не так ли? — она указала пальцем куда-то на юг.

— Верно.

Пока они пробирались через многочисленные сады к его жилищу, с лица Кавелли не сходила невольная улыбка. Католический святоша. Конечно, абсурдно предполагать, что он хоть чем-то на него похож.

Но на всякий случай стоит последить за тем, как он выглядит со стороны, возможно, Пия отчасти права.

XXIV

— У вас есть полотенца? Не хочу вам тут все затопить.

— В ванной что-то есть, возьмите их.

Он взял в руки завернутую книгу, которую Пия положила на стол в гостиной. Он решил не распаковывать сверток, пока она не вернется. На ощупь содержимое было основательно пропитано водой. Несомненно, упаковка, которая предназначалась для того, чтобы сохранить книгу сухой, не слишком помогла. Кавелли прошел на кухню, снял резинки, обмотанные вокруг пакета, осторожно размотал внешнюю часть упаковки и, придерживая сверток, перевернул его над кухонной раковиной. Вылилось около полулитра воды. В дверях кухни появилась Пия. Она с тревогой посмотрела на размокший пакет.

— Черт возьми!

Кавелли осторожно вытащил книгу наружу. Она, конечно, весьма основательно промокла, однако название читалось легко.

— Христофор Колумб? — удивилась девушка.

— Да, это его биография. А чего вы ожидали?

— Понятия не имею, ничего определенного. Но уж точно не это.

Он попытался открыть книгу. Получилось лишь отделить обложку от остальных страниц, которые оказались настолько мокрыми, что слиплись в ком.

— Сначала придется это высушить, иначе страницы просто порвутся.

Пия состроила недовольную гримасу и пожала плечами.

Кавелли вынес книгу на террасу и положил ее сушиться на плетеный стул на самом солнцепеке. Пия хихикнула, и он взглянул на нее, как бы спрашивая, что именно она находит смешным.

— Мне просто вспомнилось, как быстро бедный гвардеец сменил гнев на милость. Если бы я попалась на таких проделках с кем-нибудь другим, то наверняка бы в два счета вылетела из ватиканских стен.

— Пожалуй.

Она вышла на террасу, несколько растерянно разглядывая сад.

— Невероятно! И вы пользуетесь всей этой роскошью только благодаря вашему знаменитому предку?

— Похоже на то.

— Ваш прародитель был довольно интересным человеком.

— Можно и так сказать, — согласился он.

— У вас есть его изображение?

— К сожалению, нет. Но оно существует.

— Дайте я догадаюсь: портрет висит где-то в Ватикане?

— Верно.

— Вы никогда не спрашивали, можно ли вам его забрать? Думаю, что при том, сколько тут картин, они прекрасно обойдутся без портрета чьего-то предка, которого не знает ни одна свинья.

Кавелли, казалось, несколько мгновений обдумывал эту мысль, но затем сокрушенно покачал головой.

— Маловероятно, что мне когда-нибудь отдадут этот портрет.

— Дон, а вы когда-нибудь об этом просили?

— Нет.

Девушка сердито уставилась на него.

— Если хотите, я вам его покажу, — примирительно предложил Кавелли.

— Ну конечно, хочу!

Он снял свой пиджак со спинки стула.

— Тогда пойдемте.

Кавелли и Пия вышли из дома и, свернув пару раз, очутились на небольшой площади с нежно журчащим фонтаном. Затем они прошли через боковой вход в высокое кирпичное здание, которое выглядело так, будто ребенок собрал воедино несколько несвязанных между собой игрушечных домиков. Тесный и дряхлый лифт поднял их на нужный этаж. Миновав длинную галерею, украшенную великолепными фресками, они попали в зал, превосходивший своей роскошью все, что она видела когда-либо ранее. Кавелли открыл небольшую боковую дверь и провел девушку через лабиринт маленьких комнат, пока, наконец, они не оказались в небольшом закутке, очевидно, служившем гардеробной. На подвижной вешалке висело несколько белых одеяний, на столике располагались обувные коробки с обозначенными на них размерами, а в углу приютился небольшой красный диван.

Пия помимо воли рассмеялась. После великолепных галерей, по которым они только что прошли, эта комнатка казалась просто абсурдной. Она внимательно огляделась.

— Неужели картина висит в этом невзрачном местечке? Вероятно, здесь не больно-то высокого мнения о вашем предке.

— Позвольте с вами трижды не согласиться, — Кавелли с трудом удерживался от того, чтобы не рассмеяться. — Во-первых, картины тут нет. Во-вторых, моего предка здесь очень чтят. И в-третьих, это не просто закуток, а Чертог слез.

— Чертог слез? — Девушка наморщила лоб. — По-моему, я что-то слышала о нем.

— Вполне возможно, — улыбнулся он. — Каждый новый понтифик приходит в Чертог слез сразу же после выборов и надевает здесь свое папское облачение.

— Значит, все эти одеяния и обувь?..

— Совершенно верно, ждут следующего папу.

— А почему тогда его называют Чертогом слез? Если бы меня только что избрали папой, я бы радостно скакала и вопила: «Йухууу!»

— Вероятно, вы стали бы папой вроде Родриго Борджиа,[39] — недовольно проворчал Кавелли. — В его время, наверное, действительно было принято радостно прыгать и кричать: «Йухууу!», если на вас пал выбор кардинальской курии. А в наши дни жизнь понтифика — это, прежде всего, тяжелейший труд. Нормальная жизнь для только что избранного папы мгновенно заканчивается.

— Вот почему Чертог слез… — кивнула Пия.

— Именно.

— А все же, где портрет вашего предка?

Кавелли пересек комнату, поднялся на несколько ступенек вверх и встал перед небольшой деревянной дверью.

— Проходите, пожалуйста.

Девушка тоже поднялась по лестнице и последовала за ним, но при виде следующего зала вдруг остановилась, едва дыша.

— Не может быть!

Конечно, она видела Сикстинскую капеллу на фотографиях, но открывшееся перед ней зрелище ошеломляло.

Обернувшийся на скрип музейный охранник поначалу испугался, увидев, как за его спиной открывается маленькая дверца. На мгновение он в ужасе уставился на нее, непроизвольно ухватившись за рацию, но потом узнал Кавелли и успокоился. Коротко кивнув старому знакомому, он тут же переключил внимание на полную даму, которая фотографировала, несмотря на строгий запрет.

— No camera, Signorina, no camera!

Кавелли всегда удивлялся тому, как злятся охранники Сикстинской капеллы, когда вездесущие туристы нарушают установленные правила: фотографируют или говорят чересчур громко, несмотря на то что сталкиваются с этим тысячу раз на дню. Он снова повернулся к девушке и прошептал:

— Пойдемте.

Они стали протискиваться сквозь густую толпу, при этом Пия не сводила завороженного взгляда со сводов.

— С ума сойти! Я думала, что все это намного меньше.

Он придерживал ее под руку, чтобы девушка могла смотреть вверх, не опасаясь упасть, и произнес, склонившись к самому ее уху:

— Размеры капеллы точно соответствуют размерам храма Соломона, как они указаны в Библии.

Пия, не отрываясь, все глядела на прекрасные изображения над своей головой.

— Невероятно! Потрясающе, что все так хорошо сохранилось.

— Это не совсем так, — уточнил Кавелли. — Несколько лет назад здесь провели обширную реставрацию. И хоть она и обошлась в миллионы, это было совершенно необходимо: на протяжении веков фрески становились все темнее и темнее, в основном из-за свечной сажи. В былые времена никто не заботился о том, чтобы сохранить это удивительное пространство. Страшно представить, но здесь ночевали солдаты Наполеона, а немецкие ландскнехты, обрушившиеся на Рим во время Sacco di Roma,[40] использовали капеллу в качестве конюшни для своих лошадей.

Они пошли дальше, пока не достигли противоположного конца зала. Кавелли указал на фреску, помещенную в правом углу потолка:

— Возможно, теперь вы поймете, почему у меня так мало надежды на то, что мне когда-нибудь удастся заполучить эту картину. Мой предок — вон тот тип с мечом.

Пия посмотрела вверх.

— В это невозможно поверить, — проговорила она беззвучно.

— Мой пращур не единственная историческая личность на этой фреске. Микеланджело изобразил множество людей из окружения папы Юлия. Правда, они не всегда радовались по этому поводу.

Кавелли указал в том направлении, откуда они пришли.

— Видите там, в самом низу над правой дверью, голого мужчину с ослиными ушами?

— Крайний справа? Да, кто это?

— Бьяджо да Чезена, папский церемониймейстер. Он критиковал Микеланджело за то, что тот писал обнаженные фигуры, которые более уместны в бане, а не в папской капелле. В отместку художник нарисовал его в таком нелицеприятном виде.

— Надеюсь, это послужило ему уроком! — подытожила Пия.

— А мой прародитель, предполагаю, оставил по себе достойную память. Он изображен в виде Давида, сражающегося с Голиафом.

Девушка с восторгом уставилась на Кавелли.

— Выходит, ваш предок был кем-то вроде святого?

— Святого? Скорее всего, нет. Гораздо более вероятно, что он был порядочной свиньей. Это заметно даже по сюжету картины. Обычно художники изображали то, как библейский Давид поражает великана Голиафа при помощи пращи. Здесь же Давид рубит голову уже лежащему на земле противнику. Наверное, у Микеланджело имелись какие-то причины, чтобы нарисовать эту сцену именно так.

— Но если он был таким негодяем, который отрубал людям головы, то почему…

— Почему его увековечили в Сикстинской капелле? — Лицо Кавелли приобрело несколько мрачное выражение. — Очевидно, он отлично разбирался в том, какие именно головы нужно отрубать. По-видимому, он расправлялся с людьми, которые очень не нравились папе римскому Юлию, и тем самым весьма ему угодил.

Пия снова, как завороженная, уставилась на потолок.

— Святым он на самом деле не выглядит, впрочем, таким уж страшным злодеем — тоже…

— Что ж, таким образом, он хорошо послужил себе и своей семье. Подобные злодеи — неприятные современники, но…

— Но? — лукаво улыбнулась она.

Кавелли смущенно почесал голову и нерешительно произнес:

— …но очень полезные предки.

XXV

Они вышли из капеллы через дверь под картиной и стали спускаться по ступеням, сразу оказавшись в потоке туристов.

Вдруг Кавелли потянул Пию за руку.

— Здесь мы будем еще долго пробираться, есть путь быстрее.

Он приподнял веревочное заграждение перед лестницей, находящейся рядом с той, по которой они спускались, и пропустил девушку вперед.

Они находились на площадке, с которой вела лестница, обрамленная колоннами с обеих сторон.

— Знаменитая Scala Regia — Королевская лестница, — пояснил Кавелли. — Необычайно запутанное и асимметричное архитектурное решение. Бернини визуально замаскировал пространство колоннами. Посмотрите: внизу они становятся все толще и толще, а интервал между ними увеличивается. Снизу лестница выглядит значительно длиннее, чем она есть на самом деле, а если смотреть отсюда, она, напротив, кажется короче.

Пия прищурила один глаз и посмотрела вдоль колонн.

— Так и есть!

Они сбежали вниз по лестнице к огромной двустворчатой металлической двери, у которой стоял на посту швейцарский гвардеец с алебардой, и вышли на северо-восточную сторону площади Святого Петра.

— Это — так называемые Бронзовые ворота, официальный вход в Апостольский дворец.

— Довольно претенциозно, но мне нравится, — одобрила Пия.

Он отошел в сторону, чтобы пропустить двух кардиналов, которые направлялись во дворец. Гвардеец вытянулся и ловким движением переместил маленькое металлическое колечко на древке своей алебарды, так что раздался щелчок. Девушка была этим просто очарована.

— Они приветствуют всех важных личностей, но этот щелчок слышат только церковные сановники.

— Что это за странная причуда?

— Традиция. А теперь пойдемте что-нибудь перекусим. Я проголодался, да и книге, чтобы высохнуть, явно понадобится еще некоторое время.

Пия колебалась.

— И куда же мы отправимся? К вам? Мне бы хотелось пообедать где-нибудь в особенном месте.

— Насколько особенном?

— Ну, что-нибудь такое в вычурном ватиканском стиле…

— Легко. Пойдемте.

— А это далеко?

— Пешком дойдем.

— У вас нет машины?

— Есть, но… — замялся Кавелли. — Я не люблю парковать машину в городе.

Девушка недоверчиво рассмеялась.

— А, собственно, почему?

— Потому что… — принялся уклончиво объяснять он, — моя машина — это раритет, коллекционная модель, к тому же кабриолет. Если ее украдут, я больше никогда не найду ничего подобного, поэтому я стараюсь ее беречь.

— Невероятно, я хочу ее увидеть! — тут же воскликнула Пия.

Но его совершенно не прельщала эта идея.

— Позже, а сейчас мы пойдем ужинать, хорошо?

Пия отсалютовала ему, подражая швейцарскому гвардейцу.

— Си, монсеньор Кавелли!

— Вполне достаточно, если вы будете называть меня просто Дон, — улыбнулся он.

XXVI

Примерно через тридцать минут они вошли в ресторан «Канова Тадолини», находящийся на Виа дель Бабуино. Кавелли придержал дверь, пропуская девушку вперед.

— Надеюсь, что это достаточно особенное место.

Пия кивнула. «Канова Тадолини» был заполнен античными статуями: маленькими, средними и чудовищно огромными, которые выглядели еще внушительнее из-за маленьких размеров самого ресторана. Навстречу спешил тощий официант в черном жилете и белом фартуке.

— Синьор Кавелли, добро пожаловать. Столик на двоих? — он заговорщицки подмигнул.

— Да, Ренато, если возможно, пожалуйста, наверху.

— Си, синьор.

Официант повел их вверх по узкой деревянной лестнице, через два небольших зала, где, сидя за столиками, громко переговаривались несколько семей и молодых пар. Наконец, показалась маленькая уютная комната с одним-единственным столиком.

Кавелли повернулся к своей спутнице.

— Надеюсь, вам понравится мой выбор. Не люблю, когда во время еды вокруг меня суетятся.

Пия села за стол и посмотрела на него с вызовом.

— И в другое время, наверное, тоже, не так ли? Отсутствие суеты — необыкновенно удобно, если живешь в такой крошечной замурованной стране, куда нет доступа чужакам?

— Чрезвычайно удобно. — Он подал ей меню. — Настоятельно рекомендую вителло тоннато.[41]

XXVII

Еду подали быстро, при этом она оказалась такой вкусной, что они поначалу забыли обо всем на свете. Следующие три четверти часа прошли в приятной безмятежности. Наконец, когда официант уже унес посуду, Кавелли полез во внутренний карман пиджака и вытащил несколько скрепленных между собой листов и через стол протянул их Пие.

— Взгляните на это.

Она взяла бумаги и посмотрела на страницу, лежащую сверху.

— И больше ничего?

— До самого конца ничего, кроме цифр. Эти бумаги тоже были в письме вашего дяди. Вы, наверное, упустили их из виду, несмотря на то что они лежали на моем столе.

В его взгляде читалась ирония. Пия неуверенно улыбнулась и принялась пролистывать скрепленные листы.

— И все же, что это значит?

Прежде чем ответить, Кавелли сделал глоток вина.

— У меня нет ни малейшего представления, но в письме говорилось, что первая подсказка находится на корабле. Там мы обнаружили книгу, и я надеюсь, что именно в книге, в свою очередь, есть намек на то, как понимать эти записи.

Девушка еще раз просмотрела бумаги.

— Надеюсь, что скоро мы все узнаем. Не съесть ли нам еще десерт?

Кавелли в притворном испуге поднял руки.

— Я, пожалуй, не осилю, но если вы…

— Можете ли вы что-нибудь порекомендовать?

— Слышал, что хвалят джелато.[42]

— Джелато! — Пия презрительно фыркнула. — Что не так с этой страной?

— Почему вы считаете, что с ней что-то не так?

— Мороженое не заморожено, а вы называете это джелато, макароны недоварены, а вы говорите, что они приготовлены аль денте. На самом деле итальянцы слишком ленивы, чтобы хоть что-то довести до конца, и при этом еще и ухитряются продавать это безобразие в качестве местной диковинки.

— Не так уж вы и сильно ошибаетесь, — ответил он, когда отсмеялся над ее выпадом. — Впрочем, меня это совершенно не касается, ведь я не итальянец.

— Ах да, скузи, я и забыла, — проговорила Пия подчеркнуто манерно. — Вы ведь ватиканец. Ватиканер? Ватиканин? Как вас правильно назвать?

Кавелли пожал плечами.

— Нет никакого специального слова.

— Ах вот как! А, собственно говоря, почему?

— Потому что, кроме меня, все остальные жители принадлежат к разным национальностям и находятся здесь только по долгу службы. Ватикан — это рабочее место, имеющее статус государства, а также государство без народа.

— Вот оно что…

Девушка весело посмотрела в окно и тихо произнесла нараспев:

— Страна-а-а… которая не знает для своих жителей имен.

Он подозвал официанта, чтобы расплатиться по счету.

XXVIII

Пия раздраженно пригладила волосы и поднялась с дивана, сидя на котором она провела последние три четверти часа, дважды пролистав вместе с Кавелли книгу о Колумбе, страницу за страницей. Второй раз — даже с лупой. Книга содержала именно то, о чем говорилось в ее названии, — биографию Христофа Колумба и больше ничего. Никаких рукописных пометок, никаких вложенных бумажек, подчеркиваний и нацарапанных на полях секретных сообщений.

Кавелли потер усталые глаза.

— Ладно, здесь нет никаких подсказок. Что означают цифры на бумаге, тоже непонятно. Теперь давайте попробуем разобраться с другой стороны и проверим, нет ли в этих цифрах каких-нибудь намеков на книгу.

Девушка взяла листки, лежавшие на журнальном столике, и снова стала изучать первую страницу.

— Здесь очень часто повторяется единица, реже двойка, еще реже тройка и четверка. В другой строке то же самое, чем больше число, тем реже оно встречается…

Пия снова села на диван и разложила бумаги рядом с книгой.

— У меня есть идея. Слишком очевидно, но вдруг получится?

Она начала что-то подсчитывать, водя указательным пальцем по строчкам в книге и сверяясь с записями на листке. Затем повторила эти действия еще несколько раз, дважды пролистав книгу вперед и назад.

— Дон, мне кажется, у меня что-то получается…

— Да? Что именно? — Кавелли с удивлением для себя отметил, как взволнованно звучит его голос.

Девушка указала на листок.

— Вот, видите? Единица означает первую страницу книги, затем под ней еще одна единица, которая означает первую строку на этой странице, затем — четверка, то есть четвертая буква этой строки.

Она каждый раз указывала на то, о чем говорила, и теперь ее палец упирался в букву «т».

— У вас найдется чем записать?

Кавелли вскочил, достал из ящика блокнот и взял со стола карандаш, затем снова сел рядом и написал: «Т».

Пия тем временем продолжала высчитывать.

— Р! — она вычислила следующую букву. Ему оставалось лишь послушно записывать.

— И!

Тем временем она полностью поняла систему.

— Затем новая строка.

— Теперь, должно быть, начнется новое слово, — предположил Кавелли.

Пия светилась от восторга, с виртуозной легкостью складывая буквы воедино. Ему доставляло искреннее удовольствие, наблюдать за ней.

XXIX

Через двадцать минут они полностью расшифровали записи. Кавелли с крайним недоумением взирал на то, что получилось в итоге. На первый взгляд подсказка Фонтана не имела особого смысла, но все же составленные слова и фразы были грамматически правильными, что вряд ли могло быть совпадением:

Три рыцаря книги

из достигнутой земли,

«личные» (личные, как книги ПП)

слуги Дж. (уродливая голова,

самый могущественный католик на земле,

он тоже, рыцарь).

Они понимали, как использовать свои знания,

и замыслили позорный поступок.

— И как прикажете это понимать? — с недоумением спросила Пия.

Кавелли перечитал текст еще раз.

— Возможно, нам стоит рассматривать это как кроссворд…

Пия смотрела на него непонимающе.

— Как это?

— Ну, сначала мы будем исходить из фрагментов, смысл которых нам хоть немного ясен, а потом угадаем и остальное.

— Хорошо, и что же вам ясно?

Подперев подбородок рукой, Кавелли склонился над листком с записями.

— Хм, посмотрим. «Три рыцаря книги». Поскольку здесь не написано, какая книга, а ваш дядя был кардиналом, то, на самом деле, это может быть лишь одна конкретная книга.

— Библия?

— Я почти уверен, что это так.

— Хорошо, — легко согласилась девушка. — Итак, три рыцаря Библии. Но что означает «достигнутая земля»?

Он взглянул на нее тем снисходительным взглядом преподавателя, который обычно приберегал для особо тупых студентов.

— Пия, даже если вы изучаете американскую историю, это вы точно знаете. Достигнутая земля? В Библии?

— Моисей? Израиль?

— Бинго!

— Разве в Библии не говорится о Земле обетованной?

— Ваш дядя хотел, чтобы никто из случайных людей не догадался, о чем речь. «Земля обетованная» — это было бы слишком очевидно.

— Вы правы. Хорошо, значит, речь идет о «библейских рыцарях». Так же, вероятно, могут называться и христианские рыцари из «достигнутой земли» — Израиля. Крестоносцы! — торжествующе воскликнула Пия. — Вовсе не так сложно, как мы сначала подумали.

Он ничего не ответил и сделал пометку: «трое крестоносцев».

Девушка еще раз перечитала следующую строку: «„личные“ (личные, как книги ПП)».

— Это самая бессмысленная строка из всех, с ней я вообще ничего не могу поделать.

— Я тоже, — признался Кавелли, — за исключением того, что «ПП» — принятая в Ватикане аббревиатура, обозначающая понтифика. Так он подписывает свои письма. Получается, что речь идет о книгах папы римского.

— Опять Библия?

— Возможно, но давайте пока оставим эту строчку в стороне. — Он снова взглянул на листок. — Дальше говорится о неком «Дж.». Как вы думаете, кто это?

— «Уродливая голова», — прочитала Пия.

— Итак, «Дж.» — уродлив, причем настолько, что, по мысли вашего дяди, зная про это обстоятельство, мы должны сразу догадаться, о ком идет речь. — Кавелли в недоумении покачал головой. — Не понимаю. И знаете, что странно? Почему уродливая именно голова? Обычно говорят «уродливый человек» или что у кого-то «уродливое лицо». Но что подразумевают, когда говорят, что у человека уродливая голова?

Девушка глубоко задумалась.

— Возможно, у этого «Дж.» чудовищно большой или смехотворно маленький череп? Или с ним приключилась такая болезнь, от которой у человека на лбу появляются костяные наросты?

— Наверняка это рога. Ну, вот мы и договорились! — Кавелли с трудом подавил усмешку. — Теперь все ясно. «Дж.» — дьявол собственной персоной.

Пия сердито хлопнула его по ноге.

— А теперь давайте посерьезнее! Дьявол! Чушь! Несомненно, в мире встречаются еще какие-нибудь уродливые головы, хоть и не слишком часто.

— Извольте, — он потер ноющее после удара место. — Но мы должны помнить, что с тем же успехом речь может идти просто о ком-то уродливом.

— Хорошо, продолжим. Самый могущественный католик на земле — это, понятно, папа римский. — Она с вызовом посмотрела на Кавелли.

— Точнее, кто-то из римских пап, — уточнил тот.

— Итак, один из понтификов, — девушка искоса бросила на него ироничный взгляд. — И вдобавок здесь написано, что он — тоже рыцарь, то есть нам нужен папа римский, который был бы одновременно и крестоносцем. У вас есть какие-то мысли по этому поводу?

Он сел в кресло, откинулся на спинку и задумался.

— Папа римский, который в то же время был бы крестоносцем?

— Наверное, для вас это будет слишком трудно, так что вперед за работу, синьор ватиканский эксперт.

— Даже эксперт не может знать всего и сразу, — запротестовал Кавелли. — Вот вы изучаете историю Америки, но я же не спрашиваю вас, как звали вице-президента двенадцатого президента США.

— Ну, это просто. Его звали Миллард Филлмор. — Пия посмотрела на него с некоторым превосходством.

— Ладно, — он махнул рукой на ненужные препирательства, и тут ему кое-что пришло на ум. — Я почти уверен, что ни один папа не был крестоносцем. Вдобавок из-за того, что крестовые походы часто выливались в ужасные акты насилия, Ватикан отказался от них еще в начале тринадцатого века. Разве что Климент Шестой около 1350 года предпринял последнюю попытку завоевать Святую землю. Попытка эта была, впрочем, ненасильственной.

Пия недоверчиво посмотрела на него.

— Ненасильственное завоевание? Это как?

— Он заставил тридцать капелланов молиться о чуде.

— И? Неужели сработало?

— Увы, нет.

— Я бы ему сразу сказала, что это полная ерунда.

Кавелли улыбнулся и кивнул.

— Есть еще одна идея, связанная с рыцарями.

— Какая?

— Это не слишком известный факт, но существует орден, который называется «Рыцари Гроба Господнего Иерусалимского». И, в отличие от крестоносцев, они есть и по сей день. К ним принадлежало много известных людей, от Ференца Листа до Андреа Дориа.

— Разве «Андреа Дориа» — это не огромный корабль?[43]

— Он был генуэзским…

— Успокойтесь, Дон, я пошутила. Папы тоже входили в этот орден?

— Насколько я знаю, да. Во-первых, Пий Девятый.

— Никогда о нем не слышала.

— Он занимал Святой Престол во второй половине девятнадцатого века. Ввел принцип папской непогрешимости в вопросах веры и догмат о непорочном зачатии. Никто, ни до, ни после него, не правил католической церковью так долго, почти тридцать два года.

— Здорово! И его имя начиналось с «Дж.»?

Кавелли задумался.

— Подождите-ка, его звали Гиованни… Как же его там?! Гиованни Ферретти — вот как!

— Черт, не подходит.

— Еще как подходит. По-итальянски его имя звучит как «Джованни».

— Замечательно. И что, он был уродлив?

— Совсем наоборот, насколько мне известно, это был господин весьма приятной наружности. И без рогов. О, возможно, это имеет какое-то значение: во время его понтификата прекратила свое существование Папская область,[44] а весь Рим, кроме Ватикана, перешел под контроль Италии.

Пия очень серьезно кивнула головой.

— Что ж, это может оказаться важным фактом. А кто второй рыцарь?

— Лев Тринадцатый. Папа римский, ставший настоящим долгожителем среди пап. Он умер в девяносто три года.

— Его имя начинается с «Дж.»?

Кавелли задумался.

— Нет.

— И у него наверняка тоже самая обычная и заурядная внешность?

— Пожалуй.

— Черт возьми, мне пришла в голову гениальная идея. У вас в библиотеке наверняка есть книги с портретами пап. Сейчас мы их просмотрим и отыщем среди них самое отталкивающее и неприятное лицо. Вдруг окажется, что найденный папа будет рыцарем ордена какого-то там святого?

Кавелли встал и подошел к книжному шкафу.

— Неплохая мысль.

Он протянул руку за книгой.

— Уродливый… — Его рука застыла в воздухе. — Кажется, я понял!

Пия чуть не поперхнулась от неожиданности.

— Кто же это?

— Не так давно жил папа, который частенько говорил о себе: «Почему Бог создал меня таким уродливым, он же знал, что я стану лицом церкви?»

— И как его звали? — нетерпеливо воскликнула девушка.

— Иоанн Двадцать третий. Он был папой римским с 1958 по 1963 год.

Она чуть не запрыгала от восторга.

— Иоанн может читаться как Джон, значит, что начальные буквы имени — «Дж.», нам подходят. При этом он уродливый, и он — «самый могущественный католик на земле». Полное совпадение с дядиным посланием.

— Не совсем. Насколько я знаю, он не был рыцарем.

— Возможно, он держал это в тайне. Мы это скоро выясним.

Кавелли снова устроился в кресле.

— Будем надеяться. — Он снова взглянул на письмо, оставленное Фонтана: «Они понимали, как использовать свои знания, и замыслили позорный поступок».

— Под словом «они», как мы теперь знаем, подразумеваются рыцари, слуги папы Иоанна, — тут же подключилась Пия. — В качестве его верных слуг, они, конечно, имели доступ к секретной информации и, пользуясь своим положением, совершили некий позорный поступок.

— И что же, по-вашему, они натворили?

— Не знаю, должно быть, что-то невообразимо ужасное. Что-то, из-за чего мой дядя…

Девушка внезапно сникла.

— Боже мой, дядя Эдуардо… Неужели эта тайна настолько его угнетала, что он предпочел в полном одиночестве отправиться в пустыню и… Зачем? Какую же невероятную безысходность он, должно быть, ощущал? — Она задумчиво уставилась в пустоту.

Кавелли выждал несколько мгновений, прежде чем рискнул нарушить ее скорбное молчание.

— Каждый кардинал поклялся защищать веру всеми силами, если придется, то стать мучеником usque ad sanguinis effusionem — даже отдав собственную кровь. Именно по этой причине одежды кардиналов красного цвета.

— Дядя Эдуардо… — Пия крепко сжала губы, чтобы не расплакаться.

Кавелли беспомощно стоял посреди комнаты, не ведая, как ее утешить, что предпринять.

— Хотите, я принесу вам стакан воды?

Девушка еще плотнее сжала губы и ожесточенно покачала головой.

— Нет, давайте продолжим. Что у нас в итоге получилось?

Он сел и принялся читать:

— «Трое рыцарей, вероятно, из ордена Рыцарей Гроба Господнего Иерусалимского, „личные“ слуги папы»… Не очень понятно, зачем, собственно, нужны эти кавычки. «Личные, как книги папы…» Итак, слуги папы Иоанна Двадцать третьего замыслили какой-то позорный поступок.

Пия, сидя, подтянула левую ногу к груди и обхватила ее руками.

— Интересно, что за поступок? Этот папа был убит?

— Нет, у него обнаружили рак.

— Даже того, у кого обнаружили рак, все равно можно убить.

— Естественно, но об этом никому ничего не известно.

Девушка взволнованно всплеснула руками.

— В этом-то все и дело, — горячо продолжала она. — Никто не узнал об убийстве, только мой дядя обнаружил его следы и поэтому оставил нам это послание.

Кавелли скептически покачал головой.

— Все это крайне маловероятно. Иоанн Двадцать третий был едва ли не самым популярным понтификом за всю историю папства. В непростые для церкви времена он всегда умудрялся сохранять необычайную человечность и хорошее чувство юмора. Такого папы в Ватикане никогда раньше не было.

— Вероятно, эти три рыцаря все равно могли замышлять что-то против него, — не сдавалась Пия. — Наверное, им удалось осуществить свои намерения, и разгадка кроется именно здесь.

— Эта версия не лишена смысла. Многие папы расставались с жизнью, потому что их убили.

— Правда?

— Да, их могущественные соперники, которые сами были не прочь занять папский престол, могли заключить действующего понтифика в темницу замка Святого Ангела, где его, как правило, душили.

— Ужасно.

— Порой происходили еще куда более кошмарные преступления: Бенедикту Одиннадцатому[45] подсыпали в инжир толченое стекло, а некоторых пап отравили при помощи яда.

— Кураре?

Кавелли покачал головой.

— Кантарелла.

— Никогда о таком не слышала.

— Растительный мышьяк, не имеющий собственного вкуса,[46] был очень популярен в эпоху Возрождения, потому что действует всегда, независимо от того, каким путем попадает в организм. Родриго Борджиа постоянно использовал его, когда сам был папой римским. Дворяне платили ему огромные деньги за назначение их кардиналами. Они получали вожделенный сан, а вместе с ним заздравную чашу с ядом, после чего Борджиа мог снова продавать должности. Довольно выгодный бизнес.

Пия возмущенно покачала головой.

— Вот засранец!

— Еще какой! — согласился Кавелли. — Ходят слухи, что он совершил первое убийство в двенадцать лет.

— Но ведь все это происходило очень давно. В двадцатом веке так уже не поступали, не так ли? — недоверчиво спросила Пия.

— Никто не может утверждать это наверняка. Папа Пий Одиннадцатый[47] скончался за день до того, как собирался выступить с речью против фашизма и антисемитизма. Он умер после того, как ему сделал укол ватиканский врач Франческо Петаччи, который оказался отцом возлюбленной Муссолини — Клары Петаччи.

Девушка на мгновение растерялась, но потом снова взяла себя в руки.

— Хорошо, тогда нам нужно выяснить две вещи. Во-первых, действительно ли Иоанн Двадцать третий был убит.

Кавелли воззрился на нее, не скрывая негодования.

— Он умер более пятидесяти лет тому назад. Как мы можем это выяснить?

Пия казалась непреклонной.

— Именно этим занимаются историки. Ну ладно, давайте это пока отложим. А во-вторых, нам нужно проверить, принадлежал ли он к какому-нибудь рыцарскому ордену, ведь преступники тоже в него входили. Это сильно сужает круг подозреваемых.

— Думаю, что это вполне можно узнать, — согласился Кавелли.

— Точно. Нам нужен список участников ордена Рыцарей Гроба Господнего Иерусалимского.

— Всего лишь узнать о членах рыцарского ордена? — Кавелли изо всех сил постарался, чтобы это не прозвучало как издевка. — Было бы совсем нелишне, если бы вы оказались верующей католичкой.

— Почему?

— Тогда мы стали бы молиться о чуде.

XXX

Утром, где-то без пяти десять, в квартире зазвонил телефон. Кавелли проснулся еще на рассвете и продолжил исследование, которое начал накануне вечером, как только Пия ушла. Кавелли принялся изучать всех пап, которые так или иначе могли быть членами рыцарского ордена, начиная от действующего папы и далее в хронологическом порядке. Сначала он дошел до Иоанна XXIII, который и так уже привлек их внимание, а затем обратился к тем, кто был до него. Дойдя до 1700 года и папы Климента XI, Кавелли стал все чаще задаваться вопросом, имеет ли вообще все это смысл. Стоит ли продолжать, если все эти события происходили столетия назад, а источники вряд ли могли считаться достоверными?

Телефон продолжал настойчиво звонить, и он поднял трубку.

— Слушаю?

— Это пункт охраны. К вам посетительница, синьор Кавелли. Синьорина Рэндалл.

— Сейчас спущусь.

Он повесил трубку, торопливо зашнуровал ботинки и, уже выходя из квартиры, надел пиджак. По лестнице он бежал, прыгая через две ступени сразу.

Накануне вечером Пия рассказала ему, что ночевала в Риме у подруги своей матери и что спустя три дня ее гостеприимство несколько ослабело. Тогда Кавелли предложил ей на время переехать в апартаменты ее дяди.

— А разве мне не нужно получить для этого разрешение папы или что-то в этом роде? — подмигнула она.

— Официально вы — моя гостья, а о том, что на самом деле проживаете этажом ниже, никому знать не обязательно.

— По законам Ватикана это, вероятно, почти что смертный грех, не так ли?

— Если вам так веселее, считайте, что да.

Кавелли увидел девушку издалека. Она стояла возле поста охраны, поставив рядом с собой красный чемодан, и разговаривала по телефону. Заметив его, она коротко кивнула, не прерывая беседу. Однако в тот момент, когда он подошел, она убрала мобильник.

— Доброе утро, Пия! — Кавелли сам удивился тому, как весело прозвучал его голос. — Как вам спалось?

— Доброе утро, Дон. Я была бы счастлива никогда больше не иметь дела с раскладными диванами.

Он взял ее чемодан, который на вес оказался намного внушительнее, чем на вид. Кавелли заметил, что гвардеец у ворот, сохраняя самое невозмутимое выражение на лице, тем не менее с любопытством наблюдает за девушкой. Что он там себе напридумывал? Кавелли было все равно. Он и так знал, что за закрытыми дверями он всегда оставался предметом самых забавных сплетен.

Не торопясь, они направились к его дому. Стояло восхитительное теплое утро, при этом дул освежающий ветерок. Пия шла, слегка откинув голову назад, наслаждаясь солнечным светом.

— Ну, как? Вы что-нибудь выяснили?

— Не похоже, чтобы папа был рыцарем. Хотя я искал очень тщательно.

— Ничего, тогда давайте просто поищем в списке членов ордена Рыцарей Гроба Господнего Иерусалимского.

Кавелли остановился и взял девушку под руку.

— Пия, мне нужно вам кое-что объяснить. Рыцари Гроба Господнего — это не клуб автомобилистов, где вы легко можете получить любые сведения о его членах. Это — тайное общество перед Господом. Оно основано на тех же принципах, как и жизнь в Ватикане. Здесь каждый сотрудник, когда вступает в должность, в присутствии двух священников обязательно клянется на Библии, что никому и никогда не раскроет здешних секретов. Того, кто нарушит обещание, тут же уволят. Речь даже не идет о каких-то особенных тайнах, которые следует оберегать. Секретным считается любой факт, каким бы незначительным он ни был.

Пия весело покачала головой.

— Смешно. В каком веке они живут? В наше время общественность имеет право на информацию. Даже самые влиятельные политики придерживаются этого принципа.

— В отличие от священнослужителей, они могут лгать, — возразил ей Кавелли.

— Неужели вы хотите сказать, что здесь все всегда говорят правду?

— Пия, в мирской жизни не лгать — всего лишь хорошая идея, а для священника это — заповедь от Бога. Да, я думаю, что в основном здесь все придерживаются этого правила. Уже поэтому будет безумно трудно найти среди рыцарей Гроба Господнего человека, который согласится поговорить с нами. Я там никого не знаю. Сначала мне придется найти того, кто знаком с кем-то из членов ордена, и он должен будет порекомендовать нас. В основном так это и происходит в Италии. Все держится на дружеских связях и рекомендациях.

Он отпустил руку Пии, и они продолжили путь. Рядом с ними пробежала внезапно появившаяся откуда-то маленькая серая кошка. Девушка залюбовалась ею.

— Вы такой пессимист, Дон! Только что по телефону я договорилась о встрече. Безо всяких поручителей я лично разговаривала с Верховным Рыцарем, или как это там у них называется. Нас ожидают без пятнадцати три.

У Кавелли отвисла челюсть.

— Невероятно. Как вам это удалось, Пия?

Девушка пожала плечами.

— Просто позвонила, а меня соединили. Мой собеседник отнесся ко мне очень доброжелательно. Возможно, конечно, это все же немного связано с тем, что мой дядя был весьма значимым кардиналом курии?

— Проклятое кумовство! — притворно вознегодовал он.

— Только не завидуйте, Дон, — рассмеялась Пия.

Они добрались до его дома и поднялись по лестнице.

— Вы подходите для Рима лучше, чем я думал. Знаете, что получать различные преимущества через дядюшек-кардиналов — это давняя традиция? У многих кардиналов, а также у некоторых пап имелись внебрачные дети, что, конечно, было совершенно незаконным. Поэтому сыновей более или менее официально выдавали за племянников, а затем обеспечивали их высокими должностями в Ватикане. Для этого явления есть даже специальный термин — непотизм.

Девушка театрально зевнула.

— Все-то вы знаете.

Они добрались до квартиры Фонтана. Кавелли открыл дверь.

— Куда положить чемодан?

— Пока на диван, пожалуйста.

Он опустил чемодан на диван. Пия удовлетворенно кивнула.

— Спасибо, Дон, сначала я распакую вещи, а потом поднимусь к вам, и мы придумаем, что говорить на приеме у этого рыцаря. Думаю, вам стоит повязать галстук. Для нас важно произвести серьезное впечатление.

— Не волнуйтесь, я знаю, как разговаривать с такими людьми. Правда, когда я с вами, я уже ни в чем не уверен.

Девушка раскрыла чемодан.

— С каким-то дурацким рыцарем я точно справлюсь.

Кавелли обреченно вздохнул.

— Именно этого я и опасаюсь.

Он закрыл за собой дверь прежде, чем гостья успела что-либо ответить.

XXXI

Примерно в половине третьего Пия и Кавелли подошли к дому номер тридцать три по Виа делла Кончилиационе, который располагался недалеко от Ватикана. Кавелли слишком поздно догадался, что это за место, и едва ли не остолбенел, когда понял, куда они пришли.

Конечно, Пия сообщила ему адрес, но он не придал ему никакого значения. Палаццо делла Ровере — так называлось это древнее здание, каких в Риме насчитывались тысячи, и то, что им владели рыцари Гроба Господнего Иерусалимского, ни для кого не было секретом. Но как он мог забыть, что это здание гораздо более известно под другим названием! Кавелли чувствовал себя как полный придурок.

В записке говорилось о «Рыцарях книги», но речь шла вовсе не о Библии! Фонтана имел в виду именно ту книгу, которая все это время была у них перед глазами. Ее название совпадало с названием легендарного отеля, перед которым они сейчас стояли: «Колумб».

XXXII

На первый взгляд могло даже показаться, что находишься в Риме, по крайней мере, если смотреть из определенной точки. Площадь окружала колоннада, подобно колоннаде Бернини вокруг площади Святого Петра. Правда, эта площадь была значительно меньше, но это ничуть не уменьшало воздействия, которое она оказывала на посетителей, сразу проникавшихся ее грандиозным и торжественным предназначением. Приближаясь к этим величественным просторам, Дуг Рирден привык начинать свой путь с амфитеатра. Здесь для него наступало время безмолвной молитвы, и он творил ее каждый раз, прежде чем перейти собственно к цели своего визита. И всегда, когда он здесь бывал, а в последние годы это случалось довольно часто, он обещал себе, что при следующей возможности непременно отправится в Рим и там обязательно посетит папскую аудиенцию.

Но повседневные заботы поглощали все свободное время, пока вдруг не стало слишком поздно. А теперь, когда он стоит действительно у последней черты? Или все-таки еще не все потеряно? Кто помешает ему сегодня заказать билет первого класса в Рим? И он в который раз поймал себя на мысли, что теперь-то уж точно осуществит свою мечту. На этот раз никаких оправданий!

Он встал, вышел из амфитеатра и зашагал по тропинке к кладбищу. Это выглядело довольно абсурдно, но всякий раз, когда Рирден оказывался на Арлингтонском национальном кладбище, он по непонятной причине начинал ощущать себя молодым. Те, кто нашел здесь вечный покой, мужчины и женщины, защищавшие свою страну, были настоящими патриотами. Они посвятили Америке свою жизнь, и многие, слишком многие, потеряли ее в бою. Каким-то странным образом Рирден чувствовал, что здесь он среди друзей. Он свернул налево, на другую дорожку. Навстречу ему попался сержант морской пехоты. Судя по горьким складкам вокруг рта, он, похоже, навещал могилу павшего товарища. Несмотря на штатскую одежду, Рирден машинально поздоровался по-военному — вытянул вперед правую руку, а затем коснулся указательным пальцем внешнего края правой брови. Как-то он подсчитал, что за время военной службы ему довелось проделать это более восемнадцати тысяч раз. Это приветствие уже стало частью его, проникло в плоть и кровь.

Рирден свернул еще раз и прошел по прямой небольшой отрезок пути. Со времени своего основания в 1864 году, кладбище стало последним приютом для более чем четверти миллиона человек. Многие из посетителей, попадавших сюда впервые, так и норовили безнадежно заблудиться, но Рирден бывал здесь часто и ориентировался очень хорошо. Он свернул в последний раз и остановился перед простым белым надгробием, которое отличалось от окружавших его могильных плит лишь надписью.

Ковач.

Он умер прошлой зимой. Совершенно неожиданно. Просто играл в боулинг, а потом по дороге домой с ним вдруг приключился инфаркт. Он потерял контроль над машиной, влетел в припаркованную «Хонду» и, конечно, был, как всегда, не пристегнут. Его довезли до больницы, но через несколько часов он скончался. Когда Рирден узнал о его смерти, то долго не мог отойти от потрясения, просто отказывался поверить в это. Ковач мертв? Несмотря на возраст, он всегда был очень энергичным человеком. Такого никакая хворь не одолеет. Да он и не болел в жизни ни одного дня. В Корпусе морской пехоты Ковач всегда одним из первых вызывался добровольцем. Настоящий герой. И вот такой дерьмовый конец. Но что есть, то есть, остается только принять то, что никому не дано знать промысел Божий.

Мысли Рирдена переключились на Маклина, третьего в их связке.

Три мушкетера.

Кто первый начал их так называть? Это был Маклин? Рирден сейчас уже и не помнил. Он лишь знал, что тогда находил это сравнение справедливым.

Все за одного!

Девиз мушкетеров всегда напоминал ему о девизе страны, которую он так любил:

E pluribus unum. Из многих — один.

Отношения в их связке действительно напоминали дружбу легендарных героев Дюма. Теперь Рирдену казалось, что он точно вспомнил — несомненно, именно Маклин первый начал сравнивать их с мушкетерами. Издалека до него донеслись звуки оружейного салюта. Похороны здесь никогда не прекращались. В конце концов, каждому настанет свой черед. Как давно Маклин покинул этот мир? Кажется, лет пятнадцать? Рирден мысленно пересчитал прошедшие года — получилось двадцать два.

Маклин повесился в подвале. Рирден понимал причину, которая толкнула его на этот шаг, но одобрить его не мог. Скоро и он тоже будет лежать в могиле. Впрочем, не здесь. У него более чем достаточно прав, чтобы быть похороненным в этом месте, среди воинов и патриотов — ветеран морской пехоты, с честью вышел в отставку, за семь боевых ранений награжден Пурпурным сердцем, двумя серебряными дубовыми листьями.[48] Он заслуживал того, чтобы упокоиться здесь, но оставалась одна чертовски веская причина отказаться от чести пролежать здесь до Судного дня.

XXXIII

За пять минут до условленного времени Кавелли и Пия вошли в фойе отеля «Колумб». Простой фасад здания не давал повода предположить, что это — один из самых легендарных отелей Рима. Бывший кардинальский дворец XV века пользовался огромной популярностью у многих церковных и даже внецерковных сановников не только из-за своей близости к Ватикану, но и из-за простого, но элегантного интерьера. Кавелли нередко обедал здесь, если ему нужно было провести какие-нибудь деловые переговоры. Столовая с ее великолепными фресками на потолке и стенах являлась настоящим произведением архитектурного искусства, что порой даже затмевало изысканную еду. Кавелли всегда знал, что это место принадлежит рыцарям Гроба Господнего Иерусалимского, но никогда не замечал каких-либо видимых признаков этого: ни таблички с соответствующей надписью, ни каких-либо отсылок к христианской символике нигде не наблюдалось.

Пия незаметно ткнула его локтем в ребра.

— И где же ваши рыцари? — прошептала она, почти не шевеля губами. — Разве они не должны носить белые одежды с нашитым на них крестом? Похоже, все они отправились в поход в дальние страны, по крайней мере в этом отеле я не вижу ни одного.

В фойе вошел хорошо одетый господин и поприветствовал другого господина, который, видимо, его ожидал и теперь с некоторым трудом пытался подняться из кресла.

— Pax.

— In Aeternum.[49]

Они пожали друг другу руки и принялись тихо о чем-то беседовать.

— Рыцари? — заговорщически прошептала девушка.

Кавелли с сомнением покачал головой.

— Больше похожи на членов Opus Dei,[50] — улыбнулся он и вежливо обратился к даме за стойкой регистрации: — Простите, у нас назначена встреча с кардиналом Маригондой.

Дама дружелюбно посмотрела на него поверх очков и молча указала рукой сначала влево, в сторону входной двери, затем вправо и снова дважды влево.

— Вход снаружи, первая дверь.

Кавелли и Пия вышли из отеля, повернули направо, пересекли подъездную дорогу и свернули налево и сразу еще раз налево на Виа деи Кавальери дель Санто Сеполькро. В отличие от отеля, улицу назвали в честь рыцарей, и хоть Кавелли уже проходил по ней тысячи раз, но никогда об этом не задумывался. «Ты видишь только то, что знаешь», — пронеслось у него в голове. Перед ними предстала черная двустворчатая дверь, а над ней — герб рыцарского ордена: большой красный крест и четыре маленьких красных крестика. Над почтовым ящиком находилась небольшая латунная табличка с надписью: Ordine Equestre del Santo Sepolcro di Gerusalemme. Кавелли перевел: «Рыцари ордена Гроба Господнего Иерусалимского».

Пия нетерпеливо кивнула в ответ, она буквально сгорала от любопытства. Он нажал на кнопку удивительно невзрачного дверного звонка с надписью «OESSG».

Через несколько секунд дверь открылась, и перед ними предстал маленький тощий мужчина с растрепанными волосами, одетый в черный костюм. Хотя Кавелли стоял прямо перед ним, казалось, что он превратился в невидимку: ему не уделили никакого внимания.

— Синьорина Рэндалл?

— Да.

Тощий человек вежливо поклонился, в то время как на его лице явно обозначилось недовольство. Нос Кавелли уловил резкий аромат бриолина. Он любил этот запах, который всегда напоминал ему об отце. Сейчас мало кто пользовался таким средством для укладки волос.

— Меня зовут Альдо Каваллуччио, я — личный секретарь кардинала Маригонды. Пожалуйста, следуйте за мной.

Прежде чем они успели что-либо ответить, мужчина повернулся и короткими быстрыми шагами засеменил к лифту. Он вставил в замок маленький ключик, повернул его, и дверь лифта мгновенно распахнулась. Секретарь пропустил посетителей вперед и вслед за ними вошел в маленькую кабину. Там он вставил ключ в замок на панели, нажал на верхнюю кнопку, и лифт плавно тронулся с места.

Каваллуччио опустил было взгляд, но в следующее мгновение резко поднял лицо к потолку. Кавелли внутренне усмехнулся: все ясно, секретарь кардинала случайно увидел ноги девушки и в тот же момент запретил себе смотреть вниз. Расфокусировка зрения — постоянная практика для мужчин, полностью посвятивших себя Богу.

Лифт резко остановился, двери открылись. Они оказались в вытянутой прихожей под сводчатой стеклянной крышей. На мраморном полу лежала роскошная ковровая дорожка, а возле большого окна, занимавшего почти всю стену, стояли два старомодных дивана. Каваллуччио вежливо указал на них:

— Пожалуйста, присядьте на минутку, я сообщу его высокопреосвященству, что вы прибыли.

Пока гости располагались, секретарь направился к большой двустворчатой двери из красного дерева, находившейся напротив лифта. Не постучав, он проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь.

Кавелли посмотрел в окно. Внизу красовался идиллический пальмовый сад, окруженный каменными стенами, за столиками наслаждались едой гости отеля. В центре сада низвергались струи фонтана. Тенистый сад в Риме — большая редкость! Он решил, что при следующей возможности обязательно наведается сюда пообедать.

— Псс, Дон… — Пия коснулась его ботинка носком туфли.

— Гм?

— Почему Верховный Рыцарь тоже кардинал? Он что, — входит в церковную иерархию Ватикана?

— Это довольно сложно объяснить. Все рыцари — и клирики, и миряне — принадлежат к самостоятельной организации, но сам орден в то же время находится под покровительством Святого Престола. В большинстве вопросов они, в принципе, независимы, но присваивать высшие должности можно только с одобрения Ватикана.

Девушка презрительно фыркнула.

— И зачем вся эта чушь?

Кавелли решил, что сейчас не время обсуждать сложные церковные традиции. Вместо ответа он указал на девиз, начертанный на большом орденском гербе, красовавшемся над дверью из красного дерева: «DEUS LO VULT».

— Вот почему!

— Я не знаю латыни. В школе я учила французский язык, но даже его я трудом понимаю с трудом.

— «Этого хочет Бог», — перевел Кавелли. — Это также было девизом крестоносцев.

— Вот здорово! — проворчала Пия.

Одна из дверных створок тихо приоткрылась, пропуская Каваллуччио.

— Кардинал Маригонда просит вас зайти.

Гости встали и направились к двери, а секретарь, казалось, беззвучно растворился в воздухе.

XXXIV

Пия и Кавелли вошли, и дверь за ними бесшумно закрылась. Они оказались в великолепном зале со сводчатым потолком, расписанным в стиле эпохи Возрождения. Приемная кардинала была обставлена антикварной мебелью, подобранной с большим вкусом. Кавелли не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел настолько богатый интерьер за пределами туристических маршрутов. Наверное, так все представляют себе папский кабинет. Хотя ему-то было отлично известно, что роскошное убранство свойственно только представительским залам Ватикана, в то время как в рабочих и жилых комнатах папы царит аскетичная простота. Какой-нибудь захудалый мэр работает в куда более впечатляющем кабинете.

Кардинал Игнасио Маригонда был высоким худощавым мужчиной, с аристократичными чертами лица и седыми волосами, одетый в простую черную сутану, которая подчеркивала благородство его осанки. Он тепло улыбнулся и медленно, почти торжественно приблизился к Пие.

— Синьорина Рэндалл, — кардинал взял девушку за руку и очень серьезно посмотрел ей в глаза. — Могу ли я выразить вам мое самое глубокое сочувствие по поводу трагической кончины вашего дяди? Он был… — Маригонда замолчал, подыскивая слова. — К сожалению, я не имел чести знать его близко и не принадлежал к кругу его друзей, но все же, смею надеяться, что мы очень ценили друг друга. — Он помолчал и продолжил. — Его смерть стала тяжелым ударом для всех нас.

— Благодарю вас, кардинал Маригонда. Это — Дон Кавелли, друг нашей семьи.

Кардинал сначала дружелюбно кивнул ему, но после с удивлением спросил:

— Кавелли? Тот самый ДонатоКавелли?

Кавелли вежливо поклонился. Что он мог на это ответить?

— Мне кажется, я довольно часто слышал о вас, синьор.

— Только хорошее, я надеюсь?

Маригонда громко рассмеялся и повел рукой в сторону открытой двери, ведущей на веранду, перед которой развевались на ветру две белые занавески:

— Я подумал, не посидеть ли нам на улице. Замечательный день, а все мы уже достаточно намаялись в душных кабинетах, не так ли?

Он изящным жестом галантно отодвинул в сторону одну из штор, приглашая гостей выйти на террасу. Оттуда тоже открывался вид на тенистый пальмовый сад, только в этой части сада было безлюдно. На террасе стоял небольшой продолговатый столик, накрытый на троих: маленькие тарелки, чашки, серебряный чайник и фруктовый пирог.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Чай?

Пиа и Кавелли поблагодарили, а кардинал предоставил им возможность самостоятельно налить себе чай.

— Позвольте предложить вам кусочек персикового пирога, синьорина Рэндалл?

— Нет, спасибо, — попыталось было отказаться она, но Маригонда принялся темпераментно возражать:

— Но я настаиваю. Прошу вас, уж вы-то наверняка можете себе это позволить. Если уж кому и следует быть осторожнее со сладким, так это мне!

— Хорошо, спасибо, — вежливо улыбнулась Пия.

Кардинал просиял так, как будто он сам лично испек этот пирог. Он осторожно отрезал кусочек и ловко положил его на тарелку Пии, исхитрившись не опрокинуть.

— Синьор Кавелли?

— Спасибо, я не ем ничего, что содержит сахар.

Маригонда шутливо погрозил указательным пальцем.

— Вы совершаете большую ошибку, синьор Кавелли. Но как пожелаете. А я, пожалуй, составлю компанию молодой леди. Хотя мне не следовало бы чревоугодничать, но это простительный грех.

Он отрезал себе кусок пирога и ловко отправил его на тарелку.

Девушка сделала глоток чая и решительно отставила чашку.

— Кардинал Маригонда, мы пришли, чтобы…

— Извините, — перебил он самым дружелюбным тоном. — Откуда, вы говорите, вы прибыли?

Пия растерялась.

— Откуда я приехала? Из Вашингтона.

Лицо кардинала просияло.

— Вашингтон! Как же я люблю этот город. Я часто там бываю по церковным делам. На меня возложена обязанность поддерживать связи с верующими, которые помогают нам восстанавливать собор Святого Петра. — Он со значением взглянул на Кавелли. — Вам я могу это не объяснять, но синьорина Рэндалл, возможно, не знает, что собор Святого Петра — это вечная стройка. Здание с многовековой историей, через которое проходит более двадцати тысяч посетителей в день. Поддерживать его в достойном состоянии — непростая задача, которую никогда невозможно полностью решить. Именно в Америке исключительно много щедрых братьев и сестер, которые очень помогают Святому Престолу. Америка — великая страна, Вашингтон удивительно прекрасный город. — Кардинал заговорщически понизил голос. — Я всегда останавливаюсь в отеле «Уотергейт». — Он рассмеялся. — В этом не стоило бы признаваться из-за той глупой истории.[51] Но разве отель виноват в том, что какие-то придурки захотели в него вломиться? Если меня, спрашивают, где лучше остановиться в этом городе, я всегда говорю: «Уотергейт»! Первоклассный завтрак и великолепный шведский стол. К тому же расположен в самом центре города, в одно мгновение ты можешь оказаться везде, где захочешь.

Пия откашлялась, но не сказала в ответ ни слова. Маригонда продолжил свои восторженные рассуждения.

— Вы, конечно, знаете базилику Непорочного Зачатия?[52] Какое замечательное творение!

— Только снаружи, внутри я никогда не была, — равнодушно заметила Пия.

Кардинал недоверчиво посмотрел на нее, словно не мог поверить своим ушам.

— Вы обязательно должны там побывать. Это, несомненно, самая красивая церковь Америки. Драгоценность.

Девушка нетерпеливо отодвинула свою чашку в сторону.

— Собственно, по поводу цели нашего визита… Мы хотели бы узнать, могли кто-то из рыцарей Святого Гроба Господнего Иерусалимского являться в то же время личным слугой папы Иоанна Двадцать третьего.

Восторг кардинала мгновенно испарился, его лицо приняло слегка отсутствующее выражение.

— Могу я узнать, почему вас это интересует?

— Мы… собираемся написать книгу и проводим исследование.

— Как интересно. И что же это за книга?

— Об Иоанне Двадцать третьем.

— А для чего нужна конкретно эта информация?

— Видите ли, у нас есть одна теория, — лучезарно улыбнулась Пия. — Но она также может оказаться совершенно неправильной. Мы не хотим делать ее достоянием общественности, пока не убедимся в своей правоте. Вы ведь знаете, как это сегодня происходит. Научная репутация разрушается в одно мгновение.

Маригонда задумчиво смотрел на свой кусок пирога.

— Если, конечно, эти сведения не являются секретными, — тактично вмешался Кавелли.

— Секретными? — кардинал покатал это слово во рту, как будто хотел распробовать его на вкус. — Скорее всего, нет, просто эти сведения очень трудно получить. Если вообще возможно. Мы говорим о событиях более полувековой давности, и, к сожалению, мы не в Америке. Не поймите меня превратно: Италия — замечательная страна, я не хотел бы жить нигде больше, но что касается системы хранения информации… Господь мне свидетель! — Он всплеснул руками. — Безнадежно! Синьор Кавелли знает, о чем я говорю.

— Неужели же вы даже не посмотрите в своих архивах? — спросила Пия.

Кардинал ответил, не задумываясь:

— Я, конечно, был бы рад вам помочь, синьорина Рэндалл. Я чувствую себя обязанным вашему дяде, однако вам не стоит возлагать слишком больших надежд на эти поиски. Но кто знает, может быть, Бог будет к нам милостив и…

«Разумеется, он не станет ничего искать», — понял Кавелли.

Позади них совершенно бесшумно возник Каваллуччио. Никто не услышал, как он подошел.

— Ваше высокопреосвященство, у вас сейчас назначена следующая встреча.

Маригонда раздраженно взглянул на наручные часы.

— Ах да, что-то мы заболтались. К сожалению, дела не ждут.

Он смахнул краешком салфетки с уголка рта несуществующую крошку и поднялся. Пия и Кавелли поняли, что аудиенция окончена. Кардинал проводил их до дверей своего кабинета, и уже на пороге он снова взял руки Пию за руку:

— Еще раз примите мои искренние соболезнования, и если я смогу быть чем-нибудь для вас полезен…

Девушка посмотрела ему прямо в глаза.

— Иоанна Двадцать третьего убили?

Кавелли смущенно почесал голову: ну вот зачем американцам всегда нужно быть настолько непосредственными?!

Маригонде потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя и осознать, что он не ослышался. Он невольно отступил назад.

— Убили?! О Боже! Конечно же, нет!

— Почему вы в этом настолько уверены? — Пия продолжала смотреть на него в упор. — Существуют определенные улики…

Кардинал шагнул к девушке и по-отечески положил руку ей на плечо.

— К сожалению, улики далеко не всегда являются фактами, и почти всегда их можно истолковать совершенно по-разному. Не следует забывать, что именно с папами по имени Иоанн все обстоит особенно сложно. В Средние века случались некоторые расхождения в подсчетах из-за того, что некоторые папы занимали престол одновременно. Иоанна Двадцатого, например, никогда не было. С другой стороны, где-то около 1400 года был еще один папа Иоанн Двадцать третий. Вот синьор Кавелли может это подтвердить, не так ли?

Кавелли неохотно согласился.

— Разумно ли ворошить то, что произошло много лет тому назад? — пожал плечами Маригонда. — Когда святейший отец покинул нас, все было тщательно проверено, в этом я не сомневаюсь, и его врачи подтвердили, что он умер естественной смертью. Разве нам этого недостаточно? Зачем теперь копаться в том, что уже давно стало историей? Roma locuta, causa finita.

Пия непонимающе посмотрела на Кавелли.

— Рим вынес решение, дело закрыто.

Кардинал кивнул и открыл им дверь.

— Вы очень умная молодая леди, синьорина Рэндалл, но позвольте дать вам совет. Не надо без нужды вмешиваться в часовой механизм, который и так работает идеально. Слишком легко нарушить хрупкое равновесие. Сложный механизм очень легко испортить, но очень тяжело запустить вновь.

Девушка тепло улыбнулась в ответ. Она выглядела так, словно ответы кардинала полностью удовлетворили ее любознательность.

— В Ватикане есть замечательная поговорка. Как же она звучит? Ничего не говори…

— Не обдумав, — подсказал Каваллуччио, который стоял в нескольких шагах позади них и до этого момента был практически невидим.

— Правильно! Не обдумав. Но если ты все обдумал… Э-э…

Снова последовала подсказка от секретаря.

— Если ты все обдумал — не говори.

— А дальше? — поторопил его кардинал.

— Если ты все обдумал и сказал — ничего не пиши, а если написал — не подписывай это…

— Если ты обдумал, сказал и написал, да еще и подписался… Тогда потом не удивляйся тому, к чему этого может привести, — закончил Маригонда, смеясь. — Вот именно!

Гостям ничего не оставалось, кроме как вежливо рассмеяться, а Каваллуччио присоединился к ним, изображая всем своим видом преувеличенную преданность. Через две минуты Пия и Кавелли уже вышли на улицу.

XXXV

— Я не понимаю! Что это вообще было? — возмущалась Пия так громко, что некоторые прохожие испуганно оборачивались на них.

Кавелли нервно ослабил галстук.

— Я же вас предупреждал, что мы вряд ли чего-то добьемся от церковников.

Девушка с остервенением пнула покрытую наклейками телефонную будку.

— Здесь действительно ничего не изменилось за последние пятьсот лет. Все то же старье. Прогресса нет и следа!

— Пятьсот лет назад за такое расследование, что мы ведем, нас поджарили бы на костре, — резонно возразил Кавелли. — А теперь напоили чаем и накормили персиковым пирогом. Если это, по-вашему, не прогресс…

Пия бросила на него взгляд, от которого затрепетал бы даже архангел Гавриил. В ярости она метнулась в сторону площади Святого Петра. Кавелли следовал за ней, держась на расстоянии нескольких шагов.

— Отправная точка в наших рассуждениях может оказаться неправильной! — расстроенно бормотала она себе под нос. — Нам бы очень пригодилась помощь какого-нибудь ученого, который всю свою жизнь успешно решает сложные задачи, не имея никаких реальных зацепок! А эти святоши просто верят в то, что им выгодно, а научные факты старательно игнорируют!

Кавелли взглянул на часы. Они показывали одну минуту четвертого. Он не слишком доверял тому, что новая возникшая у него идея является удачной, но, впрочем, почему нет?

— Возможно, тогда нам стоит посетить одну из самых престижных в мире академий наук. Сказочно красивое здание. Поверьте, оно стоит того, чтобы его осмотреть.

— Что это за академия? — заинтересовалась Пия.

— Ее основали еще в 1603 году, и по сей день там ведутся исследования в области математики, физики и других естественных наук. Члены академии принадлежат к числу самых титулованных специалистов в мире. Многие из них — нобелевские лауреаты: Макс Планк, Александр Флеминг, Нильс Бор, Вернер Гейзенберг, Стивен Хокинг, в общем, длинный список.

— Ладно, для меня сейчас самое главное — просто убраться отсюда как можно дальше.

Сначала они двинулись обратно той же дорогой, которой пришли, а потом свернули с Виа делла Кончилиационе налево к колоннадам Бернини и направились к ватиканским воротам.

— Подождите, зачем это мы сюда идем? — спросила Пия с подозрением.

— Потерпите еще немного, пожалуйста, я обещаю, что оно того стоит.

Двое охранников у ворот уже издали узнали Кавелли и тут же переключились на туристов, которым потребовалась что-то объяснить.

Они прошли через огромное пространство, которое обычно использовалось для папских аудиенций. Повернув налево, Кавелли указал на облицованный мрамором проход.

— Вас это, вероятно, заинтересует как историка: за этой стеной находится последний крошечный остаток Священной Римской империи германской нации.

Пия заинтересованно просунула голову в проем и огляделась.

— Это кладбище?

— Да, так называемое Кампо-Санто-Тевтонико. Священное немецкое кладбище. Одно из самых желанных мест в мире для последнего пристанища. Как видите, здесь очень мало свободных участков. Есть римляне, которые практически всю свою жизнь посвятили тому, чтобы в конце концов упокоиться именно здесь.

Пия понимающе покачала головой и отвернулась.

Они прошли через ворота, обогнули западную сторону собора Святого Петра и вошли в Ватиканские сады. Кавелли указал на роскошно украшенную патрицианскую виллу шестнадцатого века, стоящую напротив небольшого храма. Оба здания были соединены между собой овальным внутренним двором.

— Это Вилла папы Пия Четвертого, — пояснил он, — известная также как Папская академия наук. Она — настоящая жемчужина Ватиканских садов.

В центре двора все было выложено мрамором и тихо плескался небольшой фонтан. Они заметили только садовника, подметавшего дорожки. Кавелли указал на большое здание, замыкавшее двор справа:

— Здесь собираются ученые мужи. И прежде чем вы спросите: да, они совершенно свободны в своих исследованиях, и еще раз — да, им даже не нужно быть католиками. Приветствуются и представители иных конфессий, и атеисты — значение имеет только научная компетентность. Религия сегодня уже не рассматривает науку как конкурента. Девизом исследований теперь считается то, что разум исходит от Бога.

— Я вовсе и не хотела задавать коварные вопросы, — улыбнулась Пия. — А здание действительно невероятно красивое. Маленький рай.

Она вошла в небольшую, похожую на храм постройку, что располагалась слева, и с восхищением огляделась. Кавелли последовал за ней, шагнув под темные своды. Девушка задумчиво прислонилась к колонне и посмотрела на него.

— Дон, давайте по-честному, как вы думаете, мы на правильном пути?

Его лицо исказила скептическая гримаса.

— Есть ли у нас этот путь? Мы лишь предположили, что Иоанн Двадцать третий стал жертвой преступников, и допустили, что некоторые рыцари Ордена Гроба Господнего имели к этому какое-то отношение.

— Должно быть, мы ошибались, — согласилась Пия. — Мой дядя написал «рыцари книги», — наверное, это все же как-то связано с Библией?

Кавелли медленно снял пиджак. Жара становилась невыносимой.

— Я уже ни в чем не уверен. Рыцари книги, возможно, это… — уныло протянул он и тут, как молния, его осенила внезапная догадка. — Это же очевидно. Боже мой, какой я идиот! Рыцари книги!

— Что вы имеете в виду?

— Помните, кардинал Маригонда сказал: «Братья и сестры в Америке жертвуют очень щедро». В Америке. Почему я сразу не подумал об этом, это ведь так просто! Речь не о рыцарях, которым принадлежит отель «Колумб», а о самых настоящих Рыцарях Колумба.

— Что? Такие на самом деле существуют? — взволнованно спросила Пия.

— Да, это действующий религиозный орден с миллионами последователей по всему миру, но большинство из них живет в США.

— Фантастика! Но подождите, — по ее лицу скользнула тень сомнения. — Ведь мой дядя имел в виду «рыцарей из Земли обетованной»…

— Нет, мы просто неправильно все истолковали, в записке говорилось именно о достигнутой стране.

— Да, и?

— Колумб! Какой страны он достиг?

— Блестяще! — Она с воодушевлением выхватила из сумочки смартфон. — Если теперь еще выяснится, что сам Иоанн Двадцать третий принадлежал к Рыцарям Колумба, то… — Ее пальцы ловко забегали по кнопкам.

— Ну, как? — Кавелли заразился ее охотничьим азартом.

— Ничего нет, — Пия разочарованно посмотрела на него. — Когда я ввела в поисковую строку оба слова одновременно, то надеялась получить хоть несколько совпадений, но информация о том, что он принадлежал к ордену, отсутствует.

— Черт возьми, опять мимо.

— А вдруг это была тайна? Может, никто не должен был знать, что папа являлся членом ордена?

— Возможно, это так. Вокруг Святого Престола полно всяких секретов. — Кавелли неожиданно рассмеялся. — Вы знаете, что в Кастель-Гандольфо даже есть должность секретного мойщика полов?

— Это же шутка?

— Клянусь, есть такая должность.

— И что же тайное он там делает?

— Понятия не имею.

— Почему об этом неизвестно?

— Потому что это секрет.

Оба рассмеялись, да так, что Кавелли даже закашлялся.

— Подозреваю, что секретный мойщик полов моет полы. Просто это старинное название для этой должности, ведь слово «секретный» раньше имело несколько иное смысл, чем сейчас. Оно, скорее, означало «собственный», «личный». Возьмем, к примеру, Секретную библиотеку папы. Она вовсе не секретная. Любому ученому, у которого найдется веская причина, легко предоставят право проводить там свои исследования. Ее название просто означает, что это личная библиотека папы. По-видимому, секретный уборщик в Кастель-Гандольфо убирает личные покои папы, в то время как несекретные уборщики следят за чистотой во всем остальном Ватикане.

— Подождите, а если это работает и в другую сторону? — задумчиво сказала Пия. — Мой дядя написал про «личных слуг Дж.», «личных, как книги ПП». Что, если под словом «личный» здесь имеется в виду слово «секретный»? Именно в привычном для нас значении.

— Секретные слуги? — насторожился Кавелли.

— Или, пожалуй, секретные сотрудники. Возможно, не следует понимать все буквально.

— Секретные сотрудники папы…

Девушка пожала плечами.

— Секретная служба Ватикана. Дон, существует ли нечто подобное или, возможно, существовало раньше?

Ему потребовалось лишь мгновение, чтобы припомнить то, что от него требовалось.

— Ну да, в прежние времена, например в эпоху Возрождения, Ватикан имел разветвленную шпионскую сеть. И не только папа, но даже кардиналы за пределами Рима имели своих осведомителей. Например, имя отца Жозефа,[53] советника кардинала Ришелье, бывшего монахом капуцинского ордена, вошло в легенды. Он контролировал огромную агентурную сеть в нескольких странах. Именно к нему, к Серому кардиналу, Ришелье обращался с самыми деликатными вопросами. Но все изменилось после 1870 года, после того как Ватикан лишился светской власти. Тогда возникло общество, которое по своим функциям было похоже на секретную службу. Оно называлось Sodalitium Pianum,[54] также известное как «Еловый лес». Это был союз клириков, которые занимались тем, что шпионили за другими священниками и богословами, подозреваемыми в так называемом модернизме.

— Модернизм?

— Движение священнослужителей, возникшее около 1910 года. Они пытались сделать католицизм немного более современным, адаптировать его постулаты к научным теориям.

— Неплохая идея.

— Тогдашний папа Пий Десятый видел всё в несколько ином свете, он противостоял этим тенденциям, в том числе и с помощью Sodalitium Pianum. В этом отношении он походил на кого-то вроде Джозефа Маккарти,[55] только среди пап. Он потребовал от всех священников, чтобы они поклялись в верности идеям антимодернизма. Это постановление отменили только в 1967 году.

— Не тех самых пор в Ватикане не стало никакой секретной службы?

— Ах да, в пятидесятые годы КГБ внедрил несколько агентов, изображавших священников, в ватиканское учебное заведение в Риме. Когда у Святого Престола возникли подозрения, была создана своего рода контрразведка, которая смогла разоблачить нескольких самозванцев. Но это была лишь временная мера защиты, собственных шпионов или даже настоящей секретной службы у Ватикана не было и нет.

— Почему вы так уверены?

— Если бы она была, это так или иначе стало бы известно. Такие вещи невозможно долго держать в секрете: слишком много осведомленных, кто-то обязательно проговорится. Кроме того, — добавил Кавелли после небольшой паузы, — католическая церковь не нуждается в разведке. Она ведь не только называется вселенской, она такая и есть. В самом дальнем уголке мира есть священники и верующие, некоторые — даже тайно верующие в том случае, если христианство преследуется в их стране. Если кто-нибудь из них узнает о том, что, по его мнению, должен знать Ватикан, он, несомненно, доложит об этом.

Пию этот аргумент совершенно не убедил.

— Если бы я узнала что-то секретное, я бы дважды подумала о том, стоит ли сообщать об этом моему правительству.

— Вы принимали участие в последних выборах?

— Конечно, нет! — девушка даже закатила глаза от возмущения.

— Вот именно. Вы можете себе позволить игнорировать политическую жизнь своей страны, ведь человек становится американцем по факту рождения. Католиком, возможно, тоже, с той только разницей, что он может добровольно выйти из религиозной общины, если разуверится в Боге или решит сменить конфессию. Но тот, кто остается верен церкви, да еще к тому же пребывает в сане священника, обязательно поможет Святому Престолу. И, в отличие от спецслужб, католиком никто не становится из-за денег.

— То есть вся католическая церковь — это одна сплошная секретная служба?

— Ни в коем случае. Я просто хочу сказать, что это огромный, невероятно слаженный институт, существовавший и в Античность, и в Средние века, который благополучно дожил до наших дней. В нем, кстати, в три раза больше членов, чем граждан в Америке, и у него имеются глаза и уши во всех уголках мира и во всех слоях общества. В мире нет другой такой организации.

Его последнюю фразу заглушил сильный шум. В нескольких сотнях метров от них в небо взлетал белый вертолет. Девушка прикрыла рукой глаза от солнца и посмотрела ему вслед.

— Это тот, о ком я думаю? Даже не подозревала, что ватиканском саду могут взлетать вертолеты.

— Почему бы и нет, если рядом с гротом ди Лурдес[56] оборудована специальная площадка.

Пия посмотрела вслед вертолету, поднимавшемуся все выше и выше в синеву неба, который, двигаясь по изящной дуге, медленно скрывался вдали.

— Круто. У нашего президента точно такой же вертолет, — рассмеялась она. — Правда, у него еще есть военно-воздушные силы. У папы они тоже есть?

— Понятие «борт номер один», здесь, вероятно, перевели бы как «небесный владыка номер один», — весело усмехнулся он. — Но тут эта роль закреплена кое за кем другим. — Кавелли заговорщически подмигнул и указал на небо.

— Хорошо, но хоть какой-нибудь самолет у папы все же есть?

— К сожалению, я должен вас разочаровать, папа летает исключительно «Алиталией».[57]

Глаза Пил все еще следили за вертолетом.

— Куда он, по-вашему, сейчас направляется?

— Понятия не имею. Он мне не докладывает. Возможно, в Кастель-Гандольфо, правда до него и пешком отсюда минут десять.

— Знаю, там находится знаменитая папская обсерватория![58]

— Да, однако основную исследовательскую работу теперь перенесли в Аризону. А когда-то очень давно обсерватория располагалась не в Кастель-Гандольфо, а прямо здесь, в Ватикане.

— Где? На куполе собора Святого Петра?

— Нет, вон там! — Кавелли указал на невзрачную угловую башню западного крыла папской библиотеки, примерно в семидесяти футах от них. — В Башне ветров.

Девушка взглянула в том направлении.

— Очень романтичное название. И телескоп все еще там?

— Это один из парадоксов Ватикана — телескопа там больше нет, но, как ни странно, он все равно там. Если хотите, я вам покажу.

— Как такое возможно?

— Увидите. Но сначала давайте что-нибудь съедим. Я зверски проголодался.

— С удовольствием. В день приезда я нашла здесь совсем рядом одну симпатичную тратторию. Туда и пойдем.

Кавелли посмотрел на нее с некоторым сомнением.

— Надеюсь, что это не какой-нибудь туристический ад?

— Я не знаю… — растерялась она.

— Недалеко от Ватикана, вы говорите? Багароцци там были?

— Бага… что?

— Простите, это местное разговорное словечко. Вообще-то багароцци — это навозные жуки, но здесь такое прозвище носят священники, которые бегают по всему Риму. Из-за черной сутаны, понимаете?

— Еще бы. Да, они там просто кишмя кишели.

— Отлично, значит, это подходящее место.

XXXVI

Дожидаясь, пока им принесут заказ, Пия и Кавелли обсуждали зашифрованное послание кардинала, но все приходившие им на ум идеи отбрасывались одна за другой. Потом они с удовольствием воздали должное местной кухне. Только после того как Пия буквально проглотила целую пиццу с салями и перешла к панна-котте, девушка решила возобновить разговор.

— Возможно, Маригонда прав. Речь идет вовсе не о том Иоанне Двадцать третьем, о котором мы сначала подумали, а о каком-то другом папе, который жил намного раньше. Что это был за человек?

Кавелли отпил глоток красного вина и откинулся на спинку кресла.

— Иоанн Двадцать третий, живший в двадцатом веке, назвался так, чтобы положить конец спорам вокруг запутанных подсчетов пап Иоаннов. И он совершенно не хотел почтить таким образом память того человека, который носил одинаковое с ним имя, как это сделал, скажем, Иоанн Павел Второй.

— А, собственно, почему? — заинтересовалась Пия.

Прежде чем ответить, Кавелли сделал еще один глоток вина.

— Ну, первый Иоанн Двадцать третий остался в истории как необычайно жестокий человек, даже по средневековым меркам. Могущественный злодей, который шел по многочисленным трупам. Он был антипапой[59] и правил в основном из Болоньи, но параллельно с ним называли себя понтификами римский папа — Григорий Двенадцатый и еще один антипапа — Бенедикт Тринадцатый, проживавший в Авиньоне. Пожалуй, это один из самых хаотичных периодов в истории католической церкви. Только в 1414 году на соборе в Констанце духовенство совместными усилиями попыталось навести порядок и привести церковь к единоначалию. Иоанну предъявили обвинения в многочисленных преступлениях. Однако речь шла только о том, чтобы сместить его с должности, а о восстановлении справедливости никто особо не задумывался. Из более чем пятидесяти пунктов обвинения ему предъявили лишь пять. Многочисленные убийства и изнасилования так и остались недоказанными.

— Вот паршивая свинья! Надеюсь, его сожгли?

— Нет, его лишь вынудили отказаться от папского престола и отсидеть в тюрьме три года.

Пия иронично улыбнулась.

— Неплохая сделка, не так ли?

— Очень. К тому же после того как он отбыл заключение, его назначили епископом Фраскати,[60] и его дела пошли еще лучше прежнего.

— С ума сойти!

— Вот именно. Честно говоря, не думаю, что наше дело как-то связано именно с этим Иоанном. Если бы его убили, это, конечно, уже давно заинтересовало бы историков, но… — Кавелли попытался подыскать слова, — но ваш дядя, скорее всего, узнал о чем-то гораздо более значимом.

Девушка кивнула. Все было съедено, новых идей не возникало, поэтому они оба надолго замолчали и впали в задумчивость.

XXXVII

Кавелли зашел на кухню, встал на стул и нащупал сверху на подвесном шкафчике коричневый глиняный горшок. Он нарочно поставил его туда, чтобы прикрыть кусок обоев размером с футбольный мяч, которые покоробило от влаги — протечки регулярно случались тут начиная с декабря и так же регулярно прекращались в феврале. Происходило это, когда свежий прохладный ветер начинал задувать в квартиру через дверь террасы. Кавелли достал горшок и спустился со стула. Девушка наблюдала за ним, прислонившись к дверному косяку. Она ничего не спросила, но глаза блестели от напряженного любопытства. В горшке оказалась связка маленьких и больших ключей, многим из которых было явно больше ста лет. Кавелли вынул их и сдул пыль.

— За последние пятьсот лет в моей семье накопилась целая коллекция самых разных ключей, — усмехнулся он. — И мы, конечно, не вернем ни одного из них.

— И это значит, что вы можете отпереть здесь любую дверь, какую пожелаете? — восхитилась Пия.

— Не всякую, к сожалению. В принципе, это не имеет значения, у меня все равно есть доступ везде и повсюду, но так гораздо интереснее. Тем не менее я стараюсь не слишком часто использовать свое преимущество. — Он стал внимательно рассматривать ключи один за другим. — Какой же из них от Башни ветров? Уже не помню, придется подбирать.

Они вышли из дома и довольно быстро добрались до вытянутого четырехэтажного здания.

— Здесь расположены ватиканские музеи, — пояснил Кавелли. — Мы обойдем снаружи, поскольку иначе нам понадобится целая вечность, чтобы миновать все коридоры.

Кавелли и Пия прошли через маленькую металлическую незапертую дверь и свернули направо, в короткий коридор.

— Минуточку подождите, пожалуйста. — Он остановился и легонько придержал девушку за руку.

— Что случилось?

— Охрана. — Кавелли указал на камеру, прикрепленную к стене в центре коридора.

Он приветливо помахал рукой в камеру, а Пия одарила невидимого стража лучезарной улыбкой. Они прошли до конца коридора, где за дверным проемом вела вверх каменная винтовая лестница. Вокруг царила полнейшая темнота.

— Здесь нет освещения, а я, к сожалению, об этом не подумал, — сокрушался Кавелли. — В вашем телефоне есть фонарик?

— Естественно, — девушка вытащила из сумочки смартфон и включила фонарик.

Медленно она последовала за своим спутником вверх по лестнице, пока они не оказались перед еще одной дверью. Кавелли попытался подобрать ключ, на четвертой попытке дверь открылась, и они вошли в высокую квадратную комнату.

— Прошу любить и жаловать: Башня ветров.

Пия с восторгом огляделась по сторонам. Комната больше походила на храм, чем на обсерваторию. Ее стены были украшены великолепными фресками на библейские сюжеты, связанные с противостоянием силам природы, на полу начертаны линии, служившие, по-видимому, для астрономических расчетов.

— Здесь все совсем не так, как я себе представляла, совершенно не похоже на обсерваторию.

— Это Salla della Meridiana,[61] — пояснил Кавелли. — Вот «Шторм на Галилейском озере», — он указал на фреску на стене. — Силы природы здесь изображены в виде богов. Видите дырку во рту у Южного ветра?

Девушка подошла поближе, чтобы как следует все рассмотреть.

— Через это отверстие в полдень луч солнца всегда падает на эту линию меридиана на полу и образует световую точку, что позволяет научно доказать… — он задумчиво нахмурил лоб. — Это позволяет что-то там доказать, а доказанное, в свою очередь, является причиной того, что сегодня у нас именно эта дата, а не дата, которая будет через десять дней. Дело в том, что в 1582 году папа Григорий Тринадцатый распорядился вычеркнуть из календаря десять дней, чтобы произошло совпадение с астрономическими реалиями. Календарь за множество веков просто перестал им соответствовать.

— Как часы, которые убегают вперед?

— Очень похоже на то.

— И это вычислили именно в этой комнате?

— Так и есть.

— Как интересно! Жаль только, что здесь больше нет телескопа. Насколько они тогда были совершенны? Астрономы в то время могли разглядеть что-либо на Луне?

— Понятия не имею, — пожал плечами Кавелли. — Знаю только, что на Луне находится рукописное послание папы Павла Шестого.

— И как оно туда попало?

— Я полагаю, его туда доставил Нил Армстронг.

— Вот и отлично, пусть оно там и остается, — презрительно фыркнула Пия.

— Почему?

— Ну что он мог там написать? Что он и вся его церковь беспрестанно молятся о мире на земле и процветании людей? Обычная болтовня.

Кавелли поднял руку, словно протестуя против ее несправедливых слов.

— Павел Шестой был намного более неординарной личностью, чем принято считать. Кстати, он действительно говорил что-то такое о мире, и звучало это совсем не так плохо. Подождите-ка, как же там было? «Человечество должно положить конец войне, или война положит конец человечеству».

— Ха! — девушка посмотрела на него торжествующе. — Так я и знала! Вам известно далеко не все на свете, и стоит коснуться сферы, чуть выходящей за рамки вашей компетенции, как я тут же ловлю вас на ошибке.

— Что вы имеете в виду?

— Я изучаю американскую историю и точно знаю, что это цитата вовсе не папы Павла, а чрезвычайно известное высказывание Джона Фицджеральда Кеннеди.

Кавелли удивленно нахмурился.

— Да? А я вот совершенно уверен, что эта фраза принадлежат Павлу Шестому.

— Ну хорошо, значит, они оба это сказали, — пожала плечами Пия.

— Они ведь жили одновременно, один, наверное, просто позаимствовал ее у другого, — предположил Кавелли.

— Поскольку и папа, и президент — известные личности, то, если поискать в старых газетных архивах, безусловно, можно выяснить, кто первый это сказал. — Девушка на мгновение задумалась. — Не удивлюсь, если окажется, что это именно Кеннеди украл высказывание. Вы, наверное, слышали о его знаменитой книге «Профили мужества»?

Кавелли кивнул.

— За нее он получил Пулитцеровскую премию, — продолжила Пия. — Но позже выяснилось, что книгу целиком написал его спичрайтер.

— Интересно, а я и не знал.

— Тем не менее это так. А еще Кеннеди терпеть не мог всякие формальности. Именно поэтому он и снискал такую популярность среди сограждан. Раньше все было так чопорно и формально, а потом пришел он со своей юношеской и беззаботной манерой. Знаете ли вы, что он виноват в том, что сегодня мужчины больше не носят шляпы?

— Неужели?

— Чистая правда. До 1961 года мужчины всегда носили шляпы: без них они как бы не считались полностью одетыми. А потом Кеннеди произнес свою инаугурационную речь без шляпы — и все. Мужская шляпа стала стремительно терять популярность, и спустя три года ее никто больше не носил.

— Невероятно!

— Удивительно, что вы так плохо знаете его биографию! — Пия укоризненно покачала головой. — По крайней мере, все, что касается данного конкретного президента, вам бы следовало изучать со всем тщанием.

— Почему это? — насторожился Кавелли.

— Потому что на сегодняшний день он единственный президент в истории США, который был католиком.

— Ах да, верно, я и забыл… — И тут его вдруг буквально пронзило странное ощущение ледяного холода. — Пия…

— В чем дело, Дон? С вами все в порядке? А то вы выглядите так, как будто…

— Пия! — Он порывисто схватил ее за руки. — Все это время мы ошибались! Речь шла не об Иоанне Двадцать третьем. Конечно, папа римский — самый влиятельный католик на земле, за исключением… — Кавелли остановился, не в силах продолжать от волнения, — кроме того случая, когда католик становится президентом Соединенных Штатов Америки. Тогда именно его следует считать самым могущественным католиком на всей планете.

Пия недоверчиво воззрилась на него.

— Вы хотите сказать, что в дядином письме речь шла об убийстве Кеннеди?

Признаться, Кавелли и сам с трудом верил в то, о чем говорил.

— Предположим, что «Дж.» — это Джон Кеннеди.

Несколько мгновений они стояли молча. Затем Пия пришла в себя, лихорадочно выхватила из сумочки смартфон и стала что-то быстро набирать в поисковой строке.

— Не верю! — Она дышала так тяжело, как будто только что пробежала пару километров.

Пия протянула ему смартфон и указала на определенное место в тексте. Кавелли прищурился и прочитал то, что ему показывала девушка. Это была запись в Википедии о Рыцарях Колумба.

— Не может быть! Кеннеди принадлежал к Рыцарям Колумба? — хриплым от волнения голосом произнес он.

— У вас с собой послание моего дяди? Давайте посмотрим на него еще раз.

Кавелли вытащил письмо из внутреннего кармана пиджака и передал ей. Девушка торопливо развернула тонкие листы.

— Итак, пока у нас есть следующее: три рыцаря Колумба, личные или тайные слуги… Черт возьми!!!

— В чем дело?

Пия сердито поджала губы.

— Черт, все бы так красиво сложилось, но… Мы забыли, что здесь написано: «Дж. — уродливая голова».

— Проклятье! — Кавелли стало досадно на самого себя. — Кеннеди не был уродливым, а напротив, — весьма красивым мужчиной. Бессмыслица какая-то.

— Очень жаль, но мы опять в тупике, даже если все остальное подошло идеально. — Пия разочарованно смотрела на него.

— И что теперь?

— Не знаю. Хотя… — Он внимательно посмотрел смартфон, который девушка все еще держала в руке. — Подождите! У меня есть одна идея, правда довольно дурацкая, но…

— Говорите же, Дон!

— Введите слова «Кеннеди» и «уродливая голова» в свое чудо-устройство. Как знать…

— Если вы считаете, что это имеет смысл… — Она выглядела разочарованной, но сделала то, о чем он просил.

Менее чем за секунду открылась новая страница. Девушка пролистала текст, затем в недоумении уставилась на него и, не говоря ни слова, передала смартфон Кавелли.

«Кеннеди — имя гэльского происхождения. Согласно некоторым теориям, это англизированная форма слова „Ceannéidigh“, что означает „уродливая голова“».

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы переварить эту информацию, прежде чем он смог что-то сказать.

— Пия, теперь это точно не может быть ни случайностью, ни совпадением. Итак, еще раз, что у нас имеется?

— Три рыцаря Колумба, личные или секретные слуги Кеннеди…

— Кто эти слуги, черт возьми? — Кавелли яростно поскреб подбородок.

Вдруг девушка довольно больно шлепнула его по руке.

— Разве вам это не ясно? Ведь теперь все стало совершенно очевидным!

— Для меня все еще нет.

— Дон! Тайные слуги? Секретная служба — Secret Service.[62] Даже если вы не слишком хорошо вы разбираетесь в американской истории и в событиях, связанных с Кеннеди, вам должно быть известно, что существуют целые горы документов, а еще была создана Комиссия президента по расследованию убийства Кеннеди, более известная как Комиссия Уоррена.

— Я слышал о ней.

— Надеюсь. В любом случае, несмотря на тщательно проведенное расследование, ни у кого так и не получилось выяснить, как убийца Ли Харви Освальд смог занять такую удачную огневую позицию на складе с учебниками. Тем более что маршрут, по которому президент собирался следовать через Даллас, был изменен незадолго до его поездки, — медленно рассказывала Пия. — А теперь послушайте, Дон: мой дядя пишет, что личные или секретные слуги «понимали, как использовать свои знания»… Боже мой, тогда получается… Освальд, должно быть, располагал закрытой информацией прямиком из службы охраны президента. И это последняя недостающая деталь!

Почти минуту они просто стояли, не в силах произнести ни слова, пытаясь навести порядок в мыслях. Затем Пия нарушила молчание:

— Как я понимаю, у нас есть два варианта.

— Какие?

— Мы сдаемся и останавливаемся, потому что для нас это знание слишком велико, или мы летим в Вашингтон и разговариваем с кем-то из ордена Рыцарей Колумба, пытаясь таким образом разыскать человека, который исповедовался у моего дяди.

Кавелли ответил, не задумываясь:

— Сдаться? Сейчас? Ни в коем случае!

Девушка облегченно вздохнула и бросила на него благодарный взгляд.

— Однако нам будет нелегко найти кого-то достаточно высокопоставленного, кто согласится поговорить с нами.

— Только не тогда, когда мы выпустим джинна из бутылки, — задумчиво проговорил Кавелли. — Нам будет нужна рекомендация, иначе разговор закончится до того, как он начнется. Мне нужно кое с кем созвониться. Может быть, получится что-нибудь сделать.

Пия согласно кивнула.

— С кем?

— Со старым знакомым, у которого очень хорошие знакомства по всему миру.

— Наверное, снова кто-то из папского окружения.

— Напротив, этот человек категорически отвергает папу.

— И почему же?

— Папа для него недостаточно хороший католик.

Девушка не знала, что и подумать.

XXXVIII

В Ватикане присутствовало почти все, что нужно для жизни: супермаркет, универмаг, аптека, больница, банк, почта, пожарная служба и многое другое. Но по крайней мере в одной важной вещи чувствовался огромный недостаток — в парковках. Поскольку территорию окружала стена, а все свободные площади давно уже были заняты, вывод напрашивался сам собой: для дополнительных стояночных мест необходимо или чудо, или подземный гараж. В конце концов выбрали второе, и папа римский Иоанн Павел II торжественно освятил трехуровневое подземное сооружение.

Хотя Кавелли тоже имел право на одно из вожделенных парковочных мест за Губернаторским дворцом, чаще всего он предпочитал оставлять машину в гараже. С одной стороны, чтобы защитить кабриолет от дождя и снега, с другой стороны, потому что его машина смотрелась на улицах Ватикана примерно так же, как бассейн выглядел бы в соборе.

Он никогда не стремился ко всякого рода оригинальности, предпочитая скромный ненавязчивый комфорт и максимально возможную простоту. Если ему требовалось, например, купить новый пиджак, то он тратил кучу времени, чтобы найти тот, который не был бы испорчен безвкусными излишествами — ненужными карманами, дополнительными пуговицами или нелепыми нашивками. Кавелли не обращал внимания на бренды, но всякий раз, приобретая подходящий пиджак, на этикетке обнаруживал логотип Армани. С его машиной вышла похожая история. Современные модели почти всех марок казались ему невыразительными, безликими и громоздкими, и почти все они выглядели одинаково. Несколько лет назад он случайно увидел на аукционе машину своей мечты — красный элегантный кабриолет. Он не знал, что эта модель является раритетом, пока не услышал цену. Целый день он колебался — сумма выглядела запредельной, и, по его мнению, ни один автомобиль на свете не мог стоить таких денег. Но потом Кавелли осознал, что это единственная машина, которая ему по-настоящему понравилась, а для общего уровня его благосостояния не имело существенного значения, сохранит ли он эти деньги или потратит. Уже через два часа Кавелли стал счастливым обладателем Ferrari California Spider LWB Competizione — модели, выпускавшейся в шестидесятых годах.

После продолжительного телефонного разговора, во время которого Кавелли большую часть времени просто слушал, его собеседник, наконец, подтвердил, что готов принять их, в том случае если их визит продлится недолго. Дон взял со стола ключи от машины и вместе с Пией вышел из квартиры. Повинуясь внезапному побуждению, он решил, что перед отъездом хорошобы снять со счета еще немного денег. Полукруглая башня, в которой размещался Банк Ватикана, с высоты птичьего полета выглядела как буква «D», что позволяло насмешникам говорить о том, что — это намек на дьявола.

В восьмидесятые годы Институт религиозных дел оказался замешан в мафиозных махинациях и проводил теневые сделки с «Банко Амброзиано», которым руководил Роберто Кальви, также известный как «банкир Господа Бога» и окончивший свою жизнь в петле под лондонским мостом Блэкфрайерс. Это теперь считается, что члены мафии могут безнаказанно выходить из рядов, а еще совсем недавно всё было не так.

Тогдашний директор Института, архиепископ Пол Казимир Марцинкус, смог избежать ареста, на котором настаивали итальянские налоговые органы, одним-единственным способом: долгие годы он не покидал территорию Ватикана, у которого ни с одной страной в мире нет договора об экстрадиции. Только папа Бенедикт XVI в конце концов инициировал радикальные изменения в финансовой политике банка, добившись того, чтобы он руководствовался в своих решениях этическими принципами.

Кавелли подошел к банкомату, прикрепленному к внешней стене банка, и прочитал текст на экране: «Inserto scidulam quaeso ut faciundutn cognosces rationem».[63] Он вставил карту, после чего появилась еще одна надпись с четырьмя вариантами на выбор. Он выбрал: «Deductio ex pecunia» — снять деньги. Это был единственный банкомат в мире, который общался с клиентами на латыни, впрочем, в Ватикане в этом нет ничего необычного. Латынь, а не английский является здесь языком, которым владеют все, по крайней мере все клирики. Все официальные заявления папы, помимо многих других языков, всегда публикуются на латыни, и эта версия считается оригинальной. Для этого в Ватикане существует собственный латинский отдел, который занимается переводами и даже разрабатывает современный латинский лексикон, который постоянно растет, восполняя потребность в новых терминах. Появляются такие выражения, как «Pacta anna atomica non propagandi interdictio»[64] для обозначения договора о запрещении ядерного оружия, «validae potionis effector»[65] для обозначения производителя спиртного или «fistula nicotiana»[66] — для сигареты.

Кавелли колебался лишь мгновение, затем набрал: «10000 евро» и нажал кнопку подтверждения. Почему-то ему казалось, что деньги скоро понадобятся.

XXXIX

Через двадцать минут они уже мчались по шоссе в южном направлении. Пия собрала волосы и теперь подставляла лицо ветру.

— Теперь вы, наконец, мне расскажете, куда мы едем?

— В EUR, это не особенно далеко.

— В EUR?

— Это означает Esposizione Universale di Roma[67] — район с жилыми и административными зданиями, построенный по приказу Муссолини к Всемирной выставке 1942 года. Архитектура довольно необычная, вероятно даже уникальная.

— Что же в ней такого особенного?

— Вы можете себе представить квадратный Колизей? Там просто все шиворот-навыворот. Большинство итальянцев терпеть не могут этот район, но я считаю, что в нем что-то есть. Сегодня там живут состоятельные люди, которые либо любят размеренное существование, либо обожают Муссолини.

— Хорошо, а что это за птица тот человек, к которому мы направляемся? Вы сказали, что папа для него недостаточно католик. Наверное, это шутка?

Кавелли предостерегающе поднял указательный палец.

— Только не вздумайте говорить ничего подобного при нем. Он чрезвычайно серьезно относится ко всему, что имеет отношение к религии. Вы знаете, что означает «sede vakante»?

Девушка кивнула.

— Буквально — при пустом стуле, это время между смертью старого папы и избранием нового, верно?

— Правильно. Наш друг принадлежит к международной группе, называющей себя седевакантистами. Ее последователи твердо убеждены, что в настоящее время римского папы — нет. По крайней мере, давно уже Святой Престол занимается не на законных основаниях.

— И почему бы это?

— Они считают, что с 1958 года все папы скатились в ересь и слишком далеко отошли от первоначального учения.

— А что случилось в 1958 году?

— Тогда понтификом стал Иоанн Двадцать третий, а в 1962 году он созвал Второй Ватиканский собор. Там был принят ряд решений, которые сделали католическую церковь куда более современной. Помимо этого, Иоанн Двадцать третий, равно как и его преемники, сделал ватиканский церемониал намного менее помпезным. Мало-помалу упразднились многие архаичные традиции. Например, обычай целовать ногу папы, павлинье опахало, которым полагалось его обмахивать, трон, который выносили вместе с ним, обращение к папе «ваше святейшество» и…

— И как же теперь его называют?

— Святейший отец. Павел Шестой снял тиару и продал ее, чтобы раздать деньги бедным, и так далее. Последним, так скажем, традиционным папой римским был Пий Двенадцатый. Вот уж кто считал себя по-настоящему священной фигурой! Любой, кто имел честь разговаривать с ним, обязан был делать это исключительно стоя на коленях, даже если они говорили по телефону.

— Круто, — рассмеялась Пия. — И что, седевакантисты находят его поведение правильным?

— Да, его и его предшественников.

— Возможно, это просто уловка, чтобы сэкономить на уплате церковного налога. — Она усмехнулась.

— Вряд ли. Эти люди абсолютно серьезно относятся к своим убеждениям. В 1992 году седевакантистский священник по имени Крон даже совершил покушение на Иоанна Павла Второго. Правда, этого не показали в новостях. Папу только слегка ранило, а убийцу отправили в тюрьму.

— Идиотизм какой-то…

— В Америке даже выбрали антипапу из их рядов.

— В Америке? Никогда не слышала. Как его звали?

— Как звали? Пий Тринадцатый.

— Представить себе не могу настолько фанатично преданных вере людей. Особенно в нашей современной и светской стране.

Кавелли усмехнулся.

— Вы имеете в виду страну с такими топонимами, как Сан-Франциско, Сакраменто, Сан-Антонио, Санта-Фе, Мэриленд и Корпус-Кристи? Причем это я назвал лишь некоторые места. Не говоря уже о двадцати городах с названием Рим.

— Хорошо, вы правы, но тогда с какой стати такой человек станет нам помогать? Для него мы должны выглядеть чем-то вроде порождений преисподней.

— В принципе, да, но он пишет книги о католицизме в целом и о Пие Тринадцатом в частности. А для исследований ему нужен доступ в библиотеку Ватикана, которого ему, конечно, не дают, а я пару раз проводил его туда в качестве своего гостя.

— Вы что, с ума сошли, Дон?

— Несмотря на свои религиозные воззрения, он один из лучших знатоков периода правления Пия Тринадцатого. А так как я работаю над историей папства, в которой ни один специалист не обладает всей полнотой знаний, я иногда полагаюсь на знания некоторых узкоспециализированных экспертов.

Пия презрительно фыркнула.

— Рука руку моет, да?

— Так оно и есть, но в любом случае я ему нужен больше, чем он мне, и поэтому он примет нас и попытается помочь, даже если ему придется вымыть всю свою квартиру святой водой, как только мы уйдем.

— Но тогда объясните мне, каким образом он поможет нам встретиться с Рыцарями Колумба, если он настроен против папы? Исходя из того, что я теперь о них знаю, рыцари сохраняют абсолютную верность папе, а значит, этому господину они противники.

— Конечно, вы правы, но с другой стороны… — Кавелли неопределенно махнул рукой. — Вы когда-нибудь слышали о «числе Кевина Бэкона»?

— Теория «шести рукопожатий»? О том, что каждый человек в мире через шесть людей, в ряду которых каждый предыдущий знает каждого последующего, может найти кого угодно? Например, я знаю вас, а вы, в свою очередь, знаете еще кого-то и так далее. Думаю, что идея не лишена смысла.

— Я тоже так считаю. В нашем случае все тоже может сработать именно так. Наш друг, возможно, знает нескольких католиков в США, которые сочувствуют его идеям, но не так уж и сильно, например — люди из Братства святого Пия Десятого[68] и…

— Подождите минутку! — воскликнула Пия возмущенно. — Неужели вы хотите обратиться к Братству Пия Десятого? Это же… Эти… — Она попыталась подыскать слово, которое достаточно точно описало бы ее отвращение.

Между тем Кавелли невозмутимо продолжал развивать свою мысль:

— А те, в свою очередь, знакомы с людьми, которые еще чуть-чуть менее радикальны, и так, шаг за шагом, мы дойдем до Рыцарей Колумба.

Девушка некоторое время молчала, прежде чем ответить.

— Мне это не нравится. Просто не передать, насколько мне это не по душе.

— Если у вас есть идея получше…

— К сожалению, нет. — Она некоторое время порылась в своей сумочке и, наконец, достала оттуда жвачку. Положила ее в рот и принялась ожесточенно жевать. — После этого визита мне придется сделать кое-что очень важное.

— Что именно?

— Принять душ!

XL

Квартал Всемирной выставки Пие совершенно не понравился. Архитектура действительно была необычной, ничего подобного она никогда раньше не видела, но все это выглядело слишком колоссальным и совершенно безжизненным. Из-за огромных размеров зданий казалось, что на улице очень мало людей, словно кто-то создал невероятно дорогие декорации для научно-фантастического фильма, а потом, после окончания съемок, просто забыл о них, оставив доживать свой век вместе со статистами.

Девушка с удивлением посмотрела на Кавелли, который с трудом разбирал на листочке бумаги торопливо сделанные во время телефонного разговора пометки, стараясь отыскать нужный адрес.

— У вас нет навигатора?

— Что?

— Нет, ничего. Все хорошо.

Проплутав некоторое время, они, наконец, достигли своей цели. Кавелли остановился возле большого озера, на берегу которого располагался дом, построенный в типичном для этого района стиле. На девушку постройка произвела отталкивающее впечатление и показалась довольно уродливой. Они пересекли безлюдную улицу и подошли к входной двери. На табличке рядом со звонком было только одно имя.

— Б. Вольта, — прочитала вслух Пия. — Что означает «Б»?

Кавелли сделал рукой широкий жест, как бы охватывая весь район вокруг.

— Угадайте с трех раз.

— Бенито? Человек с таким именем, несомненно, окажется очень милым и радушным хозяином, — саркастически заметила Пия.

Кавелли посмотрел на нее очень серьезно и нажал на звонок.

— Не забывайте, мы хотим, чтобы он нам помог. Так что, пожалуйста, удержитесь от каких бы то ни было провокаций.

— Вы даже не представляете, насколько это будет тяжело, но я сдержусь.

Ему показалось, что он уловил какое-то движение по ту сторону двери. Дважды щелкнул замок, входная дверь приоткрылась, ровно настолько, насколько позволяла накинутая цепочка, и из коридора раздался голос пожилой женщины:

— Да? Что вам угодно?

— Донато Кавелли. Синьор Вольта ждет меня.

Дверь резко закрылась, послышалось металлическое бренчание, затем ее снова открыли. Перед ними стояла маленькая и кругленькая женщина с седыми волосами, одетая в рабочий халат. Едва они ступили за порог, как она поспешно закрыла дверь и снова накинула дверную цепочку, словно в любой момент опасалась обнаружить за ней какого-нибудь злоумышленника. Затем она безмолвно указала пальцем на тяжелую дубовую дверь в дальнем конце коридора и быстро исчезла, нырнув за плотную занавеску в полутемную комнатушку, где, судя по запаху, располагалась кухня.

Дом, который несколько десятилетий тому назад явно выглядел величественно, теперь обветшал. Коридор устилали истертые персидские ковры, и повсюду — на мебели и даже на полу — лежали сотни книг. В воздухе стоял запах, который был так хорошо знаком Кавелли по антикварным лавкам — так пахнет старинная бумага. Вокруг был полумрак — свет исходил только от маленькой лампы, приютившейся на комоде.

Гости медленно направились к двери, на которую указала пожилая хозяйка. Кавелли постучал. Никакого ответа. Он постучал вновь, на этот раз громче, и хоть он и не был в этом до конца уверен, но, кажется, из-за двери тихонько ответили: «Avanti».[69] Кавелли осторожно нажал на дверную ручку, и они вошли в комнату, такую же темную, как и коридор, только еще более заваленную книгами.

Вольта — худой мужчина лет шестидесяти с огромным носом — сидел за большим обеденным столом, на котором тоже громоздилось несколько книжных башен. Свободным оставался лишь крошечный кусочек на конце стола. При виде Пии мужчина вскочил, как будто его ужалили.

— Что?!! Я думал, ты придешь один, Кавелли! — Он уставился на девушку так, словно она была зачумленной. — Мы так не договаривались!

Кавелли оставалось только проклинать свою неосторожность, он же прекрасно знал, какой параноик этот Вольта. Ему, конечно, следовало предупредить его о Пие или, еще лучше, вообще не брать ее с собой, но теперь уже слишком поздно.

— Примите глубочайшие извинения, синьор Вольта, за мою ошибку. Позвольте представить: это синьора Пия Рэндалл, племянница кардинала Фонтана. Вы наверняка слышали о его трагической смерти.

Хозяин издал какой-то сдавленный звук, который мог означать все что угодно, и продолжил сверлить девушку взглядом. Затем он снова повернулся к Кавелли.

— Мне не нравится, когда здесь появляются какие-то незнакомые люди, черт возьми, вы должны были это знать, Кавелли. Слишком много людей, которые…

— Синьор Вольта, могу вас заверить, что нас вам нечего опасаться, мы…

Вольта снова взглянул на Пию.

— Вы верите в Бога?

— О да!

Кавелли удивился тому, как спокойно она солгала.

— Какой ваш любимый отрывок из Библии? — глядя на нее в упор, спросил Вольта.

Ну, вот и все, конец разговору, решил про себя Кавелли, но девушка ответила почти без промедления:

— Путь праведника труден, ибо препятствуют ему себялюбивые и тираны из злых людей. Блажен тот пастырь, кто во имя милосердия и доброты ведет слабых за собой сквозь долину тьмы, ибо именно он и есть тот самый, кто воистину печется о ближних своих. И совершу над ними великое мщение и свое наказание яростное — над всеми теми, кто замыслил отравить братьев моих. И узнаешь ты, что имя мое Господь, когда совершу над ними мое мщение.

Вольта несколько раз неуверенно моргнул.

— Что же касается нынешнего папы, — Пия повысила голос, — то я придерживаюсь тех же взглядов, что и вы: он не является законным наместником Господа на земле.

Кавелли подумал, что его спутница хорошо освоила проверенное временем искусство амфиболии, то есть умения лгать, не говоря при этом неправды. Пожалуй, так же хорошо, как некоторые из самых искусных иезуитов, которых он знал.

Вольта опустился на стул, его лицо обиженно скривилось.

— Этот… — видимо, он подыскивал выражение, которое смогло бы выразить его застарелые обиды. — Этот… Одна еретическая реформа за другой. Снова и снова! И для чего? Чтобы сорвать аплодисменты от прогрессивистов, большинство из которых даже не являются католиками. Какое им дело до того, чем занимается католическая церковь? Пусть продолжают в том же духе, тогда скоро у Святого Престола останется полномочий не больше, чем у простого священника где-нибудь в провинции. Неужели вы этого не понимаете? Взгляните, что осталось от монархии во всем мире: богатые дурни, которые никому не нравятся и которых никто больше не воспринимает всерьез. За одним исключением: королева Англии. И почему? Потому что в течение десятилетий она ни на миллиметр не отступила от традиции. Вот почему ее так почитают. Но все эти умники, они этого не понимают, они всегда думают только о настоящем и никогда — о будущем, эти…

Лицо Вольты покраснело от возбуждения. В изнеможении он откинулся на спинку стула и уставился на стол перед собой. Из угла комнаты послышался какой-то храп. Кавелли повернул голову в ту сторону, откуда доносился звук, и обнаружил на сером одеяле старого сенбернара, перебиравшего лапами во сне. Вольта снова выпрямился.

— Итак, Кавелли, что именно вы от меня хотите?

В ответ на этот вопрос Кавелли рассказал хозяину о том, что их тревожат таинственные обстоятельства, приведшие к смерти кардинала Фонтана. По долгу родства и дружбы они намерены в этом разобраться, и по их мнению, глава вашингтонских Рыцарей Колумба может обладать важными сведениями, которые помогут в расследовании.

Вольта слушал, не меняя выражения лица. Потом он медленно поднялся.

— Подождите здесь. Я сделаю несколько телефонных звонков и попытаюсь договориться насчет вас. Но я ничего не обещаю! Не вздумайте никому рассказывать, зачем вы приходили. Я не хочу иметь с этим ничего общего, поняли?

Кавелли и Пия согласно закивали. Вольта подошел к двери, открыл ее, а потом снова обернулся:

— В кофейнике есть кофе, и там где-то есть чашки.

Он указал на старомодный сервант, тоже заваленный стопками книг, и вышел из комнаты, оставив гостей одних.

Ни один из них не испытывал желания присесть. В любом случае это было бы затруднительно, так как все стулья, кроме того, на котором сидел Вольта, были заняты книгами и папками с документами. Только сонное сопение сенбернара прерывало тишину.

Наконец, Пия нарушила молчание.

— Пожалуй, кофе мне и вправду не помешает. Вы будете? — Девушка направилась к серванту.

— Я воздержусь.

Она обнаружила кофейник на серебряном подносе. Это был не термос, а обычный стеклянный кофейник из кофемашины, и напиток в нем давно остыл. Пия разочарованно поставила кофейник на место и вдруг неожиданно заметила рядом с подносом что-то похожее на почтовые марки: много маленьких, перфорированных по краям картинок, на которых повсюду была изображена Дева Мария.

— На них не указана цена, — удивилась девушка.

— Что, простите?

— На этих марках вообще не указана цена, — она взяла одну из них.

Кавелли бросил тревожный взгляд в сторону двери.

— Пия, нам лучше здесь ничего не трогать. Вы же видели, как Вольта относится к незнакомцам.

Она отложила картинку и отступила на шаг от серванта.

— Пожалуй, но все же странные марки.

Он снова посмотрел на дверь, чтобы убедиться, что хозяин пока что не собирается возвращаться.

— Идите сюда, — он поманил Пию к себе.

— Зачем?

— Потому что я не хочу говорить громко.

Она подошла к нему почти вплотную, и он для верности наклонился к самому ее уху.

— Эти священные изображения делаются для еды.

— Что?!!

— Да, их сворачивают и проглатывают.

— Зачем?!! — ее голос звучал как смесь крика и шепота.

— Это — своего рода священное лекарство или просто средство, чтобы достигнуть святости.

— Поверить не могу!

— Это еще ничего, посмотрите туда, — Кавелли указал на глиняную двадцатисантиметровую статую Девы Марии, у которой недоставало почти всей средней части.

— Почему статуя Мадонны так повреждена?

— Такие статуи воспринимаются некоторыми верующими как салями: всякий раз, когда у них появляется аппетит к чему-то святому, они выцарапывают очередной кусочек и проглатывают его с небольшим количеством воды.

— Сумасшедшие! — хихикнула Пия. — Я и раньше понимала, что у этого парня беда с головой, но чтобы настолько…

Неожиданно вошел Вольта. Он закрыл дверь, бросил на гостей недоверчивый взгляд, а затем повернулся к Кавелли.

— Это было нелегко, но теперь у вас назначена встреча с главой ордена Рыцарей Колумба в Вашингтоне. — Он протянул записку с адресом:

Великий Рыцарь Огден Бэрд

5034 Висконсин-авеню

Вашингтон, округ Колумбия

Кавелли улыбнулся.

— Спасибо. Это просто великолепно, — поблагодарил Кавелли. — На какое число назначена встреча?

— Завтра утром в десять.

— Уже завтра? Это слишком быстро, мы должны…

Вольта придал своему лицу совершенно невозмутимое выражение.

— Оставьте эти сомнения. Вам еще очень повезло, что он вас сможет принять завтра. Сразу после встречи с вами он уезжает на несколько недель в Южную Америку. Впрочем, если вы не торопитесь…

— Завтрашняя встреча нас полностью устраивает, — благодарно улыбнулась Пия.

Кавелли удивленно посмотрел на нее, заметив, что девушка подает ему знаки.

Он снова повернулся к Вольте.

— Да-да, лучше уж нам увидеться с Великим Рыцарем как можно быстрее, еще раз спасибо за помощь.

— Ну что ж, счастливого пути, — Вольта всем телом подался в сторону двери.

Кавелли и Пиа попрощались, и едва они вышли из дома, как за ними накрепко заперли входную дверь.

Девушку передернуло.

— Давайте выбираться отсюда поскорее.

Они сели в машину. Кавелли завел мотор.

— Почему, собственно, вы так быстро вспомнили отрывок из Библии? — неожиданно резко спросил он. — Я думал, что вас совершенно не увлекает религия.

— Так и есть, но я люблю кино.

— При чем тут кино?

— Это был не совсем отрывок из Библии. Это — один из монологов из «Криминального чтива».

XLI

— Черт побери!!!

Яростное восклицание Пии заставило Кавелли резко ударить по тормозам. Черный БМВ позади них едва успел затормозить и сердито загудел. Пия, ни на что не обращая внимания, уставилась в смартфон, в котором лихорадочно искала что-то последние несколько минут. Кавелли посмотрел в зеркало заднего вида и как сумел жестами извинился перед водителем БМВ и только потом повернулся к девушке.

— Что случилось?

— Нам надо быстрее ехать в аэропорт! Ближайший рейс до Вашингтона — через час двадцать минут, а следующий только завтра, притом в такое время, что мы уже точно опоздаем на встречу.

— Понял! — он отъехал в сторону и развернулся. Потом ощупал нагрудный карман — паспорт был все еще там, куда Кавелли его положил в конторе доктора Бонетти.

— У вас есть с собой паспорт?

Пия постучала по своей сумочке.

— Всегда.

— Хорошо, возьмите свое чудо-устройство и зарезервируйте билеты первого класса на двоих.

— Я не могу себе позволить первый класс, — запротестовала девушка.

Кавелли обогнал синюю «Лянча» и тут же остановился на желтый сигнал светофора.

— Ничего, я куплю билеты.

— Это даже не обсуждается. Вы, если хотите, можете купаться в роскоши, но я полечу эконом-классом.

Наконец они выбрались на автостраду, и Кавелли надавил на газ. «Феррари» рванулся вперед так быстро, что машины вокруг них, казалось, на мгновение остановились.

— Не говорите глупостей, лучше использовать время полета, чтобы продумать стратегию разговора с Великим Рыцарем. Полагаю, будет нелегко добиться от него откровенных и правдивых ответов.

Пия сжала губы.

— Для этого еще довольно времени. — Она некоторое время рассеянно печатала что-то на смартфоне. — Черт возьми!

— Что такое?

— Эконом-класс весь уже забронирован.

— Ну, не повезло.

— Хорошо, только условимся, что я вам отдам деньги. Когда-нибудь.

XLII

— Пожалуйста, займите свои места и пристегните ремни безопасности. Мы пролетаем через зону турбулентности.

До этого момента Пия, можно сказать, наслаждалась путешествием. Прибыв в аэропорт «Фьюмичино», Кавелли оформил онлайн документы, необходимые иностранцу для въезда в Америку, а затем они направились к стойке первого класса «Сингапурских авиалиний». И тут девушка словно очутилась в параллельной реальности, о существовании которой никогда не предполагала. Все формальности были улажены в рекордно короткий срок и с изысканной вежливостью, все остальное довершил ватиканский паспорт Кавелли. Их отвезли на электромобиле в роскошную лаундж-зону, где в их распоряжении оказались буквально все блага цивилизации. В то время как Пия воспользовалась возможностью принять душ, а затем отведать лобстера, которого приготовили для них в ресторане, Кавелли купил несколько вещей, необходимых для путешествия, и упаковал их в только что приобретенную дорожную сумку. Незадолго до вылета их доставили к самолету еще на одном электромобиле. До сих пор Пия летала только эконом-классом, что в длительных поездках выматывало даже такую стойкую девушку, как она, но в широких откидных креслах первого класса самое долгое путешествие становилось комфортным. Она наслаждалась каждой минутой, проведенной на борту.

Затем послышалось объявление командира экипажа. Она уже попадала в турбулентность во время нескольких дальних перелетов, но никогда не ощущала такой безжалостной мощи, как здесь, над Атлантикой. Девушка судорожно сцепила пальцы и закрыла глаза, а ее губы беззвучно шевелились.

— Неужели вы молитесь? — голос Кавелли звучал обеспокоенно.

— Оставьте меня в покое, я делаю это в целях безопасности.

— Думал, что вы не верите в Бога.

— Во что я верю, вы никогда не узнаете. Во всяком случае, молитва не повредит.

— Несомненно.

Ему пришло в голову старое изречение, которое он где-то читал: в окопах не бывает атеистов. Вполне возможно, что так это и есть. Он вытянул ноги и расслабился. Раньше он тоже всегда пугался и сжимался во время сильной турбулентности, глубоко убежденный, что следующий толчок неминуемо приведет самолет к гибели. Но с годами это, как ни странно, прошло, и он стал даже наслаждаться разгулом стихии. Обычно все это заканчивалось слишком быстро, даже сейчас он уже чувствовал, как тряска ослабевает. Через две минуты она полностью стихла, и боинг плавно заскользил в небе, как будто ничего и не было. Кавелли положил руку на плечо девушки.

— Благодарю, вы нас спасли.

Пия кивнула, губы ее были необыкновенно бледны.

— Вовсе не смешно, особенно если это так и есть.

Кавелли махнул рукой стюардессе.

— Пожалуйста, принесите даме бокал шампанского.

Пия откинула спинку кресла и закинула ногу на ногу.

— Первая ваша замечательная идея за весь день…

КНИГА ТРЕТЬЯ

XLIII

Боинг приземлился в международном аэропорту Вашингтон Даллес вскоре после полуночи. Билеты первого класса снова сыграли свою роль: никаких часовых стояний в очереди у немногочисленных иммиграционных стоек. Здесь тоже все было продумано до мелочей, документы оформлялись молниеносно, а служащие были безупречно вежливы.

Менее чем через тридцать минут Кавелли и Пия уже сидели в такси, которое мчало их в сторону Сити. Девушка предложила ему переночевать у нее на диване, но Кавелли вежливо отказался. Те дни, когда он запросто ночевал на диванах у друзей, уже давно миновали. Он повернулся к таксисту.

— Не могли бы вы посоветовать хороший отель в Вашингтоне?

— В обычные дни, конечно, мог бы, но вам не повезло, сейчас свободных номеров днем с огнем не сыщешь — в городе проходят два ужасно важных конгресса разом.

— Но ведь что-то наверняка осталось?

— Ну, если вы не претендуете на самую маленькую крысиную нору… Люксы в роскошных отелях есть всегда.

— Хорошо, и какой из них вы бы порекомендовали?

Водитель хищно облизнул губы.

— Есть такие, которые считаются лучшими, но по мне, так только «Джефферсон». Там очень классно.

— Тогда в «Джефферсон», но сначала нужно отвезти даму домой.

Пия жила на окраине города, поскольку на аренду квартиры в центре ей просто не хватило бы денег. Очень удачно, что квартира располагалась по дороге в отель. Через двадцать минут такси остановилось перед ее домом. Пия вышла из машины и наклонилась, чтобы попрощаться.

— Спокойной ночи, Дон, я заеду за вами завтра в девять тридцать, буду ждать вас в вестибюле.

— Договорились. Спокойной ночи, Пия.

Водитель нажал на газ, и Кавелли откинулся в мягкое кожаное сиденье. Голова его буквально гудела от противоречивых мыслей и неожиданных перемен. Всего несколько часов назад он еще был в Риме, а уже завтра утром будет расспрашивать главу Рыцарей Колумба об убийстве Кеннеди и искать возможных виновников преступления. Сон это или явь? В этот миг ему подумалось, что лучше бы это был сон, поскольку он до сих пор не имел ни малейшего представления о том, как будет вести этот разговор. Каким образом добиться откровенности от Великого Рыцаря? Он прокручивал в голове разные аргументы и варианты, но ни один из них не казался ему убедительным. Вероятно, их попросят уйти, вежливо, но решительно.

— «Джефферсон», сэр.

Кавелли посмотрел на счетчик и потянулся за кошельком: только теперь до него дошло, что у него нет американских долларов.

— Извините, у меня нет долларов, я могу заплатить в евро.

Водитель скорчил недовольную гримасу и вытащил из бардачка потрепанный калькулятор. Потратив на вычисления около двух минут, он назвал цену, которая показалась Кавелли как минимум в три раза выше той, что он видел на счетчике. Однако у него не было никакого настроения спорить. Он расплатился и вышел.

К нему поспешил лакей, одетый в ливрею.

— Ваш багаж, сэр?

— В багажнике.

Швейцар поспешно открыл для него дверь.

— Добро пожаловать в «Джефферсон», сэр.

XLIV

Все было именно так, как и предсказывал таксист. Все номера, кроме роскошных и дорогих апартаментов, оказались забронированы, и теперь Кавелли сидел в кресле номера «Томас Джефферсон сьют», поедая клаб-сэндвич — единственное блюдо, которое ему могли предложить в это время суток, — и запивая на удивление приятным белым калифорнийским вином из мини-бара. Он смотрел в окно и размышлял над тем, как следует построить беседу с Великим Рыцарем. Из окна номера открывался вид на монумент Вашингтона, залитый ярким электрическим светом на фоне окутавшей его ночной темноты. Кавелли невольно задумался о своем доме: каждый день он видел нечто похожее буквально перед самым его порогом — обелиск на площади Святого Петра. Монумент Вашингтона был почти в семь раз выше и намного значительнее, к тому же сложен из тысяч отдельных блоков, в отличие от римского цельного обелиска. Кавелли зевнул. Все эти размышления, к сожалению, не натолкнули его ни на какую дельную мысль. Он по-прежнему понятия не имел, как Великий Рыцарь ордена Колумба воспримет их визит и их неудобные расспросы.

Кавелли обдумал небольшое вступление, которое, как он полагал, должно было произвести приятное впечатление, а во всем остальном понадеялся на импровизацию. В какой-то момент он понял, насколько же чудовищно устал. Это был чертовски напряженный день. Он потянулся, встал и задернул шторы. Через пять минут Кавелли уже крепко спал на невероятно мягком матрасе в огромной кровати.

XLV

Он проснулся от громких звуков, доносящихся снаружи. Он бросил взгляд на радиочасы, стоявшие на прикроватной тумбочке.

07:02.

В Риме сейчас уже час пополудни. Кавелли вскочил с кровати. Он уже три дня не занимался бегом и почувствовал, как ему этого не хватает. Он потянулся к телефонной трубке и позвонил на ресепшен.

— «Томас Джефферсон сьют». Я забыл взять с собой вещи для бега, вы мне поможете?

— Конечно, сэр, я немедленно отправлю в номер подходящие спортивные вещи на ваш выбор.

Через десять минут Кавелли уже был на улице и наслаждался прозрачным и освежающим утренним воздухом. Ориентируясь на памятник Вашингтону, он побежал к Отражающему бассейну, который простирался более чем на шестьсот метров перед Мемориалом Линкольна. Он обежал бассейн три раза, в последний раз так быстро, как только мог, а затем еще, максимально быстро, поднялся по ступенькам к мемориалу.

В зал с грандиозным памятником Аврааму Линкольну он вошел, слегка задыхаясь. Заинтригованный, он пристально разглядывал сидящую фигуру. Почему-то ему пришло в голову, что Линкольна, как и Кеннеди, тоже застрелили. Однажды Кавелли где-то прочитал, что в жизни двух президентов было множество невероятных совпадений. Кеннеди прошел тот же путь и сделал ту же карьеру, что и Линкольн, за одинаковое время, только ровно через сто лет. Но на этом сходство далеко не заканчивалось. Секретаря Линкольна звали Кеннеди, секретаря Кеннеди звали Линкольн. Линкольн был застрелен в Театре Форда, Кеннеди — в автомобиле «Линкольн» производства Форда, в обоих случаях преемника президента звали Джонсон. За неделю до смерти Линкольн побывал в Монро, штат Мэриленд, Кеннеди за неделю до кончины гостил у Мэрилин Монро. Возможно, что в жизни этих президентов случались и другие удивительные совпадения, но их Кавелли не запомнил.

Однако существовали и значительные различия: обстоятельства убийства Линкольна моментально выяснили, а всех причастных быстро задержали. В случае с Кеннеди все, что касается его смерти, до сих пор окружено множеством загадок и конспирологических теорий. И теперь только от него и Пии зависело, изменится ли что-то в этом вопросе.

В какой-то момент Кавелли почувствовал себя совершенно обессиленным. Спустившись по ступеням мемориала, он направился к отелю, в то время как в нескольких тысячах миль отсюда пятьдесят девять студентов ожидали своего профессора в третьем лекционном зале университета «Ла Сапиенца».

XLVI

Побрившись и приняв душ, Кавелли облачился в новые, купленные перед отъездом вещи и отправился завтракать. Отель предлагал своим постояльцам весьма заманчивое меню, но он удовольствовался парой тостов с жареным яйцом, а также свежевыжатым апельсиновым соком и черным кофе. После завтрака он, скорее для развлечения, чем из интереса, пролистал «Вашингтон пост», которую ему подсунули под дверь номера.

К своему удивлению, он обнаружил там короткую статью, в которой рассказывалось о смерти кардинала Фонтана. В сущности, в ней не говорилось ничего нового, разве что сообщалось, что кардинал не так давно посещал Вашингтон, где, в частности, участвовал в симпозиуме на тему «Сила прощения». Какую позицию он занимал по данному вопросу, из статьи было непонятно.

Кавелли закрыл газету и отложил ее в сторону. Он подумал о Пие, предполагая, что она вряд ли видела эту статью. Наручные часы показывали десять минут десятого, через двадцать минут подойдет Пия. Кавелли в очередной раз убедился, что не забыл взять с собой записку синьора Вольты с адресом, и направился в сторону вестибюля.

XLVII

Пия уже стояла у стойки регистрации и разговаривала с консьержем. Тот указал на Кавелли.

— Вот он идет.

Девушка повернулась к нему. Сегодня на ней был светло-серый костюм и белая блузка, волосы она снова собрала в прическу. Ее макияж немного отличался от обычного, но изменение было настолько незаметным, что Кавелли не смог бы объяснить, в чем именно оно заключается. Очевидно, что, собираясь на встречу, она думала об их сегодняшнем собеседнике и приложила много усилий, чтобы выглядеть более солидно и респектабельно. Кавелли отметил про себя, что такой стиль ей очень идет.

— Доброе утро, Пия.

Она встревоженно улыбнулась.

— Мы идем? Если честно, я не сплю сегодня с половины пятого.

— Конечно.

Они вышли из отеля, и мгновение спустя швейцар остановил для них такси. Они сели, и Кавелли назвал водителю адрес:

— Висконсин-авеню, пятьдесят — тридцать четыре.

— Хорошо, сэр.

Машина тронулась.

XLVIII

Кавелли не знал точно, чего он ожидал, но почему-то оказался разочарован. Резиденция Рыцарей Колумба в Вашингтоне выглядела довольно невзрачно. За исключением латунных табличек в рамках, украшавших стены коридора и напоминавших об истории, это было обычное офисное здание. Конечно, где-то здесь находился зал для собраний, который, возможно, выглядел намного более нарядно и торжественно, но пока его нигде не было видно.

Кавелли и Пия сидели в приемной Великого Рыцаря ордена и беседовали с его секретаршей — круглолицей пожилой леди с седыми кудрями, которая представилась как Эрин и все никак не могла успокоиться, непрерывно восторгаясь тем, что Кавелли прибыл прямиком из Рима. Ей самой, к сожалению, еще не довелось там побывать, но зато папа Иоанн Павел II несколько лет назад приезжал в Вашингтон и провел целый день с Рыцарями Колумба.

— Он сидел от меня не дальше, чем вы сейчас, — восторженно сообщила она.

Кавелли, как ему казалось, незаметно покосился на свои наручные часы, но Эрин все равно это увидела.

— Мистер Берд сейчас ведет важный телефонный разговор, — сказала она извиняющимся тоном, кивнув сначала Кавелли, а затем Пие, которая нервно поглядывала в окно. — Может быть, печенье? — Эрин протянула им вазочку с выпечкой. — Его испекла моя дочь. Вот увидите, это самое лучшее печенье, которое вы когда-либо пробовали.

Девушка покачала головой и снова отвернулась к окну. Кавелли взял одно печенье, несмотря на то что обычно строго воздерживался от сахара. Он резонно рассудил, что вполне достаточно, если один из них двоих ведет себя недружелюбно.

— Благодарю, — он откусил кусочек и вежливо улыбнулся. Поскольку сахар он ел только в исключительных случаях, печенье показалось ему слишком сладким.

В этот момент в дверях кабинета появился Огден Берд. Это был тучный господин лет семидесяти с лишним, в синем пиджаке. Круглое лицо, венчик седых волос и широкая улыбка делали его похожим скорее на доброго дедушку, чем на загадочного главу могущественного ордена. О его высоком положении говорило лишь массивное золотое кольцо на правой руке, с гербом Рыцарей Колумба — крестом, образованным из меча и якоря.

— Я многократно прошу прощения за то, что вам пришлось ждать. Все этот телефон… Здесь сегодня черт знает что такое творится.

Кавелли ответил на крепкое рукопожатие и широко улыбнулся в ответ.

— Здесь я меньше всего ожидал бы появления черта.

Либо Берд был очень вежлив, либо ему действительно понравилась шутка, во всяком случае, он громко рассмеялся.

— Отлично! Пожалуй, мне стоит это запомнить.

Он пожал руку Пии и пригласил их в свой кабинет. Широким жестом он указал на два стула, расположенных напротив совершенно пустого стола, на котором не было ничего, за исключением пары семейных фотографий. Сев за этот стол, он поинтересовался, чем может быть полезен.

— Мне сказали, что это дело чрезвычайной срочности.

Взгляд Кавелли излучал дружелюбие.

— Прежде всего, мы с мисс Рэндалл хотели бы поблагодарить вас за то, что вы нашли время, чтобы принять нас сегодня. Мы слышали, что завтра вы отправляетесь в длительную поездку.

— Да, в Южную Америку, — бодро провозгласил Берд.

— Как я уже сказал, мы вам очень благодарны, — Кавелли полез в нагрудный карман и вытащил паспорт. — Тем более что вы даже не знаете точно, кто мы такие и каковы наши полномочия. Если вы хотите убедиться… — Он протянул документ Берду, проследив, чтобы тот смог как следует разглядеть герб Ватикана. Берд мельком взглянул на паспорт и мгновенно заметил герб.

— О нет-нет-нет, в этом нет необходимости! — возмущенно запротестовал он. — Так чем я могу быть вам полезен?

Кавелли откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок, словно ища подходящую слова, при этом, конечно, он уже точно знал, что сейчас скажет. Ранее он договорился с Пией, что ни за что не станет выдавать себя за сотрудника Ватикана, а также выдумывать для главы ордена какую-нибудь лживую историю.

«Однако, — невинно добавил он, — если Берд неправильно воспримет эту правду, мы ведь ничего не сможем с этим поделать».

Затем он объяснил девушке свой план, наблюдая за тем, как с каждым мгновением ее ухмылка делается все шире и шире.

Кавелли откашлялся.

— Дорогой мистер Берд, прежде всего, мне хотелось бы подчеркнуть, что наш визит носит, скажем так, неформальный характер. Вот почему эту встречу не согласовали по официальным каналам Ватикана. Святой Престол не заинтересован в том, чтобы обстоятельства этого дела спровоцировали публичный скандал, тем не менее для нас крайне важно устранить некоторые неясности. Надеюсь, я выражаюсь достаточно понятно.

— Вполне, вполне. — Берд теперь уже не улыбался, а его лицо приняло озабоченное выражение. К немалому облегчению Кавелли, Пия наконец-то начала играть уготованную ей роль. Она многозначительно кивнула Великому Рыцарю, словно для того чтобы подчеркнуть всю важность их миссии.

— Дон Кавелли хочет сказать, что мы придаем большое значение тому, чтобы избежать огласки: наш сегодняшний визит — это не встреча с официальными представителями понтифика, и вам следует сохранить его в секрете.

Берд энергично закивал.

— Ну конечно же. Вы можете на меня положиться.

— Большое спасибо. Вопрос, о котором пойдет речь, заключается в следующем, — перешел в наступление Кавелли. — Кто из членов Рыцарей Колумба в начале шестидесятых годов работал в Секретной службе Соединенных Штатов? Мы исходим из информации, что этих людей было трое.

Берд посмотрел на него, стараясь, насколько это возможно, сохранить на лице невозмутимое выражение. Затем он так осторожно откинулся в кресле, словно боялся, что оно может рухнуть под ним в любую минуту. Было заметно, как внутри у него происходит лихорадочная работа мысли.

— Однако это очень необычный вопрос. Скажите, пожалуйста, с чем связан такой интерес?

— На данный момент, к сожалению, мы не уполномочены говорить об этом, — с сожалением сообщил Кавелли.

Берд нерешительно теребил на пальце кольцо.

— Понимаю… Само собой разумеется, я был бы счастлив вам помочь, но уж очень необычна эта просьба. Согласно уставу мы не предоставляем личную информацию тем, кто не является членом ордена… Вы ведь знаете, как сегодня обстоит дело с конфиденциальностью, — он немного заискивающе улыбнулся сначала Пие, а затем Кавелли, — тем более когда речь идет о Секретной службе. Я даже не уверен, имею ли право вообще разглашать подобную информацию и не возникнут ли у меня проблемы со Службой внутренней безопасности.

— Как уже было сказано, в интересах Святого Престола действовать с максимальной осмотрительностью, — постаралась успокоить Великого Рыцаря Пия.

Берд нерешительно почесал макушку.

— Но я не совсем понимаю…

Кавелли решительно посмотрел ему прямо в глаза.

— Мистер Берд, как я уже говорил, речь идет о шестидесятых годах. Прошло более полувека, эти факты, конечно, больше не являются секретом.

— Конечно, вы правы, — в замешательстве произнес Берд и неловко покачал головой. — Я от всего сердца хотел бы помочь вам, но я не чувствую себя вправе предоставлять какие-либо сведения о тех членах ордена, которые еще живы.

Пия наклонилась вперед, чтобы ничего не пропустить.

— То есть это означает, что еще живы члены ордена, которые состояли в Секретной службе?

Великий Рыцарь промокнул лоб бумажным носовым платком.

— Э-э, я не совсем это имел в виду, — он напряженно подыскивал слова. — Итак… вам помогло бы, если бы я вам сказал, что на самом деле их было двое? Но они оба уже мертвы.

— И как их звали? — тут же поймал его на слове Кавелли.

Берд резко выдохнул, прежде чем ответить.

— Ковач и Маклин.

Пия строго посмотрела на него.

— Но мы точно знаем, что их было трое. Если двое мертвы, третий должен быть жив. Как его имя?

— Я… Я на самом деле не вправе…

— Мы были бы очень признательны вам, мистер Берд, — произнес Кавелли мягко, но настойчиво.

— Я… Я… мне нужно подумать, — он резко поднялся из-за стола. — Пожалуйста, извините, но у меня осталось совсем немного времени, чтобы подготовиться к поездке.

Девушка хотела что-то возразить, но Кавелли понял, что тот уже принял решение.

— Тем не менее спасибо, мистер Берд.

— Не за что. Простите, что не смог помочь. — Берде облегчением поклонился.

— Мы уважаем ваше решение, но если вы все же передумаете… — Кавелли нацарапал что-то на бумажке и протянул собеседнику, — вот мой прямой ватиканский номер.

Берд снова поклонился.

— Конечно, — он пожал руку Пии: — Мадам.

Пия и Кавелли вышли из кабинета. Великий Рыцарь еще раз беспокойно улыбнулся им вслед, а затем поспешно закрыл дверь. Эрин, всецело поглощенная просмотром полученной почты, удивленно подняла глаза.

— Кажется, это был короткий визит.

Кавелли хотел что-то возразить, но Пия опередила его:

— Мы не хотели отнимать у мистера Берда времени больше, чем это необходимо, в конце концов, у него впереди большое путешествие.

— Это правда, — отозвалась Эрин, а потом продолжила приглушенным голосом: — Подумать только, Южная Америка! Меня туда и на аркане не затащишь! Там обитают малярийные комары и, прежде всего, эти клопы, от укуса которых умирает десять тысяч человек каждый год. Десять тысяч! Разве это не ужасно?

— Просто кошмар, — Пия сокрушенно покачала головой. — Я бы ни за что в жизни туда не поехала. Могу ли я попросить вас угостить меня еще печеньем?

— С удовольствием, дорогая, — Эрин, сияя, протянула ей вазочку.

Девушка подалась вперед, взяла печенье и откусила кусочек, прежде чем продолжить:

— Как жаль, что мистер Берд завтра уезжает, я могла бы часами слушать его захватывающие истории. Неужели это правда, что среди членов ордена есть бывший сотрудник Секретной службы, который когда-то работал на президента Кеннеди, или мистер Берд немного преувеличил?

— Конечно, это правда. Все, что говорит мистер Берд, — правда, — возмутилась Эрин.

Пия заинтригованно покачала головой.

— Трудно поверить, должно быть, он — замечательный человек, этот… Вылетело из головы, как его зовут?

— Рирден, — подсказала Эрин. — Тут вы правы, Дуглас Рирден — незаурядный мужчина и все еще очень красивый. Кроме того, он — заместитель мистера Берда. К сожалению, в последнее время у него не все в порядке с легкими, — она снова понизила голос, — от постоянного курения.

Пия придала своему лицу сочувственное выражение.

— Как грустно…

XLIX

Огден Берд чувствовал, что совершил серьезную ошибку: его посетители были посланниками Святого Престола, а он буквально прогнал их прочь. Но он искренне надеялся, что когда-нибудь исправит этот промах — в конце концов, отношения Ватикана и ордена Рыцарей Колумба всегда были доверительными. Это ни в коем случае не должно измениться, и уж точно не по его вине.

Может быть, он зря так чрезмерно осторожничал? Конфиденциальность работает в обе стороны, и у Ватикана, безусловно, имеются веские причины запрашивать эту информацию. Впрочем, единственная веская причина, которая приходила ему в голову… Берд постарался отогнать от себя эти мысли.

Тем не менее помимо воли он снова и снова вспоминал, как этот монсеньор Кавелли настойчиво расспрашивал о трех членах ордена, работавших в шестидесятые годы в Секретной службе США.

Ковач.

Берд закрыл глаза и тут же вспомнил, как он сразу же отправился в больницу, едва услышав, что брат из его ордена попал в серьезную автомобильную аварию. Ковач очень сильно пострадал. Врачи, у которых Берд расспрашивал о его состоянии, только отрицательно качали головой и опускали глаза.

Самому Ковачу тоже было ясно, что он уже не выживет. Узнав Великого Рыцаря, он пробормотал что-то неразборчивое, но последнюю его фразу Берд расслышал четко. Ковач приложил сверхчеловеческие усилия, чтобы произнести эти несколько слов. После этого он, обессиленный, впал в бессознательное состояние, а через несколько часов скончался. Теперь Берду снова вспомнилась та самая фраза: «Кеннеди. Мы убили его».

Тогда он не придал ей особого значения. Для него представлялось совершенно ясным, что она означала — последние слова великого патриота, который до последней минуты не забывал о том, что Секретная служба не смогла защитить Кеннеди. Понятно и достойно уважения. Ковач не сумел предотвратить беду и винил себя в смерти президента. Позже Берд редко вспоминал об этом, а в какой-то момент вообще решил, что неправильно понял старого товарища. Да полно, был ли тот вообще в состоянии что-либо соображать?

Вскоре повесился Маклин. Он покинул мир, не оставив прощального письма. Никто тогда не смог понять, почему он покончил жизнь самоубийством. Маклин был здоров, богат и счастлив в браке, его уважали и многочисленные друзья, и братья-рыцари.

В течение нескольких недель после его смерти Берда никак не отпускало тревожное чувство — словно узнал что-то невероятно важное, но не сумел вовремя оценить истинное значение этого знания и забыл его. Со временем это неприятное беспокойство прошло. А теперь вдруг появляется этот монсеньор Кавелли из Ватикана. Что же он узнал — и откуда? Но сейчас это не самое главное. Берд уставился на телефон на своем столе. Пришло время для разговора, который должен был состояться давным-давно. Он медленно снял трубку и набрал номер Дугласа Рирдена.

L

Кавелли и Пиа вернулись в «Джефферсон» и заняли одну из комнат в так называемом бизнес-центре, который предназначался для гостей отеля. В одно мгновение девушка нашла в интернете сайт ордена Рыцарей Колумба — http://www.kofc.org. Еще в два клика она попала на страницу, на которой имелись фотографии высших руководителей ордена. Дуглас П. Рирден оказался вторым от начала. Это был прекрасно выглядящий мужчина лет шестидесяти, хотя понятно, что на самом деле он был значительно старше. Пия распечатала две копии страницы и отдала одну из них Кавелли. Затем снова повернулась к компьютеру.

— Теперь нам нужен его домашний адрес.

Со скоростью, которая показалась Кавелли немыслимой, она вбила в поисковую строку: «Дуглас П. Рирден». Появилась еще одна страница. Пия принялась пролистывать записи, но их оказалось на удивление мало. Исключение составляли газетные статьи и фотографии, на которых Рирден был запечатлен на благотворительных мероприятиях Рыцарей Колумба.

Кроме того, нашелся еще веб-сайт компании «Рирден секьюрити». Фирма со слоганом «Последняя линия обороны» производила впечатление исполненной ура-американского духа. Судя по представленным материалам, компания явно считала свою ценность для страны примерно сравнимой со Статуей Свободы или Декларацией независимости. Управляющим директором там значился некий Скотт Билер. В верхней части страницы нашлось имя основателя компании: бывшего агента Секретной службы США Дугласа П. Рирдена. Пия продолжала кликать по домашней странице.

— Черт, нигде нет адреса компании Рирдена.

Кавелли заглянул ей через плечо:

— Мистер Рирден, по-видимому, ценит конфиденциальность.

— Есть идеи, как до него добраться?

— Пока нет, — честно признался он.

— Как насчет того, чтобы просто позвонить в «Рирден секьюрити» и спросить у них адрес?

— Честно говоря, не думаю, что это хороший план. Эти безопасники подозрительны уже в силу своей профессии. Так мы не только не получим никакой информации, но предупредим Рирдена о нашем интересе и ухудшим свои позиции.

— В этом вы, безусловно, правы, — кивнула Пия. — Но где же тогда его искать?

LI

Дуг Рирден спустился по лестнице в подвал своей виллы. Он с удивлением отметил, насколько спокоен. Телефонный разговор, который только что произошел, на самом деле должен был вызвать у него панику, но страха Рирден не испытывал. Напротив, его мозг теперь заработал на полную катушку. Он не чувствовал даже гнева, хотя это было бы вполне естественно. Более полувека они хранили тайну. Ни он, ни Ковач, ни Маклин не проговорились. Его друзья мертвы, да и сам он одной ногой уже в могиле, и вот теперь, когда он на финишной прямой, вдруг раздается этот звонок из ниоткуда.

В глубине души каждый день своей жизни он ожидал, что кто-то придет к нему с вопросами: ФБР, какой-нибудь чрезмерно усердный журналист или даже сумасшедший поклонник теории заговора, у которого один раз в жизни случайно получилось напасть на верный след. А оказалось, что это Берд. Выглядело даже как-то гротескно. Именно Берд, этот наивный человек, который делил всех людей на тех, кто по природе добр, и тех, кто нуждается в помощи. Впрочем, Великий Рыцарь не сам пришел к опасным мыслям и неудобным вопросам, ему на что-то намекнул его посетитель. И этот человек, скорее всего, куда опаснее, чем сам незадачливый глава ордена.

«Не всё сразу», — приказал Рирден себе, сначала надо позаботиться о Берде. Он не позволит, чтобы его имя втоптали в грязь. Общественное мнение никогда не поймет и не одобрит тех веских причин, которым они руководствовались. Ему все равно, арестуют ли его — ведь он явно не доживет даже до начала судебного процесса, но он не позволит двум своим единственным любимым людям жить с мыслью, что они — дочь и внучка убийцы Кеннеди.

Он прошел через кладовую и котельную и открыл еще одну дверь. Здесь находился его личный тир. Даже оставив службу, он не переставал поддерживать себя в форме, что включало обязательные тренировки в стрельбе из крупнокалиберного оружия и пистолетов два раза в неделю. Рядом с дверью стоял узкий металлический шкаф высотой примерно по пояс, в котором хранился запас картонных мишеней и патронов.

Рирден снял пиджак и ослабил галстук. С большим усилием он выдвинул шкаф на метр вперед; несколько раз он вынужден был прерваться: его сотрясали приступы кашля. Когда все, наконец, закончилось, он вытер рот, опустился на колени и откинул в сторону дешевый серый ковер. Здесь, под полом, находился один из шести распределенных по всей вилле сейфов. В остальных пяти хранились деньги и другие ценные вещи, а также самое разнообразное огнестрельное оружие, которым он владел совершенно законно.

С этим сейфом все обстояло несколько иначе. За несколько лет, что он проработал в охранном бизнесе, неоднократно случалось, что его люди ловили разномастных вооруженных грабителей. Если оружие не использовалось в перестрелках и позволяли обстоятельства, Рирден забирал его себе. Не то чтобы с определенной целью, просто он чувствовал, что однажды помимо легального арсенала, которым он владел для самообороны, может оказаться полезным иметь в своем распоряжении и несколько незарегистрированных стволов. Он без всякого опасения и неоднократно проворачивал подобные трюки, поскольку те, у кого он отбирал оружие, не были заинтересованы в том, чтобы полиция узнала об этом. Кому, как не им, было хорошо известно, что мера наказания за вооруженное ограбление не в пример выше, чем за ограбление без применения огнестрела. Так что он, можно сказать, делал им одолжение.

Рирден набрал комбинацию цифр и открыл тяжелый металлический люк. И вот пришло время использовать эту коллекцию по назначению. Скорее всего, понадобятся два ствола: в конце концов, не стоит забывать еще и о тех людях, которые разыскали Берда, и будет лучше, если полиция не найдет связи между двумя инцидентами. Он вытащил из кармана брюк пару хирургических перчаток и натянул их на руки.

Еще много лет назад он тщательно протер все оружие от отпечатков и не собирался оставлять на нем новые. Осталось обдумать, что именно выбрать.

Все это были крупнокалиберные пистолеты, и, как назло, ни одного револьвера. К пистолетам Рирден не испытывал никакого уважения. Как профессионал, он всегда, когда это только было возможно, выбирал револьвер. У пистолетов слишком сложный механизм: стоит только попасть туда небольшому количеству грязи, и чертова штуковина уже заела. И если патрон не сработал, то от него надо избавиться, прежде чем снова стрелять. Во время тренировки это не страшно, но в перестрелке может стоить жизни. Револьвер же, напротив, сконструирован гораздо проще. Он стреляет, даже если полностью залеплен грязью, а при проблемах с патроном достаточно нажимать спусковой крючок еще раз.

Он с неодобрением уставился на пистолеты, лежавшие перед ним. Неудивительно, что этих неудачников — их бывших владельцев — поймали. Рирден засомневался и захлопнул сейф. У него появилась идея получше.

LII

— А если мы просто позвоним очаровательной секретарше Огдена Берда и спросим у нее адрес Рирдена?

Но даже по голосу Пии было понятно, что она сама не слишком верит в эту затею.

— Слишком рискованно, — с сожалением отклонил ее идею Кавелли. — Скорее всего, сначала она поинтересуется у своего начальника, можно ли ей раздавать адреса всем желающим. И кто знает, не предупредит ли Берд своего собрата по ордену.

— Тогда я не вижу другого способа, кроме как позвонить в «Рирден секьюрити» и рассказать им какую-нибудь историю.

Кавелли застонал.

— Хорошо, но какую? Есть идеи?

— Пока ничего не приходит в голову, — с сожалением призналась девушка. — Кроме того, нам не стоит звонить ни из отеля, ни с моего мобильного телефона. Вполне возможно, что сотрудники Рирдена смогут отследить звонок.

— Значит, телефонная будка.

— Тоже нет! Такой звонок также можно проследить, а выглядеть это будет крайне подозрительно. Поняла! Нам нужен мобильный с предоплатой.

— Что?

— Дешевый телефон без регистрации. Их теперь почти на каждом углу продают. Остается лишь вопрос, какая история растрогает их настолько, что они поделятся с нами адресом Рирдена. — Пия потянулась и от души зевнула.

— Знаете, раньше считалось, что если не прикрыть рот рукой, когда зеваешь, то в тебя может проникнуть дьявол, — ухмыльнулся Кавелли.

— Нет, я этого не знала, но подождите, я… Кажется, я уже что-то чувствую, — девушка напустила на себя свирепый вид. — У меня возникло непреодолимое желание задушить любого, кто встанет у меня на пути!

— Должен ли я уведомить об этом экзорциста?

— Не стоит, думаю, дело в том, что от голода в крови упал уровень сахара, вот настроение закономерно и испортилось.

— Тогда давайте продолжим наш разговор уже в ресторане.

— Хорошо, но на этот раз я вас приглашаю.

— Спасибо за предложение, но здесь очень дорогой ресторан.

— Кто говорит о ресторане? В двух кварталах отсюда есть «Макдоналдс».

— Какая ужасная идея.

— Возможно, так и есть, но у меня нет выбора. Дьявол приказывает.

LIII

Рирден стоял в собственной спальне на первом этаже. На нем был длинный темно-синий махровый халат, под которым не было ничего, кроме черных плавок. На ногах — дорогие черные кожаные тапочки. Он задумчиво разглядывал себя в большом зеркале на дверце платяного шкафа. В мужчине, который одет в халат, всегда есть что-то смешное, по крайней мере, он кажется совершенно безобидным и не представляющим никакой угрозы. Именно так Рирден и намеревался выглядеть в ближайшее время. Он обдумал все еще раз. Марчелле он дал длинный список поручений, услав ее из дома не меньше чем на три часа. Над террасой был опущен навес, хоть он и понимал, что это уже проявление паранойи. Практически исключено, что какой-нибудь спутник-шпион случайно именно в это время пролетит над его территорией, а если и так, то вряд ли позже кому-нибудь придет в голову искать эти снимки. Но повышенные меры безопасности никогда не были излишними в его бизнесе, скорее это ценный ресурс. Рирден еще раз мысленно повторил все пункты плана и не обнаружил никакой ошибки: все предельно просто, но эффективно. Самый лучший вариант. Чем сложнее замысел, тем больше у него слабых мест. Возможно, хитроумные планы интересно выглядят в кино, но в жизни они не работают.

Он посмотрел на часы. Берд звонил из своего офиса, и если он выехал сразу после этого, то прибудет сюда примерно через пять-десять минут.

Рирдена охватило желание закурить сигарету, но он устоял перед искушением. Не сейчас. Потом.

LIV

Кавелли снова откусил от своего бигмака, изо всех сил стараясь придать лицу неодобрительное выражение. При этом он весьма удивился, обнаружив, насколько хороша эта штука на вкус. Пия тем временем изо всех сил пыталась извлечь из пластиковой упаковки мобильный телефон, купленный в аптеке через дорогу. Пока она не преуспела в этом занятии: в пластике не получалось проковырять даже самой маленькой дырочки. Ей оставалось только яростно ругаться и предпринимать все новые попытки.

— Черт возьми! Еще и это! — Она подняла вверх окровавленный указательный палец и потянулась за бумажной салфеткой. Прищурив глаза, она обмотала салфетку вокруг пальца.

— Больно? — сочувственно спросил Кавелли.

Девушка скорчила обиженную гримасу.

— Почему же это должно быть больно? Я просто разрезала палец до кости!

Он не знал толком, чем ее утешить, разве что попытаться обратить все в шутку.

— Если бы это приключилось с ней, — Кавелли указал на длинную картофелину фри, — я бы просто обратился в клинику Мэйо.[70]

— Уже все в порядке, — невольно рассмеялась Пия.

Он взял упаковку и тоже попытался ее разорвать, но та не желала поддаваться. Тогда он вытащил из кармана ту самую связку ключей, которую когда-то выудил из глиняного горшка, и проделал ряд отверстий в упаковке.

— Вот так вот…

— Дон, вы гений!

— Вы про этот фокус с ключами? Ничего особенного, это старый…

— Я не про них. Теперь я знаю, как мы выясним адрес Рирдена.

LV

— «Рирден секьюрити», Митч у телефона.

— Клиника Мэйо, лечебное отделение, соединяю вас с доктором Уильямсоном, — пропела Пия голосом, который был на октаву выше ее обычного.

Потом она поднесла к телефону пластиковую упаковку и сжала ее так, что она захрустела. Дальше уже вступил Кавелли:

— Это Уильямсон. В чем там дело? — самым раздраженным голосом, каким только мог, прорычал он.

— «Рирден секьюрити», вы говорите с Митчем.

— Да! И что вам надо?

— К сожалению, я не понимаю, это ведь вы позвонили нам.

— Вот дерьмо! У меня здесь сообщение: «Дуглас П. Рирден, перезвонить». Он сейчас рядом с вами? Я очень занят, сейчас у меня операция и нет времени на ожидание!

— Что случилось?

— Не знаю! — фыркнул Кавелли. — Здесь написано: «Рирден, перезвонить», сразу с пятью восклицательными знаками.

— Мне очень жаль, но мистера Рирдена нет. Это срочно?

— Вам лучше знать, но обычно такие записки мне оставляют мои пациенты сердечники, когда им нужна немедленная консультация.

На той стороне трубки стало тихо. Кавелли слышал, как дышит Митч. Вероятно, он лихорадочно соображал, что ему теперь делать.

— Не могли бы вы оставить свой номер? Мистер Рирден перезвонит вам.

— У него есть мой номер, чертов клоун! Он звонил сюда весь день, пока я оперировал. Ладно, мне пора в операционную, мистер Рирден может снова попытать счастья завтра. Кажется, это не слишком срочно.

— Подождите, — напряжение в голосе Митча было почти осязаемым. — Я дам вам номер его мобильного телефона, хорошо?

— Если это необходимо, — Кавелли изобразил раздраженный стон. — Пожалуйста, побыстрее, я должен…

— У вас есть ручка?

— Да, я слушаю.

— Итак: ноль один три…

Вдруг на линии послышались помехи, и раздался гудок.

LVI

Рирден только начал проплывать бассейн в четвертый раз, как раздался звонок в парадную дверь. Он вылез из воды, накинул халат и сунул ноги во влажные кожаные тапочки. Вообще-то они не предназначались для того, чтобы их мочить, но он ненавидел эти безвкусные пластиковые шлепанцы, которые видел повсюду. На ходу он схватил полотенце и начал вытирать волосы. Снова раздался звонок. Рирден сделал глубокий вдох и открыл дверь. Снаружи стоял Огден Берд.

Не дожидаясь приветствия, Рирден лишь бросил мимоходом:

— Заходи, Огден, — и направился обратно к бассейну. Берд излишне тщательно вытер ботинки при входе и последовал за ним на террасу.

Рирден указал на один из садовых стульев рядом с бассейном.

— Извини за представление. Мой доктор настаивает, чтобы я плавал каждый день. Говорит, хорошо для спины, но я ни в малейшей степени этого не заметил. Чертовы врачи!

Берд сел и неловко кивнул в ответ. Рирден молчал. Пусть Великий Рыцарь сам начинает этот тяжелый разговор. По телефону он сказал ему лишь то, что к нему приходили два посланника из Ватикана и что ему нужно обсудить с Рирденом нечто чрезвычайно серьезное: последние слова, которые Ковач произнес на смертном одре. Тут уж не надо быть семи пядей во лбу, чтобы связать эти факты воедино. Ковач дал слабину в последний момент.

Вероятно, Берд ему тогда не поверил, но то, что сейчас появились люди из Ватикана, означало только одно: кардинал Фонтана каким-то образом, возможно случайно, проговорился. Теперь основной вопрос — кто еще об этом знает? И ответ придется сейчас выцарапать из Огдена Берда. Легко это не получится, Рирден нутром чуял, что старый добрый Огден, сидящий сейчас напротив него и мило улыбающийся, на самом деле весь преисполнен недоверия.

Берд откашлялся и посмотрел ему прямо в глаза. Он выглядел так, как будто это ему надо было в чем-то признаться.

— Дуг, пожалуйста, извини, что я спрашиваю об этом, но я… Я должен, наконец, узнать правду.

— Конечно, — Рирден расслабленно откинулся в садовом кресле и отогнал муху. — Чем я могу помочь?

Глава ордена облизал пересохшие от волнения губы. Казалось, он надеялся, что Рирден сейчас все оспорит.

— Знаю, это звучит безумно, но перед смертью Ковач сказал нечто такое, что… — он запнулся.

— Да? Что же сказал Ковач?

Берд в упор уставился на него, крепко сжав губы.

— То, что он убил Кеннеди, — выпалил он так, словно эти слова обжигали ему язык. — Позже выяснилось, что Маклин повесился, а сегодня ко мне приходили люди из Ватикана и спрашивали о вашей троице, — Берд тяжело задышал и яростно заморгал от напряжения.

— Успокойся, Огден, причин для волнения нет. Какое отношение посланцы Святого Престола могут иметь к убийству Кеннеди?

Берд прикусил губу. Его голос превратился в шепот.

— Дуглас, вопрос в том, какое ты имеешь к этому отношение.

— Мы сейчас дойдем до этого, — взмахнул рукой Рирден, — я просто хочу понять, что вообще происходит. Ты уверен, что эти люди были из Ватикана? Или, может…

— Да, я уверен, — взволнованно прервал его Огден Берд. — Один даже показал мне свой ватиканский паспорт.

— Неужели? — Рирден постарался, чтобы его голос прозвучал как можно более скептически. — Этот человек назвал себя?

— Да, его звали Кавелли.

— Ты говорил о двух посланниках.

— С ним была женщина, Пия Рэндалл.

— И они в чем-то обвинили меня?

— Нет, они просто спросили, есть ли среди братьев трое бывших агентов Секретной службы.

— Итак, тогда получается, это ты меня обвиняешь.

— Как ты мог так подумать? Но мне пришлось упомянуть имена Ковача и Маклина.

— Ты не назвал моего имени?

— Нет, сначала я хотел поговорить с тобой. Пожалуйста, Дуглас, объясни мне, что происходит. Ведь то, о чем говорил Ковач, не может быть правдой!

Рирден на мгновение задумался. Берд рассказал все, что знает, или он что-то упустил? Ему ничего не пришло в голову. Значит — пора!

— К сожалению, Огден, мы трое действительно это сделали. Мы убили Кеннеди.

Он виновато посмотрел на Берда. Тот сидел, словно пораженный молнией, казалось, что вся энергия покинула его тело. Совсем так, как и ожидал Рирден. Он выскользнул из своего кресла и опустился на колени перед стулом Берда. Одним рывком он поднял передние ножки стула в воздух, и Берд, завопив, опрокинулся в бассейн. Старик попытался выбраться, забросив ногу на бортик, но Рирден не позволил ему это сделать. В одно мгновение он оказался у бассейна, схватил Берда за лодыжку и рванул вверх. Глава ордена сопротивлялся отчаянно и дико, куда сильнее, чем ожидал убийца, но высунуть голову из воды ему так и не удалось. Не прошло и минуты, как все закончилось. На поверхность поднялось несколько пузырьков воздуха, и тело обмякло. На всякий случай Рирден подержал его под водой еще две минуты, попутно обдумывая, что делать с трупом.

На садовом столике завибрировал мобильный телефон. Он вытащил Берда из бассейна, оттащив подальше от края, вытер руки полотенцем и направился к столу. Он заметил, что сильно задыхается. Если бы не крайняя необходимость, он бы никогда на это не пошел.

Затем он увидел номер, который высветился на дисплее.

LVII

Кавелли и Пия возвращались в «Джефферсон». Девушка была так рассержена, что никак не могла взять себя в руки.

— Черт возьми, мы подобрались так близко! Еще несколько секунд, и…

— Ну, очевидно, рядом с телефоном оказался кто-то еще, поумнее Митча.

— Что же нам теперь делать?

— Наймем частного детектива?

— А что нам еще остается? — ее голос звучал без всякого энтузиазма.

Они добрались до отеля и поднялись вверх на лифте. Кавелли отметил, что в одном из номеров зазвонил телефон. Только вставив магнитную карту в замок, он осознал, что звонок доносится из его собственного номера. Торопливо открыв дверь, он подбежал к телефону. Кто мог знать этот номер? Никто, кроме Пии. Так что звонить могли только с ресепшен. Он снял трубку.

— Кавелли.

— Добрый день, мистер Кавелли, это Дуглас Рирден.

LVIII

Уж на такое он никак не рассчитывал! У Кавелли на несколько секунд перехватило дыхание, и он совершенно не мог собраться с мыслями, чтобы дать какой-то разумный ответ.

— О… — это было все, что он смог произнести.

Голос на другом конце провода звучал спокойно и добродушно.

— Я слышал, вы хотите поговорить со мной.

— Совершенно верно, мистер Рирден.

Рирден наслаждался ситуацией — неожиданный звонок совершенно выбил его собеседника из колеи. Вероятно, тот сейчас лихорадочно соображал, как такое вообще возможно? Рирден усмехнулся. Все оказалось не так уж сложно. Сначала Берд назвал ему имя Кавелли, а чуть позже позвонила старшая сотрудница службы безопасности и сообщила, что кто-то пытался узнать его адрес, причем под чужим именем, после чего Рирдену оставалось только совершить короткий контрольный звонок в клинику Мэйо. Узнав все, что нужно, он сразу выдал несколько четких инструкций подчиненным.

Хотя он официально больше не руководил «Рирден секьюрити», но если что-то приказывал, все его распоряжения по-прежнему выполнялись беспрекословно.

Двое сотрудников немедленно приступили к работе: им было дано задание обзванивать все отели Вашингтона, начиная с самых дорогих, и просить к телефону мистера Кавелли. Уже четвертый звонок оказался успешным. Дама на ресепшен «Джефферсона» произнесла: «Соединяю», после чего сотрудник немедленно повесил трубку. Через две минуты Рирден уже знал, где искать «посланца Ватикана».

Он нарочно растягивал рот в широкой улыбке, поскольку знал, что так его голос звучит намного более дружелюбно.

— Я полагаю, что знаю, о чем пойдет речь, и с радостью готов встретиться с вами и вашим сотрудником, мистер Кавелли. Я думаю, что есть кое-что, что нужно прояснить.

Кавелли держал трубку на удалении от уха, так чтобы Пия, которая стояла совсем рядом, тоже могла все слышать. У него пересохло во рту, он посмотрел на девушку, тоже пребывавшую в полной растерянности.

— Где и когда?

Рирден изо всех сил постарался сделать так, чтобы его ответ прозвучал совершенно спонтанно, хотя заранее хорошо обдумал, как провести этот разговор с максимальной выгодой для себя.

— Нечего тянуть, давайте сегодня вечером, если вам это подходит.

Кавелли вопросительно посмотрел на Пию. Она кивнула.

— Согласен, мистер Рирден. И где же мы встретимся?

— В настоящее время я нахожусь в своем загородном доме, недалеко от города. Почему бы вам просто не приехать ко мне? Там бы мы спокойно все и обсудили.

Он специально приехал в город ради этого звонка и на самом деле сейчас стоял в телефонной будке. Рирден намеренно помолчал несколько мгновений, прежде чем подчеркнуто безобидно заметить:

— Это недалеко, максимум двадцать минут.

Кавелли снова взглянул на девушку, чтобы посоветоваться, стоит ли принимать предложение. Она яростно качала головой, а ее губы складывались в беззвучное: «Нет!»

— Честно говоря, мы бы предпочли общественное место, мистер Рирден.

— Хм, понимаю, — он раздраженно фыркнул. — Хорошо, тогда я предлагаю национальную святыню — базилику Непорочного Зачатия. На машине десять минут от вашего отеля. Встретимся возле алтаря в девятнадцать часов. В достаточной ли степени это место является для вас общественным?

Кавелли взглядом спросил мнения девушки. Она согласно кивнула.

— Хорошо, встретимся в базилике Непорочного Зачатия.

— Как я вас узнаю?

Кавелли описал себя и свою спутницу.

— Понял. — Не попрощавшись, Рирден повесил трубку, затем вытащил из кармана пиджака бумажный платок, вытер в телефонной будке все, к чему прикасался, и отправился домой. Скоро эти двое окажутся именно там, куда он их так ловко пригласил.

LIX

В телефонной трубке послышались длинные гудки. Кавелли медленно положил ее на место и сел на стул перед маленьким письменным столом. Пия молча стояла рядом с кроватью. В состоянии крайней задумчивости она прикусила нижнюю губу. Затем девушка резко повернулась к Кавелли.

— Зачем он нам позвонил? Почему хочет встретиться с нами?

— Мне приходит в голову сразу несколько причин, — мрачно ответил он.

— Какие, например?

— Лучшей из возможных причин было бы то, если бы этого человека десятилетиями мучили угрызения совести и теперь он рад, что все, наконец, закончилось.

— Вряд ли, если бы он хотел очистить совесть, он мог бы это сделать в любой момент, для этого мы ему не нужны.

— Может, он устал все скрывать и рад просто поговорить об этом с кем-то, кто знает его секрет.

— Вы уже все забыли? Он же исповедовался моему дяде.

Конечно, Пия права. Наверное, сейчас в нем больше говорил голос надежды, а не разума.

— Тогда давайте перейдем к менее приятным возможностям: он хочет точно знать, насколько хорошо мы осведомлены.

— А что он сделает, когда узнает?

— Непростой вопрос. Возможно, он сам еще не определился и надеется, что у нас нет доказательств, а есть лишь смутные подозрения, которые для него не опасны.

— Тогда почему он хотел, чтобы мы приехали в его уединенный коттедж?

— С другой стороны, Рирден сразу согласился на встречу в общественном месте. Может, коттедж был просто ближе и удобнее для него, так или иначе, он уже не первой молодости.

— Хорошо б, если так… — Пия снова прикусила губу.

— В конце концов, он не сможет застрелить нас в церкви, открытой для посетителей, ведь там — целая толпа свидетелей.

Пия кивнула.

— Тем более что это католический храм, — согласилась девушка. — Рирден — Рыцарь Колумба, католик, поэтому логично предположить, что там будут люди, которые его знают.

— Вероятно, он таким образом хочет показать, что не причинит нам вреда.

— Все же мне почему-то так не кажется.

— По правде, мне тоже, но что мы можем предпринять? Оружия у меня нет.

— У меня тоже, да я и не умею им пользоваться, — призналась Пия. — И еще, не стоит втягивать в эту историю никого другого, пока мы не убедимся в том, что мы были правы в своих подозрениях.

— Согласен.

— Но в то же время мы не можем появиться там полностью беззащитными.

— Есть идеи?

— Нет, разве что… — она внезапно оживилась. — Дайте мне телефон.

Он полез в карман пиджака и, вытащив телефон, передал девушке. Пия взяла его и что-то набрала, тыча пальцем в экран. Затем достала из сумочки свой смартфон и тоже что-то набрала в нем, потом протянула Кавелли его телефон.

— Теперь стоит нажать на эту кнопку, и мы сможем связаться друг с другом, даже если нас по какой-то причине разлучат — мало ли что. Вот, попробуйте.

Он последовал ее совету, и через несколько секунд смартфон Пии завибрировал.

— А ваш номер, я, в свою очередь, сохранила у себя.

Кавелли кивнул и снова спрятал телефон в карман пиджака.

Девушка села на кровать, потом легла на спину, глядя в потолок и скрестив руки на груди.

— Знаете, что не дает мне покоя, Дон?

— И что же?

— Почему Рирден назначил встречу на вечер? Еще не поздно, мы могли бы встретится и в более раннее время.

— Мало ли какие у него могут быть причины, Пия. Например, у него уже назначена встреча с кем-то другим.

— Может, и так, — неохотно согласилась она.

— А еще не стоит забывать, сколько ему лет, не исключено, что он просто привык отдыхать днем.

LX

Рирдену вспомнилось, когда он в последний раз посещал загородный дом Огдена Берда. Это было в его семидесятый день рождения, значит, около двух лет назад. В то время жена Берда еще была жива. После того как все преодолели первоначальную скованность, вечер прошел прекрасно и весело. По-настоящему Рирден и Берд никогда не дружили, но они всегда отлично работали вместе, принимая участие в бесчисленных благотворительных проектах. Берд был не самым умным, но самым неутомимым и очень преданным общему делу человеком. Его все любили, и Рирдену он тоже нравился. Тот даже искренне сожалел о том, что сегодня совершил, но его толкнула на это крайняя необходимость. Рирден бросил взгляд на бывшего главу ордена. Теперь у его ног лежал просто труп, глаза которого, лишенные всякого выражения, смотрели куда-то вдаль. Почему старый дурак не мог просто заткнуться и оставить свои подозрения при себе? Чего он ожидал? Награды? Рирден осторожно открыл большую раздвижную стеклянную дверь на веранду. До сих пор все шло просто идеально.

Он вытащил у Берда из кармана ключи от дома и упаковал труп в пластиковый пакет. После этого он отогнал его машину на подъездную дорожку, затем выволок безжизненное тело наружу и осторожно запихнул в багажник. После чего на машине Берда приехал прямо к его загородному дому, открыл дверь гаража с помощью пульта дистанционного управления и снова закрыл ее за собой. Рирден втащил тело в дом через дверь, ведущую прямо из гаража. В доме он первым делом остановился и прислушался. Как он и ожидал, стояла мертвая тишина. Дети Берда покинули дом уже десятилетия тому назад, а домработница приходила лишь по утрам и оставалась в течение двух часов.

Берд когда-то упоминал об этом. Зачем он это говорил, Рирден уже не помнил, вероятно, что причина была совершенно несущественной, но сам факт он инстинктивно сохранил в своей голове. Секретная служба есть Секретная служба.

Он подтащил тело к бассейну и положил его параллельно краю. Затем он вытащил складной нож с лезвием, заточенным с обеих сторон, который всегда носил с собой, и осторожно разрезал пластик. Осталось лишь поднять мешок за край, и тело соскользнуло в воду. Рирден свернул пустой мешок, со стоном распрямился и удовлетворенно посмотрел на дело своих рук. Практически идеально.

Поскольку такой вещи, как совершенство, в мире не существует, то «почти идеально» — это лучший результат, которого можно достичь. Конечно, если бы кому-то пришло в голову сравнить воду в легких Берда с водой в его бассейне, обнаружилось бы, что у них различный состав. Разное содержание хлора, другие микроорганизмы… По-хорошему, следовало бы еще осмотреть водительское кресло Берда на предмет наличия посторонней ДНК. Но на деле никто не станет делать ничего подобного. Почти все, что вы видели в сериалах, таких как «C.S.I.»,[71] — чистой воды фантастика. Большая часть тех экспертиз, что показывают в кино, вообще технически невозможна, а то, что возможно, делают только в чрезвычайно важных случаях. А этот случай никто не сочтет чрезвычайно важным. Более того: никто и не подумает, что это преступление. Старик, у которого во всем мире не было ни одного врага, плавал полностью одетый в своем бассейне. Вероятно, бедолага нечаянно споткнулся, начал кричать от ужаса, глотнул воды и захлебнулся. Грустно, конечно, но такое порой случается.

Рирден бросил последний взгляд на тело, затем подошел к входной двери, отпер ее, вставил ключ Берда изнутри и вышел из дома. Начинался мелкий моросящий дождь. Рирден натянул на голову старую бейсболку и, опустив голову, медленно пошел к ближайшей автобусной остановке.

LXI

Национальная святыня была не только самой большой католической церковью в Соединенных Штатах, но и одним из десяти крупнейших храмов в мире. Базилика строилась с 1920 по 1961 год. В ней сочетались разные стили: неф выполнен в неороманском, купол — в неовизантийском, и колокольня, высотой около ста метров, напоминает архитектуру кампанилы на площади Сан-Марко в Венеции.

За пять минут до назначенного времени такси, в котором Кавелли и Пия приехали из «Джефферсона», остановилось перед помпезной каменной лестницей. Дождь между тем усилился, и небо заволокло черными тучами. Вдалеке начал громыхать гром. Кавелли расплатился с водителем недавно поменянными долларовыми купюрами. Несколько мгновений спустя они уже стояли под дождем, в то время как задние огни такси стремительно удалялись. Пия, пытаясь закрыться от дождя, подняла над головой свою сумочку и растерянно оглядывалась вокруг.

Базилика представляла собой отдельно стоящее здание, окруженное со всех сторон обширными зелеными газонами. Повсюду сновали промокшие туристы, спешившие найти где-нибудь сухое местечко. Быстро поднявшись по чудовищно широкой лестнице к главному входу, Кавелли и Пия снова огляделись по сторонам. Кавелли был неприятно удивлен тем, насколько, оказывается, изолированно расположена эта церковь. Он считал само собой разумеющимся, что она находится в центре города. Но здесь не было слышно даже отдаленного городского шума.

Пия, прищурив глаза, попыталась хоть что-то разглядеть сквозь струи дождя.

— Вы видите кого-нибудь, кто мог бы напоминать Рирдена?

— Нет, наверное, он уже внутри.

— Посмотрим. — Они повернулись к базилике, и девушка прочитала вслух надпись, высеченную на каменной арке ворот: — Hail Mary full of Grace. The Lord is with thee.[72]

Он приоткрыл среднюю дверь, одну из трех высоких деревянных двойных дверей, и они вошли в базилику. На мгновение у него перехватило дыхание: неф был просто огромен. Слева и справа виднелись бесчисленные ниши и капеллы, из одной из капелл тихо доносилось пение смешанного хора. Пахло ладаном, там, где стояли скамьи, горели свечи. Далеко впереди Кавелли разглядел молившихся женщин, стоящих на коленях. Он посмотрел на наручные часы — без одной минуты семь.

LXII

Пия подергала его за рукав.

— Не представляю себе, где может быть Рирден, — прошептала она.

— Хотите его поискать?

Пия помотала головой.

— Здесь все слишком плохо просматривается. И кроме того, рядом с выходом я чувствую себя в большей безопасности.

Вдруг в церкви возник странный звук, который повторялся через короткие промежутки времени, словно металл ударялся о камень. Затем в боковой капелле появился изможденный старик с седыми волосами, неуклюже опирающийся на трость. Девушка затаила дыхание.

— Должно быть, это он.

Кавелли поднял руку, привлекая внимание. Старик, по-видимому, не заметил его, потому что продолжал напряженно всматриваться в глубину нефа. Кавелли снова помахал ему рукой. Теперь тот, наконец, заметил их и также жестами поманил их в свою сторону.

— Он хочет, чтобы мы подошли к нему.

— Ни за что, — наотрез отказалась Пия. — Мы ни в коем случае не пойдем в эти полутемные закоулки. Пусть сам идет к нам.

Она подошла к ближайшей скамье и села нее с такой решимостью, которая делала излишними любые дальнейшие обсуждения. Кавелли посмотрел в сторону старика, указал на сидящую девушку и, словно извиняясь за ее упрямство, развел руками. Мгновение Рирден стоял в нерешительности, а затем начал медленно ковылять в их сторону. Когда он, наконец, добрался до них, то с тяжелым стоном опустился на скамью. Стон перешел в сильнейший приступ кашля, который был самым настоящим, в отличие от изображаемой дряхлости. Очень вовремя, мрачно подумал он, в то время как кашель едва не разрывал ему легкие. Наконец отдышавшись, Рирден бросил взгляд на платок, который прижимал ко рту во время приступа и который теперь окрасился в ярко-красный цвет. Он позаботился о том, чтобы эти двое как следует все разглядели, прежде чем спрятал платок в карман.

— Извините. Рак легких на последней стадии. — Он подождал немного, ожидая обычного: «О, мне очень жаль». Так до сих пор говорили все, кто узнавал о его болезни, но в этот раз он ничего не услышал. Рирден еще раз кашлянул. — Что именно вы хотели обсудить со мной?

Кавелли собирался было ответить, но Пия опередила его. С трудом сдерживая гнев, она шепотом обратилась к Рирдену:

— Мы знаем, что вы совершили. Ваших сообщников уже нет на этом свете, и поэтому мы требуем, чтобы вы в этом признались, мистер Рирден. И еще мы хотим знать, как и почему вы решились на это преступление!

Старик устало посмотрел на девушку, потом на Кавелли. Он решил, что сейчас лучше всего использовать прием, известный в военном деле под названием тактики Фабия. Квинт Фабий был римским полководцем, который выигрывал сражения, сначала изображая трусливое отступление, а затем нанося внезапный и неожиданный удар. Рирден никогда особенно не ценил ни эту тактику, ни самого Фабия, особенно с тех пор, как увидел его статую в парке Шенбрунн в Вене. Пожалуй, это была самая гейская статуя римского полководца из всех, какие видел свет. Но другого выхода не было. Он тяжело вздохнул.

— Будь по-вашему. Я всегда знал, чтокогда-нибудь все закончится именно так. Тем не менее я полагал, что буду вести этот разговор с ФБР, а не с Ватиканом. — Он посмотрел на Кавелли. — Мне, вероятно, остается лишь предположить, что кардинал Фонтана нарушил святое таинство исповеди. Кого он уведомил? Святейшего отца? — При этой мысли Рирден почувствовал холод в животе. — Ему не следовало этого делать, мистер Кавелли.

— Он никому ничего не сказал. Он лишь написал мне письмо, содержащее некие загадочные намеки, которое и привело нас к вам. Кардинал, по-видимому, не чувствовал себя вправе унести с собой эту информацию.

— Он не должен был делать даже такой малости, — упрямо продолжал настаивать на своем Рирден. — Это было чудовищно легкомысленно с его стороны…

— Он мертв, сукин ты сын, — не выдержала Пия. — Из-за вас он покончил с собой, только из-за вас!

— Покончил с собой? — совершенно искренне удивился Рирден. — Насколько мне известно, кардинал погиб при трагических обстоятельствах, но…

— Он сделал, чтобы это выглядело как нелепая случайность, чтобы защитить церковь. Но правда заключается в том, что мой дядя не смог жить под бременем того знания, которым вы его наградили.

— Ваш дядя? Мне очень жаль, — пробормотал Рирден.

В первый момент он действительно искренне пожалел о его судьбе, но затем мысленно призвал себя к порядку и задумался о более практических и важных вещах.

— Полагаю, что сейчас вы оба единственные, кто знает о моей тайне.

— Что заставляет вас это предположить? — Кавелли постарался сохранить спокойный тон.

— Ну, вы точно ни о чем не сообщили ни полиции, ни средствам массовой информации, — тонко улыбнулся Рирден. — Иначе они бы давно набросились на меня, не так ли? И в Ватикане об этом тоже ничего не известно, потому что, если бы это было не так, я бы сейчас разговаривал с кардиналом курии или по крайней мере с архиепископом, а не с племянницей кардинала. Насколько я знаю, это не является официальной должностью в католической церкви, или от меня что-то ускользнуло? — Он снова улыбнулся и тут же мысленно проклял себя.

Сарказм сейчас абсолютно неуместен, он же хочет, чтобы дело вышло из-под контроля. Рирден до сих пор не разобрался, что задумали эти двое, да, возможно, они и сами толком не знают этого. Ну что ж, кажется, настало время для очередной порции тактики Фабия.

— Не обижайтесь на старика, я ведь так долго молчал. Но теперь вы должны узнать правду. Всю проклятую правду.

LXIII

Рирден уперся взглядом в пол и заговорил тихим голосом. Кавелли пришлось сильно наклониться, чтобы как следует расслышать его.

— Вы знаете, кем был Александр Шестой, возможно, более известный как Родриго Борджиа?

Кавелли и Пия согласно кивнули.

— Что ж, тогда вы также знаете, как сильно он навредил церкви своим порочным образом жизни. Согласно мировосприятию шестнадцатого века, основная задача папы состояла в том, чтобы указывать христианскому миру путь на небеса. Но в то время было немало тех, кто твердо верил в то, что Борджиа привел их всех прямо в ад, — он снова закашлялся, но сумел справиться и подавить очередной сильный приступ.

Пия пронзила Рирдена взглядом.

— Это слишком далеко от вашей истории! Расскажите, что произошло с Кеннеди?

Рирден оценивающе посмотрел на нее, а затем снова уставился в землю.

— Вы, несомненно, знаете, что Кеннеди был католиком. Первый и пока единственный американский президент, который принадлежал к нашей вере. — Рирден остановился, обдумывая, как лучше продолжить. — Самый могущественный человек в мире — католик! Как же мы ликовали тогда, когда он стал президентом! — Он бросил взгляд на Кавелли. — Под «мы» я подразумеваю Рыцарей Колумба. В тот момент католики перестали себя чувствовать гражданами второго сорта. Наконец-то мы окончательно переселились в Америку. Ковач, Маклин и я были отправлены на службу в Белый дом в качестве агентов Секретной службы за год до Кеннеди, еще при президенте Трумэне. Став агентом, я поклялся, что буду защищать его жизнь ценой своей. Сомневаюсь, что эта клятва все так же священна сегодня, как и в те времена, но тогда мы… Мы серьезно относились к этому. Ради Кеннеди каждый из нас без колебаний отдал бы свою жизнь.

Кавелли почувствовал, что Пия уже готова возразить. Он приложил палец к губам, призывая ее от этого воздержаться. Старика не следовало выводить из себя.

Рирден прервался, на мгновение погрузившись в воспоминания, а затем продолжил.

— Сначала все было идеально: Америкой правил президент-католик, которого любил и которым восхищался весь мир. Но вскоре мы поняли, что Кеннеди был не тем, за кого себя выдавал. Он мог долго обманывать весь мир, включая свою жену, но ему было невозможно обмануть нас — парней, которые находились с ним круглосуточно. Кеннеди ежедневно приводил в Белый дом развратных женщин и развлекался с ними. Этому не было конца. И перед нами — агентами — стояла задача защищать президента, но не от убийц, а от его жены. Возможно, вам известно, что Секретная служба дает каждому президенту кодовое имя, которое используется, в частности, в радиосвязи. Кодовое имя Кеннеди было Гусар. Посторонние не догадывались, что это означает, но тот, кто хорошо знал Кеннеди, понимал непристойную двусмысленность имени. В Белом доме даже установили систему сигнализации, предназначенную исключительно для того, чтобы предупреждать президента о приближении миссис Кеннеди, если он в это время был с одной из своих… — Рирден даже сморщился от отвращения. — Мы профессионально выполняли свою работу. Но словами не передать, насколько мне до сих пор стыдно за то бесчисленное количество раз, когда мы лгали миссис Кеннеди о том, где находится ее муж. Для него было крайне удобно иметь при себе небольшую группу преданных людей, которые всегда готовы защитить его и от жены, и от малейших угроз его репутации. Разве кого-то могло удивить, что именно сейчас президент Соединенных Штатов занят и не может его принять? Ведь у этого человека достаточно сложных задач, требующих его постоянного внимания. Мы хорошо справлялись с задачей: на публике Кеннеди был совершенно безупречен. В то время еще было возможно сохранить что-либо втайне. Не было никакого интернета, смартфонов с камерами, а пресса никогда не предавала гласности личную жизнь президентов. Кеннеди так бы и оставался неуязвимым, если бы не потерял всякую меру. Он все больше и больше полагался на нас, пренебрегая самыми простыми мерами предосторожности. Позже я видел нечто подобное и у Линдона Джонсона. Эта должность влияет на человека таким образом, что он начинает считать себя богом, который не подчиняется правилам. — Рирден облизнул пересохшие губы. — Возможно, вы этого не знаете, но Кеннеди был не только католиком, он еще и принадлежал к Рыцарям Колумба.

— Мы знаем, — Пия даже не потрудилась скрыть свое отвращение.

Рирден сердито посмотрел на девушку.

— Поскольку для нас он был не только президентом, но и братом по ордену, мы чувствовали себя вправе, более того, мы считали своим долгом говорить ему все как есть. А правда заключалась в том, что он был отвратительным образцом для подражания. Какая польза от того, что миллионы верующих ежедневно стремятся творить добро, если самый влиятельный католик на земле, равный по известности папе римскому, ведет такую развратную жизнь? Его поведение стало нашей бедой, нашим позором. Снова и снова мы пытались призвать его к покаянию. Изо дня в день мы напоминали ему о его обязанностях перед Богом и людьми. А потом он начал интрижку с Мэрилин Монро, которая в то время была мировой звездой первой величины. Меня до сих пор коробит, когда я вспоминаю об этой ее непристойной песне на дне рождения президента. Неужели он на самом деле рассчитывал, что об этом никто не узнает? Ковач даже пригрозил Кеннеди, что все расскажет первой леди, если он не уймется. И в тот же день Ковача вызвали в Министерство юстиции. Сейчас это немыслимо, но тогда пост министра юстиции занимал Роберт Кеннеди, родной брат президента. Оба брата вели себя как короли, даже бравировали своим всемогуществом. Все это высокомерие, характерное скорее для Камелота, пришло прямиком из Белого дома, но в те годы никто не придавал этому никакого значения. Глупцы. Не знаю, что тогда сказали Ковачу в Министерстве юстиции, он никогда не упоминал об этом, но я до сих пор помню, что несколько недель после этого Ковач был похож на собственную тень и исчезал мгновенно, стоило только вдалеке показаться миссис Кеннеди.

Старик погрузился в задумчивое молчание. Кавелли ждал, что он продолжит рассказ, но похоже, что Рирден слишком глубоко ушел в воспоминания о тех давних событиях.

— И что случилось потом?

— Не могу точно сказать, когда у нас впервые возникла идея покончить с этим. Помню только, как однажды, изучая Библию, я случайно наткнулся на отрывок, который больше не выходил у меня из головы. Вряд ли сейчас я воспроизведу его дословно, но там говорилось примерно следующее: «Начальствующие над священниками и над народом много грешили, подражая всем мерзостям язычников, и сквернили дом Господа, который Он освятил в Иерусалиме. И посылал к ним Господь Бог отцов их, посланников Своих от раннего утра, потому что Он жалел Свой народ и Свое жилище. Но они издевались над посланными от Бога, и пренебрегали словами Его, и ругались над пророками Его, доколе не сошел гнев Господа на народ Его, так что не было ему спасения…»

Рирден откашлялся и продолжил хриплым голосом:

— В конце концов я сказал об этом Маклину, а тот рассказал Ковачу. Первоначально мы обсуждали вопрос чисто теоретически, с точки зрения теологии. Если бы Бог сам, своей волей положил конец беззакониям Кеннеди, это было бы просто прекрасно для страны, для католичества и для нашего братства. Но, как мы все знаем, этого не случилось. Тогда мы поняли, что сами должны стать Божьим орудием.

— О, Господь вас лично избрал, да? — голос Пии дрожал от сарказма.

Рирден на мгновение остановился, но не дал себя сбить.

— Называйте это как хотите. Я и не ожидаю от вас ни понимания, ни прощения. Многие в окружении президента, кроме нас троих, были осведомлены о порочных выходках Кеннеди. Собственно, все в Белом доме это знали. Но остальным было по большому счету все равно. И рано или поздно слухи об этом стали бы достоянием широкой общественности. Слава богу, что большинство людей, которым была небезразлична репутация страны, еще ничего не знали о нависшей угрозе. А те, кто знал и кому было не все равно, не работали в Секретной службе и ничего не могли предпринять. — Он с вызовом посмотрел в глаза девушки. — И только три человека в мире знали, осуждали и могли взять на себя ответственность положить этому конец. Ковач, Маклин и я.

Рирден достал из кармана носовой платок и, прежде чем продолжить, неловко высморкался.

— Остальное оказалось довольно просто. Секретная служба постоянно получала информацию о лицах, которые могли представлять опасность для президента. Нам оставалось только подобрать того, кого мы считали наиболее перспективным. Наш выбор пал на Ли Харви Освальда — он был снайпером в морской пехоте, к тому же был известен как коммунист и как человек, долгое время проживший в Советском Союзе. В конце концов, мы должны были предусмотреть возможность, что Освальда поймают и допросят. Его политические убеждения сыграли нам на руку: так мы, кроме всего прочего, нанесли бы удар еще и по безбожному режиму коммунистов. Затем Маклин связался с Освальдом, выдал себя за агента КГБ, который располагал сверхсекретной информацией о маршрутах передвижения президента. Освальд поначалу был чрезвычайно подозрителен, но Маклин предоставил ему некие сведения, которые могли исходить только напрямую из Белого дома, но и в то же время Освальд имел возможность лично их проверить. Поскольку эта информация оказалась правдой, он полностью нам доверился и стал идеальным исполнителем нашей задачи. Мы снабдили его деньгами, чтобы он раздобыл винтовку, разработали план, сообщили, когда и где будут наилучшие условия для успешного проведения акции. В последний момент нам показалось, что все сорвалось, потому что наше руководство проложило новый маршрут в Далласе, не такой, как мы предполагали. Пришлось бы начинать все с нуля. Почти в последнюю минуту мне удалось убедить начальство, чтобы маршрут изменили так, как это было нужно нам.

— И как же вы это сделали? — спросил Кавелли.

— Я сказал, что у нас имеются сведения, что на пути следования Кеннеди намечается демонстрация кубинских эмигрантов. Тогда, чтобы избежать возможных неприятностей, маршрут проложили по Элм-стрит, как мы и хотели. Кроме того, я позаботился о том, чтобы в последний момент на двух агентов, которые должны были ехать сзади на подножке машины Кеннеди, возложили другие задачи. Возможно, они преградили бы Освальду обзор… Ну а остальное вы, наверное, знаете.

Некоторое время все молчали, затем Пия подняла голову и спокойно посмотрела Рирдену в глаза.

— Вы необыкновенно совестливая свинья, мистер Рирден!

В ответ старик лишь досадливо отмахнулся.

— Именно потому, что у меня есть совесть, я не мог позволить президенту с каждым днем все больше и больше втаптывать в грязь нашу церковь и нашу страну.

— Но как католик, — вмешался Кавелли, — вы обязаны в первую очередь соблюдать десять заповедей. Вы не должны убивать.

— С одной стороны, вы правы, — Рирден назидательно поднял указательный палец, — но не стоит забывать, что существует также эпикея — принцип, сообразуясь с которым человек имеет право нарушить букву закона, если это нужно для установления высшей справедливости. Этот принцип был одобрен Фомой Аквинским и в католическом вероучении даже считается добродетелью.

— И как, по-вашему, это деяние должно было отразиться на Америке? Вы хоть на мгновение задумались о том, что вы творите со своей страной? — Пия смотрела на него, с трудом сдерживая гнев.

Рирден задумчиво повертел свою трость между пальцами, прежде чем ответить.

— Знаете, когда я рос, в Соединенных Штатах не особенно хорошо относились к Японии. Не так-то просто забыть Перл-Харбор. Однако именно это общее неприятие всего японского вызвало у меня любопытство, и я довольно долго и с большим интересом изучал эту чужую культуру. При этом я столкнулся кое с чем чрезвычайно увлекательным, что мне очень понравилось…

Девушка сердито посмотрела на него.

— Вы имеете в виду харакири? Тогда вы просто обязаны поддаться своему желанию и опробовать на практике этот ритуал.

Рирден сочувственно улыбнулся.

— Я говорю об искусстве кинцукурой. Предмет, например разбитая ваза, собирается вновь, но не так, как бы это сделали мы — с помощью клея, — а при помощи жидкого золота. По золотым швам совершенно ясно видно, что вазу собирали из осколков, и теперь она — и это самое замечательное — считается более ценной, чем раньше. Вы понимаете, о чем я хочу сказать?

— Подразумевается, что Америка после убийства стала лучше, чем раньше? — недоверчиво предположил Кавелли.

Рирден улыбнулся:

— Вы уловили суть.

— Кинцукурой, эпикея, — вскипела девушка, — все это полное дерьмо! Из-за вас погибли люди, а в конечном счете — только из-за преданности этому нелепому суеверию!

Лицо старика впервые с начала разговора приобрело потрясенное выражение.

— Суеверию? Вы называете католицизм суеверием?

— Конечно! Чего стоят все эти пустые церемонии и изречения о милосердии? Если бы Ватикан был серьезно озабочен неравенством и несправедливостью, то отдал бы свое состояние бедным, и все!

— Какое абсурдное требование! — Рирден даже закашлялся от возмущения. — Точно так же вы можете попросить Красный Крест, чтобы он продал свое имущество и отдал деньги больным и голодным. Какая от этого польза? Католическая церковь является крупнейшей благотворительной организацией в мире и нуждается в различных структурах для ежедневной организации помощи, которую она оказывает по всему миру. Впрочем, пожалуйста, не думайте, что церковь так уж богата. Собор Святого Петра и все многочисленные произведения искусства не являются собственностью в прямом смысле этого слова, они доступны для посетителей со всего света. Представляете, сколько стоит поддержка экспозиций? Скорее всего, нет. Я представляю, потому что Рыцари Колумба постоянно собирают деньги, чтобы сохранить коллекцию искусства Ватикана.

— А эта абсурдно перевернутая картина мира, — прервала его Пия, — совершенно архаичная, которая давно уже не соответствует сегодняшним реалиям! Один только запрет на контрацепцию чего стоит.

Рирден отреагировал мгновенно и страстно:

— Кому это не нравится, тот, должно быть, не верит в Бога. И не стоит забывать о том, что католиков, которые не придерживаются тех принципов, которые провозглашает папа, не наказывают и не преследуют. Чего вы добиваетесь? Совершенно нелепо нападать на законы и правила церкви, если эти правила применяются только к верующим, а вера является добровольным выбором человека. Для нас, католиков, папа римский — это компас, указывающий путь к чистоте и свету, а тот, кто не может или не хочет следовать этому пути, не должен вмешиваться в дела, которые его совершенно не касаются!

Пия слушала молча. Ее ярость уже выплеснулась.

— Из-за вас умер мой дядя, — тихо сказала она.

— Мне искренне жаль, но я не виноват. Я был уверен, что он сохранит тайну исповеди. Если бы он это сделал, ему бы не пришлось…

Рирден не закончил фразу и замолчал, а затем пристально взглянул на своих неожиданных судей.

— И как вы поступите теперь, когда вы… все узнали? — наконец спросил он.

— Это напрямую зависит от ваших намерений. Что вы намерены делать? — ушел от прямого ответа Кавелли.

Рирден, наморщив лоб, сосредоточенно смотрел в потолок.

— Если позволите, я поразмышляю вслух.

— Пожалуйста.

— Ваш встречный вопрос я, вероятно, должен истолковать так, что вы ждете от меня, чтобы я добровольно сдался властям, и что вы донесете на меня, если я этого не сделаю.

— Еще вы можете принять яд, — прошипела Пия.

Рирден встал, прислонил свою трость к скамейке и отступил на шаг назад.

— Именно этого я и боялся.

В следующее мгновение в его руке оказался пистолет, которым он целился в грудь Кавелли. Тот непроизвольно чуть было не поднял руки вверх, но подавил в себе этот импульс и заставил себя дышать спокойно.

— Послушайте, мы оба знаем, что вы не будете стрелять. Здесь, при свидетелях. Не зря все же мы решили встретиться с вами в общественном месте…

Но старик снисходительно улыбнулся.

— Между прочим, мистер Кавелли, оно вовсе не такое уж и общественное.

LXIV

— Вы, вероятно, даже не знаете, что в этой базилике семьдесят часовен, — насмешливо продолжал он. — И одна из них — она находится на первом этаже и особенно красива — принадлежит нам, Рыцарям Колумба. Мы здесь почти как дома, и, конечно же, у нас есть ключи от нее. И еще вы явно не догадываетесь о том, что эта базилика закрывается уже в шесть вечера. Но чтобы вы не чувствовали себя здесь одиноко, я кое-что подготовил до вашего прихода. Удивительно, как много можно достичь при помощи нескольких свечей, небольшого количества ладана, компакт-диска с хоровой музыкой и двух женских манекенов! Правда же все это создает необычайно торжественное настроение?

Девушка поежилась.

— Тем не менее в любую минуту может кто-нибудь войти и увидеть вас с пистолетом, — воскликнула она, с вызовом глядя на Рирдена.

Тот смотрел на нее, явно развлекаясь.

— Маловероятно. Вы, наверное, имеете в виду фотографирующих туристов снаружи?

Пия кивнула, почувствовав, как у нее пересохло во рту.

— Одним из них был я. Я запер дверь сразу за вами, а потом мне просто оставалось зайти через один из боковых входов и переодеться. Итак, как видите, нам здесь никто не помешает.

— Послушайте меня, мистер Рирден, — заговорила девушка, — вы утверждаете, что, будучи верующим католиком, имели право убить Кеннеди, чтобы защитить церковь от позора. И, с вашей точки зрения, это даже имеет оправдание. Но если сейчас застрелите и нас, это будет просто трусливое убийство для самозащиты. Вы никогда не сможете оправдаться перед собой!

Старик молчал. Его пистолет продолжал целиться Кавелли прямо в грудь. По лицу Рирдена пробежала дрожь, и через несколько бесконечных секундой опустил оружие.

— Вы правы. Это было бы хладнокровным убийством.

На его лице появилась задумчивое выражение.

— Что же у вас есть? Милая маленькая теория заговора, связанная с убийством Кеннеди. Их тысячи. У вас нет никаких доказательств, так что… делайте то, что считаете нужным. Мне все равно. Если в какой-то момент меня в чем-то обвинят, я и так давно уже мертв…

Усталым движением он бросил пистолет на пол перед собой. Кавелли сделал шаг вперед, но прежде, чем он смог его поднять, Пия мощным пинком откинула оружие в сторону. Пистолет скользнул по каменному полу под церковные скамьи и ударился обо что-то с тихим лязгом.

Кавелли посмотрел на старика.

— Не могли бы вы открыть нам дверь?

Рирден на мгновение задумался, потом кивнул.

— Да, конечно, конечно, пойдемте.

Он вытащил из кармана пиджака ключ и направился к церковной двери. Кавелли и Пия последовали за ним. Рирден поднял ключ, чтобы вставить его в замочную скважину, затем снова опустил его и повернулся к ним лицом. Казалось, он боролся сам с собой, не в силах принять какое-либо окончательное решение.

— Откройте дверь, мистер Рирден, — резким тоном потребовала Пия.

— Хотите узнать истинную причину смерти Кеннеди? — неожиданно спросил он.

— Что вы имеете в виду? — воскликнул Кавелли. — Чего вы нам не сказали?

Старик хотел было что-то ответить, но его слова заглушил сильный кашель. Ему потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя, затем он произнес усталым голосом:

— Пойдемте со мной, я вам кое-что покажу, тогда вы все поймете.

Не дожидаясь ответа, он двинулся к центральному коридору. Кавелли вопросительно посмотрел на девушку, а она, чуть поколебавшись, кивнула. Они медленно последовали за Рирденом. Кавелли поймал себя на том, что какая-то часть его сознания сожалеет о том, что он не успел прихватить пистолет с собой. И теперь тот без толку валяется где-то там, в огромном церковном зале, хотя мог бы очень пригодиться в разговоре с этим опасным собеседником. Рирден подошел к боковой двери, неловко отпер и открыл ее. Кавелли заглянул в дверной проем и увидел каменную винтовую лестницу, которая, похоже, вела на башню.

— Наверх?

— Да.

Пия остановилась.

— Почему? Что там такого наверху? Что нам там делать?

Ожидая их решения, Рирден прислонился к стене.

— Вы сразу все поймете. Или нет. Если вам не нужна правда, тогда оставайтесь внизу. — Он повернулся к Кавелли. — А как же вы? Вам тоже не интересно? Ладно, забудьте об этом! — Рирден захлопнул дверь резким рывком и с крайним раздражением вытащил ключ из кармана, намереваясь ее запереть. — Тем лучше. Мои легкие пока дают мне достаточно сил, но я не хотел бы тратить их на то, чтобы подниматься на четыреста ступенек вверх.

Он вставил ключ в замок и повернул его.

— Подождите, — остановила его Пия. — Хорошо, мы пойдем с вами. Да?

Она посмотрела на Кавелли, и тот неохотно согласился.

— Пойдем.

Рирден мученически застонал и во второй раз открыл дверь.

— После вас, — вежливо, но непреклонно заявил Кавелли.

Старик начал медленно подниматься по ступенькам. Они следовали за ним на некотором расстоянии. Первые шестьдесят или семьдесят ступеней Рирден преодолел без видимых усилий, но потом его шаги замедлились, стали тяжелее, а дыхание становилось все более громким. Кавелли задался вопросом, как же Рирден собирается подняться наверх, если он уже сейчас так измучился. Он поднялся еще на двадцать шагов и упал на колени. Его охватил приступ кашля, который, казалось, разрывал его на части. Кавелли взглянул на старика, распластавшегося перед ним, и невольно почувствовал что-то вроде жалости. Тянулись бесконечные минуты. Затем кашель Рирдена начал стихать. Он с трудом подтянул себя к перилам. От этого, казалось бы, небольшого усилия его лоб покрылся бисеринками пота. Пия заметила, что ступеньки, на которых стоял на коленях Рирден, забрызганы кровью. Кавелли еще никогда не видел живого человека с таким бледным лицом.

Рирден, с закрытыми глазами, задыхаясь, прислонился к стене.

— Вы должны мне помочь. Мне придется на вас опереться.

Пия сжала губы: ее мутило при одной мысли о том, что ей придется прикоснуться к этому человеку. Кавелли вздохнул и с неохотой шагнул вперед. Девушка продолжала стоять на месте, но потом все же решилась и медленно подошла к старику с другой стороны. Тот застонал и обхватил их за плечи.

Подъем продолжался невероятно долго. Рирден висел на них, как мешок с камнями. Он с трудом перебирал ногами, переложив основной вес на Кавелли и Пию. Никто не произносил ни слова, только время от времени раздавался слабый кашель Рирдена. Через десять минут, которые показались Пие кошмарной вечностью, они достигли крытой смотровой площадки наверху башни. Между тем стемнело, и с неба продолжал поливать проливной дождь. Вдалеке сияли огни Вашингтона. Рирден, задыхаясь, соскользнул по стене на пол и сел рядом с дверью. Кавелли почувствовал, что его ноги налились свинцом, и только Пия достаточно быстро восстановила дыхание и взбодрилась.

— Итак, мы здесь, что же вы хотели нам показать?

Старик пару раз фыркнул, наконец восстановил дыхание и поднялся на ноги.

— Как насчет этого?

В его руке блеснул никелированный револьвер с глушителем. Кавелли, не веря своим глазам, уставился на него. Как это могло случиться? Ведь они тащили Рирдена на себе и не могли не заметить такой крупный предмет.

Тот, казалось, угадал его мысли. Свободной рукой он похлопал себя по ноге.

— Прекрасное изобретение эта хольстеровская кобура,[73] мистер Кавелли. Возможно, теперь вы сожалеете о том, что не подобрали тот пистолет, но не вините себя, он все равно не был заряжен. Когда я бросил его на пол, то подумал, что с оружием вы будете чувствовать себя в большей безопасности.

Он усмехнулся.

— Ведь так и есть, да? — Он повернулся к девушке. — Неужели вы всерьез полагали, что я просто так отпущу вас и позволю разрушить свою жизнь? А как быть с моей семьей? Я не могу этого допустить, вне зависимости от того, что мне придется для этого сделать. Сегодня мой секрет уже узнал бедный Огден Берд, которого вы втянули в это дело, и жестоко поплатился за это. А теперь, боюсь, настала ваша очередь. — Он полез в задний карман брюк и вытащил пару наручников. Было видно, что он старается не касаться их подушечками пальцев. Метким броском он отправил наручники в сторону Пии.

— Поднять!

Она молча повиновалась.

— Очень хорошо. Теперь защелкните одно кольцо на себе, другое — на руке мистера Кавелли.

Девушка даже не пошевелилась.

— Мне долго ждать? — он говорил тихо, но интонация, с которой это было сказано, вызывала дрожь. Пия постаралась, чтобы ее голос звучал максимально решительно:

— А если я откажусь?

— Тогда я выстрелю вам обоим в колени и сам их на вас надену.

Девушка застыла от ужаса. Раздался резкий щелчок, Рирден взвел курок.

— Три, два…

Пия застегнула наручник на левом запястье.

— Отлично, а теперь еще на запястье вашего друга, пожалуйста.

Пия повиновалась, пытаясь дрожащими пальцами застегнуть замок.

— Прости, Дон, — она старалась не смотреть ему в глаза.

— Все в порядке, Пия.

— Потуже, пожалуйста, — перебил Рирден, отступив на шаг назад.

Пия снова вынуждена была послушаться. Старик осторожно, чтобы не оставить отпечатков, вытащил из кармана брюк маленький ключ и бросил Кавелли. Тот сумел поймать его на лету.

— Браво, у вас отличная реакция!

Кавелли попытался сообразить, в какой карман ему положить ключ, чтобы быстрее достать. Правда, уже через секунду понял, что это не имеет никакого значения. Рирден способен убить их за одну секунду. А ключ в кармане — это еще одна продуманная деталь, которая должна будет направить полицию на ложный след.

— Эй, мистер, без фокусов! — Рирден неотступно контролировал каждое движение Кавелли, и револьвер по-прежнему был нацелен прямо ему в грудь.

Ключ медленно скользнул в правый карман пиджака. Пия смотрела на Рирдена, пытаясь победить все нараставшее парализующее чувство страха.

— Что вы собираетесь с нами сделать?

— Я? Я к вам и пальцем не прикоснусь, — непринужденно ответил он. — Это вы оба сейчас сами спрыгнете с этой башни.

Рирден на мгновение замолчал, наслаждаясь выражением ужаса, которое промелькнуло на лице девушки, а затем продолжил:

— История будет выглядеть так: мужчина средних лет влюбляется в молодую красивую женщину, а та бессердечно отталкивает его. Тогда он в отчаянье убивает и ее, и себя. Это называется «убийство с самоубийством», и происходят такие вещи гораздо чаще, чем вы думаете. Кстати, к вопросу о том, как это оценит полиция, — дело немедленно будет передано в архив.

Кавелли почувствовал, что ему стало тяжело дышать. Рирден продумал все детали. Было безумием лезть сюда на башню вместе с ним. Еще несколько мгновений, и они оба будут мертвы. Внезапно Кавелли показалось, что он нащупал некую спасительную мысль, которая может иметь решающее значение, но она ускользнула так же быстро, как и появилась. Это походило на то, когда никак не можешь вспомнить имя известного актера, которого прекрасно знаешь и чье имя всегда на слуху. Что же это за мысль? Куда она запропастилась именно сейчас, когда она так важна? Жизненно важна! Рирден повел стволом в сторону оконного проема, отделявшего их от бездны.

— Вперед!

Кавелли шагнул к Рирдену. Он понял, что в рассуждениях убийцы скрывалась явная ошибка.

— Стоять! — грубо приказал он. — Иначе…

Кавелли постарался, чтобы его голос звучал максимально спокойно и убедительно.

— Что иначе? Вы не сможете заставить нас прыгнуть вниз. Если вы в нас выстрелите, то полиция обнаружит огнестрельные ранения, и ваш прекрасный план провалится ко всем чертям. Начнут выяснять, чем мы занимались в последние дни, куда ходили. А были мы у Рыцарей Колумба, а если еще и тело Огдена Берда найдут…

Рирден смотрел на него без всякого выражения, почти со скукой.

— В этом пистолете шесть патронов. Одна пуля — чтобы убить вас, остальные пять — чтобы причинить невыносимые муки вашей маленькой подруге. Если вы предпочитаете такой вариант — пожалуйста. Все равно это будет выглядеть так, как если бы вы сначала убили девушку, а потом покончили жизнь самоубийством. Я бы предпочел обойтись без пыток, полагаю, что вы тоже…

Кавелли хотел было что-то возразить, но ему ничего не приходило в голову.

Тем временем Рирден направил пистолет на Пию и тщательно прицелился в ее левое колено.

— Я не буду повторять. Вперед!

Девушка все это время стояла молча, глядя в пол. Теперь она подняла голову и посмотрела убийце прямо в глаза.

— Есть кое-что, что вы не предусмотрели, мы…

Он прервал ее на полуслове.

— Я профессионал, и вам вряд ли удастся меня переиграть, а теперь…

— Не только мы трое знаем ваш секрет.

Рирден так весело рассмеялся, что даже закашлялся. С трудом подавив сильный приступ, он улыбнулся и с облегчением перевел дух.

— Вы, наверное, хотели бы, чтобы это было так, но ведь вы сами признались, что никому ничего не сообщили. Вы слишком торопились сначала услышать мою историю. И это огромная ошибка с вашей стороны.

— Не только мы слышали все то, о чем вы рассказывали, — усмехнулась девушка.

Ствол револьвера в руках Рирдена нервно дернулся.

— Что вы хотите этим сказать?

— С удовольствием покажу вам, что я имела в виду. Можно?

Она протянула руку в наручнике к левому карману куртки Кавелли.

— Осторожно, моя дорогая, никаких резких движений.

Рука Пии медленно исчезла в кармане пиджака. Кавелли растерянно следил за ней. Затем он услышал очень тихий звуковой сигнал и мгновенно догадался, что она задумала. Внезапная надежда на спасение тут же отозвалась во всем теле резкой волной адреналина, хотя он изо всех сил старался выглядеть бесстрастным. Оставалось лишь молиться, чтобы Пия смогла убедить убийцу.

Медленным движением она вытащила телефон из кармана и протянула его Рирдену. На дисплее отображалось, что аппарат в сети, на связи с другим номером.

— Вы видите это, мистер Рирден?

Тот прищурился.

— И что?

— Все, что вы говорили сегодня вечером, слушали и записывали…

На короткое мгновение он растерялся, но потом снова взял себя в руки.

— Как вы думаете, как быстро я найду вашего помощника и…

— Вы его не найдете. Этот человек использует предоплаченный мобильный телефон. Такой же, как этот.

Он с подозрением уставился на девушку, все еще не до конца доверяя ее словам.

— И сейчас ваша невероятная исповедь поступает в самые разные СМИ. Не позднее завтрашнего утра эта история прогремит на весь мир.

Рирден стоял неподвижно, выражение его лица застыло, как на дешевом манекене. Он все еще продолжал целиться в девушку, но его глаза смотрели сквозь нее. Кавелли почувствовал, как бешено стучит сердце и как кровь прилила к вискам. Он боялся повернуть голову, но краем глаза видел слабый свет из полуоткрытой сумочки Пии. Ее дешевый телефончик честно отображал звонок с того единственного номера, который был ему знаком. Если Рирден тоже заметит это свечение, можно прощаться с жизнью.

Минута прошла в гробовой тишине, никто не сказал ни слова. Потом Рирден как будто вышел из оцепенения, очень осторожно он снял револьвер с боевого взвода, затем вытащил из нагрудного кармана отглаженный носовой платок и тщательно вытер все части оружия. Поколебавшись мгновение, он посмотрел на Пию и перебросил ей револьвер. Девушка испуганно отшатнулась, но инстинктивно поймала оружие. Рирден смотрел на нее, как будто спрашивая, как далеко она способна зайти. Пия, в свою очередь, тоже оставалась настороже и не спускала с него глаз. И хоть в ее взгляде на секунду мелькнуло замешательство, она медленно выпрямилась и навела револьвер на Рирдена, правда, скорее неуверенно, чем угрожающе. Он с трудом сдержал ироническую улыбку.

— Ладно. Мое признание у вас есть, но суда не будет.

Он начал медленно разворачиваться в сторону выхода.

— Остановитесь! — Голос девушки зазвенел от напряжения.

Он снова улыбнулся и продолжил отступать. Кавелли помнил о том, с каким трудом они затащили его сюда. Неужели он всерьез думает, что сможет сбежать?

— Стоять, Рирден!

Пия изо всех сил старалась выглядеть спокойной и решительной, но ее голос звучал слишком пронзительно. Она медленно взвела курок. Щелчок показался Кавелли оглушительным.

— Знаете, что меня действительно забавляет? — насмешливо произнес Рирден. — То, как умер ваш дядя. Старик скончался в муках, в раскаленной пустыне, и все это только из-за меня.

В следующее мгновение Кавелли понял, что он вовсе не собирается убегать, он пытался их спровоцировать.

— Пия! Нет! — Кавелли закричал так громко, что девушка вздрогнула. — Остановись. Не стреляй, именно этого он и добивается.

Пия молчала, на лбу у нее выступили бисеринки пота, рука, держащая револьвер, дрожала; наконец, она кивнула и опустила пистолет. Рирден посмотрел на нее с сожалением. Вдруг он резко развернулся и подскочил к полутораметровому оконному проему во внешней стене. Прежде чем Кавелли или Пия успели хотя бы моргнуть, он удивительно ловко приподнялся на руках и сел на подоконник. Рирден еще раз посмотрел на Пию, потом, почти умоляюще, словно бы просил его сохранить его тайну, — на Кавелли, закрыл глаза и, откинувшись назад, беззвучно исчез в темноте.

LXV

— Наш самолет совершит посадку в Риме, в аэропорту Леонардо да Винчи. Пожалуйста, займите свои места и пристегните ремни безопасности.

Кавелли открыл глаза и выглянул в иллюминатор. Внизу он разглядел далекие огни какого-то пригорода. Во время перелета он попытался немного поспать, но это ему не удалось. События в базилике Непорочного Зачатия снова и снова всплывали перед его внутренним взором. Вообще-то, сейчас он должен был лежать мертвее мертвого. Все бы именно так и произошло, если бы в последний момент Пия не додумалась до этого дурацкого фокуса с мобильником. Он сам не позволил бы так просто себя обмануть, подумал Кавелли. То, что Рирден со всем своим профессионализмом и изощренностью попался на такой простой трюк, представлялось чем-то непостижимым. Возможно, это оказался самый удачный блеф для такого, как он, ведь все, что связано с прослушкой, было в его профессии чем-то совершенно обыденным. Потом ему снова вспомнилось, как выглядело вблизи тело Рирдена. Он остался почти невредим, но голова, казалось, взорвалась от удара о землю. Пия буквально утащила Кавелли с места происшествия: они бежали быстрее ветра под проливным дождем, пока, совершенно обессилев, не добрались до отеля. Никто из них не подумал вызвать полицию. Весьма вероятно, что им никто не поверит, их задержат и примутся допрашивать, и их дальнейшая судьба при этом была бы совершенно непредсказуемой. Слишком рискованно! Револьвер Пия при первой же возможности забросила в канаву.

Придя в гостиницу, они первым делом надели сухую одежду. Кавелли — спортивный костюм, а девушка — гостиничный халат и слишком широкие для нее пижамные брюки. Для начала стоило просто успокоиться. Они включили телевизор, чтобы посмотреть, попала ли уже смерть Рирдена в выпуск местных новостей. Но ни один телеканал не упоминал о ней. Успокоившись, они принялись размышлять о том, как поступить с тайной Рирдена. Для Пии все было предельно ясно: мир должен узнать, что он совершил. Кавелли все казалось несколько сложнее. Конечно, общество наконец-то имело право узнать об истинных причинах убийства Кеннеди. Тогда Дуг Рирден и его сообщники будут если не наказаны, то, по крайней мере, их разоблачат как преступников, которыми они, собственно, и являлись. Подумал он и о том, что разрешение одной из величайших загадок мировой истории было не самым худшим началом карьеры для Пии Рэндалл.

— Вероятно, вы получите награду за свою дипломную работу, — пошутил Кавелли. — Но, с другой стороны… Вы хотите навсегда остаться в истории как «та самая женщина, которая раскрыла тайну убийства Кеннеди»? Вам стоит хорошенько подумать, потому что такая громкая сенсация окажет влияние на всю вашу жизнь.

Для себя он считал подобный вариант полностью неприемлемым. Кавелли слишком любил свою тихую непубличную жизнь. Он ни за что не отказался бы от нее, променяв покой на сомнительное удовольствие от того, что тебя до последнего дня и так короткой земной жизни будут преследовать журналисты.

Но есть и другие сложности: так или иначе Пие пришлось бы объяснять, как она вообще обо всем этом узнала. Неизбежно все следы привели бы к ее дяде, и тогда все заговорили бы и о том, что он совершил.

— Ваш дядя принял такую жестокую смерть, потому что ему было не разрешить возникшие противоречия: таинство исповеди и тайное преступление. Он выбрал этот ужасный способ уйти из жизни не только потому, что для него самоубийство было смертным грехом, но и для того, чтобы не вовлекать в огромный скандал католическую церковь. Кардинал, нарушивший тайну исповеди! Если бы об этом стало известно, церкви был бы нанесен невосполнимый ущерб.

Пия скривилась.

— Сокрушить репутацию католической церкви — это был бы поступок в моем духе. Вы ведь знаете, что я думаю об этой конторе.

— И я уважаю ваше мнение. Но в то же время вы еще чертовски молоды, в вашем возрасте мир кажется гораздо понятнее. Чем старше становишься, тем все делается сложнее. Конечно, католическая церковь причинила много зла. Достаточно только вспомнить об инквизиции. Да и многие постулаты выглядят сегодня устаревшими. Но церковь совершает и очень много добрых дел: каждый день, в различных точках мира. Все это будет охотно забыто, потому что скандалы в средствах массовой информации помнят намного лучше. Вы действительно хотите взять на себя ответственность за то, чтобы все это рухнуло, если рискнете одним махом выбить из строения его несущую опору? И все это только для того, чтобы удовлетворить потребности людей в сенсациях? Неужели сегодня что-нибудь изменилось бы к лучшему, если бы они узнали, кто на самом деле убил Кеннеди?

— Да, все, что вы говорите, верно, но… — не сдавалась Пия.

Кавелли понизил голос.

— И еще кое-что: а как же дядя Эдуардо? Неужели вам безразлично, что он войдет в историю как кардинал, нарушивший тайну исповеди?

Кавелли буквально почувствовал, как решимость девушки начала таять, что-то дрогнуло в ее душе, а в глазах появилось выражение боли. Он поднялся и неловко почесал подбородок.

— К чему я вас призываю, так это к тому, чтобы вы не торопились. Обдумайте все спокойно. Рирден мертв и останется мертвым, равно как и остальные участники этих событий. Нет причин спешить. Вы можете объявить обо всем еще через год. Или через пять лет. Или через пятьдесят…

Пия молча смотрела в окно, а затем тихо ответила:

— Не все участники мертвы.

— А кто же еще жив?

Она откинула с лица прядь волос.

— Мы.

LXVI

Самый ранний рейс на Рим был только в полдень, так что у них оставалось еще достаточно времени для плотного завтрака в «Джефферсоне». Затем Пия проводила Кавелли в такси до аэропорта. На протяжении всей поездки они хранили молчание, каждый целиком погруженный в свои мысли. Она прошла с ним до зоны досмотра пассажиров, где уже стояли три длинные очереди. Кто-то спокойно ждал, кто-то раздраженно складывал свои вещи в серые пластиковые корзины.

— Дон, будьте столь любезны, когда у вас будет время, пришлите мне, пожалуйста, мой чемодан.

— Обязательно. И фотоальбом…

Пия улыбнулась. Кавелли вспомнил о мобильнике в кармане пиджака. Он вытащил его и протянул девушке.

— Я совсем забыл о нем. У вас найдется идея, как это использовать? Я не очень хорошо лажу с техническими новинками.

— Оставьте его себе, Дон. Это самый простой мобильный телефон, и в нем хранится только один номер. С ним даже вы справитесь. И кто знает, может быть, вы когда-нибудь захотите позвонить по этому номеру?

LXVII

— Пожалуйста, сложите откидные столики и верните своисиденья в вертикальное положение. Через несколько минут мы приземлимся в Риме.

Кавелли застегнул ремень безопасности немного потуже и кивнул стюардессе, идущей по центральному проходу, чтобы проконтролировать, все ли правильно выполняют ее инструкции.

Ему вспомнилась Пия, то, как она подмигнула ему после того, как он прошел досмотр. Прекрасное воспоминание. Он в очередной раз задался вопросом, какое решение она примет. Возможно, он никогда этого не узнает или узнает только через несколько лет. Или уже завтра. Кавелли смотрел на море огней под собой.

Рим — вечный город. Он существует уже почти три тысячелетия. В мире столько всего произошло за это время, империи возникали и снова гибли, мировые войны опустошали Землю, но Рим никогда не терял своего очарования. Рим пережил все это. В случае если Пия решит все опубликовать, в мире начнется грандиозный ажиотаж. Но в конечном счете перед лицом римской вечности это не будет иметь никакого значения.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Умберто Кавелли и его потомки, все действующие лица и сюжет этого романа являются плодом воображения автора.

Все остальное соответствует истине.

Д. К.

Примечания

1

Курить запрещено (лат.) — Здесь и далее примеч. перев.

(обратно)

2

Полное название — Пехотная когорта швейцарцев священной охраны папы римского. В настоящее время это единственный вид вооруженных сил Ватикана.

(обратно)

3

Станцы Рафаэля — анфилада из четырех помещений на третьем этаже Папского дворца, которые были расписаны Рафаэлем Санти и его учениками.

(обратно)

4

Чезаре Борджиа (1474(?) — 1507) — политический деятель эпохи Возрождения. Предпринял неудачную попытку создания в Центральной Италии собственного государства под эгидой папы римского. В это время папский престол занимал отец Чезаре — папа Александр VI.

(обратно)

5

Боже мой! (итал.).

(обратно)

6

Апостольский дворец (другие названия: Ватиканский или Папский дворец) — главная официальная резиденция папы римского.

(обратно)

7

Монахи или квакеры — попугаи родом из Южной Америки, получившие свое название за окрас оперения: серые голова и грудь напоминают цвет монашеского одеяния. Большое их количество обитает в садах Ватикана.

(обратно)

8

Где папа, там и Рим (лат.).

(обратно)

9

Жерар Филип (1922–1959) — французский актер. Наибольшую популярность ему принесла главная роль в фильме «Фанфан-Тюльпан».

(обратно)

10

Сложный процент — особый вид накопления при оформлении банковского вклада, когда проценты начисляются регулярно и на основную сумму, и на проценты за предыдущее время.

(обратно)

11

Пий XII (1876–1958), чей понтификат пришелся в том числе на период Второй мировой войны. Многие вопросы, связанные с деятельностью этого папы, являются дискуссионными.

(обратно)

12

Название университета, основанного в начале четырнадцатого века, переводится с латыни, как «Мудрость».

(обратно)

13

Mater Ecclesiae (лат.) — Матерь Церкви.

(обратно)

14

Hertz — американская компания по прокату автомобилей, имеющая филиалы во всем мире.

(обратно)

15

Глава Римско-католической церкви с 26 августа по 28 сентября 1978 года.

(обратно)

16

Виктор Эммануил II — первый король объединенной Италии. Памятник ему расположен на площади Венеции в Риме.

(обратно)

17

Ринген относится к традиционным европейским боевым искусствам, включающим как рукопашный бой, так и техники, используемые в фехтовании.

(обратно)

18

Всегда готов! (лат.).

(обратно)

19

Божья земля (англ.).

(обратно)

20

«На Бога уповаем» (англ.) — официальный девиз США.

(обратно)

21

Итальянский треугольный сэндвич.

(обратно)

22

Иоанн XXIII — римский папа с 1958 по 1963 год. В условиях холодной войны проповедовал идею мира во всем мире.

(обратно)

23

Павел VI — римский папа с 1963 по 1978 год. Известен активной экуменистической деятельностью среди других христианских конфессий.

(обратно)

24

Джузеппе Гарибальди (1807–1882) — итальянский революционер и политический деятель, один из лидеров национально-освободительного движения против иноземного господства и за объединение Италии.

(обратно)

25

Серджио Леоне (1929–1989) — культовый итальянский кинорежиссер.

(обратно)

26

В сердце (итал.).

(обратно)

27

Декан Коллегии кардиналов — глава коллегиального совещательного органа при папе римском. В обязанности Коллегии кардиналов входит в том числе избрание нового папы на конклаве.

(обратно)

28

Джеральдина Чаплин — дочь Чарли Чаплина.

(обратно)

29

Прошу прощения (итал.).

(обратно)

30

Сумасшедший! (итал.).

(обратно)

31

Город-государство Ватикан (итал.).

(обратно)

32

Легендарное красное итальянское вино, открывшее новую страницу в истории не только итальянского, но и мирового виноделия. Оно включает в себя сорта винограда Санджовезе и Каберне. Является одним из первых красных вин, которое произвели в Кьянти, не добавляя, вопреки традиции, белый виноград.

(обратно)

33

Добрый вечер (итал.).

(обратно)

34

Фраза принадлежит дону Вито Корлеоне — главе мафиозного клана в гангстерской драме «Крестный отец». Роль Корлеоне в фильме Фрэнсиса Копполы исполнил американский актер Марлон Брандо.

(обратно)

35

Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) — итальянский архитектор и скульптор, автор проекта площади Святого Петра в Риме. Авторству Бернини принадлежит также балдахин святого Петра — бронзовый киворий над местом погребения Святого Петра, поддерживаемый четырьмя витыми колоннами. Балдахин является самым большим в мире сооружением из бронзы.

(обратно)

36

Неф — вытянутая часть храма, простирающаяся от главных дверей до хора, накрытая сводами. Слово происходит от латинского navis — «корабль».

(обратно)

37

Латеранские соглашения — система договоров, подписанная в 1929 году и определившая права и привилегии Римско-католической церкви и ее положение в Италии.

(обратно)

38

Донато Браманте (1444–1514) — архитектор эпохи Высокого Возрождения.

(обратно)

39

Родриго Борджиа (Александр VI) — римский папа с 1492 по 1503 год. Своими политическими противниками был заклеймен как «чудовище разврата» и убийца-отравитель. Впрочем, часть историков склонна объяснять такую его репутацию происками старой итальянской элиты, чьи интересы находились в противоречии с объединительной политикой, проводимой папой.

(обратно)

40

Sacco di Roma (итал.) — день разграбления Рима — 6 мая 1527 года, когда вышедшие из-под контроля императора Карла V многонациональные войска разграбили Вечный город, а папа римский Климент VII бежал и оказался осажденным в замке Святого Ангела.

(обратно)

41

Телятина тунцовая (итал.) — блюдо из тонко нарезанных кусочков подмаринованной телятины, приправленных соусом на основе тунца.

(обратно)

42

Десертное блюдо из молока, сахара, сливок, иногда — с другими добавками, имеющее кремовую текстуру и напоминающее растаявшее мороженое.

(обратно)

43

«Андреа Дориа» — итальянский трансатлантический лайнер. В 1956 году затонул у побережья Нью-Йорка.

(обратно)

44

Теократическое государство, существовавшее в центральной Италии с VIII века и возглавлявшееся папами.

(обратно)

45

Был папой римским в 1303–1304 годах.

(обратно)

46

Возможно, речь идет о порошке кантаридина — вещества, выделяемого шпанской мушкой, жуком-навозником и некоторыми другими видами насекомых. В больших дозах это вещество вызывает летальный исход, а в умеренных — использовалось как мужской афродизиак.

(обратно)

47

Был папой римским в 1922–1939 годах.

(обратно)

48

Два серебряных дубовых листа означают наличие одиннадцати наград.

(обратно)

49

— Мир.

— Во веки веков (лат.).

(обратно)

50

«Дело Божие» (лат.) — организация, основанная в 1928 году в Мадриде католическим священником Хосе Марией Эскривой де Балагером. Своей целью организация провозгласила обретение святости в повседневной жизни, в частности через профессиональную деятельность. Организацию часто критикуют за закрытость и использование практик, свойственных сектам.

(обратно)

51

Уотергейтский скандал повлек за собой в 1972–1974 годах череду расследований, приведших к отставке президента Ричарда Никсона. В отеле «Уотергейт» располагался штаб кандидата в президенты от Демократической партии Джорджа Макговерна. Там были задержаны пять человек, занимавшиеся настройкой подслушивающей аппаратуры.

(обратно)

52

Базилика Непорочного Зачатия является крупнейшим католическим храмом в Северной Америке. Его строительство началось в 1920 году, а завершилось в 1961-м. Ежегодно его посещают более миллиона паломников.

(обратно)

53

Полное имя — Франсуа Леклер дю Трамбле, по прозвищу Серый кардинал.

(обратно)

54

Братство Пия (лат.).

(обратно)

55

Джозеф Раймонд Маккарти — американский сенатор, с именем которого связано общественное движение, существовавшее в период с конца 1940-х по 1957 год. Оно сопровождалось обострением антикоммунистических настроений и политическими репрессиями против «антиамерикански настроенных граждан».

(обратно)

56

Пещера ди Лурдес — искусственная пещера в Ватиканских садах. Она является точной копией Лурдес Грот во Франции.

(обратно)

57

«Алиталия» — итальянская авиакомпания, была признана банкротом и упразднена в 2021 году.

(обратно)

58

Ватиканская обсерватория, основанная в 1930 году, является частью астрономического исследовательского учреждения, работающего при поддержке Святого Престола.

(обратно)

59

Антипапа — термин, которым принято именовать человека, незаконно носившего звание папы римского. Обычно вопрос о том, кто из претендентов, одновременно оспаривавших папский сан, являлся законным папой, а кто — антипапой, решался уже после исторической «победы» приверженцев одного из них. Относительно некоторых претендентов на папство эта проблема не решена до сих пор.

(обратно)

60

Город в семнадцати километрах от Рима.

(обратно)

61

Зал меридиана (итал.).

(обратно)

62

Secret Service — служба, занимающаяся охраной президента, вице-президента, их родственников, кандидатов на пост главы государства и иностранных представителей во время визитов в США.

(обратно)

63

Удостоверьтесь, что вы правильно вставляете карту (лат.).

(обратно)

64

Пакт о запрете на распространение атомного оружия (лат.).

(обратно)

65

Действительный создатель зелья (лат.).

(обратно)

66

Никотиновая палочка (лат.).

(обратно)

67

Всемирная римская выставка (итал.).

(обратно)

68

Священническое братство святого Пия X — международное католическое объединение священников-традиционалистов. Отвергает многие нововведения Второго Ватиканского собора. Однако, в отличие от седевакантистов, признает всех римских пап и поминает во время месс действующего понтифика.

(обратно)

69

Войдите (итал.).

(обратно)

70

Клиника Мэйо — некоммерческая организация, названная по фамилии основателя — Уильяма Уоррэла Мэйо; один из крупнейших частных медицинских и исследовательских центров мира. В данном случае, игра слов: имя основателя клиники и слово «майонез» на английском языке пишутся одинаково.

(обратно)

71

«C.S.I.: Место преступления» — американский телесериал о работе сотрудников криминалистической лаборатории Лас-Вегаса. Его премьера состоялась в 2000 году.

(обратно)

72

Радуйся, Мария, исполненная благодати. Господь с тобой (англ.).

(обратно)

73

«Хольстер» — компания, которая производит снаряжение и экипировку для охоты, рыбалки и охранных структур.

(обратно)

Оглавление

  • КНИГА ПЕРВАЯ
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  •   XII
  •   XIII
  •   XIV
  •   XV
  •   XVI
  •   XVII
  •   XVIII
  •   XIX
  •   XX
  •   XXI
  • КНИГА ВТОРАЯ
  •   XXII
  •   XXIII
  •   XXIV
  •   XXV
  •   XXVI
  •   XXVII
  •   XXVIII
  •   XXIX
  •   XXX
  •   XXXI
  •   XXXII
  •   XXXIII
  •   XXXIV
  •   XXXV
  •   XXXVI
  •   XXXVII
  •   XXXVIII
  •   XXXIX
  •   XL
  •   XLI
  •   XLII
  • КНИГА ТРЕТЬЯ
  •   XLIII
  •   XLIV
  •   XLV
  •   XLVI
  •   XLVII
  •   XLVIII
  •   XLIX
  •   L
  •   LI
  •   LII
  •   LIII
  •   LIV
  •   LV
  •   LVI
  •   LVII
  •   LVIII
  •   LIX
  •   LX
  •   LXI
  •   LXII
  •   LXIII
  •   LXIV
  •   LXV
  •   LXVI
  •   LXVII
  • ПОСЛЕСЛОВИЕ
  • *** Примечания ***