Том 4. Поэмы 1855-1877 [Николай Алексеевич Некрасов] (fb2) читать онлайн

Николай Алексеевич Некрасов Собрание сочинений в пятнадцати томах Том 4. Поэмы 1855-1877

В. Г. Белинский^*

Первая половина 1855

(обратно)

Саша^*

1

2

3

4

1854–1855

(обратно)

«Несчастные»^*

1

2

Песня преступников

1

2

3

* * *

<1856>

(обратно)

Тишина^*

1

2

3

4

(обратно)

Коробейники^*

Другу-приятелю Гавриле Яковлевичу

(крестьянину деревни Шоды, Костромской губернии)

23-го августа 1861, Грешнёво, Н. Некрасов

(обратно)

I

Кумачу я не хочу,

Китайки не надо.

(Песня)

(обратно)

II

Зачали-почали

Поповы дочери

(припев деревенских торгашей)

(обратно)

III

Уж ты пей до дна, коли хошь добра,

а не хошь добра, так не пей до дна.

Старинная былина

(обратно)

IV

Ай, барыня! барыня!

(Песня)

(обратно)

V

– Много ли вёрст до Гогулина?

– Да обходами три, а прямо-то шесть)

(Крестьянская шутка)

(обратно)

VI

Только молодец и жив бывал.

(Старинная былина)

Август 1861

(обратно) (обратно)

Мороз, красный нос^*

Посвящаю моей сестре

Анне Алексеевне.

(обратно)

Часть первая Смерть крестьянина

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

(обратно)

Часть вторая Мороз, красный нос

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

* * *

ХХVI

XXVII

ХХVIII

XXIX

XXX

XXXI

XXXII

XXXIII

XXXIV

XXXV

XXXVI

1862–1863

(обратно) (обратно)

Дедушка^*

(Посвящается З-н-ч-е)

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

* * *

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

30 июля – август 1870

(обратно)

Русские женщины

Княгиня Трубецкая^*

Часть первая

1

2

3

4

5

6

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

(обратно)

Часть вторая

Княгиня

(входит в станционный дом)

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

(Отворяя дверь в сени.)

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

* * *

* * *

Губернатор

* * *

Княгиня

Губернатор

Княгиня

Губернатор

Княгиня

* * *

Отворяя дверь, кричит

(обратно) (обратно)

Княгиня М. Н. Волконская^*

(бабушкины записки)

(обратно)

Глава 1

* * *

(обратно)

Глава 2

(обратно)

Глава 3

* * *

(обратно)

Глава 4

* * *

(обратно)

Глава 5

(обратно)

Глава 6

(обратно) (обратно) (обратно)

Современники^*

Часть первая Юбиляры и триумфаторы

* * *

Зала № 1

№ 2

№ 3

№ 4

№ 5

№ 6

№ 7

№ 8

№ 9

Отрывок из путевых заметок юноши Тяпушкина, веденных им во время разъездов его по России по делам отца

* * *

№ 10

№ 11

№ 12

№ 13

(обратно)

Часть вторая Герои времени

Траги-комедия

(Обращается к Шкурину)

(Чокаются и пьют.)

* * *

(Пауза. Выпив глоток воды, оратор продолжает с одушевлением)

* * *

1-й голос

2-й голос (князя Ивана)

3-й голос

Голос князя Ивана

(кому-то навстречу)

Двое (4-й и 5-й)

(проходя мимо двери, негромко)

Голос князя Ивана

(кому-то вдогонку)

6-й голос

Голос князя Ивана

(кому-то навстречу)

7-й голос

Голос князя Ивана

8-й голос

Голос князя Ивана

(кому-то вдогонку)

9-й голос

10-голос

11-й голос

Голос князя Ивана

(кому-то вдогонку)

* * *

* * *

Голос князя Ивана

(навстречу вновь вошедшему)

* * *

Голос князя Ивана

* * *

Песня об «орошении»

Несколько голосов

Князь Иван

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

(Уходит быстро и с эффектом, еще в комнате надев шляпу.)

Голос князя Ивана

Чье-то замечание

Голос князя Ивана

* * *

В гору!

(Бурлацкая песня)

* * *

ЭПИЛОГ

Князь Иван

* * *

Зацепин

* * *

Князь Иван

Зацепин

(Рыдает)

Князь Иван

* * *

* * *

Князь Иван

Защепин

(внезапно вскакивает)

Князь Иван

Зацепин

* * *

Еврейская мелодия

Зацепин

* * *

Леонид

(Пауза. Оратор всматривается в лицо Зацепы, наблюдая впечатление своей речи. Зацепин закрывает глаза.)

(Пауза. Оратор снова всматривается в лицо Зацепы, сидящего с закрытыми глазами, и продолжает более развязным тоном.)

(Зацепин кидается к Леониду с кулаками, его удерживают.)

Князь Иван

Савва

(хлопоча между тем около Зацепина, говорит вполголоса)

Зацепин

     У меня нет сына…

(Бросает Савве телеграмму.)

Савва

(читает)

* * *

* * *

(1875)

(обратно) (обратно)

Из поэмы «Мать»^*

1

2

3. Письмо

Варшава, 1824 год

(Начало 1850-х годов – 9 февраля 1877)

(обратно)

Комментарии

В соответствии с жанровым принципом, который положен в основу распределения произведений Некрасова по томам в настоящем собрании сочинений, в четвертом томе помещены поэмы. Исключение составляет крупнейшая поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», для которой отведен отдельный, пятый том.

Для русской литературы середины XIX в. был в высокой степени характерен синкретизм жанров. Строгих жанровых границ, воздвигнутых когда-то поэтикой классицизма, давно уже не существовало. Однако «жанровое сознание» оставалось важным фактором литературного творчества. Это сказалось, в частности, и в поэзии Некрасова.

Правда, само слово «поэма» Некрасов употреблял не совсем так, как его употребляем мы, и притом с разными целями. Например, когда в стихотворении «Форма» («Подражание Шиллеру») он писал: «…Важен в поэме Стиль, отвечающий теме», – очевидно, что под поэмой он разумел всякое стихотворное произведение. Выставив под заглавием стихотворения «Мое разочарование» подзаголовок «Поэма», он, надо полагать, использовал этот подзаголовок в ироническом, полемическом смысле («Мое разочарование» – пародия на поэму К. Павловой «Кадриль»). Вообще авторские подзаголовки, содержащие жанровые обозначения, не могут служить надежным ориентиром – во-первых, потому, что Некрасов употреблял их (как уже говорилось) не только с целью определения жанра, но и с другими целями; во-вторых, потому, что в литературной науке за прошедшие более чем сто лет значение термина «поэма» уточнено в связи с развитием теории литературы.

И все же в художественном мышлении Некрасова поэмы как-то отделялись от прочих его стихотворений. Недавно было высказано мнение, что отличительной особенностью поэм Некрасова является их более оптимистическое звучание, что связывается с представленным в поэмах эпическим началом (см.: Норман В. О. Лирическая система Некрасова. – В кн.: Н. А. Некрасов и русская литература. 1821–1971. М., 1971, с. 123–129). Это утверждение, при известной его дискуссионности, показательно: определение специфики некрасовских поэм является одной из задач современного некрасоведения.

Решая эту задачу, следует, очевидно, учесть издательскую практику и, в частности, обратить внимание на порядок публикации произведений в прижизненных изданиях Некрасова. Поэт обычно вычленял крупные произведения из общей массы стихотворений. Так, в первом издании «Стихотворений» (1856) он поместил поэму «Саша» в виде особого (третьего) раздела, а крупное стихотворение «Поэт и гражданин» напечатал вне разделов книги в качестве предисловия к ней. Второе издание «Стихотворений» (1861) состояло из двух частей, в первой из которых были собраны мелкие, во второй – крупные произведения (всего во второй части было помещено десять произведений: «Псовая охота», «Прекрасная партия», «Филантроп», «Саша», «Княгиня», «Поэт и Гражданин», «Несчастные», «О погоде», «Крестьянские дети», «Коробейники»). В том или ином виде этот принцип соблюдался и в последующих прижизненных изданиях «Стихотворений», вплоть до последнего, шестого (1873–1874): крупные произведения отделялись от мелких; при этом состав второй части издания оставался неизменным, а в последовательно присоединявшихся к изданию новых частях (третьей, четвертой, пятой и шестой) крупные произведения также выделялись. В книге «Последние песни» (1877) вслед за первым отделом, составленным из мелких произведений («Лирические стихотворения»), шли отделы, специально отведенные для произведений более крупных: отдел второй – «Современники», отдел третий – «Из поэмы „Мать“».

В ряде авторитетных советских изданий Некрасова некоторые поэмы выделены в особый том.

В ПСС первые три тома озаглавлены «Стихотворения». При этом в виде подзаголовков выставлены даты (соответственно в первом, втором и третьем томах): 1838–1856, 1856–1877, 1863–1877. Третий том выпадает из общей хронологии. Причина этого не объяснена ни в заглавиях томов, ни в их подзаголовках, ни в комментариях. Она состоит, очевидно, в том, что стихотворения расположены здесь не только по хронологии, но и по жанрам. В третьем томе помещены только поэмы, и притом лишь четыре из них: «Дедушка», «Русские женщины», «Современники», «Кому на Руси жить хорошо».

Более явственно жанровый принцип распределения стихотворных произведений Некрасова по томам выражен в восьмитомном Собр. соч. 1965–1967. Первые три тома этого издания (содержащие поэтические произведения) скомпонованы в основном по образцу первых трех томов ПСС, но введены и некоторые новшества. Тома озаглавлены: т. 1 – «Стихотворения и поэмы. 1843–1860», т. 2 – «Стихотворения и поэмы. 1861–1877»; т. 3 – «Поэмы. 1863–1877». В третьем томе помещены те же четыре поэмы, что и в третьем томе ПСС.

Такое размещение поэтических произведений Некрасова по томам стало в новых изданиях в известной мере традиционным. Оно повторено в юбилейных «Собраниях сочинений в трех томах» 1971 и 1978 гг.

В настоящем издании жанровый принцип при распределении поэтических произведений Некрасова по томам проведен более последовательно. Включая в четвертый том все поэмы Некрасова (кроме поэмы «Кому на Руси жить хорошо»), редколлегия ничуть не претендовала на окончательное решение многочисленных дискуссионных вопросов, возникающих при определении жанра поэтических произведений Некрасова. Произведения, занимающие как бы «пограничное», «промежуточное» положение между поэмами и прочими стихотворениями поэта, в четвертый том не вошли; они помещены в первых трех томах издания. В настоящем же томе представлены лишь те произведения, которые, по оценке подавляющего большинства исследователей, по восприятию подавляющего большинства читателей, являются поэмами.

В настоящем томе отсутствует имеющийся во всех предыдущих томах список произведений, включавшихся в собрания сочинений Некрасова ошибочно или без достаточной аргументации. История единственного произведения, претендующего на включение в такой список («Светочи»), подробно изложена в комментарии к поэме «Дедушка» (см. ниже, с. 566–568).

В конце тома помещены алфавитный указатель стихотворных произведений Некрасова, вошедших в тома 1–4 настоящего издания, и алфавитный указатель стихотворений, включавшихся в собрания сочинений Некрасова ошибочно или без достаточной аргументации (по томам 1–3 настоящего издания).

Тексты и варианты подготовили и комментарии к ним написали: О. Б. Алексеева («Коробейники», «Мороз, Красный нос»), И. А. Битюгова, при участии Б. В. Мельгунова («Русские женщины»), А. М. Гаркави («Саша»), А. Л. Гришунин («Белинский»), Ю. В. Лебедев («Несчастные»), Б. В. Мельгунов(«Дедушка», «Из поэмы „Мать“»), Н. Н. Скатов («Тишина»), М. В. Теплинский («Современники»).

Условные сокращения, принятые в настоящем томе

См. дополняющие этот перечень списки сокращений: наст. изд., т. I, с. 462–464, 709–711.

БВ – «Биржевые ведомости».

БдЧ – «Библиотека для чтения».

Белинский – Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I–XII. М., 1953–1959.

В – «Время».

BE – «Вестник Европы».

Витте – Витте С. Ю. Воспоминания, т. 1. М., 1960.

ВЛ – «Вопросы литературы».

Г – «Голос».

ГБЛ – Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва).

Герцен – Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т. М., 1954–1966.

ГМ – «Голос минувшего».

ГПБ – Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).

Гр – «Гражданин».

Дельвиг – Дельвиг А. И. Полвека русской жизни, т. 2. М, – Л., 1930.

Добролюбов – Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти т. М.-Л., 1961–1964.

Докл. РБО – Доклады и отчеты Русского библиологического общества, вып. 1. Нов. сер. СПб., 1908.

Записки Волконской – Записки княгини М. Н. Волконской, с предисл. и прилож. издателя князя М. С. Волконского. СПб., 1904.

ИРЛИ – Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград).

ИРЛИб – Библиотека Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград).

ЛГ – «Литературная газета».

ЛН – «Литературное наследство».

НВ – «Новое время».

Незнакомец – Незнакомец <Суворин А. О Очерки и картинки, кн. 2. СПб., 1875.

Некр. и его вр. – Некрасов и его время. Межвузовский сборник, вып. 1. Калининград, 1975.

Некр. сб. – Некрасовский сборник. I–III. М.-Л., 1951, 1956, 1960; IV, V, VI, VII. Л., 1967, 1973, 1978, 1980.

ОЗ – «Отечественные записки».

О Некр. – О Некрасове, вып. I–IV. Ярославль, 1958, 1968, 1971, 1975.

ПП – Последние песни. Стихотворения Н. Некрасова. СПб., 1877.

ПСС – Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем, т. I–XII. М., 1948–1953.

ПССт 1886 – Некрасов П. А. Полн. собр. стихотворений, т. I–II. СПб., 1886.

ПССт 1927 – Некрасов Н. А. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1927.

ПССт 1928 – Некрасов Н. А. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1928.

ПССт 1931 – Некрасов Н. А. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1931.

ПССт 1934–1937 – Некрасов Н. А. Полн. собр. стихотворений, т. I. М.-Л., 1934; т. II (кн. 1 и 2). М.-Л., 1937.

ПССт 1967 – Некрасов Н. А. Полн. собр. стихотворений в 3-х т. Л., 1967 («Библиотека поэта». Большая сер. Изд. 2-е).

РА – «Русский архив». Р. б-ка – Н. А. Некрасов. СПб., 1877 (сер. «Русская библиотека», VII).

РВ – «Русский вестник».

РИ – «Русский инвалид».

РЛ – «Русская литература».

РМ – «Русский мир».

PC – «Русская старина».

РСл – «Русское слово».

С – «Современник».

Салтыков-Щедрин – Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т. М., 1965–1977.

Св – «Светоч».

СО – «Сын отечества».

Собр. соч. 1965–1967 – Некрасов Н. А. Собр. соч. в 8-ми т. М., 1965–1967.

СПбВ – «С.-Петербургские ведомости».

Ст 1856 – Стихотворения Н. Некрасова. М., 1856.

Ст 1859 – Стихотворения Н. Некрасова. Лейпциг, 1859.

Ст 1861 – Стихотворения Н. Некрасова, ч. 1–2. Изд. 1-е. СПб., 1861.

Ст 1862 – Стихотворения Н. Некрасова. Изд. пополненное. Берлин, 1862.

Ст 1863 – Стихотворения Н. Некрасова, ч. 1–2. Изд. 3-е. СПб., 1863.

Ст 1864 – Стихотворения Н. Некрасова, ч. 1–2. Изд. 4-е; ч. 3. Изд. 1-е. СПб., 1864.

Ст 1864, ч. 3 – Стихотворения Н. Некрасова, ч. 3. Изд. 1-е, 2-е. СПб., 1864.

Ст 1869 – Стихотворения Н. Некрасова, ч. 1, 2. Изд. 5-е; ч. 3. Изд. 2-е; ч. 4. [Изд. 1-е]. СПб., 1869.

Ст 1873, ч. 5 – Стихотворения Н, Некрасова, ч. 5. Изд. 5-е. СПб., 1873.

Ст 1873, т. I–III, ч. 1–5 – Стихотворения Н. Некрасова, т. I, ч. 1–2; т. II, ч. 3–4; т. III, ч. 5. Изд. 6-е. СПб., 1873.

Ст 1874 – Стихотворения Н. Некрасова, т. III, ч. 6. СПб., 1874.

Ст 1879 – Стихотворения Н. А. Некрасова, т. I–IV. Посмертное изд. СПб., 1879.

Ст 1920 – Стихотворения Н. А. Некрасова. Изд. испр. и доп. Пгр., 1920.

Тургенев, Письма – Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Письма в 13-ти т. М.-Л., 1961–1968.

Тургенев, Соч. – Тургенев П. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Соч. в 15-ти т. М.-Л., 1961–1968.

ЦГАЛИ – Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).

ЦГАОР – Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства (Москва).

ЦГИА СССР – Центральный государственный исторический архив СССР (Ленинград).

Чернышевский – Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. I–XVI. М., 1939–1953.

В. Г. Белинский^*

Печатается по авторизованной копии ГБЛ.

Впервые опубликовано: за границей – Полярная звезда на 1859 год, кн. V, с. 48–52, без подписи и указания автора, под рубрикой «Стихотворения разных авторов» (перепечатано в нескольких зарубежных сборниках: Русская потаенная литература XIX столетия. Отд. 1. Стихотворения. Ч. 1. С предисл. Н. Огарева. Лондон, 1861, с. 388–394; Лютня II. Потаенная литература XIX столетия. Изд. Э. Л. Каспровича. Лейпциг, 1874, с. 30–35 (изд. 2-е, б. г., с. 30–35; изд. 3-е, б. г., с. 25–30) и др.)^[1]; в России – ОЗ, 1878, N 5, отд. I, с. 107 (ст. 80–83, 92–95; приведены А. М. Скабичевским в биографическом очерке «Н. А. Некрасов», перепечатанном затем в первом томе Ст 1879, как «начало» «одного малоизвестного стихотворения Н. А. Некрасова»); Древняя и новая Россия, 1881, N 2, отд. «Мелочи», с. 412–416 (без ст. 18, под рубрикой «Из рукописной литературы 50-х годов» (публикатор П. О. Морозов) и с редакционным примечанием: «Печатая это стихотворение, мы должны заметить, что в некоторых рукописных сборниках оно приписывается Н. А. Некрасову. Судя по стиху выражениям, в этом позволительно сомневаться. Сомнение становится еще более основательным ввиду того, что в последнем издании стихотворений покойного Н. А. об этой пьесе не сказано ни слова. Обращаемся к нашим библиографам с покорнейшею просьбою разъяснить вопрос о том, кого следует считать автором этого стихотворения. Ред.»).

Столь поздняя публикация поэмы в легальной русской печати объясняется не только ее социально-критической направленностью, но также и тем, что имя Белинского после смерти Николая I (в феврале 1855 г.) не сразу сделалось употребительным, так что Н. Г. Чернышевский, в том же 1855 г. печатавший в некрасовском «Современнике» свои «Очерки гоголевского периода русской литературы», не мог назвать его имя и обходился различными иносказаниями («критика 40-х годов» и др.).

Тем не менее еще при жизни поэта библиограф П. А. Ефремов писал в «Отечественных записках» (1863, N 9, отд. II, с. 3) о стихотворении «Белинский», «года два или три тому назад напечатанном в одном из альманахов без подписи автора, но приписываемом всеми г. Некрасову», сожалея, что поэма эта не вошла ни в одно из изданных к тому времени собраний стихотворений Некрасова.

После смерти Некрасова сестра поэта А. А. Буткевич показала поэму М. Е. Салтыкову-Щедрину и Г. З. Елисееву, которые, однако, не нашли возможным опубликовать ее в «Отечественных записках». Не вошла поэма и в Ст 1879, хотя А. А. Буткевич намеревалась выслать ее готовившему издание библиографу С. И. Пономареву (см.: ЛН, т. 53–54, с. 181). Известно также, что у Пономарева был список с герценовской публикации, в настоящее время хранящийся в ИР ЛИ (Р. II, оп. 1, N 281).

После 1881 г. поэма продолжала распространяться в рукописях и время от времени появлялась в печати как «неопубликованная». Так, в анонимной статье «Десятилетие кончины Н. А. Некрасова» (Казанский вестник, 1887, 30 дек., N 338) упомянуто как якобы еще неизвестное публике произведение Некрасова «На смерть Белинского» (т. е. поэма «В. Г. Белинский»). В газете «Одесский листок» (1908, 8 марта, N 57) отрывки из поэмы опубликованы под заглавием «Памяти Белинского. Ненапечатанное стихотворение Некрасова». Н. Ф. Юшков, подготовивший эту публикацию, писал в примечании: «Это стихотворение мне было дано моим старшим братом – В. Ф. Юшковым, бывшим учителем русской словесности в Саратове, а потом в Тифлисе и Шуе, ныне скончавшимся». Он сообщал также, что «несколько лет назад» пытался опубликовать поэму в «Русской старине», но страницы с текстом ее были вырезаны из журнала, очевидно, цензурой. В ИРЛИ (ф. 265, оп. 2, N 1764) хранится список поэмы под заглавием «На смерть Белинского» при письме Н. Ф. Юшкова от 9 мая 1888 г. в редакцию «Русской старины» с просьбой напечатать ее в журнале и ответ секретаря редакции от 17 мая того же года.

В 1899 г., когда отмечалось пятидесятилетие со дня смерти В. Г. Белинского, поэма была напечатана несколькими газетами: БВ, 1899, 1 авг., N 208 (публикация Д. П. Сильчевского по списку П. А. Ефремова); Сев. край, 1899, 23 авг., N 250.

За подписью «Библиолог» ей посвятил статью «Приписываемое Некрасову стихотворение» (с публикацией всего текста поэмы) A. M. Ловягин (Лит. вестник, т. V, кн. 1. СПб., 1903, с. 24–3, см. также с. 120–121). Авторство Некрасова Ловягин признавал допустимым, хотя, по его мнению, «за полную достоверность происхождения все-таки нельзя поручиться» (с. 24). Самому Ловягину поэма стала известна из двух рукописных копий, «из которых одна принадлежит П. А. Ефремову». Ловягин обратил внимание на «довольно загадочные», как ему представлялось, начальные строки поэмы об умирающем через семь лет после смерти Белинского от такого же недуга поэте и в связи с этим припомнил, что «как раз в половине 50-х годов Некрасов сильно заболел и думали уже о его смерти от горловой чахотки».

В 1911 г. поэма была напечатана в книге С. Ашевского (псевдоним М. Н. Столярова) «Белинский в оценке его современников» (СПб., 1911, с. 321–325); текст сопровожден примечаниями Ашевского, приводятся варианты.

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1920, где поэма печаталась по копии ГБЛ (ст. 127–128 по черновому автографу ГБЛ).

Черновые наброски, отражающие, по-видимому, первоначальную стадию работы над произведением, – ГБЛ (Зап. тетр. № 3, л. 12, 43, 61,^[2] 61 об., 72 об., 73 об., 76 об. и 95 об.). На л. 76 об-73 об. этой же тетради – черновая запись поэмы карандашом и чернилами с датой перед началом: «4 апр. <1855>», соседствующая с набросками к поэме «Саша» и стихотворению «Памяти <Асенков>ой».

Беловой автограф ЦГАЛИ, писанный чернилами, с небольшой правкой карандашом и чернилами (Зап. тетр. ЦГАЛИ, л. 1–4), содержит особую редакцию поэмы, без заглавия, сильно сокращенную, соединяющую поэму «В. Г. Белинский» с текстом стихотворения «Русскому писателю», который включался сюда как прямая речь, как развернутая реплика критика и его поэтическое завещание. Вероятно, эта запись отражает неосуществившееся намерение Некрасова опубликовать сокращенный и несколько смягченный вариант поэмы без упоминания имени Белинского.

В рукописи ГБЛ (Солд. тетр., л. 132–139 об.) поэма записана под заглавием: «Б-ий» и начинает собой отдел стихотворений, неудобных для печати. Текст написан рукой А. Я. Панаевой и имеет собственноручные поправки и вставки Некрасова. Перед заглавием карандашная помета рукой Некрасова: «Не для печати».

В ГБЛ (М.10785) хранится экземпляр стихотворений Некрасова издания 1856 г. с рукописными вставками; среди них полный список поэмы «В. Г. Белинский».

В Экз. Лихачева между с. 128 и 129 вклеен список поэмы под заглавием: «Белинский (ненапечатанное стихотворение)» с неверной датой: «1851».

Список ГБЛ (Тетр. Панаевой, л. 68–73) от марта 1860 г. о «Полярной звезды на 1859 год» (на что сделано под текстом прямое указание) имеет поправки рукой Некрасова и его же помету сверху: «Не переписывай».

Еще до опубликования в «Полярной звезде» поэма «В. Г. Белинский» ходила в списках (см., например, часть третью «Сборника прозаических и поэтических произведений различных авторов, составленного Михайловановым» (т. е. М. И. Семевским) в 1857 г., – ИРЛИ, ф. 274, оп. 1, № 438, л. 37–40 об.). Вероятно, по одному из таких списков с поэмой познакомился А. М. Скабичевский, будучи студентом С.-Петербургского университета (см.: Скабичевский А. М. Литературные воспоминания. М.-Л., 1928, с. 93). Немало списков появилось после непечатания поэмы в «Полярной звезде». Вполне понятно поэтому, что первая полная публикация ее в России (1881) была осуществлена под рубрикой «Из рукописной литературы 50-х годов», а в примечании говорилось о наличии ее в «рукописных сборниках».

В апреле и мае 1855 г. Некрасов жил в Ярославле и работай над поэмой «Саша», черновики которой, как уже отмечалось, в Зап. тетр. № 3 перемежаются с черновиками поэмы «В. Г. Белинский». Поэма «В. Г. Белинский», первоначальная сводная запись которой относится, по-видимому, к 4 апреля 1855 г. (см. выше), была завершена ранее «Саши», – до 7 июня 1855 г. (день, когда Некрасов передал Солд. тетр. К. Т. Солдатенкову).

Несомненна генетическая связь поэмы со стихотворением «Русскому писателю» и через него – со стихотворением«Поэт и гражданин.». В Зап. тетр. № 3 под набросками поэмы «В. Г. Белинский» записаны четыре стиха, вошедшие потом в поэму «Несчастные» («Пусть речь его была сурова…» и т. д. – см.: Другие редакции и варианты, с. 264).

Авторство Н. А. Некрасова относительно поэмы «В. Г. Белинский» в наше время совершенно бесспорно удостоверяется не только подлинными рукописями, но и собственным признанием поэта в автобиографических записках (1877): «23 августа. Сегодня ночью вспомнил, что у меня есть поэма „В. Г. Белинский“. Написана в 1854 и 5 году – нецензурна была тогда и попала по милости одного приятеля в какое-то герценовское заграничное издание: „Колокол“, „Голоса из России“ или подобный сборник. Теперь из нее многое могло бы пройти в России в новом издании моих сочинений. Она характерна и нравилась очень, особенно, помню, Грановскому. Вспомнил из нее несколько стихов, по которым ее можно будет отыскать:»

(ПСС, т. XII, с. 27–28)

Удовлетворительного объяснения тому, как поэма «В. Г. Белинский» достигла Лондона и попала в герценовское издание, пока никем не дано. Скорее всего, в Лондоне оказался один из ходивших по рукам списков, который могли доставить Герцену приятели Некрасова – П. В. Анненков и И. С. Тургенев (см.: Эйдельман Н. Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». М., 1966, с. 110) или ездивший в Лондон в июне 1857 г. другой приятель поэта – Л. Ф. Лихачев (см.: Гришунин А. Л. Поэма Некрасова «В. Г. Белинский» (к истории текста). – В кн.: Н. А. Некрасов и русская литература. 1821–1971. М., 1971, с. 472–474).

К. И. Чуковский считал, что поэма «В. Г. Белинский» уже в 1855 г. была отдана Некрасовым в печать и набрана, но не пропущена цензурой. Основанием для такой догадки послужило письмо Некрасова из Петербурга от 17 сентября 1855 г. к И. С. Тургеневу, жившему в то время у себя в Спасском: «Посылаю тебе мои стихи – хотя они и набраны, но вряд ли будут напечатаны. Как-то вспомнил старину – просидел всю ночь и страшно потом жалел, – здоровья-то больше ухлопал, чем толку вышло. Тут есть дурные стихи – когда-нибудь поправлю их, а мне все-таки любопытно знать твое мнение об этой вещи. Прочитав, перешли лоскуток братьям Карповым». Несмотря на очевидную нецензурность поэмы «В. Г. Белинский» для того времени (поэма не только не могла быть представлена в цензуру, но даже доверена обычной почте), К. И. Чуковский предположил, что речь в письме идет именно о ней и что «братья Карповы» – конспиративно-условное наименование Герцена и Огарева (ПССт 1927, с. 453; ПССт 1931, с. 515; ПСС, т. X, с. 251). Однако еще в 1930 г. в печати указывалось, что это помещики, соседи Тургенева по деревне (см.: Тургенев и круг «Современника». М.-Л., 1930, с. 349). Подробное толкование письма Некрасова и критику догадки К. И. Чуковского см. в работе: Гаркави А. М. Произведения Н. А. Некрасова в вольной русской поэзии XIX в., с. 207–249.

Он только пить любил, да палкой К ученью сына поощрял. – Ср. свидетельство самого Белинского: «Отец меня терпеть не мог, ругал, унижал, придирался, бил нещадно и площадно – вечная ему память!» (Белинский, т. XI, с. 512).

С кончиной лекаря, на свете Остался он убог и мал – Историческая неточность: Белинскому после смерти отца было 25 лет.

Но выгнан был, не доказав Каких-то о рожденье прав… – Белинский был отчислен из университета в 1832 г. за политическую неблагонамеренность, проявившуюся в драме «Дмитрий Калинин», но официальным предлогом отчисления выдвинули «слабое здоровье» и «ограниченность способностей». Доказывать «права о рождении» Белинскому пришлось позднее, в 1843 или 1844 г., в связи с женитьбой (Белинский, т. XII, с. 193, 244).

Один ученый человек Колол его неоднократно Таким прозванием печатно… – Историк М. П. Погодин в анонимной статье писал: «Белинский не имеет никакого образования. Это гений-самоучка, которые у нас растут как грибы ежегодно между студентами, не оканчивающими курса. Ни на каком языке он читать не может. Во всех его писаниях нет ни малейших следов какого-нибудь знакомства ни с одним писателем иностранным» (Москвитянин, 1846, № 5, с. 164–175). Речь в данном случае может идти и о С. П. Шевыреве, которому статья Погодина «весьма понравилась» (Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. VIII. СПб., 1894, с. 499).

Пришла охота прожектеру, Который барышей желал, Обширный основать журнал… – Имеется в виду А. А. Краевский и «Отечественные записки», издаваемые им с 1839 г.

Лишь два задорных поляка… – Ф. В. Булгарин и О. И. Сенковский.

Уж новый гений… – Н. В. Гоголь.

Кружок еще несмелый, тесный… – находившаяся под влиянием Гоголя «натуральная школа» в литературе, теоретиком которой стал В. Г. Белинский.

Но поднялась тогда тревога В Париже буйном… – Февральская революция 1848 г. во Франции и провозглашение республики.

…и у нас По-своему отозвалась… – Подразумевается начавшаяся в России реакция – «мрачное семилетие» 1848–1855 гг.

Созвали целый комитет. – Речь идет об учрежденном 2 апреля 1848 г. негласном комитете для надзора за действиями цензуры и направлением русской литературы.

Фанатик ярый Бутурлин… – Д. П. Бутурлин (1790–1849), военный историк, был назначен председателем упомянутого секретного комитета, известного под наименованием «Бутурлинского».

В Зап. тетр. № 3 вместо «Фанатик ярый» читаются вписанные карандашом слова «Палач науки». К. И. Чуковский настаивал на включении в окончательный текст именно такого чтения, которое представлялось ему «злее и ярче» (Чуковский К. Люди и книги. М., 1960, с. 400–403). Однако все прочие источники, в том числе и приведенная выше дневниковая запись 1877 г., фиксируют чтение «Фанатик ярый», также достаточно сильное. Поэма не предназначалась для подцензурной печати, поэтому в автоцензурной замене здесь смысла не было.

Закройте университеты… – В числе мер, предлагавшихся в 1848–1849 гг. для пресечения проникновения революционных идей в Россию, намечалось ограничение социального состава студенчества выходцами из дворян, а в отдельных требованиях – полное закрытие университетов.

…том истории твоей… – Имеется в виду «Военная история походов россиян в XVIII столетии, сочиненная Д. П. Бутурлиным на французском языке и переведенная на русский А. Хатовым и А. Корниловичем» (ч. 1–4. СПб., 1819–1823).

Саша^*

Печатается но Ст 1873, т. I, ч. 2, с. 47–77, с восстановлением ст. 449–452 по корректуре ИРЛИ и уточнением ст. 452 по вставке в Экз. Ефремова 1861, совпадающей с копией М. Л. Михайлова (разыскать эту копию, по которой К. И. Чуковский печатал ст. 452 в изданиях Некрасова, начиная со Ст 1920, не удалось; см. ссылку на нее: ПССт 1934–1937, т. I, с 696–697).

Впервые опубликовано: С, 1856, № 1 (ценз. разр. – 31 дек. 1855 г. и 5 янв. 1856 г.), с. 123–140, с посвящением: «И-у Т-ву» (т. е. Ивану Тургеневу) и подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано: Ст 1856; ст. 177–232: Для легкого чтения, т. II. Под ред. Н. А. Некрасова. СПб., 1856, под заглавием: «Срубленный лес (отрывок)» и с подписью: «Н. Некрасов»).

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1856, с посвящением: «И…ву Т…ву» (перепечатано: 2-я часть всех последующих прижизненных изданий «Стихотворений», без посвящения).

Автографы, без заглавий и деления на главы, – ГБЛ (Зап. тетр. № 3) и ЦГАЛИ (Зап. тетр. ЦГАЛИ).

Более ранними являются автографы в Зап. тетр. № 3: план (прозаический набросок карандашом, л. 39 об.) и ряд стихотворных текстов. В плане намечено содержание главы 2 (значительно отличающееся от реализованного в поэме), глав 3 и 4. Оно развито в стихотворных текстах, из которых следует выделить две первоначальные (черновые) редакции поэмы. А. Я. Максимович квалифицировал их как «схематическую запись III главы» и «первую авторскую сводку III главы» (см.: ПСС, т. I, с. 464–472), однако в них представлены также эпизод из будущей главы 2 (см.: Другие редакции и варианты, с. 276–277, стихи «А как бывало с горы ледяной…» и след.) и – отчасти – глава 4.

Первая черновая редакция записана карандашом, наспех, с многочисленными пропусками, недописанными словами и недоработанными стихами, от конца тетради к началу (л. 37 об. – 33 об.).

Вторая черновая редакция состоит из двух фрагментов. Первый, более крупный фрагмент – сводка глав 2 и 3 (л. 62–69). Вначале поэт записал чернилами стихи, относящиеся к началу главы 3, от слов «В нашем соседстве усадьба большая…» до слов «Это – она…» (л. 62 и об.), оставив недописанные строчки и места для вставок; затем подправил текст карандашом и, закончив строку «Это – она» словами «[говорила] называла – стихи…», карандашом же написал продолжение (л. 62 об. – 64 об.); переписав этот карандашный отрывок чернилами, вновь выправил его карандашом (л. 65–67 об.); конец первого фрагмента (л. 67 об.-69) также писан карандашом. Последние шесть двустиший первого фрагмента («А как уехал…» и т. д., л. 68 об. – 69) отчасти варьируются в начале второго фрагмента, представляющего собой сводку конца главы 3 и главы 4. Таким образом, второй фрагмент является непосредственным продолжением первого. Записан второй фрагмент карандашом, начерно (л. 12 об. – 13 об.).

Кроме этих двух черновых редакций поэмы, в Зап. тетр. № 3 содержатся отдельные стихотворные (преимущественно карандашные) наброски. Они по большей части отражают промежуточную стадию работы между обеими редакциями, однако вполне вероятно, что некоторые наброски были сделаны еще до работы над первой редакцией, а иные – после работы над второй редакцией. Поскольку хронология написания отдельных набросков не поддается точному определению, они приведены в разделе «Другие редакции и варианты» (с. 286–292) в последовательности стихов, к которым относятся. Не воспроизводятся мелкие наброски, совпадающие с окончательным текстом (ст. 164 – см. л. 26; ст. 405–408 – см. л. 37 об.; ст. 465–468 – см. л. 19).

Следующий этап работы над поэмой представлен в Зап. тетр. ЦГАЛИ. Здесь содержится третья черновая редакция поэмы в составе глав 2, 3, 4,^[5] писанная первоначально чернилами, с последующей правкой и вставками чернилами и карандашом (л. 10–16 об.). В некоторых стихах этой редакции героиня поэмы получает имя Саша (в первых двух редакциях она везде названа Улей). Под последним стихом поэмы («Пышным плодом отродится оно!..») – дата: «1 мая <1855 г.>» (год определяется по положению автографа в Зап. тетр. ЦГАЛИ). Это не дата завершения работы над поэмой: она выставлена под текстом, еще далеким от окончательного. Пометив эту дату, Некрасов записывает часть главы 3 (л. 17 и об.), без правки, со знаком, указывающим место вставки на л. 14 об. Затем он пишет (чернилами, почти без правки) новый беловой вариант начала главы 4 (л. 19 и об.).

Наиболее ранний дошедший до нас полный текст поэмы – в корректуре, назначавшейся для «Современника» (ИРЛИ, 21120). Авторская правка в этой корректуре имеет как стилистический, так и цензурный характер. На последнем листе – помета Некрасова, обращенная к наборщикам: «NB. Последние восемь стихов править по корректуре г. Бекетова: „Эх!“ и прочее». Помета показывает, что цензурная правка была сделана в связи с замечаниями цензора В. Н. Бекетова; однако в последних восьми стихах вариантов нет. Посвящение «И-у Т-ву» вписано чернилами. Под текстом корректуры печатная подпись: «Н. Некрасов».

Сохранилась также корректура «Саши», назначавшаяся для Ст 1856 (Кор. Кетчера), – ГИМ.

Поскольку поэма была опубликована в искаженном цензурою виде, получили распространение списки и печатные экземпляры с различными поправками и вставками. Некоторые из этих экземпляров имеют авторскую правку (Кор. Кетчера и Экз. авт. ГБЛ – см.: Другие редакции и варианты, с. 305 и 309). В Экз. авт. ГБЛ и в ряде других представлены разночтения текста, степень авторитетности которых неясна. Назовем следующие источники: Дневник Афанасьева,^[6] Список Модзалевского, Экз. Васильковского, Экз. Гербеля, Экз. Зеленого, Экз. ИРЛИ б, Экз. Лазаревского, Экз. Музея Н, Экз. Чуковского. Разночтения «Саши» по Дневнику Афанасьева опубликованы С. Г. Лазутиным (см.: Лазутин С. Г. К истории создания романа «Тонкий человек» и поэмы «Саша» Н. А. Некрасова. – В кн.: Вопросы литературы и фольклора. Воронеж, 1972, с. 19–20); разночтения по Экз. Зеленого (местонахождение которого нам установить не удалось) печатаются по копии С. А. Рейсера (Ленинград).

В конце 1850-х гг., в период цензурных репрессий, обрушившихся на Ст 1856, поэму переписывали в составе этого издания и отдельно. Список, принадлежавший Д. И. Менделееву, имел пометку: «Январск<ая> книжка „Соврем<енника>“ 1856» (Музей Д. И. Менделеева при ЛГУ, шифр: П. А. 11.1.6).

Поэма числится в автографе Некрасова – списке, относящемся к весне или лету 1856 г. (в нем названо стихотворение «Княгиня», созданное в марте 1856 г.): «Внимая войне. Давно, отвергнутый тобою>. Княг<иня>. Саша. Вино. Мои детские <годы>. Прекр<асная партия>. Демон» (Зап. тетр. № 2, л. 43 об.). Это не перечень стихотворений 1855 г., как полагал К. И. Чуковский (см.! ПСС, т. I, с. 570), а список стихотворений разных лет, намечавшихся Некрасовым к включению в Ст 1856.

Под текстом поэмы Некрасов в своих изданиях (начиная со Ст 1861) выставлял дату: «1852–1855». – Однако дошедшие до нас материалы позволяют сомневаться в том, что работа над поэмой была начата в 1832 г. (возможно, что это дата возникновения замысла). 30 июня – 1 июля 1855 г. Некрасов писал И. С. Тургеневу: «Помнишь, на охоте как-то прошептал я тебе начало рассказа в стихах – оно тебе понравилось; весной нынче в Ярославле я этот рассказ написал, и так как это сделано единственно по твоему желанию, то и посвятить его желаю тебе…». Вместе с Тургеневым Некрасов охотился в двадцатых числах июля 1854 г. в имении А. В. Дружинина Чертово (см. об этом в дневнике Дружинина, хранящемся в ЦГАЛИ, ф. 167, оп. 3, № 108, л. 151), а в двадцатых числах сентября и в самом начале (до 4-го) октября в Спасском (см.: Тургенев, Письма, т. И, с. 226–227, 533). К тому времени была написана лишь небольшая часть поэмы – «начало рассказа в стихах». Возможно, это были стихи о приезде Агарина в поместье, которые Некрасов многократно переделывал (см.: Другие редакции и варианты, с. 270, 274, 293). Слова же Некрасова «весной нынче в Ярославле я этот рассказ написал» несомненно относятся к трем черновым редакциям, содержащимся в Зап. тетр. № 3 и Зап. тетр. ЦГАЛИ (см. выше). В Солд. тетр. поэма не вошла; поскольку Солд. тетр., куда были включены все лучшие стихотворения поэта, была передана Некрасовым К. Т. Солдатенкову для издания 7 июня 1855 г., очевидно, что к тому времени работа над «Сашей» еще не была завершена. Извещение о предстоящей публикации поэмы в «Современнике» появилось на обложке № 11 и 12 журнала за 1855 г. 26 декабря 1855 г. Некрасов читал «Сашу» А. Н. Майкову, который в своем дневнике упоминает две части поэмы: первую, соответствующую главе 2 окончательного текста, и вторую, соответствующую главам 3 и 4 (см.: Мельгунов В. В. К творческой истории поэмы Некрасова «Саша» (Страничка из дневника Аполлона Майкова). – РЛ, 1977, № 3, с. 101–102). Глава 1, представляющая собою лирическое вступление к поэме, была создана, видимо, лишь в конце декабря 1855 г., но не позже самого начала января 1856 г.: известно, что ко 2 января поэма была оттиснута в корректуре и запрещена цензором В. Н. Бекетовым (см. ниже), а 5 января разрешена им же, – очевидно, по указанию министра народного просвещения А. С. Норова. Таким образом, поэма была написана между летом 1854 г. (раньше могли существовать лишь какие-нибудь небольшие наброски) и концом 1855 г., причем основная часть работы над ней приходится на весну 1855 г.

Первая публикация поэмы (в «Современнике») натолкнулась на цензурные препятствия. Поэма была запрещена (очевидно, С.-Петербургским цензурным комитетом по представлению цензора В. Н. Бекетова). Однако Некрасов не отказался от намерения опубликовать ее. По просьбе поэта Ег. П. Ковалевский 2 января 1856 г. посетил возглавлявшего цензурное ведомство министра народного просвещения А. С. Норова и, не застав его дома, оставил корректуру «Саши» и записку: «Будьте правосудны и терпеливы, как всегда, потрудитесь прочесть это стихотворение Некрасова и скажите, можно ли запретить его, а между тем оно запрещено» (ЦГИА СССР, ф. 772, оп. 1, 1856 г., № 3766, л. 2). Существуют сведения, что одновременно о напечатании «Саши» хлопотал И. А. Гончаров (см. указанную М. В. Теплинским запись в дневнике С. И. Смирновой-Сазоновой – ИР ЛИ, ф. 285, № 2, л. 95).

В результате «Саша» появилась в «Современнике», но с большими цензурными искажениями, которые зафиксированы в корректуре ИРЛИ. Несмотря на это, первопечатный текст поэмы привлек внимание наблюдавшего за «Современником» чиновника особых поручений Н. Родзянко, который 23 февраля 1856 г. доносил А. С. Норову: «Это стихотворение, в отношении его буквального смысла, представляется во многих местах весьма темным; из них наиболее непонятные и резкие, при которых я поставил знаки? и N3, могут невольно увлечь читателей к невыгодному толкованию оных» (Гаркави А. М. Некрасов и цензура. – Некр. сб., II, с. 451). Однако А. С. Норов, лично причастный к дозволению «Саши», оставил этот рапорт без последствий.

Цензурный характер некоторых вариантов корректур и прижизненных публикаций (см.: Другие редакции и варианты, с. 305–310) нуждается в пояснении. Ст. 15–16 («Спящих в могилах виновных теней Не разбужу я враждою моей») были вычеркнуты цензурой, так как в них содержался намек на Николая I, умершего 18 февраля 1855 г. Позже, когда Некрасов вновь представил эти стихи к публикации, член Главного управления цензуры Ф. Бюлер писал (в донесении от 30 октября 1859 г.), что они могут «подать повод к весьма предосудительным толкованиям» (Mazon. A. Un maitre du roman russe Ivan Contcharov. Paris, 1914, p. 399). В ст. 303–305 «нецензурным» был образ орла, будто бы пророчившего Агарину великую долю («государственный орел» – герб царской России). Особенно «крамольными» считались ст. 449–452 (о «чувстве свободы», о «крови и борьбе»), – они, как указывалось выше, опубликованы лишь в советское время. В вариантах ст. 39, 490] а также в ст. 100, 453, 490 «запретными» были слова «воля», «свобода» и производные от них. В первоначальных вариантах ст. 39 («Воздухом вольным повеяло с гор»), ст. 326 («Солнышко правды взойдет и над нами») и ст. 489–490 (о «теплом крае», «где люди Дышат вольнее всей силою груди»), видимо, заключались намека на события европейских революций 1848 г. Некрасов не вернулся к этим вариантам, надо полагать, не только из-за цензурных препятствий, но и потому, что его отношение к Европе, где восторжествовали капиталистические порядки, могло измениться; показательно, что ст. 490 («Дышат вольнее всей силою груди») он в конце концов переделал так: «Дышат вольнее – в три четверти груди».

Герой поэмы Агарин во многом напоминает тургеневского Ру-дина: оба они фразеры, «лишние люди» из дворянской среды. В связи с этим С. С. Дудышкин даже объявил в своей статье, будто в Агарине читатели «нашли того же Рудина, только переложенного в стихи» («Стихотворения Н. Некрасова». – ОЗ, 1861, No 12, с. 87). Впоследствии (в 1879 г.) и сам Тургенев утверждал, что «Саша» написана под влиянием «Рудина» (Тургенев, Соч., т. XII, с. 304). Между тем «Рудип» был опубликован одновременно с «Сашей» – в № 1 «Современника» за 1856 г. Написан же «Рудин» был между 5 июня и 24 июля 1855 г., т. е. после глав 3 и 4 «Саши», в которых выведен Агарин. Таким образом, версия, будто «Саша» возникла как «переложение в стихи» тургеневского романа, несостоятельна. Возможно лишь, что какие-то предварительные разговоры о типе «лишнего человека», имевшие место между Некрасовым и Тургеневым до написания «Саши» и «Рудина», отразились как в поэме, так и в романе. Такое предположение подкрепляется тем, что в черновых редакциях поэмы Агарин был наделен положительными чертами («Это прекрасный и вечный ребенок…»), еще более сближавшими его с Рудиным. Примечательно также, что в плане и в черновых редакциях поэмы был намечен впоследствии устраненный Некрасовым образ жениха Саши, соответствующий Волынцеву (жениху Натальи) в тургеневском романе (см.: Гаркави А. М. Поэма Некрасова «Саша». – Некр. сб., II, с. 153–160; Маслов В. С. Некрасов и Тургенев. К вопросу о литературных взаимоотношениях («Саша» и «Рудин»). – О Некр., вып. III, с. 136–154).

Временем действия в поэме, очевидно, является конец 1840 – начало 1850-х гг., когда многие из либерально настроенных дворян под впечатлением европейских революций 1848–1849 гг. отрекались от социалистических устремлений (см. примечания в кн.: Некрасов Н. А. Стихотворения, т. II. Л., 1956, с. 315–316; Бухштаб Б. Я. Проблемы изучения поэмы Некрасова «Саша». – Изв. АН СССР, сер. лит. и яз., 1971, т. XXX, вып. 5, с. 440–452). Такое определение времени действия подтверждается отмеченными выше намеками на европейские события. Ошибочным является мнение Б. Я. Бухштаба, что, поскольку в то время, к которому относится действие в поэме, резкой дифференциации между либералами и демократами еще не было, к прототипам Агарина могут быть отнесены А. И. Герцен и Н. П. Огарев (см. указ. статью, 451–452): Герцен и Огарев испытали в конце 1840-х гг. лишь временное разочарование (и ко времени создания поэмы уже его преодолели), Агарин же – человек, отказавшийся от демократических воззрений. Этими прототипами могли быть скорее такие люди, как казанский помещик Г. М. Толстой (см.: Чуковский К. Григорий Толстой и Некрасов. – В кн.: Чуковский К. И. Собр. соч. в 6-ти т., т. V. М., 1967), П. В. Анненков, всякого рода случайные «попутчики» Белинского, о которых Некрасов в черновиках поэмы «В. Г. Белинский» писал: «Его соратники смирялись И в подлецов преображались» (см.: Другие редакции и варианты, с. 267).

Отнеся действие к недавнему времени, Некрасов указывал, что политическое ренегатство и раньше было характерно для либералов; но в то же время образ Агарина определенно проецировался на современность; одним из ключевых в этом смысле является стих «Это, увы! – современный герой!». Поэма в основном была написана весной 1855 г., т. е. в период уже начавшегося общественного подъема и явно наметившегося расхождения между демократами и либералами. С быстрым формированием нового типа русского либерала связано изменение оценки Агарина самим автором в процессе работы над поэмой – от снисходительной в черновых редакциях до несомненно отрицательной в окончательном тексте.

Одним из непосредственных литературных предшественников Агарина был Левин, персонаж повести А. В. Станкевича «Идеалист», которую Некрасов подробно разобрал в рецензии на альманах «Комета» (1851); уже в этой рецензии наметилось скептическое отношение к «лишним людям», более полно впервые в русской литературе воплотившееся в образе Агарина (см.: «Это, увы, – современный герой…». Неизвестная статья Н. А. Некрасова. Публ. М. Блинчевской. – ЛГ, 1971, 26 мая, № 22, а также указанную выше статью С. Г. Лазутина). В «Саше» Некрасов использовал образ «лишнего человека» для обличения либералов – концепция, получившая через несколько лет теоретическое обоснование в статьях Чернышевского («Русский человек на rendez-vous», 1858) и Добролюбова («Что такое обломовщина?», 1859).

Агарину Некрасов противопоставил Сашу, подлинную представительницу демократически настроенной молодежи 1850-х гг. Саша – новый тип передовой русской женщины. В отличие от пушкинской Татьяны, с которой у нее много сходного, она не мыслит своего замужества без общности идейных устремлений. Стремясь принести посильную пользу крестьянам, она вступает на путь общественного служения (подробно об этом см.: Колесникова Л. И. О народности поэмы Некрасова «Саша». (Саша и Татьяна). – Некр. и его вр., вып. 1, с. 43–50).

В образе Саши Некрасов отразил черты передовых женщин, с которыми он общался, – таких, как О. С. Чернышевская, А. Я. Панаева и др. Ссылаясь на Некрасова, Чернышевский писал О. С. Чернышевской (7 июля 1888 г.), что она послужила поэту прототипом для ряда женских образов, в том числе для Саши (см.: Чернышевский, т. XIV, с. 701). В ПСС (видимо, по указанию К. И. Чуковского) рядом с текстом поэмы помещен портрет А. Я. Панаевой (см. т. I, между с. 128 и 129).

В русской литературе Саша предвещала передовых шестидесятниц – героинь И. С. Тургенева, В. А. Слепцова, Н. Г. Чернышевского.

Поэма вызвала у современников многочисленные отклики, в подавляющем большинстве сочувственные.

Однако литераторы и читатели, не принадлежавшие к демо кратическому лагерю, оценивали ее односторонне. В их отзывах-две основные тенденции: во-первых, восхищение отдельными пестами поэмы (особенно описаниями природы); во-вторых, утверждение, будто в поэме выражены «примиренческие» настроения поэта, его отказ от гражданского направления в литературе.

Наиболее ранний из дошедших до нас отзывов – в вышеупомянутой дневниковой записи А. Н. Майкова от 26 декабря 1855 г. Давая поэме исключительно высокую оценку («лучшая его (Некрасова, – Ред.) вещь и во всей современной поэзии»), Майков эту оценку локализовал таким образом: «Лучшая часть ее первая. Жизнь молодой девушки в деревне и лес». Тут же Майков высказал предположение, что поэмой «как бы оправдалось» его, Майкова, стихотворное послание «Н. А. Некрасову», написанное двумя годами раньше и представляющее собою отклик на стихотворение Некрасова «Муза» (РЛ, 1977, № 3, с. 101). В этом послании Майков, как известно, призывал Некрасова отказаться от «злобы и вражды» и обратиться к умиротворяющей теме родной природы (см. публикацию С. А. Рейсера в ЛН, т. 49–50, с. 614–617).

3 февраля 1856 г., вскоре после выхода № 1 «Современника» с текстом поэмы, В. П. Боткин писал Некрасову из Москвы: «„Саша“ твоя здесь всем очень понравилась, даже больше, чем понравилась: об ней отзываются с восторгом» (ГМ, 1916, № 9, с. 182). Говоря о «восторгах» москвичей, Боткин, возможно, имел в виду отзывы славянофилов. 7 февраля 1856 г. С. Т. Аксаков писал Тургеневу: «В последних стихах его (т. е. в „Саше“, – Ред.) так много истины и поэзии, глубокого чувства и простоты, что я поражен ими, ибо прежде не замечал ничего подобного в его стихах» (Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 14. СПб., 1900, с. 353). К. С. Аксаков в. журнальной статье очень резко отозвался об обличительном направлении некрасовской поэзии, которому он противопоставил «Сашу»: «Некоторые из прежних его стихотворений пропитаны едким цинизмом картин и чувств <…> В стихотворении его „Саша“ и других является танже сила выражения и сила чувства, но очищенная и движимая иными, лучшими стремлениями» (Аксаков К. Обозрение современной литературы. – Рус. беседа, 1857, № 1, отдел «Обозрения», с. 8–9).

Позже славянофильское понимание поэмы развил А. А. Григорьев в статье 1862 г. о втором издании «Стихотворений» Некрасова. Утверждая, что Некрасов в поэме отказался от обличения («Сердце поэта устало питаться злобою…» и т. д.), критик в то же время подчеркнул близость Некрасова к «почве», сказавшуюся и в замечательных картинах русской природы, и в складе речи, от которой «веет народным духом» (Григорьев А. Литературная критика. М., 1967, с. 487, 488).

Близка к славянофильской была оценка поэмы деятелями «чистою искусства», которые восхищались мастерством Некрасова, особенно в картинах природы, и также усматривали в поэме отход Некрасова от «обличительного» направления. В анонимной (видимо, принадлежавшей А. В. Дружинину) рецензии «Библиотеки для чтения» на второй том сборника «Для легкого чтения» (1856), где был перепечатан отрывок из «Саши» под заглавием «Срубленный лес», говорилось: «…Отрывок этот, по нашему мнению, составляет лучшее украшение всей поэмы <…> Полнотой, свежестью и поэтической зоркостью отличаются эти строки <…> Поэт сохранил в душе своей и физиономию нахмуренной ели, и старой сосны, и стон верхушек осин – и трупы поверженных деревьев вдруг живо стали перед ним, и даже тонкие тени, заходившие по пням беловатым, не ускользнули, не забежали в сторону от впечатлительного его глаза… Зорко и тонко, со всеми мелочами охватил он прелестнейшую картину, достойную первостатейного мастера» (БдЧ, 1856, № 9, «Литературная летопись», с. 20, 22).

Л. Н. Толстой, который в ту пору вслед за Дружининым выступал против «дидактизма» и «злости» в литературе, писал Некрасову 2 июля 1856 г.: «…человек желчный и злой не в нормальном положении. Человек любящий – напротив, и только в нормальном положении можно сделать добро и ясно видеть вещи. Поэтому ваши последние стихи мне нравятся, в них грусть и любовь, а не злоба, т. е. ненависть. А злобы в путном человеке никогда нет и в вас меньше, чем в ком-нибудь другом» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Сер. 3. Письма, т. 60. М., 1949, с. 75). Не согласившись с Толстым, Некрасов в ответном письме от 22 июля 1856 г. провозгласил необходимость благородной «злости», направленной против социальной несправедливости.

Безосновательно усмотрел в «Саше» отход от обличительных тенденций также редактор газеты «Русский инвалид» полковник П. С. Лебедев, который именно с этой точки зрения приветствовал поэму в обширной статье (РИ, 1856, 2 июня, № 121, с. 528–529). Более критично подошел к поэме А. И. Рыжов (псевдоним – О. Колядин): признавая высокие достоинства поэмы, которую он назвал «замечательным произведением», он в то же время писал, что она показывает, «до какой степени анализ <…> подорвал основы стихотворной деятельности нашей…». Назвав вступление в поэму (т. е. главу 1) «превосходным», он в той же статье заявлял о «прозаическом покрое рассказа» в ней, о «тяжести» и «топорности» некрасовского стиха и т. п. (БдЧ, 1856, № 2, «Журналистика», с. 72–74).

Отзывам литераторов либерального и консервативного толка противостояли оценки, которые получила поэма в высказываниях революционных демократов. Глубокое истолкование поэмы дали Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов, которые, как уже говорилось, связывали ее идейный смысл с задачей обличения российского либерализма (см.: Маслов В. С. Чернышевский и Добролюбов о поэме Некрасова «Саша». – Некр. сб., III, с. 340–345).^[7] Высоко оценил поэму Д. И. Писарев, причисливший ее (в статье «Писемский, Тургенев и Гончаров», 1861) к тем произведениям, за которые Некрасова «знает и любит живая Россия» (Писарев Д. И. Соч., т. I. М., 1955, с. 196). Известная революционерка-семидесятница В. Н. Фигнер, вспоминая о впечатлении, которое на нее в ранней молодости произвела «Саша», писала: «Над этой поэмой я думала, как еще никогда в свою 15-летнюю жизнь мне не приходилось думать. Поэма учила, как жить, к чему стремиться. Согласовать слово с делом – вот чему учила поэма, требовать этого согласования от себя и от других учила она. И это стало девизом моей жизни» (Фигнер В. Запечатленный труд. Воспоминания в двух томах, т. I. M., 1964, с. 92).

Что же молчит мой озлобленный ум?.. – Отзвук пушкинского стиха «С его озлобленным умом…» («Евгений Онегин», глава седьмая, строфа XXII).

Весела въехал я в дом тот угрюмый, Что, осенив сокрушительной думой, Некогда стих мне суровый внушил… – Речь идет о поместье Некрасовых Грешнево и о стихотворении «Родина» (1846).

Так, после битвы, во мраке ночном ~ Волосы мертвых бойцов шевелит! – Эти стихи, вероятно, навеяны Крымской войной.

Или какой чернокнижник-губитель? – Чернокнижник – колдун.

«Несчастные»^*

Печатается по Ст 1873, т. I, ч. 2, с. 103–145, с восстановлением ст. 251 по автографу ИРЛИ А, ст. 658–664, 715–716, 718–722, 804 – по автографу ИРЛИ Б, ст. 717 – по автографу ГБЛ.

Впервые опубликовано: ст. 164–220 – С, 1856, № 5 (цена, разр. – 30 марта и 5 апр. 1856 г.), с. 139–141, в составе стихотворения «Петербургское утро (отрывок)», с подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано: Ст 1856, с. 148–150); ст. 244 (со слова «Невольно») – 375 – С, 1857, № 3 (ценз. разр. – 28 февр. 1857 г.), с. 51–54, под заглавием: «Отрывок из поэмы», с подписью: «Н. Н.» (в оглавлении: «Н. А. Н.») и датой: «Рим, декабрь, 1856»; полностью – С, 1858, № 2 (ценз. разр. – 8 и 10 февр. 1858 г.), с. 241–266 под заглавием: «Эпилог ненаписанной поэмы», с подписью: «Н. Некрасов».

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1861, ч. 2, под заглавием: «Несчастные», с датой: «1856» (перепечатано: 2-я часть всех последующих прижизненных изданий «Стихотворений»).

Черновой автограф ст. 164–220 (в составе стихотворения «Петербургское утро»), без заглавия, запись карандашом от конца тетради к началу, – ГБЛ (Зап. тетр. № 3, л. 51–49 об.). Беловой автограф этого отрывка, являвшийся наборной рукописью и предназначавшийся для № 5 «Современника» за 1855 г., под заглавием «Совет. (Подражание Пушкину)», запись чернилами, – ЦГАЛИ, ф. 338, он. I, № 27, л. 92–93 об. (со следующими карандашными пометами рукою Некрасова – в начале, в левом углу: «В „Совр<еменник>“, № 5»; ст. 191–197 с изображением арестантской фуры отчеркнуты карандашом; в конце приписка: «N. В. Ежели отчеркнутые строки выкинет цензура, то печатать так:

и проч.»).

Корректура стихотворения «Совет. (Подражание Пушкину)», в которой имеется предложенная купюра, с таким заключением цензора: «Эти стихи такие мрачные, представляют Петербург таким грязным и зловонным городом, что пропустить их нельзя и оставить при деле 13 ап<реля 1855 г.>» (ЦГИА СССР, ф. 777, оп. 2, № 28, л. 26). Беловой автограф этого же стихотворения под заглавием: «Совет» (вместо зачеркнутого «Секрет»^[8]) – ГБЛ (Солд. тетр., л. 4–6 об.).

Беловой автограф ст. 244–375, являвшийся наборной рукописью, под заглавием: «Отрывок из поэмы», чернилами, с правкою карандашом, подписью: «Н. Н.» (вместо зачеркнутой: «Н. Н. Некрасов») и датой: «Рим, декабрь, 1856», – ИРЛИ, 21198, л. 1–4; послан Тургеневу в письме от 26 декабря 1856 г. и, по желанию Некрасова, отправлен затем в Петербург П. В. Анненкову для передачи в редакцию «Современника». В автографе содержались смягченные варианты ст. 357 и 360, с припиской на полях: «Для цензуры», и обращение к редакции журнала: «Прошу напечатать без опечаток. Если хоть слово выкинут, то не печатать. Некрасов».

Беловой автограф ст. 457–914, под заглавием: «Крот», вались чернилами, за исключением вписанного карандашом примечания возможно, рукою Некрасова: «В предыдущей главе рассказывающий излагает, за что он попал в Сибирь. Глава оканчивается тем что он, вместе с другими, потеряв всякую надежду, предался дикому буйству, подавляя в себе всякое человеческое движение», – ИРЛИ, 21194, л. 1–4 об.; послан Некрасовым И. С. Тургеневу вслед за письмом от 25 ноября 1856 г.

Автограф всей поэмы с последовательно исправленными заглавиями: а. «Преступники», б. «Воспоминания прощеного», в. «Несчастные», с подзаголовком: «Поэма в двух частях» и датами – на заглавном листе: «1856, ноябрь и декабрь. Рим», над текстом первой части поэмы: «[24] 22 дек<абря> 1856. Рим», в конце автографа: [«Ноябрь и декабрь [1856] 1857. Рим»], запись чернилами, правка чернилами и карандашом, – ГБЛ (Зап. тетр. № 4, л. 1-28).

Копия А. Я. Панаевой с текста первой публикации поэмы в Современнике (1858, № 2), с карандашными исправлениями Некрасова, – ИРЛИ (Тетр. Панаевой, л. 8-33 об.).

Возникновение замысла относится к апрелю 1855 г., когда Некрасовым была предпринята попытка опубликовать стихотворение «Совет. (Подражание Пушкину)» в майском номере «Современника». Окончательно замысел созрел в начале 1856 г., о чем свидетельствует появление в «Современнике» и Ст 1856 стихотворения «Петербургское утро» с примечательным подзаголовком «Отрывок». Надежду на осуществление замысла укрепила амнистия политическим заключенным, объявленная 26 августа 1856 г. и открывшая возможность писать о сибирской каторге.

Оформление замысла связано с раздумьями поэта над судьбами «друзей народа и свободы», вероятно в период работы над поэмой «В. Г. Белинский». Как указано выше (см. на с. 527 наст. тома, а также: Другие редакции и варианты, с. 264), стихи «Пусть речь его была сурова И не блистала красотой, Но обладал он тайной слова, Доступного душе живой», вошедшие в поэму «Несчастные», располагались по соседству с набросками к поэме «В. Г. Белинский» в Зап. тетр. № 3 (ср.: Чуковский К. Белинский в поэме «Несчастные». – ЛГ, 1946, 23 ноября, № 47). О Белинском как прототипе Крота писал П. Ф. Якубович, обративший внимание на то, что смерть Крота в поэме напоминает последние минуты жизни Белинского (см.: Н. А. Некрасов, его жизнь и литературная деятельность. Критико-биографический очерк Л. Мельшина <П. Ф. Якубовича>. СПб., 1907, с. 39–43). Однако обобщенно-романтизированный образ Крота нельзя связывать с отдельным лицом. Установлено, что на замысел поэмы о судьбе интеллигента на каторге повлияли также размышления Некрасова о положении ссыльного Достоевского. Именно в это время Достоевский напомнил о себе после долгих лет вынужденного молчания. Не исключено, что Некрасов читал сам или знал в изложении А. Н. Майкова письмо Достоевского к брату Михаилу от 22 февраля 1854 г. Достоевский сообщает в нем подробности отправки по этапу из Петербурга «ровно в рождество 1849 года». В набросках к поэме в Зап. тетр. № 3 у Некрасова уже появляется образ осужденного интеллигента, увозимого ранним утром из Петербурга, когда город подобен «опустелой зале, Где пировали вы вчера». В письме Достоевский рассказывает о «злобной радости», с которой каторжники из народа встретили дворян – политических преступников: «150 врагов не могли устать в преследовании, это было им любо…» (Письма Ф. М. Достоевского, т. I. М.-Л., 1928, с. 136; ср. у Некрасова: «И было нам сначала любо Смотреть, как губы он кусал, Когда с ним обходились грубо…») – Характеристика Достоевским русского народа («„Поверишь ли“ есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото» – там же, с. 139) перекликается с монологом Крота: «Так под корой Сибири льдистой Золотоносных много жил» (подробнее об этом см.: Лебедев Ю. В. Некрасов и Достоевский в 60-е годы. Эпизод из творческих взаимосвязей. – Некр. и его вр., вып. 1, с. 95–98). О связи образа Крота с личностью Достоевского писал О. Ф. Миллер в кн.: Публичные лекции. Русская литература после Гоголя. СПб., 1874. Интересно также в этом плане свидетельство самого Достоевского: «…Однажды, в шестьдесят третьем, кажется, году, отдавая мне томик своих стихов, он (Некрасов, – Ред.) указал мне на одно стихотворение, „Несчастные“, и внушительно сказал: „Я тут об вас думал, когда писал это“ (т. е. об моей жизни в Сибири), „это об вас написано…“» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. худ. произв., т. XII. М.-Л., 1929, с. 348). Русское правительство впервые осуществило на петрашевцах изощренный «эксперимент», «…уравняв каторжанина-петрашевца с уголовным арестантом» (см.: Гернет М. Н. История царской тюрьмы, т. II, М., 1946, с. 215). Помещая Крота на одних нарах с уголовными преступниками, Некрасов открыто указал на «родословную» своего героя.

Вплотную к работе над поэмой Некрасов приступил в ноябре-декабре 1856 г., будучи на лечении в Риме. В письме к Тургеневу от 25 ноября 1856 г. он сообщал: «Я не писал к тебе потому, что работал. 24 дни ни о чем не думал я, кроме того, что писал. Это случилось в первый раз в моей жизни <…> Что вышло, не знаю – мучительно желал бы показать тебе…». Вслед за этим письмом, как уже говорилось, Некрасов послал Тургеневу автограф второй части поэмы (ст. 457–914).

В разгаре работы, когда «до конца» поэмы было «недалеко», Некрасов получил от Тургенева известие о начавшейся в Петербурге цензурной буре, вызванной перепечаткой Чернышевским в «Современнике» «Поэта и гражданина» и некоторых других стихотворений поэта. Это известие отрицательно сказалось на работе над завершением «Несчастных» (см. признания Некрасова Тургеневу в том, что он «скомкал» поэму, «…не сделав и половины того, что думал»), хотя и не убило желания «кончить вещь» (см. письмо П. В. Анненкову от 26 декабря 1856 г.).

Поэма была завершена к концу ноября 1856 г. Посланный 26 декабря 1856 г. в редакцию «Современника» через Тургенева и Анненкова (см. выше) автограф отрывка из первой части поэмы (ст. 244–375) встретил цензурные возражения. В письме от 7 февраля 1857 г. Некрасову об этом сообщил Чернышевский:

«В отрывке, Вами присланном, цензурный комитет зачеркнул следующие слова и стихи (то, что подчеркнуто):

Подчеркнутое выброшено цензурой.

Вы написали: „если хоть одно слово выкинут, то не печатать“ – потому стихотворение и осталось не напечатано, что жаль – лучше бы напечатать» (Чернышевский, т. XIV, с. 335–336).

Согласившись с Чернышевским, Некрасов исключил из отрывка подчеркнутые в письме стихи, а вместо «Молчи, фанатики они» дал новый вариант «Молчи – упрямы ведь они», и «Отрывок из поэмы» был опубликован в мартовской книжке «Современника» за 1857 г. Замена в автографе ст. 251 («Аптека, два, три кабака» вместо «Собор, четыре кабака») сделана без указания: «Для цензуры». В настоящем издании, как и в ПСС и ПССт 1967, восстановлено первоначальное чтение, так как замена является очевидным результатом автоцензуры (собор рядом с кабаком и тюрьмой).

По возвращении из-за границы Некрасов готовит к печати текст всей поэмы. Эта работа велась не ранее марта 1857 и не позднее февраля 1858 г. Наряду со значительными исправлениями стилистического и смыслового характера, улучшающими текст, в автографе ГБЛ (Зап. тетр. № 4) встречаются поправки, свидетельствующие о том, что, кончив поэму, Некрасов «начал ее портить»^[9] (ср. намерение, высказанное в письме к Тургеневу от 6 декабря 1856 г.: «…может, и пройдет, если вставить несколько верноподданнических стихов»). Такие стихи были введены в конце поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с. 320, вставка после ст. 868), правда не без колебаний (зачеркнутые в автографе, они вошли в печатный текст). Одновременно были исключены острые в цензурном отношении ст. 658–664 и 715–722. Последние (заключительное по автографам ИРЛИ Б и ГБЛ восьмистишие «Песни преступников») не были окончательно отшлифованы поэтом. Сохранилось два варианта подвергавшихся переработке стихов (717–718). Первый – в автографе ИРЛИ Б: «В ней пышны царские чертоги, Но жалки избы [бедняков]». Второй – в автографе ГБЛ (Зап. тетр. № 4): «В ней пышны барские чертоги, Но бедны избы мужиков». Казалось бы, первый вариант, создававшийсябез оглядок на цензуру, предпочтительнее. Но он вступает в противоречие с последующими стихами: «И нечем выкупить народа Царю у палачей-дворян». Образ царского дворца в контексте заключительного восьмистишия оказывается двусмысленным. По-видимому, уже в Риме Некрасов колебался в оценке деятельности Александра II, хотя и не исключал возможности коренных преобразований «сверху» (ср. также апофеоз Петра в монологах Крота). По возвращении из-за границы надежды Некрасова на реформы «сверху» не пошатнулись. Поэтому он противопоставил добрую волю царя злой воле «палачей-дворян» во втором варианте восьмистишия, оставшемся, однако, стилистически доработанным (дважды в первом четверостишии употребляется слово «бедный»: «бедна по милости воров», «бедны избы мужиков»). Взгляд Некрасова на деятельность Александра II, вероятно остался не проясненным до конца. Лишь в 1858 г., после обнародования государственных рескриптов и начала деятельности губернских комитетов, поэт начинает сознавать иллюзорность своих надежд. Но вплоть до 19 февраля 1861 г. он не исключал возможности радикального решения крестьянского вопроса путем правительственных преобразований (см. об этом: Лебедев Ю. В. Чернышевский и Некрасов. – В кн.: Н. Г. Чернышевский. Эстетика литература, критика. Л., 1979, с. 116–136).

В настоящем издании восстановлен полный текст «Песни преступников» с порядком расположения частей по автографам ИРЛИ Б и ГБЛ (Зап. тетр. № 4). В прижизненных изданиях Некрасов, стремясь намекнуть читателю на то, что последнее восьмистишие исключено по цензурным причинам, нумеровал второе восьмистишие определенным образом: или «2,-3», или «3», оставляя над этой цифрой цифру «2», пробел и черту (см.: Другие редакции и варианты, с. 323–324). Третье восьмистишие цензура не пропустила даже в 1905 г., когда А. Н. Пыпин хотел опубликовать его в книге «Н. А. Некрасов» (см. корректурную гранку книги А. Н. Пыпина – ИРЛИ, ф. 250, оп. 5, № 49).

Первоначально Некрасов хотел напечатать поэму в сборнике, посвященном памяти Белинского и издаваемом в пользу его дочери (см.: ПСС, т. X, с. 361, 370). Но издание это не осуществилось, и поэма была опубликована в № 2 «Современника» за 1858 г. По требованию цензуры Некрасов изменил заглавие (вместо «Несчастные» – «Эпилог ненаписанной поэмы»), а также внес ряд дополнительных изменений в текст: вместо «гордого дворца» – «гордых кораблей» (ст. 162), вместо «дворцами» – «домами» (ст. 242), вместо «недовольной нищеты» – «невеселой нищеты» (ст. 207) и др. Некоторые из этих искажений поэт исправил см. варианты авторизованной копии ИРЛИ, Ст 1861, Ст 1864 и др. – Другие редакции и варианты, с. 320–321, 323–324). Но наиболее существенные искажения и пропуски (ст. 251, 658–664, 715–722, 804) при жизни поэта не исправлялись и не восстанавливались.

Однако и в приспособленном к цензурным требованиям виде поэма вызвала неудовольствие властей. Чиновник особых поручений гр. Комаровский сообщал министру народного просвещения, что герой «Эпилога ненаписанной поэмы» – «идеализированный колодник, по-видимому сосланный за политическое преступление, в что „панегирик безымянному колоднику“ в поэме имеет своей целью „общественный протест“». Предсмертное видение Крота Комаровский назвал «пророчески двусмысленным», усмотрев в нем изображение будущей революции. На основании донесения Кемеровского председателю Петербургского цензурного комитета было предложено сделать выговор цензору, пропустившему эти стихи (см.: Евгеньев-Максимов В. «Современник» при Чернышевском и Добролюбове. Л., 1936, с. 226–229).

Н. Г. Чернышевский в романе о новых людях «Алферьев» использовал в качестве эпиграфа стихи из «Песни преступников», глубоко ощущая революционный пафос поэмы Некрасова, хотя ореол жертвенности и аскетизма, которым окружена в «Несчастных» личность Крота, не вполне отвечал духу этики «разумного эгоизма». Культ героев, характерный для некрасовского подхода к изображению «народных заступников», был прямым следствием типичных для поэта сомнений в ближайших перспективах кресть-япской революции.

Поэма, явившаяся первым произведением о политических ссыльных на каторге, имела шумный успех в среде прогрессивной русской интеллигенции. Некрасов читал ее на литературных вечерах. По воспоминаниям Е. И. Новиковой-Зариной, «…его голос, глубокий и надорванный, удивительно отвечал колориту поэмы. Не знаю, сколько времени безмолвствовал зал, но потом вдруг, как взрыв, раздались неистовые аплодисменты и бурные крики…» (Резец, 1938, № 3, с. 21). Д. И. Писарев в статье «Писемский, Тургенев, Гопчаров» назвал «Эпилог ненаписанной поэмы» в ряду стихотворений, автора которых «знает и любит живая Россия» (РСл, 1861, № 11, отд. II, с. 6). А. А. Григорьев, «исчисляя лучшие по вдохновению стихотворения поэта», отметил «среди наиболее действующих на публику» и на него лично поэму «Несчастные», хотя «апология Петра» в ней коренным образом противоречила его славянофильским убеждениям (В, 1862, № 7, отд. «Критическое обозрение», с. 46). К числу «лучших произведений» поэта отнес «Несчастных» А. Пятковский (см.: Книжный вестник, 1861, № 24, с. 436). «Горячо прочувствованное и глубоко созревшее произведение» увидел в поэме Е. Эдельсон (БдЧ, 1864, № 9, отд. 3, с. 13). Обстоятельный анализ драматической судьбы лирического героя поэмы, «впервые увидевшего „божий свет“ под кровлей „старых хором“», дал критик журнала «Светоч» в статье «Стихотворения Н. Некрасова» (Св, 1862, № 1, отд. «Критическое обозрение», с. 1–106).

Уже в первых критических откликах современники обратили внимание на автобиографические мотивы в поэме: впечатления детства в крепостнической усадьбе, образ матери поэта, тема утраты иллюзий в столице. В описании провинциального городка знакомые Некрасова узнавали Спасск, Казанской губернии, «на болотистой площади которого Некрасову случалось стрелять дупелей» (Успенский Н. В. Из прошлого. М., 1889, с. 231–233).

Определенную часть критических отзывов объединяла тенденция считать поэму незаконченной, хаотичной и пестрой в стилистическом отношении. Так, Вс. Крестовский отнес «Несчастных» к числу вещей, которые не выстраданы, не прочувствованы поэтом и пишутся «ради одной только заключительной фразы». По Крестовскому, «Несчастные» – поэма «аффектированная и добродетельная, изображающая каторжников до того добродетельными, что они даже заслуживают любовь и благоволение своих начальников, вещь ложная и ложная самим незнанием изображаемой жизни…» (РСл, 1861, № 12, отд. II, с. 70). «Не по замыслу поэма слаба, отнюдь нет, – замечал А. С. Суворин, – а по исполнению, по неудачной аффектации, по некоторой ходульности и мелодраматизму. Г. Некрасов знает, что человек-гражданин нужен, а не бесплотное существо, каким он представил своего героя» (Рус. речь, 1861, № 103–104, с. 809). О фальшивых нотках в изображении взаимоотношений политических ссыльных с уголовными преступниками писал О. Ф. Миллер в указанной выше книге «Публичные лекции. Русская литература после Гоголя». П. Ф. Якубович также увидел в поэме много мелодраматизма, «немыслимого в живой действительности» (Мельшин Л. <Якубович П. Ф.> Н. А. Некрасов, его жизнь и литературная деятельность, с. 68).

В работах советских исследователей выяснены истоки романтической условности в изображении революционера на каторге и его взаимоотношений с уголовными преступниками, изучены усвоенные Некрасовым в «Несчастных» литературные традиции (см.: Жовтис А. Л. К вопросу о традициях революционного романтизма в творчестве Н. А. Некрасова (поэма «Несчастные»). – Вестник АН Казахской ССР, 1952, № 12, с. 75–86; Опришко Е. Н. К вопросу о реализме поэмы Н. А. Некрасова «Несчастные». – Науч. зап. Днепропетровского гос. ун-та, 1957, т. 71, с. 31–41; Лучак А. А. Время и герой. Душанбе, 1962; Чуковский К. И. Мастерство Некрасова. М., 1971, с. 47–53; Лебедев Ю. В. Н. А. Некрасов и русская поэма 1840-1850-х годов. Ярославль, 1971; Гаркави А. М. Пушкинская традиция в поэме Некрасова «Несчастные». – О Некр., вып. IV, с. 91–108).

Еще в XIX в. поэма «Несчастные» была включена в книгу избранных переводов сочинений Некрасова на французский язык: Nekrasov N. Poesies populaires. Traduites par E. Halperine-Kaminsky et Ch. Morice. Paris, 1886. Во вступительной статье «Poesies populaires» M. де Вопоэ отмечал совершенство композиционного построения поэмы и обращал внимание на полемический аспект в изображении Петербурга у Некрасова по отношению к пушкинскому Петербургу в «Евгении Онегине» и «Медном всаднике».

«Несчастные» – народное название заключенных и ссыльнокаторжных.

Переступить порог не смея ~ С рукой и сердцем принесет. – В этом фрагменте поэмы использованы образы и мотивы «Руслана и Людмилы» Пушкина.

С певцом твоих громад красивых ~ В движенье гордой суеты! – Имеется в виду изображение картин петербургского утра в «Евгении Онегине» и тема Петербурга в «Медном всаднике» Пушкина.

Вот идет солдат За фурой вроде погребальной… – Речь идет о закрытой тюремной карете, в которой перевозили арестантов.

Восторгом взор его сиял… – скрытая цитата из стихотворения Пушкина «Клеопатра» («Восторг в очах его сиял»). В автографе ИРЛИ В цитата была точной и сопровождалась примечанием (по-видимому, Некрасова): «Стих Пушкина».

Прощенья благовест достиг. – В день коронации Александра II, 26 августа 1856 г., была объявлена амнистия всем репрессированным по делу 14 декабря 1825 г.

Тишина^*

Печатается по Ст 1879, т. I, с. 243–249.

Впервые опубликовано: С, 1857, № 9 (ценз. разр. – 31 авг. 1857 г.), с 115–122, с подписью: «Н. Некрасов», в составе пяти глав, без ст. 107–114, 149–152, с исправлениями в ст. 14–15, 40, 67, 69, 88, 116–118, 179, внесенными по цензурным и автоцензурным соображениям.

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1861, ч. 1, в составе четырех глав, с восстановлением ст. 107–114, с отточиями вместо ст. 115–118, 149–152 и с устранением исправлений, внесенных по цензурным соображениям, в ст. 14–15, 40, 67, 69, 88, 179 (перепечатано: 1-я часть всех последующих прижизненных изданий «Стихотворений»; Ст 1879, т. I, по словам редактора этого издания С. И. Пономарева, «с немногими исправлениями, указанными самим автором» (Ст 1879, т. IV, с. XLIX): ст. 116–118, 147–152 даны в окончательной редакции, исправлен ст. 173).

Беловой автограф главы 3, с датой: «28 дек. 1856. Рим» – ГБЛ (Зап. тетр. № 4, л. 37–38). Авторизованная копия журнального текста – ИР ЛИ (Тетр. Панаевой, л. 2–8). В этой копии глава 4, напечатанная в «Современнике», вычеркнута рукой поэта (как известно, более в текст поэмы не включалась).

Датируется 1856–1857 гг. За исключением главы 3, поэма писалась летом 1857 г. после возвращения Некрасова из-за границы в июне 1857 г.

Глава 3 посвящена окончившейся Крымской войне, защите Севастополя, героизму русского народа, восхищавшему поэта. Недаром сам он хотел ехать в Севастополь. «Хочется ехать в Севастополь, – сообщает он Тургеневу 30 июня – 1 июля 1855 г. – Ты над этим не смейся. Это желание во мне сильно и серьезно – боюсь, не поздно ли уже будет?». Тогда же в рецензии на брошюру «Осада Севастополя», напечатанной в «Современнике», Некрасов писал: «Несколько времени тому назад корреспондент газеты „Times“ сравнивал осаду Севастополя с осадою Трои. Он употребил это сравнение только в смысле продолжительности осады, но мы готовы допустить его в гораздо более обширном смысле, именно в смысле героизма, которым запечатлены деяния защитников Севастополя… Мы решительно утверждаем, что только одна книга в целом мире соответствует величию настоящих событий – и эта книга „Илиада“» (ПСС, т. IX, с. 263–264).

Глава 4 поэмы в первопечатном тексте (см.: Другие редакции и варианты, с. 325–326) включала ряд сочувственных строк о реформах Александра II. Видимо, это было тактическим ходом, а не результатом заблуждений или иллюзий, о чем можно судить по письму Некрасова к И. С. Тургеневу от 25 декабря 1857 г.: «Кстати расскажу тебе быль, из коей ты усмотришь, что благонамеренность всегда пожинает плоды свои. По возвращении из-за границы тиснул я „Тишину“ (наполовину исправленную), а спустя месяц мне объявлено было, чтоб я представил свою книгу на 2-е издание».

Цензурное вмешательство привело к существенному искажению ряда строк: вместо «Тяжеле стонов не слыхали» в «Современнике» напечатано «Молитвы жарче не слыхали»; вместо «Проклятья стоны и молитвы» – «Прощанья, стоны и молитвы»; вместо «Ни божьих, ни ревижских душ» – «Безропотно покорных душ». После смерти поэта было найдено следующее написанное им объяснение, касающееся стихов, вызвавших возражения цензуры:

Здесь автор разумел дошедшие до него за границу слухи, что многие обвиняли его в нелюбви к родине.

Никакая мирская власть не может наложить оков на душу, равно как и снять их. Здесь разумеются оковы греха, оковы страсти, которые налагает жизнь и человеческие слабости, а разрешить может только бог.

Что война есть народное бедствие и что после нее остаются сироты, вдовы и матери, лишившиеся детей, – об этом я не считал неудобным упомянуть в стихах, тем более что это уже относится к прошедшему.

Проклинали пленные враги, стонали раненые, молились все пораженные бедствием войны. Если зачеркнуть проклятия на том основании, что, может быть, проклинали и свои, то вслед за тем придется зачеркнуть и стоны, потому что, может быть, стонали не от одних ран, – а затем придется зачеркнуть и молитвы, потому что мало ли о чем можно молиться?

Известно, что после войска самые страдательные лица в войне врач и поп, едва успевающие лечить и отпевать. Потому, упомянув о враче, я упомянул и о попе, служащем при войске, – в этом смысле употреблено прилагательное «военный» (ГБЛ, ф. 195, М. 5769. 2. 4).

Поэма выражает горячее чувство любви к родине, с особой силой охватившее поэта после возвращения в Россию из Рима, и тесно связана с другими его произведениями середины 1850-х гг., посвященными войне («Внимая ужасам войны…») и народу («Несчастные», «В столицах шум…») (см. об этом: Лебедев Ю. В. Н. А. Некрасов и русская поэма 1840-1850-х годов. Ярославль, 1971, с. 104–108, 112–115 и др.). Героем поэмы стал народ как целое. События войны, ожидание перемен привнесли в поэму живое ощущение истории народа и его силы. Л. Н. Толстой в письме Некрасову от И октября 1857 г. называл первую часть поэмы «чудесным самородком» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Сер. 3. Письма, т. 60, М., 1949, с. 225).

«Тишина» была воспринята современниками как новое слово в поэзии Некрасова, но почти сразу же истолкована некоторыми критиками в примирительном духе: «Содержание его (стихотворения „Тишина“, – Ред.), – писал анонимный рецензент „Сына отечества“ (возможно, это был В. Р. Зотов), – резко противоречит духу его прежних произведений, и мы должны отметить эту перемену в направлении таланта г. Некрасова, конечно весьма приятную для всех, кто желает видеть в поэте истинное смирение, покорность воле провидения вместо тяжелой грусти, недовольства своею судьбою и других прежних свойств его поэзии. Как не порадоваться такой перемене! Г-н Некрасов был за границей и не нашел там ничего, он поехал назад, и вот перед ним:

Мы очень рады, что г. Некрасов вывез из-за границы такие похвальные чувства, что в нем

и что он говорит в конце стихотворения:

Последний стих нам кажется только неполон. Истинное смирение принуждает уступать и людям» (СО, 1857, № 43, с. 1052). Рецензент «Русской речи» А. С. <А. С. Суворин> писал: «Г-на Некрасова действительно любят у нас, но любят не потому только, что он является грозным сатириком, что ему удается вызвать часто своими стихами чувство негодования в читателе, а потому особенно, что он чувствует жизнь, что он нашел в ней примиряющий элемент <…> Успокоение это вносится в душу поэта чувством любви к родине-матери и к народу <…> И нива просветлеет перед поэтом, станет пышней и красивей, и ласковей замашет лес своими вершинами, и слезы хлынут из глаз, и в умилении посылает он привет и рекам родным, и деревенской тишине, и широким нивам, и божий храм пахнет на него детски чистым чувством веры, и пропадет отрицанье и сомненье. „Войди с открытой головой“, – шепчет ему какой-то голос. И чудные упруго-металлические стихи вырываются у поэта, стихи скорби и любви льются из-под пера его, когда он входит в божий храм и вспоминает о народе, который он так любит, о пароде-герое, который в борьбе суровой не шатнулся до конца, которого венец терновый светлее победоносного венца» (Рус. речь, 1861, № 103–104, с. 805).

Откликаясь на Ст 1861, критика в целом теснее связывала «Тишину» с другими произведениями Некрасова: «Когда мы геройствовали, собирали армии и ополчения, еще более собирали забытые воспоминания о бранной славе двенадцатого года и многие, даже очень многие, поэты и прозаики пустились в воинственные песни псевдонародного содержания, – г. Некрасов написал следующее маленькое стихотворение, которое нам нравится более всех воинственных стихов:

Наконец, еще больше приближаясь к нашему времени, когда после войны, всё, казалось, заговорило и зашевелилось, когда столица наша начала ораторствовать и появились надежды, – в это время, в 1856 году, г. Некрасов написал следующее превосходное стихотворение „В столицах шум…“» (ОЗ, 1861, № 11–12, отд. II, с. 90.

В том же духе оценивалась «Тишина» в анонимной рецензии на Ст 1861 в журнале «Светоч»: «При первом шаге за рубеж своей родины поэт отдается весь ее чарующему влиянию, он весь проникается разлитой повсюду родной по крови жизнью: полной грудью пьет он воздух беспредельно раскинутых перед ним полей и в этом воздухе находит источник обновляющих сил. Вся природа в глазах поэта принимает праздничный вид, всё улыбается ему, всё манит в братские объятия, в святую минуту свидания с милой родиной он забывает, как еще недавно здесь же, полный „мучительных дум“, выносил он тяжелое страданье, обливался кровавыми слезами, как еще недавно из его наболевшей груди вырывались болезненные стоны; но всё прощено, всё исчезло… поэт помнит одно, что он на родине, что он видит то, перед чем привык благоговеть, может быть, в далекое, давно минувшее детство. Тот, кто умеет так чувствовать, может, положа руку на сердце, смело сказать, что он любил и любит свою родину!.. Ни в одном произведении своем Некрасов не являл нам таких образов, какие явил он в „Тишине“» (Св, 1862, кн. 1, отд. «Критическое обозрение», с. 104–105).

Тогда же, истолковывая «Тишину» в почвенническом духе, Ап. Григорьев в статье «Стихотворения Н. Некрасова» связывал ее с предшествующей традицией Пушкина и Лермонтова: «Поставьте в параллель с этою искренностью любви к почве первые, робкие, хотя затаенно страстные, признания великого Пушкина в любви к почве в „Онегине“ – и вы поймете… конечно не то, что „если б не обстоятельства, то Некрасов был бы выше Пушкина и Лермонтова“, а разницу двух эпох литературы. Припомните тоже полусардоническое, язвительное, но тоже страстное признание почве в любви к ней Лермонтова („Люблю я родину“ и проч.) – и потом посмотрите, до какого высокого лиризма идет Некрасов, нимало не смущаясь» (В, 1862, № 7, отд. II,

Стремление рассматривать поэму как попытку примирения с жизнью имело место и в советском литературоведении (см.: Евгеньев-Максимов В. Е. Творческий путь Н. А. Некрасова. М.-Л., 1953, с. 102–103). Иная точка зрения представлена в указанной работе Ю. В. Лебедева (с. 109–111 и др.).

Тяжеле стонов не слыхали Ни римский Петр, ни Колизей! – Собор святого Петра в Риме, главный собор римской католической церкви, выдающийся памятник архитектуры XV–XVII вв. Упоминание всемирно известного римского Колизея, связанного с муками первых христиан, которых там бросали на растерзание диким зверям, и собора святого Петра как места паломничества должно было с особой силой подчеркнуть меру страданий русского народа, приходящего в свой сельский «убогий» храм.

Французов с красными ногами… – Во время Крымской войны в состав французских войск входили отряды зуавов, комплектовавшиеся в основном из алжирских племен; особенностью их обмундирования были красные шаровары.

Молчит и он… – Слово «он» относится к Севастополю.

…ни ревижских душ… – Ревизская душа – единица учета мужского населения, подлежавшего обложению подушной податью. Существовала в России с 1718 по 1887 г. Лица, с которых взимались подати, включались в особые учетные списки – «ревизские сказки», и поэтому именовались «ревизскими душами».

Коробейники^*

Печатается по Ст 1873, т. I, ч. 2, с. 187–223, с восстановлением доцензурной редакции ст. 149 по беловому автографу ГБЛ.

Впервые опубликовано: С, 1861, № 10 (ценз. разр. – 5 и 6 ноября 1881 г.), с. 599–620, с подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано (без примечаний): Красные книжки. Книжка первая. Коробейники. Сочинил и издал Некрасов. СПб., 1862 (ценз. разр. – 7 ноября 1861 г.)).

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1861 (перепечатано: 2-я часть всех последующих прижизненных изданий «Стихотворений»).

Беловой автограф чернилами и карандашом, с датами – в начале текста в верхнем правом углу (л. 45): «25 августа»; в конце текста: «21 авг. 1861» – и пометой: «Грешнево» (л. 59), – ГБЛ (Зап. тетр. № 4), л. 45–59. Представляет собой первоначальную редакцию поэмы: отсутствуют посвящение, отдельные строфы, авторские примечания к тексту. «Песня убогого странника» дописана, вероятно, позднее; в рукописи указано лишь место, где она должна быть помещена (см.: Другие редакции и варианты, с. 329).

Некоторые недостатки публикации поэмы в издании Ст 1879 были в свое время указаны Н. Г. Чернышевским, который в заметках, приложенных к письму А. Н. Пыпину (от 17 июня 1886 г.), сетовал на то, что редактор (С. И. Пономарев) «испортил текст своими поправками». «Обыкновенный повод к поправкам, – пишет Н. Г. Чернышевский, – подает ему „неправильность размера“; а на самом деле размер стиха, поправляемого им, правилен. Дело в том, что Некрасов иногда вставляет двухсложную стопу в стих пьесы, писанной трехсложными стопами; когда это делается так, как делает Некрасов, то не составляет неправильности. Приведу один пример. В „Песне странника“ (в „Коробейниках“) Некрасов написал:

В „Посмертном издании“ стих поправлен:

Некрасов не по недосмотру, а преднамеренно сделал последнюю стопу стиха двусложною; это дает особенную силу выражению. Поправка портит стих» (Чернышевский, т. I, с. 751).

Поэма написана в августе 1861 г. Сюжет ее, по свидетельству А. А. Буткевич, Некрасов нашел во время своих охотничьих странствий, «…редкий раз не привозил он, – вспоминает А. А. Буткевич, – из своего странствия какого-нибудь запаса для своих произведений. Так однажды при мне он вернулся и засел за „Коробейников“, которых потом при мне читал крестьянину Кузьме» (ЛН, т. 49–50, с. 177). «Крестьянин Кузьма» – Кузьма Ефимович Солнышков, вместе с Гаврилой Яковлевичем Захаровым был постоянным спутником Некрасова на охоте в Ярославской губернии. По словам сына Г. Я. Захарова, сюжет поэмы был подсказан самим Гаврилой Яковлевичем. Корреспондент «Костромского листка», беседовавший с И. Г. Захаровым, сообщал: «Однажды на охоте с Гаврилой Некрасов убил бекаса, а Гаврила в тот же момент – другого, так что Некрасов не слыхал выстрела. Собака, к его удивлению, принесла ему обоих бекасов. „Как, – спрашивает он Гаврилу, – стрелял я в одного, а убил двух?“ По этому поводу Гаврила рассказал ему о двух других бекасах, которые попали одному охотнику под заряд. Этот случай дал повод для рассказа об убийстве коробейников, которое произошло в Мисковской волости.

Другие подробности, например о Катеринушке, которой приходилось

основаны на рассказах Матрены, жены Гаврилы, теперь тоже умершей, которая так же сидела в одиночестве, как и Катеринушка» (Костромской листок, 1902, № 140).

Реальную историю убийства коробейников в Мисковской волости, ставшую своеобразным преданием, записал со слов И. Г. Захарова А. Попов уже в 1920-е гг.: «Охотник этот был Давыд Петров из деревни Сухоруковой. Он встретил в своей деревне коробейников, направлявшихся прямиком через болота в село Закобякино Ярославской губернии, „надумал“ их убить, чтобы забрать деньги, и проследил в лесу. Коробейники поняли, что не к добру оказался среди них как будто недавно виденный человек с ружьем, и просили оставить их. Когда Давыд убивал, то пастушок слышал выстрелы и крики. После убийства Давыд затащил одного убитого на дерево, другого спрятал под корни» (Попов А. Костромская основа сюжета «Коробейников» Н. А. Некрасова. – В кн.: Ярославский альманах. Ярославль, 1941, с. 195).

Поэму Некрасов посвятил Г. Я. Захарову; в издании 1861 г. посвящение нарочито оформлено как традиционное посвящение какому-либо высокопоставленному лицу. Этим подчеркивалось общественное значение факта посвящения народной поэмы простому русскому крестьянину.

Задумав целую серию книг для народа («Красные книжки»), Некрасов первой в этой серии издает поэму «Коробейники». Он сам позаботился о наиболее широком распространении ее среди народа. В марте 1882 г. по предварительной договоренности он посылает мстерскому книготорговцу И. А. Голышеву экземпляры «Красной книжки» и сопровождает посылку письмом: «Посылаю Вам 1500 экземпляров моих стихотворений, предназначающихся для народа. На обороте каждой книжечки выставлена цена – 3 копейки за экземпляр, – потому я желал бы, чтобы книжечки не продавались дороже: чтобы из 3-х копеек одна поступала в Вашу пользу и две в пользу офеней (продавцов). – таким образом, книжка и выйдет в три копейки, не дороже. После Пасхи я пришлю к Вам еще другие, о которых мы тогда и поговорим» (письмо от 28 марта 1862 г.). Издание «Красных книжек» прекратилось в связи с цензурным запрещением в 1863 г. на второй книжке, в которую вошли «Бобыль Скородум», «Забытая деревня», «Огородник», «Школьник», «Городская кляча». Некрасовские книжки предполагал распространять среди крестьян и М. Е. Салтыков-Щедрин. Собираясь весной 1863 г. в свое имение Витинево под Москвой, в письме от 11 мая 1863 г. он спрашивал И. А. Панаева: «…нет ли у Вас „Красных книжек“ Некрасова 1-й и 2-й, если есть, то пришлите мне по 30 экземпляров каждой» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 1, с. 276).

Поэма была написана Некрасовым в то время, когда революционеры-демократы пытались найти наиболее действенные формы сближения с народом. Поэт стремился к созданию народной поэмы в «пропагандистском духе», доступной крестьянину. Агитационный характер поэмы был хорошо понят современниками Некрасова. «Песню убогого странника», например, цитировал в феврале 1862 г. А. И. Герцен на страницах «Колокола» в своей статье «Мясо освобождения»: «…оказалось, что у народа именно мяса-то на костях мало, да до того мало, что он на все реформы, революции, объявления прав отвечал:»

(Герцен, т. XVI, с. 28).

Н. Г. Чернышевский, говоря о необходимости коренным образом изменить положение народа, также обращался к некрасовскому тексту. В статье «Не начало ли перемены?» по поводу «Песни убогого странника» он писал: «Жалкие ответы, слова нет, но глупые ответы. „Я живу холодно, холодно“. – А разве не можешь ты жить тепло? Разве нельзя быть избе теплою? – „Я живу голодно, голодно“. – Да разве нельзя жить тебе сытно, разве плоха земля, если ты живешь на черноземе, или мало земли вокруг тебя, если она не чернозем, чего же ты смотришь? – „Жену я бью потому, что рассержен холодом“. – Да разве жена в этом виновата? – „Я в кабак иду с голоду“. – Разве тебя накормят в кабаке? Ответы твои понятны только тогда, когда тебя признать простофилею. Не так следует жить и не так следует отвечать, если ты не глуп» (Чернышевский, т. VII, с. 874). «Песню убогого странника» использовал и Д. И. Писарев в своих «Физиологических картинах» (1862), описывая невыносимое положение русского крестьянина: «Преждевременная дряхлость и частые болезни, безотрадная жизнь и ранняя смерть – вот что достается на долю голодного бедняка, работающего через силу <…>

отвечают прохожему в „Коробейниках“ Некрасова луга, звери и мужики, у которых этот прохожий спрашивает причину их бедствий и горестей. Этот страшный по своей простоте ответ сменяется другим ответом, не менее выразительным:

И в этих двух ответах сказано столько, сколько не выскажешь десятью поэмами.

Голод и холод! Этими двумя простыми причинами объясняются все действительные страдания человечества, все тревоги его исторической жизни, все преступления отдельных лиц, вся безнравственность общественных отношений» (Писарев Д. И. Полн. собр. соч. в 6-ти т., т. И. СПб., 1909, с. 364–365).

Тема преступления в народной среде, лежащая в основе поэмы, в 1860-е гг. приобретает особо острое звучание. Революционеры-демократы объясняли поступки людей их социальным положением, преступления в народе – условиями его быта. Вскрывая причины преступлений, Некрасов стоит на позициях революционных демократов (см. об этом: Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова, т. III. M., 1952, с. 195–196; Груздев А. И. О фольклоризме и сюжете поэмы Н. А. Некрасова «Коробейники». – Некр. сб., III, с. 110–112).

Современная критика по-разному встретила появление поэмы. Раздавались упреки в художественной слабости произведения (РИ, 1861, № 289; Д. Аверкиев), в отсутствии «художнического таланта» и незнании народной жизни (ОЗ, 1861, № 12, с. 104; С. С. Дудышкин). Однако большинство отзывов о поэме содержало высокую оценку «Коробейников». «Песня убогого странника» привлекла особое внимание. «Дух захватывает от этой страшной, громадной силы! – писал В. В. Крестовский. – А между тем что может быть безыскусственнее и проще этой песни. Но простотой-то она и сильна. Это великая и грозная своим величием простота. <…> она вылилась непосредственно из души как один вопль нашей всеобщей великой скорби!» (РСл, 1861, № 12, с. 66–67). «Одной этой поэмы, – писал в 1862 г. А. А. Григорьев, – было бы достаточно для того, чтобы убедить каждого, насколько Некрасов поэт почвы, поэт народный, т. е. насколько поэзия его органически связана с жизнью» (В, 1862, № 7, с. 42). На рассказ о крестьянине, по ошибке посаженном в острог, обратил внимание в своих публичных лекциях О. Ф. Миллер. Он также выделил «печальную песню странника», которая, по его словам, «и сама по себе должна быть отнесена к лучшим произведениям Некрасова» (Публичные лекции Ореста Миллера. Изд. 2-е. СПб., 1878, с. 328). «Лучшей народной поэмой Некрасова» считал «Коробейников» П. Ф. Якубович-Мельшин (Мельшин Л. (Якубович П. Ф.). Очерки русской поэзии. СПб., 1904, с. 171).

Поэма легла в основу либретто оперы Н. Н. Миронова «Коробейники» (первая постановка – Ташкент, 1901) и вдохновила многих композиторов на создание песен: «Хорошо было детинушке…» (Я. Ф. Пригожий, 1888), «Ой, полна, полна коробушка…» (Я. Ф. Пригожий, А. Н. Чернявский, 1898; А. Дагмаров, 1903; В. С. Ружицкий, 1905), «Песня убогого странника» (Н. А. Маныкин-Невструев, 1913).

Эпиграф к гл. I – стихи из распространенной плясовой песни «Во саду ли, в огороде» (см., например: Собрание русских народных песен с их голосами на музыку положил Иван Прач. М., 1790, № 32). Кумач – бумажная ткань алого, иногда синего цвета. Китайка – гладкая бумажная ткань, обычно желтая, первоначально вывозилась из Китая.

Дал ей ситцу штуку целую… – Имеется в виду определенной длины рулон фабричной ткани.

Полуштофик – половина штофа, четырехугольной с коротким горлом водочной бутылки объемом около 1 л.

Покров – осенний церковный праздник после уборки урожая (1 октября ст. ст.), к которому приурочивались свадьбы.

Эпиграф к гл. II – один из припевов офеней. Ср. знаписи аналогичных текстов (наст. изд., т. III, Другие редакции и варианты, с. 323).

Новины – небеленый холст ручного производства.

Вожеватые – здесь: обходительные, приветливые.

Миткаль – небеленый ситец; плис – хлопчатобумажный бархат.

Старый Тихоныч так божится… – Ср.: «Без божбы на продашь»; «Не побожившись и иглы не продать» (Пословицы русского народа. Сб. В. Даля. СПб., 1862, с. 572).

Исполать – хвала, слава.

Кутейники – народное прозвище церковников. Кутья – вареное зерно с медом или изюмом, приносимое в церковь на панихиду или подаваемое за столом на поминках.

Эпиграф к гл. III – своеобразная фольклорная формула, характерная для былины с сюжетом «Добрыня и Алеша Попович» (ср.: «Если хошь добра, так пей до дна, А не хошь добра, так не пей до дна!» – Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, ч. 1. М., 1861, с. 169; «Буде хошь добра, так пей до дна, А не хошь добра, так не пей до дна» – там же, с. 145; «Буде пьешь до дна, так видаешь добра, А не пьешь до дна, так не видаешь добра» – там же, с. 137).

Ст. 130. Не обманешь – не продать! – Ср.: «Не солгать, так не продать» (Пословицы русского народа, с. 572). Ст. 177, 179. Подоконники, балахонники – здесь: нищие. Эпиграф к гл. IV – строки из распространенной плясовой песни. Ср.:

(Колесницкая И. М. Художественные особенности поэмы Н. А. Некрасова «Коробейники». – Вестник Ленингр. гос. ун-та, 1954, № 3, с. 144).

Косуля – соха или легкий плуг с одним лемехом.

И в свиное ухо складывал Полы свиточки своей… – народная насмешка над мусульманами, которым Коран запрещает употреблять в и ищу свиное мясо.

Кашпирята – Кашпировы, ярославские помещики; Зюзенята – Зюзины, костромские помещики.

Борзители – борзятники, охотники с борзыми собаками.

Встрелось нам лицо духовное – Хуже не было б греха. – По народным приметам, встреча со священником сулит несчастье, неприятность. Ср.: «Поп, да девка, да порожние ведра – дурная встреча» (Пословицы русского народа, с. 1049).

Эпиграф к гл. V – Гогулино – бывшая деревня отца Некрасова, находившаяся недалеко от Грешнева.

То кочажником, то бродами. – Кочаншик – болотистая, с кочками, местность.

Ноли три версты обходами, Прямиками будет шесть! – Ср.: «Около четыре, а прямо – шесть» (Пословицы русского народа, с. 602).

Бабы их клюкою меряли… – Ср.: «Меряла старуха клюкой, да махнула рукой (о проселочной дороге)» (Пословицы русского народа, с. 603).

Эпиграф к гл. VI – устойчивая фольклорная формула эпических песен с сюжетами «Добрый молодец неудачливый и речка Смородинка» и «Горе» (см.: Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, ч. 1, с. 468 и 471).

Труба – название села вымышленное.

Шунья – село около Костромы.

Прокурат – шутник, обманщик, притворщик.

Спиридово – село Красносельской волости Костромского уезда.

Давыдово – село Шунгенской волости Костромского Уезда.

Мороз, красный нос^*

Печатается по Ст 1873, т. II, ч. 3, с. 15–75 (посвящение, ст. 1-49, – по Ст 1873, т. II, ч. 4, с. 248–250).

Впервые опубликовано: первоначальная редакция – В, 1863, № 1 (ценз. разр. – 11 янв. 1863 г.), с. 302–305, под заглавием: «Смерть Прокла», с подписью: «Н. Некрасов»; окончательная редакция (без ст. 1-49) – С, 1864, № 1 (ценз. разр. – 18 янв. и 10 февр. 1864 г.), отд. I, с. 5–40, под заглавием: «Мороз, Красный нос!», с посвящением: «Посвящаю моей сестре Анне Алексеевне» и подписью: «Н. Некрасов»; ст. 1-49 – Ст, 1869, ч. 4, Прилож.: «Стихотворения 1860-63 годов, не вошедшие в предыдущие издания», с. 242–244, под заглавием: «Сестре (из посвящения к поэме „Мороз, Красный нос“)».

В собрание сочинений впервые включено (без ст. 1-49): Ст 1864, ч. 3, с датой: «1863» (перепечатано: Ст 1869, ч. 3 и Ст 1873, т. II, ч. 3, с той же датой; Р. б-ка, с датой: «1865»; как отдельная книга для народного чтения, СПб., 1870).

Набросок из двадцати стихов (соответствующих гл. I и II), чернилами, на одной стороне листа, с незначительными поправками, под заглавием: «По дороге зимой», без даты, непосредственно после текста «Коробейников», имеющего дату: «25 авг. 1861 г.», и перед стихотворением «Литература с трескучими фразами…», относящимся к 1862 г., – ГБЛ (Зап. тетр. № 4, л. 60).

Наборная рукопись – ГПВ, ф. 514, № 2, л. 1-32. Первоначальный вариант поэмы написан чернилами, позднейшие вставки – карандашом и чернилами на отдельных листах, помеченных буквами («А», «Б», «АА» и т. д.), с указанием страниц, к которым они относятся. Перед текстом дата: «21 августа 1863» и помета: «На пароходе от Нижнего». Впоследствии дата, помета и эпилог вычеркнуты карандашом. Рукопись подписана: «Н. Некрасов», имеет пометы Некрасова, предназначавшиеся для наборщика: «Оставь!» (л. 2), «Здесь набирать вставку АА» (л. 27) и др.

Набросок «Посвящения», карандашом, среди недатированных прозаических и стихотворных заметок, – ИРЛИ, ф. 203, № 42, л. 7. Поскольку отдельные строки этих заметок использованы в «Медвежьей охоте», возможно предположить, что набросок «Посвящения» написан не позднее 1867 г.

Посвящение перед текстом поэмы впервые было помещено в Ст 1879. Редактор этого издания С. И. Пономарев сделал примечание о том, что «Посвящение» «ныне помещается на своем месте по указанию поэта» (там же, т. IV, с. LXVI). Вероятно, С. И. Пономарев располагал экземпляром, где Некрасовым были сделаны соответствующие указания. А. А. Буткевич напомнила С. И. Пономареву: «Не забудьте Посвящение мне поставить перед поэмой „Мороз“» (ЛН, т. 53–54, с. 176). Сам Некрасов, печатая «Посвящение» отдельно, оставлял его, однако, во всех изданиях в разделе «Приложений». Это дает нам некоторые основания думать, что место данного текста не было им определено окончательно, но что он предполагал поместить его перед поэмой, о чем, вероятно, и упоминает С. И. Пономарев. Отмечалось, что по своему настроению и поэтическому стилю «Посвящение» органически сочетается с финалом поэмы (см. об этом: Гаркави А. М. Структура повествования в поэме Н. А. Некрасова «Мороз, Красный нос». – В кн.: Вопросы сюжетосложения. 3. Рига, 1974, с. 81).

Первоначальная редакция (опубликованная в журнале «Время») состояла из гл. I, II, VI и VII основного текста; для нее характерны фрагментарность и незавершенность. Она легла в основу первой части окончательного варианта поэмы. Время работы над него определяется Ф. И. Евниным как декабрь 1862 г. (см.: Некр. сб., III, с. 59–61). Следует, однако, заметить, что, исходя из положения наброска «По дороге зимой» в Зап. тетр. № 4 (см. выше), замысел поэмы можно датировать периодом ранее декабря 1862 г. Осенью 1862 г. (с августа до начала октября) Некрасов жил в Карабихе, откуда выезжал в Ярославль к больному отцу. В конце ноября он снова был у отца, затем провел некоторое время в Новгородской губернии. Впечатления от зимней деревни, вероятно, и легли в основу картин, изображенных в первоначальной редакции поэмы. Окончательная редакция создавалась в конце августа 1863 – начале января 1864 г. Как отмечает Ф. И. Евнин, дата «21 августа 1863 г.», стоящая под «Эпилогом» в наборной рукописи, относится к более раннему варианту поэмы, а не к ее окончательной редакции. Начав работу над поэмой в 1862 г. (набросок и первоначальный вариант), Некрасов продолжал ее в течение 1863 г., создав к 21 августа второй вариант с «Эпилогом» и назвав его «Смерть крестьянина». В августе 1863 – начале января 1864 г. он завершает работу, внося во второй вариант существенные изменения и дополнения. В окончательную редакцию не вошел «Эпилог» (впервые опубликован: Некрасовский сборник. Ярославль, 1922, с. 82–83), для нее были написаны сны Дарьи, а также ст. 1021–1037, дописаны гл. III–IV, XX–XXVIII. Таким образом, в дополнение к прежней теме (смерть крестьянина) органически вводится новая – мужество и духовная красота русской женщины из народа. Это придало окончательному варианту поэмы более глубокий смысл. В нем Некрасов делает и другие, более частные вставки и исправления; кроме того, он меняет название поэмы.

18 февраля 1864 г. Некрасов читал «Мороз, Красный нос» на вечере Литературного фонда. Поэт обратился к слушателям с небольшим вступлением, в котором, по словам писателя П. Д. Боборыкина, объявил, что «его новое произведение не имеет никакой тенденции, почему он и просит слушателей не подозревать в нем <…> никакого служения направлению. Мне хотелось, – сказал г. Некрасов, – написать несколько картинок русской сельской жизни; я попытался изобразить судьбу нашей русской женщины; я прошу внимания слушателей, ибо „если они не найдут в моей поэме того, что я задумал, они ничего в ней не найдут“» (Бдч, 1804, № 2, с. 68). В представлении ряда критиков того времени «тенденция» предполагала нарочитый показ лишь темных сторон народного быта, безысходного народного горя. Обращая внимание слушателей на отсутствие в поэме подобной тенденции, Некрасов подчеркивал, что крестьянская жизнь изображена им такой, какой она является в действительности.

С точки зрения описания народной жизни интересно сопоставление поэмы Некрасова с очерком-фельетоном Салтыкова-Щедрина «Деревня зимою» (С, 1864, № 2, отд. II, с. 201–236), опубликованным в разделе «Наша общественная жизнь» и направленным против умиления крестьянской жизнью, которым, например, был проникнут очерк В. В. Селиванова «Год русского земледельца» (Рус. беседа, 1856, т. II, IV; 1857, т. III, IV), представлявший собой, по словам Салтыкова-Щедрина, «рассыченную на патоке идиллию». Опираясь на статистические данные, Салтыков-Щедрин показывает тяжесть труда крестьянина, вынужденного заниматься зимним извозом. Этнографические зарисовки писателя по существу совпадают с картинами из гл. XI и XII поэмы. Крестьянин в извозе, – пишет Салтыков-Щедрин, – «во время вьюги обязывается идти пешком за возом и вязнуть в снегу <…> и при этом плохо защищен от нападений ветра ветхим и малозащищающим полушубком <…> Путник этот на каждом шагу обязывается думать о том, как бы малосильная лошаденка его не стала в тупик и не повалила бы воза, и о tow, что, когда повалится этот воз, ему надобно будет выжидать проезжих и с помощью ихподнимать этот воз. Я даже полагаю, что этот путник совсем ни об чем не думает, а просто проклинает и вьюгу, и горькую долю, которая выслала его в эту стыть за ворота» (С, 1864, № 2, с. 207). Внутренняя полемика и самой поэмы с очерком Селиванова так же очевидна (см. об этом: Колесницкая И. М. Из творческой истории поэмы Н. А. Некрасова «Мороз, Красный нос». – Некр. сб., III, с. 328–332).

В то же время, как отмечал В. В. Гиппиус, в некрасовских картинах тяжелой деревенской страды «заложены те возможности, которые обещают не только веселую работу кольцовского пахаря, но и труд будущего человечества, о чем мечтал Чернышевский), когда писал свой четвертый сон Веры Павловны» (ЛН, т. 49–50, с 39). Эстетическая позиция Некрасова смыкается с принципами Чернышевского, сформулированными в работе «Эстетические отношения искусства к действительности». В центре поэмы характер, воплощающий понятие о прекрасном, как оно представляется самому народу. Красота, величие души, исключительное трудолюбие, терпение составляют главные черты этого характера. Отсюда оптимистическое звучание поэмы, несмотря на трагизм ситуации, в ней изображенной. Теплоту чувства, которое наполняет произведение, особо отмечал сын декабриста G. Г. Волконского – М. С. Волконский, связанный с поэтом долгими годами дружбы. «Сейчас я прочел Ваш „Мороз“. – писал М. С. Волконский 20 февраля 1864 г. – Он пробрал меня до костей, и не холодом – а до глубины души тем теплым чувством, которым пропитано это прекрасное произведение. Ничто, до сих пор мною читанное, не потрясло меня так сильно и глубоко, как Ваш рассказ, в котором нет ни одного слова лишнего: каждое так и бьет вас по сердцу. Все это как нельзя более знакомо и близко мне, до 25-летнего возраста то и дело переезжавшему из деревни в деревню, от одного мужика к другому. Художественность we, с которой изложен Ваш рассказ, а главное теплота чувства, которым он дышит, – просто перевернули меня. Дайте мне возможность поделиться им с моим отцом, доказавшим на деле, как он любит русского мужика» (цит. по: Евгеньев-Максимов В. Некрасов как человек, журналист и поэт. М.-Л., 1928, с. 309). К образу Дарьи, воплощающему жизнеутверждающие начала, мысленно возвращался сам поэт в предсмертные дни: «Недуг меня одолел, но Муза явилась ко мне беззубой дряхлой старухой, не было и следа прежней красоты и молодости, того образа породистой русской крестьянки, в каком она всего чаще являлась мне и в каком обрисована в поэме моей „Мороз, Красный нос“» (ЛН, т. 49–50, с. 167). Широко используя фольклорную эстетику (поэма – одно из самых «фольклорных» произведений поэта), Некрасов подчеркивает трудовую фабулу, наименее ярко выраженную в фольклоре: изображение трудовых процессов, составляющих повседневную, обыденную жизнь крестьянина, не столь характерно для традиционного русского фольклора (некоторое исключение в этом смысле составляют отдельные хороводные, игровые и трудовые песни). Изображение крестьянского труда в поэме, глубоко народное по своей сущности, по-своему как бы обогащает и дополняет фольклорную эстетику. Самые различные фольклорные жанры, к которым обращается Некрасов, дают ему возможность глубоко и верно раскрыть народный характер. В большинстве случаев поэт идет от конкретных текстов, услышанных им или знакомых ому по фольклорным собраниям. Ср., например, причитание по покойнику в записи 1853 г. (Ярославская губерния, Моложский уезд) со ст. 298–303, 312–315, 318–323 поэмы:

(Этнографический сборник. Изд. Рус. геогр. об-ва, вып. 1. СПб., 1853, с. 160–161).^[10]

Причитанию, вводимому в текст поэмы, Некрасов придает лишь необходимую «литературную» форму.

Диапазон фольклорных жанров, на которые опирался Некрасов в поэме, широк. Реальные источники поэмы составляют, в частности, народные обычаи, суеверия, заклинания. Так, весьма детально представлены все те способы лечения больного, которые имели место в повседневном крестьянском быту. «Из главнейших врачеваний русских от многих болезней издревле служит баня, по пословице, вторая мать наша. Простой народ наш лечит снегом ознобленные члены, обожженные места держит в горячей воде», – писал И. Снегирев. «К врачебным пословицам русского народа, – указывал тот же автор, – отнести можно заклинания, приговоры или заговаривания от болезней, при вспрыскивании водою с угля, с золы, с глины <…> и т. п.» (Русские в своих пословицах. Рассуждения и исследования о русских пословицах и поговорках И. Снегирева, кн. IV. М., 1834, с. 79, 92). Раскрывая душевное состояние Дарьи, бегущей ночью за целительной иконой, Некрасов использует многочисленные приметы, предвещающие, по народным представлениям, непременное несчастье. Все эти поверья и обычаи помогали воссоздать крестьянский быт во всей его подлинности (см. об этом: Лит-ра в школе, 1966, № 4, с. 77–79).

Несколько ограниченным оказалось, однако, для поэмы значение сказки (см.: Лит. учеба, 1936, № 7, с. 68–69). Образ Мороза в поэме восходит не столько к самой сказке о Морозке, сколько к привычному для крестьянина образу, запечатлевшемуся в загадках, пословицах и поверьях: «Не велик мороз, да краснеет нос»; «Казанские морозы железа не рвут, птицу на лету не бьют, а за пос бабу хватают, мужика за уши щиплют»; «Мороз скачет по ельничкам, по березничкам, по сырым борам, по веретейкам» (Ермолов А. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках, приметах, т. I. СПб., 1901, с. 510); «Кто мост мостил, золотой мостил, без ножа, без топора, без клиньев, без подклинков?»; «Мост мощу без клинья, без вязья, без березья» (Памятники русского фольклора. Загадки. Изд. подгот. В. В. Митрофанова. Л., 1968, № 346, 348). Исключительное по художественной силе проявление народной фантастики отмечал в образе Мороза А. В. Луначарский: «Достаточно только вспомнить взлет народной фантастики в появлении воеводы Мороза в великой, изумительной поэме Некрасова этого имени. Какая удаль, какая ширь, какой демонизм!» (Луначарский А. В. Собр. соч., т. I. M., 1963, с. 218).

Появление поэмы вызвало многочисленные журнальные отклики. Современная критика, расходясь в оценке принципиальных сторон творчества Некрасова, признавала, однако, большие художественные достоинства поэмы. В журнальных обзорах отмечались глубокое знание поэтом народной жизни, верное ее изображение, любовь к народу, гражданственность звучания поэмы (РСл, 1864, № 10, В. А. Зайцев; Бдч, 1864, № 2, П. Д. Боборыкин; Сев. сияние, 1865, т. IV, В. Р. Зотов), художественность, умение проникнуть в мир русской природы (День, 1864, 28 ноября, № 48, Н. В.-Н. М. Павлов), страстность служения тем идеалам, которые разделялись лучшими людьми того времени (Бдч, 1864, № 9, Е. Эдельман). Критика указывала, что поэма принадлежит «к числу лучших произведений русской поэзии, которыми она всегда будет гордиться» (Сев. сияние, 1865, т. IV, вып. 2, с. 36, В. Р. Зотов). Вместе с тем по поводу нового произведения Некрасова в критике возникали и острые споры. Литературный обозреватель славянофильского «Дня» Н. М. Павлов, разбирая поэму, приходил к выводу: «В целой нашей литературе нельзя бы привести образчиков еще более беспощадной иронии, еще злейшего отрицания, как те, какими наполнены заключительные строфы поэмы. <…> Не есть ли это буквальное, положителтнейшее nihil самого отчаянного скептицизма? Нет, как бы г-н Некрасов ни прикидывался народным поэтом, но свежей струи русской народности прежде всего и не слыхать в его поэзии, именно народных-то струн и недостает его лире» (День, 1864, 24 окт., № 43). Н. М. Павлов усмотрел в печали поэта о тяжкой доле русского народа эгоистическую тоску, ничего общего но имеющую с жизнью народа и исходящую из «мутных источников души человеческой». С острой публицистической заметкой в защиту Некрасова выступил в «Русском слове» В. А. Зайцев. Он высоко оценил новую поэму. Отстаивая право писателя на выражение протеста («Всякое отрицание есть вместе с тем положительное желание, чтобы прекратилось то положение, против которого я протестую»), Зайцев подчеркивает, что Некрасов не только протестует, но и воссоздает народный идеал. «Идеал этот построен на идеях любви и благосостояния и выражен в самой осуществимой форме» (РСл, 1864, № 10, с. 82). Процитировав отрывок из поэмы, рисующий второй сон Дарьи, критик отмечает, что эта «картина есть самый полный идеал счастья, какой только могла создать фантазия крестьянки» (там же, с. 84). «Но кто не причастен филистерству и пошлости кружков, – говорит далее критик, – тот, прочитав предсмертный бред Дарьи, поймет, что, насколько силен протест, настолько же высок и идеал, помещенный рядом с портретом или, лучше, в нем же самом» (там же, с. 85). Идеал этот, считает Зайцев, безнадежно далек от существующей действительности: «…если бы в минуту смерти крестьянке грезилось ее действительное прошлое, то она увидела бы побои мужа, не радостный труд, не чистую бедность, а смрадную нищету. Только в розовом чаду опиума или смерти от замерзания могли предстать перед нею эти чудные, но никогда не бывалые картины…» (там же). Статья Зайцева дала повод «Эпохе» вступить в спор с «Русским словом». Некрасов «изобразил живущую в полном ладу чету мужа и жены, – писал Н. Н. Страхов. – „Как можно! – возражает ему критик, – ваш Прокл непременно бил свою жену“. Г-н Некрасов представил картину радостного труда, чистой бедности. „Как можно! – возражает критик: все это одна мечта, я знаю твердо, что они жили в смрадной нищете“. Г-н Некрасов изобразил счастливые минуты крестьянского семейства, полного взаимной любви. „Как можно! – восклицает критик: я ведь знаю, что ни любви, ни счастливых минут у них вовсе нет“». «Очень может быть, – иронически замечает далее Н. Н. Страхов, – что критику кажется одной фантазией, одним идеалом даже то, как Савраска „В мягкие добрые губы Гришухино ухо берет“. Вот если бы Савраска откусил ухо у Гришухи, тогда это было бы ближе к действительности и не противоречило бы некрасовской манере ее изображать» (Эпоха, 1864, № 11, с. 4–5). Возникший спор по существу велся уже по проблемам более общим, нежели степень достоверности изображения действительности в поэме (отвечает ли жизненной правде сон Дарьи, или он выражает недостижимый идеал). Спор затрагивал основную проблему того времени, проблему народа и его судьбы. Современники хорошо понимали это обстоятельство. Так, В. Р. Зотов подчеркивал, что «в этих двух мнениях видны, конечно, тенденции обоих журналов» (Сев. сияние, 1865, т. IV, вып. 2, с. 36).

К поэме писали музыку: П. И. Бларамберг (1897), Н. И. Фи-лапповский (1900), В. И. Ребиков (1902), А. Т. Гречанинов (1908), Ц. А. Кюи (1912), А. Е. Лозовой (1913).

Две пары промерзлых лаптей… – По обычаю, покойника не только обували в новые лапти (ср. ст. 268–271: Лежит ~ В широкой рубахе холщовой И в липовых новых лаптях), но в клали в гроб «запасную» пару лаптей (см.: Смирнов В. Народные похороны и причитания в Костромском крае. – Тр. Костромск. научн. об-ва по изучению местного края, вып. 15. Кострома, 1920, с. 29). Указано Ю. В. Лебедевым в докладе «О подлинных и мнимых загадках в поэме „Мороз, Красный нос“» на XXI Некрасовской конференции в январе 1982 г. в Ленинграде.

Водой с девяти веретен… – По наблюдению И. П. Сахарова, в народе для лечения болезни сбрызгивают водой, «собранною из девяти колодцев, осыпают золою, собранною из семи печей…» (Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым, т. I, кн. 2. СПб., 1841, с. 53). Как отметил Ю. В. Лебедев в указанном выше докладе, «девять веретен» следует здесь понимать как девять колодцев, так как веретеном в Костромской губернии назывался и поперечный вал колодца, на который наматывалась цепь с прикрепленной к ней бадьей.

Ходебщик – имеется в виду либо торговец-разносчик, коробейник или офеня, либо вожатый дрессированного медведя.

Из белой холстины платок. – Наряду с черными русские крестьянки в знак скорби покрывали голову и белыми платками (см.: Лебедев Н. Быт крестьян Тверской губернии. – Этнографический сб., вып. 1. СПб., 1853, с. 192). В христианской символике белый цвет – символ причастности it лику святых и блаженных (ср. ст. 808: Только покойница в белом была…). В русском же фольклоре и сама Смерть может быть одета в белый платок («Тяп-тяпком под белым платком» – Пословицы русского народа. Сб. В. Даля. СПб., 1862, с, 351).

Пени – укоры, упреки.

Ночью я косу клепала… – Клепать – отбивать (затачивать).

Спасов день – название трех церковных праздников в августе, связанных в народном сознании с уборкой урожая: первый Спас – медовый, второй Спас – яблочный, третий Спас – дожиночный.

Заяц спрыгнул из-под кочи ~ Перебежать мне дорогу! – Ср. народную примету: «Заяц дорогу перебежал – неудача» (Пословицы русского народа, с. 1049).

Залотошила – заговорила быстро, громко и бестолково.

К утру звезда золотая ~ Вдруг сорвалась и упала… – По народным представлениям, падающая звезда означает смерть какого-либо человека (см., например: Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым, т. II, кн. 7. СПб., 1849, с. 14).

Дунул господь на нее… – А. Н. Афанасьев говорит о существовании поверья, по которому «вечером всякий ангел зажигает свою звезду, как лампаду, а перед рассветом тушит ее. Ввезды простой народ называет божьими огоньками…» (Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу, т. I. M., 1865, с. 177).

Ворон сидит на кресте волоченом… – Ср. народную примету: «Ворон каркает на церкви – к покойнику на селе…» (Пословицы русского народа, с. 1032).

К дымящейся риге своей… – Рига – крытый ток для сушки снопов с приспособлением для обогрева.

В ней дольнего счастья предел. – Дольний – здесь: земной, человеческий.

Дедушка^*

Печатается по Ст 1873, т. III, ч. 5, с. 171–195, с исправлением опечатки в ст. 317 по черновому автографу и первой публикации я восстановлением ст. 346–349 по черновому автографу.

Впервые опубликовано: ОЗ, 1870, № 9 (выход в свет – 15 сент. 1870 г.), с. 241–254, без даты, с подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано: Ст 1873, ч. 5, с. 165–189, где в оглавлении названо: «Дедушка, поэма (1857 год),»).

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1873, т. III, ч. 5, с датой: «1870».

Черновой автограф, карандашом, с датой: «30 июля/8 авг<ус-та 1870>» – ГБЛ, ф. 195, оп. I, № 5748, л. 1–8. Обнаружен и впервые описан К. И, Чуковским (Известия, 1926, 8 ноября, № 276), Судя по этому автографу, произведение первоначально состояло из двух частей. Первая часть, обозначенная цифрой I, включала главки I–VIII (с нумерацией арабскими цифрами) и главку IX (без номера), продолжением которой служили наброски к главке X. Последовательность главок соответствовала окончательной. Во вторую часть, обозначенную цифрой «2», входили главки X–XIII (первые две не нумерованы, две последние под цифрами «3», «4») и XVI–XXII с нумерацией «5, 6, 7, 8, 9, 10», причем главки XIX и XX были объединены под номером «8». Главок XIV–XV в черновом автографе не было, в остальном последовательность главок в этой части соответствовала окончательной. Повторяющаяся нумерация главок двух частей и неверная позднейшая (архивная) нумерация листов автографа послужили причиной ошибочного толкования первоначальной композиции поэмы рядом исследователей – А. Я. Максимовичем, Л. А. Розановой, К. Ф. Бикбулатовой (см. об этом в комментарии С. А. Рейсера к поэме «Дедушка» – ПССт 1967, т. II, с. 652–653). Последовательность заполнения листов автографа установлена С. А. Рейсером в указание 2 работе. Некрасов заполнял листы таким образом (указывается архивная нумерация листов): 1, 1 об., 2, 2 об., 7, 5, 5 об., 6, 6 об., 3, 3 об., 4, 7 об., 8 об.; л. 4 об. остался чистым, на л. 8 находятся наброски к главкам IV, V, VIII (см.: Другие редакции и варианты, с. 338–344).

Как сообщает К. Ф. Бикбулатова, К. И. Чуковский рассказывал ей, что в конце 1920-х гг. видел, кроме указанного чернового автографа, еще два позднейших варианта поэмы, один из которых был, по его мнению, автографом Некрасова. Он был написан чернилами и не содержал отрывка «Взрослые люди не дети…» (см.: Вопросы изучения русской литературы XI–XX веков. М.-Л., 1958, с. 324). В настоящее время местонахождение этого автографа не установлено.

Известна корректура «Отечественных записок» с пометами цензора и пояснениями В. М. Лазаревского – ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 2, № 3.

Датируется периодом между 8 августа и 15 сентября (датой выхода в свет № 9 «Отечественных записок») 1870 г.

Посвящена поэма З-н-ч-е, т. е. Зинаиде Николаевне Некрасовой (Ф. А. Викторовой), гражданской жене Некрасова (подробно о ней см.: Ломан О. В. Зинаида Николаевна Некрасова – жена и друг поэта. – Некр. сб., VI, с. 60–84). В посмертном издании (Ст 1879, т. II) сестра поэта А. А. Буткевич вопреки воле автора сняла посвящение (ЛН, т. 53–54, с. 177, 179).

«Дедушка» – одно из первых в русской литературе больших произведений о декабристах, открывающее цикл декабристских поэм Некрасова.

Интерес к декабризму у Некрасова впервые нашел отражение в стихотворении «Поэт и гражданин» (1856) и в поэме «Несчастные» (начата в 1856 г.). Декабристская тема в «Дедушке» непосредственно связана с проблемами, стоявшими перед демократическим движением на рубеже 1870-х гг. (итоги реформы 1861 г., пути и средства революционной борьбы, роль народа в пстории, тип революционного руководителя), с зарождением народничества. Идея преемственности революционной борьбы – ведущая в «Дедушке». Вопросы, поставленные в поэме, Некрасов в какой-то мере пытался решить еще в «Притче» (июнь 1870 г.). Герой «Дедушки» – декабрист, вернувшийся в числе немпогих уцелевших из сибирской ссылки в 1856 г. Прототипом его, как принято считать, послужил князь С. Г. Волконский (1788–1865). По мнению Ю. В. Лебедева, «непосредственным творческим импульсом» к созданию поэмы послужила книга С. В. Максимова «Ссылка и тюрьма» (СПб., 1862), где впервые описан быт декабристов в Сибири (см.: Лебедев Ю. В. С. В. Максимов и Н. А. Некрасов. – РЛ, 1982, № 2, с. 134–135). В работе над поэмой Некрасов использовал воспоминания декабристов и их современников, в частности «Записки декабриста» барона А. Е. Розена, Лейпциг, 1870 (в главках о Тарбагатае), некрологи С. Г. Волконского в газете «День» от 11 декабря 1865 г. и в «Колоколе» от 3 (15) января 1866 г., л. 212 (автор П. Долгоруков, вступительная заметка А. И. Герцена), устные рассказы сына декабриста М. С. Волконского, а также знакомую ему еще до ее выхода книгу С. В. Максимова «Сибирь и каторга», т. I, СПб., 1871 (см.: РЛ, 1982, № 2, с. 137). Как показывают новейшие исследования, образ «дедушки» носит собирательный характер, в нем объединены индивидуальные черты разных деятелей декабристского движения. «Присвоив „дедушке“ ряд черт Волконского – вид „патриарха“, генеральский чин, мягкость в незлобивость характера, любовь к общению с мужиками, ребятишками, звавшими его дедушкой, – пишет Р. Б. Заборова, – Некрасов придал своему герою мастерское знание ремесел и хлебопашества, дар песнопения, а главное, страстность и горячность обличений и революционную непримиримость, отличавшие Михаила Бестужева» (РЛ, 1973, № 4, с. 129). Запоздалое прибытие в Петербург летом 1869 г. М. А. Бестужева, сохранившего свой революционный темперамент, знакомство Некрасова (через М. И. Семевского) с содержанием его «Записок» стимулировало, по обоснованному предположению Р. Б. Заборовой, реализацию замысла поэмы «Дедушка» (там же, с. 130).

В работе Некрасова над образом старого декабриста ощущается тенденция возвысить его, придать «дедушке» черты библейского героя-мученика, близкого в то же время идеалам зарождающегося народничества (подробнее об этом см.: Бикбулатова К. Ф. Поэма Н. А. Некрасова «Дедушка» (1870). – В кн.: Историко-литературный сборник. М.-Л., 1957, с. 103–104). Вынужденный исключить из окончательного варианта наиболее острые ст. 346–349, автор в то же время усилил политическое звучание поэмы главками XIV–XV. Посылая 9-10 апреля 1872 г. «Княгиню Трубецкую» В. М. Лазаревскому и предвидя цензурные препятствия, Некрасов сопоставлял ее с «Дедушкой»: «…этот дед в сущности резче, ибо является одним из действительных деятелей <…> и притом выведен нераскаявшимся, т. е. таким же, как был».

Поэма проходила цензуру не без трудностей. Как вспоминал Некрасов в том же письме, председатель Петербургского цензурного комитета А. Г. Петров «предубедил» цензурное управление против поэмы. В корректуре ЦГАЛИ отчеркнуты красным карандашом ст. 246–265, 282–285, 302–309, 317–325 и вся главка XVIII (ст. 326–345). Здесь же помета В. М. Лазаревского: «Места, отмеченные красным, цензурн<ое> управление (Похвиснев) требовало исключить, Некрасов отказался». Автору удалось отстоять поэму, она была опубликована без купюр.

Поэма была неприязненно встречена реакционной критикой. В. П. Буренин упрекал автора за то, что его герой «не стесняется повествовать младенцу о том, как в старые годы помещики пользовались своими крепостными», «говорит о стоне рабов, о свисте бичей и т. п.» (СПбВ, 1870, 8 сент., № 277). С еще более резкими нападками выступил В. Г. Авсеенко. Критик возмущался тем, что поэт решился «эксплуатировать старый исторический факт», искупая тем самым «бедность поэтического творчества» и «прозаичность» (РВ, 1873, № 6, с. 916–917).

В советском некрасоведении поэма «Дедушка» порождала немало споров. Сочувствие автора зажиточному мужику, восхищение физической и духовной красотой тарбагатайцев в 1920-е гг. расценивалось как идеализация кулачества, «помесь толстовской утопии со столыпинской практикой» (см.: Горбачев Г. Е. Капитализм и русская литература. М.-Л., 1928, с. 67; Войтоловский Л. Очерки истории русской литературы XIX и XX веков. М.-Л., 1928, с. 208–209; Чуковский К. И. Рассказы о Некрасове. М., 1930, с. 178–179). Однако благополучие тарбагатайцев создано «волей и трудом» этих людей, тогда как в книге Розена в основе этого благополучия – деньги и эксплуатация беглых каторжан. Несостоятельность обвинения Некрасова в апологии кулачества доказана А. М. Еголиным (Лит. критик, 1934, № 3, с. 40–41). Расходились мнения и в оценке героя поэмы. Вслед за А. В. Амфитеатровым (Литературный альбом. Пгр., 1906), обвинявшим Некрасом в искажении образа старого декабриста библейскими характеристиками, А. Е. Ефремин писал о вынужденном выпячивании автором идеи примирения (Ефремин А. Поэт и массы. М., 1932, с. 60). Принимая этот тезис, Н. М. Гайденков предлагал исключить отрывок «Днесь я со всем примирился…» как автоцензурный вариант (Сов. книга, 1953, № 3, с. 101). С. А. Червяковский, а за ним и другие исследователи показали необоснованность этих утверждений. «Дедушка» «примирился» не с врагами, а с перенесенными им лишениями (см.: Учен. зап. Горьковского гос. под. ин-та, 1955 т. XVI, с. 36).

Сложной остается до настоящего времени проблема канонического текста «Дедушки». В Собр. соч. 1965–1967 ст. 163 напечатан впервые по черновому автографу («Землю да волю им дали»), печатный вариант («Волю да землю им дали») рассматривался здесь как цензурный, принятый автором, чтобы «заглушить лозунг „Земли и воли“» (т. III, с. 12, 408). Та же точка зрения высказана А. М. Гаркави (см.: Гаркави А. М. Н. А. Некрасов в борьбе с царской цензурой. Калининград, 1966, с. 266). Однако вариант «Землю да волю им дали» был зачеркнут автором уже в чертовом автографе, само же словосочетание «Земля и воля» в конце 1860-х гг. не преследовалось цензурой (см., например, книгу П. Л<илиенфольда> «Земля и воля» (СПб., 1868) и рецензию на нее в № 9 «Отечественных записок» за 1868 г., (с. 78–82)). Много споров вызвали ст. 346–349 («Взрослые люди не дети…»). Признавая исключительное значение этих стихов, изъятых автором из окончательного текста в порядке автоцензуры, К. И. Чуковский долгое время не решался включить их в основной текст (см.: Чуковский Корней. От дилетантизма к науке. Заметки текстолога. – Нов. мир, 1954, № 2, с. 243, 250–251). В ПСС эти стихи были введены в качестве замеченного пропуска в раздел «Дополнения и поправки» (т. XII, с. 521), В ближайшем после ПСС издании (Некрасов Н. А. Соч. в 3-х т., т. II. М., 1954, с. 57) они наконец вошли в основной текст, однако в издании «Библиотеки поэта» (малая серия – Некрасов Н. А. Стихотворения, т. II. Л., 1956) были снова исключены.

Ст. 465, последний («Саша печальную быль…»), в черненом автографе и «Отечественных записках» имел вариант: «Саша великую быль…». В двух экземплярах Ст 1873, ч. 5, принадлежавших П. А. Ефремову и хранящихся в библиотеке ИРЛИ (шифры: 48.5.3 и 18.1.2), этот первоначальный вариант восстановлен рукой владельца. Н. М. Гайденков (Сов. книга, 1953, № 3, с. 101) выражал сомнения в справедливости принятия варианта Ст 1873, а К. Ф. Бикбулатова предлагала вернуться к первоначальному варианту этого стиха как более удачному (см.: Вопросы изучения русской литературы XI–XX веков, с. 331). Автор изменил последний стих «Дедушки» из соображений художественного порядка, поэтому в настоящем издании печатается вариант, принятый в Ст 1873.

15 апреля 1929 г. в руки Д. Бедного попала старая записная тетрадь, содержащая список расширенного варианта «Дедушки» под названием «Светочи» (дополнения, рассеянные в разных местах, составляют 214 стихов). Под текстом указано имя автора: «Н. Н—въ». Известие о «радостной находке» было опубликовано в «Правде» 17 апреля, а 18 и 19 апреля там же напечатан текст «Светочей», атрибутированный Некрасову. В том же году произведение было издано отдельно (Некрасов Н. А. Светочи. Поэма с добавлением неизвестных строф. М.-Л., 1929) с предисловием Д. Бедного и послесловием А. Ефремина. А. Ефремин доказывал, что Некрасов написал «Светочи» в 1869 г., и отечал близость общественных воззрений автора «Светочей» идеологии С. Г. Нечаева.

Тетрадь, содержащая кроме «Светочей» известные и неизвестные стихи современников Некрасова, различные фольклорные, бытовые, дневниковые задней, принадлежала, но мнению Ефремина, иваново-вознесенцу Федору Самыгину (это имя стоит на лицевой стороне передней обложки тетради). Через П. Е. Щеголева записная тетрадь была передана ленинградскому судебному эксперту А. А. Салькову для научно-технического исследования давности бумаги и чернильных текстов рукописи. После двухнедельного изучения записной тетради в октябре-ноябре 1929 г. д. Д. Сальков представил заключение о том, что тетрадь изготовлена из бумаги 1870-1880-х гг., записи сделаны кампешевыми чернилами либо в 1924–1927 гг., либо, «в самом крайнем случае, после Февральской революции». Текст заключения был передан П. Е. Щеголеву, машинописная копия его сейчас находится у С. А. Рейсера. Тщательный текстологический анализ тетради был произведен С. А. Рейсером. Исследователь установил, что Некрасов не мог быть автором 214 стихов, дополняющих «Дедушку» в «Светочах». Вместе с тем он указал, что «невозможно, чтобы кто-либо, даже и с заранее обдуманным намерением, мог настолько тонко и ловко подобрать значительное количество мелких бытовых деталей и фактов 1870-х годов прошлого столетия, нуждающихся для своего вскрытия и дешифровки в сложной и кропотливой работе» (Рейсер С. А. Новооткрытые строки Некрасова. – Лит-ра и марксизм, 1929, № 6, с. 147). По мнению С. А. Рейсера, «Светочи» и другие стихи в записной тетради относятся к середине или второй половине 1870-х гг. Автором «Светочей», указывал исследователь, мог быть революционный поэт 1870-х гг. – эпигон Некрасова.

По словам К. И. Чуковского в письме к С. А. Рейсеру от 28–29 июня 1960 г., в начале 1930-х гг. писатель А. Каменский сообщил ему, что он с неким Швецовым или Шевцовым (К. И. Чуковский точно не помнил) написали в течение двух дней «Светочи» и продали в букинистический магазин, где часто бывал Д. Бедный (содержание заключения А. А. Салькова и текст письма К. И. Чуковского опубликованы С. А. Рейсером в ПССт 1967, т. II, с. 654–655, и в его книге «Палеография и текстология нового времени», М., 1970, с. 243–245). Каменский в начале 1930 г., отрицая свою причастность к появлению «Светочей», обвинял в подделке писателя и художника Е. И. Вашкова и его отца. В это же время в защиту принадлежности «Светочей» Некрасову выступил А. Е. Ефремин (Известия ЦИК, 1930, 13 янв., № 13; Лит-ра и марксизм, 1930, № 2). «Светочи» были включены К. И. Чуковским в ПССт 1931.

«Загадка „Светочей“, – писал Д. Бедный известному ивановскому краеведу И. И. Власову в 1934 г., – крайне любопытна даже при самом скептическом отношении к тому, что их писал Некрасов. Уже один тот факт, что „Светочи“ территориально связаны с Некрасовым, говорит о чем-то. Странная „подделка по соседству“» (цит. по: Розанова Л. А. Н. А. Некрасов и русская рабочая поэзия. Ярославль, 1973, с. 27). В мае 1937 г. Д. Бедный передал записную тетрадь со «Светочами» И. И. Власову. В настоящее время тетрадь хранится в ЦГАЛИ, ф. 1884, on. 1, № 72. Вопрос о происхождении «Светочей» остается спорным до настоящего времени. С. А. Рейсер в последних работах рассматривает «Светочи» как фальшивку, сфабрикованную не ранее 1917 г., Л. А. Розанова – как подражательное произведение, возникшее в среде иваново-вознесенских почитателей Некрасова (см. указ. выше работы, а также: РЛ, 1981, № 1, с. 251).

Встретили старого вдруг… – Последнее слово в архаическом значении «все вместе».

Горсточку русских сослали В страшную глушь, за раскол. – В 1733 г. Анна Иоанновна, а потом в 1767 г. Екатерина II сослали на сибирскую речку Тарбагатай раскольников из Дорогобужа и Гомеля с разрешением выбрать место в лесу по течению Тарбагатая и поселиться деревней (см.: Розен А. Е. Записки декабриста, с. 248). Ныне Тарбагатай – село Улан-Удинского района Бурятской АССР. Перечень текстуальных совпадений в «тарбагатайских» главках «Дедушки» с соответствующими местами у Розена и С. В. Максимова см.: ПССт 1967, т. II, с. 655; РЛ, 1982, № 2, с. 137.

Волю да землю им дали… – Намек на лозунг тайного революционного общества первой половины 1860-х гг. «Земля и воля», к которому близко стояли Чернышевский, Герцен и Огарев. Возможно, здесь скрытая полемика с автором книги «Земля и воля» (см. выше, с. 566), который утверждал, что, получив после реформы землю и волю, но лишившись господской опеки, крестьяне оказались в еще более тяжелом положении, чем до реформы.

Пел он о славном походе И о великой борьбе… – Т. е. об Отечественной войне 1812 г., в которой участвовал С. Г. Волконский, и о восстании декабристов.

О Трубецкой и Волконской… – Е. И. Трубецкая (урожд. Лаваль, 1801–1854) и М. Н. Волконская (урожд. Раевская, 1805–1863) последовали за сосланными мужьями в Сибирь. Некрасов посвятил им поэму «Русские женщины».

Княгиня Трубецкая^*

Печатается по Ст 1873, т. III, ч. 5, с. 233–278, с восстановлением фамилии «Трубецкая» в заглавии и ст. 55–59, 271–286, 333–335, 365–366, 369, 649–651, 669–680, 689–692, а также с устранением автоцензурных вариантов в ст. 40, 201, 321, 326, 332, 336–338, 837 по наборной рукописи ИРЛИ и восстановлением ст. 370 по ПСС (т. III, с. 33) на основании свидетельства К. И. Чуковского, располагавшего автографом, ныне утраченным (см. неопубликованное письмо К. И. Чуковского к С. А. Рейсеру от 16 марта 1966 г., хранящееся у С. А. Рейсера).

Впервые опубликовано: ОЗ, 1872, № 4 (выход в свет – 13 апр. 1872 г.), с. 577–600, под заглавием: «Русские женщины. Княгиня Т***. Поэма», с подписью: «Н. Некрасов», с цензурными купюрами в ст. 55–59, 333–335, 365–366, 369, 370, 649–651, 669–680, 689–692 и вариантами в ст. 40, 201, 321, 326, 332, 336–338, 837, без ст. 147–190, впервые напечатанных под заглавием: «Из поэмы русские женщины». Строфы, не вошедшие в поэму «Кн. Т-кая», «Искра», 1873, 7 февр., № 1, с. 2–3 (перепечатано: Ст 1873, ч. 5, с. 229–270, под заглавием: «Княгиня Т-ая. Поэма (1826)», с датой на шмуцтитуле: «(Писано в 1871 г.)»).

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1873, т. III, ч. 5, с теми же заглавием и датой, что и в Ст 1873, ч. 5.

Черновой автограф – ГБЛ, ф. 195, М. 5744, л. 1-16, 38; набросок стихов об Италии на оборотной стороне прозаического плана ненаписанной главы «Чиновник» из «Кому на Руси жить хорошо» – ИРЛИ, Р. I, оп. 20, № 38, л. 2 об.; наборная рукопись, с датами: «16 июля», «23 июля 1871 г.» и заглавием: «Декабристки. I. Кн. Т<рубецкая>», – ИРЛИ, ф. 203, № 179, л. 1-17 об.; гранки ОЗ (ст. 1-374), с заглавием: «Декабристки. I. Княгиня Т***», – ИРЛИ, ф. 203, № 177.

Готовя поэму к публикации, Некрасов был вынужден приспособить ее к цензурным требованиям; сделать в ней ряд изъятий, заменив пропущенные слова и строки многоточиями; внести в нее ряд изменений. Отправив поэму в «Отечественные записки», поэт писал А. А. Краевскому в середине марта 1872 г.: «Думаю, что в том испакощенном виде, в каком она (поэма, – Ред.) была у Бас, цензура к ней придраться не могла бы». А. А. Краевский, по всей вероятности также имея в виду цензуру, высказал еще несколько пожеланий. В письме, датируемом временем до апреля 1872 г., Некрасов сообщал ему: «Заметками воспользуюсь. Особенно

Без царя лучше. Примечание написал. Сделал еще две прибавки к поэме – совершенно невинные». Все вынужденные искажения текста были постепенно устранены в советских изданиях.

Замысел поэмы о героях первого этапа освободительной борьбы возник у Некрасова в 1860-1870-е гг., в период широкого роста революционного движения в рядах русской демократической интеллигенции. Основной причиной обращения Некрасова к истории было стремление в прошлом найти ответы на вопросы, поставленные настоящим. Завет декабристов, а также подвиг их жен, разделивших участь политических изгнанников и поддержавших их веру в правоту начатого ими дела, были близки самоотверженным революционерам и революционеркам 1860-1870-х гг. Поэт ставит перед собой задачу создать исторически правдивые образы декабристов и декабристок и в то же время акцентировать в них качества, продолжающие жить во втором поколении революционеров.

В критической литературе о Некрасове раздавались голоса о необходимости восстановления первоначального заглавия «Декабристки». Так, в 1931 г. К. И. Чуковский, вводя это название в основной текст редактируемого им собрания сочинений Некрасова, писал о том, что, во-первых, заглавие «Декабристки» «гораздо точнее, чем „Русские женщины“, так как среди декабристок было три француженки и одна полька», а во-вторых, что «Русские женщины» – шовинистическое и патриотическое заглавие, «так сказать, взятка цензуре» (ПССт 1931, с. 558). В 1936 г. С. А. Рейсер в статье «Некрасов в работе над „Русскими женщинами“ („Декабристками“)» убедительно опроверг эти доводы Чуковского. Прежде всего, уточняет он, речь должна идти о семи русских и двух иностранках, а кроме того, заглавие «Русские женщины» не заключает в себе шовинистического и сусально-патриотического смысла, являясь формулой, «наполненной вполне реальным и большим содержанием» (см.: Звенья. VI. М.-Л., 1936, с. 732). В ПСС (т. III) восстановлено название «Русские женщины», причем в комментариях к поэме Чуковский отказался от старой своей аргументации.

Известно также, что в примечаниях к поэме Некрасов хотел процитировать строки из пятой части романа И. А. Гончарова «Обрыв»: «С такою же силою скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие к которую они, как золото в огне, закаляли в огне и в дыму *?убой работы, служа своим мужьям-князьям и неся и их, и свою „беду“. И мужья, преклоняя колена перед этой новой для них красотой, мужественнее несли кару. Обожженные, изможденные трудом и горем, они хранили величие духа и сияли, среди испытания, нетленной красотой, как великие статуи, пролежавшие тысячелетия в земле, выходили с язвами времени на теле, но сияющие вечной красотой великого мастера» (Гончаров И. А. Собр. соч., т. VI. М., 1954, с. 325). Этот отрывок, от цитирования которого Некрасов отказался по просьбе Гончарова, свидетельствует о том, что поэт стремился подчеркнуть в образах декабристок духовную красоту национального характера русской женщины. О том же свидетельствует и примечание к поэме, которым Некрасов сопроводил текст «Княгини Трубецкой» в «Отечественных записках» (см.: Другие редакции и варианты. с. 365).

К собиранию материала для поэмы Некрасов вплотную приступил в конце 1860-начале 1870-х гг. Общим идеологическим источником могли послужить поэту работы Герцена (статьи «О развитии революционных идей в России», «Русский заговор 1825 г.» и др.) и Огарева (предисловия к «Думам» К. Ф. Рылеева и к сборнику «Русская потаенная литература XIX века», статья «Кавказские воды» и др.), в которых давалась многосторонняя оценка восстания декабристов с точки зрения революционной демократии, соответствовавшая взглядам Некрасова. Из художественных произведений и мемуаров самих декабристов Некрасов получал конкретные представления об их жизни и мировоззрении. Поэту были доступны сочинения декабристов, издаваемые Вольной русской типографией в Лондоне, а также архивные материалы, публиковавшиеся в журналах «Русская старина» и «Русский архив». Известны были Некрасову и официальные материалы: правительственные сообщения 1825–1826 гг., напечатанные в «Русском инвалиде» и «С.-Петербургских ведомостях», книга барона М. А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая I» (изд. 3-е. СПб. 1857), а также, по всей вероятности, и негласное предписание сибирского генерал-губернатора Лавинского иркутскому губернатору Цейдлеру. Некрасов использовал фактическую основу этих документов. Работая над «Княгиней Трубецкой» летом 1871 г. в Карабахе (как известно, к 1 июля 1871 г. Некрасов окончил поэму «Недавнее время» и тотчас начал напряженно и интенсивно писать «Княгиню Трубецкую»), поэт обобщал данные многих источников, в том числе таких, как «Записки декабриста» барона А. Е. Розена (Лейпциг, 1870) и работа С. В. Максимова «Сибирь и каторга», впервые напечатанная в 1889 г. в «Отечественных записках» (№ 1–5, 8-10). И мемуары Розена, и комплект журнала за этот год хранились в библиотеке Некрасова в Карабихе (см.: Библиотека Некрасова. Предисл. и публ. Н. Ашукина. – ЛН, т. 53–54, с. 410, 431). Собирание материалов для поэмы Некрасов продолжал и в период непосредственной работы над пей. Друзья и знакомые присылали ему в Карабиху вновь выходившие материалы о декабристах, декабристках и, в частности, о княгине Трубецкой. Так, в архиве села Карабихи найдено письмо неизвестного, в котором приводятся отзыв одного из французских историков о декабристках и биографические сведения о княгине Трубецкой. Автор письма обещает: «Что попадется интересного, буду сообщать Вам в деревню» (Архив села Карабихи. М., 1916, с. 235). О Е. И. Трубецкой (урожд. графине Лаваль, род. в 1801 г., ум. в 1854 г. в Сибири), последовавшей за мужем, князем С. П. Трубецким (1790–1860), полковником лейб-гвардии Преображенского полка, приговоренным за участие в заговоре к бессрочным каторжным работай, Некрасов мог прочесть в воспоминаниях ее мужа как о мужественной и сильной духом женщине. «Я благодарил бога от глубины души за то, что он милостью своею так поддержал ее и в чувствах внутренних и в наружном виде. Ничего отчаянного, убитого не было ни в лице, ни в одежде; во всем соблюдено пристойное достоинство», – писал С. П. Трубецкой, вспоминая свою встречу с женой в тюрьме (Записки декабристов, вып. 2 и 3. Лондон, 1863, с. 50).^[11] В наибольшей степени для «Княгини Трубецкой» Некрасов использовал «Записки декабриста» барона Розена. На фактической основе этих записок он рисует картину восстания на Сенатской площади в первой части поэмы и столкновение княгини Трубецкой с иркутским губернатором во второй ее части. Этот источник дал поэту общее представление о характерах княгини Трубецкой и губернатора Цейдлера. Художественно преображая события, он делает их драматически напряженными и динамичными, обогащает речь Трубецкой страстным гражданским пафосом, вносит идейные коррективы, соответствующие его революционно-демократическому мировоззрению и в то же время исторически оправданные. Так, например, он подчеркивает активную роль царя в расстреле восставших («Сам царь скомандовал: „Па-ли“»). Сопоставление поэмы с ее источниками см. в работах: Щеголев П. Е. О «Русских женщинах» Некрасова в связи с вопросом о юридических правах жен декабристов. – В кн.: К свету. СПб., 1904; Горнфельд А. Г. «Русские женщины» Некрасова в новом освещении. – В кн.: О русских писателях, т. I. СПб., 1912, с. 174–228. Евгеньев-Максимов В. Е. Некрасов как человек, журналист и поэт. М.-Л., 1928, с. 315–321; Розанова Л. А. Из истории работы Н. А. Некрасова над поэмой «Русские женщины». – Учен. зап. Ивановск. гос. пед. ин-та, 1957, т. 12, вып. 3, с. 12–15.

Сличение вариантов рукописей ГБЛ, ИРЛИ и окончательного текста приводит к выводу, что, работая над поэмой, Некрасов добивался усиления ее политического звучания, наиболее яркой обрисовки революционных и героических черт центральных персонажей, логической простоты и идейной целеустремленности композиционного построения, стилистической выдержанности повествования в лирико-драматизированных тонах, художественной насыщенности и энергии языка и стиха поэмы.^[12]

«Княгиня Трубецкая» была завершена 23 июля 1871 г. (в конце наборной рукописи стоит дата: «16 июля», но в начале рукописи, вероятно в пору завершения или по окончании поэмы, проставлена дата: «23 июля 1871 г.»). Посылая поэму на просмотр члену Совета Главного управления по делам печати В. М. Лазаревскому, Некрасов как бы подсказывал аргументы в ее защиту. «Если у Вас завтра будет заседание, – писал он 9-10 апреля 1872 г., – то не возникнут ли толки? Я побаиваюсь за сцену на площади; но прошло 50 лет! да и всё это есть у Корфа, которого книги во многих тысячах экз<емпляров> в руках у публики, – картинка чисто внешняя, не гнущая мысль читателя ни в которую сторону… ну да Вы найдете, что сказать в защиту». На официальные документы, появившиеся «с издания манифеста Александра II от 26-го августа 1856 года», и на то, что «автор счел за лучшее вовсе не касаться его <события> политической стороны», сослался Некрасов по требованию Краевского в подстрочном примечании к поэме в «Отечественных записках». Это примечание заменило стихотворный эпилог, от которого поэт отказался в корректуре (см.: Другие редакции и варианты, с. 355, 363). В корректуре же он заново написал эпизод посещения тюрьмы княгиней Трубецкой и сделал, как он сообщал Краевскому, «две прибавки к поэме – совершенно невинные». Обе прибавки состояли из картин путешествия княгини с мужем по Италии, контрастно противостоящих дальнейшим трагическим событиям. Вторая из них по неизвестным причинам не вошла в текст «Отечественных записок» и была опубликована первоначально в «Искре» (см. выше, с. 569). Об оценке «Княгини Трубецкой» в русской критике см. ниже,с. 579–585, комментарий к «Княгине М. Н. Волконской».

И эту площадь перед ней С героем на коне… – Имеется в виду Сенатская площадь и памятник Э. Фальконе Петру I.

А ты будь проклят, мрачный дом… – Речь идет о Зимнем дворце в Петербурге, резиденции русских царей.

Богатство, блеск! Высокий дом со Перед подъездом львы… – Дом графа И. С. Лаваля на Английской набережной в Петербурге (ныне набережная Красного флота, д. 4).

Плюмажи – украшения из птичьих перьев на мужских головных уборах.

По Ватикану бродишь ты… – Ватикан – папский дворец в Риме, построенный в V в. на Ватиканском холме и окруженный обширными парками; в нем насчитывается до 11 тысяч комнат и 22 двора.

Зонтообразных пинн… – Пиния – итальянская сосна.

Зато посмеивался в ус ~ Столичный куафер… – Куафер (от франц. coiffeur) – парикмахер, представитель среднего сословия, который усмехается, вспоминая, очевидно, о революционных событиях 1789–1793 гг. во Франции.

Какой-то бравый генерал ~ Убили и того. – Во время восстания 14 декабря 1825 г. были убиты генерал М. А. Милорадович (1771–1825), уговаривавший солдат «не бунтовать», вернуться в казармы и обещавший им прощение от «государя», и командир лейб-гвардии Гренадерского полка полковник Н. К. Стюрлер.

Явился сам митрополит… – Петербургский митрополит Серафим также обратился к восставшим с призывом смириться (см.: Корф М. А. Восшествие на престол императора Николая I, с. 179–184).

Почтенный бригадир… – В России в XVIII-начале XIX в. бригадир – офицерский чин, промежуточный между полковником и генерал-майором.

На воле рыскают кругом Там только варнаки… – Варнаки – разбойники из среды беглых или отбывших наказание каторжников.

Княгиня М. Н. Волконская^*

Печатается по Ст 1873, т. III, ч. 5, с. 279–354, с восстановлением фамилии «Волконская» в заглавии, ст. 261–264, 341–345, 869–872, 1171, 1405–1408 и устранением автоцензурных вариантов в ст. 223, 948 по наборной рукописи ИРЛИ.

Впервые опубликовано: ОЗ, 1873, № 1 (выход в свет – 22 янв. 1873 г.), с. 213–250, под заглавием: «Русские женщины. II. Княгиня Вол-ская (Бабушкины записки)», с подписью: «Н. Некрасов», с цензурными пропусками в ст. 261–264, 341–345, 869–872, 1171, 1359–1360, 1405–1408 и искажениями в ст. 223, 948 (перепечатано: Ст 1873, ч. 5, с. 273–354, под заглавием: «Княгиня М. П. Вол-ская (Бабушкины записки) (1826-27 гг.)»).

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1873, т. III, ч, 5 с тем же заглавием.

Рукописный фонд поэмы обширен.

Конспект воспоминаний М. Н. Волконской, составленный Некрасовым со слов М. С. Волконского весной 1872 г., – ЦГАЛИ ф. 338, он. I, № 23, л. 1-10, 21–23; Музей Н., № 379, л. 1–2; Набросан на отдельных листах писчей бумаги (листы заполнены с обеих сторон), бегло, карандашом, на полях позднейшие вставки, пометы, стихотворные наброски. Архивная нумерация листов ЦГАЛИ произвольная, порядок заполнения листов конспекта следующий: ЦГАЛИ, л. 1–4, 10, 9, 22, 23, 21, 7, 8, далее следуют два листа Музея Н., затем ЦГАЛИ, л. 5, 6. Последние два-три листа рукописи не найдены. Восемь страниц конспекта, имеющих прямое отношение к поэме, напечатаны В. Е. Чешихиным-Ветринским в «Некрасовском сборнике» (Ярославль, 1922, с. 71–76); четыре страницы, с записями более поздних событий, – С. Великановой в кн.: Н. А. Некрасов и Ярославский край. Ярославль, 1953, с. 191–193; полный текст дошедшей до нас части конспекта – Б. В. Мельгуновым: Некр. сб., VII, с. 182–191. Набросок «Северная Коринна» – ГБЛ, ф. 195, оп. I, к. 1, No 10 (впервые опубликован: Некр. сб., VII, с. 191–192); черновой автограф – ГБЛ, ф. 195, М 5744, л. 17–37 об.; черновой автограф – ИРЛИ, ф. 203, № 180, л. 1-32 об., с датами: «июля 8-12», «17 июля 1872 г.». «21 июля»; наборная рукопись (авторизованная копия А. А. Буткевич), с датой: «17 июля 1872 г.», – ИРЛИ, ф. 203, № 181, л. 1-25 об.; набросок ст. 293–320, карандашом, – ЦГАЛИ, ф. 338, оп. I, № 23, на отдельном ненумерованном листке почтовой бумаги (над текстом помета: «К 6-му», указывающая, что это вставка на л. 6 наборной рукописи ИРЛИ); копия главы IV неизвестной рукой, с замечаниями А. С. Суворина, – ИРЛИ, ф. 134, оп. 11, № 5; гранки и листы ОЗ с пометами Некрасова – ИРЛИ, ф. 203, № 177. Сохранились некоторые материалы, относящиеся к не написанной Некрасовым третьей части «Русских женщин» (о Муравьевой) и другим замыслам о декабристах: 1) «О Бечасном анекдоты» – отрывочные заметки карандашом – ГБЛ, ф. 195, оп. I, к. 1, № 12, л. 3 (впервые частично опубликованы: Чуковский К. Некрасов. Статьи и материалы. Л., 1926, с. 372–374); 2) конспективные записи карандашом – ИРЛИ, Р. 1, оп. 20, № 51; 3) план третьей части поэмы – ГБЛ, ф. 195, оп. I, к. 1, No И (впервые опубликован в указанной выше книге К. Чуковского, с. 371); 4) запись неосуществленного замысла произведения о декабристе – ИРЛИ, ф. 203, оп. 1, № 42 (впервые опубликована: ПСС, т. XII, с. 103).

Чтобы обеспечить поэме прохождение через цензуру, Некрасов заменил острые в политическом отношении стихи многоточиями и смягчил ст. 223 и 948. Стих «Готовя войска к низверженью властей…» он исправил таким образом: «Готовя несчастье отчизне своей», а стиху «Попы у харчевни дерутся» нашел замену: «Продрогшие куры дерутся». Посылая 22 января 1873 г. книжку «Отечественных записок» с поэмой на отзыв А. Н. Пыпину. Некрасов, по его словам, «вставил почти всё, что побоялся напечатать» (ПСС, т. XI, с. 236); этот экземпляр журнала со вставками Некрасова не сохранился.

В начале августа 1871 г. Некрасов вернулся из Карабихи в Петербург. Осень и зиму 1871–1872 гг. он продолжал собирать материалы о декабристах для второй части поэмы «Русские женщины». Замысел «Княгини М. Н. Волконской» созрел уже в конце марта-начале апреля 1872 г. Об этом свидетельствует письмо к Н. А. Некрасову В. П. Буренина (начало апреля 1872 г.), в котором подробно говорится о теме и стиле будущей поэмы: «Я вчера все думал о Вашей поэме. На меня большое впечатление произвела тема: это Вам необыкновенно счастливая мысль задалась. По моему мнению, над этим стоит поработать и поработать „горячо“. Если бы даже в общем поэма и не вышла, все-таки у Вас наверно выдадутся превосходные чисто лирические в Вашем духе места…» (ЛН, т. 51–52, с. 169–170). В этом письме Буренин указывает Некрасову на ряд источников, которыми поэт может воспользоваться. «Кстати, – пишет он, – декабрист, записка которого есть у Семевского, – Горбачевский. Познакомились ли Вы также с последним выпуском „XIX века“ Бартенева? Там любопытные записки Басаргина». И. И. Горбачевский был носителем самой передовой декабристской идеологии, и его записки могли помочь поэту при обрисовке героев 14 декабря. «Записки» Н. В. Басаргина были изданы Бартеневым в 1872 г., Некрасов тотчас приобрел их и увез с собою в Карабиху. Они сохранились в библиотеке карабихского дома (см.: ЛН, т. 53–54, с. 368). Помимо подробных описаний действий тульчинской управы Союза благоденствия, а затем Южного общества, Басаргин приводит сведения о своей жене, которые Некрасов, по-видимому, мог воспринять как еще одно доказательство правильности своего замысла нарисовать декабристок как женщин, сознательно разделивших участь мужей – политических изгнанников. «Перед женитьбою моею, – пишет Н. В. Басаргин, – я открыл будущей жене своей, что принадлежу к тайному обществу и что хотя значение мое в нем неважное, но что не менее того может и со мной последовать такое бедствия, которое ей трудно будет переносить. Она отвечала мне, что идет не за дворянина, адъютанта или будущего генерала, а за человека, избранного ее сердцем, и что в каком бы положении человек этот ни находился, в палатах или в Петербурге, при дворе или в Сибири, судьба ее будет совершенно одинакова. Этот ответ успокоил совершенно мою совесть» (Записки Н. В. Басаргина. М., 1872, с. 26–27). Основным источником поэмы «Княгиня М. Н. Волконская» были «Записки» княгини М. Н. Волконской (1805–1863), Дочери генерала Н. Н. Раевского (1771–1829), прославленного героя Отечественной войны 1812 г., жены декабриста С. Г. Волконского (1788–1865). Познакомился с ними Некрасов (см. письмо его от 9 июня 1872 г. к М. С. Волконскому) незадолго до своего отъезда в Карабиху – в апреле-мае 1872 г. М. С. Волконский в предисловии к «Запискам» своей матери рассказывает о тем, как Некрасов упросил его если не дать, то хотя бы прочесть ему «Записки», чтобы избежать в поэме искажения фактов. «Некрасив по-французски не знал, – рассказывает далее М. С. Волконский, – по крайней мере настолько, чтобы понимать текст при чтении, и я должен был читать, переводя по-русски, причем он делал заметки карандашом в принесенной им тетради. В три вечера чтение было закончено. Вспоминаю, как при этом Николай Алексеевич по несколько раз в вечер вскакивал и со словами: „Довольно, не могу“ – бежал к камину, садился к нему и, схватись руками за голову, плакал, как ребенок. Тут я видел, насколько наш поэт жил нервами и какое место они должны были занимать в его творчестве» (Записки Волконской, с. XV, XVII). В конспекте заметны следы значительной творческой работы Некрасова: уточнения по ходу записи, комментирующие пометы, стихотворные наброски. Судя по записи на полях л. 21 об. конспекта (см.: Другие редакции и варианты, с. 377), Некрасов, кроме указанных выше, был знаком с содержанием записок еще целого ряда декабристов – И. И. Горбачевского (его воспоминания под заглавием «Записки неизвестного» появились в печати лишь много лет спустя – РА, 1882, № 2); Е. П. Оболенского (Будущность, 1861, № 9-12); М. А. Фонвизина (его воспоминания были изданы в 1859 г. в Лейпциге); М. А. Бестужева (Полярная звезда на 1862 г., кн. 7, вып. 2); И. Д. Якушкина (Полярная звезда на 1862 г., кн. 7, вып. 1). Здесь же кратко записано название многотомного издания под редакцией А. И. Михайловского-Данилевского «Император Александр I и его сподвижники» (СПб., 1845–1849).

Работая над поэмой, Некрасов стремился сохранить наибольшую близость к ее основному источнику, придав повествованию форму воспоминаний. Он даже обратился к М. С. Волконскому с просьбой дать ему воспоминания повторно, на два месяца: «…в записках, – писал поэт 9 июня 1872 г., – есть столько безыскусственной прелести, что ничего подобного не придумаешь. Но именно этой стороною их я не могу воспользоваться, потому что я записывал для себя только факты, и теперь, перечитывая мои наброски, вижу, что колорит пропал; кое-что затем припоминаю, а многое забыл. Чтоб удержать тон и манеру, мне нужно бы просто изучить записки…». Просьба Некрасова не была удовлетворена, но поэт сумел воссоздать «колорит», удержать «тон и манеру» «Записок». Они дали ему достоверный материал для социальной, бытовой и психологической характеристики эпохи. Внесенные в поэму изменения и дополнения идейно-художественного порядка имели своей целью политически емкое изображение декабрьских событий, установление преемственной связи между историей и современностью (особенно значительны дополнения о России и народе – см. ст. 1083–1084, 1249–1262, 1279–1284, 1352–1355 и др.). Если сравнить варианты автографа ГБЛ, черновой рукописи ИРЛИ и наборной рукописи ИРЛИ, можно заключить, что поэт стремился наиболее четко определить цели восстания, подчеркнуть при обрисовке как внешнего, так и внутреннего облика декабристов их самоотверженность, более ярко показать враждебное отношение к ним Николая I и народное сочувствие «несчастным» и их женам после поражения восстания, изображая, в частности, удручающую обстановку конвоирования декабристов в Сибирь и оттеняя бедность храма, в котором княгиня Волконская молилась вместе с простым народом и т. д. (подробнее об этом см.: Битюгова И. А. Творческая история поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины». – Тр. Сталинирского гос. пед. ин-та, 1958, вып. VI, с. 140–201).

В первоначальные намерения Некрасова входило, вероятно, более подробное описание салона З. А. Волконской, которая летом 1826 г. принимала у себя Е. И. Трубецкую, едущую в Сибирь, а об декабря 1826 г. устроила прощальный вечер в честь М. Н. Волконской. В этот же дом прибыл из Сибири сопровождавший Трубецкую до Иркутска секретарь ее отца К. Воше, который привез первую почту от декабристов. По просьбе З. А. Волконской и В. Веневитинов сопровождал затем Воше до Петербурга (Веневитинов М. К биографии поэта Д. В. Веневитинова. – РА, 1885, кн. 1, с. 120; Колюпанов Н. Биография А. И. Кошелева, т. 1, кн. 2. с. 112, 1889, с. 112; Гаррис М. А. Зинаида Волконская и ее время. М., 1916, с. 84). Об этих обстоятельствах Некрасов вполне мог знать, так же, например, как и о том, что Д. В. Веневитинов присутствовал на вечере 26 декабря 1826 г., хотя публикация, содержащая сведения об этом, появилась тремя годами позднее (PC, 1875, № 4, с. 822–824).

«Княгиня М. Н. Волконская» была написана в Карабихе летом 1872 г. 10 июля 1872 г. Некрасов в письме к А. Н. Еракову выражал надежду закончить новое произведение, сюжет которого «вертятся всё там же – около Сибири», недели в две, но фактически работа над поэмой была в основном завершена им к 21 июля 1872 г. (см. помету на черновой рукописи ИРЛИ). По возвращении в Петербург поэт давал поэму на прочтение М. С. Волконскому и А. С. Суворину (отдельную, четвертую главу – см. замечания А. С. Суворина: Другие редакции и варианты, с. 427). По их совету он устраняет ряд натуралистических подробностей. 30 октября 1872 г. М. С. Волконский писал Некрасову: «Возьмем, например, рассказ о родах. Он представлял бы еще интерес, случись всё это в Сибири, среди лишений, но здесь, среди богатства и удобств, – это только игра случая, от которого поэма ничего не выиграет; между тем рассказ о том семейном событии, подробности которого я, самый близкий ему человек, не решусь передать другому близкому мне человеку, – переходит в публику! Сделайте одолжение, выпустите его совсем, т. е. присутствие отца, разговор с матерью, появление деревенской бабки» (Евгеньев-Максимов В. Е. Некрасов как человек, журналист и поэт. М.-Л., 1928, с. 328). В другом письме он давал поэту такой совет: «С благодарностью возвращаю IV главу – я позволил себе отметить несколько мест. Обратите внимание на последнюю пометку: мне кажется, что после главы, полной такого сильного поэтического настроения, – посылка в наем людей действует неприятно и охладительно. Сама же по себе подробность не интересна» (там же, с. 327). Аналогичную заметку на полях рукописи главы IV сделал А. С. Суворин рядом со строками о посылках родных: «Подробность малоинтересная и, кажется, вредящая общей нити этой главы» (см.: Другие редакции и варианты, с. 427). Некрасов учел эти замечания, так как они, по всей вероятности, совпали с его мнением. Он не включил в окончательный текст поэмы (первопечатный) стихов о родах, о посылках, об отправленном Зинаидой Волконской рояле и т. д. Все же существенное и дорогое для него Некрасов сохранил несмотря на замечания. Он не исключил, как ему советовал М. С. Волконский, строк в «Княгине Трубецкой», бичующих высший свет. Отказался он и внести изменения в эпизод встречи княгини Волконской с мужем, которая в поэме происходит не в тюрьме, как изложено в «Записках», а в шахте, заметив при этом: «Не всё ли вам равно, с кем встретилась там Княгиня: с мужем ли или с дядею Давыдовым; они оба работали под землею, а эта встреча у меня так красиво выходит!» (Записка Волконской, с. XVII).

В 1872 г. у Некрасова созрел замысел и третьей, завершающей части поэмы о декабристках. Повествование о героической поездке Трубецкой и Волконской могло послужить прологом к ней. Тема ее – страдальческая и мужественная жизнь декабристов и их жен в изгнании. Кроме Екатерины Ивановны Трубецкой и Марии Николаевны Волконской, выехали в Сибирь, чтобы разделить участь изгнанников, Александра Григорьевна Муравьева (урожд. Чернышева), Елизавета Петровна Нарышкина (урожд. Коновницына), Александра Васильевна Ентальцева (урожд. Лисовская), Наталия Дмитриевна Фонвизина (урожд. Апухтина), Александра Ивановна Давыдова (урожд. Потапова), Прасковья Егоровна Анненкова (урожд. Жанетта Поль или Полина Гебль), Анна Васильевна Розен (урожд. Малиновская), Мария Казимировна Юшневская (урожд. Круликовская), Камилла Петровна Ивашева (урожд. Ле-Дантю), Варвара Михайловна Шаховская, последовавшая за Петром Мухановым, с которым ей так и не было разрешено встретиться (почти все они упомянуты в некрасовском конспекте «Записок» М. Н. Волконской, см. подробно о каждой из них: Сергеев М. Д. Несчастью верная сестра. Иркутск, 1978). Центральной героиней будущей поэмы Некрасов хотел сделать А. Г. Муравьеву, умершую в Сибири. Поэт глубоко раздумывал над художественной формой, наиболее соответствующей его замыслу. 5 марта 1873 г. он писал А. Н. Островскому: «Скажите при случае, что Вы думаете о моей последней поэме. Следующая вещь из этого мира у меня укладывается… в драму! Боюсь и, может быть, обойду эту форму».

Март 1873 г. был, по-видимому, временем особенно активной работы Некрасова по сбору материалов для нового произведения. Через А. Н. Пыпина (см.: Звенья. V. М.-Л., 1935, с. 505; ПСС, т. XI, с. 244) он познакомился с декабристом М. А. Назимовым и несколько раз встречался с ним в узком кругу. Как сообщает биограф Назимова, декабрист передал Некрасову через А. Н. Яхонтова свои записки, охватывающие период с 1825 по 1840 г. (см.: Иеропольский К. М. А. Ничимов. (Биографическая справка). – В кн.: Сборник Псковского общества краеведения, вып. 1. Псков, 1924, с. 41). О содержании этих записок и их судьбе сведений не сохранилось. 17 марта 1873 г. Некрасов у себя на квартире должен был встретиться с Назимовым, бывшим псковским губернатором М. С. Кахановьтм и сыном декабриста И. С. Трубецким. На эту встречу, цель которой пока остается неизвестной, были приглашены также А. Н. Пыпин и М. Е. Салтыков-Щедрин, о чем свидетельствуют письма Некрасова к Пыпину (ПСС, т. XI, с. 244) и Трубецкому от 16 марта 1873 г. (см. публикацию последнего письма, а также более детальное освещение указанного этапа работы поэта над этой темой в статье: Мельгунов Б. В. «Декабристские» замыслы Некрасова после «Княгини Волконской». – РЛ, 1981, № 3, с. 147–150).

Набрасывая план продолжения поэмы (см.: Другие редакция и варианты, с. 429–430), Некрасов опирался главным образом в «Записки» М. Н. Волконской в той их части, которая не была использована в поэме (последовательность событий и фактов – конфликт с Риком, сюжет о разбойнике Орлове, стычка с пьяным офицером и т. д. – соответствует «Запискам»). Судя по плану, Некрасов предполагал дать описание «самой жизни» декабристок в Сибири с ее постепенно оформившимися «условными рамами» и описание их переживаний, «мук нравственных»; в этом последнем смысле особенно существенным представлялся ему эпизод увоза А. О. Корниловича (1800–1834) «в Петербург для новых допросов» (см.: Другие редакции и варианты, с. 430; ср. также с. 377–378). В то же время поэма о Муравьевой не должна была стать простым стихотворным переложением «Записок» М. H. Волконской. Первая и последняя главы, в которых должно было рассказываться о смерти Муравьевой, были задуманы кат; композиционное обрамление поэтического повествования. Три сюжета в плане (см.: РЛ, 1981, № 3, с. 148) взяты Некрасовым не из «Записок» М. Н. Волконской. Сохранились и отдельные записи поэта, связанные с продолжением поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с. 428–429). Заметки эти довольно широкого содержания, начиная с характеристик, отмечающих оригинальность личностей декабристов и разнообразие видов их новой деятельности, и кончая сценами соприкосновения их с уголовным миром и забавными историями (анекдоты о В. А. Бечасном). Знаменательна для Некрасова мысль изобразить встречу «возвращающегося декабриста» с «новым ссыльным» (см. там же, с. 431). Поэта продолжала волновать проблема преемственности поколений революционеров – возвращенных декабристов и деятелей освободительного движения 1870-х гг., затронутая им еще в «Дедушке» (1870). Интересен аналогичный замысел М. Е. Салтыкова-Щедрина, который в письме к П. В. Анненкову от 2 декабря 1875 г. сообщал: «Хочу написать рассказ „Паршивый“. Чернышевский или Петрашевский, все равно. Сидит в мурье среди снегов, а мимо него примиренные декабристы и петрашевцы проезжают на родину и насвистывают „Боже, царя храни“, вроде того как Бабурин пел. И все ему говорят: „Стыдно, сударь! У нас царь такой добрый – а вы что!“ Вопрос: проклял ли жизнь этот человек или остался равнодушен ко всем надругательствам и все в нем старая работа, еще давно, давно, до ссылки начатая, продолжается? Я склоняюсь к последнему мнению» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 233).

Все эти материалы остались в архиве поэта. Замысел его не был осуществлен. Частично в этом виноваты, как писал Некрасов П. В. Анненкову 29 марта 1873 г., «1) цензурное пугало, повелевающее касаться предмета только сторонкой, 2) крайняя неподатливость русских аристократов на сообщение фактов, хотя бы и для такой цели, как моя, т. е. для прославления». Некоторую роль сыграло и то, что Некрасов был отвлечен работой над своим итоговым произведением «Кому на Руси жить хорошо».

Первая поэма Некрасова о декабристках «Княгиня Трубецкая», появившаяся в апреле 1872 г., привлекла к себе широкое общественное внимание; вокруг нее сразу же возникла борьба мнений. В связи с выходом в свет в январе 1873 г. «Княгини М. Н. Волконской» позиции критиков окончательно определились. Через Месяц, 26 февраля 1873 г., Некрасов писал брату Федору Алексеевичу, имея в виду публикацию поэмы в первом издании пятой части своих «Стихотворений»: «Моя поэма „Кн. Волконская“, которую я написал летом в Карабихе, имеет такой успех, какого не имело ни одно из моих прежних писаний <…> Литературные шавки меня щиплют, а публика читает и раскупает». «Русские женщины» вызвали недовольство в аристократических кругах. Сестра М. Н. Волконской С. Н. Раевская собиралась писать резко враждебную статью для газеты Краевского «Голос». Статья эта не была написана, но о характере возражений С. Н. Раевской можно судить по одному из ее частных писем. «Рассказ, который он (Некрасов, – Ред.) вкладывает в уста моей сестры, – писала С. Н. Раевская, – был бы вполне уместен в устах какой-нибудь мужички. В нем нет ни благородства, ни знания той роли, которую он заставляет ее играть» (Архив декабристов. Пгр., 1918, с. 15). С С. Н. Раевской в какой-то мере перекликался П. В. Анненков, который писал Некрасову 20 марта н. ст. 1873 г.: «Этой картине недостает только одного мотива, чтобы сделать ее также и несомненно верной исторической картиной, – именно благородно аристократического мотива, который двигал сердца этих женщин. Вы благоговеете перед ними и перед великостью их подвига – и это хорошо, справедливо и честно, но ничто не возбраняет поэту показать и знание основных причин их доблести и поведения – гордости своим именем и обязанности быть оптиматами, высшей людской породой во всяком случае…» (ЛН, т. 51–52, с. 98). Некрасов в силу его революционно-демократического понимания истории не мог принять эти возражения и сделать второстепенный аристократический мотив главным стимулом поведения жен декабристов. Как и их мужья, декабристки пошли на разрыв со своим прошлым, и главной целью поэта было воспроизвести их героическую поездку и дальнейшую подвижническую жизнь в Сибири, способствовавшие их сближению с народом. Французский аристократ виконт М. де Вогюэ в своей книге «Взгляды исторические и литературные» («Regards historiques et litteraires», Paris 1892) пытался дискредитировать историко-революционные поэмы Некрасова, подвергнув сомнению их фактическую достоверность. Он писал: «Липранди, приставленный царем к декабрьским сосланным, получил приказание ничего не жалеть для смягчения их участи. Их жены не могли сойтись с ними в подземной шахте по той простой причине, что они сами никогда туда не спускались. Эти дамы нашли вновь на берегах Лены роскошь элегантной жизни и светских удовольствий, к которым они были приучены. Сосланные вернулись из этого испытания без дурных воспоминаний; некоторые из них дожили до глубокой старости, и, кому случалось встретиться с ними, слышали рассказы об их изгнании, которые вовсе не согласовались с эпизодами, измышленными Некрасовым») (цит. по: Записки Волконской, с. XIX). Эти ложные сведения возмутили М. С. Волконского, сына декабристки, который в свою очередь сам протестовал против изображения «высокодобродетельной и кроткой» княгини Трубецкой бунтаркой и называл монолог ее в поэме, обличающий светское общество, «куском грязи» (там же, с. XIII). Он писал по поводу процитированного отрывка из книги М. де Вогюэ: «Нас не касаются воззрения виконта де Вогюэ на поэзию Некрасова, а касаются лишь приводимые им факты. Мы не знаем, от каких именно лиц, „переживших эту эпоху“, он мог почерпнуть все вышеприведенное, но не подлежит сомнению, что в четырех подчеркнутых нами кратких периодах заключается пять извращений имен и событий». Разъясняя искажения, допущенные М. де Вогюэ, он подчеркивал: «Прежде всего вымысла в поэме Некрасова нет, что доказывается самими „Записками“ княгини Волконской. Доказывается и многочисленными „Записками“ декабристов (Розена, Трубецкого, Якушкина, Басаргина, Оболенского, Горбачевского и других)» (там же, с. XIX–XXI). Немногочисленные похвальные отзывы, исходившие из аристократической среды, шли вразрез с конечной революционной идеей Некрасова. Так, граф П. И. Капнист в картинах, рисующих сближение декабристов и их жен с народом на каторге, увидел идею примирения высшего я низшего сословий. «Чудная вещь! Высокая поэзия и высокий подвиг современного русского поэта! – пишет Капнист Н. А. Некрасову 26 января 1873 г. – В теперешнее время прискорбной междоусобной розни нашей Вы нашли благородное примирение, изобразив, как великая скорбь вызывает великое чувство, свойственное русской душе, заглушённой мелочными условиями света, и как в этой скорби и этом чувстве высшие и низшие слои общества сливаются в бесконечной и божественной любви…» (ЛН, т. 61–52, с. 310).

Затушевать революционный смысл некрасовских поэм стремилась и реакционная критика. Так, В. Г. Авсеенко, объяснявший популярность поэзии Некрасова отсутствием глубины мысли и угождением толпе, враждебно откликнулся на появление «Княгини Трубецкой». «Если бы мы вздумали выловить из этой поэмы основную идею и формулировать краткою фразой ее мораль (известно, что у г. Некрасова всегда есть мораль, и в этом отношении он приближается к баснописцам), – писал Авсеенко, – мы, без сомнения, были бы до крайности поражены крохотностью и ветхостью этой идеи и этой морали. Действительно, г. Некрасов желает только сказать, что декабрист князь Т. был человек образованный и развитый, что жена его, решившаяся следовать за ним в Сибирь, поступила великодушно и что положение их обоих тяжелое. Против этого трудно спорить, но еще труднее не усомниться, чтобы во всем этом было что-либо новое или глубокое» (РМ, 1872, 13 мая, № 122; псевдоним – А. О.). Свое суждение Авсеенко пытается подкрепить замечаниями об антихудожественности поэмы, о вялости ее стиха, которые основаны на непонимании новаторского характера поэзии Некрасова. Как на недостаток он указывает на обильные подражания Рылееву, не учитывая того, что продолжение поэтической традиции декабристов было сознательной установкой Некрасова. В критическом отзыве о «Княгине М. Н. Волконской» Авсеенко утверждает: «Гражданские мотивы, некогда зажигавшие сердца поклонников этого самого петербургского из всех петербургских поэтов, отзвучали и не производят больше впечатления» (РМ, 1873, 21 февр., № 46; псевдоним – А. О.). Он пытается доказать антихудожественность и этой поэмы Некрасова, называя ее деревянным переложением «Записок» и подвергая сомнению ряд эпизодов (например, падение княгини с высокой вершины Алтая), взятых поэтом из мемуаров Волконской. В своей статье о Некрасове «Поэзия журнальных мотивов», появившейся в № 6 катковского «Русского вестника» за 1873 г., Авсеенко обвиняет поэта в приспособлении исторического сюжета к журнальным идеям своего времени. Он сомневается в достоверности подписания княгиней Трубецкой отречения от своих дворянских прав и столкновения княгини Волконской с обозным офицером, говоря, что Некрасов изобразил нереального «монстра» (все эти факты также соответствовали мемуарам). В. Г. Авсеенко вторит В. П. Буренин, который в 1860-начале 1870-х гг. ходил в радикалах и сотрудничал вместе с Некрасовым в «Искре» и возобновленных «Отечественных записках». Со статьи о «Русских женщинах» начинается поправение Буренина. Он, так же как и Авсеенко, заявляет, что после правительственной реформы 1861 г. «гражданская скорбь, имевшая когда-то значение могучего жизненного стимула, утратила свой прежний смысл, потому что обратилась в неискреннее, изученное „плохое фиглярство“…» (СПбВ. 1873, 27 янв., № 27; псевдоним – Z). В новой поэме Некрасова он видит свидетельство падения художественного таланта поэта. Зная о существовании реальных источников некрасовских поэм, Буренин не оспаривает их фактическую достоверность, а обвиняет Некрасова в натурализме, слепом следовании мемуарам. Его вкусу противоречат и картина падения Волконской с вершины Алтая, и езда ее в конце пути в простой телеге, и подробности бедного быта бурят, и упоминание о сибирских пельменях и бане. По поводу встречи Волконской с мужем в рудниках и целования ею оков Буренин упрекает Некрасова в «мелодраматизме» и «фальшивом гражданском эффекте».

К этому упреку Буренина присоединяется и Достоевский, который в общем относился к Некрасову положительно, видя в нем «сильный талант», «поэта страдания». Но революционный пафос поэмы был чужд Достоевскому. Он обвиняет поэта в «мундирности мысли, слога, натуральности» (Гр, 1873, 26 марта, № 13, с. 425). Эпизод с целованием оков он считал психологически невозможным. Однако психологические посылки Достоевского и Буренина оказались ошибочными, Некрасов проявил большую глубину в понимании психологии декабристов и декабристок, их приподнятого романтического энтузиазма, который вдохновлял одних на революционную борьбу, других на самоотверженный подвиг. Воспроизведенный им эпизод с оковами находит соответствие в мемуарах Волконской. Близок к Достоевскому в оценке поэмы «Русские женщины» славянофильски настроенный О. Ф. Миллер. Хваля Некрасова за умелый переход «от простой русской женщины, удрученной горем <…> к русским женщинам из высшего класса, которых сблизило с народом внезапно постигшее их несчастье», Миллер, однако, тоже находит в поэме черты «преувеличения» и «аффектации», ссылаясь на сцену, в которой старик Волконский угрожает дочери проклятием, и на сцену целования оков (см.: Миллер О. Публичные лекции… СПб., 1878, с. 337–338). Необходимо отметить также письмо И. А. Гончарова, в котором он, высказывая свое положительное отношение к поэме, советовал все же усилить цензуру над нею М. С. Волконского и больше сообразоваться с его взглядами на лица и события (см.: Гончаров И. А. Собр. соч., т. VIII. М., 1955, с. 448).

Но в противовес враждебным голосам звучат, хотя и сдерживаемые цензурой, голоса прогрессивно настроенных читателей и критиков, протестующих против ложного толкования поэмы, умаления ее исторического и литературного значения. Так, И. А. Кущевский в статье, посвященной «Княгине М. Н. Волконской» и подписанной псевдонимом «Новый критик», опровергает мнение о том, что успех Некрасова держится на тенденциозности. «Кто ныне из наших стихотворцев не тенденциозен? – спрашивает Кущевский. – Минаев тенденциозен, Буренин тенденциозен, Омулевский тенденциозен, Плещеев тенденциозен… Они даже, пожалуй, будут тенденциознее г. Некрасова, так как за недостатком поэтических образов им постоянно приходится перекладывать в стихи передовые статьи либеральных газет…». Успех Некрасова критик объясняет «могучей силой» поэтического дарования. Отмечая некоторые фактические неточности (он ошибочно, как видно из «Записок», считает, что Волконская не могла проезжать Алтай, что «серебрянка» шла из Барнаула, а не из Нерчинска), автор статьи дает в общем восторженный отзыв о поэме «Княгиня М. Н. Волконская»: «В первой книжке „Отечественных записок“ напечатана поэма г. Некрасова „Русские женщины“, уже вовсе не имеющая никакой претензии на тенденциозность. Это превосходный поэтический и простой рассказ бабушки внукам о великих подвигах своей жизни» (Новости, 1873, 7 февр., № 38). С положительным отзывом о поэме выступает А. С. Суворин, начинавший свою журнальную деятельность в конце 1860-начале 1870-х гт. как более или менее прогрессивный критик. Он возражает против статьи Буренина в «С.-Петербургских ведомостях», объясняя причину преднамеренной враждебности автора его личными счетами с «Отечественными записками», в которых была напечатана поэма Некрасова. Суворин находит в поэме слабые стороны – некоторую растянутость, порой вялый стих, но считает, что они «исчезают совершенно в стройной гармоничности целого». Княгиню Волконскую он характеризует как «сильную женщину», которой «нужен был высокий идеал, и вот она нашла его в этом мученике и борце». Образ ее, нарисованный Некрасовым, он называет «грандиозным образом созревшей под ударами судьбы женщины». Особо отмечает критик глубоко лирические строки о народе. «За эти строки, – пишет он, – поэту отпустятся все его ошибки и заблуждения, – кто умеет так глубоко чувствовать, тот никогда не умрет в благодарной памяти потомства» (НВ, 1873, 6 февр., № 37; псевдоним – А. С). Наиболее обстоятельную и серьезную статью посвятил декабристским поэмам Некрасова А. М. Скабичевский, сторонник народнической идеологии, отстаивавший в критике принципы реализма, система исторических воззрений которого отличалась, однако, эклектизмом. Статья Скабичевского о «Русских женщинах» является одной из лучших его статей. В ней нашли отражение взгляды на поэму передовых революционных кругов, к которым в эти годы был близок Скабичевский. За последние десять лет, по мнению Скабичевского, не было ни одного произведения, которое бы произвело на публику более сильное впечатление, чем «Русские женщины» Некрасова. Критик отмечает классически строгую художественность поэм. Причину успеха Некрасова он видит в том, что предмет его произведения «оказался столь близким и дорогим душе художника, что всецело завладел им, возбудил его творчество до высшего напряжения и заставил ого забыть все остальное, побочное…». И далее, объясняя художественное своеобразие и органичность поэм Некрасова, критик пишет: «Цель поэм г. Некрасова заключается в том, чтобы выставить в наиболее ярком свете героизм тех наших доблестных соотечественниц 20-х годов, которые, покидая весь комфорт роскошной жизни, все прелести и приманки большого света, отправлялись за своими мужьями разделять их суровую каторжную казематную жизнь в далеких и глубоких снегах Сибири. И поэмы с такой исключительностью направлены к этой цели, что не найдете вы в них ни одной черты, ни одного стиха, которые <…:> отвлекали бы от главной цели поэм куда-нибудь совсем в сторону». Но правильно характеризуя «Княгиню Трубецкую» и «Княгиню М. Н. Волконскую» как поэмы героического жанра, Скабичевский допускает ошибку, не замечая в их стиле бытовых элементов. Особенно ценным является замечание критика об установлении в поэмах Некрасова преемственной связи между двумя революционными поколениями, выраженное, однако, таким образом, что оставляло возможность его ложного истолкования как обвинения Некрасова в антиисторизме: «…героини его мыслят, говорят и действуют совершенно подобно тому, как бы стали мыслить, говорить и действовать лучшие и образованнейшие женщины того же круга в наше время». Он высказывает затем верное соображение о том, что причина такой актуальности образов некрасовских героинь кроется в том, что поэт старался отобразить основные, лучшие черты декабристок, оставляя в тени второстепенные и слабые; «…было бы величайшею художественной ошибкою, – пишет критик, – и чистейшим абсурдом в виде сентиментально-экзальтированных, безумно-расточительных и детски-непрактичных барынь изобразить вдруг доблестных жен декабристов» (Скабичевский А. Беседы о русской словесности. – ОЗ, 1877, № 3, с. 9–13).

Передовая революционная молодежь, которой Некрасов адресовал свою поэму, восторженно встретила новое произведение своего учителя. Об этом свидетельствует ряд воспоминаний семидесятников и семидесятниц. Одна из революционно настроенных современниц Некрасова А. Г. Степанова-Бородина рассказывает в своих воспоминаниях о том, как под влиянием нападок враждебной критики поэт стал недооценивать свою поэму. «Лучше всех я понимаю, – говорил он своей собеседнице, – что не совладал с таким чудным сюжетом, как „Русские женщины“, и что я хотел сказать многое, но у меня не вышло». Бородина горячо возразила поэту: «Не говорите никогда так при мне о „Русских женщинах“, Николай Алексеевич, мне больно слышать, как вы клевещете на себя. Нет, по-моему, тот истинный поэт, у кого вылились такие дивные строки!..». И она продекламировала отрывок из поэмы, в котором изображается встреча княгини Волконской с мужем в руднике. «Я кончила, захлебываясь от слез…», – пишет Бородина. Некрасов протянул к ней обе руки и воскликнул: «Нет, вы правы, пока мои стихи будут вызывать такие чувства у людей, они будут истинной поэзией» (ЛН, т. 49–50, с. 587–588).

Л. Дейч, известный участник революционного движения 1870-1880-х гг., впоследствии член группы «Освобождение труда», в своей статье «Н. А. Некрасов и семидесятники», написанной в 1921 г., рассказывает о влиянии Некрасова на молодое поколение 1870-х гг., заронившем в них первые семена сознания необходимости активной борьбы, подготовившем их к восприятию Чернышевского, Добролюбова, Лаврова, Лассаля, Маркса. Особо выделяя проблему «Некрасов и женский вопрос», Дейч подчеркивал, что поэт не ограничился изображением страданий женщины; он указал, как ей выйти из несчастного положения. «Среди поэтов, – пишет Дейч, – Некрасов в этом вопросе занимает одно из первых, если не самое видное место: его изображение „русских женщин“ местами доходит до настоящего апофеоза. Достаточно указать на его поэму, посвященную женам декабристов или осужденным по процессу 50-ти (в 1877 г.). <…> Некрасову поэтому в особенности многим обязано современное поколение; его муза немало поспособствовала развитию того движения, благодаря которому наши женщины в умственном и политическом отношении почти сравнялись с мужчинами». Горячо возражает Дейч против умаления художественного значения поэмы «Русские женщины»: «Никто, конечно, не станет отрицать, что в стихах Некрасова нередко попадаются шероховатости. Так, Всеволод Гаршин высмеивал начало поэмы „Русские женщины“:

потому что „легок“ плохо рифмуется со словом „возок“. Но положительно нужно быть совершенно лишенным художественного чутья, чтобы на подобном основании утверждать, что эта поэма не художественна. Достаточно прочитать только несколько строф дальше, чтобы убедиться, до чего восхитительно это стихотворение <…> Чего же еще можно требовать от литературного произведения для признания его художественным, раз оно производят такое сильное впечатление на читателя, потрясает его, вызывает в нем самые чистые, благороднейшие ощущения и стремления?» (Пролетарская революция, 1921, № 3, с. 11, 15).

Современница поэта, деятельная сторонница активного народничества, В. Фигнер писала об историческом значении поэмы Некрасова о декабристках: «А потом прошло еще почти три десятилетия, прежде чем стала появляться литература об этих далеких наших предшественниках. Так долгие годы, можно сказать, не было почти ничего, что питало бы благодарную память о них и на чем можно было бы учиться опыту. <…> Поэма Некрасова „Русские женщины“, воскресившая образы кн. Трубецкой и кн. Волконской, появилась в эпоху, когда русская женщина ушла далеко вперед» (Фигнер В. Жены декабристов. – Каторга и ссылка, 1925, № 8 (21), с. 228).

…и цветы С могилы сестры – Муравьевой… – Александра Григорьевна Муравьева (1804–1832), урожд. Чернышева, последовала за мужем Н. М. Муравьевым в Сибирь. Пушкин передал через нее «Послание в Сибирь» и стихотворение, посвященное И. И. Пущину («Мой первый друг, мой друг бесценный!..»). А. Г. Муравьева быстро завоевала уважение и горячие симпатии всех близко ее знавших; смерть ее была воспринята как общая тяжелая утрата. Как предсказание ее судьбы звучат в поэме слова из прощальной речи Пушкина, обращенной к Волконской: «Пленителен образ отважной жены / Сокрывшейся рано в могилу!» (см. ст. 857–860).

…флору Читы… – До осени 1830 г. декабристы содержались в читинской тюрьме, а жены их жили в ближайшем поселке.

Сергей – и бесчестное дело! – С. Г. Волконский был ложно обвинен в подделке печати. Как объясняет в своих мемуарах М. Н. Волконская, в 1822 г. ее муж, предупрежденный генералом П. Д. Киселевым об ожидающемся официальном запросе по поводу агитационной деятельности декабристов в дивизии М. Ф. Орлова, вскрыл адресованное Киселеву письмо, пришедшее в отсутствие последнего, и сообщил его содержание своему родственнику Орлову, дав, таким образом, ему возможность «приготовить свои ответы» (Записки Волконской, с. 28).

Сестра моя, Катя Орлова. – Екатерина Николаевна Орлова (1797–1885) – старшая дочь генерала Раевского, жена декабриста М. Ф. Орлова.

К сестре Зинаиде. – Княгиня Зинаида Александров-Hi Волконская (1792–1862), урожд. Белосельская-Белозерская, родственница М. Н. Волконской по мужу; блестяще образованная, была поэтессой, беллетристкой, композитором и певицей. В ее литературно-музыкальном салоне собирались лучшие представители интеллигенции того времени. Ей посвятили свои стихи не только Пушкин и Веневитинов, но и Баратынский, И. В. Киреевский и др.

И северной звали Коринной… – Коринна – лирическая поэтесса древней Греции (ок. V в. до н. э.). Именем Коринны назвала свой роман о талантливой поэтессе французская писательница А. Л. Ж. де Сталь (1766–1817). Некрасов мог знать, о том, что З. А. Волконскую называли северной Коринной как из устных, так и из печатных источников (см., например: Пятковский А. П. О жизни и сочинениях Веневитинова. СПб., 1859, с. 18).

Одна ростопчинская шутка… – Ф. В. Ростопчин (1763–1826) – видный сановник, реакционер и демагог. По свидетельству П. А. Вяземского, узнав о восстании декабристов, он сказал: «В эпоху Французской революции сапожники и тряпичники (chiffonniers) хотели сделаться графами и князьями; у нас графы и князья хотели сделаться тряпичниками и сапожниками» (Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. VII. СПб., 1882, с. 510). Некрасов мог слышать этот анекдот от самого Вяземского, с которым был хорошо знаком. См. также: Лернер П. О. «Ростопчинская шутка» о декабристах. – В кн.: Бунт декабристов. Л., 1926, с. 398–399.

Потемкину ровня по летам… – Г. А. Потемкин (1739–1791), светлейший князь Таврический, генерал-фельдмаршал, временщик при Екатерине II.

Всё вечером съехалось к Зине моей… – Вечер в честь уезжавшей в Сибирь М. Н. Волконской состоялся у З. А. Волконской, в ее большом доме на Тверской, 26 декабря 1826 г.

Тут были Одоевский,Вяземский… – В. Ф. Одоевский (1803–1869) – писатель и музыкальный критик; П. А. Вяземский (1792–1878) – поэт и критик.

…был Поэт вдохновенный и милый… – Речь идет о Д. В. Веневитинове (1805–1827). Ср. строки воспоминаний о Веневитинове в салоне 3. А. Волконской: «…был один юный даровитый поэт <…> которого влекло к ней не одно лишь блистательное общество; горящий чистою, но страстною любовью, ей посвящал он звучные меланхолические свои стихи и безвременно сошел в могилу…»^[13].

…вдали Аюдаг… – Аюдаг – гора на южном берегу Крыма.

…Пушкина след В туземной легенде остался… – Как отмечает Некрасов в примечании 7 к поэме, сведения о татарской легенде, посвященной Пушкину, были взяты из статьи Бартенева (см. выше, с. 186). В этом примечании ошибочно укачана дата публикации пятого «крымского письма» Е. Тур (нужно: СПбВ, 1853, 29 сент., № 214 – см.: Розанова Л. А. К истории создания образа Пушкина в поэме Некрасова «Русские женщины». – учен. зап. Ивановск. гос. пед. ин-та, 1954, т. VI, филолог. науки, с. 106–120, а также: Бертье-Делагард А. Л. Память о Пушкине я Гурзуфе. – В кн.: Пушкин и его современники, вып. 17–18. СПб., 1913, с. 154–155).

Но мир Долгорукой еще не забыл, А Бирона нет и в помине. – Наталья Борисовна Долгорукая (1714–1771), дочь фельдмаршала Б. П. Шереметьева, в 1730 г. отправилась в ссылку вслед за мужем И. А. Долгоруким, обвинявшимся в участии в дворцовом заговоре и в 1739 г. казненным. После его смерти Н. Б. Долгорукая воспитывала малолетних сыновей, в 1758 г. постриглась в монахини, оставила «Записки», впервые полностью изданные в 1867 г. Эрнст Иогапн Бирон (1690–1772) – фаворит императрицы Анны Иоанновны, с 1730 г. пользовался правами неограниченного правителя империи. Гибель И. А. Долгорукого и трагическая судьба его жены и детей – результат подозрительности и жестокости Бирона. В параллели между Н. Б. Долгорукой и Бироном есть намек на М. Н. Волконскую и Николая I.

Мне царь «Пугачева» писать поручил… – «История Пугачева» была написана Пушкиным по собственному побуждению, а не по поручению Николая I. Как свидетельствуют «Записки» М. Н. Волконской, поэт действительно говорил с ней при прощальной встрече об этом своем замысле, который осуществить ему удалось лишь в 1833 г., после поездки в Поволжье и Приуралье.

(Отец Иоанн, что молебен служил… – Имеется в виду священник иркутской церкви Петр Громов, переведенный йотом на Петровский Завод.

Сергей Трубецкой, Артамон Муравьев, Борисовы, князь Оболенской… – С. П. Трубецкой. А. 3. Муравьев (1794–1846), А. И. Борисов (1798–1854), П. И. Борисов (1800–1854) Е. П. Оболенский (1796–1865) входили в первую партию декабристов, отправленных в Сибирь; среди них был и С. Г. Волконский.

Примеч. 8. Некрасов цитирует не совсем точно. У Пушкина:

(«Евгений Онегин», гл. I, строфа XXXIII)

Современники^*

Печатается по тексту первой публикации, с восстановлением ст. 81-112, 462–493 (залы № 2 и 14) части 1, ст. 277–280, 699–710 части 2, фамилий «Милютин», «Аничков», «Мордвинов», «Давыдов», «Лобанов» в ст. 208, 210 части 1 и в ст. 639 части 2 по сводной рукописи ЦГАЛИ, а также с конъектурой в ст. 41 части 1 («Дюссо» вместо «***») по Ст 1879. Ряд поправок в тексте поэмы сделан по ПП и наборной рукописи (см. об этом ниже, с. 593).

Впервые опубликовано: часть 1 («Юбиляры и триумфаторы») – ОЗ, 1875, № 8 (выход в свет – 20 авг. 1875 г.), с. 325–340 (подпись: «***»); часть 2 («Герои времени») – ОЗ, 1876, № 1 (выход в свет – 21 янв. 1876 г.), с. 5–52 (подпись: «Н. Некрасов»), с изъятием по цензурным соображениям указанных выше стихов, замененных строками точек, и со следующим обозначением упомянутых фамилий: «А***», «Б***», «В***», «Д-дов», «Л-нов» (перепечатано: ПП, с изъятием по цензурным соображениям ст. 206–225, 284–303, 419–427 (залы № 6, 9, 12) части 1 и ст. 647–738 части 2).

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. IV.

Автограф поэмы (черновой, сводная и наборная рукопись), на листах большого формата, – ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, № 24, л. 1-30, 31–76, 77-126. Наборная рукопись является копией с правкой и добавлениями Некрасова.

В сводной рукописи, набросав перечень эпизодов части 1 поэмы (л. 33), Некрасов указывает две даты: «5-го мая» и «14 июня» 1875 г., фиксирующие начало работы над поэмой и первый этап работы над частью 1. Кроме того, в этой рукописи имеются и другие даты: «19 июня» (л. 51 об.) и «9 июля 1875 г. Карабиха» (л. 76 сб.). Первая позволяет определить время написания сцен с участием Шкурина, вторая указывает момент завершения рукописи. В наборной рукописи под частью 1 поэмы стоит дата: «Май 1875» и подпись: «***» (л. 95); под частью 2 – подпись карандашом: «Н. Некрасов» (л. 127); рукой Некрасова сделана помета для типографии против ст. 17–28 части 2: «Подвинуть назад» (л. 96).

К черновой рукописи ЦГАЛИ примыкают шестнадцать листов, хранящихся в ГБЛ (ф. 195, п. 5753). Дата: «19-го мая» (л. 10) помогает установить время работы над «Песней об орошении».

Наброски, заметки, перечни эпизодов частей 1 и 2 из рукописей ЦГАЛИ и ГБЛ выделены особо, так же как и стихотворные фрагменты из сводной и черновой рукописей ЦГАЛИ. В этих рукописных материалах находятся несколько важных эпизодов, которые поэт предполагал включить в поэму, а также упомянут ряд лиц, послуживших прототипами для отдельных ее персонажей см. об этом подробнее ниже).

В отличие от большинства предыдущих собраний сочинений Некрасова (включая и ПСС) в настоящем издании «Современники» печатаются по тексту «Отечественных записок», а не «Последних песен», где, как уже отмечалось, поэма была опубликована со значительными исключениями.

По свидетельству А. А. Буткевич, Некрасов, издавая «Последние песни», «выпустил из них все, что хотя сколько-нибудь могло быть поводом к столкновению с цензурой, относившейся к нему во время болезни крайне придирчиво. Он поместил только самые по его мнению, невинные, боясь, чтобы книга не подверглась аресту» (ЛН, т. 49–50, с. 174). Об этом же А. А. Буткевич писала С. И. Пономареву: «…брат, желая увидеть в печати свои „Последние песни“, избегал всего, к чему могла бы придраться цензура» (ЛН, т. 53–54, с. 175).

Особые заботы Некрасова о «цензурности» «Современников» вполне объяснимы. Сразу же после появления части 1 поэмы в «Отечественных записках» цензор Н. Лебедев заявил: «…стихотворения <…> под общим заглавием „Современники“ <…> кажутся мне предосудительными в том отношении, что в них осмеиваются юбиляры, признанные правительством заслуживающими такого чествования, так как оно удостоило их арендами и другими наградами» (Гаркави А. М. Разыскания о Некрасове. – Учен. зап. Калинингр. гос. пед. ин-та, 1961, вып. 9, с. 58).

Сцены из поэмы, опубликованные в «Отечественных записках», но исключенные из «Последних песен», были помещены в Ст 1879 (т. IV) в отделе «Приложения». А. А. Буткевич не была удовлетворена таким решением, считая его ошибочным. Она писала: «В следующем издании их следует восстановить в тексте (теперь они в примечаниях, это моя вина)» (ЛН, т. 49–50, с. 174). Действительно, в издании стихотворений Некрасова 1881 г. эта задача в какой-то мере была решена. Однако в последующих изданиях «Современники» снова печатались по тексту «Последних песен».

Приведенные суждения сестры поэта А. А. Буткевич не оставляют сомнений в вынужденном характере тех изъятий, которые были сделаны Некрасовым при публикации поэмы в «Последних песнях». Правда, К. И. Чуковский и некоторые другие исследователи отстаивали авторитетность текста «Последних песен» по сравнению с журнальными публикациями. Так, Г. В. Краснов утверждал, что исключения, сделанные Некрасовым в тексте «Современников» еще при их публикации в «Отечественных записках», вызваны были заботой о «композиционном единстве» (Некрасов Н. А. Последние песни. М., 1974, с. 297). Известно, однако, что Некрасов специально отметил в журнале выпущенные сцены точками; как бы предупреждая читателей о вынужденном характере купюр. Это прекрасно понял М. Е. Салтыков-Щедрин, который писал Некрасову после прочтения части 1 поэмы: «Стихи отличные, только выпущенного жалко» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 204).

Г. В. Краснов полагал также, что дальнейшее сокращение текста «Современников» в «Последних песнях» было вызвано «в первую очередь творческими соображениями» (Некрасов Н. А. Последние песни, с. 297). Анализ текста не дает возможности принять эту точку зрения (восходящую к суждениям К. И. Чуковского): из «Последних песен» Некрасов исключил не относительно безобидные фрагменты, в которых речь шла о чествовании французской певицы в Петербурге или о гастрономических обедах, а именно те эпизоды («залы» № 6, 9, 12), где говорилось о неимоверно тяжелой жизни народа в пореформенный период или содержались намеки на кровавое подавление крестьянских восстаний (см. ниже комментарии к соответствующим сценам).

Таким образом, прямые указания А. А. Буткевич и самый характер исключенных эпизодов позволяют сделать вывод о том, что поэму следует печатать по тексту «Отечественных записок», а не «Последних песен».

Текст «залы № 5» (часть 1), обозначенный в «Отечественных записках» № 5 и строкой точек, Некрасов, завершая публикацию «Современников», ввел в часть 2. И в настоящем издании соответствующие стихи (455–498) оставлены в части 2, а в части 1 указано лишь место «залы № 5» – точно таким же образом, как в «Отечественных записках».

В ряде случаев, однако, источником поправок в тексте поэмы являются в настоящем издании «Последние песни». Так, учтена стилистическая правка в ст. 137, 607–618, 971 части 2 и ст. 355 Эпилога, осуществленная в этой последней публикации и частично восходящая к наборной рукописи. По тексту «Последних песен,» восстановлены ст. 389–390 части 2. Примечание к ст. 249 части 2 дано по «Последним песням», а не по «Отечественным запискам», так как более обширный текст примечания в журнале был вызван четырехмесячным перерывом в публикации первой и второй частей «Современников». По этой же причине не воспроизводится указание Некрасова в «Отечественных записках» на место действия «Героев времени» (в «Последних песнях» оно отсутствует).

План расположения «зал» в части 1 поэмы («Юбиляры и триумфаторы») из сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 437–438) включает шестнадцать сцен:

1. Администратор

2. Литератор

3. Гонитель литературы

4. «Жюдисты»

5. Новый губернатор

6. Жид-процентщик – редактор

7. Военный спор

8. Сенаторы

9. Агрономы

10. Председатель Казенной палаты

11. Заводчики

12. Литераторы-гробовскрыватели

13. Воины

14. Полицейский сыщик

15. Благотворители

16. Гастрономы.

Именно в таком порядке все эти эпизоды вошли в наборную рукопись. Незадолго до публикации части 1 в «Отечественных записках» Некрасов решил включить в окончательный текст еще одну сцену, сохранившуюся в сводной рукописи: речь идет об отрывке, начинающемся словами «Были вы вчера студенты…» (в черновом плане он не упомянут, поэтому особого названия у него нет). Этот эпизод Некрасов пометил № 15, он должен был идти за сценой «Полицейский сыщик». Таким образом, общее количество «зал» теперь равнялось семнадцати.

Однако в процессе подготовки части 1 к печати Некрасов исключил «залу № 5» («Новый губернатор») и заново перенумеровал все остальные эпизоды, уменьшая последовательно их номера на единицу. Сцена «Были вы вчера студенты…» получила № 14 (см.: Другие редакции и варианты, с. 477). Но так как этот «зал» не был скопирован в наборной рукописи (см. там же, с. 500), а все время оставался в сводной, то исследователи долгое время немогли решить, какой именно текст стоит за № 14 (как уже было сказано выше, при публикации части 1 поэмы в «Отечественных записках» текст после № 2, 5, 14 был заменен строками точек) В связи с этим возникло даже предположение об ошибке переписчика, который по оплошности просто пропустил № 14 в наборной рукописи, а Некрасов этой ошибки не заметил (ПССт 1967 т. III, с. 462). На самом же деле за № 14 стоит вполне определенный текст, сохранившийся, правда, не в наборной, а в сводной рукописи. Номера, поставленные Некрасовым перед этим отрывком ([15] 14), не оставляют сомнений в том, что именно он должен быть помещен в соответствующем месте «Юбиляров и триумфаторов».^[14]

Таким образом, изучение рукописей дает четкое представление о композиции части 1. По замыслу Некрасова «Юбиляры в триумфаторы» в окончательном варианте должны были состоять из следующих «зал»:

1. Администратор

2. Литератор

3. Гонитель литературы

4. «Жюдисты»

5. Жид-процентщик – редактор

6. Военный спор

7. Сенаторы

8. Агрономы

9. Председатель Казенной палаты

10. Заводчики

11. Литераторы-гробовскрыватели

12. Воины

13. Полицейский сыщик

14. «Были вы вчера студенты…»

15. Благотворители

16. Гастрономы.

По этому плану часть 1 поэмы печаталась в августовской книжке «Отечественных записок» за 1875 г., причем сцена, названная Некрасовым «Жид-процентщик – редактор» («Неразлучной бродят парой…»), как уже указывалось, вошла в часть 2 поэмы. За одним этим исключением «Юбиляров и триумфаторов» необходимо печатать по плану Некрасова, включая и те «залы», которые в журнальной публикации были заменены точками. Это и сделано впервые в настоящем издании.^[15]

Замысел поэмы возник у Некрасова в середине 1860-х гг. в связи с его работой над циклом так называемых «клубных» сатир. Последняя сатира этого цикла и новая поэма перекликаются даже названиями: «Недавнее время» – «Современники».

В конце 1860-начале 1870-х гг. Некрасов собирал материал для своей поэмы. Этот материал составили личные наблюдения поэта над современной ему русской действительностью, многочисленные публикации в «Отечественных записках» и других органах русской прессы, книги, сведения, которые сообщали Некрасову его знакомые, близко знавшие мир «юбиляров и триумфаторов»: член Совета Министерства путей сообщения, главный инспектор частных железных дорог в России А. И. Дельвиг (см. письмо Некрасова к А. А. Буткевич от 17 сентября 1869 г.), инженер А. Н. Браков, известный судебный деятель А. Ф. Кони, журналист А. С. Суворин и другие (см.: Теплинский М. В. Творческая история поэмы Некрасова «Современники», с. 302–309; Краснов Г. В. К истории создания поэмы «Современники». – О Некр., вып. IV, с. 116–120). Вполне вероятно, что для творческой истории поэмы Некрасова имела значение полемика, которую Н. К. Михайловский вел на страницах «Отечественных записок» с Ф. М. Достоевским. Резко возражая против реакционных тенденций, про явившихся в романе «Весы», Н. К. Михайловский писал, обращаясь к автору романа: «Как! Россия, этот бесноватый больной, вами изображаемый, перепоясывается железными дорогами, усыпается фабриками и банками, – и в вашем романе нет ни одной черты из этого мира! <…> В вашем романе нет беса национального обогащения, беса самого распространенного и менее всякого другого знающего границы добра и зла. <…> Вы не за тех бесов ухватились» (ОЗ, 1873, № 2, отд. II, с. 340). Поэма Некрасова была посвящена художественному отображению этих актуальных проблем, важность которых была подчеркнута «Отечественными записками».

Непосредственно к работе над «Современниками» Некрасов приступил 5 мая 1875 г., как об этом свидетельствует помета в сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 438). Сначала, по замыслу поэта, часть 1 поэмы должна была состоять из «12 фигур», работу над которыми он закончил 14 июня 1875 г. (см. там же). Затем к «12 фигурам» прибавились новые эпизоды, наиболее острые в общественно-политическом отношении: «Сенаторы», «Новый губернатор», «Военный спор», «Председатель Казенной палаты». Произошло это, очевидно, после 14 июня 1875 г., так как в черновой рукописи нет даже набросков к этим сценам (см.: Прокшин В. Г. К творческой истории поэмы Н. А. Некрасова «Современники». – Учен. зап. Башкирок, гос. пед. ин-та, 1955, вып. V, сер. филолог., № 1, с. 30). Установив порядок Расположения всех шестнадцати «зал», Некрасов затем изменяет их последовательность.

Первоначально не существовало деления поэмы на две части. После «12 фигур» в плане намечались и такие эпизоды (впоследствии вычеркнутые), как «Подрядчики», «Сам автор», «Герои времени». Судя по рукописям, чествование Шкурина (часть 2, ст. 13–95)и являлось главным содержанием сцены «Подрядчики»; далее должны были идти размышления автора («Сам автор»), а «Герои времени» начинались со ст. 221, перед которым в рукописи была поставлена цифра II. В сводной рукописи после шестнадцатой (последней) «залы» части 1 («Гастрономы») было написано очередное заглавие «Зала No», а затем текст «Производитель работ Акционерной компании…». Лишь впоследствии Некрасов в самом верху страницы вписывает «Часть вторая. Герои времени» и добавляет новый текст.

Часть 2 поэмы композиционно отличается от части 1. Если в части 1 дан ряд сцен, связанных между собою лишь образом автора-наблюдателя, то в части 2 различные эпизоды образуют в общей сложности связное повествование, даже с намеченным сюжетом (история Зацепина). Это композиционное отличие объясняется тем, что в части 1 изображены представители различных социальных групп (сенаторы, заводчики и т. д.), а в части 2 действующие лица принадлежат в основном к одному и тому же плутократическому миру.

Изучение рукописей показывает, что Некрасов сначала набрасывал ряд сцен, реплик, разговоров и т. п., а затем располагал их таким образом, чтобы получилась цельная картина, в достаточной степени характеризующая русское пореформенное общество 1870-х гг. Не случайна забота Некрасова о наиболее целесообразном расположении отдельных эпизодов поэмы.

Напряженная работа над текстом «Современников» не прекращалась и после того, как была изготовлена наборная рукопись. В частности, пристальное внимание Некрасова привлекала бурлацкая песня. Лишь в наборной рукописи поэт вписывает ее название – «В гору!», создавая, таким образом, резкий контраст с карточной игрой «в горку», с помощью которой Савва Антихристов в самом конце «Современников» «утешил» Зацепина (эпизод с карточной игрой был намечен Некрасовым с самого начала его работы над поэмой).

Принципиально важным явилось также решение Некрасова включить в основной текст сцену «Были вы вчера студенты…». Благодаря этой сцене в поэме острее зазвучала проблема молодого поколения. Попытки реакционных кругов отвлечь молодежь от актуальных вопросов современности разоблачались уже в «зале № 4» («Жюдисты»). Теперь эта тема раскрывалась на злободневном политическом материале: Некрасов высмеивает «заигрывание» с молодежью царского самодержавия, тщетно стремившегося не допустить ее непосредственного участия в революционном движении. Можно также отметить определенную перекличку с этой сценой в «Эпилоге» поэмы (история сына Зацепина).

«Современники» создавались Некрасовым в основном в мае-июле 1875 г. (последняя дата на сводной рукописи, как указывалось выше, – 9 июля 1875 г.). Однако работа над поэмой продолжалась и в последующие месяцы – в связи с ее подготовкой к печати. Так, например, в журнальном тексте части 2 «Современников» есть строки, отсутствующие в наборной рукописи, что свидетельствует о правке в корректуре (корректура поэмы не сохранилась). Так как № 1 «Отечественных записок» за 1876 г. вышел в свет 22 января (см.: Боград В. Э. Журнал «Отечественные записки». 1868–1884. Указатель содержания. М., 1971, с. 199), можно сделать вывод, что корректуру Некрасов правил в январе 1876 г.

Работа по подготовке текста для публикации в «Последних песнях» сводилась, как уже было сказано, к значительным сокращениям в результате автоцензуры.

Поэма «Современники» является крупнейшим сатирическим произведением Некрасова, образуя вместе с двумя другими его поэмами, созданными в 1860-1870-х гг. («Русские женщины» и «Кому на Руси жить хорошо»), своеобразную трилогию, которая как бы подводит итог всему его поэтическому творчеству.

«Современники» посвящены прежде всего разоблачению антинародной, разбойничьей сущности капитализма, несущего с собой новые формы угнетения и эксплуатации: «…старая патриархальная Россия, – писал В. И. Ленин, – после 1861 года стала быстро разрушаться под влиянием мирового капитализма. Крестьяне голодали, вымирали, разорялись, как никогда прежде, и бежали в города, забрасывая землю. Усиленно строились железные дороги, фабрики и заводы, благодаря „дешевому труду“ разоренных крестьян. В России развивался крупный финансовый капитал, крупная торговля и промышленность» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20. Изд 5-е. М., 1961, с. 39).

В основе части 1 поэмы («Юбиляры и триумфаторы») лежит описание серии юбилейных торжеств, которые были тогда чрезвычайно распространены в России и происходили часто по самым незначительным поводам (см.: Теплинский М. В. Об идейной направленности сатиры Н. А. Некрасова 1870-х годов. – Учен. зап. Южно-Сахалинского гос. пед. ин-та, 1957, т. 1, с. 184–185). В том же номере «Отечественных записок», где появились «Юбиляры и триумфаторы», был опубликован рассказ М. Е. Салтыкова-Щедрина «Сон в летнюю ночь», дополняющий до известной степени поэму Некрасова. В критике тех лет высказывалось мнение, что Щедрин и Некрасов выступали только против юбилейной мании (БВ, 1875, 29 авг., № 237; СПбВ, 1875, 29 авг., № 229). 16 сентября 1875 г. Салтыков-Щедрин писал Некрасову об одном из критиков (А. М. Скабичевском): «Он очень серьезно думает, что я против страсти к юбилеям протестую – каков дурачина! <…> Точно так же Буренин, яко подлец, и вашим стихам придает ту же нелепую цель» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 204).

Разумеется, истинный смысл произведений Некрасова и Щедрина был иным. Некрасов, иронизируя по поводу бесчисленных юбилеев, резко разоблачал всевозможных «триумфаторов», грабящих и эксплуатирующих народ, время, «подлее которого не было». Высмеивал Некрасов и тех, кто стремился уйти от действительности в библиографию, гастрономию и т. п.

В части 2 поэмы («Герои времени») в центре внимания автора – члены одной могущественной корпорации, объединившейся для походов «на карманы благодушных россиян», – подрядчики, капиталисты, дельцы, банкиры, сановники, отличавшиеся повальным взяточничеством, интеллигенты, продавшиеся буржуазии. С гневным сарказмом пишет Некрасов о попытках дельцов грабить массы, маскируя свои подлинные стремления лживыми словами о «любви к народу» (образы Шкурина и Саввы Антихристова).

Тема народа, внешне оставаясь в сатирической поэме на заднем плане, на самом деле определяет идейную направленность «Современников». Некрасов полностью разделял точку зрения Салтыкова-Щедрина, который писал в 1868 г.: «…единственно плодотворная почва для сатиры есть почва народная…» (Салтыков-Щедрин, т. IX, с. 246). Какие бы стороны русской жизни ни затрагивал Некрасов, мысль о народе не оставляет его ни на минуту; постоянные упоминания о жестоких наказаниях солдат («зала» № 6), о голодном пахаре («зала» № 8), о кровавом подавлении крестьянского восстания в с. Бездна («зала» № 12) образуют рельефную картину, на фоне которой особенно омерзительны слова и дела «юбиляров и триумфаторов».

В части 2 поэмы теме народа уделяется еще больше места и внимания. Автор судит «героев времени» с революционно-демократических позиций, резко противопоставляя якобы «гуманные» идеи буржуазных дельцов подлинным народным интересам: «И сказались барыши Лишней гривною в налоге С податной души». Идейным центром части 2 является бурлацкая песня «В гору!». Поэт разоблачает космополитическую сущность русских капиталистов. В поэме раскрыта идейная и деловая связь русского капитализма с западноевропейским и американским.

Работая над «Современниками», Некрасов широко использовал конкретные факты, характеризующие русскую действительность середины 1870-х гг. В черновых рукописях встречаются имена фон Дервиза, Мекка, Овсянникова, Кокорева, Полякова. Кроме того, в поэме отразились некоторые факты деятельности Губонина, Варгунина, Варшавского и др. Все это были типичные представители русского капиталистического общества пореформенного периода, и именно поэтому Некрасов использует отдельные черты их биографий при создании образов главных действующих лиц своего произведения (хотя применительно к последним трудно говорить о наличии какого-либо одного определенного прототипа). Иначе обстоит дело с второстепенными персонажами. Здесь Некрасов порою сам подсказывает ту или иную параллель, используя созвучие фамилий, сходство биографий и т. д. П. А. Ефремов вспоминал, что у Некрасова он «видел экземпляр Стихотворений, в котором поэт собственноручно разметил, кого он имел в виду в „юбилярах“ и „героях“, выведенных в его сатире» (Докл. РБО, с. 11). Кроме того, в поэме, созданной на материале живой современности, есть прямые упоминания тех или иных реально существовавших личностей.

Поэма Некрасова «Современники» была встречена резко отрицательными отзывами либеральной и реакционной печати. Критики отвергали право поэта обращаться к сатирическому воспроизведению современной русской жизни. «Сама эта действительность, – писал П. И. Вейнберг, – не та, которая имеет право на внимание поэта…» (Пчела, 1876, № 4, с. 67). В. Г. Авсеенко назвал поэму «опереточным либретто», «подделкой под вкусы толкучего рынка» (РВ, 1876, № 2, с. 684–686). Стремясь принизить общественное и литературное значение сатиры Некрасова, многие критики утверждали, что в «Современниках» отражены лишь «частные случаи, фотографические портреты, выхваченные из обыденной общественной хроники и почти вовсе не переваренные в горниле искусства», и что «поэма построена на частных явлениях, не достигающих в изображении автора интересной для всех типичности» (В. М. Литературная летопись. – СПбВ, 1876, 31 янв., № 31). Об этом же писали С. С. Окрейц (Петербургский листок, № 76, 12 февр., № 31) и К. К. Арсеньев (BE, 1878, № 12, с. 501). Среди неблагоприятных отзывов критики отметим и выступление до, А. Антоновича в газете «Тифлисский вестник» (1876, 29 февр., № 47; см. также: Новые материалы к истории русской литературы и журналистики второй половины XIX в., т. II. Тбилиси, 1977, с. 94–105).

Лишь в нескольких выступлениях была дана в определенной степени положительная оценка «Современников». А. М. Скабичевский, например, находил в поэме «краски мрачнее ювеналовских» (БВ, 1876, 30 янв., № 29). «Первое появление в свет „Современников“ было целым событием, громадною литературного новостью», – отмечал А. Голубев (см.: Голубев А. Некрасов. СПб., 1878, с. 105).

Наиболее глубокий и проницательный отзыв о поэме принадлежал Салтыкову-Щедрину, который в письме к Некрасову от 12 февраля 1876 г. писал: «…я могу, по первому впечатлению, сказать, что поэма поразила меня своею силою и правдою; например, картина Кокоревых <…> с искренним трагизмом поющих бурлацкую песню (превосходную), производит поразительное действие. Описание оргии, спичи и лежащая на всем фоне угрюмость – все это отлично задумано и отлично выполнено» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 255).

В идейно-художественном отношении «Современники» примыкают к антикапиталистическим сатирам Салтыкова-Щедрина, созданным в 1870-е гг. («Благонамеренные речи», «Дневник провинциала в Петербурге» и др.). Некоторые мотивы поэмы отразились в его рассказе «Больное место» (1879).

Сатирическая поэма Некрасова оказалась произведением, во многом поучительным и для советских поэтов. Известно, что Маяковский, прочитав «Современников», «не переставал удивляться своему сходству с Некрасовым» (Знамя, 1940, № 3, с. 166). В дни некрасовского юбилея в 1971 г. советский поэт Б. Слуцкий писал: «И сейчас, через сто лет после некрасовских „Современников“, у нас нет таких ярких образов капиталистов. Губонин, Кокорев, Поляков, Путилов написаны конкретнее, убедительнее, чем у кого бы то ни было, злоба дня соединена с обстоятельным знанием» (ВЛ, 1971, № 11, с. 137).

Часть первая

«Бывали хуже времена, Но не было подлей» – неточная цитата из рассказа Н. Д. Хвощинской-Зайончковской (псевдоним – В. Крестовский) «Счастливые люди»: «…бывали времена хуже – подлее не бывало» (ОЗ, 1874, № 4, с. 363). Ср. листок с двумя эпиграммами Некрасова – на И. И. Кауфмана (5 января 1875 г.) и И. К. Бабста (20 мая 1875 г.), на котором сверху рукою Некрасова карандашом вписано:

Листок вклеен в экземпляр Ст 1874, т. III, ч. 6, хранящийся в ИРЛИ б (шифр: 18.1.2); воспроизведен в изд.: ЛН, т. 51–52, с. 523.

Дюссо – владелец известного ресторана в Петербурге.

Зала № 1. – Судя по тексту, речь здесь идет о чествовании генерал-губернатора. Возможно, Некрасов имел в виду И. И. Фундуклея (1804–1880), бывшего долгое время киевским губернатором, а затем назначенного членом Государственного совета. В сводной рукописи ЦГАЛИ указывалось, что юбиляр из «залы № 1» был награжден орденом Андрея Первозванного (см.: Другие редакции и варианты, с. 472). В первой половине 1875 г. этой награды был удостоен только И. И. Фундуклей – в связи с шестидесятилетием со времени производства в первый классный чип (Г, 1875, 2 янв., № 2).

Аргус – в греческой мифологии стоокий великан, которому Гера приказала стеречь возлюбленную Зевса Ио, превращенную в корову.

№ 2. – По свидетельству П. А. Ефремова, Некрасов имел здесь в виду И. А. Гончарова (Докл. РБО, с. 11). Ироническое отношение Некрасова к Гончарову связано, по-видимому, с резко отрицательной оценкой на страницах № 9 «Отечественных записок» за 1869 г. романа «Обрыв» (см. статью М. Е. Салтыкова-Щедрина «Уличная философия» – Салтыков-Щедрин, т. IX, с. 61–95). Полемика, возникшая вокруг романа, очень болезненно переживалась Гончаровым, «…переживания и волнения автора „Обрыва“ продолжались еще долгое время, что видно из статей и писем 70-х годов. Он неоднократно, при всяком удобном случае, при обстоятельствах, мало-мальски идущих к делу, стремился объяснить свои творческие цели и намерения в романе», – пишет А. П. Рыбасов, автор примечаний в кн.: Гончаров И. А. Литературно-критические статьи и письма. Л., 1938, с. 364. В период создания поэмы «Современники» в газетах промелькнуло известие о готовящемся юбилее Гончарова; впрочем, это известие вскоре было опровергнуто (Г, 1875, 6 мая, № 124 и 13 мая, № 131).

№ 3. – В плане Некрасова юбиляр, которого чествуют в этом зале, назван «гонителем литературы» (см.: Другие редакции и варианты, с. 437). Это название, а также упоминание имени М. Л. Магницкого (1778–1855), известного мракобеса, одного из самых реакционных деятелей эпохи Александра I в области народного образования, помогают понять намек Некрасова на реакционеров 1870-х гг. во главе с тогдашним министром народного просвещения Д. А. Толстым (1823–1889). Именно Д. А. Толстой был одним из наиболее злобных «гонителей литературы» тех лет, что не раз отражалось на истории «Отечественных записок» (см.: Теплинский М. В. «Отечественные записки» (1868–1884). Южно-Сахалинск, 1966, с. 90). В связи с реакционными реформами Д. А. Толстого в области народного просвещения в прессе 1870-х гг. неоднократно вспоминалось имя Магницкого. Так, например, Н. А. Демерт, анализируя отчет инспектора одной из классических гимназий, писал, что «подробности этого отчета напоминают времена давно минувшие, времена Магницкого, как видно не совсем еще сделавшегося достоянием истории» (ОЗ, 1870, № 3, с. 119). Некрасов писал 30 июля 1872 г., что Д. А. Толстой «принадлежит к тем людям, которые, наделав мерзостей и глупостей всенародных, тем упорнее стоят за них и тем глубже в них погрязают, чем яснее обнаруживаются эти гадости на деле; нетерпимость его всё будет возрастать по мере того, как сознанию его будет уясняться непроходимая трущоба, в которую он зашел и завел воспитательное дело в России». В апреле 1875 г. (незадолго до начала работы Некрасова над поэмой «Современники») Д. А. Толстой был награжден алмазными знаками ордена Александра Невского, причем особо отмечались «стойкость и последовательность», которые он обнаружил, проводя учебную реформу (Гр, 1875, 27 апр., № 17, с. 394).

«Крамольники лукавы, Рази – и не жалей!». – Намек на циркуляр, с которым министр народного просвещения 24 мая 1875 г. обратился к попечителям учебных округов и в котором предписывалось усилить борьбу с революционными настроениями в русском обществе (Г, 1875, 17 июня, № 166). См. ниже, с. 603–604, комментарий к «зале № 14».

№ 4. – В 1870-х гг. особой популярностью в Петербурге пользовалась Опера-Буфф, среди постоянных посетителей которой современники отмечали прежде всего «выживших из ума стариков» и представителей «хлыщеватой, тоже бедной мозгами, юности». Их целью было «поклонение красивым артисткам, в особенности ваезжим, и поднесение им подарков и букетов» (Незнакомец, с. 121). На сцене Оперы-Буфф с начала 1875 г. выступала парижская опереточная певица А. Жюдик (1850–1911). Прощальные концерты Жюдик состоялись в конце апреля 1875 г. Выла организована подписка для покупки ей драгоценных подарков. Певице преподнесли «стрелу с крупными брильянтами и сапфиром, пять брильянтовых звезд и великолепный брильянтовый браслет» (Г, 1875, 20 апр., № 108).

Кадеты – воспитанники кадетских корпусов, средних военно-учебных заведений.

№ 6. – Упоминаемые в этой сцене В. М. Аничков (1830–1877), генерал-майор, состоявший при военном министре, и Д. С. Мордвинов (1830–1894), генерал-адъютант, начальник канцелярии военного министерства, были изобличены в систематическом получении взяток от мукомола-миллионера С. Т. Овсянникова, преданного в 1875 г. суду (см.: Дельвиг, с. 527, а также ниже, комментарий к ст. 133 Эпилога). Д. А. Милютин (1816–1912) – военный министр, чья деятельность по преобразованию русской армии вызывала резкую критику со стороны крайне реакционных кругов, уповавших прежде всего на палочную дисциплину.

№ 7. – Среди черновых записей Некрасова есть сценка, рассказывающая об одном из сенаторов, неспособном понять суть тех дел, с которыми ему приходилось сталкиваться. Возможно, эта запись, относящаяся к 1874 г., являлась черновым наброском к «Современникам»:

«Сенатор из дивиз<ионных> генерал<ов>.

– Ну, что, сенатор, как новая служба?

– Ничего, одно плохо. Ничего не понимаю, что секретарь читает.

– А знаешь что? ты сам читай.

Через четыре года.

– Ну что?

– Еще хуже»

(ИРЛИ, ф. 203, № 42; Некр. сб., И, с. 305).

№ 8. – В специальной литературе 1860-1870-х гг. высказывались мнения о целесообразности такой меры, как выписывание скота из-за границы (см.: Бабин И. А. Сборник статей о скотоводстве. СПб., 1869). По убеждению других, «туземная порода наша одарена отнюдь не меньшей молочностью, как и все знаменитейшие европейские породы» (Кузанов М. А. О скотоводстве в России. СПб., 1864, с. 24). Споры о скотоводстве, сатирически воспроизводимые в поэме Некрасова, велись в то время, когда положение крестьянского хозяйства было катастрофическим: «Цены на скот предлагаются крестьянами самые ничтожные, лишь бы только сбыть животных с рук, но никто не решается покупать их, потому что кормить нечем. <…> Говорят, что если еще с неделю не сойдет с полей снег и не появится трава, то весь скот пропадет» (ОЗ, 1875, № 5, с. 155).

Председатель Казенной палаты ~ И директор. – Казенная палата – учреждение, находившееся в губернском городе и состоявшее в ведении Министерства финансов. В обязанности Казенной палаты входило наблюдение за поступлением государственных доходов, взыскание крестьянских «недоимок» и т. п. Собеседник председателя Казенной палаты – директор одного из департаментов Министерства финансов.

№ 10. – Вполне вероятно, что при создании данной сцены Некрасов воспользовался некоторыми фактами из биографии Н. И. Путилова, владельца больших заводов в Петербурге, в частности Путиловского завода (ныне – завод им. С. М. Кирова). Во время Крымской войны Путилов занимался строительством военных судов (Г, 1870, 16 июня, № 165). В дальнейшей деятельности он также был связан с морским министерством, изготовляя орудия для кораблей. Кроме того, на его заводах производились гранаты, снаряды, а также рельсы для железных дорог (см.: Заводы Н. И. Путилова. 1807–1870. СПб., 1870). Путилов послужил Некрасову прототипом образа Ладьина в части 2 поэмы (см. ниже, с. 612, комментарии к ст. 1171–1200). Путилов упомянут в черновых автографах ЦГАЛИ и ГБЛ (см.: Другие редакции и варианты, с. 436, 439).

№ 11. – П. А. Ефремов утверждал, что Зосим Ветхозаветный – это М. И. Семевский (Докл. РБО, с. 11). Действительно, в черновом автографе ЦГАЛИ вместо имени Ветхозаветного названа фамилия Семевского (см.: Другие редакции и варианты, с. 447). М. И. Семевский (1873–1892) – журналист, редактор «Русской старины», исторического и историко-литературного журнала, далекого от живых интересов современности. В «Отечественных записках» отмечалось, что «Русская старина» «по специальности своего назначения предпочитает говорить о мертвых» (1874, No 4, с. 389).

Отозвался и Тяпушкин… – В черновом автографе и сводной рукописи ЦГАЛИ вместо «Тяпушкин» написано «Слепушкин» (см.: Другие редакции и варианты, с. 447, 476). Ф. Н. Слепушкин (1783–1848) – поэт-самоучка, творчество которого отрицательно оценивалось Белинским, осуждавшим псевдонародность многих его стихотворений (Белинский, т. IV, с. 156–161).

Отыскал товарищ наш! – Из сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 476) становится ясно, что речь идет о Г. Н. Геннади (о нем см.: наст. изд., т. II, с. 372–375, комментарий к стихотворению «Литературная травля, или Раздраженный библиограф»).

Миша – М. Н. Лонгинов (о нем см.: наст. изд., т. I, с. 690–693, комментарий к стихотворению «Послание к Лонгинову»). В 1860-х гг. М. Н. Лонгинов перешел на ультрареакционные позиции, что особенно проявилось, когда он стал начальником Главного управления по делам печати (о его враждебном отношении к «Отечественным запискам» см.: Теплинский М. В. «Отечественные записки» (1861–1884), с. 88).

Позавидует Бартенев И Ефремов зашипит… – П. И. Бартенев (1829–1912) – библиограф и историк литературы, издатель журнала «Русский архив». П. А. Ефремов (1830–1907) – библиограф и историк литературы, сблизившийся с Некрасовым в середине 1870-х гг. Переписку Некрасова и Ефремова см.: ЛН, т. 51–52, с. 262–273. В «Последних песнях» Некрасов вместо Ефремова упомянул Семевского, считая, что тогда у Семевского не будет повода отожествлять себя с Ветхозаветным (Докл. РБО, с. 11).

Но заметку сам Тургенев… – В первой половине 1870-х гг. И. С. Тургенев неоднократно помещал в газете «С.-Петербургские ведомости» письма в редакцию и заметки, направленные в ряде случаев против «Отечественных записок» и Некрасова.

Ты не дрогнул перед бездной… – Намек на подавление крестьянского восстания в с. Бездна Казанской губернии в 1861 г. Руководил подавлением граф А. С. Апраксин (1817–1899). Н. А. Демерт на страницах «Отечественных записок» вспоминал: «Факт почти невероятный, но, однако же, верный: после безднинского „увечья“, в ознаменование радости по этому случаю, крупные и именитые губернские землевладельцы устроили торжественный обед, говорили торжественные приличные случаю спичи, запивая их шампанским» (1869, № 9, с. 48).

Татарин – официант.

№ 13. – В период работы Некрасова над поэмой газеты сообщали о нескольких случаях колоссальных краж и прославляли ловкость, сметливость и энергию полиции, проявленные при поимке преступников. Так, 30 апреля 1875 г. в Московском купеческом банке по подложному чеку была получена крупная сумма; при посредстве агентов петербургской и московской полиции один из похитителей был задержан в Киеве. Для поимки другого похитителя были разосланы телеграммы с указанием его примет чуть ли не по всей Европе; русское посольство обратилось с просьбой о содействии к прусскому правительству; в заграничных газетах появились фотографии преступника и т. д. (Г, 1875, 18 мая, № 136).

№ 14. – Текст этой главки представляет собой пародию на циркуляр министра народного просвещения Д. А. Толстого попечителям учебных округов от 24 мая 1875 г., в котором говорилось: «…революционеры избрали оружием своей гнусной пропаганды то, что для каждого честного и просвещенного человека составляет предмет особой заботливости и охраны – юношество и школу. <…> Но, к сожалению <…> дети и юноши, вместо того чтобы найти в окружающей их среде и в своих семействах отпор преступным увлечениям и политическим фантазиям, встречают иногда, напротив того, ободрение и поддержку; только этим и можно объяснить распространение социалистических теорий, давно осужденных здравою наукой: в 37 губерниях, как обнаружило судебное исследование, некоторые отцы и матери подбивали к ним своих детей. <…> Пусть же наставники заменят в этом случае родителей – это их прямое призвание» (Г, 1875, 17 июня № 166).

№ 15. – В прессе 1870-х гг. неоднократно говорилось о том что благотворительные лотереи, часто устраиваемые в то время, были одним из способов эксплуатации народа: «Действуя на скопляющуюся при этих случаях огромную массу народа по преимуществу из низших классов, материально не обеспеченных и живущих трудом, – рабочих, ремесленников, поденщиков, прислуге, завлекая их вывеской выигрышей и особенно дешевизною билетов, которых выпускается громадное количество, без соображении с числом выигрышей, подобные лотереи-аллегри, устраиваемые, например, в Летнем саду в праздничные дни, разжигают страсти, выманивают у бедного люда последнюю трудовую копейку» (Г, 1875, 26 ноября, № 327). О некоторых излюбленных приемах организаторов подобных лотерей рассказывал А. С. Суворин: «…госпожи благотворительницы получили вкус к коровам, доить которые они не умеют, но доить посредством коров народ выучились. Нетрудная наука!» (Незнакомец, с. 283).

№ 16. – «В начале 1870-х гг. в Петербурге существовало какое-то гастрономическое общество. <…> Ставились даже баллы за кушанья и обеды» (Михайловский Н. К. Литературные воспоминания и современная смута, т. 1. СПб., 1900, с. 78–79).

Часть вторая

В группе директоров Шкурин сидит… – При создании этого образа Некрасов использовал некоторые факты из жизни и деятельности П. И. Губонина (1826?-1894), сына крепостного крестьянина, ставшего впоследствии одним из крупнейших железнодорожных воротил (НВ, 1894, 2 окт., № 6679). Подобно Кокореву (см. ниже, комментарий к ст. 20), он демонстрировал свою «близость к народу» тем, что не расставался с купеческой длиннополой поддевкой и предпочитал «народную пищу». Внешнее народолюбие Губонина неоднократно разоблачалось в «Отечественных записках» (1873, № 1, с. 147–148; 1874, № 11, с. 224). В начале 1875 г. в газетах промелькнуло сообщение о том, что «государь император удостоил принять в Зимнем дворце статского советника Губонина, имевшего счастье преподнести его величеству альбом с фотографическими видами Севастопольской железной дороги». «Благодарю тебя за исполнение столь трудного предприятия», – сказал ему царь (БВ, 1875, 24 янв., № 22). О том,насколько неудовлетворительно была построена Севастопольская железная дорога, в том же году писали «Отечественные записки» (1875, № 4. с. 318).

Савва Антихристов – спич говорит. – В этом образе отразились некоторые факты биографии и деятельности В. А. Кокорева. О нем см.: наст. изд., т. II, с. 357, комментарий к стихотворению «Дружеская переписка Москвы с Петербургом». Негативная оценка Кокорева содержится также в стихотворениях «Что поделывает наша внутренняя гласность», «Литературная травля, или Раздраженный библиограф» (см. там же, с. 365, 374).

В «Медвежьей охоте» Некрасов назвал его «откупщиком, кабачным гением». «Отечественные записки» с негодованием писали о лицемерии Кокорева (1870, № 8, с. 257). Салтыков-Щедрин обратил внимание на типичность образа Саввы Антихристова, назвав эпизод из части 2 поэмы, специально посвященный истории этого персонажа (ст. 1237–1272), картиной «Кокоревых» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 255). Кокорев упомянут и в черновом автографе ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 432).

Алтын – старинная трехкопеечная серебряная монета.

Сняли мы линию… – Снять линию – получить подряд на постройку железнодорожной линии.

…графа дивиденда Красноречивее слов говорит!.. – «Отечественные записки» неоднократно помещали статьи, в которых рассказывалось о бедственном положении рабочих на строительстве железных дорог. «Главная выгода железнодорожных строителей, – писал Н. А. Демерт, – заключается в том, что они за постройку каждой версты выговаривают себе тысяч по 80–60, а с рабочими и даже подрядчиками расплачиваются грошами, употребляя в дело негодный, дешезый материал, который при соблюдении некоторых условий сойдет за хороший и дорогой. Как у нас обращаются с рабочими-землекопами – об этом так уже много было писано, что распространяться незачем» (1873, № 5, с, 81; см. также: № 9, с. 84–88).

«Зацепа» и «Савва» – столпы-воротилы… – Работая над образом Григория Аркадьевича Зацепина, Некрасов, возможно, использовал отдельные факты предпринимательской деятельности Н. Н. Сущова (1830–1908). одного из наиболее значительных дельцов своего времени (НВ, 1908, 16 окт., № 11709). «…казалось, ни одно железнодорожное дело, ни одно коммерческое предприятие, ни одно коммерческое дело не могло осуществиться без Сущова – всюду был Сущов» (Витте, с. 340). Современники отмечали его умение «сочинять и проводить хитроумные, успашенные крючками и лазейками уставы и договоры» (Михневич В. О. Наши знакомые. СПб., 1884, с. 215). Хищническая практика Сущова была отражена в романе П. Д. Боборыкина «Дельцы», опубликованном в «Отечественных записках» (1872–1873).

…писклива была его речь… – Намек на скопчество менялы.

На арену вышел Грош… – См. ниже, комментарий к ст. 973.

Кто-то Утина Ермолову Уподобил… – Е. И. Утин (1843–1894) – адвокат и публицист, выступал в качестве защитника в нескольких политических процессах. А. П. Ермолов (1772–1881) – выдающийся полководец и дипломат.

Образец непроходимых Государственных нерях! – Очевидно, подразумевается адмирал К. Н. Посьет (1819–1899), назначенный в 1874 г. министром путей сообщения.

Прежний много лучше был… – Имеется в виду граф Л. П. Бобринский, предшественник К. Н. Посьета на посту министра путей сообщения (см. ниже, комментарий к ст. 398–401).

Не сажал нас на мель в море… – «…командуя фрегатом, на котором находился великий князь, Посьет на Немецком море столкнулся с другим кораблем» (Витте, с. 250).

Адепты севера и юга. – Речь идет о сторонниках южного или северного направления проектируемой Сибирской железной дороги. Оживленная полемика по этому поводу, происходившая на съезде «Общества содействия русской торговле и промышленности» (26 марта – 19 апреля 1875 г.), нашла широкое отражение в печати.

Немного фактов, бездна слов… – По свидетельству А. С. Суворина, «многие ораторы, говорящие за то или другое направление дороги, состоят на жалованье у предпринимателей и получают „выходные“ очень значительные; стало быть, каждое слово оплачено и каждый будущий пассажир будет платить известный процент за красноречие» (Незнакомец, с. 129).

Постлать соломки не мешает! – Указание на взяточничество, широко распространенное при проектировании и строительстве железных дорог.

(Так! Господин инженер! Благодарим за любезность.) – Смысл этих строк в окончательном тексте неясен. Из сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 484) следует, что они являлись ответом на слова некоего инженера, обращенные к князю Ивану:

Вечно мы будем ломать Едущим руки и ноги… – На страницах «Отечественных записок» неоднократно печатались статьи, разоблачавшие железнодорожные компании, которые в погоне за прибылью не заботились о безопасности движения. Так, Г. З. Елисеев писал: «Частые крушения на наших железных дорогах происходят главным образом от дурной их постройки. Со времени передачи постройки железных дорог в частные руки и со времени первого образца, данного для таких построек г. фон Дервизом в Рязанско-Козловской железной дороге, наши железные дороги строятся, так сказать, на живую нитку, лишь бы только сдать их. и чем далее, тем постройки производятся небрежнее» (ОЗ, 1876, № 2, с. 292; см. также: 1874, № 10, с. 146).

…дверь Для обмена мыслей гибельных… – Смысл этих строк уточняется при обращении к черновой рукописи ЦГАЛИ: собеседники собираются шантажировать строителей, угрожая доносом на политическую неблагонадежность предприятия, дающего возможность будто бы «для обмена мыслей гибельных» (ср.: «Да! С идеей политической Сохрани господь шутить!» – Другие редакции и варианты, с. 453).

Современный Митрофан… – Имеется в виду А. М. Варшавский, один из крупнейших железнодорожных дельцов. Рядом с черновым наброском о Митрофане (Некрасов использовал имя героя комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль») в рукописи ГБЛ (см.: Другие редакции и варианты, с. 437) сохранилась запись, содержащая ряд сведений о Варшавском, в частности упоминание об ордене Почетного легиона, которым он был награжден за то, что обеспечивал французскую промышленность русскими заказами (ОЗ, 1874, № 11, с. 223).

Ведь я не отрицал у Душкиной таланта… – Душкина – петербургская актриса (см.: Вольф А. И. Хроника петербургских театров, ч. 1. СПб., 1877, с. 138).

Я только говорил, что Радина милей! – Л. П. Радина – солистка балета, «каждое появление на сцене которой встречалось восторженными рукоплесканиями» (Г, 1875, 21 февр., № 52)

Человека накачали ~ И во всем – художник!

По словам П. А. Ефремова, в реплике, принадлежащей «7-му голосу», идет речь о И. А. Варгунине, крупном железнодорожном дельце (Докл. РБО, с. 11). Слова князя Ивана «На французском масле…» также имеют в виду Варгунина (ср. прозаическую заметку в черновом автографе ГБЛ – Другие редакции и варианты с. 437).

Слыл умником и в ус себе не дул ~ И – наглупил на всю Россию! – Эти слова относятся к графу А. П. Бобринскому (1826–1894), бывшему в 1871–1874 гг. министром путей сообщения (см.: Рейсер С. А. Заметки о Некрасове. – Некр. сб., III, с. 349).

На Литейном такое есть здание… – На Литейном проспекте в Петербурге помещались судебная палата и окружной суд.

Суды?.. По платью приговор! А им любезны только полушубки. – Намек на статьи реакционных изданий, которые пользовались любым случаем, чтобы напасть на новые судебные учреждения (Московские ведомости, 1875, 28 мая, № 133; Гр, 1875, 6 апр., № 14, с. 351).

– Как!? Под арестом содержать Игуменью – честную Митрофанию?.. – Некрасов пишет о нашумевшем судебном процессе настоятельницы Митрофании (в миру – баронессы П. Г. Розен), осужденной за мошенничества, подделку документов и т. п. «Редко у нас на Руси, – писал Н. А. Демерт, – чье-нибудь имя приобретало такую всенародную известность, какой теперь пользуется игуменья Митрофания» (ОЗ, 1874, № 11, с. 256).

Адвокатам одним только рай… – В 1875 г. споры о роли и назначении адвокатуры особенно усилились в связи с опубликованием статьи Е. Л. Маркова «Софисты 19 века» (Г, 1875, 5 и 6 февр., № 36 и 37). «Отечественные записки» в ряде выступлений резко критиковали беспринципность и корыстолюбие многих адвокатов тех лет (Михайловский Н. К. Записки профана. – ОЗ, 1875, № 6; Головачев А. А. Мысли вслух. – ОЗ, 1875, № 8; Елисеев Г. 3. Внутреннее обозрение. – ОЗ, 1875, № 10).

Не люблю австрийца! ~ Ставили в полки! – Речь идет об австро-прусской войне 1866 г., которая окончилась поражением австрийцев. Одной из причин поражения было плохое вооружение австрийской армии.

Суетливый коммерсант… – Ф. П. Баймаков (1831–1907), банкир, основатель «Товарищества на вере – И. И. Жадимеровский, Ф. П. Баймаков и Кº». Фирма приносила убытки, и для улучшения своего финансового положения Баймаков в конце 1874 г. приобрел газету «С.-Петербургские ведомости» (см.: Теплинский М. В. К творческой истории поэмы «Современники». – Некр. сб., III, с. 353–356). «Такого развязного, откровенного, цинического зазывания на биржу, какое Ф. П. Баймаков в газете устроил, русская литература еще не видела», – писал Н. К. Михайловский в «Отечественных записках» (1875, № 7, с. 164). Ср. ниже, с. 615–616, комментарий к отрывку «Четыре месяца ты был… ~ В истории народной!..».

Ты Тиблену кумом был. – Н. Л. Тиблен – книгоиздатель. В 1868 г. бежал за границу, оставив неоплатные долги.

…моряк на суше… – К. Н. Посьет (см. выше, комментарий к ст. 275–276).

Был же Генкель, есть же Гоппе… – В. Е. Генкель (1825–1910), издатель, подобно Тиблену также сбежавший за границу (ОЗ, 1872, № 9, с. 74). Г. Д. Гоппе (1836–1885) – владелец издательской фирмы, безграмотный спекулянт, обиравший рабочих (Михневич В. О. Наши знакомые, с. 62–63; см. также: БВ, 1875, 18 мая, № 135).

А! Авраам-изыскатель! – Обращение это подразумевает С. С. Полякова (1837–1888), известного железнодорожного дельца. В сводной рукописи ЦГАЛИ эта строка звучала так: «А! Соломон-изыскатель!» (см.: Другие редакции и варианты, с. 485; ср. запись о Полякове в черновом автографе ГБЛ – там же, с. 437).

На уме чины да куши… – Имеется в виду тот же С. С. Поляков. В наборной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 503) было помечено, что эта реплика князя Ивана обращена «вдогонку тому же» (т. е. лицу, навстречу которому сказаны предшествующие слова князя Ивана «А! Авраам-изыскатель!..»). Из перечня эпизодов части 2 также следует, что комментируемый отрывок относится к Полякову, получившему в 1870-х гг. чин действительного статского советника (см. там же, с. 439). Сохранилась черновая заметка Некрасова: «Писарь – д<ействительный> с<татский> с<оветник>, переписывавший всю жизнь <бумаги> только на высочайшее имя <Герд?>, негодует, что Полякова сделали д<ействительным> с<татским> с<оветником>. Что же такое заслуги на государственной службе после этого?» (ИРЛИ, ф. 203, № 42, л. 5 об.; ПСС, т. XII, с. 461).

«Спрос на водку и барду»… – Барда – отход спиртового производства при переработке зерна, картофеля; используется как корм для животных.

А у местного вопросы ~ Граф Давыдов, князь Лобанов оо Не удавшихся пока. – Граф В. П. Орлов-Давыдов (1809–1882), петербургский предводитель дворянства, и князь Н. Б. Лобанов-Ростовский выступили на Петербургском дворянском собрании, которое происходило весною 1875 г. (см. посвященную ему статью С. Н. Кривенко «В поисках за гражданским идеалом» – ОЗ, 1875, № 5) с проектами «всесословной волости», предлагая, чтобы помещики вновь получили полицейские права, как это было при крепостном праве, «…вопрос о всесословной волости, – говорил князь Лобанов, – затрагивает весь государственный строй. Благосостояние России зависит от того, будут ли руководить местным управлением люди имущие и образованные, или будет преобладать большинство – бедное и необразованное. Неужели придется видеть осуществление слов Гнейста: „Фанатизм социального равенства доведет до того, что местное управление перейдет в руки писарей“» (Прилож. к БВ, 1875, 22 марта, № 79). Рудольф фон Гнейст (1816–1895) – немецкий публицист, профессор римского права в Берлине.

Вся беда России В недостатке власти!.. – Краткое пародийное воспроизведение смысла речи одного из самых реакционных ораторов, выступавших на Петербургском дворянском собрании, – А. П. Платонова (1808–1894), который восклицал под шумное одобрение слушателей: «Спросите у любого крестьянина, и они все вам скажут, что теперь порядка у нас нет, потому что нет власти. Дайте нам власть, говорят они. Я прибавлю – и это факт – мне самому крестьяне говорили: „Возвратите нам власть помещиков“» (Прилож. к БВ, 1875, 23 марта, № 80).

Даже божии стихии ~ Вихри, штормы, ураган. – Весною 1875 г. все русские газеты были переполнены сообщениями о стихийных бедствиях, обрушившихся на различные районы страны. Ср. упоминания о пожарах в первой части рассказа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Сон в летнюю ночь» (1875).

«Пусть глас народа – божий глас ~ На благородное дворянство». – Пародия на речь князя Лобанова-Ростовского, который говорил: «Толпа <…> особенно необразованная, следует минутному увлечению и придерживается поговорки: глас народа – глас божий. Не забудьте, что глас народа требовал распятия Спасителя» (Прилож. к БВ, 1875, 11 марта, № 79). Гедимин (ум. 1341) – великий князь литовский, родоначальник многих княжеских родов.

Прежде был – Денис Давыдов… – Д. В. Давыдов (1784–1839) – знаменитый партизан 1812 г., поэт.

Замечаю ренегатов Из семьи профессоров. – В 1870-х гг. часть профессоров различных высших учебных заведений принимала активное участие в деятельности банков, акционерных обществ и т. п. В связи с этим «Отечественные записки» писали: «Это – порождение новой большой промышленности; это – капиталистические слуги, капиталистические гарсоны…» (1874, № 9, с. 85).

Вот москвич – родоначальник Этой фракции дельцов… – Имеется в виду И, К. Бабст (о нем см.: наст. изд., т. II, с. 357, комментарий к стихотворению «Дружеская переписка Москвы с Петербургом»). В 1867 г. Бабст стал управляющим Купеческим банком. «И. К. Бабст, – писал Г. З. Елисеев, – только после основательного изучения – в качестве профессора политической экономии – всех способов производительнейшего употребления капиталов в стране переменил кафедру политической экономии на место директора банка, конечно, в удостоверение учащемуся юношеству, что в наше время нет ничего производительнее, как пристраивать свои капиталы в банке, а если можно – и самому там пристраиваться» (ОЗ, 1876, № 11, с. 136). В начале 1875 г. Бабст был награжден орденом Станислава первой степени (Г, 1875, 3 янв., № 3). В дальнейшем Некрасов снова вспоминает о Бабсте, именуя его Швабсом (см. ниже, с. 613, комментарий к ст. 167 Эпилога).

Искандер был друг его… – Искандер – А. И. Герцен.

Вот другой – слывет за чудо ~ Так же мягок, господа! – Речь идет о профессоре И. А. Вышнеградском (1831–1895), авторе работ по механике, директоре Технологического института, активном деятеле ряда акционерных обществ, впоследствии министре финансов. Из воспоминаний современников известно, что Вышнеградский умел говорить «бойко, витиевато, без запинки и без выбора доводов, – со ссылками на параграфы никогда вовсе не существовавших статей, уставов и положений („Я беру летучие цифры“, – оправдывался он, когда его ловили), но все это производило оглушительный треск, и спорить под этот треск охотников не находилось» (Ковалевский П. М. Стихи и воспоминания. СПб., 1912, с. 373). В особенности поражало современников низкопоклонство Вышнеградского перед плутократами. Н. К. Михайловский писал: «…г-н Вышнеградский, отстаивая в общих собраниях привисленской железной дороги интересы своего патрона, г. Блиоха, и имея темперамент сангвинический, дошел наконец до того, что сам г. Блиох сказал ему публично и громогласно: тпру!» (ОЗ, 1874, № 11, с. 229). В рукописи ЦГАЛИ сохранилась черновая заметка Некрасова о Вышнеградском «Не всё ли равно ~ спец<иалист по> механике» (см.: Другие редакции и варианты, с. 435). А. И. Бутовский (1817–1890) – буржуазный экономист.

Будешь в славе равен Фидию, Антокольский! – Фидий – древнегреческий скульптор (5 в. до н. э.), давший в своем творчестве образцы искусства эпохи высокой классики. М. М. Антокольский (1843–1902) – известный русский скульптор.

И муж государственный тоже ~ Всегда ли достанет ее?.. – Судя по пометке Некрасова «Министр» в сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 490), речь идет о министре внутренних дел, которым в те годы был А. Е. Тимашев (1818–1893).

Остзейский туз – барон фон Клоппенгорст, – На основании заметки Некрасова в черновой рукописи ГБЛ (см.: Другие редакции и варианты, с. 437) можно предположить, что баров К. К. Унгерн-Штернберг – один из прототипов барона Клоппенгорста. Унгерн-Штернберг, бывший предводитель дворянства одной из прибалтийских губерний, «был в очень близких отношениях с императором Александром II» (Витте, с. 85). Занимал пост главного директора Одесской железной дороги. «Об его построй ках было помещено в периодических изданиях много статей, из которых наиболее замечательною и едкою была статья Н. И. Липина, назвавшего способ постройки дорог, заявленный Унгерн-Штернбергом, не „американским“, а „ревельским“» (Дельвиг А. И, Воспоминания, т. 3. М., 1913, с. 235).

Так шествовал в Россию «Монитор»… – Некрасов имеет в виду эпизод прибытия броненосца «Миантономо» в Кронштадт летом 1866 г. в составе американской эскадры, чтобы приветствовать Александра II по случаю его спасения от Каракозовского выстрела.

Эдуард Иваныч Грош… – Первоначально Некрасов хотел указать на родство этого персонажа с министром финансов М. X. Рейтерном (1820–1890) (см.: Другие редакции и варианты. с. 491, вариант а. к ст. 1022–1024). Возможно, что одним из прототипов образа Гроша был М. И. Кази (1835–1896). «Грек по происхождению, он представляет собой колонновожатая того – гешефтмахерского нашествия „двунадесяти языков“ на наши „естественные богатства“, которое имеет в предмете конечно: пленение и „мужицкого алтына“ и „дворянского рубля“. Г-н Кази – „делец“ на все руки: он и заводами управляет, и корабль строит, и на бирже „свой человек“, и по части „проведения“ де в подлежащих сферах маг и волшебник, и в „обществе поощрения торговли и промышленности“ – первый запевало и виртуоз в музыке протекционизма и капитализма» (Михневич В. О. Наши знакомые, с. 96–97). Показательно, что при характеристике Кази Михневич пользуется цитатами из «Современников».

Он туда протиснет взятку, Что руками разведешь!.. – По справедливому предположению К. И. Чуковского, это указание на взяточничество самых высших представителей царской администрации, вплоть до членов императорской фамилии (ПСС, т. III, с. 606–607). Военный министр Д. А. Милютин писал в своем дневнике, что Александр II был «чужд самым элементарным началам честности и бескорыстия. <…> С ведома высших властей и даже по высочайшей воле раздавались концессии на железные дороги фаворитам и фавориткам прямо для поправления их финансового положения, для того именно, чтобы несколько миллионов досталось в виде барыша тем или другим личностям» (Дневник Д. А. Милютина, т. 1. М., 1947, с. 162; см. также: Дельвиг, с. 18, 461; Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы. Л., 1929, с. 306–312).

…новый гость явился… – Имеется в виду Б. И. Ламанский (1825–1902), управляющий Государственным банком, могущественный покровитель различных частных банков, обществ взаимного кредита, акционерных компаний, в которых он сам принимал деятельное участие, писатель по финансовым вопросам. В прессе отмечалось, что «он пользуется неограниченным доверием министра финансов <…> он необходимый для всех финансовых учреждений и предприятий советчик <…> все немецкие, еврейские и русские банкиры считают его своим другом. При такой счастливой в финансовом отношении обстановке г. Ламанский все может: захочет он погибели любого банка, он только дунет, и банк погиб, захочет он его процветания – банк цветет и растет» (Гр, 1875, 6 апр., № 14, с. 338). См. заметку о Ламанском в черновой рукописи ЦГАЛИ (Другие редакции и варианты, с. 434).

Золото клюет – Возвращает… ассигнации! – Е. И. Ламанский злоупотреблял предоставленным Государственному банку правом выпускать кредитные билеты (см.: Скальковский К. Наши государственные и общественные деятели. СПб., 1890. с. 38).

А в душе – идеалы Плотицына! – Плотицын М. К. – богатейший купец, глава тамбовских скопцов, хранитель общественного скопческого капитала. О нашумевшем «плотицынском деле» писали в феврале-апреле 1869 г. многие газеты («Голос», «Современные известия», «С.-Петербургские ведомости»).

Нужно выждать: не созрели… – Намек на фразу, которой Е. И. Ламанский прославился в свое время. В конце 1859 г. в петербургском Пассаже состоялся диспут, посвященный деятельности Русского общества пароходства и торговли. Диспут был таким шумным, что председатель – Е. И. Ламанский – закрыл заседание, заявив, что «мы еще не созрели» для публичного обсуждения общественных дел. Диспуту была посвящена статья Н. А. Добролюбова «Любопытный Пассаж в истории русской словесности». Фраза Ламанского неоднократно обыгрывалась в «Свистке» (Добролюбов, т. VII, с. 395, 404–407, 415, 426).

Экс-писатель бледнолицый, Появился Пьер Кульков… – Имеется в виду П. М. Ковалевский (1823–1907), поэт, беллетрист, художественный критик либерального направления. В 1870-е гг. занимался также коммерческой деятельностью. «Мрачный поэт и экс-романист, громивший некогда акционерные порядки и протестовавший против поклонения золотому тельцу, П. М. Ковалевский ныне благополучно восседает в правлениях трех железных дорог, расположенных в трех различных углах нашего обширного отечества» (НВ, 1876, 22 янв., № 21). А. Ф. Кони рассказывал, что Ковалевский узнал себя в Пьере Кулькове и даже ответил Некрасову стихами, которые начинались так; «Экс-писатель бледный Смеет вас просить…» (Чуковский К. И. Некрасов. Л., 1926, с. 106).

Вожделений плутократа, Так сказать, апофеоз Совмещал в себе фон Руге… – Речь идет о П. Г. фон Дервизе (ум. 1881), известном железнодорожном дельце, купившем в Италии на награбленные в России деньги великолепную виллу Роза (в поэме – вилла Мирт). Построенная фон Дервизом Рязанско-Козловская дорога обошлась чрезвычайно дорого (ОЗ, 1875, № 4, с. 316). Фон Дервиз упомянут и в черновом автографе ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 432).

…Великий муж! И миллиарда Увезенного не жаль!.. – 9 марта 1875 г. катковская газета «Московские ведомости» поместила статью, рекламирующую деятельность фон Дервиза. В статье утверждалось, что если он и составил себе громадное состояние, «то и этого следовало ожидать в видах общей пользы». См. отклик на эту статью в стихотворении В. С. Курочкина «Немец обезьяну выдумал» (БВ, 1875, 23 марта, № 21).

…оркестру внемлет solo… – «Дервиз, – писал С. 10. Витте, – от той роскоши и богатства, которыми он пользовался в Италии благодаря состоянию своему, совершенно сбрендил. Так, например, он держал большую оперу исключительно для самого себя и очень редко кого-нибудь приглашал, между тем как каждый день ему давали то или иное представление» (Витте, с. 122).

Катастрофою Седана. – После грандиозного поражения под Седаном во время франко-прусской войны (1870) Франция капитулировала; правление Наполеона III сменилось республикой.

Где купить высокий сан? – Фон Дервиз предпринимал попытки купить какой-нибудь иностранный титул. «Ты ищешь, – писали о нем в русской прессе, – за дорогую плату купить громкий, но ничего не выражающий титул какого-нибудь итальянского маркиза или графа и пренебрегаешь теми выразительными титулами, которыми по сравнительно дешевому курсу награждают тебя благодарные соотечественники» (Дело, 1876, № 10, с. 461).

Дайте мне его мильоны ~ Соединим! – В этом эпизоде речь идет о Н. И. Путилове, который действительно собирался устроить неподалеку от одного из своих заводов громадный порт. По воспоминаниям современников, Путилов считал, «что если Петр Великий „прорубил окно в Европу“, то он портом своим прорубит дверь» (РА, 1895, № 2, с. 233; см. также: Мительман М., Глебов В., Ульянский А. История Путиловского завода. М., 1961, с. 25–35). Черная речка – узкий и мелкий приток Невы.

Металлических заводов С пивоваренным котлом… – При строительстве металлических заводов разрешалось ввозить железо из-за границы без пошлины. Этим нередко пользовались спекулянты, сооружавшие фиктивные металлические заводы. Ср. заметку в черновом автографе ЦГАЛИ (Другие реакции и варианты, с. 435).

А людей с сумой пускал. – «Отечественные записки» с возмущением писали о той эксплуатации, которой подвергались рабочие на заводах Путилова (1873, № 9, с. 81).

У него своя контора «Переписки векселей»… – Н. И. Путилов «представлял свои дела блестящими, но в действительности отовсюду грозили подачею его векселей ко взысканию, и он целые дни и часто ночи шнырял повсюду, отыскивая деньги, чтобы удовлетворить своих кредиторов…» (Дельвиг А. И. Воспоминания, т. 4. М., 1913, с. 363).

Простроить – израсходовать деньги на строительство.

Эпилог

Ушел Эфруси, важный грек… – Эфруси – банкир (ЛН, т. 51–52, с. 153).

Миллионщик-мукомол… – Имеется в виду С. Т. Овсянников, купец-миллионер. В начале 1875 г. из корыстных соображений организовал поджог большой паровой мельницы в Петербурге, за что был предан суду. Овсянников упоминается и в черновом автографе ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 432, 434).

Ученый Швабе… – И. К. Бабст (см. выше, комментарий к ст. 791–792 части 2). Строчками о Швабсе Некрасов воспользовался для эпиграммы, произнесенной им 20 мая 1875 г. при избрании Бабста в члены Литературного фонда (ЛН, т. 51–52, с. 538).

Говаривал Володя Перелешин. – Возможно, некоторый материал для создания этого образа Некрасову дал князь А. И. Урусов (1843–1900), один из известных русских адвокатов. В своей адвокатской практике Урусов придерживался принципа «Не бичевать, жалеть должны мы вора». На одном из процессов, вспоминал А. Ф. Кони, он дал тонкий анализ «самого драгоценного дара, приносимого защитой уголовному праву, – сознания и раскаяния подсудимого» (Кони А. Ф. На жизненном пути, т. I. СПб., 1912, с. 480); ср. в поэме: «Кто низко пал – воспрянуть может вновь». В 1871 г. Урусов участвовал в нечаевском процессе в качестве защитника одного из подсудимых. За речь, произнесенную на этом процессе, он был выслан из Петербурга. Только несколько лет спустя, после того как Урусов написал царю верноподданническое письмо, он смог поступить в Риге в канцелярию местного генерал-губернатора (см.: Урусов А. И. Статьи, письма, воспоминания, т. 1. М., 1907, с. 12). Это произошло в январе 1875 г. Товарищем прокурора он стал только в марте 1876 г., так что Некрасов по существу предугадал судьбу одного из либеральных адвокатов, вступившего в сделку с царским самодержавием. П. Д. Боборыкин вспоминал, что Урусов именно для того, «чтобы освободиться от ссылки, пошел в прокуроры, откуда его не сразу пустили в адвокаты» (там же, т. 3, с. 404).

Граф Твердышов ~ Отяготил крестьянские налоги… – Речь идет о князе П. Н. Трубецком (1827–1880), придерживавшемся либеральных убеждений, что не помешало ему на «земские» (т. е. крестьянские по существу) деньги построить в компании с И. А. Варгуниным железную дорогу от Осташевской станции до г. Торжка длиною в 32 версты (см.: Гейлер И. К. Сборник сведений о кредитных бумагах. СПб., 1871, с. 362). Вскоре после открытия Новоторжской дороги Н. А. Демерт в «Отечественных записках» писал, что она «не только не оправдала возлагаемых на нее ожиданий, но совершенно уничтожила веру в ее необходимость. У нее нет ни пассажиров, ни товара, и она, надобпо ожидать, в скором времени кончит свое существование» (1871, № 5, с. 47). Ср. заметку о Трубецком в черновом автографе ГБЛ (Другие редакции и варианты, с. 437).

На Западе – Мишле, Эдгар Кине… – Ж. Мишле (1798–1874) – французский историк и писатель. Э. Кине (1803–1875) – французский политический деятель и историк. Незадолго до начала работы Некрасова над «Современниками» Мишле и Кине были упомянуты в «Отечественных записках» как борцы за республику, враги монархии и духовенства (1874, № 3, с. 158; 1875, № 4, с. 288–290). См.: Верховский Г. П. Н. А. Некрасов и Жюль Мишле. – О Некр., вып. III.

На спине туза бубнового Мы увидим… – Туз бубновый – суконный лоскут красного или оранжевого цвета, который пришивался на халат каторжников.

Гриша – образчик широких натур ~ А без Зацепы не смей и соваться… – Первоначально Некрасов предполагал более полно разработать биографию Зацепина, о чем свидетельствует его заметка в черновом автографе ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 434).

Из поэмы «Мать»^*

Печатается по ОЗ, 1877, № 3, с. 297–306, с восстановлением и исправлением ст. 90–93, 124, 170, 235, 240–243, 255, 258, вписанных автором в ныне утраченный собственный экземпляр ПП, по письму А. А. Буткевич к С. И. Пономареву от 12 мая 1878 г. (ИРЛН, Р. II, оп. 1, № 40, л. 13; опубликовано: ЛН, т. 53–54, с. 173; Некр. сб., III, с. 265).

Впервые опубликовано: ПП, с. 149–166, с датой: «9-го февраля 1877», без ст. 90–93, 240–243 и с искажением ст. 124, 170, 255, 258 (перепечатано: ОЗ, 1877, № 3, с датой: «9 февр. 1877 г.» и подписью: «Н. Некрасов»).

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1861, ч. 1, с. 246–247 – фрагмент, соответствующий ст. 1-12, 31–34, под заглавием: «Начало поэмы»; Ст 1869, ч. 4, с. 246–247 – фрагмент «Та бледная рука, ласкавшая меня…», соответствующий ст. 187–203, с подзаголовком: «Из поэмы „Мать“»; Ст 1879, т. III, без ст. 241 (перепечатано: ПССт 1886, включая искаженный ст, 241, частично исправленный затем в ПСС, т. III).

Первоначальные наброски поэмы, относящиеся к середине 1850-х гг., – ИРЛИ, ф. 203, № 14, л. 2 и об. (опубликованы К. И. Чуковским: Наш век, 1917, 24 дек., № 22).

Черновой автограф с датой: «18 дек<абря> вечер», относящийся, по-видимому, к концу 1850-началу 1860-х гг., – ИРЛИ, ф. 203, № 14. Писан чернилами, с правкой и композиционными перестановками, состоит из двух частей. Первая, соответствующая ст. 1-12 и 31–34 окончательной редакции, носит вполне законченный характер и совпадает с печатным фрагментом «Начало поэмы». Вторую составляют несколько набросков разной степени завершенности, послуживших основой для печатного фрагмента «Та бледная рука, ласкавшая меня…».

Корректура новой редакции поэмы под заглавием: «Песнь первая», предназначенной для «Отечественных записок», – ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, № 16. Поэме предпосылался эпиграф из Пушкина: «Надо мной Младая тень уже летала…». «Песнь…» членилась на нумерованные римскими цифрами строфы-восьмистишия. Корректура с набросками на полях носит следы значительной правки карандашом. Из восьми строф «Песни…» были выправлены и подготовлены к печати пять. Строфы VII и VIII («Письмо») отчеркнуты на полях вертикальной чертой с пометой: «До след. номера», строфа III забракована целиком. Строфы V и VI помечены на полях цифрами «2» и «1»; здесь же указание для наборщика: «Переставь 1, 2». Под строфой V приписка: «Эта строфа последняя на эту книжку. Оставьте строфу VI и под ней: (продолжение впредь)». Под текстом «Песни первой» еще помета: «ОЗ. Поместить Вступление, а это – сводку – показать мне. Начало у вас, или я свой оттиск где-то забросил. Оно выправлено».

В качестве «Вступления» Некрасов предполагал поместить «Начало поэмы» из Ст 1861, для чего вместо утерянного оттиска использовал копию этого текста (чернилами, рукою неизвестного переписчика, с авторской правкой и пометами карандашом), – ИРЛИ, ф. 134, оп. 11, № 5а. Копия эта соответствует ст. 1-12, 31–34 окончательной редакции с отличием в ст. 34. Над текстом поэт написал: «„Моя мать“ – крупно. „Поэма“ – тоже, но не очень. „Вступление“ – как было набрано „Песнь первая“».

Корректура сокращенной редакции поэмы под заглавием: «Затворница. (Сон)», правленная автором, с датой: «28 января 1877», – ИРЛИ, 2408. Текст «Затворницы» впервые опубликован: Ст 1879, т. IV, с. 129–131. «В таком виде, – писала А. А. Буткевич. о поэме в этом варианте издателю Ст 1879 С. И. Пономареву 12 мая 1878 г., – она была написана в январе 1877 г. В то время брат был уже очень болен и страшно торопился – все боялся, что не успеет кончить, и велел напечатать хотя так, чтобы быть спокойным, а потом уже по мере сил разработал подробнее» (ЛН, т. 53–54, с. 171). Подробнее о «Затворнице» см. в статье Ж. Ф. Ананьиной в кн.: Некр. и его вр., вып. 1, с. 57–59. На Обороте корректуры «Затворницы» авторские карандашные наброски окончательного варианта поэмы.

Замысел эпического произведения, посвященного памяти матери, возник у Некрасова, по всей вероятности, в середине 1850-х гг., о чем свидетельствуют первоначальные наброски ИРЛИ, По содержанию и основным мотивам близкие части 2 окончательного текста (ср. также с частью 1 поэмы «Несчастные»). Картины, изображающие бесчинства отца и страдания матери героя-повествователя, довольно точно воспроизводят быт семьи поэта в Грешневе, хотя автор свободно сближает факты, хронологически отдаленные.

Публикация фрагментов «Начало поэмы» и «Та бледная рука ласкавшая меня…» в 1860-е гг. свидетельствует, с одной стороны о том, что работа над поэмой приостановлена, а с другой – о том что замысел ее продолжает занимать Некрасова.

Автор вновь обратился к давнишнему замыслу поэмы о матери незадолго до своей смерти. Отказавшись от натуралистически точного описания быта грешневской усадьбы Некрасовых и биографических подробностей, поэт размышляет над эпическим произведением, в котором судьба многострадальной женщины-матери раскрывается на фоне жизни угнетенного народа. Эволюцию замысла помогает проследить корректура «Песни первой», представляющей собой новый вариант части 2 поэмы.

В начале 1877 г. Некрасов создал сокращенную редакцию поэмы о матери «Затворница. (Сон)» (см.: Другие редакции и варианты, с. 513–516). Подготовив «Затворницу» к печати, поэт продолжал работу над поэмой и завершил ее не более чем за десять дней.

В начале марта 1877 г. поэма была сдана в печать. «Отечественные записки» и «Последние песни» набирались одновременно. «Последние песни» вышли в свет 2 апреля (см.: Г, 1877, 3 апр., № 91), а мартовский номер «Отечественных записок», задержанный цензурой, несколько позже (РМ, 1877, 24 апр., № 108).

Некрасову не удалось в полной мере выполнить свой замысел. 14 июня 1877 г. он записал в дневнике: «Вообще из страха и нерешительности и за потерею памяти я перед операцией испортил в поэме „Мать“ много мест, заменил точками иные строчки» (ПСС, т. XII, с. 26). На экземпляре «Последних песен», подаренном И. Н. Крамскому, работавшему в 1877 г. над портретом Некрасова, автор сделал надпись: «Некоторые из замененных здесь точками мест можно восстановить только по корректурам, в иных же местах точки поставлены за недостатком связи в отрывках» (ЛН, т. 49–50, с. XXIII).

Поэма посвящена Елене Осиповне Лихачевой (1836–1904), сотруднице «Отечественных записок», автору ряда статей по женскому вопросу и трехтомной монографии «Материалы для истории женского образования в России» (СПб., 1890). По свидетельству А. А. Буткевич, поэма была уже напечатана с посвящением сестре, но Некрасов снял его, заменив посвящением Лихачевой (см.: ЛН, т. 53–54, с. 172).

Современное некрасоведение располагает очень скудными и противоречивыми сведениями о происхождении и судьбе матери Некрасова. Из документов известно лишь, что дочь титулярного советника Андрея Семеновича Закревского Елена, православная, родившаяся в 1801 г., была обвенчана с поручиком 28 Егерского полка Алексеем Сергеевичем Некрасовым 11 ноября 1817 г. в местечке Юзвине Винницкого уезда Каменец-Подольской губернии. Полк А. С. Некрасова стоял в это время в г. Литине той же губернии. После выхода А. С. Некрасова в отставку семья переехала в родовое поместье Некрасовых Грешнево Ярославской губернии. В имении мужа жизнь Елены Андреевны протекала в атмосфере дикого произвола невежественного и грубого помещика. Сохранилось немало свидетельств самого Некрасова и его современников о тяжелой, затворнической жизни матери поэта и ее исключительной роли в формировании его души. Воспоминания о матери запечатлены в стихотворениях Некрасова «Родин», «Несчастные», «Рыцарь на час», «Баюшки-баю» и др. Образ гуманной женщины-страдалицы рисуют и воспоминания крестьян – бывших крепостных Некрасовых (большая часть из них пригодится в кн.: Евгеньев-Максимов В. Н. А. Некрасов. М., 1914, с. 22–26). Е. А. Некрасова умерла внезапно 29 июля 1841 г., за три дня до приезда поэта на свадьбу сестры Елизаветы. После смерти жены отец Некрасова ввел в дом и сделал домоправительницей приглянувшуюся ему крестьянскую девушку Аграфену Федорову (ПСС, т. X, с. 27, 29; Киевская старина, 1903, № 1, с. 180; О Некр. вып. II, с. 267–272); ее имя встречается в первоначальных набросках поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с. 509). С 1877–1878 гг. в литературе сосуществуют две версии о происхождения матери Некрасова. Сам поэт в автобиографических заметках 1877 г. и, с его слов, биографы М. М. Стасюлевич, А. Михайлов, П. А. Гайдебуров, А. М. Скабичевский и некоторые мемуаристы утверждали, что мать Некрасова, в католичестве Александра, родилась в Варшаве, в семье польского аристократа Закревскою, и А. С. Некрасов, увезя ее вопреки воле родителей прямо с балл, обвенчался с ней по дороге в свой полк (ПСС, т. XII, с. 15; Р. б-ка, с. III; На память о Н. А. Некрасове. СПб., 1878, с. 9, 62; ОЗ, 1878, № 5, с. 96; Kraj, 1883, № 49, с. 19–20). Согласно другой версии, мать Некрасова происходила из семьи небогатого украинского помещика, скромного секретаря Брацлавского городского магистрата, некогда жившего в Варшаве (Неделя, 1878, 6 авг., № 32; Новости и Биржевая газета, 1883, 15 мая, № 43; Сев. край, 1903, 25 янв., № 23; Przeglad Ilumanistyczny, 1971, No VI, с. 153–179). В современной биографической литературе о Некрасове принята последняя, «малороссийская» версия (см.: Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Некрасова, т. I. M.-Л., 1947, с. 67–68; Жданов В. Некрасов. М., 1971, с. 7).

В основу поэмы лег «польский» вариант происхождения матери Некрасова. Работая над ее центральным образом, автор стремился подчеркнуть активность героини, усилить звучание темы борьбы с деспотизмом и социальным гнетом. «Обратите внимание, – писала сестра поэта С. И. Пономареву, – на противоречие: в „Затворнице“ сказано: „Ты палача покорством не смягчила“. В большой поэме: „У ног твоих детей твоих отец“. В действительности первое ближе к правде, но брат почему-то изменил…» (ЛН, т. 53–54, с. 173).

В. П. Ройзман обращает внимание на перекличку некоторых черт героини и отдельных ситуаций поэмы и первого самостоятельного романа Ж. Санд «Индиана», опубликованного в 1832 г. (Учен. зап. Ленингр. гос. ун-та, 1957, т. 150, вып. 2, с. 200–208). Очень немногие сюжетные совпадения чисто типологического характера в столь различных произведениях не позволяют считать роман Ж. Санд литературным источником поэмы Некрасова.

В периодической печати поэма была встречена положительными отзывами и воспринята как «поэтическая автобиография» умирающего Некрасова (НВ, 1877, 5 апр., № 394; BE, 1877, № 5, внутренняя сторона задней обложки; СПбВ, 1877, 22 мая, № 145; Свет 1877, № 5, с. 107–108). Отражение в ней «польского вопроса» вызвало неприязненную реакцию «Русского мира» (1877, 24 апр. № 108). Публичные чтения поэмы «Мать» и попытки включить её в список произведений Некрасова, рекомендованных для народных библиотек, вызывали особое внимание царской охранки и цензуры (ЛН, т. 53–54, с. 270; Учен. зап. Калинингр. гос. пед. ин-та, 1961, вып. 9, с. 31).

В 1886 г. во Львове был издан польский перевод поэмы: «Мать». По просьбе Некрасова, подарившего переводчику экземпляр «Последних песен», его осуществил Генрих Квятковский (см: Kwartalnik Instytutu Polsko-Radzieckiego, 1953, № 5, с. 37).

Я посетил деревню, нивы, Волгу ~ Уж не на то ль дана мне жизнь моя? – Ср. этот эпизод с другой картиной свидания с Волгой в начале третьей главы стихотворения «На Волге» (см.: наст. изд., т. II, с. 88). Расшивы – плоскодонные речные парусные суда; коноводки – большие барки, приводимые в движение конною тягою.

Тальки – большие мотки пряжи, ниток.

(обратно)

Примечания

1

В парижских сборниках В. П. Сидорацкого, где произведения сильно переделывались, отрывок из поэмы «В. Г. Белинский» печатался под заглавием «Застрелившийся среди русских эмигрантов»:

(см. об этом: Гаркави А. М. Произведения Н. А. Некрасова в вольной русской поэзии XIX в. – Учен. зап. Калинингр. гос. пед. ин-та, 1957, вып. 3, с. 241, 248–249).

(обратно)

2

Набросок на этом листе совпадает с вариантом опосле ст. 106 чернового автографа ГБЛ (см.: Другие редакции и варианты, с. 266).

(обратно)

3

Сенковс<кий> и Булг<арин>. (Примечание Некрасова.)

(обратно)

4

Комитет для разбора лит<ературных> злоупотреблений. (Примечание Некрасова.)

(обратно)

5

Вычленение из этого автографа «второй авторской сводки III главы» (см.: ПСС, т. I, с. 472–476) не представляется оправданным.

(обратно)

6

Дневник А. Н. Афанасьева хранится в ЦГАОР (ф. 279, оп. 1, № 1060).

(обратно)

7

Добролюбов, кроме того, указал в одной из рецензий 1859 г., что отрывки из «Саши» весьма желательно перепечатывать в книгах для детского чтения (см.: Добролюбов, т. IV, с. 355). Вскоре, еще при жизни Некрасова, отрывки из поэмы вошли в многочисленные хрестоматии (см.: Кужелева Н. А. Н. А. Некрасов в дореволюционных изданиях для детей (1849–1917 гг.). – Тр. Ленингр. библиотечного ин-та им. Н. К. Крупской, 1959, т. V, с. 87–107).

(обратно)

8

Возможно, что заглавие «Секрет» не относилось к данному стихотворению. Некрасов первоначально хотел вписать в это место Солд. тетр. свое известное стихотворение «Секрет» («В счастливой Москве, на Неглинной…»).

(обратно)

9

См.: Лебедев Ю. В. Текстологические заметки о поэме Н. А, Некрасова «Несчастные». – О Некр., вып. II, с. 313–328.

(обратно)

10

См. также: Прийма Ф. Я. К характеристике фольклоризма Н. А. Некрасова. – РЛ, 1981, № 2, с, 82–83.

(обратно)

11

Некоторые сведения о Трубецкой мог сообщить Некрасову ее сын И. С. Трубецкой (об их знакомстве свидетельствует письмо Некрасова к Трубецкому от 16 марта 1873 г. – см. об этом ниже, с 578).

(обратно)

12

Укажем, вчастности, что ни в наборную рукопись, ни в окончательную редакцию поэмы не вошли стихи «Мазурку танцевать с царем Всё счастье этих дур» (ср.: Другие редакции и варианты, с. 361, вариант «после 676»), отмеченные К. И. Чуковским в одной из копий Ефремова, в настоящее время неизвестной; отказаться от них Некрасова побудили, по-видимому, их «грубоватость» и «бытовая интонация», сильно снижающая патетическую речь героини (см.: Чуковский К. Мастерство Некрасова. М., 1971. с. 248).

(обратно)

13

Муравьев А. Н. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, с. 12–13

(обратно)

14

С 1954 г. К. И. Чуковский включал сцену «Были вы вчера студенты…» в основной текст поэмы (Некрасов Н. А. Соч., т. II. М., 1954, с. 192–193 (Б-ка «Огонек»); Собр. соч. 1965–1967, т. III, с. 98–99). Хотя это решение не было им должным образом аргументировано, а место сцены было избрано произвольно, все же в принципе К. И. Чуковский был прав; критика же по этому поводу в его адрес была неосновательной (см.: Теплинский М. В. Творческая история поэмы Некрасова «Современники». – Некр. сб., II, с. 340–341).

(обратно)

15

В последнее время только в ПССт 1967 «Современники» были напечатаны по тексту «Отечественных записок», а не «Последних песен». Однако «залы», выпущенные Некрасовым в журнале, не были восстановлены по рукописи и даже не были обозначены точками, как в «Отечественных записках». Эпизоды части 1 поэмы даны со сплошной нумерацией (№ 1-13) по образцу «Последних песен», где тоже была сплошная нумерация (№ 1-10). Решение это недостаточно последовательно и обоснованно.

(обратно)

Оглавление

В. Г. Белинский*

Саша*

«Несчастные»*

Тишина*

Коробейники*

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

Мороз, красный нос*

  Часть первая Смерть крестьянина

  Часть вторая Мороз, красный нос

Дедушка*

Русские женщины

  Княгиня Трубецкая*

    Часть первая

    Часть вторая

  Княгиня М. Н. Волконская*

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

Современники*

  Часть первая Юбиляры и триумфаторы

  Часть вторая Герои времени

Из поэмы «Мать»*

Комментарии

*** Примечания ***