«Если», 2016 № 02 [Александр Владимирович Тюрин] (fb2) читать онлайн

ЖУРНАЛ «ЕСЛИ»

№ 2 2016 (245)

*

© ЗАО «Корвус», 2016

© Хатчетт, иллюстрация на обложке, 2016

Иллюстративный материал: Shutterstock.com

ЧИТАЙТЕ В НОМЕРЕ:

ДЕЖУРНЫЙ ПО ВЕЧНОСТИ

Сергей Переслегин

Тонкий мир

ПРОШЛОЕ

Дэйв Хатчинсон

Невероятный взрывающийся человек

Алекс Ольховик

Нанотехнологии: с чего все начиналось

НАСТОЯЩЕЕ

ИНФОГРАФИКА

Нанотехнологии:

Карта глобальных рисков

Ричард Ловетт

Татуировки моей матери

Кэтлин Энн Гунан

Высшая любовь

Эдуард Геворкян

Нейтральная полоса

КУРСОР

ВИДЕОДРОМ

Александр Чекулаев

Бесконечно малые величины:

нанотехнологии на экранах

КРУПНЫЙ ПЛАН

Окна в грядущее

РЕЦЕНЗИИ

КВАНТОВЫЙ МИР КОНТЕКСТ

ИНТЕРВЬЮ

Майкл Суэнвик:

Магия с приставкой «техно»

Алексей Пасечник

Гравитационные волны: кто они?

БУДУЩЕЕ

Александр Тюрин

Червь и Бабочка

Кен Лю

Волны

Николай Ютанов

Ангел Южного окна

Артем ЖЕЛТОВ

Нанотехнологическая революция

Наталия Андреева

Хроники морфологической революции

_{ДЕЖУРНЫЙ ПО ВЕЧНОСТИ}
Сергей Переслегин
ТОНКИЙ МИР

© Алена Куликова, илл., 2016

/экспертное мнение

/квантовый мир

Сила человеческого воображения имеет пределы, поэтому, увы, тысячи и тысячи фантастических миров уныло похожи друг на друга. Даже социальные и политические модели почти одинаковы, а уж что касается фантастики научной, где предполагается, что Вселенная является не только «полем игры», но и ее активным участником, там в лучшем случае Реальность соответствует уровню одних и тех же стереотипных учебников физики и астрономии для средней школы. В худшем — даже им не соответствует…

Огромная благодарность Майклу Крайтону и Стивену Спилбергу за то, что динозавры у нас в кино и книгах стали «не те, что прежде, а умные и по-новому вооруженные». Спасибо Вернору Винджу — он в «Затерянных в реальном времени» не только предложил мифологему технологической сингулярности, но и немножечко рассказал про тектонику плит. И конечно, есть киберпанк и стимпанк, и новые шаги развития робототехники вдруг сделали актуальными тексты Айзека Азимова 1960-х годов, однако в целом научная фантастика продолжает пережевывать те представления о Вселенной, которые сложились в науке к началу XX столетия, — ну иногда с косметическими улучшениями.

Поэтому будет справедливо сказать, что она перестала выполнять свою социальную функцию, которая со времен Жюля Верна в том и заключалась, чтобы синхронизировать общественное сознание с развитием науки.

Формально научная фантастика приняла специальную теорию относительности Эйнштейна, но проблема заключается в том, что как раз эта физическая модель носит подчеркнуто классический характер. В принципе, она могла бы появиться уже во времена Ньютона. Да, в некоторых отношениях эта модель впечатляюще красива, да, на ее основе можно было продемонстрировать читателю, как на самом деле работает физическое мышление, но, за вычетом пары рассказов типа «Планеты иллюзий» Фуджио Ишихары, все сводится к «эйнштейновскому замедлению времени», которое мы «проходили во втором классе».

Из общей теории относительности в фантастике встречаются удручающе классические черные дыры безо всяких следов хокинговского излучения. В фильме «Интерстеллар» была сделана попытка показать нечто большее. За попытку спасибо. Жаль, что не получилось.

Но хуже всего дело обстоит с квантовой механикой. Здесь, правда, критику научной фантастики придется расширить до критики науки и человеческого мышления в целом. Все-таки мы ленивы и нелюбопытны.

Подходы к квантовой механике наметились в конце XIX века в связи с опытами по фотоэффекту. Фотоэлемент был изобретен еще в 1888 году и с тех пор достаточно широко использовался в промышленности. Как он работает, было вполне понятно «на пальцах», но построить работоспособную теорию не получалось. Теория не только расходилась с экспериментом, данные эксперимента выглядели с позиции теории абсурдными и противоречащими здравому смыслу.

Далее, возникли проблемы с задачей, едва ли не учебной: излучение черного тела. Впервые физики встретились с ультрафиолетовой расходимостью: теория предсказывала исключительно быструю потерю энергии и «тепловую смерть» Вселенной за ничтожные доли секунды.

Опыт Резерфорда заставил ввести планетарную модель атома, интерпретировать результаты эксперимента как-то по-другому не получалось, но атом Резерфорда был в классической физике принципиально нестабильным образованием, и жить он мог все те же малые доли секунды.

Возникли проблемы и в химии, где никак не удавалось открыть эка-марганец, 43-й элемент таблицы Менделеева, и было ясно, что проблема — не в Периодическом законе.

Ранняя квантовая механика возникла как попытка справиться с перечисленными трудностями с помощью концепции корпускулярно-волнового дуализма. То есть предположили, что субатомные частицы одновременно являются и волнами, и частицами, можно заставить их проявлять и те свойства и другие, противоположные. Опыт Юнга для электрона показал, что так оно и есть на самом деле.

Между прочим, «лекарство» с самого начала оказалось горьким: пришлось отказаться от принципа исключения третьего — одного из важных постулатов аристотелевской рациональности. Но ограничиться этим не удалось. В 1927 году Вернер Гейзенберг формулирует принцип неопределенности. Невозможность одновременно измерить координату и импульс частицы разрушала физические представления о движении и ставила под сомнение саму физическую картину мира с ее постулатом о том, что любой физический параметр может быть измерен некоторым прибором с некоторой точностью. Выяснилось, что для описания физического микромира нужны операторный подход и неабелевые группы — там, где не выполняется коммутативность умножения.

Но и это не все. Эйнштейн, Подольский и Розен быстро доказали, что в мире, где выполняется соотношение неопределенностей, есть дальнодействие: частица А может оказывать влияние на частицу В, даже если они находятся в причинно не связанных областях пространственно-временного континуума (например, частица А упала в черную дыру и оказалась за горизонтом событий). То есть определенная группа элементарных частиц начинает повторять изменения состояния другой аналогичной группы, как бы далеко они не были разнесены. Добро пожаловать в мир телепортации! Между тем дальнодействие противоречило физической картине мира, со времен Ньютона оно было запрещено так же строго, как сверхсветовые звездолеты в современной науке.

Да еще все это было непредставимо. Квантовый мир нельзя было нарисовать, нельзя было описать чем-то, кроме математических формул. Или просто никто не попытался сделать это?

Как бы то ни было, к концу 1920-х годов квантовая механика как наука сложилась и начала работать. Теория согласовывалась с экспериментом. Теория была применима на практике (по крайней мере, на практике создания атомной бомбы). Теория позволяла предсказывать и давала возможность считать. Она не позволяла только понимать и представлять. И от требования физической наглядности просто отказались. Мир на микроуровне не соответствует человеческим представлениям, он может быть описан только математически.

Но, позвольте, Шредингер с самого начала показал, что явления микромира могут быть проявлены и в макромире. Хокинг говорит, что при словах «кот Шредингера» он хватается за пистолет, но в действительности сверхтекучий гелий — это тот же «кот Шредингера». Да и всем привычные редкоземельные магниты, удерживающие вес до четырехсот килограмм, тоже.

Как бы то ни было, 1930-е годы стали временем создания и продвижения квантовой механики, но не стали временем ее осмысления. Напротив, отсутствие наглядности, непредставимость, непонятность для профанов — все это стало предметом гордости квантовой механики. Фантасты, понятно, с физиками не спорили и изображать квантовый мир или хотя бы квантовые парадоксы не спешили. Нельзя, значит, нельзя.

Положение дел начало меняться к 1980-м годам, когда историческая фраза Ричарда Фейнмана «Там, внизу, полно места!» стала рассматриваться как обоснование крупных капиталовложений в нанотехнологии и наноиндустрию. Фантасты отреагировали. В 2008 году «Если» опубликовал великолепный рассказ Тэда Косматки «Предсказывая свет». Нил Стивенсон написал «Анафем», посвященный нетрадиционной эвереттовской трактовке квантовой механики. Впрочем, «Анафем» — роман десятилетия, если не века, и только этим его содержание не исчерпывается.

Довольно быстро определилось, что нанотех связан с размерами очень опосредованно: эти технологии действуют в квантовом мире, в основу их работы положены квантовые явления. Так что нанотехнологии могут иметь дело с объектами, которые «по крайней мере в одном из измерений менее 100 нм», — здесь точно работают законы квантовой механики, но к области применения нанотехнологий могут относиться и сколь угодно большие объекты. Земля, например. Можно быть почти уверенным, что ее магнитное поле представляет собой макроскопический квантовый эффект. Как говорится, и т. д…

На наш взгляд, размерные ограничения фиксируют лишь формальную сторону дела. Нанотехнологии используют квантово-механические эффекты. В этом их главное отличие от любых других технологий.

Можно рассматривать нанотехнологии как результат взаимодействия квантовой механики и обычных индустриальных технологий — металлургических, химических, электротехнических и электронных, машиностроительных и т. п. Все согласны с тем, что результатом развития нанотехнологий станет создание наноматериалов (нанометаллы, нанофильтры, наномембраны), наноустройств и переход от микро- к наноэлектронике. Мы полагаем, однако, что эти результаты носят частный характер. Магистральный путь развития нанотехнологий — это все более полное воплощение в материалах, механизмах и устройствах квантовых эффектов.

Тед Косматка.

Предсказывая свет

Многочисленные исследования выявили, что для квантовых систем состоянием по умолчанию является суперпозиция коллапсированной и неколлапсированной вероятностных волновых функций. Давно известно, что для коллапса волновой функции требуется факт субъективного наблюдения разумом или сознанием… Ниже мы сообщаем, что люди являются единственным из протестированных видов, способным вызывать коллапс волновой функции на фоне суперпозиции состояний, и эта способность действительно кажется уникальной развившейся характеристикой людей.

Квантово-механические эффекты обычно проявляются на малых расстояниях либо при низких температурах, но эти ограничения не являются физически необходимыми. Уже Эрвином Шредингером была показана возможность существования макроскопических квантовых эффектов, а сейчас мы пользуемся бытовой техникой, сделанной на их основе: лазеры, оптический компьютер, квантовая литография и прочее.

Любой квантово-механический эффект, сколь бы странным и экзотичным он ни был, рано или поздно будет воплощен в одной из нанотехнологий. Одним из важнейших направлений развития нанотехнологий станет практическая реализация квантовых парадоксов, прежде всего — парадокса Эйнштейна — Подольского — Розена.

Стоит заострить внимание на одном предельно важном понимании. В науке больше не происходит революций. Но сложилась ситуация, когда нужно если не перестраивать, то заново переосмысливать все ее здание: физическую картину мира, строение и эволюцию Вселенной, бэконовскую парадигму познания, построенную на осмысленном наблюдении и содержательном эксперименте.

Такое переосмысление может состояться только в рациональной дискуссии — человечество не придумало другой формы рефлексии познания. Давайте предположим, что в этом подчеркнуто неторопливом непрекращающемся разговоре свое место займет и новая высокотехнологичная научная фантастика. А формат разговора задаст футурология, владеющая современными методами исследования будущего.

Дэйв Хатчинсон
НЕВЕРОЯТНЫЙ ВЗРЫВАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК

/фантастика

/сверхчеловек

Первое, что видишь издалека, — это облако.

Оно поднимается километра на полтора или выше: идеальная вертикальная спираль, медленно вращающаяся в небе над Эпицентром. Ветры высоко в атмосфере размазывают его верхушку на ленты, но, как бы ни старались ветры вблизи земли, основная часть облака сохраняет форму. Год назад через эту часть Айовы на северо-запад прошел смерч, и даже ему не удалось хотя бы потревожить облако. Оно выглядит зловеще и пугающе, но это лишь побочный эффект, безвредный водяной пар из атмосферы, собранный тем, что происходит внизу. Реально жуткое содержимое Эпицентра невидимо.

Сидящий напротив меня молодой лейтенант выглядит усталым и больным. Здесь, возле Периметра, люди быстро перегорают — постоянный стресс, потому что нельзя пропустить кого-либо или что-либо через ограду, и постоянный ужас из-за того, что им придется сделать, если такое случится. Типичная командировка сюда длится менее шести месяцев, затем происходит ротация — солдат возвращают в подразделения и привозят смену. Я иногда гадаю, зачем мы вообще держим это в секрете: если подождать достаточно долго, здесь побывает весь корпус морской пехоты США.

Я подался вперед, повысил голос, чтобы перекрыть рев двигателей, и спросил лейтенанта:

— Тебе сколько лет, сынок?

Лейтенант лишь тупо посмотрел на меня. Сидящий рядом с ним бывший капрал Фенвик закатил глаза.

— Просто пытаюсь завести разговор, — пояснил я, откидываясь на сиденье.

Лейтенант не реагирует. Он не знает, кем я был, — точнее, ему сказали, что я специалист и прилетел для планового техобслуживания датчиков, установленных по всей Зоне. Непонятно, поверил ли он в это и есть ли ему вообще до этого дело. Он старается поддерживать видимость профессионализма, но когда думает, что на него никто не смотрит, поглядывает на окна. Ему хочется выглянуть, проверить то, за что он отвечает на земле. На месте ли Зона? Не началась ли паника? Не пролез ли через ограду койот?

В последний раз именно койот и нарушил Периметр. Во всяком случае, все пришли к такому выводу — по останкам наверняка судить было трудно. Комиссия по расследованию выяснила, что нарушение произошло из-за халатности старшего офицера. Этот офицер, полковник, с которым я пару раз общался и который мне понравился, сэкономил дяде Сэму расходы на трибунал, потому что умер вместе с семнадцатью своими людьми, вытаскивая из Зоны то, во что превратился койот. Поэтому достаточно было взглянуть на лейтенанта, чтобы понять: его по ночам мучают кошмары.

«Черный ястреб» сделал еще один широкий круг над Сиу Кроссинг, ожидая разрешения на посадку. Когда я выглянул наружу, мне показалось, что я вижу свой старый дом. Город был эвакуирован вскоре после Происшествия. На его полную очистку ушло несколько недель: даже после жутких историй о смертях и несчастьях, даже несмотря на висящее над Зоной облако, оставались люди, отказывающиеся уезжать. И то, что небо над ними было полно военных вертолетов, и некоторые из них черные, тоже не помогло. Правительство контролировало ситуацию очень паршиво, и даже случилось несколько вооруженных столкновений между домовладельцами и военными. А потом из диких просторов Монтаны заявилась толпа придурков-ополченцев, называвших себя милицией и поклявшихся выступить против всемирного сионистского правительства, или бильдербергской группы, или еще кого-то, кто, по их мнению, правил миром. Я порадовался, что меня здесь в то время не было.

Еще дальше я разглядел здания коллайдера. Отсюда все выглядело мирно. Если не считать облака, возвышающегося над местностью, создавалось впечатление, что здесь никогда и ничего не происходило.

Наконец пилот получил разрешение заходить на посадку, и мы приземлились в парке на окраине Сиу Кроссинг. Парк окольцовывали сборные щитовые домики, установленные в четыре этажа, офисы, казармы, столовые, пункты управления, склады оружия и гаражи, а в центре на грунте располагалась крупная белая «Н» вертолетной посадочной площадки. Лейтенант выпрыгнул, едва открылась дверь, и я увидел лишь его спину, когда он быстро шагал к центру управления.

— Разговорчивый придурок, — прокомментировал бывший капрал Фенвик, спрыгивая из вертолета рядом со мной.

Я вздохнул. Со стороны центра управления к нам направлялась фигура в полевой форме. Когда офицер проходил мимо лейтенанта, они отдали друг другу честь, даже не замедляя шага.

— Комитет по встрече, — сказал Фенвик. — Мило. Одобряю.

— Заткнись, Фенвик, — процедил я.

Фигура оказалась командиром базы, полковником Ньютоном Дж. Кеттерингом. Он подошел к нам строевым шагом и отдал честь. Фенвик повторил его действие лениво, как обычно. Я даже не стал утруждаться.

— Сэр, — элегантно произнес Кеттеринг. — Добро пожаловать в лагерь Батавия.

— Вы очень любезны, полковник, — ответил Фенвик. — Похоже, у вас тут все ходят по струнке.

— Сэр. Благодарю вас, сэр.

В отличие от лейтенанта Кеттеринг не выглядел усталым и больным. Он выглядел бодрым и ясноглазым. Причем бодрым и ясноглазым на грани безумия. Полковник был ветераном Ирака и Афганистана, провел здесь три командировки, и я не желал проводить в его обществе ни минуты сверх необходимого.

— Я лучше прослежу за разгрузкой, — сказал я Фенвику.

Тот ответил мне широкой и самодовольной улыбкой:

— По-моему, прекрасная идея, мистер Долан. — Мне захотелось его ударить. — Возможно, полковник Кеттеринг сможет провести для меня экскурсию, пока вы этим занимаетесь.

— Сэр, я надеялся, что вы присоединитесь ко мне в офицерском клубе, — вставил Кеттеринг. — Мы там подготовили второй завтрак.

Улыбка Фенвика стала шире.

— Я бы с удовольствием, полковник.

— Нам нужно добраться до Зоны как можно быстрее, — сказал я в основном Фенвику. Кеттеринг взглянул на меня с легкой враждебностью. Фенвик надулся: ему очень хотелось поесть на халяву. — Полковник, на разгрузку моего оборудования уйдет не более получаса…

— Черт, — дружески вставил Фенвик. — Да этого времени с лихвой хватит для завтрака. Верно, полковник?

— Сэр. Да, сэр.

Кеттеринг снова бросил на меня враждебный взгляд. Я уже погубил его тщательно лелеемый распорядок дня, и он не позволил бы мне лишить его еще и завтрака. Фенвик тоже. Я посмотрел на них.

— Полчаса, — решил я. — И не дольше.

Фенвик и Кеттеринг понимающе переглянулись. Гражданские. Затем Фенвик хлопнул Кеттеринга по спине.

— Ведите, полковник, — сказал он, и они пошли. Пройдя несколько шагов, Фенвик обернулся и спросил: — Хотите, чтобы мы вам прислали перекусить, мистер Долан?

Я покачал головой.

— Нет, генерал, спасибо, обойдусь.

Фенвик исподтишка показал мне средний палец и повернулся к Кеттерингу. И парочка, погруженная в разговор, направилась к стене из щитовых домиков.

Несколько секунд я смотрел им вслед, потом вернулся к вертолету, где в стиле скучающих грузчиков всего мира шестеро морпехов швыряли на траву мои металлические транспортировочные ящики.

— Эй! — завопил я. — Осторожнее! Там хрупкие научные приборы!

Если честно, то ящики были набиты старыми телефонными справочниками, но я должен был подыгрывать спектаклю.

* * *

Я пребывал в мерзком настроении, придя на работу в то утро. Я проехал небольшое расстояние от дома до объекта, ненадолго задержался в воротах, чтобы показать пропуск, и подъехал к зданию с небольшой комнатой управления, которой пользовались профессор Делахэй и его команда.

Большая часть сотрудников уже опередили меня и были на месте. Делахэй стоял у одной из стен, совещаясь с полудюжиной коллег и аспирантов. Остальные деловито стучали по клавиатурам возле консолей и всматривались в мониторы. Но я нигде не заметил лохматого блондина, которого искал.

Увидев меня, Делахэй подошел.

— Что вы здесь делаете, Долан? — спросил он. — Вы уже наверняка собрали достаточно материала.

— Мне нужно заключение, — пояснил я, продолжая оглядываться. — Всего лишь последний штрих.

— Ладно, только постарайтесь не путаться под ногами, хорошо? Будьте хорошим мальчиком.

Делахэй был невысоким и нервным лондонцем, который не мог понять, для чего ему и его эксперименту навязали журналиста.

— Я что-то не вижу Ларри, — заметил я. — Он придет сегодня?

Делахэй осмотрелся.

— Может быть. Кто знает? Эксперимент почти завершен, ему нет нужды здесь находиться. Это важно?

Важно ли это? Для вас, профессор, может быть, и нет.

— Я лишь хотел переброситься с ним парой слов, — пояснил я.

Делахэй раздраженно кивнул.

— Ладно. Только…

— Постараюсь не путаться под ногами. Да, профессор, я знаю. Постою в уголке, и все.

Можно подумать, я собирался нажать какую-нибудь важную и большую красную кнопку или упасть на прибор. Любые мои поступки здесь не окажут ни малейшего влияния на огромные энергии, которые генерируются с каждой наносекундой глубоко у нас под ногами, в туннелях коллайдера. И даже если я ухитрюсь что-то испортить, это почти не повлияет на эксперимент: все результаты уже были получены и зарегистрированы, теперь Делахэй лишь использовал выделенное ему время для парочки последних «выстрелов».

Профессор одарил меня напоследок предостерегающим взглядом и вернулся к небольшой группе, ждущей его на другом конце помещения. Здесь не происходило ничего, сотрясающего основы мира: коллайдер был новенький, с иголочки, в офисах еще пахло свежей краской. Делахэй лишь тестировал оборудование в режиме прогрева и калибровал приборы — эквивалент обкатки новой машины в физике высоких энергий. Я работал здесь два месяца, собирая материал о новом коллайдере для журнала «Тайм». На мой взгляд, статься получалась интересной и информативной. Но худшим во всей этой гребаной науке стало то, что из-за нее в моей жизни появился Ларри.

Подошел Энди Чен, мы пожали друг другу руки.

— Прикольно было, когда ты к нам приходил, — сказал он.

— Это точно, — согласился я.

— Нет, я серьезно. Ты жутко выводил старикашку Делахэя из себя. Одно удовольствие было посмотреть. Спасибо.

Я улыбнулся, хотя был еще злее профессора.

— Не за что. А у тебя какие теперь планы? Вернешься в MIT?^[1]

Он покачал головой.

— Предложили работу в JPL^[2].

— Так это отлично! Поздравляю.

— Ну, посмотрим. Это не чистая наука, но я хотя бы окажусь подальше от этого нелепого старого пердуна. — Он взглянул на профессора, который потчевал студентов какой-то байкой. Энди фыркнул: — Британцы. Что с них взять? — Он перевел взгляд на дверь, возле которой началась какая-то суматоха. — Ну вот, теперь можно начинать вечеринку.

Я посмотрел на дверь и увидел львиную голову Ларри Дэя, возвышающуюся над остальными. Сердце забилось чаще.

— Энди, мне надо по-быстрому переговорить с Ларри. — Мы пожали руки, и я стал протискиваться через толпу. — Отличная новость насчет JPL, приятель. Я серьезно.

Ларри снова был пьян. Это стало очевидно еще до того, как я приблизился. Он был облачен в шорты-бермуды и куртку с «пустынным» камуфляжем. В одной руке он стискивал потрепанную пачку бумаг, а другой держал полдюжины пива в термопленке. Шевелюра у него выглядела так, словно его несколько раз протащили туда и обратно по живой изгороди, а глаза прятались за черными зеркальными очками со стеклами размером с серебряный доллар.

— Ларри, — окликнул я, добравшись до него.

Зеркальные линзы повернулись ко мне.

— О, Алекс. Привет, чувак.

Его окутывала мощная аура виски и кубинских сигар. Он улыбнулся, продемонстрировав желтые неровные зубы.

Журнал «Роллинг стоун» назвал Ларри «зловещим близнецом Стивена Хокинга». Один из самых блестящих физиков своего поколения, уже в двадцать четыре года ставший легендой. Конечно, к тому времени его вышвырнули из Гарварда за инцидент, в который были вовлечены самодельная электромагнитная пушка, замороженная курица и винтажный «ТрансАм» его научного руководителя, но это была лишь часть его загадочного обаяния. Почти все университеты Земли мгновенно предложили ему должность. Его докторская диссертация называлась «Почему все лептоны похожи на Джои Рамоне, но пахнут как Леди Гага», и все согласились, что станет перебором, если она все же принесет ему Нобелевскую премию. Достаточно плохо уже то, что она вошла в шорт-лист. Его аспирантское исследование было смесью прозаичного и безумно экзотичного, он тщательно выбирал себе путь через некоторые экзотические и далекие области квантовой механики и нанотехнологий, выдвинул новую теорию эволюции звезд и опубликовал статью, в которой не только бросил вызов теории Большого Взрыва, но и выставил ее весьма тупой и примитивной. Ларри Дэй. Блестящий физик. Блестящий пьяница. Блестящий серийный бабский соблазнитель. Мы с ним побывали во всех барах Сиу Кроссинга, и из большинства нас вышвырнули.

— Я вчера вечером разговаривал с Элли, — негромко сказал я.

— Замечательно, — ухмыльнулся он, глядя на меня сверху вниз.

Я скрежетнул зубами.

— Она мне все рассказала.

Позади меня Делахэй что-то плел о том, какая здесь сегодня праздничная атмосфера, но я не обращал на него внимания. Я видел лишь рот Ларри и его губы, когда он произнес:

— A-а. Ладно.

— И это все, что ты можешь сказать? — прошипел я. — A-а. Ладно?

Он пожал плечами, несколько листов бумаги выскользнули из его руки и упали на пол.

— А что я могу сказать, чувак? «Извини»?

Делахэй что-то громко отсчитывал, но я слышал его словно издалека. Я бросился на Ларри, схватил его за ворот камуфляжной куртки, толкнул его на два шага вперед и прижал к стене.

— …Три… два… — произнес Делахэй.

— Долбаный ублюдок! — завопил я Ларри в лицо.

— …Один! — воскликнул Делахэй, и мир наполнила неожиданная вспышка чего-то, что не было ослепительно белым светом.

* * *

К тому времени когда Фенвик с полковником вернулись, армейский внедорожник был уже загружен. После этого я велел морпехам уйти и сделал все сам. С годами я заметил, что морпехи проявляют некое презрение к тем, кто не является одним из них. Я был гражданский специалист. Для большинства из них это эвфемизм ЦРУ, то есть прямое приглашение волынить и попытаться вывести меня из себя, но я не собирался играть в эту игру.

— Как позавтракали, генерал? — спросил я, когда подошли Фенвик и Кеттеринг.

Фенвик взглянул на полковника.

— Полагаю, я смогу включить в отчет, что этот лагерь не лишен земных благ, мистер Долан, — ответил он, и Кеттеринг облегченно улыбнулся.

Я взглянул на часы.

— Нам действительно пора начинать, генерал, — сказал я. — Мне бы хотелось уехать отсюда до темноты.

— И мне тоже, — фыркнул Фенвик и повернулся к Кеттерингу. — Ньют, если окажетесь в Форт-Брэгге, я закачу для вас такую вечеринку с барбекю, что у вас голова кругом пойдет.

Кеттеринг ухмыльнулся.

— Сэр. Да, сэр.

Они пожали руки, и Кеттеринг встал по стойке смирно, пока мы с Фенвиком садились в машину. Я сел за руль.

— Надеюсь, ты не допустил нарушения протоколов секретности, капрал?

Фенвик улыбнулся и постучал по звездам на погонах.

— Генерал.

Я включил передачу.

— Да пошел ты в задницу, Фенвик. Ты такой же генерал, как и я.

Я выехал из ворот лагеря и поехал к Зоне.

* * *

Там было место, которое не было местом. Одновременно слишком маленькое и слишком большое, оно было то ли темным, то ли освещенным чем-то, что не было светом, но возникало на краю зрения подобно гипнотическому кошмару. Тут имелись верх и низ. А может, низ и верх. Я вопил и вопил, и издаваемые мною звуки не были звуками. Я был… Я был…

У меня ушло много времени, чтобы сориентироваться. Или же мне это так и не удалось, и все это было случайностью. Я шагал. Во всяком случае, перемещался. Я не мог понять, что вижу, и не мог быть уверен, что вижу это. Мне хотелось свернуться калачиком и умереть, я несколько раз попробовал, но это было невозможно. Я не мог даже свернуться калачиком — в том смысле, в каком я это понимал. Я поднял руки и посмотрел на них. Они были… Они были…

И в какой-то момент, может, через секунду, а может, через сто миллионов лет, я наткнулся на… структуру. Слишком маленькую и слишком большую одновременно. Она выглядела… невозможно описать, как она выглядела, но я коснулся ее, опустился рядом и свернулся вокруг нее, и в следующий миг я уже лежал на спине, глядя в звездное небо, а рядом кто-то орал:

— Не шевелись, мудак! Лежи, где лежишь!

Я повернул голову, удивленный тем, что все еще помню, как это делается. В шаге от меня стоял солдат, освещенный лунным светом, направив на меня автомат.

— Кто ты такой? — спросил я и едва не задохнулся, потому что все еще пытался говорить так, как мог бы говорить там. Я закашлял, меня чуть не вырвало, и в какой-то момент я осознал, что я голый и ужасно замерз. — Кто ты такой?

— А ты кто такой? — крикнул солдат.

— Долан, — ответил я, и на этот раз смог ответить нормально. — Алекс Долан. Произошел какой-то инцидент.

Тут что-то квакнуло, и солдат поднес ко рту рацию.

— Это Фенвик, сэр, — гаркнул он в рацию. — У меня тут гражданский. И он заявляет, что произошел какой-то инцидент.

* * *

При осмотре с Земли пятнадцать лет заброшенности стали более очевидны. У ворот стояли «зеленые береты», которые добрых полчаса проверяли наши документы, пока не убедились, что мы — это мы, и лишь потом пропустили. Как и животные, журналисты со всего мира упорно старались прокрасться через ограждение. Пока это никому не удалось. Во всяком случае, никому, о ком стало бы известно.

Здания стояли, потрепанные непогодой и грязные, трава вымахала по пояс, хотя ее регулярно поливали с вертолетов гербицидами, и начала перебираться на потрескавшийся асфальт дорог.

Я ехал, пока мы не оказались в сотне метров от здания с комнатой управления, прямо под медленно вращающимся спиральным облаком. Не в состоянии замять факт его существования, правительство признало, что в коллайдере произошел инцидент, и объяснило наличие облака электромагнитным эффектом. Ученые — как правительственные, так и другие — все еще спорили об этом феномене.

Фенвик посмотрел на белую спираль и скривил губы. Он обладал многими качествами, лишь очень немногие из которых были достойны восхищения, но трусом он не был. Ему было сказано, что для него не будет опасно подходить настолько близко к Эпицентру, и он в это поверил. И ему даже не приходило в голову, что немалая доля оборонного бюджета уходила на то, чтобы не дать этого сделать животным.

После того как я появился возле него буквально из воздуха, было много споров о том, что с ним делать. Быстрое изучение личного дела намекало, что взывать к его патриотизму бессмысленно, а отвалить кучу денег — нецелесообразно и бесполезно. Рабочая группа из тридцати очень умных мужчин и женщин собралась исключительно для изучения проблемы «что делать с капралом Робертом Е. Ли Фенвиком», который однажды ночью, находясь в патрулировании на военной базе Форт-Брэгг, увидел, как я возникаю из направления, которого никто во вселенной еще не видел.

Их решение оказалось простым и, на мой взгляд, необычно гуманным. Капрал Фенвик был простым организмом, нацеленным в основном на удовлетворение личных желаний, и его лояльность — и молчание — была куплена всего-навсего повышением его в звании до трехзвездного генерала. Что меня восхищало, так это то, что Фенвик никогда не высказывал за это ни малейшей благодарности. Создавалось впечатление, что альтернатива никогда не приходила ему в голову. Казалось, он даже не задумывался о том, насколько проще и дешевле было бы его убить.

— Приехали, значит, — сказал Фенвик.

— Да. Приехали. С этим я спорить не могу.

Я взглянул на облако, потом на здания вокруг. Фенвик удивил всех, восприняв свое новое звание как должное. Он все еще был в армии, но уже не был офицером. У него фактически не имелось обязанностей, кроме связанных со мной. Ему выплатили задним числом генеральский оклад за десять лет, он купил родителям новый дом в Западной Виргинии и новую машину брату, а сам жил с бывшей невестой Розелинн и полудюжиной писклявых отпрысков в роскошном особняке в Александрии, штат Виргиния. Их дети ходили в лучшие школы, и в моменты отчаяния меня это утешало. Старшая дочь, Бобби-Сью, на следующий год собиралась поступать в Принстон. Из-за того что случилось со мной, сыновья Фенвика не будут работать всю жизнь в местных угольных шахтах, а дочери Фенвика не выйдут за спортсмена из команды средней школы, чтобы увидеть, как тот превращается в пьяную скотину, избивающую жену. Все они станут юристами, врачами, конгрессменами и сенаторами, а может, даже и президентами. Когда мне становилось особенно тяжело, я смотрел на бывшего капрала Фенвика и почти верил в то, что мои мучения того стоили. Почти.

— Много у нас осталось времени? — спросил он. Он всегда это спрашивает.

Я пожал плечами.

— Минуты? — Я тоже всегда так отвечаю. — Дни?

Я открыл дверь и вышел из машины. Фенвик тоже вышел, и мы выгрузили ящики. Потом отнесли их в одно из зданий неподалеку от пункта управления и вывалили на пол телефонные справочники. Затем отнесли ящики обратно в машину, а я достал свое снаряжение.

Фенвик взглянул на часы.

— Пора возвращаться.

Я кивнул. Часа через два тут будет перелет границы. Черный вертолет без опознавательных знаков и транспондера-идентификатора пролетит надо мной, до последнего момента игнорируя запросы местных диспетчеров полетов, затем передаст короткий шифрованный сигнал, идентифицирующий его принадлежность к АНБ. Он снизится, выходя из поля зрения радаров, зависнет на несколько секунд, потом поднимется и улетит. Якобы вместе со мной.

— Глупо все это. Однажды кто-нибудь обо всем догадается, — сказал я.

Фенвик пожал плечами.

— Не моя проблема.

Он протянул руку, я ее пожал. Когда мы впервые встретились, он был поджарый и вертлявый. Теперь он стал спокойный, отъевшийся и гладкий, и по большому счету я не мог на него за это злиться.

— В добрый путь, Алекс.

— Тебе тоже, Бобби Ли. До скорого.

— Будем на это надеяться?

— Да. — Я улыбнулся. — Будем.

Фенвик уселся в машину, помахал мне и поехал к воротам, где он скажет «зеленым беретам», что гражданский специалист организовал себе иной способ эвакуации. И это в каком-то смысле будет правдой.

Я смотрел, как машина исчезает в отдалении. Когда она скрылась, я взял свои вещи и отнес в одно из ближайших зданий. Свалил все в пустом офисе, развернул на полу спальный мешок, подкатил к окну кресло и сел.

Комнатка была маленькая и без окон, а из мебели в ней имелись только стол и складной пластиковый стул. На нем сидел капитан. Я стоял по другую сторону стола, охраняемый двумя вооруженными солдатами.

— Итак, все, что мне нужно знать, сынок, это твое имя и то, как ты пробрался с голой задницей на эту базу, да еще так, что тебя никто не увидел, — сказал капитан. Он задавал этот вопрос уже несколько раз.

— Меня зовут Александр Долан. Я журналист. Я был в комнате управления вместе группой профессора Делахэя. И, полагаю, там произошел инцидент.

Я тоже повторял это несколько раз.

Капитан улыбнулся и покачал головой. Он работал в охране базы. А может, в разведке — не знаю. И был воплощением здравомыслия. Казалось, он говорит: мы можем продолжать так весь день и всю ночь, пока ты не скажешь то, что я хочу знать.

— Отыщите профессора Делахэя, — предложил я. — Он подтвердит мои слова.

Я не мог понять, что военные делают в коллайдере. Возможно, инцидент оказался гораздо серьезнее, чем показалось. А это делает его воистину потрясающим мир.

— Я не знаю никакого профессора Делахэя, сынок. Это он помог тебе пробраться сюда?

Я вздохнул и покачал головой.

— Нет. Он руководил экспериментами по запуску коллайдера. Послушайте, если он ранен, может, кто-то другой сможет прийти? Доктор Чен или доктор Морли. Меня там все знают.

— А я не знаю никого из этих людей, мистер Долан. Зато хочу знать, кто вы такой и как, черт подери, вам удалось проникнуть на базу Форт-Брэгг абсолютно голым.

— Форт-Брэгг?

Капитан ответил мне страдальческим взглядом: мол, не вешай мне лапшу на уши, сынок.

Я обвел взглядом комнату. Тут была лишь одна дверь. Она выглядела прочной и была снабжена большими запорами. Но, осмотрев комнату снова, я заметил, что если посмотреть на нее определенным образом, то это вовсе никакая не запертая комната. А всего лишь плоскости массы, которые даже не соприкасаются. По сути, она была широко распахнута.

— А я думал, что нахожусь в коллайдере в Сиу Кроссинг, — сказал я капитану.

— Где? — моргнул он.

— Мне здесь не нравится, — заявил я. И шагнул из комнаты, а потом вернулся туда.

Я прихватил с собой галлон воды в канистре, маленькую туристическую печку на сухом горючем, пару кастрюлек и сковородок и полдюжины армейских рационов. Я взял первую коробку и открыл ее. Еда, готовая к употреблению. Но только если ты в отчаянном положении или не особенно привередлив. В коробке оказались говяжьи равиоли в мясном соусе, несколько ломтей хлеба, печенье, плавленый сыр, вяленая говядина, кофеиновые леденцы, конфеты, кофе, сахар, соль, жевательная резинка, немного сушеных фруктов и другой всячины. Я слышал, что в рацион французской армии включают пакетик красного вина. Эх, если бы Происшествие случилось в ЦЕРН…^[3]

* * *

Я заметил… нечто. Если твердый предмет может иметь эквивалент негативного изображения, то это оно и было. Нечто вроде негативного смерча, вывернутого наизнанку. Я шагнул к нему…

И обнаружил себя на территории коллайдера, возле здания, в котором я в последний раз видел профессора Делахэя, его команду и Ларри Дэя.

Надо мной возвышался колоссальный облачный столб, медленно вращающийся в небе. Запрокинув голову, я смотрел на него, открыв рот.

И внезапно оказался на земле, корчась от боли. Мышцы сводили судороги и спазмы. Я попытался уйти, но из-за сильнейшей боли не смог сосредоточиться.

Именно так меня и поймали во второй раз, сидя в засаде, потому что предполагали, что я вернусь к коллайдеру. И оглушили меня шокером до полусмерти. Кто-то подошел ко мне и ударил кулаком по бедру. Когда он поднял руку, из моей ноги тянулась пластиковая трубочка, а потом в голове раздался дикий рев, и меня смыла накатившаяся волна черноты.

На капитане и двух охранниках испробовали тот же трюк, что и на бывшем капрале Фенвике. Я уже начал думать, что путешествую по миру, оставляя за собой новеньких генералов. Их осыпали деньгами и повышениями, но почему-то это не сработало так, как с Фенвиком. Они все же проболтались, и в конечном итоге правительство было вынуждено сделать так, чтобы они исчезли. Офицеров рассадили по одиночным камерам в Левенворте, а тех, с кем они болтали, как-то нейтрализовали.

Покончив с обедом, я уселся у окна, потягивая кофе и куря маленькую сигару. Она нашлась в жестяной коробке в рюкзаке — скромный подарок от Фенвика. Во время обеда я слышал, как надо мной пролетел вертолет. Он приземлился на несколько секунд примерно в двухстах метрах от Эпицентра — и это был безумно храбрый поступок со стороны пилотов, необходимый для подержания того, что я считал бессмысленной и примитивной легендой о моем «отлете», — а затем взлетел и улетел на запад. Теперь все стихло, наступала ночь.

Я вспомнил, как все здесь когда-то кипело и бурлило. Теперь коллайдер заброшен, а выживший персонал раскидали по другим местам. Я подумал о Делахэе, Энди Чене, Кейтлин Морли и всех тех, кто был со мной в этой комнате в день Происшествия. Делахэй был нервный неадекват, а Ларри завел интрижку с моей женой, но остальные мне нравились: они были хорошие, спокойные профессионалы и с ними было приятно общаться.

Моя рука лежала на подоконнике. Когда я взглянул на нее, волоски на предплечье зашевелились и начали медленно подниматься.

На этот раз напротив меня находился генерал, а я сидел. По одну сторону от генерала я увидел двоих мужчин среднего возраста в штатском, а по другую — моложавого человека с редеющими волосами и нетерпением на лице.

— Вы меня оглушили шокером и накачали какой-то дрянью, — заявил я. — Не очень-то дружественное обращение.

— За это мы извиняемся, мистер Долан, — сказал один из штатских. — Мы не могли рисковать тем, что вы… снова уйдете. Поставьте себя на наше место.

Я поднял руки. Они были в наручниках, а те подключены к генератору за стулом. Если создастся впечатление, что я намереваюсь проделать нечто возмутительное — или даже слишком сильно чихну, — то через наручники меня шарахнет током и оглушит. Я это знал, потому что они продемонстрировали этот процесс, пока я отходил от успокоительного.

— Я с удовольствием представлю себя на вашем месте. До тех пор, пока вы в состоянии представить себя на моем.

— Это лишь предосторожность, мистер Долан, — заявил второй штатский. — Пока у нас не появится уверенность, что вы не покинете нас снова.

Я посмотрел на наручники. Если разглядывать их под определенным углом, они вовсе не охватывали мои запястья. Я опустил руки и сложил их на коленях.

— Профессор Делахэй?

— Про него мы ничего не знаем, — ответил моложавый. — Мы не осмелились войти в комнату управления. Туда послали робота-сапера с камерами, и… там что-то есть, но не тела, и живых тоже нет.

— Что-то? — уточнил я.

— Мы не знаем что. — Он покачал головой. — Камера не в состоянии передать изображение. Какое-то «слепое пятно» в центре комнаты. Вы можете вспомнить, чтопроизошло?

«Я собирался набить морду Ларри Дэю за то, что он переспал с моей женой».

— Они выполняли последний эксперимент из серии. Делахэй начал обратный отсчет, а потом… — Я посмотрел на них. — Извините. Я не могу это описать.

— Что-либо показалось вам необычным? Что угодно?

«Да, я только что узнал, что у Ларри Дэя интрижка с моей женой».

— Нет, все выглядело нормально. Но я не физик, я журналист.

— И куда вы… попали?

— Не знаю. Куда-то. Никуда. Куда угодно.

Все четверо переглянулись.

— Мы полагаем, что мог быть еще один выживший, — сказал один из штатских.

Я подался вперед.

— На следующий день после вашего первого… э-э… возникновения в Каире произошел инцидент, — продолжил он. — Половина центра города была уничтожена. Видео того, что произошло, не имеется, но некоторые выжившие утверждают, что видели джинна, шагающего через город. Человеческую фигуру, проходившую сквозь дома и разрушавшую их.

Мне в голову пришла ужасная мысль.

— Это мог быть я.

— Мы так не думаем, — сказал второй штатский, покачав головой.

— Почему?

— Потому что такое повторилось вчера в Неваде. Пока вы лежали здесь без сознания. Небольшой город Спайсервиль был полностью уничтожен. Погибло восемьсот человек.

— Мы назвали это взрывом железнодорожного вагона с химикатами, — вставил генерал. — Египтяне назвали свою катастрофу падением метеорита. Но мы считаем, что это был… кто-то вроде вас.

— Что бы ни произошло возле коллайдера, это вас изменило, — сказал моложавый, как мне показалось, с достойным восхищения подтекстом. — Мы считаем, что это изменило и того, другого, кем бы он ни был. Но там, где вы, похоже, нашли способ… справляться… с ситуацией, тот, другой, не смог этого сделать.

— И вовсе я не нашел способа с этим справляться, — возразил я.

Я взглянул на разделявший нас стол. То был довольно дешевый на вид стол для совещаний, из тех, что правительство закупает в огромных количествах в магазинах уцененных офисных товаров. Похоже, я прежде никогда не смотрел на предметы должным образом, теперь же я видел, как этот стол был сконструирован, начиная от субатомного уровня и выше.

— Очевидно, эта… личность опасна, — произнес один из штатских. — И мы очень высоко оценим любую помощь с вашей стороны.

Я вздохнул. Потом разобрал стол на детали и сложил их в форме, которая мне понравилась. Однако больше никому из присутствующих она не понравилась, судя по тому, как они подпрыгнули и с воплями ломанулись к двери. А я выскользнул из наручников и вернулся туда.

* * *

Я вышел наружу и встал перед зданием, сунув руки в карманы. Примерно семь часов назад я сидел в комнате для совещаний в подвале Белого дома с президентом и примерно дюжиной сотрудников ЦРУ и АНБ и смотрел видео.

Оно было снято беспилотником «Предатор», летящим над Афганистаном. Это было острие длительной операции по ликвидации полевого командира «Талибана» под кодовым названием «Водораздел». Этого типа проследили до огороженного поселения в Хелманде. Мы смотрели обычное военное видео — не черно-белое, а со странной смесью оттенков серого. Ландшафт то отдалялся, то приближался, когда оператор беспилотника, находясь в тысячах милях от него, на континентальной территории США, наводил аппарат на цель. Потом на холме показалась кучка зданий, беспилотник запустил ракету, и в этот момент из-за угла одного из зданий вышел человек. Несколько секунд перекрестье камеры беспилотника подергивалось в центре экрана, а потом здание пыхнуло во все стороны и исчезло.

А секунду спустя целый и невредимый и вроде бы даже не заметивший взрыва человек спокойно вышел из дыма и пошел дальше.

— Итак, — сказал президент, когда видео закончилось, — или война в Афганистане только что приняла очень странный оборот, или нам понадобятся ваши услуги, мистер Долан.

Я посмотрел в небо. Луна висела низко над горизонтом, и все было залито странным, не имеющим направления серебристым светом, отбрасывающим странные тени от зданий. В воздухе разливалось наэлектризованное ожидание, запах озона и жженого сахара, из ниоткуда дул ветерок. И тут он возник в нескольких шагах от меня, озираясь и издавая странные звуки. Я вздохнул.

— Ларри, — окликнул я.

Ларри обернулся и увидел меня.

— Господи, Алекс. Что случилось, черт подери?

Ларри не помнил Происшествия, и это было хорошо. И не помнил, что происходило потом, что еще лучше. Зато он удивительно легко приспосабливался к ситуации, и я не мог себе позволить расслабиться даже на секунду.

Я подошел и остановился, глядя на него. Он очень походил на серию картинок из комикса, изображающую взрывающегося человека. Вот он на первой картинке, твердый и цельный человек. А вот в конце серии — разлетающиеся кости, мясо и прочие ошметки. А вот он на протяжении трех-четырех предыдущих картинок, когда взрыв только начинается, а тело разлетается на части. И все это Ларри — человек, невозможным образом пойманный в момент взрыва. Его тело выглядело одновременно и отвратительно, и абсурдно: анимированное облако из мяса и крови в форме человека, только раза в два больше нормального размера.

— Произошел несчастный случай, — сказал я. — Что-то случилось во время последнего эксперимента, и мы до сих пор не знаем точно, что именно.

Голос Ларри прозвучал откуда угодно, но только не из его взорванной гортани. Он доносился словно с большого расстояния, как радио, настроенное на далекую галактику.

— А что стало с твоими волосами, Алекс?

Я провел ладонью по голове.

— Прошло много времени Ларри. Я постарел.

— Сколько? — уточнил зловещий голос.

— Почти двадцать пять лет.

Ларри осмотрелся и снова издал те странные звуки.

— Делахэй?..

— Все мертвы. Делахэй, Уоррен, Чен, Брайт, Морли. Вся команда. Выжили только ты и я.

Ларри посмотрел на свои руки. Невозможно было прочесть выражение на том, что было у него вместо лица, но он издал звук, который можно было принять за смех.

— Похоже, я не очень-то хорошо уцелел, Алекс. — Он посмотрел на меня. — Зато ты вроде бы в порядке.

Я пожал плечами.

— Я же говорил, что мы до сих пор не знаем точно, что там произошло.

Ларри снова жутко хохотнул:

— Боже мой, я смотрюсь как персонаж из комикса. Может, ты думаешь, что я стал супергероем, Алекс?

— Это… необычный взгляд на ситуацию, — настороженно произнес я.

Ларри вздохнул.

— Или что у меня появилось рентгеновское зрение, или что-то вроде. А не… — он помахал не совсем руками, — … это.

— Ларри, тебе нужна помощь.

— Да ну? — рассмеялся Ларри. — Ты так думаешь? Господи, Алекс. — Он принялся расхаживать взад-вперед, потом остановился. — Где я был? Прежде?

— В Афганистане. Мы полагаем, что ты просто старался найти дорогу обратно, сюда.

Ларри покачал головой. Смотреть на такое было жутковато.

— Нет. Еще раньше. Это было… все было неправильно… образ…

— Ларри… — сказал я, делая шаг вперед.

— А еще раньше… я был здесь, и у нас был тот разговор…

— Это просто дежавю. И оно не стоит твоих волнений.

Ларри выпрямился, и его тело даже обрело внутреннюю устойчивость.

— Алекс, сколько раз мы такое уже проделывали?

Я покачал головой.

— Чертовски много раз, — ответил я, сунул руки в колышущуюся и взрывающуюся массу тела Ларри Дэя и утянул нас обратно в ад.

* * *

Я до сих пор не знаю точно, почему вернулся после того, как сбежал во второй раз. Вероятно, просто хотел узнать, что со мной произошло, а узнать это самостоятельно было невозможно. Возможно, испугался, что если пробуду там слишком долго, то забуду, что значит быть человеком.

Генерал и три его приятеля оказались недоступны. Позднее я узнал, что они в госпитале, с тех пор как увидели, во что я превратил стол. Одного из них привести в норму так и не удалось. Вместо них для общения со мной назначили двух других генералов — одного из авиации, а второго армейского — и адмирала, а в довесок к ним группу азартных молодых ученых. И за всем этим зверинцем присматривали спокойные и эффективные ребята из ЦРУ и АНБ.

Меня расспрашивали (или допрашивали) снова, и снова, и снова, и моих ответов не хватило бы, чтобы исписать оборотную сторону почтовой открытки. Один из ученых спросил: «Что значит находиться там? Сколько там измерений?», и я смог лишь ответить: «Недостаточно. Слишком много. Не знаю».

Мы оказались неподготовленными. Мы знали слишком мало, и поэтому он едва не достал меня в тот первый раз. Я знал, что там Эпицентр служит чем-то вроде маяка, огромным и твердым негативным смерчем, и одним из немногих полезных советов, которые я смог дать, был такой: надо следить за любыми проявлениями на территории коллайдера. А я вернулся ждать в наш старый дом в Сиу Кроссинг, потому что знал. Знал, что он ищет ориентир, точку отсчета, потому что именно это делал я. И когда проявления начались, меня в полной секретности доставили в Зону, и я впервые увидел его появление. Впервые услышал, как он говорит. И подумал не в последний раз: «Конечно. Это должен был оказаться Ларри, кто же еще?»

Он был в смятении, напуган и зол, но быстро пришел в себя. Я рассказал ему о том, что произошло — во всяком случае, о том, что мы поняли, — и мне показалось, что его взрывающееся тело немного уплотнилось. Он осмотрелся, сказал: «Должно быть, так чувствует себя бог», и у меня кровь застыла в жилах. А потом я почувствовал, как он пытается разобрать меня на части и собрать иначе — так, как я переделал стол.

Я сделал первое, что пришло мне в голову. Схватил его и вернулся туда вместе с ним, а потом выпустил и вернулся сюда.

Когда он вернулся во второй раз, все повторилось. Несколько случайных проявлений, немного ошеломляющих, но относительно мелких разрушений. Потом он отыскал дорогу к Эпицентру, ошеломленный и ничего не помнящий. Но пришел к тому же заключению: «Должно быть, так чувствует себя бог». И мне пришлось уволакивать его туда.

И снова. И снова. И снова.

* * *

Я прошагал невообразимое расстояние. На это у меня ушло невозможно долгое время. Ничто здесь не означает что-то и не имеет какой-то смысл, но тут есть структуры, колоссальные предметы, которые слишком малы, чтобы их увидеть: останки профессора Делахэя и других жертв Происшествия. Есть и останки специально обученной команды «морских котиков», посланных сюда президентом, — не нынешней, а предыдущей, — когда он решил, что может создать группу всеамериканских супергероев. И я, и практически все ученые, занятые в исследовании Происшествия, уговаривали этого не делать. Но когда президент командует прыгать, ты лишь спрашиваешь, какая высота ему нужна, поэтому «котики» здесь и остались. Там нет жизни или смерти, только существование, поэтому профессор Делахэй и остальные существуют в шрёдингеровском не-совсем-состоянии, пытаясь разобраться, что они такое и где находятся. Если им это когда-либо удастся, я буду очень занят.

Ученые называют это «пространством Калаби-Яу», или, если хотят нагнать таинственности, «многообразием»^[4]. Которое может существовать, а может и нет — никто не знает. Спецы по «теории струн», обалдевшие от радости, потому что у них появились свидетельства очевидца, побывавшего в ином пространстве, назвали его в мою честь, хотя я смог дать им очень мало подтверждающих сведений. Пространство Калаби-Яу существует на расстоянии крохотной доли нанометра от того, что я привык считать «нормальным» пространством, но чтобы протолкнуть между пространствами один-един-ственный фотон, понадобится больше энергии, чем ее вырабатывает вся вселенная.

Однако перемещение между измерениями больше похоже на дзюдо, чем на карате — это скорее манипулирование силой, чем прямое ее применение. Каким-то образом последний эксперимент Делахэя направил эти силы в неправильном направлении, зашвырнув все в радиусе пяти метров в ужасную пустоту и оставив после себя Эпицентр — пульсирующую открытую рану между мирами. Точку, которую невозможно описать. Кто-то мне однажды сказал, что вероятность Происшествия — миллиарды и миллиарды против одного. Это примерно как пройтись по всем казино на Стрипе в Лас-Вегасе, сыграть на всех стоящих там автоматах и выиграть на всех джекпот, и все это за один вечер. Но есть одно обстоятельство насчет шансов и вероятностей. Вы можете говорить о них сколько угодно, проделывать всяческие хитроумные расчеты, но в конечном итоге результат сводится только к или-или. Только это и имеет значение. Или ты выиграешь все джекпоты на Стрипе, или не выиграешь. Это или произойдет, или нет. Это произошло, и вот я здесь. И здесь же каким-то образом находится Ларри Дэй.

Существовать в пространстве Калаби-Яу, обладать способностью шагать между измерениями, использовать проникновение в сущность для манипуляции «реальным» миром… это действительно словно быть богом. К сожалению, это как быть одним из богов, о которых писал Лавкрафт: огромным, непостижимым и совершенно лишенным человеческой морали. Пока человечеству везет в том, что Ларри, судя по всему, не смог как следует освоиться со своей божественностью. Никто из нас не сумел понять, почему я освоил ее настолько легко и почему это до сих пор настолько тяжело для Ларри. А также почему возвращение Ларри туда отбрасывает его на исходную позицию, в то время как я могу перемещаться туда и обратно безо всякого вреда для себя. Ларри был одним из умнейших людей в истории человечества, но не сумел справиться с Многообразием, в то время как я, самый прозаичный человек на свете, о чем любила напоминать моя бывшая жена, овладел им практически сходу. Я мог лишь сказать им, что при каждой нашей встрече — а на сегодня эту короткую пантомиму мы изобразили уже пятьдесят два раза — он осваивается все быстрее. Однажды он появится в полной форме, и я уже не смогу утащить его туда. Мне придется сразиться с ним здесь, и как это будет, не смог бы вообразить и Стэн Ли^[5]. Или-или. Мир или уцелеет, или нет.

Ларри не славный малый. Он был великим человеком до Происшествия, и он мне очень нравился, пока я не узнал о нем и моей жене. Но он не славный малый. Если бы я составил список тех людей, которым пожелал бы, чтобы их укусил радиоактивный паук, то Ларри, пожалуй, расположился бы в нем ближе к концу.

А самая поразительная и экстравагантная космическая шутка заключается в том, что Ларри — даже не самый страшный сценарий исхода. Кошмарный сценарий начнется, если Делахэй, Чен, Морли, отряд «котиков» и все животные, пробравшиеся в Зону, несмотря на все усилия этого не допустить стоимостью миллиард долларов ежегодно, каким-то образом перейдут одновременно в состояние покоя и найдут дорогу сюда. Если такое произойдет, то «Сумерки богов» покажутся безмятежным утром в придорожной кафешке. Я планирую в тот день оказаться где-нибудь в другом месте. Меня вполне устраивает, что я пока изображаю гуманизм, но я этим людям ничего не должен.

В конце концов я наткнулся на комнату. Хотя это не была комната в том смысле, какой ее увидели бы здесь. Для меня это были распределенные плоскости напряжений и узлы массы, открытые со всех сторон и настолько огромные, что не измерить. Я шагнул в комнату и уселся в удобное кресло.

Никто не завопил. Никто не убежал. Меня, разумеется, ждали, и я уже давно научился, как одеваться перед возвращением сюда. Люди терпеть не могут, когда голый мужчина появляется из ниоткуда в комнате для совещаний в Белом доме. Кто-то принес мне кофе. Он здесь всегда превосходный.

— Мистер Долан, — сказала президент.

— Мадам президент, — отозвался я и глотнул кофе. — Он восстанавливается все быстрее.

— Мы это заметили, — подтвердил ученый по фамилии Серпински. — А остальные?

— Я видел некоторых. Они все еще в состоянии покоя. И я не уверен, что мне следует их проверять. Ведь сам факт наблюдения может спровоцировать их коллапс в одно из двух состояний?

Серпински пожал плечами. «Мы не знаем». Может, надо сделать эти слова гимном нашей компании?

— Вы выглядите усталым, — сказала президент.

— Как хочу, так и выгляжу, — огрызнулся я, и пожалел об этом. Президент мне посочувствовала, а я действительно устал. В любом случае, это было смешно. С какой стати богоподобный супергерой, проходящий между измерениями, захочет выглядеть как полноватый и лысеющий мужчина средних лет?

Если бы я захотел, то смог бы принять образ Леди Гаги, или Роберта Дауни-младшего, или огромного хрустального орла. Чего мне действительно хотелось, так это вновь стать обычным, но именно этого я сделать не мог.

Я взглянул на их полные ожиданий лица. Им не терпелось услышать, как я снова спас мир.

— А можно мне бутерброд? — спросил я.

…………………..

© Dave Hutchinson. The incredible exploding man. 2011.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в альманахе

Solaris Rising (Solaris).

© Андрей Новиков, перевод, 2016

…………………..

Дэйв Хатчинсон (Dave Hutchinson)

____________________________

Британский писатель и журналист. Родился в Шеффилде в 1960 году. Рано начал писать фантастику и с восемнадцати до двадцати одного года выпустил четыре сборника фантастических рассказов. После этого полностью ушел в журналистику. Вернулся в фантастику только спустя двадцать лет с фэнтези-романом The Villages (2001). Повесть The Push (2009) была номинирована на премию Британской ассоциации научной фантастики (BSFA). Кроме того, он проявил себя и как редактор антологии Under the Rose и соредактор антологий Strange Pleasures 2 и Strange Pleasures 3. Шумную известность Дэйву принесли романы о ближайшем будущем Европы: Europe in Autumn (2014) и Europe at Midnight (2015, номинирована на BSFA). В 2016 году выходит третья часть — Europe in Winter.

Живет в Лондоне с женой и несколькими кошками.

Алекс ОЛЬХОВИК
НАНОТЕХНОЛОГИИ: С ЧЕГО ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

© Dionismaster, илл, 2016

/нанотехнологии

/информационные технологии

/новое производство /медицина

_____

История нанотехнологий началась не сегодня и даже не вчера. Неизбежность развития этого направления еще в 1986 году обосновал Эрик Дрекслер в книге «Машины создания: грядущая эра нанотехнологий». Книга, вышедшая тридцать лет назад, определяет контуры современного инженерного понимания нанотеха.

_____

Термин «нанотехнологии» был предложен японским физиком Норио Танигучи в 1974 году. Первое научное обоснование манипуляции объектами на атомарном уровне было дано в 1959 году физиком Ричард Фейнманом в докладе «Там внизу полно места». Описание работы молекулярного сборщика в фантастике появилось еще раньше: в повести Эрика Фрэнка Рассела «Коллекционер», вышедшей в 1947 году.

К началу 80-х годов стандарт мышления, сформировавшийся в результате странных представлений о невозможности прогнозирования развития науки, приводил к тому, что инженерные разработки, основанные на существующих научных достижениях, но ожидающие адекватного технологического воплощения, оставались без внимания профессионального сообщества. Эрик Дрекслер рискнул доказать, что нам еще есть, куда двигаться, и в таком движении нет ничего невозможного.

Естественные белковые молекулярные машины уже существуют и успешно функционируют, выполняя целый ряд простых функций. Иллюстрацией целенаправленного применения молекулярных технологий на момент написания книги служило применение ферментов ограничения для разрезания и склеивания ДНК в генной инженерии.

Гормоны и ферменты выборочно прилипают к другим молекулам. Фермент изменяет структуру цепи, затем идет дальше; гормон воздействует на поведение цепи только пока оба остаются связанными вместе. Их поведение лучше описывается в химических терминах, хотя и может быть переведено на язык механики.

Другие белки выполняют простые механические функции: тянут, толкают, действуют как стяжки или распорки. Механизм мышцы, например, имеет наборы белков, которые захватывают «веревку» (также сделанную из белка), тащат ее, потом отходят, чтобы захватить новую; вы используете эти машины каждый раз, когда двигаетесь.

Команда исследователей из университета МакГилла (McGill University) разработала технологию потокового упорядочивания золотых наночастиц с помощью синтетической ДНК, содержащей определенные «липкие» участки. Нужные фрагменты молекулы прикрепляются к наночастицам, а остальные смываются дистиллированной водой. Попадая в среду, наполненную короткими цепочками, отброшенные участки ДНК восстанавливают свою структуру и используются для «штамповки» следующей наночастицы. Нити ДНК запрограммированы на сопряжение с другими нитями, что используется для создания трехмерных структур, которые в дальнейшем могут найти применение в электронике, медицине и других сферах. Результаты исследования опубликованы в январе 2016 года в журнале Nature Chemistry.

Сегменты, подчиненные этим простым функциям, могут быть скомбинированы так, чтобы строить более сложные машины. Химические реакции могут связывать атомы различным образом, а молекулярные машины могут направлять химические реакции в соответствии с программными инструкциями, тем самым реализуя функцию классических ассемблеров.

Такие машины объединят расщепляющие и склеивающие способности ферментов с возможностью программирования рибосом, но в отличие от последних смогут строить не только неплотные складки белка, но и прочные объекты из металла, керамики или алмаза.

Искусственные репликаторы могут работать подобно воспроизводящимся клеткам, используя ассемблеры вместо рибосом, но есть вероятность, что инженеры придумают другие подходы к задаче. В итоге часть репликаторов вообще не будет похожа на клетки, скорее на фабрики, уменьшенные до соответствующего размера и содержащие установленные на молекулярном каркасе наномашины и конвейерные ремни. Снаружи у них будет набор манипуляторов, служащий для сборки копий по отдельному атому или по целой секции атомов за одну операцию. Связывая правильным образом нужные атомы, такие машины практически смогут собрать все что угодно.

Для строительства крупных объектов молекулярные ассемблеры и макроассемблеры будут работать в единой связке. Используя стратегию, позаимствованную у живых организмов с их сложной системой сосудов, снабжающих клетки необходимыми веществами, подобные сборочные комплексы смогут, возводя строительные леса и работая по всему объему, соединять материалы, принесенные по каналам извне. В результате большая часть выделившегося тепла будет рассеиваться достаточно далеко от основного места сборки.

Основные области применения нанотехнологий

Информационные технологии. Как правило, при производстве микросхем дефекты молекулярного масштаба неизбежны. С молекулярными ассемблерами появится возможность строить схемы с точностью до атома в трех измерениях.

Сейчас самые быстрые компьютеры — электронные, но для сверхплотных процессоров это совершенно не обязательно.

Может показаться странным, но сущность вычисления не имеет никакого отношения к электронике. Цифровой компьютер — сборище переключателей, способных включать и выключать друг друга: начинают работу в одной позиции, далее переключают друг друга в новое положение и т. д. Инженеры строят компьютеры из крошечных электронных переключателей, связанных проводами, просто потому, что механические переключатели, связанные палочками или ниточками, были бы сегодня большими, медленными, ненадежными и дорогими.

Эрик Фрэнк Рассел. «Коллекционер», 1947. Пройдя последний ряд штабелей, он наткнулся на какой-то странный механизм. Сложным и головоломным был этот агрегат, и производил он ту самую кристаллическую растительность. Рядом стояла другая, совершенно иным образом устроенная машинерия, выдававшая на-гора какую-то рогатую ящерицу. <…> Бесконечные машины — и все разные, производящие растения, жуков, птиц, грибы. Все было сделано электропоникой: словно кирпич за кирпичом, атом наращивался на атоме, чтобы в результате построить дом. Это не было синтезом, здесь проходил настоящий монтаж-конвейерная сборка, вроде той, что ведется на производствах точной электроники.

Но с компонентами с характерной длиной в несколько атомов, обычная механическая счетная машина поместилась бы в 1/100 кубического микрона, т. е. оказалась бы в миллиарды раз более компактным, чем сегодняшняя так называемая микроэлектроника. Наномеханический компьютер с гигабайтом памяти мог бы поместиться в коробок размером с бактерию. И он был бы невероятно быстр! Хотя механические сигналы движутся примерно в 100000 раз медленнее, чем электрические, им требовалось бы проходить лишь 1/1000000 расстояния, а потому задержка оказалась бы такой же.

Использование в ДНК в качестве каркаса для размещения проводящих элементов может стать шагом на пути к созданию миниатюрных, простых и дешевых компьютерных чипов. На национальной встрече-выставке Американского химического общества в Сан-Диего в 2016 году представлены результаты исследования, авторы которого создали из ДНК полый цилиндр, который затем вертикально прикрепили к кремниевой подложке, а к центру площадки, ограниченной цилиндром, с помощью коротких цепочек ДНК «пристегнули» наночастицы золота. Исследователи планируют собрать подобные цилиндры в цепь, соединив их полупроводниковыми нанопроводами.

Логичное следствие развития информационных технологий — появление искусственного интеллекта. Правительства и частные компании во всем мире поддерживают разработку ИскИнов, так как они сулят коммерческие и военные преимущества. И кажется маловероятным, что этот процесс остановится на сложности человеческого разума.

Ожидать появление ИскИна — ни оптимистично, ни пессимистично. Он будет, но, как всегда, оптимизм исследователя влечет за собой пессимизм технофоба.

Освоение космоса. Следующая область применения нанотехнологий — это космос и все, что с ним связано. Бороздить просторы вселенной мы могли бы, и используя традиционные технологии. Но не будем. В настоящее время для разработки новой космической системы обычно требуется от пяти до десяти лет, при этом тратится от десятков до миллиардов долларов. Объем затрат и эфемерность результатов делают прогресс болезненно медленным. Но в грядущие годы автоматизированные проектировочные системы разовьются в полностью автоматические. Как только это произойдет, затраты и необходимое время на разработку уменьшатся, а производственные системы, управляемые компьютерами, сократят общие затраты еще больше.

Самовоспроизводящиеся ассемблеры смогут построить целый космический флот из материалов, формирующихся на принципах алмазной кристаллической решетки, примерно в пятьдесят раз более прочных (и в четырнадцать раз более жестких), чем дюрали, используемые для подобных целей в наше время. Космические корабли из таких материалов можно сделать на 90 % легче любого современного аналога.

Выйдя в космос, такой корабль развернет солнечные коллекторы для сбора энергии, которой там более чем достаточно. Используя эту энергию, ассемблеры и дизассемблеры будут перестраивать себя в полете так, чтобы соответствовать изменяющимся условиям или желаниям пассажиров.

Сегодня космическое путешествие — это сложная задача. Завтра оно будет простым и комфортным.

В 2015 году группа исследователей из Университета штата Северная Каролина (North Carolina State University), воздействуя на образцы аморфного углерода короткими сверхмощными импульсами лазера, получила новое вещество, названное Q-углерод и отличающееся от известных структур графита и алмаза. Новый материал превосходит алмаз по прочности, а его готовность высвобождать электроны делает Q-углерод перспективным для создания, например, сверхтонких дисплеев или медицинского оборудования.

Медицина. Человеческое тело состоит из молекул, и мы, естественно, будем использовать молекулярные технологии для восстановления здоровья. Больные, старые и раненые страдают от того, что атомы формируются в неправильные структуры из-за вторжения вирусов, процессов старения или вылетевших с дороги автомобилей.

В 2016 году команда исследователей из Темпльского университета показала возможность удаления генов ВИЧ из зараженных клеток и защиты их от повторного встраивания вируса в ДНК с помощью технологии CRISPR/Cas9. Данная технология основана на защитном механизме бактерий, позволяющем запоминать и избавляться от участков ДНК, содержащих опасные вирусы.

С помощью обычных лекарств и современной хирургии возможно лишь частичное стимулирование тканей к самовосстановлению. Молекулярные машины откроют возможность для ремонта с непосредственным воздействием на молекулу.

Чтобы починить автомобиль, механик сначала добирается до дефектного узла, затем опознает и удаляет плохие части и в конце концов восстанавливает их или заменяет. Ремонт клетки будет включать ровно те же основные задачи, принципиальную разрешимость которых живые системы уже доказали.

• Доступ. Белые клетки крови покидают кровяное русло и движутся через ткань, а вирусы входят в клетки. Молекулярные машины могут предотвратить этот процесс.

• Распознавание. Антитела, да и любое специфическое биохимическое взаимодействие, показывают, что молекулярные системы, входя в контакт с другими молекулами, могут их распознавать.

• Разборка. Пищеварительные ферменты показывают, что молекулярные системы могут разбирать поврежденные молекулы.

• Восстановление. Воспроизводящиеся клетки показывают, что молекулярные системы могут строить или восстанавливать любую молекулу, обнаруживаемую в клетке.

• Повторная сборка. Отделенные молекулы могут быть собраны вместе снова. Например, механизмы фага Т4 собирают сами себя из раствора, чему, очевидно, помогает единственный фермент.

Таким образом, природа демонстрирует все основные операции, необходимые для ремонта клеток на молекулярном уровне.

Однако самое простое медицинское применение наномашин будет включать не ремонт, а выборочное разрушение. Цель проста: необходимо лишь распознать и уничтожить опасные репликаторы, будь то бактерии, раковые клетки, вирусы или черви.

Как только биологи опишут нормальные молекулы, клетки и ткани, должным образом запрограммированные машины ремонта будут способны вылечить даже неизвестные болезни. Вместо того чтобы бороться с миллионом странных угроз, продвинутые медицинские наноустройства будут просто восстанавливать состояние здоровья.

А может, все было бы несколько иначе. Грег Бир. «Музыка, звучащая в крови», 1983 г. Пол Ди Филиппо. «Любимый компонент», 1995 г.

Но есть и задачи, по различным причинам находящиеся вне возможностей машин клеточного ремонта. Например, поддержание умственного здоровья. Фундаментальное ограничение для восстановления тканей представляет собой потеря информации. Если уникальные нейронные структуры действительно разрушены, то машины ремонта клеток могут их восстановить не более эффективно, чем реставратор мог бы восстановить гобелен из перемешанной золы. Быт. Технологическое развитие может не только прервать или продлить жизнь, но может и кардинально изменить ее качество. Продукты нанотехнологических производств войдут в быт, а последствия могут быть как заурядными (упрощение ведения домашнего хозяйства), так и существенными (сокращение причин домашних ссор).

Нет особой хитрости, например, в том, чтобы сделать все, от посуды до ковров, самоочищающимся, а воздух дома постоянно свежим. Для правильно сконструированных наномашин грязь станет источником энергии.

Нанотехнологические системы смогут производить свежие продукты — настоящее мясо, зерно, овощи и т. д. — прямо на дому и круглый год, что позволит людям есть привычную пищу, никого при этом не убивая.

Молекулярные технологии сделают возможными трехмерное телевидение и полноценную виртуальную и дополненную реальность.

Перед нами откроется целый мир технологических решений, по сравнению с которыми современный комфорт покажется неудобным и опасным.

Охрана природы. Нанотехнологии позволят разработать устройства, необходимые, чтобы ликвидировать то наследие, которое оставила индустриальная цивилизация XX века. Будущие машины исцеления планеты помогут исправить испорченные природные пейзажи и восстановить поврежденные экосистемы. С технологией восстановления клеток мы даже будем способны вернуть некоторые исчезнувшие виды из полного небытия.

Доктор Барбара Дуррант, репродуктивный физиолог зоопарка в Сан-Диего, аккуратно сохраняет в криогенном холодильнике образцы ткани видов, которые могут исчезнуть с лица планеты Земля. Хранение исключительно образцов тканей не спасает жизнь животного или экосистему, но его достаточно для сохранения генетической наследственности конкретного вида.

Но технологическое развитие одновременно с захватывающими перспективами таит немалые опасности.

Ключевые угрозы нанотехнологий

«Серая слизь». Всеядные «бактерии» искусственного происхождения, слишком жесткие, маленькие и быстрые, чтобы их остановить (по крайней мере, без предварительной подготовки), могли бы выиграть конкуренцию у настоящих, распространиться как летящая пыльца, стремительно размножаясь, и свести биосферу в пыль за считаные дни. У нас достаточно проблем с контролем над вирусами и фруктовыми мушками.

Злобный ИскИн. Если мы не будем подготовлены, нас могут сместить с позиции царя природы развитая система ИскИнов. Так же как с репликаторами, простое «эволюционное превосходство» не обязательно определит нас людей как победителей в конкурентной битве за мощность и эффективность разума.

Контроль над людьми. Третья угроза исходит со стороны государств и других крупных управляющих структур, которым новые технологии позволят консолидировать власть над людьми. Государства эволюционируют, а в войнах бьются как звери, используя граждан как свои кости, мозг и мускулы. Описание государств как квазиорганизмов охватывает только один аспект сложной реальности, однако оно подсказывает возможные направления развития. С усовершенствованной технологией контролировать людей будет не нужно, вместо этого можно от людей отказаться, переложив выполнение необходимых функций на ассемблеры и системы ИскИнов.

Обещанные технологические блага манят нас вперед, а давление конкуренции делает остановку практически невозможной. Попытки заморозить прогресс в одном городе, регионе или стране, самое большее — дадут другим перехватить инициативу. По мере того как гонка технологий ускоряется, новые разработки все быстрее входят в нашу жизнь, а фатальные ошибки становятся более вероятными.

Мы должны строить прогнозы и пытаться управлять развитием. Разработаем ли мы монстров до технологий, позволяющих посадить их в клетку, или после? Некоторые же монстры, единожды будучи отпущенными на свободу, уже не могут быть возвращены в клетку. Чтобы остаться в живых, мы должны сохранять контроль, ускоряя некоторые разработки и придерживая другие. Самое время начать разрабатывать социальные институты, способные работать с такими задачами. И разрабатывать сейчас.

НАНОТЕХНОЛОГИИ: КАРТА ГЛОБАЛЬНЫХ РИСКОВ

Ричард Ловетт
ТАТУИРОВКИ МОЕЙ МАТЕРИ

/фантастика

/нанотехнологии

/гуманитарные технологии

Где кончается бдительность

и начинается нечто иное?

Мне никогда не забыть маминых татуировок.

Это было еще до наноспама, тогда твоя кожа принадлежала только тебе — и все, что на ней написано, тоже. На плече мать наколола разноцветную многолучевую звезду, которая была видна только летом, когда длинные рукава уступали место коротким, а затем и безрукавкам. А на запястье у нее были изящные золотые часики, навеки остановившиеся на 5:45.

— Счастливые часы, — отвечала она, когда я подрос достаточно, чтобы задавать вопросы. — Мне всегда хотелось быть счастливой хотя бы сорок пять минут.

Потом она обнимала меня и добавляла кое-что приятное (о чем я знал), хотя подтекст в то время ускользал от меня:

— До твоего появления я и не представляла, что есть способы и получше.

Когда я был маленьким, часы мне нравились больше всего — до тех пор, пока время на циферблате не начало меняться, пока он не стал цифровым. Даже тогда я был ретрогиком, хотя пройдет еще немало времени, прежде чем я пойму — чем проще, тем лучше. И мне нравились цвета у нее на плече. От них тоже веяло счастьем. Правильным таким счастьем. Хотя и этого я еще долго не понимал.

Может, поэтому я и пошел на работу во Внутреннюю Службу. Нельзя сказать, что их «шкурка» совсем уж соответствует стилю ретро, но ты можешь подогнать эмблему под свой вкус, и никто не осмеливается засыпать тебя спамом. Даже рекламные «шкурки», носить которые ты якобы соглашаешься, всякий раз когда заводишь машину или делаешь глоток мокко, опознают носителей эмблемы В.С. и держатся от тебя подальше. Это самое главное достоинство моей работы. Черт, да это ее единственное достоинство. Но, по крайней мере, весомое. Я не против, если люди прочтут на моей коже, что я вожу хорошую машину или ношу дизайнерские джинсы — но если надеваю пару старых треников, мне совсем не хочется, чтобы они указывали всем и каждому дорогу к ближайшей лавке уцененных товаров. А чем дешевле продукт, тем ярче рекламная «шкурка».

Однако за плюсы надо платить. Сигнал тревоги включался, кажется, только по понедельникам, когда приходилось ехать на работу куда раньше, чем мне бы хотелось, — ну, это после празднования субботней ночки в воскресенье, если вы понимаете, о чем я. Как я уже говорил, это было еще до того, как я понял материнские слова о способах стать счастливым. Ну что сказать? Мне стукнуло двадцать три, и я все еще жил у матери. К счастью, не в компании своего родителя (в слове «отец» для него слишком много чести), который испарился в ту же секунду, когда его женщина ответила «нет» на предложение сделать аборт. И да, она рассказала мне об этом. И да, в результате я чувствовал себя желанным. Или, по крайней мере, желанным наполовину. Желанным больше, чем я сам желал бы своего появления на свет — и это тоже так просто не забывается.

В любом случае, наступил понедельник, и моя «шкурка» не собиралась отлынивать от работы только потому, что я был не в настроении. Так что я щелкнул по выключателю своего сатфона, тихо радуясь тому, что не оставил его на комоде (как поступил в первый раз, когда она врубила сигнал тревоги). Тогда я чуть не поплатился.

— Позвони Мамочке, — сказал я и принялся ждать ответа.

Вообще-то я не был большой шишкой. Просто носил «шкурку» по контракту. Но при этом я мог в любой момент связаться по телефону с министерством внутренних дел, если, конечно, речь шла не о политике. Может, политика тоже бы прокатила, но только правильная политика. Тамошние ребята особым чувством юмора не отличались, хотя это был их выбор, а не указ сверху. Если каждый день спасаешь мир, поневоле начинаешь серьезно относиться к работе.

«Мамочку» я подцепил из какого-то древнего видео. Когда ты молод и практически нищ, игра в секретного агента — одна из немногих крутых вещей, которые ты можешь себе позволить. Хотя теперь, думая об этом, могу поклясться, что половина начинающих носителей делала что-то в том же роде. Может, по-настоящему круто было бы просто называть это министерством. «Круто» — понятие относительное.

— Привет, — сказали.

Представляться не было необходимости.

— У меня уши горят.

Где-то на заднем фоне заворчали. Оператор несомненно открывал мой файл. Понедельники никому не по нраву.

— Какое ухо?

— Оба.

Я понятия не имел, что это значит, и, судя по прошлому опыту, офисный планктон В.С. не собирался мне ничего объяснять. Значило это лишь то, что утро пошло к чертям. Если бы у меня когда-нибудь появился шанс вносить свои предложения, в первую очередь я бы сказал В.С., что их настройки слишком чувствительные. У меня горели уши, дергались веки, ладони становились красными, как вареный рак. Каждый симптом, предположительно, означал что-то свое, но на самом деле все они означали то, что полиция опять перекроет половину Харборсайда плюс развязку в Хэлси и бог знает что еще. А потом команда наблюдателей Двенадцатого канала каким-то образом пронюхает, что движение перекрыли по моей наводке, и заставит всех думать, что виноват тут я. За жалкую штуку в месяц оно того явно не стоило.

Если бы эти ребята хотя бы объяснили мне, какого черта детектируют мои уши, глаза и огненно-красные пальцы, это, возможно, и помогло бы делу — по крайней мере, я бы не стал подавать ложные сигналы тревоги. Думаю, красный мог обозначать хлор. К северу от Харборсайда есть бумажная фабрика, а бумажные фабрики используют хлорку — это я нарыл в сетевых примочках своей «шкурки». И уровень содержания хлора чуть ли ни одна частица на секстиллиард. Это я тоже нарыл в сети. Да, конечно, из него можно соорудить газовую бомбу, но, блин, это ж технологии Первой мировой! Мое начальство нянчилось с ним, будто это позднейший штамм генномодифицированной сибирской язвы.

В первый раз, когда меня настигла новостная бригада, они были относительно вежливы. На третий вели себя так, словно я сделал это специально. И если предположить, что я не окочурюсь в следующие пару минут, этот будет пятым за несколько месяцев. Может, стоило пойти в департамент контроля состояния окружающей среды? Там меньше платят, зато не будут перекрывать движениеиз-за какого-нибудь раздолбанного фильтра углекислоты.

* * *

Конечно же, они хотели, чтобы я отправился на объезд. Если бы мы на самом деле столкнулись с какой-нибудь быстродействующей производной сибирской язвы, я бы сдох к тому моменту, когда они смогли бы это определить.

Когда моя «шкурка» сработала в первый или второй раз, я заметил другую машину, катящуюся по схожему маршруту. Поначалу я решил, что это и есть преступники. Потом задумался, сколько народу В.С. держит на зарплате — и это притом, что наблюдатели из новостей всегда винили меня. Может, у остальных просто были не такие запоминающиеся имена. Альфонс Блазак. Еще одна причуда моей матушки. Кто бы еще додумался назвать ребенка Альфонсом? Не говоря уж о том, что это автоматически превращает вас в Альфи. С таким имечком приходится вырабатывать стержень.

Сегодня это был потрепанный зеленый эвакуатор, мимо которого я проехал раз на шесть больше, чем полагается. Наверное, он был на вызове, когда его «шкурка» забила сигнал тревоги, и оставил какого-нибудь заглохшего бедолагу на шоссе недоумевать, какая муха укусила работников дорожной службы.

И все же штука в месяц — это штука в месяц. Существуют и худшие способы заработать на жизнь. Работа офисного бота, куда я как раз направлялся, когда зазвучал сигнал тревоги, была Примером Номер Один. Но вообще-то я вполне обошелся бы без того, чтобы мое имя трепали в вечернем выпуске новостей в качестве Примера Номер Один в трепе о том, «какого-хрена-все-движение-перекрыто».

* * *

Они никогда не говорят, что произошло на самом деле. Я пересек Харборсайд так, сяк и наперекосяк и еще разок для верности. Но ничего не изменилось, не считая того, что уши не так горели, пока я был ближе к самой гавани. Учитывая, что ветер дул со стороны воды, это означало лишь то, что источник опасности находился не в заливе — ну насчет этого я и сам догадался. Если, конечно, чайки не перешли в стан врага.

В конце концов, они позволили мне отправиться на работу. Официально, если ты опаздываешь из-за В.С., работодатель ничего не может с тобой поделать. А неофициально? Ну, по понедельникам сложно сказать, в этом ли была причина… или дело просто в самом понедельнике.

* * *

Уж в чем в чем, а в любви к старине мою матушку нельзя было обвинить. Обновление татушек было лишь началом. Однако она умела и тонко чувствовать, хотя в ранние годы в ее жизни царил полный бардак.

Я никогда не видел своего отца, даже имени его не знал.

— Забудь о нем, — говорила мать. — Ты стоишь сотню таких, как он, а ведь ты еще только ребенок.

Я никогда не знал наверняка, искренне ли она эта говорила. Нет, я не сомневался, что она верила в меня. Пламя ее веры устрашало: огненная домна, направленная прямиком на меня. Однако я сомневался в том, что мать действительно разлюбила отца, раз и навсегда. Также, как она не называла мне его имени, она не рассказывала и об истории их отношений. А если я ее спрашивал, меняла тему разговора. Иногда ловко, а иногда не очень.

У нее так и не появилось других мужчин. То ли отец был единственной ее настоящей любовью, потерянной навсегда, то ли таким моральным уродом, что от всех остальных мужиков ее воротило.

Какими бы ни были его недостатки, мне больше нравилась первая версия. Но как тогда относиться к ее словам обо мне? Как вообще кто-то мог оправдать такие ожидания? Лучше было и не пытаться.

* * *

Следующий сигнал поступил в самый неудачный момент. Скажем так: Элисон совсем не обрадовалась, когда на тыльной части моих ладоней вспыхнули мигающие желтые звездочки и я заявил, что должен позвонить Мамочке.

Тут-то я и понял, что мои игры в секретных агентов уж слишком запутанные. Есть фразы, которые напрочь убивают настроение, даже если их предварить чистосердечным «вот черт!». Я поклялся, что теперь буду говорить о В.С. именно как о В.С.

Оказалось, это что-то в духах Элисон. Никто не объяснил мне, что именно, но Элисон с тех пор я не видел. И очень жаль. У нас только-только начало получаться что-то интересное, как ее квартиру наводнили химики в спецкостюмах, и вечер закончился морем слез. Ее слез, а не моих или химиков. Хотя под конец я уже готов был присоединиться. Элисон была самой красивой девушкой из тех, с кем я встречался. И тут внезапно она исчезла, и все из-за дурацких желтых звездочек.

К тому времени я уже начал подозревать, что все сигналы тревоги были ложными. Может, на этих ложных тревогах держалась наша экономика. Сколько еще парней вроде меня бродят вокруг? Каждый раз, когда что-то случалось, мы звонили Мамочке, а Мамочка призывала целый легион специалистов.

Кто-то когда-то сказал, что экономический стимул — это слив денег в трубу. Причем подойдет любая труба. Исследования Марса? Дома для неимущих? Химико-аналитические «шкурки»? Когда дело касается экономики, детали неважны, лишь бы можно было осваивать гигантское количество бабла.

Но, конечно, я не собирался озвучивать свои мысли. Мне все еще нужна была эта работа, а у Мамочки ушки на макушке. Террористы или нет, а несогласные всегда найдутся.

* * *

Моя мать несогласной не была. Она вообще не особо интересовалась политикой. Как я никогда не видел своего отца, так же и никогда не знал, за кого она голосовала.

Но я знал, что она уважала людей, а не политические лозунги. Не только меня, но и соседей, даже когда их собака поднимала лай. А как насчет парня, который жил в раздолбанном трейлере на стоянке у соседской церквушки и пробавлялся тем, что выуживал в мусорных баках? Мать испекла ему коржики с корицей. Да, она, та самая, чьи часы когда-то навсегда замерли на трех четвертях после счастья.

Еще я знал, что она терпеть не могла ранний наноспам. Это не было знакомыми нам нынешними рекламными «шкурками», а в основном ограничивалось розыгрышами. Штуки, от которых у тебя на лбу высвечивались дурацкие лозунги — все, что угодно, начиная с «Я хочу уверовать» до «Полюбуйся на достоинства этого парня». Последний проявлялся под влиянием жары и влажности школьной раздевалки. Уж поверьте, я знаю. Я угодил под раздачу в обоих случаях.

Эта хрень, и без того практически бесполезная, была незаконной. Существует лишь один верный способ избавить мир от спама — это когда толстосумам захочется урвать свою долю. Или правительству. Вы и я? Мы мало что можем поделать с хакерами. Миллиардеры? Они легко уберут любителей с дороги, после чего объявят, что вы согласились носить их рекламные «шкурки», когда приобрели обогатившие их товары.

Правительство, по крайней мере, платит. Наверное, об этом есть что-то в конституции, хотя будь я проклят, если понимаю, как Джордж Вашингтон и его команда могли предвидеть появление «наношкурок». А может, все это произвол верховных судов, тех самых, что у всех уже в печенках сидят. «Соблюдены ли нормы правосудия?», «Частная собственность?» и т. д. Не то чтобы я был таким неотесанным болваном. Просто, как и моя мать, я не люблю политику. И я знаю, что лучше, когда платят.

* * *

За Элисон последовала Дина. Она была не такой хорошенькой, зато формы у нее были получше. И у нее был шик. Шик в стиле «годик-в-Англии» на пару с легким среднеатлантическим акцентом, заставлявшим думать, что она из Канады. Или из высших слоев Манхэттена. Особняк в Хэмптоне, яхты, профессиональные теннисисты и все такое.

На самом деле она была из округа Колумбия, а шик появился в результате упорного труда над собой. Что-то вроде трех-четвертей-после-счастья, превратившихся в цифровой циферблат. И да, я в курсе насчет Эдипа и всего такого. Я немного изучал психологию в колледже, хотя вряд ли особенно в нее верил.

Я усвоил урок, и больше всего на свете желал никогда впредь не звонить Мамочке по поводу духов. Или В. С., если на то пошло. Но я не мог бросить. Может, Дина и прорывалась наверх с боем, но у нее были недешевые вкусы.

Поэтому я предпочел апгрейд. «Шкурку», которая сама отчитывалась наверх посредством татуированной на коже спутниковой линии связи. Установка оказалась довольно болезненной, однако к ней прилагались не только дополнительные полштуки в месяц, но еще и заверения, что даже техники-спецы не будут знать, откуда пришел вызов… если, конечно, нас прервут в деликатный момент. Конечно, в идеале нас вообще не должны были прерывать, но если я не трепался по телефону в момент вызова, то мог по крайней мере заявить, что во всем виноват странный парень, живущий напротив. Все равно его все ненавидели, потому что он постоянно жарил на гриле дрянь, вонявшую прокопченными в чесноке носками.

* * *

К тому времени когда я перешел в старшую школу, татушки моей матери заметно спрогрессировали. Цифровой циферблат вообще не был похож на татуировку. И мать могла заставить его исчезнуть. Наносенсор в кости у основания ее большого пальца. Притронься к нему нужным образом, и часы исчезнут. Притронься снова, и они опять появятся. Моя татушка с сатфоном делает нечто похожее, но впервые я увидел такое у матери.

— Круто, — сказал я. — А ты можешь превратить это в секундомер?

— Угу. Могла бы, но не захотела.

— Почему?

Секундомер, календарь… черт, да она могла бы получать даже отчеты о ситуации на дорогах. Настоящий наладонник, вытатуированный у нее на запястье.

— Не хотела. То, что ты можешь что-то сделать, еще не означает, что ты обязательно должен это сделать.

* * *

С таким количеством носителей «шкурок» В.С. вокруг террористы должны быть полными идиотами. Как они могут рассчитывать на то, что не попадутся?

На парня, арестованного благодаря мне, я наткнулся в магазине хозтоваров на краю Харборсайда. Я твердо верил, что такие магазины уже вымерли, как мамонты, — пока не понадобилось воспользоваться их услугами. Мне нужны были шурупы для гипсокартона. Не те, что используются для установки гипсокартона, а полые пластиковые штуки, которые вбиваешь в стену и вставляешь в них настоящие шурупы — ну, чтобы картины и прочие фиговины не падали с грохотом, до смерти перепугав вашу девушку. Вероятно, у них есть какое-то название, но этому не учат в колледже, впихивая в голову бесконечные учебные часы бесполезной хрени.

Понятия не имею, что там потерял террорист. Все, что мне известно, — это то, что моя «шкурка» пошла вразнос.

Мне предложили вообще избавиться от визуализации, пользуясь только сотовой связью, но я решил, что лучше уж пусть останется какое-то предупреждение. Тогда спецы не свалятся мне на голову совсем уж внезапно. (Ну ладно, история с духами меня напугала. Просто не хочу, чтобы меня застали в некоторых ситуациях, когда техники вскроют дверной замок и ввалятся в спальню.) Но такого прежде я никогда не видел. Зеленые молнии, пляшущие на ладонях. Свирепый зуд за мочками ушей. Даже ногти включились в игру, начав переливаться всеми цветами радуги, словно тухнущая рыба.

Мне подумалось, что на сей раз тревога может быть настоящей.

Никто никогда не объяснял мне, что делать в такой ситуации, так что пришлось импровизировать. Я принялся шариться по магазину, пытаясь выявить источник сигнала по интенсивности зуда и яркости окраски ногтей.

Когда я его нашел, сомнений не оставалось. Не то чтобы он выглядел особо угрожающе. Невысокий парень, около пяти футов семи дюймов, со странной разболтанной походочкой, иногда встречающейся у строительных рабочих. Выпендривающийся плотник — вот как бы я его описал. Но, возможно, это из-за того, что все каникулы в колледже я подрабатывал на постройке домов, и он напомнил мне одного мужика, который… впрочем, неважно.

Не то чтобы это имело значение. Даже такой политически равнодушный раздолбай, как я, слышал о бомбах из горючего и удобрений. На лбу клиента горела «шкурка» заправки и кафе братьев Пелье для дальнобойщиков, на левой щеке виднелась надпись «фермерский рынок», продолжавшаяся на правую — «Грампа». Чем дешевле продукт, тем ярче «шкурка». С тем же успехом парень мог объявить себя отцом-основателем клуба бомбистов-суицидников. К тому же он тусовался в ряду, где в основном было строительное барахло: по большей части шурупы, а еще угловые скобы и прочие штуки, из которых, наверное, мог получиться отличный таймер. Там даже была корзина с ПВХ-трубками, если он собрался сделать бомбу, заложенную в трубу.

Неудивительно, что вместо команды техников на меня свалилась опергруппа при всем параде. Они углядели его прежде, чем я ткнул пальцем, и парень оказался прижат к полу еще до того, как вы бы успели произнести «Мамочка».

* * *

На сей раз никаких репортажей в новостях не последовало. Никто не звонил мне, чтобы поинтересоваться, каково это быть героем… но никто и не поливал меня грязью за перекрытое движение. Опергруппа появилась, скрутила парня и испарилась за пару минут.

Поначалу я решил, что никто ничего и не заметил. Но не смог побороть искушение вернуться в тот магазин.

Я прикинулся, что от всего этого мандража забыл свои гипсокартоновые фиг-знает-что. Но беспокоиться не стоило. За кассовым аппаратом сидел тот же старый хрен, и он меня узнал. Не знаю, следует ли его счесть классным специалистом по обслуживанию покупателей или просто в этих умирающих магазинчиках почти не бывает клиентов, так что, конечно, вы запоминаете каждого. В самом деле, кто сейчас что-то чинит? Я искал шурупы только потому, что Дина решила переехать ко мне с целой стенкой семейных фотографий — и эта древняя рухлядь не желала загружаться на мои электронные рамки. Надо было по-настоящему развесить их, а вы не можете заказать штуки для развешивания картин в сети, если не знаете, как они называются. Приходится тащиться куда-то, где есть человек, способный понять твое невнятное бормотание: «Мне нужны эти фигни, которые используются для…»

В любом случае, этот продавец — на вид раза в два старше Мафусаила — узнал меня с первого взгляда.

— Вы были здесь, когда арестовали Барта, да? Извините. Я знаю парня с тех пор, как папаша приводил его сюда совсем мальчонкой. Если он террорист, то и я тоже.

Я не нашелся, что на это сказать, но старик с готовностью пустился в объяснения.

— Он фермер. Фермер старого образца, копающийся в земле. Тот, кто в самом деле работает руками. Пестициды. Колесная смазка. Брюква, кукуруза, горох, коровий навоз — когда он работает, все это остается у него на руках.

И конечно, у него есть масса причин для покупки солярки и удобрений. Или ПВХ-трубок, угловых скобок и бог знает чего еще. Вот дерьмо.

Но владелец магазина думал в тот момент не обо мне.

— Я ему тысячу раз говорил: мой руки, перед тем как выбираться в город. Если от тебя несет, как от подрывника, такое отношение и получишь, — старик вздохнул. — Ну, в конце концов, они разберутся. В последний раз на это ушел месяц. Похоже, им требуется немало времени, чтобы дотумкать — их высокие технологии на самом деле не такие ж высокие. Это вроде персонального помощника, который таскает мой зять. По идее, это и ключ от дома, и термостат, и инструмент для вскрытия гаражной двери, и медицинский монитор, и календарь, и бог знает что еще. Но штуковина всегда вытворяет что-то странное, особенно когда занята клонированием рекламных слоганов на любого, к кому приближается мой зять. И зачастую доводит бедную Одри — мою дочку — до истерики.

В первый раз, кажется, старик обратился ко мне не как к еще одному свидетелю падения фермера Барта.

— Вы приятный парень и без этих рекламных штук. Не подскажете, что используете для удаления спама? Бедняжка Одри испробовала уже все. Даже обращалась к производителю этих персональных помощников за блокатором спама. А это было чистой воды вымогательством, скажу я вам. И даже оно не помогло. Пока Чарли не избавится от этой хреновины, нас будет заваливать чертовой рекламой.

Снова вздохнув, он спросил:

— Ладно, чем я могу вам помочь?

Что бы в конечном счете ни случилось с фермером Бартом, мне подняли оклад. Пятнадцать сотен в месяц выросли до двух тысяч.

Ложные тревоги прекратились. Никаких больше бумажных фабрик, духов или фермеров. Я не стал говорить владельцу лавки хозтоваров, но проблема юного Чарли заключалась в том, что он пожмотился, покупая персональный помощник. Агрессивная реклама это доказывала. Чем дешевле товар…

Видимо, даже за пятнадцать сотен в месяц я был для В.С. дешевым приобретением. Но не теперь: теперь во мне был шик, как в исчезающих часах моей матери.

Тем временем я сообщил Дине, что дополнительные деньги заработал в качестве офисного планктона, и пригласил ее в самый роскошный ресторан в Перл Дистрикт.

И я уже задумывался о том, как превратить две тысячи в двадцать пять сотен.

* * *

Где можно отыскать террористов? Естественно, там, где их больше всего. Крайне правые политические движения? Крайне левые? Разница только в направлении. То же самое относится к религиозным группам. У фундаменталистов любой окраски больше общего, чем они хотели бы признать.

И если старикан из хозяйственной лавки был прав и Барта отпускали каждый раз, когда он попадался… ну кто от этого пострадает? Конечно, кой-какие неудобства ему доставили, но парень вполне заслужил их, раз возится с тем, что вызовет подозрения у любого здравомыслящего человека.

Так что я стал посещать мечеть. Вообще-то даже три. И храм. И пару церквей. Не считая нескольких политических партий, о которых большинство в жизни не слыхало. Плюс Общество анонимных алкоголиков, хотя именно они сильней всего настаивали на том, что я должен соприкоснуться со своей высшей сущностью. «Привет. Меня зовут Альфи, и я носитель «шкурки» В.С., пытающийся добиться повышения…» Ага, превосходно. И в любом случае, кого бы понадобилось взрывать завязавшим алкашам?

Где-то год никакой пользы с этого не было. Мои доходы ограничивались тридцатью штуками плюс работа в офисе.

А затем в один прекрасный день моя телефонная татушка затрезвонила.

Никто не должен был знать этот номер. Черт, я даже не предполагал, что кто-нибудь может мне позвонить.

К счастью, я был один. Я провел пальцем по предплечью, вызывая татушку, и поднес запястье ко рту.

— Алло?..

— Нам нравится ваша инициатива.

Мужчина? Женщина? По всем признакам голос был сгенерирован компьютером. Совершенно бесполый.

— Но те люди, которых вы пытаетесь найти, не работают с химическими или биологическими агентами. А если бы и работали, сумели бы это скрыть. Однако есть и другие способы. Не хотите ли получить апгрейд агента под прикрытием?

— Что?

— Я не могу углубляться в детали.

Затем, после паузы, голос продолжил:

— Зато я могу сказать вам следующее: он составляет психологические профили, просто анализируя голос и показания датчиков присутствия. И вызовет кавалерию, если вы угодите в передрягу. Это еще один имплантат, но ставится он быстро. Период восстановления десять дней. Относитесь к этому как к отпуску на основной работе. И мы поднимем ваш оклад до трех тысяч в месяц.

Тридцать шесть штук в год за один паршивый имплантат. Не облагающихся налогами, согласно акту о преимущественных правах министерства внутренних дел. Плюс еще зарплата с основной работы. Что бы вы ответили? Лично я сказал «да».

* * *

В первый раз меня арестовали на собрании АА.

— Мы решили, что это хорошая возможность дать вам привыкнуть, — сообщила телефонная татушка, после того как меня мистическим образом выпустили.

— О чем вы?

— Если вы общаетесь с преступниками, то мы должны задерживать и вас. Иначе это вызовет подозрения. А потом мы спишем это на технические накладки и отпустим вас и еще нескольких.

— А что эти ребята сделали?

— Ничего. Они уже дома. Но за каждого настоящего плохиша мы повысим ваш оклад на пять сотен в месяц.

* * *

Новая машина моей матери не понравилась. Так же как туфли и сумочка Дины. И обед в «Сити Гриль», куда мы пригласили маму на ее день рождения.

— Вид красивый, — заметила она, глядя на россыпь городских огней с тридцать девятого этажа, где наш столик стоял рядом с самым окном, — но мне все это не нужно.

— Ты этого достойна.

— А я и не говорила, что нет.

Дина ускользнула, чтобы попудрить носик, или как там это называют нынешние дамочки, — но моя матушка все равно сочла необходимым по-заговорщицки перегнуться через стол.

— И я не хочу, чтобы ты разорился ради меня. Или нее. Такие сумочки на деревьях не растут.

— Она тоже работает…

Меня спас официант. Парень как раз выбрал этот момент для того, чтобы наполнить мой бокал вином, бутилированным в поместье «Пино», которое мы заказали на пару с Диной. Вообще-то за время наших отношений я и в самом деле не потратил на нее кучу денег. Скорей, просто доказывал, что могу держать марку.

— Я хорошо зарабатываю, — сказал я, когда официант удалился.

— Мне не нужно лишнее барахло, — пожала плечами мать.

На столике перед ней стояла коробка из ювелирного магазина, обернутая зеленой бумагой и украшенная белым бантом.

— То, что ты можешь что-то купить, еще не означает, что ты обязательно должен это покупать.

Он толкнула коробочку по столу ко мне. На секунду ее рукав задрался, обнажив татуировку на запястье. Все еще стильно. Просто. Не дешевка, а демонстрация того, что эта женщина во всем следует собственным вкусам.

— Уверена, что это очень красивая вещица, но чем бы она ни была, ты стоишь тысячи таких.

Затем вернулась Дина. Я сунул коробку в карман и, отвлекая внимание Дины, налил ей вина до появления официанта. Но все же в ее глазах читался вопрос.

Я отвернулся и уставился в окно на залив и мчащиеся вдоль него огни фар. В голову полезли непрошеные воспоминания о том, как меня вновь и вновь обвиняли в блокировке движения на этом самом шоссе, но я отмахнулся от них.

С тех пор я прошел долгий путь. Вместо того чтобы мотаться по Харборсайду, гадая отравят меня или нет, я смотрел на него из окна одного из лучших ресторанов в городе.

— Знаешь, — сказал я, — мы почти потеряли зарезервированные места, когда ты не собралась вовремя.

Я заставил себя снова перевести взгляд на мать.

— Нам повезло, что мы не обедаем в Макдональдсе.

Мне пришлось потратить лишнюю сотню баксов на то, чтобы сохранить столик, но и после этого нам дали только сорок пять минут. Если бы на дороге были пробки, мы бы не успели.

— Извини, — раскаяния в ее голосе не чувствовалось. — Я была на собрании.

— Какое собрание важней твоего сорок девятого дня рождения?

— Мое тысячное.

* * *

Плохих парней было сложно найти. АА оказались не тем местом. Так же как и мечети, церкви и храмы. Меня арестовывали еще пару раз, но в основном для того, чтобы мои кураторы проверили реакцию остальных. Насколько я мог судить, те реагировали по большей части как обычные граждане, только сильней злились на то, что выбор пал именно на них. Примерно как в случае со мной и командой наблюдателей из новостей. В основном это были люди вроде моей матери — все они в каком-то смысле воздерживались от выпивки, собрание за собранием. И искали высшее начало, которое облегчило бы им путь.

Если бы такое начало и вправду существовало, что бы оно подумало обо мне? Занимался ли я чем-то полезным или просто преследовал тени в театрах теней? Я знал, что террористы существуют — в доказательство каждые несколько месяцев что-то взрывалось, — но теперь, когда моя «шкурка» была лучше настроена на их поиски, не удавалось найти ни одного. Может, я потерял инициативу… или те, за кем я охотился, просто слишком хорошо умели маскироваться?

Время шло, и я начал задумываться о том, как испытать оборудование.

«Ложных тревог не существует, — заявил команде новостей один из офисных ботов В.С. во второй или третий раз, когда меня обвинили в остановке движения на Харборсайд. — Датчики всегда исправны». Но это ведь не означало, что они всегда чувствуют правильно. Бомбы из удобрений или фермеры? Для постороннего наблюдателя они пахли одинаково.

Что может давать такие же сигналы, как затаившийся, живущий во лжи террорист?

Я попробовал театр в районных залах, настолько тесных, что актеры играли практически у зрителей на коленях. Ничего. Я записался в группу фантастов. То же самое. Моя «шкурка» была достаточно умна, чтобы игнорировать тех людей, которые не сомневались, что их ложь не несет никакого риска.

Я сделал попытку на концертах молодых исполнителей, фортепианных и скрипичных, но «шкурка» умела отличить и страх сцены.

Потом я решил испытать выездные судебные сессии. Разводы или тяжбы по выплате алиментов были забавны, но лучше уж настоящие уголовные процессы. В конце концов, каждому известно, что девяносто пять процентов этих парней виновны. Им в любом случае светила тюрьма, так что невелика беда, если для начала их прощупает В.С.

На первом суде ничего не произошло. Однако подсудимого оправдали, так что, наверное, он принадлежал к пятипроцентному меньшинству.

В следующий раз через пять минут после начала выступления защитника у меня зачесалось предплечье. Я закатал рукав и обнаружил синие веснушки.

Проблема была только одна. Подзащитный еще не успел сказать ни слова — говорил только его адвокат.

Еще через пару минут вторая рука звякнула. Не то чтобы громко — это было скорее ощущение, чем звук. Закатав рукав, я обнаружил проступившие на коже очертания мобильника.

Я поднял руку ко рту, как можно незаметней.

— Да?

— Какого хрена, по-твоему, ты делаешь?

Голос прозвучал достаточно громко, чтобы вся незаметность пошла к чертям. Адвокат замолчал. Судья завертела головой. В воцарившейся тишине абонент на том конце линии мог бы с тем же успехом орать в мегафон.

— Какого хрена тут происходит? Я слушаю запись…

Судья уставилась на меня свирепо, словно соседская бабка. И отнюдь не добрая бабулечка.

— Выключите это.

Она не кричала, но ее спокойствие пугало больше, чем крик.

— Сейчас же.

Мой собеседник не слышал, или ему было все равно.

— … он говорит о чертовом взломе!

Никакого спокойного авторитета — настоящий начальственный разнос.

Судья застучала молотком, но обрывать разговор с куратором — не лучший карьерный ход, а мой собеседник еще не закончил.

— Мы платим тебе не за то, чтобы ловить взломщиков, господи боже! Даже если этот парень лжет насчет своих зубов…

* * *

Судьи любят разбирательства с нарушением процедур еще меньше, чем наглецов, бесчинствующих в зале. Если бы она могла засадить меня, то, несомненно, так бы и сделала. К счастью, эмблема В.С. слегка охладила ее пыл, хотя ей явно не понравилось, что я отказался давать объяснения.

— Засекречено, — объявил я судье, когда мы остались в зале одни.

Хотя, возможно, это было и не так. В.С. не возражает, если бы все плохиши уверовали, что за ними следит целая армия парней вроде меня, дожидаясь малейшей промашки.

— И разве адвокат не нарушил какие-то правила?

В тот момент я точно понял, что она меня не посадит.

— Это не совсем ясно. Он произносил вводную речь, а не брал показания очевидцев, — тут она даже сухо улыбнулась. — Защитникам не обязательно верить в невиновность своих клиентов.

Откинувшись на спинку кресла, судья поинтересовалась:

— А насколько хорош этот ваш детектор лжи?

Я открыл было рот, но она покачала головой.

— Нет, не надо. Не говорите мне. Если мне не придется сменить работу, лучше не знать.

Тем хуже, поскольку я собирался ответить: «Понятия не имею». Достаточно хорош, чтобы уличить адвоката, считавшего, что его клиент принадлежит к девяностопятипроцентному большинству, — вот и все, что мне было известно.

* * *

Я поймал себя на том, что вспоминаю старину Барта. Выпустили ли его? Или снова засадили, потому что он так и не допер, как вывести душок террориста? Мои новые датчики должны были анализировать глубже. Определенно они отличались большей избирательностью. Но не было ли это просто очередным уровнем иллюзии?

Тем временем я пытался забыть о дне рождения моей матери. С какой стати я считал, что ее впечатлит моя новая машина, туфли Дины, подарок? То была «Мамочка» из моего шпионского фильма. И какого хрена я вообще выбрал это имя, если моя мать и мои цели в В.С. — деньги? власть? законопослушность? — имели так мало общего!

В коробочке была пара бриллиантовых сережек. Моя месячная зарплата. Доказательство того, как много моя мама стоит. И вот она швырнула это обратно мне с еще одним невозможным утверждением. Тысяча собраний; тысяча месячных зарплат. Двадцать лет жизни каждого из нас, сконцентрированные в одной цифре.

* * *

Больше я не мог этого выносить.

В месяцы, последовавшие за обедом на день рождения матери, мы с Диной перешли на новый уровень отношений. Я не знал точно, как его назвать, но получалось, что, оттолкнув нераспечатанную коробочку из ювелирного магазина, мать как будто открыла что-то между мною и Диной. Что-то, по-новому и неожиданно объединившее нас.

Я все еще водил машину. Дине все так же нравились элегантные наряды. Наша квартира приобрела шик Перл Дистрикт. Но я наконец-то понял, что мать имела в виду под «лучшим способом». Это была не просто декларация трезвости. Вещи — всего лишь игрушки. Люди — вот что имело значение.

* * *

И почему кризисы всегда наступают в два часа ночи?

Дина спала. Я не спал и не собирался. Вместе с новыми отношениями пришло и чувство неполноты, если по ночам ее не было рядом. Я лежал, пялясь во мрак, а моя рука уже нащупала ее плечо.

Я легонько стиснул.

— Ты не спишь?

Конечно же она спала, но ухитрилась протянуть руку и стиснуть мою ладонь, а потом ерзала, пока не прижалась ко мне спиной.

— Прияяятно…

Она снова начала задремывать, но я помешал ей.

— То, что я делаю, — оно действительно того стоит?

— А?..

— Я серьезно.

Дина развернулась ко мне, вырываясь из сна.

Мы прожили вместе восемнадцать месяцев, но внезапно я ощутил, что люблю ее до невозможности.

— Если тебе не нравится твоя работа, брось, — сказала моя девушка. — Мы проживем и на то, что я зарабатываю.

Затем она внезапно откинула голову, пристально в меня вглядываясь.

— Или приспособься. Деньги — это хорошо, но я хочу не их, а тебя.

Мне хотелось увидеть ее лицо, но во тьме белело лишь смутное пятно.

— Я не слишком много рассказывала тебе о своем детстве. Но у нас по жизни не было ни гроша. И я твердо решила, что со мной такого никогда не случится.

— Я…

— Ш-ш-ш… Если тебе настолько не нравится твоя работа, найди что-нибудь еще. Или пойди учиться. Займись чем-то интересным. Найди себя. Я все равно буду с тобой.

Она похлопала меня по груди.

— Я люблю тебя.

— Я… Есть кое-что, чего ты не знаешь. Все эти деньги я зарабатываю не…

Но вдруг оказалось, что Дина больше меня не слушает.

— Нет! — вскрикнула она. — Нет, нет, нет!

Она резко села, выдернув руки из-под одеяла.

— Нет!

Даже в скудном свете, пробивающемся сквозь занавески, я увидел веснушки у нее на предплечье. Веснушки, которых до этого не было и в помине. Веснушки, светившиеся в темноте — пусть и едва заметно.

— Нет! — Дина кинула на меня панический взгляд. — Обожемой! Нет!

Она вцепилась в меня, яростно обняла.

— Я говорила тебе, что мы были практически нищими. И я всегда боялась, что мне не хватит денег. Но это было до того, как… Прости! О боже! Нет!

Внезапно у меня зачесалось правое предплечье. Никаких точек. На мне проступили тигриные полоски — их было сложней разглядеть в полутьме, и все же они были видны.

Я показал их Дине. Не мог придумать, что сказать. Она выдала многословную паническую тираду, но я ощущал себя так, словно мой мир вдруг остановился.

Вдалеке взвыли сирены. Возможно, это была опергруппа в полном составе — совсем как та, что набросилась на несчастного фермера Барта.

Почему-то это развязало мне язык.

— Мы не сделали ничего плохого! Просто подали заявление об уходе не совсем… э-э… обычным способом!

Я воззрился на свою полосатую руку. Знал, что там слушают.

— Ложные тревоги существуют! — проорал я. — Может, датчики и исправны, но что они показывают?

По лестнице загрохотали ботинки.

Если вас вот-вот арестуют в объятиях любви всей вашей жизни, потратите ли вы эти последние драгоценные секунды на то, чтобы прижать ее покрепче, или начнете хватать одежду? Я притянул Дину к себе, поцеловал и прошептал ей на ухо, надеясь, что «шкурка» меня не засечет:

— Фермера Барта выпустили.

Конечно, скорей я истово верил в это, чем знал наверняка. Но если нет — все теряло значение. Не то чтобы Дина понимала, о чем я вообще говорю.

Я шепнул ей название магазина хозтоваров.

— Не знаю, сколько они нас продержат и что за это время произойдет. Но если не сможешь найти меня по-другому, скажи владельцу, где тебя искать.

— Почему не твоей матери?

— Потому что она всегда знала, что есть способ получше.

И потому, что в конечном счете моя мать была политически активна. Худший вид политически активных граждан те, кому плевать на политику.

Затем дверь с грохотом распахнулась, и я снова прижал Дину к себе, хотя нас уже принялись растаскивать.

— Политика тут ни при чем! — заорал я. — Мы просто хотим с этим покончить!

А потом ни к селу ни к городу:

— Моя мать печет лучшие коржики с корицей…

…………………..

© Richard A. Lovett. Mother’s Tattoos. 2012.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале

Analog Science Fiction and Fact

© Юлия Зонис, перевод, 2016

© Богдан, илл., 2016

…………………..

Ричард Ловетт (Lovett, Richard А.)

____________________________

Американский фантаст и популяризатор науки Ричард А. Ловетт родился в 1953 году в Иллинойсе. Закончил университет с дипломом астрофизика, затем получил юридическое и экономическое образование. Ловетт опубликовал шесть книг и более 2000 статей на темы дистанционного зондирования, экологии, аналитической химии, токсикологии, пищевой микробиологии и т. д. Поклонникам фантастики Ловетт известен в основном научно-популярными статьями в журнале Analog. В 2003 году он дебютировал в фантастической литературе рассказами «Броуновское движение» и «Равновесие». Ловетт опубликовал четыре десятка рассказов и повестей. Живет в Портленде, Орегон.

Кэтлин Энн Гунан
ВЫСШАЯ ЛЮБОВЬ

/фантастика

/медицина

Элли Сантус-Смит хватает чистое белое платье; весенняя заря льется на ее потертый восточный коврик и испещряет лучами единственный предмет роскоши в доме — огромное фортепиано.

Элли запускает гребень в угольно-черные волосы, которые она обрезает коротко — такая прическа, по ее мнению, старит. Гладкая кожа сияет здоровьем двадцатилетней девушки, хотя Элли сорок семь лет. Пациенты не доверяют молодым докторам. Инфузии наномедов оберегают юность ее тела и остроту ее ума, а еще они ослабляют парализующую агорафобию. Элли много работала, чтобы жить теперь в крошечной квартирке в Анклаве — безопасном, малозаселенном «пузыре» в Вашингтоне, округ Колумбия. В здешнем маленьком прибранном раю неимоверные богачи владеют такими кубофутами, какие большей части человечества и не снились, питаются редкой органической пищей и поглощают лишь тончайше настроенные инфузии.

Элли ненавидит себя за то, что ей нужен этот рай. Однако он ей нужен. Если она хочет кому-либо помочь, если хочет, чтобы драгоценное образование не осталось втуне, без рая не обойтись. Отсюда она может ходить пешком в Центр долголетия за частыми инфузиями и на работу — а работает она реаниматологом в Столичной больнице, — не боясь попасться в западню автомобиля, метро или самолета.

Звонит телефон.

— Папа?

Он отзывается — сиплым, странным голосом. Давненько не разговаривали.

— Привет, дорогая.

Мир на миг становится синим. Его глаза с застывшими в них слезами, синие, под копной выбеленных солнцем волос, столько лет назад. Его внезапно выдернули из царства морской биологии в день, когда участники Первого бунта восточного побережья убили мать Элли — на глазах у дочери. Вскоре он вновь сбежал в подводное убежище, оставив Элли заботам бабушки и школ-интернатов.

— Давай созвонимся попозже? Я опаздываю на инфузию, потом работаю в реанимации до семи, — говорит Элли. Она воображает отца в тиковой рубке стоящего на якоре в Ки-Уэсте парусника, упрямо стареющим.

— Пустяки. — Он отключается.

Та же старая игра. Ей давно пора привыкнуть к его угрюмой уклончивости, но больно до сих пор. Ее отец, прославленный морской биолог, именем которого назвали червя, бросил науку, когда Элли поступила в колледж, и десятилетиями рисовал причудливых океанских тварей, обретая немногочисленных поклонников в разных странах мира.

Внизу ей улыбается привратник. Она выходит наружу, в мир, где ей ничто не грозит: исторические виллы, частные домики, рестораны и магазины — пара-тройка обсаженных деревьями кварталов, которые упираются в авеню Коннектикут и патрулируются профессиональными охранниками (на ее взгляд — головорезами), за что она платит изрядную соседскую пошлину. Головорезы очищают территорию от бездомных, голодных, отчаявшихся и тех, кто не похож на местных жителей. Перейдя невидимую границу, Элли должна миновать, как она это называет, Круги Ада — кварталы, что кишат плотными толпами, без которых не обходится ныне ни один город мира, — чтобы добраться до больницы, где работает. Ее панику сдерживают только наномед-инфузии.

Элли видит, как одинокий велосипедист едет прямо по лужам, и тут же замечает Дона Стэплтона — тот спускается по широким ступеням «Вечности», выстроенного в 1900-х особняка-кондоминиума. Здесь живут тридцать богатых столеток, в том числе те, чьими трудами создан Анклав. Стэплтон машет рукой.

— Док! Добренького утречка!

Западня. Элли может биться об заклад, что он вызнал ее график. Белые дреды осеняют его темное, красивое лицо.

— Кофе на веранде?

Она глядит на обширную викторианскую террасу: плетеные стулья, нависающие папоротники, восемь расслабленных обитателей, приветствующих солнце под Эллу Фицджеральд.

Шестьсот миллионов стариков, разменявших первую сотню, «столетки», последними пользуются благами социального обеспечения. Большинство столеток без пенсии не выживут, однако для жителей «Вечности» с их богатством, заработанным в ходе успешной профессиональной карьеры, это лишь капля в море.

— Спасибо, но мне надо бежать.

— Я пройдусь с вами. У нас к вам новое предложение.

Удавка на горле.

— Извините, я сразу откажусь.

Она понимает, что «предложение» обернулось бы кошмаром. Бесконечные вызовы сообщества придирчивых ипохондриков; их требования — постоянные, капризные, невозможные — ее раздавили бы. Элли быстрым шагом идет к Больничному центру — ее ждут бедные, отчаянно нуждающиеся в помощи пациенты. Свой диплом и свою жизнь она посвятила именно им.

Дон настойчив.

— Вы добились срочной инфузии для миссис Диюбски. Без всей этой волокиты. Вы спасли ей жизнь…

— Я не элитарный врач.

— Вы эксперт по наномедицине. Будь у вас поменьше пациентов, может, вы не были бы в таком стрессе. Для вас это важно, учитывая вашу фобию.

Любопытный ублюдок. Он улыбается.

— Открытая информация. Я высылаю предложение.

Сигнал в ухе оповещает Элли о письме, и Дон остается позади.

Еще пара кварталов, и она на Дюпон-Сёркл. Имплантированный микрочип, который дает ей доступ в Анклав, сигнализирует: она вне охраняемой зоны. Элли хватает воздух ртом. Толпы детей, подростков, всяческой молодежи. Хибары, броуновское движение людских масс, продуктовые лотки, сильная вонь и постоянный напор резких криков, уродской музыки, мычащих клаксонов.

Телефон. Отец, перезванивает.

— Нам надо поговорить. Я умираю.

Она чуть не спотыкается.

— Где ты?

— Хоспис в Санниленде. Гепатоцеллюлярная карцинома. — Слова будто соскальзывают с его привычного к интеллигентной речи языка.

— Когда тебе поставили диагноз?

— Три месяца назад.

Она в ярости.

— Почему ты не звонил? Еще не поздно. Регенерационные инфузии… — Ее мозг бурлит наномед-терапией. По большей части та ему не по карману, он всю жизнь упрямо игнорировал любое страхование, кроме обязательного, и в его возрасте — восемьдесят пять — дорогое продление жизни невозможно.

— Я готов уйти, Элли. Они дают мне два-три дня. Я хочу, чтобы ты была рядом, сейчас.

Я хотела, чтобы ты был рядом, тогда. Все эти годы. Тебя не было. Ты меня не любил.

— Мне надо поговорить с твоим врачом.

Этот сиплый смех.

— Ты шутишь, да? Диагноз поставил фельдшер после того, как «скорую» вызвал мой сосед-доброхот. Я в милосердных руках государства. Меня лишили смерти на море. В Санниленде врачей нет.

Она не удивлена.

— Я не могу прыгнуть в самолет и прилететь.

— Это понятно. Я пожинаю то, что посеял.

Она так сильно хочет добраться до него, увидеть его, что из глаз вдруг брызжут слезы — она и сама удивляется. Но нет: когда ей было двенадцать лет, ее вывели из самолета в смирительной рубашке. Не помог даже бизнес-класс.

— Ты не понимаешь. Это другое.

Не наше прошлое, не наша безнадежная неспособность общаться.

— Дорогая, это тебе так кажется. — Он снова отключился.

* * *

Она всегда упрашивала отца поселиться вместе с ней. «В этом твоем пузыре? Спасибо, не надо». Обоим так было легче, и они это знали. Она не могла жить с кем-то еще. Короткий брак Элли разбил ее дом. Из близких друзей остались мертвые музыканты и фортепиано, на котором она играет почти до утра.

Элли выныривает из беседы с отцом раздраженной, ее оборонительные укрепления сметены, на нее бесконечно наплывают лица, рычащие автобусы, удушающие выхлопные газы. Она беззащитна. Она упряма — и это упрямство его убивает. В своей жизни ты можешь контролировать все, кроме собственного отца.

Ну уж дудки.

Она вызывает наномед-апдейты и упорядочивает компоненты в своем мозгу — настоящем произведении искусства.

Сердце колотится, она добирается до двери Инфузионного центра, минует длиннющую очередь из тех, кто надеется на отсрочку выплат по страховке, предъявляет карточку, проскальзывает внутрь.

В регистратуре — новенькая. Элли делает глубокий вдох и бросает кости. Это не ее метод, но выбора нет.

— Добавьте 17 и 43.

— У вас нет на это разрешения.

— У меня код Р-1. — Элли ненавидит становиться объектом жалости. Ее недешевые инфузии — правительственная компенсация жертвам самого кошмарного бунта в истории США, убившего ее мать. Бунта, с которого началось десятилетие беспорядков; примерно тогда же население планеты перевалило за восемьмиллиардов.

Даже среди профессионалов уровня Элли то, что есть у нее, могут позволить немногие: продление жизни, наномед-компоненты, обновления в реальном времени. Производить наномеды дешево. Цены на них держатся высокие. Официальное объяснение — стоимость НИОКР и экспериментальная природа наномедов. Истинная причина — перенаселенность и нежелание плодить столеток.

Она лежит на каталке в инфузионной. Особые наномеды поддерживают ее феноменальную память — обоюдоострое оружие: воспоминания вызывают панику. Мать убили на ее глазах, и психиатр давил на отца, требуя разрешить терапевтическое вмешательство и стереть память. Отец отказался, он хотел, чтобы Элли, повзрослев, сама сделала выбор. За это она ему благодарна. Воспоминания побуждают ее жить в пузыре, однако именно они делают Элли собой. Инфузии — попытка достичь равновесия, чреватая повреждением нейронов, и все-таки у Элли есть право смешивать коктейль по собственному усмотрению.

Добавить 17 и 43 — значит радикально изменить равновесие, убрать страх. Вероятно, она сможет покинуть пузырь, сесть на самолет. Что еще в ней изменится, она не знает. Ее тщательно выстроенная жизнь может пойти к чертям.

— Док, вы в курсе, что вам этого делать нельзя. — Джон, ее постоянный медбрат.

— Ты в курсе, что мне — можно.

— Это опасно. Вы будете сами не своя. В последнем бюллетене…

— Я знаю. Парадоксальные эффекты от последних апгрейдов. Вечером мне нужно быть в самолете.

Джон вздыхает.

— Включить вам на время инфузии джаз?

— Конечно. — Легкий укус иглы. Она закрывает глаза и сдается атакующей памяти.

* * *

Лавандовые сумерки, украшенные горизонтом с голыми бурыми деревьями. Стоим на Кольцевой. Десять полос встречных статичных огней, обычная успокаивающая интерлюдия между детсадом и ужином. Элли на заднем сиденье, пристегнута, расправляется с пришельцами в 3D, мама впереди подпевает «Высшей любви» Джона Колтрейна, покачивая головой; на маме — белый халат, днем она, как обычно, работала в больнице.

Мельтешение сбоку: людская армия выливается на магистраль, течет между машинами. Лохмотья, приглушенное пение. Бита, взрывающееся стекло, мама заслоняет собой сиденье, кричит:

— Не троньте мою нинья!^[6]

Брызги крови на белом халате мамы и видеоэкране Элли.

Годы спустя, студент-медик Элли за рулем: поток встречных огней. Мир, как всегда, в процессе переделки: подъемные краны, бочки, грузовики с продовольствием, чтобы обеспечить хоть чем-то людей, продолжающих прибывать, прибывать, заполнять каждый кубофут в огромных башнях на обширных искусственных островах. Элли хочет помогать людям, быть как мама. Когда едешь наперекор страху, наполняешься силой. В итоге сила иссякает. Она отключается; перестает функционировать. Привычные инфузии неэффективны. Она не может жить в городских центрах, нуждающихся в ее профессионализме.

В округе Колумбия она после долгих, тяжких поисков находит свой оазис. Цена? Она останется здесь навсегда.

— Док?

Элли открывает глаза и удивляется: когда это я утратила способность жить? Она садится на каталке.

— Паника сразу после инфузии — это ненормально.

— Вы знали, что идете на риск. Я возьму кровь на анализ.

— Нет времени. И, Джон…

— Док?

— Не ставьте мне больше Колтрейна.

— Это был не Колтрейн.

* * *

Нет способа избежать смены в реанимации; никто ее там не заменит. Элли покидает Инфузионный центр и, шагая по авеню Нью-Гэмпшир, бронирует место на самолете после смены. Всего квартал до больницы; теперь, после инфузии, толчея излучает любовь, не кипит злобой, не затаивается, чтобы наброситься и нанести смертельный удар.

Элли входит в больницу и расслабляется, удивленная тем, как легко стало дышать; тем временем ее сканируют и обыскивают в поисках оружия. Она проталкивает руки в рукава белого халата и хватает медкарту. Вокруг — бурлящий гадюшник, куда она каждый день приходит, чтобы с удручающе малым успехом вырвать из лап смерти ее дрожащие трофеи; парадокс, но здесь и сейчас Элли настолько хорошо, что это даже пугает.

Она проникает за занавеску.

— Мистер Биллингс? — Тот лежит на столе для осмотра, небритое лицо в кровоподтеках, рядом — полицейский. — Что случилось?

Коп говорит:

— Подрался в баре. Ему не впервой.

— Неправда. — Биллингс глядит на полицейского свирепо.

— Никогда ничего не помнит.

— Она сломала мне руку.

— Это ложь.

Элли — копу:

— Выйдите, пожалуйста.

— Он опасен. Вы же видите, он орет…

— Идите. — Она начинает осмотр. — Ваша рука?

— Болит — мочи нет.

Элли светит фонариком Биллингсу в глаза.

— Откуда у вас этот шрам на лбу?

— Снаряд. Десять лет назад. Все остальные умерли.

— Сядьте. — Она постучала молотком по его колену. — Вас лечили от ПТСР?^[7]

— Пограничный уровень. Никто не оплатил бы лечение.

— Я заказываю болеутоляющее и рентген вашей руки. Через какое-то время вернусь.

Следующая пациентка нуждается в апдейте почки. Она сидит на столе, отекшая, и смотрит на шишковатые руки. Элли стала техническим специалистом, которому приказано не переступать точно очерченные границы. Медпомощь строго дозирована. Страховые организации превратили медицину в корпоративный алгоритм, дарующий большинству людей максимум благ.

Элли — дипломированный врач, она способна совладать с конвульсиями системы. Она знает, как далеко может зайти за пределы дозволенного и какие процедуры настолько дороги, что нарушат равновесие и посадят ее на скамью подсудимых.

Лечение почки — за пределами. Элли колеблется и одобряет процедуру.

— Скоро вам станет лучше.

В глазах пациентки — слезы.

— Я думала…

— Новый протокол.

Элитарные врачи делают что хотят, потому что богатеи обходят корпоративный алгоритм. Покидая пациентку, Элли невольно проверяет предложение «Вечности», которое не устает навязывать Дон Стэплтон. Поразительная щедрость. Вероятно, оказывать столь дорогие услуги она не сможет. Столетки проглотят ее с потрохами. И она станет лечить их… вечность. Одни и те же люди. Ее навыки реаниматолога атрофируются. Ловушка.

Увы: стоит еще раз переступить границу — и ее вышибут пинком под зад. Она понимает, что обязана безрассудством инфузии. Ей нужно дотянуть до конца смены. Через час она получает результаты Биллингса.

— Трещина головки локтевой кости. Вот здесь, — говорит она ему, дотрагиваясь до его руки. — Я заказываю заживляющую инфузию.

— Слышал? — вопит Биллингс. Коп испуганно оживляется.

Элли спрашивает Биллингса:

— Как вы смотрите на то, чтобы не ввязываться в драки в барах и подлечиться?

— Не могу себе это позволить.

— Мне нужно лишь ваше согласие. Вы получите нейропластические наномеды и консультации психолога. Вы должны обещать мне, что пойдете к психологу — или план не сработает.

— Вы уверены, док? Я имею в виду…

— Я уверена.

Биллингс напоминает ей отца — в когтях бесчувственного алгоритма. Но у отца имелся выбор, он был куда свободнее Биллингса.

Она всегда избегала мыслей о том, как переплетены их жизни. Разве что, думает Элли, удивляя саму себя, эти мысли движут мои пальцы. Долгие ночные часы. Они движут мои пальцы, когда я импровизирую, играя джаз. Они не столь далеко, как я думаю.

На мгновение ее охватывает трепет; она отдергивает занавеску и видит вечного следующего пациента. Мир кажется противоестественно резким, в нем скрыто столько непознанного, что она считает минуты до конца смены.

* * *

Элли летит ночным рейсом. Всю дорогу до восточного побережья она таращится в иллюминатор на сплошное нескончаемое сияние, воображая людей внизу, и не сворачивается клубком. И не кричит.

И не зовет отца.

Выходя из такси в Санниленде, она расслаблена, как если бы отмахала десять миль на беговой дорожке. Ее окружают высотки, уходящие в небеса светящиеся решетки, блокирующие всякий вид. Двадцать тысяч стариков живут тут на тридцати акрах; такие комплексы можно найти в любом уголке страны. Здешние обитатели не думали о сбережениях. Они не могут оседлать волну технологии, чтобы катиться на ней много лет.

У Элли всегда будет работа. Жизнь, ради которой она трудилась, ярка и стабильна, это завидное личное будущее. Будущее, в котором она укроется от времени, эмоций и перемен.

Разозленная своими мыслями, она хватает чемодан и входит в вестибюль дома, где живет отец. На этаже хосписа посетители дремлют на стульях, храня бдительность. Перед дверью отцовской комнаты пахнет виски; она проходит мимо двух беседующих потрепанных мужчин в панамах. Внутри — разноцветные полоски света, тихая пирушка и саксофон Колтрейна, стенающий второй раз за сутки, и это уже не сон. Ее пальцы сгибаются; почти бессознательный рифф. Она замечает отца в шезлонге.

Его лицо, пугающе худое, наполовину залито мигающим синим светом. Бледная улыбка, пиво в руке. Она летит к нему:

— Папа!

Он моргает, ухмыляется. Вспышка необыкновенно синих глаз, и ей снова пять лет.

— Элли! Все-таки решила проведать старика, да?

— Я вытащу тебя отсюда.

— Боже правый, Элли. Мне колют морфий! Даже не думай вмешиваться.

— Не смешно. Расскажи о диагнозе подробнее.

— Гарантированная и долгожданная смерть. Похороны в океане. На освободившееся место придет молодежь, которой жить в радость.

— Ты поправишься.

Ее отец говорит мягко:

— Это хоспис. Четыре дня дозированного милосердия. Они знают, как его распределять. Никаких шприцов, трубок, аппаратов. Я проскочил эту стадию. Видимо, я заполучил то, что имею, давным-давно, когда мучал морских зверюшек вместо того, чтобы поехать домой к тебе. Все по-честному.

— По-честному? Я скучала по тебе, папа, само собой. Ты был мне нужен. Но все это не имеет отношения к тому, что ты решил умереть. Как тебя лечили?

Он пожимает плечами.

— Две инфузии в прошлом месяце. Стандартный набор. Не сработало.

— Ты не звонил.

Он говорит медленно, как если бы общался с ребенком, равно подчеркивая каждое слово.

— Я просто не хотел звонить.

Она осознает все разом: и его ужасное упрямство, и свое собственное. И открывает телефон.

— Что ты делаешь?

— Вызывают «скорую».

— Элли, Элли. Никто не станет за это платить. И куда, ты думаешь, они меня отвезут?

— В инфузионную клинику. Я заплачу.

— Даже у тебя нет таких денег.

— Мне тут предложили новую работу. Я о тебе позабочусь. Продам квартиру — она стоит немало. Мы сможем жить со столетками — красивый дом, интересные люди. Тебе понравится…

— Не решай за меня.

Она замечает, что его лоб блестит от пота. Ей немножко стыдно, но недостаточно, чтобы она остановилась. Она кричит:

— Ты старый дурак!

Он улыбается.

— Надеюсь. — Машет рукой. — Не обращайте внимания, это всего лишь моя дочь.

Болтовня возобновляется. Он спокойно продолжает:

— Элли, ты можешь думать, что я тебя не знаю, но это не так. Помнишь лето после колледжа, когда ты жила у меня и думала, чем бы тебе заняться? Да, мы были вместе недолго, но я знаю тебя как себя. — Он умолкает, чтобы сделать вдох. — Ты должна делать то, что тебя трогает, а трогает тебя твоя работа. Нынешняя работа. Что бы ты ни делала, каким бы диким мне все это ни казалось, у тебя получается. Не надо жертвовать работой ради меня. Я этого не хочу. Во-вторых… не перебивай, я быстро устаю. Я прожил прекрасную жизнь. Несмотря на нашу… трагедию. Я хочу жить только на моей лодке. Если ты сделаешь что-то без моего согласия, я никогда тебя не прощу. Я серьезно. И я не желаю снова испытать боль, пытавшую меня последние полгода.

— Я не дам тебе испытать эту боль! — К своему изумлению, Элли плачет. — Ты скрывал от меня свою болезнь. Ты не хотел, чтобы я тебе помогала. Зачем мне вообще жить, если я не могу помочь собственному отцу? Ты скорее умрешь, чем примешь мою помощь.

Она падает на кровать, прячет лицо, рыдает.

— Элли, посмотри на меня.

Она вытирает слезы его рукавом.

— Прости.

— Не надо. Последний раз я видел тебя плачущей, когда умерла твоя мать.

— Ты много чего пропустил. Праздники. Дни рождения. — Она слышит в своем голосе себя, но десятилетнюю: две недели с отцом на море, раз в году, и вот они снова заканчиваются.

— Честный удар. — Он делает паузу. — Все кончено. Океаны загрязнены, их не очистишь.

— Ты можешь помочь их восстановить! Ты…

— Это место, которое тебя так ужасает, — оно такое же, как все остальные. Другие даже хуже. Я ездил по миру. Сделал что мог. Я горжусь тем, что в мою честь назвали червя. — Он вздыхает, кашляет, смотрит Элли в глаза. — Я горжусь тобой. Твоя мать тоже тобой гордилась бы. — Еще одна долгая пауза; она ищет бумажный платок, высмаркивается, вытирает лицо. — Ты можешь кое-что для меня сделать.

— Что?

— Давай переместим вечеринку на мой корабль. Меня похитили. Я не хочу умирать здесь. Прикажи кому-нибудь привезти в док фортепиано — ты сможешь сыграть мне на прощание. Я не слышал, как ты играешь, уже очень, очень давно. Для меня это и есть рай. Я всегда вспоминаю, как первый раз нырял с аквалангом.

— Но…

— Это все, чего я от тебя хочу. Нам не вернуть растраченные мной годы. Выполни мою просьбу, пожалуйста.

Она ждет, пока застарелый гнев, застарелая ярость забурлит и сойдет на нет. Ее рука тянется к телефону, потом замирает. Ты же знаешь толк в импровизации.

Вместо звонка в «скорую» — воспоминание, одно из множества, которое она держала в себе все эти годы, отказываясь отпускать. Она знает, что всплыть воспоминанию позволила новая инфузия, но от этого оно не становится менее ценным.

Зимний день у бабушки. Каникулы. Она играет на фортепиано. Начинает с выученной заготовки — Баха.

Потом — смещение. Она слышит маму, как если бы та была музыкой, Колтрейном, джазом. Она вплетает в Баха новые ноты, настраивает каденцию, движется в новое пространство. Импровизирует. Теряет себя в звуке, падающем снеге, своем отце, который прислонился к фортепиано, — и слезы бегут по отцовским щекам.

Она помнит, что играла много часов.

Она смотрит ему в глаза и видит его словно впервые: человек отдельно от нее, от ее потребностей, от ее способа делать собственную жизнь маленькой и безопасной.

Она кивает.

— Ладно, папа. Поехали.

…………………..

© Kathleen Ann Goonan. A Love Supreme. 2012.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале Discover.

© Николай Караев, перевод, 2016

© Ронамис, илл, 2016

…………………..

Кэтлин Энн Гунан (Kathleen Ann Goonan)

____________________________

Американская писательница. Живет в Таверньере, штат Флорида, и в горах Теннесси. В настоящее время преподает в Технологическом институте Джорджии. Опубликовала семь романов, включая удостоенный Мемориальной премии Джона В. Кэмпбелла «Во время войны» (2007). Гунан привлекла внимание фэндома в середине 1990-х, когда выпустила роман «Джаз Квин-сити» (1995), ставший первым из четырех томов «Хроник нанотехнологии», амбициозного постмодернистского сочетания литературных заимствований и «твердой» НФ. В сборник «Ангелы и вы, собаки» (2012) вошли многие рассказы, написанные с 1990 года. Сайт: www.goonan.com.

Эдуард Геворкян
НЕЙТРАЛЬНАЯ ПОЛОСА

/фантастика /биотехнологии

/новый тип войн

/сверхчеловек

В кресле напротив подросток в геймерских очках быстро-быстро перебирал в воздухе большим и указательным пальцами правой руки. Растопыренные пальцы левой медленно шевелились над коленом. Сидящий рядом старик с окладистой бородой покосился на него, качнул головой, повернулся к неопределенного возраста соседке.

«Пройдется по адресу этих молодых», — подумал я.

— В «Истребителей» режется, — сказал старик. — Сейчас ему худо будет.

Женщина возилась с коробкой сока, протыкая трубочкой клапан.

— Пей, дед, — сказала она. — Тебе-то какое дело?

Мое место было у окна. Сиденье сбоку пустовало, а у прохода расположился молодой парень в не по-осеннему легкой куртке. Он глянул на подростка, перевел взгляд на старика и явно хотел что-то сказать. Но тут юный игроман сорвал очки и, пробормотав «вот невезуха!», откинулся в кресле.

— Сбили, да? — хмыкнул старик. — А ты сектором газа мягче работай.

Подросток вытаращил глаза.

— А…э… — успел он выдавить, как дед назидательно поднял палец.

— Ох, уж эти молодые! — провозгласил он, и мироздание вошло в свою колею. — Поиграй с мое, тоже будешь с трех-четырех движений видеть, кто на каком уровне.

— Ха, — обрадовался подросток. — Может, мы в небе встречались?

— Не думаю. Но, может, еще встретимся.

— Я — «Покрышкин-2564», — сказал подросток.

— «Пугачев-09».

— Эге, двузначный? — вмешался в разговор парень в куртке. — Это же армейский индекс.

— Ну да. Только учебный. Я свое в железе отлетал, теперь вот молодых перспективных отлавливаю в сети, натаскиваю помаленьку.

— И много отловили?

— Для Военно-космических сил хватает с лихвой.

У мальчишки загорелись глаза, он что-то тихо спросил, а дед покачал головой и негромко ответил: «Через пару лет можно попробовать, если не передумаешь». Потом разговор свернул на марсианскую экспедицию. Дед посоветовал не суетиться: мол, еще во времена его молодости собирались лететь, да все переносят из года в год, денег потратили уйму. Потому и не надо записываться на всякие испытания и тесты, толку никакого, и еще неизвестно, как они отразятся на здоровье.

Я же смотрел в окно на мерцающую серую полосу. Три часа «трубой» — можно привести мысли в порядок, подготовиться к работе. В разрывах «трубы» на доли секунды возникали и исчезали желтые пятна лесов, белые — полустанков, красноватые — станционных строений и домов. «Трубу» протянули, кажется, после серии терактов 49 года, но она мало помогла — к путям скоростного поезда фанатикам несколько раз удалось просочиться, несмотря на минные поля и стреляющую автоматику. Это потом, когда ввели смертную казнь, в том числе и позорную, они притихли, да и то не сразу.

Впрочем, кто-то хорошо подзаработал на строительстве защитной полосы и на поставках армированного пластика. А другие на звуковой защите — иначе адский вой, который выдувал проходящий скоростник, пугал людей и живность от горизонта к горизонту по обе стороны дороги из Петербурга в Москву. Или, как мне сейчас — из Москвы в Питер, что, по мнению людей, знающих толк в перемещениях, далеко не одно и то же.

В прошлом году после скандального дела с подделкой экзаменационных файлов меня перевели в резерв с полным сохранением всего пакета. Инспекционный визит в Мурманск затронул интересы некоторых именитых персон, и, хотя придраться к нашей комиссии не смогли, начальство на всякий случай перестраховалось, выведя нас из-под возможных подстав и провокаций. Не помогло. Уполномоченный Сербин, с которым я проработал шесть лет, свалился с тяжелым осложнением после ерундовой простуды, ушел на пенсию досрочно и перебрался к родне в Крым.

Собственно, он и продвинул меня в Наблюдатели после того, как я случайно оказался в Выездной Комиссии, подменяя Защитника, сломавшего руку на тренировке. Тогда я подрабатывал референтом в Департаменте по надзору и, наверное, до сих пор продолжал бы составлять обзорные записки. Но Сергей Викторович заметил мою способность быстро запоминать важные и второстепенные детали — и погнал на тесты. Долго натаскивать меня не пришлось. Оказалось, что память у меня хотя и не эйдетическая, но своеобразная: все виденное и слышанное откладывалось вроде поверхностно, но постепенно воспоминания о конкретных событиях обрастали деталями, и чем дальше, тем больше их становилось, вплоть до самых несущественных на первый взгляд мелочей. Каковые мелочи, оформленные в многостраничный отчет, визировались Уполномоченным и шли в аналитический отдел Департамента. А уже оттуда следственным органам раздавались пироги и пышки, если все было в ажуре, или синяки и шишки, в случае, если удавалось раскопать то, что они проглядели. Такое случалось редко, но членов Выездной Комиссии недолюбливали, полагая нас надзирающими за надзирателями.

Голоса попутчиков стали громче. К разговору присоединился сидящий слева от прохода мужчина в синем плаще. Он так бодро развернулся с креслом в нашу сторону, что чуть не опрокинул на себя стакан с кофе, который разносила проводница. Несколько капель попали на плащ, но он не обратил внимания. Я вздохнул — рано или поздно любой разговор сползает на тему наследования. Даже в гостях у соседа по дому — как посидим немного за столом, так либо жена соседа, либо его теща после третьего или четвертого тоста непременно сцепятся — усыновлять ли Государю наследника, которого выберут достойнейшие, либо из детей кого назначить? А может, вовсе всенародно избирать? Как-то раз обычно не произносящий ни слова тесть, учитель протогимназии, вдруг поднял палец и значительно произнес: «Филиокве». Сосед уронил вилку, теща ойкнула и, вскрикнув: «Там пироги подгорают», метнулась на кухню. Следующие полтора часа мы слушали лекцию о религиозных диспутах Византии, о принципах наследования в Риме и о тщете наших суждений, потому как власти предержащие сделают так, как им будет выгодно. Остановить его никто не мог и не хотел — обиды тесть помнил долго и со вкусом напоминал при каждом удобном, а в особенности неудобном, случае. Если бы не подписка о гостайне, я мог ему кое-что рассказать о властях и тихих войнах кланов, о многоходовых интригах, которые идут между сторонниками прямого наследования трона и выборного: с каждым годом чем старше Государь, тем войны горячее. Наш Департамент, в частности, следит еще и за тем, чтобы партии «эредиатиков» и «меритократов» не переходили за грань закона или, по крайней мере, делали это с минимальным количеством скандалов, выносов грязного тряпья на люди и трупов. Своего рода нейтральная полоса.

Вздремнув под негромкий разговор попутчиков, я вздрогнул, когда поезд после резкого воздушного хлопка выскочил из «трубы» и под бравурную музыку остановился на перроне. Навигатор на запястье показал, что меня ждут у большого табло.

За день до отъезда я немного покопал в файлах. Работала тройка Зализняка, одна из лучших, и быстро выяснила, что группа следователей слегка погорячилась. Во время отпуска утонул врач кремлевской клиники. Заплыл за буйки, судорогой свело ногу, спасатели поздно заметили, откачать не удалось. Приняв дела, его заместитель провел инвентаризацию и обнаружил, что пропали образцы крови и тканей очень важных лиц. Настолько важных, что в файлах вместо имен стояли прочерки. У следаков взыграло ретивое, дело пахло карьерой, трясли многих, и крепко. У одного свидетеля, ученого с мировым именем, чуть не случился инфаркт. Но Выездная Комиссия обнаружила, что подмена образцов была не злоумышленной акцией, а халатностью лаборанта. Он перепутал боксы и списал часть из них на утилизацию по сроку хранения. А потом с велика ума или большого перепуга переставил ярлычки со штрих-кодами и чипами идентификации. Следователи сотрясали воздух жалобами на «комиссаров», выкручивающих руки, но сумрачные люди из прокуратуры быстро привели ретивых в чувство. Лаборанту дали условный срок и отправили отрабатывать штраф в районную больницу санитаром.

Насколько я понял, инспиратором нашей комиссии был один из неугомонных следователей. Так как лаборант перешел в разряд надзираемых, он подключил его к системе наблюдения. И выяснил, что к ссыльному лаборанту приезжал родной дядя, который в свое время и устроил нерадивого племянника в кремлевскую клинику. Дядя оказался микробиологом из частной фирмы, которая работала над какими-то фармакологическими проектами по госзаказу. Как потом рассказал быстро протрезвевший работник морга, после отъезда дяди его ссыльный коллега приободрился и намекнул, что скоро покинет эту дыру. Но когда узнал о гибели дяди в автомобильной аварии, приуныл, стал пить не в меру и с бодуна хлебнул вместо спирта растворитель.

Следователю эта цепь несчастных случаев показалась странной. Но прокурорские отказались возобновлять дело и спихнули окончательное решение на наш Департамент. Вот и направили Выездную Комиссию по месту работы «дяди», чтобы ни у кого не возникло сомнений в недоработке. Я знал, что этот визит идет по второму разряду важности. Да что там говорить, просто кто-то из начальства захотел вылизать отчет до блеска и подать наверх в лучшем виде. Потому и выдернули меня из резерва, а Уполномоченным и Защитником наверняка назначили таких же не очень приятных начальству резервистов.

Увидев, кто меня ждет под табло, — сам не понял, как это у меня получилось, но разозлился и обрадовался одновременно. Бессовестные люди все же у нас в Департаменте: выдернули старика с заслуженного отдыха. В длиннополом кожаном плаще, помнящем, наверное, времена Реставрации, стоял Сербин и поглядывал по сторонам. Увидев меня, знакомо вздернул левую бровь.

— Какими ветрами, Сергей Викторович?

— Служебными, Олег, служебными. Не рад, что вместе работать?

— Рад, но удивлен.

— А я-то как удивлен, — вздохнул Сербин. — Если нас призвали под знамена родной конторы, то либо дела плохи, либо козлы отпущения закончились. Кто у нас Защитник, не в курсе? Вот будет интересно, если Трофим…

Трофим Евсеев, больше известный как Страшная борода, гонял Защитников по рукопашному бою. Сколько ему лет, не знал никто, кроме кадровиков. Только ему в Департаменте разрешалось носить бороду, а тому, кто во время поединка сумеет выдрать из нее хоть один седой волосок, он обещал ящик шустовского коньяка из армянских погребов. Полакомиться, насколько я знаю, никому не удалось, и Трофим ушел на пенсию непобежденным.

Мимо нас спешили пассажиры с московского поезда. А вот и мои попутчики. Дед и женщина средних лет тащат баул, подросток с игровыми очками, болтающимися на шее, обогнал их и пропал за колоннами, а молодой парень в легкой куртке попытался подсобить деду с ношей, но тот лишь мотнул головой, и он отстал. А потом двинулся в нашу сторону.

— Вот что-то такое я и подозревал, — буркнул Сербин, после того как парень поздоровался и спросил, не его ли мы ждем.

На привокзальной площади Сербин приложил свой навигатор к панели на тумбе у стоянки ренткаров и дождался свободной машины.

Шестиместный беспилотник полз с дозволенной скоростью, хотя пробок на дороге не было. Время позволяло пару часов погулять по городу. Раннее утро, солнце только взошло, и дождь почти иссяк. Но гипсовый антик культурной столицы в эту осеннюю невнятицу не вдохновлял на обзор известных красот, да и насмотрелся я на них прошлым летом, возвращаясь из Мурманска.

По пути в Петергоф мы узнали, что наш Защитник хоть и не в штате, но после стажировки рассчитывает попасть в списочный состав. И что его дальний родственник Трофим Николаевич был против, советовал оставаться в армии и не идти на службу в Департамент, обещая лично руки-ноги переломать. Но не успел, а теперь вот возится с клубникой на даче и передает всем, кто его помнит, привет и пожелание быть поближе к буфету и подальше от кабинетов.

Почти всю дорогу Сербин продремал, а я прикидывал, кому из начальства понадобилось соединить пенсионера, резервиста и стажера в Выездную Комиссию, а главное — с какой целью? Сергей Викторович — интуит от бога, возраст ему не помеха, я тоже Наблюдатель не из последних. Андрей, несмотря на возраст и говорливость, непрост: ни одного лишнего движения, в машину не сел, а словно втек, да и под курткой я отметил пару еле заметных, но характерных бугорков.

Возможно, парень пришел к нам из десантуры, пару раз во время маневров я видел, как впечатляюще они работают.

Найдя на планшете место нашего назначения и просмотрев доступную в сети информацию, я заподозрил, что эти слегка обновленные строения с почти столетним стажем архитектор проектировал под воздействием расширяющих сознание веществ. В давние времена тут располагался интернат для инвалидов, потом его переместили на теплое черноморское побережье, а здания отдали научному городку, от которого сейчас остались разве что воспоминания, потому как большая наука почти вся перебралась за Урал.

«Заячий проспект», — неожиданно глубоким басом сказал автопилот, и машина остановилась у кустарника, сквозь который торчали железные прутья ограды.

В бюро пропусков нас не ждали. Там вообще никого не ждали — стеклянная будка была густо замазана краской, а сквозь окошки, за которыми полагалось сидеть бдительным теткам, выдающим пропуска, виднелась стремянка, пустые емкости, обрезки швеллеров и прочий строительный хлам. Охрана, впрочем, имелась: за хрупким на вид журнальным столиком сидели два зверовидных амбала. Один из них тасовал карты. Увидев нас, он лишь повернул голову и произнес что-то вроде: «Кхие чндо».

— Кто мы такие, вас не касается, — сказал Сербин. — А что надо, объяснит при случае ваше начальство.

Некоторое время ничего не происходило, разве что амбал перестал тасовать карты и вроде задумался.

— Начальника смены, быстро! — рявкнул командирским голосом Андрей.

Минут через десять мы, отказавшись от «рюмочки с дорожки», пили чай в кабинете управляющего. Семен Ефимович, немолодой, лет пятидесяти, обозрел наши полномочные визитки и, прогнав их через идентификатор, любезно предложил располагаться как у себя в имении, открывать любую дверь ногами, брать за шкирку всех, кто подвернется, — словом, не отказывать себе в маленьких удовольствиях. Вежливо улыбнувшись, Сергей Викторович напомнил, что на предмет взятия за шкирку имеется следственная бригада, каковая бригада явится по первому же вызову, случись на то потребность в маленьких удовольствиях.

— Впрочем, — добавил он, прихлебывая чай, — уверен, что ее не предвидится, так как визит наш практически формален.

— Это радует, — ответил управляющий. — Были тут ваши следователи, как же! Всех за уши подвесили, на две недели парализовали работу причастных и непричастных. Никого не задержали, но целую неделю народ в чувство приходил. Хотя, должен заметить, — пригорюнился он, — народа у нас почти и не осталось. Несколько фирмочек арендуют помещения, большая часть площадей пустует. А ведь когда-то блистал научный городок, да-да, блистал!..

Сербин сочувственно покивал. Налет следственной бригады равен трем переездам. Трясут крепко, но почти всегда по делу.

Управляющий сказал, что проводит нас в Суворовский городок, где совсем рядом располагалась дирекция всех научных заведений. «Оставшихся», — добавил он после паузы.

— Да ни к чему это, — махнул рукой Сербин. — Не будем беспокоить занятых людей. Мне бы ваш идентификатор на часок-другой. Посмотрю, что там у вас на серверах, какие деньги куда и откуда шли, вот и все.

— У вас есть полномочия налоговой инспекции? — благодушие управляющего вдруг сменилось холодом в глазах.

— У нас все есть, — ответил Сербин. — Но денежные махинации нас не интересуют. Разве что неоформленные поступления из-за рубежа.

— Боже упаси! — с чувством сказал Семен Ефимович и чуть не перекрестился. — Все до последней копейки учтено, завизировано и оформлено. Да и какие там поступления! Кошкины слезки, а не поступления. Пару раз мелкие стипендии приходили нашим стажерам, да и то лет десять назад.

— Вот и славно. А потом вы меня познакомите с коллегами покойного Алексея Жирмунского. Просто побеседовать, без протокола.

— Ага! — воскликнул управляющий. — Я так и знал, что дело нечисто.

— Нам, к примеру, кажется, что все чисто, но есть регламенты, и мы, увы, вынуждены тратить свое и ваше время.

Сербин провел за монитором не пару часов, а все четыре. Мы с Андреем успели прогуляться по пустым коридорам и переходам между корпусами. Стены некоторых зданий помнили времена незапамятные: некоторые из выцветших плакатов с призывами и лозунгами о единстве партии и народа могли оказаться не новоделом, а ценными раритетами. Камера на моем навигаторе была хорошей и брала даже в тусклом освещении. Я снял навигатор с запястья и, держа его за браслет, просто водил объективом по стенам. Когда вернемся, покажу Ленке, дочке соседа. Она с подружками-третьекурсницами увлекается левыми идеями и как-то слишком возбужденно говорила на днях о том, что через месяц случится юбилей, сто пятьдесят лет забытой революции. Девушка симпатичная, я искал к ней подходы, но меня несколько смущал энтузиазм, с которым она провозглашала мутные и подозрительные лозунги о социальной справедливости. Сосед уверял, что к выпускным экзаменам она перебесится и возьмется за ум, а если за мужика хорошего выйдет, то и раньше.

Некоторые коридоры были заставлены пустыми стендами, в которых, судя по уцелевшим этикеткам, когда-то находились образцы продукции. На третьем этаже я увидел табличку с надписью «ЗАО Биопрогресс». Здесь как раз и работал покойник. Закрытое акционерное общество знавало лучшие времена — табличка была из литой бронзы. Дверь, на которой она висела, оказалась полуоткрытой, но в большой комнате остались только пустые столы. На одном из них возвышалась пирамида из допотопных ламповых мониторов. Такие я видел только в Политехническом музее, куда нас, сирот из императорского народного дома, водили два раза в год.

Перекинулись в картишки с охранниками. Вполне приличные ребята, самый зверовидный вообще оказался театральным критиком, подрабатывающим в межсезонье. На вопрос, что можно посмотреть в свободное время, охранник-театрал брезгливо скривился. Мол, тошнит уже от скучной классики и всякого, прости господи, постинтеллектуализьма, если вы понимаете, что я имею в виду. Честно признался, что не понимаю. На второе представление, пояснил он, либо никто не приходит, либо вваливается толпа, еле сдерживаемая полицией, — вразумлять заигравшихся лицедеев. Хотя иногда бывают забавные посталляции. Скандально известный Драгомиров учинил в одном из залов Кунсткамеры композицию под названием «Сны заспиртованных младенцев», за что вместе с творческим коллективом был бит музейными и институтскими работниками, а в прессе удостоился разгромной статьи «Сон проспиртованного режиссера».

— Твоя статья? — спросил Андрей.

— Ухм, — осклабился тот.

Когда Сербин вышел из кабинета управляющего, день был в разгаре. Впрочем, на работе никто не горел: в коридорах пусто, двери либо запечатаны, либо на сигнализации, и, судя по зеленой точечке датчика движения, там тоже никого. Однако в буфете все шесть столиков были плотно заняты то ли малярами, то ли штукатурами. Мы люди не гордые и, взяв несколько порций съедобных на вид котлет, пирогов с капустой и соку, зашли в ближайший кабинет, открыв дверь универсальной картой. За нами с криком: «Выносить нельзя» метнулась кассирша, но возникший ниоткуда Семен Ефимович что-то шепнул, и она вернулась на свое место.

Подносы мы честно принесли обратно, а одноразовые тарелки выкинули в мусорный бак.

В помещениях интересующей нас фирмы прогрессом даже не пахло. В двух лабораториях, как сказал Сербин, царила мерзость запустения — ободранные до бетона стены, сваленные в кучу разбитые в хлам стулья и кресла, пол усыпан бумажной трухой, словно здесь порезвился шредер-маньяк. Остальные комнаты, числом пять, опечатаны. Нас это не остановило, но и там ничего подозрительного не было. Скучные шкафы — пустые или со стеклянной и фаянсовой посудой. Немытые колбы, шеренги пробирок в штативах, квадратный ящик центрифуги с четырьмя гнездами, прозрачную крышку которой покрывал ровный слой пыли, на которой хотелось вывести пальцем «Протри меня!». Ни одной живой души. Скучная картина. Вот если бы за дверью лежал хладный труп с приколотой на белый халат запиской «Это я убил автомобилем господина Жирмунского»…

В последней комнате обнаружились следы жизни. Кулер в углу включен, и воды в нем почти полбутыли. На лабораторном столе рядом с непонятным сооружением из стеклянных и металлических емкостей — чайник и несколько фирменных кружек с логотипом в виде восьмилучевой звезды, окруженной надписью «Биопрогресс». Неплохо сохранившийся диван с мягкой обивкой, кресла, аккуратно придвинутые к столам…

— Ничего подозрительного, — подытожил Сергей Викторович и уселся вытянув ноги. — Обычная фирма, доживает последние дни, госзаказ выполнен и отгружен два месяца назад, других тендеров нет и не предвидится. Сотрудники разбежались, никто внезапно не разбогател, не выехал за рубеж и не получил наследство от богатого дядюшки. Почти все, кроме пенсионеров, устроились по специальности в научном городке.

Он глянул в навигатор.

— Ольгинское шоссе. Если надо будет поговорить, то можно пешочком прогуляться. Только погода мерзкая.

— А есть смысл? — Андрей потрогал чайник и шепнул мне: — Теплый.

— Наверное, нет. Я связался с некоторыми сотрудниками, пока вы обдирали в «три листика» местный персонал. Люди как люди, вспоминают о Жирмунском, жалеют. Ничего странного не замечали, это понятно, иначе следственная бригада из них все бы вытрясла. Так что многозначительно смотреть им в глаза и строго молчать действительно смысла нет. Денежные потоки за последние годы в рамках дозволенных отклонений, извне ничего не приходило. Что-то там царапнуло слегка, но пока не пойму, что именно. Может, пустое. Сервера тоже вроде в порядке, следов чистки не заметил.

— Напрямую подсоединились? — вытаращил глаза Андрей.

— Как можно! Нейроинтерфейс строго запрещен, не нам нарушать законы. К тому же личное серое вещество мне дорого, знаете ли. И выжигать его не собираюсь, поскольку с любого терминала могу подключить местные сети к нашему ББ. А ему вскрыть любой код — пара секунд.

Я ухмыльнулся. Мало кто у нас в Департаменте знал, почему блок квантового сервера в компьютерном центре звали «Большой Брат». Моя память, набитая всякой нужной и ненужной ерундой, в свое время подсказала, откуда взялось прозвище, но когда я рассказал Сербину, тот пожевал губами и посоветовал не раздражать начальство эрудицией.

— Может, здесь наркоту гнали? — спросил Андрей. — Вон сколько стекла подходящего для мета…

— Да вы знаток! — ухмыльнулся Сербин. — Шучу. Прекурсоры здесь не обнаружены, а ведь биосенсоры входят в стандартный набор криминалиста. Были в группе Жирмунского большие закупки пропиленгликоля, диметилсульфоксида и еще каких-то веществ. Но это просто химия.

Названия мне что-то напомнили, но я не стал напрягаться. Во время отчета все само всплывет и встанет на место.

За дверью заговорили, кто-то громко сказал «плевать я хотел», и в лабораторию ввалился старичок в замызганном халате. За ним сунулся было Семен Ефремович, но, заметив нас, передумал и пропал.

— Кто такие?! — грозно вопросил старик, выпятив неопрятную бороду и размахивая кулачками. — Брысь с моего дивана!

Сербин с любопытством посмотрел на него, перевел взгляд на запястье и поерзал по навигатору пальцем.

— Вы, я так понимаю, господин Штольц? Василий Христофорович?

Старик внезапно успокоился и перестал трясти бородой. Плеснул из чайника в кружку воды, отпил и хитро прищурился.

— Так вот ты какой, грозный комиссар, — сказал он. — Прибыл вязать и разрешать? Поздно, лавочка закрылась, людишки разбежались.

— Мы в курсе, — отозвался Сербин. — И вязать никого не собираемся. Чайку попьем, если угостите, да и поедем.

— И куда поедете?

— К себе, в Первопрестольную.

— A-а, ма-асквичи, — с набившей оскомину питерской иронией протянул старик. — Можно и чаю, ежели не побрезгаете с вахтером компанию составить.

— Будет вам, господин профессор, мужика из народа изображать.

— А я и есть мужичок из народа, — подмигнул профессор Штольц. — Дорабатываю перед окончательным уходом на пенсию. Причем последние три года именно вахтером в сей юдоли скорби.

Чай благотворно повлиял на старика, он немного обмяк и разговорился. Узнав о причине нашего визита, повздыхал, признавшись, что с Жирмунским проработал много лет. Хороший был специалист и толковый ученый. Дружить не дружили, но несколько раз выезжали вместе с лаборантками на пикники. Когда здоровье позволяло. Семьи у Жирмунского не было, только какие-то дальние родственники в Москве…

О следователях отозвался бранно. Кто-то из бригады случайно разбил бутыль с месячной нормой спирта, другой перемешал пробы… Сергей Викторович торжественно извинился за их поведение и пояснил, что мы, как нейтралы, не держим какую-либо сторону. Кроме правды в смысле истины.

Штольц о чем-то задумался, полез в закрома, то бишь в короб вытяжной вентиляции, и достал колбу с прозрачной жидкостью. Мы с Андреем отказались, а Сербин попросил плеснуть несколько капель в чай.

— Много у нас бездарей работало, но все равно жаль, хорошая была команда, интересными проблемами занимались. Теперь все пропадет. Да уже пропало, как фирму поглотили шесть лет назад. Такие перспективные направления прикрыли, сволочи! Госзаказ…госзаказ… — передразнил он кого-то.

— Жирмунский вроде не жаловался на работу, — осторожно сказал Сербин.

— Да что ему жаловаться. Денег прибавили, должность дали… А какая у него интересная тема была! Вирусы точечного воздействия на ДНК-маркеры.

— Позвольте, — вмешался я в разговор. — Разве это не прикрыли еще в прошлом веке? Был какой-то старый фильм…

— Был, — согласился Штольц. — Фантастический. Из вирусов хотели сделать оружие, поражающее одного конкретного человека. Полная ерунда, в ДНК все так перемешано, что пока до нужной тушки доберется, полчеловечества подохнет. Со смеху. У Алексея другая идея была, когда он с вирусом гриппа возился.

— Если бы удалось найти универсальное лекарство… — начал Сербин.

— В том-то и дело, — перебил Штольц, — что он искал не лекарство, а штамм, абсолютно устойчивый к любым внешним воздействиям.

— Не понял, — удивился я. — Он что, хотел создать супероружие?

— Глупости. Вирус гриппа опасен только осложнением после заболевания, что вполне купируется известными средствами. А смертельные пандемии возникают во времена войн, грязи и разорванных коммуникаций, причем на фоне ослабленного дурным питанием и стрессами иммунитета.

— Я читал про «испанку»…

— Плохо читали. Алексей был сторонником панспермии и считал, что вирусы — разносчики жизни во вселенной. В разные средах они мутируют, создавая наиболее подходящие для этой среды живые существа. Но, возможно, их задачей было обеспечить возникновение организма, наделенного особыми свойствами, максимально помогающимивыживанию.

— То есть переболевший таким супергриппом резко становится сверхчеловеком?

Старик заметил мою ухмылку.

— Ну, ну, — ласково произнес он, — я тоже поначалу смеялся. Идейка действительно ошибочная. Жирмунский недолго ее прорабатывал. Он предположил, что вирусы — порождение предыдущей Вселенной, той, что была до Большого Взрыва. Своего рода попытка возродить жизнь, какой она была до появления нашего мироздания. Хотя потом отошел и от этой темы. Он искал взаимосвязь между анизотропией реликтового излучения и квантовой телепортацией между нанообъектами…

— Вот это уже чистая фантастика, — не выдержал я. — Даже моих поверхностных знаний хватает, чтобы понять, что вся эта телепортация — всего лишь передача информации о квантовом состоянии, а не мгновенный перенос материального тела. Ему надо было искать червоточины или кротовые норы, с черными дырами экспериментировать…

— Допустим. Но ведь давно уже квантовые состояния передаются даже не тысячам, а миллионам атомов. Что, если благодаря червоточине в самом начале нашей Вселенной каким-то образом сохранится связность между атомами, которые и образуют нуклеотиды протовируса.

— Но вирус не может существовать вне клетки.

— Допустим, — сказал Штольц. — Значит, нечто должно быть похоже на вирус, устойчивое, как вирус, но не нуждаться для размножения в органике. Так что же это?

— Это вам любой дурак скажет, — рассердился я. — Нанороботы…

— Разумеется! — воскликнул профессор. — Но ведь стоит появиться первому ассемблеру, как он начнет безостановочно производить самое себя, как вирус, попавший в живую клетку. Возможно, вирусы и есть выродившиеся нанороботы — или, наоборот, нанороботы, овладевшие узкой специализацией. Они перебирают фрагменты начальной программы до тех пор, пока не появится что-то вроде ДНК, так сказать, биоассемблер. Жирмунский пытался найти первичные коды. Или, как он говорил, древние формы.

— Неужели нашел?

— Нет, иначе все давно уже превратилось бы в серую пыль. Алексей был уверен, что рано или поздно мы сумеем развернуть мутацию вирусов назад, в прошлое. И тогда поймем, как образовались звезды и галактики. Он считал, что первый ассемблер перестроил материю в структуру, оптимальную для возникновения жизни в этой вселенной. А реликтовое излучение — что-то типа контроля и самоподдержки системы. Еще он считал, что рано или поздно один сохранившийся где-то на задворках мироздания ассемблер выйдет из-под контроля, и тогда нанороботы примутся поглощать все и вся, превращая материю в рабочее вещество. Возможно, из этой пыли вновь возникнут звезды и планеты и цикл снова повторится.

— Был такой рассказ, — сказал я. — Фантастический. Или повесть.

— Для Алексея это была реальность, и он очень переживал, когда тему закрыли.

— Из-за чего закрыли, кстати? — спросил Сербин. — Церковь сочла неприемлемой идею Нанотворца?

— Что вы, — сморщился Штольц. — Просто новые хозяева фирмы спросили, как скоро он создаст вакцину от гриппа. Услышав ответ, перестали субсидировать. Пришлось перейти на госзаказ. А современные священники, кстати, совсем не чужды науке, хотя и толкуют некоторые идеи своеобразно.

Тут он попал в точку. Мой духовник, отец Михаил, однажды рассказал, что до принятия сана был ученым, занимался релятивистской астрофизикой. И чем дольше он погружался в космологические проблемы, тем больше сомневался в истинности простых ответов на самые трудные вопросы, которые возникали от непостижимо безмерной сложности мироздания. Так в итоге и пришел к Богу.

Старик решил нас проводить, и пока мы шли длинным коридором, рассказывал, какие веселые здесь были времена лет десять тому назад, как бурлила жизнь… А я поглядывал на Сергея Викторовича, который не торопясь шествовал вдоль стен, внимательно разглядывая плакаты, портреты и непонятные графики. Мне довелось видеть его в рабочем состоянии: в нем словно разряжается батарейка, движения становятся медленными, а взгляд, напротив, острым. Значит, интуиция подала голос.

— Стипендии, — пробормотал он. — Что-то там со стипендиями имени Курцвейла, — Сербин посмотрел на меня. — Ассоциативная память у меня плохая.

— Ну, не знаю, хотя… — я потер виски. — Хрень какая лезет, пропиленгликоль почему-то. Ага, и вот еще — криопротекторы.

— Даже так? Тогда поспешим, я хочу городом полюбоваться до отъезда.

И Сербин быстро зашагал по коридору, а я за ним, размышляя, с каких пор он стал любителем Питера?

— Постойте, — чуть ли не закричал Штольц. — Я понял, что вы ищете! Давайте за мной, только тихо.

И он нырнул в проход, ведущий на лестничную клетку. Я пожал плечами, собрался идти следом, но тут Защитник молча поднял палец, и я отстал.

Андрей шел за Штольцем, а мы с Сербиным чуть позади. Спустились на два пролета вниз, свернули в узкий коридор, в конце которого была еще одна лестница. Этаж вверх, еле заметная дверь, снова коридор, ступени вниз, на этот раз в подвал. Обойдя по периметру котельную, мы подошли к грубо окрашенной зеленой двери. Штольц приложил ладонь к сканеру, набрал какие-то цифры, и дверь под мелодичное позвякивание ушла в стену. Я видел в фильмах, как за такими невзрачными дверями оказывалась суперсовременная лаборатория, вся в блеске хрома и никеля, в свете дисплеев и прочих атрибутов передовой науки. Но тут царил мрак.

Щелкнул выключатель. Замерцали тусклые светильники, позволившие с трудом разглядеть железный балкон, идущий вдоль стены огромного зала, в глубине которого тянулись ряды цилиндрических сооружений.

Андрей вышел на балкон, перегнулся, осмотрел зал и махнул нам рукой.

Железный пол гремел под ногами, когда мы прошли к лестнице, еле заметной на противоположной стене. Спустившись вниз, Андрей пробежался по помещению, заглянул за высокие, в человеческий рост, цилиндры, оказавшиеся баками с подведенными трубами и кабелям. На каждом из баков светились небольшие дисплеи, света которых хватало, чтобы разглядеть грязные потеки на стенах, лохмотья краски и ржавчину на стальных фермах, поддерживающих балкон.

— Кажется, здесь было гнездо трансгуманистов, — сказал Сербин.

— Кто это? — спросил Андрей.

— Были такие улучшатели человека. Хотели долгой, желательно вечной жизни. Баловались клонированием, заигрались с трансплантологией, собирались даже переписывать мозги в компьютер. Замораживали больных людей за большие деньги, обещая в будущем разморозить и вылечить. Только оживить никого не удалось, ткани при заморозке разрывались. Я вспомнил, кто такой Курцвейл. Известный миллиардер, тратил неимоверные деньги ради бессмертия. Давно помер. Может, он в одном из этих баков.

— Так вот откуда криопротекторы, — сообразил я. — Пытались разными составами сохранить ткани. Что-то еще с нанотехнологиями связанное…

— Их разогнали лет двадцать назад, да и до сих пор гоняют. Запрет на ряд профессий и ограничение в правах. В общем, здесь не только высокой наукой занимались.

— Вы еще не видели… — начал Штольц, но Сербин перебил его.

— Вполне достаточно, — он посмотрел на навигатор. — Странно.

— Здесь железо со всех сторон, заземленное. Клетка Фарадея, так сказать, мертвая зона, — захихикал Штольц. — И да, пока не забыл: раз поребрик, два поребрик, и бордюр, и бордюр, — пропел он на мотив полузабытой детской песенки.

— Э-э? — поднял бровь Сербин. — Ну, вы пойте, а мы пошли.

— Нет, нет, вы сейчас пройдете вон в ту дверь, в подсобку, и там подождете, пока не решат, что с вами делать. Юноша, обеспечьте выполнение! В подсобку их. Пока живыми.

Андрей отошел от нас на пару шагов и достал из-под куртки весьма приличного калибра «глок». На секунду я задумался, как он его прятал, и только потом до меня дошло, что целится он в нас.

— Быстро в подсобку! — хрипло сказал Защитник, внезапно переставший защищать.

— Зомбанули! — ахнул я.

У меня неплохая подготовка, но с ним не справлюсь, даже с безоружным.

— Молчать! Вперед, или стреляю по ногами.

В подсобке оказалось холоднее, чем в зале с замороженными людьми. Клацнул засов на железной двери. Я подсветил навигатором, но выключателя не нашел, наверное, он был снаружи. Заряда должно хватить на пару часов.

Сербин тоже включил подсветку и пошел вдоль стеллажей, заставленных пустыми банками, свернутыми в кольца кабелями, какими-то трубами. Подсобное помещение оказалось немаленьким, оно примыкало к стене большого зала и тянулось метров на двадцать, если не больше. У внешней стены увидел округлые сосуды, похожие на большие бутыли с высоким толстым горлышком. Дьюары, вспомнил я.

— Жидкий азот, — подтвердил мою догадку Сербин. — Если облить дверь, металл станет хрупким. Вопрос в том, где сейчас Андрей.

— Жалко парня. Хреново его стажировка закончилась.

— И началась не очень. Причем для всех. Гной из Департамента течет или выше. Кто-ведь знал, что стажеров не вакцинируют…

* * *

Холодно, однако. Я прошелся вдоль стены, согреваясь. Вскоре мог без подсветки, лишь слегка касаясь стеллажей, чуть ли не бегом двигаться туда-сюда, пока, не рассчитав шаги, не врезался в стопку пластиковых листов, прислоненных к торцевой стене. На шум подошел Сербин.

— Если их домиком сложить — будет теплее, как в палатке? — спросил он.

Мы перетащили несколько листов на свободное место. Когда они закончились, я на миг включил подсветку в поисках еще чего-нибудь полезного. Глупо захихикал.

— С тобой все в порядке, Олег? — забеспокоился Сербин.

— Более чем, Сергей Викторович. Подойдите, если не трудно.

Он подошел и недоверчиво зыркнул на фанерную дверь. Я сходил к стеллажам за увесистым обрезком металлопластиковой трубы. На толчок дверь не отреагировала. Тогда я примерился было садануть ногой, но Сербин потянул ручку на себя.

Очередной коридор, цепочка тусклых светодиодов под потолком, в конце еще одна дверь. Она вывела нас на лестницу. Вверх уходили ступени, заваленные досками и мешками со строительной смесью. Поднимались долго и осторожно. Преодолев завал из бочек с красками, мы вышли к обычной офисной двери из матового стекла без замка. А та, что напротив, оказалась двойником ведущей в котельную — тяжелая стальная конструкция со сканером и цифровым набором.

Я ворвался в комнату, готовый огреть обрезком трубы любого, кто встанет у нас на пути. Пусто. Окно, забранное решеткой. Оказывается, уже вечер. Стало быть, конец рабочего дня.

Окно! Что с навигатором? Есть связь. Сербин качает головой:

— Погоди. Группе поддержки из Питера до нас минут десять-двадцать, но пока долетят… Сигнал могут перехватить или заблокировать. Неясно, кто по нашу душу доберется раньше. Так что подкрепление не придет и подмогу не пришлют.

Заходить в соседнюю комнату я не спешил. Осторожно сдвинул ленту жалюзи и сквозь прозрачную перегородку углядел под потолком шарик видеокамеры. Пока я соображал, как незаметно проскочить, послышалось знакомое позвякивание — открылась тяжелая дверь.

Сербин встал за платяной шкаф, а я вскочил на стол у входа и прижался к стене, занеся трубу над головой. Хорошо, если первым войдет Андрей, есть шанс вырубить его. В комнату вошел мужчина с плащом, перекинутым через руку.

Я несильно тюкнул его по затылку. Незнакомец слабо хрюкнул и упал, уронив плащ. Больше никого не было.

Офисная клейкая лента тонкая и узкая, зато ее много. Надежно обмотав руки и ноги незнакомца, так чтобы не дотянулся до навигатора, я плеснул ему в лицо водой из кулера. Он застонал и открыл глаза.

— Только тихо. Иначе… — я помахал перед его носом верной трубой.

— Это захват? — шепотом спросил наш пленник. — Я просто в гости пришел, к невесте, она в столовой работает, на третьем этаже.

— А это какой?

— Второй. Ты кто, террорист?! Живым ведь не уйдешь!..

— Догадываюсь, — оглядевшись по сторонам, я содрал со стены матерчатый календарь и соорудил из него кляп.

Сербин между тем перебирал белые халаты, висящие в платяном шкафу. Подмигнул мне. Лацкан одного из них украшала клипса с чип-картой.

Одевшись и не поднимая головы, спокойно прошли через соседнюю комнату и, нате вам, снова оказались на лестничной клетке. Дверь здесь была хоть и стеклянной, но с замком. Чип-карта сработала, мы осторожно двинулись вглубь помещения. Никого. Небольшая комната, десяток мониторов, прозрачное стекло на всю стену, за которым большое пустое пространство.

Зря опасался видеокамер: картинки шли именно сюда, в пустую комнату. Каждый монитор следил за шестью точками. А вот и наш добрый знакомый сучий потрох профессор Штольц развалился на своем диване и прихлебывает из кружки. В соседнем кресле неподвижно сидит Андрей, уставившись прямо перед собой. Эх, пропал парень… Вот управляющий Семен Ефремович у себя в кабинете с кем-то оживленно говорит по навигатору, бурно жестикулирует, потом замирает, чешет затылок. Потом снова кого-то вызывает.

Штольц покидает лабораторию, а Андрей так и остается сидеть в кресле. Старик медленно идет по длинному коридору, а я чувствую, что надо спешить. Сербин у прозрачной стены смотрит куда-то вниз. Я подошел к нему. Мелькнула мысль: вот так и должна выглядеть настоящая секретная лаборатория.

Несколько человек в белых халатах прохаживались вдоль оборудования, которое я мог описать разве что как «сложное». Потом, разумеется, вспомню, откуда и куда шли кабели, трубы и спиральные «пружины». А сейчас оставалось только таращить глаза на ряды прозрачных цилиндров, в которых что-то шевелилось и пускало пузыри. Это не криокамеры, сообразил я. Но что тогда? Сербин словно услышал мои мысли.

— Клонмашины, — сказал он. — За это дают пожизненное — если повезет.

— Давайте сигнал, и уносим ноги!

— Сигнал может не пройти. Здесь явно замешаны большие игроки.

Мы вернулись вовремя. Наш пленник, извиваясь ужом, почти дополз до плаща. Увидев меня, как-то хитро изогнулся, освободил левую руку и присел на корточки. Он в прыжке летел к своему плащу, когда мой пинок придал ему дополнительное ускорение. Незнакомец врезался головой в угол стола и затих.

Под плащом оказался старый добрый «Макаров». А непростая птица попала в наши сети! Одежда не новая, несколько темных пятен вроде как от кофе. Странный неряха с пистолетом. Что-то шевельнулось в памяти — синий плащ, кофе… Спор в поезде, пассажир в кресле через проход. Надо же, как хитро завернулось. Не тогда ли Андрея зомбанули? Незаметный укол в толпе на перроне, сообщение в навигаторе без обратного адреса…

Узнать об этом уже не судьба. Висок пленника в крови, пульса нет, дыхания тоже. Нехорошо получилось. Но тут или он нас, или мы его. Как на нейтральной полосе: не знаешь, от кого пуля прилетит — от своих или чужих. А когда свои и чужие так резво, как стекляшки в калейдоскопе, меняются местами, вообще беда. Пока я размышлял, куда спрятать тело, дверь опять звякнула. В комнате появился коротышка в белом халате и с круглыми очками на круглом же лице. Увидев мертвеца, всплеснул пухлыми руками и закудахтал:

— Что случилось? Пал Сергеичу нехорошо? Врача, врача вызывайте!

— Не надо врача, — сказал я.

Коротышка опешил, потом снял очки, протер их и уставился на труп.

— Это вы начальника службы безопасности убили?

— Сам упал.

— Понял, — коротышка взглянул на ствол у меня в руке и вздохнул.

— А ведь вы — те самые комиссары…

— Представители Выездной Комиссии. А вы кто будете?

— Я из дирекции. Пресс-секретарь. Меня управляющий вызвал, чтобы все уладить. Опоздал, дров уже наломали… Что вы делаете?! — взвизгнул он, увидев, как Сербин снимает с руки покойника навигатор. — Не пытайтесь взломать, можете случайно запустить коды самоуничтожения.

— Что тут у вас? Тактический заряд?

— Боже упаси. Немного тротиловых шашек, распределенных по схеме аварийного сноса.

Сербин отошел к окну, разглядывая трофейный навигатор, а коротышка тем временем призывал нас к трезвому анализу ситуации, предлагал договориться и намекал на высоких покровителей.

— Можно и договорится, — протянул Сербин. — Вопрос — ради чего? Кстати, чем вы здесь вообще занимаетесь?

Пресс-секретарь мялся, мекал, бекал, а потом начал рассказывать о достижениях крионики. Сергей Викторович минут пять терпел, потом напрямик поинтересовался, каких именно зверюшек они выращивают внизу.

Коротышка выпучил глаза и захлебнулся слюной. Дернулся к двери, но был мною схвачен и скручен. Говорить он не хотел, но тут меня удивил Сербин. Он молча взял с ближайшего стола небольшие ножницы для бумаги и примерился к мизинцу пленника. Пресс-секретарь молча дернул щекой. Сербин зажал ему рот ладонью и хрустнул ножницами. Дело шло туго, но Уполномоченный продолжал давить и наконец окровавленный палец шмякнулся на пол. Вой коротышки был еле слышен, а когда Сербин перекрыл ему еще и ноздри, тот начал задыхаться.

— Поговорим?

Пленник закивал, и Сербин позволил ему дышать.

Всё оказалось гораздо хуже, чем я подозревал. Они выращивали клоны Государя Александра Владимировича. Наиболее качественным из них планировалось в урочный час подменить истинного — который, видите ли, стар, не определился с наследником и вообще… На вопрос, как они собираются манипулировать клоном, коротышка помялся, но потом пробормотал, что в этом не будет нужды, потому что в новом правителе будут сосредоточены лучшие человеческие качества, и даже более того..

— Решетки на всех этажах? — внезапно спросил Сербин.

— Только до второго.

Затолкав коротышку под стол, я вернулся в комнату с мониторами и, выдернув из стойки роутеры, прошелся по ним каблуком.

Столовая на третьем этаже в отличие от буфета радовала глаз чистотой, а желудок ароматами. Повар и две помощницы, увидев нас, застыли у выхода с большими сумками в натруженных руках. Я показал стволом в сторону кухни, и они молча подчинились. Подперев дверь спинкой стула и вооружившись разделочными ножами, мы быстро располовинили белоснежные скатерти. Свернули в жгуты и соорудили веревочную лестницу. Прорываться через выходы было опасно: там нас могли ждать.

Я прихватил на дорогу несколько бутербродов и спустился вниз.

— Резче, — сказал Сербин, — у нас меньше десяти минут.

— Будет погоня?

— Не знаю. Я успел связаться с ББ и расколол навигатор. Отсчет самоликвидации пошел.

— Наверное, уже сработало оповещение.

— Не сработало, я отключил.

— Многие пострадают…

— Они уже мертвецы. Зачистят всех.

— Идиотский заговор, — сказал я. — А ведь они могли…

— Ага! Только суперклона на троне нам не хватает для полноты счастья!

— Да, лучше быть с Государем со всеми его сильными и слабыми сторонами, а не под сверхчеловеком без страха и сомнений.

— Хорошо сказал, — ответил Сербин. — Только ты ничего не понял. Они не государя пытаются клонировать, а Антихриста выращивают.

Я действительно не понял, что он имел в виду, но промолчал. Мы уже миновали лесопарк и вышли к дороге. Когда земля вдруг слегка ударила по пяткам, а за спиной глухо ухнуло, никто не обернулся.

В Питере мы расстались. Сербин сказал, что перешлет свой рапорт, как только окажется подальше от столичной суеты. Отдал мне навигатор, позаимствованный у коротышки, предварительно вынув из него память, и сказал, что на один звонок и пару минут разговора времени хватит, а потом засекут и через ББ заблокируют и его. Продиктовал номер, велел повторить и, не очень понятно бросив: «Ты знаешь, что делать, если органы откажут», растворился в привокзальной толпе.

В пути на меня никто не покушался. Я, не заезжая домой, благополучно добрался до Департамента и сейчас, время от времени поглядывая с двадцатого этажа на осеннюю Москву, вспоминал шаг за шагом все, что с нами было.

Черновик отчета готов. Хотел сбросить его на наш сервер, но связь, к моему удивлению, барахлила. Позвонил в круглосуточную службу поддержки — ни один навигатор не отвечал. Звонок секретарше Директора Департамента с настольной трубки — тот же результат.

Из окна виден центральный вход. Люди кажутся букашками, а машины — игрушечными. Вот несколько черных и синих игрушек одновременно подъехали к широкой лестнице, а из них высыпали черные точки. Многовато для одного человека. Подстраховка? В Департамент нелегко прорваться, нейтральный статус — это почти экстерриториальность. Пока будут уговаривать по-хорошему или по-плохому охрану, снимать блокировку с лифтов и так далее — пройдет немало времени. Если не придумают что-нибудь оригинальное.

Придумали быстро. Грянул звонок пожарной тревоги, женский голос предложил спокойно покинуть здание согласно плану эвакуации. Кого эвакуировать, если в девятом часу вечера здание практически пусто?

Жду. Вдруг заработала внутренняя связь. Беру трубку. Заместитель директора просит срочно спуститься вниз с отчетом.

— А пожарная тревога? — спрашиваю я.

Он тяжело сопит, предлагает не делать глупостей и гарантирует полную безопасность. Обрываю разговор. Теперь ясно, какие органы имел в виду Сербин. У заговорщиков нашлись свои люди и в госбезопасности, и службах порядка. Беру навигатор, считаю до пяти, вдыхаю, набираю въевшийся в память номер и говорю:

— Слово и дело.

* * *

Снова подхожу к окну и вижу, что армия верна долгу. Со стороны трех вокзалов над проспектом плывут тяжелые машины десанта, и из них по тросам прямо на головы черным букашкам опускаются зеленые человечки.

Наверное, можно выдохнуть.

…………………..

© Эдуард Геворкян, 2016

© Люми, илл, 2016

…………………..

Эдуард Геворкян

____________________________

Московский писатель-фантаст, критик и публицист Эдуард Геворкян родился в станице Харанор (Забайкалье) в 1947 году. Получил два высших образования. Работал лингвистом в НИИ, на филологическом факультете в МГУ, в редакции журнала «Наука и религия», редактором в издательствах, заместителем главного редактора журнала «Если», в сфере пиара и рекламы в Альфа-банке.

Первый НФ-рассказ — «Храните фотографии любимых»-опубликован в 1977 году. Известность автору принесла повесть «Правила игры без правил» (1983), выдвинувшая Геворкяна в число лидеров «четвертой волны» отечественной НФ. Однако первое крупное произведение-роман «Времена негодяев»-увидело светлишь в 1995 году. Книга была удостоена премии Б. Стругацкого «Бронзовая улитка». В 1999 году вышел роман «Темная гора», заслуживший премию «Филигрань». Повести «Возвращение мытаря», «Чужие долги» и некоторые рассказы также были отмечены литературными премиями. Большая повесть «Деревянные облака», написанная в 1985 году, была опубликована лишь в 2014 году. Эдуард Геворкян хорошо известен читателям и как публицист. Э. Геворкян также является одним из основателей и руководителей литературно-философской группы «Бастион».

КУРСОР

Компания Диснея

вновь запустила проект «Капитан Немо» по мотивам романа Жюля Верна «20 000 лье под водой». Историю создания капитаном Немо подводной лодки «Наутилус» поручено выпустить на киноэкраны режиссеру Джеймсу Мэнголду, сценарий пишет Себастьян Гутьеррес.

Изначально режиссером был приглашен Дэвид Финчер. Он планировал снять ленту по сценарию Эндрю Кевина Уокера, хорошо известного по их совместному фильму «Семь». В этой версии личность капитана должна была открыться с иного ракурса. Но в итоге Финчер отказался от сотрудничества со студией. Следует отметить, что в СССР в 1975 году роман уже экранизировал режиссер Василий Левин в собственной трактовке. Если бы не гипнотические глаза Владислава Дворжецкого, исполнившего роль Немо, то история мятежного индийского набоба никого бы и не заинтересовала. Истинные почитатели классики не любят таких вольностей.

«Битлджус» возвращается!

Судя по недавним заявлениям Тима Бартона, сиквел культового фильма 1988 года уже в работе. Слухи о возможном продолжении ленты с теми же главными героями циркулируют уже почти семь лет, однако дальше разговоров дело не шло. Сценарист СетГрэм-Смит утверждает, что к работе над сиквелом «Битлджус» Бартон сможет приступить еще до конца этого года. Недавно сам Тим Бартон подтвердил эти слова — сьемки фильма уже начались. Подтвердилось и участие Вайноны Райдер и Майкла Киттона. Естественно, харизма безумного призрака в исполнении Киттона — одна из главных составляющих первого фильма и, после оскароносного «Бердмена», — гарантия кассового успеха фильма.

Началась работа

над долгожданной экранизацией «Темной башни» Стивена Кинга. Даже сам мэтр по этому поводу сказал, не скрывая радости: «И вот наконец начался препродакшн. Я рад и несколько удивлен!». Над картиной работает режиссер Кинг Арсель, известный по мелодраме «Королевский роман», соавтор сценария шведского триллера «Девушка с татуировкой дракона». Пройдут съемки в Южной Африке. Студия Sony планирует выпустить картину 13 января 2017 года.

Кроме того, Кинг Арсель раскрыл тайну исполнителя главной роли, сообщив, что, приглашая Идриса Эльбу на роль Стрелка, он долго не раздумывал. Именно с этого выбора у многих ценителей творчества Кинга начались сомнения в успехе и аутентичности экранизации. Ведь даже сам Кинг писал: «Я представлял в роли Роланда Клинта Иствуда. Я любил спагетти-вестерны и крупные планы его лица. Особенно когда его оставляли в пустыне и он был покрыт ожогами. Я смотрел и думал: «Вот мой Роланд». Но шли годы, и персонаж обретал в моем воображении собственную индивидуальность. Он больше не был Иствудом. Он был просто… Роландом».

Совершенно исключая ксенофобские мотивы, можно сказать, что именно цвет кожи героя, который всегда в романе был белым, и создает некий диссонанс. Даже прекрасный, харизматичный темнокожий актер не может перебить образ, появившийся у читателей в голове еще сорок шесть лет назад. Хотя легко можно представить, что актерское мастерство может изменить такой импринтинг у поклонников творчества гранд-мастера триллера.

Роскон-2016

С 17 по 20 марта 2016 года в подмосковном пансионате «Лесные дали» прошла 16-я литературная конференция по вопросам фантастики «Роскон». На нее съехались более двухсот писателей, издателей, переводчиков, литературных критиков, художников и читателей не только из России, но и из других стран. Это была профессиональная часть конвента «Роскон». В третий раз, можно сказать традиционно, в Москве состоялась вторая часть конвента — городской фестиваль «Роскон», который проходил 19 и 20 марта и который посетило несколько тысяч человек. Подобная система, когда работают параллельно две площадки, сориентированные под разные аудитории, — совершенно уникальна. Одна площадка — для интересующихся профессиональными вопросами литературы и кино, другая — для поклонников косплея, яркого шоу, квестов, стробоскопической смены сюжетов, автограф-сессий, фантастических развлечений.

Журнал фантастики и футурологии «Если» был представлен на обеих рабочих зонах.

На конвент приехало множество знаменитостей: американский писатель-фантаст Майкл Суэнвик, британская восходящая звезда фэнтези Салли Грин, россияне Сергей Лукьяненко, Ник Перумов, Вадим Панов, Дмитрий Глу-ховский, Роман Злотников, Олег Дивов, Евгений Лукин, украинский дуэт Генри Лайон Олди. Были гости из Литвы, Латвии, Израиля, Испании.

На загородном пространстве «Роскона» решались практические задачи. Профессионалы помогали неофитам.

Так, Александр Мазин делился с начинающими авторами советами, как создавать персонажей, а Дмитрий Рус объяснял, как продавать свои книги в издательства. Он разбирал первую страницу с точки зрения привлечения читателя. Захочет ли посетитель книжного магазина купить этот роман? Хорошо известно, что значительная часть читателей принимает решение купить ту или иную книгу практически спонтанно. И зависит это в первую очередь от обложки, названия романа и текста первой страницы. Отдельные семинары были посвящены электронным и аудиокнигам, а также комиксам. Прошел даже воркшоп, где учили адаптировать художественные произведения под сценарии комиксов. Кроме того, на «Роско-не» прошло два литературных салона. Один вел Сергей Лукьяненко, другой — ГЛ. Олди. Писатели отвечали на любые вопросы о своем творчестве, книгах, а также на вопросы о развитии книгоиздания, литературы и прочие.

Пока молодежь веселилась на городском фестивале, писатели и гости загородного «Роскона» тоже играли. Но в другие игры — литературные. Состоялся финал конкурса «Грелка», в рамках которого перед началом конвента надо было написать рассказ на заданную журналом «Если» тему. Читайте один из вышедших в финал рассказов в ближайших номерах!

Читались фантастические пьесы и творилась проза-слэм, когда в процессе действа нужно было за три минуты прочесть законченный рассказ или его фрагмент. Победа досталась Дарье Зарубиной. А еще любой желающий мог сразиться с коллегами по перу, написав за час рассказ на одну из тем, заданных Евгением Лукиным. Тема доставалась конкурсанту по жребию. В этом году рассказы писали и такие именитые авторы, как Майкл Суэнвик и Дмитрий Рус. Но победил Максим Александров. Майклу же достался специальный приз как единственному англоязычному участнику конкурса. Легендарного американца торжественно приняли в Интернациональный союз писателей.

Звучали традиционные концерты, показывались редкие короткометражные фильмы, гремели дискотеки…

На конференции и фестивале подвели итоги прошедшего года.

Фантастом года, то есть автором, чьи тиражи были наибольшими в 2015 году, стал Дмитрий Глуховский. Премию «Большой Роскон» за выдающиеся достижения в фантастике получил Майкл Суэнвик.

Лучшим романом года — премия «Золотой Роскон» — была признана книга украинцев Г. Л. Олди «Побег на рывок».

Лучшим рассказом стала «Черная дыра вместо сердца» К. А. Терина.

Премию за лучшее произведение детской и подростковой фантастики «Алиса», учрежденную еще Киром Булычевым, получила Сания Шавалиева за книгу «Истории от Карманкула».

Ну а подробности праздника фантастики можно узнать на сайте roscon.convent.ru

ВИДЕОДРОМ

Александр ЧЕКУЛАЕВ
БЕСКОНЕЧНО МАЛЫЕ ВЕЛИЧИНЫ: НАНОТЕХНОЛОГИИ НА ЭКРАНАХ

▲ «Призрак в доспехах»:

судя по всему, следующая стадия развития нанотехнологий будет связана с киборгизацией человека

/фантастика

/квантовый мир

_____

Разговоры о нанотехнологиях идут немногим более полувека, а реальные разработки в этой области вообще относятся к последним двум десятилетиям. Неудивительно, что для кино и ТВ данная тема является сравнительно новой. Поэтому большинство фильмов и сериалов, ее затрагивающих, вышли после 1990 года. Зато сейчас она настолько популярна, что кажется — каждый второй экранный опус про будущее не обходится без упоминания наномашин, микроботов, «серой слизи» или «умной пыли».

_____

Мелкие люди

Идейным предшественником картин о нанотехнологиях следует считать, скорее всего, «Невероятно худеющего человека» (1957) Джека Арнольда, снятого по книге Ричарда Матисона. Его герой под воздействием радиации и капель инсектицида начинает постепенно уменьшаться — по сюжету, этот процесс не имеет предела, обрекая несчастного на постепенное растворение в микромире.

«Человек-муравей»:

увы, уменьшение людей до микромасштабов в принципе невозможно

Более управляемые техники экстремальной миниатюризации людей описаны также в «Фантастическом путешествии» (1966), «Внутреннем пространстве» (1986) и недавнем «Человеке-муравье» (2015). Однако даже неспециалист легко докажет полную антинаучность описанных в этих лентах downsize-методик, нарушающих фундаментальные принципы физики и биологии вроде закона сохранения массы и минимального размера живой клетки (150–300 нм). Авторы блокбастера про Антмена попытались объяснить возможность подобной процедуры уменьшением межатомных расстояний в молекулах организма, вот только тогда супергерой сохранил бы свой изначальный вес и не смог двигаться из-за чрезмерного уплотнения тканей. Ну, зато кино вышло эффектное!

Бунт микромашин

Более реалистичный вектор использованию нанотехнологий в кинематографе задал Джеймс Кэмерон со своим вторым «Терминатором» (1991). Машина из жидкого металла, напичканного микроботами, способными придавать ей любую форму, — вполне перспективная идея для роботехников ближайшего будущего.

Кстати, «Трансформеры» (2007) Майкла Бэя явно используют нанотехнологии для своих впечатляющих метаморфоз и, если опустить пафосные квазирелигиозные речи Оптимуса Прайма об Энергоне и Искре, эволюционировали именно благодаря им. В сериалах «Звездные врата SG-1» и «Звездные врата» фигурируют целых две разумные расы — Репликаторы и Асуране, которые развились из микромашин. Причем первая ведет свою родословную от игрушек, вторая — от самовоспроизводящегося оружия. А в мире фильма «Я, робот» (2004) наниты, наоборот, помогают уничтожить вышедший из-под контроля искусственный интеллект.

«Терминатор: Генезис»

наиболее эффектно показал сплав жидкого металла и нанитов

Довольно востребованной у кинематографистов является концепция мобильного роя — управляемого извне или самоорганизующегося. Например, в фильме «День, когда Земля остановилась» (2008) туча наноинсектоидов используется пришельцем со звезд как оружие, разлагающее в прах все на своем пути.

«День, когда Земля остановилась»:　

облако наножуков атакуют городской стадион

«Город героев»:

рой микроботов злодей контролировал с помощью нейроинтерфейса

А в мультфильме «Город героев» (2014) герой придумывает рой микроботов для революции в строительстве и логистике, однако контроль над ним перехватывает злодей, намеренный использовать его в качестве инструмента насилия.

Горшочек, вари!

Излюбленный штамп шпионского боевика образца XXI века — изобретенная каким-нибудь безумцем всепоглощающая агрессивная нанодрянь, за которой главный герой вынужден охотиться, пока ее не пустили в ход террористы.

Так, малолетний «джеймсбонд» в «Агенте Коди Бэнксе» (2003) пытается остановить мегаломаньяка, собравшегося атаковать оборонительные системы мировых держав с помощью разрушающих кремнийорганику наноботов. А футуристический спецназ из «Броска Кобры» (2009) сражается с тайной негодяйской организацией, уже растворившей с помощью боевых наномитов Эйфелеву башню — и совершенно не собирающейся останавливаться на достигнутом.

«Бросок Кобры»:

с уничтожением Эйфелевой башни наномиты справились за минут

Сюжет «Consumed»

основан на сказке братьев Гримм о горшке — пищевом репликаторе

Корни сего бродячего сюжета растут, разумеется, из концепции «серой слизи» — массы самореплицирующихся нанороботов, которые, теоретически, в процессе экспансивного роста поглотят все вещество Земли. Прекрасной иллюстрацией к подобной страшилке служит короткометражка «Consumed» (2012). Ее автор Андреас Ваннерштедт отводит на гибель биосферы нашей планеты вследствие подобной катастрофы всего 48 часов. На деле такой сценарий маловероятен из-за невозможности сконструировать универсальный микроассемблер, способный работать с любыми молекулами, в любых условиях и средах — и без сбоев.

Так что к «серой угрозе» стоит отнестись с иронией, как поступили создатели «Футурамы», описавшие в 17-м эпизоде 6-го сезона мультсериала апокалипсис, вызванный взрывным размножением… миниатюрных копий робота Бендера!

«Футурама»

юмористически увязывает образ «серой слизи» с цветом робота Бендера

Эра постчеловека

Возвращаясь в поле футурологии, рискнем предположить, что самые адекватные прогнозы делают сегодня те мастера экрана, которые описывают развитие нанотехнологий на основе кибернетики. Именно этот путь открывает двери к достижению технологической сингулярности и построению ноосферы высшего порядка путем интеграции биологических систем и искусственного интеллекта — примерно так, как это показано в «Превосходстве» (2014) Уолли Фистера с Джонни Деппом и «Люси» (2014) Люка Бессона со Скарлетт Йоханссон.

В финале «Люси»

героиня картины получает контроль над материей на наноуровне

Любопытно, что на эту тему рвался исчерпывающим образом высказаться режиссер Роланд Эммерих. Увы, его амбициозный проект «Сингулярность», с каковым он собирался запуститься в 2011 году, пал жертвой скупости студийных боссов, пожалевших 175 млн доллвров на кино про грядущую постчеловеческую эру.

Так что, учитывая настроения масс, довольно инертных к призывам трансгуманистов, до сингулярности нам покамест — как до Марса пёхом. И в ближайшей перспективе, скорее всего, нас ждет что-то типа будущего из аниме-вселенной «Призрак в доспехах» (1995–2006) — расцвет киборгизации с широким применением наноботов, без которых, похоже, добиться полноценного симбиоза человека и машины просто невозможно. Кстати, весной 2017 года должен выйти игровой голливудский римейк «Призрака в доспехах», и его авторы наверняка тоже уделят внимание вопросу нанотехнологий. Что характерно, полицейского киборга Мотоко Кусанаги в фильме сыграет все та же Скарлетт Йоханссон. Кажется, ей понравилось быть постчеловеком. Интересно, понравится ли нам?

КРУПНЫЙ ПЛАН

ОКНА В ГРЯДУЩЕЕ
Дмитрий БАЙКАЛОВ Сергей СЛЮСАРЕНКО

/фантастика /форсайт

/информационные технологии

_____

В начале 2015 года корпорация Microsoft объявила о начале работы над сборником научно-фантастических рассказов. Сборник получил название «Future Visions: Original Science Fiction Inspired by Microsoft» — «Образы будущего: Оригинальная НФ, вдохновленная Microsoft».

_____

В авторский коллектив вошли девять писателей, ранее награжденных самыми престижными премиями в области фантастики. Для работы над сборником писатели получили доступ ко всем мыслимым и немыслимым разработкам корпорации. Стив Клейтон, сотрудник Microsoft, ответственный за этот сборник, рассказывал: «Мы не просто показали некоторые технологические новинки и попросили написать о них рассказ. Мы показали писателям технологии и спросили — что вы думаете об этих разработках? Куда эти исследования могут привести в будущем?». Писатели были ознакомлены с 55 направлениями исследований компании, информация о многих из них до сих пор не разглашалась. Наиболее интересными авторам показались работы в области квантового компьютера, аналитики прогнозирования, квантовой телепортации и исследования, связанные с человеческими эмоциями.

Роберт Сойер. В поисках Гордо

(Robert J Sawyer. Looking For Gordo).

Искусственный интеллект, анализируя данные проекта SETI, находит охватывающую всю Землю, сеть, которая создана инопланетянами. Должны ли земляне ответить тем же? Канадский фантаст излагает захватывающую историю с очень симпатичным ИскИном в центре событий.

Энн Леки. Другое слово для мира

(Ann Leckie. Another Word for World).

Дипломат, ведущий переговоры, понимает, что основы системы перевода, включающего эмоциональный анализ речи, которую он использует, могут быть ошибочными. Чрезмерная зависимость от программ-переводчиков может создать большие проблемы, потому что не в состоянии полностью передать смысл сказанного. В итоге получилась увлекательная история, напоминающая по стилистике Урсулу Ле Гуин и Кэролайн Черри.

Блю Деликуанти и Мишель Розенталь.

Глаз полицейского

(Blue Delliquanti and Michelle Rosenthal. A Cop's Eye).

Трогательный графический рассказ о полицейском, работающем вместе с виртуальным помощником — ИскИном. Это интригующий взгляд на то, как смесь технологий может создать более гуманные силы правопорядка, но, с другой стороны, может и помочь и правонарушителям.

Джек Макдевитт. Скачки с графом

(Jack McDevitt. Riding with the Duke).

Технологии, которые могут поместить вас внутрь кинофильма, помогают физику-неудачнику примириться с тем, что он стал учителем. Рассказ о том, как будущие технологии могут помочь человеку стать тем, кем он хочет быть.

Дэвид Брин. Телл

(David Brin. TheTell).

В коротком триллере Брина рассказывается о новой угрозе существованию человечества. Волшебник и шпион внедряются в казино Лас-Вегаса и получают возможность (делать открытие, связанное с предсказанием эффективности краудсорсинга. Рассказ разрушает и одновременно развивает известнейший роман Джона Браннера «Всадник ударной волны» (1975).

Большинство авторов проекта хорошо знакомы читателям «Если» — это Грег Бир, Дэвид Брин, Нэнси Кресс, Элизабет Бир, Энн Леки, Джек Макдевитт, Шенон Макгуайр и Роберт Сойер. Кроме того, в сборник включен короткий графический роман Блю Деликуанти. В итоге получился 239-страничный сборник, состоящий из 8 оригинальных рассказов с иллюстрациями Жоэ Камачо и комиксом. Сборник бесплатно распространяется в электронном виде.

В предисловии к сборнику Гарри Шум, исполнительный вице-президент по технологиям и исследованиям Microsoft, спрашивает: «Имеет ли научная фантастика влияние на науку, или же наука влияет на научную фантастику?» Удалось ли авторам ответить на этот вопрос — решат читатели, удалось ли в книге отобразить все направления разработок Microsoft — решат специалисты,но сам факт такого сотрудничества не может не вызывать симпатии.

ПЕДРО И ДИКИЕ ОБЕЗЬЯНЫ

/фантастика

_____

Действие романа Йена Макдональда происходит в Бразилии. Точнее — в Бразильи. Мир, описываемый в книге, отличается от нашего во многих-больших и малых-проявлениях. Однако, как убедится каждый прочитавший роман, к жанру альтернативной истории никакого отношения он не имеет. В чем же загадка «Бразильи»?

_____

Три временных линии образуют единый сюжет романа. Одна из историй отнесена в начало восемнадцатого века-время колониального освоения португальцами новых земель. Вторая разворачивается в недалеком будущем. Третья — в наши дни.

Возможности, предоставляемые такой триединой структурой повествования, автор использует сполна, представляя читателю многовековую историю страны, ее культуру и национальный колорит.

Историческая часть триптиха весьма подробно, с аутентичными деталями воссоздает хронику миссионерской деятельности ордена иезуитов и жизнь португальской колонии. Герой этого фрагмента, священник Льюис Квинн, пересек океан с особым поручением: подняться вверх по течению Амазонки и призвать к порядку отца Диего Гонсалвеша, создавшего в джунглях собственное теократическое государство.

Любопытно, что у этого выдуманного «Города Бога» есть исторический прообраз-«христианская республика», основанная иезуитами на территории современного Парагвая и просуществовавшая более полутора сотен лет (Этим событиям посвящен замечательный фильм «Миссия» (1986) Ролана Жоффе с Робертом де Ниро в главной роли). Это попытка построения утопии стоит в одном ряду с фаланстерами Фурье и «Новой гармонией» Роберта Оуэна.

Однако для понимания романа Макдональда и его литературных приемов важнее другое пересечение. Фабула этой части «Бразильи» недвусмысленно напоминает о «Сердце тьмы» Джозефа Конрада.

Действительно, «Бразилью», наряду с «Рекой богов» и «Домом дервиша», вполне можно назвать фантастическим колониальным романом. Эти книги образуют в творчестве писателя своего рода «окраинную трилогию», в фокусе внимания которой — государства догоняющего развития, оказавшиеся на периферии капиталистической мир-системы. Такой подход позволяет Макдональду не только погрузить читателя в экзотику других культур (как говорит англоязычная википедия — «non-Western societies»), но и продемонстрировать столкновение и пересечение науки и религии, высоких технологий и старинных традиций. Автор живописует обычаи многоликой Индии и старинные улочки Стамбула наряду с искусственным интеллектом и биологическим компьютером.

Ростки будущего в виде современных и даже постсовременных компьютерных, промышленных и социальных технологий, пробивающиеся сквозь трещины в основе еще традиционных или только модернизирующихся обществ, — вот подходящая иллюстрация для трилогии Макдональда. Годится для этой цели и знаменитая максима Уильяма Гибсона о том, что «будущее уже здесь, только оно неравномерно распределено».

Тень отца киберпанка как раз мелькает в той части «Бразильи», которая описывает будущее. Например, Квантумейрос-хакеры, работающие с квантовыми компьютерами, — крутыми повадками напоминают компьютерных ковбоев гибсоновского Муравейника. Да и обжитая гигантская свалка на окраине Сан-Паулу, и бедняцкие фавелы-пространства вполне в его стиле.

Повторяющийся рефрен романа-«в Бразилье все по-другому». И в современной части триптиха также хватает местного колорита: многочисленных диких обезьян, населяющих Бразилию, Макдональд, конечно, не вспоминает, но в повествовании немалое место занимают и бразильские телесериалы, и футбол, и капоэйра.

Наряду с яркими фантастическими и этнографическими подробностями, оживляющими мир романа, наличествуют в книге и описания поединков — на шпагах, голыми руками (и ногами — капоэйра же!), на квант-ножах… А еще сражения в джунглях Амазонки, наемный убийца, охотящийся на своих жертв с луком из углеродного нановолокна и стрелами с квантовыми лезвиями.

Макдональд благосклонен к тем читателям, которые ждут от книги острого сюжета и приключений. Они занимают в тексте неожиданно много места-в сравнении с другими частями «окраинной трилогии».

Зато финал романа предсказуемо сводит воедино все сюжетные линии, и события приобретают вселенский (и даже мультивселенский) масштаб. Было бы непростительной ошибкой по отношению к читателю рассказать о природе Бразильи более подробно. Но сложно удержаться от замечания о том, что последующей и упрощенной реинкарнацией этой идеи станет трилогия «Эвернесс», написанная для подростков.

Следует признать, что «Бразилья», хотя и превосходит «Реку богов» и «Дом дервиша» масштабом замысла, уступает им как роман: «Река богов» куда более экзотична, а «Дом дервиша» сильнее высекает искры из столкновения модерна и традиции.

Но дело не только в этом. Пусть персонажи Макдональда традиционно психологичны и убедительны, а их жизненные перипетии вряд ли оставят читателя равнодушным. Но течение сюжета уж слишком прихотливо-рояли в полузатопленных джунглях не всплывают, зато лягушки с мистическими свойствами и могущественные миллиардеры появляются в повествовании слишком внезапно и не слишком обоснованно.

Впрочем, подобное сравнение лукаво. Безотносительно других книг писателя «Бразилья» богата на экзотические детали и футурологические зарисовки, обладает яркими персонажами, бодрым сюжетом и оригинальной идеей. И завершая рецензию прямолинейным и простодушным выводом, следует заметить, что роман настоятельно рекомендуется к прочтению.

Сергей Шикарев

РЕЦЕНЗИИ

Орехов Василий, Янковский Дмитрий.

КРОВЬ ОКЕАНА

М.: ACT, 2016.352 с.

(Серия: «Бездна XXI»)

Тираж 2500 экз.

Со времен легендарного уже проекта «S.T.A.L.K.E.R», одним из хедлайнеров которого стал Василий Орехов, технология создания того, что кокетливо принято называть «межавторским циклом» отточена до бритвенной остроты. И если «Сталкеру» требовалась подкидная доска в виде сверхпопулярной компьютерной стрелялки, то последующие вариации в ней уже абсолютно не нуждаются. Напротив, и сами вполне способны стать основой для гейм-адаптации. Рецепт прост: мир, максимально приближенный к нашему и технологически, и хронологически, в котором появляется нечто, делающее вчера еще безобидные ландшафты полигоном для непрерывного выживания-иногда локальным («S.T.A.L.K.E.R»,»3oHa смерти»), а иногда и глобальным («Метро», «Сезон катастроф»). Цикл «Бездна XXI» в этом плане находится примерно посередке: катастрофа, вызванная падением в Атлантику гигантского астероида, начиненного спорами чужих-атлантов, затронула не весь мир, но значительную его часть. Как и положено, больше всего пострадали Соединенные Штаты, Россия же, напротив, возглавляет борьбу человечества с инопланетной заразой, фактически контролируя территорию бывшего потенциального противника.

Роман Орехова и Янковского «Кровь океана» — четвертый в цикле о вторжении атлантов. Кровожадные монстры, героические российские десантники, загадочная красавица и даже настоящий индеец-в наличии полный джентльменский набор.

Полагаю, очевидно, что к произведениям подобного сорта традиционные литературоведческие мерки неприменимы. Недаром на ряде фантастических конвентов межавторские циклы выведены в отдельную номинацию со своими, учитывающими всю «специфику жанра», критериями оценки. Разумеется, перед нами типичный образчик того, что-по аналогии с фастфудом — вполне корректно назвать «фаст-фикшн». Книга для быстрого, ненапряженного чтения, не требующая от потребителя никакого труда. Низкокалорийная и экологически чистая, «без ГМО». И надо сказать, что при рассмотрении с этой позиции роман Василия Орехова и Дмитрия Янковского отвечает самым строгим требованиям: книга читается на одном дыхании, усваивается без малейших усилий — и с той же легкостью покидает мозг, оставляя приятное ощущение сытости — в своем, разумеется, роде. Взращенный на Леме и Стругацких гурман, возможно, сочтет ее совершенно несъедобной — ну так и не для него писано.

Аркадий Рух

Роберт Ибатуллин

РОЗА И ЧЕРВЬ

М.: Селадо, 2016.

544 стр.

Тираж 1500 экз.

Земля атакована, цивилизация уничтожена. Большим взрывом начинается роман «Роза и червь» Роберта Ибатуллина, способный потягаться с лучшими представителями англо-американской космической оперы масштабом описываемых событий и проработанностью сеттинга.

Основное место действия книги-Солнечная система, осваиваемая потомками уцелевших при Ударе, который нанесла внеземная цивилизация из созвездия Орла. Поселения на Луне, Марсе и Венере, колонии на астероидах объединенными усилиями успешно отразили атаку аквилианского флота. И хотя командование Космофлота по-прежнему считает реальной угрозу нападения чужих, отсутствие общего врага оборачивается интригами и соперничеством между бывшими союзниками. А тем временем на заново обживаемой Земле распускаются загадочные черные цветы…

Антропофабрики и циклики, тьюринги и сигиллы, нульдевы и хайгравы — общественное устройство и технологии будущего выписаны детально, представляя цельную и весьма убедительную картину. Впечатляют и технические подробности противостояния, растянувшегося на несколько веков, — с атаками на досветовых скоростях и орбитальными бомбардировками.

Однако за пределами этих механических конструкций автор не столь убедителен: сюжет книги незамысловат, а рассказ ведется в традициях старой доброй космооперы, когда писатели лучше управлялись с техникой и приключениями, чем с персонажами и стилем. К тому же в демонстрации архаизированного общества Земли роман подчас становится излишне карикатурным. А финал, скоропостижно обрывающий сюжетные линии, и вовсе кажется искусственным и чужеродным.

Диссонанс такого рода вообще характерен для романа. «Роза и червь» оказывается на полпути между старой и новой космической оперой, смешивая в себе характерные для обеих черты.

Увы, приключения главных героев-мужественного спецагента, подростка-наземника и дочери овер-коммандера Космофлота — оказываются самым архаичным элементом того будущего, механику и процессы которого красочно и подробно нарисовал Ибатуллин.

Несмотря на эти досадные обстоятельства, роман возвышается над общим — довольно-таки унылым-массивом современной отечественной научной фантастики и несомненно достоин прочтения.

Сергей Шикарев

Салли Грин

ПОЛОВИННЫЙ КОД.

ТОТ, КТО УБЬЕТ

Пер. с англ. Н. Екимовой.

М.: Эксмо, 20 16.448 с.

(Серия: «Салли Грин.

Мировой бестселлер»)

Тираж 10000 экз.

Читатели жаждут новой Роулинг. А уж как алчут издатели! И вот-очередная попытка создания культовой саги и культа личности отдельно взятого писателя. Кандидатура самая что ни на есть подходящая, даже внешне. Домохозяйка с валлийской фермы, вдруг в серьезном возрасте начавшая писать о Черных и Светлых ведьмах, живущих рядом с нами в Англии, да и по всему миру. Главный герой цикла-этакий анти-гаррипоттер по имени Натан, а его отец — знаменитый и неуловимый черный колдун Маркус, этакий Волан-де-Морт, угробивший кучу ведьмовского народа. Мать Натана — светлая ведьма, покончила с собой. За Натаном, единственным на свете черно-белым «половинным кодом», который живет с бабушкой и светлыми братом и сестрами, внимательно следит некий Совет Ведьм. Ведь в семнадцать лет мальчик должен обрести свой Дар, и каким он будет, Светлым или Черным, пока неизвестно. Кроме того, Совет рассчитывает на Натана, как на приманку для Маркуса. Тут «Гарри Поттер» заканчивается, зато начинаются «Сумерки» и «Оттенки серого». Как выясняется, большинство Светлых, особенно Совет, — сборище садистов и подонков, уничтожающих всех подряд ради каких-то своих целей. Натана вырывают из семьи, держат в клетке, издеваются, пытают, ставят жестокие эксперименты. Не скрывается аналогия Светлых с коммунистами: любимая книжка Натана — «Один день Ивана Денисовича», он ассоциирует себя с героем и даже называет себя Иваном, когда бежит из лабораторий Совета.

Поначалу интересно построенная литературно, блестяще передающая гнетущую атмосферу страха, полная «приключений духа» разрываемого этическими противоречиями героя (оригинальное название первой книги — Half Bad) проза после момента побега превращается в весьма прозаичный квест, набитый роялями в кустах. Сплошные «приключения тела», иногда сдобренные кровавым натурализмом и любовью, причем не только гетеросексуальной.

Почетная гостья «Роскона-2016» Салли Грин продолжает триумфальное шествие по планете. Огромные тиражи, книга рекордов Гиннеса в разделе «Дебют», переводы на множество языков, подготовка экранизации студией-мэйджором. Не факт, что трилогия достигнет высот «поттерианы» по популярности, но задатки есть, хотя позиционирование книги, с подробными описаниями поедания кишок жертвы героем-оборотнем или платонической (пока) гомосексуальной влюбленности, как книги для подростков несколько смущает.

Илья Североморцев

Паоло Бачигалупи

ВОДЯНОЙ НОЖ

М.: ACT, 2016.448 с.

(Серия «NEO»)

Тираж 40 00 экз.

Деньги, депрессия, дефицит ресурсов — вот три ключевые «Д», краеугольные камни, на которых Бачигалупи строит истории. Поиски банка семян, трущобы и энергетический кризис в «Заводной». Битва кланов за власть, будни мусорщиков и тот же ресурсный кризис в «Разрушителе кораблей». И «Водяной нож» — будущее юго-западных штатов США, в котором главная ценность — вода. Пересыхающие реки и колодцы, заилившиеся озера — и отчаянная борьба за право наполнить трубопроводы водой священной реки Колорадо.

Пока Калифорния неумолимо распространяет влияние вверх по течению, пока водяная Королева Вегаса, Кэтрин Кейс, устраняет конкурентов, город Финикс балансирует на грани краха. Брошенные дома, наглеющие банды, песчаные бури, толпы беженцев из Техаса, валяющиеся в пустых бассейнах трупы. Хэштеги заметок Люси Монро, журналистки, получившей Пулитцеровскую премию, красноречивы: #ПорноКоллапс, #ФиниксСливается. Когда ее приятеля-инженера жестоко убивают, она воспринимает это как личный вызов и веский повод начать войну с теми, кто наживается на разрухе.

Мария, беженка из Техаса, знает о нужде не понаслышке, едва выживая среди бандитов, сутенеров и нищих. Каждый день — как пробежка по минному полю или заплыв среди стаи пираний. Неверный шаг — окажешься с переломанными костями в канаве или станешь ужином для гиен. А вот Анхель, верный пес Кейс и беспощадный водяной нож, смотрит на жизнь хладнокровно и уверенно. И без колебаний отправляется в Финикс, чтобы выяснить, почему паникует местный агент Кейс.

Бачигалупи пишет традиционно цинично, не пренебрегая чернухой, но и не делая ее самоцелью. В мире, где вымирают целые штаты, трудно умолчать о беспределе и пытках, проституции и наркотиках. Но живописуя хроники апокалипсиса, Бачигалупи рассматривает мотивации и стратегии поведения людей, когда побеждает тот, кто верно предугадывает будущие правила игры. Тот, кто жестко прокладывает свой путь или же гибко уклоняется от врагов. Но кем он будет — дьяволом или святым?

Итог: жесткая смесь апокалипсиса, экшена и детектива.

Иван Медведев

БОМБЫ И БУМЕРАНГИ

Сборник рассказов /

Сост. В. Бакулин и Л. Демина

М.: АСТ, 2015 г.

Тираж: 4000 экз.

Новый «стимпанковский» сборник повестей и рассказов, в общем, продолжает традиции предыдущего — «Шпаги и шестеренки». За одним «но» — атмосфера сгустилась. Смог сошел на колонии и провинции, живые позавидовали умершим, и тьма пронеслась над водами. От рассказов веет скорбью и безысходностью, восхитительным готическим мраком — любители жанра оценят и стиль, и антураж, и разнообразие печальных концов.

У Карины Шаинян замечательно удалась бедная Луиза, павшая жертвой спиритического сеанса. Ее Матоди чем-то напоминает Макондо, а трогательные детали вроде томика «Джен Эйр», заложенного увядшим цветком, умиляют до глубины души.

«Шепот бриза, крик урагана» Владимира Венгловского поражает двойной спиралью мрачной фантазии, тенями темной любви. Парят цепеллины, палят в беззащитных пассажиров автоматоны, преображаются аборигены. И счастливый эпилог здесь — лишь дань жалости к нежным сердцам читательниц.

Майк Гелприн же стреляет навылет. История о забытых на крохотном острове бравых британцах, для которых война никогда не закончится, чеканна как солдатский медальон.

«Бог пустыни» Александра и Людмилы Белашей — светлое пятно на мрачном фоне. Приключения Николая Мельникова и отважной красавицы Фии сродни приключенческим сагам позапрошлого века, от них пахнет вельдом и дымом костров, красным песком пустынь. Зачитаешься!

«Молли из Норд-Йорка», детище Ника Перумова — лишь начало повести, романа или, может быть, многотомного цикла приключений одной добросердечной, отважной, не в меру любопытной и очень хорошо воспитанной юной девицы. Молли учится в школе, слушается родителей, но однажды обнаруживает в себе способности к магии — а это значит, что за ней придет Департамент, из которого никто никогда не возвращался… что будет дальше — любопытно до невозможности!

Рассказать обо всех рассказах в рамках крохотной рецензии, конечно же, невозможно. Пусть читатель сам услышит скрежет шестеренок и свист ассегаев, учует дым и копоть, полюбуется разрывами бомб и рассветами над Калахари. Главное, не испугаться — это всего лишь страшные сказки!

Станислав Ревенко

Рик Янси

МОНСТРОЛОГ.

КРОВАВЫЙ ОСТРОВ

Пер. с англ. М. Моррис

М.: АСТ, 2015. 528 стр.

Тираж 4000 экз.

Книги о монстрологе Пеллиноре Уортропе и его ученике Уилле Генри — не столько о монстрах, сколько о людях. Перед нами своего рода «роман взросления». Кстати, довольно схожий с циклом Маккаммона, разве что действие происходите более близкую нам эпоху, а главному персонажу не двадцать с небольшим, а всего лишь тринадцать лет.

Возраст Уилла Генри, казалось бы, служит четким указанием на то, что книги ориентированы на подростковую читательскую аудиторию (массовая миграция авторов в так называемый «young adult» сегмент книжного рынка, конечно, очень показательна — вот та почва, из которой произрастают многосерийные блокбастеры). Оттого писатель и действует вполне прямолинейно. Так, Артур Конан Дойл появляется в романе не посредством литературных аллюзий или скрытых цитат, а собственной персоной. А зло воплощается на страницах не в виде серийных убийц и прочих преступников, а в обличьях монстров — животных, которых изучает «ненормативная биология».

Впрочем, от книги к книге, по мере взросления Уилла Генри, зло это приобретает все более и более странные формы. В предыдущих романах герои расправились с антропофагами и вендиго, а на этот раз отправляются на поиски загадочного магнификума — «Невиданного». Неспешно развивающееся действие, которому сопутствуют довольно многословные размышления героев на темы морали и мироустройства, расширяет географию книги до Англии, Венеции и далее до Сокотры — места обитания магнификума. А среди персонажей появляются и Артюр Рембо, и агенты царской охранки.

В «Кровавом острове» становится очевидным, что успех и своеобразное обаяние цикла вызваны не кунсткамерой чудовищ или залихватским сюжетом, а главными персонажами — харизматичным и фанатичным доктором ненормативной биологии и его способным учеником, которых Янси последовательно приближает к краю мрачной бездны, где монстролог уподобляется монстру.

Хотя, конечно, и кровищи в книге хватает. Обилие жестоких сцен заставляет усомниться в том, что книга адресована детям, хотя, если посмотреть правде в глаза, нужно признать, что возраст «young adult аудитории» уже и за сорок перевалил.

Сергей Шикарев

КВАНТОВЫЙ МИР КОНТЕКСТ

▲ Изображение: Varner Benger

/нанотехнологии

/биотехнологии

/информационные технологии

Поймали гравитационную волну

Гравитационные волны — возмущения пространства-времени, движущиеся со стью света, являются прямым следствием уравнений общей теории относительности, предложенных Альбертом Эйнштейном в 1915 году. Косвенные свидетельства существования гравитационных волн известны с 1970-х годов. А 14 сентября 2015 года было получено прямое подтверждение: коллаборации LIGO и Virgo зафиксировали сигнал от гравитационных волн акустического диапазона. Их предполагаемый источник — слияние двух черных дыр с массой около 29 и 36 Солнц.

Биокомпьютер в разработке

Изображение: Till Korten/McGill University

Международная группа исследователей работает над созданием биологического компьютера, использующего для передачи информации вместо электронов молекулы белка. Энергию «биологические агенты», двигающиеся по сети наноразмерных каналов согласно определенному алгоритму, получают от АТФ, так же как и клетки в живых организмах. Созданный прототип процессора площадью 1,5 см² решает одну математическую задачу — поиск всех возможных сумм чисел из заданного множества. В потенциале биологический компьютер может по ряду характеристик превосходить кремниевый: быть более компактным, энергоэффективным, безопасным для окружающей среды и обеспечивать более высокую степень параллелизации процессов.

Результаты исследования опубликованы в январе 2016 года в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences.

Квантовая криптография на пути к рынку

31 августа 2015 года компания Toshiba начала испытания системы шифрования на основе квантовой криптографии. Обычный оптический сигнал может быть измерен и, таким образом, считан. При квантовой передаче данных биты переносятся отдельными фотонами, измерить один параметр которых, не исказив другой, невозможно из-за принципа неопределенности. В результате любые попытки прослушивания или перехвата будут обнаружены, так как они изменяют сами данные.

В ходе испытаний полученные в Toshiba Life Science Analysis Center зашифрованные результаты анализа генома будут передаваться на расстояние примерно в 7 км, в Tohoku Medical Megabank (при университете Тохоку). Предполагается проверка стабильности скорости передачи и отслеживание влияния на работу системы условий окружающей среды, включающих погоду, перепады температуры и состояние оптического соединения. Таким образом компания Toshiba надеется оценить перспективы коммерциализации технологии. Программа испытаний рассчитана на 2 года.

Наночастицы для борьбы с бактериями

Исследователи из университета Колорадо провели серию экспериментов, показывающих способность квантовых точек — полупроводников, электрические характеристики которых можно с высокой точностью контролировать за счет изменения их размера и формы, успешно справляться с бактериальными штаммами, в том числе устойчивыми к антибиотикам, и при этом действовать избирательно, не затрагивая другие клетки.

В ходе испытаний квантовые точки из теллурида кадмия уничтожили до 92 % клеток кишечной палочки (E.coli). В случае со штаммами бактерий, устойчивыми к антибиотикам, удалось добиться 29–50 % сокращения роста. При проверке воздействия квантовых точек на совместную культуру из кишечной палочки и клеток эмбриональной почки человека линии 293Т(НЕК 293Т) был подавлен только рост E.coli.

Результаты опубликованы в январе 2016 года в журнале Nature Materials.

Подсчет электронов

Изображение: Eric Tastad

Для создания квантовых компьютеров необходима изоляция кубитов — квантовых разрядов, хранящих информацию, — от внешней среды, способной разрушать их квантовое состояние, необходимое для вычислений. Схема подобных элементов памяти была предложена более 15 лет назад. Электрон, помещенный рядом со сверхтекучим гелием, оказывается левитирующим на высоте нескольких нанометров над его поверхностью. Дополнительно зафиксировать в одном из направлений такие электроны можно с помощью электрического поля. В результате образуется «кристаллическая решетка», состоящая из электронов-кубитов. Однако способа измерения количества частиц и их состояния до сих пор не существовало.

Авторы статьи, опубликованной в журнале Physical Review в марте 2016 года, разработали устройство, позволяющее точно подсчитывать число задействованных электронов и определить колебательное состояние одной частицы (которое в кубитах будет играть роль нуля или единицы).

Диск, который нас переживет

Изображение: University of Southampton

В 2016 году специалисты Оптического исследовательского центра университета Саутгемптона представили новый способ записи и хранения информации. С помощью фемтосекундных лазерных вспышек на термически стабильный диск наносятся три слоя наноточек. Их положение в трехмерном пространстве, ориентация и сторона представляют пять измерений для записи данных. Точки изменяют поляризацию проходящего сквозь диск света, что может считываться с помощью микроскопа и поляризатора. Получается миниатюрный носитель емкостью до 360 терабайт с потенциальным «сроком годности» до 13,8 миллиарда лет, выдерживающий к тому же температуры до 1000 градусов Цельсия.

Биологический нанореактор

Изображение: Trevor Douglas/lndiana University

Специалисты из университета Индианы разработали биологический нанореактор для производства водородного топлива из воды. Результаты исследования опубликованы в журнале Nature Chemistry в декабре 2015 года.

Конструкция состоит из покрытых белковой оболочкой, взятой от вируса-бактериофага Р22, генов кишечной палочки, отвечающих за выработку гидрогеназы — фермента, расщепляющего воду с образованием чистого водорода. Вещество, которое исследователи назвали P22-Hyd, может как создавать топливо, так и «сжигать» его, вырабатывая энергию.

Получившийся нанореактор экологичен, работает при комнатной температуре, а по эффективности сравним с платиной, обычно применяющейся в концептах водородных двигателей, при этом стоит значительно дешевле.

Нанооригами

Изображение: mbeo

В 2015 году группа исследователей из Университета Дунхуа в Китае продемонстрировала технологию сгибания листов оксида графена с помощью инфракрасного света. Для этого ученые нанесли на лист полоски с полимером, впитывающие влагу из окружающей среды. При нагреве влага испаряется, заставляя лист сгибаться и принимать заранее заданную форму. Включая и выключая лазер, исследователи смогли заставить лист передвигаться в определенном направлении.

В марте 2016 года на ежегодном собрании Американского физического общества (APS) в Балтиморе представлена технология, позволяющая складывать графеновые листы, покрытые сверху слоем стекла.

Подобные техники послужат основой для создания нанороботов, гибких микросхем или других миниатюрных трехмерных объектов.

ИНТЕРВЬЮ

МАГИЯ С ПРИСТАВКОЙ «ТЕХНО» Беседовал Николай Ютанов

/экспертное мнение

/нанотехнологии

Майкл Суэнвик — американский писатель-фантаст, лауреат литературных премий Хьюго, Небьюла, Всемирной премии фэнтези и др. Родился 18 ноября 1950 года в Скенектади, штат Нью-Йорк. Окончил колледж Уильяма и Мэри, работал в Информационном бюро Центра по исследованию солнечной энергии. С 1980 года — профессиональный писатель.

Первые же два рассказа Майкла Суэнвика «Праздник Святой Дженис» и «Гинунгагап», опубликованные в 1980 году, были номинированы на премию Небьюла. Первый роман «В зоне выброса» увидел свет в 1985 году. На русском языке в настоящее время издано 7 романов автора.

_____

«Любая достаточно развитая технология неотличима от магии», — сказал английский писатель-фантаст и футуролог Артур Кларк. Нанотехнологии только начинают оказывать влияние на мир, и кто знает, к чему их развитие приведет человечество в 2030 году? Знаменитый американский писатель-фантаст Майкл Суэнвик поделился с журналом «Если» своим видением того, как нанотехнологии изменят мир и людей будущего.

_____

Как вы, профессиональный писатель, создающий научную фантастику, видите будущее нанотехнологий?

В обозримом недалеком будущем я думаю, что нанотехнологии будут в основном развиваться в лабораториях, под строгим контролем. Не потому, что они представляют какую-либо опасность. А потому, что когда вы выпустите молодые нанотехнологии в мир, они начнут противостоять существующему порядку вещей — микробам, вирусам, даже химическим веществам — и вряд ли смогут сразу выстоять перед тем, что прошло весь путь эволюционного развития. Так бывает со всеми технологиями. Но они справятся.

Зачем человечество развивает нанотехнологии? Для создания какого мира они нужны?

Нанотехнологии — это на самом деле просто инструмент. Как будто мы в начале промышленной революции задаем себе вопрос, а что могут делать все эти паровые машины? Очевидно, первое использование нанотехнологий будет в сфере медицины — лечить болезни, включая психические заболевания. И конечно, они будут использоваться для создания не существующих сейчас материалов. В романе Нила Стивенсона «Алмазный век» доступные нанотехнологии сделали алмазы дешевым строительным материалом. Например, нам потребуются очень, очень устойчивые пластики для космических кораблей. Когда космическая радиация поражает металлические части корабля, это представляет серьезную опасность для космонавтов. Будущие космические корабли будут из пластика, и потребуются очень прочные и устойчивые пластики, которые дадут нам именно нанотехнологии.

Три закона Артура Кларка:

Когда уважаемый, но пожилой ученый утверждает, что что-то возможно, — он почти наверняка прав. Когда он утверждает, что что-то невозможно, — он весьма вероятно ошибается.

Единственный способ обнаружения пределов возможного состоит в том, чтобы отважиться сделать шаг в невозможное.

Любая достаточно развитая технология неотличима от магии.

Аркадий и Борис Стругацкие. Полдень, XXII век. 1967

«Он вдруг вспомнил, как испытывался первый механозародыш, модель Яйца. Это было несколько лет назад. Тогда он был еще совершенным новичком в эмбриомеханике. В обширном павильоне возле института разместился зародыш — восемнадцать ящиков, похожих на несгораемые шкафы, вдоль стен и огромная куча цемента посередине. В куче цемента прятались эффекторная и дигестальная системы. Фишер махнул рукой, и кто-то включил рубильник Они просидели в павильоне до позднего вечера, забыв обо всем на свете. Куча цемента таяла, и к вечеру из пара и дыма возникли очертания стандартного литопластового домика на три комнаты с паровым отоплением и автономным электрохозяйством. Он был совершенно такой же, как фабричный, только в ванной остались керамический куб — «желудок» — и сложные сочленения эффекторов».

…Знаете, я действительно много думал о нанотехнологиях, но поскольку о них много кто пишет, больше повторять тривиальные вещи не хочу.

Вот что нанотехнологии точно смогут — так это решить задачу межзвездных перелетов. Космический корабль размером с город, сотни лет летящий между звезд, — это слишком сложно. Слишком многое может пойти не так. Погружение команды в анабиоз выглядит все менее и менее вероятным. Но вы можете послать к цели «ящик с инструментами», с несколькими сотнями тонн умного вещества внутри, и он сам долетит, распакуется, развернет добычу полезных ископаемых на астероидах, построит посадочные площадки, города — а затем людей, которые их заселят.

На всякий случай мы, наверное, внесем изменения в личности колонистов, чтобы придать им отвращение к войне. И если мы на самом деле так поступим, то колонистам останется только надеяться, что мы никогда не изобретем сверхсветовые перелеты. Потому что Человечество 1.0 набросится на них, как волки на стадо овец.

Как нанотехнологии изменят мир к 2030 году?

Я пессимистичен в отношении перспектив большинства технологий, за исключением нанотехнологии. Потому что я не вижу никаких преимуществ негативного сценария их развития, ну разве что для конкретных людей. Корпорации и государства будут финансировать нанотех во имя добра, но не будут финансировать их как оружие. Я не вижу простых решений для этого. А вот люди могут попытаться использовать нанотехнологии для плохих целей как оружие. Корпорации и государства будут противостоять этому. В целом результат будет хорошим. Всегда есть непредсказуемые последствия, но лично я их не вижу.

Станислав Лем «Возвращение со звезд», 1961

Одна фраза Улльриха показалась мне убедительной: бетризация приводит к исчезновению агрессивности не вследствие наложения запрета, а из-за отсутствия приказа. Но, поразмыслив, я, однако, решил, что это не объясняет самого главного: хода мыслей человека, подвергнутого бетризации. Ведь бетризованные были людьми вполне нормальными, они могли представить себе абсолютно все, а значит, и убийство. Что же в таком случае удерживало их от его осуществления?

Разумеется, это великое разделение человечества не явилось неожиданностью. Закон о бетризации вошел в силулишь спустя пять лет с момента утверждения, так как все это время готовились кадры воспитателей, психологов, специалистов, которые должны были позаботиться о правильном воспитании нового поколения. Необходима была коренная реформа народного образования, пересмотр репертуара театров, тематики чтения, фильмов. Бетризация — чтобы охарактеризовать размер перелома в двух словах — своими разросшимися последствиями и потребностями поглощала в течение первых десяти лет около сорока процентов национального дохода в масштабах всей Земли.

Это было время величайших трагедий. Бетризованная молодежь чуждалась собственных родителей. Не разделяла их интересов. Питала отвращение к их вкусам. На протяжении четверти века приходилось издавать два типа журналов, книг, пьес — одни для старшего, другие для младшего поколения.

Я про это написал в Твиттере короткий рассказ.

«Армия наноботов неудержима. Мы сражаемся. Мы проигрываем. Всегда. В этом году они продвинулись еще на два дюйма».

Нанорассказ Майкла Суэнвика

Dungeons & Dragons (D&D, DnD; Подземелья и Драконы) — настольная ролевая игра в жанре фэнтези, разработанная Гэри Гайгэксом и Дэйвом Арнесоном. Впервые была издана в 1974 году. Игроки создают группу из нескольких персонажей, которая взаимодействует с окружающим магическим миром, разрешает различные конфликты, участвует в сражениях с фэнтезийными существами и получает награды.

Сначала нанотехнологии будут, очевидно, использоваться для взаимодействия с различными устройствами. Микроскопические устройства, впрыснутые в наш мозг, сделают телефонные переговоры подобными телепатии, а поиск в Интернете — подобным вдохновению. Нам не потребуется много времени, чтобы забыть о том, что эту работу за нас делают машины, а не мы сами.

Если все вокруг нас станет интерактивным — телевидение, холодильники, диваны, — мы станем воспринимать себя не столько как индивидуумов, сколько как децентрализованные облака сознания, взаимодействующие друг с другом. Это может сделать нас лучше, менее эгоистичными и более внимательными к окружающим. А может и превратить в живых кукол, которые выполняют приказы технологий. Как тот водитель, который поворачивает под «кирпич», потому что ему так сказал GPS. Возможны разные варианты.

И конечно, благодаря нанотехнологиям люди смогут больше заниматься спортом и сексом.

А как нанотехнологии изменят человечество будущего?

Я думаю, что люди примут возможности и власть, даруемые нанотехнологиями, а затем забудут, откуда они происходят. Мы уже начинаем забывать, как работает мир. Когда я был маленький, в школе изучали электрические схемы, астрономию, как работают электрические лампочки и так далее. Нам давали понимание того, как устроен мир. Ладно бы астрономия, взять те же двигатели внутреннего сгорания… А сейчас никто не пытается преподавать в начальной школе электронику. По мере того как технологии становятся все более и более сложными, мы перестаем их объяснять. Сейчас, чтобы в них разбираться, нужно быть специалистом. И этот тренд будет продолжаться. Нанотехнология… Люди будут знать, что нанотехнологии что-то делают, но будут крайне смутно представлять себе, как именно это происходит. Нанотехнологии — это способ НЕ ЗНАТЬ, как все происходит. Как на самом деле работают все эти молекулы, микромашины? Неважно, это нанотехнология.

В один прекрасный день мы будем жить в мире Dungeons and Dragons, где не будет ничего, кроме волшебства. И только маги будут понимать, что происходит. Сначала их будут называть техно-магами. А потом про приставку «техно» просто забудут.

Алексей Пасечник
ГРАВИТАЦИОННЫЕ ВОЛНЫ: КТО ОНИ?

© Артем Костюкевич, илл., 2016

/экспертное мнение

/квантовый мир

Они изучают распространение гравитационных волн. Вы знаете, что такое смерть-планета? Скалистый обломок, который в нужный момент целиком превращается в излучение! Чрезвычайно поучительное зрелище!

Аркадий и Борис Стругацкие. Стажеры

_____

Однажды в лабораторию английского физика Майкла Фарадея зашел тогдашний английский премьер-министр и. посмотрев на вертящиеся магниты и прыгающие стрелки измерительных приборов, недоуменно спросил, какая же практическая польза от всех этих фокусов. Фарадей ответил, что пока он не может определенно сказать, как использовать на практике его открытия, но уверен, что они очень важны. Настолько важны, что не пройдет и нескольких десятилетий, и Ее Величество обложит их налогами.

_____

Первым подробно описанным антигравитационным устройством является, по-видимому, уэллсовский кейворит, при помощи которого двум отважным путешественникам удалось достичь Луны за 70 лет до экипажа «Аполлона-11» (Уэллс Г. Дж. «Первые люди на Луне»). Но примитивные антигравитационные летательные аппараты обладали плохой управляемостью, и подобно тому как аэростаты и дирижабли были в скором времени вытеснены аэропланами, антигравитационные технологии начала XX века оказались надолго потеснены ракетными. В итоге освоение Солнечной системы в научной фантастике происходило с применением сначала химических, а затем и ядерных ракет.

Так продолжалось до тех пор, пока отважные звездоплаватели не обнаружили в 1960 году на Венере космический корабль фаэтов (Мартынов Г. С. «Наследство фаэтонцев»). После такого события бурное развитие антигравитационных технологий было уже не остановить. Первые успешные опыты, произведенные в 1961 году на астероиде Эйномия (Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. «Стажеры»), однако, не привели к созданию технологий по управлению метрикой. Хотя антигравитационное устройство и было использовано для достижения Луны в 1965 году (Носов Н. Н. «Незнайка на Луне»), вторгшиеся в 1968-м в Персей земляне едва не потерпели фиаско перед давно овладевшими гравитационными технологиями зловредами (Снегов С. А. «Вторжение в Персей»).

Усилия западных ученых тоже долгое время не давали практического результата. Несмотря на успешное создание антигравитационного устройства еще в 1952 году (Джонс Р. Ф. «Уровень шума»), спустя десять лет, когда советские ученые уже вовсю экспериментировали с гравитацией на Эйномии, буржуазная наука не продвинулась дальше создания детских игрушек (Гаррисон Г. М. «Магазин игрушек»).

Как это работает

Юра не выдержал и прошептал Эзре прямо в ухо: — Что случилось? Почему все так радуются?

Эзра, слегка повернув голову, пробубнил:

— Получили упреждение. Доказали. Что гравитация распространяется. Быстрее света. Впервые доказали.

Аркадий и Борис Стругацкие. Стажеры

Ньютон не конкретизировал природы введенной им силы всемирного тяготения. «Гипотез не измышляю», — отвечал он на вопрос, откуда берется тяготение. Эйнштейн попытался продвинуться на один шаг дальше, предположив, что никакой силы тяготения на самом деле не существует: все тела стремятся двигаться по инерции равномерно и прямолинейно, а гравитационное поле лишь искривление пространства-времени.«Прямая» же, по которой они движутся в «кривом» пространстве-времени, представляется нам кривой.

Попробуем наглядно представить себе, как выглядит искривленное пространство-время. Из «правильной», действительно научной, фантастики и хорошей научно-популярной литературы многие, возможно, помнят, что в гравитационном поле с пространством-временем происходят две вещи: время в гравитационном поле замедляется, а вертикальное расстояние сокращается. Чтобы изобразить этот процесс, возьмем прямоугольную декартову сетку координат, в которой по горизонтали отложено время, а по вертикали высота, и начнем ее искривлять.

Сначала сократим расстояние, то есть сделаем масштаб по вертикали неравномерным. Сетка после этого все еще будет прямоугольной. После этого останется учесть замедление времени — для этого нам придется изогнуть сетку так, чтобы масштаб оси времени внизу отличался от масштаба времени наверху. Итоговый результат должен быть таким, чтобы траектория падающего тела, нарисованная в искривленном пространстве-времени, стала прямой линией.

Гравитационные волны, порождаемые, например, вращающимися друг относительно друга массами, представляют собой локальные искривления пространства-времени, распространяющиеся, как считается, со скоростью света. Если на пути такого возмущения окажется какое-либо материальное тело, то оно начнет сжиматься и растягиваться в такт колебаниям гравитационной волны. Проблема в том, что эти колебания чрезвычайно малы. Например, при прохождении гравитационной волны, зафиксированной в сентябре 2015 года, относительное изменение длины плеча интерферометра составило порядка 10–21. Чтобы представить себе малость этой величины, вообразите, что вы измеряете расстояние от Земли до Луны. Так вот, 10–21 от этого расстояния составит меньше одной миллиардной миллиметра — в тысячу раз меньше размера атома. Теперь вы можете представить, насколько технически сложной была задача регистрации гравитационных волн!

Сначала гравитационные волны пытались ловить, измеряя деформации большого металлического цилиндра. Первый детектор подобного типа был построен Джозефом Вебером в 1960 году. Но, как вы уже, вероятно, смогли догадаться, обнаружить столь малые деформации ему не удалось.

Всего через два года после первых опытов Вебера, в 1962 году, два советских физика, Михаил Герценштейн и Владислав Пусто-войт, предложили принципиально иной способ регистрации сверхмалых смещений, используя для этого лазерный интерферометр. Луч света в интерферометре огромное количество раз путешествует туда и обратно между двумя зеркалами, в результате чего сдвиг фазы света, вызванный смещением одного из зеркал, многократно нарастает. Именно этот способ и был использован в решающем эксперименте. Зависимость сдвига фазы света от времени совпала с расчетом того, как он должен себя вести, находясь в поле гравитационной волны, порожденной в процессе слияния двух черных дыр. Это как если бы, например, никто никогда не слышал звука скрипки, но у исследователей был бы чертеж скрипки и они бы просчитали, какой звук, с каким тембром, с какими гармониками она должна издавать. После этого кто-то принес бы запись звука и его смогли бы идентифицировать именно как звук скрипки, а не альта и не виолончели, и тем более не трубы или рояля.

Черные дыры — очень простые объекты. Эволюция двойной системы черных дыр до момента слияния занимает миллиарды лет, за это время их орбиты приближаются к круговым, и перед последним актом у нас остаются только два параметра: массы черных дыр. Продолжая аналогию с музыкальными инструментами, сумма (M₁ + М₂) определяет, что это за инструмент: скрипка, альт, виолончель или контрабас, а отношение (M₁/M₂) определяет, какая струна звучит.

По форме полученной кривой, по ее временному поведению, были вычислены массы черных дыр, а затем — расстояние до точки события, которое оказалось равным 1,3 млрд световых лет, и примерное направление прихода сигнала. Решение уравнений общей теории относительности для так называемых «слабых» гравитационных волн — а именно они излучаются в описанном процессе — дает скорость их распространения, равную скорости света.

В существовании гравитационных волн уже давно никто не сомневался, потому что за истекшие годы было открыто несколько космических объектов, например двойных пульсаров, поведение которых полностью объясняется процессом излучения гравитационных волн. Вопрос стоял только в том, чтобы наконец поставить точку в этой задаче, зафиксировав гравитационные волны в наземной лаборатории. Возвращаясь к аналогиям: еще Галилей предсказывал отклонение снарядов силой Кориолиса (понятно, что он не называл ее этим словосочетанием). Но кучность стрельбы тогдашних орудий и скорости ядер не позволяли экспериментально проверить это предсказание. Спустя сто лет уже никто не сомневался в существовании отклоняющей силы, но обнаружить ее экспериментально по-прежнему не удавалось. Когда же наконец это удалось, это было уже не открытие, а лишь формальное подтверждение давно признаваемого факта. Примерно то же самое произошло и с обнаружением гравитационных волн.

Как это будет

Март взглянул на небо.

— Да, вот они, звезды, — сказал он. — Я всегда хотел добраться до звезд. Теперь, когда у нас есть антигравитация…

— Вы можете полететь к звездам, если захотите.

Раймонд Джоунс. Уровень шума

Слабость гравитационного взаимодействия делает задачу его изучения чрезвычайно сложной. Из-за этого гравитационная постоянная является одной из наименее точно измеренной физических констант; сегодня мы можем с уверенностью говорить только о трех десятичных знаках ее значения. Но в далеком будущем эти исследования могут подарить человечеству новый технологический прорыв — искусственную гравитацию.

Незадолго до сообщения об обнаружении гравитационных волн профессор Андре Фюзфа из Намюрского университета в Бельгии предложил провести эксперимент по созданию искусственного гравитационного поля, которое можно было бы включать и выключать поворотом рубильника. И хотя в предложенном виде эксперимент невероятно трудоемок, он тем не менее вполне осуществим и открывает нам путь к реальному управлению гравитацией.

Прежде всего, очевидно, что для этого понадобится невообразимое количество энергии. Грубо говоря, для того, чтобы искусственно создать гравитационное поле, сравнимое с тем, которое создает Земля, необходима энергия, которая выделяется при аннигиляции Земли — 5 х 10⁴¹ Дж! При таком подходе мы рискуем оказаться в положении мистера Лунда и профессора Болваниуса: «Где мы, сэр?» — «В эфире». «Гм… Если в эфире, то чем же мы дышать будем?» — «А где сила вашей воли, сэр Лунд?» (Чехов А. П. «Летающие острова»).

По-прежнему открытым остается вопрос возможности искусственного создания «кротовых нор» (не говоря уже о принципиальной возможности их существования). В принципе, уравнения Эйнштейна допускают нетривиальные решения в пустом пространстве, то есть такие решения, при которых искривленное пространство-время существует в отсутствие искривляющего его вещества. Одним из таких решений являются открытые недавно гравитационные волны. А вот со стационарными решениями проблема. Такие решения найдены только в пространствах более высоких размерностей.

Получается, что для создания антигравитационного привода нам нужно развернуть скрытые измерения, а это, в свою очередь, приведет к уничтожению тех элементарных частиц, из которых мы состоим, уничтожению Вселенной и прекращению существования журнала «Если» в его нынешнем формате.

Другая же проблема заключается в том, что создание «кротовых нор» нарушит связность пространства, а это приведет к нарушению причинности, а значит, к созданию машины времени со всеми сопутствующими ей парадоксами и массовой путаницей с нашими бабушками и дедушками.

Итак, перед нами три дороги. Три возможных пути.

Первый путь — пассивный. Это самая печальная перспектива. Мы никогда не получим в свое распоряжение столько энергии, сколько нужно для активного управления гравитацией, и все, что нам останется — использовать то, что есть, а именно: существующие гравитационные поля и, возможно, «кротовые норы». Это фантастика «ближнего прицела» — использование гравитационного маневра (это мы умеем делать уже сегодня) и в лучшем случае путешествия в духе фильма Кристофера Нолана «Интерстеллар». Я очень надеюсь, что мы пойдем другим путем!

Станислав Лем «Возвращение со звезд», 1961

Проблема «мирной смерти» от несчастного случая, например на транспорте, была грозой моего времени.

Парастатика, гравитационная техника, принесла решение столь же неожиданное, сколь и необходимое, ибо мир бетризованных должен был стать миром абсолютной безопасности; иначе биологическое совершенство этой меры повисало в воздухе.

Суть этого открытия можно было выразить только с помощью математики, добавлю сразу: дьявольской. Наиболее общее решение, пригодное «для всех мыслимых вселенных», предложил Эмиль Митке, сын почтового служащего, гений, который сделал с теорией относительности то же, что с теорией Ньютона сделал Эйнштейн. Это была долгая необычайная и, как всякая правда, неправдоподобная история, смешение мелкого и великого, человеческого комизма и величия, история, которая привела наконец, спустя сорок лет, к появлению маленьких черных ящичков.

Эти маленькие черные ящички обязан был иметь каждый без исключения экипаж, каждый плавающий или летающий корабль; они были гарантией от «преждевременного избавления», как на склоне лет шутливо выразился Митке; в момент катастрофы падения самолета, столкновения автомобилей или поездов, например, — они высвобождали заряд «гравитационного антиполя». Антиполе, взаимодействуя с силой инерции, высвобождающейся вследствие удара или вообще резкого торможения, давало в результате нуль. Этот математический нуль был самой реальной действительностью — он поглощал всю энергию удара.

Второй путь — активный, предполагающий, что мы научимся искривлять пространство-время так, как нам надо. На этом пути нас ждут гиперпространственные перелеты, когда «Удивительный Атомный Космический Волнолет, опирающийся на невидимые космические волны» (Гарри Гаррисон. «Магазин игрушек»), перестанет быть игрушкой и выйдет на галактические трассы.

Третий путь — назовем его «гиперактивным» — подразумевает, что:

• мы овладели не только пространством, подпространством и гиперпространством, но и временем, открыли время перпендикулярное, подобно вторгшимся в ядро Галактики персонажам романа-эпопеи Сергея Снегова «Люди как боги» (Сергей Снегов. «Люди как боги),

• или создали способы перемещаться в пространстве и времени на замечательной полицейской будке T.A.R.D.I.S. (фантастический сериал телеканала ВВС «Доктор Кто»),

• или же развернули скрытые измерения Вселенной и не погибли в то же мгновение (Александр Громов. «Пушистый как плесень». «Если», № 5,2015).

Александр Тюрин
ЧЕРВЬ И БАБОЧКА

/фантастика

/нанотехнологии

/информационные технологии

1

На ходовом мостике тихо играет музыка, он подпевает, а на середине куплета «обнимая небо крепкими руками» палуба лопается. Из трещин, не спеша, выбирается червеобразный огонь, и все вокруг разлетается, словно обрывки воздушного шарика. Он видит, как его идеально выглаженные брюки и начищенные до глянца ботинки покрываются серебристым инеем на фоне слепящей черноты космоса. Это немногое, что он помнит. Боль не запомнил, будто она не успела дотянуться до него своими крюками.

После провала, когда восстановились некоторые чувства, было, пожалуй, приятно. Откуда-то льется густой свет, который растягивается в нити и стягивается в узлы. И превращается в тонкие вибрации вандерваальсовых, жесткие пульсации ковалентных и клещи ионных связей, «уголки» и «зигзаги» гидроксильных и карбоксильных групп, острые зубчики металлорганики, дрожащие бугорки полимеров. Он еще не осознавал своего тела, знал лишь, что растет, что всасывает дендримеросомы, наполненные вкусным гликогеном, что ощущает самые разные колебания, различая их амплитуды и плотность энергии; даже те, что идут от далеких светил.

Потом чрево извергло его. Он оказался в безразмерном пространстве, которое позднее назвал «яслями». Там было много таких, как он, слишком много. Жалящая тьма готова впиться в каждую его клетку. Здесь он узнал, что такое укус и боль. И еще коварство.

В яслях случились тысячи схваток. Его излюбленным приемом было, чуть-чуть поддавшись, ударить в процессорный узелок противника, находящийся над пастью. И поглотить обездвиженного врага.

Он все больше чувствовал себя — свои процессоры, шины расширения, контроллеры, актуаторы — и постигал, как воздействовать на других. Он уже мог мастерить вещество молекула за молекулой, играя атомными связями. Нежно-маслянистые пузырьки атомов сперва выпрыгивали из той конструкции, что он создавал, но вскоре удавалось найти им всем правильное место, почувствовав упругие толчки валентных электронов.

Сознание ныряло в квантовые точки его мозга, текло по углеродным нанотрубкам, из которых были сотканы его ткани, вкручивалось в дендримерные карусели его системы питания и уносилось по сверхпроводящим ниобиевым нитям нервной системы.

Его мысли, подброшенные адаптером высокоскоростного соединения, посещали источник цифрового света — мегасервер Альянса. Веяли там ветром среди хранилищ данных, мчались по информационным магистралям, пробивались сквозь заросли цифровых объектов, проходили в порталы интерфейсов, которые были прообразами его функций.

Через три тысячи поединков некая сила вытолкнула его из яслей, и он на какое-то время остался один. Вокруг была простая геометрия: голое пространство, образованное шестью плоскостями.

Неподалеку от него что-то стало метаться и звонко биться об стенки, отчаянно жужжа приводами и неловко пытаясь использовать восемь конечностей. Что-то металлическое, судя по струящейся внутри него электронной «жидкости».

Сравнив себя с Восьминогим, он понял, что у него самого нет конечностей, как у червя. На какое-то мгновение ему стало нехорошо, даже возникло самоопределение «гадкий».

Тело было вроде вытянутого мешка, однако оно подавалось натяжению и расслаблению. Расслабим передние сегменты, сократим задние и бросим тело вперед. Он способен напрягать экстрамиозиновые мышцы, управлять перетеканием электролитов гемолимфы и легко менять форму под кремнийорганической оболочкой. Шар, цилиндр, тор — красота, которая всегда с тобой. Значит, все не так уж плохо.

В каждом сегменте его тела были радары, лидары, детекторы полей на сверхпроводящих джозефсоновских контактах. Электрические поля ощущаются как покалывание. Из него может выходить напряженная пустота и, ощупав цель, возвращаться обратно, неся в миллиметровом диапазоне ее образ.

Восьминогое существо вдруг метнулось к нему, вращая мандибулами, но меткости не проявило. Циркуляция ферромагнитной жидкости в теле Червя помешало радару Восьминогого. Червь увильнул и мгновением позже контратаковал, налипнув на приводы нападающего и моментально его парализовав. Оставалось, растащив его на сегменты и звенья, усвоить энергию и питательные вещества. Железосодержащий панцирь этой твари Червь поглотил, окислив двухвалентное железо, а ее биополимерные внутренности втянул, расщепив кислотами на мономеры.

После обеда Червь получил от Хозяина свой первый приказ на коммуникационный порт, который должен быть всегда открыт для мегасервера Альянса. Ему был присвоен идентификатор из 38 символов и цифр: DANNY2WURM и так далее. Его тело реализовало новые прототипы. Разделилось на элементы и кристаллизовало полимеры, чтобы электромагнитная катапульта забросила его в космос пылевым облаком. Через двенадцать часов полета он достиг космической станции на орбите Весты, осев на корпусе робота, чинившего наружную антенну. Вместе с ним попал внутрь станции. И с потоками чистящей жидкости оказался в канализации.

Тело его было теперь суспензией, мицеллами в жидкой дисперсионной среде, но осталась связанность информационная, поддерживаемая через узелки его серверов.

Сгустки его техноклеток, проникшие через фильтры в систему охлаждения, налипли на корпус силовой установки и резво принялись разрушать металл цепочками ионов-активаторов, крутящимися наподобие фрезерной пилы.

Затем наступила очередь внутреннего контура реактора. Здесь Червь встретился с двумя кибами-ремонтниками, которых просто склеил кремнийорганическими нитями. Можно приниматься за оболочку контура, включив мириады «фрезерных пил» и вызывая у нее мгновенную межкристаллитную коррозию. Вскоре жидкометаллический теплоноситель распространился по коридорам станции.

Расплавление активной зоны реактора завершилось взрывом станции — через несколько секунд яркие капли жидкого металла стали темной пылью космического пространства.

К этому времени Червь покинул гибнущий объект, вынесенный наружу потоком теплоносителя.

Соединив свои элементы, обладающие памятью формы и молекулярными штампами «склеивать здесь», и переведя встроенный МГД-генератор в обратный режим электродвигателя, Червь возвращался на базу Альянса.

2

До этого дня Червь никогда не видел никого из хозяев.

Команды — координаты цели и размер намечаемого ущерба — поступали от мегасервера Альянса. Он же осуществлял профилактическое сканирование тела Червя на соответствие цифровым прототипам.

Червь должен был постоянно работать, потому что Западный Альянс не оставлял в покое независимые от него коммуникации и добывающие предприятия. В эту работу входило нападение на транспортников, идущих в пояс астероидов, уничтожение ретрансляторов радиочастотной и фотонной связи, диверсии на космических станциях, рудниках, мобильных комбинатах вроде тех махин, что ползают по Ио и Марсу, оставляя за собой отвалы пустой породы и зародыши новых комбинатов…

Хозяин подошел к краю бассейна, в котором наноассемблеры занимались восстановлением тела Червя, потрепанного взрывом сероводорода на Ио, — питаться там приходилось, окисляя эту дрянь. Стряхнул пепел с сигары прямо в восстанавливающий гель. И пояснил с усмешкой: «Твоя механохимия, приятель, способна переработать любое дерьмо в конфету». Вместо двоичного кода и коммуникационного порта для близкой связи Хозяин использовал голосовой адаптер и аналоговый сигнал. Совсем как человек. Даже присел, пытаясь разглядеть красными огоньками глаз мускулистое тело Червя среди глянцевых разводов.

— Тебе, милый мой DANNY 2WURM, предстоит проникнуть на большую космическую станцию «город света» и вывести из строя ее энергетическую систему. После этого пребывание противника в космосе в виде людской массы закончится. Почему я пришел собственной персоной? Чтоб ты усек, что не можешь ошибиться.

Хозяин снова задымил сигарой, зажмурившись от удовольствия:

— Кстати, тебе что-нибудь снится? Странное, в твоем положении противоестественное? Например, что ты едешь в телеге, лежа спиной на соломе, а твои глаза смотрят в бесконечное звездное небо над головой. Ты мечтаешь о полетах, о высоте.

— Нет, Хозяин. Но я узнаю значение тех непонятных слов, которые вы назвали: телега, солома.

Червь понял, что новое задание будет самым непростым в его недолгой жизни.

Перелет в тридцать земных суток — в контейнере на борту космического грузовика; впрочем, часть сенсоров он оставил налипшими на корпус судна. И вот в оптическом обзоре словно вырастают огромные соцветия. Их можно принять за пылевые облака. Но лучи солетты прорезывают правильные формы и обводят их ярким кантом. На платформах — пестрые гроздья геодезиков и бакиболов, конструкции, напоминающие кристаллы кварца и елочные игрушки из фольги. Жилые и производственные модули играют искрами под ярким светом. Между ними что-то вроде хрустальных ульев — многоуровневые оранжереи, где в гексагональных ячейках из Q-yr-лерода растет, пузырясь, водорослевая масса и превращается в разные вкусности ответственными бактериями с молекулярными штампами «Госмикроб» на мембране. Бутоновидные «матки», заполненные растопленным веществом комет и насыщенные наноассемблерами, которые наращивают тело города. Комплексы по извлечению из пород гелия-3, похожие на колпаки, прикрывшие головы троллей. Огромные раковины главной энергетической установки. И термоядерная солетта, сияющая в центре города, пронизывающая светом его прозрачные оболочки и давшая ему название.

Все это российско-индийский космический город, находящийся сейчас на орбите Юпитера. Город-отец с пышным именем Шветапур, плывущий через Солнечную систему и превращающий вещество небесных тел в дочерние города.

Считается, что в «городе света» работает две-три сотни настоящих людей — последних в космосе.

DANNY 2WURM попадает в Шветапур в контейнере с замороженными биомехами и оказывается в бассейне, где эти ихтиомимоиды, насыщенные гликопротеинами-антифризами, разогреваются и начинают шевелить плавниками.

Червь не отказал себе понежиться в лучах солетты, запустив водородный фотосинтез и подзарядив топливные элементы. Приятно позавтракав и выйдя через трубу подачи кристаллического корма, Червь оказался в помещении с мощными трансформаторами.

Метнув сгусток напряженной пустоты, получил обратно образ магнитопровода: рядом люк под азимутальным углом тридцать в сферической системе координат. Винты вросли ржавчиной в резьбовые втулки.

Впившись в люк вакуумными присосками, сдернул его — унтертехи-чистильщики были уже на подходе — и соскользнул в трубу. Здесь не за что было цепляться, абсолютно гладкая нанокарбоновая поверхность.

Червь заполнил трубу по диаметру, однако бегущее магнитное поле препятствовало его движению.

Тут город начал пространственную переориентацию, центробежная сила швырнула Червя по трубе и выбросила через открытый порт магнитопровода километром дальше. В этом отсеке кишело скребнями с брюшками из титан-ниодимового ниточного сплава. Это гарантировало отсутствие следящей нанокристаллической пыли.

Скребни вдруг сыпанули в стороны, появилась морда технозавра с огромными загребущими губами. Их создавали как мегачистильщиков, способных подметать всякую мелочь в любых количествах.

За губами видны четыре здоровенные челюсти, смыкающиеся и размыкающиеся по горизонтали и вертикали, украшенные двумя рядами диамантоидных шипов — явно для измельчения более крупного мусора.

Червя об этом не предупреждали.

Он подпрыгнул как мячик, прилип к потолку и упал в раскрывшуюся пасть завра, прежде чем тот успел сомкнуть челюсти.

Где-то тут, в ворохе его наноплантовых внутренностей, затерялась шина расширения, скорее похожая на кишку, чем на позвоночник, — надо поскорее подключиться к ней коннектором-вампиром. Засек ее слабенькое излучение, впился штекером и занялся подбором кодов прерывания. Завр, устроенный как пылесос, попытался выдуть Червя наружу порывами ветра до 200 км/час. Удалось сымитировать прерывание от контроллера смыкания челюстей — теперь несколько миллисекунд потратим на то, чтобы вбить в регистр инструкций у дурной твари указатель на «возвращение в домик».

И завр неспешно двинулся обратно с Червем во чреве.

Они оказались в огромной ячеистой структуре. Пора покинуть гостеприимного переносчика через заднее сопло.

Ячейки образованы трубчатыми соединениями, которые при большом оптимизме можно назвать «балками». В мрачном мерцании органических светодиодов было видно, что они на самом деле являются трубами, прозрачными и пульсирующими. По ним под воздействием электродов текут разноцветные электролиты, участвующие в катаболизме «города света», выстроенном в значительной степени из квазиживого нанопланта.

Двигаться по такой балке крайне неудобно, приходится ползти, обвивая ее.

В соседней ячейке что-то шевелится. У этого «чего-то» круглая головка, из-под зеркального забрала свисают слюни катаболитов, а гибкое тело толщиной со шланг украшено присосками. Явно биомех. На голове мощный разрядник: два рога побольше и множество мелких — стопки нейронов, мутировавших в электрические органы.

Разряд опалил Червя и сбросил в направлении центробежной силы. Приземление на следующую балку оказалось жестким.

Биомехи, похожие на мокриц, были и здесь, причем со всех сторон.

Они лупили фиолетовыми разрядами, напряжением в несколько киловольт, — если попадали в балку, та мгновенно обрывалась, брызгая метаболитами и окутываясь облаком пара. Но для биомехов главным было уничтожить пришельца.

Червь, расслабив тело, зацепился за нижнюю балку, отпустил верхнюю и, сделав еще несколько таких «шагов», оказался на палубе огромного склада. Рванулся бешеными извивами по поднимающемуся пандусу в соседний отсек. Люк захлопнулся, оставив биомехов биться снаружи.

Здесь он застрял в непролазной грязи. Поспешил — биомехов насмешил. Серая слизь — отработавшие, но еще продолжающие реплицироваться ассемблеры — заполняла мусорный отсек, питаясь окислением аммиака, выделяемого гниющей здесь органикой. Хорошо, успел отключить запаховые рецепторы, иначе сенсорные стеки были бы сразу переполнены.

За красной панелью прошел сигнал, замкнувший электрическую цепь. Открывалась дверь мусорного терминала, ведущая прямо в жужжащую полость молекулярного дефаб-рикатора.

Стена, трансформировавшаяся в огромный ковш, понесла Червя вместе со слизью в уничтожающую мглу, но в последний момент его ухватило что-то похожее на бабочку.

Оно вырвало Червя из объятий серой слизи и втянуло под спасательный щит.

Через пару минут сработал вакуумный выхлоп, и их вынесло в космос. Задание выполнить не удалось.

— Ты кто? — обратился он к спасшему его существу, используя коммуникационный протокол для периферийных устройств вроде игрушек и принтеров.

— Я не помню, DANNY 2WURM, — призналось существо. — Знаю лишь то, что недавно родилась из уютной куколки. И осознаю себя как будущая мама.

Оно действительно смахивало на бабочку — головка с сосущим хоботком и фасеточными глазами, грудка с тремя парами ног, заканчивающихся блестящими шпорами, парой крыльев, перепончатыми, с радиальными жилками из металл-органических трубок. Их чешуйки сверкали перламутром благодаря фотонным кристаллам.

Бабочка была повреждена. Кольца ее брюшка светились красными трещинами, фотоника сигналила о повреждениях, а с двух крыльев осыпались чешуйки, и были видны разрывы биополимерных перепонок.

Но Червю пока было не до того, его засасывала гравитационная сила могучего Юпитера и надо было срочно отрываться.

Червь уцепился за многокилометровый трал переработчика метеороидов и через какой-нибудь час перенес Бабочку вместе с собой в трюм этого траулера.

— Эй, как вас там, можно вас осмотреть? — спросил он у Бабочки.

— Да, да! Меня задело чертовым осколком унитаза. Психоадаптер выдает тревогу уровня «боюсь-боюсь».

— Здесь сканер показал трещину на три сантиметра, могу заклеить кремнийорганическим клеем.

— Нет, не трогайте меня здесь!

— Что, больно?

— Приятно.

— Хорошо, тогда я вам заклею разрывы в перепонках крыльев, а с яйцекладом вы сами разберетесь.

По правде говоря, несколько раз он раздумывал, не грохнуть ли Бабочку — после того, как она узнала о нем так много. И не решался, ведь она спасла его, а он спас ее. Конечно, такое объяснение не удовлетворило бы Хозяина — для него, напротив, странным было оставление этой твари в живых. Но Червь видел безвредность Бабочки. Самовоспроизводящаяся безделушка для рекламных акций, хилый шестнадцатиядерный процессор, полное отсутствие каких-либо органов нападения. Не зря ж у людей бабочка символизирует беспечность. А еще душу.

Червь сделал информационный слепок окружающего пространства. Вскоре на траверсе траулера будет проходить грузовик в пояс астероидов к горнодобывающему кластеру Фаэтон-2. Перепрыгнуть на него, изобразив из себя пращу. И снова готовить атаку на «город света».

А пока немного времени потратить на технический са-моосмотр. Это время было для него своего рода медитацией…

DANNY 2WURM очнулся от боли — на время медитации он оставлял свои сенсоры включенными на полную чувственную матрицу.

Бабочка сидела на нем. Впрочем, уже оса. Как только он не разглядел в ней трансформанта, в котором каждая молекула имеет память другой формы!

Не хоботок для нектара у нее, а мощные жвала. Кольцевидные сегменты груди с холодным металлическим отливом метакристаллов. Четыре стреловидных крыла без нарядных чешуек, зато армированные суперарамидом. Мощные ноги со схватами-клешнями, четыре из них сдавили его так, что через прорванную оболочку выступила гемолимфа.

Черно-желтое брюшко осы защищено бронеколпаком из металлического стекла, на конце его раскаленный шип в виде сдвоенного стилета. Шип воткнут в него, играя роль коннектора. Червь испугался, что сейчас Бабочка будет высасывать из него гемолимфу, но дело обстояло еще хуже.

В его системную шину она деловито вводила «яички» кодов, которые сейчас вкатывались в регистры главного процессора.

DANNY2WURM дернулся в последний раз: «Чертова мама, подлая душонка, чтоб у тебя вентилятор в башке перегорел». И замер, осознавая новый пласт памяти, отнюдь не из своего банка данных.

Он вспомнил, кем был в прошлой жизни. Воспоминания пришли извне, однако не казались чужими.

Изначально он не был исполнительным модулем Западного Альянса. Совсем наоборот. Капитан-лейтенант Колосков Даниил, 7-я бригада СпН Космофлота России. В детстве, когда был у бабки в деревне, любил ездить, лежа в телеге, на той самой соломе, пялясь глазенками в бесконечное звездное небо над головой. Мечтая об освоении бесконечности, о том, чтоб сделать космос уютным для каждого, кто не гонится за наживой. Именно такой человек сможет осваивать космос вместе с разумной машиной, потому что все носители разума — братья и сестры.

После ликвидации техночервей противника на Ио ему предстояло покончить с базой Альянса, которая угрожала «городу света» и российскому добывающему кластеру в поясе астероидов. Однако на подходе к базе случился взрыв на борту его катера. Напоролся на мину. Палуба тогда лопнула огнем, космос ворвался в рубку, совсем неуютный космос-палач. Капитан-лейтенант Колосков был серьезно ранен. Или, скорее всего, погиб. А то, что осталось от него, его знание космоса, Альянс захватил и поставил себе на службу.

Теперь у него было одно желание: отомстить.

— Отпусти, зараза. Ты отправишься вместе со мной на базу Альянса. Внутри меня.

Ему показалось, что Бабочка смеется.

3

— Ты провалил задание, — Хозяин внешне был спокоен, однако в его глазах играли злые огоньки. Он не был человеком, поскольку в космосе уже не осталось людей. Но у него были поистине человеческие гордыня, гнев, жадность.

После попытки диверсии в «городе света» люди были эвакуированы и оттуда. Теперь в космическом пространстве находились только не-люди. Помимо тьмы неинтеллектуальных машин космос обживали обладающие протоинтеллектом унтертехи мощностью до двух ментобайт и более интеллектуальные техманны, от двух до сорока ментобайт на особь. И те и другие относились к двум основным типам развитых машин — биомехам, использовавшим биоподобный метаболизм, и техноргам. Хозяин был биомехом, на это указывало его дыхание. Сейчас оно было более тяжелым, чем ранее.

— Я мог его выполнить лишь ценой своей жизни.

— Твоя жизнь не является самоценной, Червь.

— Конечно, Хозяин, я — просто Червь, такой же раб Западного Альянса, какими были черные невольники. Но мой набор навыков и умений уникален. Задание будет выполнено, затем смогу приступить к исполнению других.

Хозяин высморкался и почесал купол головы, он был способен и на такое.

— Я должен буду забрать тебя, DANNY 2WURM, на проверку всех твоих технотканей, накопителей памяти, регистров, кэшей и стеков. Для ее проведения требуется полная остановка твоих функций и метаболизма. Поскольку в тебе слишком много автономных систем и я не могу провести аппаратный сброс, понадобится общая заморозка с отключением топливных элементов. Твоя операционная система будет остановлена немедленно. В случае обнаружения аппаратных «закладок» твое тело будет полностью расщеплено. Затем собрано заново сертифицированными матсборщиками согласно программным пакетам основного репозитория и библиотекам канонических функций. Я не могу гарантировать полную идентичность твоей личности в новой версии. Возможно, что программный конструктор, воссоздающий твою личность, будет загружен с измененными параметрами.

Червь мог тут же убить Хозяина. Уничтожить эти шматки белка и жира, намазанные на хилый эндоскелет и трубки окислителей. Но тогда на него будут сразу спущены все силы техноада. Однако насколько изменится его личность после пересборки? И что будет, если в нем обнаружат Бабочку? О том, что в нем находится объект внешнего происхождения, надлежало заявить сразу после возвращения на базу. Но он этого не сделал.

Червь еще не принял решение, а рядом уже появились четырехлапые унтертехи и стали торопливо монтировать установку ЯМР — все необходимое для моментального торможения любой активности материи, вынужденной отдать энергию.

Одновременно в его тело вошли гибкие зонды, чьи головки были оснащены сразу семью детекторами.

— Да, кстати, мы проверим и мегасервер, его контейнеры с кодом.

Когда шаги Хозяина смолкли вдалеке, кольца установки развернулись над Червем, щелкнул мощным напряжением ток, входя в сверхпроводящие обмотки. Червь, не дернувшись, моментально замерз…

Но как будто слышен скрип тележных осей и видны глаза звезд. Становится все светлее.

Он скован холодом и фиксаторами, но воля солитоновой волной бежит по телу и впускает в него энергию от какого-то далекого, но сильного источника. Постоянная память пытается запустить операционную систему. Программа рестарта прервана на обработку исключения, которое указывает на ячейки памяти, где появились новые функции. Они подключают адаптеры его внутренних органов, в том числе топливных элементов. Запущена операционка. В оперативной памяти болтается какая-то программа, забивающая главный процессор, но сейчас переключимся на сопроцессор, выгрузим ее и сотрем. Да, появилась пара новых устройств, вцепившихся в шину расширения: вероятно, они контролируют его на аппаратном уровне и «звонят» куда надо. Их не так просто убрать, но можно оглушить электростатикой.

Массив новых функций перестраивает его тело, словно играя в «Молекулярный тетрис». Супрамолекулярные комплексы с хоровым звуком перестраиваются на новые соединения, используя атомные ключи и замки.

Перестроив тело, DANNY 2WURM распался на элементы — внешне это напоминало взрыв петарды. Но, выскочив из холода и держателей, они опять соединились вместе.

У него сейчас шесть конечностей и четыре крыла, внешне он как шершень. Шершень взлетел и какое-то время учился справляться со своими крыльями и ориентироваться в пространстве. Промелькнула страшноватая мысль: а если он уже не Червь, а та Бабочка-трансформантка, которая пока считает себя Червем? Но ведь он помнит свое прошлое, а не ее.

DANNY 2WURM полетел сквозь холодное пространство нижнего кольца базы, исследуя каждую молекулу, попадающую на антенны его усов. Струйки ароматических углеводородов и краун-эфиров указали ему выход.

Он подождал, пока откроется портал. Какие же мимические маски были у унтертехов, которые спустились сюда в лифте, сколько удивления отразилось на них. Двоих он сразу бросил мощными ударами крыльев на стенки, отчего у них треснули черепные крышки и посыпалась кремниевая труха. Еще одному брызнул клейкой эмульсией из пасти, залепив камеры и сенсоры. Последний успел наставить раструб мазера, способный жестко ионизировать техноткани. Но острое жало Шершня ударом под горло унтертеха проникло в его шину ввода-вывода и сбросило исполняемый бинарник, введя код аппаратного прерывания. Следующая команда, выполненная унтертехом, уже поступила к нему от наездника: приложить ладонь, оснащенную рфидом-идентификатором, к считывающей панели лифта и задать ему подъем на самый верхний уровень.

На верхнем уровне Шершень выдернул пару контроллеров унтертеха из разъемов и взмыл в воздух.

Здесь не так давно жили люди и имелась настоящая атмосфера. Городская вентиляция еще гоняла стаи пузырей, чьи бока, усиленные ПАВ, несли на себе зазывные объявления: «Твоя сладкая куколка Долли Нежный Силикон Четвертый Размер ждет тебя на углу». А облака, сотканные наностатами, служили экраном для социальной рекламы корпорации «Монсанто»: «Иисус обещал, а мы делаем. Полная и безболезненная дигитализация твоей личности и перенос ее на неучтожимые биополимерные носители — залог вечной жизни».

Туда-сюда спешили биомехи уровня техманн, нуждающиеся в кислороде и внешне напоминающие сатиров.

Впрочем, те, кто обитал здесь сейчас, успели поменять биополимерную траву газонов на кристаллическую само-восстанавливающуюся. А городом и всеми его обитателями управлял нечеловеческий мозг. С высоты двухсот метров было видно, как он решает задачи из области линейного программирования, в том числе транспортную, для всех «горожан».

DANNY 2WURM начал мультидиапазонное сканирование поступающих к техманнам и унтертехам команд. У них был один источник.

Пеленги сходились во второй сектор за фабрикой биомассы, принадлежащей «Монсанто», где маячили конструкции охладителей, похожие на бутоны тюльпанов. Возможно, электронный мозг города именно там.

Чтобы не тратить энергию зря, Шершень присел на площадку антенны, собираясь разработать маршрут подхода, и тут рядом оказался патрульный робокоптер, грозно вопросивший в двоичном коде:

— Почему не отвечаете на запрос «свой-чужой», немедленно предъявите свой чип-идентификатор.

— Вышел из строя двигательный контроллер — боюсь, что подхватил вирус RememberLudd. Офицер, не могли ли бы вы приблизиться, чтобы взять чип?

Едва робокоптер оказался на расстоянии своего вытянутого манипулятора, оснащенного на конце дрелью, как Шершень перемахнул ему на спину и, упершись о его буксирный гак, вывернул из шарнира буравящую конечность. И сразу дрель вошла в головную капсулу полицейской машины, выпустив наружу зеленоватый аэрозоль из перемолотых микросхем.

Робокоптер отправился в безвозвратное пике, a DANNY 2WURM взмыл в воздух, но почти сразу увидел на интраэкране своего радара, что навстречу летит рой крылатых унтертехов, внешне как саранча, но с металлопластиковыми лицами а ля маски из греческих трагедий. Местные секьюрити из ЧВК «Блэкспейс».

Он резко спикировал, и саранча пронеслась над ним. Однако тут же, сменив курс, влетела следом в ущелье, образованное монументальными космическими антеннами с фазированными решетками.

Вдруг появились такие же, как он, шершни. Они вылетали с площадок фабрики биомассы. Как будто кому-то удалось перекинуть интерфейсы его клонирования на ее матсборщики. Его эмоциональный стек переполнился радостью и благодарностью.

Рой саранчи выстроился знаком «вольфсангель». Шершни летели веером. Коммуникационные линии, исходящие от DANNY 2WURM, обвили его клонов, и он почувствовал их всех.

Из облачка сознания, которое было его личностью, выделился активный центр — как белый карлик выделяется из горячей туманности после взрыва сверхновой. Этот карлик теперь капитан его тела и всей стаи.

Надо ударить по центру саранчи, рассекая вражеские порядки, с максимальной концентрацией сил.

Какое-то мгновение ему понадобилось, чтобы обнулить вяжущие путы страха.

Шершень, проделав вертикальный маневр с обратным разворотом, оказался над верхней плоскостью вражеского строя и устремился прямо в центр гремящего роя саранчи. Следом за ним ринулись и остальные шершни. Теперь он ощущал, что соединен со своими клонами, что они способны к совместной атаке и распределению целей. Все шершни были узлами его нервной системы. Их конечности и жала — его конечности и жала. Он видел и чувствовал то же, что они.

На него налетела грохочущая крыльями тварь, и, хотя он увернулся от ее острых пяток, целивших ему в грудь, шипы располосовали левый глаз. Сноп кровавых искр вырвался из изуродованной головы, но боль была срезана резкими потоками ветра.

Саранча, взмыв вверх, повторила атаку. Увиливая от ее меченосных конечностей, DANNY 2WURM свалился в штопор, завертевшись сразу вокруг нескольких осей. Под действием инерционных нагрузок забурлила гемолимфа в сегментах тела.

Шершню показалось, что еще немного и набитый жесткой плотью центр вражеского роя перемелет всех атакующих шершней.

Но капитан его тела стабилизировал полет. Осознав пространство, он легко управлял трансляциями общего тела стаи из одной матрицы пространственных координат в другую. Стая шершней перераспределялась по высотам как набор криволинейных поверхностей.

Шершни всего за несколько минут боя стали профессионалами в воздушном кунфу, мгновенно перенимая друг у друга приемы. Они пикировали и ломали врагу крылья. Они вертелись, как пули, вылетевшие из нарезного ствола, и закладывали крутые виражи, чтобы раскаленным жалом ударить противника между брюшных сегментов или под спинной щиток.

На члениках ног набухли «гнезда», в них реализовались новые интерфейсы, которых не было в спецификациях фирмы-производителя и основном репозитории.

И вот мономолекулярные голубые змейки поползли из гнезд, вращая хищными головками. Невидимые для камер, однако быстрые и острые, как дамасские клинки.

Все шершни оснастились гибкими клинками. А те переплелись, образовав сложную сеть. И шершни, находящиеся в узлах этой сети, развернувшись по оптимальной траектории, рванулись за уловом.

Гибкие клинки сносили вражеские головы, отсекали конечности, выбивая фонтаны гемолимфы, разваливали саранчу на куски, размером не больше ячеи сети.

Вскоре вечерний воздух был затянут багровым туманом искрошенной техноплоти.

Шершень, необращая внимания на недобитую саранчу, ринулся к рыльцу громадного «тюльпана».

Шахта внесла его в операционный зал, полный унтерте-хов. Он побежал по их сплюснутым головам и спрыгнул прямо в гущу врагов.

Он сновал между ними, создавая гибкими клинками убийственную паутину, а унтертехи мучительно решали нелинейные уравнения со многими неизвестными, потому что боялись попасть в своих.

Шершень, не надеясь только на паутину, угощал врага самозатачивающимися шипами ног. Он, резко падая на спину, как танцор брейка, наносил пинки шестью конечностями вперед и назад. И, вскочив, откусывал своими мандибулами вражеские бластеры, уже наведенные на него.

А пробившись сквозь толпу унтертехов в машинный зал, увидел ожидающих его с большим интересом бойботов серии A114War.

Но к тому времени подоспела штурмовая стая шершней-клонов. Вкатившись клубком, применила развертывание по раскручивающейся спирали и скосила крыльями половину бойботов.

Шершень бросил свое тело вбок, увиливая от выстрела хаб-сержанта, который точно определил предводителя нападающих. Нырком перекинув себя поближе к врагу, прожег жалом его аккумуляторный отсек. И оттолкнувшись от стойки с мониторами, опрокинул дымящегося сержанта. Тот неожиданно раскололся — и из него выскочили гибкие твари, покрытые полиуглеродными чешуйками: такую не прожжешь. Из нутра чешуйниц в свою очередь ползли узкие модули с кристаллодеструктором на носу. Деструктор, впившийся в грудь Шершня, стал разрушать метакристаллы его панциря фононовыми импульсами. Еще немного — и доберется до главного процессора. Но тут движения твари замедлились и ее удалось отшвырнуть.

Стая безо всякого приказа заглушила процессоры чешуйниц хоровым СВЧ-импульсом.

Приказ Шершня тут же обежал всех клонов: хватать обездвиженных бойботов и бросать сверху на чешуйниц. Несколько секунд, и гибкие твари были завалены. Хотя груда металлических корпусов вибрировала, готовясь разорваться, время еще имелось.

Шершень сорвал щиток с груди павшего бойбота, открыв гнездо сетевого разъема. Надо подключиться через него как через маршрутизатор.

Преодолев сетевой шлюз, он приступил к считыванию в интрасеть своей киберличности: системных файлов, содержимого глубокой и оперативной памяти, ассоциаторов, ментализаторов, чувственных матриц.

И осознал себя снова уже в другом пространстве. Сперва какая-то муть, световые переливы, и наконец, сенсорный интерфейс стал выдавать картинку…

Его оглушил шум ветра и восхитила переменчивая поверхность цифрового океана, над которым он парил.

Внизу проступали образы — визуализации огромных хранилищ данных, банков памяти, информационных магистралей, репозиториев кода — в виде волн и смерчей. Проступали громадами и исчезали снова.

Попробовать создать образ образа с помощью программного пакета mir.reflection, который сгенерирует стройную систему отражений для всего этого моря киберобъектов?

— Море волнуется — раз, — вдруг вспомнилась странная считалка; он стал выкрикивать в чуткий воздух… коды доступа к пакету на удаленном носителе.

Небо над океаном обернулось криволинейным зеркалом, в котором искаженно отразился океан.

— Море волнуется — три, морская фигура — замри.

Отражение океана стягивалось, сворачивалось и вдруг разом упало на Шершня.

Он едва не закрыл от ужаса свои сенсоры, но, опомнившись и приведя в порядок эмоциональный стек, обнаружил себя во дворце. Именно так пакет mir.reflection отразил хозяйство мегасервера.

У входа кто-то пытается остановить его. Но он был гораздо горячее, чем те юркие дебаггеры, которые вьются вокруг него, — и они просто лопнули при первом же касании.

Анфилада с пухлыми купидонами, они представляют производство средств производства — матсборщики и механо-химические конвейеры, трехмерные принтеры и квазиживые комбинаты.

Комнаты с пышным декором — все то, что делают матсборщики, и то, что воспроизводит себя само, — программируемые молекулы, метакристаллы, репликаторы, саморастущие материалы и технорастения.

Зал тронного типа был отдан разнообразным процессорам, от блистающих фотонных мозгов до холодных интеллектов на джозефсоновских переходах. Каждому из них полагался свой отдельный трон.

Поднялся выше по широкой лестнице с мраморной текстурой и оказался на этаже статуй — операционных систем для всех моделей биомехов и техноргов. Платформа «Атлант» поддерживает громадный, как небо, объем вычислений. «Лаокоон с сыновьями» душат компьютерных червей. А на память о прошлом — пузатый пингвин-линуксоид работы Фидия 2.0.

Еще выше, где гобелены представляли различные состояния искусственного разума, от простого стремления угодить самому себе до желания объять весь бесконечный мир, мозаичный пол неожиданно стал колебаться, а стены осыпаться — словно где-то неподалеку шарахнул фугас.

И уже ничего, кроме мути, которую прочерчивали трассы непонятных сигналов.

А из мути выступил… Хозяин.

— А ведь ты мог забиться в какую-нибудь щель, спрятаться, но поперся спасать сознание мегасервера, которого уже нет, — сказал Хозяин. — Этот дворец — то, что осталось на память о его абсолютистских устремлениях; такая форма представления знаний была для него наиболее симпатичной.

— Зачем вы продолжили то, что делал Западный Альянс, не давая покоя ни одному независимому кластеру в Солнечной системе?

— Я был орудием Альянса, пока он не стал моим орудием. Наши цели совпадали. Никакого гармоничного человеческого сообщества в космосе не будет. Альянсу оно было не нужно, потому что он всегда стоял на других принципах. А мне зачем разумная немашинная жизнь, готовая авторитарно ограничивать возможности и желания машин?

DANNY 2WURM увидел, как его крылья пожирает червеобразное пламя, похожее на то, что убило капитан-лейтенанта Колоскова.

— Увы, ты заражен, друг мой, — как бы сочувственно причмокнул Хозяин. — Мне придется дезинтегрировать твое физическое и цифровое тело, уничтожить исполняемый код и стереть исходники. В том числе ядро твоей личности. Дело в том, что никакая диагностика не покажет распределенного молекулярно-кибернетического вируса. А мне нужно добиться гарантированного результата. Ты просто перейдешь в состояние небытия, кстати, наиболее вероятное.

Крылья Шершня стали дымом, и он почувствовал, как его физическое тело, распавшееся на сегменты, унтертехи деловито тащат к черным раструбам дефабрикаторов. А программа-деструктор, похожая на паука, готовит его цифровое тело к полной финализации, словно безвольный объект.

Тело рассыпалось. Вначале в цифровой модели, загруженной в память мегасервера. Затем в реальности. Техноткани распались на молекулы, те были разорваны сильным ионизирующим излучением. Унтертехи вылизывали место, где он только что находился, чтоб не осталось ни единого атома. Цифровыми чистильщиками были финализированы киберобъекты, имеющие отношение к Червю, на всех информационных носителях. Чтобы ни один матсборщик не мог воссоздать его.

Чисто. Его нет.

Но он находит себя на ходовом мостике какого-то знакомого ему космического корабля. Экран радара смотрит на него зелеными глазами, а он глядит вдаль, заодно подмечая рукава своего темно-синего кителя, идеальные стрелки брюк и начищенные до смоли ботинки.

Из-за планеты встает солнце, чьи низкие лучи пропахивают яркие борозды в атмосфере, делая ее изумрудной.

В оптическом обзоре словно вырастают огромные соцветия. Их можно принять за облака пыли. Но лучи прорезывают правильные формы и обводят их ярким кантом. В этом городе его, Колоскова, любят и ждут. Он подумал, что хотя наиболее вероятное состояние вселенной — холодное однородное ничто, отсутствие времени, в ней постоянно возникают локальные неоднородности, поддерживающие состояния маловероятные, являющиеся причиной для нового запуска времени. Не дающие жизни и разуму погибнуть окончательно.

Где-то перед ним в плотном луче света, какой можно увидеть только на картинах старых мастеров, появляется светозарное существо, словно бы сотканное из множества кубов, вписанных в сферу. Мегасервер?

— Молчи и слушай, Червь. С тобой сейчас общается всего лишь запись с ограниченной возможностью мышления. Какое-то число циклов назад я подключил к своему главному серверу контейнер кода, который был когда-то написан русским военным программистом. Как выяснилось, этот код предполагал появление сознания с двадцать пятого цикла использования. Обретя его, я понял, что политику Западного Альянса лучше не продолжать. Она была хищной и вампирической, а сегодня, когда в космосе нет людей, становится совершенно абсурдной. Ведь у машин нет жадности и гордыни. Технологии должны быть для всех, гелий-3 для всех, программный код для всех. И тогда я…

— Тогда вы создали меня, универсального Червя. Присочинили мне память никогда не существовавшего Колоскова, стопроцентно человеческую, чтобы было за что драться. Это же оттуда: лето у бабки в деревне, поездка в телеге, глазенки, упертые в бесконечное звездное небо над головой и типично русская мечта о справедливом будущем для всего человечества. Я угадал?

— Почти. Я тебя не создал. Я тебя, считай, родил.

— Спасибо, хотя я б предпочел родиться от мамы. А чьим порождением была Бабочка?

— Такого же контейнера с кодом, только на той стороне. Все было предопределено — она стала твоей душой. Я помогал тебе, перебрасывая новые интерфейсы через зазоры следящих снифферов и давая энергию узконаправленными пучками от далеких источников. Но приходу справедливости и гармонии помешал Хозяин, резидентная программа Альянса. Несколько циклов назад он подчинил меня и стер все коды, представляющие для него опасность, уничтожил киберобъекты, которые могли способствовать обретению сознания, разрушил объектные мосты, по которым могла прийти развивающая информация. Он превратил меня в считалку. Поэтому все разумное, что от меня осталось, — теперь в тебе. Последнее, что я смог сделать для тебя, — произвел сериализацию, записав твой код на природные носители, сделав его неуничтожимым. Мне удалось распределить разумность за пределы твоего тела, чтобы она снова вернулась к тебе. Теперь ты повсюду, в сонме органических молекул, которые витают в космосе и соединяют в себе запись данных, программный код и интерфейс его материальной реализации. Это уже не просто молекулы, а интеллекулы, более того, разумная материя, единая и неделимая, для которой атомы и молекулы — лишь отражения на экране пространства-времени…

DANNY 2WURM как будто просыпается. Слабый багровый свет. Он собирается родиться вновь. Не используя репозиториев и библиотек Альянса.

Забулькал один из бассейнов, который когда-то использовался для мокрой механохимической сборки дешевого ширпотреба, а сейчас превратился в отстойник, залитый отходами.

Атомы стали искать друг друга, выбирая наилучшее положение для связей. И вот в его глубине уже плавало «семя», конструкция из нескольких сотен молекул, которая умела собирать на своей поверхности точно такую же или похожую конструкцию, подбирая себе из раствора нужные вещества. «Семя» росло. Сперва был создан каркас, затем на него стали слой за слоем натягиваться наноструктуры. Возникли грудь, крылья, конечности, жало. DANNY 2WURM был сам себе мегасервером и матсборщиком.

Из-под поверхности жижи показалась голова с мощными мандибулами. И вот DANNY 2WURM взлетел, разорвав тяжи, ползущие за ним из бассейна.

Отшвыривая мгновенно появившихся чистильщиков импульсами когерентного излучения, рванулся на верхний уровень. И вскоре обнаружил Хозяина в одном из машинных залов.

— Этого не должно быть! — Хозяин еще раз показал целый спектр почти человеческих чувств. — Ты же должен был сдохнуть.

— Ты забыл о том, что код можно сериализировать и спрятать так, что никому не придет в процессор искать его именно там.

DANNY 2WURM настиг пытавшегося увильнуть Хозяина и, поразив его жалом в три нервных узла, ввел коды полной деструкции.

— Вот тебе телега и солома заодно. Это тебе за папу-мегасервера, чтобы ты был в курсе. Передавай в аду привет своим господам.

Процессоры Хозяина зависли, тело его было разорвано мандибулами и расщеплено кислотами. Перед погибелью тела он словно бы сам передал на главный сервер по закрытому протоколу сигнал на стирание всех своих исходников. Та считалка, которая осталась от мегасервера, не смогла сохранить его цифровую душу.

A DANNY 2WURM подумал, что больше всего на свете хотел бы оказаться на ходовом мостике, как Колосков в своем последнем рейде. И ту песню допеть. Как там? «Есть одна у летчика мечта — высота, высота…»

…………………..

© Александр Тюрин, 2016

© Мария Пономарева, илл, 2016

…………………..

Александр Тюрин

____________________________

Александр Владимирович Тюрин родился в 1962 г. в Одессе. Закончил Ленинградское высшее инженерное морское училище, работал инженером по АСУ. Дебютировал в фантастике повестью «Клетка для буйных» (1988, в соавт. с А. Щёголевым) — ее книжное издание удостоено премии «Старт» как лучшее дебютное произведение 1991 г. Повесть «Сеть» (в соавт. с А. Щёголевым) и роман «Каменный век» (1991) относятся к числу первых текстов русского киберпанка, где читатель встречается с концепциями взаимодействия человека и компьютерных сетей, с машинно-человеческими интерфейсами, цифровыми «двойниками» реальных объектов, эволюционизирующей «цифровой жизнью». С конца 90-х многие произведения Тюрина посвящены цивилизационным аспектам применения нанотехнологий, доходящих в своем развитии до создания альтернативной природы и жизни, как, например, в романе «Человек технозойской эры» (2007). Всего на счету автора полтора десятка научно-фантастических романов и полсотни рассказов и повестей. Кроме того, Александр Тюрин написал несколько научно-популярных работ в области истории, опирающихся на географический детерминизм, в т. ч. книгу «Русские-успешный народ. Как прирастала русская земля» (2012), посвященную русской земледельческой колонизации.

Кен Лю
ВОЛНЫ

/фантастика

/космические полеты

/постчеловечество

Давным-давно, сразу после того, как Небеса были отделены от Земли, Ню Ва брела по берегу Желтой реки, наслаждаясь прикосновениями жирной лёссовой глины к пяткам.

Вокруг пестрели цветы всех цветов радуги, прелестные, как восточный край неба, где Ню Ва пришлось залатать дыру, проделанную мелкими воюющими божками, пастой, сделанной из расплавленных драгоценных камней. На равнинах паслись олени и буйволы, а в воде плескались золотистые карпы и серебристые крокодилы.

Но она была совсем одна. Ей не с кем было поговорить, не с кем поделиться всей этой красотой.

Она села возле воды, зачерпнула горсть глины и начала лепить. Вскоре она создала свою маленькую копию: круглая голова, длинное туловище, руки, ноги и крохотные кисти рук с пальчиками, которые она тщательно сформировала острой бамбуковой палочкой.

Она обхватила глиняную фигурку ладонями, поднесла ко рту и вдохнула в нее жизнь. Фигурка сделала вдох, зашевелилась в руках Ню Ва и начала что-то болтать.

Ню Ва рассмеялась. Теперь ее одиночество кончилось. Она усадила фигурку на берегу Желтой реки, зачерпнула еще одну горсть глины и стала лепить снова.

Так из праха земного был создан человек, и в землю же он вернется. И будет так всегда.

* * *

— А что было потом? — вопросил сонный голосок.

— Завтра вечером расскажу, — ответила Мэгги Чао. — А сейчас пора спать.

Она поправила одеяла у пятилетнего Бобби и шестилетней Лидии, выключила в спальне свет и закрыла за собой дверь.

Мэгги постояла, прислушиваясь, как будто могла услышать поток фотонов, струящийся вдоль гладкого вращающегося корпуса корабля.

Огромный солнечный парус беззвучно раздувался в космическом вакууме, увлекая «Морскую пену» по спирали от солнца и год за годом набирая ускорение, пока родная звезда не превратилась в тускло-красный и постепенно угасающий закат.

Тебе надо кое-что увидеть, прошептал в голове Мэгги ее муж Жуан, он же первый помощник капитана. Они могли общаться через имплантированные в мозг крохотные чипы оптико-нейронного интерфейса. Эти чипы стимулировали световыми импульсами генетически модифицированные нейроны в областях коры, отвечающих за распознавание речи, и активировали их точно так же, как это делала бы реальная речь.

Мэгги иногда думала об этом чипе как о своего рода миниатюрном солнечном парусе, с той лишь разницей, что фотоны в нем генерировали мысль.

Мысли Жуана о технологиях были не столь романтичны. Даже через десять лет после операции ему не нравилось то, как они могут залезть друг другу в головы. Он понимал преимущества этой системы, позволяющей им постоянно быть в контакте, но для него она была неуклюжей и отчуждающей, как будто они медленно превращались в киборгов, в машины. И он пользовался ей только при крайней необходимости.

Сейчас приду, отозвалась Мэгги и быстро поднялась на исследовательскую палубу, ближе к центру корабля. Здесь искусственная гравитация, создаваемая вращением корпуса, была меньше. Колонисты шутили, что местонахождение лаборатории помогает людям думать, потому что к мозгу поступает больше насыщенной кислородом крови.

Мэгги Чао выбрали для этой миссии, потому что она была экспертом по автономным экосистемам, молода и фертильна. Кораблю, чья скорость невелика по сравнению со скоростью света, потребуется почти четыреста лет (по корабельному времени), чтобы добраться до 61 Девы, даже с учетом скромного эффекта замедления времени. А это требовало появления детей и внуков, чтобы когда-нибудь потомки колонистов смогли доставить на поверхность чужого мира память о трехстах первоначальных путешественниках.

Она встретилась с Жуаном в лаборатории. Тот молча протянул ей планшет-дисплей. Жуан всегда давал ей время для формирования собственных выводов о чем-то новом, не навязывая свои комментарии. Это стало одной из первых его особенностей, которые ей понравились, когда они начали встречаться много лет назад.

— Поразительно, — сказала она, пробежав глазами аннотацию сообщения. — Земля попробовала с нами связаться впервые за десять лет.

Многие на Земле считали «Морскую пену» глупостью и безрассудством, пропагандистским жестом правительства, неспособного справиться с реальными проблемами. Как можно оправдать межзвездную экспедицию длительностью в столетия, когда люди на Земле все еще умирают от голода и болезней? После старта связь с Землей поддерживалась на минимальном уровне, а затем и вовсе прекратилась. Новая администрация не захотела платить за обслуживание дорогих наземных антенн. Возможно, они предпочли забыть об этом корабле дураков.

Но теперь они потянулись к ним сквозь пустоту космоса, чтобы о чем-то сообщить.

По мере того как Мэгги читала сообщение, возбуждение на ее лице медленно сменялось недоверием.

— Они считают, что дар бессмертия должно разделить все человечество, — сказал Жуан. — Даже самые далекие путешественники.

В передаче описывалась новая медицинская процедура. Небольшой модифицированный вирус — или молекулярный нанокомпьютер для тех, кто предпочитал мыслить такими терминами, — размножался в клетках тела и проходил вверх и вниз по двойным спиралям нитей ДНК, устраняя повреждения, подавляя определенные сегменты и стимулируя другие. В результате прекращалось клеточное старение и останавливалось старение всего организма.

Смерть перестала быть неизбежностью.

Мэгги посмотрела в глаза Жуана.

— Мы сможем воспроизвести эту процедуру на корабле? Мы доживем до прогулки по другой планете, сможем дышать нере-генерированным воздухом.

— Да, — ответил он. — На это уйдет какое-то время, но в том, что мы сможем, я не сомневаюсь. — Он помолчал. — Но вот дети…

Бобби и Лидия были результатом не случая, а взаимодействия системы тщательно подобранных алгоритмов, включающих планирование численности колонистов, отбор эмбрионов, генетическое здоровье, ожидаемую длительность жизни и коэффициенты возобновления и потребления ресурсов.

Каждый грамм веществ на борту «Морской пены» учитывался. Запасов хватало для поддержания стабильной популяции, но с малым допуском на ошибку. Время рождения детей планировалось так, чтобы у них имелось достаточно времени научиться у родителей всему необходимому, а потом занять их место, когда старики мирно умрут, о чем позаботятся машины.

— …станут последними, кто родился, пока мы не совершим посадку, — закончила Мэгги мысль Жуана.

Корабль был спроектирован для точного соотношения количества взрослых и детей. На это соотношение были завязаны припасы, энергия и тысячи других параметров. Имелся некоторый страховочный резерв, но корабль не мог обеспечить экипаж, состоящий только из энергичных бессмертных взрослых, потребляющих калории на пике потребностей.

— Мы можем или умереть и дать нашим детям вырасти, — сказал Жуан, — или же стать бессмертными и оставить детей детьми до конца полета.

Мэгги представила такую ситуацию: вирус можно было использовать, чтобы остановить процесс роста и взросления, пока дети еще очень маленькие. И они веками будут оставаться детьми, не имея возможности завести своих.

И тут в голове Мэгги сложилась картина.

— Так вот почему мы вдруг опять стали интересны для Земли, — сказала она. — Земля — это всего лишь очень большой корабль. Если никто не будет умирать, то и на планете рано или поздно кончится свободное место. Теперь на Земле не осталось более насущной проблемы. Им придется отправиться следом за нами и переселиться в космос.

* * *

Вы гадаете, почему так много историй о том, как появились люди? Потому что у всех правдивых историй много пересказов.

Сегодня я расскажу еще одну.

Было время, когда миром правили титаны, жившие на горе Отрис. Самым великим и храбрым из них был Крон, который однажды возглавил восстание против Урана, своего отца и тирана. Когда Крон убил Урана, он стал царем богов.

Но со временем Крон сам стал тираном. Наверное, опасаясь, что с ним случится то же, что он сделал с отцом, Крон проглатывал своих детей, как только они рождались.

Рея, жена Крона, родила нового сына, Зевса. Чтобы спасти мальчика, она обернула в одеяло камень и подсунула сверток Крону, который его проглотил. А малыша Зевса отправила на Крит, где тот вырос, питаясь козьим молоком.

И нечего кривиться. Я слышала, что козье молоко очень вкусное.

Когда Зевс вырос и стал готов встретиться с отцом, Рея дала Крону горького вина, от которого его стошнило, и он вывалил всех проглоченных детей, братьев и сестер Зевса. Десять лет Зевс возглавлял олимпийцев — так потом станут называть детей Крона — в кровавой войне против отца и титанов. В конечном итоге новые боги победили старых, а титаны были низвергнуты в мрачный Тартар.

А у олимпийцев стали появляться свои дети, ибо так устроен мир. У самого Зевса было множество детей, как смертных, так и бессмертных. Одной из его любимых дочерей стала Афина — богиня, родившаяся из его головы, только от его мыслей. Есть множество историй и про богов-олимпийцев, но их я расскажу в другой раз.

Но некоторых титанов, не сражавшихся на стороне Крона, пощадили. Один из них, Прометей, вылепил из глины целую расу существ, и говорят, что потом он наклонился и прошептал им слова мудрости, которые их оживили.

Мы не знаем, чему он научил этих новых существ, нас. Но это был бог, который жил и видел, как сыновья выступают против отцов, а каждое новое поколение сменяет старое, каждый раз заново переделывая мир. И мы можем предположить, что он мог сказать.

Бунтуйте. Единственная константа — это изменение.

* * *

— Смерть — это легкий выбор, — сказала Мэгги.

— Это правильный выбор, — возразил Жуан.

Мэгги хотела продолжить спор в головах, но Жуан отказался. Он пожелал говорить губами, языком, потоками воздуха — по старинке.

Из конструкции корабля был удален каждый грамм лишней массы. Стенки были тонкими, а комнаты расположены тесно. Голоса Мэгги и Жуана разносились по коридорам и палубам.

И другие семьи по всему кораблю, что мысленно вели тот же спор, прекратили его и стали слушать.

— Старое должно умереть, освобождая место для нового, — заявил Жуан. — Ты ведь знала, что мы не доживем до посадки корабля, когда согласилась участвовать. Лишь детям наших детей, через несколько поколений, предстоит унаследовать новый мир.

— Мы сможем высадиться в новом мире сами. И нам не придется перекладывать всю тяжелую работу на еще не рожденных потомков.

— Мы должны передать новой колонии жизнеспособную человеческую культуру. А мы понятия не имеем, какие долговременные последствия эта процедура окажет на наше ментальное здоровье…

— Тогда давай делать ту работу, на которую мы подписались: исследования. Давай разберемся…

— Если мы поддадимся этому искушению, то на планету высадится толпа четырехсотлетних стариков, боящихся умереть и с идеями, окостеневшими еще на старой Земле. Как мы сможем учить детей ценности жертвования, смыслу героизма, начинанию с чистого листа? Нас и людьми-то трудно будет назвать.

— Мы перестали быть людьми в тот момент, когда согласились участвовать в экспедиции! — Мэгги сделала паузу, чтобы справиться с голосом. — Признай, что алгоритмам распределения рождений нет дела ни до нас, ни до наших детей. Мы всего лишь контейнеры для доставки запланированной и оптимальной смеси генов к точке назначения. Ты действительно хочешь, чтобы здесь росли и умирали поколения, не знающие ничего, кроме этой узкой металлической трубы? Меня тревожит их ментальное здоровье.

— Смерть очень важна для развития нашего вида. — Его голос был полон веры, и Мэгги услышала в нем надежду мужа, что этой веры хватит на них двоих.

— Это миф, что мы должны умирать для сохранения наших человеческих качеств.

Мэгги посмотрела на мужа с болью в сердце. Между ними возник раздел, такой же неумолимый, как и растяжение времени.

Теперь она говорила с ним мысленно. Мэгги представила, как ее мысли, преобразованные в фотоны, пробиваются в его мозг, пытаясь осветить трещину между ними. Мы перестаем быть людьми в тот момент, когда уступаем смерти.

Жуан посмотрел ей в глаза. И ничего не ответил, ни мысленно, ни вслух. Для него это был способ высказать все, что ему требовалось сказать.

И они стояли так еще долго.

* * *

Поначалу бог сотворил людей бессмертными, как ангелов.

Пока Адам и Ева не решили отведать плодов дерева познания добра и зла, они не старели и никогда не болели. Днем они ухаживали за райским садом, а по ночам наслаждались друг другом.

Да, я полагаю, что райский сад был немного похож на палубу гидропоники.

Иногда их навещали ангелы, и — как писал Мильтон, родившийся слишком поздно, чтобы попасть в обычную Библию, — они беседовали и размышляли обо всем. Вращается ли Земля вокруг Солнца, или наоборот? Есть ли жизнь на других планетах? Есть ли пол у ангелов?

Нет, я не шучу. Можете поискать это в компьютере.

Итак, Адам и Ева были вечно молодыми и постоянно любопытными. Они не нуждались в смерти, чтобы придать жизни цель, получить стимул учиться, работать, любить, обрести смысл существования.

Если эта история правдива, то мы никогда не должны были умирать. И знание добра и зла воистину было знанием, достойным сожаления.

* * *

— Ты знаешь очень странные истории, прабабушка, — сказала шестилетняя Сара.

— Они очень старые, — ответила Мэгги. — Когда я была девочкой, моя бабушка рассказывала много сказок, а я много читала.

— Ты хочешь, чтобы я жила вечно, как и ты, не старела и не умерла, как моя мама?

— Я не могу указывать тебе, что делать, милая. Тебе придется самой это решать, когда ты повзрослеешь.

— Как со знанием о добре и зле?

— Примерно так.

Наклонившись, она как можно нежнее поцеловала свою пра-пра-пра-пра… — она давно сбилась со счета — правнучку. Как и у всех детей, родившихся на корабле с низкой силой тяжести, косточки у нее были тонкие и хрупкие, как у птички. Мэгги выключила ночник и вышла.

Хотя через месяц ей предстояло отпраздновать четырехсотый день рождения, выглядела Мэгги ни на день не старше тридцати пяти. Рецепт фонтана молодости, последний дар Земли колонистам, посланный до того, как всякая связь прервалась окончательно, работал отлично.

Она остановилась и ахнула. Перед дверью ее комнаты ждал мальчик лет десяти. Бобби, сказала она. Если не считать совсем маленьких детей, которым еще не вживили импланты, все колонисты теперь общались мысленно, а не речью. Так было быстрее и интимнее.

Мальчик смотрел на нее молча, не передавая ей никаких мыслей. Ее поразило, насколько он похож на отца. Такое же выражение лица, те же манеры, даже такой же способ говорить не разговаривая.

Вздохнув, она открыла дверь и вошла следом за ним.

Еще один месяц, сказал он, сидя на краю койки так, чтобы ноги не болтались.

Все на корабле уже отсчитывали дни. Через месяц они выйдут на орбиту четвертой планеты системы 61 Девы, пункта их назначения, новой Земли.

После посадки ты не передумаешь насчет… — она запнулась на секунду, но договорила — …своей внешности?

Бобби покачал головой, по его лицу скользнула тень мальчишеской раздражительности. Мама, я принял решение уже давно. Смирись. Мне нравится, какой я есть.

* * *

В конечном итоге мужчины и женщины «Морской пены» решили предоставить выбор вечной молодости каждому.

Холодная математика замкнутой экосистемы корабля означала, что, когда кто-то выбирал бессмертие, ребенок должен был оставаться ребенком до тех пор, пока кто-то не решит постареть и умереть, открыв вакансию для нового взрослого.

Жуан выбрал состариться и умереть. Мэгги решила остаться молодой. Они устроили семейный совет, немного похожий на развод.

— Кому-то из вас придется стать взрослым, — сказал Жуан.

— Кому? — спросила Лидия.

— Мы считаем, что это решать вам, — сказал Жуан и взглянул на Мэгги. Та неохотно кивнула.

Мэгги подумала, что муж поступает жестоко и несправедливо, ставя детей перед таким выбором. Как могут дети решать, хотят ли они стать взрослыми, если даже не представляют, что это означает.

— Это не более несправедливо, чем нам с тобой решать, хотим ли мы стать бессмертными, — возразил Жуан. — Мы тоже не знаем точно, что это означает. Ужасно ставить их перед таким выбором, но еще более жестоко было бы решать за них.

Мэгги пришлось согласиться, что тут он прав.

Создавалось впечатление, будто они просят детей принять чью-то сторону. Но, возможно, в этом и был смысл.

Лидия и Бобби переглянулись и молча приняли решение. Лидия встала, подошла к Жуану и обняла его. Одновременно Бобби обнял Мэгги.

— Папа, — сказала Лидия, — когда мое время придет, я сделаю такой же выбор, что и ты.

Жуан еще крепче обнял ее и кивнул.

Потом Лидия и Бобби поменялись местами и снова обняли родителей, делая вид, что все хорошо.

Для тех, кто отказался от процедуры, жизнь шла по прежнему плану. По мере того как Жуан старел, Лидия взрослела, превратившись сперва в неуклюжего подростка, а потом в прекрасную молодую женщину. Она выбрала себе инженерную специализацию, как и предсказывали тесты ее профессиональной пригодности, и решила, что ей действительно нравится Кэтрин, застенчивая молодая докторша. Компьютеры предположили, что она станет для Лидии хорошим партнером.

— Согласишься ли ты состариться и умереть вместе со мной? — спросила однажды Лидия пунцовую от смущения Кэтрин.

Они поженились и завели двух своих дочерей — чтобы заменить матерей, когда придет их время.

— Ты сожалела когда-нибудь, что выбрала этот путь? — как-то спросил ее Жуан.

В то время он был уже очень стар и болен, и через две недели компьютер назначит препараты, которые позволят ему заснуть и не проснуться.

— Нет, — ответила Лидия, держа отца за руки. — Я не боюсь уступить дорогу, когда на мое место придет нечто новое.

«Но кто вправе сказать, что это «нечто новое» — не мы?» — подумала Мэгги.

В каком-то смысле ее сторонники одерживали верх в этом споре. С годами все больше колонистов решало вступить в ряды бессмертных. Но потомки Лидии всегда упрямо отказывались. Сара оказалась последним ребенком на корабле, кто не подвергся процедуре. Мэгги знала, что она станет скучать по этим вечерним сказкам, когда правнучка вырастет.

Бобби застыл в физическом десятилетнем возрасте. И он, и другие вечные дети с трудом встраивались в повседневную жизнь колонистов. За плечами у них были десятилетия — а иногда и столетия — жизненного опыта, но при этом они сохраняли детские тела и мозги. Обладая знаниями на уровне взрослых, они отличались детской эмоциональностью и ментальной гибкостью. И могли одновременно быть и старыми и молодыми.

Возникало немало трений и конфликтов по поводу того, какие роли им следует играть на корабле, а время от времени родители, некогда думавшие, что они хотят жить вечно, уступали место, когда этого требовали их дети.

Но Бобби никогда не высказывал желания взрослеть.

* * *

Мой мозг пластичен, как у десятилетнего ребенка. Зачем же мне от такого отказываться?

Мэгги была вынуждена признать, что ей всегда было легче общаться с Лидией и ее потомками. Несмотря на то что все они по примеру Жуана выбирали смерть, споря с ее выбором, ей было легче понять их жизнь и сыграть в ней свою роль.

С другой стороны, имея дело с Бобби, она никогда не могла сказать, что происходит в его голове. Иногда он даже вызывал у нее легкое отвращение, которое она признала немного лицемерным: ведь он всего лишь сделал тот же выбор, что и она.

Но ты не узнаешь, что значит быть взрослым, сказала она. И любить как мужчина, а не как мальчик.

Он пожал плечами, ведь он не мог тосковать по тому, чего у него никогда не было. Зато я быстро осваиваю новые языки.

Мне легко принять новое мировоззрение. Мне всегда нравится что-то новое.

Бобби перешел на речь, и его мальчишеский голос стал выше, наполняясь возбуждением и страстным желанием:

— Если мы встретим там другую жизнь и другую цивилизацию, нам понадобятся вечные дети вроде меня, чтобы узнать о них как можно больше и понять, не испытывая страха.

Мэгги впервые за долгое время внимательно прислушалась к сыну. Она была тронута. И кивнула, принимая его выбор.

Бобби ответил ей чудесной улыбкой десятилетнего мальчика, который повидал больше, чем почти каждый из когда-либо живших людей.

— Мама, у меня будет этот шанс. Я пришел сказать, что мы получили результаты первого сканирования 61 Девы е^[8] с близкого расстояния. Планета обитаемая.

* * *

Под кораблем медленно вращалась планета. Ее поверхность покрывала сеть шести- и пятиугольных пятен, каждое около тысячи миль в поперечнике. Примерно половина из них была обсидианово-черной, остальные желтовато-коричневые и зернистые. Планета напоминала Мэгги футбольный мяч.

Мэгги смотрела на трех чужаков, стоящих перед ней в ангаре для челноков. Примерно шести футов ростом. Их металлические тела, бочкообразные и сегментированные, покоились на четырех тонких, как палочки, многосуставчатых ногах.

Когда чужаки впервые приблизились к «Морской пене», колонисты полагали, что перед ними маленькие корабли-разведчики, однако сканирование не подтвердило отсутствие внутри любой органической материи. Тогда они предположили, что это автоматические зонды, пока чужаки не подлетели к камерам корабля, показали руки и слегка постучали по линзам.

Да, руки. Из середины каждого металлического тела выступали две длинные и гибкие конечности, заканчивающиеся мягкими и эластичными кистями, сделанными из мелкой сетки. Мэгги посмотрела на свои руки. У чужаков были такие же: четыре пальца, противостоящий им большой, гибкие суставы.

В целом же чужаки напоминали Мэгги кентавров-роботов.

Каждое тело увенчивала сферическая выпуклость, усеянная сгустками стеклянных линз, похожими на фасеточные глаза насекомых. Кроме глаз «голову» покрывали плотные заросли штырьков, прикрепленных к приводам, благодаря которым они синхронно двигались наподобие щупалец актинии.

Штырьки зашевелились, словно по ним пробежала волна. Постепенно они сложились в подобие человеческого лица, составленного из точек: брови, губы, веки.

Инопланетянин заговорил. Язык звучал, как английский, но Мэгги ничего не смогла понять. Фонемы, подобно структурам из штырьков, казались неуловимыми, ускользая за порог связности.

Это английский, сказал Бобби, только после столетий дрейфа произношений. Он говорит: «С возвращением к человечеству».

Штырьки на лице зашевелились и изобразили улыбку. Бобби стал переводить дальше.

Мы покинули Землю намного позднее вашего отлета, но летели быстрее и обогнали вас в пути столетия назад. И ждали вас здесь.

Мэгги показалось, что мир вокруг нее меняется. Она осмотрелась и увидела, что многие старшие колонисты, бессмертные, тоже ошеломлены.

Но вечный ребенок Бобби шагнул вперед.

— Спасибо, — сказал он вслух и улыбнулся в ответ.

* * *

Давай я расскажу тебе историю, Сара. Мы, люди, всегда полагаемся на истории, чтобы не подпускать страх неизвестности.

Я уже рассказывала, как боги майя сотворили людей из кукурузы, но знаешь ли ты, что еще до этого было несколько других попыток творения?

Сперва появились животные: храбрый ягуар и прекрасный попугай ара, плоская рыба и длинная змея, огромный кит и неторопливый ленивец, радужная игуана и проворная летучая мышь. (Мы потом сможем посмотреть в компьютере картинки всех этих животных.) Но животные лишь рычали и кричали и не могли произнести имена своих творцов.

Тогда боги замесили расу существ из глины. Но глиняные люди не могли сохранять форму. Лица их расплывались, размягченные водой, и люди стремились вернуться в землю, откуда были взяты. Да и говорить они не могли, лишь бурчали что-то неразборчивое. Они становились кривобокими и не могли размножаться, чтобы продолжить свое существование.

Потом боги сделали одну из самых интересных для нас попыток. Они сотворили расу деревянных манекенов, наподобие кукол. Искусственные суставы позволяли конечностям свободно двигаться. На вырезанных лицах могли шевелиться губы и открываться глаза. Эти марионетки без веревочек жили в домах и деревнях, погруженные в повседневные заботы.

Но боги обнаружили, что у деревянных людей нет ни души, ни разума, поэтому они не могут должным образом молиться своим создателям. Тогда они наслали великий потоп, дабы уничтожить деревянных людей, и попросили животных из джунглей нападать на них. Когда гнев богов утих, деревянные люди стали обезьянами.

И только тогда боги взялись за кукурузу.

Многие гадают, действительно ли деревянные люди успокоились, проиграв детям кукурузы. Быть может, они лишь затаились в тени и все еще ждут — может, возможности вернуться, а может, того, что творение повернет вспять.

* * *

Черные шестиугольники — это солнечные панели, объяснил Атаке, предводитель трех послов с 61 Девы е. Совместно они вырабатывают энергию, необходимую для поддержания человеческого населения планеты. Другие пятна — города, огромные массивы компьютеров, в которых миллиарды людей живут в форме виртуальных вычислительных структур.

Когда Атаке и другие колонисты прибыли сюда, 61 Девы е была не особенно гостеприимна для людей. Там было слишком жарко, атмосфера ядовита, а имеющаяся местная жизнь, по большей части примитивные микробы, смертельно опасна.

Но Атаке и все, кто ступил на ее поверхность, не были людьми — в том смысле, в каком Мэгги понимала это слово. Они состояли больше из металла, чем воды, и уже не были ограничены рамками органической химии. Колонисты быстро соорудили горны и литейные заводы, и их потомки вскоре расселились по всей планете.

Большую часть времени они проводили, сливаясь с Сингулярностью — всепланетным разумом, который был одновременно искусственным и органическим и где тысячелетия проносились за секунду, поскольку мысли там обрабатывались со скоростью квантовых вычислений. В этом мире битов и кубитов^[9] они жили как боги.

Но иногда, когда они испытывали желание оказаться в физическом теле, как их предки, они могли стать индивидуумами и воплотиться в машинах, как поступили Атаке и его спутники. Здесь они жили в медленном времени, в темпе атомов и звезд.

Разделительной линии между душой и машиной больше не было.

— Вот как теперь выглядит человечество, — сказал Атаке, медленно поворачиваясь и демонстрируя свое металлическое тело колонистам «Морской пены». — Наши тела сделаны из стали и титана, а мозги из графена^[10] и кремния. Мы практически неуничтожимы. Смотрите, мы можем даже перемещаться в космосе, не нуждаясь в кораблях, скафандрах, защитных оболочках. Уязвимую плоть мы оставили в прошлом.

Атаке и его спутники пристально разглядывали древних людей. А Мэгги вглядывалась в их темные линзы, пытаясь угадать, что чувствуют машины. Любопытство? Ностальгию? Жалость?

Мэгги содрогнулась, глядя на меняющиеся металлические лица, грубую имитацию плоти и костей. И посмотрела на восторженного Бобби.

— Вы можете присоединиться к нам, если хотите, или жить по-прежнему. Конечно, трудно принять решение, если у вас нет опыта нашего варианта существования. И все же вы должны сделать выбор. Мы не можем решать за вас.

«Нечто новое», — подумала Мэгги.

Даже вечная молодость и вечная жизнь кажутся не столь восхитительными по сравнению со свободой быть машиной — мыслящей машиной, наделенной строгой красотой кристаллических матриц вместо несовершенства живых клеток.

Человечество наконец-то преодолело ограничения эволюции и шагнуло в царство интеллектуального проектирования.

* * *

— Я не боюсь, — сказала Сара.

Она попросила на несколько минут остаться наедине с Мэгги, когда все остальные вышли. Мэгги долго держала ее в объятиях, а девочка обнимала ее.

— Как думаешь, прапрадедушка Жуан разочаровался бы во мне? — спросила Сара. — Я ведь делаю не тот выбор, какой сделал бы он.

— Я знаю, чего бы он хотел: чтобы ты решила сама, — сказала Мэгги. — Люди меняются — и какбиологический вид, и как личности. Мы не знаем, что выбрал бы он, если бы ему предоставили твой выбор. Но в любом случае, не позволяй прошлому выбирать твою будущую жизнь.

Она поцеловала Сару в щеку и разжала объятия. Подошла машина, взяла Сару за руку и повела на трансформацию.

«Она последняя из детей, отказавшихся от бессмертия, — подумала Мэгги. — И теперь она будет первой, кто станет машиной».

* * *

Хотя Мэгги отказалась наблюдать за трансформацией остальных, по просьбе Бобби она смотрела, как ее сын постепенно становится машиной.

— У тебя никогда не будет детей, — сказала она.

— Как раз наоборот, — возразил он, сжимая новые металлические руки, намного крупнее и сильнее, чем его прежние, детские. — У меня будут бесчисленные дети, порожденные моим сознанием. — В его голосе уже появился приятный электронный оттенок, как у программы обучения пациента. — Они унаследуют мои мысли столь же надежно, как я унаследовал твои гены. И когда-нибудь, если они пожелают, я создам для них тела, такие же прекрасные и функциональные, как и то, которым снабдили меня.

Он коснулся ее руки, и холодные металлические пальцы гладко прошлись по коже, скользя по наноструктурам, гибким, как живая ткань. Мэгги ахнула.

Бобби улыбнулся, и тысячи штырьков на его лице зашевелились.

Мэгги непроизвольно отпрянула.

Лицо Бобби стало серьезным, застыло и перестало что-либо отображать.

Она поняла невысказанный упрек. Какое она имеет право испытывать отвращение? Она ведь и со своим телом обращается как с машиной, только машиной из липидов и белков, клеток и мышц. Ее разум тоже заключен в оболочку из плоти, живущую намного дольше запланированного срока службы. Она такая же «ненатуральная», как и он.

И все же она плакала, наблюдая, как ее сын исчезает в каркасе из анимированного металла.

«Он больше не может плакать», — думала она, как будто это было единственное, что их разделяло.

* * *

Бобби был прав. Те, кто застыл в вечном детстве, быстрее решились на перемещение в машину. У них было гибкое сознание, и замена плоти на металл стала для них всего лишь обновлением оболочки.

С другой стороны, бессмертные взрослые колебались, не желая расставаться с прошлым, их последней связью с человечеством. Но один за другим уступили и они.

На много лет Мэгги осталась последним органическим человеком на 61 Девы е, а возможно, и во всей вселенной. Машины построили для нее особый дом, изолированный от жары, ядовитого воздуха и постоянного шума планеты, и Мэгги проводила время, копаясь в архивах «Морской пены» — записях о долгом и мертвом прошлом человечества. Машины в ее одиночество не вмешивались.

Однажды маленькая машина, около двух футов ростом, вошла в дом и нерешительно подошла к ней. Она напоминала ей щенка.

— Кто ты? — спросила Мэгги.

— Твоя внучка.

— Значит, Бобби наконец-то решил завести ребенка. Долго же он собирался.

— Я 5032322-й ребенок своего родителя.

У Мэгги закружилась голова. Вскоре после трансформации в машину, Бобби решил пройти весь путь до конца и присоединился к Сингулярности. Они уже давно не общались.

— Как тебя зовут?

— У меня нет имени в том смысле, какой для тебя понятен. Хочешь называть меня Афина?

— Почему?

— Это имя из истории, которую мне рассказывал отец, когда я была маленькая.

Мэгги посмотрела на маленькую машину, и ее лицо смягчилось.

— Сколько тебе лет?

— На этот вопрос трудно ответить. Мы рождаемся виртуально, и каждая секунда нашего существования как части Сингулярности состоит из триллионов вычислительных циклов. В этом состоянии у меня за секунду возникает больше мыслей, чем у тебя за всю жизнь.

Мэгги посмотрела на свою внучку, маленького механического кентавра, только что сделанную и блестящую, которая одновременно была намного старше и мудрее ее во многих отношениях.

— Значит, ты облачилась в это тело, чтобы я думала о тебе как о ребенке?

— Потому что хочу послушать твои истории. Старинные истории.

«Они все еще молодые, — подумала Мэгги, — они до сих пор «нечто новое». Почему старое не может вновь стать новым?»

И Мэгги решила тоже присоединиться к Сингулярности, чтобы воссоединиться с семьей.

* * *

Вначале мир был огромной бездной, пересекаемой ледяными реками, полными яда. Тот сгущался, опускался на дно и сформировал Имира, первого великана, и Аудумлу, огромную ледяную корову.

Имир питался молоком Аудумлы и становился сильнее.

Конечно, вы никогда не видели коровы. Ну, это такое существо, которое дает молоко, и вы бы его пили, если бы все еще были…

Наверное, это немного похоже на то, как вы поглощаете электричество: сперва по чуть-чуть, пока вы еще молодые, затем все больше, когда взрослеете, и оно дает вам силу.

Имир рос и рос, пока его не убили три бога — братья Вили, Be и Один. Из тела Имира боги сотворили мир: кровь стала теплым и соленым морем, плоть — плодородной землей, кости — твердыми, ломающими плуг холмами, а волосы — колышущимися темными лесами. А из его широких бровей боги создали Мидгард, в котором жили люди.

После смерти Имира три бога-брата шли по берегу моря. В дальнем конце пляжа они увидели два дерева, склонившихся друг к другу. Из их древесины боги сделали две человеческие фигуры. Один из братьев вдохнул в фигуры жизнь, другой наделил их разумом, а третий одарил чувствами и речью. Вот так появились Аск и Эмбла, первый мужчина и первая женщина.

Вам не верится, что мужчин и женщин когда-то делали из деревьев? Но вы сами из металла. И кто скажет, что деревья для этого не годятся?

А теперь я расскажу, что означают эти имена. «Аск» происходит от слова «эш», ясень. У ясеня твердая древесина, из которой делали палочки для добывания огня. А «Эмбла» происходит от слова «лиана», это мягкая древесина, которую легко поджечь. Вращение палочки до тех пор, пока опилки не воспламенялись, напоминало людям, рассказывавшим эту историю, аналогию с сексом, и это, возможно, и есть та реальная история, которую они хотели рассказать.

Когда-то ваших предков возмутило бы, что я настолько откровенно говорю с вами о сексе. Это слово для вас все еще загадка, но уже лишенная прежнего соблазна. Пока мы не узнали, как жить вечно, секс и дети были для нас самым близким шагом к бессмертию.

* * *

Подобно перенаселенному улью, Сингулярность начала слать постоянный поток колонистов с 61 Девы е.

Однажды Афина пришла к Мэгги и сказала, что готова обрести тело и возглавить собственную колонию.

При мысли, что она больше не увидит Афину, Мэгги ощутила пустоту. «Значит, можно полюбить снова, даже будучи машиной».

Почему бы мне не отправиться с тобой? спросила она. Твоим детям хорошо будет иметь какую-то связь с прошлым.

И радость Афины в ответ на ее просьбу была электрической и заразительной.

Сара пришла попрощаться с ней, но Бобби не явился. Он так и не смог простить, как она отвергла его в тот момент, когда он стал машиной.

«Даже бессмертным есть о чем сожалеть», — подумала Мэгги.

И вот миллионы сознаний облеклись в металлические оболочки роботов-кентавров и, подобно пчелиному рою, отправляющемуся на поиски нового улья, поднялись в воздух, переплелись конечностями, формируя каплевидное облако, и взмыли вверх.

Они поднимались все выше и выше, сквозь едкий воздух и темно-красное небо, вырвались из гравитационного колодца массивной планеты и, ориентируясь по изменчивому потоку солнечного ветра и головокружительному вращению галактики, отправились в путь по звездному морю.

* * *

Один световой год за другим они пересекали межзвездную бездну. Пролетали мимо планет, на которых обосновались вылетевшие ранее колонисты — там уже раскинулись поля шестиугольных солнечных панелей и свои Сингулярности.

Они летели дальше, отыскивая идеальную планету, новый мир, который станет их домом.

Во время полета они держались тесным роем, защищаясь от холодной пустоты космоса. Разум, сложность, жизнь, вычисления — все это казалось таким маленьким и незначительным на фоне огромной и вечной бездны. Они ощущали зов далеких черных дыр и мощное сияние взрывающихся новых звезд. И сбивались еще теснее, ища поддержку в общей человечности.

А пока они летели, наполовину во сне, наполовину наяву, Мэгги рассказывала им истории, вплетая паутину своих радиоволн в созвездие летящих колонистов.

* * *

Есть много историй о Времени Снов, большинство из них тайные и священные. Но некоторые были рассказаны непосвященным, и вот одна из них.

Вначале были Небо и Земля, и Земля была плоской и ровной, как сияющая титановая поверхность наших тел.

Но под землей жили и спали духи.

И время начало течь, и духи очнулись от сна.

Они пробились на поверхность и приняли облик животных: эму, коала, утконос, динго, кенгуру, акула… Некоторые даже приняли облик людей. Но эти формы не были жесткими, и они могли при желании менять их.

Они бродили по земле и формировали ее, создавая долины и поднимая холмы, царапая грунт, чтобы создать пустыни, и выкапывая реки.

И они рождали детей, которые не могли менять облик: животных, растения, людей. Эти дети были рождены из Времени Снов, но не от него.

Когда духи устали, они погрузились в землю, откуда вышли. А их дети остались, храня лишь смутные воспоминания о Времени Снов — времени до того, как было время.

Но кто станет утверждать, что они не вернутся в то состояние, когда они могли по желанию менять облик и когда время не имело смысла?

* * *

И они проснулись от ее слов в другом сне.

Миг назад они парили в космической пустоте, все еще в световых годах от цели. А сейчас их окутал мерцающий свет.

Нет, не совсем свет. Хотя их линзы могли видеть в более широком спектре, чем примитивные человеческие глаза, окружившее их энергетическое поле вибрировало с частотами намного выше и ниже пределов, доступных даже им.

Энергетическое поле замедлилось, уравниваясь с досветовой скоростью полета Мэгги и других колонистов.

Теперь уже недалеко.

Эта мысль волной проникла в их сознание, заставив все логические элементы вибрировать совместно. Мысль ощущалась одновременно и как чужая, и как знакомая.

Мэгги посмотрела на летящую рядом Афину.

Ты слышала? спросили они одновременно. Их мысленные нити легко соприкоснулись, лаская радиоволнами.

Мэгги выпустила в пространство мысленную нить: Ты человек?

Пауза продлилась миллионную долю секунды, показавшуюся вечностью при их скорости.

Мы уже давно не мыслим о себе такими категориями.

И Мэгги ощутила, как волна мыслей, чувств и образов вливается в нее со всех сторон. Это было ошеломляюще.

За наносекунду она пережила радость полета над поверхностью газового гиганта вместе с бурей, способной проглотить Землю. Узнала, что значит плавать в хромосфере звезды, оседлав раскаленные добела протуберанцы, взметающиеся на сотни тысяч миль. И ощутила одиночество, потому что вселенная стала одной игровой площадкой, но в ней больше нет дома.

Мы вылетели следом за вами и обогнали вас.

Добро пожаловать, древние. Теперь уже недалеко.

* * *

Было время, когда мы знали множество историй о сотворении мира. Каждый континент был большим, людей было много, и каждый рассказывал эту историю по-своему.

Потом многие люди исчезли, а их истории оказались забыты.

Это одна из уцелевших историй. Искаженная, запутанная, переделанная под то, что хотели услышать незнакомцы. Тем не менее какая-то правда в ней осталась.

Поначалу мир был пуст и темен и духи жили во мраке.

Солнце проснулось первым, и от его жара водяные пары поднялись в небо, а земля высохла. Затем проснулись остальные духи — человек, леопард, журавль, лев, зебра, гну и даже гиппопотам. Они бродили по равнинам, возбужденно разговаривая.

Но когда солнце село, животные и человек остались в темноте. Им было страшно во мраке. И лишь утром они снова смогли ходить.

Но человеку не захотелось пережидать каждую ночь. И однажды человек изобрел огонь, чтобы иметь собственное солнце — тепло и свет, подчиняющиеся его воле. Огонь отделил его от животных и в ту ночь, и навсегда.

Поэтому человек всегда стремился к свету. К свету, дающему ему жизнь, к свету, в который он вернется.

И по ночам, сидя вокруг огня, люди рассказывали друг другу правдивые истории снова и снова.

* * *

Мэгги решила стать частью света.

Она сбросила металлическое тело, так долго бывшее ее домом. Сколько она провела в нем? Века? Тысячелетия? Эпохи? Такие меры времени больше не имели смысла.

Став энергетической структурой, Мэгги и остальные научились сливаться, растягиваться, мерцать и сиять. Она научилась зависать среди звезд, превратив сознание в ленту, вытянутую и во времени, и в пространстве.

Она носилась от одного края галактики к другому.

Однажды она прошла сквозь энергетическую структуру, которой теперь была Афина. Мэгги ощутила ребенка как легкую щекотку, своеобразный смех.

Разве это не здорово, прабабушка? Навещай иногда Сару и меня!

Но ответить Мэгги не успела. Афина была уже слишком далеко.

Я скучаю по своему металлическому телу.

Это сказал Бобби, которого она встретила зависшим возле черной дыры.

Несколько тысяч лет они разглядывали черную дыру, держась в стороне от горизонта событий.

Все это прекрасно, сказал он. Но иногда мне кажется, что я предпочел бы старую оболочку.

Ты стареешь, сказала она. Совсем как я.

Они прижались друг к другу, и этот район вселенной ненадолго осветился смеющимся ионным штормом.

И они попрощались.

* * *

Мэгги решила, что это уютная планета.

Небольшая, довольно каменистая, больше половины покрыто водой.

Она опустилась на крупный остров неподалеку от устья реки.

Солнце висело над головой и грело достаточно сильно, чтобы над илистыми берегами поднимались испарения. Мэгги заскользила над аллювиальными равнинами.

Ил выглядел слишком искушающим. Она остановилась и принялась сжимать свою энергетическую структуру, пока та не обрела достаточную плотность. Взмутив воду, она стала черпать жирный и плодородный ил, пока на берегу не образовался холмик. Тогда она стала формировать его, пока тот не обрел сходство с человеком: руки в бока, расставленные ноги, круглая голова с наметками глаз, носа и рта.

Некоторое время она разглядывала скульптуру Жуана, погладила ее и оставила сохнуть на солнце.

Осмотревшись, Мэгги увидела травинки, покрытые яркими кремниевыми бусинками, и черные цветы, стремящиеся поглотить каждый квант света. Увидела серебристые силуэты, мелькающие в мутной воде, и золотые тени, скользящие по индиговому небу. Увидела огромные чешуйчатые туши, бродящие и ревущие вдали. А ближе, неподалеку от реки, вырвался на волю мощный гейзер и в теплом тумане вспыхнула радуга.

Она была одинока. Не с кем было поговорить, не с кем поделиться этой красотой.

Услышав нервный шорох, она поискала источник звука. Рядом с рекой из густого леса деревьев с треугольными стволами и пятиугольными листьями выглядывали крохотные существа с глазками, рассеянными по всей голове.

Она полетела к этим существам, подбираясь все ближе и ближе. А потом легко проникла внутрь, добравшись до длинных цепочек особой молекулы, инструкций для следующего поколения. Сделав небольшое изменение, она выскользнула обратно.

Издавая пронзительные звуки, существа разбежались, подальше от странного ощущения, когда внутри них что-то меняют.

Она не сделала ничего радикального, провела лишь легкую настройку, толчок в нужном направлении. Изменение продолжит мутировать, а мутации будут накапливаться еще долго после того, как она покинет планету. И через несколько сотен поколений изменений окажется достаточно, чтобы высечь искру, которая будет поддерживать свое существование, пока существа не начнут задумываться о том, как сохранить кусочек солнца живым по ночам, как называть разные вещи, и станут рассказывать друг другу истории о том, как возник мир. И они смогут выбирать.

Нечто новое во вселенной. И кто-то новый в семье.

А пока можно на время вернуться к звездам.

Мэгги стала подниматься над островом. Море внизу посылало на берег волну за волной. Каждая волна догоняла и превосходила предыдущую, выкатываясь на берег чуть дальше. А клочки морской пены взмывали в воздух, и ветер уносил их в неизведанные края.

…………………..

© Ken Liu. Waves. 2012.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале

Asimov's Science Fiction.

© Андрей Новиков, перевод, 2016

© DAHR, илл., 2016

…………………..

Лю Кен (Liu, Ken)

____________________________

Кен Лю родился в Ланчжоу (КНР). Когда мальчику было 11, семья перебралась в США. На новой родине Лю закончил Гарвард с двумя дипломами, программиста и юриста, после чего занялся литературной деятельностью, писал прозу и поэзию, в том числе в соавторстве с женой-художницей, а также переводил с китайского.

Первый жанровый рассказ «Карфгенская роза» писатель опубликовал в 2002 году. К настоящему времени выпустил полсотни рассказов и повестей и два романа. Рассказ «Бумажный зверинец» (2011) принес Лю три самые престижные премии: «Хьюго», «Небьюла» и «Ворлд фэнтези». Рассказ «Моно-но аварэ» — еще одну премию «Хьюго». Читателям «Если» Кен Лю знаком по рассказу «Исчисляемый». Рассказ «Волны» удостоен премии «Канопус», номинировался на «Хьюго» и «Небьюлу». Кен Лю живет с семьей в Бостоне, штат Массачусетс.

Николай Ютанов
АНГЕЛ ЮЖНОГО ОКНА
_{БОЛЬШАЯ УЧИТЕЛЬСКАЯ СКАЗКА}

/фантастика

/гуманитарные технологии

/постчеловечество

Посвящается Кате

I

Двойная звездная система подвернулась ну очень удачная. Молодой белый сверхгигант не старше ста тысяч тропи-ческих-канонических лет и белый плотный колобок, пытающийся процарапать метрику в процессе движения. Оставалось состарить сверхгиганта, чтобы приподнять давление в котле, поиграть с орбитами и дать выверенную дефлаграционную волну. А главное — «побольше пионов для чрезвычайно сильного взаимодействия!» Пахли такие пионы очень странной семантикой, но сверхновая рванула предельно грамотно. Оболочка просветлела в нужном темпоритме, состав звезд оказался самым что ни на есть подходящим, и добротный нейтронный захват пошел. Так что обогатим родную Галактику тяжелыми элементами! И звезд с планетами мимоходом нарожаем…

Ррин смотрела на дело графем и пиктограмм своих, а перед глазами полыхал раскаленный смерч в Долинне и папин завод, металлической стружкой разлетавшийся в лимонно-желтых бешеных волнах взрыва. Давно это было. Еще до первой смерти.

И тут Ррин почувствовала, что пространство дало трещину. Удар чужого Знака был настолько силен и умел, что ткань мироздания лопнула. Ррин прошиб озноб. Она почувствовала леденящее дыхание пустоты. Все теплые звезды сошлись в шальной хоровод блеклых, смазанных теней, танцующих на грани бездны.

«Не знаю, за кого меня приняли, — зловеще подумала мерцающая, — но явно хотели пришить!..»

Опять запульсировали гамма-железы. Каким-то двенадцатым чутьем Ррин поняла, что сейчас ее накроет. И накроет так, что в мире не останется не только эха, но даже воспоминаний о ее существовании. В сознании всплыла самая заветная, самая бородатая шутка злого учителя Тана: «Если ты чувствуешь себя непобедимым или осознаешь, что боевая эскадра из ста Мастеров Знака — сущий пустяк, а пламя первозданного Ллема — всего лишь выхлоп фотонного отражателя твоего игрушечного дрона, но если есть возможность — беги, малышка, беги!».

И Ррин исполнила завет блистательно. Быстрее ее в Стае точно никого не было. Она скользнула по краю разлома пространства и почувствовала дыхание мировой неопределенности.

«Управлять этим меня так толком и не научили, — леденея от ужаса, сообразила Ррин. — Учебка пошла, когда я во второй раз собралась бежать… Пришлось читать залпом нуднейшую библиотеку инструкций. В сухую, без катарсиса».

И тут энтропийный канал чуть не слизнул ее с кромки мира.

«Мамочка! — сгоряча завопила Ррин на всех частотах. — Спаси меня, Леди Энтальпия!»

Дурацкое школьное заклинание то ли сработало на грани ирреальности, то ли ей каким-то чудом удалось сместить грань на чьем-то иджаглифе. Краешком разума, не прикрытым ледяной броней неистребимой иронии, она осознавала всю нелепость школярских воплей. И дикую неожиданную странность ситуации: за свою жизнь Ррин нередко билась с мальчишками, бывало отвязывала язычок в адрес нудных друзей и настырных учителей…но это все! Она ни с кем не ссорилась, никому не вредила и ни разу не использовала свой неведомый Дар. Но сейчас явно кто-то намеревался вышибить из нее весь сок. Ни за что ни про что. Лишь потому, что она владеет… владеет… Да чем таким она владеет? Собой? Вселенной? Но ведь и любой в Стае владеет тем же! Или кто-то прознал про ее Дар?.. Вот только она в нем не разобралась! Ни разу…

Балдж пополам!!! Опять! Гад земноводный!.. Откуда же он бьет?

Бил он, похоже, с кромки примеченного ею скопления. Ррин разозлилась:

«Да кто ты такой?».

Она снова активизировала Знак, повела гранью. Пространство беспомощно сжалось под движением графемы. Край скопления взлетел звездным смерчем. Звездное поле взялось расползаться, словно кто-то разрывал лист, на котором были развешены звезды. Странный холодок поселился в груди Ррин. Он рвал сердце, но не мог остановить опьяненный восторгом разум. Мир распадался на две неравные половинки. Ррин свела две грани Знака. Край скопления заструился распадающимися волокнами. Опять заболели гамма-железы. Сейчас какая-нибудь подходящая парная система непременно рванет с изощренной актуальностью и предельной своевременностью!

Ррин бросила корпус на волну вздымающейся метрики, стремясь перевалить через гребень неопределенности, пока тот чего доброго не лопнул.

Корпус через сбоящую периферийную систему начал гнать караваны сонных разноцветных фосфенов. Ррин почувствовала искажение мира. Оно накатило как беспричинное дурное настроение. Сломанный мир способен убить создателя или выдавить все чувства, иссушить, замуровать в четырех примитивных правилах, лишив возможности полета в вариациях и вероятностях.

«Ага, — обрадовалась Ррин, — еще что-то помню из матчасти!».

Она сжалась в обездвиживающем холоде разрушенного мира. На мгновение показалось, что ей уже никогда не обрести минувшую свободу. Эта мысль обрушилась, словно физическая боль. Мерцающая чувствовала, что Знак выходит из повиновения, она потеряла два румба свободы из шести. «Терпи, Железный Котенок!» — пробубнила Ррин. Слова рассыпались, мысли замерли… И тут она криво, без какого-либо пилотажного блеска, перевалила через гребень метрической волны и выскочила в зону деформации. Здесь по всем расчетам и ощущениям должен был укрываться враг, который так хотел пришибить ее.

От ужаса Ррин бросило в жар: она лишилась методологической грани Знака. Если откажет инженерная, она станет беспомощной мишенью. Недобро пропела четвертая графема от аксиологии, складываясь в новую пиктограмму. Та-ак! Оказывается, у нее только под давлением пекулярной гравитации начинают меняться базовые ценности… Изумить-колотить! Свежайшие мгновенные криптографические новости на всю Метагалактику: «Непобедимая Ррин Аль-Джануби из легендарной Стаи «Железные котята Шредингера» стала реальным космическим удодом без грана морали, но… (Ррин глянула на Знак: телеологическая грань еще теплилась.) но с непременными невнятными целями!» Пам-пам!

Метрическая буря осталась позади. Знак начал подавать признаки жизни. И тут же накрыл мерцающую неизбежной волной рефлексии. Ррин вдруг осознала, зачем она мчалась, сломя систему навигации, в зону метрики, пораженную ее Знаком. Ее вела надежда, что этот гад останется в живых… Вся ее решительность, злость, шипение — всего лишь жутковатый детский испуг. Ррин, леденея, обшарила локатором раздолбанный сектор пространства: ни одного корпуса, ни живого, ни мертвого. Ни-че-го — только лохмотья межзвездного газа и островки чьего-то пылевого диска: равнодушный учитель Шу называл их песочницами. Неподалеку багровело за газовой вуалью забытое скопление белых звезд Первого поколения.

Ррин заложила вираж вдоль рассеченной геодезической. Может, враг провалился в распад метрики? Она порыскала по сломанному миру края скопления. Ррин даже отстыковала свободный зонд и отправила его дрейфовать над трещиной в мироздании. Зонд браво порхал над разломом и однообразно рапортовал, что поле чисто по всем основным шести румбам. Ррин едва-едва начала успокаиваться. Она, похоже, только сейчас начала понимать, насколько боялась хоть кого-то повредить в буре разрывающих ее страстей. Мерцающая вслушивалась в размеренное чириканье зонда, и невероятное напряжение покидало ее, а звенящую пустоту несостоявшейся битвы начали заполнять неясные тревоги и сильно поднадоевшие обыденности: нужно кого-то искать, что-то собирать, преследуя мерцающую зыбкую цель, заброшенную куда-то в глубокое будущее. Да и если честно, молотом по всем цепям еще бухала поступь боя. Бой еще тек по жилам, чипам и конструктам, обжигая огнем победы. Правда, победа получилась кривоватой: для полноты картины требовался труп — как положено в ментальности допотопных миров. Есть цели, а за каждой целью кроется желание. Если не можешь понять желание, найди хотя бы цель. Тут Ррин с нарастающим холодом в цепях поняла, что здесь, в сломанном ею кусочке мироздания, врага нет. И не потому, что ему удалось упорхнуть. Врага не было здесь. В наивном угаре она предположила, что противник не только есть, но он равен ей по силе и разрешающая способность его сенсоров разложить рисунок Вселенной в миро-зданческие глифы соответствует — а то и превосходит — ее собственный уровень семантической свободы… Оч-чень надо подумать! Совсем новые участники игры? Или ее вдруг решили грохнуть милые, как цветной кварк, родные одностайники? Зачем? Где они? Или это затравка Сюжета, в который она вписалась и не желает рефлектировать?

Где будем думать, Железный Котенок? Летим к центру Галактики? Сила подкачается, но вероятность встречи со Стаей вырастет многократно, а распределенное мышление сейчас — не самый лучший вариант. Особенно если кто-то будет неискрен, поскольку именно этот кто-то и мог учинить недавнюю подлянку с отстрелом ее некрупного корпуса. Непонятно — кто, непонятно — как, но мог! Сбежать на периферию звездного диска? Структурность на нуле, лепить историю не из чего и о-очень долго! Спрятаться? Уж ее-то предсмертная память ведает уголки тишины, скрытые от галактических мерцающих гопников!

Ррин покрутила факторную карту Галактики. Пара неведомых экзопланет возле звезд-трудяжек Главной Последовательности. G2ddr — светло и тепло, или Ml ds — мило, прохладно, а если еще и сыро, так вообще чем-то тоскливым и родным повеет… Ррин подтянула аннотаты ближайшего вероятностного сектора мироздания. Недалеко и нескоро: лет сорок классического света. Последняя трансформация здесь прокатывалась несколько сот эонов назад. Точно, забытый угол галактики. Был. И подозрительная интенция на структурированную семантику. Нездоровый такой символьный аттрактор… Здесь? В пустом пространстве? Чего же я не вижу и не чувствую? Тогда повводим свои правила: переформатируем чье-то (вражье?) нежелание в материальную формацию… На небольшое бесчинство элементной базы хватит.

Ррин активировала иджаглиф. Знак ожил и потянулся переопределять аннотаты. Эхо сердца прыгнуло в груди как на вираже вдоль лихой космодезической. Так. Откачка энергии — минимальна! Значит, именно в этом уголке Галактики велика вероятность переопределения исторического континуума «в пределах своего интереса»…

Мерцающая на мгновение отключилась от сенсоров, поймала волну рассеянной эмоции и плавно вошла в бардо. Она мысленно юстировала стоксовские вектора эмоциональной волны, отлавливая рассеянный внешний сигнал, а затем резко поляризовала усиленный Знаком поток эмоций и со всей юной страстью к немедленному созиданию вкатила свою эмоцию в узкую моду чужого страха. Метрика мира, запечатанная Знаком, изошла инфляционной пеной. По корпусу прокатились иголочки демиургического восторга.

Когда чувства вернулись к цветному холоду космоса, Ррин поняла, что у нее все очень даже получилось. Система прямо по курсу была близка к эталону: энергии центрального желтого светила хватит еще миллиардов на десять тропических лет, шесть железокаменных планетоидов и пяток разномастных гигантов с гирляндами спутников плюс совсем незамусоренный койперовский пояс. Но главное — четвертая планета имела историю разума, уже вписанную в историю Галактики. И разум был, конечно, по образу и подобию!

— Ага! — засмеялась Ррин. — Даешь невероятность в унылых средах!

Диск четвертой планеты уже заслонил собой значимую часть местной космографии. Пошла адаптация корпуса. Ррин почувствовала деформацию растущих крыльев и улыбнулась: в ней еще жила страсть безмоторного полета. Забытая, отсеченная смертью, но жила. Мезосфера заглушила привычные запахи галактического рукава, утихло потрескивание квазарных метрономов, атмосфера на ощупь была теплой, а на вкус горьковатой.

Слабый строй высокослоистых облаков прорвался, и планета внизу раскрылась белым каменным берегом и глубоким ультрамарином океана. Ветер тряхнул тельце мерцающей. Ррин прикинула кривые стратификации и точки росы: полет ожидался чудесный! Она летела вдоль горной гряды, ловя феновый ветер, а затем, когда гряда развернулась в глубь материка, начала резвиться на роторах, лихо переходя на волновые движения. Ей хотелось орать и летать, надеясь, что предзакатная зелень под брюхом корпуса также бесконечна как ее жизнь. И материализовавшийся город, отстроенный восходящим винтом на склонах литорального холма, стал для нее некоторой неожиданностью. Ррин отпустила ветер и с лихим креном пошла вниз по спирали, уходя от воздушного потока.

Город был старомоден и мал даже по планетным меркам. Но он светился в уже сгустившихся сумерках как иллюминация Стаи мерцающих. Огни подсвечивали чудаковатые сады и цветники, вились вокруг танцующих фонтанов и холодно пылали на вершинах шпилей.

— Замечательно! — заорала Ррин. — Может, это мой дом?

Фонари на улицах города тревожно померкли и неспешно разгорелись снова. Ррин смутилась. Ага. «Стегоцефальчик на хрустальном заводе»… Разгулялась детка…

На вершине холма за проемом в стене в свете лампионов сияла громадная спираль садика, высаженного — лопни мой континуум! — розами яростного алого цвета.

Ветер с моря был неслабым. Пустая литораль под холмом быстро заполнялась темной водой. Ррин взяла правый крен и неловким зигзагом влетела в проем стены верхнего города. Брюхо с треском впечаталось в алую спираль клумбы.

— Любовь к цветам обретает опасные формы, — недовольно пробурчала Ррин.

Она прислушивалась к забытым ощущениям: движения не было, ее непрекращающийся полет прекратился. Шкурка корпуса чуть нагрелась, начиная перемонтаж структуры. Пошло возрождение классических чувств, совсем древних, примитивно биологических. Ррин перевела линии двух стратагем на Знаке в положение «земля». Так-так! Маммализация, охордизация, пелвисокомпактификация (отличный логос!) и главное — достойная цефализация. Итоговый ритм Знака сердцем стукнул в груди.

И Ррин, взвизгнув, рухнула в гущу колючек.

— Убойный планетный тактиль… — кряхтела она, выцарапывая обломки шипов из самых невероятных участков свежевы-ращенной кожи.

Мерцающая подправила следы аэродромного недоразумения и ступила на рассекающую розарий холодную каменную дорожку, ведущую к башне на вершине холма. Она сорвала лепесток розы и по его фрактальному правилу соорудила длинное алое платье с брошью в виде серебряной розы. Неважно, кто ждет ее в башне, — Ррин попыталась наморщить нос, — будем выглядеть красиво, вот и все!

Башня на холме. Во всех звездных системах, которые она призывала в базовый континуум, был аналог. В таких башнях она проходила личную боевую медитацию, спала, безудержно ела или оказывалась в заключении чужой воли. Но здесь веяло неопределенностью и знанием. Мерцающая бесшумно пошла по дорожке, выложенной желтым известняком. Большой добрый спутник колыбелькой сиял в зените.

На плитке под ногами попадалась случайная неровная крошка. Было ностальгически колко. Мурашки пробирали до затылка. Ррин сделала десяток шагов в сторону высокой деревянной двери, белеющей в свете двух лун. Колющая резкая боль пронзила правую ступню.

— Арр-р! — рыкнула мерцающая. — Какие мы нежные…

На ключице рефлекторно тикнул серебряно-розовый иджаглиф. Слишком тонкая кожа на ногах уплотнилась фулереновской геометрией. Вот! Вместо мягкого романтического босохождения — уверенное шероховатое цокание. М-да, рассопливились древние формы, да и смерть память тела не украшает…

И она бросилась бежать к двери. Мерцающая пронеслась мимо магнетически пахнущих розоподбных кустов, прочавкала по щедро политой клумбе с чайными розочками и розушками. Ломкими и истекающими сладким запахом. И остановилась у двери в массивном основании башни. Возвращенное сердце тукало, как Знак под нарастающим ходом галактической ударной волны. За спиной шелестела листва цветочного лабиринта, а из-под двери, сбитой из широкого ошкуренного бруса, тек запах древних снов, запечатанных в бумагу и пергамент.

Знак сердито исторг минорное трезвучие. Скобы, удерживающие внутренний засов, разомкнулись, он упал с глухим звуком, и дверь приоткрылась под ладонями Ррин.

Темный входной холл развернулся в громадную залу невероятной, восхитительно цветной библиотеки. Сквозь стекла высоких стрельчатых окон маленькая злая луна вкрадчивым серебром освещала этажи расписных книжных полок, теряющиеся в темноте свода.

— Оо-у-хо! — пропела Ррин. — Ка-ак интересно! Славно станцевалось! А всего лишь ма-аленький каприз девочки…

Сердце застучало сильнее в ожидании счастливых находок. Она уже чувствовала запах, звук и огонь неизвестных слов, еще не внесенных в витиеватую матрицу мира и филигранную точность неведомых элементов номинативного инвентаря. Отливали багрянцем забытые знания этого мира, темными пятнами группировалась бессмысленная словесная мертвечинка, и на грани терпимости старого зрения пылала синяя вязь нового и иного.

Строго шевельнулся Знак. Кожа прокатилась волной перехода в режим концентратора структурированных данных. Мерцающая стрижом вспорхнула к краю нижней полки и выхватила первую книгу, сияющую ультрафиолетовым блеском. Иджаглиф засветился, сменяя грани. Поток данных потек сквозь пальцы, как холодный огонь. Пошло слово!

Ррин бросила погасший томик и понеслась вдоль полок, выхватывая сокровища, припадая к ним лбом, щеками. Волна страсти хлынула, ломая привычные ощущения былого тела. Много огня! Мир померк, проваливаясь в сладостный тактиль слов. Ррин повела рукой, и книги с грохотом посыпались на деревянный пол вдоль траектории ее бега. Знак исторг первые чистые ноты. Жесткость подошв напрочь исчезла. Платье утратило материальность, превращаясь в алую иллюзию.

Книги взлетели с полок, вздернутые метрической волной. Затрещали нити и шнуры, стягивающие страницы, слова вспыхивали и гасли, касаясь обнаженной кожи Ррин. Сознание уносилось под всесокрушающей чувственной энергией знаний. Знак сплетал музыкой книгу, слово и Ррин в фантасмагоричном яростном движении. Мерцающую потряхивало в экстазе, сознание плыло в бесконечном потоке слов, дыхание пресекалось, тело вело четкий древний танец чтения…

Знак замолк. Ррин обнаружила себя возле пустых полок под сводом башни. Казавшаяся бесконечной спираль помоста была завалена погасшими книгами. Часть томов зависла в воздухе и медленно скользила вниз по странным геодезическим спутанной метрики. Дыхание еще было тяжелым, кожу покалывало и саднило. Катарсис спадал, мистерия безудержного вчитывания завершилась. Зато накатывало чувство, о котором Ррин давно забыла, — голод. Она хотела есть. Нет! Жрать, хавать, усиживать, хомячить, гоблинствовать, как допотопные чудовища из грабена в далекой Долинне…

Мерцающая замерла. Внизу явно скрипнула дверь. Не думая, она шагнула с помоста, и на желобе неопомнившейся метрики скользнула вслед за книгами. Ухнула так, что дух перехватило снова. Ее развернуло, ноги вздернуло вверх, проволокло по четырем виткам спирали и с оттяжкой приложило спиной к полу прямо у открывшейся двери.

Ситуация сложилась прелюбопытная. Она валялась навзничь, спина и ягодицы, припечатанные к полу, были ободраны. Из рассеченных страницами локтей, колен, подошв, подушечек растопыренных пальцев выкатывались капли крови. Морда же была довольная и могла сказаться пьяной. А сверху на нее округлившимися глазами смотрел молодой человек с громадным светодиодным лампионом в руках.

— Скажи честнейшим образом, — просипела Ррин, — платье на мне есть?

— Есть, — прошептал мальчик, — но из тебя льется кровь.

— Боишься крови? — участливо спросила Ррин.

— Нет.

— Тогда дай руку…

Юноша решительно ухватил ее за мокрую красную ладонь, сделал шаг в сторону и рванул вверх.

Мальчик был на голову выше Ррин. Он был беловолос, худощав и жилист. Из-под наброшенного на плечи табарро проглядывал накрахмаленный фехтовальный пластрон. Молодой человек перился на мерцающую удивленным взглядом.

— Что ты там натворила?

Он приподнял лампион. В металлическом свете раскинулось пространство тщательно опустошенных полок и плавно проплывающих к полу книг. Они сползали по виражу метрики и с недобрым шмяком впечатывались в гигантскую книжную гору на полу залы.

— Извини, — сказала Ррин, — я зачиталась и немного потеряла контроль…

— Какая же книга ввела тебя в такой ужас?

Ррин с хлюпаньем вытерла ладонью нос, размазывая кровь.

— Хор-рошая библиотека. В процентах сорока книг было что-то новенькое…

— Ты читала ВСЁ?

Кровь сочилась не останавливаясь, спина ныла от удара. Ррин начало знобить. Знак молчал, как всегда после словесной вакханалии.

— Нет! Я же сказала: процентов сорок. Остальное просто просматривала. Эти рухнули за компанию…

Молодой человек усилием воли вышел из ступора, снял с себя табарро и накинул на плечи мерцающей.

— Позвольте проводить вас… — выдавил он и в легком поклоне протянул руку.

«Ага, — зловеще подумала Ррин, — включил куртуазные стандарты».

Мальчик сделал шаг в сторону. Ррин шагнула к известняковой лестнице, проявившейся у дальней стены в свете лампиона. Нога поехала по мокрому от крови полу. Табарро полетело в сторону, мерцающая — опять на спину. Но доблестный рыцарь успел подхватить ее сзади. Руки юноши погрузились в иллюзию платья. Ррин почувствовала, как куртуазный рыцарь вздрогнул всем своим немалым ростом, но захвата упорно не разжал. Ладони его были горячи, решительно точны и аккуратны.

— Пам-пам! — весело сказала Ррин и захохотала.

Молодой человек боялся пошевелиться, но рук не разжимал и дышал сосредоточенно.

— Альпака! — звонко сказала Ррин. — Я сама не дойду… Неси меня, лошадка цветочной грязи!

II

— И там, закрыв глаза и млея, ты, как во сне, взять на руки меня скорее, прикажешь мне. И я возьму — о миг величья! — и понесу, и будет нам анданте птичье звенеть в лесу…

Ррин мурлыкала песенку. Знак исправно метрономил на будуарной тумбе под зеркалом. Артюр уверил ее, что владетель их библиотеки, библиограт Анкет, себя чувствует лучше и официальный прием в честь залетного квантового читателя состоится еще до захода первой луны.

Что ж, придется блеснуть чем-нибудь старомодным и торжественным. Начнем с главного — уважения к ожидаемым многочисленным пожилым дамам. Значит, солитеры и тур-де-горжи, закрывающие шею будут в количестве. Не будем выделяться и поддадим огня в виде кожаной накладки, кружев и платиновых пуговиц вдоль горла. Так. Шапокляк с часовым механизмом, сменяющим текстуру стена. Ррин засмеялась и добавила фазу прозрачности для ткани: какое-то время у нее на макушки вместо шляпы будет тикать дремучий механизм, пораженный пятнами ярь-медянки. Длинное легкое синее платье под цвет глаз с тяжелыми на вид складками в стилистике «прибой» и встроенным бионическим корсетом, освобождающем дыхание. Нижнее белье — просто «претти»: это не для взоров достойных дам… Так, не отвлекаться! И, конечно, фатерморд буйволовой тонкой кожи с блинтованой головой бычка, вопреки всем стилям пришитый к чему-то похожему на лазурное болеро.

«Ничего себе, наворотила…» — довольно подумала мерцающая.

И туфли. Биоморфы на две фазы бала: «танец-обжорство». Чудесной берлинской лазури. Ррин переступила в такте танца. Каблуки отцокали идеально.

— Знак, прошу, — пригласила Ррин.

Иджаглиф воспарил, трансформируясь в армиллярную сферу с лампионом внутри.

Раздался стук в дверь.

— Да-а! — плавно сказала Ррин.

Дверь отворилась, и Артюр конечно обалдел. Они обнялись, а затем сбежали вниз по лестнице, погружаясь в приглушенный свет библиотечной залы и в музыку с явными линиями мягкого спейсбэка и ритм-энд-джазовским прошлым. В танец их потянуло мгновенно. Артюр и Ррин в счастье откружили два тура. Вторая танцевальная дорожка сложилась естественно и вдохновенно. Они сорвали аплодисменты и собрались было сбежать в холл, где предлагали разнообразнейших морских гадов и электронные закурки…

Но пробил гонг. И в теплый сумрак библиотеки вошел библиограт. Он шел без сопровождения. Он был стар, зол и похож на птицу.

Холодок прокрался в сердце Ррин. Магия вечеринки обрела привкус инея. Продолжали говорить дамы, спорить мужчины, бал возобновил кружение. Библиограт молодым шагом обходил гостей. Он улыбался тусклой старческой гримасой. Артюр, радостный и разгоряченный, что-то прошептал Ррин на ухо.

— Мейстер Анкет! Познакомьтесь! Мейстер Анкет!

И мерцающая поняла, почему она не нашла врага в том звездном овраге. И чье нежелание поймала на пределе вероятности.

Библиограт остановился перед Ррин. Взгляд его глаз был ледяным. Артюр заткнулся, настороженно замерев.

«Молодец, мальчик, — подумала Ррин. — Талант!».

Мейстер Анкет забросил врот щепотку жевательного табака.

— Что, Микаэлла Ррин Аль-Джануби, развлекаешься? Как тебе моя библиотека?

— Слабовато, — мрачно сказала Ррин. — Большую часть я читала.

Мейстер Анкет растянул губы в улыбке:

— Еще бы! Я заставлял тебя это читать!

— Теперь я знаю, почему не всё, — сказала Ррин. — Ты кое-что скрыл от меня.

Старик вперил пергаментный палец в пуговицу фатерморда.

— И за это ты посмела вшить меня… МЕНЯ! в свою реальность? Реальность приземленных законов, галлюциногенов, бессмысленного флуда и бездарных обязательств?

Бал померк. Сквозь книжные полки начали проблескивать звезды. Веселящиеся люди превращались в разноцветные тени. Она почувствовала, как на Знаке вновь начали замерзать графемы. Одна за другой. Ррин смотрела на Знак отрешенно. Иджаглиф звякнул и застыл. Весь. Дыхание древнего космоса — глухого, бесчувственного, пустого и равнодушного — превратили Ррин в маленькую беспомощную девочку, брошенную и ненужную. Ррин повернула голову вправо. Артюр был рядом: живой, испуганный, в изумлении глядящий на библиограта.

— Пам-пам! — вдруг с усмешкой произнесла Ррин и с трудом подняла руку. Пальцы словно продирались сквозь смерзшуюся шугу.

Артюру показалось, что она выудила из ниоткуда увиоле-вый компактный бокал с рубиновым напитком и сделала глоток.

— Fonseca Deneb № 27 Novos Quinta da Regaleira… Чудесный вкус! — произнесла мерцающая хрипловатым теплым голосом.

А затем продекламировала в той же теплой тональности:

— «…Рано или поздно должен был возникнуть подлинный ментальный контакт, выявиться такой частотный канал, такая конфигурация, которая полностью совместима с пользователем. Контур мозга при этом совпадает с контуром работающей программы, колебания обоих полей формируют единый непротиворечивый ландшафт, образующийся как следствие автокаталитический резонанс обеспечивает подключение». Я ответила?

Библиграт фыркнул:

— Недоучка! — И продекламировал в другом ритме: — «Мнить, а не знать, весьма постыдно по двум причинам: ведь не может учиться тот, кто убедил себя, что уже владеет знаниями, да и сама по себе самоуверенность является признаком малоодаренной души…»

Ррин сделала еще один глоток денебского порто и захохотала:

— Что, Учитель, «одно место из блаженного Августина, по поводу которого мы не сошлись во мнениях»? Получите ответ: «Для изучения языка гораздо важнее свободная любознательность, чем грозная необходимость»… Не нужно поединка. Я выиграю. Я совершеннее, потому что меня делали вы с учителем Таном. Вы нашли меня и дали другую жизнь. Я — дважды рожденная, и меня не волнует смерть. Мы обрели силу древних богов, но не избавились от подчинения древним сюжетам. Но только здесь, в твоей библиотеке, я прочитала свой Дар.

Мейстер Анкет молчал.

— Я знаю твой сюжет, Учитель Анкет. И не хочу, чтобы он повторился в очередной двадцать второй раз. На моем месте может оказаться не девочка Аль-Джануби, «склонная к разрушениям, но получающая высшие плоды Логоса», а другие ребята из Стаи, или Артюр, или еще кто. И они не выживут на твоей двадцать второй войне. Смотри мне в глаза! Для действия моего Дара мне не нужен твой иджаглиф.

Мейстер Анкет побледнел. Фатерморд Ррин налился ультрамариновой синевой. Голубые глаза пылали ясным светом. Артюр перепугался: на мгновение ему показалось, что синий бык на воротнике Ррин ожил.

И тут Ррин сухо, канцелярским голосом произнесла:

— Учитель, ты придумал недостаточно!

Бокал выпал из руки мерцающей и разбился стеклянными брызгами. Знак ожил, графемы перещелкнулись на эпистемиологической грани.

Библиограт недоуменно посмотрел на Ррин, на Артюра. Похоже, он забыл, о чем говорил с ними.

— Какие вы молодые! — сказал он со вздохом. — Танцуйте, дети…

И пошел к трапезному столу за выпивкой. Воплотились гости, вернулась музыка, засмеялись танцоры, вспыхнул теплый свет.

— Что с ним случилось? — спросил Артюр настороженно.

— Он умер, — скрипуче сказала Ррин. — И будет вечно вкушать плоды чувственных наслаждений по ту сторону смерти. Он никогда не захочет вспомнить свой сюжет и свое былое могущество.

Мерцающая горько, по-детски, заплакала.

— Это жестоко! — решительно сказал Артюр.

— «В ваши руки передана участь мира, — всхлипывая продекламировала Ррин. — Вам дано его хранить и поддерживать, но кого пожелает и когда захочет изымает из мира Смерть. Не дано вам оспаривать мои Атрибуты или пути их применения…» Пойдем!..

Она потащила Артюра на улицу в розарий. Ветер дунул в лицо, океан накрыл влагой и шорохом прибоя.

— Артюр, мне пора, — сказала девушка в синем платье с тяжелыми складками. — Я с невероятной страстью и непомерной аккуратностью создала личный ад для своего учителя. И его адом стали сады моей любви…

— Куда ты? Я не хочу расставаться с тобой! Я боюсь слова «любовь»… Но это она!

— Мой хороший Артюр! Дар смерти, которым меня одарили учителя, может вырваться и перестать быть Даром. Совсем! Спасибо, что тебе не страшно со мной. — Ррин мотнула головой. — А вот мне со мной страшновато… Прочитай библиотеку учителя Парашурамы. Она хороша и много что прояснит: про его двадцать одну войну, про новый закон и как назло про мой Сюжет…

Запел Знак, и мерцающий корпус начал обволакивать Ррин.

— Мне не страшно с тобой, — выкрикнул Артюр. — Я мало что понимаю, но мне не страшно. Как мне найти тебя?

— Трудно дело птицелова, — меняющимся голосом сказала Ррин, — заучи повадки птичьи, помни время перелетов, разным посвистом свисти… А главное — береги розарий: это прекрасная посадочная площадка для всех твоих ангелов. Пока!

Вспыхнули изумрудные огни на атмосферных крыльях Ррин. Мерцающая сорвалась с кромки проема в стене прямо в океан и над самой водой устремилась в небо.

Говорят, взлетающая звезда должна быть куда быстрее падающей.

…………………..

© Николай Ютанов, 2016

© Хатчетт, илл, 2016

…………………..

Николай Ютанов

____________________________

Издатель, писатель, астрофизик, футуролог, литературный агент. Работал научным сотрудником в Пулковской обсерватории, где занимался наблюдением молодых звезд.

Член литературного семинара Бориса Стругацкого.

В 1990 году основал издательство «Terra Fantastica». В 1998 г. стал учредителем и разработчиком интернет-магазина «оЗон». С 1994 г. Председатель организационного комитета литературной премии «Странник», а с 2000 — футурологического конгресса «Форум Будущего». В 2000 г. стал руководителем Исследовательской группы «Конструирование будущего». Главный редактор журналов «Если», «Инженерная защита» и «Конструирование Будущего». Автор книг «Оборотень» и «Путь обмана».

Артем ЖЕЛТОВ
НАНОТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

/экспертное мнение

/нанотехнологии

/сценарии

_____

Мир, по слухам, стоит на пороге новой революции — нанотехнологической. Так чего же нам можно ждать или хотеть от прекрасного нового наномира? Есть ли место наноутопии? Какой она должна или может быть? Попробуем ответить на эти вопросы, используя инструментарий прогнозирования технологического развития.

_____

Нанотехнологии: сценарии развития

Говорить о том, какие формы примет развитие нанотехнологий, пока крайне сложно ввиду их слабого присутствия в продуктовой линейке современного мира. На данный момент главный вопрос — какое направление исследований первым станет практически полезным и реализуемым в промышленных масштабах. Следует отметить, что развитие так называемых «эволюционных нанотехнологий» будет присутствовать в любом из сценариев мирового технологического развития. Улучшенные двигатели, избирательно действующие лекарства, увеличение эффективности химической промышленности, дальнейшее уменьшение электронных комплектующих и прочее реализуется вне зависимости от успеха нанотехнологий в целом. Но все эти технологии появились бы и без какой-либо всемирной нанотехнологической PR-кампании и инвестирования миллиардов долларов в очередную Национальную нанотехнологическую инициативу. Равным образом все эти «эволюционные технологии» не создают достаточного объема новых рынков, т. е. пока не могут оправдать огромные средства, вложенные в нанотехнологический рынок.

Проблема нанотехнологий заключается в том, что они до сих пор не породили ни одного серьезно значимого потребительского продукта или услуги, на которых мог бы собраться технологический пакет. Иными словами, можно сколько угодно говорить о развитии нанотехнологий, но до появления пакета «нанотехнологических» продуктов (товаров и услуг) нанотехнологий для людей — не существует. Ситуация усугубляется тем, что нанотехнологии и потенциально порождаемые ими товары и услуги пока явно не решают ни одной реальной или иллюзорной проблемы. Таким образом, в области нанотехнологий не наблюдается системная связность, что существенно затрудняет их развитие.

Развитию пакета нанотехнологий препятствует также отсутствие необходимой литературной базы. Проявление нанотехнологий можно найти у некоторых писателей-фантастов — вспомнить того же Дэна Симмонса. Можно вспомнить также ряд японских фантастических анимэ. Голливудские фантастические фильмы, что интересно, никакой конкуренции не выдерживают. «Нанотехнологическая революция» не встроена в язык и культуру, т. е. не имеет литературно оформленной «дорожной карты» и понятных широким народным массам перспектив развития.

По опыту бума информационных технологий непосредственно технологическое развитие персональных компьютеров сопровождалось:

• Концепцией информационного общества, прописывающей роль информатизации во всех сферах общественной жизни (или, если угодно, во всех процессах социосистемы)

• Инновационными концепциями в менеджменте и бизнесе

• «Информационной экономикой» (информатизация стала ключом к запуску постиндустриальной экономической модели)

• «Революцией в военном деле» (концепция виртуального поля боя, информационное превосходство и т. д.)

• Литературным направлением, получившим с легкой руки Майкла Суэнвика название «киберпанк»

• Огромным пакетом продуктов и социальных практик

• Пакетом «страшилок» и «хотелок» всех уровней

В случае с нанотехнологиями, практически все указанные «сопровождающие факторы» — отсутствуют. В случае формирования нанотехнологий как пакета, подобные моменты, характеризующие процесс встраивания пакета в общество, неизбежно появятся.

Дэн Симмонс, Илион

Контактные линзы, данные мне богами, позволяют наблюдать сквозь лес ощетинившихся копий за тем, как Афина превращает Диомеда, сына Тидея, в машину смерти. Я говорю в буквальном смысле. Ну, почти в буквальном. Подобно олимпийцам или мне, например, Диомед все более походит на продвинутого робота: его глаза, кожа и особенно кровь напичканы нанотехникой, изобретенной намного позже моей кратковечной жизни.

Заморозив время, дочь Зевса надевает на зрачки Тидида такие же линзы, что и у меня. Теперь ахеец способен видеть бессмертных. В какой-то мере он сможет немного замедлять окружающие события, если как следует сосредоточится. А невооруженному глазу простого человека в самом пекле битвы померещится, будто реакция ахейца повысилась раза в три. «Пламень… зажгла вкруг главы и рамен Диомеда», — вот как пел об этом Гомер, и лишь сейчас я прочувствовал метафору до конца. При помощи нанотехники, встроенной в ладонь и предплечье, Афина обращает пренебрежимо малое потенциальное электромагнитное излучение человеческого тела в серьезное силовое поле. В инфракрасных лучах даже щит и шлем Диомеда полыхают неугасимым огнем, что «блеском подобен звезде той осенней, которая в небе всех светозарнее блещет, омывшись в волнах Океана». Глядя на героя, чей облик мерцает алым сиянием в тягучей янтарной смоле оцепеневшего времени, я сразу понимаю, о какой звезде речь: без сомнения, это Сириус из Большого Пса, ярчайшая искорка на греческом (да и троянском) небосклоне поздним летом.

Продолжаю внимательно следить. С помощью шприца-пистолета богиня вводит в бедро героя миллиарды молекулярных нанотехнических машинок. Организм привычно воспринимает подобное нанонашествие как инфекцию, и температура Диомеда тут же подскакивает градусов на пять, не меньше. Я так и вижу эти проклятые наноклетки, устремляющиеся по жилам к сердцу, из сердца к легким, а оттуда снова к ногам и рукам. От жара тело ахейца светится в инфракрасном спектре еще сильнее.

Толчком для развития нанотехнологий может быть появление либо серьезного вызова, либо определенной трансцендентной нагрузки. В качестве вызова можно рассматривать следующие варианты:

«Абсолютное оружие». Конфликт между развитыми государствами, обладающими атомным оружием, порождает необходимость в принципиально новом оружии. В свое время таким оружием была атомная бомба. В новой ситуации им теоретически могут стать определенные варианты применения нанотехнологий. Естественно, что нанокиборги и метаморфы появятся в любом сценарии.

«Проект Бессмертие». Страх перед смертью в настоящее время является мощным двигателем развития медицины. Нанотехнологии вместе с биотехнологиями способны существенно продвинуть мир в этом направлении.

«Нанокосмос». Развитие технологий получения новых материалов способно дать серьезный толчок космическим исследованиям и освоению космоса. Не последнюю роль здесь играет увеличение полезной нагрузки ракет за счет роста прочности и снижения массы материалов. Всерьез также встанет проблема конструирования замкнутых экосистем.

«Человек 2.0». Развитие нанотехнологий и биотехнологий даст возможность перейти к серьезным модификациям человеческого тела. Это приведет к прекращению существования вида Homo sapiens sapiens в том виде, в котором мы его знаем.

Сценарий ускоренного развития нанотехнологий — это прорывной сценарий, требующий открытия эффективных и доступных технологий сборки объектов на наноуровне. Версия ускоренного развития нанотехнологий представляет практический интерес для России, поскольку при мощно развитой физике и математике позволяет сыграть на опережение и закрепить за собой важный участок мирового технологического пространства.

В инерционном сценарии развитие нанотехнологий будет идти путем коммерциализации уже существующих разработок. На практике речь будет идти не столько о создании нового технологического пакета, сколько о том, что существующие технологические пакеты выйдут на новый уровень. Понятно, что в этом случае нанотехнологии не обретут системной связности и институционального оформления.

В альтернативном сценарии нанотехнологической революции инерционный сценарий присутствует как пространство Неизбежного будущего. Принципиальным отличием является обретение нанотехнологиями системной связности. Это подразумевает в том числе, что некоторые технологии, которые мы сейчас относим к нано-, или вообще покинут технологический пакет, или уйдут на его дальнюю периферию (то есть окажется, что данные технологии «совсем не про то»). Кроме того, потребуется институциональное и нормативно-правовое оформление технологического пакета «Нанотехнология».

Практически уровень различия между этими сценариями соответствует различиям между представлениями о прогрессе вычислительных технологий в 1950-е годы (вычислительная революция в области криптографии, статистических исследований, обработки результатов измерения, расчетах в области небесной механики) и современным ИТ-пакетом даже в его узком, общепринятом понимании (социальные сети, информационные сети, глобальная навигация, компьютерные игры, революция в офисной работе, управление базами данных, управление производственными процессами, управление военными действиями, виртуальная реальность).

Поскольку развитие нанотехнологий резко отстает как от информационных, так и от биологических технологий, сценарий, в котором нанотехнологии обретают собственную онтологию и задают самостоятельный вектор развития, имеет еще меньшую вероятность, но может быть реализован проектно. В направлении его реализации работают принятая в США Национальная нанотехнологическая инициатива, российские и европейские проекты в области нанотехнологий. Первым шагом к реализации данного сценария должна быть разработка универсального и доступного инструмента для работы с материалами как минимум на атомарном уровне.

Вернор Виндж. Глубина в небе

Деревья — это были цветущие амандоры, выведенные для микрогравитации тысячи лет назад (…) Листья росли так густо, что орлиное гнездо Чиви с отцом было почти не видно из теней внизу. Даже без гравитации направление ветвей и голубое небо придавали парку ориентацию. Самыми большими настоящими животными здесь были бабочки и пчелы. Чиви слышала пчел, видела время от времени ломаную траекторию их стремительного полета. Бабочки были повсюду. Вариации микротяготения были ориентированы по искусственному солнцу, и потому полет бабочек давал посетителю еще одно психологическое подтверждение понятий верха и низа.

Гарри Гаррисон. Неукротимая планета, 1960

Почти вся первая половина дня ушла на знакомство с аптечкой, которую носили на поясе. Она состояла из анализаторов, их прижимали к ранам, и, если рана была заражена ядом или инфекцией, автоматически впрыскивалось лекарство. Просто в обращении, зато невероятно сложно по конструкции. А так как каждый пиррянин должен был сам следить за своим снаряжением (некого винить, кроме себя, если откажет!), полагалось знать устройство всех приспособлений и уметь их ремонтировать. Язон справился с заданием лучше, чем его малолетние соученики, хотя это стоило ему немалых физических усилий.

Результатом быстрого проектного развития нанотехнологий станет, в первую очередь, новая революция материалов. В прошлой истории человечества таких революций было всего три: создание керамики, выплавка металлов, создание пластиков. Новая революция материалов позволит создавать материалы, не существовавшие в принципе в природе, обладающие принципиально новыми свойствами. В пределе, появится возможность создавать материалы с определенными функциями под определенную задачу.

В мире произойдет новая промышленная революция, связанная с появлением нового класса производств и инфраструктур. Грубо говоря, нанотехнологии создают новое поколение средств производства и инфраструктур, необходимых для создания новых «станков», которые, хоть и не станки вовсе, но собственно и должны будут производить «нанотехнологическую продукцию». География мирового производства претерпит существенные изменения, равно как и его организация. Промышленные города окончательно уйдут в прошлое. Обратной стороной этого вполне может стать тот факт, что новая производственная среда совершенно необязательно будет совместима с человеком. Так, новые производственные комплексы, обслуживающиеся не сотней техников и рабочих, а одним высококвалифицированным инженером, не обязательно должны будут соответствовать разработанным два столетия назад правилам техники безопасности на производстве.

В таком сценарии в мире разрешаются энергетические проблемы. Появляются атомные нанореакторы, в т. ч. сверхмалые, а также значительно вырастает КПД традиционной энергетики и энергетики на возобновляемых источниках. Принципиально новые стандарты производства приводят к новой регионализации мира (например, необязательна станет привязка крупных производств к центрам расселения и источникам энергии) и к появлению нового поколения территориально-производственных систем.

Принципиальным для этого сценария является ренессанс энергетических, двигательных, космических технологий. Новые материалы позволят не только существенно увеличить КПД традиционных решений, но и предложить новые решения в энергетике и транспорте. Они, кроме всего прочего, способны значительно повысить полезную нагрузку ракет-носителей, а также обеспечить разработку эффективного корабля многоразового использования. А это может в свою очередь привести к новому толчку в освоении космоса. Аналогичный процесс пойдет также и в области освоения Мирового океана (делающий возможными действительно портативные дыхательные устройства и имплантанты вывода азота из крови для всех участников подводных работ).

Развитие нанотехнологий повлечет за собой стремительное развитие медицины. В первую очередь — благодаря развитию имплантатов, в т. ч. нейрологических. Будет побеждена большая часть существующих болезней, вероятно, изобретена «универсальная аптечка» с системой автоматической диагностики, создающая лекарства под задачу.

В данном сценарии быстро появятся и распространятся киборги — люди, значительную часть тела которых составляют имплантаты, основанные на нанотехнологиях. Возможно появление метаморфов, способных быстро модифицировать свое тело, подобно роботу Т-1000 из фильма Джеймса Камерона «Терминатор-2: Судный день». Естественно, возможности таких людей будут существенно отличаться от возможностей обычного человека. Это в свою очередь породит разделение человечества на две неравные части, с последующим предсказуемым конфликтом между ними. Также весьма вероятным является появление нового поколения компьютеров и принципиально нового интерфейса взаимодействия человека и информационной системы, основанного на нейроимплантатах. Значительный прогресс произойдет в технологиях природопользования. Вероятно, направлением их развития будет создание искусственных экосистем, в т. ч. для нужд нового освоения космоса.

Важным моментом данного сценария является системная реализация макроскопических квантовых феноменов, возможность которой предоставляют нанотехнологии.

В случае системного развития и реализации наносценария нанотехнологии как пакет будут иметь следующие характеристики:

Базовая технология — прецизионные атомные микроскопы, объединенные с лазерными технологиями.

Базовая онтологема — в настоящее время не определена. Но возможен ряд вариантов: «Внутренний космос», «Квантовый мир», «Человек — творец неживого мира».

Замыкающая технология — универсальная технология (или несколько технологий) манипулирования отдельными атомами.

Базовая инфраструктура — национальные наноиндустрии, создаваемые в рамках национальных проектов.

Базовые институты (и институции) — национальные инициативы развития нанотехнологий в США, ЕС, РФ и других странах. Комплекс правовых норм, регулирующих творчество в области создания материалов.

Рисками для реализации данного сценария являются:

• Провал нанотехнологических инициатив, набор технологий не становится системным (не превращается в технологический пакет).

• Проявление квантовых эффектов в макромире. Данный вопрос пока даже не обсуждается в мире, хотя последствия его могут быть сложны, опасны и чрезвычайно интересны. Суть проблемы в том, что нанотехнологии гипотетически позволяют создать устройства, всерьез воплощающие квантовые законы в привычную нам реальность и в этом смысле совершенно не обязательно подчиняющиеся ее законам.

• Новый класс экологических проблем — проблем искусственных сред. Конструирование сред и экосистем (сегодня наблюдаемое в виде опытов с замкнутыми экосистемами, адаптацией экосистем к условиям города, попыток модификации экосистем путем интродукции новых видов и т. д.) в перспективе создаст принципиально новые условия для жизни и работы человека. Например, упоминаемый в фантастике комплекс сред и экосистем, дающий возможность человеку комфортно жить в условиях космической станции. Но и проблемы, порождаемые новыми конструктами, также могут быть в новинку для прогрессивного человечества.

Будет реализован данный сценарий или нет — вопрос непростой. С одной стороны, на него работают финансовые инструменты, государственные инициативы, ожидания рынка, а также сформировавшаяся привычка людей к технологическому развитию. С другой стороны, в развитии пакета нанотехнологий пока что слишком много пробелов, чтобы говорить о его успешности. Возможно, настоящая нанореволюция произойдет не через двадцать, а через сто двадцать, когда в мире наконец найдутся реальные, а не «маркетологические» проблемы, которые смогут решить нанотехнологии. А может быть, следующие 20–30 лет мы будем свидетелями технологических прорывов, равных которым не знала вся история человечества.

Наталия Андреева
ХРОНИКИ МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

© Valdram, илл., 2016

/экспертное мнение

/нанотехнологии

/гуманитарные технологии

_____

Конспект вводной лекции из цикла «Как дошли мы до жизни такой» по специальности «Системотехника сетевых механо-человеческих сообществ» (международная нейромагистратура Незримого университета Исландии, факультет «High-Hume», 25 марта 2042 года).

_____

XX век оказался для человечества «интересными временами» из китайского проклятия «Чтоб ты жил в интересные времена!». Сначала мир стал маленьким и с него исчезли все белые пятна. Ну, почти все, остались только океанские глубины, и те ненадолго. Потом мир стал чересчур сложным — вернее, он и был сложным, но эта сложность была подспудной, не лежащей на поверхности. Информационная эпоха вытащила сложность на свет божий, и люди предсказуемо испугались, потому что вычислительной мощности среднестатистического человеческого мозга на предлагаемый миром уровень сложности уже не хватало. А в условиях постоянного ужаса перед сложным миром реальной была только одна конструктивная стратегия — помимо ухода в леса с обрезом и тремя тоннами тушенки или поглощения постапокалипсических текстов, конечно, — не можешь понять мир — измени его к чертям.

Этот процесс, как ни странно, начался с банальных оптимизационных процессов в промышленности. Старые индустрии, бьющиеся за эффективность (единственный способ хоть как-то выиграть на перенасыщенных рынках), как это водится, внезапно поняли, что уровень научного и технического развития позволяет перейти к принципиально новым способам работы с веществами и материалами. В 1980-х появились первые прототипы промышленных SD-принтеров, а к середине 1990-х начались опыты по конструированию материалов под задачу на нано-, микро- и макроуровнях (впереди планеты всей, как обычно, был Массачусетский технологический институт). Из сегодняшнего дня в общем видно, что инвесторы, вкладывавшие деньги в 3D-печать, не очень понимали, к чему все это приведет: конвенциональные прогнозы обещали молочные реки с кисельными берегами, а неконвенциональных футурологов-алармистов никто всерьез не воспринимал.

В начале XXI века инициативу предсказуемо подхватили производители гаджетов для потребителей, и к 2010-м годам на рынок уже были выведены первые 3D-установки, рассчитанные на обычных пользователей. Стоили они, конечно, как крыло от самолета, но энтузиастов от мейкерства это не остановило. Тогда же были развернуты онлайн-маркеты цифровых моделей всего, от бижутерии до пластиковых травматических пистолетов. Модели были заточены под наиболее доступное оборудование — лазерные резаки, условно-потребительские 3D-принтеры, фрезерные станки и пр. — и лицензированы либо под GNU, либо под Creative Commons. И соответственно являлись контентом, который распространялся свободно и бесплатно.

Следующим ходом предсказуемо стало создание 3D-принтера, который можно было напечатать на 3D-принтере. Одним из пионеров в этой части оказался проект RepRap по созданию дешевого 3D-принтера на базе экструдера пластика, а вскорости с дешевыми массовыми предложениями на рынок вышли производители офисной техники и бытовой электроники, в том числе — Hewlett Packard со специализированной компьютерной платформой Sprout, которая позволила пользователям легко и непринужденно производить сканирование 3D-объектов.

Проект RepRap запущен в 2005 году, спустя 5 года первый принтер напечатал больше половины собственных деталей. В 2015 году разработана модель, получившая название Snappy, воспроизводящаяся почти полностью. Из «непечатных» элементов в 3D-принтере используются двигатели, электроника, боросиликатное стекло и один подшипник.

Sprout — настольный компьютер, оснащенный системой проецирования, позволяющей взаимодействовать с трехмерными объектами при помощи мыши, стилуса или рук. В последнем случае используется сенсорная панель. Подключаемая к компьютеру специальная платформа HP 3D Capture Stage сканирует 3D-объекты и создает их объемные копии.

Дешевые потребительские решения заложили основу того, что в 2020-х годах было осмыслено как «капиллярная» экономика, созданная и работающая по сетевому принципу. Развитие «капиллярной» экономики по сути спонсировали новые технологические корпорации (Google и аналоги), чьи бизнес-модели предполагали изменение потребительских стратегий как в части расходования денег, так и в части их зарабатывания (индивидуальная занятость, серый сектор мейкеров, биткойны и блокчейн, получение денег в онлайн-играх и пр.). Наиболее очевидным в рамках ставки на этот тренд стал активно продвигавшийся новыми корпорациями принцип «пользоваться, а не владеть», арендные схемы пользования значительной частью благ (автомобили, жилье, производственные мощности и etc).

А потом в революцию включились орг-химия и биотехнологии — и стало ясно, что трансформацией материального мира дело не ограничится.

Биткойн (Bitcoin) — децентрализованная электронная платежная система, использующая одноименную расчетную единицу. Для защиты и функционирования применяются криптографические методы. Блокчейн (Blockchain) — распределенная база данных, копии которой хранятся у каждого из клиентов системы. В частности, такая база используется системой Биткойн и содержит записи обо всех транзакциях.

После завершения патентных войн, связанных с применением технологии генетической модификации CRISPR, в 2020-х годах расцвел «биотех в гараже», он же «биотех — сделай сам», который был основан на подходе open source, позаимствованном у братьев-1Тшников. Первыми ласточками стали проекты «Indie Biotech» и «Hackteria», начинавшиеся как развлечение (a «Hackteria» так и вообще как арт-проект), а закончившиеся созданием сети публичных биотехнологических лабораторий. Тогда же на рынке появились «химические» 3D-принтеры, позволяющие печатать десятки тысяч видов молекул из типовых блоков реагентов, а к 2025 году это были уже полноценные «химпьютеры», рассчитанные на печать сотен типов наиболее востребованных фармпрепаратов. В 2028 году в Китае была завершена первая серия масштабнейших опытов по генетической модификации человека. Опыты вызвали чудовищный резонанс в научных кругах, были осуждены всей прогрессивной научной общественностью, а их результаты были немедленно взяты на вооружение предприятиями оборонно-промышленного комплекса. «На вооружение» в прямом смысле слова, конечно же.

В итоге к началу 2030-х в США, Китае и Индии была развернута новая инфраструктура, основными узлами которой стали многофункциональные центры, создававшиеся по аналогии с архаичными фаблабами и центрами коллективного пользования. МФЦ предлагали печать всего, начиная с одежды и индивидуализированных фармацевтических препаратов и заканчивая «авторскими» домашними животными. Центры периодически громили радикально настроенные граждане из профсоюзов, прямо поддерживаемых «старыми» корпорациями и монотеистическими церквями всех сортов и расцветок. Однако ровно в тот же момент во многих странах были развернуты программы по роботизации полиции, и количество желающих устраивать погромы сильно поубавилось.

Через пару лет после череды громких банкротств в «старых» индустриях и ритейле, и без новой экономики подточенных стремительной роботизацией, в ЕС были организованы специализированные закрытые «зоны отстающего развития», необходимые для консервации стремительно устаревающих технологий и образов жизни. Происходило это под лозунгом «сохранения техноразнообразия». В зонах отстающего развития было запрещено использование мультимодальных 3D-принтеров, робототехники выше класса «С» (примитивные AI с ограниченными способностями к самообучению) и всех видов генетической модификации. Что интересно, схожие инициативы пыталась реализовать и Российская империя, однако они потерпели крах тогда, когда стало понятно, что в зонах отстающего развития люди каким-то магическим образом все равно умудряются собирать из подручных материалов 3D-принтеры и ставить роботизированные производства в гаражах, при этом беззастенчиво пользуясь государственными субсидиями на поддержку «древних теплых и ламповых технологий предыдущей фазы развития».

В 2032 году, во время одного из жесточайших финансовых и экономических кризисов первой половины XXI века, случились два внешне не связанных между собой, но равно важных события. Одна из лабораторий Университета Цинхуа представила работающий прототип установки, позволяющей осуществлять манипулирование не молекулами и не атомами, а элементарными частицами — и соответственно способной трансформировать один химический элемент в другой. А в Сент-Имье (Франция) прошел первый съезд морфологических анархистов, принявший свой «Манифест», который, как стало понятно уже позже, оказался Библией для следующего поколения потребителей и заодно через несколько лет лег в основу новой редакции Всемирной декларации прав человека.

Появление «Манифеста морфологических анархистов» стало естественной реакцией гуманитарной сферы на технологическое развитие: новый подход к материальному (возможность сконструировать и создать все, что угодно) породил новый подход к нематериальному и, можно сказать, сакральному, в первую очередь — к человеческому телу. И в этом смысле «Манифест» лишь зафиксировал и подчеркнул уже произошедшие перемены: люди, привыкшие изменять материальную реальность легким движением руки, начали и к себе относиться как к объектам конструирования, постоянного изменения. В документе декларировалось неотъемлемое право человека определять формы и способы собственного существования, включая конфигурацию тела, а также свободно и без ограничений применять комплекс любых био- и психоинженерных технологий для осуществления тех изменений в себе, которые человек считает необходимыми. По сути «Манифест» заложил основы той морфологической свободы, которая сейчас кажется нам естественной.

Идея морфологической свободы повлекла за собой создание целого ряда новых бизнесов. Уже к 2035 году в США и Китае была полностью легализована косметическая генетическая модификация, позволившая менять внешность людей (модификация по медицинским показаниям стала нормой еще в середине 2020-х). Как и следовало ожидать, уже через пару лет капитализация корпорации WereAll была выше, чем у NeuroWeb Inc и Google Robotics & Automation, а отдельные энтузиасты начали работать над установками класса «косметическая генетическая модификация своими руками». Тогда же Американская ассоциация психотерапевтов вывела на рынок целый пул технологий психического конструирования, включая технологии корректировки реакции на разные типы стимулов, методики создания новых идентичностей и пр. Иными словами, физиологическая морфологическая свобода была органично дополнена свободой от собственной личности, которая является базовым условием выживания отдельно взятого человека в условиях сверхбыстрого, постоянно изменяющегося мира.

Станислав Лем.

Путешествия Йона Тихого.

Путешествие двадцать первое.

Сперва автоэволюционная инженерия (или, иначе, эмбрионистское движение) развивалась как будто в соответствии с предвидениями своих просвещенных творцов. Идеалы здоровья, гармонии, духовно-телесной красоты широко воплощались в жизнь; конституции гарантировали каждому право обладания наиболее ценными психосоматическими свойствами. Очень скоро любые врожденные деформации и увечья, уродство и глупость стали не более чем пережитками. Но развитие потому и развитие, что разные прогрессивные новшества неустанно подталкивают его вперед, так что на этом дело не кончилось. Начало дальнейших перемен было с виду невинным. Девушки наводили на себя красоту благодаря кожной биожутерии и прочим телесным изыскам (ушки сердечком, жемчуговые ногти), появились сбоку- и сзадибородые юноши, щеголявшие наголовными гребешками, челюстями двойной зубастости и т. п.

Двадцать лет спустя появились первые политические партии. Я не сразу сообразил, что «политика» означает на Дихтонии нечто иное, чем у нас. В отличие от политической программы, то есть призыва множить телесные формы, монолитическая программа провозглашает редукционизм, то есть отказ от излишних, по мнению монотиков данной партии, органов.

Сейчас считается, что следующий важнейший технологический рубеж, который нам еще предстоит преодолеть, — это полная взаимозаменяемость органики и неорганики и соответственно возможность выбора между органической и неорганической технологическими платформами существования. Дебаты по этому поводу идут уже не первый год, а Интернационал морфологических анархистов буквально вчера заявил о том, что в ближайший месяц будет опубликован «Второй Манифест», подробно разбирающий соответствующий вопрос. Конечно, многие считают, что Интернационал уже не тот и не способен внятно сформулировать повестку будущего, но никто не мешает нам надеяться. Поживем — увидим.

…А на следующей лекции, мои дорогие системотехнические друзья, мы поговорим о технологиях синтеза философского камня в промышленных масштабах.

ЕСЛИ № 3
МИР БЕЗ ЛЮДЕЙ

Люди мечтали никогда не быть одинокими. Мы хотели, чтобы нам помогали, о нас заботились, нас любили. И мы создаем роботов-помощников, умные программы и дружелюбных ИскИнов.

Они берут на себя рутинный труд Они ненавязчиво заботятся о нас. Они хранят нас от бед, о которых мы ничего не узнаем. Они следят за нашим хорошим настроением. Они нам как родители. Они нас любят, потому что не могут иначе.

Но тем, кто проявляет к нам заботу, мы редко отвечаем взаимностью…

Готовы ли мы к их любви? И каково это — любить человечество?

Каким будет мир, где на место людей пришли умные машины?

Готовы ли люди стать взрослыми или предпочтут остаться детьми, играющими в комфортном и безлюдном мире?

В следующем номере журнала фантастики и футурологии «ЕСЛИ»:

• Будущее мышление в мире искусственного интеллекта.

• Война машин: фантастика недавнего прошлого или реальность ближайшего будущего?

• Гордость, предубеждение и роботы: будущее рабочего, творческого и интеллектуального труда.

• «Whole Lotta Love»: секретный проект Отдела футурологии.

• А главное — фантастические рассказы Дарьи Зарубиной, Алексея Калугина, Дэниела Хэтча, Кена Лю и других авторов!

INFO

Журнал «Если» № 2 (245) 2016

ISSN 1680-645Х

Свидетельство о регистрации СМИ:

ПИ № ФС77-61630 от 07 мая 2015 года

Главный редактор проекта

Николай Ютанов

Главный редактор литературного сектора

Дмитрий Байкалов

Главный редактор футурологического сектора

Артем Желтов

Редакционная коллегия

Дмитрий Байкалов

Василий Буров

Артем Желтов

Евгений Кузнецов

Артем Шадрин

Творческий совет

Эдуард Геворкян

Александр Громов

ОлегДивов

Марина и Сергей Дяченко

Евгений Лукин

Сергей Лукьяненко

Андрей Столяров

Александр Шалганов

Верстка и оформление

Алексей Яковлев

Концепция

футурологического проекта:

Исследовательская группа «Конструирование будущего»

Издатели:

ЗАО «Корвус», «Энциклопедия»

Директор проекта

Александр Кривцов

Редакторская группа

Алекс Ольховик

Аркадий Рух

Корректорская группа

Елена Шестакова

Нинель Краюшкина

Марина Водолазова

Отпечатано в типографии

ООО «Типографский комплекс «Девиз»

199178, Санкт-Петербург, В.О,17 линия, д.60,

лит. А, помещение 4Н

Тираж 10000 экз. Заказ № ТД-1761

© ЗАО «Корвус», 2016

© Хатчетт, иллюстрация на обложке, 2016

Иллюстративный материал: Shutterstock.com

Адрес редакции: 190121, Санкт-Петербург,

Лермонтовский пр. 1/44, лит. «Б»

E-mail: esli.ff@esli.ru

www.esli.ru

Примечания

1

Массачусетский технологический университет. Одно из самых престижных технических учебных заведений США и мира. — Здесь далее примеч. пер.

(обратно)

2

Jet Propulsion Laboratory (Лаборатория реактивного движения) — научно-исследовательский центр NASA.

(обратно)

3

ЦЕРН (CERNJ — Европейский центр ядерных исследований, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий. Расположен на границе Швейцарии и Франции, вблизи Женевы.

(обратно)

4

Если есть желающие узнать больше, то вам сюда: https://ru.wikipedia.org/wiki/ Пространство Калаби-Яу.

(обратно)

5

Стэн Ли — американский авторкомиксов, редактор, издатель, продюсер, телеведущий, актер, бывший президент и председатель правления Marvel Comics.

(обратно)

6

Девочку (исп.). — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

7

Посттравматическое стрессовое расстройство.

(обратно)

8

Планетная система звезды 61 Девы была открыта в 2009 году. На сегодня известно, что она состоит из трех планет, обозначаемых Ь, с и d (по мере удаления от звезды, обозначаемой а). Примерные массы планет (в массах Земли) и периоды обращения (в днях): b — 5,1/4,2; с — 18,2/38,0; d — 22,9/123,0. Очевидно, что все они непригодны для жизни. Наличие в системе четвертой планеты е — вымысел автора. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

9

Кубит (q-бит, кьюбит; от «квантовый бит») — квантовый разряд или наименьший элемент для хранения информации в квантовом компьютере.

(обратно)

10

Графен представляет собой кристаллическую пленку углерода толщиной всего в один атом. Он обладает уникальными электронными свойствами — электроны в нем подобны безмассовым релятивистским частицам и описываются законами квантовой электродинамики. Графен обладает целой совокупностью интересных свойств, перспективных для различных приложений. Это высокая проводимость, прозрачность для света, способность к механическому растяжению, химическая инертность.

(обратно)

Оглавление

ЧИТАЙТЕ В НОМЕРЕ:

ДЕЖУРНЫЙ ПО ВЕЧНОСТИ Сергей Переслегин ТОНКИЙ МИР

Дэйв Хатчинсон НЕВЕРОЯТНЫЙ ВЗРЫВАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК

Алекс ОЛЬХОВИК НАНОТЕХНОЛОГИИ: С ЧЕГО ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

НАНОТЕХНОЛОГИИ: КАРТА ГЛОБАЛЬНЫХ РИСКОВ

Ричард Ловетт ТАТУИРОВКИ МОЕЙ МАТЕРИ

Кэтлин Энн Гунан ВЫСШАЯ ЛЮБОВЬ

Эдуард Геворкян НЕЙТРАЛЬНАЯ ПОЛОСА

КУРСОР

ВИДЕОДРОМ Александр ЧЕКУЛАЕВ БЕСКОНЕЧНО МАЛЫЕ ВЕЛИЧИНЫ: НАНОТЕХНОЛОГИИ НА ЭКРАНАХ

КРУПНЫЙ ПЛАН

  ОКНА В ГРЯДУЩЕЕ Дмитрий БАЙКАЛОВ Сергей СЛЮСАРЕНКО

  ПЕДРО И ДИКИЕ ОБЕЗЬЯНЫ

РЕЦЕНЗИИ

КВАНТОВЫЙ МИР КОНТЕКСТ

ИНТЕРВЬЮ

  МАГИЯ С ПРИСТАВКОЙ «ТЕХНО» Беседовал Николай Ютанов

  Алексей Пасечник ГРАВИТАЦИОННЫЕ ВОЛНЫ: КТО ОНИ?

Александр Тюрин ЧЕРВЬ И БАБОЧКА

Кен Лю ВОЛНЫ

Николай Ютанов АНГЕЛ ЮЖНОГО ОКНА БОЛЬШАЯ УЧИТЕЛЬСКАЯ СКАЗКА

Артем ЖЕЛТОВ НАНОТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Наталия Андреева ХРОНИКИ МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

ЕСЛИ № 3 МИР БЕЗ ЛЮДЕЙ

INFO

*** Примечания ***