Исправительная академия. Том 1 и Том 2 [Алекс Хай] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Исправительная академия (Оболенский, том 1 и том 2)

ТОМ 1

Глава 1

Дерьмовая у меня работенка.

Обматерят без причины или сунут фальшивые деньги, а то и вовсе примутся тыкать стволом в лицо и требовать выручку. Мало приятного, но я привык.

Есть и плюсы: никто не обращает внимания на парня в неприметной униформе, и курьер-невидимка без труда проникнет в те двери, куда нет хода обычным людям.

Именно этим я сейчас и занимался — лез туда, где мне быть не следовало.

Сегодняшний «заказ» был необычным. Не каждый день ко мне обращаются знакомые из УБЭП МВД. Да еще и с просьбой заскочить на объекте в одну маааленькую каморку по соседству с кабинетом главбуха и оставить там небольшой предмет. В подробности меня не посвящали, но очевидно, что это был «жук» — все инструкции на то указывали.

— Нажмешь на кнопку, затем аккуратно снимешь вот эту пленочку и прикрепишь устройство липкой поверхностью к стене, — рассказывал бывший одноклассник Витька, вертя в руках маленький… передатчик? — Старайся повесить поближе к правому углу. Ну и, само собой, чтобы не так сильно бросалось в глаза.

— А точно добьет? — усомнился я. — Здание старое, стены…

— Это не твоя забота, Хруст, — резко перебил меня Витёк. — Просто прикрепи эту хреновину куда я сказал и сразу уходи. Остальное за нами. Мы давно пасем ту бабу из вашего филиала. Осталось понять, в доле она или нет… Дерзай, Сань. Родина не забудет.

Ну и как тут отказать? Особенно если в качестве благодарности обещают решить твои проблемы. Моей матери еще не исполнилось и шестидесяти, но деменция выбрала в жертвы именно ее. Больно видеть, как с каждым днем единственный важный для тебя человек угасает, а затем и вовсе перестает тебя узнавать.

Альцгеймера не вылечить, но можно обеспечить больному комфортную жизнь. Я нашел пансионат за городом, где за ней будут ухаживать гораздо лучше, чем я. Там врачи, медсестры, постоянное наблюдение и режим. С таким уходом она протянет дольше.

Но все стоит денег, а кредит мне в упор не давали без объяснения причин. Витёк обещал по своим каналам выяснить, чем я не угодил банкам, и помочь с документами.

Ну и мне хотелось прижать наше охреневшее руководство. С каждым годом условия труда становились все хуже, штрафы росли — в отличие от зарплаты. Это при том, что компания выросла в настоящего гиганта и захватила треть рынка. Я-то все равно собирался увольняться, но хоть попытаюсь облегчить жизнь тем, кто придет работать после меня…

— Опаздываешь, Саш, — окликнул меня охранник, когда я прошмыгнул в нужный корпус. — Или опять двойную смену взял?

Тааак… Палыч в кои-то веки оторвался от кроссворда, еще и в самый неподходящий момент. Что ж, на этот случай у меня было приготовлено железобетонное оправдание.

— Так я к девчонкам, — улыбнулся я и помахал в воздухе пачкой накладных. — Надо сдать в бухгалтерию.

— Время видел, Хрусталев? — дедок поправил очки на переносице. — Разошлись уже девки. Они ж по вечерам не задерживаются.

Я отмахнулся.

— Ничего, просто положу в папку для Васильевой. Утром увидит и все проведет.

Это убедило Палыча, и он жестом меня поторопил.

— Ну лети, орел! Только Михалне на глаза не попадайся. Она только что помыла второй этаж. Заметит, что наследил — ор поднимет.

— Понял. Бывай, Палыч!

Я решил подняться по лестнице — так меньше шансов кого-нибудь встретить. Устройство слегка оттягивало карман, бумаги шелестели на легком сквозняке. Во дворе урчали двигатели грузовичков — новая смена подтягивалась, чтобы забрать со склада очередную партию посылок.

Почему-то мне стало не по себе. Вроде и задача плевая, а по спине все равно пробежал холодок. Может это остатки совести пытались так ко мне воззвать? Дескать, эта рука тебя кормила столько лет, а ты вот так… Хотя что плохого я делал? Витя со своими парнями не вцепился бы в эту контору просто так. Значит, рыльце у начальства в пушку. А я что? Я просто удачно подвернулся под руку.

Пол действительно только что помыли — кафель был скользким, и я пошел к нужному кабинету вдоль стены, стараясь уважать труд Михалны. Бумаги мне и правда следовало занести — я постучался в кабинет, где сидели девчонки-бухгалтерши. Никто не отозвался, но дверь была открыта.

Я вошел в большой опенспейс и заметил, что возле одного из столов горела лампа. Место Катерины. Значит, опять заработалась. В последнее время она что-то слишком часто задерживалась, хотя о причинах помалкивала. Может что-то личное.

— Кать? — позвал я, но никто не ответил.

Сперва я подумал, что она ушла и просто забыла выключить свет, но ее сумочка была на месте. Наверняка вышла на кухню за кофе.

Застать ее не входило в мои планы. Каморка-склад, где мне следовало оставить устройство, располагалась как раз между кабинетами девчонок и главбуха. Если я стану там шуршать, Катя наверняка услышит. Значит, нужно либо попытаться успеть сделать все сейчас, пока бухгалтерша хлопотала на кухне, либо подождать, пока она уйдет.

Но ждать не хотелось. Почему-то на душе стало еще тревожнее. И хотя внешность Катюши неизменно радовала глаз, сейчас мне не хотелось с ней пересекаться. Да и вообще хотелось свалить отсюда поскорее. Что-то было не так, но я никак не мог понять, что именно.

Ладно, черт с ним. Пойду сразу. Возле двери на гвоздике должен был висеть ключ от той самой каморки. Девчонки ревностно охраняли свои запасы ручек, бумаги и картриджей, поэтому хранили расходники под замком. Хреновым, надо сказать — такой мой отец открывал за минуту.

Да вот только ключа на крючке не было.

Блин! Если Катерина пошла туда, то что-то долго она возилась. Я заглянул в ее компьютер — даже не заблокировала экран, дурочка.

— Опаньки…

И это она зря. Судя по тому, что я увидел, в программе, Катя ковырялась в старых счетах и отмечала нестыковки. Точнее, явно пыталась понять, куда уходила часть денег. Какие-то незнакомые фирмы, а вот суммы весьма внушительные.

Эх, Катя, хреновое ты себе выбрала хобби. Оставила бы эту работу Вите и его ребятам — они все равно сели главбуху на хвост. Надо бы намекнуть ей, что зря она пыхтит здесь по вечерам.

И в этот момент я услышал скрип двери в коридоре. Совсем рядом, соседняя. Но не было привычного стука каблуков, которые здесь носили все девицы. И никто не вошел в кабинет.

У меня засосало под ложечкой. Что-то конкретно не так, Хруст!

Внутренний голос убеждал бросить все и сваливать отсюда, но я ведь уже почти все сделал. Осталось самое последнее и самое важное… Жаль, не было времени скопировать находку Кати на флешку и передать Вите. Да и плохо я шарил в этих бухгалтерских программах.

Я вышел в коридор и увидел, что дверь каморки осталась приоткрыта. Оттуда не доносилось ни звука. Странно. Обычно гремят ящиками, шуршат, ворчат, пока ищут. А тут тишина.

Я осторожно потянул дверь на себя. Тусклый свет коридорных ламп пролился в маленькое помещение, и я вздрогнул. Катя — это точно была она — лежала ниц. Стройные ножки в лаковых туфлях на шпильках торчали из-за передвижной тумбы.

— Катя! — шепотом позвал я. — Кать, ты в порядке?

Она не отвечала. Я медленно двинулся к ней, толком не чувствуя ног. Страшно, вмиг стало очень страшно. Неужели…

Я перегнулся через тележку с коробками и тихо охнул.

— Ешкин кот!

Большая рана на голове, много крови — весь ковролин пропитался. Нет, не могла она сама так упасть. Рядом валялся здоровенный дырокол со следами крови.

Спустя миг я заметил нечеткое движение откуда-то сбоку. Попытался обернуться, хотел вскинуть руки, но не успел. Что-то тяжелое ударило меня в висок. Сильно. Больно — словно звезда взорвалась у меня в голове.

«Во что же я влип?» — только и успел подумать я прежде, чем надо мной сомкнулась непроглядная темнота.

* * *
— Даже если ничего не выйдет, примите мою благодарность…

— За такое не благодарят, девочка моя. Никогда.

Голоса звучали совсем рядом и принадлежали женщинам. Один — дрожащий, словно дама едва сдерживала рыдания. Второй — старушечий, властный. Но оба были мне незнакомы.

Не похоже на галлюцинацию — все казалось слишком реальным, особенно боль во всем теле. Видимо, я начал приходить в сознание. Здорово же меня огрели. Не знаю, сколько я был в отключке, но явно прилично. Неужели люди Витька все же нашли меня и отправили в больницу?

— Витя… — не открывая глаз, шепнул я и поразился собственному голосу. У меня всегда был чуть хрипловатый баритон, но сейчас он звучал выше. — Где Виктор?

Женщины умолкли. Перед сомкнутыми веками пробежали тени — видимо, дамы подошли ко мне ближе. Открывать глаза совсем не хотелось. По телу разлилась адская боль. Ноги, руки, голова, даже поясница и ребра. Дышать тоже было тяжело.

Прохладная ладонь легла мне на лоб.

— Он заговорил… Заговорил! Володя, душа моя, ты меня слышишь?

Володя?

Какой к черту Володя?

Я осторожно приоткрыл один глаз и тут же снова зажмурился от непривычно яркого света. Вторая попытка была успешнее: я медленно разлепил веки и уставился на незнакомое женское лицо.

Дама улыбнулась. А хорошенькая… Лет сорока, но это были очень ухоженные и сочные сорок лет. Стройная, миловидная, в элегантной одежде. Светлые волосы обрамляли симпатичное лицо красивыми волнами, а покрасневшие от слез голубые глаза казались очень яркими.

Она снова улыбнулась.

— Володя, сынок…

Я закашлялся.

— Простите, — я с трудом выдавливал из себя слова. — Кажется, вы ошиблись. Я не Володя.

Дама обернулась куда-то в сторону.

— Ну конечно. Лекари же сказали, что с такими травмами возможно помутнение сознания… Ничего.

— Да кто вы вообще такая?! — не выдержав, рявкнул я и попытался привстать на локтях.

О, это я зря! Боль пронзила позвоночник так, что меня вмиг прошиб ледяной пот. Я заорал и тут же рухнул обратно на кровать.

— Лежи, лежи, Володенька, — женщина, что считала себя моей матерью, склонилась надо мной и поправила одеяло. — Позволь дару делать свою работу. Чем меньше двигаешься, тем быстрее все срастется.

Я продолжал непонимающе на нее таращиться, а заодно оглядел и помещение, в котором оказался.

Совсем не похоже на больничную палату. Скорее комната в дореволюционном доме. Немаленькая — метров семь на пять, разделенная деревянными перегородками на зоны. Я лежал на большой двуспальной кровати под балдахином. Из-за ширмы виднелся край письменного стола, ряды забитых книгами шкафов. Странная планировка. Да и потолки здесь были не меньше четырех метров. Здание должно было быть старым, но здесь даже побелка на потолке сияла новизной, а хрусталь на люстре искрился, словно его только что отмыли.

— Простите, уважаемая, — я снова приподнялся на локтях, стиснул зубы от боли и уставился на женщину. — Боюсь, произошла какая-то ошибка. Меня зовут Александр Дмитриевич Хрусталев. Двадцать семь лет, работаю курьером в…

За моей спиной каркающе рассмеялась старуха.

— А я предупреждала тебя, Настасья! — ее тон стал серьезным. — Нельзя заигрывать с Темными силами, а коль решила играть, так будь готова ко всему.

Старуха наконец-то показалась. Она медленно проплыла мимо моей кровати и встала так, чтобы я мог ее видеть. Женщина выглядела, мягко говоря, странно. Лет семидесяти, но молодилась. Одета она была во все черное — длинное закрытое платье, плащ до пят и странный головной убор, похожий на тюрбан. На шее висело несколько длинных цепочек с какими-то затейливыми подвесками, похожими на амулеты.

Издалека эта пожилая дама могла бы сойти за монахиню, но точно ею не являлась.

— Я Темная мать Друзилла, — представилась она со снисходительной ухмылкой. — Не узнаешь?

Я нервно проглотил слюну.

— Впервые вас вижу. Из чего делаю вывод, либо я сошел с ума, либо ловлю глюки на почве удара по голове. Как бы то ни было, картинка занимательная, но я бы все же предпочел проснуться.

— Ты и так проснулся, мальчик мой, — улыбка старухи скривилась еще сильнее. — Только если я верно понимаю, проснулся ты не там, где рассчитывал.

Я тряхнул головой, пытаясь заставить мозг соображать.

— Поясните. Пожалуйста.

Темная мать — или как она там себя называла — снова рассмеялась.

— Он попросил вежливо. Нет, Настасья, это теперь точно не совсем Володька!

Игнорируя предостережения «мамы», я сел на кровати и уставился на обеих женщин.

— Я знаю много вежливых слов, но чем дальше, тем сильнее мне хочется кричать матом, милые дамы. Вы меня очень обяжете, если нормально объясните, что здесь происходит.

Старуха откинула полу черного плаща и уселась прямо на краю моей кровати.

— Настасья Павловна, принеси зеркало, — велела она заплаканной женщине.

— Что.. Зачем?

— Неси зеркало, говорю!

«Мама» вздрогнула от резкого окрика и вышла за ширму.

Тем временем старуха протянула ко мне костлявую руку с накрашенными черным длинными ногтями. Я инстинктивно отстранился.

— Не бойся, — шепнула она. — Хочу кое-что проверить, пирожочек. Не будешь мне мешать — расскажу, что случилось.

— Хорошо, — хрипло отозвался я, но на всякий случай сжал кулаки под одеялом. Женщин бить негоже, но эта бабка была похожа на настоящую ведьму — ту самую, каких в сказках изображали. Черт знает, что она еще выкинет.

Ее прикосновение обожгло мой лоб. Я дернулся, но не отстранился, хотя боль была невыносимая. Старуха что-то прошептала, прикрыла сморщенные веки и что-то начертила пальцами у меня на лбу.

— Это что сейчас было? — спросил я, когда она убрала руку.

— Проверяла свою работу. И кое в чем убедилась.

Из-за ширмы вышла элегантная Анастасия Павловна, которую хотелось называть по имени и отчеству. Подойдя к кровати, она остановилась, держа в руках небольшое овальное зеркало на длинной ручке.

— Дай ему, — распорядилась Темная мать. — Давай-давай, не мнись.

Я взял зеркало, готовясь увидеть свою рассеченную рожу. Но замер и едва не разжал пальцы, когда увидел свое отражение.

— Это что за чертовщина?

На меня пялился напуганный юнец лет семнадцати-восемнадцати. Морда побитая, но вполне симпатичная — и сейчас я заметил сходство с «мамой». Из-под головной повязки пробивались коротко стриженные русые волосы. Глаза зеленые, безумные.

— Владимир Андреевич Оболенский, — сказала старуха. — Так тебя зовут. Внук князя Николая Валериановича Оболенского, выходец из одного из древнейших родов Империи.

Я зажмурился, снова открыл глаза — нет, отражение никуда не делось. Помнится, наш охранник Палыч любил почитывать книжки про попаданцев в другие миры. Правда, в его любимых опусах фигурировали всякие эльфы да гномы, но суть не менялась. Может зря я ни разу не прочитал такую книжку? Было бы проще уложить происходящее в голове. Хотя бы для самоуспокоения.

Значит, Оболенский. Княжий внук. Ну что ж, глюки могли быть и похуже.

Я отложил зеркало и поднял глаза на старуху.

— Допустим. И что случилось?

Анастасия Павловна, казалось, выдохнула с облегчением. Может ее утешило то, что я перестал отнекиваться и сопротивляться.

— Ты попал в аварию, Володенька. Взял автомобиль Лешеньки, поехал в клуб. Там… Не так важно, что там было, но на пути обратно ты не справился с управлением. Машина всмятку, тебя достали едва живого. Обычный человек погиб бы на месте, а тебе помог родовой дар — врачи успели. Но…

— Но ты уже умирал, — вмешалась старуха. — И должен был умереть. Да только матушка твоя с таким исходом мириться не пожелала и вызвала меня. Я провела ритуал, чтобы вытащить тебя с того света. Но ритуал Темный, а Тьма всегда решает все по-своему. Вот и итог, — Темная мать Друзилла покосилась на Анастасию Павловну. — Я предупреждала, что последствия могут быть любыми. Вот получай. Сына ты вытащила, теперь живи с тем, что получилось.

«Мама» разрыдалась. Настолько горько, отчаянно, что мне стало ее жаль. Если все было так, как сказала старуха — опустим бред про какие-то темные ритуалы — то все равно положение у Анастасии Павловны было печальное. Она ведь просто хотела вернуть сына.

Я откинул одеяло и потянулся к ней, чтобы взять ее за руку. Ну хоть как-то утешу. А потом будем разбираться.

— Пожалуйста, успокойтесь. Я ведь…

Но едва она подняла на меня глаза, ее взгляд скользнул ниже, на мой живот. «Мама» вмиг побледнела. Ее мокрые от слез глаза округлились, и она в ужасе шарахнулась назад.

— Боже! — охнула она. — Друзилла… Что это?

Глава 2

Я проследил за ее взглядом и уставился себе на живот. Надо сказать, такого пресса у меня даже в студенчестве не было. А этот Володька держал себя в форме…

Только вот примерно на ладонь ниже солнечного сплетения расплывалось какое-то темное пятно. Этот сгусток тьмы казался живым и вел себя как капля чернил в воде — двигался, тянул тонкие темные щупальца…

— Что это за чертовщина?! — взревел я, подскочив на кровати.

— Тихо! — гаркнула старуха. — Не ори. Это печать.

— Что еще за печать? — я безумно таращился на Темную мать. — Что еще за штучки?

Старуха Друзилла пожала сухими плечами.

— После каждого Темного ритуала на жертве остается частичка Тьмы — ведь она вас коснулась. Мы называем такие следы печатями. Они бывают разными: кого-то сила просто пометит, и тогда печать растворится, иного решит со временем использовать в своих интересах…

Хм. Я с опаской взглянул на печать. Темный сгусток как раз оформился в подобие небольшой татуировки. Если не присматриваться внимательно, на партак и было похоже. Только яркий, не выцветший, словно пару недель назад сделали. Несколько кривых линий сплелись в одну, образовав непонятный знак.

Анастасия Павловна наконец-то взяла себя в руки.

— Так что теперь будет с Володей? Он теперь что… проклят?

— Мне почем знать? — отозвалась старуха. — Ты просила меня провести один из сложнейших ритуалов нашего Ордена. Не будь я сама из Оболенских, ни за что бы не согласилась. Но ради родной кровиночки уж поступилась кодексом. Ты, Настасья, умоляла вернуть человека, которого уже сама Смерть приговорила!

Губы «мамы» снова задрожали. Но старуха жестоко продолжала.

— От смерти отбить нельзя, можно только обменять одну жизнь на другую. Смерть — лучший счетовод, и ее не обманешь. Чтобы выжил твой Володя, где-то должен был умереть кто-то другой. И, сдается мне, Тьма решила пошутить и добавила твоему сыну часть души, что принесли в жертву ради него, раз уж теперь наш Володенька на другое имя откликается. И что из этого получится, лишь Силам известно.

Картинка начала понемногу складываться. Даже если это был бред моего умирающего мозга, то бред отменный. Даже не 4D, а все органы чувств были задействованы: и боль, и запахи, и реалистичные персонажи. Классное кино мне показывали напоследок.

Если это было кино. А если все же нет?

В сверхсилы я никогда не верил, хотя сейчас впору было задуматься о своем невежестве. Я взглянул на старуху Друзиллу.

— А мне что теперь со всем этим делать?

— Жить, мальчик мой. Может из тебя еще выйдет толк, а дед тебя уже почти что в утиль списал. Особенно после того, что ты устроил три дня назад. Нет от тебя проку, только проблемы создаешь. А сейчас, глядишь, может и опомнишься.

Я непонимающе покосился на Анастасию Павловну.

— Кажется, мне нужно знать больше. Что случилось? Что Воло… В смысле я натворил?

Старуха поднялась с кровати, поправила сложную драпировку своего черного одеяния и направилась к выходу.

— С этим вы уже без меня как-нибудь разберетесь, — бросила она на ходу. — Я свое дело сделала, но это первый и последний раз, когда я нарушила правила и пришла на помощь кровной родне. Провожать не нужно, дорогу знаю.

Темная мать Друзилла скрылась за рядами перегородок, и через пару секунд за ней с тихим хлопком закрылась дверь. Я снова уставился на печать, что теперь украшала мое брюхо.

Анастасия Павловна тихо всхлипнула и, заломив руки, отошла к окну.

— Какой позор… Неужели я сделала лишь хуже?

— Пардон, но я все еще ничего не понимаю. Объясните?

«Мама» отвела от меня взгляд, словно теперь ей было стыдно.

— Темная метка, — прошептала она. — Если печать не растворится, тебя ждет тяжелая судьба.

Я пожал плечами.

— Судя по тому, что я услышал, Володе Оболенскому следовало покоиться на кладбище. Сейчас же какой-никакой, а шанс на жизнь. Смею вас заверить, жизнь я ценю и люблю, поэтому воспользуюсь столь щедрым подарком.

— Ты не понимаешь, Володя… Если эта печать не растворится, ты… Тебя заберут! Определят в Темный Орден.

— Мне это все еще ни о чем не говорит, — виновато улыбнулся я. Хотелось орать, биться головой о стену и выбивать объяснения из людей ногами. Но дама явно была не в том состоянии, чтобы реагировать на давление. Нет, здесь нужно действовать мягко и осторожно.

«Матушка» тихо пробормотала что-то себе под нос и, описав круг у моей кровати, присела стул у изголовья.

— Темная Мать Друзилла — одна из нас, — пояснила дама. — До посвящения она именовалась Марией Валериановной Оболенской. Она сестра твоего деда, князя. Но в юношестве у нее проступила Темная метка — а это свидетельство связи с Темным даром. Поэтому ей пришлось покинуть род, взять другое имя и… И теперь ее семья — Темный Орден.

— Я верно понимаю, что Темный дар — это что-то злое?

— Не совсем. Темный дар — это обратная сторона могущества наших родов. Носитель связи с Тьмой может родиться в любой одаренной семье, Володя. Не они выбирают Тьму, а Тьма выбирает их сама. А уж чем она руководствуется при выборе, мне неизвестно. Но Тьма — не зло. Просто особая сила, способная разрушать. Но сила соблазнительная и опасная даже для могущественных одаренных. Это… хаос, наверное. Пожалуй, так проще всего описать ее суть.

Что ж, становилось немного понятнее. Видимо, так здесь именовали черных магов? Колдунов? Старуха Друзилла постоянно говорила о Тьме, причем так, словно эта Тьма была чем-то одушевленным, обладающим собственной волей.

— То есть, раз на мне появилась печать, то я связан с Тьмой, — я пытался уложить в голове факты. — Если печать останется со мной, то у меня может проявиться так называемый Темный дар? То есть некая сила, которая позволяет, например, вернуть к жизни почти умершего. Что же в этом плохого?

Анастасия Павловна покачала головой.

— Неужели ты совсем все позабыл? Ты как… чистый лист.

— Боюсь, это и правда так. Я ничего не знаю и ничего не помню о вас.

А кроме того, я вообще другой человек. Другая личность, черт возьми! Но судя по всему, об этом следовало помалкивать, так что лучше держаться идеи о полной амнезии вследствие обилия полученных травм. А что, удобно. Хрен прикопаешься. Только вот выяснить нужно куда больше, чем мне расскажут. Потому что говорить они будут лишь то, что полезно им, а не мне.

«Мама» вытащила из уха сережку и у меня на глазах оцарапала ею мою ладонь. Я вздрогнул.

— Зачем?

— Смотри.

Царапина была глубокой и болезненной, но крови проступило совсем немного. А затем прямо у меня на глазах эта ранка начала затягиваться.

— Видишь, Володя? — улыбнулась женщина. — Это дар рода Оболенских.

Я удивленно моргнул, не веря увиденному.

— Усиленная регенерация? Такая быстрая…

— Именно поэтому ты уже можешь сидеть и говорить, — улыбнулась женщина. — Другие называют его пренебрежительно — «собачья шкура». Но суть понятна: рожденные Оболенскими исцеляются быстрее остальных. Таков один из основных даров рода Оболенских.

— А другие? — хрипло спросил я, еще не отойдя от удивления.

— Оболенские — род воинов. Потомки Рюриковичей, и за мужчинами нашей семьи тянется длинная боевая слава. Потому и дары у нас такие, какие нужны воинам. Сила, выносливость, «собачья шкура» — все, что поможет одолеть противника в бою. У твоих деда и отца есть и другие дары — они проявляются у князей и их наследников. Именно сила рода позволила тебе дожить до того момента, как я вызвала Темную Мать.

— Значит, повезло Володе Оболенскому, — вздохнул я.

Зато теперь становилось понятно, почему тушка, в которой я сейчас теснился, была такой здоровой. Что ж, неплохой старт. Молодой, крепкий… Правда, судя по всему, на этом достоинства Владимира Оболенского заканчивались.

Анастасия Павловна взглянула на часы.

— Скоро приедут князь и твой отец. Нужно предупредить их о том, что ты очнулся и… подготовиться. Пока лежи, Володя. Тебе нужно поскорее восстановиться.

Она подошла к окну и задернула шторы.

— Отдыхай. Постарайся поспать — во сне ты восстановишься еще быстрее. Если что-нибудь понадобится, позвони в колокольчик, и слуги все принесут.

— Хорошо. Спасибо…

— И еще, — женщина приложила палец к губам. — Не рассказывай никому того бреда о том, что ты — другой человек. Не называйся другими именами. После того, что ты устроил, да еще и с появлением этой проклятой печати, твое положение стало совсем шатким. Князь давно хотел от тебя избавиться и выслать подальше, но мне удавалось уговорить его дать тебе очередной шанс. Я-то все надеялась, что ты возьмешься за ум… Но после вчерашнего я уже бессильна. И если ты начнешь вести себя как сумасшедший, в сумасшедшем доме и окажешься. Дед в ярости от твоих выходок, а у Николая Валериановича нрав тяжелый.

— Да что я такое устроил-то? — не выдержал я.

— Потом, — отмахнулась Анастасия Павловна. — Об этом потом. Пока же просто веди себя тихо.

Туфли «матушки» застучали по паркету. Она бросила мне ободряющую улыбку на прощание и оставила меня в одиночестве.

Я рухнул на подушки и уставился в потолок.

Ну и ну… Нет, на сон не похоже. Да и бред как-то затянулся. Будем исходить из того, что темный ритуал Друзиллы действительно перенес меня… Куда? Год-то сейчас какой?

Осторожно, стараясь распределять вес равномерно, я выбрался из кровати. Пошатнулся, заскрипел зубами от боли, но равновесие удержал.

— Уже хорошо, — шепнул я, так и не привыкнув к новому звучанию своего голоса.

Для начала обследуем комнату. Я вышел за перегородку и осмотрелся. Большая зона была похожа на смесь гостиной и рабочего кабинета. Между двух окон располагался массивный стол с кожаной столешницей. За ним — дорогое кресло. При этом столом, казалось, по назначению не пользовались: он просто был поверхностью, на которые сбрасывали ненужные предметы. Даже кощунство для такого роскошного предмета мебели.

У противоположной стены стоял обитый пестрой тканью диван, низкий столик на витых ножках. На стенах висела живопись, больше похожая на современные полотна — какая-то абстракция, смысла которой я не уловил.

Но больше всего меня заинтересовал книжный шкаф. По дороге к нему, я заметил на столе журнал.

«Мужской домъ», — прочитал я. На обложке красовалась дама с пышными формами в наряде, стилизованном под костюм Снегурочки. Белобрысая коса спускалась от плеча до самых сапожек, а кокошник подпирал алые буквы названия журнала. Кич какой-то. Но меня интересовала дата.

Журнал был за декабрь 2021 года. Под ним нашелся еще один, за март 2022.

Мило. Ну, раз год тот же самый, значит, это либо бред, либо параллельная реальность.

Я подошел к шкафу. Пыль здесь протирали регулярно, а вот книги выглядели так, словно их никогда не брали в руки. Многие фамилии оказались мне знакомы: Державин, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Некрасов… Собрания сочинений в разноцветных дорогих переплетах. Но владелец явно не интересовался классикой.

Зато одна книжка показалась мне немного потрепанной. Открыв дверцу шкафа, я вытащил ее и усмехнулся.

— «История Российской империи для детей», — шепотом прочитал я название.

А что? Раз уж я — «чистый лист», то можно начать знакомство с миром с этой находки. По крайней мере, авторы этого труда точно все разжуют.

Я забрал книгу и направился в кровать. Лежа читалось хорошо, да и книгу украшали искусные иллюстрации — загляденье. Я пролистал добрые три четверти — до конца XIX века история этого мира, судя по всему, мало расходилась с моим. И я даже с удивлением обнаружил главы о Февральской и Октябрьской революциях 1917 года…

— Ну-ка, с этого места поподробнее, — я принялся вчитываться в простой текст.

Конечно, книжка была детская, поэтому кровавые и жестокие события тех времен преподносились… скажем так, весьма поверхностно. Но я узнал главное.

«Самодержец со всею семьей, включая императрицу Александру Федоровну и цесаревича Алексея, был предан мученической смерти. Это одна из самых страшных страниц истории всей нашей империи, юный читатель. Но даже в самые темные времена находится место героизму, самопожертвованию и отваге.

Так, дорогой друг, поступил сын Великого князя Константина Константиновича Романова — Константин Константинович младший. Герой Мировой войны, известный своими благочестием и верностью.

После Революции Константин Константинович был арестован и выслан из Петрограда в Алапаевск. Его и братьев ждала смерть, но узники вовремя узнали о планах своих тюремщиков. Им удалось сбежать и объединиться с другими верными Государю людьми. Их план был дерзок и рискован — освободить из плена императорскую семью.

Однако спасти удалось лишь одну дочь самодержца — Великую княжну Ольгу Николаевну.

Будучи однажды в церкви возле дома Ипатьева, Ольга Николаевна молилась, когда рядом с ней опустилась на колени девушка в крестьянской одежде и шёпотом предложила обменяться молитвенниками.

Открыв свой новый молитвенник, Ольга прочла записку, приказывающую ей, закончив молитву, немедля отправляться в ризницу. Там её уже дожидалась та крестьянка и велела обменяться платьями. Так Ольга Николаевна, никем не узнанная, вышла наружу, где её ждали верные люди Константина Константиновича.

Они объяснили Великой княжне, что императрица через слуг сумела связаться с ними и приказала похитить Ольгу. Увы, на тот момент цесаревич Алексей был уже слишком слаб, потому надеждой рода Романовых стала старшая дочь.

Крестьянка же по собственной воле решила умереть за царевну и была убита Ипатьевском доме вместе с императорской семьей. А Великую княжну доставили в безопасное место, чтобы позже она объединила вокруг себя войска для возвращения трона…»

— Ну и ну, — выдохнул я, прикрыв книгу. — Это, получается, все же отбили тогда страну и большевиков…

Да только к тому моменту наверняка было сложно собрать силы. Как им это удалось? И почему до этого момента не было упоминаний ни о Темном даре, ни о других особых способностях родов?

«Именно в ту страшную ночь произошло нечто более важное, чем гибель законного государя, юный читатель», — продолжали авторы. — «Великая жертва государя и его семьи, их пролитая священная кровь освободили великую силу. Последняя воля священна, и, говорят, что в последние секунды перед гибелью император пожелал, чтобы кровь его семьи и всех невинно убиенных была отмщена.

А уже следующим утром верные самодержцу люди, его родичи и соратники заметили в себе странности. Слепой прозревал, хромой ходил ровно, слабый становился сильным. Иные могли и словом убивать, а другие обнаруживали в себе способности понимать, о чем говорят звери.

Много смуты внесли эти изменения в души верных императору людей. Но Ольга Николаевна успокоила — так свершилась последняя воля ее отца. Сила была дана самым верным, и дана для того, чтобы защитить дщерь императорскую и восстановить справедливость.

С тех пор минуло уже почти столетие. Но именно та страшная ночь стала началом новой эпохи в истории Российской империи, юный читатель. Сейчас ты можешь видеть несравненных воинов Оболенских, Орловых, Долгоруковых. Наверняка ты встречал лечебные дома, основанные лекарями Нарышкиными. Быть может, ты даже встречал потомков Кочубеев и Багратионов, разъезжающих по лесам и полям и внимательно следящих за тем, чтобы земля родила довольно пшеницы.

Так самопожертвование и верность были вознаграждены, друг мой. И пусть этот пример служит для тебя назиданием…»

— Да уж… Вот, значит, откуда сила появилась.

Видимо, гибель царской семьи что-то нарушила в равновесии этого мира. А может быть сила должна была уравновесить какой-нибудь баланс. Как бы то ни было, раз род Оболенских обладал особыми способностями, то в той заварушке они явно были за императора. И судя по всему, княжеский род и сейчас не бедствовал.

Я хотел прочитать книжку до конца — все было интересно найти упоминание о Темном даре. Но не успел я перевернуть страницу, как двери моей комнаты распахнулись. Толкнули так сильно, что створки ударились о стены.

Я поднял голову на звук.

— Что, только угроза оказаться на том свете заставила тебя взяться за книги?

Молодой человек лет двадцати с небольшим обошел ширму и направился прямиком к моей кровати. Высокий, крепко сложенный, тоже русоволосый и зеленоглазый, он имел портретное сходство с моей новой внешностью, да и в целом лицом походил на Анастасию Павловну. Строгий пиджак едва сходился на его груди — мощен юноша, ох мощен.

Точно Оболенский. Но кто? Брат? Кузен какой-нибудь?

— Прошу прощения? — сдержанно ответил я на ехидство.

Без разрешения парень вырвал из моих рук книгу и, прочитав название, расхохотался. Правда, почти сразу же его лицо снова посерьезнело, а книгу он швырнул в сторону.

— Что ж, с твоим уровнем развития самое то читать детские книжки.

— Обязательно начинать с оскорблений, уважаемый? — криво улыбнулся я. — Это было неуважительно по отношению к столь прекрасному познавательному труду.

Кажется, этим я заставил его рассвирепеть окончательно. Парень ринулся ко мне, схватил за плечи и рывком поднял меня над кроватью. Я едва успел прикрыть срам куском одеяла.

— Уважаемый? — прошипел он. — После всего, что ты наделал? Для тебя я Алексей Андреевич, придурок.

— Допустим, — спокойно ответил я. — И не нужно так нервничать, поговорить можно и сидя. А у меня спина болит.

Глаза парня налились кровью.

— Ну все…

Он швырнул меня на кровать с такой силой, что я отпружинил от матраса как на батуте. Превозмогая боль, я сгруппировался в полете и приземлился, готовясь принимать удары.

Но не учел, что этот сукин сын был быстр. Нечеловечески быстр. Оболенский — без сомнений.

Ухо зазвенело от удара, и я расслышал только окончание фразы:

— … так что лучше бы ты погиб в той машине. Впрочем, это еще можно исправить.

Глава 3

— Так, блин! — я тряхнул головой и увернулся от очередного удара. — А ну, успокоился, Алексей Андреевич! Руки убрал, говорю.

Он снова замахнулся, но на этот раз я уже лучше чувствовал новое тело. Прибавил к молодости немного опыта, полученного на улицах Веселого поселка… Заблокировал удар, извернулся, шипя от боли в спине, и взял не в меру разгорячившегося парня в захват.

— Угомонился, быстро, — прошипел я ему на ухо. — Я ничего не помню. Вообще. Даже не знал, как меня зовут. Так что если хочешь выяснить отношения, сперва скажи, в чем вообще дело.

Тяжело дышавший Алексей покосился на меня из-под захвата.

— Серьезно? Не врешь?

— Я даже не знаю, кто ты. Впервые тебя вижу.

— Да как…

Парень выглядел настолько ошарашенным, что даже перестал сопротивляться. Я осторожно разжал руки и выпустил его из захвата. А силушки в моем тельце и правда было на троих, даже у раненого. Что ж, отличное подспорье. Усиленная регенерация, богатырская мощь — с таким набором можно жить.

— Ладно, — он поправил съехавший пиджак, пригладил растрепавшиеся волосы и уселся на край кровати.

Я потянул одеяло на себя, стараясь, чтобы он не заметил метку на моем животе.

— Так что мы с тобой не поделили? Хотя сперва лучше представься. Пожалуйста.

— Леша я. Твой старший брат.

— Старший, а бьешь как девчонка, — ухмыльнулся я.

— Щадил калечного, — огрызнулся Алексей. — Ты же у нас контуженный, как мама сказала. Хотел проверить, так ли это. Если не врешь, то даже не знаю, хорошо это для тебя или плохо.

Я удивленно вскинул брови.

— Это еще почему?

— Потому что если бы ты однажды стал нормальным человеком и припомнил все, что творил раньше, то просто застрелился бы от стыда, — проворчал Алексей. — На твоем месте я бы так и поступил.

Опять двадцать пять!

— Так, Алексей Андреевич, — я подтянул ноги к груди и уставился на гостя. — Я ничего не знаю об этих своих деяниях. Давай ты мне просто все расскажешь, а там решим, что делать. Если нужно повиниться, повинюсь. Исправлю что возможно, если и правда виноват.

«Братец» странно на меня покосился.

— Видимо, ты и правда хорошо головой стукнулся, Володь. Не узнаю тебя.

— Мама так же сказала. Давай уже к делу.

Алексей достал из внутреннего кармана ключи. Судя по характерному брелоку, это была автомобильная связка.

— Это все, что осталось от моей машины, — он бросил ключи на простыню. — По твоей милости. И угораздило тебя угнать именно тот автомобиль, что отец подарил мне на совершеннолетие. Уверен, ты это специально.

Я скользнул взглядом по логотипу. Неизвестный. Какой-то затейливый герб, который поддерживали две лошади.

— А специально или нет, не знаю. Мама говорила, что я попал в аварию.

— Ага. Но это уже было в самом конце вечеринки, что ты устроил в центре города. Сперва ты нарушил запрет, стащил ключи и угнал мою машину. Поехал в город, в центр. Завалился в «Карфаген», спустил там пятьсот рублей на выпивку. Свидетели говорят, всех угощал…

— Видимо, это не конец истории.

— Это ее самое начало, черт тебя дери!

— Тише, Алексей Андреевич, — осадил его я. — Рассказывай дальше.

— В «Карфагене» как раз гулял Вяземский со своей свитой. И Орлова была там же с подружками. Не знаю, сколько ты выпил, что набрался наглости лезть к ней прямо на глазах у Вяземского…

Я поперхнулся. Фамилии были мне знакомы, но разве что по учебникам истории.

— Так… А кто все эти люди? Вяземский, Орлова…

— Олег Иванович Вяземский, старший сын князя Вяземского, — зло процедил брат. — Между прочим, он с твоим дедом заседает в одной из сенатских комиссий. Не знаю, как дед будет смотреть ему в глаза после этого. Они с отцом как узнали, что ты выкинул, сорвались из Москвы первым поездом.

— Я понял, что князь Вяземский — большая шишка. А Орлова — кто? Графиня, что ли?

— А говоришь, ничего не помнишь, — мрачно взглянул на меня братец, и я прикусил язык. — Мария Александровна — дочь графа Орлова. Первая красавица Петербурга. И они с Олегом Вяземским уже полгода как помолвлены.

Я поперхнулся слюной.

— Так я, получается, на глазах у всех к ней…

— Ага. Причем не знаю, что ты сделал, как ты эту Машу загипнотизировал, но она и шампанское от тебя приняла, и три танца с тобой оттанцевала… Сам понимаешь, на это обратили внимание.

— Особенно Вяземский, полагаю, — заключил я.

— Именно. Олег тебя вызвал на дуэль, ты согласился и науськал его устроить ее немедленно. Как итог — разнесли половину «Карфагена», ибо вашим безумием заразились и остальные. Вылилось это в массовую драку, огромный счет от клуба и две кареты «скорой помощи».

— А кто в дуэли-то победил? — ухмыльнулся я, понимая, что этот вопрос взбесит братца еще сильнее. Но мне и правда было интересно.

— Ты, — мрачно отозвался он. Хоть в чем-то не уронил чести Оболенских. И все же это тебе не поможет.

— А дальше что было?

— А дальше подъехал твой дружок Долгоруков. Как обычно, к самому финалу. Умеет этот скользкий тип избегать неприятностей. Он увез Орлову домой, пока не приехала полиция. Вы с Вяземским замешкались, бросились по машинам. Только Вяземскому повезло — его друзья везли. А ты, уж не знаю, сколько в тебе на тот момент было градусов, сел за руль сам. Ну и доехал… До первого моста. Не справился с управлением, влетел в здание на полной скорости. Итог знаешь.

Я слушал рассказ брата, молча глядя на складки одеяла. Да уж, ничего себе поездочка. Этот Володя Оболенский явно был полным отморозком.

— Слушай, Алексей… А у меня права-то на вождение есть? Или как это называется… Ну разрешение водить, в общем.

— Нет. Но тебя это никогда не смущало. Причем, надо сказать, водил ты с детства очень неплохо. Уверенно. Лихачил порой, конечно. За это дед и приказал больше тебе кататься не давать. Но ты все равно изворачивался. Любил ты быструю езду.

— Как и всякий русский, — отозвался я, припомнив «Мертвые души».

Алексей снова удивленно моргнул.

— Когда это ты Гоголя успел прочитать?

Я замялся.

— Не знаю. Может память как-то фрагментарно возвращается, — отшутился я. — Гоголя помню, тебя — нет.

— Как бы то ни было, быстрая езда тебя едва не убила. И я очень зол на тебя, Владимир. Мне плевать, помнишь ты или нет, но ты совершил большую глупость. Своими выходками ты опозорил не только себя, но и весь наш род.

Я кивнул.

— Не спорю. Это перебор. Значит, понесу наказание. Изворачиваться не буду, выбора, чую, все равно нет.

Да уж, ситуация, как говорится, патовая. Интересный поворот сюжета в этом кино. Настоящий Володя, конечно, отжег напалмом. Надо умудриться так накосячить за один вечер. Может убейся он в самом деле, семья бы вздохнула с облегчением. Держать рядом с князем такое позорище себе дороже. Сплошные убытки — финансовые, репутационные. Да и нервы такой отпрыск наверняка выматывал.

Но только вот теперь вместо Володи был я, а я очень хотел жить, причем жить спокойно. Ну интересно мне стало, чем все это закончится! А ничем хорошим оно, судя по всему, заканчиваться не собиралось.

— Набил бы тебе лицо и переломал каждую кость, честное слово, — прошипел Алексей. — Да толку? Все равно залечишься, а делу это не поможет. Теперь отец с дедом будут умасливать чинуш, чтобы замять этот скандал. Но все равно слухи уже понеслись по городу, так что не жди, что на этот раз тебе все сойдет с рук…

Он не договорил — умолк, прислушавшись к шуму, доносившемуся с первого этажа.

— Приехали, — сказал он и поднялся с кровати. — Пойду встречу.

— А мне что делать?

— Молиться, чтобы радость деда от твоего возвращения к жизни перевесила его желание самолично тебя придушить.

Алексей расправил пиджак и торопливо вышел. Я сполз с кровати, нашел брошенную в угол книгу и сунул под подушку. Потом дочитаю, как все устаканится. Живот начал урчать от голода — видимо, усиленная регенерация требовала потребления многих тысяч калорий. Но звонить слугам не хотелось. Сперва бы понять, как себя вести, чтобы влетело с правом прощения.

Но подумать мне не дали.

В дверь робко постучали, словно спрашивали разрешения войти. Ну хоть кто-то проявил уважение к болезному.

— Заходите! — крикнул я и натянул одеяло по самые подмышки. Хорошо бы раздобыть одежду иоблачиться самому. Чем меньше народу увидит печать, тем лучше.

Створки заскрипели и медленно отворились. Пожилой мужчина в ливрее слуги — больно уж он походил на ряженного в униформу швейцара в каком-нибудь дорогом отеле — катил перед собой пустое кресло.

— Владимир Андреевич, с возвращением, — добродушно улыбнулся мужчина. — Вижу, дар родовой работает — вон, уже и раны затягиваются…

— Простите, я не помню, как вас зовут. Головой ударился.

— Лука я, ваше сиятельство. Лука Афанасьевич, — старичок подкатил кресло ближе. — Их сиятельства Николай Валерианович и Андрей Николаевич требуют вас к себе.

— А это еще зачем? — я указал на кресло-каталку.

— Так вы ж раненый у нас…

— Бросьте, Лука Афанасьевич, — я встал, прикрываясь одеялом. — Сам пойду, своими ногами. Что мне сейчас по-настоящему нужно, так это одежда.

— Владимир Андреевич, так то ж приказ…

— Что мне, в первый раз приказы нарушать? — я улыбнулся старику. — Да и вас заставлять катить такую тяжесть я ни за что не буду. Еще же и по лестнице, небось, придется спускаться…

— Не придется. Вас ожидают в верхней гостиной.

— Тогда еще проще. Лука Афанасьевич, поройтесь, пожалуйста, в платяном шкафу и дайте что-нибудь, что не будет раздражать их сиятельств.

Заставлять старика, да еще такого божьего одуванчика, здоровенного лба тащить, пусть и на колесах? Князь там с дуба рухнул?

Не знаю, обиделся или, наоборот, обрадовался Лука Афанасьевич, но бодро подвинул кресло-каталку к стене и принялся копошиться в массивном шкафу.

— Я бы выбрал это, — он положил передо мной простые коричневые брюки и хлопковую рубашку. — Дед ваш излишеств не любит. Все же военный человек, аскет…

— Прекрасно. Спасибо, Лука Афанасьевич. Вас не затруднит подать белье и обувь?

Через пару минут передо мной выросла стопка одежды, и я отпустил слугу за дверь. Старичок пытался возмущаться — дескать, всегда помогал мне одеваться, а тут я еще и калечный. Но я был непреклонен. Пусть думают, что сильно башкой треснулся. На травму головы можно списать любую прихоть.

По-хорошему, кое-какие привычки или особенности поведения этого отморозка Оболенского надо бы сохранить. Но я не знал, как именно он общался со слугами, каким тоном разговаривал и какие обороты речи использовал. Перемена будет слишком заметной.

С другой стороны, если это будет перемена к лучшему, может и прокатит?

— Готов, — сказал я дожидавшемуся у дверей Луке Афанасьевичу. — Проводите меня, пожалуйста, к их сиятельствам.

Дедок почему-то улыбнулся себе в усы, но ни слова не сказал. Мы шли по застеленному ковром коридору, лишь подтвердившему мою догадку о старинном доме. Точнее, зданию могло быть и меньше сотни лет, но убранство создавали явно под старину.

Стены на одну треть от высоты были убраны деревянными панелями, а выше их обили тканевыми обоями. Всю дорогу меня сопровождали картины в строгих деревянных рамах — пейзажи, сцены охоты, изысканные натюрморты и жанровые портреты. Освещение было электрическим, но бра стилизовали под старинные настенные подсвечники.

Наконец Лука Афанасьевич остановился перед широкими двустворчатыми дверями.

— Прошу, Владимир Андреевич, — слегка поклонился он. — С Богом.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

Казалось, во всем этом доме обо мне заботились лишь красавица-мать да этот старый слуга. Но Анастасия Павловна, раз уж была женой наследника князя, не была урожденной Оболенской. А Лука наверняка происходил из простого люда. Так что, выходило, что среди урожденных Оболенских у меня пока что друзей не было. Впрочем, неудивительно. Такого придурка-сына я бы сам хотел придушить.

Без стука я потянул дверную ручку на себя и вошел внутрь.

— Добрый день, ваши сиятельства.

Верхняя гостиная явно предназначалась для сбора членов семьи и самых близких друзей. Окна небольшой комнаты выходили на оживленную улицу, но от шума спасали высаженные перед домом деревья и кустарники. Сама гостиная показалась мне по-семейному уютной. Стены украшали портреты родственников, было много совместных фотографий.

В центре зала располагались два дивана, по краям поместили кресла. У дальней стены стояло фортепиано, а на стуле дремал пушистый сибирский кот. Когда я поздоровался с родней, усатый лениво приоткрыл один ярко-зеленый глаз, повел ухом, а затем демонстративно свернулся калачиком задницей ко мне.

Володю что, даже кошки местные не жаловали?

— Проходи, Владимир, — донесся властный голос из глубины комнаты.

Я прошел дальше и остановился, увидев князя. Это точно был дед, хотя со спины признать в нем старика было трудно. Высокий, широкоплечий, все еще подтянутый, с ровной спиной — он всматривался в один из групповых портретов на стене.

— Присаживайся, Владимир, — обернувшись, велел он.

Нет, все же годы взяли свое. Наверняка в молодости у князя не было отбоя от поклонниц. Даже сейчас язык не поворачивался назвать его стариком. Импозантным мужчиной — да. Но дед был в отличной форме. Да и густота его совершенно седых волос наверняка вызвала бы зависть у многих мужиков.

— Лука Афанасьевич сказал, что будет и отец…

— Мы с тобой потолкуем наедине, Владимир. Довольно я наслушался адвокатов в лице твоих родителей. Настало время поговорить по-мужски.

Я молча кивнул и сел на указанное дедом место.

— Настасья сказала, что ты лишился памяти, — сказал дед, опустившись в кресло. — Не прикидываешься?

Я пожал плечами.

— Разве бы это мне помогло, ваше сиятельство?

— Ты всегда умел надавить на жалость. Пользовался тем, что материнское сердце готово к всепрощению. От тебя я уже жду чего угодно.

— Нет, ваше сиятельство, это правда. Память ко мне не вернулась, и я чувствую себя по-дурацки.

— А уж как я себя чувствую твоими-то стараниями! — дед треснул богатырским кулаком по деревянному столику, но быстро взял себя в руки и погасил вспышку гнева. — Я вызвал тебя не для того, чтобы о чувствах толковать. Бабам это оставь, они в том больше смыслят. Я должен решить, как с тобой поступить. По Петербургу пошли толки, я всю дорогу из Москвы до дома висел на телефоне — каялся, извинялся, отбивался от нападок и сулил блага за то, чтобы замять этот скандал. Но это уже не скандал — скандалище, Владимир. И вести о нем дошли до Романовых. Мне сама Великая княгиня Анастасия Николаевна звонила. Требовала наказания для тебя. Да, впрочем, и без ее звонка я все равно уже терпение потерял.

— Виновен, ваше сиятельство, — кивнул я. — Оправдываться не буду, вину признаю и готов к справедливой каре.

Дед подозрительно прищурился.

— Что-то ты легко признался. Обычно ж вьешься, как уж на сковороде!

— Да стыдно мне, — отозвался я. — Может и правда в голове что-то повредилось, ваше сиятельство. Но поведение свое считаю недостойным и готов исправиться.

Князь ухмыльнулся и вытащил из внутреннего кармана пиджака трубку. Но раскуривать не стал — просто вертел в руках, то и дело поглядывая на меня. Изучал. Прощупывал. Пытался понять, брешет ли несносный внучек. Наверняка думал, что я сменил тактику и рассчитывал своей покорностью смягчить наказание.

— Ну что, раз готов исправляться, так тому и быть, Владимир, — наконец сказал дед. — Только больше у меня к тебе доверия нет, как и к родителям твоим. В свои руки я твое воспитание не возьму — не до того сейчас будет. Зато знаю, где за тебя возьмутся со всем рвением. Там таких, как ты, превращают в образцовых слуг государства.

Из уст деда-солдафона эти слова звучали несколько угрожающе.

— Что же это за место такое, ваше сиятельство?

— Исправительная академия имени императрицы Марии Федоровны, — дед улыбнулся, но глаза оставались ледяными. — На Кареджском острове в Ладожском озере. Место занятное, им еще меня в детстве пугали. Порядки строгие, надзиратели и воспитатели — зубастые, контингент тебе под стать — сплошь избалованные и зарвавшиеся отпрыски знати, позабывшие о том, что есть дворянская честь. Места там дикие: даже если сбежишь и переплывешь пролив, приключения не закончатся.

— Похоже на тюрьму, — нахмурился я.

— А ты тюрьмы и заслуживаешь, — отрезал дед. — Отправишься туда завтра же. И не вернешься в Петербург, пока сам директор не даст тебе положительную характеристику.

Глава 4

Брат решил отвезти меня сам. Утром состоялось сдержанное, если не сказать сухое, прощание с домашними, а затем Леша загнал меня в машину и повез прочь из города. Автомобиль, надо сказать, был интересным. Пламенно-красный, явно импортный, но устаревшего дизайна. При этом состояние машины было почти идеальным, словно она выпрыгнула из старого фильма.

Я заметил, что здесь вообще в моде было все, что мы привыкли называть «ретро»: машины, вывески, даже наряды — особенно женские. Какие-то модели напоминали «шестидесятые», какие-то — «тридцатые», и особенно дико это смотрелось на фоне вполне современных мобильников и высотных зданий из стекла и бетона.

Короче, полная мешанина стилей и фасонов, но удивительным образом все это воспринималось органично.

Ехали молча. От «братишки» до сих пор несло злостью и обидой, а я не стал усугублять ситуацию. Ничего, Алексей Андреевич, скоро ты от меня избавишься. Может даже оба вздохнем с облегчением.

— Уже Кобона, скоро будем на месте, — сказал он и сбросил скорость. Дальше дорога напоминала скорее направление — невнятная грунтовка в колдобинах.

— Ага.

Мне Кобона была известна по истории Великой Отечественной войны — сюда от Осиновца по льду пролегала знаменитая Дорога жизни. Сколько судеб спасли эти машинки-«полуторки»…

Но здесь, как я понял из той детской книжки, Великой войны и Блокады не было. Точнее, война была, но затронула лишь запад империи. С одной стороны, хорошо — люди не пережили тех чудовищных событий. С другой…

Нас, в моем мире, учили ценить жизнь на примере этой войны. Бабушка, хотя и не застала Блокаду, все равно била меня в детстве по рукам и приговаривала: «В Ленинграде хлеб не выбрасывают». Заставляла съедать все корки.

Наверняка и этот Володя Оболенский слишком уж привык, что все доставалось ему легко. Не думаю, что человек, терпевший лишения, мог бы вести себя столь гнусно. Здесь же у нас был просто охреневший от вседозволенности и безнаказанности мажорчик. Но и это не могло длиться вечно.

— Погода дрянь, — тихо сказал Алексей. — Видимо, придется подождать, пока шторм уляжется.

Часы показывали полдень. Июньский шторм разошелся по полной программе: в лобовое стекло били крупные капли дождя, ветер с Ладоги клонил молодые деревья к земле.

Вскоре мы доползли по размокшей грунтовке до небольшой деревеньки, откуда уходил паром до Исправительной академии. Вообще расположение этого учреждения вызывало у меня не самые приятные ассоциации. Прямо Алькатрас какой-то.

Остров Кареджский оказался плевком на карте юга Ладожского озера. Располагался он ровнехонько на границе бухты Петрокрепость, названной так в честь крепости Шлиссельбург в устье Невы, и губы Черная сатама. Название, конечно, своеобразное, даже зловещее. Но в этих местах вообще было много непривычных для русского уха финских слов.

— А красиво, — сказал я, глядя на открывшуюся картину.

Место было живописным. От деревни отходила вполне приличная асфальтированная дорога, плавно переходившая в мост. А мост вел на настоящую косу — узкая полоска суши между двумя бухтами тоже была заасфальтирована. Ветрина дул адский, Ладога волновалась, но даже шторм по-своему был красив.

Доехав до конца косы, мы уперлись в пустую пристань. От большой земли остров отделял пролив шириной метров двести, не больше. Как-то неожиданно. Я-то думал, что Академия будет окружена километрами водных преград.

— Пролив-то совсем узкий, — заметил я. — Такой и переплыть можно, если очень постараться.

— Но лучше не стоит, — предупредил Алексей. — Это в бухтах мелко, а здесь, вокруг острова, сделали особую глубину. Только на северной стороне более-менее есть несколько банок, да и то потому, что продолжают расширять остров. Так что настоятельно не рекомендую пускаться в свободное плавание. Плюс ловушки.

— Какие ловушки?

— Заколдованные.

— Пугаешь? — улыбнулся я.

— Нисколько. Просто из Кареджской академии действительно не выбраться без разрешения администрации. Такое уж место — сделали все, чтобы предотвратить побеги воспитанников. Говорят, даже силу применяли, чтобы поставить какие-то хитрые защиты. В общем, Володя, не рискуй.

Отсюда остров совсем не выглядел опасным. Я-то ожидал увидеть настоящую крепость на неприступных скалах, а тут… Симпатичное светлое трехэтажное здание с кучей построек помельче, какая-то часть территории была обнесена стеной, на дальнем конце острова полыхали огни маяка. Не так уж и страшно. Может, зря пугали?

— Насколько там все строго? — спросил я, кивнув в сторону острова.

Алексей пожал плечами.

—Точно не знаю, я же там не бывал, — ответил он. — Но говорят, почти как в тюрьме. Собственно, это и есть своего рода тюрьма — одновременно изолятор и исправительное учреждение для позорищ вроде тебя. Просто вас убирают подальше от лишних глаз и ушей, чтобы сберечь репутацию знатных семей. Вот только сроки пребывания там устанавливает сама администрация. Перевоспитался быстро — вышел раньше. Упорствуешь и упрямишься — будешь торчать там годами.

Я изумленно приподнял брови. Годами, значит… Что ж, выходит, раз там все так жестко, нужно быть паинькой. Потому что перспектива месяцами безвылазно торчать на этом маленьком островке меня не прельщала.

У Алексея зазвонил телефон, и он быстро ответил.

— Да. Добрый день… Верно, это мы… Да, готовы. Ждем.

Он сбросил звонок и обернулся ко мне.

— Нас увидели с острова. Сказали, сейчас вышлют паром. Готовься.

Я снова взглянул на затянутое тучами небо, на разбушевавшуюся стихию…

— А говоришь, я без царя в голове… Какой к черту паром в бурю? Я бы не рискнул даже двести метров плыть по таким волнам.

Но, к моему удивлению, погода начала улучшаться прямо на глазах. Стих ветер, успокоились волны, из-за стремительно рассеивающихся туч показались солнечные лучи…

Алексей усмехнулся, наблюдая за моей реакцией.

— Что, забыл, как природники работают? Хотя да, ты же у нас ничего не помнишь… В общем, полюбуйся — работа носителя природной силы. Управление погодой — редкий дар. Но ценный.

Я тихо присвистнул. Да уж, наверняка эти мастера нарасхват во время праздников…

Не успел я захлопнуть отвисшую от удивления челюсть, как от островного пирса отделился небольшой катер. Резво пробиравшись по уже совсем слабым волнам, он пришвартовался к берегу деревни.

Алексей уставился на меня.

— Тебе пора. Выходи. Только документы сперва проверь.

Я похлопал себя по нагрудному карману куртки.

— Все здесь. Багажник открой, сумку заберу.

«Братец» кисло усмехнулся, но нажал на рычаг под приборной панелью. Я выбрался из машины и вытащил небольшой саквояж из багажника.

— Что, провожать не пойдешь? — Съязвил я. — А как же убедиться в том, что я точно сел на паром?

— Мне и отсюда все отлично видно, — ответил он. — Проваливай. И постарайся не остаться там на пять лет.

— И тебе пока.

Подхватив саквояж, я направился прямиком к пирсу. Хорошо хоть, что здесь положили асфальт, а то увяз бы по щиколотку в грязи. Солнце начало припекать, под кожаной курткой стало жарковато. Зато от Ладоги шел непередаваемый запах свежести. Даже свободы. Довольно иронично, учитывая обстоятельства.

Едва я ступил на пирс, как с катера выскочила длинноногая девица в странной темно-синей форме. Узкие брюки, заправленные в высокие ботинки по типу берцев, приталенная куртка с широким ремнем. На этом самом ремне болталась дубинка. Хорошо хоть, не наручники.

— Оболенский? — скорее формальности спросила барышня и поправила съехавший набок головной убор, напоминавший фуражку.

— Он самый. Владимир Андреевич.

Я потянулся к карману, чтобы вручить ей документы, но девушка меня остановила.

— Запрыгивайте. Проверка документов и регистрация будет на острове.

Я забросил саквояж на палубу и, крякнув от легкой боли, перепрыгнул сам. Организм хотя и проявил чудеса регенерации всего за одну ночь, но до конца не восстановился. Больные мышцы и кости постоянно напоминали о себе, но хотя бы голова уже не так раскалывалась.

— Стартуй! — велела девушка управлявшему паромом мужчине.

Кто-то из местных помог нам отшвартоваться, и уже через минуту мы направлялись к острову.

Девушка не только не пыталась со мной заговорить, но даже лишний раз на меня не смотрела. А она была хорошенькая: из-под фуражки пробивались пышные пшеничного цвета волосы, заплетенные в длинную толстую косу, симпатичное личико со свежим румянцем портило уж излишне суровое выражение. Наверняка она преображалась, если позволяла себе улыбнуться.

Уже через несколько минут катер пристал к берегу острова. Девица первым делом бросила на сушу мое барахло, а затем предложила мне помощь.

— Да я уж сам как-нибудь, — возмутился я. Еще чего не хватало.

Во второй раз вылезать было проще, и я изобразил чистый прыжок. Впрочем, у девушки все равно получилось лучше. Ну у нее практика…

— Прошу за мной, Оболенский, — велела она и, не оборачиваясь, направилась по мощеной дорожке в сторону главного здания.

Болтая саквояжем в воздухе, я шел, изучая местность. Ладога отличалась суровым нравом, поэтому острова разнообразием флоры и фауны не изобиловали. Здесь было полно валунов на узких полосках песчаного пляжа, кое-где росли сосны и какие-то низкие кустарники. Все остальное было рукотворным.

Перед нами вырос трехэтажный главный корпус. Белизна здания резко выделялась на фоне северной природы. Подойдя ближе, я понял, что территория была явно больше, чем казалось на первый взгляд. Главный корпус, судя по размерам, мог вместить целый университетский факультет.

Возле входа нас уже дожидались другие сотрудники в точно такой же странной форме. Эти были молоды — не больше двадцати пяти лет. И над ними начальствовала солидная дама лет под пятьдесят — единственная из них она носила форменную юбку и туфли на невысоком каблуке. Да и фуражки на ней не было, зато обтянутый тканью объемный зад, высокая прическа, очки и надменный взгляд придавали ей вид почти что учительский.

Видимо, начальница остальных надзирателей.

— Добро пожаловать в Исправительную академию имени императрицы Марии Федоровны, — обратилась ко мне старшая. — Прошу следовать за мной, Владимир Андреевич.

— Добрый день, — отозвался я и поспешил за женщиной.

Девица и остальные последовали за нами, но разошлись в разные стороны, когда мы вошли в холл здания. Да уж, строили это учреждение с размахом. Почти никаких украшательств, но все равно внушало. Хотя бы то, что внутри все в холле было таким же белым и удивительно чистым.

В холл спускалась широкая лестница из белого камня, и единственным украшением зала был вышитый на ткани герб Империи. Черный двуглавый орел на желтом полотне. Все остальное сияло белизной.

У меня начали закрадываться подозрения, уж не привлекали ли к поддержанию этой чистоты воспитанников…

— Первым делом нужно уладить формальности с документами, а также проверить ваши личные вещи, — вещала женщина, стуча каблуками по каменному полу. — Прошу за мной в секретариат.

Мы поднялись по лестнице и тут же свернули в какой-то закуток. Здесь пафоса было гораздо меньше — ряды выкрашенных белой краской дверей, за которыми доносились привычные офисные звуки: клацанье клавиатуры, трели телефонов, тихие разговоры и шелест бумаг. Ну хоть что-то привычное.

Женщина остановилась перед дверью.

— Евдокия Павловна, — представилась она. — Старший надзиратель.

Я замялся, не зная, как правильно ее поприветствовать. Не думаю, что будет рада лобызанию руки. Поэтому я просто кивнул.

— Рад знакомству, Евдокия Павловна. Владимир Андреевич Оболенский.

— Это мне известно, да и ваши фотографии в газетах встречались не раз. И все же необходимо подписать ряд бумаг. Ваш дедушка направил официальный запрос, и Секретариат администрации уже утвердил ваше поступление. Однако оригиналы документов все же нужно предоставить.

— Разумеется, — я улыбнулся, стараясь изображать покорную невинность. — Все, что скажете.

Пока на тюрьму нисколько не походило. Дама общалась вежливо, даже разъясняла порядок действий. Узником я себя не чувствовал. Но это пока…

Евдокия Павловна скользнула по мне насмешливым взглядом поверх опущенных на нос очков.

— Как удивительно быстро меняются иные люди, оказавшись в стенах этого учреждения. Не иначе как волшебство… А ведь вы еще даже свои новые апартаменты не видели.

Я пропустил ее сарказм мимо ушей и ответил добродушной улыбкой. Ясное дело, что здесь каждый надзиратель держал ухо востро и видел самые невероятные чудеса изворотливости воспитанников. Так что наглеть не будем, а станем придерживаться доброжелательного нейтралитета.

Чем быстрее они перестанут считать меня проблемным, тем проще станет жить. Отец после тюрьмы рассказывал всякие истории, так что я заранее настроился на худший сценарий. Но хотелось верить, что среди аристократов порядки будут погуманнее.

Старшая надзирательница постучала и, выждав пару секунд, открыла дверь.

— Документы оставьте на этом столе, — распорядилась она, и я вытащил из куртки удостоверение личности. — Девочки, оформляйте Оболенского.

Не дав мне толком осмотреться, Евдокия Павловна весьма эффективно вытолкала меня объемным задом обратно в коридор.

— Теперь досмотр, — сказала она и повела меня дальше. — У нас строгий запрет на целый список личных вещей. Все запрещенное будет конфисковано и возвращено вам, когда срок вашего перевоспитания закончится.

На этот раз мы оказались на узкой лестнице, что, по моим ощущениям, вела в подвал. Помещение делилось на две части: досмотровая комната и хранилище.

Хранилище было похоже на вокзальное: окошко для приема вещей, врезанное в крепкую решетку, а за ней — ряды камер. Только здесь не было номеров — каждый отсек подписывался фамилией «заключенного». В окошке дежурил весьма колоритный дядька с внешностью типичного трудовика. Увидев нас, он поднялся со стула.

— О, свежая кровь прибыла, — улыбнулся он, сверкнув золотым зубом.

Старшая надзирательница взмахом руки велела открыть досмотровую, и меня отвели туда. Я поставил на железный стол свой саквояж.

— Здесь все мои вещи. Остальное на мне.

— Вытащите все из карманов, — велела женщина.

Я пожал плечами и принялся вываливать немногочисленное содержимое: телефон, упаковка мятных леденцов, пузырек с обезболивающим…

Евдокия Павловна удивленно на меня уставилась.

— И все?

— Ну я примерно представлял, куда направлялся…

Видимо, я ее разочаровал, потому как надзирательница принялась с особой тщательностью потрошить барахло в сумке. Но и там она бы не нашла ничего возмутительного: я прихватил пару книг, белье, сменную верхнюю одежду на случай, если все же выпустят на большую землю…

— Удивляете, Оболенский, — закончив обыск, хмыкнула надзирательница. — Вы что, даже не курите?

— Да мне вроде по возрасту не положено…

— Ездить на собственноручно угнанных автомобилях вам тоже не было положено, но вас это не остановило, — отрезала дама. — Последнее предупреждение, Оболенский. Либо сами сдаете запрещенное, и тогда все обойдется. Либо, если мы впоследствии находим неуставные вещи… Тогда карцер.

— Честное слово, ничего не пронес. Вот вам крест!

Евдокия Павловна недобро улыбнулась, оценивающе на меня посмотрела и достала из шкафа бумажный пакет.

— Тогда переодевайтесь. Всю верхнюю одежду придется сдать сейчас. В дальнейшем будете ходить в форме воспитанника Академии.

Она, сволочь такая, даже не отвернулась.

Ну да ладно, хочет смотреть на крепкую мужскую задницу — мне не жалко. Я снял одежду и остался в одних трусах. Открыл пакет и тяжело вздохнул.

Почти что роба, разве что материал был поприятнее.

Серый комбинезон, комплект белья и кроссовки на резинке. Изверги, не могли нормальные кеды положить? Или так боятся, что мы здесь на шнурках вешаться станем?

— Что, непривычно? — не удержалась надзирательница. — Ничего, быстро освоитесь в новом образе. Здесь красоваться не перед кем.

— Крестик-то хоть можно оставить? — спросил я.

— Предметы веры мы не отбираем.

Что ж, ну хоть что-то святое у них осталось. Я быстро натянул новую форму и аккуратно сложил старую одежду в пакет.

— Подпишите, — надзирательница достала из кармана ручку и протянула мне. — Ничего с вашими модными вещичками не случится, не волнуйтесь.

Да я не особо и волновался. К тому же модными назвать их не мог. Просто черные джинсы, черная же водолазка и куртка. Разве что ботинки были хорошие, вот их было жаль. Потому как в этих кроссовках на резинке нога болталась, и щиколотку ничего не фиксировало.

Ну да ладно.

Я отдал надзирательнице все, в чем и с чем пришел. В том, что отберут телефон, я не сомневался. Но отнимать обезболивающее было жестоко. Хотя и оправданно: раз они тут боролись с пороками, могли предположить, что вместо анальгетика я засуну в пузырек кое-что поинтереснее.

— А таблетки можно будет получить в медпункте? — с надеждой спросил я. Регенерация — дело хорошее, но слишком быстро сраставшиеся кости и мышцы тоже адски болели!

— Разумеется, Владимир Андреевич, — на ходу бросила надзирательница и направилась к окошку хранилища. — Вы имеете право на медицинское обслуживание и помощь штатных лекарей.

Закончив в хранилище, мы продолжили безумную беготню по кабинетам и отделам. У меня уже голова шла кругом от бланков, подписей, досмотров и допросов. Казалось, надзиратели специально усложняли процедуру приема в Академию, чтобы сбить новоприбывших с толку и деморализовать.

Но со мной не пройдет. Я в свое время набегался по инстанциям и приобрел иммунитет к бюрократическим процедурам. Меня просто так не сломаешь.

— Почти закончили. Остался последний этап, — сказала Евдокия Павловна.

Она жестом поторопила меня, и, свернув в один из коридоров, остановилась перед дверью с красным крестом. Медпункт?

Прежде чем она толкнула меня внутрь, я успел прочитать табличку — «Первичная обработка». Эээ… обработка? Не могли другое слово подобрать?

— Входите, Владимир Андреевич, — велела дама. — Время дорого, а вам еще Правила пребывания изучать.

— Прошу прощения, но что значит «обработка»?

— Сейчас увидите. Не волнуйтесь, ничего смертельного.

Ну да, это меня здорово утешило. Впрочем, черт с ним. Раз уж влез в это дело, отступать нельзя. Я решительно шагнул внутрь залитого ярким светом помещения.

В абсолютно белом кабинете было чисто как в операционной. На потолке чуть трещали, помигивая, люминесцентные лампы. Сидевшая за длинным столом барышня в белом медицинском халате и чепце поднялась нам навстречу.

— Новый воспитанник прибыл, — объявила сопровождавшая меня дама. — Пожалуйста, проведите детальный осмотр.

Я покосился на девушку в чепчике.

— Осмотр… Медицинский? И насколько детальный?

А то знаю я. Еще заставят нагибаться и будут щупать всякое…

— Конечно, медицинский, — невозмутимо ответила девушка. — Нужно оценить состояние вашего здоровья, исключить наличие вшей и иных неблагоприятных состояний.

— Да какие вши у аристократов? — возмутился я.

— Положено, — ледяным тоном отрезала барышня и жестом велела мне отправляться за белоснежную ширму. — Раздевайтесь.

Евдокия Павловна вышла — видимо, чтобы забрать из секретариата бумаги о моем распределении — пока мы бегали по кабинетам, сотрудники администрации должны были определить мне место в отряде.

А я замер в нерешительности и инстинктивно прижал руки к животу. Эта медсестра или кто она там — она точно заметит печать. Тут даже беглого осмотра достаточно — пятно Тьмы только слепой бы не увидел. Что там говорила «мама»? Печать — это клеймо и проблемы?

Только проблем мне сейчас не хватало, особенно из-за связи с Тьмой, которой все боялись как огня.

Что делать?

Глава 5

Медсестра, как назло, не сводила с меня глаз. Подбоченилась и выжидающе пялилась, вскинув тонко выщипанные брови.

— Юноша, вам помочь раздеться? — съязвила она. — Вообще-то комбинезоны легко снимаются. Или настолько привыкли к слугам, что сами раздеться не в состоянии?

Да, любили они здесь желчь сцеживать. Открыто сотрудники грубость не проявляли, зато в их яде и сарказме можно было утонуть. Тоже инструмент давления на психику? Это вы бывшего курьера решили напугать хамством. Удачи.

Думай, Хруст! Думай, думай, думай. Спрятать метку не получится. Значит, нужно придумать объяснение. Хоть какое-нибудь. Потому что если доложат о метке… Неизвестно, что меня ждет в этом случае, но мать явно считала Академию лучшим вариантом. А это уже весьма красноречиво.

И я заготовил самое дурацкое из всех, что могли прийти мне в голову. С другой стороны, от испорченного баблом Оболенского наверняка много не ожидали. Оказывается, иногда полезно казаться придурком.

Я разулся и вылез из комбинезона, оставшись только в футболке, трусах и носках. Вообще шмотка практичная, только девчонкам, наверное, не очень удобно…

— До трусов! — велела медсестра.

Эх.

Я снял оставшееся и уселся на кушетку. И первым делом, конечно же, дамочка уставилась на мой живот.

— Это еще что такое? Неужели…

— Татуировку набил пару месяцев назад, — широко улыбнулся я. — Похоже, правда?

Не знаю, имела ли эта дамочка дела с Тьмой — сейчас мне приходилось действовать наугад. Но я решил до последнего прикидываться непробиваемым идиотом.

— Девчонки любят опасных парней, — ухмыльнулся я. — Знай я, что будет столь ошеломительный эффект, сделал бы ее раньше.

Медсестра вытаращилась на метку.

— Вы в своем уме, Оболенский? — прошипела она. — Запрещено наносить любые символы Тьмы всем, кто не принадлежит Ордену!

— Боюсь, это не единственный мой проступок, — осклабился я. — Иначе я бы здесь не оказался.

— Да не в запрете дело! Вы хоть понимаете, чем это грозит? Не имеющий способностей к работе с Тьмой, но связавшийся с ней может быть просто поглощен ею. Да, такие случаи редки — но потому, что за этим следят. О чем вы думали, когда… — она покачала головой. — Ладно, Господь с вами. Но мой вам совет — сведите ее при первой же возможности, а лучше обратитесь за помощью к Темному Ордену, чтобы они проконтролировали процесс. Женское внимание не стоит проблем, которые вы можете обрести из-за этого символа.

Вот оно что. Похоже, это как чертить пентаграммы на полу, а потом удивляться, если к тебе в гости заглянул демон? В целом логично. Если человек наносит на себя символ принадлежности к какой-то силе, то не удивительно, если эта сила зайдет на огонек. Судя по всему, так было и с Тьмой.

Неужели мое объяснение прокатило?

Медсестра — хотя, возможно, она была фельдшером или даже врачом — принялась меня осматривать. К счастью, в задницу не полезла — все ограничилось прослушиваниями, простукиваниями, проверкой зрения, кожных покровов и детальными расспросами. Но все равно я проторчал в кабинете довольно долго.

Правда, большую часть времени заняли записи, которые дама делала в моей карте.

— Благодарите родовой дар за то, что так быстро приходите в форму. Еще пара дней — и будете совсем как новенький, — проговорила она, не отрываясь от писанины.

Кстати, почерк у нее был такой же, как и у большинства врачей в моем привычном мире: проще расшифровать шумерскую клинопись, чем понять, что она там строчила.

— Прямо сейчас есть жалобы? — она оторвалась от карты.

Я пожал плечами.

— Обезболивающего бы…

— На руки не выдаем, прием только под присмотром. Сейчас я могу дать вам таблетку, но не более трех в сутки и только в медпункте.

— Боитесь, что торговать ими начну? — улыбнулся я.

Медичка тяжело вздохнула.

— Если бы только это… У нас как-то один умник чуть не схлопотал инфаркт в двадцать лет. Набрал кофеиносодержащих лекарств и запил кофеиновым же напитком. А сердце слабое… Хорошо, что лекари всегда дежурят — воспользовались силой и быстро вытащили.

Женщина отложила ручку и уставилась на меня. Не сказать, что она была писаной красавицей, но какой-то неуловимый шарм в ней имелся. Вроде и черты лица по отдельности неправильные, и глаза чуть навыкате, и нос тонковат, и подбородок маленький — а, надо же, вместе все складывалось во вполне приятный образ.

— Вы что думаете, Оболенский, здесь такие строгие правила лишь потому, что мы нашим воспитанникам зла желаем? Думаете, сюда в надзиратели отбирают самых жестоких, чтобы они на вас отводили душу? Нет же. Правила стали жесткими потому, что мы вас спасти пытаемся. От самих себя. Здесь у меня через одного такие, как вы — те, кого родители берегли, кому потакали, не замечали или сознательно игнорировали ваши выходки… А как клюнул жареный петух в одно место, так спохватились! Обычно же у нас как в родовитых семьях — отец крутится в политике или делах, мать ведет светскую жизнь. А дети в лучшем случае,остаются на бабушках да гувернантках. Да и гимназии превратились черт знает во что… Таких выпускников доводилось видеть, что невольно задумываешься, чему их там учат. А потом — бах — и сыночек родной разбился на угнанной машине, да так, что едва с того света вытащили. Или девица нанюхалась какой-то дряни в дорогом клубе — и лекари едва успели сердце запустить…

Я молча слушал — даже затаил дыхание, позволяя медичке выговориться. Насколько же, видать, ее все это достало.

— Запомните, Оболенский: правила пишутся кровью и слезами, — тихо сказала женщина и снова взялась за писанину. — Вам назначаю обезболивающее на два дня. Утром и вечером. При необходимости можете обратиться в обед — вашего надзирателя я предупрежу.

— Спасибо… Боюсь, вы не представились.

— Елена Зиновьевна, — наконец-то представилась она.

— Спасибо, Елена Зиновьевна.

Медичка вытащила из ящика небольшой пузырек, вытряхнула оттуда крупную таблетку и положила на блюдце.

— Вода на тумбочке.

Я с трудом проглотил обезбол, таблетка едва не застряла в глотке. Ну, жизнь понемногу налаживалась. По крайней мере, эта Елена Зиновьевна показалась мне просто уставшей от бесконечной работы с глупыми людьми женщиной. Но ни злости, ни презрения к себе я в ней не почувствовал. Просто каждый защищается от негатива по-своему.

— Карта останется у меня до вашего выпуска, — сказала медичка. — О необходимости посетить медпункт сообщайте своему надзирателю. Имейте в виду, что у него будет доступ к вашим медицинским данным. А я обязана фиксировать все.

Не знаю, на что именно она намекала, но на ус намотал.

— Понял. Еще раз благодарю, Елена Зиновьевна.

— Тогда вы свободны, Оболенский.

В коридоре меня уже дожидалась старшая надзирательница. Судя по всему, мое здоровье никаких опасений не вызывало, потому как медичка ничего ей не сказала. О печати, к слову, тоже не сочла нужным упомянуть.

— Что ж, Владимир Андреевич, — улыбнулась она. — Теперь можно поздравить вас с окончательным зачислением в ряды воспитанников Академии. Сейчас мы пойдем в жилой корпус, я познакомлю вас с вашим надзирателем и покажу место, где вы будете жить.

Наконец-то меня провели по более-менее парадным частям здания. Жилой корпус занимал западное крыло главного здания. От лестницы налево по широкому коридору до конца, затем через стеклянную галерею в сам корпус.

А вот здесь уже во всем чувствовался суровый быт. Двери становились тяжелее, замки — крепче. Стены коридоров здесь просто отштукатурили, а пол был выложен чуть шероховатым кафелем, чтобы ноги не скользили. Пустовато, но идеально чисто.

Пока мы шли, Евдокия Павловна зычным голосом рассказывала о жизни «узников».

— Воспитанники разделены на четыре группы, — вещала она. — Первая группа — исправившиеся. Это кандидаты на скорейший выпуск из Академии. Как правило, воспитанники проходят небольшой испытательный срок, в течение которого мы окончательно определяем, готовы ли они выйти отсюда.

— А вторая?

— Вторая — те, кто встал на путь исправления и делает заметные успехи. Им еще далеко до полного перевоспитания, однако их поведение нас обнадеживает.

Я набрался наглости и задал волновавший меня вопрос:

— В какую же группу определили меня?

— В третью. Все новоприбывшие по умолчанию попадают в третью категорию. Но многие надолго в ней остаются. Третья группа — это новички и воспитанники, прогресс которых незначителен. Это, увы, самая обширная категория.

— Но, выходит, есть еще группа и похуже?

— Неверная формулировка, Оболенский, — криво улыбнулась старшая надзирательница. — Хуже — не самое верное слово. Четвертая группа — это безнадежные. Те, в ком мы вовсе не видим потенциала для исправления. Обычно бьемся до последнего за каждого из воспитанников…

— И все же находятся те, о кого вы ломаете зубы? — улыбнулся я.

— Скверный повод для шуток, Владимир Андреевич, — отрезала женщина. — Чаще всего в четвертую группу попадают либо убежденные… маргиналы, либо попросту нездоровые люди. К сожалению, отклонения встречаются и у аристократии. И порой эти отклонения не так уж и невинны. Если у нас возникают подозрения, что воспитанник имеет проблемы ментального характера, мы стараемся подобрать для него специализированный пансион. Утешает лишь то, что четвертая категория — самая малочисленная.

Короче говоря, четвертая группа — это наверняка постоянные «клиенты» карцера, психи и другие напрочь поехавшие личности. Очаровательная компания. Как же мне повезло оказаться в третьей.

— Должна заметить, Оболенский, что вертикаль перемещения по группам работает как вверх, так и вниз, — предупредила старшая надзирательница. — Количества и тяжести ваших проступков достаточно для того, чтобы вас определили в четвертую группу. Ваш собственный дед считает вас… В общем, он не особенно верит в то, что вы исправитесь. Однако мы руководствуемся правилами и милосердием. Вам дали шанс, как всякому новоприбывшему. Вас авансом перевели в группу с более мягким режимом. Но первая ваша провинность, первый карцер — и это решение будет пересмотрено. И, боюсь, общество воспитанников четвертой группы вам совершенно не понравится. Мы друг друга поняли, Владимир Андреевич?

Я сглотнул застрявший в горле ком и кивнул.

— Более чем, Евдокия Павловна.

— Прекрасно.

— Разрешите еще один вопрос?

— Задавайте.

— Четвертая группа… Раз они безнадежны, зачем вы продолжаете держать их здесь? Допустим, психов… То есть душевнобольных и людей с прочими отклонениями вы определяете в особые пансионы. А остальные? Не можете же вы удерживать их здесь вечно…

Старшая надзирательница впервые взглянула на меня без презрения. Казалось, в ее глазах даже промелькнуло любопытство.

— Почему вас это так волнует, Оболенский?

— Просто хочу понять, что происходит с такими людьми в будущем. Как складываются их судьбы, как они живут дальше.

Наверняка она подумала, что я интересовался для себя — с учетом того, что меня заочно в безнадежные и записали. А я просто прощупывал почву и пытался понять, как здесь все устроено.

— Судьбами несовершеннолетних воспитанников распоряжаются их родственники, — ответила Евдокия Павлова. — Кого-то высылают с глаз долой в глубинку с запретом появляться в Петербурге и Москве. Иных по достижении минимального для службы возраста определяют в армию — не всегда, но порой помогает. Впрочем, случались и казусы. Доходило и до тюрьмы. Хуже всего было на моей памяти, когда воспитанник за время пребывания в Академии стал совершеннолетним сиротой. Мы не имели права его удерживать. Погиб в дуэли через месяц. Род угас. Он был единственным наследником.

Короче, перспективы сомнительные. Ну это и так было понятно. Чего ждать от личности, которую признали безнадежной те, кто специализируются на переламывании людей?

— Исчерпывающий ответ, Оболенский?

— Благодарю, — кивнул я.

Мы как раз подошли к странному коридору. Слева располагался ряд окон, справа — двери, штук десять, не меньше. И каждая была распахнута. Проветривание устроили, что ли?

Евдокия Павловна повела меня почти в самый конец и остановилась у двери с табличкой 3-2.

— Это ваше жилье, — сказала старшая надзирательница. — Третья группа, второй отряд.

Но заходить внутрь она не торопилась. Вместо этого она достала из нагрудного кармана изящный металлический свисток и дунула в него.

Я вздрогнул от резкого звука, но украдкой заглянул в комнату.

Да уж, кажется, придется забыть о приватности. Комната была небольшая, на четыре койки. Точнее, это были две двухэтажные кровати. Возле зарешеченного окна стояли несколько тумб для личных вещей, чуть дальше — стол и пара стульев. Единственное, что порадовало — наличие туалета и душевой в небольшом отсеке прямо в самой «камере».

А кровати, к слову, были заправлены с особой тщательностью. Видимо, за это здесь тоже дрючили.

Я как раз высунулся обратно, когда в коридоре послышались тяжелые шаги. К нам вышла та самая девица, что встречала меня на пароме. Несмеяна с длинной косой и дубинкой на поясе. Интересно, что нужно сделать, чтобы получить этой штуковиной по хребту?

— Полагаю, вы уже знакомы с Софьей Петровной, — представила свою подчиненную старшая надзирательница.

Девушка скользнула по мне полным презрения взглядом и, казалось, даже чуть сморщила носик от отвращения. Да что я ей такого сделал, что кривится, словно у нее над верхней губой кучу навалили? Ну да, сволочью оказался, но вроде же лично не гадил.

Или и тут умудрился отличиться? Надо бы выяснить.

Софья Петровна выглядела лет на двадцать пять, может даже помладше. И хотя длиной ног природа ее не обделила, ростом она была мне ну чуть выше плеча. Трудно воспринимать всерьез девицу, которая весит вдвое меньше тебя и наверняка физически слабее. Все же за мной была еще и сила Оболенских, а это давало еще больше преимуществ.

Тем не менее я решил не настраивать девушку сразу против себя.

— Рад знакомству, Софья Петровна, — я даже слегка поклонился.

Она приподняла одну бровь и фыркнула.

— Ну что, моя миссия закончена. Вверяю вас в руки моей коллеги, — улыбнулась старшая надзирательница. — Пожалуйста, введите Владимира Андреевича в курс дела. К ужину он должен быть готов.

Разумеется, госпожа, — кивнула девушка.

Едва ее начальница скрылась за поворотом, Софья резко толкнула меня в комнату и захлопнула дверь.

— Видит бог, я знала, что это однажды случится, Володя, — яростно прошипела она. — Знала, что ты здесь окажешься. И ждала этого.

Я настолько растерялся, что даже не попытался ее оттолкнуть. Может и к лучшему — еще посчитает это нападением на должностное лицо или как это здесь у них правильно называется — и засунет в карцер. А один карцер — четвертая группа.

Так что никаких резких движений, Хруст. Надо сперва выяснить, чего это она так взбеленилась.

— Я тебя не помню, — громким шепотом ответил я, стараясь как можно аккуратнее освободиться из захвата. К слову, барышню я недооценил — сильна. Но все равно уступала мне. Так что с ней лучше помягче.

— Еще бы…

— Я память потерял после аварии! — рявкнул я. — Имя свое не помнил и до сих пор хожу как космонавт! Отпусти и выскажи все нормально.

Ярость в ее глазах сменилась недоверием. Ну, валькирия, у меня спина болит, а ты меня толкнула прямиком на какую-то железную балку. Неудобно.

— Не веришь — карту мою посмотри в медпункте, — продолжал говорить я.

Она наконец-то ослабила хватку, и я осторожно отцепил ее руку от своего воротника.

— Ну, Софья…

— Софья Петровна, — прошипела надзирательница. — Обращение к сотрудникам администрации только по имени и отчеству.

— Понял. Так что же вы на меня так взъелись?

В ее глазах снова запылала ярость.

— Может и хорошо, что ты ничего не помнишь. Но это ничего не меняет. Я ждала этого несколько лет. И ты даже не представляешь, что тебя ждет…

Глава 6

Я отстранился, одернул воротник комбинезона и уставился на надзирательницу.

— Давайте сперва проясним вот что. Что бы я ни сделал вам, потеря памяти с меня ответственности не снимает. Я понимаю это и готов принести извинения.

— Извинения? — воскликнула Софья. — После такого, Оболенский, не извиняются.

— Тогда, быть может, расскажете, что я натворил? Для меня это важно.

Она снова наградила меня недоверчивым взглядом. Было заметно, что девушка ожидала от меня другой реакции. Ее рука то и дело скользила к поясу, поближе к дубинке — видимо, ждала повода пустить оружие в ход.

А тут я такой, смиренный аки агнец на заклание, участливым тоном интересуюсь, в чем же дело, и излучаю готовность сотрудничать.

Кажется, у девицы даже немного закипели мозги от такого злостного несоответствия. Но был и плюс: сбитая с толку и растерянная, она больше не пыталась раздавить меня о железную кровать.

Я бросил взгляд на стол и увидел почти полный графин с водой.

— Может, присядете? — предложил я. — В ногах правды нет.

Она снова странно на меня посмотрела, словно не особо верила своим глазам. Но согласилась.

— Конечно. Благодарю.

Я отодвинул перед ней стул — хвала урокам этикета в школе, плеснул воды в чистый стакан и поставил перед надзирательницей.

— Увы, больше никакого гостеприимства проявить не могу. Я и сам здесь еще гость…

— Садитесь, Оболенский, — София постучала ладонью по столу. — Если вы действительно ничего не помните о своей старой жизни, то этот рассказ вас неприятно удивит.

— Я готов.

— Мы с вами встретились два года назад. На Рославльском шоссе под Смоленском. Там, в Кощино, у вашей семьи родовая усадьба. А мой род имел земли близ Стригино, юго-восточнее ваших владений. Вы проводили лето в родовом гнезде, я приехала погостить к родне. Мы не должны были пересечься. Разница в статусе и достатке между нашими семьями слишком велика. Единственное, что у нас общего — обладание родовой силой. Но и в этом моя семья не чета Оболенским.

— И все же мы встретились, — возразил я. — Как это произошло?

— Я ехала в Смоленск на несколько дней — нанести несколько визитов, передать подарки и приветы от родных друзьям. Вы решили прокатиться на автомобиле. Насколько мне известно, вам разрешали ездить при условии, что не будете выезжать на оживленные магистрали. Но вы выехали.

Я нервно проглотил слюну, уже предчувствуя неладное.

— И… что было дальше?

София отвела взгляд. Я заметил, как она стиснула кулаки под столом.

— Вы нарушили запрет, оказались на Рославльском шоссе и поехали на юг, — тихим бесцветным голосом, словно была в трансе, проговорила она. — Я двигалась в противоположном направлении, на север. Вы не справились с управлением ровно в тот момент, когда по встречной полосе проезжала я. К счастью, больше никого в моей машине не было.

Она молча расстегнула ремень и куртку и приподняла рубашку. Я охнул, увидев чудовищный шрам на животе. Бледная полоса рубца тянулась от пупка наверх, к ребрам. Страшный шрам. Даже не прикинуть сразу, как именно она получила такую рану. Хотя в аварии возможно что угодно, особенно если не пристегнешься.

— Значит… Это я с вами сделал, — мрачно заключил я.

— Да. И не понесли должного наказания. Случись это в Петербурге или Москве, наверняка можно было бы раздуть шумиху и заставить вас ответить. Но у вашего рода все схвачено в Смоленске и губернии.

— Так мы что, совсем вас бросили? — удивился я. Я, конечно, только познакомился со своей новой семьей, но даже этого хватило, чтобы понять: род у меня довольно порядочный, если не считать попытки семьи меня отмазывать.

Дед — в хорошем смысле солдафон, которому старались не доносить о моих выходках. Благо он был вечно в делах и не особенно мной интересовался. С отцом толком пообщаться не удалось, но и за ним вроде бы не водилось особых пороков. Мать — как и любая мать, пыталась защитить любимое дитя, пусть даже это в итоге пошло мне во вред. Ну и старший брат казался адекватным.

Иными словами, моя тушка была пока что единственной паршивой овцой, если не считать Темную мать Друзиллу. Но к Ордену, ак я понял, было особое отношение.

Так что меня бы здорово удивила новость о том, что моя родня никак не помогла бедной девушке.

— Не совсем, — ответила София. — Пока я лежала в больнице, ваша семья привлекла лучших лекарей Смоленска для моего исцеления. У них получилось, вытащили. Я долго была без сознания, и за меня все решили родители. Они посчитали, что значительная сумма и дарственная на кое-какие земли от вашей семьи в обмен на молчание моей будет справедливым обменом. К тому моменту, как я пришла в себя, все уже было улажено. Я только успела попросить сохранить мне шрам. Они не успели удалить его, и я потребовала его оставить. Как напоминание.

Я слушал Софию в каком-то ступоре. Чем больше я узнавал о своем предшественнике в этом теле, тем сильнее мне самому хотелось придушить его голыми руками. А лучше — забить ногами до смерти. По каждому удару за каждый проступок. Умирал бы долго и в муках.

И сейчас я чувствовал себя совершенно по-дурацки. Вроде и стоит признать вину, стоит понести должное наказание… Но я-то ничего этого не делал! Да уж, у Тьмы и правда черное чувство юмора. Подарить мне шанс еще раз прожить жизнь, но организовать все так, что жизнь эта сахаром не покажется.

— София… Петровна… У меня нет слов, — искренне признался я. — Честно говоря, мне не верится, что я был способен на подобное.

— Меня злит не то, что вы тогда едва меня не убили, Оболенский, — резко перебила меня надзирательница. — Я в бешенстве от того, что вы после всего этого не сделали никаких выводов! Наоборот, с каждым годом ваши бесчинства лишь набирали оборот, а управы на вас так и не находилось. Но я верила, что это не будет длиться для вас вечно. И вот вы здесь. Помните вы или нет, другой ли вы теперь человек, но это не отменяет вашей ответственности за дела прошлого.

— Согласен. Так что же мне делать? Я не могу ничего исправить, но как мне загладить вину?

София поднялась со стула. Дубинка глухо стукнулась о дерево.

— Станьте другим человеком. Изменитесь до неузнаваемости. Докажите, что изменились. Доказывайте снова и снова, пока я и остальные в это не поверим, — она сжала спинку стула так сильно, что ее пальцы побелели. — И не думайте, что это дастся вам легко. На вашей совести много грязи, и чтобы очистить ее, вы должны сделать вдвое больше хорошего, чем делали скверного.

— Что ж, справедливо, — ответил я. — Возражений не имею. Более того, вы вправе вымещать на мне обиду и злость.

— Я надзирательница, а не садистка, — оскорбилась София. — Я действую в рамках правил. Но не думайте, что остальные будут ими руководствоваться. Признаюсь, я не случайно определила вас именно в отряд 3-2.

У меня засосало под ложечкой от дурного предчувствия.

— Что вы имеете в виду?

Но София уже сменила тему.

— Во ваше спальное место, — она указала на верхний ярус левой кровати. Как раз близко к окну и сквозняку. Уверен, если бы какая-нибудь из кроватей стояла возле туалета, меня бы непременно попытались определить на нее.

— Понял.

— Внимательно изучите, как заправляют спальные места. Это будут проверять. За нарушения последуют штрафные санкции, — она достала из-под подушки тонкую брошюру и бросила мне. Я поймал ее на лету. — Изучайте, до ужина есть два часа. Учить наизусть не требую, но в ваших интересах знать правила.

Я взглянул на обложку — и точно, «Правила Исправительной Академии им. Императрицы Марии Федоровны». Что ж, изучим внимательно. В карцер мне нельзя.

— Скоро с работ вернутся ваши соседи, — предупредила София. — У вас будет время для знакомства и подготовки к ужину. Построение — перед дверями ваших комнат.

— Благодарю, София Петровна.

Она молча кивнула и вышла за дверь, оставив ее открытой настежь. Видимо, так здесь было принято. Ладно, все равно я не собирался заниматься ничем постыдным.

Я остался за столом и принялся изучать свод правил. Чтение было бы скучным, если бы от него не зависела моя дальнейшая судьба. Так что приходилось впитывать написанные сухим языком правила.

Вообще и правда походило на тюремный распорядок. Не то чтобы я был знатоком, но после прочтения я убедился, что братец Алексей был прав. Это тюрьма. Просто режим облегченный, а так все атрибуты были в наличии: остров, закрытая территория, множество ограничений, трудотерапия и отсутствие развлечений, кроме спортивных и загадочных культурных мероприятий.

Ну ладно, посмотрим. Моя цель — как можно скорее переместиться в первую группу и выбраться отсюда. Тактика простая: избегать проблем с другими «узниками» и быть молодцом в глазах администрации. Сказать просто, а вот сделать…

И меня не переставала тревожить странная фраза Софии о том, что я не случайно попал именно в этот отряд. Насколько я понял, в рамках каждой группы могло быть несколько отрядов. Как минимум существовал еще 3-1, наверняка были и другие. Так почему же я попал именно сюда?

Впрочем, не успел я додумать эту мысль, как коридор наполнился топотом и приглушенными голосами. Я спрятал брошюрку под подушку и приготовился встречать соседей.

— Первым на порог залетел смуглый крепкий парень с явно южными корнями. Он хотел было как ни в чем не бывало зайти в комнату, но, увидев меня, застыл.

— Добрый день, — поприветствовал я. — Я ваш новый сосед. И, видимо, соотрядник.

Парень не отвечал. Молчание затянулось. Повисла долгая почти МХАТовская пауза. И лишь появление еще двоих молодых людей разбавило напряженную тишину.

Теперь на пороге застыли все трое. Кроме южанина на меня ошарашенно пялился парень удивительной для этого места ботанической наружности и нахальный тип с бегающими глазками.

— Глаза меня не обманывают, господа, — покосился на остальных последний. — Это сынок Оболенский?

Ботаник кивнул, не сводя с меня полного ужаса взгляда.

— Или же у нас коллективная галлюцинация…

— Нет, вам не померещилось, — ответил я. — Это и правда я. Владимир Оболенский. Прибыл сегодня.

Парни переглянулись. Все они были примерно одного со мной возраста — лет семнадцать-восемнадцать. Только южанин выглядел постарше, да и то потому, что они обычно раньше созревали. Видимо, комнату подобрали по возрасту. Или не только?

Что же задумала София Петровна?

Южанин обернулся к ботанику.

— Веник, закрой дверь. Сейчас будем знакомиться. Точнее, освежать в памяти дела былых времен…

Я метнул взгляд на дверь — ботаник и шнырь вошли, первый захлопнул дверь, а второй остался возле нее на страже. Замков и щеколд здесь не было — видимо, решил подстраховаться.

А на моей памяти так себя вели только в одном случае — когда разговор рисковал перетечь в обмен тумаками.

Горец попер на меня.

— Я, кажется, обещал тебе, что если еще раз попадешься мне на глаза, убью, — прошипел он, медленно надвигаясь. Мало того, что спровоцировал меня на дуэль, так еще и подстроил все так, что забрали одного меня… Ничего, Владимир, бог все видит. И, судя по тому, что ты все же оказался здесь, он справедлив.

Руки сами собой сжались в кулаки. От южанина исходила угроза — настоящая, это была не бравала. Темно-карие, почти черные глаза парня горели животной яростью.

— Ты тогда не меня опозорил, а себя, Оболенский, — сказал он, когда между нами осталось не больше полутора метров. — Но тебе же плевать на репутацию. Лишь бы шкуру свою спасти.

Он бросился на меня так быстро, что я едва успел отскочить. Молниеносный удар — я каким-то чудом его заблокировал. Тут же последовал второй — этот я пропустил, и бок словно ошпарило.

Быстрый сукин сын! Почти как Алексей. Неужели тоже из рода воинов?

Гадать времени не было. Сам не понимая, как — казалось, тело само знало, что делать — я увернулся от следующего тумака. Кулак пролетел в каких-то миллиметрах от моей щеки. Пока что я просто защищался и не пытался атаковать — не казалось мне это хорошей идеей. В идеале бы скрутить его и нормально пообщаться. Это в случае если парочка у дверей не решит вписаться за своего товарища. Не знаю, смог бы я справиться с тремя противниками сразу…

— А ну дерись! — взревел южанин. — В этот раз от боя не уйдешь. Это дело чести!

Я снова отскочил, перехватил его руку и отправил парня лбом в стену. Раздался неприятный звук, и на его темных курчавых волосах остались следы побелки. Он зарычал как зверь и тут же снова на меня бросился.

Мне это начинало надоедать. Особенно бесило то, что драться было нельзя. Наверняка сейчас на шум слетятся надзиратели.

— Давай поговорим сперва! — крикнул я.

Южанин тряхнул наполовину белой головой.

— Поздно уже разговаривать… Раньше нужно было думать, что говоришь.

Судя по всему, Володя нарвался на классического горячего парня. Видимо, язык у Оболенского был без костей — вот и ляпнул что-то грубое или оскорбительное. А у этих ребят разговор был короткий… Но Оболенский, очевидно, в последний момент испугался и слился с дуэли. Такое порицалось.

Насколько я понял, дуэли в принципе были запрещены. Но раз уж решил вписаться в такую рискованную движуху, неси ответственность до конца. А Володя Оболенский, вероятно, оценил шансы и решил по каким-то причинам не связываться. Еще наверняка и доложил о месте дуэли, чтобы этот парень получил побольше проблем.

Опять захотелось набить морду своему предшественнику. Потому что теперь рисковала пострадать уже моя физиономия. Нет, серьезно, если бы однажды встретил этого Володю, сам бы закопал…

— Ыэх!

Все-таки он попал. Крепкий тумак влетел мне прямо в грудину, и из меня с шумом вышел весь воздух. Я согнулся почти пополам и едва не упал, но удержал равновесие.

Ну все. Пора заканчивать.

Я покосился на парней у дверей. Ботаник наблюдал за происходящим с суеверным ужасом, уж губы дрожали. А вот шнырю этот перформанс явно доставал истинное наслаждение. Ну и, ясное дело, болел он не за меня.

Южанин даже дал мне секунду на передышку.

— Давай, дерись нормально, — тихо сказал он. — Мы еще не закончили.

Я выпрямился, мысленно моля родовую силу ускорить регенерацию. Тело слушалось плохо, словно я надел скафандр не по размеру. Ощущения совсем другие, да и не было еще нормальной практики в драке. Нужно привыкать…

Но времени на раскачку не было.

Едва он замахнулся, я угадал его намерение и поднырнул под открывшийся бок. Молниеносный короткий удар по солнечному сплетению. Даже не кулаком — темя пальцами. И снова я не успел удивиться — вроде такого приема я не изучал…

Южанин резко побледнел, да так сильно, что его кожа начала казаться восковой. Он вытаращил глаза, и в них застыла смесь непонимания, удивления, злости… Я тут же отпрянул. Он шагнул на меня, но покачнулся.

— Все, хватит, — шепнул я, подхватив его. — Хочешь драки — потом подеремся. Но потом, чтобы не рисковать другими.

Он зарычал мне в ухо, попытался отпихнуть, но я крепко в него вцепился.

— Не нужно. Пожалуйста, — я обернулся к остальным. Они явно не собирались вступать в драку. — Где его кровать?

Ботаник молча указал на правую нижнюю койку. Южанин снова принялся отпихиваться — мне легонько прилетело по голове, но я уже не замечал таких смешных оплеух, спасибо родовой стойкости.

И в этот момент дверь распахнулась.

Ботаник взвизгнул и шарахнулся в сторону, шнырь отпрыгнул, как напуганная кошка — разе что уши не прижал.

На пороге возникла София Петровна — с дубинкой в руках и горящими огнем глазами. И это была ни хрена не метафора — они, черт возьми, на самом деле полыхали янтарным огнем.

За спиной девушки выросли две мощные фигуры надзирателей.

— Что за возня здесь происходит? — рявкнула она ни разу не нежным голоском. — Оболенский! Кантемиров! Разойтись и объясниться!

Глава 7

Ботаник и шнырь разбрелись по разным углам и встали чуть ли не по стойке «смирно». Я в нерешительности застыл, не зная, что именно делать. Но на всякий случай отошел от южанина к своей кровати.

Значит, его фамилия — Кантемиров. Мне это ни о чем не говорило. Хотя… Был у нас курьер с такой же фамилией, осетин. Шербан Кантемиров. Хороший парень, только гонял сильно.

— Так что здесь творится, господа? — снова спросила надзирательница. Пламя в ее глазах погасло, но от этого спокойнее не стало. — Драка? В первый же день?

— Софья Петровна, разрешите обратиться, — Кантемиров поднялся и выпрямился. Все еще бледный, на лбу проступила испарина. Видимо, я немного переборщил, когда ткнул его в «солнышко». Но надо же было как-то успокоить этого темпераментного товарища…

Надзирательница кивнула.

— Разрешаю. Объяснитесь.

— Не было никакой драки, Софья Петровна, — сказал южанин. — Грохот я поднял. Не нарочно — упал. Голова резко закружилась, ухватился за кровать, но потерял равновесие. Товарищи не успели поймать. А потом Оболенский поднял меня и хотел дотащить до кровати.

Надзирательница чуть приподняла бровь.

— Голова, значит, закружилась?

— Да, госпожа. Мы же сегодня после обеда на работах были, песок раскидывали. Солнце сильно светило. Видимо, мне голову напекло.

— Ну-ка подойдите.

Кантемиров послушно направился к ней. Не шатался, но походка у него была нетвердой.

Девушка приложила ладонь к его лбу.

— Температуры нет.

— И слава богу.

Она покосилась на остальных.

— Есть что добавить, господа воспитанники?

Шнырь тут же замотал лохматой головой.

— Нет-нет, Софья Петровна. Кантемиров, должно быть, и правда слегка перегрелся. Он еще по дороге в корпус на тошноту жаловался…

Ботаник ничего не добавил, просто кивнул.

— Оболенский?

Софья внимательно посмотрела на меня. Мысли я читать не умел, но в ее глазах был даже не вопрос — предложение рассказать, как все было на самом деле. Очевидно же, что она им не поверила. Но за руку поймать не успела и теперь предоставила мне возможность сдать нападавшего.

Да только если я сейчас его сдам, стратегически проиграю. Прослыву ябедой или стукачом, а это точно не добавит мне здесь друзей. Репутация Оболенского и так не способствовала обретению товарищей, а после жалобы можно и вовсе на это не надеяться.

Кроме того, наши с Кантемировым конфликты касались только нас. Нечего приплетать к ним остальных, да еще и надзирателей. Уже не сосунки, сами как-нибудь разберемся.

— Кантемиров все сказал верно, — ответил я. — Ему резко стало плохо. Упал, ухватился за ножку кровати, сполз… Тяжелый он, вот грохот и поднял.

— Вы уверены?

— Конечно, — улыбнулся я. — Видимо, ему стоило надеть панамку. Кстати, нам по форме положены головные уборы?

Софья закатила глаза и вздохнула.

— Переговорю с интендантом. Кантемиров, лежите до построения на ужин. Пейте больше воды. Еси появятся новые симптомы или вам не станет легче, позовите меня — отведем в медпункт.

— Понял, Софья Петровна, — кивнул южанин.

— Остальные — готовиться к ужину.

Она крутанулась на каблуках своих ботинок и кивнула двум здоровенным надзирателям.

— Идемте.

Мужики были прямо как двое из ларца — похожи, словно близнецы. Оба здоровенные, выше двух метров, косая сажень в печах, бритые наголо и с абсолютно непроницаемыми лицами. Не сказав девушке ни слова, они молча последовали за ней.

Я оперся локтем о свою верхнюю койку и посмотрел на южанина.

— Давайте так, господа. Мне проблемы ни к чему. Вам, как я понимаю, тоже. Я не стукач и выгоды за ваш счет искать не буду.

— Ты не стукач. Ты мудак, Оболенский, — ответил Кантемир, присев на койку. — Но негласные правила ты, судя по всему, понял.

— Слушай, я уже понял, что у тебя руки чешутся со мной подраться, — раздраженно ответил я. — Так сделаем это там, где нам никто не помешает. На этот раз от драки я не убегу.

— Куда ж ты денешься с острова-то? — хихикнул шнырь.

— Согласен, — перебил его Кантемиров. — Будет интересно сразиться с сильным противником. А ты сильнее, чем я думал. Почему тогда сбежал с дуэли?

Я развел руки в стороны и улыбнулся.

— Я не знаю.

— Это как?

— Наверняка знал. Но не помню. Вообще ничего не помню. Лекари сказали, что-то в голове нарушилось после недавней аварии. Тело восстановилось быстро даже без их помощи, а вот с башкой беда.

Я кратко рассказал им выдуманную и уже немного отшлифованную историю о моей потере памяти.

— Амнезия, — поправив дурацкие овальные очки в тонкой оправе, вмешался ботаник. — Точнее, судя по симптомам, это ретроградная амнезия. Нарушение памяти о событиях, предшествовавших травмирующему событию. Проявляется при травмах головного мозга или при внезапном возникновении травматического шока. Основная характеристика заболевания — потеря памяти о событиях, предшествовавших поражению мозга. Что ж, есть вероятность, что память еще может вернуться.

Я пожал плечами.

— Ну а пока вот так, господа. Так что давайте знакомиться заново.

Кантемиров выглядел удивленным.

— Так, значит, ты меня совсем не помнишь?

— Я тебя не то что не помню, я тебя не знаю! Как и всех в этой комнате.

Южанин еще больше озадачился, поскреб пятерней все еще местами белую шевелюру.

— Максим я, — сказал он. — Максим Михайлович Кантемиров, хотя здесь меня Горцем называют. Ну ты понял…

— Ага, — улыбнулся я. — Не обижаешься?

— Не обижаюсь — горжусь. Я происхожу из старинного княжеского рода из Осетинской Дигории. Собственно, потому здесь и оказался — нрав у меня вспыльчивый, как у многих моих родичей.

Я улыбнулся.

— Это я уже понял. Я-то ладно, моя слава вперед меня идет. А ты-то как умудрился очутиться на острове? Неужели из-за той несостоявшейся дуэли?

Горец отмахнулся.

— Да то не в счет. Дуэль-то не состоялось, так что все обошлось выговором. А вот позже… Я же на первом курсе учился, в Университете. Короче, я врезал своему преподавателю.

Я удивленно вытаращился на Максима.

— Эээ… За что?

— Валил. Не просто валил, а хорошо так заваливал. Я знал предмет на твердую «четверку», неделю зубрил этот его французский. Мне тот язык ни к чему не сдался, я вообще этих французишек недолюбливаю. Но как же… Язык Стендаля! Бальзака! Гюго… Тьфу ты. Ну учил я его как мог, пошел на экзамен. А препод пристал как банный лист — и произношение не то, и губы я не так складываю, хотя и текст, и диктант написал прилично. Нет, это он точно специально… Может, обиделся, что я иногда его занятия пропускал. Ну, когда он сказал, что ставит мне удовлетворительную отметку, я и вышел из себя… А препод в прошлом оказался репетитором самого Великого князя Павла Константиновича, второго сына императора…

Я присвистнул.

— Да уж, повезло тебе.

— Так-то бы вряд ли засунули сюда, но учитель уперся рогом и подключил все связи. Понятно, что и отец меня по головке не погладил за такую выходку, а уж когда ему позвонили от Романовых… В общем, засунул он меня сюда от греха подальше. Говорил я ему, что не сдался мне этот университет, что в армию хочу… А он все заладил про классическое образование… Вот потому я и здесь, Оболенский.

Я снова прислонился к кровати. Занятная история, конечно. Впрочем, Кантемиров и выглядел так, словно к нему должны прилипать проблемы. И шнырь со своими бегающими глазками очень уж был похож на плута. И наличие в нашей компании «ботаника» удивляло меня больше всего.

— А ты? — Я кивнул пареньку в дурацких очках. — Не похож ты на злостного нарушителя…

— А я и не то чтобы нарушал, — ответил он. — Просто чуть не убил тридцать человек. Схитрил немного.

Я поперхнулся слюной.

— Чего?!

— Барсуков Вениамин Филиппович, — с достоинством представился ботан. — Здесь меня иногда Веником называют, но мне это не нравится.

— Боюсь спросить, как ты чуть не угробил столько людей. Это ж время нужно…

— Так я разом… — невинно улыбнулся парень. — Я вас чуть помладше. Выпускной класс гимназии. И последние пять лет надо мной издевались. Житья вообще не давали. Свои же, одноклассники. Ну слаб я в спорте, ну толстым был. Зато умом более-менее вышел. Просто защищаться не умею. Опущу подробности — однажды мне это окончательно надоело, после очередной их выходки. И что-то в голове перещелкнуло… Как раз должны были быть занятия в классе химии. Ну я в перерыв пошел в класс, пошуровал немного в лаборантской, набрал нужных реактивов… Точнее, подменил реактивы, приготовленные к эксперименту. Как итог — тридцать два человека на «скорой».

— Я, пожалуй, не буду тебя Веником обзывать, — я опасливо покосился на Вениамина. — А то еще отравишь…

— Здесь это сложно. Но если немного поднапрячься…

«Колумбайн» — для слабаков. Веня Барсуков может уложить класс без единой пули… интересный персонаж, да и опасный — вон какие черти из тихого омута вылезли.

И все же по-человечески паренька было жаль. Меня никогда не травили в школе — пресекал попытки кулаками. Но я видел, как доставалось изгоям. Кто-то выдерживал натиск и давал сдачи, кто-то ломался и замыкался в себе. Наверняка могли быть и те, у кого в один момент срывало резьбу и… У нас страшных инцидентов не случалось, но и издевались не сказать, чтобы особо жестоко.

Интересно, чем же одноклассники так доконали Веню, что он решился на столь радикальный шаг?

— Ну а ты, — я взглянул на шныря. — Ты за что здесь?

— А угадай, — улыбнулся он.

Я состроил позу мыслителя.

— Воровал?

— Ну что так сразу-то! — оскорбился он. — Ничего я себе незаконно не присваивал. Честный бизнес. Только немного незаконный…

— Приторговывал запрещенкой?

Шнырь оскалился.

— Уже ближе. Я бы сказал, горячо.

— Наркотики что ли?

— Ну, не совсем, хотя при большом желании можно чем угодно накидаться… Лаптев Илья Борисович, он же Лапоть, он же Доктор, — улыбка шныря стала еще шире. — Была у меня способ получать всякие интересные таблеточки. Наркотики — это неинтересно. Ими много кто занимался. У меня была особая ниша. Помогал студентам учиться. Медикаментозными средствами.

— Стимуляторы какие-то? — уточнил я.

— Ага. Ты же, небось, знаешь, что многие наркотики изначально создавались в медицинских целях? Ну вот, есть несколько препаратов, которые стимулируют умственную и физическую активность. А отличники и двоечники, которым нужно срочно выучить предмет к пересдаче, нашли применение таким таблеточкам… У меня был канал поставки, у них — потребность. Мы помогали друг другу, и все были довольны.

Я приподнял брови.

— Пока не…

— Пока одна девица не начала биться в припадке прямо в аудитории. Зрелище, по словам ее одногруппников, было страшное. Эта дура от неуверенности или от страха решила выпить еще одну таблеточку прямо перед началом экзамена. Я ей говорил, что это не так работает, что нужно тщательно подбирать дозировку, потому как если переборщить, эффект будет совсем другим… В общем, больница, скандал, расследование. Меня сдали ее подружки, а там, как выяснилось, кто и сколько у меня брал, скандал угрожал принять уже опасный масштаб. Слишком уж много громких фамилий в этом списке оказалось. Так что засунули меня на остров, пока все не уляжется.

— А девчонка-то та хоть жива осталась? — спросил я.

— Жива, конечно! — отмахнулся Лаптев. — Что ей сделается-то? Она же просто психоз словила. Ну и народу в аудитории было полно — быстро заметили, отреагировали, вызвали врачей. Отлежалась денек под капельницами — и пришла в себя. Пересдачу, к слову, завалила.

Я устало провел ладонью по лицу. Итак, отличная у нас подобралась компания. Избалованный мажор-вредитель, вспыльчивый горец, поехавший ботаник-химик и пронырливый барыга. Оказывается, благородные месье тоже знают толк в развлечениях.

— И у нас здесь все такие, да?

Лапоть, он же Доктор, усмехнулся.

— Ага. Других тут, знаешь ли, не держат.

— Ладно. А что из себя представляет подготовка к ужину?

Ботаник снял очки и принялся тщательно протирать стекла носовым платком.

— Приведение одежды в опрятный вид, умывание, чистка обуви…

— И все?

— Ну а ты чего еще хотел? — мрачно буркнул Горец. — Чего тебе еще надо?

Мне? Мне — ничего. Мне надо, чтобы ботаник Веня не траванул меня каким-нибудь газом, да и чтобы остальные не особо покушались на мою шкурку. Ну и пожрать бы, да. Завтрак был ранним, быстрым и не особо питательным.

В коридоре зазвучала трель звонка.

— Это предупреждение, — пояснил ботаник. — Через десять минут построение.

Парни забегали по комнате. Горец стряхивал побелку с волос, Лаптев принялся торопливо отчищать замаранный комбинезон, а ботаник просто плеснул в лицо немного воды. Мне чистить было нечего, поэтому я просто внимательно наблюдал за действиями своих «сокамерников».

Вскоре прозвучала еще одна трель звонка — ну почти как в театре. Парни вышли, ботаник поторопил меня жестом и показал, как строиться. Собственно, никакой хитрости: мы вчетвером стали в одну линию перед нашей комнатой, меня поставили в середину.

И наконец-то я смог увидеть остальных.

Правда, никаких предварительных выводов сделать не получилось. Просто перед каждой дверью стояли молодые люди в одинаковых серых комбезах. Все более-менее опрятные, но вот взгляд у всех был разный. У кого-то потухший, у иных — затаенная злость, у третьих — равнодушие. Лишь немногие открыто радовались предстоящей трапезе.

Какой-то парень из соседней комнаты кивнул Горцу, тот ответил.

София Петровна в сопровождении двух одинаковых амбалов встала перед нами.

— Перекличка, господа.

Она принялась называть фамилии. Барсуков, Кантемиров, Лаптев, Оболенский… На свою фамилию каждый отзывался коротким «Я!».

— Регель, — громко произнесла надзирательница.

Кивнувший Горцу парень из соседней комнаты отозвался. Я мельком скользнул по нему взглядом. Невысокий, светловолосый, не особо крепкий. Рожа надменная.

— Теплов!

— Я!

Рядом с Регелем отозвался еще один из нашего отряда. Этот явно происходил из рода воинов — высокий и крепкий, парень буквально излучал богатырскую мощь. А вот лицо у него было открытое, даже доброе. Или просто оно создавало такой разительный контраст с мрачными физиономиями остальных.

— Все на месте. Шагом за мной, — велела надзирательница.

Нас вывели в ближайший коридор. Поскольку наши комнаты распоалаглись ближе всего к выходу, я толком не увидел ни других надзирателей, ни воспитанников. Ничего, сейчас в столовой осмотримся.

Мы прошли по нескольким длинным коридорам и вскоре вышли в отдельно стоящий корпус, где располагалась столовая. Пришлось остановиться и подождать, пока запускали остальных.

Как я понял, отряды были смешанными. Видел, что перед входом в обеденный зал два людских ручейка — мужской и женский — соединялись. Спали мы в разных местах, а вот работали и ели вместе.

Девушек было ощутимо меньше, но оно и понятно. Все же аристократы обычно более тщательно следили за воспитанием и поведением своих дочерей — по крайней мере в моем мире. А уж если и случался какой-нибудь инцидент, чаще всего его решали внутри самой семьи. Вряд ли в этой реальности было иначе.

Наверняка и в нашем отряде должны быть девушки. Интересно, какие они и за что сюда попали?

— Группа «Два-два» заходит…

Мы все еще торчали в коридоре. До соединения с остальной частью отряда было далеко — впереди была как минимум группа «3-1», а может и «двоек» было больше…

— Жаль, что ты меня забыл, — услышал я тихий шепот за спиной и обернулся.

Лаптев слегка улыбнулся.

— Что, я и тебе что-то сделал?

Улыбка Доктора стала еще шире.

— Открою страшную тайну, — выдохнул он. — В камере нет никого, кто бы не пострадал от твоих выходок в той или иной мере. Так что ты повнимательнее, Оболенский. Ночи длинные, двери не запираются, а дежурные надзиратели иногда могут засыпать…

Глава 8

Я покосился на Доктора. Не нравилась мне его ухмылка, совсем не нравилась. Да и вообще не производил он впечатления человека, которому стоило доверять.

Но все же можно было попытаться что-нибудь разузнать.

Я улыбнулся ему в ответ.

— Пугать изволишь, Лаптев?

— Предупреждаю, — подмигнул он и понизил голос до шепота. — На всякий случай.

— С чего бы такая доброта?

— Кто сказал, что доброта? Исключительно холодный расчет. Я, знаешь ли, преследую свои интересы.

Ну вот от Доктора я примерно этого и ожидал. С первого взгляда показался скользким типом — им и оказался. Другой вопрос, какой ему был от меня прок. Сейчас я был той еще кандидатурой в друзья. Или его так впечатлило, что я обезвредил Кантемира?

— Ну и какой интерес во мне? — шепотом спросил я, стараясь, чтобы стоявший передо мной Горец нас не услышал. Впрочем, он переговаривался с Тепловым, поэтому наверняка не обратил внимания на наши шушуканья.

— Ты мне здесь не нужен, — ответил Лаптев. — Ты нужен мне на воле. Связи у тебя полезные, Оболенский. Мне бы не помешали. Потому и пекусь о филее вашего сиятельства. А то ж сгинешь в этих стенах, бедолага.

Ну с этим я бы поспорил. Эту тушку не так просто убить, как мы уже выяснили.

— И какие же связи тебя интересуют? — спросил я.

— Об этом потом. Имей в виду, что мне главное — получить приглашение в пару уважаемых домов, дальше сам разберусь. Я умею быть убедительным.

Я слегка кивнул.

— Допустим, мы договорились. С меня услуга. Но ты чем расплатишься? Что дальше?

— Спи чутко, Оболенский, — шепнул Лаптев и отодвинулся от меня. — Очень чутко.

Наконец-то всю вторую группу запустили, и отряд «3-1» начал собираться и заходить в столовую. Доктор отодвинулся еще дальше и принялся о чем-то болтать с горе-химиком Барсуковым.

Тем временем я смог разглядеть нескольких девушек в очереди. Все ненакрашенные, в таких же, как у нас, комбинезонах и кроссовках без шнурков. Разные — были и красавицы, и милые симпатяжки, и уж откровенно на любителя.

Мне приглянулась одна девица с длинными темными волосами, убранными в высокий хвост. Тонкокостная, изящная, но выпуклости присутствовали, где нужно. Даже мешковатый комбинезон не скрывал достоинств фигуры, а отсутствие макияжа было только плюсом — красота у этой барышни была настоящая. Чем-то она даже походила на темную эльфийку из игр. Было в ней что-то… Не зловещее, нет. Необычное, с маленькой щепоткой романтичной мрачности.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, она уставилась на меня в упор. Из вежливости следовало отвести глаза, но я не стал — захотелось посмотреть на нее повнимательнее.

Она явно меня узнала. Темные брови нахмурились, между ними появилась суровая складка. Губы изогнулись в кривой недоброй усмешке, а чуть раскосые ярко-синие глаза вспыхнули ледяным огнем.

Да черт возьми! В этих стенах есть хоть кто-нибудь, кто меня не знает?

— Группа «три-два», построиться на вход.

Две девушки — и эта темновласка была одной из них — отошли от женской очереди и присоединились к нам.

Вторая девица выглядела несколько экстравагантно даже в этих почти что казарменных условиях. Явный перманентный макияж — краситься здесь запрещали, а она все равно выглядела накрашенной. Стрелки, брови и, кажется, даже с губами она что-то сделала. Аккуратно, почти незаметно, но у меня глаз был наметан.

Волосы она не убрала — хотя длина по плечи позволяла. Но забавно было другое. Корни были темно-русыми, а вот ниже — светло-фиолетовая краска. Почти сиреневая. Нежненькая такая, пастельная. И совершенно, блин, неестественная. Симпатично, но не мое.

Судя по длине отросших волос, девица провела в Академии четыре-пять месяцев. Если предположить, что в среднем человеческий волос растет на полтора сантиметра в месяц, то по длине в как раз так и выходило.

Девица скользнула по мне томным взглядом, рассеянно улыбнулась и заняла место в колонне.

— Группа «три-два» заходит.

Рядом с нами вышагивала Софья Петровна. С девушками из нашего отряда была еще одна надзирательница — похожая на колобок, низенькая и очень упитанная. Широкий ремень на полном отсутствии талии смотрелся на ней как кольцо у планеты.

Зал столовой оказался вполне стандартным: к раздаче тянулась очередь воспитанников. Трапезничать предлагалось за длинными железными столами, сидя на приваренных к полу лавках. Такой вот суровый быт.

Маршрут был прост: входишь, занимаешь очередь, получаешь свою порцию ужина, садишься за еду, а затем идешь в противоположный конец зала, оставляешь грязную посуду и поднос и выходишь через другие двери. Там как раз построился отряд первой группы, которой была оказана привилегия есть раньше всех.

Почему привилегия? Да потому что можно было забрать самые румяные булочки, самое нажористое мясо и так далее. Кто первый встал, того и тапки, короче.

— Что дают? — спросил Кантемиров у Теплова.

Тот прищурился, глядя на подносы забравших еду воспитанников.

— Гречневая каша с… судя по запаху, жареной печенью. С подливой. И салат из огурцов и помидорок.

— Опять гречневая…

— Вчера был рис переваренный, — пробасил Теплов. — Уж лучше гречка. Хотя я бы еще раз навернул тех щей, что в обед давали… Удались.

Печень я не любил, но тут было не до жиру. Организму, особенно моему, требовалось много есть. Не просто много, а МНОГО — за особые способности следовало платить. И не только кашу. Без мяса будет туго. Печень так печень.

На раздаче я улыбнулся суровой кухарке, но эффекта это не возымело. Дама неопределенного возраста в фартуке, печатках и белой шапочке молча навалила в тарелку гречку, плюхнула сверху порцию печени и залила все грибной подливкой. Сервис так себе, зато пахло и выглядело вполне прилично.

— А можно мне двойную порцию? Хотя бы каши, — попросил я. — Пожалуйста.

Кухарка наградила меня тяжелым взглядом и шлепнула еще половник каши.

— Благодарю сердечно, — улыбнулся я. — Кстати, белый цвет вам очень к лицу.

Кажется, я нарушил какую-то программу. Потому как кухарка зависла, держа половник в воздухе, пару раз моргнула, а затем немного смущенно уставилась на следующий поднос.

— Спасибо, — буркнула она себе под нос.

Ну что, большие победы начинаются с малых деяний. Вежливость берет иные стены, что невозможно взять силой.

Пройдя дальше, я получил ломоть черного хлеба, плошку салата и стакан черного чая из здоровенной бочки. Хорошо бы, чтоб с сахаром.

Поискав глазами стол, где расселись ребята из моего отряда, я пристроился к ним. У окна дежурила София Павловна в компании других надзирателей. Какой-то парень в форме явно к ней подкатывал, но она явно не отвечала взаимностью.

Сидевший справа Регель тут же отодвинулся. Я вскинул брови.

— Что не так?

Он отодвинулся еще дальше.

— Регель, я с тобой разговариваю.

Кантемир и Теплов обменялись красноречивыми взглядами.

— Это твой одноклассник, между прочим, — ответил за Регеля Горец. — Знакомься, Регель Арнольд Карлович. Насколько я понял, ты был его ночным кошмаром в гимназии.

Я невольно бросил взгляд на Барсукова. Ботаник делал вид, что не слышал разговор. Только вот что-то уж слишком тщательно он пережевывал печень…

Доктор быстро объяснил остальным мою ситуацию.

— Друзей ты здесь не найдешь, — сказала Темновласка. — Плевать, что у тебя беды с памятью. Память может и отшибло, но человек-то остался тот же.

А вот здесь я был готов поспорить. Правда, рассказывать недружелюбно настроенным людям о том, что я был замешан в проведении какого-то архисложного Темного ритуала, было не очень разумно.

— Я изменился, — сухо ответил я. — Не знаю, как было раньше, но теперь точно все будет иначе. Поверите мне — станем друзьями. Решите строить козни и вредить — получите в ответ. Все будет по справедливости.

— Справедливо было бы ударить тебя камнем по башке и засыпать песком, — впервые заговорил Регель. — А перед этим пару раз макнуть башкой в унитаз, где до этого испражнились. Прямо как ты делал. Можно еще что-нибудь припомнить. У тебя была богатая фантазия.

Я треснул кулаком по столу так, что все подносы подпрыгнули. На меня тут же уставилась Софья Павловна и угрожающе покачала головой.

— Да вы достали уже требовать от меня извинений и ответов! — прошипел я. — Я вашими претензиями и обвинениями уже по горло сыт! Не помню я ничего. Не пом-ню! А что до наказания — так я здесь, отбываю его. К слову, вместе с вами. Вы у нас тоже не ангелы, раз здесь оказались. Или начнете мне заливать о том, что вы невинны, что вас оговорили? Брехня! Мы здесь все одинаковые, и все в одной лодке. Я мог бы вам помогать, но не стану, пока не станете разговаривать нормально.

Томная девица с сиреневыми волосами поставила локоть на стол и оперлась подбородком о ладонь.

— А ты и правда изменился, Володя, — странно улыбнулась она.

— А ты еще кто?

— Знаешь, девушкам обидно, когда с ними проводят ночь, а потом не перезванивают и не отвечают на сообщения, — проворковала девица. — Но я зла не держу, к тому же ты у нас как эти герои бульварных романчиков для скучающих домохозяек.

Значит,Оболенский умудрился поматросить и бросить эту девчонку. Ну, приплыли. Нет, по ней было заметно, что она ни во что не ставила ценности вроде целомудрия до брака и прочих архаизмов. И все же признаваться так открыто…

— Агния я. Елисеева, — девушка отодвинула подальше недоеденный ужин и сделала глоток чая. — Господи, какой же мерзостью здесь кормят…

— Елисеева…

— Ой, да ладно тебе, сладкий. Говорю же, я не в обиде. Но начиналось все довольно многообещающе. Впрочем, раз уж мы оба здесь, все еще можно наверстать…

Я покосился на Кантемирова.

— Она что, под кайфом? В смысле принимает что-то?

— Принцесса у нас последние несколько лет под кайфом, — усмехнулся Горец. — Допрыгалась с приемом таблеточек да порошков. Денег куча, а мозги все пронюхала.

Судя по всему, Максим Кантемиров питал искреннюю неприязнь к людям со всякого рода зависимостями. Впрочем, я тоже не знал, жалеть Елисееву или нет.

— Она к нам сразу после наркологии попала, — добавил Барсуков. — Родители спихнули сюда, чтобы не мозолила глаза.

— Я уже четыре месяца чиста, — томно улыбнулась Агния. — Ну да, говорят, что-то в мозгах там поменялось. Но читать, писать, считать и думать могу. Просто медленно… Папа сказал, здесь свежий воздух и экология хорошая, что мне это пойдет на пользу. Ну я, дурочка, и согласилась. Они же не сказали, что это будет тюрьма. Такая же, как та, где меня сперва лечили. Но та хоть была в городе. Там слышно, как живет город… Как машины ездят, как трамваи гремят на рельсах, из окна было видно салюты в праздники… А здесь только чайки срут.

Я аж вздрогнул от неожиданного оборота речи.

Темновласка сокрушенно качала головой, глядя на Елисееву. Осуждала? Жалела?

— А ты кто и как здесь оказалась?

— Меньше знаешь — крепче спишь, — отрезала девушка.

— Юль, ну он вроде пока и правда не нарывался, — сказал Кантемир.

Странно. Горец — и защищать меня взялся? Или просто хотел, чтобы я таки дожил до дня дуэли?

Темновласка мрачно на меня покосилась.

— Дашкова. Имя ты слышал.

Дашкова? Неужели потомок той самой Дашковой — подруги Екатерины Великой? Вроде была дама большого ума, ученая…

Больше Темновласка не проронила ни слова. Юлия, значит. Вроде необычное имя для дворянок. Я редко его встречал. Хотя здесь все-таки мир пошел по другому пути, может с выбором имен стало посвободнее.

Черт, а ведь мне стало интересно! Что она такого могла натворить, эта хрупкая девчонка? Но приставать с расспросами я не стал — не то время и не то место. Задал лишь один последний вопрос.

— А тебе-то я что сделал? Вижу же, что злишься. Так просвети.

— Не мне, — после долгого молчания ответила Дашкова. И спрятала нос в кружке.

Видимо, на этом беседу можно было считать оконченной.

Почему меня это так зацепило? Потому что она красивая? Да вряд ли — красивых полно. Вела себя загадочно? Да черт его знает. Но я ощутил почти охотничий азарт. Нужно разузнать об этой Дашковой побольше. Не люблю недосказанностей.

Кантемир тем временем доел свою порцию и уставился на Теплова.

— Ну что, Теплыня, у тебя к Оболенскому претензии есть?

— Теплыня? — удивился я.

— Добрыня я. Теплов. Здесь сократили до Теплыни, — прогудел здоровяк. — Да был один случай… Но я тоже не в обиде. Сам сплоховал.

— Ну-ка, ну-ка… Что там было? — Тут же оживилась, насколько могла, Агния Елисеева.

— Да в клубе этот подлец подсыпал мне какую-то дрянь в выпивку. А мне ранним утром нужно было ехать по важному делу. Ну и развезло меня так, что до обеда не могли растолкать. Ну и, говорят, я там всякие дикие вещи творил…

Елисеева рассмеялась.

— А, так это был ты… Помню-помню, как же… Еще на стойке плясал вместе с девчонками-танцовщицами. И стойка под тобой рухнула… Да ладно, весело было.

— Ну так я и не обижаюсь. Говорю же — сам дал маху. Надо было следить за бокалом.

Нет, ну это еще было более-менее невинно.

Почему-то вспомнился анекдот про тонущий в бурю корабль. Мужик в отчаянии восклицает: «Господи, ладно я, грешник, мне поделом. Но за что ж народ-то гибнет?» А Бог ему и отвечает: «Я вас, сволочей, три года на этот корабль собирал!» Вот здесь было так же.

Одно из трех: либо Оболенский успел насолить вообще всем отпрыскам петербургской аристократии, либо я случайно оказался в обществе людей, которым насолил, либо это был чей-то извращенный расчет.

В случайности я не верил. В то, что так может не повезти, тоже.

Мог ли Оболенский, которому вроде как с пару месяцев назад стукнуло восемнадцать, так достать большой пласт знати? Как-то сомнительно. Нет, были за ним серьезные проступки, если не сказать — преступления. И все же я не верил, что Володя мог успеть насолить всем.

Оставалась версия с тем, что все это было подстроено.

Что там говорила София? Она вроде намекнула, что мое попадание в этот отряд не было случайным. Ее работа? Или кто-то еще решил устроить мне веселую жизнь?

Как бы поаккуратнее выведать, чьих рук это дело. Потому что чем дальше, тем ярче во всей этой ситуации виделся какой-то план. Только вот кому это было нужно, зачем и, главное, чего этот некто хотел добиться?

— Третья группа, заканчиваем трапезу! — крикнул один из надзирателей.

Народ начал активнее работать приборами. Кто-то торопливо допивал чай. За этими разговорами я умудрился слопать все, что было на подносе, а желудок, зараза, требовал еще и еще. Ну уж нет, дорогой, учимся обходиться малым и экономим энергию. Нас здесь как на убой кормить не будут.

Хотя, как по мне, порция была увесистая, и взрослому мужику хватило бы, чтобы объесться до отвала.

Я поднялся, перелез через лавку и прихватил почти что вылизанный до блеска поднос — даже всю подливу коркой хлеба собрал, каждая калория была на счету. За мной семенил пухленький Барсуков, умудряясь на ходу поправлять свои дурацкие очки.

Возле окна сдачи посуды царило небольшое столпотворение — воспитанники торопились избавиться от подносов и построиться. Я выждал, пока этот хаос немного уляжется, и почти подошел к окошку, когда чья-то рука легла мне на плечо.

Резко обернувшись, я увидел рослого парня с сочным фиолетовым фингалом под правым глазом и разбитой губой. Эк его отделали…

— Думал сбежать от ответственности, да? — широко улыбнулся он. — Думал, здесь от меня спрячешься?

— Вот черт… — нервно сглотнул Барсуков и отпрянул от нас. — Ой-ой… Это нехорошо!

Я уставился на парня с бланшем.

— Ты кто?

— Это Олег Вяземский, — прошептал за моей спиной ботаник.

Глава 9

Вяземский!

Тот самый, после драки с которым меня сюда и упекли. Только вот что он здесь забыл? Неужели его определили в Академию только из-за одного махача? Да вряд ли, замяли бы вопрос, благо можно было спустить всех собак на Оболенского.

Или Олеженька у нас тоже любитель повыпендриваться?

Он улыбнулся, растянув разбитые губы.

— Зарос, я смотрю. Быстро восстанавливаешься, сукин сын.

— А ты, вижу, нет, — пожал плечами я. — Ты-то что здесь забыл?

В воздухе повисло нездоровое напряжение. Воспитанники от греха подальше отошли от нас, чтобы в случае чего, не прилетело подносом.

Ну уж нет, я так глупо на провокацию не поведусь. Улыбаемся и машем.

Вяземский двинулся на меня и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но захлопнул челюсть, увидев, что к нам направились надзиратели.

— Вяземский! Оболенский! По два шага назад!

Я ухмыльнулся и сделал ровно то, что приказали. Олег разжал кулаки и, помедлив, тоже отступил.

— Еще увидимся, Володя.

— Непременно, — елейным голосом ответил я.

София Павловна вытащила из моих рук поднос и грохнула его на стол у окна сдачи.

— Оболенский, иди в строй.

Нас развели по разным отрядам, но глаза Вяземского все еще метали искры. Горячий и мстительный, однако. Впрочем, кажется, я и правда его опозорил. И все же нужно выяснить, какого ляда он оказался здесь.

— Давно Вяземский в Академии? — спросил я у стоявшего позади Барсукова.

Ботаник пожал плечами.

— Вчера привезли. Мы сперва думали, что его к нам определят — у нас как раз место освободилось на прошлой неделе. Но его засунули в первый отряд.

Ага. Значит, о скандальчике администрации все было известно — развели по углам во избежание конфликтов. И будут пристально наблюдать за нашим поведением.

А Вяземский обязательно попробует что-нибудь выкинуть — у него это прямо на лбу было написано. Пока не смоет оскорбление моей кровью, не успокоится. Что ж, удачи, Олежка.

Мы построились у выхода, и София Павловна вышла вперед.

— До девяти — свободное время. Кто отправится на спортплощадку?

Кантемиров, Теплыня, Регель и Дашкова шагнули вперед. Надзирательница кивнула.

— Остальные?

— Я слышал, здесь есть библиотека, — сказал я. — Можно мне туда?

Брови Софии недоумевающе поползли вверх, но она кивнула.

— Разумеется, Оболенский. Кто-то ее желает в библиотеку?

Барсуков и, к моему удивлению, Елисеева подняли руки.

— Поняла, — отозвалась надзирательница и уставилась на Доктора. — Лаптев?

— А у меня отработка за встречу с родственниками. Мастер сказал, могу сегодня прийти помочь.

— Хорошо, — сказала София. — Те, кто на спортплощадку — идите к Василию Дмитриевичу, он ждет вас у выхода. Те, кто в библиотеку — идите с надзирателем Платоном Михайловичем. Лаптев, идите со мной. Сама отведу. Нужно подбить ваши часы работы.

Все разошлись, и Барсуков указал на мужчину в форме, собиравшего воспитанников около входа в корпус.

— Нам туда.

— Агния, а ты-то что в библиотеке забыла? — украдкой шепнул я.

— А что, нельзя?

— Да просто странно…

— Там можно прикорнуть на диванчике. Я сплю много, мне восьми часов не хватает, — объяснила Принцесса. — Врачи сказали, во мне что-то там в мозгах восстанавливается, поэтому нужно больше спать. А там сядешь в уголке, возьмешь книгу форматом побольше, упрешь ее в живот — и можно подремать…

Я улыбнулся. Хитрость безобидная, но каждый тут выкручивался как мог.

На завели в просторный читальный зал. Все выглядело, как гибрид комнаты отдыха и, собственно, библиотеки: ряды шкафов и стеллажей с книгами, между которыми бродили воспитанники, выбирая чтение на вечер. Весьма уютно. У длинного ряда окон располагались диваны, кресла и журнальные столики. Были и рабочие столы с лампами, как в институтских библиотеках. Вдалеке поставили несколько столов для игр — кто-то уже сопел над шахматами.

Но меня игры не интересовали. Задача была иная.

— Добрый вечер, — обратился я к симпатичной молоденькой библиотекарше. В отличие от надзирателей, она была одета не в форму, а в классическую белую блузку и узкую юбку чуть ниже колена.

Туфельки на низком каблуке чуть клацнули, и она развернулась в мою сторону.

— Добрый вечер, воспитанник. Чем могу вам помочь?

— Могу я взять на вечер пару книг?

— Разумеется, — сдержанно улыбнулась девушка. — Весь библиотечный фонд в распоряжении наших воспитанников. Однако брать книги в комнаты запрещается. Вы можете читать только в зале.

— Превосходно, — кивнул я. — Мне все ясно.

— Так какие книги вас интересуют? В прошлом месяце мы значительно пополнили фонд новыми изданиями. Может что-то из современной литературы?

Я постарался изобразить самую очаровательную из возможных улыбок.

— Боюсь, мои интересы лежат в иной плоскости. Исторической.

Девушка удивленно на меня взглянула.

— У нас много исторических трудов. Быть может, я смогу подсказать?

Надо отдать должное, девушка была очень любезна. И когда я отказался от современной беллетристики, она, казалось, даже всерьез заинтересовалась — голубые глаза сверкнули неким азартом под стеклами очков в толстой роговой оправе.

Как же назывался этот труд… Отец о нем рассказывал. Он вообще прекрасно ориентировался в истории и искусстве — издержки его темной профессии. Как-то он признался, что в юности ходил в учениках у вора, специализировавшегося на краже исторических ценностей. Да и на зону попал после кражи какой-то очень старой и редкой иконы.

Ну эта книжка с гербами знатных семей… Бархатная книга? Нет, вроде не она. Гербовник вроде?

— Мне нужен гербовник дворянских семей империи, — сказал я.

Библиотекарша улыбнулась.

— Общий гербовник дворянских фамилий Российской империи, полагаю?

— Именно! Если возможно, издание до 1917 года и обновленное.

Интерес в глазах девушки стал неподдельным.

— Весьма странный выбор для новоприбывшего воспитанника.

— Я тот самый, у которого память отшибло, — виновато улыбнулся я. — Решил взяться за учебу, раз уж обстоятельства так сложились.

Девушка кивнула.

— Что же, в таком случае я вам с удовольствием помогу. Пожалуйста, подождите здесь.

Она скрылась за рядами стеллажей и шкафов. Надзиратель в углу бросил на меня пристальный взгляд, словно напоминал, чтобы я не делал глупостей, поскольку за мной наблюдали.

Я и не собирался. Сейчас моя задача — получить информацию. А два издания мне были нужны затем, чтобы понять, насколько изменился состав дворянства после реставрации монархии. И раз верные Романовым семьи получили особые способности, наверняка где-то должно было быть указание на то, какие…

— Прошу, Владимир Андреевич, — девица вернулась и положила на стол две здоровенные толстые книги. Причем одна была раза в полтора толще другой, что уже само по себе напрашивалось на некоторые выводы…

— Вы меня знаете? — удивился я.

— Ну вы же сами поведали о вашей особенности, — улыбнулась библиотекарша. — В Академии больше нет воспитанников с ретроградной амнезией. Пожалуйста, распишитесь в книге учета.

Я поставил закорючку напротив своей фамилии и списка выданных книг, развернул книгу учета к библиотекарше и подхватил обе книжки.

— Я могу выбрать любое место или здесь зал разделен на зоны для групп?

— Сейчас у вас свободное время. В свободное время воспитанникам из разных групп и отрядов разрешено общаться друг с другом. Располагайтесь там, где вам комфортно.

А библиотека начинала мне нравиться!

На пути к рядам столов, диванчикам и креслам я увидел стопку чистых листов и стакан с ручками. Прихватив канцелярию, я расположился за столом в конце последнего ряда рядом с лампой. Теплый желтый свет делал это место более уютным.

Итак, с кого бы начать?

Давай-ка с себя, Хруст-Оболенский. Узнаем побольше о своей семье.

Сперва я открыл дореволюционное издание гербовника.

Оболенские

Оболенские — русский княжеский род, Рюриковичи, отрасль князей черниговских, ветвь князей Тарусских. Род князей Оболенских внесён в Бархатную книгу.

Существуют две фамилии Оболенских:

Князья Оболенские, потомки Рюрика;

Оболенские (не князья, в гербовник не внесены).

Родоначальник рода — сын князя Юрия Михайловича Тарусского — князь Константин Юрьевич (XIII колено от Рюрика), получивший в удел от отца волость по реке Протве, где позже возник и город Оболенск.

Во второй половине XIV века Оболенские приняли московское подданство до 1449 году, перейдя на службу к великим князьям Московским, заняв видное положение среди московской знати, но при этом сохранив владения в Оболенске.

Многие представители рода в XV–XVI веках занимали высокие административные и военные должности, многие были боярами.

Род князей Оболенских представляет одну из самых замечательных отраслей потомства Рюрика. В XV и XVI столетиях ни один род не выставил, сравнительно с ним, столько знаменитых деятелей, как на административном, так и, в особенности, на военном поприщах.

Представители его способствовали великому князю Василию Васильевичу Тёмному победить крамолу Шемяки, и тем спасти для России такую крупную царственную личность, как Иоанн III Васильевич, который, как и его сын Василий Иоаннович, не мало обязаны были трудами и подвигами князей Оболенских в окончательном объединении и устроении Московского государства.

Точно так же в княжение Иоанна IV Грозного мы видим массу замечательных военных деятелей из рода князей Оболенских, до тех пор, пока бич этого Государя — опричнина — не коснулся самых лучших его членов и незаслуженными гонениями и казнями не уничтожил большинство их.

После этого, во всё продолжение XVII и XVIII столетий, род, как бы уставший от чрезмерной деятельности, не выделял из своей среды почти ни одной выдающейся личности, и только в XIX веке и в настоящее время, как бы отдохнувший, снова явился на поприще государственной деятельности.

При сыновьях, внуках и правнуках князя Ивана Константиновича Оболенского род разделился на множество ветвей, принявших по прозвищам своих князей-родоначальников в основном двойные фамилии. В большинстве своём они угасли в XVI–XVII веках, за исключением Репниных, Тюфякиных и собственно Оболенских, представляющих собой две ветви, начинающиеся ещё в XIX колене.

Первая, очень обширная, от князя Михаила Константиновича Сухорукого Оболенского (сына Константина Семёновича Оболенского, родоначальника князей Оболенских), вторая, небольшая, — от его другого сына, князя Василия Константиновича, имевшего прозвище «Белый», отчего и его потомки обычно назывались «князьями Оболенскими-Белыми».

От трёх сыновей брата князя Ивана Константиновича, Андрея, пошли роды князей Долгоруковых, Щербатовых и Тростенских.

Род князей Оболенских внесен в родословные книги губерний Калужской, Московской, Нижегородской, Пензенской, Рязанской, Симбирской, Тульской.

На учредительном собрании в январе 1913 года был создан Союз рода князей Оболенских с утверждением в мае того же года: «Устава семейного союза рода князей Оболенских», с созывом общего собрания, один раз в год 14 февраля — в день перенесения мощей Святого Михаила князя Черниговского.

Ничего себе! Род настолько расплодился, что пришлось организовать целый союз потомков… Хотя дело полезное: семейные связи, взаимная поддержка — все это наверняка помогало Оболенским оставаться на плаву.

Жаль, в Гербовнике не было перечня известных представителей рода. Особенно интересно было бы почитать о том, как складывалась судьба Оболенских после Реставрации…

Я открыл обновленный Гербовник — почти вся информация оказалась идентичной, и я с разочарованием отметил, что никакого перечня особых способностей нашего рода там не было. Только сухая фраза об их появлении после гибели царской семьи.

— Видимо, придется искать другие книги, — проворчал я и принялся искать следующую фамилию.

Вяземские

Вяземские — русский княжеский род, Рюриковичи.

Род князей Вяземских внесён в Бархатную книгу. В Гербовник внесены две фамилии этого рода:

Князья Вяземские, потомки Рюрика с 862 г.;

Вяземские (не князья), предки которых написаны дворянами (1598 г.).

Князья Вяземские

Род происходит от князя Ростислава Мстиславича Смоленского, внука Владимира Мономаха. Правнук Ростислава, князь Андрей Владимирович, прозванный «Долгая Рука» получил в удел Вязьму, стал родоначальником князей Вяземских.

Когда князь Александр Глебович Смоленский осадил (1300 г.) Дорогобуж, то на помощь сему городу явился князь Андрей «Афанасьевич» Вяземский, с войском своим и принудил снять осаду города.

Потомок Андрея Владимировича «Долгая рука», князь Семен Иванович и жена его Иулиана трагически погибли от руки князя Юрия Смоленского (1403). Князья Вяземские сохранили свой удел (до 1494), а затем стали подданными Москвы.

Князь Александр Иванович участник похода на Астрахань во главе вятчан (1554), 2-й воевода в Торопце (1562). Князь Афанасий Иванович один из приближённых царя Ивана IV Грозного, погиб от пыток (1570). Князь Юрий-Василий Иванович окольничий Ивана Грозного. Князь Алексей Иванович испомещён в Московском уезде (1550). Князь Семён Юрьевич воевода в Кузмодемьянске (1599–1601), в Смутное время служил Лжедмитрию II, возглавил поход «тушинцев» на Нижний Новгород, потерпел поражение (1609), схвачен и повешен.

В XVI столетии князья Вяземские владели поместьями: Переславль-Залесском, Московском, Романовском, Белозерском, Суздальском и Каширском уездах. В XVII столетии князья Вяземские владели поместьями и вотчинами: Серпейском, Серпуховском, Московском, Ряжском, Данковском, Каширском, Белёвском и Костромском уездах.

Тридцать два представителя рода владели населёнными имениями (1699 г.).

У Андрея (родоначальника Вяземских) были три сына, Василий, Федор и Иван Жилка. От Василия и Фёдора пошли две ветви рода Вяземских.

К первой ветви принадлежат Иван Андреевич, действительный тайный советник и сенатор; его сын, Андрей Иванович, исполнявшем при Екатерине II должность генерал-губернатора нижегородского и пензенского, а при Павле I ставший действительным тайным советником и сенатором; внук, Пётр Андреевич, известный писатель и внучка, Екатерина Андреевна Колыванова, жена Н. М. Карамзина; Александр Алексеевич — генерал-прокурор. Эта ветвь внесена в V часть родословных книг Костромской и Ярославской губерний.

От внуков родоначальника второй ветви, князей Юрия и Романа Константиновичей, произошли две отрасли рода Вяземских. Из первой отрасли происходил князь Афанасий Иванович, бывший оружничим. В XVII веке члены этой отрасли были дворянами московскими, стольниками и стряпчими. Из второй отрасли младшей ветви, наиболее многочисленной в роде Вяземских, многие были воеводами в XVI и XVII веках. Их потомки Сергей Иванович и Николай Григорьевич были сенаторами; сын последнего, Григорий (1823–1882) — автор оперы «Княгиня Острожская».

Леонид Дмитриевич (родился в 1848 году) был астраханским губернатором, а с 1892 года управлял департаментом уделов. Женился на последней графине Левашёвой, в связи с чем его потомкам дозволено носить двойную фамилию «Вяземский-Левашёв». Из их числа происходила знаменитая французская актриса Анна Вяземски.

К третьему сыну Ивану Жилке возводят род князей Жилинских.

Дворяне Вяземские

Дворяне Казарин, Козма и Иван Петровичи Вяземские написаны по Смоленску в десятнях во дворянах с поместным окладом (1598). Из них Казарин Петрович возвратился из польского плена вместе с тремя дочерьми Фёдора Петровича Вяземского (1613), стрелецкий сотник и имел поместье в Галичском уезде (1622).

Иван и Кузьма Казариновичи служили по дворовому списку и владели поместьями в Галичском и Вологодском уездах, потомство Кузьмы внесено в родословную книгу Московской губернии. Подьячий Евдоким Вяземский ездил при посольстве в Англию (1687).

Иевъ, Никифор и Пётр Кондратьевичи Вяземские жалованы поместьями (1696), из них находились при царевиче и великом князе Алексее Петровиче, Иевъ — секретарём, а Никифор — учителем, пострадал (1718). Марфа Вяземская кормилица царевны Софьи Алексеевны (1698).

Род внесен в VI часть родословной книги, в число древнего дворянства.

По старинному преданию дворяне Вяземские, принявшие начало во второй половине XVI века, есть побочная ветвь древнего княжеского рода Вяземских.

Ну наш Олег-то наверняка происходил из княжеского рода. Это еще требовалось уточнить, но я не увидел ни в той, ни в другой книге упоминаний о деяниях дворян Вяземских позже XIX века. Отличились только князья. Так что, скорее всего, у нас тут имел место конфликт двух княжеских отпрысков.

Ну да, весьма скандально. Особенно с учетом того, что инцидент случился из-за дочки графа Орлова…

— Чем же тебя наделила сила? — прошептал я себе под нос, на всякий случай пролистав обновленный Гербовник. Нет, никакой конкретики.

Хотя Олег не показался мне таким уж сильным и крепким. Так что наверняка он был наделен иным даром. Кажется, завтра нужно попросить у библиотекарши книги о способностях. Должны же быть какие-то материалы, я уже не говорю о том, что на месте императорской семьи я бы сделал особый реестр с перечислением общих родовых талантов и особыми умениями глав родов и их наследников…

Время у меня еще было. Увы, недостаточно, чтобы просить другие книги, но его вполне хватило бы, чтобы почитать еще о каком-нибудь роде.

И я выбрал Темновласку.

— Юля, Юля, Юля… Иди-ка сюда, дорогая… — я сперва открыл старый Гербовник и немало удивился увиденному.

Дашковы

Князья Дашковы

Да́шковы — русский княжеский род из числа смоленских князей, Рюриковичи, угасший в 1807 году. Усыпальницей князей Дашковых служил соборный храм Новоспасской обители на берегу Москвы-реки.

Последний смоленский удельный князь, Александр Святославич (XVII колено от Рюрика) по прозванию Дашек, был младшим братом известного великого князя Юрия Святославича. После взятия Смоленска войсками великого князя Витовта в 1404 году бежал в Московское княжество, где и умер через 4 года, оставив сына князя Михаила Александровича по прозвищу Зьяло, родоначальника князей Зьяловых.

Он имел сына Дмитрия Михайловича по прозванию Дашко (Дашка).

От него-то и происходит немногочисленный княжеский род Дашковых, в допетровское время не очень заметный на службе и не занимавший должностей выше окольничего.

По совету матери княгини Екатерины Романовны, последний бездетный князь Павел Михайлович Дашков объявил наследником родовых имений, включая Троицкое на Протве, её внучатого племянника, графа Ивана Илларионовича Воронцова, которому было высочайше дозволено императором Александром I именоваться графом Воронцовым-Дашковым. Его потомки — также Воронцовы-Дашковы — не происходят, таким образом, от князей Дашковых даже хотя бы и по женской линии.

Фамилия князей Дашковых употреблялась с ударением на первом слоге, а с ударением на втором слоге в дворянском роде Дашковых. Общие геральдические данные, а также последовательность поколений позволяют говорить о едином происхождении фамилий князей и дворян Дашковых, лишь в более позднее время, в связи с различными родственными связями и установлением фиксированных родословных древ, фамилия князей Дашковых была выделена в особую ветвь.

Однородцами князей Дашковы являются: князья Жижемские, Порховские, Кропоткины, дворяне Всеволожские и Всеволож-Заболоцкие, князья Ярославские.

Дворяне Дашковы

Дашко́вы — древний русский дворянский род.

Происходят от мурзы Дашека, «мужа честна», приехавшего из Большой Орды к великому князю Василию Ивановичу, а в святом крещении имя ему Даниил. Его внуки Иван и Лука Васильевичи принимали участие в походе на Колывань. Василий Михайлович воевода, а Михаил Иванович есаул в Казанском походе. Иван Иванович воевода в Шведском и Полоцком походах.

В XIX веке Дашковы занимали видное место на дипломатической службе. С 1839 года владели Благовещенским арматурным заводом.

Ага. Княжеский род Дашковых угас еще в начале позапрошлого века.

Значит, Юля у нас происходила из Дашко́вых. А я-то еще удивился, почему ударение она поставила не на тот слог. Что ж, теперь стало понятнее. Но не до конца.

Я принялся листать новый Гербовник в поисках дополнений.

— О… Теперь понятнее.

Графы Дашковы

Происходят от Андрея Дмитриевича Каменева — внебрачного сына Дмитрия Дмитриевича Дашкова — председателя уфимской земской управы и известного благотворителя, и внука Дмитрия Васильевича Дашкова — действительного тайного советника и основателя литературного общества «Арзамас».

В 1918 году проявил наличие Силы, направив оную на помощь Реставрации. Принимал активное участие в Реставрации, организовав членов уфимской земской управы и руководя обороной Благовещенска. Стараниями Андрея Дмитриевича был сохранен Благовещенский арматурный завод.

В 1919 году высочайшим повелением императрицы Ольги Николаевны произведен в дворянское достоинство, награжден графским титулом с присвоением фамилии отца. Будучи единственным прямым потомком дворян Дашковых по мужской линии, унаследовал их состояние и преумножил его, создав Объединенный металлургический синдикат.

Унаследовал герб дворян Дашковых с изменениями — увенчан Графскою короною и тремя Графскими шлемами, из которых первый украшен Графскою короною, второй дворянскою, третий — витком червленым и серебряным.

Так, значит, Юля у нас железная принцесса…

Металлургический синдикат — это мощный финансовый поток. Вообще случай, как мне показалось, исключительный — чтобы внебрачному сыну дали фамилию отца, да еще и сверху накидали привилегий…

Наверняка потому, что в нем проснулся дар. И, видимо, он передался потомкам. Иначе вряд ли Юля бы сюда попала.

И все же я никак не мог взять в толк, что такого она могла натворить. С той же Елисеевой все понятно — как точно выразился Кантемиров, пронюхала все мозги. В измененном состоянии могла что-то выкинуть. В моем мире частенько мелькали новости о том, что сынок или дочурка кого-то очень влиятельного и богатого то в ДТП попал, то еще что пожестче устроил.

А вот Юля на наркошу и уголовницу ну никак не тянула. Изящная, даже хрупкая, с этими большими глазищами… Ну что она могла устроить? И что мог сделать ей Оболенский? Точнее, не ей, но явно кому-то из ее близких.

Я подпрыгнул от неожиданности, когда по ушам резанула трель звонка.

Оторвавшись от размышлений, я взглянул на большие настенные часы. Почти девять вечера, сейчас начнут разгонять по комнатам для приготовления к отбою.

— Ладно, завтра продолжим экспресс-обучение, — шепнул я и закрыл книги.

Только сейчас я почувствовал, что на меня кто-то смотрел — аж голова нагрелась. Подняв глаза, я встретился взглядом с какой-то девицей.

И мне стало не по себе.

Странная она. Сидела над разложенными перед ней листами с какими-то картинками, чуть покачиваясь из стороны в сторону, словно была в трансе. Девица-то явно не в себе, или, наоборот, слишком глубоко в себя ушла.

Я заметил, что вместо комбинезона она была одета в мешковатое платье — такое же серое, как наши робы. На груди и рукаве была нашивка с римской цифрой IV. Четвертая группа.

Девица нисколько не походила на злостную уголовницу. А вот на пациентку психиатрической клиники — вполне. Длинные рыжие волнистые волосы спадали с плеч, под глазами легли тени, да и вид у девчонки в целом был изможденный. Бледная как молоко, худющая, руки — веточки, судя по тонким запястьям и тому, как на ней сидела роба. Вялая, не от мира сего.

Кандидатка на перемещение отсюда прямиком в дурдом?

Она снова вцепилась в меня взглядом, и я отвел глаза. Не хотелось лишний раз провоцировать психованную. Ясное дело, что ничего она мне не сделает — и я отобьюсь, и надзиратели здесь не просто так дежурили. Просто не хотелось давать поводов для шума.

Глядя на меня, она что-то прошептала, но я читать по губам не умел.

— Воспитанники, просим сдать книги и настольные игры. Зал заканчивает работу! — громко объявила библиотекарша.

Я вернул неиспользованную бумагу и ручку на место и потащил фолианты на стол. Проходя мимо странной девушки, я слегка задел разложенные перед ней бумажки. Одна упала, и я нагнулся, чтобы ее поднять. Взглянул мельком на картинку — это оказалась фотография. Какой-то красивый усадебный дом в классическом стиле.

Девица наклонилась, чтобы забрать листок, и я снова встретился с ней глазами. Темные, с расширенными, как у охотящейся кошки, зрачками.

— Не спи сегодня, — шепнула она.

— Чего?!

— Не засыпай.

К ней тут же поспешил один из надзирателей.

— Нам пора, милая — сказал он и почти силком поставил ее на ноги. Впрочем, девица не сопротивлялась. — Идемте, нужно готовиться ко сну.

Девушка покачнулась, снова ушла глубоко в себя. Надзиратель быстро собрал картинки и положил в папку, которую забрал с собой. Незнакомка позволила вывести себя из зала, хотя вышло медленно — она едва передвигала ногами.

Перед столом библиотекарши уже выстроилась очередь — воспитанники сдавали книги, расписывались, возвращали шкатулки с шахматами и шашками. Кажется, я даже увидел нарды.

Сдав гербовники, я дождался остальных, и София Петровна повела нас в жилой корпус. А я все никак не мог выбросить из головы эти безумные глаза рыжеволосой девицы и ее слова. Ладно доктор меня предупредил — у него был резон, да и наверняка он мог что-то слышать.

Но этой-то девке откуда знать, что против меня могли что-то готовить? Она ж явно витала в какой-то другой реальности!

Может дар? Предвиденье какое-нибудь или чтение мыслей?

Нужно как можно скорее выяснить, на что здесь вообще способны одаренные. Я уже знал о природниках, лекарях и воинах. Ну и Темный дар. Но наверняка было что-то еще.

— За ум взялся? — спросил Кантемиров, когда мы зашли в нашу комнату.

Барсуков тут же метнулся в уборную, а я рассеянно снимал покрывало со своей кровати.

— Ага, — отозвался я. — С шахматами у меня все равно туго, позориться не хочу. А так хоть проведу время с пользой.

Кантемиров усмехнулся, но ничего не ответил. Как раз вышел умытый ботаник, и Горец пошел следующим.

— Молоко!

По коридору катили тележку, и стаканы дребезжали каждый раз, когда колеса попадали на стык плит.

— Молоко? — удивился я.

— Ага, — отозвался Лаптев. — На ночь всегда дают. Оно теплое, с медом. Помогает засыпать.

— Здесь вообще заботятся о крепком сне, — добавил шепотом ботаник. — Восемь часов, и ни минутой меньше. Считается, что теплое молоко с медом помогает организму расслабиться и восстановиться.

Тележку катила одна из кухарок в сопровождении двух надзирателей. Мы подошли к входу, нам протянули четыре кружки, и каждый выпил до дна на глазах у надзирателей.

— Все, свободны, — сказал парень в форме. — По кроватям.

Я заскочил в уборную, быстро почистил зубы и плеснул в лицо ледяной воды, надеясь взбодриться. Сбросил комбез, переоделся в выданную пижаму и залез на свою верхотуру.

— Отбой! — крикнули из коридора. — Всем по кроватям!

Было холодно, пришлось накинуть покрывало поверх тоненького одеяла. София Петровна сунулась к нам, проверила, что все разлеглись, и выключила свет. Дверь так и не закрыли, и из коридора лился приглушенный свет. Что ж, я не из тех, кто засыпал только в полной темноте.

Кроме того, спать я сегодня не собирался.

Двое людей не могли ошибаться. Меня предупредили, и было бы глупо не прислушаться. Так что придется бодрствовать. Ничего, организм молодой, здоровый — переживет.

За окном снова поднялся ветер — странные тени плясали на стене, к которой была прислонена моя кровать. Прыгали, меняли форму, гипнотизировали.

Веки отяжелели, а по телу разлилась приятная нега…Не спать, Хруст! Не спать!

Но молочко оказалось забористым. Я и сам не заметил, как в очередной раз сомкнул веки и забыл их открыть…

Глава 10

«ПРОСНИСЬ!!!»

Невыносимо громкий вопль в собственной голове заставил меня распахнуть глаза.

На долю секунды мне подумалось, что я очнулся — дома, в родном Питере. В какой-нибудь больничной палате под капельницами с катетером в члене. Что сейчас придет врач и скажет, что я слишком долго отходил от наркоза и бредил. Что придет Витек и пообещает помочь маме, пока я тут откисаю…

На одну секунду, всего на одну, я поверил в то, что этот странный сон наконец-то закончился. Дернулся, чтобы подняться…

А в следующее мгновение живот пронзила острая боль.

Из меня вырвался тихий хрип — я кричал, но вопль булькал в горле, словно ему что-то мешало. Попытался пошевелиться — и с ужасом осознал, что тело меня не слушалось.

Даже голову не повернуть. Черт побери.

А меня тем временем, кажется, убивали…

Что-то тонкое и острое снова вонзилось в мою плоть, а проклятое оцепенение не спадало. Чудовищное ощущение. Словно проснулся от нехватки наркоза посреди операции — все чувствуешь, а пошевелиться и сказать ничего не можешь.

В чёртовой комнате было темно. В коридоре не горело даже ночное освещение. И ни одна сволочь на соседних кроватях не проснулась.

Или это был кто-то из них?

Я собрал всю силу, на которую был способен. Все, чего мне сейчас хотелось — чтобы эти странные путы спали. Смогу пошевелиться — попытаюсь отбиться.

Я зарычал от напряжения. Казалось, сейчас голова взорвется. Почему-то запылала огнем печать Тьмы. У меня не было времени думать, почему — я просто продолжал бороться с оцепенением.

И когда показалось, что у меня сейчас лопнут глаза, проклятые путы спали.

Ублюдок, мать твою, а ну иди сюда!

Я резко вскочил с постели — двухъярусная кровать опасно покачнулась. Человек — точнее, окутанная тьмой тень — метнулась в сторону. Пытался бежать, сволочь. Ну, погоди…

Подобравшись, точно кот, я спрыгнул с кровати и метнулся за тенью. В комнате было темно, но света от окна хватило, чтобы понять — это была какая-то чертовщина. Нападавший не имел лица. Фигура антропоморфная, точнее, вполне себе человеческая. Только она была словно густо покрыта светонепроницаемой черной краской. Тени окутали убийцу так плотно, что невозможно было различить ни единой черты.

Просто фигура. Среднего роста, худощавая — и совершенно черная.

— Что за хрень? — Я тряхнул головой, когда противник замер передо мной.

А в следующий миг он бросился к выходу. Я прыгнул за ним. Ухватил за руку — и тут же зашипел от боли. Она была настолько ледяная, что меня обожгло этим неестественным холодом. Но руки я не отдернул. Наоборот — как можно крепче схватил нападавшего и развернул «лицом» к себе.

Черт. Словно в бездну смотришь…

По моему позвоночнику пробежали искры ужаса. И этот ужас внушал не убийца, а тьма, которой он был окутан. Что-то животное, первобытное и очень опасное.

Он дернул руку на себя, и я покачнулся вперед. Оружие он выронил — я услышал звон чего-то металлического. Я толкнул убийцу к стене, пытаясь преградить путь к бегству. Но он умудрился коротко провести свободной рукой перед моим лицом и, кажется, бросил какой-то порошок мне в лицо. Рот наполнился кисловатым вкусом пепла.

А затем все перед моими глазами взорвалось.

* * *
— Хр… Хр… Ахрр! Тьфу!

Я зашелся в приступе кашля и, перевернувшись набок, выплюнул сгусток чего-то черного.

Озираясь по сторонам, с трудом поднялся. Сперва на четвереньки, затем выпрямился и тут же пошатнулся, благо успел ухватиться за кровать.

На нижнем ярусе мирно спал Лаптев. Живой и вроде бы здоровый. Дрых без задних ног. Кантемиров и Барсуков тоже видели десятый сон. Да как это вообще возможно? Почему никто не проснулся? Почему никто не прибежал на шум из надзирательской?

Чертовщина какая-то. Так не бывает… Я выкашлял еще один черный сгусток.

А нападавший ушел, падла. Не знаю, что за порошок он использовал, но, сдавалось мне, что природа у него была магическая. Если этот порошок вообще имел какое-то физическое воплощение. Может такая же темная субстанция, как то, чем он себя окутал.

Темный дар?

Сердце колотилось как у бешеной синицы. Раны болели. Я дотронулся рукой — кровь. Подо мной растеклась лужа. Но, что хуже, кровотечение наверняка и внутреннее. А это означало, что у меня было не так много времени. Нужно успеть растолкать хоть кого-нибудь.

Почему он не прикончил меня, если я вырубился? Растерялся оттого, что я не вовремя отошел от оцепенения? Побоялся, что сейчас поднимется шум, и решил спасать свою шкуру? Странно. Я бы попытался нанести еще один удар.

А еще он не забрал оружие.

Я отлип от кровати и нетвердыми шагами подошел к выходу. С трудом опустился на корточки и поднял тонкую металлическую иглу. Похожа на спицу, только заточена. Ну, собственно, заточка и есть.

Тем более не складывается. Если нападавший обладал Темным даром, почему решил убивать столь прозаичным инструментом?

В глазах начало плыть. Я сжал заточку в руках и выполз в коридор.

Тишина. Абсолютная и неестественная. Словно весь наш этаж попросту вымер. Кто-то же должен был храпеть или тихонько перешептываться… даже из надзирательской не доносилось ни звука, а ведь наши надсмотрщики должны были бодрствовать.

Не нравилось мне все это. Ой как не нравилось…

Передвигаясь по стеночке и, кажется, оставляя кровавый след на свежей побелке, я добрался до штаба надзирателей. Свет не горел, но я нашарил на стене выключатель. Когда вспыхнули лампы, пришлось зажмуриться — глаза слишком привыкли к темноте.

Сегодня дежурила София. Она и двое охранников-амбалов спали. Надзирательница заснула прямо за столом с какими-то бумагами. Один из охранников спал на стуле, прислонившись всем телом к шкафу. Его товарища сон застал совсем врасплох — он растянулся на полу в уголке. Казалось, они отключились внезапно.

Значит, усыпили всех на этаже?

— София Павловна, — прохрипел я, подобравшись к ее столу. Ноги уже не держали. На меня резко накатила ужасная слабость. Казалось, вся кровь отхлынула от головы и конечностей. И было холодно. Очень, очень холодно…

Она не ответила. Даже не засопела и не пошевелилась.

Из последних сил я дернул ее за плечо.

— София Павловна! Очнитесь!

Ноль реакции. А у меня, казалось, уже каждая минута была на счету. Я бросил ей на стол спицу-заточку и обеими руками вцепился в ее плечи и тряхнул со всей силы.

— София! Проснитесь! София!

Не считаю правильным бить женщин, но сейчас выбора не было. Я зарядил ей оплеуху.

— София, черт возьми!

Она медленно открыла глаза, с трудом сфокусировалась… А затем резко подпрыгнула.

— Оболенский?! Что вы здесь…

— Помоги…

Я не смог договорить. Просто сполз, схватившись за рану.

— О господи! — услышал я словно издалека. — Владимир, держитесь. Владимир, вы меня слышите? Оболенский…

* * *
— Вы уверены?

— София Павловна, милая моя. Я на дырки в человеческом теле уже тридцать лет смотрю. Поэтому если говорю, что ваш Оболенский будет как новенький, то так оно и есть. А вы, душечкая моя, сдайте-ка кровь. По-хорошему у всего этажа нужно произвести забор. У вашего подопечного взяли, но не уверен, что сделаем быстро и качественно. Все же у нас здесь не больница, а почти что полевой лазарет… Так что я бы отправил материал на анализ в Петербург.

Способность воспринимать реальность возвращалась медленно, но я был упрям и цеплялся за незнакомый мужской голос. Больно уж колоритны были его интонации. Воспользовавшись паузой в разговоре, я осторожно открыл глаза.

Лазарет как он есть. Палата на шесть коек, пять из которых были свободны. Можно сказать, все для меня. Судя по забрезжившему рассвету, откачали меня быстро. Значит, не обошлось без колдовства лекарей.

Правда, это в случае,если я проснулся тем же утром. А если провалялся несколько суток?

Я поерзал на кровати, прислушиваясь к ощущениям. Да вполне нормально, жить можно. Брюхо побаливало, но терпимо.

— О, наша подушечка для иголок изволила очнуться.

Надо мной навис курчавый мужчина в стильных очках, которые, впрочем, не скрывали его усталости. С виду я дал бы ему лет пятьдесят. Лицо приятное, но глаза… Эти глаза повидали разные ужасы. Несмотря на даже несколько утонченную внешность, было в этом человеке что-то жесткое. Причем не с рождения — приобретенное. Панцирь, броня, скорлупа — стена, которую он возвел, чтобы не сойти с ума от своей работы.

Врач вздохнул и даже выдавил из себя улыбку.

— Ну с возвращением, Владимир Андреевич, пирожочек вы наш. Должен сказать, давно я не встречал такой начинки…

Это он к чему?

— Судя по тому, что обо мне говорят, пирожок-то с говном, — хрипло отозвался я. — Можно мне стакан воды?

— Стакан нельзя. Половину — можно. Софья Павловна, вас не затруднит?

Побелевшая, как бумага, надзирательница тут же вскочила с табуретки, на которой сидела у изголовья моей кровати, и бросилась к тумбе, на которой стоял дежурный графин с водой. В Академии вообще питали особенную нежность к потреблению жидкостей. «Попить водички » было едва ли не единственным предлогом, чтобы прервать любую деятельность — и всегда разрешали. Видимо, блюли нормы.

Надзирательница поднесла мне наполовину полный стакан, и я с благодарностью ей кивнул.

— Спасибо. Спасибо, что успели.

Она рассеянно отмахнулась. Было заметно, что Софья испугалась не на шутку. Ну еще бы! В ее дежурство происходит такая хренотень! Княжеского внука едва не закололи, да еще и предварительно усыпили весь этаж. Ох, чую, шухер сейчас будет до небес… И Софье прилетит в первую очередь.

И зря. Я был уверен, что она ни при чем. Во-первых, едва ее растолкал. Во-вторых, явно имела место темная магия. А Софью, обладай она Темным даром, и близко бы не подпустили к острову.

— Тимофей Викторович, — представился мужчина, пока я жадно хлебал воду. — Лекарь этой богадельни.

— Высокого же вы мнения о месте службы.

— Я не о форме, а о содержании, — отрезал лекарь и повернулся к надзирательнице. — Софья Павловна, вы же еще не ели с вечера?

— Н-нет…

— Тогда прошу вас зайти в медпункт и сдать кровь. Уверяю, мы с господином Оболенским пока без вас справимся. Жизни вашего воспитанника ничто не угрожает, так что идите с богом. У вас, сдается мне, полно дел в свете последних обстоятельств…

Софья тряхнула головой, и растрепанная золотистая коса свесилась с ее плеча.

— Да, разумеется. Благодарю, Тимофей Викторович. — Она уставилась на меня. — Оболенский, я зайду к вам позже.

Я кивнул.

— Конечно.

Едва надзирательница скрылась за дверью, лекарь вытащил из моих пальцев пустой стакан и поставил на тумбу. А затем развернулся ко мне и уселся прямо на кровать.

— А теперь, юноша, просветите меня, почему я нашел в ваших внутренностях сажу.

— Прошу прощения? — опешил я. — Сажу? Прямо… внутри?

— Именно.

Чего?! Какая еще, блин, сажа?

— Боюсь, мне нечем вас порадовать, — тихо отозвался я. — Потому что я понятия не имею. Помню только, что, когда очнулся, кашлял чем-то черным. Но там было некогда рассматривать…

— Это понятно, — кивнул лекарь. — Прежде чем я задам вам остальные вопросы, позвольте мне кое-что прояснить, Владимир Андреевич. В данный момент вы находитесь в Лазарете. Это единственное место на острове, где царь и бог я, а не директор Академии.

— Что логично, — улыбнулся я. — От вас же жизни зависят.

— И поскольку это мое маленькое королевство, то и правила здесь устанавливаю я. А я, Владимир Андреевич, руководствуюсь не уставом этого макета тюрьмы, а Факультетским обещанием, которое произнес в день получения диплома.

— Врачебной клятвой?

— Да, Владимир Андреевич. Она — мой первый закон. Я пообещал во всякое время помогать, по лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим, свято хранить вверяемые мне семейные тайны и не употреблять во зло оказываемого мне доверия. Иными словами, в этих стенах вы под моей защитой. Я не знаю, кто нанес вам эти раны, но…

Кажется, я понял, на что намекал лекарь. Видимо, он тоже предположил о вмешательстве Темного дара. А раз так, решил сперва меня расспросить. И хотел, чтобы я ему доверился.

А мне уже никому не хотелось доверять на этом острове…

— Только вот незадача, Тимофей Викторович, — кисло улыбнулся я. — Коллега ваша из медпункта предупреждала, что в карту будут заноситься все медицинские процедуры и результаты анализов. А карту эту могут потом куда-нибудь передать…

— Оболенский, вы дурак или им прикидываетесь? — терял терпение лекарь. — Я вам русским по белому говорю, что вы изнутри черны. И неужели вы полагали, что во время оперативного вмешательства я не замечу печать Тьмы на вашем теле?

Ну да, здесь крыть было нечем.

— Это татуировка. Набил по глупости.

Лекарь взглянул на меня как на имбецила.

— Оболенский, ну вы из меня-то уж дурака не делайте, — устало сказал он и снял очки. — Я, по-вашему, не смогу отличить Печать от наколки? Ладно медсестричка — ее вы может и умудрились обвести вокруг пальца. Но меня этими дешевыми отговорками не оскорбляйте. Я же вашу шкуру спасти пытаюсь. И мне сперва нужно понять, почему у вас нутро почернело.

— А есть разные варианты?

— Когда в дело вмешивается Тьма, вариантов всегда множество. Тьма — она же… Она принимает разные формы. Это ведь просто сила. Сила, помноженная на волю ее обладателя. А воля бывает разной. Вот я и думаю, а не прокляли ли вас.

Я остервенело замотал головой, но, кажется, сделал только хуже. Башка закружилась, и мне пришлось упасть на подушку.

— Вы о моем недуге знаете. Ну, про память, — тихо ответил я. — Так что мне надо все объяснять как дитю неразумному.

— Вы и есть дитя неразумное, Владимир Андреевич, как это ни прискорбно. Когда у вас появилась печать?

Я помедлил, пытаясь решить, рассказывать ли лекарю о Темном ритуале, который вытащил меня с того света на этот. Да, мать явно сделала это втихую — ни дед, ни отец не знали. Значит, и Темная мать Друзилла наверняка не оставила никаких записей в своих реестрах. Они же там вроде все манипуляции с Тьмой должны записывать…

— Несколько дней назад. После аварии, — наконец ответил я.

Ладно, рискну. Почему-то этот дядька казался мне достойным доверия. Может потому что из всех на этом острове выглядел наиболее человечным. Врачи — они во всех мирах врачи. А этот еще и аристократ. Для него клятва должна многое значить.

— Знаете, при каких обстоятельствах?

— Да. Я умирал, даже лекари были бессильны. Меня вернули к жизни посредством некого темного ритуала. Деталей не знаю. После этого появилась печать.

Лекарь помрачнел.

— Значит, вы обрели связь с Тьмой. Пусть самую слабую, но раз печать проявилась, вы отмечены.

— Это я знаю, — отозвался я. — Лучше послушайте, что было ночью.

Я рассказал ему про странный паралич, про окутанного тьмой убийцу и почти беспробудный сон всего этажа. Упомянул о том, как жгла печать, как удалось сбросить оцепенение. О попытке схватить супостата и том, что было после. И чем больше я говорил, тем мрачнее становилось лицо лекаря.

— Вы знаете, что это было? — спросил я, закончив рассказ. — Понимаю, не ваш профиль, но вы сам хотели знать. Так у вас есть хоть каике-то предположения о том, с чем мне пришлось столкнуться?

Тимофей Викторович кивнул.

— Боюсь, не предположения, — ответил он, убрав очки в кармашек халата. — Утверждения, Владимир Андреевич. Первое — вас прокляли. Судя по тому, как расползалась чернота по вашим органам, случилось это не вчера. Кто-то раньше позаботился.

Миленько…

— Значит, проклятия имеют силу…

— Еще какую! Зависит от силы того, кто проклинал. Ну и сами проклятия тоже бывают разными. Судя по тому, что я обнаружил у вас — это было проклятье на смерть.

Я снова сел на кровати и подтянул ноги к себе.

— Проклятие все еще действует?

— Да. Пока его не снимут. Хорошая новость — это решаемо. В Темном Ордене есть мастера. Так что в какой-то мере можно даже поблагодарить вашего нападавшего. Кабы не он, чернота продолжала бы пожирать вас изнутри, а вы бы ни сном ни духом… На то и расчет: когда проявляются внешние признаки, обычно уже поздно что-либо предпринимать.

Вот оно че, Михалыч… Ну спасибо тебе, добрый человек с заточкой!

— Но это же не все, да? — я поднял глаза на лекаря.

— Увы, нет. Второе утверждение — на острове находится незарегистрированный и очень сильный носитель Темного дара. И вычислить его своими силами будет очень непросто.

Глава 11

Я поежился от неприятного предчувствия. Вообще все это попахивало грандиозным скандалом петербургского масштаба. А то и круче.

Пусть в своей семье Володя Оболенский был паршивой овцой, но дед-князь точно всех мехом внутрь вывернет, если узнает о покушении на внука. Дело даже не столько в том, что он мной дорожил как отпрыском рода — это был вопрос репутации.

Никто, а уж тем более влиятельный род, не станет сидеть сложа руки в таких обстоятельствах и поставит весь этот остров на уши. Бездействие приравняют к слабости. А слабость проявлять нельзя — сожрут.

— Так что, Владимир Андреевич, я оставляю вас в лазарете на ближайшие два-три дня, — сказал лекарь. — До получения уточнений по анализам, до выяснения обстоятельств… Сами понимаете, случай нетривиальный. И с учетом обстоятельств я буду настаивать на охране вашей палаты.

Я криво улыбнулся.

— Вы же понимаете, что если этот незнакомец снова попытается меня убить, охрана его не остановит. Он же умудрился как-то усыпить целый этаж…

— И все же не помешает, — настаивал Тимофей Викторович.

— Ладно, — пожал плечами я. — Если вам так спокойнее.

— В любом случае не вам это решать.

Лекарь поднялся, снова внимательно меня осмотрел, и этот его взгляд был странным. На несколько мгновений его глаза изменили цвет — стали золотистыми, и в радужке словно замелькали небольшие искорки.

— Пожалуйста, дайте мне руку.

Я протянул ему правую ладонь, с любопытством наблюдая за работой одаренного. Общаться с лекарями, будучи в полном сознании, мне еще не доводилось, и было интересно посмотреть на мастера в деле.

К моему удивлению, я не увидел ни ярких сияний, ни спецэффектов, ни прочих красивостей, как показывали в кино. Просто когда Тимофей Викторович дотронулся до моей ладони, она резко потеплела, и это приятное тепло начало медленно разливаться по всему телу.

Это не было компьютерной игрой, здесь магия почти не имела визуальных проявлений — по крайней мере, пока что она выглядела весьма скромно. Даже немного разочаровывало…

И все же от одного этого прикосновения мне стало гораздо лучше.

— Что вы такое сделали, Тимофей Викторович? — удивленно спросил я. — Я словно… Как будто очень хорошо выспался всего за несколько секунд…

Лекарь снисходительно улыбнулся.

— Провел быструю диагностику и немного укрепил ваши ткани для качественной регенерации. Вы принадлежите к роду воинов, Владимир Андреевич. Насколько мне известно, вам по статусу не положены особые способности, но даже те базовые, которыми обладает каждый член вашей семьи, внушают врагам трепет и уважение. Но за все дары нужно платить.

Я улыбнулся.

— Да. В моем случае — зверским аппетитом.

— Это совершенно логично. Сила позволяет вам концентрировать энергию на регенерации, укрепляет ваше тело и дает вам физическую силу и скорость, недоступные обыкновенным людям. Но ничего не появляется само по себе, и энергию нужно откуда-то брать. Вы ведь все еще человек, поэтому и потребности у вас человеческие. Разве что повышенные. К слову, у меня есть гипотеза о взаимосвязи вашего поведения и силы, которой вы располагаете…

Я поудобнее устроился на кровати.

— Будет сильно нагло попросить вас поделиться соображениями?

— Это всего лишь гипотеза, Владимир Андреевич. Чтобы превратить ее в теорию и уж тем более в заявление, требуется провести масштабное исследование. Пока что я основываюсь на своих наблюдениях.

— Так в чем же они заключаются?

— Дело в том, что каста воинов — с вашего позволения, я так назову роды, наделенные воинскими талантами — имеет ряд схожих черт. Каждый род уникален и несет в себе лишь ему доступные особые способности, но вот рядовые члены семей… Что Оболенские, что Кантемировы, что Владыкины… словом, вы похожи. Вы воины, но вы не солдаты.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Характер, Оболенский. Нрав, темперамент. Воины все холерики. Со временем одним удается обуздать кипящие внутри страсти — и тогда они достигают больших высот, а другие так и остаются занозами для своих семей. Заметьте, у вас нрав тот еще. Кантемиров попал сюда из-за безрассудства и вспыльчивости. Среди воспитанников есть и другие выходцы из касты воинов, у кого наблюдается проблемы с самоконтролем, агрессия, склонность к насилию… Причем порой доходит до почти что животных проявлений. Я уже молчу о том, что именно потомки воинов составляют большинство среди воспитанников Академии.

Интересный факт, однако. Это, конечно, никого здесь не оправдывало, но совпадение и правда казалось любопытным.

— Это можно как-то объяснить? — спросил я. — Должна же быть причина такого явления.

Лекарь пожал плечами.

— Она мне неизвестна, Владимир Андреевич. Быть может, в тот момент, когда верные императору роды получили силу, от воинов требовалось бесстрашие и в какой-то мере даже безрассудство. В конце концов, ситуация тогда была тяжелая. Почти безвыходная. Стоило огромных усилий вернуть власть правящему дому. И воины, коих тогда было большинство среди сподвижников Ольги Николаевны и Константина Константиновича, зачастую должны были идти на верную смерть. Не удивлюсь, если это своего рода природный механизм — отсутствие страха и горячность, запрограммированная на уровне крови. Тогда это было актуально, а сейчас… Ну, против наследственности не попрешь. Гены — не аудиокассета. Не перезапишешь.

— Но мои отец, дед и старший брат производят впечатление уравновешенных людей, — возразил я. — Характеры у всех не сахар, согласен, но…

— Ваш дед — князь, ваш отец — его наследник, а ваш старший брат — наследник наследника. Вы говорите о прямой правящей линии. Это не рядовые члены семьи. Полагаю, разница кроется именно в этом. Вам же, Оболенский, достались типичные черты одаренного воина.

Ага. А еще печать Тьмы и дырка в пузе.

— Значит, нужно держать себя в руках, — улыбнулся я. — Самоконтроль — наше все.

— Именно, юноша.

Лекарь поднялся.

— Мне нужно доложить о вашем состоянии директору. Готовьтесь к тому, что в ближайшее время с вами захотят поговорить.

Он ушел, а я упал на подушку и уставился в потолок.

Ясное дело, директор Академии захочет меня допросить. Потому что нужно как-то объясняться с моим дедом. Этот скорее собственными руками меня придушит, но трогать внучка никому не позволит. Потому и отправил на остров — чтобы я не путался под ногами и не провоцировал на грех детоубийства.

А тут вот какая заварушка началась…

Я раз за разом прокручивал в голове воспоминания о нападении. И много чего не мог понять.

На что конкретно рассчитывал нападавший?

Вряд ли он хотел просто меня припугнуть. Для этого можно было выбрать и другие способы, не примешивая Темный дар и заточку. Но все указывало на то, что этот некто пытался меня убить. Возможно, даже обставить это как маргинальную разборку. Только кое-что пошло не так.

Что именно ему помешало? В какой момент?

Я вспомнил, как меня разбудил тот странный вопль. Трудно понять, что именно это было — интуиция, особая способность или вмешательство чего-то постороннего и неизвестного. Но это меня спасло. Так бы закололи во сне — и все. Утром все бы проснулись, обнаружили мой хладный труп…

Оболенские, конечно, в этом случае тоже бы устроили здесь невообразимое избиение младенцев. Но дело было бы сделано.

Только я все никак не мог взять в толк главное — кому вообще понадобилась моя смерть? Точнее, гибель Владимира Оболенского. Как по мне, пока что все выходки моего предшественника не тянули на смертный приговор. Я, конечно, мог многого не знать. И все же…

Володя Оболенский был известным человеком. Наверняка его лицо мелькало в светской хронике, его знали все мажоры города — и аристократы, и богатые простолюдины. Более того, происходил из древнего и очень влиятельного рода. Тот, кто намеревался меня убить, должен был понимать рискованность этой затеи.

И все равно это его не остановило. Так зачем? Зачем нужно было приносить меня, то есть Володю, в жертву?

Месть? Стремление навредить семье? Или Оболенский мог знать что-то такое, что могло бы опорочить кого-то очень влиятельного?

Мало информации. Слишком мало…

— Я принесла вам ужин. Подумала, еда из столовой будет вкуснее, чем каша и паровые котлетки без соли.

Я вздрогнул, когда в дверях появилась София Павловна с подносом в руках. Могла и не напрягаться — здесь все равно кормили.

Она медленно прошла между рядов пустых коек, освободила место на тумбе и водрузила туда поднос. Выглядело аппетитно: мясо с макаронами в каком-то дивно пахнувшем соусе. И булочка с кусочком масла. Румяная, горячая, только что из печи.

— Благодарю, — улыбнулся я. — Но с чего вы оказываете мне такие почести, София Павловна?

— Считаю себя виноватой перед вами, — ошарашила надзирательница.

— Кажется, вы считали меня врагом.

— Не врагом, Оболенский. Вы неверно меня поняли. Да, вы причинили мне зло. Да, в день вашего прибытия я не справилась с эмоциями — и это непростительно и непрофессионально. Но я в первую очередь ваш надзиратель. Моя задача — не только вести вас по пути исправления, но и обеспечивать вашу безопасность. И с этим я не справилась.

Кусок булки едва не застрял у меня в горле.

— С учетом обстоятельств вам не в чем себя винить, — прожевав, ответил я. — От вас ничего не зависело, София Павловна. Не думаю, что на курсах надзирателей учат противостоять дару Тьмы.

И все же мне было приятно. Сперва я подумал, что эта барышня слегка поехала кукушкой на почве вселенской обиды, но вроде нет. Взяла себя в руки, вспомнила о долге и изо всех сил пыталась относиться ко мне нейтрально.

— Значит, это правда? — побледнела София. — Про Тьму. Я в этой суматохе и с кучей объяснительных толком и не… Что вам известно, Оболенский?

— Боюсь, немного. Лекарь считает, что на острове есть незарегистрированный носитель Темного дара. И что он им воспользовался, чтобы меня убить. Но кое-чего не рассчитал.

Надзирательница помрачнела. Я видел, что она была в отчаянии, но старалась мне этого не показывать. Не хотела ронять лицо перед подопечным. Зря она так. Ситуация патовая, сейчас все будут бегать по потолку.

— Тогда без Ордена точно не обойдется, — вздохнула она. — Даже если есть хоть малейшее подозрение, директор обязан вызвать колдунов.

— А как они будут его искать? Проверять каждого на наличие метки Тьмы? Или у них есть другие инструменты?

— Я не знаю, Оболенский. Не знаю.

А ведь ей было страшно! Почему она так боялась Темного Ордена? Неприятный опыт взаимодействия или ей самой было что скрывать от них?

— Знаю только то, что если сюда заявятся колдуны из Ордена, дело перейдет под высочайший контроль.

— И что в этом такого? Ну, завалят проверками… Или вы здесь на своем острове так привыкли, что вам никто не хозяин, что начали по-своему распоряжаться государственным учреждением? — съязвил я.

— Я не этого опасаюсь, — сухо ответила София. — У этого учреждения есть свои тайны. Тайны, в которые не посвящают простых надзирателей вроде меня. И я не знаю, что будет, если эти тайны выйдут на свет.

— Не понял.

— Я служу здесь не так давно, но заметила кое-какие странности. Впрочем… Вам сейчас не до этого, Оболенский. Задача администрации — обеспечить вашу безопасность и предотвратить другие возможные покушения.

Вот зараза! Ведь почти начала говорить… А потом, видимо, вспомнила, с кем разговаривала, и снова закрылась. Ну ладно, давить пока что не буду. Пойду медленным, но многообещающим путем — покажу ей, что мне можно доверять.

— Позвольте личный вопрос, София Павловна. А почему вы пошли в надзиратели? Странно видеть здесь девушку из дворянской фамилии, да еще и с…

— С такой внешностью? — печально улыбнулась она.

— Да. Пожалуйста, считайте это комплиментом, лишенным всяческих намеков.

— Внешность — актив, который с годами утрачивается. А причины… Я просто хочу, чтобы сволочей в мире стало немного меньше. Если юные представители знати возьмутся за голову и вспомнят о чести и достоинстве, империя расцветет пуще прежнего. Ибо, по моему мнению, аристократическое происхождение — это высочайшая ответственность. За дары нужно платить. Одаренные получили силу после великой жертвы государя. И должны отплатить благодарностью и верной службой, а не прожигать жизнь в угаре сиюминутных удовольствий.

— И это — ваша жизненная цель?

— А что вас смущает, Оболенский?

— Просто получается, вы тоже жертвуете. Живете здесь на продуваемом всеми ветрами островке в окружении сомнительных личностей… А ведь могли бы удачно выйти замуж, обзавестись красивым домом и выращивать розы в саду. А вместо этого…

Ее лицо резко изменилось. Поджала губы, нахмурила брови, а в глазах застыла боль.

— Довольно, Оболенский. Описанное вами будущее мне более недоступно, — отрезала она и поднялась, чтобы уйти.

Стоять, Хруст. Ты сейчас, кажется, случайно наступил ей на больную мозоль.

— Прошу прощения, я не хотел, — сказал я, едва она сделала шаг. — Если задел чувства, знайте, что никакого злого умысла у меня не было. Просто хотел… Хотел немного сблизиться и показать, что я не такое уж и чудовище, каким меня все малюют. И, кроме того, у меня есть предложение, которое может вас заинтересовать.

Она обернулась. Все еще хмурая и одновременно печальная. Да уж, я точно своими вопросиками что-то разбередил в ее душе.

— Что за предложение, Оболенский?

Я отложил поднос и уставился на нее, жестом попросив закрыть дверь. Она кивнула и, сделав это, вернулась ко мне.

— Ну?

— Не знаю, чем именно вас страшит Орден, но можно попробовать разобраться неофициально, — сказал я. — Сестра моего деда состоит в Темном Ордене, и она могущественная колдунья. Я бы предпочел сперва обратиться к ней, чтобы выяснить, с чем мы вообще столкнулись.

— Да, — рассеянно кивнула София. — Я слышала, что у вас есть родня в Ордене. Но, насколько мне известно, им запрещено помогать кровной родне. Они отрекаются от рода, когда проходят посвящение.

Я улыбнулся.

— На словах — да, но кровь-то не водица. Даже если она не согласится со мной разговаривать, за спрос денег не берут. Я же могу подать прошение о встрече?

София кивнула.

— Конечно. Все воспитанники имеют на это право.

— Ну вот. Попрошу Темную мать — а там уже пусть сама решает, насколько ей это интересно. Но на ее месте я бы точно не оставил эту ситуацию без внимания. Кроме того, действительно мне нужен представитель Ордена, чтобы разъяснить один личный вопрос…

Надзирательница явно не была в восторге от этой идеи, но я поймал ее на крючок любопытства. Наверняка директор и остальные высшие руководители не станут распространяться о случившемся и о расследовании. Так что Софии вряд ли светило узнать, что к чему.

А я давал ей призрачный шанс выяснить, что творится на этом острове и почему по нему беспрепятственно перемещаются неизвестные опасные колдуны.

— Хорошо, Оболенский. Пишите прошение, я направлю его получателю. Можете сделать это сегодня, завтра утром свяжусь.

В дверь палаты постучали, и мы резко умолкли. Спустя мгновение вошла женщина в форме надзирательницы. Я уже видел ее, сопровождавшей девушек из третьей группы в столовую. Поскольку девчонок здесь было гораздо меньше, воспитанниц из разных отрядов одной группы могли поселить вместе.

— Софья Павловна, а я вас обыскалась, — улыбнулась надзирательница.

— Зашла проведать воспитанника, — отозвалась девушка. — Что-то срочное?

— На имя Владимира Андреевича поступил запрос о встрече. Я пришла предупредить воспитанника.

Мы с Софьей переглянулись. Девушка нахмурилась.

— Почему мне не сообщили?

— Боюсь, запрос поступил только что.

А вот это уже было интереснее. Как я понял, обычно сами воспитанники инициировали встречи. Они сильно регламентировались правилами, но общению с родней Академия не препятствовала. А тут кто-то сам пожелал со мной увидеться, да еще так быстро…

Неужели кто-то уже успел сообщить моей родне о покушении? Если так, то снимаю шляпу — отреагировали быстро.

— И кто желает видеть Оболенского? — спросила София.

— Господин Федор Долгоруков, — ответила женщина и замялась. — Дело в том, что… В общем, он уже здесь. Утверждает, что у него есть срочные новости для Владимира Андреевича.

Глава 12

Софья Павловна взглянула на часы. Судя по тому, что она принесла мне еще совсем горячую и свежую еду, сейчас как раз было время ужина.

— Поздновато для встреч, да еще и в неустановленный день, — нахмурилась она.

— Боюсь, господин Долгоруков настаивает, — ответила надзирательница, имени которой я не знал. — Быть может, все же стоит сделать исключение? И София Павловна, могу я отвлечь вас на минуту в коридор?

Девушка удивилась, но кивнула.

— Разумеется.

Она вышла вслед за надзирательницей и плотно закрыла за собой дверь. Я остался в палате наедине с остывающими макаронами.

Нужно есть. Поглощать всю пищу, которая будет в доступе. Что-то мне подсказывало, что силы вскоре понадобятся. Нужно быть готовым ко всему.

Женщины шептались за дверью, но я не мог разобрать, о чем они говорили. Но, судя по взволнованным интонациям, ни о чем хорошем.

Наконец скрипнули дверные петли, и вошла София Павловна. Я застыл с набитым макаронами ртом. Не знаю, что сказала надзирательница Софии, но это ее явно взбудоражило. Возможно, даже напугало — молодая надзирательница была мрачна как туча. Хотя и

— Что-то случилось? — проглотив не дожеванные макароны, спросил я.

— Вам лучше услышать все самому, Владимир Андреевич. Полагаю, господин Долгоруков прибыл сюда именно для этого. Пожалуйста, заканчивайте с ужином — и я сопровожу вас в зал для встреч.

Я принялся доедать свою порцию, но сейчас от волнения кусок в горло не лез. Я буквально заталкивал в глотку скользкие макароны и пропитавшееся томатной подливой мясо. Сейчас я даже вкуса не чувствовал, словно все рецепторы организма перешли в режим сохранения энергии.

София устроилась на самом краю моей кровати и молча ждала. Каждый раз, когда мы встречали взглядами, она отводила глаза.

Да что ж такое-то?!

— София Павловна, скажите уже прямо, — поставив пустой поднос на тумбу, я откинул одеяло и тут же накрылся обратно. Оказалось, что мое одеяние было несколько коротковато, да еще и с завязками сзади. Выпрямлюсь — и засмущаю барышню своим филеем.

Поняв мою растерянность, надзирательница взяла с соседней кровати стопку одежды и положила на мою. И тактично отвернулась. Неженка какая.

— Сейчас вы обо всем узнаете, — не оборачиваясь, ответила она.

Я свесил ноги с кровати, нашарил резиновые шлепанцы. Затем встряхнул барахло — больничная пижама. Только верх не на пуговицах, а в виде толстовки с красным крестом на груди и левом рукаве. Быстро одевшись, я подошел к Софии.

— Готов.

— Тогда прошу за мной, — не глядя на меня, сказала она и открыла дверь. — Только накиньте халат. Вечером еще прохладно.

Я удивился, но послушался. В корпусах топили на славу. Впрочем, халат так халат. Правда, теперь я выглядел, словно только что вышел из бани, а не из больничной палаты.

Лазарет, как выяснилось, занимал пристройку к основному зданию и сообщался с главным корпусом посредством длинного коридора без окон. Здесь пахло чем-то химическим вроде дезинфицирующего раствора, и у меня немного защипало в носу от этого едкого запаха.

К моему удивлению, из главного здания мы вышли прямо на улицу. Холодный ладожский ветер тут же взлохматил мои волосы и обдал лицо водяной пылью. Да уж, Ладога, царица северных озер, была в своем репертуаре и гостеприимством не отличалась. Но на свежем воздухе мне стало полегче. Даже откуда-то взялась бодрость.

— Куда мы идем? — удивился я, когда София зашагала прочь от корпуса.

— В дом для встреч. Администрация не приветствует свободное передвижение гостей по острову, — пояснила она. — Воспитанникам из первой группы дозволяется совершать небольшие прогулки во время встреч, но вы, Оболенский, этой привилегии лишены. Поэтому свидание пройдет в специальном помещении и под моим присмотром.

Ну и ладно. Мне-то что.

— А в ваше отсутствие кто приглядывает за отрядом? Те двое из ларца?

— Двое из ларца, как вы изволили их назвать, охранники, а не надзиратели. Сейчас за вашими товарищами присматривает Матвей Романович. Вы еще не знакомы с ним, но он тоже отвечает за ваш отряд. Мы работаем посменно.

Логично. Спать ведь когда-то нужно…

— Ясно, — кивнул я. — А почему гостям нельзя бродить по острову? Здесь ведь и идти-то некуда… Он же совсем маленький — не спрячешься, даже если захочешь.

— В первую очередь, чтобы не отвлекать других воспитанников. Во вторую — чтобы не успели припрятать какой-нибудь запрещенный предмет на территории. Надзирателям не раз приходилось вытаскивать из тайников телефоны, сигареты и прочие вещи. Бывали и совсем вопиющие инциденты — как-то одного из воспитанников пытались тайно вывезти на лодке.

— Что ж. Справедливо, — отозвался я.

Ну ладно. Хотят контролировать — пусть, пока не жалко. Меня же занимало другое — кто такой этот Федор Долгоруков? Вроде мать упоминала о каком-то Долкорукове, который был со мной во время моей последней выходки. Значит, друг? И что такого срочного он забыл на этом богом забытом острове?

Домик для встреч представлял собой одноэтажное каменное здание с зарешеченными окнами. Он располагался довольно близко к воде, и с крыльца можно было разглядеть серую кромку каменного пляжа, круживших над водой чаек.

Знаменитые белые ночи вступали в силу. Несмотря на вечернее время, на улице было еще совсем светло.

Кивнув охраннику, София Павловна провела меня внутрь и направилась в первую же дверь.

— Володя!

Какое-то яркое пятно бросилось ко мне и заключило в объятия. Я замер, не зная, как реагировать. Ничего я об этом Долгорукове не знал.

— Ты меня не помнишь, да? — он отстранился с виноватой улыбкой. — Мне сказали, что… В общем, давай знакомиться заново. Я Федя Долгоруков, твой близкий друг и даже дальний родственник. Твоя тетка Лариса Петровна — сестра моего отца.

Значит, мы еще и родня? Впрочем, наверняка вся петербургская знать уже давно друг с другом породнилась. Я не удержался от оценивающего взгляда.

Гость, следует отметить, выглядел крайне колоритно. Примерно ровесник Володи Оболенского — лет восемнадцать, может немного старше. Модная стрижка, уложенная воском, стильные очки, оправа которых явно стоила как годовая зарплата простого работяги. Физиономия слегка нахальная, лощеная, загорелая — но не до крайности.

Одет он был вызывающе: легкий бордовый пиджак на одну пуговицу, из-под него торчал воротник белой рубашки в какой-то мелкий рисунок, образ завершали узкий галстук-селедка с бриллиантовой булавкой, белые летние брюки и туфли из светло-коричневой кожи. И еще часы — какие-то очень навороченные.

Не просто мажор, а гламурный эстет хренов. И вот ЭТО было моим лучшим другом?

Да, Оболенский… Впрочем, можно ли было ожидать чего-то другого от нашего оборзевшего мажорчика. Каков сам, такую и компанию подобрал.

Только вот у этого Федора, при всей его гламурности, были умные и проницательные глаза. Мне даже на миг показалось, что он просто отыгрывал роль, а на деле был куда серьезнее, чем хотел показаться. Может только почудилось. Все же он явно был чуть постарше — наверняка мозги отрастил, да и родня могла держать его в большей строгости.

— Ну меня ты знаешь, — рассеянно кивнул я и вопросительно взглянул на стоявшую у дверей Софию. — Могу я присесть?

Надзирательница кивнула.

— Конечно.

Долгоруков тем временем обошел стол и уселся напротив меня. Я молча ждал — пусть сам рассказывает, зачем явился.

— Кстати, было непросто тебя отыскать, — сказал Долгоруков. — Как ни странно, никто в городе не знает, где ты. Слухи ходят, в нашей компании, ясное дело, трещат об этом, но… Ни строчки в газетах. Видимо, твой дед успел замять дело. Ты-то сам как? Может помочь чем? Ну, посылку там собрать…

— Все в порядке, — ответил я. — Посылок не нужно, здесь есть все необходимое. И, боюсь, даже больше. В соседнем отряде Вяземский.

Глаза Долгорукова округлились.

— Олег?

— Ага.

— Что он здесь… Как он…

— Самому интересно, — сказал я. — Судя по тому, что я о нем знаю, а знаю я мало, Вяземский вообще не клиент подобного заведения. И все же он здесь. Если хочешь помочь, выясни, как и зачем он тут оказался.

Я покосился на Софию и приподнял брови. Дескать, такие просьбы выражать можно? Она кивнула.

— Ты меня здорово озадачил, — почесав затылок, сказал Федор. — А мы все гадали, куда Олег делся. Орлова тоже все эти дни на публике не появляется и на звонки не отвечает — мы подумали, что они просто решили уехать вдвоем. А, оказывается, Олег-то здесь…

Долгоруков явно темнил. По бегающим глазам, нервно сцепленным в замок пальцам и тревожным интонациям, которые он пытался перебить напускной радостью, я понимал, что Федор чего-то не договаривал. Пытался обсуждать какие-то малозначимые вещи, словно не мог решиться сказать нечто по-настоящему важное.

Я уставился прямо на гостя.

— Федя, не юли.

— Прошу прощения?

— Зачем приехал, да еще так срочно? Убедиться, что у меня с башкой беда? Так это тебе и в Петербурге могли сказать. Рассказывай, что случилось. Потому что просто так ты бы в такую даль не поехал. Никто бы не поехал, разве что случилось что-то очень серьезное. Имей в виду, я память потерял, а не разум.

Долгоруков явно смутился.

— Я не знаю, как…

— Говори как есть. Рвать и метать не буду. Не стеклянный, не разобьюсь.

— Они не хотели, чтобы ты знал. Запретили мне, но я…

Я грохнул кулаком по железному столу, и София инстинктивно схватилась за дубинку.

— А ну говори!

Долгоруков отодвинулся вместе со стулом назад.

— Вот именно поэтому они и не хотели… А еще потому, что ты нездоров… Боялись, что это сделает тебе хуже. Ладно, — вздохнул мажор. — Скажу как есть. Только пообещай ничего не крушить.

— Обещаю.

— Дед твой умер. Прошлой ночью.

Князь? Прошлой ночью? Тогда же, когда и на меня напали?

— Что случилось? — хрипло спросил я.

Федор отвел глаза в сторону.

— Да я случайно узнал, об этом еще не объявляли. Просто этим утром решил заехать к вам с визитом… Думал, раз тебя из дома не выпускают и лечат, то хотя бы навещу, подбодрю… Вот и приехал к вам в особняк. Все как положено — с карточкой, по правилам. А там… Меня сперва не приняли, потом твоя матушка увидела меня в прихожей. Спустилась, сказала, где ты, только просила не распространяться. А в этот момент как раз врачи выходили… В общем, я просто случайно все увидел. Твои родители просили меня не говорить тебе — они боятся, что это тебе навредит. Но я все равно решил тебе сказать.

— Ясно, — хмуро ответил я. — Так что случилось с дедом?

— Инфаркт вроде бы. Или инсульт — я точно не понял. В общем, князь, царствие ему небесное, умер дома в постели. Среди ночи стало плохо, но он не успел никого позвать. Ушел тихо вроде бы…

Вероятно, Долгоруков ожидал, что я начну бузить — все же речь шла о смерти родственника. Но я лишь разозлился. Вот о чем сказали Софии — а она, зараза такая, утаила.

— Понятно. Как родные?

Долгоруков пожал плечами.

— Как и всякая семья в такой ситуации. Отец твой в легкой прострации — на него же титул свалился. Понятно, что готовился, но смерть — она ведь всегда внезапна. Анастасия Павловна, матушка твоя, плачет, но дела делает. Новому князю помогает. А Лешка — тот в Москву вчера еще укатил по делам. Сейчас уже наверняка вернулся…

Я молча слушал Долгорукова и кивал невпопад. Меня занимали совсем другие мысли.

Я поднялся и протянул гостю руку:

— Спасибо, что сообщил, Федя.

Он пожал ее, странно глядя на меня.

— Ты как, в порядке?

— Ну так не я же умер. Нормально все. Буду ждать известий от семьи. А сейчас, боюсь, мне пора идти, — я откинул полу халата и показал крест на толстовке. — Процедуры…

Я развернулся к двери и встретился взглядом с Софией.

— Я готов, можем идти.

Она кивнула, но немного замешкалась, словно удивилась тому, что я так быстро закончил свидание.

— Вы все слышали, — сказал я, когда мы вышли из дома для встреч. — Пожалуйста, разубедите меня в том, что покушение на меня и смерть деда — не простое совпадение.

— Оболенский, вам нужно к психологу.

— Это еще почему?

— Потому что вам только что сообщили о смерти главы вашей семьи, а вы вместо того, чтобы горевать, начинаете искать какие-то взаимосвязи…

Я резко остановился и уставился на Софию.

— Если я сейчас начну лить слезы и выть, это его вернет? — строго спросил я. — Моя истерика хоть что-нибудь изменит?

— Я предполагаю, что ваша реакция — защитный механизм. Но нас на курсах учили, что подобные новости — это травма. А травма, если ее грамотно не проработать, может иметь для вас крайне неприятные последствия.

Бедная девочка! Ей-то было невдомек, что деда этого я видел всего раз в жизни — и то в тот момент он объявил о своем решении сбагрить меня сюда… Какие у меня могли быть привязанности к князю? Но София была права — мне требовалось вести себя как подобает скорбящему родственнику.

Я даже зауважал ее еще сильнее. Она меня не любила — и честно призналась в этом с самого начала. Сразу обозначила позицию, пообещала, что легко мне здесь не будет. Но при всем этом пока что София старалась действовать профессионально и своим положением не злоупотребляла. Напротив, пыталась проявить заботу.

— Я очень ценю ваше сочувствие, София Павловна, — чуть мягче сказал я. — Понимаю, у вас протоколы, нормативы и прочее. Но, как я уже говорил, я не стеклянный — не разобьюсь. Скорбь — дело личное, хотя, как по мне, не всегда полезное. Сдается мне, проку будет куда больше, если я попробую найти ответы на свои вопросы. И если вы действительно хотите мне помочь, то у меня будет к вам просьба.

Надзирательница все еще обеспокоенно на меня глядела, словно не верила в мою стойкость. Ну оно и понятно, работа у нее такая — следить за вверенными ей воспитанниками. Так что пусть лучше думает, что я сухарь.

— Что за просьба, Оболенский? И сразу оговорюсь, что ничего не обещаю.

— Я хочу выяснить, за что в Академии оказался Вяземский. Нужно понимать, достаточный ли у него список прегрешений для того, чтобы сюда попасть, или же это была его личная инициатива…

София тряхнула головой.

— Думаете, Вяземский мог напроситься сюда специально… Ради вас?

— Я нанес ему публичное оскорбление. Да, вина кругом моя — и Орлову ангажировал, зная, что дама занята. И на дуэль спровоцировал. А потом еще и вышел из нее победителем на глазах у петербругской золотой молодежи. Это позор, София Павловна. Унижение для Вяземского. Такое амбициозные молодые люди не прощают. Поэтому я не удивлюсь, если Олег пришел сюда за мной.

Надзирательница рассеянно кивнула.

— Соглашусь, какая-то доля логики в ваших словах есть. Но это уж слишком очевидно — после вашего конфликта все будут думать, что это месть Вяземского.

— Я вот что думаю, София Павловна — а может на то и был расчет? Ведь смотрите, как красиво все бы выглядело, удайся незнакомцу план мен убить. Всех на этаже усыпили, никто ничего не видел и не слышал. Меня пырнули обычной заточкой — прямо как в настоящей тюрьме. Такую мог сделать кто угодно. Но в первую очередь подумали бы на Вяземского. Он напрашивается на первого подозреваемого после нашего конфликта. Так может его хотели подставить? Именно поэтому я хочу выяснить, какие за ним числятся нарушения и какая у него репутация. Согласитесь, будет очень странно, если примерный мальчик внезапно начнет вести себя как последний уголовник.

Видимо, мое объяснение убедило надзирательницу.

— Я вас поняла, Оболенский. Отряд не мой, я не видела бумаг на Вяземского… Но достать их будет не так сложно. У меня есть доступ к личным делам. Но как вам это поможет в нынешних обстоятельствах?

— Как минимум, отметем одного подозреваемого, пусть и самого очевидного. Разве вам не хочется узнать, кто и за что решил меня прирезать среди ночи? — фыркнул я. — В вашу же, к слову, смену.

София вздохнула.

— Разумеется, хочется, — она медленно побрела по освещенной маленькими огоньками дорожке, а я шел рядом. — Только вы же понимаете, что раз в инциденте замечены следы Тьмы, то разбираться будут не на моем уровне. А вы хотите самолично все выяснить, хотя у вас возможностей еще меньше, чем у меня.

— Ну это как сказать, — улыбнулся я. — Я нахожусь по другую сторону баррикад. И если мы начнем сотрудничать, то сможем получить больше информации. А это нас, быть может, к чему-нибудь и приведет.

Итак, Хруст, что у тебя есть?

София — которую ты умудрился заинтересовать. Неизвестно, надолго ли хватит ее энтузиазма, так что надо пользоваться моментом, пока она добренькая. Пусть накопает что-нибудь на Вяземского.

Лаптев, он же Доктор — кладезь слухов, циркулирующих в группах и отрядах. Можно его потрясти, наверняка знает, что и у кого спрашивать. Об ответной услуге договоримся.

Лекарь — он сможет прикрыть мне тылы на эти несколько дней. Пока я буду торчать в лазарете, добраться до меня будет сложнее. Значит, нужно действовать оперативно.

И… Рыжая. Странная девчонка с фотографиями из четвертой группы. А ведь она что-то знала, раз зачем-то меня предупредила. Но что она могла знать и откуда? И еще этот крик, от которого я проснулся… Крик, который меня спас. Неужели тоже она?

А я ведь пока что даже имени ее не выяснил… Нет, с ней мне точно нужно поговорить. Прием не под присмотром того надзирателя, который носился с ней как дурак с писаной торбой, а наедине.

— София Павловна, у меня есть еще один вопрос.

— Какой, Оболенский?

Я улыбнулся.

— Что нужно натворить,чтобы попасть в четвертую группу?

Глава 13

София резко остановилась, шаркнув ботинками по гравию, и вытаращилась на меня во все глаза.

— Оболенский! Владимир… Андреевич, вы в своем уме?

— Это лучше уточнить у лекаря, — улыбнулся я. — Но вроде не жалуюсь.

— Зачем вам четвертая группа?

Говорить или нет? София, по идее, могла с этим помочь. По крайней мере, она уж точно знала, как звали ту рыжеволосую девушку. Может смогла бы что-нибудь о ней рассказать… Но тогда я пойду по офигенно тонкому льду. Раскрутив ситуацию, София может узнать о моей печати Тьмы. А тогда черт знает, как она отреагирует…

Поэтому я решил выдавать информацию аккуратно и дозированно.

— В четвертом отряде есть девушка. Очень бледная, с длинными волнистыми рыжими волосами. На ведьму похожа. Она еще как будто не в себе, — затараторил я. — Она предупредила меня о нападении. Сама обратилась в библиотеке. Она что-то знает, София… Павловна. Поэтому я хочу найти ее и расспросить. Но к ней постоянно приставлена охрана, ей не дают общаться с остальными воспитанниками. Я подумал, может, если я окажусь в ее группе, то возможностей будет больше…

София Павловна нахмурилась пуще прежнего.

— Я поняла, о ком ты. Это Катерина Давыдова. И у нее действительно беды с головой. Она может говорить что угодно, постоянно несет околесицу. Она больна, Оболенский. В следующем месяце ее переведут в специализированное учреждение.

Ага. И эта рыжая Катерина, и Лаптев, значит, просто угадали, да? Даже если предположить, что у рыжей помешательство, но как тогда объяснить тот странный крик, от которого я проснулся? Меня ведь аж на кровати от него подкинуло. Мне все меньше казалось, что и это было совпадением. Многовато, блин, совпадений получается.

Если рыжая меня предупредила, то могла она попытаться мне помочь во сне? Вот это и следовало выяснить. Понять, зачем она вообще заговорила со мной и почему попыталась помочь.

И еще надо бы по возможности дернуть Доктора — выяснить, попал ли он пальцем в небо или все же услышал что-то конкретное о готовившемся на меня нападении. Теоретически он мог просто взять меня на страх — с репутацией Оболенского можно было ожидать пакостей, а этот ушлый прощелыга мог просто воспользоваться этим в своих интересах. Но если Доктор и правда что-то случайно узнал, я должен был вытряхнуть из него все и даже больше.

Он у меня соловьем петь будет, когда я до него доберусь…

— Так вы считаете, что эта Давыдова просто угадала? — криво улыбнулся я. — Что-то не верится мне в такие судьбоносные совпадения, уж прошу прощения. Хочу проверить и убедиться.

Надзирательница в отчаянии замотала головой так, что ее длинная светлая коса начала качаться из стороны в сторону, словно маятник.

— Оболенский… Вы не понимаете, во что собираетесь влезть, — она понизила голос, хотя мы были на пустынной дорожке, и нас не могли услышать. — Четвертая группа живет по очень строгому режиму. Вам же наверняка рассказали, что там держат тех, кого мы не смогли убедить исправиться и кто просто ожидает перемещения с острова. Очень редко воспитанники поднимаются из «четверки» в группы выше. Если вы туда попадете, выйти отсюда станет еще сложнее. Только в четвертой группе воспитанникам дается испытательный срок, по истечении которого принимается решение — переводить выше или…

— Пускать в расход?

— Нет. Отказываться от работы. Как правило, испытательного срока достаточно, чтобы сделать окончательные выводы. Это тяжелое место, Оболенский. Вам не стоит так рисковать ради разговора, который может ничего и не дать. Я уже молчу о том, что и надзиратели там…

Она отвела глаза.

— Что там с надзирателями?

— Они… жестоки. Не такие, как мы. Им приходится иметь дело с самыми сложными случаями, и порой в ход идут довольно жесткие методы воспитания.

— Они там что, розгами детей порют? — я недоверчиво покосился на Софию. — Или на горохе ночами заставляют стоять?

Девушка вздохнула.

— Я мало знаю о работе с четвертой группой. Мне лишь известно, что надзиратели там проходят особый отбор. С нами они не горят желания общаться — держатся особняком. Все, что происходит в четвертой группе, находится на особом контроле Администрации, поэтому далеко не все доходит до таких, как я. Но по рассказам воспитанников, которым посчастливилось перейти с четвертого уровня на третий, я поняла, что там ни с кем не церемонятся.

— Если не ошибаюсь, в это заведение попадают лишь аристократы, — напомнил я. — И как такое жестокое обращение возможно? Да их семьи, если узнают, здесь камня на камне не оставят!

— О, вы ошибаетесь, — печально улыбнулась София. — Что я знаю точно, так это то, что некоторые семьи сами привозили сюда своих отпрысков и требовали строжайших условий для их содержания. Делали большие пожертвования… Они были рады спрятать свой позор подальше, а наш остров для этого идеально подходит.

Рассказ Софии меня здорово озадачил. Это ж какой-то «Остров проклятых» Скорсезе получается, а я в нем — бедняга Ди Каприо, у которого тихо едет кукуха на почве увиденного. Чем больше я пытался раскопать, тем менее приятным становилось это местечко.

И тем сильнее мне хотелось выяснить, как здесь оказалась рыжая провидица Катерина. Провидицей я ее окрестил для удобства. Но у девчонки точно был какой-то дар предчувствия полной задницы.

— Но ведь получается, что сюда могут определить не только реально провинившихся, но и просто неудобных? — предположил я. — Место, как вы сами заметили, подходящее. Строгий надзор, связи с внешним миром нет, все зависит от администрации… Идеально.

— Я давно подозреваю, что в четвертой группе не все так просто, — прошептала София. — Да, мне тоже хочется понять, куда я попала и чем занимается администрация там, внизу.

— Внизу? — удивился я.

— В подвале, Оболенский. Четвертая группа содержится в подвале. Говорю же вам — там жесткие условия.

Ничего себе. Миленько. Интересно, а как на такое злостное нарушение СанПиНа посмотрели бы проверяющие органы? Сдавалось мне, что держать молодежь в каменном мешке не дозволялось ни в моем мире, ни в этом — ну дикость же!

— А что другие надзиратели об этом говорят? Ну, ваши коллеги…

— А они об этом не говорят, — отрезала София. — Боятся последствий. Это такая негласная договоренность: мы не лезем вниз и не расспрашиваем коллег из «четверки» — нам не портят жизнь и дают спокойно работать.

Я взглянул на надзирательницу в упор.

— И вот после всего этого, София Павловна, скажите, пожалуйста, почему вы продолжаете здесь находиться? Ну явно же это не работа вашей мечты. Вы вроде бы наделены обостренным чувством справедливости, а когда такая мутная ситуация под боком, думаю, вас это беспокоит. При этом вы понимаете, что лезть нельзя. Так почему не ушли отсюда? Вы же из аристократии, у вас есть дар. В Петербурге или Москве вас наверняка с руками оторвут в любую государеву организацию…

— Я уже сказала вам, почему я здесь, Оболенский. Не для денег и не для строчки в послужном списке. Я людей хочу людьми делать. Нормальными. Чтобы они осознали свои ошибки, исправились и жили дальше, не позоря своего сословия. Это мне важно. И да, я боюсь, что меня лишат возможности воспитывать своих подопечных, если выяснится, что я полезла не туда.

— А если в том подвале держат людей, которые ничего не сделали, чтобы сюда попасть? — возразил я. — На это тоже закроете глаза?

— А вы с каких пор начали играть в благородство, Оболенский?

— Я не играю, София Павловна. Я пытаюсь понять, что здесь происходит и насколько все это опасно. И мне претит мысль, что в государевом учреждении могут насильно удерживать невинных людей. Одно дело я или, скажем, Барсуков — за дело попали. А эти? Что если они просто стали жертвами чужой воли?

Было видно, что я ее задел. Ударил по живому. Она-то наверняка все это время себя оправдывала тем, что, ни во что не вмешиваясь, принесет больше пользы. Будет заниматься своим отрядом, постепенно очеловечивать и отправлять по одному наверх, к искуплению и выходу на большую землю. А тут я, сволочь такая, бью по ней ее же словами.

Сейчас она проходила мою проверку. Струсит и откажется — потеряет мое доверие. Никуда не годятся эти ее принципы, если она не готова их защищать. И тогда пусть болтает о них поменьше.

А вот если все же рискнет и попытается мне помочь…

— Вы меня под статью подведете, Оболенский…

— А вам что важнее — справедливость, о которой вы говорили мне при первой встрече, или собственный покой? — жестко спросил я.

Ну же, София, давай. Не разочаровывай меня. Только ведь показала человеческое лицо…

Девушка надолго замолчала и уставилась на озеро. Одна рука сжалась в кулак, глаза потемнели.

— Ладно, Оболенский. Если так хотите поговорить с Давыдовой, я попробую это устроить. Но решение будет более изящным — в четвертую группу я вас не отправлю.

— Тогда что вы предлагаете?

— Дайте мне немного времени, чтобы все устроить. И у меня условие — все, что вы выясните, вы расскажете мне. Дайте слово.

Я кивнул.

— Обещаю. Но вы-то готовы поверить моему слову?

Надзирательница наградила меня тяжелым взглядом.

— Вот и покажите, осталась в вас порядочность или нет. Идемте, вас уже заждались в лазарете. Это может вызвать подозрения.

* * *
Тимофей Викторович поднял меня уже после одиннадцати. Натрескавшись постного печенья после вечернего чая, я развалился на кровати и сам не заметил, как задремал.

— Оболенский! — в полумраке блеснули очки лекаря. — Просыпайтесь. Только, молю, тихо.

Я мгновенно сбросил дремоту и тут же сел на кровати.

— Что…

— Тише! — шикнул мужчина. — Нужно идти. Сейчас же.

— Куда? Зачем? — прошептал я. — Что стряслось?

Тимофей Викторович приложил палец к губам и кивнул в сторону коридора. Оттуда доносилось недовольное бормотание и шарканье ботинок. Это что, за мной? Да что они себе позволяют?

— Идите за мной, — велел лекарь и, к моему удивлению, повел меня не на выход, а за ширму.

Я-то думал, там просто вешалка для халатов и место для переодевания, а оказалось, что вешалка была прибита к невзрачной дверке. Просто ее покрасили в цвет стен — издалека не заметишь.

— Что происходит? — почти беззвучно спросил я, когда мы зашли за ширму.

— Софья передала мне вашу просьбу. Надзиратели четвертой группы сейчас сдают анализы — вызвали всех разом. А та, с кем вы хотели поговорить, находится в лазарете. В другой палате. Другой возможности не будет.

Ох и ничего себе…

К счастью, башка соображала быстро. Остатки сонливости как рукой сняло. Ай София Павловна, ай умничка! Правда, теперь во всей этой затее был замешан еще и лекарь. Впрочем, он тоже показался мне нормальным мужиком. Главное, чтобы не был замешан в этих темных делишках администрации. Если они вообще имели место.

С другой стороны, имей Тимофей Викторович свой личный интерес в этих мутках, зачем бы тогда ему сейчас мне помогать? Сдал бы Софью руководству — и был бы у нас новый надзиратель… Да и меня наверняка бы попытались обезвредить, чтоб не лез куда не просят.

Двигаясь почти бесшумно, Тимофей Викторович скользнул в открытую тайную дверь. Мы оказались в еще одной палате — совершенно пустой. Даже свет не горел, но, хвала белым ночам, света хватало, чтобы сориентироваться и ни во что не врезаться.

Там мы нашли еще одну дверку — тоже за ширмой. Она была не заперта.

— Она там, — Тимофей Викторович указал на дверь. — Ее заперли, но надолго без присмотра не оставят. У вас не больше пяти минут.

Я кивнул.

— Спасибо.

— Потом поблагодарите. Возвращайтесь тем же путем, мне нужно к надзирателям, — ответил врач и метнулся обратно.

Я собрался с духом и толкнул дверь.

Мне по глазам ударил свет ламп — пусть они были и в ночном режиме, но все равно глаза успели немного отвыкнуть. Катерина сидела на кровати, свесив тонкие ножки-спички в таких же, как у меня, кроссовках без шнуровки. Мешковатое платье с нашивкой четвертой группы сбилось на девушке складками. Она подняла голову, откинула копну вьющихся волос и уставилась на меня в упор.

— Пришел.

Я притворил дверь и тут же направился к девушке. Нельзя терять ни секунды.

— Привет, Катя. Я Володя.

— Я знаю. Только ты не Володя. Ты волк в овечьей шкуре.

— Допустим. Катя, мне очень нужно с тобой поговорить. Задать пару вопросов. Ты сможешь ответить?

Она закачалась из стороны в сторону, задирая рукава своей робы, словно одежда причиняла ей мучения. Я заметил, что ее вены были исколоты — причем синячки на сгибах локтя были совсем свежие.

— Катя, как ты узнала, что на меня хотят напасть?

Девушка продолжала качаться, словно впала в какой-то транс.

— Голос… Голос сказал.

— Какой голос?

— У меня в голове. Я слышу много голосов. Что люди думают, чего хотят, чего боятся. Голоса говорят о том, что было… И о том, что есть сейчас. Но этот голос всегда говорит о том, что будет. Он один такой…

— Этот голос велел тебе меня предупредить?

— Я сама решила, — покачнувшись, ответила девушка. — Просто посмотрела на тебя, и голос сказал, что ты покойник. Уже был покойником, но убежал. А сейчас можешь не убежать.

Она говорила очень странно, и я понемногу начал понимать скепсис Софьи — Катерина явно была не в себе. Но откуда она тогда могла знать, что я не тот, кем являлся? Она же не зря намекала на мое появление в этом мире… Или это я уже натягивал сову на глобус?

— Катя, — я осторожно взял ее за руку. Она вздрогнула, натянула рукава на самые запястья. — Катерина, почему ты здесь оказалась? Что ты сделала?

— Я слышала голоса. И тот, который рассказал про тебя, никому не понравился. Они хотят, чтобы он замолчал… Но я тогда тоже замолчу… Они… Они не понимают!

— Тсс! Тише, пожалуйста.

— Ты сюда не хотела? Тебя насильно привезли?

— Савелий… Савелий привез. Сказал, так всем будет лучше… Сказал, это будет на время… А прошло два года. Я бы не знала, что прошло так много времени, но голос сказал…

Я отстранился от девушки.

Нет, может, конечно, она действительно больна. Шизофрения какая-нибудь или другой страшный диагноз — кукушка-то у нее реально ехала, причем ехала давно. Только в потоке этого помешательства она могла улавливать истину. И могла как-то отличать пророческий голос от остальных.

Может ее сунули сюда, потому что дар страшный? Хотя, несомненно, полезный — потому и держат. Но София говорила, что эту Катерину Давыдову собирались перевести в другое учреждение. Похоже на то, что девушку решили надежно спрятать и использовать в своих интересах.

— Катя, что за уколы?

— Лекарство…

— Знаешь, что за лекарство?

Она помотала головой.

— Они говорят, что от него я буду меньше слышать голоса. Но это не работает. Я все равно их слышу, просто они стали тише. Но я слышу их… И ничего не могу сделать. Раньше могла, раньше были силы и воля. А сейчас не могу. Только слышу…

Видимо, ее чем-то накачивали, чтобы не могла концентрироваться. Может, дар имел разрушительные проявления? Может это и вовсе был тот самый Темный дар, но ее родители по каким-то причинам не хотели отдавать девицу в Орден и решили спрятать, чтобы никому не навредила?

Но как она могла навредить? Я снова взглянул на Катерину, и сердце сжалось от жалости. Одинокая, сумасшедшая, тощая… Зато стало понятно, почему она была так бледна — откуда свету взяться в подвале?

— Катерина, ты хочешь отсюда выйти? С кем можно связаться, чтобы тебя вытащить? Кто может тебе помочь?

Она резко перестала качаться и уставилась на меня своими страшными глазами.

— Подошва. Плита.

— Чего? — не понял я.

— Подошва. Плита. Стук. Подошва. Плита. Стук…

Что-то зашуршало у дверей палаты. Кажется, и правда кто-то шаркнул.

Я бросил взгляд на дверь. Ключ заворочался в замке.

Глава 14

Твою ж дивизию!

Я огляделся по сторонам в поисках укрытия. Поискал глазами ширму, но в этой палате, как назло, ее не было. Тайная дверь была просто врезана в стену — с первого взгляда не заметишь, но если присмотреться…

Черт!

Я не успевал добежать. Поэтому отпустил руку рыжей девушки и бросился под соседнюю кровать. Это единственное, что получилось успеть. Хорошо хоть, что места там было достаточно, а то тело Володи Оболенского отличалось завидными размерами даже в столь юном возрасте.

Упав на холодный пол, я замер. Даже перестал дышать, хотя сердце стучало так сильно, что оглушало меня. В кровь впрыснулось так много адреналина, что я чувствовал дрожь во всем теле. Странное ощущение — прежде такого никогда не было. Словно мое тело само рвалось… Нет, не в атаку. Но готовилось принять бой. Неужели так проявлялась родовая сила?

Но обнаруживать себя я не хотел. Оставалось молиться, чтобы вошедший не заметил прикрытую, но не запертую тайную дверь.

Дверь палаты отворилась с легким скрипом. Я услышал тяжелые шаги, а затем смог рассмотреть из своего укрытия пару высоких ботинок на шнуровке. Надзиратель или охранник. Только размер обуви был совсем небольшим. Женщина.

— Катерина, что за шум? — Спросила вошедшая. Голос был мелодичный, хорошо поставленный, но стервозный, с долей насмешки. — Тебя же просили не шуметь, пока не подействует лекарство. Не можешь и пяти минут усидеть без присмотра? Или я так много от тебя прошу?

Судя по звукам, Катерина заерзала на соседней кровати. Но ничего не ответила. А мне показалось, что в палате резко стало холоднее на пару градусов.

— Ты опять слышала голоса? — продолжила сыпать вопросами женщина. — Что они говорили тебе на этот раз?

— Что Тьма ближе, чем ты думаешь, сука! — рявкнула сумасшедшая девчонка. — Не трогай меня! Убери руки!

До меня донеслись звуки возни. Я услышал звонкую оплеуху, короткий вскрик, затем кто-то даже клацнул зубами — наверняка Катерина защищалась как могла.

— Ах ты маленькая дрянь! — прошипела надзирательница, но, кажется, отступила. — Посмотрим, как ты сейчас запоешь.

Я услышал странный звук. Шорох и щелчок. Чуть придвинулся ближе и увидел телескопическую дубинку в руке у надзирательницы.

Совершенно неуместное наблюдение, но зад у нее был что надо. Туго обтянутый форменными брюками…

Черт, как же хреново, когда разум и тело еще не совсем подружились. Чресла юного Оболенского едва не отреагировали на увиденное самым естественным образом, и мне пришлось приложить кучу усилий, чтобы подчинить себе все рефлексы.

Надзирательница двинулась на Катерину, и та, неуклюже перепрыгнув на другую сторону кровати, толкнула ее на надзирательницу. Колесики легко заскользили по полу, и женщина шарахнулась в сторону.

— Давыдова! — рявкнула она. — А ну иди сюда! Или хочешь как в прошлый раз?

— Пошла к черту!

Несмотря на тяжелые ботинки, надзирательница действовала очень ловко и проворно. Перепрыгнув катившуюся кровать, она бросилась на Катерину.

«ПОМОГИ!» — рявкнул у меня в голове тот самый голос, который прежде разбудил и спас от убийцы.

Я вздрогнул.

«ПОМОГИ!»

Как я помогу этой Катерине? Она сумасшедшая, даже если и обладает даром. И даже если я сейчас попытаюсь ее отбить у этой надзирательницы, что дальше?

Нападение на надзирателя для меня — гарантированная путевка в карцер или сразу в четвертую группу. Да, прежде я сам планировал туда забраться, но сейчас какой смысл рисковать? Я выяснил то, что хотел. Как минимум, Давыдову держали здесь против ее воли, еще и накачивали какой-то дрянью. Возможно, она такая была здесь не одна. Но даже одной невинной узницы хватит, чтобы утопить это заведение в проверках.

Теперь мне нужно просто попытаться передать эту информацию за пределы острова. Найти кого-то, кому смогу доверять, потребовать пригнать сюда все возможные проверки…

«ПОМОГИ! СЕЙЧАС ЖЕ!»

Этот ужасный вопль едва не разорвал мне голову. Какая-то сила подбросила меня на добрые полметра вверх, и я треснулся башкой о железное дно кровати. Грохнуло так, что звон прокатился под потолком.

Женская возня резко прекратилась.

Проклятье…

Мгновением позже Катерина вскрикнула. Я услышал глухой стук чего-то тяжелого о пол.

— Отдохни пока, Катюша.

Ботинки развернулись и зашагали в мою сторону.

— Так-так, кто это у нас здесь? — нараспев протянула надзирательница. — Вылезай, пока я сама не решила тебя вытащить.

— А вы попытайтесь, — проворчал я.

— О, да у нас тут рядовой шутник завелся, — женщина присела на корточки и уставилась на меня.

Кабы не острота ситуации, впору было бы уронить челюсть и пустить слюну. Барышня была чудо как хороша и прекрасно это знала, подчеркивая черты лица и соблазнительные изгибы самым выгодным образом.

Красивое лицо с острым подбородком. Идеально правильные — настолько, что становилось немного не по себе — черты лица. Длинные каштановые волосы были убраны в высокий конский хвост, что придавало ее образу какую-то соблазнительную строгость. Огромные бледно-голубые глазищи, подведенные «стрелками», чуть влажные от возбуждения губы…

Черт.

— Что, птенчик, поиграть хочешь? — улыбнулась она. Только эта улыбка не сулила мне ничего хорошего.

Я оскалился в ответ.

— Если не ошибаюсь, в правилах академии прописано обязательное обращение на «вы» даже к воспитанникам.

— Читать умеет, надо же, — лицо молодой женщины ожесточилось. — Только что-то, гляжу, тебе это не помогло, раз ты здесь оказался.

В следующую секунду она схватила обеими руками кровать и попросту опрокинула ее набок.

— Да еж ты…

Железо лязгнуло о кафельный пол, расколов пару плиток. Я метнулся в сторону от нее, надеясь успеть проскочить мимо, к выходу. Почти успел. Она ухватила меня за край толстовки, когда я почти добрался до выхода.

— Куда?! А ну вернись.

Она рванула меня на себя с такой силой, что ткань затрещала, а я отлетел назад, почти что ей в лапы. Это ж сколько мощи у этой дамочки, если она влегкую переворачивала кровати и таскала восьмидесятикилограммовых парней одной рукой?

Тоже из рода воинов? Богатырша хренова.

Пока я летел, успел сгруппироваться, а она подкинула носком ботинка свою дубинку и ловко поймала правой рукой. Я прикрыл голову, но удар все равно получился болезненным.

— Будешь знать, как игнорировать приказы.

Вот сучка. Пользовалась служебным положением по полной программе. Не просто пользовалась — насиловала правила по полной программе и с особым цинизмом. На что рассчитывала? На безнаказанность надзирателей четвертой группы? Я эту дамочку раньше здесь не видел, хотя, конечно, особо и не успел исследовать остров. И все же что-то подсказывало мне, что ни к кому, кроме четвертой группы, такую отмороженную мадемуазель подпускать бы не стали. Слишком уж был ярок контраст с поведением той же Софии…

— Извините, я не расслышал, — широко улыбнулся я, провоцируя эту дамочку еще больше. — Это же лазарет. Болею…

Она снова замахнулась дубинкой, и я не выдержал. Нет, женщин, конечно, бить нельзя. Но если баба с силой Ильи Муромца начинает ни за что лупасить тебя дубинкой, то извините, тут не до этикета.

Я зарычал и выставил руку, блокируя удар. Дубинка угодила прямиком в предплечье и… Сломалась ровнехонько посередине.

— Говно ваша амуниция, — осклабился я, чувствуя, как в венах забурлила кровь. Тело требовало драки. Распробовало и желало продолжения.

— Что за…

Увидев смятение и злость в глазах надзирательницы, я широко улыбнулся.

— А теперь что, врукопашную пойдете?

Но смотрела она не на свою дубинку. А на печать на моем животе. Подняв руки, я задрал и без того коротковатую для моего роста кофту… Которая треснула по шву и теперь болталась лохмотьями.

— Печать, — прошептала она и медленно попятилась. — Печать…

Надзирательница шарахнулась назад, подхватила висевший на цепочке свисток, и издала три резких сигнала, от которых резануло в ушах. В следующий миг она бросилась к двери и пинком выбила ее ногой.

— Тревога! — закричала она так, словно ее убивали. — Нападение на надзирателя!

Она вылетела в коридор. Гнаться за ней было бесполезно — сам приду в руки охраны.

Бежать?

Позади меня слегка пошевелилась несчастная Катерина. С трудом оторвав голову от пола, она тут же снова ее уронила. Я забеспокоился, что девчонка слишком сильно ударилась.

— Катерина! — я подскочил к ней. — Катя! Ты как?

Она не издала ни звука. С и без того бледного лица сошли последние краски, и выглядело это жутко. На всякий случай я приложил руку к ее шее, ища пульс. Нащупал. Ровный, просто замедленный. Давыдова дышала, но, кажется, провалилась в беспамятство. Видимо, то лекарство, которым ее снова накачали, начало действовать. Забористая же у них здесь была дурь.

Нам-то что делать, Хруст?

Я взглянул на потайную дверь. Ну уйду сейчас — так все равно же найдут. Я был свидетелем того, как эта надзирательница обращалась с Давыдовой. Как минимум, имел место «неуставняк», а я мог разболтать. К тому же эта садистка увидела на мне печать. Значит, они точно станут меня искать по всем палатам и не успокоятся, пока не поймают. Вопрос, что будет дальше…

Вылезти на улицу? На окнах были решетки. Сперва выбить стекло, потом разогнуть прутья… Наверняка у меня бы это получилось с таким приливом сил, но на это уйдет слишком много времени. Катя точно не помощница, да и не факт, что она бы не сдала меня, будь она в сознании. Все же сумасшедшая, ненадежная.

Резче, Хруст! Нужно успеть главное — сообщить, каким-то способом дать понять Софии, что ты оказался прав. Что и она тоже не зря подозревала неладное.

Я заблокировал дверь кроватью и принялся рыться в прикроватных тумбах. Нашел огрызок карандаша и кусок какой-то бумажки — то ли старая справка, то ли обрывок инструкции к какому-то препарату. И написал только одно слово — «Друзилла». Затем быстро свернул бумажку и затолкал в резинку штанов — в дырку люверса, из которого выходила тесемка.

А затем направился к потайной двери. Может успею добежать до своей палаты и оставить записку. София точно придет. Спрячу так, чтобы нашла. Я уже говорил ей о Друзилле — она поймет, если совсем не дура. Поймет, что нужно сообщить Темной матери и поставить на уши весь ее страшный Орден.

Но было поздно.

Тайная дверь распахнулась, треснув меня по лбу. На пороге стояла та самая садистка, избившая Катерину, а за ней — двое крепких охранников.

— Куда-то собрался? — сладко улыбнулась она.

Я инстинктивно покосился на основную дверь. Она уже дрожала от ударов.

Вот же дерьмо. Сам загнал себя в ловушку.

— Что здесь происходит?!

Голос Тимофея Викторовича сейчас звучал, как труба ангела. Лекарь застыл в дверях пустой палаты за спинами надзирательницы и охранников.

— Я спрашиваю, что здесь происходит? — прогремел он.

Красотка-надзирательница обернулась к нему с милейшей улыбкой.

— А здесь у нас, дражайший Тимофей Викторович, происходит задержание нарушителя. Этот воспитанник оказался не в своей палате, а при попытке выяснить причину напал на меня.

Ах ты ж дрянь глазастая! Будешь строить из себя оскорбленную невинность?

Я встретился глазами с лекарем, и тот едва заметно покачал головой. Понятно, защищать он меня не будет — я сам нарвался. Да и подставлять Тимофея Викторовича тоже не хотелось — все же он мне помог. Значит, буду отвечать сам.

— Я просто увидел дверь, она оказалась открыта… — начал я, но меня остановил удар под дых. Я скрючился, выплевывая воздух.

— Прекратить! — взревел лекарь. — Напоминаю, вы в Лазарете. А это — мой подопечный, который восстанавливается после тяжелой травмы.

— Ваш подопечный сломал мою дубинку, — отрезала надзирательница и продемонстрировала огрызок своего оружия. — Полагаю, он уже достаточно здоров, чтобы понести наказание.

Лекарь пытался защитить меня как мог.

— Это мне решать, — ответил он. — Без приказа никуда Оболенского не отпущу. Он должен быть под надзором.

Надзирательница уставилась на лекаря в упор.

— О, мы как раз и намереваемся обеспечить ему круглосуточный надзор. Особенно с учетом того, что юноша отмечен печатью Тьмы. А если вы, Тимофей Викторович, будете дальше препятствовать моей работе, боюсь, мне придется доложить высшему руководству о вашей профнепригодности. Иначе как вы могли не заметить отметину Тьмы? Или заметили, но не доложили? Тогда, боюсь, это тоже подведет вас под дисциплинарные взыскания. Поэтому мой вам совет, дражайший Тимофей Викторович. Не. Мешайте. Мне. Работать.

Ну не сволочь ли, а? Стерва глазастая. Лекарю было нечего ей противопоставить — он таки нарушил правила. И если дойдет до проверки — а до нее дойдет, если он продолжит настаивать, — то все убедятся, что печать Тьмы была настоящей, и сказка про татуировку не прокатит.

— Тимофей Викторович, прошу прощения, — сказал я. — Действительно, заскучал, увидел, что палаты соединяются между собой дверями. Один замок взломал, вторая была не заперта…

— Достаточно, господин Оболенский, — прервала меня надзирательница.

— Но я видел, как она…

— Достаточно.

— Что, опять бить будете? — я с вызовом уставила на стерву. — Чего мелочиться, давайте в главный холл выйдем и все отряды соберем. Пусть посмотрят, как вы меня отделаете только за то, что я оказался не в той палате!

Лекарь снова покачал головой, словно советовал мне перестать нарываться. А меня уже несло. Я уже понимал, что дальше дело будет туго. Наверняка меня сейчас засунут в карцер, затем организуют перевод в четвертую группу… А дальше будет интересно и тяжело. И эта стервозная бабища точно отведет на мне душу по полной программе.

Страшно? Нет, не особо было страшно. Боли я не боялся — просто не любил. В прошлой жизни приходилось и носы ломать, и руки, и ребра. Наследственность такая. Батя вор, хотя и умный и начитанный мужик. Вроде даже на истфаке университетском учился да не закончил. Матушка — слабая чувствительная женщина, которая так и не вынесла правды о любимом человеке и начала искать утешения в спиртном.

А я с пятнадцати лет выполнял роль мужика в семье. Правда, компания мне попалась ни разу не похожая на светское общество. Район такой. Так что деньги в помощь матери я доставал, но не всегда это давалось легко. Это уже потом, как жареный петух клюнул, я стал добропорядочным гражданином. Но бывало всякое.

Серьезно, женщина с дубинкой после такого не казалась чем-то очень страшным. Разве что смущали ее физические данные… И то, что она, кажется, получала удовольствие от причинения страданий другим.

— Мы забираем Оболенского, — распорядилась стерва, глядя на лекаря. — С этого момента он переходит под наш надзор.

— На каком основании?

— На том, что юноша поднял руку на надзирателя. Это карцер. А для этого юноши, насколько я помню, третья группа была установлена авансом. Так что справедливость восторжествовала, — елейным голоском произнесла надзирательница. — Оболенский отправится туда, где ему самое место, до дальнейшего решения вопроса на уровне Администрации.

Я хотел попытаться передать лекарю записку, но чертовы охранники встали столбом и загородили мне путь. Ладно, раз уж все равно карцер…

Осторожно поддел люверс ногтем, я вытащил скрученную в трубочку бумажку. А затем без предупреждения рванул к врачу.

— Держать его! — рявкнула надзирательница, когда я, оттолкнув ее, торпедой протаранил одного из охранников.

Дотянуться бы до кармана его халата…

— Успокоить! — крикнула женщина за моей спиной. — Всади ему!

Кто-то схватил меня и потащил назад. Я успел ухватиться рукой за край халата Тимофея Викторовича. Он удивленно на меня взглянул.

Мне в шею что-то вонзилось. Маленькое и острое. Игла? Я дернулся пытаясь вырваться.

— Хрен вам, а не…

Я захлебнулся собственными словами. Резкая слабость накатила сразу на все тело. Конечности словно отнялись, я перестал чувствовать мышцы, и даже шея расслабилась так, что голова безвольно повисла. Пальцы разжались, и я выронил бумажку под ноги лекарю.

— Нет… — падая, успел проговорить я.

— О да, — улыбнулась надо мной женщина, лицо которой с каждым мгновением становилось все менее четким. — О да, малыш.

Глава 15

Наркотический сон был тревожным. Странные, почти абстрактные образы, обрывки воспоминаний из прошлой жизни, смешанные с эпизодами из новой. Было хреново, но я не мог очнуться, как ни старался. Словно какая-то невидимая, но могущественная сила, держала меня в тюрьме собственного сознания.

Наконец к этим обрывкам и образам начали примешиваться голоса. Вполне реальные. Мне даже показалось, что один из них я знал.

— Вы поступили опрометчиво и своими действиями поставили под угрозу нашу деятельность, — журил кого-то незнакомый низкий мужской голос. — Предыдущий объект поступил к нам всего два месяца назад. Нужно действовать осторожнее, дабы избежать лишних подозрений. Среди надзирателей верхних групп и так циркулируют слухи и догадки. Ваши действия могут усугубить ситуацию.

— Но этот объект отмечен печатью Тьмы, — возразила женщина мелодичным, хорошо поставленным и слегка стервозным голосом. Я его узнал. Точно ведь знал… — Я же действовала согласно вашим требованиям. Вы велели обращать особое внимание на объекты, которые имеют связь с Тьмой, и немедленно доставлять их сюда. А этот объект… Я бы не стала вас беспокоить ради рядового случая.

Мужчина долго не отвечал, словно взвешивал слова или о чем-то размышлял.

— Разумеется. Однако проблема в том, что этот объект — Оболенский. Слишком ненадежный юноша. И неудобный. Он известен всему Петербургу, а его род рано или поздно начнет задавать Академии неприятные вопросы.

— Но я вижу в этом возможность, господин! — с жаром ответила женщина. — Если нам удастся воздействовать на него, это даст нам преимущества в будущем! Только подумайте, сколько…

— Тише, Драгана, — осадил ее мужчина.

— Господин, послушайте, — она перешла на шепот. — Это действительно наш шанс! Да, придется много над ним работать, но Оболенский будет полезен. Он из влиятельного рода и сможет выполнять задачи в высших кругах. Кроме того, в его роду встречаются носители связи с Тьмой. Сестра покойного князя занимает видное место в Ордене. И то, что у объекта проявилась печать, может нести большой потенциал…

Мужчина устало вздохнул.

— И риски, Драгана. Чем влиятельнее род, тем больше проблем он может нам создать. Очень скоро Оболенские начнут интересоваться, почему не могут встретиться со своим родичем.

— Они знают правила Академии. Они передали отпрыска под нашу ответственность и согласились с установленными порядками. Четвертой группе запрещены связи с внешним миром, пока идет активный процесс перевоспитания…

— На какое-то время это усыпит их бдительность, но что дальше?

— Дальше… — Драгана задумалась. — Сперва нужно проверить его потенциал, и это я беру под свою личную ответственность. Если юноша имеет крепкую связь с Тьмой и проявит силу, нужно как можно скорее взять его под контроль. Потому что иначе его родственница из Ордена тоже попытается воспользоваться его даром. Нам нужно успеть первыми. Нельзя упускать такой шанс!

— Именно это мне и не нравится, Драгана, — ответил мужчина. — До недавнего момента наша миссия была в относительной безопасности, поскольку мы тщательно отбирали объекты для работы. Сироты, неудобные опекунам, лишние рты в обедневших родах, безнадежные… Те, чье отсутствие мало кого побеспокоит. Те, на кого не обратит внимания Орден. Но сейчас вы предлагаете взять в оборот человека, которого точно станут искать. И хотя возможности соблазнительны, я должен как следует все взвесить…

— Прошу, дайте мне шанс его испытать! — взмолилась Драгана. — Быть может, печать еще и пропадет. Может юноша просто был отмечен каким-нибудь ритуалом или темным заклятьем. И если Тьма в нем не заинтересована, то быстро отпустит, а клеймо исчезнет. В таком случае мы просто… Сделаем его неопасным.

Чего?!

Я с трудом приоткрыл один глаз — дурь, которой меня накачали, все еще действовала, и каждое движение давалось с трудом. По всему телу разлилась нега. Хотелось просто расслабиться и лежать с закрытыми глазами…

Ну уж хрен. Соберись, Хруст! Сперва нужно понять, где я оказался. И если этот странный разговор мне сейчас не померещился, то, кажется, в обозримом будущем меня ждали серьезные проблемы.

Я лежал на кровати — привязанный крепкими ремнями по рукам и ногам. Миленько. В самой палате, больше похожей на одиночную камеру, было темно — свет лился из-за стеклянной стены, отделявшей мою каморку от другого вытянутого помещения.

А подвал, как выяснилось, был большим. Похожий одновременно и на тюрьму, и на лабораторию. Разделенный вполне современными стеклянными перегородками на отсеки, он был наполнен странным оборудованием. Здесь были и старинные сундуки с какими-то темными склянками, и новейшие микроскопы, какие-то камеры с непонятными мне механизмами…

Если это пыточная, то меня точно ждет ад.

Двое разговаривали как раз недалеко от моей камеры. Я узнал стервозную красотку с замашками садистки — значит, ее звали Драганой. Странное имя. Балканское? А вот ее собеседник удивил меня еще больше.

Мундир нельзя было определить, поскольку сверху он накинул белый халат. Средних лет, но уже с сединой на темных волосах. Очень высокий, под два метра, широк в плечах. Лицо благообразное, смугловатое, с темными глазами, блестевшими под стеклами изящных очков в золотой оправе. Когда он скрестил руки на груди, я заметил на его мизинце печатку помимо обручального на безымянном пальце. Похоже, аристократ — многие мужчины носили перстни с гербом своего рода на мизинце левой руки. Западная традиция, наверняка перекочевавшая в Россию вместе с какой-нибудь модой.

Мужчина словно почувствовал мой взгляд и уставился на меня.

— Кажется, господин Оболенский очнулся, — тихо сказал он.

Собиравшаяся что-то сказать красотка Драгана тут же сменила тему.

— Желаете с ним переговорить, господин?

— Почему нет, — пожал плечами он. — Правда, вы всадили в него столько транквилизатора, что я удивлен, что он очнулся сегодня. Впрочем, Оболеснкие всегда славились выносливостью. Учтите это в дальнейшем подборе дозировки препаратов.

— Конечно, господин.

Он направился ко мне, сверкая дружелюбной белозубой улыбкой. Приблизившись к разделявшему нас стеклу, он нажал что-то на стене, и прозрачная дверь с тихим шумом отъехала в сторону.

— Здравствуйте, Владимир Андреевич, — кивнул он. — Как вы себя чувствуете?

— Точно не как на курорте, — огрызнулся я, с трудом выговаривая слова. Язык едва слушался.

Интересно, когда меня отпустит эта дурь, хватит ли сил разорвать эти ремни? И насколько ударопрочным было стекло?

Незнакомец усмехнулся.

— Что ж, должен признать, вы в наши планы не входили. Однако вы оказались не в то время не в том месте, и это мы проигнорировать не можем. Кроме того, вы нам подходите по ряду факторов.

Я с усилием приподнял голову.

— Для чего подхожу? И что это вообще за место? Где Катерина?

— Удивлен, что вас так беспокоит судьба этой девушки, Владимир Андреевич, — улыбнулся мужчина. — Вы не производите впечатление человека, которому есть дело до остальных. Но, раз уж вы интересуетесь, то Катерина тоже здесь. Отсыпается после очередного сеанса.

Опять эти намеки на сволочную натуру бывшего хозяина этой тушки. Видать, меня здесь никогда не перестанут этим попрекать. Я поерзал на кровати, пытаясь понять, насколько крепко меня привязали — да уж, работал профессионал. Ладно, тогда пока что просто поговорим. Все равно транквилизатор превратил меня в желе.

— Вы, вижу, великолепно обо мне информированы, — я растянул потрескавшиеся от обезвоживания губы в подобие улыбки. — А вот я вас вижу впервые. И раз уж у нас завязалась светская беседа, мне будет приятно знать, с кем я разговариваю.

— Боюсь, мое имя вам ни о чем не скажет, Владимир Андреевич. Мы с вами никогда не встречались и не должны были встретиться. Однако вы можете называть меня Лазарем.

— Вас что, тоже воскресили на четвертый день после смерти?

— Вы читали Евангелие от Иоанна? — удивился Лазарь.

О, ты удивишься, сколько разных книг мне довелось перечитать. Отцовская библиотека отличалась разнообразием…

— Я умею удивлять, — осклабился я.

— Что ж, в четвертую группу редко попадают воспитанники, читавшие что-либо, кроме азбуки, — глаза мужчины блеснули интересом. — Вижу, вы и правда полны сюрпризов, Владимир Андреевич. Тем приятнее будет обсудить ваши перспективы.

Я поискал глазами Драгану. Красотка прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Всем своим видом она показывала расслабленность, но я нутром чувствовал, что на самом деле надзирательница была собрана и готова в любой момент броситься на защиту своего «господина».

— Знаете, клевета и наветы — не самое приятное начало для знакомства, — сказал я, покосившись на стерву. — Эта барышня меня оболгала, чтобы засунуть сюда.

Лазарь пожал плечами.

— Боюсь, вы ее вынудили, Владимир Андреевич. Зачем вы пошли гулять по палатам? Почему нарушили запрет? Неужели вам не сиделось в своей уютной кроватке. Следуй вы правилам, сейчас так бы и пили витаминки в Лазарете, отлынивая от работы. Но вы сами решили найти Катерину.

Я ухмыльнулся.

— Значит, вы так свидетелей убираете? Засовываете сюда?

— Не всех. Здесь содержатся лишь те, кто нам интересен.

Видимо, четвертая группа тоже делилась на две половины. Первая — те, кто действительно что-то злостно нарушил, но не был интересен Лазарю и его миньонам. Там, вероятно, с ними действительно работали в направлении перевоспитания. Наверняка же этим товарищам нужна была какая-то ширма для прикрытия своей истинной деятельности.

А вот вторая… Драгана сделала особый акцент на моей связи с Тьмой. Катерина хоть и была помешанной, но могла прорицать. Значит, сюда отбирали тех, кто обладал какими-то полезными способностями? При этом еще и фильтровали воспитанников — Лазарь же упоминал, что они брали тех, кого будут не так активно искать…

— И чем же я могу быть вам полезен, дражайший Лазарь?

— Пока не могу сказать. Все будет зависеть от того, проявите ли вы способность к управлению Тьмой.

— Допустим, проявлю? Что дальше?

— Вас обучат владеть своими способностями на приличном уровне, а затем вы выполните для нас ряд поручений.

— Для «вас» — это для кого?

— Не все сразу, Владимир Андреевич, — снисходительно улыбнулся Лазарь. — Мы с вами еще не договорились. Я не готов откровенничатьбесплатно.

Я окинул многозначительным взглядом свои путы.

— По-вашему, у меня есть выбор? — отшутился я. — Кажется, я не в том положении, чтобы отказываться от какой-либо договоренности.

— Выбор, Владимир Андреевич, есть всегда, — философски заметил Лазарь. — Другой вопрос, что часто приходится выбирать между условно приемлемым вариантом и совершенно неприемлемыми. У вас есть три варианта, правда. Первый вам, быть может, еще понравится. Второй — сомневаюсь. А третий, уверен, не придется вам по душе.

— Так не томите же, — подначивал я своего тюремщика. — Но прежде, прошу, дайте мне пару глотков воды. Не знаю, что вы мне вкололи, но в горле пересохло так, что я едва могу говорить.

Лазарь взглянул на Драгану, кивнул ей, и надзирательница с явной неохотой куда-то вышла. Не прошло и десяти секунд, как она вернулась с одноразовым пластиковым стаканчиком с водой. Довольно странно для такого места — я ожидал хотя бы металлическую посуду. С другой стороны, если здесь держали психов и прочих условно опасных элементов, то ожидаемо перестраховывались. Пластиковым стаканчиком не убьешь. Наверное.

Драгана молча поднесла к моим губам воду, и я сделал несколько глотков.

— Благодарю, — кивнул я Лазарю. — Давайте начнем с самого скверного, по вашему мнению, варианта.

— Вы выйдете отсюда вперед ногами, — просто сказал мужчина. — Признаюсь, вариант крайне нежелательный ни для вас, ни для меня, однако именно для вас он будет фатальным. Утешает лишь то, что мы оба не хотим до этого доводить. Ведь так, Владимир Андреевич?

Ну я уж точно не для этого «воскресал» в чужой тушке. Нет уж, мне стало интересно пожить — хотя бы для того, чтобы выяснить, как я могу помочь оставшейся в старом мире матери. Может Витек и ребята и взяли над ней шефство, но вряд ли смогут сделать то, чего хотел для нее я. Теперь у нее никого не осталось. А я хочу, чтобы она прожила остаток жизни в тепле, спокойствии и безопасности.

— Да, — кивнул я. — Поэтому с удовольствием рассмотрю иные варианты.

Лазарь снова улыбнулся и подошел ко мне еще ближе.

— Если вы не согласитесь сотрудничать, мы сможем вас отпустить. Но для этого придется провести ряд мероприятий, чтобы вы стали для нас неопасны.

— Боюсь спросить.

— Меры неприятные, скрывать не буду. Нам придется применить метод стирания памяти. К сожалению, у него масса негативных побочных эффектов. Полная потеря памяти, стирание личности, органические повреждения головного мозга, влияющие на работу всей центральной нервной системы… Вы не умрете, смею вас успокоить. Однако и на жизнь, о которой вы мечтали, это похоже не будет.

— Превратите меня в овоща?

— Какая грубая формулировка, Владимир Андреевич! — театрально возмутился Лазарь. — Впрочем, пользы от вас будет еще меньше, чем от пучка укропа. В наихудшем случае ваш мозг просто будет поддерживать жизнь в уже бесполезном теле. Ни способности мыслить, ни возможности говорить или двигаться… А с учетом того, что вы совсем недавно получили серьезную травму головы, то такой исход более чем возможен.

Пугал, сволочь такая. Но бил он метко и по больному. Кто в здравом уме согласится на то, чтобы до конца своих дней ссаться и сраться под себя, пускать слюни и мычать? Особенно совсем молодой и полный сил юноша, перед которым еще несколько дней назад простирался весь мир. А я сам слишком часто видел такую беспомощность. Нет, лучше просто убейте.

— И мы плавно переходим к третьему варианту, — ответил я. — Если я соглашаюсь на сотрудничество с вами, что нужно делать и что меня ждет?

Лазарь пробежался длинными тонкими пальцами по изголовью моей кровати.

— Как я уже сказал, вы пройдете необходимую подготовку — в том числе и ментальную, а затем выйдете отсюда, чтобы выполнять для нас необходимые поручения. Ваше пребывание в Академии закончится, но у вас начнется новая жизнь.

— Какого рода поручения?

— Этого я пока не могу сказать точно. Потребности бывают разные. Возможно, иногда даже придется кого-нибудь убивать… А может вы будете полезны в качестве информатора или сможете развить успешный бизнес и обрасти нужными нам связями.

Я тряхнул головой, пытаясь переварить услышанное. Чертов транквилизатор замедлял мозг в несколько раз. Что это за люди такие? И чего они хотят? Не от меня — вообще. И почему ко мне возник такой интерес именно после того, как на мне обнаружили печать Тьмы?

— А чем вам Орден не угодил? — я решил сыграть в дурачка. — Насколько я понял, его члены могут оказывать необходимые услуги. Да, все под запись, но…

— Орден много кому и много чем не угодил, — отрезал Лазарь, давая понять, что эту тему со мной обсуждать не намерен.

— А зачем вам все это? Зачем вы делаете из людей вроде меня солдат?

— Солдаты… Интересная формулировка. Но мы предпочитаем именовать вас эмиссарами.

— Эмиссары — это посланники. Посланники чего?

— Нашей воли. Мы существуем вне государств, сословий и религий. Но наша задача — следить за соблюдением нужного порядка. Иногда для этого требуются люди вроде вас.

— Вы что, масоны?

Здесь уже рассмеялся сам Лазарь.

— Не совсем. Увы, большего в данный момент я вам рассказать не могу. Но обещаю одно — если мы устроим друг друга, вас ждет крайне интересная жизнь.

Ага. И недолгая, судя по всему.

Впрочем, другие варианты мне и правда нравились еще меньше. Хочешь жить — умей вертеться. Раз я им нужен, стоит попытаться обратить это себе на пользу.

Может лекарь заметил записку. Может передал ее Софии. Может она смогла каким-то образом связаться с Друзиллой. Может я остался не один лицом к лицу с этими странными, но явно могущественными людьми. Но это покажет время. Значит, нужно его тянуть.

— Тогда я согласен, — кивнул я. — Нужна моя кровь, чтобы подписать договор?

Лазарь вздохнул.

— Все шутите, Владимир Андреевич. Что ж, ваше первичное согласие я получил. Однако имейте в виду, что этот вариант будет вам доступен лишь в том случае, если вы проявите потенциал. Нам нужно убедиться, что Тьма действительно вас выбрала, что у вас есть с ней крепкая связь.

— А если этого не будет?

— Первый или второй вариант. Отсюда иначе не выходят. Безопасность миссии, понимаете…

— Выходит, у меня и правда только один выбор, — улыбнулся я. — А не боитесь, что я сейчас соглашусь, а потом решу поступить по-своему? Выйду с острова, окажусь в безопасном месте, а потом сдам вас с потрохами тому же Ордену. Там-то точно заинтересуются вашей инициативой.

Драгана рассмеялась. Реакция Лазаря была более сдержанной.

— Боюсь, Владимир Андреевич, такому сценарию не суждено осуществиться. Мы никогда не оставляем своих эмиссаров без контроля, — он повернулся к красотке-садистке. — Приступайте к испытаниям, Драгана.

Глава 16

Лазарь удалился, оставив меня наедине с надзирательницей. Девушка подошла к моей кровати, сняла с пояса новую дубинку и ловким жестом открыла ее на всю длину.

— Не жалко казенного имущества? — улыбнулся я.

— Думаешь, попал на курорт? — она приблизила ко мне свое до жути правильное лицо. — Думаешь, раз выторговал немного времени, то теперь заживешь? Нет, малыш. Очень скоро ты пожалеешь, что не согласился на быструю смерть. Если, конечно, тебе не повезет и твой дар не проснется вовремя.

Я рассмеялся. То ли транквилизатор так действовал, то ли еще что-то, но пафос этой дамочки начинал меня откровенно забавлять.

— А слабо меня отвязать, дождаться, пока закончится действие дури и схватиться со мной врукопашную? — выплюнул я ей в лицо. — Или боишься прическу испортить?

Я ее не боялся. Знал, что ничего хорошего ждать от нее не следовало, но это будущее меня не пугало. Не знаю, что за изменения в сознании произошли за то время, что я был в отключке, но сейчас я ощущал себя увереннее. И дело было не в лекарстве. Его действие как раз, наоборот, раздражало.

Нет, это было нечто совершенно иное. Руки требовали драки и крови. Странная жажда.

Драгана равнодушно пожала плечами.

— Понадобится — я тебя голыми руками разорву.

— Уверена, сладкая? — ухмыльнулся я.

— Смейся, смейся.

Она развернулась и направилась к выходу, царапая кончиком дубинки стену. Затем набрала что-то на стенной панели, и стекло снова нас разделило.

— Боюсь, у меня мало времени, так что программа испытаний будет интенсивной, — широко улыбнулась она из-за стены. — Не разочаруй меня, малыш. Я сделала на тебя большую ставку.

Стекло начало мутнеть, и я больше не мог разглядеть того, что происходило в большом вытянутом зале. Но вот Драгана наверняка могла меня видеть — едва ли она оставила бы меня без присмотра. Наверное, это как с теми зеркалами в комнатах для допросов, которые показывали в кино.

Я оглядел свою, с позволения сказать, палату. Да уж, на украшение интерьера не потратились. В этой серой коробке с гладкими стенами не было ничего, кроме кровати, к которой я был привязан. Даже ни одного выключателя. Просто маленький каменный мешок. Лишь на самом верху, под потолком, темнело отверстие вентиляции — такое узкое, что моя рука бы не поместилась, да какие-то решетки в полу, похожие на сливные.

Хреновенько.

Я уставился в такой же серый, как и стены, потолок. Итак, ты выиграл немного времени, Хруст. Согласился, чтобы они не прикончили тебя сразу. Теперь нужно воспользоваться этой форой.

Разумеется, я не собирался сотрудничать с этим Лазарем, кем бы он там ни был и кого бы ни представлял. Что это вообще за организация такая, если они позволяют себе ставить эксперименты на брошенных… детях? Да, пусть местный контингент действительно нуждался в перевоспитании, но вот так-то с ними зачем?

Сжечь это осиное гнездо, чтобы только пепел остался.

Вопрос — как это сделать. Я видел лишь один очевидный путь: сперва дать им немного того, что они хотели, и все это время ждать момент, чтобы вырваться отсюда. А там… Связаться с отцом и братом. Поставить на уши всех, до кого дотянусь. Чтобы всю эту академию закатали в асфальт.

Если выживу, конечно.

Мне показалось, что за стеклом двигались тени. Кто-то наблюдал? Не дождетесь, кина не будет. Я снова уставился в потолок, прикидывая, как лучше подыграть, чтобы они мне поверили. Как усыпить их бдительность…

Мне показалось, что из вентиляционного отверстия доносился какой-то шум. Что-то вроде шороха. Глаза закрывались, резко захотелось спать…

* * *
Я распахнул глаза и инстинктивно попытался схватиться за горло. Проклятые ремни не давали пошевелиться. Я задыхался. Комнату заполнил какой-то бледно-желтый дым. Мутный, едкий, словно он вытеснял кислород.

— Ххх… Хрр…

Со всей силы я рванул руку. Не вышло. Еще раз — кожа ремня затрещала, но я сейчас слышал только стук собственного сердца. Легкие разрывались, сердце колотилось как бешеное. Еще немного — и я отключусь.

Беззвучно крича, я со всей силы рванул правую руку. Есть! Голова кружилась, мышцы скукожило, и я непослушными пальцами принялся расстегивать другие ремни.

Что это за хрень?!

Освободившись, я бросился к стеклу. Из темноты на меня смотрела Драгана. Оценивающе, с любопытством безумного ученого. Я ударил в стекло, но она даже не отшатнулась.

— Оно непробиваемое, малыш, — улыбнулась надзирательница. — Зря пытаешься.

— За… зачем? — прохрипел я.

— Чаще всего сила Тьмы пробуждается в носителях, когда им угрожает смертельная опасность, — улыбнулась Драгана. — Настоящая смерть, и когда объект оказывается на грани гибели… Тогда Тьма приходит на помощь своим избранникам.

Меня мутило от проклятого газа. Конечности дрожали, хотя пальцев я не чувствовал. Да и лица словно не было — онемевшая маска. Я медленно сполз на пол.

— Видимо, в этот раз мы немного недожали, — продолжила надзирательница, склонившись надо мной перед стеклом и продемонстрировав неуместное в этой ситуации декольте. — Ничего. Скоро ты восстановишься. Чем хорош твой род — вас действительно трудно убить. Но и я упряма. Я заставлю Тьму в тебе откликнуться.

Внезапно заревела вентиляция, всасывая желтоватый газ. Секунда, другая, третья… я почти отключился, но затем в камеру пустили воздух.

Я лежал, жадно вдыхая кислород. С каждым вдохом тело расслаблялось, кровь бежала быстрее. Но на меня накатила ужасная слабость и тошнота. Последнюю я с трудом подавил, но организм требовал взять паузу на восстановление.

Я сам не заметил, как провалился в забытье…

* * *
Кажется, я даже увидел сон.

Симпатичная лесная поляна. Ягоды земляники с капельками росы искрились на утреннем солнце. Шуршала листва на ветерке, пели скворцы. Рядом весело журчал ручей, и я подошел к нему, опустил воду в ледяную воду… Меня обдало прохладой — приятное ощущение.

Жаль, что это был лишь сон.

Я открыл глаза и уставился на все тот же серый потолок. Кажется, все же выспался.

Я не знал, сколько получилось проспать. В этом месте невозможно было определить время дня. Одно хорошо — тело действительно быстро восстановилось, и никакой слабости я уже не чувствовал. Вероятно, действие транквилизатора тоже закончилось — голова была ясная.

Но радовался я недолго.

Сперва мне показалось, что сон еще меня не отпустил, потому что я слышал журчание воды. А затем понял, что сам лежал в ней.

— Что за черт?!

Я вскочил, оглядываясь по сторонам. Вода прибывала откуда-то снизу — с каждой секундой уровень поднимался. Я бросился к мутному стеклу. Сукины дети даже не хотели, чтобы я смотрел им в глаза.

Как же они достали меня своими фокусами.

— Эй! Хорош! — рявкнул я, ударив по стеклу.

Ответом мне была лишь короткая усмешка Драганы.

— Я же сказала, что добьюсь пробуждения дара, если он в тебе и правда есть, — донеслось из-за стекла.

Стерва!

А вода все прибывала. Я пытался найти укрытие, но тщетно. Здесь не было спасения. Моя камера стремительно превращалась в гребаный аквариум. Вода стала бежать быстрее, уже две трети высоты, три четверти…

Нужен воздух. Больше воздуха. Меня накрыло с головой, вода уже была под самым потолком.

Вдохнув поглубже, я подплыл к стеклу, пытаясь его выбить. Раз, два, три — никак. Вокруг пузырилась вода, я почти ничего не видел, но продолжал колотить мутную стену. И я быстро выбивался из сил.

Вода заполнила собой все пространство.

Я подплыл к потолку, втянул последний воздух — мало, слишком мало. Легкие разрывались, шум и стук в голове слился в музыку смерти. Скоро, совсем скоро тело выйдет из-под контроля и начнет убивать нас еще быстрее. Отвратительная смерть.

И хорошо, если она меня убьет. Но, скорее всего, за этим последует новая пытка.

Мутное стекло, отделявшее мою камеру от зала, снова стало прозрачным. В паре шагов от него стояла, скрестив руки на груди, Драгана. И улыбалась. Улыбалась, тварь — сладострастно, искренне наслаждаясь моими мучениями. Она что-то сказала и приблизилась, словно хотела впитать, запомнить каждую деталь моих мук. Хренова садистка.

У меня перед глазами все поплыло радужными кругами.

Действуй, Хруст! Сейчас. Или сдохнешь.

Я замолотил кулачищами о стекло под беззвучный хохот надзирательницы. Звук воды заглушал удары, да и сопротивление жидкости делало их слабее.

Нельзя сдаваться. И вырубаться нельзя. Иначе она придумает еще что-то. А меня эти игры достали. С каждой новой выходкой Драгана борзела все сильнее, а на такое я не подписывался.

Я ударил со всей силы. Стекло отпружинило, выдержало. Новый удар — ровно туда же. И еще один. Я призвал на помощь все рефлексы, всю силу, все наследие рода Оболенских — чтобы пробить эту проклятую стену.

Удар. Еще. Удар. Еще.

Драгана хохотала. Я бил в стекло. Снова и снова, пока оставались силы. Но с каждым ударом я чувствовал себя все безнадежнее.

— Ааааааа!!!

Я заорал в воду, вкладывая в этот крик и удар всю оставшуюся мощь. Казалось, на долю секунду я вырубился — но тут же распахнул глаза.

Неужели…

За испещренной пузырьками тощей воды по стеклу пробежала паутинка трещины. Подплыл к самому потолку, ухватился соскальзывавшими пальцами за дыру и со всей силы ударил обеими ногами.

Руки сорвались. Уши наполнились шумом и грохотом. Вода вырвалась через разбитое стекло, снося осколки прозрачной стены, и затянула меня с собой. Я плюхнулся на мокрый пол, словно выпрыгнувшая из аквариума рыбина. Только для меня воздух был спасением.

— Ааа-ы-х!

Голова чуть не взорвалась, когда я сделал первый глоток полной грудью. Отплевываясь от воды, я встал на четвереньки. Ровный слой воды примерно по щиколотку покрывал пол большого зала. На поверхности плавали какие-то бумажки, пластиковые стаканчики, шариковые ручки… А на полу виднелись, словно остатки древней мозаики, осколки выбитого мной стекла.

Кто-то кричал.

Я поднял голову и медленно поднялся, нащупав в воде стекляшку побольше и поострее.

Драгана бросилась к одному из столов, принялась судорожно нажимать какие-то кнопки, одновременно с этим крича в телефонную трубку.

— Обезвредить! — рявкнула надзирательница, увидев меня. — Двойную дозу!

Двое охранников — или надзирателей, бросились ко мне.

Ага. Щас.

Смахнув промокшую челку со лба, я ухмыльнулся. Тело снова наполнилось уже знакомой мне силой, что просыпалась лишь в моменты боя. Ноги пружинили, готовясь сорваться с места, пальцы крепко сжимали острое стекло. Кажется, оно порезало мне ладонь, но я совсем не чувствовал боли. Сердце колотилось быстро, а время словно замедлилось.

Первый охранник летел на меня, вскинув дубинку — я отклонился, выставив руку со стеклом. Осколок резанул его руку — мужик взвыл, разжимая пальцы. Я скользнул в воде, развернулся и оказался за его спиной.

Руки действовали сами. Один точный удар в шею — и первый повалился в воду, окрашивая ее красным.

Ничего себе…

Удивляться времени не было. Второй, увидев судьбу своего товарища, сменил шприц в руке на нож. Забавно, однако. В учреждении для несовершеннолетних-то.

— Вернись в палату! — зачем-то приказал охранник, словно это могло меня остановить. — Сделаешь это по своей воле — и тебе ничего не сделают.

Я покачал головой. И в следующий момент метнулся к нему. Этот оказался проворнее. Взметнув брызги, он уклонился и оттолкнул меня. Я отлетел, врезался в стол, опрокинув какой-то аппарат. Стекляшка вылетела из моей руки, но я успел ее подхватить и сжал крепче.

Охранник двинулся на меня, стараясь загнать обратно в камеру. Ха! Я перепрыгнул через соседний стол, обходя его с фланга.

— Ну чертеныш… — прошипел мужик. — Сюда иди, я сказал!

Я толкнул со стола старинный сундук с реактивами на него. В глазах охранника на миг мелькнул ужас — он шарахнулся назад, но было поздно. Склянки со звоном полетели вниз.

— Ты что наделал?!

Он попытался забраться на стол. Смекнув, я запрыгнул на свой, оттолкнул мужика, уворачиваясь от его беспорядочных взмахов ножом. Улучив момент, выбил оружие из его руки. Вода под нами начала пузыриться, словно кипела, над сундуком полнялся какой-то странный красноватый дым.

Отрава?

Да что ж такое! Мужик изо всех сил пытался удержаться, но я отпихнул его в воду. Издав вопль, он рухнул на пол, прямо в самый эпицентр непонятной химической реакции.

— Аааа!

Это было похоже на кислоту. Словно что-то разъедало его. Там, где брызги смешанных с водой реактивов попали ему на кожу, мгновенно расцветали волдыри. Кожа краснела и исчезала на глазах. Твою ж маман…

Он пытался выбраться, хватался за край стола, но я отпихнул его, и он окончательно сполз в воду. Реакция прекратилась, красный дымок рассеялся.

Неужели все?

Я судорожно оглядывался по сторонам и наконец отсюда смог увидеть ряд точно таких же камер, как моя. Всего семь, включая мою. Одна пустая, вторая — моя. В третьей, кажется, была Катя — я увидел что-то похожее на копну рыжих волос. Еще в трех камерах горел свет, и двое парней и одна девушка с любопытством приникли к стеклам. Один из них даже подбадривал меня жестами.

— Хватит, Оболенский.

Я резко обернулся на голос Драганы. Надзирательница как раз закончила сыпать какой-то порошок в воду — видимо, для того, чтобы нейтрализовать реакцию. И медленно двинулась ко мне, шлепая высокими ботинками по начавшей убывать луже.

— Боюсь, сделку придется аннулировать, — ответил я. — Я передумал.

Драгана улыбнулась и откинула с лица прядь волос.

— Очень жаль, — в ее голосе звенел металл. — Впрочем, глупо было ожидать чего-то иного от беспринципного аристократического отродья вроде тебя.

Я удивленно приподнял брови, сходясь с ней на относительно расчищенной площадке.

— Это меня ты обвиняешь в отсутствии принципов? — усмехнулся я. — Красть детей и превращать их в… солдат? Оружие? Пытать ради собственной выгоды, держать взаперти — это что у вас за принципы такие?

Мы кружили, примеряясь, прикидывая, выжидая.

— Ты понятия не имеешь, какой шанс упустил, — тихо сказала Драгана. — Но что еще важнее, мы были твоим единственным шансом прожить подольше. Но теперь пеняй на себя.

Она бросилась первой — в руке словно по волшебству возник нож. Я покрепче перехватил свою стекляшку. Жаль, тот охранник уронил свое оружие в воду — сейчас не найти. Что ж, будем драться тем, что есть.

Драгана была сильна, а я — быстр. И все же опыта у нее было явно больше, чем у меня.

Я отбил первую атаку, но она тут же нанесла второй удар — так быстро, что я не успел отреагировать. Я зашипел от боли в ноге и скользнул взглядом по ране. Вроде царапина, но на бедре. Будет неприятно.

Она танцевала вокруг меня, словно ей это ничего не стоило. Позади нас били о стекла другие узники, плескалась, утекая, вода. Мигали тревожные красные лампочки в коридорах.

— Даже если ты носишь в себе силу, она так и не пробудилась. Может и хорошо, что я в тебе ошиблась, — сказала она и сделала выпад.

Я перехватил ее руку, потянул на себя, лишая равновесия. Мы заскользили на мокром полу, я сжал зубы от натуги. Сильна, хренова богатырша! Мы сцепились, блокируя удары друг друга, приближались… И я со всей дури ударил лбом ей в переносицу.

Надзирательница вскрикнула, а я тут же попытался выбить нож. Хрен там! Она вцепилась в него с такой силой, словно питбуль в руку грабителя. Я резко отпустил ее руку и шагнул в сторону. Она пошатнулась, и я бросился на нее.

Осколок в моей руке хрустнул, когда я вонзил стекляшку ей в грудь.

— О?

Драгана издала удивленный вздох. Уставилась на торчавший из ее груди осколок. Сделала пару шагов назад…

Мне на веки словно опустилась темная пелена. Не помня себя, я зарычал, бросился на нее, повалил на пол и глубже вонзил рассыпавшийся в моих руках кусок стекла. Надзирательница закричала, выгнулась дугой… И только сейчас я увидел, что мои руки — от кончиков пальцев до самых плеч — стали черными.

Ветвистым узором, словно черный туман, Тьма поднималась по моим предплечьям, окутывая и меня, и мою мучительницу. Драгана вытаращила глаза в ужасе.

— Я не… Я теряю… Нет!

Меня затрясло. Я чувствовал, как из нее уходила жизнь. Но какая-то ее часть перетекла в меня.

Драгана дернулась в последний раз, и я опустил ее на мокрый пол. Я поднялся на нетвердых ногах, не понимая собственных ощущений.

А когда задрал кофту, увидел, что печать изменилась. Теперь она сала ярче, темнее.

— Тьма пробудилась, — тихо сказала Катерина, прислонившись лбом к стеклу, и показала на Драгану. — И она поглотила ее силу.

Глава 17

Я медленно отступил от тела надзирательницы. Узор Тьмы стремительно исчезал с моих рук — так же быстро, как и появился.

Что это такое? Что за хренотень случилась? Тьма проявилась, но как именно она работала?

Адреналин все еще заставлял кровь кипеть, но с глаз спала пелена. Черт возьми. Я только что убил человека. Впервые за обе жизни. По крайней мере, за те, что я помнил. Вот так просто — взял и убил. И, честно говоря, в конкретном случае пока что не испытывал особых угрызений совести.

Может, конечно, потом накатит. Но сейчас было не до рефлексии.

Я медленно обернулся к Катерине. Девушка припала к стеклу, сверля меня жуткими расширенными зрачками. Как она вообще могла что-то видеть? Хотя наверняка так проявлялась ее способность. Видимо, снова «поймала волну».

— Катерина, — я шагнул к ней осторожно, боясь спугнуть. Черт знает, как она отреагирует на то, что я только что на ее глазах убил Драгану. Пусть даже надзирательницу, которая за свой садизм не заслуживала жизни. Ну вдруг. — Катя…

Она моргнула, растерянно пригладила растрепанные волосы и уставилась на меня уже нормальными, человеческими, глазами.

— Я тебя не обижу, — предупредил я.

— Знаю.

— Ты сказала, Тьма поглотила ее силу, — я кивнул в сторону Драганы. — Что это значит? Что именно случилось?

Ведьма прикрыла глаза и беззвучно зашевелила губами. Ее лицо исказилось гримасой мучения.

— Трудно… Плохо слышу… Они опять меня укололи. Лекарство глушит… Они не дают его только когда нужно, чтобы я слышала голос для них…

Я приблизился к стеклу и уткнулся в него лбом. Прохладное, мокрое.

— Так что это значит, Кать? Объясни мне. Пожалуйста.

— Тьма в тебе проснулась, — прошептала она. — Когда ты убил, Тьма проснулась. Ты убиваешь — она просыпается. И пожирает.

— Жертв?

— Силу, — Катерина зажмурилась еще сильнее. — Тьма пожирает силу того, кого ты убил. И дает ее тебе. Вроде так…

Я удивленно взглянул на свои руки. Изрезанные осколками, окровавленные, но без следов Тьмы. Словно и не было никаких странных узоров.

— Ты забрал ее силу. Силу Драганы, — Катерина смотрела на меня не моргая. — Голос говорит, это редкий дар. А за всем, что редко, будут охотиться. Я так слышу…

Последние слова она прошептала таким слабым голосом, словно теряла последние силы. В следующее мгновение она пошатнулась, закатила глаза и стала медленно сползать на пол.

— Катя!

Я по инерции ударил в стекло. Нужно ее выпустить. Бросился к стене, разделявшей камеры и уставился на электронный замок с кнопками в виде цифр. Огонек-диод мигал красным. Но я не знал кода. Драгана знала, а ее уже не спросишь.

Опять выбивать стекло?

— Эй! Мокрый! — позвали меня из соседней камеры.

Я обернулся. Тощий паренек в робе колотил по стеклу, привлекая мое внимание.

— Чего тебе?

— Я знаю код. Но скажу, если и меня выпустишь.

— А ты вообще кто?

— Я Денис. Мансуров.

— Откуда коды знаешь?

— Катя здесь не одна одарена ментально, — ухмыльнулся парень и еще сильнее взлохматил растрепанную шевелюру. — Только она голоса слышит, а я немного умею залезать людям в головы.

Я инстинктивно отпрянул от него. Жаль, стекляшка раскололась… Держаться бы подальше от такого уникума. Неровен час — и в мою голову свои грязные культяпки засунет. Или чем он там тянулся к чужому разуму…

— Да не бойся, — улыбнулся паренек. — Я не умею навязывать свою волю.

— Тот, кто умеет, в этом не признается, — ответил я.

— Ну… Наверное. Но я просто могу забираться в головы к людям и видеть их глазами то, что нужно. Но это не так просто. Нужна связь с человеком… Нет времени все объяснять. Тебе код нужен или как?

Я внимательно взглянул на этого Мансурова. Тощий как щепка — скулы и подбородок заострились, словно парень не спал много дней. Под и без того большими темными глазами залегли глубокие синяки, и оттого издалека глазищи выглядели еще больше.

— Тебя здесь что, не кормят?

— А, ты об этом… — отмахнулся Мансуров. — За всякий особый дар нужно платить, Мокрый. У всего есть обратная сторона. Катя, вон, наша с ума понемногу сходит. А я спать не могу…

Интересно, чем придется расплачиваться мне? Пока что я не замечал побочных эффектов у своих способностей. Может потому, что они считались «базовыми» для нашего рода? Может обратную сторону имели лишь уникальные дары?

А что тогда Тьма? Чем она будет брать с меня плату? Или сам факт того, что я могу отнять способность путем лишения жизни — и есть расплата?

Черт, поговорить бы об этом с кем-нибудь, кто действительно хорошо понимает в таких вещах. Но Катя предупредила — способность редкая. И наверняка найдется кто-то, кому это не понравится.

— Ну хочешь, я докажу? — не унимался паренек. — Отвернись, посмотри на что-нибудь, чего я не вижу. Выбери какой-нибудь предмет — что-то простое, чтобы мне не тратить много сил. И я скажу, что это. Только торопись. Драгана успела предупредить остальных. Сейчас прибежит охрана. А потом на остров нагрянут остальные…

Я с недоверием взглянул на Мансурова.

— Многовато ты знаешь об этом месте.

— Я здесь уже год, — сухо ответил он. — Ну так что, проверять меня будешь?

Дерьмо. Не хватало еще играть в угадайку. Но Катя могла быть полезна. По крайней мере в этом месте она единственная хоть как-то отвечала на мои вопросы о Тьме. Да и бросать ее здесь не хотелось. Если она действительно больна, пусть ей оказывают помощь в психбольнице, но не держат здесь не пойми для чего.

И еще она все-таки меня спасла от ночного нападения. Спасение за спасение.

— Хорошо.

Я отвернулся, зашел за стол и уставился на размокший бутерброд. Видимо, кто-то забыл свой перекус. Черт, с колбасой и сыром, на черном хлебе. Как я любил…

— Есть его не советую, — прозвучал за моей спиной глухой голос Мансурова. — На него наверняка попали реактивы из того сундука. А там та еще отрава.

Хм. А паренек-то не врал.

— Ладно, убедил, — я обернулся и направился к его камере.

Изможденное лицо Мансурова расплылось в улыбке.

— И это… Убивать меня не советую. Трое суток без сна с непривычки — это, знаешь ли, не самое хорошее дело…

— Да не хочу я тебя убивать, — буркнул я. — Тут самим бы выжить. Говори код.

По-хорошему, наверное, следовало выпустить всех. С другой стороны, я понятия не имел, на сто были способны остальные. Вдруг их сила разрушительна и опасна для невинных людей? Ладно этот Мансуров — ну посмотрит он чужими глазами, ну пошпионит… Вряд ли сможет причинить много вреда, хотя дар интересный. Катя… Катя тоже безобидная, к тому же в ее крови накопилось столько успокоительных, что она при всем желании не смогла бы кому-то навредить. Но вот остальных могли засунуть в эту, прости, господи, кунсткамеру совсем не за безобидные способности.

— Два, восемь, шестнадцать, — сказал Мансуров. — Это код моей камеры.

Я быстро набрал нужные цифры, и разделявшее нас стекло отъехало в сторону. Паренек улыбнулся счастливейшей улыбкой, словно ребенок, которого привели в парк аттракционов.

— Спасибо, Мокрый. Ты же Оболенский, да?

— Ага, — я кивнул на лежавшую на полу Катерину. — Код от ее камеры, пожалуйста.

— Три, три, двенадцать.

Я только занес руку над клавишами, когда меня окликнула девушка из другой камеры.

— Эй! Красавчик! А нас?

Мансуров покосился на меня и перешел на шепот.

— Этих я выпускать не советую.

— Почему?

— Эта девица — Варвара Фукс. Она… Не знаю, как это у нее выходит, но… Короче, она умеет управлять чужими эмоциями. Сюда попала, когда едва не свела с ума весь свой класс в гимназии. Тогда списали на массовую истерику, а Варей заинтересовался Лазарь. И она стала его любимицей. Фукс здесь дольше всего, позже меня привели. И она здесь по доброй воле… В отличие от меня. Не выпускай ее, если не хочешь проблем.

— Эй! Заморыш! — с вызовом крикнула девушка. — Что ты там обо мне несешь?

Проигнорировав ее вопли, я уставился на Мансурова.

— А почему она сейчас ничего не делает?

— Потому что не может, — пожал плечами паренек. — На нее какой-то артефакт нацепили, который блокирует ее способность.

Да уж, с такой компанией не помешал бы шлем Магнето. Куда ни плюнь, сплошные менталисты.

— А парни?

— Рядом с ней — Сема Зайцев. Стихийник. Чуть не спалил здесь все к черту, когда Драгана из него силу вытаскивала. И в темной камере, вон там, Гриша Творогов. Этот вообще…

— Что с ним?

— Он зверь.

— В смысле…

— В прямом, дурень! Оборотник он — редчайшее проявление природного дара. Причем сам он это не контролирует… Ну почти. На луну не воет, хоть за это спасибо.

— Так он что, в волка…

— Не-а, — ухмыльнулся Мансуров. — В кота. Точнее, в рысь… Сам мелкий, тоже худой. А вот котище из него роскошный получается. Но ты сам подумай, что будет, если рысь выпустить… Он же в животное превращается, ничего не понимает, не помнит. Все на инстинктах. А там такие лапищи… Задерет кого еще…

Фукс снова забарабанила по стеклу.

— Красаавчииик, — нараспев позвала она, видимо, имея в виду меня. — Не слушай ты этого тощего заморыша. Если выпустишь, я тебе такое покажу, что всю жизнь будешь скучать и вспоминать…

Нет, она, конечно, была ничего. Даже очень ничего. Короткая, почти мужская, стрижка удивительно ей шла. Аккуратные черты лица, изящная фигурка. Не присматриваясь, можно было даже принять ее за каноничную француженку из кино — вся такая тонкая, легкая… Разве что беретика и букета фиалок не хватало.

Но все портил взгляд шлюхи на благообразном личике. Это и отталкивало. Нет, против дам, выбравших в качестве профессии секс за деньги, я ничего не имел: труд честный, договоренности — на берегу, каждый крутится как может. Хочет телом торговать — ее дело, лишь бы берегла здоровье — свое и клиентов.

Но видеть ухмылку и циничный взгляд на столь молодом личике… Почему-то это не вызвало у меня ничего, кроме отвращения.

— Если у тебя нет третьей груди, то разговаривать нам не о чем, — проворчал я и наконец-то набрал код дот камеры Катерины.

Мансуров был прав — остальных выпускать было опасно. Фукс, управляя эмоциями, да еще и массово, могла устроить полную неразбериху. А она явно могла… Парень-рысь внесет дополнительную суматоху, а пироман еще и огонька добавит. Такими темпами через пару часов от Академии и правда ничего не останется. Но я не хотел лишних жертв, даже среди тех, кто попал сюда за дело.

Сперва нужно выбраться отсюда и вытащить Катерину. Она полезная, да и помогала мне как могла. Наверняка и Мансуров за нами увяжется — но он хотя бы мог передвигаться на своих двоих, в отличие от рыжей. Да и его дар мог пригодиться. Понять бы точно, как именно он работал…

Прозрачное стекло отодвинулось, и я бросился к девушке.

— Катерина!

Она тихо застонала, чуть приоткрыла глаза, но тут же снова сомкнула веки.

— Я… Не могу…

— Фигня, я сильный, — ответил я, подхватывая ее на руки.

Она словно ничего не весила, только вот ее острые косточки впивались мне в живот и плечи. Ничего, потерпим. Я обернулся к Мансурову.

— Знаешь, где выход?

— Допустим, — кивнул он. — А план какой?

— А у тебя какой был?

Он покосился на оставшихся взаперти одаренных.

— Не здесь, — шепнул паренек и махнул рукой, призывая следовать за ним.

Я умудрился подхватить нож Драганы, не уронив нашу «радиодевушку». Лишних ножей не бывает. Мы скользнули мимо пустых камер и оказались в другом коридоре. Здесь было пусто, но мой проводник резко остановился.

— Погоди, — шепнул он. — Нужно кое-что проверить. Я знаю одного охранника…

Катерина заерзала у меня на руках.

— Идут. Двое… Рядом…

В этот момент металлическая дверь в конце длинного коридора распахнулась.

— Ой…

Я опустил Катю и буквально толкнул в руки Мансурову.

— Пригляди за ней.

А сам вышел против мужиков. Снова закипела кровь, требуя жертв. Трудно было сказать, желала ли того Тьма или просто так проявлялся родовой дар. Да и какая разница? Я сейчас и без этого был готов рвать глотки и ломать хребты, лишь бы выбраться отсюда.

Один из охранников тряхнул рукой, выбросив вперед раскрытую дубинку, и бросился к нам.

— Серьезно? — ухмыльнулся я.

— Им нельзя нас убивать, — пояснил за моей спиной Мансуров, кряхтя от попыток удержать Катерину. — Мы слишком ценные.

— Тогда какого рожна их так мало?

— Чтобы не вызывать подозрений.

— Тем проще.

Я скользнул взглядом по ножу. Нужны годы, чтобы научиться владеть таким оружием, но оставалось уповать на везение. Мне и так посчастливилось обрести тело воина, может и навыки остались, хотя бы на уровне рефлексов…

— Брось нож! — рявкнул охранник.

Ну да. Смешно. Он замахнулся на меня дубинкой, пытаясь выбить из руки оружие. Я молниеносно отдернул руку — слишком быстро, чтобы это было заметно глазу — и тут же вонзил нож ему в плечо. Охранник взвыл, но дубинку не выронил.

Снова замах — я поднырнул под открывшийся бок и полоснул ножом ему по ребрам. Не думал, не сомневался — просто позволил рефлексам действовать.

Где-то за моей спиной охнул Мансуров.

Охранник крякнул и осел на пол. Ровно в тот момент, когда до меня добежал его товарищ. Ну, у этого хватило мозгов долбануть меня электрошокером. Я взвыл, получив заряд. Тело содрогнулось, на секунду все мышцы свело и скрутило невыносимой болью. Кажется, даже сердце на пару мгновений остановилось, а волосы на затылке встали дыбом.

Я снова дернулся, но тело справилось. Хорошо иногда быть Оболенским.

Охранник отпрянул, глядя на меня с суеверным ужасом. Затем посмотрел на электрошокер, снова на меня…

— Хреновая у вас амуниция, — сказал я, надвигаясь на него.

— Тревогу уже объявили, — прошептал он. — Остров закрыли. Подняли защиты… Вам не выбраться. Вас все равно найдут.

— Но тебе-то какая разница.

Он выкинул вперед руку, пытаясь снова ударить меня током. Я словно играючи заломил ее, заставив охранника вскрикнуть. Аппаратик выскользнул из его пальцев, а мгновением позже я взял противника в захват.

— Хочешь жить — не дергайся, — проговорил я, усадив его на пол. — Я задам пару вопросов. Ответишь честно — не убью. Понял?

— Д-да…

— Сколько вас здесь?

— Еще… Четверо.

— Где?

— Двое отсыпаются после смены смене. Еще двое… На территории…

— Где Лазарь?

— Уехал…

— Куда?

— Ты идиот? — воскликнул мужик. — Я охранник, даже не надзиратель. Я не знаю!

Ну конечно. Черта с два Лазарь что-то скажет охране. Хотя…

— Надзирателей здесь сколько? — продолжал я. — Над этим отрядом.

— Драгана и… Артур.

— Где Артур?

— Р-р… работает. Не здесь, в третьем корпусе. У него какая-то другая задача. Я не знаю… Нам не говорили. Просто взял двоих наших и увел. Они перед нами не отчитываются…

Я немного ослабил болезненную хватку.

— Благодарю.

— Ударь меня, — попросил охранник. — Нужно… Ранение. Иначе не поверят.

— Ты всерьез думаешь, что после этого тебя оставят в живых? — удивился я.

Он взглянул на меня и молча покачал головой. Но жить все равно хотел. Человек вообще тварь живучая.

— Оставь… Оставь его, — прошептала Катерина. — Он сам… Сам их боится. И нас.

Я покосился на девушку.

— Это риск.

— Нет. Я слышу его… Он не опасен.

Всего на мгновение я едва не поддался странной жажде крови. Но если Катерина была права и этот мужик не хотел причинять нам вреда…

Ладно, есть компромиссный вариант. Хочет жить — пусть заслужит это.

— Выведи нас отсюда, — велел я.

Охранник испуганно на меня вытаращился.

— Куда? Остров не покинуть! Там буря! Волны три метра… Вы не сможете…

— Это не твои проблемы. Выводи нас наверх, — жестче сказал я.

Мансуров подхватил Катерину на руки, но тут же покачнулся — слабенькие ручонки не могли удержать даже такую тростиночку. Пришлось забрать у него девицу и перекинуть через плечо.

— Извини, дорогая…

Я жестом поторопил охранника.

— Мы торопимся.

Он кивнул и направился к выходу.

— Так у тебя есть план? — шепнул мне Мансуров.

— Ага, — отозвался я. — И он даже мне не нравится.

Глава 18

Я взглянул на охранника.

— Как звать?

— А тебе зачем?

— А что, жалко? — огрызнулся я. — Обращаться к тебе хочу по имени. У нас так принято.

— Рома я.

Я кивнул.

— Вот и славно, Рома. Теперь выведи нас, пожалуйста, отсюда. Поможешь — отпущу. Мне лишние смерти не нужны, а вот руки и глаза пригодятся. Будешь хорошим парнем — не обижу.

Рома печально усмехнулся. Ну да, так он мне и поверил. Но человек — тварь не просто живучая, но еще и надеющаяся. Надежда — штука коварная. Она и заставляет действовать, и превращает людей в жертв. Этот Рома хотел жить и надеялся, что я был с ним честен.

— За мной, — сказал охранник.

Он развернулся и зашагал по немного скользкому полу. Тихий стук его ботинок сейчас почему-то меня успокаивал.

Мансуров — кажется, его звали Денисом — покосился на меня со смесью недоверия и страха.

— Насчет плана… То есть ты сам до конца не знаешь, что делать? — шепнул он.

Я пожал плечами.

— Я в такой ситуации оказался впервые. Но это не повод бояться. Не ссы, Дениска, прорвемся.

— Ну и фразочки у тебя… Где нахватался?

— Наверху, — отрезал я, не желая посвящать его в истоки своего словарного запаса. Но лучше быть поаккуратнее с выражениями. Все же так-то ношу тушку аристократа. Пусть и сволочи, но таки нужно соответствовать происхождению.

Охранник чуть прихрамывал, но на его скорость это почти не повлияло. Судя по тому, как быстро шагал этот Рома, ему и самому не хотелось проводить на подземном уровне ни единой лишней секунды.

Когда мы подошли к массивной металлической двери, он набрал код и кивнул:

— Сейчас там будет лестница, а перед ней — дверь в каморку, где мы отдыхаем. Так что нужно идти очень тихо… если вы не намерены убить всех, конечно.

Сейчас это не было моим приоритетом. Сперва — очутиться на поверхности, а там посмотрим. В идеале бы замуровать этот этаж, законсервировать до прибытия незаинтересованных официальных органов… Но никаких способов сделать это я не видел. Было бы здорово, например, сменить код, но у нас не было возможности.

Мансуров осторожно тронул меня за плечо.

— Чего? — я раздраженно обернулся.

— Катерина… Кажется, ей нехорошо. Она что-то побледнела.

— Она всегда бледная.

— Нет, Мокрый. Она это… Совсем…

Мысленно чертыхнувшись, я жестом велел охраннику подождать, а сам осторожно снял нашу ведьму с плеча. Мансуров был прав: что-то с Катей было не так, даже относительно ее обычного состояния.

Кожа стала совсем белой, словно восковой. Я даже мог разглядеть сетки сосудиков и вен — синие веточки на тонком изможденном тельце. Осторожно прикоснувшись к ее шее, я попытался нащупать пульс.

Сердце билось, но как-то вяло. Редкие удары, слабые. Словно ее телу было тяжело качать кровь. Не нужно было никаких особых медицинских знаний, чтобы понять — Катерине срочно требовался лекарь. Отравление препаратами? Переборщила с прослушиванием своей «радиостанции»?

Я поднял глаза на паренька.

— С ней раньше такое бывало?

— Не знаю… Я слышалтолько, что какое-то время назад ей начали давать другое лекарство. Что-то сильное. Они хотели, чтобы это помогло ей взять силу под контроль. Но, кажется, не вышло.

— Ясно, — я выпрямился и снова бережно перекинул ее себе на плечо. — Значит, первый пункт плана понятен. Нужно в лазарет.

Мансуров замотал головой.

— Не-не-не! Нельзя туда!

— Вариантов нет. Ей нужна помощь.

Кроме того, мы с Тимофеем Викторовичем все же друг друга прикрыли. Да, на него оказали давление, но он пытался меня отбить. И с него точно спросит Лазарь или кто-то другой из этой странной организации. И спросят так, что наверняка мало не покажется. Так что он с нами в одной лодке. Хочет выбраться из передряги — пусть помогает.

Со всей этой беготней я позабыл о ране, которую мне нанесла Драгана. А она, между прочим, была неприятная. Адреналин меня отпускал, бедро начинало болеть. Хорошо бы перевязать и закинуться какой-нибудь таблеткой.

И еще следовало найти Софию. Понять, успела ли она с кем-нибудь связаться. Хорошо если она сможет помочь выбраться с острова или хотя бы укажет, где спрятаться и как сообщить о том, что здесь творится, на «большую землю».

По моей команде охранник снова набрал код и нажал кнопку активации. Тяжелая стальная дверь, отшлифованная почти до зеркального блеска, отворилась. К счастью, почти бесшумно.

— Осторожно, — беззвучно напомнил Рома.

Мягкие кроссовки помогали шагать тихо. Только мокрые, заразы… Когда мы проходили мимо двери «надзирательской», старались даже не дышать — причем не сговариваясь. Затем осторожные шаги по лестнице. Раз ступенька, два ступенька, десять, пятнадцать…

Все это время я молил всех богов, чтобы Катерина не очнулась. Чтобы не закашлялась, не закричала, не застонала.

Только когда мы оказались в конце второго пролета, я позволил себе сделать глубокий вдох. Охранник снова набрал код — к моему удивлению, такой же, как и на двери ниже — и мы наконец-то оказались в темном коридоре.

— Все? — почти беззвучно прошептал Мансуров.

— Не совсем, — шепнул охранник. — Здесь тоже особо не шумите.

Судя по всему, сейчас была глубокая ночь. Я не понимал, где именно мы вышли, но это помещение явно было старым. Пахло сыростью, плесенью, спертым воздухом. Нас окружали голые кирпичные стены со следами снятой штукатурки.

Охранник зажег маленький фонарик и жестом велел следовать за ним. Стараясь не хрустеть мусором под ногами, мы медленно двигались по широкому коридору. Кое-где дверные проемы были просто пустыми арками, и я мог видеть сваленные в кучу небольшие кровати, наполовину истлевшую старую мебель: столы, стульчики, тумбочки… Вроде даже игрушки и книжки. Старинные окна-ячейки были застеклены мутными толстыми вставками.

В одном из залов обнаружились следы фресок на стенах: пейзаж центра Петербурга, на переднем плане резвились дети в форме гимназистов.

— Что это за место? — чувствуя неладное, тихо спросил я.

— Заброшенный корпус пансиона для детей младшего возраста, — отозвался охранник. — Раньше сюда забирали детей с десяти лет. Затем подняли порог до пятнадцати.

Я дернул плечами. По спине пробежал липкий холодок ужаса и отвращения.

Ладно пятнадцать лет — да, еще подростки, но это уже сформировавшиеся личности. Уже есть понятия о морали, совести, добре и зле. Первая любовь, поиск себя в мире и смыслов жизни. Сложное время, но ребята к этому возрасту обычно уже четко отличали хорошее от плохого. И уже понимали, за что несли ответственность.

Но десять лет? Десять, черт возьми! Это же совсем дети, только из начальных классов выпустились. Ни опыта, ни знаний — тут мамкина юбка да батина рука нужны, а не пансион. И как аристократки вообще соглашались отдавать своих чад сюда?

— Сироты здесь были, — словно угадал мои мысли охранник. — После Революции и Реставрации много детей дворянских сиротами остались, и не всех могли приютить дальние родственники. Потом, годам к пятидесятым, в этом совсем надобность отпала.

Мансуров скривился — было видно, что и его пробил озноб от одной мысли, что совсем маленькие дети могли оказаться в лапах того же Лазаря. Мы-то все хотя бы были близки к совершеннолетию.

Рома остановился и выключил фонарик.

— Слушайте меня. Я вывел нас через дальний ход. Подземелье делится на две части. Официальная четвертая группа находится прямо в подвале основного корпуса. Там же, где размещаются остальные.

— Но мы вроде на отшибе, — догадался я.

— Немного в стороне, да. Если хотите в Лазарет, придется пробежаться по территории. Сейчас ночь, но прожекторы работают. Кроме того, надзирательница успела передать новость нам и Лазарю. Значит, в Администрации наверняка тоже в курсе. Общую тревогу на острове объявили именно из дирекции.

Значит, Администрация была замешана в этом балагане самым непосредственным образом. Нет, понятно, что без ведома местного директора черта с два Лазарь мог бы отгрохать здесь свою подземную резервацию для особо одаренных. Но для меня это было одновременно и хорошо и скверно.

Хорошо — потому, что можно крепко взять за жабры местную верхушку. Потрясти как следует — и наверняка информация посыпется. И про Лазаря, и про эту его инициативу. Может еще что интересное расскажут.

А хреново было то, что администрация, прознав об инциденте в подвале, сделает все, чтобы не выпустить нас с острова и прикрыть собственную задницу. Потому как если аристократическая общественность обо всем узнает… Короче, будет больно. Всем.

Брат предупреждал, что здесь стояли какие-то особо мощные защиты от побегов. И сейчас нас наверняка будут очень тщательно искать. А когда найдут… Что-то мне подсказывало, что все обставят как несчастный случай.

— Ты с нами? — удивился я, взглянув на охранника.

Роман растерянно улыбнулся.

— Во-первых, на такое я не подписывался. Шел простым охранником. Тогда еще удивился странным вопросам в анкете, но не придал значения. Я же сирота — вообще никакой родни нет, в армии отслужил, хотел место подальше от цивилизации… Еще удивился, почему меня взяли, хотя отказывали более опытным. Это потом, когда увидел Драгану и подземелье… Но было поздно. Я сразу просек, что буду жив, пока молчу. Но не думайте, что все это время я радовался этой службе.

Мансуров недоверчиво прищурился.

— А не врешь ли ты часом, а?

— Катерина сказала, его мысли чисты, — я сам удивился, решив дать Роману второй шанс. — И у него есть шанс это доказать. Поможет — наверняка получит по минимуму. Может, вообще оправдают.

— Ну, вот и стал понятен мой интерес, — пожал плечами Роман. — Только есть еще одно. Я очень хочу, чтобы в этом подвале выжгли все до основания. Чтобы эту контору закрыли раз и навсегда. Потому что то, что я видел… И знаю, что вы тоже этого хотите. А ты, — охранник указал выключенным фонариком на меня, — выглядишь как человек, который знает, что делает.

Ну это он мне, конечно, польстил.

Я видел два варианта, и оба были рискованными и дырявыми. Первый — найти способ связаться с семьей или даже Темным Орденом, выложить им все и схорониться где-нибудь на острове, дожидаясь подмоги и сражаясь с войсками администрации. Так себе план.

Но второй был еще хуже — я всерьез подумывал пойти напролом и проверить на прочность все эти хваленые магические защиты.

Даже не знаю, какой из вариантов казался мне более безумным…

Но сперва — сбросить балласт. В смысле привести Катерину в чувство, припрятать где-нибудь Мансурова, чтобы не отсвечивал. И затем найти Софию. Сейчас «честный коп» мне бы очень помог.

— Идем, — велел я. — Нужно торопиться. Рома, ты же знаешь, где прожекторы. Можно пройти в тени?

— Постараемся. Благо Лазарет в отдельном флигеле, будет чуть проще.

Мы вышли — первым шел охранник, за ним я. Нашей ведьмой на плече, замыкал Мансуров. Паренек, несмотря на трусоватый нрав, держался молодцом. Не ныл, четко следовал инструкциям и обладал феноменальной способностью передвигаться бесшумно. Сдать бы его туда, где разведчиков готовят — может и вышел бы из него толк.

Роман скользнул вдоль заброшенного здания, из которого мы выбрались, и, двигаясь по стеночке, остановился у угла. Жестом указал нам на отдельно стоящий сарай, тоже заброшенный.

— Там еще один вход вниз.

Я глядел на холм, на котором возвышалось главное здание. Здоровенные же они прокопали тоннели, чтобы спрятать свою секретную лабораторию! Эту бы энергию да в мирное русло…

Прожекторы освещали в основном южную часть острова, а северная — которую увеличивали насыпями камня и песка, была захламлена строительными материалами. Света там было меньше, а вот тени — куда больше.

— Пойдем в обход, с севера, — шепнул Рома. — Дольше, но безопаснее. Главное — не нарваться на патруль.

И лишь когда мы отошли на достаточное расстояние, я, кажется, понял, что имел в виду брат, когда говорил о защитах. Остров был словно окружен несколькими слоями стихийной защиты. Светлые белые ночи позволяли немного разглядеть это чудо магической мысли.

На самом острове дул легкий ветерок. Все казалось безмятежным. Но в пятидесяти метрах от берега вокруг всего острова висела настоящая стена бури. Я отчетливо видел, как легкая рябь воды у берега превращалась в штормовые волны высотой в несколько метров. Словно в фотошопе соединили две картинки. Выглядело чудно и страшно. Высокие волны, беспощадный ветер, острые камни… Ни одна лодка не пройдет, а человек и вовсе сгинет. Даже чайки, попавшие в эту область, летали вперед хвостами.

Да, Хруст, ночка перестает быть томной…

— Шевелись! — подгонял меня охранник.

Мелкими и осторожными перебежками мы пересекли рабочую область, на которой днем проводили трудотерапию для охреневших аристократов. Жаль, что я не успел своими глазами увидеть, как вчерашние изнеженные мальчики и девочки бодро махали лопатами и таскали камни. Затея-то интересная. Труд, как известно, сделал из обезьяны человека.

Оказавшись в небольшом сосновом лесочке, мы перевели дух. Отсюда уже просматривались окна флигеля Лазарета. В нескольких горел свет — значит, кто-то был на дежурстве. Главное — поймать именно Тимофея Викторовича. Черт, я так и не узнал его фамилии. Они все здесь их не называли.

Мы подобрались ближе. Я оставил Катерину с Мансуровым, а сам пошел заглядывать в окна вместе с Романом. Одно — палата, какая-то спящая девчонка с перебинтованной ногой. Ночное освещение. Второе — видимо, комната отдыха персонала. Медсестра привалилась к стене и задремала прямо в кресле. Третье…

— Он! — я указал на склонившегося над кучей бумажек мужчину. Тимофей Викторович не глядя отхлебнул из большой и явно давно немытой кружки.

Роман кивнул и развернулся, следя, за тылами.

Я осторожно постучал в окошко. Видимо, слишком тихо, потому как лекарь даже не обернулся. Пришлось забарабанить громче, молясь, чтобы медсестра в соседнем помещении не проснулась.

Тимофей Викторович вздрогнул, оторвался от записей и поднял голову на звук. Я жестом попросил его открыть окно. Лекарь вскочил — одновременно напуганный и возбужденный — и подошел к стеклу. Коротко скрипнула деревянная рама.

— Оболен… — он проглотил слова, ошарашенно уставившись на охранника. — Что все это значит?

— Он со мной. Помогает. У нас проблемы.

— Я в курсе, — профессиональный взгляд врача тут же скользнул по моему телу и уставился на рану на бедре. — И это — тоже проблема.

— Со мной Давыдова. Ей плохо. Нужна помощь. Кажется, у нее отравление препаратами, которыми ее накачивали.

Лекарь оглянулся по сторонам и покачал головой.

— Владимир, я не…

— Все вы можете! — шикнул на него я. — Мы вырвались. За нами кровавый след. Там с ними делают такое… И со мной тоже делали. Об этом должны узнать! Помогите.

Он молчал, явно взвешивая риски и бенефиции. Может просто боялся за свою жизнь, может переживал за больных. Трудно сказать. Ведь настоящий врач, как мне всегда казалось, до конца себе не принадлежит.

— Вы клятву давали, — давил на самое больное я. — Черт со мной, Кате нужна помощь… Нужно ее спрятать ненадолго.

Тимофей Викторович закрыл глаза, устало вздохнул и сжал кулаки в бессильной ярости. А затем направился к двери своего небольшого кабинетика. У меня упало сердце. Да как он мог? Сейчас, после всего этого…

Но лекарь лишь запер дверь на два замка и засов, затем вернулся к нам и осторожно распахнул окно.

— Я не смогу выйти из флигеля незамеченным, но здесь получится помочь. Затаскивайте девушку в окно, — шепнул он. — И забирайтесь сами, Владимир. Если рану не обработать, заживать будет плохо даже на вашей шкуре.

Оставив Романа караулить, я бросился за Катериной и Мансуровым. Лекарь удивленно приподнял брови, увидев еще одного гостя, но от комментариев воздержался. Быстро осмотрев Катерину, он кивнул.

— Нужна детоксикация. В нее действительно закачали слишком много. Организм вообще перестал сопротивляться.

— Вы ее вытащите?

— Да, — сухо кивнул врач. — Но было бы проще, знай я, что за препарат…

Мансуров улыбнулся.

— Погодите, я видел… Только название такое сложное. Трифлу… Трафлу…

— Трифлуперидол? — подсказал лекарь.

— Да! Точно.

Тимофей Викторовия помрачнел и кивнул своим мыслям.

— Боюсь, это будет не очень просто. Придется применить комплекс из классической медицины и моих способностей. Кладите девушку на кушетку. И, Оболенский… Можно вас на мгновение?

Я помог разместить совсем бледную Катерину на узенькой кушеточке, что, очевидно, служила местом краткого отдыха и самому лекарю в период дежурства.

— Нужно как-то помочь? — спросил я, подойдя к нему.

— Не уверен, что у вас получится. Хотя, если честно, сейчас от этого многое зависит, — врач понизил голос. — Софии нет уже три дня. Она исчезла в тот же день, когда увели вас. И я боюсь, что с ней могли что-то сделать.

Глава 19

Значит, меня держали в подвале целых три дня?

Странно. Для меня время слилось в единый поток. Почему-то ощущалось, что я провел под пытками Драганы одновременно целую вечность и один миг.

Я внимательно уставился на врача.

— Есть предположения, где может быть София?

Он лишь неуверенно пожал плечами.

— Боюсь, нет. Ее и вовсе могли вывезти с острова. Верьте — нет, но я сердцем чувствую, что она в опасности.

Да здесь и не нужна была особо развитая интуиция, чтобы понять — София влипла. Наверняка где-то проявила неосторожность, чем обратила на себя внимание прихвостней Лазаря. А им лишние свидетели ни к чему, особенно если это излишне принципиальные надзирательницы.

Может она все же попыталась каким-то образом сообщить во внешний мир о своих подозрениях. Хорошо, если ей это удалось. А если нет?

Значит, исходить нужно из того, что за пределами острова никто ничего не знает. И тогда я бы предпочел физически убраться отсюда и лично привести подмогу.

Оставив меня в раздумьях, Тимофей Викторович подхватил какую-то склянку из шкафчика и вышел из кабинета, жестом велев нам соблюдать тишину. Вернулся через несколько минут.

Я вскинул брови.

— Проблемы?

— Больше нет, — сухо отозвался лекарь. — Просто сделал сон своей помощницы более глубоким. До семи не проснется, у нас есть часа три. Задерните шторы и не шумите.

Роман кивнул и тщательно расправил занавески на карнизе. А Тимофей Викторович тут же взялся за Катерину. Девушка чуть застонала и приоткрыла глаза, когда лекарь начал осмотр.

— Владимир, — слабым голоском позвала она и попыталась повернуть голову.

— Тихо, не шевелись.

Я сам подошел к ней и склонился над ее неестественно бледным лицом.

— Я… Я слышала про женщину. Из твоего отряда, надзирательница. Она здесь, на острове.

— Стоп. Когда ты…

Катерина слабо улыбнулась.

— Ну я же почти не могу это контролировать… Голос сам говорит то, что считает… важным. Она в опасности, эта женщина. Больше никто… не знает. Ее убьют, если ты не вмешаешься. Ее хотят убить.

Лекарь как раз распахнул створки старого шкафа, где на полках стояли флаконы, коробки и баночки самых причудливых форм и цветов. Причем некоторые были подписаны от руки. Мы переглянулись. Я вопросительно кивнул на девушку, спрашивая разрешения поговорить с ней. Врач кивнул.

— Катя, ты знаешь, где именно ее держат? — я присел на корточки возле кушетки. — Как мне ее найти?

Наша ведунья прикрыла глаза, ее маленькое острое личико снова сморщилось от напряжения, но через пару мгновений она покачала головой.

— Слишком тихо. Не могу расслышать. Голоса от меня ускользают. Не могу… Не могу сосредоточиться.

И она снова отключилась, бессильно уронив голову на кушетку. Проклятье!

Тимофей Викторович тактично отодвинул меня от девушки.

— В ней, очевидно, такая доза препарата, что я удивлен, как она вообще остается в относительном сознании. Дайте время, Оболенский. Инфузионная терапия — метод быстрый и эффективный, но все равно барышня не восстанет аки феникс из пепла по щелчку пальцев! Дайте мне сделать свою работу, раз уж подвели меня под риск.

— Инфузионная… Это как?

— Капельница это, если по-русски. Игла, вена, лекарство.

— Понял, понял, — я отпрянул, выставив руки вперед в миролюбивом жесте. Злить медика не хотелось. — Что вы ей поставите?

Тимофей Викторович выставил на стол целую батарею каких-то растворов. В основном это были прозрачные жидкости в больших флаконах.

— У нее сильное обезвоживание, — сказал он. — Отравление тоже серьезное. Передозировка антипсихотиками — дело опасное. Нужно нормализовать водный и электролитный баланс. Ускорить выведение токсинов из организма, восстановить уровень кислотности крови… Но главное — не навредить. Так, отойдите! Поищу в базе ее данные. Нужно исключить аллергию.

Он решительно направился к столу, а я поймал себя на мысли, что, окажись я на настоящей войне, был бы рад помощи такого врача. Занявшись настоящей работой, Тимофей Викторович преобразился — суровое лицо стало еще строже, цепкие глаза подмечали каждую деталь во время осмотра. Мысль была остра, а рука не дрожала, никаких сантиментов.

Мужик был явно из тех людей, кто мгновенно мобилизовывался в экстремальных ситуациях. Даже жаль, что его определили на этот богом забытый остров. Ему место в местном аналоге МЧС или хотя бы на «скорой»… Почему он вообще здесь оказался?

— Давыдова, — подсказал я. — Екатерина Давыдова.

— Да знаю я! — раздраженно отмахнулся врач. — Помню ее еще с первого медосмотра. Она тогда куда живее была. Потом, когда ее перевели в «четверку», карту изъяли. Но у меня все продублировано на личном диске. Старая военная привычка, еще с Итало-Сербской. Мало им братья в сороковые насовали… Так нет, надо было спустя полвека снова сунуться…

Ворча, он вывел компьютер из спящего режима и принялся копаться в папках. Я не удержался и обратил внимание на «операционку». Видимо, отечественная, «Сокол» — на логотипе была птица с распростертыми крыльями.

Забавно, конечно, было подмечать такие бытовые мелочи. Пока я видел очень мало деталей этого странного мира и толком не понимал, где оказался. Вроде монархию отреставрировали, государством правил обновленный род Романовых. Судя по рассказу лекаря, была Вторая мировая. А вот какой была наша, Великая Отечественная? Была ли Блокада — не Ленинграда, но Петербурга? Что было с Москвой? А Сталинградская, точнее, он должен называться Царицыным, и Курские битвы? Как здесь все было?

Но раз Тимофей Викторович упомянул о войне сербов и итальянцев… Значит, Ось существовала? Значит, был раздел Югославии и освободительная война? А был ли Тито?

Ох… Как же мне нужны книги. Много, много книг. И компьютер в личное пользование. Выяснить про способности, изучить историю, современность…

Но будем решать задачи по степени их приоритетности.

Сперва — вытащить Катерину, чтобы она помогла найти Софию.

— Так, нашел, — лекарь уткнулся в файл.

Я украдкой заметил фотографию Кати в момент поступления сюда. Действительно, словно другой человек.

— Хронические заболевания… Так, гастродуоденит. Терпимо. Анорексия… Объяснимо. Мигрени… Ничего удивительного, с ее-то даром… Аллергии на препараты… Нет, все чисто. Можно ставить мой коктейльчик. Не навредит.

Я не мешал врачу колдовать над пациенткой. Лишь иногда по его просьбе подавал то, что он просил. Тонометр, какие-то полоски-индикаторы для анализа крови — все делалось почти что в полевых условиях, благо у нашего Тимофея Викторовича был нужный опыт.

— Так, господа, — он наконец-то закончил проверку и подвесил емкость со смесью лекарств. — Теперь ждем час-полтора. Оболенский, пока что займусь вашей раной. Остальные в порядке?

— Если не считать сильнейшего потрясения, то да, — отозвался Мансуров.

— Извините, с потрясениями не работаю. Это к психологу. Я так-то хирург по основной специальности. Оболенский, раздевайтесь ниже пояса и садитесь на стул. Будем обрабатывать. Остальные… — врач оглядел свой небольшой скромно обставленный кабинетик и остановил взгляд на электрическом чайничке. — Кофе мне заварите, пожалуйста. Ночь будет длинной. И все тише мышки.

Я с неохотой стащил штаны и продемонстрировал порез. Черт, а он был глубже, чем ощущалось. Видимо, у меня как у бойцовой собаки, болевой порог был несколько завышен.

— Шить не буду, применю дар, — сказал Тимофей Викторович, промыв рану. — Будет больно.

— Да ладно…

— Я серьезно, Оболенский. За каждый дар нужно платить. За мой, увы, расплачиваются пациенты. Ускоренное сращивание тканей — это очень, очень больно. — Он взглянул на Мансурова и Романа. — Вы двое, держите его.

Я покосился на лекаря.

— Что, НАСТОЛЬКО больно?

— По-вашему, зачем я помощницу усыпил? Услышала бы, — он протянул мне деревянную палку. — Зажмите в зубах.

— Какое-то страдающее Средневековье, — проворчал я. — Компьютеры, электронные замки… И палочка для зубов.

— Оболенский, не раздражайте меня еще сильнее, прошу вас, — строго велел врач. — Судя по тому, что мы с вами услышали, вам пригодится здоровая нога. Так что придется потерпеть. Зато через полчаса сможете скакать аки сайгак.

Лекарь не стал бы зря надо мной издеваться. Я кивнул.

— А может и меня вырубите, как медсестру…

— Нельзя. Вы мне нужны в сознании. И себе тоже.

— Ну ладно, — я пожал плечами и вгрызся в деревяшку.

Судя по всему, выточили ее из какой-то очень мягкой породы. Зубы увязли в древесине с неким подобием комфорта. Что-то хвойное. Ель или лиственница.

— Держите его, — велел Тимофей Викторович. Роман и Мустафин встали по обе стороны от меня и крепко ухватили за плечи. Точнее, охранник-то держал нормально, а вот Денис Мустафин точно в детстве недоедал каши. — На счет «три». Раз…

Бедро вспыхнуло такой дикой болью, что у меня слезы брызнули из глаз.

— Ммм…. Иввевги! Мафь вафу!

Зубы впились в несчастную палку так, что дерево во рту хрустнуло. Но выдержало. Ну зараза этот Тимофей Викторович! Говорил же, что на счет «три». Обманщик!

Бедро горело так, словно на меня вылили все самые адские кислоты, подожгли огнеметом и засунули в рану руки в перчатках из наждака. И все это одновременно. Тело выгнулось в спазме, Роман крепче ухватил меня, а Мансуров честно пытался преодолеть сопротивление моего левого плеча.

— Аааа… Мммм… Довго ефе?

— Тихо, Оболенский, — лечитель-мучитель поднял на меня жесткие глаза. — Отставить нытье. Я ускоряю вашу и без того выдающуюся регенерацию почти что в сотню раз.

У меня не осталось ни сил орать, ни печатных слов, которыми я мог наречь лекаря и этот его лечебный процесс… Я потерял счет времени. Каждая секунда казалась вечностью. На лбу и спине проступил ледяной пот, и я уже не чувствовал других мышц — спазмом их скрутило как при столбняке.

Наконец боль начала понемногу слабеть. Мансуров крепче вцепился в меня, стараясь удержать от падения.

— Почти все, — не отвлекаясь, сказал лекарь. — Держитесь молодцом. Впрочем, другого я от вас не ожидаю. Решили стать героем, Оболенский, будьте любезны соответствовать.

— Свофофь!

От очередной вспышки боли я снова клацнул зубами по деревяшке, и она раскололась у меня во рту надвое. Отплевавшись, я жестом попросил товарищей отпустить меня.

— Тьфу. Я в порядке. Не держите…

— Рано! — Прошипел лекарь. — А ну держите его!

— Почему…

Тело словно в одну секунду превратилось в желе. Утомленные мышцы разом расслабились, почувствовав облегчение. Глаза закрылись сами собой, и мне показалось, что кто-то двинул меня большим пыльным мешком по голове…

* * *
— Кажется, очухался…

Я медленно разлепил веки и первым делом увидел слегка расплывающееся, но весьма обеспокоенное лицо Мансурова.

— Владимир Андреевич, — надо мной навис лекарь и посветил фонариком в глаз. Я зажмурился. — С возвращением.

— Лучше бы зашили, — прохрипел я. — Дайте воды.

Через несколько секунд в поле зрения возник Рома с кружкой, а врач и Мансуров приподняли меня и усадили на стул.

— Как нога? — Спросил Тимофей Викторович.

Я прислушался к ощущениям. Черт возьми! О ране напоминала только окровавленная дыра в штанине. Кожа была гладкая, без единого рубца. Словно и не было никакого увечья…

— Ничего себе, — выдохнул я и жадно присосался к кружке.

Тимофей Викторович снисходительно улыбнулся.

— Как я понимаю, вы впервые прочувствовали на себе мощь экстренного исцеления.

— Не знаю, — я пожал плечамии и вернул Роме пустую кружку. — После аварии был без сознания. Мать говорила, вроде бы лекарей тоже привлекали. Но я ничего не помню.

— Ну, теперь имеете представление.

Я покосился на кушетку, где под капельницей лежала Катерина. Показалось или она действительно стала выглядеть живее? Тимофей Викторович осторожно разбудил девушку, и она приоткрыла сонные глаза.

— Катюша, красавица моя, вы меня слышите?

Она слегка улыбнулась.

— Вы не считаете меня красавицей. Вы думаете, что я больна.

— Отлично, «радиоприемник» заработал, — лекарь отстранился и обернулся к нам. — Господа, вынужден попросить всех вас отвернуться. Токсины должны выходить… самым естественным образом…

— Ой…

Мансуров залился краской. Да уж, действительно, условия у нас были… ну не самые галантные.

— Катерина, знаете, что это?

— Утка…

— Тогда вы наверняка знаете, что нужно сделать. Не переживайте, я тоже отвернусь. Стыдиться тоже нечего. Уверяю, вам станет гораздо легче…

Мы поспешно отвернулись, стараясь не обращать внимания на происходящее позади. Ну я-то вдоволь поработал сиделкой с матерью. Меня таким не напугаешь. А вот девчонке наверняка было ужасно неловко. Зато после таких совместных приключений можно уже вообще ничего не стесняться.

Лекарь уложил девушку обратно и вышел — очевидно, чтобы избавиться от токсинов окончательно.

— Можно смотреть, — смущенно проговорила Катерина. — Извините…

А ей и правда стало гораздо легче. Щеки и губы порозовели, и на фоне буйных рыжих кудрей и бледной кожи это смотрелось свежо и очень симпатично. Зря лекарь не считал Катерину красавицей — данные у нее были что надо. Просто хотелось посадить ее на диету повышенной калорийности, почаще выводить на воздух и под солнышко. Через месяц вообще расцветет.

Она улыбнулась и жестом попросила меня подойти.

— Как ты?

— Уже могу думать. Это хорошо. Они не хотели, чтобы я могла думать и концентрироваться. Но сейчас я даже могу заглушать какие-то голоса и выделять другие…

— Как ты вообще живешь с этим вечным шумом в голове?

— Ну… Дар не выбирают. К тому же нас с тобой вообще никто не спрашивал. Тьма никогда не спрашивает тех, кого выбирает…

Я поперхнулся слюной.

— Тьма? Это у тебя тоже Темный дар?

Хотя глаза… Я же видел, какими становились ее глаза, когда она «ловила» нужный голос. Но если это Темный дар, то Катерину наверняка должны были отдать в Орден. Насколько я понял, с такими способностями одна дорога — только туда.

Сейчас не хотелось думать о том, что и меня ожидала эта дорожка. Потом разберемся, сперва бы дожить.

Катерина понимающе улыбнулась.

— Меня и забрали вниз потому, что я слышу Тьму. Они думали, что я научусь задавать ей вопросы и получать ответы, которые нужны им. Но это так не работает. Тьма всегда сама решает, что мне сказать. Они пытались заставить мой дар работать на себя, но…

— Ничего у них не вышло, — кивнул я. — Но Тьма… Или этот голос. Короче, оно сказало тебе про Софию, надзирательницу. Получается, для Тьмы это важно?

Катерина слабо пожала тощими плечами.

— Я не знаю, Володя. Я знаю, что тебе не нравится твое имя. Я знаю, что у тебя чужая душа. Я знаю, что у тебя очень сильный и редкий дар и что ты можешь стать очень опасным… Для многих и для себя. И я знаю, что София не сказала тебе кое-что очень важное. Для тебя и для нее. Она не хочет этого говорить, но она должна.

— Не понимаю…

— Я тоже не понимаю… Хруст! Вот как ты себя называешь. Хруст. Странное имя.

— Это не имя. Но да, я так себя называю.

Черт, а она и правда опасно много знала. И слышала обрывки моих мыслей. Хорошо хоть, что теперь могла контролировать, что говорить, а о чем молчать. Спасибо и на том, что не выдаешь моих тайн, красотка.

Ясно, почему в нее так вцепился Лазарь. В такой дар кто угодно вцепится — слишком уж полезный.

Но меня волновало другое. Почему Тьма решила сказать про Софию? Почему для Тьмы важно, чтобы ее спасли? Чего вообще хочет эта пресловутая Тьма? Что это вообще — сила с собственным разумом? Божество?

— Я не знаю, Хруст, — устало улыбнулась Катерина. — Для меня это просто Голос. Голос, который я отличаю от тысяч других. Тебе нужно идти, Хруст. Сейчас. София не доживет до утра. Ее истязают за то, что она узнала. И сделают так, что никто и никогда ее не найдет.

Ладони сами собой сжались в кулаки. На глаза снова наползала уже хорошо знакомая мне пелена воинской ярости.

— Где она? — спросил я.

— Третий корпус. В мастерских.

Мы с Романом переглянулись. Второй надзиратель, коллега Драганы. Кажется, Артур… Он же был в третьем корпусе. Вот зачем он ушел туда вместе с двумя охранниками.

Твари! Женщину, пусть и одаренную. Одну втроем мучить…

— Убью, — тихо сказал я, поднимаясь на ноги.

— С удовольствием помогу, — ответил Роман.

Глава 20

Катерина ухватила меня за рукав. Тонкие цепкие пальчики впились мне в запястье с неожиданной силой.

— Будь осторожен, — прошептала она. — Все будет тяжелее, чем ты думаешь.

Я пожал плечами.

— Ясное дело.

— Отнесись серьезно, Хруст. Ты опасен, но ты почти не умеешь владеть своими способностями. Берегись.

В глазах Катерины застыла неподдельная тревога. Снова что-то услышала? Или близко к сердцу восприняла то, что нашептал ей тот голос? Но она была права — любая ошибка сейчас будет стоить слишком дорого.

Я кивнул.

— Конечно, Катя. Мы будем осторожны. Еще увидимся, не скучай тут.

Мансуров тоже поднялся.

— Я с вами.

Мы с охранником переглянулись и одновременно покачали головами.

— Нет. Нечего тебе там делать, парень, — ответил Роман.

— Но я могу вам пригодиться!

Теоретически мог, конечно. Но у этого задохлика было еще больше шансов подохнуть, чем у меня. Я-то хотя бы обладал стойкостью и толстой шкурой и, следуя древней русской традиции, просто дать в дыню супостату. А Мансуров не мог. Не воин он. Но Родине всякие нужны.

— Ты очень нам пригодишься, — я смягчил тон, чтобы не задеть искренние чувства паренька. — Если присмотришь за Катериной и поможешь доктору. Катя слаба, а лекарь и так ходит по лезвию ножа, помогая нам. Так что мне будет спокойнее, если ты за ними приглядишь. Это очень важно. Я ведь могу на тебя рассчитывать?

Мансуров сперва разочарованно вздохнул, но затем кивнул.

— Как скажешь, вождь. В конце концов, ты меня вытащил из подвала. Ты вроде как главный.

Забавно. Я как-то не думал возглавлять местную подпольную ячейку партизанского сопротивления. Но оно как-то само получилось. Кто первый взял на себя ответственность за остальных, тот и рулит.

Меня такое подчинение Мансурова немного смутило — все же не те обстоятельства, чтобы устанавливать иерархию. Но так было проще. Да и тот же Роман как-то быстро принял мои правила игры и решил помочь… Хотя вариантов у него было немного.

Ладно, Хруст. Если у тебя все получится, ты, быть может, здорово реабилитируешь Володю Оболенского в глазах возмущенной общественности, и все эти ребята очень помогут в очищении реноме. Поступок, как ни крути, рискованный и героический. Главное, чтобы героем не сделали посмертно.

Но прежде всего — вытащить Софию. Я хотел понять, почему Тьма сделала на этой девушке такой акцент. Должно же быть объяснение. Может она выяснила нечто, что может нам помочь? Вряд ли эта Тьма стала бы вещать Катерине какую-то фигню.

Мы с Романом снова переглянулись. Охранник кивнул на окно.

— Лучше не светиться во флигеле. Наверняка здесь не одна помощница дока дрыхнет… Охрана точно дежурит у входа. Так что уйдем так же, как и пришли.

— Согласен, — отозвался я и уже хотел отодвинуть штору, чтобы добраться до замка на раме, когда вернулся лекарь.

— Стоять, господа, — велел он и поставил под кровать чистую утку. — Вы предлагаете мне прятать у себя этих двоих?

— Ну не потащу же я ее с собой в драку, — ответил я. — Можете их где-нибудь спрятать?

Тимофей Викторович задумался. Было заметно, что ему совершенно не нравился такой расклад, но в то же время он понимал — Давыдову и Мансурова требовалось спрятать. Иначе хана и самому доку.

— Сейчас начнется форменное безумие, — ответил врач. — Они будут искать везде. Вообще везде! Каждую наволочку наизнанку вывернут.

— Если у вас есть предложение, как вывезти их с острова через эту штормовую защиту, я внимаю, — раздраженно бросил я. — Или если вы вдруг знаете, как эту защиту снять…

— Боюсь, снять ее у вас точно не выйдет. Директор Академии — выдающийся природник. Нужно быть хотя бы ровней ему, чтобы попробовать деактивировать эти заклинания.

— А если его вырубить или убить?

Лекарь посмотрел на меня как на умалишенного.

— Раньше я был уверен, что безумие не передается при контакте… Но если вы еще раз скажете нечто в подобном ключе, кажется, меня ждет публикация в международном журнале и мировое признание за бесценный вклад в изучение помешательства.

— Ну не плюйтесь вы ядом, я варианты ищу!

— Это не вариант, — отрезал лекарь.

Я обернулся к Мансурову.

— А тот, которого в подвале держат. Там же тоже природник…

— Он огненный, — покачал головой Денис. — Может с другими стихиями что-то и умеет, но я его только в работе с огнем видел. Не думаю, что нам это поможет. Да и он явно не ровня самому директору. Сильный, но неопытный.

Понятно. Значит, наведываться в гости к местному голове бессмысленно. Нужно трезво оценивать свои возможности. Что бы там ни говорила Катерина о моей потенциальной опасности, но это только в перспективе. Сейчас нужно признать, что, будучи всего несколько дней в этой тушке и вообще не зная своего потенциала, лезть в лобовую атаку на могущественного колдуна — самоубийство.

Нормальные герои должны идти в обход. Точнее, видимо, плыть… Или ползти. Или, блин, лететь.

— Тогда придется искупаться, — равнодушно пожал плечами я. — Здесь вроде бы не так уж и глубоко.

Мужики вытаращились на меня со смесью непонимания и ужаса. Лишь Катерина улыбнулась.

— Без Софии у тебя не получится. Ты поймешь, когда вы встретитесь. Поспешите.

Тимофей Викторович покосился на пациентку, и я понял, что сразу после нашего ухода ее ожидал допрос.

— Ладно, разберемся, — я отодвинул штору и отпер замок. — Придумали, где их спрятать?

Лекарь устало вздохнул.

— Да. Но нашим воспитанникам это точно не понравится. Однако других вариантов я не вижу. Придется вам примерить на себя кое-что неприятное…

Катерина жестом велела нам убираться. Ладно, главное — наш врач все же что-то накумекал. Здесь сейчас всем приходится не очень комфортно, так что Катя и Денис потерпят.

А мы с Романом шли на маленькую войну.

Бесшумно выбравшись из окна, мы огляделись. Светало, близилось утро. До подъема еще час, не меньше, но солнце уже во всю светило. На этом проклятом острове в белые ночи от него было вообще не спрятаться.

— Туда, — шепнул Роман и осторожно скользнул вдоль стены.

Охраны стало заметно больше. Всеобщую тревогу не объявили, но явно разбудили тех, кто отсыпался. Двигаться стало сложнее. Одно хорошо — идти было недалеко, иначе точно бы с кем-нибудь столкнулись.

— Здесь мстерские, — почти беззвучно пояснил охранник, когда мы прилипли к стене старого одноэтажного здания из красного кирпича. — Дверь открыта, видишь?

Я молча кивнул. Роман снял с пояса весьма потрепанную дубинку.

— У меня только это.

— Живем.

Значит, рассчитывать приходилось на троих противников. Будем исходить из того, что София помочь не сможет. Что ж, численное преимущество не на нашей стороне. Не сговариваясь, мы с Романом одновременно пришли к тому, что он берет на себя нейтрализацию коллег-охранников, а я разберусь с Артуром.

Внутри горели слабые лампы, словно здесь экономили электричество. Мы прошли мимо кабинетов, где воспитанников приучали к ручному труду, дабы не отрывались от земли слишком высоко и много о себе не думали. Столярная мастерская, токарная, швейная, кожевенная… прямо кружок труда.

Мы одновременно остановились, услышав протяжный тихий стон. Он резко оборвался.

Нет, не показалось. Точно шумели, причем в самом конце.

— Санблок, — сказал Роман. — Туда.

Я призвал на помощь всю силу, какой располагал. Пальцы крепко сомкнулись на рукояти ножа, уже привычный адреналин вскипятил кровь и заставил ноги пружинить. Тело словно вышло из спячки, и это ощущение мне очень нравилось. Будто только в эти моменты я чувствовал себя живым на сто процентов.

Времени на раскачку не было. Мы подошли к приоткрытой двери, из-за которой доносились звуки ударов.

Кто-то шаркнул и выругался.

— Сколько же в тебе крови, а…

Я кивнул Роману, и мы одновременно влетели в дверной проем. Позади меня уже шла драка — товарищ врубился в бой мгновенно. Я же бросился на мужчину в форме надзирателя.

И тут же едва не поскользнулся, напоровшись на невидимый блок.

Артур — это точно был он — медленно обернулся ко мне.

— На прогулку вышел? — улыбнулся он. — Или по титьке любимой надзирательницы соскучился?

Я скользнул взглядом по Софии. Черт. Катерина была права — ее явно пытали. Кровь, очень много крови. Но сейчас я пытался преодолеть невидимую стену, которая отделяла меня от еще одного садиста. Их там что, только по этому принципу в отряд набирали?

Заскрипев зубами, я с трудом продвинулся. Воздух впереди меня был таким плотным, что создавал сопротивление сильнее, чем водяное. Артер — природник? Точнее, тоже стихийник?

Он широко улыбнулся, наблюдая за моей попыткой преодолеть невидимый барьер. Я заскрипел зубами и, выставив вперед нож, попытался разрезать эту непонятную плотную субстанцию. Ноги скользили по кафелю, Артур ухмылялся…

Что-то, какая-то тень, скользнула за его спиной.

В следующий миг он вздрогнул. Ухмылка сменилась удивлением. А затем он взвизгнул по-бабьи и схватился за ухо.

— Сука!

— Надо было рвать больше зубов, — прохрипела София.

Нужный эффект был достигнут — Артур потерял концентрацию, барьер дрогнул, и я по инерции провлился вперед. Прямиком на него. Разве что успел поудобнее перехватить нож — и вовремя.

— Назад! — рявкнул я Софии, но она уже и без этого рухнула на пол. Артур обернулся ко мне — ровно для того, чтобы встретиться с ножом Драганы.

Рука двигалась быстрее, чем глаза могли различить. Я несколько раз ударил ему в грудь с такой силой, что под ними хрустели ребра. Артур булькнул, плюнул в меня кровью и сполз вниз.

Но он еще был жив. А я ощутил жажду. Не свою. Тьма жаждала, чтобы я применил дар.

Артур таращился на меня огромными полными недоумения глазами.

— Ты… Ты не должен был…

— Посмертный подарок от твоей подружки-садистки, — улыбнулся я и вонзил нож в последний раз.

Тьма на мгновение залила мне глаза черной пеленой. Я чувствовал, как пульсировала печать на теле, словно оживала, как тянулись ее темные щупальца к умирающему надзирателю, отнимая у него последнее.

И мне, черт возьми, было хорошо. Настолько хорошо, что тело содрогнулось от наслаждения, когда дар Артура перетек ко мне.

Казалось, это заняло всего мгновение. Но спустя пару секунд кто-то тронул меня за плечо.

— Готово, — сказал Роман.

Я тряхнул головой, прогоняя остатки Тьмы и эту сладкую истому, какая бывает после хорошего секса. Удовольствие было вполне сопоставимо.

А затем увидел, что София, попытавшись подняться, поскользнулась и распласталась в луже собственной крови.

— София!

Я выронил нож и бросился к девушке, скользя кроссовками по грязному полу. Сколько же крови… Весь кафель был залит ею, этими причудливыми разводами — кровавым полотном художницы-смерти.

Моя надзирательница лежала на боку — успела недалеко отползти, когда мы отвлекли ее мучителей. Но дело было не просто плохо. Дело было просто кабздец.

Казалось, на ней не оставили ни единого живого места. Били — часами, ломая кости, удар за ударом отбирая красоту и надежду. Но волю не отняли. Били снова — и снова она держалась, потому что били еще. Даже зачем-то заново вскрыли старый шрам, который она велела лекарям не убирать. И именно эта глубокая рана превращала ситуацию из просто «хреново» в «хуже некуда».

Чудовища.

— О… Оболенский, — она даже заставила себя улыбнуться, и я увидел, что у нее во рту не хватало доброй половины зубов. — Прости… Я теперь плохо… Плохо могу говорить. Но я постараюсь.

Она шепелявила. Следы запекшейся крови на щеках и подбородке. Они что, зубы ей вырывали? Или выбивали?

— Господи, что они с тобой делали? — выдохнул я, стараясь не показывать ей, что мне стало страшно.

Именно сейчас почему-то напал какой-то странный ступор. Битва закончилась, кровавые жертвы принесены, и когда стихла адреналиновая буря, не осталось ничего, кроме боли. Не моей боли. Ее, Софии. И эта боль пугала. Пугало даже не то, что с ней сделали, а то, что она все еще держалась. Цеплялась за жизнь изо всех сил. Хотя понимала — это конец.

Будь на ее месте обычный, не отмеченный даром, человек, он давно бы стал трупом.

София протянула руку — тоже окровавленную. Пальцы были переломаны, на одной руке не хватало ногтей. Господи…

Я внутреннесодрогнулся. Избитые ладони сами собой снова сжались в кулаки.

Как они могли так… с женщиной! Черт с ним, что она из рода аристократов и одарена, она, блин, девушка! Как можно пытать с такой жестокостью…

Жаль, что я убил этого Артура слишком быстро. Нет. Не такой смерти он заслуживал. За то, что он сделал, за то, на что вообще был способен — нет, он заслуживал самой мучительной и бесчеловечной казни. Чтобы прочувствовал боль каждого человека, каждой души, которую истязал.

Роман растерянно взирал на Софию. Видимо, увиденное потрясло даже его.

— Не думал, что скажу это, но… Кажется, Драгана была не таким чудовищем, — тихо проговорил он.

София подняла руку и жестом попросила меня приблизиться. На негнущихся ногах я подошел к ней вплотную и рухнул на пол.

— Я, кажется, умираю, — прошептала девушка.

— Думаю, да.

— Давай отнесем ее к лекарю, — предложил Рома. — Он должен что-то придумать. Он военврач, он сможет!

— Нельзя, — слабо качнула головой София. — Раз ты вырвался… Оболенский… Если ты вырвался, значит, сейчас остров стоит на ушах. Нельзя идти в Лазарет. Попадемся.

— Не знаю, может дернуть кого-то из лекарей среди воспитанников, — я продолжал судорожно искать варианты. — Должны же быть с даром целителей.

— Тихо, Оболенский, — остановила меня София. — Не суетись. Все именно так, как должно быть.

Нет, не так. Я опоздал. Появись я хотя бы на полчаса раньше, может…

Прошлое терпит сослагательного наклонения — так меня учили? Ну вот. Теперь живи с этим, Хруст. Ты не успел, и у тебя на руках погибает невинный человек. А ты ни черта не можешь сделать.

— Я должна тебе кое-что сказать, — прошептала девушка. С каждым словом ее голос становился тише, слабее, словно она выдыхала свою жизнь. — Им не сказала, но тебе — должна. Знала — как только они из меня все вытрясут, сразу прикончат. Пыталась тянуть время. Надеялась, что моя весточка дошла…

— Ты успела что-то передать на сушу?

— Попыталась. Кажется, тогда и оступилась. Они либо перехватили мое сообщение, либо узнали, что я его отправила. Не уверена, что его получили. Я ведь проследила за Артуром из «четверки»… Подслушала его разговор с каким-то странным мужчиной. Несколько раз видела его на острове, он приезжал к директору. Поняла, что они все заодно…

Видимо, она срисовала Лазаря. Я кивнул.

— Все так. Только я тоже все это выяснил. Черт, София, ну зачем ты полезла…

— Думала, успею сбежать, — виновато улыбнулась надзирательница. — Хотела сама выбраться с острова. У меня ведь дар странный… Дед говорил, это потому, что у нас в роду была водяница. Русалка по-вашему… На моего прапрадеда на русальной неделе водяницы напали. Он отбился и на одну крест надел — а она ему и покорилась. Красивая была, просилась с ним пойти. Он как раз овдовел, вот и привёл её домой, стал жить как с женой… Вот потому, говорят, нас всегда вода любила. Но это все сказки. Просто такая мутация… Я ведь могу… Могла… У меня могло получиться переплыть пролив в бурю. Я ведь хотела…

Я провел ладонью по лицу. Проклятье… Так вот зачем Тьма так хотела, чтобы я нашел Софию. Тьма все знала. И про мою способность и про дар этой девушки…

Кажется, Роман догадался, о чем я подумал — он-то слышал мой разговор с Катериной, хотя и не знал, что я сделал с Драганой. Но мог что-то заметить, когда я прикончил Артура.

— Эй, — он слегка тронул меня за плечо. — Не мое дело, но…

— Да понял я, — процедил я сквозь зубы и стиснул кулаки в бессильной ярости.

Вот как я плачу за свой дар, да? Убивая тех, кого хочу спасти? Вот как Тьма плетет свои узоры? Да будь оно все проклято!

София подняла на меня заплывшие глаза.

— Что такое?

Я не смог ей ответить. Понимал — если хочу выбраться, то вот он, ой шанс. София все равно не жилец. Но не мог я оправдать это в собственных глазах. Не мог. Не милосердие это для меня было. Милосердие — это заставить ее заткнуться и потащить к лекарю. Чтоб он мехом внутрь вывернулся, но вытащил ее.

А это… Это не милосердие. Это убийство. Даже не казнь. Потому что казнят виновных.

— Он умеет забирать силу одаренных, — ответил за меня Роман. — Отнимая жизнь, присваивает себе дар.

София улыбнулась своей жуткой кровавой улыбкой и дотронулась обезображенными пальцами до моей щеки.

— Сомневаешься, да? Не хочешь?

— Конечно, нет!

— Надо. Надо, Владимир. Я не смогла, но сможешь ты. Потому что если ты этого не сделаешь, значит, я зря держалась все это время. Зря надеялась.

— София, я…

— Послушай, — она говорила так тихо, что мне пришлось наклониться к самому ее лицу. — Послушай, Оболенский. Я тогда не все тебе сказала. Та авария… Меня вылечили, но не полностью. У меня не будет детей. Меня никто тогда не спрашивал, а выбор был дать мне умереть или оставить жизнь, но вот такую… А я такую никогда не хотела. Я о семье мечтала. О доме за городом, на Смоленщине. Как у старых помещиков. А меня всего этого лишили.

Кровь отхлынула у меня от лица.

— Господи, так это я тебя…

— Не ты. Лекари. Они за меня выбрали. Потому-то я и пошла в надзиратели — хоть так пользу приношу. И детей люблю. Решила, так принесу больше пользы. Стараясь вернуть их в нормальную жизнь… Так что все хорошо, Володя. Все хорошо складывается. Видишь, как все хорошо получилось?

Роман отступил на пару шагов, давая мне возможность все решить. София снова улыбнулась — с какой-то дико неуместной нежностью, от которой защемило в груди.

— Давай, Оболенский. Ты не безнадежен, я в это верю. И ты должен успеть. Давай…

Не сумев сдержать вопль отчаяния, я сомкнул пальцы на ее горле.

Глава 21

Меня рвало на части изнутри, и ни проснувшаяся Тьма, ни горевшая огнем печать не могли этого заглушить. София не сопротивлялась. Наоборот — словно сама подталкивала меня к тому, чтобы все закончить. Ее тело боролось, но она сама — уже нет…

Единственное, что хоть как-то могло утешить — я забирал не только ее силу, но и всю боль. Теперь она будет моей, и я буду нести ее столько, сколько потребуется. Потому что такая жертва не должна быть напрасной.

Если среди нас и был герой, то это она. Маленькая светловолосая надзирательница с вечно печальными глазами. И пока что она сделала для всех больше, чем кто-либо.

Я болезненно поморщился, когда ее дар начал переткать ко мне. По крупице черный дым вытягивал его из слабеющей девушки, пожирал и отдавал мне. Сам процесс доставлял наслаждение — вполне физическое. И сейчас это было дико и отвратительно. Настолько, что я с трудом сдержал тошноту.

И лишь когда темные узоры пропали с моих рук, а София дернулась в последний раз, я рухнул на грязный пол, а Роман навис надо мной — взволнованный, бледный.

— Глупый вопрос, но… Ты как?

— Нормально, — прохрипел я.

— Врешь.

— Не самый подходящий момент для рефлексии, тебе не кажется, — огрызнулся я и попробовал подняться. Охранник подал мне руку и помог выпрямиться.

Я еще раз оглядел последствия нашего визита. Да уж, судя по всему, воспитанников в этот день ждет освобождение от работ. Администрация будет заметать следы в мастерских.

— Просьба есть, — сказал я и взглянул на Софию. — Нужно куда-нибудь ее перенести. Боюсь, как бы в кислоте не утопили, чтобы все скрыть. А я не хочу, чтобы она… Хочу, чтобы ее похоронили по-человечески.

Роман кивнул.

— Сделаю. Ну… Постараюсь. Все равно не смогу пойти с тобой — у меня-то нет никаких способностей.

Я удивленно приподнял бровь.

— Серьезно?

— Я из простых, — печально улыбнулся товарищ. — Проще некуда. Обычный парень. В охрану одаренных не берут. Сам понимаешь… Низковато это для аристократа, на страже стоять. А вот надзиратели все из одаренных, им положено. Но их не так уж и много — по двое на отряд. Зато моя форма сейчас поможет мне протянуть подольше. Скажу, что погнался за вами, вы меня вырубили… Даже особо выдумывать не придется.

Он опустил глаза, и только сейчас я увидел, что он был ранен. Насколько серьезно, предположить было трудно, но я видел, что его левый бок был темным от крови.

— Сам-то как? — спросил я, указав на ранение.

— Терпимо.

— Точно?

— Владимир… Сейчас не до этого, да и справлюсь. Не такое бывало. А вот тебе нужно поскорее сваливать с этого острова. И теперь у меня к тебе будет ответная просьба.

Интересно.

— Слушаю, — хрипло отозвался я.

— Не знаю, какой именно у тебя план… У вас, аристократов, всегда есть подвязки на всякого рода влиятельных людей из вашего сословия. Особенно у тебя — ты же из тех самых Оболенских… Как выберешься, что именно планируешь делать?

Хороший вопрос. Может и правда лучше подумать об этом именно сейчас — вряд ли у меня будет время планировать действия, сражаясь со стихийными защитами острова. К тому же это возможность хоть как-то отвлечься от того, что я только что сделал. Находиться рядом с Софией было невыносимо.

— Доберусь до деревни, там должен быть телефон. Хоть у кого-нибудь, — размышлял я. — Позвоню родителям…

Ага, прекрасно. А ты номер знаешь, Хруст? Не знаешь, черт тебя дери!

У меня был мобильник с забитой телефонной книжкой, но его отобрали при поступлении. И сейчас соваться в главный корпус, чтобы его добыть, идея хреновая.

Первая дыра в плане. Может есть какая-нибудь справочная? Должна же быть! Номер официальной резиденции тоже наверняка есть в открытом доступе. Ладно, что-нибудь придумаю.

Еще бы маякнуть Темной матери Друзилле. Лазарь и Драгана со своей подпольной тюрьмой — это, конечно, важно. Но Тьма никуда не делась. И где-то на этом острове бродил человек, способный убивать. Непонятный человек. Неизвестно, по чьей воле он действовал и чего добивался.

— Я попрошу тебя позвонить кое-куда, — голос Романа заставил меня вернуться в реальность. — Отсюда не могу.

— Почему? — удивился я.

Охранник усмехнулся.

— Тебе разве не говорили? На этом острове личных средств связи нет даже у надзирателей. А общая линия, проводная, как ты понимаешь, прослушивается и даже подвергается цензуре.

Ну, если найду телефон, сделать лишний звонок мне труда не составит.

— Кому нужно позвонить? Твоей родне?

— Я же сирота, — отмахнулся охранник и внезапно стал еще серьезнее. — Это прозвучит очень странно, но я попрошу тебя внимательно запомнить все, что я сейчас скажу, и в точности воспроизвести это, когда окажешься на суше и наберешь номер.

Я с недоверием глядел на Романа. Что этот товарищ задумал? Говорил загадками, конспирировался… Боялся возмездия?

— Говори, что нужно сделать, — кивнул я. — Запомню.

Так-то у меня никогда не было особых проблем с памятью. А вот насчет Оболенского — черт его знает. К тому же башкой он и правда здорово треснулся, а органические повреждения мозга, насколько мне было известно, напрямую влияли не только на эмоциональное состояние, но и на когнитивные способности.

— Просто сделай все так, как я скажу, и не задавай вопросов, хорошо? Потом, когда здесь все устаканится, я все объясню. Но сейчас не до этого.

— Диктуй уже! — Прошипел я и приготовился запоминать.

— Набери номер. Семь, гудок, семнадцать-ноль-три, гудок, сто тринадцать, восемнадцать, ноль, восемь. С любого аппарата набирай через гудок, понял?

— Да.

Номер непривычный. Впрочем, ничего удивительного — здесь-то история уже сто лет как шла другим путем. Наверняка и прогресс, пусть и развивался, но со своими особенностями.

А номер запомнить было легко. Семь — такой же международный код страны, как и в моем родном мире. Семнадцать-ноль-три — год основания Петербурга, удобно. Возможно, потому такой префикс и присвоили… ну а остальные цифры легко ложились — хорошее сочетание.

— Ответит девушка, — продолжал Роман. — Попроси ее соединить тебя с Евгенией Ильиничной из архива. Тебе ответят, что она на совещании, и спросят, что передать. И вот здесь самое важное. Слово в слово запоминай! Скажи, что ты Филимонов, ее сосед из двенадцатой квартиры, и что она вас заливает. Что вода уже течет прямо по стенам и скоро затопит персидский ковер.

Я вытаращился на охранника во все глаза.

— Что за чепуху ты несешь?

— Это не чепуха, — сурово ответил Роман. — Сделай все, как я сказал. Выполнишь — и можешь выдыхать.

— Ну скажу я это — и дальше что?

Роман пожал плечами.

— Дождись ответа. Тебе могут задать пару вопросов. Потом скажут, что делать.

Я затряс головой, пытаясь уложить в нее весь этот бред. Черт возьми, это уже походило на какой-то абсурд. Но если предположить самое дикое, звучало это все как шифр. Сперва пароль, затем передача информации…

Я мигом подхватил нож Драганы и направил его на Романа.

— Ты кто такой, мать твою?

— Я здесь работаю, — охранник на всякий случай отпрянул. — Не нервничай, Владимир. Я тебе не враг. Я просто здесь работаю.

— Ага, — выплюнул я. — Вот только на кого?

Невзрачное лицо Романа исказилось гримасой раздражения.

— Сказал же, все объясню позже, — процедил он сквозь зубы. — Ты вроде не тупица, Оболенский. Сам пораскинь мозгами, что все это может значить. Просто у нас сейчас действительно очень мало времени. Ты, вероятно, слабо представляешь, что такое протокол «цитадель» на острове. А именно его сейчас и активировали.

— Вообще не представляю, — отозвался я. — И мне, если честно, наплевать.

— А зря. «Цитадель» — это полный контроль над всей территорией и над каждой душой. Воспитанников, скорее всего, запрут. Объявят тревогу и придумают правдоподобный повод. А затем начнется зачистка. Ты же понимаешь, что те, кто здесь всем рулят, прекрасно знают о том, что творилось в том подвале. И у них беглецы. Директор пойдет на все, чтобы скрыть инцидент и прикрыть свою одаренную жопу.

Он сказал это с таким презрением, что я невольно задумался — а насколько он вообще может быть мне другом, если я тоже одарен и потенциально опасен? Если это классовая ненависть, то лучше держать ухо востро.

— Сейчас идеальный момент, чтобы за эту самую жопу его и ухватить, — продолжал Роман. — И ты единственный, кто может с этим помочь!

— Значит, это код?

— Да, — торопливо кивнул Роман. — Подробностей не будет. Но сигнал нужно передать как можно быстрее, пока здесь все не зачистили.

М-да. Влип ты, Хруст.

Выходит, этот Роман — шпион какой-то? Агент или кто он там под прикрытием, прости господи? Ничего другого на ум не приходило. Это кино все больше походило на артхаусный шпионский триллер.

— Почему сам телефон не сопрешь и не позвонишь?

— А ты попробуй здесь сеть поймать, — проворчал охранник. — Защиты стоят не только от побегов, но и от несанкционированных способов связи. В мирное время можно было выбраться в свой отгул, и я так и делал. Но сейчас на острове «цитадель». Не выбраться. Никакой связи, кроме проводной. А там — «уши». Так что ты — моя связь, Володя.

Я в отчаянии провел ладонями по лицу, стягивая кожу. Замарался — и хрен с ним.

Проклятье, во что же я влез-то? Сначала эта печать Тьмы, будь она неладна. Потом покушение — и до сих пор неясно, кто именно пытался меня укокошить. Затем путешествие в подвал и знакомство с Лазарем — и тоже не поймешь, что за людей он представляет и насколько они могущественны…

И сейчас, как последний гвоздь в крышку гроба моей надежды на нормальную жизнь — эти вот выкрутасы простого охранника Ромки, который, блин, решил изобразить тут передо мной хренова Джейсона Борна!

Нет, я все понимаю. Пути судьбы неисповедимы, все дела. Но можно не так сразу все вываливать, а?!

— Ты мне одно скажи, — я вцепился в Романа взглядом, не опуская ножа. — Только честно. Я все равно почую, если брешешь. Детям и тем, кто ни в чем не виновен, хуже от этого звонка не станет?

Ведь если все настолько серьезно, то жахнет так, что может и простых ребят зацепить.

Он молчал, изучающе глядя на меня. Вообще, следовало раньше догадаться, что этот Роман был не так прост. При довольно невзрачной внешности он был хорошо развит физически — для неодаренного. Крупный, сильный, явно тренированный — то, как лихо он разложил сразу двоих своих «коллег», уже о многом говорило.

Не стал сильно сопротивляться, когда мы вырвались. Возможно, сперва хотел всеми силами сохранить себе жизнь — и понятно, почему, раз должен был передать какую-то информацию. А затем… Понял, что я пытаюсь спасти людей? Поэтому решил помогать?

— Ты меня удивляешь, Оболенский. К счастью, удивил приятно. Не похож ты на человека, которому место на этом острове.

— На вопрос отвечай!

— Нет, воспитанникам и надзирателям, которые не замешаны в том, что творилось в тайном подвале, это хуже не сделает. Скорее даже наоборот.

Я кивнул.

— Мне этого достаточно.

— Тогда идем, помогу тебе добраться до пирса.

— Не нужно, — я покачал головой и сунул нож за пояс. — Займись Софией. Я сам выберусь. Если нужно, прорвусь силой.

— О, в этом я уже не сомневаюсь, — печально улыбнулся Роман. — Только, пожалуйста, сперва повтори то, что запомнил. Я должен убедиться, что ты все сделаешь правильно.

Я несколько раз пересказал номер телефона и порядок действий. Пару раз путался и сбивался — и тогда Роман раздраженно меня поправлял. Сейчас, когда дошло до главного, он стал заметно нервничать.

Да и мне было не по себе. Пусть София подарила мне свою способность, но я ведь толком не понимал, как она работала. Не знал, как действовала власть над стихией воздуха, которой пользовался Артур. Вообще не понял, какими особенностями, помимо физической силы, обладала Драгана.

Сдавалось мне, что я собрал тот еще ящик Пандоры. Потому что за каждый дар приходится платить, и я не знал, чем придется расплачиваться за то, что я приобрел.

— Все, проваливай, и побыстрее, — сказал Роман. — И, прошу, выживи в этом шторме.

Он протянул мне руку, и я пожал ее, коротко кивнув на прощание.

— Увидимся, — напоследок сказал я.

Роман усмехнулся.

— Это оптимизм или надежда?

— Это цель, — ответил я и направился к выходу из коридора.

Лишь в последний раз заставил себя обернуться и взглянуть на Софию.

Я тебя не подведу, милая.

* * *
Ладога от души окатила меня высокой волной. Норовистая царица озер, с характером.

Я подобрался к пристани с запада — там на берегу развалились гигантские валуны — наследие Валдайского оледенения. За ними было легче скрыться, хотя уже на самом подходе к берегу я все же столкнулся с патрулем охраны. К счастью для меня и к несчастью для них — я заметил их первым.

Пролив был затянут почти непрозрачной сизой дымкой — всего метрах в пятидесяти начиналось форменное безумие стихии. Такое точно было неподвластно природе — это был рукотворный барьер.

Шторм бесновался так, что даже до меня долетали брызги. Птицы поспешили убраться подальше. На берег выбрасывало рыбу — я заметил серебристые бока подлещиков и полосатые горбы окуней.

— Ну, с Богом, — выдохнул я и с сожалением стянул кроссовки. Дно каменистое, ноги изрежет. Пришлось раздеться до белья, чтобы то, что осталось от моей робы, не мешало плыть.

Я не знал, что именно следовало делать, поэтому решил идти напролом. Просто врублюсь в эту водяную стену и буду идти, плыть, ползти по дну, если придется. Всего пара сотен метров отделяла меня от цели. Но сейчас это расстояние казалось непреодолимым.

Сомнений не было. Был страх ошибиться.

Я спрятал одежду под камень, чтобы охрана продолжала искать меня на острове. Разумеется, они вскоре поймут, что я решил смыться. Но пусть сперва побегают.

И вошел в воду.

Да, гостеприимством Ладога не отличалась. Вода была не просто холодной — она обожгла стопы этим холодом. Стиснув кулаки и скрежеща зубами, я пошел дальше, стараясь не разбить пальцы ног о подводные камни.

Вода била в лицо, ветер завывал в ушах, а я упрямо пер навстречу барьеру. Вот уже стало по грудь, еще через пару шагов — по шею… а затем ноги и вовсе оторвались от дна, и меня подхватила буря.

Задержав дыхание, я старался нырнуть, увидеть дно и, если получится, попробовать переплыть этот барьер. Но меня ждало разочарование — выкопанный внизу ров был слишком глубоким, и я попросту не мог добраться до дна.

Очередная волна подхватила меня, подбросила, словно тряпичную куклу — я старался контролировать движения и не тратить силы на бесполезное барахтанье. Но удержаться было невозможно — меня постоянно кидало, метало, подбрасывало, перекувыркивало на ледяных волнах, словно вода и ветер решили сыграть мною в футбол.

Да что ж такое! Меня засасывало в ловушку. Я вдруг понял, что уже долго болтался на одном и том же месте — ни назад, ни вперед. Угодил в самый эпицентр этой бури, а сил оставалось все меньше. Словно что-то впереди — нечто невидимое и могучее, не пускало меня…

Было трудно дышать, трудно плыть, трудно просто держаться на воде. Но каждый раз, когда я пытался нырнуть, меня снова подбрасывало. Вот, значит, как это работало — затягивало в центр заклинания и изматывало до тех пор, пока организм не лишится сил.

И хуже всего было то, что даже я, даже со всеми дарами, тоже стремительно их терял. Оболенские крепки, но не бессмертны.

В какой-то момент я уже потерял счет времени. Существовали лишь очередная волна, новый порыв ветра и старые проблемы.

Я перестал соображать. Воздуха не хватало. Легкие наполнились водой, и я понял, что начал по-настоящему тонуть.

Страшно. Всего сотня метров до деревни на берегу… А я уже не мог…

Легкие начали гореть, тело тряслось, перед глазами поплыли темные круги. Я захлебывался водой, путался в водорослях, которые притащило бурей, и понимал, что провалил задание…

Тело перестало сопротивляться. Я наконец-то шел ко дну, но теперь лишь для того, чтобы на этом дне и остаться на какое-то время. А потом всплыть, наглядно продемонстрировав могущество природной магии…

И в тот миг, когда я закрыл глаза и окончательно перестал сопротивляться, мне показалось, что я услышал веселый, озорной, словно звон серебряного колокольчика, женский смех…

Глава 22

Мне подумалось, что этот смех был галлюцинацией, агонией погибающего от нехватки кислорода мозга. Ну что ж, не самый неприятный «приход» напоследок.

Но было бесконечно жаль, что я провалил задание. Катерина ведь предупреждала, что следует относиться серьезнее, что нельзя недооценивать опасность. А я… Положился на «авось» и дары, которыми не умел пользоваться — и вот итог.

Глаза закрылись сами собой, руки и ноги безвольно повисли в плотной пресной воде. Там, наверху, надо мной сверкало холодное северное солнце, а здесь, на непонятной глубине было темно и холодно. Как в могиле.

Внезапно хрустальный смех зазвучал еще ближе, и мне показалось, что звенел не один, а целый хор веселых колокольчиков. Что ж, я всегда был против уныния на своих похоронах…

— Гляди, какой славный! — прозвенел нежный голосок — одновременно близкий и далекий.

— И правда! — вторил ей еще один девичий голос. — Могуч! Богатырская кровушка, не иначе… Может оставим себе? Или все же вытащим. Раз уж сам нам на пути попался…

— А ежели матушка прознает? Гневаться будет, опять бурю подымет…

— Да что ей гневаться? Это ведь просто молодец. Жаль таким рыб кормить…

— Тише, сестрицы! — мелодичный смех тут же утих, когда вмешалась третья девица, строго прикрикнувшая на остальных. — Поглядите-ка поближе… Могуч да слаб. Утонул да не умер. Диво…

Мне показалось, кто-то до меня дотронулся.

— Ой! Теплый…

— Ясное дело, теплый — он ведь еще живой…

— Может с острова? От колдунов сбежал?

— Надо бы к матушке его отвести, — сказал строгий голосок. — Он ведь мертвый уже должен быть. А живой. Гляди, не дышит совсем — а все равно живой…

Вокруг меня что-то закружилось, поднимая пузыри. Я хотел открыть глаза и посмотреть, что же это такое, кем были эти девицы… Но не мог. Сил совсем не осталось. Даже их голоски, казалось, утонули в этой холодной воде…

— Может родич наш, — продолжил строгий голосок. — А если так, нужно к матушке вести. Раз не помер до сих пор, значит, морем поцелован. А ежели вода благословила, то и нам ее уважать надобно. Иначе, если до деда дойдет, плохо будет. Лава, Сарья, помогите мне…

Что-то подхватило меня, взметнув волну щекотных пузырьков. Казалось, в меня вцепились маленькие тонкие пальчики и куда-то потащили.

И в этот момент я совсем отключился.

* * *
Просыпаться не хотелось.

Почему-то на тело напала жуткая лень. Уставшие от приключений и драк мышцы молили о пощаде. Голова раскалывалась от бессонницы, ныли все конечности.

Но я был жив. И я, черт возьми, дышал.

Только вот… как?!

Осторожно открыв глаза, я с удивлением понял, что и правда мог дышать. Только сперва пришлось выкашлять всю воду, которой я нахлебался, сражаясь со стихийным барьером.

— Очнулся! Очнулся!

Снова эти голоски, как озорные колокольчики. Было в них что-то… природное, по-детски непосредственное. Словно весеняя капель или журчание ледяного ручья. Голоса, за которыми стояла сама природа.

Я осторожно поднял голову и увидел перед собой троицу очень странных девиц.

Высокие и тонкие. Я бы не назвал их тощими — нет, они выглядели здоровыми, полными жизни и вполне счастливыми. Просто они очень здорово отличались от обычных девушек. Их бледная, с некоторой синевой кожа, казалось, немного светилась изнутри. По всему телу были рассыпаны то ли блестки, то ли чешуя — что-то искрилось на коже.

Три пары огромных ярко-синих, как само море, глазищ с любопытством меня разглядывали.

— Эээ… Здравствуйте, — почему-то сейчас красноречие дало сбой, и я не придумал ничего умнее.

Девицы продолжали молча на меня пялиться, словно разглядывали заморскую диковинку. А я, в свою очередь, так же пялился на них.

А ведь девки-то непростые. Ох непростые…

Волосы они заплетали в длинные, до пят, косы, и в них же вплетали нити речного жемчуга, золотые и серебряные ленты, ракушки, побрякушки, бусинки. На голове у каждой девицы был причудливый головной убор, напоминавший небольшую корону, а облачены они были в платья из полупрозрачной переливающейся ткани, под которой были заметны силуэты их тел. Весьма и весьма соблазнительные, к слову.

Да, худышки, но очень гармоничные. И настолько необычные, что казались красивыми.

— Простите, но вы кто такие? — снова спросил я.

Две девушки переглянулись и весело рассмеялись, а третья укоризненно покачала головой и наградила меня строгим взглядом.

— Мы дочери Моряны Нево, — важно сказала она.

Как будто это должно было мне все объяснить!

— Кого, простите?

— Моряны Нево, Владычицы озерной, — мне показалось, что эта серьезная нимфа не была настроена ко мне дружелюбно. В отличие от ее подружек, которые озорно стреляли глазками и тихо хихикали.

Так, Хруст. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Если ты все еще бредил, то из твоего мозга надо точно взять анализы, чтобы синтезировать самую забористую дурь в мире. Ибо такой приход — это слишком даже для тебя.

Я огляделся по сторонам и ахнул от восхищения.

Сперва мне почудилось, что я попал не в сон, а в настоящую сказку. Не в киношную, а ту, из былин и картин Васнецова. В крайнем случае — в декорации к опере «Садко».

Как выяснилось, очнулся я в огромном зале роскошного дворца. Ничего подобного я не то что прежде не видел, но и представить себе не мог. Стены из горного хрусталя — чистого и прозрачного, а каждая грань искрилась радужными бликами. Пол был вымощен ковром самоцветов — нежным розовым кварцем, глубоким фиолетовым аметистом, красной яшмой и зелеными агатами. Страшно наступать на такую красоту…

— Ух ты…

Подняв глаза наверх, я удивился еще больше.

Высокие хрустальные своды зала были украшены смотровыми окошками причудливых форм, через которые можно было наблюдать за подводной жизнью. Над дворцом проплывали ленивые белорыбицы — лещи, плотвички, сиги, щерили плавники угрюмые окуни-горбачи и важные судаки, резвились, сверкая серебряными боками, уклейки…

Стены и колонны увивали причудливые растения, качавшие длинными темными листьями. Все здесь сверкало золотом, серебром и драгоценными камнями самых разных цветов и размеров. Словно я очутился внутри большой шкатулки с сокровищами. И больше всего здесь было перламутра и жемчуга.

— Милые девы, позволено ли мне узнать, как я здесь оказался? — я решил действовать максимально дружелюбно. Сперва выясним, что это за фантастическое место и чего от меня хотят…

— Ты оказался здесь потому, что мы привели тебя, — озвучила очевидное строгая нимфа. — А привели мы тебя потому, что больно уж ты нам странным показался, добрый молодец. Если ты добрый…

Я пожал плечами.

— Злым тоже бываю. Как и все люди…

— Любопытный ты, — продолжила девица. Судя по ее наряду, она занимала чуть более высокое положение относительно своих подружек. Золота на ее одеждах было больше, самоцветы — роскошнее и богаче. — Не такой, как обычный человек.

— Я одаренный, — кивнул я, решив не скрывать очевидного. — Среди людей есть такие, кто сильнее и выносливее, кто может управлять природными силами…

Я заткнулся, заметив, что лицо серьезной девицы исказилось гримасой гнева.

— Колдун! — воскликнула она, и две другие девушки в ужасе отпрянули. — Ты с острова? С острова, где колдуны бурю устраивают?

— Эээ… Да. Только я оттуда сбежал. И эта буря меня чуть не убила.

— Вот то-то и оно! — прищурилась старшая нимфа. — Колдуны хорошо тонут. А ты не утонул. Потому ты и здесь.

Ну… Вот и, вероятно, нашлось объяснение подарку Софии. Она же говорила, что унаследовала дар от предка-водяницы. Может именно так он работал? Позволял долго находиться под водой и не умирать?

А я, выходит, ошибся в том, что слишком быстро растратил все силы и устал. Так, что ли?

— А вы… Русалки?

Девица выгнула смоляную бровь и усмехнулась.

— Мы — девы речные. Я — Назья, а это Лава и Сарья, мои сестрицы. Русалки, водяницы которые, нам очень далекая родня.

Я сделал вид, что меня удовлетворило это объяснение, хотя на самом деле я с каждым ее словом понимал все меньше. И все отчетливее чувствовал себя героем былины о Садко. Тем временем суровая девица взмахнула тонкой ручкой — множество тонких браслетов на ее запястье зазвенели — и поманила кого-то к себе.

Мне на плечи легло что-то мягкое и теплое. Я вздрогнул от этого неожиданного прикосновения. Обернулся — но никого уже не было.

— Не бойся, — сказала Назья. — Негоже тебе являться к нашей матушке в… в том, что вы на суше носите. Ты в Озерном царстве, и ты гость. А это — просто накидка, чтобы ты не смущал других дочерей своей наготой.

— Благодарю…

Не знаю, что это был за материал, но он оказался очень приятным. Словно легчайшее пуховое одеяло, накидка мгновенно меня согрела. Жаль только, обуви не было. Но здесь все ходили босиком.

А я все никак не мог взять в толк, что же это было за странное место. Мы ведь находились под водой, на дне озера. Но здесь я мог дышать, здесь мы могли разговаривать. Откуда взяться воздуху? Да и сам дворец должен быть герметичным…

Впрочем, давай начистоту, Хруст. В том, что с тобой происходило и продолжает происходить, зачастую нет ни логики, ни здравого смысла. И объяснить ты это не можешь. Просто расслабься и получай удовольствие. Благо здесь и правда было на что посмотреть.

— Здравствуй, молодец, — прозвучал властный голос из глубины зала, и Назья вздрогнула. — Не бойся, подойди ближе.

— Матушка зовет, — шепнула речная дева. — Иди. И будь почтителен перед Владычицей.

Я кивнул и медленно двинулся вперед. С каждым шагом зал становился все величественнее и прекраснее. Он одновременно напоминал средневековый храм — такие высокие здесь были потолки — и большой главный зал в старинном замке. Только о таком убранстве не мог мечтать ни один король.

Вдоль стен на резных лавках из цельных кусков самоцветов сидели дивной красоты девушки. Все такие же тонкие и глазастые, как Назья и ее сестры — или подружки. Одни девицы весело щебетали и ткали ту самую необычную ткань, из которой здесь мастерили одежду. Другие нанизывали длинные нити бус из жемчугов, расшивали драгоценными лентами головные уборы. Третьи, ловко орудуя иголками, похожими на рыбьи кости, расшивали узорами готовую одежду. Все это сопровождалось дивной красоты песней, которую девушки исполняли хором высоких, красивых голосов.

Заметив меня, девицы смущенно отводили взгляд, но в то же время заинтересованно пялились, когда я на них не глядел. Видимо, не привыкли видеть здесь вполне живых молодых людей с суши. Любопытствовали.

— Ближе, гость, — велели мне. — Не бойся.

В конце этого роскошного зала на легком возвышении расположился настоящий трон. По-другому и не назвать. С высокой спинкой, украшенный искусной инкрустацией, он сиял так, что у меня с непривычки резало глаза.

Окруженная этим дивным сиянием, на троне расположилась женщина. Такая же глазастая, с бледной искрящейся кожей. Она выглядела старше — по человеческим меркам, лет под сорок. И у нее была настоящая северная и холодная красота. Неприступная, строгая, величественная. И совершенно нечеловеческая.

Яркие, как сапфиры, глаза, белоснежные волосы, на голове — зубастый украшенный прозрачными камнями венец.

В одной руке Владычица держала острогу из серебра. Шлейф ее платья стекал по ступеням, словно радужная пленка, а широкий пояс и тяжелое нагрудное украшение были сделаны из чистого золота.

Она подняла свободную руку в знак приветствия.

— Моряна Нево я, дщерь Морского Царя и наместница его на озере Нево. Альдоге или Ладоге, как вы его называете.

Черт, жизнь меня к такому не готовила, но лучший способ не навлечь гнев суровой дамы — не давать поводов гневаться.

Я поклонился.

— Меня зовут Владимиром. Из княжеского рода Оболенских.

Владычица внимательно изучала мое лицо, а затем, прислонив острогу к стене, медленно спустилась ко мне. Я замер, пока она кружила вокруг меня, а ее шлейф лизал мои босые ноги.

— Оболенский, — задумчиво сказала она. — Не припомню, чтобы кто-то из вашего рода имел с нами сношения. Оболенские — богатыри. Наш народ знает о вас, но мы вам не друзья и не родня… Тем интереснее, как же так вышло, что юный муж из Оболенских обладает даром моря. Как ты объяснишь мне это, гость?

Я напрягся. Положение, прямо скажем, так себе. Эти морские амазонки уж точно смогут меня прикончить, если захотят. Лгать я им не хотел. Но если рассказать, как именно ко мне перешел дар Софии… Надзирательница все же была им родней, как я понял. Пусть и дальней. На их месте я бы своему рассказу не обрадовался.

Но я решил не лгать.

Владычица Нево застыла передо мной, молча ожидая рассказа. И я начал. Почти что с самого начала. Пока рассказывал, заметил, что прекрасная песня нимф стихла и теперь все эти огромные глазищи и маленькие ушки были поглощены моей историей.

— Вот как, — задумчиво проговорила Моряна Нево и неспешно вернулась к трону. Ее длинные тонкие пальцы поглаживали острогу, и мне это ничего оптимистичного не внушало. — Значит, ты готов поклясться, что колдуны и те, кто им служит, извели потомка одной из наших водяниц.

— Я сам закончил ее страдания, — склонил голову я. — И ко мне перешел ее дар. Но я бы не стал отбирать его насильно. Если бы София могла сама… Я бы помог ей выбраться.

Владычица долго молчала, а затем затянула печальную песню. Я не понимал слов — да и не знал, были ли они там. Возможно, язык озерных дев этого и не предполагал. Но песня была печальная, и у меня снова защемило сердце.

Мотив подхватили все девы — слезы на их глазах сверкали, словно алмазы, подсвеченные сиянием озерного трона.

А затем Моряна Нево резко ударила острогой по драгоценному полу так, что выбила из него осколки. Песня тут же оборвалась.

— Слушайте меня, дщери, — голос Владычицы был грозен, но лицо оставалось непроницаемым. — Слушайте и исполните мою волю. Гость, пусть я не рада видеть его из-за печати, что он на себе носит, сказал правду. Тьма нам не друг, ибо Тьма всегда все извращает себе на пользу. Но сейчас этот богатырь из Оболенских душой не кривил. Давно мы договорились не вмешиваться, долго терпели соседство с колдунами, что засыпают наши владения песком и пядь за пядью отнимают у нас владения. Но сейчас пришла пора вмешаться.

Я непонимающе глядел на местную королеву.

— Почему вы колдунов… то есть одаренных не любите? Они вам что-то сделали?

— Потому что они не знают, с чем играют, юнец, — раздраженно ответила Владычица. — Но пока нас это не затрагивало, нам до того дела не было.

— А сейчас затронуло… Все из-за Софии?

Да ну. Может у этого народца, конечно, были особые порядки и традиции. Но не верилось мне, что гибель Софии могла вызвать гнев у Владычицы. В конце концов где они тогда были раньше? Почему ей не помогали?

Нет, здесь точно был какой-то личный интерес. Впрочем, так-то Моряна Нево была хозяйкой Ладоги. Насколько я понимал, она была чем-то вроде духа всего озера. На ее месте мне бы, конечно, тоже не пришлось по душе вынужденное соседство с поехавшим Лазарем и вообще всей этой исправительной шарагой. Особенно с учетом концентрации силы на квадратный километр…

— Не хочу я больше терпеть такое под боком, — заявила Владычица. — Бурями своими рыбу пугают, птиц отпугивают. Они это величают укрощением стихии. Ха! Да только с каждым годом им все мало. Не умеют довольствоваться и благодарить, не ценят то, что имеют. Считают, богами стали. И они ошибаются. Нельзя укротить озеро Нево. Потому что ни одну стихию нельзя укротить. Вы получили дары, но даже не понимаете, зачем они вам достались…

И тут мне в голову пришла, пожалуй, самая нелепая идея, которую можно было вообразить.

— Хотите прекратить соседство, почтенная Моряна? — улыбнулся я. — А если я попытаюсь вам помочь так, что вы особо ничем и не будете рисковать? Только и у меня будет к вам одна просьба…

Глава 23

Озерная владычица прищурила глаза и скользнула по мне снисходительным взглядом.

— Предлагаешь обмен? Услугами? И что же ты можешь предложить мне такого, что я не властна сделать?

Я пожал плечами.

— Выгнать колдунов с острова, например.

— Думаешь, мы этого не можем?

— Полагаю, если бы могли, то уже выгнали бы… Либо вас это соседство не так уж и достало, раз вы ничего так и не делали почти за сотню лет.

За моей спиной раздался возмущенный ропот. Не хотелось быть непочтительным, но у меня и правда было мало времени. Я должен был добраться до суши, позвонить, спасти товарищей… И все эти подводные приключения совершенно не вписывались в мои планы.

Так что разговор будет коротким. Либо договариваемся о сотрудничестве, либо расходимся.

— Твою наглость оправдывает лишь юный возраст, маленький богатырь, — процедила владычица, но было заметно, что моя непочтительность была ей поперек шерсти. Или чешуи…

— Если я выйду на сушу, то смогу сделать так, что колдуны на острове перестанут вас беспокоить. Уж не знаю, кто там из вас сильнее, кто кому надоел и какие у вас конфликты. Мне до этого дела нет. Я просто говорю о том, что смогу с этим помочь. Но при условии, что вы вернете меня на берег.

Пальцы Владычицы крепче сжали драгоценную острогу.

— Ты не вправе просить нас о чем бы то ни было, гость, — прозвенел ее голос. — Мы не помогаем тем, кто принадлежит Тьме. Потому что Тьма поглощает все, чего касается, и делает своим. Ты уже забрал дар, который не должен был тебе принадлежать, юный богатырь. И должен быть благодарным за это. У тебя будет шанс отплатить добром. Но не сейчас. Ты поймешь, когда.

Она ударила острогой по полу — да так сильно, что во все стороны посыпались искры и осколки вымощенного самоцветами пола. Водяные девицы вскрикнули и заметались, мельтеша перед глазами, словно маленькие напуганные рыбки. Я инстинктивно зажмурился — и вовремя: искры становились все ярче, белее… Словно съедали пространство вокруг себя…

А затем кто-то отвесил мне крепкую пощечину…

— Тише ты! — проскрипел надо мной чей-то голос. — Убьешь же.

— Ничего, пускай очухается. Василича зови. Он вишь какой холодный — точно проторчал в воде не пойми сколько. И башка разбита — видишь? Кровит… Помощь нужна пацану. Давай, бегом! Одна нога здесь, другая там.

— А рыба…

— В жопу себе эту рыбу засунь хвостом наружу! Человек помирает, не видишь, что ли?

Я застонал и попытался пошевелиться.

— Тихо ты, — чья-то рука легла мне на плечо. — Тихо, пацан. Не шевелись лучше.

— Что… Где я?

— Мы тебя из воды выволокли, — проскрипел голос. — Нахлебался ты изрядно, едва откачали. Хорошо хоть, тебя на банку выбросило — там и подобрали. Все почти кончилось, парень. Просто полежи. Сейчас фельдшер прибежит — и залатает тебя. Надеюсь…

С трудом разлепив один глаз, я увидел склонившегося надо мной косматого мужика со всклокоченной седой бородой. Трудно было определить его возраст: то ли очень хреновые сорок, то ли отличные семьдесят.

Голова была как чугунная. Мои лопатки неудобно упирались во что-то твердое и острое. В ногах скользило и копошилось что-то холодное. Рыболовная сеть… Да и запах был соответствующий.

И, кажется, я лежал в лодке.

Рыбак наклонился чуть ближе и прищурил выцветшие глаза на обветренном лице.

— Говорить можешь? Себя помнишь?

— А… Ага.

— Славно. Башка сильно болит?

Еще как! Затылок ломило так сильно, словно меня огрели по нему увесистым булыжником.

— Весьма, — прохрипел я. — Мне бы аспиринчику.

— Тебе бы не аспиринчику, а в больничку, дурень! Видать, здорово ты ударился. Мы когда тебя в лодку затащили, ты все какую-то чепуху нес. Про владычицу озерную и девок речных. Как будто разговаривал с кем-то, да никого рядом с тобой не было. Мы с Ленькой пытались тебя растолкать — да куда там… Потом увидели, что у тебя башка вся в крови, и погребли к берегу. Только сейчас вот ты очухался. Звать-то как?

Я слушал рассказ рыбака, не зная, что и думать. Нет, реально было похоже на бред или на видение. Может я все-таки смог пробраться под бурей по дну… И тогда меня наверняка отнесло на банку, шарахнуло о камни и…

Черт его знает, как именно проявился дар Софии. Не сдох — и ладно.

— Володя, — прошептал я. — Из Оболенских. Сын княжий.

— Опять бредишь?

— Вот те крест, мужик. С острова я. Сбежал. Там бунт. Я одаренный. Меня отправили потому, что только у меня был шанс перебраться через бурю…

Я молол первое, что пришло в голову, приплетая к этому часть правды. Ну не стану же я растолковывать первому встречному всю эту историю про тайную тюрьму, садистов-надзирателей и солдат-подростков?

Рыбак не сводил с меня бледных, почти рыбьих, и жутковатых глаз.

То-то я и думаю, чего это тебя купаться в майке да трусах в июне понесло… Ленька-то поначалу подумал, ты спьяну в воду прыгнул — ну и допрыгался. Любит у нас тут молодежь летом с палатками стоять.

— Пожалуйста, — я крепко ухватил рыбака за плечо. — Мне помощь нужна.

— Это я вижу. Ладога тебя изрядно помотала.

— Да не в этом смысле! Сообщить нужно! Связь нужна!

Рыбак с усилием разжал мои пальцы.

— Да погоди ты! Хорош вскакивать! Сперва надо хотя бы голову тебе перемотать. Щас Ленька приведет Василича. Потому как если ты княжий сын, то, уж прости великодушно, если ты в моей лодке коньки отбросишь, то меня со свету сживут. Так что сначала башку тебе замотать надо. Я дядя Жора, кстати. Иллонен. Сейчас Василич тебя посмотрит, проверит, что ты опять не бредишь…

— Да в порядке я!

— Василичу, фельдшеру нашему, виднее будет. Он тут доктор, а ты, раз на острове был, значит, преступник. Но нам до этого дела нет. Озерный закон прост: тонущего всегда вызволи.

— За это благодарю от всей души, дядь Жор. Правда. Но я не брежу.

— Давай-ка проверим. Леньку, внука моего, ты знатно напугал, княжич. Глаза под бегают, вращаются дико, чепуху несешь, к какой-то владычице взываешь — и не разбудить. Хотя… Есть поверье, что у каждой реки и озера свои духи на охране стоят. И что духов этих надо задабривать, чтобы улов был добрый. И худого делать нельзя — тревожить воду почем зря, ловить молодняк, сор бросать. Тогда, дескать, духи прогневаются и наказать могут. Но мне-то мой дед рассказывал. Да только это все местные рыбацкие поверья. Откуда княжескому сыну про наши легенды знать?

Я отмахнулся.

— Неважно. Где я? В Леднево?

— Не, снесло тебя. В Назии ты.

У меня внутри все похолодело.

— Назия?

— Ну да. Деревня такая. В честь речки названа…

Я нервно сглотнул слюну. Одну из тех глазастых девиц звали Назьей… Так это что получается — они там все… Так, стоп, Хруст. Что из того, что ты видел, было правдой? Что имело связь с реальностью?

Могли это быть игры разума? Например, наложение памяти прежнего Оболенского на мою — такое же наверняка возможно, если воспоминания решили вернуться? Что еще? Удар головой? Ну да, тоже что-то могло нарушиться.

Короче, понятно, что ничего не понятно.

Но слишком уж странным было это видение. Как кино или картинка. Слишком много пафоса, лубочности, даже кича… Впрочем, об этом можно будет подумать потом. Главное — я выбрался. И у меня было дело.

— Мне нужен телефон, — прохрипел я, пытаясь подняться. — Нужно позвонить…

— Куда?! А ну лег обратно!

— Вы не понимаете, — я захлебывался воздухом, которого внезапно стало слишком много. — Это очень важно! Я должен позвонить! Где ближайший телефон?

Рыбак продолжал удерживать меня и пялился на меня во все глаза. Видимо, было что-то такое в моем выражении лица, что он отстранился и вытащил из внутреннего кармана старой куртки кнопочный мобильник.

— У меня денег мало на счету. Вчера ежемесячную плату списали… Родне позвонить хочешь?

— Не совсем, — отозвался я и протянул руку. — Можно? Обещаю, я быстро. И я вам все возмещу, как все уляжется. Обязательно.

Рыбак отмахнулся.

— Да ладно… Еще с человека в беде плату брать. Но денег и правда хватит только на один звонок. Так что ты уж с умом номер набирай…

Телефон напоминал неубиваемый кирпич Nokia 3310. Небольшой монохромный дисплей, тугие кнопки, корпус из очень крепкого пластика и приятная основательная тяжесть в ладони. Мне было непривычно держать в руках такой раритет, особенно с учетом того, что в прошлой жизни я вовсю пользовался тоненькими смартфонами с кучей приложений.

Значит, только один звонок. Тогда никакого справочного бюро — буду звонить в единственное место, номер которого я знал.

Я судорожно вспоминал инструкции Романа. Семь, гудок, семнадцать-ноль-три, гудок, сто тринадцать, восемнадцать, ноль, восемь…

Кнопки поддавались туго, а экран был слишком тусклым под ярким солнцем. Пошли длинные гудки — один, второй, пятый… Трубку снимать не спешили.

Шестой оборвался, и сквозь треск и помехи я услышал усталый женский голос.

— Слушаю.

— Здравствуйте… — я немного стушевался от неожиданности. Уже перестал верить, что ответят. — Мне нужна Евгения Ильинична из архива.

Пауза. Шелест бумаги и, кажется, клацанье ногтей по клавиатуре.

— Евгения Ильинична сейчас на совещании, — чуть более живым голосом ответила незнакомка. — Что ей передать?

— Х-хорошо. Передайте, что звонил Филимонов ее сосед из двенадцатой квартиры. — В этот момент подслушивавший разговор рыбак удивленно на меня вытаращился и потянулся было, чтобы забрать у меня трубку, но я вовремя шарахнулся в сторону.

— А ну отдай! Опять бредишь же…

— Тихо! — Прошипел я и вернулся к разговору. — Евгения Ильинична нас заливает… Вода… Вода уже течет прямо по стенам и скоро затопит персидский ковер!

Снова пауза. Долгое молчание, но я слышал, что девушка на том конце трубки взволнованно задышала. Стук по клавишам — торопливый. Ожидание…

— Вы в Леднево? — Наконец спросила незнакомка.

— Нет. Назия. Меня просили позвонить. Я от…

— Ожидайте, — отрезала она. — Ваша жалоба принята. Специалисты направятся к вам в ближайшее время. Держитесь.

И она отключилась. Звонок сбросился, и телефон превратился в кирпич. Тут же пришло сообщение об отрицательном балансе на счету.

— Прости, дядь Жора, — я вернул аппарат рыбаку. — Все потратил.

— Это что ты сейчас такое учинил?

— Так надо.

— Не, не верю я тебе, княжич. Слишком уж ты странный, — он взглянул поверх моей головы в сторону берега и замахал рукой. — Идут! Ничего, щас тебя осмотрят, найденыш.

Уже загорелый подросток, что для июня в наших широтах было редкостью, сопровождал пухленького мужчину с саквояжем. Добежав до нас, он широко улыбнулся, продемонстрировав здоровые, но кривоватые зубы.

— Живой, на слава богу!

— Разойдитесь, — велел человек с саквояжем. — Быстрый осмотр проведем здесь. Нужно убедиться, что его можно переносить или вести. Леня, сгоняй к Икко, приведи старших. Если нести придется, нужны руки.

Ленька кивнул и тут же понесся по берегу в сторону деревни.

— Я в порядке, доктор, — попытался отмазаться от осмотра я. — Сам пойду.

— Не слушай его, Василич, — проворчал рыбак. — Пацана о камни на Зеленцах побило. С башкой у него явно беда.

Тем временем врач уже сбросил куртку и принялся меня ощупывать. И, задрав мокрую майку, замер.

— В пункт его, быстро, — распорядился он, на всякий случай проверив рану на голове. — Не смертельно, но обрабатывать будем у меня.

Он аккуратно помог мне подняться, закинув одну мою руку на плечо, а вторую подхватил дядя Жора. Увязая в мокром песке, мы добрались до подъема к деревне — там нас перехватил Леня с двумя крепкими молодцами.

— Ведите ко мне, я пока все подготовлю, — распорядился фельдшер и убежал вперед.

Меня бережно дотащили до простого деревенского домика, в котором было трудно признать фельдшерский пункт. Лишь маленькая и почти незаметная табличка указывала на его предназначение. Рядом на этом же участке возвышался еще один домик — как я понял, хозяйское жилье.

По двору лениво бродили курицы, а свободно гулявший лохматый пес ткнулся мне в колено мокрым носом.

— Ну все, княжич, — улыбнулся дядя Жора. — Бывай. Дальше пусть тобой Васильич займется.

Двое молодцев проводили меня в дом и усадили на застеленную белоснежной простыней кушетку. Василич как раз переоделся — даже халат накинул — и обрабатывал руки.

— Как вас зовут?

— Владимир Оболенский. Предвосхищая вопросы, я плыл не в Назию. Видимо, снесло.

— Провалы в памяти заметили?

Ну как сказать… Я усмехнулся.

— С ней и до сегодняшних приключений была беда. Или вы газет не читали?

— У нас тут на газеты времени нет, — проворчал фельдшер. — Рыбакам не до этого, а на мне четыре деревни в округе висят. То инфекция, то травмы, то отравление, да и бабы круглый год рожают. Тяжелее только местному зоотехнику.

Я кивнул. Ладно, если он такой весь из себя занятой, сэкономлю ему время.

— Жалоб нет. Просто обработать бы рану на голове — и я пойду.

— И куда вы пойдете в таком виде? — фыркнул Василич. — Пешком до Петербурга? У нас здесь железной дороги нет.

— Телефон искать. Почта-то у вас должна быть.

— Почта есть. В Приладожье. Четыре километра вниз по реке.

— Переживу.

— Погодите вы, юноша! — шикнул фельдшер, осматривая рану. — Пока я вас не отпущу, никуда вы не пойдете. Так, сидим ровно, не дергаемся, сейчас будет печь…

Я вздрогнул, когда он принялся промывать рану. Судя по всему, перекись водорода. Терпимо, хотя и неприятно.

— Зашивать не надо, само зарастет, — предупредил я. — У меня дар такой.

— Дар-не дар, а забинтовать придется. Хотя погодите-ка… У вас в ране что-то есть, — удивленно сказал фельдшер. — Ну-ка… Твердый инородный предмет, нужно вытащить.

Он принялся ковыряться пинцетом. Я кривил лицо от боли, но старался не смущать и без того озадаченного эскулапа.

Вскоре я услышал маленький стук — вытащенный из раны предмет упал на маленькое стеклышко.

— Очень странно, — изрек фельдшер, разглядывая находку. Затем капнул немного раствора, чтобы смыть кровь, и приблизил находку к свету. — Ооочень странно…

— Что там? — оглянулся я.

— Ну такого в моей практике еще не было. Пальцы деревообрабатывающими станками рубили в избытке. Картечь из мягких тканей каждый сезон по пять раз точно вытаскиваю. От бешенства уколы делал, ла и прочие раны зашивал. Но еще ни разу я не находил в голове человека жемчужину. Жемчуг это, — он протянул мне стеклышко, и я разглядел на нем маленький перламутровый шарик неправильной формы. — Жемчуг пресноводный. Продукт деятельности моллюска Margaritifera margaritiferа, он же жемчужница пресноводная. Между прочим, в нынешние времена находится под угрозой исчезновения. А сам моллюск между прочим — долгожитель. Больше двух сотен лет живет…

Я удивленно вскинул брови.

— Весьма глубокие познания для простого деревенского фельдшера…

— Мои предки из Карелии. Занимались жемчужным промыслом. Есть даже семейная легенда, что жемчуг, добытый нашим пращуром, сам Иван Грозный в руках держал и первой царице своей дарил. А вам, молодой человек, в какой-то степени повезло. Находка символичная. — Он кивнул на жемчужину. — Забирайте. Голова ваша, рана ваша, значит, и жемчужина тоже ваша… Советую сделать из нее талисман. Потому что благодаря Жоре у вас сегодня второй день рождения.

Я терпеливо ждал, пока Василич бинтовал мне голову. Он явно не торопился — действовал обстоятельно, сопровождая процесс рассказами о местных легендах. А затем усадил на кушетку, сунул в руки кружку с горячим чаем и закутал в одеяло.

— Вы долго пробыли в воде. Переохлаждение у вас. Грейтесь, я пока подкину дров в котел.

— Вот что странно, — оторвавшись от повязки, проворчал он, снимая халат — В этих местах, насколько мне известно, жемчуг не находили уже лет тридцать…

От горячего крепкого и сладкого чая меня разморило. Допив, я поставил кружку, завернулся в одеяло и привалился к стене — может удастся немного покемарить, пока фельдшер не отпустит меня.

А там найду телефон, свяжусь с родными…

В полудреме я услышал, что Василич вернулся и, не став меня тревожить, принялся убирать мусор. Я провалился в долгожданный исцеляющий сон — голова начала нагреваться, дар Оболенских делал свою работу и стремительно меня чинил…

Но громкий стук двери заставил меня проснуться.

На пороге приемной комнатки стоял незнакомец средних лет в черном пальто и кожаных перчатках. На длинной цепочке болтался тяжелый серебряный кулон с каким-то причудливым символом.

— Степан Васильевич? — скорее утверждал, нежели спрашивал незнакомец. — Я брат Луций, дисциплинарий Ордена. Мы по поводу незнакомца с печатью Тьмы. Это он?

Фельдшер отпрянул. Я покосился на него и стиснул кулаки.

— Ну спасибо, Василич…

Глава 24

— Ну спасибо, Василич… Большое вам спасибо, — выдохнул я.

Фельдшер стыдливо отвел глаза и бочком, вдоль стеночки, пытался уйти с линии угрозы.

— Простите… — промямлил он. — Таков закон. Я был обязан сообщить…

Брат Луций коротко кивнул.

— Степан Васильевич, вы сделали все правильно, и от лица всего Ордена я благодарю вас за бдительность и сотрудничество. Закон, как и техника безопасности, писан кровью пострадавших мирных подданных. В конце концов почтенный доктор не знал, принадлежите вы Ордену или нет… А правила предписывают подданным немедленно сообщать в Орден об обнаруженных носителях печатей Тьмы.

Брат Луций сделал шаг вперед и пристально на меня посмотрел. От этого взгляда стало не по себе — внутри все похолодело, словно в меня заглядывала сама бездна. Как рентгеном обдало — насквозь просвечивал, зараза.

— И теперь я вижу, что вы не прошли посвящение, юноша, — добавил дисциплинарий. — А это делает ситуацию еще более пикантной. Если не сказать опасной… Степан Васильевич, могу я попросить вас оставить нас с вашим пациентом наедине?

— Разумеется!

Фельдшер пулей вылетел из комнаты, а через пару секунд громко хлопнула входная дверь. Ну да, на месте этого мужика я бы тоже поспешил убраться отсюда.

Впрочем, сейчас требовалось подумать о своей шкуре.

Итак, Хруст, случилось то, что так или иначе должно был случиться — тебя засек Орден. Орден, в котором состоит тетка твоего «отца» и которым тебя пугала «мать». Но что дальше? Схватят меня и засунут в эту… Что это? Магический орден? Секта? Ковен ведьмачий? Ну, допустим.

Только вот, насколько я понял, это было нечто вроде монастыря: вступая в Орден, ты лишался всей строй жизни — в том числе фамилии и титула. Даже имена они принимали другие. Ну точно как в обители. Только колдовской.

А что будет, когда они выяснят, насколько мощным даром я обладаю? Могут ведь и вовсе попытаться убить. Кому охота держать рядом с собой типа, способного не просто тебя прикончить, но и забрать твой дар себе?

Хорошо еще, что Лазарь не прознал об особенностях моего Темного дара. Ох, хорошо бы, чтоб не прознал…

Стараясь не выдавать эмоций, я сдержанно встретил взгляд брата Луция и тоже внимательно изучил нового знакомого.

Весьма интеллигентного вида, в простой, но довольно стильной одежде. Правда, на фоне деревенских пейзажей его тонкое пальто и начищенные туфли смотрелись дико. Через пять минут прогулок по окрестностям от столичного лоска не останется и следа.

Он был среднего роста, строен — даже слегка худоват, с тонкими, на грани женственных, чертами лица. Весь из себя утонченный, что аж в рожу хотелось плюнуть. Но все слащавенькое впечатление уравновешивали глаза. Темные, почти непроницаемо-черные радужки делали его физиономию жутковатой, особенно на контрасте с очень бледной, как у Катерины, кожей.

Вампир хренов. Только не как те гламурные красавчики из романтических фильмов, и не урода носферату. Нет, в этом брате Луции таилась какая-то опасная сила. Что-то первобытное и зверское. И оно смотрело на меня его глазами. Смотрело так, что было невозможно отвести взгляд, ибо эта опасность по-своему завораживала.

Почему-то мне подумалось, что этот брат Луций станет достойным противником, случись нам сойтись в бою. И еще неизвестно, на кого я бы поставил…

— Итак, чем я могу вам помочь, брат Луций? — спросил я, не вылезая из своего одеяла. — Полагаю, у вас есть вопросы.

Дисциплинарий внезапно улыбнулся — довольно простой и открытой улыбкой, что никак не увязывалась с его образом. И на стоматологе он явно не экономил.

— Да, почтенный. Вопросы у меня к вам имеются, — он указал на стул. — Могу я присесть?

Я пожал плечами.

— Ну, собственно, это не у меня нужно спрашивать. Я не хозяин этого дома.

— Однако вы явно из аристократов. Я вижу у вас не только дар Тьмы, но и… другую силу. Какой род вы представляете?

— Владимир Андреевич Оболенский, сын… нового князя Оболеснкого.

Брат Луций вскинул темные брови.

— О… Да, это несколько осложняет дело. Налицо возможный конфликт интересов. Что ж, даже не знаю, обрадуется ли Темная мать Друзилла вашему новому дару или нет. Или она знает?

— Еси бы знала, то наверняка я бы здесь не сидел, — невинно улыбнулся я. — Дар проявился уже на острове. Меня ведь неделю назад упекли в Исправительную академию.

— Так, значит, печать совсем свежая?

— Да.

— А сила? Проявилась?

Я медлил с ответом. Хреновая ситуация. Солгу сейчас — так они же потом все равно выяснят. Тот же Роман видел, как я это делал. Мансуров, Катерина… А ведь у Катерины тоже был Темный дар. Интересно, о ней этот брат Луций знал?

— Не уверен, — отозвался я, решив не давать однозначных ответов. — Думаю, лучше проверить это вашими силами в соответствующих обстоятельствах. А сейчас они, боюсь, неподходящие.

— В этом я с вами всецело согласен. И все же позвольте мне взглянуть на вашу печать. Это безболезненная процедура, ваше сиятельство.

Я вздрогнул, когда он вежливо назвал меня по титулу отца. А ведь правда — теперь я стал сиятельством. По крайней мере вне стен Академии. Теперь отец — князь, а старший брат — его наследник. И теперь у них проявятся особые дары. А у меня… Видимо, у непутевых сыновей всегда особая дорога приключений.

— Разумеется.

Я сбросил одеяло и поднялся с кушетки. Брат Луций подошел ближе, протянул руку и, беззвучно шевеля губами, дотронулся ледяными пальцами до моей печати. Сила в ней отозвалась, и причудливый серебряный кулон на шее диспилинария вспыхнул.

— Не может быть сомнений — это мощное проявление Темной энергии, — важно заключил он. — И потенциал весьма впечатляет, ваше сиятельство. Боюсь, у меня для вас две новости.

— Начинайте с плохой.

— Там плохо кормят, — кисло улыбнулся он.

Я тяжело вздохнул.

— А хорошая?

— С таким потенциалом взлет по карьерной лестнице весьма возможен. Тем более у вас столь влиятельная родственница в Ордене. Признаюсь, мне даже в некоторой степени неловко из-за того, что именно мне, а не Матери Друзилле, выпала участь сообщать вам столь важные новости. Но, боюсь, вам, Владимир Андреевич, придется сменить место пребывания. Вариантов нет. Таков закон.

— Значит, Орден, — выдохнул я.

— Орден, — кивнул брат Луций. — Но прежде, чем я выполню то, зачем сюда прибыл, боюсь, придется навестить Исправительную академию. Признаюсь, мы с коллегами явились на Ладогу не только по вашу душу. Впрочем, все это я смогу объяснить вам и по дороге. Вас не затруднит одеться?

Я развел руки в стороны с нагло-виноватой улыбкой.

— Боюсь, именно в таком виде я и оказался в Назии… Разделся, чтобы переплыть пролив, когда убегал с острова.

Брат Луций по-хозяйски распахнул один шкаф, второй… И не найдя ничего, кроме запасного белого халата, протянул его мне.

— Еси застегнетесь на все пуговицы, вид будете иметь нелепый, но хоть срам прикроете.

— Тогда я уж лучше возьму с собой одеяло…

Ну, выбирать здесь было не из чего. Это ведь был аналог ФАПА из моего мира, даже не жилой дом. Так что, облачившись в халат и набросив на плечи одеяло, я прошлепал босыми ногами по крашенному бурой краской полу. А еще сунул в карман своей новой одежки жемчужину — пусть и правда останется на память об этом приключении.

— Должен предупредить, в Академию сейчас будет очень трудно попасть.

Брат Луций снова улыбнулся.

— О, поверьте, ваше сиятельство. Уж я-то знаю…

Мы вышли на крыльцо, и я с удивлением уставился на припаркованный у ворот черный внедорожник. Почти что родной «козлик», только покомфортабельнее. Крыло автомобиля украшал такой же символ, что болтался на шее у темного брата. Больше никаких опознавательных знаков не было.

За рулём и на переднем сидении находились двое мужчин в черном. Увидев нас с братом Луцием, водитель тут же выскочил к нам.

— Как прошло?

— Отлично, — коротко бросил дисциплинарий. — Вызвали по делу, да и юноша оказался здравомыслящим. Впрочем, иного варианта я не рассматривал, учитывая обстоятельства.

Я покосился на Луция.

— А бывают эксцессы?

— Разумеется. Владимир Андреевич, прошу в автомобиль. Я отвечу на ваши вопросы, пока едем.

Я залез в на удивление комфортабельный салон, брат Луций разместился рядом. Водитель с недоумением таращился на мое одеяло, но от комментариев воздержался. Когда мы тронулись, он тронул сидевшего на переднем пассажирском кресле мужчину.

— Поговорил с рыбаками?

— Да, — отозвался он. — Это наш клиент вызвал «Десятку». Так что, считай, повезло.

— Не совсем. Теперь они тоже захотят с ним пообщаться.

— Прошу прощения, — вмешался я. — Вы говорите обо мне? Что за «Десятка»?

— Десятое управление, — пояснил дисциплинарий.

— Мне это ни о чем не говорит.

Внезапно темный брат ударил себя ладонью по лбу.

— Точно! Совсем ведь из головы вылетело в этой суматохе. Вы ведь тот самый внук князя, который…

Я широко улыбнулся.

— Ага. Который разбился и чудом выжил. А за свои грешки был направлен в Исправительную академию их отмаливать и становиться правильным подданным. Так что, если вас не затруднит, я жажду подробностей.

Водитель и брат Луций молча переглянулись в зеркале заднего вида. Ну пусть играют в гляделки, я хотя бы поваляюсь в теплой машинке. А там разберемся. В конце концов, после всего, что случилось за эту неделю, Орден начинал казаться едва ли не курортом.

— Десятое управление, сокращенно «десятка» — орган надзора за одаренными. Подразделений много, но основная степень ответственности — своевременная регистрация проявившихся даров, целевое использование оных и поиск следов Тьмы. Так что мы вынужденно сотрудничаем.

— И я вызвал эту «десятку»…

— Рыбак рассказал о вашем странном звонке. Уже через час в Назию съехались отряды особого реагирования. Приехал этот их дознаватель… Ну, брюзгливый такой, как его…

— Самойлов?

— Точно. Он. Уже на месте, как мне сказали. Там сейчас всем руководит.

Луций покачал головой.

— Плохо. Самойлов специалист хороший, но нашего брата не жалует. Полон предубеждений. Ладно, договоримся, надеюсь.

Я внимательно ловил каждое слово. Сперва мне показалось, что информация, что я передал от Романа, предназначалась для Ордена. А сейчас выходило, что Орден-то по иному поводу приехал. Значит, наш Рома служил в этой «десятке»? Государев человек, выходит. Видать, заслали его на остров, чтобы пособирал сведения под прикрытием. Наверняка пасли Лазаря. Но все вышло из-под контроля…

Да уж, умеешь ты эффектно всем спутать карты, Хруст.

— Господа, не сочтите мое излишнее любопытство наглостью, но я бы хотел понимать, что сейчас происходит.

— Много интересного, Владимир Андреевич. И самой любопытной находкой за сегодняшний день являетесь вы. Вы выбрались с острова — что, к слову, уже обратит на вас внимание всех заинтересованных лиц. Передали послание о тревоге «десятке» — царские псы сорвались с цепей и примчались сюда. Причем, судя по уровню подготовки, они намереваются брать остров штурмом. Что само по себе внушает тревогу: там куча несовершеннолетних одаренных аристократов, среди которых есть настоящие преступники. Не нравится мне, к чему все это идет. Еще и Самойлов… ну не того они прислали. Он же мясник.

Я удивленно слушал брата Луция. Пока он казался мне вполне живым и адекватным мужиком — даже о детках непутевых заботился. Хотя не исключено, что у него во всем этом был шкурный интерес.

— Вы говорили, что приехали не только по мою душу. Я ведь все-таки из Академии. Может я смогу что-то подсказать. Вдруг видел или слышал…

Дисциплинарий обменялся многозначительными взглядами с сидевшем на переднем пассажирском безымянным темным братом. Тот отмахнулся — дескать, поступай как знаешь.

— В последнюю неделю на местности, которую занимает Академия, обнаруживалась повышенная активность силы. Яркие всплески, выбросы Тьмы. Разумеется, мы не могли обойти это обстоятельство стороной. По нашим данным, из носителей тьмы там зарегистрирована всего одна воспитанница. Но один человек столько активности проявить не мог, особенно с учетом наложенных запретов. Значит, есть кто-то еще.

Неужели они знали о Катерине? Тогда почему не пришли ей на помощь раньше?

— Ну у меня дар проснулся, — отозвался я. — Этого мало?

Хотя ведь был и третий человек. Тот, кто пытался меня убить, но не смог. И ведь он все еще оставался на острове…

— Наша сестра-провидица увидела три различных конфигурации выхода Тьмы, — сказал дисциплинарий. — И мы должны отыскать всех троих.

Тащившийся по колдобинам сельской грунтовки внедорожник наконец-то выбрался на финишную прямую к деревне Леднево. И мы уперлись в перекрытую дорогу. Настоящий блокпост, черт возьми.

— Вот об этом я и говорил, — проворчал безымянный темный брат. — Самойлов вечно перегибает.

— Перегибает или нет, а мириться с ним придется, — ответил брат Луций и вышел из машины, чтобы переговорить с подошедшим к нам бойцом.

Форма у него была странная. Похожа на полицейскую. Чуть дальше я увидел массивные машины, похожие на БМП: там уже дожидались приказа солдатики или кто-то очень на них похожий. Все Леднево, казалось, погрузилось в хаос. Тут и там носились, сверкая подошвами, офицеры и «пиджаки». В конце улицы у выезда к причалу, видимо, организовали штаб.

А искусственная буря все так же бушевала, скрывая от нас то, что происходило на острове…

Брат Луций вернулся. Мрачный, сосредоточенный.

— Как и ожидалось, нам здесь не особо рады. Однако господин Оболенский — гость желанный. Пришлось заставить удачу поработать на себя.

Я выгнул одну бровь.

— Сделали меня своим пропуском?

— Надеюсь, вы не против. Подполковник Самойлов хочет с вами пообщаться.

Что ж, забавно складывалось. А интересно чувствовать себя козырем, который можно вот так хитро вытащить из рукава и получить желаемое. Главное, чтобы этот козырь, то есть я, не превратился в разменную монету…

— Тогда давайте пообщаемся с товарищем Самойловым, — улыбнулся я. — То есть с господином подполковником…

Нас пропустили. Внедорожник медленно катил по забитой людьми улице. Казалось, население деревни эвакуировали от греха подальше, а может те сами попрятались. Но атмосфера здесь царила гнетущая. Наверняка так пах воздух на поле, где вот-вот начнется сражение: еще ничего не началось, но ты уже знаешь, чувствуешь — сейчас жахнет.

Когда мы подъехали, невысокий лысый мужчина в потрепанном пальто как раз разговаривал с кем-то по телефону и, увидев нас, кивнул и тут же сбросил звонок. Первыми вышли темные братья, а водитель даже любезно открыл передо мной дверь и помог выбраться. Холод сразу же лизнул голые пятки. Да и стоять на мелкой щебёнке обочины было неприятно.

— Вот, значит, дезертир, — сурово взглянул на меня Самойлов и нахмурил лоб. — Как удалось выбраться?

— Помогли. Плюс я сильный. Оболенский я, Владимир.

— Ясно, — казалось, подполковник мгновенно потерял ко мне интерес и обернулся к темным братьям. — Не буду спрашивать, что вы здесь забыли, господа. Очевидно же, что не из праздного любопытства в такую даль тащились. Кого-то из своих там потеряли?

Брат Луций покачал головой.

— Незарегистрированный. Одного нашли в Назии, — он покосился на меня. — С его сиятельством сложностей не возникло, он понимает важность ситуации. Но есть второй. И о нем мы ничего не знаем.

Самойлов достал из кармана плаща украшенный гербом портсигар, вытащил самокрутку и раскурил от эффектного щелчка бензиновой зажигалкой.

— Значит, так, господа темные, — выдохнув ядреный дым, он обернулся в сторону острова. — Там застрял наш человек, и он попал в беду. Там застрял кто-то из ваших — и его бы тоже оттуда вытащить. А еще у меня наконец-то появилась настоящая возможность прижать яйца этому неуловимому Лазарю. Чем я сейчас собираюсь и воспользоваться. Поэтому, господа, будет штурм. И если среди вас нет могущественных природников, советую отойти в укрытие.

Глава 25

Я молча переводил взгляд с Самойлова на бурю и обратно. Подполковник, одетый «по гражданке», задумчиво курил, взирая на представителей Ордена.

— Это самоубийство, — сказал брат Луций. — У вас почти нет шансов. Граф Баранов — один из сильнейших природников в империи. Молю, скажите, что вы вызвали одаренного из Петербурга.

— Мы, по-вашему, совсем идиоты?! Разумеется, вызвали, — проворчал Самойлов, с силой притаптывая брошенный окурок. — Но нет времени его дожидаться. Если их там предупредили, то они сейчас занимаются заметанием следов, улики уничтожают. А мне нужны доказательства! Пока согласуют, пока направят прошение, пока найдут мастера нужного уровня… Баранов с помощниками успеют весь остров вылизать дочиста. Нельзя медлить!

— Но и людей топить почем зря тоже не стоит.

Я снова с недоумением отметил, что этот брат Луций пока производил впечатление этакого гуманиста от темных сил. Даже странно. Мне-то представлялось, что в этом Темном ордене собрались… ну не злодеи, конечно. Но не зря ведь Тьму называют Тьмой?

Или мне чего-то недоговаривали?

— Так что вы предлагаете мне делать, а? — взорвался подполковник. — Может у своей Тьмы спросите, вдруг у нее ответ найдется?

Брат Луций невежливо ткнул на меня пальцем.

— Господин Оболенский — ходячая улика, насколько я понимаю. Ведь раз он смог вызвать вас, то и с вашим связным знаком.

Я кивнул.

— Знаком. Он мне очень помог, да и не только мне. Если вы знаете про Лазаря, то не мне вам объяснять, насколько там все нечисто. Так вот, я там был и все это видел. Они меня забрали, но я смог вырваться.

Потянувшийся было за второй самокруткой Баранов застыл с занесенной над портсигаром рукой.

— Так. Оболенский, прошу на пару слов.

Я зачем-то покосился на темного брата, и тот кивнул мне, словно подтверждая, что мне ничего не угрожало. Самойлов отошел на десяток шагов, ближе к краю воды.

— Почему он сам не вышел на связь? — безо всяких вступлений начал допрос подполковник. — Он ранен? Телефон накрылся?

— На острове нет связи, — торопливо пояснил я. — Он дал мне инструкции.

— Почему именно вам?

— Потому что я единственный из воспитанников мог оттуда выбраться. И выбрался. Повезло с совокупностью даров, очень удачно сложилось. Но вы и так все без меня понимаете.

— Когда вы расстались, он был еще жив?

— Да и почти цел. Но прошло… — черт, а я ведь даже не понимал толком, сколько прошло времени. Сутки? Меньше? — Короче, я согласен, что надо торопиться. Да только если меня с полным набором способностей едва не убило, зачем людей на гибель посылать?

Самойлов помрачнел пуще прежнего.

— Приказ у меня, — тихо сказал он. — Дело пошло на контроль к самому Брусилову! Вы уж простите мне мой просторечный язык, но если обосремся, то головы полетят — только успевай считать. А меня в угол загнали.

Да уж, патовая ситуация. Я снова взглянул на «солдатиков» — ну какое им против столь сильного колдунства идти?

— Вас что, подставить пытаются? — усмехнулся я. — Это же невыполнимое задание. Ну, разве что вы санкцию совсем сверху не получите…

— Да едет санкция. Санкция и мощный природник в одном лице. Сам Великий князь Глеб Алексеевич нас осчастливит своим визитом. Да только пока доедет… И вы правы. Меня уже два года под трибунал подвести пытаются, как на Лазаря вышел. Да все пока господь миловал. Но сейчас, видимо, везение закончилось.

Я мусолил жемчужину в пальцах по старой привычке — всегда так делал с каким-нибудь мелким предметом, когда думал.

А занятно получалось.

«Десятка» каким-то образом вышла на Лазаря. Неплохо работали, если им даже удалось выяснить расположение лаборатории и заслать туда своего казачка. А директор Баранов явно имел очень влиятельную «крышу», раз действовал столь нагло. Еще и Орден вмешался — задело и их интересы. Короче, всех зацепило, и сошлось все это в точке по имени Хруст.

Налицо большая заварушка вроде войны местной элиты. А остров — так, частное проявление. Просто один нарыв вскрылся, и гноем забрызгало всех, кто был рядом. Вопрос лишь в том, кто и с кем воевал. И, главное, за что.

А Баранов сидит себе на острове и факи нам показывает. Тоже, небось, сообщил своей «крыше», что влип, и теперь дергает рычаги, чтобы тянуть время.

Самойлов был прав — сейчас в Академии наверняка шла зачистка под каким-нибудь благовидным предлогом. А мне все это было настолько противно, что хотелось действовать немедленно.

Хочу сам посмотреть, как над головой этого Баранова сломают шпагу. Знал ведь, сволочь такая. Все, тварина, он знал. И не просто знал. Сам это осиное гнездо свил.

Я поднял глаза на подполковника.

— Есть идея. Не уверен, что получится, но попытаться стоит.

— Сперва доложите.

— Это будет очень трудно объяснить, — я крепко сжал ставшую теплой от моих пальцев жемчужину. — Но если поможет, потом расскажу.

— Дар?

— Дар.

— А не опасно? А то если еще и вы у меня тут погибнуть решите, мне точно не видать пенсии.

— Рановато вы на пенсию собрались, — широко улыбнулся я.

Я прошел мимо него, завернутый в одеяло как в ритуальную мантию. До чего же смешно выглядело со стороны. Но плевать. Как говорилось в одной старой рекламе, имидж — ничто.

Берег был каменистый — ноги болели, ударяясь о гальку, соскальзывали, в лицо долбили водяные брызги, а ветер свистел в ушах, но я упрямо пер в воду. Умудрившись найти небольшую песчаную площадь, я остановился там, потоптался немного, а затем закрыл глаза и опустил жемчужину в воду.

— Моряна Нево, — шепнул я с улыбкой. — Кажется, ты кое-что у меня забыла. Возвращаю потерянное и прошу подмоги. Не мне, а тем, кого заперли на острове. Я ведь обещал, что могу помочь избавиться от неприятного соседства? Вот мы и собираемся. Только помоги этим людям пройти. Сделай, что-нибудь, пожалуйста. Ты же владычица озерная, тебе вся Ладога подвластна… Я знаю, ты можешь. Поэтому, прошу, помоги нам.

Если честно, я и сам до конца не верил в то, что это сработает. Да я даже не был уверен, что видел эту Моряну наяву. И если бы не эта маленькая жемчужинка, то и вовсе списал бы ту странную встречу на бред утопающего.

Но жемчужинка же откуда-то взялась. А фельдшер говорил, что они уже давно почти перевелись в этих местах. Так что…

Мне никто не ответил, а я и не понимал, какой реакции ожидать. Глупо это все было. Но в одном я был уверен — жемчужина принадлежала не мне. Откуда взял, туда и нужно вернуть. Просто знал — неизвестно, откуда.

— Ну, я попросил, — вздохнул я и побрел обратно.

Куривший очередную самокрутку подполковник вцепился в меня тяжелым взглядом, когда я перелез через валуны и подошел к нему.

— Ну и как шаманство? Сработало?

Я пожал плечами.

— Так гарантии и не было… Просто подумалось вдруг, что можно попытаться обкашлять один вопросик… Но, видимо, не судьба.

— Или судьба…

Самойлов уставился на что-то за моей спиной. Окруженные сеткой морщин глаза расширились, словно этот бывалый мужик увидел Лох-несское чудовище. Кутаясь в одеяло от резко поднявшегося ветра, я медленно обернулся… И обомлел.

Ладога уходила. Именно так — уходила. Вода медленно, но упрямо отступала к горизонту, обнажая каменистое дно и покрытые водорослями валуны. Пядь за пядью, метр за метром темные воды отходили от берега, пока не обнажили путь к острову.

У Самойлова выпала изо рта его самокрутка, но он этого, казалось, даже не заметил, продолжая завороженно пялиться на чудо природы.

— Что вы сделали? — Прошептал он, так и не отрывая глаз от воды. — Как… Как, черт возьми?

Я пожал плечами.

— Договорился. С озером.

Подполковник тряхнул головой, словно пытался сбросить наваждение. Нет, это происходило наяву, и я сам поразился ловкости и изяществу решения Моряны. Если она не могла по каким-то причинам остановить бурю, то хотя бы лишила это буйство воды… Элегантно.

А я в этот момент вспомнил, что лишил жизни природника-воздушника. Ну что, Артурчик. Наше знакомство было кратким, и вспоминать его лишний раз я не хотел. Но нудно же извлекать хоть какую-то пользу из существования такой твари, как ты. Пусть хотя бы твой дар пригодится.

Я обернулся к Самойлову.

— Это не все, — я кивнул на дрожащий воздух — этакую прозрачную стену, сотканную из мощных потоков ветра. — Собирайте людей. Я пока пойду вперед, попытаюсь сделать с этим что-нибудь.

— Оболенский, вы уверены?

— Один раз уже получилось. Может и еще на что-нибудь сгожусь. Только одеяльце оставлю здесь. Вы уж попросите кого-нибудь приглядеть, чтобы его не сперли. А то собственность медпункта как-никак.

Чем дальше, тем больший азарт во мне просыпался. Остапа понесло, так сказать. Я поймал странный кураж, некую форму безумия, но сейчас даже наслаждался этим. Странная, но до одурения приятная эйфория.

Ладога ответила. Мне почему-то было проще думать не обо всех этих озерных девах, морянах и прочей подводной иерархии. Я, как и местные рыбаки, воспринимал само это гигантское озеро как одушевленное существо. А уж кто там водится помимо нерпы и рипуса…

Сейчас даже холод не чувствовался. Я сбросил одеяло и потопал как был — в белье да повязке на башке, прямиком к стене ветра. Удивленные возгласы за моей спиной стихли, я слышал короткие и не всегда печатные выражения Самойлова, отдававшего приказы своим людям.

А я шел. И чувствовал себя… Нет, не всемогущим. Свободным. Сейчас не было ничего, кроме холодного воздуха, пропитанного запахом тины и рыбы, кроме этого бледного северного солнца, начавшего понемногу припекать забинтованную макушку.

Я шел и улыбался, как ребенок.

Потому что сейчас я шел в бой и знал, что просто так не сдамся.

— Владимир Андреевич, — раздался за моей спиной голос брата Луция.

Я замедлил шаг, но не остановился.

— Чего вам?

— Уверены, что справитесь?

— А вы мне помочь решили? — улыбнулся я. — Так вроде среди вас нет природников, иначе вы бы уже предложили помощь Самойлову.

— Так и вы не должны быть природником, господин Оболенский, — справедливо возразил брат Луций. — Вот что меня заботит. Значит либо вы обладаете сразу несколькими дарами, что весьма любопытно и крайне нетипично для особ столь юного возраста, еще и не являющихся наследниками, либо вы намереваетесь использовать силу Тьмы. И в последнем случае мы могли бы вам помочь.

Я все-таки остановился и повернулся к нагнавшему меня темному брату.

— Не сможете, — покачал головой я. — Тьма здесь совсем ни при чем. Я действительно могу попробовать воздействовать на уровне стихии. Но… Не знаю, что из этого получится. Как бы то ни было, прорываться через шквал, идя по дну, как мне кажется, немного проще, чем ломиться через стену бушующих волн.

Брат Луций продолжал скептически взирать на дрожавший от ветра воздух перед островом, но кивнул.

— Не могу с вами не согласиться. И все же…

— Расслабьтесь вы, — широко улыбнулся я. — Меня трудно убить.

И пошел дальше. Пробивать дорогу для силовиков.

— Это-то меня и беспокоит вкупе со всем прочим… — тихо проговорил мне вслед темный брат. — Странно, что это не пугает вас, Владимир Андреевич…

Не пугало. Прямо сейчас мне хотелось проверить мир — и самого себя — на прочность. Если сдюжу, тогда и испугаюсь силы, которую получил.

Я прошёл добрую сотню метров по мокрому песку, лавируя между грядами мокрых камней. Кое-где валялись, тускло поблескивая перламутром, пресноводные ракушки. Значит, все-таки водились здесь…

И чем ближе я подходил к стене ветра, тем сильнее внутри меня рос азарт. Я скалил зубы острову, сжимал кулаки и хохотал, не в силах сдерживать распиравшую меня силу.

Ну, Артур, покажи, чем обладал.

Сложив руки лодочкой, я резко выбросил их вперед — как клин войска, стремившегося пробить стену противника. Предплечья превратились в сталь, пальцы — в наконечник летящей стрелы. Я чуть пригнул голову, чтобы не снесло повязку. Куда там! Бинт сорвало и размотало, тряпка зацепилась за одно ухо и болталась в этом воздушном потоке, как окровавленный стяг. Хреново Василич наложил, придется перебинтовывать…

Воздух передо мной дрожал и был плотным, словно густой кисель. Я давил на эту стену, концентрируясь на потоках ветра, пытаясь понять, как это работало… А затем осознал, что эта внешне статичная «конструкция» на самом деле была связкой миллионов маленьких потоков воздуха. Как кристаллическая решетка, сотканная из молекул, атомов, электронов… От общего к частному. От большого к малому. Но я начал интуитивно понимать эту логику.

А, едва поняв, разрушил.

— Ну же! Давай!

Я уже не знал, к кому обращался и кому кричал. Наверное, самому себе. Сконцентрировав всю силу в руках, я вдавил их в эту стену, а затем медленно, соприкасаясь с каждым потоком, до каких добирались мои пальцы, принялся их усмирять. Минус один, минус два…

Время словно перестало существовать. Я не больше не слышал и не видел — весь потенциал чувств, все внимание сосредоточились на этих невидимых мельчайших потоках.

И вскоре я понял, что уже мог раздвинуть ладони. Сопротивление стало ослабевать.

Я с надеждой обернулся и увидел подпрыгивавшие на камнях «бээмпэшки» — точнее, их более огламуренный и причесанный под городские реалии вариант, но мне так их было проще называть.

— Сюда! — взревел я, отчаянно размахивая руками. — Живее! Газу, газу!

Я едва успел отскочить от пронесшегося мимо меня железного гиганта. Бреши, что я пробил, хватило, чтобы машина закончила начатое. «Бээмпэшка» лишь слегка увязла в невидимом воздушном желе, а, перебравшись через этот рубеж, снова набрала скорость. Одна машина, вторая…

Я взглянул на свои руки. Пальцы дрожали и почему-то посинели, словно мне переломали каждую косточку. Шевелить ими было больно, поэтому я, расправив руки по швам, шагнул следом за машинами к острову.

— Оболенский! — опять брат Луций. Он нагнал меня, изрядно изгваздав свой стильный черный костюм. Это еще что. Потом он начнет песок из ботинок вытряхивать… — Оболенский, вы в порядке?

Я равнодушно пожал плечами, и пальцы тут же прострелила боль. Это я зря. Понял.

— Нормально, — хрипло отозвался я. — Живой, как видите.

— Что с руками?

— Ну так ими и работал…

Брат Луций возвел очи горе и трагически вздохнул.

— Тьма глубинная, ну за что мне это…

Я лишь усмехнулся.

— Идемте, темный брат. Самое интересное ведь только начинается.

Мы пропустили вперед еще пару пеших отрядов — да уж, Самойлов явно собирался воевать с местной администраций, раз нагнал столько народу. А можетперестраховывался от подставы. Или хотел предать историю огласке, дабы «крыша» Баранова не замяла. Как известно, чем больше знают, тем меньше шансов скрыть. Как бы то ни было, народу хватало, чтобы окружить не очень плотным кольцом весь остров.

К счастью, на меня почти никто не обращал внимания. Оказалось, что присутствие служителя Ордена могло быть неплохим пропуском и способом избежать лишних вопросов.

— Вынужден предупредить, что после окончания этой, с позволения сказать, операции и нашей миссии, вам придется отправиться с нами, — миролюбиво, успокаивающе говорил темный брат. — Я должен представить вас своему начальству, Владимир Андреевич. Потому что подобного сочетания даров я еще не видел.

— Как закончим, непременно, — отозвался я. — Только учтите, что господин подполковник тоже явно положил на меня глаз и захочет допросить. Я сегодня прямо как девиц на первом балу. Так что вы уж там определите очередность…

Брат Луций позволил себе легкую усмешку, но вмиг посерьезнел, когда увидел то, как встретил нас остров.

— Ни шагу дальше! — предупреждал искаженный громкоговорителем голос. — Остров на карантине!

Я как раз подошёл к спыгнувшему с машины Самойлову. Следовало отдать должное, мужик был в отличной форме и наверняка мог показывать салагам мастер-классы по выполнению нормативов.

— Бздят, — многозначительно констатировал я. — Не было там никакого карантина. Местный доктор такого бы не допустил.

— Ну и лексикон у вас, ваше сиятельство, — хмуро отозвался подполковник. — Небось, от этого сброда нахватались?

— Я и есть этот сброд. И люди там разные. Не все попали туда по своей воле.

— Это я и хочу доказать, — проворчал он и шагнул вперед.

Одетый в странный прорезиненный костюм человек замахал руками.

— Стойте! Карантин! Опасная зона. У нас вспышка антракса!

Самойлов остановился. Я заметил, как всего на секунду по его лицу пробежала тень сомнения.

— Что такое антракс? — тихо спросил я.

— Сибирский карбункул. Язва, — пояснил за моей спиной брат Луций. — Особо опасная бактериальная инфекция.

Я нервно проглотил слюну. Что? Сибирская язва? Серьезно?!

— Как думаете, — темный брат подошел к Самойлову, — им могло хватить наглости в действительности распространить заразу?

— Насчет наглости — черт его знает, Луций, — ответил подполковник. — Но вот в том, что они тянут время, я более чем уверен.

И в этот момент небо за спиной облаченного в защитный костюм оратора на миг ярко вспыхнуло. Затем раздался грохот. Такой силы, что, казалось, даже тысячелетние камни застонали. Мы инстинктивно отпрянули и зажмурились, прикрывая головы руками — и вовремя: нас обдало взрывной волной, принесшей щепки, пыль и крошку.

А затем все стихло. Не просто стихло — казалось, вообще все звуки мира перестали существовать.

Я осторожно разлепил глаза и вытер пыльное лицо. Главный корпус — роскошный белый фасад… Горел.

— Твою же мать, — не сдержался Самойлов.

— Воистину, — прошептал брат Луций.

Глава 26

Вот же дерьмо. Директор явно решил подойти к вопросу заметания следов масштабно. Рвануть здание… Как ему могло это прийти в голову? Совсем людей не жалко?

Неужели он настолько боялся последствий, если подпольную тюрьму все же найдут? Может я видел и узнал лишь малую часть того, что там происходило. Если все было гораздо страшнее и жестче, чем мне показалось?

Ну да, в таком случае замять явно не удастся. Особенно с учетом того, что Самойлов уже получил официальную санкцию и ждал прибытия Великого князя. И если император не конченая сволочь, то он точно велит покарать всех причастных по всей строгости.

Потому что дети — это святое. И уж тем более одаренные. Такое не прощают.

Вероятно, этого и боялся граф Баранов. Судя по этому взрыву, он не собирался идти на сотрудничество с «десяткой». Но почему? Из идейных противоречий? Или настолько боялся Лазаря и его могущественных патронов, что предпочел такой исход?

— К зданию! — рявкнул Самойлов, прокашлявшись от пыли. — Быстро, вашу мать! Пошли, соколики, шевелите ляхами!

Судя по всему, облаченный в защитный костюм сотрудник сам не ожидал такого сценария. Он поднялся с земли, растерянно озираясь по сторонам, выронил громкоговоритель…

— Но… Как же карантин… Антракс… — глухо промямлил он из-под маски.

— Х…якс, — проворчал Самойлов в рифму. — С дороги!

Я бросился было вперед, но подполковник крепко схватил меня за плечо.

— Где может быть мой человек?

— Понятия не имею.

— Тогда думайте! Где вы виделись в последний раз?

— У третьего корпуса, в мастерских. Но он должен был оттуда уйти — там небезопасно. Потом собирался смешаться с остальными охранниками…

— Проклятье…

Я осторожно вырвался из хватки Самйолова.

Мансуров же умел смотреть чужими глазами. Да, ему для этого требовались какие-то особые манипуляции, но они же были знакомы с Романом. Интересно, этого могло быть достаточно?

— Есть идея, как его найти, — сказал я. — Тоже с помощью дара. Но для этого мне сперва нужно отыскать одного своего товарища…

И не только его. Катерина, Мансуров — они оба были в большой опасности. А ведь еще оставались те, кого мы так и не вызволили из подвала. Даже если Лазарь промыл им мозги, их все равно следовало вытащить и выяснить, как они вообще там оказались.

Но эти заключенные были первыми кандидатами на устранение, потому что слишком много видели своими глазами. А легальные воспитанники, их надзиратели и прочий персонал, кто был не «в теме»… Ими ведь тоже решили заодно рискнуть.

Что же здесь за тайные такие хранили, что решили пустить в расход все учреждение, лишь бы Самойлов ничего не узнал…

— Я найду их, — заявил я, бросившись вперед.

— А ну стоять! — рявкнул Самойлов. — Стоять, Оболенский!

Я раздраженно обернулся.

— Ну чего вам еще? Вы же видите — корпус горит! Там рядом жилые палаты. Здесь ребят под сотню наберется. И лазарет, там вообще лежачие были… Всех могло задеть. Нужно людей спасать!

Холодная ладонь легла мне на плечо.

— Мы не можем рисковать вами, ваше сиятельство, — мягко сказал брат Луций. — Вы сейчас единственный свидетель того, что там происходило. Вы осознаете, настолько важны для расследования и всего дела? Если предположить, что мы опоздали… Что все, кто что-то знал…

—Даже думать об этом не смейте, — отрезал я. — И я их не брошу. Я обещал им, что вернусь.

Брат Луций вновь печально улыбнулся.

— Вот вы и вернулись. С подмогой. Теперь предоставьте нам выполнять свою работу, ваше сиятельство. Вы и так уже сделали гораздо больше, чем можно было надеяться…

Я решительно замотал головой. Ноги налились силой и пружинили, готовясь сорваться и побежать в любой момент. Тело снова переходило в «боевой режим», а ведь это было неспроста. Значит, ещё не все кончено. Значит, еще есть с кем сражаться. И кого спасать…

— Да в жопу вас всех, — сказал я и рванул с места.

Я бежал, почти не касаясь ногами земли. О последствиях этой выходки подумаем как-нибудь позже, если это еще будет иметь какое-то значение. Я не знал и половины того, что могли рассказать Катерина и Мансуров с позиции заключенных. А Роман мог дополнить картину — к тому же он был прислан сюда, чтобы выяснить детали. Наверняка и у загнанного в угол, но отважного лекаря Тимофея Викторовича было что сказать. Все они были важны. Мой рассказ без их свидетельств ничего не стоил.

Потому что одного меня можно было легко оговорить, устранить, обезвредить… Спишут все на травму головы, на помутнение рассудка, да на что угодно, лишь бы обесценить мои слова. Я ведь не знал, с какой силой столкнулся и кому перешел дорогу. Но столько голосов никакой Лазарь не заткнет. Поэтому я должен был вытащить их всех. Вытащить — и дать этому делу самый громкий резонанс.

Моя миссия была лишь в том, чтобы привести помощь и спасти свидетелей. Несомненно, очень важная и в чем-то даже ключевая. Но это было не все. И я собирался расшибиться в лепешку, но сделать все возможное, чтобы граф Баранов заливался соловьем в застенках казематов «десятки».

И я хотел привести Катерину за руку на Сенатскую площадь — или где там нынче устраивали публичные слушания и приводили наказания в исполнение — привести, чтобы она присутствовала на процессе, чтобы видела, что за нее отомстили.

А потом… А потом разберемся.

— Оболенский!

— Стойте!

Я слышал, что брат Луций и Самойлов что-то кричали мне вслед. Темный маг даже побежал за мной, но быстро отстал, ибо явно был лишен даров воина. А я припустил во весь опор, благо организм действительно быстро восстанавливался.

Взбежав на холм, где полыхал некогда прекрасный в своей строгости белоснежный главный корпус, я оглядел масштабы бедствия. Рвануло явно изнутри. Очаг возгорания был сильнее на первом этаже, но огонь уже подобрался ко второму, кое-где даже лизал крышу. Не знаю, сколько там было в тротиловом эквиваленте, но бахнуло очень мощно.

— И ведь рванули именно тогда, когда поняли, что мы рядом, суки такие, — выдохнул я.

— Значит, не успели все убрать. Или убрали не всех, — запыхаясь, прохрипел позади меня брат Луций.

Я озадаченно обернулся.

— Вы-то зачем за мной полезли? Бессмертный что ли?

— Так и вы не бессмертный, Владимир Андреевич. Потому и подстраховываю. Одаренные, хотя и отрекаются от рода, когда проходят посвящение в Орден, но испытывают ностальгическую привязанность к мирской семье. Поэтому если с вами что-то случится, Темная мать Друзилла подвергнет меня таким мучениям, что вам и не снилось. Она, знаете ли, весьма вредная старуха. И с фантазией.

Я усмехнулся. Надо же. Кровь все-таки не водица.

— Тогда, боюсь, вам придется разделить со мной мое сумасбродство, — сухо ответил я. — Потому что меня вы остановить не сможете. А если попытаетесь, клянусь, будете мечтать о муках авторства Друзиллы.

Темный брат равнодушно пожал плечами.

— Что ж, тогда вы как минимум будете под моим присмотром.

А мне начинал нравиться этот Луций. Сперва показался пафосным щеголем, особенно с этой его слишком утонченной мордашкой и излишне вежливыми манерами. Но на деле проявил себя достойно. Не ныл, впрягался во всю движуху, пытался помогать и думал не только о своем Ордене, но и об окружающих. Вызывало симпатию. Судя по всему, должность Луций занимал не из высших — может поэтому сохранил тягу к гуманизму. Еще зачерстветь не успел.

Если в Ордене была хотя бы половина таких, как этот парень, то не такое уж это и страшное место.

— Тогда не отставайте, — велел я и направился дальше.

Чем ближе я подбирался, тем сильнее воняло тухлыми яйцами. Газ? Устроили утечку и подорвали? Я шумно вдохнул воздух и многозначительно посмотрел на Луция.

— Пытаются сымитировать несчастный случай, — спокойно ответил темный брат. — Ожидаемо. Но им это не поможет.

Я крутил головой, пытаясь прикинуть, как подойти и куда бежать первым делом. Романа наверняка будет искать Самойлов. И если засланец еще был жив, то сам объявится и сдастся. Так что мое дело — ребята и лекарь.

Я указал в сторону Лазарета — флигеля на отшибе, до которого, тем не менее, уже добрался огонь.

— Луций, вы пожары тушить умеете?

— А я похож на пожарного?

— Дар у вас какой?!

— Не по этой части у меня дар, — проворчал темный брат. — Темный ментализм, ваше сиятельство. Дисциплинарий должен уметь убеждать.

— Хреново.

Я, впрочем, тоже не особо походил на огнеборца. Но у меня хотя бы были мощь и выносливость Оболенских.

— Как войдем, пробегитесь по палатам, помогите вывести больных, — перейдя на бег, велел я. — Я найду лекаря.

— Мне это не нравится…

— Засуньте себе ваше отношение сами знаете куда! И не пытайтесь применить на мне эти ваши темные ментальные штучки — сейчас не тот случай. Вы хотели обезопасить людей — действуйте.

К моему удивлению, брат Луций почему-то не стал со мной спорить. Лишь приподнял ровную бровь.

— Продолжаете удивлять, ваше сиятельство. Вас в это учреждение точно не засунули по ошибке?

Я жестом указал ему на ряд окон.

— Там палаты. Рамы деревянные, камней куча. Справитесь.

— Но как…

— Солдат привлеките, блин! — бросил я. — Зря их, что ли, сюда пригнали?! Увидимся.

И я рванул дальше, оставив озадаченного колдуна наедине с нетипичной задачей.

Я пробежал с подветренной стороны вдоль стены, надышался дыма, откашлялся, но заглядывал в каждое окошко в надежде увидеть кого-то из знакомых. Ничего.

Наконец я добрался до окна кабинета лекаря. Занавешены, рамы заперты, форточка закрыта. Не к добру. Недолго думая, я с разбегу влетел в окно — сейчас-то уж зачем беречь казенное имущество? Сгруппировался — прыжок наверняка получился эффектным. А вот разбивать и без того раненой башкой стекло было не очень мудро. Зато эффективно. Но я вообще мудростью не отличался.

Приземлившись на пол под звон осколков, отдаленные крики и топот ног в коридоре, я огляделся. Весь кабинетик лекаря был заполнен дымом, и он вырвался в разбитое окно, позволяя мне разглядеть то, что было внутри.

— Тимофей Викторович!

Врач лежал у двери — прямо под щелочкой, откуда из коридора в кабинет тянулись мелкими смерчиками клубы серого и едкого дыма. Лекарь был без сознания. Возможно, заперся — или его нарочно заперли. Вокруг царил хаос, словно здесь боролись.

Я бросился к доку и поволок к окну, на воздух.

Черт, чем у нас в чувство угоревших приводят? Кислород дают, но откуда мне было взять его в этом кабинете? Не было здесь ни баллонов, ни масок… я подхватил его — на удивление тяжелого, и перебросил через окно на едва позеленевшую лужайку.

Так, что дальше? Вроде он дышал. Значит, еще не все было потеряно. Вроде надо растирать грудь, делать искусственное дыхание? Еще, кажется, помогала холодная вода…

Я как-то угорел в деревне у бабушки в бане. Так меня первым делом в сугроб бросили — быстро пришел в себя. Но сугробов не было. Зато в кабинете нашелся небольшой холодильник — и я, бросившись к нему, выгреб все пакеты, ампулы и все, что могло охладить лекаря.

Разместив это добро на груди и голове, я снова попытался нащупать его пульс. Есть! Слабый, но ритмичный. Сердечко работало. А ну, мотор, давай, разгоняйся… Нам сейчас нужна быстрая езда!

— Тимофей! Ну же!

Я воззвал к дару Артура — осторожно собрал руками ветер, носившийся возле лазарета, и направил прямиком в лицо доку. Получилось несколько мощнее, чем ожидалось, и поток ветра заставил щеки лекаря трепетать как парус.

Зато сработало.

— Аллилуйя! — Выдохнул я, когда он открыл глаза.

И первым делом он отстранил меня, повернулся набок и прочистил желудок. Ничего, значит, все нормально. Меня тоже тошнило в том сугробе…

— Эй! Док! — Я приподнял его и уставился в осоловевшие глаза. — Слышите меня?

— Об.. Оболенский. Вижу, слышу.

— Что случилось?

— Всего быстро не расскажешь. Повезло, что не убили. Хотя собирались. Схитрил, — он взглянул на разбросанные вокруг пакеты из холодильника, ампулы и банки. — Молодец, Оболенский. «Пятерка» за первую помощь.

— Где ребята?

— В контейнере.

— Чего?

— В контейнере биологических отходов. Другого места, куда их прятать так, чтобы туда сунулись в последнюю очередь я, уж простите, не придумал, — он попытался подняться, но тут же рухнул обратно на землю. — Черт… Не дойду, Оболенский. Но вам нужно их оттуда вытащить. Помещение для отходов в опасной близости к возможным очагам пожара.

В контейнере для отходов спрятал, значит? Хм, а ведь в этом был свой резон. Насколько я помнил, медицинские отходы считались опасными, им присваивались разные классы, а требования к утилизации были довольно жесткими. Неправильное соблюдение регламента влекло за собой большие проблемы. И вполне реальные риски. К ним даже просто так запрещалось подходить.

Видимо, наш эскулап решил этим воспользоваться. Хитрюга какой.

— Сделаю, — кивнул я. — Говорите, где искать.

— Задний двор… Общий. Там закуток от лазарета — отгорожен кирпичной стеной. Разделяет флигель и гаражи основного корпуса.

— Хозблок, получается.

— Да, рядом, — прошептал Тимофей Викторович. — Я их одел в костюмы защиты. Не панацея, конечно, но пришлось же в настоящих отходах закапывать. Думал, смогу забрать их оттуда, как лазарет проверят…

— Что с вами сделали?

— Допросить пытались. Сымитировал острую сердечную недостаточность. Есть у меня пара хитрых лекарств. К счастью, в этот момент появились вы, и господам стало не до меня. Просто заперли, предполагая, что я не смогу выбраться и умру здесь. Их согнали по тревоге…

Халтура, однако. Окна-то были без решеток. Хотя острый сердечный приступ не особенно способствует физической нагрузке. А чтобы выбраться через окно, лекарю пришлось бы поднапрячься.

— Понял, найду, — отозвался я. — Ждите меня здесь, только отползите подальше, а то вдруг снова где-нибудь рванет.

Тимофей Викторович улыбнулся и покрутил одну из ампул в руках.

— Удачно вы мне допинг принесли. Может к вашему возвращению приду в чувство.

Я кивнул и, все же оттащив его дальше, пошел искать контейнеры. У них должна была быть особая маркировка. Ситуацию осложняла хреновая видимость — здание горело все сильнее, дыма становилось больше, и к нему примешивались какие-то едкие химикаты. Здесь же вовсю шла стройка… Жаль, маски не было, а то и вовсе кислородного баллона. Сейчас бы не помешало.

У меня было мало времени: даже выносливость Оболенских не позволит находиться в этом аду долго. А во внутреннем дворе дым стоял столбом. Я отгонял его от себя, используя дар Артура — ветер хоть как-то позволял расчищать пространство перед собой. Но я уже надышался этой дряни, и сознание начинало понемногу плыть.

А ведь Катерина и Мансуров там, в этом ящике. И у них не было возможности вызвать ветер.

Я пробрался через узкий проход между стеной и флигелем и вышел на маленькую площадку с рядом баков и контейнеров. И мне показалось, что один из них содрогался от стука.

— Я здесь! — крикнул я, подбегая к здоровенному вонявшему какой-то химозой темному баку. — Погодите…

Черт, как же у него открывалась крышка? Это был не простой мусорный бак — нет, здесь все запирали герметично, на множество защелок и предохранителей, поиск которых сейчас отнимал у меня и друзей драгоценные секунды.

Внутри бака кто-то отчаянно пинался и, кажется, что-то кричала Катерина.

— Подождите, подождите, ребята…

Пальцы соскользнули с очередного замка, когда резкая боль пронзила мне спину. Я вздрогнул, сперва не поняв, что это было. А затем внутри что-то булькнуло — инородное тело повредило какую-то важную часть меня.

А затем еще удар. И еще. Что-то твердое, острое. Стилет? Заточка?

Эта тварь знала, куда бить. И била сильно.

Я обернулся — не так быстро, как хотелось бы.

Темная фигура, окутанная не только Тенью, но и проклятым черным дымом, отступила на шаг, словно оценивая результат своей работы.

И бросилась бежать.

— Хруст… — прохрипели из ящика. — Хруст… помоги…

Глава 27

Я взвыл от ярости, боли и досады.

Можно было попробовать догнать эту падлу. Догнать и приволочь к ногам того же брата Луция — он-то знает, что с этой паскудой делать. А еще лучше — пожадничать и отнять дар. В качестве компенсации за причиненные мне неудобства.

Хрипы внутри бака стихли. Что-то бухнулось с глухим стуком. Шорохи прекратились. И это был хреновый знак. Очень хреновый.

Да твою ж дивизию! Погнаться за нападавшим или спасать товарищей?

Да, если честно, для меня и выбор не стоял. Ухватившись одной рукой за раненый бок, свободной я пытался отстегнуть последние замки.

— Сейчас, ребят. Сейчас, пару секунд…

Наконец-то последняя защелка поддалась. Я с усилием поднял крышку — пришлось задействовать обе руки. На меня тут же пахнуло каким-то химозным зловонием.

— Ребят! — Позвал я. — Целы?

Никто не ответил. Я принялся копаться в куче каких-то пакетов, пустых склянок. Пришлось почти полностью залезть внутрь — контейнер оказался очень вместительным, а из-за дыма ни черта не было видно. Наконец я нашарил холодную тонкую ручку. Катерина.

— Кать, иди сюда.

Я крепко схватил ее запястье и потянул наверх. Рука болталась, как у тряпичной куклы. Девчонка явно вырубилась.

Если бы не ранения, не заполненные угарным газом и прочей дрянью легкие, я сделал бы все это гораздо быстрее. Но сила уходила из меня вместе с кровью, а голова едва соображала от отравления.

С трудом вытащив Катерину — лекарь заботливо нарядил ее в какой-то шуршащий защитный костюм, я оттащил ее к проходу и вернулся за Мансуровым.

— Денис! Денис, ты меня слышишь?

Что-то зашевелилось под плотным утрамбованным слоем использованных бинтов. Сперва вылезла одна рука, затем вторая — и я рванул их на себя, вытаскивая парня. Щуплое тельце Мансурова описало дугу в воздухе, приземлилось на меня, и мы оба, потеряв равновесие, шлепнулись на землю.

Парень мучился диким кашлем, словно пытался выплюнуть легкие.

— Ка… Катю нашел?

— Ага.

Он кивнул и снова закашлялся.

— Ты как, — снова ухватившись за раненый бок, спросил я.

— Нормально. Только тошнит.

— Сам идти можешь?

— Не знаю… Наверное.

— Придется. Я сам сейчас Катю не утащу. Помоги мне.

Денис снова закашлялся, и я начал всерьез за него бояться. Впрочем, Катя вообще отключилась, так что ни секундой дольше здесь нельзя было находиться.

— Подъем, — я выпрямился первым и помог Мансурову встать. Он пошатнулся, но удержал равновесие. А затем с ужасом уставился на меня.

— Ты же ранен! Как вообще держишься?

— Я же Оболенский.

Но долго храбриться у меня бы не получилось. С каждым мгновением я чувствовал себя все более беспомощным.

Мы подхватили Катерину, благо она, считай, ничего и не весила. Я жестом указал Денису на проход, куда следовало протиснуться. Парень не ныл, не тормозил и даже старался сдерживать приступы кашля.

Идя по стеночке, потому что по-другому уже не получалось, мы вышли к флигелю лазарета. Под деревом полулежал Тимофей Викторович, и возле него суетился какой-то молодчик в форме ребят Самойлова.

— Почти… Почти пришли, — улыбнулся я.

И рухнул без чувств.

* * *
Мне снилась мама.

Не та измученная несправедливой судьбой женщина, понемногу забывавшая все то, что было для нее важно. Нет. Я видел ее молодой и самой красивой. Для ребенка же мама всегда самая красивая, правда?

Помню, как, забирая меня из детсада, она всегда вела меня по самому красивому маршруту. Стены домов там были раскрашены красивыми граффити, но тогда я не знал этого слова. Просто мне нравились эти яркие картинки.

И на середине дороги мы заходили в магазин, где продавали мое любимое петрохолодовское мороженое на развес. В стаканчик влезало ровно два шарика. Мама брала мне один с шоколадной крошкой, а второй — дынный.

И все тогда было хорошо. И все было спокойно. Казалось, никакие тучи не смогут затмить этого счастья. Мама была с вечной аккуратной укладкой вокруг красивого, но всегда чуть уставшего лица. Ее серые глаза смеялись, когда я угощал ее своим стаканчиком — себе она никогда мороженое не брала. Она откусывала совсем немножко от каждого шарика и отдавала все мне. Говорила, на работе наелась конфет с чаем. Только потом, сильно позже, я понял, что на второй стаканчик просто не хватало денег. Что она вообще много в чем себе отказывала ради меня…

— Мам, прости.

Она удивленно подняла выщипанные в ниточку брови.

— За что простить, Сашенька? Тебя ведь даже воспитательница не ругала…

— Я не смогу вернуться. Я ведь… Я ведь здесь застрял… Я ничего не могу для тебя сделать отсюда.

Она непонимающе покачала головой.

— Что ты такое говоришь, солнышко? Доедай быстрее! Видишь, уже донышко стаканчика подтекает…

Я замотал головой, закричал и от отчаяния бросил стаканчик на землю. Он угодил в лужу — и как только брызги взмыли вверх, все вокруг нас начало окрашиваться черным. Словно огонь пожирал фотографию. Мир искажался, закручивались уголки, мамино лицо стремительно выцветало и бледнело, везде проступали темные пятна…

«Ты не вернешься», — прошептал незнакомый голос, звучавший словно отовсюду. — «Ты не вернешься, но ты сможешь ее забрать. Забрать, пока не стало поздно. Ты же хочешь этого… Хруст?»

Я вздрогнул.

Только Катя знала, как я себя называл — она могла читать мои мысли. Но голос принадлежал не Катерине. Странный голос. Не мужской, не женский. Тихий, но не шепот. Шелестящий, но музыкальный. Неестественный.

— Кто ты? — я озирался по сторонам, но вокруг никого не было.

«Я твой друг».

— Ага. Так и поверил.

«Благодаря мне ты получил второй шанс. Получил дары, на которые никто не мог рассчитывать. И можешь получить больше, гораздо больше…»

— И за что такой аттракцион невиданной щедрости?

«Потому что однажды и ты мне поможешь. Сделаешь кое-что для меня».

— Так кто ты? Или что ты такое?!

Я кричал во мрак и ужасно бесился оттого, что ничего не видел. Здесь, казалось, не было ни времени, ни пространства. Просто пустота. Черная пустота. Не холодная, не теплая. Никакая.

«Я дам тебе шанс. Дам тебе силы. Тебе будет нужно только сделать верный выбор…»

Голос исчез, мрак начал рассеиваться — и теперь казалось, что яркие лучи солнца пробиваются через дырявую черную тряпку. Один за другим они выжигали тьму, а я…

А я распахнул глаза.

Несшая надо мной бдение незнакомая девица вскрикнула от неожиданности.

— О, господи! — она с ужасом отшатнулась, словно я не просто очнулся, а еще и… ну не знаю, детородный орган ей показал.

Я с недоумением приподнял бровь.

— И чего орем?

— Простите, — девушка приложила руку к весьма пышной груди, которая от частого дыхания так и норовила выпрыгнуть из блузки. А на блузку был накинут белый халат. Лекарша? — Простите, ваше сиятельство. Вы меня напугали. Не рассчитывала, что очнетесь так скоро. Вам бы еще сутки спать…

Я рассеянно кивнул.

— Я же из Оболенских, мы быстро восстанавливаемся.

— Даже воинам нужно время. Особенно если у них повреждены печень, почки, поджелудочная железа и пробито легкое. А еще отравление…

Я заинтересованно уставился на барышню.

— Что, даже так?

— Даже так, Владимир Андреевич, — кивнула она и, словно, спохватившись, представилась. — Елена Олеговна Трубецкая, врач-лекарь.

Видимо, связка «врач-лекарь» означала, что дамочка имела не только дар, но и соответствующее высшее образование и полную квалификацию.

А еще она оказалась постарше, чем мне подумалось на первый взгляд. Лет тридцать, может чуть больше. Но очень ухоженная, хотя и держалась скромницей. Почти без косметики, светлые волнистые волосы, яркий румянец… Ну и фигура что надо. Застегнутая на все пуговицы пуританская блузка едва сдерживала напор этой красоты.

— Рад знакомству, Елена Олеговна, — улыбнулся я и бегло осмотрел помещение, в котором находился. Не Лазарет академии, не особняк Воронцовых, но и на больницу не походило. Скорее, спальня или просторные гостевые апартаменты со всеми удобствами. И обстановка очень дорогая… — Где я?

Лекарша смущенно улыбнулась.

— Вы в резиденции Великого князя Глеба Алексеевича. Он повелел доставить вас к нему из соображений вашей безопасности, а также для своевременного оказания квалифицированной помощи. Я личный лекарь его семьи.

Неплохо я устроился. Только вот…

— Где остальные? Врач из лазарета, Катерина — рыжая девушка, Мансуров…

— Тише, тише, ваше сиятельство, — лекарша положила прохладную ладонь мне на лоб. — С ними все в порядке. Все живы и уже почти здоровы. Разве что за исключением девушки. Ей предстоит длительная реабилитация. Но их успешно вывезли с острова, и сейчас они под защитой. А вам действительно нельзя волноваться — это затормозит процесс восстановления.

Я глубоко вдохнул и выдохнул. Ну слава небесам. Значит, успел…

— А Самойлов? Брат Луций? Директор…

— Тихо! — Елена Олеговна мягко, но настойчиво прижала мою голову к подушке. — Вы обо всем узнаете из первых уст. Но сейчас, прошу вас, дайте мне закончить работу. Я еще не привела вас в порядок.

— Ладно, — проворчал я. — Так что мне нужно делать?

— Хотя бы не шевелитесь. Я ведь работаю с тканями неинвазивным методом… И раз уж вы в сознании, имейте в виду, что будет довольно неприятно.

О, это я помнил — Тимофей Викторович не особо меня щадил, когда сращивал рану на бедре. Я кивнул и пообещал лекарше не орать.

Стараясь отвлечься от боли, я разглядывал обстановку в комнате.

Интересно, насколько близкой родней приходился этот Глеб Алексеевич государю? Раз князь именно Великий, то, насколько я помнил, оказался я почти что у бога за пазухой. Другой вопрос, почему мне оказали такую честь.

Нет, все понятно, Оболенские — очень многочисленный и могущественный род, а я теперь стал одним из двух княжичей. Пусть не наследовал, но все равно вес отныне имел совершенно иной. Кроме того, могли сыграть роль и мои заслуги — все же в героя поиграл успешно.

Но только ли в этом было дело? Или я вляпался в нечто настолько важное, что дело взяла на карандаш императорская семья? Ну и меня решили держать поближе, ибо, например, слишком много разузнал…

— Готово, Владимир Андреевич, — лекарша отняла руки и поднялась на ноги. — Не могу констатировать, что вы здоровы — все же в ближайшие дни вам стоит вести максимально приближенный к постельному режим. Однако вы сможете прибыть на аудиенцию к моему господину.

Я приподнялся на кровати и удивленно уставился на молодую женщину.

— Даже так?

Она улыбнулась одними губами.

— Вы, ваше сиятельство, насколько я поняла из контекста, сыграли едва ли не ключевую роль в деле, о котором уже два дня судачит весь город. Скандал в исправительной академии для детей аристократов! Тут и простолюдины бы руководство на вилы подняли, а теперь представьте, как бурлит свет…

Я кисло улыбнулся.

— На то и был расчет.

— Если вы чувствуете в себе силы, я позову слуг, чтобы помочь вам одеться. Если вдруг вам станет хуже или вы почувствуете любое недомогание… Я буду здесь до утра.

— Благодарю, Елена Олеговна, — кивнул я. — Великому князю с вами очень повезло.

Лекарша сдержанно кивнула и вышла, оставив меня пялиться на роскошную лепнину невероятно высокого потолка. Да уж, дворец, судя по всему, отгрохали такой, что наверняка на него ушел весь бюджет какой-нибудь средней губернии…

Меня умыли, одели, даже напоили крепким сладким чаем — ароматным и с долькой лимона — и затем повели на аудиенцию.

Я брел по коридорам, украшенным собраниями древностей и предметов роскоши — картины великих мастеров, рыцарские доспехи и старинное оружие, коллекции фарфора и хрусталя… Столько великолепия, что Эрмитаж позавидует. Великий князь, вероятно, предпочитал вкладываться в вечные ценности.

— Прошу, Владимир Андреевич, — шепнул лакей, когда объявили о моем прибытии.

Я шагнул в распахнутые двери и оказался в помещении, напоминавшем одновременно рабочий кабинет, зал собраний и гостиную. Все было выполнено в английском готическом стиле: темное резное дерево, тканевые обои на стенах, убранный сукном длинный стол, за которым могли разместиться человек десять…

И там уже собралась весьма разнообразная компания. При моем появлении все, кроме одной женщины, встали в знак приветствия.

— Владимир Андреевич, — улыбнулся приятный мужчина лет тридцати пяти и шагнул мне навстречу. — Счастлив принимать вас в своем доме. Мы безмерно рады, что ваши раны удалось быстро исцелить.

Я застыл, не очень понимая, как себя вести. К сожалению, в этой моей «прошивке» записей об этикете не сохранилось. Что ж, будем действовать по наитию и исходя из моих весьма скромных познаний.

Я поклонился.

— Милостивый государь…

Сидевшая за столом Темная мать Друзилла хмуро покачала головой. Видимо, с обращением я накосячил. Однако Великий князь не подал вида.

— Прошу, займите место за столом.

Брат Луций, которого я не ожидал здесь видеть, отодвинул передо мной стул, и я устало рухнул на жестковатое сидение. Да уж, восстанавливаться придется долго. Видимо, на этот раз организм решил наказать меня за столь безрассудное использование наших ресурсов.

Я внимательно оглядел собравшихся. Глеб Алексеевич восседал во главе стола. По левую руку от него расположились служители Ордена — старуха Друзилла, брат Луций и еще один мужчина преклонных лет, которого я не знал.

По правую руку, видимо, разместились «силовики» — я узнал подполковника Самойлова, а рядом с ним восседал мужик, словно спрыгнувший со старинного портрета: с роскошными седыми бакенбардами, пышными усами и густой, но аккуратно подстриженной бородой. Седой как лунь. И, судя по выправке, дедуля был из старой школы. Он внимательно следил за мной, но не сказал ни слова.

Я расположился третьим в этом ряду, рядом с Самойловым и напротив Луция. В окружении недавних знакомых было комфортнее.

— Что ж, первым делом я хочу выразить вам благодарность, Владимир Андреевич, — улыбнулся Великий князь. — Без вашего вмешательства, боюсь, операция бы не состоялась. Однако теперь у нас наконец-то есть возможность донести до государя всю важность ситуации. Теперь мне есть с чем к нему идти.

Я кивнул с робкой улыбкой.

— Счастлив помочь.

— Валерий Карлович, — обратился Великий князь к Самойлову, — Пожалуйста, доложите последние новости.

Подполковник хотел было подняться, но хозяин дома жестом попросил его остаться на месте.

— Новых потерь, к счастью, не зарегистрировано. Трое погибших из отделения, — он поднял на меня глаза. — Увы, среди них наш связной Роман Афанасьев, который проинструктировал его сиятельство.

У меня внутри все оборвалось.

— Роман… Но как?

— Попал в ловушку при пожаре. Вытащить вытащили, но скончался уже в больнице. Надеялись, справится, но… Также десять погибших среди гражданских, в том числе трое охранников и четверо надзирателей. Эта сво… Прошу прощения, всемилостивейший государь… Баранов не отдал приказ для эвакуации, и если бы не самоотверженность и самопожертвование надзирателей, жертв могло быть гораздо больше.

Великий князь кивнул.

— Разумеется, о них и их семьях позаботятся. Что по другому вопросу?

— Баранов продолжает говорить. На оправдательный приговор, разумеется, не наговорит, и я буду настаивать на процессе по всей строгости. Однако у нас есть зацепка. Впервые за долгое время мы можем доказать, что они создали сеть. Впереди много работы, но теперь мы знаем как минимум о двух учреждениях помимо Академии, где совершался отбор одаренных детей. И оба этих варианта предстоит аккуратно проработать.

— И поскольку Лазарь со своими прихвостнями отбирали себе и одаренных Тьмой, Орден готов оказать любую поддержку, — добавил незнакомый старик, сидевший рядом с Друзиллой.

— Разумеется, отец Вергилий, — задумчиво отозвался Великий князь. — Сотрудничество Ордена и «Десятки» дает хорошие плоды, и я настаиваю на том, чтобы вы продолжали. Что до Баранова и его участия в деле… Осталось собрать показания ключевых участников, в том числе и нашего гостя Владимира Алексеевича — и я буду готов запустить публичный процесс.

Седовласый сосед Самойлова с достоинством кивнул.

— Господа Давыдова, Мансуров и Волков уже оказали помощь и сейчас находятся под защитой управления. Дело за господином Оболенским.

Я улыбнулся.

— С величайшим удовольствием.

— Ничего иного от вас и не ожидал, особенно после вашего недавнего подвига.

Глеб Алексеевич внимательно слушал доклад, блуждая взглядом по лицам собравшихся. И наконец уставился на меня.

— Но прежде чем мы разойдемся, предлагаю немедленно прояснить ситуацию с господином Оболенским, — он поочередно взглянул на начальника Самойлова и старика и отца Вергилия. — Насколько я понимаю, имеет место конфликт интересов?

Я непонимающе пялился то на одного, то на другого, то на третьего.

— Прошу прощения?

Отец Вергилий подался вперед.

— Дело в том, что с учетом силы юноши, мы должны немедленно взять его под крыло Ордена. Сейчас мы не говорим о посвящении, но он должен получать базовые знания послушника! Иначе, если, не приведи Тьма, его сила выйдет из-под контроля…

Друзилла жестом прервала коллегу.

— Я понимаю ваше беспокойство, — проворчала она. — Но могу поручиться за юношу — он вполне способен принимать здравые решения.

— С этим я бы поспорил, — хором отозвались Самойлов и брат Луций.

Я уставился на подполковника.

— Так в чем, собственно, конфликт интересов?

— В том, что Десятое отделение желает продолжить с вами сотрудничество, — ответил за него Великий князь. — Насколько мне известно, в данный момент разрабатывается план внедрения нескольких лиц в указанные графом Барановым учреждения. И господин Брусилов считает целесообразным и ваше участие.

Так, значит, вот он какой, этот Брусилов…

Все еще слабо понимая, что происходит, я уставился на Великого князя.

— Но как же я могу помочь? У меня ведь нет подготовки… И печать Тьмы…

— За вами все еще сохраняется обязательство пройти курс перевоспитания. У своих товарищей по отряду вы не вызовете подозрений — о вашем участии умалчивается. Для всех вы просто были в карцере. Но вы можете подметить те детали, на которые обычный воспитанник внимания не обратит. Нам нужен Лазарь, Владимир Андреевич. Потому что Лазарь и те, на кого он работает, представляют угрозу существующему порядку. И я прошу вас — прошу не как Романов, но как отец и подданный — помочь в этом деле. У вас есть все качества и дары, которые помогут вам выйти из этой истории живым.

Отец Вергилий возмущенно засопел

— Но Орден…

— Орден подождет, — отрезала Друзилла. — Глеб Александрович прав. Вопрос того и гляди перейдет в область государственной безопасности. Если уже не перешел.

— И, разумеется, после выполнения этой задачи вы получите право на особый статус в Ордене, — добавил Великий князь. — Помимо перспектив роста во внутренней иерархии, быть может, Верховный отец даже рассмотрит разрешение для вас дать начало собственному роду… За всю историю Ордена лишь единицам дозволялось вступать в брак и основывать новую фамилию.

Брата Луция аж перекосило от удивления.

— На вашем месте я бы согласился, Владимир Андреевич, — прошептал он. — Особенно с учетом того, что вам в линии наследования Оболенских уже ничего не светит.

Все напряженно уставились на меня, и в комнате повисло такое плотное молчание, что было слышно, как пылинки шуршали, приземляясь на стол.

Я поднял глаза на Великого князя и улыбнулся.

— Значит, приключения только начинаются.


Конец первого тома

Дополнение (Правила Исправительной Академии)

Правила Исправительной Академии им. Императрицы Марии Федоровны

Порядок приема в Академию

После уточнения данных прибывшие воспитанники подвергаются личному обыску, а принадлежащие им вещи досматриваются и изымаются в случае их попадания в список запрещенных на территории Академии вещей.

После личного обыска воспитанники проходят медицинский осмотр. В случае подозрений на заражение инфекционными заболеваниями воспитанник отправляется на карантин в лазарет.

Решение о распределении воспитанников по отрядам принимается Администрацией Академии с учетом их личностных особенностей, состояния здоровья, а также тяжести их провинностей.

Воспитанники Академии имеют право:

— на охрану здоровья и личную безопасность;

— на психологическую помощь, оказываемую сотрудниками Академии;

— пользоваться религиозной литературой, предметами культа, совершать религиозные обряды;

— обращаться с предложениями и жалобами к Администрации Академии;

— распоряжаться личным временем, предусмотренным распорядком дня, не нарушая при этом требований Правил;

— участвовать в культурных и спортивных мероприятиях, пользоваться библиотекой в определенное распорядком дня время.

Воспитанники обязаны:

— исполнять требования законов Российской империи и Правил Академии;

— соблюдать распорядок дня, установленный в Академии;

— выполнять требования сотрудников Академии;

— являться по вызову Администрации, давать объяснения по фактам нарушения установленного порядка пребывания в Академии (в случае неявки воспитанник может быть подвергнут принудительному приводу);

— проходить осмотры и необходимые обследования с целью своевременного обнаружения инфекционных заболеваний, выявления телесных повреждений, а также фактов употребления алкогольных, наркотических средств и их аналогов;

— бережно относиться к имуществу Академии;

— соблюдать требования пожарной безопасности;

— добросовестно относиться к труду и учебе;

— быть вежливыми между собой и в общении с сотрудниками Администрации и иными лицами;

— содержать в чистоте и опрятности жилые помещения, спальные и рабочие места;

— носить одежду установленного образца;

— принимать участие в работах по благоустройству Академии и прилегающих к ней территорий.

Воспитанникам запрещается:

— покидать территорию Академии;

— использовать особые родовые силы без разрешения Администрации;

— приводить в нерабочее состояние средства надзора и контроля;

— продавать, покупать, дарить, принимать в дар либо присваивать предметы и вещи, находящиеся в личном пользовании;

— приобретать, изготавливать, хранить и пользоваться запрещенными вещами;

— курить;

— употреблять алкоголь, наркотические вещества и их аналоги;

— играть в азартные игры;

— выносить продукты питания из столовой Академии без разрешения Администрации;

— без разрешения Администрации подниматься на маяк, крыши зданий, строений и других сооружений Академии;

— оставлять без разрешения Администрации рабочие места и помещения, в которых проводятся массовые мероприятия;

— нарушать порядок переписки, встреч и телефонных звонков, установленный Правилами;

— оказывать групповые неповиновения;

— причинять умышленный вред своему здоровью;

— употреблять нецензурные и жаргонные слова.

Взаимоотношения воспитанников и Администрации Академии

Воспитанники обязаны здороваться при встрече с Администрацией и другими лицами, посещающими Академию, вставая, обращаться к ним, используя слово «Вы» или имена и отчества.

Администрацияобращается, используя слово «Вы» или фамилию.

Распорядок дня

Распорядок дня включает в себя время подъема, туалета, физической зарядки, приема пищи, развода на работу, нахождения на учебе, воспитательных, культурно-массовых и спортивно-массовых мероприятиях, отбоя. Предусматриваются непрерывный восьмичасовой сон обучающихся и предоставление им личного времени.

Не менее двух раз в месяц в нерабочее время организуются проверки-смотры всех воспитанников, во время которых проверяется их внешний вид, в том числе состояние одежды.

Привлечение воспитанников к труду

Воспитанники обязаны трудиться в местах и на работах, определенных Администрацией, с учетом их пола, возраста и состояния здоровья.

В установленное распорядком дня время воспитанники выстраиваются поотрядно в отведенных местах для развода на работу и вывода с работы.

При разводе на работу проверяется, все ли воспитанники обуты и одеты по сезону и в установленной форме. Лица, одетые не по форме, возвращаются для устранения нарушений в одежде.

Труд воспитанников организуется только на территории Академии.

Воспитанникам запрещается прекращать работу для разрешения трудовых конфликтов. Отказ от работы или прекращение работы являются злостным нарушением установленного порядка и могут повлечь применение мер взыскания.

Порядок приема пищи

Воспитанники обеспечиваются трехразовым горячим питанием. Прием пищи производится поотрядно в часы, установленные распорядком дня.

Воспитанники, содержащиеся в карантинном отделении, принимают пищу в столовой Академии отдельно от остальных воспитанников согласно распорядку дня. В помещении лазарета части прием пищи производится в специально отведенных для этого местах с учетом заболеваний воспитанников.

Для поддержания должного порядка во время приема пищи воспитанниками в столовых присутствуют представители Администрации.

Порядок передвижения воспитанников в пределах Академии

Передвижение групп воспитанников по территории Академии осуществляется строем в установленном Администрацией порядке. При передвижении групп строевой шаг не применяется.

В личное время воспитанники могут передвигаться вне строя в пределах участка, определенного Администрацией. В период от отбоя до подъема нахождение воспитанников за пределами жилого помещения без разрешения Администрации не допускается.

Порядок осуществления воспитанниками связи с внешним миром

Переписка

Получение и отправление писем без их ограничения производятся только через Администрацию. С этой целью в холле вывешиваются почтовые ящики, из которых ежедневно корреспонденция изымается для отправления.

Письма опускаются в почтовые ящики или передаются Администрации в незапечатанном виде.

Встречи

Воспитанникам предоставляются встречи продолжительностью три часа на территории Академии. Встречи предоставляются с родственниками или иными лицами в присутствии сотрудников Администрации.

Разрешение на встречу дается Администрацией в выходные и праздничные дни по предварительному прошению воспитанника либо лица, прибывшего к нему на встречу.

Воспитанники освобождаются от работы на период встреч с последующей или предшествующей отработкой.

При нарушении прибывшими или воспитанниками установленного Правилами порядка проведения встречи она немедленно прекращается.

Телефонные разговоры

Воспитанникам предоставляется право на телефонные разговоры.

Телефонный разговор предоставляется Администрацией в выходные и праздничные дни, по предварительному прошению воспитанника, в котором указываются фамилия, имя, отчество, адрес места жительства, номер телефона абонента и продолжительность разговора, не превышающая 15 минут.

При наличии исключительных личных обстоятельств с разрешения Администрации воспитаннику может быть разрешен внеплановый телефонный разговор с родственниками.

Порядок разрешения воспитанникам выездов за пределы Академии

Разрешение на краткосрочный выезд за пределы Академии в связи с исключительными личными обстоятельствами дается Администрацией на основании прошения воспитанника.

На период выезда воспитанник получает принадлежащие ему одежду и обувь.

Особенности содержания воспитанников, отбывающих наказания в строгих условиях (карцер)

Запираемые помещения, в которых содержатся воспитанники, отбывающие наказание в строгих условиях, оборудуются бытовыми удобствами с обеспечением изоляции содержащихся в них лиц от воспитанников, содержащихся в других условиях.

В период пребывания в строгих условиях отбывания наказания воспитанники на занятия не выводятся. Им предоставляется возможность самостоятельной учебы и индивидуальных консультаций с преподавателями.

Спортивные мероприятия с воспитанниками, содержащимися в строгих условиях, не проводятся, за исключением утренней физической зарядки. Культурные мероприятия с воспитанниками проводятся в пределах помещений, в которых они содержатся. Им по их просьбе предоставляется возможность встреч со священнослужителями и пользования библиотекой в условиях изоляции от воспитанников, содержащихся в других условиях.

Трудоиспользование, прием пищи, медицинский осмотр, амбулаторное лечение воспитанников организуются отдельно от воспитанников, отбывающих наказание в других условиях содержания.

ТОМ 2

Глава 1

— Ну кто же так галстуки завязывает, — вздохнул я, наблюдая за мучениями старшего брата.

Алексей бросил на меня раздраженный взгляд.

— Тебя сейчас только это волнует? Узел моего галстука? На панихиде тебя это не беспокоило.

Я кисло улыбнулся.

— На кладбище и в церкви лишних людей не было, — ответил я. — А волнует меня не твой галстук, а то, что ты нынче — будущий князь Оболенский. И даже на таком печальном мероприятии к тебе будут прикованы все взгляды. Особенно на таком, Леша. Семья осталась без сильного лидера, и все, кто сегодня явятся в этот дом на трапезу, будут оценивать ситуацию. Поэтому важна любая деталь. Даже такая мелочь, как узел галстука. Мы всем своим видом должны дать гостям понять, что у нас под контролем каждая мелочь.

Старший брат помолчал с пару секунд, обдумывая мои слова, а затем кивнул.

— Знаешь, этот остров и правда что-то с тобой сделал, Володя. Ты вернулся оттуда… Не знаю. Не взрослым, но… Другим, да. Пожалуй, просто другим. И я надеюсь, когда-нибудь ты все-таки расскажешь о том, что там случилось.

Я неопределенно пожал плечами. Великий князь и Брусилов попросили меня какое-то время помалкивать и игнорировать сплетки и домыслы, которыми пестрили газеты. Пришлось как следует поторговаться, но, в конце концов, мы договорились.

Мне дали несколько дней «отпуска», чтобы повидаться с семьей и уладить кое-какие личные дела. Увы, на похороны я не успел, но сейчас собирался отдать дань уважения покойному родичу на церемонии девяти дней.

И это время я даром не терял.

Поговорил с отцом, рассказал о Софии и ее жертве. Выбил подробности того инцидента и уговорил нового князя выделить ее родне сумму со счета, отведенного на мое содержание. Да и перед Глебом Алексеевичем замолвил за нее словечко — ну не хотелось мне, чтобы ее жертва так и осталась на страницах сухих рапортов и протоколов.

Я не смог проводить ее сам, но связался с родней на Смоленщине, и местные Оболенские пообещали все устроить.

— Можно? — я жестом попросил разрешения помочь с галстуком.

— Ну давай.

А еще все эти дни я поглощал любую доступную мне информацию о новом мире. И немало преуспел, благо постельный режим этому способствовал.

Например, теперь я знал, что род Оболенских был самым многочисленным в империи — настолько, что организовал целый союз потомков, которые собирались каждый год в один и тот же день. Что характерно, Союз этот существовал не только на бумаге, но и вполне успешно работал: все члены подчинялись собственному уставу, вносили членские отчисления, сообща организовывали предприятия, давали и получали ссуды — словом, реально друг друга поддерживали. Фонд распределялся в пользу попавших в трудное положение родственников, и даже сирот обязательно пристраивали, давая им образование.

Этакая корпорация Оболенских.

Благодаря этой взаимной поддержке и разумному управлению Оболенские входили в десяток самых богатых и влиятельных родов всего государства.

Да только все это держалось на плечах почившего деда. И как будет дальше, никто не знал…

— Виндзорский? — уточнил брат, когда я принялся колдовать над узлом.

— Да ну, пошлость, — отозвался я. — Узел святого Андрея. Вот, видишь, крест-накрест завязывается. Просто, но со вкусом. У тебя костюм летний, ткань легкая — и у галстука тоже. Так что узел тоже должен быть пошире.

Алексей удивленно на меня взглянул.

— Это тебя щеголь Долгоруков натаскал?

Я загадочно улыбнулся его отражению в зеркале. Ну не буду же я говорить ему, что в прошлой жизни встречался с девушкой, которая работала в бутике мужской одежды. Ленка этих узлов штук сорок видов знала — и все отрабатывала на мне вечерами. Ну а я кое-что запомнил. До этого как-то не интересовался, а костюм до встречи с ней в последний раз надевал на выпускной в школе. Пришлось подрабатывать живым манекеном в обмен на ленкино умение делать руками кое-что еще. Заводная была девка.

— Готово, — я отошел, предоставляя старшему оценить результат моей работы.

Из высокого старинного трюмо на нас глядели двое внешне похожих, но в то же время очень разных молодых людей. Оба в строгих черных костюмах-тройках, белых рубашках и черных же галстуках. Булавки и запонки очень скромные, почти незаметные: траур — не время для щегольствований.

Алексей был старше меня всего на три года, но сейчас казался взрослее. Строгая одежда прибавляла ему пару-тройку лет. А я, хотя все сидело строго по фигуре, все равно рядом с ним казался этаким шалопаем. Может потому, что не все ссадины на лице до конца зажили — кожа восстанавливалась в последнюю очередь.

— Спасибо, — кивнул Алексей. — Возьму на заметку этот узел. Ты готов? Гости уже собираются, нужно помочь их встречать.

Я кивнул и последовал за ним в коридор.

Место, где мы сейчас обитали, тоже оказалось далеко не простым. Литейный проспект, дом сорок два. Самый центр Петербурга. Сейчас это место называлось Дворцом Оболенских, но раньше именовалось Литейным домом княгини Зинаиды Юсуповой.

Наш прадед купил его у потомков знаменитой дамы — когда главная ветвь рода окончательно пустила корни в столице, следовало озаботиться достойным жилищем. Двухэтажный особняк с гигантскими арочными окнами и роскошной отделкой как раз подходил под запросы нашего амбициозного прадедушки.

И, надо сказать, пращур не прогадал. Даже сейчас, когда в этом мире сохранилась практика строительства городских особняков, Дворец Оболенских выделялся среди прочих. Построенный в стиле Возрождения, с множеством изящных женских фигур, колонн, богатым гербом над парадным входом — все это заявляло о высоком положении нашего рода. Да и внутреннее убранство особняка тоже меня поразило, а ведь я детстве в своем мире истоптал паркеты множества музеев и дворцов.

Да уж, Юсуповы умели роскошествовать, а Оболенские подхватили эстафету.

— Ты что, совсем не помнишь этого места? — Озадаченно спросил брат, когда мы проходили через ряд парадных комнат. — Оглядываешься, словно впервые здесь оказался.

Я виновато улыбнулся.

— Забыл. Про галстуки помню, а дворец…

Правда, здесь следовало сделать уточнение: семья не жила во дворце постоянно. Обычно сюда переселялись ближе к бальному сезону, обязательно к рождественским праздникам. Здесь же проводились собрания Союза потомков Оболенских. Но в остальное время наша семья предпочитала жить в особняке поновее и поскромнее.

А дворец вовсю использовался для благотворительных мероприятий. Здесь был театральный зал на пятьсот мест, на сцене которого играли спектакли, проходили концерты и музыкальные вечера. На территории находился великолепный зимний сад, редкая коллекция декоративно-прикладного искусства и западноевропейской живописи. Как-то этот дворец даже стал временным пристанищем для свиты сербского принца.

Но девятидневную тризну было решено провести именно здесь. Так хотел дед. И двери этого дома должны были быть открыты для каждого — простолюдина и аристократа, одаренного и нищего.

Мы вышли на великолепную парадную лестницу, у подножия которой гостей встречали родители. Отец в таком же строгом костюме, мать облачилась в длинное, почти до щиколотки закрытое черное платье и маленькую шляпку с вуалью. Слуги носили траурные черные повязки на ливреях.

Возле парадной лестницы был установлен ростовой портрет деда, и почти все пространство под ним было усеяно цветами — букетами, корзинами, венками, присланными скорбящими знакомыми. От тяжелого запаха лилий было трудно дышать.

— Алексей, Владимир, — шепотом подозвала нас мать, когда мы спустились. — Мне нужно отойти на пять минут. Проверю, как обстоят дела в столовой. Пожалуйста, помогите отцу встретить прибывающих.

Мы с готовностью кивнули и заняли места по обе руки нового князя. Леша по правую, я — по левую. Отец выглядел усталым и подавленным.

— Как вы, батюшка? — сделав вид, что поправлял выпавшую из цветочной композиции смоляную розу, украдкой спросил я.

— Рад, что ты с нами, Владимир. Твоя бабушка очень переживала из-за того, что тебя снова могут забрать.

Я поднял на него глаза.

— А сами-то вы как? Не бабушка. Вы, ваше сиятельство.

— Все в порядке, — он отвел глаза, отвлекшись на силуэты новых гостей у выхода. — Все должны держаться.

Да ничего не было в порядке, особенно с отцом. Пусть за эти дни у нас было мало времени на общение, я понял, что кончина старого князя его раздавила и напугала. Судя по тому, что я видел и слышал, Андрей Николаевич, новый князь Оболенский, не обладал твердостью духа и железной рукой своего отца. Это понимал и он сам — и боялся новой ответственности.

Да и никто не ожидал, что дед уйдет так рано. Здоровье-то у него было богатырское — во всех смыслах. А вот же сердечко подвело… Мужики, особенно привыкшие тащить на себе столь многое, вообще часто машут рукой на здоровье. Закололо в боку, заболело в груди, стало тяжело дышать? Да и черт с ним, тут дела решать надо, а не по врачам таскаться. А потом инфаркт, инсульт, острая сердечная недостаточность и памятник в фамильном склепе на Лазаревском кладбище у Лавры.

Такая вот печальная демографическая статистика. Даже среди аристократов.

Вроде и дали этому миру магию, некие сверхспособности и необъяснимые силы — а толку? Ни ценности, ни ментальность не изменилась. Как жили, так и живем.

— Нарышкины, — прошептал Алексей, когда в холл вплыла делегация облаченных в черное господ. — Бабушка и тетушки с дядей.

Я натянул на лицо выражение сдержанной скорби и судорожно вспоминал родственников по линии матери.

— Ох, Володенька, — обняла меня милая старушка в жемчугах. — Какое облегчение видеть тебя здесь. Дуська моя читала на днях номер «Петербургских Ведомостей» — так я за сердце схватилась. Как же покойный Николай Валерианович допустил, чтобы тебя, золотко ты мое, на тот остров отправили…

Я поймал ревнивый взгляд старшего брата. Видимо, почтенная Наталья Федоровна Нарышкина больше любила младшего внука вопреки всем проделкам. Тем временем отец пожал руку князю Нарышкину:

— Павел Павлович, рады вас принять, — тихо сказал он. — Жаль, на похороны не успели. Ну да отец не был бы в обиде. Все же у вас служба…

Князь Нарышкин кивнул и жестом попросил отца отойти с ним на пару слов. Мы с братом остались принимать остальных гостей, благо до начала трапезы оставалось уже немного.

На девять дней собралось много родни, но, как я знал, на сороковины ожидалось еще больше. Так что сейчас это было в какой-то степени репетицией грядущей церемонии. Нас почтили присутствием младшие ветви нашего рода, дружественные роды Шереметевых, Граббе, Дадиани, Бутурлиных, Безбородко, дальние родичи Трубецкие, Кочубеи, Нарышкины…

Не хватало только Долгоруковых.

— Ну где их носит? — ворчал Алексей. — Без них начинать нельзя, а они все медлят.

Не любил Леша Долгоруковых, только я все никак не мог понять, за что. Наш дядя, младший брат отца, взял в жены Ларису Петровну Долгорукую. Брак хотя бы внешне казался счастливым, у них родилось двое детей — Михаил и Софья. И хотя все они носили фамилию Оболенские по дяде, но у нас в семье их называли Оболенскими-Долгоруковыми или просто Долгоруковыми, чтобы хоть как-то раличать многочисленную родню.

Сейчас не было ни дяди Владимира Николаевича с семьей, ни главной ветви рода, потомком которой приходился щеголь Федя Долгоруков, которого так не любил мой брат.

— Не нервничай, — шепнул я. — Не придут, так венок пришлют. Или корзину, смотря что у них там принято.

Особую пикантность ситуации создавало то, что здесь на девятидневную тризну не было принято приглашать. В каком-нибудь публичном источнике вроде местной газеты размещалось объявление с датой и местом собрания, а гости… Гостей могло прийти сильно больше ожидаемого. Или сильно меньше. Иными словами, ад для дворецкого и прочих распорядителей мероприятия. По этой причине сегодня двери открыл именно этот дом. В наш маленький семейный особнячок такая толпа бы попросту не влезла.

— О, явились, — процедил брат, глядя на подъехавший к парадным дверям кортеж. — Всей стаей сразу.

— Да что они тебе сделали? — не выдержал я. — Родня ведь.

— Дед говорил, с такой родней лучше сиротой быть, — выдохнул Алексей. — Что-то они с Долгоруковым в свое время не поделили, а подробностей не знаю. Скандала не было, но дед никогда просто так ни на кого зуб не держал. И ему, кстати, очень не нравилось, что ты с Федором сдружился. Прилип он к тебе как рыба-паразит…

Леше пришлось умолкнуть, потому что к нам потек ручеек многочисленных дальних родичей. Долгоруковы, следовало отметить, хоть и не расплодились так, как Оболенские, но пережили множество опал своих предков и сохранили какое-никакое состояние, поэтому после Реставрации поднялись, но больше как дельцы, а не знать. Дар у них вроде бы был, но какой-то невнятный.

И все же — родня. Эх.

— Слыхала, вы перенесли родовую усыпальницу на Лазаревское, — с каким-то нездоровым возбуждением сказала старая дева Дарья Павловна Нарышкина. — Оно же самое старое из сохранившихся кладбищ Петербурга! Да еще и при Лавре… Значит, теперь Оболенские будут соседствовать с Ломоносовым, Витте, Кваренги, Росси… Да и с нашими предками. Только нам не разрешили переносить туда родовую усыпальницу. Как же вашему отцу удалось уговорить власти?

От суетливой болтовни этой тетки у меня начинала болеть голова. Точнее, башка раскалывалась от духоты, проклятого цветочного смрада — именно смрада, потому что в такой концентрации ароматом я это назвать не мог.

Еще ныл желудок. Сейчас признаваться было крайне неуместно, но я опять захотел есть. Точнее, не просто есть, а ЖРАТЬ. Повара со вчерашнего вечера готовили пироги с капустой, картофелем и луком, блины, овощной суп, компоты, кисели и квас. Ароматы стояли такие, что слюни текли. Иногда я чувствовал себя Довакином из «Скайрима».

— Это все? — спросил я, когда мы отправили последнюю «партию» в зал, где накрывали столы.

Утром, когда собирались на кладбище и службу, было толком не до еды, и я запихнул в себя всего четыре неудавшихся пирожка, и то последний дожевывал уже в машине. Ситуацию осложнял еще и пост — без мяса сейчас приходилось совсем туго, и я не наедался.

— Вроде да, — отозвался брат. — Хотя постой…

Я проследил за его взглядом и немало удивился, когда на пороге появилась Темная мать Друзилла. За ней тенью следовал ухе хорошо знакомый мне брат Луций. Ну, этим-то, из Ордена, можно было вообще не заморачиваться с траурным обликом — почему-то им разрешалось носить лишь черное.

— Мать Друзилла! — притворно образовался Алексей.

Он о ней почти никогда не заговаривал, и я понял, что Оболенские не то что стыдились родства с обладавшей Темным даром бывшей родственницей… Скорее, старались попросту избегать этой темы.

— Здравствуйте, мальчики, — проскрипела старуха и оглядела убранство. — Да вы просто иконостас сделали. Коля бы не одобрил. Не любил он всю эту пышность. Ну так это для живых, а не для мертвых. Если вашему отцу так спокойнее, завалите хоть весь дом цветами и венками.

— Вы пришли учить нас трауру? — раздраженно проговорил Алексей.

Темная мать уставилась на него живыми, даже немного задорными глазами, что совсем не подходило ей по возрасту. Зато у бабки, судя по всему, точно не было старческого маразма, и соображала она отлично.

— Да чего вас учить? Сам все знаете, хотя это и без толку. Есть только одно правило помощи мертвому — отпусти и не тревожь. А вся эта болтовня о праведных деяниях усопшего, о былых подвигах, хвала эта медоточивая — это же все для тех, кто остался. Что бы там вам ни говорили, но молитва и тризна еще никого не воскресили, мальчики. А раз так, то вся эта мишура — она мишура и есть. Но я вам сочувствую. Угораздило же Николая в пост помереть. Теперь всем мучиться… Тремя ложками кутьи сыт не будешь. Впрочем, я пришла совсем не по душу покойного. Нужно поговорить с вами обоими, мальчики.

Мы с Алексеем напряженно переглянулись.

— Володе ведь дали отсрочку, — сказал брат. — Он пока с нами…

— Дело не в Ордене, — вмешался брат Луций. — Точнее, не совсем…

Друзилла кивнула дисциплинарию, и тот достал из кожаного портфеля небольшой сверток из темной ткани. Мне сперва показалось странным, что темный брат в это время был в перчатках, но когда он развернул ткань, мы с Алексеем одновременно удивленно воскликнули.

— Матерь Божья!

— Это еще что за мерзость?

В глубине свертка лежала какая-то бесформенная масса из черного мягкого материала, похожего на воск. Кажется, кто-то пытался сделать человечка, но то ли талант скульптора подкачал, то ли произведение подверглось страшным испытаниям.

— Это, дорогие мои, вольт, — тихо сказала мать Друзилла. — Элемент обрядов темной магии, которые в том числе изучают в Ордене. Хотя сами обряды пришли из деревенского колдовства.

— Это что, кукла вуду такая? — Озадаченно спросил я, разглядывая контуры «человечка». — В которую иголками тыкают?

— Поражена глубиной твоих познаний, Володенька, но нет. Это немного не так работает. Гораздо интереснее, где эту вещицу обнаружили и когда. Луций?

Получив разрешение говорить, темный брат осторожно завернул вольт обратно в тряпочку.

— Этот объект извлекли из искореженного автомобиля, — он поднял глаза на Алексея. — Который принадлежал вам и на котором разбился Владимир Андреевич. После аварии и возгорания вольт сильно пострадал, поэтому невозможно с высокой точностью определить его программу и назначение. Но одно можно утверждать точно: подобные изделия всегда несут мощную негативную программу. Иными словами, это тяжелая порча, судя по остаточному следу на предмете…

Друзилла жестом велела Луцию замолчать и уставилась на нас.

— Иными словами, мальчики, кто-то намеренно сунул этого вольта в автомобиль. И этот кто-то прекрасно знал, для чего такая штука предназначена. А это означает, что кто-то очень хочет извести одного из вас. Осталось понять, кого из вас двоих…

Глава 2

Мы с братом озадаченно переглянулись.

— Серьезно? — хрипло спросил Алексей. — Вы думаете, кто-то мог специально навести на кого-то из нас порчу? Да кому это вообще могло прийти в голову?

— Господа, полагаю, нам лучше перейти в другое место, — брат Луций покосился на портрет деда, напоминая, что мы находились в холле — а здесь могли быть случайные глаза и уши. Хотя, быть может, его удушало это цветочное зловоние, и здесь я был бы только рад сбежать из зоны поражения . — Туда, где нас не побеспокоят. Вас не затруднит побеседовать с нами в более приватной обстановке?

Нет, все же мне нравился этот Луций. Манерность у него, как по мне, была даже излишняя, но этот молодой человек превосходно умел в нужный момент разряжать обстановку и отвлекать внимание на себя. Кроме того, он был прав: нельзя было обсуждать подобные вопросы в людном месте.

Брат замешкался, косясь на парадные комнаты. Оттуда доносился шум разговоров. Заиграл небольшой оркестр — жалобные скрипки и виолончели. Значит, скоро начнут.

— Сейчас начнется поминальная трапеза, — попытался отделаться Алексей. — Быть может, вы присоединитесь к нам, а после мы…

— Исключено, — безапелляционным тоном заявила Друзилла. — Я же сказала: мы здесь не ради моего покойного брата, а ради вас — живых и пока что здравствующих. Уж изволь уделить старухе десять минут своего бесценного времени. Я, между прочим, тащилась сюда из Стрельны, и столь долгие разъезды не идут на пользу моему старому костлявому заду.

Друзилла, судя по всему, ни с кем в этом доме не церемонилась. Я еще толком не разобрался, насколько высокое положение в Ордене она занимала, но, видимо, достаточное, чтобы позволять себе подобный тон и выражения в общении с представителями знати.

Но вот братцу моему это явно не нравилось. Вообще, чем больше я его узнавал, тем сильнее он походил на своего почившего деда. Тоже будет упрямиться, упрется рогом — и хрен сдвинешь. И неуважения к себе он, как и дед, не позволял. Вот и нашла коса на камень: Друзилла тоже не терпела возражений.

— Леш, все, кого мы ждали, уже явились, — примирительным тоном проговорил я. — Библиотека должна быть свободна, а родители пока что заняты беседой. Это растянется на какое-то время. Не думаю, что нас хватятся так быстро. К тому же я бы пока что предпочел не посвящать наших старших в эту ситуацию. Отцу и так сейчас тяжело, а матушка… Чувствительная она.

Видимо, это сыграло ключевую роль. Алексей, как и положено ответственному сыну, был сильно привязан к семейству, а новоиспеченные князья взаправду горевали.

— Хорошо, — он взмахнул рукой в сторону дверей, уводивших в западную часть дома. — Прошу в библиотеку. Но напомню, что времени у нас немного. И отец все равно вскоре должен обо всем узнать.

Друзилла фыркнула.

— Как будто он в силах что-то изменить.

М-да. Попал ты, Хруст. Семейка-то не из простых. Отношения далеки от идиллических. Чего стоило то, что родная тетка нашего отца только что при постороннем для нас Луции заявила о недоверии к новому главе семьи. Хотя, быть может, за годы, что она провела в Ордене, носители Темного дара и правда стали ей куда роднее… Как бы то ни было, этот балаган следовало подводить к логическому завершению.

Брат Луций едва заметно мне кивнул в знак благодарности, когда мы направились к дверям. Видимо, ему было не впервой присутствовать при наших семейных перепалках. А он, оказывается, много о нас знал… И хорошо бы, чтобы он так же виртуозно умел держать язык за зубами.

— Прошу, — брат жестом отпустил удивленного лакея, но тот не посмел и рта открыть. Просто ретировался, почувствовав, что старший княжич источал флюиды раздражения.

Я заметил, что Алексей вообще слишком уж занервничал, увидев ту оплавленную черную куколку. Мне этот вольт показался совершенно безобидным, как и все остальное «колдунство», о котором ходили легенды в моем мире.

Подумаешь, кто-то воду заряжал от телевизора, кто-то читал гороскопы, ревнивые барышни наверняка могли тыкать иголками в фотографии соперниц, а любители халявы открывали чакры и настраивались на денежные потоки. Чем бы дитя ни тешилось, как говорится.

Но все это было… ребячеством каким-то, что ли. На уровне лечения геморроя свежесорванным огурцом с грядки — вместо того, чтобы пойти к врачу и решать проблему научно доказанными методами, обращаться к живительной силе земли. Глупо же.

Мне всегда казалось, что если человек полагается на какие-то высшие силы, то он расписывается в собственной беспомощности и неспособности менять свою судьбу. На своем коротком веку я повидал очень мало людей, которым все эти эзотерические штучки реально помогли. Но много раз видел, как доверившиеся «магии» теряли последнее. В том числе и остатки разума.

Но здесь, в этом мире, все было иначе. И это сбивало меня с толку.

Судя по тому, что я успел узнать и даже применить собственными руками, магия была реальна и имела весьма ощутимые и порой болезненные физические проявления. Она работала как еще один слой реальности, гармонично встроенный во вполне привычную мне трехмерную действительность. И я не мог понять, почему так вообще происходило. Не мог подобрать пусть даже самое дурацкое объяснение этой «надстройке», лишь бы оно меня успокаивало и хоть как-то укладывалось в голове. Хрен там. Чем дольше я находился в этом мире, тем отчетливее понимал, что конкретно влип, но не понимал, во что.

Чем дальше, тем запутаннее все становилось.

И это начинало меня неимоверно бесить.

— Итак, — Алексей закрыл двери и, даже не предложив гостям сесть, облокотился спиной о стеллаж. — Какие еще важные сведения вы припасли?

Друзилла каркающе рассмеялась.

— Сдается мне, голубчик, настала твоя очередь искать и предоставлять эти сведения. Думай, кому насолил. Про братца твоего и так все ясно — непутевый он, но безобидный. По крайней мере был до недавнего времени. Но вольт-то подбросили еще до того, как он загремел в Академию и на заголовки газет.

Брат растерянно пожал плечами.

— Понятия не имею, темная мать! — почему-то это обращение прозвучало как ругательство, и я едва сдержал улыбку. Ну, не «ваше темнейшество» — уже хорошо. — Вы же меня с пеленок знаете! Дед растил в черном теле, муштровал, спуску мне не давал… Готовил к тому, что однажды мне придется наследовать…

— Да просто пытался он на тебе отыграться за неудачный проект в лице своего сына, — отмахнулась старуха. — Отец твой — человек хороший и приятный во всех отношениях. Но нет в нем твердости. И Николай это быстро понял. Но сколько ни пытался вылепить из него наследника по собственному образу и подобию, ничего не вышло. Из стекла молоток не сделаешь.

Я слушал их перепалку и мотал на ус. Хорошо, что Друзилла все-таки заявилась. Теперь я хотя бы четче представлял фигуры в этой партии. Но по отцу и так было понятно, что железной рукой он не обладал. Чего стоило хотя бы то, что Володе Оболенскому столько времени спускались его выходки. Жалел небось. А надо было пороть.

— Насколько я понимаю, все это не тайна, — заметил я, привалившись к стене. — На сыне старого князя природа отдохнула, а вот на старшем внуке решила отыграться. И это, господа, начинает беспокоить меня все сильнее. Потому что старый князь скоропостижно скончался спустя всего несколько дней с момента аварии. Полагаю, именно вольт послужил ее причиной?

Брат Луций неопределенно пожал плечами.

— Ну, мы не можем дать стопроцентной гарантии… Материал поврежден…

— Да или нет?! — не выдержал я.

— Скорее да.

Автомобиль принадлежал Алексею — а это факт общеизвестный. Спортивная модель, эксклюзивный дизайн в цветах дома Оболенских. Весь Петербург знал, чья это тачка. И, насколько я понял, никто не ожидал, что я, то есть Володя, угонит машину в тот вечер, когда случилась трагедия. Да и сам автомобиль был любимцем Алексея — он ездил на нем чаще всего.

Короче говоря, из нас двоих Алексей представлялся мне более реальной мишенью. И логичной раз уж на то пошло. Если предположить, что Оболенские насолили кому-то могущественному, то жертвой выбрали бы наследника. Но никак не беспутного младшего братца-мажора, который и без того удачно сам себя закапывал.

И, видимо, старуха Друзилла пришла к тому же выводу.

— Сдается мне, ты его спас, Володя, — сказала она так тихо, что я едва ее расслышал из-за шума, доносившегося со стороны парадных залов. — Сам того не зная, отвел удар. Вот уж воистину неисповедимы пути судьбы.

— Допустим, — кивнул я. — В таком случае картинка становится яснее и мрачнее. Род лишили сильного правителя, и на его место пришел слабовольный добрый человек. Тот, кто не сможет предпринять решительных действий. Побоится, не решится, да что угодно. И уж тем более он будет раздавлен, если вдобавок лишится сыновей.

— Погоди, Володь, замахал руками брат. — Ты-то здесь при чем? Если изначально мишенью был я… Выходит, они просто облажались. Не учли, что ты поедешь…

Ну вот и настало время приоткрыть карты, братец. Ты же хотел узнать подробнее о том, что случилось со мной на острове? Получай.

— Потому что избавиться пытались еще и от меня, — хмуро ответил я. — В Академии, в первую же ночь. И потом позже, в день ареста Баранова. И это была не простая грязная разборка — работал кто-то, обладающий даром Тьмы. И тот, кого так до сих пор и не нашли. Не так ли, брат Луций?

Дисциплинарий тяжело вздохнул.

— Все верно. Мы полагаем, он ушел вместе с теми, кто выбрался из подвала. Экспонаты Лазаря разбежались кто куда, очевидно, воспользовавшись суматохой и отступившей водой. Возможно, им помогли — это до сих пор выясняет «Десятка».

— Как красиво все складывается, — проворчала Друзилла. — И пока что не в пользу рода.

Алексей молча слушал нас, и я видел, как сжались его кулаки, как ходили желваки и как наливались гневом глаза. Темная мать печально усмехнулась, а Луций сделал вид, что все озвученное его вовсе не касалось.

— Не кажется ли вам, почтенные, что многовато совпадений для одного рода в столь короткий промежуток времени? — сказал я, поочередно оглядывая всех собравшихся. — Так что вопрос, с которым вы пришли, стоит поставить иначе. Я спрошу, кому выгодно ослабить весь род Оболенских?

Мой вопрос повис в звенящей тишине. Было слышно, как тикали большие напольные часы, как возбужденно сопел брат, пытаясь унять гнев. Как ехали по проспекту машины и цокали каблуками босоножек по тротуарам женщины.

Я слышал, как билось мое собственное сердце — точнее, не мое. Володи Оболенского. Но сейчас этому роду был нужен не он, а Хруст. Потому что у меня еще был шанс что-то предпринять.

— Выходит, кто-то вовсю использует темный дар, и мы его не знаем, — сказал Алексей.

— Не думаю, что он один, — отозвался я. — Двое, а может и трое. Один навел порчу на вольт. Второй пытался убрать меня. Третий… Или тот же первый мог как-то повлиять на деда. Князь ведь был здоров как бык!

Брат медленно кивнул, хотя явно не хотел думать о смерти деда в таком ключе.

— Допустим. Минимум двое, — он поднял глаза на Друзиллу. — Темному Ордену есть что прокомментировать? Допустим, тот, кто нападал на Володю в Академии, был незарегистрированным. Но тот, кто навел порчу… Это же высокий уровень мастерства. Это точно кто-то из ваших!

— Или ему нас «заказали», — предположил я и уставился на старуху. — Так сказать, взял халтурку. Но у вас ведь должны быть способы это выяснить?

Впервые я увидел Друзиллу не растерянной, не озадаченной — злющей как фурия. Но бабка держала себя в руках, и лишь чуть подрагивавшие сухие губы да яростный блеск в глазах выдавали ее эмоции.

— Если это кто-то из наших, то этот кто-то занимает должность не ниже, чем моя. Это действительно требует большого мастерства и наличия сразу нескольких талантов в темном деле. Порчу можно наслать по-разному, там много нюансов.

И тут меня понесло.

— Превосходно, — процедил я. — Значит, у нас есть таинственный недруг, который решил по какой-то причине извести главную ветвь рода Оболенских, и этот недруг водит знакомство с неким темным колдуном из вашего Ордена, а вы ни сном ни духом. Что у вас за бардак, Друзилла?

— Молчал бы ты о бардаке, теленок, — сверкнула глазами бабка, и мне на миг показалось, что они полыхнули черным огнем. — Стоишь тут с отшибленной памятью, пыжишься от недавнего подвига и думаешь, что все про жизнь узнал? Ты хоть знаешь, зачем вообще создавался Орден? Зачем молодых ребят вырывают из семей, заставляют отрекаться от всего, что им дорого и гоняют ритуалами от заката до заката?! Ты хоть понимаешь, с чем мы вообще имеем дело?!

Луций слегка попятился от этой гневной отповеди, но я спокойно пожал плечами.

— Ну так поделитесь мудростью, почтенная. А то я так башкой ушибся, что теперь туп, как пробка, и не понимаю очевидных вещей.

— Именно потому, что Темный дар слишком соблазнителен, чтобы не попытаться устранять с его помощью проблемы и врагов, нас всех и делают реестровыми колдунами. Думаешь, хоть кто-то поначалу рвался в Орден? Нет. Но со временем сам понимаешь — если не взять эту силу под контроль, если вовремя не обзавестись наставником, можно наломать таких дров, что твой род до конца веков не отмоется.

— И как это сочетается с тем, что кто-то может просто так взять и наслать порчу? — съязвил я. — Если вы реестровые, если вы каждую свою отрыжку регистрируете, то, значит, можно отследить, кто это сделал? Иначе какой толк от вашего Ордена? Или чем выше статус, тем меньше правил?

Брат Луций болезненно скривился и на всякий случай отодвинулся еще дальше от Друзиллы, всем своим видом показывая, что сейчас грянет буря. Но мне было все равно. Пусть Друзилла думает обо мне что хочет, пусть хоть в лягушку пытается превратить. Но ведь и правда — какой смысл загонять обладателей Темного дара в эту пародию на монастырь, если они не могут контролировать своих же?

Воздух вокруг нас на несколько секунд накалился, но, к моему удивлению, Друзилла просто тяжело вздохнула и взглянула на меня как на малое дитя.

— Разумеется, большинство ритуалов регистрируется, — ответила она. — Самые простые вроде предсказательных практик и прочих относительно невинных шалостей не требуют особого разрешения от Темных отцов и матерей. Но получить разрешение на ту же порчу… Нет, это практически невозможно. Потому что порча — это, фактически, отложенное во времени убийство. И это незаконно. Беда в том, что не все носители нашего дара оказываются в стенах Ордена. Некоторые роды, особенно те, кто не отличается ни богатством, ни могуществом, по наивности решают, что могут поправить свое положение за счет родственника, у которого внезапно открылась связь с Тьмой. Скорее всего, именно такого человека за тобой и отправили. Хорошая новость в том, что остров — территория закрытая, и пусть придется перетрясти всех, но у нас хотя бы будут списки. Над этим мы уже работаем.

— Это половина проблемы, — нарушил молчание Алексей. — Как найти того, кто работал с нами, будучи в Ордене?

— А вот это уже гораздо сложнее, Лешенька, — ответила Друзилла. — В Ордене, как и во всякой иерархии, существует своя конкуренция и борьба за власть. Это неизбежно для любого закрытого сообщества, да и для открытого… Все хотят наверх и нередко готовы использовать для этого самые грязные методы. Как правило, если один из нас дорос до статуса темного отца или матери, это означает, что он обзавелся связями не только внутри Ордена, но и внешними. И чем выше он поднимается, тем богаче и влиятельнее его поддержка. Поэтому нам с вами придется поработать на двух уровнях: вы на своем, мы — на своем.

— А сейчас-то что делать?

Друзилла с Луцией переглянулись, и темный брат пожал плечами.

— Думаете, пора?

— Пора, — кивнула старуха и обратилась к нам. — Сегодня вечером жду вас в Стрельне. Вам нужно кое с кем познакомиться.

Глава 3-4

— Ну наконец-то, — выдохнул я, плюхнувшись на переднее пассажирское сидение автомобиля брата. — Начало восьмого. Кошмар.

— Да, затянулось, — кивнул брат и завел мотор.

Церемониальный обед прошел нервно.

Точнее, нам с братом было трудно держаться в образе растерянных скорбящих потомков после всего, до чего мы додумались в разговоре с Друзиллой. То и дело мы молча переглядывались за столом, а обед, как назло, растянулся на добрые пару часов. И ладно если бы был сытным… Это не считая финальной части, когда гости разошлись по парадным комнатам. Мужчины ушли курить в кабинет, женщины расположились в гостиной за чаем. Так пролетела еще целая прорва драгоценных минут.

Разумеется, все разговоры были только о покойном князе. И ни одна живая душа даже не упомянула, насколько сложным и порой невыносимым человеком был дед. Впрочем, такова традиция — о покойниках в первое время говорили лишь хорошее.

Тем не менее остаток приема я провел как на иголках. Друзилла не сказала, с кем намеревалась нас познакомить. Но мы с Алексеем были твердо намерены это знакомство осуществить. Сейчас любая помощь была полезной. И на Темный Орден я возлагал большие надежды. Хотя бы потому, что за нас встала Друзилла.

В конце концов, ей тоже было полезно выяснить, кто из ее собратьев начал копать под Оболенских. Потому что она в таком случае тоже наверняка попадет под раздачу.

— Ты был когда-нибудь в гостях у Ордена? — спросил я, рассеянно разглядывая проносившиеся мимо дома и проспекты.

— Всего однажды, когда мне исполнилось двенадцать. Друзилла водила меня проверять склонность к Тьме.

— У тебя что, печать проявилась? — удивился я.

Алексей покачал головой.

— Нет, просто многих проверяют. Тебя тоже смотрели, но у нас с тобой никакой связи с Тьмой тогда не обнаружили. Даже не знаю, почему меня тогда туда потащили. И все происходило не там, куда мы сейчас направляемся. В Огненном дворце я еще не был.

Мы как раз выехали с Сенной на проспект, который в свое мире я знал как Московский. Стоя на светофоре, я умудрился разглядеть вывеску на доме — «Забалканский проспект». И в этом мире улица до неузнаваемости отличалась: вместо сталинского ампира — ряды зданий в стиле неоклассицизма. Много построек из красного кирпича, встречались даже дома в псевдоготическом стиле. Несколько усадеб выходили на улицу изысканными решетками своих оград, а городские парки были заполнены людьми.

— Раз уж зашла речь, что это за Огненный дворец такой? Название странное. Там что, пироманты Ордена обитают?

Алексей усмехнулся и перестроился в левый ряд. Мы поехали чуть быстрее, хотя на дороге все равно было плотненько.

— Как ни странно, никакого отношения к стихийникам это место не имеет, — ответил брат и, воспользовавшись очередной стоянкой на светофоре, укоризненно на меня взглянул. — Ты здорово изменился после Исправительной академии, Володя. И мне хочется верить, что ты станешь мне помощником, а не помехой.

— Это ты к чему?

— Да, просто первая мысль, что пришла в голову — опять мой братец показывает себя невеждой. Ты же и книг-то не читал. А потом явспомнил, что ты потерял память. Подумал, что ученому человеку было бы невероятно обидно лишиться багажа знаний… Ну и еще я подумал, что раз ты после аварии и правда изменил поведение и отношение, то… В общем, я очень хочу тебе доверять, Володь. Если все, что мы предположили, правда, то положение нашего рода стало очень шатким. И только мы с тобой, как прямые наследники главной ветви рода, можем защитить семью. Потому что отец не справится.

— Не слишком ли ты категоричен?

— При всей моей безграничной к нему любви, я должен смотреть на вещи здраво. Он должен был стать князем, и он им стал. Но если так пойдет дальше, прокняжит он недолго. Он нерешителен, очень мягок… Не спорю, семьянин отличный, но нынче роду нужна твердая рука. Дед единолично держал всех в ежовых рукавицах, а сейчас нам придется стать отцовскими опричниками. И наше преимущество в том, что мы еще очень молоды и мало кто воспринимает нас всерьез. Пусть все видят нашего отца, считают его слабохарактерным, мягкотелым, неконфликтным.

Я задумчиво улыбнулся, разглядывая очередной фасад в древнеримском стиле.

— Хочешь усыпить бдительность. Пока мне нравится план, звучит здраво. Нас никто за самостоятельные единицы не считает, а у меня и вовсе репутация мота и повесы… И никто не будет ожидать угрозы от нашего батюшки. Потому что он и не угроза.

— Именно, — кивнул Леша. — Я это знаю, ты это понимаешь, и все остальные тоже не слепые. Это наш шанс успеть выявить недругов и… обезвредить. — Он уставился на меня тяжелым взглядом. — Поэтому я хочу быть в тебе уверен, брат. Пока ты не влез еще и в эту авантюру, я хочу тебя предостеречь. Мы рискуем, и если влезем, выйти из игры не получится, пока та или другая сторона не победит.

Напугал ежа голой жопой. Я тихо рассмеялся. Эх, дорогой мой новоприобретённый братец, знал бы ты, что мы вскрыли на острове… По сравнению с этим чья-то идея отобрать у нас влияние уже не пугает. Наоборот, это стоит рассматривать как неизбежность.

И дед наверняка так и думал, когда воспитывал внука. Со старшим ему повезло — явно в него пошел натурой. А тут и я нарисовался — тоже та еще шкатулка с сюрпризами.

А что, у нас, теоретически, могло и получиться. Да, Леше я всего пока что рассказывать не буду, пусть сосредоточится на семье. И все же вдвоем мы могли бы образовать неплохой тандем. Братец явно парень умный и не из робких. Еще и носитель богатырского дара — так просто не убить. Ну и я…

— Я не бегу от сражения, Леша, — улыбнулся я, ответив на его взгляд. — На наш дом, считай, напали. Привели туда беду. Какой уважающий себя мужик оставит это без ответа? Нет, братец. Будем искать. А потом накажем. От души.

Старший притопил педаль газа, и мы наконец-то кое-как вырвались из душной «красной волны». Пришлось «потошнить» на набережной Обводного канала — такой же индустриальной и депрессивной, какой я помнил ее по своему миру. А затем я увидел деталь, которая согрела мне душу родным видом — Нарвские триумфальные ворота, памятник героям Отечественной войны 1812 года.

— Все, сейчас будет полегче, — улыбнулся брат.

— Ты это о дороге или о том, что я тебе сказал?

— О том и другом. Черт возьми, этот день настал, и, не будь поста, я бы даже стащил из погреба какую-нибудь ценую бутылку, чтобы отпраздновать. Мой братик стал взрослым и сделал первый на моей памяти серьезный поступок.

— Эй, я, вообще-то, и на острове отличился! — я решил поддержать легкую веселость, что внезапно проснулась в брате. А то вечно он был в дурном настроении.

— Меня там не было и ты толком ни о чем не рассказываешь, так что не считается, — так же шутливо проворчал Алексей.

— Тогда ловлю тебя на слове. Как пост окончится, с тебя пузырь.

— Нахватался словечек… А ведь вроде приличное место эта Исправительная академия…

— Была, — сухо ответил я. — Давай лучше об Огненном дворце рассказывай.

Мы пронеслись мимо триумфальных ворот и помчались по свободной и больше походившей на многополосное шоссе Петергофской дороге.

— Ну тогда слушай, хотя и не знаю, чем это тебе поможет. Ты у нас никогда не увлекался краеведением. Короче, началось все с бастарда, внебрачного сына великого князя Константина Павловича. Фамилию внебрачный сын получил от имени крестного отца — императора Александра I. И землю ему выделили по соседству с Константиновским дворцом, рядом с отцом.

— То есть это было уже после Отечественной войны, — прикинул я.

— Да. Бастард Александров заказал каменный дворец в модном тогда готическом стиле. Но прославил этот стрельнинский замок внук бастарда — князь Александр Львов по прозвищу «огненный князь».

— Ну-ка… И кого сжег? — улыбнулся я.

— Никого. Все как раз было наоборот. Князь Львов явно унаследовал эксцентричность от прадеда Павла I. Правда, энергию направлял в мирное русло. Например, самый известный портрет князя Львова сделан в парадном мундире, с пенсне, но при этом с пожарным шлемом на голове.

— Значит, не огненный князь, а князь-огнеборец? — Догадался я.

— Именно. Львов был увлечен пожарным делом. Он создал первую в России добровольную команду «тушильщиков». Князь любил лично подниматься на пожарную каланчу с подзорной трубой и контролировать пожарную обстановку. Даже основал Российское пожарное общество. И свой дворец завещал передать ему же… Правда, государь решил, что столь полезная организация должна располагаться ближе к центру города, поэтому Огненный дворец отошел Темному ордену.

— Понятно, — с некоторым разочарованием ответил я. Честно говоря, история хотя и интересная, но совершенно не мистическая. Хотя наверняка Орден вовсю эксплуатировал нынешнее название дворца.

Тем временем мы выбрались к заливу — береговая линия превратилась в выставку роскоши. Дворцы, усадьбы, дачи аристократов словно соревновались друг с другом в демонстрации богатства и влияния. Наконец, миновав окрестности Константиновского дворца, брат сбросил скорость и свернул на примыкавшую к дороге аллею.

— Так вот он какой… — выдохнул я, увидев место назначения. — И правда, Огненный. Но не дворец. Замок.

Здание располагалось на живописной прибрежной террасе и действительно куда больше походило на средневековый замок из-за высокой зубчатой башни. На его фасадах не было лепнины и обильного декора — сам псевдоготический стиль был украшением. Зубчатая башенка, галерея стрельчатых окон, отсутствие симметрии у флигелей. Выглядело бы даже мило и уютно, если бы не принадлежность к великому и ужасному Ордену.

— Идем, — поторопил Алексей. — И так припозднились. Не хочу давать Друзилле лишних поводов для ворчания.

Я тоже не горел желанием, хотя ее выражения меня неизменно забавляли. Мы выбрались из машины, и я заметил, что нас уже ждали.

Друзилла — в неизменном старомодном длинном платье и тюрбане, а позади нее были две дамы. Одна — совсем юная девица, но уже во всем черном. Вторая — женщина средних лет с птичьим лицом. Судя по одеяниям и обилию символов на серебряных цепочках, эти дамочки были в подчинении у нашей родственницы.

— Явились, Тьма вас забери, — проворчала старуха.

— Так вроде уже, — съязвил я и улыбнулся женщинам. — Добрый вечер, почтеннейшие.

Мое приветствие встретило холодный вежливый ответ. Дамочки коммуницировать не спешили. И черт с ними, мы сюда притащились не ради светских бесед.

— Идите за мной, — велела Друзилла и покинула крыльцо. Ее помощницы придержали для нас двери.

Войдя, мы оказались в изысканно отделанном холе. Все было выполнено в темных тонах в лучших традициях той самой готики, но при этом гнетущего впечатления не производило. У парадной лестницы дежурили двое лакеев в темно-серых ливреях. Увидев нас в компании служительниц Ордена, они поклонились.

Друзилла жестом велела им не вмешиваться.

— Я сама провожу гостей.

Слуги снова невозмутимо поклонились, а старуха с завидным проворством принялась подниматься. Две дамы остались внизу, а мы с Лешей последовали за нашей родственницей, стараясь не наступить на шлейф ее платья.

Дворец состоял из двух корпусов, соединенных закрытой галереей — мы прошли по ней в крыло, которое показалось мне подозрительно тихим и мрачным. Полы здесь были устланы коврами, что надежно заглушали топот, и даже обитые тканью стены, казалось, поглощали звуки.

Странно, что нам почти никто не встретился. Огненный дворец по площади и количеству комнат напоминал скорее средненький особняк, и мне подумалось, что он должен был быть плотно набит адептами Ордена. Но здесь было поразительно тихо и пустынно. Лишь идеальная чистота и ароматы благовоний напоминали о том, что это место было обитаемо.

Друзилла провела нас по коридору со стрельчатыми сводами и остановилась перед резной дверью без каких-либо табличек или других опознавательных символов.

— Прежде чем состоится встреча, я хочу потребовать от вас услугу.

Алексей нахмурился.

— Мы еще не знаем, является ли услугой сама эта встреча.

— Не прикидывайся дурачком, Лешенька, — проворчала Темная мать. — Само право войти сюда — уже честь, которой удостаивается далеко не каждый аристократ. А я тебя еще и сама привела. Подвинула гигантскую очередь ради вас. Сестра Аурелия не может проводить больше трех сеансов в день. И два из них — ваши.

— А кто она?

— Мантик. Гадалка, если по-простому. Но гадалка, наделенная способностью говорить с Тьмой через инструменты гадания. Это очень ценный дар.

Мы с братом недоверчиво переглянулись.

— То есть вы считаете, что сейчас время для салонных развлечений? — раздраженно бросил брат. — Может еще на турнир нас пригласите? Чего мелочиться!

— Тише, — осадил я Лешу. — Это может пригодиться. Я уже видел, на что способны прорицатели, связанные с Тьмой.

— Ну хоть один из вас включил голову, — снова проворчала Друзилла. — Кстати, знакомая твоя и правда жемчужина. Вовремя ее вытащили. Ну да к делу. Обычно кверент остается наедине с Аурелией, но я настаиваю на том, чтобы в этот раз на сеансе присутствовали все мы. Что не поймет один, может интерпретировать другой.

Ага. И заодно Друзилла выяснит всю нашу подноготную.

Я не стал говорить это вслух, но брат, судя по выражению его лица, пришел к тому же выводу.

— Хорошо, — ответил он. — Только давайте быстрее. Нам нужно вернуться домой до полуночи.

— Успеете, надеюсь. Хотя у Аурелии раз на раз не приходится. Ведите себя предельно тихо и осторожно — тёмная сестра не должна отвлекаться.

Теперь стало понятнее, почему в этой части здания было так тихо и пусто — чтобы не мешать концентрироваться этой талантливой гадалке.

Для меня это был новый опыт — обычно я сторонился всех этих эзотерических прибабахов как огня, потому что считал бесполезной тратой времени. И вот, здрасте, теперь своими ногами пошел в логово этой ведуньи.

Друзилла бесшумно отворила дверь. Едва я вошел, мои ноги утонули в ворсе очень мохнатого ковра. Старуха пошла первой, давая нам с Лешей возможность оглядеться.

Рабочее пространство больше походило на будуар готической принцессы, конкретно так поехавшей на теме эзотерики. Небольшое помещение для ожидания, в котором мы сперва оказались, было отделено от остальной части пространства темно-фиолетовыми шторами из тяжелого бархата. Здесь располагались кресла и небольшой столик с серебряной посудой.

Друзилла поманила нас к себе.

Мы вышли в квадратную комнату — окна занавешены непроницаемыми шторами из такой же фиолетовой ткани. На стенах были развешены черепа животных, висели какие-то металлические амулеты, на полках стояло множество кристаллов самой причудливой формы. Небольшая часть помещения была отгорожена высокой ширмой.

В центре комнаты за круглым столом, накрытым черной скатертью, сидела молодая женщина в черном кружевном платье. Ее руки покоились на скатерти перед большим хрустальным шаром, и она пронзительно на нас взглянула поверх пламени двух высоких свечей.

От этого ее взгляда мне стало не по себе. С Катей иногда было так же — словно в саму бездну заглядываешь. Холодную и недружелюбную бездну. Сестра Аурелия откинула смоляной локон с лица, и впору было ахнуть. Такой генофонд — и закрыть в Ордене, лишив шанса передать эту красоту потомкам?!

Она была не просто красива. Нет, вызывающе красива той яркой красотой, которая заставляет сворачивать шеи и встреча с которой врезается в память на всю жизнь. И Аурелия это знала, подчеркивала и нагло этим пользовалась.

Все ее многочисленные драгоценности — перстни, серьги, ожерелья, и даже тиара на голове — все это было лишь оправой к самому бриллианту. У этой дамы явно были восточные или южные корни — кожа оливковая, смугловатая, большие темные глаза, от природы яркие брови с драматичным изломом, идеальный нос и чувственные губы, которые она тронула темно-красной помадой.

Мы с Лешей одновременно задержали дыхание и столь же синхронно выдохнули.

— Все еще считаешь сеанс плохой идеей? — подколол его я.

— Заткнись. Я пойду первым.

Темная сестра Аурелия, отвлекшаяся было на шар, снова подняла на нас глаза.

— Это мне решать, — хрипловатым голосом проговорила она. А затем, внимательно вглядевшись в лицо каждого из нас, указала на брата. — Но ты и правда должен идти первым. Остальные, прошу, займите место у стены. Я не должна на вас отвлекаться.

Алексей не удержался и наградил меня легкой победоносной улыбкой. Ну, братец, ты же должен понимать, что она, небось, матерых ловеласов на завтрак ест. Ведь такая красота, да еще и окутанная ореолом запретного — думалось мне, одна эта темная сестричка делала добрую часть кассы тех услуг, которые предлагал Орден.

Что ж, внешним видом она меня уже впечатлила. Посмотрим, что еще она умеет.

Леша сел на пустой стул ровно напротив Аурелии. Женщина с минуту молча на него глядела, а затем поднялась из-за стола и, соблазнительно покачивая бедрами, направилась за ширму.

— Эмм… Куда вы? — Удивился брат.

— Варить для вас кофе. Вы же пока постарайтесь сосредоточиться на вопросах, которые вас волнуют. На мыслях, которые вас тяготят. Нередко кверентам требуется время, чтобы сконцентрироваться.

Я снова скользнул взглядом по ее точеной фигуре.

— Интересно, почему…

Она обернулась и жестом велела мне замолчать. А вскоре действительно загремела посудой. Кажется, она варила кофе на живом огне, по-восточному. Я украдкой скользнул вдоль стены и подглядывал за женщиной. Вот она покрутила в руках пустую турку — судя по всему, медную с позолотой, затем наполнила ее водой из высокого серебряного кувшина. Потянулась к банке с кофе, больше похожей на шкатулку с драгоценностями — видимо, кофе был особенный. Золотой ложечкой взяла три меры и засыпала в турку, поставила на огонь…

Вроде бы простейшие действия, но мне показалось, что магия начала совершаться уже в эти моменты. Словно все это было частью большого ритуала, необходимым таинством. И, вероятно, это нужно было самой гадалке — иначе она бы превратила все свои манипуляции в шоу. А она спряталась за ширмой.

Наконец, кофе закипел. Аурелия ловко сняла турку с огня, погасила пламя и взяла уже подготовленные чашку с блюдцем в одну руку, а сосуд с кофе — в другую и вышла в комнату.

Чашка и блюдце оказались простыми — из белого тонкого фарфора, без каких бы то ни было рисунков, каемок и украшательств. Поставив чашку перед Лешей, женщина налила кофе так, чтобы попало побольше гущи.

Отставив турку на стоявший у стены консольный столик, она пододвинула чашку к брату.

— Первым делом тассеомантия — то, что вы называете гаданием на кофейной гуще, — сказала она. — Ни сахара, ни сливок в напитке быть не должно. Ты должен выпить все до дна, даже если вкус не понравится. И пить следует маленькими глотками, чтобы гуща не поднималась. Чашку бери только правой рукой, чтобы рука всегда была направлена в правую сторону. Как только весь кофе выпит, накрой чашку блюдцем, чтобы гуща сформировала узор на стенках. Переверни чашку вверх дном и трижды резко и энергично покрути по часовой стрелке. Тогда я смогу прочитать рисунок. Все понятно?

Алексей неуверенно кивнул.

— Вроде бы да… Но ведь вы даже не спросили моего имени?

Сестра Аурелия пожала обнаженными плечами.

— Зачем мне его знать? Тьма сама скажет все, что нужно.

Брат явно занервничал. Казалось бы, такое простое действо, а столько нюансов и сложностей. Но он справился. Медленно, явно обжигаясь, выпил поданный кофе, затем сделал все в точности по инструкции, вызвав одобрительную улыбку Друзиллы, к которой сидел спиной. Старуха преградила своей фигурой выход, словно опасалась нашего бегства в последний момент.

— Готово… Что дальше?

Аурелия осторожно взяла накрытое перевернутой чашкой блюдце и пододвинула к себе. Сперва взглянула на рисунок на блюдце, что-то отметила, хмыкнула, затем внимательно уставилась на чашку.

Не знаю, что видела в этих разводах, но молчала она долго. А затем прикрыла глаза, снова их распахнула — но стала немного другой, словно вошла в какую-то форму транса.

— Много фигур получилось на стенках, а на дне мало. У тебя скучное прошлое, но настоящее и будущее будут полны событий.

Я хмыкнул. Ну это и так понятно. Хотя ей откуда знать? Вряд ли Друзилла изливала ей душу.

— Вижу окно на стенке. Вор может в скором времени поживиться за твой счёт. Хотя погоди… Нет, не просто окно. Окно с крестом. Берегись огня. Пылающая стихия угрожает тебе в будущем. Бойся возгораний и пожара.

Она повернула чашку под другим углом.

— Под окном куст. Тебя ждут проблемы и неприятности, связанные с коммерцией и финансами. Ты забываешь, что твои силы не такие нескончаемые, как тебе кажется. Полагаешься на молодость, но можешь сам себя загнать в ловушку. Но куст близко к ручке, а это значит, что при достаточном усердии ты сможешь изменить ситуацию в свою пользу.

Брат молча кивнул, но гадалка этого не заметила.

— На окне сидит кот. Держи свои секреты при себе, иначе навлечешь на себя беду. Слишком много людей хотят занять твое место. Не доверяй тайны никому, кроме самых близких, потому что недруги воспользуются этим в своих интересах. А недоброжелателей у тебя много…

Она снова покрутила чашку.

— Бык. Это скверный знак, сулит недоброе. Чтобы избежать опасности, узнай, кто твой недоброжелатель, способный причинить вред, и не встречайся с ним. По крайней мере, в ближайшее время — тебе не хватит сил его одолеть. Не сейчас. За быком плывёт акула. За твоей спиной строят козни те, кто ещё вчера был тебе близок. Не впадай в отчаяние, но не сильно рассчитывай на помощь кого-то со стороны. Но вот… Подожди.

Она снова крутила эту нечастную чашку в руках, выискивая новые символы и смысла.

— Вот! Акулу кусает собака! Это твой друг и единомышленник. Большая черная собака, это заступничество тех, кто ещё вчера ставил тебе палки в колёса. Благодаря поддержке этой особы ты сможешь покорить новые вершины. И вот подтверждение тому, что тебе нельзя сражаться одному. Рядом лист — символ успеха, но не своими силами. Помощь близких будет для тебя решающей. Но тебе нужно внимательно взглянуть на свое окружение. Не все, кого ты считаешь врагами, ими являются. Но и с друзьями та же ситуация. Вот… Вот еще символы.

Алексей, захваченный рассказом, подался вперед.

— Корона, проткнутая ножом, — выдохнула Аурелия и поставила чашку на стол. — Корона — символ упорства и достоинства. Но она находится вверху чашки, это предсказывает изнурительные споры с родственниками и друзьями. А нож — плохой знак, который сулит предательство, неискренность и крах надежд. Возможно предательство со стороны близкого. В твоей семье назревает большой раскол, Алексей.

Брат вздрогнул, когда она назвала его по имени. Интересно, Тьма ей сказала или Друзилла успела нашептать? Как бы то ни было, это произвело впечатление на Лешу.

— Уже можно задавать вопросы? — Тихо спросил он.

— Я прочитала то, что видела. Тьма показала мне знаки, и я тебе о них сказала. А ты должен понять, как эти знаки проявятся в твоей жизни.

— Выходит, кто-то хочет обокрасть и занять место моей семьи.

— Или твое место, — уточнила Аурелия. — А может то и другое. И он будет действовать у тебя за спиной. Будет много хитростей и обмана, и ты не сразу раскроешь личность обманщика. Главное для тебя — успеть сделать это, пока он не вонзил тот самый нож тебе в спину. Потому что ты можешь опоздать. И тогда даже помощь близких окажется бесполезной.

Аурелия поднялась, забрала грязную посуду и тут же помыла ее за ширмой. Вернувшись, она достала из поясного кошеля колоду карт и принялась тасовать их, глядя на Алексея.

А затем выложила три карты. Перевернула их по очереди и, подумав, положила еще одну. Рисунки на колоде были простые, тоже символы. А вот карты выглядели очень старыми и потрепанными. Удивительно, как бумага еще не рассыпалась. Как будто эти карты долго переходили из поколения в поколение.

— Три карты Таро я выложила для тебя, и четвертую подсказала положить сама Тьма, — прошептала гадалка. — Все твои мысли занимает семья. Об этом говорит Десятка Кубков. Семейная идиллия разрушена большим горем. Но горе не одно. Три кручины пришли и придут в вашу семью. Тройка Мечей — три горя. И когда придут все три, все, что ты считал таким крепким, рухнет. Вот Башня — знак разрушения. Башня — сооружение крепкое, но в нее бьет молния, и все, кто были на ее вершине, падают на скалы… Королей свергают, и шуты становятся владыками.

— А четвертая карта? — севшим голосом спросил брат.

— Луна. Карта обмана, тайн, заговоров и неявных действий. Она всему причина и она же сможет тебе помочь.

— Как это понимать?

— Луна еще и карта колдовства, — выдохнула Аурелия. — Колдовство разрушает то, что тебе дорого, но колдовство может победить только другое колдовство. Большая сила уступит большей силе. Помни об этом и выбирай союзников с умом.

Лешу проняло так, что с его лица схлынули все краски. Даже в этой темной комнате было заметно, как он побледнел. Аурелия, словно желая добить его новым пророчеством, убрала карты, затушила все свечи, кроме одной — и придвинула хрустальный шар.

— Я попробую помочь тебе. Попрошу Тьму показать, кто за всем этим стоит. Но я ничего не могу обещать, Алексей. Если повезет, я лишь увижу образы и расскажу тебе о них. Но узнать их должен ты сам. Тьма никогда не одаривает просто так. И никогда не дает прямых ответов на вопросы. Но Тьма всегда дает возможность эти ответы отыскать.

Брат взял себя в руки и кивнул.

— Что я должен делать?

— Ничего. Просто молчи. Это самый сложный ритуал, мне нужно как следует сосредоточиться.

Все умолкли, а гадалка, собравшись с мыслями, взяла Алексея за обе руки и принялась вглядываться в искаженные блики своего артефакта. Я заметил, что он был сделан не из стекла, а из натурального камня — кое-где виднелись слабые прожилки, преломлявшие свет и искажавшие его еще сильнее.

Отблески пламени, золотых украшений, кружева ее платья отражались в горном хрустале…

— Старинный дом. Большой, богатый — зал с высокими потолками, изысканной лепниной и зеркалами на стенах. Целая стена зеркал в золотых рамах. В этих зеркалах отражаются вспышки салютов. Здесь праздник… — Аурелия заметно охрипла и остановилась, чтобы перевести дыхание. — В этом зале пятеро. Две женщины, трое мужчин. Все в вечерних туалетах, у них в руках бокалы с напитками. Они уединились от остальных. Двое из них одна девушка и юноша — заметно моложе, годятся в дети остальным… Старшие что-то тихо, но бурно обсуждают, постоянно косятся на младших. Затем один мужчина говорит что-то молодым. Юноша с готовностью кивает, но девушка… Нет, она не хочет. Не согласна. Пытается убежать, но ее грубо хватают и возвращают к остальным. Мужчина что-то говорит ей, и девица сникает. Покоряется… она кивает и соглашается. Остальные довольны. Вот распахиваются двери… Все умолкают. В зал высыпают наряженные люди с огнями и бокалами…

Аурелия вздрогнула, оторвалась от шара и откинулась на спинку стула — ее ладони соскользнули с рук брата, устало прикрыла глаза.

— Это все. Больше не показывает… Сеанс для тебя окончен.

Алексей растерянно взглянул на Друзиллу. Старуха молча кивнула и жестом велела ему подняться.

— Теперь ты, — гадалка распахнула глаза и уставилась на меня.

— А вам разве отдых не нужен?

— Пока варю для тебя кофе, отдохну, — ответила женщина и встала из-за стола.

Походка, впрочем, изменилась — она уже не особо старалась вилять бедрами, хотя на каблуках все равно немного получалось. Я уселся на нагретое Алексеем место и молча ждал.

Аурелия снова загремела посудой, зажурчала вода, запахло огнем. Через некоторое время она вернулась с туркой и чистой кофейной парой в руках.

— Готов?

— Я-то да. А вы?

Она кривовато улыбнулась.

— Обо мне не беспокойся.

Она поставила передо мной чашку и снова как-то хитро налила кофе, чтобы вылилось побольше гущи. Я запомнил порядок действий и принялся пить напиток медленными глотками, а темная сестра снова зажгла свечи.

Вкус был божественный. Не знаю, что за сорт и какая обжарка, но за такой кофе все питерские баристы наверняка пошли бы на убийство. А может все дело было в той незримой магии, с которой Аурелия готовила этот напиток. Ритуал как-никак.

Когда я допил, перевернул и покрутил чашку, гадалка забрала ее себе.

— Гроб. Горе в доме, — сказала она. — Но дом у вас с Алексеем общий, так что ничего удивительного, что этот знак проявился. Гроб стоит у замка. Твоя голова занята другим, но близкие требуют твоего внимания. Отвлекись от дел и поддержи их, иначе, предоставленные сами себе, они могут натворить дел. Рядом замочная скважина — кто-то за тобой следит. Не думай, что враг от тебя отстал. Затишье перед бурей вскоре разразится сильнейшим штормом, который поглотит всё, что тебе важно, если ты вовремя не примешь меры. Пока ситуация не так опасна — выясни, кто за тобой наблюдает, и бей первым, Хруст.

Я вздрогнул и ошарашенно уставился на гадалку. Этой моей клички она точно знать не могла. Значит, не фокусы… Нет, теоретически, Друзилла могла выяснить это у Катерины, а затем передать Аурелии… Но зачем? Чтобы заставить меня поверить? Так я уже и без этого, прямо скажем, открыл разум всему новому.

Значит, все-таки Тьма говорила.

— Веник, — продолжила гадалка. — Знак перемен, и они коснутся не только тебя, но и всех, кого ты знаешь. Не жди, что всё останется на своих местах. Этот символ расположен возле ручки чашки — это указывает на недоброжелателя, который отчаянно хочет получить то, что ты считаешь своим. И вот подтверждение — змея. Она всегда предсказывает столкновение с предательством или недоброжелателем. Но все необходимые карты у тебя уже на руках, поэтому не полагайся на помощь извне. Действуй сам.

Я молча кивнул. Что ж, пока вполне вписывалось в контекст. Но может наконец-то будут подробности?

— Ястреб держит в лапах череп, — Аурелия покрутила чашку и нахмурилась. — Ястреб — это необъяснимая угроза, которая негативно скажется не только на тебе. Под удар могут попасть другие люди. А череп — снова предвестник перемен. Судьба изменит тебя до неузнаваемости. Уже изменила и продолжит менять…

Я слабо улыбнулся. Ну да, после всего случившегося. Сам факт того, что я очнулся в другом мире, уже намекает на, мягко говоря, глобальные перемены в моей судьбе.

— А вот другая цепочка, — Аурелия покрутила чашку в другую сторону и уставилась на рисунки. — Ласточка летит, это сулит поездку или путешествие. В лапках у ласточки книга. Книга закрытая — совсем скоро тебе придётся что-то или кого-то разыскивать. А под ними кинжал и чаша. Кинжал предсказывает появление неприятных отношений. Ненавистью их назвать будет сложно, но проблем тебе это принесёт немало. А чаша всегда к встрече с прекрасной женщиной. Скорую встречу с очень страстной особой, которая закружит в урагане новых чувств.

Она подняла на меня глаза.

— И, возможно, чаша и киндал касаются одного и того же человека…

Я нахмурился. Как-то не до этого сейчас, не кажется? Хотя черт знает, как еще придется добывать информацию о Лазаре и всех причастных. Эту-то задачку с меня никто не снимал, даже в свете последних событий.

— И последнее, — сказала гадалка, поставив чашку на стол. — Чуть поодаль там лестница. Твоя карьера пойдёт вверх. Но у этой лестницы нет нескольких ступенек — на этом пути будут препятствия, козни и сложности. Кто-то очень не хочет или не захочет, чтобы ты пошел по этому пути. Поэтому берегись.

Она унесла посуду и вернулась с колодой карт в руках.

И снова четыре карты. Три выложила сразу, затем подумала и выложила еще одну.

— Ох! — Воскликнула она, перевернув их картинками вверх. — Все четыре — и Старшие Арканы.

— О чем это говорит?

— О том, что все происходящее сейчас имеет судьбоносную важность, и последствия этого могут быт настолько ощутимыми, что повлияют даже на твоих потомков. Если они будут…

Я уставился на картинки, ни черта не понимая в этих рисунках. А изображения были старинные.

— Колесо Фортуны, Смерть и Дьявол, — тихо перечислила Аурелия. — Сложный расклад и сложная жизнь. Колесо Фортуны — это резкие перемены в судьбе, на которые невозможно повлиять. Они происходят против твоей воли, и единственное, что остается — это принять новые обстоятельства. Эти перемены принесли тебе трансформацию. Смерть в Таро — это очень редко смерть физическая. Это перерождение, переход из одного состояния в другое…

Я едва не поперхнулся. А ведь я и правда переродился. И никак не мог повлиять на это обстоятельство…

— А Дьявол?

— Дьявол — карта скверная. Она предупреждает о том, что ты можешь впасть в искушение. У каждого свой Дьявол и свое искушение. Но ты можешь стать зависим от своей жажды и от своей власти. И от силы, которой обладаешь. Можешь захотеть пользоваться ею еще и еще, снова и снова… И сам не заметишь, как разрушишь себя. Дьявол всегда говорит о потакании своим желаниям, страстям и слабостям, — Аурелия заглянула мне в глаза. — И твоя слабость — Тьма. Четвертой картой тебе тоже выпала Луна. Но твоего брата она предупреждала о том, что нужно бояться других, а тебя — о том, что бояться нужно себя. Бояться и держать в узде.

Что-то в голосе гадалки переменилось, словно она вдруг начала меня побаиваться. Она прекрасно держала себя в руках, но то и дело голос срывался, пальцы подрагивали. Сначала я списал это на усталость от двух сеансов подряд, но сейчас видел, что дело было в другом.

Во мне.

Она резко собрала карты и затолкала их в поясную сумочку. И с какой-то злостью, даже яростью, задула свечи, а затем вцепилась мне в руки. Теперь между нами был лишь хрустальный шар.

— Может не стоит? — с сомнением спросил я. — Главное опасение мы подтвердили…

— Нет. Я должна увидеть.

— Что именно?

— Должна увидеть, почему тебя так хочет Тьма. Почему она так тебя одарила. Нужно понимать, зачем…

Она словно пригвоздила меня своими холодными ладонями к столу. Мне почему-то стало не по себе, я ощутил какую-то тревогу и внутренне сопротивление. Словно знал — не стоило лезть дальше. Не стоило заглядывать туда, в бездну. Для меня Тьма все еще оставалась Бездной — непонятной, чуждой, зловещей. С которой я оказался связан кровавым путем.

И это мне не нравилось.

И еще больше мне не нравилось то, какое удовольствие доставляло получение нового дара. Я все понял про этого Дьявола. Но не хотел, чтобы поняли остальные.

Аурелия вглядывалась в отблески на шаре с таким напряжением, что даже воздух вокруг стола сгустился. Я перестал дышать, и за моей спиной Друзилла и Леша тоже не издавали ни звука. Неестественная тишина. Как затишье перед…

— Аааааа!!!

Кричала Аурелия.

Я едва успел зажмуриться — буквально за долю секунды о того, как хрустальный шар разлетелся вдребезги.

Глава 5

Аурелия все еще пронзительно кричала.

— Твою мать! — воскликнул я и отшатнулся, когда меня окатило градом осколков. Стул подо мной покачнулся, накренился назад, и я едва успел спрыгнуть с него, чтобы не упасть.

При этом я зацепился за длинную черную скатерть, случайно потянул ее на себя, и стоявшие на ней подсвечники попадали на пол. Единственная горевшая свеча сначала шмякнулась на ткань, погасла, а затем скатилась по столу и упала.

В комнате для прорицаний воцарился мрак.

А мгновением позже вспыхнул яркий свет. Кто-то, кажется, Друзилла, зажгла огни люстры, и привыкшие к слабому освещению глаза болезненно резануло. Я снова зажмурился, шипя от неприятных ощущений. Притронулся к щеке — несколько свежих царапин. Кажется, даже несколько мелких крупинок впились в кожу.

Но Темной сестре Аурелии пришлось гораздо хуже.

Едва глаза привыкли к яркому свету, я взглянул на гадалку и замер, шокированный увиденным. Женщина перешла с крика на вой и теперь прижимала ладони к лицу. Окровавленному лицу.

— Она… Она меня наказала, — сквозь рыдания прошептала Аурелия. — Наказала за то, что я пожелала узнать запретное…

Она отняла руки от лица, и я в ужасе отпрянул. Она глядела прямиком на яркую люстру, но даже не морщилась. Она ничего не видела. Из ее глаз текли кровавые слезы, точеные скулы, нос и лоб пестрели ранами от осколков хрустального шара.

Тьма лишила ее возможности видеть, потому что Аурелия захотела увидеть слишком много.

Алексей бросился было к ней на помощь, но Друзилла его остановила.

— Бегом за лекарем, живо! Найди слуг — они все сделают.

Брат не растерялся. Коротко кивнул и ринулся в коридор. Мы с Друзиллой одновременно оказались подле Аурелии. Только вместо того, чтобы спросить гадалку о том, что именно болело, что с глазами и вообще как она себя чувствует, Друзилла вцепилась Аурелии в плечи.

— Что ты видела? — прокаркала старуха. — Что она тебе показала?!

Признаться, такого цинизма я не ожидал. Тут ее сестра по Ордену вообще-то покалечилась и получила производственную травму…

Аурелия замотала головой.

— Не… Не могу. Нельзя!

— Говори!

— Я и так за это расплатилась! Тьма не хочет…

Я попытался вмешаться, но Темная мать с неожиданной силой оттолкнула меня. От неожиданности я не успел отразить удар или хотя бы сгруппироваться — влетел в стену, врезавшись в стеллаж с коллекцией кристаллов и самоцветов. Стеллаж не выдержал удара и сложился прямо надо мной. Все эзотерическое богатство градом посыпалось мне на голову. И откуда у этой высохшей старухи взялось столько сил?

Воспользовавшись моментом, Друзилла крепко вцепилась в плечи Аурелии. Я не видел и не понял, что именно она сделала, но по рукам старухи поползли узоры тьмы, превращаясь в плотный черный дым, который вскоре окутал обеих женщин.

Аурелия пыталась сопротивляться, но вскоре обмякла и покорно уставилась в глаза женщине, которая вместо того, чтобы помочь, решила причинить еще больше страданий.

— Отвечай, — изменившимся голосом потребовала Друзилла. — Что показала тебе Тьма перед тем, как шар раскололся?

Плечи Аурелии совсем сникли. Гадалка словно в момент лишилась воли и почти что стекла по стулу. И лишь крепкая хватка Темной матери пригвождала ее к спинке.

— Предсказание брата Гордиана… Оно начало сбываться. Ты привела ко мне того, кто претворит его в жизнь. Я видела. Мне показали, на что он способен. Нельзя… Нельзя, чтобы предсказание сбылось, нельзя, нельзя, нельзя! Ты знаешь, что будет, если…

Друзилла резко отпустила плечи Аурелии и схватила ее за горло. Я дернулся, чтобы помочь гадалке.

— Что вы делаете?!

— Заткнись и стой где стоишь, — не глядя на меня, бросила старуха. — Ты не понимаешь, что происходит.

— Вот именно, мать вашу!

Друзилла взмахнула одной рукой, и между мной и столом, за которым остались Друзилла и Аурелия, повис плотный чёрный туман. Я попытался пройти через него. Но мгновенно увяз. Ни туда, ни сюда. Застрял. Ощущения, словно миллионы мелких цепких колючек разом впились в мои тело и одежду, задерживая, не давая пошевелиться.

Но я мог видеть все, что делала Друзилла. И вконец перестал ее понимать.

Старуха снова сомкнула пальцы на шее сестры Аурелии. Та все еще не могла видеть, но продолжала рыдать кровью.

— Не надо… — тихо взмолилась она. — Не меня…

— Ты никому не должна говорить об этом, — с оттенком тоски, но твердо проговорила Темная мать. — И это — единственный надежный способ убедиться в том, что ты никому ничего не расскажешь.

Она не душила ее, нет. Просто вдоль ярко очерченных вен на худых руках Друзиллы снова потекли рисунки Тьмы. Сорвавшись с ее пальцев, эти узоры перетекли на кожу красавицы Аурелии. И чем выше они поднимались, тем сильнее разрастались, словно ветви диковинного растения. Этот рисунок полностью опутал гадалку — плечи, руки, лицо… Она уставилась на меня невидящими глазами, словно хотела успеть что-то сказать…

Но в следующий миг ее голова упала на грудь, и она полностью обмякла в руках Друзиллы. Темная мать отняла пальцы от шеи сестры Аурелии, и рисунки начали стремительно исчезать. Гадалка медленно сползла на пол и рухнула под стол, на ковер из осколков своего хрустального шара.

Друзилла молча обернулась ко мне.

— Зачем? — спросил я. — Почему?

— Потому что то, что она увидела, сулит для тебя большую угрозу. Тьма не хотела ей это показывать, предостерегала, что нельзя заглядывать за границу дозволенного. Но Аурелия сама виновата. Нарушила главное правило.

— Мозги мне не пудрите, Друзилла, — резко оборвал ее я. — Что за пророчество, о котором она говорила? При чем там я? Вы же поэтому ее… Упокоили. Чего вы боитесь? Почему отослали брата? Что, черт вас дери, происходит?!

Старуха покосилась на дверь. В коридоре началось оживление. Даже мягкие ковры не заглушали торопливого топота множества ног.

— Не сейчас, — отрезала Друзилла. — Ты под защитой Тьмы, и сила это показала. Я лишь выполнила ее волю. Тьма закрывала информацию о тебе — по своим причинам. Аурелия приоткрыла завесу запретного — и Тьма дала понять, что не желает раскрывать подробности и намерения относительно твоей персоны. А я служу Тьме, малыш. Не Ордену, но Тьме.

— Мне казалось, это одно и то же.

— Ни черта ты не сечешь, дурень малолетний! Но сегодня я спасла твою задницу и, считай, выиграла немного времени. Поговорим позже, я сама тебя навещу. А сейчас вам с братом нужно уходить. Немедленно. И помалкивай о том, чему был свидетелем. Все, уходите, дальше здесь я сама разберусь.

Все еще мало что понимая, я кивнул. И как раз в этот момент в комнату влетел Алексей, приведший за собой нескольких братьев в черных одеждах.

— Сестра отправилась во Тьму, — Друзилла преградила им путь. — Поздно, братья.

Леша вытаращился на меня, но я едва заметным жестом велел ему убираться из помещения. И сам бочком, стараясь не обращать на себя внимание членов Ордена.

Когда мы оба оказались в коридоре, я молча кивнул в сторону лестницы. Навстречу нам бежали адепты в черном, но нас они, казалось, не замечали. А может наши траурные костюмы, которые мы так и не сменили после церемониального обеда, делали нас похожими на других адептов Ордена, и местные просто считали нас «залетными» собратьями… Как бы то ни было, никто не остановил нас, и мы благополучно выбрались из огненного дворца.

— Заводи, быстрее, — велел я, плюхнувшись на переднее пассажирское сидение. От волнения даже забыл пристегнуться.

Брат медлил. Он просто сидел, спрятав лицо в ладонях.

— Что это за кошмар такой бесконечный, а? — внезапно заорал он. Не на меня. Нет. Просто у парня сдали нервы. И в целом его можно было понять.

— Заводи, Леш. Поехали отсюда.

Леша быстро взял себя в руки.

— Согласен, — он резко повернул ключ в замке и так же внезапно сорвался с места. — Ни секунды больше не хочу здесь находиться.

Какую-то часть пути мы ехали молча, каждый был погружен в собственные размышления. Подумать было о чем, и требовалось сопоставить все предсказания, все видения, все знаки в общую картину. Увы, Аурелия не назвала ни одного имени, но у нас были косвенные зацепки, знаки и предостережения, чтобы попытаться связать все в полную картину.

Но то, что на моих глазах сделала Друзилла, признаюсь, выбило меня из колеи. Сама притащила нас к Аурелии, уговорила ее провести для нас сеанс как можно скорее… Что именно увидела гадалка в том шаре? Куда же она влезла, раз сила, которой эта женщина так беззаветно служила, обошлась с ней столь жестоко?

И чего так боялась Друзилла, что решилась на настолько радикальный способ заставить Аурелию молчать?

Что это за предсказание брата Гордиана, о котором успела сказать гадалка? Значит, было какое-то пророчество? Но как это было связано со мной, черт возьми? Или мой Темный дар был дан мне не случайно? Судя по всему, у этой Тьмы и правда был разум. И не просто разум — она что-то планировала, действовала по какой-то логике. Не просто грубая сила определённого оттенка. Скорее что-то вроде божества со своими замыслами, для которого мы, люди — лишь фигуры на доске.

Но чего хотела эта Тьма? И почему она выбрала именно меня частью своего замысла? Что в Сане Хрусталеве из постковидного Питера было такого, что ему дали шанс прожить совсем другую жизнь? Причем жизнь полную опасностей, борьбы, интриг — но жутко интересную и в мире, где колдовство действительно могло влиять на жизнь.

— Я хочу выпить, — хрипло сказал я, когда мы въехали в город.

— Пост же, — отозвался брат.

— Гадать в пост тоже нельзя, — огрызнулся я. — И вообще, церковь это порицает.

Алексей озабоченно покосился на меня.

— Это же не первая смерть, которую ты видел, Володь. Почему тебя так проняло?

— Просто… Девушка красивая, — солгал я. — Обидно.

— Это да.

Чем дальше, тем больше вопросов у меня появлялось к Друзилле. За кого она вообще играла? И что означал ее фраза, что она служит Тьме, а не Ордену. Орден ведь и создавался, чтобы объединить людей, связанных с Тьмой. Как можно ей не служить, если она сама наделяла человека даром? Просто брала и наделяла — насколько я понял, невозможно было предположить, где, когда и в какой семье появится очередной носитель Темного дара.

Значит, что бы там себе ни думали адепты, все они выполняли нужные Тьме задачи. Может Друзилла хотела показать, что связь с этой силой была для нее важнее, чем внутренняя грызня за власть и место в иерархии?

Короче, понятно, что ничего не понятно. Пора бы припереть старуху к стенке.

Разговор с братом снова не клеился и мы, не желая друг друга мучить, провели остаток пути в молчании. Ближе к полуночи дороги в городе стали куда свободнее, мы попали в «зеленую волну», и во дворце на Литейномоказались в половину двенадцатого.

Нас встретила лично Феодора Константиновна — управляющая этим дворцовым комплексом. Дама, насколько я понял, уважаемая и солидная, хотя и была простолюдинкой. Всегда безупречная — манеры, одежда, макияж и маникюр. Но главное — она управляла этим дворцом железной рукой, умело экономя и вкладывая средства в по-настоящему важные вещи.

Брат о ней очень тепло отзывался, да и Феодора Константиновна явно ему симпатизировала — сошлись на почве рационального подхода к вещам. Ничего удивительного, что именно покойный князь нанял ее, разглядев в тогда еще девчонке будущего цербера с гроссбухом.

И вот эта дамочка лично перехватила нас буквально на пороге. Не к добру.

— Доброй ночи, ваши сиятельства, — даже без намека на улыбку процедила эта строгая дама. — Ваши родители уже отбыли ко сну, однако велели передать вам свое крайнее неудовольствие относительно вашего вечернего побега.

— Это не было побегом, Феодора Константиновна, — так же строго отозвался брат. — Мы предупредили о поездке. И поездка была связана с семейными вопросами. Впрочем, детали этого недопонимания я предпочту обсудить лично с князем. У вас есть для нас что-то еще?

Со стороны казалось, что они ненавидели друг друга и сейчас от души упражнялись в пассивной агрессии. На деле все обстояло совсем наоборот — эти двое привыкли так общаться. Странно, но у всех свои причуды.

— При всем уважении к вашему новому статусу я бы не стала дежурить у входа лишь для того, чтобы передать вам весточку от отца, Алексей Андреевич, — при этом женщина скользнула взглядом и по мне. — Мне платят не за работу посыльного. У нас, точнее, у вас ночной гость. Которого, увы, у меня не получилось выставить.

Мы с Лешей переглянулись и оба одновременно нахмурились.

— Это как?

Феодора Константиновна изогнула тонкие губы в кривой усмешке.

— Я не имею права отказывать в визите сотруднику Десятого отделения.

Глава 6

Я с недоверием покосился на Феодору Константиновну.

— Надеюсь, там сейчас сидит не сам Брусилов?

— Не думаю, что генерал располагает таким количеством времени, чтобы дожидаться вашего возвращения, — она позволила себе холодную улыбку. — Нет, господа. Подполковник Самойлов Валерий Карлович ожидает вас в малой гостиной. Я взяла на себя смелость предложить ему поздний чай. Хотя, он выглядел весьма обеспокоенным если не сказать встревоженным, и, полагаю, будет уместно предложить ему что-нибудь покрепче.

— Благодарю, Феодора Константиновна, — кивнул брат и уставился на меня. — Идем.

Меня этот ночной визит изрядно напряг. Нет, Самойлов сам по себе казался нормальным мужиком — в меру замученный бюрократией, но сохранивший служебный пыл и пытавшийся выполнять свою работу вопреки всем бумажным препонам. И по пустяку он точно не стал бы тревожить нашу семью, тем более что весь город знал — мы в трауре. Вот это и беспокоило: неспроста сюда подпол «Десятки» заявился, ох неспроста!

Неужели уже каким-то чудом прознал о случившемся в Огненном дворце? Да ну, вряд ли. К тому же управляющая сказала, что он довольно долго нас ждал. Нет, повод для визита должен быть другим.

Ладно, будем решать проблемы по мере поступления.

Мы торопливо прошли в парадную половину дворца. Алексей жестом отпустил стоявших у дверей малой гостиной лакеев, и я прикрыл за нами дверь, когда мы вошли в обставленный синей мебелью зал.

— Ваши сиятельства, — Самойлов поднялся в знак приветствия. — Доброй ночи, господа. Прошу прощения за столь поздний визит.

Мы по очереди обменялись рукопожатиями, и Алексей на правах старшего кивком предложил всем рассесться. Я опустился в одно из кресел, а Самойлов расположился на диванчике строго напротив меня, из чего я сделал вывод, что вопрос касался моей персоны. Леша помедлил, подумал о чем-то своем — и направился к серванту, где, точно солдаты на плацу, ровными рядами выстроились графины, бутыли и прочие емкости с горячительными.

Он вопросительно уставился на меня — дескать, ты тут изъявлял недавно желание, но я замотал головой. Расхотелось. Плюс формальный пост, который уже мало кто соблюдал — но дед был старой формации и следил за этим строго.

В Петербурге давно перестали давать детям имена по святцам, больше не требовалось каждое воскресенье посещать службы и — о ужас, среди молодежи даже находились те, кто открыто заявлял об атеизме! А дед Оболенский жил старыми правилами и традициями. Поэтому в нашем доме хотя и не звучали молитвы, но посты соблюдали.

Спросить бы у него или у кого-нибудь из святых отцов, как сочетается приверженность вере с использованием особых способностей. Но я понимал, что правды не расскажут. Наверняка придумали красивую историю, как мученическая жертва дала праведникам силу и вот это вот все.

Только Володя Оболеснкий праведником не был, а силой рода воинов обладал. Это как объяснить? Полагаю, тем, что особые способности были слишком уж удобны тем, кто ими обладал. Насколько я понял, у правящей семьи они тоже имелись в избытке.

Но как со всем этим коррелировал Орден Тьмы? Уж не сделали ли его резервацией для тех, кто обладал способностями, которые даже самое лояльное духовенство не могло принять? Ну какая гадалка будет признана церковью? Нет, все это официально порицалось. Но хотелось и рыбку съесть, и… Короче, кто-то — а наверняка знать и богачи — пытались усидеть сразу на двух стульях.

Обладатели Темных даров были полезны, и нужно было их как-то легализовать. Но при этом держать под контролем, чтобы не расплодились, не занимались самодеятельностью и вообще лишний раз не высовывались. Наверняка для этого их и загнали в этот Орден: старшие приглядывают и докладывают кому нужно, заинтересованные могут легально воспользоваться услугами одаренных Тьмой… И все это регистрировалось, фиксировалось и так далее.

Да только вот мы уже выяснили, что так происходило далеко не всегда.

— Что привело вас к нам в столь поздний час, Валерий Карлович? — Алексей налил какую-то янтарную жидкость в два пузатых бокала и подал один из них гостю. К моему удивлению, подполковник не отказался. А я по запаху определил, что братишка решил угоститься коньяком.

Самойлов пригубил напиток, на миг его лицо расслабилось, но в следующий момент снова приобрело сосредоточенный вид.

— Признаюсь, я пришел по душу вашего младшего брата, Алексей Андреевич, — вздохнул он. — Увы, некоторые детали я могу поведать лишь Владимиру Андреевичу, однако понимаю, что он находится под вашей опекой. Поэтому буду краток: ваш брат некоторое время назад дал обещание помочь в деле государственной важности, и я пришел сообщить, что маховик запущен. Нам нужно участие Владимира Андреевича.

Ну, это для Леши не было новостью. Все-таки на острове случилось выходящее из ряда вон событие, так что кое-какую информацию родственникам «Десятка» все же предоставила. Плюс вмешалась Друзилла — старуха тоже имела разговор с новым князем и предупредила о том, что мне вскоре предстоит круто изменить свою жизнь и даже взят новое имя.

В Ордене, как я понял, были свои традиции. И одна из них — официальное отречение от рода и имени, данного при рождении. И это, насколько я понял, тоже было обусловлено неприятием традиционного общества — род отказывался от члена, отмеченного печатью Тьмы.

Но, как я понял, лишь на словах. На деле Друзилла принимала самое активное участие в жизни нашей семьи. Да и я, оказавшись в Ордене, понятное дело, Оболенских бы в беде не бросил. Мог бы послать всю семейку к черту, но… Мне это было невыгодно. Примерив на себя шкуру будущего адепта, я начал понимать, почему одаренные Тьмой обрастали связями. Так удобнее.

Другое дело, что та же сестра Аурелия могла с легкостью заводить новые знакомства — гадалка была полезна. А мне как поступать в будущем со своим Темным даром? В киллеры подаваться?

Но я слишком углубился в свои размышления, пока Самойлов в общих чертах напоминал брату о моих бывших и будущих заслугах. Голос подполковника вырвал меня из усталой полудремы.

— Так вы готовы, Владимир Андреевич?

Я вздрогнул и тряхнул головой, прогоняя сонливость.

— К чему именно, Валерий Карлович? — улыбнулся я. — Родине послужить — всегда готов. Обещал — помогу. Но и вы помните, что у нас с вами двухсторонний договор.

— Трехсторонний, если быть точным. Не забывайте об Ордене.

— К сожалению, у меня при всем желании никак не получается о нем забыть, — съязвил я и подался вперед. — Так что я должен делать?

Самойлов покосился на Алексея.

— Ваше сиятельство, боюсь, мне придется попросить вас…

— Пусть сперва узнает, куда меня отправят, — потребовал я. — Это важно для семьи, чтобы у нас была возможность поддерживать связь.

Подполковник вздохнул и поставил на низкий столик пустой бокал.

— Деревня Извара Гатчинского уезда Санкт-Петербургской губернии.

Я нахмурился.

— Насколько я помню, изначально речь шла о том, что я буду находиться в черте города.

— Обстоятельства изменились, — сухо ответил подпол. — Точнее, изменилось место расположения объекта.

— Что за объект? — занервничал брат. — Володя, черт тебя дери, во что ты опять ввязался?

— Да так… Решил государству послужить. Великому князю угодить и Брусилову…

Самойлов зыркнул на меня и стиснул кулак. Дескать, не болтай, малец, сверх меры. Ну а большего я все равно не собирался говорить. Лишь обозначил перед Лешей серьезность положения. Пусть знает, что это не очередная блажь. И что мешать исполнению воли высших чинов не следует.

— Извара… Извара… — прошептал брат. — Название знакомое, но я в упор не могу припомнить, почему.

Валерий Карлович откинулся на спинку дивана и усмехнулся.

— Деревня эта известна несколькими достопримечательностями. Главная — усадьба семьи Рерих. Усадьба процветающая, там и по сей день живут потомки Рерихов. При ней они устроили музей своего предка — художника, философа и ученого Николая Рериха. Личностью он был противоречивой, однако действительно много сделал для науки. Среди экспонатов музея даже есть подлинники его картин. Сам видел.

Опаньки. Я удивленно приподнял брови. Надо же, в кои-то веки знакомые имена прозвучали. Не всякие там дворянские фамилии, а вот, настоящий деятель искусств, известный и в моем мире.

— Не думаю, что вы отправляете меня в усадьбу, Валерий Карлович.

— Разумеется, нет. И все же Извара некогда едва ли не полностью принадлежала Рерихам, поэтому Алексей Андреевич наверняка мог что-нибудь слышать о ней в этом контексте. Но нас интересует другая, с позволения сказать, достопримечательность. Помимо имения Рерихов и старинного известкового завода Извара известна Училищным домом Санкт-Петербургской земледельческой колонии Беклешовых.

Так-так, вот мы и подобрались к сути.

Алексей с недоверием покосился на гостя.

— Валерий Карлович, при всем уважении… При чем здесь мой брат?

— Вашему брату предстоит отправиться в этот Училищный дом, дабы отбыть остаток положенного для исправления срока. Вместе с воспитанниками из Третьей и Четвертой групп, которые были сформированы еще на острове.

— Так, стоп. Прошу прощения за дерзость, но… Вы или ваше руководство там ничего не перепутали, Валерий Карлович? — все сильнее гневался Алексей, и я не мог понять, почему. — Во-первых, вы сами говорили моему отцу, что Владимир отличился героическим поступком. Разве этого недостаточно, чтобы снять с него повинность? Ну ладно, допустим, этого требует ваше таинственное дело. Но земледельческая колония? Вы с ума сошли?! Будь это учреждение, по своему статусу аналогичное Исправительной академии, но вы отправляете моего брата в колонию для простолюдинов! Княжича — в колонию для… Вы вообще в своем уме?!

Самойлов собирался возразить и пуститься в объяснения, но я знаком велел гостю молчать и сам обратился к брату.

— Тише, Леша. Это не случайность.

— Вот именно! Что они себе позволяют?!

— Угомонись, брат, — резче, чем хотел, сказал я. — Так нужно. Для службы и дела.

— Да что там наверху возомнили? Отправлять дворянских детей есть одну баланду с настоящими малолетними преступниками, да еще и из низких сословий?

А, вот, что его возмутило сильнее всего. Сам факт того, что я оскверню свои начищенные подошвы прахом бытия низшего сословия. То есть пока нас на острове строили и гоняли, все было в порядке? Потому что колония, точнее, исправительная академия, была «для своих».

Но сейчас неслыханное дело — аристократических отпрысков сажают под один замок с плебеями!

— А чем преступники из дворян отличаются от других преступников? — с вызовом спросил я. Все-таки в прошлой жизни был самым что ни на есть пролетарием, и за простой рабочий класс стало обидно. — Лишь наличием особых сил. Но суть не меняется. В своих преступлениях мы равны.

Самойлов понял, что дискуссия зашла не в то русло и накалялась сверх меры, поэтому поспешил

— Должен заметить, это временная мера, Алексей Андреевич. Исправительная академия возобновит работу, но после реставрации, смены преподавательского состава и руководства. Это займет месяцы…

Ага. А проверить, что наговорил вам граф Баранов в казематах, нужно было побыстрее. Впрочем, я был уверен, что лишь ради одного меня «Десятка» не стала бы рисковать шкурами стольких детей аристократов. Наверняка решили обкатать какую-нибудь программу для сокращения пропасти между сословиями или что-то вроде того. Судя по тому, что я успел вычитать, государь поощрял, когда аристократия спускалась с небес на землю.

Вот только сталкивать одних преступников с другими…

— Леш, все будет в порядке, — сказал я. — Обещаю, никаких глупостей творить не будут. А сейчас, если не возражаешь…

Брат все понял и поднялся.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете. Не дай бог, если дом Оболенских настигнет еще одно горе.

С этими словами он вышел, кивнув Самойлову на прощание.

— Дерзкий молодой человек, — тихо сказал подполковник, когда за Лешей закрылась дверь.

— Он просто переживает. Согласитесь, у моей семьи есть для этого причины.

— Разумеется, Владимир Андреевич, — кивнул гость. — Поэтому я постараюсь занять как можно меньше вашего времени. Итак, выезд послезавтра. У вас будет один полный день, чтобы привести дела в порядок.

— Хорошо. Расскажите, что за место.

— На самом деле место уникальное, хотя ваш брат и настроен скептически. Это бывший экспериментальный проект Министерства юстиции. В семидесятые годы позапрошлого столетия близ Ржевской слободы Петербурга было открыто первое в Российской империи исправительное учреждение для малолетних преступников. Инициатором проекта выступило Общество земледельческих колоний и ремесленных приютов. По замыслу воспитанники должны были заниматься сельским хозяйством и получать начальное и ремесленное образование.

— Идея интересная, — заметил я.

— На бумаге — да. А на деле все оказалось совершенно не так. Дети различных характеров и возрастов, многие из которых были уже глубоко испорчены, — всё это страшно затрудняло перевоспитание. В колонии постоянно происходили ссоры и драки. Взятые прямо с улицы, дети выказывали полнейшую антипатию к своим воспитателям и друг к другу. Многие из их числа раньше работали на фабриках по 10 часов в день, и вынесли оттуда полное отвращение к труду. А ведь на самом деле колония только ради труда и существовала.

— Выходит, на труде этих воспитанников инициаторы просто зарабатывали деньги? — догадался я.

Самойлов кивнул.

— Именно. И так происходило до начала прошлого века, когда директором не поставили полковника в отставке Беклешова. Первым делом он перенес колонию в Извару и даже ради этого выкупил земли в собственность. Упразднил множество старых порядков, сделал ставку на обучение и приобретение профессий, а не на детский труд. Работа была проведена титаническая, и Беклешов в свое время много мотался по загранице, чтобы перенять чужой успешный опыт. В конце концов, появился Училищный дом Санкт-Петербургской земледельческой колонии Беклешовых. Предприятие частное, но под непосредственным контролем Министерства юстиции. Так уж вышло, что род Беклешовых за минувшее столетие подарил стране немало талантливых педагогов и управленцев, так что дело их живет и по сей день.

— Ну вы святых-то из них не делайте, Валерий Карлович, — улыбнулся я. — Там ведь у кого-то точно рыльце в пушку, раз Баранов указал на эту колонию.

— Вот именно это и нужно выяснить, — согласился Самойлов. — Баранов не имел отношений с Беклешовыми, но упомянул, что по какой-то причине данная колония входила в интересы Лазаря. Нужно понять, зачем нашему неуловимому знакомому понадобились еще и простолюдины.

Ну что ж, пока звучало интригующе.

— Инструктаж будет? — я поднял глаза на Самойлова. — Вы ведь за этим приехали, не так ли? Мне ведь нужно понимать, как передать вам информацию, если я что-нибудь выясню.

— Разумеется. Впрочем, ваша работа будет во многом похожа на ту, какой занимался уже знакомый вам Роман. С той лишь разницей, что вы будете среди заключенных. На этот раз мы учли ошибки и сделаем вам дополнительную страховку: у вас будет связной в учреждении, способный беспрепятственно выходить за территорию… Он же будет за вами приглядывать и сообщит нам, если с вами что-нибудь…

Он резко умолк, уставившись куда-то позади меня. Я обернулся — только для того, чтобы увидеть вспышку. Яркую, словно звезда взорвалась.

— Ложись! — одновременно взревели мы с Самойловым и бросились на пол.

И в этот момент окна малой гостиной вынесло мощным ударом.

Глава 7

Вспышка — наш запоздалый крик — оглушительный грохот вылетевших из рам стекол…

Мне показалось, что время остановилось.

— Вон из комнаты! — успел крикнуть Самойлов. — Владимир, живо!

Но мгновение спустя что-то залетело в окно, шлепнулось на пол… И раздался странный хлопок. Почему-то заложило уши, словно от резкого перепада давления…

Я хотел было вылезти и посмотреть, но вовремя остановился. Хлопок оказался взрывом.

Не знаю, что на меня нашло в тот момент. Но вместо того, чтобы броситься в укрытие за несчастный диванчик, я выскочил вперед. На взрыв.

— Падай, дурак! — орал за моей спиной Самойлов.

Но я уже выбросил руки вперед, воззвав к силе убитого на острове Артура. Почему-то сейчас, когда секунды тянулись так медленно, мне подумалось, что я словно выбирал нужную карту на партии в покер.

И я сделал свой ход. Лишь бы это оказался козырь. Ну или хоть бы в масть попасть…

Растопырив пальцы, я пропустил силу сквозь ладони, создав плотный воздушный барьер вокруг расцветавшего взрыва. И как раз вовремя: сгущенный воздух не дал смертоносной вспышке распространиться на весь зал.

— Ааа! — застонал за моей спиной Самойлов.

— Целы? — не оборачиваясь, спросил я.

— Да. Уши только… Показалось, что перепонки лопнули.

О как. Значит, не мне одному по ушам этим странным взрывом съездило.

Да и бахнуло знатно. Сотворенная мной воздушная завеса снизила громкость взрыва, и я, напрягшись изо всех сил, постарался окружить брошенный в окно предмет куполом из сгущенного воздуха. Подумалось, что умей я пользоваться этим даром как следует, можно было бы попробовать выкачать столь необходимый для горения кислород, чтобы и вовсе потушить пламя во всей комнате, но умная мысля, как говорится…

И все же моих действий хватило, чтобы уберечь нас с Самойловым. Но оказалось недостаточно, чтобы спасти зал.

Тяжелые занавески из ярко-синего бархата уже вовсю лизал огонь. Скользнув взглядом по полу, я увидел, что среди осколков валялись и еще какие-то странные предметы. То ли маленькие бутыли с зажигательной смесью, то ли еще что-то. И камни — точнее, осколки чего-то темного и матового.

Дом пытались поджечь. И кто бы это ни был, у него начало получаться.

— Что здесь такое?

За моей спиной дверные створки хлопнули с такой силой, что задрожали стены. Я стоял спиной к вошедшему, но по голосу узнал Алексея.

— Буди старших! — Все так же не оборачиваясь, крикнул я, пытаясь удерживать под контролем воздушную стихию. Это оказалось куда тяжелее, чем я предполагал. Сотворить «заклинание» было довольно просто, но с меня за минуту сошло семь потов, пока я просто старался оттеснить огонь подальше от людей и выхода. — Тащите пожарный шланг, звоните в полицию. Нужно потушить, пока не…

Сверху послышались крики и топот. Снова звон стекла… Еще один взрыв.

— Вот же черт, — выдохнул я и обернулся к брату. — Выведи всех! Зовите пожарных! Самойлов, помогите ему!

Брат уставился на меня с неподдельным ужасом в глазах.

— Володя…

— Справлюсь. Помоги всем выйти. Все, пошел вон!

Они бросились прочь, а я наконец-то перестал удерживать воздушный барьер. Одному мне было проще убежать от пламени. Но едва я опустил руки, как меня обдало волной жара. Черт. Гостиная вся была обита тканью: тяжелые портьеры, тканевые обои, сапфирово-синяя обивка мебели… И сейчас все это стремительно съедал огонь. Я оттеснил его в сторону улицы, но это была временная защитная мера. Я просто выиграл несколько минут, не больше.

Так, Хруст, соберись. Леша — парень с головой, Самойлов тоже не за красивые глаза звезды получил. Все сделают правильно, о людях позаботятся. У меня была другая задача — точнее, я сам для себя ее избрал. Я хотел понять, какая тварь это сделала. И найти по горячим следам.

Метнувшись к окну, я проскочил через огненную арку. Пламя лизнуло меня, подпалило брови и костюм, но я легко отделался. Вскочив на подоконник, я спрыгнул вниз. Да, второй этаж, но потолки здесь были высотой метров в пять, так что… Сгруппировался я хреново, да еще влетел в какие-то до ужаса колючие кусты.

— Ай! — вырвалось у меня, когда я выдрал руку из зловредного куста.

Так, окна выходили во внутренний дворик. Здесь его называли садом. Значит, окна выбивали изнутри. Кто-то очень прицельно метал снаряды с земли? Тогда он должен был проникнуть на внутреннюю территорию. Откуда еще могли напасть? Только крыши соседних домов приходили на ум. Но если использовать какое-нибудь метательное приспособление, то вполне могло получиться…

Вырвавшись из плена колючек, я выскочил на середину дворика. Запрокинул голову и обомлел. Да, били прицельно по двум этажам сразу. На первом как раз беседовали мы с Самойловым, а на втором… Там ведь располагались жилые комнаты, в том числе и княжеские апартаменты. Лишь бы князь… У меня язык не поворачивался называть его отцом — не отец он был мне. Но все равно ни он, ни его жена не заслужили такого покушения. Да и смерть страшная — удушье, пламя…

Мой взгляд зацепился за что-то блестящее в углу двора. Камера! И не одна — в уголке разместили две, чтобы каждая смотрела в свою сторону. На эти камеры точно должны были попасть преступники.

Значит, пока Алексей и Самойлов спасают людей, я буду спасать данные.

Люди начали понемногу высыпать на улицу. К счастью, пока горела лишь часть дворца. Если огнеборцы прибудут быстро, масштабы бедствия можно попытаться минимизировать. Но все были охвачены паникой. Сад быстро наполнился причитаниями, криками, рыданиями…

Я схватил первого попавшегося взъерошенного лакея за локоть.

— Где хранятся записи с камер наблюдения? Где сервер?

— Что… П-простите… Ваше сиятельство?

Молодой слуга выглядел вконец растерянным и явно был в прострации. Пришлось легонько шлепнуть его по щеке.

— Смотри на меня! — я взял его за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. — Соберись, пожалуйста. Ты должен мне помочь. Во дворе камеры. Где хранятся записи, которые с них идут? Где аппарат и носители?

Ну же, парень, не тупи!

Лакей тряхнул головой, когда я опустил руку и указал на соседнее крыло.

— Т-там. Первый этаж, в «охранке». Т-там машина для записи… И архив…

— Спасибо.

Я отпустил рассеянного бедолагу и бросился к нужному крылу. Внезапно распахнулись двери, и мне перегородили дорогу высыпавшие слуги. Многие были уже в пижамах и ночных сорочках, с наспех накинутыми плащами.

На ступенях над ними возвышалась Феодора Константиновна. Удивительно, но даже сейчас, в этих нестандартных обстоятельствах, эта дама казалась воплощением ледяного спокойствия и рассудительности.

Я пропустил слуг и подскочил к управляющей.

— Сервер с записями с камер. Дайте ключи, я должен забрать их. Это поджог, нужно передать информацию в органы.

— Ключи не нужны. Там всегда дежурный, — быстро ответила женщина. — Вы обожглись, ваше сиятельство. И, кажется, сильно обо что-то поцарапались. Вам нужна медицинская помощь.

Странно, но никакой боли я сейчас не чувствовал — адреналин бурлил в крови, и конечности налились небывалой легкостью. Но я проследил за ее взглядом и притронулся к щеке. И вот тогда заболело…

Черт. До волдырей. Опять регенерировать. Ни дня без травмы.

— Позже, — отмахнулся я. — Где князь?

— Их сиятельств вывели через западную лестницу. Они с подполковником в другой части сада, за галереей.

— А брат?

— Не видела его после того, как он помог родителям добраться до сада. Возможно, помогает эвакуировать людей. Здание ведь большое…

Проклятье. Еще не хватало, чтобы Леша сейчас решил играть в героя. Он, блин, наследник, его надо беречь как сокровище! А он полез в пекло во всех смыслах этого выражения. Неужто на меня насмотрелся и решил заиметь собственный подвиг? Тьфу ты!

Ладно, неглупый вроде парень, да и дворец хорошо знает. Сам разберется.

Я побежал к входу в крыло, где располагалась «охранка». Где именно она находилась, я понятия не имел, поэтому решил ломиться в каждую дверь.

Найдя вход, я бросился туда, едва не сбив с ног напуганную женщину со шваброй и ведром.

— Ой! — По-девичьи взвизгнула она, и я с удивлением разглядел в этой чумазой уборщице довольно молодую женщину.

— Брысь отсюда!

— Горим штоль, ваше сиятельство? — Она отшатнулась, крепче перехватив свои рабочие инструменты. — Правда горим?

— Да. Идите во двор, немедленно! Да бросьте вы это проклятое ведро! — Я с усилием вырвал у нее ручку. — Не до уборки сейчас. Лучше подскажите, где «охранка»?

Уборщица насупилась и как-то недоверчиво на меня взглянула, словно я тут отнимал у нее последнее.

— Сейчас вон в тот коридор, первая дверь справа, — показала она. — Там дежурный должен быть, сегодня Матвей на посту. Но я не видала, чтобы он выходил.

А вот это было странно. Потому что охранник, посаженный следить за камерами, наверняка должен был увидеть что-то необычное и поднять тревогу.

Намеренно схалтурил или просто не успел поднять шум? Ладно, сейчас мы из него душеньку-то вынем.

— Спасибо, — я кивнул и подтолкнул женщину к выходу. — Все, бегите в сад. Сейчас прибудут пожарные.

Она зачем-то снова схватила свое накрытое тряпкой ведро и вышла вместе с ним. Судя по крикам во дворе, люди организовывались в маленькую огнеборческую команду. Басовитый и зычный мужской голос отдавал распоряжения…

Но я уже бежал дальше. Здесь тоже пахло дымом, причем чем дальше я продвигался, тем сильнее тянуло гарью. Наверняка огонь распространялся. Я вырулил в указанный коридор, толкнул первую дверь — заперто. Ну и зачем управляющая мне лапшу на уши вешала?

— Матвей! — крикнул я, барабаня по двери. — Открой, это Хру… Тьфу ты. Владимир Оболенский! Княжич!

Все еще никак не мог привыкнуть к новому звучанию своего голоса. Да и к имени. Всю жизнь Саня Хруст тенор, а тут Володя Оболенский с приятным баритоном.

Мне никто не отвечал. Времени уговаривать не было, поэтому я использовал силу рода Оболенских по назначению: отошел к противоположной стене строго напротив двери в «охранку», оттолкнулся… И вынес ее массой своего тела. Хорошо, что Оболенский уродился здоровяком…

Дверь отлетела, благо здесь она не была стальной. Ну и силы я потратил много — желудок тут же скрутило от голода. Организм теперь моментально реагировал на такие подвиги и требовал жрать.

— Да твою же мать, — не выдержал я, когда наконец-то оказался внутри.

Я опоздал.

«Охранка» оказалась совсем небольшой комнаткой без окон, но с охладительной системой — здесь было заметно холодно, и, казалось, вентиляция работала активнее. У одной стены располагался топчанчик для отдыха, а большую часть помещения занимал совмещенный с длинным стеллажом стол, на котором располагалось сразу три монитора. В общей сложности по шесть камер на каждый монитор — итого восемнадцать.

Только вот несмотря на то, что я совершенно не знал ни операционку, ни программу, все равно одного взгляда хватило, чтобы понять — запись не велась.

«Отсутствует подключение к записывающему устройству. Проверьте подключение к серверу», — прочитал я.

И в довершение ко всему, словно вишенка на этом десерте из дерьма в хрустальной вазочке, перед столом неподвижно сидел дежурный. Видимо, тот самый Матвей. Точнее, не сидел, а развалился, словно потерял сознание и сполз как был: задом на кресле, а лицом на столе. Руки безвольно свисали до пола.

Хреново — это мягко сказано.

— Матвей, — позвал я, уже прекрасно понимая, что на оптимистичный исход надеяться не приходилось. — Эй, мужик…

Конечно, он даже не пошевелился.

Я дотронулся пальцем до его шеи, попытался нащупать пульс. Тепленький, но глухо. Охранник не дышал. А рядом с ним была развороченная стойка, похожая на серверную. Только провода лохматые, а не аккуратно сложенные, как это делали нормальные инженеры. Нет, само железо никто не уничтожил, но оттуда довольно грубо достали жесткие диски. Видимо, здесь было что-то вроде рейд-массива.

— Да что ж сегодня за день такой, а? — а сердцах рявкнул я и пнул ставший бесполезным кусок железа.

Меня опередили.

Но кто мог так подсуетиться? Сюда не пускали абы кого. У Феодоры Константиновны и мышь не проскочит. Значит, внутри нападающих прикрывал кто-то из работников.

Меня словно током ударило. Та баба с ведром и шваброй!

Блин, Хруст, ну ты и придурок! Ну какая уборщица потащится эвакуироваться с ведром? Нет, мне в первый момент подумалось, что она тащила его, чтобы помочь тушить пожар — люди ведь часто пытаются справиться с возгоранием до приезда бригады. Может, хотела построиться в цепочку, как еще в старину делали…

Ага. В цепочку. Как же.

То-то оно еще было так странно накрыто тряпкой, а она так неохотно мне его отдавала…

— Черт, черт, черт, — я вылетел из комнатки обратно в коридор. Не могла она уйти далеко. Не должна была!

Но когда я оказался во дворе, то понял, что снова опоздал.

Какая-то уборщица обвела всех нас вокруг пальца, чтоб ее черти драли.

Обе половины сада, разделенные галереей оранжереи, были охвачены хаосом. Пожарные наряды прибыли сразу с двух улиц, между которыми располагался дворец — поливали одновременно с Литейного проспекта и Эртелева переулка.

Слуг и всех, кто находился во дворце, вывели на улицу, и те рассредоточились, смешались с толпой высыпавших в переулок зевак. В соседних домах стремительно загорались огни, люди прилипали к окнам и с любопытством смотрели бесплатное шоу «Все смешалось в доме Оболенских».

И женщины с ведром нигде не было.

Глава 8

— Володя!

Я обернулся и едва устоял на ногах, когда на меня с объятиями налетела княгиня. Размазывая слезы по щекам, она крепко обхватила меня и уткнулась носом мне в плечо.

— Живой, слава богу! Живой…

Признаюсь, такие проявления чувств сбивали меня с толку. В такие моменты я чувствовал себя обманщиком, настоящим самозванцем… А ведь на деле так оно и было. Все эти люди, вся семья Оболенских смотрела на меня как на сына, брата, родную кровь.

А я… Каждый раз терялся. Ведь для меня они были почти что незнакомцами. Случайными попутчиками на дороге, которой меня повела насмешница-судьба. Да, эти люди назывались моей семьей, и у меня теперь были обязанности перед ними. Но я не чувствовал духовного родства с ними. Да и как можно было взрастить его в себе, если я, по сути, всего несколько дней провел с ними под одной крышей?

И все же они не казались мне дурными людьми. Покойный старый князь, несмотря на скверный характер и почти что солдафонскую строгость, все же удерживал этот балаган в рамках приличия.

Новый князь, отец… Да, пока казался мне растерянным и слабым руководителем. Но человеком он был беззлобным и в какой-то степени наивным. Алексей же и правда пошел в деда — собранный, вечно что-то анализирующий, маньяк до контроля. Хотя в редкие минуты, когда расслаблялся и отпускал этот вечный контроль, был приятным парнем.

Княгиня… С ней было тяжелее всего. Она любила Володю Оболенского. Чистой, искренней и беззаветной материнской любовью. Она была готова пойти на любые жертвы ради собственных детей. Ради меня. Она жила чувствами, дышала этой любовью. И как можно было оттолкнуть ее, лишить смысла жизни?

Разве что Друзилла, как ни странно, была ближе всего мне по духу. И дело не столько в том, что она была отмечена Тьмой. Нет, она тоже стала чужой для своего рода. Вроде бы и старалась соблюдать интересы семьи, помогала по возможности, но… Между Друзиллой и остальными Оболенскими уже давно пролегла пропасть. Эту отчужденность ощущал и я.

— Да что же мне сделается, матушка? — я чуть отстранился и осторожно погладил ее по плечу. — Все со мной в порядке.

И тут лицо женщины исказилось гримасой гнева.

— Как же! Валерий Карлович сказал, что ты сделал! Сам полез на огонь! Какое безрассудство! Глупость! Еще бы на бомбу прыгнул! Володя, ну так ведь нельзя!

Она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях, а я почувствовал себя мерзко. Всегда, признаюсь, впадал в ступор при виде женских слез. К тому же, с точки зрения матери княгиня ругала меня за дело.

Но я все еще не ощущал себя княжичем. Внутри я оставался все тем же Хрустом, которого иногда тянуло на бессмысленный и беспощадный героизм. Да, жизнь — и смерть тоже — ничему меня не научили.

— Тише, тише, матушка, — я сам обнял ее и встретился взглядом с князем. Отец лишь укоризненно покачал головой. Дескать, ну зачем ты снова мать нервируешь, оболтус? Только она о твоей аварии отошла, потом новости с острова… А сейчас еще и поджог дворца.

Пока я успокаивал княгиню, возле нас нарисовались Самойлов и Леша. Брат был весь покрыт грязью и копотью, словно трубочист.

— … Сволочи, — расслышал я обрывки речи Самойлова. — Дежурный не выжил. Записи украли… Вам лучше на это не смотреть, Алексей Андреевич. Уже не на что там смотреть.

Алексей помрачнел пуще прежнего, хотя это уже казалось невозможным. Они с подполковником перекинулись несколькими фразами с князьями, а затем жестом попросили нас подойти ближе.

— Нужно ехать, — сказал Алексей. — За нами прислали машины с Аптекарского. Валерий Карлович, думаю, вам будет удобнее отправиться с нами?

Самойлов кивнул.

— Полагаю, да, ваше сиятельство. Дознаватели приедут к вам домой. Разумеется, никто не будет вызывать вас в «контору» — еще не хватало тревожить вашу матушку допросами. Дело слишком громкое, но деликатное. Работать нужно аккуратно. Сделаем все тихо.

— Благодарю, — отозвался брат и указал на два подъехавших автомобиля представительского класса. — Прошу.

Мы расселись так, чтобы можно было пообщаться с подполковником. Князя с супругой отправили на одной машине, а сами, прихватив с собой Самойлова, расположились во второй. К моему удивлению, Алексей отпустил водителя.

— Поведу сам, — сказал он шоферу и, кажется, вытащил из кармана купюру. — Возьмите такси. Надеюсь, сдачи хватит на чистку салона.

Я сперва удивился решению брата, но так и правда было спокойнее. Можно обсудить все не таясь.

Самойлов замешкался перед тем, как сесть на заднее сидение. Салон машины был обит светлой кожей, а мы сейчас были перемазаны копотью с ног до головы. Я только сейчас осознал, насколько же от меня несло гарью.

— Полно вам, Валерий Карлович, — раздраженно бросил Алексей. — Не о том беспокоитесь. Отмыть салон куда проще, чем отреставрировать дворец.

О, полезла дедова говнистость. Не знаю, почему, но я даже слабо улыбнулся. Возможно, сдавали нервы. И у меня, и у брата. Впрочем, и подполковник был далек от олимпийского спокойствия. Самойлов заметно нервничал, и что-то мне подсказывало, что дело было не только в самом факте поджога.

Мы тронулись — обычно спокойный и уверенный за рулем Леша сейчас слишком резко дал по газам, и меня впечатало в спинку кресла.

— Полегче, ваше сиятельство, — выдохнул я. — Вторую аварию могу и не пережить.

— С тобой мы отдельно поговорим, — огрызнулся брат. — Сейчас я хочу выслушать версию Валерия Карловича. Что господин подполковник может сказать обо всем, что случилось этой ночью?

Самойлов нахмурился, отчего его перепачканная физиономия стала похожа на сморщенный чернослив.

— Разбираться в деталях предстоит дознавателям, ваше сиятельство, — осторожно ответил он. — И все же инцидент выходит за все адекватные рамки. Но не сомневайтесь, что будут допрошены все, кто находился в здании этой ночью.

Ага. Интересно. Как они собирались искать ту даму с ведром, что умудрилась прикончить охранника и унести диски с записями?

— Кого точно следует допросить в первую очередь, так это нашу дражайшую Феодору Константиновну, — сказал я. — Насколько я понимаю, именно она занималась кадровой политикой во дворце. Значит, у нее должны быть данные обо всех работниках. В том числе и о той уборщице, с которой я столкнулся, когда шел к дежурному за записями с камер.

Сидевший на заднем сидении Самойлов подался вперед.

— Вы кого-то видели, Владимир Андреевич?

Я коротко пересказал ту случайную встречу. Еще ведро тогда громыхнуло, но я видел, как уборщики нередко носили в пустых ведрах мусор на выброс или всякие приспособления для оттирания грязи. Не придал значения. А ведь если бы встряхнул то ведро посильнее да перевернул его…

Да, облажался ты эпично, Хруст.

— Что ж, это может быть реальной зацепкой, — задумчиво сказал Самойлов. — В любом случае благодарю за информацию. Ребята ее неперменно отработают.

— Неужели вы думаете, что эта женщина с ведром, даже если взять за истину, что именно она вытащила записи, пошла сюда работать под своим настоящим именем? — раздраженно бросил брат, не уставившись на подполковника в зеркало заднего вида. — Только глупец мог бы так проколоться. А она, судя по всему, не так уж и глупа.

— И она явно не одна, — добавил я.

Брат вздохнул.

— Именно. Судя по тому, как все произошло, работали сразу несколько человек, и они готовились. И очень постарались, чтобы их не смогли найти быстро.

Самойлов в это время принялся быстро строить что-то на клавиатуре мобильника. Видимо, передавал дознавателю информацию, которую я ему дал. Закончив писать, он положил телефон на колени.

— Все верно, ваши сиятельства, — сказал он. — Это точно работа группы лиц. Другой вопрос, зачем они это сделали и с какой целью? И почему именно в этот момент. Довольно странное время они выбрали, вы не находите?

Что-то в этом было.

Реши я припугнуть или убрать как можно больше Оболенских, или чтобы дело приобрело еще больший резонанс, я бы начал закидывать дворец коктейлями Молотова, или что там было, в момент траурной трапезы. Все собрались за одним столом…

Но это было дневное время. Слишком легко засветиться. Пусть сейчас над Петербургом все еще властвовали белые ночи, но все равно в поздний час проще подкрасться.

— И к чему вы клоните, Валерий Карлович?

— К тому, что сперва стоит понять мотив. И не думаю, что это была попытка вас убить. Лишить ценного актива, усугубить тревогу в семье — да. В том числе восстановление дворца существенно ударит по финансам вашего рода…

— Допустим, — оживился брат. — Думаете, нас пытаются таким образом ослабить?

— При всем уважении, сейчас род Оболенских — колосс на глиняных ногах, ваше сиятельство. Смерть вашего деда могла соблазнить недругов вашей семьи. Сейчас самый удачный момент для подобных ударов.

— Хорошо, — кивнул я. — Предположим, нас хотят ослабить. Но каких целей они добиваются? Оболенские — разветвленный род, и весьма сплоченный. Уберут нас — о главе встанут другие.

— После грызни, — брат круто свернул на только что сведенный мост. — Союз — хорошая организация. Но паршивые овцы есть везде. И если нас планируют ослабить, значит, стоит ждать новых атак.

— Полагаю, да, — Самойлов снова принялся строить что-то в телефоне. Вот любитель мессенджеров, а! — Поэтому я распорядился усилить вашу охрану. На Аптекарском теперь будут дежурить и наши. Для всеобщего спокойствия.

Да ну. Одна бомба дважды в ту же воронку не попадает. Но мне и правда так будет спокойнее.

Тем временем мы въехали на Петроградку — такую знакомую, но в то же время чужую. Не было ряда привычных мне зданий, памятников. Скверы разбиты не в тех местах. Но это все еще была Петроградка. И Каменноостровский проспект.

Леша притопил педаль от души, и мы давно оставили машину родителей позади. Проехав Карповку, мы оказались возле дома.

Это растянутое по Каменноостровскому проспекту двухэтажное зелёное здание в стиле необарокко притягивало взгляды. Правда, с улицы была видна лишь изящная решетка ограды, колючая живая изгородь за ней и роскошные ворота с гербом Оболенских. Сам особняк утопал в глубине территории, и с улицы можно было разглядеть только окна второго этажа.

Леша подкатил к самым воротам, и после некоторого ожидания они отворились, явив взгляду приятный сад и целый комплекс сооружений — главный дом, оранжерею, несколько пристроек…

— Дома, — выдохнул брат. — Честно говоря, думал и в дороге будут приключения…

Усадьба Оболенских — в семье ее называли просто «Аптекарской» — располагалась в центральной части Аптекарского острова, который в первой половине XVIII века служил местом для охоты. В 1760-х годах была проложена дорога на Каменный остров — будущий Каменноостровский проспект. В конце того же века, когда Павел Первый сделал летней резиденцией Двора Каменноостровский дворец, земли на Аптекарском острове были розданы его приближенным под загородные усадьбы и дачи.

Так это место начало приобретать популярность.

В середине позапрошлого века этот участок принадлежал князю Александру Егоровичу Вяземскому, который переехал сюда для постоянного проживания. После смерти князя его наследники продали усадьбу бельгийскому ресторатору и купцу 2-й гильдии Эрнесту Игелю.

Игель пристроил зал для нового заведения, который затем неоднократно расширялся. В итоге на местестаринной усадьбы вырос целый развлекательный комплекс: ресторан «Вилла Эрнест» с обеденным залом и эстрадой, оранжерея, ледники, кухни, а также отдельный особняк для Игеля с семейством.

А ресторан, к слову, имел славу на весь Петербург.

В его залах постоянно выступал румынский оркестр, стены были завешаны гобеленами, а к шампанскому подавался ароматный жареный миндаль. Со временем посетители сократили имя «Вилла Эрнеста» до просто «Эрнест».

Среди именитых гостей ресторана на Каменноостровском был, например, президент Франции Феликс Фор. Выбор заведения не случаен — у «Эрнеста» потчевали исключительно высококлассной французской кухней. Интересно, что к «Эрнесту» Фор заехал 19 мая, а торжественный обед у «Кюба», в самом именитом французском заведении города был дан только 20-го. Так что первое впечатление о русско-французском ресторанном деле в Петербурге президент составил именно на Аптекарском острове.

На постоянные перестройки и усовершенствования Э. Г. Игель брал ссуды под залог имущества. К концу 1901 г. долг составлял 125 100 рублей — баснословные деньги.

Вскоре после смерти Игеля, в начале прошлого века, усадьба перешла по наследству его дочери, бельгийской подданной Амалии Эрнестовне и ее супругу, также ресторатору, Луи Филиппару.

Дела у «Эрнеста» шли хорошо. Он располагался на ключевом «барном маршруте» города начала ХХ века: центр-Каменноостровский проспект-Каменный остров-Елагин-Сестрорецкая дорога-Лахта. Супруги полностью погасили долг отца в 1915 году. Всего два года оставалось до революции 1917 года…

Слава ресторана померкла вскоре после революции. Усадьбу национализировали, и вместо ресторана в ней успели устроить дом пролетарской культуры. Бывшие владельцы бежали в Бельгию, бросив все.

И когда после Реставрации политические страсти улеглись, встал вопрос, что делать с этим активом. Тут-то, именно в этом самом месте, насколько я понял, зародился давний конфликт князей Вяземских и Оболенских. Ибо оба претендовали на эту усадьбу.

Князь Вяземский, дескать, обнаружил изъян в купчей — Игель-то, сволочь такая, оказывается, обманул его отца и выкупил дачу почти что за бесценок. По какой-то причине обиженный потомок посчитал правильным вернуть себе уже не дачу — настоящую усадьбу, на территории которой Игель отгрохал целый архитектурный шедевр. И планировал выкупить родные пенаты у городской управы за такой же бесценок.

Но тут объявились москвичи Оболенские, как раз окончательно перебравшиеся всем обширным семейством в столицу. Тесниться в одном лишь дворце на Литейном им было как-то не комильфо, вот и положил наш предок глаз на бывший ресторанный комплекс.

А что, дело-то хорошее. Инфраструктура налажена, да и не всех французских поваров перерезали. Халдеи еще помнили об обходительности, а революционеры не успели загадить усадьбу. Наоборот, даже отнеслись бережно к объекту культуры.

Беда для Вяземского заключалась в том, что род Оболенских был во много раз богаче — в том числе благодаря нашему знаменитому Союзу. Наскребли денег и вывалили перед управой такую сумму, что градоначальники сочли аргументы Вяземского безосновательными и отказали в продаже. Усадьба досталась Оболенским.

Деньги казне были ой как нужны.

Поговаривали, оскорбленный Вяземский нашего прадеда чуть ли не стреляться звал. Но, разумеется, до открытого конфликта не дошло — государыня повелела быстро развести всех по углам, а заодно и ужесточила запрет на дуэли. Нечего было генофонд выбивать, и так сначала война, потом революция…

Так усадьба на Аптекарском острове стала семейным гнездышком Оболенских. Только вот ресторан все же закрыли. Княгиня, жена прадеда, много занималась благотворительностью и предпочла переоборудовать часть помещений под курсы для медсестер — в те годы это было весьма актуально.

Ну а сейчас… Сейчас здесь все, говорят, тоже здорово изменилось и перестроилось за сто лет. Теперь Аптекарская усадьба была местом для жизни нашей семьи, и чужаков сюда не пускали.

Тем удивительнее было видеть здоровенную надпись «ВОРЫ» на парадных дверях особняка. Выйдя из машины, мы втроем озадаченно взирали на это, с позволения сказать, художество. И ровно в этот момент в ворота въехала машина князя…

Я аж поперхнулся и уставился на побледневшего управляющего. Степан Борисович — импозантный и весьма энергичный мужчина под пятьдесят, сгорал со стыда.

— Простите великодушно, ваше сиятельство, — он едва ли не бросился в ноги князю, когда тот вышел. — Не успели отмыть… Никакие средства эту заразу не берут! Что же за краска такая?!

Лакеи снова принялись исступленно тереть несчастные двери. Тщетно. Не знаю, что там был за состав у этой краски, но кроваво-красные буквы ничто не брало. Но меня в большей степени интересовало не это, а тот факт, что надпись оставили именно на парадных дверях.

Территория усадьбы была обнесена оградой с воротами. То есть сперва нужно было пробраться внутрь, пройти через сад и затем намалевать это художество на дверях дома.

Желай я сделать заявление для всей общественности, я бы нахудожничал прямо на воротах ограды. Но этот недоделанный Покрас Лампас выбрал дверь дома. Чтобы увидели именно Оболенские и те, кто им служит.

— Это послание, — выдохнул я и обернулся к князю. — Но не горожанам, а нам. И что мы украли? И у кого?

Глава 9

Князь замотал головой.

— Нет, это нонсенс! Провокация, происки недоброжелателей, попытка очернить наш род. Мы никогда ни у кого ничего не крали.

Да ну. Род, который восходит аж к Рюриковичам — и чтобы за все это время никому не перешел дорогу? Невозможно. Нет, у Оболенских наверняка накопилось целое кладбище скелетов в шкафах всех имений. Другой вопрос — кто именно точил на нас зуб именно сейчас и чего конкретно добивался этими провокациями?

— Нам лучше пойти в дом, — вышла из прострации княгиня. Тряхнула чуть растрепанными светлыми кудрями, собралась — словно роль хозяйки дома позволяла ей держать себя в руках. А может так оно на деле и было. — Видит бог, я ужасно замерзла. Да и господа дознаватели наверняка скоро прибудут. Что бы ни происходило, это — княжеский дом, и прием гостей должен быть организован соответствующе.

Самойлов кивнул.

— Я уже связался с ними и потребовал также доставить сюда вашу управляющую.

Логично. Именно Феодора Константиновна на правах управляющей занималась кадровой политикой по слугам. Значит, ей и отвечать.

Признаюсь, мне в какой-то степени стало жаль эту дамочку. Насколько я понял, дед отзывался о ее службе исключительно положительно. Не знаю, из какого пансиона он ее вытащил, но она оказалась во дворце на своём месте. За пять лет ни единой претензии. И тут такой прокол.

А может и она была замешана?

Черт, Хруст, ты становишься параноиком. С другой стороны, сейчас удар мог прилететь откуда угодно. Так что на всякий случай подозревать стоило всех. Жаль, что у меня осталось слишком мало времени, чтобы отделить союзников от врагов.

— Разумеется, — князь взял себя в руки и жестом пригласил всех пройти в дом. — Степан Борисович, пожалуйста, распорядитесь для нас на кухне. Думаю, каждому из нас не помешает чашка кафы по-сербски. Разбудите, пожалуйста, господина Павлимира.

— Сию минуту, ваше сиятельство.

Управляющий поклонился и тут же исчез в коридорах, что вели на половину слуг. Мы же тем временем прошли на второй этаж в семейную гостиную. В Аптекарском особняке на первом этаже были помещения для приема «левых» гостей, но сейчас было уместно соблюдать приватность.

Что до Павлимира, к которому князь обращался исключительно уважительно, то с ним ситуация была интересная. Во-первых, Павлимир был самым настоящим сербом из Ниша. Во-вторых, иметь среди работников представителей братского народа нынче было очень модно. Все дело в том нынешний император Константин Николаевич был женат на Милене Югославской. А наследник престола взял в жены Даницу Черногорскую. Так что братские Балканы нынче были в большой моде. А вместе с балканскими принцессами в империю пришли и южная мода, и кухня, и быт.

Так и появился в княжеском доме повар Павлимир. Жаль только, что из-за постоянного соблюдения постов наш сербский повар редко «отрывался» на приготовлении мяса. Говорили, у него оно получалось просто изумительно, но я еще не застал.

И, кроме того, такого божественного кофе, какой варил господин Павлимир, я больше не пробовал нигде и никогда. Здесь он назывался кафой по-сербски в угоду моде, а в моем родном мире это был кофе по-восточному.

И вот от чашки этой крепкой кафы я бы сейчас не отказался. С бутербродом. А лучше с тремя. Черный бородинский хлеб, масла от души, туда колбасы или мяса и здоровенный кусман сыра сверху… А, черт, пост. Рай для веганов какой-то, ей богу.

— Прежде чем сюда прибудут дознаватели, у меня будет к вам просьба, Валерий Карлович, — обратился князь, когда мы расселись в небольшой уютной комнате. — Я хочу, чтобы вы как можно скорее отправили Владимира на это ваше задание.

Мы с Лешей непонимающе переглянулись.

— Позвольте, но мне думается, что сейчас, наоборот, самое правильное — оставаться с семьей, — возмутился я. — Отец, вы же видите: нас тероризируют. И те, кто это делает, решили воспользоваться нашей слабостью после кончины деда. Нет, исключено. Наоборот, я вынужден просить Валерия Карловича отсрочить мой отъезд в Извару.

Брат кивнул.

— Поддерживаю. Сила нашей семьи в нашей сплоченности. Мы можем доверять только себе.

На всякий случай я взглянул на княгиню. Она была дамой в некоторой степени экзальтированной и отрешенной от мира, но у нее было влияние на отца. Князь любил жену — и это было заметно. Чем-то он мне напоминал покойного императора Николая Второго: преданный и любящий семьянин, но никакущий правитель.

Княгиня ничего не сказала. Лишь слегка кивнула отцу, предлагая тому объясниться.

— Да простят меня все присутствующие за столь грубую формулировку, но я более не хочу держать все яйца в одной корзине, — сказа князь. — Сегодняшний инцидент показал, насколько мы уязвимы. И наша хваленая сплоченность не очень-то и помогла. Лишь везение уберегло всех нас от истинной трагедии. Поэтому я намерен разделить своих наследников. Разделить и удалить обоих из Петербурга.

Алексей ошарашенно пялился на князя.

— Отец, как это понимать? — он аж вскочил с дивана. — Ладно Володя — он имеет договоренности с государевыми людьми. Но меня-то зачем удалять? Я с пятнадцати лет тебе помогаю…

— Именно поэтому, — ответил новый князь.

Внезапно от него повеяло таким холодом, что Леша даже отшатнулся. Отец всего за секунду переменился. Сейчас в нем было столько твердости, уверенности и ледяного спокойствия, что я засомневался, не брежу ли. Этот мягкий человечек в один миг превратился в хладнокровного средневекового правителя.

— Ты отправишься в Москву, Алексей. У тебя будет важная миссия — заручиться поддержкой местной ветви, наладить кое-какие связи. Не думай, что я удаляю тебя лишь потому, что опасаюсь за твою жизнь. Разумеется, мы с матерью боимся тебя потерять. Но ты нужен мне в Москве не только как наследник, но и как подающий надежды Оболенский, — он смерил старшего сына тяжелым взглядом. — Если нас пытаются уничтожить, у нас должно быть, чем ответить. Это и станет твоей миссией.

Брат опустился на диван в смешанных чувствах. Было заметно, что он не был согласен с решением отца, но и определенный смысл в этом он тоже увидел.

— А меня, насколько я понял, вы решили просто держать подальше, — мрачно усмехнулся я. — Чтобы под ногами не путался. Так?

Отец покачал головой.

— Нет, Владимир. Ты должен выполнить задание, которое тебе дали, в чем бы оно ни заключалось. Потому что поддержка Великого князя, случись что, нам здорово пригодится. В какой-то степени твоя миссия даже сложнее. Тебе предстоит доказать всем, что ты достоин доверия.

Ну, следовало ожидать. Впрочем, и в этом плане был смысл. Выполнение задания позволит мне обрести связи и в «Десятке», и в Ордене, и Великий князь в аудиенции не откажет. Так что, как говорится, надо брать.

— А вы? — я с сомнением взглянул на князя. — Вы-то справитесь без нас?

Они с матерью переглянулись, и поему-то на ее губах заиграла улыбка.

— Те, кто пошел на нас войной, еще пожалеют о том, что недооценили нас, — ответила она.

* * *
Мне совсем не спалось.

То ли Павлимир превзошел самого себя и сварил уж совсем забористую кафу, то ли сказывалась нервотрепка предыдущего дня. Адреналин и паранойя — так себе сочетание. Разошлись мы поздно — Самойлов пожелал поговорить с Феодорой Константиновной в присутствии князя. Но управляющая, и без того подавленная, не смогла рассказать много. Только узнала уборщицу по моему описанию.

Сошлись на том, что она найдет анкету и все данные на эту дамочку и передаст дознавателям.

Я пару часов валялся в кровати, глядя на лепной потолок и надеясь заснуть, но черта с два. Еще и жрать снова захотелось. И когда урчание живота стало настолько громким, что начало заглушать даже рев редких автомобилей на Каменноостровском, я понял, что пора идти воровать снедь.

Ноги тут же озябли, и я сунул их в тапки. Быстро натянул домашний костюм, похожий на гибрид пижамы и спортивного костюма, но из плотной однотонной фланели. Кто-то из слуг положил одежду на печку, и теперь она приятно согревала тело.

На всякий случай я сунул в карман телефон, хотя в такое время звонить было некому и незачем. Но порой я шерстил телефонную книгу и разглядывал фотографии. По сути мобильник был моей единственной настоящей связью со своим предшественником.

Мы так привыкли не выпускать из рук смартфоны, что не заметили, как они стали отражением всей нашей жизни. С кем общаешься, по какому распорядку живешь, где бываешь, интересы, фото и видео, любимая музыка, переписка… Вся жизнь в одном маленьком кирпичике с камерой.

И я постепенно изучал то, как жил мой предшественник. Следовало сказать, этот парень нравился мне все меньше. И у меня создавалось впечатление, что незадолго до аварии Володя тщательно почистил переписку и многое удалил: я то и дело натыкался на прорехи в переписках — цепочки удаленных писем, пробелы в сообщениях. Фотографии он делал почти каждый день, а потом бац — и провал в две недели. Но здесь не было облачных технологий, и удаленное на телефоне исчезало навсегда.

И это было странно. Володя Оболенский казался всем — и мне в том числе — несмышленым разгильдяем, разбалованным мажором и в целом недалеким парнем. Так во что он успел влезть или во что его втянули? И, выходит, ему хватило мозгов удалить какой-то компромат. Но на кого? На себя? На друзей? Еще на кого-то?

Или не он почистил мобильник после аварии?

— Ладно, посмотрим, что нападало, — шепнул я и снял телефон с блокировки. Что меня смутило, так это то, что при технической возможности установить на мобильник пароль мне он достался без него. Иначе я бы голову сломал, гадая над цифрами.

И это тоже было странно. Желай я скрыть что-то, что находилось на телефоне, я бы непременно позаботился о защите. И не думаю, что предний Володя был ну настолько непробиваемо туп.

Пальцы по привычке потянулись искать иконку беспроводной сети. В этом мире технологии пусть и развивались несколько иным путем, но все привычные достижения прогресса здесь в той или иной степени были.

Например, сотовая связь работала отлично. Дорогие модели смартфонов были оснащены камерами великолепного качества. А вот с интернетом по пока еще не известной мне причине была беда. Развит на уровне GPRS-EDGE. С беспроводным подключением тоже полный ахтунг — найти нормальный Wi-Fi мне нигде так и не удалось. Везде все по старинке, по проводам.

Казалось, этот мир в некоторых аспектах отставал от моего родного лет на двадцать. Но в этом была и некая уютная ламповость. Хотя мне, конечно, без привычной быстрой связи было неудобно.

На телефон пришло несколько сообщений.

Федор Долгоруков:

«Володь, что у вас там стряслось? Литейный в новостях показывают. Все целы? Мои беспокоятся».

Некая Зенаида, именно через «е» (видимо, редкая форма имени; не был ведь Володя Оболенский настолько безграмотным):

«Сегодня вечером собираемся у меня на Жуковского. Будут сестры Бессер. Кстати, Орлова о тебе спрашивала — рыбка заглотила крючок. У тебя есть шанс выиграть».

Странно, что я пропустил это сообщение. Оно пришло еще ранним вечером, когда мы собирались к гадалке. Впрочем, потом резко стало не до телефона.

Что это за Зенаида такая, которая еще и обращалась ко мне на «ты». Подруга? Почему она так говорила об Орловой? Это же вроде та самая девица, из-за которой случился конфликт с Олегом Вяземским, после которого мой предшественник попал в аварию. Странно. Неужели дурень-Володька с кем-то поспорил, что чего-то добьется от этой Орловой?

Как бы то ни было, хорошо, что я не поехал. Потому что час спустя эта Зенаида прислала еще одно сообщение:

«Не приезжай. Здесь Вяземский. Ищет тебя».

— Как интересно, однако, — выдохнул я.

Значит, еще и Олежке Вяземскому я покоя не даю. А ведь он наверняка потомок того князя Вяземского, который пытался вернуть себе Аптекарскую усадьбу. Может Вяземские считали нас ворами?

С точки зрения здравого смысла они ошибались: усадьба была куплена за приличную сумму в твердом золоте. Я, конечно, свечку над процессом сделки не держал, но мне думалось, что это какой-то уж совсем слабый повод точить на нас зуб и устраивать подобные провокации. Но в чужую голову не залезешь.

Хотя вот Олег Вяземский вполне мог решиться на какую-нибудь дурость по молодости и горячности. Если я ничего не напутал, они с прежним Володей были почти ровесниками. Вряд ли Олегу хватило бы сил, влияния и ресурсов, чтобы устроить поджог дворца на Литейном. Но вот расписать двери жилого особняка супервандальной краской — такое ребячество вполне вписывалось в мое представление о глупых поступках юности.

И даже мотив имелся — Орлова. У Вяземского с ней все было серьезно: помолвка, семейные договоренности, демонстративные ухаживания… Чего конкретно хотел добиться Володя, охмурив эту девицу, я не знал и не понимал, но он точно разозлил Олега. В какой-то степени это можно было считать позором, хотя тут больше вопросов к девушке.

Но Вяземский вполне мог счесть меня, то есть Володю, вором. И, например, попытаться инициировать скандал на уровне обширного семейства Оболенских, оповестив о своем мнении на мой счет всех в доме посредством краски.

Короче, нужно копать.

И неплохо бы выяснить, что за отношения связывали прежнего Володю и эту Зенаиду. Какое-то подпольное мажорное место для встреч? Тайный салон или как еще это назвать?

Ладно, об этом подумаю, как просплюсь. Сперва нужно чем-нибудь набить живот, чтобы наконец-то осоловеть и хотя бы задремать. Потому что по телу, казалось, до сих пор пробегали искры. Нервное напряжение нужно было как-то сбросить. Или зажрать.

— Ваше сиятельство?

Толком не успев пройти коридор на цыпочках, я наткнулся на дежурившего на этаже лакея.

— Тссс, — я приложил палец к губам. — Не спится. Пойду на кухню. Хоть чаю заварю.

— Я могу разбудить…

— Стой, где стоишь, — отрезал я. — Сам управлюсь.

— Может все-таки… — лакей умолк и даже как-то сник под моим строгим взглядом.

Еще чего, няньки мне не нужны. Сам как-нибудь управлюсь. Оставив лакея в некоторой растерянности, я тихо, стараясь не шаркать тапками, спустился на первый этаж.

Казалось, весь дом вымер. Даже дежуривший в холле слуга задремал, привалившись плечом к деревянной стенной панели. Сон на рабочем месте — дело скверное, но сейчас в особняке было тихо. И хотя первым моим порывом было разбудить мужика, я себя одернул. Может, зря.

Кухня располагалась в небольшом отдельном флигеле — дань старым традициям и пожарной безопасности. Зато как станет совсем тепло, семья будет часто трапезничать в саду, и нести кушанья будет недалеко.

Чтобы попасть на кухню, пришлось бы пройти по нескольким коридорам. Часть помещений занимали кладовые и технические комнаты. Еще в нескольких жили слуги, которые не имели собственного жилья в Петербурге или работали с проживанием. Иногда сюда заезжали и работники из других наших владений. Так, например, сегодня в свободных комнатах остановилась управляющая дворцом Феодора Константиновна с несколькими подчиненными, которым было некуда идти после пожара.

Я уже почти прошел «жилую» часть крыла для слуг, когда до меня донеслись странные сдавленные звуки. Кто-то то ли хныкал, то ли скулил.

Подставил ухо к двери, что была ближе всего ко мне. Нет, здесь только посапывание и легкий женский храп. Тогда я пошел вдоль дверей, прикладывая ухо к каждой. В самом конце коридора я нашел источник шума. Вроде бы «гостевая» комната. Точнее, не комната, а каморка — здесь жилые помещения были совсем крошечными.

Хныканье и скулеж прекратились, но им на смену пришли какие-то шорохи и скрип. Затем раздался какой-то стук, словно что-то уронили.

Я тихонько постучал.

— Эй! — личное пространство — дело хорошее, но сдавалось мне, что сейчас этим можно было пренебречь. — Все в порядке?

Никто не ответил. Чувствуя неладное, я потянул дверь на себя. Заперта на щеколду изнутри. Да что ж ты будешь делать?!

Я толкнул ее внутрь. Застонало дерево, но щеколда не поддалась. Вроде бы тоненькая, можно попробовать еще раз…

Снова толкнув дверь, я ввалился в комнату под звук упавшей на пол железяки.

— Твою мать, — только и успел сдавленно шепнуть я и тут же бросился внутрь, позабыв обо всем.

Феодора Константиновна, управляющая сгоревшим особняком, болталась в петле.

Глава 10

Непечатно выругавшись, я бросился к управляющей. Слава богу, успел!

Она брыкалась. Под ногами лежала опрокинутая табуретка, а веревка была привязана к крюку, на котором прежде что-то вешали — не то люстру, не то что-то другое. Организм управляющей, следуя главному инстинкту, боролся за жизнь — пальцы женщины скрючились на сдавившей шею веревке, тело содрогалось, глаза налились кровью. Жуткое зрелище.

— Какого черта?

Я бросился к незадачливой самоубийце и первым делом поставил табуретку. Попытался направить содрогающиеся ноги на твердую поверхность, но куда там — не зря же танец висельника так называют. Благо я вышел ростом, подхватил худенькую женщину и приподнял так, чтобы петля не давила. Обхватив Феодору одной рукой, я принялся торопливо развязывать веревку.

Скользкая, зараза! Я никогда не имел дела с висельниками и толком не знал, что делать. Но как только веревка поддалась, я стянул ее с крюка и, споткнувшись об уже ставшую ненужной табуретку, рухнул на пол вместе с освобожденной женщиной.

— А-хррр!

Феодора закашлялась, когда я ослабил веревку, грубо стянул ее через голову и отшвырнул куда-то в угол. Женщина обхватила руками шею — я заметил кровоподтеки по окружности — и усадил ее спиной к кровати.

Но она явно легко отделалась.

— Сама?! — прошипел я, оглядевшись. На всякий случай закрыл дверь и даже кое-как приладил сорванный засов.

Больше в комнатушке не было следов ничьего присутствия. Деловая одежда была аккуратно сложена на кровати, даже туфли стояли носок к носку по ровной линии. Сама Феодора облачилась в закрытую ночную сорочку, теперь еще сильнее напомнившую мне саван. Окно не было распахнуто — только приоткрыта форточка. В комнатке висел запах только что выкуренного табака. А на подоконнике стояла осушенная до дна «косушка» водки.

Сама.

Она затравленно взглянула на меня и тут же отвела глаза, когда убедилась, что я все понял.

— Дура! — в сердцах выпалил я. Кажется, в соседней комнате кто-то зашевелился, и я понизил голос до шепота. — Зачем?!

— А как иначе? Это же позор! Я привела в дом убийц! Самойлов и дознаватели же ясно сказали: был заговор, люди работали вместе. И эти мрази были среди тех, кого я наняла. Я! Дворец сгорел, вас всех чуть не поубивало! Людей едва успели вытащить… А как подумаю, что они могли приложить руку к кончине его сиятельства…

Она разрыдалась, а я рухнул на пол напротив нее, проведя ледяными ладонями по лицу.

Черт, а ведь Феодора могла быть права. Если хотя бы одна уборщица была засланным казачком, то у нее был доступ не только к техническим помещениям. Она могла быть входа и в княжеские покои. Подложить какую-нибудь отраву, например. А ведь ядов на свете много, и среди них есть такие, что вызывают смерть без подозрений…

— Твою мать, — я убрал ладони от лица и уставился на Феодору. — И ты, дура, значит, позора не вынесла? Решила руки на себя наложить. Ладно что грех, мне на это наплевать. Но кому, отвечай, от этого станет легче?

Она замотала головой, из-под разорванного ворота сорочки выскочило загорелое хрупкое плечо. Что же за бесконечный кабздец творится, а? Не успел вылезти из одной задницы, так если не сам угодил в новую, обязательно по касательной зацепит.

Еще и эта дамочка… Решила, блин, смыть позор кровью.

— Если я виновата во всем этом… Вы понимаете, насколько это ужасно? — Прошептала она, размазывая слезы по щекам. — Я привела в ваш дом беду. В ваш дом — и в свой. Это же и мой дом тоже. Оболенские — моя семья. Ваш дед меня, считай, из грязи вытащил, а я так отплатила вам…

Так. Случай клинический. Придется применять радикальные меры.

Я схватил ее за плечи и как следует встряхнул. Феодора сдавленно охнула то ли от неожиданности, то ли от боли — вцепился я в нее крепко, а женщина была миниатюрной.

— Слушай сюда, суицидница благородная, — я приблизил лицо почти вплотную — и уловил следы амбре выпитой «казенки». — Если все, до чего мы додумались, правда, то обманули не только тебя, но и всех нас. Ну накосячила ты — и косяк жирный. Но не думай, что ты здесь умнее всех. Прокололась и служба безопасности, и другие слуги — не уследили, что эта девка что-то мутила. Да и нет гарантий, что другой управляющий на твоем месте выявил бы эту заразу на этапе найма. Так что ты многовато на себя взяла, уважаемая.

Феодора глядела на меня в упор сквозь пелену слез. Черт, редко кому идет плакать, но вот этой женщине, если так можно выразиться, слезы были к лицу. И без того большие темные глаза казались еще ярче. Раскрасневшиеся щеки, влажные припухшие губы…

Так, Хруст, что-то тебя не туда понесло. И совсем не в то время и не в том месте. Да и вообще, она все еще служила этому дому.

— Вы не понимаете, — покачала головой управляющая. — Даже если вы меня простите, я сама себя не прощу…

Ее плечи снова затряслись, а я не придумал ничего умнее и быстрее, чем просто крепко ее обнять. Не знаю, было ли ей это нужно в тот момент, но мне подумалось, что даже если один Оболенский, пусть и самый непутевый, проявит не гнев, а милость и понимание, то так будет лучше для всех.

— А ты прости, — хрипло ответил я, обняв ее крепче. Лохматые кудри женщины щекотали мне шею, и от них пахло какими-то восточными духами. — Это самое сложное — себя прощать. Но надо, Феодора. Простить себя и жить дальше.

Она шмыгнула носом, смахнула очередную слезу и слегка обмякла в моих объятиях. Я тоже на несколько мгновений позволил себе расслабиться и выдохнуть. И слишком поздно осознал, что сделал это зря.

Юный мужской организм весьма характерно отреагировал на присутствие беззащитного женского тела в непосредственной близости. Но эта хрупкость, слабость, тонкие запястья и острые плечи почему-то сейчас манили меня и притягивала к ней, словно магнитом. То, что должно было зашевелиться, зашевелилось. Я смущенно заерзал, пытаясь отодвинуться.

Черт. Стыдоба. Тут человек натурально только что из петли вылез, а я…

Но Феодора просто посмотрела на меня — пристально, но без осуждения и без стыда. А затем медленно забралась на кровать и молча потянула меня за собой.

* * *
Когда все закончилось, я откинулся набок, больно стукнувшись локтем о стену. Все в этой каморке было маленьким, места даже для одного хватало с трудом. А тут я со своей комплекцией того еще «шкафа». Удивительно, что кровать вообще нас выдержала.

Феодора подтянула одеяло к груди и молча, почти отрешенно, уставилась в окно.

Что говорить в таких ситуациях? Прости, дорогая, это была случайность? Хрень полная, ребячество. Нужно нести ответственность за свои поступки. Только вот поступок был совершен на эмоциях. Обоими.

— Как ты? — тихо спросил я, повернувшись к ней.

Феодора обернулась — и тусклый свет упал на кровоподтек, опоясавший ее шею, словно зловещее ожерелье.

— Теперь, боюсь, мне точно придётся уволиться, — слабо улыбнувшись, шепнула она. — Ибо я дважды за одну ночь совершила непростительный поступок. Первый не простила бы церковь, второй… я сама себе не прощу.

Я подвинулся ближе.

— Если ты опасаешься, что кто-нибудь узнает, обещаю, я не расскажу никому ни о твоей попытке повеситься, ни о том, что было после. Первое действительно было ошибкой. Но второе — нет. И, честно говоря, это самый приятный и невинный способ выпустить пар, раз уж на то пошло. Сейчас-то тебе полегчало?

После всего, что было, у меня уже язык не поворачивался обращаться к ней на «вы», да и по имени-отчеству тоже. Понятно, что на людях следует соблюдать формальности, но когда узнаешь человека в такой, не побоюсь этой формулировки, экстремальной ситуации, и когда она вас настолько сближает…

Короче, теперь нужно быть поаккуратнее. Феодора настолько дорожила своей репутацией, что полезла в петлю из-за позора, которым запятнала себя, наняв убийцу. А внебрачные связи с детьми работодателей — хм, ну в целом это тоже весьма пикантный эпизод ее трудовой биографии.

Тем более что разница в возрасте у нас была существенная, а это уже само по себе могло вызвать лишнее внимание. И плевать, что в прошлой жизни я был почти ровесником Феодоры. Здесь-то угораздило попасть в тело вчерашнего школяра… Пусть и физически развитого не по годам.

Но что случилось, то случилось. Я пристально взглянул на женщину.

— Но сейчас-то ты как? — снова спросил я. — Отлегло или мне приказать убрать из дома все колюще-режущие предметы?

— Это лишнее, ваше сиятельство, — она поднялась с кровати, все еще завернутая в тоненькое и слабо согревавшее одеяло. Дошла до окошка, открыла настежь одну створку и, порывшись в сумке, достала портсигар.

Я поежился от холода.

— Не знал, что ты куришь.

— Очень редко. Только когда совсем припрет, — хрипло ответила Феодора. — В юности по дурости начала, как попала под надзор. Мне еще повезло — пристрастилась к самой безобидной вредной привычке. Остальные спивались, а то и хуже заканчивали. Так себе надзор.

— Что за надзор? — не понял я. Неужели тюрьма? Но нет, тогда бы ее точно не взяли на службу.

— Я же сирота, Владимир Андреевич…

— Господи, да прекрати ты уже меня так называть! — прошипел я. — Мы же наедине, после всего случившегося можно без формальностей. У меня от этих ваших расшаркиваний и так скулы сводит.

Феодора удивленно приподняла брови, но кивнула.

— Как пожелаете, ваше сия… Владимир. Надзором сокращенно именуется государственная система, занимающаяся устройством жизни несовершеннолетних сирот. Я довольно-таки рано лишилась родителей, а дальняя родня решила, что кормить лишний рот невыгодно. Так что я несколько лет помоталась по государственным приютам Петербурга и пригородов.

Вот оно что. Значит, Феодора у нас была из неблагополучного сословия. Но к своим годам уже дослужилась до поста управляющей целым княжеским дворцом. Должность почетная и завидная, и она довольно рано ее заняла. Это много говорило о ней самой и о ее пробивном характере.

Конечно, нельзя было исключать варианта, что она умело использовала свое женское обаяние. Но на одних лишь на красивых глазах и длинных ножках долго на ответственном посту не удержишься. Да и старый князь явно не был из тех, кто был падок на подобное.

Нет, Феодора, определенно, была дамой со стержнем. Который, правда, едва сегодня не сломался.

— И как оно там, под надзором?

— Ну, далеко от гимназического уровня, — прикурив, женщина глубоко втянула дым и выдохнула в окно. — Впрочем, там есть возможность получить сносное образование и рабочую специальность при желании. У меня оно было.

Я так и не выяснил ее точного возраста. На вид ближе к тридцати, при этом она тщательно, почти маниакально, следила за собой. Стройная, даже худощавая фигура — но подтянутая во всех нужных местах, словно ее обладательница каждый деь проводила в спортзале. Лицо, явно тронутое дорогими косметическими процедурами — хотя в генетическую лотерею Феодора тоже выиграла… Но главное — манера держаться и подавать себя. С первого взгляда и не признаешь в ней бывшую сироту. Наоборот, словно эта дама вышла из крепкого среднего класса, а то и из семьи статусом повыше.

Зато происхождение Феодоры объяснял татуированный «рукав», который я приметил, торопливо помогая ей избавиться от одежды. Тогда времени удивляться как-то не было, а вот сейчас татуировка здорово бросалась в глаза. Напоминание о бурной юности?

И еще отнюдь не целомудренное белье — такое обычно надевают на свидания. Но Феодора, казалось, просто носила его для себя. Полный разрыв шаблона. Нет, я не ожидал увидеть там панталоны, но все же полагал, что пристрастия управляющей окажутся чуть поскромнее, чем черное мягкое кружево. Да уж, Феодора Константиновна под строгим деловым костюмом прятала много сюрпризов.

— И кто ты по специальности? — спросил я, перебравшись еще ближе к ней. Из окна дуло, но мне сейчас хотелось прочистить голову свежим воздухом.

— По первой — делопроизводитель. Специалист по ведению документации. Потом, как получила первую работу, окончила бухгалтерские курсы, курсы операторов электронных машин… Жила впроголодь и ютилась в холодных комнатушках в Коломне, но все вкладывала в учебу. Потому то что знала — лишь это поможет мне со временем найти приличное место. Поступила в Сословный университет на факультет управления — там-то меня ваш дедушка и приметил.

Я удивленно приподнял брови.

— Он и там отметиться успел?

Феодора ностальгически улыбнулась.

— Ваш дед жил, словно в сутках было тридцать пять часов. Везде успевал. А в сословном университете многие аристократы подыскивают высококвалифицированную прислугу. Сперва покойный князь отправил меня помощницей в имение под Ямбургом. Вы с братом редко туда приезжали, а вот ваш дедушка усадьбу любил. Тихо, далеко от города, охота хорошая… Когда я приняла дела, поняла, что многое устарело. Сперва справлялись своими силами, но средств не хватало. Вскоре мне удалось убедить его сиятельство выделить средства на масштабную реорганизацию — и его сиятельство дал мне шанс. Затем еще проект, потом еще один… Под моим руководством имение преобразилось, а прежний управляющий был нечист на руку. А через несколько лет ваш дед забрал меня в Петербург, решив, что мои таланты будет уместно применить и здесь.

Она рассказывала, улыбаясь воспоминаниям. Да и сама картина выглядела прекрасно: темные разметавшиеся по плечам локоны вчерашней строгой укладки вместе с сизоватым дымом играли и покачивались под лучами утреннего солнца. Рассвет уже добрался до низких зданий — перекрестья рам бросали причудливую тень на тело женщины.

Ночь пролетела слишком быстро, особенно последний час. Мне следовало поскорее убраться из крыла для прислуги, но я хотел дослушать рассказ Феодоры. Теперь-то мне стало понятно, что она оплакивала кончину старого князя наравне с членами семьи. Ведь он, по сути, исполнил ее мечту, оценил способности, помог вырваться из нищеты и дал стабильность, о которой она мечтала.

А потом для нее все рухнуло. Сперва скончался дед — ее покровитель, которому она была благодарна и которого, судя по всему, любила как родного отца. Да и новые князья нередко меняли управляющий персонал — и она понимала, что оказалась в зоне риска, хотя изначально оснований для увольнения не было. Затем, буквально сразу же, выяснилось, что она прокололась с наймом сотрудницы, и эта ошибка едва не стоила жизни всей семье и слугам…

Возможно, на ее месте я бы тоже решил пустить себе пулю в лоб или полез бы в петлю. Но все же рановато Феодора решила уходить из этого мира.

— Мне нужно немного поработать, Владимир. Раз уж с грехами на сегодня покончено, займусь делом.

Она потушила и спрятала окурок в карманную пепельницу, замахала руками, выгоняя остатки дыма из комнаты и, оставив окно открытым, взяла со стола массивный ноутбук. Да уж, не килограммовая «книжка» — полноценный чемоданчик. Я уже давно не видел подобных.

Когда Феодора откинула крышку, на экране загорелся файл с фотографией. Мне показалось, на ней была изображена та самая уборщица, что обвела всех нас вокруг пальца.

— Анкета? — спросил я.

— Да.

— Можно взглянуть?

Феодора поставила ноут на подоконник, чтобы мы оба могли видеть экран.

— Дроздова Лидия Сергеевна, — прочитал я. — Двадцать один год на момент найма. А сейчас ей сколько?

— Она работала у нас меньше года, — отозвалась управляющая. — Шесть месяцев. Так что не более двадцати двух.

— Довольно молодая, а выглядит не очень, — я внимательно разглядывал фотографию, на которой была изображена не особо красивая молодая женщина с хмурым лицом.

Лицо было без макияжа и казалось слишком уж простым. Про такие еще часто говорят «морда рязанская», хотя при чем здесь была Рязань, я так и не понял. Жиденькие прямые волосы мышиного цвета убраны в хвост. Слегка оттопыренные уши, неправильный прикус, исказивший линию подбородка и губ. Глаза были красивые — голубые, большие, но глубоковато посажены. Под ними — мешки, на лбу — горизонтальная морщинка.

Есть такой типаж людей, по которым с первого взгляда не определить возраста. Выглядят взрослее в юности, а потом словно застывают в определенном состоянии. Почти как бессменная ведущая «Первого канала» Екатерина Андреева. Мне в детстве казалось, что эта тетя в телевизоре вообще неподвластна времени.

И эта Лидочка Дроздова была из таких же.

— Как ты ее наняла? По рекомендации?

— Нет, — замотала головой Феодора, и ее волосы пощекотали мое голое плечо. — Прошла конкурс, на общих основаниях.

— Боюсь спросить, какой может быть конкурс для уборщиков.

— Зря смеетесь, ваше… Владимир. Дворец — старинное здание. Тот же паркет требует особого ухода, и зачастую новомодные средства слишком агрессивны. Очень много мебели из редких пород дерева. Обивка тех же стульев, тканевые обои… Вы ошибаетесь, если думаете, что уборка — это так просто. Это целая наука. Даже грамотно почистить серебро нужно уметь.

Что-то в ее голосе изменилось. Нет, она не насмехалась надо мной, не проявляла снисходительности, но… Казалось, она просто окончательно вспомнила, что ее собеседником был избалованный юнец, никогда в жизни не державший в руках швабру.

Но я-то держал. Просто в маминой хрущёвке мне не нужны были навыки чистки серебра и шелковых диванных подушек. Есть какой-нибудь «Пемолюкс» — и нормально, советский кафель и фаянс все выдержат. Я оказался невеждой из другой крайности.

Но волшебство момента уже рассеялось.

— Значит, Дроздова обладала специальными навыками, — я поспешил перевести разговор в деловое русло. — Где она могла этому научиться?

— Вообще есть целые династии профессионалов, — ответила Феодора. — Знания передаются из поколения в поколение. Труд хоть и тяжелый, но довольно прибыльный. Аристократы чаще всего осознают ценность старинных вещей и готовы платить за тщательный уход за ними. Но Лида получила навыки на профессиональных курсах. Вот, смотрите.

Управляющая пролистала документ вниз, и я увидел целый список учебных заведений, дипломов и прочего. Наверняка у самой Феодоры он был куда длиннее, но и у этой Дроздовой он впечатлял. Девица не просто умела махать тряпкой. Она действительно была профессионалом.

— Стоп, — велел я, когда взгляд зацепился за знакомое название. — Извара?

— Да, — с готовностью кивнула Феодора. — Это приличное место.

— Там колония для несовершеннолетних.

— Это не тюрьма, Владимир. В Изваре просто строгие порядки. Но это скорее пансион со спартанской муштрой и трудотерапией. И там действительно дают трудным подросткам знания…

Но я уже не слышал того, что говорила Феодора. Глаза зацепились за название села, и, казалось, оно начало мерцать у меня перед глазами. А может просто от голода начались зрительные искажения — ведь до кухни я так и не дошел…

— Что с вами? — ничего не понимая, спросила Феодора. — Вы в порядке?

— Да, — сухо ответил я и поднялся. — Только, кажется, мне все-таки придется сегодня же собрать чемодан.

Глава 11

Почему-то в Извару домашние отправляли меня как на войну.

То ли дело было в осознании, что теперь всем нам пришлось разделиться, то ли после кончины старого князя старшие Оболенские решили позволить себе более эмоциональное прощание. В первый раз, когда меня высылали на ладожский остров, дед пресекал любые сантименты.

Но тогда и ситуация была совсем иная. Тогда все Оболенские были уверены в том, что нашему благополучию ничто не угрожало.

— Матушка, ну полно вам плакать, — участливо проговорил я, когда она потянулась за третьим носовым платком. — Если повезет, моя, с позволения сказать, командировка не затянется надолго.

Княгиня всхлипнула и промокнула краешком кружевного платочка слегка потекшую тушь в уголке глаза.

— Не разлуки я боюсь, Володенька, — вздохнула она. — Просто теперь я каждое утро просыпаюсь, гадая, что еще совершат наши недруги. Ты прав, сынок. Мы сильнее, покуда мы вместе. И я переживаю, что враги попытаются воспользоваться вашей с Лешенькой оторванностью от дома.

— Я это понимаю.

— Мало понимать. Нужно быть готовым отразить удар! — она понизила голос до шепота. — Не думала, что когда-нибудь скажу это тебе, но сейчас пора отбросить мораль терпимости. Если тебя ударят по щеке — выбей обидчику зубы.

Я криво улыбнулся.

— О, матушка, с удовольствием.

— Но не перегни палку. Действуй жестко и решительно лишь в том случае, если тебе будет грозить реальная опасность. Высшая мудрость воина — отличить мнимую угрозу от настоящей. Ты еще слишком молод, и я боюсь, что по горячности юности ты можешь ошибиться. Поэтому заклинаю тебя, Володя, распоряжайся дарованной тебе силой разумно. Особенно с учетом природы твоей силы…

Может и хорошо, что этот разговор состоялся без свидетелей. Мне начинало казаться, что князь и Леша старательно избегали темы моейсвязи с Тьмой. Это несколько удивляло: с одной стороны, мои способности могли помочь семье. С другой — всякий раз это бы напоминало Оболенским о том, что вскоре я перестану быть частью их семьи.

Так что с их стороны было бы мудро жить так, словно я и вовсе перестал существовать. Но ведь я же еще не стал послушником этого клятого Ордена. Я все еще принадлежал роду Оболенский. И князь должен был воспользоваться этим внезапным мрачным преимуществом.

В конце концов то, что не было дозволено обычной аристократии, могло быть прощено будущему затворнику Ордена. Да, членство в нем принесет свои минусы, но пока что я намеревался вволю оторваться.

— Я не посрамлю род, матушка, — кивнул я и осторожно взял княгиню за руку. — Понимаю, у вас немного оснований доверяться моему здравомыслию, но с той аварии многое изменилось. Слишком многое. Я, скажем так, переосмыслил свои ценности.

— Иногда это меня пугает, Володенька, — хрипло отозвалась мать и устремила взор на сад. Как назло, небо с самого утра заволокло тучами, и с залива принесло мерзкий нескончаемый дождь. Влажность была такая, что дышать получалось с трудом.

— Пока что я не ошибался с тех пор, — ответил я.

— Ты слишком изменился, Владимир. Пусть Друзилла предупреждала меня, пусть врачи говорили, что травмы могут повлиять на твое восприятие… Но видит бог, я не думала, что ты настолько изменишься. Я совсем тебя не узнаю, сын. Человечек, которого я знала с первой минуты его жизни… Оказался кем-то другим. Порой я гляжу на тебя — вроде и глаза те же, и лицо родное, а что-то не так. Другие повадки, иные манеры… Но ты уже не тот Володя. Не мой Володя.

Ну еще бы родная мать не просекла, насколько все изменилось. И я решил поставить вопрос ребром. Кто знает, может больше и не свидимся. Лучше напоследок пооткровенничать.

— Вас это радует или угнетает? — спросил я.

Княгиня пожала плечами и плотнее завернулась в шерстяную шаль.

— Ни то ни другое. Я стараюсь относиться к этому с принятием, — улыбнулась она. — Я была готова на все, чтобы спасти свое дитя. Мне объявили цену. Меня предупредили. И я согласилась. Это моя расплата.

Ловко она уклонилась от ответа. Так и не открыла, что было у нее на душе. Ну что ж, клещами тянуть не буду. Не хочет — пусть несет этот крест сама.

— Об одном лишь прошу, Володя, — прошептала женщина. — Не сделай еще хуже.

Этого я обещать не мог.

— Постараюсь.

Она печально улыбнулась, рассеянно кивнула своим мыслям и дотронулась до мокрого цветка клематиса, что увивал выходившую в сад террасу.

— Боюсь, тебе пора, Володенька. Все собрал?

— Да, набросал немного вещей в сумку. Правда, если в Изваре такие же порядки, какие были в Академии, то все это бессмысленно.

— Меня уверяли, что там более мягкие условия. С другой стороны, так много простолюдинов, да еще и проблемных детей… Не бери с собой ценности.

Я усмехнулся. Были бы они у меня, эти ценности. Не те, что принадлежали семье — усадьбы, богато обставленные комнаты, сшитая по индивидуальным меркам одежда и прочее — а мои личные. Все, чем располагал Володя Оболенский, он получил от семьи. И получал в долг.

А я так не привык. Я с третьего класса собирал бутылки и макулатуру, чтобы иметь возможность купить кэпсы и жвачки с наклейками. Потому что не хотел клянчить на это деньги у матери. Поэтому даже сейчас мне все еще было ужасно неудобно пользоваться всеми этими благами. Мне-то самому много не надо, к роскоши не приучен.

Мы крепко обнялись на прощание, и как раз в этот момент на летнюю террасу вышла Феодора.

— Ваши сиятельства, машина прибыла, — с легким поклоном сказала она и задержала на мне взгляд.

Я слегка кивнул ей.

— Благодарю. Феодора Константиновна. Через пять минут буду.

Нет, этой дамочке можно было идти в актрисы. Ни единым словом, ни единым жестом, ни интонацией она не показывала, что между нами что-то произошло. Ей удавалось держаться настолько отстраненно, что это в какой-то степени коробило.

Нет, правила игры уяснили все. Оба прекрасно понимали, что никто не должен узнать об «инциденте» и том, что было после. Договоренность была если не на берегу, то возникла сразу после заплыва.

И все-таки то, насколько естественно Феодора подстроилась под эту новую реальность, будто и вовсе ничего не произошло, а то, что случилось, не имело никакого значения, вот это, блин, почему-то меня взбесило.

В конце концов, если бы она на самом деле посчитала это ошибкой, почему согласилась на второй раунд, когда я отодвинул ноутбук? Я ее силой не тянул.

Я подхватил дожидавшуюся меня в холле дорожную сумку и на прощание обнялся с князем и Алексеем. Нет, со смертью деда в доме действительно воцарилась более семейная атмосфера. Леша хотел отвезти меня сам, но «Десятка» решила иначе.

Поэтому, распахнув двери на улицу, я ожидал увидеть кого-нибудь из людей Самойлова. Но то, что открылось моему взору, заставило крякнуть даже мерзнувшего в дождевике лакея.

— Это что такое? — покосившись на слугу, спросил я.

— Так это… ваше сиятельство… прислали…

Под лестницей был припаркован очень странный автомобиль с круглыми глазками. Чем-то он напоминал озорного фольксвагеновского «жука», только места в нем было немного больше. Зато фары круглые, линия капота словно улыбалась. Отполированный до блеска ярко-желтый кузов до такой степени выделялся на фоне типичной питерской серости, что у меня едва не заболели глаза.

За рулем сидела женщина крайне необычной наружности. Увидев меня, она вручную опустила стекло и помахала, жестом веля побыстрее садиться. До меня долетела какая-то то ли арабская, то ли индийская мелодия. Кажется, все же индийская, судя по характерному вокалу певицы.

— Ну начинается, — проворчал я и слетел по ступеням так быстро, что лакей с зонтиком за мной не успел. — Это еще что за новости…

Самойлов решил надо мной поиздеваться? Ладно, сейчас выясним, в чем дело.

Я отворил переднюю пассажирскую дверь и, смахнув пару капель с намокшей челки, бросил сумку на заднее сидение. В нос ударил запах благовоний.

Да и салон напоминал комнату рикши: пестрые шторки на окошках заднего сидения, какие-то накидки с орнаментами на креслах. Висюльки, кисточки… И противный писклявый голос индианки из динамика.

— Добрый день, Владимир Андреевич, — наградив меня всепрощающей и лучезарнейшей улыбкой, эта блаженная аккуратно тронулась.

Но перед этим жадно уставилась на меня огромными, почти оленьими, карими глазами. Я посувствовал в ней присутствие силы. Аристократка? Вот только выглядела она и вправду не просто странно, а совсем неуместно для Петербурга. Словно она выпрыгнула в эту сизую хмурь с какого-то праздника.

Крови у нее явно были смешанные. Внешность яркая — смуглая кожа, соболиные брови вразлет, ярко подведенные глаза. Да и вообще косметики было многовато. На запястьях звенели десятки тонких браслетов, пальцы были унизаны кольцами, а тяжелые серьги скорее напоминали маленькие люстры.

А одета незнакомка была во что-то очень напоминающее индийское сари: длинный кусок расшитого шелка переброшен через плечо, под ним еще какое-то платье, но при этом выглядывали оголенные части тела. Роскошные смоляные волосы убраны под полупрозрачный платок.

— Прошу прощения, но вы еще кто такая? — ошарашенно выдавил из себя я. — Что вообще происходит?

Женщина снова блаженно улыбнулась.

— Индира Святославовна Рерих, — не отрываясь от вождения, она протянула мне руку. — Руководитель кружка культуры и искусств в Изварской колонии. И по совместительству ваша связная.

Глава 12

— Связная? — ошарашенно переспросил я.

— Что вас удивляет, Владимир Андреевич?

— Если честно, все.

Индира Святославовна лишь рассмеялась, а мы как раз выехали на Каменноостровский и влились в плотный поток машин. Дорога предстояла долгая, поэтому я решил вытащить из этой странной дамочки как можно больше.

— Не припоминаю, чтобы у вас был титул, — сказал я.

— Мой род не принадлежит к титулованному дворянству. Однако силу и соответствующее положение мы получили еще от моего знаменитого прадеда.

Интересно, но в целом логично. Не всем же называться баронами, графами да князьями. Действительно, существовал огромный пласт не только потомственного, но даже личного дворянства. Правда, я пока ни разу не натыкался на одаренного, который получил силу вместе с дворянским статусом. Все же сила была семейной историей и была здорово завязана на родовые связи.

Но, выходит, и Рерихам сила досталась. Правда, я, к своему стыду, почти ничего не знал об этом семействе. Знал, что Николай Рерих, прадед этой женщины, был художником, философом и даже ученым. Слышал о таинственной Шамбале, которую так и не нашли.

Но судя по внешности его правнучки, тесные связи с Востоком Рерихи сохранили. Даже имя Индира было индийским.

— Вижу, я вас заметно смущаю, — женщина наконец-то сжалилась и убавила громкость невыносимой песни. — Не волнуйтесь, свои обязанности я знаю хорошо.

— А что входит в ваши обязанности и как мы с вами будем взаимодействовать?

— Все просто, Владимр Андреевич. Я — одна из немногих, кто может беспрепятственно входить и выходить за территорию колонии. Не только на правах руководительницы кружка, но и на том основании, что половина земли, на которой стоит сие учреждение, все еще принадлежит моей семье.

— Значит, государство у вас ее арендует?

— Да. Только не государство, а бывшее Земледельческое общество. Сейчас оно носит красивое название “Общество земледельцев и работников сельского хозяйства Российской империи”. Но суть осталась та же. Люди объединяются, чтобы совместными усилиями защищать свои интересы.

— А ваш интерес в чем заключается?

— Это неплохой доход.

— Нет. Я имею в виду, зачем вам сотрудничать с “Десяткой”?

Индира Святославовна пожала плечами.

— Я считаю, что это правильно. В былые годы Общество занималось настоящей эксплуатацией детского труда. Какое же тут исправление? Как могли эти и без того озлобленные дети исправиться и полюбить созидательный труд, если на них просто делали деньги? Сейчас Извара изменилась, и во многом благодаря тому, что труд стал другим. Интересным. Приносящим удовольствие.

Я с недоверием покосился на госпожу Рерих. У меня в голове не укладывалось, как можно было, будучи подростком, получать удовольствие от засеивания морковки. Или от прополки. Может, конечно, там были и другие активности, но я сомневался, что какой-нибудь театральный кружок мог существенно повлиять на перевоспитание.

— А как вы там с людьми работаете? Что делаете?

— Ну, я-то больше отвечаю за досуг. Главное — это учеба и трудовая терапия. Она включает в себя сенокошение и засев культур, огородничество, ремёсла: портняжное, сапожное, слесарное, столярное, шорное… Особая роль уделяется работе в животноводческом питомнике. На территории колонии есть собственный зверинец, где воспитанники учатся ухаживать за самыми разными животными. К нам же в основном городские ребята попадают, и большинство ни разу живой козы или коровы не видели! Я уже не говорю о том, чтобы научиться кататься на лошади… А ведь многим это нравится. Знаю не меньше десятка наших выпускников, которые потом пошли в сельхозакадемию получать серьезное образование. И все потому, что им показали, что достойная жизнь бывает и за пределами городских стен…

Индира Святославовна говорила об этом с настоящей гордостью. По тому, как возбужденно блестели ее глаза, я понял, что эта дама была в некоторой степени идеалисткой. Хотя наверняка в ее словах и подходе толк был.

— Не бывает перевоспитания без любви, Владимир Андреевич, — она с улыбкой покосилась на меня. — Любовь, доброе слово и забота подталкивают к созиданию. Я знаю очень мало воспитанников, души которых оказались к этому глухи.

— Что-то вы какой-то рай на земле описываете, — скривился я. — Если все так хорошо в этой Изваре, почему она все еще остается тюрьмой под открытым небом?

— Потому что всем, кто туда попадает, нужно время. Вы же наверняка знаете, что человек очень непросто примиряется с переменами и меняется с трудом. Сначала отрицает, проявляет непослушание, борется. Может даже устроить открытый демарш, отстаивая свои прежние убеждения. Затем, когда понимает, что по-старому жить совсем никак не получится, начинает юлить и хитрить. Потом, когда и это не работает, впадает в уныние. И именно здесь, в этот момент, задача грамотного воспитателя поддержать, помочь, вдохновить — и тогда перед воспитанником может открыться совсем новый мир.

Ага. Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Пять стадий, через которые мы все проходим. Занятное применение принципов психологии.

— Ладно, я понял. Не нужно меня агитировать. В конце концов я еду туда работать, а не отбывать наказание.

“Индианка” резковато крутанула руль, когда нас подрезал какой-то напомаженный мужик на представительской машине. Подрезал некрасиво и слишком уж нагло. Но вместо того, чтобы выйти из себя, как делали многие водители на моей памяти, Индира Святославовна лишь ушла от столкновения и укоризненно покачала головой, но никак не прокомментировала. Воистину буддистское спокойствие.

— И здесь вы тоже ошибаетесь, Владимир Андреевич, — продолжила она разговор. — Во-первых, за вами все же числится длинный список провинностей разной степени тяжести. И пусть ваш героизм на острове добавил вам положительной кармы, но этого мало. Мало совершить один, пусть и важный подвиг. Это лишь начало вашего пути к исправлению. Понимаете, вы должны — именно должны — в первую очередь, себе доказать, что встали на иной путь. Пока что вы просто сделали пару маленьких шажочков. Но дорога впереди длинная. Так что Извара для вас — возможность многое для себя понять, переоценить и укрепиться в новых принципах.

— А во-вторых?

— Во-вторых, вы должны правдоподобно играть роль узника, — усмехнулась дама. — Чтобы вы смогли что-то выяснить, вы должны быть достойны доверия. А ведь вам предстоит нелегкая миссия — стать своим для ребят, которые вам завидуют, недолюбливают вас и бог знает что себе напридумывали о том, как живет дворянское сословие. Вы должны стать им другом, но они как дикие зверьки. Недоверчивые, агрессивные, напуганные вашей силой. Вы должны понимать их и найти к ним подход.

Мне казалось, что с этим проблем не возникнет. Все же я здорово отличался от прежнего жильца этой тушки. Но с порога-то им об этом не объявишь… Так что Индира Святославовна была права. Придется приручать. Или покорять.

— К слову о зверях, — не поняв причины моей задумчивости, сказала Индира Святославовна. — На территории нашей колонии есть приют для диких животных. Подранки, калечные и все, кто не сможет вернуться в дикую природу. Он содержится на средства благотворителей, благо сейчас это в большой моде и денег присылают достаточно. Порой зрелище тяжелое, но очень впечатляющее. Ворон со сломанным крылом, который больше никогда не взлетит. Хромая лисица, что больше не сможет мышковать. Старый волк с крошащимися зубами…

— Это вы к чему? — нахмурился я.

— Запишитесь на работы либо в питомник, либо в приют. Посмотрите, как ребята будут взаимодействовать со зверями. Повнимательнее приглядитесь, кто и как относится к своим подопечным. И сделайте выводы. Это поможет вам отделить тех, кому можно доверять от тех, кто доверия и дружбы не заслуживает. Впрочем, я уже взяла на себя смелость попросить вашего воспитателя распределить вас куда следует.

Почему-то мне от этого доброго порыва стало не по себе. Не любил я, когда за меня решали. Тем более, насколько я понял, в Изваре некоторые работы были добровольной нагрузкой. С другой стороны, Индире виднее — она-то там постоянно ошивалась.

Тем временем мы все-таки выехали за пределы города. Дорога стала куда свободнее, и маленькая смешная машинка госпожи Рерих шустро ползла на юг по Гатчинской дороге. Индира Святославовна продолжала вдохновенно вещать о прелестях жизни воспитанников, и в какой-то момент я уже начал слушать ее вполуха. Вот сам приеду и все увижу. А то так разукрашивала, словно толкала арбузы на базаре. Я же привык руководствоваться принципом, что чем громче хвалят какой-то товар, тем выше вероятность, что арбузик-то окажется так себе.

— Подъезжаем, — объявила Индира Святославовна. — Полюбуйтесь, какая красота.

Я пялился в окно и особой красоты не замечал. Ну поля, ну деревья. Симпатично, но таких деревень по губернии полно. Ни о чем.

Зато когда мы проезжали мимо родовой усадьбы Рерихов, я залюбовался. Настоящий старинный деревянный дом! Низкое здание было выкрашено в бледно-желтый цвет, а многочисленные острые башенки, казалось, норовили побольнее проткнуть нависшую над селом тучу.

— У вас очень красивая усадьба, — восхитился я.

— Благодарю, ваше сиятельство. Как-нибудь обязательно приглашу весь ваш отряд на чаепитие. Только сначала разберемся с постановкой. У меня весь багажник забит реквизитом, “Гамлета” ставим уже через две недели. Спектакль отчетный, прибудут все меценаты…

Я оторвался от созерцания красот.

— Значит, через две недели здесь будет масштабное событие?

— Именно, Владимир Андреевич. И мы с Валерием Карловичем полагаем, что один из благотворителей может быть связан с теми, кого ищет его управление. Потому мы и торопимся.

Вот не могла она сразу по делу сказать? А то нахваливала приюты, трудотерапию и пела оду чудотворному действию сельскохозяйственных работ на оборзевшие юные мозги.

— С этого места поподробнее, пожалуйста.

— Не волнуйтесь вы так, Владимир Андреевич. Список приглашенных уже у Самойлова. Вас в труппу я введу. Дам какую-нибудь незначительную роль, чтобы можно было встречаться, не вызывая подозрений у ваших наставников. Не думайте, что вы над этой задачей один работаете.

— Но я так и не понял, чего хотят лично от меня, Индира Святославовна.

— Ребята меня любят и в какой-то степени ценят. Но они не могут рассказать мне обо всех своих секретах. А мы предполагаем, что по выпуску некоторых воспитанников могут привлекать к… Скажем так, не очень законной деятельности. Самойлов этот момент и раскручивал. Только никто не воспринимал это как угрозу, пока не случилось то, что случилось, на острове в Академии. Я знаю немного, но мне дали понять, что Извара может быть связана с тем, кто организовал… Ну, вы знаете.

Я кивнул.

— Ладно. Если ребята что-то знают, выясню.

— И как только выясните что-либо, сразу обращайтесь ко мне, — резко посерьезнела женщина. — У Самойлова над этим делом вроде бы целая группа работает. У них есть полная картина происходящего, а у нас с вами — нет. Так что не взваливайте на себя всю работу, Владимир Андреевич.

Да я был только за поскорее разгрести все в Изваре и вернуться домой. Не хотелось мне надолго оставлять князей без сыновьей поддержки. Да и, если честно, Феодору я тоже был бы не прочь увидеть.

Мы остановились перед решетчатой оградой — зазоры были такими мелкими, что и руки просунуть не вышло бы. Выкрашенные в темно-зеленый цвет ворота медленно отворились — автомобиль Индиры Святославовны был настолько же узнаваемым, как и его хозяйка, так что охрана даже не дала себе труда выйти из будки, чтобы проверить наши документы. Недоработочка номер раз.

Территория была обширной, а запахи лишь подтверждали заявление моей сопровождающей о большом количестве животных. Судя по амбре, здесь занимались не земледелием, а скотоводством.

— Ничего, привыкнете, — улыбнулась Индира Святославовна, заметив, что я невольно скривился. — Естественное не безобразно, а красота есть во всем. Прошу на выход, ваше сиятельство.

Она припарковала машинку возле вытянутого двухэтажного здания. Я ожидал увидеть что-то вроде неприметного кирпичного барака, но Извара меня удивила.

Почему-то здание напомнило мне старинный монастырь где-нибудь в глубинке нашей необъятной. Толстые белокаменные стены вызывали ассоциации с кремлем в Ростове Великом. Почему-то подумалось, что к строительству этого дома мог приложить руку сам Рерих. Особенно выделялась пристроенная к левому крылу церковка, на высокое крыльцо которой вела лестница в старорусском стиле.

И как раз на этом крыльце нас уже встречали. Только вот прием обещал быть не просто тёплым, а, блин, адски жарким!

— Это шутка такая? — прошипел я, уставившись на связную. — Он что здесь забыл?

На крыльце стояли трое. Незнакомый рослый мужчина лет сорока, одетый в довольно простой, похожий на рабочий, костюм. Рядом с ним переминалась с ноги на ногу дамочка в форме надзирательницы Исправительной академии — она была на голову ниже своего спутника и, судя по презрительным взглядам, которые на него кидала, явно не была в восторге от такого соседства. Эту женщину я мельком видел на острове, но она работала с другим отрядом.

И прямо как вишенка на тортике, словно все они хотели довести ситуацию до абсурда, третьим на лестнице стоял… Олег Вяземский. Тот самый. В городской одежде, сверкая начищенными лаковыми туфлями и с дорожным саковяжем в руках.

Только что прибыл, значится.

— Зачем здесь Вяземский? — повторил я вопрос, когда мы выбрались из машины.

Индира Святославовна пожала плечами.

— Насколько мне известно, этот юноша тоже не прошел комиссию на выпуск. Поэтому был направлен сюда для исправления. Впрочем, обо всем этом вам расскажут ваши новые наставники.

Я стиснул кожаные ручки сумки так, что костяшки пальцев побелели. Еще этих разборок не хватало! Я намеревался решать проблемы поочередно: сперва разобраться с заданием Самойлова, затем вернуться домой и, выторговав передышку перед вступлением в орден, разобраться с Воронцовым и его претензиями. Ужасно не хотелось смешивать одно с другим.

Хотя так, быть может, будет даже проще. Вяземский взирал на меня с высоты ступеней с нескрываемым презрением — почти таким же взглядом, какими надзирательница осыпала мужика. А я такое не любил. Значит, будет повод обсудить все претензии. И скоро.

— Опаздываете, Индира Святославовна, — добродушно улыбнулся мужчина. — Зато, как вижу, рейс не порожний.

Госпожа Рерих похлопала по багажнику автомобиля.

— В центре опять половину дорог перекрыли, Евгений Александрович. Зато, пока ждала, заехала за гостинцами для ваших подопечных.

Ловким движением она распахнула багажник и выудила оттуда два бумажных мешка. Запахло вяленым мясом.

— Забирайте, — улыбнулась она. — И Оболенского, и гостинцы. А мне пора в актовый зал.

Мужчина спустился ко мне и, подхватив пакеты левой рукой, протянул мне первую для приветствия:

— Здравствуйте, Владимир Андреевич. Я ваш наставник, Митрофанов Евгений Александрович.

Я внимательнее вгляделся в его непримечательное лицо. Неодаренный, это точно. Я не чувствовал в нем силы. Но сила у него была другая — физическая крепость, грубоватая харизма и некая обезоруживающая простота. Он чем-то напомнил мне физрука в старой школе — тот, в отличие от распространенного мифа, не пил и пытался привить нам любовь к физкультуре. Да и мужиком был мягким.

Я кивнул и крепко пожал ему руку. А боковым зрением заметил, как от этого перекосило Вяземского. Что, вражина, не нравится якшаться с простолюдинами? Это ты зря. Зря…

Поймав мой взгляд, “физрук” кивнул в сторону одаренных.

— А этих господ вы, должно быть, уже знаете. Анастасия Григорьевна Суворова из Академии, где вы раньше отбывали провинность. И господин Вяземский…

— Мы знакомы, — процедил вражина.

— Тем лучше, господа, — кивнул мой новый наставник. — Поскольку теперь вы в одном отряде.

Глава 13

Я бросил быстрый взгляд на Вяземского. Пусть бесится. Выйдет из себя — совершит какую-нибудь ошибку. А мне только и нужно, чтобы он облажался — тогда можно прихватить его за задницу и вытащить всю информацию.

Так что буду тихонько бесить Олежку одним своим существованием.

— Итак, господа новоприбывшие воспитанники, — снова улыбнулся Физрук и жестом попросил всех спускаться. — Прибыли вы удачно, у ваших одногруппников как раз сейчас свободное время. Мы с Анастасией Григорьевной проведем для вас небольшую экскурсию, объясним порядки. Заодно и познакомитесь с остальными одногруппниками.

Не знаю, какая кошка пробежала между этим Митрофановым и надзирательницей Суворовой, но их рабочие отношения явно были натянутыми. Хотя наверняка надзирательницу просто раздражал сам факт того, что вместо элитного исправительного учреждения она оказалась в пропахшей навозом и сеном земледельческой колонии.

Что, господа аристократы, непривычен аромат говна по утрам? Бесит, что приходится сотрудничать с плебсом? Ничего, им полезно. Высшим классам, знаете ли, довольно вредно совсем уж отрываться от своего народа. Отечественная история знает несколько эпизодов, когда подобное весьма скверно заканчивалось.

— С удовольствием познакомлюсь с вашим заведением, — я постарался улыбнуться как можно дружелюбнее, чем вызвал когнитивный диссонанс у остальных. — Евгений Александрович, какой здесь распорядок дня?

Все наконец-то спустились, и мы медленно побрели вдоль белокаменного главного корпуса. Окна были расположены высоко, но мне хватило роста, чтобы немного в них заглянуть. Я увидел учебные классы, мастерские, какую-то общую комнату, в которой сейчас занимались подростки помладше…

— Распорядок приближен к старинным порядкам, — с горящими глазами принялся вещать Физрук. — Подъем ранний, в шесть. Час дается на умывание, приведение себя в порядок. Здесь удобства на этаже, поэтому иногда приходится постоять в очереди, чтобы принять утренний душ. Но часа всем обычно хватает.

— Понял, — кивнул я. Ну, мне не привыкать.

— В семь утра общи сбор и завтрак. На общем сборе наставники проверяют укомплектованность групп. Если есть больные, их регистрируют и передают информацию в лазарет. Также обычно на общем сборе присутствует директор и рассказывает важные новости, если таковые есть. Завтрак общий. Еда у нас без изысков, но сытная и здоровая. Многие продукты воспитанники выращивают самостоятельно — и это тоже дань земледельческим традициям. Стараясь для себя и своих друзей, ребята учатся подходить к труду ответственно.

Да понял я уже, что у них тут филиал рая на земле, где все друг другу братья и сестры. Тьфу ты!

— На завтрак отводится час. С восьми утра начинаются учебные классы. Занятия длятся до полудня, затем в полдень обед.

— А какие занятия? — скорее для вежливости спросил Вяземский.

Митрофанов пожал широкими плечами.

— Зависит от уровня подготовки воспитанников. В базе — общая для империи школьная программа. Вам, господа, боюсь, ничего нового не расскажут, вы же гимназисты… Но большинству воспитанников здесь не так повезло с происхождением и уровнем жизни. Некоторые и считать-писать сносно научились к двенадцати годам.

Я удивленно моргнул.

— Как же так?

— Ну, Владимир Андреевич, у нас здесь все же не курорт, а исправительное учреждение. Сами понимаете, сюда непростые люди попадают. Проблемные. Кто-то с раннего возраста работал и потому не ходил в школу. Иные просто не учились…

Меня это объяснение не шокировало. Удивило скорее то, что здесь, в этом довольно высоко развитом мире, все еще сохранилось настолько серьезное расслоение. Хотя разве в моем родном мире было иначе? Выходит, мало чем эти миры и отличались.

— На обед также отводится час. Часу до трех дня воспитанникам предоставляется свободное время на выполнение домашних заданий, участия в кружках. Их у нас, к слову, несколько. Помимо культурных мероприятий, которыми заведует уже знакомая вам Индира Святославовна, есть еще несколько спортивных секций, занятия по дрессировке для занятых в питомнике… И библиотека, разумеется, — с гордостью произнес Физрук. — У нас она очень обширная. Многие меценаты, увлекающиеся коллекционированием, пожертвовали крайне ценные экземпляры. Словом, господа, вы найдете, чем занять себя в свободное время.

— А как же та самая трудовая терапия, о которой мне так много рассказывали? — Улыбнулся я.

— Вот мы до нее и дошли. С трех до семи воспитанники заняты работами. По указу императора учеба и работы не должны превышать больше восьми астрономических часов в день. В некоторые дни уроков меньше, а работ — больше. В иные — наоборот. Воскресенье считается выходным днем. К воспитанникам могут приехать гости, от работ все освобождаются. Конечно, если за воспитанниками не числится серьезных провинностей.

— А как наказываете?

— Наказания у нас не столько болезненные, сколько обидные. Вам могут поставить дополнительные трудовые часы. Могут отправить помогать на кухне или с уборкой территории. Словом, обычные исправительные работы.

— Так, выходит, у вас даже карцера нет? — удивился я.

— А тебе что, туда захотелось? — огрызнулся Вяземский. — Хотя постой, ты же у нас вечный постоялец подобных мест…

— Сдается мне, он и по тебе плачет, Олеженька, — улыбнулся я. — Ты осторожнее, а то научишься плохому…

— Отставить пререкания, господа! — гаркнул Мирофанов. О, ну наконец-то он показал, почему его взяли в воспитатели. А то ну прям шушпанчиком казался. — Карцер есть, но он обычно пустует. Не любим мы здесь детей под замок сажать. Город и так та еще тюрьма…

Судя по тому, как перекосились физиономии Вяземского и Суворовой, они с этим утверждением не согласились. Ну и пошли к черту. Здесь, в отличие от Академии на острове, хотя бы можно было свободно передвигаться по территории. Да и меры не были такими драконовскими.

— В семь вечера ужин, а с восьми до десяти снова свободное время. Отбой в десять, — закончил рассказ Физрук. — Как видите, все довольно легко запомнить. Что ж, вот мы и дошли до жилой части. Прошу наверх.

Перед нами выросла еще одна лесенка — не такая пряничная, какая была на церковном крыльце — но тоже основательная и тщательно убранная. Вела она сразу на второй этаж здания, и входная дверь наверху была распахнута — видимо, чтобы коридор проветривался.

Ступеньки оказались высоковатыми, да и сама лестница была крутой.

— Зимой, наверное, ноги ломают? — усмехнулся я.

— Зимой мы пользуемся внутренней лестницей. Просто так сейчас будет быстрее, — отозвался Евгений Александрович.

Второй этаж был полностью отведен под жилые комнаты. Длинный коридор выложили паркетом, который немного поскрипывал под ногами. Стены красили в белый, и занавески на окнах тоже были из белого тюля. Все, к слову, очень чистенькое, хотя и скромное. Здесь явно старались бережно обращаться со старым зданием.

На каждой двери висела табличка с указанием номера отряда и именами воспитанников. Причем роль табличек здесь выполняли деревянные плашки, а текст наносили выжигательным аппаратом. Такого я точно еще не видел. Дешево, сердито, но забавно.

— Вижу, для нас уже все подготовили, — сказал я, заметив наши с Вяземским фамилии.

— Разумеется. Прошу внутрь.

Физрук распахнул выкрашенную белой краской дверь.

Да уж, не Хилтон. Обстановка в комнате больше напоминала даже не тюрьму, как в Академии, а пионерский лагерь из моего детства. У окон здесь были деревянные рамы, и в щелях я заметил следы изоляционного волокна — на зиму конопатили. В просторной комнате в два ряда стояли шесть кроватей, при каждой тумбочка. Одну из стен занимал большой шкаф с шестью створками, каждая из которых была уже подписана.

Лаптев, Кантемиров, Смирнов, Волков… Значит, мои соседи по камере на острове тоже здесь оказались. Только не было Ботаника, Теплыни и Немца. А вот кем были Смирнов и Волков, я понятия не имел.

— Можете оставить вещи в шкафах, — наконец-то подала голос Суворова. — Сейчас они вам не понадобятся. И имейте в виду, что пользоваться личными устройствами разрешено только в часы свободного времени, когда вы имеете доступ к комнате.

Я забросил дорожную сумку в шкаф со своей фамилией, но телефон из кармана вынимать не стал. Так поспокойнее будет. Вяземский поступил так же. Еще я заметил, что он зачем-то носил перчатки. Тонкие, из какой-то дорогой светлой кожи. Они, конечно, идеально подходили к его уж слишком стильному видочку, но мне это показалось странным. Нет, погода сегодня теплом не баловала, но это уже был перебор. Впрочем, кто их знает, этих аристократов? Может у них это сейчас модно, а я со своей любовью к кожанкам и джинсам буду выбиваться из стаи?

— Кстати, а форма здесь есть? — оглядевшись, спросил Вяземский.

— Мы предоставляем одежду малоимущим, — ответил Физрук. — На самом деле всем желающим, но ношение формы здесь не обязательно. Однако уход за одеждой ложится на плечи воспитанников. Стирка по средам и субботам.

Вяземский аж просиял, не дослушав до конца, а я злорадно ухмыльнулся. Ну да, ну да. Представляю, как он будет отстирывать свой аналог «Бриони» или «Хуго Босса» хозяйственным мылом в холодной воде. Хорошо, что я взял немаркое и износостойкое барахло. А вот Олежке еще предстояло повозиться.. Интересно, он хоть рубашки гладить умел самостоятельно?

Мы вышли из комнаты и прошли дальше по коридору, до "зимней«лестницы. Деревянные половицы уютно скрипели под ногами, да и само старинное здание пахло именно что временем. Едва уловимый, но приятный запах, какой иной раз бьет в нос, когда заходишь в поживший деревенский дом. Вяземский не оценил, да и куда ему? А вот я словно в детство попал.

— Вижу, вы прониклись духом места, Владимир Андреевич, — заметил Физрук.

— Ну так и место с душой.

— Именно. Сейчас мы проводим вас в общую комнату. Познакомитесь с товарищами. Затем вы получите распределение на работы.

Я бросил взгляд на Вяземского. Надо же, даже не скривился, когда ему об этом напомнили. Или подсуетился, чтобы получить местечко, где получится бездельничать?

В холле у лестницы в этот час было оживленно, хотя народу оказалось меньше, чем я рассчитывал. Хотя дождь прекратился, даже выглянуло солнце. Наверняка воспитанники решили провести свободное время на улице.

Наставники отошли переброситься парой слов с дежурившими коллегами, а я огляделся.

— Оболенский?

Развалившаяся в кресле прямо у входа Агния Елисеева отложила какой-то журнальчик и уставилась на меня слегка осоловевшими глазами.

— Привет, Принцесса, — улыбнулся я. — А ты что здесь забыла?

— Все то же. Родители посчитали, что я еще не готова вернуться в Петербург. Тут же свежий воздух, это ведь так важно для восстановления здоровья… А вот тебя я и правда не ожидала здесь увидеть. Вроде бы ты тогда…

— Меня тоже посчитали не до конца исправившимся, — я поспешил пресечь лишнюю болтовню.

Принцесса отложила журнал, поднялась и остановила взгляд на Вяземском.

— Все преследуешь его, да? — тихо сказала она. — Лучше бы в Петербурге оставался. А то, глядишь, вернешься — а помолвку уже и расторгнут. Не за Оболенским тебе надо приглядывать, а за Марией, если уж тебе она так дорога. Хотя зачем тебе женщина, за которой еще до брака нужен глаз да глаз, а? Или все же правду говорят, что ваше положение настолько скверное, что только женитьба на Орловой вытащит твою семью из долгов?

Видимо, Елисеева ударила в больное место.

— Тебе-то какая разница, наркоша? — изменившись в лице, прошипел Вяземский. — Да и откуда тебе вообще знать, что…

— Оттуда, что я вообще-то знаю всю богему, а богема любит три вещи: бесплатное вино, секс и поболтать после. А здесь ужасно скучно, благо мне хоть позволяют выходить на связь, — отрезала Принцесса. — Отстал бы ты от Оболенского. Серьезно, Олег, ты и правда не в том огороде копаешь.

Я непонимающе уставился на Агнию.

— Ты о чем?

— Да так. Ни о чем. Олег все знает. Кстати, Дашкова тоже здесь, — она многозначительно мне улыбнулась. — Если ты понимаешь, о чем я… Правда, сейчас она на спортплощадке.

Елисеева невинно улыбнулась и, подхватив свой модный журнал, вышла из зала.

Я с недоумением пялился ей вслед. Что она такое сболтнула о Вяземском? У них что, действительно, все настолько плохо, что пришлось прибегнуть с устаревшему способу поправить положение?

Если я все правильно понял, Мария Орлова — та самая, из-за которой случился конфликт, была девицей непостоянной, порой чрезмерно раскованной и часто плевала на условности. Ни до, ни после брака она явно не собиралась сидеть в башне и ждать прекрасного принца. Наоборот, получала все удовольствия от жизни — и порой это доводило до скандала. Но все прощалось, потому что Мария, так уж вышло, была наследницей огромного состояния.

Единственной наследницей, насколько я понял.

И если Вяземские всерьез бедствовали, то становилось понятно, за каким чертом Олег так вцепился в эту помолвку. Как по мне, стоило расторгнуть все договоренности после первого скандала — репутация дороже. Но Вяземским были важнее деньги.

Только почему тогда Олег почитал меня угрозой? Неужели всерьез боялся, что я, точнее, Володя Оболеснкий старого образца, решит всерьез взяться за Орлову и сделать с ней партию? Что ж, тогда это бы многое объяснило.

— Господа, вижу, вы немного освоились, — Физрук вернулся к нам, а Суворова следовала за ним мрачной тенью. — Тогда прошу на улицу. Кратко введем вас в курс дела относительно работ.

— Вяземского я отведу сама, — отчеканила Суворова. — Займитесь Оболенским, Евгений Александрович.

Было заметно, что присутствие надзирательницы было воспитателю поперек горла. Но перечить ей он не стал и кивком отпустил обоих. Мне даже показалось, что Митрофанов вздохнул с облегчением, когда они удалились.

— Идемте, Владимир Андреевич, — поторопил он.

— Достали они вас?

— И они, и вы, — внезапно разоткровенничался воспитатель. — Нельзя так резко отряды смешивать. Здесь старые порядки, ребята другие… А вы… Прошу прощения, ваше сиятельство, но ваше сословие словно из другого мира.

— По большому счету, так и есть, — пожал плечами я. — Но среди нас тоже есть вменяемые люди, поверьте.

— Ваше сиятельство, я и помыслить не могу о том, чтобы среди высшего сословия не было достойных людей! Человек — он ведь по умолчанию хороший. Плохим его делает боль, обида и несправедливость. Правда, иногда и вседозволенность развращает, как это было в вашем случае.

— Было, — кивнул я. — Но я встал на путь исправления.

— Это я тоже вижу, ваше сиятельство, — улыбнулся Физрук. — Вы не плохой человек. И ваш оппонент — тоже. Отчаянный, но не плохой. Нам, простым людям, не всегда понять беды аристократии. Но больно бывает всем. Вот и я думаю, что оппонент ваш попал сюда из-за боли. Надеюсь, у нас получится его от нее избавить.

С учетом намеков, которые дала Елисеева, я в этом сильно сомневался. Но разубеждать идеалиста не стал.

— Вот мы и пришли, — наставник остановился перед вытянутым зданием из сруба. — Здесь питомник и приют. Вам отвели место на работах под руководством Антонины Дмитриевны. Она у нас здесь всем заведует.

Мне было сложно расслышать слова Физрука из-за многоголосого лая, доносившегося из постройки. Казалось, даже мощные деревянные стены содрогались от производимого шума.

— Чего это они?

— Вас почуяли, — ответила вышедшая из-за угла высокая девица в рабочем комбинезоне. — Вы, должно быть, тот самый Владимир Андреевич Оболенский, о котором мне рассказывала Индира Святославовна.

Я улыбнулся.

— Именно так.

— Антонина Дмитриевна, — по-деловому представилась девушка. — Заведую нашими зверями.

Физрук кивнул.

— Ну, вижу, вы познакомились. Пока оставлю вас, введите новенького в курс дела. И не опаздывайте к ужину, Владимир Андреевич.

Он исчез за углом, а я озадаченно уставился на новую начальницу. Выглядела она очень молодо, лет на двадцать пять. Еще и не красилась, а рубашка в мелкий цветочек, выглядывавшая из-под рабочей одежды и вовсе придавала ей девичий вид. Однако Антонина Дмитриевна тут же взяла меня в оборот.

— Значит, так, господин Оболенский. Меня, разумеется, предупредили, что вы у нас персона важная и к вам надлежит относиться с почтением. Однако здесь свои правила. Это место, где, в первую очередь, заботятся о братьях наших меньших. Поэтому кем бы вы ни были, из какого рода бы вы ни происходили, главное — то, насколько вы готовы заботиться о других. Если вы не готовы брать на себя ответственность за живое существо, не хотите возиться с лечением, обучением, узнавать новое, то…

— Готов.

Девушка смерила меня недоверчивым взглядом.

— Я только начала диктовать условия, ваше сиятельство.

— А давайте я скажу для разнообразия? — я хитро улыбнулся. — Наверняка сюда очередь выстраивается, правда?

— Это так, — кивнула девица и откинула толстую русую косу за плечи. — Но не всех я беру. Почему-то наши воспитанники, особенно новички, уверены, что работа в питомнике и приюте проста. Так что пришлось ввести дополнительное правило. Если вы берете на себя ответственность за питомца, то берете ее насовсем. Вы покинете это место только вместе.

Я закашлялся. А вот об этом Индира Святославовна, зараза она такая, как-то удачно забыла меня предупредить. Сама меня сюда засунула, значит, а мне еще и живность в нагрузку отдадут?

— Более того, если вы берете на себя ответственность по уходу и воспитанию нового друга, то экзамен на выпуск сдаете вместе. Когда я увижу, что вы действительно привязались друг к другу, когда ваш подопечный станет беспрекословно вас слушаться и когда вы сами полюбите его настолько, что не сможете от него отказаться, тогда я дам разрешение.

— А если не получится?

— Тогда вам нечего здесь делать и лучше поискать другую занятость, — отрезала Антонина Дмитриевна. — Я сама выпускница Извары и вернулась сюда потому, что не смогла надолго оставить своих любимцев.

Так, подождите. Это мне, выходит, с кошечкой или собачкой отправляться в Орден? Нет, можно, конечно, оставить питомца дома, но… А вдруг и правда привяжусь? Черт, ну зачем Индира проявила инициативу.

— Вы все еще можете отказаться. И лучше сделать это сейчас, если есть сомнения.

Я почувствовал, что на мне словно прожигали дырку взглядом. Обернувшись, увидел с десяток ребят в возрасте от шестнадцати до восемнадцати. Все немного чумазые, в перепачканных грязью комбезах. И все нахально улыбались, глядя на меня.

— А это кто?

— Такие же воспитанники, как и вы, Владимир Андреевич, — ответила главная по «псарне». — Мои ученики и помощники.

— И за каждым закреплена живность?

— Именно.

Я снова взглянул на воспитанников и не заметил ни одного знакомого лица. Никого с острова. Интересно, почему сюда брали только простолюдинов? И почему ИндираСвятославовна так хотела, чтобы я нашел друзей и информаторов именно среди этих ребят?

— Я согласен.

Антонина Дмитриевна подбоченилась.

— И что же, если я вам дам хвостатого инвалида, возьметесь?

Я пожал плечами.

— А чем он хуже? Живой ведь… Да и условия у меня дома подходящие. Матушка, конечно, вряд ли будет в восторге, но договоримся.

— Придется много учиться. И здесь кусают.

— Если зверь не бешеный, и ладно.

Индира-Индира, во что ты меня втягиваешь?

Но, судя по всему, девушка решила дать мне шанс.

— Для вас, Владимир Андреевич, боюсь, выбора не осталось. Работа в приюте пользуется спросом у наших воспитанников. И все же один наш подопечный уже давно ждет своего человека.

Стоявшие за спиной Антонины Дмитриевны «старички» переглянулись и как-то недобро заухмылялись. А я напрягся. Ничего хорошего от таких улыбочек ждать не стоило. Чего эта девица не сказала?

Но лицо надо было держать.

— Покажете? — спросил я.

— Должна предупредить, что этот подопечный… В общем, сложная у него судьба. Потому и к людям он относится настороженно и нередко — агрессивно. Питомец опасный, и я до сих пор не уверена, что вообще стоит поручать его нашим ребятам…

— Показывайте, — жестче сказал я.

Ну не тигр же там, в самом-то деле! Да и мне не мешало бы приручить какую-нибудь неприручаемую злобную скотину, чтобы поднять авторитет у местных «старичков». Глядишь, и уважать начнут. А мне это было нужно для работы.

Антонина Дмитриевна вздохнула.

— Если откажетесь, никто на вас косо не посмотрит, — прошептала она. — Тем более я. Алтай у нас и правда сложный пес. Идемте к вольеру, покажу.

Алтай, значит. Кличка мне понравилась. Отдавала классическими советскими фильмами. Я, конечно, не Никулин, да и этот Алтай, судя по всему, не Мухтар… Но вдруг?

Антонина Дмитриевна без опаски прошла в самый конец пристройки, где во тьме утопал здоровенный вольер.

— Сами не боитесь? — спросил я. — Раз он такой опасный.

— Меня он не тронет, я его лечила. Но я не могу уделять ему столько внимания, сколько требуется для полноценной реабилитации. Это же минимум четыре часа в день нужно только на одну собаку. Да и Алтай пес не простой. Служил на границе, помогал на заставе. Ранение получил при исполнении. И он, и кинолог. Мне толком не рассказали, что там произошло… Кажется, тогда брали каких-то опасных контрабандистов.

Я завороженно слушал девушку. Ничего себе, настоящий боевой пес! Действительно, как в кино. Я раньше таких почти не встречал, не говоря уже о близком знакомстве. И все же я заочно проникся к этому псу уважением.

— А супостатов-то в итоге взяли? — спросил я, замедлив шаг.

Антонина Дмитриевна пожала плечами.

— Вроде бы да, но дорогой ценой. Обоих — и кинолога, и собаку — вытащили с того света. Кинологу пришлось оставить службу, досрочно вышел на пенсию. И пса списали как негодного. Расстаться они уже не могли, так что вместе и перебрались в Извару. Так мы с ними и познакомились. Я как раз проходила практику по ветеринарному делу на местной станции…

Я заметил, что даже «старички» почтительно умолкли, слушая рассказ Антонины Дмитриевны.

— Но что же случилось, раз пес здесь оказался? — спросил я, хотя уже понимал, как так вышло.

— Умер хозяин, — с неподдельной горечью в голосе ответила девушка. — Рана сложная оказалась. Два года протянул — и все равно скончался. Алтая после его смерти девать было некуда, вот я его сюда к себе и забрала… Так что этого пса я мало кому доверю, да и он сам по своему прежнему хозяину очень скучает. Они ведь через такое вместе прошли… Никого признавать не хочет. А мне жалко его и обидно. Пес еще не старик, пять лет ему. Половина жизни впереди, а то и больше…

Я кивнул.

— Согласен. И я хочу попробовать.

Антонина Дмитриевна пристально взглянула на меня, скользнула оценивающим взглядом по моей фигуре. Но я чувствовал, что она сомневалась.

— Вы юноша крепкий и сильный, Владимир Андреевич. Может и управитесь, конечно… Только должна предупредить, что одаренных Алтай не любит. Не знаю, как он вашу силу чует, но начинает здорово нервничать. Так что, прошу вас, не демонстрируйте способности. По крайней мере в первое время. Ему и так будет трудно.

— Договорились, — ответил я и подошел к двери вольера. — Что дальше?

— Я пойду первой, он меня знает. Угощу его, приласкаю, чтобы успокоился. Вы сами ничего не делайте, все только по моей команде. Никаких резких движений, пожалуйста. Он вас обнюхает. Потом, когда я дам ему команду, можно будет познакомиться. Если, конечно, пойму, что он готов.

— Не цапнет?

— Обычно я это пресекаю. Он ведь служака, умеет подчиняться. Но все равно будьте осторожны.

За моей спиной послышались шепотки и, кажется, шелест ассигнаций. Неужели они там делали ставки на то, укусит меня этот страшный Алтай или нет? Тем временем Антонина Дмитриевна достала из кармана сушеный кусочек мяса и, скрипнув задвижкой, помахала им у двери.

— Алтай! — нараспев позвала она. — Алтаюшка, песик мой, выходи! Гляди, что я тебе принесла…

Чтобы со мной таким сладким голоском сюсюкались… Я собак не то что не любил — скорее просто был равнодушен. Своей никогда не было, хотя в детстве хотелось. А потом стало не до того. Так что я понятия не имел, что следовало делать, чтобы понравиться этому псу.

Да и как я мог конкурировать с его прежним хозяином? Он ведь наверняка возился с Алтаем, когда тот еще был щенком. Там должна быть настоящая привязанность. Не просто дружба — любовь и верность до гроба. А тут я со своими амбициями. Но пса действительно стало жаль, и я правда захотел ему помочь. Не знаю, почему. Просто в один миг я почувствовал, что так было нужно. Правда, не понимал, кому именно.

В затемненной глубине вольера послышались тихие шорохи. Пес явно умел вести себя скрытно — не приветствовал никого лаем, а, наоборот, словно осторожно присматривался, чтобы понять, стоило ли нападать. Мне от этого стало не по себе, но отступать было поздно.

— Алтайка, ну не стесняйся, — продолжала сюсюкать девушка. — Это же говяжье легкое, твое любимое…

Сперва я заметил движение большой темной тени.

— Ох ты ж черт, — шепнул я, когда собака вышла на свет.

Здоровенная длинношерстная немецкая овчарка медленно подошла к Антонине. Проигнорировала протянутое угощение и сперва ткнулась большой мордой ей в ладонь. Дескать, для начала погладь. Девушка улыбнулась, потрепала это мохнатое чудовище и снова предложила угощение.

Но пес медлил. Он осторожно обошел Антонину и уставился прямо на меня. Тяжелый взгляд. Мрачный. Не эти веселые собачьи морды в рекламе, а глаза существа, которое пережило боль, смерть и тоску. Глаза, в которые почему-то было стыдно смотреть.

— Алтайка, ну ты чего? — Антонина выпрямилась и на всякий случай положила ладонь псу на холку. — Это свой, пришел знакомиться… Владимир, замрите.

Я и так не шевелился. Теперь стало понятно, почему этого Алтая все здесь побаивались. Настоящее чудовище, а из-за мохнатой длинной шерсти он выглядел совсем уж угрожающе.

— Привет, пес, — улыбнулся я. — Я без угощений, но не надо меня жевать, ладно? Хотя бы сегодня.

Алтай приподнял голову и внимательно на меня уставился, словно понимал каждое мое слово. Выжидал. Антонина тоже слегка напряглась, но пока пес даже не зарычал.

— Я тебе вреда не причиню, Алтай, — продолжал я, посчитав, что единственное правильное — говорить искренне. — Ты вон как настрадался. И тебе здесь наверняка скучно, в четырех стенах-то. Может, познакомимся поближе? А там и погулять можно выйти… Я где-то здесь видел мячики. Ты в мячик играть любишь?

Пес медленно пошел на меня. Слегка повел ушами, когда Антонина шумно вздохнула.

— Не двигайтесь, Владимир, — предупредила она. — Он идет знакомиться. Я рядом.

Она пошла рядом с псом, продолжая поглаживать его по мохнатой шее. Что-то ласково приговаривала, но я не смог разобрать. Алтай подошел ко мне вплотную, уткнулся носом мне в пах — вроде бы это у собак считалось ритуалом приветствия.

А затем резко отпрянул назад — так, что Антонина охнула от неожиданности.

— Что-то не так? — стараясь сохранять спокойствие, спросил я.

— Наверняка почуял вашу силу.

По морде пса словно пробежала судорога. Он низко зарычал, попятился, обнажив длинные острые клыки. Уши прижались, холка поднялась.

— Стоять! — рявкнула Антонина, но было уже поздно.

Пес с утробным рыком прыгнул на меня.

Глава 14

— Алтай, отставить! — снова крикнула Антонина, но ее голос утонул в басовитом рычании пса.

Хвостатый одним прыжком оказался возле меня. Прямо у моего горла клацнули огромные челюсти — я едва успел отшатнуться и поднял руки, чтобы защититься.

Внутри меня забулькала от негодования Тьма. Почуяла угрозу, и я едва успел взять себя в руки. Требовала ответить на атаку, разорвать в клочья… Кровь мгновенно вскипела от адреналина, руки налились силой, пальцы потянулись, чтобы сомкнуться на горле собаки…

Стоять, Хруст.

Не убивать. Нельзя его убивать.

Антонина метнулась к нам, но мы с псом уже сцепились в единый клубок. Челюсти Алтая сжались на моем предплечье, благо я успел выбросить его вперед, чтобы защитить шею. Пес рычал, брызгал слюной, а я вцепился в мощную собачью шею, судорожно соображая, как успокоить этого хвостатого террориста, не причинив ему вреда.

Нельзя идти на поводу у Тьмы. Нельзя его калечить. Иначе точно не подружимся. А он был мне нужен.

— Владимир! — Антонина умудрилась подлезть так, чтобы увидеть мою рану. — Проклятье, Алтай! А ну отпусти его! Фу! Нельзя!

Но пес продолжал глядеть мне в глаза и челюсти разжимать не собирался. Словно проверял меня на прочность, ждал моей реакции. Ему-то наверняка думалось, что ему терять нечего. А вот меня он словно вызывал на поединок. Хоть какое-то развлечение в этом темном вольере, да, псина?

Странное чувство. Укус болел адски — хотелось выть и материться, но я сцепил зубы и только скрежетал ими от напряжения. Нет уж, псина, я не такой, как те, кто приходил к тебе раньше и убегал при первом низком рыке. Я тоже упрямый.

— Алтай, — я выдержал собачий взгляд и заговорил совершенно спокойно, словно совершенно не замечал его желания меня прикончить. — Угомонись, пес. Ты свою силу показал. Но, как видишь, напугать меня не вышло, я тоже не пальцем деланный. Так что завязывай с этим и давай познакомимся нормально.

Пес, все еще морща морду, моргнул и уставился на меня со смесью удивления и заинтересованности. Нет, ну словно и правда понимал человеческий язык.

Антонина потянулась было, чтобы помочь мне, но я ее остановил.

— Все в порядке, сам справлюсь. Вы же видите, он меня проверяет на прочность. И на зуб.

— Алтай, отпусти, — раздражённо проговорила девушка. — А ну фу!

Мы с псом одновременно покосились на нее и, проигнорировав ее команду, тут же вернулись к нашей дуэли взглядами. Дескать, отстань, женщина. Мужики сейчас сами между собой разберутся. Или лучше водички в миску налей, обоим пригодится.

— Все хорошо, Алтай, — еще раз сказал я псу, заметив, что почти перестал чувствовать свою руку. — Скоро все закончится.

Алтай снова зарычал, попытался клацнуть меня еще больнее, но я только усмехнулся.

— И что дальше, хвост? Я больше и сильнее, хотя уважаю твою смелость. Но силу демонстрировать не хочу.

— Боюсь, придется, — сказала Антонина. — Я его никогда таким не видела. Раньше он никого не кусал. Просто пугал, гонял… Не понимаю… Он словно с ума сошел.

Я неуклюже отпихнул Антонину и заметил, что у вольера собралась целая компания зевак из «старичков». Ну давайте, делайте ставки, смейтесь. Посмотрим, чем все закончится.

Пес снова зарычал, усилил давление челюстей и попытался замотать крупной башкой, словно хотел порвать мне все мышцы и сухожилия. Нет, так дело не пойдет. Антонина была права — придется показать силу. Главное — рассчитать так, чтобы не покалечить этого контуженного.

Я осторожно взял его за морду и повернул к себе. Зубы проскрежетали по кости, я поморщился от боли, но даже не зашипел.

— Чего стоите? — рявкнула Антонина на зевак. — Бегом за лекарем, дурачье! Владимир, лучше не надо…

Но было поздно. Мы с псом снова сцепились в подобии поединка. Он отпустил мою руку и снова попытался сомкнуть челюсти на моей глотке. Вертлявый сукин сын! Здоровенный, но очень ловкий. Шерсть лоснилась и выскальзывала из рук, а лапами он дрыгал будь здоров.

Но и я был не из простых смертных. Ухватив его за шею здоровой рукой, я перекинул брызгавшего слюной пса через себя и шмякнул на землю так, что тому пришлось лечь набок. И тут же сел на него сверху.

— Ну, давай теперь посмотрим, чей укус сильнее.

И я сам цапнул его. Навалился всем телом на брыкавшегося противника, вонзил зубы ему в ухо. Постарался сделать это настойчиво, но не прокусывать насквозь. Это же воспитательная мера, а не настоящая драка, в конце-то концов.

Пес возмущенно заревел, а затем заскулил — не то от обиды, не то от неожиданной боли.

— Фот фак-фо, — проговорил я, отплевываясь от шерсти. — Альфач хренов.

Не знаю, как долго пришлось сидеть верхом на собаке — сначала он сопротивлялся, отбивался, кусал воздух и пытался цапнуть меня. Затем подозрительно притих, но явно хитрил. Едва я ослаблял хватку, как Алтай тут же снова пытался меня укусить.

— Не-а, дорогой, — улыбнулся я, чувствуя, что кровь из раны уже залила штаны. — Бесполезно. И мы так будем сидеть до тех пор, пока ты не осознаешь это.

Или пока я не потеряю сознание от потери крови. Хотя немного времени у меня еще было.

Псина попалась упрямая. Уже успел прибежать лекарь — мужичок с чемоданчиком влетел в пристройку, но, увидев, в чьем вольере происходила потасовка, не решился заходить. Я поднял глаза на Антонину.

— Советы будут?

Девушка с ужасом посмотрела на мою рану.

— Прекращайте все это и идите зашивать. Иначе без руки останетесь!

Я покачал головой.

— Плевать на руку, я быстро восстанавливаюсь. По делу советы будут? Что мне с ним теперь делать?

Лекарь снова попытался сунуться в вольер, но теперь мы вместе с Алтаем неожиданно для нас обоих рявкнули на него.

— Никому не лезть! — крикнул я. — А то сам загрызу.

Мужичок тут же выскочил обратно, бормоча что-то о психованных аристократах. Антонина Дмитриевна сокрушенно покачала головой.

— Раз уж начали подчинять, идите до конца, — сказала она. — Если сейчас не добьетесь покорности, все будет зря. Потом придется начинать все заново, и уже будет сложнее, потому что он почувствовал вашу кровь.

Логично. Пес уже понял, что может причинить мне вред, хотя и не такой существенный, как ему наверняка хотелось. Единственный вариант — поставить его на место сразу же. Значит, буду подчинять дальше. Пока не вырублюсь.

Только сейчас до меня дошло, что этой своей выходкой я здорово подставил Антонину и весь преподавательский состав. Они-то не привыкли к одаренным воинам, которых можно резать на ремни, а им хоть бы хны — только кормить надо посытнее. Это я уже привык к силе и регенерации. А вот для местных все это сейчас наверняка выглядело катастрофически.

Я попробовал осторожно отпустить мохнатого пленника. Но стоило мне разжать пальцы здоровой руки, как Алтай вывернулся и укусил воздух прямо перед моим носом.

— А ну уймись! — рявкнул я так, что стены вольера затряслись. Но эффект был обратным.

На долю секунды, на краткое мгновение, я позволил Тьме проявить себя. И пес ответил яростью. К нему снова вернулись силы, и он мгновенно перешел в режим убийцы.

Вот, значит, в чем дело. Пес не просто бесился от присутствия силы рядом. Его выводил из себя дар Тьмы.

Я мгновенно подавил эмоции и снова взял Алтая в захват.

— Все, я понял, парень. Тебе не нравится та хрень, что у меня внутри. Мне она тоже ужасно не нравится, но я могу ее контролировать. И тебе она зла не причинит, обещаю.

Невероятным усилием я затолкал зов Тьмы поглубже. Почему-то Алтаю я сейчас доверял даже больше, чем себе. Не станет вышколенное и привыкшее к людям животное так яриться на какую-то фигню. Дар был опасен — и Алтай считал это мгновенно. Осталось только придумать, как сделать так, чтобы Тьма никогда не коснулась этого пса.

Надежно зафиксировав Алтая, я принялся ласково поглаживать его по голове и шее, надеясь, что это его успокоит.

— Ты мне все показал, и я с эти согласен. Но я не выбирал Тьму, понимаешь, — шептал я так тихо, что только чуткий собачий слух мог разобрать мои слова. — Это Тьма сама меня выбрала. И я не в восторге. Однажды я найду способ от нее избавиться, но до тех пор обещаю, что никогда не позволю этой силе тебе навредить. Обещаю, Алтай.

Пес тяжело вздохнул под моим весом и, покосившись на меня, демонстративно отвернул морду. Но расслабился и даже тихо заскулил. Словно в один миг превратился в желе.

Я поднял глаза на Антонину.

— Что это значит?

— Он вам покорился, — хрипло ответила девушка. — Теперь осторожно слезайте с него, но будьте бдительны! Это может быть уловка. Он умный и хитрый.

Я погладил уставшего пса по шее. Меня самого пробило на такой лютый пот, что рубашку и куртку можно было выжимать.

— Не глупи, Алтай, — шепнул я, медленно поглаживая его по морде. — Не глупи, пожалуйста. Все будет хорошо. Я дал тебе слово.

Пес не стал сопротивляться и притих. Я осторожно слез с него, продолжая внимательно за ним следить. Но на этот раз больше не было никаких уловок и хитростей. Алтай свернулся калачиком, положил морду на хвост и тяжело вздохнул.

— Ну что, мир, пес? — улыбнулся я, чувствуя, как на меня резко навалилась усталость. Слишком много крови пролил. Скоро начнет кружиться голова.

Но сперва нужно было убедиться, что мы с псом друг друга поняли. Я присел на корточки перед ним и потрепал его по шее.

— Мир? Но должен заметить, хватка у тебя стальная. Словно ты не овчарка, а какой-нибудь питбуль.

Он поднял голову, принюхался и… принялся лизать мою больную руку. Я поморщился от прикосновения собачьего языка к рваной ране.

— Ценю, но давай с этим повременим, хорошо? Тут одним зализыванием не отделаешься.

Алтай отстранился. Поднялся, ткнулся мордой мне в плечо, а затем медленно развернулся и побрел во тьму вольера.

Я обернулся к Антоните.

— И как все это понимать?

— Он вас принял, — прошептала главная по псарне. — А теперь марш к лекарю! Оболенский, из-за вас моя голова с плеч слетит!

— Все будет хорошо, — ответил я, но покачнулся и ухватился за высокий борт вольера. Девушка торопливо открыла дверь и буквально вытащила меня в коридорчик.

А я почувствовал, что больше не мог держаться. Голова резко закружилась, я потерял равновесие и провалился во мрак.

* * *
— Точно живой?

— Он же одаренный, что с ним сделается-то? Да и дышит, смотри…

— Не, ну он же белый как полотно…

— А ну разошлись!

Я приоткрыл глаза и увидел несколько любопытных лиц на фоне потолка псарни. Кто-то ойкнул, когда лекарь грубо всех распихал и склонился надо мной.

— Вы же из воинов, ваше сиятельство?

— Да… Мне только поспать да поесть, будет нормаль…

— А ну замолчите! Что я вашей родне скажу…

Я лежа пожал плечами, отчего вышло совсем неуклюже.

— Да не нужно никому ничего говорить. Все живы, проблема решена, рука заживет. Пес-то, надеюсь, привит от бешенства?

— Разумеется, он не бешеный! — Оскорбилась за спиной лекаря Антонина. — Господи, Оболенский, зачем я вам поверила…

Я приподнялся, оперевшись на более здоровую левую руку. Несколько «старичков» помогли мне сесть.

— Значит так, господа, — стараясь не морщиться от боли, я внимательно посмотрел на всех собравшихся. — Никому о том, что видели, не говорить. Не хочу, чтобы у Антонины Дмитриевны и ее коллег были из-за меня проблемы. Так что помалкивайте. Я жаловаться никому точно не стану, а руку быстро заштопаем и через пару дней заживет. Все понятно?

Ребята кивнули. Но лекарь и Антонина явно моего энтузиазма не разделяли.

— Вас нужно отвести в лазарет…

— Здесь промывайте и штопайте, — отрезал я. — Потом от столбняка уколете или что там еще нужно сделать. Я не стеклянный, не разобьюсь. А у вас будут большие проблемы, если меня зарегистрируют в лазарете. Директор начнет задавать вопросы, а Суворова и остальные надзиратели из Академии спят и видят, как прижать к ногтю изварских воспитателей. Я вам помочь хочу, неужели не понимаете?

«Старички» зароптали. На лице Антонины явственно читалось сомнение. Она прекрасно понимала, какими последствиями мог для нее обернуться инцидент. Да и лекарю бы точно прилетело за то, что струхнул и не остановил нас.

— Ага. А потом вернешься в свой дворец и начнешь жаловаться мамочке… — шепнул кто-то из ребят.

Я поднял голову на голос, поискал глазами оратора и уставился на него немигающим взглядом.

— Мне было известно, куда я еду и что здесь будет, уважаемый. И раз я не струхнул, будь любезен учитывать, что и дальше бегать к директору и жаловаться не стану. Хотите гладить своих песиков дальше — молчите о том, что здесь случилось. Потому что из-за прибытия одаренных здесь вся администрация наверняка стоит на ушах. Если кто-нибудь из нашей золотой молодежи пострадает, здесь всех мехом внутрь вывернут. Так что нужно молчать. Сейчас быстро все промоем, я пожру от пуза, посплю — и мне полегчает. А про рану придумаем какую-нибудь отговорку про царапину.

— Ты что, есть хочешь? — удивилась светловолосая девчонка с короткой стрижкой. — Тебе же больно…

Я кивком попросил лекаря начинать полевую экзекуцию. Тот огляделся, нашел уголок почище с импровизированным столиком.

— Ваше счастье, что я тоже из одарённых, Оболенский, — он покосился на меня. — Не понадобится искать операционную.

Я удивленно уставился на врача.

— А вы-то что здесь забыли?

— Пенсия у меня на свежем воздухе, — отрезал он и обратился к «старичкам», — Тащите его сюда. Будем ускорять восстановление.

О черт… Я хорошо помнил весь спектр ощущений, когда меня так же штопал лекарь на острове. Незабываемые впечатления. Но сейчас это был единственный выход, если мы хотели сохранить все в тайне.

Я действовал безрассудно, но это безрассудство могло мне здорово помочь обрести вес в колонии. Про нас с Алтаем все равно узнают — ребята обязательно проболтаются своим. Это вызовет интерес к моей персоне, но и уважать начнут. Особенно когда я сдержу слово и стану по-настоящему заботиться о хвостатом.

Да и то, что я решил молчать об инциденте на псарне, тоже может прибавить мне очков популярности. Мне были нужны друзья среди «старичков» и сторонники среди преподавательского состава. И сейчас требовалось показать свою надежность.

Конечно, можно было придумать что-то более безопасное, но времени у меня оставалось немного, и приходилось решать задачи нестандартным образом. Лишь бы все это помогло.

— Сейчас будет жечь, — предупредил лекарь.

— О, поверьте, я знаю.

Я стиснул зубы и зашипел, когда он принялся надо мной колдовать. Пора бы уже привыкнуть к этим ощущениям, потому как, что-то мне подсказывало, что это далеко не последняя подобная процедура.

Краем глаза я заметил, что девчонка с короткой стрижкой выбежала из пристройки. Лишь бы не пошла разносить новости.

Я несколько раз вырубился, пока лекарь надо мной колдовал. И всякий раз Антонина начинала паниковать. Приходилось уже вдвоём ее успокаивать. Остальные ребята наблюдали за процессом с интересом: когда еще такое увидишь.

— Вроде же наркоз положен, нет? — Спросил низкорослый паренек в желтой куртке.

— Вам положен, а Оболенский у нас особенный, — проворчал лекарь. — Конституция и дар воина позволяют ему выдерживать большие нагрузки, в том числе и боль. Вас бы от такого разорвало, Игорь, так что лучше не пробуйте.

— Никакого желания, — этот Игорь с опаской на меня покосился, когда на моем лбу снова проступила испарина. — Подумать только, такие жертвы — и все ради нас, плебеев…

— Я вас так не называл, — прохрипел я. — Мне главное, чтобы человек был хороший. А есть у него сила или титул или нет, дело десятое.

Наконец, лекарь закончил экзекуцию. На месте разорванных тканей красовался алый рубец. Болючий до ужаса, но хотя бы мясо не торчало.

— Извините, косметические изыски — это не ко мне, — сказал врач, накладывая защитную повязку. — Я больше по традиционной медицине.

— Мне и так отлично, — устало улыбнулся я. — Большое спасибо. А теперь надо поесть…

Меня вырубало от усталости и голода, но сперва нужно было добыть еды. Не поем как следует перед сном — и процесс восстановления замедлится. И сейчас я был готов жрать даже из собачьей миски.

Доктор принялся складывать вещи в чемоданчик, а я неуклюже поднялся. Так, равновесие держим — уже хорошо. Осталось пройти пару сотен метров до корпуса…

Девчонка с короткой стрижкой появилась в дверном проходе. В руках она тащила сверток из шуршащей бумаги.

— Ты вроде есть хотел? — она протянула мне сверток. — Я сбегала тут. На кухне сегодня Яшка дежурит, набрал немного…

Я уставился на девчонку почти что влюбленными глазами.

— Как твое имя, богиня?

Позади меня кто-то захихикал, а девчонка пригрозила весельчакам кулаком.

— Лена я, Юшкина.

— Если поесть, то лучше на улице, — предупредила Антонина Дмитриевна. — Собаки почуют еду и заволнуются. А до кормежки еще далеко.

Я кивнул.

— Хорошо.

— На минутку, Оболенский, — главная по псарне жестом велела остальным выйти вон. Те послушались и оставили нас наедине.

Я сжал в руках сверток с гостинцами так крепко, словно от него сейчас зависела моя жизнь. Ну, в какой-то степени так и было. Желудок запротестовал, когда пришлось отложить трапезу.

— Владимир, вы сегодня совершили очень глупый поступок, который мог скверно закончиться. Скверно для всех.

— Но ведь у нас получилось.

— К счастью. Но все могло пойти не так в любой момент. Пообещайте мне, как пообещали Алтаю, что больше подобное не повторится.

— Признаю, что поступил, не подумав, — кивнул я. — Но я был уверен в своих силах. И риск считаю оправданным. Ведь если я правильно понял, с псом мы договорились.

— И мы подошли к моей второй просьбе, — помрачнела Антонина. — Признаюсь, я не рассчитывала на то, что у вас дойдет до контакта с этим псом. Но вы прошли его проверку, вы начали заслуживать его доверие. И теперь вам ни в коем случае нельзя его бросать.

— Я и не собираюсь.

— Я в питомнике не первый год. Владимир Андреевич, — вздохнула Антонина. — На моей памяти было много печальных историй. Поэтому я настаиваю. Вы не должны предавать доверие этого пса. Боюсь, еще одного расставания с человеком, которого он полюбит, он просто не переживет. Вы уже сделали очень много — он вами заинтересовался и согласился за вами идти. Я вижу это. Не обманывайте его надежд.

Я бросил взгляд в сторону вольера, где отдыхал Алтай.

— Думаю, мы подружимся, Антонина Дмитриевна. Не сразу, но подружимся. Если слово аристократа для вас что-то значит, вы убедитесь, что я настроен серьезно.

Девушка наградила меня тяжелым взглядом.

— Надеюсь, это и правда так. А сейчас идите, вам нужен отдых. Рабочие часы на сегодня я вам зачту, но лучше бы вам просто отдохнуть.

— Поглядим. Может еще и отработаю, — улыбнулся я и направился на улицу.

Да уж, Хруст, опять ты нашел приключения на ровном месте.

У выхода меня уже ждали.

— А ты не такой сопляк, как остальные, — один из «старичков», которого здесь, видимо, считали старшим, протянул руку. — Не испугался. Не мямлил. Одобряю. Я, кстати, Митя. Минин.

— Володя. Оболенский, — я виновато улыбнулся и протянул левую руку. — Извини, правой сейчас не пожму.

— Ну он тебя и пожевал, сиятельство, — Минин кивнул на кучу сваленных досок возле деревянной ограды, отделявшей территорию питомника от загона для лошадей. — Ленка говорит, она там не только на тебя притащила, так что делись. Идем, перекусим вместе.

Эх… Ну ладно, совместная трапеза — залог добрых отношений.

Мы с ребятами расселись, и Ленка с тучной девицей по имени Тамара принялись накрывать «поляну». В свертке нашлись две черные буханки, кусок сыра, половина палки колбасы и шмат масла.

— Чем богаты…

— Да нормально, живем, — улыбнулся я.

Минин достал из-за пояса нож, протянул Ленке, и та принялась лихо резать наши пожитки. Тамара ловко собирала бутерброды и передавала по кругу.

Первые два, казалось, сгорели у меня еще в пищеводе. Невысокий Игорь и Митя с жалостью на меня взглянули и отдали каждый по одному.

— Ешь, сиятельство, — прогудел Минин. — Ты ж еще и на обед не успел…

— Спасибо.

Я жевал немного резиновый сыр, глядя на импровизированный ипподром. Несколько юных всадниц носились по зеленому лугу под командованием двух тренеров.

— Здесь и на лошадях катаются, — продевав сказал я. — Развлечение-то больше богатое.

— Ха! Сразу видно, в деревне ты не жил, сиятельство, — усмехнулась тучная Тамара и поправила роскошные кудрявые волосы. — В деревне без лошади никуда. На машину не всегда можно положиться.

— Это я понимаю…

— Да и к тому же у нас сейчас свободное время. Девчонки вот уговорили воспитателей разрешить поучиться верхом кататься. Для здоровья полезно.

— И красиво, — мечтательно протянул Игорь, наблюдая за одной особо ловкой всадницей. — Вон, Люда уже так приноровилась, словно в седле родилась.

Зрелище и правда было красивое. Стройная девица прекрасно держалась в седле, и сухая рыжая кобыла под ее управлением лихо и изящно брала барьеры.

— Ты на Люду не пялься, — Минин отвесил Игорю щелбан. — Сам знаешь, проблемы будут.

Я непонимающе покосился на парней.

— Да парень у нее ревнивый, — отмахнулась Ленка. — Вася Каменев. Тоже из наших. Он здесь типа самый главный, всю колонию в страхе держит. И ревнивый как черт. Если заметит, что кто-то на Люську его пялится, сразу звереет.

Я пожал плечами.

— Кого-то мне это напоминает…

— Чего?

— Да так, разборки и среди аристократов бывают. Вы что думаете, мы там друг перед другом расшаркиваемся и поклоны бьем? Нет, тоже случаются потасовки.

— Ну про тебя-то мы в курсе, — ухмыльнулась Тамара. — Газеты-то и сюда привозят. А от Люськи и правда держись подальше. Иначе даже Алтайка не поможет.

Я хмыкнул и вонзил зубы в очередной бутерброд. Желудок бросил все оставшиеся силы на судорожное переваривание пищи, и меня понемногу начало клонить в сон.

— А как оно вообще у вас? — спросила Ленка. — У богатеев родовитых. Как оно в вашей исправительной академии было?

— Честно? — проглотив кусок, я уставился на нее. — Здесь гораздо лучше.

— Почему?

— Люди хорошие. Вот я вам не нравился и наверняка не нравлюсь. А вы мне все равно помогли.

Ребята обменялись взглядами.

— Ну так ты нам вроде ничего плохого не сделал пока что, — пожал плечами Минин. — Да и интересно было поглядеть, что у вас с Алтаем получится. Он пес необычный — говно в людях на раз-два чует. И будь ты полной сволочью, Оболенский, он бы тебе живым не дался. Я давно за собаками ухаживаю, уже хорошо наших хвостов знаю. Так что раз Алтай решил, что с тобой можно иметь дело, то я ему верю.

Я застыл с занесенным ко рту недоеденным бутербродом.

— Вот как, значит.

— Ага, — добавила Тамара. — Вот мы посовещались и решили, что если Алтай тебя признает, то и мы отворачиваться не станем.

Я кивнул.

— Что ж, спасибо за доверие. Правда.

— Ты ешь давай. Кстати, правда, что все воины должны постоянно что-то жевать?

— А по мне не видно? — улыбнулся я и отправил остаток бутера в рот.

Игорь тем временем свернул самокрутку и, прикурив от спички, принялся дымить какой-то едкой дрянью. Ленка зафыркала и принялась отмахиваться от дыма, только насмешив остальных.

— Фу, куряги!

— Да я ж на улице! — оскорбился паренек.

Я рассмеялся вместе с остальными — больно уж комично у миниатюрной Ленки получалось ругаться. Но идиллию прервал испуганный крик со стороны «ипподрома».

— Ну че там такое… — лениво обернулась Тамара и обомлела. — Бл… Люську лошадь понесла!

Глава 15

Мы переглянулись. Тем временем всадница с дикими воплями пыталась остановить кобылу. Куда там! Лошадь лихо перемахнула через забор и понесла девицу дальше на ухабистый луг, за которым располагался лес.

А вот это уже было хреново. В лесу овраги, коряги, буреломы. Ноги переломать как нефиг делать.

— Надо помочь, — сказал я, поднимаясь.

Минин покачал головой.

— Не надо, сами разберутся. Тебе проблемы не нужны. Нам тоже.

— Не понял, — я с недоумением на него покосился. — Какие еще проблемы?

— Если ты сейчас за Людку впишешься и, не дай бог, потом с ней что-то случится, Глыба из тебя и нас заодно фарш сделает, — не отрывая взгляда от луга, проворчала Тамара. — И никакие аристократические дары не помогут.

Видимо, Глыбой они называли того главаря местной группировки Васю Каменева. Ревнивца. Ну допустим.

Я покачал головой.

— Да плевать на Глыбу. Вы с лошади когда-нибудь падали?

— Ну падал, — отозвался Игорь. — Как видишь, живой.

А у меня одноклассник инвалидом на всю жизнь остался, когда его жеребец сбросил. Костик Лабуш. Конь тогда вот так же на ровном месте чего-то испугался, встал на дыбы, понес. Мы в восьмом классе учились, осень была поздняя. Вот так, в тринадцать лет у Костика была куча операций на позвоночнике, и все равно получил инвалидность. Как перешел на домашнее обучение, так и только в девятом классе на вручении аттестатов и встретились. Костика на коляске везли.

Так что начхать на ревность этого Глыбы. И на самого Глыбу начхать.

Я быстро дожевал остаток бутерброда и перелез через забор. И без того уставшее тело отчаянно запротестовало. Вслед мне звучали возмущенные возгласы Игоря и Тамары. Митя, кажется, прикрикнул на них. Мелкая Ленка что-то неразборчиво тараторила.

А я перешел на бег, судорожно соображая, что мог предпринять.

Догнать понесшую лошадь можно было только на другой лошади. Я, к своему стыду, верхом ездить не умел. Совсем. Возможно, тело Володи и помнило навык — все же дворянин, аристократ, а верховая езда у них всегда входила в обязательную программу образования… Но вот моя башка точно в этом деле ничего не смыслила.

Так что сперва я просто побежал — быстрее всех, кто находился в Изваре, используя все ресурсы дара. Но все равно не успевал.

Люська, или как ее там звали, с криком неслась на вконец обезумевшей кобыле прямиком к лесу. Еще каких-то метров двести — и подлесок, и быть беде.

Инструкторы, надо отдать им должное, не растерялись. Оседлали лошадей, понеслись вслед за Люсей, но… отставали, хотя, как мне казалось, гнали во весь опор. У меня на своих двоих точно не было шансов. Что ж там за кобыла такая шустрая?!

Я чуть сбавил темп и оглянулся по сторонам. Нет, ничего, что могло бы мне помочь, да и что это могло быть? Физически не справлюсь, пусть и с дарами воина. Значит, придется достать туз из рукава.

Водяные фокусы Софии здесь бы не пригодились — вода была разве что в лужах да в виде грязевой жижи. Драгана обладала даром воина, как и я — ничего нового после того, как я отнял ее дар, я не почувствовал, но стал гораздо выносливее и сильнее. И лишь дар мудака-Артура сейчас мог как-то пригодиться.

Когда ж я уже смогу нормально поучиться обращаться с тем, что отнял? Достало уже выезжать на одной лишь интуиции!

— Ты чего встал, сиятельство? — запыхавшись, проговорил нагнавший меня Минин. — Передумал?

А он был шустр, несмотря на то, что сперва показался мне здоровенной неповоротливой горой. Ленка, почти что вывалив язык на плечо, тоже нас нагоняла.

— Придумал кое-что, — отдышавшись ответил я и попытался сосредоточиться.

Это было самым тяжелым. Разные дары текли во моей крови словно потоки нескольких ручьев, что впадают в реку. Трудно было вычленить из этой массы энергии нужную струйку. Особенно сейчас, когда сердце колотилось от нагрузки, времени было мало, а меня окружали люди, которым мое колдунство было поперек горла.

Один из инструкторов вскрикнул со смесью досады и испуга, когда его конь остановился как вкопанный перед какой-то темневшей полоской земли. Не то ров, не то овражек. Уже почти лес.

Черт. А лошадь Люси перемахнула через него так лихо, что только копыта сверкнули.

Я глубоко вдохнул и выдохнул. Так, Хруст, спокойно. Концентрация и отрешенность. Сим победишь.

— Ты чего задумал? — озадаченно прогудел Минин.

Ленка тут же на него зашикала.

— Тссс! Кажись, колдовать будет.

— Эээ…

— Всем тихо! — прорычал я, не открывая глаз. — Мне нужно сосредоточиться. Не отвлекайте.

— А что ты надумал…

Митя заткнулся, когда маленькая, но юркая Ленка больно его куда-то ткнула. Судя по вышедшему из его легких звуку, под дых или в живот. Мелкая, но боевая.

Не проще всего было работать с силой, визуализируя то, что я делал. Еще мне казалось, что каждая сила звучала по-своему. Вот, например, фамильный дар Оболенских — дар воинов — я видел как плотный серый дым, а звучал он звоном стали. И даже пах чем-то металлическим, как свежая кровь и раскаленное железо.

Дар Драганы слился с моим и, казалось, сделал краски глубже, запахи ярче, а звуки — громче. Поэтому сила воина все еще была моей основной.

Дар Софии — наследство русалок — был цвета глубокой воды под хмурым небом. Темно-синий, пах водорослями и рекой, и звучал как журчание льющейся воды. И иногда в этом потоке, словно хрустальные колокольчики, звенели голоса морских дев.

Дар Артура, с которым я толком даже и не познакомился, пах озоном и воздухом перед грозой. Почти прозрачный, бледно-голубой. В нем были слышны шелест листьев на ветру, рокот далекого грома, тревожное замирание природы перед ураганом.

И я выбрал именно его. Ветер сейчас мог мне помочь.

— А ну отошли в сторону, — велел я, все так же не открывая глаз. — Быстро пошли прочь.

— Куда…

— К ипподрому, дурак! — я обернулся и жестом поторопил ребят. — Бегом, мать вашу!

Ленка потянула за собой замешкавшегося Минина, а я быстро провел руками по воздуху, ловя потоки ветра. Один, второй, пятый…

Тонкие струйки природной силы соединялись в моих руках, словно невидимые нити, и я плел из них паутинку заклинания, которое сам же и придумывал на ходу. Почему-то мне сейчас показалось верным взять за пример именно паутину — прозрачную ловушку, попадая в которую, объект не может выбраться. Мне нужно было сплести такую же, набросить на лошадь с невезучей всадницей…

Я выбросил руки вперед, и «паутинка» сорвалась с моих пальцев. Придав ей ускорение с помощью мощного потока ветра, я отправил заклинание прямиком на понесшую лошадь. Кажется, немного переборщил — край «паутинки», задев второго инструктора, развернул его вбок вместе с лошадью. Тот охнул от неожиданности, резко затормозил, пытаясь удержаться в седле. Ну простите.

А заклинание тем временем достигло цели. Я бежал вперед и видел, как оно, словно сетка-ловушка, оно подпрыгнуло над всадницей и лошадью и упало на них сверху. Так, есть контакт. Теперь снова ловкость рук. Я шевелил пальцами, направляя потоки, стягивая ниточки «паутинки» так, чтобы нерадивая кобыла увязла в сгущенном воздухе и не смогла двигаться дальше. Девица в седле вскрикнула, когда ее лошадь резко остановилась и встала на дыбы.

— Ааааа!!

Время для меня почти остановилось. Словно на медленной перемотке, я видел, как всадница сорвалась с седла, зависла в воздухе, а затем, опасно перевернувшись, принялась падать…

— Блин!

Я едва успел перебросить управление «паутинкой» на более здоровую левую руку, а второй, все еще плохо работавшей, сгустил воздух под девушкой. Вереща как ненормальная, Люся плюхнулась спиной на созданную мной «подушку» безопасности и с новым вскриком — теперь уже удивленным — отпружинила вверх.

Одной рукой удерживая лошадь в ловушке, второй я осторожно окутал потоками воздуха стройное тело девушки в стильном костюмчике для верховой езды, бережно ослабил действие дара и мягко, почти что как на перину, опустил неудачливую наездницу на мокрую траву.

Слетевшая с катушек кобыла безуспешно пыталась вырваться, мотала головой, вращала вылезавшими из орбит глазищами и, пуская пену из пасти и молотила мою «паутинку» всеми копытами. Ну уж нет, бешеное ты животное, теперь не выберешься…

— Что здесь происходит? — услышал я за спиной сперва топот копыт, а затем строгий голос.

— А то вы не видели, — огрызнулся я. Всегда огрызался на глупые вопросы.

— Людмила, в порядке? — тут же окликнул спасенную девицу всадник.

— Д-да…

Девица захныкала, очевидно, до конца осознав, в насколько опасной ситуации оказалась. Вроде даже разрыдалась одновременно от облегчения и от страха. Инструктор спешился и тут же подбежал к девушке.

Ну да, ну да, пошел я на фиг со своим колдунством, синдромом спасателя и этой проклятой кобылой, которую все еще удерживал в ловушке.

— Люсенька, покажи ногу, — причитал напуганный до чертиков инструктор. — Как спина? А копчик? Не ушибла?

— Да нормально с ней все! — не выдержал я. — Что с лошадью делать? Мне вообще-то не так и просто ее держать.

Инструктор обернулся, тряхнул коротко стриженной головой. Посмотрел на меня, на бесившуюся кобылу…

И, кажется, только сейчас осознал, благодаря чему все сложилось относительно хорошо.

— Назовитесь, — он выпрямился, помогая Людмиле подняться.

— Оболенский. Новенький.

Инструктор смерил меня изучающим взглядом, а затем наградил насмешливой улыбкой.

— Так вот, значит, вы какой, княжич Владимир Андреевич.

— И вам не хворать, — начиная раздражаться, ответил я. — Сделайте что-нибудь с этой клятой кобылой. Если я ее сейчас отпущу, она же сразу умчится.

Инструктор что-то сказал белой как полотно девушке, та кивнула, явно стараясь взять себя в руки. Получалось скверно, но спасибо, что хотя бы пыталась. Людмила отошла к лошади инструктора, а мужик тем временем приблизился к кобыле. Довольно бесстрашно действовал, надо сказать, я бы не рискнул подходить так близко.

— Что вы с ней сделали? — спросил мужик, обернувшись ко мне.

Сейчас я его разглядел. Лет тридцати с небольшим, но казался старше из-за обветренного смуглого лица. Волосы немного выгорели на солнце и отливали рыжиной. Коротко подстриженная борода казалась смоляной.

— Стихийная сила. Ветром держу.

Он кивнул. Ну хорошо хоть, не стал сыпать новыми вопросами. Потому что я чувствовал, что на это заклинание уходили мои последние силы. И все сделанные Тамарой и Ленкой бутерброды я только что тоже сжег!

— Опускайте понемногу, — попросилинструктор. — Но плавно. Я подстрахую…

Почуяв близкую свободу, кобыла снова взвилась на дыбы, но мужик ловко ухватил ее под уздцы.

— Отпускайте.

Я уже почти не чувствовал пальцев — через них прошло столько силы, что мне казалось, что они сами начинали растворяться в воздухе.

— Сиятельство! — до нас наконец-то добежал Минин, а за ним мелкими шажками семенила Ленка. — Эй, ты как? Чет бледный…

— Нормально, — хрипло ответил я, понимая, что беззастенчиво лгал. — Устал просто. Надо бы прилечь, прикорнуть на часик, потом поесть… И буду огурцом.

Широкое, почти круглое, лицо Мити Минина исказилось испуганной гримасой.

— Ты чего…

Я не смог закончить фразу. Казалось, собственный рот перестал меня слушаться. Не вынесший перенапряжения организм дал сбой. У меня в голове словно что-то лопнуло, и плотина, сдерживавшая накопленную усталость все это время, прорвалась в один миг.

Я перестал ощущать не только пальцы, но теперь просто не чувствовал боли. Глаза сами собой закатились, рот перекосился.

Я падал, но ничего не мог с этим поделать.

И лишь перед тем, как рухнуть на распаханную копытами землю, я услышал злой крик Минина и почувствовал, что меня кто-то перехватил.

Но было поздно. Сознание отключилось.

* * *
— Да говорю тебе, кабздец это полный! Четвертый час в отключке…

— Погоди пока.

— Ну а что? Сам видел, его до корпуса на себе тащили. Точно случилось что-то серьезное. Еще док приходил, капельницей с сахаром его накачивал…

— Было б что серьезное, док бы его в лазарет отправил. А так тут отлеживаться оставили. Значит, жить точно будет…

Я ненавидел это состояние. Когда тело еще спит, оцепенело валяясь в одном положении, а голова уже проснулась и начинает работать. Не сонный паралич, но все равно не самое приятное. Голоса доносились словно из-за толщи воды. Какие-то фразы было трудно разобрать — как и узнать тех, кому они принадлежали.

— Да бросьте. Все с ним будет в порядке.

О, Олег, ты ли это?

Я с трудом приоткрыл один глаз и вперился им прямиком в Вяземского. Ну точно. Вражина собственной персоной. С ухмылочкой этой неприятной. Судя по состоянию его одежды, трудовые часы и свободное время он коротал за какой-то очень непыльной работенкой.

— Рано хороните, — прокряхтел я и наконец-то сфокусировал зрение.

Так-так, кто у нас тут…

Кантемиров собственной персоной, Лаптев, Игорек — с самокруткой за оттопыренным ухом… И еще двое незнакомых парней.

— Я вам не Папа Римский на смертном одре, — я попытался жестом разогнать эту делегацию. — Разойдитесь, а.

Горец навис надо мной и показал два пальца.

— Что видишь?

— Вижу, что в Англии за такой жест тебе бы по морде дали, — ухмыльнулся я. — Отстань, Максим. Ей-богу, все нормально.

— Какое нормально? Ты опять всех на уши поставил.

— Для него это обычное дело, — равнодушно пожал плечами Док. — Но я тоже рад встрече, княжич.

Я приподнялся на жесткой и неудобной подушке, огляделся и уставился на двоих незнакомцев.

— А вы кем будете?

— Это Петя Смирнов и Илья Волков, — представил их Лаптев. — Были с нами на острове. Теперь нас всех перемешали и засунули сюда.

— Что, тоже не исправились? Ну, будем знакомы.

Смирнов оказался рослым и крепко сложенным пареньком, по виду помладше нас на пару лет. Почему-то на меня он взирал не то с опаской, не то с благоговением — я спросонья так и не понял, но протянул ему забинтованную руку для приветствия и спохватился.

— Эмм… Пардон.

— Да ничего, — отозвался Смирнов. — Рад.

Волков знакомиться не спешил, да и рожа его мне сразу не понравилась. Было в ней что-то такое, что сразу выдавало надменного аристократишку. Тоже хорошо одетый — почти что так же щегольски, как Вяземский, только одежда уже несла на себе стирки неумелыми руками. Значит, он здесь дольше.

Я уставился на него и, кивнув, нейтрально улыбнулся. Сразу неприязнь показывать не будем. Подождем, как станет себя вести.

— Так, ребят, сколько я в итоге продрых? — спросил я, уставившись на Игоря, единственного неодаренного в этой пестрой компании.

— Три часа точно, — пожал плечами он, вытащив из-за уха самокрутку и принявшись нервно ее теребить. — Скоро уж ужин…

Я улыбнулся.

— Отлично. Как раз есть хочу.

— Ты всегда голодный, — проворчал Лаптев.

— Именно. Так что проводите-ка меня в столовую, кому не сложно. А то я еще ни разу там не был…

— Прошу прощения.

Мы резко умолкли и обернулись на незнакомый голос. В дверном проеме застыл долговязый тип неопределенного юношеского возраста — то ли четырнадцать, то ли все двадцать. Бритый наголо, с черепом неправильной формы, этот парень напоминал неудавшуюся кинопробу на роль Носферату.

— Ты, значит, Оболенский? — смерив меня бесстрастным взглядом, незнакомец уставился на меня в упор.

Я свесил ноги с кровати и выдержал его неприятный взгляд.

— Ну допустим.

Незваный гость сверился с дешевенькими электронными часами.

— Через пятнадцать минут ужин. Глыба хочет тебя видеть. Сядешь к нему за стол.

Бдевшие у моей койки парни зароптали.

Я приподнял одну бровь.

— Не многовато ли гонора? И по какому вопросу?

— Потолковать с тобой хочет. О чем — не мое дело, — отозвался бритоголовый. — Ты только сам приходи, не увиливай. И Глыбу не зли. А то мы и ночью в гости заявиться можем.

Передав послание, долговязый парень исчез так же внезапно, как и появился. Я пожал плечами.

— Ну ладно. Это уже интересно.

Стоявший у стены Вяземский сложил обтянутые щегольскими перчатками руки на груди.

— Мне тоже, — недобро усмехнулся он. — Мне тоже.

Глава 16

Вот не нравилась мне эта гримаса на роже у Вяземского, хоть ты тресни.

Точно что-то задумал, и задумал явно по мою душу. Ему бы научиться сдерживать свои эмоции, а то от Олеженьки за версту фонило предвкушением триумфа. Только вот какого?

Горец переглянулся с Лаптевым, и оба моих старых «сокамерника» синхронно покачали головами.

— Не нравится мне все это, Володь, — сказал Кантемиров. — Хотя за такую дерзость так и хочется этому Глыбе лицо начистить.

— Ты осторожнее на поворотах, Максим, — понизил голос Смирнов. — Здесь в карцер сажать не любят, но он таки все же имеется.

Ухмылка на лице Вяземского стала еще шире и отвратительнее. Вот кому бы я с удовольствием рожу подрихтовал, да только знал, что этот негодяй только того и ждал. Намеренно провоцировал и пытался вывести меня из себя, чтобы я ошибся. Хрен тебе, Олеженька. Не дождешься. Может с прежним Оболенским такое бы и прокатило, но я давно научился держать себя в руках. Особенно с такими, как ты.

— Да что он себе позволяет? — продолжал возмущаться Кантемиров. — Самого княжича — и так…

Я легонько тронул раздухарившегося парня за плечо.

— Спокойно, дружище. С этикетом здесь не все знакомы, и на первое время простим им это. Наоборот, я намерен ответить вежливостью на это приглашение. — Я одарил его многозначительным взглядом и слегка улыбнулся. — Особенно если так настойчиво просят.

Я встретился взглядом с вжавшимся в стену Игорьком. О нем все как-то позабыли. А ведь он оказался единственным неодаренным в комнате. Я не делил ребят по этому принципу — лишь бы человек был хорошим. Но говорить лишнего при нем пока что тоже не собирался.

— Игорь, покажешь мне столовую? — обратился я к нему, надеясь по дороге выудить из него побольше информации о Глыбе.

Кантемиров осекся, и все взгляды тут же обратились на моего неодаренного знакомого.

— Шпигарь, ты чего здесь забыл? — прошипел Лапоть. — Я же сказал тебе валить.

Чего? Игорь Шпигарь?

Я не выдержал и прыснул. Шутники его родители, конечно. Зачем так в рифму-то?

— Ребят, я сам справлюсь, — сказал я продолжавшему сверлить меня обеспокоенным взглядом Кантемирову. — Все будет хорошо. Поговорим как приличные люди. Даже если другая сторона этого не захочет.

Горцу стоило больших трудов обуздать свое возмущение. Вот уж кого можно было легко подловить на несоблюдении протоколов и формальностей. Для Кантемирова вежливость и соблюдение традиций явно было большой ценностью. Но я, будучи выходцем из куда более простой среды, на такие моменты смотрел сквозь пальцы. До порв до времени.

— Конечно, я провожу, — спохватился Игорек, когда я аккуратно, но настойчиво подтолкнул его к выходу.

— А вы, ребят, идите, — добавил я, слегка кивнув на Вяземского, безмолвно попросив Кантемирова за ним приглядеть. — Мы вас чуть позже догоним. Хочу умыться.

Вражина и Волков почти синхронно отлипли от стены и вальяжно направились к выходу. За ними остальные. Наконец, в комнате остались только мы с Игорем.

— А теперь будь любезен, объясни мне, что за хренотень здесь творится, — понизив голос, я закрыл дверь и обернулся к новому знакомцу. — Не многовато ли на себя взял этот Глыба? Я, конечно, приветствую простоту в общении и в целом ненавижу формальности, но все же его гонец не к смерду обращался, а к сыну вполне себе действующего князя. Не последнего человека в Петербурге, к слову. Этот Глыба совсем берега попутал или у такого чувства собственной безнаказанности была более весомая причина?

Игорь даже как-то съежился от моей тирады. Попятился, словно я шел на него с кулаками.

— Ну… Как бы тебе сказать….

— Говори как есть.

— Я точно не знаю. Разговоров и слухов много, но что из этого правда…

Я начинал терять терпение.

— Шпигарь, не беси меня, пожалуйста, — вкрадчивым голосом проговорил я, но все равно получилось угрожающе. — Я, знаешь ли, хочу разобраться, куда попал. Так объясни мне, почему этот ваш Глыба обращается с аристократами, словно они ему ровня?

Игорек развел руки в стороны и виновато улыбнулся.

— Ну так потому, что он вам, собственно, ровня и есть… Только наполовину.

— Прошу прощения? — Я удивленно приподнял брови. — Давай по делу.

— Ну, Глыба — это же просто прозвище. Так-то он Вася, Василий Каменев. Михайлович… — Шпигарь перешёл на шепот. — И он — ублюдок князя Горчакова.

— Погоди, — опешил я. — Внебрачный сын князя Михаила Михайловича?

Кое-что о сильных мира сего я все-таки успел разузнать. Род Горчаковых уже столетие занимал высочайшее положение при дворе. Сам нынешний князь Горчаков вроде бы даже входил в число личных советников императора. Серьезный уровень.

Игорек кивнул.

— Внебрачный, но вроде как признанный — раз князь дал ему свое отчество, — с опаской озираясь по сторонам, — шепнул он. — Но Глыба носит фамилию матери — Каменев. Мать у него простолюдинка. Кажется, служила в доме Горчаковых. Там, собственно… Ну сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул я, припомнив ночные похождения с Феодорой. Только, надеюсь, в моем случае обойдется без бастардов. Зачем женщине жизнь ломать?

— Вот в том и дело, что Глыба — реально глыба. Важный он, и все воспитатели знают о его происхождении. После рождения сына во избежание скандала его матери подыскали другую должность. Какое-то содержание у Глыбы было, но жили они небогато.

Тем не менее парень получил от отца главное — какое-никакое, а признание. Вообще, не самая распространенная история. Нередко о плодах подобной связи предпочитали вовсе забывать. Женщин удаляли с глаз долой, в лучшем случае давали «золотой парашют» или скромное содержание. И уж, разумеется, никто и помыслить не мог, чтобы жениться на простолюдинке. Нет, конечно, исключения случались, но они лишь подтверждали правило.

— Что ж, становится немного понятнее, — задумчиво произнес я.

— Это не все, — шепнул Игорек. — Правда это или нет, не знаю, но, по слухам, у Глыбы проснулся родовой дар. Он силу унаследовал, понимаешь? А это уже совсем другой разговор…

И правда. Глыба становился все интереснее и интереснее. Бастард-простолюдин, но одаренный. Сколько таких по России-матушке бегало? И как решали столь щепетильный вопрос семьи?

— А что за дар? — спросил я.

Шпигарь пожал плечами.

— Не знаю. Вроде что-то ментальное… Глыба не рассказывает, а выяснять себе дороже. Я знаю только то, что ему запрещено применять этот дар здесь.

Ага. Мне тоже было запрещено, но в исключительном случае никто по голове не настучал. Так что наверняка Глыба пользовался им в своих интересах. Просто аккуратно. Зато становилось понятно, почему этот Василий стал здесь главным. И почему, судя по всему, с ним считались даже воспитатели. Все же княжий сын, да еще и одаренный. Пусть и ублюдок.

— Поговаривают, Глыбу в Извару распорядился определить сам князь — с глаз подальше, — продолжал делиться сплетнями Игорек. — Потому что дар отнять у него невозможно, но парень стал слишком мешать титулованному батюшке. То ли где-то это всплыло, то ли еще что натворил, и это бросило тень на Горчаковых… Но Глыба не растерялся и устроил здесь жизнь по своим правилам. До вашего появления он был здесь единственным воспитанником, обладавшим даром. Может, напрягся, подумав, что под ним трон шатается?

— Я ничей трон шатать не собираюсь, — отозвался я. — У меня здесь несколько иные интересы, знаешь ли. Но за информацию спасибо, весьма познавательно. Пойдем, нас хватятся.

Я хотел было открыть дверь, но Шпигарь дернул меня за рукав.

— Не говори, что я тебе все это рассказал. Глыба не любит этого.

— Расслабься. Я вроде уже дал понять, что никого здесь сдавать не собираюсь.

Мы вышли в длинный коридор. Все уже разошлись на вечернее построение, и мы явно опаздывали. Ну да ладно, отбрехаюсь, если спросят. Игорь повел меня вниз, по внешней лестнице, и мы вышли к одноэтажному зданию, стоявшему отдельно от жилого корпуса. По старой традиции кухни и трапезные старались размещать чуть поодаль, чтобы в случае пожара огонь не перекинулся на остальные постройки.

Едва мы переступили порог шумного зала, меня тут же окликнул Физрук. Игорь словно растворился — ну да я его не винил. Теперь хотя бы было понятно, почему он так его опасался. Дар всегда пугал тех, кто им не обладал. Пугал и вызывал зависть.

Я подошел к Физруку, чтобы отметиться, но тот покосился на стоявший возле дальней стены стол.

— Осторожнее с Каменевым, Оболенский, — предупредил воспитатель. — Меня попросили разрешить вам сегодня поужинать с его отрядом. Проблем быть не должно, но все же.

— Это кто же вас так попросил, что вы разрешили, зная все риски?

Физрук отвел взгляд.

— С вашим появлением многое изменилось, — едва слышно проговорил он. — Порой мне начинает казаться, что мы здесь больше не хозяева.

— А разве раньше этого не было? — я украдкой покосился на него.

— Раньше были другие проблемы. Сейчас их может стать гораздо больше. Идите, Оболенский.

Ну ничего себе раскладик получался. Нет, здесь, в этой Изваре, точно все было перевернуто с ног на голову, несмотря на попытки представить все идиллией. Куда ни копнешь, о разгильдяйство, то «крыша», то интриги и борьба между воспитателями и надзирателями. И все какие-то зашуганные. Ладно, не все, но тем не менее.

МожетЮ все-таки не зря меня Самойлов сюда пропихивал? Снова дети. Только теперь — простолюдины. Но и они, выходит, оказались кому-то нужны. А Глыба, раз уж был здесь «крышей», наверняка мог что-то знать…

Уже знакомый мне бритоголовый долговязый гонец помахал мне рукой и жестом пригласил за прямоугольный стол у стены. Я проследил за его взглядом и увидел полный еды поднос. Надо же, как гостеприимно — позаботились. Даже выяснили, что я прожорлив.

Как назло, они расселись в самом темном углу, и я мог разглядеть лишь силуэты. Ну прямо театральщина. Я направился к ним, ловко лавируя между бродившими с подносами воспитанниками.

— Оболенский, — лаконично представил меня бритоголовый и указал на свободное место. — Присаживайтесь.

Я остался на ногах.

— Кто из вас Каменев?

Сидевший в тени молодой человек поднял голову.

— Я. Василий, как вы уже наверняка знаете. Присаживайтесь, ваше сиятельство, поешьте с нами. Люся старалась, набрала вам побольше мяса.

Я не сразу узнал спасенную девицу, но это точно была она. Просто в момент спасения было не до разглядывания, да и одета и причесана она была иначе. Сейчас девица и правда выглядела как подружка местного, прости господи, «авторитета»: форменный комбез расстегнут так, что демонстрировал глубокое декольте и несколько золотых цепочек, яркий макияж, массивные серьги, даже укладка. Честно говоря, образ всадницы ей шел больше.

— Благодарю.

Я уселся, отметив, что мне выделили место строго напротив Глыбы. И, моему удивлению, он оказался совсем не таким, каким я себе его представлял.

Чуть выше среднего роста, гармонично сложен — было заметно, что он тренировался и поддерживал себя в хорошей форме. Не качок, а именно что естественным образом развил мускулатуру. Возможно, борьбой. Одет Глыба был в изварскую форменную робу, но из-под нее выглядывала белоснежная свежая футболка. На шее орнаментом вилась какая-то татуировка, заползавшая за левое ухо.

Стригся он коротко, под машинную насадку, отчего вид имел ни разу не аристократический, хотя в чертах лица проступала некая утонченность. Только не было ясно, досталась ли она от отца или же от матери, которая наверняка была хороша собой, раз привлекла внимание князя.

Самое удивительное — Глыба носил очки. Небольшие квадратные стеклышки едва заметного зеленоватого оттенка в тонкой золотой оправе. Совсем неуместная деталь, словно ее налепили сверху в последний момент.

Вид он имел довольно суровый, но излучал спокойствие. Взгляд вдумчивый, изучающий. Правда, мне начинало казаться, что это спокойствие могло в любой момент смениться режимом берсерка.

— Что ж, ваше сиятельство, добро пожаловать в Извару, — не улыбаясь и продолжая пристально на меня смотреть, произнес Глыба. — До меня дошли вести, что вы в первый же день своего пребывания успели поднять здесь много шума. О вас начали рассказывать разные небылицы, и я не мог упустить возможности познакомиться со столь яркой личностью.

Он говорил удивительно правильно. Хорошо поставленная речь, прекрасное управление голосом. Да уж, Глыба и правда умел удивлять. В том числе и безупречной вежливостью. Пока что это обращение слабо вязалось с тем, что рассказывали о Каменеве «старички». Выделывался?

— Благодарю за приглашение, Василий… Михайлович, насколько мне известно?

Глыба улыбнулся лишь одной стороной рта.

— Что ж, вижу, интерес друг к другу у нас взаимный. Вы тоже навели обо мне справки. Польщен.

За столом Глыбы расселась разношерстная компания. Помимо бритоголового долговязого гонца и Люси я увидел еще двоих — похожие словно братья, эти ребята имели вид настолько угрожающий, что казались не то головорезами, не то телохранителями этого Глыбы. Еще пара притихших девчонок в конце стола, пара парней и…

Вяземский?

— Прошу, Олег, подсаживайтесь ближе, — любезно пригласил вражину Глыба. — В конце концов, вы в своем роде стали инициатором этой встречи.

Я уставился на Вяземского и покачал головой. Вот почему ухмылялся… Ну и что ты задумал, сволочь окаянная? Как опять все перевернул? Трюк дешевый, но тут уж кто первый подсуетится…

Вяземский пересел на сторону Каменева — одному из «головорезов» пришлось встать, и он занял место за спиной старшего товарища. Ну прямо как реальный телохранитель, блин!

Только сейчас я заметил, что шума в зале стало заметно меньше. Народ сосредоточенно жевал, усиленно делая вид, что происходящее за нашим столом никого не волновало. Даже некоторые воспитатели словно нашли предлог удалиться в коридор или заняться чем-то крайне важным в зале. Напряженное ожидание почти искрило в воздухе.

Что это было — официальный прием у местного «короля», от которого зависело то, как я буду существовать в Изваре дальше? Вяземский тоже прибыл сегодня — так что логично, что пригласили нас двоих. И все же интуиция подсказывала, что этот кретин опять успел наинтриговать против меня.

Я встретился взглядом с Кантемировым и едва заметно кивнул, дескать, все в порядке.

— Я наслышан о вашем участии Хруста в спасении моей драгоценной Люси, господин Оболенский, — отрезав кусок сосиски, Глыба отправил его в рот и тщательно прожевал. — И я благодарен вам за проявленную заботу. Люся, разумеется, тоже.

Девушка смущенно кивнула, стараясь на меня не глядеть. Да и вообще вела себя очень, даже слишком тихо, несмотря на довольно вызывающий образ. Реально он ее так ревновал, что ли? Тогда зачем позволял ходить в таком виде?

— Рад помочь, — ответил я. — У нас не было времени познакомиться с вашей подругой. Надеюсь, она в порядке.

Люся снова молча кивнула, и ее массивные серьги тихо звякнули.

— А еще я наслышан о том, что вы, господин Оболенский, большой любитель соблазнять чужих невест, — подчеркнуто спокойно продолжил Глыба и кивнул в сторону Вяземского. — До меня дошли вести, что вы своего рода коллекционер женской красоты и используете любые средства — от героических до самых низких — ради пополнения списка своих любовных подвигов. В том числе поэтому, как говорят, вы и оказались в исправительной системе. Что на вашем счету бесчисленное множество проступков от драк до дуэлей. И что мне впору всерьез обеспокоиться вашим прибытием в Извару, потому что вы представляете опасность для моего положения. Так ли это, ваше сиятельство?

Глава 17

Взгляд Глыбы мне не нравился. Этот парень пытался вести себя как крестный отец на минималках, а я не был намерен целовать ему перстень. И все же следовало отдать бастарду должное, он умел производить нужное впечатление. На местных ребят, вон, отлично работало.

— Боюсь, ваши сведения верны не до конца, Василий Михайлович, — улыбнулся я, выдержав его тяжелый взгляд.

— Тогда прошу вас прояснить, в чем же меня обманули. И я непременно принесу вам свои извинения.

Вообще, эта его манера говорить понемногу начинала мне нравиться. Безупречная вежливость как шелковая перчатка, под которой прятался железный кулак. Он не угрожал, ни единым своим словом не проявлял неуважения, но подтекст сквозил весьма красноречиво. Взять, что ли, на вооружение?

— Полагаю, большую часть этих сведений вы получили от моего одногруппника Вяземского, — я пожал плечами. — В таком случае ничего удивительного. Этот юноша решил, что мы — враги и теперь использует любую возможность, чтобы очернить мою репутацию.

— Боюсь, вы сами весьма успешно поработали над очернением своей репутации, ваше сиятельство, — Глыба отправил в рот картофельную дольку, тщательно прожевал и продолжил. — В Петербурге о вас ходит дурная слава.

— Так уж и дурная?

— Смотря для кого. Но, сдается мне, вам удалось настроить против себя все сословия: и аристократию — своим упорным нежеланием соблюдать приличия, и низкие сословия — своим наплевательским к ним отношением. Впрочем, в последнем я уже не так уверен. Говорят, вы успели завести друзей в Изваре. Из самых что ни на есть низов.

— Если вы ожидаете, что я стану оправдываться за деяния прошлого, то сразу разочарую, — нахмурился я. — Не вам быть мне судьей. Кому задолжал, тем попытался все отдать, господин Каменев. Но сплетен в свой адрес терпеть не стану. Давайте попробую угадать, как все было. К вам заявился знакомиться Вяземский. Воспользовался тем, что я успел обратить на себя внимание своей помощью незабвенной Людмиле. О вас говорят, что вы весьма дорожите своей подругой, и Олег, как я понимаю, выстроил свою манипуляцию на этом. Дело в том, что наш с ним спор действительно произошел из-за женщины.

Глаза Люси загорелись робким любопытством. Ох, девчонки…

— Просветите?

— Полагаю, господин Вяземский уже изложил вам свою версию событий. Что ж, мне о том, что тогда случилось, говорить сложно — я этого попросту не помню. Но, разбей я в действительности крепкую и связанную нежными чувствами пару, у меня был бы повод мучиться угрызениями совести. Но есть два нюанса. Первый — дама сама изволила проявить ко мне интерес. Второй — союз, о котором так печется господин Вяземский, основан на расчете.

Глыба приподнял светлые брови в подобии удивления и уставился на моего вражину.

— Об этом вы, кажется, умолчали.

— Разумеется, он умолчал, — хмыкнул я. — Господин Вяземский происходит из рода, несомненно, великого и старого. Один княжеский титул чего стоит. Однако за внешним блеском и пафосом скрывается крайне незавидное финансовое положение. Чем выше титул, чем громче имя, тем больше средств требуется на поддержание статуса. Но Вяземские истощили ресурсы и оказались на грани разорения. И самым очевидным решением, как и в стародавние времена, оказался выгодный брак. Уж не знаю, как родня Олега это устроила, но за него пообещали саму Марию Орлову.

Люся не удержалась и ахнула.

— Ту самую графиню?

— Именно ее, — кивнул я. — Партия кажется выгодной. Орлова станет княгиней и получит высокий статус и красивый герб. А Вяземские за ее счет поправят свои дела и войдут в самый высший свет. Так что никакой любви, только сухой расчет. Хотя, должен отметить, ухаживает господин Вяземский красиво. Беда в том, что я обратил на себя внимание его невесты. Скандал имел место, но ничего порочащего достоинство девушки я не сделал. И все же наш Вяземский всерьез напрягся. Да, Олег? Напрягся до такой степени, что решил всеми способами испортить мне жизнь. А тут вы — король маленького изварского королевства. Разумеется, он попытался натравить вас на меня. И что он вам наговорил про меня и вашу незабвенную?

Перекошенная рожа Вяземского стоила всех потраченных слов и неудобств. Олег тихо бесился, сжимая край стола пальцами так крепко, что кожа на его тонких перчатках едва не треснула.

Получай, щеголь хренов. Не один ты умеешь переворачивать факты себе на пользу.

Глыба наблюдал за нашим перекрестным допросом с нескрываемым удовольствием. Люся хотела было что-то сказать, но он жестом велел ей помолчать.

— Мне было передано, что вы имеете виды на мою даму.

Я не выдержал и расхохотался.

— Интересно, когда я успел их заиметь? Пока не давал ей убиться, упав с лошади, или пока валялся в отключке?

Люся укоризненно уставилась на Вяземского.

— Что с вами не так, а? — шепнула она. — Зачем наговаривать на незнакомых людей?

— Все с ним так, просто он обижен и желает мести, — ответил за Олега сам Глыба. — Что ж, теперь картина складывается куда яснее. Я верю вам, Владимир Андреевич. Разумеется, я знал, как все было на самом деле. Однако не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на этот спектакль. Подумал, вам тоже будет полезно посмотреть на своих друзей и врагов.

— Интересные у вас развлечения, — отозвался я.

— Я хотел узнать, как такие, как вы, ведут себя в стрессовой ситуации. Потому что люди являют истинное лицо именно тогда, когда их выбивают из колеи. Что ж, вы, господин Оболенский, меня в некоторой степени удивили, но это было занимательно. Но ваш спутник кается мне еще более любопытным персонажем.

— Оболенский лжет, — прошипел Олег.

— В чем же я неправ? — улыбнулся я. — В том, что Орловой ты сам по себе не нужен, да и она тебе интересна как мешок с деньгами? В том, что ты настолько боишься лишиться этой возможности разбогатеть, что готов на любое безрассудство? Если тебе лень шевелить головой и пытаться самому завоевать положение в обществе, то это не мои проблемы.

— Это говорит человек, который сам только и занимается тем, что тратит отцовские деньги…

Э, дорогой, ты еще не знаешь, чем мне вскоре придется за все это заплатить. У меня даже имени не останется. Только Тьма и ее дар.

— Довольно, господа, — прервал спор Глыба. — Люся, будь любезна, принеси нашим гостям горячего чаю.

Девушка послушно вылезла из-за стола, а Каменев едва заметным жестом велел остальным отсесть подальше. Он подался вперед, и Вяземскому пришлось потянуться вслед за ним.

— Что ж, господа, я услышал достаточно для того, чтобы составить мнение. Как вы уже, должно быть, слышали, отец у меня из ваших. И мне передался кое-какой дар. Например, я умею отличать правду ото лжи, — улыбнулся он и взглянул сперва на меня, затем на Вяземского. — Вы, Владимир, действительно многого не знаете о том, о чем говорите. Но в том, что говорите, вы верите. А вот вы, Олег, были честны не во всем.

Вяземский нахмурился.

— Прошу прощения?

— Ваши мотивы действительно не так чисты, как вы изначально их мне представили.

— Возмутительно! — еще сильнее занервничал Олег. — Вы думаете, я поверю в то, что вы — ходячий детектор лжи?

Глыба недобро улыбнулся.

— Понимаете, мне совершенно неважно, верите ли вы мне. Гораздо важнее то, что я сам сделал для себя выводы. А в Петербурге есть люди, которые знают о моем даре. Взять хотя бы моего отца… И дело не в том, что вы солгали мне, господин Вяземский. А в том, что пытались без моего ведома решать свои проблемы моими руками. Этим своим наветом вы оскорбили не только господина Оболенского, но также и меня и мою даму.

Перед нами возникли стаканы с дымящимся чаем. Глыба похлопал по скамье рядом с собой, приглашая Люсю присоединиться.

— Я не терплю подобного отношения, господа, — все еще спокойно говорил Каменев, но воздух начал тяжелеть и сгущаться, как перед грозой. — Честно признаюсь, вашу аристократическую братию я не люблю. Насмотрелся на то, что вы творите, с другой стороны, которую афишировать не принято. И я не боюсь аристократов — потому что мне есть чем ответить, и мой дар оказывается весьма полезным. Полагаю, лишь по этой причине мой отец-князь до сих пор от меня не избавился. Поэтому да, я могу позволять себе некоторые вольности в обращении с подобными вам. Кроме того, я здесь давно, и, как верно выразился господин Оболенский, я здесь король маленького королевства. Здесь вам не помогут ваши статусы, титулы и все то, за что там, в Петрополе, вам кланялись в ножки.

— И к чему вы клоните? — спросил я.

— К тому, что сильнее аристократов я не люблю только слишком много возомнивших о себе молодых выскочек, которые считают всех остальных идиотами, — он уставился на Олега. — Вам, господин Вяземский, придется как-то ответить за нанесенное нам оскорбление. Особенно я жажду сатисфакции в отношении своей дамы. Никому не позволено наговаривать на нее.

— Полагаю, я все неправильно понял, — тут же принялся изворачиваться Вяземский. — Сами понимаете, у меня уже был скверный опыт, и я предположил, что здесь он поведет себя так же…

— Господи…

Я не выдержал и закатил глаза. Так дешево? Серьезно? Даже признать свою вину нормально не можешь, да, Олеженька?

— Раз вы оскорбили мою даму, то ей и выбирать для вас наказание, — игнорируя оправдания Вяземского, Глыба взял Люсю за руку. — Дражайшая, как этот юноша заплатит за грязные наветы? Что тебя удовлетворит?

Девушка вздрогнула, когда он к ней прикоснулся. Что-то мне подсказывало, что Люся-то в этих отношениях была не совсем по своей воле. Была в ней какая-то забитость, затравленность. Которую она пыталась скрыть за вызывающим макияжем и образом подружки гангстера.

И ответственность, которую Глыба только что на нее возложил, Люсю явно не воодушевила. Казалось, ей хотелось оказаться как можно дальше отсюда, чтобы не видеть ничего этого, не слышать. Просто спрятаться. Но она должна была играть по одним им с Глыбой известным правилам.

Девушка стерла озадаченность с лица и медленно, с напускной ленцой, окинула взглядом напрягшегося Вяземского.

— Перчатки, — сказала она, с улыбкой обратившись к Глыбе. — Мне нравятся его перчатки.

Глыба непонимающе покосился на пассию.

— Серьезно?

— Ну да. Они явно очень дорогие и красивые. Цвет мой. А мне как раз на улице вечерами холодно — так хоть буду греться. У него рука вон какая тонкая, словно девичья. Мне подойдут.

Кажется, всех нас удивило решение Люси. На самом деле девчонка просто хотела поскорее закончить этот конфликт, вот и попросила самую простую вещь. Эх, Олег, она ведь тебя сейчас спасла. Интересно, дойдет ли это до тебя?

Нет, Глыба, конечно не убил бы его и вряд ли бы даже серьезно покалечил. Но на правах местного короля признанного бастарда самого горчакова он точно мог сделать жизнь Вяземского невыносимой. Подозреваю, даже за пределами Извары.

Но Олег решительно мотнул головой.

— Нет. Перчатки отдать не могу.

Ну не сказочный ли идиот?!

Глыба положил руку на стол ладонью вверх.

— Перчатки, ваше сиятельство. Слово дамы — закон.

Я уставился на него и едва заметным жестом поторопил. Мне самому смертельно надоела эта аудиенция, да и жрать хотелось, а еда уже остыла. Вяземский поймал мой взгляд. Что-то промелькнуло в его глазах. Страх? Не поздновато ли испугался?

— Нет, — он снова замотал головой и попытался выскочить из-за стола, но один из «братков» Глыбы тут же возник рядом с ним. — Нет, не могу…

Люся таращилась, ничего не понимая. А вот Глыба, казалось, начал сердиться.

— Олег, — позвал он странным, словно изменившимся на уровне низких вибраций, голосом. — Олег, посмотрите на меня.

Вяземский, все еще по инерции пытаясь вылезти из-за стола, все же взглянул в глаза Глыбе.

И застыл.

— Сядьте за стол, снимите перчатки и отдайте их моей даме, — все тем же изменившимся голосом приказал Глыба.

Мне стало не по себе. Тьма внутри меня заворчала, чувствуя угрозу. И лишь когда Вяземский послушно, словно кукла-марионетка, опустился за стол и начал в точности выполнять приказ, я убедился, что Глыба применил дар.

Значит, не только умел отличать правду ото лжи. Горчаковы же были менталистами, владели какими-то практиками по работе с головой… Ничего себе дар у парня!

Тьма тут же снова заворочалась, и я ощутил… Жажду.

«Забери!»

«Хочу!»

«Он должен быть нашим!»

Пришлось тряхнуть головой, чтобы отогнать наваждение и этот внутренний голос, который принадлежал не мне. Дар ценный, но у каждого жара есть своя обратная сторона, нужно помнить об этом. И собирая силу, ты забираешь и слабость, которую она в себе несет.

Да и просто не хотелось идти на поводу у этого прожорливого силового каннибала, который во мне поселился с появлением Тьмы.

Вяземский тем временем принялся медленно стягивать перчатки. Сначала с одной руки, потом со второй… Он расправил их и положил перед Люсей.

А я уставился на красные пятна на его пальцах. Сперва мне показалось, что это был яркий маникюр — еще хотел посмеяться. Но, поймав мой взгляд, Олег тут же спрятал руки.

Не ногти накрашенные это были. Пятна от краски. От ярко-алой несмываемой краски.

Которую никак не могли вывести наши слуги с дверей Аптекарской усадьбы.

— Ну ты и сволочь… — прошипел я, впервые за вечер потеряв самообладание. — Сам, значит…

Люся схватила перчатки и спрятала в карман робы, а Глыба непонимающе на меня уставился.

— В чем дело?

— Нашелся виновник одного преступления. Этот придурок расписал вандальной краской двери моего дома.

Вот за это я уже был готов бить лица. Так напугать мать, поставить на уши всех слуг, да еще и в день, когда сгорел дворец…

Я медленно поднялся из-за стола и направился к Вяземскому. Один из головорезов Глыбы хотел было перегородить мне дорогу, но Глыба с циничной улыбкой велел ему не вмешиваться. Ну да, он же у нас любил смотреть представления и потешаться над разборками аристократов. Извини, бастард, в этот раз я тебе такого удовольствия не доставлю.

В один миг оказавшись возле Олега, я крепко схватил его и шепнул на ухо:

— Не дергайся. Сейчас мы выйдем. Иди спокойно. Рыпнешься — будет хуже.

Почему-то он обмяк под моей хваткой и позволил торопливо вывести себя из обеденного зала. Я огляделся, нашел дверь с большой буквой «М» и затолкал Вяземского туда.

— Пошли вон! — рявкнул я двум парням, и те ретировались, едва успев застегнуть ширинки.

Подперев дверь черенком от швабры, я с силой толкнул Вяземского в стену, и тот с глухим стуком долбанулся спиной о кафель.

— Ты, значит, — шипел я. — Совсем идиот?

Олег внезапно переменился. Лицо исказилось гримасой ярости. Загнанный в угол решил сражаться.

— Потому что вы воры и есть! — выплюнул он мне в лицо, брызнув слюной. — Что, думал, я не узнаю, да?

— О чем?

— Ты еще издеваешься? Я все знаю! Я знаю, что вы задумали! Но все равно не сдамся.

Я закатал было один рукав, но остановился.

— Ты о чем вообще? Какие к черту воры? Если ты по поводу спора из-за усадьбы…

— Нет! Не только! Я знаю, что задумал твой дед. Выяснил, но уже поздно было.

Он попытался броситься на меня, но даром воина Вяземский не обладал. Я легко поймал его, прижал к стенке и зафиксировал руку на его шее так, что дышать он мог, а вырваться бы не получилось.

— Ты чего несешь вообще? При чем здесь дед?

— Ты что, серьезно не знаешь? Они не сказали тебе после аварии? — удивился Олег. — Да ну. Не верю.

Я сильнее сжал его горло.

— О чем мне не сказали? А ну говори!

— Это твой дед хотел сорвать помолвку, — прохрипел он. — Я узнал… Старик вел переговоры с Орловыми за нашей спиной… Хотел женить тебя на Маше, забрать все… Это он, это старый князь все это подстроил. Он тебя подослал… Он устроил скандал, чтобы расстроить договор…

Глава 18

Я опешил настолько, что убрал пальцы с шеи Вяземского.

— Бред ты несешь. Полный бред.

— Я говорю то, что знаю. То, что выяснил, — огрызнулся вражина. — Потому вы и воры. Вечно отнимаете у моего рода то, что должно принадлежать нам.

Я почти не слышал его. У меня не укладывалось в голове, что старый князь мог пойти на столь грязный метод устранения соперников. Это ведь шло вразрез со всеми традициями, обычаями и пониманием о чести. А дед честь ставил превыше всего.

Или я просто не успел его как следует узнать?

— Что ты из себя невинность-то корчишь? — скривился Вяземский. — Это все ведь дело многих лет. Наши роды давно соперничали, просто вам в двадцатом веке повезло больше. Ладно, черт с ней, с усадьбой, хотя она должна быть нашей. Исторически была нашей… Но так низко поступать, пытаясь расстроить мою помолвку… Нет, Оболенский, я этого не допущу.

Я отстранился, но продолжал перегораживать ему путь к выходу. Нет уж, раз начал, он теперь все расскажет.

— Как ты вообще все это выяснил? — Спросил я.

— Так я тебе все свои каналы и сдал. Ага, конечно. Но источнику можно верить. У него нет причин лгать, и он близок вашей семье.

Так-так, еще интереснее. И у меня все еще не складывалась картинка.

Допустим, дед и правда решил, что Орлова будет хорошей партией для младшего внука. Допустим, суть была в деньгах. Но старый князь должен был знать о том, что эта Орлова имеет репутацию весьма легкомысленной особы. Как он на это согласился, если у нас дома при его правлении все ходили на цыпочках и застегнутые на все пуговицы?

Или все-таки деньги не пахнут? Решил, раз младший внук уродился непутевым, то хотя бы сгодится на то, чтобы через брак привлечь дополнительные активы? Да, союз действительно был бы выгодным.

Но неужели на примете не было других богатых невест? Мог бы сосватать за меня какую-нибудь девицу из нового дворянства — богатую, но не такую знатную, как Орлова. Титул и герб у нас и так был, дар тоже имелся… И так бы сгодилось.

Так почему именно Орлова? Что у нее было такого, что дед решился на нечестную игру, лишь бы заполучить ее к нам в род? Дар?

— Кстати, а какой дар у Марии?

Вяземский удивленно моргнул.

— Не помнишь?

— Нет.

— Харизма. Она умеет влиять на эмоции других. Управляет настроением, словно погодой. Захочет — тучи разгонит или, наоборот, вгонит всех в хандру.

Я удивленно приподнял брови.

Интересный дар. Полезный для тех, кто работает с публикой. И не только. Можно найти массу интересных вариантов применения. И зачем этот дар так потребовался деду? Хотел заполучить в род носителя дара ментального воздействия? Стратегически, конечно, верно. Но только тогда разумнее было бы женить на Орловой Лешу, а не меня. Леша — наследник, он и его жена передадут своим детям новые, особые способности.

Короче, понятно, что ничего не понятно. Или же, что вероятнее, мы с Вяземским знали далеко не все.

Хотя стоп. Автомобиль, на котором разбился Володя, принадлежал как раз Алексею. Что если наследником хотели сделать именно Володю, то есть меня… Но деду это зачем? Или Вяземский все-таки преувеличивает его значимость в этом вопросе? Вдруг это вообще не его интрига?

— Не думай, что я сдамся, Оболенский, — хрипло проговорил Олег, держась за горло. — Я знаю, что ты действовал по указке своего деда. Только старик умер раньше и не дождался реализации своего плана. Для меня еще ничего не кончено, и я буду продолжать сражаться за то, что мне обещано. Я будущий глава своего рода, главный наследник… И от меня слишком многое зависит. А терять, как ты мог заметить, мне мало что осталось.

Я скрестил руки на груди и позволил Вяземскому выпрямиться.

— Считай, сейчас у нас перемирие, Олег, — сказал я. — Я никаких действий предпринимать не буду, пока не выясню, что из сказанного тобой окажется правдой. А там буду думать. Но до этого момента — мир.

— И зачем мне это?

— Ну, у тебя два варианта. Остаешься здесь с переломанными костями — поверь, я уж позабочусь о том, чтобы они заживали как можно медленнее. Будешь валяться беспомощный и ходить под себя столько, сколько я захочу.

— Либо?

— Либо сейчас ты проваливаешь из Извары, возвращаешься домой и сидишь тихо. Мне здесь твоя маячащая рожа не нужна, я сюда не ради разборок с тобой приехал. Так что подними те же связи, благодаря которым ты здесь оказался, и будь любезен исчезнуть.

Вяземский расхохотался.

— Надо же. Допустим, я уеду. А дальше что? Что будет, когда ты выяснишь подробности всей это истории?

— Тогда и будем думать. А сейчас, Олег, честное слово, не беси, — я навис над его ухом и понизил голос. — Я вполне могу устроить тебе невыносимую жизнь, но не хочу тратить на это время. Я даю тебе возможность убраться отсюда и отделаться малой кровью. Но если ты согласишься, а я потом узнаю, что ты опять сделал какую-то глупость в отношении моей семьи, клянусь, ты у меня в гроб ляжешь. И так, что сам будешь об этом умолять.

Я выпустил на свободу немного Тьмы — недостаточно, чтобы сила проявилась физически, но этого хватило, чтобы произвести нужный эффект на Вяземского. Он и сам наверняка не понял, почему его резко так скрутило.

Он побледнел, отпрянул и вжался спиной в кафельную стену.

— Мы друг друга поняли? — Спросил я.

— Да, — тихо отозвался он.

Я отстранился, давая ему дорогу.

— Теперь проваливай.

Видимо, я все же немного переборщил с Тьмой, потому как Вяземский пулей вылетел из туалета. Яприслонился лбом к холодной стене, собираясь с мыслями.

Что все это значило? И почему меня не отпускало чувство, что на самом деле враг был гораздо ближе, чем казалось?

* * *
Вяземский воспринял мои слова слишком уж буквально. Парня и след простыл.

Он не появился после отбоя, а утром следующего дня я заметил, что отведенная ему постель даже не была перезаправлена со вчерашнего дня. Только пропала так и не распакованная сумка из шкафчика.

Официальная версия его исчезновения — ошибка в документах распределения и поспешное вынесение решения о наказании. Якобы в отношении Вяземского приговор был пересмотрен, и княжич немедленно отправился под домашний арест. Ну да, ну да.

Что ж, хоть где-то он поступил правильно. А я теперь наконец-то мог сосредоточиться на главном задании.

— Эй, княжич! Пособи!

Миниатюрная Ленка в паре с еще одной девчонкой довольно утонченного телосложения пыталась перетащить тачку, доверху наполненную какими-то мешками. Старая тачка, естественно, заваливалась набок, и девчонки безуспешно пытались вернуть ей равновесие.

— Так, а ну отойдите, — я отогнал девиц и сам взялся катить груз. — Куда нужно?

— Да в пристройку, в питомник, — вытерев пот со лба, запыхавшись, проговорила Ленка. — Там все закончилось. От склада еще кое-как допёрли, а тут в гору…

Я попробовал сдвинуть тачку с места и крякнул. Да уж, даже мне придется немного поднапрячься. Хорошо, что руки зажили.

— Ну вы даете, — пропыхтел я. — Сразу бы позвали.

— Ну так я думала, что справимся…

Ленка явно была одержима идеями суфражизма и всякий раз пыталась доказать, что прекрасно справится с работой и без мужчин. Все бы ничего, независимость — дело так-то хорошее, но все же надо иметь трезвое представление о своих физических возможностях. Я таких Ленок мог четверых посадить на плечи и таскать полдня. А она, дура, опять сама поперлась выполнять самую тяжелую работу. Ну вот не сиделось ей. Шило в заднице.

Колесо скрипнуло, я выровнял корыто, в которое были навалены пахнувшие кормом мешки и лихо попер в гору. Девчонкам ничего не оставалось, кроме как идти рядом со мной. Они в этом не признавались, но явно испытали облегчение, свалив на меня эту задачу.

Что ж, такими мелкими делами я и завоевывал здесь доверие и право считаться своим.

— Вон туда, — указала Ленка на вход в питомник, где располагались вольеры. — Просто вывали на землю, я дальше сама разберусь.

— Ага.

Докатив ношу на самый верх, я обернулся. Ну конечно, тут как тут.

Глыба все это время меня не трогал, но я заметил ненавязчивое наблюдение за своей персоной. Мне то и дело попадались на глаза ребята из его шайки. Ходили, приглядывали, но более никак себя не проявляли. Видимо, так Глыба давал мне понять, что король следит за своим королевством. Ну и пусть пока приглядывает. Начнут мешать — избавлюсь.

Подружка Ленки тут же ретировалась, а я принялся перетаскивать мешки в угол, где устроили небольшой склад вещей ежедневной необходимости. Здесь на деревянных стенах были развешаны инструменты, поводки, ошейники. Висела ветеринарная аптечка, даже телефонную линию провели.

Самое милое — здесь ровным рядом стояли подписанные миски: собак кормили дважды в день, приучая к режиму. В остальное время миски убирали. Но каждый опекун развлекался с миской как мог. Кто-то пририсовал маркером цветочек рядом с кличкой, кто-то нарисовал оскалившуюся морду — у неизвестного художника явно был талант. У нас с Алтаем все было скромно — я просто вывел его кличку аккуратными печатными буквами.

— Ну как у вас с Алтаем? — Спросила Ленка, поправляя мешки так, чтобы на каждом можно было легко разглядеть название и предназначение корма — для щенков, для взрослых собак, диетический…

— Потихоньку. Я знал, что с ним быстро не будет.

Я воспользовался моментом и подошел к вольеру Алтая. В общении с псом у нас случился небольшой прогресс: теперь он подходил к двери, почуяв мое присутствие. Здоровался. Иногда даже утыкался влажным носом мне в ладонь. Ну это если пребывал в совсем благостном расположении духа.

— Привет, привет, пес, — я потрепал его по мохнатой голове. — Гулять чуть позже пойдем, ладно? Тут надо еще помочь Антонине…

Пес тяжело вздохнул, наградил меня печальным взглядом и ушел в будку. Артист. Знал же, что я чту договор. Обещал гулять с ним дважды в день — и пока ни разу слова не нарушил.

Благо первые дни моего пребывания в Изваре прошли в относительном спокойствии. Учебная программа здесь была примитивная, и даже с моим подзабытым школьным образованием давалась легко. Зато мне удавалось побольше времени проводить на работах.

Так что, следуя наказу Индиры Святославовны, я сосредоточился на изучении изварских порядков и знакомстве с людьми. Госпожа Рерих оказалась права: в питомнике ребята оказались более легкими на контакт, а у меня был железобетонный повод там появляться — Алтай. Вот мы потихоньку и знакомились. Хотя все равно первое время на меня смотрели косо. Только Минин, Игорек да Ленка с Тамарой общались со мной почти как друзья.

— Команды уже выполняет? — Ленка прижалась лицом к сетке вольера, и я мягко ее отстранил. Нет, пес ее за нос кусать не будет, но все же технику безопасности надо соблюдать. С чужой собакой вольностей позволять нельзя.

— Ну… С этим еще сложно, — признался я. — Тоня говорит, что он прекрасно все знает и умеет, только пока немного передо мной выделывается. Слушается через раз.

— Если через раз, то это не слушается.

Ответом Лене послужил низкий рык из будки. Дескать, ну давай, расскажи про меня еще всяких небылиц.

— Да ладно тебе, Алтайка, — усмехнулась девушка и тряхнула короткой челкой. — Я же знаю, что он тебе понравился, княжич наш. Ты просто лицо держишь. Точнее, морду.

— А твоя как? — я кивнул в сторону вольера, где помахивала коротким хвостом небольшая симпатичная дворняжка. Кажется, у нее в роду затесался пудель, потому как собачка имела очень смешные грязно-белые кудряшки.

Ленка пожала плечами.

— Звездочка-то? Да как обычно. Она у меня смышленая и ласковая. Мне же повезло — я ее совсем щенком взяла. Дождаться не могу, когда мы уже с ней выйдем отсюда. Я же свое отработала уже. Просто решила остаться до конца лета…

— А что дальше? Есть идеи?

Ленка снова пожала плечами.

— Ну, я же сразу на две специальности училась… Уж по какой-нибудь из двух найду работу — либо прислугой, либо продавцом. Может, на смотре кому приглянусь — будет вообще замечательно.

Я непонимающе на нее покосился.

— На смотре?

— Ну, благотворители же приедут. Тут праздник будет. Это ж не только Индира Святославовна со своим театром будет перед ними расшаркиваться. Тут каждый, кому это нужно, попытается себя показать. Нередко так бывает, что ребят, которые понравились, приглашают к себе работать те, кто все здесь спонсирует. У кого фермы, у иных в городе дело какое-нибудь — магазины, гостиницы. Кто-то прислугой устраивается. Конечно, не всем везет, это что-то из себя представлять надо…

Ну, за Ленку я не переживал. Боевая девка.

— Если хочешь, то все получится, — сказал я. — Только у тебя выбора будет меньше. Собака же…

— Это да. Придется искать жилье. В господском доме мне вряд ли разрешат поселить Звездочку. Ну с этим я точно разберусь, — Ленка ласково погладила заскулившую от радости собачонку. — Мы со Звездочкой никогда не расстанемся. Мы одно целое…

Я улыбнулся. Все-таки и правда собаки всегда имели некоторое сходство со своими хозяевами. Ленка и Звездочка были похожи если не внешне, то взглядом, темпераментом и жизнелюбием — точно.

Ленку явно жизнь не баловала, и я выяснил, что она попала в Извару за мелкое воровство. Но девчонка быстро оценила ситуацию и решила выжать из колонии максимум возможностей. Много училась, даже начала худо-бедно изучать иностранные языки — нынче в моде были английский, испанский и французский. Она выбрала испанский — мечтала побывать в Аргентине.

— Уверен, ты получишь любое место, которое захочешь, — искренне ответил я. — Ты вон какая пробивная.

Ленка, казалось, немного смутилась, хотя я говорил совершенно искренне. Девка и правда была огонь. Чем-то напомнила мне Феодору — она вполне могла быть такой же в юности.

— Шушукаетесь? — в дверном проеме возник силуэт Антонины Дмитриевны. — Оболенский, я вас уже заждалась. Или вы передумали помогать мне править навес?

— Никак нет! — отчеканил я и виновато улыбнулся Ленке. — Извини, надо идти. Трудотерапия как-никак.

— Давай.

Девчонка кивнула и осталась в пристройке — сегодня в ее обязанности, помимо возни со Звездочкой, входила уборка общей территории и учет корма. Антонина доверяла ей вести подсчеты.

Я вышел на залитую солнцем улицу. Распогодилось, хорошо. Ветер немного прохладный, но за работой согреюсь.

Навес располагался с другой стороны пристройки. На днях по Изваре прошелся крупный град, и тонкую крышу здорово побило. Нужно было поправить, и я вызвался помочь. Антонина была уже там вместе с парочкой ребят, с которыми мы пока что были лишь представлены. Одного вроде бы звали Витей, второго — Захаром.

— Привет, княже, — кивнул Захар. Этот был крепким, коренастым. Походил на гнома без бороды.

— Здорово, — отозвался я.

Витя — паренек со свернутым набок носом и яркой медной шевелюрой — молча кивнул и устремил взгляд на листы шифера.

— Прорабом вы будете, Антонина Дмитриевна?

— Нет, сейчас подойдет мастер. Проинструктирует, научит, будет вами руководить. Надеюсь, надолго это не затянется. Завтра снова дождь обещают.

Я взглянул на фронт работ. Обрешетку уже сделали, это хорошо. Шифер вроде бы тоже нарезали. Ну, навес небольшой, должны успеть. В крайнем случае провозимся подольше. Не смертельно.

Старый материал лежал в куче неподалеку. Так себе зрелище. Там даже шифера не было — просто пленка, прибитая к доскам. Дендрофекальный подход — из говна и палок. Сейчас хоть можно сделать более основательную конструкцию.

— О, идет, — Антонина прищурилась, но тут же изменилась в лице. — Так, стоп. А что там Тамара делает? Она же на прогулке с Севером…

Я проследил за ее взглядом и увидел, что тучная Тамара бежала к нам во весь опор. Запыхалась, поднимаясь в гору. Но даже издалека я заметил, что лицо девушки было белым как полотно.

— Что-то случилось, — сказала Антонина. — Ребята, стойте здесь, я сейчас.

Глава 19

Антонина жестом велела нам ждать, а сама поспешила навстречу Тамаре.

Я, разумеется, ослушался приказа и тоже направился к бежавшей девушке. Что такое должно было случиться, что Тамара, Тома-кремень, та самая баба, что на скаку остановит горящую избу — и так перепугалась?

И где ее собака?

Тамара тем временем добежала до Антонины и скрючилась, опершись ладонями о колени. Бежала долго. И далеко. Я заметил ссадины на ее ладонях, штаны на коленках были грязные, а левая штанина и вовсе порвана. Из роскошной темной шевелюры торчали ветки, листья и кусочки мха, да и на лице красовалась парочка свежих царапин. Словно она упала и проехалась по твердой поверхности вроде асфальта или укатанной грунтовки, а потом кубарем скатилась с откоса.

— Катрикадзе, что случилось? — строго спросила Антонина. — Где Север?

Вместо ответа Тамара разразилась рыданиями. Так, начинается…

— Се… Север убежал, — ловя ртом воздух и сотрясаясь от рыданий, проговорила девушка. — Антонина Дмитриевна, простите меня, пожалуйста…

— Спокойно, — главная по псарне помогла воспитаннице выпрямиться. — Успокойся и рассказывай, где и как это случилось.

Тамара торопливо вытерла сопли и слезы рукавом и начала сбивчивый рассказ.

— Мы гуляли. Сегодня же по графику была длинная прогулка, на три часа…

— Ты его в лес повела?

Тамара кивнула.

— Да. Туда, в сторону завода.

Антонина нахмурилась.

— Я же просила быть аккуратнее и не ходить туда без особой нужды. Тома, ну как же так…

— Там дорога ровная, — всхлипнув, оправдывалась девушка. — Север же хаски, ему нужно много двигаться. Да кому я рассказываю! Вы же сами знаете, что ему нужно каждый день бегать, иначе крыша поедет от безделья… Ну я взяла велосипед и снаряжение для езды. Сто раз так уже делала — я кручу педали, а Север бежит рядом. И ему раздолье, и мне спорт… Шлейка для пса у меня была своя, а вот крепление к раме казенное…

Антонина Дмитриевна помрачнела.

— У снаряги поводок красный был?

— Ага…

— Проклятье! — выругалась главная. — Просила же Митю убрать его из корзины… Все-таки лопнула, да?

Тамара кивнула и снова захныкала, хотя и старалась сдерживаться под строгим взглядом начальницы.

— Севка что-то увидел или услышал. Как рванул… Я ему велела остановиться, но вы же знаете, какой он, когда охотника включает… Может, зверя какого углядел, может, кошку… Я по тормозам ударила, но куда там… Поводок лопнул, Север побежал дальше. А я перелетела через руль в канаву. Ударилась. Колесо погнула… Как вылезла на дорогу, Севера уже и след простыл…

Антонина тяжело вздохнула.

— Ясно. Дело дрянь. Сама искала?

— Пыталась, — кивнула Тамара. — Кричала, звала, пошла вдоль дороги. Не отозвался. Я боюсь за него, Антонина Дмитриевна. Он ведь пугливый. До него ж как дойдет, что он потерялся, так напугается еще сильнее. Может совсем далеко убежать. А у него же диета, ему нельзя есть что попало…

— Знаю, — рассеянно отозвалась наша начальница, явно обдумывая план действий. — Ладно, будем искать. Нужно собрать группу.

Она обернулась, увидела меня и приподняла брови.

— Ну куда же без вас, Оболенский, — вздохнула она. — Ей-богу, с тех пор как вы появились в Изваре, здесь все пошло наперекосяк.

— Допустим, — сухо ответил я. — Делать что будем? Каков план?

Антонина снова взглянула на меня — на этот раз задумчиво, оценивающе, словно пыталась решить, подойду ли я для задуманной задачи. Наконец, что-то для себя уяснив, она кивнула своим мыслям, и уставилась на меня в упор.

— Организуем поиск. Действовать нужно по правилам, — она обернулась к Тамаре. — Катрикадзе, собери наших ребят. Тех, кто в питомнике работает. Позови Лену, Митю, Игоря, Семена, Вику, Андрея, Мишу. Еще Соню и Аню. Девчонки своих собак на следовую натаскивают, может пригодиться. Заодно проверим, чему они там научились.

Я тихо хмыкнул. А большая компания собирается. И все ради одной собаки. Впрочем, здесь, под началом Антонины, иначе быть не могло. Да и Тамара своего Севера любила безумно. Называла неправильным хаски, потому как к ездовой работе пес был совершенно не склонен. Но собакен был красивый — не отнять. Ласковый к людям, а вот других псов боялся.

— И вас, Оболенский, я тоже освобождаю от сегодняшних работ, — добавила Антонина. — Полагаю, от вас будет больше проку на поисках.

— Уверены? — удивился я. — У меня не опыта в поисковой работе.

— Зато у вас есть дар, — отрезала начальница. — И если он поможет отыскать Севера, плевать на официальный запрет. Своих хвостов мы не бросаем.

Я кивнул.

— Хорошо. Тогда возьму Алтая. Вдруг он тоже поможет.

Антонина на миг засомневалась.

— Вы еще мало времени провели вместе…

— Он поймет, что сейчас не время выяснять отношения, — убедил я. — Он умный, сами знаете.

— Хорошо, — сдалась Антонина. — Тамара, зови всех. Я пока подготовлю все необходимое для отряда. Оболенский, идите со мной, поможете.

Тамара немного отдышалась и тут же рванула собирать ребят. Я же спешил за удивительно быстрой Антониной. Перебросившись парой слов с мастером, она впихнула всю работу на него и двух пареньков, а затем велела идти за ней в основное здание питомника.

— Бегство собак для нас так-то дело не особо и редкое, — словно извиняясь, говорила она. — Сюда разные звери попадают. Кто-то от страха сбежать пытается, в ком-то слишком силен инстинкт охотника… Чаще всего сами возвращаются, но с Севером ситуация немного иная.

— У него тоже драматичная предыстория?

— А у кого ее нет? — пожала плечами начальница и принялась вываливать на стол различные корзины и ящики. — Север — брак помета. Такое бывает, что ездовая собака не может стоять в упряжке. Только его первые владельцы вместо того, чтобы подыскать неподходящему щенку нового хозяина, просто выбросили бедолагу на улицу.

— Сволочи.

— Сволочи, — кивнула Антонина. — Но Север попал к нам не сразу. Какое-то время слонялся на улице. Нарвался на стаю бродячих собак, те его порвали. К счастью, нашлись добрые люди, которые отвели его в клинику. Там выяснилось, что пес в довершение ко все своим бедам подхватил чумку. Лечили долго. Вытащили, к счастью, но без последствий для Север не обошлось. Антибиотиками желудок посадили, теперь ему нужна строгая диета.

Я кивнул.

— Понял. Значит, найдем.

— Погодите с оптимизмом, Оболенский. Сначала нужно организовать и снабдить поисковый отряд. И делать все нужно по уму. Это лес. Любой лес опасен — и для людей, особенно городских вроде вас, в особенности.

Она достала из ящика старого конторского стола карту. Область совсем небольшая, но она охватывала и территорию колонии, и деревню, и окрестности. Антонина указала на лес, за которым красным была обозначенная незнакомая мне территория.

К этому моменту подоспела Тамара, сгуртовавшая ребят. Я кивнул тем, кого еще не видел, и все вместе мы склонились над картой. Ленка незаметно приобняла все еще бледную Тамару.

— Катрикадзе, покажи, в каком месте убежал Север, — велела Антонина.

Воспитанница ткнула пальцем в точку на дороге посреди леса.

— Здесь. И убежал туда, к заводу, — она провела пальцем линию до отмеченным красным территории.

Интересно, почему его так обозначили? Военный объект? Да ну, откуда им здесь взяться?

— Ясно. Хорошо, что наше лесничество не зря получает деньги, — отозвалась Антонина. — Видите квадраты, на которые поделен лес? Каждый квадрат имеет свой номер. Обозначения нанесены и на деревья, плюс есть просеки, которые помогают ориентироваться и разделяют квадраты. Здесь, слава богу, не тайга, но идти все равно нужно аккуратно и в снаряжении.

Я пригляделся к карте и понял, что каждый квадрат был пятьдесят на пятьдесят метров. Всего я насчитал их около двадцати. Казалось бы, не такой уж и большой объем работ, но я знал, что это впечатление было ошибочным. Читал в прошлой жизни, как добровольческие отряды искали людей. Иной раз и кусок десять на десять метров оказывался непроходимым. А уж ночью, в холод…

Северная широта давала нам преимущество — световые дни все еще были очень длинными. Плюс лето. Да, под Петербургом была ни разу не Африка, но это лучше, чем в промозглом ноябре. Так что жить будем. Плюс со мной будет Алтай — а он зверь полезный.

— Начнем отсюда, — Антонина обрисовала ближайшие к месту происшествия шесть квадратов. — Тамара, пойдешь с Митей. На вас пятый квадрат.

Ребята переглянулись, и Митя кивнул.

— Не вопрос. Я этот лес хорошо знаю.

— Мы с Игорем возьмем на себя четвертый, — продолжила начальница. — Соня пойдет с Андреем на девятый. Он примыкает к дороге. Возможно, Сониной собаке удастся взять след.

Русоволосая серьезная девушка коротко кивнула.

— Принято.

— Аня идет с Михаилом, — Антонина указала на квадрат по другую сторону от дороги. — Схема та же, работайте на нюх.

Только сейчас я понял, что Аня и Соня были не просто сестрами, а, кажется, двойняшками. Ну очень похожи. Обе невысокие, с длинными косами, убранными в рулетик, широкими лицами и ясными голубыми глазами. Две такие сестрицы Аленушки. И, к слову, собаки у них тоже были одной породы. Совершенно неженской — бельгийские овчарки. Хотя… Каждая меньше моего Алтая в полтора раза, но опасные.

Крепкий парень по имени Семен и похожая на лесную ведьму девчонка по имени Вика получили шестой квадрат, а я оказался в паре с Ленкой. На восьмом квадрате.

— Лена, я на тебя надеюсь, — наградив девчонку многозначительным взглядом, сказала Антонина. — Дальше очерченного периметра не лезьте.

Я внимательно изучал границы нашего квадрата. С севера он примыкал к территории завода, с трех остальных сторон был окружен седьмым, девятым и пятым квадратами. Далековато нас отправили. С другой стороны, Антонина не стала бы ставить такого новичка, как я, в совсем уж непроходимые дебри.

— Разбирайте снаряжение, — велела начальница. — Одежда теплая, обязательно возьмите сапоги. Телефоны зарядите и возьмите с собой. Связь там плохо, но ловит. С собой вам обязательно нужно иметь сухой паек, бутылку воды и фонарик.

Еще бы не помешало GPS-трекер, но это было слишком уж большой роскошью для изварской колонии. Да и я не был уверен, что такая технология была широко доступна в этом мире. Но Антонина, как мне показалось, говорила все грамотно.

— Я сейчас свяжусь с местным лесником. Если получится, привлеку его к поискам, — добавила наша главная по псарне, окончательно вселив в меня уверенность, что ребята не пропадут. — Давайте, готовьтесь. Через час выходим. Телефоны не забудьте. Хотя вам только дай волю сообщения строчить…

Часть экипировки нам действительно выдали. Мы все как-то сразу разбились на пары и принялись заботиться о надежности каждого маленького отрядика. Нам с Ленкой выдали по паре высоких резиновых сапог, утепленные фуфайки и куртки. Подходящего Ленке размера не нашлось — остались только мужские, так что Ленка «утонула» в выданной одежде и теперь выглядела забавнее обычного.

— Ну что, готов? — спросила она, свернув кепку козырьком назад.

— Ага. Дорогу знаешь?

— Да кто не знает-то? Это ведь путь на завод. Туда наши на свиданки бегают.

Я забрал Алтая, а Звездочку мы решили оставить — собачка была еще слишком молодая, да и не приучали ее по лесам таскаться. А вот для моего пса после службы на заставе такая прогулка была легким моционом.

— Что за завод такой? — спросил я, чтобы скоротать время в дороге. — Почему он на карте отмечен красным?

Ленка пожала плечами.

— Да заброшенный он. Старый, еще до Реставрации и даже до Революции работал. Известь там делали. Давно уже закрыт…

— Аварийный?

— Ага, вроде того, — Ленка сорвала травинку и сунула в рот. — До Революции принадлежал какому-то богатому магнату. Но тому не повезло — когда жахнули восстания и установилась новая власть, все добро национализировали. А магната этого к стенке поставили, сбежать не успел. Потом, когда императрица Ольга на трон взошла, все начали потихоньку раздавать обратно. Ну, что удалось сохранить. А у магната родственников не нашлось. Завод к тому моменту уже остановили, он несколько лет не работал. Потом споры начались, местные все никак поделить не могли…

— И пока спорили, он обветшал? — Догадался я.

— Ага. Вроде несколько лет назад землю эту все же выкупил один из промышленников, что вроде и нашу Извару спонсирует. Да ничего толком не сделали. Говорят, сперва все забором обнесли, даже сторожку поставили. Пытались что-то реставрировать — машины с материалами сюда привозили, но… Сам видишь, а воз и ныне там.

Ленка запыхалась, немного сорвала дыхалку и приложилась к бутылке с водой. Мы шли быстро, стараясь поскорее дойти до отведенного на поиски квадрата. Ленка явно хорошо знала эту местность: то и дело она замечала знакомые ориентиры и обещала, что вот-вот уже придем.

— Ну, по дороге-то тут быстро. Только Север-то наверняка сквозь буреломы почесал.

Алтай держался степенно. Забирая его из вольера, я человеческим языком объяснил ему суть задачи. Вроде он даже меня понял — по крайней мере, сделал ну очень понимающую морду. И сейчас шел рядом, не выделываясь. Согласно правилам я должен был вести его на поводке, но сейчас, пока Антонина не видела, нарушил его.

— Мы договорились: я даю тебе свободу, а ты возвращаешься по моему зову, добро?

Пес издал тихий «вуф» и посеменил чуть впереди, обнюхивая обочину.

Вскоре мы дошли до квадратов, где уже работали другие ребята. В канаве валялся изуродованный велосипед Тамары.

— Все, теперь точно рядом.

Другие группы пока что ничего не нашли. Я слышал, как в лесу Тамара звала Севера. Судя по всему, пока поиски результатами не радовали.

— Наш квадрат начинается здесь, — Ленка указала налево от дороги. — Не доходя до ворот завода.

И все же мне удалось увидеть часть этого завода. Высокая прямоугольная башня и три круглые трубы — трещина на одной из них была видна мне даже с такого расстояния. Мне подумалось, что этот завод, каким бы производительным он ни был раньше, сейчас уже годился разве что под снос. Ну или детей пугать — прямоугольная башня выглядела ну прямо как донжон средневекового замка. Эх, затянули со спорами, прощелкали полезное дело.

— А за ним что? — спросил я, кивнув в сторону труб.

— Карьер, где известь добывали, — ответила Ленка. — Там деревенские дети играли, пока территорию не обнесли забором. Вообще, нам за забор перелезать нельзя. Не только потому, что территория чужая, а потому что эта кирпичная бандура, того и гляди, совсем развалится. Так что имей в виду — лезть туда не надо.

— Я что, похож на того, кто туда полезет? — притворно удивился я.

— Честно? Да.

Спалился. Ну и ладно. Место, конечно, атмосферное, но сейчас у меня были другие задачи.

Мы принялись прочесывать вверенный нам квадрат. Ленка научила меня сверяться по меткам на деревьях, и мы старались идти синхронно, держа друг друга в поле зрения.

— Обычно, когда кого-то ищут, между людьми должно быть не больше десяти шагов, а то и меньше, — поясняла девчонка, заглядывая под каждый куст папоротника и чуть ли не обнюхивая каждую кочку. Потому что тогда можно легко пропустить того, кого ищешь…

— Тихо! — шепнул я так резко, что моя напарница аж подпрыгнула. — Слышишь?

— Что слышу?

— Тихо ты, говорю. Прислушайся.

Я замолчал, пытаясь понять, не словил ли глюки. На миг мне показалось, что до меня донесся вой. Хаски же не лают, а воют? Точнее, даже поют. И, кажется, мои уши уловили что-то подобное. Жалобное, слабое и приглушенное.

Словно из-под земли.

— Слышу, — резко посерьезнела Ленка и указала на северо-запад. — Оттуда.

— Давай проверим.

— Но квадрат…

— Вернемся и прочешем, если там ничего нет. Время же дорого.

Ленка молча кивнула, и мы, перехватив рюкзаки с вещами, пошли по азимуту. Лес здесь был не сказать чтобы густой, но и не приятный для прогулки сосняк. Коряги, кочки, заросшие мхом и несъедобными грибами пни…

Тьма внутри меня встревоженно колыхнулась.

— Стой! — я едва успел ухватить Ленку за шиворот ее гигантской куртки, как только она занесла ногу, чтобы сделать еще шаг.

Девчонка вскрикнула не то от неожиданности, не то от страха. Я тут же оттащил ее назад, себе за спину, и сам покачнулся. К счастью, успел ухватиться за ствол молодого деревца.

Перед нами зияла темная круглая дыра. В земле.

— Твою мать! — в сердцах выкрикнула девчонка. — Нельзя же…

А затем она увидела причину моего рывка и побледнела. И тут из дыры раздался тихий жалобный вой.

— Кажется, нашли бедолагу, — выдохнул я и опустился на корточки. — Дай фонарик.

Ленка быстро пришла в себя — очень мне нравилось в ней это качество — и выудила из кармана рюкзака фонарь. Включила направила луч в темноту дыры.

Фонарик выхватил из темноты два красноватых глаза и серо-белую собачью морду. Хаски. Пес, возможно, узнав нас, снова тихо заскулил.

— Мне его голос не нравится, — сказала Ленка. — Ранен?

Я пожал плечами.

— Не удивлюсь. Это же настоящая ловушка — здесь реально навсегда остаться можно.

Забрав у Ленки фонарик, я принялся осматривать колодец. Судя по всему, колодцем это место когда-то и было: глубиной метра четыре-пять, изнутри некогда был укреплен и даже выложен камнями. Здесь даже было что-то наподобие лестницы — небольшие ржавые штыри торчали из стыков камней, но на них можно было опереться, ухватиться руками или ступать ногами. Правда, количество ржавчины вызывало у меня вопросы относительно надежности этой конструкции. Судя по всему, этот колодец был ровесником самого завода.

— Таблички, блин, надо вешать, — раздраженно бросил я, осознав, в какой переплет мы едва не угодили.

Нет, нас бы, конечно, нашли. Но рухнуть в такой высоты, да еще и неизвестно на какое дно… Травмпункт и новая встреча с местным лекарем даже мне была бы обеспечена, а Ленка и вовсе могла убиться.

Я снова направил фонарик на собаку. Север вымазался в грязи и иле. Пытался вставать передними лапами на стену, но соскальзывал. И я увидел, что как минимум одна передняя лапа у него была повреждена. На второй, задней левой, тоже была кровь.

Значит, придется за ним лезть.

Алтай кружил вокруг колодца с низким рыком. В ответ ему скулил и без того напуганный Север. Точно, хась ведь боялся других собак. Я отозвал пса и велел ему ждать под деревом неподалеку.

— Звони Антонине, зови всех сюда, — велел я Ленке. — Нужны носилки или что-нибудь, что заменит люльку.

— Так! — глаза Ленки расширились от ужаса, когда она поняла, что я собирался сделать. — Володя, даже не думай! Не смей…

— Воды там вроде нет. А пса осмотреть надо, — сказал я.

— Нет…

Но было поздно, я уже полез, ведомый каким-то непривычным любопытством. Даже не любопытством — жаждой. Словно что-то внутри меня отчаянно желало соприкоснуться с этой глубиной, зайти туда. Неужели опять игры Тьмы?

Захлебываясь лаем, Алтай бросился за мной.

— Тише, друг, — улыбнулся я и отодвинул его от края колодца. — Я ненадолго. Все будет хорошо.

Я зажал фонарь в зубах, осторожно перекинул одну ногу, нашарил металлический штырь и осторожно, медленно, попробовал перенести на него вес. Получилось, металл выдержал. Затем поставил вторую ногу, все так же аккуратно и готовясь полететь вниз в любой момент. Ржавчина слетала со штырей, крошилась, но строили тут явно на века. Кое-что осталось надежным.

Шаг за шагом, уступ за уступом, штырь за штырем я добрался до дна. И тут же обрадовался тому, что надел резиновые сапоги — ноги ушли в ил по щиколотку.

Север бросился на меня с визгом и скулежом. Пытался встать лапами мне на грудь, даже успел лизнуть нос, но тут же жалобно заскулил, соскользнул на пол и принялся, хромая, метаться по дну колодца. Видимо, не учуял родного запаха — или от меня слишком сильно пахло Алтаем. Собака боялась, металась, выла, рычала и даже попыталась меня цапнуть.

— Тихо, Север, — я присел на корточки, чавкнув грязью. — Тихо, малыш. Все хорошо. Тебя нашли, скоро придет подмога. Вытащим, отмоем, полечим — и будешь как новенький.

Север остановился, когда я направил на него луч. Глаза снова блеснули красным, но на самом деле это были жутковатые бледно-голубые глазищи. Полные отчаяния и боли.

Я пошуршал в рюкзаке и вытащил приготовленный в качестве сухпайка бутерброд с вареной колбасой.

— Тесто вам нельзя, а вот от диетической варенки тебе вряд ли что-нибудь будет, — снял ломоть с хлеба и протянул псу. — Проголодался, наверное. Перекус?

Север подозрительно на меня покосился, но носом зашевелил. Принюхался. Почуял вкусное.

— Ну давай, парень. Отравы нет. Больше скажу, я бы сам с удовольствием ее сожрал. Но тебе нужнее.

Хась неуверенно приблизился, обнюхал колбасу и резким укусом выхватил угощение у меня из рук. Колбаса пропала в пасти за секунду. Слопал, даже не прожевав.

— У меня еще есть, — улыбнулся я. — Будешь?

— Ты что, его кормишь? — возмутилась сверху Ленка.

— Немного. Я читал, что они от еды успокаиваются. Да расслабься, всего пара кусков колбаски. Ничего ему не сделается.

Ленка, тихо матеря меня самыми отборными деревенскими выражениями, снова уткнулась в телефон, вызывая подмогу. Тем временем я скормил Северу еще пару кусков, а сам отправил в рот хлеб с маслом. Тоже неплохо.

— Надо думать, как тебя отсюда вытащить, — сказал я немного успокоившемуся, но все еще встревоженному псу. — Кстати, дай лапу. Надо тебя осмотреть.

В свете фонаря и не зная всех особенностей собачьего строения, я не мог делать однозначных выводов. И все же даже моих скудных познаний хватило для того, чтобы узнать закрытый перелом передней лапы. Задняя была сильно разодрана. Кровила.

— Ну ты даешь, — я погладил его по шее, стараясь успокоить.

У меня точно не получится вытащить Севера на себе. Нечем зафиксировать, да и я не был уверен, что штыри выдержат нас обоих. Все же в этом хасе было не меньше двадцати пяти килограммов, а это уже прилично.

Я еще раз огляделся.

Высокой воды нет, это хорошо, собака не утонет. Но жидкая грязь на дне колодца все равно намочила шерсть. Хаски, конечно, морозостойкие, но шерсть-то мокрая. И если не успеем вытащить его до заката, будет туго.

— Оболенский, ну просила же не выделываться! — прогремел над моей головой сердитый голос Антонины.

— Виноват, — улыбнулся, задрав голову. — Веревка есть? Как вытаскивать будем?

Начальница выглядела озадаченной. Светила мне в лицо фонарем, что-то бормотала…

— По идее, средних и крупных собак нужно вытаскивать, не спускаясь к ним, — сказала она. — Проще всего это сделать, накинув петлю на шею.

— Чего? — опешил я. — Вы ее спасти хотите или убить?

— Не учите меня работать, Оболенский, — огрызнулась Антонина. — Звучит и выглядит это крайне неприятно, понимаю. Но строение шеи у псовых отличается от человеческого, и трахея у них находится в плотном мышечном мешке, поэтому задушить собаку веревкой достаточно сложно. Поверьте мне.

Я взглянул на почуявшего хозяйку Севера, затем на Антонину…

— Допустим.

— И хорошо, что вы оказались внизу, — добавила начальница. — Лучше исхитриться продеть в петлю шею и одну из передних лап. Такой захват менее травматичен, собаке будет проще и удобнее. Но здесь нужно действовать быстро, потому что попыток у нас с вами будет немного, потому что псу это не понравится, и он начнет сопротивляться.

— Думаю, я уж смогу продеть что и куда нужно под вашим руководством.

— Сейчас я сделаю петлю, — торопливо проговорила Антонина. — Пущу вам. Судя по всему, у севера передняя правая сломана, так что продевайте петлю через шею и здоровую лапу. Чтобы никакой нагрузки и раздражителей. Поняли?

Я кивнул, продолжая почесывать несчастного хася за ухом.

Анонина пропала из вида на пару минут, но вернулась уже с веревкой. Вроде не особо тонкая, толщиной с мизинец. Видимо, чем тоньше, тем больше вероятность повредить даже собачью шею.

— Петля — обычная карабинная удавка с двумя концами, — поясняла Антонина. — Тянем за рабочий конец, петля затягивается, собаку тащим вверх. Как вытащили, тянем за другой конец, ослабляем и сдергиваем петлю. Так пес быстро освободится. Митя, — она обратилась куда-то в сторону. — Ты страхуешь. Как поднимем Севера, он инстинктивно будет пытаться высвободиться из петли, изо всех сил пятясь назад. А там как раз дыра колодца. Приготовь вспомогательную удавку на палке.

— Сейчас сделаю, — отозвался Минин.

— Тогда начинаем.

Мне спустили веревку с петлей, и я быстро, стараясь проделать все так, чтобы Север не успел испугаться еще сильнее, накинул петлю ему на шею, а через вторую продел здоровую лапу.

— Готово, — крикнул я. — Тащите!

Пес заверещал, от страха, когда лапы оторвались от земли. И так ужас, а тут еще и веревка на шее — ведь дышать нечем. Наверняка Север сейчас думал, что мы решили его прикончить с особым цинизмом. Прости, парень, но так главная по собакам сказала. Терпи, родной.

Подъем провели максимально быстро. Антонина тащила плавно, без рывков, и ее страховали Тамара и здоровяк Андрей. Вытянув Севера на поверхность, ребята и Антонина сразу отошли подальше. Судя по командам и возне, Минин успел набросить удавку, чтобы обезумевший хась не ломанулся обратно в колодец.

— Отлично! — Услышал я голос Антонины. — Тома, забирай его. На поводок, перестегивай, быстро! Вика, аптечку!

Хе-хе-хе… А я?

В дыре возникла растрепанная стриженая голова Ленки.

— Живой, Володь?

— Да что мне сделается… Сейчас буду лезть обратно.

— Может, тебе веревку?

Я взглянул наверх. Теперь этот колодец уже не казался мне таким уж и страшным. Надежнее, чем выглядел. Камни целые, только нужно лезть аккуратнее, потому что сапоги теперь были облеплены грязью.

— Да поднимусь потихоньку, — отмахнулся я и ухватился за штырь, чтобы подтянуться и поставить ногу, но не успел занести свой обросший грязью сапог, как почувствовал, что меня начало засасывать. Странно, как в болоте, но откуда здесь взяться болоту, у колодца ведь твердое дно…

Алтай снова метался на поверхности с диким лаем. Ленка шикнула на него, но он и не думал успокаиваться.

— Оболенский? — забеспокоилась Антонина, появившись рядом с Ленкой. — Все нормально?

— Не… Не знаю….

Я словно проваливался в эту непонятную илистую массу на дне. Сапоги набрали внутрь грязи, и я уже не мог пошевелить ногами. Пальцы соскользнули со штыря, больно напоровшись на острый кусок камня из кладки.

— Нет! — успел крикнуть я. — Что-то…

В следующий миг дно колодца провалилось подо мной, и я рухнул куда-то вниз, вместе с потоком грязи, камнями и надеждой отсюда выбраться.

Глава 20

Меня оглушило. Густая грязь залепила глаза, нос, уши. Я успел набрать немного воздуха, задержал дыхание, но падение выбило из меня весь дух. Я скользил по мерзкой жиже и вместе с ней проваливался куда-то вниз…

Что там? Еще одна тюрьма, из которой на этот раз мне не выбраться? Плотная, густая жижа облепила меня полностью, перекрывая кислород, не давая пошевелиться. Меня тащило куда-то вниз вместе с этим потоком грязи и камней, а я даже не мог толком барахтаться.

Ощущение полной беспомощности. Как быстро я забыл это чувство, попав в молодое и одаренное сверхспособностями тело…

Но в следующий миг все закончилось. Обвалившийся колодец исторг меня вместе с этими многолетними залежами ила, и я шлепнулся на что-то твердое. Сверху меня окатило еще новым потоком грязи, но…

Наконец-то стало тихо. Как в гробу.

— Буэ… Хррр… Тьфу!

На вкус было так себе. Я попытался отплеваться от набившегося в рот ила. Желудок, ни в какую не желавший переходить на непитательную грязевую диету, изверг даже часть обеда. Хорошо хоть, что я успел отвернуться, чтобы не запачкать одежду. Хотя куда уж грязнее…

Хорошая новость — здесь, судя по всему, можно было нормально дышать. Плохая — это место явно было ловушкой. Каменным мешком. Не будь наверху людей, можно было бы смело утверждать, что мне кранты. Сам бы я не выбрался. А так точно вытащат. Правда, не факт, что быстро.

Кое-как протерев глаза и нос, я попытался осмотреться. Темно, как в заднице. Только пятно света над головой — значит, меня не особо и завалило. Уже хорошо. Глазомер у меня не был идеальным, но навскидку, подо мной обрушилась пара метров земли.

— Оболенский! — орала обезумевшая от страха Антонина, свесившись в дыру колодца. — Володя!

— Я… Нормально все. Вроде бы. Как Север?

— О господи… Да в порядке он. Вы как?

— Жить буду.

И все-таки мне повезло, что мой организм укрепляли способности воина. Наверняка что-то бы себе переломал, но пока я просто чувствовал себя так, словно из меня просто пытались сделать отбивную. Куча ссадин, царапин, ушибов… Но вроде бы отделался легким испугом.

— Цел? — продолжала сыпать вопросами Антонина. — Что болит?

Да все болело! Но не сказать чтобы критично. Просто слегка побило камнями, забросало землей и грязью. Ну и приземление вышло не очень мягким.

Кстати, вот это было интересно. Показалось или нет?

Я осторожно поднялся и потопал по земле под собой. Нет, не показалось. Это была не земля. Пол каменный. Или бетонный — в темноте точно не распознать, но поверхность была очень ровной и твердой, неестественно ровной. Это место, чем бы оно ни являлось и для чего бы ни предназначалось, точно создал человек.

И вот это уже было занимательно. Следовало осмотреться повнимательнее.

— Сбросьте фонарик, — попросил я. — Я свой потерял, когда падал.

— Мы сейчас за тобой спустимся! — крикнула Ленка. — Не шевелись и не двигайся, а то , не дай бог, снова провалишься.

Я надавил ногой на каменную плиту, топнул, разбрызгав грязь.

— Нет, дальше точно не провалюсь, — ответил я. — Бросьте фонарик. Поймаю.

Я почти не мог рассмотреть лица склонившейся над ямой Ленки, но по ее голосу понял, что она была до смерти напугана. Еще бы! Когда на твоих глазах человека засасывает и заваливает грязью, а никто ничего не может сделать…

Девчонка, кажется, нахмурилась, но сняла с пояса фонарь и приготовилась бросать.

— Лови! Кидаю.

— Кидай! Ловлю, — попробовал пошутить я, но вышло так себе.

Ленка прицелилась и сбросила фонарик, целясь в меня. Я успел перехватить его до того, как он врезал мне по лбу.

— Спасибо.

— Оболенский! — окликнула меня Антонина. — Стоять на месте. Сейчас наши спустятся, чтобы помочь вас вытащить.

Я снова прислушался к ощущениям. Вроде бы я даже сам мог попытаться выбраться. Только мне нужна была подстраховка со стороны ребят и очень длинная и крепкая веревка. Надо же как-то преодолеть эти два-три метра до места, где начнутся штыри…

Шмотки пропитались мокрой грязью и стали гораздо тяжелее. Я стащил ставшую бесполезной куртку. Все равно она уже не грела, а лишь мешала. Наоборот, в ней становилось все холоднее.

— Ага, жду, — рассеянно отозвался я и принялся вертеть фонарик в грязных руках, ища кнопку включения.

Здесь был странный запах. Да, воняло илом, землей, спертым воздухом и сыростью, но было что-то еще, что мой нос никак не мог идентифицировать. Что-то резкое, неестественное. Точнее, что-то, чего здесь быть по логике не должно.

А еще меня не оставляло ощущение, что место это было особенным. Может, конечно, во мне проснулся дух мальчишки-исследователя, для которого любая стройка или заброшка — полигон для приключений и игр. Не всегда безобидных, но кого это волнует в твои десять лет?

Вот и сейчас я ощущал почти что охотничий азарт. С нетерпением включив фонарик, я принялся осторожно водить лучом по пространству вокруг себя.

— Ну и ну…

Нет, это определенно было рукотворное место. Я посветил прямо перед собой — и луч уперся в стену. Именно что в стену — она была укреплена камнями и какими-то скобами наподобие арочных сводов в тоннелях метро, только все эти укрепления эти были ветхими.

Я посветил дальше — луч рассеялся, уходя в темноту. Там было еще какое-то пространство. Наплевав на приказ оставаться на месте, осторожно шагнул дальше. Проход высотой в пару метров — моя макушка едва не задела «потолок». Развернувшись, я посветил в противоположную сторону — то же самое.

— Ребят, здесь, кажется,какой-то тоннель, — сказал я, шагнув обратно под пятно света. — Знаете, что это может быть?

С поверхности донеслось кряхтение Мити Минина. Видимо, его отрядили меня спасать, и он теперь пытался спуститься, используя те самые торчавшие из стены штыри.

— Я слыхал от местных, что здесь во время Мировой войны был какой-то бункер, — тужась и пыхтя от напряжения, сказал он. — Промышленник, что раньше владел этим заводом, имел дом неподалеку. Когда война серьезной стала, когда научились бомбы сбрасывать, он перепугался, что и Питер разнесут, и построил бункер. Хотел там свою семью спрятать, если бы досюда война дошла…

— Митя, довольно этот бред нести, — заворчала на него Антонина. — Это легенда, не более. Сосредоточься на спуске.

— Да мне не впервой, вы же знаете…

— Знаю. Но все равно ты должен быть предельно осторожен. Мы не знаем, не решат ли обвалиться эти стены…

Вообще, для меня было странно, что Антонина распорядилась отправить за мной Митю, а не профессиональных спасателей. Это большой риск — в том числе и для ее головы, которую она точно не удержит на плечах, если я здесь убьюсь. Князь и Алексей, да хотя бы даже та же княгиня камня на камне от Извары не оставят, особенно сейчас, когда род был под угрозой.

Возможно, я чего-то не учитывал. Может, Антонина решила, что спуск не самый опасный и можно доверить его надежным ребятам. Может быть, Минин не такой уж и простачок, каким казался — судя по их разговору, у него был опыт если не в спелеологии, то лазанья по всяким неприятным местам.

А может у меня просто было гораздо меньше времени, чем мне казалось, и Антонина пошла ва-банк.

— Это может быть шахта, — сказала начальница. — Завод здесь недалеко. Возможно, построили какие-то подземные коммуникации, чтобы было проще доставлять сырье или другие материалы…

Только вот карьер, с которого было бы логично грузить добытое на вагонетку, располагался в другой стороне. Да и рельсы бы проложили… Нет, у этого прохода было иное назначение. В гипотезу о бункере я не верил, но чем черт не шутит.

Я задрал голову и посмотрел, далеко ли продвинулся Митя. Время у меня еще было — парень не преодолел и половину расстояния. Так что я юркнул обратно в тоннель и решил углубиться в него: может получится понять, для чего было предназначено это место.

Луч фонаря выхватывал сырые стены. Кое-где камни, что их укрепляли, отвалились и валялись на полу. Я попробовал оттереть грязь от поверхности плит, чтобы понять, из чего их сделали. Кажется, все-таки бетон. Был ли известен современный бетон в начале прошлого века? Хотя материал-то был древний…

Считая шаги, я пошел дальше. Пять, десять, двадцать… Вдруг луч напоролся на что-то темное — нечто, что перегородило всю дорогу. Сперва я подумал, что это был завал, но, приблизившись, понял, что это были двери.

Точнее, даже не двери — настоящие ворота. Стальные, занимавшие все пространство тоннеля, и некогда выкрашенные серой краской. Сейчас она кое-где облупилась, но из-под этого слоя виднелась сталь. Судя по основательному виду, эти двери были рассчитаны на то, чтобы выдержать прямое попадание снаряда.

Так… Байка про бункер начинала понемногу играть новыми красками.

— Сиятельство, ты где?

За моей спиной Митя Минин плюхнулся в более-менее растекшуюся по всему полу грязевую жижу и выругался.

— Здесь я, — я обернулся, помигал фонариком. — Иду.

— Говорили же тебе никуда не переться…

— Ага, чтобы ты бомбочкой мне на голову свалился? Спасибо, не надо.

Я подсветил лицо Минина фонариком. Казалось, парень и правда переменился. Быстро выключил режим простачка и собрался. Даже его широкая физиономия с вечно блуждающей задумчивой улыбкой вытянулась, осунулась, черты лица стали резче. Хотя может так играл свет.

К своему стыду, я толком и не выяснил, за что он вообще оказался в Изваре, да он и не особо хотел распространяться. Наказание отбывал безропотно, на рожон не лез, выполнял все поручения и от работы не отлынивал. Но я заметил, что даже пацаны Глыбы старались лишний раз с ним не сталкиваться. Да и сам Глыба его не трогал — и другим не позволял. Не исключено, что Минин просто как следует поставил на место ребят бастарда, и сам собой возник нейтралитет.

Как бы то ни было, мне повезло с ним познакомиться в первый же день в Изваре. И Минин с те пор почему-то считал, что взял меня под крыло и старался опекать.

— Гляди, что я нашел, — я кивнул в сторону тоннеля, где располагались ворота. — Тебе точно понравится.

— Сиятельство, у нас мало времени. Темнеет, а еще нужно успеть тебя осмотреть, грамотно обвязать и поднять. Это не так быстро.

Я с недоверием на него покосился и увидел за его плечами большой рюкзак, в котором нашлось место даже носилкам.

— Мить, ты что, спасатель?

— Учился на него, — уклончиво ответил он. — В училище для сирот. Но не доучился. Я знаю, что нужно делать. Ты, главное, только выполняй все, что я тебе скажу.

На этом подробности биографии Минина иссякли. Зато стало понятно, почему Антонина рискнула отправить его в эту дыру. Парень был не просто хорошо физически развит, но и имел нудную подготовку.

— Я в порядке, — заверил я. — Ничего не сломал.

— Нужно убедиться. Я в курсе, что у одаренных, особенно у воинов, немного другая физиология. Точнее, у вас иначе проходят процессы и регенерация ускорена. И знаю, что вы хуже чувствуете боль. Это опаснее всего. Если ты при падении получил травму, то можешь не понять, насколько все серьезно.

— Здраво, — сдался я. — Осматривай. Что я должен делать?

— Стой смирно и свети фонарем туда, куда я скажу.

Он принялся проводить спешное обследование, параллельно засыпая меня кучей вопросов, о том, что, как и где болело. Потыкал пальцами во всякие болезненные точки, я пару раз сдавленно взвыл от неожиданности, но Минин лишь удовлетворенно хмыкал.

— Ну, на первый взгляд ничего страшного, но все равно тебе из ямы прямая дорога в лазарет к лекарю. Нужно исключить травму позвоночника, внутреннее кровотечение, разрывы органов…

— Господи, прекрати уже. Я в порядке. Поверь, был бы не в порядке, сам бы почувствовал. И раз уж ты оказался здесь, идем со мной. Покажу кое-что.

Минин нахмурился.

— Давай-давай. Не пожалеешь, — улыбнулся я.

Очень уж мне хотелось показать ему эти двери. Пусть теперь рассказывает новоприбывшим карасям о том, что сам видел легендарный бункер.

Я повел его и посветил фонарем, указав на находку.

— Гляди, какая красота.

Минин сдавленно кашлянул.

— Так это правда, — выдохнул он.

— Что — правда?

— Что это старый бункер, о котором толковали местные. Он существует. Смотри, какая дверь… Это точно бункер! Я-то думал, что местные так городских пугают. Ну, ты знаешь, всякие страшилки… Мне рассказывали, что магнат этот, который построил завод и бункер, когда Революция началась, убежать не успел. И жену с детьми тоже не смог заграницу переправить. Они успели сбежать только за город, в Извару. На дачу вроде как… Говорят, магнат закрыл их в этом бункере, прямо запер. Решил их тут спрятать, чтобы обезумевшая толпа не нашла и не растерзала… Они взяли с собой драгоценности, золото… Спрятали на себе, чтобы потом, как отсидятся, были средства для побега.

— Еду бы лучше взяли, — отозвался я.

— По легенде там были запасы. Магнат все предусмотрел. Там была еда на пару недель. Вроде даже комнаты оборудовали роскошные, со всеми удобствами… Короче, магнат запер там родных, а сам… Вроде бы хотел убежать первым и потом через доверенных лиц вытащить семью. Может, просто решил сбросить балласт… Он пообещал вернуться за ними, но его самого схватили. Он не успел сбежать. Но и родных не сдал. Семью потом искали, все особняки перерыли, но жена с детьми пропали. Тогда посчитали, что они смогли сбежать. Но на самом деле…

— Мить, ну это и правда бред, — прервал его я. — Обычная детская страшилка, которой у костра ночью пугают.

— Тебе-то откуда знать, сиятельство? И ты что, у костра страшилки слушал?

— Если я княжич, то мне, по-твоему, простые радости жизни чужды? — усмехнулся я. — Дай угадаю концовку. На самом деле семья все это время была здесь и медленно умирала от голода. Они ждали магната, но он никогда не явился. Они умерли в муках от голода — причем обязательно кто-то кого-то сожрал, чтобы растянуть свою голодную агонию и отдалить неминуемое приближение конца, но все было тщетно. Но с тех пор по ночам кто-то воет из-под земли, призраки бряцают цепями и детские голоса зовут своего папу… Примерно так?

Минин скис.

— Ну вот, все испортил. Но да, примерно такое и рассказывают. Ладно, не удалось мне тебя напугать. Пойдем отсюда, мне еще твою сиятельную задницу наверх вытаскивать и самому выбираться.

— Погоди, Мить.

Он раздраженно дернул плечами.

— Ну что еще?

Я посветил фонариком на петли этих здоровенных тяжелых дверей и подошел ближе. Ну ей-богу, и правда как ворота в бункер. Металл покрыла многолетняя патина, и двери действительно казались заброшенными и давно неиспользуемыми. Если бы не две детали.

Первая — с нашей стороны не было никаких замков. Вообще. Ворота запирались только изнутри, а этот тоннель не был похож на роскошные хоромы из легенд.

Вторая — петли ворот были смазаны, и смазка была свежей. Теперь я понял, что за запах так бередил мне ноздри. Старая добрая «вэдэшка»! Точнее, наверняка не она, но что-то очень на нее похожее. Запах уайт-спирита и этой смазки я бы ни с чем не спутал.

— Призраки дверные петли не смазывают, — сказал я, кивнув Мите на находку.

Парень нервно сглотнул.

— Хочешь сказать, мы здесь не одни?

— Не знаю. Но точно не единственные, кто тут побывал. И кто-то явно был здесь недавно.

— Пойдем-ка отсюда, — заметно напрягшись, шепнул Минин. — Не нравится мне все это.

Суевериями здесь не пахло, но мне тоже стало немного не по себе.

— Ага…

Я хотел было спросить, как Митя собирался мня поднимать, но захлопнул рот, услышав странные звуки. Какой-то тихий скрежет, шорохи, шуршание…

И доносились они из-за двери, перед которой мы стояли.

Глава 21

Митя нервно проглотил слюну.

— Идем отсюда, хрипло прошептал он. — Скорее. Давай, шевелись.

Так-то он не производил впечатления суеверного парня. То, что страшилки пересказывал — так это скорее для того, чтобы попробовать напугать меня. Ведь многие ребята слишком привыкли видеть в аристократической молодежи неженок и белоручек, которые ничего не смыслят в жизни обычных людей. Но сам-то Минин прекрасно понимал, что в этой легенде, дай бог, правды процентов десять.

— Чего это ты? — притворно изумился я.

— Просто идем отсюда. Скорее. Нечего нам здесь делать.

Мне не нравилось, как он резко напрягся. Место обитаемо. Наверняка оно связано с заводом. А вот то, что завод оазался не таким уж и заброшенным — так это я уже где-то проходил.

Нужно передать информацию Индире Святославовне. Пусть уже «Десятка» дальше решает, что с ней делать и как проверять. Я, в конце концов, оперативником к ним не нанимался. Пусть сами работают, а у меня и своих проблем полно.

— Да иду я, иду, — шепнул я и поспешил за направившемуся к дыре Мите. — Что тебя так напрягло?

— Да так… Ничего.

— Митя!

Я знал этот его взгляд, когда Минин замыкался в себе. Любил он так делать.

Чего-то ты мне, Герасим, явно недоговариваешь. Беда была в том, что Митя превосходно умел отключаться от реальности — да так, что и слова клещами не вытянешь. Молчал как партизан.

— Мить, в чем дело? — я остановился, не доходя до дыры колодца, и ухватил его за плечо. — Что тебя напугало? Я же вижу, что тебя аж перекосило. Ты что-то знаешь?

Парень резко дернул плечами и отвел глаза.

— Никому не рассказывай о том, что увидел. Никому, понял? Даже Антонине и Ленке.

— Допустим. Но почему?

Митя по привычке оглянулся по сторонам, словно искал лишние глаза и уши.

— Я не уверен… Просто слышал кое-что кое от кого, — прошептал он. — Возможно, это то самое. И в таком случае нам лучше убраться отсюда как можно быстрее и забыть сюда дорогу.

— Что ты слышал?

— Сия… Володя, — Минин направил фонарик так, чтобы не ослепить меня, но при этом видеть мое лицо. — В Изваре многое не то, чем кажется. Я не знаю подробностей, но здесь точно что-то мутят. Что-то нечисто. Иногда люди пропадают. Наши, ребята. Иногда возвращаются — и ничего не говорят о том, где были. Не жалуются, ничего такого. Просто… Они как будто немного другими становятся. В себя уходят, держатся особняком — с такими же, как они. Я здесь давно, уже три года, но я сам договорился, что останусь здесь до совершеннолетия. Дольше меня только Глыба тут торчит… И за это время бывали странности. Но лезть в это не нужно. Даже тебе, Володя. Ты хоть и княжич, но мне кажется, здесь все под контролем кого-то очень могущественного. Начнем копать — оба пожалеем.

Я внимательно его выслушал.

— Меня не так просто напугать, Мить, — подумав, ответил я, но, разумеется, не стал откровенничать относительно своего задания. — Если тебя действительно что-то беспокоит, у меня есть связи. Можно сделать все аккуратно. Я смогу передать информацию, инициировать проверку… Я, в конце концов, княжий сын. Если все объясню отцу, он поддержит и сообщит куда следует.

Минина уж перекосило.

— Ты не понял, сиятельный! — на миг потеряв самообладание, он схватил меня крепкой лапищей за воротник. — Если я все думаю правильно, то тут и княжий титул не спасет. Сюда такие люди приезжают… Лучше просто держаться от всего этого подальше. Я потому и остался, чтобы за своими приглядывать, пока могу. Все равно у меня семьи нет и идти некуда. А так хотя бы… Присмотрю, пока могу. Ты мне нравишься, княжич. Ты и правда не такой, как остальные высокородные. Нормальный ты парень. Без херни. И я очень не хочу, чтобы тебя здесь перемололо. Так что забудь о том, что я тебе сказал. И дорогу в это место тоже забудь.

Так-так…

Значит, Индира имела в виду Минина, когда намекала, что мне стоило завести знакомство с ребятами, которые работали в питомнике? Что ж, можно считать, какую-то часть задачи я выполнил — Митя наконец-то разговорился. Пусть не сказал много, а просто засыпал намеками, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — в Извару меня отправили не зря. Ой как не зря. «Десяточка» и Самойлов все-таки нормально работали.

— Ни слова никому о том, что я тебе сказал, — еще раз тряхнул меня Минин, и я позволил ему это. Он был скуп на эмоции, а так на самом деле выражал заботу. — Я даже Томе не говорил, а мы с ней…

Ну, то, что между ними что-то было, я сразу понял. Тамара, несмотря на немодную нынче пышность форм, была барышней красивой и статной, да еще и с боевым характером. Приодеть побогаче да навешать украшений — и можно было писать с нее портрет какой-нибудь грузинской царицы.

— Обещаю, ни слова ребятам, — кивнул я. — Я умею хранить секреты. И тоже не желаю им зла.

— Потому я тебя и предупредил, — Минин разжал пальцы. — Чуйка меня обычно не подводит, и я понял, что тебе можно верить. Не бросай наших в беду.

— Но если она и случится, воевать пойдем вместе, — слабо улыбнулся я. — Своих не бросаем, Мить.

Парень кивнул, снова взял себя в руки, натянул уже привычное спокойное выражение лица и указал в сторону дыры.

— Теперь пойдем. Мне нужно тебя обвязать, чтобы поднять. Не хочу, чтобы ты сам карабкался. Все же нельзя исключать внутренние травмы.

Он принялся ловко колдовать над веревками и маленькими носилками, которые на деле оказались чем-то вроде тряпочной табуретки с дырками для ног. Этакий брезентовый памперс. Надеваешь эту странную тканевую конструкцию, тебя обвязывают, продевая несколько веревок через петли с люверсами, хитро завязывают, а потом все это предполагается поднять вместе с тобой.

Стандартные носилки здесь не подходили: диаметр колодца был маловат, да и меня не настолько уж и убило, чтобы полностью обездвиживать при подъеме. Честно говоря, я и «подгузник» считал лишним, но Минин настоял, а мне не хотелось лишний раз его бесить. Только ведь договорились и подружились как следует.

Пока он меня обвязывал, я судорожно собирала всю полученную информацию в одну мозаику. Забавно, что визуализировалось все это в моем воображении, как в кино: большая доска с кучей приклеенных бумажек, и фотографий, между которыми были протянуты разноцветные нитки. Почему-то так было проще удерживать все в голове. А может я просто пал жертвой кинематографа.

Итак, что мы имеем на данный момент…

По информации «Десятки», точнее, расколовшегося директора Академии, Извара была еще одним местом, с которым был связан Лазарь и его таинственная организация.

Лида Дроздова, явно причастная к пожару во дворце Оболенских и вынесшая жесткие диски с записями камер, некоторое время пробыла в Изваре.

А сейчас и Минин подтвердил, что здесь что-то мутили с воспитанниками. Ребята пропадали, но возвращались… другими. Были себе на уме. Да еще и этот бункер, который оказался далеко не таким заброшенным.

— Так, поднимаем, — распорядился Митя. — Страхую. Тащите.

Я старался не шевелиться, хотя в обвязке все мгновенно затекло и пережало. Ничего, потерпим. Скоро все закончится. Света в дырке становилось все меньше — уже наступили сумерки.

Итак, если предположить, что Лазарю были нужны солдаты и из простолюдинов, то все более-менее складывается. Сюда попадали неблагополучные молодые люди, которых было легко завербовать. Не всех, конечно.

Для чего были нужны солдаты из простолюдинов? О, это я прекрасно понимал. Такие «маленькие люди» прекрасно умели оставаться незаметными — я сам активно этим пользовался в прошлой жизни. Мало кто обратит внимание на курьера, дворника, спешащего с какой-нибудь папочкой под мышкой мелкого клерка, тетку с ведром… Эти люди могли стать настоящей силой под грамотным управлением.

И Лазарь, а также те, кто за ним стояли, это прекрасно понимали. Слуги — прекрасные шпионы и оперативники, особенно если получили соответствующую подготовку. Кроме того, это один из самых простых способов заслать нужного человека в нужный дом. Аккуратно убираешь текущего лакея, а вместо него пропихиваешь своего. И вперед, следи сколько хочешь. И не только следи.

Оставалось понять, как осуществлялся отбор жертв среди воспитанников Извары. Лазарь и компания должны были действовать осторожно и точно и отбирать только тех, кто подходит по всем параметрам. Критерии выбора еще следовало уточнить, но уже сейчас было очевидно, что ленивые уголовники Лазарю были ни к чему.

Наверняка выбор падал как раз на тех, кто очень хотел вырваться из нищеты и получить хорошее место. На тех, кто изо всех сил старался, учился, имел амбиции…

Еще и этот фестиваль или как нам называлось то мероприятие, на которое съезжались все благотворители. Тоже хороший способ приглядеть себе «жертву»…

Да только Лазарю или его людям наверняка было недостаточно отзыва преподавателей. На его месте я бы собирал сведения и о том, как конкретный воспитанник живет, и от других ребят. Одно дело рисоваться перед наставниками, другое — держать себя в менее формальной обстановке. Значит, нужен был ставленник среди воспитанников. Тот, кто наблюдает, все подмечает и в нужный момент передает сведения «заказчику».

И, кажется, одна такая кандидатура была у меня на примете…

— Оболенский, вы как? — голос Антонины отвлек меня от размышлений, и я даже вздрогнул.

— Причиндалы отсидел, а в остальном нормально, — улыбнулся я.

До поверхности оставалось около полутора метров. Еще немного, совсем чуть-чуть… Внизу Минин светил фонариком на стену, готовясь подстраховать, если что-то пойдет не так. Но узлы он завязал на славу, так что беспокоиться было не о чем. Митя свое дело явно знал.

Кроме того, я сам немного подстраховывал себя, создавая воздушную подушку из потоков ветра. Сил на колдовство у меня было немного, но это должно было помочь, если веревка лопнет.

— Тааак… Тащим, медленнее… Сема, осторожнее, не тяни слишком сильно…

Ко мне уже тянулись руки Антонины, Ленки и других ребят. Ухватившись за них, я нашарил ногами каменную стену колодца, чуть оттолкнулся… И меня наконец-то вытащили на мокрую от росы траву.

— Слава богу! — Антонина тут же перекатила меня подальше от дыры и жестом велела девчонкам меня развязывать.

Алтай вырвался из рук Тамары, подлетел ко мне и, тихо скуля, принялся облизывать мне лицо.

— Тише, тише, родной, — я усмехнулся, уворачиваясь от мокрого собачьего носа, потрепал пса по мохнатой шее. — Я тоже соскучился. Но все в порядке, я с тобой.

Пес немного успокоился и отошел к Тамаре, которая держала на поводке уже успокоившегося Севера. Смирно сел, демонстрируя высший класс дрессировки. Ну мог же, когда хотел!

Пока Ленка возилась, снимая с меня путы и позорный «подгузник», Антонина и Семен уже вовсю работали, помогая Мите выбраться.

— Да все ровно, — глухо донеслось из колодца. — Тут кладка на века делалась.

— Ага, только дно провалилось.

— Ну так дно и не укрепляли. Здесь же плывуны повсюду. Видать, один и размыл. К счастью, повезло.

Держась за брошенную веревку, Минин ловко вскарабкался по стене. Да уж, вот она, сила берцев. Не послушал он Антонину и не надел сапоги. Зато теперь мог нормально чувствовать ноги…

Я хотел было подать ему руку, чтобы помочь выбраться, но меня отвлекло шуршание кустов и блики лучей фонарей.

— Еще кого-то ждем? — спросил я Антонину.

Она покачала головой.

— Нет. Леснику я дала отбой. А наши все здесь…

Мой пес занервничал. С низким угрожающим рыком медленно крался к кустам.

— Алтай, ко мне, — велел я.

Пес обернулся на меня, продолжая рычать. Словно хотел показать — смотри, тут чужие. Нужно быть на страже. Ко мне он не пошел, но и вперед не направился, словно ждал, что я к нему подойду.

Ладно, пес в чем-то был опытнее меня, и я решил довериться его чутью. Митю как раз вытаскивали, и я, убедившись, что он был в норме, привлек внимание Антонины и подошел к Алтаю, положив ладонь ему на холку.

— Давай без глупостей, дружок. Не пугай людей почем зря.

В этот момент кусты раздвинулись, и на нас вышли три мужские фигуры. Алтай не двинулся, но угрожающе зарычал.

— Мужики, дальний свет вырубите, — сказал я, поморщившись от свера их мощных фонариков.

Двое опустили фонари так, что лучи теперь не били в глаза. Один — видимо, главный — шагнул вперед.

— Кто такие и что здесь делаете?

— Тот же вопрос в отношении вас, — я скрестил руки на груди.

— Владимир, спокойнее, пожалуйста, — Антонина Дмитриевна дотронулась до моего плеча и встала по правую сторону. — Мы из Колонии. У нас тут небольшая спасательная операция. Собака в колодец провалилась.

Я смог кое-как разглядеть главного. Все трое были одеты в камуфляж, и все трое — при оружии, что лишь подтверждало мою догадку о том, что заброшенный завод был не таким заброшенным. Они явно пришли оттуда — больше здесь просто нечего было охранять. Интересно девки пляшут.

— Поздновато вы спохватились, — не выдержала Ленка. — Мы тут уже три часа возимся.

— Рот закрой, сучка! — рявкнул охранник.

Мои пальцы сами собой сложились в кулаки. Я дернулся к охраннику — двое остальных тут же потянулись к кобуре, но Антонина оттолкнула меня назад.

— Тихо, — прошипела она. — Не нужно, Владимир.

— Извинитесь перед дамой, — потребовал я. — Это было грубо и неуместно.

Двое охранников переглянулись между собой и гнусно заржали.

— Может еще поклониться?

— Было бы неплохо.

— Оболенский, отставить! — Мне показалось, что Антонина перепугалась. Из-за оружия? Или…

Но едва она произнесла мою фамилию, как с лиц охранников начали сползать гнусные улыбочки. Что, начало доходить? Ничего, сейчас точно дойдет. Я ничего им не сказал, ни слова. Лишь взглянул на Алтая и погладил его между ушами.

— Знаю, ты это не любишь, малыш, — шепнул я псу. — Но сейчас надо, извини.

И я вдарил воздушным потоком так, что разом сбил всех троих с ног. Ребячество, знаю. Уязвленная аристократическая гордость. Но на самом деле я не терпел такого хамства. Наличие пушки не дает права вести себя по-скотски.

Но я знал этот тип людей. Наделенные мало-мальской властью и ощутившие безнаказанность, такие сволочи понимали лишь язык силы. Пока не напорются на того, кто сильнее и кто даст сдачи, ничего в голове не поменяется. Зато получение звездюлей оказывает на них прямо-таки лечебный эффект.

— Лежать! — рявкнул я, увидев, что побледневший главарь пытался подняться. — Извинения перед девушкой. Я жду.

Алтай снова низко зарычал, готовясь вцепиться в супостата в любой момент. Тише, хвост. Они уже все осознали.

— Прошу… прощения.

Я вопросительно взглянул на Ленку. Ошарашенная девчонка молча хватала ртом воздух и хлопала белобрысыми ресницами. Я приподнял брови и жестом поторопил ее.

— А… Принято. Извинения принимаются, — спохватилась она, поняв, чего от нее ждали.

— Все. Подъем, господа, — велел я, и охранники поднялись. — Вы с завода?

— Да, — хмуро отозвался их главный.

— Вот туда и отправляйтесь. Мы здесь тоже закончили и сейчас уйдем.

Наградив меня тяжелым взглядом, троица поспешила убраться. И когда они отошли на достаточное расстояние, на меня накинулась с упреками Антонина.

— Владимир, что вы себе позволяете?!

Я пожал плечами.

— То, что следовало сделать. Или вы позволите каким-то незнакомцам унижать себя и своих ребят?

— Они были вооружены!

— А у вас был я. Будут знать на будущее.

Ленка поежилась в своей здоровенной, не по размеру, куртке.

— Ага. Только ты отбудешь свой срок и уедешь, а мы останемся… Здесь. Рядом с ними. Нам нужен этот лес, сюда придется ходить… — она шмыгнула носом. — И я не знаю, что будет, когда мы с ними встретимся без тебя.

Глава 22

Мы вернулись в колонию почти под самый конец ужина. Голодные, злые, вымотанные — но довольные хотя бы тем, что задачу по поиску решили успешно. И все же на этом наша миссия не закончилась.

Севера следовало показать врачу. Ближайший ветпункт располагался на другом конце села, и Антонина, засунув Тамару и хаски в старенький пикапчик, отправилась туда, оставив на хозяйстве Ленку и Митю.

Я же перво-наперво отвел Алтая в вольер, накормил, приласкал перед прощанием — а в это время остальные ребята из поискового отряда сгружали снарягу и чистили грязную одежду. Таковы здесь были правила: трапезу пропусти, но казенное имущество приведи в порядок. Да и не было особой проблемы в пропущенном ужине — на нашу группу точно нашлась бы лишняя кастрюля каши. А поесть можно и на ходу. Только вот что удивительно — есть мне совершенно не хотелось. Наоборот, подташнивало, а при мысли о еде и желудок и вовсе пытался вывернуться наизнанку.

— Ты чего раззевался, сиятельство? — окликнул меня Минин. — Быстро шуруй в лазарет!

Я как раз заканчивал отчищать нарост грязи с резинового сапога — решил не отбиваться от коллектива и все же почистить свое барахло. Еще не хватало Антонине или Ленке с этим возиться.

Но то ли я вконец вымотался, то ли грязь оказалась совсем уж забористая, но получалось у меня с трудом. Да и вообще хотелось перестать шевелиться, лечь, закрыть глаза и наконец-то заснуть долгим крепким сном. Почему-то было тяжело дышать.

— Сейчас, уже заканчиваю, — отозвался я, не отрываясь от работы.

— Сия… Володя… Ну-ка повернись.

Я удивленно приподнял брови.

— Что такое?

— Ты как себя чувствуешь?

— Да не знаю… Ослабел, есть хочу…

Он вырвал недоочищенный сапог из моих рук.

— Быстро со мной. Идти можешь?

Да что не так-то было?! Я действительно ощущал сильную слабость, но списывал это на усталость, голод и применение сверхспособностей. Но Митя смотрел на меня так, словно я вот-вот должен был кони двинуть.

— Могу, конечно.

Я резко поднялся и… тут же плюхнулся на задницу. Голова закружилась, в глазах резко потемнело… из меня словно в один мг вышел весь воздух, и я почувствовал себя сдувшимся шариком.

— Дурак ты, сиятельство, — проворчал Минин и обернулся. — Сёма, иди сюда! Быстро! Поможешь. Шевелись давай!

Почему-то голова отказывалась соображать. Меня мутило, почему-то сильно хотелось пить. Я снова попытался встать, но Митя грубо усадил меня обратно.

— Сидеть смирно. С тобой все-таки что-то не так. Тебе срочно нужно к врачу. Мы тебя отведем.

— Я…

Но почему-то мне уже не хотелось возражать и сопротивляться. Что-то и правда было не в порядке. Что-то внутри…

Подоспевший крепыш Семён бросил на меня быстрый взгляд и тут же метнулся, чтобы заткнуть одну мою руку себе на плечо.

— Что с ним? — спросил он у Мити.

— Не знаю. Так… Взяли…

Они подхватили меня с обеих сторон и понесли — мои ноги волочились по земле. Хуже становилось с каждым мгновением, словно что-то внутри меня лопнуло, и я начал стремительно терять силы.

— Осталось совсем немного, — пыхтя от напряжения, прокряхтел Минин. — Потерпи, сиятельство…

Но я уже почти его не слышал. Я не слышал ничего, кроме шума крови в ушах. Башка закружилась, но сердце колотилось как бешеное.

Я всего чуть-чуть не продержался. Отрубился прямо перед входом в лазарет.

* * *
— Владимир Андреевич, — позвали меня издалека. — Просыпайтесь, ваше сиятельство. Давайте, дражайший.

А просыпаться не хотелось. Мне было очень приятно и уютно в объятиях мрака, где я хрен знает сколько пробыл, но не был против побыть там еще.

— Ну же, ваше сиятельство.

Кажется, голос принадлежал лекарю. Тому самому, который лечил порванную Алтаем руку. Ладно, нечего разлеживаться, раз так просят очухаться.

Я шумно вдохнул ртом воздух и распахнул глаза.

Передо мной возникло бледное, подсвеченное холодным светом ламп, лицо врача. Невысокий, с залысинами, он стоял передо мной с маленьким тонким фонариком. Рукава его халата были закатаны, а на тыльных сторонах ладоней распухли вены. Сам врач выглядел примерно так же, как я себя чувствовал.

Хреново он выглядел.

— Дайте воды, пожалуйста, — попросил я, сфокусировав взгляд на бледном лице лекаря.

— Погодите. Сначала осмотр.

Он посветил мне фонариком в глаза, проверил состояние кожи, задал несколько дежурных вопросов и, судя по всему, остался удовлетворен.

— Что со мной случилось? — спросил я, оглядевшись.

Мы находились в отдельной палате лазарета. Она была не чета новеньким и пахнувшим свежей краской палатам Исправительной академии. Здесь все было старым, если не сказать древним. Скрипучая стальная койка на заедающих колесах, щербатые деревянные рамы окон, застиранное белье…

— У вас была разорвана селезенка, если это вам о чем-то скажет, ваше сиятельство, — сухо отозвался лекарь и протянул мне полстакана воды. — Внутреннее кровотечение. Полагаю, это следствие падения в тот колодец. Ваш товарищ рассказал, при каких обстоятельствах это случилось.

Я поперхнулся жидкостью.

— Жить буду?

— Разумеется! — фыркнул врач. — И поскольку воспитание в мою сферу ответственности не входит, опущу тираду относительно совершенного вами безрассудства. Однако директору о вашем проступке я был вынужден сообщить. Слишком серьёзная травма.

Я рассеянно кивнул.

— Да черт с ним, пусть наказываюсь. Что вы со мной делали?

— Ну, времени на размышления у меня не было, знаете ли. Пришлось применять комбинированный метод лечения. Инвазивный, разумеется. То есть провести срочную операцию. Благодаря моим способностям все прошло быстро и успешно. А шрам зарастет. У вас безумно быстрая регенерация даже для воина, так что через месяц и следа не останется.

Я слушал лекаря вполуха. Да уж, не повезло. С другой стороны, мне уже не привыкать получать травмы. Хорошо хоть, что я вырубился и не чувствовал всех этих, несомненно, жестких, вмешательств.

— Не волнуйтесь, вашей жизни больше ничего не угрожает, — поспешил заверить меня лекарь. — Однако несколько дней даже вам придется провести в покое нашего стационара. Все же повреждение было серьезным, да и операция — дело нешуточное.

— Хорошо, как скажете, — кивнул я. — Только вы ведь сможете пустить ко мне посетителей?

Врач приподнял лохматые брови.

— Вас, считай, с того света вытащили, а у вас в голове только и мысли о гостях?

— Индира Святославовна… Она просила меня помочь с постановкой, — быстро сообразил я. — Если получится, попросите ее ко мне зайти, пожалуйста. Это важно, ведь на носу визит благотворителей. Я не хочу подводить команду.

— А… — лекарь, казалось, немного смутился. — Конечно, я обязательно передам ей, что вы желаете обсудить рабочий вопрос. А теперь, Владимир Андреевич, вам нужен отдых. Сейчас я поставлю вам капельницу. Это укрепляющая смесь. Поспособствует вашей естественной регенерации. Позволите?

Я бросил взгляд на левую руку, из которой уже торчал катетер. Ладно, пусть колдует. Ему виднее, как быстрее поставить меня на ноги.

Лекарь быстро повесил мешок с раствором на крючок стойки капельницы, приладил стерильную иглу, и через несколько секунд волшебный коктейльчик уже начал перетекать в мои вены.

— Отдыхайте, ваше сиятельство. Сегодня вам нельзя есть, но я оставлю воду на столе. Раз в час будет заходить медсестра. Впрочем, вряд ли вы заметите ее появление. Вы будете очень крепко спать.

Мои веки действительно налились тяжестью. По телу прошла волна неги, и я словно начал парить над койкой.

— Там что, успокоительное? — прошептал я, едва шевеля языком.

— Что вы, ваше сиятельство? Зачем вам успокоительное? Лишь легкое снотворное для более крепкого сна. Ведь самое интенсивное восстановление происходит именно во время сна, и мы с вами должны использовать все особенности вашего дара…

Его голос снова уплывал, а я опять терял контроль над собственным телом. Да что ж такое? Меня раздражало это, даже бесило, но… Организм настаивал на необходимости поспать. Мозг можно было ненадолго отключить. Лекарь был прав… Нужно отдохнуть… Хотя бы немного…

Веки сомкнулись, и уже через несколько секунд я провалился в сладкий сон без сновидений.

* * *
«ОЧНИСЬ!»

Я едва не подпрыгнул от вопля внутреннего голоса. Тьма?

— Тихо, ваше сиятельство, — раздался над моим ухом знакомый голос. — Пожалуйста, не кричите. Я пришел поговорить.

Глыба. Я открыл глаза и с трудом смог отогнать сон. Мешок капельницы опустел, а я, судя по всему, проспал не так уж и долго. Лишь тот резкий голос, словно сама Тьма истошно вопила внутри меня, заставил меня очнуться.

— Что тебе нужно? — прохрипел я.

Глыба потянулся к столу, налил немного воды в стакан и протянул мне.

— Ваше сиятельство, ну как же так? — с укором произнес он, подавая мне питье. — Вас же просили не выпендриваться. Вы произвели на меня впечатление, показались здравомыслящим человеком, хотя и не лишенным амбиций. И все же я был уверен, что вы поняли правила местной игры.

— Господин Каменев, вы здесь за этим? — сделав пару глотков, я почувствовал себя немного лучше. — Отчитывать меня? Это не может подождать хотя бы утра?

Глыба наигранно виновато улыбнулся.

— Боюсь, мой визит не терпел отлагательств. Мне очень нужно знать, что вы видели, когда провалились в колодец.

Аж вот оно что…

Я слабо пожал затекшим плечами. Свет в палате был выключен, но шторы не задернули, поэтому комната освещалась холодными сизыми оттенками летней петербургской ночи. И в этом рассеянном свете зловеще блестело зеленое напыление очков бастарда.

— Ничего особенного. Грязь, земля, камни.

Глыба внимательно на меня глядел, выждал пару мгновений, а затем укоризненно покачал головой.

— Владимир Андреевич, ну зачем же вы продолжаете меня разочаровывать? Я ведь поверил вам при первой встрече. Почему же сейчас вы мне лжете?

— С чего вы взяли? Камни, грязь, земля — все было.

— Вы сказали, что не видели ничего особенного. И это была ложь. Напоминаю, я органически ее не перевариваю. Такова уж сила моего дара — меня начинает в прямом смысле тошнить ото лжи. — Он улыбнулся одними губами. — И я бы не хотел оконфузиться перед сыном князя.

— А что у вас за интерес к этому происшествию?

— Вы наделали шума, Владимир Андреевич. Снова. Но на этот раз шум крайне неприятный. Я лишь хочу понять, будут ли у нас проблемы.

Я невинно улыбнулся.

— С чего бы им быть?

— Полагаю, вы сами догадываетесь, ваше сиятельство, — тихо отозвался Глыба. — У меня свой интерес в колонии. И в первую очередь он зиждется на том, чтобы у наших воспитанников не было проблем и конфликтов с внешним миром. Я не хочу проблем ни для вас, ни для себя. Потому и спрашиваю — что вы видели?

Это напоминало странную игру. Лгать было нельзя, но можно было осторожно недоговаривать.

— Полагаю, в округе много старых заброшенных шахт, — пожал плечами я. — Все-таки завод рядом. Полагаю, потолок одного из тоннелей осыпался. А что, по-вашему, я должен был увидеть?

Глыба ответил мне кривой ухмылкой.

— Не знаю. Вы мне скажите.

— Боюсь, мне сказать вам нечего.

— Уверены?

— Я точно так же, как и вы, не заинтересован в проблемах, господин Каменев, — отрезал я, все сильнее раздражаясь. — Я ужасно устал и хочу спать. Если на этом все…

Глыба жестом попросил меня замолчать.

— Вы были не один?

— За мной спустились, чтобы помочь выбраться. Я получил травму. И вам не стоит беспокоиться на этот счет.

Бастард улыбнулся, но я понял, что он ни на йоту мне не поверил. Как бы я ни пытался извернуться, такая игра давалась тяжело. Особенно с учетом того, что Глыба мог знать об этом тоннеле и, быть может, даже о том, что находилось за теми дверями. Ведь если Минин слышал всякие небылицы, то уж Каменев, который пробыл здесь еще дольше, тоже должен был обо всем этом знать.

А с учетом его особого статуса… Кто знает, что ещё было ему известно.

Но, к моему удивлению, Глыба не стал расспрашивать дальше. Он поднялся, поправил стоявший слишком близко к краю стола графин с водой и обернулся ко мне.

— Благодарю за аудиенцию, Владимир Андреевич.

— И это все?

— А вы хотите сказать мне еще что-то?

— Боюсь, не сейчас.

— В таком случае хорошего вам остатка ночи.

Он вышел — бесшумно, даже дверь не скрипнула, и я услышал его удаляющиеся легкие шаги. Откинувшись на подушку, я уставился в потолок, на котором ветер и деревья рисовали причудливые тени.

Глыба точно пришел не просто так. Глыба что-то знал. Без сомнений. Нужно прекращать играть в любезности и вытащить из него всю подноготную. Но для этого сначала нужно выздороветь и войти в привычную силу.

Адреналин перестал бурлить в крови, Тьма успокоилась, и на меня снова навалилась приятная тяжесть. Я не заметил, как снова заснул.

А когда проснулся, солнце уже приближалось к полудню. Я бы продрых еще дольше, кабы не то обстоятельство, что кто-то слабо, но очень настойчиво тряс меня за плечи.

— Эй, полегче…

— Просыпайся! Володя! Просыпайся. Очнись же наконец!

Я хотел было отмахнуться от нерадивого гостя как от назойливой мухи, но узнал голос Ленки. Чего это ее занесло ко мне в палату так рано? Вроде же по утрам у нее учеба…

— Лен, привет, — я натянул было сонную, но любезную улыбку, но она вмиг сползла, когда я внимательнее всмотрелся в лицо гостьи.

Точнее, как принято говорить, на Ленке лица не было.

— Володь… — она быстро добежала до двери и плотно ее закрыла. — Володя, я больше не знаю, к кому идти.

Я присел на койке, прикрывшись одеялом.

— Что случилось?

— Митя… Митя Минин пропал.

Глава 23

— Как пропал, Лен?

Я резко выпрямился и тут же ойкнул от резкой боли чуть выше живота. Видимо, регенерация оказалась не такой уж и быстрой, несмотря на все коктейли в капельницах.

— Как есть! — громко прошептала девушка. — Исчез он. Совсем. Словно его никогда здесь и не было… И я думаю, что это связано с…

Первая мысль у меня была такая же. Только в отличие от Ленки, я точно знал, что мы с ним видели, когда оказались в том злополучном тоннеле. Значит, мы все же сковырнули болячку.

Но раз Митю убрали, то я следующий. Странно, что меня до сих пор не изолировали.

Или…

— Ты как сюда вошла? — Покосившись на дверь, спросил я. — Что там снаружи?

— Хренотень какая-то! Не помню, чтобы в Изваре вообще что-то такое было! И, думаю, тебе нужно уходить отсюда. Где твоя одежда?

— Понятия не имею.

Но Ленка была права: на всякий случай отсюда нужно было сваливать, да поскорее.

Я тряхнул головой и аккуратно поерзал, чтобы свесить ноги с кровати. Повернулся спиной к Ленке, откинул одеяло… Черт. До трусов раздели. Нужна одежда. И желательно не больничная или обычная рабочая изварская роба, а нормальная гражданская.

Ленка носилась по маленькой палате, словно зажжённая петарда — ворочала матрац, открывала створки в маленьком шкафчике…

— Дерьмо. Ничего нет.

Я бросил взгляд вниз. Под кроватью-каталкой, словно в насмешку, стояли белые тапочки.

— Халат мне найди, пожалуйста, — шепнул я. — И пойдем.

— Где я тебе его найду?

— Блин, Лена!

Она продолжала носиться как угорелая, и мне пришлось резко ее схватить и чуть встряхнуть.

— Лена, приди в себя, — велел я, когда она ойкнула от встряски. — Ты умная девка, и мне сейчас нужна ты вся. Но больше всего — твои мозги. Пожалуйста, включи голову и объясни все нормально.

— Да что тут объяснять! В колонии с утра объявили санитарный день! Внеплановый. Это когда помещения не просто моют, а отскребаюсь с химикатами. Полная дезинфекция. Плюс ребят всех выгоняют из помещений на санобработку. У нас же тут и вши иногда заводятся… Просто обычно это бывает не чаще раза в месяц, чтоб вот в таких масштабах. И то чаще всего поелозят тряпками, попшикают какими-то средствами — а нас просто прогонят через сильный душ. Но сегодня всех с самого утра растолкали. Всех пересчитали по головам, велели сразу идти в баню.

— А Митя? Когда ты поняла, что он пропал?

— Когда в очереди его не увидела. Столовую тоже закрыли на обработку. Кухня работала на выдачу на улицу. Сухой паек давали. Митя никогда завтрак не пропускает.

— А что говорят? Ты спрашивала?

— Да, — хмуро кивнула Ленка. — В этом и беда. Наш наставник сказал, что Митю перевели на дальнюю ферму. Там якобы какие-то работы сложные, нужна подмога. Но я в это не верю, Володя. Не может этого быть.

— Почему? — спросил я скорее для того, чтобы понять ход мыслей подруги.

— Потому что его собака здесь, — озираясь по сторонам, Ленка понизила голос до почти что беззвучного шепота. — Он бы никогда не оставил свою Ютту. Да и она у него псина с характером: других хозяев не признает.

Из всех питомцевместной псарни Ютта оставалась для меня самым непостижимым созданием. Чистокровная сука породы золотистый ретривер лишь внешне походила на ту самую семейную собачку из рекламы майонеза: папа, мама, двое детей на пикнике и псинка весело улыбается и машет хвостом. Черта с два! За улыбчивой мордашкой и высунутым розовым языком таился самый настоящий дьявол. Ничего от «голдена», как сокращенно называла эту породу Антонина, кроме внешности, в этом исчадьи не было.

Шкодливая, упрямая, злобная к чудакам, а чужаками для нее были все, кроме Мити. Даже Антонина, хотя и могла лихо скрутить бесовскую псину в бараний рог, предпочитала с ней не связываться. Но к Минину у Ютты была настоящая нежная любовь. Не знаю, что он с ней сделал и как загипнотизировал, но только Мите она подставляла пузо для почесываний, только его беспрекословно слушалась. Правда, к Тамаре жутко ревновала. Женщины…

— Да, согласен, — кивнул я. — Митя бы не оставил ее здесь. Знает же, что Ютта такие кренделя без него выписывать начнет…

Ленка торопливо кивнула.

— Вот и я о чем. У нас ребята уже уезжали на дальнюю ферму — кто на неделю, кто на две. И им всегда разрешали брать своих хвостов с собой. Я сама там не была — таких дохликов вроде меня туда не берут, но знаю, что там есть условия. И знаешь, что, Володя. Я думаю, что Митя вообще не на той ферме. Не знаю, где, но точно не там. Слишком много чего не сходится. Митя ответственный. Он бы начал собираться и предупредил. А он не предупреждал, не готовился, Ютту забыл. Нет, нет, нет… — девушка трясла коротко стриженной белобрысой головой. — Не бьется. И я думаю, что он пропал не просто так, а из-за тебя, Володя.

Я едва не поперхнулся, когда она больно ткнула тонким пальцем мне в грудь.

— А ну признавайся, что у тебя за мутки с Митей.

Она нависла надо мной, состроив грозную физиономию. Это бы смотрелось комично с учетом ее размеров, но сейчас было не до смеху. Ленка, скорее всего, была права. Иначе зачем Минина, который пережил столько штормов и остался непотопляемым, так срочно «исчезли» именно сейчас?

Другой вопрос, насколько все плохо? Есть ли шанс его найти и вытащить?

— С чего ты решила, что это из-за меня?

— Идиота передо мной не разыгрывай. И меня за дуру не держи, Оболенский. Все было нормально, пока ты не появился. И до вчерашнего дня более-менее нормально и было. Я же знаю, что ты там что-то нашел, в том колодце. Я слышала, ты о чем-то говорил с Митей, когда он спустился. Я видела, что там яма больше, чем диаметр колодца. А еще я знаю все эти россказни про подземные ходы. Не нужно быть высокообразованным дворянчиком, чтобы сложить все к одному и получить сумму. Что вы там нашли, Володя? Почему из-за этого пропал Митя?

Я стиснул челюсти так, что заболели скулы.

Нет, конечно, был очевидно, что рано или поздно про находку догадаются. Да хотя бы можно было просто вернуться в ту яму ночью с фонариком и посмотреть. Правда, я был уверен, что местная гоповатая охрана начала принимать меры сразу же после нашего ухода. Но те, кто свешивался вниз, те, кто были рядом с колодцем, действительно, могли кое-что разглядеть и подслушать наш разговор, хотя мы с Митей старались говорить тихо.

Митина безопасность меня, конечно же, волновала. Он был главным свидетелем помимо меня, а свидетелей, очевидно, убирали. А мы с ним, в конце концов, почти друзьями стали!

Но еще сильнее меня волновало то, что и остальным — всем, кто был в поисковой группе — тоже могла угрожать опасность. В той или иной степени. Ясное дело, всех скопом вместе с Антониной Дмитриевной на дальние кордоны не отправят. Но какие-нибудь меры могут предпринять, чтобы заставить людей молчать. А меры разные: страх, шантаж, особые способности…

— Лен, я не могу рассказать тебе всего, — острожно начал я. — Хватит одного Мити. Я не хочу, чтобы пострадали остальные. И тебе вреда не хочу.

Но Ленку уже понесло.

— Он мне как брат! А за брата я кого угодно порву!

— Тихо ты! Всего не скажу — и не проси. Но в одном ты точно права: Митю, скорее всего, схватили те, кто боится, что наша находка всплывет и привлечет ненужное внимание. Мы не сможем его вытащить своими силами. Но мы можем сделать так, что сюда прибудут те, кто перевернет здесь все вверх дном.

Девушка подозрительно на меня косилась, словно уже не верила ни единому моему слову.

— И мне нужна помощь, Лен, — продолжал я. — Потому что я следующий. Я должен успеть сообщить. Должен найти способ сделать это. Помоги мне, пожалуйста. Чем быстрее я это сделаю, тем больше шансов, что Митю получится вытащить.

Она молчала. Ждала чего-то, и от этого ее молчания мне одновременно становилось не по себе и хотелось беситься.

— Ты ведь здесь не случайно, да? — наконец едва слышно спросила она. — Не простой заключенный?

Мои пальцы сами собой ложились в кулаки. Нельзя говорить. Что если ее схватят и вытащат это из нее? Зачем ей еще и эта тайна?

С другой стороны, люди Лазаря, если Извара действительно как-то с ними связана, уже поняли, кто я. Я провел здесь достаточно времени, чтобы эта информация дошла хоть на другой конец земного шара. Я не знал, что они попытаются сделать со мной. Но точно знал одно: у меня гораздо больше шансов выйти живым, чем у Ленки, Мити и кого бы то ни было. Я ведь с самого начала понимал ставки и риски. И я готовился.

— Да, я оказался здесь не случайно, — глухо отозвался я. — Всего рассказать тоже не могу. Но это очень важно. Я сам всего не знаю, этим занимаются люди куда более высокого полета. Но Извара может быть частью опасного заговора. Здесь происходят странные вещи, но ни у кого не было прямых доказательств.

Ленка смерила меня скептическим взглядом.

— И поэтому сюда отправили тебя? Богатенького сыночка князя?

— Не все так просто. Я тоже полон сюрпризов. Считай, отчасти это ловля на живца.

— А эти люди… На которых ты работаешь… Они с какой стороны?

Я нашел в себе силы улыбнуться.

— С хорошей, как мне кажется, — пожал плечами я. — Я видел тех, что по другую сторону. И вот они, уверяю тебя, конченые сволочи.

Почему-то Ленку это убедило.

— Как я могу тебе помочь? — тихо спросила она.

— Мне нужна Индира Святославовна. И мой телефон.

Ленка сокрушенно покачала головой.

— Индира Святовна в городе. Уехала то ли поздно ночью, то ли рано утром. Я не видела ее машины.

— Она может быть дома, — возразил я. — И тачку там же припарковала… Это логично.

Но девушка снова замотала головой.

— Точно нет. Сейчас же репетиции каждый день. Эта проклятая постановка для благотворителей… Индира и машину оставляет здесь, до усадьбы пешком ходит, благо тут рядом. Но ее вообще нет в Изваре. Уехала.

Уехала или «уехали»? Слишком уж занятное совпадение. Я почти физически начинал ощущать, как вокруг меня возводились стены и надвигались, чтобы раздавить.

Как бы то ни было на самом деле, я не мог достучаться до связной. Хорошо, если она что-то заподозрила и поспешила в Петербург. А если нет? Если ее вычислили раньше и начали одновременно убирать всех, кто был со мной связан?

— Тогда остается телефон, — я поднял глаза на Ленку. — Мне нужен мобильник. Еще шмотки и как-то отсюда выбраться. И под «отсюда» я подразумеваю Извару.

Ленка криво улыбнулась.

— Ну и запросики у вас… Хотя чего я ожидаю от аристократа? Где твой телефон?

А вот это был хороший вопрос. Трубка точно была при мне, когда Митя и Семен притащили меня в лазарет. А дальше… Видимо, она осталась там же, где и рваная грязная одежда. И если я все правильно понимал о сложившейся ситуации, то до своего телефона я теперь точно не доберусь.

— Лучше твой, — сказал я. — С собой?

Ленка кивнула и выудила из кармана старый и дешевый «кирпич» с монохромным дисплеем. Ну почти как легендарная Nokia 3310, которым, по преданиям старшеклассников из моей юности, можно было забивать гвозди. Такая же кондовая и неубиваемая трубка была и у Ленки.

— Извини, сиротам не до жиру, — словно извиняясь, сказала она и не глядя протянула мне свое богатство. — Но позвонить с него можно. И сообщение отправить. Большой сети, правда, нет. Да и дорого…

Большой сетью они здесь называли местный аналог интернета. Правда, и он был далек от того, к чему я привык. Ну и хрен с ним. Я помнил номер, на который следовало звонить. Я помнил шифровку, чтобы меня поняли и отреагировали. Я мог…

— Погоди, — Ленка бросила взгляд на загоревшмйся от прикосновения к кнопке экран трубки и нахмурилась. — Дай-ка сюда.

Я так и остался стоять с протянутой рукой.

— Что там? Деньги закончились?

— Нет, позавчера в ларьке немного положила на счет. Тут другое, — она непонимающе уставилась на экран. — Сети нет. Вообще…

Мы встретились взглядами, и Лена рассеянно опустила ставший бесполезным мобильник. Теперь это был просто кирпич. Вряд ли там даже «змейка» была.

— Не думаю, что это совпадение, — сказал я.

Она кивнула и направилась к двери.

— Жди здесь. Найду тебе халат.

— А выходить как будем? Там же наверняка охрана.

Девушка указала на окно.

— Так же, как я сюда попала. Что, думаешь, раз я мелкая и слабая, то ничего не могу? — усмехнулась она. — Теперь скажи спасибо, что я вытащила иглу. Вон какая лужа натекла. Они думают, что ты спишь. В коридоре никого не было — я проверила, когда сюда влезла. Тем путем уходить опасно, но халат стащить я, думаю, смогу. Сиганем в окно, а там… Есть у меня вариант.

Я бросил взгляд на капельницу. Черт возьми, я-то спросонья не понял. А оно вот как вышло…

— Ты как долго здесь была?

— Да уж час точно, — ответила Ленка. — Следила под окном сначала. Ты в отрубе был. Пришла сестра, поставила новый мешок. Я прочитала состав — там снотворное. Но ты был нужен мне в сознании, так что…

— Ленка, ты сумасшедшая, — искренне восхитился я. Она ведь даже не поняла, что действительно меня спасла. Ведь пока я был в отключке, меня можно было хоть закопать заживо. Хотя Тьма, быть может, меня бы все равно разбудила.

Ленка — это нечто.

— Потом поблагодаришь, — проворчала девушка. — Дай рекомендацию, когда буду на работу устраиваться. Не как товарищ, а как князь. Я хочу из задницы и бедности выбраться. И ради этого спасу твою.

— Без проблем, — кивнул я. — Сделка честная. Обещаю, что помогу, как выберусь.

Хотя я был уверен, что и без этого Ленка постаралась бы мне помочь. Такой уж она человек. Пыталась быть жесткой внешне, а нутро мягкое.

Ленка приоткрыла дверь палаты, воровато оглянулась по сторонам, а затем быстро выскользнула в коридор. Я даже не слышал ее шагов — до того тихо она кралась. А через минуту, показавшуюся мне целой вечностью, она вернулась с грязным халатом в руках.

— Извини, что первое попалось.

— Спасибо.

Я быстро натянул на себя пропахшую чужим потом одежку, а Ленка в это время уже открыла окно.

— Здесь невысоко, — сказала она. — Ты со своим даром вообще не почувствуешь. Слушай внимательно. Как спрыгнешь, сразу пригнись и беги налево вдоль стены до торца здания. Увидишь высокие кусты — сигай туда. Понял?

— Ага.

Ленка пропустила меня вперед. Прыгать и правда было невысоко — не больше полутора метров, и все же сильно напрягаться мне было пока что рановато. Рана болела, а силы могли пригодиться.

Я шлепнулся на газон, перекатился и тут же подполз под стену. Задрал голову наверх — Ленка тоже готовилась к прыжку и жестом велела мне пошевеливаться. Почти как на острове, но с той лишь разницей, что здесь среди лекарей у меня союзников не было.

Двинувшись вперед, я услышал мягкое приземление позади себя. Ленка исполнила прыжок изящно. Да уж, многих талантов девушка.

Я добежал до кустов и остановился, чтобы перевести дух. Вроде никто не засек, но расслабляться было рано. Через несколько секунд листья зашуршали, и ко мне присоединилась Ленка.

— Значит, так, — тихо сказала она. — Дальше два варианта. Первый — я могу вывести тебя за территорию через дыру в заборе. Она на дальней окраине, вон там. Я через нее в ларек бегаю, когда совсем припрет. Выбравшись, можно обогнуть колонию и выйти к дороге на Заполье, это в сторону Волосово. Пешком далеко, можно поймать попутку. Только выбирай самые старые машины, на них деревенские ездят, они бесплатно подкидывают. Но лучше бы тебе, конечно, барахлом сперва разжиться. До Заполья пешком два километра, а там стащи одежду. Сейчас лето, на веревках все сушат. И возьми мой телефон, — она протянула мне свой «кирпич». — В Волосово точно связь ловить будет, они же не могут весь район отключить. Ну или проводной телефон там найдешь, это не проблема. Еще там есть железная дорога из Ревеля на Петербург, да и вообще много транспорта. Если поймешь, что не сможешь вернуться, езжай домой. Хоть зайцем.

Она говорила все это так сухо, сосредоточенно, словно ей было не впервой обсуждать подобные дела. Может и так — Ленка, как и Феодора, тоже не особо любила болтать о старой жизни. Наверняка случалось и одежду с веревок таскать, и мелочь на билет стрелять, и от контролеров бегать.

— Понял. Мне главное — телефон найти.

— Тебе главное свалить отсюда, — отрезала девушка. — Есть еще вариант привлечь Антонину Дмитриевну. Она на машине. Может вывезти.

Я покачал головой.

— Сразу нет. И так тебя впутал, еще ее не хватало втягивать. К тому же ее наверняка не выпустят под каким-нибудь благовидным предлогом. А спрятать меня так, чтобы не нашли в машине, не получится. Да и сперва придется все объяснять и уговаривать Антонину, а на это нет времени.

— Согласна, — кивнула Ленка. — Тогда самоходом придется, сиятельство.

— Только Алтая заберу.

— Плохая идея, Володя. Нельзя тебе с ним. Нельзя тебе по территории шастать, если уверен, что тебя искать будут. Одному идти надо. И сейчас.

— Но я обещал ему.

— Ты обещал, что не бросишь его, — процедила Ленка. — И не бросишь. Ты вернешься за ним. А я прослежу, чтобы он дождался. Все равно без Звездочки никуда не пойду. Заодно и за Алтайкой пригляжу. Но ты поклянись, что вернешься, когда все закончишь.

— Конечно, вернусь.

— А если не вернешься, то будь ты проклят!

— Тихо, Лен, — смутился я ее горячности. — Вроде же и так понятно, что я вас не оставлю. Просто я боюсь, что пока меня не будет, с ним могут что-то сделать.

— Не сделают, — улыбнулась Ленка. — Обещаю.

Меня ее уверенность не убедила. Куда уж мелкой Ленке состязаться хотя бы даже с одним взрослым мужиком. Но она в себе не сомневалась — и эта ее черта меня всегда восхищала. Девчонка просто брала и делала.

— Я отведу тебя к забору, и там попрощаемся, — сказала она после недолгого молчания. — Бежим.

Мы продрались через заросли кустарников, и я нацеплял на халат каких-то мерзких колючек, которые неприятно впивались в кожу даже сквозь ткань. Бежать в тапках было неудобно до такой степени, что я всерьез начинал подумывать о разбойном нападении на первого встречного мужчину в ботинках или сапогах.

Ленка петляла, словно заяц — от постройки в постройке, от дерева к дереву, от куста к кусту, и делала это так ловко, словно могла провернуть все тот же фокус с закрытыми глазами. Видимо, частенько выбиралась за забор.

— Так и знала, что ты снова вляпаешься, Оболенский.

«Принцесса» Аглая Елисеева выросла перед нами, словно из-под земли выпрыгнула. Правда, поза ее была совершенно непринужденной и расслабленной: она стояла, облокотившись о столб забора, и докуривала длинную тонкую сигарету.

Мы с Ленкой затормозили одновременно, но я по инерции врезался в нее, а затем тут же машинально отодвинул ее в сторону и чуть позади себя.

— Ты что здесь делаешь? — хрипло спросил я «Принцессу».

Елисеева крепко затянулась, бросила окурок на землю и втоптала его носком ботинка.

— Тебя жду, Володя, — тряхнув светло-сиреневыми волосами с отросшими корнями, сказала она и лениво улыбнулась Ленке. — Очень предсказуемо и неразумно идти дорогой, о которой знаешь не ты один.

Мне все это начинало нравиться еще меньше. Окончательно отпихнув Ленку себе за спину, я шагнул к Елисеевой.

— Что тебе нужно?

— Хороший вопрос, — снова улыбнулась она. — Стоять на месте и не шевелиться, сладкие.

Ее голос прозвучал одновременно со всемх сторон, словно я был в наушниках, и звучал он прямо в голову. Я хотел было тряхнуть головой, чтобы отогнать внезапно навалившуюся на макушку тяжесть, но с ужасом понял, что не мог пошевелиться.

За моей спиной испуганно охнула Ленка.

Глава 24

Елисеева улыбнулась, тряхнув растрепанными волосами.

— Стоять. Не двигаться.

Внутри меня кричал, бился, словно раненая птица, кусочек Тьмы, который я носил. Беспомощность — ненавижу. Я даже не мог стиснуть кулаки. Все тело — от пальцев рук до мозолей на пятках, перестало меня слушаться.

Елисеева скользнула по мне равнодушным взглядом и направилась куда-то за мою спину. Я хотел было повернуть голову, пытался, сопротивлялся той странной силе, что меня сковала, но не мог. Лишь ощутил, что мышцы шеи словно одеревенели, скрученные самым сильным спазмом в моей жизни.

— Аг… Аглая… — только и мог прошептать я, но Принцесса даже не обернулась.

Ленка! Лишь бы она не тронула Ленку.

Но Елисеева не остановилась возле моей подруги. Нет, она пошла дальше.

— Эти очки тебе не идут, дорогая, — сказала она, поравнявшись с Ленкой. — Смени форму с круглой на «кошачий глаз». Будешь казаться взрослее, раз уж хочется. И тушь тоже выброси. Она размазывается.

— Аглая! — рявкнул я. — Что ты задумала?

— Тихо, Оболенский, — спокойно отозвалась Принцесса. — Иначе заставлю замолчать. Сейчас сам все поймешь.

Что Елисеева здесь забыла? Аглая, которую в жизни интересовали всего три вещи: где достать веселого порошка, что надеть и с кем встретиться вечером.

Но сейчас она совершенно не походила на ту вечно расслабленную девицу, что витала где-то на своей волне. Не растягивала слова, смотрела ясно и даже строго, холодно. Двигалась уверенно, без свойственных ей пошатываний. И, черт возьми, она применила ментальный дар. Это точно он, все симптомы налицо. Мое тело словно сковало невидимыми оковами, голос Аглаи проникал прямо в голову и звучал словно разом со всех сторон — это первый признак психического воздействия.

Елисеева была способна диктовать свою волю другим, даже одаренным. Это мощное оружие. Но как я мог это упустить? Почему я этого не знал? Почему Самойлов или кто-то из его людей меня не предупредили о таком подарочке в отряде?

Не знали? Да ну, не верю. Так почему?

— Кто это у нас тут спрятался? — по голосу я понял, что Елисеева улыбалась и дразнила кого-то, словно кошка, поймавшая мышь и решившая сперва наиграться. — Стой-стой. Не шевелись. Говори, кто такой.

За моей спиной кто-то закряхтел от напряжения.

— Отпусти… Сучка.

— Невежливо обращаться подобным образом к даме, что значительно выше тебя по положению, — усмехнулась Елисеева. — Я ведь и обидеться могу. И придумать какую-нибудь команду, которую заставлю тебя выполнить…

Голос, голос… Знакомый, мужской. Черт, я его точно слышал, но редко. Кто-то из Изварских. Из воспитанников. Значит, она поймала не только нас.

— Отвечай, зачем шел за ними.

Видимо, Аглая что-то сделала, потому как парень позади нас заскулил.

— У меня нет времени с тобой возиться, — добавила Принцесса. — Говори, иначе оставлю калекой.

— Глыба! Глыба послал следить за княжичем! — тихо взвыл пойманный. И теперь я узнал его. Голос принадлежал тому бритоголовому парню, которых был на побегушках у Каменева. Это он тогда передал приглашение на ужин за столом бастарда.

Значит, Глыба. Ничего удивительного. Я предполагал такой расклад.

— Зачем следил? — спросила Елисеева. — И говори громче.

— Нельзя… Нельзя дать ему уйти…

— Почему?

— Нужно задержать. За ним приедут…

— Кто приедет?

— Я не знаю! — уже просто жалобно заскулил бритоголовый. — Не знаю я, яйца отпусти! Глыба знает, он не посвящает нас. У него какие-то связи… Я не знаю…

Аглая усмехнулась и, судя по вздоху облегчения, все же освободила хозяйство неудачливого шпиона. А затем вернулась ко мне.

— Все слышал, Оболенский?

— Да.

— Так и знала, что вляпаешься. Но сейчас ставки подросли. Желай они тебя убить, уже бы сделали это. Но ты им зачем-то нужен живым.

— Им — это кому? — прохрипел я. — Что ты знаешь?

— Немного, но достаточно, чтобы понять, что ты в жопе. Я сейчас отпущу тебя, но давай без глупостей. Я здесь, чтобы тебе помочь.

Аглая не шевельнула ни пальцем, ни бровью не повела — но невидимые оковы вмиг с меня спали. Я ощутил, как резко расслабилось все тело — чуть не потерял равновесие, покачнулся, но устоял на ногах.

— Ментальный дар, — выдохнул я. — Сильный.

— Не такой сильный, как хотелось бы, — тихо ответила Елисеева. — Слушай меня внимательно. У тебя очень большие проблемы. И у меня они тоже будут, если я тебе не помогу.

— Не понял.

— Не при них, — она кивнула в сторону так и стоявших столбами Ленки и бритоголового. — Потом все объясню, как выберемся отсюда. Я помогу.

— Лену отпусти. Она тоже мне помогает. Она своя.

— Не своя она. Но да, глупышка втрескалась в тебя по уши и готова на любое безрассудство, лишь бы ты начал ее ценить по достоинству.

— Она не…

Аглая печально улыбнулась.

— Потом разберетесь, если оба выживете. Я просто должна помочь тебе не пропасть. Я знаю, что у тебя важная задача. У меня с собой трубка с полным зарядом. Нужно просто выбраться, и ты сделаешь все как надо.

Я продолжал непонимающе пялиться на Елисееву. То ли флер от снотворного еще не прошел, то ли у меня уже просто взрывался мозг от обилия постоянно поступающей информации, но у меня никак не получалось взять в толк, откуда Елисеева могла узнать о моей миссии.

Использовала способности, чтобы разговорить меня, потом заставила забыть? Да ну, это высочайший уровень владения психическим воздействием. Такому десятилетиями учатся, а Елисеевы не были сильными менталистами.

Тогда откуда ей все известно?

Она наклонилась к самому моему уху и прошептала только одно слово.

— Самойлов.

Я снова на нее уставился, все еще не веря собственным ушам. Она что, тоже как-то была с ним связана? Что за чертовщина?

— Почему я должен тебе верить?

— Потому что у тебя нет выбора, а я только что спасла тебя от слежки. Думаю, бастард связан с тем, что здесь происходит, самым непосредственным образом. Поэтому прекрати мять писюн и иди за мной.

— Отпусти Лену. И что делать с этим шпионом?

Елисеева театрально закатила глаза и вздохнула. Через мгновение окаменевшая Ленка ожила. Но тело подвело ее, и она бухнулась на траву, уронив свои дурацкие очки. Аглая была права — эта оправа ей совершенно не шла. А еще я заметил, что Ленка плакала — тушь действительно растеклась.

Я бросился к ней, чтобы помочь подняться.

— Уходи, — торопливо сказал я. — Спрячься где-нибудь.

— Хвостов только заберу.

Мне это уже не казалось хорошей идеей. Если бритоголовый напал на наш след раньше, он мог успеть связаться с Глыбой и описать ему расклад. Если так, то они тоже уже знали о Ленке. Я доверял Алтаю — он бы верно оценил ситуацию и попытался ее защитить. Но справится ли один обученный, хотя и травмированный, пес сразу с несколькими здоровенными лбами?

Не справится, особенно если они будут вооружены.

— Давай пока без зверей. Просто уходи в лес, просто схоронись где-нибудь. Если все так серьезно, ты не сможешь их отбить. Только сама угодишь в ловушку.

Ленка яростно замотала головой.

— Быстро ты берешь назад свои обещания!

— Я обещал, что вернусь за вами, и я вернусь. Лена, башкой подумай, дура!

Но ожидаемого эффекта моя тирада не произвела. Вместо того, чтобы собраться, Ленка… разревелась. Да что ж такое!

— Лена, тихо, — обхватил ее лицо ладонями. — Пожалуйста, соберись и послушай меня. Это не шутки. Ты все верно поняла. И я ужасно зол на себя за то, что втянул тебя в это. Но одна ты не справишься. Скорее всего, и со мной рядом там не справишься. Это очень опасно. Поэтому, прошу. Просто спрячься до вечера. Знаешь какое-нибудь место, где я могу тебя найти?

Ленка перестала всхлипывать и теперь просто роняла слезы.

— Форельная башня… Старая, кирпичная, она развалилась давно. Я пойду туда.

— Хорошо, — кивнул я. — Я найду тебя. Если не вернусь до полуночи, уходи куда-нибудь. Куда угодно, но отсидись немного. Не попадайся. А потом езжай к моим в Петербург. Спроси Феодору Константиновну, это управляющая. Она поможет тебе.

Девушка торопливо вытерла слезы рукавом.

— Думаешь, ты…

— Я не знаю, Лен. Все, иди. Бегом в лес!

Она замешкалась, но, видимо, здравый смысл в ней все же победил. Выбравшись через дыру, она припустила в сторону леса во весь опор. Аглая обернулась ко мне.

— Ну, герой-любовник, мы здесь закончили?

— Что делать с этим? — Я снова кивнул на окаменевшего шпиона. — Сможешь приказать ему все забыть?

Елисеева лишь усмехнулась.

— Я не настолько сильна, Оболенский. Я не могу заставить человека мыслить иначе и влезть в память. Только воздействие на тело путем психических манипуляций. Но он у меня может пуститься бежать, скажем… в Гатчину. И не остановится, пока не добежит.

Я пожал плечами.

— Идет. Только пусть бежит в обход колонии.

На всякий случай я обшарил карманы бритоголового. Вытащил старенький телефон, пачку сигарет, зажигалку, немного мелочи… Да уж, небогато жил помощник местного авторитета.

Закончив, я кивнул Аглае, и она, подойдя к нему, что-то шепнула бритоголовому на ухо, после чего он скривился, покрыл ее матом и… побежал.

— Больше не применяй его на мне, пожалуйста, — сказал я.

— Не собираюсь. Это энергоемкий дар, а нас он еще пригодится.

Мы выбрались через ту же дыру, в которую прежде пролезла Ленка, но поли в другую сторону. Лес там был гуще, но подруга успела рассказать мне, как найти тропу к деревне.

— Так какого черта ты мне помогаешь и при чем здесь Самойлов? — спросил я, когда мы отошли от забора на достаточное расстояние.

Аглая покосилась на меня и насмешливо улыбнулась.

— А ты как думаешь? За мной должок. На этот крючок многие попадаются. Правда, не всем так везет, как повезло мне.

— Что ты сделала?

— Попалась на применении дара. Дар, ты сам видел, опасный. И за него тоже нужно платить, как и за все в этом мире. Катю помнишь? Рыжую.

— Конечно, — кивнул я. — Она, конечно, со странностями, но хорошая девчонка.

— Со странностями, пффф, — передразнила Елисеева. — Она вообще крышей поехала на почве голосов в свое голове. У меня было проще, но все равно это влияло на рассудок. Понимаешь, это жажда. Это самый настоящий соблазн, которому очень трудно противостоять. Особенно если ты с детства привык не знать отказа. Дар управления людьми в определенный момент начинает управлять тобой… ты впадаешь в зависимость от него. Зависимость сродни наркотической. И вот парадокс — именно сильнодействующие вещества способны унять эту жажду.

— Значит, ты и правда подсела? Ну, на то и на другое.

— Было дело. Сначала на дар, потом на то, что, как мне казалось, помогало мне сопротивляться тяге. И угодила в ловушку. Устроила большой переполох. В сводках это называют «инцидентами» с жертвами. Фактически я совершила серьезное преступление, там людей покалечило, а кого-то даже убило. Моя семья до сих пор их семьям пенсию выплачивает и будет платить пожизненно.

— Эмм… Ничего себе.

У меня хотя бы обошлось без серьезных жертв. Ну. Если не считать Софию.

— И ладно бы только это, — вздохнула моя спутница. — Но я решила применить дар, чтобы решить ту проблему на месте. Пошла на преступление одаренного — запудрила мозги полиции. Это вскрылось, и на меня быстро вышла «Десятка». Хотя они всегда берут на карандаш все инциденты, в которых замешаны одаренные. Так что искать меня долго не пришлось. А я была так напугана тем, что сделала, что не отнекивалась. Даже от адвокатов отказалась. Просто в один миг осознала, каким чудовищем стала, и хотела вены вскрыть. Но не успела. Забрали. Ну и предложили загладить вину, насколько это было возможно в моем случае.

Интересно получалось. Да уж, Аглая точно оказалась не той, кем выглядела.

— Значит, тебе предложили облегченное наказание в обмен на… работу? Услуги? — спросил я, перебираясь через коряги.

— Можно и так сказать. Тюрьму заменили Исправительной академией — это мягче. А меня и правда могли бросить в тюрьму, и титул бы не спас. Просто «Десятка» смогла замять дело еще на уровне тиражей газет. Их просто изъяли и уничтожили сразу в типографиях, а всех писак аккуратно прижали. Но «Десятка» в любой момент могла дать ход скандалу, и тогда я бы не отвертелась. На вилы бы подняли сами люди. Так что особого выбора у меня не было.

— И на каких условиях ты оказалась на свободе?

— Им был интересен мой дар, вот с этим мне и правда повезло. «Психи» высоко ценятся, а у меня отказался неплохой потенциал. Но сперва пришлось отказаться от веществ и полностью очиститься. Потом меня отправили в Академию — так сказать, тестовый прогон устроили. Хотели понять, смогу ли я себя контролировать.

— А вот этот образ вечно обдолбанной…

— Образ, — улыбнулась Елисеева. — Но, согласись, удачно вышло. Даже ты не понял… Мне даже начало нарвиться.

— А сюда тебя по мою душу отправили? Следить за мной?

— Не следить. Присматривать и подстраховать. Ты ведь уже понял, что Самойлов ловит тех негодяев на живца. А живец — ты. Как я поняла, ты привлек достаточно внимания, спровоцировал их на действия. И они, кем бы они ни были, зачем-то хотят получить тебя живым. А тебе нельзя им попадаться.

— И тебе приказали вмешаться, когда станет совсем жарко?

— Примерно так, — ответила Аглая. — Но эта крайняя мера. Я не должна была никому демонстрировать свой дар. И не должна была вмешиваться во все, что с тобой происходит. Мне нужно было только наблюдать за тем, что творится вокруг тебя. Так что я тоже подставилась, Оболенский. Поэтому будь добр, шевели гузном, пока нас не схватили. Гробить свою жизнь ради тебя в мои планы не входит.

Трудно было ее за это осуждать. В конце концов, Елисеева оказалась здесь если не против своей воли, то все равно вынужденно. И все же хорошо, что «Десятка» решила меня подстраховать.

— Мне барахло нужно, — сказал я, кивнул на убитые лесной прогулкой тапки.

— К черту барахло. Надо выбраться туда, где есть связь. Поймаем попутку, я поговорю с водителем — и он нас отвезет. Я умею убеждать, как ты заметил. Потом спрячемся и подождем, когда нас заберут. Давай трезво оценивать свои возможности. Ты не герой, Володя. А из меня героиня и вовсе как из говна пуля. Мы просто оступившиеся детишки аристократов, которым дали второй шанс только на основании пользы от нашего дара. Но нас не готовили к подобному, так что него геройствовать.

— Ну вот, а я только придумал фасон костюма, в котором буду получать орден.

— Придурок ты, Оболенский. Сколько лет тебя знаю, всегда был придурком.

Вот оно как. Ну что ж, ожидаемо.

Тем временем мы выбрались к трассе. Я отчетливо слышал шум проезжавших автомобилей. Ленка объяснила все правильно, умница.

— Притаись в кустах, а то своим видом все попутки распугаешь, — велела Елисеева. — У меня больше шансов поймать машину. Главное — чтобы остановилась…

И она, приспустив декольте майки и подтянув шорты так, чтобы было видно побольше стройного тела, почесала через кювет на обочину. Да уж, наверняка для нее все это тоже было в новинку и совершенно точно ей не нравилось. Если аристократическая молодежь называлась золотой, то Елисеева была в ней слитком 999 пробы. А тут такие приключения…

Останемся живы, точно проставлюсь ей шампанским в самом дорогом ресторане.

Я наблюдал из укрытия, как Аглая ловила машину. Выставила руку, подняла палец наверх — точно в кино насмотрелась. Сама-то, небось, до этого ни разу не голосовала. Ей-то зачем, когда всегда была армия личных водителей…

Первый автомобиль проехал, не затормозив — я увидел там семейную пару, а вид у Елисеевой сейчас был скорее как у слегка побитой жизнью дамочки легкого поведения. Еще и волосы эти сиреневые…

Но вот вторая машина остановилась. Номера вроде были губернские, а сама тачка явно принадлежала кому-то из деревенских: некогда выкрашенный в алый цвет кузов побит ржавчиной, колеса для бездорожья…

Елисеева слегка покосилась на меня и направилась к окну переднего пассажирского места. Я видел ее со спины — как она подошла, дождалась, пока опустится тонированное стекло…

А затем она вздрогнула. Содрогнулась всем телом. Вцепилась обеими руками в стенки окошка и обернулась ко мне.

— БЕГИ! — закричала Елисеева.

А я завороженно смотрел, как на ее спине, чуть ниже лопаток, растекалось темно-красное пятно.

Глава 25

Пальцы Аглаи соскользнули с двери автомобиля, и девушка рухнула на песок обочины.

— Черт!

Все снова происходило, словно в хреновом кино, режиссер которого слишком увлекался «слоумо».

Из окна, которое Аглая закрывала своим телом, высунулось дуло… Кажется, пистолета. С глушителем. Вот почему я не услышал звука выстрела.

Черт. Черт. Черт!

Часть меня хотела рвануть туда, под пули, попытаться вытащить девчонку, но здравый смысл возобладал. Ты не бессмертен, Хруст. И даже не неуязвим. У тебя просто выше шансы выжить в мясорубке, и то, если применишь дар правильно. Даже не дар — мозги. Одно неверное движение сейчас — и мою черепушку разнесет пуля.

Я остановился, едва успев выбраться из укрытия. Возле левого уха что-то просвистело и вонзилось в ствол дерева позади меня…

Сукины дети решили пойти с козырей.

— Мы нашли его! — я услышал знакомый голос. Глыба. Так и знал. Так и знал, черт возьми. Он с кем-то переговаривался. — Да. Задержим. Договорились. Жду.

Ему что-то ответили — я услышал какое-то шипение, искаженное помехами. Рация? Ну конечно, они же не могли вырубить всю связь. Просто сделали так, чтобы никто не смог позвонить по сотовому и по проводному. Все стационарные телефоны находились под охраной.

Значит, Глыба точно присосался к этой кормушке. Что ж, теперь все окончательно становилось на свои места — и его особый статус, и безнаказанность, и эта свора прихлебателей, которыми он себя окружил.

В этот момент передняя пассажирская дверь распахнулась, и из машины вывалился, едва не наступив на лежавшую на обочине Елисееву, один из «телохранителей» Глыбы.

Хлопнула еще одна дверь — с другой стороны, с дороги. Самого бастарда я не видел.

— За ним, — велел Глыба. — Догнать и взять. Не убивать.

Кто ж вам дал оружие, мальчики? Не учили, что пистоли детям не игрушки?

Я пятился, стараясь удерживать парней Глыбы в поле зрения. Сбросил только мешавшие тапки, шагнул — и тут же зашипел от боли. Какая-то острая ветка впилась в стопу, и я торопливо вытащил ее и отбросил прочь.

Снова пуля. Теперь уже над головой. Они меня видели. Пуст и запачканный, но все же белый халат резко контрастировал на фоне листвы. И даже сняв его, я все равно не перестану быть мишенью. Хотя сейчас я был готов бежать голым по лесу.

— Не нужно бежать, ваше сиятельство! — донесся насмешливый голос Глыбы мне вслед. — Вы думаете, что сможете здесь укрыться, но бежать некуда. Вопрос лишь в том, кто первый вас схватит. Но если это сделаем мы… Что ж, награда увеличится в цене.

Эти твари еще и охоту на меня объявили, так, что ли? Развлекаются за мой счет, значит. Этот Глыба все же и правда был таким отморозком, как о нем рассказывали.

Ничего, парни. Сейчас я постараюсь устроить вам веселое сафари.

Я обернулся, ища глазами моих преследователей. Двое «телохранителей» — тех самых безмолвных стражей горчаковского ублюдка, лихо спрыгнули с обочины в кювет и теперь пробирались ко мне через бурелом. Мне повезло: в этом месте яма кювета была топкой и поросла кочками осоки. Ноги парней соскальзывали, проваливались, задерживая их передвижение.

А я рванул в глубину леса. Адреналин сделал ноги легче, я снова почти перестал чувствовать боль — слава небесам, эта часть дара сработала сама по себе. Я отталкивался от земли, игнорируя кочки, коряги, ноги сами несли меня вперед, ловко преодолевая препятствия в виде поваленных стволов, внезапно выраставших пней…

— Он слишком быстрый… — растерянно сказал один из головорезов Глыбы.

— А ствол тебе на что? Стреляй!

Я усмехнулся и принялся петлять, словно заяц. Куда я бежал, понятия не имел, да это и не имело значения. В идеале — растянуть их, убрать по одному, а затем вернуться к машине, затащить в нее Елисееву — и дать по газам в сторону Волосово. Там разберемся. На колесах шансов уйти будет больше.

Но сначала следовало убрать этих двоих.

Я как раз успел пригнуться под наполовину поваленным стволом сосны — видимо, несколько лет назад здесь был ураган. Я замечал рухнувшие деревья, вывороченные вместе с корнями. Но они были состарившимися и уже гнили. Вот и одной такой сосне не повезло: вырвать ее вырвало, но она не просто рухнула параллельно земле, а застряла ветвями в кроне соседнего дерева. И сейчас опасно покачивалась от ветра, норовя грохнуться вниз окончательно.

То, что доктор прописал.

— Что, запыхался? — хохотнул я, отбежав чуть подальше. По моим прикидкам, между нами было метров пятьдесят. Достаточно для того, чтобы пуля стала дурой? Долетит?

Мне нужно было выманить этого ублюдка. Выманить ровнехонько под эту сосну, а потом…

Он выбежал на поляну, откуда я мог хорошенько его рассмотреть. Я специально высунулся — и тут же дал деру в противоположном направлении, петляя, словно заяц. И постоянно оглядывался, отслеживая расстояние. Выстрел, другой… Я не знал, сколько патронов было у него в магазине, но, видимо, половину он уже точно израсходовал.

— Стой, сука!

Он бросился за мной — и ровно в тот момент, когда он почти добежал до моей сосны, я резко юркнул за дерево и долбанул ветром. Крона здорового дерева застонала, и ствол рухнул на головореза, придавив его без шансов выбраться самому.

Минус один.

— Петя… Меня завалило… — выл неудачливый преследователь. — Помоги…

А я тем временем обошел мест по широкой дуге, всматриваясь в лес. Вроде чисто. Подобрался к скулившему и побледневшему парню, поднял пистолет.

Черт, я ведь совсем не умел пользоваться оружием. Так уж сложилась жизнь, что оно мне никогда не пригождалось. Но, будем надеяться, разберусь.

— ОН ЗДЕСЬ! — Рявкнул придавленный, и я заткнул его пинком в лицо.

Но было поздно. Сразу две пули вошли в меня в одну секунду. Одна влетела в плечо, прошив многострадальную тушку насквозь. Вторая угодила в бедро.

А вот это уже хреново.

Больно. Очень больно, даже с учетом работавшего на полную силу дара. Какое-то время я смогу бежать, но потом придется расплачиваться за эту выносливость. Дерьмо. Надо заканчивать как можно быстрее.

Я увидел второго из парочки телохранителей — и тут же, собрав потоки ветра в ладони, поднял с земли кучу хвороста, обломков деревьев… Петю, или как его там звали, прошило насквозь этими дарами леса.

Выглядело отвратительно — даже меня замутило.

Я дернулся от еще одного выстрела. Предплечье. Насквозь.

И наконец-то увидел Глыбу. Он снова целился, на этот раз пытался попасть мне в корпус. Мазила хренов.

Он не успел нажать на курок — я отскочил с линии огня, в прыжке оторвал засохшую ветку и по старинке долбанул этим дрыном Глыбу по голове. Бастард выронил оружие, упал, но перекатился на спину и попытался встать.

Не тут-то было! Я треснул дрыном о землю, так, что мелкие ветки обломились, а у меня в руках оказалось подобие рогатины. И именно эту рогатину я воткнул в землю аккурат над его шеей.

— Попался, ублюдок.

— Это для меня не оскорбление, ваше сиятельство, — этот козел еще смел улыбаться! — На правду не обижаются.

Приложил я его нехило. Кажется, сломал нос первым ударом, рассек бровь… да и когда он падал, явно ударился спиной — Глыба изо всех сил пытался выровнять дыхание, но сипл и хрипел. Ствол валялся в метре от него. Не доберется.

— Кто тебя послал? — прорычал я, встряхнув раненого Глыбу.

Внутри бастарда что-то неприятно, даже нехорошо, булькнуло.

— Разве это имеет значение? — спокойно улыбнулся он. Меня откровенно бесила эта его манера сохранять ледяное хладнокровие в любой ситуации.

Я сейчас мог разорвать его в клочья, я из последних усилий сдерживал жажду, которую порождала во мне Тьма. Ведь это было так просто — сомкнуть руки на его горле, позволить этим узорам тьмы пробежать по моим венам, перетечь в него и забрать дар…

Но Глыба, судя по всему, не знал этого. Не понимал, с кем связался. И даже если понимал, что это его конец, не предполагал, насколько мучительным он будет.

Ведь истинная жестокость моего дара заключалась еще и в том, что одаренный умирал… простым смертным. Всего за миг до смерти он становился обычным человеком. Но за этот миг жертва успевала все осознать. И это была последняя мысль в ее жизни. Прощальный мрачный подарок.

Наверное, для того, кто слишком привык полагаться на свой дар, это было и правда чудовищно. Но Глыба еще не осознавал, какой конец его ожидал. Но то, что я не оставлю ему жизнь, я уже решил. Нельзя оставлять опасного врага в тылу, каким бы хорошим парнем мне ни хотелось казаться. А я и героем не был, чтобы следовать какому-то кодексу чести. Я просто пытался выжить.

— Говори, иначе будет хуже, — я взял себя в руки и словно сам проникся хладнокровием Глыбы. — Кто вас послал? Кому вы служите?

Каменев улыбнулся, но его глаза оставались холодными за зеленоватыми треснувшими стеклами очков.

— Я никому не служу. Это просто взаимовыгодное сотрудничество.

— С кем?

— Это задание мне поручил директор. Павел Михайлович Беклешев.

— Зачем я ему? И почему велели брать живым?

Глыба пожал плечами.

— Это не мое дело. Знаете, Владимир Андреевич, почему я уже столько лет здесь здравствовал и процветал? Потому что знаю, когда не стоит совать нос не в свое дело. Мое дело маленькое — просто выполнять поручения.

— Что еще ты делал для Беклешева?

— О, ваше сиятельство, так дело не пойдет, — улыбнулся Глыба. — Вы требуете от меня информации, но что взамен?

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. Я могу убить тебя, и сделать это крайне мучительно.

— Тогда я могу унести свои тайны в могилу, — осклабился Каменев. — Или же мы договоримся о честном обмене: вы оставите мне жизнь, а я расскажу то, что знаю. И мы разойдемся.

Жизнь? Глыбе?

Только если сдать ему лично в руки Самойлову или кому-то проверенному из «Десятки». Жаль, я не знал, насколько этот бастард был дорог князю Горчакову. Если сиятельный батя прикипел к ублюдку сердцем, то мог поднятьсамые высокие связи, чтобы его освободить. А я этого не хотел.

С другой стороны, где гарантия, что Глыбу к этому моменту не прикончат свои же? Я мог отпустить его, но как долго бы он прожил после этого?

— Допустим, договорились.

Глыба усмехнулся.

— Э, нет, ваше сиятельство, — он покачал головой. — Я чую в ваших словах ложь…

— Потому что я не хочу тебя отпускать.

— Но вы уж разберитесь с собой, а то часики тикают…

Вместо ответа я схватил его правую руку, зажал в районе локтя коленом, а свободной надавил, создав рычаг. Кость треснула. Глыба взвыл.

— Не стоит сбрасывать со счетов старые добрые пытки, — улыбнулся я. — В человеческом организме более двух сотен костей, и, поверь, достаточно переломать хотя бы десятую часть от этого количества, чтобы ты запел соловьем. Мне хватит изобретательности и сил сделать это.

Глыба широко улыбнулся, и я увидел, что его рот был наполнен кровью.

— А хватит ли времени? — кашлянул он, обрызгав меня.

— Давай попробуем.

Пальцев было десять, но я экономил время и сломал ему сразу безымянный и средний на левой руке. Глыба дернулся, попытался сдержать рвавшийся из утробы крик, но не смог. Все-таки заорал, а я слишком поздно задумался о том, чтобы засунуть ему какой-нибудь кляп в рот.

— Итак? — я склонился над ним. — Новая сделка. Я просто смогу убить тебя быстро.

— А я не собирась умирать.

Еще два пальца. Меня это начинало утомлять. Крепкий парень. Вяземский на его месте уже после первого перелома наверняка сдал бы мне даже мать родную.

— Ладно, — наконец Глыба перестал хватать ртом воздух, отдышался и чуть приподнялся, сплюнув кровь в сторону. — Ладно. Подожди…те.

— Ну?

— Беклешев… Я знаю, что он берет деньги у нескольких благотворителей, и они идут не на нужды колонии. Через Беклешева деньги просто проводят. Но на самом деле они идут на другие нужды. Благотворительность не облагается налогами, эти отчисления не проверяют…

— То есть деньги отмывают?

— Отмывают? — улыбнулся Глыба. — Интересная формулировка. Называйте как хотите. Я просто знаю, что некоторые люди, что числятся в списке крупных меценатов, переводят деньги Изваре, но они оседают в другом месте. Беклешев… Он как-то их обналичивает и направляет другим.

— Кому?

— Я не знаю имени. Точнее, у них всех там ненастоящие имена. Библейские.

— Лазарь?

Каменев удивленно моргнул.

— Это имя я слышал. Но нет, здесь другой. Захария. Он одаренный. Но настоящего имени я не знаю. Мне кажется, он не из Петербурга. Говор у него… словно с акцентом. Но не совсем иностранный. Словно он просто из другого региона.

Вот и ниточка нашлась. Значит, Извара использовалась Лазарем для отмывания денег. Логично — счета нужно хранить в чистоте, а благотворительность — действительно удобная ширма для слива финансов.

— Кто из меценатов спонсирует отмывание?

— Я не видел точных списков. Просто подслушал разговор Беклешева, телефонный… Он звонил Григорьеву. Еще Емельянов… Назаров… Данилова…

Я судорожно перебирал эти фамилии в голове. Из одаренных вроде только Григорьевы. Остальные — бывшие купцы, а ныне предприниматели из высшего простолюдинского сословия. Богатые, даже с дворянским титулом, но без дара. И зачем им все это? Впрочем, понять бы, на кой черт все это и Лазарю с его масонской, блин, ложей.

— Что еще?

Глыба потер раненую руку.

— А что нужно?

— Какие поручения тебе давали?

— Я выбирал людей. Сначала только я приглядывал, потом обзавелся свитой. Мы работали внутри колонии. Смотрели на воспитанников, отбирали по спущенным Беклешевым качествам… Потом составляли списки.

— Списки на что?

— На работу на дальних фермах, — улыбнулся бастард. — Но их отправляли не на ферму, это я точно знаю.

— А куда?

— На завод. Там, внизу, есть рабочее помещение. Там отобранных… обучали.

Я нервно проглотил слюну. Значит, даже Митя был прав — не в этих рассказах о призраках, конечно. Но бункер точно был. И вот для чего его использовали. А ведь это здорово смахивало на схему на острове. Тоже подземный блок, в который не было ходу «непосвященным». Только здесь работа велась с неодаренными.

— Чему там обучают?

— Не знаю, — покачал головой бастард. — Это не мое дело. Там всем заправлял Захария, а там, где начинаются его полномочия, заканчиваются полномочия всех прочих. Полагаю, Беклешев выводил деньги для него. Чтобы там все устроить… Больше я ничего не знаю, господин Оболенский. Я уже наговорил вам на три пули в свое голове. Отпустите меня, и я смогу скрыться, пока они заняты вашей поимкой.

Я покачал головой.

— Не могу. Ты нужен. Не мне — а тем, кто прижмет хвост этим Захарии, Лазарю и всему их Ветхому Завету.

— Жаль. В какой-то момент я вам поверил.

Потому что в какой-то момент я сам не верил, что смогу его прикончить. И сейчас не хотелось. Но Глыба был важным свидетелем. Он мог рассказать все это под протокол, помочь в опознании, да и вообще вскрыть много схем. Нет, нельзя его отпускать. Но что с ним делать? И как мне выбраться из леса с такой обузой?

— Поднимайся, — я выпрямился сам и подал ему руку. — Пойдешь со мной.

Глыба приподнял рассеченную бровь.

— Прошу прощения?

— Ты у меня как чемодан без ручки, Глыба. Тащить будет тяжело, но и бросить нельзя. Ноги у тебя целы, так что пойдешь со мной к машине. Я сдам тебя службе, а там пусть решают твою судьбу.

Тьма во мне верещала, выла и умоляла выпить его дар сейчас. Бросить его, высушить до дна и спасаться самому. И я с трудом подавил ее вопли в свое голове. Нет, так будет неправильно. Так нельзя. В первую очередь, для дела. Нужен свидетель, а Глыба за столько лет видел многое. Тьма, заткнись. Потом кого-нибудь сожрем.

Пришлось подхватить и встряхнуть Каменева, чтобы он смог подняться — переломы не позволяли нормально за меня ухватиться.

— Все, идем, — сказал я. — Я помню дорогу.

Глыба смерил меня недоверчивым взглядом.

— Странно. Вы ведь не хотели оставлять мне жизнь. Я чувствовал это.

— Ты оказался полезнее живым, — проворчал я. — Шевелись. Идешь первым.

Бастард еще раз скользнул по мне полным сомнений взглядом, но, убедившись, что я не собирался убивать его в спину, шагнул. Шаг, второй…

Что-то бахнуло с правого боку с такой силой, что земля под нами содрогнулась. Я инстинктивно пригнулся и зажмурился. Что-то пролетело перед моим носом. Что-то большое, горячее… Словно раскаленная шаровая молния.

Шедший впереди меня Глыба рухнул замертво. Потому что ему напрочь снесло голову. От нее даже ничего не осталось…

Я успел лишь отшатнуться. Обернулся, ища источник этого странного огненного шара.

И ровно в этот момент что-то ударило меня по затылку с такой силой, что в глазах мгновенно потемнело. А я почему-то подумал, что зря сразу не снял с Каменева ботинки…

Глава 26

Первым в нос ударил запах. Что-то, похожее на нашатырь. Противные миазмы защекотали ноздри, и я чихнул, не успев даже глаз открыть. Тело подкинуло на горизонтальной поверхности, а затылок тут же взорвался болью.

Я застонал.

— Будьте здоровы, — донеслось откуда-то сбоку.

Осторожно открыв глаза, я уставился в потолок. Темный, выделанный серым камнем или потолком под «природный стиль». Лампы светили тускло, как в старом подъезде. Стены тоже темные, и в этом полумраке они казались почти черными. Ни одного окна, словно это был подвал. Мебели, считай, и не было.

— Кто вы?

Я попытался подняться, но грудь, пояс и конечности стягивали крепкие ремни. Так-так… Где-то мы уже это видели. Ну е мое…

— Где я?

Мне не ответили. Я смог повернуть голову и увидел сгорбленного мужчину средних лет, который сосредоточенно возился… над Елисеевой. Грудь Аглаи вздымалась при каждом редком вдохе. Жива! Жива, черт возьми.

— Что с ней?

— Пулевое ранение в грудь, — наконец-то отозвался странный мужчина. — Пожалуйста, не мешайте мне. Я должен сосредоточиться. Ранение непростое, и у нее мало времени.

Понятно. От этого мужика ответов я не добьюсь, по крайней мере, в текущем состоянии вещей. Мужик тем временем склонился над Аглаей — он уже срезал с нее окровавленную одежду и худо-бедно обработал рану, а теперь положил одну руку на место раны, а второй пытался обхватить Аглаю за спину. Получалось у него не очень, и я не понимал, чего именно он добивался.

— Может вам помочь?

— Соблюдайте тишину, если хотите, чтобы ваша подруга жила.

Ладно, заткнулся. По крайней мере, Елисееву пытались спасти — это, конечно, не успокаивало, но за нее можно было порадоваться. Я бы точно с таким ранением не справился, не было у меня дара целительства и соответствующих навыков.

Поэтому я, не сводя глаз с мужика, наблюдал за каждым его движением. Он все-таки смог обхватить девушку так, чтобы рана — а она, судя по всему, была сквозной — оказалась между обеими его ладонями.

А затем… Это трудно было объяснить, да и глазам верилось с трудом, но ладони мужчины словно начали светиться изнутри. Теплым солнечным светом, словно в весенний полдень. Наверняка это была игра разума, а может я просто слишком сильно приложился головой — но мне показалось, что я даже начал чувствовать запахи нагретой солнцем травы. Даже по моему телу разлилась приятная благодать.

Дар был мощный, созидательный. И не походил на то, как работали другие лекари, которых я успел повстречать. Здесь не было боли — только свет, тепло и что-то непостижимое.

Аглая была без сознания. Ее нельзя было назвать красавицей — все же не было в ней исконного аристократизма и утонченности, присущей чертам многих выходцев из старых знатных родов. Но сейчас ее осунувшееся бледное лицо заострилось, и она напоминала мраморную статую самой себя. А может так работал тусклый свет ламп… Откуда-то проступила утонченность, и лишь осознание того, что она была на грани жизни и смерти, убивало все впечатление от картины.

Свет соскользнул с пальцев безымянного лекаря и растекся потоками по телу девушки. Он крепко прижал ладони к ее ране, скорчил непонятную, но, казалось, мученическую гримасу… И свет из его ладоней на миг стал таким ярким, что ослепил меня.

И через мгновение лекарь уже бережно опустил Аглаю обратно на кровать.

— Как она? Жить будет? — хрипло спросил я.

— Да.

Лекарь выглядел усталым. Словно за эти пару минут работы постарел на десяток лет. Высох, как лист.

— Как вас зовут?

— Это не имеет значения, — сказал лекарь и отвернулся. — Я просто должен был не дать вам умереть.

— Эй! — Я поерзал в своих путах, безуспешно пытаясь выбраться. Что-то было странное в этих ремнях. Обычные кожаные я бы порвал даже в полуобморочном состоянии. Но здесь явно знали, с кем имели дело, и подстраховались. Только как? Из какого материала они сделали путы? Или дело было не в них?

Мне опять что-то дали? Чем-то накачали?

Почему я чувствовал себя таким беспомощным? Даже Тьма затаилась…

Лекарь поднялся, собрал инструменты, окровавленное тряпье и направился к выходу — тяжелой металлической двери.

— Погодите, — я снова дернулся, натянув ремни. — Куда вы?

— Здесь я закончил, — пожал плечами лекарь. — Вашей жизни ничто не угрожает. Остальное — не моя забота.

Он постучал, и дверь приоткрылась через несколько секунд. Судя по звуку, открывали ее воротом. Да уж, ничего себе бункер…

Почему-то я не сомневался, что это был именно бункер. Тот самый, о котором с таким придыханием рассказывал Минин. Если ранение Аглаи было настолько серьезным, то она вряд ли бы перенесла долгую поездку. Да и мои внутренние часы хотя и могли ошибаться, но подсказывали, что прошло не так много времени. А где еще было нас прятать, если не в этом подземелье?

Но эту гипотезу еще предстояло проверить.

Дверь за лекарем закрылась, я снова услышал ворочанье замка и уставился в потолок. Елисеева все еще была без сознания. Оно и неудивительно, пусть отдыхает. Хорошая новость — ей решили оставить жизнь. Хотя это было странно — ведь она успела кое-что увидеть. Так зачем им живой свидетель?

И почему тогда убрали Глыбу? Вряд ли это была «сопутствующая потеря».

Думай, Хруст. Выбраться отсюда так просто не выйдет, и, в отличие от острова, союзников у тебя в этом подвале нет. Аглая — не помощница, а сам ты почти что обездвижен. Единственный путь к свободе — через дверь, а я не мог ее пробить. Дар даром, но здравый смысл таки должен быть.

Я заскрипел зубами от гнева. Ну что, Тьма? Когда нужно, где ты? Где твои мрачные дары и где твой голод, что мог придать сил? Чего молчишь?

Аглая застонала, но так и не пришла в себя. А спустя мгновение замок двери снова заворочался.

Я как мог приподнялся на кровати, хотя получилось только держать голову. Дверь медленно открылась, и в темную то ли комнату, то ли палату бодрой деловитой походкой вошел невысокий человек лет тридцати с небольшим. Он толкнул дверь и единожды стукнул, чтобы ее закрыли, скользнул равнодушным взглядом по лежащей Елисеевой и уставился на меня.

— Здравствуйте, Владимир Андреевич.

Судя по акценту, о котором упоминал Глыба, это мог быть сам Захария. Темноволосый, гладковыбритый и стильно подстриженный, он направился ко мне, на ходу расстегивая единственную пуговицу пиджака.

— Захария, полагаю. Что ж, приветствую.

Гость улыбнулся одними губами, придвинул стальную табуретку и присел у изголовья моей кровати.

— Никак не могу понять, ваше сиятельство, насколько все же правдивы слухи о вашей амнезии, — он говорил неторопливо, тщательно взвешивая каждое слово и внимательно меня разглядывая. — Мои коллеги утверждали, что вы в упор ничего не помните о жизни до той злосчастной аварии. И, нате, сейчас вы внезапно вспоминаете мое имя.

— Вспоминаю? — переспросил я. — Мы знакомы?

Захария снова загадочно улыбнулся.

— Жаль, здесь нет нашего общего приятеля Каменева. Его дар помог бы мне в беседе с вами. Но будем действовать как обычно. В конце концов, первая заповедь одаренного — учиться жить со своим даром так, словно его вовсе нет.

— Не понимаю, чего вы от меня хотите.

— О, Владимир Андреевич, полагаю, вы либо великолепный актер, либо же действительно утратили память. Увы, у нас с вами сейчас не так много времени, чтобы пускаться в рассказы о былом. Однако я напомню вам самое главное. Мы знакомы, и инициатором этого знакомства были вы.

Я пялился на этого импозантного южанина и никак не мог взять в толк, где я его мог видеть. Нет, точно не встречал. Значит, все происходило до аварии. Да еще и Оболенский сам как-то вышел на этого Захарию… Зачем? Случайно или…

Словно прочитав мои мысли, Захария понимающе улыбнулся.

— Что ж, должен сказать, вы доставили нам немало проблем, Владимир Андреевич. А самая ирония ситуации заключается в том, я действительно не очень представляю, что именно с вами делать. Вреда вы нанесли достаточно, но слишком ценны, чтобы просто так от вас избавиться. Одного одаренного мы сегодня уже потеряли. Впрочем, вместо Каменева приобрели двух других.

— Чего вам надо?

— Мне? Мне нужно просто выполнять свою работу. Которую вы своим появлением в Изваре поставили под угрозу. Скажу честно, не вступись за вас Лазарь, вас бы прикончили в том лесу. Но мое руководство решило, что потенциальная польза от вас и ваших способностей в перспективе покроет весь ущерб, что вы нам нанесли. А у нас не принято спорить с вышестоящими.

Я улыбнулся.

— Вам, полагаю, уже известно, что за мной стоит кое-какая сила.

— Разумеется, — кивнул Захария. — В этом и заключается гамбит. Мы просто вернем вас в исконное русло. А ваши связи… Что ж, это пригодится. В любом случае данный вопрос будет уже вне моей компетенции. Мое дело — просто передать вас в руки коллег.

Я вздернул подбородок и с искренним любопытством уставился на гостя.

— И как вы надеетесь меня завербовать?

Захария подался вперед так, что его глаза оказались на одной линии с моими.

— У нас имеются надежные способы воздействовать на сознание, — шепнул он. — Вы же понимаете, не все готовы сотрудничать по своей воле. А нам нужны люди, и нужны из разных сословий. К счастью, некоторые дары бывают полезны, когда возникает необходимость кого-нибудь переубедить. Что меня по-настоящему удивляет, так это то, насколько сильно вас изменила та авария. Я совершенно не узнаю вас, Владимир Андреевич. И чем дальше я узнаю новую версию вас, тем меньше мне хочется иметь с вами дело.

— Так давайте на этом и закончим, — прокряхтел я, ерзая под тугими ремнями. — Просто прикончите меня — и дело с концом. Сами же сказали, я вам здорово поднасолил.

— Право слово, я бы с удовольствием, Владимир Андреевич. Из-за вас сорвана налаженная схема, нам придется свернуть деятельность — и лишь потому, что вы решили поиграть в хорошего парня. Но иерархия и субординация для меня — не пустые слова. Мне приказано сохранить жизнь вам и вашей подруге. Скоро за вами приедут и переправят вас…

Он не успел договорить.

Бам! Бам! Бам!

Тихий голос Захарии прервали три громогласных удара по двери с внешней стороны. Мужчина мгновенно вскочил на ноги.

— Проклятье.

Я приподнял брови.

— Прошу прощения?

Судя по всему, то-то явно пошло не так. Привлекательная рожа Захарии перекосилась, выражая смесь сразу нескольких эмоций — возмущения, гнева и… страха.

— Что-то случилось? — продолжал подтрунивать я.

— Молчите!

Точно что-то стряслось. Я уже боялся предполагать и строить догадки. Если бы не проклятые ремни…

Захария подскочил к двери.

— Что там еще? — рявкнул он.

Ему что-то глухо ответили. Кажется, «гости». Он медленно развернулся к нам. Черт. Пошел к Елисеевой. Нет! Нет, нет, нет…

И в этот момент она распахнула глаза.

— Замри! — прохрипела она сухими губами.

Захария резко остановился. Аглая попыталась подняться, но тут же рухнула. Слишком слаба. Слишком…

— Развяжи его… — она протянула руку в мою сторону.

Захария пытался сопротивляться, но дар Елисеевой был сильнее. Скрежеща зубами, он подошел ко мне и принялся расстегивать ремни. Правая рука… Левая…

Аглая издала протяжный стон и отключилась. И сила ее приказа рассеялась в тот же миг.

Но было поздно.

Свободными руками я вцепился в него и потащил на себя. Захария щелкнул пальцами, с них сорвалась борозда огня, но я уклонился и со всей дури долбанул его в стену. Он ойкнул, попытался вырваться, но я тут же перехватил его крепче, снова подволок к себе и приложил головой к стальному бортику своей кровати. Захария обмяк и сполз на пол, а я тут же принялся срывать оставшиеся ремни.

Освободившись, я спрыгнул босыми ногами на холодный пол. Каменный. Такой же, какой был в том коридоре. Значит, мы все же оказались там. Я склонился над Захарией, проверил пульс. Живой. Это хорошо, потому что хотя бы одного «языка» отсюда прихватить надо.

Только сперва обезопасим.

Я затащил его на кровать и пристегнул теми же ремнями, которые только что опутывали меня.

— Отдохни чутка, — выдохнул я и подбежал к Аглае.

— Эй! Жива?

Девушка застонала, но все же открыла глаза.

— Много… сил. Дар отнимает много сил.

— Лежи пока. Я постараюсь нас вытащить. И, кажется, за нами все же пришли.

Аглая только сейчас заметила, что срам ей почти не прикрыли и подтянула простынь так, чтобы оставить побольше пространства для воображения. А я увидел, что рана на ее груди неестественно быстро затянулась. Жаль, что тот лекарь выбрал не ту сторону. С таким даром прямая дорога в лучшие дома.

Слава небесам, меня хотя бы переодели в подобие пижамы. Всяко лучше, чем бегать в халате, вентилируя яйца. Уже по старой традиции я примерился к туфлям Захарии, но… Мужик оказался Золушкой. Я носил сорок пятый, а у него был сорок первый, а то и меньше. Жаль. Надо было мародерствовать над Глыбой.

Я хотел было постучать в дверь, но услышал шум ворота. Скользнул вбок, готовясь, если что, долбить силой ветра. Ну или врукопашную пойти…

— Здесь! — глухо крикнул кто-то с внешней стороны. — Скорее!

Распахнувшаяся дверь ударилась о стену, и в нашу палату вбежали трое бойцов при полном параде — с штурмовым вооружением, фонарями в шлемах… Прямо-таки «маски-шоу». Один из них тут же взял меня на мушку.

— Спокойно, Маня, я Дубровский, — неудачно пошутил я и на всякий случай поднял руки.

Боец шутки не оценил, но хотя бы огонь не открыл. Из-за его плеча выглянул дисциплинарий Ордена брат Луций.

Черт возьми, не думал, что так обрадуюсь при виде кого-то из этой оккультной шараги!

— Это наш, — сказал он и огляделся, наблюдая за работой остальных. Увидев примотанного к кровати Захарию, он лишь задумчиво улыбнулся и перевел взгляд на меня. — Все развлекаетесь, Владимир Андреевич?

Я пожал плечами.

— Сами видите, здесь скучновато.

— Девушка?

— Жива. Не в порядке, но жива.

Дисциплинарий кивнул, отошел с дороги и позволил бойцам выполнять свою работу.

— Владимир, как вы?

— Нормально. Вы успели.

— Неслись во весь опор. К сожалению, бюрократия двух ведомств едва вас не уморила. Хвала темной матери Друзилле — она настояла на нашем участии, и умения Ордена помогли быстро вас найти. Здесь я закончил, но у меня есть еще одно дело в Изваре. Если вы в состоянии, буду признателен за помощь.

— Сначала Елисеева.

— О ней позаботятся, ваше сиятельство. Клянусь вам. Здесь достаточно народу, чтобы помочь всем. А сейчас еще и сам Самойлов явится. Впрочем, пусть наслаждается триумфом — сегодня ему и правда повезло.

И он был прав — следом за бойцами, скрутившими Захарию, пришла группа за Аглаей. Ее осторожно поместили на носилки и понесли к выходу. Я подошел к Луцию.

— Так чем я могу помочь?

— Вы хорошо изучили местность?

— Более-менее, — я качнул головой и пожалел, что сделал это слишком резко. — Основные ориентиры знаю, даже выучил кое-какие просеки и короткие пути.

— Замечательно. Мне нужна помощь с идентификацией одного места…

Брат Луций развернул карту местности — на удивление, довольно подробную, хотя мне она показалась странной.

— Что это? — спросил я, проведя пальцем по одной из прямых линий, что рассекали лес.

— Обозначения направлений потоков природной силы, — сухо отозвался дисциплинарий. — Специальные отметки для нас, карта ведь Орденская. Но сейчас это ни к чему.

Он достал из внутреннего кармана странный предмет — огранённый кристалл на цепочке. Затем жестом велел всем отойти на шаг и помолчать. Я наблюдал за его движениями и почувствовал, что воздух вокруг Луция изменился. Словно стал разреженным. Дышать рядом с ним стало тяжело.

Дисциплинарий выставил руку вперед, держа кристалл за самый кончик цепочки. Что-то шепча себе под нос, он принялся водить этим маятником над картой, а я пялился на это непонятное действие, не понимая, зачем вообще все это было.

— Нашел, — шепнул Луций, когда кристалл дрогнул и словно сам потянулся к точке на карте. — Вот он, второй источник Тьмы.

Я дернул плечами.

— Так. Стоп. Второй источник?

— Да. Таким же образом я нашел вас, Владимир. Когда Индира Святославовна предупредила Самойлова, он сразу же собрал группу. Меня взяли, чтобы я помог вас найти. Но при поисках в окрестностях Извары я нашел не только ваш импульс Тьмы. Я почувствовал еще один. И сейчас он здесь, — он ткнул пальцем в точку, над которой была схематично нарисована не то колонна, не то башня. — Что это за место?

Я приблизился к карте и оторопел.

— Я знаю, где это. Форельная башня. Точнее, ее руины.

И там меня должна была дожидаться Ленка.

Глава 27

— Проклятье, — выдохнул я, чувствуя, что земля начала уходить из-под ног.

Брат Луций непонимающе на меня взглянул.

— В чем дело, Владимир?

— Нет, быть не может, — бормотал я под нос. — Это не Ленка. Точно не она.

Возможно, я видел несуществующую связь. Может, слишком много себе надумывал. Но когда дисциплинарий сказал о еще одном носителе Тьмы в Изваре, мои мысли сразу вернулись на остров. К тому, кто дважды пытался меня прикончить. Кто почти преуспел. И оба раза ушел от возмездия.

Я был уверен, что тот, кто сейчас находился возле Форельной башни, был тем же самым незадачливым убийцей. И сейчас он сменил тактику. Больше не пытался действовать так открыто. Осторожничал, выжидал… И почему-то отправился к башне, зная, что я туда приду.

Значит, он знал о Ленке. О том, что она мне помогала. Что она была мне дорога и что я бы ее не бросил.

И если это кто-то с острова, то варианта два — либо кто-то из надзирателей, которых отправили сюда присматривать за одаренными воспитанниками, либо кто-то из самих воспитанников.

Как бы то ни было, третье покушение на меня готовилось прямо сейчас. У меня была фора. Я знал, что мне готовили ловушку. И я должен был что-то предпринять.

— Что за Елена, Владимир? — настойчивее переспросил брат Луций, и я понял, что, погруженный в размышления, не слышал его вопросов.

— Воспитанница, из местных. Она здорово мне помогла. Хотела помочь бежать, — я тараторил, судорожно соображая, что с ней мог сделать этот тайный носитель Тьмы. — Я велел ей спрятаться, и мы условились встретиться как раз вот здесь, в этой точке. А сейчас вы говорите, что там носитель дара…

Брат Луций снова уставился на карту, теребя в руках маятник с кристаллом.

— Она не может быть носительницей? Вы уверены?

— Абсолютно, — кивнул я. — Вы же помните, вы искали этого носителя еще на острове. А Лены там не было. Нет, это точно не она.

Дисциплинарий рассеянно кивнул.

— Думаю, это ловушка, — сказал я, пока он не успел спрятать маятник. — Ловушка на меня. Меня уже пытались прикончить Тьмой на Ладоге, попытаются и сейчас.

— Погодите, Владимир… Чтобы организовать эту, как вы говорите, ловушку, носитель должен знать, что вас освободили. Что вы смогли вырваться. Потому что иначе зачем ему эта Елена без вас?

— Справедливо, — согласился я. — Вы засветились в Изваре?

Брат Луций фыркнул.

— Разумеется, пришлось. Самойлов же руководил, а он действовал с помпой. Территорию колонии оцепили. Оцепили завод, когда стало понятно, что вы где-то там… Насколько мне известно, официально никто не объявлял чрезвычайного положения, но и сотрудники, и воспитанники не слепые — пусть и в последний момент, но они увидели стягивающиеся силы. Это ведь не игла в стоге сена, ваше сиятельство!

Значит, наш незарегистрироанный убийца быстро прочухал, что раз в колонии появились войска «Десятки», да еще и усиленные Орденом, то это маски-шоу по мою душу. Значит, понял, что меня попытаются вытащить. И прикинул, что шансы на успех неплохие. Сопоставил одно с другим, прикинул, как меня выманить… И вспомнил о Ленке.

Но как он нашел ее в башне? Знал, что она порой туда ходила? Подслушал наш разговор?

Черт, а ведь он мог! Дар Тьмы, которым он обладал, позволял ему себя скрывать. Я ведь тоже не сразу его замечал, эта тварина словно отводила мне глаза пред тем, как ударить…

— Нам срочно нужно туда, — сказал я, смяв карту. — Немедленно!

Брат Луций отпрянул и ловко спрятал маятник во внутренний карман.

— Ваше сиятельство… Владимир… Полагаю, ваша миссия на этом окончена. Вы справились с порученной задачей, и справились отлично. Выжили, вышли почти целым. Позволили Самойлову взять ценных свидетелей. Оставьте остальное нам.

Я замотал головой.

— Исключено. Я обещал ей.

— Вы себя в зеркале видели? — возмутился дисциплинарий. — На вас живого места нет. Если я позволю вам в таком состоянии…

— Я из касты воинов. Не стеклянный.

Ага. Хрустальный. Князь ХРУСТальный, блин. Так странно, что моя настоящая фамилия больше не звучала. Я ведь продолжал называть себя Хрустом, а вот Хрусталевым меня больше никто не называл. И, видимо, не зазовет.

Луций смерил меня тяжёлым взглядом.

— Темная мать предупреждала меня о вашем невыносимом упрямстве, — проворчал он.

— Именно. Так что либо запирайте меня в этом подвале за семью замками, либо сейчас мы выходим вместе.

Луций скорчил настолько скорбный византийский лик, словно я в действительности подвергал его мучениям разной степени жестокости. Наконец, он тряхнул головой и указал на дверь.

— Друзилла мне за это голову снимет.

— Значит, она не узнает, — пожал плечами я. — У меня не меньше оснований желать найти этого незарегистрированного, чем у вас.

— Тогда ведите.

Мы скользнули в длинный полутемный коридор. Подземелье завода оказалось не таким уж и просторным, и все же здесь было чем поживиться сотрудникам «Десятки». К счастью, я увидел Митю — парня как раз вывели из другого помещения, и над ним тут же принялся суетиться штатный врач.

Митя кивнул мне в знак приветствия, но выглядел таким потерянным и вымотанным, что даже не смог произнести ни слова. Я подошел к нему, молча обнял.

— Ты как?

Он неопределенно качнул головой.

— Спать хочу. Ужасно.

— Ничего, все закончилось. Теперь ты сам призрак бункера, но хотя бы живым вышел.

— Ага.

Минина увели, а Луций принялся протискиваться мимо работавших специалистов. Сейчас на нас уже мало кто обращал внимание. Только Самойлов, руководивший операцией, заметил меня, когда мы выбрались на свежий воздух. Ночной лес уже не был тихим. Сейчас сумерки разрезали мощные лучи прожекторов, прямо среди руин развернули что-то вроде мобильного штаба.

— Оболенский! — Оторвавшись от беседы с одним из помощников, Самойлов подозвал меня. — Вижу, целы. Слава богу.

— Могло быть хуже, — улыбнулся я.

— Верю. Благодарю за отличную работу.

Ну черт его знает. Не думалось мне, что я хорошо сработал. Ведь так и не смог предупредить. Если бы не Индира Святославона, все могло пойти по совершенно другому сценарию. Даже попробуй Луций как-то хитро отслеживать мои перемещения, не факт, что группа захвата успела бы. Так что и правда повезло.

— Что в таких случаях принято говорить? — замялся я. — Рад служить?

— Можно и так, — внезапно улыбнулся Самойлов, и эта улыбка показалась мне душевной, отеческой. Словно мужик и сам выдохнул. Наверняка это не конец для его операции. Но, видимо, они вышли на финишную прямую.

— Я пока отойду, — сказал я. — Не буду мешать.

— Разумеется, Владимир Андреевич.

Я бросил взгляд на брата Луция.

— Идем?

— Я уже понял, что от вас не отделаюсь, — вздохнул темный брат. — Знаете, меня несколько беспокоит эта ваша способность оказываться в гуще событий, ровным счетом ничего для этого не делая.

— Так уж ничего не делая? — улыбнулся я, стараясь занять себя разговором, пока провожал его до Форельной башни. — Сдается мне, меня все же вынудили совершить некоторые действия.

— И на вашем месте абсолютное большинство ваших ровесников были бы уже мертвы. Или вам помогает сама Тьма, или Господь, или я не знаю какие еще силы. И вряд ли Тьма. Тьма не помогает. Она всегда испытывает. И в сочетании с вашей способностью влипать в неприятности это может принять масштаб настоящей катастрофы…

Ну чего Луций опять разворчался? Нормальный же мужик, а разнылся. Прорвемся. Не в первый раз ведь уже шли вместе навстречу неизвестности.

Мы отходили все дальше от оживленной территории завода. Форельная башня располагалась на отшибе. Ее странное название имело вполне прозаический контекст — раньше, еще до Реставрации и предшествующий ей событий, там разводили рыбу. Потом случилась Революция и передел собственности, сложное производство перестали поддерживать — и вот еще один амбициозный и полезный проект оказался на свалке истории. В том числе из-за споров.

Только вот строили надежно, так что сама башня, хотя и обветшала, но еще стояла. Ленка вроде бы иногда сбегала туда с книгой, когда хотела побыть в одиночестве.

— Осторожнее, — предупредил я, когда мы вышли из подлеска. — Видите? Огонек.

— Костер, — предположил Луций. — Пламя дрожит.

Я кивнул. В глазницах окон кирпичной башни действительно неровно плясали отблески света. Фонарь светит ровно. Значит, это и правда был костер или свеча.

— План? — Спросил я.

Вместо ответа брат Луций снова достал маятник, что-то быстро шепнул над ним, и я увидел, как кристалл подпрыгнул в воздухе и потянулся в направлении к башне.

— Он там. План прост. У меня санкция Ордена на задержание любого незарегистрированного носителя Тьмы. В случае сопротивления — уничтожение.

Я едва не поперхнулся.

— Значит, промежуточных вариантов нет?

— Тьма — не почва для компромиссов, — шепнул Луций. — Незарегистрированный и необученный носитель — это бомба замедленного действия, которая может рвануть в любой момент. Орден для того и создан, чтобы обучать людей ее контролировать. Таково условие государя и Синода. Либо Орден, либо смерть.

Миленько. Я, выходит, еще легко отделался и пользовался определенной привилегией, раз меня отпустили погулять после обнаружения темного дара. Впрочем, меня взяли на карандаш и ни на мгновение не забывали. Так что это была прогулка на длинном и слабом, но все же поводке.

— Я сам все сделаю, — сказал Луций и шагнул вперед, но я остановил его.

— Он там ради меня. Я могу отвлечь, так будет проще.

Темный брат уставился на меня немигающим взглядом.

— Владимир, прекратите геройствовать. Я дисциплинарий. Работа с такими субъектами — мой профиль. Или все дело в том, что Тьма внутри вас требует первым взглянуть в глаза вашему врагу? Ответьте себе честно: зачем вы сейчас рветесь вперед? Кто или что управляет вашими порывами?

Я замер, продолжая удерживать Луция за локоть. А ведь он был прав. С точки зрения здравого смысла мне следовало пустить его вперед, дать проделать всю работу — какой бы она ни была. Ведь на самом деле было важно лишь то, что этот убийца перестанет на меня охотиться. Что его скрутят в бараний рог и отправят либо на обучение в Орден, либо… Не знаю, как они там несогласных утилизировали.

Но мое нутро рвалось не просто спасти Ленку. Нет, это желание и правда было иррациональным. Сродни жажде. Той самом жажде, которую я уже хорошо знал. Тьма росла во мне, набирала силу. И с каждым поглощенным даром ее голос становился громче, а голод — невыносимее. Самое хреновое, что этот голос начинал походить на голос внутренний, глас разума. И я действительно понемногу переставал отличать одно от другого.

Я стиснул кулаки, беря желания под контроль.

— Идите, — прохрипел я. — Я пойду следом.

Луций улыбнулся. Понимающе, без осуждения. Словно сам когда-то проходил такой экзамен, и не раз.

— Замечательно, Владимир, — шепнул он. — На мне носитель. На вас — гражданский.

Справедливо.

Я дал ему фору в десяток шагов. Вроде и смотрел на облаченную в черное фигуру Луция, не сводя глаз, но почему-то с каждым его шагом фокусироваться на ней становилось все сложнее. За Луцием словно тянулся длинный плащ со шлейфом, сотканный их Тьмы. Этот стелящийся черный дым вел себя так, словно обладал своей волей — наползал, отступал, вихрился…

Дисциплинарий вошел в черневший проем арки — некогда там были ворота. Я напряженно вслушивался, но ничего, кроме трескотни сверчков, шума листвы и редкого кукования кукушки, уловить не мог.

А затем свет в башне погас, и вся она погрузилась в сумерки.

И снова ни звука. Я считал про себя — десять, пятьдесят, сто… Ничего. Внутри меня поднималась волна тревоги, но я уже не доверял ощущениям. Может, снова Тьма соблазняет меня, может…

Женский крик.

— Черт.

Я рванул с места. Плевать на Тьму и ее соблазны. Я обещал Ленке, что вернусь за ней и за Алтаем. И Ленку я в обиду не дам. Слишком много народу уже пострадало.

Поймав потоки ветра, я на всякий случай ухватил их — вдруг придется сразу бить. Но когда я влетел в арку, остановился, пробуксовав пятками по щебню.

— Что здесь происходит?

Ленку я заметил не сразу. Девушка лежала с закрытыми глазами возле небольшого костерка — сейчас только угли тлели да поднимался небольшой дымок. К счастью, Лена дышала ровно и спокойно. Словно ее погрузили в глубокий сон.

Луций стоял, не шелохнувшись, между мной и…

— Юля?

Юля Дашкова — та самая мрачная девица из моего отряда, которую я за глаза окрестил Несмеяной, поскольку на контакт она почти ни с кем не шла. Я ведь с первого дня, еще на острове, обратил на нее внимание. Симпатичная, загадочная. Только к себе она никого не подпускала. Не только меня, но и остальных не особо жаловала.

И Юля никогда не отсвечивала. Вообще ни разу не была замечена за чем-то подозрительным. Настолько тихая, что почти незаметная…

Дашкова устремила на меня взор.

— Ваши полномочия здесь заканчиваются, темный брат, — сказала она и бросила Луцию какой-то небольшой металлический предмет. Я увидел, как в полете блеснула серебром грань — то ли монета, то ли круглый кулон, или медаль. — У меня есть санкция на эту работу.

Дисциплинарий ловко поймал брошенный предмет, поднял на свет — и я увидел, как исказилось его лицо. Удивление, непонимание, озадаченность…

— Откуда у вас печать Примогена?

— Оттуда, что он вручил мне ее лично, когда благословлял на это задание, — хмуро ответила Дашкова. — Оболенский приговорен Орденом.

Луций, казалось, окончательно перестал что-либо понимать. А я и подавно.

— Так, господа, пардон величайший, — вмешался я. — Просто ради интереса. Как Орден мог меня приговорить, если он ждет меня в свои ряды?

Дашкова даже не смотрела в мою сторону и предпочла общаться только с Луцием.

— Примоген Эребус дал это поручение в обход совета, — пояснила Юлия. — Оболенский представляет угрозу для Ордена, но Орден не может произвести уничтожение официально. Поэтому поручение дали мне.

Чего?!

— Почему официально невозможно? — вернув самообладание, спросил Луций.

Дашкова равнодушно пожала плечами.

— Я исполнитель. Меня не посвящают в тайны.

— Тем не менее вы сами — тайна, насколько я могу судить. Поскольку носите при себе печать Примогена, но при этом не числитесь среди зарегистрированных членов Ордена.

— Тайну моей личности и мой статус вы можете обсудить с Темным отцом Эребусом, — отрезала Юлия. — Вы пришли по мою душу, но, как теперь сами понимаете, это лишнее. Поэтому прошу вас, вернитесь к своей группе и позвольте мне выполнить поручение.

— А меня, как я понимаю, никто спрашивать не собирается, — ухмыльнулся я. — Ну да, ну да, пошел я…

Луций явно сомневался. Он с почтением глядел на брошенную ему печать — совершенно точно знал, что это. Судя по всему, этот Примоген или Примарх был слишком важной шишкой, чтобы простой дисциплинарий переходил ему дорогу.

И все же что-то заставляло Луция сомневаться.

— Боюсь, я не могу позволить этому случиться, — наконец сказал темный брат. — Увы, вашему рассказу недостает подробностей для того, чтобы я отступил. И поскольку вы не числитесь в доступном мне списке зарегистрированных носителей дара Тьмы, я обязан задержать вас и произвести проверку. Разумеется, если выяснится, что это досадное недоразумение, я принесу извинения.

Дашкова тихо зарычала.

— Вы не понимаете, чему пытаетесь помешать! Не понимаете, что пытаетесь спасти! Оболенский опасен! Опасен для всего Ордена, для каждого из нас. Примоген Эребус твердо в этом убежден, иначе не пошел бы на такие меры. Но Орден не может портить себе репутацию, отправляя на тот свет княжича. Официальный приговор не будет вынесен, потому что его никто не поддержит. Но Оболенский угрожает всему существованию Ордена. Угрожает физически, понимаете, дисциплинарий? Вот с какой формулировкой мне давали задание. И вот почему не нашлось никого другого, кто мог бы взяться за это. Нужен был тот, кто способен справиться с его силой, но тот, кто не числится в списках Ордена. Орден нужно спасти, не запятнав.

Так. Приплыли.

— Чем я угрожаю? Юля, что ты несешь?

— Не ты, а то, что в тебе сокрыто. Твой дар. Ты пожираешь другие дары. Тьма в тебе способна поглотить сама себя и все вокруг. Покончив с Орденом, ты перекинешься на других. Уже перекинулся — я знаю, что ты забрал чужие дары. И ты не остановишься. Эребус знает, что не остановишься. Единственный способ спастись от тебя — уничтожить, пока не стало слишком поздно.

Я не выдержал и рассмеялся.

— Хреново твой Эребус подготовился, раз ты уже в третий раз пытаешься меня прикончить.

Луций встал перед нами, выставив руки в стороны.

— Остановитесь, Юлия. Я вам запрещаю, — он пытался образумить поехавшую колдунью, но мы все понимали, что это было бессмысленно.

— Уходите, темный брат. Уходите, потому что это вас не касается. И лучше забудьте о том, что видели. Иначе однажды меня могут отправить за вами.

— Я вас задерживаю. И если вопрос настолько серьезен, то пусть Темный отец Эребус поднимает его на общем совете. Оболенский слишком ценен для того, чтобы я позволил девице с железякой пытаться решить его судьбу. Все будет по Уставу.

Дашкова попятилась — я заметил темный проем за ее спиной. Второй выход. Луций двинулся на нее, но это было ошибкой. Девушка в один миг обратилась в сгусток тумана и метнулась в другую сторону. Луций вскинул руку — с его пальцев сорвался вихрь Тьмы, но промахнулся. Юлия уже была у выхода.

Мне было трудно понять, что происходило в этом поединке. Сумерки, туман, тьма. В один миг Луция отбросило в сторону, и Дашкова направилась ко мне. Я долбанул ей под ноги ветром, но она уклонилась. И следующим ударом, словно отправила мне в грудь свинцовый шар, опрокинула меня на землю.

— Ничего личного, Оболенский, — приближаясь, прошептала она. — Просто тебе не повезло.

— А как же утверждение, что Тьма сама выбирает носителя и распоряжается его дарами?

Позади Юлии что-то зашуршало. Я не успел моргнуть — а темная тень с рычанием метнулась торпедой и бросилась на Дашкову, сбив ее с ног. Девица взвизгнула от боли и неожиданности.

Алтай! Малыш, как ты здесь оказался?

Я попытался подняться, чтобы отозвать его, предупредить… Нельзя, мальчик. Нельзя, опасно… Но Дашкова оказалась быстрее. Резкое движение рукой — и пса отшвырнуло в каменную стену. Удар о руины был такой силы, что пес закричал почти по-человечески. Издал один вопль — и стих, погребённый под обломками старинных кирпичей.

— Алтай!

Бешенство придало мне сил. Не понимая, как, я рванулся с земли и понесся к псу. В сумерках была видна только тень вместо чепрачного окраса мохноухого. Он не издавал ни звука. И я не был уверен, что он вообще дышал.

— Псина проклятая, — выругалась Дашкова, поднимаясь с земли. Краем глаза я заметил, что она баюкала раненую руку. Кажется, хлестала кровь. — Ненавижу собак.

Я уже не слышал ее. Нет, только не это.

Я же обещал его защитить. Обещал ему, что больше не будет битв и погонь. И я обманул его.

Брат Луций поднялся иошарашенно уставился во тьму.

Дашкова исчезла. Снова, дрянь такая. Как она это проворачивала? Луций непечатно выругался, когда кристалл маятника рассыпался в его пальцах.

— Ну зачем? Зачем, Алтайка… — не помня себя от отчаяния, я разгребал побитыми пальцами обломки.

Вот показалась голова, морда. Обломанный клык…

Пес тихо заскулил, и я увидел, что в его глазах стояли слезы. Странно. Мне говорили, что собаки не умеют плакать. Вранье.

— Алтайка, ну зачем…

Я осматривал раненого пса и не мог понять, насколько все было серьезно. Пес тяжело дышал, мощный бок вздымался, и дыхание показалось мне свистящим, ненормальным… Сейчас я забыл обо всем. Я просто хотел спасти друга. Друга, который все-таки мне доверился и пошел за меня под удар. Как и ради прошлого хозяина. Я не просил об этом, но теперь не мог не отплатить добром в ответ.

Я не мог предать его доверие. Просто не мог.

— Что… Что я могу сделать, парень? — я растерянно шарил ладонями по мохнатому боку, перебирал в уме способности, но не мог понять, как хотя бы одна из них могла помочь.

Только взять его на руки и бежать, бежать к Антонине, у которой была ветеринарная аптечка. Успеть добежать…

— Сбежала, — прохрипел Луций, зажимая рану на шее. — Ее обучали, точно кто-то из Ордена. Не представляю, кто именно, но она действительно сильна, и ее знания намного выше базовых. Владимир… Боюсь, мне снова нужна ваша помощь.

Он рухнул на землю, не дойдя до нас с Алтаем всего пары шагов. Потянулся к внутреннему карману пиджака и вытащил еще один кристалл. Камушек соскользнул с его пальцев, упал на землю и покатился мне под ноги.

— Можно… Еще можно ее найти, — прохрипел темный брат. — Если вы… Я не смею заставлять вас выбирать. Но вы должны… Должны выбрать.

Глава 28

У меня в голове словно возник вакуум. Ни единой мысли, сплошной тупняк, словно мозг наконец-то не выдержал и выдал «синий экран смерти». Голос Луция звучал словно издалека, из-за толщи воды. А я растерянно поглаживал мокрый от крови собачий мех и не знал, что делать дальше.

— Владимир! — дисциплинарий все же дополз до меня и схватил за руку. — Соберитесь. Пожалуйста…

В горле застрял ком, и я с трудом его проглотил. Тьма внутри меня снова поднималась, чувствуя слабость Луция. Вновь росла жажда, требовала выпить силу и присоединить к моей.

Но к моей ли?

Почему мне все чаще начинало казаться, что я был всего лишь сосудом, инструментом — оболочкой, если угодно, подходящей под ТТХ темного дара? Мне просто повезло — или нет — иметь возможность это выдержать. Но хотел ли я этого на самом деле?

Нет.

Почему-то сейчас я ощущал это предельно ясно. Тьма мне не друг и никогда им не была. Она сожрет меня точно так же, как и всех, кто прежде с ней не справился. И если я не найду способа избавиться от нее, отринуть, то мне останется лишь воевать с ней до последнего.

И я точно не собирался снова идти у нее на поводу. Луций предлагал решение из благородных побуждений. Он ведь и правда считал это настолько важным. Как и София там, на острове.

Все повторялось. Словно кто-то наверху решил, что тогда я поступил неправильно и дал мне похожее испытание, чтобы я снова его прошел. Чтобы выбрал другой путь и посмотрел, что из этого получится. Чтобы эта сила перемолола меня и превратила в другого человека.

Но этот кто-то во мне ошибся. Мои приоритеты не просто сменились. Они всегда были другими. Я всегда был другим. И именно сейчас я должен был отстоять свое право решать за себя. Отстоять так, чтобы за это не заплатили те, кто был мне дорог. Потому что я больше не желал выбирать из двух зол.

И, кажется, я кое-что придумал.

— Держись, парень, — я отнял руки от бока Алтая и поднялся на ноги. — Просто держись. Скоро все закончится.

Луций непонимающе посмотрел на меня, когда я поднял его кристалл с земли и подкинул в воздух. Ленка наконец-то зашевелилась и с тихим стоном приоткрыла глаза.

— Сия… Оболенский?

Я обернулся к ней.

— Цела?

— Вроде да.

— Займись Алтаем, у тебя больше опыта. Он ранен. Сидите тихо.

Затем я присел на корточки возле Луция и помог ему приподняться.

— Я не стану забирать вашу силу, — сказал я. — Хотите помочь — сделайте что-нибудь для защиты. Не знаю, может купол какой или что у вас там есть в арсенале, чтобы укрываться от физической угрозы.

— Что вы задумали?

— Я достану ее. Но не так, как она или вы предполагаете. Ну же, Луций, шевелитесь. Придумайте что-нибудь! И отодвиньтесь подальше от стены. Сюда, к центру.

Дисциплинарий на миг растерялся, но, поплотнее зажав рану на шее, подполз ближе к Ленке и Алтаю. Девчонка глядела на меня с суеверным ужасом, но словно приказала себе ничему не удивляться — просто подтащила Алтая туда, где еще минуту назад разыгрался поединок Луция и Дашковой.

Я встал рядом с ними, стараясь закрыть их своим телом. По моей прикидке, их не должно было задеть, но я никогда прежде даже не пытался проделывать что-то подобное. Лучше перестраховаться.

Дашкова не могла уйти далеко. К тому же она была ранена — Алтай не пощадил ее руку, и, кроме этого, кажется, успел цапнуть за ногу, пока она не отшвырнула его заклинанием. А с прокушенной ногой быстро не побегаешь. Но я все равно должен был торопиться. Юля, конечно, натянула на себя ту свою странную маскировку. Но маскировка спасает лишь от человеческого глаза.

Она не спасет от стихии. И того, что эта стихия принесет.

— Луций, готовы? — я обернулся к ним и увидел, что над троицей вырастал, сплетаясь, словно черные ветви плюща, некий купол — или сетка. В любом случае, что-то защитное. Судя по всему, последние силы дисциплинария уходили на плетение этого заклинания, потому как он слабо мне кивнул.

— Быстрее, Владимир. Делайте, что задумали.

Я глубоко вдохнул, выравнивая дыхание для концентрации. Бросил кристалл Луция под ноги и наступил на него. Карманов у меня не было, а следовало его приберечь. Затем потянулся руками в разные стороны, растопырив пальцы и собирая весь ветер, весь доступный мне воздух. Потоки проходили сквозь меня, и я напитывал их Тьмой, пропускал через себя и концентрировал в своем теле.

В какой-то момент мне показалось, что я больше не выдержу — слишком много собрал, слишком много накопил. Но этого было мало. Мало, потому что мне был нужен один, но очень мощный удар. Для меня эти мгновения длились как часы, но на самом деле прошло не больше нескольких секунд.

Едва над головами Луция и Ленки сомкнулась странная темная паутина, я закрыл глаза и… закричал, выпуская из себя весь собранный воздух, всю энергию, всю Тьму…

Собственный крик меня оглушил и звучал не по-человечески. Словно моему голосу вторил хор из десятков, сотен моих же голосов. Этот рев резонировал так, что у меня самого чуть не полопались барабанные перепонки.

Ленка закричала от ужаса. Алтай завыл. Брат Луций тихо выругался, но я, конечно же, не мог его слышать.

А затем раздался удар.

Земля под нашими ногами сотряслась, словно в пустой центр башни рухнул снаряд. Стены башни — сложенные на века, из добротного красного кирпича и только сейчас начавшие обваливаться… Стены обратились в груду камней.

— Ааааа!

— Тихо! — рявкнул на Ленку Луций.

А я, поймав ту долю секунды, когда мощный импульс разбил конструкцию башни на тысячи мелких острых осколков, перехватил их и с еще большей силой отправил мощной взрывной волной по всей окружности.

Это — то, что я хотел сделать.

Это — то, от чего Дашкова не смогла убежать.

Потому что вокруг этой проклятой башни на добрую сотню метров было лишь поле. Но даже добеги она до леса, эта смертоносная волна настигла бы ее и там.

Я сам не понял, что все еще кричал. Лишь боль в горле и сведенные скулы напомнили мне об этом. Из меня вышел не только воздух, не только сила, но и словно сама душа отделилась от тела и сейчас всерьез размышляла, а стоило ли возвращаться.

Хрипя, я рухнул на четвереньки и уставился перед собой. Башни не было — лишь следы фундамента напоминали о ее существовании. Вокруг царила гробовая тишина — ни птиц, ни сверчков, ничего. Мертвая тишина.

— Кто не спрятался, я не виноват, — прошептал я и с трудом поднялся.

Меня тут же мотнуло в сторону. Ноги превратились в вату, а руки дрожали от напряжения. Но я удержался. Еще рано было праздновать победу. Я понятия не имел, к чему привела моя затея.

Я обернулся к Луцию. Паутина над головами моих товарищей начала рассыпаться.

— Все в порядке?

Дисциплинарий молча кивнул.

— Ждите здесь.

Ленка пошарила в карманах и вытащила телефон. Монохромный экран загорелся грязно-желтым светом.

— Связь появилась, — не веря своим глазам, прошептала она. — Связь, Володя! Связь! Дали наконец!

— Быстро звони Антонине, — кивнул я и поднял с земли спрятанный кристалл. — Пусть вас увозят.

— А ты?

— А у нас с темным братом осталось незаконченное дело, — я бросил дисциплинарию его артефакт. — Просто укажите направление, где она. Дальше я сам.

Луций отнял руку от шеи, и я увидел глубокий кровоточащий порез.

— Нужны… Обе руки, — виновато улыбнулся он и взял кристалл.

Дисциплинарий быстро очертил пальцем круг на земле и положил в его центр свой артефакт. Затем что-о прошептал над ним — кристалл на миг потемнел, а затем ярко вспыхнул. И на моих глазах сдвинулсяна северо-запад. Всего на пару сантиметров, но этого было достаточно, чтобы выяснить направление.

— Понял, — кивнул я. — Не скучайте здесь.

Кое-как выровняв походку, я направился в сторону, которую указал кристалл. Значит, Дашкова решила не уходить лесом, а бежать напрямую к дороге. Может, ее кто-то ждал. Может, была припрятана машина. Но, потерпев еще одну неудачу, она решила смываться — как и всегда.

Только она не учла, что на этот раз я окажусь самую малость изобретательнее.

Я шел, подволакивая одну ногу — все-таки пятка болела, да и вообще сказывалась беготня по пересеченной местности в неподходящей обуви. Одно радовало — Тьма заткнулась. Неужели я нашел способ хотя бы ненадолго ее унимать?

Сумерки совсем сгустились. Над лесом продолжали пылать прожекторы, но здесь, возле форельной башни, источников света не было. Сплошь серые тени да луна, то и дело выглядывала из-за облаков. Почти романтично, если бы не то, за чем я поперся в это поле. Точнее, за кем.

— Вот ты где, — мрачно улыбнулся я, увидев темневший на траве девичий силуэт. — На этот раз не убежала.

Дашкова не шевелилась. Даже когда я подошел и аккуратно пошевелил ее, не издала ни звука. На всякий случай я был готов к драке — все-таки эта сумасшедшая девица могла выкинуть какой-нибудь финт. Но, присмотревшись внимательнее, я понял, что нет, не могла.

Из правой лопатки торчал, словно нож, длинный осколок кирпича. По оголенной шее стекала кровь — несколько камней ударили ее по голове и плечам. Рука и нога, укушенные Алтаем, все еще кровоточили.

Но Дашкова была жива.

Я присел над ней на корточки, и в этот миг Тьма снова подняла голову.

«Выпей! Забери! Убей!»

Я покачал головой.

— Завали.

«Дар! Забери дар! ЗАБЕРИ!»

Сейчас было проще игнорировать этот голос. Словно я действительно научился отделять одно от другого. Я не стал его заглушать. Не пытался спорить — просто продолжал делать то, что задумал. Перевернул Дашкову на спину и уставился в ее красивое, немного эльфийское, лицо.

— Ты приведешь меня к своему Примогену, — прошептал я. — Нам с ним есть о чем поговорить. Но сначала я познакомлю тебя с одной сварливой дамой…

* * *
— Владимир Андреевич, к вам гость с визитом.

Я застыл с поднесенной ко рту чашкой, услышав голос Ленки. После завершения операции в Изваре я ходатайствовал перед семьей о том, чтобы забрать девушку к нам на работу. В Аптекарской усадьбе были все условия для нормальной жизни Ленки: кров, пища, место для Звездочки — ведь и Алтая я забрал, как и обещал.

Кроме того, экзаменацией навыков вчерашней воспитанницы Извары занималась лично Феодора, а наша управляющая после моего рассказа о Ленке прониклась к ней заочной симпатией и пожелала рассмотреть ее кандидатуру на пост своей помощницы.

Митя Минин, хотя я и звал его к нам, предпочел остаться в Изваре — там сейчас царил полный кавардак, и его помощь могла бы пригодиться той же Антонине. Операция закончилась триумфом Самойлова — насколько мне было известно, его даже представили к какой-то серьезной государственной награде. Луция успели вытащить, и Друзилла лично отправила за ним и Дашковой конвой Ордена. Но орденские интриги только начинались: предстояло заседание какого-то из архиважного Совета, на котором планировали разбирать ситуацию вокруг меня и Дашковой.

Меня же отправили домой — отсыпаться, заживать и готовиться к встречам с официальными лицами. Предстоял визит к Великому князю — Самойлов намекнул, что представитель правящего дома готовил для меня некое поощрение. Но это волновало меня куда меньше, чем разбирательства с Орденом.

А вот для Ленки и Звездочки все и правда сложилось хорошо. Сейчас девушка практиковалась под строгим Феодориным надзором и начинала работу в особняке с самых азов.

— Спасибо, Лена, — я улыбнулся, поставив недопитую чашку кофе на блюдце. — Только, насколько я помню, на сегодня визитов больше быть не должно. Мы ведь ждем господ из Ордена ближе к вечеру.

— Верно, ваше сиятельство, — девушка смущенно поправила выбившуюся из-под обруча прядь светлых волос. — Этот визит незапланированный. И я не уверена, что вы захотите принимать гостя. Вот его карточка.

Она подошла ко мне, все еще чувствуя себя неуютно в новой форме. Ливрея ей, конечно, не полагалась, но строгое платье и туфли на низком каблуке, а также убранные волосы были обязательны. Она протянула мне карточку визитера, и я прочитал имя.

— Олег Вяземский? Господи, ему-то еще что понадобилось?

Лена пожала плечами.

— Увы, он не пожелал делиться подробностями. Лишь настаивает на встрече с вами. Мне придумать благовидный предлог, чтобы спровадить его?

Приехали. Я ведь доходчиво объяснил ему, что будет, если он продолжит меня доставать. И тогда мне показалось, что мы друг друга поняли. Что еще задумал этот неугомонный?

— Нет, благодарю. Я приму его. Но не в доме, — я выглянул во двор. — Попроси, пожалуйста, Лаврентия подать чай на террасу. Что-то кафа сегодня не пошла.

Ленка кивнула.

— Как пожелаете… ваше сиятельство.

Она даже изобразила подобие реверанса, хотя это было лишнее. Ничего, пусть на мне тренируется, я точно не стану журить за проколы, но могу что-нибудь дельное и подсказать. Все же и сам начал понемногу привыкать к тому, как со мной обходились сотрудники особняка. Язык не поворачивался называть их слугами — все же не крепостные. Теперь это была работа по контракту со всеми вытекающими. И работа престижная.

Я взглянул на примостившегося возле камина Алтая.

— Пойдем, дружище. Послушаем, с чем пришел Вяземский.

Пес скорчил недовольную гримасу — ну прямо как человек, однако поднялся и, прихрамывая на одну лапу, поплелся к выходу. Сколько я ни пытался уговорить его лежать и подольше пребывать в покое, но он упорно продолжал ходить за мной хвостом.

Поначалу княгиня была в ужасе от одной мысли о том, что это мохнатое чудовище теперь будет беспрепятственно разгуливать по особняку. Но рассказ о нелегком прошлом Алтая, его подвиге ради меня и демонстрация беспрекословного выполнения команд сделали свое дело — сердце матери семейства оттаяло, и теперь почти в каждом зале я замечал появившиеся лежанки для овчара.

Более того, на третий день после нашего возвращения в Аптекарскую усадьбу я обнаружил на шее Алтая кожаный ошейник с инкрустированным камнями медальоном. На обратной стороне была выбита кличка и адрес. Точно дело рук княгини — только она могла додуматься навешать на старого боевого пса почти что ювелирное украшение. Но пес принял подношение как должное. Возможно, посчитал, что это награда, и теперь с гордостью носил серебряный с бирюзой и яшмой кулон.

Алтай остановился у двери, дожидаясь меня. Когда я подошел, пес привалился все еще забинтованным боком к моей ноге и поднял морду, словно задавал вопрос: «Ты точно хочешь его видеть?»

— Не хочу, дружище, — улыбнулся я. — Но нужно. Врагов нужно держать близко. А Вяземский совершенно точно нам не друг.

Алтай тяжко вздохнул и первым скользнул в открытую дверь. Мы быстро спустились на первый этаж, прошли по коридору к боковому выходу, и через застекленные садовые двери я увидел фигуру Вяземского.

Мне нравилось наблюдать за людьми, когда они меня не замечали. То, как они держались, когда на них никто не смотрел, многое говорило об их состоянии и настрое. Сейчас Олег меня удивил. Держался прямо, уверенно. Даже слишком уверенно.

Мне это не понравилось.

Я распвхнул двери на террасу, и Вяземский тут же обернулся.

— Привет, Олег, — я пропустил Алтая вперед, и гость с опаской на него покосился. Пес же спокойно улегся чуть поодаль от сервированного чайным сервизом стола и положил морду на лапы с демонстративно скучающим видом. Это была фальшь: на самом деле мой овчарик ловил каждый звук и подмечал всякое движение. — Чаю?

Вяземский сел за довольно легкомысленно обставленный столик. Убранство явно не успели сменить после дневного чаепития княгини. Она предпочитала кружевную скатерть, свежие розы в вазочке, да и сервиз подали ее любимый — изящный, в викторианском стиле, с веточками сирени на боках чашек.

Я отпустил собравшегося обслуживать нас лакея и жестом велел закрыть двери. Мы с вяземским остались одни, и я лично взялся разливать ароматный бергамотовый чай по чашкам. Крепкий, черный — как я любил. Даже лимон нарезали не полукольцами, а четвертинками, чтобы мне угодить.

— Итак, Олег, что же тебя привело в мой дом так скоро? — поставив заварочный чайник, я уселся и устремил взгляд на гостя. — Не думаю, что ты соскучился.

Вяземский кисло улыбнулся.

— Век бы тебя не видеть, Володя. Однако я здесь, можно сказать, по делу.

— Какие у нас с тобой могут быть дела? Кажется, мы обо всем договорились.

— Я пришел изменить условия нашей, с позволения сказать, сделки. Хотя никакой сделки не было.

Я поставил локти на стол и оперся подбородком на скрещенные пальцы.

— Ну и?

— Я знаю твою самую страшную тайну, — понизив голос, Олег потянулся к сахарнице. — Ту, что ты так тщательно оберегал все это время. Теперь даже стало понятно, почему ты так резко превратился из плохого мальчика в паиньку и героя.

— Соизволь уточнить, — сухо ответил я.

— Я-то все гадал, почему ты так переменился с той аварии. Прямо другим человеком стал. Открыл в себе дар, задружился с людьми из Ордена, даже успел помочь «Десятке» и вообще рисуешься как настоящий хороший парень. А ведь все это ширма, Володя. Ширма, созданная лишь с одной целью — отвлечь внимание от твоих делишек и сбросить с себя все подозрения.

Чего? Что он вообще нес? Опять увлекся какой-нибудь теорией заговора и натянул сову на глобус, лишь бы оправдать мои, якобы, злодейства?

— Не понимаю, о чем ты, Олег, — раздраженно ответил я. — Давай конкретнее. Если у тебя что-то есть, излагай. А я снова с удовольствием подниму тебя на смех.

— Конкретнее? Хорошо. — Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое конверт. — Прошу.

— Что там?

— Взгляни сам.

Я отставил чашку и взял конверт. Не запечатан. Внутри оказались фотографии довольно скверного качества, но…

На них был изображен я, точнее, Володя Оболенский еще до моего вмешательства в его судьбу. Он сидел за столом в каком-то небольшом заведении и с улыбкой пожимал руку… Захарии. Теперь я точно знал, что это был именно он.

— Полагаю, твоим покровителям из Ордена и «Десятки» будет интересно выяснить, что вас связывало с преступником, о котором уже просочилась информация в газеты. «Похититель детей» — так его окрестили писаки.

Я отложил фотографии в сторону.

— И что? Надо — разберутся.

— Это не все, что мне известно, — широко улыбнулся Вяземский. — У меня есть сведения, и они из надежного источника, что ты имеешь отношение к покушению на собственную семью. Что именно ты, Володя, пытался угробить собственного брата, потому что сам намеревался стать наследником титула.

— Да что ты, мать твою, такое несешь?!

— Поздно отпираться. Я знаю твою тайну. И знаю, что вас таких, вторых сынов, несколько. Можно сказать, это настоящий заговор вторых сыновей. И теперь стало понятно, чьей поддержкой вы воспользовались, чтобы попытаться это осуществить, — он забрал фотографии и спрятал в кармане пиджака. — Разумеется, это все копии. У меня есть прямые доказательства и даже свидетели. Удивительно, но накопать все это оказалось не так уж и сложно. И, разумеется, я подстраховался. Если со мной что-нибудь случится или даже если ты попробуешь сунуться в мои дела, в том числе и в планы относительно Орловой, клянусь, я тебя уничтожу. Грязи, которую я на тебя вылью, хватит, чтобы ты в ней утонул. У меня большой соблазн отправить все это кому следует прямо сейчас, но я хочу посмотреть, как ты будешь выкарабкиваться. Это доставит мне огромное удовольствие.

— Не уверен, что тебе понравится, — отозвался я.

Вяземский снова улыбнулся.

— Ну почему же? Ты только что стал важной персоной. С тобой здоровается за ручку сам Великий князь, а «Десятка» чуть ли не награду тебе выписала. Ты на коне… И как же приятно осознавать, что я в любой момент могу сбросить тебя с этого пьедестала. Живи, Оболенский. Пока живи.

Он поднялся и направился к выходу через сад.

— Посмотрим, долго ли ты протянешь, — через плечо бросил он. — И что с тобой сделают свои же, когда узнают, что ты задумал.


Конец второго тома


Оглавление

  • ТОМ 1
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  • Дополнение (Правила Исправительной Академии)
  • ТОМ 2
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3-4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28