Однажды и навсегда [Мора Сигер] (fb2) читать онлайн

Мора Сигер Однажды и навсегда

ГЛАВА 1

Порывы ветра над меловыми холмами были резкими и свежими. Они приносили с собой запах раскинувшегося к югу дремучего леса и лежащего дальше за ним моря. Женщине, стоящей внутри каменного кольца, этот аромат был до боли знаком.

В каждом ее сновидении присутствовал ветер. Он всегда долетал сюда с побережья, принося один и тот же запах. Обычно она замечала это, уже проснувшись. И вообще, мир ее сновидений казался ей куда более реальным, чем тот, в котором она просыпалась.

Это был час между полночью и рассветом. Горизонт пылал, охваченный кроваво-красным заревом. Но здесь, в сомкнутом каменном кольце, все казалось уснувшим, оцепеневшим — ни юркнувшей в траве зверюшки, ни дрогнувшего листка. Полная неподвижность, оцепенение.

Женщина резко повернулась, и ее длинное одеяние колоколом колыхнулось вокруг нее. Взметнулись вокруг лица распущенные рыжеватые волосы. Раскинув руки, она принялась кружиться на месте, словно пытаясь обнять этот неподвижный замерший мир.

Она была босиком и ступнями ощущала влажную податливую землю. Свободные одежды укутывали ее, словно облако. Воздев руки к взирающей с небес луне, женщина забылась в пляске.

Кружиться, кружиться, кружиться под луной, клича приближение дня. Земля подрагивала, просыпаясь, а небо полыхало, возвещая рождение дня. И ночь отступала, побежденная и смирившаяся, скатывая свой черный плащ. Одна за другой гасли звезды. И лишь, как знак вечности, в небе остался тусклый лунный диск.

Женщина в изнеможении повалилась на землю. Сердце было готово вырваться из груди. Она жадно хватала ртом воздух, пытаясь наполнить пересохшие легкие. Медленно, она подняла голову и пристально посмотрела на камни. Они высились над ней на десять футов и более, причем каждый формой отличался от своих соседей.

Прямо напротив нее виднелся крупный приземистый камень, словно с огромной силой вмятый кем-то в землю. А рядом с ним стоял самый высокий. Он слегка наклонился вперед, как бы желая получше разглядеть, что за странные дела творят эти люди.

Один, два, три… семь… двенадцать… двадцать один… тридцать. Всегда тридцать камней. Ни больше, ни меньше.

Не четыре одиноких останка, единственно уцелевших от разрушения и времени. Не разбитые вдребезги обломки, позже рассыпавшиеся в прах.

Тридцать грубо отесанных глыб стояли нетронутым кольцом под ярким слепящим солнцем, под синим шатром неба, под бдительным оком Матери-Луны.

Господи, не оставь ее!

Сара проснулась в холодном поту. Сердце бешено колотилось, готовое выскочить из груди, во рту ощущалась горечь.

Каменные глыбы исчезли, но тень их осталась, как и сам сон. Он никогда не исчезал совсем, словно повисая за гранью видимости, чтобы снова и снова напоминать о себе.

Путаясь в длинной ночной рубашке, Сара спустилась с высокой кровати под балдахином. На столике возле окна стоял расписной фарфоровый кувшин и таз. Нахмурившись, она ополоснула лицо. Как бы ей хотелось, чтобы с остатками сна можно было так же легко смыть и всякое воспоминание о нем.

В комнате было прохладно. Пот быстро высыхал на теле. Сара сбросила тонкую батистовую сорочку, сложив, перебросила ее через спинку стула и ополоснула себя водой. От холодной воды и утренней прохлады нежная кожа покрылась колючими пупырышками.

Уже через десять минут мистрис Сара Хаксли вышла в утреннюю залу, одетая в строгую юбку из коричневой саржи и белую блузу с рукавами, украшенными неброским кружевом.

От свинцовых переплетов окон на дубовые панели и изысканный узор арабского ковра ложились решетчатые тени. В плетеной клетке весело щебетала редкая и ценнейшая птица — привезенная из Вест-Индии канарейка. Обеденный стол был накрыт на две персоны.

Пожилой человек отвлекся от чтения «Дейли Курант». Из-под пышного напудренного парика выглядывало узкое вытянутое лицо. Морщинистое, покрытое неровным пятнистым загаром от долгого пребывания на солнцепеке. Он выглядел на свои шестьдесят четыре года — на Рождество ему стукнет шестьдесят пять, — если не старше своих лет. Но вот глаза… Глаза словно пытались обмануть бремя прожитых лет. Они могли бы принадлежать и более молодому человеку.

«Нет, — поправила себя Сара, — человеку вне времени».

Глаза у сэра Исаака были крупные, слегка навыкате, темно-карие. И меняли цвет в зависимости от освещения. Они, скорее, были похожи на зеркала, которые позволяют заглянуть ему в душу, но не дают хорошенько рассмотреть ее глубины, а тем более, постигнуть. То, что он был здесь, в ее утренней зале, и чувствовал себя, по всей видимости, как дома, не переставало удивлять Сару. Однако он появлялся здесь каждый день на протяжении двух недель, с того самого момента, как смог убедить Сару в том, что она обязана помочь его исследованиям. Как он сумел это сделать, оставалось загадкой даже для нее самой. Но так уж все сложилось. Он приходит сюда каждое утро, и с ним необходимо считаться.

Сара вымучила самую обворожительную улыбку и даже сумела сделать безупречный книксен.

— Сэр Исаак, вы прекрасно выглядите нынешним утром.

Он поднялся. На нем был дорогой камзол из синего бархата и тонкие шерстяные панталоны. Взглянув на нее, он слегка смутился и разрумянился. Сара замечала уже не раз, что с женщинами он держится, словно юнец — их общество явно было для него непривычным. Он сказал совершенно серьезно:

— Сударыня, вы льстите мне. Но яичница уже остывает. А нам за сегодняшний день необходимо многое успеть. У меня возникла новая теория касательно геометрического соотношения между внутренним и внешним кольцом. Не желаете выслушать ее?

Сара, конечно же, согласилась. И села за стол. По правде говоря, она мало что поняла из сказанного сэром Исааком. Однако она почитала себя за женщину здравомыслящую, каким бы немодным это ни казалось.

Право, ее утешал тот факт, что можно было по пальцам пересчитать мужчин, которые понимали бы прославленного ученого, физика, математика, лучше, чем она сама. Пусть они стали бы даже утверждать обратное. Истина же заключалась в том, что сэр Исаак существовал в своем особом мире размышлений, выходящем далеко за пределы привычного бытия. Время от времени он возвращался оттуда с блестящими догадками относительно природы вещей. Однако в остальном, казалось, его почти ничто не связывает с принятым и привычным укладом жизни.

Впрочем, Сара всегда чувствовала то же самое. Но в беседах с ним она, разумеется, никогда бы не договорилась до такого. Что касается ее отношений с сэром Исааком, то здесь она выступала в роли благородной леди безупречнейшей репутации, чье семейство испокон веков обитало в Эйвбери.

Она была независима в средствах и по своему характеру. И это весьма повлияло на привычку нечасто выходить из дома и крайне редко выбираться за пределы деревни. Она предпочитала свой сад, свои книги, не чуралась добрых дел. Замкнутый образ жизни и одиночество, казалось, устраивают ее больше всего. Это позволяло ей скрывать от окружающих сознание того, что, время от времени, она сходит с ума. Сэр Исаак, по всей видимости, совершенно не обращал на это никакого внимания. И впрямь, он почти ничего не замечал, кроме того, что Сара была ему полезной. Хотелось ей быть его помощницей или нет, его тоже мало интересовало. От жителей деревни он прослышал, что в этих краях Сара самый большой знаток причудливых древностей, которых вокруг Эйвбери бесконечное множество. Он тотчас же настоял на том, чтобы она сопровождала его. И не принимал в расчет никаких отговорок — ни головная боль, ни уныние, время от времени, охватывающее ее, ни другие планы, не могли остановить его. В конце концов, оказалось, что проще беспрекословно подчиняться ему. И надеяться, что рано или поздно, его любопытство иссякнет. И Сара подчинилась.

Правда, пока было непохоже, что его страсть к познанию когда-нибудь сойдет на нет. Каждое утро, на протяжении двух недель, они отправлялись — в дождь и вёдро, в холод и зной — осматривать каменные круги и курганы. Она уже показала ему все, что ей было известно. По крайней мере то, чем она могла поделиться с ним без опаски. Однако он по-прежнему оставался неугомонным.

Ну, например, на каком расстоянии точно отстоят друг от друга эти два сарсена? Как точно сориентирован по солнцу этот курган? А по луне? А по созвездиям? А как же быть с тем, что исчезло со временем? О скольком еще можно догадаться по останкам камней, по вмятинам в земле, по метам канувшего в лету мира, видимым лишь самому зоркому глазу?

Сара положила себе на тарелку кусочек копченой рыбы, сдвинула его на край и добавила яичницы. Сэр Исаак налил в чашки чай из серебряного чайничка.

— Если мои расчеты верны, — рассуждал он, — то здесь, по всей видимости, должны были находиться, по крайней мере, еще три глыбы. Я имею в виду поле того парня. Как его там? Того назойливого крикуна, который на днях пытался прогнать нас.

— Том Робинсон. Он нонконформист, и по его вере следует бичевать все то, что хотя бы слегка попахивает язычеством.

Сэр Исаак прищелкнул языком. Сам он принадлежал к Лону Англиканской церкви, ему еще ни разу не приходило в голову, что можно быть приверженцем иной веры. Он даже не сразу понял, что здесь и к чему.

— А я-то думал, что его интересует исключительно строительство.

— И это тоже, — ответила Сара со слабой улыбкой. От ее эксцентричного друга не ускользает даже самая малость. — Том Робинсон использует камни в качестве строительного материала. Или же строит именно там, где камни могли бы помешать ему. Ничего удивительного, что наше любопытство вызывает у него тревогу и беспокойство. Однажды он доверительно поведал мне, что ему необходимо выдерживать сроки, улаживать дела с инвесторами и все такое прочее. Неприятности ему совсем ни к чему.

Сара говорила игриво, с нотками легкой иронии. Но это впечатление было обманчивым. Она была твердо уверена, что Робинсон и ему подобные являются сущим бедствием для окрестностей Эйвбери. Сара была не в силах противостоять им. Именно это обстоятельство, в первую очередь, вынудило Сару согласиться помогать сэру Исааку. Какие бы мотивы им не двигали, он, однако, вел в Эйвбери точнейшие измерения. Вполне может статься, что вскоре это будет единственным, что удастся сохранить в память о прошлом.

— Хотите еще рыбы? — спросила Сара и подвинула тарелку.

Молча они закончили завтрак. Каждый был занят собственными мыслями. Когда они собрались выйти, Сара надела капор, взяла корзинку. Она не упускала случая, во время вылазок собирать целебные травы.

Она догнала сэра Исаака на тропинке, ведущей от дома. Дом ее был массивный, двухэтажный. Строение, возведенное из местного камня. Теперь он густо зарос плющом. На черепичной крыше горделиво красовались две трубы из красного кирпича. Крыша и трубы были относительно новыми. Их соорудили лет двадцать семь назад, когда родилась Сара. Основная часть дома была куда старше, ведя свое существование из предшествующего столетия. Кухни, расположенные в задней части дома, были еще старше. Они сохранились со средневековья. Под ними располагались остатки еще более ранней постройки. А в глубине, куда Сара отваживалась спускаться крайне редко и с большой опаской, находились каменные своды и колонны, когда-то принадлежащие Римским баням. На одной из колонн какой-то посетитель, давно сгинувший во тьме веков, выцарапал послание: «Fata obstant. Боги противятся».

Сара не имела ни малейшего понятия, относилось ли высказывание к тому, что, в конце концов, произошло с римлянами в Британии. Однако размышлять по этому поводу ей вовсе не хотелось.

Под банями находились еще более древние камни — остатки колодца, охраняемого рогатым богом. Осколки глиняной утвари с непонятными знаками, каменные головы булав, украшенные резными изображениями — все это были следы оставленные народом, населявшим Эйвбери задолго до прихода римлян. Это они воздвигли каменные круги и насыпали курганы, люди из сновидений Сары.

Довольно. Солнечный день звал на прогулку, как и сэр Исаак. Они покинули дом по садовой стежке и вышли на короткую дорогу, которая спускалась с холма. Дом стоял на гребне. Отсюда открывался замечательный вид на деревню и на окружающие ее поля. В ясный день можно было увидеть внушительные круглые курганы на Уиндермирском Холме, который возвышался к северо-западу насыпи Сильбери, явно не походившие на творения природы. И повсюду курганы — на восточной стороне располагались. круглые, к югу — продолговатые, похожие на могильные насыпи. Между ними виднелась и сама деревушка, выстроенная точнехонько в центре огромного каменного круга. С обеих сторон ее обрамляли речушки и ручейки. Причем, некоторые из них пересыхали после весеннего половодья. Несмотря на загадочность и таинственность, это была благодатная и прекрасная земля. Здесь даже тени плясали в солнечных лучах, а прошлое всегда присутствовало рядом, никуда не исчезая. Место, где являлись сновидения.

Нет. Об этом ей лучше не думать. Лучше повернуть мысли в другое русло. Просто ощущать и впитывать в себя ясность солнечного дня. Думать о задании сэра Исаака. Тем более, что оно вовсе не замысловато. Промерить расстояние между несколькими сарсенами, которые стоят на восточном направлении вдоль Кеннетского большака. Им уже однажды пришлось делать эти промеры. Но сэру Исааку вдруг показалось, будто он что-то упустил. Пусть будет так. Они заново все промерят и запишут.

Но сначала ему захотелось остановиться на короткое время в деревне. К этому часу, как всегда, прибыла почтовая карета. Как заведено, почта оставлена в лавке миссис Гуди. Именно туда и направился сэр Исаак, шагая между булками и башмаками, чаем и сыром, лентами и тесьмой, окороками и бочками пикулей, тюками тканей — словом, между и мимо всего того, без чего не может обойтись цивилизованный человек.

Он двинулся в заднее помещение уверенным шагом. Приветливо и доброжелательно улыбнулся пухленькой миссис Гуди. А она, прямо-таки разомлев от восторга, вручила ему письма. Он поблагодарил ее, бегло взглянул на конверты и довольно равнодушно засунул письма в карман. Вот так всегда. Казалось, он сгорает от любопытства, пока не станет известно, кто же написал на этот раз. Пересмотрев конверты, он терял к ним интерес. Тем не менее, каждый вечер он неизменно и добросовестно отвечал на полученную корреспонденцию. И каждое утро у него была готова аккуратная стопка писем, которые он вручал миссис Гуди.

— Снова в Королевское Общество, сэр? — спросила почтмейстерша, украдкой взглянув на адрес верхнего конверта. — И что бы они делали без вас?

Ей всегда хотелось польстить ученому. Но сэр Исаак оставался равнодушным и слегка пожимал плечами.

— Изберут себе нового президента, смею предположить. Эта должность по силам даже ребенку, — он повернулся к Саре. — Итак, пойдемте, моя дорогая.

На главной улице им пришлось остановиться и переждать. Телегу, нагруженную бочками с пивом и элем, тянула пара неповоротливых мощных тяжеловозов. Они с трудом протиснулись на место у входа в гостиницу «Роза». Ее владелец, Джон Морли, уже вышел навстречу, чтобы руководить разгрузкой. Это был крупный, ширококостный мужчина, с красной физиономией и решительными резкими манерами. Он кивнул Саре и сэру Исааку и тотчас же вернулся к своим делам.

Вдоль деревенской улицы выстроились несколько домиков. Дальше за ними раскинулись широкие поля, разделенные Кеннетским большаком, названным так из-за реки, бегущей поблизости. Если смотреть на дорогу от деревни, открывалась перспектива, невиданная в любом другом уголке Англии. Дорогу с обеих сторон обрамляли бесчисленные камни, застывшие в торжественном величии. К этому времени здесь все еще стояло более шестидесяти камней. Когда Сара была ребенком, каменных глыб возвышалось гораздо больше. И в сновидениях… Там величественный извилистый путь был обрамлен сотней груботесанных прямоугольников. Между ними двигались шумные людские шествия. Били барабаны, слышался ритмичный хор голосов. А на холмах во время священных ночей пылали костры из ясеня и священного дуба, в ознаменование того, что мир возродился вместе с приходом весны. Саре было достаточно закрыть глаза, и она оказывалась внутри бездонного тайного омута воспоминаний. Но именно здесь, как она считала, к ней и подкрадывалось помешательство. И если она однажды забудет об осторожности, оно увлечет ее в свой мир навсегда.

Уж лучше следовать за сэром Исааком и делать все, что он просит. Сэр Исаак поставил на землю кожаный мешок, который всегда брал с собой. Извлек оттуда старенькие инструменты. Они были самодельные. Он изготовил их еще тогда, когда был молодым и стал мастером в таких вещах. Кроме компаса, у него были астролябия и секстант удивительной точности.

Он прокладывал путь среди камней, а Сара спешила за ним по пятам. И хотя комментарии, которые он бормотал себе под нос, мало о чем говорили ей, она старательно заносила их в специально выделенную для этого тетрадь. В его открытиях она видела мало смысла. Но предпочитала помалкивать. Если он почувствует себя увереннее, когда узнает точный угол склонения между горизонтом и каждым из камней, что ж, пусть так оно будет.

— Точнехонько! — сказал сэр Исаак, и лицо его озарилось радостью по поводу подтверждения какой-то его сомнительной мысли. — Совершенно точно. Ну и великаны же они были!

— Кто? — поинтересовалась Сара.

— Разумеется, друиды. Те, кто передвигал камни и установил их здесь в идеальной последовательности. Совершенно ясно, что им были известны взаимоотношения воздуха и воды с землей и огнем. Они разгадали, как пользоваться животворной силой, той живой энергией, которая превращает обыкновенную материю в саму жизнь.

— Друиды? — удивилась Сара.

— Кто же еще?

— Друиды пришли сюда значительно позже. К тому времени Эйвбери уже дышала древностью, — невзначай, в рассеянности, пробормотала Сара. Она прислонилась к теплой шероховатой поверхности камня и расслабилась от его нежной щекотки.

Сэр Исаак опустил секстант, сощурился и внимательно посмотрел на нее.

— Что вы сказали?

— Да так. Вспомнила сказание, которое я когда-то слышала от стариков. Продолжим?

Он согласился, заинтересованно и недоверчиво поглядывая на нее время от времени. Словно в раздумье решая, стоит ли дальше продолжать расспросы. Сара была благодарна, что он ни о чем не расспрашивал ее и не навязывал своего мнения. Она не хотела ему лгать.

Дорога снова пошла на подъем, в гору. И привела к двойному кругу камней примерно такого же размера, как и пара внутренних кругов великого кольца. Там, среди высокой травы и дикого тимьяна, они решили отдохнуть.

Сэр Исаак вытащил из кармана носовой платок и вытер пот со лба. Воздух накалялся, становилось жарко. Казалось, сэр Исаак был не прочь подремать на солнышке. А Сара отправилась на поиски трав. Она выращивала многие из домашних видов у себя в саду. Но недавно обнаружила, что некоторые дикие травы также бодрят и придают силы. Она прошла почти полпути вниз по склону. И вдруг заметила что-то, лежащее у кромки воды в камышах. Ее глаза, удивительные, темно-синие с бледными крапинками, сощурились, пристально вглядываясь. Что это? Какой-нибудь зверь, пришедший на водопой и разлегшийся у воды отдохнуть? Нет. Это было нечто другое. Это была ткань, материя. Значит, куча тряпья?

Но она уже догадалась о том, что это за находка и нерешительно двинулась вперед. Внезапно из-под ног вылетела утка. Сара вздрогнула, испугавшись. Прижав ладонь к горлу, она шагнула еще ближе, пытаясь убедить себя, что наверняка ошибается. Нет, не может быть, чтобы…

И вскрикнула. Голос прозвучал высоко и тихо, словно она извинялась за свою слабость. В конце концов, она была всего только женщиной, которая гордится самообладанием. Временами у нее не оставалось ничего, кроме сдержанности, которая ей изменяла.

Она коротко вскрикнула и тут же замолчала, затаив дыхание. Вокруг нее все словно померкло. Она замерла от ужаса, убедившись, что перед ней не животное, а человек. Он лежал лицом вниз, раскинув руки, и словно просил о помощи. Сара не могла увидеть черты лица, но по одежде определила, что перед ней цыган. Один из тех лудильщиков, которые бродят по деревушкам вроде Эйвбери. Они никому никогда не причиняли зла. Никто никогда не обижал их. По крайней мере, до этих пор.

Такую смерть не назовешь естественной кончиной. Даже если бы вокруг не было крови, запятнавшей камни, поза лежащего человека говорила о многом. Казалось, в воздухе витает дух убийства. Он ощущался столь сильно и отчетливо, что не требовал никаких доказательств. В мирной полудремотной Эйвбери совершилось насилие. Судорожно сжимая в руках корзинку, Сара вскарабкалась на холм. И тотчас же наткнулась на сэра Исаака. Его разбудил ее испуганный крик. Сэр Исаак был озабочен и встревожен. Сара благодарно посмотрела на него.

— Вас что-то испугало? По-видимому, змея? Насколько мне известно, здесь они не водятся. Или я ошибаюсь?

Сара покачала головой, помолчав, глубоко вздохнула и заговорила удивительно спокойно и твердо:

— Нет. Со мной ничего не случилось. Нам необходимо тотчас же отправиться на поиски констебля Даггина. Произошло убийство.

Он ни о чем больше не спросил. Они заспешили назад, в деревню, куда и примчались вскоре, совершенно запыхавшиеся и растрепанные. В дальнем конце деревни, поодаль от домов, располагалась кузня. Как и предполагали, они застали констебля Даггина на месте. Он по совместительству работал еще и деревенским кузнецом.

Даггин, не проронив ни слова, выслушал их сообщение. Кивнув бычьей головой, принялся снимать с себя грязный кожаный фартук, закрывавший ему мощную грудь.

— Значит, говорите, лудильщик? — переспросил он Сару, натягивая сюртук. Смерть требовала соблюдения определенных формальностей, даже когда усопший был обыкновенным цыганом.

Сара кивнула и отступила подальше от горячего дыхания горна. Зимой деревенские ребятишки старались навестить Даггина под любыми предлогами. Он терпеливо сносил их вторжение и шумное общество. Летом же работал в одиночестве.

— Я не стала трогать его, — сказала Сара, — но судя по одежде, он из ромов.

— Значит, вот почему их и след простыл, — буркнул Даггин, — стоит случиться какой-либо неприятности, только их и видели. Хоронить придется за счет общины.

— А кроме того, необходимо заняться поисками убийцы, — произнесла Сара несколько суровым тоном. Ей было неприятно слышать, что человека покинули его собратья.

Даггин изумленно выгнул черные кустистые брови, выделявшиеся на его задубевшем лице.

— Убийцу? Да он, наверное, просто перебрал, свалился спьяну вниз со склона и разбился. Тут любой бы отдал концы, грохнувшись об острые камни.

— Я не почувствовала от него запаха выпивки, — возразила Сара. — К тому же, земля кругом сухая. Тут нельзя поскользнуться, а цыгану — тем более. Здесь им знакома каждая пядь.

Даггин пожал плечами и направился к широко распахнутым двойным дверям.

— Как скажете, сударыня. Коронер примет решение по этому случаю и делу конец, — он остановился и посмотрел на них. — Не желаете ли со мной?

Сара отрицательно покачала головой. От мысли о том, что необходимо вернуться к реке и смотреть в лицо покойного, ей стало не по себе. Она хотела сказать, чтобы с ним обращались бережно. Он был таким же человеком, как и все. Но не смогла выжать ни слова. Цыган уже мертв. И как обращаются с его телом, вряд ли имело значение.

И в этом она ошибалась. Однако потребовалось время и новая кровь, прежде чем она поняла это.

ГЛАВА 2

Он шагал по длинному коридору, обшитому дубовыми панелями, прокладывая себе дорогу в толпе просителей, обычно заполнявших передние покои. Он торопился и шел быстро, насколько это было возможно. Разрумяненная бабуля, узнав его, сунула ему в руки петицию. Пузатый пекарь рванулся вперед, чтобы сделать то же самое. Худородные аристократы и метящие в них, прихлебатели и сикофанты, склонив друг к другу головы, принялись перешептываться, выясняя причину его визита.

Говорили, что его призвал к себе сам герцог. Вокруг замысливались грандиозные планы, а Уильям Деверо Фолкнер, более чем кто иной, пользовался доверием Мальборо. Он был рядом с герцогом у Бленхайма. Позже — у Рамилье. Но поле брани было для него неподходящей декорацией. Даже будучи по натуре воином, он с большей ловкостью ступал среди предательского лабиринта дворцовых интриг. Здесь Мальборо полагался на него, улаживая дела с медлительной, но упрямой королевой Анной и, что совершенно не случайно, со вспыльчивой супругой герцога — леди Сарой Черчилль. Фолкнер был мастером решения особо тонких и деликатных задач. Кто, как не он умел делать колкие выпады, слегка замаскированные под изысканную дипломатию.

Что же такое привело его в Вестминстер ярким солнечным весенним днем? Возможно, какие-нибудь новые козни французов? Или очередное препирательство шотландцев? Неужто это произошло накануне формального объединения их Королевства с Британией? Что-то явно непростое, требующее его авторитета и проницательности.

По толпе пробежала волна самых разнообразных чувств, словно промозглый туман, пробирающий до костей — зависть, восхищение, страх. О, как вдохновлял их всех сын обыкновенного торговца, стремительно вознесшийся до, казалось бы, недосягаемых высот.

В конце коридора лакей распахнул дверь, пропуская его вперед. Он вошел, и дверь за его спиной захлопнулась снова, оставляя позади перешептывания и любопытствующие взгляды. Он оказался один в небольшой, скупо обставленной комнате. Из окон открывался великолепный вид на сад в самом начале цветения. Напротив него находилась другая дверь, а за ней — уединенные покои, святая святых герцога, где в данный момент ожидали гостя. Он засунул петиции под жилет, чтобы как следует изучить их, когда на то будет время. Поправил лацканы бархатного камзола, пересек комнату и постучал в дверь своей крупной рукой.

— Войдите.

Джон Черчилль, первый герцог Мальборо, расположился за каштановым письменным столом с инкрустацией. Он один не соблюдал формальностей, был облачен в бриджи и свободную полотняную рубашку с открытым воротом. Галстук был повязан свободно, а расшитый жилет и камзол лежали за ненадобностью на кушетке. На одном из углов письменного стола стояла подставка с завитым напудренным париком. Волосы герцога, седые и редеющие — ему исполнилось пятьдесят семь лет — были коротко острижены. Короткая стрижка еще больше подчеркивала угловатые и резкие черты лица. Он поднял голову и взглянул на вошедшего. Кивнув Фолкнеру, жестом указал на стул возле стола.

— Как ваши дела? — поинтересовался герцог.

— Достаточно неплохо, милорд. В Лондоне так спокойно.

— Ради разнообразия, — кивнул герцог. — Такое не может продлиться достаточно долго, — это прозвучало, скорее, не как суровое предсказание, а как простая констатация факта. — Лондон никогда еще не затихал надолго.

— Я полагаю, с вашей семьей все в порядке? — как всегда, учтиво осведомился Фолкнер. До него дошли слухи, что герцогиня в последнее время крайне возмущена, но не стал говорить об этом.

Мальборо поморщился.

— Довольно сносно. У Сары снова нелады с дочерью.

Фолкнер воздержался от комментариев. Непонимание, возникающее то и дело в одной семье, по всей видимости, было правилом, а не исключением. Разумеется, он сполна испытал все это на собственном опыте, когда его отец-торговец узнал, что сын мечтает о военной карьере. Но так уж все случилось, его выбор оказался мудрым. Хотя, безусловно, все могло сложиться иным образом. Четыре раза он оказывался на волосок от смерти. Трижды во время битвы, а в четвертый раз чудом успел выскользнуть из рук наемного убийцы. Однако он не пенял на судьбу за пережитое. Приключения и происшествия научили его еще дороже ценить жизнь.

— А как поживает красотка Чантра? — поинтересовался герцог, слегка улыбнувшись. Сам он был вернейшим супругом. Однако это не мешало ему снисходительно относиться к эскападам более молодых и холостых друзей.

— Она отыскала себе джентльмена, более отвечающего ее вкусам. Адвоката, который, как она полагает, склонен предложить ей руку.

— А вы, кажется, не очень скорбите по этому поводу? — поднял брови Мальборо.

— Это ее право, — мягко сказал Фолкнер. Он не мог понять, каким образом мужчина может предъявлять права на женщину, не являющуюся ему супругой. Вокруг так много других женщин, готовых упасть ему в объятия. Когда в том появлялась необходимость, он просто находил себе новую подругу. Впрочем, в данный момент он прекрасно обходился без таковой.

— Я готов думать, что вы просто бесчувственны, — в голосе герцога послышались нотки осуждения.

Фолкнер поудобнее вытянул длинные ноги и улыбнулся. На нем были шелковые панталоны до колен, тонкие чулки и простые кожаные туфли с одной пряжкой. Так же, как жилет и камзол, все его платье было сшито из изысканнейших тканей, но без щегольства. Наоборот, нарочито просто. Парика он не носил. Он просто зачесывал свои иссиня-черные волосы назад, и они спускались ему чуть ниже плеч. Черты лица выдавали в нем человека решительного. Четко очерченные скулы, худые щеки, широкий подбородок, загорелая кожа. Глаза были глубоко посажены и того удивительного серого цвета, который отливает либо оловом, либо, в зависимости от настроения, серебром. Рот его, чувственный и широкий, тем не менее, казался, вследствие его неулыбчивости, несколько жестоким. В тридцать два года он сохранил все, до единого, зубы и являл собой картину здоровья. Правда, время от времени его охватывали приступы меланхолии, но впрочем, об этом он еще не проговорился никому, а тем более — герцогу.

— Вам следует подумать о женитьбе, — заметил Мальборо. По всей видимости, он не торопился подходить к предмету разговора, ради которого вызвал Фолкнера.

«Неужели это, впрямь, является причиной беседы, — подумал Фолкнер, искоса с опаской взглянув на герцога. — Упаси Господи».

— Я уверен, Сара была бы в восторге, имея возможность оказать вам помощь в поисках суженой.

— Благодарю вас, милорд. Но боюсь, что из меня получится посредственный супруг. Просто мне не хватит терпения для всех милых домашних радостей, которые по сердцу женщинам.

— Ну, не скажите, — пробормотал Мальборо. — Некоторым из них требуется более просторное поле деятельности. — Он встал и подошел к окну, казалось, на мгновение погрузился в собственные мысли. Все прекрасно знали, что герцог просто обожает свою вспыльчивую супругу. Их брак зиждился на истинной любви. Правда, от этого жизнь герцога не была спокойной.

Наконец, Мальборо снова переключил внимание на Фолкнера. Вернувшись к письменному столу, он из груды разбросанных на нем бумаг вытащил листок. Несколько мгновений придирчиво изучал его, а затем протянул Фолкнеру.

— Что вы скажете вот об этом?

В отличие от герцога, да и всех остальных, Фолкнер читал очень быстро. Он прочел элегантно выведенные строчки столь стремительно, что могло показаться, будто зрачки мечутся из стороны в сторону. Дочитав до конца, посмотрел на подпись и остановился, пристально глядя на лист. Потом вопросительно уставился на герцога.

— Но чем занят сэр Исаак в этом месте… э-э-э Эйвбери? Надеюсь, ничего из ряда вон выходящего?

— Понятия не имею, — отозвался герцог. — Кто знает, что движет им. Его ум для нас загадка. Тем не менее, он президент Королевского Общества, пользуется благосклонностью Ее Величества. И вообще, он — одна из наших выдающихся знаменитостей. Я не вправе не обратить внимания на его жалобу.

— Но убийства? — с сомнением произнес Фолкнер. — Безусловно, местные власти имеют все необходимое, чтобы разобраться в деле? — он снова углубился в чтение. — Он пишет о двух цыганах. Их тела были обнаружены не в один день, но, как подозревают, они были убиты в одно и то же время. «Это послужило причиной глубокой скорби дорогого мне друга и заставило меня тревожиться за него», — продолжал читать Фолкнер. — Правда, он не сообщает, кто этот друг и почему он так расстроен.

— Да, об этом он умалчивает. Собственно, он сообщает нам чертовски мало. Однако, ясно дает понять, что ждет от меня ответных действий.

Фолкнер положил листок на стол. Он ничем не отличался от остальной публики, благоговевшей перед сэром Исааком. Но ему было хорошо известно, что это довольно эксцентричная личность. Интересно, что понадобилось ему в этой Эйвбери?

— Но почему он обратился к вам? — спросил Фолкнер.

— Потому что он мой знакомый, — ответил герцог. — Потому что он знает меня как фигуру влиятельную.

Герцог явно преуменьшал. Он был одним из самых могущественных людей в Англии.

— Полагаю, что здесь ничего нельзя поделать, — добавил герцог. Он всегда был внимателен к людям, которых особенно ценил. — Но я никак не могу отказать сэру Исааку. Его успокоит лишь наше прямое вмешательство. Вы поедете от моего имени. Проведите там несколько деньков, чтобы просто успокоить его. Здесь в ближайшие пару недель не предвидится ничего особенного. Так что вы ничего не потеряете.

— Безусловно, его бы устроило ваше письмо, — осмелился возразить Фолкнер, понимая неотвратимость решения герцога. Ему вовсе не хотелось оставлять Лондон в самое лучшее время года. В эти славные дни вокруг царит ликование по поводу объединения с Шотландией. Прозябать две недели в каком-то убогом захолустье? Что и говорить, весьма обременительное поручение. Фолкнер вздохнул. Герцог был прав. Сэр Исаак родился в стенах куда более скромных, чем он сам. Но теперь он вращался среди светил науки, которым в век просвещения никто не осмелится возразить.

— Я отправлюсь завтра утром, — сказал он таким тоном, будто путь его лежал не в весеннюю сельскую Англию, цветущую и благоухающую в это время года, а в самый центр преисподней. Для него это было одно и то же.

— Ну-ну, не так уж это так плохо, — успокоил его Мальборо, — отдохнуть вам совсем не помешает. Вы переутомляетесь.

— Может быть, мне стоит умерить старания? — улыбнулся Фолкнер герцогу.

— Нет, вы чрезвычайно необходимы мне. Но пара недель вдали от городской суеты пойдет вам на пользу. К тому же у вас особый нюх. Вспомните, как ловко вам удалось два года назад разоблачить разбазаривание военных запасов?

Фолкнер вздохнул. Короткое упражнение в простейшей логике, стоившее карьеры одному алчному маркизу и нескольким офицерам высших рангов, до сих пор не давало ему покоя. Люди, включая самого герцога, решили, что теперь ему по силам любая загадка. Явное недоразумение, но теперь уже ничего не изменишь.

— Возможно, мне не понадобится задерживаться там на две недели, — выдавил он с надеждой в голосе, — Судя по всему, дело не стоит выеденного яйца.

«Так оно и есть, — подумал Фолкнер. — Тут и глупцу должно быть ясно. Стоит ли удивляться, что вдруг обнаружится какая-либо несуразица. Может, эти цыгане сами поубивали друг друга. Может быть, никто их и пальцем не тронул, а просто произошел несчастный случай. А может случиться и так, что убийца, под впечатлением прибытия столь высокопоставленной персоны, как доверенное лицо герцога, сам поспешит во всем чистосердечно признаться. А уж он постарается этому посодействовать», — решил про себя Фолкнер.

Он покажет себя неумолимым и беспощадным, с силой вырвав признание у этого убийцы. А потом, только его и видели. В мрачном настроении, но полный решимости, он вышел из покоев герцога.

ГЛАВА 3

— Посетитель? — изумилась Сара. Она кормила канарейку хлебными крошками, стряхивая их с пальца и наблюдала при этом, как птичка вытягивает шею, в ожидании корма.

— Да, миледи, — подтвердила миссис Дамас. — Прибыл сегодня утром. Такой представительный джентльмен из Лондона. Приехал в собственной карете, запряженной четверкой. С ним лакей и пять мест багажа. Они остановились в гостинице «Роза». Мне об этом рассказала Аннелиз Морли.

Экономка сложила руки на крахмальном переднике и строго посмотрела на хозяйку.

— Я полагаю, все это означает, что сэр Исаак сегодня не придет. Вот вам и отдых, ради разнообразия. Почему бы вам не взять с собой книжку, что-нибудь перекусить и не прогуляться к реке? Вам всегда нравились такие прогулки.

— Только не сегодня, — ответила Сара. Она сняла, прицепившуюся к юбке ее свободного платья, нитку и повернулась к открытому окну. День стоял ясный, с юга тянул нежный ветерок. По небу плыли редкие пушистые облака. — Пожалуй, я выйду в сад.

Добрая и заботливая миссис Дамас не собиралась сдаваться просто так.

— Прошу прощения, мистрис, но в саду вы гуляли вчера и позавчера. Вот уже почти неделя, как вы не навещали деревню. Может, вы больны, коль не в состоянии сделать и нескольких шагов от дома?

Сара вздохнула и попыталась улыбнуться. Она была не вправе обижаться на назойливость экономки. Она знала миссис Дамас всю свою жизнь. К тому же, та была, безусловно, права.

— Я вовсе не больна, — мягко возразила она. — Но неужели, впрямь, необходимо вмешиваться во все события подряд, чтобы вас сочли за здорового человека?

— Можно подумать, что вы вмешиваетесь, — не унималась экономка. — Разве сыщешь еще где-нибудь такую спокойную и уравновешенную леди? И, тем не менее, нехорошо засиживаться дома. Вам обязательно следует пойти немного прогуляться.

— Вот я и прогуляюсь с сэром Исааком.

— Карабкаться по холмам и бродить по долам, пересчитывая при этом замшелые камни? Неужели, по-вашему, это занятие и впрямь подходит для молодой леди? Вам необходимо общество людей вашего возраста. Кстати, не далее как вчера, наш добросердечный священник интересовался вами. Я сказала ему, что у вас все в порядке, но, боюсь, он мне не поверил. Он сообщил, что, вполне возможно, заглянет сегодня. Вот-вот, он так и сказал.

Сара побледнела. Помощник викария Эдвардс был до занудства искренним молодым человеком. Его набожность, если и уступала чему, то только его рвению, с каким он пытался приобщить к ней других. Со временем он, возможно, станет уступчивее. Но на сегодня его общество казалось ей более чем утомительным.

— Пожалуй, я отправлюсь к реке, — тихо сказала Сара. Теперь там нечего остерегаться. Слава Богу, вряд ли каждый день будут объявляться убитые цыгане. На второго наткнулся сын старой миссис Хемпер, Дейви. Оба тела похоронили на участке для неимущих позади церкви. Констебль Даггин и суд графства сделали заключение по делу: смерть и того, и другого наступила в результате несчастного случая. Дело было закрыто, по крайней мере, для Эйвбери. Сара же вовсе не была уверена в том, что все именно так произошло и закончилось на этом. Беспокойство не отпускало ее. Она сама не могла объяснить своих опасений. Но тревога и страх не давали ей успокоиться с того самого момента, как она наткнулась на первого мертвеца. Опасения заставили ее держаться ближе к дому. Она все время думала о том, кто же станет следующей жертвой.

— Хорошо, — внезапно согласилась она. — Я пойду. Приготовьте, пожалуйста, мне что-нибудь перекусить. Я вернусь к чаю.

Миссис Дамас кивнула с удовлетворением человека, который ясно понимает свой долг и неуклонно исполняет его. Прежде, чем ее хозяйка могла передумать, экономка поспешила в кухню.

Сара поднялась наверх, сняла свободное домашнее платье, надела другое, более подходящее для дневной прогулки. Она выбрала строгое серое шерстяное платье и белую батистовую накидку. Шалевая накидка была аккуратно заправлена за лиф. Волосы Сара уложила мягким узлом и спрятала под накрахмаленным чепчиком. Нарядившись для выхода, она достала свой дневник. В последние дни ей было как-то не до него.

Снова спустилась вниз по лестнице. Здесь ее уже ждала корзинка с холодным мясом, хлебом и кувшинчиком сидра.

Она вышла из дома и свистнула Руперту. Пес тотчас же подбежал к ней, высунув язык и радостно виляя хвостом. Сэр Исаак ничего не имел против собаки. Но шумное общество этого косматого волкодава мешало ему сосредоточиться. Из-за этого громадный пес гораздо чаще обычного оставался дома. И сейчас он, конечно же, был счастлив и рад возможности совершить долгую прогулку исключительно в обществе обожаемой хозяйки. Пес явно намеревался порезвиться вволю.

Сара приласкала его, погладив по косматой голове и прошептав:

— Хорошая собачка, хорошая, — и зашагала от дома. Руперт резво помчался вперед. По старой привычке, они сначала повернули к лугу, обычно пустынному в этот час. За ним виднелся старый каменный мост, выгнувший спину над рекой. Им встретился маленький Мальчик, который поздоровался с ними и застенчиво улыбнулся. Он тащил на спине огромный мешок с травой для коровы. Коров здесь держали почти в каждой семье. По другую сторону моста простиралось пшеничное поле. Пшеница уже колосилась и поблескивала на солнце золотисто-зелеными головками. За дальним краем поля темнела роща. Через нее пролегла извилистая широкая дорога…

Руперт трусил впереди, от радости виляя хвостом. Сара неторопливо шла за ним. Сбоку от дороги, полностью скрытая от взглядов прохожих, спускалась к ручью поросшая мхом лощина. Сара с детства любила этот укромный уголок, место уединения от остального мира. Замкнутый мирок давал ей поддержку и успокоение, когда становились почти невыносимыми странные воспоминания, терзавшие по ночам ее сознание. Тропинка побежала под уклон, солнечный свет стал не таким резким, звуки заметно приглушеннее. Сара вступала в свой сокровенный мир, уютно расположенный между покатыми склонами, поросшими пышными ивами и разросшимся старым терновником. По дну лощины бежал ручей, извиваясь между замшелыми камнями, корягами и корнями ив. Здесь, у ручья, росли самые нежнейшие цветы — арум, с пестрыми крапчатыми листьями и прозрачными шарами фиолетовых и пурпурных цветов, бледные, поникшие орхидеи и, словно покрытые лаком, голубые гиацинты. Тут и там из мха тянулись к небу пучки ярких примул и купальниц.

Сара ступала легко, едва касаясь ногами земли, словно боялась нарушить умиротворение, которым всегда дышала лощина. Руперт тихонько пофыркивал, но и он заметно присмирел, подошел к ней и нежно лизнул руку, хотя Сара и не подзывала его.

Они остановились на берегу ручья. Громадный пес улегся рядом, положив тяжелую голову на скрещенные передние лапы, однако не уснул. Он никогда не спал в лощине. Ни разу не поддался соблазну погонять небольших коричневых зайцев или, обитавших в терновнике, трудяг-куропаток. Он не спускал с хозяйки глаз. Казалось, обособленность крохотного мирка действовала на него усмиряюще и слегка настораживала.

Сара глубоко вздохнула. Воздух был напоен ароматом цветов и молодой зелени. Этот запах был знаком и привычен. Он иногда ощущался в сновидениях. Шелковистая прохлада лощины нежно обволакивала и ласкала. Какое-то время женщина сидела неподвижно, ни о чем не думая, погрузившись в спокойное созерцание окружающего,отстранившись от суетности бытия.

Но состояние умиротворенности было шатким, она хорошо это знала. В глубине души, вот уже несколько дней, таилась тревога. Она была едва ощутима. Но Сара понимала, что если отмахнется, постарается не замечать ее, она все равно будет наплывать со всех сторон. Как ни отмахивайся, иного выбора нет. Неотвратимость воспоминаний и безумия снова маячила перед ней.

Сара достала из кармана дневник — небольшую книжечку в кожаном переплете. Часть страниц уже исписана мелким бисерным почерком. Часть отдана рисункам. Несколько листков еще чисты. Вскоре и они будут заполнены либо рисунками, либо воспоминаниями. Тогда книжечка, как и ее предшественницы, отправится в глубокий деревянный сундук, который Сара хранит у себя в спальне. И ключ от него не доверяет никому. В течение нескольких недель она не напишет ни строчки, не сделает ни единого наброска.

Потом потребность записывать и рисовать снова станет невыносимой. Тогда она достанет из своего давнего запаса новую чистую книжку и все начнет заново. Она дала себе слово, что никогда никто не увидит и не прочитает ни один из ее дневников. Случись такое, ее тайное помешательство перестанет быть секретом для окружающих. Она лишь изредка дозволяла себе перелистывать и перечитывать заполненные книжки. И каждый раз, когда она занималась этим, колдовская притягательность и ужас, даже не ужас, а какая-то — призрачная жуть, не давали ей покоя еще несколько дней.

Казалось, ей было предопределено судьбой вести эти дневники, а затем прятать от посторонних взглядов, так и не уразумев, что они означают и почему именно ей выпало стать их сочинительницей.

Сосредоточившись, она начала быстрыми и точными движениями делать на чистом листке наброски образов, возникавших, пожалуй, не столько в ее сознании, сколько в глубине души. На этот раз, слава Богу, картинка получилась довольно безобидной. Белые коровы с длинными кривыми рогами жадно припали к ручью. Рядом с ними стоял ребенок. Легкая улыбка слегка приподняла уголки губ. Ребенок походил на мальчика, которого она встретила на мосту. Казалось, дитя смотрит прямо на нее. Но тот мальчик был сыном местного колесника. И трава, которую он нес в мешке, предназначалась на корм обыкновенным джерсейским буренкам, рыжим и короткорогим. Они были дальними родственницами круторогих белых коров, которые пришли к водопою на ее рисунке. К тому же ребенок был девочкой, одетой в грубо сотканную безрукавную тунику, доходившую ей до колен. Девчушка была босиком. Волосы она заплела в косы и украсила цветами. Эти цветы она собрала сама, пока гнала коров к ручью. День, по всей видимости, был теплым, солнечные лучи струились сквозь пышную летнюю листву. Нет, это была не весна, как в этом мире, где сейчас находилась Сара, а самый разгар лета, когда вся земля предается буйству жизни и клан выходит с песнями на поля. Люди работают каменными мотыгами и деревянными копалками. Женщины гордо вышагивают, неся на головах полные камышовые корзины. Девочка была весела и беззаботна. Наконец-то прорезались и перестали болеть новые зубы. Она была сыта и оттого — спокойна. Скорее всего, так будет еще какое-то время, ведь урожай обещает быть хорошим. Сегодня утром мать брала ее с собой в святилище и даже разрешила помочь совершить жертвоприношение. Совсем скоро, когда в ее теле тоже проснется женщина, ее начнут обучать тайным ритуалам. Скорее всего, в этот день у нее больше не останется неразрешимых вопросов.

Счастливое дитя улыбалось Саре с рисунка. Веселые огоньки сверкали в глазах. Но было здесь и нечто иное, какая-то задумчивая робость. Словно девочка просит у Сары прощения, понимая ее терзания и всей душой желая, чтобы все складывалось по-другому.

Помешательство. Безумие.

Сара уронила уголь и резко захлопнула дневник. Пальцы вздрагивали. Эта девочка была слишком живой для рисунка. Сара помнила каждую черточку лица, каждую прядку волос. Ей был знаком этот наклон головы, когда девочка чему-то удивлялась или недоумевала. Она воочию видела проворные и ловкие движения гибкого тела, покрытого бронзовым загаром, когда девочка бесстрашно мчалась вперед, подняв руки, смеясь и радуясь тому, что может, просто-напросто, наслаждаться жизнью.

Сара рисовала девчушку бесчисленное количество раз, в самых разных настроениях. И знала, что будет снова и снова рисовать ее. Вот она сидит задумчиво у очага, неподвижным взглядом уставившись на огонь. Вот стоит, гордо выпрямившись перед камнями, воздев к небу руки, вымаливает у земли щедрые дары.

Более того, Сара хорошо знала, что ждет девочку впереди, какая судьба ей уготована. Девочка станет жрицей.

Безумие.

Руперт поднял голову и озабоченно посмотрел на хозяйку. Она что-то невнятно пробормотала, успокаивая собаку. В горле у нее пересохло, сильно хотелось пить.

Сара поднялась и подошла к ручью. Опустилась на колени, зачерпнула полную пригоршню воды, стала жадно пить. Вода была холодной и чистой. Она плеснула немного себе на лицо. Вода просачивалась сквозь пальцы, капли со звоном разбивали гладкую поверхность ручейка. Ей стало немного лучше. Она присела на корточки и взглянула на другую сторону лощины. Под сумрачной сенью деревьев быстро мелькнула тень. Сара вздрогнула, дыхание у нее участилось. Солнечные лучи обрушивались сквозь ветви и напоминали колонны какого-то неземного храма. Снова мелькнула тень, уже несколько ближе и, наконец, приняла очертания человека.

Очень высокого мужчины, вернее, рослого и широкоплечего, с черными волосами и резкими чертами лица. Он был одет в скромный суконный костюм с небольшим белым кружевным воротником. Он повернулся и заметил Сару. В какой-то миг ей показалось, будто он знаком ей. Он был похож на…

Но это впечатление тотчас же рассеялось, словно его не было вовсе. Он был чужак, причем не только здесь, в Эйвбери, но и в других знакомых ей местах. Зачем он проник сюда, нарушив столь драгоценное для нее уединение?

Однако, когда она поднялась, отряхивая с пальцев холодную родниковую воду и слегка перепачкав глиной подол платья, то почти не испытывала никакого возмущения или недовольства. Наоборот, где-то в глубине души слабо шевельнулась радость.

По ту сторону ее сновидений и воспоминаний, загорелая девчушка ободряюще улыбнулась ей.

ГЛАВА 4

В какое-то мгновение в воздухе почувствовался странный запах, не имевший ничего общего с ароматами жирной земли и набухших почек. Это был неясный, щекочущий ноздри запах, какой ему случилось ощутить лишь однажды. Это случилось на давнем поле брани. В нескольких ярдах от того места, где он стоял, ударом молнии надвое раскололо старый дуб. Тогда Фолкнер уловил этот тревожащий запах, словно нежданно ожили вокруг него некие древние силы. Запах тотчас же улетучился. Можно было счесть его простым наваждением. Но еще долго не покидала уверенность в том, что запах был наяву. И от этой призрачной жутковатости на затылке стягивалась кожа и волосы поднимались дыбом. Здесь было что-то не так. В тихой и мшистой лощине, которая дышала невинностью и умиротворением, все, что представало взору, казалось обманчивым.

И потом эта женщина. Откуда она появилась? Он полагал, что будет здесь в полном одиночестве. Ему показалось, что он заблудился, свернул не на ту тропинку. Она неожиданно выросла перед ним возле ручья, вопросительно глядя широко распахнутыми глазами. Она показалась ему дриадой. Рядом с ней замер волк. Потом он разглядел. Это просто огромная собака с оскаленной пастью.

— Добрый день, — сказал Фолкнер как можно учтивее. Она, по всей видимости, могла испугаться. Она замерла в напряженной позе на берегу ручья. Он напомнил себе, что это всего лишь женщина, а не… нечто, как ему показалось, мелькнувшее перед ним в тот момент, когда воздух призрачно задрожал вокруг, переливаясь и струясь.

— Добрый день, — голос прозвучал мягко и сдержанно. Он мог принадлежать только благовоспитанной леди. Хотя ему послышались нотки неуверенности. Но в данных обстоятельствах это было уместно и оправданно.

— Прошу прощения за то, что побеспокоил вас, — Фолкнер изобразил легкий поклон. Он был по натуре учтивым и сдержанным человеком. А придворная жизнь только усилила эти качества. Ведь там за каждой улыбкой скрывалось вероломство и за каждым приветливым словом — предательство. Безукоризненные манеры были там весьма опасным оружием.

— Ни в коей мере. Я просто удивилась тому, что встретила здесь живую душу.

— Я искал реку, — он взглянул на ручей, — по-моему, это вовсе не то, что я ищу.

Сара слегка улыбнулась к его огромному удовольствию. Даже слабая улыбка тотчас же преобразила ее лицо. На первый взгляд она показалась Фолкнеру ничем не примечательной женщиной. Но ее улыбка сразу же заставила его понять, как он ошибается. Лицо у нее было овальное, кожа довольно бледная и тонкая. Однако в женщине ощущалась некая жизненная сила, которую, как ему показалось, она тщательно сдерживала и скрывала.

— Вы пришли из деревни? — спросила она. Он кивнул. Она была одета несколько аскетично, но фигура у нее была, насколько он мог рассмотреть, гибкой и довольно рослой. Осанка была статная, спину она держала совершенно прямо, гордо вскинув голову.

Совершенно неожиданно, его пронзило откровенное и сильное желание. Он даже изумился. С чего это вдруг оно проснулось в нем? Почему его так безудержно потянуло к этой скромно одетой, застенчивой женщине, вроде даже и не красавице? Из-под подола юбки виднелся носок ботинка, словно она приготовилась убегать.

Возможно, ему удастся подыскать замену Чантре гораздо быстрее, чем он мог предположить.

— Вот, значит, вы откуда, — словно в раздумье, сказала она. — Вы повернули налево, а надо было — направо. Река вон там, — она указала рукой через его плечо в том направлении, откуда он пришел. — Вон там.

— Неужели? — неуверенно переспросил он. Ему стало совершенно безразлично, где находится эта река и что за мертвеца там обнаружили, и что за переполох произошел из-за этого. И вообще, черт бы побрал этого сэра Исаака.

На другую сторону ручья можно было перебраться по трем влажным валунам. Он быстро и уверенно преодолел их, прежде чем до нее дошло, что он намеревается сделать. Земля на другом берегу была мягче, более влажная, податливая. Его ботинки слегка увязли в глине.

Сара живо отступила назад, но остановилась. Собака зарычала, снова показав ему свои острые клыки и давая понять, что совершенно не питает иллюзий по поводу приблизившегося к хозяйке мужчины, прозванного при дворе сокольничим.

Будто он, действительно, любил охотиться с безжалостными птицами, чьи когти остры, словно заточенные клинки. На самом же деле, он всегда предпочитал охотиться в одиночку.

— Так значит, вы тот джентльмен, который прибыл из Лондона? — сказала она, скорее это был утверждение, а не вопрос.

— По всей видимости, да. Позвольте спросить вас, откуда вам известно обо мне?

— Наша деревня невелика, любая новость распространяется как на крыльях.

— Верно. Но тогда мое положение менее выгодно, нежели ваше. Если я — джентльмен из Лондона, кто же тогда вы?

— Сара Хаксли. А вы?

— Фолкнер. Уильям Деверо Фолкнер, — он протянул руку. Учтивость проявили обе стороны. Сара тоже протянула руку. Он, не мешкая, как и полагается, поднес ее к губам. Что ни говори, перед ним была леди. Он же не из тех, кто вероломно торопится воспользоваться беззащитностью. Всем, чем угодно, но только не беззащитностью. Собака зарычала на этот раз гораздо громче. Фолкнер отпустил руку и сдержанно улыбнулся.

— Ваш защитник?

Она дотронулась до головы собаки, успокаивающе погладила пальцами у пса за ухом.

— Руперт. Он настроен довольно миролюбиво и дружелюбно.

— В чем не сомневаюсь, мистрис Хаксли. Как я понимаю, вы живете в этих краях?

— У меня неподалеку отсюда дом.

У меня дом. Нет бы сказать: «Мы с мужем». Или: «Мои хозяева». Или же: «Мои родители». Вот так запросто: «У меня дом». И все тут. На ее руке не было обручального кольца.

В довершение всего, она, казалось, была наделена редким самообладанием и выдержкой, что несколько сбивало его с толку. Ведь женщины, заведено испокон веков, должны кому-то принадлежать. Эта, судя по всему, была свободна.

— Может быть, тогда, — предложил он немного неуверенно, — вы могли бы немного рассказать мне о том, что случилось здесь две недели назад.

Она побледнела. А он тотчас же почувствовал внезапное раскаяние, столь же пронзительное и неожиданное, как и желание, разбуженное этой странной женщиной. Похоже, что она не принадлежала к кисейным барышням, которые падают в обморок при одном упоминании об убийстве.

— Что вам об этом известно? — поинтересовалась она.

— Лишь только то, что мне рассказали. Два цыгана были найдены мертвыми. Первый — у реки. А другой — неподалеку. Констебль утверждает, что это — несчастный случай. Но сэр Исаак намекает, что здесь все не так просто.

Ее глаза казались синими омутами, широкими и светящимися, как полуденное небо.

— Вы знакомы с сэром Исааком?

— Мы встречались. Он знаком с моим патроном и написал ему, что очень озабочен из-за всех этих событий. Меня послали в ответ на его просьбу помочь разобраться.

— Понятно… То есть, не совсем. Кто же ваш патрон?

— Джон Черчилль, герцог Мальборо. Она прореагировала самым благоприятным образом. На побледневшие щеки вернулся нежный румянец, тонко очерченные губы слегка раскрылись в легкой улыбке.

— Сэр Исаак написал герцогу Мальборо о гибели двух цыган?

— Именно так.

— И вас послали сюда?

— Так точно.

— Подумать только! Я и не подозревала, что это всерьез встревожило сэра Исаака.

— Дело не в нем, а в его друге. Именно для того, чтобы положить конец беспокойствам его бесценного друга, сэр Исаак желает проведения обстоятельного расследования обоих случаев. Именно затем моя скромная персона и прибыла сюда.

— Боже мой, — смущенно сказала она, сминая пальцами юбку, — я даже не думала… Действительно, в такое верится с трудом.

— Думали о чем? — подсказал он ей. Какой хорошенькой она оказалась вблизи! Ему приходилось изо всех сил сдерживать себя, чтобы не потянуться пальцами к ее щеке, покрытой легким румянцем, к изящной шее, к грациозному изгибу плеча и…

— Просто мне в голову пришла мысль, что именно я, к сожалению, являюсь причиной вашего пребывания здесь.

— Не понимаю, какое вы можете иметь отношение к этому. Сэр Исаак…

— Мне кажется, у него самые разные друзья. Не желаете ли выпить чашечку чая?

— Чая?

— Мне думается, это все, что я могу вам предложить, — тихо сказала она и повернулась. Ее пышная юбка колыхнулась вокруг ног. Не оборачиваясь, она стала взбираться по мшистому склону. Он зашагал ей вслед.

Казалось, глаза доброй миссис Дамас готовы были выкатиться из орбит — с таким удивлением она вытаращилась на свою хозяйку и высокого темноволосого господина, которого та привела с собой. Руперт крутился у их ног, изо всех сил пытаясь первым протиснуться в гостиную. Наконец, он прорвался вперед и плюхнулся на пол у кресла. Положив голову на скрещенные передние лапы, внимательно уставился на гостя.

— Чай, — повторила Сара. — Я знаю, еще рановато, но господин, э-э, сэр… — она умолкла, не зная, как же ей величать гостя.

— Сэр, — скромно подтвердил Фолкнер. Это был титул, завоеванный кровью во время побоища при Бленхайме. Фолкнер имел полное право гордиться им.

— Сэр Уильям прибыл сюда из самого Лондона.

— Подумать только, — пробурчала миссис Дамас, — ехать в такую даль, — ее взгляд метался с хозяйки на гостя и обратно, — чтобы только попить чаю.

Сара присела на кушетку и жестом указала на стул.

— Помимо всего прочего, — ответил Фолкнер и уселся на стул, перешагнув через разлегшегося на полу Руперта. Он аккуратно расправил под собой края камзола. Коричневые панталоны плотно облегали его ноги. Начищенные ботинки блестели, как зеркало, за исключением тех мест, где на них налипла глина, когда он бродил у ручья.

Миссис Дамас удалилась хлопотать насчет чая.

Они остались одни, если не считать Руперта и канарейку, которая, склонив набок свою крошечную головку, пресерьезнейше разглядывала Фолкнера.

Воцарилось молчание. Ему было достаточно легко смотреть на нее. Но вскоре он обнаружил, что это ее несколько смущает, хотя она изо всех сил старалась не выдавать своих чувств.

— Вы давно знакомы с сэром Исааком? — спросил он, более ради поддержания беседы, нежели из искреннего любопытства. Кроме того, ему хотелось снять неожиданно возникшую напряженность. Тем временем мысли лихорадочно кружились у него в голове.

Что же он успел узнать? Этот дом действительно принадлежит ей. Здесь не было заметно присутствия мужа или хотя бы одного из родителей. Экономка относилась к ней с любовью, словно к ребенку. Однако — уважительно. Собственность, сама по себе, говорила о достатке, но без показной роскоши. Это была именно та уютная деревенская жизнь, которую часто предпочитают люди, не желающие подвизаться при дворе.

Но почему же она не замужем? Ему не терпелось узнать, как можно подробнее, о ее жизни. Он просто сгорал от любопытства.

— С месяц, — ответила она, — или чуть больше. Он прибыл, по его словам, в Эйвбери на отдых.

«Неужели? Ну, да. Сэр Исаак, знаток механики, который заварил всю эту кашу». Фолкнер теперь мог с трудом представить себе его облик, так внезапно его затмил другой образ.

— И он действительно отдыхал?

— Ни минуты. Кажется, он совершенно очарован нашими руинами. И посвящает им каждый час своего бодрствования. А я оказалась зачислена ему в помощники при проведении исследований.

Темная бровь вопросительно изогнулась.

— Ив чем же состоит ваша помощь?

— Мне трудно объяснить, — призналась она с улыбкой, — чаще всего я просто хожу за ним следом и заношу его измерения в блокнот.

— По-видимому, этим вы и занимались, когда наткнулись на мертвого цыгана?

— Да. А что, если не секрет, сообщает сэр Исаак в письме к герцогу?

Фолкнер вкратце пересказал ей содержание. Когда он закончил, Сара вздохнула.

— Я должна принести вам извинения, сэр Уильям. Верно, эти два убийства сильно меня встревожили, но я понятия не имела и не могла предположить, что сэр Исаак предпримет такой шаг.

Она подняла глаза и добавила:

— И что все это будет иметь такие последствия.

— Безусловно, вам известно, что это влиятельный человек?

— Я не настолько наивна, чтобы не догадываться о его положении в обществе. Но то, что герцог послал вас сюда…

— То есть, как я понимаю, в этом не было необходимости?

— Нет, не совсем так. Сказать по правде…

Но то, что она собиралась сказать, так и осталось недоговоренным. Вернулась миссис Дамас и принесла тяжело нагруженный поднос. Поставив его на столик возле них, она застыла, сложив руки на животе и пристально посмотрела на беседующих.

— Кто будет разливать чай, мистрис, я или…

— В этом нет необходимости, благодарю вас.

— Мне не трудно.

— Мы сами справимся.

— Чайник полон.

— Благодарю вас. Мери, — проворковала Сара, — но я действительно справлюсь сама.

И хотя было ясно, что экономку эти слова не убедили, выбора у той не оставалось. Ей пришлось довольствоваться возможностью одарить Фолкнера суровым взглядом.

— Как прикажете, мистрис.

— Какая внимательная прислуга, — заметил Фолкнер, когда они снова остались одни. Но не совсем одни. Дверь в гостиную осталась открытой. И за ней мог притаиться кто угодно.

— И любопытная, — добавила Сара. Она изящным движением подняла чайник, чтобы наполнить чашку. — У нас тут нечасто бывают визитеры из Лондона. Вам сахара?

Он покачал головой и взял чашку у нее из рук. Миссис Дамас превзошла самое себя. На подносе были и изысканные сандвичи, и сладкие пирожные, которых бы с лихвой хватило для полдюжины гостей. У Фолкнера во рту ничего не было с предыдущего вечера. Он, пожалуй, предпочел бы что-нибудь посущественнее. Однако взял сандвич, дабы не показаться неучтивым. Хлеб был свежим, а ветчина просто отменнейшая. Он потянулся еще за одним.

— Вы говорили о том, что необходимо провести тщательное расследование убийств.

— Констебль Даггин — честный человек, но, как мне кажется, он пошел по пути наименьшего сопротивления.

— Ив чем это выражается?

— Он говорит, что цыган убили их же собратья.

— Что ж, это умозаключение не лишено смысла. Большинство жертв убийств, как правило, пали от рук своих близких.

— Да, но цыгане навещали эти места на протяжении нескольких поколений. И если не считать, что время от времени у деревенских хозяек пропадали куры, они вели себя вполне мирно.

— До этого самого случая.

— Да, — мягко подтвердила она, — до этого случая.

И снова тишина. Зато на этот раз без всякого напряжения. Он был человеком, привыкшим к одиночеству. И впрямь, время от времени искал уединения, будто пытался установить в своей жизни некое равновесие, без которого ему никак не обойтись. Одной из причин, почему он избегал женского общества, была чрезмерная склонность женщин к пустой болтовне. Им всегда требовалось знать, что он думает в данный момент или чем он занят.

Но только не мистрис Сара Хаксли. Она просто сидела, потягивала чай и ждала, когда он снова заговорит. Ее лицо было совершенно спокойно. Фолкнер понятия не имел, какие мысли роятся у нее в голове. Это несколько раздражало его, даже — изрядно. Но он хорошо понимал, что неразумно сейчас поддаваться чувствам. Он поставил чашку.

— Но если цыган убили не свои, на кого падают ваши подозрения, мистрис Хаксли?

— Понятия не имею.

— Но должно же быть у вас какое-то мнение на сей счет, какое-нибудь предположение.

— Прохожий, бродяга, кто угодно…

Фолкнер фыркнул. Неужели она, впрямь, полагает, что он поверит в такую бессмыслицу?

— Некий сумасшедший убийца, который случайно забрел в Эйвбери, положил глаз на двух цыган. И ему взбрело в голову отправить их в мир иной?

— В противном случае кто-то из местных. Но я знаю большинство деревенских обитателей всю свою жизнь. Уму непостижимо, чтобы среди них оказался убийца.

Фолкнер еще не наелся. От разговора с ней, от одного ее присутствия, у него разыгрался аппетит. Его рука снова потянулась за сандвичем. Как и ее. Их пальцы соприкоснулись. Они резко отдернули руки. Сара плотно сжала губы. Фолкнер пристально взглянул ей в глаза. Вот оно снова, то странное ощущение, которое он пережил у ручья. Правда, сейчас оно было несколько приглушеннее. Зато таким же самым. Ошибиться было невозможно.

— Извините, — он не знал сам, за что просит прощения. Она кивнула, но не решилась посмотреть на него. Щеки у нее пылали. Словно алые розы, которые всегда цвели летом в саду его матери.

— Вы говорите, что знаете большинство здешних жителей. А кто недавно переехал сюда?

— Считанные единицы. Священник, маркиз с семьей, два лавочника. Вот, пожалуй, и все. Это тихое место.

— Уже заметил. Прекрасно. А теперь расскажите мне о руинах.

Она быстро взглянула на него. На мгновение их взгляды встретились. Ему показалось, что кто-то резко опустил между ними занавес. Но в краткое мгновение Фолкнер успел почувствовать в этой женщине такой проницательный ум, что это совершенно озадачило и ошеломило его. Он знал по собственному опыту, что женщины ужасные ветреницы или же искусно притворяются таковыми. Фолкнер никак не мог припомнить, чтобы его так взбудоражила работа ума, не столь отличного от его собственного.

— Но зачем? — настойчиво спросила она, точно так же, как сделал бы он, окажись на ее месте.

Он пожал плечами, не зная, что ответить. Он слишком был занят мыслями о том, что эта женщина, возбуждающая в нем столь необъяснимое желание, эта независимая, хладнокровная самка, была обладательницей ума, до поразительности равного его собственному.

— Именно ради них и приехал сюда сэр Исаак, — нашелся он, — А я оказался здесь ради сэра Исаака. Поэтому руины интересуют и меня. Что они из себя представляют?

— Большей частью это — вертикально стоящие камни. Сэр Исаак говорит, что их поставили друиды.

Что-то здесь не устраивало ее, хотя он не мог определить, что именно. Так сказал сэр Исаак. Ладно, все это ерунда. В конце концов, камни интересуют его в последнюю очередь.

— Вы согласитесь показать их мне?

Она уже собиралась отказаться. Фолкнер понял это по ее взгляду и продолжал упрямо гнуть свое.

— А заодно, и место у реки, где вы обнаружили тело. Ведь это вы нашли его, если не ошибаюсь?

— Вам это сообщил сэр Исаак?

— Нет. Но я не вижу иных причин, почему это могло бы вас так сильно обеспокоить. Если бы все произошло не на ваших глазах, если бы вы ни разу не видели убитого, разве стали бы вы так тревожиться?

— А если я опасаюсь, что это дело рук одного из жителей моей деревни?

— Вашей?

— Это устарелое понятие. Но когда-то вся Эйвбери целиком принадлежала моей семье. И поэтому мы всегда чувствовали некую ответственность за всех ее обитателей.

— Тем более. В таком случае, вы просто обязаны мне помочь. К тому же, как вы сами заметили, вы несете ответственность за мое присутствие здесь.

Она сидела, сложив руки. Руперт поднял голову, лениво взглянул на них. Канарейка затрепыхала крылышками. Еле слышно Сара вдруг спросила:

— Сэр Уильям, а вы играете в шахматы?

— От случая к случаю. А вы?

— То же самое, — она выпрямилась и пригладила юбку. — Прекрасно. Я покажу вам реку и камни, коль вы этого желаете. Но боюсь, что сверх того, я не в состоянии помочь вам ничем.

Он встал и склонил голову. Этакое воплощение учтивости. Поскольку понял, что только сию минуту он одержал победу. Улыбнулся и предложил ей руку. Она приняла ее неохотно.

ГЛАВА 5

— Здесь? — переспросил Фолкнер. Он подошел поближе к воде и нагнулся. Панталоны натянулись на крепких мускулистых бедрах. Широкие плечи напряглись. Фолкнер потянулся, чтобы потрогать влажную землю.

Сара отвернулась. В горле у нее вдруг пересохло, и сознание слегка затуманилось. Она ни за что на свете не могла бы объяснить своего теперешнего поведения и состояния. Большая часть ее «Я» хотела одного — бежать назад, домой. За ограду, за надежную каменную ограду своего милого садика. Подальше от этого человека, чье появление не на шутку встревожило и взбудоражило ее.

— Да, — едва слышно выдавила она и, пересилив себя, посмотрела на него. Гладко зачесанные темные волосы блестели на солнце. Ловкие движения выдавали в нем человека, привыкшего к деятельному образу жизни. Да, герцог хорошо знал, кого прислать сюда — настоящего мужчину, а не хлюпика-бумагомараку!

— Вы говорите, что, судя по всему, удар был нанесен по голове? — спросил он.

— По крайней мере, один раз.

— Но оружия вы не заметили?

— Нет, совершенно никакого. Правда…

Он обернулся, посмотрел вопросительно.

— Что вас смущает?

— Я, конечно, не берусь утверждать, вполне возможно, что я ошибаюсь. Но у меня сложилось впечатление, что его сюда приволокли. А вот откуда?

— На земле остались следы?

Сара кивнула.

— Тогда я не придала им большого значения. Говоря по правде, мне тогда было не по себе. Но теперь, я, кажется, припоминаю…

Она неуверенно пожала плечами и добавила:

— Сомневаюсь, что, каким-то образом, это вам поможет.

— Но если его убили в другом месте, то там следы могли бы сохраниться и до сих пор, — он выпрямился, отряхивая с рук землю. — А где было найдено второе тело?

— Вон там, — она указала вдоль реки на густые заросли кустов. — Его, как бревно, скатили с откоса в реку. По-видимому, надеялись, что он утонет, или его снесет подальше от этого места течением, но одежда зацепилась за ветки и…

Он кивнул, чтобы ей не пришлось вдаваться в детали. Упершись руками в стройные бедра, он внимательно оглядывал место.

— Итак, два человека погибли. Одного, без зазрения совести, бросили у самой воды. От второго пытались избавиться… Спугнул ли кто-то убийцу? Или просто-напросто дал стрекача, запаниковав?

— При слушании дела, в присутствии коронера, констебль Даггин высказал предположение, что убийца, должно быть, знал — рано или поздно тела будут обнаружены. Потому он и предпочел унести ноги. Как оказалось, цыгане, которые бродили здесь, действительно покинули деревню.

— Кто-нибудь пытался разыскать их?

— Жителей соседних деревень оповестили о случившемся. Однако цыган и след простыл. Ни для кого не секрет, что эти бродяги умеют исчезать, будто растворяясь в воздухе.

Фолкнер кивнул, однако ее слова показались ему неубедительными.

— Тем не менее, следовало бы приложить больше усилий. Вполне возможно, кто-нибудь из них заметил нечто неладное, — он заслонился от солнца ладонью и снова посмотрел на реку, потом поднял глаза вверх, осмотрел берег. — А что вон там?

Сара посмотрела туда, куда был устремлен его взгляд. Высоко над рекой, на плоской вершине холма, стояли, словно застыв в дозоре, каменные часовые. На фоне голубого не6a они казались темно-серыми.

— О, это всего лишь каменный круг. Они встречаются тут на каждом шагу.

— Это, как я понимаю, одна из руин, которые изучает сэр Исаак? Верно?

— Мы как раз измеряли камни там, наверху, — кивнула Сара. — Он решил отдохнуть, подремать на солнышке. Я отправилась на поиски трав. Тогда-то и наткнулась на убитого.

— Это я уже слышал, — Фолкнер зашагал вдоль берега, направляясь к холму. — Возле Солсбери есть тоже один такой. Все приезжают взглянуть на него. Стоунхендж, как его называют.

Он уже прошел довольно далеко вдоль берега и, кажется, вовсе не собирался останавливаться. Сара набрала полные легкие воздуха, подхватила подол юбки и бросилась ему вдогонку. К тому времени, как она добралась до вершины холма, Фолкнер уже стоял в центре каменного круга. У него был вид приятно удивленного человека. Он немного походил на ребенка, случайно нашедшего некую расчудесную игрушку.

— Я и не предполагал, что они такие великаны, — изумленно сказал он, глядя на камни, — и так безукоризненно точно расставлены. Значит, вы говорите, друиды?

— Сэр Исаак, а не я…

— Я полагаю, для того, чтобы доставить эти камни на место, они должны были прибегать к магическим заклинаниям, — поддразнил он ее. В его глазах бегали лукавые искорки.

— Проще предположить, что они перевозили их по реке на баржах, — серьезно сказала она.

Его улыбка стада еще, лукавее, в глазах плясали веселые огоньки, он с откровенным любопытством смотрел на нее.

— Вы всегда высказываете столь приземленные мысли, мистрис Хаксли?

Нет. Обычно над ней властвовало безумие. И она оказывалась, словно в клетке, заключена между миром своих сновидений и воспоминаний и тем миром, который с таким трудом удалось возвести вокруг себя. И ни в том, ни в другом не было для этого человека места. Просто не находилось для него места. Он был для нее опасен. Словно в ее сознании неожиданно с силой распахнули дверь, нарушив замкнутость ее жизни. Из-за открытой двери до нее доносились звуки и запахи другого мира, отличного от ее собственного. Тот мир был полон искушений.

Она не смогла сдержать дрожь в руках. Она просто прятала пальцы в складках юбки, попыталась заставить себя успокоиться.

— Вы осмотрели уже все, что вам хотелось бы? — спокойно спросила она.

Он не ответил, а продолжал молча смотреть на нее. Солнце освещало его со спины. Ей был виден только его силуэт. На фоне яркого голубого неба темным пятном вырисовывались очертания головы и фигуры.

— В чем дело? — спросил он, так и не ответив на ее вопрос.

— Солнце…

— Я имею в виду, что с вами? Вы нездоровы? Вам дурно?

У нее перехватило дыхание. Ведь она проявила столько предосторожностей. Нет. Он решительно ничего не может знать о ней. Хорошо поставленным голосом она высокомерно проговорила, тоном, предназначенным для тех случаев, когда отчаянно требовалась сдержанность и надменность:

— Прощу прощения?

— Возможно, мне не следовало обращаться к вам? Не следовало просить вас о помощи? Я недооценил того обстоятельства, что возвращение сюда может расстроить вас.

У нее отлегло от сердца. Он явственно почувствовал ее неловкость, неуверенность, хотя и приписал их совершенно иным причинам. Она сожалела по поводу гибели цыган и не желала, чтобы преступление осталось безнаказанным. Зато она точно знала, что вовсе не убийство явилось сегодня причиной ее растерянности и смятения.

О, как ярко светило бы солнце в ее садике, спрятавшемся за каменной стеной возле дома! Какой ароматной была бы земля в ее пригоршнях! О, если бы она только могла сейчас оказаться там.

— Разрешите проводить вас до дома, — вежливо сказал Фолкнер. Тех минут, которые уйдут на обратную дорогу, ей еще хватит, чтобы сохранить самообладание. Но не больше.

— Если вам будет угодно.

— Вот сюда, если не возражаете, — он махнул рукой в сторону, где позади каменного кольца тянулся большак. А вдоль него выстроились серые массивные глыбы. Там, где заканчивался их ряд, тянулась длинная кольцеобразная канава, внутри нее была земляная насыпь, такая внушительная, что на ней легко расположилась основная часть деревни, а также несколько значительных пастбищ и садов. И посреди домов, полей и садов четко вырисовывалась пара концентрических каменных кругов — родных братьев того кольца, внутри которого они с Фолкнером стояли сейчас.

Он изумленно замотал головой.

— Я был не прав, сравнивая эти камни со Стоунхенджем. Здешние сооружения намного крупнее и более хитроумно устроены.

Сара услышала свой глуховатый голос словно доносящийся откуда-то издалека:

— Сэр Исаак того же мнения.

— Точно так же, как он придерживается мнения, будто все это дело рук друидов? А что думаете по этому поводу лично вы, мистрис Хаксли?

Она не нашлась, что ответить. А он, воспользовавшись мгновенным замешательством, взял ее руку и продел под свой локоть. Улыбнувшись, с нагловатой самоуверенностью, он сказал:

— Пойдемте, я провожу вас до дома. А вы расскажете мне по дороге о здешних местах. Кажется, я начинаю разделять восхищение сэра Исаака.

Его пристальный упорный взгляд, коим он окинул ее с ног до головы, не оставлял сомнений, что причиной его интереса были не одни только голые камни и земляные насыпи. Сара зарделась и отвернулась, смутившись. Она угодила в западню, не сумев отказать в самой пустяковой просьбе и одновременно не в состоянии сохранить лицо. Книжица, в которой она делала наброски рано утром, все еще лежала в кармане ее юбки. Сара ощущала ее тяжесть у себя на бедре. Фолкнер вывел ее из каменного круга на длинный большак.

— Несколько месяцев назад, — начал вдруг рассказывать Фолкнер, когда они прошли немного по дороге, — лондонские власти посчитали нужным провести раскопки прямо перед моим домом. Попробуйте угадать, что там обнаружили?

— Римскую дорогу, — рассеянно пробормотала Сара. Сейчас ее мысли были заняты поиском какой-либо хитрости, чтобы сбить его с толку. Насочинять бы чего-нибудь, что могло бы удовлетворить его любопытство по поводу этих камней. Одновременно увести его в сторону от непредсказуемых вопросов. Как бы так изловчиться и направить ход его мыслей исключительно на убийство цыган? Пусть бы он, как можно скорее, распутал это дело и оставил в покое Эйвбери, а заодно и ее.

— И как вы угадали? — удивленно спросил он.

— Что угадала? — Что же необычного или неожиданного она сказала, если он вдруг остановился и одарил ее таким лучистым взглядом, от которого по всему ее телу пробежала непонятная дрожь?

— Ну то, что перед моим домом обнаружили римскую дорогу?

Неужели она, впрямь, так сказала? Боже милостивый, ей следует быть повнимательнее. Она пожала плечами, давая понять, что не придает своим словам особого значения.

— Римские дороги проходят через весь Лондон. И если известно, где копать, то не успеешь и глазом моргнуть, как наткнешься на одну из них.

— Неужели? — он как-то недоверчиво взглянул на нее. — Мы не задумываемся о том, как давно люди населяют этот остров.

— Может быть, оно и к лучшему.

— Но вы здесь живете, — он махнул рукой вдоль длинного ряда камней по обеим сторонам дороги, — среди всего этого. И как вы можете быть столь равнодушной?

— Прошлого не вернуть. Поэтому бесполезно долго рассуждать о нем. — Боже, почему она лжет? Она знает: все, что говорит ему, сплошная ложь. Но так куда безопаснее, чем говорить ему правду. Сэр Исаак и другие великие мужи их эпохи пытались найти смысл абсолютно во всем. Они сравнивали Вселенную с действием гигантского механизма. В их мире время не бежало вспять, то и дело пробиваясь наружу в сновидениях и рисунках. Нет, оно оставалось таким, каким ему и следовало быть — таким же мертвым, как недавно похороненные цыгане. Оно оставалось ушедшим в небытие.

— Но эти камни должны же что-то олицетворять? — настаивал Фолкнер, — Чтобы доставить их сюда, были затрачены нечеловеческие усилия. Для этого должна существовать серьезная причина и весомый повод.

Верно, без этого никак нельзя. Поводом была сама жизнь, с присущим ей ритмом. Именно по этой самой причине были возведены и другие сооружения. Но пока, по всей видимости, он еще не уловил в этом связи. Он обращал внимание только на то, что бросалось в глаза. Она благодарила судьбу за это. Ей нестерпимо хотелось поскорее остаться одной. В любое мгновение земля может выскользнуть из-под ее аккуратно обутых ножек. И тогда, совершенно неожиданно, на нее снова нахлынут сновидения. Она уже ничего не сможет поделать. Как никогда ей сейчас нужен был сад, его высокие стены, тишина и уединение. Ей было обидно до слез.

— Мне, действительно, пора возвращаться, — сказала она несколько натянутым тоном.

— Вы так бледны, — он снова посмотрел на нее своим удивительно проницательным взглядом, от которого ей еще больше стало не по себе.

— Нет-нет, со мной все в порядке, просто… Внезапно налетел порыв ветра, выбил из ее прически несколько прядей. Вместе с ветром на них пахнуло ароматом земли, снова пробуждающейся к жизни. От этих запахов у нее закружилась голова, потемнело в глазах, кровь застучала в висках.

«Боже, умоляю, не дай произойти этому со мной! Только не здесь. Не сейчас. Не рядом с ним». Сумасшествие было ее глубочайшей тайной, которую она строго хранила всю свою жизнь. И вот, чтобы теперь, среди бела дня, разоблачить себя на виду у этого человека. Боже, упаси и сохрани. Такого она просто не переживет.

Из полураскрытых губ вырвался стон. Ее переполнял страх. Но вдруг, совершенно неожиданно, ее охватило раздражение. Гнев на судьбу. Разве она тянет это бремя по собственной воле? Тем более, до сих пор совершенно не понимает его предназначения. Все ее существо восставало против этих сновидений. Ей хотелось с корнем вырвать их из памяти, чтобы больше никогда не вспоминать. Однако, все ее усилия имели обратный результат. Воспоминания с новой силой охватили ее, ей стало не по себе, голова кружилась от нахлынувших образов. Она пошатнулась и, наверное, упала бы. Но ее тотчас подхватила его крепкая и надежная рука. Фолкнер ничего не сказал, а, может быть, она просто не слышала ничего. Он, ничуть не смущаясь, легким движением подхватил ее на руки, словно ребенка, и зашагал вверх по холму к деревне. В конце дороги он на минутку замедлил шаг, чтобы определить, где они находятся. А затем повернул направо и пошел по улочке к «Розе».

Прежде чем он донес ее до гостиницы, Сара успела придти в себя. Она не на шутку встревожилась.

— Отпустите меня. В этом нет никакой необходимости, — настойчиво произнесла она. — Прошу вас, сэр, отпустите меня.

— Успокойтесь, — ответил он и зашагал дальше.

Первой их заметила миссис Гуди. Она в это время вышла подышать свежим воздухом. Миссис тотчас же от удивления раскрыла рот и воскликнула:

— Мистрис Сара, что это с вами приключилось?

— Добрый день, сударыня, — учтиво поздоровался Фолкнер и прошел мимо. Сара беспомощно барахталась в его ручищах. Она не знала, куда девать глаза от смущения, стыда и… от чего-то непривычного. Непривычного ощущения. Его ровное дыхание, мерное биение его сердца, легкость его движений, казалось, завораживают и сковывают ее. Она ужаснулась собственной податливости. Господи, да ведь ей уже двадцать семь лет. Разве она какая-нибудь юная барышня, чтобы мужчина мог вот так легко вскружить ей голову? Правда, во многих весьма важных вопросах, она, в самом деле, была слишком неопытной, проводя долгие годы в одиночестве, отгородившись от мира надежными стенами сада.

И вот теперь судьба, словно в отместку, играла с ней, лишив ее привычной замкнутости. Выставив ее, беспомощную, на обзор среди бела дня, посреди деревни, в то время, когда земля пробуждается от зимней спячки. А вместе с землей пробудилась и Сара.

Он свернул к гостинице и зашагал по мощенной камнем дорожке к входу. Сводчатая дубовая дверь была распахнута. Фолкнер прошел внутрь, все еще держа Сару на руках. Он направился в обеденный зал. Джон Морли стоял за стойкой бара. Он удивленно вытаращил глаза.

— Сэр? — начал, было, он, но весь вопрос уместился в одном слове, так был сражен трактирщик.

— Мистрис Хаксли стало дурно, — ответил Фолкнер и, наконец-то, опустил ее на скамью возле окна со свинцовыми решетками. Но все-таки остался рядом, опасаясь, как бы она не упала со скамьи.

— Ей необходимо что-нибудь для поддержания сил.

Однако Морли замер, как вкопанный, все так же таращась на них. Одна рука застыла в воздухе. Он так и не закончил свою каждодневную инспекцию пивных кружек. Пивные кружки были предметом его особой заботы. Он старательно начищал их до блеска. Каждая кружка знала у него только свое место. Лишь одной дочери было известно, как их расставлять, не навлекая на себя гнева папаши.

И почему это она думает о Морли и его чертовых кружках? Ведь главное сейчас — Фолкнер. Сара быстро взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы. По всей видимости, он был весьма доволен собой.

— Человек, виски, — сказал он, — и пошевеливайся.

— Я не пью виски, — попыталась возразить Сара. Она, наконец-то, решила, что пришло время постоять за себя. Но попытка оказалась безрезультатной. Мало того, Морли посмотрел на нее, как на пустое место и тотчас же кинулся выполнять распоряжение Фолкнера. Несомненно, это был куда более мудрый выбор. Саре стало обидно за себя.

Перед ней был поставлен невысокий стакан с янтарно-желтой жидкостью. Если бы у нее в ногах оставалось хоть немного сил, она бы поднялась и сию же минуту удалилась отсюда. Но всем ее телом завладела какая-то необъяснимая слабость, и, как ни страшно было сознаться в этом, податливость. Казалось, выдержка и воля к сопротивлению навсегда покинули ее под напористыми действиями Фолкнера. Но она постаралась встряхнуться и вступиться за себя.

— Чай, — попросила она, а затем, по привычке, добавила: — Пожалуйста.

— Чайник холодный, — ответил Морли. — А это лучшее виски, какое только можно сыскать во всех трех графствах. В «Розе» подают только самое лучшее. Таков мой девиз. Ваш человек уже внес в номер багаж,сэр, — обратился он снова к Фолкнеру. — Вы надолго пожаловали к нам?

— Трудно сказать. Вам уже лучше? — вопрос предназначался Саре и, кроме того, он давал понять трактирщику, что разговор с ним закончен.

— Да, но я, действительно, хотела бы…

Однако договорить ей не удалось. В зал торопливо вошел сэр Исаак. Парик сидел на нем слегка набекрень. Сэр Исаак посмотрел на Сару испуганно и растерянно. Он был озабочен.

— Меня привел сын старой миссис Хемпер. Сказал, что вам стало дурно посреди улицы. Может быть, стоит послать за доктором?

Сара вздохнула. Ей нетрудно было представить, как все произошло. Миссус Гуди, увидев ее на руках у Фолкнера, кинулась на поиски миссис Хемпер. Та, будучи местной деревенской гадалкой и прорицательницей, имела первоочередное право на подобную информацию. Миссис Хемпер тотчас же отправила своего сына на поиски сэра Исаака. И вот теперь сэр Исаак, поставленный, как полагается, в известность, предлагает — о, Боже! — послать за старым добрым доктором Костоправом.

Помимо того, что она всегда старалась держаться подальше от Костоправа с его методами лечения, впрочем, как и от любого из его собратьев по профессии, этот случай послужит поводом для очередной склоки между Костоправом и миссис Хемпер. Они были смертными врагами, так как оба пытались навязать населению свои собственные, весьма специфичные методы исцеления недугов. Из них двоих Сара больше доверяла старухе Хемпер, хотя и не нуждалась ни в чьей помощи.

— Со мной все в порядке, сэр Исаак, — сказала она, пытаясь успокоить его и молясь в душе, чтобы он ей поверил. А на тот случай, если у него еще оставались какие-то сомнения, попыталась отвлечь его. — Никак не могу поверить, что вы знакомы с сэром Уильямом Фолкнером Деверо. Его сюда послал, в ответ на ваше письмо, сам герцог Мальборо.

— Письмо? — переспросил сэр Исаак. И, нахмурившись, взглянул на Фолкнера. — Ах, да… письмо, мое письмо. Ну, конечно, которое я отправил герцогу. И как поживает сэр Джон в эти дни?

— Прекрасно, сэр, — сообщил Фолкнер, вставая и учтиво поклонившись.

— А леди Сара?

— Тоже хорошо. Может, вы присядете?

— С удовольствием, — ответил сэр Исаак. — Я и не предполагал, что ответ не заставит себя ждать. Вы служите у сэра Джона, не так ли?

— Имею честь. Он поручил мне расследовать ваши события, связанные с убийством двух цыган.

— Отлично. Это как раз то, что нам надо — непредвзятое мнение постороннего человека. Чтобы он разобрался в уликах и пришел к какому-нибудь разумному выводу. Вы согласны со мной, мистрис Хаксли?

Искренний энтузиазм сэра Исаака только еще более усилил ее собственные опасения. Вот почему стакан с виски неожиданно показался ей привлекательным.

— Коль вы так говорите, но я боюсь, что сэр Уильям мог бы найти себе в другом месте более подобающее его положению занятие. Вы ведь не по своей воле вынуждены разбираться в этом деле? Верно я говорю, сэр Уильям?

Если она сумеет заставить его признаться в правильности своих предположений, возможно, сэр Исаак не будет настаивать на необходимости пребывания Фолкнера в Эйвбери. Но Фолкнер только улыбнулся и покачал головой.

— Разве мне могут быть в тягость поручения герцога или тех, кем он искренне восхищен, если я служу ему?

Сэр Исаак рассмеялся.

— Какое великодушие с вашей стороны, юноша. Однако не бойтесь, с моей помощью, а также с помощью мистрис Хаксли, я уверен, вы сможете распутать это дело за пару деньков. Ведь вы поможете нам, не так ли, Сара?

— Я не совсем понимаю, каким образом…

— Она слишком скромна, — заявил сэр Исаак. — Их семья жила здесь еще до прихода норманнов. Трудно сказать, в какую глубь веков уходит история их рода. Разве можно так долго жить на одном месте и при этом не иметь какой-то особой привязанности к нему? Верно я говорю, мистрис?

Разумеется, несколько капель виски ей сейчас не повредят. Сара подняла стакан, отпила, поперхнулась и тотчас закашлялась.

— Полегче, — предупредил с запозданием Фолкнер. — Мелкими глотками и помедленнее.

— Мне все не выпить, — сказала Сара. Достаточно, значит, достаточно. Она встала. — Если вы позволите, мне надо заняться садом, — она не то, чтобы бросилась опрометью вон, однако, успела дойти до двери, прежде чем кто-либо из них сумел вымолвить хотя бы слово.

Сэр Исаак крикнул ей что-то вдогонку. Она постаралась притвориться, что не услышала, со всех ног бросилась навстречу слепящему солнечному дню. И заспешила вдоль улочки, чтобы поскорее оказаться под надежной защитой садовых стен, наедине со своими мыслями.

ГЛАВА 6

Солнце палило нещадно. Оно обжигало шею и обнаженные руки. Под легкой коричневой туникой скатывались на грудь капли пота. Она задыхалась. Но не могла остановиться, сделать передышку. Звучало ритмичное пение, бой барабанов, возбуждающие выкрики окружающих. Это словно захватило в плотные тенета и подгоняло вперед всех: и взрослых, и детей. Вперед, вдоль последнего, самого невыносимого, отрезка дороги, к вершине земляной насыпи. Здесь собрался весь клан. Все, кроме самых старых и беспомощных, а также кроме маленьких детей. Все тянули веревки или подталкивали груз сзади. Остальные — седоволосые старухи и загорелые карапузы — обливали идущих водой, передавая по цепочке из ручья полные кувшины.

Медленно, невыносимо медленно, дюйм за дюймом, каменная глыба продвигалась вперед. Опутавшие ее веревки из сыромятной кожи натянулись до звона и, казалось, вот-вот лопнут. Деревянные катки натужно скрипели и дымились, стеная под неимоверной тяжестью. Люди подпевали в такт. Их усталые, охрипшие голоса уносились высоко к небу. Они трудились уже несколько месяцев, изготовляя топоры и крепкие деревянные рычаги, необходимые для того, чтобы высечь из меловых утесов глыбу и обтесать ее. Они мастерили катки и сани, плели веревки. Весь клан был занят работой. Все старые распри оказались забыты. Люди сплотились в едином порыве. Необходимо завершить сооружение каменного кольца. И вот теперь они передвигали последнюю глыбу. Она была еще и самой крупной. Это последнее испытание их силы воли и духа единства.

В ясный осенний день, когда с полей поднимается сладковатый дым горящей стерни, а из далекой снежной страны на севере начинает потягивать холодком близкой зимы, люди продолжают работать. Десять раз выплывала на звездное небо луна и десять раз уходила зад горизонт с того момента, когда они начали свой нелегкий путь от меловых утесов. Они ели и спали возле камня, молились, мечтали. И вот теперь…

Ее тело стонало, требуя отдыха. Веревка врезалась в нежную кожу на плече. Зато впереди уже виднелась плоская вершина каменного кургана. Еще совсем немного. Осталось потерпеть самую малость.

Огромная глыба, наконец-то, поднялась над насыпью, слегка покачнулась, а затем медленно вползла на широкую плоскую площадку. Тотчас нестройно зазвучали радостные возгласы.

Им предстояло сделать еще очень много. Необходимо было подтянуть камень к выбранному месту, а затем и самое тяжкое — поставить его вертикально. Но преодолев такое огромное расстояние, потратив на него столько сил, люди имели полное право устроить праздник и немного отдохнуть.

Несмотря на то, что ее измученное тело, в изнеможении, лежало неподвижно на влажной земле, сердце билось радостно. Она была почти счастлива. Она понимала, что должна собраться с силами и встать. Уже многие вокруг нее начали подниматься. Но ее силы, казалось, иссякли полностью. Она закрыла глаза, жадно хватала пересохшим ртом воздух, вдыхая терпкие ароматы осенней земли.

Кто-то остановился рядом с ней, заслонив солнце. Тело сразу же ощутило прохладу тени, нежное дуновение ветерка. Послышался знакомый голос:

— Пойдем. — Она вздрогнула, открыла глаза и взглянула вверх, щурясь и заслонившись от света ладонью.

Он был на три лета старше ее. Не по годам высок, широкоплеч, с хорошо развитой мускулистой грудью настоящего воина. Иногда он принимал участие в совете старейшин. Ему дозволялось входить в их круг, слушать монотонные повествования. Они почему-то считали его ровней себе. У него были темно-каштановые волосы, стянутые на затылке кожаным шнурком. Бороду он носил короткую, постоянно подравнивая ее ножом. Глаза были голубые. От наружных уголков уже расходились тонкие морщинки, ведь он был человеком, привыкшим часто улыбаться. Как и другие мужчины, он носил тканые штаны до колен. На его икрах и на груди играли упругие мускулы. Он протянул ей жилистую руку. Ладонь была шершавой от мозолей. Ногти коротко подрезаны.

— Пойдем, — повторил он. — Неужели ты хочешь пропустить пиршество?

Ветер смешивал запахи, исходившие от осенней земли, и аромат жареного мяса. На изготовление веревок, которыми обвязывали глыбу, было забито много скота. Большая часть мяса была распластана топкими кусками, отбита и высушена про запас. Его будут есть, когда придет холодная и суровая зима.

Но уже брызжут соком на горячие угли громадные куски свежего мяса. Женщины поворачивают палки, на которые оно нанизано, чтобы прожаривалось равномерно.

Собрав последние силы, она поднялась. Вздохнула и заставила себя улыбнуться ему. Мельком взглянув на огромную каменную глыбу, прошептала:

— Мне почему-то не верилось, что мы сумеем ее поднять.

Он внимательно и слегка удивленно посмотрел на нее.

— Никогда не стоит поддаваться сомнениям. Возводить круги начали те, кто пришел в этот мир до нас. Разумеется, мы сумеем довершить их дело…

Она кивнула, попытавшись проникнуться его уверенностью. Но в душе все еще сомневалась. Повсюду она видела свидетельства того, что их предшественники были намного сильнее. Они, конечно же, не являлись племенем гигантов, о котором ходила молва. Однако, по всей видимости, были и не совсем обыкновенными обитателями этого мира. Они прикатили сюда не один камень, а многие десятки. К тому же, они изменили облик самой земли, соорудив огромные курганы и насыпи, которые тянутся через всю округу, постоянно напоминая о могуществе своих создателей.

Теперь клан стал значительно слабее. Тем не менее, им удалось передвинуть громадную глыбу, протащив ее через значительное расстояние с меловых холмов.

Камень был вырублен из груди самой земли. Вскоре его поставят совершенно прямо, точно в том месте, которое мудрейшие заранее выбрали для него. Его установят, чтобы умилостивить Великую Матерь и таким образом оградить племя от лишений и бедствий.

Она ощущала силу и тепло властной руки. Ростом она была ему лишь по плечо. Но это ей даже нравилось. Его нежная забота придавала уверенности. Даже несмотря на то, что она испытывала внутри странный трепет и жар. Минуло тринадцать лет с тех пор, как она появилась на свет в этом клане. Год назад в ее теле проснулась женщина. Ее обучением занялись серьезно. До сих пор на нее совершенно не обращали внимания юноши. Он был первым и, как она считала, несравненным. Они нашли свободное местечко у костра. Рядом со старейшинами сидела ее мать. Увидев их вместе, она ласково и ободряюще улыбнулась.

Осенние сумерки были долгими. К приходу ночи мясо хорошо прожарилось. Ее мать поднялась, держа в руке длинный острый нож. Под небом, окрашенным последними тусклыми лучами заката, звонко прозвучали слова благодарности. Древние слова давно исчезнувшего языка. Женщина отрезала от куска то, что принадлежало Великой Матери, и бросила в огонь. И принялась разрезать мясо на плоские длинные куски, укладывая их в миски и на деревянные дощечки. Дощечки и миски передавали по кругу, каждый брал себе столько, сколько мог съесть, пока все — от самого доблестного воина до самого маленького ребенка — не были накормлены. После этого по кругу пошли кувшины с пивом и сладким сидром, круглые лепешки, выпеченные на раскаленных камнях, глиняные миски с овощами и поздними ягодами.

Когда все насытились, мужчины снова взяли барабаны и принялись сопровождать монотонное пение стариков. Седой сгорбленный старик, чьи глаза все еще сверкали задором, поднялся и завел песнь о тех днях, когда люди бродили по земле в поисках лучших мест. Они, наконец-то, набрели на прекрасную долину. И там, мудрейшие из мудрейших услышали, что к ним взывает Великая Матерь. Она даровала им эту землю.

Здесь была в изобилии пресная вода, реки кишели рыбой, а леса — зверями. Ни один, даже самый неловкий охотник не возвращался домой без добычи. И люди построили здесь свои хижины. Исполняясь благодарности и благоговения, они принялись преображать эту землю. И это продолжалось и продолжается из поколения в поколение, вплоть до нынешнего времени.

Сидящие у костров подхватили песню. И каждый добавлял собственные куплеты. Ведь, чтобы знание не исчезло, оно было доступно многим из них. Само звучание этой песни давно стало частью ее сокровенного мира. Впервые она услышала ее появившись на свет из материнского чрева. Ей казалось, что она будет слышать эту песню даже тогда, когда дух отлетит от тела к Великой Матери.

У клана были и другие песни, и каждая из них прозвучала этой ночью в свой черед. Песни мужества и отваги, доблести воина и бесстрашия охотника. Песни открытий и любви, плодородия полей и женщин. Песни суровые и игривые, будоражащие и чувственные. Дети засыпали под их звучание, свернувшись калачиком возле родителей. Старики понимающе улыбались.

Ночь украсила небо звездной сверкающей россыпью. Парочки, словно тени, отступали от костров и растворялись во мраке. Усталость не отпускала ее, но возбужденная и взбудораженная этим праздничным костром и тем, что он был рядом, она не могла уснуть. В плечах, прорезанных веревками, пульсировала тупая боль. Он мягко положил руку ей на плечо, словно хотел ощутить и взять на себя часть ее боли. Она обернулась, их взгляды встретились. Все ее тело затрепетало, ее пронзило горячее и страстное желание.

Они встали и подошли к реке, где тени были гуще, а земля мягкой, как пух. Ею одновременно владели страх, вожделение и любопытство. Разве это не важный шаг — ее горячее желание даровать ему свое нежное тело. Пришло время, и она сделала свой выбор.

На небо всходила полная луна, заливая воду расплавленным серебром. С дерева вспорхнула ночная птица и бесшумно растворилась во мраке леса. Она глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь и шагнула в его объятия.

Она споткнулась и упала, больно ударившись коленом. С трудом поднявшись на ноги, Сара жадно глотнула влажный воздух. Она прерывисто дышала. Ее сотрясала крупная дрожь, несмотря на то, что ночной воздух сохранил тепло солнечного дня. Сон никак не хотел отпускать ее. Она в ужасе чувствовала, будто какая-то неведомая сила тянет ее назад, в глубину другого мира, в бездну. Наконец, она собралась с силами и рванулась. Однако на это ушли ее последние силы. Еще какое-то время она лежала неподвижно, совершенно обессилевшая и беспомощная. В ней нарастало чувство неловкости. Оно заставило ее пошевелиться, осмотреться.

Она лежала на земле, влажной после вечернего ливня. Сквозь тонкий шелк ночной сорочки ощущала сырость и прохладу. Неподалеку струился ручей, булькал и журчал в камнях. Она быстро присела, оглянулась по сторонам. Сердце испуганно трепыхнулось. Куда подевались стены спальни? Растерянно и изумленно она огляделась. Почему она очутилась возле ручья? Уже взошла луна и освещала знакомое место.

Может, все еще длится сон? Казалось, она видела и слышала все это наяву — камень, веревки, пение, отчаянные нечеловеческие усилия. И этот юноша… Нет, не юноша, мужчина — как по законам клана, так и по личным заслугам. Мужчина, достойный обладать юной жрицей.

Ей стало жутко. Ее и раньше посещали сновидения, они приходили бессчетное количество раз. Но никогда еще не были столь яркими и столь живыми. И если ей требовались дальнейшие доказательства ее помешательства, что же, вот одно из них.

Где-то в середине сновидения она, по всей видимости, выскользнула из дома и, блуждая, добрела до ручья. Стояла глухая ночь, когда ни травинка не шелохнется, ни затрепещет лист.

Медленно, с усилием она поднялась на ноги. Но колени подгибались от слабости. Она едва не упала снова. Вытянув руку вперед, нащупала гладкий ствол дерева. Припала к нему. С силой зажмурилась. Принялась молить Бога. Просить Его о том, чтобы наваждение, придавившее ее, развеялось, как дым. Но наваждение не исчезало и не развеивалось, оно оставалось в ней и вокруг нее.

Она находилась в лощине, в которой гуляла утром предыдущего дня. Где рисовала в своем дневнике загорелую девчушку. Где встретила Фолкнера. Сара снова жадно втянула воздух. Она должна выбросить из головы мысли о нем. Особенно сейчас, когда так беззащитна и слаба. Груди казались ей непривычно тяжелыми, набухшими. В животе ощущалась странная томящая и тянущая боль.

Ночная рубашка насквозь промокла от сырой травы. Она плотнее завернулась в нее и, спотыкаясь, принялась подниматься по склону лощины. Дорога, проходившая по верху, как ей и полагалось, оказалась на месте. Извиваясь, она вела через мост вдоль переулка к ее дому.

Она должна сохранить самообладание и добраться до дома, под надежную защиту каменных стен. Она сможет одна справиться со своим наваждением и пережить случившееся. Наверняка должно существовать какое-то объяснение ее сновидениям и воспоминаниям. Должен существовать способ предотвратить ее блуждания. Иначе… Ее силы на пределе, она больше не может так жить.

Дорога была засыпана щебнем. Выпирающие тут и там камешки больно впивались в босые ступни. Но она едва ли замечала. Вокруг стояла ночь — зоркая и молчаливая. В лунном свете очертания местности, столь знакомые днем, принимали причудливые формы. Лишенные всех цветов и оттенков, кроме черного и серебристо-серого, каждый лесок и каждый холмик теперь казались пришельцами из иного мира. Того самого, что до сих пор был заперт от чужих глаз внутри ее сновидений.

У нее почти не осталось сил, не то она, скорее всего, бросилась бы опрометью к дому. Она шла быстро и стремительно, не оглядываясь по сторонам, не оборачиваясь, не отрываясь, смотрела на возвышенность, позади которой стоял ее дом. Наконец, перед ней выросла высокая каменная ограда. Она зарыдала от радости. Столь бурные чувства охватили ее. Столь нестерпимым было ее желание поскорее укрыться за стенами, спрятаться в привычный замкнутый мирок. Она не заметила, что на ее пути внезапно вспыхнул крошечный красный огонек и тут же погас.

ГЛАВА 7

Фолкнер застыл, так и не успев толком прикурить сигару. Навстречу ему выплыло привидение. Белое на фоне ночного мрака. Оно парило над дорогой, то приостанавливаясь, словно раздумывая, что же ему делать, то снова быстро продвигалось вперед. Нерешительное, робкое привидение? Бедный блуждающий призрак, обреченный вечно и бесцельно бродить по дорогам, не зная покоя?

Он нетерпеливо встряхнул головой. Таких наваждений с ним еще не случалось. Скорее всего, это просто облачко тумана и ничего более. Постель в гостинице была на удивление удобная. Ему сейчас полагалось бы находиться там и крепко спать. А не бродить по извилистой дороге возле дома мистрис Хаксли. Здесь его воображение возбуждает и дразнит ночной шутник — туман. Но тихая спокойная ночь манила своей таинственностью и не давала уснуть. С ним всегда так. У светлого дня свои преимущества. Но в мире с каждым годом прибавлялось столько суеты и беспокойства. Мирная деревенская ночь соблазняла возможностью отдохновения души. Он шел по безлюдной дороге. И знал, что ему никто не встретится. Ощущал себя, как ни странно, властелином, словно мир вдруг повернулся к нему своим потайным лицом. Тщательно скрываемым от остальных. В Лондоне и других городах было известно, что он любитель ночных вылазок. Правда, чувство предосторожности никогда не покидало его. Он всегда прихватывал с собой оружие. Дважды разбойники пытались напасть на него, сочтя его легкой добычей. Одного он убил. Другого безжалостно искалечил, дабы неповадно было кидаться на слабых. И здесь, в милой и сонной Эйвбери, он не собирался ослаблять бдительность. Не стоило забывать, что здесь произошло два убийства. Но и оставаться в постели он не мог. Ночь тянула к себе покоем и таинственностью. А спать ему особенно не хотелось.

Туман, тем временем, приблизился к нему почти вплотную. И принял очертания женщины. Она шагала уже значительно быстрее, почти бежала. И больше не казалась парящей над дорогой. Она даже разок споткнулась и едва не упала. Потом снова выпрямилась и стремительно зашагала дальше.

Она? Он сощурил глаза, отливающие в лунном свете серебром. Несомненно, это ночь, полная наваждений, играет с ним. Какая женщина решится ночью выйти из дома, к тому же облачившись в нечто воздушное, что скорее походит на белые клубы тумана, чем на одежду? Но вдруг ему подумалось, а может в деревне живет помешанная? И если так, то вполне вероятно, что ответственность за убийства лежит на ней.

В одно мгновение он загасил сигару башмаком. И беззвучно проскользнул за ствол дуба, стоящего неподалеку. Призрак подошел еще ближе и, через некоторое время, обрел плоть. Это действительно была женщина, спешившая куда-то. Волосы растрепались и спутанными прядями ниспадали на лицо. На ней была лишь одна тончайшая ночная сорочка. Он нахмурился. Помешанная женщина, по всей видимости. Но она могла быть и не сумасшедшей, а жертвой преступления. Того самого, о которых обычно не принято распространяться, какие творятся за закрытыми дверями. У него сжалось сердце от воспоминания. Мать в слезах и кровоподтеках. Стены дома сотрясаются от отцовской ярости. Он с братом забились на чердак, им ничего не осталось, только молча сострадать матери и плакать.

Как давно это было. Отец уже в могиле. Мать живет на скромную пенсию, а он сам… Достаточно сказать, что он терпеть не мог тех мужчин, которые обижали слабых и не способных постоять за себя, которые могли надругаться над достоинством и честью.

Он быстро вышел из-за дерева и постарался сказать, как можно мягче и доброжелательнее:

— Не бойтесь, мистрис. Я не желаю вам зла. Но если не ошибаюсь, вы нуждаетесь в помощи.

Она застыла и сдавленно вскрикнула, словно земля разверзлась у нее под ногами. Надетая на нее одежда промокла насквозь и стала почти прозрачной. Он старался не обращать на это внимания, однако не смог не заметить, что сложена женщина удивительно изящно. Ее лицо было скрыто волосами. Он едва удержался, чтобы не откинуть их в сторону. Но прежде, чем он успел это сделать, она резко повернулась и бросилась под прикрытие деревьев на противоположной стороне дороги.

Приличия требовали, чтобы он не докучал ей своим вниманием. Она и без того напугана. То ли тем, что заставило ее выйти ночью на дорогу. То ли его внезапным вмешательством. Любой джентльмен, в подобной ситуации, был бы обязан соблюдать дистанцию, достаточную для ее отступления. Но он был сыном торговца. Воспитывался среди шума и гама Лондонского порта. Зрелость встретил на поле брани. Он мог, если того требовали обстоятельства, играть в джентльмена.

Но здесь, на залитой лунным светом дороге, в таинственном мире каменных кругов и насыпных курганов, он не мог, даже при всем желании, продолжать эту игру. Она была бы здесь просто-напросто неуместной.

— Стойте, — голос прозвучал ровно, ведь он был человеком, привыкшим отдавать распоряжения. Однако она вовсе не собиралась подчиняться его приказу. Отчаяние гнало ее вперед. Не будь он столь проворен, она бы исчезла среди деревьев.

Его рука властно опустилась ей на плечо. Женщина остановилась. Пытаясь освободиться, она резко рванулась. Но он бессознательно усилил хватку. Он вовсе не собирался делать ей больно. Но, разгорячившись, позабыл соизмерить силы. Она вскрикнула от боли. Он тотчас же раскаялся, но содеянного не исправишь.

Она удвоила усилия, пыталась отбиться от него стройными босыми ногами. Скорее не желая навлекать на нее новые страдания или так убедив себя, он притянул ее и крепко прижал. И держал в своих объятиях до тех пор, пока она совершенно не обессилела. Она глубоко вздохнула и перестала сопротивляться. Тогда бережным движением ладони он отвел от ее лица спутанные волосы и узрел…

— Сара? Мистрис Хаксли?

Та, что предпочитает строгие наряды и, на первый взгляд, не блещет красотой? Нет, это невозможно. В его объятиях дрожало от ужаса порождение ночного колдовства, плод его фантазии, наваждение, призрак… И тем не менее, несомненно, земная и настоящая, со щеками, мокрыми от слез и болью застывшей в глазах. — Прошу вас, — хрипло прошептала она. — Отпустите меня, пожалуйста…

Он едва не послушался. Так сильно был потрясен. Его остановило шестое чувство. Предощущение, что стоит ему отпустить, и он никогда больше ее не увидит. Никогда.

— Что вы здесь делаете?

Она отвернулась в сторону и молчала, словно любой ответ будет не понят или неверно истолкован. Худыми ладонями уперлась ему в грудь. Но он был непробиваем и неумолим.

— Говорите, — он нарочито грубо встряхнул ее. Она по-прежнему молчала, глядя в пространство. Ему казалось, что она удаляется от него по дороге. И тот путь, которым она идет, заказан ему. Недолго думая, он схватил ее за запястья и поднял ее руки вверх. Она стояла перед ним в лунном свете почти нагая. Вся доступная его взгляду. Воплощение чувственности и красоты. В горле у него пересохло. Дыхание стало прерывистым.

Нет. Этого не должно случиться. Он не имеет права. Она ведь благородная леди. И даже если бы не являлась такой, он не имеет права так поступать. Должно существовать разумное объяснение ее нынешнему состоянию. Он обязан найти его и помочь ей, если только такое в его силах.

Он не имеет права прижимать ее к груди, ласкать пальцами спутанные золотистые пряди волос, искать жадным ртом ее губы. Сладкие, нежные, чувственные губы обольстительной женщины. Какие бы страхи не терзали ее сейчас, он мог поклясться, чем угодно, что эта женщина страстная и обольстительная.

Она почувствовала жар в животе. Его ладони приятно щекотали и обжигали кожу.

Ночь накрыла их темным плащом. Земля была такой мягкой. Он мог бы…

Он сердито тряхнул головой. Нет, не может. Такое не может произойти с ним. Он благоразумный человек. Плоть от плоти самого рассудочного века, из тех, что когда-либо были. Он никогда не позволит, чтобы им руководили страсти. В том числе и здесь, в этой странной, завораживающей Эйвбери. С женщиной лунного света и его фантазий.

Не здесь. Не сейчас.

Она была напугана. С ней случилось нечто ужасное. А он человек чести. Он не может…

Ему нельзя касаться гладких, словно лепестки роз, щек, стряхивать с них слезы губами. Он не может одарить ее теплом своего тела, не может прикрыть собой от всех тревог и невзгод. Он не может прижимать ее голову к своей груди, подняв взор к небесам, желать от всей души, чтобы мир и вся жизнь переменились каким-то чудесным образом. Тогда он смог бы лежать в тишине лощины рядом с прекрасной девушкой, требовать ее любви и одновременно отдавать ей целиком самого себя. Он знает, что их чувства друг к другу получили благословение от…

Фолкнер встряхнулся. О чем он замечтался? О лощине? О девушке? О своих ощущениях и страсти? Словно совершается чья-то воля? Чья воля? Всевышнего? Нет. Создатель, в его представлении, был несколько иным. Что-то другое, совершенно другое. Сама древность. Голос из глубины его сознания. Едва различимый и одновременно — настойчивый.

— Защити, — прошептал ему этот голос с внезапной ясностью, словно где-то в хрустальной пещере уронили меч, и звон многократным эхом откликнулся в душе. — Защити.

Так уж вышло, что во второй раз, менее чем за сутки, сэр Уильям Фолкнер Деверо поднял на руки мистрис Сару Хаксли и, прижимая к груди, понес ее, теплую и женственную, само воплощение мечты, которую он давно тайно лелеял в душе.

Дверь тихо скрипнула. Он осторожно закрыл ее за собой. Принялся подниматься по лестнице, перешагивая ступеньки.

— Мери, — едва слышно выдохнула она. Однако это было не мольба, а предупреждение.

Он кивнул и замедлил шаги, стараясь ступать, как можно, тише.

Было бы неразумно разбудить прислугу. Он способен сам неплохо поухаживать за ней. Ее комната располагалась в конце коридора. Высокие окна выходили в сад, обнесенный каменной стеной. Пол в комнате выложен плиткой и застлан выцветшими арабскими ковриками. В комнате имелся камин с мраморной полкой, стояла кровать под расшитым балдахином.

Кровать оказалась незастланной, одеяло отброшено в сторону, словно до этого она спала беспокойно, металась. Он бережно уложил ее в постель. Он искренне желал оставить ее одну и уйти. Откланяться и вернуться в гостиницу. И никогда после ни словом, ни делом не упоминать о событиях этой ночи. Если, конечно, она сама не захочет заговорить о них.

Но ее пальцы судорожно вцепились в тонкое полотно ее сорочки, он потерял равновесие и упал на постель рядом с ней. Она вздохнула, измученная, но довольная. Поглубже зарылась в одеяло, стараясь согреться. Он тоже вздохнул, впервые покоряясь судьбе. Чему быть, того не миновать. Все еще насмехаясь над собой, он притянул ее к себе и нежно обнял, отдав при этом своей плоти самую суровую команду.

Сара потянулась и придвинулась к нему еще ближе. Он чувствовал прикосновение ее ног, бедер, груди. Сжав зубы, он пережидал, когда в нем улягутся волны вожделения. Решимость служила ему броней, честь — щитом. Он ни за что не поддастся соблазну, какое бы пламя не сжигало его изнутри, какому бы искушению ни подвергла она его, каким неодолимым ни было бы желание. Она поудобнее устроилась в его объятиях и положила ему на грудь голову. На губах играла легкая, усталая улыбка. Пальцы по-прежнему сжимали ткань рубашки у него на груди, но теперь уже не так сильно. Ее тонкие почти прозрачные веки затрепетали, глаза закрылись. Она уснула.

А он сейчас не мог этого позволить. Он приготовился провести остаток ночи бодрствуя. Он понимал, что ночь покажется ему бесконечной. И тем не менее, какие бы боги ни насмехались над ним, — а он подозревал, что их, скорее всего, много, — некоторые из них, все-таки, решили проявить к нему снисхождение. Путешествие из Лондона было долгим и утомительным даже для него. Фолкнер почувствовал, что сон наваливается на него всем своим весом. Сознание затуманилось. Он вздохнул устало и удовлетворенно и крепко заснул.

ГЛАВА 8

Где-то скрипнула дверь. Фолкнер недовольно пошевелился. Этот звук был ему знаком. Он не раз слышал его и раньше. Он нес Сару на руках в дом. На ней была надета одна только ночная рубашка, почти прозрачная от дождевой влаги. Он случайно встретил Сару на дороге. Она попыталась убежать от него, скрыться, но он не дал ей сделать этого и вот теперь…

Дверь скрипнула снова. Окончательно разбуженный этим назойливым звуком, Фолкнер заставил себя встряхнуться. Теперь этот звук раздавался чуть иначе, чем в первый раз. Он был…

Ближе. Совсем близко. Прямо за дверью, в коридоре. Фолкнер с неохотой открыл глаза. Странно, он раньше думал, что потолок в гостинице белый, а он оказался голубым. Он повернул голову и увидел свешивающийся полог. Он мог поклясться, что в гостиничной комнате не было таких излишеств.

Он почувствовал на своей руке тяжесть. Посмотрел на янтарно-желтую смятую наволочку. Ему казалось, что он ложился спать в полном одиночестве. И тогда он вспомнил все события с пронзительной ясностью. За окном занимался рассвет. Довольно. Пора ему выбираться отсюда. В доме мистрис Сары Хаксли все проснулись. Все, кроме хозяйки.

Осознав свое положение, он вовсе не обрадовался. Ему необходимо было действовать. Действовать быстро и решительно, пока… Он мельком взглянул на женщину, доверчиво прильнувшую к нему. Это мгновение вселило в него уверенность, что ее целомудрие за ночь не пострадало. Он поморщился от этой мысли. Потянулся, легко выпрыгнул из постели и бросился к окну. Поставив одну ногу на подоконник, он перебросил другую наружу и встал на карниз, вовсе не задумываясь, выдержит ли он его вес. Едва удерживая равновесие, он смог дотянуться до ветки ближайшего дерева. Сделал сильный рывок и спрыгнул вниз. Наконец, он приземлился. Правда, несколько неудачно. Выпрямившись, отряхнул с одежды грязь, тихо ворча на самого себя. Как давно такое случалось. Когда же он в последний раз уносил ноги из спальни дамы столь неподобающим образом? Годы и жизненный опыт отбили у него охоту к подобным приключениям. А может быть, он злился оттого, что понес наказание, так и не вкусив положенных в таком случае восторгов?

Слегка прихрамывая и тихо бранясь себе под нос, Фолкнер побрел по деревенской дороге. За его спиной, словно насмехаясь над ним, вставало яркое весеннее солнце, во всей своей утренней красе.

Было еще довольно рано, но сводчатые двери гостиницы были открыты. Джон Морли стоял за стойкой вместе с дочерью. Как же ее зовут? Ах, да, Аннелиз. Прелестное создание с пышной копной золотистых волос и нежными ямочками на щеках. Почему-то она напоминала ему пирожные бланманже, любимое лакомство придворных дам. Правда, сам он был к нему совершенно равнодушен.

Он подождал, пока Аннелиз отправилась на кухню, а Морли повернулся спиной к залу. Тогда Фолкнер быстро и беззвучно проскользнул вверх по лестнице. Его комната была под самой крышей. Добравшись, он затворил за собой дверь, прислонился к ней и облегченно вздохнул. Честь мистрис Хаксли осталась незапятнанной. И ничего страшного, если она не проявит особой благодарности. Этим он сможет заняться попозже.

А пока ему очень хотелось спать, он прямо валился с ног от усталости. Даже не удосужившись разобрать постель, он плюхнулся поперек кровати и уснул в считанные секунды. И начал блаженно похрапывать.

Снова заскрипела дверь. Фолкнер застонал от досады. Нет, это уже слишком. Такого испытания не выдержать даже ему. Он приподнял голову от постели ровно настолько, чтобы разглядеть, кто же теперь не дает ему поспать. Коротко остриженные волосы. Светло-голубые глаза смотрят укоризненно и строго.

— Сэр, — Криспин вложил в это слово все свое возмущение и негодование.

— Я спал, — попытался оправдаться Фолкнер.

Лакей осуждающе фыркнул. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Примите мои извинения. Когда я услышал, что вы вернулись, то решил, что, вполне вероятно, потребуется моя помощь.

— Сон, Криспин. Мне требуется сон, — сердито и устало пробормотал Фолкнер. Однако все было напрасно. Криспин и так решился на столь тяжкую жертву. Подумать только, ему пришлось покинуть Лондон, чтобы сопровождать хозяина в какую-то захолустную деревню. Событие, о котором упомянул по дороге не менее трех десятков раз. И теперь он вовсе не собирался проявлять снисходительности.

— Уже утро, сэр. Если я правильно понял, когда мы взялись за это дело, вам не терпелось завершить его, как можно скорее. Если обстоятельства переменились, я был бы очень признателен, чтобы меня поставили в известность.

— Может быть, вам стоит подумать о том, чтобы перейти в услужение к кому-то другому? — поинтересовался Фолкнер, зевнув. Он почти не сомневался в ответе. На протяжении вот уже десяти лет эта тема регулярно всплывала в их разговорах. Десять лет они знают друг друга. Они одновременно служили в армии, хотя в разных званиях. Когда Фолкнер вернулся к гражданской жизни, он захватил с собой своего раздражительного слугу.

— Не знаю, сэр, — ответил Криспин, с видом человека, обдумывающего интересное предложение, каковое он вовсе не намеревается отмести сходу. — Маркиз Шрушир предлагал мне в любое время перейти к нему, как только я сочту возможным принять решение. Он ждет меня на службу в своем доме.

— У него скудный стол, Криспин.

— Верное замечание, сэр. Кстати, коль мы об этом заговорили, сейчас подают завтрак.

— В такую рань? Еще едва рассвело. И кому придет в голову есть в столь ранний час?

— Но мы с вами находимся в деревне, сэр.

— В деревне, — буркнул Фолкнер, снова откинувшись на постель. — Здесь самое подходящее место для проведения баталии. Больше она ни на что не годится.

— Вполне с вами согласен, сэр. Если вы позволите мне снять с вас башмаки, я позабочусь, чтобы их вам начистили.

Криспин проявлял благоразумие, решив не комментировать факт, что его хозяин завалился в постель обутым и не раздевшись.

Снизу слышалось топанье — судя по звуку, фермеры направлялись на рынок. Девушка-служанка крикнула кому-то: «Привет». Залаяла собака. Все вместе они умудрились перекричать петуха, который в этот момент решил оповестить мир о начале нового дня.

— Не стоит, — возразил Фолкнер, присев на кровати, он опустил ноги. — Они снова запылятся.

Криспин простонал. Своеобразная практичность хозяина постоянно раздражала и возмущала его.

— Никогда не следует распускаться, даже в такой глуши, — нравоучительным тоном заявил он.

— С меня довольно того, каков я есть, — отрезал Фолкнер,

Он снова вспомнил Сару, которая подобно призраку, встретилась ему в полночь на дороге. Ему не давала покоя мысль, что же все-таки стояло за такой странной встречей. Эйвбери была полна такого количества тайн, что свела бы с ума самого благоразумного и трезвомыслящего человека.

Он поднялся, откинул крышку сундука, обтянутого кожей, который стоял в изножье кровати. Извлек оттуда черные ножны. Молча прикрепил их к поясу. Криспин застыл, изумленно и недоверчиво глядя на хозяина. Шпага не извлекалась на Божий свет с тех самых пор, как они вернулись в Англию. В Лондоне и других городах его хозяин вполне обходился коротким кинжалом.

— Сила — вот что самое главное, Криспин, — спокойно пояснил Фолкнер. — То, какой она представляется и какая она есть на самом деле, — он шумно втянул воздух. — Что это? Неужели я чувствую запах ветчины?

В открытое окно потянуло жареной ветчиной. Этот соблазнительный запах тотчас же напомнил Фолкнеру, что он не столько устал, сколько голоден. Ему подумалось, что эта деревня, кажется, способна просудить все его аппетиты.

— По-моему, да, сэр, — согласился Криспин.

— Тогда, завтракать. Передайте Морли, что нам понадобятся комнаты еще на пару дней, но не больше.

Лакей поспешно удалился. Фолкнер спустился вниз с нарочитой медлительностью. Ему о многом предстояло поразмыслить. Между прочим, даже о необходимости защитить себя от чар стального клинка. От чар? И откуда ему в голову взбрела такая мысль? Какие чары, где они, в чем? Уж, конечно, не здесь и вообще — нигде. Ни внутри каменных кругов, ни в продолговатых курганах, ни в мистрис Саре Хаксли. Особенно — в ней.

Существует один только разум. И на нем незыблемо покоится весь мир. И ничто не может нарушить заведенный порядок мироздания. Но странные подспудные мысли не давали ему покоя. Какие-то не менее странные знаки плясали перед ним на узких, изъеденных временем гостиничных ступенях. Он решил, что все это только последствия пустого желудка и затуманенного бессонной ночью сознания. И то и другое можно излечить порцией ветчины и отдыхом.

— Чаю? — спросила Аннелиз и протянула руку к чайнику.

Фолкнер кивнул. Он сидел за столом один в общем зале гостиницы. Другие посетители предпочитали сохранять дистанцию. И вовсе не из враждебности, а ради соблюдения приличий. Можно было предположить, что многие просто сочли неразумным делить стол с человеком, который завтракал с грозным видом, будто вознамерился искромсать любого так же, как, лежащую перед ним на тарелке, ветчину. Аннелиз налила ему чаю.

Пышное бланманже, внес он поправку в свои размышления о ней. Пышная молодая особа, в блузе с рюшами и откровенным вырезом. Талия затянута, и ярко-синяя юбка не в состоянии скрыть округлые бедра. Золотистые локоны собраны в замысловатую прическу и придерживаются на месте при помощи крошечного чепчика. В целом впечатление было несколько ошеломляющее. Он и не предполагал увидеть подобное в такой глуши.

Морли стоял возле бара, надраивал кружки и не спускал глаз с дочери. Словно он покорился безвыходности ситуации. Его дочь вынуждена обслуживать столь почтенного гостя. Однако отец обязан следить за тем, чтобы общение с Фолкнером не повлекло за собой каких-либо дурных последствий.

Фолкнер едва сдерживал улыбку. Уж кому-кому, а Морли, наверное, известно, что его прекрасному цветочку ничего не грозит, как дитяти в колыбельке. Вот Сара, это совсем другое дело. Он принялся задумчиво жевать ветчину. Как бы это потоньше завести с ней беседу, когда они встретятся? Интересно, что из случившегося помнит она? И в чем сочтет нужным признаться?

Он дал себе слово, докопаться до сути, чем бы это ни обернулось. Но, несмотря на решимость, в нем нарастало опасение, что его действия и расспросы могут причинить ей боль. Он прибыл сюда расследовать убийства. Он всегда найдет оправдание, почему интересуется ее странным поведением. Возможно, оно доказывает, что ей известны кое-какие улики? Но так ли это? Может быть, имеется совершенно иная причина того, почему мистрис Хаксли оказалась ночью на дороге, полуобнаженная, да еще с таким выражением лица, словно ее преследуют потусторонние силы? Он мог осторожно и деликатно спросить об этом только одного человека. И этот джентльмен как раз входил в зал. В дверях показалась подтянутая сухопарая фигура сэра Исаака. Он был облачен в атласный камзол и панталоны. В руках держал трость с серебряным набалдашником. Ради разнообразия, сегодня парик сидел у него на голове более-менее прямо. Оглядев зал, он заметил Фолкнера и тотчас же решительно направился к его столику.

— Я так и знал, что вы встаете рано, — обрадовано сказал он, когда Фолкнер поднялся ему навстречу. Возраст этого человека, если не что иное, требовал подобной учтивости. К тому же примешивалось благоговение перед глубиной его ума. Казалось, хрупкое тело, в котором этот ум был заключен, являлось не более, чем обманом зрения. В облике сэра Исаака скрывалось нечто безграничное и посему недоступное простым смертным.

— Собственно говоря, это не совсем так, — ответил Фолкнер, когда они уселись за стол. — То есть не по своей воле.

— Значит, в силу привычки? Я слышал, что утро — лучшее время для ведения боя, верно?

— Я бы не стал применять в таком случае слово «лучшее». Могу я предложить вам ветчины? Отменнейшая.

Сэр Исаак поднял руку, подзывая Аннелиз. Когда она выслушала его и удалилась, сэр Исаак сказал:

— Вы пробыли здесь почти сутки. Будьте добры, поделиться со мной, что вам удалось обнаружить?

— Не слишком много, — уклончиво ответил Фолкнер.

Это не совсем соответствовало истине. Он обнаружил женщину, которая одновременно озадачивала его и приводила в восторг. Деревню, которая, казалось, жила одновременно и в прошлом, и в настоящем. И часть себя, о существовании которой он никогда не подозревал. Однако сэр Исаак спрашивал вовсе не о личных приобретениях.

— В настоящий момент, — сказал Фолкнер, — нет никаких доказательств того, что цыгана убили не их соплеменники. Однако, — добавил он, заметив, что сэр Исаак собрался заговорить, — также нетникаких улик доказывающих, что они были убиты своими. Вчера днем я беседовал с констеблем Даггином, и он заверил меня, что расследование было проведено с предельной тщательностью.

— Расследование, разрази меня гром. Да они захлопнули свои кондуиты с такой прытью и поспешностью, что пыль еще не осела, — возмутился сэр Исаак.

— Именно! Насколько я берусь судить, не было никакого расследования и в помине. Это наводит на мысль, что старый добрый констебль опасался. Он словно бы догадывается, куда может завести тщательное расследование.

— То есть, вовсе не горит желанием устроить переполох у себя на заднем дворе, если можно так выразиться?

Фолкнер кивнул.

— Отсюда вытекает вопрос: а не подозревает ли он вполне определенного человека? Может, он полагает, что если тихонько предупредить кого надо, можно предотвратить дальнейшие неприятности? А может статься, он не хочет терять из поля зрения того, кто, по его мнению, повинен в убийстве. И попытаться, тем самым, не допустить новые преступления?

— А не хочет ли он просто-напросто спустить все это дело под шумок, чтобы смута улеглась сама собой?

— Не выйдет, — ответил Фолкнер. — Жажду кровопролития утолить не так просто.

— Возможно, ваше замечание справедливо в отношении поля брани. Но здесь, в неискушенной, неразвращенной деревне?

— Необходимо все хорошенько взвесить, — согласился Фолкнер и посмотрел в глаза сэру Исааку. — Даже если требуется только развеять опасения мистрис Хаксли. Неужели ее беспокойство и страх послужили единственным поводом, вынудившим вас обратиться к герцогу?

Старик вздохнул.

— Я понимаю, что такое умозаключение ставит меня в нелепое и даже глупое положение. В общем течении событий две смерти, сами по себе, не столь уж значительны. Будь я один, я повздыхал бы и забыл. Но Сара… — он умолк, задумавшись. — Она так много мне помогла. Когда я совершаю вылазки к руинам без нее, они становятся как бы менее доступными, замкнутыми, словно не хотят доверять или открывать свои тайны, нежели тогда, когда Сара сопровождает меня.

— Вы понимаете, наверное, — вкрадчиво спросил Фолкнер, — что в вашем утверждении мало смысла?

— Верно. Вообще — никакого. Но я заметил это далеко не вчера. Я верю, что у нее какая-то особая связь с этим местом. Возможно, благодаря тому, что ее семья живет здесь многие столетия.

— Но должны же быть и другие старожилы.

— Сомневаюсь. Сара рассказывала вам что-нибудь о своем доме?

— Мы разговаривали только о деревне и убийствах. Она согласилась, правда, с такой неохотой, показать мне руины, — Фолкнер вздохнул.

— Это интересно. Здешние жители говорят, что она редко заговаривает с кем-либо о камнях. Но если верить их наблюдениям, она часто проводит время среди кругов. Как бы там ни было, в подвале ее дома сохранилась римская баня. Об этом мне поведала бесценная миссис Дамас. А еще она утверждает, что под остатками бани есть еще более древний колодец, существующий с доримских времен.

— Уму непостижимо. Но какое это имеет отношение к Саре?

— В этом то и суть. Если верить миссис Дамас, семья Хаксли всегда жила на этом самом месте. Я подчеркиваю, на этом самом. Их история уходит в глубь веков, еще до прихода норманнов, к дням достославного Юлия Цезаря, а может, еще дальше.

— Я не встречал ни одной семьи, которая бы так досконально знала свою родословную.

— И я не знаю. Но задумайтесь! У нас у всех были предки, а у тех — свои. Никто из нас не появился в этом мире ниоткуда. Дело в том, что люди постоянно переезжают, меняют родовые имена, некоторые линии вымирают, особенно если их прослеживать только по отпрыскам мужского пола. Но не здесь, заметьте. Они никогда не покидали этих мест. Здесь не нарушены вековые связи. Осталось только гадать, почему?

— Летаргия? — предположил Фолкнер. Вопрос был задан лишь наполовину в шутку. Он поежился от этой мысли. Будто в Саре и ее связи с этими местами есть нечто мистическое. Его так и подмывало тотчас отмести всякие подозрения.

— Встряхните свое воображение, сэр. Эйвбери место единственное в своем роде. Ни Стоунхендж, ни другие каменные круги не могут тягаться с ним по внушительности. Люди почему-то затратили на возведение Эйвбери уму непостижимое по протяженности время и приложили неимоверные усилия. Как бы хотелось узнать — зачем? Зачем?

Фолкнер допил чай и поставил чашку.

— Как, по-вашему, удастся ли разгадать эту загадку?

— По всей видимости, нет, — сэр Исаак нахмурился. — Но сама попытка порассуждать доставляет немалое удовольствие.

— Как бы мне хотелось разделить вашу уверенность. Однако с меня довольно того, что я должен расследовать «всего лишь» два убийства.

— Нет в мире ничего более загадочного, нежели человеческий ум. Не стоит недооценивать возможность порученного вам дела. Но с другой стороны, вам непозволительно сомневаться в собственных силах. Несмотря на наше краткое знакомство, я успел заметить, что…

Сэр Исаак продолжал говорить, но Фолкнер не слышал ничего. Его внимание привлек мелькнувший при входе в общую залу белый силуэт. Мимолетный образ. И с внезапной ясностью, нахлынувшей на него, он осознал то, чего бессознательно ждал с самого момента пробуждения, находится рядом — осталось только протянуть руку.

ГЛАВА 9

Ей не следовало приходить сюда. Это было понятно. Колени дрожали. Под ложечкой возникло невыносимо неприятное ощущение. Если бы у нее осталось хоть немного благоразумия, она, несомненно, заперлась бы в родных стенах. Постаралась бы сделать все, чтобы забыть о событиях предыдущей ночи.

Проснувшись в смятой постели от ослепительных солнечных лучей, струившихся сквозь окно в комнату, она попыталась убедить себя, что все приснилось. От начала и до конца. И грубо отесанная глыба, и мужчина. Юная жрица и душный день. Худшее произошло на дороге. Она торопилась поскорее добраться до дома. А вместо этого натолкнулась на Фолкнера, стоящего в тени дуба. Больше всего она боялась встретиться именно с ним. А, может быть, все-таки наоборот?

Нет. Не стоит об этом думать. Это был только сон и ничего более. Саре так хотелось в это поверить. Впрочем, ей удалось. Но только до того мгновения, когда она повернулась в постели на другой бок. На подушке лежала черная узкая ленточка. Пальцы задрожали. Она подняла ее, внимательно разглядывая. Сама она никогда не пользовалась такими лентами. Обычно черные шелковые ленты носили мужчины, стягивая волосы на затылке в аккуратную косичку. У Фолкнера тоже была такая. Фолкнер спал в ее постели. Это был не сон.

Она буквально онемела в замешательстве. Ее захлестнуло желание укрыться от посторонних глаз. Но где? Эйвбери в одночасье перестала быть заповедным местом, каким всегда являлась для нее. Сначала убийства, а теперь Фолкнер. Ей негде спрятаться. Ее замкнутый мирок рушился.

Но у нее еще сохранилось присутствие духа. Того, что зародился в древние времена среди ритуальных обрядов. И бережно передавался из поколения в поколение. Эйвбери принадлежала ей. Не она посягнула на веками заведенный порядок. А он. Несомненно, что ей придется встретиться с ним лицом к лицу, и чем раньше, тем лучше.

Так настроив себя на решающую встречу, она добралась до гостиницы, что уже, само по себе, было немалой храбростью. Ей даже удалось заставить себя войти. И здесь решительность ей изменила. Она изумленно смотрела перед собой, а когда Фолкнер поднялся навстречу, не смогла двинуться с места.

Ему следовало бы побриться. Появившаяся за ночь щетина, придавала ему сходство с разбойником. Нет, поправилась она, это просто подчеркивало сущность его натуры.

Он был в черном. Судя по всему, черный цвет был его излюбленным. Волосы свободно ниспадали на воротник камзола.

Она прокашлялась, мысленно попросила помощи у жрицы и протянула руку.

— Если не ошибаюсь, это ваша лента?

Он уставился ей на ладонь, где лежала ленточка, свернутая, словно змейка. Губы его медленно раскрылись в слабой улыбке.

— Если не ошибаюсь, вы правы.

Кожа ее была на удивление чувствительной. Она слегка вздрогнула, когда он мягко прикоснулся к ней пальцами, взяв ленточку.

Их взгляды встретились, но только на одно мгновение. Сара предпочла притвориться, что ее больше интересует стена. Она упорно рассматривала дубовые панели из-за его плеча.

— Вы уже позавтракали? — спросил он, сама учтивость, словно они были близкими знакомыми и случайно встретились друг с другом. Возможно, именно так он всегда вел себя с женщинами. Откуда ей знать об этом?

— Я не голодна. Я пришла спросить сэра Исаака, какие у него на сегодня планы.

Она явно лгала. И они оба прекрасно это понимали. Однако Фолкнер и вида не подал, притворившись, что верит ей на слово.

— Он мне ничего не говорил. Мы все время за завтраком обсуждали убийства. Пойдемте за наш стол.

Смерть и насилие показались ей довольно безопасной темой для разговора. Во всяком случае, гораздо безопаснее, чем плотская страсть. Сэр Исаак выдвинул для нее стул. Она села, радуясь его поддержке. Он благосклонно взирал на нее.

— Я планировал зайти за вами немного попозже. Не кажется ли вам, что нам пора совершить более продолжительную вылазку?

— И куда же? — вырвалось у нее. Она почти не слышала, о чем он говорит. Все ее мысли сейчас были обращены к Фолкнеру. Неужели, она, сама того не подозревая, впрямь лежала в его объятиях? Сейчас, в ярком утреннем свете, в этом зале, ее опасения просто не укладывались в голове. И все же, как быть с черной ленточкой, которой он перевязал сейчас волосы? Это было крохотным, но неопровержимым доказательством происшедшего.

— К Сильбери, — продолжал сэр Исаак. — Не поверю, что это дело рук природы, согласны? Такого просто быть не может. Уж слишком там все одинаковое. Но стоит только задуматься о том, какой труд… отправимся верхом… проведем измерения…

— О чем вы? — переспросила Сара, пытаясь отвлечься от мыслей о Фолкнере. — Что вы сказали?

— Милая барышня, я полагал, что высказываюсь достаточно четко. Каменные кольца, как бы они нас ни завораживали, далеко не все. Здешняя местность располагает многочисленными особенностями, которые требуют детального обследования. И в первую очередь Сильбери.

— А что это такое? — поинтересовался Фолкнер.

— Холм на юго-восток отсюда, — пояснил сэр Исаак. — Вы не могли его не заметить, когда ехали.

— Да, такого нельзя не заметить. У вас есть какие-нибудь предположения о том, кто срезал его верхушку?

— Те же люди, которые возвели его, — ответил сэр Исаак. Заметив удивление Фолкнера, он терпеливо улыбнулся. — Как я уже указал, он имеет слишком правильные очертания, чтобы быть творением природы. Как бы невероятно ни звучало, полагаю, что холм целиком и полностью искусственное сооружение. Проще говоря, творение человеческих рук.

— Но он столь громаден, — заметил Фолкнер. Даже на большом расстоянии он выглядел огромным. — Разве людям под силу такое построить? Тем более людям, жившим здесь в древности?

— Вот мы и посмотрим, — ответил сэр Исаак. — Я предлагаю начать замеры прямо сегодня. — И тут в голову ему пришла еще одна замечательная мысль. — Кстати, лагерь цыган находился неподалеку от холма. Может быть, вы пожелаете сопровождать нас, а заодно займетесь поисками улик?

— Не думаю, чтобы к этому времени там что-нибудь осталось, — поспешно возразила Сара.

— Все равно, — ответил Фолкнер. — Это вполне разумное предложение. К тому же, мне хотелось бы рассмотреть Сильбери вблизи.

Она, конечно, смогла бы выдвинуть сотню доводов о том, что он должен остаться в деревне и вести поиски убийцы именно здесь. Однако она хорошо понимала, что все ее доводы бесполезны. Он поступит так, как сочтет нужным, нравится ей это или нет.

Ей не нравилось, что Фолкнер собирается осмотреть Сильбери. Она вздохнула, чтобы успокоиться. И постаралась примириться с тем, чего была не в силах изменить.

— Держите покрепче! — крикнул сэр Исаак. Он склонился, глянул в смотровое отверстие. — Ага, вот так, еще секундочку, — и что-то быстро занес в записную книжку. — Прекрасно, можно двигаться дальше.

Фолкнер поднял вешку и шагами промерил расстояние, указанное сэром Исааком, прежде, чем снова ее опустить.

Сара стояла немного в сторонке, наблюдая за ними. Солнце поднималось к зениту. Несколько часов назад они добрались до Сильбери и с тех пор трудились без передышки. Сара не переставала удивляться настойчивости сэра Исаака. Но еще большее впечатление произвело на нее терпение Фолкнера. Казалось, у него в голове не возникает более никаких других мыслей, кроме того, как помочь пожилому человеку.

Он даже не глядел в ее сторону. Не то, чтобы ей было очень обидно, вовсе нет. Она бы предпочла, чтобы он ни словом не обмолвился о прошедшей ночи. Если он сумеет сохранить молчание подольше, она, наверняка, сможет выбросить все из головы, забыть. А, может быть, у нее вырастут крылья, и она улетит. Вздохнув, она поддела носком ботинка комок глины. Ей было скучно, но она ни за что не призналась бы. Сэр Исаак и Фолкнер, по всей вероятности, полностью очарованы Сильбери. Но она всю жизнь прожила здесь. И знала холм намного ближе и лучше, чем им когда-либо удастся. Для нее это была, скорее, не загадка, а реальность. Действительность, удивляющая и поражающая воображение. И вместе с тем, неотъемлемая часть ее жизни.

— Понятно ли вам, — спросил сэр Исаак, сделав еще несколько торопливых записей, — если мои расчеты верны, то этот курган вмещает в себя около четверти миллиона кубических метров породы? А вот теперь, если знать среднюю вместимость корзины, то есть тот вес, который обыкновенный человек в состоянии поднять, на это ушло бы… — он быстро взглянул на столбики цифр. — Возможно, я где-то ошибся.

— Почему? — поинтересовался Фолкнер. Он отложил в сторону вешку и подошел, чтобы лично взглянуть на уравнение.

— Это означает, что потребовалось бы примерно тридцать пять миллионов корзин земли, которые надо было втащить наверх по склонам холма. И так до тех пор, пока не был достигнут тот результат, который мы видим сегодня. Ясное дело, такое невозможно, такое не под силу человеку.

— Неправда, — спокойно возразила Сара, она волей-неволей оказалась втянутой в дискуссию. — Если здесь трудились несколько сот человек со всей округи, по два-три месяца в году, когда не надо выходить в поле. Они вполне справились бы с такой работой. Конечно, если они согласны, что сооружение холма растянется на многие годы.

— Но все равно им потребовалось бы более столетия, — возразил Фолкнер. — Те люди, которые задумали и начали строительство такого сооружения, никогда не дожили бы до его завершения. Да и их дети — тоже.

— Точно также возводились и великие соборы, — ответила Сара. — Никому и в голову не придет сомневаться в их существовании, верно?

— Да, но мы ведем речь о примитивных племенах, — настаивал сэр Исаак. — У них не было никаких механизмов. Они не располагали естествознанием, не умели сделать математических выкладок. Не говоря уже о том, что для такого начинания требуется удивительная организованность и слаженность действий сообщества. Ну как, скажите, они могли явить миру подобные чудеса?

Сара пожала плечами, даже не пытаясь спорить и доказывать свою правоту. Пусть думает, что хочет. И, все-таки, не смогла воздержаться от последнего замечания:

— Возможно, они были вовсе не такими, какими их представляете вы.

Сэр Исаак зашагал прочь, качая на ходу головой и что-то бормоча себе под нос. Он отправился продолжать изучение кургана.

Сара предположила, что Фолкнер пойдет с ним. И не могла дождаться этого момента. В голове гудело. Сидр, который они захватили с собой, не утолял ее жажды.

Позади кургана росла небольшая кущица ив. Под ветвями по замшелым камням бежал ручеек. Эйвбери и ее окрестности изобиловали такими ручейками и родничками. Но самой чистой, самой освежающей, по мнению Сары, была вода именно в этом ключе. Он назывался Соловьиная головка. И начинал свой путь в тени кургана Сильбери. Опустившись на колени, чтобы набрать воды в ладони, она не услышала шагов. Но они раздались прямо у нее за спиной.

Она напряглась, но не обернулась.

— Я полагала, вы ушли с сэром Исааком.

— Измерения закончены, — сказал Фолкнер. — Он, в свое удовольствие, занялся осмотром кургана и не станет меня искать.

— И все-таки, он пожилой человек. Я не уверена, что его следует отпускать одного. Если он вдруг упадет. — Она поднялась, все еще не отваживаясь взглянуть на него, и быстро отступила, намереваясь обойти его.

Он протянул руку и заставил ее остановиться. Его загорелые пальцы резко выделялись на ее бледном запястье.

— Сэр Исаак, наверное, обиделся бы, узнай он, что вы сочли его стариком. К тому же нам надо поговорить.

— Нет, — вырвалось у нее. — Не надо. Если вы закончили с холмом, я могла бы показать вам дорогу к стоянке цыган. Там еще могут оказаться полезные вам свидетельства.

— Следы кострищ и кроличьи кости. Да перестаньте же от меня убегать!

— Я не убегаю.

— Убегаете.

— Прошу вас…

Солнце слепило глаза. Именно оно было во всем виновато. Солнце и то смятение, которое он вызвал в ее душе. Вот почему она не стала вырываться, когда он обнял ее, сомкнув руки у нее за спиной. Она даже почему-то не воспротивилась, когда его лицо склонилось над ее лицом, загородив небо. Почему она не смогла подавить в себе волну удовольствия, когда он коснулся ртом ее губ? Его прикосновение было нежным и властным одновременно. Ее губы, нежные и податливые, раскрылись ему навстречу. Это ощущение было ей прежде незнакомо. И вместе с тем, хорошо знакомо. Его руки СЖАЛИ ее еще сильнее, из горла у него вырвался глубокий, хрипловатый стон, от которого она вся затрепетала. Она удивилась тому, как он был непохож на нее. Осознание этой истины, только усилило ее томление, овладевшее ее телом. Она была совершенно не такая, как он. И одновременно в чем-то одинакова с ним. Иная? Такая же? Слова потеряли смысл, как и все вокруг. Осталось только его сильное тело, ее надежный щит и искуситель. Осталось нарастающее в глубине души понимание того, как она хочет этого мужчину. С такой испепеляющей страстью она желала его, что не осталось места смущению и, на какое-то мгновение, она забыла обо всех своих страхах. Там на берегу кристально-чистого ручья, в тени древнего кургана, страсть, которая подспудно нарастала в них, впервые вырвалась наружу. Если бы не яркий день и не сэр Исаак поблизости, они, наверняка бы, опустились на душистую теплую землю.

Но над их головами каркнула ворона. Ветерок заиграл ветвями ив. С порывом ветра до них донесся голос старика. Он звал:

— Мистрис Сара, сэр Уильям, идите-ка сюда. Посмотрите, что я обнаружил?

Фолкнер медленно и неохотно поднял голову, вздохнул глубоко и надрывно.

— Ну, наверняка, это живой друид с шапкой-невидимкой и колдовскими книгами.

— Вы думаете о Мерлине? — тихо спросила Сара. Ее губы стали на удивление чувствительными, словцо теперь они принадлежали ей только наполовину.

— Я вообще ни о чем не думаю, — сказал он и отступил, в его глазах сияли серебристые искорки. — Нам все равно надо поговорить.

— Но не здесь же.

— Сэр Уильям!

Он быстро обернулся на голос. Сэр Исаак энергично махал им руками с верхушки холма.

— О Господи, — пробормотала Сара. — Он-таки взобрался туда без посторонней помощи!

— И кажется, получил от этого большое удовольствие, — добавил Фолкнер и взял ее за руку. — Давайте, проверим, а сможем ли мы?

ГЛАВА 10

— Рога! — воскликнул сэр Исаак. — Я копнул на небольшую глубину и вот — нате вам! Хорошо известно, что высшие жрецы друидов украшали себя во время торжественных церемоний оленьими рогами. И, должно быть, церемонии устраивались на этом самом месте.

Фолкнер посмотрел на остатки изъеденных временем костей, которые сэр Исаак держал в руках. В них можно было безошибочно узнать оленьи рога. Однако он вовсе не был уверен в значении находки. Собственно, какая ему разница? Его заботили куда более настоятельные и насущные для него вопросы. И главным вопросом было: почему он, кто никогда не придавал женщине большего значения, чем расслабляющему стакану вина, теперь вдруг, по какой-то неведомой причине, поддался чарам деревенской простушки? К тому же она имела обыкновение разгуливать по ночам едва ли не в чем мать родила.

— Следует хорошенько перекопать весь холм, — продолжал сэр Исаак. — Без этого не обойтись. Надо нанять работников из числа местных жителей. Начать копать с вершины и до тех пор, пока не выяснится окончательно, что здесь и к чему, — глаза у него горели, как у фанатика. Он возбужденно оглядывался вокруг. — Может статься, что это погребальный курган. Представьте себе вождя, нет, не вождя, — лучше царя — по чьему повелению возведена эта махина. Он может до сих пор покоится в глубине при всех своих регалиях: золоте, оружии, награбленной добыче. Я хочу сделать предложение Ее Величеству. Ведь, кто знает, вдруг это окажется сам Великий Король Артур?

— Успокойтесь, — взмолилась Сара. Лицо сэра Исаака раскраснелось, он был возбужден. Казалось, его охватил такой восторг, от которого он готов лопнуть.

— Не думается ли вам, что будь это могила Артура, о ней давно бы уже ходили всевозможные легенды. Но никто ни разу не упомянул Артура в связи с Сильбери. Люди просто говорят, что курган возвели древние племена — и ничего больше.

— Вот это и озадачивает больше всего, — согласился сэр Исаак, уступив ей. — Значит, вы утверждаете, что никаких легенд…

— Древние люди насыпали Сильбери, — настаивала на своем Сара. — Еще до Артура, до римлян, даже до появления друидов. Никому точно не известно, как давно, в какой дремучей древности это произошло. Ясно одно — он стоит здесь с незапамятных времен. Думаю, такое предположение вас устроит?

Сэр Исаак слегка сник.

— Простите, я позволил воображению слишком разыграться. Дело в том, что я никак не могу избавиться от чувства, что это место играло некую важную роль в жизни людей. А может быть, играет и до сих пор…

Он указал рукой в сторону видневшейся неподалеку Эйвбери. На фоне полуденного неба четко вырисовывались каменные кольца, а за ними, извивался и петлял Кеннетский большак, уводя взгляд куда-то вдаль.

— Столь великие усилия были затрачены людьми на протяжении долгого времени, а нам о них ничего не известно, — он взглянул на Сару. — Неужели вас это не удивляет?

— Возможно, я недостаточно любопытна, — пролепетала она.

Лицо сэра Исаака по-прежнему играло болезненным румянцем, а дыхание, после того, как спало возбуждение от находки, было затруднено. Едва слышно, он произнес:

— По-моему, нам пора возвращаться в деревню.

Фолкнер выразил полнейшее согласие. Он помог сэру Исааку спуститься с холма, причем на это потребовалось гораздо больше времени, нежели на подъем. Казалось, силы старика на исходе. Они ступали осторожно и были несказанно рады, когда, наконец, оказались у подножия.

Карета Фолкнера уже поджидала на дороге немного поодаль. К тому времени, как они дошли до нее, румянец на щеках сэра Исаака уступил место нездоровому землистому оттенку. Сара села рядом со стариком и всю дорогу нежно держала его за руку. Фолкнер сел на своего любимого черного жеребца и проделал обратный путь верхом.

Когда они приближались к гостинице, сэр Исаак принялся утверждать, что чувствует себя великолепно и просто нуждается в отдыхе. Сару его слова не убедили. Она попросила Аннелиз приготовить для него немного успокаивающей поташной воды. Дала ему подробные наставления, как ей пользоваться. И заставила его дать обещание, что он не станет вставать с постели, по крайней мере, еще один денек.

Выполнив свой долг, она выскользнула из гостиницы и торопливо зашагала по направлению к дому. Сказать, что она бросилась бегом, было бы не совсем верно. Но любой, кто попался бы ей навстречу, наверняка увидел бы молодую женщину, которая спешит куда-то со всех ног. Ее спешка не имела абсолютно никакого отношения к Фолкнеру и высказанному им намерению, поговорить о событиях предыдущей ночи. Ровным счетом никакого отношения. Или, по крайней мере, она так убеждала себя, торопясь мимо выбеленных домиков под соломенными крышами, которые жались друг к другу среди каменных кругов Эйвбери.

Поодаль от дороги стояла церковь. Ее внушительный шпиль одиноко вздымался над деревьями. Церковь и домик священника соединялись с дорогой неширокой тропинкой. По ней сейчас неспешно двигалась худощавая, одетая в черное фигура. Заметив Сару, священник, а это был, конечно же, он, тотчас прибавил шагу и заговорил издали:

— Мистрис Сара Хаксли, какая приятная встреча. Я наслышан от миссис Дамас, что в последнее время у вас много хлопот.

Сара улыбнулась вымученно и устало. Ей не хотелось грубо разговаривать с преподобным Эдвардсом. И в то же время не было ни малейшего желания выслушивать очередную продолжительную лекцию по поводу того, что, собственно, означает тот или иной стих из Писания. И какое отношение они имеют к их ежедневным трудам. Вдобавок, она не собиралась отвечать на вопросы о ее теперешних занятиях.

— Я только что оставила сэра Исаака в гостинице, чтобы он немного передохнул, — выпалила она. — Утром мы поднимались на Сильбери. Боюсь, что он немного переусердствовал и утомился. По правде сказать, я тоже устала. Поэтому, если вы будете так добры…

— Может, стоит навестить его, как вы думаете? — вытянутое лицо священника сморщилось от озабоченности и сострадания. — Находясь здесь, вдали от своих родных, он, возможно, нуждается в душевной поддержке.

Как ни велико было желание Сары поскорее расстаться с заботливым, но, все-таки, чересчур усердным священником, ей вовсе не хотелось, чтобы сэр Исаак пал его очередной жертвой.

— По-моему, будет лучше, если его на время оставят в покое. А если он, действительно, почувствует необходимость, то, несомненно, сам разыщет вас.

— Что ж, по-моему, возможно и так, — отозвался Эдвардс с явной неохотой. Он был трудолюбивым молодым человеком. Мысль о том, что вверенные ему души, могут оказаться представлены самим себе, тревожила его. Кстати, это не слишком беспокоило доктора Джеффри Гольбейна, его предшественника. Доктор производил впечатление человека несколько непригодного для того рода занятий, которые были уготованы ему судьбой. Он уже удалился от дел и влачил скромное существование, доживая последние годы во флигеле. А его накидка покоилась на плечах его более энергичного коллеги.

— Кстати, как поживает доктор Гольбейн? — поинтересовалась Сара. Она не видела доктора уже довольно длительное время и, действительно, беспокоилась о состоянии его здоровья.

— Боюсь, что неважно, — ответил Эдвардс, нахмурившись. — Большую часть времени он проводит, отгородившись от мира. И это несмотря на все мои тщетные усилия вытащить его на свет Божий. — На несколько более бодрой ноте он добавил: — Скажите мне, вам не повстречался джентльмен из Лондона, который прибыл сюда вчера?

Повстречался. Заключил в объятия. Осыпал поцелуями. Обратил в бегство.

— Мимоходом, — ответила она.

— Верны ли слухи о том, что он прибыл сюда расследовать смерть двух цыган?

— Да, было сказано что-то в этом роде.

— Подумать только, приехать сюда из самого Лондона. Интересно, что по этому поводу думает констебль Даггин?

— Понятия не имею, но вы могли бы у него спросить сами. А теперь я, действительно, должна…

— Этот джентльмен, как его имя?

— Сэр Уильям Деверо.

— Кажется, мне так и сказали. Надеюсь, вы догадываетесь, что это очень важная персона? Говорят, будто он правая рука самого Мальборо. Вряд ли он тащился сюда из-за каких-то цыган. Должно быть, он приехал из-за сэра Исаака?

— Вполне возможно. А теперь прошу…

— Не подскажете ли вы мне, где можно найти этого Деверо? Я бы желал засвидетельствовать ему почтение.

— В гостинице, — ответила Сара не слишком учтиво. В душе у нее шевельнулось чувство злорадства. Пусть теперь Фолкнер поломает голову, как избавиться от назойливого священника. Сие занятие наверняка лишит его возможности нагрянуть вслед за ней.

— Я видела его там минут десять назад. И если вы поторопитесь…

— Да-да, обязательно. Благодарю вас, милая леди. Я как-нибудь днями навещу вас. Уверяю. Нам надо переговорить о новой крыше и органе — он просто в чудовищном состоянии. И еще, да, мне только что пришло в голову, что нам необходимо организовать для дам кружок шитья. Льщу себя надеждой, что вы захотите его возглавить. Но в данный момент… — он быстро глянул в сторону гостиницы, в явной нерешительности.

— Если я не ошибаюсь, сэр Уильям говорил, что не собирается здесь долго задерживаться, — нажала на священника Сара.

— О, милочка, в таком случае я, действительно, должен с вами раскланяться. До встречи, мистрис, — то и дело спотыкаясь от чрезмерной спешки, преподобный Эдварде припустил в деревню.

Сара облегченно вздохнула. Она, конечно же, сделает взнос на ремонт крыши и органа. Что касается белошвейного кружка, то преподобный ни за какие коврижки не увлечет ее своей идеей.

Солнце за ее спиной уже начало склоняться к закату. Она добралась до дома, прошла через ворота. Из распахнутой кухонной двери слышались приглушенные звуки. Миссис Дамас давала указания горничной. Звякала посуда. Сара беззвучно проскользнула мимо по вымощенной каменными плитами дорожке. И оказалась в милом ее сердцу садике. В саду царила тишина, если не считать пения птиц и шелеста листьев в кронах высоких тополей, выстроившихся, словно вторая линия обороны, вплотную к стене. Присев на каменную скамью, она задумалась. Аккуратные клумбы были разделены гравийными дорожками. Планировка и растущие здесь травы, наводили на мысль, что на месте, где нынче возвышается дом, находилась средневековая усадьба.

Но были здесь и другие меты, еще более древние. Таинственные знаки и рисунки, высеченные на камнях фундамента и отличные от тех, что виднелись выше. Это были древние символы, которые, время от времени, появлялись на ее рисунках. Даже скамья, на которой она сидела, покоилась на грубо отесанных подставках. Каждая представляла собой миниатюрную копию каменных часовых, застывших вокруг Эйвбери., Если внимательно вглядеться в них, то острый глаз, наверняка, различит на поверхности рисунок оленьих рогов. Точно таких, какие выкопал на вершине холма сэр Исаак.

Сара закрыла глаза и попыталась отбросить эти мысли. Умиротворение, которое охватывало ее здесь, неожиданно изменилось. Ее терзали неуверенность и нарастающий страх. Через клумбы и дорожки легли длинные косые тени. Вскоре погаснет день. И снова придет темная ночь.

У нее перехватило дыхание. Она с силой сжала пальцы в кулаки, чувствуя, что волна панического ужаса вот-вот захлестнет ее. Пока существует возможность ночных блужданий, она не сможет лечь в постель. Сновидения начали являться, когда она была совсем маленькой девочкой. Со временем, она научилась воспринимать их спокойно. Но ни одно до сих пор не было столь будоражащим, как то, что приснилось ей прошлой ночью. Проснувшись, она всегда оказывалась в своей постели. И вот теперь, непонятно по каким причинам, ее сны стали до неприличия откровенными. Более того, некая сила, ускользавшая от ее понимания, заставляла то и дело разыгрывать живые картины. И тот крохотный запас самообладания, который у нее еще сохранился, грозил растаять, как облачко тумана.

Она не должна спать. Так или иначе, следует найти способ бодрствовать, как можно дольше. Или, по крайней мере, до тех пор, пока она все-таки поймет, что же происходит с ней. Она могла бы заварить травы. А если и они не помогут, то попробовать корни и семена. Она знает какие. Сон отступит, если их съесть.

Никогда в жизни ей еще не приходилось прибегать к подобным уловкам. Но теперь, казалось, что без них никак не обойтись. Сон стал ее злейшим врагом. Мысль о приближении ночи заставила ее содрогнуться. Сара пристально посмотрела на небо. До наступления темноты осталось еще несколько часов. Она заспешила. Ей необходимо тщательно подготовиться к бессонной ночи.

ГЛАВА 11

Прежде, чем отправиться спать, Фолкнер навестил сэра Исаака. Старик сидел в постели, откинувшись на высокие подушки. Судя по всему, он уже оправился от дневных трудов. На коленях у него лежала книга, а прикроватный столик был уставлен аппетитными блюдами. Аннелиз постаралась, как могла. Да и Криспин по собственной инициативе решил, что должен заботиться о старом ученом. Он пришел в ужас, узнав, что сэр Исаак забрался на холм в одиночку — как он выразился «без должного пригляда».

— Криспин дал мне понять, что пожилой джентльмен никогда не отправится из дома без сопровождения, — вздохнул сэр Исаак. — Но я не привык, чтобы вокруг меня суетились. Я попытался ему втолковать это, но он и слушать не стал. Должен, однако, заметить, что суп, приготовленный по его рецепту, просто отменный!

— Он добрейший человек. А с тех пор, как мы вернулись в Англию, ему было некуда приложить свои силы по-настоящему. И способности — тоже. Может быть, вы займете его на время.

Собственно говоря, это был вежливый намек, что сэру Исааку позволено немного себя побаловать. В конце концов, он был национальным достоянием.

— Но я не думаю, что он согласится ходить со мной и измерять камни? — с надеждой в голосе спросил ученый.

Фолкнер задумался, пытаясь представить, как такой любитель порядка карабкается по земляным насыпям и ползает вокруг камней. Нет, Криспин на такое не способен.

— Он предпочел бы заботиться о том, чтобы вам подавали приличные обеды, чтобы у вас постоянно был запас свежих сорочек. Надо признать, на этом он собаку съел. Я помню, как однажды во Франции несколько дней подряд лил дождь. Все мы по уши перепачкались в грязи. Съестные припасы попортились и заплесневели. Даже винные фляги и те дали течь. И вдруг Криспин куда-то пропал. Он отсутствовал несколько часов, а потом появился довольный. Привез вина, свежеиспеченного хлеба и целого поросенка. Никто не осмелился спросить, как ему все это удалось раздобыть. А сам он предпочитал помалкивать. Но могу сказать только одно: в тот день он существенно приподнял боевой дух герцога Мальборо и его офицеров.

Сэр Исаак рассмеялся.

— Ну и ловкач, ничего не скажешь. Прекрасно, мне придется временно отдаться под его попечительство. Как ни печально, но, похоже, что я подрастерял былую прыть.

— О, вы еще на удивление бодры.

— Какое великодушие с вашей стороны. Однако время от времени на меня находит отчаяние и хандра. Это место… Я все время пытаюсь уловить, что же здесь дразнит мое воображение и постоянно ускользает из моего поля зрения? Сколь многое мне хотелось бы сделать.

— И как долго вы намерены здесь оставаться?

— Первоначально предполагал задержаться лишь на пару недель. Но уже провел несколько дней сверх назначенного времени. У меня, безусловно, остались важные дела в Лондоне, требующие моего участия и присутствия. — Сэр Исаак вздохнул, слегка театрально. — Боюсь, что я не сумею завершить самые основные измерения.

— Может быть, мне стоит помочь вам? — невинно спросил Фолкнер, внимательно глядя на ученого.

— О нет. Об этом я даже и не помышляю. Достаточно того, что вас прислали сюда расследовать убийства. Было бы весьма самонадеянно с моей стороны требовать от вас помощи.

— Ничего страшного, ведь я все равно должен обойти деревню и окрестности. А заодно могут запросто провести для вас какие-нибудь измерения.

— Увы, — отозвался сэр Исаак, — иногда их оказывается довольно непросто произвести. Часто без посторонней помощи никак не обойтись, — его глаза загорелись обрадовано, он предложил: — Минуточку, у меня появилась идея. Возможно, мы сумеем привлечь к этому делу мистрис Хаксли. Мне она очень помогла. Я не вижу причин, почему бы она отказала вам?

— И впрямь замечательная мысль! — пробормотал Фолкнер. У него возникло ощущение, будто его тянут за руку по садовой дорожке. А ему и без того нужно идти в том же направлении. И он не стал возражать.

— Великолепно, — воскликнул сэр Исаак. — У меня камень с души свалился, разумеется, я не буду залеживаться в постели и долго. День-другой и достаточно. Как по-вашему, вы много успеете за это время?

— Вы даже не поверите, — сдержанно сказал Фолкнер, но в его улыбке было что-то охотничье.

Через некоторое время он ушел от старика. Причем, настроение у него значительно улучшилось. Ему даже захотелось спать. Путешествие из Лондона и то, что предыдущую ночь он провел почти без сна, совершенно доконали его. Но когда он вытянулся на перине, мысли снова вернулись к Саре. Задумчиво глядя на старинные балки, он думал о том, какая загадка таится в ней? Что с ней станется нынешней ночью? Вскоре сон сморил его, однако все его мечты и сонные грезы были о ней.

Взошла луна. Жутко закричала сова. Она ухала в ветвях дерева, прямо за окном спальни. Сара сидела, не раздеваясь, у столика, в противоположном от кровати углу. Мягкая перина так и манила к себе. Но стоило только Саре вспомнить о черной ленточке, которую она обнаружила утром на подушке, решимость тотчас же возвращалась к ней. На столике горела масляная лампа. Отвар трав, который она выпила медленными глотками, наконец-то, подействовал. Она чувствовала себя усталой, но могла не опасаться, что сон возьмет над ней верх. Она будет бодрствовать всю ночь. Ночь ущербной луны.

Она держала в руках одну из старых записных книжек, которые обычно хранила в деревянном сундуке, задвинув его в глубь стенного шкафа. Дата на последней странице указывала, что записи закончены пять лет назад. Примерно в середине книжки был портрет мужчины, выполненный в профиль. Мужчина улыбался. Волосы на затылке стягивал кожаный шнурок. Он был обнажен по пояс, одетый лишь в штаны до колен. В руке держал охотничье копье. Мужчина был молод, мужественен и прекрасен. Таким его могла увидеть только любящая женщина.

Она нарисовала его точно так же, как и все остальное, не раздумывая и не задаваясь вопросами. Пребывая в том странном состоянии, которое накатывалось на нее, когда реальный мир вокруг тускнел и отступал. А на первый план выходили воспоминания. Нет, не собственные, а более древние. Те, которые сохранились в курганах и камнях, слышались в перешептывании ветра и потрескивании костра.

Когда-то она нарисовала охотника и позабыла. Отложила подальше с остальными рисунками. И вот теперь, перелистывая книжицу, она снова наткнулась на этот портрет. Ее словно ударило. Она узнала его. Она лежала в объятиях этого человека, ощущала вкус его поцелуя.

А может быть, она просто помнила Фолкнера?

Сходства, безусловно, отрицать нельзя. Хотя Фолкнер выше ростом и старше. Таким мог бы стать юный охотник, доживи он до более зрелого возраста. Но дожил ли? Воспоминания Сары умалчивают об этом. Больше она не рисовала его, не являлись и сновидения о нем. Сара была этому несказанно рада.

Сова прокричала еще раз. Женщина захлопнула книжку. Поднялась, подошла к окну. Бледный свет луны струился на листья стройных тополей, растущих вдоль дороги. Позади них виднелась деревенская улица. Вдоль нее дремали во мраке домики Эйвбери. Ночь была теплой. Саре хотелось выйти на улицу. На этот раз вполне сознательно. Попытаться заново проделать путь, которым прошла вчерашней ночью. Но это была рискованная затея. Ей. конечно, не следовало забывать, что по деревне до сих пор бродит убийца.

Может быть, Фолкнеру нипочем разгуливать в полночный час по деревне? Но о ней этого сказать нельзя. И, тем не менее, бархатистый мрак теней завораживал. Каждый поворот дороги, будь то днем или ночью, был знаком ей так же хорошо, как черты собственного лица. Более того, ей претила мысль о том, что страх вынуждает ее сидеть взаперти. Ночь всегда служила для нее надежным прибежищем, как и каменная ограда ее садика. Никогда раньше она не испытывала страха и тревоги, прежде чем выйти в ночную темень.

Но сейчас она стояла у окна в нерешительности. И не только потому, что на дороге ей мог повстречаться убийца, что, в конечном счете, маловероятно. Она боялась, что очертания этого мира, под призрачным светом убывающей луны, окажутся слишком хрупкими. Она опять скатится на грань сумасшествия.

Поэтому Сара так и осталась стоять у окна, завернувшись в восточную шаль с бахромой. От шали пахло прошлогодней сиренью. Она рассуждала сама с собой о том, что же ей делать. Остаться дома и сохранить видимость собственной безопасности? Или все-таки отважиться и шагнуть в неведомое?

Вопросы так и остались без ответа. Внезапно в стороне деревни вспыхнул огонек. Он колебался и подпрыгивал, двигаясь среди домов и деревьев. Ей почудилось, будто ночной ветерок принес с собой отзвук возбужденных голосов. Там явно что-то случилось. Отбросив сомнения, Сара выбежала из комнаты, быстро спустилась с лестницы и выскочила в парадную дверь. За воротами она на минуту остановилась. Теперь в деревне металось уже несколько огней. Если так пойдет дальше, скоро переполошатся все жители. Дурные предчувствия захлестнули Сару, горло стиснуло. Неужели очередное убийство? Подхватив юбку, она со всех ног побежала в деревню.

ГЛАВА 12

Фолкнер вскочил, словно ужаленный. Ему только что привиделся приятный сон. Он очень не хотел расставаться с Сарой. Они были в той лощине. Он обнимал ее. Она счастливо смеялась, была вовсе не похожа на ту Сару, которую он представляет и знает. Эта Сара всегда печально-таинственна.

Он с удовольствием остался бы в сновидении, покуда оно дарит соблазнительные предвкушения. Однако внезапный вопль, донесшийся с улицы, словно вытолкнул его в более суровую и жестокую действительность. В комнате было темно. Обнаженный, он поднялся с кровати, потянулся за огнивом и свечой. Когда огонек свечи затеплился, он подошел к окну и выглянул.

Внизу суетились люди. Он узнал Джона Морли, сжимавшего в руке фонарь. Рядом с ним — нет, быть того не может? Неужели его дражайший Криспин собственной персоной?

— Что там у вас? — спросил из окна Фолкнер. Времени одеться у него не было, и он не стал ради приличия слишком высоко поднимать раму.

— Приношу глубочайшие извинения, сэр, но здесь у нас какой-то шум, суета.

— Что за шум? — он ничего не понимал, все еще грезя покоем и тишиной лощины.

— Стоны, сэр. Звон цепей. И достаточно громкие.

— Вы, молодой человек, спите сном мертвого, — воскликнул сэр Исаак. Наскоро одетый, он тоже стоял внизу, опираясь на трость.

Он был явно взволнован и одновременно чрезвычайно доволен. Наверное, тем, что в его присутствии происходят таинственные события, будоражащие деревню.

— Я не потерплю подобного, — заявил Морли. Лицо его раскраснелось, руки, сжимавшие фонарь, заметно вздрагивали. — Если понадобится, я призову священника. И попрошу его изгнать отсюда нечистую силу! Я никому не позволю издеваться надо мной, будь то живой или мертвец!

— Священника? — возмущенно воскликнулпреподобный Эдвардс, который только что появился без привычного всем парика и бледный от волнения. Услышав угрозы Морли, он замер как вкопанный. — Вы не посмеете, дорогой сэр. Я не потерплю папской ереси в моем приходе.

— Я приму любые меры, какие в состоянии положить конец этому издевательству, — не унимался Морли. — Я честно плачу налоги в казну графства. Я заседаю в суде присяжных. Я наливаю полную меру. Я попросту не заслужил подобного отношения.

Фолкнер терпеливо слушал. В Лондоне он прославился своим непробиваемым спокойствием. Невозмутимостью он частенько приводил в бешенство своих недругов. Сейчас он с трудом сдерживал желание позатыкать всем глотки.

— Что, собственно, происходит? — потребовал он объяснения. — Я спрашиваю, что здесь происходит?

— Появились привидения, — сообщил сэр Исаак. Кажется, он был в полнейшем восторге. — Настоящие, неподдельные привидения. Я всю жизнь мечтал встретиться с такими.

Фолкнер понял, что теперь уже не уснуть. Он тяжело вздохнул и оделся, натянув черные панталоны и рубашку. Пусть Лондон гордится тем, что никогда не ложится спать. Порой идиллическая Эйвбери, несомненно, может его посрамить. Воистину, здесь ни на минуту не утихает кипучая деятельность.

— И откуда они явились? — спросил он, присоединяясь к столпившимся во дворе людям. Народу заметно прибывало. Сюда поспешили придти жители домиков, что выстроились вдоль дороги. Зажгли еще несколько фонарей. Ночь стала почти такой же светлой, как день. Фолкнер заметил констебля Даггина, с которым накануне беседовал. Тот стоял поодаль и яростно спорил о чем-то с мужчинами. Рядом с ним стояла невысокая пожилая женщина, под руку ее поддерживал молодой парень. Это была миссис Хемпер, местная целительница и колдунья, понял Фолкнер. Но где же старый добрый доктор Костоправ? Вот он, прямо напротив своей извечной соперницы. Этакое пугало, а не человек. Какие негодующие взгляды он мечет в сторону миссис Хемпер.

Трактирщик подскочил к преподобному Эдвардсу, ткнул пальцем ему в лицо, словно требуя Божественного вмешательства:

— Монахи! — возопил Морли так, будто от этого слова его, того гляди, стошнит. — Искусанные блохами, воняющие ладаном, блудливые монахи!

— В деревенской гостинице? — удивился Фолкнер. — Что они здесь забыли?

— Когда-то тут располагался монастырь. До тех пор, пока Генри Тюдор не рассорился с Римом. Говорят, он захватил его, выкурил отсюда монахов за все их прегрешения, а местечко прибрал к рукам.

— Понятно! — Фолкнер взглянул на гостиницу по-иному. Она, впрямь, была выстроена в Тюдоровском стиле. Скорее всего, в эпоху Елизаветы. Внешние стены были укреплены перекрещивающимися балками, которые резко выделялись на фоне побеленного фасада. Но прямо под окном первого этажа, виднелась кладка на вид значительно старше стен.

— И давно они не дают вам покоя? — спросил он.

Морли покачал головой. Боевой дух из него вышел весь. Вид у него был теперь усталый и растерянный.

— Ни слуху, ни духу не было еще пару недель назад. Истинный ужас, скажу я вам. Все началось потихоньку. Сперва слышались слабые стоны с кладбища позади дома. У меня туда выходят окна. Потому я первым услышал их. Но затем стало вовсе невмоготу. И тогда я пошел посоветоваться вот с ним, — он сердито ткнул пальцем в преподобного Эдвардса.

— А я ему объяснил, что Англиканская церковь не признает обряда изгнания нечистой силы, и предложил помолиться за него.

— Можно подумать, что от этого была какая-то польза. И сколько, по-вашему, мне придется терпеть эти измывательства?

Морли стукнул о ладонь своим увесистым кулачищем.

— Говорю вам, я привезу сюда католического священника. У меня есть знакомый в Данфорде. Он согласится. Больше мне ничего не остается.

— Подождите, — умолял Эдвардс. — Неужели вы и впрямь отринете добрую англиканскую молитву? Вот что я скажу — я еще вернусь сюда. Пойду, похожу вокруг кладбища, почитаю Писание, помолюсь. Вы можете, если пожелаете, присоединиться, ко мне» Нам необходимо уладить это недоразумение.

— Давно пора, — проворчал Морли несколько усмиренно. Он побрел прочь, бормоча что-то себе под нос. До слуха донеслось словечко «католика», которое он с вызовом сказал через плечо.

Эдвардс застонал. Однако, тотчас же просиял, заметив Аннелиз, которая стояла поодаль с отчаянным видом. Ее кулачки были прижаты к груди, полные губки дрожали. Помощник викария расправил плечи, вздохнул, набравшись мужества, и подскочил к девушке со словами утешения, которые тотчас же пришли ему на ум.

Потихоньку жители деревни начали разбредаться по домам. Криспин пробормотал, принося извинения сэру Исааку, и предложил тому руку, чтобы помочь старику преодолеть лестницу. Фолкнер вскоре остался один. Даже злокозненные монахи и те удалились, перестали стонать и звенеть цепями.

А может быть, он все-таки не один? Что там белеет возле дерева? Изящная фигурка, укутанная в восточную шаль? Что за проза? Узор «огурцами». А, в общем-то, довольно мило. Он попытался разглядеть под восточной шалью очертания средневекового монаха.

— Мистрис Хаксли?

Она медленно двинулась ему навстречу, вся закутанная в шаль, а затем остановилась в нескольких шагах, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.

— Какой-то переполох?

— Почему бы и нет? Как я понял, это излюбленный способ развлечения веселых жителей Эйвбери. Вот они и развлекаются преимущественно по ночам.

Помимо ее воли, улыбка заиграла в уголках губ. И ему вдруг снова захотелось прикоснуться к ее губам.

— Интересно, какое же у вас сложилось мнение о нашей деревне?

— О, только то, что, по-видимому, мне придется поскорее, хотя бы на время, вернуться в Лондон и там хорошенько отоспаться.

Она покраснела. Даже при лунном свете было видно, как ее щеки залились румянцем. Он вовсе не собирался так откровенно напоминать ей о событиях предыдущей ночи. Но уж коль сорвалось, к чему теперь сожалеть об откровенности? Их отношениям и без того не хватало искренности.

— Вы не спали? — полюбопытствовал он.

— Я подошла к окну, увидела огни и испугалась…

— Чего?

— Нового убийства.

Это было вполне правдоподобное объяснение, если принять во внимание напряженную обстановку в деревне.

— А вы верите, что гостиницу навещают привидения? — спросил он. В его голосе звучал неподдельный интерес.

— Понятия не имею. Однако, Морли никогда не производил на меня впечатление человека, наделенного чересчур развитым воображением.

Он подошел к ней почти вплотную, так, что ощущался аромат ее духов. Она сразу насторожилась, но не двинулась с места. Он внимательно посмотрел ей в глаза и спросил:

— Сара, вы верите в привидения? Она тотчас же опустила глаза, чтобы не смотреть на него. Впрочем, она могла смутиться из-за того, что он обратился к ней просто по имени. Их знакомство было слишком кратковременным, чтобы он мог позволять себе подобные вольности. Его фамильярность была здесь вовсе не к месту. И тем не менее, на мгновение ему показалось, что причина ее замешательства таилась не в его обращении. Интересно, что за призраки бродят в окрестностях Эйвбери? Неужели, впрямь, монахи, бряцающие цепями, в знак возмущения наглостью Генри Тюдора? Или нечто более древнее, неподвластное воображению? Нечто — таящееся в каменных часовых и древних курганах? То, с чем Сара, если верить утверждению сэра Исаака, имела таинственную и неразрывную связь?

— Позвольте мне проводить вас домой, — сказал он, и это прозвучало не как простая вежливость, а как заявление о намерениях.

Она, было, отрицательно замотала головой, но, осознав бесполезность сопротивления, отрешенно пожала плечами.

— Как хотите.

Они уже прошли полпути по дороге, которая тянулась через центр деревни, рассекая огромный каменный круг, когда он все-таки решил спросить:

— А что произошло с вами прошлой ночью? Она промолчала, продолжая медленно шагать рядом с ним, только как-то вздрогнула и плотнее укуталась в шаль.

— Все говорят о вас, как о джентльмене из Лондона. И потому я решила, что вы проявите должное благородство и не станете поднимать эту тему.

Он рассмеялся, думая о том, что сказали бы на это те, кто знает его близко.

— Уж простите, но когда я встречаю красивую женщину, бредущую по дороге в глухую полночь, это не может не разбудить во мне любопытства.

— К сожалению, я не могу просветить вас на сей счет, — грустно проговорила она. — По правде сказать, я сама не знаю, что со мной тогда приключилось. Я в недоумении.

Он замедлил шаг, потом остановился и, взяв ее за локоть, повернул к себе лицом. Волосы у нее были зачесаны назад и заплетены в косу. Лишь на лбу выбивались несколько непослушных прядей. Она широко раскрыла глаза, огромные зрачки поблескивали из-под густых ресниц. Губы, вкус которых ему уже довелось изведать, были сочными и полными. Невероятно, что поначалу она показалась ему едва ли не дурнушкой.

— С вами раньше случалось нечто подобное? — поинтересовался он с озабоченным видом.

— Не могу припомнить.

— Вам известно, что такое сомнамбулизм? Она удивленно и заинтересованно взглянула на него.

— Сомнамбулизм?

— Да. Когда несчастный или несчастная, встает с постели и принимается бродить, но не пробуждается ото сна. Таких людей везде подстерегают опасности. Например, можно свалиться со ступенек лестницы. Однако не исключена возможность того, что им удается выбраться из дому. Тогда они бродят вокруг, совершенно ни о чем не подозревая. — Он умолк, пытаясь справиться с желанием обнять ее, прижать к себе, защитить. Она выглядела такой беззащитной и хрупкой. Но он прекрасно знал, что это обманчивое впечатление. В ней сил достанет на десятерых мужчин. Если не больше.

— Вполне возможно, — снова заговорил он, — вас беспокоят мысли об убийстве. Беспокойство, тревога, страх могут послужить толчком к возникновению странностей в поведении.

— Возможно, — глаза ее загорелись, она казалась заинтересованной. — Во всяком случае, благодарю вас за беспокойство.

— Можете мне верить. Все пройдет, как только вы успокоитесь. Кстати, несмотря на горячее желание сэра Исаака, обследовать все руины, еще несколько дней ему придется отдохнуть. Я предложил провести замеры, вместо него. Вы не желаете составить мне компанию? — он подумал, что, скорее всего, она откажется.

Но к его радостному удивлению, Сара тут же согласилась и спросила:

— И куда мы пойдем?

— Решайте сами, — сдержанно сказал он, не желая выдавать охватившей его радости.

Они дошли до самого конца улочки и оказались перед воротами дома. Кругом было темно и тихо. Светилось только окно ее комнаты. То самое окно, из которого он выбирался вчера на рассвете. Скоро начнет светать. И если он не поспит хотя бы часок, то будет ни на что не годен. Он станет бесполезным для всех — для герцога, для сэра Исаака, равно и для самого себя.

— Я подумаю над вашим предложением, — сказала Сара, — на мгновение легко и почти неощутимо коснулась кончиками пальцев его руки, повернулась и ушла, оставляя за собой запах сирени.

ГЛАВА 13

Она действительно сошла с ума, если с ходу не отвергла его предложение. Но, в конце концов, разве мало свидетельств о ее помешательстве? Потому имеет ли значение еще одна безумная выходка? Сара не то рассмеялась, не то разрыдалась. За окном брезжил рассвет. Наступало утро. Она подняла руку и крепко зажала ладонью рот. Ей удалось прожить ночь без происшествий. Теперь ей предстояло прожить день, полный новых трудностей и испытаний.

Ее опять начали мучить сомнения. Оставаться ли за каменными стенами, утешая себя видимостью безопасности или решиться и пойти с ним? Здравый смысл боролся с искушением.

Она раскрошила несколько кусочков хлеба и принялась кормить канарейку. Позади клетки, за окном разгорался день. Небо сияло во всей утренней красе. В такой день совершенно невозможно и глупо сидеть дома.

— Я немного прогуляюсь, миссис Дамас, — сообщила она.

Экономка изумилась и обрадовалась одновременно.

— Прогулка пойдет вам только на пользу, — сказала она. — Особенно, если вы захватите с собой что-нибудь из еды. Подождите немного, — она удалилась на кухню.

Сара, ожидая ее возвращения, стояла у окна. В душе неожиданно воцарилось спокойствие. Необъяснимая радость заполняла ее. Гасли терзавшие ее опасения. Что там начертано на камнях фундамента под ее домом: «Fata obstant. Боги противятся».

А, может быть, исполняется их воля? Хотя бы в том, что каменные стены ее сада оказались не столь уж неприступными и крепкими? Опасения, терзавшие ее уже несколько дней, словно утонули в глубоком омуте.

Вернулась миссис Дамас и протянула Саре корзинку. Сара улыбнулась, почувствовав тяжесть в руке, но не стала возражать. Она спустилась с лестницы и зашагала по дорожке легко и свободно, будто за спиной у нее выросли крылья. Выйдя на большак, она замедлила шаги и глубоко вдохнула теплый весенний воздух. Из-под куста на нее испуганно уставился кролик. Она перешла на другую сторону, чтобы не спугнуть его и отправилась дальше, весело помахивая корзинкой…

Морли снова занимался пивными кружками. Он был не брит, а под глазами залегли темные круги. Когда она вошла, он сердито посмотрел в ее сторону.

— Сэр Исаак еще не вставал.

— И я на это надеюсь, — ответила она спокойно. — Вы не видели сэра Уильяма?

Было странно называть его этим именем. Она уже привыкла думать о нем, как о Фолкнере.

— Сэр такой, сэр этакий, — пробурчал Морли. — Можно решить, что здесь у нас Хэмптон-Корт. Ишь как все разбегались.

— Я уверена, что вся эта суета не будет докучать вам слишком долго. Он не собирается задерживаться здесь.

Трактирщик насторожился, подумал и сообщил:

— Он пошел в конюшню. Глаз не спускает со своих лошадей. То и дело шныряет туда. Ума не приложу, что может с ними случиться? Здесь у нас, сколько помню, всегда было тихое, прекрасное место. Еще никто не жаловался, — он с силой сжал в руке кружку. — И какой болван выдумал поселить кучу народа на одном пятачке? От этой скученности одно только вырождение. Города — сущие рассадники заразы. Да мне хоть кучу золота отвали…

— Я пойду, посмотрю в конюшне, — торопливо прервала его Сара. Она никогда еще не слышала от Морли столь длинных речей. А, может быть, ей просто не доводилось? Она решила, что всему виной и причиной его раздражения послужило пережитое ночью напряжение. Как бы там ни было, ей не терпелось поскорее улизнуть от трактирщика, тем более, столь взвинченного.

Выйдя во двор гостиницы, Сара зажмурилась от яркого солнца. На другом конце двора мелькал конский силуэт, слышался цокот копыт по булыжнику и низкий мужской голос. Голос звучал негромко, вкрадчиво и нежно. Она направилась в глубину двора, к конюшне. Вороной конь нетерпеливо перебирал ногами. Шкура атласно сверкала на солнце, по мощным бокам сбегали струйки воды, брызги летели на обнаженные руки мужчины, купающего жеребца.

На улице оказалось гораздо теплее, чем она предполагала. Солнце палило так, словно жаркое лето стояло в полном разгаре. Возможно, именно поэтому Фолкнер купал коня, обнажившись по пояс.

Сара понимала, что ей, благовоспитанной леди, не пристало откровенно разглядывать его. Она попыталась заставить себя отвернуться. Но ее глаза отказывались внимать голосу разума. Она стояла в круге золотого солнечного сияния, вдыхала ароматы конюшни и наблюдала, как мужчина и лошадь наслаждаются общением друг с другом. Жеребец снова заржал. В голосе коня слышались нотки привязанности. Он получал удовольствие от прикосновения ладоней Фолкнера. Тот рассмеялся, пощекотал жеребцу нос и прошептал что-то на ухо.

Сара тотчас подумала, как много она встречала людей, которые не любят животных, жестоко обращаются с ними. Высокородные особы, что не считают нужным снисходить даже до самых простых вещей. Фолкнер оказался натурой чувствительной. Это открытие, как ни странно, вовсе не поразило Сару. А вот гордость Фолкнера была какой-то особенной, глубоко проникшей в его плоть и кровь. Она вовсе не зависела от того, как относится к нему остальное общество. Сара поняла, что сегодня она заглянула в сокровенные глубины его души.

Так значит, она поступила правильно, шагнув из-за каменной ограды навстречу сиянию дня. Она словно бросила вызов едва уловимому моменту в судьбе, когда сбываются самые невероятные ожидания и надежды.

— Доброе утро.

Фолкнер обернулся, все еще сжимая в руке скребницу. Она смотрела на него, как зачарованная. С какой-то странной радостью наблюдая, что высокие скулы постепенно заливает румянец. Смущения? Удовольствия?

— Доброе утро. А вы легки на подъем, мистрис.

— Как и вы, сэр Уильям, — у нее почему-то слегка кружилась голова. Словно все заботы и тревоги враз покинули ее, растворившись вслед за истончившимся месяцем. Вполне возможно, что от недосыпания или же от ослепительного сияния дня? А может быть, от непривычного трепета, пробудившегося в ней? Как бы то ни было, неожиданно она ощутила, неведомую ей доселе радость бытия.

— Вы всегда ухаживаете за вашими лошадьми? — спросила она.

— Только за этим. Он чересчур темпераментный.

Жеребец уткнулся носом Фолкнеру в шею. Сара рассмеялась.

— Но он кажется таким ручным, словно котенок, — сказала она.

— Это он специально, ради вас. Пытается производить благоприятное впечатление.

— Неужели?

— Он у меня хитрец, — Фолкнер легонько похлопал скакуна, однако тот не обратил на это никакого внимания и продолжал тереться носом о его плечо.

— И давно он у вас? — поинтересовалась Сара.

— Всю свою жизнь, — он умолк, словно не желая распространяться о чем-то сокровенном. Однако, видимо, решился и пояснил: — Он с трудом появился на свет. Я помог ему.

— Горожанин, вроде вас? — Сара вытаращила глаза, изображая изумление.

— А с чего вы решили, что я вырос в городе?

— Глядя на вас. Но как это вас угораздило стать повитухой для жеребенка?

— Это длинная история, — признался он и потянулся за рубашкой, брошенной на стоявшую рядом бочку. Натянув рубашку, он затянул завязки, не сводя с Сары пристального взгляда. Она, в свою очередь, тоже, ничуть не смущаясь, смотрела ему в лицо. Уж если он не видит ничего зазорного в том, чтобы одеваться перед ней. Что ж, пусть оно так будет. Она вовсе не кисейная барышня, чтобы падать в обморок при виде мужчины, обнаженного по пояс. Может быть, только дыхание слегка участилось. Но падать в обморок, Боже упаси!

Он заправил рубашку за пояс и с улыбкой изобразил поклон, оценив ее храбрость.

— Вы идете со мной делать замеры, мистрис Сара?

— Вы мне расскажете свою историю, сэр Уильям?

— Договорились, — он протянул руку и взял у нее корзинку. И притворился, будто корзинка тяжела, ему не под силу такой вес.

— Не иначе, как вы собрались в путешествие?

— Разве можно избежать опеки миссис Дамас? Бесполезно даже пытаться.

— Удивляюсь, как она не взялась сопровождать вас.

Это было сказано не без умысла, с явным намеком, что присмотр за ней не оказался бы лишним. Однако сегодня Сара сочла разумным, пропустить его замечание мимо ушей.

— Ну, мы идем? — спросила она.

— Пешком? Но верхом мы успеем сделать гораздо больше.

— Куда, собственно, вы желаете поехать?

— Как можно дальше. Туда, где еще не успел побывать сэр Исаак. Мне хотелось бы познакомиться поближе со здешними местами. В них явно что-то особенное.

Несколько мгновений она не сводила с него пристального взгляда. Противоречия, терзавшие ее, трудно было выразить в словах. Скорее это была смесь чувств, инстинктов, наконец, склонности к риску.

Жеребец вскинул голову и легко прицокнул копытом.

— Я знаю одно такое место.

ГЛАВА 14

Они ехали по меловым холмам навстречу ветру, направляясь на восток. Деревня осталась далеко за спиной. Сначала густые леса обступили их плотной стеной, а затем снова поредели. То и дело на пути встречались речушки и ручейки.

Сара ехала верхом на хорошо объезженной кобыле. Кобыла тоже принадлежала Фолкнеру. Она была сильной и выносливой, словно подобрана в пару вороному жеребцу. Фолкнер ехал рядом с Сарой и молчал. Казалось, он по-настоящему наслаждается великолепием дня и ритмом верховой езды. С ним было легко молчать, несмотря на все прежние опасения. В такие мирные моменты, он был ненавязчив. Но подспудно в нем дремала, грозя проснуться, всепоглощающая страсть.

Сара всегда недолюбливала молодых людей. Даже самые лучшие из них смотрели на нее, как на обыкновенную самку — источник страсти, надежд, мечтаний, потомства, наслаждений. Все зависело только оттого, что им хотелось в ней увидеть. Фолкнер оказался совершенно другим. Эта мысль не столько сразила Сару неожиданностью, сколько испугала. Именно в этом отличии отношения к ней и заключалась опасность для нее. И все же, там, в конце дороги, за далекими холмами их ждало неведомое пока место, к которому она стремилась, кажется, всю свою жизнь, с самого первого вздоха.

Не те ли чувства испытывала ее жрица, когда протянула руки навстречу охотнику в тени гигантских камней? В тишине лощины, в подернутом туманной дымкой прошлом, которое до сих пор не покинуло место под названием Эйвбери, найдя здесь пристанище, невидимое постороннему взгляду.

Сара встряхнула головой, отгоняя эту мысль. Сейчас лучше не думать об этом. Пусть сейчас для нее существуют только прекрасные мгновения, мужчина и ощущение свободы, которое дарует верховая езда по наезженной дороге и день, напоенный солнцем и теплым ветром.

Они свернули на север. Дорога заметно сузилась. Фолкнер выехал вперед и вел ее за собой до тех пор, пока они не оказались на просеке, на самом гребне холма, вздымавшегося над равниной. Он остановил жеребца. Сара подъехала к нему. Вместе они стали осматривать равнину, простиравшуюся далеко внизу.

— А мы взобрались выше, чем я предполагал.

— Дорога обманчива. Она поднимается постепенно.

Фолкнер повернулся в седле, чтобы посмотреть на Сару. Он запихнул сюртук в седельную сумку и теперь был в одной белой рубашке с открытым воротом и, как всегда, в темных панталонах. Волосы на затылке стягивала черная ленточка. Та самая. Пальцы Сары вздрогнули, словно ощутили ее прикосновение.

— Если ехать дальше, — спросил Фолкнер, — то где мы окажемся?

Какой невинный вопрос, не правда ли? Он чужак в этих местах и совершенно не знает дороги.

— Примерно в часе езды отсюда стоит замок. Дорога проходит мимо него.

— А мы не побеспокоим его обитателей своим вторжением?

— Ну разве что пару лисиц, но не больше. Это очень старое место. Оно не раз переходило из рук в руки. По соседству с ним есть курганы.

— И их можно измерить? — от уголков глаз разбежались лукавые морщинки.

— Отчего же нет. Будь у него время, сэр Исаак, наверняка, измерил бы каждый дюйм этой местности. Однако я не думаю, что такой труд прибавил бы ему знаний.

— Вы не верите, что бесстрастный взгляд науки способен распознать истину?

— Некоторые из истин трудноуловимы. Они не даются нам с той же легкостью, что иные. Однако это обстоятельство ни в коей мере не умаляет значимости науки.

Фолкнер молчал, напряженно глядя на дорогу. Она ждала, понимая его смятение и сочувствуя ему.

— Это очень древнее место, — сказал он, наконец.

— Вечность заключается в блеске дня. — Его глаза сверкнули, отливая серебром. Тихо, едва слышно, он произнес: — Здесь явственно ощущается цельность времени. Иногда кажется, что если бы я знал, как правильно смотреть, то увидел бы всех людей, которые населяли эти места до нас. И тех, кто придет после. Они на мгновение предстанут передо мной одновременно. Все вместе.

— А вы — поэт.

— Нет, — возразил он, — я — воин. Жизнь — это, прежде всего, борьба. В ней слишком мало места для поэзии.

Сердце ее сжалось. Она без труда представила его в дыме и грохоте сражения, залитого кровью, но несгибаемого. Это был страшный, но правдивый образ.

— В таком случае, вы должны чувствовать себя здесь в своей стихии.

— Но почему? — это предположение удивило его.

— Потому что эта дорога — Риджуэй.

Он, конечно же, узнал название легендарного пути, прорезавшего южную часть Британии на сотни миль с севера на юг. Именно этой дорогой шли кельты и римляне, а вслед за ними англосаксы, шагая навстречу славе или смерти.

— Бессчетное количество воинов промаршировало в свое время по этой дороге, — пояснила Сара, — кто в поисках спасения, кто — власти, кто — богатства. В зависимости от того, какими были цели. А теперь от них не осталось и следа. Только та же земля, та же дорога. И мы, если захотим, можем отправиться по ней.

Из кустарника возле дороги к небу стремительно взмыл жаворонок. Жеребец вздрогнул. Фолкнер успокоился его прикосновением ладони. На солнце набежало облако. Тень от него заскользила по равнине.

— Я выбираю замок, — решил Фолкнер и легонько пришпорил своего скакуна.

Часом позже они въехали на холм у Бэдбери и направились вниз по противоположному склону. Небо опять прояснилось, и день празднично засиял. Сара почувствовала, что проголодалась.

— Сначала я думала, что миссис Дамас перестаралась, — сказала она, спешиваясь. — Но теперь я в этом вовсе не уверена.

Они отыскали ровную поляну неподалеку от северной стены замка. Перед ними открылся замечательный вид на холмы и лощины, напоминающие перевернутые блюда, среди которых уютно устроились крошечные деревушки.

— Лучшего места для замка и не сыщешь, — сказал Фолкнер, окинув местность зорким глазом воина.

— Первоначально это было укрепление на холме, так же, как и Эйвбери.

— Однако, уступавшее по значимости.

— Полагаю, что так.

— В Эйвбери, как вы могли заметить, имеются реки, которые текут на восток и на запад. А также — Риджуэй, протянувшаяся с севера на юг. Люди могли без труда добраться до Эйвбери с любого конца страны. Эйвбери была центром.

Фолкнер вынул из чересседельной сумки одеяло и разостлал его на траве.

— Центром чего?

— Торговли, конечно. Здесь рассматривались неизбежные споры о границах кланов и тому подобное. Так уж сталось, что люди встречались именно здесь.

— Но какое отношение имеют к этому каменные круги и рукотворные холмы? Этому должно быть какое-то иное объяснение.

— Языческие ритуалы? Варварские жертвоприношения? Примитивные заклинания и мольбы — плод непросвещенного ума?

— Не поверю, что вы так думаете.

— Нет, — призналась она, — а вот сэр Исаак считает именно так. Или его воображение рисует жрецов-друидов в белых балахонах. Они что-то напевают, пока их жертвы корчатся в пламени.

— Друиды пришли в эти места намного позже.

— Что вы сказали?

— Я… — он заколебался. Это было совершенно непохоже на него. — Да так, ничего особенного. Неужели я чую запах жареного цыпленка?

Так оно и оказалось. Миссис Дамас положила в корзинку жареного цыпленка, свежий, еще теплый, хлеб. Не забыла про кувшинчик сладкого сидра. А когда они управились со всем этим, то обнаружили завернутое в салфетку, хрустящее лимонное печенье. Они принялись за него, глядя на ослепительно-голубые небеса и холмы, деревни, реки, леса и лощины.

— Помню, когда-то я пообедал подобным образом, — сказал Фолкнер, чувствуя в желудке приятную сытость. — Но вот где?

Сара пошевелилась рядом с ним. Она, казалось, лучилась счастьем. Как ей хотелось подольше удержать эти мгновения блаженства, не давая черным мыслям протиснуться в ее сокровенные мечтания. Однако, они подспудно грызли ее. Что он сказал? Неужели это отзвук ее собственных видений? Нет, конечно же, нет.

Пусть он воин. Но он коренной горожанин. Разве он способен чувствовать таинственные течения, которые струятся в воздухе вокруг Эйвбери? А если способен?

— Вы собирались рассказать мне, как получилось, что вы принимали роды у матери вашего любимца?

Он вздохнул, однако, благородно уступил ее просьбе.

— Мой отец был торговцем, — начал он рассказывать. Сара немного поерзала, устраиваясь поудобнее и приготовившись слушать. — Иногда дела отца шли в гору, иногда — катились под откос. Мы тогда жили в Чипсайде, рядом с доками. Когда мне стукнуло девять, нам неожиданно привалило счастье, и мой отец выкупил половину одной конюшни. Он умудрился сохранить ее, как в добрые, так и в худые времена. В конце концов, она перешла мне по наследству.

— А когда он умер?

— Мне тогда было четырнадцать лет. В то время я плавал на корабле, хоть терпеть не мог это занятие. Вернувшись домой, я поклялся, что если вступлю когда-нибудь на палубу, то только в качестве пассажира. Что бы там ни было, я остался при конюшне. Узнал, что дела идут хорошо, и подружился с ее совладельцем. Он был добрым человеком, до того, как заняться коневодством, служил в армии.

— Он и научил вас обхождению с лошадьми?

— И многому другому, — рассмеялся Фолкнер. — Мне думалось, будто я, не покладая рук, трудился, плавая по морям. Но оказалось, что выгребать навоз из конюшни не такое уж простое занятие. Однако, во всяком случае, земля не ходила подо мной ходуном, как палуба корабля. И мне не было надобности проводить часы, засунув голову в ведро. Но однажды ночью мой друг, его звали Сайлас Флетчер, занемог. В это самое время наша кобыла стала жеребиться. И когда ее сынок не мог выбраться на свет, мне пришлось помочь ему сделать это.

— Неужели вам не было страшно?

Фолкнер удивленно взглянул на нее. Он не привык, чтобы ему задавали подобные вопросы.

— Я пришел в ужас. Но, чудеса да и только, когда она услышала мой голос, тотчас успокоилась. Я действовал бессознательно. Мной руководил инстинкт. К тому времени, как Негодяй появился на свет, у меня было ощущение, что я его сам родил.

— Негодяй? А я думала, что у него должно быть благородное имя.

— Такое есть. Оно записано на страницах родословной. Для меня же он навсегда останется Негодяем.

— А что стало с Сайласом?

— Он скончался. Когда я пришел из конюшни, он уже окоченел.

Сара сжала губы. Она почувствовала, что в нем говорит застаревшая, тупая боль. Словно кровоточит едва затянувшаяся рана.

— Простите меня.

— Впоследствии я узнал, что он в свое время связался насчет меня с командующим полка, в котором служил когда-то. Принудил того дать согласие посмотреть меня. Меня сочли вполне пригодным. Но не было денег, чтобы купить себе звание.

— Где же вы их раздобыли?

— Я продал конюшню. Оказывается, Сайлас завещал мне свою долю. Вырученных денег точь-в-точь хватило, чтобы осуществить мои планы, я оставил себе только Негодяя и его мать. Ее отправил пастись, а его взял с собой. Я кинулся зарабатывать себе славу.

Он улыбнулся, но ей показалось, что улыбка вышла не совсем веселой.

— Судя по всему, вы добились успеха. Насколько мне известно, вас можно назвать довольно влиятельной персоной.

— Большинство меня просто-напросто боится. И лишь один человек доверяет.

— Герцог?

Фолкнер кивнул.

— Он великий человек. Я говорю это от чистого сердца. Мне еще ни разу не доводилось встречать людей, способных, как он, смело смотреть жизни в глаза?

— И вам нравится, что вас побаиваются?

— В этом есть своя польза, — он перевернулся на бок, опершись на локоть, пристально взглянул на Сару. Ветер трепал его черные волосы.

— Мне кажется, я ни разу в жизни не проводил время с женщиной подобным образом.

Смысл слов был предельно ясен. Женщины занимали в его жизни строго отведенное место, будучи объектом страсти и наслаждений. Или просто служили средством немного расслабиться. Нет, он не вел с ними задушевных бесед приятным весенним днем, искупав коня и полакомившись лимонным печеньем.

— Может быть, вам стоит делать это почаще?

Он уклончиво хмыкнул и смахнул с ее щеки выбившуюся из прически прядку волос.

— Дело в том, что мне не все до конца понятно.

— Что же, собственно?

Ей хотелось поддразнить его. Сделать вид, что она не понимает его неожиданно посерьезневшего взгляда. Однако все было бесполезно. Он спросил:

— Вам не тоскливо одной?

Нет, намеки и двусмысленность были ему явно не по душе. Он нанес удар ей прямо в сердце.

— А разве я одна? — тотчас возразила она. Она уже заранее подготовилась к обороне. Этот аргумент был ей в новинку. За ним скрывались ее более давние опасения.

— У меня есть миссис Дамас и другая прислуга. К тому же родня где-то в Уилтшире, троюродные братья и сестры, кажется, так. Разве можно упрекать мену одиночеством только потому, что я решила не выходить замуж?

— Редко кто из женщин согласился бы с вами.

Сара села, повернувшись к нему спиной. Обхватила руками колени.

— Женщины выходят замуж, чтобы обрести в муже опору или же ради самоутверждения. К счастью, я не нуждаюсь ни в том, ни в другом.

— Но для брака существует и иная причина.

Она взглянула на него через плечо. Он тоже приподнялся с земли. Теперь они сидели так близко друг к другу, что ей даже не надо было протягивать руку, чтобы коснуться его. Ее голос слегка подрагивал.

— Что же это за причина?

— Любовь.

Какой красивый у него рот. Какие безупречно очерченные губы. Ей сразу вспомнился вкус его поцелуя.

— Ни за что бы не подумала, что вы такой романтик.

— Я не знал этого раньше, — ответил он и, едва заметно придвинулся, давая время отстраниться если она того захочет.

Она не шелохнулась.

ГЛАВА 15

Губы на этот раз были более требовательными. Ему явно не хватало нежности. Мышцы на груди напряглись под ласкающими прикосновениями ее рук. Сквозь ткань рубашки она ощущала тепло его тела. А внутри у нее ворочался ком льда — смерзшиеся в глубине души, затаившиеся, до поры до времени, страхи. Теперь на них лился ослепительный солнечный свет.

Она слышала ритмичный гул барабанов. Звук нарастал, пока не заглушил ее учащенного дыхания. В вышине над холмом, над сияющей рекой, палисадом плыл голос камышовой свирели, выводящий нежную и страстную мелодию.

— Я так хочу тебя, — прошептал он, стягивая с ее плеча тунику. Она вздрогнула от восторженного предвкушения, чувствуя, как радость вспыхнула в ней, словно бутон цветка раскрывается под весенним солнцем. Как прекрасно наслаждаться этим днем, и этим мужчиной, и своим собственным «я». Они бросили в реку жемчужинку, привезенную с дальнего южного берега. Совершили приношение Великой Матери, прежде чем…

Сара широко распахнула глаза. Неужели это действительно происходит с ней? Ведь она же — Сара из Эйвбери. Сара Хаксли из дворянского поместья. У нее есть свой сад, она благовоспитанная женщина. Та самая Сара, которая нашла убитого цыгана и, которая, неведомым ей чутьем, ощутила, что в ее родной деревне творится неладное. Потому и явился в ее Эйвбери сильный и гордый человек… Явился этот мужчина, чтобы упасть в ее объятья.

Он жадно разжал языком ей зубы и коснулся ее языка. Это обжигающее ощущение было ей совершенно незнакомо и одновременно пронзило все тело сладкой истомой. Так вот, значит, что это такое? Неслыханная для нее прежде близость с мужчиной. Вкус его поцелуев, тепло его тела, запах его кожи, любовные стоны. Она ощущала его кожей, биением сердца, каждым жадным вздохом. Боже милостивый, совсем не удивительно, что люди сходят с ума, отведав однажды…

Она пошевелилась, ожидая от него новых ласк. Он и готовностью уступил ее желанию. Она шевельнулась еще раз, более откровенно. По его телу пробежала дрожь. Он крепко сжал ее в своих объятиях и застонал, грудным хрипловатым стоном, от которого все в ней затрепетало.

Она оказалась отгорожена от мира крепкой стеной из гранита и бархата. Ее плоть знала наперед каждое его движение. Она жадно радовалась ему, желала ощутить его вокруг себя, внутри себя. Ей хотелось, чтобы он довел ее до полнейшего изнеможения и одновременно наполнил жизнью. Она хотела его с такой жаждой и жадностью, что совершенно позабыла о том, что ей еще угрожает помешательство.

Она обвила его руками за шею. Их бедра соприкоснулись. Она чуть раздвинула ноги, как бы приглашая его лечь с ней на траву возле старого замка, возвысившегося над рекой, в сиянии весеннего дня. Оказавшись пойманной между небом и землей, в этом месте жестокости и красоты, она осмелилась развязать на нем рубашку и дотронуться ладонями до его обнаженного тела. Он оторвался от ее губ и теперь целовал изгибы ее шеи. Она стонала, уносясь в заоблачные выси блаженства и муки. Она трепетала. Волосы рассыпались по плечам и скользили у него под пальцами. Он хрипло и сдавленно позвал ее, словно имя с силой вырвали у него. Его рука скользнула ей под юбки, провела по шелковистой коже ее бедер. Он дразнил и ласкал столь искусно, что остатки ее сдержанности рассыпались в прах. Она провела рукой по его спине до изгиба поясницы. Согнула ноги в коленях и прильнула к мужчине всем телом. Фолкнер застонал. Его руки потянулись к поясу панталон. Еще мгновение, еще вздох и они…

Он замер. В ушах гудело. В глубине земли слышалось биение, мерное и низкое, словно рокот барабанов, призывающих его к свершению древнего ритуала. В вышине, в самом поднебесье заливалась и завораживала своей мелодией камышовая свирель. Безумие. Чем же еще можно объяснить неукротимое желание взять эту женщину? Наплевать на совесть и честь? Кажется, он позабыл о том, кто он и что он. Он забыл о том, кто она, каково место каждого в этом мире здравого смысла и начертанных правил. От его прежнего благоразумия не осталось и следа. И все же, в закоулках его сознания, этот мир все еще существовал и диктовал ему свои правила. Пусть он был затуманен нарастающей в нем волной страсти и нетерпения. Но тот мир исподволь напоминал ему: то, что он намеревается совершить — станет жестокой и неисправимой ошибкой.

И не только по обычным причинам. Конечно же, честь и приличия требовали, чтобы он остановился. Того же требовала от него привычка считать себя независимым и хладнокровным мужчиной, который не попадется ни в какие сети, как бы хитроумно они ни были расставлены. Но Сара трепетала в его объятиях — нежная, раскрывшаяся навстречу ему. Разве он способен оставить ее, словно наскучившую игрушку? Раз отдавшись ему, она завладеет им навсегда.

Какая-то часть его души навсегда останется на этой крутизне, где дуновения ветра легки, а земля недавно пробудилась к жизни. И эта частица никогда больше не вернется к нему. Она будет потеряна им навсегда, отданная в жертву охватившего его пламени.

Он замер, пока рассудок боролся в нем с желанием, столь древним, что он никак не мог подыскать ему название. И все из-за его любопытства, из-за того, что ему не терпелось лучше понять эту странную женщину, загадочную и хрупкую на вид, но такую сильную. Настолько сильную, что она может самостоятельно решать, чего же ей хочется.

— Сара? — он то ли прохрипел, то ли прошептал, предостерегая ее. — Мы не должны этого делать, — дыхание его прерывалось.

Он сделал все, что честь и здравый смысл требовали от него в данных обстоятельствах. Теперь же, все, что ни произойдет, целиком в ее руках. Как и он сам, в нежных, трепетных руках, лишавших его возможности сопротивляться. На ее губах блуждала улыбка, за которой крылось удивительное понимание. Ее улыбка давала ему понять, что сейчас любые сомнения никчемны и бесполезны.

Так уж получилось. Сара привлекла его к себе. Ее тело подалось и раскрылось навстречу ему. Последняя преграда пала в считанные мгновения. Здесь, на крутом холме, под ослепительным весенним солнцем они отдались друг другу. Из кустов вспархивали в бездонное небо жаворонки, парил в воздушных потоках сокол, под холмом бежала и сверкала на солнце река.

Прохладный ветер щекотал ей бедра. Сара села и, словно спросонья, огляделась по сторонам. Она весьма удивилась, что мир пребывал в том же состоянии покоя и на том же месте, где они оставили его, когда отважились отправиться… Впрочем, тот мир, в котором они побывали, находился теперь где-то далеко.

Фолкнер спал. Сара взглянула на него мельком и убедилась в этом. Она была несказанно рада. Пусть он спит. Более, чем когда-либо, ей нужно побыть наедине с собой, со своими мыслями. Она должна свыкнуться с мыслью о том, что же произошло между ними.

И как она только допустила? Как может благовоспитанная леди, отдаться мужчине, малознакомому, вовсе не мужу? Она уступила соблазнам и плотской похоти. Нарушила заповеди, которые внушались ей с детства. И главное — совершенно не жалела о случившемся!

Она встала, скорее для того, чтобы проверить, смогут ли теперь ноги носить ее. Казалось, что колени должны подломиться под ней, а земля — разверзнуться. Однако ничего не случилось. Она спокойно сошла вниз по склону холма к реке.

Там она опустилась на колени, зачерпнула в ладони воды, хорошо сполоснула разгоряченное лицо. Одежда на ней была помята, лиф платья расстегнут и сбит набок. Слегка вздрагивая от холодной воды, она сполоснула шею и грудь. Оправив платья на груди, застегнула пуговицы. Пальцы слегка вздрагивали, но только слегка. Быстро оглянувшись через плечо, убедилась, что Фолкнер еще спит, смочила в воде край нижней юбки и вытерлась. Крови было немного, самую малость. Будь она невестой, ее невинность могла бы вызвать сомнение. Но ей теперь поздно сожалеть и корить себя.

Бесстыдная шлюха, падшая женщина — вот кто она отныне. Но где же ужас? Отвращение к себе? Где трепет, раскаяние, угрызения совести? Где они — все эти чувства, которые должны вызывать в ее душе постыдные клички? В этот светлый день ослепительно синего неба и ненасытной жажды любви, в день блаженства и сладострастия, как ни странно, ни сожаления, ни раскаяния не было и в помине.

Может быть, сожаление о содеянном настигнет ее позже? Может быть. Сара глубоко вздохнула и зашагала вверх по холму. Фолкнер зашевелился, просыпаясь. Она села рядом с ним на траву и приготовилась выслушать и выдержать все, что он ей скажет.

Он открыл глаза. Спросонья они были у него хмурые, темно-серые. Он уставился на нее, глубоко вздохнул и сказал:

— Сара, мне очень жаль…

Недурно, весьма недурно. Могло быть гораздо хуже. В душе у нее проснулась крохотная надежда.

— А мне нет, — резко прервала она его и пошла за лошадьми.

ГЛАВА 16

Они ехали по Риджуэю и молчали. Напряжение росло между ними, по мере их приближения к Эйвбери. Сара не хотела сама начинать разговор. Ей не хотелось и поддерживать его. Фолкнер был этому рад. Ну как, во имя всех святых, ему извиниться за то, что он лишил ее девственности? А в том, что она была девственницей действительно, у него не было ни малейшего сомнения. И в то же время — страстной, жаркой и нежной женщиной, о которой только может мечтать мужчина. Удивительное сочетание, удивительная женщина. Удивительный день, когда мир, вдруг ни с того, ни с сего, перевернулся вверх дном. И все прежние убеждения, в соответствии с которыми он строил свою Жизнь, оказались полнейшей бессмыслицей, рассыпались в прах.

Негодяй уловил смятение, царившее в душе хозяина, испуганно дернулся. Фолкнер успокоил его легким прикосновением ладони. Они приближались к деревне. Он искоса пристально взглянул на Сару. Онаказалась воплощением спокойствия. Ни одна волосинка не выбилась из прически. Словно там, на холме, не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Лишь чувство глубокой умиротворенности во всем теле и блаженные отзвуки, испытанного им наслаждения, свидетельствовали, что все это — правда.

Неожиданно ее брови, гордо очерченные, словно крылья птицы, сошлись в ниточку. Ага, наконец-то, первый признак тревоги. Но она совершенно не смотрела на него и даже — не в пространство. Она пристально смотрела на…

— Кто это? — спросил Фолкнер.

— Дейви Хемпер, сын миссис Хемпер. И с чего это он так вырядился?

Парень действительно был одет куда более пышно, чем Фолкнер когда-либо видел. На нем была новая шляпа, камзол и белоснежная рубашка, отменно сшитые панталоны и башмаки, которые не посрамили бы самого Криспина.

— Не иначе, у него в карманах завелись деньжата?

— Тем лучше для него. Послушайте, нам несомненно необходимо…

Сара пропустила мимо ушей его замечание и, чтобы не продолжать разговора, погнала кобылу вперед. Фолкнер что-то сердито бормотал себе под нос. Вот уж воистину несноснейшая особа. Ее больше интересует, как расфуфырился этот мальчонка, нежели то, что произошло между ними. Однако и впрямь, нечасто случается, чтобы деревенским парням удалось получить за услуги звонкую монету. Фолкнер догадывался, что в деревне, скорее всего, за услугу расплачиваются услугой. И где Дейви умудрился подзаработать себе на новое платье?

Несмотря на события этого дня, Фолкнер все-таки не забыл, зачем, собственно, он прибыл сюда. Его начали терзать угрызения совести, как только он подумал, чем занимался, вместо того, чтобы распутывать улики и факты. Он предпочел предаться любовным утехам с леди Сарой.

Необходимо срочно сменить линию поведения. Он еще ни разу в жизни не уклонялся от выполнения долга и не собирался изменять своим правилам. Однако он все равно не мог тотчас бросить Сару и заняться делом, будто ничего не случилось.

Сара сама решила эту проблему. Когда они подъехали к гостинице, она спешилась и сказала:

— Будьте добры, передайте сэру Исааку, что я зайду попозже справиться о его здоровье.

Фолкнер смог только кивнуть головой. А она, как ни в чем не бывало, направилась домой. Он замер, удивленно и, чему немало изумился, обиженно глядя ей вслед. Сказать по правде, он даже разозлился. К тому времени, как он расседлал лошадей и поставил их в стойло, внутри него все кипело от ярости. Громко топая, он прошел в зал гостиницы и, заказав себе кружку эля, сел на первый попавшийся стул.

Как она посмела вести себя таким образом? Неужели она и в самом деле столь бесчувственна, если развернулась и ушла, ни словом, ни жестом не дав ему понять, что случившееся небезразлично ей? Ему очень хотелось знать, какое чувство у нее сейчас в душе: сожаление или радость? Прекрасно, пусть поступает, как ей вздумается. Он сейчас допьет свой эль и отправится на поиски констебля Даггина и Дейви Хемпера. Необходимо встретиться и поговорить с помощником викария Эдвардсом. И раз уж он взялся за дело, то надо хорошенько расспросить пухлую особу, владелицу лавки. Чтобы до отъезда узнать все, что только возможно и невозможно, об Эйвбери и ее обитателях. Если среди них затесался убийца, ему не избежать возмездия. И черт побери эту Сару.

С опаской глядя на Фолкнера, к столику подошла Аннелиз. Он тотчас догадался, что пугает всех своим зловещим видом, и вы давил некое подобие улыбки. Аннелиз поставила перед ним кружку и поспешила унести ноги.

Он вздохнул и тотчас же позабыл о ней. Эль был прохладный и свежий. Однако Фолкнер не собирался засиживаться. Отпив из кружки лишь половину содержимого, он поднялся. Но в этот момент на улице раздался грохот. Прибыла карета из Бата.

Вздымая за собой шлейф пыли, звякая упряжью и дребезжа, карета въехала во двор гостиницы и остановилась. Морли выскочил, не мешкая, навстречу, чтобы поприветствовать пассажиров. Фолкнер вышел следом. Небрежно прислонился к притолоке и скрестил руки на груди. С мрачным видом Фолкнер наблюдал за поднявшейся во дворе суматохой.

Публика прибыла разношерстная. Несколько бродячих торговцев, какая-то измученная женщина с маленьким ребенком, два щеголеватых молодых человека. Молодые люди с нарочитым усердием принялись размахивать перед собой носовыми платками и громко жаловаться на дорожные неудобства.

— Не езда, а сущее наказание, — сказал тот, что был пониже ростом. — Ума не приложу, как тебе удалось уговорить меня ввязаться в эту авантюру?

— Исключительно, ради острых ощущений, дружище, — ответил его спутник. — Теперь тебе будет о чем рассказать и на что пожаловаться в клубе, каким-нибудь приятным вечерком.

— Ничего подобного, Баффер. Но мы уже прибыли на место. А это — самое главное. Ты уж прости меня, если я с трудом, но сдерживаю желание броситься лобызать землю.

Баффер — ну и имечко, черт возьми, — театрально вздохнул и обратился к Морли:

— Эль, дружище. И чем больше, тем лучше. У меня в горле запеклось, словно в песках Аравии.

Трактирщик нахмурился. Как бы между делом, провожая торговцев в гостиницу, он заметил:

— Вы оба получите эль, но лишь тогда, когда в моей руке окажется монета. Но не раньше. Не раньше.

Лошадиное лицо Баффера залилось краской негодования:

— Вы в своем уме? Как вы смеете так со мной разговаривать?

— Представьте себе, смею. После того, сколько мне задолжали вы и вам подобные. А теперь ступайте прочь и не возвращайтесь, пока не найдете способ рассчитаться со мной.

Уязвленный молодой человек сжал кулаки и сделал шаг вперед. Глаза сверкали злобой. Фолкнер пристально наблюдал за ним. Он и раньше встречал подобных. Вспыльчивые и заносчивые, они не способны уладить скандалы единственным, но самым действенным способом — просто рассчитаться с долгами. Это легко могло подтолкнуть молодого человека к насилию.

К счастью, приятель отличался от него благоразумием, хотя и не намного, он принялся уговаривать Баффера:

— Ну что ты так переживаешь? Подумаешь, что такого он сказал? — он дергал друга за рукав. — Пойдем отсюда.

— Никто не смеет так со мной разговаривать, не то, что какой-то жалкий зачуханный трактирщик. Я не потерплю…

— Прошу тебя! Какая разница? Пойдем, — он снова настойчиво потянул друга за рукав. Тот нехотя подчинился и позволил увести себя. Однако перед тем, как исчезнуть, еще разок глянул на Морли с ненавистью и негодованием.

В ответ трактирщик выразительно плюнул на то место, где до этого стояли молодые джентльмены. После чего, с чувством исполненного долга, поспешил вслед за своими клиентами. Фолкнер остался стоять, размышляя о только что увиденной сцене.

И все-таки он не настолько увлекся, чтобы при этом не замечать окружающих. Аннелиз выглядывала из-за угла гостиницы, в отчаянии прижав к груди кулачки. На ее милом личике застыло выражение чувства полной безысходности.

Фолкнер подошел к ней, прокашлялся. Он опять убеждался в том, что женщины совершенно недоступны его пониманию. Но, по крайней мере, Аннелиз слеплена из куда более знакомого ему теста, нежели, столь непохожая ни на кого, несносная, загадочная Сара.

— Простите, — тихо сказал Фолкнер, предельно вежливым тоном, не желая напугать девушку. — Вы, случайно, не знаете, кто эти молодые люди?

Несмотря на его предосторожность, Аннелиз подпрыгнула, как ужаленная. Он уже решил, что она, того и гляди, сбежит от него. Однако девушка совладала с собой, хотя не без усилия. Голос звучал тихо и печально. Глядя вслед джентльменам, она произнесла:

— Это был виконт Джастин Ходдинуорт. Он сын маркиза и маркизы Ходдинуортов. С другим джентльменом я не знакома.

— Тот, что повыше ростом — Баффер, он Ходдинуорт?

Аннелиз кивнула, все еще с тоской глядя ему вслед. И Фолкнеру подумалось не без издевки, что так щенок смотрит на новый ботинок, который хозяин прячет от него в шкаф.

— Он живет здесь неподалеку у своих родителей, — добавила Аннелиз.

— Понятно, — он вспомнил, что Сара говорила о маркизе, проживающей в округе. — И давно они здесь поселились?

— Несколько месяцев назад. Переехали сюда из Лондона.

И тут до него дошло. Никто из аристократов не отправился бы в добровольную ссылку, да еще в такую глушь. Покинуть столицу, если есть хоть какие-то средства, чтобы вести относительно приличную светскую жизнь, невозможно. По всей видимости, у Ходдинуортов таких средств не осталось. Что ж, ему придется добавить к списку людей, которых он намерен допросить, и юного Ходдинуорта. Или, как бишь его — Баффера.

Фолкнер воспрянул духом. Он, наконец-то, твердо решил не уклоняться от выполнения долга, но пока еще и не собирался заканчивать беседу с Аннелиз.

— Вы сегодня видели сэра Исаака?

— О, да, сэр. Он спустился вниз к завтраку. Совершил небольшую прогулку. А затем, ваш джентльмен предложил ему отдохнуть.

— Молодец, Криспин. Передайте ему, что я скоро вернусь, — а затем, словно только что вспомнил, добавил: — А также скажите ему, что мистрис Хаксли придет сегодня попозже навестить сэра Исаака.

Аннелиз тотчас наострила ушки. Она подождала еще немного, пока не поняла, что Фолкнер не намерен задерживать ее ни минутой дольше. После чего, заторопилась в гостиницу.

Фолкнер стоял посреди улицы, глубоко засунув руки в карманы, и оглядывался по сторонам. Откуда же ему начать? Кузница Даггина стояла с опущенными ставнями. Значит, констебль куда-то отправился. Возможно, навестить свои поля. Сейчас весна, вспомнил Фолкнер. Многие жители, наверняка, будут заняты на огородах. Однако не все. Лавка оставалась открытой. Из-за дверей слышался шорох пышной юбки. Фолкнер подавил тяжелый вздох. Чего только не сделаешь ради Ее Величества и державы. И ради герцога.

Миссус Гуди пришла в восторг, когда увидела его. Ее радость также, как и телеса, была столь безграничной, что, казалось, миссис Гуди лопнет от переполнявших ее чувств. :

Едва только он обмолвился об убитых цыганах, ее словно прорвало:

— Жулики, вот кто они такие, — затараторила лавочница, — я всегда говорила, нельзя дозволить, чтобы они сшивались здесь, среди приличных людей.

— У вас, значит, были какие-то неприятности с цыганами?

— Нет, я бы этого не сказала. Но разве можно им доверять, скажите мне? Нужен глаз да глаз, как только они появляются в округе.

— А вы не удивились, когда произошли эти убийства?

— Ни чуточки. Эта братия, то и дело, ссорится между собой, если не из-за одного, то из-за другого. То коза, то лошадь, а то из-за женщины. Им лишь бы найти для скандала повод, а там…

— И тем не менее, они не доставляли вам хлопот?

— Почти что никаких, — согласилась она, — но от них можно ожидать чего угодно, согласны? Поэтому, когда мы нашли убитых, как бы вам сказать, никто не удивился. С какой стати?

— А вот мистрис Хаксли, наоборот.

Лавочница хмуро кивнула.

— Ах, вот в чем тут дело. Конечно, уж на ней убийство не могло не сказаться. Именно она первой наткнулась на мертвеца. На ее месте любой свихнулся бы. И все же, что ни говори, уж простите меня заранее, по-моему, она подняла из-за убитых слишком много шума. В конце концов, это были всего лишь цыгане.

— Как я понимаю, для мистрис Хаксли это обстоятельство не играет особой роли.

— И в этом вся она. Уж такая щепетильная, что Боже мой. Настоящая благородная леди. Разве можно, скажите на милость, судить ее строго, коль она ничего не смыслит в житейских делах?

Фолкнер с трудом переварил сказанное, пытаясь мысленно увязать эту информацию с той женщиной, которую ему довелось познать на холме у замка. Щепетильная, спору нет. Сара Хаксли могла быть загадкой, но он каким-то внутренним чутьем верил ей. Что же касается настоящей благородной леди… Он подозревал, что, возможно, даже она сама не согласится с подобным определением. Он не стал вдаваться в рассуждение о том, насколько хорошо она разбиралась в правилах и закономерностях этого мира. Мира, где, как ему показалось, она ходила по краю пропасти. И тем не менее, он ощущал в ней некую мудрость и силу духа. Мудрость и подсказывала ей, что до истины докопаться необходимо. Убийца должен получить по заслугам — ради всех них, ради Эйвбери.

— Скажите мне, — поинтересовался Фолкнер, — а что думают о моем приезде местные жители? Не кривите душой, говорите начистоту — мне нужна только правда.

Казалось, миссис Гуди совершенно растерялась. То, что она оказалась объектом пристального внимания Фолкнера, выбивало ее из колеи. Как отвечать на столь деликатный вопрос? Она не знала, что ей говорить и поэтому решила прибегнуть к лести.

— Сэр Исаак видный человек, как и вы, сэр.

— Это очень мило с вашей стороны, но как мне кажется, вы слегка уклонились от ответа на мой вопрос. Может быть, людей раздражает мое присутствие? Я хожу повсюду, расспрашиваю, ворошу прошлое, которое лучше было бы похоронить и забыть.

— Прошлое, сэр? — на лице лавочницы читалось искреннее изумление.

Он пожал плечами, мол, что же здесь неясно?

— Среди местных жителей обязательно должны быть и ссоры, и взаимная неприязнь, и старые обиды — без всего этого никак не обойтись в таком месте, как вы думаете?

— Не больше, чем где-либо еще, скажу я вам.

— Но ведь вы, наверняка, не станете утверждать, что здесь, в Эйвбери, все прекрасно уживаются друг с другом?

Он надеялся, что уж на такую отличную наживку она обязательно клюнет. Миссус Гуди украдкой взглянула на дверь, чтобы убедиться — их никто не подслушивает.

— Нет, конечно, такого я не берусь утверждать. Вот мастер Морли, к примеру, ему палец в рот не клади. Да и вспыльчив, что греха таить. Он пару раз сильно повздорил со старым викарием.

— А как молодой помощник викария? — полюбопытствовал Фолкнер, припомнив, с какой прытью Эдвардс кинулся утешать милашку Аннелиз.

— Я только один раз слышала, как Морли говорил, что священник слишком болтлив. Вот и все. Нет, новый священник не так уж плох. Как-то однажды он даже пытался помирить доктора Костоправа и миссис Хемпер, ей Богу.

— А что доктора действительно так зовут?

Миссус Гуди расплылась в улыбке.

— Вы почти угадали, коль уж на то пошло. Правда, любой бы на его месте, прежде всего поменял имя, а уж потом пошел в лекари, скажу я вам.

Она вытянула шею, шепча Фолкнеру прямо в ухо:

— А он не дурак выпить, этот Костоправ. Но я его не осуждаю. А большинство людей в нашей округе и до сих пор, заболев, сначала идут к старухе.

— А что вы скажете о Ходдинуортах? Надеюсь, с ними не было хлопот?

Лицо лавочницы собралось в презрительную мину.

— Эта семейка? Чего хорошего можно от них ждать? Знай только, являются сюда и распоряжаются. Тоже господа: это им подай за так, то подай, раз они такие благородные. Уж если хотите знать мое мнение, у них, должно быть, ни гроша за душой. Их только нам здесь еще не хватало, уж поверьте.

— Не подумайте, конечно, — спешно поправилась она. — Я, сэр, ничего не имею против благородных. Я всего лишь…

Фолкнер поднял руку, не давая ей договорить.

— Я все прекрасно понял, миссис Гуди. Вы мне весьма помогли, весьма.

Он рассеянно посмотрел в окно. А что там мелькнуло лазурно-голубое на другой стороне улицы? Помнится, на Саре утром было платье такого же цвета. Неужели она направилась навещать сэра Исаака?

Но когда он посмотрел еще раз, там уже никого не был? видно. Миссус Гуди продолжала болтать без умолку, и ему ничего не оставалось, как притвориться, что он внимательно слушает. Но мысли его были далеко.

Что сейчас делает Сара? Думает ли она о нем и о том, что произошло между ними? Наверное, корит себя, несмотря на всю напускную храбрость». Эта мысль уязвила его и поразила в самое сердце. Меньше всего на свете он хотел бы видеть ее страдающей или обиженной. Внезапно для него ее чувства стали куда важнее, чем собственные.

— Вот я и сказала викарию, как сейчас вам говорю… Нельзя полагать, будто людей…

— Простите меня, миссис Гуди. Боюсь, что я и без того отнял у вас слишком много времени.

— Что? Да что вы, сэр, нет! Я очень рада, что смогла помочь вам. Да, о чем это я говорила…

И она затараторила дальше. Он слушал вполуха. Мысленно он был вместе с Сарой. Как там она без него? Предположить можно было, что угодно: отдыхает, спокойно поразмыслив о случившемся. Принимает ванну — нет, подсказывал ему рассудок, сейчас об этом думать как-то не к месту. Обихаживает свой садик, кормит канарейку, сидит у окна? И даже, кто знает, а вдруг она думает о нем?

Еще мгновение, и он окончательно потеряет голову, как влюбленный мальчишка. Он не мог, не желал позволить себе подобной глупости. Она была всего лишь женщиной. Ею полагалось наслаждаться, но не в коем случае не увлекаться. Наоборот, он должен идти дальше, покоряя новые сердца, как делали это все мужчины с незапамятных времен, как заведено самим мирозданием.

И все же он не мог выбросить из головы мысли о ней, то и дело рисуя в воображении, как она отдыхает, купается, сидит в задумчивости. Он мог представить дюжину, сотню, тысячу подобных образов. Но ни один из них, ни на йоту, не был близок к действительности. Ибо образам не доставало либо чайника, либо внутренних усилий дабы не запустить им в некую известную самонадеянную голову.

ГЛАВА 17

— Моя дорогая, — несколько свысока заговорила маркиза Ходдинуорт. — Я безмерно рада, что застала вас дома. Если верить вашей экономке, такое случается не слишком часто.

«И сейчас было бы точно также, — подумала Сара. — Не вздумай миссис Дамас отлучиться куда-то на несколько минут».

Вернувшись, Сара была несказанно рада, что сумела прошмыгнуть в дом незамеченной. И наслаждалась одиночеством лишь до того мгновения, пока, по глупости, не отозвалась на стук в дверь. И тотчас же оказалась лицом к лицу с дамой, которая представляла в Эйвбери высшее общество.

Справедливости ради, следует заметить, что маркиза вовсе не была дурнушкой. Ей удавалось сохранить лоск избалованной светской дамы. Таковой она являлась с рождения и поэтому стремилась вернуться в Лондон. А до этого счастливого дня ей приходилось довольствоваться окружением, которое, при других обстоятельствах, она сочла бы недостойным своей особы.

— Надеюсь, вам понравился дом? — поинтересовалась Сара. Она изо всех сил сжала ручку чайника, чтобы только не поддаться соблазну, не запустить им в сторону гостьи. Менее получаса она провела в обществе маркизы. Но и этого оказалось достаточно. Она и без того была внутренне напряжена. И едва не сорвалась. Именно тогда, когда больше всего на свете, ей нужно было одиночество, она вынуждена терпеть присутствие женщины, которую, правдами и неправдами, предпочитала избегать. Что еще хуже, Элизабет Ходдинуорт была достаточно умудренной и рассудительной в житейских делах. Поэтому нельзя было исключать возможность, пусть даже самую малую, что маркиза может запросто заподозрить Сару. И догадаться, что с Фолкнером ее связывает не просто конная прогулка по окрестностям Эйвбери. Тем более, ясным весенним днем.

— Дом весьма даже… приемлемый, — выдавила маркиза, сделав короткую паузу, давая этим понять, что он показался ей каким угодно, только не таковым. — Собственно говоря, Хаксли и Ходдинуорты состояли в дальнем родстве.

Сара уже не могла припомнить всех его подробностей. Но и этого оказалось достаточно, чтобы предоставить в пользование семье маркиза ее собственность за пределами деревни, не решая при этом такой приземленный вопрос, как арендная плата. Ничего не поделаешь. Сара отнесла это на счет христианской благотворительности, надеясь, что Ходдинуортам скоро удастся вернуть себе былое состояние. Но неужели при этом она обязана терпеть и хищный взгляд маркизы, и ее саркастическую улыбку? При виде кузины ей на ум приходила изголодавшаяся тигрица.

— Лучшее, что можно сказать о сельской жизни, — продолжала Элизабет, — что она, в высшей степени, спокойная и размеренная.

Сара сочла это утверждение чудовищно далеким от истины, однако воздержалась от комментариев. Рано или поздно, ее гостья дойдет, наконец, до цели своего визита. И если просьба окажется хотя бы частично приемлемой, Сара, не колеблясь, согласится выполнить все, что угодно.

Лишь бы эта Элизабет поскорее убиралась отсюда восвояси.

— Я хочу, чтобы меня представили этому Деверо.

Чашка дрогнула в руке Сары, кипяток плеснулся на пальцы, она этого даже не заметила.

— Что вы сказали?

— Что слышали. Он здесь, и вы с ним познакомились. И вот теперь я желаю сделать то же самое. Вернее, если быть точной, я хочу, чтобы мы все — Джастин, я и лорд Харли были ему представлены.

Лорд Харли, маркиз, был супругом Элизабет на протяжении вот уже тридцати лет. И тем не менее, она всегда обращалась к нему с предельной официозностью. В этом ощущалась изрядная доля презрения. Они не ладили между собой. В Лондоне у них была возможность избегать общества друг друга. Поэтому их насильственная близость в Эйвбери не могла не сказаться на их и без того натянутых отношениях.

— Понятно, — пробормотала Сара. На самом деле ей вовсе не было понятно. Однако Элизабет не стала тратить время, чтобы получше просветить ее по данному вопросу.

— У вас нет ни малейшего понятия, что это за персона.

— Он — доверенное лицо герцога Мальборо.

— Господи, и, по-вашему, это все? Безусловно, Деверо пользуется у герцога доверием. Но это только начало. Говорят, он самый талантливый человек во всем Лондоне. И конечно, самый беспощадный. Горе тому, кто осмелится перейти ему дорогу. О его богатстве ходят легенды. Его влияние безгранично. Кому дано предугадать, в какие выси его занесет?

«Туда, куда он сам захочет», — подумала Сара, но придержала язык. Элизабет вздохнула, снисходительно набираясь терпения, и продолжала:

— Я прекрасно понимаю, что это выше вашего разумения. Но попытайтесь же, наконец, понять, что Деверо — весьма значительная фигура. Одно его слово может сотворить чудеса. И если он согласится пойти нам навстречу, мы тотчас же вернем себе все: богатство, положение в обществе, имя, наконец…

— Можно подумать, что он сам Господь-бог.

— Издевайтесь, если хотите. Но все равно это так. И то, что Деверо оказался здесь, для нас редкое везение. Будет величайшей глупостью не воспользоваться таким шансом.

— А почему вы решили, что я смогу вам помочь? — спросила Сара, стараясь не выдать себя.

— Вы с ним знакомы.

— Но и Джон Морли тоже знаком. Вы бы могли попросить его оказать вам такую услугу, — это было жестокое предложение. Она сразу же пожалела о сказанном. Однако терпение ее было на пределе. Она чувствовала себя совершенно незащищенной, уязвимой со всех сторон. Ее неожиданно охватила слабость, в душу закрался страх. И все потому, что маркиза завела разговор о Фолкнере.

— Но это же абсурд! Ведь вы — благовоспитанная женщина. Сами не без положения в обществе. Ну, или, что здесь таковым называется. Он согласится выслушать вашу просьбу.

— Неужели?

— Ну, ради Бога, Сара, что с вами такое? Вы же прекрасно знаете, что он выслушает вас. В вас действительно есть привлекательность, несмотря на все ваши старания скрывать свои прелести…

Меньше всего на свете Сара была склонна к обсуждению столь щекотливой темы, какую же привлекательность обнаружит в ней для себя несравненный сэр Уильям Фолкнер Деверо.

— Боюсь, что буду вынуждена разочаровать и огорчить. Допустим, мне удастся каким-то образом представить вас. Однако можно ли надеяться, что он согласится помочь?

— Да, шансы невелики, — согласилась Элизабет. Она слегка ссутулилась, понурила голову. Однако через мгновение снова гордо выпрямилась. — И все же, игра стоит свеч. И, — добавила она еще энергичнее, — не думайте, что мы требуем от вас невозможного. Одного слова, сказанного им на ушко нужным людям, будет более чем достаточно.

— Мне кажется, вы несколько переоцениваете его возможности, — сказала Сара.

— Ничуть, моя дорогая, ничуть. Как можно переоценить могущество? — убеждала Элизабет. — В конечном итоге, это самое главное, понимаете?

Фолкнер сказал Саре, что его многие опасаются. И судя по всему, это утверждение не было преувеличением. А еще он рассказал, как юношей, пусть неосознанно, страдая от одиночества, уязвленной гордости, обид, поставил перед собой цель — добиться для себя места в жизни. И тот юноша осмелился ослушаться отца, пославшего его в матросы. Он сумел начертать свой курс. И до сих пор внутренне переживает утрату дорогого друга. Друга, который, умирая, помог ему выбрать единственно правильный путь.

А еще он умел купать лошадей солнечным утром. Лежать на склоне холма, наслаждаясь весенним днем. И дарить ей величайшую paдость, о которой она до этого дня не могла и мечтать.

И еще он спрашивал ее о любви.

Непростой человек, ничего не скажешь. И к тому же, оказывается, опасный.

Сара поставила чайник и взглянула в окно — мимо Элизабет, мимо тонких белых занавесок, которые слегка колыхались от ветра, мимо сада с его высокой стеной. Она вспомнила округлые холмы и глубокие затененные лощины того единственного мира, который был известен только ей одной.

Еле слышно она сказала маркизе:

— Я сделаю все, что в моих силах.

День, начавшийся с вручения корзины, завершался тем же самым. Миссис Дамас объясняла Саре:

— Я поставила для сэра Исаака горшочек с запеченными мозгами. Пусть он намазывает их тонким слоем на хлеб. Это поможет ему встать на ноги.

— Не сомневаюсь, — согласилась Сара и взялась за ручку корзины. Она была почти такой же тяжелой, как и утренняя. Однако чуточку легче. Сара поставила ее на пол у двери, сняла с крючка шаль, надела капот, подняла корзину, вышла из дома и торопливо зашагала по дорожке, опасаясь, как бы не передумать.

Она распрощалась с Элизабет, пообещав той, что не станет откладывать ее просьбы в долгий ящик. По дороге ей не встретилось ни единой живой души. Все жители в этот час благоразумно сидели за ужином. Небо было по-прежнему ясным. Дни стали заметно длиннее. Многие после ужина снова выйдут в поле и на огороды, чтобы поработать до наступления темноты. Если ей повезет, никто и не заметит, будучи занят своими делами, куда и откуда она направляется.

В общем зале гостиницы никого не оказалось. Дневная карета уже отъехала. Пассажиры разошлись по своим делам. Огородные работы шли полным ходом, и местные жители не засиживались здесь подолгу. В это время в делах Морли наступило затишье, и он использовал каждую минуту, занимаясь своим любимым делом — с превеликим усердием начищал кружки.

— Добрый вечер, — поздоровалась Сара, переступив порог.

Он оторвался от кружки, недовольно хмыкнул и мотнул головой в сторону боковой двери.

— Если вы к сэру Исааку, то он вышел прогуляться во двор. Хотя, вот уж не понимаю, как может человек его возраста рисковать своими легкими?

Сара чуть было не спросила, с ним ли Фолкнер, но вовремя сдержалась и шагнула через порог. Ее слегка трясло. Сэр Исаак был во дворе. Он стоял у небольшой железной калитки в каменной стене, отделявшей гостиницу от старого кладбища на задворках. Сэр Исаак был один и пребывал в задумчивом настроении.

Со смешанным чувством облегчения и сожаления, охватившим ее, Сара направилась к старику.

— Сэр Исаак?

Он повернулся, увидел ее и заулыбался.

— А вот и вы, мистрис Хаксли, — его улыбка тотчас же слегка померкла. — Как ваше самочувствие?

Разумеется, ее тайне ничего не угрожало в обществе старого ученого, который, как о нем говорили, вел прямо-таки монашескую жизнь. Или все-таки?

— Прекрасно, — ответила она. — Я принесла вам кое-что из коронных блюд миссис Дамас. Она утверждает, что оно быстро поставит вас на ноги.

— Как это мило с ее стороны, да и с вашей. А как прошли замеры?

— Замеры? — Боже милостивый, у нее совершенно вылетело из головы, зачем они с Фолкнером поехали. — Знаете ли, у нас возникли кое-какие трудности. Боюсь, что мы не добились ничего существенного.

Он, слегка недоумевая, посмотрел на нее, но лишь на какое-то мгновение. Затем он снова улыбнулся, понимающе и терпеливо предложил:

— Ничего страшного, моя милая. Уверен, если вы попробуете еще разок, у вас получится лучше. И у Фолкнера — тоже.

Господи! О чем они говорят? Если они с Фолкнером попробуют еще лучше сделать то, что они уже сделали, от них просто-напросто больше ничего не останется. Но она об этом предпочла помолчать.

— У вас уже появилась возможность оценить ваши находки? — спросила она, пока они возвращались в гостиницу.

— Боюсь, что не совсем. Все это слишком запутанно. Тем не менее, я более чем когда-либо, убежден, что Эйвбери и ее окрестности были воздвигнуты намеренно в религиозных целях. Ну а дальше требуется новое исследование.

— В религиозных целях?

Сэр Исаак кивнул.

— Здесь самое главное — взглянуть на все непредвзятым взглядом. Мы имеем дело с давно прошедшими временами. Еще задолго до первых признаков христианства и даже наших иудаистских предшественников, люди воспринимали себя в довольно прямых отношениях и связях с силами творения.

— Я полагаю, иначе быть и не могло. Они жили в гармонии с самой природой.

— Именно потому я и полагаю, что Эйвбери — это что-то вроде собора. Хотя в более внушительных размерах, неслыханных в наши дни. И если я прав, по всей видимости, здесь располагался религиозный центр этой части Британии. Рядом с ним, Стоунхендж, например, выглядит совершенным карликом.

— Невероятно! — тихонько ахнула Сара, и они вошли в гостиницу. Она не переставала удивляться, как далеко отошел он от своих любимых друидов, облаченных в белые балахоны. И от шаманствующих дикарей. Следовало признать, что теперь сэр Исаак был не столь уж далек от истины.

И чтобы проверить его догадку, Сара поинтересовалась:

— А недавние привидения имеют к этому отношение?

— Привидения? А, вы имеете в виду здесь, в «Розе». Господи, вряд ли, я думаю. Если Морли прав, то это — монахи.

— И вы считаете такое возможным?

— То, что давно истлевшие монахи, жаждут отмщения за старые прегрешения Генри Тюдора? — Сэр Исаак пожал плечами. — Кто знает? По-моему, самое главное — Морли в это верит. И как мне кажется, это на нем плохо сказывается.

— Да, в последнее время выглядит он неважно, — согласилась Сара. — Может быть, мне стоит поделиться с ним одним из коронных блюд миссис Дамас? Как вы думаете?

Возле парадной двери мелькнула тень. Сара заметила слишком поздно, как перед ними выросла высокая фигура. Она даже не успела подготовиться к встрече.

— С кем и чем вы собираетесь поделиться? — вкрадчиво спросил Фолкнер.

ГЛАВА 18

Сара ахнула. Фолкнер стоял рядом с ними, будто только что вырос из-под земли. Его внезапное появление лишило ее дара речи.

К счастью, сэр Исаак не понес подобных потерь.

— С Морли, — приятным голосом произнес он, — мы говорили о том, что у него нездоровый вид.

— Вы также, мистрис Хаксли, несколько раскраснелись, — заметил Фолкнер. И с едва заметной издевкой добавил: — Надеюсь, вас не лихорадит?

— О, я надеюсь, что нет, — ответил за нее сэр Исаак. — Не правда ли? — он обратился к Саре, — вы сказали мне, что чувствуете себя великолепно.

— Так оно и есть, — спешно вмешалась в их разговор Сара и посмотрела на Фолкнера испепеляющим взглядом, который должен был уничтожить его на месте, — сэр Уильям несколько преувеличивает.

Но он от ее взгляда никуда не исчез и ничуть не смутился.

Неужели ей действительно померещилось в улыбке Элизабет нечто тигриное? Разве идет в сравнение с хищным оскалом Фолкнера улыбка маркизы. Между прочим, коль уж она думает об этом, с какой стати он так зол? В нем не чувствовалось ни презрения, ни брезгливой насмешки, ни чего-то еще в таком роде, что, в ее представлении, должно выпасть на долю падшей женщины, позабывшей о чести. От него волнами, грозя проглотить ее, исходила самая обыкновенная холодная злоба.

Сара быстро отступила назад, совладала с собой и протянула корзинку сэру Исааку.

— Мне пора.

То, что она пообещала Элизабет познакомить ее с сэром Уильямом, может подождать. Сейчас не время докучать ему такими просьбами.

— Вы уже уходите? Так быстро? — вкрадчиво промурлыкал Фолкнер. — Именно тогда, когда я решил, что нам стоит познакомиться поближе?

Уловка удалась. Щеки Сары залились ярким румянцем. Она открыла рот, чтобы дать ему отпор, но не сумела вымолвить ни слова.

Сэр Исаак пребывал в блаженном неведении. Или только делал вид? Он поспешил заполнить возникшую паузу:

— Мне пришла замечательная мысль! Разрешите пригласить вас на ужин? Пирог из почек у Морли просто отменный. Я бы с восторгом присоединился к вам, но мне, право, надо отдохнуть. Ага, — вот и свободный столик, — честно сказать, все столики были свободными. Зачем цепляться к словам? — Морли, друг мой, к вам двое на ужин. О, я, кажется, чую запах свежеиспеченного хлеба!

— Он у нас всегда свежий, — буркнул Морли, выходя из-за стойки. Он недоверчиво посмотрел на компанию, но не без интереса. Любой посетитель был лучше, чем полное отсутствие таковых. — Значит, ужин, говорите.

— Продолжайте беседу, — подсказал сэр Исаак. — Можете обсуждать все, что вам заблагорассудится: цыган, руины, все на свете. А я с удовольствием потом полюбопытствую, к каким выводам вы пришли, — и с корзинкой в руке он поспешил к лестнице. — И не забудьте отведать пирога. Пальчики оближешь!

— Сегодня вечером пирог не подается, — заметил Морли. — Только хлебный пудинг.

— Ну вот, видите, сегодня нет пирога с почками, — начала было, Сара.

— Аннелиз! — проревел Морли. — Затевай пирог. Садитесь, сэр Уильям, вам, как всегда, эль? А вы чего желаете, мистрис? Могу предложить вам шерри.

— Терпеть не могу шерри, — ответила Сара. Уж если ей не отвертеться от ужина с Фолкнером, а тем более, не избежать сплетен, которые разнесутся по деревне к завтрашнему утру, то уж пить, так пить в свое удовольствие. — Портеру, — заказала она.

Брови Морли изумленно выгнулись. Однако он не стал спорить, а бросился выполнять заказ. Фолкнер тем временем хотя и слегка удивился, выдвинул ей стул и переспросил:

— Портеру?

— Это вполне приличный напиток.

Фолкнер промычал что-то нечленораздельное и сел напротив нее. Они молча смотрели друг на друга.

— Итак, — начал Фолкнер, нарушая напряженную тишину. — Вы пьете портер, терпеть не можете хлебный пудинг и держите слово, касательно престарелых джентльменов, коих вы обещаете навестить. У меня такое чувство, будто я с каждой минутой узнаю вас все ближе и ближе.

— Прекратите, — возмутилась Сара. — Может быть, вы и играете в эти игры при дворе, но здесь — увольте. Мне непонятно, отчего вы так злитесь? Право…

— Непонятно? Неужели никаких догадок?

— Абсолютно. Откуда мне знать? Вы для меня загадка. Великий сэр Уильям Фолкнер Деверо, перед которым трепещут армии, и склоняет головы двор. Ну откуда, скажите на милость, мне знать, о чем вы думаете в данный момент?

— Понятно, — медленно, с расстановкой, заговорил он, откинувшись на спинку стула, скрестил на широкой груди руки и, прищурившись, в упор посмотрел на нее. — В то время как вы, скромная сельская барышня, — право, простите мне бедный словарь, — скромная сельская леди — совершенно прямолинейны, простодушны, ясны, как Божий день. Я вас правильно понял?

— А вы, случайно, не адвокат по профессии?

— То есть как?

— Слушая вас, такое нетрудно предположить. Вам слова заменяют оружие.

— Справедливости ради, следует признать, что я принят в коллегию адвокатов. Но это не главное. Все дело в том, — он наклонился через стол, едва не касаясь ее — что я, между прочим, еще и человек. И у меня имеется некоторое подобие чувств. И если вы считаете возможным не придавать значения тому, что произошло этим утром, то я не могу. Более того, — добавил он с угрозой, — и не желаю.

Сару спасло то, что в этот момент к столику подоспел Морли. Он с громким стуком поставил на стол кружки и доложил, что вслед за пивом последует ужин. И исчез в кухне.

Сара быстро отпила из своей кружки. Ей не часто приходилось пить портер. Зато ей очень нравился его бархатистый горьковатый вкус, слегка отдающий орехами. Она сделала еще глоток.

— Я вас не могу понять, — сказала она. — Принято считать, что мужчины не принимают подобных вещей всерьез. И бывают только рады, когда их не пытаются поймать в любовные сети. Разве это не так?

— Откуда у вас подобные представления?

— Да из воздуха, которым мы дышим. На этом зиждется все наше общество, верно?

— Лишь до известной степени. Сегодня утром…

— До какой степени? Поясните мне, в какой момент вы решаете, брать на себя или нет ответственность за отношение к женщине, с которой вы были близки? И на чем основывается ваше решение?

Она шла в лобовую атаку, прекрасно осознавая это. Некий дух противоречия проснулся в ней и не давал ей остановиться. И все же, заметив, как его загорелое лицо наливается кровью, тотчас пожалела, что позабыла об осторожности.

— Все очень просто, — сказал, будто отрезал, Фолкнер, — если я плачу, то на этом вся моя ответственность заканчивается. Или же, если дама опытная и тоже горит желанием, — разница невелика. Но, — продолжал он, гневно глядя на нее, — если дама девственница и плохо представляет себе последствия, то, простите меня, в этом случае, я не могу не чувствовать определенной ответственности, если дело примет серьезный оборот.

— А что, так оно и произошло? — поинтересовалась она, чуть смягчившись. Она вовсе не ожидала, что он так встревожится. Более того, его забота повергла ее в изумление. Хотя, наверное, не должна была. В его характере были стороны, которые она едва начала раскрывать. Правда, не все они пришлись ей по душе.

— Да, — ответил он, слегка охрипшим голосом. — Мне еще ни разу в жизни не приходилось терять над собой контроль. Вы должны понять, что за случившееся сегодня утром, мне нет прощения.

— Разве не уместнее сказать: «Нам»? Это вас удивляет, верно? Почему вы не можете примириться с мыслью, что мне также хотелось случившегося, как и вам? И если в том есть чья-то вина, а я в этом очень сомневаюсь, то ответственность мы должны поделить поровну.

Он мотнул головой, словно до него никак не доходил смысл того, что она говорит.

— Я понимаю, что вы вели несколько необычную жизнь. Будучи отрезанной от многого из того, что считается нормальным. Однако, несмотря ни на что, — наверное, выражение ее лица заставило его прервать свою речь. — В чем дело? — испуганно спросил он.

— Только в том, что вы правы, — сухо заметила она. — Моя жизнь, скажем так, несколько необычна. Но это — моя жизнь. И она меня более-менее устраивает, — и это была явная ложь.

Ей с трудом удавалось удерживать равновесие. Равновесие весьма шаткое. Угроза помешательства не исчезала, она была в ней и вокруг нее. Она ни за что не расскажет ему о терзавших ее страхах и опасениях. С него достаточно его собственных забот.

Вернулся Морли. Они молчали, пока он расставлял тарелки по дощатой столешнице. Трактирщик поинтересовался, не надо ли им чего-нибудь еще и пошел по своим делам. Стояла удивительная тишина. Дверь на улицу была открыта. Через дверной проем дул свежий летний ветерок, лился мягкий свет угасающего дня. На дороге не было ни души. Сара почувствовала, что проголодалась. Она рассмеялась и отрезала себе кусок горячего пирога. В безумии тоже есть своя прелесть. Она перестанет сопротивляться ему — в любом случае, это бесполезная трата сил. Она может сo спокойной душой воспринимать все, что пошлет ей судьба и что пошлет ей ее безумие. Даже Фолкнера.

— Поужинайте спокойно, — мягко предложила она. — Сэр Исаак прав, пирог действительно очень вкусный.

— Как вы только смеете отшучиваться, — недоумевая, настаивал он, чисто по-мужски, он был раздражен и недоумевал искренне.

Она опустила вилку и посмотрела на него спокойно.

— Скоро вы закончите свои дела здесь. Независимо от результатов, вы вернетесь назад, в Лондон.

— Да, конечно же.

— А я останусь, — и этим все было сказано, резко и начистоту. Она останется в Эйвбери. А он уедет в Лондон. По-другому быть не может.

— Все не так-то просто…

— Не усложняйте, — твердо сказала она. — Все очень просто.

Так тому и следует быть. Для того чтобы покинуть Эйвбери, ей, прежде всего, необходимо сладить с собой. Или, как она считала, со своей болезнью. Но, судя по всему, безумие победит ее.

От хлеба поднимался парок. Она отломила кусок и протянула Фолкнеру. Их пальцы на мгновение соприкоснулись. В ней тотчас же шевельнулось теплое, нежное чувство, словно кто-то провел легким, трепещущим перышком. А следом наплывало горькое и тяжелое сожаление о том, что для них нет никакого общего будущего. Однако это была, довольно глупая, шальная мысль. Она решительно отогнала ее. Она будет твердо держаться жизни, которая заменяет ей действительность.

Фолкнер взял хлеб. Он выглядел ничуть не счастливее, чем в начале разговора. Сара пыталась подыскать слова, способные как-то развеять его уныние, утешить, взбодрить. Почему-то его страдания были для нее куда горше и больнее, чем свои собственные.

— Надеюсь, что ваше пребывание здесь не затянется слишком долго, — с надеждой в голосе начала она. Но поняла, что говорит не то. В ответ на незаконченную фразу она получила такой злющий и негодующий взгляд, от которого предпочел бы унести ноги даже храбрец. Но ей некуда было отступать. Сара стояла на своем. Или, вернее сказать, сидела за столиком в гостинице Морли. Ела пирог с почками. В открытую дверь струился мягкий свет заходящего солнца.

Это был чудесный теплый вечер. Весенний деревенский вечер. Возможно ли было не обращать внимания на растущее между ними напряжение?

Они вздрогнули от внезапного страшного крика, казавшегося нелепым в мирной деревенской тишине.

Дрозды шумно сорвались с деревьев, ошалело крича, испуганно и спешно рванулись в гаснущее небо.

ГЛАВА 19

— Мертв не более получаса, — объявил доктор Костоправ. Он выпрямился, поднявшись от тела. Дейви был все еще щеголевато облачен в новую белую рубашку, камзол, ладно сшитые панталоны до колен и начищенные ботинки.

Дейви Хемпер, или то, что от него осталось, лежал на боку в переулке между гостиницей и церковью. У него было перерезано горло. Сара почувствовала, как в спину от камней кладбищенской стены потянуло холодком. Она подняла руку, сжала пальцами рот, чтобы не закричать. Изнутри ее скручивала жгучая боль. За Дейви, за Эйвбери, за свалившиеся на всех несчастья и беды.

— Значит, это были не цыгане, — сказала она.

Преподобный Эдвардс, наконец-то, отвел испуганный взгляд от мертвого тела. Он был бледен и дрожал, первый раз в жизни увидев убитого человека, да еще таким жутким способом. Священник еле сдерживал позывы рвоты, видимо, его здорово тошнило.

— Цыгане? — бессмысленно повторил он.

— Цыган здесь больше нет, — твердо сказал Фолкнер. — Поэтому нового убийства на них не навесишь. Но коль они неповинны сейчас, то, скорее всего, они не замешаны и в первых убийствах.

Молодой священник растерянно таращился наФолкнера.

— Вы хотите сказать?

— Убийца кто-то из местных, викарий. Вам надо бы примириться с этой мыслью.

— Не может быть, — протестовал Эдвардс. — Здесь у нас живут порядочные люди. Они…

— Его также ударили по голове, как и тех двоих, — сообщил доктор, — отчего он тотчас же потерял сознание. Убийца спокойно довершил свое ужасное дело.

Фолкнер внимательно осмотрел место преступления.

— Никаких следов оружия. Как по-вашему, доктор, что бы это могло быть?

Лекарь пожал плечами, вытирая лоскутом тряпки окровавленные руки.

— Нож, судя по всему. Однако лезвие не слишком велико. Такой нож можно носить с собой. Например, для того, чтобы содрать шкуру с добычи, нарезать веток или проделать дырку в упряжи. Если подумать, такой нож, наверняка, найдется у каждого встречного и любого мужчины.

Фолкнер кивнул.

— Никаких отпечатков. Земля суха.

Склонившись к Дейви, он легонько прикоснулся к нему.

— И что это ты делал здесь на задворках, мой мальчик? — тихо спросил он. — Шел себе, прогуливаясь? Или ждал встречи с кем-то еще?

— Теперь он вам уже не ответит, — отозвался Костоправ.

Фолкнер выпрямился, не отводя взгляда от убитого.

— Вы и не поверите, на что способны мертвые. Мы отнесем его к вам в приемную, доктор. Я хочу, чтобы вы изучили каждый клочок его одежды. Викарий, отыщите констебля Даггина. Передайте ему, чтобы он явился. Скажите ему также, что мне нужны люди, которым он доверяет, если таковые имеются. Надо будет полностью оцепить это место, прежде чем мы его хорошенько обыщем.

Он повернулся вполоборота и глянул в сторону гостиницы.

— Придется также допросить мисс Морли, но беседа с ней может и подождать.

Аннелиз первой обнаружила тело. Именно она переполошила деревню криком, таким образом оповестив о своей ужасной находке. Впрочем, трудно было поставить ей это в вину. Папаша загнал рыдающую и дрожащую девушку домой. Они больше не высунули носа наружу. Хотя Саре казалось, что время от времени Морли украдкой поглядывает на них.

Фолкнер дотронулся до ее плеча. Она обернулась, вопросительно посмотрела ему в глаза.

— Вы не согласитесь сходить к его матери?

Сара молча кивнула. Ее переполняли ужас и чувство непоправимости случившегося. Но она была не в силах отказать ему. Это ее долг. Она — хозяйка Эйвбери. Кому, как не ей, делить с жителями деревни как лучшие, так и худшие времена. Кому, как не ей, утешать их насколько это возможно.

Окна небольшого домика под соломенной крышей были темны. Сара постучала в дверь. В домике по-прежнему было тихо. Ни звука, ни шороха, ни вспышки света. Постучав еще раз, Сара осторожно приоткрыла дверь и вошла.

— Миссис Хемпер?

Никакого ответа. Лишь когда глаза привыкли к сумраку, Сара смогла разглядеть сгорбленную фигуру. Миссис Хемпер сидела на табурете у погасшего очага. Сара снова окликнула ее.

— Миссис Хемпер?

Женщина слегка пошевелилась, послышался тонюсенький голосок.

— А, это, значит, вы…

Старуха сидела, закутавшись в шаль, обхватив себя руками, словно пыталась согреться. Сара глубоко вздохнула, собралась с духом, опустилась на колени возле табурета, взяла руку старой женщины в свои холодные ладони.

— Мне очень жаль, Дейви…

— Его унесла белая кобылица, не так ли? Это самая страшная пора, скажу я вам. Жестокая весна. Как мы, бывало, называли ее. Ягнят валил мор. Первые зеленые ростки в полях гибли.

Иному бормотание пожилой женщины могло показаться бессмысленным, ничем иным, как проявлением помешательства от страшного горя. Но Сара сразу же поняла, что к чему. Когда Эйвбери пребывала в младенчестве, белая кобылица считалась вестницей смерти.

— Мы обязательно отыщем виновного, — пообещала она, сжимая ладонь миссис Хемпер. — Я вам клянусь, поверьте. Но вы должны нам помочь. Может, он что-нибудь рассказывал или случайно обмолвился о каких-либо своих делах. Нам важно узнать все.

— Ничего он мне не говорил, — ответила старуха, сердясь на своего покойного сына за то, что он не доверял своих тайн. Потому она и не смогла уберечь его от гибели. — Уж так он гордился собой, так и вышагивал в новом костюме, как павлин. Но и словом не заикнулся, откуда у него в карманах завелась звонкая монета. Я его буквально умоляла открыться мне, матери. Я так и знала, что деньги его не доведут до добра, — она безутешно зарыдала.

— Говорил, что собирается в Лондон, — притихнув, продолжала миссис Хемпер. — Ему, видишь ли, хотелось повидать свет и поискать для себя место в жизни. И что нашел он вместо этого, для себя? Земляной холмик на кладбище? А впереди у него была целая жизнь, — она уронила голову на ладони и рыдала негромко. В ее плаче слышалось беспросветное отчаяние женщины, ставшей свидетельницей смерти собственного ребенка. А что страшнее может быть для матери?

Сара обняла старуху и долго сидела рядом с ней, нежно прижав к себе. Что еще могла она сказать и сделать ей в утешение? Иногда боль бывает настолько глубока, что нет никакой надежды на ее исцеление.

На крыльце послышались шаги. В комнату вошла миссис Гуди. Она поспешила сюда, как только до нее долетела печальная весть. Следом за ней явилась миссис Дамас. Одна за другой деревенские женщины собирались здесь, в маленьком домике. Они были потрясены, испуганы, возмущены убийством Дейви. Однако кому-то надо было браться за дела, готовить чай, разжигать огонь в очаге. Миссис Хемпер уложили в постель. А еще надо было говорить о том, какая ясная была улыбка у Дейви, какие добрые услуги оказывал он, будучи мальчуганом, как хорошо пропалывал гряды, каким был добросовестным разносчиком. О более поздних временах не было сказано почти ни слова, у парня был довольно тяжелый характер. Но теперь его характер не имел никакого значения.

— Ангелы с пением ведут его на вечный покой, — тихо сказала миссис Дамас и утерла слезы. Это были непритворные слезы. Они лились от души, ибо она оплакивала горе, обрушившееся на всех. Миссис Дамас положила руку Саре на плечо. В тишине комнаты голос звучал твердо и четко:

— Необходимо что-то делать, мистрис.

Рука, державшая чайник, чтобы разливать из него в чашки чай, замерла па полпути. Горящая щепка так и не упала на поленья в очаге. Взгляды женщин Эйвбери обратились к Саре.

— Да, — спокойно, но жестко сказала она, открыто глядя на присутствующих. — Мы обязаны покарать убийцу.

Женщины переглянулись, снова взглянули на Сару и медленно, словно в раздумье, кивнули ей. Убийца не избежит кары. Каждая из них и все вместе — они добьются этого.

Фолкнер знал, что ему делать. Два года назад, во время расследования хищений военных припасов, наиболее ценные улики попали ему в руки с одежды одного полковника, погибшего от несчастного случая. Тот разбился, упав с лошади. Документы, оказавшиеся у него в карманах и подшитые за подкладку мундира, послужили ключом к раскрытию преступления. И все равно, он чувствовал себя неловко и неуютно от мысли, что должен копаться в вещах Дейви Хемпера.

— Не представляю, что вы там хотите найти? — спросил констебль Даггин. Он прибыл, как только до него дошла весть об убийстве. И теперь жался в угол приемной лекаря. Разок пристально посмотрев на мертвеца, он отвел глаза в сторону.

— И я не представляю, — согласился Фолкнер. — Никогда ничего заранее не угадаешь. А ткань какая добротная. И работа недурна. А?

Даггин на этот раз глядел на одежду и тело долго и внимательно.

— А действительно наряд хорош, — согласился он с нескрываемым удивлением. — Интересно, откуда он у такого парня, как Хемпер?

— Именно в этом мне и хотелось разобраться. У него была работа?

— Он помогал своей престарелой матери. Батрачил на фермеров, если у них подворачивалась для него какая-нибудь работенка.

— Такая, как сейчас?

— Кто знает, — пробормотал Даггин с сомнением в голосе, — сейчас самая посадка, работы в поле и на огородах уйма. Только платят за нее негусто.

Фолкнер подошел к столу, на котором лежал Дейви, бледный и недвижимый. Фолкнер поочередно поднял и осмотрел руки покойного.

— Ногти у него чистые и необломанные.

Даггин взглянул украдкой, а затем снова отвернулся.

— Работай он в поле, такого бы не было.

— Значит, он заработал деньги где-то в другом месте. У вас есть какие-нибудь догадки?

— В Данфорде частенько играют на деньги или устраивают петушиные бои, ну и все такое прочее. Может быть, он замешан в каком-либо из подобных дел?

— И его из-за этого убили?

— Кто знает? — переминался констебль.

— А какое отношение это имеет к цыганам?

— А с какой стати? Это совершенно разные случаи.

Фолкнер рассмеялся резким жестоким смехом.

— Ах, вот куда мы гнем? Цыган убил кто-то из своей братии. От убийцы потом и след простыл. А бедный Дейви нашел себе смерть из-за каких-то петушиных боев в Данфорде. Тут явная натяжка, констебль. Вам не кажется?

— Но у меня до сих пор нет причин полагать, что во всем виноват кто-то из местных, — не унимался Даггин. Он с недовольным видом упрямо цеплялся за свою точку зрения, зная при этом, что доказать ничего не сможет. Однако не желал сдаваться с какой-то туповатой упорностью.

— Да бросьте вы, — отозвался Костоправ. — Дейви, так или иначе, связан с убийством цыган. Они все нашли здесь конец. Поэтому вам следует искать убийцу именно здесь, в деревне.

— А как насчет пассажиров, прибивших на карете из Бата? — спросил Даггин, — убийцей мог быть и кто-то из них.

— Ради Бога! — не выдержал Костоправ. — Их всех давно и след простыл, прежде чем это случилось. Протрите глаза, приятель. Пока вы еще при исполнении обязанностей. Попытайтесь взглянуть на события непредвзято. Решение лежит на поверхности. Дейви Хемпер был тоже из местных. Родился и вырос в Эйвбери. Я, честно говоря, невысокого мнения о нем. Но, чтобы мы о нем ни думали, он имеет полное право требовать от нас добросовестного расследования его убийства. Мы должны найти преступника.

Даггин тяжело вздохнул, его широкие плечи заметно поникли. На загорелом румяном лице запечатлелось уныние.

— Это свыше моих знаний. Ума не приложу, как нам выманить убийцу из норы? Как сделать, чтобы он выдал себя?

— Вот почему к нам и приехал сэр Уильям, не правда ли, милорд? Он раскусит этот орешек.

— Ваша уверенность приводит меня в восторг, — пробормотал Фолкнер.

Состроив гримасу. Костоправ потянулся к буфету. Он извлек оттуда бутыль и пустил ее по кругу. Фолкнер отрицательно покачал головой, а вот Даггин не отказался сделать глоток. И тотчас же ужасно закашлялся, поперхнувшись, что изрядно позабавило Костоправа. Он снова сделал длинный и жадный глоток, вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на Фолкнера вопросительно.

— И что теперь?

— Одежда. Просмотрите дюйм за дюймом, шов за швом, если понадобится. Я хочу знать, где ему ее сшили и кто.

— Никто из нас двоих вам этого сообщить не сможет, — отказался Даггин. — Мы в этом слишком мало смыслим.

— А кто тогда?

— Спросите кого-нибудь из женщин. Кто…

— Мистрис Хаксли? — неуверенно предложил Костоправ.

Всем было хорошо известно, что Сара не отличалась особенным пристрастием к новомодным веяниям.

— Пожалуй, лучше обратиться к дочке Морли. Она вечно щеголяет в кокетливых нарядах.

— В любом случае, ее необходимо допросить, — сказал Фолкнер, собирая ворох одежды. — Что ж, заодно я выясню, что она знает об этом.

— Желаю вам удачи, — напутствовал его Костоправ и снова приложился к бутылке. Потом протянул ее Даггину. Тот немного поколебался, махнул рукой и отпил несколько глотков.

Фолкнер захватил одежду Дейви и вышел из приемной. На деревню опускалась теплая весенняя ночь. Фолкнер шагал мимо домов. Ущербная луна слабо освещала дорогу. В домике миссис Хемпер горел свет. Парадная дверь была распахнута. Фолкнер замедлил шаги и заглянул в комнату. Несколько женщин стояли у стен, сидели на стульях и тихо о чем-то переговаривались. Услышав его шаги, женщины оглянулись.

И Фолкнеру вдруг захотелось узнать, здесь ли Сара.

— Нет и еще раз нет! — решительно отказался Морли. Он гордо выпрямился. И не выглядел сейчас, как обычно, затравленным и забитым человеком. Твердо и упорно он отказывался позвать Аннелиз или допустить к ней Фолкнера. — Я ни за что не позволю вам ее беспокоить, — заявил он.

— Мне необходимо поговорить с вашей дочерью, — настаивал Фолкнер. Он старался говорить спокойно, мягко и даже несколько ласково. Вполне естественно, что Морли сопротивлялся. На его месте так поступил бы любой отец. Однако Фолкнер не сдавался. Аннелиз придется поговорить с ним. И именно сегодня, пока впечатления в ее памяти еще не стерлись.

— Она спит, — упирался Морли.

— Сомневаюсь. Она пережила слишком сильное потрясение. Наша беседа поможет ей придти в себя и успокоиться.

— Откуда вам известно, что ей поможет? — не выдержал Морли. — Она рыдает и трясется с той самой минуты, как наткнулась на него. Я беспокоюсь о ее здоровье.

— В таком случае, позвольте мне поговорить с ней. Я задам ей несколько вопросов, необходимых для расследования, и на этом все закончится. Тогда она сможет расслабиться и выбросить из головы мысли о случившемся.

Морли резко и испытующе посмотрел на Фолкнера.

— Вы уверены?

— Она молода и, наверняка, оправится. Но если она не поговорит со мной сегодня, ей придется сделать это завтра. А если не завтра, то послезавтра. В конце концов, ее просто-напросто вызовут к коронеру с присяжными.

— Только не это! — возмущенно воскликнул Морли, — она не переживет, если ее заставят давать показания в суде!

— В таком случае, она беседует со мной сейчас, полно и правдиво отвечает на мои вопросы. Или же она предстанет перед присяжными. Выбирайте.

Даже будучи загнанным в угол, Морли все еще колебался. Однако другого выхода у него не было. Они оба об этом знали прекрасно. Наконец, Морли согласился, но при условии.

— Я пойду наверх и сам приведу ее. А вы будете задавать свои вопросы здесь и в моем присутствии.

Фолкнер и не ожидал ничего другого. Он кивнул. Морли начал подыматься по лестнице. Не успел он уйти, как появился Криспин и сообщил:

— Сэр Исаак прислал меня, милорд. Он очень устал, однако, желает знать, верно ли то, что убили парня?

— Верно. Его обнаружила дочка Морли. Однако я очень удивлюсь, если она сможет сообщить мне хоть что-то полезное.

— Странно, не правда ли? Три убийства за месяц в такой махонькой деревушке?

— Более чем странно, — согласился Фолкнер.

— Но, в таком случае, это довольно странное место, полное каких-то таинственных событий.

— Вы имеете в виду привидения? Монахов под окнами Морли?

— И это. И все другое. Повсюду эти круги. Куда ни глянь, курганы да насыпи. Вчера среди бела дня я видел сову. Где это такое видано, а? Скажите мне?

— Да, Криспин, такого и мне раньше ни видеть, ни слышать не приходилось. И все-таки это обыкновенная деревушка. Передайте сэру Исааку, чтобы он не волновался. Мы, во что бы то ни стало, докопаемся до истины.

— Я убежденно верю, сэр, — сказал Криспин. — У Лондона полно своих недостатков. Однако если принять во внимание случившееся, он покажется райским местом.

Он ушел, оставив Фолкнера наедине с печальными думами. Тот уже заподозрил, что Морли вовсе не намерен возвращаться, когда на лестнице послышались шаги и шелест платья. Сначала появился сам трактирщик, а вслед за ним — дочь. Аннелиз была при полном наряде. Вот только волосы спутаны и взлохмачены, словно девушке никак не удавалось уложить их в аккуратную прическу, что было ей несвойственно. Она присела на стул, куда указал ей отец, опустила глаза, крепко сцепила пальцы, положив руки на колени.

— Как вы сами видите, — начал Морли, — она не в себе. Устала и все еще не оправилась от потрясения. Надеюсь, вы не станете долго ее задерживать.

— Вы словно прочли мои мысли, — успокоил Фолкнер. Он улыбнулся девушке, пытаясь хоть немного приободрить. — А теперь, мисс Морли, будьте добры, постарайтесь точно рассказать, что вы увидели, когда вышли в переулок.

Ее ответ прозвучал настолько сдавленно, что он ничего не расслышал. Но Фолкнер был терпеливым человеком.

— Чуть погромче, пожалуйста. Я понимаю, что вам тяжело, но без объяснения никак не обойтись.

— Тело, — прошептала она. — Я увидела его, Дейви Хемпера.

— А вы не заметили еще кого-нибудь?

— Нет. Только его.

— Он двигался?

— Она быстро посмотрела на отца.

— Нет, не двигался. Сначала я решила, что он спит. Однако странно, что человеку взбрело в голову уснуть посреди переулка. Я пригляделась и тогда… — ее голос прервался. Аннелиз вздрогнула всем телом.

— Тише, успокойся, — сказал Морли и положил руку на плечо дочери. — Я же говорил, что она не в состоянии отвечать на вопросы, — он вздохнул, глядя в сторону.

— И тогда вам стало ясно, что он мертв? — продолжал Фолкнер, стараясь не раздражаться и не обращать внимания на выпады трактирщика. Разумеется, девушка пережила страшное потрясение. Но сейчас она вряд ли станет падать в обморок. Ей следует понять, что без ее показаний невозможно дальнейшее расследование.

— А вы не заметили там никакого оружия — например, ножа?

Она покачала головой.

— Ничего, только его. Прошу вас поверить, сэр, это все, что я могу вам сказать.

— И еще одно, — Фолкнер разостлал на столе принесенный камзол. — Вы когда-нибудь видели это раньше?

Аннелиз внимательно посмотрела на одежду и нахмурилась.

— Нет. Погодите… Это же его камзол, верно? Вы сняли его с Дейви. Первый раз я видела его в этом наряде сегодня утром, а затем снова… — она умолкла, поднесла руку к губам, словно пыталась унять дрожь. Но губы вздрагивали.

— Когда вы увидели Дейви сегодня утром в новом наряде, вы сказали ему что-нибудь на этот счет?

— Да нет, зачем же? Он, к тому же, шел по другой стороне улицы. Я отметила про себя мимоходом.

— А теперь, будьте так добры, посмотрите внимательней на этот наряд. Дейви приобрел его недавно. Может, только вчера. Вряд ли в округе найдется много таких мест, где можно приобрести подобное платье.

Аннелиз сразу же стала немного раскованней. Хотя напряжение ослабло, но нельзя сказать, что девушка успокоилась совсем. Несмотря на пережитый ужас, она заинтересованно осмотрела камзол. Это была безвкусная вещица, сшитая по позапрошлогодней моде. Но мода дошла до глубинки только сейчас. Камзол был сшит из бархата на атласной подкладке. Спереди нашиты позолоченные пуговицы.

— Вы не имеете права нервировать ее подобными расспросами, — вдруг заволновался и запротестовал Морли.

— Ничего страшного, — тихо сказала Аннелиз. — Сэр Уильям прав, тут у нас не слишком много мест, где Дейви мог заказать себе такой наряд. Собственно говоря, по-моему, только в одном месте. В Данфорде у мадам Шарлотты.

— А кто эта мадам Шарлотта? — поинтересовался Фолкнер.

— Прекрасная портниха, она приехала сюда из Парижа. Во Франции она шила для самих Бурбонов.

— Подумать только! — мужественно попытался скрыть недоверие Фолкнер. — И вдруг ей пришло в голову переехать в… как там? В Данфорд?

— Верно. Она открыла мастерскую, и дела у нее пошли неплохо. Я сама заказывала у нее кое-что из одежды. Поэтому, мне кажется, это ее работа.

— Благодарю вас, — искренне сказал Фолкнер, без всякого притворства. Теперь у него появилась надежная зацепка. И если он правильно ей воспользуется, она поможет ему выяснить, откуда у парня завелись деньжата.

— В таком случае, все, — объявил Морли, будто последнее слово оставалось за ним. Он помог дочери подняться и, поддерживая за локоть, твердой рукой направил ее к лестнице. — Я полагаю, милорд, больше вам ничего не понадобится.

Фолкнер не мог пообещать, что ему больше не понадобится помощь Аннелиз, но позволил девушке уйти. Было уже довольно поздно. Фолкнеру, однако, хотелось получше рассмотреть наряд убитого, чтобы хорошенько обдумать, какие шаги предпринять дальше.

Ах, да. Еще кое-что. И очень важное. Как быть дальше с мистрис Хаксли? Ему ужасно не хотелось оставлять ее в эту ночь одну.

ГЛАВА 20

Сара сидела возле туалетного столика, держа в руке серебряную щетку. Волосы свободно рассыпались по спине. Она не расчесывала их. Вместо этого, она рассеянно смотрела в темное окно.

Усталость валила ее с ног. Сара не спала ночь накануне, а день оказался на редкость утомительным для нее.

Неужели этот день, впрямь, начался с Фолкнера? Она ли предавалась на холме у старого замка бурному празднику жизни? А потом день завершился печально — смертью Дейви.

Миссис Хемпер, в конце концов, сморил беспокойный сон. Кое-кто из женщин остался, а Сара собралась домой. Ей было необходимо отдохнуть. Завтрашний день снова принесет целый ворох неотложных дел. Главное среди них — поиски убийцы.

Сара медленно положила щетку на столик и поднялась со стула. В комнате было очень тихо. Можно было слышать, как потрескивает пламя и воск капает со свечи.

Глаза слипались. Она снова попыталась отогнать от себя сон. Она боялась новых сновидений. Они снова могут увести ее куда-нибудь. Ей необходимо бодрствовать, чтобы оставаться здесь и не соскользнуть в какую-то другую жизнь.

Еще одна ночь без сна, и безумие подступит к ней вплотную. Не зная, что делать, Сара откинула одеяло и уселась на кровати. Она сидела, нерешительно поглядывая на подушку. Вокруг нее вздыхал дом. Он всегда был для нее надежным убежищем, святилищем. Однако теперь ее душа рвалась из него. Рвалась сквозь каменные стены, уносилась далеко за его пределы.

Что делает сейчас Фолкнер? По всей видимости, он тоже не спит. Так же, как и она. Но ему, по крайней мере, есть, чем занять себя. У него уже вошло в привычку отдавать распоряжения. Скорее всего, он, не мешкая, приступил к расследованию. В отличие от случая с цыганами, у него сейчас имелся свежий след и, соответственно, увеличилась возможность успешно раскрыть преступление. Сара почти завидовала его умению действовать и откликаться на все мгновенно. Она сидела совершенно опустошенная, мысли путались у нее в голове.

Сара тяжело вздохнула и забралась на постель с ногами. Села, прислонясь к подушке. Сон неумолимо затягивал в свой омут. Она страшилась даже возможности войти в дрожащий, трепещущий тенями, мир сновидений. В нем так легко оступиться.

Казалось, веки наливаются свинцом. Они готовы вот-вот смежиться. Сара, с усилием, широко открыла глаза. Сердце испуганно стучало в груди. За окном мелькнула тень.

— Что?..

— Тише, — послышался приглушенный голос. — Это я.

Можно подумать, что это меняет положение. Сара не верила собственным глазам. Фолкнер легко перемахнул через подоконник, выпрямился и отряхнул ладони.

— А вы еще не спите, — заметил он.

— Разумеется, я еще не сплю. А что вы здесь делаете?

Это действительно был Фолкнер собственной персоной. А вовсе не плод ее болезненного воображения. На нем была все та же, что и днем, белая рубашка, темные панталоны. Из-за ночной прохлады он накинул на плечи темный камзол. Волосы, как обычно, зачесаны назад, оставляя открытым его угловатое лицо. В глазах сиял свет, который, казалось, согревал ее.

Он шагнул к кровати и, слегка нахмурившись, пристально посмотрел на Сару, озабоченно заметив:

— У вас усталый вид.

— Вы уклонились от ответа на вопрос. Как вы смеете вот так запросто влезать в мое окно, словно…

— Может быть, мне стоило обойти дом и постучать в дверь? — он сделал шаг назад.

— Господи, нет, конечно же, нет. Вы переполошите прислугу.

— О чем я и говорю, — он с хитрой улыбкой присел на кровать и принялся стаскивать башмаки. — Я решил, что лучше не стоит привлекать к себе внимание.

Неожиданно Сару пронзил трепет предвкушения и разбился о стену сковавшей ее усталости.

— Фолкнер…

— Тише, — повторил он. — Мы оба страшно устали. Я только обниму тебя, хорошо?

— Но…

— Никаких «но». Я серьезен, как никогда, Сара. Здесь, в Эйвбери, на свободе бродит убийца. Неужели вы думаете, что я позволю вам, при таких обстоятельствах, оставаться ночью одной?

Действительно, неужели? Для человека, привыкшего за свою жизнь к независимости, это была совершенно свежая мысль. К тому же весьма приятная для нее. О ней хотят заботиться, ее хотят защитить, оградить от невзгод. Такое для Сары было в новинку. Верно, предложение Фолкнера таило в себе столько же искушения, как и то, что они уже пережили днем.

— В этом доме крепкие двери, — заметила она, как бы между прочим, довольно рассеянно. Как можно было думать о чем-то сосредоточенно, если он встал и снял камзол. Затем — рубашку. Оставшись в одних панталонах, он забрался в постель, лег рядом и притянул ее к себе. И нежно прошептал на ухо:

— На случай, если тебе опять вздумается бродить во сне. Я буду рядом.

Она вся напряглась, насторожилась. Но лишь на короткое мгновение. Он, конечно же, был прав. Этот человек, который каким-то образом знал ее лучше, чем она сама. И если снова явится сновидение и взбудоражит ее, как это происходило раньше, она может оказаться где угодно. Как, кстати, и убийца.

— Так вот, что ты думаешь об этом? — полушепотом спросила она, прижавшись к его груди. — Что, я просто бродила во сне?

— Чем это объяснение хуже других?

Она то ли всхлипнула тихонько, то ли — рассмеялась.

— Лучше, чем большинство. По крайней мере, добрее.

— Откуда во мне доброта? — не согласился он, осторожно подоткнул вокруг нее одеяло, крепче прижал к себе.

Темнота за окном сгущалась. Незаметно подкравшись, сон охватил их.

Ему следовало бы изобрести другой способ. Расставание с будуаром дамы на рассвете, да еще через окно, лишь на первый взгляд могло показаться привлекательным приключением. К тому же, будь он в Лондоне, тотчас же нашлись бы люди, готовые выложить немалые деньги, лишь бы узнать, что он совершил подобный подвиг.

Фолкнер покрепче ухватился за сук дерева, ногу перебросил на другой. Затем отпустил ветку, протянул руку к другой. Но промахнулся и потерял равновесие.

Ломая на лету ветви, он рухнул вниз и приземлился у корней дерева на мягкое место. Сара встревоженно выглянула в окно.

— Ты ничего не ушиб?

Он поднялся, поморщился, не столько от боли, сколько оттого, что представил, какой у него сейчас глупый вид.

— Только собственную гордость, — сообщил .он. — Я вернусь через час. Мы с тобой отправимся в Данфорд.

— В Данфорд? А зачем?

— Расскажу после. Будь готова.

Сара скрылась в комнате. Он отряхнул пыль с панталон и повернулся в сторону деревенской улицы. Но не сделал и двух шагов, как заметил миссис Дамас. Экономка испуганно замерла у черного входа, сжимая в руке метлу. Казалось, от удивления и замешательства она потеряла дар речи. Потом опомнилась.

— Милорд?

Фолкнер улыбнулся, склонил голову в легком поклоне и спокойно зашагал дальше. Настроение его неожиданно улучшилось. Преданность хозяйке удержит экономку от болтливости. По крайней мере, у себя в деревне. Но он нисколько не сомневался, что миссис Дамас найдет, что сказать по этому поводу Саре. Что касается самой Сары, казалось, она совершенно не задумывалась о возможных последствиях их связи. Фолкнер был бы очень рад вмешательству любого человека, лишь бы тот сумел направить ее мысли в нужное русло.

Пока она не отвернулась от него. Но если такое произойдет, ему попросту не пережить. Он тряхнул головой, удивляясь своей собственной мысли. Никогда в жизни он еще так не переживал из-за женщины и ее чувств. Верно, здесь, в Эйвбери, он нашел больше, нежели предвидел.

Правда, он так и не обнаружил убийцу, да и предположений никаких у него не было на этот счет. В результате чего погиб Дейви Хемпер. Фолкнер нахмурился и задумался о более неотложных и важных на этот час делах.

Криспин приготовил ему свежее платье, Фолкнер принял ванну и побрился. Едва он закончил одеваться, как в дверь просунул голову сэр Исаак. Он поинтересовался, не нужна ли его помощь.

Фолкнер собрался, было, отказаться от услуг ученого. Однако, задумавшись, спросил:

— Сэр Исаак, а какой из вас шпион? — он повязал галстук и надел камзол, все еще вопросительно и лукаво поглядывая на старика.

Сэр Исаак был явно озадачен.

— Знаете, я и понятия не имею.

— Я хотел, чтобы вы кое-что разузнали. Походите по деревне, если желаете. Зайдите туда, где это не вызовет подозрений: в лавку, в церковь, в пивную. Может быть, что-то и привлечет ваше внимание. То, на что, может быть, не обратил внимания я.

— То, что имеет отношение к убийству?

— Совсем необязательно. Мне просто необходимо знать, что люди говорят друг о друге. Может быть, кто-то на кого-то зол. Кто с кем ссорился в последнее время. Может, на кого-то неодобрительно поглядывают в деревне или даже с подозрением. Что-нибудь в таком роде.

— Ага, это что-то вроде собрания в Королевском Обществе, — кивнул сэр Исаак. — Уж если они мне по силам, то и ваша просьба, надеюсь, не очень обременит меня. Вечером вернусь с докладом, — и он ушел бодрым шагом. Ему явно не терпелось взяться за порученное дело.

— От меня требуется то же самое? — поинтересовался Криспин.

— Я хочу, чтобы вы съездили в Бат. И если соблюдается обычное расписание, то вчерашний кучер должен сегодня отдыхать. Разыщите его, влейте ему в глотку несколько кружек эля и расспросите хорошенько. Какого мнения он о славных жителях Эйвбери? Он человек со стороны, но регулярно бывает здесь проездом. У него могут быть свои собственные мысли и соображения, до которых мы с вами просто не додумаемся.

Криспин кивнул. Судя по всему, он был очень доволен возложенной на него миссией.

— Прекрасно, сэр. А вы будете…

— Я буду в Данфорде. Намерен познакомиться с некой мадам Шарлоттой. Она недавно из Парижа, из Франции.

— Сэр? — вопрос еще не звучал осуждающе, но был очень близок к тому.

— Она портниха, Криспин, только и всего, — рассмеялся Фолкнер. — К тому же, за мной будет, кому присмотреть.

Лицо Криспина стало отрешенно-бесстрастным. Он уже не первый год имел дело с выходками Фолкнера и перестал удивляться причудам его поведения. Но это, конечно же, не мешало ему исподтишка отыгрываться на хозяине.

— Как скажете, сэр. Будьте так добры, передайте от меня поклон мистрис Хаксли.

— Как вы сказали?

Фолкнер резко обернулся. Но Криспин уже был таков. И Фолкнеру ничего не оставалось более, как немного поразмышлять о том, сколь тщетны попытки сохранить хоть что-нибудь в секрете от собственного лакея.

ГЛАВА 21

Дейви Хемпер сумел довольно успешно сохранить свои дела в секрете от портнихи. Мадам Шарлотта оказалась пухлой, цветущей особой, не растерявшей до конца остатки девической привлекательности. Внезапное появление Фолкнера в ее заведении, совершенно лишило ее дара речи. Отчего Сара была вынуждена несколько резковато обращаться к ней, прежде, чем портниха пришла в себя и смогла вразумительно отвечать на вопросы.

— Да, верно. Это было куплено здесь, — подтвердила она, разглядывая наряд, когда-то принадлежавший Дейви Хемперу. Весть о его убийстве уже дошла до нее. Она таращилась на разложенную по прилавку одежду, словно зачарованная. В глазах портнихи застыл ужас. Она боялась даже пальцем прикоснуться к костюму.

— Вы уверены? — переспросил Фолкнер.

— Абсолютно. Он купил ее здесь, не далее как позавчера.

— А вас не удивило, что он сделал столь дорогую покупку? — спросила Сара.

Мадам Шарлотта энергично закивала головой.

— Очень даже удивилась. Я потребовала, чтобы он сначала показал деньги. И лишь потом стала его обслуживать.

— И денег у него оказалось достаточно?

— Более чем достаточно. У него был целый мешочек денег. Он показал мне соверены.

— А вы не поинтересовались, откуда на него свалилось такое богатство? — спросил Фолкнер. Он оперся о прилавок, скрестив ноги. Причем вид у него был совершенно безмятежный и беззаботный, словно в этом мире его интересует только одно, что же подадут ему сегодня на обед. Зато Сару было не так просто провести. Она разглядела под ленивой и скучающей маской, упрямое желание докопаться до истины.

— Я его немного поддразнила, — созналась мадам Шарлотта. — Спросила, не повезло ли ему на скачках? — Так оно и оказалось?

— Не думаю. Вы же знаете, как бывает с людьми, которых так и подмывает что-то рассказать, да нельзя. У него был как раз такой загадочный вид. Как будто его распирает желание поведать мне что-то очень интересное, однако приходится сдерживаться и помалкивать.

— И вы не имеете ни малейшего понятия, о чем же он хотел рассказать? — спросила Сара.

— Нет, вряд ли, — мадам Шарлотта покачала головой и задумалась. — Хотя… погодите… Когда он уже собирался уходить, то вдруг спросил, не пожелаю ли я принять на работу одну особу, которая интересуется модой и, как ему кажется, подойдет мне в ученицы.

Сара с Фолкнером переглянулись заинтересованно.

— И он назвал вам ее имя?

— Нет. Помню, что это показалось мне несколько странным. То, что он так занят собой, покупает модный наряд. Я очень удивилась, с чего это он вдруг вспомнил и заботится о ком-то еще.

— И что же вы ему ответили? — поинтересовалась Сара.

— Что я, пожалуй, соглашусь взять себе работницу, если у нее действительно есть склонность и желание шить. И коли она согласится на невысокое жалованье.

— И что он ответил?

— Он пообещал помочь этой юной особе связаться со мной. И она нашла вас?

— Пока еще не объявлялась.

— Но если она появится у вас, — предупредил Фолкнер. — Тотчас же поставьте меня в известность.

Головка мадам Шарлотты резко вздернулась и опустилась в знак согласия. Ясно, что ей никогда не взбрело бы в голову сделать по-другому.

Попрощавшись с портнихой, они вышли из магазинчика и немного прогулялись по главной улице Данфорда. Эта деревня была ненамного крупнее Эйвбери и начисто лишена древних руин. Она больше соответствовала прежним представлениям Фолкнера о сельской Англии. Надо сказать, ради справедливости, что он задумывался об этом нечасто. Все-таки Лондон и двор заменяли ему весь мир. Это было в те не столь далекие дни, до того, как его пленила Эйвбери и ее тайны.

— Что вы об этом думаете? — спросил он Сару, когда они подошли к конюшне, где оставили Негодяя и лошадь Сары.

— Может, это еще ничего не значит, — ответила она, — но, судя по описанию Дейви, та юная особа, о которой он говорил, скорее всего, — она выдержала паузу, — Аннелиз Морли.

— Разве она хочет уйти из дому?

— Не знаю, — задумалась Сара. — Мать Аннелиз умерла несколько лет назад. А до этого долго хворала. Девушке пришлось быть опорой для всей семьи. Взять на себя заботу о брате и младшей сестренке, помогать отцу в гостинице. Возможно, она устала от такой жизни. Она взрослая и, может быть, хочет начать самостоятельную жизнь.

— А может быть, у нее имеется более серьезная причина для такого решения. Вы заметили, что она неравнодушна к юному Ходдинуорту?

Сара изумленно уставилась на него.

— А вы откуда об этом знаете?

— Очень просто. Я как-то застал их вместе. — Фолкнер самодовольно улыбнулся, глядя на Сару. Право, в данном случае самодовольство было для него простительным, она и не предполагала, сколько он узнал за эти дни, но все же…

— Нет, нет, — поспешил он ее успокоить. — Между ними ничего не происходило. Просто она не сводила с него глаз, глядела преданно, словно щенок — это и выдало ее с головой.

— Как ужасно вы выражаетесь! К тому же, Ходдинуорт вряд ли знает о ее существовании.

— Или притворяется, что не знает? Если между ними действительно что-то было или есть, они, конечно же, попытаются сохранить свои отношения втайне. Кстати, Ходдинуорт вряд ли бы смог откупиться от Дейви Хемпера. У него нет денег.

— У него, скорее всего, нет денег, — поправила его Сара. — Говорят, что состояние Ходдинуортов окончательно истощилось. То ли они вложили деньги не туда, куда надо. То ли, что еще хуже, просадили все в карты. Причины могут быть какие угодно. Однако Джастин, в отличие от родителей, удачливее за карточным столом, — сообщила Сара. — Ему чаще выпадает выигрыш. Поэтому он может, время от времени, иметь деньги, о которых не догадываются маркиз и маркиза.

— Хорошо, — согласился Фолкнер. — А какого мнения вы о Преподобном Эдвардсе?

— Наш викарий? Неужели вы говорите всерьез? Верно, он симпатизирует Аннелиз. Но я и представить не могу…

— Как ему живется в деревне?

— Мне кажется, совсем неплохо, — она немного поколебалась и добавила: — Он из зажиточной семьи. Я уверена, что родные выплачивают ему щедрое содержание.

— Значит, при необходимости, он мог бы откупиться от Дейви. Но остается вопрос: а смог бы священник убить парня? И если бы я стоял перед выбором… То, скорее, заподозрил бы Ходдинуорта.

— Полагаю, что мне пора сообщить вам, что я состою в троюродном родстве с Ходдинуортами.

— Неужели? Как удобно.

— Маркиза приходила навестить меня. Ей, кажется, что знакомство с вами даст им солидное преимущество, — в словах Сары звучал плохо скрытый скептицизм. Но неожиданно Фолкнер уцепился за эту мысль.

— Великолепно! Почему бы вам, Сара, не пригласить нас отужинать в вашем доме?

— Я скорее соглашусь подвергнуться какой-нибудь изощренной пытке, чем высижу вечер с ними за одним столом.

— Сара, я удивляюсь. Как вы можете так пренебрегать родственными отношениями? — он наклонился к ней так близко, что его горячее дыхание щекотало ей щеку. — Или же мной?

В тишине конюшни, где воздух был насыщен резкими запахами конского пота, кожаной упряжи, соломы, Сару охватил трепет. Фолкнер был так близок к ней, вокруг нее, внутри нее. Он сокрушал ее прежнюю сдержанность, опустошая и лишая последних сил. Она задыхалась и не могла сопротивляться ему. Она слегка повернула голову, посмотрела прямо в глаза.

— А вы опасный человек.

— Так утверждает миссис Дамас? — усмехнувшись, спросил он.

— Вы, должно быть, нарочно попались ей на глаза? — Сара вспыхнула и возмутилась. Ну почему он все время успевает застать ее врасплох?

— Ничуть. Я — воплощение благоразумия.

— Похоже, точно также, как и она. Она уверяет меня, что нашей тайне ничего не угрожает.

— А что еще она говорит? — вкрадчиво спросил он.

— Нет уж. Увольте меня от этого.

— Я догадывался, что на нее можно полностью положиться, — у него был очень довольный вид.

Кобыла заржала. Сара обошла Фолкнера и направилась к лошади. Прильнула головой к гладкому боку. Ей вдруг так сильно захотелось, чтобы весь этот запутанный мир, сотканный из противоречий и жестокости, сгинул навсегда. Она глубоко вздохнула, выпрямилась и ловко вскочила в седло.

— Корона барашка, — решила миссис Дамас, — будет у нас главным блюдом. А перед этим — замечательный суп и отварной лосось. На гарнир подадим тушеный картофель с турнепсом. А напоследок — чудесную тартинку и сыр для джентльменов. Будет просто великолепно!

— Не стоит так суетиться, это доставит вам уйму хлопот, — возразила Сара.

— Ерунда. Я всегда говорила, что вам надо чаще приглашать гостей. Ну ладно, пусть у вас тогда не было особых причин, но теперь… — экономка просто лопалась от восторга, — маркиз и маркиза Ходдинуорт, виконт Ходдинуорт. И что — чудесней всего — сэр Уильям Фолкнер Деверо. Все вместе, под одной крышей. И я готовлю им угощение! Мне даже не верится!

— Радостное событие, ничего не скажешь, — скептически пробормотала Сара. Она выглянула в окно. На улице начал накрапывать дождь. Капли разбивались о булыжник двора, отскакивали вверх. Очертания домов деревни были размыты холодной серой пеленой. Вчерашний солнечный день показался Саре просто миражом.

В доме миссис Хемпер не прекращалось бдение. Ей тоже пора собираться. Нет, это просто чудовищно — планировать званый ужин, пусть даже такой, какой ей совершенно не по душе, при таких печальных обстоятельствах.

— Просто покажите, на что вы способны, — сказала Сара, поднимаясь. — Сожалею, что не сумела предупредить вас заранее.

Она откровенно намекала миссис Дамас, что той вовсе незачем чересчур суетиться и расшибаться в лепешку. Однако все было бесполезно.

— Не извольте беспокоиться, — она посмотрела на хозяйку внимательно и понимающе. — Все пройдет без сучка, без задоринки. С какой стати вам волноваться и переживать. Тут у нас все точно такое же, как в Лондоне, если не лучше. Этого не заметит разве только слепец или… дурак.

— Нам, ой, как далеко до Лондона, — тихо сказала Сара. — И так будет всегда.

Она вышла в прихожую, накинула дождевик. Миссис Дамас сердито посмотрела ей вслед. Сара вышла из дома, постояла немного и направилась по улице к домику миссис Хемпер. Она была рада, что надела плащ. Когда они с Фолкнером ездили в Данфорд, было тепло и солнечно. А теперь воздух был холодный и влажный.

У домика уже собралась толпа. Когда Сара вошла, мужчины встали, женщины кивали, приветствуя ее. Она ласково поздоровалась с миссис Хемпер и села рядом с ней, взяв в свои ладони жилистые старческие руки.

Вечер казался нескончаемым.

ГЛАВА 22

Сара блаженно потянулась и перевернулась на другой бок. Ее укутывало тепло. Все заботы долгого хлопотливого дня куда-то исчезли. Она словно парила, совершенно расслабившись, в полной безопасности. Она открыла глаза. Посмотрела на обнаженную грудь Фолкнера и улыбнулась. Гладкая кожа натянулась поверх мощных мышц и слегка поросла темными курчавыми волосками. Он снова здесь, снова с ней, защищает ее от всех бед на свете. Кроме, конечно, тех, которые принес вместе с собой. Она осторожно шевельнулась, боясь разбудить его ненароком. Он что-то тихо пробормотал, но не пошевелился.

Осмелев, она приподнялась и стала рассматривать его. Спящий, он выглядел моложе, не таким властным, агрессивным и высокомерным. Нет, высокомерие таилось во вздернутых бровях и слегка иронично изогнутых губах. Просто сейчас он был более доступным. А если говорить честно, очень даже доступным.

Но не для нее. Это решительно исключалось. То, что произошло на холме возле замка — это одно. А то, что происходит в ее постели — совершенно иное. Разве не так?

Этому нельзя найти никаких оправданий. Древняя Эйвбери пока еще не перешептывается о ней. Наоборот, деревня казалась подозрительно спокойной. У Сары было чувство, будто она слишком долго оказывалась прикованной к этому месту и времени. И к собственному выбору жизненной линии.

Как на ее месте должна была бы поступить приличная женщина, если, проснувшись, обнаружила у себя в постели постороннего мужчину?

Кричать? Но она только переполошит весь дом. А, кроме того, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, просто-напросто окажется посмешищем для прислуги. Конечно, она могла бы спокойно уснуть снова. Могла бы подняться и пойти куда-нибудь. Она могла бы…

Прикосновение ее губ было удивительно легким, словно еле заметное дуновение ветерка, неспособное даже сорвать пушинки с одуванчика. А еще она могла, из чистого любопытства, рассматривать его обнаженное тело, по пояс укрытое простыней. Дивясь при этом, как они не похожи друг на друга. Одновременно она пыталась понять, какая сила сотворила его таким? На левом плече виднелсятонкий бледный шрам. Еще один — на правой стороне груди, свежий, со вздутыми розовыми краями. Она затаила дыхание и прикоснулась губами к изгибу его шеи, ощущая биение пульса.

Он по-прежнему спал.

«Какой он все-таки добрый», — подумала она. Хотя все время пытается доказать ей, что в нем нет доброты. Она отвернулась и с грустью взглянула в окно. Небо чуть-чуть посветлело, будто рассвет исподтишка подкрадывается к ночи, чтобы застать ее врасплох. В доме проснутся еще не скоро.

Сегодня они похоронят Дейви Хемпера. Будут продолжать поиски убийцы, посягнувшего на мирную и тихую жизнь Эйвбери. Это будет нелегкое время.

Но сейчас с ней этот утренний час, безмолвный и таинственный, хранящий в себе будущие радости и невзгоды. Кровать слегка скрипнула под ней. Сара затаилась. Однако он опять не пошевелился, и она облегченно вздохнула.

Ее пальцы нежно пробежали по его груди вниз, словно она хотела проверить, что же будет. Он был теплым, даже горячим, а она вся дрожала, будто замерзла.

Очень осторожно, затаив дыхание, она слегка приподняла простыню. И тотчас же из ее груди вырвался невольный глубокий вздох.

По-видимому, накануне она устала до изнеможения и даже не заметила, что на этот раз он разделся полностью. И действительно, оказалось, что его панталоны переброшены через спинку стула возле ее туалетного столика. Конечно, мужчина тоже имеет полное право на удобство и спокойствие, разве не так? Хотя, судя по всему, спокойствие быстро оставляет его. Разве так может быть, он же спит глубоким и безмятежным сном? Удивительно. Природа изобилует потрясающими чудесами. Сара несколько привыкла к зрелищу, представшему ее глазам. И решила, что все это довольно привлекательно и явно наполнено некой животворной энергией.

— Ой!

Мир перевернулся. Только что она сидела, созерцая мужские тайны, достоинства и загадки природы. А в следующее мгновение оказалась распростертой на кровати. Все с тем же мужчиной, которого она рассматривала, но уже удобно устроившимся у нее между ног. И, конечно, с природой, которая заявила о себе.

— Ты не спишь? — спросила она совершенно не к месту.

Он улыбнулся, глаза сверкали в полумраке комнаты.

— И ты тоже…

Она понимала, что обязана сказать что-нибудь о приличиях, об ответственности, о чувстве долга — о чем угодно. Но, единственное, чем были в эти минуты заняты мысли, — это незнакомое до этого мгновения чувство прикосновения его тела. Они еще ни разу не были так близки, как сейчас. Их разделял только тончайший батист ее ночной сорочки.

Ощущения поглотили ее, она еле дышала. Несомненно, он понял, чего ей хочется. Он слегка приподнял Сару и сорвал с нее рубашку. Причем проделал это с такой легкостью, которая не могла не изумить и не восхитить. Явно, что это был результат довольно частых упражнений.

Времени у них было в обрез. День подкрадывался неслышно. А вместе с ним и окружающая их жизнь, полная забот и тревог. Он отыщет убийцу. И уедет. А она останется. Но сейчас у них в запасе есть крупица вечности. Они могут наслаждаться и радоваться вместе.

Его бедра двигались в порывистом ритме, словно приглашая ее с собой. Он негромко застонал, склонив темную голову к ее груди. Ласкал и целовал ее соски. От прикосновений его языка и губ она вздрагивала. Это было наслаждение, граничащее с мучительной болью. Она вскрикнула, крепче прижимаясь к нему всем телом.

— Небесный Отче, упокой душу Дэвида Френсиса Хемпера. Дай его матери утешение, дабы перенести горе. Дай его соседям душевное спокойствие перед величием твоей воли. Дай всем нам свет, дабы увидеть путь праведный. И мужество, дабы следовать по нему в дневных трудах, согласно твоей воле. Этого мы просим, обращаясь к тебе. Аминь.

Помощник викария поднял голову. Вид у него был усталый, но решительный. Миссис Хемпер тихо плакала. Ее поддерживали деревенские женщины. Слезы неслышно катились по сморщенным щекам.

В груди у Сары ворочался холодный колючий комок, он словно крушил любую надежду, оставляя одно только горе. Но где-то глубоко под ним, в темном и мрачном уголке ее души, вскипали ярость и гнев.

Она подняла голову, подставила лицо моросящему дождю. Кто-то закашлялся. Из-за спины Эдвардса вперед вышел сутулый старик. Это был доктор Джеффри Гольбейн, их викарий, отошедший от дел. Он собрался с силами, покинул постель, чтобы исполнить свой долг при погребении. Он не возражал, чтобы заупокойную службу провел его молодой преемник. Однако ему хотелось сказать свое слово.

Все молча и напряженно ждали. Будучи молодым давным-давно, чего большинство присутствующих уже не помнили, Гольбейн относился к исполнению своих обязанностей без особого рвения. У него была добрая душа. Зато сам он был человеком, увлекающимся науками. И отдавал своим научным занятиям больше времени, нежели духовной жизни прихожан. Такое положение устраивало жителей деревни. Но теперь они, как зачарованные, смотрели мимо молодого помощника викария на старика, который неожиданно вырос перед ними. Они слегка недоумевали, пытаясь догадаться, что же он хочет им сообщить.

— Среди нас поселилось зло, — заявил Гольбейн напрямик и без всяких экивоков. Голос звучал удивительно твердо для человека преклонного возраста. — Это дьявольское порождение не в одночасье появилось среди нас. Когда-то мы заботились о процветании и чистоте наших душ более, нежели о плотских потребностях. Мы не боялись смотреть в глаза вечности, помня о своем месте в ней. Любой человек мог тогда с легкостью отвернуться от богатства и соблазнов земной жизни, ради того, чтобы обрести счастье в Господней любви. Увы, все изменилось.

Он посмотрел в открытую могилу, где стоял простой дубовый гроб.

— Все чаще и чаще мы думаем теперь о том, что имеем, а не какие мы есть. О человеке судят по его собственности. Ничто не кажется нам более важным, нежели успех, процветание и богатство.

Он поднял голову, посмотрел на собравшихся неожиданно сурово и жестко.

— Знайте одно: в Судный день вы предстанете пред очами Господа в наготе своей. И там вас не защитит ни богатство, ни положение. Если в вашем сердце не найдется иной любви, кроме любви к самому себе, вы погибнете.

Он набрал воздуха, и голос его немного смягчился:

— В душе своей Дейви Хемпер был добрым пареньком. Однако он попал в ту же самую западню, которая грозит нам всем. Так давайте же молить Господа, чтобы он был милосердным к Дейви и к нам тоже.

После такого заявления наступила тишина. Доктор Гольбейн казался особенно бледным и немощным, будто проникновенная речь лишила его последних сил. Он тяжело опирался на трость. Лицо стало землисто-серым, дыхание — надрывным. Эдвардс обнял его одной рукой, тихо зашептал что-то на ухо, чтобы успокоить. Он повел старика по дорожке к выходу с кладбища. Остальные последовали за ним. Женщины приготовили в домике миссис Хемпер поминальный стол, но Сара решила, что ей не стоит туда идти. Вместо этого она прошмыгнула по узкой тропке, которая вела за деревню.

Дождь не особенно беспокоил ее. Она слишком глубоко сосредоточилась на том, что сказал Гольбейн. На протяжении многих лет, пока он был викарием, она не могла припомнить ни единого случая, чтобы он так пламенно говорил о чем-либо. Совершенно ясно, что смерть Дейви потрясла его до глубины души.

Но был ли он прав? Неужели жители Эйвбери действительно утрачивали некую существенную часть своей натуры, уступая требованиям современности? Неужели они все настолько погрязли в заботах о благополучии и материальном благоденствии, что их души начали развращаться, поддавшись мирским искушениям?

«Зло», — сказал доктор Гольбейн. Но она уже устала слышать это слово. Как часто им клеймят любого, кто оказывается попросту непохожим на других. Она вспомнила Дейви. Теперь он лежит в могиле. А когда-то это был веселый, добродушный парень. И он, неожиданно, по чьей-то злой прихоти, превратился в безжизненный и холодный труп. Она вспомнила о цыганах на залитой кровью земле. О поваленных каменных глыбах. О строителе Томе Робинсоне. О его пренебрежении ко всему, что было до него. О сэре Исааке, бодро вышагивающем среди руин. В его уме странным образом уживались, ожесточенно споря друг с другом, просвещенность и склонность к мистике.

За спиной хрустнула ветка. Она даже не обернулась, а просто укрылась от дождя под пышной кроной дуба, глядя с улыбкой на вымокшее, раскисшее поле. Неожиданно на нее снизошло чувство глубокой телесной радости, которое стало теперь столь же естественным, как дыхание.

— Тебе плохо? — спросил Фолкнер. Она продолжала смотреть на раскинувшиеся перед ними поля.

— Сейчас все пройдет. Я просто не ожидала от Гольбейна такой речи.

— Мрачный тип.

— Раньше он был совершенно другим. Может быть, виной тому день и обстоятельства, — однако ей было хорошо известно, что все не так. Сказанное Гольбейном, звучало слишком прочувствованно и выстрадано, чтобы быть результатом одного-единственного случая.

— Ты замерзла, — заботливо сказал Фолкнер, он взял в свои большие ладони ее руки. Нежно погладил сквозь тонкие темные перчатки. Она надела их, как того требовали обстоятельства. Ее наряд сегодня был сдержан и строг. Зато щеки светились румянцем. Ей было немного совестно, но ничто не могло погасить радость, которая расцвела в ее душе.

— Криспин отведет сэра Исаака в гостиницу, — сообщил Фолкнер.

Сара кивнула, прижавшись к нему. Она совершенно не поняла, когда и каким образом снова оказалась в его объятиях.

— Пойдем домой, — предложила она таким тоном, как будто они знали друг друга много-много лет. Сейчас не хотелось задавать себе ненужные вопросы о том, как чудовищно непостижим далекий и недоступный для нее мир, в котором обитает он.

В доме никого не было. Вся прислуга и миссис Дамас отправились на поминальный ужин. Фолкнер развел огонь в камине. Сара, тем временем, как заправская хозяйка, подогрела суп. Они поужинали вместе. Не потому, что были очень голодны, а просто, чтобы немного придти в себя и побыть вместе.

— Ходдинуорты приглашены завтра к ужину, — сообщила Сара.

— А я?

— Если чувствуешь, что твое присутствие необходимо.

— Я обещаю быть воплощением хорошего тона, — усмехнулся он.

— Ты просто обязан. У Элизабет особый нюх на пикантные истории.

— Я уверен, что у нее было немало возможностей упражнять его. Ты боишься, что она догадается о наших отношениях?

В суп следовало бы положить чуть больше укропа, но он и так оказался неплохим. Сара съела еще немного и положила ложку. Подумала и ответила:

— Кое-что лучше держать подальше от посторонних глаз.

— Как тебе заблагорассудится. Пусть Ходдинуорты немного помучаются. Я буду изображать из себя джентльмена. И если мне повезет, раскушу, из какого теста вылеплен молодой Ходдинуорт.

— Они попросили разрешения взять с собой гостя. Кто-то из друзей виконта сейчас гостит у них.

— Будущий миротворец, — задумчиво сказал Фолкнер.

— Кто-кто?

Он вкратце пересказал ей сцену, свидетелем который стал возле гостиницы, когда прибыла карета, а в ней юный Ходдинуорт и его лондонский приятель.

— Значит, Морли отказался их обслуживать, — озабоченно сказала Сара. — Возможно, я заблуждалась, полагая, что у Джастина водятся деньги. К тому же, если он ездил в Лондон, то как мог откупиться от Дейви?

— Трудно сказать, сколько он отсутствовал, но давай попробуем это выяснить завтра, — предложил Фолкнер.

Он поднялся и протянул ей руку. С коврика у камина поднялся Руперт. Он внимательно, но беззлобно посмотрел на Фолкнера.

— Ты нравишься Руперту, — удивленно сказала Сара, — она даже не заметила, когда ее пес успел подобреть к нему.

— И еще, смею полагать, я нравлюсь его хозяйке, — ответил Фолкнер и притянул ее к себе.

ГЛАВА 23

— Ну, Сара! — воскликнула леди Элизабет. — Как ты чудесно выглядишь. Вот уж ни за что не ожидала, что ты, в твоем возрасте, решишься надеть такое легкомысленное платье. Однако я, конечно же, была не права.

Фолкнер возвел глаза к потолку, надеясь, что небесные силы вмешаются в этот бред. Однако ничего не произошло, трещин над головой маркизы на потолке не оказалось. Обреченно вздохнув, он улыбнулся.

— Леди Элизабет, я давно мечтал познакомиться с вами.

Он мечтал об этом так же, как человек ожидает, когда же, наконец, ему вырвут гнилой зуб. Но говорить об этом или давать это понять было бы неуместно.

Маркиза зарделась под толстым слоем пудры.

— Как мило с вашей стороны, — заявила она, протягивая ему руку.

Сара глубоко вздохнула и на мгновение закрыла глаза. Она решила последовать за Фолкнером. Уж если он на такое способен, то чем она хуже?

— Лорд Харли, разрешите представить вам сэра Уильяма Деверо Фолкнера.

Маркиз вскинул голову. Это был низкорослый мужчина с редеющими волосами и слезящимися глазами. Почему-то он напоминал старого петуха, из которого давно испарился боевой дух. Вид у него был несколько растерянный, словно он никак не мог поверить собственным глазам.

— Он не хотел верить, — фыркнула леди Элизабет, будто это самое забавное, из когда-либо слышанного. — Даже когда я сказала ему, что вы будете здесь сегодня вечером, он ответил, что я, по всей видимости, ошибаюсь.

— По всей видимости, нет, — пробормотал виконт, пока продолжалась церемония знакомства. Он смотрел на мать с таким откровенным презрением, что Сару так и подмывало дать ему пощечину. Она не питала особого расположения к Элизабет, однако была возмущена, увидев, что сын так неуважительно относится к собственной матери.

— Прошу вас, — вежливо пригласила она, указывая на дверь столовой. Чем раньше они приступят к ужину, тем скорее все закончится.

Фолкнер предложил руку леди Элизабет, которая ухватилась за нее с такой силой, что, того гляди, могла оторвать. Лорд Харли предложил себя в пару Саре. Джастин следовал за ними, вместе с другом, которого он представил как Бертрана Джонсона, сына баронета и своего старого школьного приятеля.

Бертран, увидев Фолкнера, исполнился такого благоговения, какого Джастин пытался не допустить в себе, всеми правдами и неправдами. Казалось, вся эта церемония навевает на него непреодолимую скуку. Однако Сара заметила, как он исподтишка поглядывает на Фолкнера так, словно все еще пытается убедиться, что действительно видит его перед собой.

Сдерживаясь изо всех сил, Сара заняла место в дальнем конце стола. Фолкнера она усадила во главе, леди Элизабет пристроила по правую руку от него, Джастина — по левую. Лорд Харли и ошеломленный Бертран таким же самым образом уселись по обеим сторонам от нее. К счастью, этикет допускал некоторые отклонения в подобных ситуациях. Верно, Сара могла бы усадить лорда Харли слева от Фолкнера. Однако существовала традиция по возможности разделять супругов. Особенно, если они не возражали. Если пожелает, хозяйка может усадить справа от себя первого по старшинству мужчину.

То, что Сара пустилась в такие тонкости, еще раз подтверждало, насколько сложны обстоятельства, в которых она оказалась. Не будь Элизабет ее троюродной-четвероюродной сестрой, имейся у нее хоть какая-нибудь возможность избавиться от Ходдинуортов, чтобы они каким-то чудом убрались из Эйвбери, Сара не задумываясь, послала бы их всех к дьяволу. Но, вместо этого, она должна была сидеть с ними за одним столом и улыбаться. Она кивнула миссис Дамас, показав, что пора подавать угощение.

Между прочим, платье на ней трудно было назвать легкомысленным. На самом деле, оно было весьма замысловатого фасона, сшито из шелка абрикосового цвета и украшено коричневым кружевом. Впереди был изящный лиф с атласными бантами. Нижняя юбка синего цвета вышита крошечными золотыми цветами. Вырез был оформлен широким декольте, зато в отличие от декольте Элизабет, не слишком глубоким. Рукава — до локтя и заканчивались несколькими рядами оборок.

К счастью, Саре не требовалось затягивать себя в корсет. Однако ей пришлось уступить модным веяниям, вернее, настоятельным просьбам миссис Дамас, и согласиться на небольшой кринолин. Ее рыжеватые волосы были зачесаны наверх, ниспадая ей на спину длинной тяжелой косой. Сара не стала пудриться, как, впрочем, ей не было необходимости с помощью белладонны придавать блеск глазам. Собственно говоря, они и без того сверкали, наблюдая, какие фортели разыгрываются на противоположном конце стола.

Благоразумие, кажется, так выражается Фолкнер? Это скорее напоминает совращение. Он с самого начала намеревался пустить в ход свои чары. Однако сегодня он явно перестарался. Еще несколько минут, и Элизабет придется приводить в чувство.

Раковый суп миссис Дамас прослыл в трех графствах. Сара едва прикоснулась к нему. Она с трудом заставила себя прислушаться, о чем же говорит лорд Харли. Он твердил что-то о вложениях в Вест-индский сахар — право, нечто несущественное.

Интересно, а сколько лет леди Элизабет? Она так следила за собой, что ее возраст было невозможно угадать. Но, если Саре не изменяет память и судя по возрасту Джастина, ей уже за сорок. Однако сей факт, по всей видимости, явно не останавливал ее от того, чтобы, без зазрения совести, кокетничать с мужчиной менее чем на десяток лет старше ее собственного сына. Причем, прямо перед носом у мужа.

Правда, лорда Харли это почти не интересовало. Он не удостоил жену ни единым взглядом. Вот Джастин, совсем другое дело. Он не скрывал своего отвращения к матери. И в то же время, глубоко страдал. Фолкнер был — сама учтивость. Он втянул Джастина в разговор, несмотря на откровенное старание его матери не допустить этого.

— Я уехал из Лондона около недели назад, — говорил Фолкнер. — Что там произошло в мое отсутствие?

В вопросе звучала откровенная лесть, словно то, что поведает молодой человек, могло заинтересовать его. Его, кто обитал на самом пике вершины, недоступном простым смертным и именуемым двором. Постепенно, перед зачарованной Сарой развернулось зрелище окончательного переманивания Джастина на свою сторону. Озлобленность юноши вскоре смягчилась. Поначалу нехотя, он начал перечислять последние столичные новости. Собственно, это был пересказ разговоров в кофейнях и клубах. Но Фолкнер был весь внимание. Несколько раз он кивнул, задал пару вопросов и даже рассмеялся, когда Джастин попытался съязвить.

Сара догадывалась, что перед ней опасный человек. Однако она еще не до конца прониклась глубиной его коварства. Он был не просто слепой, сокрушающей силой на поле брани, не просто страстным любовником в ее объятиях. Он был, помоги ей Бог, сама проницательность. И умел владеть своими чувствами так, что у нее захватывало дух, глядя на него. Она восхищалась его самообладанием до тех пор, пока не вспомнила, что от его самообладания и сдержанности остаются одни осколки, когда он оказывается с ней наедине. Странно, эта мысль, каким-то удивительным образом, успокоила ее. И все равно, Сара продолжала смотреть, точно зачарованная, как мастерски он разыгрывает свою роль.

Подали рыбу. Вслед за рыбой барашка. Лилось вино, мерцали свечи. Ходдинуорты были в восторге, не замечая, как вращаются на острие его остроумия, его могущества, его связей, всего того, что он собой олицетворяет, словно шарики в руках у жонглера.

Сара поднялась из-за стола. Она стояла несколько мгновений, прежде чем Элизабет заметила. Маркиза, казалось, была несколько изумлена, увидев, что Сара все еще здесь, и раздосадована. Настолько она позабыла о ее присутствии и существовании. Сухо улыбнувшись, Сара сказала:

— Давайте, оставим джентльменов, пока они будут пить портвейн.

На мгновение ей показалось, что Элизабет, скорее всего, откажется. Однако старшая женщина с превеликим неудовольствием вспомнила о требованиях хорошего тона. Она поднялась медленно, нехотя преодолевая каждый дюйм. Она не сводила с Фолкнера восторженных глаз.

— Вы не заставите себя долго ждать? — эти слова были произнесены с улыбкой, словно поддразнивая. Но выражение глаз осталось совершенно серьезным. Ее глаза просили и умоляли. На мгновение Саре стало жаль маркизу.

— Неужели мы позволим себе такую непочтительность? — игриво пообещал Фолкнер, с таким видом, будто бросил кость голодной собаке.

Сара едва успела вовремя отвернуться, чтобы не выдать себя. Она первой вышла из столовой в гостиную. Не успели они переступить порог, как Элизабет принялась возмущенно упрекать ее.

— Неужели в этом и впрямь есть необходимость? Я понимаю, что вам — деревенским мышкам — хочется порисоваться своими манерами. Однако мы вполне могли бы остаться за столом.

— И лишить себя, тем самым, редкого удовольствия побеседовать наедине. Ну, дорогая кузина, я вас не узнаю! К тому же, не кажется ли вам, что лорд Харли и Джастин смогут лучше уладить ваши дела с Фолк… сэром Уильямом?

Элизабет вспыхнула. Она уже приготовила язвительную реплику, но внезапно остановилась. Глаза ее сузились.

— Как вы его назвали?

Сара опустилась на кушетку, разгладила юбки. Она едва сдерживала дрожь в пальцах.

— Сэр Уильям?

— Нет. Вы начали, было, говорить «Фолкнер», — Элизабет оскалила зубы в тигриной улыбке. — Что это такое? Ласковое прозвище?

Временами Саре казалось, что она самая неискренняя из женщин. Но как вести себя, если долгие годы приходится скрывать от посторонних свое безумие?

— Боже, Элизабет, — сказала она с совершенно непроницаемым выражением лица. — Мне, право, странно, что вы этого не знаете. Его все называют Фолкнером, по крайней мере, при дворе. И если вы назовете его там сэр Уильям, никто и не поймет, о ком вы ведете речь.

Элизабет уставилась на нее, не находя ответа. Однако ее подозрения не рассеивались. Собравшись с мыслями, она попыталась снова атаковать:

— А откуда вам знать, как его называют при дворе?

Сара усмехнулась.

— Удивительно, не правда ли? Это я полагаю, что уж кому-кому, а вам все это известно намного лучше, нежели мне. Неужели я ошибаюсь?

— Нет, конечно, — медленно, с расстановкой, отозвалась Элизабет и взглянула на кузину с возросшим уважением и… осторожностью. — Значит, побыть наедине, вы говорите? Как мило! Но в таком случае, о чем нам с вами побеседовать?

Миссис Дамас заранее приготовила для них чайник. Сара разлила чай.

— Вчера похоронили Дэйви Хемпера.

Ей явно не доставало светской деликатности и утонченности Фолкнера. Она вовсе не собиралась лезть напролом. Но ее душила злость на маркизу и она не смогла удержаться.

— Кого? — нахмурилась Элизабет.

— Это наш деревенский паренек.

— Ах, да. Я действительно что-то слышала, — Элизабет поднесла чашку к губам. — Однако с какой стати его смерть должна меня волновать?

— Только потому, что его убили.

— Неужели? Вот уж удивительно! Наверное, повздорил с местными парнями из-за какой-нибудь пышнотелой девицы?

— Кто знает? Кстати, это уже третье убийство в наших краях. Вы, надеюсь, слышали о цыганах?

Элизабет только махнула рукой, давая понять, что это ей известно, зато стала слушать с возрастающим интересом.

— И коль уж это — третье убийство, вам следует позаботиться о мерах предосторожности.

Маркиза опустила чашку. В глазах мелькнули опасение и страх.

— Что вы хотите этим сказать? Нам угрожает что-либо?

— Трудно сказать определенно, — ответила Сара. Она подняла со столика чашку и улыбнулась из-за ее края. — Ясно одно, что вам всем надо быть осторожными, — чай был хорошо заварен, крепкий и горячий. Именно такой, какой ей особенно нравился. Она посмотрела на Элизабет прямо в глаза. — Предельно осторожными.

Скрипнула доска. Первая доска перед камином в столовой, угадала Сара. Когда огонь догорал, а воздух в комнате начинал остывать, доска слегка потрескивала. В коридоре за дверями спальни шелестело, словно кто-то еле слышно перешептывался. Наверное, ветер играет с занавесками на окне в дальнем конце коридора. Их следовало…

Сара нетерпеливо вздохнула. В доме ей был знаком каждый звук. И ни один из них не был для нее неожиданным. Стояла ночь. Стояла тьма. Было уже за полночь. Где же Фолкнер?

— В Эйвбери на свободе бродит убийца, — сказал он ей тогда. — Я не позволю тебе оставаться одной, — и добавил: — Во мне нет доброты.

Она понимала, что он говорил правду. Она лежала на спине, крепко сжав кулаки, ногти больно впились в ладони. Вытянув руки вдоль тела, смотрела в потолок. В глазах было горячо от слез. Однако она не позволяла им катиться по щекам.

Будь он проклят! Он и его конь. Нет, только не Негодяй. Негодяй ей нравился. Сейчас ей хотелось задушить только его хозяина.

— Не задерживайтесь, — сказала Элизабет. Об этом лучше не думать. Это, скорее всего, новый вид безумия или бреда. Более ужасающий, чем тот, который она познала раньше. Фолкнер ничем не обязан ей. Она сама все ему объяснила. Но мысль о том, что он может сейчас находиться у другой женщины, доставляла ей нестерпимую боль. Ей казалось, что у нее вырывают сердце. И от мучительной боли все внутри леденело. Скоро он уедет. Для нее будет гораздо лучше. Она снова вернется в свое убежище, в сад за высокими каменными стенами. И никогда больше не допустит подобной боли в свою душу. Но память о пережитом останется? Верно. Все верно. Без него она никогда не сможет стать собой.

Будь он проклят.

Надо заснуть. Хорошенько выспаться. И завтра утром отправиться собирать травы. Она совсем забыла, когда последний раз ходила в лощину. А еще надо навестить арендаторов, поговорить о ремонте домов. Помнится, весной у нее всегда находилось множество дел.

Будь он проклят!

Сара повернулась на бок, невидящим взглядом уставилась в стену. Мгновения растягивались в минуты. Минуты были бесконечными. Ей показалось, будто все в ней натянулось, как струна. Сейчас она не выдержит и закричит. Но не от страха, не от ужаса, от нестерпимой боли…

У окна мелькнула тень. Игра света и тени? Или игра ее воображения? Она лежала, боясь шелохнуться, затаив дыхание. В сердце закралась тревога. Что это учуяла она в ночной прохладе? Аромат духов Элизабет? Что-то другое, знакомое… Ее дразнил, бередящий душу запах влажной земли. Она вздохнула свободно и раскованно. Стыд захлестнул ее.

Он подумал, что она спит, подошел к постели, увидел блеск ее широко раскрытых глаз.

— Ни за что не угадаешь, где я сейчас был, — прошептал он, словно извиняясь за то, что заставил ждать себя. Ему не терпелось поделиться с ней.

— Нет, — согласилась она, голос был слегка охрипшим. — Не угадаю…

— Я гонялся за мертвыми монахами, — сообщил он с ребяческим восторгом в голосе, как будто только что пережил удивительное приключение.

Она села в кровати. Он, как всегда, присел на краешек, чтобы стянуть башмаки. Ей нравилась его основательность. Странным образом она вселяла в нее уверенность. Нравилась? Ей нравился лимон в чае. Нравился определенный оттенок лилового цвета. Это чувство, что испытывала она к нему, было более весомым.

— С тобой все в порядке? — спросила она. Он явно удивился вопросу.

— Разумеется. Надеюсь, не надо объяснять, что мне так и не удалось их поймать. Или… его. Я до сих пор не уверен, сколько их там было.

— А что, собственно, произошло?

— Я уже собирался улизнуть из гостиницы, когда к Морли снова явились привидения. Я услышав стоны и звон цепей. Звуки доносились со стороны кладбища. Но когда я туда пришел, то они уже унесли ноги.

— А ты уверен, — настороженно спросила она. — Что это кто-то?

— В противоположность потустороннему чему-то? Да, абсолютно уверен. Я обнаружил следы. Но было чересчур темно, и я не мог разглядеть, сколько людей там прошло. Мне придется еще раз проверить утром.

Значит, пока она лежала здесь, насылая на его отчаянную голову проклятья, он был занят тем, что пытался разгадать, по крайней мере, одну из загадок Эйвбери. Да, конечно, стыд не лучший спутник ночи. Но, слава Богу, он ни о чем не может догадаться. Он проскользнул к ней под одеяло. В ее глазах не отразилось ни одно из одолевавших ее сомнений. Притянув ее к себе, он рассеянно, словно по привычке, провел пальцами вдоль ее спины. И это показалось ей до боли сладким и мучительным.

— Интересно, кого, собственно, пытаются запугать? — она пощекотала губами ему грудь, словно нечаянно.

— Морли считает, что пугают его, — его рука напряглась. — А может, Аннелиз?

— Или сэра Исаака? Ведь, если верить Морли, привидения объявились здесь относительно недавно, — добавила она. — Раньше такого не было. Они стали наведываться с тех пор, как ты появился в Эйвбери.

— В таком случае, кто-то старается напрасно, — он погладил ей щеку. — От меня не так-то просто избавиться.

«Да, — подумала Сара, — мне даже собственные страхи нипочем».

Ночь укутала их своим темным покрывалом, и они забыли обо всем на свете.

ГЛАВА 24

Мужчины начали собираться в каменном круге задолго до рассвета. Они толклись, переговариваясь между собой. Женщины, тем временем, предлагали им отогнать утренний холод и сонливость глотком горячего сидра. Когда солнце, наконец, взошло над Эйвбери, они двинулись по дороге. Они занялись серьезным делом. Однако каждый их шаг выдавал рвущееся наружу веселье. Кто-то затянул песню. Хор голосов тотчас подхватил ее. Идти было легко. Они быстро дошли до леса, здесь разбрелись в разные стороны, работая группками, чтобы раздобыть необходимое.

Им нужно было принести в деревню девять пород дерева для костра Белтана. Девять пород, для того, чтобы солнце совершило свой великий поворот. Чтобы потом плясать вокруг огня, радуясь, что зима позади, и мир возродился заново. Плющ и дуб. Терн и сикомор. Рябина и береза. Ясень и ольха. А вокруг — в изобилии боярышник. Все эти деревья можно было найти в лесах Эйвбери. Девять пород дерева для Белтана.

Боярышник уже расцвел. Ароматные цветущие ветви приносили домой, украшали ими дверные проемы. Повсюду цвели ноготки. Девушки, идущие следом, срывали их, чтобы украсить волосы венками.

День становился все ярче, воздух — теплее. В загонах вокруг деревни жалобно блеяли овцы, требуя, чтобы их выпустили на свободу. Последний стожок сена, припасенного на зиму, уже съеден. А весенние пастбища манят зеленой сочной травой.

Сара сегодня была на кухне, пекла майские пироги. Миссис Дамас, проводив мужчин, вернулась. Мужчины несли на плечах огромные охапки хвороста. Миссис Дамас потянула носом и довольно улыбнулась.

— А у вас, хозяйка, легкая рука.

Сара рассмеялась. Она разрумянилась от печного жара и незамысловатых, но милых сердцу, радостей этого дня, разомлела и светилась счастьем после страстных ночных утех.

Она слепила еще один пирог и шлепнула его на раскаленный плоский камень. Камень задвинулся в печь. Столько дел еще предстоит сегодня.

В этот день в доме настежь распахивали окна, выносили на улицу ковры и перины. Мыли, мели, чистили, скребли. Обметали углы и потолки. Дом наполнялся свежим весенним воздухом.

Сара высаживала рассаду. Руперт предостерегающе заворчал. Она выпрямилась, стряхнула с ладоней землю, ожидая-надеясь увидеть Фолкнера.

Неужели у Джастина Ходдинуорта всегда такое неприятное выражение лица? Высокий и поджарый, разодетый явно не ко дню и не к месту, он производил впечатление человека, у которого на уме какие-то недобрые намерения. Сара сразу же насторожилась. Ей было неприятно, что он нарушил ее одиночество. Ей было хорошо за стенами сада.

— Я не предполагала, что вы придете сюда, — сказала она, давая понять, что о его визите не было доложено.

Он только пожал плечами.

— Я не заходил в дом.

Он внимательно огляделся, а затем снова пристально уставился на Сару.

— Настоящая идиллия. Если бы вы были живописным полотном, вас непременно бы назвали «Сельские радости». Или как-нибудь в таком роде.

— Сейчас не до праздности. А что вас привело ко мне?

Он сделал вид, что удивлен.

— Разумеется, что вы не станете лишать меня удовольствия, поблагодарить вас за ужин. И, безусловно, за то, что у нас была редчайшая возможность оказаться представленными столь влиятельному джентльмену, — даже не дожидаясь ее ответа, он продолжал: — Моя мать просто без ума от сэра Уильяма. Она уверена, что с его помощью решит все наши осложнения.

— А вы — нет? — спросила Сара уже не столь резко. Как обидчив был этот ее дальний кузен, как жестоко страдал от уязвленного самолюбия. В какое-то мгновение, ее опасения, что он может быть убийцей, рассеялись. Она просто-напросто осознала и увидела его неприкаянность.

— Я, разумеется, наслышан о нем. Как и многие, я полагал, что ему просто чертовски повезло. Оказался в нужное время, в нужном месте. Произвел впечатление на нужных людей и все такое прочее. Но теперь я вижу, что заблуждался. Он — сильная натура. А моя мать глупа. Он и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь ей.

— Ну как вы можете говорить такое? — возмутилась Сара.

Его глаза сверкнули — от внутренних мук, от гнева. Как это часто бывает у молодых людей, ставших заложниками обстоятельств, которые они не в силах изменить.

— Могу. Никто из нас не способен оказать на него влияние. Ни мать, ни отец, ни, тем более, я. Пожалуй, только вы одна.

Сара замерла. Она держала себя столь осторожно, что ей даже удалось усыпить бдительность Элизабет. Причем, с таким мастерством, которым не могла не гордиться. Потому, стоит ли беспокоиться из-за случайных слов Джастина?

— А с чего вы это решили?

— Не знаю, — признался он, к ее величайшему облегчению. Она видела, что он говорит искренне. — Это всего лишь предчувствие. Или, может быть, слабая надежда.

Голос виконта сорвался на шепот. Внешнее спокойствие дало трещину. С полной силой из него рвалось овладевшее им отчаяние. Он сжал кулаки и ногти больно впились ему в ладони.

— Что бы вы обо мне ни думали, я не так уж плох. Я не боюсь тяжелой работы или опасностей. Умею быть преданным. Имей хоть крохотную возможность, я сумел бы добиться в жизни положения. Но теперь, когда я осознал до конца все, то понял, что такой возможности у меня нет. Если в ближайшем будущем ничего не изменится в моей жизни, а равно и в моем существовании, — можно поставить крест.

Сара заколебалась. Во всех его речах звучала некоторая напыщенность. И, тем не менее, они не были далеки от истины. Отчаяние не было наигранным. Как и стремление к жизни, которую он мог смело называть своей. Что касается этой стороны дела, то она не могла не испытывать к нему сочувствия.

— У меня нет основания полагать, что Фолкнер согласится выслушать меня, — начала она говорить. Слова вырвались у нее непроизвольно. Она прекрасно понимала, что они прозвучали глупо и преждевременно. Ведь еще ничего не доказано. Такой честолюбивый человек, как Джастин, доведенный до отчаяния, может пойти и на убийство. Но ощущение западни, которая вот-вот захлопнется, и одновременно страстное стремление обрести свободу — такое знакомое для нее чувство, которое не могло не вызвать отклика в ее душе.

— Вам придется доказать, на что вы способны. Он — неумолимый человек. Второй попытки у вас не будет.

— Мне достаточно одной, — юношеская запальчивость боролась в нем со смертельным страхом. Он понимал, что стоит на самом краю пропасти. Его жизнь, во всей ее никчемности, представлялась ему просто сорвавшимся вниз камешком.

Рассада завяла, лежа на земле. Белые нежные корешки засохли и скрючились. Если Сара не успеет вовремя посадить ее, растения погибнут.

— Я ничего не обещаю, — сказала она, снова принимаясь за работу. И, смягчившись, добавила. — Кроме одного, я попытаюсь.

Он на мгновение закрыл глаза, а затем открыл их снова.

— Благодарю вас, — и повернулся, чтобы уйти. Из-за ограды слышался радостный смех, веселые голоса. Джастин задумался, потом неожиданно спросил: — А что у вас сегодня происходит?

Ей следовало сдержаться, но она не сумела.

— Сельские радости, — она улыбнулась и с нежностью подняла в ладонях молодые зеленые растеньица.

Сумерки одарили землю ласковым поцелуем, и родились звезды. Следуя за луной, пляшите в каменном круге. Рука об руку, мужчины и женщины, заливаясь смехом, пляшите. Наконец, от трения длинных дубовых плах, вверх взметнулась искра. А затем по поленьям побежали языки пламени. Белтан разгорелся.

Небрежно прислонившись к притолоке распахнутой гостиничной двери, Фолкнер наблюдал за священнодействием. Рядом с ним примостился сэр Исаак.

— Потрясающе, — восторгался старик.

— Сплошное язычество, — сухо отозвался Фолкнер.

Сэр Исаак рассмеялся.

— Надеюсь, вы не вздумаете осуждать их за это. В таком замечательном месте невозможно не праздновать май.

Фолкнер кивнул. Происходящее его не особенно удивляло, а тем более, не поражало. Кстати, он хорошо знал, что в празднике есть обоснованность. Лишь одно слегка удивило.

— У них нет майского шеста, вы не знаете, почему?

— Ни малейшего понятия, — признался сэр Исаак, — в других частях страны майский шест — обычное явление. Потому-то вы и решили, что он должен быть. — Сэр Исаак указал на пламя, быстро охватывающее огромную груду хвороста. — Яркий огонь, как они его называют на древнем наречии. Белтан. Трудно представить, из какой древности пришел этот обычай.

Скрипка выводила стремительную мелодию. Ей подпевала камышовая свирель. Подошвы дружно отбивали ритм, вместе с барабаном. Потрескивало и подскакивало ввысь яркими языками пламя костра. Фолкнер пристально смотрел на кружащиеся в пляске фигуры. Пытался сквозь клубы дыма разглядеть Сару. Где же она? Он понимал, что, конечно же, дома ее сейчас нет.

К Белтану высыпали все жители, а вместе с деревенскими и жители соседних ферм. Молодые матери с младенцами на руках, седые старики, опираясь на палки, все собрались вокруг яркого огня. Даже миссис Хемпер и та пришла. Похоронив накануне сына, она, тем не менее, считала, что обязана отдать долг этому дню. Но где же, все-таки, Сара?

Фолкнер неожиданно встревожился. Он выпрямился, отталкиваясь от притолоки, чтобы отправиться на ее поиски. Но она, совершенно неожиданно, появилась позади собравшейся толпы. Она была одета во все белое. Волосы, цвета догорающих углей, были распущены и доходили ей до пояса. Лоб украшен венком из ноготков. Он зачарованно смотрел на нее. Рядом с Сарой появилась молоденькая девушка, взяла из ее рук корзину, принялась раздавать пироги. Кто-то из собравшихся обратился к Саре, она рассмеялась, но не остановилась, пошла дальше. Не стесняясь ничьих взглядов, она шла ему навстречу.

— Я думал, что увижу тебя танцующей вокруг майского шеста, — тихо сказал Фолкнер и улыбнулся. Она подошла к нему настолько близко, что он ощущал тепло ее кожи и аромат сирени, который отныне всегда напоминает ему о ней.

Она искоса и лукаво посмотрела на него. Щеки горели, губы алели, словно лепестки роз.

— Это саксонский обычай.

Фолкнер почему-то волновался, совсем, как влюбленный юноша. Хрипловатым голосом он сказал:

— В следующий раз, когда встречусь с каким-нибудь саксом, обязательно расспрошу.

Ее глаза были сейчас зелеными, словно в них отражалась лощина, та лощина… Отблески Белтана плясали в ее глазах золотыми искорками.

— Пойдем, — сказала она и притянула его к себе. Рука об руку они вошли в круг пламени и камней.

ГЛАВА 25

После этого Фолкнер почти ничего не помнил. Он смутно видел череду кружащихся людей. Все казалось размытым и ускользающим. Смех, песни, выкрики, переливы скрипки и страстный голос камышовой свирели, зовущие куда-то с собой. Он перестал ощущать мир вокруг себя. Остался только дикий бег разгоряченной крови в жилах, возбуждение и восторженный ужас, словно душа вот-вот вырвется из тела.

И вдруг наступила тишина. Неожиданная и глубокая. Рука Сары крепко сжимала его ладонь. Под ногами пружинила мягкая земля. Где-то рядом журчала вода. Тьма. Пахучий венок из ноготков смят. Шорох белой одежды, упавшей к его ногам. Шелковистая кожа ее тела, горячая и восхитительная…

И вдруг его охватило желание, больше похожее на голод. Оно сокрушало возможные доводы разума, отметая нежность. И, наконец, не осталось ничего, кроме исступленного ненасытного желания обладать этой женщиной. Оно спалило жаром все его тело. Он глубоко впился в нее. Голод все не утолялся, огонь разгорался все жарче и жарче.

И это ощущение было так близко к мучительной боли. И когда мука стала невыносимой…

В одно мгновение утолив и голод, и жажду, он выкрикнул ее имя. Звук его страстного хриплого голоса улетел в темное небо, где сверкали и перемигивались яркие звезды.

Когда он снова пришел в себя, звезд на небе не было. Он лежал на спине в мшистой лощине. Той самой, где когда-то случайно набрел на Сару. Неужели это действительно было всего несколько дней назад. А ему казалось…

Наступило утро.

Фолкнер устало приподнял голову. Он лежал обнаженный. Капли росы, сверкая алмазными гранями, повисли на его теле. Он огляделся, недоумевая. И попытался вспомнить. Резко приподнялся и сел. Одежда лежала неподалеку, раскиданная по траве. Судя по тому, что лучи солнца наискось пронизывали ветви деревьев, было еще очень рано. В лощине было удивительно тихо. Только птицы уже завели свои утренние песни. Он быстро оделся. И уже натягивал сапоги, когда какое-то смутное ощущение заставило его оглянуться.

Сара стояла неподалеку и молча глядела на него. На ней было белое платье, в которое она оделась накануне вечером. Волосы распущены по плечам. В рыжеватых прядях запутались помятые лепестки ноготков. Как только он увидел ее, на него обрушилась лавина вопросов. Были или нет те разрозненные образы, которые запечатлелись в его мозгу? Языки пламени и музыка, страсть и ее утоление? Или же все — только плод его воображения? Неужели они действительно предавались любви здесь, в лощине, сладостной весенней ночью? И если да, было ли это нечто большее, нежели извечное желание мужчины и женщины обладать друг другом? Такое горячее и страстное, что был отброшен всякий стыд? Неужели с приходом весны древние силы, впрямь, правят этой землей, проникая в людские души при ярком пламени Белтана?

— Сара, — окликнул он и шагнул навстречу ей. — Прошлой ночью…

Она вздрогнула. На его глазах белое платье стало рассеиваться в воздухе, пока не исчезло, слившись с утренним туманом. Черты ее лица смазались, словно кто-то провел по акварели мокрой кистью. И не успел он опомниться, как Сара исчезла. Фолкнер застонал хрипло и отрывисто, потянулся к тому месту, где она только что стояла. Его рука прошла сквозь воздух, не встретив никакой преграды. Он тотчас вздрогнул, словно от холода. Глубоко вздохнул, изо всех сил пытаясь побороть первобытный страх, охвативший его.

— Capa! — эхо отозвалось его хриплым голосом от застывших неподвижно деревьев и притихшего ручья. Лес насмехался над ним. Ему хотелось убежать без оглядки из этого жуткого места. Но он заставил себя замереть и осмотреться по сторонам.

Сары нигде не было видно. Но он мог поклясться, он чувствовал, что она где-то поблизости. Но застанет ли он ее…

В Эйвбери на свободе бродит преступник, убивший двух человек за пределами деревни, недалеко от реки. И видение, чтоявилось ему сейчас, имело полное право называться призраком. Неужели он, утолив страсть, спал и даже не подозревал о том, что Саре грозит смертельная опасность?

Мысль об этом была невыносимой. Он снова позвал. Эхо все также отозвалось на клич. Он бросился осматривать таинственную лощину. Она была невелика, ее выпуклые склоны скрывали от взгляда выемки и углубления. Фолкнер прошел около ста ярдов, прежде чем различил очертания тела, лежащего у ручья. Он ничего не понимал, каждый шаг давался ему с трудом, словно мышцы отказывались повиноваться рассудку, скованные ужасом.

Он стремительно рванулся к ней, поднял на руки. Задыхаясь, прижимал ее к груди, боясь представить, чем скажется находка. Его охватил ужас перед неумолимостью смерти. Такого ужаса он не испытывал даже в бою. Он был в отчаянии, что не сможет вдохнуть в нее жизнь, как бы ему ни хотелось, не сможет вернуть ее в этот мир. Но должен это сделать, чего бы это ни стоило.

Ее щеки были пепельно-серыми, глаза застыли. Она была тиха и неподвижна. Он действительно испугался. Неужели она умерла? Он подумал, что подобного удара судьбы ему не пережить.

Тонкий солнечный луч пробился сквозь ветви, высветил ее. Он заметил слабое движение ее груди. Так же, как и он, когда проснулся, она была обнажена. Он понес ее вверх по крутому склону лощины. Сорвал с себя рубашку, завернул Сару. И пошел по дороге в деревню.

В деревне все еще было погружено в сон. Никто не встретился ему, пока он шагал к дому. Остатки Белтана все еще дымились в центре каменного кольца. Но больше не было ни единого свидетеля того, что происходило здесь накануне. Фолкнер мрачно посмотрел на тонкие струйки дыма, вьющиеся под ветром. Позже он успеет потребовать объяснения, но сейчас его заботило одно — поскорее отнести Сару домой.

Входная дверь оказалась не заперта. Но не было видно ни миссис Дамас, ни другой прислуги. В спальне он обнаружил приготовленную постель и, переброшенную через спинку стула, ночную сорочку, словно Сара намеревалась прошлой ночью вернуться сюда, как обычно.

Он уложил ее на кровать, взял полотенце и бережно вытер остатки росы. Надел на нее ночную сорочку, укрыл одеялом до самого подбородка. Взяв ее холодные руки в свои горячие ладони, сел рядом.

Однако она по-прежнему была неподвижной и тихой. Дыхание было еле заметно. Он время от времени наклонялся к ней, чтобы убедиться, что она все еще дышит. В ее лице не было ни кровинки. Веки ни разу не дрогнули. Она, казалось, погрузилась в сон, столь глубокий, что лишь тонкая грань отделяла ее от смерти.

В горле у него пересохло. Ему как-то раз довелось видеть нечто подобное. Один из его офицеров-однополчан получил сильное ранение в голову. Помнится, он тогда лежал неподвижно и едва дышал, точно так же, как сейчас Сара. Пока, наконец, не умер через пять дней. Однако на ней не было никаких внешних следов насилия. С опаской, он осмотрел затылок, боясь, что найдет там след от удара, подобного тому, какой свалил Дейви Хемпера. Но ничего не обнаружил. Нигде на теле не было ни царапины.

Внизу послышались звуки. Скрипнула дверь, раздались шаги. Постепенно дом пробуждался. Фолкнер по-прежнему сжимал руку Сары, не решаясь оставить ее одну, пока до него не дошло, что у него нет никакого выхода. Кроме одного.

Он ей ничем не поможет. Она, возможно, в конце концов, проснется сама. А может быть, и не проснется. Не зная точно вероятного исхода, он обязан позвать кого-нибудь на помощь.

Первым прибыл доктор Костоправ, откликнувшись на отчаянный зов миссис Дамас. Когда экономке доложили о состоянии Сары, она немедленно прибежала, чтобы взглянуть на нее собственными глазами и тотчас отправила за лекарем мальчишку-конюшенного. К великому облегчению Фолкнера, Костоправ, судя по всему, на этот раз провел трезвую ночь, и от него не разило портвейном, к которому, по собственному признанию, лекарь питал особое пристрастие. Однако он, выслушав дыхание Сары и сосчитав пульс, озабоченно нахмурился.

— Ничего не понимаю. Что могло с ней такого приключиться? Почему она оказалась в подобном состоянии?

Любовное соитие у костра Белтана? Неужели участие в языческом действе, в самом деле, истощило ее жизненные силы? У Фолкнера мелькнула неожиданно эта странная мысль, но он не стал делиться своей догадкой с доктором. Он был почти убежден, что его можно заподозрить в легком помешательстве. Так на него подействовали загадочная Эйвбери и сама Сара.

— Возможно ли, что она ела или пила что-нибудь во время э-э-э… праздника, накануне вечера, что могло бы вызвать такое состояние?

Костоправ посмотрел на Сару, долго и пристально изучал ее лицо, а затем высказался:

— Не знаю. Вполне вероятно. Говорят, что существуют какие-то травы. Возможно, что ей тоже они известны. Но мне не верится, что она стала бы рисковать собой. Да и кто стал бы угощать ее против воли?

Фолкнер по-прежнему не знал ответа. Доктор Костоправ так и не пришел ни к какому решению. Он печально вздохнул.

— Здесь я бессилен. Нам не остается ничего другого — только ждать, что же произойдет дальше.

Он еще немного задержался, перебросился несколькими фразами с миссис Дамас, давая советы и ушел, пообещав вскоре вернуться.

Следующей заявилась миссис Хемпер. Она вошла, ступая с трудом, опираясь на палку. Смерть сына сразу прибавила старухе десяток лет, она еще больше ссутулилась. Экономка помогла ей подойти поближе к постели. К счастью миссис Хемпер, доктор Костоправ уже отправился восвояси, не то было бы не избежать новой склоки.

Старуха казалась бесплотной, такой же, как солнечный свет, льющийся в окно спальни.

Она внимательно осмотрела Сару, легонько прикоснулась ко лбу и шее.

— Что с ней стряслось?

Фолкнер молчал, не зная, как и что объяснить. Старуха оглянулась на миссис Дамас и попросила:

— Приготовьте-ка мне, старой, чашечку чая, хорошо?

Экономка замешкалась, ей явно хотелось присутствовать при разговоре. Однако какой бы старой и немощной ни казалась миссис Хемпер, она еще не растеряла былого влияния. Миссис Дамас вынуждена была подчиниться и оставить их. Да и как она могла отказать в просьбе деревенской целительнице?

— Что произошло? — повторила вопрос старуха.

— Мы пошли к ней в лощину. Я проснулся там сегодня утром. Почти ничего не помню. И нашел ее вот в таком состоянии у ручья.

Миссис Хемпер медленно кивнула, затем пристально взглянула на Сару.

— Да, ей всегда было нелегко. Он вздрогнул.

— О чем вы?

— Быть такой, какая она есть. Я постоянно спрашивала себя… — старуха глубоко вздохнула, хороня в себе то, что была вот-вот готова сказать. — Ничего особенного. Сейчас главное одно — помочь ей придти в себя. Она выбрала вас. Я видела. И это случилось не в первый раз, верно?

Фолкнер кивнул, подтвердив ее догадку. Что толку отрицать? К тому же миссис Хемпер не выказала ни малейшего удивления. Казалось, она только хотела убедиться в том, о чем давно подозревала.

— Что же. Может, на нее нашла какая-то хвороба. И если это действительно так, тут я бессильна. А может, это, вообще, нечто иное. Мне кажется, будто она наполовину унеслась в какой-то другой мир. Быть может, она просто не может найти дорогу обратно. Или попросту, прячется от нас, боясь того, что произошло. Так или иначе, я не могу до нее докричаться. Такое мне не по силам. Но, кто знает, может быть, вам все-таки удастся вернуть ее.

Она подошла ближе, взяла его руку, сжав в своих жилистых, но неожиданно крепких, пальцах.

— Поймите одно. Если вы рискнете отправиться вслед за ней, то можете не вернуться. Нет никакой уверенности, что вы сумеете вернуться с ней. Здесь у нас действуют силы, о которых лучше не задумываться.

Старуха еще несколько мгновений пристально смотрела ему в глаза, а затем медленно расплылась в беззубой улыбке, полной сомнения и сострадания одновременно.

— Кто знает, а вдруг она сделала правильный выбор? Поживем, увидим. Сидите рядом с ней, трогайте ее, разговаривайте с ней, только на чудо не надейтесь. Она всегда была одной ногой там, в другом мире. И теперь может сорваться туда навечно.

Мысли у Фолкнера путались. Если он правильно понял слова старухи, то, по-видимому, должен предположить, что она выжила из ума. Что еще за другой мир? Какие таинственные силы? Языческие заклинания, которые не имеют никакого смысла в окружающей его действительности?

Однако, что такое действительность, реальность? Костер, пылающий в магическом каменном круге? Любовь к женщине, потерю которой ему не пережить? Еще несколько дней назад он ни за что бы в такое не поверил. Но это случилось. Случилось с ним самим. К чему притворяться? К чему лгать себе?

Он не заметил, когда ушла миссис Хемпер. Сидя возле постели Сары, сжимая в ладонях холодные руки спящей женщины, он думал только об одном. В какую схватку ему придется вступить на неведомом поле боя? С каким противником? Он до сих пор не уверен в существовании оного.

Он знал, что встречи ему не избежать. Причем один на один. Солнце клонилось к западу. Люди появлялись и вновь уходили. Фолкнер застыл, словно в оцепенении.

Где-то в глубине другого времени, в мире, о существовании которого он не догадывался, близилось серое мутное утро.

ГЛАВА 26

Сара была одна. Она озябла и попыталась пошевелиться. Она проснулась и была в полном сознании, но никак не могла сосредоточиться и понять, где находится.

Воздух вокруг был прохладный, он словно застыл, неподвижный и странным образом оцепеневший. Ничего не было видно: ни движения теней, ни деревьев, ни звезд у нее над головой. Постепенно глаза привыкли к тусклому свету. Она разглядела неясные очертания, связанных концами вместе палок. На некоторых даже осталась кора. Поверх палок, образуя подобие шатра, были натянуты шкуры какого-то животного или несколько шкур, сшитых вместе.

Итак, она оказалась в хижине из выделанных звериных шкур. Лежала на тростниковой циновке. Рядом с ней, в маленьком очаге, остывали догорающие угли. Неподалеку от очага глиняный, грубо вылепленный горшок. Судя по всему, ей опять пригрезился сон. Она знала, что будет погружаться в него. А потом неожиданно проснется. И снова вернется в свой действительный мир, в свою спальню. Или же …

Но она не ложилась в постель. Они вместе направились в лощину. Их словно тянуло друг к другу. Какой-то непреодолимый голод завладел ей и Фолкнером. Казалось, они никогда не насытятся близостью друг друга. Они напрочь забыли про всякий стыд и…

А где же он? Она встревожилась и резко села, К ужасу обнаружив, что на ней нет совершенно никакой одежды. Но это не только сон. Даже несмотря на то, что он скорее походил на реальность. Ничто, из того, что она видит, не существует на самом деле. Это только плод ее больного воображения.

Тело ощущало шероховатую поверхность циновки. А кожа от утренней свежести покрылась колючими пупырышками. Она медленно поднялась, слегка недоумевая. Что за удивительный сон, в котором можно протянуть руку и дотронуться до стенки хижины, чтобы потрогать гладко выделанную шкуру? Ощутить шершавую поверхность глиняного горшка, расписанного черными завитками. Этот узор казался знакомым и привычным. Где она видела такой?

На одной из опор хижины был оставлен сучок. С него свисало коричневое платье. Она привычным движением сдернула его с крючка и натянула на себя. И только, когда оделась, сообразила, что же такого она сделала. И как естественно все получилось у нее, будто надевала эту тунику каждый день.

Она вышла из хижины. Ей пришлось слегка нагнуться, чтобы не задеть головой низкий проем. Выпрямилась и пошла по тропинке навстречу неизвестности. Ноги сами несли ее, будто знали, куда ей нужно идти.

Она остановилась на холме, который всего несколько дней назад обмеряла с сэром Исааком. Она стояла рядом с тем местом, где наткнулась на убитого цыгана. Двойной каменный круг был целехонек. Грубо отесанные каменные глыбы стояли, совершенно прямо. На дальнем краю холма, соединяясь с каменными кольцами, четко просматривались глыбы Кеннетского большака.

И ни души вокруг. Хотя она понимала, что поблизости должны быть люди. Подтверждением тому были хорошо ухоженные поля. На пастбищах, словно белые облачка, бродили овцы.

Воздух постепенно согревался. Сара направилась к реке. Опустилась на колени, умылась и напилась. Капли чистые и прохладные падали на загорелую руку. Она чувствовала, как под туникой мягко колышется грудь. У нее даже слегка саднило то место, где грубая ткань натерла нежную кожу сосков.

Но все-таки окружающее виделось ей словно со стороны, словно бы не наяву. Собственно, чему удивляться? Это только сон, пусть более яркий и осязаемый, чем предыдущие, чем те, что снились ей всю жизнь. Все равно, это только сон. Скоро она проснется, и все водворится на свои места.

Но день разгорался ярче, и сон продолжался. Она снова поднялась на холм, зашла в хижину, взяла корзину, села, подтянув колени к подбородку и принялась есть ягоды. Они были очень сладкими, ее самое любимое лакомство. Она каждое лето с нетерпением ждала, когда они созреют. И сейчас собирала с таким же удовольствием и усердием, с каким занималась этим в детстве.

Но она уже давно не девочка. Теперь она даже не юная девушка, какой была в тот год, когда приволокли от меловых утесов последнюю глыбу и достроили круг. Она была женщиной, которая сидела на расстеленной в хижине циновке, лакомилась ягодами и наблюдала, как рождается новый день.

Женщина не она сама, не Сара, но так хорошо знакомая ей жрица. Но почему-то она было одна. А где же молодой охотник? Действительно, где все остальные люди? И почему она сидит одна-одинешенька, глядя, как встает солнце и земля купается в теплых и ласковых лучах.

Жрица вышла из хижины, пристально и внимательно оглядела каменный круг. Но не стала подходить к нему. В душе рождалось нежелание, почти страх. День разгорался все ярче и ярче. Пора было приступать к выполнению привычных обязанностей. Долг, который был когда-то привилегией, власть, когда-то бывшая любовью, а теперь все превратилось в… во что? Плотно сжав губы и подавив в себе неосознанное чувство протеста, она шагнула в каменный круг.

— Сэр Уильям? — эти слова были сказаны еле слышно и дошли до сознания Фолкнера словно сквозь туман. Он медленно поднял голову. Рядом стоял сэр Исаак. Лицо старика собралось озабоченными морщинками. Он посмотрел на Сару, неподвижно лежащую под одеялом и нахмурился еще больше.

— Миссис Дамас разрешила мне войти. Есть хоть какие-то изменения?

— Изменения? — Фолкнер посмотрел на Сару. Как хотелось ему, чтобы румянец вернулся на ее щеки, чтобы глаза снова открылись, чтобы она сама вернулась к нему. Он мотнул головой и угрюмо ответил:

— Не думаю…

— По деревне идут странные слухи. Фолкнер хрипловато и горько рассмеялся.

— Могу себе представить.

Сэр Исаак вздохнул. Подтянув табурет ближе к Фолкнеру, сел рядом. Они молчали растерянно и напряженно. За окнами распевали птицы, сияло солнце, и день разворачивался во всей свой красе. А здесь были одни только тени и бесконечные вопросы, на которые эти два человека не могли найти ответа.

— Мне не следовало сюда приходить, — наконец, произнес сэр Исаак.

Фолкнер понял его правильно. Он знал, что старик имеет в виду вовсе не спальню Сары.

— Так что же привело вас сюда?

— Рассказы, которые мне довелось услышать, рисунок, который однажды попался мне на глаза. Все с трудом поддается объяснению. Но мне кажется, здесь имеет место некая животворная сила, некая божественная искра, если можно так выразиться. Движитель всего сущего.

Фолкнеру эта идея была не в новинку. Хотя он обо всем этом никогда не задумывался. Ее законы были заложены в основе большинства явлений, которые было принято называть алхимией. Таинственному искусству, которому, как поговаривали, отдал дань и сэр Исаак.

— И вы надеялись обнаружить ее здесь?

— Я подозревал, что те сверхъестественные усилия, какие затрачивали здесь на протяжении, судя по всему, довольно длительного времени, могут найти свое объяснение в наличии такой силы. Возможно, они ощущали ее присутствие и на протяжении нескольких поколений пользовались ею, пусть даже не в полной мере.

Фолкнера одолевала усталость. И то, что говорил сэр Исаак, было ему малопонятно. Его воспитали в любви к строгому, но справедливому Богу. Таким и полагалось быть истинному отцу. Он установил известный свод правил и законов. И требовал от людей их соблюдения.

Позже Фолкнер открыл для себя науки и здравый смысл. Картина мироздания и человеческого бытия не стала более понятной, но, так или иначе, поддавалась контролю. И вот теперь непонятно откуда, взялись эти таинственные силы, божественные искры, спрятанные в земле, но доступные, по всей видимости, не каждому человеку.

И еще хуже, что эта идея исходила от человека, слывшего гигантом эпохи и науки, чьи воззрения полагалось уважать или хотя бы прислушиваться к ним. Фолкнеру хотелось забыть об этом, не задумываться. Но он не мог. Почему-то эти мысли находили отклик в глубине его сознания.

— Я не могу мысленно дотянуться до нее.

— Это еще что такое?

— Миссис Хемпер сказала, что, наверное, имеется какая-то возможность, но я понятия не имею с чего начать. Пытаюсь сообразить хоть что-нибудь и тут же начинаю сомневаться.

Сэр Исаак пристально посмотрел на него.

— Скажите, когда вы в последний раз спали?

— Прошлой ночью, если не ошибаюсь, — он проснулся в лощине, однако не мог точно сказать, спал ли он там. Говоря по правде, он вообще не был уверен в том, что с ним произошло и тем более почему.

— У вас такой вид, будто вы вовсе не ложились. Могу поклясться, что вы еще и не ели. Идите-ка прогуляйтесь, подышите свежим воздухом, перекусите. А я побуду здесь.

Фолкнер отказался:

— Я не могу оставить ее.

— Этим вы ей не поможете. Я вполне могу посидеть рядом с ней. Если понадобится, тотчас же дам знать. Идите же.

Фолкнер все еще сомневался. Он понимал, что сэр Исаак абсолютно прав. От того, что он, превозмогая усталость, будет сидеть у постели Сары, той не будет никакой пользы. Он почему-то страшился уйти, оставить ее даже на минуту.

— Вскоре стемнеет, — сказал старик. — Посидите на солнышке, пока еще не поздно. Обдумайте все хорошенько.

Солнечные лучи даже сквозь окно щекотали лицо. Вокруг царил удивительный покой. Фолкнер поднялся и легонько дотронулся пальцами до щеки Сары. Она была такой прохладной по сравнению с его теплыми ладонями. Ее легко можно было принять за мраморную статую, так тихо и неподвижно лежала она.

Что же, вскоре это может быть единственным, что останется от нее, если он не предпримет ничего.

— Постараюсь не задерживаться, — пообещал он.

Фолкнер вышел в сад. Здесь было очень тихо. Лишь малиновка промелькнула среди аккуратных рядов трав, уже поднимающих свои головки над жирной землей, спряталась в зарослях тиса, отделяющих грядки. Больше не шелохнулась ни единая ветка, не дрогнула травинка.

Присев на каменную скамью, он попытался ни о чем не думать. Возможно, если ему удастся это, решение придет само. Но как он ни старался, ему не удавалось отогнать мысли. Они переплетались друг с другом, вызывая в его памяти череду образов. Сара в лощине возле ручья. Сара на холме Сильбери. Сара улыбается, слушая его. Сара в его объятиях. Над ним. Бледная в лунном свете.

Он вспоминал ее то чопорной и правильной, даже некрасивой, какой она показалась ему вначале. То она являлась ему олицетворением чувственности, играя в океане страсти, словно рыба в воде. То — лучезарно-живой, светящейся от счастья. Она протягивает ему лимонное печенье. Смеется его шутке. Нежно треплет гриву Негодяя. Заставляет Фолкнера вспоминать и рассказывать о похождениях юности, о которых до этого он не обмолвился никому. Она сделала его счастливым, она заставила его тосковать о ней. Она вдребезги разбила неприступную стену, которую он тщательно, но, как оказалось, тщетно, возводил вокруг себя многие годы. Она превратила в явь самые несбыточные мечты. Он не мог позволить ей ускользнуть, исчезнуть из его жизни. Но не знал, как ее остановить. Здесь, в саду, на пороге дня и ночи, он ждал, отчаянно надеясь услышать долгожданный ответ.

Миссис Дамас принесла ему миску ячменного супа с говядиной. Суп был очень вкусный. Фолкнер выхлебал его до последней капли, доел хлеб.

Он почувствовал себя несколько лучше, увереннее. Не слишком, разумеется. Однако достаточно неплохо, чтобы, наконец, продумать дальнейшие действия. Если ему было суждено отыскать свой единственный путь во мраке непонимания происходящего, что ж, пусть все исполнится. Несмотря на то, что было сказано и пережито ими вместе, он почти не знал Сару. Ему было известно, что она прожила всю жизнь в этом доме. Что родители ее давно умерли. Что она пользуется большим уважением у себя в деревне. Кроме этого — абсолютно ничего. Пришло время узнать о ней больше.

Он обернулся и взглянул на дом. Это было радующее взгляд сооружение. Основательное, но не мрачное. Собственно, в нем не было ничего необычного. Но что там говорил сэр Исаак о каком-то старом фундаменте?

Фолкнер встал и по гравийной дорожке направился к боковой двери. Солнце за его спиной клонилось к закату. Из-за горизонта выползала темная туча, застилая собой яркие закатные краски. В доме было прохладно и тихо. Из кухни слышались приглушенные голоса и звон посуды, но прислуги не было видно. Фолкнеру только того и надо было.

Дверь в дальнем конце коридора выходила на лестницу. Ступени вели вниз. Он стал спускаться по ним и очутился в небольшом, но хорошо обустроенном винном погребе. На столике у нижней ступеньки лестницы лежали огниво и свеча. Фолкнер зажег свечу.

В углу погреба, наполовину скрытый рядами винных бочонков и ящиков, в полу виднелся лаз, достаточно широкий, чтобы в него можно было пролезть даже толстяку.

Фолкнер посветил вниз и обнаружил, к собственному удивлению, узкие каменные ступени, ведущие в темноту. Он не колебался ни секунды. А просто начал спускаться. Воздух становился заметно более холодным и сырым. Пламя задрожало. Он испугался, что свеча может погаснуть. Однако через мгновение язычок пламени снова стал ярким и выровнялся. Фолкнер смог оглядеться по сторонам. Он находился в помещении, которое, судя по всему, занимало всю длину дома. Потолок был очень низким. Фолкнеру приходилось слегка пригибаться, чтобы не удариться головой. Вокруг виднелись каменные своды и скамьи вдоль стен. Ближе к середине дома в полу выдолблено прямоугольное углубление, обложенное со всех сторон камнем. Уж не римская ли это купальня, о которой упоминал сэр Исаак?

Фолкнер нагнулся над обломком колонны. Взволнованный открытием, он обнаружил на камне слова, которые без труда прочел: «Fata obstant» — «Боги противятся».

Противятся чему? Неужели они задумали стереть с лица земли эту древнюю виллу и всех, кто живет на ней? Это была довольно-таки мрачная мысль, но она прекрасно вписывалась в его теперешнее положение. Римляне пришли и ушли. Как и другие, кто побывал в этих краях на протяжении бесконечных веков. А вот Хаксли остались здесь, в этом месте. Они были неотъемлемой частью Эйвбери.

А что еще говорил сэр Исаак об этом доме? Что в нем имеется еще более древний колодец, построенный еще в доримские времена. Вполне правдоподобно. Остатки римской купальни совершенно однозначно свидетельствовали о том, что здесь есть вода. Фолкнер двинулся дальше в темноту. Пол стал покатым. Язычок пламени свечи трепетал и вздрагивал. Фолкнер остановился и прислушался. Вот оно. Совсем рядом. Еле слышно журчит вода. Он почти на ощупь подошел еще ближе. И понял, что достиг своей цели. Наконец-то он различил очертания каменного колодца. Где-то чуть ниже вспыхнуло отражение пламени свечи. Фолкнер остановился и поставил свечу на камень. Он зачерпнул ладонями воды из источника. Вода была холодной и вкусной. Он медленно отпил несколько глотков.

Напившись, сел на влажный пол, вслушиваясь в окружающую его тишину, нарушаемую лишь тихим и ласковым лепетом источника да редким звоном капель, падающих в чашу колодца с потолка.

Лишь постепенно до него дошло, что он здесь не один. С камня на него сурово смотрели глаза. Неведомый мастер умелой рукой высек мужественные черты лица. Голова была увенчана оленьими рогами. Рогатый бог. Супруг самой Матери-земли.

Затаив дыхание, Фолкнер провел пальцами по каменному изображению. Он ощущал силу, уверенность и вдохновение мастера, с которыми было высечено изображение. А еще было ощущение чего-то, не поддающегося объяснению. Камень оказался теплым. Кровь жарко и бешено понеслась по жилам.

Тихо, тоном, средним между требованием и мольбой, Фолкнер проговорил:

— Отдай ее мне!

Неясный шепот прошелестел во мраке. Порывом сквозняка загасило свечу.

ГЛАВА 27

Он испугался. Мрак грозил задушить его. Давил со всех сторон неясным ужасом, наваливался неимоверной тяжестью, от которой он задыхался. Фолкнер попытался подняться на ноги, но не мог. Казалось, земля притягивала его, тело стало непомерно тяжелым. Раньше он никогда не испытывал страха перед закрытыми помещениями. Это нередко случается с людьми, но с ним такого не было никогда. Теперь этот страх придавил его, сковал. Инстинктивно он прикрыл голову руками, защищаясь. Ему казалось, что вот-вот обрушатся своды. Он будет погребен здесь под каменными обломками навсегда.

Стук сердца отдавался гулким эхом в ушах, он ничего не слышал, только чувствовал, каким натужным и прерывистым стало дыхание. Самообладание, которым до сих пор он так гордился, было готово изменить ему, оставить его. Только мысль о Саре заставила его справиться со страхом. Ему нужно вернуться к ней в спальню. Ему необходимо выбраться из подвала и вернуться к…

Из подвала? Но вокруг него не было каменных стен и сводов. Не было перед ним и колодца. Он лежал, скорчившись, на высоком холме, лицом к реке. И если не считать его собственных хриплых прерывистых вздохов, похожих на рыдания, вокруг было удивительно тихо. День стоял прохладный. Небо заволокли плотные облака. Судя по всему, было раннее утро.

Медленно Фолкнер поднялся на ноги и огляделся. У него было странное чувство, будто тело принадлежит вовсе не ему. Понадобилось какое-то время, прежде чем он осознал, что стал чуть ниже ростом и поуже в плечах. Он не привык ощущать себя таким.

Кроме того, на нем не было верховых бриджей, рубашки и сапог, в которые он был одет в тот день. Он был обнажен до пояса и облачен в одни только штаны до колен из мягкой оленьей кожи. Кожа была покрыта ровным бронзовым загаром. С плетеного пояса свисали кожаные ножны. Ухватившись за рукоятку, он вытянул клинок. Лезвие кинжала было красноватым и тускло поблескивало. Фолкнер нахмурился. Такого оружия он отродясь не видел. Он потрогал пальцем лезвие, проверяя, хорошо ли оно заточено. Оно было довольно острым. Но все равно он недоумевал, почему у стали такой странный цвет. Неожиданно он догадался, что, вполне возможно, это вовсе не сталь. Он водворил клинок на место и посмотрел по сторонам, пытаясь определить, где находится. Ему стало не по себе от развернувшейся перед его взором картины. Он ясно различал Эйвбери. Но не деревню, которую так хорошо изучил за эти несколько дней. Каменное кольцо посреди деревни ему еще ни разу не доводилось видеть таким. Скорее всего, оно уже давно не представало в таком виде перед человеческими глазами.

Оба круга были совершенно целы. Все глыбы стояли на своих местах, ровно, без крена. А за ними тянулись вдаль не одна, а две обрамленных камнями дороги.

В ближней Фолкнер узнал большак, по которому совсем недавно они с Сарой ездили к речке Кеннет. Другая дорога тянулась в противоположном направлении. Соединившись вместе, они напоминали извивающуюся змею, посредине которой застыли каменные кольца.

Подсознательно увиденное им не могло не восхищать. Всему этому, конечно же, должно быть разумное объяснение, но он никак не мог сообразить. Только что реально существовали колодец и мрак подвала, и вдруг они отдалились, отошли на второй план, в глубь сознания. Он не мог твердо и уверенно сказать, был ли возле колодца на самом деле.

Он принялся спускаться с холма. Все мышцы ныли, будто он делал какую-то непосильную работу и почти не отдыхал. Однако тягучая боль в теле не заставила его умерить шаг. Он шел бодро и быстро. Вскоре он дошел до реки и зашагал вдоль берега. По берегу идти было труднее, мягкая земля пружинила под ногами, но и тут он не замедлил движения. Дорога и река казались знакомыми, словно он не единожды ходил по ним. Но когда? Может быть, во сне?

Дорога повернула от берега и пошла вверх. Он поднялся на холм, который был пониже первого. На верхней площадке холма тоже было выложено каменное кольцо. Он двигался к нему уверенным и размашистым шагом. Ножны ударяли о бедро.

С небольшим запозданием он сообразил, что за плечами у него болтается кожаная сума. Значит, он идет уже много дней, питаясь взятыми с собой припасами или тем, что попадется по пути. Дорога, видимо, была полна опасностей. Ему очень повезло. Он вернулся живым.

Позже он будет сидеть в кругу старейшин и рассказывать им худые новости, которые принес. Но сейчас его переполняла радость встречи. Он преодолел последние несколько ярдов и остановился. Положив руки на стройные бедра, внимательно смотрел вперед.

В центре каменного кольца стояла женщина. Она закрыла глаза и воздела руки к небу. В утреннем свете от нее исходило мерцание. Словно солнечные лучи падали не вокруг, а сквозь нее. Он не ожидал, что застанет ее за молитвой. Хотел отвернуться, ибо это зрелище не предназначалось для его глаз. Но заколебался. Он проделал такой долгий путь, пережил столько опасностей и трудностей. Даже несколько мгновений без нее казались ему невыносимыми. И пока он исподволь наблюдал за ней, она смяла в руках несколько молодых побегов пшеницы и бросила их под ноги. Губы шевелились беззвучно. Ему не было слышно ни слова. Однако он чувствовал в ней неведомое прежде страдание. Брови были сурово нахмурены, плечи напряжены.

Это показалось ему странным. Во время весенних празднеств в честь смены времен года, когда священные ритуалы выполнялись на глазах у всего племени, она была уверенной и спокойной. Теперь же, неизвестно почему, ее мучила тревога, а может быть, и страх.

Внутреннее чутье подсказывало, что надо немедленно подойти к ней. Но он оставался стоять на месте, помня о том, чем рискует, если осмелится без разрешения войти внутрь круга. И чем дольше он наблюдал за ней, тем труднее становилось ему сдерживаться.

Она была очень бледна, едва держалась на ногах. Вдруг по ее щекам покатились слезы. Она плакала горько и безутешно.

Он больше не мог терпеть ни мгновения. Забыв об опасности, он шагнул за каменную черту. Земля вздрогнула под ним. Он метнулся вперед, кончики его пальцев коснулись Сары. Ему показалось, что она ускользает от него. Тоска и горькое предчувствие охватили его. Прижимая ее к себе изо всех сил, он едва устоял.

Земля разверзлась у них под ногами…

Сэр Исаак пошевелился на стуле, удивленно посмотрел в окно. День быстро угасал, сгущались сумерки. Где же Фолкнер? Старик не ожидал, что он задержится так долго. Затекшие от неудобной позы, ныли колени. Он рассеянно потер их, пытаясь прикинуть в уме, сколько же прошло времени. Собственно, с какой стати Фолкнеру торопиться. Но все-таки странно, что он еще не вернулся. Может быть, его куда-то срочно позвали и забыли предупредить сэра Исаака? Он уже решил, что ему следует пойти расспросить слуг, но ему не хотелось оставлять Сару одну. Поэтому он просто стал наблюдать, как сгущаются за окнами сумерки, ломая голову над тем, что же ему теперь делать.

У него отлегло от сердца, когда дверь в спальню скрипнула и открылась. Фолкнер, ну, наконец-то.

— А вот и вы… — начал он и осекся в замешательстве. Он понял, что перед ним вовсе не Фолкнер.

Миссис Дамас вошла, чтобы зажечь свечи. Она испуганно посмотрела на старика.

— Вы еще здесь, милорд? Я решила, что вы давно ушли.

— Нет. Я тут сижу с мистрис Хаксли. Сэр Уильям вышел подышать свежим воздухом.

— Сэр Уильям? — нахмурилась экономка недовольно. — Я видела его час назад в саду. Но потом он куда-то запропастился.

— И вы больше не видели его?

— Нет. Я решила, что он вернулся сюда.

— Что ж, я его не видел. Он не вернулся. А вы уверены, что его никуда не позвали?

Она удивилась.

— Уверена. Мне бы доложили обязательно. Странно все это. Вам не кажется?

Сэр Исаак был в душе согласен с ней. Но ему не хотелось подымать шум заранее. Могли найтись десятки причин, заставивших Фолкнера задержаться. Он был озадачен и встревожен, но не подал вида. Фолкнер был слишком щепетильным и ответственным человеком и не мог уйти вот так запросто, никого не предупредив. И если бы даже его куда-то срочно вызвали, он дал бы знать. Хоть словом.

— Необходимо поискать его.

— Вы имеете в виду послать за ним в деревню?

— Нет. Поискать поблизости. Вряд ли он ушел отсюда куда-нибудь очень далеко.

Лицо миссис Дамас превратилось в застывшую маску. Казалось, будто она хотела бы о многом поведать ему. Но подумала и не решилась. Сэр Исаак вздохнул. Он не стал притворяться, что ему все понятно. Странности человеческой натуры — будь то мужчина или женщина — оказывались непостижимы для него. По сравнению с ними Вселенная была куда более простой и понятной. От его внимания, конечно, не ускользнуло, что экономка настроена по отношению к Фолкнеру неодобрительно. В отличие от сэра Исаака, она была уверена, что ее хозяйка стала жертвой недостойных посягательств этого лондонского джентльмена. Возможно, вина за ее нынешнее состояние лежит исключительно на нем. Все это так и читалось в мрачном выражении лица, в том, с каким страданием она сложила руки, глядя на…

— Пресвятая Дева Мария и все святые! — воскликнула миссис Дамас.

Сэр Исаак отметил про себя, что экономка, судя по всему, католичка, — интересный, но сам по себе малозначащий факт. Куда более важным в данный момент было то, что во внешности Сары происходили изменения.

К ней постепенно возвращался румянец. Казалось, на щеках распускаются нежные розовые бутоны. И пока они наблюдали, застыв от изумления, дыхание стало глубоким и ровным, глазные яблоки забегали под веками, пальцы затрепетали. Миссис Дамас кинулась к постели хозяйки а схватила ее руки в свои ладони.

— Кожа у нее теплая, — радостно объявила она. — Милостивый Боже, она возвращается к нам.

— Похоже на то, — пробормотал сэр Исаак. Он отошел в сторонку, чувствуя себя немного неловко в дамской спальне. Тем более что жизнь вышеуказанной дамы теперь, видимо, была вне опасности. Он был совершенно некомпетентен в вопросах медицины. Как и любой здравомыслящий человек, он под разными предлогами избегал лишних встреч с лекарями, если, конечно, в том не было настоятельной необходимости. И, тем не менее, не мог не поддаться удивлению при виде развернувшегося зрелища.

Пока он смотрел, Сара открыла глаза и вопросительно уставилась на миссис Дамас.

— Мери? — голос был еще слаб, но ясен. Не оставалось сомнений в том, что она узнала экономку.

— Тише, дорогая, — хрипло отозвалась миссис Дамас, — вы были больны, но теперь дело идет к выздоровлению. Все будет хорошо. Тише.

— Где Фолкнер?

Миссис Дамас открыла рот, но не успела ничего ответить. Сэр Исаак опередил ее, заявив без обиняков:

— Он исчез.

Сара прикрыла глаза. Потом она снова открыла их, посмотрела вокруг ясно и твердо.

— Мы обязаны его найти, — сказала она и сбросила одеяло.

Пламя свечи дрогнуло. Фолкнер пристально посмотрел на колеблющийся слабенький язычок, отчаянно пытаясь вспомнить, где он находится. Подвал… Источник… Рогатый бог. Но, помнится, было и что-то еще. Холм. Каменный круг. Сара?

Он попытался напрячься, вспоминая. Однако образы растворились, и он очнулся в сыром подвале с ломотой во всем теле. Медленно поднявшись на ноги, он задел головой потолок. Он не столько понял, сколько почувствовал, что отсутствовал гораздо дольше, чем намеревался. Сэр Исаак, скорее всего, уже недоумевает, куда он запропастился, а Сара…

Он быстро выбрался из винного погреба и вышел в коридор, торопливо пересек его и уже подходил к лестнице, когда поднял глаза и посмотрел вверх. Сара стояла на верхней площадке. Фолкнер нерешительно остановился. После того, что произошло в лощине, он больше не мог доверять своим ощущениям. И все же это действительно была она. Судя по всему, живая и здоровая. Хотя почему-то не торопилась кинуться ему в объятия.

— С вами все в порядке? — напряженно и сдержанно спросила она.

Он кивнул и начал медленно подниматься по лестнице. Он чувствовал усталость во всем теле. Она глубоко вздохнула, стараясь овладеть собой. Пальцы впились в перила так, что костяшки побелели.

— Мне очень жаль, что я доставила вам столько хлопот, — сказала она. — Всего хорошего.

Не сказав больше ни слова, повернулась и, пройдя по коридору, скрылась за дверями спальни. Он слышал, как она закрыла за собой дверь. Через мгновение в замке щелкнул ключ.

ГЛАВА 28

Остатки костра Белтана были убраны, а земля чисто выметена, так, что даже не осталось следов золы.

Фолкнер наблюдал за происходящим из окна своей комнаты в гостинице. Женщины трудились дружно, переговариваясь и пересмеиваясь. Они казались спокойными и довольными, словно в их работе не было ничего необычного. Каждую весну зажигали костер Белтана и несколько дней спустя его остатки начисто убирались. Эти самые женщины, несомненно, в детстве видели своих матерей с метлами в реках, выполняющих ту же работу. И их дочери, которые сейчас цепляются за материнские юбки, в свое время тоже будут делать это. Сколько поколений подметали круг до них? Это был всего-навсего костер, какие жгли по всей Англии ради вполне невинного праздника. В нем вовсе не было ничего зловещего, а тем более — таинственного.

Ему приснился сон, ничего более. А как же Сара? Фолкнер сжал кулаки. О ней он не мог ничего сказать уверенно. За спиной скрипнула дверь. Криспин прокашлялся.

— Завтрак готов, сэр. Куда прикажете его подать?

— Я не голоден. Сэр Исаак уже вернулся?

— Только что. Он внизу.

Фолкнер кивнул. В последний раз взглянув на женщин с метлами, он отошел от окна. В общем зале столики были заняты. Несколько фермеров и коробейников пришли сюда на утренний чай. Сэр Исаак сидел особняком возле камина. Как только Фолкнер вошел, он посмотрел на него и предложил:

— Великолепные лепешки. Не желаете?

— Угощайтесь сами, — как можно мягче ответил Фолкнер. Он сел, вытянув ноги, и мрачно уставился в камин. Огонь в камине не горел, зола аккуратно выметена, как и на улице. Какие же они чистюли, эти жители Эйвбери.

— Вы видели ее?

Сэр Исаак взглянул и поставил кружку на стол. Его напудренный парик снова сидел набекрень. Старик поправил его.

— Буквально на ходу. Она говорит, что с ней все в порядке. Однако отказывается принимать посетителей.

— Посетителей? — повторил Фолкнер и скривил губы. — Я бы не стал относить себя к таковым.

— Я не буду притворяться, что мне все понятно. Мой опыт…

— Уверяю вас, что этого не понял бы никто. Это свыше всяческого разумения. Эта женщина… — он замолчал, подыскивая нужное слово, наконец, нашел и сердито добавил: — Просто сумасбродка, но…

— Коль об этом зашла речь, что же, собственно, произошло, осмелюсь спросить?

Фолкнер недовольно поднял брови.

— Сэр Исаак, я всегда полагал, что вы тактичный и деликатный человек.

— Прошу вас, поймите меня правильно, — засмущался старый ученый. — Поверьте, я бы ни за что… что произошло… да ладно, я не о том. Я хотел у вас узнать, что произошло, когда вы были в подвале? Вы там провели все время, пока я сидел в спальне? Верно ли то, что говорит миссис Дамас о каких-то римских банях и древних источниках?

— Да, верно. Но я вовсе не был там все это время. Сначала я немного посидел в саду и, насколько помню, подкрепился супом, который мне принесла туда миссис Дамас. А потом мне в голову пришла мысль исследовать старую часть дома, — на несколько мгновений он замолк, задумавшись. — Я сам не понимаю, зачем и почему.

— И вы на самом деле видели то, о чем утверждает миссис Дамас? Верно?

— Да. Дом весьма древний. Вне сомнения, очень древний.

— Удивительно! Я должен попросить мистрис Хаксли позволить мне взглянуть на колодец собственными глазами. Правда, я опасаюсь, что в нынешнем состоянии она вряд ли ответит на мою просьбу согласием.

— Разве можно ожидать чего-то другого от этой женщины? — раздраженно заметил Фолкнер и оглядел зал, пытаясь найти Аннелиз. Было еще рано, но кружка эля прекрасно помогла бы ему позабыть, что он лжет. А еще он хотел забыть о чудовищной, необъяснимой размолвке с Сарой.

Посетители. Она отмахнулась от него с той же легкостью, как это сделала бы какая-нибудь поигрывающая веером светская матрона, когда ей надоело внимать лестным нашептываниям разнаряженного фата, положившего глаз на ее состояние.

Он стиснул зубы. Еще ни одна женщина не осмеливалась так себя вести с ним. Ему всегда удавалось держать свои чувства в узде. Целиком сосредоточившись на будущем, какое по праву принадлежало ему, он сделал все возможное, чтобы женщины в его жизни занимали строго отведенное им место.

По крайней мере, так было до сих пор.

— Что вы намерены делать дальше? — спросил его сэр Исаак. Большинство людей, вернее, все, кто знал Фолкнера, за исключением самого герцога, не стали бы задавать ему подобного вопроса. У них наверняка бы хватило здравого смысла или же, наоборот, не хватило мужества затронуть больную тему. Но сэр Исаак, несмотря на свой гениальный ум, в житейских делах был довольно-таки простоват. И поэтому ему легко сходило с рук то, о чем другие даже не посмели бы заикнуться.

Аннелиз заметила взгляд Фолкнера. Слегка побледнев, она сдержанно кивнула и вскоре принесла эль, поставив кружку на столик, снова отошла. Фолкнер отпил и сказал:

— Я приехал, чтобы найти убийцу. И не намерен уезжать, пока не исполню свой долг.

— Разумеется, это моя вина. Именно я послал то злосчастное письмо. Я чувствую себя перед вами довольно неловко, и даже неуютно. Если вам хочется уехать отсюда, я смогу объяснить герцогу, что вы сделали все, что было в ваших силах.

— Я остаюсь.

— Да-да, если вы желаете. Однако мне кажется, что…

— Я остаюсь, — твердо повторил Фолкнер и со стуком поставил кружку на стол. — И черт бы побрал мистрис Сару Хаксли.

Он встал со стула, подтянул за ремень панталоны и снова посмотрел на Аннелиз.

— А она довольно-таки милое создание.

— Кто? Эта девушка? — растерянно посмотрел на него ученый. — По-видимому, вы правы…

— А еще она до смерти боится таких типов, как я. Не могли бы вы попробовать вызвать ее на откровенность? Мне хотелось бы знать, что она думает о Дейви Хемпере.

— Отец не позволяет ей ни минуты сидеть без дела. Поэтому выполнить вашу просьбу, как мне представляется, будет крайне трудно, —замялся сэр Исаак.

— Я в вас абсолютно уверен. Сэр Исаак нервно улыбнулся.

— Неужели? Что ж, в таком случае я постараюсь оправдать ваше доверие. Кстати, с вами хотел переговорить Эдвардс. Если у вас, конечно, найдется для этого время.

Фолкнер кивнул и, попрощавшись с ученым, вышел на солнышко. Женщины уже разошлись по своим делам. Улица была безлюдна. Только дети, как всегда, резвились и шалили. Не успел Фолкнер отойти от гостиницы и нескольких шагов, как его догнал Криспин.

— Ваш камзол, сэр. Прошу вас.

— Обойдусь и без него. Сегодня довольно тепло.

— Я понимаю, сэр. Однако существуют и в деревне некоторые понятия о приличиях.

В устах Криспина фраза прозвучала с каким-то темным двусмысленным намеком.

— Здесь тоже полагается соблюдать правила. Откровенно говоря, вы больше заботились о подобных вещах во время военных кампаний, нежели здесь, сэр.

— Всего лишь одна из странностей Эйвбери, — пожав плечами, Фолкнер натянул камзол. С Криспином лучше не спорить. Он снова пошел по улице. Криспин пустился следом, старательно разглаживая камзол на плечах хозяина.

— Так что тебе удалось выяснить в Бате? — спросил Фолкнер. Его лакей вернулся после отлучки, но у них еще не нашлось времени и возможности поговорить. Или, вернее, Фолкнер не особенно жаждал затевать разговор. Он был все еще полон негодования из-за бесцеремонности и непреклонности Сары.

— Этих кучеров, сдается мне, мучает неутолимая жажда. И по сравнению с теми пабами, в которые они наведываются, «Роза» покажется вам кузиной самому Хэмптон-Корту.

Фолкнер засмеялся. Не было на свете таких печальных обстоятельств, про которые Криспин смог бы сказать, что дела на самом деле обстоят гораздо хуже.

— А что, так говорят они сами? Что, мол, это первоклассная пивная, полная прекрасных дам и джентльменов?

— Они говорят, что Морли всегда наливает честную меру.

— И?

— И они его все равно недолюбливают. Правда, я не понимаю, почему. Собственно говоря, по-видимому, они сами не понимают.

— Интересно. И что же в нем не нравится им?

— Он никогда не улыбается.

Фолкнер на минуту призадумался и внимательно посмотрел на лакея.

— Они сами сказали об этом?

— Нет, — признался Криспин, — это мое собственное наблюдение. Он надраивает свои кружки, обслуживает клиентов и не спускает глаз с дочери. Но никогда не улыбается. И, коль уж на то пошло, никогда ни с кем не заговаривает. Вы когда-нибудь слышали, чтобы он рассказал какую-нибудь прибаутку, пошутил, немного посплетничал или сообщил какую-то новость? Нет, рот у него всегда на замке. А сам он, и впрямь, поразительно неприветливый тип.

— Может быть, во всем виноваты привидения?

Физиономия Криспина засияла лукавством.

— На этот счет имеются самые разнообразные догадки. Главным образом все грешат на средневековых монахов. Однако кое-кто толкует совсем о другом.

— О чем? — потребовал Фолкнер, чтобы Криспин договорил до конца. Он шел в направлении церкви, лакей семенил вслед за ним, докладывая на ходу.

— Это относится к самой Эйвбери. Достаточно милое место, хороший народец, плодородные поля. И все же что-то здесь не так. У деревни, так сказать, дурная слава. Все не так, как везде. Один из кучеров даже обмолвился, что, предложи ему поселиться здесь, взять дом, землю, он ни за что не согласится. А когда я спросил, почему, он понес что-то о древних духах и движущихся камнях.

— Скажи мне точно, сколько кружек эля ты влил в него?

— Изрядно, — признался Криспин.

— Скорее всего, оно в нем и заговорило.

— Вы полагаете? — Криспин задумался и почти шепотом добавил: — Согласитесь, что здесь в самом деле все как-то странно, сама жизнь среди камней. Люди говорят, что когда-то их было еще больше. Но, если хотите знать мое мнение, их и сейчас более чем достаточно. И потом очертания местности какие-то не такие, скажу я вам. Такого больше нигде не встретишь, — Криспин покачал головой. — Может, всему виной мое разыгравшееся воображение. Я ведь не сельский житель.

— Да вы начинаете жаловаться, стоит вам отъехать на пять миль от Лондона. Ладно, итак, у Эйвбери дурная слава, а Морли не особенно любят. Что еще?

— Мистрис Хаксли пользуется всеобщим уважением.

— Мы не будем здесь обсуждать ее.

— Как вам угодно, сэр, — ответил лакей и склонил голову. — Если я вам больше не нужен, то вернусь в гостиницу, займусь вашей рубашкой. Ума не приложу, как вывести с нее травяные пятна.

— Здесь наверняка есть прачки, Криспин. Найдите одну из них, и пусть она займется этими пятнами.

— Спасибо за предложение, сэр. Но, кажется, я сам знаю свои обязанности. Что-нибудь еще?

Фолкнер махнул рукой, давая понять, что Криспин может ступать, куда ему будет угодно. Он терпеть не мог, когда Криспин дулся. Однако тут ничего не поделать. По крайней мере, в настоящий момент. Впереди виднелся шпиль церкви. Фолкнер свернул на узкую каменистую тропинку.

ГЛАВА 29

Как только сэр Исаак ушел, Сара решила отправиться в сад. Надо было прополоть грядки, высадить рассаду, подрезать кусты тиса и сделать еще дюжину других дел. Главное, чем привлекал ее сад, — в нем всегда находилась работа.

Солнце приятно согревало. Сара облачилась в непритязательное домашнее платье, простое и свободное. Она особенно любила такие до того, как в деревне появился Фолкнер. Именно так теперь она думала: до того, как он появился, и после того.

Всю жизнь она прожила бок о бок с тайнами Эйвбери. И даже успела к ним привыкнуть. Хорошо ли, плохо ли — сжиться с ними. Она сумела добиться возможного равновесия. И самое главное — никто от этих ее сновидений не страдал. До сих пор.

Он побывал там, в круге камней на холме, вместе с ее жрицей и охотником. Он побывал там с ней.

— Он ужасно беспокоится о вас, поверьте мне, — сказал ей сэр Исаак, — не хотел оставлять вас даже на минутку. В конце концов, мне с большим трудом удалось уговорить его пойти подышать свежим воздухом. И тогда, ума не приложу, каким образом его занесло в подвал? В этом нет никакого смысла, верно?

Она не могла ответить сэру Исааку, не могла рассказать о жрице и охотнике. В этом мире, мире, кажущемся им действительным, дуют теплые и нежные ветры, семена идут в рост. А мир камней был совершенно иным. Но об этом из нее никто не вытянет ни слова. Он вернул ее назад, а, может быть, она вытянула его. Или они вернули друг друга этому времени. Она понятия не имела, какая из ее догадок верна. При этом она была абсолютно уверена, что они едва не переступили черту, из-за которой выбраться почти невозможно. И если бы однажды такое произошло только с ней, то она приняла бы случившееся как неизбежность. Но она не могла допустить, чтобы это произошло с Фолкнером. Он принадлежит этому времени и этому миру. В конце концов, он вернется в Лондон. Там ему ничего не угрожает. Больше она не рискнет втягивать его в свое личное безумие. Не имеет права.

Ей стало больно. Душевная мука граничила с физической болью. Превозмогая себя, Сара нежно посадила в грядку еще один кустик и аккуратно примяла вокруг него землю. У нее оставалось одно прибежище — в этом доме, за высокими каменными стенами. Она должна ждать, когда он, наконец-то, уедет. Если только…

Слезы застилали глаза. Моргнув, она смахнула их и стала высаживать растеньица дальше. От нее потребуется столько сил и сдержанности, чтобы исполнить свои намерения! Она была настроена решительно и непреклонно. Это все, что она могла теперь ему дать.

Она выпрямилась, отряхнула с рук землю, осмотрела заросли тиса и каменную стену, окружающую сад. Странно, раньше она не обращала внимания, что и дом, и сад со всех сторон ограждают ее камнем. Камень окружал ее сплошным кольцом, словно пленницу.

А он уедет. Эта горькая, гнетущая мысль не уходила от нее никуда. Она измучила ее. Он уедет. Сара вернулась в дом, села у окна, принялась разглядывать деревья, изо всех сил стараясь ни о чем не думать.

— Кошмарный случай, — промямлил преподобный Эдвардс, — должен признаться вам со всей откровенностью, что он потряс меня до глубины души.

— Как и всех нас, — согласился Фолкнер, набираясь терпения. Он пришел сюда полчаса назад. Отказался от чашки чая и чего-либо покрепче. И уже полчаса выслушивал рассуждения молодого священника о том, как отразились на нем события, имевшие место в деревне. И все это без малейшего приближения к тому, что интересовало Фолкнера. Возможно, Эдвардс и не собирался ничего ему сообщать?

— Такие дела совершенно не вяжутся с этим местом, — гнул свое Эдварде. — Ну, просто и представить себе нельзя — убийство. Это не лезет ни в какие рамки, верно?

— По вашему мнению, в Эйвбери нет ничего необычного? — перебил его Фолкнер.

— Ну, не совсем так. Это добрые люди. Чего греха таить, немного закоснелые в своих привычках, — Эдварде умолк, словно опомнившись. — Я сказал что-то несуразное?

— Простите, — выдохнул Фолкнер, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Утверждение, что жители Эйвбери «несколько закоснели в своих привычках», показалось ему ужасно забавным. Разумеется, здесь бы подошло более крепкое выражение.

— Мне всего лишь кажется, что здесь сохранилось то, что повсюду давно кануло в Лету.

Эдвардс насторожился и уставился на него.

— Вы имеете в виду монахов?

Но в Фолкнера уже вселилось лукавство. Обычно он говорил начистоту. Но на этот раз ему захотелось немного подурачить священника, чтобы посмотреть, куда это приведет.

— А вы тоже так думаете?

Эдвардс был явно в нерешительности. Он поерзал на стуле, потянулся за чашкой, снова поставил ее на стол. Он был взволнован и напряжен, как человек, ступивший на зыбкую почву.

— Ну, не совсем. Иногда мне приходила мысль, что это место не совсем такое, каким кажется. Я никогда об этом не распространялся. От подобных мыслей делается немного неуютно… — сказал он и продолжил: — Кстати, сейчас мне хотелось вернуться исключительно к обсуждению убийств. Как ни прискорбно, я пришел к заключению, что, возможно, вы правы, предполагая… Скорее всего, убийца кто-то из местных или в настоящее время проживает в Эйвбери.

Это уже любопытно. Фолкнер промолчал, ожидая, что будет дальше.

— И меня тревожит, что я вправе говорить, а что — нет. Несомненно, я не собираюсь обсуждать то, что было доверено мне, как пастырю душ, — он продолжал мяться в нерешительности.

— Однако вы не связаны обязательством соблюдать тайну исповеди, как рукоположенный священник, верно?

— Согласен с вами. Если от меня того потребует суд, я не стану молчать о подобных вещах. Но, к счастью, это не самое главное. Меня беспокоит одно — как бы не заподозрить невиновного человека.

— Принимая во внимание то, что нам до сих пор известно, — сказал Фолкнер, — нет никакой возможности достоверно определить, кого должно подозревать, а кого — нет.

— Я надеялся услышать от вас иное. У меня бы камень свалился с души, будь у вас твердая догадка о том, на чьей совести преступления.

— Увы, такое заявление было бы преждевременным.

Эдвардс вздохнул. У него был вид человека, в душе которого боролись опасения и чувство долга. Наконец он решился.

— Что ж, коли уж о том зашла речь, мне кажется, я обязан сказать вам. Незадолго до того, как было обнаружено тело Дейви Хемпера, — он выдержал паузу, — некто прошел по переулку от гостиницы. Присутствие этого человека могло быть совершенно случайным, но считаю своим долгом…

— Кто это был? — потребовал Фолкнер. Он уже был по горло сыт чрезмерной осмотрительностью Эдвардса. Теперь ему нужны были только факты.

— Джастин Ходдинуорт. Именно его я и видел. — Эдвардс, казалось, был растерян и подавлен. — Да, это был Джастин.

— А где вы были в этот момент?

— В саду. В то время я обдумывал воскресную проповедь. Случайно посмотрел в ту сторону, а увидел…

— Понятно. И это было незадолго до того, как Аннелиз обнаружила труп?

— Да.

— Что ж, это может оказаться важным свидетельством.

— Или же чистейшей воды совпадением, — не унимался Эдвардс. — В конце концов, мы должны задаться вопросом, что же могло толкнуть человека на убийство?

— А вот это действительно загадка. Преступления, в большинстве, являются либо результатом похоти, либо алчности. И, по-моему, тут нет особой разницы.

Эдвардс отвернулся. Его руки слегка вздрагивали.

— В данном случае алчность вряд ли имеет место, — продолжал свою мысль Фолкнер, не сводя глаз с помощника викария, — если только это не алчность Дейви Хемпера. У него откуда-то завелись деньги.

— Он работал…

— Но недостаточно, чтобы столько заработать. По-моему, кто-то купил его молчание.

Эдвардс быстро взглянул на него.

— Ходдинуорт?

— Возможно, хотя с какой стати ему это понадобилось? Неужели он действительно был замешан в каких-то темных делишках, о которых пронюхали цыгане и Дейви? А ему не хотелось свои дела афишировать.

— Мне кажется, нам этого никогда не узнать. Когда… То есть, если он узнает, что его подозревают, тотчас же унесет ноги куда-нибудь на континент или в колонии.

Фолкнер улыбнулся, наклонился вперед, серьезно и жестко сказал:

— Вы, правда, так думаете? Ведь если Джастин Ходдинуорт совершил три убийства, в конечном счете, ему не избежать петли палача. Я обещаю.

— Вы не можете даже арестовать человека, не имея достаточно улик, а тем более предать казни, — побледнел Эдварде.

Фолкнер встал, улыбаясь как ни в чем не бывало.

— Верно. Нами правят законы, а не страсти. Однако бывают исключения, — и он направился к двери.

— Подождите, — крикнул Эдвардс и бросился следом за ним. — Я не хочу, чтобы вы подумали… То есть, я всего лишь хотел сказать…

— Не стоит так переживать, — успокоил его Фолкнер. — Вы всего только выполнили свой долг. Никто не подумает о вас ничего дурного.

— Но я…

— До свидания, викарий, — попрощался Фолкнер. Ему было слышно, как Эдвардс что-то лепечет у него за спиной. Однако он не остановился, а быстро и решительно зашагал по тропинке.

ГЛАВА 30

— Я бы не отказался выпить еще немного чая, — вкрадчиво попросил сэр Исаак. Он улыбнулся Аннелиз и тотчас же был вознагражден робкой ответной улыбкой. Они находились в зале вдвоем. Морли ушел в подвал, чтобы пересчитать пивные бочонки. Судя по всему, старый ученый в глазах трактирщика не представлял для Аннелиз опасности.

Сэр Исаак, по-видимому, был с этим согласен. Однако набрался духу, чтобы воспользоваться подвернувшейся возможностью.

— Вы всегда так предупредительны, — начал он, — почему бы вам не присесть и не выпить со мной чашечку чая? — он указал на чайник.

— О, нет. Мне нельзя, сэр, — тихо отказалась Аннелиз.

— Ерунда, разумеется, можно. Отнесите это на мой счет, за ваше предупредительное отношение к гостю. Ведь именно так поступил бы ваш отец?

— Да-да, думаю, что так, — рассеянно ответила Аннелиз, но заколебалась и поглядела на дверь, ведущую в подвал.

— Великолепнейший чай. Должен вам признаться, что я был приятно удивлен качеством всего, что у вас подают. Уверен, что это ваша заслуга.

— Не совсем, — засмущалась Аннелиз. — Мой отец…

— Присядьте, моя дорогая. Я действительно настаиваю. Старые ноги уже не держат меня, как в былые времена. Я чувствую себя довольно неудобно, когда мне приходится стоять, — приближаясь к теме разговора, сэр Исаак продолжал: — К тому же, коли хотите знать правду, в настоящий момент я немного заскучал. Мистрис Хаксли сейчас не до измерений. Сэр Уильям куда-то ушел. Мне совершенно нечем заняться. Я был бы рад вашему обществу.

Аннелиз покраснела. Она была в замешательстве, но польщена словами известного человека.

— Вы так добры, — она присела на краешек стула. — Сэр, не представляю, как я смогу развлечь вас своими разговорами?

— Ну, это не совсем так. Знаете ли, у меня есть хорошая приятельница в Лондоне, чуть постарше ваших лет. Она сейчас составляет книгу рецептов и полезных советов по ведению домашнего хозяйства. Она придерживается мнения, что мы уж слишком во всем подражаем Франции в том, что касается моды. В то время как нам было бы лучше поискать что-то интересное у себя. Именно у нас найдется немало ценного.

— Она действительно так считает? — переспросила Аннелиз, тотчас навострив ушки. — Ведь хорошо известно, что Париж задает тон буквально во всем, однако я часто задумывалась над тем…

— Например, та великолепная ветчина, которую у вас подавали накануне вечером. И если бы вы сумели каким-то образом предоставить мне рецепт, уверяю вас, моя знакомая без колебаний включила бы его в свою книгу.

Аннелиз изумленно уставилась на него.

— В книгу? Что вы говорите!

— Вне всякого сомнения. Это лучшая ветчина, которую мне доводилось пробовать.

— Что вы! В других местах наверняка найдется и лучше.

— Скромность делает вам честь. Скажите, вы всегда жили в Эйвбери?

И так далее в том же духе. Сэр Исаак вытягивал из девушки полезные сведения, а их разговор незаметно повернул от рецептов ветчины к более серьезным вопросам. Аннелиз оставалась довольно сдержанной. Казалось, ей хочется пооткровенничать с ним. Но ей явно не хватало опыта. Особенно когда речь зашла о ней самой. Она снова несколько раз покосилась на дверь в подвал. Сэру Исааку только оставалось надеяться, что Морли еще какое-то время будет занят пивными бочонками.

Сэр Исаак потихоньку подводил разговор с Аннелиз к деревенским жителям — его конечной целью было выведать, что ей было известно о Дейви Хемпере. Но вдруг на улице послышался шум. Аннелиз напряглась, встревожилась и вскочила со стула.

— Кто-то приехал.

Сэр Исаак с трудом сдерживал досаду. Ну почему их прервали именно сейчас?

— Карета, согласно расписанию, прибудет через несколько часов.

Аннелиз на это ничего не ответила и поспешила к двери. В этот момент из подвала показался Морли. Он, по-видимому, решил, что его ждут новые постояльцы, быстро осмотрел зал, увидел, что все в порядке, и тоже выскочил на улицу.

Сэр Исаак расстроенно сгорбился на стуле. Он старался. Видит Бог, он сделал все возможное. И даже лучше, чем ему первоначально казалось. Несомненно, ему повезло, что у него в Лондоне есть молоденькая экономка, которая к тому же приходится ему племянницей, причем — любимой. Но он так и не добился того, чего хотел знать Фолкнер.

Он дал себе слово, что попытается поговорить с девушкой еще раз. Морли вернулся в сопровождении молодого человека довольно надменного вида, его лицо показалось сэру Исааку смутно знакомым. Молодой человек кутался в черный плащ, на котором был вышит королевский герб. Значит, в Эйвбери по срочному делу явился гонец. Как догадался сэр Исаак, вовсе не за ним, стариком.

— Вы, случайно, не знаете, где сейчас сэр Уильям, милорд? — поинтересовался Морли.

— Он отправился навестить священника, — сообщил сэр Исаак, глядя на прибывшего гонца. — Вы от…

— От герцога, сэр. Он шлет вам свои приветы, однако извещает вас, что присутствие сэра Уильяма в настоящий момент необходимо в Лондоне.

— Ага, понятно. А вы не знаете, почему?

Гонец явно был в нерешительности. Как и все представители этого замкнутого круга, он страдал болезненной подозрительностью. Но перед ним был сэр Исаак.

— Шотландцы снова мутят воду, сэр. В последнюю минуту перед объединением они вдруг снова подняли голову. И его светлость желает, чтобы сэр Уильям взял на себя улаживание этого вопроса.

— Весьма разумный шаг с его стороны. Это куда важнее, нежели то, чем сэр Уильям занят здесь. Что ж, прекрасно. Вы наверняка отыщете его в церкви или где-то поблизости. Я желаю ему доброго пути.

Гонец кивнул, взглянув напоследок на Морли, который снова принялся за свои кружки, сделав при этом вид, что ничего не слышит. Гонец отправился разыскивать Фолкнера.

Последний вскоре появился в сопровождении королевского посланца.

— Выпейте чего-нибудь и перекусите, — велел Фолкнер. — Я буду готов в считанные минуты.

Гонец с благодарностью кивнул и пошел выполнять то, что ему было ведено. Фолкнер подсел к сэру Исааку. Тому показалось, что у Фолкнера довольно мрачный вид.

— Вы слышали?

— Разумеется. Шотландцы мутят воду. Поэтому вы там нужны. Я все прекрасно понимаю.

— А я нет. Они вполне могли бы уладить все и без меня.

Сэр Исаак поглядел на него изумленно. Он ожидал, что Фолкнер обрадуется такому железному предлогу, чтобы улизнуть из Эйвбери. Но, судя по настроению Фолкнера, все обстояло наоборот. Ему в голову тотчас закралась мысль о мистрис Хаксли. Как, однако, все это странно — отношения мужчины и женщины. Нет, этого ему никогда не понять. Несомненно одно — намерения Фолкнера, кажется, куда более серьезные, чем можно было предполагать.

— Но ваш долг… — начал сэр Исаак.

— Я уже сыт по горло этим долгом, — отрезал Фолкнер. За столиком воцарилась тишина. Сэр Исаак был глубоко поражен таким заявлением. Он не нашелся, что ответить. За это время он так близко узнал молодого человека, что не мог не заметить происходящих в нем перемен.

— Я не собираюсь уезжать отсюда, пока не найду убийцу, — посуровел Фолкнер.

— Я понимаю. Мы все это понимаем. Но вместо вас дело может завершить констебль Даггин. Теперь, когда ему стало ясно, насколько важны результаты расследования, я уверен, он займется им со всей серьезностью.

Его слова явно не успокаивали Фолкнера. Тот сидел, опустив глаза, и, судя по всему, был погружен в свои горькие мысли.

— Мне не ясно, как долго я пробуду в Лондоне.

— Я прекрасно вас понимаю, — сказал сэр Исаак, будто отмахиваясь от слов Фолкнера. Ему показалось, что тот произнес их исключительно из вежливости.

— А вы пока намерены здесь остаться?

— Да-да, еще немного, — согласился сэр Исаак. — В моем возвращении в Лондон нет особой нужды. К тому же, как вам хорошо известно, это место привлекает меня.

Фолкнер кивнул, а затем отвернулся, глядя на обшитую деревом стену, глухо сказал:

— Сара вряд ли примет меня.

Сэр Исаак был поражен тоской, прозвучавшей в голосе молодого человека, и тем, что он не хочет примириться с ее отказом.

— Боюсь, она настроена решительно.

— Передайте ей это от меня, хорошо? — Фолкнер снял с пальца золотое кольцо с гербом и протянул его старику.

Сэр Исаак медленно кивнул и посмотрел на кольцо.

— Мне ужасно неловко за то, что произошло.

Фолкнер кивнул в знак прощания и встал. Он тихо заговорил, и сэру Исааку пришлось слегка податься вперед, чтобы расслышать.

— Если мистрис Хаксли что-либо понадобится, тотчас же дайте мне знать.

Фолкнер настойчиво пытался ни о чем не думать. Он сообщил Криспину, что они уезжают. Лакей не стал скрывать своей радости.

— О, благословенный день! — воскликнул он. — Наконец-то я отряхнул с моих башмаков пыль Эйвбери!

— Утихомирьтесь. Я поеду вперед, вслед за гонцом. А вы поедете вместе с багажом в карете.

— Разумеется. Мне уже не терпится. Позвольте сказать вам, милорд, это было весьма утомительное путешествие.

— Да, — пробормотал Фолкнер, — утомительное.

Он поднял чересседельную сумку. Она лежала возле его кровати всегда наготове — верный спутник с дней армейской службы. Огляделся напоследок по сторонам. Подвернись ему малейший предлог, чтобы ответить отказом на требование герцога, он, не раздумывая, ухватился бы за него. Но такового не оказалось. И от этого ему стало особенно больно и печально. Он понял, что не хочет уезжать. И вместе с тем он, как и Криспин, рвался отсюда.

Негодяй был уже оседлан гонцом и нетерпеливо рыл копытом землю.

Фолкнер вскочил в седло. Он не смог удержаться, чтобы разок не взглянуть на дом Сары. Ставни наглухо закрыты, не пропуская полуденное солнце. На высокой каменной ограде сидели птицы. Все в доме выглядело столь мирно и безмятежно, словно не желая соприкасаться с остальным миром, охраняя свою замкнутость. Что ж, пусть так оно и будет. Фолкнер повернулся навстречу солнцу, поддел Негодяя под бока шпорами и больше не стал оборачиваться.

ГЛАВА 31

— Уехал? — повторила Сара. Она слегка побледнела и растерянно посмотрела на сэра Исаака. — Вы сказали, что он уехал?

— Около часа тому назад. Получил срочный вызов от герцога и был вынужден вернуться в Лондон. — Сэр Исаак многозначительно посмотрел на нее и добавил: — Я уверен, что он наверняка зашел бы попрощаться, даже несмотря на то, что времени у него было в обрез. Но вы сами сказали, что не принимаете посетителей.

Сара вспыхнула. Они сидели в гостиной. Сэра Исаака впустила миссис Дамас. Но Сара ни за что бы не осмелилась выставить его за дверь. Они все прекрасно понимали, кого Сара имела в виду, отказывая визитерам.

— Понимаю… Надеюсь, что дорога доставит ему удовольствие.

Уехал. Его больше здесь нет. Даже произнося эту фразу, она с трудом заставляла себя осознать, что его нет в Эйвбери. И ей стало больно до глубины души. Это была первая реальность, к которой ей следовало привыкнуть. Вторая же была таковой, что Сару душила злость, холодная злость на него, на самое себя за то, что жизнь пошла вкривь и вкось.

— Он оставил вам это, — сэр Исаак положил ей в ладонь золотое кольцо.

Сара медленно покрутила его в пальцах. Кольцо было тяжелым и холодным. Две золотые ленты переплетались одна вокруг другой, почти как две змеи. Внутренняя поверхность была гладкой. На ней были выгравированы слова. Сара медленно прочла их:

— Respice Finem.

— Зри в конец, — пробормотал сэр Исаак. — Прекрасный девиз для человека, который всегда знает, чего хочет; Я вспомнил, что это подарок от герцога. Мальборо заказал для него кольцо в память о победе при Бленхайме. И, конечно же, в знак личного уважения перед заслугами сэра Уильяма.

У Сары пересохло в горле. Она сумела только кивнуть в ответ. Сэр Исаак усмехнулся и легонько похлопал ее по руке.

— Я тут ломал голову над вопросом, не согласитесь ли вы завтра помочь мне с кое-какими измерениями?

Ему пришлось повторить вопрос, прежде чем она поняла, что он ей толкует. Теперь ей не было никакого смысла сидеть взаперти. Она снова могла свободно выходить за пределы дома и в деревню, вернуться к привычному распорядку жизни. Заниматься всем тем, чем она обычно занималась до появления Фолкнера. Они больше не будут лежать в объятиях на склоне холма или стоять вдвоем внутри каменного круга. Время больше не будет ускользать за пределы положенных ему границ. Никакие силы уже не смогут унести их в своем вихре. Фолкнеру больше ничего не грозит.

А вот она теперь осталась одна.

— Да, — еле слышно прошептала Сара, — конечно, — и крепко сжала кольцо в руке.

Фолкнер гнал коня, что было сил. Он знал, что Негодяй легко выдержит гонку, и к тому же ему не терпелось поскорее возвратиться в Лондон. Чем меньше времени у него оставалось на размышления о Саре, тем было лучше. К наступлению ночи он проскакал только часть расстояния. Гонец оторвался от него далеко вперед. На каждой станции он брал свежую лошадь. Гонец мчался без остановки, торопясь сообщить герцогу, что Фолкнер уже в пути.

Вечером Фолкнер остановил коня в небольшой рощице на обочине лондонской дороги. Ночь была ясной и удивительно теплой. Он отыскал ручей, напоил Негодяя и оставил его пастись. Из чересседельной сумки достал походную постель и разостлал ее прямо под небом. Поужинав ломтем хлеба с сыром, он напился родниковой воды.

Он был совершенно один. Устал, но спать ему не хотелось. Положив под голову руки вместо подушки, он вытянулся на походной постели и принялся разглядывать звезды. Наступила первая ночь, которую ему предстояло провести в одиночестве. Это его мало радовало. Как ни старался, однако мысли постоянно возвращались к Саре.

«Никаких визитеров».

Чудовищно. Это было единственное подходящее слово для ее поведения. Но почему? Что за странное стечение обстоятельств родило на свет столь капризную и несноснейшую особу?

Ему хотелось хорошенько поразмыслить над этим и придти к какому-нибудь умозаключению, которое помогло бы ему успокоить уязвленное самолюбие. День был долгим и утомительным. В конце концов, Фолкнер уснул. Никакие сны не тревожили его. Пережитое, даже легким всплеском, не осмелилось потревожить ровную поверхность его сознания. Он спал сном младенца, не ведающего забот. Проснувшись, с удивлением и радостью обнаружил, как прекрасно отдохнул за ночь.

Негодяй тоже набрался свежих сил, ему не терпелось поскорее отправиться в путь. И пока Фолкнер седлал его, он рыл копытом землю.

— Не волнуйся, малыш, — успокоил его Фолкнер, — скоро мы будем дома.

Ему не терпелось поскорее отряхнуть с ног деревенскую пыль и оказаться в Лондоне. Снова пройтись по шумным многолюдным улицам. Послушать выкрики коробейников, ощутить энергичное биение жизни большого города, который считался центром Вселенной, или же, по крайней мере, заслужил право называться таковым.

Впереди лежал Лондон, приближаясь с каждой минутой. Величественный, возвышенный, несравненный. Он становился все ближе и ближе, пока, наконец, последние сельские постройки не уступили место настоящим городским улицам с их пестрой толпой, где била ключом шумная и суетливая столичная жизнь. Ничто на свете не могло сравниться с этим прекрасным, веселым, словно специально для него созданным людским муравейником. Он…

Шлеп! Мимо уха Фолкнера пролетел ошметок требухи. Он едва успел увернуться вовремя. И тотчас очутился среди суматохи и толкотни всадников и пешеходов, пытающихся скопом прорваться сквозь узкие Олдгейтские ворота. Негодяй испуганно дернулся. Фолкнер покрепче сжал поводья и выругался.

Боже милостивый, какая муха их всех укусила? Если бы они додумались проходить по очереди, то миновали стену намного быстрее и спокойнее. Но нет, все принялись что было силы толкаться и распихивать друг друга. Напирающая людская масса была готова проломить старую городскую стену.

Фолкнер кое-как пробился на другую сторону и приостановил Негодяя у обочины, чтобы немного успокоить его. Они находились на Уайтчепельской дороге, неподалеку от Тауэрского холма. Совсем рядом с Ломбард-стрит, где заправляли торговцы. Фолкнер любил эту часть города и чувствовал себя здесь как дома. Ему и раньше довольно часто приходилось отлучаться из столицы. И как случилось, что до сих пор он не замечал, каким до умопомрачения грязным и шумным был город на самом деле.

Его собственный дом стоял неподалеку от реки в приятном квартале по соседству с Вестминстером, почти в двух шагах от Уайтхолла. Обычно это месторасположение прекрасно устраивало его. Но сегодня, при мысли, что ему пришлось пересечь большую часть Лондона, его охватило раздражение. Задним умом он понимал, что следовало бы направиться в объезд. Но в спешке он как-то не сообразил. А изо всех сил проталкивался сквозь людскую толпу. Когда он остановился перед внушительным кирпичным особняком, у него словно свалился камень с души. Его дом стоял в глубине квартала, окруженный красивым садом.

Навстречу выбежал лакей, предупрежденный гонцом о скором возвращении хозяина. Он увел Негодяя в конюшню, получив подробные и строгие наставления о том, как следует обращаться с лошадью.

Фолкнер вошел в дом. Он быстро помылся холодной водой, потому что у него совершенно не было времени ждать, когда нагреется вода для ванны, и спешно переоделся.

Не прошло и получаса с момента его возвращения в Лондон, как он снова вышел из дома, направляясь в Вестминстер на аудиенцию к герцогу.

Он шагал быстро и уверенно, чувствуя себя в городе, словно рыба в воде. И, тем не менее, то и дело морщился от запахов. К превеликому удивлению, он обнаружил, что даже во дворце воздух довольно спертый, насыщенный запахами пищи и немытых тел. Фолкнер всегда был несколько более чистоплотным, чем большинство окружающих его людей. Однако раньше не слишком обращал внимания на изнаночные стороны городской жизни.

К тому времени как он вступил во внутренние покои герцога, настроение было препоганейшим. Лишь искреннее уважение к Мальборо и давняя самодисциплина помогали ему сдерживать свои чувства. Фолкнер вошел.

Герцог отвлекся от чтения лежавших перед ним бумаг. Он сидел, как и прежде, за письменным столом, заваленным всякой писаниной. Его парик, как всегда, покоился где-нибудь на стуле, а рукава рубашки были закатаны до локтей. Он с удивлением, но обрадованно посмотрел на Фолкнера.

— А-а, вот и вы. Вот уж не ожидал, что вы вернетесь так скоро.

— Негодяй — добрый конь. Он не возражал, что я гоню его во всю прыть.

Герцог кивнул. Как и Фолкнер, он питал слабость к лошадям и считал их в некотором отношении более достойными созданиями, нежели людей.

— Присядьте. Я велю принести чая.

Слуга принес чай и снова вышел из комнаты. Они остались вдвоем. Мальборо откинулся на спинку стула, благосклонно посмотрел на Фолкнера.

— Ну что ж, как там поживает сэр Исаак?

— В целом, неплохо. Но, по-моему, он все-таки перетруждается. А как шотландцы?

— Ах, да, мое послание. Судя по всему, у них в последнюю минуту возникли кое-какие сомнения. И теперь они требуют пересмотра ряда пунктов, которые были улажены еще несколько месяцев назад. Парламент бурлит, некоторые министры серьезно поговаривают о войне. Ее Величество не скрывает своего неудовольствия. И я решил, что будет лучше, если вы вернетесь сюда.

Итак, налицо типичный кризис. То, с чем он сумеет справиться лучше всех. Фолкнер кивнул.

— Я сделаю все, что в моих силах. С чего, по вашему мнению, нам лучше всего начать?

Они проговорили целый час, вместе обдумывая линию поведения как с несговорчивыми шотландцами, так и с правительством Ее Величества, которое, по их общему мнению, в один прекрасный день может впасть в истерию. Разумеется, королева не имела к этому ни малейшего отношения. Они питали к ней величайшее почтение. Но она, помимо всего прочего, была женщиной. Поэтому вполне естественно, что ее следовало ограждать, насколько возможно, от неприглядной стороны баталий, в том числе и политических.

Фолкнер поймал себя на мысли, что думает о другой женщине, которая ни за что на свете не позволила бы так себя опекать. Он нахмурился.

— Что-то не так? — поинтересовался герцог.

— Да нет. Просто вспомнилось, что я так и не довел до конца расследование.

— Какое расследование?.. Ах, да, эти убийства. Ничего не поделаешь. Вы нужны здесь.

— Как вы прикажете.

— А, кроме того, для нас важно, что сэр Исаак знает, по крайней мере, что мы пытались помочь. Кстати, вы с ним хорошо поладили?

— Прекрасно. Он удивительный человек. Правда, несколько склонный к странным занятиям.

— Вот уж не говорите, — рассмеялся Мальборо. — Но ежели ему доставляет удовольствие карабкаться по древним курганам и тому подобное времяпрепровождение, что ж — на здоровье. А теперь займемся нашими шотландцами.

Их беседа тянулась дальше. Сначала за полдень. А потом и до самой темноты. Фолкнер, наконец, оказался в своей стихии. Здесь он точно знал, кто он и что он. К ночи была выработана стратегия ответов на возражения шотландцев, причем исключительно мирным путем.

— С меня хватит военных действий, — признался Мальборо. Причем такого он никогда бы не произнес вслух в присутствии своей возлюбленной супруги. Королева и вся держава желали видеть его завоевателем. И он соглашался оставаться таковым в их глазах. Лишь бы от него больше не требовалось браться за шпагу.

Фолкнер невнятно промычал в знак согласия. Он по-прежнему сидел, склонившись над перечнем ответов, которые им удалось выработать. То тут, то там вычеркивал неудачное слово и вписывал на его место другое. Ему тоже не хотелось начинать военных действий. Не было ни малейшего желания выступать с походом на Север, хотя бы и по требованию Парламента и Ее Величества. К чему опустошать суровые Шотландские горы? Да и будет ли эта задача по плечу английской армии?

Они заставят шотландцев покориться на поле словесных баталий. Возьмут их в плен посулами. Кое-какие обещания можно даже выполнить. Герцог и Фолкнер твердо и решительно вознамерились покончить с войной. Такая решимость могла появиться только у воинов, украшенных боевыми шрамами. Увы, когда слава былых сражений померкла, в душе не осталось ничего, кроме сожаления.

Когда стемнело, Фолкнер отклонил предложение отведать супа в частных апартаментах герцога и ушел из Вестминстера. На ужине, конечно же, будет присутствовать и сама вспыльчивая леди Сара. Он, в общем-то, не имел ничего против герцогини. Но в этот вечер не испытывал особого желания проводить время в ее обществе.

Фолкнер отправился домой. Распорядился, чтобы приготовили ванну, чистую одежду и подали горячий ужин. Прислуга засуетилась, пришла в движение. И долго не могла успокоиться, даже после того, как ближе к полуночи раздался крик ночного сторожа.

И, наконец, воцарилась блаженная тишина. Фолкнер сидел в кабинете совершенно один, размышляя о том, что ему предстоит в ближайшие дни. Они с герцогом затеяли тонкую игру. Такую, в которой любой неверный шаг может дорого обойтись. И в случае провала переговоров на карту будут поставлены мир и судьба целого королевства.

Таких забот с лихвой хватило бы кому угодно, чтобы свалиться с ног от усталости. Тем не менее, когда Фолкнер коснулся головой подушки, уснуть сразу ему не удалось. Его мысли снова и снова возвращались в Эйвбери — странную, загадочную, полную смертельной опасности. Он видел Сару словно бы парящей над холмами. Она смотрела куда-то вдаль, совершенно не обращая на него внимания. Он пытался докричаться до нее. Все было напрасно. Она не слышала.

Следующий день Фолкнер провел в бесконечной беготне между Вестминстером, Сент-Джеймсом, где окопались шотландцы, и Парламентом. От последнего он чаще всего старался держаться на почтительном расстоянии. Однако сложившиеся обстоятельства требовали крайних мер. К полудню он был измотан, обозлен и по горло сыт беготней. Тем не менее, дела продвигались успешно. Теперь оставалось уломать шотландцев согласиться на беседу с герцогом. Герцога, в свою очередь, уговорить обратиться к Палате Общин. Плюс ко всему, позатыкать рты кое-кому из Палаты Лордов. Все вместе они смогут продвинуться в решении проблем.

Шотландцы к тому же оказались очень гостеприимным народом. Каждый раз, когда он появлялся на пороге с новой идеей или свежим предложением, они непременно заставляли его присоединиться к тосту и выпить за всеобщее доброжелательство. Еще несколько таких тостов, и его обнаружат где-нибудь в канаве мертвецки пьяным. Каждый раз ему приходилось напоминать гостеприимным хозяевам, что он в рот не берет такого блюда, как хаггис. Всегда разумно в чем-то ограничивать себя. Фолкнер напоминал себе об этом каждый раз, когда на стол подавался фаршированный бараний желудок. И так до вечера.

Наконец над Лондоном повеяло речной сыростью. Негодяй прекрасно знал дорогу домой. Фолкнер отпустил поводья и молил Бога, чтобы прохладный вечерний воздух сколько-нибудь прояснил ему голову. Чего только не вытерпишь ради Англии!

— Сэр, — выдохнул Криспин, как только Фолкнер ввалился в парадную дверь. Лакей прекрасно выглядел, несмотря на долгое и утомительное путешествие. В одном-единственном слове он, как всегда, сумел выразить целую гамму чувств, охвативших его при виде хозяина. Сегодня он выражал свое возмущение главным образом по поводу плачевного состояния хозяйских сапог и запаха виски, насквозь пропитавшего одежду. — Я прилягу всего на пару минут, — пробормотал Фолкнер. Предыдущую ночь он спал не лучшим образом. Усталость буквально валила с ног. Но он знал, что быстро придет в себя. Так, впрочем, было всегда. Ему требовался короткий отдых.

Криспин осуждающе скривил рот. Он подождал, пока Фолкнер поднялся до середины лестницы, и сказал вслед:

— Сэр, я бы вам не советовал…

— Чего не советовал?

— Ничего, сэр. Через полчаса я пришлю вам наверх горячей воды.

Замечательно. Фолкнер решил, что отоспится в ванне. Что угодно, лишь бы не кружилась голова и не ломило плечи. Его теперешнее состояний более чем красноречиво свидетельствовало о том, что он уже давно не девятнадцатилетний юнец, который сгоряча бросается в схватку, не думая ни о чем, кроме победы.

Он открыл дверь в комнату, переступил порог и рухнул в ближайшее кресло и сосредоточил все внимание на стягивании сапог. Прошло какое-то время, прежде чем он сообразил, что в спальне кто-то есть.

Женщина, сидящая на его постели, нежно улыбнулась. Никакая пудра не могла скрыть блеск ее золотистых локонов, собранных в высокую прическу. Никаких ухищрений не требовалось ей для того, чтобы оттенить алебастровую белизну кожи на шее и груди в откровенном вырезе ее платья. Она была изящно сложена — живое воплощение совершенства. А как же иначе. Это была ее работа.

— Привет, Чантра, — сказал Фолкнер и бросил сапоги на пол.

ГЛАВА 32

— Сколько? — переспросила Сара.

— Двенадцать, — повторил сэр Исаак. Он с нежностью посмотрел на нее. — С вами все в порядке, моя дорогая?

Она испуганно вздрогнула и подняла глаза.

— Почему вы спрашиваете?

— Только потому, что я уже в четвертый раз повторяю результаты замеров. И подумал, что, возможно, вас что-то отвлекает.

Сара глубоко вздохнула, придумывая правдоподобный предлог. Но вместо этого решила не скрывать истинной причины рассеянности.

— Боюсь, что вы правы, сэр Исаак. Я постоянно отвлекаюсь. Но постараюсь исправиться.

— Ну-ну, ничего страшного, — успокоил он почти отеческим тоном. — Это не очень срочное дело. В конце концов, можно и повторить. Вы только-только начали оправляться от недомогания, — так деликатно он называл ее довольно длительное бессознательное состояние. — Не следовало бы позволять вам переутомляться.

— Со мной все в порядке, — тихо ответила Сара. Она была благодарна ему за трогательную заботу. И одновременно опасалась, что бережное отношение старого ученого может выбить ее из колеи. Она не хотела расслабляться. — Если вы не возражаете, мы можем продолжать работу.

Они занимались промерами еще около часа. Сара заставила себя сосредоточиться и записывала полученные данные с первой диктовки. Она больше не просила сэра Исаака повторять. Но душа ее бродила где-то далеко. Сэр Исаак решил объявить перерыв. Как ему казалось, он сделал это самым что ни на есть тактичным образом.

— Боюсь, что эти старые кости не так крепки, какими были в прежние времена. Как вы отнесетесь к предложению выпить по чашечке чая?

Сара, конечно же, согласилась и приняла протянутую руку. Они спустились вниз с холма над рекой Кеннет и по большаку вернулись в деревню.

Констебль Даггин был у себя в кузне. Он бегло взглянул на них и торопливо кивнул, когда они проходили мимо. Но не оторвался от работы, не остановил их. За последние два дня накопилась уйма заказов. Даггин приложил максимум усилий, чтобы люди увидели его занятым? расследованием убийств. В отсутствие Фолкнера он явно вознамерился заслужить себе лавры неутомимого труженика. Однако, несмотря на его видимые усилия, насколько Саре было известно, он не получил никаких новых фактов, и расследование не сдвинулось ни на йоту смертвой точки.

Действительно, время шло, и люди все чаще перешептывались между собой, что, по всей видимости, убийцей был кто-то из пришлых. И уже давно покинул эти края.

Жителей деревни вполне устраивало подобное объяснение. Они настойчиво поддерживали это предположение.

Впрочем, Сара по-прежнему сомневалась. И не поддерживала общего убеждения. Правда, от нее невозможно было добиться, почему она считала, что преступник бродит среди них. При этом в уголках губ играла слабая горькая улыбка. Принимая во внимание все остальные события, никто не придавал серьезного значения ее заявлению. А многие считали его просто смехотворным.

Аннелиз казалась усталой больше, чем обычно. Обыкновенно она была весела, приветливо обслуживала посетителей «Розы» и подавала замечательный чай. Сегодня же она бродила по залу, низко опустив голову и едва передвигая ноги. Сара предполагала, что она все еще переживает из-за гибели Дейви, и постаралась держаться с девушкой особенно предупредительно.

Сэр Исаак заметил это. Когда Аннелиз подошла к их столу, поставила чайник и снова удалилась, он откинулся на спинку стула и ласково посмотрел на Сару.

— Знаете, — сказал он, как будто пришел к какому-то важному открытию, — вы — добрая женщина.

Сара негромко рассмеялась.

— Найдется немало людей, которые с вами не согласятся.

— Ограниченные натуры повсюду ищут изъяны, при этом забывая посмотреть туда, где таковые действительно имеются, — на самих себя. Нет, я не откажусь от своего убеждения. Но вы, ко всему прочему, еще и печальны.

— Мне никак не дают успокоиться недавние события.

— А также ваша способность влиять на них?

— Да, — согласилась она. — И это тоже.

— Но не вы же за них отвечаете, — попытался убедить ее сэр Исаак.

Сара подняла голову и внимательно посмотрела ему в глаза.

— До некоторой степени и я отвечаю.

Он не стал с ней спорить. Более того, казалось, он каким-то необъяснимым образом все понял. Они тихо потягивали чай. Сара съела половинку крохотного сэндвича, сэр Исаак — чуть больше.

— Я еще никогда не ел лучше, чем здесь. От деревенского воздуха у меня разыгрывается аппетит.

— Вы истинный городской житель.

— Это верно. Я провожу целые дни, разъезжая из Лондона в Гринвич. Очаровательные места, и то, и другое. Вы когда-нибудь бывали там?

— В Лондоне — да. Но уже слишком давно. А в Гринвиче мне бывать не приходилось.

— Ну что ж, это дело поправимое, — он на минуту задумался, судя по всему, ему в голову пришла какая-то интересная мысль. И он торжественно сказал:

— Вы со всей добротой отнеслись ко мне во время моего пребывания здесь. Вы бы согласились съездить со мной в Лондон? Я с восторгом приму вас у себя дома. И мне доставит огромное удовольствие показать вам достопримечательности столицы.

Не успел он договорить, как Сара уже отрицательно качала головой.

— Нет-нет, благодарю вас. Однако я не смею…

— Вы боитесь? — спросил сэр Исаак, голос звучал вкрадчиво, глаза внезапно сделались проницательными.

— Нет, дело не в том, чего мне бояться? Я только…

— В таком случае, к чему сомнения? Женщина ваших способностей вряд ли позволит чувствовать себя запуганной в таком большом городе, как Лондон.

— Разумеется, нет.

— И ей нечего опасаться, что там ей встретятся те, кого не хотелось бы видеть.

— Безусловно, вы правы.

Он кивнул, довольный собой и ею.

— Скажу вам начистоту, мистрис Сара, боюсь, что здесь вы чувствуете себя в последнее время довольно неуверенно. Это очаровательное место, но оно легко затягивает. Вы даже сами не замечаете. Поедемте со мной в Лондон, пусть даже на короткое время. Поездка принесет вам огромную пользу и удовольствие.

— Я не смею докучать вам…

«Неужели она, впрямь, соглашается на поездку? Глупо даже думать об этом. Меньше всего на свете ей полагается быть в Лондоне. Фолкнер…»

— Ничего подобного, — возразил сэр Исаак. — У меня непомерно огромный дом. Моя племянница, которая присматривает за мной, будет в восторге от вашего общества. Что вы сказали?

— Я…

«Не могу, не должна, не имею права».

— Огромнейшее вам спасибо, однако…

«Лондон — громаднейший город. Не стоит и говорить о том, что их дороги с Фолкнером когда-либо пересекутся. Но если им суждено встретиться…»

— Я поеду, — сказала она и спешно потянулась за чашкой, думая о том, что сейчас не отказалась бы от чего-нибудь покрепче.

Сэр Исаак был уже достаточно пожилым человеком, и Сара ожидала, что дорога займет целую неделю. А может быть, и больше. Она соответственно настроилась и подготовилась к ней. Но была приятно удивлена, обнаружив, что сэр Исаак любит путешествовать. Он совершенно спокойно проводил в дороге целый день. Поднимаясь как только начинает светать и не ложась до самого позднего вечера.

Они добрались до Лондона за четыре дня. Усталые и пропыленные, зато очень довольные обществом друг друга. Проведи Сара в карете с сэром Исааком еще несколько дней, возможно, она поняла бы кое-какие из теорий о законах Вселенной.

К счастью, дом сэра Исаака располагался за чертой Лондона, неподалеку от Вестминстера. Его племянница оказалась приветливой молодой женщиной, чуть старше двадцати лет. Она жила здесь же с мужем и малыми детьми. Они все очень приветливо приняли Сару.

Сара была очень рада, узнав, что сэр Исаак окружен любовью и заботой дружной семьи. Это наверняка помогало ему избежать чувства одиночества, которое иначе, несомненно бы, оказалось уделом гениального человека. Разумеется, она не осмеливалась сравнивать себя с ним в чем бы то ни было. Она хорошо понимала, что может сделать с человеком замкнутый образ жизни. Отсюда вела прямая дорога к помешательству.

Здесь, в Лондоне, она часто спрашивала себя, почему не додумалась до этого простого вывода раньше? Но в деревне она постоянно пыталась убедить себя, что ей хорошо одной, что она совершенно не страдает. У нее были миссис Дамас и другая прислуга, все жители деревни, даже кузины, вроде маркизы Ходдинуорт — помоги ей Боже. Она пыталась жить их тревогами и заботами. Но все равно была одинока и слишком глубоко погружена в собственные мысли. Может быть, этим и объясняются те странные образы и сновидения, которые навещали ее и докучали ей. Казалось, она пытается сама себя утешить. Она думала об этом за столом на протяжении всего ужина, когда сэр Исаак развлекал присутствующих рассказами об Эйвбери.

Она думала об этом и в постели под высоким пологом в спальне с лепными потолками. Она прислушивалась к приглушенным звукам, которые доносились снаружи, — за окнами гудел, не стихая даже на ночь, огромный шумный город.

Большинство звуков были для нее совершенно непривычными и незнакомыми. Поначалу показалось, что она не сможет заснуть. Но переживала и опасалась она попусту. Несмотря на доносящиеся в спальню отголоски звуков ночного Лондона, сон прокрался к ней под полог.

Проснулась Сара довольно рано. Над столицей занимался рассвет нового дня.

ГЛАВА 33

— Вестминстер, — рассказывал сэр Исаак, — был сооружен в одиннадцатом веке. Двумя столетиями позже его подвергли значительной перестройке. Особого внимания заслуживает зал, благодаря своей замечательной крыше. Она устроена таким образом, что не потребовалось слишком толстых стен. До сих пор можно увидеть…

Сара улыбнулась, изображая внимание. Или то, что, по ее мнению, можно было принять за таковое. С каждой минутой она убеждалась, что сэр Исаак на редкость усердный гид. Даже слишком. К этому времени они уже осмотрели Собор Святого Павла — для поднятия морального духа; Королевские торговые ряды — ради покупок; Тауэр — ради знакомства с историей, и таверну Локета — чтобы перекусить.

И все это в течение считанных утренних часов. Ноги у Сары гудели, а голова шла кругом. Вестминстер был потрясающ и производил неизгладимое впечатление — особенно важными джентльменами, расхаживающими по нему туда и обратно. Но Сара уже мечтала о ванне и чашечке горячего ароматного чая.

— Королевская Конная Гвардия, — объявил сэр Исаак.

— Что вы сказали?

— Сейчас начнется выезд Конной Гвардии. Эту церемонию непозволительно пропустить. Вполне возможно, на ней будет присутствовать Ее Величество.

У Сары чуть не сорвалось с языка, что она очень устала и предпочла бы отдохнуть, а не лицезреть английского суверена. Но не могла позволить себе испортить сэру Исааку его воодушевленное и восторженное настроение.

Они пошли дальше, к дворцовой площади, что находится рядом с Вестминстерским Залом. Как не поленился заметить сэр Исаак, к новой площади. А старая была по другую сторону дворца. На старой площади можно было нанять извозчичью карету, или, как ее называли лондонцы за удивительное неудобство, чертову тачку.

Они подошли поближе к дворцу. Над площадью звучала барабанная дробь. Толпа собралась довольно внушительная, судя по внешнему виду, главным образом — дворяне. Так как низшие сословия в пределы дворца не допускались. Однако то здесь, то там…

— Следите за карманами, — посоветовал сэр Исаак, беря ее за руку, чтобы подвести к более удобному месту, откуда все было бы хорошо видно. — Самые пышно разодетые карманники водятся только у нас, в Лондоне. Вам может даже показаться, что кошелек увел какой-то граф.

Сара встревоженно осмотрелась по сторонам. Пока что ее пребывание в столице было приятным во всех отношениях. Конечно, если не считать натруженных ног. Но здесь, на площади, она впервые ясно осознала, что находится среди людей своего круга. Ее потрясла изысканность манер и вычурность одежды. Все казалось заранее отрепетированным, искусственным, напыщенным. И, несмотря на это, завораживающим. Она, словно зачарованная, наблюдала, как некий молодой денди, разнаряженный в вышитый парчовый камзол и удивительно элегантные панталоны, с томным видом помахивал кружевным носовым платком под носом у красавицы, туго затянутой в корсет. Вырез ее платья был настолько откровенным, что будь он ниже всего лишь на волосок, как уже оказался бы за рамками приличий.

Сэр Исаак проследил за ее взглядом и торопливо отвернулся.

— Боюсь, что здешние нравы несколько отличаются от тех, к которым вы привыкли, моя дорогая.

Сара испуганно взглянула на него. Неужели он над ней подсмеивается? Притом довольно жестоко. Однако его вид свидетельствовал о его полной серьезности. Будучи от природы тактичным и учтивым человеком, сэр Исаак, судя по всему, совершенно искренне считал, что она — женщина высоких нравственных принципов. И не видел ничего страшного в том, что ее отношения с Фолкнером далеко не приятельские. А в том, что сэр Исаак догадывается об их любовной связи, у Сары не было ни малейшего сомнения.

Тем временем куртизанка, на которую Сара обратила внимание, помахала ресницами и наградила денди кокетливой улыбкой. При этом не забывая оценивающе взглянуть на его роскошный наряд. В какое сравнение с подобными интригами мог идти рядовой парад Королевских Гвардейцев? И все же когда барабаны зарокотали громче, а из конюшен донеслось возбужденное ржание лошадей, толпа подалась вперед, и вместе с толпой Сара и сэр Исаак.

Облаченные в алые мундиры офицеры выехали на дворцовый плац. Каждый сидел на превосходном скакуне, бесстрастно глядя перед собой, совершенно безразличные к застывшей в благоговении толпе. Они развернулись на месте, образуя при этом идеально четкую колонну по четыре всадника в ряд. И остановились перед входом в зал. Створчатая дверь распахнулась и оттуда появилась невысокая пухлая женщина. Словно по команде, толпа разразилась радостными приветственными криками, мужчины размахивали шляпами. Сара приподнялась на цыпочки, чтобы получше разглядеть монархиню. Она еще ни разу не видела королеву Анну, хотя и была наслышана о ней. Главным образом, о ее довольно безуспешных попытках произвести на свет наследника и нескончаемых беременностях. Однако женщина, представшая перед толпой, совершенно не производила впечатление отчаявшейся и несчастной. Пусть она казалась несколько печальной, но умела хорошо владеть собой. Она была коренастая и простолицая, довольно забавно разнаряженная в такое пышное платье, что могла посрамить и вышеупомянутого денди, и всех остальных. Королева была вся усыпана жемчужинами. Они украшали каждый дюйм шелкового платья с кружевной отделкой. Несколько ниток обвивали шею. Из ушных мочек тоже свисали жемчужины. Несомненно, чтобы сотворить такое великолепие, потребовались все устрицы мира.

Вслед за королевой выстроились придворные. Однако почетное место в королевской свите занимали собачки. Они скакали вокруг, облаивали наездников, короче говоря, создавали неимоверный шум.

Сара так увлеклась, рассматривая королеву, которая, скорее, напоминала ожившее изваяние, что на какое-то время забыла обо всем на свете. Мимо нее с обнаженными шпагами гарцевали гвардейцы. Толпа хлопала в ладоши, били барабаны. На первый взгляд дворцовая церемония показалась ей на редкость восхитительной. И хотя она относилась ко всем этим вещам довольно скептически, сердце у нее забилось учащенно, она почувствовала гордость за свою страну.

И вдруг, совершенно случайно, она посмотрела в сторону свиты. И… о Боже! Увидела высокую стройную фигуру мужчины, одетого куда более сдержанно, нежели остальная публика. Иссиня-черные волосы зачесаны аккуратной косичкой, ослепительная улыбка. И… рядом с ним белокурая особа, крепко вцепившаяся ему в руку так, что, казалось, даже самая горячая лошадь на свете не сумеет ее оттащить от него.

У Сары перехватило дыхание, и она отвернулась.

— Милочка, — встревоженно сказал сэр Исаак. — Что с вами? — не дождавшись ответа, он взглянул в ту же сторону, куда только что смотрела она. — Господи.

Но Сара уже его не слышала. Она рванулась сквозь толпу, расталкивая денди с дамами, истинных и притворных, высокородных и мнящих себя таковыми. Она распихивала их в стороны, не глядя, куда же она бежит, зная одно — необходимо как можно скорее убежать отсюда. Иначе боль охватит ее целиком и сожжет ей сердце.

Запыхавшись, она добралась до края площади. Сердце все еще колотилось в груди, где-то внутри ее терзала тягучая щемящая боль.

Сэр Исаак остался где-то на площади, затерявшись в толпе. Она была совершенно одна. И это прекрасно устраивало ее. Она приподняла подол юбки и заставила себя не бежать, а идти. Здесь, как нигде, было необходимо сохранять самообладание. Она, кстати, и не намеревалась впадать в истерику. Но не могла остановиться, ей надо было что-то делать. Она должна забыть… А для этого необходимо было удалиться от увиденного на возможно большее расстояние.

Наконец она вышла к реке. С расстояния она казалась несколько заурядной, но довольно-таки живописной. Вблизи Сару поразил неприятный коричневый оттенок и отвратительный запах, идущий от воды. Сара сморщила нос, остановилась и огляделась по сторонам, гадая, куда же ей направиться. Ей следовало как можно скорее вернуться в дом сэра Исаака. Она была воспитанной гостьей и понимала, что о ней будут беспокоиться. Ей не хотелось тревожить гостеприимных хозяев понапрасну. Но сейчас она не могла вернуться, ей нужно было побыть одной.

Но такое оказалось совершенно невозможным в городе, кишащем людьми. Неужели здесь нет никакого места, куда могла бы пойти женщина без сопровождения спутника и где бы ее оставили в покое? Кофейни исключались сразу. Она была не столь наивна, чтобы заблуждаться на сей счет. Точно так же был заказан путь в пивные. Она вспомнила, что сэр Исаак говорил ей что-то о книжных лавках, расположившихся у Собора Святого Павла. Он даже, если ей не изменяет память, предлагал вернуться в них чуть попозже, чтобы Сара могла не спеша порыться в книгах.

Прекрасно. Она найдет себе прибежище среди книг. И, может быть… Всего лишь, быть может, успокоение своему разбитому сердцу. Поморщившись при мысли о глупой ранимости своей души, она зашагала в противоположном направлении по дороге, по которой они пришли с сэром Исааком в Вестминстер.

В мыслях у нее царила сумятица, внимание рассеяно. В запутанном лабиринте лондонских улиц она свернула совсем не туда, куда ей было нужно. И продолжала идти вперед, все еще не подозревая, что заблудилась.

ГЛАВА 34

Фолкнер тоже увидел Сару. Он тотчас же нырнул в толпу следом за ней. Чантра ахнула и попыталась удержать его. Он, совершенно не задумываясь, стряхнул ее со своей руки.

Несколько дней тому назад он заставил ее собирать вещи и отправил из своего дома, вручив в придачу увесистый кошелек. И ничего более. Он вовсе не собирался встречаться с ней снова. Когда же она появилась во дворце, на первый взгляд, совершенно случайно, то он почувствовал себя несколько неловко за то, что резко обошелся с ней. И потому постарался обращаться с ней учтиво и вежливо.

Но неожиданное появление Сары в мгновение ока изменило все на свете. Он с трудом верил своим глазам. Она действительно здесь, в Лондоне? Даже сама возможность встречи с ней привела его в восторг. Чего нельзя было сказать о Саре, когда она увидела его под руку с Чантрой… И он решил без промедления поставить все на свои места.

Толпа не могла воспрепятствовать ему. Но едва только расстояние между ним и мелькавшим в толпе платьем из лазурного шелка стало сокращаться, как перед ним потекла сплошным потоком колонна Королевских Гвардейцев. Они отрезали ему дальнейший путь. Фолкнер выругался. Однако он ничего не мог поделать, пока мимо не прогарцевал последний всадник. Не успели еще клубы пыли, поднятой наездниками, осесть, как он бросился бежать дальше. Но, увы, было поздно. Сара, если только действительно это была она, исчезла.

Фолкнер остановился, оглядываясь по сторонам. Он пытался убедить себя в том, что не обознался. Ее внезапное появление в Лондоне казалось столь невероятным. Его сокровенная мечта неожиданно стала явью. Он испугался: неужто зрение сыграло с ним злую шутку? Или он все еще находится под властью таинственной Эйвбери и грезит наяву? Он почти убедил себя в этом, как вдруг на плечо легла чья-то теплая рука. Фолкнер вздрогнул и резко обернулся.

— Сара, — начал было он, в голосе его звучали радость и облегчение. Однако тотчас же осекся, обнаружив, что на него смотрят проницательные и пытливые глаза сэра Исаака.

— Фолкнер, мой милый мальчик, я так рад вас видеть!

— Да-да, я тоже рад. Весьма приятно. Я тут как раз…

— Боюсь, что мистрис Хаксли стало нехорошо. Видите ли, мы пришли сюда вместе с ней. Но неожиданно она убежала от меня. А так как она совершенно не знает Лондона, я весьма встревожен.

— Она здесь? Неужели?

— Ну, конечно же. Мы приехали сюда вместе. Я подумал, что ей поможет поездка в Лондон. Пусть проведет какое-то время вне Эйвбери, — он сказал все это с совершенно наивным видом.

Но Фолкнер хорошо знал ученого и позволил себе усомниться в его простодушии. Ему и раньше доводилось видеть, как сэр Исаак играл в мастера-механика, расставляя вещи по своим местам в соответствии со своими собственными воззрениями.

— А как поживают наши шотландцы? — спросил он Фолкнера.

— Ничего. Кажется, уже утихомирились. Извините, я должен пойти за ней.

— Пожалуйста, я не возражаю. Она остановилась в моем доме. Но, возможно, сейчас направилась куда-то еще. Мы говорили с ней о книжных лавках.

Фолкнер быстро все продумал. Было еще несколько мест, куда бы она могла направиться не опасаясь. Ему оставалось только молить Бога, чтобы именно это пришло ей в голову.

— О каких книжных лавках? — Тех, что возле Святого Павла. А я пойду домой и буду там поджидать ее. Смею ли я предложить вам…

Однако он обнаружил, что пытается разговаривать с пустым местом. Фолкнера и след простыл.

Довольно быстро Сара поняла, что заблудилась. Однако уже ничего не могла изменить. Что она могла предпринять, если безнадежно заплутала в лабиринте лондонских улочек? Она не имела не малейшего понятия, как выбраться к тому месту, откуда ей пришлось убегать столь поспешно.

Мимо пронесся уличный мальчишка. Она быстро шагнула к нему.

— Прошу прощения, но не могли бы вы показать мне дорогу к Собору Святого Павла?

Мальчишка — а может быть, это была девушка? — окинул ее долгим оценивающим взглядом, хорошенько рассмотрел ее наряд. Платье было добротного качества, хоть сшито не по последнему слову моды. Оценил обходительные манеры. Глаза смотрели на нее пристально и как-то пронзительно.

— Клянусь вам, миледи. Все, что пожелаете, и сверх того. Я сам доведу вас до места.

— Разумеется, я заплачу вам.

Слава Богу, отличное решение. Сара облегченно вздохнула. Беспризорник больше ничего не сказал, а пустился быстрым шагом по узким улочкам. Сара еле поспевала за ним. Она изо всех сил пыталась не отставать. И совершенно растерялась. Ей казалось, что он вел ее дальше и дальше, углубляясь в лабиринт улиц совсем не туда, куда ей было нужно. Но, может быть, она ошибалась? Однако ошибалась ли?

Еще один поворот за угол, затем другой. Все быстрей и быстрей. Наконец она вынуждена была попросить мальчишку, чтобы он чуть-чуть замедлил шаг. Но вместо этого он рванулся вперед и исчез в переулке. Она осталась совершенно одна в самом чреве квартала, которого испугалась даже такая деревенская жительница. Значит, ее разыграли из чистого любопытства и ничего более? И кто? Подросток, для которого шалости и проделки были куда важнее, чем деньги, которые она бы заплатила, доведи он ее до места.

Ничего страшного. Все в порядке. Еще светло. Она постарается выбраться отсюда. Она обернулась назад и столкнулась с мужчиной, неряшливо одетым, в грязной и засаленной куртке. Второй, такой же, оказался с другой стороны. И еще двое — по бокам. И из каждого окна вонючих берлог, окружающих ее, высунулись головы. Растягивали рты в беззубых страшных ухмылках, словно публика, собравшаяся поглазеть на травлю — не медведей или крыс, а куда более экзотического создания, — добропорядочной леди, ах, какой спелой! С нее будет чем поживиться.

Ее охватил ужас. Она открыла рот, чтобы закричать, но горло сжало. Да и к чему было кричать? Это не Эйвбери, где она могла бы рассчитывать на помощь.

«Боже, только бы они ограничились ее кошельком!»

— Какая гладкая кожа. Товар хорошо пойдет, а? — сказал главарь. — Мы на этой пташке озолотимся.

У нее внутри все сжалось. Она обеими руками ухватилась за сумочку — смехотворное оружие, но другого у нее, к сожалению, не было. Что было мочи размахнулась и запустила сумочкой в лицо главаря. Он фыркнул и как ни в чем не бывало продолжал наступать. Ей не удалось остановить его…

Неожиданно страшный, леденящий душу крик раздался рядом и эхом прокатился в узком переулке. Послышался резкий свист шпаги. Короткий выпад — и из прорехи в куртке главаря на булыжную мостовую полилась кровь.

— Грязные подонки, — услышала она холодный, надменный голос, а шпага при этом продолжала кромсать остальных, — спасайте свою жизнь, пока я не перебил вас всех.

Осыпая его проклятиями, бандиты исчезли по подворотням, словно растворились. Сара была цела и невредима, но тряслась, конечно, как осиновый лист.

— Б-б-благодарю вас, — начала она и тотчас же осеклась от неожиданности. Перед ней стоял не какой-то там безвестный спаситель, пришедший в трудную минуту ей на помощь, а…

— Джастин? — спросила она, не веря своим глазам. — Неужели это вы?

Нет, это не Джастин, а плод ее воображения. Порождение ее прежних подозрений и тревог. Они неотступно следовали за ней, независимо от того, как далеко она уехала из Эйвбери. Его тайны — нераскрытые убийства, привидения, колдовство — оставались в темных уголках ее сознания и постоянно внушали что-то свое. Виконт, не проявив ни малейшего признака усталости, старательно вытер шпагу о куртку поверженного главаря, который все еще лежал без сознания, и вставил шпагу в ножны. После чего совершенно спокойно спросил:

— Мистрис Хаксли, позвольте вас спросить, что вы здесь делаете?

— Я заблудилась, — жалобным голосом пояснила она, все еще не приходя в чувство от удивительного стечения обстоятельств, так поразившего ее. Джастин натянуто улыбнулся. Крепко взяв ее под руку, быстро повел в направлении, откуда она пришла. Через каждые несколько шагов он оборачивался, чтобы убедиться, что их никто не преследует.

— Я хотел спросить вас, что вы делаете в Лондоне? — сказал он, когда дома вокруг стали менее мрачными, а улицы — заметно шире. — Когда я уезжал, вы были в Эйвбери.

— Я приехала с сэром Исааком. Он решил, что мне здесь понравится.

Они вышли на Флит-стрит почти в том же месте, где Сара впервые свернула не туда. Улицы были ярко освещены солнцем. Кругом гуляли разнаряженные дамы и джентльмены. Мимо катились изящные кареты. В доме напротив открылась дверь, и оттуда с важным видом показался аккуратно одетый слуга. Спустившись по ступенькам, он, судя по всему, отправился выполнять хозяйское поручение.

Саре показалось, будто темное, затаившееся зло, с которым она только что столкнулась, было частью нереального мира. И все-таки оно существовало действительно. Ее сердце до сих пор испуганно вздрагивает, пальцы трясутся. Это был совершенно другой Лондон» противоположность того, который она узнала сегодня утром.

— Я направлялась к Собору Святого Павла. В книжные лавки, — она не стала говорить Джастину о том, что видела Фолкнера с какой-то дамой на параде Конной Гвардии. Потому и сбежала оттуда, расстроенная. Задним умом она понимала, что такое объяснение было бы чудовищной глупостью. Да и, как теперь она поняла, ее побег был нелепым и глупым поступком.

— Тогда нам сюда, — Джастин повел ее дальше, пока перед ними не вырос купол собора. Его перестройка подходила к завершению. Его отстраивали заново после великого пожара, случившегося в предыдущем столетии.

— Я так благодарна вам, — тихо сказала Сара и посмотрела на своего дальнего родственника с некоторым изумлением. Он не слишком подходил на роль сэра Галахеда. — Однако прошу вас, объяснитесь. Я до сих пор не могу понять, откуда вы появились. Должна ли я воздать Божьему провидению за проявленную ко мне благосклонность?

— Воздайте мне за мои собственные дурные привычки, — коротко отозвался он. Но увидев, что она по-прежнему ничего не понимает, глубоко вздохнул.

— Вы еще не успели познакомиться с худшими сторонами моей натуры.

— Дело вовсе не в этом. Я просто не слишком верю в ангелов-хранителей.

Джастин холодно усмехнулся.

— Вы поступаете очень мудро. Ведь на них, как известно, нельзя положиться. Что ж, прекрасно, хотя мне не очень хотелось бы делать это, я откроюсь вам. Моя мать, моя дражайшая мать написала мне, что вы собираетесь в Лондон вместе с вашим престарелым знакомым. И я решил посмотреть, не сумею ли пригодиться вам каким-то образом. На тот случай, что, возможно, вы с большей благосклонностью возьметесь мне помочь. Поэтому я следовал за вами по пятам.

— По пятам?

— Да. За вами и сэром Исааком. По-моему, человек его возраста после такого утра должен свалиться замертво. За один день я узнал Лондон лучше, чем мне хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И тогда я решил, что с вас тоже, по всей видимости, довольно. Вы убегали так, будто за вами гнались все псы преисподней. И в довершение оказываетесь, где бы вы думали? — в Ньюгейте! Воистину, Сара, такое вам не пристало.

— Что не пристало? — рассеянно спросила она, все еще не в силах до конца осознать его признание. Джастин следовал за ними, а она этого даже не заметила. То, что сэр Исаак был равнодушен к окружающему, казалось простительным. Он был человеком преклонного возраста, к тому же довольно близорук. Хотя и пытался отрицать это. Он частенько поддается энтузиазму, не замечая того, что творится вокруг него. Но она… она наверняка должна была заметить Джастина. Если бы не мысли о Фолкнере — будь он проклят! Мысли о нем не покидали ее ни на минуту.

— Их я тоже видел, — тихо сказал Джастин, словно прочитав ее мысли. — Вы знаете, кто она такая?

— Нет, и знать не хочу, — боль снова пронзила ее сердце. Еще мгновение — и Сара задохнется от боли, сковывающей все ее тело.

— Как вам будет угодно.

Она подождала, пока сердце чуть-чуть успокоилось.

— Вы не собираетесь мне сказать?

— Вы же только что сами сказали, что не желаете знать, — он покачал головой, изображая на лице отчаяние.

— Да, однако я не ожидала, что вы мне поверите.

— Боже милостивый. А вы уверены, что действительно воспитывались в деревне? Вы такая же кокетка, как самая что ни на есть вышколенная светская красавица.

— Нет, — задумчиво и слегка рассеянно сказала Сара, — все дело в том, что я совершенно другая.

— Ах, вот, значит, в чем дело? — Джастин посмотрел на нее быстро, с жалостью. — Жаль. Вам было бы легче, гораздо легче жить, сумей вы заковать свое сердце в нечто наподобие стали. Однако, как говорится, знание — это щит, если не меч. Ее имя — Чантра Дешамп. Но я подозреваю, что при рождении у нее было иное имя.

— Понятно, — пролепетала Сара. — Она такая красавица.

— Разумеется. Как же иначе. Если бы она не была красавицей, то кем бы тогда могла стать?

Заметив испуганный и настороженный взгляд Сары, виконт закатил глаза.

— Какое, однако, в вас странное сочетание качеств — сельская леди, которая может быть одновременно столь проницательна и столь наивна. Дорогая моя, что, по вашему мнению, делает эта Дешамп?

— То есть как?

— Чем она зарабатывает на жизнь? Чем она притягательна для людей, э-э-э, таких, как сэр Уильям?

Сара неожиданно вспыхнула. Он, заметив это, театрально вздохнул и продолжал говорить проникновенным тоном наставника, который пытается просветить ученика. А этот ученик, хоть и не совсем темен, однако имеет в своем образовании чудовищные пробелы.

— В Лондоне много разных сортов женщин. Но только считанные единицы — куртизанки такого ранга, как Дешамп. Она вознеслась настолько высоко, что когда явно воспылала нежными чувствами к сэру Уильяму и прогнала от себя других поклонников и почитателей, то в самых изысканных лондонских клубах раздался зубовный скрежет. Совсем недавно прошел слушок, будто она собралась замуж. Разумеется, такое совершенно исключено для рядовой особы, щедро раздаривающей свою благосклонность. Но в возвышенных сферах, где вращается Дешамп, возможно всякое, — он доверительно наклонился к ней. — Одной или двум, из ей подобных, посчастливилось выйти замуж за аристократов. Об этом не принято говорить вслух, но это свершившийся факт. Собственно говоря, леди… — он замолчал и глубоко вздохнул. — Ладно, ничего особенного. Как я уже говорил, прошел слушок. И вдруг неожиданно выясняется, что сэр Уильям разорвал с ней отношения, а сам отбыл в неизвестном направлении. Причем впоследствии оказалось, что этим направлением была Эйвбери. Как ни странно. Вот вам и вся история.

— А теперь он вернулся и они снова вместе.

— Похоже на то. Я прощен?

— За что? — она действительно не поняла, о чем он спрашивает, настолько ее отвлекли мысли о Фолкнере и той сверкающей золотом женщине. Она совершенно рассеянно переспросила.

— За то, что я шел за вами.

— Но если бы вы этого не сделали, я наверняка бы погибла. Разумеется. Вы прощены!

— Спасибо вам. Ну а теперь, как вы думаете, что нам делать дальше?

— Дальше?

— Я понимаю, что вы расстроены. Но попробуйте выслушать меня. Что нам делать с этой Дешамп, разумеется?

Сара напряглась. Ей было необходимо совладать с собой.

— Я совершенно не понимаю, почему вы заинтересованы в этом? И зачем что-то делать с ней?

— Только потому, что вы не я. Я бы предпочел видеть рядом с сэром Уильямом вас. Чтобы вы были с ним в самых что ни на есть лучших отношениях. В таком случае, вы могли бы замолвить словечко о вашем дорогом, наделенном всяческими талантами и достоинствами кузене перед сэром Уильямом. Разумеется, мне бы не хотелось, чтобы у него возникли сомнения по поводу целесообразности вашей маленькой просьбы. Именно ради этого Дешамп должна сойти со сцены. Будет куда проще, если мне поможете вы, — он снисходительно улыбнулся.

Сара пристально посмотрела на него. Она не знала, стоит ли ей смеяться, плакать или же попросту отвесить ему пощечину? Он спас ей жизнь. Этого она не смеет забывать. А теперь он хотел использовать ее разбитое, кровоточащее сердце в качестве инструмента для достижения своих собственных целей.

Воистину, она сделала для себя гораздо больше открытий о Лондоне, чем ей хотелось бы.

— Боюсь, что даже будучи благодарной вам за помощь, вряд ли сумею оказать хоть сколько-нибудь значительное содействие, — ответила она, — а теперь, если вы позволите…

— Вы сдаетесь без всякой борьбы?

— Дело вовсе не в этом. Просто мне с первого взгляда видна бесполезность вашей затеи.

Ей было куда понятнее, нежели ему. Ей одной было известно, насколько невозможно для нее какое бы то ни было будущее с Фолкнером. Отгородившись от мира высокими стенами сада, она дала себе слово, что больше с ним не встретится. А когда ее выманили за пределы замкнутого мирка, тотчас же дрогнула и оказалась на волосок от гибели. Второго такого предупреждения ей не потребуется.

— Неужели все и впрямь так безнадежно? — тихо спросил Джастин. На какой-то миг с него сползла маска светского щеголя. Ее взору предстал молодой человек, знающий, что такое боль, с разрушенными в самом начале пути надеждами, способный на искренность и доброту.

— Еще раз спасибо вам, — сказала Сара вместо ответа. Она очень сомневалась, что у нее будет сейчас желание покупать книги. — Не будете ли вы так добры, чтобы помочь найти карету?

— В этом нет необходимости.

Знакомый голос — глубокий, проникновенный и одновременно резковатый, заставил Сару затрепетать. День был полон неожиданностей. На этом они еще не закончились.

Посмотрев в серые глаза Фолкнера, Сара увидела в них блеск, заставивший ее затрепетать сильнее, чем все ужасы Ньюгейта, вместе взятые.

ГЛАВА 35

Джастин был в восторге. Появись Фолкнер по его собственному хотению, он, наверное, не был бы так обрадован. Широко ухмыльнувшись, он отступил в сторону.

— Не обращайте на меня внимания. Я собирался уходить.

— Верно, я это заметил, — Фолкнер недовольно посмотрел на него.

— Тогда обратите внимание, как живо я выполняю ваши распоряжения, милорд.

Он изобразил легкий поклон, прикоснулся к полям шляпы, дерзко и весело улыбнулся и словно растворился в толпе.

— Кривляка, — презрительно хмыкнул Фолкнер.

— Ничего подобного. Он только что спас мне жизнь.

«Показалось ей или он действительно побледнел? »

— О чем вы говорите?

Слишком поздно Сара поняла, что рассказывать об эпизоде в Ньюгейте было не слишком разумным шагом.

— Так, ничего особенного. Подумать только, сколько совпадений за один день! Сначала встречаю виконта, а теперь — вас.

— Не изображайте из себя дурочку. Я шел за вами.

— Судя по всему, я стала чем-то вроде парада. Почему вы пошли за мной?

— Потому что я видел выражение вашего лица. Ладно, не будем об этом. Здесь нам все равно поговорить не удастся. Пойдемте, — он не сказал больше ни слова, взял ее под руку и потащил за собой. Сара уперлась каблуками. Сделать это оказалось не так просто. Эта часть Лондона была вымощена булыжником. Но она упиралась изо всех сил.

— Я собиралась купить книги. Было приятно встретить вас здесь. Прощайте.

Саре казалось, что она удержится за камень. Но, судя по всему, Фолкнер придерживался совершенно иного мнения. Он даже не думал замедлять шаги. И прежде, чем Сара успела перевести дыхание, ее подсадили в знакомую карету, ту самую, которую он привел с собой в Эйвбери. Фолкнер сел рядом, захлопнул дверцу и громко постучал по крыше. — Вы ведете себя возмутительно, — раздраженно сказала Сара.

Как только карета тронулась с места, ее отбросило на сиденье. И хотя Сара была очень утомлена событиями сегодняшнего утра, она вовсе не собиралась сдаваться. «Если он считает, что ему позволено…»

— Чантра Дешамп — моя бывшая любовница, — спокойно объяснил он, — мы расстались друзьями и навсегда. Еще до моего приезда в Эйвбери. И ни при каких обстоятельствах я не намерен возобновлять эту связь.

— Разве я вас спрашиваю об этом? — удивилась Сара, подняв брови и нахмурившись.

— Разумеется, нет. Вы ни за что не согласились бы осчастливить меня подобным вопросом. Вы самая несноснейшая из женщин, которых я встречал в жизни. Зачем вы приехали в Лондон?

— Посмотреть на королеву.

— Что ж, вы на нее посмотрели. А теперь я осмелюсь предложить вам провести время гораздо интереснее.

— Я, право, не думаю…

— Угомонитесь, Сара, — сказал он, и это прозвучало довольно резко. Однако она и не собирается обижаться. Как можно, если в голосе послышался тот самый хрипловатый тембр, от которого ее всегда пробирает дрожь. К тому же когда Фолкнер придвинулся к ней совсем близко. Его рот, жадный, настойчивый, соблазнительный, отыскал ее губы. Блаженство.

Колеса кареты грохотали дальше по мощеным улицам Лондона.

Нерешенными оставались две проблемы. Шотландцы и сэр Исаак. Лежа после обеда в постели, Фолкнер предложил запереть их вместе в одной комнате. Пусть пожилой ученый и неугомонные шотландцы попытаются переспорить друг друга. Может быть, они придут к общему мнению и что-нибудь решат? Фолкнер уверенно ставил на сэра Исаака.

Уютно устроившись возле него, Сара усмехнулась. Она пребывала в бесконечном блаженстве. Они послали записку ее гостеприимному хозяину, уверяя, что с ней все в порядке. И теперь пытались найти способ переселить ее под крышу к Фолкнеру, не обижая понапрасну старика.

Сара ни за что не простила бы себе, если бы ее отношение огорчило старика. Но, с другой стороны, даже минутная разлука с Фолкнером была для нее невыносимой. Тем более, что она знала — скоро их отношения закончатся. И теперь каждое мгновение, проведенное вместе с ним, было для нее драгоценным.

Лежа обнаженная в объятиях Фолкнера, она потянулась. На шее у нее висело на золотой цепочке кольцо, которое он ей оставил. Сара носила кольцо с того самого дня, как сэр Исаак принес его после отъезда Фолкнера.

Фолкнер заметно обрадовался, увидев кольцо, сказал, что завидует ему — оно постоянно находится у нее на груди. И принялся выражать Саре свои восторги по поводу ее приезда. Ее даже чуточку испугало, что он заставил ее почувствовать себя такой прекрасной, такой желанной и любимой. Она все-таки не должна думать об этом. Нет-нет.

«Живи одним мгновением», — повторяла она, словно заклинание. Ей не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем. Сейчас, в этом вонючем, шумном, отвратительном, восхитительном Лондоне для нее существовало только настоящее.

— А как же шотландцы? — спросила она. — Они по-прежнему упрямятся?

— Примерно так же, как и всегда. Но сейчас для этого совершенно неподходящее время.

Она приподнялась, опершись на локоть. Ее волосы, словно накидка, упали на Фолкнера. Заглянув ему в глаза, она улыбнулась.

— Я почему-то уверена, что ты быстро с ними разделаешься.

— Наверное, потому, что меня подстегивает великолепная цель?

— Льстец, — прошептала она и склонилась над ним.

Солнце клонилось к западу. Над городом веяло прохладой. Утром, когда Сара проснулась, ее уже поджидали аппетитные оладьи, яблочные тартинки, крепкий чай и чувство радости бытия. Радость была столь сильна, что граничила с грехом. Ну, что ж. Грехом больше, грехом меньше — какая разница?

Появился Криспин. Увидев ее, он даже бровью не повел, являя собой воплощение сдержанной холодноватой учтивости. Он принес горячей воды, несколько припозднившийся завтрак и отутюженное платье, а также книги для чтения, чтобы она могла скоротать время, Ожидая Фолкнера.

— Он сказал, что, судя по всему, не задержится долго, — объявил Криспин, когда она расположилась в гостиной, окна которой выходили в сад и на реку. Дом Фолкнера очаровал ее. Гостиная, как и все комнаты, была просторной, элегантно и богато обставленной. Мебель была подобрана не столь модная, сколько удобная и прочная. Саре это очень понравилось.

— Он отправился нанести визит шотландцам?

— Полагаю, что так.

— Но ненадолго?

— Так он сказал.

Она кивнула, все еще сомневаясь. Она заранее внушала себе не ждать слишком многого. Фолкнер вовлечен в крупную политическую игру. И, естественно, государственные интересы стоят у него на первом месте. И все же…

Оставшись одна, Сара попыталась читать, но безуспешно. Несмотря на количество и разнообразие книг, которые раньше привели бы ее в восторг, ей быстро наскучило листать книги, из-за рассеянности не понимая в них ничего.

Наконец, она поднялась и обошла комнаты, останавливаясь то там, то здесь, чтобы лучше рассмотреть какую-нибудь картину или статую. В ней заговорила совесть — весьма неудобное чувство, но по-своему забавное. Она стыдилась вовсе не того, что лежала обнаженная в объятиях Фолкнера, и не того, что предавалась ласкам, какие еще короткое время тому назад повергли бы ее в ужас.

Было крайне совестно, что она оставила Эйвбери. И теперь ее тянуло назад. Она помнила о не доведенном до конца деле, об убийце, который до сих пор разгуливает на свободе.

Нравится ей или нет, стремится ли она к чему-то еще, но здесь ей задерживаться непозволительно. Чувство долга не оставит ее в покое. И все-таки на короткое время, на какие-то считанные дни она имеет право поступать так, как ей заблагорассудится.

Водя пальцем по резной фигурке лошади и всадника, она пыталась заставить себя не считать минуты. Его не будет до конца дня. Может, до самой ночи. Может случиться, он не вернется даже к утру, даже позже. Ей придется примириться с этой мыслью, она обязана…

В холле послышался шум. Кто-то громко заговорил. Захлопали двери. Засновали слуги. Она подошла к холлу и увидела Фолкнера. Он улыбнулся Криспину, вручая тому свой широкий черный плащ.

— Мистрис Хаксли?

— В гостиной, милорд, — сказал Криспин. Фолкнер обернулся и увидел ее. Улыбка исчезла, сменившись выражением такого страстного желания, что у Сары тотчас же перехватило дыхание. Слуги, что вполне простительно, не удержались от любопытства и откровенно разглядывали влюбленных.

Фолкнер совершенно не обратил на это никакого внимания, он шагнул к ней, обнял за талию и настойчиво потянул в гостиную. Его намерения были ясны, как Божий день.

Сара покраснела, но не стала сопротивляться. Она прильнула к нему всем телом, обхватила руками за шею, отдалась сжигавшей их жажде, которую они уже не скрывали друг от друга.

Когда, наконец, он оторвался от ее губ и поднял голову, в глазах у него светились серебристые искорки. Хриплым голосом он сказал:

— Мне недоставало тебя.

Она улыбнулась, несмотря на то, что слезы внезапно брызнули из глаз, выдав сразу, с каким нетерпением она ждала его.

— Я думала, что тебя не будет долго.

— Наши скверные друзья-горцы уже решили, что им необходимо, а чем они согласны пожертвовать. Мы быстро все уладили.

— Не слишком ли этостранно? — Она мало разбиралась в политических играх. Однако ей казалось, что мужчинам обычно свойственна излишняя суета.

— Даже очень странно, — сказал он игриво.

— А как тебе удалось убедить их?

— Я просто объяснил им, что меня в постели ждет пылкая и нежная женщина.

К ее щекам прилила кровь.

— Как ты посмел!

Он бесхитростно посмотрел на нее.

— Представь себе, что посмел. Они шотландцы и поняли меня с полуслова. А еще, — добавил он, нежно уткнувшись ей в шею, — я навестил сэра Исаака.

— Но, надеюсь, ты не сказал ему…

— Разумеется, нет. Я просто еще раз заверил его, что с тобой все в порядке. И высказал соображение, что после столь долгого отсутствия у него, как у Президента Королевского Общества, должно быть, накопилось огромное количество нерешенных дел. И он, конечно же, не сможет уделить тебе столько времени для осмотра Лондона и прогулок, сколько ему хотелось бы. Я предложил себя в замену.

— И какое впечатление произвел на него твой столь великодушный жест?

— Собственно говоря, моя искренняя самоотверженность его довольно позабавила. Думаю, от взгляда этого человека ничто не ускользнет. Хоть о нем и говорят, будто он вечно витает в облаках. Как бы то ни было, он проявил понимание.

Глаза Сары засветились. В масштабах мироздания им было отведено так немного — маленькая крупица времени, которую они делили друг с другом. Но и это было значительно больше, чем она когда-либо надеялась получить.

Внезапно в ней все затрепетало от радости, такой щемящей, что она не заметила, как по щекам катятся слезы. Он склонился над ней и принялся смахивать губами горячие слезинки.

ГЛАВА 36

С кончиков пальцев падали капли воды, переливаясь и сверкая, словно алмазы. Она откинула голову, глядя на небо сквозь узорчатую паутинку полей соломенной шляпки. Причем не какой-то там обыкновенной шляпки. Настоящей фантазии, модной симфонии из шелковых цветов и лент. Она была куплена по легкомысленному капризу Сары, когда они утром прогуливались с Фолкнером по Сент-Джеймс-стрит. В этой шляпке — очередной милый каприз — она отправилась на лодочную прогулку по Темзе.

Она, конечно, раньше слышала об этих прогулках, но ей и в голову не приходило, что когда-нибудь она сможет вот так забыть обо всем на свете, словно беззаботная кокетка. Но разве она не имеет права просто-напросто безмятежно радоваться жизни, весне, плавному движению лодки?

Это был любимый досуг томных светских барышень, проводящих часы невинных развлечений со своими возлюбленными. Раньше она не испытывала ничего подобного, занятая каждодневными нескончаемыми заботами и непреходящей таинственностью Эйвбери.

До сих пор.

Стоял прекрасный солнечный день. Лондон остался далеко позади. Река плавно извивалась и неспешно несла свои воды мимо берегов. Сара повернула голову, изумленно и несколько недоверчиво разглядывая аккуратно возделанные поля. Это были совершенно обыкновенные поля и совершенно обыкновенные деревни. В них не было ничего, абсолютно ничего необычного и загадочного. Значит, все верно. Все обстоит так, как она давно подозревала. Эйвбери была совершенно особенным местом. Словно бы отгороженным от остального мира. И вместе с ней отгороженной оказалась Сара, лишив себя возможности вести нормальную жизнь.

Возможно, позже она обо всем пожалеет. Но сегодня день был таким ярким, а каждое мгновение, проведенное с Фолкнером, — драгоценным. Сара снова зачерпнула воду ладонью и засмеялась.

Фолкнер стоял на корме с шестом в руках. Он громко вздохнул.

— Вот в этом видна вся женская сущность — лежи себе и наслаждайся, когда несчастный мужчина делает за тебя всю работу.

Со смелостью, о которой еще несколько недель тому назад она и не помышляла, Сара спокойно оглядела его. Он снял камзол и остался в белой рубашке с открытым воротом, заправленной в черные панталоны. Под тонким полотном, при каждом напряженном движении его рук, на груди и плечах играли упругие мышцы. Она смотрела, словно зачарованная.

Сара тихо рассмеялась.

— Тебя никак нельзя назвать несчастным. Ты, в некотором роде, как говорит миссис Дамас, отличный образчик.

— Тронут до глубины души. И все-таки не пойму, почему я должен трудиться за двоих? Иди ко мне, помоги хоть немного.

Сара посмотрела неуверенно и с сомнением. Она не имела ни малейшего понятия о том, как управлять лодкой при помощи шеста. К тому же лодка была довольно узкой, с плоским неустойчивым дном. Сара совсем не была уверена в том…

Он стоял на корме, такой восхитительный, вызывающе глядя на нее. Улыбался так, что было невозможно не улыбнуться в ответ. Перед этим мужчиной, глаза которого сияли от радости, не устояла бы даже…

— Хорошо. Ты меня уговорил, — она осторожно встала и маленькими напряженными шажками направилась на корму. Она уже почти добралась, когда лодка внезапно накренилась. Размахивая руками, Сара с трудом удержала равновесие и лишь чудом не плюхнулась за борт. Фолкнер засмеялся, протянул руки, подхватил ее и помог преодолеть последний шаг. Сара, охая и ахая, повалилась на него. Его сильное, разгоряченное тело, пусть даже на мгновение, заставило ее позабыть обо всем на свете.

Нос лодки высоко поднялся, корма резко осела, вода едва-едва не захлестнула лодку. Но разве стоило обращать на это внимание.

— Становись сюда, — он вручил ей шест.

— И что с ним делать?

— Приподнимай, опускай и отталкивайся.

На первый взгляд, не работа, а сущий пустяк. Фолкнер управлял лодкой уже около получаса. Глядя на него, можно было предположить, что занятие это не требует особых усилий и внимания.

Сара приподняла шест. Он оказался тяжелее, чем она предполагала. Но с ним все-таки можно было справиться. Толчок, и лодка набрала скорость, разрезая носом воду.

Не веря собственному успеху, Сара попробовала еще раз. Скорость увеличилась.

— Я же знал, что у тебя получится, — сказал Фолкнер и, отпустив ее, сделал шаг в сторону.

— Не уходи, — предупредила она. — Я не уверена, что смогу…

Оттолкнувшись еще раз, она позабыла быстро приподнять шест. Дно реки было покрыто вязким илом. Шест застрял. Она вцепилась в него. Лодка двинулась дальше. Совершенно неожиданно Сара обнаружила, что пытается одновременно находиться в двух местах.

Фолкнер, наконец, сообразил, что происходит, обхватил ее и приказал;

— Отпусти.

Она бездумно повиновалась и отпустила шест. Лодка двинулась дальше, увозя неудачливых гребцов от шеста, оставшегося торчать в илистом дне Темзы.

— Нам нужно назад, — сказала Сара.

— Каким образом?

— Что же нам…

— Милая Сара, мы плывем по течению. Без шеста невозможно вернуться назад. Тебе понятно?

Она поняла, прекрасно поняла. Они продолжали плыть по реке, течение влекло их все дальше и дальше. И они не могли никак повлиять ни на скорость своего движения, ни на его направление. А может быть, это не так уж плохо? Они будут плыть долго-долго, пока, наконец, лодка не уткнется носом в берег. Тогда они выберутся на сушу, пешком вернутся к лодочной станции. И… Все будет прекрасно.

— Нам придется прыгать, — сообщил ей Фолкнер.

— Что?

— Видишь впереди излучину? За ней есть подводные камни и водовороты. Как только лодка доплывет до них, она непременно перевернется. Оттуда мы не выберемся. Уж лучше прыгать здесь.

— Я не могу…

Он не на шутку встревожился.

— Не умеешь плавать?

— Нет. Я не могу прыгать, — она пощупала руками одежду. Одежда была не слишком тяжелой. Но Сара не питала иллюзий по этому поводу. Под платьем было несколько нижних юбок. В воде они набухнут и потянут ее вниз. Они станут тяжелей свинца.

Фолкнер тревожно взглянул вперед. Излучина приближалась с пугающей скоростью.

— Черт, — выругался он, ухватил Сару за пояс и прыгнул.

Они вынырнули в нескольких ярдах от лодки. На их глазах она сильно накренилась, зачерпнула бортом воды и опрокинулась. Фолкнер крепко держал Сару. Вместе они поплыли к берегу. До него было совсем рядом, река в этом месте сужалась. К тому времени как они добрались до берега, на них не было ни единой сухой нитки. Выкарабкавшись на берег при помощи Фолкнера, Сара уставилась на вымокшее платье. Она подумала, что сейчас, должно быть, напоминает собой мокрую кошку, которую ей приходилось однажды спасать. Кошка охотилась за лягушками и, поскользнувшись на камне, плюхнулась в пруд. Когда ее вытащили из воды, она представляла собой ком намокшей шерсти неопределенного цвета.

— Странные повадки у вас, лондонцев, — пробормотала она, стуча зубами от холода и принимаясь выкручивать юбки. — В деревне, когда мы садимся в лодку, то обычно в ней и остаемся.

— Когда гребешь шестом, весь трюк заключается в том, что этот чертов шест следует приподнимать, и довольно быстро, — поучительно отозвался Фолкнер.

— Откуда мне было знать, ведь до этого дня я никогда не пробовала грести шестом. И, между прочим, никогда бы не попробовала, если бы кто-то не вздумал на этом настаивать. Можно подумать, что мне было очень плохо на моем месте. Где и полагается быть даме, занимаясь тем, что от нее требуется, — то есть, украшать собой лодку и ничего более. Так нет же, как только я начала делать первые успехи в этом тонком и довольно нелегком искусстве, ты почему-то решил, что мне пора поупражняться в гребле. Что ж, позволь мне тебе сказать…

— Я тоже никогда до этого дня не имел возможности поучиться грести шестом, — Фолкнер стоял перед ней, промокший насквозь, и улыбался во весь рот. Ясно, что он надеялся своим признанием остановить поток ее упреков. Того и гляди, она слишком увлечется и наговорит лишнего.

Сара буквально задохнулась от негодования.

— Мне помнится, ты говорил, что ходил в море.

— Ради Бога. Но там же не гребут шестом. К тому же я терпеть не мог плавания. Разве я тебе не говорил, что с тех пор и ногой не ступал в лодку?

— Говорил.

— В таком случае, будь добра, объясни, каким образом я мог этому научиться?

Она было открыла рот, чтобы достойно ответить ему, но осеклась и спокойно сказала:

— Как глупо все прозвучало с моей стороны, — она глубоко вдохнула, посмотрела на него и рассмеялась. Сначала негромко, но дальше — больше. И вскоре она хохотала громко и весело.

— Никогда раньше не брал в руки шеста, терпеть не мог флотскую жизнь. Поэтому, разумеется, мы отправляемся на лодочную прогулку.

И при этом я должна работать шестом. Ой, Господи, до чего же болят мои ребра!

— Так им и надо, — процедил Фолкнер, сердито глядя на нее. Но она продолжала хохотать, и он не смог удержаться от смеха.

— Наверное, это была очень глупая затея?

— Нет, — не согласилась Сара, переводя дыхание и заглянув ему в глаза. — Очень даже замечательная!

Каким все-таки удивительным человеком был Фолкнер. При всем своем положении и могуществе, он не постеснялся раскрыть перед ней свою самую потаенную мечту. Совершить с ней прогулку по Темзе, ясным солнечным днем, — такое непритязательное желание. И в то же время такое далекое от того, чем они обычно занимались.

А сейчас они мокрые насквозь.

— Что ж, прекрасно, — сказала Сара, немного успокоившись. — Однако нужно что-то предпринять.

Одежда, развешанная по кустам, действительно сохла гораздо быстрее. Место у реки было тихое и уединенное. Страсть подкралась к ним так незаметно. Они оказались застигнутыми врасплох. Слившись в объятиях, они упали на мягкую землю, кажется, давно уже поджидавшую их.

День клонился к вечеру, когда они, наконец-то, добрались до пристани. Сара осталась на улице, прячась за домом лодочника. Ей не хотелось попадаться кому-нибудь на глаза в таком растерзанном виде. Фолкнер отправился возмещать убытки за утопленную лодку. Наконец, он показался в дверях и, увидев, как Сара пугливо выглядывает из-за угла, не смог не расхохотаться. Впрочем, она тоже не сдержалась. Они оба буквально заходились от хохота, пока возвращались в карете к его дому.

Криспин проявил чудеса снисходительности. Странно, чем дольше он был знаком с Сарой, тем ярче проявлялось в нем это качество. Но он многому научился благодаря ей.

— Сэр, вы будете ужинать дома? — поинтересовался он, даже не глядя в их сторону. А они стояли посреди мраморной прихожей, которая сияла чистотой, помятые и пахнущие водой Темзы.

— Нет, — ответил Фолкнер. — Мы поужинаем где-нибудь в городе.

— Мы, неужели? — спросила Сара, когда они поднимались по лестнице. — А где?

— В раю, — ответил он и больше не добавил ни слова, несмотря на ее настоятельное любопытство.

Позже, намного позже нежели они собирались — не будь она столь настойчива, а он отзывчив, — они спустились вниз помытые и в чистой одежде. У входа их уже поджидала карета. Фолкнер усадил Сару, а сам, перед тем, как сесть рядом с ней, о чем-то быстро и тихо переговорил с кучером.

— Ну, теперь, — спросила она, когда карета покатила по городу, — ты скажешь мне, куда мы направляемся?

— В Воксхолл, — ответил он и увидел, как ее глаза засияли от восторга.

ГЛАВА 37

Разумеется, Сара слышала о Воксхолле. Да и какой человек, считающий себя персоной утонченного вкуса, о нем не слышал? Но Саре и в голову не могло прийти, что она побывает там. Удивительный сад, разбитый неподалеку от Лондона, явно был порождением искушенной фантазии.

Между тщательно ухоженными лужайками вились гравийные дорожки. Вдоль дорожек горели разноцветные фонари, столь многочисленные, что ночь становилась светлой, как день.

По дорожкам неспешно прогуливались разнаряженные мужчины и дамы. Иногда они искали себе уединение позади весьма удобно расположенных деревьев. Тут были и настоящие аристократы, и мастера или же мастерицы притворства. В Воксхолле происхождение не имело существенной разницы.

Сара вышла из кареты, опираясь на руку Фолкнера, и огляделась по сторонам с нескрываемым изумлением и восторгом. Оркестр на эстраде играл веселые мелодии. Сновали разносчики, предлагая всевозможные безделушки и модные мелочи. Жонглеры показывали свое искусство. Маги заклинали. Здесь были певцы и клоуны, мимы и кукольники. Куда ни посмотришь, сплошные чудеса и увеселения.

— Ну как, нравится? — спросил Фолкнер.

— Да-да, разумеется, — легкомысленным тоном отозвалась она.

Фолкнер посмотрел на нее с досадой, она заметила это и рассмеялась.

— Это самое замечательное место из того, что мне доводилось когда-либо увидеть.

— Есть и другие замечательные места, — сказал он, когда они прогуливались по дорожке. — Например, в Париже какой-то совершенно особенный свет, делающий этот город незабываемым. Венеция может показаться немного мрачноватой, но тем не менее в ней есть присущая только ей радость, которая сметает все печали на свете. А Рим? Кажется, там абсолютно невозможно ни от кого ничего добиться, но чувствуешь себя превосходно.

— Ты так много путешествовал, — сказала Сара, и, как она ни старалась, не смогла скрыть грусти, прозвучавшей в голосе. Мир был широк и огромен, а ее собственная часть в нем до обидного мала.

— И ты бы могла, — спокойно сказал он. — Мы могли бы вместе.

У нее пересохло в горле. Она, казалось, не могла вымолвить ни слова. Все было словно сон — прекрасный, незабываемый. И мимолетный. Она так безоглядно любила этого человека. Она твердо пообещала себе, что не навлечет на него никаких несчастий. Как объяснить ему все это?

Он ждал от нее решения, а она ничего не могла ему обещать. Ее выручила музыка. Она заглушила их разговор, принимающий неожиданно серьезный оборот. Музыка поманила их за собой, словно пообещав, что сию минуту остальной мир может для них не существовать. Сара схватила Фолкнера за руку и потащила за собой в водоворот музыки и огней.

Деревенские жители, конечно же, ведут более разумный образ жизни. К полуночи все пребывают в постелях. Пусть себе бодрствуют совы и полевые мыши. Но все нормальные существа с наступлением ночи должны спать. Даже в самые лунные ночи тьма оставалась непроглядной. Там, в деревне, мало что изменилось в течение непрерывной череды столетий. Этого нельзя было сказать о Лондоне, а уж о Воксхолле и подавно. Вот где будущее казалось на удивление реальным. У Сары от восторга перехватило дыхание, когда в небо взлетела ракета и рассыпалась там ливнем алых огней, усеявших собой полнебосвода и отразившихся в пруду.

Люди радостно закричали. Они весело смеялись, оживленно переговаривались друг с другом. Громко играла музыка. Небо снова и снова взрывалось фейерверками. И ночь казалась блистательней дня.

Фолкнер прислонился к дереву, обняв Сару за талию. Они наблюдали за игрой огней в небе. Сара чувствовала его спокойное мерное дыхание, слышала ритмичное биение сердца. Она закрыла глаза, позволив себе сейчас быть с ним, только с ним. Если бы она могла… Если бы ей предоставилась возможность, она заплатила бы сколь угодно высокую цену, лишь бы стоять рядом с ним, как сейчас, обретя в нем защиту от всех тревог и невзгод.

Однако она понимала, что не может себе позволить этого. Ни самые нежные слова, ни самые отчаянные поступки не могут изменить ее жизнь.

Наконец фейерверк закончился. Они отправились дальше по тенистым тропинкам. Толпа в парке постепенно редела, усталые и притихшие, люди расходились по домам.

— Ты проголодалась? — спросил Фолкнер. К собственному удивлению, она почувствовала, что под ложечкой посасывает, и призналась, что голодна.

— Я знаю одно местечко, — сказал он с какой-то мальчишеской радостью в голосе. Ему хотелось поделиться с ней чем-то очень приятным. Он повел ее к поджидавшей их карете.

В Лондоне было несколько элегантных заведений, открытых двадцать четыре часа в сутки и готовых обслужить самого взыскательного клиента. Но Фолкнер направился вовсе не в одно из них. Вместо этого он повел ее по узким улочкам и переулкам Чипсайда, где обитали лондонские торговцы снедью. И если Ньюгейт таил в себе опасность даже среди бела дня, Чипсайд и ночью был ярко освещен дегтярными факелами, при свете которых туда и сюда сновали мясники, торговцы птицей, рыбой, пекари. Все они готовились в новому дню.

От смешения звуков и запахов, спешки и суеты у Сары закружилась голова. Она была рада, что может опереться на сильную и крепкую руку. Фолкнер повел ее по кривой лестнице в комнату. Закопченные дубовые балки и неровный пол из каменных плит выдавали почтенный возраст строения.

Вокруг очага было расставлено около дюжины столиков. За ними сидели мужчины и женщины, увлеченные поздним ужином. Когда вошли Сара с Фолкнером, кое-кто из них отвлекся от тарелок, но затем все снова принялись за трапезу.

Откуда-то из заднего помещения навстречу им вышла пожилая пухлая особа, на ходу вытирая руки о фартук. Заметив Фолкнера, она приветливо заулыбалась.

— И где это тебя так долго носило, паренек? Сто лет не заглядывал ко мне.

— Герцогское поручение, — коротко ответил Фолкнер, не вдаваясь в подробности. — А это моя знакомая — мистрис Сара Хаксли. Сара, познакомься, это — Герти Блакистон. Она у нас мэр Чипсайда. Знает тут всю подноготную.

Женщина рассмеялась, упершись руками в бока. Ее щеки напоминали румяные яблоки. Она оценивающе взглянула на Сару и удовлетворенно кивнула.

— Ну, что, небось к старости начал набираться ума-разума? Ладно, садитесь. Могу поклясться, что вы проголодались.

— Да. Разве, в противном случае, я осмелился бы сюда зайти? — доверительно поведал Фолкнер, когда они уселись за столик в углу. — У Герти лучший стол в Лондоне.

Сара слегка удивленно посмотрела на него. И залюбовалась тем, как отблески огня играют на его волевом лице. Он снова открывал ей стороны своей натуры, которые совершенно не вязались с его общепринятым образом. Хотя Сара была сельской жительницей, она могла поклясться, что не в привычках высших классов захаживать в подобные заведения. Здесь он чувствовал себя столь же непринужденно, как и среди цвета королевского двора. Более того, сколь высоко бы он ни вознесся, не забывал своего происхождения. И это обстоятельство поведало ей многое о характере ее возлюбленного. Печаль ее стала совершенно невыносима.

Герти вернулась с кружками крепкого янтарного эля и корзинкой свежевыпеченного хлеба, от которого еще поднимался парок. Вскоре она появилась снова, на этот раз держа в руках огромные миски, наполненные тушеной рыбой. От одного только запаха у Сары потекли слюнки.

Попробовав самую малость, Сара зажмурилась от удовольствия, смакуя блюдо. Тут были и свежие сливки, и сочные устрицы, и картофель. А еще целый букет пряных трав, который ей захотелось распознать. Она тихо пробормотала себе под нос:

— Укроп, базилик, чуточку тимьяна…

Открыв глаза, она увидела, что Герти одобрительно кивает и смотрит на нее с уважением.

— Неплохо, — подытожила хозяйка таверны. — Не каждая из этих чертовых жеманных дамочек способна на такое. Вы, должно быть, готовите?

— Как только подворачивается возможность. Но я что-то еще упустила… погодите, — она попробовала еще ложечку кушанья. — Петрушка, вот что. Такая широколиственная, которую обычно выращивают итальянцы, а не курчавая.

Герти изумленно покачала головой.

— Я изумлена. Не желаете ли рецепт?

— С превеликой благодарностью.

— Что ж, согласна.

То, что последовало дальше, показалось для Фолкнера абсолютной тарабарщиной. Но Сара понимающе кивала. Она попросила повторить отдельные моменты, а затем добавила:

— Это же гениально — то, что вы делаете с вашими устрицами.

— Если их притомить не в воде, а в молоке, вкус у них получится несравненный. Ну а как насчет чего-нибудь сладенького?

Герти шумно удалилась за десертом. Фолкнер, улыбаясь, откинулся на спинку стула.

— Собственно говоря, по мнению большинства людей, она — сущее чудовище. Но ты ее, кажется, очаровала.

Щеки у Сары раскраснелись. Они так и сидели, глядя друг на друга, пока не вернулась Герти. Она принесла тарелки с теплым яблочным пирогом. Взглянув на них, рассмеялась.

— Ну, довольно. Давайте-ка сначала подкрепитесь.

И они последовали ее совету. Пирог был очень вкусный, что Сара не поленилась отметить. Герти снизошла до того, что заодно раскрыла и секрет пирога, вся хитрость которого заключалась в нескольких каплях уксуса и холодном свином жире. Вскоре она отправила их домой, сопроводив теплыми пожеланиями и одобрительными улыбками.

Выйдя на улицу, они увидели, что ночь уже кончается. Небо над рекой посветлело, звезды побледнели. Сара вздрогнула, словно снова ощутив быстрый бег времени. Нарождающийся день будет совершенно другим. Свежий ветер подул с реки, факелы гасли один за другим, и ветер завивал колечками последние струйки дыма. Какой-то мальчишка из ведра окатил водой камни мостовой. В сточную канаву потекла розовая вода, унося кровь забитого животного. Ветер становился все сильнее. Он приносил в город ароматы другого мира — плодородной земли и вечных камней. В глубине души Сары, где все эти дни царила благостная тишина, родилась тревога. Это был призывный клич Эйвбери.

ГЛАВА 38

— Что ты сказала? — переспросил Фолкнер. Он уставился на нее, не веря тому, что услышал. Мимо них спешили по своим делам люди. У тротуара их поджидала карета. Криспин был уже там, как ни в чем не бывало. Еще один миг, и они сядут в карету. Сара оставила свое заявление напоследок.

— Я собираюсь вернуться с сэром Исааком, — сказала она, и голос ее был еле слышен. Как она ни старалась, все получалось не так. — Он говорит, что еще не довел до конца свои исследования в Эйвбери. Хотя я не совсем понимаю, что еще он собирается там делать? Как бы то ни было, он возвращается и спросил меня, не хочу ли я вернуться с ним.

— Значит, я тоже возвращаюсь, — сказал Фолкнер и подвел ее к карете. — Я полагал… — он не сводил с нее пристального взгляда.

— Так будет лучше, — не дала ему докончить фразу Сара и шепотом добавила: — Пожалуйста, поверь мне.

— Чему поверить? — поинтересовался он. Она не почувствовала в его вопросе гнева. Он был весьма сдержан в своих чувствах, за исключением тех моментов, когда страсть срывала с него все оковы. Он был искренне изумлен. И на душе у нее вдруг стало горько.

— Извини…

Его руки легли на ее плечи. Этот внезапный порыв нежности застал ее врасплох. Она была не готова к такому повороту событий. Но чего она ждала? Фолкнер был человеком, привыкшим действовать.

— За что ты меня так? — спросил он.

Она глубоко вздохнула, стараясь превозмочь в себе боль, невыносимую, готовую сломить ее. Внезапно она почувствовала неприязнь к самой себе. Дальше на жизненном пути ее ждет только разрушение. Возможно, ей нелегко будет примириться с одиночеством, познав другую жизнь. Но она всегда была и навсегда останется Сарой из Эйвбери. Что одновременно хорошо и плохо. И вот теперь разговор, к которому она сама подтолкнула Фолкнера, грозил стереть из памяти все светлое и нежное.

— Когда мы туда вернемся, — сказала она, не глядя ему в глаза, — мы не сможем, то есть… наши отношения друг с другом… — она замолчала.

— Продолжай, — резко потребовал он, не желая подсказывать ей необходимые слова.

Она заставила себя поднять голову и, не дрогнув, посмотрела ему в глаза. Можно презирать себя за то, что так поступаешь. Но она отказывается от его любви исключительно ради него. Осознание этой истины придавало ей мужества.

— Нам нельзя быть вместе, — сказала она.

— Что ты сказала? — снова спросил он, все еще не веря тому, что слышит. Однако в голосе появились новые нотки, скорее, похожие на страх. Он испугался, что она действительно может исчезнуть, ускользнуть от него.

А она и в самом деле должна исчезнуть из его жизни.

— Я знаю, почему…

Она не успела закончить, он прервал ее резким вопросом:

— А я не знаю. Будь так добра, объяснись. У тебя что, неожиданный и запоздалый приступ притворной добродетели? — он больно сжал ей плечи. — Господи, Сара, вот уж ни за что бы ни подумал, что ты лицемерка.

— Нет, неправда, — защищалась она. Между ними, касаясь то одного, то другого, колебалась сила, а вместе с ней истина. Сара снова опустила глаза. — Это ради тебя.

Его резкий, отрывистый и вместе с тем горький смех резанул ее по сердцу, ударил в самое больное.

— Меня? Простите меня, сударыня, но я не совсем вас понял?

Он собирался расспросить ее, вытянуть из нее все до конца. Чтобы у нее не осталось ни возможности, ни предлога солгать ему. И ни единой причины, за которую можно было бы спрятаться. Что ж, раз он хочет знать все…

— Ты же знаешь, что произошло между нами у Белтана?

Он вздрогнул и побледнел. На какой-то миг ей показалось, что он испугается и отпустит ее. И сожаление горячей волной захлестнуло ее. Но он не отнял своих рук, все так же сжимая ей плечи, не отвел взгляда.

— О чем ты говоришь? — глаза его засверкали.

— Ты, наверное, тогда убедил себя, что это был только сон. Так, Фолкнер? Сон или какое-то наваждение. Не все ли равно. Сколько предлогов находят люди, чтобы отмахнуться от неведомого только потому, что все это нельзя объяснить примитивной человеческой логикой? Какой путь выбрал ты?

— Ничего страшного не случилось. Я видел сон.

— Значит, мы видели его одновременно? И я едва не осталась в нем навсегда. Если бы ты не пришел за мной… — она помолчала, думая о том, стоит ли продолжать рассказывать, но решилась и договорила: — Сомневаюсь, что без тебя я смогла бы вернуться. Оказывается, ты тоже едва не остался там.

Он вздрогнул, но продолжал смотреть на нее недоверчиво.

— Но это же не было явью. Никак не могло быть.

Она пожала плечами. Этот довод был для нее не в новинку. Он преследовал ее всю жизнь. Ей было обидно, что он не понимает.

— А что такое явь? То, что ты видишь, слышишь, можешь попробовать на вкус, потрогать? Когда ты пришел за мной, разве это было похоже на сон? Разве у тебя не было ощущения, будто ты живешь другую жизнь? Словно ты — другой человек. И при этом никак не поймешь, почему это с тобой случилось?

По выражению его лица она поняла, что так оно и было. Там, у колодца. Она улыбнулась, глядя ему в глаза с мрачным удовлетворением.

— Мне известно это чувство, Фолкнер. Со мной такое случалось не раз. Хотя, разумеется, не так явственно, как произошло у Белтана. Я ужасно испугалась за тебя. Поняла, как легко можно потеряться там навеки.

Сара подняла руки и сжала его запястья.

— Я — Сара из Эйвбери. И если камни позовут меня, значит, такова моя судьба. Но ты другой. Ты не принадлежишь тому миру, — сказала она и твердо добавила: — Я сделаю все, чтобы оградить тебя от опасности.

— Я не могу принять этого от тебя. Нежно, но настойчиво она сняла его руки со своих плеч.

— У меня нет выбора, — мягко сказала она и отстранилась.

Сэр Исаак вел себя понимающе и деликатно. Казалось, ему было ясно, что она не расположена к разговору. Он довольствовался тем, что на протяжении большей части дороги делал заметки на клочках бумаги, читал или просто смотрел в окно.

По вечерам, когда они останавливались в придорожных гостиницах, он мягко советовал ей покушать и говорил с ней о простых вещах — о звездах, притяжении и строении материи. Это были куда более понятные предметы разговора, нежели сплетение человеческих страстей и судеб.

Наконец они прибыли в Эйвбери. Там все было по-прежнему. Вдоль улицы выстроился аккуратный ряд домиков. Церковь. Гостиница. И камни. Все на своих местах.

— Ах ты мой ягненочек, — ворковала миссис Дамас, когда в дом внесли сундуки Сары. — Сейчас тебе надо отмокнуть хорошенько в ванне и как следует подкрепиться. Что, как не путешествие, доставляет нам ломоту во всем теле и совершенно изматывает душу. Пойдем, сейчас я позабочусь о тебе.

Сара вошла в дом. Как все, оказывается, просто. Очень просто. Позже, приняв ванну и завернувшись в любимый халат, она сидела за маленьким столиком у себя в комнате и потягивала чай. Миссис Дамас тем временем разбирала ее вещи и делилась деревенскими новостями.

— Здесь у нас была тишь да гладь. Совсем как в добрые старые времена, не то, что в последние дни перед вашим отъездом в Лондон. В воскресенье преподобный Эдвардс прочел замечательную проповедь. Жаль, что вы ее пропустили. Ой, погодите, есть кое-что веселенькое, — глаза ее лукаво блеснули. — К Морли опять наведались привидения.

— Точно так же, как и раньше? — слегка заинтересованно спросила Сара. Она погладила косматую голову Руперта. Он следовал за ней по пятам, как только она переступила порог, не оставляя ни на минуту. А у нее не хватало сил прогнать его.

— Да, вроде снова все так же! Снова громыхают цепями и донимают стонами. Если верить Морли, разбудили его среди ночи, — она озабоченно покачала головой. — Но видок у него, скажу я вам. Посмотреть страшно. И если этому не положить конец, право, не знаю, что с ним станется.

— А что говорит констебль Даггин?

— Да ничего. Он и так последнее время только тем и занят, что целыми днями топает по деревне, не смыкая глаз, — она доверительно наклонилась к Саре. — Он ужасно напуган, как бы не случилось чего-нибудь еще. Тогда сэр Уильям набросится на него, словно ангел с карающим мечом, говоря, что Даггин недосмотрел вовремя.

— Представить себе не могу, чтобы Фолкнер когда-либо мог сказать такое.

Слова прозвучали несколько фамильярно. Но что уж делать, сказалось так сказалось. Сара не смогла сдержаться. В ответ миссис Дамас снисходительно посмотрела на нее.

— Ах, вот, значит, как? Теперь будьте умницей, ешьте суп. Кажется, после Лондона от вас остались только кожа да кости.

Может быть и так.

В эту ночь Сара спала глубоким сном, ей ничего не снилось. Когда же снова проснулась, то выяснилось, что опять вжилась в неспешный и размеренный ритм Эйвбери, словно никуда не уезжала отсюда.

Проснувшись, она тотчас же догадалась, что Фолкнер находится где-то поблизости. Хотя никто ничего не сказал ей об этом. Ей снова придется встречаться с ним здесь, в Эйвбери. И это будет для нее тяжелым, мучительным испытанием.

Она не торопясь встала, медленно оделась и спустилась в столовую. Солнце заливало комнату ярким светом. На столе стояли свежеиспеченные оладьи. В кресле у окна сидела заплаканная Аннелиз.

ГЛАВА 39

— Мне никак не удалось, выставить ее, — проворчала миссис Дамас, нахмурив брови, и испытующе посмотрела на девушку. — Говорит, что у нее срочное дело. А там, кто ее знает.

— Ничего страшного, — Сара кивнула экономке и успокоила ее. — Вы поступили правильно.

Миссис Дамас еще немного помешкала, однако вскоре поняла, что Сара не начнет разговора с девушкой, пока они не останутся наедине. Окинув хорошенькую дочь трактирщика на прощанье суровым взглядом, она гордо удалилась из комнаты.

— Итак, что вы хотели мне сказать? — начала Сара разговор и неловко похлопала Аннелиз по плечу. Хотя она привыкла, что жители деревни постоянно обращаются к ней за советами, заплаканные молодые женщины в утренней зале для нее, в общем-то, событие непривычное. Сара была немного растеряна и недоумевала: — Я полагаю, вы скажете, что с вами?

И хотя ее слова прозвучали не слишком убедительно, Аннелиз не пришлось долго понукать. Она высморкалась в отороченный кружевами платочек и начала:

— Я не вынесу здесь больше ни минуты, мистрис. Мне надо уехать.

Сара затаила дыхание и внимательно взглянула на Аннелиз. Это заявление совпадало с тем, что им поведала мадам Шарлотта. Если, конечно, Аннелиз действительно была той молодой особой, для которой Дейви Хемпер пытался найти работу.

— Понятно, — медленно, словно в раздумье, сказала Сара и уселась в кресло напротив гостьи. Девушка, должно быть, долго плакала. Обычно ясные глаза покраснели и опухли. Губы вздулись, словно искусанные. Она яростно вертела в руках кружевной платок, словно вознамерилась разорвать его в клочья.

— Почему вы хотите уехать отсюда? — тихо спросила Сара.

— Все дело в работе, мистрис, — быстро ответила Аннелиз. — Я только и делала, что заботилась о младших братьях и сестрах. И еще день и ночь прислуживала в трактире. Больше мне этого не вынести. Дейви говорил, что я могла бы…

— Дейви, он пытался вам помочь? Девушка ойкнула, словно испугалась, что сказала то, о чем говорить не следовало. Но уж коль проговорилась, к чему увиливать от вопросов.

— Он был уверен, что я смогу найти себе работу получше, — сказала она с нотками гордости в голосе. — Он сказал, что я хорошо разбираюсь в одежде. Лучше, чем любая из виденных им дам. Поэтому могла бы, если пожелаю, в любое время найти себе работу белошвейки.

Сара не стала спорить с ней. Хотя она весьма и весьма сомневалась, что Дейви Хемпер успел повидать на своем веку много дам. Однако Аннелиз действительно одевалась со вкусом. У нее был особый дар сочетать вещи таким образом, чтобы это запоминалось. К тому же ни для кого не было секретом, что она обожает шить сама.

— Он разговаривал о вас с мадам Шарлоттой.

Аннелиз вытаращила глаза.

— Неужели? Он говорил мне, что замолвит словечко. Но я ничего не знала. Все произошло так быстро.

Слезы катились у нее по щекам. Она вытерла их тыльной стороной ладони, но они по-прежнему продолжали литься, казалось, нескончаемым потоком.

— Я не могу оставаться здесь, — повторила она.

Сара молчала, задумавшись. Ей действительно хотелось помочь девушке. Более того, она была настроена весьма решительно. Но где-то в глубине души у нее родилось подозрение, что Аннелиз чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает. Что и говорить, Аннелиз в самом деле трудилась не покладая рук. Но, если говорить откровенно, в деревне так работал каждый. У Аннелиз работа все-таки была не столь однообразной, нежели у большинства местных жителей. И если судить по ее внешнему виду, отец заботился о том, чтобы у нее было достаточно времени на отдых, она хорошо питалась и одевалась.

— А вы разговаривали об этом с вашим отцом? — спросила Сара.

Аннелиз вскинула голову. У нее был испуганный вид.

— Нет. Я просто не смогла бы. Именно потому я и пришла к вам. Мне подумалось, что я могу, не говоря ни слова, просто собраться и уехать. А вы ему потом скажете. Если ему все растолкуете вы, он сумеет понять. В конце концов, вы здесь хозяйка. И если вы говорите, значит, так и надо. Ему ничего не останется, как примириться.

Она выпалила эту тираду с такой скоростью, что Сара была не в состоянии следовать за ходом ее мыслей. Зато уловила суть разговора и просьбы.

— Вы хотите уехать из Эйвбери, а мне придется доложить об этом вашему отцу?

— Я понимаю, это звучит ужасно, — Аннелиз в отчаянии сцепила пальцы. — Но я не вижу другого выхода.

— Вы могли бы сказать ему об этом сами, — мягко предложила Сара. — Если хотите, я могла бы пойти вместе с вами.

Аннелиз затрясла головой с такой силой, что Сара испугалась, как бы девушке не стало от этого плохо.

— Ни за что на свете. Он решит, что я просто предательница. Я же его знаю. Тем более что сейчас неподходящее время — снова появились привидения и все такое прочее.

— Так вот почему вам хочется уехать? Во всем виноваты привидения?

Аннелиз не нашлась, что сказать. Она отчаянно посмотрела на Сару и с горечью в голосе воскликнула:

— Но это же действительно ужасно, мистрис!

— Однако должно существовать какое-то разумное объяснение тому, что появляются привидения? Сэр Уильям заметил однажды кого-то ночью на кладбище, в тот момент, когда там снова послышались стоны и звон цепей. Мы могли бы устроить засаду и поймать злоумышленника. Достаточно ему пугать людей.

— Ну, коль вы так говорите, — в голосе Аннелиз слышалось сомнение. — Я, право, не совсем понимаю, как можно поймать привидение, но вам виднее. И все же, как я уже говорила, все дело в работе, — она умолкла, глубоко вздохнула и снова вздрогнула, словно вспомнила что-то худое. Немного успокоившись, она добавила: — Мне ведь уже двадцать лет, мистрис. И, как по-вашему, скольким ухажерам мой отец разрешил зайти ко мне в гостиницу? Ни одному. Конечно, были и такие, кто пытался познакомиться со мной и без его согласия. Но с ним шутки плохи, он и слышать не хочет о моем замужестве. Я должна оставаться там же, где и сейчас, присматривать за семьей и трактиром. Пока не превращусь в развалину, пока не состарюсь.

«Так вот, значит, как, — подумала Сара. — Вполне естественное желание молодой женщины выйти замуж и иметь собственную семью».

Теперь, когда она лучше поразмыслила об этом, ей и впрямь показалось странным, что у Аннелиз нет обожателей. Она была красивой девушкой. Ее отец достаточно богат, чтобы обеспечить дочери приличное приданое.

— Если вы уедете без согласия отца, — мягко, но насколько можно убедительно сказала она, — он может лишить вас приданого.

К ее удивлению, Аннелиз, видимо, подумала и об этом. Похоже, что отсутствие приданого не могло остановить ее.

— Я не боюсь работы. И на себя заработаю всегда. К тому же, где сказано, что женщина должна обязательно выходить замуж? — она быстро взглянула на Сару. — Ведь вам и одной неплохо, верно? Куда спокойнее, чем многим замужним женщинам. Никто не приказывает, куда надо идти и что делать. Вы можете сами за себя решать. Именно так я и хочу жить.

Значит, дело не в замужестве и детях. Существует нечто, вынуждающее Аннелиз принять решение об отъезде.

— Вам хочется независимости, и вы намерены трудиться во имя этого не покладая рук? — переспросила Сара. — Я правильно вас поняла? Дело в этом?

— Мне хочется жить одной, — кивнула девушка. — Пусть это будет крошечная комнатушка где-нибудь под крышей. Я хочу иметь возможность вернуться в нее вечером, закрыть за собой дверь и не думать больше ни о чем.

— А что или кто не дает вам здесь покоя? — удивленно спросила Сара.

Судя по всему, вопрос застал девушку врасплох. К нему она явно не была готова. Она слегка замялась.

— Младшие, — осторожно и как-то неуверенно произнесла она. — Заботы о том, чтобы у них все было. Кстати, нам и о них придется поговорить. От них у отца полон рот забот. Если я уеду, они тоже долго не задержатся.

Сара затаила дыхание. Что пытается втолковать ей Аннелиз? Не только то, что ей самой хочется уехать, но что, по ее мнению, за ней последуют младшие братья и сестры.

— Вы хотите сказать, что кому-то придется взять на себя заботы о них?

— Именно так, — Аннелиз вызывающе посмотрела на Сару, словно прекрасно понимала, о каком великом одолжении она просит и при этом вовсе не чувствует за собой никакой вины.

— Отцу с ними одному не справиться, — повторила она. — Да и с какой стати от него этого ожидать. Девочек возьмет к себе миссис Гуди. Отец мог бы ей неплохо платить за них, причем в течение всего времени, пока без этого не обойтись. А мальчиков взял бы в подмастерья констебль Даггин. Но, опять-таки, отцу придется платить.

— И я должна буду известить его об этом тоже?

Аннелиз прикусила нижнюю губу мелкими белыми зубками.

— Вы же здесь хозяйка, — повторила она и снова уставилась на мокрый кружевной платочек.

— Понятия не имею, что мне обо всем этом думать? — недоумевая, говорила Сара. Она сидела в саду, наблюдая, как воробьи без боязни склевывали хлебные крошки и дерзко шныряли в двух шагах от нее. Рядом с ней сидел сэр Исаак.

— У меня никогда не было детей, — сказал он печально, — но если бы они были, должен признать, мне показалось бы странным и даже обидным, что родная дочь хочет уйти от меня и жить самостоятельно. При этом не имея ни мужниной поддержки, ни собственных доходов. Все это мне кажется каким-то подозрительным.

— Она не собирается отступать. Подумать только, она уже рассчитала заранее, как поступить с младшими детьми и куда их пристроить!

— Ну, Морли, скорее всего, приведет в дом женщину, чтобы она присматривала за ними. Он достаточно богат. Представить невозможно, чтобы он стал распихивать детей в подмастерья.

— Вы его видели с тех пор, как вернулись сюда? — спросила Сара.

— Вид у него неважнецкий, — нахмурился сэр Исаак, — как я понял, привидения не оставляют его в покое. Странное дело. Не кажется ли вам, что он сам может быть причиной того, что его дочери хочется уехать?

— Она этого не говорит. Если ей верить на слово, она просто устала от всей этой работы и хочет пожить самостоятельно. В этом нет ничего удивительного.

— Разумеется, нет, — согласился сэр Исаак, — собственно говоря, я вполне ей сочувствую. И подозреваю, что вы тоже. Она знала, у кого искать поддержку.

— Но я же не дала ей согласия, — быстро возразила Сара, — если ей хочется уехать отсюда, я думаю, у нее есть на это право. Но уезжать, не поставив в известность родного отца, по сути дела, сбегать… Нет, я не могу найти этому оправдания.

— Вы сказали ей свое мнение? Сара кивнула.

— Она пыталась убедить меня в обратном. И, подозреваю, не отступится от задуманного. Но пока, мне кажется, она останется.

— Вы уверены?

— Нет. Но я ей пообещала, что если она согласится задержаться еще немного, я попытаюсь найти для нее какой-нибудь выход. И для нее, и для остальных детей. Она попросила меня об одном: чтобы я поторопилась. Она говорит, что ей не терпится уехать.

— Не терпится уехать, — медленнопротянул сэр Исаак. Он наклонился и почесал у Руперта за ухом. Огромный пес от удовольствия завилял хвостом. — Послушать ее, так она ничего не боится, — удивился он.

— Выходит, что не боится, — согласилась Сара, — но она, конечно же, понимает, что ей, разумеется, придется снимать комнату, обеспечить себе стол еще до того, как она найдет надежный источник дохода. И если она так уверена, что ей это действительно удастся, значит, у нее, несомненно, должны быть какие-то средства на стороне.

Они посмотрели друг на друга.

— Деньги, — задумчиво сказала Сара.

— Девушка в ее положении вряд ли имеет возможность откладывать для себя какие бы то ни было средства, верно?

— Нельзя и представить, каким образом? Морли буквально не сводит с нее глаз.

— В таком случае, как же она может рисковать?

Сара слушала, словно в тумане. Глядя в пространство, она вдруг вспомнила, что мадам Шарлотта обмолвилась, будто у Дейви был полный кошелек денег. Кошелек так и не был найден.

— Интересно, знает ли Фолкнер?

— О чем вы? — удивился сэр Исаак.

— Деньги Дейви так и не были найдены. Аннелиз обнаружила его тело. Вполне возможно, что именно она взяла кошелек.

— Похоже на то, — кивнул старик.

— А если мы найдем деньги, то, глядишь, сможем выяснить, откуда они взялись?

— Вполне возможно.

— Пожалуйста, — попросила Сара, — передайте ему. Он, должно быть, уже вернулся. Если бы только могли…

— Он остановился в гостинице еще третьего дня. Но, судя по его настроению, путешествия не идут ему на пользу. Он мрачен, такое чувство, будто что-то гнетет его.

У Сары в горле застрял горячий комок, настолько свежими и горькими были для нее воспоминания. Хоть бы он поскорее нашел убийцу и уехал отсюда! Если бы ей только не приходилось постоянно сталкиваться с ним. Если…

— Вы ему передадите? — переспросила она. Сэр Исаак помедлил с ответом. У него было доброе сердце, но он умел быть по-своему решительным.

— Дорогая, у меня довольно насыщенный день, — его улыбка была полна понимания. — Боюсь, что вам придется рассказать ему обо всем самой.

ГЛАВА 40

— Понятия не имею, мистрис, — бесстрастно ответил Криспин, — сэр Уильям никогда не говорит мне, куда идет.

— Но у вас должна быть какая-то догадка? — не отставала от него Сара. Они разговаривали через несколько часов после ее беседы с сэром Исааком. Столько времени ей понадобилось для того, чтобы набраться мужества. И когда, наконец, ей удалось обуздать свои чувства, она не могла поверить тому, что все ее старания оказались напрасными.

— Весьма сожалею, — сказал Криспин, кивнул и вновь занялся наведением блеска на башмаках, на сей раз, судя по всему, своих собственных.

Снова оказавшись перед гостиницей, Сара посмотрела в оба конца улицы. Фолкнера нигде не было видно. К гостинице шел Бертран Джонсон. Заметив ее, приятель Джастина ускорил шаг и двинулся наперерез.

— Мистрис Хаксли, — вежливо сказал он, — какое счастье снова встретиться с вами. Я недавно узнал, что вы, оказывается, были в Лондоне. Мне очень обидно, что нам с вами не довелось там встретиться.

— Вы были в столице? — удивленно спросила она. Молодой человек кивнул. У него было приятное лицо, более открытое и спокойное, чем у Джастина. Сара была изумлена: что свело двух столь непохожих людей?

— Я поехал вместе с виконтом. Он остался, а я… — он умолк, будто не знал, что сказать, потом нашелся: — По-моему, я слишком привязался к этому месту. Вот почему и вернулся сюда раньше.

— Понятно. Очень мило. Что ж, весьма приятно снова побеседовать с вами. Но, если вы меня извините…

— У вас на сегодня какие-то планы?

— Да-да, я занята…

Вид у него был довольно унылый, хотя он и пытался скрыть это. Сара даже пожалела, что не может сейчас проявить снисхождения. Однако ей надо было во что бы то ни стало разыскать Фолкнера.

— Кстати, а вы не видели сэра Уильяма?

— Примерно час назад он проскакал вот в том направлении, — Бертран махнул в сторону видневшегося вдали Сильбери.

Сара побледнела. Что заставило человека отправиться к самому древнему и загадочному месту во всей округе? По телу пробежала нервная дрожь. Неужели он задумал сам проверить данное ему предупреждение?

— Мне пора идти, — сказала она и быстро зашагала к конюшне. Там стояла кобыла Фолкнера. Сара оседлала ее в мгновение ока. В следующий миг она уже скакала через двор гостиницы, выехав на улицу, она увидела, как Джонсон вошел в «Розу».

Когда они выезжали к Сильбери в карете, дорога казалась Саре утомительно долгой. Но на армейской кобыле Сара преодолела это расстояние намного быстрее.

Она остановила лошадь в тени холма у его подножия и принялась внимательно осматривать все вокруг. Фолкнера не было нигде видно. Сара уже подумала, что Бертран, скорее всего, ошибся. Но кобыла негромко заржала и двинулась вперед без всякого понукания. Они обогнули выступ холма, и Сара увидела Негодяя. Он мирно пощипывал молодую траву.

— А где же твой хозяин, паренек? — тихо спросила Сара, спешившись. Похлопав Негодяя по шее, она словно ждала от него какого-то знака. Жеребец вскинул голову и закатил глаза в сторону холма. Сара посмотрела. На гребне стоял человек. Его силуэт четко вырисовывался на фоне светлого неба. Фолкнер.

Отпустив кобылу пастись рядом с Негодяем, Сара, путаясь в юбках, стала быстро карабкаться по склону холма. Когда она поднялась на его плоскую вершину, то остановилась, чтобы перевести дыхание. Она раскраснелась. Сердце только из-за крутого подъема было готово выскочить из груди, в горле пересохло. Будь проклят этот человек!

— Чудесный денек! — протянул Фолкнер. Он улегся на траву, подложив под голову скрещенные руки, и уставился на небо. Глядя на него, можно было подумать, что у этого безмятежно ведущего себя человека нет никаких забот и тревог. Сара со злостью смотрела на него. Она устала, была раздражена и требовательно спросила у него:

— Что вы здесь делаете?

— Я? — он, казалось, был удивлен этим вопросом. — Ведь не я, а вы имеете привычку прятаться от мира за высокими стенами. И чему мы обязаны столь высокой чести, мистрис Хаксли?

— Ой, ради Бога!

— Бога? А я-то полагал, что это вполне земное место.

— Что вы хотите сказать?

Приподнявшись, он посмотрел на нее. Глаза его были полузакрыты, невозможно было понять, что таит его взгляд. Однако во всех его движениях ощущалась усталая напряженность. Несмотря на все, что было между ними, а может быть, именно потому, она отступила назад.

— Трусишь? — спросил он и улыбнулся почти приветливо.

— Вовсе нет.

— Весь этот вздор о Белтане и камнях. Разве тебе никогда не приходило в голову, что я могу поинтересоваться? Я очень любопытен. И провел кое-какие исследования, прежде чем уехать из Лондона. Сара, скажите, как по-вашему, кому принадлежит это место? Нетронутой девственнице? Плодовитой матери? Или же беззубой старухе, самой смерти? Может, Сильбери возвели в ее честь?

— Откуда вы знаете? — спросила Сара. То, что он заговорил о подобных вещах, давно никому не известных, сбило ее с толку. Ей показалось, будто земля выскальзывает у нее из-под ног.

— Я навел справки в Королевском Обществе, объяснив, что познакомился с сэром Исааком и глубоко впечатлен его трудами. Мне тотчас же была оказана всяческая помощь.

— Как мило.

— Да будет вам известно: существуют письменные свидетельства. Некоторые из них принадлежат самому Цезарю, который посетил этот остров почти восемнадцать столетий назад. Однако существует и множество других древних легенд и даже деревенских песен. И как мне кажется, музыка является исключительно правдивым источником, способным поведать нам, во что когда-то веровали люди в этих краях.

Неожиданно он одним движением поднялся на ноги и, без всякого предупреждения, шагнул к ней. Путь к отступлению был для нее отрезан, позади оставался лишь крутой склон. Именно поэтому Сара предпочла остаться на месте.

— Когда-то, Сара… Во что люди веровали когда-то? С этим покончено еще много веков назад. Так почему же ты постоянно пытаешься вернуть эти верования к жизни? Ты принадлежишь этому времени, этой Эйвбери. Неужели тебе этого недостаточно?

Так вот, оказывается, в чем дело. Он убедил себя в том, что она заблуждается, что она запуталась в грезах о прошлом, которого больше не существует. Хорошо, пусть он остается при своем мнении.

И как обидно.

— Я пришла сказать вам, что, возможно, Аннелиз присвоила себе деньги, которые Дейви Хемпер получил от того, кого шантажировал.

Фолкнер остановился и в упор посмотрел на нее. Он был явно не готов к столь неожиданному повороту в их разговоре.

— Что?

— Ей страшно не терпится уехать отсюда. И, судя по всему, ее не особенно беспокоит то, на какие средства она будет существовать, пока заработает что-то. Я думаю, не исключено, что деньги Дейви Хемпера находятся у нее. И если нам, то есть вам, удастся выяснить это, то, вероятно, можно будет сделать окончательный вывод, что же все-таки произошло с ним.

— Сара, — он шагнул к ней еще ближе и тревожно и обеспокоенно посмотрел на нее.

— Нет, — быстро возразила она. — Не прикасайтесь ко мне. Я приехала для того, чтобы рассказать вам об Аннелиз. Может, у нее вообще нет никаких денег. Может быть, она очень несчастна. Поэтому, надеюсь, вы проявите к ней снисхождение и понимание. Но я решила, что обязана поставить вас в известность.

— Да, разумеется. Погоди, куда ты торопишься?

— В деревню. Я должна ей как-то помочь, и у меня много других дел.

— Нам надо поговорить.

— Мы уже поговорили. И твои знания меня просто потрясли. Прошу вас, отнеситесь к Аннелиз с пониманием.

— Ты уже просила меня об этом. Я не людоед, чтобы… — он пошел за ней следом, даже когда она стала спускаться с холма. Склон был слишком крутым, поэтому она спускалась медленно, удерживая равновесие. Однако она во что бы то ни стало должна покинуть это место.

— Я взяла твою лошадь. Мне нужно поставить ее в конюшню. Кстати…

— Что? — он остановился, она продолжала спускаться. Даже сейчас, зная, к каким выводам он пришел, она никак не могла отречься от прошлого, которое вовсе никуда не исчезало, а навсегда осталось здесь.

— Сильбери посвящен плодородию лета и осени. А длинные курганы — старухе-зиме.

— А та девушка? — крикнул он вслед. Что за странный вопрос для человека, который и так все знает?

Сара улыбнулась затаенной задумчивой улыбкой, помня о том, что осталось для нее навсегда дорогим.

— Ищи ее в весеннем круге. Теперь ты знаешь гораздо больше, чем тебе полагается. А теперь прошу: Фолкнер, найди убийцу. Ни ты, ни я не можем больше терпеть неопределенности.

Его ответа она не слышала. Она вскочила в седло, легко и стремительно, словно быстроногая девушка, какой она была до того, как в ней проснулась женщина, а вместе с этим и томление страсти. Она тронула лошадь. Кобыла рванулась вперед и понесла ее по плодородным полям, где под вечным солнцем земля сверкала зеленью и золотом.

ГЛАВА 41

Ее разбудил настойчивый лай Руперта. Сара недовольно перевернулась на другой бок. Она уснула слишком поздно. Ей настоятельно требовался отдых. Но лай не стихал. На него невозможно было не обратить внимания. Она встала, подошла к окну и выглянула в сад. Ночь была безлунной, дорога и деревня погружены в кромешную тьму. За окном почти ничего не было видно. Открыв фрамугу, Сара сердито крикнула:

— Руперт! Перестань же ты, наконец. Живо успокойся.

Но вместо того, чтобы подчиниться ей, он залаял еще громче. Сара простонала:

— Ну что прикажете с ним делать? Позволь ему, он перебудит всех не только в доме, но и в деревне.

Взяв со спинки стула халат, она быстро накинула его, взяла со столика свечу и выскользнула из спальни. Ступеньки поскрипывали под ногами. Однако, не считая скрипа и лая Руперта, в доме не слышалось ни звука.

Сара открыла дверь и выглянула. В ночной тьме действительно ничего не видно. Она быстро зажгла свечу и вышла из дома. Дул легкий ветерок, но и он заставил пламя свечи дрогнуть. Сара защитила слабый огонек ладонью и пошла по мощеной дорожке. Руперт почувствовал ее приближение и подбежал к ней, поскуливая. А потом повел за собой. Дойдя до ворот, она остановилась и тревожно огляделась по сторонам.

Может, он загнал на дерево одну из деревенских кошек? Такое случалось раньше, но в последнее время кошки стали чересчур хитрыми, хорошо изучили его повадки, а Руперт, выйдя из щенячьего возраста, потерял былой интерес к своим забавам.

Может, он лает на барсука? Или, что еще хуже, на хоря? Но на деревьях поблизости никого не было видно, по крайней мере, насколько она могла рассмотреть. Значит, его внимание привлекло что-то другое. Ему не сиделось на месте. Он топтался возле ее ног и поскуливал. На фоне ночного мрака он казался огромной серой тенью.

Она шепотом приказала ему успокоиться и приподняла свечу повыше. Она понимала, что ведет себя довольно глупо. Ей следовало вернуться в дом и позвать на помощь. Однако Руперт, казалось, вовсе не предостерегал ее. Наоборот, судя по всему, он пытался привлечь к чему-то ее внимание.

Она снова огляделась, держа свечу над головой.

Странно. С каких это пор каменная стена, которая тянется вокруг ее сада, стала выпирать в этом месте? Может быть, где-то из нее выпал камень? Может быть, кто-то разрушил кладку?

Она подошла ближе, пытаясь хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. Пламя свечи освещало небольшое пространство вокруг. Сара почти вплотную подошла к стене и увидела…

Кровь на камнях, темные, тускло поблескивающие пятна. Человек лежал лицом вниз на стене. Руки безвольно свисали вниз. Он лежал неподвижно, словно брошенная за ненадобностью поломанная кукла. Точно так же, как Дейви Хемпер… Как цыгане…

Все снова повторяется.

Теперь она не стала кричать. К чему? Вместо этого подошла поближе к человеку, наклонила свечу, чтобы получше рассмотреть лицо. У нее перехватило дыхание. Лицо Бертрана Джонсона было искажено ужасом. Глаза уже померкли. Они бесстрастно смотрели в глубины вечности.

Саре стало жаль юношу. Горечь и сожаление охватили ее. Она протянула руку и нежно дотронулась до его плеча. Сквозь ткань камзола она почувствовала тепло еще не окоченевшего тела. Его убили совсем недавно. Только что. И подбросили буквально к ее порогу. В душе закипал гнев. Сколько можно терпеть? Сара сурово сжала губы, повернулась и быстро зашагала к дому.

Она сказала ему, что в деревне они не будут такими, как в Лондоне. Она напрямую объяснила, что в ней таится для него опасность. Она растолковала ему все с такой ясностью, на какую была способна. Каждое слово, сказанное ему, было исполнено глубокого смысла.

Но вот теперь на стене ее сада лежало тело Бертрана Джонсона. Кто-то жестоко убил и его. И во всем мире существовал только один человек, к которому она могла обратиться за помощью. Она зашла в спальню и обулась. Вместо свечи зажгла фонарь. Она даже не стала надевать платье, осталась в халате и поспешила вдоль улицы. Руперт трусил рядом.

В гостинице было темно и тихо. Как Сара и предполагала, парадная дверь оказалась запертой. Морли по натуре был человеком осмотрительным, но не более того. Даже тогда, когда на свободе разгуливал убийца, к счастью, трактирщик не изменил своим деревенским привычкам. Задняя дверь оказалась открытой.

Сара тихо вошла и направилась через общую залу к лестнице. Там она приказала Руперту сидеть на площадке перед лестницей и ждать ее. Как ни странно, он послушался. Ей неожиданно пришло в голову, что она понятия не имеет, какую из комнат занимает Фолкнер. А бродить среди ночи по гостинице, от комнаты к комнате, в поисках нужного человека, совершенно нелепое занятие. Если ее заметит кто-то еще, каким весомым окажется повод для пересудов! Но ей не оставалось ничего другого.

Она прислонилась ухом к первой двери и прислушалась. Нет, это не он. В те ночи, которые они провели вместе, засыпая и просыпаясь в одной постели, она никогда не слышала, чтобы он храпел. А тем более, как выброшенный на берег кит.

Следующая комната оказалась пустой. Кстати, в ней вряд ли удалось бы кому-то заснуть под громкий храп соседа.

Сара остановилась возле третьей двери. Комната располагалась в углу гостиницы и выходила окнами в сад. Из коридора она казалась более просторной, чем остальные. Лучшая комната в доме, естественно, предназначалась для благородных гостей.

Затаив дыхание, Сара приоткрыла дверь и заглянула. На кровати кто-то лежал, укрывшись одеялом до самого подбородка. Она подошла ближе и подняла фонарь. Огонь фонаря высветил красивое лицо с тонкими благородными чертами…

Криспин открыл глаза и уставился на женщину в белом. Судя по всему, она парила над ним под потолком. Криспин открыл рот, и в тишине гостиницы раздался душераздирающий крик. Сара тотчас же отпрянула.

— Мне, право, ужасно неловко… я…

— Что… вы? — послышался от двери громкий, но сдержанный голос. Она оглянулась. В дверях стоял Фолкнер, совершенно в чем мать родила. В правой руке он держал обнаженную шпагу. Фолкнер изумленно уставился на нее.

— Какого дьявола тебе нужно в спальне моего камердинера?

— Я собирался сам ее об этом спросить, милорд, — натянуто и жалобно сказал Криспин. Он сел в постели, натянув одеяло почти до самого носа, изо всех сил стараясь не глядеть на них.

В это время, словно ураган, в комнату ворвался Морли, размахивая дубинкой и путаясь в длинной ночной сорочке.

— Треклятые привидения. Это, наверное, снова они! Клянусь, на этот раз я… — он был настроен решительно.

Он осекся, заметив честную компанию, застывшую перед ним: перепуганного до потери сознания Криспина, готовую от стыда провалиться на месте Сару и голого, однако при полном вооружении и совершенно хладнокровного Фолкнера.

— Милорд! — отчаянным голосом выпалил Морли. — Во имя Господа Бога, оденьтесь! Мистрис Хаксли…

— Весьма сожалею, что была вынуждена побеспокоить вас, мистер Морли. Собственно говоря, я искала сэра Уильяма, — она повернулась к Фолкнеру. Разве она могла поступить в эту минуту как-нибудь иначе? Он был прекрасен, особенно по сравнению с тем ужасным покойником, подброшенным на стену ее сада. Однако смерть Бертрана грозила превратиться в фарс. Такого она допустить ни в коем случае не может.

— Могу я поговорить с вами? — спросила она у Фолкнера.

— О чем речь! — согласился он, этакое воплощение беззаботности. И опустил шпагу.

— Разумеется, после того, как вы оденетесь, — добавила она, к сожалению, с запозданием, что не позволило ей продемонстрировать даже притворную скромность.

— Я подожду внизу, — она кивнула Криспину, извиняясь за столь неожиданное вторжение, и быстро вышла из комнаты.

Руперт приветливо вильнул хвостом. Заметив это, Сара вздохнула и выпрямилась. Фолкнер спустился с лестницы. Он наскоро оделся в рубашку и панталоны. На поясе у него была прицеплена шпага.

— Передумала? — спросил он не то с горечью, не то с презрением.

Сара даже бровью не повела.

— Бертран Джонсон мертв. Его тело переброшено через стену моего сада.

Он пристально посмотрел на нее и вздрогнул. Резко отвернувшись, ответил:

— Пойдем.

— Почти то же самое, — сообщил Костоправ. Он медленно выпрямился, осмотрев лежащее перед ним тело. Потер затекшую спину. Небо светлело. В сером предрассветном сумраке нетрудно было разглядеть то, чего Сара не увидела в темноте. От дороги тянулся след. Прежде чем оставить тело убитого возле дома Сары, его проволокли по дороге.

— Примерно полпути его несли на себе, по всей видимости, — заметил Фолкнер. — А последние несколько ярдов волокли.

— Убийца, скорее всего, устал нести его на себе, — осмелилась предположить Сара.

— Похоже на то, — кивнул Фолкнер, он внимательно посмотрел на тело молодого человека. Его лицо, искаженное ужасом, застыло, словно маска. — Да, смерть была не из легких.

— Я подозреваю, что ему был нанесен удар по затылку, — сказал Костоправ, — точно так же, как и Дейви, и тем двум цыганам. Но, мне кажется, он при этом не потерял сознание. Судя по выражению его лица, он увидел того, кто его убил. Лишь после этого ему перерезали горло.

— Он увидел убийцу слишком поздно, когда уже не мог спастись, — тихо заметила Сара. Она на минутку зашла в дом, чтобы предупредить миссис Дамас, чтобы та не высовывала и носа, и надеть платье. Достаточно того, что теперь она сама будет не в состоянии позабыть это зрелище. Саре не хотелось, чтобы кто-то еще смотрел на страшную картину без особой причины и надобности.

— Черт возьми! — воскликнул констебль Даггин. Он прибыл с большим опозданием, разбуженный причитающим Морли. Трактирщик бормотал что-то об обнаглевших привидениях и полном упадке морали среди дворянства. Заодно он сообщил Даггину о намерениях продать свое заведение и перекочевать в Бат.

Глядя на распростертое тело, констебль Даггин возмущенно заявил:

— Такое больше не может продолжаться. А не то доживем до такого состояния, что народ побоится бывать у нас даже проездом.

— Вполне с вами согласен. Как можно попустительствовать преступлениям, тем более что они наносят ущерб торговле? — буркнул Костоправ.

— Я не это имел в виду, — пробормотал Даггин. Он устало вытер лицо рукавом. — Собственно, я сам не знаю, что хотел сказать. Сколько живу, а такого ужаса, как этот, не припомню, — он повернулся к Фолкнеру. — Для вас, наверное, это выглядит по-другому, милорд. Вы сражались с оружием в руках, а Костоправ обихаживал покойников. Что же касается госпожи, — он повернулся и с опаской посмотрел на Сару. — Не в обиду будь сказано, миледи, но что-то вы уж больно спокойно все воспринимаете?

— Я откричала свое в первый раз, — отрезала Сара. Ей вовсе не хотелось удивлять его. Судя по всему, он и в самом деле был поражен ее сдержанностью. Но она была слишком разгневана, чтобы расшаркиваться.

— Кто-то убил человека и притащил его сюда, чтобы бросить мне почти под дверь. И я требую, чтобы убийца был найден. Больше я не хочу знать и слышать никаких отговорок и оправданий.

Фолкнер стоял поодаль и задумчиво наблюдал за ней. Не обращая на него ни малейшего внимания, она приказала:

— Обыщите в деревне каждый дом от подвала до чердака. Ищите нож и окровавленную одежду. Сегодня по расписанию нет почтовой кареты. Это даже к лучшему. Ни одна живая душа не покинет Эйвбери и не появится здесь до тех пор, пока убийца не будет найден. Вам все ясно?

Даггин усердно закивал, стараясь изобразить требуемое от него рвение. У Костоправа был встревоженный вид, однако он не стал возражать. Они удалились, унося с собой тело Бертрана, Фолкнера они даже не удостоили взглядом, а тем более не стали спрашивать у него распоряжений.

— Весьма впечатляюще! — сказал он, когда они с Сарой остались вдвоем на дороге.

Она не стала делать вид, что не понимает его.

— Они сделают так, как им ведено. Убийствам будет положен конец.

— При условии, что никто не возмутится, если к нему в дом ворвутся и начнут шнырять по углам, не имея на руках Королевского ордера.

— Никто даже не посмеет возразить.

Он принял это. Но продолжал упорствовать.

— А еще при условии, что убийца проявил неосторожность.

— Разве дело в неосторожности? Этот человек — безумец. Он ждет, когда его схватят.

— Ну, это явное преувеличение, Сара. Этот человек безнаказанно совершил три убийства. С чего ты решила, будто сейчас ему хочется чего-то другого?

— Потому что он принес мертвеца сюда, ко мне в сад.

Она повернулась, чтобы уйти. Ей было очень трудно оставаться здесь, рядом с ним. Находиться вот так близко и не сметь к нему прикоснуться… Не оборачиваясь, она объяснила:

— Это вызов и одновременно вопль раскаяния. Для меня равно важно и то, и другое.

— Сара, — вырвалось у него.

Она остановилась и медленно повернулась к нему.

— Это может быть кое-что другое.

— Что? — спросила она.

Он стоял, сжимая рукоятку сабли. Глаза мрачно поблескивали в предрассветном сумраке. Он спокойно сказал:

— Кто бы то ни был, в конечном итоге, он, возможно, преследует другую цель. Кто знает, может быть, он пытается толкнуть тебя на какую-нибудь глупость?

— В таком случае, он допустил чудовищную ошибку, — твердо и убежденно ответила Сара и зашагала по дорожке к дому.

Некоторое время спустя она снова появилась в дверях, огляделась. Дорога была уже пуста. Сара вздохнула и быстро зашагала прочь от деревни.

ГЛАВА 42

Маркиза никого не принимала. Если верить перепуганной горничной, она до сих пор изволила почивать. — И все-таки, — не отступала Сара, — я должна ее видеть.

Она подумала и шагнула мимо девушки, пересекла небольшую прихожую и стала подниматься по лестнице на второй этаж. Спальня Элизабет находилась в ближнем к лестнице конце коридора, как можно дальше от опочивальни ее возлюбленного супруга.

Сара бесцеремонно постучала и решительно вошла. В комнате было сумрачно и душно. Плотные шторы на окнах не пропускали солнечного света. Воздух застоялся, потому что окна не открывались.

Сара прошлась вдоль окон, раздвигая шторы и открывая фрамуги. Ее старания были вознаграждены испуганными стонами, послышавшимися из постели. Элизабет, протирая глаза, села в кровати.

— Глупая девица, что, по-твоему, ты… Ой, Господи, Сара, это же вы? — маркиза рывком натянула одеяло, однако Сара уже успела разглядеть ее во всей красе. Лицо маркизы покрывал толстый слой крема, волосы были убраны под тюрбан, а под подбородком закреплен ремешок.

— Сара, какими судьбами? Насколько мне известно, о своем приходе принято докладывать.

— Убили Бертрана, — Саре было некогда подыскивать не столь резкие слова, да она и не пыталась. Она подождала немного, пока маркиза переваривала новость. А затем добавила, слегка смягчившись: — Я подожду вас в гостиной. Будьте добры, поторопитесь.

Следует отдать должное. Элизабет была внизу гораздо раньше, чем горничная успела приготовить чай. Она широким движением распахнула дверь, выдержала эффектную паузу и приложила руку к сердцу.

— Вы, должно быть, пытаетесь меня разыграть?

Сара не могла не восхититься маркизой. Она вышла из спальни Элизабет всего каких-нибудь пять минут назад. Однако от крема на лице не осталось и следа. Тюрбан убран с глаз долой, а заодно с ним — и ремешок для подбородка.

Наряженная в халат из цветастого шелка, с золотистыми локонами, причудливо ниспадающими по плечам, маркиза была просто очаровательна. И… ни на гран не опечалена.

— Мне кажется, в таких случаях шутки просто неуместны. Его тело перебросили через стену моего сада.

— Милостивый Боже! Какой кошмар. И кто это сделал?

— Не знаю. Именно об этом я пришла поговорить с вами. Вчера, мимоходом, я встретила Бертрана. Он обмолвился, что Джастин все еще в Лондоне и вернется сюда не скоро. Разве в этом нет ничего необычного?

Элизабет покосилась в сторону. Она сидела очень прямо, изящно сложив на коленях руки.

— Я ничего не понимаю. Что тут странного?

— Разумеется, ничего. Было бы совершенно невероятно, если бы вы понимали, — и пока Сара по-прежнему смотрела на нее в упор, маркиза вздохнула.

— Ах, ради Бога. Бертран вернулся, потому что у него ко мне были симпатии. Не то чтобы я поощряла его, вовсе нет. Он слишком беден для этого.

Сара криво усмехнулась. Не «слишком молод» или «друг моего сына». А прямо и просто: «слишком беден». На уме у Элизабет были одни только выгоды.

— Понятно. Он вернулся, чтобы быть с вами.

— Пожалуйста, не представляйте дело таким образом. Он вернулся, чтобы продолжать ухаживания. Правда, весьма безуспешные.

— Приношу свои извинения. Мне не совсем понятны эти тонкости…

— Милая барышня, коль у нас уже зашел разговор, а чем вы занимались в Лондоне?

Одно очко в пользу маркизы. Но Сара быстро овладела собой. Ее не так-то легко было сбить с толку.

— Кто, кроме вас, догадывался о его чувствах?

Элизабет пожала изящными плечиками.

— Откуда мне знать?

— Попробуйте предположить. Мне он показался человеком, не способным держать свои чувства при себе.

— Это верно. Но если вы намекаете, будто мой возлюбленный супруг… — при одной этой мысли Элизабет расхохоталась. — Вот уж нелепость! Да из нас двоих никому нет дела до того, кто с кем спит. С тех самых пор, как родился Джастин. Слава тебе. Господи, что у меня родился мальчик. Второй раз я не пережила бы подобного испытания.

— Говоря о Джастине…

В Лондоне он спас ей жизнь. И все, о чем просил, — о крошечной возможности дать ему попробовать начать жизнь сначала. Она ни на минуту не сомневалась, что он порядочный прохвост. Но в то же время его трудно было представить в роли убийцы. И все же ей надо было знать точно.

— Вы уверены, что он все еще в Лондоне? Элизабет вытаращила глаза и непонимающе уставилась на Сару.

— О чем вы?

— Да так. Просто, чтобы убедиться… Мне хотелось бы знать точно, что здесь Джастина нет.

— А какой мне резон лгать вам?

— Вы его мать.

Элизабет, искренне изумилась.

— Милая барышня, вам действительно следует почаще выезжать из деревни. Для меня это ровным счетом ничего не значит.

— Но иногда это может иметь значение, — настаивала Сара. Она отказывалась понять, как может мать не испытывать к сыну хотя бы намека на привязанность. Если бы Господь наградил ее собственным чадом, она полюбила бы его безоглядно и навсегда.

Но маркиза не желала сдаваться.

— Единственное предназначение Джастина состоит в том, чтобы он обеспечил моему возлюбленному супругу наследника и мне не пришлось слишком долго терпеть знаки внимания со стороны маркиза. Разумеется, — добавила она не без горечи, — так как теперь нечего наследовать, все эти упражнения кажутся мне совершенно бессмысленными.

— От рук убийцы погибли четверо. Это могут быть совершенно не связанные друг с другом преступления, если убийца какой-то безумец. Но не исключено, что они преследуют иную цель. А смерть Дейви Хемпера дает основания предполагать, что, убив его, хотели похоронить какую-то тайну.

— Вы хотите сказать, что, возможно, Джастину есть что скрывать? — Элизабет снова рассмеялась. Эта мысль ее явно позабавила. — Милое дитя, он совершенно бесстыжее создание. Что бы он ни сделал, он не только не станет скрывать, наоборот, как можно скорее раструбит об этом по свету. Нет, боюсь, что вы ищете не там, где надо. К тому же его здесь нет. Он в Лондоне, гоняется за какой-нибудь наследницей.

Сара была склонна этому верить. Но ей хотелось убедиться точно.

— Извините, что побеспокоила вас. Не будете ли вы так добры, чтобы дать констеблю Даггину адрес семьи Бертрана? Тому необходимо с ними поскорее связаться.

— Я пришлю его с горничной.

Сара еще немного подождала, надеясь, что Элизабет задаст хотя бы пару вопросов о смерти юноши, но та промолчала. Она только перебирала пальцами тонкий шелк своего халата и рассеянно улыбалась.

Выйдя на дорогу, Сара никак не могла справиться с негодованием. Спокойствие Элизабет казалось ей просто возмутительным. Однако она не могла долго размышлять над этим. Судя по всему, Джастин безоговорочно выпал из числа подозреваемых. После этого оставались лишь…

— Почему ты так долго? — спросил Фолкнер. Он стоял, прислонившись к дереву, на противоположной стороне дороги.

Она еле сдержала себя.

— А что вы здесь делаете?

— Поджидаю тебя.

— Я никому не говорила, что иду сюда.

— Ты считаешь, что мне неизвестна твоя дурная привычка. А тем более при нынешних обстоятельствах. Право, догадаться было не так уж сложно.

Может быть, для него — да. Но она очень сомневалась, что другие окажутся столь же проницательными. Внезапно ее охватило томление. Как прекрасно он ее понимал, этот гордый, непокорный человек, способный на такую горячую страсть. Только в его объятиях она чувствовала себя защищенной от всех невзгод. И впервые она обозлилась на судьбу, за то, что не может жить, как все люди. Но вдруг почувствовала, что пытается вырваться, высвободиться из оков, которые стали для нее совершенно невыносимыми и постылыми.

— Убийца не Джастин, — сказала она Фолкнеру.

— Подозреваю, что ты права, — согласился он и протянул ей руку. — Только, пожалуйста, не ходи одна к Эдвардсу.

Она молча выслушала его сдержанный упрек в неосторожности, понимая, что, наверное, заслуживает более резких слов. Как ни странно, она готова была расплакаться, думая о Бертране и Дейви, цыганах и Аннелиз.

Неожиданно для себя она без колебаний приняла протянутую руку. Рука Фолкнера была крепкой и надежной.

ГЛАВА 43

— Мне, право, ужасно неловко, — пробормотал преподобный Эдвардс. — Обычно у нас каждая вещь знает свое место. Но в последние дни нам было как-то не до наведения порядка.

— Нет-нет, все хорошо, — заверила Сара и внимательно оглядела жилище викария, отметив про себя, что огонь в камине, видимо, давно не разводили. Все в комнате было покрыто толстым сдоем пыли, а на кушетке разбросаны несколько подушек, словно до их прихода кто-то лежал на ней, беспрестанно поворачиваясь с боку на бок.

— Что-нибудь не так? — спросила она.

Эдвардс переминался. Вид у него был усталый, лицо бледное и встревоженное. Было совершенно ясно, что ему ни о чем не хочется говорить. Он с большим трудом выдавил из себя:

— Доктор Гольбейн приболел.

— Весьма сожалею, — сказал Фолкнер, — но, надеюсь, с ним ничего серьезного, верно?

— У него озноб. Он… он весьма искренний человек.

Одно явно не вязалось с другим, Сара недоумевала: «Если у старого викария озноб, то при чем его искренность?»

— Вы уже слышали о мистере Джонсоне?

— Да-да, — помощник викария провел пятерней по взъерошенным волосам, потер небритый подбородок. Глаза у него были красными и припухшими. — Что по этому поводу я могу сказать? — бормотал он. — Только то, что мы живем в ужасные времена.

Она ожидала большего — потрясения, ужаса, может быть, даже чувства вины. Но не усталой примиренности и отчаяния. Причем этот человек всегда казался ей, пусть даже только внешне, неисправимым оптимистом.

— Вы явно переутомились, — мягко посочувствовала ему она.

Эдвардс насторожился, словно ему было трудно уследить за тем, что она говорит.

— Я обязан заботиться о докторе Гольбейне. На меня возложена ответственность…

— Не кажется ли вам, что кто-то из деревенских женщин мог бы прийти на помощь? Я абсолютно уверен, что некоторые сделали бы это с превеликой охотой и радостью.

— Нет, нет. И так все хорошо. Я сам управляюсь. По-моему, для доктора Гольбейна предпочтительнее, чтобы за ним ухаживал я.

— Как вам будет угодно, — сказал Фолкнер. — Мы не станем вас задерживать, однако надо серьезно поговорить об убийствах.

— Да-да, пожалуйста. Я приготовлю чай…

— В этом нет необходимости, — заверила Сара. Ей не хотелось очень докучать помощнику викария, но ничего не поделаешь. Так уж складывались обстоятельства. Она замолчала, не зная, с чего начать разговор, и умоляюще посмотрела на Фолкнера. Он прокашлялся и спросил:

— Преподобный Эдвардс, будьте добры, скажите нам, где вы были прошлой ночью?

Эдвардс совершенно побледнел и испуганно уставился на Фолкнера, словно перед ним стояло привидение.

— Прошлой ночью?

— Если вы не возражаете…

— Я был… то есть, я не совсем понимаю, с какой стати вы…

— Но именно в эту ночь убили Джонсона, — спокойно пояснил Фолкнер.

Эдвардс растерянно посмотрел на него.

— Неужели вы хотите сказать, что я…

— Мы вовсе ничего не хотим сказать, — воскликнула Сара. — Просто необходимо снять все возможные подозрения, — сказала она и вполне сознательно добавила: — Я распорядилась, чтобы констебль Даггин осмотрел в деревне каждый дом. Так что скоро он нагрянет и к вам.

— Ни в коем случае, — горячо запротестовал Эдварде. — Это приходское помещение. Неужели вы полагаете…

— Представьте себе, что да. Убиты четыре человека, преподобный. Нельзя допустить, чтобы это безобразие продолжалось.

— Мне все понятно, но приход…

— Нет нужды беспокоить доктора Гольбейна, — пообещал Фолкнер. — Если вас волнует именно это.

— Если… — словно эхо повторил растерянный Эдвардс. Он переводил встревоженный взгляд с одного на другого. Сара сжала кулаки. Она пыталась подобрать слова, которые бы утешили, успокоили терзания молодого викария, но ей ничего не приходило в голову.

Эдвардс глубоко вздохнул и поднялся. Фолкнер тоже встал. Эдвардс смущенно посмотрел на него, а затем повернулся к Саре, словно бы надеялся, что она лучше поймет, развел руками.

— Я должен вам сказать, — он шагнул к ней. Фолкнер загородил Сару. Не повышая голоса, он предложил:

— Расскажи нам, приятель. Давай, выкладывай все, что знаешь.

— Доктор Гольбейн…

Сара нахмурилась. Какое отношение имеет к убийствам старый викарий? Помнится, на похоронах Дейви он говорил о зле, поселившемся в Эйвбери. Может быть, старику известна подоплека убийств? Внезапно ее пронзила страшная догадка. Нет. Такое невозможно. Разве он способен…

— Доктор Гольбейн помутился рассудком, — заявил Эдвардс. Он глубоко и облегченно вздохнул» словно нехитрое признание сняло с него тяжкую ношу.

Сара с Фолкнером настороженно переглянулись.

— Боюсь, что мне не совсем понятно ваше сообщение, — сказал Фолкнер.

Эдвардс расправил плечи. С видом человека, сообщающего им горькую, неприкрашенную правду, он сказал:

— Наш бывший возлюбленный викарий сделался… католиком.

— Кем-кем? — не сдержавшись, выпалила Сара. Что за несуразица, что за глупые недомолвки? И все только ради того, чтобы сообщить, что старый священник перешел в иную веру. Но, немного поразмыслив, сообразила, что Эдвардсу это видится несколько иначе. Он был на редкость серьезным молодым человеком, искренне преданным своей вере.

— Католиком, — повторил Эдвардс. Второй раз это признание стоило ему гораздо меньших усилий. И торопливо добавил: — Надеюсь, теперь вам понятно, что приход недопустимо подвергать обыску?

— Ваше преподобие, — начал Фолкнер. — Не могу себе представить, чтобы находки вроде нескольких католических трактатов и Библии стали бы большим потрясением для местных жителей. Сегодня всех волнуют более серьезные вещи.

— Боже милостивый, дело совсем не в этом. Видите ли, это доктор Гольбейн…

Дверь в комнату внезапно распахнулась. Эдвардс осекся на полуслове. Неожиданно его лицо смягчилось. Усталости и подавленности словно и не бывало. Сара обернулась. В дверях стояла Аннелиз. Девушка была очень бледная, но совершенно спокойная. Она была непривычно сдержанно одета. С первого взгляда Аннелиз поняла, что здесь происходит.

Гордо подняв голову, она подошла к Эдвардсу и ободряюще дотронулась до его плеча ладонью. В этом жесте не было ничего из ряда вон выходящего. Зато он ясно свидетельствовал о их дружеских отношениях.

— Привидения — дело рук преподобного Гольбейна, — тихим голосом объяснила Аннелиз. — Ему вздумалось выдворить из Эйвбери моего отца. А гостиницу снова превратить в католический монастырь, как в прежние времена.

— А для того, чтобы устраивать по ночам шум, он воспользовался валявшимися у нас старыми цепями, — добавил Эдвардс. Как только все стало известно и больше нечего было скрывать, он заметно оживился и заявил более откровенно: — Если бы приход обыскали, тотчас же нашли бы цепи. И хотя доктор Гольбейн не в своем уме, он вряд ли заслуживает подобного унижения.

Сара ошарашенно покачала головой. Ничего подобного она не ожидала.

— Вы ничего не выдумываете?

— Как ни прискорбно, все, что я сказал, — правда, — ответил Эдвардс. — Я давно уже заподозрил неладное. Прошлой ночью я засиделся позже обычного. У меня было… — он взглянул на Аннелиз, — у меня был назначено свидание. Как бы то ни было, доктору Гольбейну не было известно, что я не сплю. Я услышал, как он вышел из дому. Учитывая его возраст и то, что он на самом деле был нездоров, меня это встревожило. Я пошел следом за ним.

— Куда? — потребовал отчета Фолкнер.

— На кладбище, за гостиницу, — быстро отозвался Эдвардс. — Когда я понял, что у него на уме, то был вынужден вмешаться и уговорить его вернуться в приход.

— А вы успели после этого на свидание? — спросила Сара. Она спросила бессознательно, без какого-либо намека, но Эдвардс неожиданно смутился и покраснел.

— Нет. К превеликому сожалению, я не мог бросить старого викария, мне пришлось остаться с ним.

— И тем не менее прошлой ночью во двор конюшни пришел кто-то другой. Верно я говорю, Аннелиз? — Фолкнер обратился к девушке. Он сочувственно смотрел на нее. Несмотря на то, что он произносил слова мягко и сдержанно, Аннелиз вздрогнула и испуганно посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. А Фолкнер продолжал как ни в чем не бывало:

— В конюшню пришел молодой человек, идеалист по натуре. Которого в темноте легко можно было принять по ошибке за преподобного Эдвардса.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Аннелиз еле слышно.

— Неправда, — так же спокойно, не повышая голоса, говорил он, — вы просили помощи у Дейви Хемпера, у мистрис Хаксли. Вы просили помощи также у преподобного Эдвардса. И, осмелюсь предположить, обращались к Бертрану Джонсону. Короче говоря, вы настолько отчаялись, что просили бы любого, кто, по вашему мнению, согласился бы помочь вам. Верно я говорю?

Девушка не просто побледнела. Лицо ее стало землистым, как у мертвеца. Слезы покатились по щекам. Она напоминала животное, попавшееся в ловко расставленную западню.

— Я никогда не хотела… Я клянусь вам… Я даже не догадывалась до тех самых пор, как Дейви… Но и тогда…

— Но и тогда у вас не хватило духу, чтобы выдать властям родного отца. Я верно говорю?

Она подавленно кивнула. На нее было жалко смотреть. Бессознательно Эдвардс обнял ее рукой за плечи. От его прикосновения она вся содрогнулась и отпрянула в сторону.

— Лучше не делайте этого, — предупредил Фолкнер. Сам он даже и не пытался приблизиться к Аннелиз, не только прикоснуться. Он просто смотрел на нее со смешанным чувством гнева и сострадания. Сара поняла, что навсегда запомнит его взгляд.

Она почувствовала в животе боль. И с пронзительной ясностью поняла, что же произошло. Но этому не хотелось верить. Не дай Бог, что ее кошмарная догадка окажется правдой.

— И это он убил цыган? — задал вопрос Фолкнер.

Аннелиз кивнула.

— Но почему?

Аннелиз низко склонила голову. Ей было стыдно и горько говорить об этом. Сбиваясь и всхлипывая, она рассказала им все.

ГЛАВА 44

Солнце уже клонилось к закату, когда возле гостиницы стали собираться деревенские женщины. Фолкнер вошел в зал. Морли, как обычно, был занят своими кружками.

— Чего вы желаете? — задал он привычный вопрос. Голос был хриплым от усталости, глаза нервно бегали по сторонам.

— Правду, — сказал Фолкнер. — По-моему, мне теперь все до конца известно, но я хотел бы еще раз убедиться и выслушать вас.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Если вам хочется пива — пожалуйста. А если нет, не мешайте мне заниматься своими делами.Аннелиз куда-то запропастилась… Как будто ей неизвестно…

— Она в приходе, у священника. Там она и останется, пока мы не доведем дело до конца.

— Какого черта?..

— Цыгане застукали вас, не так ли? — спросил у него Фолкнер почти дружелюбным тоном. — Они частенько шатаются по ночам. Такая уж у них привычка. И они увидели что-то такое, чего им знать не полагалось. Вот почему вы их прикончили.

Он наклонился через стойку. Морли смотрел на него в упор, застыв от испуга и изумления. Он был не в состоянии отвернуться и отвести глаза. Фолкнер продолжал:

— Затем Дейви попытался вас немного пошантажировать, и ему тоже пришлось отправиться вслед за цыганами. Правда, признаюсь честно, мне не совсем понятно, что же случилось с последним. Но у Бертрана было отзывчивое сердце. Он чутьем догадался, что Аннелиз загнана в угол, и пытался помочь ей.

Фолкнер выпрямился. Ему хотелось поскорее покончить с делом.

— Поэтому вы решили заодно разделаться и с ним. Или, может, вам показалось, что это Эдвардс? Когда вы поняли, кто ваша жертва? Когда Бертран повернулся и увидел вас?

Лицо трактирщика исказилось злобной гримасой. Он с силой грохнул кружкой по стойке, так, что в ней осталась вмятина, и бросился к Фолкнеру.

— Господи, да я тебя…

— Что вы меня? — слегка удивился Фолкнер. Он был очень спокоен. Он мгновенно ухватил рукой ворот рубашки Морли и пережал ему горло. Трактирщик беспомощно хватал ртом воздух. Фолкнер крепко прижал его к стойке, ноги Морли задергались, руки бессильно повисли вдоль, тела. Фолкнер угрожающе сказал:

— Я не такой, как другие. Убийства — моя профессия. Уж вам-то было бы необходимо знать об этом.

В ответ послышалось что-то нечленораздельное. Фолкнер усилил хватку и вкрадчиво спросил:

— Ну, как вам это ощущение? Нравится? Вряд ли? Примерно то же самое вы сможете испытать на виселице. Если, конечно, вас к ней приговорят. Скорее всего, вас не повесят. За то, что вы натворили, за все ваши преступления полагается дыба и четвертование. Насколько я наслышан — это гораздо хуже.

Морли побагровел, глаза выкатывались из орбит. Фолкнер чуть-чуть отпустил его и с силой оттолкнул от себя. Морли ударился спиной о стену и принялся жадно хватать ртом воздух.

— Но вы можете поступить иначе, — предложил ему Фолкнер. — Дайте Аннелиз возможность жить, как ей хочется, обеспечьте ее и можете спокойно уходить со сцены. И тогда, Морли, можете считать, что Господь вас простил.

Он повернулся к двери. Ему хотелось уйти, ему было тошно смотреть и дышать одним воздухом с этим омерзительным созданием. У дверей он остановился, обернулся и предупредил:

— Советую вам сделать правильный выбор.

Женщины стояли возле гостиницы и молча смотрели, как Фолкнер уходит. Когда он вышел на дорогу, они медленно, но неумолимо двинулись к дверям.

Фолкнер вернулся в дом Сары. Там его ждали сэр Исаак и Криспин. Они сидели в утренней зале подавленные и растерянные. Сэр Исаак задал один-единственный вопрос:

— Когда вы его заподозрили впервые?

— Когда Сара ночью пришла в гостиницу, — ответил Фолкнер. Злость и отвращение уже покинули его. Но во всех его движениях и жестах ощущалась глубокая скорбь. — Морли примчался в комнату Криспина, как только услышал шум. На нем была ночная рубашка. Что, впрочем, вполне понятно. Ведь ему полагалось спать. Но он забыл снять башмаки. Когда же окончательно выяснилось, что Джастин Ходдинуорт все еще в Лондоне, а Эдвардс совершенно не подходит на роль подозреваемого, мне неожиданно вспомнилась эта деталь.

Сэр Исаак кивнул, и в зале снова воцарилось напряженное молчание. Некоторое время спустя он снова посмотрел на Фолкнера и заговорил:

— Не кажется ли вам, что в некоторых событиях прямо-таки видно предначертание судьбы? Словно это часть некоего колоссального замысла, если так можно выразиться. Как по-вашему, возможно ли такое?

Фолкнер удивленно приподнял брови. Он очень сомневался, но был не прочь выслушать теорию ученого. Как много изменилось за столь короткое время. Еще несколько недель назад он просто посмеялся бы над таким, по его понятию, суеверным мировоззрением. Теперь же он всерьез задумался.

— Это бы означало, — медленно продолжал развивать свою мысль сэр Исаак, — что то, что мы принимаем за реальность — прошлое, настоящее, будущее, — должно чередоваться в четкой последовательности. Но это вовсе не значит, что так все обстоит на самом деле. Возможно, время способно искривляться, закручиваться в кольцо. В таком случае можно сделать вывод, что…

Голос ученого постепенно затих. А сам он, казалось, затерялся в бездне догадок и размышлений, где вихрем кружились созвездия и раздавалось мерное тиканье Великого Маятника Времени. Сэр Исаак поудобнее устроился в кресле, бесконечно довольный течением собственных мыслей. Его лицо озарилось мягкой рассеянной улыбкой.

Фолкнер сидел задумавшись. Мысли его были далеко не из приятных. Он мрачно думал о том, что вовсе не хотел бы знать, какая участь ждет Морли. Каким образом его предадут смерти. И чьей рукой будет приведен в исполнение приговор. Но он предполагал, что, скорее всего, убийцу заставят принять яд. Он ясно понимал, что Сара будет играть во всем этом главную роль.

После того, как они вернулись от викария, он успел заметить, что она прошмыгнула в кладовую и через какое-то время появилась оттуда с закрытой корзинкой.

А сейчас он ждал ее возвращения в уютной зале. В клетке весело и беззаботно посвистывала канарейка. В окна лился яркий солнечный свет. Растения в саду упрямо тянулись к небу и солнцу.

Фолкнер удивился: почему он думает о том, что сейчас происходит в гостинице, с таким спокойствием? И, наконец, осознал. Совершенно справедливо и оправданно то, что Хозяйка Эйвбери должна очистить деревню от поселившегося в ней зла. И это было справедливей, нежели приговор любого суда. В конечном счете, они поступали более милосердно. Причем не только по отношению к тем, кто пострадал, но и по отношению к самому Морли.

Время шло. Стало смеркаться. Открылась и снова захлопнулась входная дверь. Сэр Исаак и Криспин переглянулись. Фолкнер вышел в коридор. Вернулась миссис Дамас. Она вошла в залу, молча кивнула всем и снова спустилась вниз, направляясь в кухню.

От гостиницы неторопливо, парами и поодиночке, расходились женщины Эйвбери. Они возвращались домой к привычным повседневным делам.

Правосудие свершилось.

Морли закопали на рассвете. По христианскому обычаю, его похоронили в дальнем конце кладбища. На этом настоял Эдвардс, выделив место на кладбище, как он выразился — исключительно ради детей. Пока шла заупокойная служба, дети находились под присмотром миссис Гуди. Но Аннелиз была на похоронах отца.

Когда все закончилось, Эдвардс и Аннелиз ушли вместе. Они не прикасались друг к другу, но шагали в ногу, печально склонив головы.

Глядя им вслед, Фолкнер размышлял, что пройдет очень много времени, прежде чем Аннелиз наконец-то вырвется из плена мучительных воспоминаний об отце, чудовищным образом лишившем ее невинности. А потом, чтобы скрыть отвратительный грех кровосмешения, Морли убил четырех человек.

И все это произошло здесь, в древней Эйвбери. Где испокон веков оберегали и соблюдали естественное течение жизни.

Разумеется, насилие и надругательство были бы сочтены преступлением не только здесь, но и в любом другом месте.

Внезапно ему представился парус, туго натянутый ветром. Но в некоторых местах ткань прохудилась. В ней появились крошечные дырочки, почти незаметные для глаза булавочные проколы. Но если знать, где смотреть, сквозь них можно увидеть дерзкие порывы ветра, гуляющего на свободе. Точно такой была Эйвбери, место, где, казалось, удивительным образом сосуществует прошлое и настоящее. Сара призналась ему, что никогда ее сновидения не были столь явственными и реальными, как в ту ночь, когда посреди деревни горел костер Белтана.

Значит, что-то случилось? Может быть, в этом повинен сам Фолкнер? И вспыхнувшая в них неутолимая страсть вызвала прорыв во времени?

А может, во всем виноват Морли и то зло, которое он принес в Эйвбери?

Фолкнер знал, что существует один-единственный путь, который поможет ему проверить догадку. Один-единственный. Они должны пройти его вместе. Но это означает, что они должны поставить на карту все.

ГЛАВА 45

— Пойдем со мной, — предложил Фолкнер. Было уже поздно. Усталость давила ей на плечи. Она думала о постели, о тишине своей спальни, такой уютной, укутывающей ее, словно одеялом, охраняющей от невзгод внешнего мира. Навсегда.

— Хорошо, — неожиданно согласилась она и мягко улыбнулась, заметив, как он удивлен. — Ты думал, что я скажу «нет»?

— Я уже подготовился к спору, — признался он.

Взяв ее под руку, он повел ее по улице за деревню. Они пришли на широкий большак, вдоль которого когда-то тянулась вереница каменных глыб. Некоторые из них сохранились до сих пор.

— И намеревался убедить тебя, чего бы это мне ни стоило.

— В чем не сомневаюсь. А куда мы идем?

— Разве ты не догадываешься? — он указал туда, где над рекой возвышался холм. Ночь была ясная. Луна заливала деревья, дома, дорогу и каменные круги таинственным и печальным светом.

Сара глубоко вздохнула, но ничего не сказала, не возразила ему. Они продолжали шагать по большаку. Еле слышно она спросила:

— Ты знаешь, почему я тогда сказала, что мы не должны этого делать?

— Мне также известно, что ты в это веришь. Но что ждет нас, если ты права?

— Жизнь друг без друга.

Он остановился посреди темной дороги, посмотрел на нее.

— Неужели тебе этого хочется?

Она ответила не сразу. В его душу закралось подозрение, что она откажет ему. Было мучительно подумать о том, что он может лишиться женщины, которая явилась живым воплощением его мечты. Долгие годы, сам того не ведая, он просил Господа ниспослать ее. Он скорее согласится расстаться с жизнью, нежели потерять Сару. Она заглянула ему в глаза, в душу, в самую суть его натуры.

Сара думала об Аннелиз и Морли, страдании и преступлении. О старом докторе Гольбейне, которому взбрело в голову вернуть прошлое. О сэре Исааке, пытающемся отыскать истину среди звезд. О сумятице и трагедиях. Об отчаянии и величии. О безумной борьбе, которая не прекращается ни на миг и пронизывает жизнь на протяжении бесконечных и бессчетных столетий. И во имя чего?

Чтобы свернуть на обочину? Ничего не сметь, но остаться целым и невредимым?

— Нет, — она освобожденно вздохнула, посмотрела на звездное небо и прижалась к Фолкнеру. — На такое я не согласна, — она нежно коснулась губами его губ.

Они лежали внутри каменного кольца, удобно устроившись на молодой травке. Их страсти, наверное, хватило бы заново разжечь костры Белтана. Но была в них и безмерная нежность, их любовь зиждилась не на совершенстве форм и упругости тел, а на стремлении к вечному единению, даже за гранью бытия.

Мужчина и женщина. Любящие и любимые. Наконец, сморенные усталостью, они уснули в объятиях друг у друга прямо в центре каменного кольца, на груди у вечной Матери-земли.

Дорога повернула от берега и пошла вверх. Он поднялся на холм, который был пониже первого. На верхней площадке холма тоже было выложено каменное кольцо. Он двигался к нему уверенным и размашистым шагом. Ножны ударяли о бедро.

С небольшим запозданием он сообразил, что за плечами у него болтается кожаная сума. Значит, он идет уже много дней, питаясь взятыми с собой припасами или тем, что попадется по пути. Дорога, видимо, была полна опасностей. Ему очень повезло. Он вернулся живым.

Позже он будет сидеть в кругу старейшин и рассказывать им худые новости, которые принес. Но сейчас его переполняла радость встречи. Он преодолел последние несколько ярдов и остановился. Положив руки на стройные бедра, он внимательно смотрел вперед.

В центре каменного кольца стояла женщина. Она закрыла глаза и воздела руки к небу. В утреннем свете от нее исходило мерцание. Словно солнечные лучи падали не вокруг, а сквозь нее. Он не ожидал, что застанет ее за молитвой. Хотел отвернуться, ибо это зрелище не предназначалось для его глаз. Но заколебался. Он проделал такой путь, пережил столько опасностей и трудностей. Даже несколько мгновений без нее казались ему невыносимыми.

И пока он исподволь наблюдал за ней, она смяла в руках несколько молодых побегов пшеницы и бросила их под ноги. Губы шевелились беззвучно. Ему не было слышно ни слова. Однако он чувствовал в ней неведомое прежде страдание. Брови были сурово нахмурены, плечи напряжены.

Это показалось ему странным. Во время весенних празднеств в честь смены времен года, когда священные ритуалы выполнялись на глазах у всего племени, она всегда была уверенной и спокойной. Теперь же, неизвестно почему, ее мучила тревога, а может быть, страх.

Внутреннее чутье подсказывало ему, что надо немедленно подойти к ней. Но он оставался стоять на месте, помня о том, чем рискует, если осмелится без разрешения войти внутрь круга. И чем дольше он наблюдал за ней, тем труднее становилось ему сдерживаться.

Она была очень бледна, едва держалась на ногах. Вдруг по ее щекам покатились слезы. Она плакала горько и безутешно.

Он больше не мог терпеть ни мгновения. Забыв об опасности, шагнул за каменную черту. Земля вздрогнула под ним.

Она обернулась. Увидев его, протянула руки. Он шагнул в ее объятия, прижал к себе. Ее слезы падали на его обнаженную кожу, обжигая.

— Ты отыскал их, — сказала она. Это не было вопросом, словно она ни на минуту не оставляла его на время странствования. Словно видела то, что видел он.

Он кивнул. Чужаки, в которых они чувствовали угрозу заведенному на ее земле порядку. Они были пока немногочисленными. Но их ряды увеличивались с каждым днем. Это были высокорослые люди, смелые и гордые. В них таилась сокрушающая сила. Их оружие было изготовлено из твердого металла. Он видел, как их сабли кромсали и рубили человеческую плоть. Он был воином и осознавал, что чужаки несут смерть и разрушение. Он хотел бы забыть их навсегда и не мог.

— Я пыталась, — сказала она дрогнувшим голосом, — я принесла жертвы, молилась, просила, умоляла. Я сделала все возможное и невозможное. Я не получила никакого ответа. Только молчание, — она заглянула ему в глаза. — Наше время так же скоротечно, как и смена времен. Мне не дано остановить последнее, точно так же я не способна предотвратить первое.

Он посмотрел на женщину, которую любил больше чем жизнь. Ради нее он был готов на все. Но он был не в силах предотвратить перемены, которые вот-вот обрушатся на их землю. Судя по всему, она тоже ничего не могла сделать.

Он притянул ее к себе, нежно погладил спину. Она расслабилась, словно освободилась от страха и гнева. И земля затихла. Она больше не вздрагивала под ногами, как первоначально показалось ему. Земля ласково приняла их.

Они лежали внутри каменного кольца, удобно устроившись на молодой травке. Их страсти, наверное, хватило бы заново разжечь костры Белтана. Но были они безмерно нежными. Их любовь зиждилась не на совершенстве форм и упругости тел, а на стремлении к вечному единению, даже за гранью бытия.

Мужчина и женщина. Любящие и любимые. Наконец, сморенные усталостью, они уснули в объятиях друг у друга прямо в центре каменного кольца, на груди у вечной Матери-земли.

Рассвет застал их на пути домой. Сара оглянулась на каменный круг, который теперь был пуст. Серые силуэты глыб вырисовывались на фоне утреннего неба — неизменные и постоянно меняющиеся, словно сама жизнь.

Фолкнер крепко сжал ее руку. Она ощутила его силу, его властность и уверенность в себе. Если бы он был другим, то никогда бы не смог стать тем, кто есть — человеком, выполняющим волю герцога Мальборо и свою собственную. И все ради величия Англии, которая буквально на глазах превращается во всемирную державу. Для Фолкнера шум и толкотня городских улиц, тонкие придворные интриги и перипетии большой политики были сродни материнскому молоку.

Сара была душой Эйвбери. Глубоким, бесконечным молчанием и терпением земли. Сара была олицетворением вечности, заключенной в плодородной почве под вечным и звездным небом.

Несовместимо? Она изумилась. Неужели когда-то она думала именно так? Но они же разумные люди. Пусть даже и влюбленные.

В конце концов, сейчас восемнадцатый век. Через всю Англию протянулись отличные дороги. Каждый день по ним мчатся почтовые кареты. Не все перемены обязательно к худшему. Для них это будет еще один круг — от мишуры настоящего к величию вечности. Вперед и назад. От человеческого к Божественному. От того, что было, к тому, что будет. Круг, укрепленный каменными кольцами памяти и надежды, где рядом друг с другом уживаются прошлое и будущее.

— Фолкнер, — сказала Сара, — мне не терпится, когда ты познакомишь меня с Фолкнером.

— А я, — ответил он, — никак не дождусь, когда ты познакомишься с его Сарой.

— Невыносимая особа, верно?

— Не сравнить с тобой, — заверил он ее. Она улыбнулась и взяла его за руку. Вместе они зашагали по дороге.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43

ГЛАВА 44

ГЛАВА 45