Могилы из розовых лепестков (ЛП) [Оливия Вильденштейн] (fb2) читать онлайн

Каджика стоял рядом со мной, твёрдо упёршись ногами в землю, не обращая внимания на наше почти столкновение. В отличие от него, я была дрожащим беспорядком. Заставить себя подняться обратно было настоящим подвигом. Оставаться на ногах было ещё большим подвигом, так как мои конечности дрожали.

— Она пришла проверить, что ты меня не прикончил, — сказала я вместо Лили.

— Прикончил тебя?

— Убил меня, — объяснил я.

— Я бы никогда не убил одного из своих.

— Приятно знать.

Я потёрла ладони о платье. Мои чулки были испорчены, со стрелками, тянущимися вниз по икрам и вверх по бёдрам.

Лили помахала своим телефоном. На экране высветилось имя Эйса.

— Мне действительно не хочется с ним разговаривать, Лили, — сказала я.

Она покачала головой и указала на Каджику.

Он выхватил телефон из её пальцев и прижал к уху.

— Эйс Вудс, — прорычал он.

Я ожидала, что сорвётся ещё что-то, но это были единственные слова, которые слетели с его губ. Вместо этого он прислушался. И пока он слушал, он отодвинулся от нас с Лили, мышцы напряглись на его голых икрах. Как он не замёрз, стоя босиком в шортах?

Лили ткнула меня в руку. Тепло её кожи проникало прямо сквозь рукав моей куртки. Я повернулась к ней. Она соединила большой и указательный пальцы в знак согласия.

Я кивнула. Затем, скрестив руки на груди, я продолжала наблюдать за Каджикой. Наконец охотник закончил разговор и направился обратно к нам. Он передал телефон Лили.

— Удобные вещи, эти телефоны, — сказал он.

— О чём был разговор?

— Я собираюсь подбросить тебя до дома.

— Как насчёт встречи с Гвен?

— Ты увидишь её завтра или послезавтра. Мы никуда не уйдём.

— Но…

Каджика наклонил голову так, чтобы оказаться лицом ко мне.

— Не сегодня, — сказал он, его голос был между рычанием и шёпотом.

Он повернул голову в сторону Лили, которая всё ещё парила рядом со мной, уставившись на Каджику. Если бы она стояла, её макушка достигала бы его грудных мышц, но, паря, она была того же роста. Я вдруг почувствовала себя маленькой, чего никогда прежде не случалось.

— Лили, твой брат сказал, что ты должна пойти домой. Очевидно, твоей паре нужно с тобой поговорить.

Оправившись от шока, вызванного тем, что он использовал слово «пара» — которое звучало совершенно по-звериному — для описания Круза, я уставилась на Лили. Она не встретилась со мной взглядом. Я полагала, или, может быть, надеялась, что для неё всё вернулось в норму. Судя по напряжённому выражению, омрачавшему её алебастровое лицо, я предположила, что это не произошло.

Долгое время она не двигалась с места, но затем её взгляд метнулся ко мне. Её глаза блестели, как полированное серебро. На этот раз я была тем, кто соединил пальцы в круг, чтобы спросить, всё ли с ней в порядке.

Она слабо покачала мне головой. Я нахмурилась, и она опустила взгляд на землю под своими парящими ногами.

— Каджика, ты можешь подождать в машине?

Он зашагал прочь от нас, но не сделал ни малейшего движения, чтобы сесть в машину, и не предоставил нам особого уединения, поскольку его глаза оставались прикованными к нам.

— Что случилось? — спросила я Лили тихим голосом.

Её пальцы порхали по экрану телефона.

«Мы с Крузом не можем договориться о том, какие цветы выбрать для свадебной церемонии».

— Серьёзно?

«Нет. Но если ты думаешь, что я доверюсь тебе, то ты бредишь».

— Я сказала, что мне жаль. Я не знала, что вы помолвлены.

«Во второй раз ты знала».

— Эйс сказал, что фейри полиаморны, — возразила я.

Конечно, он сказал мне только сегодня вечером.

«Ну, а я нет. И Круз обещал мне», — она стёрла последние два слова и заменила их, — «поклялся любить только меня».

— Он действительно любит только тебя, — сказала я.

«Тогда почему он всё ещё спрашивает о тебе?»

Она посмотрела на меня, склонив голову набок, на бледных щеках выступили пятна эмоций.

— Потому что он отметил меня, Лили. Найди способ разорвать связь, и он перестанет спрашивать.

Она подняла голову.

«Единственный способ разорвать связь — это смерть».

Мой желудок напрягся. Я пожалела о своём предложении и отступила, прежде чем она смогла засыпать меня своей волшебной пылью, но потом я вспомнила, что она использовала её на Блейке, так что у неё, вероятно, ничего не осталось.

Она покачала головой и дрожащими пальцами напечатала:

«Я не могу поверить, что ты думаешь, что я способна на это. Мне может быть больно, но я не жестокая».

И с этими словами она взмыла в небо, пронзив толстый слой пепельных облаков.

— Фейри пометил тебя? — спросил Каджика.

Я медленно выдохнула.

— Чего хотел Эйс?

Каджика подошёл ко мне и взял меня за руку.

— Где?

Я выдернула её у него, сердце бешено колотилось, и сказала:

— Не прикасайся ко мне.

Верхняя часть моей руки слабо светилась. Я удивлённо моргнула.

— Вот как они нас выслеживают!

Я засунула руки в карманы пальто.

— Ещё одна причина не торчать рядом со мной.

Каджика бросил на меня дикий взгляд, от которого у меня перехватило дыхание.

— Какой фейри сделал это с тобой? — спросил он низким и очень грубым голосом.

Я не ответила.

— Кто пара Лили?

Я всё ещё не отвечала. Рано или поздно он узнает, но это будет не от меня.

— Я удивлён, что он ещё не убил тебя. Ты понимаешь функцию клейма фейри?

— Я слышала.

Фейри помечали, чтобы убивать, но я не могла поверить, что это то, что Круз имел в виду, когда он связал меня с ним своей магией. Он был добрым волшебником; он спас Гвенельду.

— Я думаю, что он пометил меня чтобы… как ты сказал ранее… следить за охотниками.

— Мы должны убить его.

— Ни в коем случае!

— Ты подвергаешь нас риску, Катори.

— Риску? Сейчас не девятнадцатый век, Каджика. Есть спутники, телефоны и что-то, что называется Интернетом. Всё, что нужно сделать фейри сегодня, это нажать на компьютере, чтобы найти человека. Эта отметка — просто более быстрый доступ.

— Ты не понимаешь, как устроен наш мир!

— Ну, ты не понимаешь, как устроен этот мир!

Раздражение покрыло волдырями мой тон, который, в свою очередь, покрыл пятнами лицо охотника.

— По крайней мере, я пытаюсь понять. Я здесь уже три дня, которые потратил, пытаясь наверстать упущенное за двести лет, в то время как меня преследуют воспоминания, которые не принадлежат мне, — двигая челюстью, он обогнул капот грузовика и сел внутрь, захлопнув дверцу.

Я сжала пальцы в кулаки и начала идти. Как сказал папа на похоронах, я была упряма. Грузовик с грохотом ожил, а затем два луча света прорезали ночь, освещая путь. Я приказала Каджике уехать.

— Ты замёрзнешь до смерти, — донёсся его голос через открытое пассажирское окно.

— Это должно разорвать связь, не так ли?

Каджика зарычал, пока я шла дальше. И так далее. Шли минуты, а грузовик всё ещё грохотал рядом со мной.

— Просто оставь меня уже в покое, — сказала я.

— Когда твой отец нашёл твою мать, он хотел умереть. Он вскрыл себе запястье скальпелем.

Я повернула своё лицо к Каджике.

— О чём ты говоришь?

— Он позвонил Блейку. Рассказал ему, что он сделал. Попросил его позаботиться о тебе. Блейк выбежал из ресторана и поехал к тебе домой. Он нашёл твоего отца, лежащего рядом с твоей матерью, пропитанного собственной кровью. Ему удалось остановить кровотечение. Очевидно, ты научила его накладывать жгут прямо перед тем, как он ушёл в армию. Ты заставляла его делать это снова и снова. Ты боялась, что он пострадает, если не овладеет техникой.

Я остановилась и повернулась лицом к машине, которая, в свою очередь, остановилась.

— Как ты… — я сделала паузу на полуслове.

Мурашки поползли по моей коже. Я вздрогнула и плотнее закуталась в пальто, как будто потянув за ткань, могла высвободить больше тепла.

— Я не знаю, говорил ли он тебе когда-нибудь, — продолжал Каджика, — но ему удалось спасти две жизни благодаря тебе. Парню из его взвода, которому оторвало ногу миной, и твоему отцу.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Потому что ты очень много значишь для своего отца, Катори. Без тебя он покончит с собой, и на этот раз Блейка не будет рядом, чтобы спасти его. Если ты не хочешь стать убийцей, как мы, садись в машину.

Хотя мне не нравилось принимать приказ от Каджики, я открыла дверь и забралась внутрь.

— Никогда больше не используй Блейка, чтобы заставить меня что-то сделать, — я снова подняла окно.

Его лицо потемнело, и как только я пристегнула ремень безопасности, он рванул с места, шины завизжали так громко, что трель проникла прямо через лобовое стекло.

Я скрестила руки и ноги, отчасти от досады, а отчасти потому, что скручивание конечностей, как крендель, помогло сохранить немного тепла.

Несколько минут мы ехали молча. Лоб Каджики был наморщен от сосредоточенности. Он, похоже, не забыл дорогу, поэтому я предположила, что он думает о телефонном звонке Эйса. Я не спрашивала его об этом, уверенная, что достаточно скоро увижу фейри.

Вдалеке высились серебристые песчаные дюны, а затем появились искривлённые стволы вишнёвых деревьев Холли, напоминающие колоссальный естественный забор.

— Младшая из моих сестёр… она замёрзла насмерть зимней ночью.

Голос Каджики вырвал меня из моих топографических размышлений.

— Мы двигались, чтобы найти укрытие от сильной снежной бури. Воздух был белым от снега. Он накапливался так быстро, что едва ли через час ходьбы я не мог видеть своих ног ниже колен. Я помню, как было больно двигаться. Мои икры, казалось, были покрыты синяками и укусами насекомых. Они горели и покалывали, но я продолжал, потому что другого выхода не было. К тому времени, когда мы добрались до каменной стены, в которой мой отец заметил пещеру во время охоты, моя мать выкрикнула все наши имена, чтобы собрать нас вокруг себя. И вот тогда мы увидели, что пропал один ребёнок. Мой отец и Менава выбежали из пещеры и пошли по своим следам. Их так долго не было, — он сделал паузу.

Я знала конец. Он начал с этого, но я не хотела, чтобы он останавливался. Я приоткрыла губы и втянула немного воздуха, а затем разжала руки.

— Они нашли её? — я спросила, чтобы он закончил рассказ.

Он кивнул.

— Когда они вернулись, она висела на плече моего отца, завёрнутая во множество мехов, безвольная, как тканевая кукла, которую она сшила для меня тем летом. Сначала, несмотря на то, что её тонкие ноги были фиолетовыми, я подумал, что внутри неё всё ещё есть жизнь, но потом моя мать заплакала, и тогда до меня дошло, что моя сестра перешла в мир духов. Мне было всего шесть, Катори. А ей было всего девять. Это был первый раз, когда я понял, что возраст не имеет значения, когда дело доходит до смерти.

Я сделала медленный вдох, пытаясь избавиться от образов, которые вызвал в воображении Каджика.

— Жизнь может быть несправедливой, — прошептала я.

— Вот почему, когда у тебя есть хороший шанс сделать это, ты не выбрасываешь его.

— Ты бы уехал отсюда?

— Нет.

— Потому что я охотник?

— Потому что я не стану причиной смерти другого человека.

— И всё же ты говорил об убийстве фейри, с которым я связана.

— Фейри для меня не люди. Они — зло, воплощённое в форме человека.

Я сжала губы вместе. У меня не было ни сил, ни желания спорить с Каджикой, который, по-видимому, был такой же упрямый, как и я. Я никогда не думала, что встречу достойную пару, но я встретила.

Через несколько минут мы добрались до кладбища и моего тёмного дома. Папа не ждал меня. Звонила ли Касс, чтобы сказать ему, что я ночую у неё? Каджика остановил грузовик перед крыльцом. Он не заглушил двигатель и не посмотрел на меня, когда я выходила, его глаза были устремлены на десять оставшихся могил.

ГЛАВА 26. ДРЕВО ЖИЗНИ

Моя голова всё ещё была полна рассказов Каджики, я легла спать, но не могла заснуть, пока небо не посветлело. Мне снилось, что я пробираюсь сквозь снежную бурю вместе со своей матерью. Я не могла видеть её, но я слышала, как она шептала, что я не должна бояться. Что как только я войду в жёлтую дверь, я буду в безопасности.

Я не входила в жёлтую дверь. Я проснулась, не дойдя до неё, вся в поту, сердце билось, как хвост испуганной рыбы. Моя рука покалывала. Я вертела её перед своим лицом. Она не светилась, как прошлой ночью, но на ней были две белые отметины, похожие на старый шрам.

Я долго лежала в постели, пытаясь разобраться в своих беспорядочных эмоциях. Я смотрела на жёлтый ловец снов, и это навело меня на мысль о жёлтой двери. Странно, как моё подсознание превратило дверь в канал к безопасности, когда я всегда считала их воротами к чему-то настолько ужасному, что покрасила их в белый цвет.

Пяткой я нащупала шишку под матрасом. Я встала, деревянный пол холодил подошвы моих согретых сном ног, я вытащила книгу и снова устроилась под одеялом, чтобы почитать. Я открыла книгу на странице с рисунками лиц охотников и изучила лицо Каджики. Его точность заставила меня вернуться к началу книги в поисках имени автора, но ни одно из них волшебным образом не появилось. Написал ли эту книгу другой охотник? Это означало бы, что двенадцать могил за моим окном не были местом упокоения последних охотников… что другие выжили.

Конечно. Каджика упомянул, что им было по тринадцать, и это всколыхнуло старые воспоминания. Тринадцатый охотник, тот, кто похоронил своих родственников, был моим пра-пра-прадедом. Как его звали? Я массировала висок, пока до меня не дошло: Тэева. Написал ли он эту книгу? Но тогда, если он написал это, почему она была отправлена нам? Разве она не должна была принадлежать нам?

Я вскочила с кровати, упала на колени и вытащила упаковку книги из-под кровати. Шарики из пенопласта, разбросанные повсюду, прилипли к моим шортам для сна и одеялу. Я стряхнула пыль, затем закрыла язычки и прочитала прикреплённую к ним этикетку. Наш адрес был написан от руки на лицевой стороне. Там не было ни обратного адреса, ни почтовых расходов, но я вспомнила, что почтальон предлагал отправить посылку обратно.

Я заметалась по своей комнате, натянула чёрные джинсы и белую рубашку, затем почистила зубы и причесала волосы с рекордной скоростью. Перед уходом я спрятала книгу под матрас, рядом с опаловым ожерельем, и поправила одеяло так, чтобы моя кровать выглядела хоть как-то застеленной.

Моего отца не было дома, но он оставил записку рядом с кофеваркой, в которой говорилось, что он пошёл повидаться с Би. Я отодвинула белые занавески, которые связала крючком моя бабушка, и заглянула в кухонное окно. Небо было серебристо-серым, но снега не было. Запихнув коробку в одну из маминых тканевых сумок, я направилась к выходу.

Прогулка была тихой. Ни один фейри не жужжал вокруг, ни один охотник не прятался. Покрытые льдом ветви позвякивали, когда я проходила под ними. Снег хрустел под моими дублёными сапогами. Я шла мимо песчаных дюн, мимо скрюченных вишнёвых деревьев. Из дома Холли повалил дым. Искушение нанести ей визит было так велико, что я чуть не сдалась, но потом вспомнила, что там остановились охотники. Я бы по доброй воле не приблизилась к тому месту, где они жили. В конце концов, я же просила их держаться от меня подальше. Поэтому мне приходилось держаться от них подальше. Логика в лучшем виде. Поэтому я продолжала идти мимо понтона, который тянулся, как указательный палец, внутри тёмно-синего озера.

На тихой пристани для яхт, завёрнутые в брезент лодки и утки с золотыми глазами качались, как игрушки для купания, в то время как чайки кружили над ними в поисках пищи. Вдалеке горстка рыбацких лодок преодолела белые гребни и ледяные брызги, мерцающие на поверхности озера, чтобы поймать северную щуку. Дед Блейка был рыбаком. Однажды зимой он взял нас с собой на траление. Несмотря на то, что он укутал меня полярными флисовыми одеялами, мои зубы стучали на протяжении всей поездки, а пальцы побелели и одеревенели. Потребовалась горячая ванна и две кружки горячего шоколада, чтобы я оттаяла.

Я грустно улыбнулась при этом воспоминании. Созерцая лодки ещё некоторое время, звук волн наполнял меня, как знакомый пульс, я снова начала идти. Проходя мимо пекарни Астры, я повернула назад и зашла внутрь, чтобы купить что-нибудь поесть.

В тёплые месяцы здесь было полно людей в шортах и кепках с козырьками, а также детей в купальниках конфетных цветов и надувных нарукавниках. Сегодня за длинными деревянными столами и скамьями сидела горстка людей. Туристы, предположила я, так как никого из них не узнала. Некоторые открыто пялились на меня, когда я направлялась к прилавку. Хотя они продолжали разговаривать, их разговоры стали приглушёнными, как будто кто-то уменьшил громкость их голосов.

Я сосредоточилась на аппетитной витрине с выпечкой, приготовленной Астрой Сакар. По крайней мере, так было, когда я была ребёнком. Сегодня она была пожилой дамой с ужасным артритом, которая оставила управление своим магазином своей дочери Стелле.

Поскольку за прилавком никого не было, я крикнула:

— Привет? — и заглянула в круглое окошко распашной двери.

— Иду.

Пару секунд спустя Фейт толкнула вращающуюся дверь.

— Ну, если это не Катори Прайс, — сказала она, вытирая руки кухонным полотенцем в красно-белую клетку. Она бросила его под прилавок и растопырила пальцы на белой мраморной столешнице. Её длинные, многослойные каштановые волосы отливали красным под стеклянным подвесным светильником, а голубые глаза сверкали тем же вредным блеском, которым они всегда обладали. Она запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня. — Ты не перестала расти, не так ли?

Брось, тебе девятнадцать, а не пять.

— Ты еще не отрастила сердце, не так ли?

Её губы изогнулись в улыбке.

— Разве ты не училась в актёрской студии? — спросила я.

— Разве ты не училась на врача?

Я не имела в виду это как критику.

— Правда, Фейт? Даже несмотря на то, что ты не появилась на похоронах, я знаю, что ты слышала, что случилось с моей матерью.

— Да. Я слышала.

Нет, я сожалею о вашей потере. Что угодно. Мне не нужны были соболезнования Фейт Сакар.

— Ты пришла сказать мне, какой я была сукой, или ты хотела чего-нибудь поесть? — спросила она.

— Я больше не голодна.

Когда я направилась обратно к двери, она крикнула:

— По крайней мере, я присутствовала на поминках Блейка, не убегая на вечеринку втроём с Касс и Эйсом Вудсом.

Приглушённые разговоры вокруг меня совсем прекратились. Мои щёки запылали, как и моя рука. Подумать только, что во время нашего первого курса средней школы я спасла Фейт от того, чтобы она подавилась куском мяса. Может быть, мне не следовало вмешиваться в план Матери-природы для неё. Я развернулась, собираясь вправить ей мозги, когда заметила Лили, сидящую на одном конце длинного стола. Повернувшись на скамейке, она уставилась на меня. Как и две девушки рядом с ней, которые, как я предположила, были фейри, так как я не могла представить, чтобы Лили общалась с простыми смертными.

Четверо мужчин, сидевших на противоположном конце общего стола, тоже наблюдали за мной сверкающими золотом глазами. У меня было неприятное чувство, что они тоже были фейри. И моё мучительное чувство стало таким сильным, что усилило пульсацию моей покрытой шрамами руки.

— Что ты здесь делаешь, Лили? — спросила я.

Её брови сдвинулись, нахмурившись.

— Мы завтракаем, — сказала одна из её подруг. Кончики её волос были выкрашены в розовый цвет, тот же розовый, которым были намазаны её губы и ногти. — Это правда?

— Что правда?

— Ты и Эйс Вудс?

Я сердито посмотрела на Фейт, которая самодовольно сложила руки на груди.

— Круз, Эйс… Кто следующий? — спросила Розововолосая.

Мне казалось, что я снова учусь в старшей школе, но это была не старшая школа. Разве у фейри не было занятий поважнее, чем сплетничать? Я покачала головой, раздражённая и злая, на них и на себя. Если бы я не поддалась обаянию Круза, не было бы слухов обо мне, циркулирующих через Неверру и Роуэн.

— Я слышала, твоему парню было скучно, Надя, так что, может быть, он будет следующим? — раздался знакомый голос у меня за спиной.

Я резко обернулась. Никогда в жизни я не была так благодарна Эйсу за то, что увидела его. И никогда в жизни я бы не ожидала, что фейри — любой фейри, если уж на то пошло, — вступится за меня.

Розоволосая, она же Надя, села прямее, как будто какая-то невидимая сила ущипнула её за плечи, и четверо мужчин поднялись в унисон, металлические ножки скамейки заскрежетали по деревянному полу. Они натянуто склонили головы перед Эйсом.

Эйс не обращал на них никакого внимания, его взгляд был полностью сосредоточен на сестре. Она сделала несколько быстрых движений рукой. Вместо того чтобы заговорить, он что-то прожестикулировал в ответ. Я не была уверена, был ли это более быстрый способ общения или более скрытный способ передачи информации. Лили взглянула на меня, затем на своего брата, затем, наконец, развернулась обратно на скамейке.

— Твои подруги как раз собирались уходить, не так ли? — спросил он Лили.

Она слегка кивнула, и золотистый пучок волос, заколотый на затылке, качнулся и сверкнул в жёлтом свете стеклянного потолочного светильника, который свисал с её конца стола.

Подруги Лили встали и, сопровождаемые двумя мужчинами с золотыми глазами, вышли из пекарни. Я наблюдала за ними через большие окна, гадая, взлетят ли они в небо, но потом вспомнила, что Фейт наблюдает за ними. Вместо того чтобы лететь, они направились к небольшому лодочному сараю.

Фейт громко прочистила горло.

— Я надеюсь, вы планируете заплатить за людей, которые ушли, мистер Вудс. Мы не бесплатная столовая.

Эйс щёлкнул пальцами, и один из мужчин, которые остались позади, бросился к стойке. Он достал из кармана пиджака пачку банкнот и отделил от пачки две сотенные.

— Оставь сдачу себе, — Эйс направился к месту, которое освободила Надя. — Так откуда у них эта отвратительная идея, что мы переспали?

Действительно отвратительно. Я кивнула в сторону своего заклятого врага.

Фейт, чей репертуар эмоций варьировался от презрения до злобы, пришла в возбуждение.

— Вы отрицаете, что встречались с Касс и Катори прошлой ночью, мистер Вудс?

— Фейт, верно? — сказал он.

Она не потрудилась согласиться.

— Хотя я редко отрицаю, что был связан с красивой женщиной — правда это или нет, — Катори отказала мне прошлой ночью. Так что было бы крайне несправедливо, ради неё, распространять такие слухи.

Я резко повернула голову в его сторону. Он подмигнул мне. Дважды. Это был второй раз за считанные минуты, когда Эйс вступился за меня. Почему он был таким милым? Ему что-то было нужно от меня?

— Ты сделал только что так, как мой двоюродный брат, тогда? — спросила Фейт.

Эйс бросил на неё осуждающий взгляд.

— Я бы хотел кофе. Чёрный. Кэт, иди, посиди с нами.

— Мне пора идти. Мне нужно зайти на почту, пока она не закрылась.

— Две минуты. Подойди сюда на две минуты, — он похлопал по сиденью рядом с собой.

— Зачем? — я нахмурилась.

— Разве ты не хочешь знать, что мы с Каджикой обсуждали?

Я хотела, но мне действительно не хотелось сидеть с Лили, которая презирала меня, и это было справедливо.

— Две минуты, Кэт. Это меньшее, что ты можешь сделать после того, как я защитил твою честь.

Я фыркнула, но затем направилась к нему. Я была микроскопически обязана ему за то, что он приструнил Фейт.

— Так что же было такого срочного, что ты чуть не убил меня?

Эйс нахмурился.

— Убил тебя?

— Лили появилась на дороге, прямо перед машиной. Мы чуть не разбились.

Он взглянул на свою сестру, которая опустила взгляд в свою пустую чашку.

После слишком тихой минуты я спросила:

— Так что ты сказал Каджике?

Он скользнул своими голубыми глазами обратно ко мне.

— Я сказал ему, чтобы он больше не приглашал родственников в гости. То же самое относится и к тебе.

Фейт принесла ему кофе. Несмотря на то, что она не смотрела на нас, я могла сказать, что она слушала по тому, как лениво она поставила бесплатный кувшин молока и банку сахара. Фейт никогда ничего не делала медленно.

— Ты забыл, что я думаю о своей большой семье? — спросила я.

Эйс соединил свои длинные пальцы вместе и по-деловому положил обе руки на стол.

— Я боялся, что твоё мнение о них могло измениться после разговора с Каджикой.

— Это не так.

— Хорошо, — он кивнул подбородком в сторону сумки, которую я положила между нами на скамейку. — Что в сумке?

— Кое-что, что мне нужно отправить сегодня по почте.

— Что это?

— Книга.

— Какого рода книга?

— Энциклопедия по венерическим болезням. Может быть, ты хотел бы прочитать?

Он ухмыльнулся.

— Звучит заманчиво, но я пас.

— Катори?

Я подняла глаза на задорный голос, принадлежавший никому иному, как Стелле Сакар, матери Фейт. Сняв пару коричневых кожаных перчаток, она быстро направилась ко мне, но остановилась, заметив Эйса и Лили Вудс. Показалось ли мне, что она слегка наклонила голову, когда смотрела на них? Вудсы были знаменитостями в человеческом мире, напомнила я себе, что объяснило бы странную реакцию Стеллы на них.

— Привет, Стелла, — сказала я, вставая.

Она поставила бумажный пакет рядом со своими коричневыми замшевыми ботинками и обняла меня.

— Как ты, милая? — её кожа выглядела золотистой и упругой, как будто она сделала пластическую операцию на каком-то тропическом острове, а её каштановые волосы отливали янтарными бликами.

— Я в порядке.

— Так скоро вернулась из своей поездки, ма? — сказала Фейт с обвиняющей ноткой в голосе.

Её тон напомнил о громкой ссоре, которая у них была во время выпускного. Стелла пришла в качестве компаньонки, что привело Фейт в ярость. Она кричала на свою мать о доверии и границах. «Если ты не прекратишь вмешиваться в мою жизнь, ты прогонишь меня точно так же, как прогнала папу», — сказала Фейт.

Стелла Сакар погладила меня по щеке, прогоняя воспоминание из моей головы.

— Услышав, что случилось с Новой, я села в самолёт, чтобы вернуться. А потом я получила известие о Блейке. Это так ужасно. Ты такая храбрая девочка, — я собиралась сказать ей, что это не так, когда она продолжила: — Я только что была у Би, и твой отец рассказывал мне, как замечательно ты заботишься о нём, как ему повезло, что у него такая дочь, как ты.

Как такая нежная женщина смогла породить такую девушку, как Фейт? Моя бывшая одноклассница, должно быть, получила свой раздвоенный язык от своего отца, который, как и отец её двоюродного брата, сбежал от них. Ходили слухи, что он не ушел к другой женщине, хотя… Я не знала, был ли он геем — и мне было всё равно, в отличие от некоторых более недалёких людей в нашем маленьком городке, — но если он был чем-то похож на Фейт, я почувствовала облегчение, что он не остался в Роуэне. Город был недостаточно велик для двух гадюк с завышенным эго.

— Объективность не заложена в ДНК моего отца, — сказала я ей.

— Ты забываешь, что я тоже знаю тебя целую вечность, Катори. Я знаю, что ты необыкновенная девушка.

Я сморщила нос, собираясь повторить, что на самом деле это не так, когда заговорил Эйс:

— Я думаю, ты забыла положить книгу в пакет.

Я обернулась, собираясь накричать на него за то, что он рылся в моих вещах, когда заметила, что моя сумка упала и что разорванная картонная коробка выскользнула. Я опустилась на колени и засунула её обратно в сумку.

— Почему ты таскаешь с собой пустую коробку? — спросил Эйс.

Я собиралась сказать ему, что это не его дело, но решила, что это просто вызовет у него интерес.

— Потому что я пытаюсь отследить, кто послал это мне.

— Ты сняла почтовую марку? — спросила Стелла, когда я встала.

— Нет. Там ничего такого не было.

Одна из её бровей приподнялась.

— Но это пришло по почте?

— Да. Мэтт доставил её.

— Тогда, может быть, это он послал это тебе, — сказала она.

— Мэтт не прислал бы мне книгу о… — я резко остановила себя.

Я была в присутствии фейри. Даже если бы я доверяла Стелле, я не доверяла остальным.

— О садоводстве.

— Садоводство? — сказала Стелла. — Это компетентность Холли.

В пекарне воцарилась странная тишина.

Фейт хихикнула.

— Может быть, Холли ищет кого-нибудь, кто помог бы ей возделывать землю. В конце концов, разве ей не исполняется сто лет в этом году? Ты бы так мило смотрелась в её комбинезоне, Кэт.

Я нахмурилась, но не из-за бестактного выпада Фейт — я к этому привыкла, — а потому, что часть меня задавалась вопросом, могла ли Холли прислать мне книгу.

— Я знаю её почерк, — сказала Стелла. — Если ты покажешь мне коробку, я смогу сказать тебе, от неё ли она.

Поэтому я показала ей коробку. Внимательно изучив её, она подтвердила, что мой адрес написала Холли. Очевидно, она была единственным человеком в Роуэне, который выписывал витиеватую букву О.

Она протянула мне коробку, затем наклонилась в талии, чтобы забрать свой бумажный пакет.

— Я только что испекла эти божественные бархатные фиолетовые кексы, мистер Вудс. В них засахаренная свекла. Не хотите ли попробовать?

— У тебя было время испечь кексы, ма? — спросила Фейт. — Разве ты не только что приехала?

Стелла открыла пластиковый контейнер, наполненный её творениями с фиолетовой глазурью, и показала их Эйсу. После того, как он выбрал один, она протянула коробку Лили, которая уставилась на своего брата. Когда он кивнул, она осторожно вытащила один и откусила кусочек. Она медленно прожевала, проглотила, затем одобрительно кивнула матери Фейт.

Я воспользовалась этим, чтобы выйти из пекарни.

— Было приятно повидаться со всеми вами, — я действительно имела в виду только Стеллу.

— Подожди. Ты должна попробовать, — сказала она.

— Эм, я… на самом деле не любитель свеклы.

— Но это особая свекла, — она подмигнула мне.

Лили съела ещё кусочек, и я клянусь, что в её глазах появился туманный блеск, как будто она погружалась в какое-то изменённое состояние бытия. Неужели кексы действительно могут быть такими вкусными?

— Я надеюсь, что они придутся вам по вкусу, мистер Вудс, — сказала Стелла, когда Эйс всё ещё не притронулся к своему. — И тебе тоже, Кэт.

Прикусив губу, я почувствовала себя обязанной потянуться за одним из них.

— У тебя нет аллергии на свеклу, Кэт? — спросил Эйс.

Я уже собирался сказать «нет», но поняла, что он даёт мне выход.

— О, чёрт возьми, так и есть.

Стелла перевела взгляд с меня на Эйса.

— Какая жалость. В следующий раз я обязательно приготовлю с ванилью.

Лили облизала пальцы, блаженно вздыхая. Её щёки были окрашены в нежнейший оттенок розового. Либо сахар странно действовал на фейри, либо это была свекла…

Мой телефон зазвонил, заставив меня вздрогнуть. Я вытащила его из кармана. Имя моей соседки по комнате в колледже вспыхнуло на моём экране.

— Мне нужно ответить, — мне так не терпелось уйти, что я почти выбежала из пекарни, едва помахав рукой на прощание.

— Привет, Кора, — сказала я, направляясь к Морган-Стрит.

— Привет. Как… я имею в виду, всё прошло хорошо?

— Да.

— Хорошо, — после долгой паузы она добавила. — Я хотела знать, вернёшься ли ты в ближайшее время.

Поскольку я не думала, что она была особенно обеспокоена, я подозревала, что у неё были другие мотивы, например, сделать Дюка постоянным жителем нашей комнаты в общежитии в Дэниелсен-Холле.

— Нет. Я собираюсь остаться здесь на весь семестр. Я отправила декану электронное письмо перед отъездом.

Последовала короткая пауза, затем:

— Я думаю, это хорошо, что ты проводишь время со своим отцом. Это то, что я сделала, когда мой младший брат скончался.

Холодок пополз у меня по спине. Я и забыла, что она потеряла своего младшего брата. Я слышала, как её бойфренд Дюк говорил о нём, но мне никогда не хотелось совать нос в чужие дела и расспрашивать её о подробностях. Кроме того, она не показалась мне человеком, который хотел бы поговорить по душам с другим человеком. Ну, кроме Дюка. У них была особая связь, которую могла объяснить только общая история.

— Хорошо, дай мне знать, когда приедешь. Мы могли бы пообедать или поужинать, — сказала она.

— Конечно. Звучит заманчиво. Я проверю рейсы позже и напишу тебе. Спасибо, что позвонила, — сказала я, прежде чем повесить трубку.

Когда я свернула за угол на главную улицу нашего города, в Роуэн Хай, огромном кирпичном здании, в котором я провела всё своё детство, прозвенел обеденный звонок. Ученики высыпали во двор к оранжерее, которую мой дедушка помог превратить в кафетерий, когда я ещё ходила в детский сад. Я наблюдала за ними, слушала их разговоры о предстоящих танцах в День Святого Валентина. Когда январь превратился в февраль?

Я оставила их обсуждать платья и свидания, желая, чтобы это тоже было моей самой большой заботой. Когда я добралась до почтового отделения в следующем квартале, дверь была заперта, и в помещении было темно.

Чёрт.

Хотя Стелла могла быть права, я хотела спросить Мэтта, помнит ли он. Вздохнув, я перешла улицу по направлению к «Би». Мне просигналила машина, заставив меня подпрыгнуть. Я подняла дрожащую ладонь, чтобы поблагодарить водителя за остановку, затем спрыгнула на тротуар. На двери висела табличка «закрыто», но ресторан был освещён, и внутри сидело около дюжины посетителей. Я вошла и осмотрела комнату в поисках Касс, но её там не было, а на кухне было темно, но перед людьми стояла еда, а также пиво и другие напитки.

— Привет, Катори, — сказал мистер Гамильтон, промокая тонкие губы салфеткой. — Дерек наверху.

— О. Спасибо, — я начала идти, но повернула обратно к столу мистера Гамильтона. — Касс здесь?

— Нет.

— Тогда как у вас у всех есть еда и напитки?

— Это была идея твоего отца. После того, как Би легла спать прошлой ночью, он попросил нас прийти и побродить по гостинице, чтобы Би не чувствовала себя одинокой. Я сделал этот сэндвич дома. Что касается напитков, мы обслуживаем себя сами и оставляем деньги в большой банке за стойкой.

— Это… это действительно мило с вашей стороны.

— Это хороший город, Катори. Он заботится о тебе, — он поправил свою твидовую кепку. — Твой отец хорошо сказал это во время похорон твоей матери; Роуэн уникален. Я бы даже сказал, что он волшебный.

Я кашлянула, затем прочистила горло.

— Волшебный?

— Да. Ты знаешь, восхитительный, замечательный? — он прищурился. — Ты в порядке? Ты такая же белая, как мои трусы.

Фу…

— Я должна пойти повидаться с Би и папой.

— Можешь принести мне ещё один «Рэд Страйп»? — мистер Гамильтон помахал пятидолларовой купюрой. — Это 4,95 доллара. Не утруждай себя возвращением пятицентовика. Я заберу его, когда буду уходить.

Я улыбнулась. Мистер Гамильтон был известным ловкачом, но, по крайней мере, он был здесь и оказывал поддержку. Я схватила его пиво, откупорила его и принесла, прежде чем подняться наверх в крошечный номер, в который Би переехала после смерти мужа пару лет назад. Каждая поверхность была либо покрыта салфетками, либо фотографиями в рамках.

Я постучала в дверь костяшками пальцев и стала ждать.

Папа приветствовал меня, положив руку мне на плечи и потянув внутрь.

— Ты проделала весь этот путь пешком?

— Да. На самом деле это было приятно. Привет, Би, — сказала я, подходя к тому месту, где она сидела в кресле-качалке у окна, держа в руках чашку дымящегося чая.

Я наклонилась, чтобы поцеловать её в щёку.

Она посмотрела на меня, и лёгкая улыбка материализовалась на её губах. Однако она быстро исчезла. Она снова повернулась к окну, ссутулив плечи, осунувшись, — осунувшаяся версия женщины, которая вдыхала жизнь и радость во всё, к чему прикасалась. Я надеялась, что это временно. Я села рядом с ней и рассказала ей о том, как столкнулась со Стеллой, а затем поделилась своими воспоминаниями о ледяной рыбалке, надеясь, что разговор о её близких облегчит боль в её груди.

Через некоторое время её веки закрылись, и лицо расслабилось во сне. Я взяла кружку из её узловатых пальцев и поставила её на стол. Там было написано: «Когда ничего не идёт правильно, иди налево». Блейк постоянно говорил мне это, добавляя в конце свой собственный поворот: «…и прямо в дом на дереве».

Вздохнув, я подошла к папе, чьи водянистые глаза были прикованы к фотографии мамы и Би, стоявших перед гостиницей, обе улыбались, обняв друг друга за плечи. Я проследила мамины черты, от её блестящих, с морщинками глаз до шелковистых чёрных волос. Я вспомнила, как в детстве проводила по ним пальцами. Чего я не помнила, но мне так часто говорили, что это превратилось в воспоминание, так это того, что я расчёсывала кончики её локонов под моим носом, чтобы уснуть, как младенец.

— Я думала о поездке в Бостон, — сказала я, всё ещё глядя на маму.

Папа втянул в себя воздух.

— Я полагаю, ты не можешь взять отпуск на семестр…

— Я не вернусь учиться, папа. Я возвращаюсь, чтобы собрать вещи и забрать свою машину.

— О, — выражение его лица дрогнуло. — О! — улыбка мелькнула на его губах, а затем погасла, как неисправная лампочка. — Ты уверена, что это то, чего ты хочешь?

— Это то, чего я хочу.

Папа широко улыбнулся.

— Когда ты уезжаешь?

— Я проверю цены на авиабилеты позже, но надеюсь всё сделать на этой неделе.

— Это хорошая идея.

— Как долго ты планируешь тусоваться здесь с Би?

— Ещё час или два, — он поднял рукава свитера. Его левое запястье было забинтовано. Когда он увидел, что я смотрю, он снова опустил рукава. — Я порезался о разбитую бутылку вина прошлой ночью.

Я моргнула, удивлённая тем, что он лгал мне, удивлённая тем, что Каджика говорил правду. Папа уставился на свои ботинки, неловко шаркая ими по тёмно-синему ковру. Я решила оставить всё как есть.

— Ты думаешь, я могу одолжить машину? Я хотела пойти повидать Холли.

Вздох со свистом вырвался из его рта, звук облегчения.

— Ты слышала, что у неё не всё хорошо?

— Что? Нет!

— Разве не поэтому ты собираешься встретиться с ней?

— Что ты имеешь в виду, у неё не всё хорошо?

— Она позвонила на следующий день после смерти твоей мамы, чтобы сказать мне, что не сможет прийти на похороны, что она будет там, в духе, — папа вздохнул. — Ей девяносто девять. Это печально, но не неожиданно в её возрасте.

Ужасная мысль пронеслась у меня в голове. Неужели Гвенельда держала её в заложниках?

— Я должна… я пойду, проверю как она.

— Я не хотел тебя беспокоить, Кэт. Мне следовало промолчать.

— Нет! Я рада, что ты мне сказал.

— Кстати, о Холли, хочешь узнать кое-что странное? — прежде чем я успела ответить, он сказал. — Около Нового года, сразу после того, как ты уехала, твоя мать решила, что хочет исследовать своё генеалогическое древо. Ты же знаешь, какой она была… Как только она решалась на что-то, ей просто нужно было сразу же довести это до конца. В любом случае, я не знаю, говорила ли она тебе когда-нибудь, но она всегда задавалась вопросом, почему её прабабушка, Чатва, была похоронена рядом с матерью Холли.

— Разве они не были заклятыми врагами? Драка из-за какого-то мальчика или что-то в этом роде?

Папа покачал головой.

— Вот тут-то всё и становится странным. У них не только один и тот же год рождения, но, по-видимому, у них одини тот же день рождения.

— Дни рождения не являются исключительными…

— Но её звали Лей. Л-E-Й.

— И что?

— Это Готтва, милая. Это означает свет. А Чатва означает тьма.

Я вздрогнула.

— Нова верила, что они близнецы.

Я снова вздрогнула, отчего невесомая сумка соскользнула с моего плеча.

— Так это сделало бы Холли… это сделало бы её…

— Родственницей.

Моя челюсть отвисла.

Папа засмеялся.

— Да. Это была и моя точная реакция тоже.

И я спрашивала Каджику, не базаш ли она.

— Мама спрашивала её об этом?

— Твоя мать когда-нибудь оставляла что-нибудь в покое?

— Что сказала Холли?

— Холли сказала, что это было решение твоей прабабушки Айи держать это в секрете.

— Почему?

— Я не уверен, но твоя мама сказала, что Холли собиралась прислать ей книгу, которая всё объяснит, — его весёлое выражение лица стало подавленным. — К сожалению, Нова так и не получила её. Почему бы тебе не спросить её об этом, Кэт? Может быть, она отдаст её тебе.

Она уже отдала её мне…

Несмотря на то, что окно было закрыто, и я не прижимала к уху морскую раковину, волны озера Мичиган вздымались и разбивались о мои барабанные перепонки. Это был звук распада всего разумного и рационального.

Стелла была права, Холли прислала мне книгу. И она послала её мне, потому что мои предки были и её предками.

ГЛАВА 27. ГОТТВА И ФАЭЛИ

Поездка к Холли прошла как в тумане. Я припарковалась рядом с её грузовиком и подошла к дому. Надеясь, что Холли не начала запирать входную дверь, я повернула ручку, но встретила сопротивление. Чёрт возьми. Я положила руки на металлический молоток, но потом передумала объявлять о своём присутствии.

Прижавшись телом к обшивке дома, я подкралась к окну её гостиной. Я заглянула внутрь, но в комнате было темно. Тем не менее, я изучила каждую секцию, от открытой кухни до горчично-жёлтой гостиной, до пола, выложенного испанской плиткой. К счастью, тела Холли там не было. Я проскользнула за угол и уже собиралась украдкой заглянуть в соседнее окно, когда две руки обхватили мои бицепсы, как тиски.

Я взвизгнула.

Мой похититель развернул меня.

Беспомощная, я моргнула на Каджику, слишком тяжело дыша, чтобы говорить.

— Что ты здесь делаешь, Катори? — спросил он. — Я думал, мы должны были держаться на расстоянии.

Я вырвала свои руки из его хватки и отступила назад.

— Я пришла повидать Холли. Не тебя. Не Гвен.

Он кивнул.

— Тогда тебе следует воспользоваться дверью.

— Она была заперта.

— Ты собиралась залезть в окно? — его голос звенел у меня в ушах.

— Нет. Я… я хотела убедиться, что она не спит. Я не хотела её беспокоить.

Он склонил голову набок. Прядь шёлковистых чёрных волос упала ему на глаза. Он смахнул её, но она снова упала.

— Она хочет тебя видеть. Гвенельда собиралась попросить твоего отца привести тебя…

— Гвен лучше держаться от него подальше, — огрызнулась я.

Он выпрямил шею, раздувая ноздри.

Рядом со мной со скрипом открылось окно. Я резко обернулась.

— Катори, — сказала Гвен, просовывая голову в прогал. — Как замечательно, что ты пришла. Холли ждёт тебя.

— Я слышала.

Я не видела Гвенельду с той ночи, когда она разбудила Каджику, но её лицо было мне почти так же знакомо, как лицо старого друга. Однако она не была моим старым другом.

Гвен уставилась поверх меня на охотника.

— Каджика, гвайекгин?

Держу пари, он собирался сказать ей, что я не доверяю ей быть рядом с моим отцом.

— Я в порядке, — хрипло сказал он, прежде чем направиться к огромному пню, который Холли использовала в качестве стола для пикника для всех тех, кто помогал ей собирать вишню в месяцы сбора урожая.

Каджика поднял топор вместе с большим куском дерева. Он положил его на пень и одним плавным движением разрубил его пополам. А потом он разрубил его снова, и снова. Он согнулся в талии и схватил ещё одно бревно. Я оставила его с топором и сдерживаемым гневом и пошла обратно вокруг дома. На этот раз, когда я попробовала дверную ручку, она поддалась.

Моё сердце замерло, когда я вошла внутрь и чуть не столкнулась с Гвен, которая стояла в тёмном проходе.

— Ты знаешь, в наши дни существует такая вещь, как электричество, — я собиралась снять пальто, но воздух в доме был таким холодным, что у меня перехватило дыхание. — Здесь как в морозильной камере. Ты выключила отопление?

— Каджика отнёс деньги, которые он заработал прошлой ночью, человеку, который контролирует электричество, так что оно должно быть восстановлено в ближайшее время.

Каджика дрался за деньги? Он сказал мне другое.

В воздухе пахло огнём, пеплом и замёрзшим снегом. Я мельком увидела тлеющие угли в камине гостиной.

— У Холли закончились деньги, чтобы оплатить счета?

— Да. Твоя мама дала ей немного месяц назад, но этого было недостаточно.

— Почему она не позвонила нам? Мой отец помог бы. Все в этом городе приняли бы участие.

— Она не думала, что проживёт достаточно долго, чтобы нуждаться в большем количестве денег, — Гвенельда одарила меня мрачной улыбкой, которая выглядела неуместно на её обычно бесстрастном лице.

— Где она?

— В её спальне. Она больше не покидает её.

Я пошла по узкому коридору, пока не добралась до двери в конце. Я толкнула её, открывая.

— Холли, это Катори. Могу я войти?

Слабое «да» было ответом мне, и я медленно вошла в тёмную комнату.

Когда я увидела древнюю садовницу, уютно устроившуюся под кучей одеял, у меня перехватило дыхание. Я подошла ближе. Её лицо обрамляли редкие пряди серебристых волос, а кости выступали на тонкой, как бумага, коже. Если бы я не слышала, как она говорила, я бы подумала, что она труп.

Когда я приблизилась, слабая улыбка появилась на её лице, сдвигая острые кости.

— Я надеялась… что ты придёшь, — сказала она, её голос был таким же призрачным, как бледное облако, которое образовалось, когда её дыхание коснулось воздуха в спальне.

— Папа только что сказал мне, что ты… — я сделала паузу, — что ты — наша родственница. Это правда?

Её глаза сверкали остатками жизни, покинувшей остальную часть её тела. Это были те же самые глаза, которые смотрели на меня сверху вниз, когда я восхищалась распускающимся цветком.

— Это правда.

— Я получила книгу.

— Я надеялась… — прохрипела она. Гвенельда, которая зажигала свечи на комоде, бросилась к Холли и прижала её голову к груди, пока её лёгкие не успокоились. — Я надеялась, что она дойдёт до тебя, — Гвен положила голову Холли на место и подоткнула одеяло ей на плечи.

— Где ты её взяла? — спросила я.

— Я её написала, когда была очень… молода. Это наша история. Твоя история, — свистящее дыхание разделяло её предложения. — Хочешь, я… расскажу тебе о нас?

Нас. Одно крошечное слово, которое имело такой огромный смысл.

— Если это не слишком сложно для тебя, Холли, я бы хотела, чтобы ты рассказала мне о нас, — я подняла взгляд на Гвен, когда произнесла это слово. «Мы» означало Холли, мою мать, Айлен и меня; это не включало её или Каджику. Я надеялась, что она знала, что различие было кристально ясным в моём сознании.

— Сядь, дитя. Это долгая история.

Я подтащила кресло в углу к кровати. Вышитый вручную рисунок с лилиями на нём напомнил мне покрывало на старой кровати моих бабушки и дедушки. Мама убрала его в шкаф, когда умерла бабушка Вони. Было ли оно сшито из той же ткани?

— Это началось в 1817 году с мужчины по имени Таева… и женщины по имени Адетт. Он был, — её глаза переместились на Гвен, — младшим братом Гвенельды.

— Любимец, — сказала Гвен, обаятельная улыбка скользнула по её напряжённым чертам лица. — Он был самым очаровательным мальчиком.

— Это он… вызвал охотников, — прошептала Холли.

Улыбка Гвен исчезла с её губ.

— Он также похоронил нас.

— Тринадцатый охотник, — размышляла я.

Гвенельда кивнула.

— За несколько месяцев до того, как он встретил Адетт, за несколько дней до того, как он похоронил нас, фейри по имени Якоби Вега, — она посмотрела на меня, ожидая реакции, — ты знаешь, кто он, Катори?

— Каджика рассказал мне. Очевидно, отец Круза обманул Негонгву, заставив его думать, что фейри хотят заключить мир с охотниками. Племя назвало это Тёмным Днём.

— Макудева Гизхи, — прошептала Холли.

— Это было то, о чём мы думали, когда наши тела опускали в землю, — её взгляд метнулся к моей прапрабабушке. — Недавно я узнала, что Якоби действительно хотел заключить мир. Это не было уловкой, чтобы разоружить нас. Он вернулся в Роуэн после Макудева Гизхи. Ему было приказано покончить с жизнью оставшегося охотника, чтобы доказать, что он не был предателем Леса, — Гвен поджала губы, как будто эту часть истории ей было особенно трудно озвучить. — Он нашел Таеву, когда направлялся к женщине, которая снабдила мою пару лепестками роз. Каджика рассказывал тебе о ней?

— Да.

Взгляд Гвенельды скользнул по Холли.

— Когда Джекоби нашёл моего младшего брата, он отравил его гассеном. Наполнил его своей пылью. Силы, конфискованные моим братом, были возвращены двум страждущим, непокорным фейри.

— Если Якоби убил его, то, как я здесь оказалась?

— Ты здесь, потому что Якоби вернул его.

Я наклонилась вперёд на своём сиденье.

— Прежде чем он отравил моего брата, Якоби заключил сделку с Таевой: Якоби оставит его в живых, если он пообещает сообщить ему о пробуждении охотников. Видишь ли, фейри всегда требуют чего-то взамен, одолжения. Токва. Вот как мы это называем.

— Круз ни о чём меня не просил.

Веки Холли закрылись и открылись, как затвор зеркальной камеры, и Гвен вздохнула.

— К сожалению, Катори, когда фейри исполняет желание человека или охотника, и заранее не заключена сделка, он может попросить что-нибудь взамен в любое время, и тебе придётся сделать ему одолжение.

— Может быть, он ни о чём не попросит, — сказала я, что заставило Гвен приподнять бровь. — Что?

— Она молода, Гвенельда. Это всё… ново для неё, — сказала Холли своим тонким голосом.

Да, это было ново для меня. И да, я всё ещё обдумывала всё это, но действительно ли я была такой наивной, какой они обе меня выставляли?

— Таева мёртв, верно?

Гвенельда моргнула, затем нахмурилась.

— Конечно.

— Тогда как фейри узнали, что ты вернулась? — спросила я.

— Холли должна была соблюдать токву своего предка. Она должна была сообщить Якоби.

— Но Якоби тоже мёртв, не так ли?

— Так и есть, Катори. Но оказанная услуга не исчезает, когда умирает фейри. Она переходит к ближайшим родственникам. Точно так же, как это было передано Холли. Когда меня разбудили, она была вынуждена сообщить об этом Крузу Веге.

— Как она это сделала?

— Она произнесла его имя в волшебный портал, — объяснила Гвен.

На этот раз нахмурилась я.

— Она проделала весь путь до Траверс-Сити и поговорила с маяком?

— Ты читаешь… книгу, — Холли улыбнулась, а затем её белые губы дрогнули. — Сейчас есть ещё один, поближе… прямо здесь, в Роуэне.

— Где?

— В лодочном сарае, — сказала она. — Шкафчик номер четыре.

— В шкафчике?

— Если ты откроешь металлическую коробку, — объяснила Гвен, — она превратится во вход, но только если ты фейри или у тебя есть взор. Ты не можешь войти в него, хотя, даже если у тебя есть взор, но ты увидишь, что там внутри.

Это туда отправились фейри, покинув заведение Астры? В лодочный сарай? Неужели они залезли в шкафчик?

— Ты помнишь тот летний день, когда ты отправилась на берег со своей матерью, тётей и кузинами? Невыносимо жаркий день, который закончился грозой, — Гвен говорила тихо, но её слова пронзали меня, как металлические спицы.

У неё был разум моей матери, и я ненавидела её за это. Но затем мой гнев сменился шоком, когда я вспомнила тот день, о котором шла речь. Шайло и Сатьяне было по четыре года, а мне было четырнадцать. У меня был миллион других мест, где я хотела бы побывать, но мама и Айлен настояли, чтобы мы сделали это днём для девочек, так что мне пришлось последовать за ними. Мы все плескались в прохладной воде, когда Шайло вспомнила, что принесла надувной розовый круг для плавания, и побежала обратно в лодочный сарай, чтобы принести его. Секундой позже она выбежала с визгом…

— Шайло увидела, как мужчина вылезал из металлического ящика, — сказала Гвенельда.

— У Шайло есть взор? — спросила Холли. — Как чудесно.

Я не согласилась, но оставила это при себе.

— Если ты говоришь в шкафчик… — я чувствовала себя глупо, спрашивая, были ли шкафчики портативными рациями, — твой голос доносится до беситогана?

— Да. Гвенельда, меггве манази… та Катори.

Я повернула голову в её сторону.

— Ты говоришь на языке Готтва, Холли?

Холли снова сделала этот слабый жест головой, когда Гвен открыла верхний ящик комода и достала маленькую книжку в кожаном переплёте.

— Это словарь, — пробормотала Холли. — Я знаю, что Вони написала такой… но этот, он другой, — она улыбнулась мне. Это натянуло хрупкую сетку кожи, защищающую её кости.

Я взяла книгу и несколько раз развязала кожаный шнурок, которым она была обмотана.

— Мама пыталась научить меня Готтве, когда я была маленькой. Но я была не очень терпелива.

— Возможно, теперь… у тебя хватит терпения.

Я открыла её на первой странице. Там было три колонки. Первая была на английском. Две других были на иностранных языках. Я узнала слово Готтва во второй колонке, но в третьей я ничего не узнала. Я посмотрела на Холли.

— На каком языке написана третья колонка?

— Это Фаэли… язык фейри, — сказала она, намёк на гордость заиграл в уголках её губ, которые были цвета свежевыстиранного белья.

— Ты выучила язык фейри? — спросила я. Это был глупый вопрос, учитывая, что у меня было доказательство прямо там, на бумаге.

— Я джингави, — пробормотала Холли. — Как ты. Как Нова. Как Шайло.

— Джингави? — повторила я.

— Смешанная, — сказала Холли.

Гвен повернулась к окну и посмотрела на серый день, сцепив руки за спиной.

— Частично охотник… частично фейри.

Книга выскользнула у меня из пальцев и упала на ковёр. Слишком пораженная, я не пошевелилась, чтобы поднять её.

— Как?

— Адетт была дочерью базаш, — глаза Холли снова сверкнули в сгущающейся темноте. — Фейри чувствуют, что мы другие, но они верят… что наша магия охотников была разбавлена от смешения с людьми.

— Я думала, что фейри следили за охотниками. Разве они не знали бы, что у Таевы были дети от дочери базаш?

— Только Якоби знал… что Таева всё ещё жив. Прежде чем расстаться с ним… фейри проинструктировал его… чтобы он всегда носил с собой опал…

— Потому что опалы делают охотников невидимыми для фейри, — сказала я, чем заслужила одобрительный кивок Холли.

Я прикусила губу. Туман, окутавший мой разум в тот день, когда я обнаружила, что магия действительно существует, постепенно начал рассеиваться.

— Тогда как получилось, что фейри узнали, что во мне есть кровь охотника?

— Они предположили, что ты потомок племени, — объяснила Гвен. — Они не знают, что ты прямой потомок Таевы.

— Но там, в хижине, ты сказала мне, что мы были последними. Что других охотников не было. Как…

— Здесь нет других охотников, Катори. На протяжении многих лет фейри убивали каждого встреченного ими человека, в ком была хотя бы унция крови охотника.

— Они не убили меня…

— Но они следят за тобой.

— Они не убили Холли.

— Потому что я фейри, — прохрипела Холли.

— Но ты ещё и охотник, — возразила я.

Гора покрывал на Холли поднималась и опускалась в такт её вдохам и выдохам.

— Больше нет, — она снова захрипела, потом закашлялась.

Гвен отвернулась от окна и подошла к Холли. Она приподняла голову Холли.

— Данимогве, — пробормотала она. — Данимогве. Дыши.

— Что она имеет в виду, говоря «больше нет»? — спросила я Гвен.

— Она решила уничтожить свою сторону охотника, чтобы стать полноценной фейри.

Мурашки побежали по моим рукам.

— Мне придётся выбирать?

— Если ты не выберешь, ты останешься человеком, — Гвенельда откинула голову Холли назад, провела пальцами по пушистым седым волосам пожилой женщины, затем разгладила одеяло вокруг неё. — Ты сохранишь взор и ту волшебную магию, которой владеешь.

Я была застигнута врасплох.

— У меня есть магия фейри?

— Помнишь малиновку… которая залетела в мою теплицу? — прошептала Холли.

Маленькая красногрудая птичка не заметила прозрачного стекла и ударилась об него со скрежещущим зубами стуком. Я выбежала на улицу и подобрала её обмякшее, ошеломлённое тело.

— Она сломала себе шею, — продолжила она.

Я нахмурилась.

— Нет, это не так. Она улетела.

— Потому что ты исцелила её, Катори… — пробормотала Холли. — Исцеление — это магия фейри. У величайших врачей… есть немного крови фейри.

Я подняла руки перед лицом и покрутила их. Они не были похожи на мои руки. Они казались чужими руками. Я сжала пальцы в кулаки, которые положила на бёдра.

— Могу ли я исцелить тебя?

Она улыбнулась.

— Я слишком стара для исцеления. Кроме того, я устала от жизни.

Я полагала, что девяносто девять лет — это долгий срок жизни.

— Это обратимо? Как только ты выберешь?

— Нет, — сказала Холли.

— А если бы мне пришлось выбирать, как и когда я это сделаю?

— Во время голубой луны, — прошептала она. — Относительно того, как… прочти «Древо Ведьм», дитя моё.

Туман ещё немного поредел.

— Холли, почему Чатва и Лей поссорились?

— Потому что Лей выбрала… стать фейри, а Чатва, охотником. Как религия… разрывает людей на части.

— Ты дружила с Чатвой?

Взгляд Холли стал рассеянным.

— Чатва презирала фейри… так что она презирала меня, — в её голосе было столько печали, что я пожалела, что спросила.

Я встала, подобрала упавший словарь и прижала его к себе, чтобы он снова не сбежал.

— Я думаю, что тогда я буду придерживаться всего человеческого, — в конце концов, мне не пришлось бы проходить генную терапию. — У Айлен нет взора. Почему? Разве она не смешанная?

— Её сторона фейри… должно быть, сильнее, — ответила Холли голосом, который показал, насколько глубоко повреждены её лёгкие. — Если бы она захотела… она могла бы стать охотником, — она захрипела, сухожилия на её шее сжались. — Подойди ближе.

Я приблизилась, мою кожу покалывало, когда я наклонила голову к Холли.

— Есть много секретов… на страницах «Древа Ведьм», — раковину моего уха покалывало от её слов. — Внутри… — снова прошептала она.

Я встала, мой позвоночник был напряжён, как натянутый канат.

— Было так приятно увидеть тебя… Катори, — губы Холли изогнулись в слабой улыбке. — Спасибо, что пришла.

— Конечно, — сказала я. — И я скоро вернусь. Очень скоро, я обещаю.

Холли тихо заговорила с Гвенельдой словами, которые не были английскими. Я подумала, что она говорит на Готтве.

— Могу я поговорить с тобой, прежде чем уйду? — спросила я Гвенельду, когда веки старой садовницы, наконец, закрылись в изнеможении.

Гвен кивнула. Я последовала за ней из спальни в маленькую кухню, которая выглядела так, как будто её не обновляли с начала двадцатого века.

— Что она тебе только что сказала? — спросила я её.

— Она сказала мне стереть разум твоего отца, Катори. Она сказала, что было бы лучше, если бы никто не знал, что ты её родственница.

— Не смей морочить голову моему отцу!

Гвен сжала губы в тонкую линию.

— Я бы никогда не сделала это без твоего разрешения.

— Ну, я не даю тебе разрешения.

— Как пожелаешь, Катори.

— Я скажу ему, чтобы он держал это в секрете.

В её глазах промелькнуло сомнение, но она кивнула.

Мой отец никому бы не сказал. Он был не из тех, кто любит сплетничать.

— Скажи мне кое-что, Гвен. Холли — фейри, но ты, кажется, не испытываешь к ней ненависти. Почему это так?

— Воспоминания, которые я разделяю с твоей матерью, заставляют меня доверять ей. Её воспоминания о твоей матери заставляют её доверять мне.

Тепло запульсировало под моей кожей, когда в сознании Гвен возник образ моей матери, заключённой в тюрьму. Я должна был убедить себя, что это была не совсем вина Гвенельды; ненасытное любопытство моей матери привело её к поискам мистической могилы.

— Зачем ты разбудила Каджику? Почему ты не вернула Менаву? — спросила я её.

Гвен нахмурилась, прежде чем сказать:

— Могилы без опознавательных знаков, Катори. Я не знаю, где находится Менава, — её голос был таким же тяжёлым, как темнота, окутавшая дом Холли. — Лучше бы я вместо него разбудила своего возлюбленного.

Неужели Эйс солгал мне? Разве их имён не было на надгробиях?

— Почему ты спрашиваешь меня об этом, Катори?

Я пожала плечами.

— Это был просто… просто вопрос.

Она ждала, что я скажу что-нибудь ещё, но я не высказала того, что таилось в глубине моего сознания.

— Спасибо, что пошла на бой прошлой ночью, — сказала она.

— Ага! Я была права. Это не было совпадением.

— Нет, это было не так. Я повлияла на твою подругу, чтобы она взяла тебя с собой, потому что боялась, что с Каджикой что-нибудь случится. Я не могла оставить Холли, не в её состоянии.

— И ты предположила, что я помогу ему?

— Ты бы позаботилась о нём. Как ты позаботилась обо мне. Меня бы здесь больше не было, если бы ты не спасла меня, Катори. Я обязана тебе своей жизнью.

— Ну, Каджика забрал жизнь Блейка, так что я бы не стала ему помогать.

Она постучала двумя пальцами по лбу.

— Ты не можешь смотреть, как кому-то причиняют боль, не помогая. Твоя мать показала мне это. Она показала мне, когда ты выполнила манёвр Геймлиха над девочкой по имени Фейт в школьной столовой. Она тебе не нравилась, и всё же ты не позволила ей задохнуться.

Я снова уставилась на неё широко раскрытыми глазами.

Её длинные волосы резвились поверх мешковатой блузки. Это была та самая, в которую был одет Каджика в супермаркете. Гвенельда добавила к ней пояс, так что она больше походила на платье, чем на неправильно подобранную одежду. На ногах у неё были блестящие красные ботинки, которые были на ней в тот день, когда напали голвинимы… в тот день, когда она чуть не умерла.

— Невероятно, как сильно ты похожа на Ишту, — сказала она мягким голосом.

Я резко отвела взгляд от её ботинок.

— Кто такая Ишту?

— Она была аабити Каджики.

— Его пара?

Гвенельда кивнула.

— Когда я впервые увидела тебя, я подумала, что вижу Ишту, но потом я услышала, как произносят твоё имя, и я поняла, что это просто генетическое совпадение.

— Кем она была тебе?

— Моей кузиной по отцовской линии.

Громкий грохочущий звук испугал нас обоих. Я обернулась и увидела Каджику, стоящего в дверном косяке, брёвна беспорядочно лежали вокруг его босых ног.

— Ма квеним, Гвенельда! Мава!

Он повернулся и выскочил за дверь, как раненый зверь.

— Гатизогин, — крикнула она ему вслед, но он был уже слишком далеко, чтобы услышать её. — Мне жаль, — прошептала она. — Гатизогин, Каджика.

— Почему он так зол? — спросила я Гвен, пытаясь разглядеть его очертания на фоне белой как мел земли.

— Он не хотел, чтобы я рассказывала тебе о ней.

Я взяла охапку поленьев и бросила их в потрескивающий камин, затем выудила бумажник из кармана пальто и протянула ей несколько скомканных двадцаток внутри.

Она покачала головой.

— У нас достаточно. На данный момент у нас достаточно, спасибо Геджайве.

— Кто такой Геджайве?

Гвен улыбнулась.

— Великий Дух.

Я засунула деньги обратно в бумажник.

— Катори?

— Да?

— Я сожалею о Блейке.

Я долго смотрела на неё, не говоря ни слова. Сожаление было написано на её лице. Однако сожаление никогда не будет достаточным извинением. Не для меня.

— Мой отец беспокоится о Холли, так что он, вероятно, зайдёт. Не околачивайся поблизости, когда он придёт в гости. Он думает, что ты убила судмедэксперта.

Лоб Гвенельды наморщился, но она не выразила своего замешательства.

— Тогда я не позволю ему увидеть меня.

Я кивнула и направилась обратно к катафалку. Я опустилась на водительское сиденье и закрыла дверь. Отъезжая, я осмотрела местность в поисках Каджики, но не нашла ни одной задумчивой фигуры в капюшоне. Я остановила машину и открыла словарь, который положила на пассажирское сиденье. Я пролистала его, пока не нашла слово, которое он произнёс: квеним. Память. А потом я нашла другое его слово: мава. Мой. Я не запомнила остальную часть его предложения, но этих двух слов было достаточно, чтобы я поняла, что он говорил Гвен, что память про Ишту принадлежит ему.

ГЛАВА 28. ДОМ НА ДЕРЕВЕ

Два дня спустя мы опустили Блейка в землю в простом дубовом гробу. Как и на похоронах моей матери, все жители Роуэна собрались в нашем поместье, чтобы попрощаться с ним с опухшими веками и болью в горле.

Би попыталась говорить над глубокой ямой, но её слова спотыкались друг о друга и перемешивались с безжалостными слезами до тех пор, пока она не вздохнула так глубоко, что моему отцу и Стелле пришлось отвести её в дом, подальше от обезумевших скорбящих.

Несмотря на то, что мои глаза горели, я не плакала. Моё сердце начало уплотняться, покрываясь защитными слоями, чтобы выдержать хаотическую бурю, бушующую в моей жизни. Я чувствовала, что это не последняя смерть на моём горизонте. Касс, которая держала меня за руку, постоянно сморкалась и бросала использованные салфетки в свою розовую сумочку, пока та не перестала закрываться.

Когда всё закончилось, и мы все благоговейно бросили пригоршни земли на останки Блейка, я побрела к роще рябин. Кто-то убрал пустой гроб Каджики. Я предположила, что это был мой отец, или, возможно, полиция забрала его в качестве улики. Я изучила оставшийся надгробный камень. Три изогнутые линии шли параллельно друг другу, как символ воды. Я ломала голову над их значением. Говорила ли мне когда-нибудь мама? Она должна была…

Я перешла к следующей могиле и снова нашла только ту же пиктограмму. Я медленно повернулась, разглядывая все надгробия. Все двенадцать были идентичны. Впервые я ненавидела Гвен немного меньше, а Эйса невзлюбила ещё больше. Он обманул меня, заставив думать, что имена охотников выгравированы на камне.

Почему я так удивлялась? В конце концов, фейри были мастерами хитрости. Даже Круз признался в этом.

— Ты думаешь, тебе придётся раскапывать оставшиеся могилы? — Касс стояла рядом со мной, нос у неё был красный, а щёки белые, как снег.

— Зачем? — спросила я в ужасе.

— Я просто подумала, что с тех пор, как земля начала оседать, тебе нужно будет выкопать их всех, вот и всё.

— Я надеюсь, что до этого не дойдёт, — тихо сказала я.

— Как ты думаешь, почему они были наполнены лепестками роз?

— Откуда ты об этом знаешь?

— Джимми сказал мне.

— Готтва веровали, что розы сохранят их тела. Как мумификация.

— Ну, это не слишком хорошо сработало для них, не так ли?

— Ты так и не рассказала мне, как прошла прошлая ночь? — спросила я, чтобы сменить тему.

— Как только ты ушла с красавчиком, вечеринка закончилась. Мы даже не остались на ещё один бой. А потом, всю обратную дорогу, Эйс разговаривал по телефону. Так что не очень-то весело.

— С кем он разговаривал по телефону?

— В какой-то момент я услышала имя Лили. Он заговорил с ней на каком-то странном языке. Но потом он заговорил по-английски. Он сказал что-то вроде того, что, если они поднимут ещё одного, Грегор и что-то золотое придёт в Роуэн, чтобы навести порядок. Я думаю, что это то, что он сказал. Это звучит странно, да? Ты думаешь, он говорил о строительстве торгового центра или что-то в этом роде? Я бы хотела торговый центр. Это определённо оживило бы это место.

Они определённо говорили не о строительстве торговых центров. Мне стало интересно, кто такой этот Грегор. Фейри, как я себе представляла. Тот, с кем я, вероятно, не хотела встречаться. Когда Касс взяла меня за руку и потащила обратно в дом, бормоча, какие у неё холодные ноги, я посмотрела на могилу Блейка и на большую фотографию, которую Би распечатала. Это было до того, как он ушёл на войну, до того, как его лицо непоправимо изменилось. Я и забыла, каким по-детски наивным он выглядел перед тем, как отправиться в Афганистан, с мягкой челюстью, пушистым подбородком и улыбающимися глазами. После взрыва, когда он вернулся в Роуэн, его челюсть стала неровной и угловатой из-за протеза, из-за которого подбородок торчал так, как никогда раньше. Но больше всего изменились его глаза. Или, скорее, его оставшийся глаз; он потерял свой блеск. Блейк-до и Блейк-после были двумя очень разными мальчиками, но у них было одно и то же доброе сердце, и один и тот же благородный ум.

Слеза скатилась по моей щеке. Ладно, возможно, я ошибалась, построив вокруг себя крепость. Может быть, забор. И всё проходит через заборы. Если только они не сделаны из железа или рябинового дерева.

Мои глупые размышления заставили меня вспомнить о том, что сказала Касс, и это напомнило реакцию Каджики на телефонный звонок. Это вывело его из себя. Я решила, что Грегора нужно бояться. Я оставила Касс внизу и направилась в свою комнату. Заперев дверь, я пролистала книгу Холли, надеясь найти что-нибудь о Грегоре. Я не была уверена, как я смогу определить имя из тысяч строк текста. Однако тщетная надежда подстегнула меня.

Прошло двадцать минут, прежде чем я со вздохом закрыла книгу. Я бы спросила Холли, или я бы спросила Эйса. Прежде чем кто-нибудь пришёл за мной, я отложила книгу и спустилась вниз. Я нашла Касс у блюда с небесно-голубыми ванильными кексами, которые испекла Стелла. Хотя её жест был добрым, они выглядели более подходящими для детской вечеринки. В каком-то смысле мы праздновали жизнь мальчика, но это была ушедшая жизнь, а не надвигающаяся.

— Прячешь своё горе под глазурью? — спросила я Касс.

Она сморщила нос, продолжая жевать.

— Это довольно безвкусная шутка.

— Я живу над моргом; мне позволено иметь странное чувство юмора.

Касс сглотнула, а затем улыбнулась.

— Подожди, подожди. Перемотка. У тебя есть чувство юмора?

— Ха-ха.

Она ухмыльнулась шире, отчего её опухшие глаза прищурились.

— Ты видела, кто пришёл?

— Кто?

Я оглядела комнату, ожидая увидеть Эйса или Каджику. Вместо этого я увидела Фейт. На ней было чёрное платье, похожее на палатку, что было странно, учитывая, что её гардероб состоял только из спандекса и лайкры. Если оно не было обтягивающим, она это не носила.

— Неужели я единственная, кому кажется странным, что она носит муу-муу³?

— Нет. Нью-Йорк, должно быть, изменил её.

— Нью-Йорк не изменил её, — приглушённым голосом я рассказала Касс о нашей стычке у Астры.

Она вздохнула.

— Однажды гадюка, всегда гадюка.

Мы изучали Фейт, пока она не поймала нас на месте преступления.

— Касс, Блейк был склонен к самоубийству? — спросила я, хватая пластиковую чашку и наливая в неё кофе из термоса.

Касс провела рукой по чёлке и отвела взгляд. Снова подняв глаза на меня, она сказала:

— Да, — она прикусила нижнюю губу, затем отпустила её. — Да, был.

— Насколько было плохо?

— Однажды утром он не пришёл на работу и не отвечал на звонки, поэтому Би послала меня за ним. Я обыскала весь дом. Его там не было, но так как его джип был там, я подумала, что он вышел на пробежку. Я вернулась в свою машину и поехала вокруг. И снова. Я продолжала звонить ему, но ответа не было. Наконец я поехала обратно к нему домой и позвонила ему в последний раз. Я слышала его мелодию звонка, доносящуюся из гаража. Я нашла его сидящим в старом «Бьюике» своего дедушки, голова откинута назад, глаза закрыты. Машина работала, поэтому я предположила, что он заснул. Но потом я увидела этот шланг, змеящийся из выхлопной трубы прямо в пассажирское окно. И вот тогда я запаниковала. Типа, я действительно запаниковала. Я позвонила в 9-1-1. Они сказали мне вытащить его из машины. Он запер все двери. Это было ужасно, Кэт. Мне пришлось разбить окно машины бейсбольной битой, чтобы открыть двери, а затем вытащить его наружу… Он весил целую тонну. Я вытащила его наружу. Я не знаю, как мне это удалось, но я это сделала.

Что-то горячее и влажное просочилось сквозь мои пальцы на рукав моей чёрной водолазки. А потом моя кофейная чашка с грохотом упала мне под ноги. Пенополистирол ещё не разлетелся вдребезги, но мне показалось, что так оно и было. Возможно, это был просто звук чего-то ломающегося внутри меня. Я бы сказала, что моё сердце, но оно не восстановилось настолько, чтобы разбиться.

Касс схватила горсть бумажных салфеток.

— Ты в порядке? Ты обожглась?

— Ты должна была позвонить мне, — прошептала я, когда она погладила мою влажную, обожжённую руку. — Я бы вернулась домой.

— Он заставил меня поклясться, что я не скажу тебе. Он заставил меня поклясться никому не говорить, но особенно тебе. Кроме того, когда кто-то твёрдо решил причинить себе вред, никто не сможет что-либо сделать, чтобы остановить его. Мне просто жаль, что ему пришлось закончить это под твоим окном. Должно быть, это было ужасно для тебя, — она бросила скомканную салфетку на бумажную тарелку. — У тебя действительно красная рука. Надо облить её холодной водой. Или положить лёд. Я пойду, возьму немного.

Я издала звук, нечто среднее между всхлипом и вздохом. Смерть Блейка была признана самоубийством, и его навсегда запомнят как парня в депрессии, который отказался от жизни.

— О, Кэт. Я не должна была ничего говорить…

Я не знаю, когда и откуда она пришла, но Фейт внезапно оказалась рядом с нами.

— Ты действительно жалеешь её, Касс? Она отказала ему, она заставила его въехать в дерево. Его смерть… это всё из-за неё.

— Прекрати это, Фейт, — пробормотала Касс.

— Это ты сказала мне, что Катори, должно быть, сказала «нет». Поэтому он перерезал себе запястье и как сумасшедший помчался через кладбище.

В ужасе я попятилась от них. До сих пор я знала, что в его смерти косвенно была моя вина. Если бы Гвен не было в его доме той ночью, Блейк не умер бы. Я и не подозревала, что мои друзья были убеждены, что его погубила безответная любовь.

Я опустила взгляд на лужицу пролитого кофе, растёкшуюся вокруг их чёрных ботинок. На это было гораздо легче смотреть, чем на укоризненные лица вокруг меня.

— Катори, подожди.

Выпалила Касс, но я выскочила за дверь, прежде чем кто-либо смог меня остановить. Я бежала и бежала, мои ботинки утопали в мягком снегу. Слякоть и грязь забрызгали мои чёрные джинсы, заставляя материал прилипать к ногам. Кровь пульсировала во мне, направляя тепло по моим мышцам. Я забыла пальто, но было достаточно тепло. Оказавшись перед домом, в котором вырос Блейк, я остановилась.

После смерти его родителей банк конфисковал его, потому что Би не могла позволить себе ипотеку. С тех пор он оставался пустым. Я пересекла задний двор к большому дубу и посмотрела вверх. Домик на дереве всё ещё был там, его крышу покрывал тонкий слой снега. Я ухватилась за верёвочную лестницу и взобралась по ней. Внутри половицы были влажными и пыльными, но я всё равно села, прислонившись спиной к стене и поджав колени. А потом я позволила всепоглощающему горю и чувству вины захлестнуть меня. Когда слезы, наконец, утихли, небо уже потемнело. Я прислонилась затылком к обшитой вагонкой стене и закрыла воспалённые глаза, наконец-то блаженно оцепенев от всего, что было внутри и снаружи.

— Твой отец ищет тебя.

Мои глаза резко открылись и уставились на Каджику.

— Что ты здесь делаешь?

Он склонил голову набок.

— Ты следил за мной?

Его голова выпрямилась.

— Нет.

— Тогда как…

— Это твоё безопасное место.

Я втянула в себя воздух. Напоминание о том, что он завладел разумом Блейка, было горько-сладким.

— Откуда ты знаешь, что мой отец ищет меня? — спросила я после долгого молчания.

— Он остановился у дома Холли.

Беспокойство вытеснило все остальные чувства.

— Он видел тебя? Он видел Гвен?

— Нет. Мы держались вне поля зрения, но слышали, как он спрашивал, там ли ты. Он казался взбешённым. Вы что, поругались?

Дыша немного легче, я снова уставилась на свои колени, которые казались особенно узловатыми.

— Все думают, что Блейк покончил с собой, потому что я не смогла полюбить его в ответ.

Тихим голосом Каджика сказал:

— Так и было.

Я резко перевела взгляд обратно на него.

— Нет, ты убил его; Гвенельда убила его.

Охотник всё ещё сидел на корточках у входа.

— Он порезал себе запястье. Гвенельда нашла его истекающим кровью в кресле. Она пыталась спасти его, Катори, она действительно пыталась, но не знала, как остановить кровотечение. Поэтому она отвезла его на кладбище и раскопала меня, — Каджика придвинулся ко мне на корточках, как всегда босиком. — Гвенельда думала, что если бы она использовала его жизнь, чтобы разбудить одного из нас, в некотором смысле, она бы спасла его.

Моё сердце пропустило удар. Очень долгий удар.

— Так я… — мой голос дрогнул, — так я действительно… — я сглотнула, — Я убила Блейка?

— Он покончил с собой. Это была не твоя вина, Катори. Он отказался от жизни. Когда он увидел тебя с… с фейри, — глаза Каджики заблестели, как горящие угли, — он решил, что у него нет шансов.

Я глубоко вздохнула.

— Теперь мы квиты.

Он нахмурился.

— У тебя тоже есть… мава квеним, — прошептала я.

Каджика моргнул, а затем слабая улыбка смягчила линию его челюсти.

— Ма квеним. Моя память, а не своя память.

— Ты действительно даёшь мне урок грамматики в такой момент?

Он улыбнулся немного шире, затем сел рядом со мной и вытянул ноги перед собой. Когда я была ребёнком, здесь могло поместиться четверо, и у нас всё ещё было место для манёвра. Теперь между мной и Каджикой оставалось очень мало места.

Я не отрывала взгляда от стены перед нами, от белой доски для игры в крестики-нолики, которую мы с Блейком нарисовали давным-давно летом. Мы использовали кисти, смоченные в воде, чтобы нарисовать нолики и крестики. Как только жара испаряла нашу старую игру, мы начинали новую. Тем временем мы писали на стенах эфемерные послания или вещи, которые нас беспокоили, и смотрели, как они исчезают. У Блейка была теория, что если бы мы проявили свои чувства вовне, то почувствовали бы себя лучше.

— У тебя не только лицо моей Ишту, но и её характер, — сказал Каджика, заставляя Блейка и наши детские игры исчезнуть. — Она была с очень сильной волей, но её имя означало «сладость». Я часто дразнил её по поводу смены её имени на Машка.

— Что значит «машка»?

— Жёсткая.

— Должно быть, ей это понравилось.

Он улыбнулся, а потом перестал, и его лицо стало несчастным.

— Знаешь, чего мне в ней больше всего не хватает?

— Нет.

— Её смеха. У неё был такой красивый смех. Смех, который мог бы превратить дождевые тучи в солнечный свет.

Я посмотрелана Каджику, действительно посмотрела на него. Я бы никогда не приняла его за романтика или поэта.

— Знаешь, что Блейку больше всего понравилось в тебе? — спросил он.

— Моё угрюмое отношение?

Брови Каджики поползли вверх.

— Геджайве знает как, у него выработался иммунитет к этому.

Я ткнула охотника локтем, покачала головой, а потом смеялась до тех пор, пока слёзы не выступили на моих глазах. После дерьмового дня… дерьмовой недели мой смех казался освобождающим, как у моряка, увидевшего сушу после нескольких месяцев в море. Он поднимался от моих пальцев ног, которые больше не казались моими пальцами, он гудел в груди, вибрировал в горле, покалывал нёбо и щекотал губы. Я откинула голову назад, пока самые последние блаженные спазмы не вырвались из моих ледяных губ.

— Я не знаю, когда я смеялась в последний раз, — сказала я. — Спасибо тебе за это.

Каджика напрягся. Он, наверное, подумал, что я схожу с ума, и, возможно, он был прав. Может быть, у меня был нервный срыв. Честно говоря, мне было всё равно, потому что если это был нервный срыв, то это было великолепно.

— Так что же Блейку больше всего понравилось во мне?

Каджика ответил не сразу. Его глаза были закрыты, как будто он пытался извлечь воспоминание из бронированного ящика. После долгого молчания его губы и глаза открылись с моим ответом:

— Больше всего ему нравились твои глаза. То, как они поднимались вверх, как у кошки. То, как всё, что ты чувствовала, отражалось в них. То, как они не осуждали его, даже несмотря на то, что он был монстром.

— Монстром? — пробормотала я.

Каджика кивнул.

Я провела ладонями по лицу, прижимая кончики пальцев к покалывающим губам.

— Он не был монстром.

— Я согласен. У большинства монстров красивые лица, — Каджика изучал меня, когда говорил это.

Я опечалилась его предубеждением против фейри, все остатки блаженства съёжились внутри меня.

— Ты слышал, что я частично фейри? Ты думаешь, я монстр?

Его кадык резко дёрнулся вверх в горле.

— Ты не фейри, пока не решишь им стать.

— А что, если я действительно решу стать одной из них? Тогда ты будешь считать меня недостойной жить?

— Да.

Чувствуя себя так, словно он дал мне пощёчину, я поползла к отверстию. Мои ноги горели и болели, но я выбралась на платформу.

— Ты думаешь, что знаешь их, Катори. Но ты не знаешь. Как ты думаешь, почему мы были созданы? Если бы в них была доброта, им не нужны были бы охотники, чтобы держать их в узде.

Я не хотела спорить с кем-то, чей разум был непроницаем, и всё же я не могла не сказать:

— Якоби хотел мира.

— Только потому, что Холли так говорит, это не значит, что это правда.

— Катори! — раздался далёкий, полный боли голос. — Катори! — снова закричал папа.

— Тебе следует научиться доверять людям. Ты был бы чертовски счастлив, — сказала я Каджике, когда опустила ноги на верёвочные перекладины лестницы.

— Я не ищу счастья, Катори, — сказал Каджика, глядя на меня через маленькое отверстие. — Однажды я был счастлив, и фейри убили мою семью, а потом я снова был счастлив со своей новой семьёй, с Ишту, и снова фейри убили моё счастье. Какой смысл заниматься чем-то, что отдаёт тебя на милость другого?

— Какой смысл жить без счастья? — возразила я.

— Возможно, мне не суждено быть счастливым.

Я закатила глаза.

— Ты сам создаёшь своё счастье, Каджика. Точно так же, как ты сам создаёшь свою собственную судьбу.

Охотник проследил за неравномерными пятнами света на грязном деревянном полу.

— Когда я проснулся и увидел тебя, — он поднял глаза на меня, — Я подумал, что моё желание исполнилось.

У меня по спине побежали мурашки.

— Какое желание?

— Чтобы добраться до другой стороны и воссоединиться с теми, кого я любил. Но я не проснулся на другой стороне, и ты не была Ишту.

— Катори? — крикнул папа.

Я поползла к входу. Он стоял в нескольких ярдах от домика на дереве, щёки его пылали, хотя остальная часть лица была смертельно бледной.

— О, милая! Я повсюду искал тебя. Я думал… — его голос потрескивал, как старый проигрыватель.

Я спустилась по лестнице. Когда мои ноги коснулись земли, я чуть не упала, но удержалась на широком стволе. Папа шагнул ко мне, затем обхватил меня своими длинными руками.

— Я думал, ты уехала в Бостон. Я думал, ты не вернёшься, — сказал он.

— Я бы никогда не уехала, не сказав тебе. Мне просто нужно было пространство после того, как я услышала, — я вздохнула, и у меня защемило в груди, — после того, как я услышала, что это не был несчастный случай.

Папа положил голову мне на плечо, а затем отпустил меня, и его глаза излили свои эмоции прямо в мои. Я чувствовала тревогу, ужас и чувство вины. Это было всё равно, что принимать душ с поднятой головой и широко открытыми глазами.

— Я должен был сказать тебе правду. Я просто так боялся того, что это сделает с тобой.

— Спасибо тебе, папочка.

— За что?

— За то, что защищал меня.

Он снова обнял меня.

— Давай отвезём тебя домой.

Я кивнула. Однако прежде чем уйти, я подняла глаза. Я не была уверена, что хотела сказать Каджике, но я не могла просто притвориться, что его там не было.

Каджика присел на платформу, как будто собирался спрыгнуть. Его глаза сияли, когда он наблюдал за моим отцом и мной.

— Папа, я бы хотела, чтобы ты познакомился с моим другом. Он приехал из Бостона.

Папа поднял глаза. Тело Каджики застыло в тревоге, отражая тело моего отца, хотя я сомневалась, что реакция моего отца на него была вызвана страхом. Больше похоже на удивление и настороженность.

Моему отцу потребовалось мгновение, чтобы выйти из своего похожего на транс ступора и признать охотника, который стремительно спускался по лестнице.

— Привет, я Дерек.

Он нерешительно пожал протянутую руку моего отца.

— Каджика.

Папа оглядел его с ног, испачканных землёй, до мешковатых спортивных штанов и чёрной толстовки с капюшоном.

— Каджика, — повторил папа. — Это Готтва?

Глаза охотника расширились.

— Забавная история, — сказала я. — Он внучатый племянник Холли.

— Я думал, он твой друг из Бостона.

— Ну, так оно и есть, но когда мы встретились, и я спросила его, откуда взялось его имя, он сказал мне, что у него есть двоюродная бабушка в Роуэне.

— Но ты не знала, что Холли из Готтвы, — сказал папа, отпуская руку Каджики. Чёрт.

— Нет… Я не знала, что Холли была нашей родственницей, — сказала я. — Я знала, что в ней есть местная кровь.

Папа снова изучил Каджику. Спустя долгое время он сказал:

— Тогда это как бы делает тебя родственником, — сказал папа Каджике.

— Ага, — сказала я.

Одна из папиных бровей приподнялась.

— Твоё лицо кажется ужасно знакомым. Мы встречались раньше?

— Нет, сэр, — сказал он.

Мои ладони стали скользкими. Несмотря на то, что они были холодными, мне пришлось вытереть пот о штаны. Неужели папа нашёл мою книгу? Видел ли он фотографии охотников за фейри, похороненных на нашем заднем дворе?

— Я уже несколько дней в городе. Может быть, вы видели меня издалека? — предположил Каджика.

— Может быть, — он снова оглядел его. — Могу я спросить, почему ты не носишь обувь, сынок?

— Я… — Каджика запнулся, пытаясь найти правдоподобное оправдание. — Я забыл их в Бостоне.

Я чуть не рассмеялась — почти потому, что реальность была жалкой.

К счастью, папа не спросил, как он не заметил, что был без обуви, когда садился в автобус или самолёт из Бостона в Роуэн.

— Ну, ты выглядишь примерно моего размера. Я уверен, что у меня есть несколько пар обуви, пылящихся в глубине шкафа, — сказал папа. — Моя жена всегда преследовала меня, чтобы избавиться от вещей, так что ты действительно окажешь мне услугу, если примешь пару.

В этот момент отец стал чем-то большим, чем просто человеком, которого я любила больше всех остальных. Он стал человеком, которым я восхищалась больше всех остальных. Мама никогда не просила его рыться в шкафу и выбрасывать неношеные предметы одежды. Если кто и был барахольщицей, так это она.

— Что ж, давайте отправимся домой. Катори похожа на сосульку, да и ты сам выглядишь не намного теплее.

— Нет, я должен вернуться… — начал Каджика.

— Только не без обуви. Ты захватил с собой пальто или тоже забыл его в Бостоне? — то, как папа спросил его, сказало мне, что ложь его не обманула.

Каджика опустил глаза в землю.

— В спешке, чтобы добраться сюда, я оставил его дома.

— Что ж, тебе повезло. У меня есть отличное пальто, которое я просто не могу застегнуть на животе, — папа покачал головой. — Покупки в Интернете пошли не так, как надо.

Каджика снова посмотрела на папу, сдвинув брови. Несмотря на то, что у него были воспоминания Блейка, он, похоже, не понимал, что такое Интернет-шопинг. Или, может быть, он не понимал, почему совершенно незнакомый человек был добр к нему. Нет, Негонгва проявил к нему доброту. Вероятно, его поставили в тупик покупки в Интернете.

— О… хорошо, — наконец сказал он.

И вот мы поплелись к катафалку. Папа поднял заднее сиденье для Каджики, который сел с большой сдержанностью.

— Как ты узнал, где меня найти? — спросила я папу, устраиваясь на переднем сиденье рядом с ним.

— Би предположила это, когда я сказал ей, что нигде не могу тебя найти.

Папа положил свою руку поверх моей, когда ехал обратно, как будто боялся, что я снова умчусь. Несколько раз я оглядывалась на Каджику, который смотрел в окно, крепко сцепив руки на коленях. После того, как мы припарковались, охотник настоял на том, чтобы подождать у машины, но папа заставил его зайти внутрь. Каджика широко раскрытыми глазами огляделся вокруг. Я тоже так сделала, но по совершенно другой причине. Наша гостиная и кухня были безупречно чисты, без малейшего намёка на приём, который мы устроили всего несколько часов назад.

— У вас очень хороший дом, сэр, — сказал он папе, который тоже оценивающе огляделся.

— Это всё Нова. У неё был настоящий талант к декорированию.

Когда он сказал это, мой взгляд упал на дверь, которую я перекрасила. Я не жалела о смене цвета, но перекраска весёлого жёлтого маминого цвета причинила боль моему отцу, поэтому я пожалела об этом. Я решила, что перед отъездом в Бостон я восстановлю железные китайские колокольчики в качестве подарка ему.

— Я сейчас вернусь, — сказал папа, направляясь наверх. — Кэт, почему бы тебе не приготовить немного горячего шоколада?

— С радостью… то есть, если я смогу заставить кровь вернуться в мои руки, — сказала я, направляясь на кухню.

Я потёрла ладони друг о друга, чтобы согреться. Как только я снова смогла согнуть пальцы, я схватила глубокую кастрюлю и наполнила ёе молоком. Я держала руки над кипящей жидкостью. Вскоре я уже закатывала рукава водолазки.

Когда я отвернулась от плиты, Каджика всё ещё стоял в прихожей, неподвижный, как тотемный столб.

Я разломила горько-сладкую плитку шоколада и бросила кусочки в молоко, затем выключила огонь и помешала.

— Ты можешь подойти ближе. Я не буду кусаться.

Он медленно направился к кухне на ногах цвета синяков. Когда он увидел, что я смотрю на них сверху вниз, он перестал двигаться.

— Садись, — сказала я ему, кивнув головой в сторону одного из кухонных стульев.

Медленно, он сделал это.

Я наполнила чайник и поставила его кипятить, затем накачала немного свежего розмаринового мыла Айлен в пластиковый таз, который мы держали под раковиной. Прежде чем электрический чайник щёлкнул, я добавила тёплую воду в мыло. Оно вспенивалось и распространило свежий зелёный аромат поверх аромата расплавленного шоколада. Я поставила тазик рядом с его стулом и положила чистое кухонное полотенце на наш обеденный стол. Он уставился на воду, как будто это было самое странное подношение, которое он когда-либо получал… Он, охотник, которого похоронили под заколдованными лепестками роз.

— Это ванна для ног, — сказала я.

Он откинул непослушную прядь волос со лба. Она упала прямо ему в глаза.

— Чтобы вымыть и согреть твои ноги, — добавила я, на случай, если он не был знаком с этим термином. Может быть, у Блейка такого никогда и не было.

Он поёрзал на своём сиденье, опустил одну ногу, затем другую и зашипел.

— Слишком горячо? — спросила я. — Я обожаю купаться в супергорячей воде, но, может быть, ты и не такой.

— Это жжёт, — сказал он хриплым голосом.

Я открыла дверцу морозильника и схватила пригоршню кубиков льда. Я уже собиралась бросить их туда, когда он поймал меня за запястье.

— Не надо. Это прекрасно.

Я не сбросила его руку, слишком ошеломлённая тем, что он соизволил прикоснуться ко мне — ко мне, мерзости. Лёд начал таять. Прохладная вода стекала по моему запястью к локтю, а он всё ещё не отпускал меня. И всё же я не оттолкнула его. Когда я вздрогнула, он схватил полотенце свободной рукой и медленно вытер мою руку, не сводя с меня глаз.

— Так вот что я… — папа резко остановился.

Я выдернула руку из хватки Каджики, щёки пылали. Я бросила растаявшие кубики льда в раковину и вернулась к плите, чтобы размешать горячий шоколад. К счастью, молчание длилось недолго. Папа объяснил Каджике, как он купил все эти брюки, рубашки, свитера и носки неправильных размеров. Если бы мой пульс всё ещё не бился с перебоями, я бы, наверное, ухмыльнулась, услышав отцовскую ложь.

Дрожащими руками я налила три кружки горячего шоколада и раздала мужчинам их кружки, вернее, я протянула папе его кружку и поставила кружку Каджики на стол.

— Я пойду спать, папа, — сказала я, хватая свою кружку и начиная подниматься по лестнице.

— Но сейчас только половина шестого, — крикнул папа мне вслед.

— Я, правда, устала.

Я поспешила вверх по лестнице, прежде чем папа смог уговорить меня остаться. Я слышала, как они разговаривали ещё некоторое время. А потом я услышала, как закрылась входная дверь. Я подошла к окну и посмотрела, как закутанный Каджика пробирается через кладбище в паре ботинок Тимберлэнд и толстой армейской зелёной куртке. По крайней мере, теперь ему будет тепло. Я уже собиралась отвернуться, когда он поднял глаза и поймал мой пристальный взгляд. Он не помахал рукой, и я тоже. Он наклонил голову в знак прощания или благодарности, а затем развернулся и побежал, пока не превратился в пятнышко в темноте.

В тот вечер я проверила билеты на самолёт. Я нашла один рейс на конец недели. Это привело бы меня в Бостон примерно к обеду, что дало бы мне достаточно времени, чтобы собрать вещи. Я бы поспала последнюю ночь в своей комнате в общежитии, а потом поехала бы обратно в Роуэн. Может быть, я могла бы найти стажировку в больнице Милосердия в Маллегоне, чтобы не сойти с ума окончательно в ближайшие месяцы. У меня было много недостатков, но безделье не входило в их число.

ГЛАВА 29. КЕКСЫ ФЕЙРИ

На следующее утро, проснувшись слишком рано, я достала книгу из-под матраса и пролистала её. Я искала секреты, о которых упоминала Холли, но всё, что я нашла на страницах «Дерева ведьм», — это рассказы о ритуалах охотников и традициях фейри, а также о других мифах, таких как мишипешу.

Там было много информации, которую Холли рассказывала от третьего лица и изобиловала такими подробностями, что это больше походило на историческую выдумку, чем на реальный рассказ. Хотя я тщательно искала, я не нашла упоминания о том, как выбирать между моей стороной фейри и моей стороной охотника. Всё, что я узнала, было интересно, но это не рассеяло туман в моём сознании. Ближе к последней главе моё зрение начало расфокусироваться. Я уже собиралась закрыть книгу, когда заметила диаграмму — узкие прямоугольники, расположенные по кругу. Я моргнула и села прямо.

Схема исчезла.

И всё же я была уверена, что видела её.

Я поднесла книгу поближе к лампе на прикроватной тумбочке, но она волшебным образом не появилась снова.

Я поднесла ее поближе к лицу, но ничего не увидела.

Неужели у меня были галлюцинации?

Я уставилась на строки текста, но никаких прямоугольников не появилось. Раздражённая, я потёрла глаза, закрыла книгу, а затем положила её рядом со своим ожерельем под матрас.

Приняв тёплый душ, я направилась на чердак, чтобы разобрать мамины вещи. Свет, проникавший через веерообразное окно, был золотисто-серым, как будто солнце наконец-то бросило вызов густым облакам. По мере того как я распаковывала вещи, складывая их в стопки, а затем снова упаковывая, свет становился всё теплее и ярче. Я обнаружила, что протягиваю старые рубашки, рассматриваю их, вспоминаю дни, когда она их носила, вдыхаю их запах, наполняюсь ею. Апельсиновая цедра и скошенная трава. Это всегда был запах моей матери.

Это было первое масло для тела, которое Айлен смешала в своей домашней лаборатории. Она назвала его в честь мамы, своей самой первой покупательницы. Она заплатила Айлен сто долларов за запас этого масла на всю жизнь. Вместо того чтобы вложить их, Айлен вставила купюру в рамку. Она показала его нам, когда мы приезжали сюда пару лет назад. Маму тронуло, что она сохранила этот сувенир вместо того, чтобы потратить.

Я подумала об Айлен, и мне стало интересно, не захочет ли она что-нибудь взять себе. Я начала составлять список вещей, которые могли бы ей понравиться. Как только я заполнила коробку, я написала её имя толстым фломастером. Я оглядела оставшуюся кучу одежды. Я схватила новую коробку и положила вещи внутрь. Я подумывала о том, чтобы отдать их Армии спасения, но решила заскочить к Холли и посмотреть, не нужно ли чего Гвенельде.

На лестнице послышались шаги.

— Так вот где ты прячешься, — сказал папа, глядя на меня через балюстраду, — я принёс тебе еду.

Он протянул мне тарелку с одним из вчерашних голубых кексов.

— Спасибо.

В животе было пусто, я откусила кусочек кекса. Когда сахар попал мне на язык, мой мозг загудел, как будто я была подключена к сети. Я и не подозревала, как мало у меня осталось топлива.

— Они действительно хороши.

— Милая, я хотел поговорить с тобой кое о чём.

Папино лицо было таким напряжённым, что я отложила кекс.

— О чём?

— Я хотел бы знать… Что-то происходит между тобой и внучатым племянником Холли?

Облегчение затопило меня. Тут я подумала, что он собирается сказать мне, что не верит, что Каджика связан с Холли, или что-то в этом роде.

— Боже, нет.

Внезапно захотев ещё, я отломила кусок кекса и бросила его в рот.

Он глубоко вздохнул.

— Хорошо. Потому что, хотя он и не твой двоюродный брат, он всё равно член семьи, и, — он сморщил нос, — вероятно, с генетической точки зрения не очень мудро слишком привязываться к члену семьи.

Это снова было похоже на дискуссию о птицах и пчёлах, за исключением того, что мне было не двенадцать, а девятнадцать, и вместо того, чтобы моя мать объясняла, как это работает, я разговаривала с отцом о мальчиках. Довольно мерзко.

— Тебе действительно не нужно беспокоиться об этом.

Папа улыбнулся, и это было всё равно, что наблюдать, как раскрывается бутон. Его губы были розовыми, как сахарная вата, а зубы невероятно белыми.

— Какой зубной пастой ты пользуешься? — спросила я его.

Папа уставился на меня так, как будто я раскроила себе голову. Я пощупала свой лоб на всякий случай. Гладкая кожа соприкоснулась с кончиками моих пальцев. Вау… Моя кожа была ужасно мягкой, как бархат или шёлк. Хмм… Что было мягче?

— Кэт, милая, ты в порядке? — спросил папа, присаживаясь передо мной на корточки.

— Хм?

— Ты потираешь одно и то же место на лбу уже около пяти минут. Тебе больно?

Я оторвала пальцы, и мне показалось, что я отклеила полоску липучки. Я почти слышала царапающий рвущийся звук.

— Что? Нет.

Он посмотрел на меня своими голубыми глазами того же оттенка, что и бассейн Айлен в Аризоне. Такой красивый голубой. Почему мои глаза тоже не могли быть голубыми? Вместо чёрного, или они были технически тёмными, тёмно-коричневыми? Нет. Чёрными. Это то, что было написано в моих водительских правах. Которые скоро мне понадобятся для Бостона. Ву-ху! Бостон. Я вдруг очень обрадовалась предстоящей поездке. Или, может быть, мне просто не терпелось выбраться из этого крохотного, крошечного, жалкого, богом забытого, кишащего фейри городка.

— Милая? — папин голос резонировал у меня в ушах.

Он поднёс стакан воды к моим губам и заставил меня выпить его.

На вкус она была как вода из водопада, свежая и дикая. С другой стороны, я никогда не пробовала водопадную воду. Может быть, это было совсем не вкусно. Жидкость покрыла моё горло и с грохотом упала в желудок. Или, может быть, этот шум был приступом голода. Я посмотрела на кекс и собиралась откусить ещё кусочек, когда папа сказал:

— Большое тебе спасибо за то, что ты сложила вещи своей матери.

Меня пробрала дрожь. Я оторвала взгляд от кекса, посмотрела на папу, затем уставилась на груды рассортированной одежды.

Мама.

— Я отложила кое-какие вещи для Айлен, — сказала я.

Папа всё ещё изучал меня.

— Это здорово. Я позвоню ей. Посмотрим, планирует ли она поездку сюда или мне следует отправить их, — он склонил голову набок. — Кэт, ты хорошо спала прошлой ночью?

Я моргнула.

— Лучше, чем я спала за долгое время.

— Это хорошо, — он поднялся с корточек. — Я и сам хорошо выспался. — Он направился к лестнице, но повернулся назад. — Кстати, я вспомнил, где я видел Каджику.

Моя шея напряглась.

— Серьёзно?

— В том странном сне, который приснился мне пару ночей назад. Знаешь, тот, с качелями?

— Странно, — сказала я.

— Да. Странно. Твоя мама сказала бы, что Великий Дух предлагает мне видение.

Я занялась новой коробкой.

— Но я сомневаюсь в этом, так как он член семьи, — на полпути вниз по лестнице он крикнул. — У него есть татуировки?

— Да, — сказала я, но тут же пожалела об этом.

Теперь папа будет удивляться, как я узнала.

— Он непревзойдённый боец, так что я видела его без рубашки. Как и все бойцы. Я не думаю, что им разрешено сражаться полностью одетыми.

То, что я могла видеть на папином лице, стало невероятно бледным.

— Бои без правил?

Вот чёрт. Я должна была сказать, что мы ходили купаться или что-то в этом роде.

— Не говори никому, папа, хорошо? Ему нужны деньги, и он любит драться, так что всё сходится.

— Мне всё равно, что он делает. Мне не всё равно, что делает моя дочь. Ты была на многих поединках без правил?

— Только на одном.

— Пожалуйста, будь осторожна, Кэт. На самом деле это не место для девушек.

— Я осторожна. Плюс, я хожу туда только с друзьями.

— Я могу пойти с тобой в следующий раз. Если ты хочешь.

Его предложение было настолько нелепым, что я поморщилась. Я быстро стёрла это выражение со своего лица. Я не хотела его расстраивать.

— Вероятно, следующего раза не будет.

— Ладно. Хорошо.

— Папа, я хотела тебя кое о чём спросить. Ты кому-нибудь рассказывал о том, что Холли наша родственница?

— Я сказал Стелле вчера. А что?

— Холли не хочет, чтобы кто-нибудь знал.

— Ой, — он почесал свой затылок. — Вот это да. Что ж, сегодня я обедаю со Стеллой, чтобы поблагодарить её за уборку в нашем доме. Я скажу ей, чтобы она не делилась этой информацией.

— Хорошо.

Он спустился на ступеньку.

— Хотя, если у тебя есть время, я бы предпочёл пообедать с тобой.

— Я планирую разобраться со всем этим, — я указала на всё ещё неоткрытые коробки, — сегодня, так что я, вероятно, не закончу ещё несколько часов. У мамы было много вещей.

— Я знаю. Такой плюшкин.

— Такой плюшкин, — размышляла я с улыбкой. — Спасибо, что вчера отдал Каджике одежду.

— Бедный ребёнок выглядел так, как будто ему нужна была помощь. Он употребляет наркотики?

— Наркотики? — я отрицательно покачала головой. — Почему ты так решил?

— Последним человеком, которого я видел разгуливающим без обуви в середине зимы, была Стелла после того, как ушёл её муж. Я не знаю, под чем она была, но она определённо была в изменённом состоянии. В любом случае, я позволю тебе вернуться к… сортировке.

— Увидимся позже, папа.

— Пока, милая, — сказал он, прежде чем исчезнуть вниз по лестнице. Мгновение спустя я услышала, как открылась и закрылась входная дверь, а затем шины катафалка захрустели по смеси гравия и зернистого снега.

Стоя на коленях, я открыла створки ещё одной коробки, когда услышала стук. Я качнулась назад и приземлилась на задницу. Мой взгляд метнулся к окну, в которое снова постучал кулак. Как мог кулак попасть в окно высотой в три этажа? А потом чьё-то лицо прижалось к стеклу, и я поняла, как это произошло.

— Не возражаешь открыть эту штуку? — голос Эйса был приглушен стеклом.

Я заколебалась, но потом заставила себя подняться и подойти.

— Итак, зачем мне это делать?

— Потому что ты в опасности, и я единственный, кто может тебя спасти.

У меня перехватило дыхание. Я открыла одну сторону окна и вытолкнула его наружу. Эйс вплыл в узкое пространство, как астронавт, скользящий через воздушные шлюзы на космическом корабле.

— Это имеет отношение к Грегору? — спросила я, сердце бешено колотилось, руки покалывало.

— Грегору?

На его телефоне появилось сообщение. Он напечатал ответ.

— Что, чёрт возьми, происходит, Эйс?

Он засунул телефон обратно в карман джинсов.

— Любовничек был обеспокоен твоим учащенным сердцебиением.

Я положила руки на талию.

— Я не спрашиваю о твоём сообщении. Я спрашиваю об опасности. Какая опасность?

— Это была просто уловка, чтобы заставить тебя впустить меня.

— Ух, — простонала я. — Ты такой надоедливый!

— Как ты узнала о Грегоре? Каджика рассказал тебе о нём?

— Нет. Касс упомянула его имя. Он что, фейри?

— Ага. Самый очаровательный.

Я знала сарказм, и это был сарказм.

— Он приедет в Роуэн?

Он понюхал воздух. Не спрашивая разрешения, он взял недоеденный кекс, подержал его под носом, а затем бросил обратно на тарелку.

— Это от Стеллы?

— Да.

— Что ты о них думаешь?

Я нахмурилась.

— Они вкусные.

— Просто вкусные?

К чему он клонит?

— Да.

Он долго смотрел на меня, а потом перевёл взгляд на кекс.

— Что ты о них думаешь? — спросила я его.

— Они мне не нравятся, и с другой стороны, я не люблю терять контроль.

Мой пульс участился.

— Почему кекс может заставить тебя потерять контроль?

— Внутри есть мальва.

— Мальва?

— Это как волшебная трава. Это влияет на людей, заставляя их переедать. Особенно мальва, выращенная в Неверре, которая находится внутри них. И она превращает мозги фейри в кашу. Однако это не влияет на охотников.

Головокружение, которое я почувствовала, попробовав кекс, вернулось с удвоенной силой. На этот раз, однако, это было связано с моими быстрыми вдохами.

— Стелла… она…

— Стелла и Кометта — калидум. Наполовину фейри. Я полагаю, вы, охотники, называете их базаш.

Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь произносил полное имя Этты вслух.

— А их дети? Касс, Фейт, Джимми?

Эйс сел в кресло-качалку цвета нарцисса, которое дедушка смастерил для моей матери, когда она была беременна мной. Это было единственное место, где я спала в течение первых шести месяцев своей жизни, прижавшись к груди матери. В ту секунду, когда она укладывала меня в кроватку, я просыпалась и кричала.

— У Касс и её брата микроскопическое количество крови фейри, потому что их отец был на сто процентов человеком, но отец Фейт на сто процентов фейри. Что делает Фейт более похожей на фейри, чем её мать. Это всё математика и кровь. Холли тоже фейри, но я думаю, ты это уже знаешь.

Я кивнула, решив, что врать нет смысла.

— Кстати, о Холли, какую книгу она тебе прислала? — спросил Эйс.

Моя защита вернулась, сжавшись вокруг меня, как броня. Я не презирала Эйса так сильно, как раньше, но и не была уверена, что могу ему доверять.

— Учебник истории.

— О чём?

— История Роуэна.

— Есть ли в нём какие-либо упоминания о фейри и охотниках?

Я разочарованно вздохнула.

— Почему тебя это так интересует?

— Люди любят писать истории о нас, но все они умозрительны. Если Холли прислала тебе книгу, то информация внутри должна быть точной. И называй меня сумасшедшим, но я хотел бы посмотреть, что она написала о нас.

— Я теперь тебе что-то должна?

Он нахмурился.

— Хм?

— Ты защищал мою честь там, в пекарне. Я должна тебе токву?

— Токву?

— Одолжение, — я отодвинула коробку в сторону и придвинула к себе другую. — Очевидно, фейри делают добрые дела только ради выгоды.

— Связь с охотником в основном не одобряется, так что технически я защищал свою честь. Плюс, я принц Неверры, Кэт, я выбираю первым. Я не беру чужую добычу.

Я закатила глаза.

— Как всё это высокомерие умещается в таком маленьком теле?

— Маленьком? — он усмехнулся. — Я больше тебя. И ты совсем не маленькая.

Раздражение пульсировало во мне. Зачем ему понадобилось напоминать мне, как я уродливо высокая? Я опрокинула коробку и вывалила всё наружу. Трясущимися от гнева руками я начала перебирать беспорядок из аксессуаров для волос, носков и ремней.

— Что? — спросил он.

— Ничего.

— Я что-то сказал?

Разве беспокойство о фейри и охотниках не должно быть важнее беспокойства о моём росте? Я отбросила свою неуверенность прочь. Будем надеяться, что однажды это вообще перестанет всплывать на поверхность.

— Фейт не может летать, не так ли? И она не светится.

— Потому что она ещё не посещала Неверру. Если она никогда не посетит Остров, её кровь не превратится в огонь.

Я резко выдохнула.

— Она знает, кто она такая?

— Нет. Стелла пока не хочет говорить своей дочери, так что не смей признаваться, или я потащу тебя в Неверру и никогда не выпущу.

Я прямо встретилась с его блестящими голубыми глазами. Держу пари, что многие девушки поддались ему из-за этих глаз. Слава Великому Духу, я была невосприимчива к ним.

— Во-первых, я не сплетница. А во-вторых, я охотник, так что ты не можешь отвезти меня в Неверру.

Тень пробежала по лицу Эйса, окрашивая его ярко-голубые радужки в фиолетовый цвет.

— Правильно.

На чердаке воцарилась тишина. Это не было неприятно. Просто было очень тихо. Я потянула к себе ещё одну коробку, пока Эйс раскачивался в мамином кресле. Я бросила потёртые туфли в кучу вещей, которые нужно было выбросить, соединила те, что выглядели поновее, а затем положила их обратно в коробку. Мамины ножки были крошечными. У меня не было огромных ног, но ни одна пара никогда бы мне не подошла. Я знала, что они не подойдут Айлен, так как её ноги были на размер больше, чем у мамы. Она всегда жаловалась на то, что никогда не могла одолжить классные туфли своей старшей сестры.

Может быть, у Гвен маленькие ступни? Так вот, я и представить себе не могла, что эта мысль придёт мне в голову. Я написала на коробке большую букву «Г» и отодвинула её в сторону.

— Я не думаю, что они подойдут Грегору, — сказал Эйс.

Я невольно улыбнулась.

— Раз уж ты всё ещё здесь, расскажи мне побольше об этом Грегоре.

— Он нынешний варифф. Бездушный нарцисс без всяких ценностей и слишком большого влияния.

— Вас двое в Неверре?

Он поморщился.

— Ох.

— Грегор в Роуэне?

— Нет. Он слишком напуган, чтобы прийти, учитывая правила, принятые на нашей пыли Негонгва. Но он посылает больше лусионага патрулировать город.

— Лусио, что?

— Голвинимы. Стражи фейри. Ты знаешь этих прекрасных больших мужчин с золотыми глазами? Те, кого ты встретила у «Астры»?

— Я так и знала!

Я уставилась на свою руку, чувствуя призрачный ожог, который один из них нанёс мне в ночь восстания Каджики. Был ли это один из мужчин в пекарне? Или это была метка Круза?

— Очевидно, Круз и я проделали плохую работу по сдерживанию охотников в узде. По крайней мере, так сказал Грегор моему отцу, а мой отец съедает всё, что он говорит. Я должен согласиться, что Круз вёл себя неподобающе, когда ласкался с тобой, но я был образцовым.

Я попыталась отмахнуться от того, что произошло между мной и Крузом, под толстым слоем юмора.

— И ты говоришь, что ты не нарцисс?

Эйс ухмыльнулся.

Я начала новую коробку.

— Касс может проникнуть в круг рябиновых деревьев, но в ней течёт кровь фейри.

— У неё слишком мало её, чтобы сделать её чувствительной к рябиновому дереву или к железу.

— А как насчёт Фейт? Может ли она проникнуть в него? — спросила я, поднимая глаза.

— Пока она не посетит Неверру, да, но у неё будет действительно сильная сыпь, если она прикоснётся к этой земле или этим деревьям.

Я пододвинула к себе ещё одну коробку и заглянула в неё. Садовые инструменты. Что они здесь делали? Мне придётся отнести их в сарай.

— Почему вы никогда не использовали нормальных людей, чтобы откопать охотников?

— Ты когда-нибудь пробовала вспахивать металл лопатой?

Я перестала складывать картонные створки коробки перед собой.

— Между отложениями железа и корнями деревьев земля тверда как скала для любого, у кого нет крови охотника, — объяснил Эйс, раскачиваясь взад и вперёд.

Я провела рукой по волосам, забыв, что завязала их. Я стянула резинку, встряхнула головой, затем пригладила её и закрепила, пока Эйс наблюдал за происходящим, как будто конские хвосты были каким-то захватывающим ритуалом охотника.

— Мне приказали наказать Холли за то, что она послала тебе книгу.

— Наказать её? Почему?

— За обмен информацией с охотниками.

Сухожилия зашевелились под его обнажёнными предплечьями. Или, может быть, это был огонь.

— Это просто куча историй. В этом нет ничего опасного для фейри.

— Отдай её мне, и я пощажу Холли.

— Пощадишь её?

Он посмотрел в окно, на зимнее солнце, которое наконец-то сумело утвердиться в небе, заливая лес Манисти бледным светом.

— Грегор приказал мне убить её.

Боль расцвела в моей челюсти; я сжимала её слишком сильно.

— Убить её? — я недоверчиво покачала головой. — Это книга, Эйс. Просто книга. Поверь мне, внутри нет ничего, что оправдывало бы убийство.

— Поверить тебе? Ты охотник, Кэт. Я не могу доверять тебе, точно так же, как ты не можешь доверять мне.

Мой пульс бился о барабанные перепонки.

— Я не отдам её тебе, так что, пожалуйста, уходи. Мне нужно много чего сделать перед поездкой.

— Твоя поездка? Куда ты едешь?

— Никуда.

— Ты забываешь, что у нас на тебе есть это удивительное устройство слежения, — сказал он, вставая с кресла-качалки.

Я сжала пальцы своей заклеймённой руки в кулак. Проклятая метка.

— Бостон.

— Я люблю Бостон, — сказал он.

— Не смей там появляться.

Он направился к окну и распахнул его. Поднявшись в воздух, он обернулся.

— Тебе следует сходить в ресторан под названием «Пассаж». Это отличное место.

— Пожалуйста, уходи.

— «Пассаж». Запиши это. Вало. Это означает «прощай» в Фаэли.

— Как ты говоришь, «уходи» в Фаэли?

— Вейд.

— Тогда вейд.

Он улыбнулся, но улыбка не совсем коснулась его глаз, затем выскользнул в окно и взмыл вверх. Видеть, как человек поднимается в небо без двигателя и крыльев, всё ещё было для меня чем-то удивительным. В детстве я мечтала летать. Если бы я решила стать фейри, я бы смогла летать.

Я задрожала от искушения. Нет. Я бы осталась человеком.

Это то, чего я хотела.

Это то, что мне было нужно.

Кроме того, я даже не знала, как стать кем-то другим.

Я написала слово «человек» толстыми чёрными буквами на тыльной стороне ладони, прямо над меткой Круза.

ГЛАВА 30. ТАТУИРОВКА

После ещё двух утомительных часов сортировки маминых коробок я решила увековечить слово, которое написала на своей руке.

Я была так полна решимости, что это была блестящая идея, что не позволила небольшому фактору отсутствия машины остановить меня. Я забрала свой велосипед из сарая за домом. Металлический корпус был холодным, как снег, а кожаное сиденье жёстким, как высохшая штукатурка, но это было лучше, чем ехать на автобусе, который делал так много остановок по пути, что потребовался целый час, чтобы добраться до Раддингтона.

Мои мышцы были напряжены, но к третьей миле крутить педали стало легче. А потом я полетела по расчищенным дорогам, глотая полной грудью свежий воздух и любуясь серебристо-позолоченным пейзажем.

Раддингтон был ещё одним портовым городом с населением менее десяти тысяч человек. Как и Роуэн, его сердце билось на единственной улице, где сувенирные лавчонки конкурировали с книжными магазинами на углу и причудливыми ресторанами. В отличие от Роуэна, на одной из улиц, ответвлявшихся от главной улицы, располагались байкерский бар, стрип-клуб и тату-салон.

Татуировщик странно посмотрел на меня, когда я сказала ему, что хочу, чтобы на моей руке было написано слово «человек». Я была удивлена, что мой выбор вызвал удивлённое поднятие бровей. Это было не так, как если бы я попросила его встроить работающий компас в мою плоть.

— Хочешь эквивалент на китайском? — спросил он.

— Нет.

— И ты действительно хочешь, чтобы это было у тебя на тыльной стороне руки?

— Да.

— Большинство женщин делают татуировки на внутренней стороне запястий.

Я мило улыбнулась ему.

— Я бы хотела, чтобы это было прямо там, где сейчас написано ручкой.

— Ты уверена?

— Более чем.

Наконец, он принялся за работу, промокая мою руку влажным ватным диском, чтобы стереть следы маркера.

Когда я увидела, как он изучает V-образные белые линии метки Круза, я сказала:

— Родимое пятно, — он, вероятно, подумал, что я вырезала это на коже.

Примерно через полчаса у меня на коже навсегда отпечаталось красивое слово, написанное курсивом.

Когда я расплачивалась, он спросил:

— Почему человек?

— В качестве напоминания.

Он склонил голову набок, протягивая мне сдачу.

— Потому что ты забыла?

— Ещё нет.

Он растерянно потёр проколотую бровь.

Я ушла прежде, чем он успел спросить меня о чём-нибудь ещё. Когда я вышла на улицу, моего велосипеда уже не было. Цепочка, которую я намотала на передние спицы, всё ещё висела, аккуратно разрезанная пополам. Я разочарованно хмыкнула, вернулась в тату-салон и спросила, есть ли у него камеры слежения. Мужчина снова странно посмотрел на меня.

Я вышла на улицу, сердито сжимая мобильный телефон, и нажала на первый номер, который был у меня в списке быстрого набора. Он зазвонил, а затем автоматическое сообщение сообщило мне, что номер был отключён. Я посмотрела на экран и в ужасе прочитала мамино имя.

Я выронила телефон, моё сердце сжалось так сильно, что казалось, будто его упаковали в вакуум в эту крошечную плоскую штуковину, которая никак не могла вместить пульс.

Долгое время я не двигалась, но потом наклонилась и снова поднялателефон. Дрожащими пальцами я сделала одну из самых сложных вещей: удалила мамин контакт, а затем сделала то же самое для Блейка. Их имена растворились в воздухе, но их телефонные номера крутились у меня в голове по кругу.

Мой список избранных теперь состоял из трёх номеров: папа, Айлен и Касс.

Я позвонила Касс, не желая волновать отца.

— Привет, Кэт, — сказала она.

Я слышала голоса на заднем плане. Вероятно, она была на работе.

— Есть шанс, что ты сможешь заскочить в Раддингтон, чтобы забрать меня? — спросила я на тот случай, если она не была занята. — Кто-то украл мой велосипед.

Она втянула воздух сквозь зубы, или, может быть, это был звук пароварки для молока.

— Не могу. Только что вошла группа из восьми человек. Что ты делаешь в Раддингтоне?

— У меня есть татуировка.

— Серьезно? — воскликнула она. — Ты такая крутая.

Я поморщилась.

— Держу пари, ты передумаешь, когда увидишь это. Папа, случайно, не там?

— Он наверху с Би. Но твой друг здесь. Позволь мне спросить, может ли он приехать.

— Какой друг?

— Красавчик.

— Какой красавчик?

— Верно. У тебя куча друзей-красавчиков, — она понизила голос. — Боец.

Я бы предпочла поехать на автобусе, чем просить помощи у Каджики.

— Не спрашивай его. Я позвоню папе.

Я почти повесил трубку, но потом услышала, как она на другом конце провода с кем-то разговаривает.

— Касс, нет, — громко сказала я.

— Он уже в пути.

— Он даже не знает, где я, — проворчала я.

— Я сказала ему, что ты рядом со стрип-клубом. Он не спросил, где это, — сказала она с ноткой в голосе. — Я полагаю, он завсегдатай, как и большинство мужчин в этом городе. Мне действительно пора идти. Составишь мне компанию позже?

— Конечно, — пробормотала я.

Повесив трубку, я сжала телефон в руке. Что я должна была делать? Просто стоять там, пока старый грузовик Холли не загрохочет по городу? Я посмотрела на часы. Ему потребуется, по меньшей мере, двадцать минут, чтобы добраться сюда. Я определённо не хотела ждать на углу улицы с рукой, покрытой вазелином и обёрнутой плёнкой, при минусовой температуре.

Я зашла в байкерский бар и уселась на стул. Я ожидала, что он прилипнет к моим серым джинсам, но этого не произошло. Подошёл бармен, крупный мужчина с татуированными рукавами и большими мускулами. Он положил ладони на стойку передо мной, затем осмотрел моё лицо.

— Можно мне пива, пожалуйста?

— Сначала мне нужно будет взглянуть на удостоверение личности.

Застрелиться. Я порылась в своей сумке. Я оставила своё поддельное удостоверение личности в Бостоне. Мне не нравилось путешествовать с ним. Наконец я глубоко вздохнула, достала свои настоящие водительские права и протянула их.

Встретившись с ним взглядом, почти прищурившись, я попыталась сделать что-то безумное… Я попыталась повлиять на него.

— Я родилась 7 июня 1995 года.

Он и глазом не моргнул. Его глаза оставались широко раскрытыми, а затем он кивнул. Он подтолкнул мои водительские права через стойку. Они бесшумно скользнули ко мне.

— Какое пиво вы бы хотели?

Я уставилась на него, ошеломлённая тем, что моё влияние сработало, затем сунула карточку обратно в бумажник.

— Эм, что у вас есть разливное?

— Стелла, Нунер, Амстел.

— Я возьму Нунер, — сказала я наугад.

— Уже несу.

Он наполнил высокий холодный стакан и поставил его передо мной.

— Что это ты набила?

Я провела пальцами по куску плёнки.

— Мою новую мантру.

— Я начал с похожей. Текст из песни Metallica, — он указал на него. — Потом я сделал еще. И еще. Моя девушка сказала мне, что я похож на доску объявлений в нашем многоквартирном доме, но какая разница, верно? Они мне нравятся, и это всё, что имеет значение.

— Согласна.

— Наслаждайся пивом. Оно хорошее.

Я окунула губы в сливочную пену и наклонила стакан обратно. На вкус оно было как каштаны, айва и весенний луг. Я сделала ещё глоток и проверила электронную почту. У меня была сотня непрочитанных писем. Большинство из них были информационными бюллетенями, на которые я подписалась, или объявлениями о поступлении в колледж. Я начала просматривать их, но потом решила, что для одного дня с меня хватит сортировки. Вместо этого я открыла интернет-страницу и набрала «железные китайские колокольчики» в строке поиска.

Я получила несколько ссылок, одна из которых называлась «Избавьтесь от вредителей». На полпути к своему стакану пива мне пришлось дважды прочитать заголовок, чтобы убедиться, что там написано «вредители», а не что-то другое. Наконец, я нажала на неё. Меня отправили на страницу с изображением китайских колокольчиков, которые выглядели точно так же, как те, которые соорудила мама. Я добавила их в корзину, затем просмотрела, чтобы посмотреть, что ещё было продано. Другими их изделиями были подковы, мезузы, амулеты от сглаза и кресты, сделанные из рябинового дерева и красной нити. Я улыбнулась, представив, как мама была бы очарована этим сайтом.

Осушив свой стакан, я достала свою кредитную карточку и заполнила информацию, чтобы отправить покупку на дом. Я получила электронное подтверждение оплаты заказа как раз в тот момент, когда кто-то скользнул на барный стул рядом со мной.

— Ты нашёл меня.

— Ты не облегчила мне задачу, — сказал Каджика.

— Я хочу ещё пива. Ты будешь? — я подняла руку в воздух, чтобы привлечь внимание бармена. — Я угощаю.

— Я не пью алкоголь.

Я повернулась к охотнику.

— Серьёзно? Почему нет?

— Это изменяет чувства.

Он схватил меня за руку, ту, что с татуировкой.

— Что это такое?

Я вытащила свою руку из руки Каджики как раз в тот момент, когда бармен направился ко мне.

— Я возьму ещё одно.

— Что ты сделала со своей рукой, Катори?

— Я сделала татуировку, — сказала я, защищаясь.

Каджика застыл как статуя. Только его глаза переместились с моей руки на моё лицо.

— Ты захватила силу?

— Хм? — моему одурманенному пивом мозгу потребовалась секунда, чтобы соединить точки. — Нет. Это сделал человек.

— Что ты имеешь в виду?

— Какой-то парень воспользовался такой волшебной ручкой и нарисовал её на мне, — сказала я, как раз когда бармен принёс моё пиво. — Ты видишь его руки? То же самое.

Каджика посмотрел на бармена. Он нахмурился, затем снова перевёл взгляд на меня.

— Зачем тебе это делать?

— Это её тело. Её выбор, чувак, — сказал бармен.

Каджика пристально посмотрел на него, и его глаза засияли, как те коричнево-золотые камни, которые любила Айлен… Тигровые глаза. Довольно уместно, учитывая, что взгляд Каджики был таким же диким, как у тигра.

— Оставь нас в покое, — сказал он татуированному парню.

Ошеломлённый, бармен кивнул, затем моргнул и ушёл.

— Я тоже это сделала, — сказала я Каджике, чувствуя огромную гордость.

Каджика снова обратил своё внимание на меня. Всё его внимание. Если бы не первый напиток, приятно жужжащий во мне, я бы, скорее всего, отвернулась.

— Сделала что? — спросил он своим хриплым голосом.

Я наклонилась к нему.

— Заставила его поверить, что мне двадцать один, — я улыбнулась, довольная собой.

— Ты должна использовать своё влияние во благо.

— Как ты только что сделал? — я фыркнула, затем сделала большой глоток пива. Пена прилипла к моей верхней губе. Я слизнула её. Каджика уставился на меня так, словно я была инопланетянкой, спустившейся с другой планеты. Он был пришельцем. Не я. — Ты такой кайфоломщик, ты знаешь это?

Тени легли на его лицо.

— Что ты вообще здесь делаешь? — спросила я его, ставя стакан обратно на подставку. Я покрутила его, наблюдая, как вращается подставка, как будто это был калейдоскоп, который мы сделали с мамой для школы пять лет назад. Наша акриловая трубка, треугольные зеркала, клей и блёстки получили первый приз.

— Касс сказала мне, что твой велосипед украли, — сказала Каджика, выталкивая меня с полосы воспоминаний.

— Мог бы просто сказать, что ты занят.

— Я не был занят.

— Что? Никаких фейри, которых нужно дисциплинировать?

— Не сегодня, — ответил он слишком серьёзно.

Я пила молча. Не спрашивая разрешения, он оторвал кусочек плёнки и прочитал слово.

— Я напоминала себе о выборе, который мне скоро нужно будет сделать, — объяснила я, — на случай, если меня соблазнит что-то другое.

Он нахмурил брови.

— Тебя соблазняет что-то ещё?

Я сделала большой глоток пива, глядя на него поверх края своего стакана. На нём были папины ботинки, пара джинсов, которые ему действительно подходили, и чёрная футболка, в которой он казался худым, хотя я знала, что это не так.

— Какая сторона? — спросил он.

Я раздумывала, стоит ли говорить ему правду. Поскольку Каджика ненавидел фейри, высказывание могло бы меня убить, а я ещё не допила своё пиво. Ладно, это было не столько из-за пива, сколько из-за того, что мне просто не хотелось умирать. Ради папы и ради меня. Я расправила плечи и сказала:

— Отвратительная.

Он крепко зажмурил глаза. Это длилось так долго, что я задумалась, насколько сильно разозлила его по шкале от одного до десяти. Когда он открыл глаза, я решила, что он колеблется между девятью с половиной и десятью. Он поставил локти на стойку, а затем опустил голову на руки.

Мурашки побежали у меня по рукам. Я чувствовала себя порочной. Почему я чувствовала себя виноватой из-за выбора, который должна была сделать я?

— Вот почему я останусь человеком, Каджика, — я выпила ещё пива, чтобы заглушить чувство вины, которое у меня не было причин испытывать. — Плюс, я бы не хотела, чтобы ты был моим врагом. Я почти уверена, что ты бы выследил меня и убил за секунду, а стрела в сердце — это не тот способ, которым я хочу покинуть этот мир.

Он покачал головой. Пошевелил коленом. Я положила ладонь ему на бедро, чтобы успокоить его.

Он рывком поднялся с барного стула.

— Не надо!

Вспыльчивый и опасный, вот каким он был. Он пристально посмотрел на меня, я уставилась прямо в ответ. Я пожала плечами, затем отвела взгляд.

— Ты можешь уйти. Я поеду на автобусе, — я подала знак бармену. Он взглянул в мою сторону, прежде чем снова опустил взгляд на стакан, который вытирал. Я ждала. — Я бы хотела ещё, — громко сказала я, но он всё ещё не обращал на меня внимания. Другие посетители так и делали, но я не хотела их внимания.

Боковым зрением я увидела, как Каджика протиснулся в дверь. По крайней мере, он получил сообщение. Я в третий раз попросила у бармена пива. Несмотря на то, что мужчина поднял на меня глаза, он всё равно не подошёл. Пыхтя, я бросила десять долларов на стойку бара и встала. Когда я вышла, на меня обрушилась волна холода. Я моргнула, чтобы убедиться, что бар не был перенесён на край озера, и что я не шла прямо в водоём. Но единственное, в чём я пробиралась, была типичная мичиганская зимняя ночь.

Я пошла к автобусной остановке, засунув руки в карманы, чтобы они не превратились в кубики льда. Впереди меня прогуливалась пара, которая ярко светилась, как будто освещённая изнутри. Я посмотрела на их ноги, ожидая, что они оторвутся от тротуара, но они не летели. Они больше даже не двигались. Когда я снова посмотрела на их лица, я обнаружила, что они смотрят на меня, нюхают воздух, хмурятся.

Ссутулив плечи, я перешла улицу, молясь, чтобы они не последовали за мной. Я попыталась успокоиться. На самом деле я не подвергалась риску, не так ли? Я оглянулась через плечо. Они исчезли. Я уже собиралась глубоко вздохнуть, когда врезалась прямо во что-то. Восстановив равновесие, я посмотрела вверх, прямо в одно из их незнакомых лиц.

— Что у нас здесь есть? — спросил мужчина.

Он был блондином, почти седовласым, и бледным.

Его спутница была полной противоположностью, с кожей цвета чёрного дерева, мерцающей в темноте, как чёрный бриллиант. Она понюхала воздух.

— Вентор.

Я догадалась, что это означало охотник. Если только это не означало: убей её. Я действительно надеялась, что нет.

Я попятилась, сердце колотилось о стенки моей грудной клетки. Мою руку покалывало. Это было бы действительно подходящее время, чтобы появиться Эйсу, подумала я. Я почти ожидала, что он выстрелит с неба, но он этого не сделал. Мой телефон завибрировал в кармане. Я вытащила его. Высветился номер Круза. Я провела пальцем по экрану, чтобы ответить.

— Она помечена, — сказала женщина-фейри, схватив меня за руку своей горящей рукой.

Она так сильно дёрнула меня за пальцы, чтобы показать своему партнёру, что мой телефон упал. Запах обугленной плоти ударил мне в ноздри, но единственное, о чём я беспокоилась, так это о том, ответила ли я на звонок.

Вспышка тьмы пронеслась позади фейри. Неужели я вот-вот упаду в обморок? Я всегда видела чёрные пятна перед тем, как потерять сознание. Женщина отпустила мою руку и развернулась. Она вытянула ладони перед собой. Языки пламени лизали её тёмную кожу.

— Ещё один, — сказала она, поворачивая голову, вглядываясь в темноту.

А потом передо мной возникла чёрная стена, так близко, что я ударилась об неё носом. Он пах, как мой отец. Инстинкт взял верх. Я оттолкнул его в сторону. Папа не смог защитить меня от фейри, но, может быть, я смогла бы защитить его.

Чья-то рука метнулась вперёд и ударила меня в живот, выбив из меня всё дыхание.

— Держись позади меня, Катори, — прорычал голос — не моего отца.

Задыхаясь, я спряталась за Каджикой.

— Значит, слухи верны. Охотники вернулись, — это сказал мужчина-фейри.

— Уходи, прежде чем я завладею твоей греховной силой, — сказал Каджика низким, угрожающим голосом.

Он фыркнул.

— Я превращу твою маленькую подругу в пепел, если ты хотя бы попытаешься.

— Она помечена, — сказала женщина, кладя руку на протянутую руку мужчины. Огонь пульсировал под его кожей. — Она не наша, чтобы убивать её, Маркус.

Не опуская руки, мужчина левитировал, а затем его спутница сделала то же самое, и они взмыли вверх. Я следила за их подъёмом, сердце всё ещё колотилось. Я ещё долго смотрела в небо после того, как они ушли, в ужасе от того, что они всё ещё могут поджечь меня. Стена сдвинулась. Не стена, напомнила я себе. Каджика.

Он повернулся, наклонил голову вниз.

— Они причинили тебе боль?

— Я… Я… — мои зубы стучали. — Они напугали меня, вот и всё.

Он осмотрел мою руку.

— Она обожгла тебя.

У меня пересохло во рту и в горле. Я попыталась сглотнуть, но в итоге закашлялась. Я посмотрела вниз на свою руку, которую всё ещё держал Каджика. Три моих пальца были покрыты волдырями.

— Не болит.

— Потому что ты в шоке, — Каджика отпустил мою руку.

Я накрыла её другой рукой. Волдыри начали сдуваться, а затем фиолетовая кожа слезла. Я исцелилась. Я подозревала, что моя кровь фейри должна была быть благодарна, но я не сказала этого вслух. Каджика уставился на мою руку, потом отвёл взгляд. Полоски омертвевшей кожи отслоились, сменившись бледно-розовой плотью, которая потемнела до моего нормального цвета, не оставив ни единого шрама. Я ещё не была врачом, но знала, что этот процесс занимает дни, недели, а не секунды. Вместо того чтобы очаровать меня, магия, которой я обладала, напугала меня.

Я скрючила пальцы и вонзила ногти в ладонь до тех пор, пока не почувствовала боль. Боль заставляла меня чувствовать себя человеком.

— Ты не убил их, — прошептала я.

Глаза Каджики заблестели.

— Я уполномочен убивать только в том случае, если они угрожают нам пылью.

Моё дыхание почти пришло в норму.

— У тебя вообще есть… стрелы?

В ответ он похлопал себя по куртке. Я предположила, что все эти дрова, которые он рубил, были не просто для того, чтобы развести огонь.

— Всё ещё хочешь присоединиться к ним? — спросил он, его лицо было опасно близко к моему и опасно самодовольно.

— Я ни к кому не присоединяюсь.

На его шее пульсировала вена. Он не пошевелился, и я тоже. Если он пытался запугать меня, чтобы я призналась, что боюсь фейри, это не сработало.

Его лицо приблизилось к моему, а затем он опустился на колени и взял мой мобильный телефон.

— Вот, — сказал он, протягивая его мне. Он развернулся и зашагал через улицу. Ему посигналила машина. Он никак не отреагировал. Оказавшись на другой стороне, он остановился. — Ты идёшь на этот раз или хочешь завести еще больше друзей?

Я встретилась с ним взглядом. Я не могла понять, шутит он или злится.

Он ждал. Я проглотила комок гордости с кислым привкусом и пересекла улицу, направляясь к нему. Я молчала и отставала от него во время короткой прогулки к машине. Оказавшись в машине, я хранила молчание, наблюдая за другими светящимися прохожими, но те немногие, кто проходил мимо, не светились.

Каджика повернул налево, а затем снова налево, проезжая по улицам, которые не вели обратно в Роуэн.

— Слишком горд, чтобы спросить дорогу?

— Я искал твой велосипед.

— Ох, — я покраснела. А потом я пожала плечами. — Наверное, сейчас он уже в чьём-нибудь гараже.

— В моё время, когда вора ловили, ему или ей отрезали нос в качестве наказания. Это служило предупреждением людям, с которыми он общался, чтобы предупредить их о его проступках.

— В наши дни вора штрафуют или сажают в тюрьму, в зависимости от стоимости украденного.

— Тогда как вы узнаете, что они преступники, когда вы пересекаетесь с ними на улице?

— Мы этого не знаем.

— Это глупо.

Какой бы ужасной ни была мысль об ампутации частей тела, Каджика высказал вескую мысль.

— Ты понимаешь, что если бы твоё наказание всё ещё применялось, тебе бы отрезали нос?

Он нахмурился.

— Ты украл одежду.

Его плечи натянули куртку.

— Я вернулся, чтобы заплатить, как только у меня появились деньги.

Слегка приоткрыв рот, я изучала его профиль. Он был добр, слишком добр. И такой очень праведный. Точно таким же, каким был Блейк. Сравнение царапнуло меня в груди.

Он сделал ещё несколько поворотов по боковым улочкам. Я не остановила его, хотя это было безнадёжно. В какой-то момент он, должно быть, перестал расследовать, потому что поехал по дороге, которая вела обратно в Роуэн.

— Что видят люди, когда смотрят на фейри? — спросила я. — Видят ли они огонь, горящий на их коже? Их полёт?

— Когда они левитируют, фейри используют пыль для создания иллюзий. Люди видят, как они убегают, или исчезают в доме, или любую другую иллюзию, которую проецирует фейри. Что касается огня, то только охотники или фейри могут его почувствовать.

— Почему я никогда не замечала, что Стелла или Холли светились?

— Они, вероятно, были осторожны с тобой из-за твоего… происхождения.

— Круз сказал, что до тех пор, пока охотники не знали о фейри, фейри не знали о них.

Каджика скосил глаза.

— Катори, они чуют охотников. С тех пор как ты родилась, они знали, кто ты такая.

— Тогда почему он сказал мне это?

— Я думаю, потому что он не честен, но что я знаю?

Я раздражённо скривила губы и наблюдала, как густые леса заменяют бетонные тротуары.

— Как ты собираешься объяснить свою татуировку своему отцу? — спросил он.

Я изучала это маленькое слово.

— Я скажу ему, что это напоминание о том, что ничто не длится вечно.

Каджика уставился на пустую ровную полосу дороги перед нами, в то время как вентиляционные отверстия машины испускали потоки тепла, которые звучали как долгие гудящие вздохи.

— Я отложила кое-какие вещи для Гвен. Ты можешь отнести это ей после того, как высадишь меня?

Он кивнул.

— Тебя пугают фейри? — спросила я его, когда на обочине дороги появился знак, приветствующий нас в Роуэне.

— Нет.

— Тебя что-нибудь пугает?

— Нет.

— Действительно? — я повернулась к нему на своём сиденье. — Ничего?

— Страх приходит от неизвестности.

— И ты считаешь, что знаешь всё?

— Да, — ни в его голосе, ни на лице не было самодовольства. Он был серьёзен. — Я вкусил смерть. Мне причинили боль и пытали. Меня оторвали от людей, которых я любил. Чего ещё бояться, Катори?

— Фейри пытали тебя?

Он улыбнулся мрачной улыбкой, которая вовсе не была улыбкой, хотя и походила на неё.

— Что они с тобой делали? — спросила я.

— Они жгли меня… пытались задушить. Могу я дать тебе несколько советов, или ты скажешь мне, что я несправедлив к твоим друзьям?

— Я последую твоему совету.

— Если они выпустят свою пыль, зажми нос и задержи дыхание. Пока ты её не вдохнёшь, она на тебя не подействует.

— Я запомню это.

— Пыль может проникнуть в твои глаза, но не быстро.

— Сколько сил ты конфисковал?

— Двадцать две. Я отдал большую часть обратно.

— Это связано со временем? Как приговор? Ты хранишь их определённое количество месяцев?

— Нет. Это выбор, выбор охотника. Если фейри извинится и будет вести себя хорошо в течение приемлемого периода времени, ты освобождаешь их силу.

— Значит, ты посчитал определённых людей не заслуживающими прощения?

Он кивнул.

— Ты, в конце концов, освободишь оставшиеся силы?

— Я мог бы вернуть пять из них, но две я всегда буду хранить.

— Почему?

Его пальцы крепче сжали руль.

— Потому что они принадлежат фейри, которые убили Ишту.

Дрожь пробежала по моему позвоночнику.

— Кто они были?

Кадык застрял у него в горле.

— Борго Лиф и Лайо Вега.

— Вега? Кто такая Лайо Вега?

— Мать твоего друга-фейри.

— Круз сказал мне, что она мертва.

Концентрированный гнев пульсировал в его шее.

— Если бы это было так, её сила не была бы всё ещё внутри меня.

Круз солгал мне. Снова. Было ли что-нибудь из того, что он мне сказал, правдой? В машине повисла тяжёлая тишина.

— Почему они убили Ишту?

— Они сказали, что она оказалась не в том месте, не в то время.

— Почему ты конфисковал их силу? Почему ты просто не убил их, Каджика?

— Лишить фейри силы всё равно, что отрезать ему нос.

— Ты думал, унижение было достаточным наказанием?

— Нет, — сказал он, его голос был глубоким, как раскат грома.

От этого у меня по спине пробежали мурашки.

— Катори, я не хочу говорить об этом с тобой. Мы не друзья.

Это было больно. Притворяться, что это не так, было бы ложью. Однако он был прав. Мы не были друзьями. Друзья помогали друг другу. Конечно, он спас меня в Раддингтоне, но как я ему помогла? Одежда, которую он носил, была подарена ему моим отцом. Дом, в котором он жил, принадлежал Холли. Он открылся мне, поделился секретами и советами, в то время как я поделилась только своим желанием остаться человеком и своим искушением стать фейри.

Остаток пути мы проехали в молчании. Когда он притормозил перед моим домом, я попросила его подождать. Я притащила две коробки с одеждой и обувью для Гвенельды и одну коробку с консервами, упаковками крекеров и аптечкой первой помощи. Может быть, сейчас они могли бы позволить себе это самостоятельно, но в случае, если бы они не могли, им не пришлось бы воровать.

Каджика затащил их в кузов грузовика.

— Спасибо, — не говоря больше ни слова, он вернулся к водительскому сиденью, забрался внутрь и закрыл дверь.

Обхватив себя руками, я попятилась и посмотрела, как он уезжает, и на мгновение мне показалось, что Блейк снова покидает меня. И это снова причиняло боль.

ГЛАВА 31. «ПАССАЖ»

Я не могла дождаться поездки в Бостон. Я проснулась до того, как солнце выглянуло из-за горизонта, и прибыла в аэропорт за три полных часа до своего рейса. Папа подождал, пока я пройду через охрану, а затем ещё немного подождал, пока приземлится самолёт Айлен.

Она сказала папе, чтобы он не тратил свои деньги на доставку, хотя это не было настоящей причиной, по которой она приехала в Роуэн. Настоящая причина заключалась в том, что я попросила её приехать. Я рассказала ей, что папа сделал с собой после того, как обнаружил тело мамы. Я не хотела, чтобы он был один. Я предполагала, что могла бы поручить кому-нибудь другому посидеть с отцом, но папе показалось бы странным, если бы этот человек настоял на том, чтобы переночевать у него. К тому же Айлен была такой болтливой, что отвлекала его от любых мрачных мыслей.

Полёт не был таким беспокойным, как по дороге сюда. Мне не нужно было хвататься за подлокотники или делать успокаивающие вдохи. На путешествие, которое на следующий день заняло бы у меня десять часов, ушло два часа. И это при условии, что погода останется хорошей. Снег замедлил бы меня. Я проверила прогноз, и снегопада не предвиделось, но погода в Новой Англии была переменчивой.

Я взяла такси до общежития. Коры там не было, и я могла собраться спокойно. Если бы она была рядом, я бы почувствовала необходимость завести разговор. Я набила три сумки одеждой, книгами и туалетными принадлежностями. У меня было не так много личных вещей, кроме этих, только одна фотография моей семьи в рамке на прикроватной полке, сделанная в день ориентации. Мама надела тёмные очки, чтобы скрыть слёзы.

Я засунула фотографию в рамке между двумя шарфами, затем переоделась в свою любимую пару брюк — чёрные кожаные леггинсы, которые я купила на первом курсе колледжа, — и мешковатый фиолетовый свитер. Я застегнула молнию на последней сумке, затем одну за другой отнесла их в свою машину, которая была припаркована снаружи, замаскированная двумя дюймами покрытого коркой снега. Потребовалось несколько попыток, чтобы поднять багажник, так как он был намертво заморожен. Я не могла дождаться весны.

Разместив все вещи, я прогулялась по кампусу, затем села на скамейку, чтобы посмотреть, как солнце опускается за кирпичные здания и окрашивает Чарльз в оранжевый цвет. Это было то, чего я никогда не делала, не сидела спокойно без книги для чтения, бумаги для изучения или телефона, чтобы пролистать. Мама говорила, что неподвижность позволяет воспринимать невидимое. До этого момента я никогда не понимала, что она имела в виду.

Я видела, как страх отразился на лице ребёнка, когда он потерял мать из виду, а затем его охватило облегчение, когда он нашёл её. Я видела, как боль сморщила лоб бегуна. Я видела отчаяние в глазах подростка, когда он шёл с острыми коленями, засунув руки в карманы. Я почувствовала волнение, исходящее от женщины, разговаривающей по телефону.

Насытившись чужими эмоциями, я направилась обратно в общежитие. Кора уже была там, в её тёмном, подведённом карандашом взгляде сквозило беспокойство.

— Ты сняла простыни с кровати, — сказала она.

— Да. Я всё упаковала.

— Ты должна провести здесь ночь, а утром уехать.

— Мне нравится вести машину ночью. Это успокаивает.

Она поморщилась, отчего серебряная шпилька в её носу сверкнула.

— Ты очень странная девушка, Катори Прайс. Но я хочу, чтобы ты знала, что ты была моей любимой соседкой по комнате.

— Потому что я ухожу?

Она улыбнулась.

— Потому что ты была уважительна. Потому что ты не думала, что я какая-то практикующая ведьма. Очевидно, некоторые девушки с третьего этажа думают, что я творю заклинания в свободное время.

Приятное жужжание в моём мозгу сразу стихло, как выключенный телевизор. Хотя Кора имела в виду это как шутку, это напомнило мне о Роуэне, о фейри и охотниках, о вещах, которых не должно было существовать, но которые существовали. Я потёрла свою татуировку. Даже если бы я решила остаться человеком, какую жизнь я бы вела, неся все эти знания повсюду?

— Я не такая, — сказала она, приняв моё молчание за тревогу. — Расслабься.

— Конечно, нет.

— Идём. Я заказала нам столик в ресторане, который мне до смерти хотелось посетить.

Оглядевшись в последний раз, я отвернулась и последовала за Корой вниз по лестнице. Мы прошли несколько кварталов, болтая о её занятиях и о Дюке. Казалось, что все студенты вышли на улицу; рестораны и кофейни ломились от хихикающих, шумных групп.

Роуэн был очень тихим.

— Я вернусь в сентябре, — сказала я, хотя Кора не спрашивала.

Я говорила улицам, и я говорила себе.

Мы вошли в тёмный и узкий ресторан без навеса, похожий на заброшенный бордель. Чёрно-белые фотографии чувственных стереотипов украшали красные стены. Громкая лаунж-музыка вызывала у меня желание танцевать. На самом деле несколько человек танцевали в задней части ресторана. Г-образный медный бар тянулся по всей длине заведения, и свободного барного стула не было видно.

— Разрешено ли вообще носить нижнее бельё на публике? — спросила я Кору, когда хостес в ослепительном лифчике и трусиках повела нас к нашему столику.

Конечно, на ней были чулки в сеточку и сапоги до колен, но это вряд ли можно было считать настоящей одеждой.

— Я так думаю, — сказала она, её тёмные глаза были загипнотизированы густой, шумной толпой.

Хостес вручила нам меню. Когда я прочитала название, выбитое на кожаной обложке, я резко подняла взгляд на Кору.

— Кто сказал тебе прийти сюда?

— Я читала об этом. «Пассаж» был признан лучшим баром и рестораном в районе Бостона.

Я огляделась вокруг, ожидая увидеть сияющих людей, но этого не произошло. С другой стороны, фейри сияли только в лунном свете. Что означало, что все здесь могли быть фейри. У меня скрутило желудок, и я продолжала оглядываться вокруг на протяжении всего ужина, не в силах сосредоточиться ни на чём, что говорила Кора. Не то чтобы я действительно могла расслышать её из-за шума.

Я боялась есть блюда, опасаясь мальвы, размолотой над каждым блюдом. Я откусила лист салата, но потом остановилась. Что, если бы это был лист мальвы? Я пила воду, но даже это делала осторожно, делая каждый глоток с интервалом, проверяя, не чувствую ли я себя странно. После получаса без жужжания я решила, что вода безопасна, и наполнила свой бурлящий желудок ей.

Кора что-то произнесла одними губами. Ну, она произнесла это, но я её не расслышала, поэтому наклонилась.

— Что ты набила себе на руке?

Я показала ей.

— Загадочно, — сказала она. — Но это так верно, — она сделала глоток вина. — Ты должна попробовать это вино! Это невероятно.

— Я не хочу пить и садиться за руль, — крикнула я в ответ.

Внезапно её взгляд поднялся вверх, куда-то поверх моей головы, и её губы приоткрылись. Я обернулась, наполовину ожидая увидеть стоящего там Эйса.

Но это был не Эйс.

Моя рука горела и светилась.

Ладонь человека позади меня тоже светилась.

— Привет, Катори, — сказал Круз.

Я не смогла сформулировать ответ.

— Можно мне присесть с вами? — спросил он, пододвигая стул Бог знает откуда.

Я моргнула.

— Вы знаете друг друга? — спросила Кора, переводя взгляд с меня на Круза.

Я кивнула, чувствуя, что моё горло сжалось до толщины соломинки.

— Мне нужно в уборную. Я сейчас вернусь, — сказала она, бросив на меня понимающий взгляд.

Я хотела сказать ей, чтобы она осталась, но всё ещё не могла говорить. Она приподняла брови, глядя на меня, когда встала позади Круза.

Круз смотрел на мою татуировку. Его брови нахмурились, а по-настоящему зелёные глаза сузились.

— Человек?

Я сглотнула.

Заиграла ещё одна песня, а потом она закончилась, а я всё ещё ничего не говорила, слишком потрясённая тем, что Круз Вега сидел в нескольких дюймах от меня.

— Я слышал о Блейке. Мне действительно жаль, Катори.

Я снова сглотнула. Казалось, я не могла ничего сделать, кроме как глотать.

— Я также слышал, что новый охотник мил с тобой.

Я нахмурилась. Как, чёрт возьми, он это услышал?

Должно быть, я сказала это вслух, потому что он сказал:

— Эйс сказал мне, что Каджика защитил тебя от Патилы и Маркуса.

— Кого?

— Фейри, с которыми ты столкнулась несколько дней назад.

— Эйса там не было. Откуда ему знать?

— Он был там. Но еще был… Каджика. Он не хотел вмешиваться. Он сказал, что у охотника всё было под контролем.

Круз взял мою руку в свою, но я отстранила её, положив себе на колени. Боль исказила его красивое лицо.

— Ты сказал мне, что твоя мать умерла, — сказала я.

— Так и есть.

— Это не так.

— Так и есть, Катори. Для меня она умерла, — его глаза затуманились. — Она умерла в тот день, когда казнила моего отца на глазах у всех в Неверре.

— Она убила твоего отца?

Он кивнул.

— Я почти уверен, что она хотела и моей смерти, — он улыбнулся. — Не смотри так потрясённо. Такова Неверра для тебя. Каждый хочет либо пронзить сердца друг друга, либо заставить их бешено биться. Это путь фейри. По крайней мере, мы с Эйсом так это называем. Путь фейри, — повторил он, его улыбка стала мрачной. — Мы хотели бы что-то изменить, но, похоже, мы единственные в Неверре, у кого есть такое стремление. Однако здесь, внизу, многие хотят перемен. Вот почему, когда Холли разбудила охотников, мы увидели в этом возможность.

Мне потребовалась секунда, чтобы осмыслить то, что он говорил, но особенно последнюю часть.

— Холли? Она сказала моей матери разбудить охотников?

Он медленно кивнул.

— Все предполагали, что однажды земля сдвинется, и охотники проснутся. И, возможно, так бы и было, но Холли хотела, чтобы они проснулись раньше. Поэтому она попросила твою маму откопать одну из могил.

Наконец-то я нашла виноватого, но это не принесло мне утешения.

Я уставилась на Круза, а потом огляделась вокруг, но ничего не увидела. Моё зрение было таким же расфокусированным, как и мой разум.

Рядом с нашим столом материализовалась человеческая фигура. Мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы разглядеть Кору. Она сказала, что ей нужно присоединиться к Дюку на какой-то вечеринке. Когда она порылась в сумочке, чтобы расплатиться, Круз коснулся её руки. По тому, как она уставилась на него, я подумала, что он ударил её током.

— Это заведение приятеля. Друзьям Катори не разрешается платить.

Она поблагодарила его, затем наклонилась и обняла меня одной рукой, пока я сидела чопорно, угрюмо.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь, — сказал мне Круз, как только она ушла. — Мне не нравится твоё молчание.

— Холли убила мою маму, — повторила я машинально. — Она убила мою маму.

— Она не знала.

— Ты защищаешь её? Я полагаю, да, раз ты так рад, что охотники вернулись.

— Я понимаю твою горечь, но не направляй её на меня. Я не просил Холли будить твоих предков. И опять же, она не знала, что это сделает с твоей матерью.

— Мне так надоело слышать это оправдание. Ты не идёшь на глупый риск. Не тогда, когда это касается чьей-то жизни.

— Величайшие награды приходят с величайшим риском.

Я испустила пронзительный вздох.

— Это была не твоя мама.

— Я бы хотел, чтобы это было так.

Тьма в его взгляде подступила к горлу.

— А ты не боишься, что кто-нибудь услышит, как ты это говоришь?

— Это не секрет. В некоторые дни я ненавижу быть фейри. Я ненавижу то, что мне пришлось быть свидетелем смерти моего отца. Я ненавижу быть помолвленным с невинной девушкой, потому что моя мать и Лайнус Вудс заключили сделку, — его чёрные кудри блестели в тусклом золотистом свете ресторана. — Но что я ненавижу больше всего, так это быть запертым в Неверре.

— Ты здесь, так что, я думаю, ты не настолько заперт.

— Я здесь, потому что согласился на условия Грегора.

— Условия Грегора?

— Он хочет кое-что твоё, и я сказал ему, что могу достать это для него.

— Чего он хочет?

— Книгу Холли.

Я фыркнула.

— Почему всем нужна эта чёртова книга?

— Потому что она говорит о том, в какой могиле похоронен каждый охотник.

— И что?

— Нам нужно разбудить Негонгву. Он — ключ к установлению мира.

— Так вот почему Грегор хочет его разбудить? Чтобы заключить мир?

— Нет. Грегор хочет заставить его отменить положение о нашей пыли.

— И убить его.

Круз отвёл взгляд от моего лица. Это длилось мгновение, но этого было достаточно, чтобы я поняла, что сказала правду.

— Ты слышала о гайои, Катори?

— Нет.

— Охотники называют их токва.

Я напряглась.

— Да.

— Мне нужно забрать свою.

Что-то билось у меня в животе, как пульс. Может быть, страх?

— Катори, — медленно произнёс он, — скажи мне, куда ты положила книгу Холли.

Я уставилась на Круза и моргнула. Пульсация в моём животе усилилась и перекрыла мне дыхание. Я обхватила себя руками и согнулась, когда меня наполнила ещё более мучительная боль. Мне казалось, что я вышла на ринг с Каджикой, и он колотил меня кулаками. Но я не была на ринге. И, к сожалению, Каджики там не было. Я посмотрела вниз на свой живот, но к нему ничего не прикасалось. Боль стала такой острой, что мои губы разжались со вздохом.

— Будет больно, пока ты не скажешь мне, Катори, — спокойно сказал Круз.

Я ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он мучил меня. Я не знала, как он это делал, но я была уверена, что он всё контролировал.

— Останови это, — взвизгнула я.

— Это не прекратится, пока ты не выполнишь свою часть сделки, — голос Круза прозвучал одновременно далеко и слишком близко.

Пот покрыл мою верхнюю губу. Он капал мне в рот.

— Я не соглашалась…

Более сильный удар раздавил мои внутренности, как будто чья-то рука сжимала мои органы. Я снова зажала рот, но боль не утихала, и вскоре я задыхалась и задыхалась.

— Прекрати это, — захныкала я, а затем взвизгнула, когда магия Круза разорвала мои внутренности.

Слёзы расцвели в моих глазах, прилипли к ресницам. Я хотела оглядеться, позвать на помощь, но я просто сидела там, съёжившись, терзаемая болью.

— Где она?

Он был так чертовски спокоен.

Всё это из-за книги. Они могут забрать свою дурацкую книгу!

— Под моим матрасом, — прошипела я.

Боль прекратилась так же, как и началась. Полностью остановилась. Онемение и пустота сменили мучительный стук. А затем гнев вытеснил оцепенение.

— Как ты смеешь? — я взвизгнула.

Мне было всё равно, привлеку ли я внимание. Я была так чертовски зла.

— Это было несправедливо!

Круз набрал что-то на своём телефоне, а затем посмотрел на меня.

— Прости, Катори, но у меня не было выбора.

Его кожаная куртка заскрипела, когда он расправил плечи. Это была куртка, которую он одолжил мне в тот день, когда Гвенельду отравил ядом голвиним, в тот день, когда я поцеловала его. Ох…

— У тебя был выбор, — сказала я.

— Ты не знаешь, каково там, наверху.

Я покачала головой и вскочила на ноги. Я считала его таким красивым, таким надёжным, но Каджика был прав… он был просто эгоистичным монстром, который хотел использовать меня.

— Так вот почему ты спас Гвенельду? Чтобы я была у тебя в долгу? — выплюнула я.

— Я спас Гвенельду, потому что хочу мира. Как и мой отец хотел мира. Как Негонгва, — он выдержал мой пристальный взгляд. — То, что ты была мне должна, оказалось кстати.

Я сердито посмотрела на него.

— Ты знаешь, кто ещё хочет мира? — спросил он. — Каджика. Он согласился работать с Эйсом.

Я мрачно усмехнулась.

— Он ненавидит тебя больше, чем я. На самом деле, это неправда, я могла бы ненавидеть тебя ещё больше.

Круз нахмурил брови.

— Больгарантирует, что человек выполнит сделку. Мне действительно очень жаль.

— О, прибереги свои извинения для того, кому не всё равно.

Зазвонил его мобильный телефон. Когда он ответил, я натянула пальто и собралась уходить, но он поймал меня за запястье.

— Не уходи.

Я сбросила его руку.

— Не смей прикасаться ко мне.

Я прошла через ресторан, но столкнулась с кем-то. Я попыталась обойти их, но человек схватил меня. Я посмотрела в ярко-голубые глаза.

— Что случилось, Китти-Кэт?

— Что случилось? Почему бы тебе не спросить своего брата? — сказала я Эйсу, мой взгляд был убийственным.

Он нахмурился.

Внезапно кто-то оттолкнул Эйса в сторону. Я вытянула шею и ахнула, когда мой взгляд встретился с взглядом Каджики. Охотник уставился на меня в ответ, окидывая моё тело одним долгим, осторожным взглядом.

— Что фейри сделал с тобой?

— Каджика?

Я снова посмотрела на Эйса, потом снова на Каджику.

Оба действительно были здесь.

Круз сделал шаг ко мне. Я попятилась, моя рука ударила Каджику в грудь.

— Я сказал Эйсу привести Каджику. Я не думал, что ты в подходящем состоянии, чтобы ехать обратно самостоятельно.

— Почему? Потому что ты только что выпытал у меня секрет? — мой голос сочился гневом.

— Он пытал тебя? — прошипел Каджика.

— Ты знаешь, как работает токва, не так ли, вентор? — спросил Круз. — Магия в придачу создаёт боль.

Каджика сложил руки так крепко, что казалось, будто они слились в одну толстую конечность.

— Если бы ты вежливо попросил, Круз, — прошипела я, — я бы отдала тебе книгу.

— Эйс вежливо попросил. Ты не отдала её ему.

— Потому у нас с ним не было того, что у нас было с тобой, — сказала я. — Но, по-видимому, это тоже было всего лишь иллюзией.

Раскаяние или чувство вины исказили суровые черты его лица. Мне было всё равно, какая это была эмоция, потому что он меня больше не волновал.

— Это неправда, — тихо сказал он.

Моё сердце бешено колотилось. Глупое сердце. А потом моя ещё более глупая рука засияла. Как и у Круза. И Эйс, и Каджика уставились на нашу сияющую связь. Но вскоре это был всего лишь Эйс, так как лицо Каджики наполнилось слишком сильным отвращением. Он повернулся и вышел из «Пассажа». Он, вероятно, уйдёт.

Когда я повернулась обратно к фейри, они тихо разговаривали. Они остановились, когда увидели, что я пялюсь на них.

— Как ты сюда попал? — спросила я Эйса.

— Я прилетел.

Я не думала, что он имел в виду самолёт.

— Как Каджика попал сюда?

— Я нёс его.

— Он позволил фейри нести его?

— Это был самый быстрый способ добраться сюда, — сказал Эйс. — Я сказал ему, что ты в смертельной опасности.

— Ты солгал ему?

— Я не думал, что ехать десять часов в одиночку, посреди ночи, с пеной у рта, было самым безопасным для тебя.

— Так ты знал, чего Круз хотел от меня?

Он провёл рукой по своим тёмно-русым волосам.

— Эйс просто помогал мне, — Круз посмотрел на своего будущего шурина, — как бы и я помог ему.

Я фыркнула.

— Ты задолжал Крузу услугу? Тебе повезло. Это настоящая профессия в Неверре? Коллектор Гаджои.

Эйс ухмыльнулся.

— Нет, но это было бы неплохо.

— Каджика теперь у тебя в долгу?

— Ты шутишь? Охотник никогда, никогда не согласился бы на сделку с фейри. Он даже держал стрелу у моего горла во время всего полёта. Это было мега весело.

Я улыбнулась, оглядываясь на вход в ресторан, надеясь увидеть его, но он исчез. Моя улыбка исчезла.

— Он всё ещё там, — Эйс постучал себя по носу. — Я чувствую его запах, помнишь?

Верно.

— Как ты можешь почувствовать мой запах?

— Насчёт этого… — он взглянул на Круза. — Почему она пахнет не так, как другие?

У Круза дрогнул нерв на челюсти.

— Я думала, что от меня воняет, — сказала я.

— Люди слушали наш разговор, Китти-Кэт.

Внезапно на их запястьях появился светящийся символ. Идеальный круг, расчерчённый пятью линиями разного размера. Это напомнило мне о том, как я рисовала солнца, когда была в дошкольном возрасте.

— Мы нужны в Неверре, — сказал Круз, глядя на странное солнце. — Я прошу прощения за эту неприятность, Катори.

Я оторвала взгляд от его запястья.

— Неприятность? Это гораздо больше, чем неприятность.

Выражение лица Круза стало мрачным.

— Скоро увидимся.

— Не смей приближаться к Роуэну.

Бросив на меня полный сожаления взгляд, он повернулся и проложил путь сквозь густую толпу. Люди расступались вокруг него, как будто он был магнитом. Опираясь на перекладину, он перепрыгнул через неё, затем присел на корточки и больше не появлялся.

— Мне действительно жаль, Кэт. Я не хотел обманом заманить тебя сюда, — сказал Эйс, направляясь прочь.

— Нет, хотел, — крикнула я.

Он повернулся и печально усмехнулся.

— Ладно. Может быть, немного. Вало, Китти-Кэт.

Вместо того чтобы разозлить меня, это прозвище заставило меня улыбнуться. Или, может быть, это Эйс заставил меня улыбнуться. Он казался другом, но был ли он им? Или я — и остальные охотники — были всего лишь пешками в их извилистой игре?

Когда он направился к волшебному порталу за баром, я вышла на улицу… к Каджике. Как и сказал Эйс, охотник ждал, не сводя глаз с потока фар и прилива людей.

— Американские города не выглядели так двести лет назад? — спросила я, подходя и становясь рядом с ним.

Он посмотрел на меня сверху вниз, сжав челюсти в жёсткую линию. Следующие десять часов будут просто потрясающими. Может быть, мне следовало попробовать вино и еду, особенно если они были приправлены мальвой. Когда мы пошли, я мельком увидела самолёт в небе и представила, как Каджика пристёгивается к спине Эйса, и я усмехнулась. Каджика уставился на меня, как будто я снова была инопланетянкой.

Постепенно мой смех стих, но улыбка осталась на месте.

— Слышала, вы с Эйсом приятно провели время.

Каджика нахмурился.

— Это было очень неприятно.

Все остатки ликования покинули меня.

— Это… мы… они… всё это так безумно, — я потёрла виски. — Это, должно быть, кошмар для тебя. Быть рядом с девушкой, которая выглядит как твоя пара, но которая не является ей, потому что прошло двести лет, и никто не живёт два столетия, но каким-то образом ты это сделал. И теперь её лучший друг живёт в твоём мозгу, а фейри всё ещё манипулируют всеми.

Он наклонил голову, поднимаясь.

— Так и есть, Катори. Но это не просто кошмар. Ты не представляешь, как долго я желал, чтобы фейри признали, что их система была ошибочной. Как долго я мечтал, что они возьмут на себя смелость измениться.

— Я слышала, ты согласился им помочь. Теперь ты им доверяешь?

— Доверие и помощь — это две совершенно разные вещи. Мне хотелось бы думать, что сын Лайнуса сможет заставить свой народ взглянуть на жизнь по-другому. Чтобы охотники за фейри перестали быть необходимыми. Чтобы я мог перейти в следующее царство.

Я вздрогнула и ускорила шаг. Холодный ветер был сильным, но мой гнев из-за его эгоистичных разговоров о том, чтобы покончить с собой, сделал меня невосприимчивым к этому. Когда я подошла к своей машине, он схватил меня за руку и развернул к себе.

— Разве это не то, чего ты хочешь, Катори? Не быть охотником, не выбирать, не иметь меня рядом, чтобы напоминать тебе о Блейке?

Я посмотрела на него снизу вверх, а он посмотрел на меня сверху вниз. Так много эмоций отражалось в его тёмных глазах, в его твёрдой челюсти, в его гладком лбу. Это было всё равно, что стоять на вращающейся карусели, наблюдая, как всё движется, в то время как ты оставалась совершенно неподвижной. Глаза Каджики искали в моих ответ.

— Зачем ты проделал весь этот путь сюда? — спросила я.

— Потому что Эйс сказал мне, что Круз попытается забрать тебя обратно в Неверру.

— Охотники не могут проникнуть в Неверру.

— Но ты не просто охотник, Катори. Если бы ты хотела пойти туда…

— Я бы исчезла из твоей жизни, — воздух между нами задрожал от моих слов. — Разве это не всё, чего ты хочешь?

Он вздрогнул, вероятно, потому, что не ожидал, что я обращу его слова против него. Его рука всё ещё лежала на моей руке. Когда он увидел, что я смотрю на него, он ослабил хватку, но не отпустил.

— Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? — спросил он хриплым голосом.

Я не спрашивала, имел ли он ввиду Неверру или этот момент. Мой ответ был бы таким же.

— Нет.

Его лицо посуровело, как и его рука, в то время как другая его рука обхватила меня за талию, притягивая так близко, что я почувствовала запах ветра и тепла на его коже. Медленно он приблизил свои губы к моим, но оставил между ними расстояние в волосок. Его дыхание тёплыми порывами достигало моего рта. Когда он закрыл глаза, я затаила дыхание.

— Ты должна знать… — начал он, слова пульсировали на моих дрожащих губах.

Он глубоко вздохнул, как бы оттягивая время, чтобы закончить фразу.

Мой желудок сжался.

— Что я должна знать?

Его глаза распахнулись, такие очень тёмные и такие очень серьёзные. Прямые каналы в опасные глубины его души.

— Для меня всё или ничего, Катори.

Мой пульс, который и без того бешено бился, взлетел, как будто у него выросли крылья. Я сглотнула и откинулась назад, чтобы увидеть всё его лицо.

— Что значит «всё»?

— Когда я решил сделать Ишту своей парой, мы были связаны до следующего полнолуния.

Мой шок, должно быть, отразился, потому что его и без того суровое лицо замкнулось.

— Что значит «ничего»? — спросила я.

— Наши пути могут пересечься, но я не могу быть твоим другом.

Глубокий вздох вырвался из моих лёгких через приоткрытые дрожащие губы. Когда я ахнула, его рука соскользнула с моей талии. Я бы упала, если бы он больше не держал меня за руку. Но затем его пальцы соскользнули. Я дёрнула рукой в сторону крыши машины, чтобы сохранить равновесие.

— Так я и думал, — пробормотал он. — Ты не уверена.

Я нахмурилась. Как кто-то может быть уверен? Как он мог быть уверен? Может быть, Блейк приукрасил его чувства ко мне? Мы знали друг друга всего несколько дней… Я была уверена, что он меня привлекает, уверена, что могу ему доверять, но было ли притяжения и доверия достаточно, чтобы согласиться на отношения «всё или ничего»?

Барьер, который он воздвиг вокруг себя, был таким плотным и колючим, что к нему нельзя было ни подойти, ни прикоснуться, но мой голос разносился по проводам.

— Как ты можешь быть уверен, Каджика?

Грустная улыбка тронула его губы. Он прижал кулак к сердцу.

— Ты разбудила меня, — он снова потряс кулаком. — Всего меня.

Моё собственное сердце билось так, как будто пытаясь пробить грудную клетку, чтобы добраться до Каджики. А затем моя рука вспыхнула, и наши взгляды упали на напоминание о том, что я была связана с фейри.

Моя рука принадлежала другому, но это была всего лишь рука. Не сердце.

Он распахнул передо мной дверь.

— Дай мне знать, когда захочешь, чтобы я взял управление на себя.

ГЛАВА 32. ТРЕТЬЯ ОХОТНИЦА

Мои руки болели, так сильно я вцепилась в руль. Я вела машину пять часов подряд, в течение которых мы с Каджикой молчали. Поясница болела от жёсткой позы. Каждый раз, когда я начинала расслабляться, взгляд Каджики заставлял меня садиться прямее. Мы остановились за топливом и кофе на круглосуточной заправочной станции. Каджика попытался заплатить, но я не позволила бы ему тратить свои деньги на поездку, в которой ему вообще не было необходимости.

Однако я уступила руль. Пока он вёл машину, я включила спутниковое радио, чтобы заменить тишину. Музыка проникала в неровные уголки моего сознания, пока, наконец, я не отключилась.

Мой телефон зазвонил во сне. Я пыталась дотянуться до него, но он продолжал ускользать, всё дальше и дальше вне досягаемости, как будто покрытый вазелином. Звон прекратился. А потом всё началось снова. На этот раз я даже не пыталась дотянуться до него, когда сильные руки погладили меня по талии. Я посмотрела в лицо Каджике, гадая, не передумал ли он. Или это я передумала? Я протянула руку, чтобы погладить его по подбородку, и он позволил мне. Он даже прижался щекой к моей ладони.

Я боялась, что моя рука вспыхнет, и он снова отпрянет от меня, но клеймо Круза не вспыхнуло. И всё же моё сердце билось учащённо, как мой звонящий телефон.

Почему она не загоралась?

Круз был убит! Теперь, когда он подчинился Грегору, война убила его! Мне следовало бы радоваться, но я была в ужасе.

— Катори? — Каджика потряс меня за плечо. — Катори, проснись.

Я быстро заморгала. Каджика держал мой телефон перед моим лицом.

— Эйсу нужно с тобой поговорить, — сказал он.

Моё сердце колотилось внутри меня, как сдувающийся воздушный шарик. Был ли мой кошмар видением? Была ли я связана с Крузом на каком-то психическом плане? Я уже собирался спросить Эйса, умер ли Круз, когда загорелся его знак. Это было первый раз, когда я почувствовала облегчение, увидев это.

— Привет, — прошептала я хриплым со сна голосом. — В чём дело?

— Как далеко ты от Роуэна?

Я потёрла глаза, чтобы избавиться от слишком реального сна, затем сосредоточилась на GPS.

— Сорок миль.

Ух ты, я проспала четыре часа. Я уже собиралась извиниться перед Каджикой, когда Эйс сказал:

— Включи меня на громкую связь.

Теперь я была полностью настороже, как будто на меня вылили ведро ледяной воды.

— Ладно. Мы оба тебя слышим. Что происходит?

— Ты знала, что твоя тётя в Роуэне? — спросил он.

— Да. Я попросила её приехать.

— Ты просила её разбудить другого охотника?

— Что? — я вскрикнула, или, может быть, прошептала это, или, может быть, я просто ахнула.

Мои барабанные перепонки слишком сильно стучали.

— Пожалуйста, скажи мне… Пожалуйста…

— Она роет могилу, Катори.

— Ну, останови её, — крикнула я.

— Я не могу проникнуть в грёбанный круг!

— Крикни ей, чтобы она остановилась. Она остановится!

— Твой отец сказал твоей тёте не слушать меня. Она сказала, что я враг. Попросила меня доказать, что это не так, пройдя через круг, но, очевидно, я не могу этого сделать.

— Включи меня на громкую связь, Эйс.

— Я у Холли. Я собираюсь привезти Гвенельду. Она может…

— Ты заставил папу поверить, что она психопатка. Он её не послушает!

— Тогда позвони своему отцу, — сказал он.

Я отключила Эйса. Мои пальцы так сильно дрожали, что я не могла заставить их набрать номер. Мой сотовый телефон с грохотом упал на пол рядом с моими ботинками. Я попыталась выудить его с коврика, но он выскользнул у меня из пальцев. Держа одну руку на руле, Каджика наклонился, схватил трубку и набрал номер моего отца.

Шоссе мелькало мимо нас, спидометр показывал 140 миль в час. И всё же мы были слишком далеко.

Телефон звонил и звонил, а затем переключился на голосовую почту. Я позвонила Айлен, но то же самое произошло и с её телефоном.

Должно быть, я заплакала, потому что с моего подбородка капнуло что-то мокрое.

Обе руки Каджики снова легли на руль.

— Мы едем недостаточно быстро, — сказал он.

Я перезвонила Эйсу.

— Приди и забери меня. Доставь меня туда.

Каджика выдернул у меня телефон.

— Тебе не нужен фейри. У тебя есть я, — он бросил телефон мне на колени и свернул на обочину шоссе, нажимая ногой на тормоз. — Мы побежим.

— Побежим? — мой голос дрожал. — Разве полёт не был бы быстрее?

Он отстегнул свой ремень безопасности, затем отстегнул мой.

— Не в этот раз. Я знаю, где мы находимся. Эйс этого не знает.

Он выскочил из машины. Я открыла свою дверь, но не могла заставить ноги двигаться. Каджика широко распахнул её, развернулся и опустился на колени.

— Залезай мне на спину. И держись.

Несмотря на то, что идея держаться за Каджику казалась смехотворной, от этого зависели жизни моей тёти и моего отца, поэтому я обхватила его ногами за талию, а руками за шею, а затем он спрыгнул с ограждения и помчался вниз по травянистому склону, который вёл прямо к самой восточной границе леса Манисти. Он бежал так быстро, что свежий утренний ветер хлестал меня по щекам и носу и приводил в бешенство мои распущенные волосы. Когда деревья стали гуще, я закрыла глаза и уткнулась лицом в изгиб его шеи, вдыхая его знакомый запах, заимствуя часть его силы.

Каджика бежал и бежал, его ноги не ослабевали. Хотел ли он добраться туда вовремя, чтобы поприветствовать нового охотника, или он бежал, чтобы помочь мне спасти людей, которых я любила?

Внезапно ветер перестал свистеть, и восходящее солнце покалывало мне затылок. Я осмелилась поднять глаза. Кладбище раскинулось передо мной. Я спрыгнула со спины Каджики и пробежала остаток пути.

— Папа! Айлен! — я взвизгнула. — Остановитесь!

Они посмотрели на меня снизу вверх. Оба посмотрели на меня. Оба были ещё живы! И всё же могила была открыта. Она была открыта!

Айлен сжала в руке маленькую книжку. Я продолжала бежать. Её глаза снова опустились на книгу. Когда я поняла, что она держит словарь Холли, я закричала:

— Не читай больше ни слова!

Я прорвалась сквозь кольцо рябин и вырвала книгу у неё из рук. Вырвалась страница.

— Ты перевела заклинание? — спросила я, дыша так тяжело, что во рту появился привкус металла.

— Ты знаешь о них, не так ли? — папа указал на кого-то позади меня.

Я подумала, что он указывает на Каджику, но когда я обернулась, охотник был не один. Гвенельда и Эйс стояли рядом с ним. Гвенельда шла к нам, её длинные волосы развевались, как у моей матери, когда я споткнулась о камни на пляже, и она поспешила ко мне.

— Что она здесь делает? Она убийца, — папин голос дрожал от гнева и разочарования. — И он, — он указал на Каджику. — Он не внучатый племянник Холли! Встань позади меня, Кэт.

— Мы все пришли помочь, — сказала я.

Глаза Айлен расширились.

— Ты тоже одна из двенадцати, — сказала она Гвен. — Я узнала тебя по книге Катори. Ты одна из них! — её взгляд метнулся к открытой могиле. — Всё это правда. Ты действительно встала!

Я опускаю взгляд на фигуру, распростёртую внутри гроба из рябины. Это была женщина, похожая на Гвенельду, но с волосами разных оттенков серого.

Губы Айлен зашевелились. Я попыталась разобрать её слова, но она несла какую-то тарабарщину. Но потом я поняла слово маахин и поняла, что это Готтва, а не тарабарщина. Она произносила заклинание.

— Перестань читать! — закричала я, бросаясь к Айлен. — Прекрати это! Это убьёт тебя!

Руки схватили меня за талию и оттащили от тёти. Я попыталась вырваться, но Каджика не отпустил меня. Он просто не хотел меня отпускать.

— Это действительно вернёт и эту, Кэт? — спросил папа, перебивая Айлен.

— Да, — крикнула я, сдерживая рыдания. — Да.

Каджика сжал меня сильнее.

— Отпусти меня, Каджика, — простонала я.

Айлен снова начала читать.

— Ты должна остановиться, Айлен!

Радужки моей тёти были белыми, как будто она была одержима.

Когда её рот снова зашевелился, я закричала:

— Гвен, останови её! — но Гвенельда была где-то в другом месте.

Точечки света парили вокруг рощи деревьев. Светлячки. В моём затуманенном зрении голвинимы напоминали горящие звёзды взорвавшегося фейерверка.

— Папа, если она прочтёт это заклинание, то я потеряю тебя! — причитала я. — Я потеряю тебя тоже! — я попыталась оторвать руки Каджики от себя, но он просто не отпускал.

— Наагангве, Гвенельда, — сказал Каджика. — Наагангве.

Гвенельда подняла глаза на Каджику. Они были так полны печали, что моё сердце забилось громче, а моя рука… моя рука чувствовала себя так, словно я держала её над открытым пламенем, как будто кожа таяла. Круз не был мёртв.

В мгновение ока Гвенельда вскочила на ноги и закрыла рот Айлен ладонью. Моя тётя попыталась стряхнуть её, но Гвен держалась.

— Ты с ума сошла, женщина? — папа взревел.

Гвен быстро попятилась, слишком быстро, чтобы папа успел её поймать. А потом она остановилась и уставилась на папу своими блестящими глазами. Её губы шевельнулись.

— Ты забудешь о том, что вы с Айлен только что сделали. Ты забудешь всё, что узнал, и всё, что, как тебе кажется, ты знаешь о фейри, охотниках и семье Новы. И ты никогда, никогда не отважишься войти в эту свящённую часть кладбища. А теперь возвращайся в дом и оставайся там, пока Катори не придёт к тебе.

Папа отшатнулся, потом моргнул, а потом повернулся и вошёл в дом, не глядя на меня, не оглядываясь. Я смотрела на него, пока он не закрыл дверь. Тыльной стороной ладони я подавила рыдание облегчения.

Когда я обернулась, Гвен расхаживала вокруг Айлен, чтобы привлечь её внимание. Прежде чем она успела стереть память моей тёти, я спросила пронзительным голосом:

— Кто сказал тебе выкопать эту могилу?

Айлен уставилась на моего удаляющегося отца, затем на Гвен и, наконец, на меня.

— Мы со Стеллой нашли книгу в твоей комнате, Кэт. Сумасшедшая книга, в которой говорилось, что наши предки всё ещё были живы под землёй, сохраненные какими-то волшебными лепестками роз.

— Она сказала тебе раскопать могилу?

— Никто не говорил мне делать это. Я хотела знать, правда ли это. Мне было любопытно. Чёрт возьми, Кэт, разве тебе не было любопытно, когда ты читала книгу?

— Нет, — я энергично покачала головой. — Нет, не было, потому что я знала, что влечёт за собой возвращение одного из них.

Айлен нахмурилась.

— Жизнь за жизнь. Это стоит жизни, — прохрипела я.

Айлен побледнела. Даже под толстым слоем тонального крема и полосатым румянцем она побледнела.

— Нова умерла не от сердечного приступа?

— Нет.

Крупные слёзы выступили у неё на глазах и покатились по щекам.

— Так что я почти… почти…

— Умерла или убила бы папу? Да. Ты почти сделала это.

Она прикрыла ладонью свой рот.

— Я не знала. Я не знала, Кэт, — её голос был прерывистым, а дыхание затруднённым.

Я сглотнула, затем повернулась к Гвенельде и прошептала:

— Пожалуйста, заставь её забыть. Заставь её бояться приближаться к кругу рябиновых деревьев.

Айлен расширила свои блестящие глаза.

— О чём ты говоришь…

— Ты перестанешь помнить сегодняшний вечер, — сказала Гвен, её хриплый голос эхом разнёсся по кладбищу. — Ты перестанешь помнить, что фейри и охотники существуют. Ты забудешь всё, что читала и слышала, и если кто-нибудь попытается заставить тебя вспомнить, ты не будешь их слушать. Ты им не поверишь. И ты никогда не проникнешь в священный круг рябиновых деревьев, потому что всю оставшуюся жизнь будешь верить, что он проклят.

Я затаила дыхание, пока веки Айлен не опустились и не поднялись, пока выражение её лица не стало пустым, пока она бездумно не ушла, пока рука Каджики не упала с моей талии. Светлячки неподвижно повисли в воздухе. Я не могла видеть их глаз, но я могла чувствовать их. Они ждали, чтобы посмотреть, что мы будем делать с эксгумированной охотницей?

Гвен опустилась на колени перед могилой. Закрыв глаза, она начала что-то напевать. Было ли это заклинание?

— Она собирается использовать мою жизнь? — пробормотала я.

— Мы бы никогда не воспользовались твоей жизнью, Катори. Она прощается со своей матерью, — голос Каджики, хотя и твёрдый, дрогнул, когда он добавил. — Нашей матерью.

— Почему?

— Как только тело обнажено, жизнь должна быть дана немедленно… до того, как лепестки высохнут.

Я резко повернулась к нему лицом.

— Тогда у нас есть пара часов, чтобы найти кого-нибудь, — я не могла поверить в то, что предлагала. — Лепестки не сразу высыхают. Они всё ещё были розовыми на могиле Гвенельды в течение дня после…

— Потому что гроб был открыт внутри вашего дома, защищённый от дикого воздуха.

— Но…

— Я всё ещё был рядом со своей могилой, когда мои посерели.

Я вытерла щёки, когда плач Гвенельды стал громче и быстрее.

Ужас пробежал по моей коже.

— Мы не можем просто позволить ей умереть.

— У нас нет выбора.

— Она твоя мать, Каджика. Мы должны спасти её.

— Элика сейчас с Великим Духом. Скоро она воссоединится со своими близкими, — сказал он, и я клянусь, в его голосе звучала тоска.

Его страстное желание сделало всё в тот момент ещё хуже. Слёзы потекли по моим щекам. Это были слёзы по нему, по его приёмной матери, по Гвенельде, по моему отцу и моей тёте, чьи жизни были в опасной близости от точки невозврата. Это были слёзы ужаса, слёзы облегчения и слёзы печали.

ГЛАВА 33. ЭПИЛОГ

Моя тётя была на кухне. Она стояла ко мне спиной, так что я не знала, чего ожидать, когда она обернулась. Упрёк, вина, гнев…

— Айлен, — мягко позвала я, закрывая входную дверь.

Она резко обернулась, и её лицо расплылось в широкой улыбке.

— Кэт, ты дома! — Она бросила миску и венчик на кухонный стол и подошла ко мне, широко раскинув руки.

Я застыла, когда она обняла меня.

— Я готовила шоколадный торт. Стелла дала мне рецепт вчера вечером, — сказала она.

— Стелла? — неужели влияние Гвен не подействовало? — Стелла приходила?

— Да. Она осталась на ужин. Это было так весело, — она вытянула руки. — Боже, у меня болят руки от взбивания. Я стараюсь не печь слишком много дома. Ради талии Тони. — Она откинулась назад, затем поцеловала меня в обе щёки. — Твой отец вел себя хорошо. Никаких разговоров о смерти. — Она выгнула бровь и осмотрела моё лицо. — У кого-то проблемы с парнем?

— Что?

— Твои глаза красные, как маки. Ты хочешь рассказать мне об этом? Я эксперт по проблемам с мальчиками.

Я грустно улыбнулась. Если бы только в этом были виноваты проблемы с мальчиками.

— Позволь мне сначала повидаться с папой, а потом я тебе всё расскажу.

Я поднялась по лестнице и постучала в его дверь. Минуту спустя он распахнул её, одетый в пушистый серый халат, со светлыми волосами, всё ещё влажными и мыльными. Он сгреб меня в гигантские объятия.

— Рад, что ты вернулась, милая, — он сжал меня ещё раз, прежде чем опустить на землю. — Дай мне вытереться, и я спущусь, чтобы помочь тебе с твоими сумками.

Мои сумки. Моя машина. Застрелиться.

— У тебя шампунь в волосах, — сказала я ему.

Он провёл по ним рукой, увидел пену и вернулся в ванную.

Я не двигалась, пока он не вернулся, на этот раз без шампуня.

— Моя машина сломалась сорок миль назад, — солгала я.

— Почему ты мне не позвонила? — спросил папа, заходя в соседнюю гардеробную.

На стене висело большое зеркало, перед которым я обычно примеряла мамины туфли, когда мои ступни едва доходили до носка.

— Я пыталась, но твой телефон был выключен.

Папа вернулся в джинсах и фланелевой рубашке. Он проверил свой телефон на тумбочке. Конечно же, он нашёл мои пропущенные звонки.

— Ты связывались с эвакуаторной компанией?

— Да.

— Они сказали тебе, что с ней не так?

— У меня кончился бензин.

Папа нахмурился.

— Действительно?

Я кивнула.

— Ты уверена, что не попала в аварию? Ты выглядишь так, как будто плакала, Кэт.

— Это не несчастный случай, папа. Правда. Просто это была долгая ночь.

— Я говорил тебе, что тебе следовало переночевать в Бостоне и ехать днём, но ты такая упрямая.

Если бы я не была упрямой, я бы потеряла его.

— Я слышала, Стелла приходила прошлой ночью.

— Когда она услышала, что Айлен в городе, ей просто нужно было её увидеть. Эти двое были так близки в старших классах. Ты бы видела их прошлой ночью. Они набросились на оставшиеся кексы, которые превратили их в этих взбесившихся уборщиц. Сахар творит с женщинами странные вещи. Они протирали, вытирали пыль, мыли и меняли все простыни в доме. Я пытался помешать им войти в твою комнату, но они просто убрали и её тоже.

Так вот какое прикрытие Стелла использовала, чтобы украсть мою книгу. Она выдавала себя за сообщницу Айлен, хотя на самом деле была сообщницей Грегора.

Папа поднял свой бумажник.

— Я готов. Пойдём за твоей машиной.

— Каджика предложил подвезти меня.

— Ой, — его голубые глаза затуманились разочарованием. — Ну, тогда… — папа вытащил кредитку из бумажника и протянул её мне, — сколько бы это ни стоило, хорошо?

— Это моя ошибка, папа.

— А ты моя маленькая девочка. Я забочусь о тебе, позволяешь ты мне или нет.

— Хорошо, папочка, — прошептала я. — Хорошо, — я взяла у него карточку, затем обхватила его руками за шею. — Я люблю тебя. Надеюсь, ты это знаешь.

— То, что ты чувствуешь ко мне, меркнет по сравнению с тем, что я чувствую к тебе, — он поцеловал меня в макушку. — Я надеюсь, ты это знаешь. А теперь иди за своей машиной, чтобы не оставлять меня слишком надолго с этой твоей сумасшедшей тётей.

Я улыбнулась.

— Которую ты любишь по кусочкам, верно?

— Да. Но одно не отменяет другого, — он подмигнул мне. — Я думаю, что собираюсь немного прилечь. Я чувствую себя разбитым.

Я кивнула. Закрыв папину дверь, я пошла в свою спальню. Одеяло лежало голым и скомканным в ногах моей кровати, а с матраса сняли защитную простыню. Я никогда не думала, что буду отождествлять себя с постельными принадлежностями, но в тот момент я тоже чувствовала себя незащищённой и растерянной.

Я бросила словарь в ящик для носков, затем спустилась по лестнице.

— Мне нужно съездить за своей машиной, — сказала я Айлен, направляясь к входной двери.

— Твоя машина? Разве ты только что не привезла её обратно?

— У меня кончился бензин.

— Это случилось со мной однажды. В Долине Смерти из всех мест…

— Мне нужно бежать. Прибереги мне историю на потом?

— Конечно, конечно.

Когда я вышла из дома, я обнаружила, что Каджика стоит в круге рябины, лопатой кидая землю на могилу из лепестков роз. Моя машина может подождать. Не говоря ни слова, я ждала рядом с ним. Несмотря на то, что я не хоронила её, я чувствовала себя ответственной за её смерть. Как будто я чувствовала себя ответственной за непреодолимые страдания Каджики и Гвен.

Ему не потребовалось много времени, чтобы засыпать свою приёмную мать мягкой землей, так как могила была неглубокой. Я осторожно взяла лопату у него из рук и убрала её в сарай, прежде чем кто-нибудь другой смог ею воспользоваться. Когда я вернулась, он упал на колени, прижавшись лбом к земле. Я стояла у одного из стволов дерева, наблюдая, как он прощается с охотницей. Когда я услышала, как он произнёс имя Ишту, мои мышцы сжались, как будто я была инструментом, сделанным из струн, которые кто-то потянул. Каждое движение пульсировало внутри меня, вибрировало в моих сухожилиях, резонировало в моём нежном черепе.

Я повернулась и пошла прочь. Вероятно, он просил Элику сообщить Ишту о его скором прибытии. Долгое время я бесцельно бродила, пытаясь разобраться в своих чувствах и мыслях. Я оказалась в домике на дереве.

Я всегда оказывалась в домике на дереве.

Я взобралась по веревочной лестнице, заползла внутрь и села точно там же, где сидела днём во время похорон Блейка. Я подтянула колени к себе и положила щёку на колени.

Вскоре после того, как я пришла, пол заскрипел. Я подняла глаза и увидела Каджику, скорчившегося у маленького входа, его лоб был измазан грязью. Он подошёл ко мне и сел точно там же, где сидел раньше. И хотя всё выглядело так же, как в день похорон Блейка, ничто не было прежним.

— Я сожалею о твоей потере, — сказала я, наклоняя голову к нему.

Хотя его лицо было искажено горем, на нём не было обычных жёстких морщин.

— Я думал, что буду говорить эти слова тебе.

Я закрыла рот, чтобы не дать вырваться подступающему рыданию.

— Эй, — сказал он низким и хриплым голосом, — иди сюда, — он протянул руку мне за спину и прижал меня к себе. Я уронила голову ему на плечо.

Последние двадцать четыре часа проигрывались у меня в голове. Бесконечная, ужасная петля. Если бы только я могла отключить свой мозг.

— Спасибо, — пробормотала я после долгого молчания. — За твою доброту. За твою жертву. За всё.

Он погладил меня по щеке пальцами. Они пахли землёй, деревом и металлом.

— Я не хочу, чтобы ты… — мой голос был слабым. — Чтобы тоже уходил.

Его пальцы замерли.

— С чего ты взяла, что я куда-то собираюсь?

Я опустила глаза на его испачканные грязью ботинки.

— Разве это не то, чего ты хочешь? То, что ты говорил Элике?

Его рука убралась с моей щеки.

— Я говорил ей, что увижу её на другой стороне… но я ещё долго не перейду на другую сторону. Здесь есть много вещей, о которых мне нужно позаботиться.

Я медленно вдохнула и выдохнула.

— Неужели я одна из этих вещей?

— А ты бы хотела ей быть?

Я посмотрела на него снизу вверх. Он замер очень неподвижно. Даже его дыхание, казалось, остановилось.

— Ты говорил обо всём или ни о чём, Каджика. Я не могу согласиться с тем, что это мои единственные два варианта. Я кое-чего хочу. Но может ли это что-то быть дружбой на данный момент? — его рука напряглась за моей спиной. — Я не в лучшем положении, и каким бы жизнерадостным ты ни был, я не думаю, что ты тоже в хорошем положении, — я сцепила пальцы на коленях. — Давай доберёмся до хорошего. Вместе.

Я попыталась улыбнуться, дать ему понять, что всё в порядке, если он этого не хочет, хотя в глубине души мне было бы чертовски больно, если бы он отверг моё предложение.

За такой короткий промежуток времени он заполнил дыру в моём сердце, которую, как я думала, никто не сможет заполнить, не говоря уже о том, чтобы дотянуться. Может быть, это было потому, что он носил Блейка внутри себя. Какова бы ни была причина, я знала, что не хочу, чтобы мы стали незнакомцами.

Его грудь поднималась и опускалась, когда он прислонился затылком к дощатой стене и закрыл глаза.

Он бы сказал «нет».

Разочарование нахлынуло у меня за грудиной, но я изобразила на лице храбрую улыбку.

— Я не знаю, смогу ли я, — сказал он хриплым голосом. — Я не Блейк, Катори.

Дыхание застряло у меня в горле.

— Я знаю, что ты не он, — я села прямее, чтобы моё тело больше не касалось его. — Точно так же, как я не Ишту. Разве ты не задавался вопросом, не привлекла ли тебя я, потому что я похожа на неё? Может быть, как только ты узнаешь меня получше, дружба будет единственным, чего ты захочешь.

Хотя его глаза оставались закрытыми, его рот изогнулся.

— Что? — спросила я.

— Я видел тебя самой ничтожной. Самой гневной. Самой слабой. И самой доброй. Ты кричала на меня. Ты плакала у меня на руках. И всё же ты думаешь, что я тебя не знаю?

— Мы познакомились всего несколько дней назад.

Его глаза открылись и уставились на меня.

— Время не имеет значения, Катори. Иногда ты проводишь с человеком всю жизнь и так и не узнаешь его по-настоящему. А иногда ты проводишь с кем-то час и знаешь о нём всё. Но если тебе нужно больше времени, чтобы осознать это, то потрать больше времени. Я ждал двести лет, чтобы встретиться с тобой. Я должен быть в состоянии выдержать ещё несколько дней… или недель.

Моё сердце подскочило к горлу, наполняя рот бешеным пульсом, а щёки теплом.

Он снова погладил меня по щеке.

Я вздрогнула.

— Друзья могут прикасаться друг к другу, не так ли? — спросил он.

Это была моя щека, и всё же это было так интимно, как если бы он провёл пальцами по моему голому бедру.

— Ни один мой друг никогда так не прикасался ко мне.

— Я надеюсь, что нет.

Каджика улыбнулся. Я была слишком потрясена его уверенностью, чтобы улыбнуться.

— Наклонись ко мне снова, Катори. Мне нужно утешение, и ощущение тебя рядом со мной даёт мне утешение.

Я была слишком озадачена, чтобы пошевелиться, поэтому его рука обхватила меня за плечи и притянула назад. Всё зазвенело и напряглось во мне. Я не была уверена, как моя близость могла помочь ему расслабиться; для меня это было полной противоположностью.

Он заправил прядь волос мне за ухо, позволяя своим пальцам скользнуть вниз по моей шее. Мурашки побежали по коже. Его рука скользнула вниз по моей руке и остановилась поверх моей, поверх метки Круза. Это обожгло, когда он переплёл свои пальцы с моими. Я вся горела.

— Мне грустно, что ты так и не познакомилась с Эликой. Она любила так глубоко и так неистово.

Его пальцы были холодными. Они не дрожали, но были такими холодными. Я накрыла их свободной рукой, надеясь, что смогу принести ему тепло, которого он заслуживал, и утешение, которого он жаждал.

— Ты говоришь как моя мама.

— Расскажи мне о ней.

Так я и сделала, и, говоря это, я придвинулась поближе к Каджике. Его большой палец погладил мой, и его дыхание согрело мой лоб. Каждое воспоминание заставляло моё сердце сжиматься и сжиматься, как будто оно выжимало затянувшуюся боль, которую оставило после себя её отсутствие. А потом я спросила его об Элике.

Когда мы, наконец, замолчали, прошёл целый день, и небо потемнело от звёзд. Мой отец был бы обеспокоен. Айлен тоже. И всё же я не хотела покидать дом на дереве, потому что уход означал расставание с охотником, и я не была готова отпустить его.

Ещё нет.

Не после того, как я только что нашла его.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Переведено для группы https://vk.com/booksource.translations

Заметки

[

←1

]

Bon apuetiti (фр.) — Приятного аппетита

[

←2

]

UFC — смешанные единоборства

[

←3

]

Муу-муу — одежда гавайского происхождения свободного покроя, свисающая с плеч