Книга, Театр и Колесо [Карл Шрёдер] (fb2) читать онлайн

Невиль Дюмутье вобрал в себя запах свиней и погромыхивание недалекого мельничного колеса. Он легко улыбнулся женщине, сидевшей напротив него.

— Это не официальное расследование, — сказал он. — Пока что.

Взглянув на него, леди Женевьева Романаль выпрямилась в кресле и вздернула подбородок.

— Конечно, нет. Что нам скрывать?

— Нечего, совершенно нечего, — усмехнулся спутник Невиля. Брат Жак был служителем инквизиции, но не таким сухарем, как большинство. Он обратил к даме свою обычную, как бы недоуменную улыбку и, обхватив скрещенные колени, наклонился вперед, чтобы заглянуть в книгу, которую положил раскрытой на низкий столик.

— Ваш местный священник, он родился и вырос здесь? — спросил Жак.

— Да.

Она взглянула на Невиля. Подобный взгляд у горожан говорил о преступном умысле; в ней ему хотелось видеть простую бесхитростность.

— Значит, вы хорошо его знаете, а он знает вас, — продолжал Жак.

Она кивнула.

— Он клянется, что никогда не обучал ваших людей чтению и письму. В конце концов, согласно указу герцога, простолюдинам вашего поместья запрещено учить буквы.

— Я не простолюдинка, — сказала леди Романаль.

Жак усмехнулся:

— Я знаю; даже если бы не знал, это было бы очевидно по тому, как вы держитесь. Чтение меняет взгляд и делает выше лоб. Умеющие читать друг друга видят.

— К чему вы ведете? — спросила она.

Невиль знал, что Жаку, чтобы добраться до сути, понадобится целая вечность.

— Вы учили кого-нибудь из своих людей читать? — спросил он.

Она покачала головой.

Жак поджал губы:

— Ваш священник клянется, что он тоже. Странно.

— Почему? — спросила она. Ее пальцы на коленях сжались.

Невиль поморщился.

— Не мне бы упоминать, мадам, что у вас чрезвычайно богатое поместье. Вы заработали огромные деньги на торговле, особенно в последние пять лет. Ваши торговые агенты…

— Они очень хороши, — сказала она с легким намеком на улыбку.

— На самом деле, сверхъестественно хороши, — поправил Жак. — Расчетливость их сделок и основательность их знаний не назвать иначе как поразительными.

Романаль сощурилась, словно ее внезапно осенило:

— Мы в ком-то разбудили зависть? Об этом идет речь?

Теперь настала очередь Невиля взглянуть на Жака. Инквизитор улыбнулся и покачал головой:

— Конечно, нет. Просто богатство, настолько свободно текущее в неискушенные руки, так необычно, а необычность, к сожалению, является первой и вернейшей подсказкой, что здесь приложил руку дьявол.

— Не здесь, — серьезно сказала она. Невиль спрятал улыбку; он начинал думать, что она далеко не бесхитростна.

Жак поскреб тонзуру на голове.

— Мы нашли это на одном из ваших людей. — Он выложил на стол обмотанный тканью сверток и неторопливо развернул, открывая что-то выглядящее наподобие книги без переплета.

Невиль раздраженно уставился на разрозненные страницы. Жак не упоминал об этом Невилю, даже не намекнул за время их долгого путешествия в эту отдаленную долину. Что еще скрывал от него инквизитор?

— Что это? — спросил он.

— Не знаю, — сказал Жак. Он перевел взгляд с развалившихся листков на леди. — Однако этот человек отчаянно пытался их защитить.

— Кто? С ним все хорошо? Вы его ранили? — Леди Романаль внезапно протянула руку и перевернула за край одну из пергаментных страниц. — Родриго. Ой, он же лучший у нас! Скажите мне, что с ним все хорошо.

— Он в порядке. — Жак обеими руками сделал успокаивающий жест. — В лоне Церкви-Матери он в безопасности, и сохраняет жизнь и здоровье. Как только мы узнаем то, что нам нужно знать, он получит и свободу.

Она скептически взглянула. Невиль слышал о торговце, которого они арестовали в Милане. Слышал он и то, что этого человека пытали, но сейчас было не время поднимать эту тему. Он осторожно потянулся, чтобы коснуться рассыпавшейся книги. Страницы лежали раздельно, все примерно размером с ладонь, и не знавали письмен. На каждой было нарисовано по изображению — и очень странному изображение, насколько он мог разглядеть.

Вся коллекция была скреплена бисерной нитью, продетой сквозь левый верхний угол каждого листка. Под ворохом страниц Невиль увидал несколько других нитей, а также несколько отдельных бусинок.

— Так что же это?

Женевьева улыбнулась:

— Да ничего! Это детская игра. Мы называем это книжным колесом. Смотрите: вы раскладываете страницы и ищете пары, — она развязала бисерную нить и распустила листки веером.

— Игра. — Выражение лица Жака было совершенно нейтральным. — Понимаю. — Он собрал страницы опять вместе и снова обернул их в ткань. — Тогда вы не станете возражать, если я оставлю ее себе.

— Конечно, если это вас развлечет. — Она улыбнулась им обоим. — Еще что-то?

— Не теперь. — Жак улыбнулся и подал ей руку для поцелуя. — Я полагаю, сэр Невиль и я расквартированы над этой комнатой?

— Да. Располагайтесь, пожалуйста, и потом присоединяйтесь к нам за ужином. — Женевьева рассмеялась. — Если вы уплатите обычную цену путешественника, конечно.

Невиль уже собирался вставать.

— Цену? Какую цену?

— Ну, конечно, историю, — сказала она.

Он и брат Жак рассмеялись, и напряжение в комнате немного спало.

— Историю я обеспечу, — сказал Невиль. — Насчет этого не бойтесь.

* * * *

— Она лжет, — сказал Жак. Он поклонился изображению Богородицы на стене, а затем перекрестился.

Невиль плюхнулся на единственный соломенный матрас в комнате. Он знал, что Жак ляжет спать на жестком деревянном полу, поэтому постели священнику не предлагал. Он стянул высокие сапоги и, нахмурившись, помассировал ступни.

— Не хотелось бы так думать, — сказал он. — Здесь довольно приветливо.

— Приветливо? Конечно, когда ты так изолирован, у тебя остается две возможные реакции на пришельцев. И одна из них — приветливость. Неважно, будут ли они действительно желанными гостями или нет.

— Так в чем она лжет? Ее люди обучены грамоте?

— О, нет; они умеют считать, но не умеют читать. Нет, дело в этом, — Жак похлопал по свертку в материи, лежавшему в центре одиноко стоящего в комнате стола. — Это не игра.

Невиль взглянул на него с беспокойством.

— Работа дьявола?

Жак рассмеялся:

— Вовсе нет. Но, думаю, посильнее, чем письмо. — Он развернул листки и сел на пол рядом с кроватью. — Тебе известны сочинения Туллия, сэр Невиль?

— Только некоторые речи. Мой отец полагал неразумным, чтобы я заучивался.

— Удивительно уже, что ты вообще умеешь читать, — с усмешкой сказал Жак. Невиль смотрел, как он развязал стопку страниц и начал раскладывать их неровным квадратом. — Если бы ты читал «Ad Herennium», мой дорогой Невиль, ты бы понял, что это система мнемоники. Посмотри на картинки: повешение Иуды, Луна, колесо. Несложные изображения, но окруженные странными деталями. Люди, отобравшие их у Родриго, посчитали листки за колдовство, и избили из-за них беднягу почти до смерти. На самом деле это всего лишь применение искусства памяти Туллия.

— Не понимаю.

— Вот отчего люди этой дамы способны так удачно торговать, — сказал Жак. — Они помечают в памяти все, что видят и слышат на рынке. В этой памяти, — он постучал по страницам. — Они знают, чего мало, а что в избытке. Они знают цены на все, и даже имена всех членов гильдии во всех городах, через которые они проходят. И псов членов гильдии. Если бы они были должным образом обучены Искусству, им не понадобилась бы даже эта подпорка, — он небрежно перебирал страницы, — но они могли бы запомнить сотню имен, если бы услышали их произнесенными однажды, — и они могли бы отличнейшим образом тебе их повторить через год..

— Я когда-то слышал о человеке, который такое мог. — Невиль перекатился на бок и потянулся за страницей. На ней были мужчина и женщина, прикованные друг к другу и держащиеся за руки. Над их головами парила корона. — Значит, никакого колдовства здесь нет, — сказал он с облегчением.

Жак покачал головой.

— Что-то все же есть. Иначе — зачем она нам солгала?

* * * *

За ужином Женевьева Романаль была очаровательна. Она надела прекрасное зеленое платье, а волосы убрала в кружевной чепчик. Платье премило открывало ее грудь, и всякий раз, как Невиль обращал на этот факт внимание, все серьезные размышления из его сознания выметало. Тем более, что она так ему улыбалась.

Она пригласила Уоррела, священника, и своего альмистра^[1] отобедать с ними.

Ход, конечно, был рассчитан, но к тому же настолько очевиден, что обезоруживал.

Жак намеревался переговорить с альмистром в любом случае, и теперь принялся за оленьим окороком обсуждать с ним благотворительность, а Уоррел, беспокойно наблюдал за происходящим. Очевидно было, что очень большую часть своих богатств Женевьева раздавала бедным. Торговля ради прибыли считалась противоправной, и Невиль с радостью убедился, что такого греха она избежала.

— А кто ваш попечитель? — спросил Невиль, накладывая себе третий кусок оленины.

— Мой попечитель? — Она моргнула.

— Кто распоряжается в этом поместье? — В его понимании вопрос был совершенно тривиален.

— А-а. Да. — Она поводила пальцами над ломтем хлеба, на который была положена ее еда^[2]. Оторвав от хлеба кусочек, она с его помощью набрала овощей и соуса на один прием. — В отсутствие наследника мужского пола в доме и до тех пор, пока я не выйду замуж, земля, естественно, принадлежит герцогу.

— Но кто отвечает за повседневные дела?

— Я. То есть, — быстро добавила она, — у дома нет главы, а я исполняю приказы герцога.

— Которые, должно быть, нечасты и расплывчаты, — предположил Невиль. — Он живет за сто лиг отсюда. Значит, у вас здесь во главе дома нет мужчины?

— Нет. — Она посмотрела ему в глаза. — Как видите, дом процветает.

Невиль кивнул. Ему не особенно нравилась мысль о женщине, управляющей поместьем такого размера, но это было достаточно распространено во время крестовых походов и Смерти.

— Я удивлен, что герцог не выдал вас за какого-нибудь славного молодого дворянина, — продолжал он.

Она прямо вспыхнула:

— Он не видел меня с пяти лет. Может быть, он забыл обо мне.

— Ну, женщине не следует быть незамужней, — сказал он.

— Вы женаты? — спросила она.

Невиль вернулся к своей оленине.

— Был, — коротко ответил он.

— А. Извините. — Она взглянула на священнослужителей, которые что-то обсуждали. Похоже, настала очередь альмистра сидеть сложа руки и наблюдать. — Расскажите мне, что случилось, — сказала она.

— Я бы лучше не хотел.

Женевьева улыбнулась.

— Ах, сэр Невиль, вы забыли, что раньше обещали мне историю. И, в конце концов, это вы просите поместье о гостеприимстве. Расскажите мне.

— Зачем?

— Затем, что жизнь коротка, мы можем больше никогда не встретиться, и нет попросту ничего достойного обсуждения, кроме вещей основополагающих: боли, любви, встреч и расставаний.

Он коротко рассмеялся.

— Я не ожидал, что вы будете так серьезны.

— Разве я серьезна? Может быть, я просто хочу как можно скорее покончить со всем серьезным, чтобы мы могли позволить себе должную легкомысленность.

Невиль покачал головой. Ее нисколько не миновала чудаковатость — обычная для всякого, выросшего в деревенской изоляции.

— Я расскажу вам, если и вы мне что-нибудь расскажете.

— Нет. Теперь рассказывайте! Я этого требую.

Он вздохнул.

— Рассказывать особо нечего. Мы поженились совсем молодыми, в четырнадцать лет. Сесиль умерла в двадцать.

— Как она умерла?

— Чума. От нее умирала ее мать, и она настояла на том, чтобы остаться с матерью. Я… не смог заставить себя навестить их. Когда она заболела, я… стоял под ее окном и слушал, как она умирает. Я не мог войти.

— Вы поступили мудро, — сочувственно сказала Женевьева. — Но это, должно быть, далось вам очень тяжело.

— Не мудрость это была, обычная трусость! — Он повысил голос, и остальные примолкли. Невиль уставился на Жака. — Обычай заставляет нас бросать больных чумой. Но это всего лишь извинение трусости.

Жак мягко покачал головой:

— Вы живы, чтобы теперь защищать нас, сэр Невиль. Я уверен, что ваша жена хотела бы этого. И еще я уверен, что этого хотел Бог.

Было слишком поздно; он вспомнил, как стоял под ее окном, слушал ее крики в бреду и выучивал урок собственного бессилия. Он отодвинулся от стола, аппетит у него совсем пропал.

Женевьева накрыла его руку своей.

— Извините, если я расстроила вас. Но ведь боль — это не все, что вы помните о своем браке?

Он неловко пожал плечами.

— Значит, вы не оплакивали должным образом, — сказала она. — Окажите мне еще одно одолжение, и я освобожу вас от своего обещания.

Он выжидающе взглянул на нее.

— Я не жестока, — сказала Женевьева, — но опишите мне ее. Как высока она была? Какого цвета были ее волосы? Ее глаза?

Вопреки собственному желанию Невиль ей объяснил, хотя редко говорил о Сесиль с кем-либо, кроме ее собственной семьи. Жак и остальные внимательно слушали; теперь, когда его подвигли рассказывать, их внимание его не задевало. В конце концов, жизнь каждого человека касалась всех остальных. Он просто считал свою боль неподдающейся целению, и потому никогда о ней не говорил.

Остаток вечера прошел как в тумане. Они с Жаком очень устали с дороги, и удалились в свою маленькую комнатку с облегчением.

Лежа в темноте и поглядывая, как парок от его дыхания появляется и исчезает в луче лунного света, Невиль впервые за многие годы почувствовал тоску по дому. Он знал, что леди хотела быть гостеприимной, но…

— Она такая странная, — сказал он вслух.

Жак на полу крякнул.

— Ты так думаешь только потому, что ты ей увлекся.

— Я увлекся?

— Да. Глупо с твоей стороны; она может быть опасна. А сейчас засыпай.

Невиль перекатился, чтобы всмотреться в черный бугорок, который был инквизитором.

— Это ты опасен, брат Жак.

— Только для богохульников, отступников, идолопоклонников, неверных и еретиков. И таких, похоже, большинство. А сейчас, однако, я бы добавил к этому списку, — он громко зевнул, — тех, кто домогается с разговорами к людям, которые пытаются уснуть.

— Ба. — Невиль лег на спину. Он еще долго лежал без сна и после того, как Жак захрапел.

* * * *

С утра Жак пошел с альмистром проверять счета поместья, оставив Невиля наедине с госпожой. Она устроила ему экскурсию по поместью. Их с Жаком поселили в главном здании, большом двухэтажном строении, покрытом белой штукатуркой, с двумя флигелями и кое-какими хозяйственными постройками. Ограждающие его стены прижались к одному из концов узкой высокой долины.

За холмами возвышались Альпы. В центре долины лежало небольшое озерко, окруженное полями ее крестьян. Рядом была кузница, и все ее каменщики или конюхи родились и выросли тут.

— Был период, — сказала она, — когда нас никто не посещал десятилетиями. Говорят, что эту виллу выстроил римский сенатор, и после падения Рима он укрылся здесь со своей семьей, более века не имея никаких связей с внешним миром.

— Могу в это поверить, — сказал Невиль. Из окна, у которого они стояли, он видел, что дороги кружили внутри долины; ни одна не вела наружу. Большую часть пути сюда они с Жаком шли узкими оленьими тропами. Если бы им не сказали, где искать это место, они бы сюда ни за что не забрели.

— В конце концов в холмах начали гнездиться бандиты. — Она показала рукой. — Поэтому нам пришлось позвать защитников извне. Иначе мы бы могли таиться до сих пор.

Он оборотился от окна.

— А вы бы это и предпочли?

Женевьева пожала плечами:

— У нас есть все, что нам нужно. Идемте со мной.

Она провела его через несколько комнат. Ее люди, мимо которых они проходили, отрывались от работы за верстаками и станками, и улыбались Невилю.

Они вошли в комнату, в которой было не менее дюжины книг, среди них — ни одной Библии. Он пробормотал что-то уважительное.

Женевьева засмеялась:

— Я думала, вы рыцарь неискушенный. Что значат для вас книги?

Он в затруднении пожал плечами.

— Библия — это книга. Я уважаю книги и стараюсь читать, когда есть возможность.

— Не желаете ли почитать эти?

— Сочту за честь. — Он открыл один толстый том и вгляделся в угловатые латинские письмена. — Эту я знаю. — Он улыбнулся, вспомнив свой вчерашний разговор с Жаком. — Это Туллий.

— Цицерон, вы хотите сказать.

— Кто?

— Цицерон. Это его римское имя. — Она жестом пригласила его присоединиться к ней за столом у единственного окна в комнате. — Вот. Я хотела подарить вам это.

То, что она держала, оказалось одиноким пергаментным листком того же размера, что и страницы, составлявшие захваченные Жаком памятные записки. На нем чья-то уверенная рука нарисовала фигуру совсем юной женщины. У нее были волосы, глаза и платье, которые Невиль описывал Женевьеве прошлой ночью. В ее взгляде было сострадание, над головой висела светящаяся корона, и выше — голубь.

Ее левая рука протягивала оливковую ветвь.

Кроме изображений Богородицы, Невиль уже несколько лет не видел ни единого женского портрета. Он осторожно взял этот у Женевьевы, его глаза наполнились слезами, когда он посмотрел на него.

— Это она, — сказал он. — Спасибо.

— Из вашего рассказа, — сказала она, — стало ясно, что вы нуждаетесь в прощении своей жены.

Женевьева включила в картину ткацкий станок, собаку, книгу и гроздь винограда — все подробности ее жизни, которые леди не без труда выудила из него прошлым вечером. Теперь образ в его руках, казалось, горел; он уже много лет не рисовал себе Сесиль за ткацким станком.

Он вытер глаза:

— Я буду им дорожить.

— Только не показывайте его брату Жаку, — посоветовала она. — Чтобы он не конфисковал и этот тоже.

— Он похож на страницы, которые мы видели прошлым вечером, — сказал он. — Те тоже рисовали вы?

Она кивнула.

— Мы знаем, что страницы — это система памяти, — мягко сказал Невиль. — Не то чтобы вещь неслыханная; Жак ее сразу определил.

— О-о. — Женевьева на мгновение насупленно уставилась в стенку. — Столько знаний утеряно. Иногда мы забываем, как многое было сохранено. Я не знала, что Церковь сберегла Искусство памяти.

— Церкви ведомо все, — искренне высказался он.

— Конечно. — Но ее улыбка при этих словах казалась грустноватой.

* * * *

Брат Жак ждал, пока Невиль вернется со своей ежедневной выездки. Инквизитор был полон лихорадочной энергии; он постоянно оглядывался по сторонам, а пальцы его то и дело касались висевшего на шее креста.

— Вот и ты!

— Я искал тебя раньше, — сказал Невиль. Он спешился и похлопал жеребца по шее. — Где ты был?

— Видел собственными глазами, что кое-что сказанное нам оказалось правдой.

— Что ты имеешь в виду? — Невиль потянул за поводья и направился к конюшням.

— Тише. — Жак огляделся. Рядом никого не было. — Кое-что, что мы узнали от этого Родриго. Байки о секретном гроте здесь, в поместье. Это казалось слишком фантастическим, чтобы быть правдой, и все же это так! Я только что был там. Невиль, это место дьявола. Мы должны немедленно уходить отсюда.

— Что? О чем ты говоришь?

— В склоне холма есть языческий храм. За ним кто-то приглядывает. Эта леди, нет сомнений. Что бы еще она делала со своими деньгами? Мы должны сейчас же уйти. Мы сами с этим не справимся. Необходимо вызвать надлежащие власти.

— Погоди. — Невиль положил руку ему на плечо. — Я уверен, что леди здесь ни при чем. Мы сможем узнать больше, если останемся добрыми гостями в доме, чем если приведем войска.

Жак странно посмотрел на Невиля.

— Понятно. Ты действительно так думаешь?

— Я думаю, что проблемы этих людей больше связаны с конфликтом с герцогом, чем с церковью. Меня бы совсем не удивило, если бы на холме были какие-то старые языческие руины — леди Романаль сказала мне, что когда-то здесь была вилла римского сенатора. И разве некоторые из самых сокровенных святынь в Риме не построены на вершинах языческих храмов?

— Сэр Невиль, этот храм действующий. — Он поколебался, а потом сказал: — Есть кое-что еще.

Невиль привел свою лошадь в конюшню и начал ухаживать за ней. Этим утром они изрядно пробежались, Невиль и сам чувствовал себя разгоряченным и раздражительным. Помыв лошадь, он почувствует себя лучше, как если бы вымылся сам.

Жак замер снаружи стойла.

— Извини, что не рассказал тебе раньше об этом деле все, — сказал он. — Но богословие не твоя забота. Ты наш защитник, конечно…

— Которому нужно знать, когда защищать. — Невиль вздохнул. — Чего ты еще мне не сказал?

— Одним из свидетелей против Родриго был человек, который утверждал, что участвовал в сатанинском обряде, проводимом Родриго. Мы думаем, что торговцы леди Романаль распространяют такую скверну под видом торговли и при помощи ее альмистра.

Невиль коротко рассмеялся. Лошадь его заржала и фыркнула, словно соглашаясь.

— Злодей-альмистр? Мне трудно поверить, что человек может творить злодейство, раздавая деньги бедным.

Жак подозрительно поглядел на лошадь.

— Они не просто раздают милостыню, Невиль. Они обучали людей. Романаль организовала школы, и ее люди посещали эти школы. Мы считаем, что они проводят там свои обряды. Образование опасно, начнем с этого. Это открытое окно, через которое дьявол может войти в твою душу.

— Может быть.

— Значит, мы должны уйти.

Невиль покачал головой.

— Твоя осмотрительность достойна восхищения, Жак. Но ты, чтобы позволить себе неосмотрительность, прихватил меня. Я не уйду, пока не услышу об этом из уст самой леди.

— Но, Невиль, — прошептал Жак, — мы здесь одни. Изолированы.

Невиль громко расхохотался, оттирая лошадиный бок:

— Не будь трусом, брат Жак.

— Боязнь дьявола — это не трусость, — сказал Жак и ушел.

Поя и кормя лошадь, Невиль несколько успокоился. Все же, когда он отправился на поиски леди, в голове его так и громоздились противоречивые импульсы. С одной стороны, он не сомневался, что Жак нашел именно то, о чем утверждал. С другой стороны, он не мог совместить сказанное со своими впечатлениями от леди Романаль.

Он застал Женевьеву с горничными работающей на ткацком станке. Он поклонился, и она жестом пригласила его садиться рядом с собой.

— Брат Жак выдвигает против вас серьезные обвинения, — сказал он. — Ваша ситуация становится чем дальше, тем хуже.

Она тяжело вздохнула и отпустила своих горничных. Парочка из них, уходя, сердито уставились на Невиля.

— Рассказывайте, — просто сказала она.

— Он говорит, что на холме есть языческий храм. Что он действует.

Женевьева выругалась в не приставших леди выражениях.

— Вы были правы. Мне следовало сразу же признаться, что такое Театр.

— Значит, это правда?

— Нет, совсем нет же! Но… это невозможно объяснить. Ах, что за несчастье.

— Не понимаю.

— Я могу доказать вам, что мы не поклоняемся дьяволу. Сегодня вечером, — сказала она. — Но не приводите брата Жака. Для каждого человеку требуются доказательства подстать его душе. Жак не понял бы того, что мы покажем вам.

— Я не уверен, что мне следует вам доверять.

— Вам не причинят никакого вреда. Утром Жак сможет рассудить, одержимы вы или нет, — сказала она, лукаво улыбаясь. — А завтра вечером мы сможем доказать нашу правоту и ему.

— Почему не обоим сразу? Почему не здесь и сейчас? — спросил он. — Вы принимаете меня за дурака, который полезет в какую-то ловушку?

— Невиль, — серьезно сказала она, — если бы мы хотели что-то вам внушить, мы могли бы это уже сделать — прямо здесь и сейчас. Это трудно объяснить, но вы увидите. Скажем так: брат Жак нашел не храм в холме, он нашел театр. И сегодня вечером мы дадим для вас представление.

Он нехотя кивнул:

— На денек я вам доверюсь. — Он поднялся. — Я должен найти Жака и успокоить его. Как-нибудь. — Он потер начинавший побаливать лоб и повернулся, чтобы идти.

— Сэр Невиль, — сказала она, когда он уже собирался покинуть комнату. — Как вы полагаете, цивилизация — это то, что нам достается, или то, что мы создаем?

Он помедлил.

— Что?

— Что, если бы каждое поколение было бы обязано заново переизобретать свою цивилизацию? Как это повлияло бы на ход вашей жизни?

Озадаченный, он покачал головой.

— Не знаю, — сказал он и ушел.

* * * *

С подачи Женевьевы ее альмистр пригласил брата Жака на приватный ужин. Сама она с Невилем поела на кухне. Всю трапезу она скромно помалкивала, но явно наслаждалась его любопытством.

После этого они вышли в теплые сгущающиеся сумерки.

Женевьева выбрала неширокую тропинку, ведущую в лес. Вокруг никого не было; даже животные примолкли. Женевьева шла медленно, тихонько напевая. Она выглядела чем-то воодушевленной, в то время как Невиль только нервничал.

— И что произойдет? — спросил он.

— Ничего страшного, — сказала она. — Вы понимаете, как работают системы памяти, не так ли? Можно использовать любой поразительный, причудливый, красивый или ужасный образ, чтобы запечатлеть что-то в памяти. Мы их используем, чтобы запоминать имена, счета, цены и так далее. Но есть и другое применение.

— Когда умирала ваша жена, впечатления от того, как вы стояли целыми днями под ее окном, были такими непривычными и такими запоминающимися, что полностью затмили любые другие воспоминания о ней на долгие годы. Вы, стоя там, не догадывались, что так случится. Но если вы хотите как-нибудь изменить свою жизнь, то вот как это делается. Вы оттискиваете перемену в своем характере печатью события, совершенно выходящего за рамки обычной жизни. Вот что такое церемонии. Как обряд бракосочетания.

Они поднялись по извилистой тропинке вверх по склону холма. Вокруг них стали появляться расселины в скалах с поросшими мхом краями. Склон холма здесь растрескался, как корка буханки хлеба в печи; трещины разнообразились от глубоких по колено до бездонных.

Тропа вступила в особенно широкую расселину. Невиль увидел множество факелов, растянувшихся вдоль ее длины на все увеличивающейся глубине.

— Об этом говорится в одной из наших книг, — сказала Женевьева. — Она описывает таинства языческих культов. Герцог или инквизиция уничтожили бы ее, потому что это книга о том, как создать религию. — Она кивнула, увидев его шокированное выражение лица. — В ней говорится о том, как изменить ход жизни человека, используя правильную церемонию в правильное время. У нас всего несколько общих обрядов — крещение, бракосочетание, смерть — потому что это события, которые все мы разделяем. Это единственные церемонии, которые мы видим, поэтому мы решаем, что другого нам не дано. Древние знали, что можно изобрести ритуал, чтобы навсегда запечатлеть любое изменение в своей жизни. И все же имеются ритуалы, относящиеся только к одному человеку и имеющие значение только для него. Это не такая уж нелепая идея: король — единственный, кто проходит коронацию, правда? В этой книге, о которой я говорила, описывается, как создавать ритуалы событий для небольших групп или даже для отдельных людей.

— Но какое это имеет отношение к вашей системе запоминания или к вашим торговцам?

— Это имеет отношение к пожертвованиям. И цивилизации. — Она рассмеялась над его растерянным лицом. — Вот увидите. Сегодня это будет иметь прямое отношение к вам.

Легкое беспокойство, которое испытывал Невиль весь день, начало усиливаться.

— Что вы имеете в виду?

Она остановилась у арки, вырезанной в стене расселины.

— Каждая страница в нашем колесе книг — это впечатляющая, запоминающаяся картина. Вы можете использовать ее, чтобы увериться, что вы никогда ничего не забудете. Верно?

— Да…

— Насколько мощнее было бы ваше воспоминание, если бы вы могли шагнуть на эту страницу?

— Звучит похоже на колдовство.

— Разве вы не видите, Невиль, вы же сделали это, когда стояли под окном Сесили. Вы нарисовали настолько живую картину, что теперь это единственная картина с Сесилью, что висит в вашем дворце воспоминаний. То, что вы сделали не осознавая того, мы сейчас исправим. Теми же средствами. — Она жестом пригласила его пройти через арку. — Идемте. Взгляните на «храм» Жака.

Когда-то в прошлом люди расширили природный грот, а по его бокам вырезали столбы, чтобы он напоминал храм.

Стены украшали выцветшие фрески. На одной, где дрожали яркие отблески факелов, изображался юноша с мечом и в широком развевающемся плаще, усыпанном звездами. На другой стене была картина с той же фигурой, убивающей быка.

Но средоточием зала были не фрески. Этот грот был устроен ярусами, как театр, но вместо сидений на каждом ярусе стояли многочисленные высокие деревянные досточки, которые неуютно напомнили Невилю надгробия. Среди этих плашек стояло изрядное число людей Женевьевы, все в диковинных костюмах, изображающих мифологические персонажи.

Он посмотрел на нее со смесью подозрительности и любопытства.

— Увидите, — сказала она.

Женевьева свела Невиля вниз на сцену. Когда он обернулся, чтобы взглянуть назад, все пространство, казалось, вдруг наполнилось цветом и движением, потому что таблички были красочно расписаны сценами и символами, знакомыми ему по мнемонической системе «Колесо книг».

И впрямь, вся Книга, казалось, ожила. Она качалась и танцевала в свете факелов, возвышаясь над ним. Рядом со сценой стоял образ связанных меж собой мужчины и женщины, в полную натуральную величину, сверкая в свете лампы. За ними находилось Солнце, дальше — Луна. Он изумленно вытаращился, а Женевьева улыбнулась:

— Храмовые обряды — это примитивное выхолащивание того, что мы собираемся сделать. Когда я познакомилась с вами, Невиль, я узнала, что вам нужно, и в чем ваша жизнь неполна. И вот я сложила пьесу для Театра, которая уберет тяжелые оковы, наложенные вами на собственную память. Начинаем!

Появились двое людей Женевьевы; один разыгрывал роль умирающей женщины, другой — ее возлюбленного, которому она приказывала уйти ради его же безопасности. Актеры выскакивали из-за одной из больших табличек, произносили свои реплики, а затем снова ныряли обратно. Словно говорили сами памятные изображения, мужчина и женщина по ходу действия являлись в разных ипостасях. Хотя Невиль знал, что это игра, от сочетания декораций, драмы, цветов и освещения у него пошли мурашки по спине. Вскоре он забыл об искусственности представления и просто погрузился в драму. Внезапно Женевьева сказала:

— Взгляните на меня.

Он повернулся. Она стояла рядом с ним, и была одета так, как он описал Сесиль, и в одной руке держала оливковую ветвь.

— Пора вступить в драму вам, Невиль, — сказала она. — До исхода ночи вы наконец примете этот символ, который протягивала вам ваша Сесиль все эти годы.

* * * *

Когда Невиль наконец вернулся в свою комнату, брат Жак его уже ждал. Инквизитор сидел на цельнотесанном стуле, свеча озаряла его лицо снизу. Он ничего не сказал, когда Невиль вошел, просто разглядывал его физиономию с тем же знакомым озадаченным выражением.

Невилю казалось, что прошли годы с тех пор, как он видел Жака. Объяснить это было невозможно, но он был уже не тем человеком, кем был сегодня днем.

— Они над тобой поработали по-своему, так ведь? — сказал Жак вполголоса.

— Это не колдовство, — прохрипел Невиль. Он упал навзничь в постель, совершенно опустошенный.

— Я знаю, что это не колдовство, — сказал Жак.

Невиль только-только закрыл глаза; теперь они открылись от удивления. Он был готов к тому, что Жак будет спорить или проповедовать. Со стоном он сел.

— Что?

Жак пожал плечами:

— Я влил в альмистра леди Романаль изрядное количество вина и улизнул пораньше. Так что я смог наблюдать за вашей церемонией из-под арки. Романаль не поставила охраны.

Невиль почувствовал, как с его сердца упала тяжесть.

— Тогда ты знаешь, что здесь нет козней нечистого. Мы можем предоставить этим людям заниматься своими делами.

Жак рассмеялся и покачал головой:

— Ты удивительно наивный человек, Невиль. Это ничего не меняет. Нам по-прежнему надлежит вызвать милиционные силы.

— Что? Ты с ума сошел?

Жак задумчиво смотрел куда-то вдаль.

— Инквизиция — это попытка вернуть потерянные души, — сказал он. — Как эти души заблудились, нас не касается. Твоя леди не связана с дьяволом. Но герцог прав в том, что она пытается поднять людей выше их положения. Ее Театр слишком силен. Он может обучить даже неграмотного. И теперь она берет на себя врачевание человеческих душ, как если бы она была самой Церковью.

— Но…

Жак безапелляционно махнул рукой.

— Не перебивай меня. Брат мой, мы ухаживаем за очень большим садом. Это означает, что иногда нам приходится вырывать цветы, когда они растут не в том месте.

Невиль был слишком потрясен и подавлен умственным и эмоциональным изнеможением, чтобы найтись, что сказать. Он просто смотрел на Жака.

— Когда ты повидаешь такое, что довелось мне, ты поймешь, — сказал Жак. — Поговорим об этом завтра. — Он наклонился и задул свечу.

* * * *

Поутру все выглядело иначе. Невиль чувствовал в себе новый подъем, случавшийся с ним и раньше: в день женитьбы, при его конфирмации в Ордене, и когда он впервые приехал в иную страну. Но он не ощущал подобного многие годы.

Ночью он позволил себе повспоминать хорошее о Сесиль. Оно намного перевешивало горечь их расставания, как теперь он понял.

Единственное, что портило настроение Невилю, так это то, что Жака нигде не было.

Он спросил на кухне, но там его не видели. Невиль немедленно отправился к леди. Он прибыл как раз в тот момент, когда вбежал один из конюхов Женевьевы и, задыхаясь, сообщил, что пропала одна из лошадей поместья.

Невиль резко выругался.

— Жак взял все в свои руки. Я должен ехать за ним.

— Когда вы видели его в последний раз? — спросила Женевьева.

— Вчера поздно ночью. Это означает, что он получил передо мной фору в полдня. Но я могу поймать его, если сейчас выеду.

— Что вы будете делать, если его поймаете? Возьмете в плен? Убьете? — Женевьева покачала головой. — Мы не хотим, чтобы на наших руках повисло убийство. Он верит, что вы теперь попали в рабство к Сатане?

— Не думаю. Он… полагает, что я влюбился в вас, — смущенно сказал он.

— О. — Она чуть улыбнулась. — И это затуманило ваш разум?

Он кивнул.

— Известно, что с мужчинами такое случается, — сказала она. — Но я не думаю, что ваш разум затуманен. Как раз наоборот.

— Но что мы будем делать? Он собирается привести сюда наши войска!

— Сможете вы остановить их, когда они прибудут?

Он покачал головой:

— У меня нет такой власти. И меня будут подозревать, если не он, то его начальство.

Женевьева вздохнула.

— Состояние дел становится острее, вот и все. Я знала, что рано или поздно что-то подобное должно было произойти.

— Почему? Из-за того, что вы бросили вызов герцогу?

— Нет. Из-за того, что мы решили взять на себя ответственность за оцивилизовывание самих себя. — Она махнула рукой, отпуская конюха. — Время вам приступать к чтению, сэр Невиль.

* * * *

Она провела его в комнату, в которой хранила книги, но продолжала шагать до другой двери комнаты, и открыла ее, чтобы он увидел, что лежит дальше.

У Невиля перехватило дыхание. Следующая комната была завалена книгами. Многие были настолько стары, что напоминали кипы запыленной ткани.

— Вот почему герцог запретил любым из наших людей учиться читать, — с горечью сказала Женевьева. — Потому что они могут прочитать эти книги и подняться слишком высоко над своим положением.

— Герцог консервативен, — сказал Невиль. Он хотел ступить в комнату, но чувствовал отчего-то, что на это ему нужно дополнительное разрешение.

— Однажды он сказал мне, что есть лишь три типа людей: духовенство, которое заботится о наших душах; знать, которая заботится о нашем достоянии; и крестьянство, которое заботится о наших животах. Отсюда его неприязнь к торговцам.

— Значит, вы знакомы. Этого он мне не говорил. — Невиль вздрогнул. — Но я не понимаю, почему герцог не конфисковал эту библиотеку, если он о ней знает и не одобряет?

Она уставилась в пол.

— Он пытался. Мы отказали. Войск сюда посылать он не стал, это обошлось бы слишком дорого.

Невилю уже было слишком хорошо ясно, что происходит.

— Но если бы он смог заинтересовать этой проблемой Инквизицию, он мог бы искоренить библиотеку, не пошевелив и пальцем. — Он нахмурился. — Это означает, что вы бы подняли оружие против людей герцога, если бы они пришли сюда.

— Что же. — Она аккуратно закрыла дверь. — Собственно, мы так и сделали. Он послал нескольких бугаев забрать книги. И, — добавила она тихо, — забрать меня. Небольшое дельце касательно моего замужества, понимаете ли. Мы дали им отпор мечом.

— Ох. — Сердце у Невиля упало. — Это было очень глупо, леди Романаль!

— Я прожила здесь всю свою жизнь. Я никогда не была за пределами этой долины. Эти люди мои. Он хотел отослать меня прочь, выдать замуж за какого-нибудь толстопузого лорда в Тулузе или еще где-нибудь. Я бы никогда больше не увидела своего дома. — Он промолчал. — Я думала, вы поймете, — сказала Женевьева. — Потому что однажды вы потеряли что-то, значившее для вас все. Вы думаете, оттого что я женщина, я чувствую меньше, чем вы?

Он покачал головой.

— Нет. Вы правы. Я понимаю. — Хотелось бы ему не понимать. — Беда в том, что ваш театр в холмах дал герцогу предлог нанести вам ответный удар.

— Мы должны были обучать людей, — сказала она, — любыми доступными способами. Вы видели — тома разваливаются быстрее, чем мы успеваем их копировать. Они такие старые. Книги из Империи. Книги, которые рассказывают, как жить цивилизованно. Нет ничего, что нужнее этой земле, чем такого рода знание.

— Вы хотите сказать, что эти ваши страницы с изображениями… каким-то образом содержат эту библиотеку?

Она кивнула.

— Как раз того, что Жак это выведает, я и боялась. Они — мнемоника для библиотеки, понятная тем, кого должным образом обучили. Я должна была сказать вам раньше. — Она вздохнула и села на скамейку. — Я тупица.

У Невиля все еще была с собой страница, которую она нарисовала для него. Он посмотрел на пергамент, потом на женщину.

— Никто не говорил мне, что мы едем сюда в роли мальчиков на побегушках у герцога, — сказал он. — Не нравится мне это. Совершенно. — Он присел рядом с ней. — Вы не нарушили никаких законов. Вы, конечно, не согрешили против церкви. Вы должны прийти к какому-то соглашению с герцогом относительно брака, но мы с этим не можем вам помочь. Не должны мы и навязывать вам его желаний. Это не церковное дело. — Он снова посмотрел на портрет. — Я им не буду в этом помогать.

— А мне вы поможете? — спросила она.

Он опустил голову.

— Ради моей души, да.

* * * *

Женевьева принесла ему лампу. Она велела рыцарю читать, и в то время как Невиль читал, она выкладывала перед ним страницы Колеса. Для каждого рукописного тома у нее была нить с нанизанными бусинами, описывающая некую последовательность рисунков. Когда она разложила картинки, он увидел, что из последовательности картинок — повешенный, звезда, колесница, двойка или десятка жезлов — можно сделать подсказку, напоминающую о содержании тома с письменами.

В последующие дни он помогал готовить эвакуацию поместья. По вечерам он читал, сначала с трудом, потом все быстрее и по мере чтения составлял мнемоники с помощью страниц Колеса. Семидесяти семи страничек хватало, чтобы представить любую историю или концепцию, если только знать, как ими пользоваться.

На четвертый день они проснулись оттого, что кто-то колотил в дверь спальни Женевьевы.

— Леди! — крикнул кто-то из коридора. — Они атакуют! Они здесь!

— Как это могло выйти? — Невиль сбросил одеяло и потянулся засапогами. — Жаку должна была потребоваться неделя, чтобы добраться до гарнизона инквизиции. И еще неделя, чтобы вернуться с ними.

Женевьева завернулась в тяжелый парчовый халат и подошла к двери.

— Я знаю, кто это, — сказала она.

Посланник подтвердил:

— Люди герцога окружили долину, леди. Деваться некуда.

— Как он посмел! Я суверенна в своем имении.

— Леди. — Солдат опустил глаза. — Вы не мужчина.

— И все же —

Невиль мягко взял ее за плечо.

— Это Жак, — сказал он. — Должно быть, он все это время работал на герцога. Снаружи долины его ждали войска. — Он принялся пристегивать меч. — Я возглавлю оборону.

— Нет, не возглавите.

— Что?

Его шарящие пальцы промахнулись, и пояс с мечом упал на пол.

— Послушайте, — сказала она. Со двора внизу донеслись звуки боя. — Слишком поздно! Все, что мы можем сделать сейчас, это спасти библиотеку.

— Спасти би… Как? Книги слишком громоздки. Мы ни за что… — Тут он понял, что она сказала. — Нет.

— Да. Мы не можем победить их. Но вы им не враг, Невиль. Вы сможете уйти свободно. Вы должны забрать отсюда колесо книг.

— Я не оставлю вас им!

— Вы должны! Это ваш долг.

— Они все равно узнают, что я был с вами заодно, — сказал он и наклонился, чтобы поднять свой меч.

— Нет, не узнают, — сказала она и дала знак кому-то позади него.

Он не успевал уклониться от свалившего его удара. Последнее, что он услышал, было, как Сесиль говорит: «Ты должен жить».

* * * *

Невиль очнулся и услышал лязг оружия и крики. Пытаясь сесть, он подивился, сколько же герцог заплатил Жаку, чтобы Церковь дала на это добро.

Голова раскалывалась, и все болело; не тело, а сплошные синяки. Судя по всему, лупили его с энтузиазмом.

Он огляделся. Его бросили в кладовку, наспех переделанную, чтобы сойти за темницу. В комнате было одно оконце, и через него пахло дымом.

Невиль доковылял до его узкой щели и выглянул наружу. Во дворе под ним валялось несколько тел. На другой стороне вымощенной плитами площади горела башня, в которой располагалась библиотека Женевьевы.

Он услышал за дверью бухающие шаги и возгласы. Невиль заколотил по дереву, и через мгновение дверь открыл солдат с диким взглядом; он носил ливрею герцога.

Солдат поднял меч, потом увидел плащ, который был на Невиле.

— Вы сэр Невиль Дюмутье?

Невиль молча кивнул.

Тот оглядел камеру:

— Еретики посадили вас в тюрьму? — Он снова кивнул. Стражник вручил Невилю кинжал. — Ходите с осторожностью, — сказал он. — Кто-то мог затаиться.

Все было так просто. Его не обыскивали. Как хорошо, что он смог одолеть спуск по ступеням и выйти на улицу без посторонней помощи: поддерживающая рука могла обнаружить сверток ткани, который кто-то подшил сзади к его плащу.

Брат Жак ждал его во дворе.

— Леди, — прохрипел Невиль. — Где леди?

Жак печально покачал головой и кивнул на горящую башню.

* * * *

Невиль резко проснулся. Ему приснился какой-то беспокойный сон — огни и крики. Поняв, что это был не сон, а воспоминания, он откинулся на походную постель и заплакал.

Рыцарь не смог снова заснуть, поэтому выполз из своей палатки и подложил несколько веток в костер. Он разбил свой лагерь немного в стороне от других войск, и те с уважением отнеслись к его необщительности, поскольку все знали, что еретики с ним жестоко обошлись. Шумные торжества солдат, тем не менее, не давали ему уснуть; ересь была уничтожена, напоминали они друг другу — и ему — снова и снова, и герцог отомстил.

Наконец все уснули. Невиль развернул сверток из ткани, в котором лежала Книга, и разложил несколько страниц у огня. Поджидая, пока вернется сонливость, он приглядывался к ним, и снова ощущал искру удивления и пробуждающегося осознания, с которыми впервые столкнулся на сцене театра Женевьевы.

Она дала Невилю дело, достойное его сил. Теперь он знал, что каждый из людей обязан принять на себя ответственность за всю цивилизацию. Он должен сделать все возможное, чтобы древние знания принесли плоды через его действия и действия тех, кто выучится у него. Но сначала ему нужно было оплакать Женевьеву должным образом, потому что он не сумел должным образом оплакать свою жену и заплатил за это упущение годами несчастливости.

Он взял страницы и какое-то время раскладывал их то так, то эдак, стараясь в их расположении выразить рассказ о том, что произошло здесь, в этой удаленной долине. Однако ничто не помогало объять весь шок и боль случившегося.

Наконец Невиль смешал страницы в одну стопку и принес свои седельные сумки. Он достал свой письменный набор и свежий лист пергамента. При свете костра он нарисовал башню, пораженную молнией, с выпадающими из нее фигурами и рушащимися на землю горящими книгами. От его слез линии расплывались.

Закончив, он добавил свою страницу^[3] в Книгу, тщательно завернул ее и лег спать.

Примечания

1

Стюард-благотворитель, от alms — подаяние (англ.), восходящего к alumentum (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

2

В средние века на стол помещали большие куски черствого хлеба, и на них выкладывали еду. Использовался, как правило, именно подсохший хлеб — он не так быстро размокал от влажной пищи, дольше не разваливался, а после основной трапезы с удовольствием съедался, так как был пропитан вкусным соком или подливкой. — Прим. пер.

(обратно)

3

«Башня», 16-й аркан. — Прим. пер.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***