Путешествие в Мир [Светлана Каныгина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Светлана Каныгина Путешествие в Мир

Когда мы выбираем верный путь и следуем ему, пусть даже спотыкаясь об ошибки уже пройденных дорог, Мир открывает перед нами удивительные тайны, познав которые, мы уже не сможем ошибиться. И тогда всё меняется.

Предисловие.

Мир не всегда был таким, каким мы его знаем сегодня. Эта истина, наглядно обрисованная найденными следами из жизни прошлого, познаётся человеком с детских лет. События ушедших дней записаны на страницах книг, их хранят рисунки пещерных стен и надписи на осколках древней утвари. Прошлое рассказывает о себе множеством языков и знаков, поняв которые человечество воссоздаёт картины самых далёких эпох. Завеса, скрывающая секреты минувшего, приподнимается, тайны перестают быть тайнами, и история приобретает ясные очертания.

Но по какой бы нити событий люди не шли, открывая прошлое, следы его непременно теряются. Они исчезают, безжалостно поглощенные природой Земли, оставив лишь гадать о действительности былых времен. Из этой недосказанности и предположений, смешанных с неясными отпечатками древности, рождается множество легенд и преданий. С течением времени, передаваемые от одного рассказчика к другому и искаженные воображением людей, большинство из них изменяются настолько, что утрачивают свой первоначальный смысл и становятся сказками, в правдивость которых уже никто не верит.

Однако среди тысяч историй есть и те, что стали недоступны для большинства, а потому дошли до наших дней такими, какими были рассказаны в первый раз. В них, нетронутых переменой эпох и выдумкой человека, хранится истина, несущая в себе много больше, чем просто летопись былого.

Пролог.

Это были давние времена. Времена, о которых сегодня никто не знает и которые не помнит ни одна книга, дошедшая до наших дней. Это было время иного Мира. В нём царили диковинные существа, сотворённые и управляемые неведомой силой, познать которую до сих пор не удалось никому. Каждый камень, каждый лист, каждая песчинка, капля воды и всякий живой организм были созданы ею. Цикл жизней, гармонично вписанный в ритмы самой Земли, был рассчитан настолько точно, что любой вздох, взмах крыла или действие не были случайны и являлись элементом, уже вписанным в череду событий, необходимых для поддержания бесконечного существования земной жизни.

Правящая сила породила множество животных, птиц и насекомых на земле и в небе. Большие и маленькие, кровожадные и пугливые: разнообразие чудесных тварей было по истине велико. Здесь обитали и крохотные хищные птицы, способные своей стаей истребить стадо степных быков, и огромные подводные чудища, живущие парами и питающиеся водорослями. В песках пустынь соседствовали белые змееголовые ящеры и тушканчики. Во влажных лесах тропиков жили голокожие обезьяны и удивительные птицы с почти людскими голосами. В землях юга можно было увидеть поля, кишащие огненно-красными бабочками, а в западных, вечно-дождливых краях, встретиться с роем кровососущих мотыльков. Все эти и многие другие живые творения сосуществовали в тесной связи друг с другом. Животные, птицы, рыбы, насекомые- создания, наделенные самым несложным мышлением, жили слаженно и гармонично. Повинуясь лишь врожденным инстинктам, они не делили между собой власти и были свободны от любых границ. Выбор места, где тот или иной вид существа мог бы жить, зависел только от его приспособленности к окружающей природе.

Не все земные создания обладали такой свободой. Жизнь разумных существ была другой. Рассудок заставлял их стремиться к подавлению и господству, поэтому от начала времён правящая сила оградила Землю от войн и установила единую власть над всеми народностями- власть рода человеческого. И хотя людей чистой крови было меньше, чем созданий любого другого вида, их почитали на всех сторонах Земли и произносили их имена с благоговением. Царь, избранный из числа людей, был вправе называться властителем и нёс свой величественный титул со всеми положенными ему почестями. Но и ему, и каждому обладателю царской крови, и всякому разумному существу было дано общее правило, равный для всех закон, нарушить который не смел никто. Он был назван Невмешательством и запрещал войны, вторжения в чужие земли и неуважение к принятым в них устоям. С его приходом, народы оставили стремление главенствовать друг над другом. Вместе с единой, уравнявшей их властью, они получили уверенность в том, что никто, и даже сам правящий царь, не решится разрушить мир, установившийся благодаря Невмешательству. Следуя закону, разумные создания заселили Землю отдельными общинами в разных её уголках и обитали там, соблюдая собственный порядок и не вторгаясь в жизненный уклад соседей.

В истории, которая произошла в те далёкие времена, и рассказ о которой пойдёт дальше, пришлось сыграть свои роли многим живым существам Земли. Хотелось им того или нет, все они оказались вовлечены в события, навсегда изменившие жизнь на этой планете.

Глава первая.

Мо́глы.

Всё началось на юго-западе в землях, называемых тогда Ву́рмекским Лесом.

На протяжении многих веков здесь произрастали огромные тридцатиметровые сосны, образовавшие собой дремучий лес. Раскинувшись на десятки километров, он стоял в окружении полей диких трав, взятый в сплошное кольцо реки Это́я, что несла свои воды от берегов, усыпанных каменными валунами. Окутанный запахом хвои и мха, укрытый собственной тенью, этот лес казался дремучим и таящим опасность. Его деревья, густо поросшие иглами и шишками, словно недремлющие стражи плотно смыкали свои ветви, не позволяя ни пройти, ни разглядеть находящееся за ними, как будто скрывали угрозу, или защищали тайное. А вокруг щебетали птицы; над ярким великолепием луговых цветов порхали насекомые, и от этого мрачность леса казалась ещё более угрюмой.

И всё же, за этой отталкивающей холодностью и темнотой таилось совсем иное. Сосны- гиганты прятали от любопытных глаз не опасности и страшных чудовищ, а нетронутую временем и влиянием внешнего мира почти сказочную красоту. Пугающий снаружи, внутри Вурмекский Лес был прекрасен. Здесь, среди вечнозелёных деревьев, голоса птиц звучали ещё мелодичнее, а травы были ещё свежее и сочней, чем в любом другом уголке Земли. В густых тенях сосен играли тонкие лучи солнечного света; в напоенном ароматами цветов и сосновой смолы воздухе летали жемчужные мотыльки, а на земле, покрытой мягким ковром из мха и иголок, текла безмятежная жизнь сотен лесных обитателей. Вурмекский лес был настоящей кладовой изобилия для живущих в нём существ и, казалось, оберегал каждое из них, создав лучшие условия для сытой и безопасной жизни. Наслаждаясь богатством грибов, ягод и плодов, животные и птицы леса были лишены необходимости охотиться друг на друга, и жили в мирном соседстве. Всем им хватало просторов здешней земли, чтобы никогда не вступать в ссоры и не соперничать за место под солнцем.

Гармония жизни не возможна без смерти. И хотя обитатели леса никогда не убивали друг друга, здесь было то, что неизменно поддерживая необходимый баланс, умершвляло их, не проливая ни единой капли крови. Орудием равновесия Вурмекского Леса было Комариное Болото- гнилостная кочковатая топь, обрамлённая зарослями осоки и вечно изобилующая кровососущими насекомыми. От его берегов по усыпанной ряской поверхности воды, тихой и недвижимой, тянулись извилистые тропы, с виду похожие на аккуратно выложенные мхом дорожки. Они казались спасением среди вязкой трясины, но, в действительности, были лишь тонким слоем надводной травы, смертельной ловушкой для доверчивых лесных жителей. Осмелившись пройти через топь, несчастные уже не могли выбраться на берег и погибали. Тело пойманного болотом животного уходило на дно, поверхность воды смыкалась и снова становилась безмятежной в ожидании новой жертвы. Так, без крови и боли, но неминуемо обращаясь к смерти, природа леса сохраняла свою гармонию.

Любое растение и живое создание этой земли являлись частью Вурмекского Леса. Но, сменяя опавшие листья свежей порослью, ослабевшее или больное животное молодым и крепким, он обновлялся и сохранял себя для множества организмов из которых состоял. А они, сами того не зная, собственной жизнью и каждым своим действием продлевали его существование. Хомяки, набивая кладовые нор семенами, очищали лес от сора. Полосатые свиньи в поисках грибов рыхлили его землю. Живущие в соснах древесные мыши избавляли деревья от омертвевшей коры. А дикие пчелы создавали мёд- любимое лакомство лесного народа, владевшего этим краем на протяжении тысяч лет.

Да, Вурмекский Лес был домом не только животным. Здесь обитали и разумные существа. Их звали ву́рмеками, и они по праву являлись хозяевами леса. Несмотря на свою отдалённость от человеческого рода, они, как и большинство мыслящих созданий того времени, были во многом схожи с обычными людьми, но имели такие особенности, которые придавали их внешности необычность и некоторую сказочность. Ростом вурмеки были не больше полутора метров. Их волосы имели ярко рыжий оттенок и завивались кудрями, а насыщенно карего цвета глаза были настолько крупными, что, казалось, занимали половину лица. Жили вурмеки в большой деревне, расположенной в овраге, извилисто протянувшемся через весь лес. Склоны его овивали толстые сосновые корни, а сами деревья, словно нарочно над ним склоненные, создавали здесь лёгкий полумрак. Вдоль оврага, посреди деревни протекал ручей, а по обе его стороны, стояли небольшие бревенчатые домики. Вурмеки строили их так тесно к склонам, что со стороны они виделись растущими из их глубины, как выпуклые наросты или чудные грибы. Между домиками из зарослей раскидистых кустов папоротника выглядывали маленькие фонари. В каждый из них вурмеки клали добрый ком сосновой смолы, смоченной в болотном торфе, и зажигали ближе к ночи, когда на деревню опускалась темнота. Лесные жители были хорошими хозяевами. Они с удовольствием занимались домашними делами, хлопотали по огороду и садовничали. Перед каждым из их домиков непременно красовался сад с цветами и аккуратными грядками, а внутри вурмекских жилищ всегда царили чистота и уют.

Аккуратность и точность были врождёнными качествами и важнейшими из правил жизни вурмеков. Ко всему, что было вокруг, они относились с вниманием и заботой; всякое дело, за которое брались, старательно доводили до совершенства. Так же рачительно и придирчиво лесные жители следили за своим внешним видом. Мужчины этого народа всегда были опрятными, носили батистовые сорочки с расшитыми цветной нитью льняными жилетами и укороченные брюки, собранные под коленями. Женщины предпочитали платья с пышными юбками и маленькие ажурные чепчики. Они особенно ценили красоту своих волос, поэтому тщательно за ними ухаживали и неизменно заплетали в прически, используя для этого разноцветные ленты и всевозможные украшения. Обувь вурмеки шили из коры ореховых деревьев и меняли её от сандалий до сапогов в зависимости от времени года. Искусству обувного дела они обучались с детства и поэтому, глядя насколько хорошо и красиво изготовлены ботинки, можно было судить не только о мастерстве, но и о возрасте их обладателя. А продолжительность жизни вурмеков была весьма завидной. Многие из них доживали до ста восьмидесяти, а некоторые и до двухсот лет. При этом крепость здоровья не покидала их до последних дней, а смерть являлась закономерным итогом долгих прожитых лет. Возможно, причиной этому была природная стойкость вурмеков, а может их жизни продлевали тихая размеренность бытия и бесстрастное отношение ко всему, что могло бы хоть сколько-нибудь изменить или ускорить привычный для леса ход событий.

Так это было или нет, но время здесь шло медленнее, чем везде, и всякий прожитый день считался началом нового, а ночь его продолжением. Вставали в вурмекской деревне рано. Как только первые лучи солнца пробивались сквозь вековые сосны, в домиках возникало движение. Приготовления к наступающему трудовому дню непременно начинались с хорошего завтрака. Традиционно по утрам вурмеки готовили блинчики из муки папоротниковых семян, ореховую кашу с мёдом и обязательно подавали чай на пыльце цветов и сосновых иголках. Несмотря на ранний час к завтраку выходили все обитатели дома, включая детей. Семейство рассаживалось за накрытым столом и, непринужденно беседуя, принималось за трапезу.


Именно так начиналось каждое утро в семье вурмека Дра́меля Мо́гла. Его домик, обрамлённый цветущим садом, стоял на южной стороне Вурмекского леса. Он был выстроен в два этажа с небольшой мансардой, идущей к ней внешней лестницей, и имел два входа, где одна из дверей вела на кухню, а другая- через крыльцо в гостиную. Под домом находился погреб со множеством полок, заставленных банками с вареньем, маринованными грибами, овощами и другими запасами. Из него к маленькой дверце в кухонном полу шли несколько ступеней, а оттуда, из кухни открывался проход в гостиную. Для Моглов эта комната имела особое значение. В ней они принимали родню и гостей, проводили семейные вечера и праздничные застолья. Стены гостиной были украшены картинами с изображениями лесных пейзажей и портретами предков рода Моглов. На полу лежали цветные ковры, сотканные супругой Драмеля. У камина стояли большой диван и несколько кресел. Посреди комнаты располагался широкий покрытый лаком сосновый пень, окруженный резными стульями. Из гостиной ко второму этажу поднималась винтовая лестница. Её ступени жена хозяина Ба́лия обила прочным полотном, сплетённым из скрученных листьев папоротника, а перила они вместе с мужем расписали черной смоляной краской. На втором этаже находилась спальня четы. Здесь стояли платяной шкаф, большая кровать из цельных сосновых досок; перед ней дамский столик с подвешенным над ним зеркалом и табурет. В углу комнаты теснилось тяжелое, вырезанное из цельного куска дерева кресло Драмеля.

Четверо детей Моглов жили все вместе в просторной и светлой комнате мансардного этажа. Выгодно отделенная от остальной части дома и полностью отданная в распоряжение своим обитателям, она была устроена так, как им того хотелось: на благо шумных игр и родительского покоя. У правой стены комнаты стояли две тесовые кровати и два больших стола. На одном из них брошенные в беспорядке лежали книги, письменные перья и изрисованные листы бумаги, на другом стоял деревянный ящик с аккуратно собранным в нём плотницким инструментом. У противоположной стены, несколько в стороне, располагались две придвинутые друг к другу кроватки поменьше. Возле них стоял небольшой расписной столик с глиняными чашечками и пара крохотных табуреток, на которых сидели тряпичные куклы. По всей комнате, то тут, то там лежали игрушки. Некоторые из них были сшиты Балией, другие заботливо изготовил Драмель. Тут были и вязаный поросёнок с пуговичными глазами, и деревянная двухместная каталка на колёсах и семейство бумажных мышей и даже кукольный домик с мебелью из ореховой скорлупы. Всё в этой комнате указывало на то, что Моглы любили своих детей и были хорошими родителями.

Прошлым полнолунием они отпраздновали день рождения своего старшего сына Ро́ггена. В тот день ему исполнился пятьдесят один год и Моглы в честь такого события устроили пышный праздник. У лесного народа эта дата считалась особенной. Она означала наступление возраста, когда молодой вурмек мог участвовать во всех собраниях вурмекского общества и получал право высказываться наряду со взрослыми. Эта была важная ступень становления, следом за которой шли зрелость и создание семьи. Как первенец и старший сын, Рогген был главным помощником отца и большим любимцем матери. Вместе с родителями он обустраивал быт, с удовольствием занимался плотницким делом и выходил с Драмелем в лес за мёдом.

Младший сын Моглов- тридцатилетний Го́рен хоть и был очень похож на брата, но его интереса к хозяйству не разделял. В отличие от Роггена, впрочем, как и от любого другого вурмека, он не был деятельным и не обладал мастеровитостью. Горен любил оставаться один, много читал и грезил путешествиями. Мечте повидать мир он посвящал значительную часть времени, рисовал неведомые ему далёкие земли и даже ночью, когда все в доме спали, что-то писал, отдавая бумаге свои фантазии о грядущих странствиях. Это непригодное в быту увлечение сына было не по душе Драмелю и Балии, но в надежде на то, что со временем всё изменится, они не спешили принуждать его отказываться от своих мечтаний и лишь старались отвлечь, находя для этого всевозможные предлоги. Вместе с тем, зная о нелюбви Горена к домашним делам, родители не могли доверить ему ничего, что требовало особой ответственности. И поэтому вменили сыну в обязанности только помощь по саду и присмотр за младшими сёстрами- Эне́ль и Аге́ль. Девочкам было всего по девять лет. Они всюду ходили вдвоём и, где бы не появились, учиняли немалый переполох. Заботы о сёстрах и садовых грядках были делом несложным и ничуть не мешали Горену грезить о том, как однажды он покинет свой тихий край и отправится навстречу приключениям. А пока это не случилось юноша, как и остальные обитатели деревни, жил той жизнью, что была привычна для Вурмекского Леса.


Тем утром в семействе Моглов был запланирован совместный поход за ягодами. Плодоносящие ими кустарники чу росли в глубине леса и были излюбленным лакомством поросят полосатых свиней. Малыши обладали добрым и игривым нравом, но их родители ревностно оберегали своё потомство, а потому выходить за ягодами нужно было ранним утром, чтобы успеть собрать их до появления свиных семейств. Однако без плотного завтрака вурмеки никогда не начинали дел, и Балия уже ждала всех на кухне.

Первым появился Драмель. Он сел на своё любимое место во главе стола и тут же принялся обсуждать с женой предстоящие на день заботы.

– Если мы поторопимся с завтраком, то успеем всё собрать до полудня,– сказал он, намазывая блинчик мёдом.

– Скоро похолодает. Свиньи наверняка отъедаются к зиме и появятся у кустов с самого утра,– встревожено ответила Балия,– В такой тёплый день они уж точно приведут туда поросят пораньше. Как бы нам снова с ними не встретиться. Помнишь, чем это кончилось в прошлый раз?

Драмель задумчиво опустил глаза и, слегка поёрзав на стуле, бравурно ответил:

– Я не для того прожил столько лет, чтобы бояться каких-то там поросят!

Балия удивлённо уставилась на мужа:

– Не поросят, а…

– Всё!– перебил её Драмель,– больше никаких разговоров об этом. Мы соберём ягоды, несмотря ни на что. И нам не смогут помешать ни свиньи, ни даже сам Лесной Дух!

На этих словах, Драмель зачерпнул полную ложку ореховой каши и отправил её в рот. Он сделал это с таким деловитым видом, что Балия чуть не прыснула со смеху.

В этот момент в кухню вбежали Энель и Агель. Они уселись по обе стороны от отца и тут же начали баловаться, перетягивая между собой поднос с блинами.

При появлении дочерей, лицо Драмеля заметно прояснилось. Поцеловав девочек, он принялся раскладывать по их тарелкам варенье.

– Мальчики снова опаздывают к завтраку,– сказала Балия, разливая по кружкам чай.

Драмель промолчал в ответ, но когда жена подошла ближе, наклонился к ней и негромко пробормотал:

– Вчера ночью я выходил в огород проверять ловушки для мышей, и видел горящую свечу в окне у стола Горена. Я думаю, что он опять читал книгу Онёбуса.

– Как?– Балия так испуганно вскрикнула, что Энель и Агель замерли и уставились на неё в недоумении.

– Тише,– Драмель сделал жене знак рукой, видимо обозначающий прекращение разговора.

Она недовольно поморщила нос и села на своё место. На кухне воцарилась тишина.

В это время на внешней лестнице послышались шаги и негромкое бормотание мужских голосов.

– Да брось!– произнёс один из них,– Старик был чокнутым, и все его рассказы- просто выдумки. Никто из вурмеков не бывал по ту сторону реки. И он там не был. Всё это сказки.

– Нет!– шёпотом ответил второй голос,– я видел карты и метки на них и описания. Он перебирался через реку на Волчьи Берега и уходил дальше, за камни.

Драмель и Балия, молча, переглянулись.

– Нельзя всему верить, Горен,– снова заговорил первый голос,– И как можно тратить столько времени на пустые россказни. Лучше бы ты чаще помогал нам с отцом.

– Там за рекой неизвестная нам жизнь, другой мир. А мы сидим в этом лесу, как мыши! Неужели тебе не интересно, что творится вокруг?– возмущённо произнёс второй голос.

– Нет!– ответил первый, и в кухню вошел Рогген, а следом за ним Горен.

Не произнеся ни слова, они сели за стол и, недовольно переглянувшись, принялись завтракать.

– Давненько наше утро так хорошо не начиналось,– сказал Драмель, строго взглянув на сыновей,– Не стану спрашивать, что между вами произошло, но чтобы и духу от этой ссоры не осталось, когда мы выйдем за ягодами. Вам понятно?

Рогген и Горен кивнули.

После завтрака, вооружившись плетёными корзинами, семейство Моглов вышло из дома. В воздухе пахло утренней свежестью, со всех сторон звучали трели птиц, а над садовыми клумбами кружили бабочки. В вурмекской деревне уже во всю кипела жизнь. У соседей справа от домика Моглов шла стройка. Соседи слева готовились к свадьбе. Кто- то из вурмеков пропалывал грядки, кто-то развешивал бельё, кто-то поправлял покосившуюся калитку. Все были заняты делом, и только разыгравшаяся за покраской забора ребятня носилась с визгом вдоль ручья, вымазывая друг друга белилами.

До ближайшей поляны с кустарниками чу был час ходу. Моглы перешли на другую сторону оврага, вскарабкались по сосновым корням вверх и двинулись вглубь леса. Их путь пролегал по мшистой тропе между соснами, а затем тянулся вдоль Комариного Болота, откуда снова уводил в тень деревьев и завершался на ягодной поляне. Впереди всех уверенно шагал глава семейства. Немного отстав от него, любуясь лесом, шла Балия. Горен и Рогген брели позади. А Энель и Агель, всю дорогу крутясь возле отца, баловались и донимали его расспросами.

– Вчера Ма́вия Тавль рассказала, что видела в нашем огороде, между тыквами, черную змею с огромными зубами,– сказала Агель, прыгая возле Драмеля на одной ноге.

– Да да! -подхватила Энель,– А ещё она сказала, что эта змея заползёт ночью к нам в дом и всех перекусает.

– Какая же она врушка, эта Мавия!– воскликнула Агель, не давая вставить отцу ни слова.

– И всё потому, что мы не стали с ней играть вчера,– снова выступила вторая сестра.

– Да, и потому, что обрызгали её из ручья.

– А она сама виновата, показывала мне язык.

– И дразнилась.

– А ещё дёргала Агель за платье.

– Но мы проучили её и обсыпали папоротниковыми семенами.

– Тс! Хватит! Всё!– не выдержав, выкрикнул Драмель,– своей болтовнёй вы сведёте меня с ума. Никакой змеи в нашем огороде нет и быть не может. Я выставил с десяток ловушек! Будь там змея, она бы сразу попалась!– гордо сказал он, и добавил,– К тому же ночью в лесу можно увидеть кое-что и пострашнее.

Сёстры перестали прыгать и заинтересованно уставились на отца.

– Что пострашнее?– шепотом спросила Энель.

– А то,– приглушенным голосом ответил ей Драмель,– Мы с матерью не просто так не разрешаем вам гулять затемно и закрываем вашу комнату на ключ. И всё потому, что ночь таит в себе большую опасность. Ни один вурмек не станет разгуливать после захода солнца по лесу, потому что знает, кто может на него напасть в темноте.

Энель и Агель испуганно прижались к Драмелю и взяли его за руки, а Могл внимательно поглядел на каждую из них и продолжил:

– За болотом, у самого берега стоит большая сосна. Нигде во всём лесу вы такой не найдёте. Ствол её такой широкий, что даже дюжина вурмеков, взявшись за руки его не обхватят. Так вот, есть в ней дупло, сокрытое под густыми сосновыми лапами. Размером оно больше самого высокого и толстого вурмека. И живёт в этом дупле огромный филин. Много лет живёт, о нем ещё мой дед рассказывал. Вурмеки прозвали его Тёмным Стригом. Днём эта птица спит, но как только последний луч солнца исчезает в темноте, Стриг вылетает из дупла и кружит над лесом в поисках добычи. Он не ест ни грибов, ни ягод, ни семян, а жаждет только мяса живых существ. Говорят, что глаза у него жёлтые как две луны, а когда он взмахивает крыльями, поднимается ветер. Все лесные совы, пролетая издают свой совиный крик, но Тёмный Стриг никогда не кричит. О том, что он рядом можно понять только по резкому порыву ветра, но тогда-то будет уже поздно. Стриг быстр. Он быстрее любого вурмека, быстрее любого лесного зверя.

Драмель закончил рассказ и посмотрел на дочерей. Позабыв о баловстве и играх, девочки шли молча.

– Теперь вы знаете, какие опасности могут подстерегать вас ночью в лесу,– сказал Драмель, а потом оживлённо добавил,– А сейчас день и нам ничего не угрожает. Играйте девочки, играйте.

Энель и Агель, не отпуская рук отца, продолжали идти рядом. История о филине заставила их присмиреть, и теперь Драмель мог спокойно насладиться наступившим покоем.

Вурмекский лес очаровывал своей сказочной прелестью. Отовсюду был слышен тонкий перезвон птичьего пения. Солнечные лучи играли с пылинками в чуть покачивающихся сосновых ветвях. Едва слышное жужжание насекомых и воркование горлиц навевали умиротворение и лёгкую дремоту.

Через четверть часа Моглы миновали большую часть пути, и вышли к болоту. Здесь лесные жители собирали мох, который издавна использовали для обогрева своих домов в холодное время года. Пропитанный горючими веществами, он долго тлел, не сгорая, и отдавал много тепла. В большом количестве вурмеки запасали его ближе к холодам, тщательно высушивали и хранили вместе с дровами.

Усадив дочерей на древесный пень и наказав им не сходить с места, Моглы опустили корзины на землю и взялись за дело. Первые минуты на болоте оставленные взрослыми Агель и Энель старательно выполняли им вверенное: сидели смирно и даже не переговаривались. Но долго оставаться без игр они не могли. Как только родители и братья отошли подальше, девочки тут же принялись бегать и сбивать ногами яркие шляпки болотных грибов. Сёстры носились по берегу, смеясь и толкая друг друга, и всё больше удалялись от места, где их оставили. Заигравшись, они совсем позабыли об осторожности и в момент, когда их безудержное баловство перестало быть безобидным, Энель так сильно толкнула сестру, что та поскользнулась на влажной земле и упала носом в грязь.

– Я так не играю,– обиженно заныла Агель, перевернувшись на спину и утирая грязь с лица краем платья,– Я всё расскажу папе, он тебе задаст!

Энель стояла перед сестрой подбоченившись и ехидно улыбалась:

– Не расскажешь,-сказала она,– он накажет нас обеих за то, что мы ушли без спросу. Хватит плакать. Пошли скорее обратно.

Девочка протянула сестре руку, но Агель яростно оттолкнула её:

– Никуда я с тобой не пойду,– крикнула она, потирая глаза кулачками,– Я позову папу и он…

Агель замолчала на полуслове, и испуганно уставилась на что-то вверху за спиной сестры.

– Ты чего?– удивлённо спросила её Энель и обернулась.

Позади неё, широко раскинувшись, стояла огромная сосна. Её ствол, морщинистый от трещин и наростов, был необъятно широк, а могучие ветви, низко свисающие под тяжестью густой хвои и шишек, едва не касались головы Энель. Дерево было таким высоким и грузным, что казалось вот вот могло раздавить собой крохотную девочку.

Несколько мгновений Энель стояла без движения, открыв от удивления рот, но в следующую секунду пронзительно вскрикнула и со всех ног побежала прочь. Следом за ней бросилась бежать и Агель. Визжа и оглядываясь, сёстры неслись к родителям, которые, услыхав их крики, уже спешили на помощь. За Балией и Драмелем, обгоняя друг друга, бежали Рогген и Горен.

– Что случилось?– взволнованно спросил Драмель, поймав в свои объятия запыхавшихся девочек.

– Тёмный Стриг! И это дерево! Я упала, а там оно, большое,– всхлипывая сказала Агель.

– Мы играли с грибами и не заметили его. Мы нечаянно, – подняв глаза на отца, дрожащими губами произнесла Энель.

И обе девочки громко расплакались.

– Ну ничего, ничего,– ласково ответил Драмель, крепко прижав к себе дочерей,– Днём Стриг спит, и дупло его очень высоко. Он вас не заметил.

Глаза Балии удивлённо округлились. Она строго поглядела на мужа и прошептала:

– Ты что, рассказал им о филине?

Драмель виновато пожал плечами, но ничего не ответил. Он ещё раз обнял дочерей, и всё семейство отправилось за брошенными у болота корзинами.

Решив больше не разделяться, оставшийся путь до ягодной поляны Моглы шли вместе. Перепуганные Агель и Энель старались не вспоминать увиденное, а старшие братья, чтобы как-то их отвлечь, всю дорогу придумывали разные забавы и дурачились. Когда они наконец добралось до места, отец семейства определил каждому часть кустарников и вурмеки спокойно принялись за работу.

Однако Драмель выглядел взволнованным. Он то и дело старался незаметно осмотреться, иногда замирал и внимательно прислушивался к окружающим его звукам. А всё потому, что в прошлый раз, когда Моглы приходили на эту поляну, ему изрядно досталось от главы свиной семьи, который так некстати привёл своих поросят полакомиться ягодами. Тогда Драмель посчитал, что лесным свиньям нечего делать на уже занятой им территории и решил прогнать непрошеных гостей. Балии хорошо запомнился этот день. Она наложила не один компресс на синяки и ссадины мужа, а он потом ещё долго не мог присесть в своё любимое кресло. Вспоминая это, Балия с улыбкой поглядывала на встревоженного Драмеля, но делала это тайно, ничем выдавая того, что заметила его обеспокоенность.

Между тем, разговорившись, Горен и Рогген не заметили как собрали почти всё, что им поручил отец. Братья увлеченно обсуждали изобретение одного вурмека с восточной стороны оврага. В деревне шли слухи о том, что он создал машину для выманивания пчел из ульев, которая, как уверяли, могла в значительной мере облегчить вурмекам добычу мёда. Указывая на это, Горен упрашивал старшего брата отправиться на ту сторону леса, чтобы увидеть всё своими глазами. Юноша был настолько упорным и надоедливым в своих уговорах, что Рогген, хоть и не одобрял его любопытства, всё же согласился подумать над этим предложением. Тем временем Агель и Энель, позабыв о своих недавних горестях, кружились у кустов и, беззаботно щебеча, объедались ягодами. Девочки знали, что когда старшие братья выполнят порученное, непременно придут им помочь, поэтому, собрав чуть меньше половины корзины, решили забросить начатое и веселились, ни о чём больше не тревожась.

Вскоре работа была завершена. Нагруженная корзинами, полными ягод, семья Моглов отправилась в обратную дорогу. Чтобы не волновать девочек, они решили идти в обход болота, а так как время шло к обеду, и путь был неблизким, условились двигаться быстро и не зевать по сторонам. Благодаря этому и неустанно всех подгоняющему Драмелю, вурмеки оказались дома гораздо быстрее, чем добирались до ягодной поляны. Они оставили корзины на кухне и с чувством выполненного долга занялись каждый своими делами: Балия принялась готовить обед; Драмель отправился в огород проверять ловушки для мышей; уставшие Рогген и Горен поднялись отдыхать в свою комнату, а девочки побежали к ручью играть с подругами.

К полудню Балия сварила грибной суп и Моглы, привлеченные его пленительным ароматом, собрались за обеденным столом. Довольный проделанной утром работой Драмель прибывал в приподнятом настроении. Он был весел и ребячливо шутил с детьми и женой. Рогген знал, что в таком расположении духа отец бывает очень добр, поэтому решил воспользоваться моментом и поговорить с ним о походе на восточную сторону оврага.

– Я слышал, что Това́л Фели́к снова взялся за свои изобретения. Говорят, на этот раз ему даже удалось ничего не сжечь и не сломать,– сказал Рогген, глядя на отца.

После этих слов Моглы дружно рассмеялись, а Рогген продолжил:

– Вспомните только, что было, когда он смастерил вертушку для сбора орехов. Да он тогда пол деревни разогнал этой летающей штуковиной. В тот день Старуха Ха́рта чуть последних волос на голове не лишилась.

И семейство снова покатилось со смеху.

– Но мне говорили,– немного отдышавшись, сказал Драмель,– что новая выдумка Фелика не так уж плоха.

– Именно,– поспешил ответить Рогген,– Она сослужит добрую службу вурмекам. Ведь это не просто безделица, а машина для выманивания пчел из ульев. Сколько проблем можно решить одним разом с такой вот вещицей!

Драмель задумчиво почесал в затылке и ответил:

– Да, я слышал о ней. Если эта машина и вправду так хороша как говорят, то можно будет не только не бояться пчел, но и увеличить запасы мёда вдвое.

– Так и есть,– снова подхватил Рогген,– Вот я и думаю, а не сходить ли мне на восточную сторону, да всё хорошенько разузнать. Может даже получится увидеть машину в деле. А чтобы не идти в такую даль одному, возьму с собой Горена. Ему давно пора помогать нам со сбором мёда. Будет хорошее начало. Мальчишка узнает, что да как.

Драмель внимательно посмотрел на Горена. Тот с нетерпением ёрзал на стуле в ожидании его решения. Ещё немного подумав, отец ответил:

– И вправду пора. Не всё же ему редьку в огороде полоть. Посмотрит как с пчелами работать. Потом будем его с собой в лес за медом брать. А там, быть может, перестанет читать сказки и верить дурным выдумкам.

Горен весь светился от счастья. Возможность отправиться в поход, пусть даже не в самый длительный, его очень обрадовала. Рогген незаметно подмигнул Горену, и довольные братья продолжили обед. И только Балия явно не разделяла всеобщей радости. Отлучение сына от грядок сулило ей немало хлопот, о которых она совсем позабыла с тех самых пор, как Горен был вверен ей в помощники. Балия сидела нахмурившись, не сумев скрыть своего недовольства, как ни старалась. Но окружающих это совсем не интересовало. Вполне довольные принятым решением Драмель и сыновья продолжали уплетать обед, а девочкам и вовсе не было никакого дела до взрослых забот. Они говорили о чем-то своём и ничего не замечали.

Вечером, собравшись вместе в гостиной, отец и сыновья обсуждали подробности предстоящего похода. После недолгих споров, было решено выдвигаться в путь на следующий день, ближе к полудню. До этого времени Рогген и Горен должны были помочь матери с уборкой дома и провести необходимые приготовления в дорогу. Обговорив все вопросы о походе, Драмель и Рогген принялись обдумывать запланированный на ближайшие дни ремонт прохудившейся крыши дома. Горен не был любителем подобных бесед, поэтому вежливо выждал несколько минут, а затем тихонько вышел из гостиной на улицу, спустился по ступеням крыльца в сад, и сел в плетёное кресло Балии.

Осень уже пришла в Вурмекский Лес, а природа будто бы не замечала её. Она всё ещё цвела прелестью цветов, её травы были ещё зелены и налиты соком, но уже прохладное дыхание вечеров неумолимо напоминало о том, что скоро всё это великолепие сменится дождливым унынием и безликим серым однообразием.

Представляя себе картины завтрашнего дня, Горен закрыл глаза. Мысли о том, каким увлекательным будет грядущее путешествие, одна за другой рождались в его голове. Они перебивали друг друга, переплетались между собой и жужжали в унисон, словно пчелиный рой. Совершенно оглушенный ими и запутавшийся юноша незаметно уснул. Таким его нашла Балия. Она не стала будить сына, а принесла из дома тёплый вязаный плед и заботливо его укрыла.

Находка.

Он проснулся на рассвете, разбуженный Роггеном и, не дожидаясь, пока все члены семьи спустятся в кухню, вместе с братом взялся убирать дом. Ночь, проведённая на свежем воздухе, явно пошла Горену на пользу. Отдохнувший и воодушевлённый он изо всех сил старался помогать Роггену, и к тому времени, как Балия вышла из своей комнаты, они уже закончили уборку и собирали в путь вещевые мешки.

Дорога до восточной стороны оврага была неблизкой. По расчетам отца Рогген и Горен должны были добраться до места только к ночи. Оказавшись в деревне, братья планировали переночевать у дальних родственников, в семействе Ла́кинов, а утром следующего дня отправиться в мастерскую изобретателя.

Завершив все сборы, Горен и Рогген стояли на крыльце в полной готовности к первому в их жизни самостоятельному путешествию.

– Ну что,– сказал Драмель, похлопывая Роггена по плечу,– Держитесь всё время вместе,– и взглянув на Горена добавил,– Не отходи от брата, будь везде с ним рядом.

– По сторонам не заглядывайтесь. Путь неблизкий, надо успеть затемно,– обнимая сыновей, взволнованно произнесла Балия.

Рогген поцеловал мать и с улыбкой ответил:

– Не беспокойся. Мы справимся.

– Всё, всё,– сказал Драмель,– Вы так прощаетесь, словно больше не увидите друг друга. Собрались, значит пора в путь. Отправляйтесь, дети.

Братья поцеловали на прощание Энель и Агель, вышли за калитку и двинулись вдоль ручья, мимо соседних домов. Ещё несколько минут Балия не уходила с крыльца и всё смотрела сыновьям вслед, но уже сосем скоро, они свернули за одним из домиков, поднялись по выбитым в земле ступеням и исчезли из виду в гуще леса.


– До сих пор не могу поверить, что отец так легко позволил мне идти с тобой,– сказал Горен, когда они вышли на лесную тропу,– Ведь он считает, что я ни на что не годен и могу наделать всем проблем. Как он так запросто согласился, не понимаю?

Рогген ухмыльнулся, и покачав головой ответил:

– Вчера ты был таким, сегодня ты можешь оказаться другим. Отец верит, что из нас выйдет толк. Мы же его дети.

– Может ты и прав,– сказал Горен и, подумав, добавил,– А может и он прав. Не такой уж я и бестолковый.

– Если машина Фелика действительно окажется тем, что надо, мы постараемся уговорить его изготовить такую и для нас. Представь только, как отец будет нами горд,– мечтательно произнёс Рогген.

– Было бы неплохо. Осталось только добраться до деревни,– ответил ему Горен.

Братья весело переглянулись, и обхватив друг друга за плечи, зашагали вперёд по узкой протоптанной тропе.

Ещё по-летнему тёплый лес кипел жизнью. Его обитатели вовсю трудились, готовясь к приближающимся холодам. Птицы утепляли свои гнёзда сухим мхом. Белки натаскивали в дупла сосновые иголки и развешивали на сучьях грибы. Лесные свиньи вместе с подросшим выводком отъедались на ягодных полянах. Даже хомяки, в чьих норах всегда было чем подкрепиться, суетливо сновали между деревьев, собирая всё, что могло бы прокормить их зимой. В своей ненасытной жадности, они не гнушались поживиться и на мышиных территориях у ореховых деревьев. Заявляясь туда всей роднёй, воришки бросались к упавшим орехам и, перекатывая их перед собой, убегали прочь. Однако мыши тоже копили запасы к предстоящей зиме и поэтому их встречи с хомяками неизбежно приводили к драке. Увидев, как непрошеные гости разворовывают орехи, мыши с визгом кидались в бой. После их неистовых атак редкому хомяку удавалось уйти невредимым, а тем более унести с собой хоть один орех.

Дикие пчелы тоже встретили осень усиленными работами. Они торопливо кружили над ореховыми деревьями и лесными цветами, спеша собрать живительные крохи с уже готовых отцвести растений. Обладая особой сообразительностью, эти насекомые не только запасали к зиме меда больше обычного, но и утепляли свои ульи. Задолго до наступления холодов они начинали собирать пух, оставленный лисами и птицами на сосновых иглах, и крепили его к внешней стороне улья, вдавливая лапками в воск. К заморозкам пчелиный дом оказывался настолько облеплен пухом, что становился похож на меховое кольцо, одетое на сосновый ствол. В таком теплом улье холода были пчелам не страшны, и они спокойно пережидали зиму, поедая накопленный мёд и прибывая в дремоте до наступления весны.

А пока тепло не покинуло Вурмекский Лес, и в воздухе ещё витал дух не простившегося лета, пчелы и другие живые создания наслаждались возможностью ощущать его, прикасаясь к тому, что цвело, благоухало и полыхало красками.


Солнце уже клонилось к закату, когда братья Моглы решили сделать привал. Они расстелили свои накидки на земле и, развернув свёртки с едой, принялись ужинать.

– Скоро мы будем на месте,– сказал Рогген, откусив кусок пирога со свекольной ботвой,– Немного отдохнём и снова в дорогу. Бродить в темноте по лесу не самое лучшее занятие.

Горен снял сапоги, и широко расставив ноги, разлёгся на накидке.

– Устал,– со вздохом сказал он, отряхивая руки от крошек,– Но это приятная усталость.

Рогген продолжал жевать пирог и молча глядел на брата. Улыбнувшись, Горен продолжил:

– Это не с мамой в огороде в земле ковыряться. Сейчас я чувствую, что делаю что-то по-настоящему важное.

Хмыкнув, Рогген ответил:

– Значит, помощь матери для тебя дело не важное? Выходит так? Гулять часами по лесу куда важней? А я тебе скажу, что твоя работа в огороде это и есть самое важное. А ну ка представь, как бы мама одна со всеми делами справлялась. Она и на кухне, и с девочками, и по дому. Куда ей везде успеть одной? Нет, братец. Ты делаешь нужное дело, когда, как ты говоришь, ковыряешься в земле. А сейчас, не лежи без толку, ешь быстрее, и пойдём дальше.

После этих слов Рогген достал из своего мешка бутыль с квасом, откупорил пробку и протянул его младшему брату. Горен сделал несколько глотков и, утерев рот рукавом, снова развалился на накидке.

– Ладно,– неодобрительно покачал головой Рогген,– Ещё немного отдохнём и в дорогу.

Он тоже снял сапоги, и лёг рядом с Гореном. Уставившись вверх, братья молчали и слушали звуки леса. В свесившихся над ними сосновых лапах, игриво пританцовывая, летали серебристые мотыльки. Их тонкие прозрачные крылышки слегка поблёскивали в пробивающихся сквозь раскидистые ветви лучах уходящего солнца и казались крохотными белыми искрами, которые то вспыхивали, то потухали, исчезая в кучности сосновых игл. Отовсюду до слуха братьев доносились звуки падающих с деревьев орехов. Они раздавались то ближе, то дальше, как будто кто-то невидимый, прячась за деревьями, перебегал с места на место и звонко постукивал. Эти монотонные звуки навеяли на Горена приятное чувство дремоты. Он закрыл глаза и расслабившись всем телом, начал медленно погружаться в сон.

– Не спать ли ты надумал?– раздался эхом в голове юноши голос Роггена.

Горен открыл глаза и увидел над собой улыбающееся лицо старшего брата.

– Нет,– приподнявшись на локтях, ответил он,– я только на минуту задумался.

– Как же,– усмехнулся Рогген,– Я почти слышал твой храп! Давай, поднимайся, отдохнули уже.

Братья собрали остатки ужина в мешки, надели сапоги и, отряхнув накидки от сора, снова отправились в путь.

– Скоро совсем стемнеет,– взволнованно сказал Рогген, когда краски леса начали тускнеть, – А, ведь мы не взяли с собой ни куска смолы для пламенника. В темнотелегко потерять дорогу. Надо идти быстрее.

Горен кивнул головой. Он знал чего опасается старший брат, но сам не боялся ночного леса, и истории о Тёмном Стриге считал выдумками. Юноша был уверен, что рассказы о нападениях гигантского филина лишь пугающая сказка, сочиненная когда-то давно для того, чтобы никому и в голову не пришло бродить по ночам. Ведь лес был огромен. Не каждый вурмек знал все его тропы, а уж ночью здесь можно было совсем заблудиться.


Последние лучи уходящего солнца незаметно таяли, исчезая один за другим. Жужжание насекомых и пение птиц смолкли, лесные зверьки попрятались в свои норы, и на Вурмекский Лес начала опускаться темнота.

Наступала ночь. Теперь братья шли очень быстро. До восточной стороны оврага им оставалось чуть меньше часа пути, и Рогген был серьёзно взволнован таким опозданием. Чтобы не пугать брата, он старался скрывать свою тревогу, что- то рассказывал, шутил и, казалось, был даже веселее прежнего. Но Горен хорошо знал Роггена и всё понимал. К тому же тьма вокруг так сгустилась, что уже и его смелость начала заметно ослабевать. Внезапно, в нескольких метрах от братьев раздался треск ломающихся ветвей, и что-то с грохотом упало на землю. От неожиданности вурмеки отпрыгнули в сторону и в страхе застыли на месте. Пытаясь разглядеть хоть что-либо там, откуда раздались ужасные звуки, они всматривались в слепящую черноту ночного леса, но ничего не могли увидеть.

– Что это?– чуть слышно произнес Горен.

– Не знаю,– ответил Рогген, крепко схватил брата за руку и шепотом произнес,– Надо убираться отсюда. Держись рядом. Мы пойдем очень тихо.

Но только вурмеки сделали несколько шагов, как нечто зашевелилось в темноте, и по лесу гулко прокатился ревущий стон. Рогген с силой сжал руку Горена, и потянув его за собой, бросился бежать. Тяжело дыша, спотыкаясь и падая, братья понеслись, сами не зная куда.

Вдруг Горен одёрнул руку, и вурмеки остановились.

– Что с тобой? Бежим же скорей!– прошипел Рогген, пытаясь нащупать в темноте брата.

– Посмотри,– тихо сказал Горен,– Ты видишь?

Рогген осмотрелся по сторонам, но, не сумев разглядеть ничего кроме темноты, прошептал:

– Я ничего не вижу. Скорее, бежим!

– Там свет,– сказал Горен.

Рогген снова всмотрелся в темноту. Где-то вдалеке, чуть заметно подрагивала крохотная точка света.

– Что бы это ни было, мы туда не пойдём,– прошептал Рогген.

– Но мы ведь не знаем, что там случилось,– ответил ему брат,– Может быть кому-то нужна наша помощь. Надо подойти ближе и посмотреть.

– Ты с ума сошел!– возмущенно прошипел Рогген,-Да ты хоть знаешь, что это было? Я никогда не слышал ничего подобного! Мы уйдём отсюда немедленно! Дай мне руку.

– Нет!– резко ответил Горен,– Пока я не увижу что там, никуда не пойду.

И он, тихо ступая, начал продвигаться в ту сторону, где был виден свет.

– Остановись сейчас же!– бросившись догонять брата, воскликнул Рогген.

Горен двигался на ощупь, выставив впереди себя руки и аккуратно раздвигая попадающиеся на пути ветви деревьев. Боясь потерять из виду тусклое пятнышко света, юноша не сводил с него глаз. В нескольких метрах позади, прислушиваясь к звукам его шагов, шел Рогген. По мере приближения, пятно света росло, становилось всё ярче, а лес вокруг приобретал видимые очертания. Когда Горен подошел уже совсем близко, то остановился и спрятался за сосновым стволом. Осторожно выглядывая из-за дерева, он смотрел туда, откуда струился свет, и не решался идти дальше.

– Что ты творишь?– раздался за его спиной шепот брата.

Юноша лишь отмахнулся от него, продолжая с любопытством вглядываться вперед. Там за деревьями, посреди груды сломанных сосновых веток, лежало нечто крупное, издали похожее на большой камень. Источник света находился позади него, поэтому Горен как ни старался, не мог его рассмотреть. Просто стоять в бездействии было бессмысленно, и вурмек, не слушая окликов Роггена, начал медленно двигаться вперед, пока не оказался в пяти шагах от неизвестного предмета.

– Даже не думай подходить ближе!– тихо сказал Рогген, крепко схватив брата под локоть.

Горен ничего не ответил. Он стоял недвижимый, в изумлении глядя перед собой. Неизвестный предмет, что издали чудился ему громадным камнем, вблизи оказался ещё больше. Но это был вовсе не камень. Перед вурмеком лежало существо, своим внешним видом напоминающее одновременно и животное, и птицу. Тело и крылья его были точь-в-точь как у летучей мыши, но голова более походила на птичью. Из каждого крыла чудища выступали по три больших когтистых пальца; кожа была морщинистой и абсолютно голой, не покрытой ни шерстью, ни перьями, а его длинный клюв обрамлял ряд мелких заостренных зубов. Существо лежало неподвижно, широко раскинув свои огромные крылья, и тяжело вздыхало, издавая на выдохе хриплые клокочущие звуки. Казалось, оно было погружено в глубокий сон.

Любопытство подталкивало Горена подойти ближе и рассмотреть создание внимательнее, но страх сковал ноги вурмека, и он не мог сделать и шага.

– Идём же отсюда,– возмущенно прошипел Рогген, резко дернув на себя руку брата.

– Посмотри,– ответил ему Горен,– Оно же спит и, похоже, даже не слышит нас. Я тихонько подойду и возьму пламенник, что лежит за ним. А потом мы уйдём.

– Я пойду первый,– отодвинув брата в сторону, сказал Рогген, и шагнул вперед.

Горен последовал за ним. Пройдя несколько шагов, вурмеки приблизились к чудовищу настолько, что могли бы прикоснуться к нему, лишь протянув руку. Существо словно ничего не слышало, и оставалось неподвижным. Осмелев, братья спешным шагом обошли его, но в следующую секунду в ужасе замерли. Позади крылатой твари, опираясь на ствол дерева, сидел человек. В одной руке он держал светящийся шар, а другой сжимал обломок тонкой деревянной палки, торчащий из его груди. Из того места, где она входила в тело человека, сочилась кровь и тонкими багровыми струями стекала по железным чешуйкам его диковинного одеяния на землю. Не отводя глаз, незнакомец смотрел на остолбеневших Роггена и Горена и часто дышал. Братья никогда не видели людей и не слышали о них. Разглядывая неведомое создание, они с удивлением обнаруживали в нём схожие с вурмеками черты, и от этого волнение их нарастало всё сильней.

– Помощи,– чуть слышно произнёс человек.

Братья в недоумении переглянулись. Существо перед ними было не только похожим на вурмеков, но и говорило на понятном им языке.

– Я прошу помощи,– снова заговорил незнакомец, пытаясь приподняться, но рана так ослабила его тело, что он тут же обмяк, лишенный чувств.

– Нельзя так просто стоять. Мы должны помочь ему,– возмутился Горен, и решительно направился к человеку.

– Нет!– резко ответил Рогген, перехватив его на ходу, и с силой оттолкнув в сторону,– Хватит с меня твоей глупости!

– Хочешь просто уйти, когда другому нужна твоя помощь?– спросил Горен, с укором глядя на брата.

Рогген не знал что ответить. Он был сбит с толку происходящим и не мог собраться с мыслями, чтобы решить, как поступить. Ему хотелось схватить Горена и бежать прочь из этого опасного места. Но вместе с тем он понимал, что оставить живое существо погибать значит проявить высшую слабость.

– Оставишь его умирать?– будто прочитав мысли брата, спросил Горен.

– Нет, не оставлю,– тихо ответил Рогген,– Не оставлю. Только я не знаю, что нам делать. Как помогать созданию, о котором мы ничего не знаем?

– Ну, взгляни же на него,– подойдя к человеку, сказал Горен,– Вот и руки и ноги- всё как у нас. Он такой же, просто больше. Надо что-то делать, ведь он умрёт, если мы не поможем.

Рогген подошел к незнакомцу, внимательно посмотрел на него и задумчиво ответил:

– Здесь мы ничего не сможем сделать. Надо нести его в деревню,– а затем добавил, указывая на светящийся шар,– Эту штуковину мы возьмём с собой.

Ещё немного подумав, Моглы решили, что донести человека без носилок они не смогут. Незнакомец был слишком крупным для маленьких вурмеков и к тому же облачен в тяжелую железную одежду, снять которую братья не решались. Смастерить носилки, находясь ночью посреди леса, не имея при себе ни топора, ни тесака они тоже не могли. Тогда Рогген предложил связать между собой походные накидки и нести человека в них. Так братья и сделали. Получилось длинное полотно, на которое они и переложили незнакомца. Всё это время он был без сознания, и это настораживало Роггена. Вурмек был уверен, что их с Гореном усилия напрасны и человек умрет, не дотянув до деревни. Озвучивать свои мысли вслух он не стал, зная, что попытка спасти незнакомца это вопрос совести. А с ней у Моглов было всё в порядке. Взявшись с двух сторон за углы накидки, братья не торопясь обошли крылатое чудовище, а затем шагнули вглубь леса по направлению к вурмекской деревне.

Светящийся шар Рогген заложил себе за пазуху, и шёл впереди, излучая свет подобно фонарю. Для двух вурмеков человек оказался очень тяжелым, поэтому они двигались медленно, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Несколько раз к незнакомцу возвращалось сознание. В те короткие мгновения, пытаясь говорить, он что-то несвязно бормотал, но быстро ослабевая, снова погружался в беспамятство. О том, что вурмекская деревня уже недалеко, Горен и Рогген поняли по слабому свечению, едва заметному во мраке ночного леса. Она была совсем рядом, но братья так сильно утомились, что последние метры давались им с большим трудом. Спустя ещё половину часа, уже совсем обессиленные, они, наконец, добрались до назначенного места. Осознав, что мучительный путь окончен, вурмеки опустили свою ношу на землю, и в изнеможении сели рядом.

В деревне все спали. Свет в окнах вурмекских домиков давно был погашен, и лишь фонари, тускло мерцая, освещали окрестности. Собравшись с последними силами, Рогген поднялся и побрёл в направлении ближайшего домика. Дойдя до его двери, вурмек остановился, немного поразмыслил и постучал. Ему в ответ, за дверью не раздалось ни единого звука. В доме стояла тишина, так словно он был совершенно пуст. Рогген постучал настойчивей и, в ожидании, прислушался. Но и теперь ему никто не ответил. Тогда, вурмек ударил в дверь с такой силой, что оконные стёкла веранды звонко задребезжали, и вскоре после этого, в доме послышалась возня, а после раздались негромкие приближающиеся шаги.

– Кто там ещё, в такой час?– гулко пробурчал чей-то недовольный голос из-за двери.

– Рогген Могл, сын Драмеля Могла,– ответил Рогген.

– И что же вам нужно?– спросил голос.

Немного смутившись, Рогген ответил:

– Мы с братом шли в вашу деревню в мастерскую Товала Фелика. В пути мы наткнулись на путника. Он здесь, с нами, и серьёзно ранен. Ему необходима помощь лекаря.

– Какой хороший вурмек станет ходить ночью в лесу и стучать в чужие дома?– точно спрашивая сам себя, тихо пробормотал голос,– И зачем мне по доброй воле открывать двери неведомо кому?

– Моё имя Рогген Могл,– повторил Рогген,– Я сын Драмеля Могла. Моего брата зовут Горен. Мы пришли с южной стороны. С нами путник, он умирает.

– Да что же ты тянешь одну и туже песню!– возмущенно выкрикнул голос, и помолчав добавил,– Жди там, Рогген Могл, сын Драмеля.

После этих слов он смолк. За дверью послышались шорохи, кто-то ходил из стороны в сторону и что-то передвигал. А еще через минуту, скрипнул дверной засов и на пороге дома появился пожилой вурмек с зажженной свечой в одной руке и кочергой в другой.

– Дай-ка я на тебя погляжу,– недоверчиво произнёс старик, поднеся свечку к самому носу Роггена.

Он осмотрел непрошеного гостя и сказал:

– Ну что же, сын Могла, показывай своего путника.

Рогген кивнул головой и, спустившись по ступеням крыльца, направился к тому месту, где оставил Горена с незнакомцем. Крепко сжав в руке кочергу, старик последовал за ним. Он шел, держась от чужака в отдалении, и то и дело с опаской оборачивался назад. Когда же Рогген подвел его к лежащему на земле человеку, только взглянув на него, старик бросился бежать прочь. Несмотря на свой преклонный возраст, вурмек так стремительно пустился наутек, что недоумевающим братьям ничего не оставалось, кроме как наблюдать за его бегством. Добежав до соседнего домика, старик с силой начал колотить по двери. Внутри загорелся свет, и к вурмеку вышел хозяин. Испуганный старик тут же кинулся к нему и принялся что-то взволнованно рассказывать. Он нервно размахивал руками, кричал и всё время показывал в сторону братьев. Через минуту старик и разбуженный им сосед уже стояли на пороге другого дома. То тут, то там в жилищах вурмеков начал загораться свет. Растревоженные шумом соседи выходили на улицу, примыкали к уже немалочисленной толпе собравшихся, и скоро весь сбор, во главе со стариком, выдвинулся в сторону братьев.

– Что происходит?– не на шутку испугавшись, спросил Горен,– Они идут с нами расправиться?

– Спокойно,– твердо ответил Рогген,– Ничего они нам не сделают. Наверняка старикашка наплёл лишнего, вот народ и всполошился.

Приблизившись вплотную к Моглам, толпа остановилась. Из неё, чуть прихрамывая, вышел преклонных лет вурмек в пенсне и ночном колпаке. Поприветствовав братьев, он смело подошёл к человеку. Сначала вурмек стоял в некотором недоумении, но после, склонившись над незнакомцем, начал его осматривать. Человек всё ещё был без сознания, и уже почти не дышал. Вурмек осторожно обследовал его рану, прощупал ритм сердца на запястье, а затем, обернувшись к толпе сказал:

– Это создание погибает. Давайте перенесём его ко мне в лечебную комнату.

Но, ни один из пришедших вурмеков не сдвинулся с места. Они лишь испуганно поглядывали друг на друга, ожидая, что кто-нибудь решится выйти к незнакомцу первым.

– Мы понесём его,– сказал, поднимаясь с земли Горен,– Давай Рогген, бери с той стороны.

И братья вновь подняли свою ношу.

– Следуйте за мной,– сказал вурмек в пенсне,– Я покажу дорогу.

Толпа расступилась, и он вместе с Моглами пошёл в направлении домиков.

– Моё имя Оти́ль. Я- староста на этой стороне оврага и местный лекарь,– сказал вурмек.

– Я- Рогген Могл, а это мой младший брат Горен,– ответил Рогген махнув головой в сторону брата,– Мы пришли с южной стороны, посмотреть на изобретение Товала Фелика.

– А это существо, как оно оказалось с вами?– спросил Отиль.

– Мы нашли его в лесу,– ответил Горен.

– Удивительно,– задумчиво пробормотал староста,– Удивительно…

Они подошли к домику, на стене которого висела деревянная табличка с вырезанной надписью «Лекарная». Отиль открыл дверь и, придерживая её, пропустил Моглов вперёд. Войдя внутрь, вурмеки оказались в маленькой неосвещенной комнате, из обстановки которой в темноте виден был только широкий необычной формы стол, расположенный в центре.

– Кладите сюда,– указав на него, сказал Отиль,– А я зажгу свечи.

Пока братья переносили и укладывали человека, староста зажег вокруг несколько больших свечей. Лекарная озарилась светом, и перед Моглами предстало её удивительное убранство. Со стен комнаты, непонятные и жутковатые, на Роггена и Горена глядели картины строения тел вурмеков и их отдельных органов, отображенных в разрезе. Над ними, спускаясь на толстых канатных веревках, висели круглые подобные деревянным колёсам светильники со множеством уже оплывших растаявшим воском свечей. По всему периметру лекарной, вдоль стен, тянулась одна сплошная длинная полка. Расставленные вряд, на ней были банки с замоченными растениями и корешками, стеклянные колбы, наполненные разными жидкостями и металлические коробочки всевозможных размеров. К каждому из этих предметов крепился клочок бумаги с начертанным крупными буквами названием, а ниже подробно описанными свойствами и назначением содержимого. В левом углу комнаты висел небольшой шкафчик со стеклянными дверцами и несколькими полками, заставленными банками с порошками; в правом, возвышаясь до потолка, стоял большой резной шкаф. К его боковой стороне была прислонена деревянная лесенка, а на его полках, плотно прижавшись друг к другу, теснились книги.

– Ума не приложу, как открывается этот нелепый панцирь,– пробурчал Отиль, исследуя одежду человека,– Ведь как то же он его надел!?

Староста ещё раз осмотрел рану незнакомца, а затем раздраженно произнес:

– Нет, это никуда не годится! Так я провожусь до самого утра!

После этих слов Отиль открыл одну из металлических коробок, извлек из неё инструмент, напоминающий собой ножницы, и принялся с силой, но аккуратно, разрезать металлическую одежду незнакомца.

– И откуда это создание появилось в нашем лесу?– размышляя вслух, произнёс староста.

– Он с неба свалился,– ответил Горен, и тут же получил толчок локтем от Роггена.

Отиль лишь улыбнулся, и продолжил своё дело. Срезав верхнюю часть панциря, он начал осторожно вытягивать его остатки из под спины человека.

– Да, он свалился с неба,– повторил Горен, недовольно посмотрев на Роггена, и добавил,-Верхом на невиданной птице.

– Как это так, на птице?– удивлённо спросил Отиль.

Он с прищуром взглянул на Горена поверх пенсне и продолжил:

– Никто не летает на птицах, юноша, тем более такое крупное существо. Это попросту невозможно.

Сарказм старика ничуть не смутил Горена.

– Никто не летает здесь,– сказал он,– А этот незнакомец не из наших мест. И птица эта не такая, каких вы привыкли видеть. Она во много раз больше обычной.

Отиль взял с полки одну из банок, обошёл стол с другой стороны и, повернувшись спиной к братьям, принялся лить на рану человека какую-то жидкость. Воздух в комнате постепенно начал наполняться зловонным духом лекарского снадобья.

– Ну и где же эта ваша огромная птица, скажите на милость?– не отрываясь от своего занятия, спросил старик.

– Она осталась на том месте в лесу,– ответил Горен,– Там же, где мы нашли это существо.

Отиль замер на мгновенье, а затем, резко повернувшись, спросил Роггена:

– Он говорит правду?

Рогген кивнул головой.

Староста сосредоточенно наморщил брови и ещё несколько мгновений простоял, уставившись в раздумье на пол.

– Что же,– вдруг произнёс он,– Если вы не собираетесь помогать мне в извлечении обломка из тела этого создания, то вам лучше выйти на улицу.

– Уж это нам точно ни к чему,– сказал Рогген и, подталкивая брата впереди себя, направился к дверям.

– И будьте так добры,– крикнул им вдогонку Отиль,– пригласите сюда То́фуса- того вурмека, в чей дом вы постучали, придя в деревню.

На улице у Лекарной толпились местные жители. Едва только Моглы вышли из дверей, как на них тут же накинулись с расспросами. Но Рогген и Горен настолько устали, что им было не до бесед. Высмотрев в толпе Тофуса, они передали ему просьбу старосты, а заодно и узнали, где найти Лакинов. После этого, отделавшись от надоедливых зевак, братья отправились на поиски дома родни.

Пожилые супруги И́виа и Па́оль Лакины жили на самой окраине деревушки, и поэтому ночное происшествие, разбудившее остальных вурмеков, осталось для них незамеченным. Лакины мирно спали и ничего не слышали. Появление братьев Моглов на пороге их дома в столь поздний час оказалось для четы полной неожиданностью. Но супруги были очень гостеприимны и с радостью приняли родню. Пока Паоль, расположившись с Роггеном и Гореном в гостиной, слушал удивительную историю их путешествия, Ивиа приготовила для всех сладкий травяной чай с сосновыми почками и мёдом. Впечатленный рассказом пожилой хозяин готов был проговорить с Моглами до самого утра, но Ивиа, видя как они утомлены дорогой, поспешила напомнить мужу о времени и после чаепития уложила братьев спать.


Утром, проснувшись, Рогген и Горен позавтракали и вместе с Паолем отправились в мастерскую Товала Фелика. Изобретатель был рад узнать о прославляющих его изобретение слухах и с удовольствием похвастал перед гостями своей чудо-машиной. Ей оказалась деревянная конструкция в форме бочонка, с парой рычагов, двумя педалями и большой металлической ручкой. По бокам в бочонке были вырезаны несколько круглых отверстий, а к его крышке приделана чудная изогнутая деталь с широким раструбом на конце. Товал с гордостью рассказывал о необыкновенных возможностях своего детища, деловито крутя при этом его рычаги и нажимая педали. После продолжительной демонстрации достоинств, вурмеки, воодушевлённые увиденным, принялись уговаривать Фелика выбраться с машиной в лес на сбор мёда. Изобретатель раздумывал над их предложением недолго, и уже через час, все трое были у ближайшего к деревне дерева с пчелиным ульем. Машину вурмеки спрятали за кустами в нескольких метрах от него, там же остались и Товал с Гореном. А Рогген и Паоль, вооружившись резаками для сот и деревянными ведёрками, взобрались на дерево. Когда вурмеки были уже на расстоянии двух ветвей от улья, Товал, наблюдавший за ними из кустов, запустил машину. Попеременно нажимая ногами педали, он быстро крутил ручку, и бочонок, вращаясь вокруг своей оси, стал издавать монотонный свистящий звук. Паоль и Рогген ехидно переглянулись. Движения Фелика были столь комичны, что ожидание какого-либо результата от них казалось наивным. Но удивление вурмеков было велико, когда пчелы, влекомые исходящими от машины звуками, вылетели из улья и роем направились в её сторону. Словно завороженные, чёрным облаком повисли они над металлическим раструбом. Не теряя времени, Рогген и Паоль подобрались к улью вплотную и начали обрезать соты. Когда их ведра были наполнены, вурмеки осторожно спустились с дерева и, отойдя от него подальше, стали наблюдать за происходящим. Увидев, что задача выполнена, Товал несколько раз переключил рычаги. Машина, изменив направление вращения бочонка, начала издавать совершенно другой звук, более протяжный и стонущий. Внезапно, пчелиный рой, который лишь мгновение назад безмятежно висел в воздухе, рассыпался по сторонам, а потом, вновь собравшись вместе, пчелы стремительно полетели прочь от машины и скрылись в улье.

– Теперь мы должны немедленно удалиться отсюда!– торжественно скомандовал Фелик и быстрым шагом направился в сторону деревни, волоча за собой чудо-машину.

Остальные вурмеки не стали выяснять причину такой спешки и последовали за ним. По возвращении в деревню Паоль с собранным мёдом и полный впечатлений отправился домой, а Горен и Рогген решили ещё некоторое время побыть в мастерской Фелика, чтобы обсудить подробности работы машины и посмотреть другие его изобретения. Время шло, а увлеченные беседой вурмеки совершенно его не замечали. Но когда голод, наконец, дал о себе знать, Товал предложил продолжить разговор за ужином, пригласив братьев Моглов к себе домой.

Рогген был восхищён днём, проведенным с изобретателем. Всё ещё охваченный восторгом от испытания чудо-машины, он нисколько не стеснялся быть болтливым и говорил без умолку, ни разу не вспомнив о пережитых накануне тревогах. С аппетитом уплетая приготовленный дочерьми Товала ужин, Рогген охотно рассказывал хозяевам дома о семье, о жизни на той стороне оврага, ремесленничестве и многом другом, что всегда было интересно услышать домовитым вурмекам.

Горен старательно избегал участия в этой беседе. В отличие от старшего брата, он был задумчив и молчалив. С самого утра мысли о раненом незнакомце и птице, оставшейся в лесу, не давали ему покоя. Юноша нестерпимо хотел вновь увидеть человека, а ещё сильнее этого хотел спросить его о том, кто он и как попал в Вурмекский Лес. Ожидание конца ужина казалось вурмеку бесконечным, и он, не желая больше терять ни минуты, решил пойти на хитрость. Сославшись на дурное самочувствие и принеся извинения хозяевам дома, он откланялся и, пока Рогген не заподозрил его во лжи, поспешил уйти.

Горен шел по извилистой улочке вурмекской деревни, размышляя о недавних событиях.

Всё произошедшее за последние два дня стало для юноши столь же неожиданным и удивительным, сколь и давно желанным. Жизнь в лесу всегда казалась ему неописуемо скучной и однообразной. Ещё совсем ребенком он понял, что бытность вурмеков тяготит его и уже тогда начал мечтать о переменах. Каждое утро он просыпался с надеждой на то, что произойдёт что-то необыкновенное и увлекательное. Но день проходил, как и все предыдущие, так и не принеся вурмеку ничего нового. Со временем надежда Горена сменилась неуверенным ожиданием, а после, когда и оно не смогло дать должных плодов, юноша перестал ждать наступления перемен в Вурмекском Лесу и начал мечтать о том, чтобы найти их в иных землях. Он представлял, как ходит по травам других краёв, рисовал в воображении диковинных тварей тех мест и переживал сотни выдуманных приключений. Постепенно эти грёзы стали неотъемлемой частью его существования. День за днём, обращаясь к миру фантазий, Горен становился всё дальше от той жизни, что окружала его на самом деле. Уводя свои мысли от обыденности, вурмек чувствовал душевную подвижность и свободу, которых его сердцу отчего-то невыносимо не хватало в размеренности вурмекского бытия. В такие минуты Горен забывал о своей настоящей жизни и был почти счастлив. Но действительность, неизбежно сопровождающая юношу, возвращала его обратно в Вурмекский Лес и деревню, оставляя мечты о странствиях лишь мечтами. Порой это давалось вурмеку слишком тяжело. Тогда, в тоске по вымышленному, он душевно болел, подолгу не покидал стен дома и, отказываясь видеть реальность, скрывался ото всех в гостевой комнате второго этажа. В один из таких уединённых дней Горен стал случайным свидетелем разговора, который изменил его жизнь навсегда.

В гостиной, не догадываясь, что может быть услышан кем-то ещё, Драмель рассказывал соседу о книге, найденной им в доме умершего накануне пожилого вурмека Онёбуса. К старику в деревне не относились всерьёз и считали его выжившим из ума чудаком. А причиной тому была его загадочная судьба, тайны которой и после смерти вурмека так и не были разгаданы.

Всю свою жизнь Онёбус провел в одиночестве. Безучастный к делам деревни и вурмекского общества в целом, он полностью посвятил себя книжному делу и заботе о сохранности старинных вурмекских рукописей. Занятие это было кропотливое, требующее времени и особого умения, и вурмек, так и не решившийся обзавестись семьёй, но терпеливый и аккуратный, стал лучшим из тех, кто мог быть книжным мастером. Однажды, ещё в пору своей молодости, Онёбус как всегда отправился на окраину леса за растущей там речной травой, из которой изготавливал переплёты для книг. И больше никто ни в тот день, ни в последующие девяносто шесть лет, мастера не видел. Каких только предположений не строили в деревне по поводу его исчезновения. Кто-то говорил, что вурмека унесли воды реки, кто-то считал, что он попался в когти Тёмного Стрига. Были и те, кто уверял, что видел Онёбуса, блуждающего по ночам вокруг деревни. Шли годы, и память об удивительном исчезновении мастера была постепенно утрачена. Вурмеки больше не вспоминали его. Но в одну снежную зимнюю ночь в окнах дома Онёбуса вновь загорелся свет. Книжный мастер вернулся, а вместе с ним вернулась и удивительная история его исчезновения. Со всей деревни к старику стали приходить вурмеки, и каждый хотел узнать, где же он был всё это время. Но мастер гостей не принимал и казался отстранённым. Большую часть времени он проводил в своём старом доме, и лишь изредка выбирался в лес. Встретив кого-либо из соседей, Онёбус не отказывал в беседе, всегда был вежлив и доброжелателен, но как только речь заходила об его таинственном исчезновении, вурмек тут же с улыбкой прощался и уходил. По деревне поползли разговоры, что старик оскудел разумом, и жители стали избегать встреч с ним. От этого или по другой причине, Онёбус всё реже выходил из дома, а затем и вовсе перестал появляться. Соседи, обеспокоенные долгим отсутствием мастера, решили отправить к нему одного из вурмеков, вооружив его корзиной с продуктами и лекарственными снадобьями. Он нашел Онёбуса в его мастерской, сидящим в старом плетеном кресле. Старик был мертв. А спустя какое-то время, домик Онёбуса решено было разобрать. В тот день Драмель Могл и обнаружил творение безумного мастера – книгу с историей его жизни и путешествия в невероятный мир, окружающий Вурмекский Лес.

Узнав об этом, Горен решил прочесть книгу. Просить отца отдать её было бессмысленно. Драмель ни за что не согласился бы вручить своему мечтателю-сыну орудие, которым он мог разрушить многовековой уклад жизни вурмекского народа. И Горен начал искать книгу тайком. В любой момент, когда дом пустовал, юный вурмек бросался на поиски. Он осмотрел каждую комнату, проверил каждый угол, но книги нигде не было. Отчаявшись, юноша уже готов был оставить эту бесполезную затею, как вдруг неожиданно наткнулся на то, что искал. В один из дней, спуская в погреб мешки с тыквой, он заметил неплотно прилегающую половицу в кухонном полу. Вурмек решил поправить доску и вытащив её, обнаружил тайник. Книга была там. Бережно завёрнутая в холщовую ткань и перевязанная бичевой она лежала посреди запылившихся старинных безделушек, спрятанных Драмелем.

Горен читал книгу украдкой по ночам, когда весь дом спал. Укрываясь с зажженной свечой в углу комнаты, он погружался в удивительный рассказ книжного мастера и с каждой новой прочтённой страницей всё больше осознавал, что Вурмекский Лес- это всего лишь маленький клочок земли, за пределами которого простирается огромный мир, наполненный удивительными существами и чудесами, каких никогда не увидишь, сидя на одном месте. Мысли о жизни по ту сторону реки захватили разум Горена. Он стал задумчив и всё чаще старался уединиться, чтобы помечтать. Перемены в поведении сына насторожили Драмеля. Первым делом он решил проверить свой тайник, а когда обнаружил пропажу, поспешил поделиться с женой своими догадками. Балия нашла его подозрения вполне уместными, и родители вызвали Горена на разговор. Та беседа была долгой. В результате Моглы пришли к выводу, что отбирать книгу у сына не станут, но взяли с него обещание не принимать истории старого мастера за правду и не забивать себе голову глупостями. Юноша пообещал, и родители отдали ему книгу. Он продолжил читать и, вопреки всем обещаниям, продолжил верить. С каждым днём стремление вурмека повидать мир лишь ещё более укреплялось.

Оказавшись у лекарной, Горен подошёл к двери и несколько раз постучал. С той стороны не раздалось ни звука. Немного подождав, он постучал вновь, но и на этот раз не услышал ответа. В нетерпении, вурмек дёрнул ручку. Дверь оказалась незапертой, и он вошел внутрь. В помещении лекарной горели свечи, но ни Отиля, ни человека в ней не было. Стол, на котором вчера братья оставили незнакомца, пустовал, а единственным напоминанием о человеке была его диковинная одежда, брошенная лежать на полу. Горен подошел ближе и, присев на корточки, взял в руки искореженный кусок железного нагрудного панциря. В тусклом свете свечей кровь, засохшая на его металлических чешуйках, казалась черной, почти смоляной и маслянисто поблёскивала, как будто была ещё совсем свежей. Неприятное колкое чувство мурашками пробежало по спине юноши. Бросив панцирь на пол, он с отвращением вытер испачканные ладони о брюки и уже поднялся, чтобы уйти, но вдруг передумал. Любопытство пересилило его брезгливость. Поддавшись мысли о том, что подобный случай в его жизни больше никогда не представится, вурмек всё же решил остаться и рассмотреть странный костюм незнакомца.

Следующим в ворохе металлических одежд был наспинный панцирь. Так же как и предыдущий, он оказался весь залит кровью и Горен, избегая снова коснуться её, аккуратно отодвинул его подальше. Ниже, вложенные друг в друга, лежали наколенники, с прикреплёнными к ним подвижными щитками в форме голени, и две детали, видимо предназначенные для покрытия ими плеч и верхней части рук. Взяв одну из них, вурмек несколько минут её разглядывал, крутил в руках и даже пытался надеть, но, так и не сумев этого сделать, лишь посмеялся над собой и отложил деталь в сторону. Все эти необычные предметы одежды Горену уже приходилось видеть на человеке в ночь, когда они вместе с Роггеном нашли его в лесу. Но тот, что остался лежать на полу последним, юноша не видел никогда. Это был металлический шлем конусообразной формы, с выбитым на нём изображением крупного распустившегося цветка. Нижний край головного убора украшал резной орнамент, подбитый изнутри плотным нетканым полотном, а сужающуюся верхнюю часть завершал длинный острый наконечник с небольшим шариком в его вершине. Сам шлем был однороден, так словно его отлили в некоей форме по очертаниям головы. И только наконечник крепился к нему отдельной составной частью, что было старательно скрыто набитым узором, и заметно только при его внимательном рассмотрении. Это заинтересовало Горена и вурмек принялся вертеть шлем в руках, пытаясь выяснить, как он разбирается. Он крутил и простукивал деталь со всех сторон, но, как ни старался, наконечник оставался на месте. Вконец разуверившись в результате своих трудов, вурмек совершил самое простое и нелепое действие. Подобно тому, как ребёнок давит на вишнёвую косточку, чтобы запустить ею в недруга, Горен надавил двумя пальцами на острие наконечника, и упрямая деталь вдруг поддалась. Издав щелчок, наконечник отсоединился от шлема, и в это же мгновение на пол из него выпал маленький тканевый мешочек. Подняв его, Горен размотал перетягивающую его тесьму и аккуратно тряхнул им над своей ладонью. В руку вурмека выкатился прозрачный с зеленоватым отливом камень, ограненный в форме овала. Оцепенев от удивления, юноша не сводил с находки глаз.

– Мы нашли его в лесу,– внезапно раздался за спиной вурмека голос Отиля.

Вздрогнув, Горен обернулся.

– Что?– спросил он, крепко сжав в руке камень.

– Я о той штуковине, которую, по всему видно, это создание надевало на голову,– ответил Отиль, указав рукой на металлический головной убор.

– Наверное…– рассеянно пробормотал юноша, незаметно опуская камень в карман брюк. Затем он схватил наконечник и, вложив в него мешочек, спешно прицепил обратно к шлему.

Казалось, староста ничего не заметил. Он подошёл ближе, взял шлем в руки и произнёс:

– Удивительная вещица, не правда ли? И зачем вообще этому существу таскать на себе подобные тяжести? Хотя, когда я увидел ту крылатую тварь, то сделал ряд предположений, позволяющих думать, что подобное одеяние помогает защитить тело при возможном падении.

– Вы были там и видели её?– поднимаясь, спросил Горен.

– О да,-ответил Отиль, задумчиво глядя на шлем,– Не мог же я оставить без внимания ваш совершенно невероятный рассказ о невиданной птице. Утром я собрал вурмеков, и мы отправились в лес.

Горен подошел к старосте ближе и с надеждой спросил:

– И где она теперь? Где эта птица?

– Я отдал распоряжение погрузить её в Комариное Болото,– поправляя пенсне, ответил Отиль,– Думаю, что она уже там.

– Как?– воскликнул Горен, разъяренно взглянув ему в глаза.

Отиль, обескураженный поведением молодого вурмека, даже отступил на несколько шагов назад.

– Она была мертва,– ответил он смущенно,– Мне ничего не оставалось делать. Нельзя было оставлять её в лесу.

Сказанное старостой ошеломило Горена. От неожиданности он не мог сказать ни слова, а только смотрел на старика широко раскрытыми глазами.

Отиль всплеснул руками.

– Какую беду вы усмотрели в этом событии?– с некоторой строгостью спросил он,– Ну не родственником же приходилось вам это существо!

Староста подошел к оцепеневшему Горену. Наклонившись, он поднял лежащий на полу нагрудный панцирь и вместе со шлемом аккуратно положил его в ворох одежд человека.

– Незнакомец тоже умер?– тихо спросил юноша.

– Нет, жив, хотя и очень слаб,– ответил Отиль,– Он в моём доме. Хотите взглянуть?

– Да, конечно!– обрадовался Горен.

Староста улыбнулся.

– Ну что же, следуйте за мной,– сказал он.

Вурмеки вышли из лекарной, миновали разбитый перед ней сад и повернули на улицу. Горену не терпелось поскорее оказаться на месте и увидеть вчерашнего незнакомца, но Отиль, несмотря на вечерний час, никуда не торопился. Без умолку рассказывая о выдающихся жителях деревни, староста с гордостью указывал то на один, то на другой вурмекский домик, и непременно останавливался у каждого забора местных знаменитостей. Горену, порядком уставшему за день от разговоров, были не интересны рассказы Отиля. Он терпел их растянутую занудность с большим трудом, мечтая поскорей закончить утомительную прогулку и, наконец, добраться до места.

– Вот, мы и пришли. Прошу,– остановившись перед очередным домиком, сказал староста.

Горен облегченно улыбнулся.

Войдя внутрь, они прошли через просторную гостиную и поднялись по лестнице на второй этаж. Отиль открыл перед юношей одну из дверей, и вурмеки оказались в большой хорошо освещенной комнате. Здесь, у стены, украшенной цветастым ковром, стояла громоздкая кровать. На ней, укрытый по грудь лоскутным пледом, лежал человек.

– Я решил разместить его в своей спальне,– сказал Отиль,– Во всём доме нет комнаты больше чем эта, и кровати больше, чем моя.

Он подошел к окну, и раздвинув шторы, открыл его настежь.

– Ведь он так высок! – смеясь, продолжил староста,– Посмотрите, его ноги буквально свисают на пол!

Горен медленно приблизился к кровати и, заложив руки за спину, склонился над лицом человека. Длинные тёмные волосы, обрамляя бледное лицо незнакомца, струились волнами и ложились на перетянутую повязкой грудь. Глаза его были закрыты. Человек мирно спал, и сон его был так крепок, что ни один из окружающих звуков не могли его потревожить.

– И что самое удивительное,– шепотом сказал Отиль, усаживаясь в кресло,– Внутреннее строение этого существа ни капли не отличается от нашего с вами. Я был просто потрясён! Конечно пришлось повозиться, зашивая его громадную селезёнку, но она была устроена точь-в-точь как у любого вурмека. Это невероятно!

– Он приходил в себя?– спросил Горен.

Отиль поправил пенсне и со вздохом ответил:

– Да, если можно так сказать. Он был в сознании, но совсем недолго. Однако мне хватило, чтоб напоить его грибным бульоном и произвести некоторые необходимые процедуры.

Староста поднялся и взял со столика с лекарствами деревянную трубку в форме тонкого полого цилиндра. Затем он подошел к кровати, склонился над человеком, приложил трубку одним концом к его груди, а к другому прижался ухом и замер.

Горен с большим любопытством наблюдал за этими странными манипуляциями.

Надо сказать, что в родной деревне Моглов лекарь был, но его врачевание ограничивалось примочками, травяными настоями или наложением повязки. Вурмеков с более тяжелыми недугами всегда отправляли на восточную сторону оврага, и теперь юноше становилось ясно, по какой причине это происходило.

Внезапно Горен вспомнил о найденном камне. Он лихорадочно схватился за карманы, наскоро определяя в который положил находку, но нащупав в одном из них бугорок, быстро успокоился.

– А не говорил ли чего незнакомец, когда приходил в себя?– спросил Горен, переминаясь с ноги на ногу?

Отиль оторвался от трубки и, внимательно посмотрев на юного вурмека, ответил:

– Решительно ничего. А если бы и сказал, то сильно сомневаюсь, что мне были бы понятны его слова.

– Но ведь ночью в лесу он говорил с нами,– возразил Горен.

Лекарь поправил пенсне и, деловито уперев руки в бока, спросил:

– И что он вам сообщил, разрешите узнать?

– Он просил помощи,– ответил Горен.

– Помощи,– не отрывая глаз от юноши, задумчиво сказал Отиль,– Это всё что он вам сказал?

– Да,– пробормотал Горен,– он так и сказал «Я прошу помощи»

– И всё?– снова спросил лекарь.

– И всё,– недоумевая, ответил Горен.

Староста недоверчиво приподнял брови.

– Вам могло это показаться,– сказал он,– Любое создание, пробитое насквозь палкой, начнет бормотать невесть что. А ночью в лесу, да ещё с перепугу и не такое послышится.

– Но мы…– попытался возразить Горен.

– Убеждён,– перебил его Отиль,– Вам показалось.

Озадаченный таким поведением старосты, Горен не решался настаивать на своем. Он прибывал в некоторой растерянности и просто молча смотрел на пожилого вурмека. Отиль, в свою очередь, осознав, что был несдержан, смягчился и предложил Горену взамен споров выпить вместе чаю. Тот вежливо отказался от приглашения, и распрощавшись с лекарем, отправился к дому Лакинов.

Прошло немало времени с того момента, как Горен обманом покинул ужин в семействе Фелика. Рогген уже успел вернуться и ждал брата в гостиной. Вместе с Паолем и Ивией он сидел на небольшом диванчике у окна и восхищенно рассказывал о пройденном дне. Особенно мягкую ноту голос вурмека приобретал, когда он упоминал о младшей дочери изобретателя. Румянец на её округлых щечках, природная хрупкость и роскошь огненно-рыжих волос с первой секунды знакомства покорили Роггена. Воодушевленный тем вниманием, что девушка оказала ему во время ужина, вурмек называл её не иначе как «милое создание» и «весёлая стрекоза». При этом он говорил сбивчиво и изрядно краснел, но совершенно не замечал, что раскрывает перед роднёй свой интерес к девушке.

Когда же Рогген увидел стоящего в дверях гостиной младшего брата, его восторженную улыбку тут же сменила гримаса недовольства.

– Где ты был?– спросил он.

– Я немного прогулялся,– ответил Горен,– Голова разболелась, и я подумал неплохо бы подышать свежим воздухом. Но мне это не очень помогло. Пожалуй, пойду прилягу.

И Горен направился к отведённой для них с Роггеном комнате. Извинившись перед Лакинами, Рогген пошёл вслед за ним.

– Что происходит?– гневно спросил он брата, закрывая за собой дверь,– Сначала ты врешь за ужином у Фелика, потом врешь перед Лакинами. Советую тебе всё рассказать, как есть, иначе я выбью из тебя правду, так и знай!

Всерьёз рассердившись, Рогген надвинулся на Горена с кулаками. Он уже готов был ударить брата, но тот, поняв, что не отвертится, решил признаться:

– Я был в доме Отиля,– выпалил он.

– Что ты там делал?– возмутился Рогген.

Немного помявшись, Горен тихо ответил:

– Ходил смотреть на незнакомца.

– Ты бросил меня одного в гостях, наврал хозяевам дома, и всё это, чтобы посмотреть на какого-то там незнакомца?– прошипел Рогген, багровея от злости.

Горен виновато пожал плечами.

– Мне было ужасно скучно с Феликами,– сказал он, обреченно плюхнувшись на стул,– Все эти разговоры о пчелах, грибах и краске для ковров не по мне. Я не хотел тебя расстраивать, но и сидеть там я тоже не хотел.

– Ты думаешь только о себе,– разочарованно пробурчал Рогген,– Завтра утром мы отправляемся домой. В наказание за твое поведение собирать вещи в дорогу будешь один. Я не стану тебе помогать.

Горен удивлённо уставился на брата.

– Как, уже завтра?– тихо сказал он.

– Пойду-ка я прогуляюсь, подышу свежим воздухом. А то так голова разболелась,– язвительно произнёс Рогген и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Волчьи Берега.

В обратный путь братьяМоглы отправились с первыми лучами утреннего солнца. Разлад, возникший между ними прошлым вечером, давал о себе знать их длительным молчанием и отстраненностью. Рогген так и не смягчил своего гнева, а Горен, раздосадованный столь быстрым уходом из деревни, не готов был простить брата. Так они и шли: в безмолвии, не бросая друг на друга даже взгляда. За время пути им дважды приходилось останавливаться на привал, но и тогда вурмеки держались холодно и враждебно.

В родную деревню Рогген и Горен вернулись к закату. После перенесенных волнений из-за долгого отсутствия детей Драмель и Балия были безумно рады тому, что увидели сыновей живыми и невредимыми, и тут же бросились к ним с объятиями. Родители были счастливы; в доме Роггена и Горена ожидали любимые сёстры; на кухне был накрыт стол к ужину, поэтому повздорившим накануне братьям пришлось сделать вид, что между ними ничего не произошло и на время забыть о своей размолвке. Чтобы не пугать девочек, Рогген решил умолчать про незнакомца и говорил лишь о Лакинах, доме изобретателя и чудо-машине. Но когда ужин был завершен, Агель и Энель отправились спать, а стальные члены семьи уютно расположились в гостиной у камина, он всё же открыл правду. Тут-то старшие Моглы и узнали причину позднего возвращения своих сыновей. Рогген рассказал о свалившейся с неба зубастой птице и раненом незнакомце, о том, как они с Гореном несли его в темноте и как старик Тофус ночью поднял на ноги всю деревню, о старосте в ночном колпаке и о его лекарной комнате. Он рассказал обо всём, что произошло, скрыв лишь ссору с Гореном, которая могла серьёзно расстроить обоих родителей. Но, Балию это не уберегло от переживаний. Потрясённая мыслью о том, что жизнь детей подвергалась серьёзной опасности, женщина расплакалась, и братьям пришлось потрудиться, чтобы её успокоить. Драмель же, наоборот, был преисполнен гордости за сыновей и не скупился на похвалы.

– Несмотря на все трудности, выпавшие на вашу долю, вы не только достойно их выдержали, но даже сумели спасти чью-то жизнь!– произнёс он, деловито подняв вверх палец.

– Но они так рисковали,– дрожащим голосом прошептала Балия, утирая нос платком.

Драмель погладил её по плечу и, довольно посмотрев на сыновей, сказал:

– Мы вырастили двух отважных вурмеков! Я горжусь вами, дети! Ну, а сейчас нам всем пора отдохнуть и хорошенько выспаться.

Братья поцеловали мать и направились к двери.

– Пожалуй, выйду вместе с вами. Надо проверить ловушки,– кряхтя, сказал Драмель.

Он поднялся с кресла, обнял сыновей за плечи, и они вместе вышли на крыльцо дома.

Ночь уже проникла во все уголки Вурмекского Леса, но её чернота то тут, то там пронзённая туманными лучами лунного света, совсем не пугала. Напротив, в этом свечении лес казался бархатным, словно озаренным замысловатым дырчатым ночником. Сама же луна повисла над ним огромным сияющим шаром и будто желая понаблюдать за ночной жизнью деревни, заглядывала в пространство между склоненными над оврагом соснами.

– В полнолуние всегда спится как-то по-особенному,– задумчиво произнёс Драмель,– А сегодня и луна необыкновенная. Вы только посмотрите на неё!

Ещё минуту он стоял, задрав голову вверх, а затем с хитринкой добавил:

– В такую ночь не станут спать только мыши, таскающие с огорода семена.

Драмель дружески похлопал сыновей по плечам, снял висящий на стене дома фонарь и не спеша пошел к огородным грядкам.

Рогген и Горен остались вдвоём. Теперь рассорившимся братьям не нужно было притворяться, и тяжелое чувство неприязни вновь дало о себе знать. Вурмеки недовольно переглянулись. Им уже не о чем было говорить. Молча, остротой взглядов, они выразили друг другу враждебность и отправились в свою комнату. Там, потушив свечи и не проронив ни слова, братья легли в кровати. Вымотанные событиями последних дней и долгой дорогой домой, они быстро уснули.

Горен спал тревожно. Преследуемый страхами дурного сна, он ворочался с боку на бок, и что-то громко и взволнованно бормотал. А когда за окном вдруг вспорхнула ночная птица, вурмек проснулся от собственного крика, сел на кровати и замер. Несколько минут он просидел так, без движения, остекленело глядя перед собой, как будто боялся, что нечто ужасное может заметить его присутствие. Но в комнате царил покой и не было ничего, что могло бы нести опасность. Когда остатки кошмара развеялись, юноша понял, что был обманут сновидением, однако засыпать снова побоялся. Убедившись, что его крик никого не разбудил, Горен поднялся с кровати, неслышно оделся и, крадучись, вышел из комнаты.

Окутанная тишиной ночи деревня вурмеков спала. Ни один голос не нарушал её спокойного сна, ни в одном окне не горел свет. И только луна, пробиваясь таинственным светом сквозь сосновые лапы, освещала приютившиеся в овраге вурмекские домики и своим необъяснимым колдовством рождала едва уловимую, сотканную из дрожащих теней и пения насекомых музыку.

Вурмек тихо спустился по лестнице, прошел мимо окон первого этажа и уже через мгновенье стоял посреди залитого лунным светом огорода. Осмотревшись вокруг, он аккуратно достал из кармана вчерашнюю находку. Зажав камень между средним и большим пальцами, юноша поднял руку вверх в сторону луны и взглянул на него. В холодном лунном сиянии, подчинившись неведомому волшебству, камень изменил свой цвет. Он стал молочно-белым, с зеленым, словно пульсирующим пятном, растекающимся от центра к краям. Горен стоял, как околдованный. Движение красок внутри диковиной вещицы заворожило его.

Внезапно, позади раздался шорох. Вурмек обернулся и увидел стоящего за ним брата.

– Где ты это взял?– строго спросил Рогген.

Горен сжал камень в руке и быстро сунул его обратно в карман.

– Какая тебе разница? Это моё,– ответил он.

– Что-то я раньше не видел у тебя этой безделушки,– подойдя ближе, произнёс Рогген,– Покажи мне её.

Горен сделал несколько шагов назад и сказал:

– Вот ещё! И с чего это ты решил за мной следить?

– А с того, что ты стал скрытным,– гневно ответил Рогген,– Врать начал на каждом шагу. Ходишь неизвестно куда. Теперь вот, гуляешь по ночам с каким-то светящимся стеклом. Немедленно покажи, что ты там прячешь!

Рогген с силой схватил Горена за руку, но тот извернулся и отбежал в сторону.

– Не твоё дело!– гневно прошипел он.

Но Рогген не собирался сдаваться. Поведение брата только ещё больше разозлило его.

–Это дело всей нашей семьи,– сказал он, яростно сжимая кулаки,– Сдаётся мне, что ты украл эту штуковину. Начитался бредней старого сумасшедшего и решил воплотить сказки в жизнь, втянув всех нас в историю. Собираешься покрыть семью позором? Последний раз говорю: «Покажи, что у тебя там, и признайся во всём!»

– Не стану я тебе ничего показывать!– отбежав ещё дальше, ответил Горен.

– Ну, ты сам напросился,– сквозь зубы процедил Рогген и направился к брату.

Поняв, что дело не обойдётся без драки, Горен бросился бежать. В один миг он пересёк огород, перемахнул через изгородь и, не оглядываясь, устремился прочь из деревни в тёмную глубь леса.

Настойчиво пробираясь сквозь скрытые ночью препятствия, вурмек, подталкиваемый обидой и озлобленностью, без страха бежал вперёд. Ноги сами несли его, а он, двигаясь наугад, не замечал этого, как не чувствовал боли от хлёстких ударов сосновых ветвей и не слышал тихого голоса сомнения, упрашивающего его остановиться. Однако, чем больше юноша удалялся от деревни, тем чернее становилась тьма вокруг и тем плотнее деревья сдвигались на его пути. В оглушающей ночной тишине треск веток под ногами Горена слышался грохочущим, будто лесное эхо бежало вслед за ним, раскатисто повторяя каждый звук, и пыталось напугать вурмека, чтобы удержать его и не позволить выйти из леса.

– Где ты?– вдруг раздался позади голос Роггена.

Горен остановился и замер, стараясь дышать как можно тише.

– Где ты?– повторил голос из темноты,– Не будь дураком, возвращайся назад. Слышишь?

– Нет уж,– прошептал вурмек и вновь пустился вперёд.

С каждым шагом лес становился всё гуще, и скоро бежать было уже невозможно. Раскидистые ветви сосен, переплетясь между собой, образовали колючую непроходимую стену, миновать которую удалось бы только ползком. Но юношу не остановило и это. Он опустился на землю и, ощупывая её перед собой, пополз. Путь в никуда, в полной темноте совершенно не пугал его. В этот миг Горен как никогда был уверен в своем желании убежать от брата, своего дома, от этого леса и всего того, что ему так наскучило. Ведомый нестерпимым желанием вырваться из унылого настоящего, вурмек просто двигался вперед, не замечая ни времени, ни выкриков всё ещё идущего за ним Роггена.

Незаметно, лесная чаща перестала быть густой и Горен смог передвигаться в полный рост. Голос Роггена звучал уже реже, но старший брат до сих пор шёл за младшим и не переставал звать его. Спустя некоторое время, юноша заметил, что воздух стал более свежим и подвижным, черная мгла растворилась, а деревья начали приобретать видимые очертания. Сам не зная как, Горен вышел к окраине леса. От границы вурмекских владений его отделяла лишь гряда редких деревьев, а прямо за ней, ярко освещенная лунным светом, была она- свобода, о которой вурмек так давно и так страстно мечтал.

Ещё несколько решительных шагов и он оказался перед широко раскинувшейся пышущей ароматами ночных цветов луговиной. Подёрнутое лёгким ночным ветром её густое травяное полотно покачивалось, и по нему, как по воде то в одну, то в другую сторону бежали изогнутые барашки волн. Вокруг царила необыкновенная тишина, нарушаемая лишь стрекотанием насекомых и тихим шорохом травы, которые, смешиваясь в одно, звучали почти шепотом, подобно безмятежному мерному дыханию. Где-то вдалеке виднелось высокое ветвистое дерево. Оно стояло одиноко, залитое светом луны, и точно манило к себе вурмека, чуть подрагивая ветвями.

Очарованный окружающей красотой, Горен застыл на месте. Затаив дыхание и восхищённо глядя перед собой, он стоял неподвижно, но после смело шагнул вперед и, утопая по грудь в высокой траве, направился в сторону дерева. Вурмека охватило пьянящее, необъяснимое чувство свободы. Пространство вокруг теперь казалось ему бескрайним, словно границы привычного мира были глухой стеной, которая вдруг исчезла, открыв необъятные просторы спрятанной за ней вселенной. Решительно ступая по никем не тронутой глади луговины, юноша глубоко и с жадностью вдыхал свежий осенний воздух и умиротворенно улыбался сам себе.

Неожиданно резкий порыв ветра подтолкнул его в спину. Горен обернулся, но не увидел позади ничего, кроме покачивающихся волн встревоженной ветром травы. Он вновь улыбнулся и пошел вперёд.

– Горен!– разорвав ночную тишину, надрывно прокричал со стороны леса голос Роггена.

Юноша не обернулся, продолжая идти.

– Беги, Горен!– снова пронзительно крикнул голос брата.

Вурмек остановился. Покоя луговины по-прежнему ничего не нарушало. Прислушиваясь к звукам ночной тишины, он замер, но через мгновение облегченно выдохнул и уже собирался продолжить свой путь, как вдруг сильный порыв ветра сбил его с ног. Горен упал на спину и обомлел от ужаса. Над ним, в небе, тяжело взмахивая крыльями, зависла огромная птица.

– Стриг,– дрожащими губами прошептал Горен.

Филин хищно взглянул на вурмека своими большими желтыми глазами, выпустил вперёд когтистые лапы и камнем кинулся вниз. Вскрикнув от ужаса, Горен перекатился в сторону и вскочил на ноги. Когти Тёмного Стрига рассекли землю всего в нескольких сантиметрах от него, и филин взмыл в небо. Не дожидаясь следующей атаки, вурмек изо всех сил пустился бежать.

– Скорее!– кричал ему вслед голос Роггена,– Скорее!

Одинокое дерево было единственным укрытием, и Горен мчался к нему, не чувствуя ног. Стриг стремительно нагонял его. Поняв, что просто так спастись не удастся, вурмек начал петлять. Стараясь сбить птицу с толку, он резко останавливался и бежал то в сторону, то будто назад, и опять бросался по направлению к дереву. Это помогло юноше запутать и оторваться от грузного Стрига, но ещё больше разъярило его. Издав ушераздирающий писк, хищник вновь метнулся за Гореном. К счастью, тот был уже в двух шагах от своего спасения, и филин не смог его догнать. Выбежав из зарослей травы, вурмек оказался перед витиеватым деревом, стоящим на самом берегу реки. Не останавливаясь ни на секунду, он начал карабкаться вверх по стволу и, отчаянно цепляясь за каждый его изгиб, взбирался всё выше и выше.

Упустив добычу на земле, Тёмный Стриг не прекратил своего преследования. Теперь он кружил вокруг, внимательно высматривая вурмека среди ветвей. Но дерево было уж очень мало для огромной птицы, а его крона оказалась слишком густой, и филин не мог ни увидеть, ни добраться до вурмека.

Горен поднялся ещё на несколько веток вверх, и остановился на одной из них, всматриваясь в крошечные просветы между сомкнутой листвой, и настороженно прислушиваясь к звукам. Вокруг было темно и тихо. И только журчание реки звучало чуть слышным водяным говором. Чтобы увидеть происходящее снаружи, вурмек решил подобраться поближе и, взявшись за верхнюю ветку, начал медленно двигаться вперед. Дойдя почти до самого конца, он остановился, аккуратно раздвинул листву и выглянул наружу. Ничто не напоминало о недавней атаке филина. Освещенная лунным светом луговина всё также мирно спала, словно и не была потревожена. Внизу, под нависающими ветвями дерева, неторопливо несла свои воды река.

– Где же ты?– произнес вслух Горен.

Не успел он договорить, как вдруг, всё вокруг сотряслось. Это Стриг, выжидавший добычу, паря в небе, ударил крыльями по кроне дерева. Филин тряхнул его так неожиданно и с такой силой, что вурмек не сумел сохранить равновесие и, сорвавшись, начал падать вниз. Пролетая мимо ветвей, он лихорадочно хватался за них, но удержаться не смог. Под треск ломающихся веток юноша с криком упал в реку.

В одно мгновение, с головой погрузившись в холодные воды Это́и, Горен с ужасом осознал, что тонет. Никогда раньше ему не приходилось испытывать подобного страха и чувствовать себя настолько беспомощным. Яростно барахтаясь, он пытался справиться с закрутившим его течением и всплыть, но паника и холод привели разум юноши в такое смятение, что он был не способен расслабиться, и боролся с рекой, не позволяя ей поднять его с глубины. Течение стремительно несло Горена к угловатому колену Этои. Там в смешении вод и взбитой ими пены его ждал бурный коловорот. Затянув вурмека в своё жерло, он неистово завертел его и с силой отбросил на дно. Внезапная резкая боль пронзила Горена и тогда, лишенный чувств, он прекратил своё сопротивление бурлящим потокам. Воды реки подхватили его обмякшее тело, незаметно вытолкнули его на поверхность и понесли по течению.

Вурмек очнулся от легких щекочущих прикосновений к лицу. С трудом открыв глаза, он увидел склонённые над ним стебли осоки. Он всё ещё был в реке. Этоя прибила его к берегу и теперь ласково покачивала на своих волнах. Ухватившись за траву, Горен попытался подтянуться, чтобы выбраться из воды, но замерзшие руки не слушались его. Соскользнув, он упал обратно в реку. В страхе, что течение опять унесет его, вурмек ещё крепче схватился за осоку. Так, собирая силы, он провисел несколько минут, а потом подтянулся, закинул ногу на земляной отвес и, перекатившись резким рывком, оказался на берегу. Немного отдышавшись, Горен поднялся на ноги, и хотел было оглядеться, однако, картинка перед его глазами задрожала и поплыла, а в голове колко отозвалась ноющая боль. Вурмек ощупал своё лицо, затем голову и, обнаружив рану на затылке, понял, что закрутившись в водовороте, ударился обо что-то острое. Он опустился на землю, облокотился на прибрежный камень и закрыл глаза. Так юноша просидел некоторое время, впадая в полудрёму и вновь просыпаясь, пока не почувствовал, что окончательно пришел в себя. Собравшись с мыслями, он открыл глаза и осмотрелся. Луговина переменилась. Больше не было ни трав, ни одинокого дерева. Перед вурмеком простиралась голая каменистая земля, усыпанная валунами. Горен нерешительно обернулся. Травяное поле луговины было по ту сторону реки.

– Я на Волчьих Берегах,– испугано прошептал юноша и бросился к воде, но, сделав шаг, остановился, медленно отошёл назад и спрятался за камнем,– Я не смогу. Нет, я не смогу,– пробормотал он.

И тут Горен внезапно вспомнил о Темном Стриге. Содрогнувшись от страха, он поднял голову вверх и стал суетливо осматриваться. Филина нигде не было.

– Обратно нельзя,– сказал вурмек сам себе.

Он выступил из-за камня и, крадучись, пошел вперед.

Переходя от валуна к валуну, Горен двигался всё дальше, оставив реку и Вурмекский Лес позади. Ему было страшно. Сердце его колотилось так сильно и так быстро, что, казалось, вот- вот могло выпрыгнуть из груди. Юноша не останавливался. В считанные секунды ему пришлось выбрать между страхом опять оказаться в реке и страхом столкнуться лицом к лицу с хозяевами земли, на которую он ступил. От одной только мысли снова ощутить себя в воде у вурмека сводило зубы, а с тем, что могло ожидать его среди этих камней, он еще не сталкивался. И Горену ничего не осталось, кроме как выбрать неизведанное.

Когда то, очень давно, земли Волчьих Берегов были подножьем горы под названием Муна́я. По рассказам древних вурмеков, то были времена великих перемен. Менялись небо и звезды, а вместе с ними менялась и земля. Она сотрясалась, замерзала и выгорала от зноя. На исходе тех тяжелых дней гора Муная извергла себя и разрушилась, рассыпавшись на множество каменных глыб. Жар её лавы пожрал всё живое, что было рядом, не оставив после себя ничего, кроме пепла и камней. От некогда могучей горы сохранилась лишь её малая часть, угловатая скала, одиноко стоящая посреди выжженной земли. С тех пор прошло много лет, но жизнь здесь так и не зародилась. Однако, спустя время, у этих мертвых земель появились хозяева, слух о которых быстро достиг Вурмекского Леса и породил самую страшную историю из когда-либо известных его обитателям. Легенда о Волчьих Берегах и скрытой в них опасности стала передаваться лесными жителями из поколения в поколение. Каждый вурмек узнавал историю об этом мрачном месте еще в детстве, а позже рассказывал её уже своим детям. Говорили, что по ту сторону реки, в пустых и каменистых землях обитали волки- существа яростные и кровожадные. Каждый из них был такого размера, что вурмек находясь рядом, едва доходил бы зверю до груди. Легенда рассказывала, что жизнь волков была полна беспощадных убийств, а их земля настолько пропитана кровью, что ни одно растение уже не могло на ней вырасти. Эта мёртвая пустошь держала своих хозяев в вечном голоде, заставляя их неустанно искать себе пропитание. Окажись волки на другом берегу, и ни одному вурмеку не удалось бы спастись от смерти.

Единственной преградой на пути этих свирепых существ к Вурмекскому Лесу была река – широкая, бурная и всегда холодная. Однажды ведомый голодом вожак повёл через неё свою стаю, и Этоя не пропустила волков. Многие из них утонули в тот день. С тех пор кровожадные хозяева Волчьих Берегов не входили в речные воды. Но вурмеки поговаривали, что старый вожак до сих пор жив и каждое полнолуние стоит на берегу, оплакивая протяжным воем погибших когда-то братьев.

Такой была старая легенда, подтвердить или опровергнуть которую никто не мог. Ведь кроме Онёбуса за пределы леса не выходил ни один вурмек. Неписанные законы опасливой жизни диктовали лесным обитателям осторожность и отсутствие интереса ко всему извне. Потому-то любые попытки заглянуть за дозволенную грань осуждались и пресекались немедленно.

Историю о волках Горен помнил наизусть и всё же решил, что река опаснее когтей и клыков мифических зверей. Упрятав свои страхи за желанием поскорее найти пристанище, он всё шёл и шёл по каменным землям, но им словно не было ни конца, ни края. Река и Вурмекский Лес давно скрылись из виду, и вокруг вурмека были только безжизненная земля и холодные каменные глыбы. Где-то вдалеке виднелся скалистый хребет Мунаи. Тёмным пятном он вырисовывался на горизонте, являя собой единственную цель, к которой юноша стремился в те минуты. Обессиливший, но полный решимости идти вперёд, он задумал добраться до горы и переждать остаток ночи там, чтобы утром вновь отправиться в путь.

Неожиданно в стороне между камнями промелькнула тень. Вздрогнув, Горен остановился и быстро спрятался за валуном. Минуту он стоял, настороженно прислушиваясь, а после, аккуратно выглянул из-за камня. Вокруг никого.

– Привиделось,– прошептал вурмек, встряхнул головой и продолжил идти.

На душе юноши было неспокойно. Ему казалось, что он слышит шорохи и замечает чьё-то тайное передвижение, как будто некто, скрываясь, следит за ним из темноты.

– Нет,– снова заговорил с собой Горен,– надо остановиться и передохнуть.

Он подошел к одному из камней и, прислонившись к нему спиной, опустился на землю. Обхватив колени руками, вурмек положил на них голову и закрыл глаза.

«Посижу немного и пойду»– подумал он.

Но усталость быстро сморила юношу. Сам не заметив как, он провалился в сон.

В нём вурмек увидел себя посреди непроглядной темноты, стоящего на её бестелесной тверди, невидимой и неощутимой. Словно отовсюду, то издалека, то становясь ближе, звучал плач Балии. Разрываемый чувством невероятной тоски Горен побежал в пустоту, преследуя ускользающий от него голос, но вдруг понял, что слышит его уже совсем в другой стороне, и вновь бросился к нему. Сквозь всхлипы и стоны матери, вурмеку почудился её негромкий шепот. Будто она молила его о чем-то, но Горен не мог понять ни слова. Он позвал ее, и звал так громко, как только мог кричать, а в ответ услышал лишь мучающий его горький плач. Откуда-то из черноты сна пошел дождь. Юноша почувствовал, как теплые капли воды упали ему на шею и медленно, липко потекли за ворот сорочки.

Вздрогнув, Горен проснулся. Что-то мокрое скользнуло по его коже. Он поднял голову вверх и тут же сжался от ужаса. Истекая слюной, в напряженном оскале над ним стоял волк. Готовый к нападению зверь безотрывно смотрел вурмеку прямо в глаза и гулко утробно рычал. Его морда была так близко к лицу Горена, что дыхание огромной зловонной пасти жаром обдавало кожу юноши. Понимая, что любое движение приведет к неминуемой гибели, вурмек сидел в оцепенении и, с трудом сдерживая дрожь, смотрел в желтые наполненные яростью волчьи глаза. Короткий миг и зверь, широко разинув пасть, бросился на юношу, но в ту же секунду, щелкнув зубами перед его лицом, отлетел в сторону, отброшенный внезапным ударом. Теперь перед Гореном были два волка. Один поднимался с земли в нескольких метрах от камня, а другой, ощетинив шерсть, медленно к нему приближался. Не успел вурмек понять, что произошло, как волки сцепились в неистовой схватке. Два огромных зверя, вздымая лапами пыль, визжа, кувыркаясь и падая, яростно рвали плоть друг друга в борьбе за добычу.

Осознав, что эта битва- единственный шанс на спасение, юноша кинулся прочь. Оглушенный волчьим рычанием, не оборачиваясь и не высматривая преследователей по сторонам, он нёсся во весь дух. В голове его не было слышно ничего кроме собственного захлебывающегося дыхания. Безудержный ужас, управляя телом вурмека, заставлял его выполнять только одно действие: бежать, всё быстрее и быстрее.

До останца Мунаи было всего несколько шагов, когда за спиной Горена показались волки. Он не заметил их приближения. С разбега заскочив на каменный уступ скалы и, цепляясь за её трещины и выступы, юноша принялся карабкаться вверх. Не замечая высоты, он терпеливо взбирался по отвесной поверхности Мунаи, с каждым пройденным метром становясь всё дальше от преследующей его опасности. Однако, чем выше поднимался Горен, тем сильнее становилось его утомление. Руки и пальцы его ослабли, и оттого восхождение давалось всё трудней. Раз за разом, соскальзывая вниз, вурмек едва удерживался от падения, собирался с силами, вновь продолжал подъем, и скоро старания его были вознаграждены. Горен добрался до небольшого скалистого отвеса и, наконец, прекратил свое тягостное восхождение. С последним усилием, впервые с начала подъема, он посмотрел вниз. Волки суетливо сновали у подножья скалы. Они нервно скулили и то и дело поглядывали вверх, в надежде, что сбежавшая от них добыча сорвется и упадет на землю. Но Горен был в безопасности. Поняв, что ему уже ничто не угрожает, юноша облегченно откинулся на спину и растянулся на каменной глади отвеса. Неподвижно, в совершенном изнеможении, лежал он, уставившись в ночное небо, а в его голове одно за другим, мелькая, проносились последние события. Вурмек пытался удержать их, остановить, чтобы понять суть случившегося, но телесная усталость настойчиво заглушала его сознание, принуждая к полному расслаблению. Борьба с самим собой длилась недолго, и вскоре, покоренный собственным бессилием, юноша уснул.


Наступил новый день. Его приход ознаменовало яркое по-летнему сияющее солнце. Поднимаясь выше, оно разливалось по пустоши каменных земель и игриво мерцало бликами на ломаных углах валунов. Ещё вчера пугающая своей чернотой безжизненная долина в свете дня оказалась совершенно иной. В её необыкновенной, пронзительной тишине царили покой и умиротворение. Исчезнув, тени ночи обнажили почти белую землю Волчьих Берегов, покрытую золотистым искрящимся на солнце песком. Разбросанные давней стихией каменные глыбы Мунаи переливались перламутровыми полосами горных пород, и казалось, светились изнутри.

Горен проснулся к полудню, разбуженный слепящим солнцем и мучительной жаждой. Очнувшись ото сна, он первым делом посмотрел вниз, туда, где ночью его караулили волки. У подножья скалы никого не было. Это обрадовало вурмека, и всё же он понимал, что исчезнуть волки не могли, а значит, опасность всё ещё была где-то рядом. Горен поднялся на ноги и осмотрелся. Волчьи Берега тянулись на три стороны вокруг, до самого горизонта. Но на западе, в километре от Мунаи, их земли обрывались и переходили в зеленые холмы, местами поросшие деревьями. Они были далеко как и Этоя- единственный в этих местах источник воды, известный юноше. Идти к реке вурмек не согласился бы ни за что, однако зеленые, покрытые сочной травой холмы, ничуть не пугали его, и там он наверняка смог бы найти воду. Мысль об этом показалась Горену стоящей. Он еще раз внимательно огляделся по сторонам и, не увидев ничего подозрительного, начал спускаться со скалы.

Вчерашняя ловкость, порожденная страхом перед опасностью, покинула юношу, поэтому двигался он медленно и с большой осторожностью. На полпути, он остановился и опять осмотрелся вокруг. Волков по-прежнему нигде не было видно. Но вдалеке, на стороне холмов, вурмек вдруг заметил две мелкие движущиеся точки. Чуть видимые среди рябящих пятен каменных валунов, они были слишком малы, чтобы юноша смог различить, чем он являлись. Необходимо было ждать. И Горен затаился, напряженно глядя в даль. Приближаясь, точки приобретали все более ясные очертания. Сначала они были лишь двумя размытыми подрагивающими пятнышками, но вскоре вурмек совершенно отчетливо рассмотрел в них прямоходящих существ. Крадучись, они передвигались между валунами, то скрываясь за ними, то появляясь вновь. Иногда существа застывали на месте и будто прислушивались, а иногда, опускались на землю и что-то рыли у основания камней. Постепенно, они подошли к скале так близко, что Горен смог рассмотреть их облик до мельчайших деталей.

Крепкие, с хорошо очерченными группами мышц, эти создания определённо являлись мужчинами. Один из них был ростом, примерно, со взрослого вурмека, а другой выше первого на пару голов. Телосложение этих существ очень походило на вурмекское. Руки их от локтя до кистей казались гораздо длиннее, а ногти на их пальцах были толстыми и заостренными, подобно птичьим. Волосы созданий имели бледно-русый, почти серый цвет. Они были длинными, туго скрученными меж собой, и собранными в пучок на макушке, откуда концы их, украшенные черными бусинами, свисали до плеч, и при каждом шаге или движении их обладателей раскачивались из стороны в сторону. Черты лиц странных существ тоже показались Горену необычными. Заостренный подбородок, короткий нос и близко посаженные глаза, придавали им несколько мышиный облик. Одежда созданий представляла собой широкую длинную сорочку, сшитую из лоскутов плотной и грубой на вид ткани. В талии её перетягивал плетеный пояс, за который было заправлено приспособление, напоминающее большой садовый нож с длинной рукоятью. А за спиной каждого существа висел перекинутый через плечи мешок с привязанным к нему деревянным сосудом в виде бутыли.

Наружность этих диковинных созданий не вызвала в Горене никакого страха, но уверенности в том, что они не способны причинить вред, у вурмека не было. Ему пришлось немедленно решать что делать, и он не нашел другого выхода, как вернуться на отвес и переждать, пока существа уйдут.

Стараясь быть как можно менее заметным, вурмек начал не спеша карабкаться вверх. Создания тем временем остановились и, отвернувшись от скалы, принялись негромко переговариваться между собой на неизвестном языке. Поняв, что появилась возможность поторопиться с подъемом, вурмек стал взбираться быстрее. Торопясь, он отвлекся лишь на миг, а когда снова посмотрел в сторону существ, высокого уже не было. Тот же, что остался внизу, стоял неподвижно и пристально смотрел на Горена. По спине юноши пробежал неприятный холодок. Не сводя глаз с наблюдателя, он потянулся, чтобы уцепиться за трещину в скале, но кто-то перехватил и с силой одернул его руку. Едва удержавшись от падения, Горен со страхом взглянул на атаковавшего. Им оказалось то самое существо, что еще минуту назад было внизу, а затем внезапно исчезло из виду. Зацепившись крючковатыми ногтями за стену скалы, оно растянулось на ее каменистой поверхности, словно паук, и ядовито смотрело в глаза юноши.

– Я не…– только и успел произнести Горен, как вдруг, существо набросилось на него.

Совершив прыжок, оно схватило вурмека за плечи, и повисло на нём, пытаясь сорвать со скалы. Оторопевший Горен, отчаянно силился сохранить равновесие, но злобная тварь была слишком тяжелой, и он снова и снова сползал вниз. Когда до земли осталось не больше метра, нападавший неожиданно ослабил хватку. В ту же секунду юноша почувствовал сильнейший удар между лопаток и, сраженный резкой болью, разжал пальцы. С протяжным стоном, бессильный сопротивляться, он свалился к ногам существа.

Оба создания обступили лежащего на земле вурмека. Высокий выхватил из-за пояса нож и, поднеся его острием к лицу Горена, что-то резко выкрикнул на своём клокочущем языке. Но второе существо, словно желая удержать от дальнейших действий, отвело его руку в сторону, и негромко заговорило с юношей. Испуганный Горен был не способен что-либо произнести ему в ответ. Он не понимал ни единого слова, не знал, что этим созданиям могло быть от него нужно, и чем он мог так сильно их разозлить. Молча, он смотрел то на одного, то на другого, тщетно силясь разгадать смысл их слов. Видя, что от разговоров будет мало толку, высокий жестом остановил второго. Он что-то сказал, гневно тыкая пальцем в вурмека, после чего схватил его за шиворот и поднял на ноги. Подталкивая Горена в спину, он дал понять, что надо идти. Юноша подчинился и зашагал вперед, а существа, став по обе стороны от него, пошли рядом.

Они двигались неторопливо, следуя в сторону зеленых холмов. Путь под жарким солнцем по колкой россыпи камней и песка нисколько не утомлял мышеподобных созданий. Горену же, пленённому и измученному жаждой, идти было все тяжелее.

Внезапно, высокий остановился и указал второму на стоящий впереди валун. Отступив в сторону, он начал красться к камню, подбираясь к нему с тыла. В то же время, второй, сделав Горену жест оставаться на месте, стал аккуратно подходить к валуну с обратной стороны. Через минуту оба создания оказались стоящими друг напротив друга. Второй с силой подпрыгнул на месте, и когда он с топотом опустился на землю, высокий встал на колени и принялся торопливо рыть руками каменистую почву. В какой-то момент он резким движением запустил руку в вырытое отверстие и вытащил из него мелкое извивающееся животное. Высокий держал его за два длинных отростка идущих от макушки продолговатой головы и довольно улыбался. Второй тем временем снял с плеч мешок и вдвоем они быстро упрятали в него изворотливого зверька. Оказавшись в неволе, тот принялся неистово биться и пищать, но стих сразу же после того как высокий наотмашь ударил по мешку.

Горен никогда не видел подобной жестокости. Ему стало безмерно жаль несчастное существо. Однако он сам был пленником и, получив пинок в спину, был вынужден так же беспрекословно повиноваться и продолжил идти вперед.

Тэ́пелрунг.

Вскоре пустошь Волчьих Берегов осталась позади. Теперь перед Гореном лежала вздымающаяся холмами и окутанная пышностью зеленых трав земля. Существа вели вурмека по узкой протоптанной тропе, пролегающей в низине между взгорьями. Временами, они переговаривались и искоса поглядывали на своего пленника, а он делал вид, что не замечает этого, и не смотрел открыто в их сторону. Бесславное положение задевало гордость вурмека. Он не хотел, чтобы его уязвлённость заметили, поэтому как мог держал шаг ровнее и старался скрыть взращенную голодом слабость. И всё же, когда высокий скинул со спины мешок и откупорил привязанную к нему бутыль, вурмек невольно потянулся к ней рукой и еле слышно произнес:

– Пить.

Существа переглянулись. Высокий подошел к Горену и подал ему бутыль. Обрадовавшись, юноша схватился за спасительный сосуд и уже готов был благодарить своего пленителя, но тот, неожиданно, убрал руку в сторону. Вурмек застыл в недоумении. Заглянув ему в глаза, высокий ехидно улыбнулся. С демонстративной жадностью он сделал из бутыли несколько глотков и, смахнув стекающие со рта кали воды, заткнул сосуд пробкой. Горечь обиды комом подступила к горлу Горена, а на глаза предательски навернулись слёзы. В то мгновение его желание расплакаться было сильнее жажды и усталости. Сдавив вурмеку грудь, оно рвалось выплеснуться наружу, и окатить обидчика криком ярости и словами осуждения. Но он сдержался, понимая, что показав досаду, окончательно признает злобную тварь победителем. Возможно, глядя юноше в глаза, высокий прочел его мысли, однако так и не увидел от своего пленника ни гнева ни покорности. С ухмылкой отвернувшись, он перекинул мешок через плечи, и движением руки приказал вурмеку двигаться дальше.


Укрытая тенью низина петляла между холмами, как змея промеж камней. Она то поднималась выше и вела путников среди освещенных солнцем зарослей деревьев, то спускалась вниз к прохладной влажности долинных трав. В воздухе, между взгорьями, летали стайками мелкие черные птицы. Порой они со свистом и стрекотом проносились над головами путников, взмывали ввысь, а затем, стремительно падая, будто растворялись в зеленой поросли холмов. Земля этих мест была мягкая и жирная. Обласканные теплыми лучами солнца, щедро напитанные влагой, её травы блестели сочностью стеблей и ещё не высохшими с утра каплями росы. Но долгожданного источника воды, на который, спускаясь со скалы, так понадеялся Горен, нигде не было. Это обстоятельство всё больше тревожило его, усиливая и без того невыносимую жажду. Под припекающим солнцем, терпеть её было уже невозможно, и вурмек, в попытках хоть немного ослабить свои муки нашёл, пусть и не самый лучший, но вполне годный для этого способ. В моменты, когда существа увлекались беседой, он тайком срывал и засовывал в рот стебли травы, а после, пережевывая, вытягивал из них живительные капли влаги. Так он смог заглушить ноющее внутри страдание и немного прибавить себе сил. Но освобожденный от желания пить, Горен осознал, что последний раз видел пищу уже как целый день назад. Жажда сменилась голодом, и мысли юноши обратились к поискам утоления нового тягостного чувства.

Пройдя еще две мили пути, вурмек и существа оказались в небольшой лощине, взятой в кольцо цепью холмов. У основания каждого из них были вырыты отверстия в виде пещер, на входе в которые высели тяжелые деревянные двери. В самом центре поросшей травой и цветами долины располагалось озеро с выложенной по краю его берега каймой из гладких белых камней. Вокруг него, вблизи пещер, то здесь, то там по всей протяженности лощины сновало множество созданий, подобных тем, что пленили Горена. Здесь были существа обоих полов, разной крепости тела, всякого роста и возраста. Особенно среди них выделялись женщины. Они имели более мягкие черты лица, округлые формы тела и обилие украшений на волосах и конечностях. Руки некоторых из них были буквально увиты доходящими до предплечий плетеными браслетами, а волосы, отяжеленные обилием бусин, грузно свисали ниже пояса, вынуждая своих обладательниц держаться ровнее.

В отличие от тех, кто находился рядом с вурмеком, существа в лощине совершенно не выглядели воинственными. Радуясь солнечному дню, они занимались обычными житейскими делами, какие Горен мог наблюдать в своей деревне каждый день. Кто-то заносил в пещеру воду в глиняных сосудах, кто-то мирно беседовал, усевшись на траве, а дети с визгом и смехом носились вокруг озера. И ничто в этих созданиях не говорило о враждебности и злобе.

Горен и его сопровождающие подошли ближе. Заметив среди пришедших чужака, обитатели долины обступили их и с удивлением и опаской принялись разглядывать вурмека. Они наперебой задавали высокому вопросы, а тот, тыкая в Горена пальцем, что-то горделиво им отвечал. Когда расспросы прекратились, высокий махнул рукой, призывая всех расступиться, подтолкнул вурмека по направлению к одной из пещер и, под гул голосов и выкрики из толпы троица спешно удалилась.

У дверей пещеры их путь преградили двое охранников, облаченных в необычную громоздкую одежду и вооруженных длинными изогнутыми волной ножами. Подозвав высокого, они строго и с пристрастием принялись его допрашивать, а Горен, тем временем, любопытно всматриваясь, изучал их чудное одеяние. Деревянные щитки с резным орнаментом, сетчатые металлические рукава на вывязанных толстой нитью рубашках, замысловатые шапочки с удлиненными краями в области ушей- всё это внезапно напомнило вурмеку о незнакомце и камне, который он нашел в его шлеме.

«Наверняка, я упустил его в реке»,– с досадой, подумал юноша, незаметно просовывая руку в карман.

Камень был на месте. Несколько секунд Горен крутил его между пальцами, ощупывая каждую грань, а когда убедился, что тот не повреждён, оставил его, и аккуратно вытащил руку.

После недолгих переговоров с высоким стражи расступились, и путники вошли в двери. Внутри пещера оказалась широким тоннелеобразным коридором, постепенно уходящим под землю. Пол её, вымощенный уложенными в ряды галечными камнями, перетекал полукруглыми углами в идеально выровненные и осмоленные стены, а они, подобно арке, соединялись с потолком, который по всей его длине укрепляла туго натянутая металлическая сеть. По обе стороны с изгибов арочного потолка спускались подвешенные на кованых цепях светильники. Изготовленные в форме конических чаш, они были наполнены маслянистой жидкостью, которая бесшумно горела голубоватым пламенем, поднимающимся вверх яркими почти неподвижными языками. Там, где светильники висели по-два, в стенах коридора встречались небольшие дверцы. Рядом с каждой непременно стояли наполненное водой ведро и железный короб с вложенными в него незажженными факелами. На некоторых дверцах висели замки, другие были заперты засовами, а иные и вовсе стояли распахнутыми, открывая взору убранство находящихся за ними комнат.

Несомненно, Горен подозревал, что существа вели его к тому, кто заправлял землёй зелёных холмов. Он понял это по тому, как требовательно стражи допрашивали высокого у дверей пещеры и по тому, с каким трепетом оба существа шли в её стенах. Но вурмек не страшился этой встречи. Обустройство помещения, точность его элементов и по-хозяйски продуманные мелочи говорили о внимательном и разумном владельце. И это давало Горену надежду на то, что, выслушав, тот проявит к нему понимание и велит отпустить.


Коридор всё глубже уводил под землю. Прохлада и запах сырости, которые при входе в пещеру показалась Горену ненавязчивыми, становились всё более ощутимы. Юношу уже заметно знобило от пробирающего холода, и скоро он почувствовал, как кончики его пальцев, замерзая, начинают медленно деревенеть. По счастью, за очередным поворотом, выведя вурмека и существ к высокой двустворчатой двери, коридор кончился. Перед троицей снова предстала вооруженная стража. Едва заметив чужака, охранники в туже секунду выхватили из-за поясов ножи и направили их в сторону пришедших. Растерявшись от неожиданности, существа застыли без движения. Один из стражей строго выкрикнул что-то высокому, на что тот, сделав шаг вперед, вытянул руки перед собой, и продемонстрировал пустые ладони. Страж недоверчиво смерил его взглядом, а затем взмахнул ножом в сторону Горена, и заговорил, явно им интересуясь. Высокий произнес в ответ несколько фраз, подошел к юноше и напыщенно ухмыльнувшись, вытолкнул его навстречу к стражам. Оказавшись вплотную к ножу, ошеломленный Горен решил что его хотят убить. В испуге он отпрянул назад, но, не успев сделать и пары шагов, споткнулся о ноги высокого и, под хохот присутствующих, свалился на пол. Пока юноша приходил в себя и поднимался на ноги, высокий вновь заговорил с охранником. По его жестам было понятно, что речь идет о том, как существа встретили вурмека на Волчьих Берегах и вели его через холмы. Страж слушал рассказ высокого внимательно и, когда тот закончил, не стал торопиться его пропускать. Осмотрев существ с головы до ног, он потребовал сдать ножи и держаться от входа в отдалении, после чего скрылся за дверью, оставив своего напарника одного.

Спустя несколько минут, страж вернулся и жестом пригласил ожидающих пройти внутрь. Миновав двери, троица оказалась на пороге просторной, богато обставленной залы. Комната имела вытянутую овальную форму и ещё два входа по своему периметру, каждый из которых закрывали тяжелые расписные занавеси. Стены и потолок залы были украшены рисунками с изображениями диковинных животных и птиц. Между ними, переплетаясь и овивая каждый образ, тянулись тончайшие, кованые стебли, увенчанные мелкими, невероятно похожими на живые, листочками. В центре комнаты, в окружении возвышающейся каменной кладки, располагалась большая конусообразная чаша, наполненная горящим маслом. А на полу, посреди бархатных ковров и расшитых золотой нитью подушек, лежала волчья шкура. Направленная к входу морда зверя застыла в немом оскале. В свете пламени безжизненные глазницы, украшенныепурпурными камнями, зловеще поблёскивали, словно оживляя свирепое чудовище. На шкуре, вдавив её в пол, стояло большое, вырезанное из красного дерева кресло. Его сиденье и спинка были обиты тканью глубокого изумрудного цвета, а на боковинах подлокотников и в изголовье вырезан тот же орнамент, что и на щитках у стражей.

Войдя в комнату, существа, пленившие вурмека, удивительным образом переменились. Их горделивая бравада исчезла и теперь они стояли молча, вытянувшись во весь рост и лишь изредка переминаясь с ноги на ногу. А когда занавесь у одного из входов качнулась, они одновременно поклонились и так и остались стоять, не поднимая голов. На пороге залы появились двое. Это были создания, схожие с теми, что населяли лощину, однако их внешний облик значительно отличался от остальных. Одно из них, рослое и крепко сложенное, имело грубые черты лица, выдающие в нем мужчину. Но при этом, его присборенные и подшитые кружевом одежды больше напоминали женское выходное платье, чем сбивали вурмека с толку и повергали его в изумление. Второе создание изрядно походило на дряхлого истощенного старика, обмотанного до пят отрезом простой ткани. Точно завязанное в узел его высохшее тело, казалось, было раздавлено нависающим над ним спинным горбом. Длинные пряди седых волос, тонкие и иссаленные, почти полностью закрывали лицо старика и оттого придавали ему еще более гадкий и пугающий вид.

Первый окинул визитеров недолгим взглядом и с важным видом зашагал к креслу. Старик проследовал за ним. Держась немного позади и опираясь на палку, он двигался медленно, коротко шаркал ногами и покряхтывал. У кресла мужчина в платье подобрал полы своего одеяния и, вальяжно усевшись, взмахнул рукой в сторону вурмека. Высокий тут же выпрямился, сделал несколько чеканных шагов вперёд, поклонился и заговорил. А старик направился к Горену. Приблизившись к вурмеку, он наклонил набок голову и, выглядывая в щель между прядями волос, принялся внимательно его рассматривать. От этого взгляда юноше стало не по себе. Он попытался отстраниться от любопытного старика, сделав шаг назад, но тот внезапно схватил его за руку и произнёс сиплым женским голосом:

– Еще один храбрый житель старого леса.

Горен невольно вздрогнул и, одернув руку, отступил в сторону.

– Не такой уж и храбрый,– с сарказмом добавил старик и ехидно захихикал.

Его насмешка задела вурмека. Расправив плечи и уверенно, с некоторой долей напускного презрения, он взглянул на старика так, будто перед ним было нечто совершенно никчемное. Но это не произвело никакого впечатления. Старик продолжал всматриваться и желчно посмеивался.

Внезапно он замолчал, опять ухватил Горена за руку и произнес:

– Пойдем-ка со мной.

Уводя за собой юношу, он побрел в направлении кресла. Вурмек не стал противиться. Над ним уже достаточно посмеялись и сейчас ему отчаянно хотелось доказать, что он не трус.

Старик подвел Горена к подушкам, что лежали рядом с креслом.

– Моё имя Ума́нта,– сказал он, усаживаясь,– Я – хранительница рода сурици́тов, в чьих владениях ты сейчас находишься. Эти холмы и все земли от границ Камней Зверя до Морских Врат принадлежат Десу́ру- верховному сурициту, нашему правителю. Ты в его доме и должен показать своё почтение. Поклонись владыке, как это сделали Ре́ин и его сын Эгли́с, которые привели тебя сюда.

Вурмек робко поклонился сидящему в кресле сурициту. Однако Десур даже не взглянул на юношу. Он лишь слегка приподнял кисть руки, дав понять, что заметил его, и продолжил разговор с Реином. Это еще больше смутило Горена. В Вурмекском Лесу правителей не было. Поэтому бывать в их домах и отдавать поклоны ему раньше не доводилось. Как отнестись к надменности владыки юноша не знал. К тому же, то обстоятельство, что он принял хранительницу за старика, придавало ему ещё больше неловкости. Вурмек стоял в замешательстве, озадаченно глядя перед собой.

– Ты можешь сесть,– вновь заговорила Уманта,– Почести соблюдены, и теперь я хочу узнать, кто ты и как оказался в наших краях.

– Меня зовут Горен,– усаживаясь, ответил юноша,– Я родом из леса, что стоит за Этоей. И появление моё здесь случайно. Вчера ночью, убегая от филина, я упал в реку. Она вынесла меня на Волчьи Берега. В тех землях на меня напали волки, и я спасся от них, забравшись на скалу. Там-то меня и схватили двое ваших мужчин. И вот я здесь.

Хранительница беззубо улыбнулась и, с прищуром глядя на вурмека, сказала:

– Короткая история, но интересная, хоть и звучит незамысловато. Выходит, Горен, что ты многое пережил за последние сутки, и здесь оказался совершенно случайно,– она замолчала, обдумывая сказанное, и продолжила,– Но всё же, что делал вурмек, в чьих традициях не высовывать носа за пределы старого леса, рядом с рекой, да еще и ночью?

Горен замялся. Рассказывать историю о камне и ссоре с братом ему не хотелось. И он соврал.

– Днём раньше я потерял у границ леса ценную для меня вещь,– сказал он,– Вечером отправился на ее поиски и за делом забыл о времени. Когда же я вышел на окраину, было уже темно. Залюбовавшись полной луной, я не заметил, как оказался уже далеко. В тот момент на меня и напала огромная птица.

– Как же тебе удалось от неё ускользнуть?– спросила старуха.

– Я скрылся на дереве,– ответил Горен.

Уманта уже собиралась задать следующий вопрос, но вурмек опередил её и спросил первым:

– Зачем меня пленили, ведь я не сделал ничего плохого?

Хранительница бросила на Реина короткий неодобрительный взгляд и сказала:

– Возможно, Реин увидел в тебе опасность для сурицитов или решил, что ты можешь оказаться нужным правителю. В любом случае, Горен, ты здесь. А это значит, что тебе дважды удалось избежать смерти. Останься ты в одиночестве и без оружия в Камнях Зверя, мы бы с тобой сейчас не говорили.

Она глубоко вздохнула и, немного помолчав, продолжила:

– В этом мире ничего не происходит по воле случая, юноша. Вот и твоё появление здесь не случайно. Ты думаешь, что был просто неосторожен, засмотревшись на луну, а потом река каким-то совершенно нелепым образом вынесла тебя к Камням Зверя. Уверен, что бежал от волков к нашим землям, потому что больше некуда было бежать? Или случайностью явилось то обстоятельство, что поход Реина и Эглиса в земли волков совпал с твоим появлением в них?

Горен удивленно уставился на Уманту.

– Ты здесь не просто так,– снова заговорила старуха,– И я убеждена, что причины, по которым судьба заставила тебя покинуть старый лес, имеют не малую важность.

После этих слов, она поднялась с подушек и подошла к креслу владыки. Увидев её рядом с собой, Реин тут же отступил назад и вернулся к Эглису, терпеливо ожидающему на входе в комнату. Уманта приблизилась к Десуру и вполголоса заговорила с ним на языке сурицитов. То и дело, посматривая в сторону вурмека, правитель и хранительница принялись оживленно спорить, и Горену даже стало казаться, будто Десур был не согласен с тем, что ему говорила старуха. Но, вскоре владыка покорился ее настойчивости, обозначив это кивком головы. Когда разговор был окончен, Уманта подозвала к себе Эглиса. Сурицит подошёл к ней, поклонился, торопливо снял с плеч мешок, и вытащил из него изворотливого зверька. Осмотрев животное, старуха довольно улыбнулась. Она выхватила его из рук Эглиса и, направившись к одному из входов, произнесла:

– Поднимайся Горен, ты пойдешь со мной. Правитель Десур освобождает тебя.

Слова хранительницы очень обрадовали вурмека. Однако, как бы не хотелось ему поскорее покинуть залу, он понимал, что должен выразить благодарность владыке. Горен поднялся и, подойдя к креслу Десура, отдал поклон. И, хотя и в этот раз правитель не удостоил его взглядом, юноша не обратил на это никакого внимания. Он, наконец, мог избавиться от общества Реина и Эглиса, и неприязнь Десура была для него не так уж важна.

Через мгновение Горен и Уманта скрылись за тяжелой занавесью, покинув стены залы, и тут же оказались в небольшой слабоосвещенной комнате. Убранство её значительно отличалось от того, что вурмек видел минуту назад. Здесь не было ни украшений, ни богатых ковров, ни мягких подушек. Пол и стены комнаты были мозаично выложены разносортным камнем и кусочками породы, похожей на цветное стекло, а из мебели стояли только простая кровать, стол и несколько стульев. Единственное, что делало это помещение, схожим с залой, это стоящая в центре чаша с горящим маслом, и еще два выхода, также закрытых занавесями. Над чашей, спускаясь с потолка, на металлической проволоке был подвешен крюк, а у окружающей её каменной кладки, нагромождены котелки, горшки и прочая кухонная утварь.

– Ну, и что же ты остановился?– спросила Уманта застывшего в дверях вурмека,– Проходи, садись у огня. Лето отступает, и вечера стали холодные.

Горен взял стул и, присев у очага, робко спросил:

– Не могу ли я попросить у вас немного воды? С того момента, как я оказался на Волчьих Берегах, мне не удалось встретить ни одного источника.

– Волчьи Берега…– пробормотала старуха, взяв со стола глиняный сосуд с водой,– Я уже и забыла, как вурмеки зовут каменные земли волков. Волчьи Берега…

Хранительница отдала сосуд юноше и присела на стул напротив него. Она подняла вверх руку со зверьком и, крутя им из стороны в сторону, принялась внимательно его осматривать.

– Тэпелрунг- земли в которых ты находишься,– произнесла она,– Всегда славились своими реками и ручьями. Но все они протекают по ту сторону холмов и берут начало у Морских Врат. Ты же двигался от Камней Зверя, потому и не нашел воды.

Подтянув к себе один из котелков, Уманта расположила его в ногах и взяла лежащий на кладке нож. Не успел вурмек произнести и звука, как старуха резким движением перерезала зверьку горло. Горен вскочил со стула и в ужасе отпрянул к стене. Он впервые видел убийство и всю его страшную суть. Еще несколько секунд зверек хрипел и извивался, но потом его тельце обмякло, и он безжизненно повис в сжимающей его руке Уманты.

– Зачем вы это сделали?– едва слышно произнес юноша.

– Ценой своего недолгого существования на Земле этот цинпри́д продлит жизнь Де́е, единственной дочери Десура,– ответила хранительница,– Девочка унаследовала неизлечимый недуг своей матери и теперь, когда владыка потерял любимую женщину, он может лишиться и дочери. Лишь одно поддерживает жизнь Деи – это цинприды.

Хранительница перевернула зверька вниз головой, и багряные струйки крови из его горла потекли в котелок.

– Это чудовищно!– прошептал Горен.

Уманта подняла на него глаза и сказала:

– Жизнь вурмеков в старом лесу наверняка чиста и невинна, но за его пределами мир богат как на прелесть, так и на мерзости. И ты должен знать, что не все существа, живущие в нём, питаются грибами и орехами. Кто-то ест мясо убитых животных и птиц, кто-то питается водными тварями, а кто-то не откажется закусить и тобой. И, непременно, найдется тот, кто захочет убить тебя без всякой на то причины.

Горен брезгливо наморщил лицо.

– Разве что-то мешает всем существам есть, то, что дают растения?– спросил он,– Разве мало на Земле грибов, плодов и ягод? Для чего убивать живых?

– Ты прав,– ответила хранительница,– И вместе с тем не прав. Многим созданиям не прожить без мяса. Они просто погибнут, питаясь одними растениями. Сурицитам приходиться ловить и убивать птиц и мелких зверьков. У нас нет другого выхода. В теплое время года мы собираем семена и орехи и складываем их в амбары. Когда же наступают холода, двери пещер закрываются до самой весны. Биение сердец сурицитов замедляется, и мы живем в полусне, пока тепло не разбудит нас. На одних орехах нам не удалось бы выжить. До спячки мы отъедаемся мясом. Да, это правда, как бы неприятно она для тебя не звучала.

Уманта договорила, поднялась со стула и, прихватив с собой сосуд с водой, скрылась за занавесью одного из выходов. Горен облегченно вздохнул и вернулся к очагу. Он отодвинул стул подальше от оставленных на полу капель крови и стал терпеливо ожидать возвращения хранительницы. Но звуки, раздающиеся за занавеской, мучили его сознание, рождая в голове самые страшные картины. Ему казалось, что он слышит скрип лезвия ножа по камню и плеск воды, а затем шепот и опять скрежет металла.

Внезапно занавеска качнулась. В комнату вошла Уманта. В одной руке она держала котелок, а в другой глиняный кувшин. Тельца зверька словно и не бывало. Хранительница подвесила котелок на железный крюк над огнём, и вышла с кувшином в залу. Горен остался один, и дурные картины в воображении сменились мыслями о еде. В тишине пустой комнаты, голодное урчание его живота становилось всё громче, навязчиво напоминая вурмеку о том, что уже нестерпимо долго у него во рту не было ни крошки. Ему представился горячий грибной суп с соленой маковой лепешкой, и он вспомнил о Балии. Тоска о ней с новой силой сдавила ему грудь. В памяти вурмека всплыл тот тягостный сон, что взбудоражил его на Волчьих Берегах и он явственно ощутил, как сильно ему не хватает матери. Он представил, как обнимает её, и как она по привычке перебирает его рыжие волосы своими теплыми пальцами, бормоча на ухо что-то ласковое.

– Ты, наверное, проголодался,– вдруг прорезал тишину голос Уманты.

– Я… наверное…я…,– невнятно пробормотал Горен, пытаясь собраться с мыслями.

Хранительница подошла к столу, одернула полотенце, скрывающее под собой глиняную миску, и сказала:

– Сегодня утром я приготовила вкуснейший пирог с земляной грушей. Тебе непременно понравится. Бери стул и подходи к столу. Уж что-что, а земляные груши в вашем старом лесу точно не растут.

Горен будто не слышал Уманту и, рассеянно глядя сквозь неё, продолжал сидеть на месте.

– Что с тобой?– подбоченившись и щуря левый глаз, пробурчала старуха и, немного помолчав, добавила,– Сейчас не время грустить, Горен, совсем не время. Какой бы не была причина твоей печали, избавиться от неё, высиживая время на стуле, не удастся. Ты прошел не малый и трудный путь, поэтому сейчас нужно проявить к себе уважение. Начни с хорошего ужина и теплой постели. Ты не поверишь, насколько более ясным станет решение проблемы, когда ты насытишься и поспишь.

Слова хранительницы приободрили вурмека. Он подошел к столу и уселся напротив миски с нарезанным пирогом.

– Ты когда-нибудь пробовал сквашенное молоко лисицы?– спросила Уманта,– Уверена, что нет.

Горен испуганно посмотрел на неё.

– Нет, нет. Я бы не предложила тебе ничего из того, что ты не стал бы есть,– поспешила успокоить его хранительница,– Лисицы не очень- то плодовиты, но молока у них всегда вдосталь. Мы частенько встречаем их, лакомящихся птицами, что попадают в расставленные нами ловушки. Кружка молока- справедливая плата за сытый живот. Ты со мной согласен?

Вурмек улыбнулся и притянул ближе к себе миску с пирогом.

– Я налью тебе немного,– сказала Уманта, наполняя его кружку белой жидкостью из кувшина,– Поверь, вкус этого молока придется тебе по душе, и ты не раз попросишь меня подлить еще.

Она улыбнулась Горену, взяла со стола длинную деревянную ложку и пошла к очагу. Варево в котелке кипело и булькало. Старуха несколько раз перемешала его и, зачерпнув немного жидкости в ложку, попробовала. Затем она взяла небольшой берестяной короб, подобный тому, в котором вурмеки хранят нитки и, зацепив из него щепотку какого-то порошка, посыпала им содержимое котелка. Жадно уплетая пирог, Горен с любопытством наблюдал за действиями Уманты, а когда она отошла от очага, спросил:

– Откуда вы знаете о вурмеках?

– От вурмека, конечно,– ответила хранительница, усаживаясь за стол.

Горен уставился на неё в недоумении.

– Да, да, не удивляйся,– улыбнулась старуха,– Кто же еще мог рассказать мне о старом лесе и его обитателях? Ведь никто, кроме вурмеков там не бывал,-она скрипуче рассмеялась, с хитрецой посматривая на Горена,– Не думаю, что тебе будет интересна эта история,– снова заговорила Уманта.

– Интересна!– перебил её вурмек,– Очень интересна. Пожалуйста, расскажите, прошу.

Старуха вновь деловито подбоченилась и произнесла:

– А ты настойчив. И это совсем не плохо. Я расскажу тебе о моем знакомстве с вурмеками, но сделаю это тогда, когда ты покончишь с ужином и уляжешься спать.

С этими словами Уманта принялась расстилать стоящую рядом со столом кровать. Юноша же, в предвкушении захватывающей истории, наскоро набивал щеки остатками пирога.

– Славная будет для тебя сказка на ночь, – засмеялась Уманта, подбивая подушку,– Когда то я рассказывала эту историю юному Десуру. Теперь твой черед её послушать.

Завершив трапезу, вурмек снял башмаки и юркнул под большое полотняное одеяло.

Хранительница села на край кровати рядом с ним и начала свой рассказ:

– Всё это произошло очень давно, в ту пору, когда я была ещё молода. Тогда в Тэпелрунге правил Фела́й- сводный брат моей матери, мудрейший из царей и необыкновенно добрый сурицит. Моя мать- Или́да- была ведуньей при правителе, и все решения Фелай принимал с её одобрения. Так было и в тот день, когда появился вурмек. Была весна, в наших краях это сезон дождей. Земля напитывается влагой после долгого зимнего застоя. С самого утра, не переставая, лил дождь. Как ни странно, это лучшее условие, чтобы сурициты могли найти пропитание в едва проснувшейся природе. В тот день мужчины, как и принято, в сезоны дождей, отправились к Камням Зверя за земляными червями. Там, за завесой дождя они и увидели схватку волка и маленького отважного существа. Он сражался смело, как сражается тот, кто яростно любит жизнь. В его руках был лишь деревянный шест- тонкая палка, с какой мальчишки гоняют лис у холмов. А его противник обладал огромной мощью и четырьмя десятками острых как лезвия зубов. И всё же, маленький вурмек не испугался волка. Когда сурициты подоспели к нему на помощь, рука его во всю длину была в пасти зверя. Волк хрипел и харкал кровью. Вурмек убил его. Он проткнул его глотку изнутри этой ничтожной палкой! Он сделал то, о чем большинство воинов- сурицитов до сих пор могут только мечтать! Вурмек убил царственного зверя!– старуха замолчала и обвела взглядом комнату,-Сурициты принесли его сюда, окровавленного и лишенного чувств,– снова заговорила она,– Моя мать предрекла найденному созданию важную роль в судьбе мира и суеверный Фелай принял решение оставить его в Тэпелрунге. Илида зашила раны вурмека и велела мне быть с ним рядом, пока он не поправится. Я сидела у его кровати дни и ночи, поила его отварами из трав и перевязывала раны. Время шло, и вурмек поправлялся. К тому моменту, как он смог выйти из пещеры, я уже немного знала о нем. Я узнала его имя, откуда он и чем жил в старом лесу. Он рассказал мне и о бытии вурмеков. И обо всём этом я узнала из его рисунков,– Уманта, смеясь, всплеснула руками,– Да, да! Каждый день он рисовал мне картины своей жизни куском угля на берестяном полотне. Я была готова скоблить до чиста этот кусок коры, раз за разом, лишь бы узнать о вурмеке что-то еще. И только одно он не спешил мне поведать, как бы я его не просила. Он так и не рассказал, как попал на этот берег Этои,– хранительница вновь замолчала и продолжила с глубоким вздохом,– Его звали Онёбус. По меркам ваших лет, он был зрелым мужчиной. По крайней мере, так он сказал, и у меня не было никаких причин ему не верить. Онёбус был удивительный, молчаливый, постоянно пребывающий в раздумьях и о чем-то мечтающий. Многим здесь он казался странным, смешным чужеземцем, который улыбался каждому встречному, чудаком, любящим блуждать в одиночестве на закате. Я же видела в нём загадку, которую мне не хотелось разгадывать. Именно этим Онёбус и был замечателен. Он был сложный, не отличался открытостью и болтливостью. Да, этот вурмек любил помолчать. И, собственно, ему мало, о чём можно было рассказать сурицитам, не понимавшим ни одного его слова. Однако, я бесконечно донимала Онёбуса просьбами научить меня вурмекскому языку. Ведь он открывал передо мной возможность узнать моего нового друга. И Онёбус учил меня. Слово за словом, я начала понимать его. Спустя несколько месяцев, я могла свободно говорить с вурмеком, а по завершении года ваш язык перестал быть для меня чем-то неизведанным. Сурициты продолжали считать Онёбуса сторонящимся общения чудаком. Но для меня приоткрылся огромный мир его души, и я точно знала, что он не тот, кем кажется остальным. Единственным, кто разделял моё мнение, был Фелай. Он говорил с Онёбусом, и я переводила слова одного другому. Правитель и вурмек сблизились. Они обсуждали многое и многим делились. Невольно, я стала доверенным лицом Фелая, ведь мне довелось узнать тайны Тэпелрунга, сокрытые от простых сурицитов. В один из тех далеких дней, осенним утром, со стороны Морских Врат явился нотмульский вестник с посланием для Фелая. В нем говорилось о рождении наследницы Великого Царя Ка́врия. Владыка был очень рад и поспешил с вестью к Илиде. Но моя мать не разделила его радости. Укрывшись в покоях Фелая, и не допуская в них никого, они долго о чем-то говорили. А, когда беседа была окончена, и правитель вышел, лицо его выражало глубокую обеспокоенность и тревогу. Никто тогда не посмел расспрашивать Фелая о причинах его волнений. Но, на следующий день, он велел собрать дары для Каврия и объявил о предстоящем походе в земли Великого Царя. Вурмека решено было взять с собой, а мне велели остаться здесь. Они покинули земли Тэпелрунга на рассвете. Это был последний раз, когда я видела Онёбуса. Фелай вернулся домой через два месяца. Но вурмека с ним не было. Правитель сказал, что тот простился с ним на обратном пути и остался в песках Коами. Больше Онёбус не появлялся в наших краях. Что с ним стало, и почему он не захотел возвращаться не известно. Я много думала о том, что могло произойти, но так и не нашла для себя ответа.

Уманта закончила свой рассказ. Несколько мгновений она сидела в безмолвии, глубоко вздыхая и задумчиво глядя в пол. Затем она улыбнулась, посмотрела на Горена и произнесла:

– И сейчас, спустя столько лет, в моей жизни опять появляется вурмек. Что это, если не судьба?

Горен ничего не ответил хранительнице. Он ещё не спал, но уже проваливался в сон. Опасности были позади, двери под охраной, а вокруг вурмека возвышались стены, закрывающие его от непогоды. Горен был сыт, и чувство жажды больше не терзало его тело. Теперь он мог позволить себе не думать ни о чем и просто уснуть.

Старуха ещё некоторое время смотрела на засыпающего вурмека, а потом поднялась с кровати и тихо вышла из комнаты.


Весь следующий день Горен провел в обществе Уманты. С самого утра она водила его по долине, знакомя с сурицитами и их обычаями. Хранительница провела его по коридорам каждой из пещер, рассказывая по пути обо всех исторических и знаковых событиях в судьбе Тэпелрунга и его народа. Всякий раз, когда на пути Горена и Уманты встречался кто-либо из обитателей долины, старуха непременно останавливала его и с любовью и восторгом рассказывала о присущих этому сурициту достоинствах. За день Горен не встретил никого, кто явился бы простым обывателем в этих землях. О любом суриците Уманта отзывалась с необыкновенной теплотой. Каждого она знала по имени и могла рассказать историю его рода. Всего за один день хранительница познакомила вурмека с бытом и порядками, царящими в Тэпелрунге. Некоторые из них напоминали Горену вурмекский уклад, некоторые удивляли и даже отталкивали. Юноша узнал, что сурициты, за исключением царственных особ, живут большими семьями по десятку особей в каждой, располагаясь в отдельных тесных комнатках пещер. Главой в этих семействах считалась самая взрослая женщина. Она управляла домом, назначала обязанности и была освобождена от всякого физического труда. Самый старший из мужчин отвечал за нравственное воспитание младших членов семьи. Молодые мужчины обучались воинскому искусству и служили правителю в составе армии. Юные женщины следили за чистотой в жилище, шили одежду, а по достижению зрелости должны были принести в семью потомство. Последнее из перечисленных обязательств смутило вурмека, но Уманта поспешила объяснить, что сурициты не женятся и могут заводить детей от любого, кто им приглянулся. Такое объяснение не успокоило Горена, ведь он был рожден от любви и жил в её окружении изо дня в день. Он и представить себе не мог, что где-то может быть по-другому.

– Ты и не должен быть согласен с чужим укладом,– успокаивала его хранительница,– Как бы то ни было, ты живешь так, как велят твои собственные сердце и разум. Порядки Тэпелрунга формировались на протяжении многих веков, как и порядки старого леса. Не думай о сурицитах плохо. Просто посмотри на нас без предубеждений. Мы живём в ладу между собой и не вредим окружающим. Что ещё нужно для счастья?

Какими бы странным не показались Горену семейные традиции сурицитов, он не мог ни спорить с Умантой, ни разделить её взглядов. Вурмек был молод. Вопросов к жизни у него было гораздо больше, чем ответов, и рассуждения хранительницы только еще больше всё запутывали. И тогда он принял самое разумное решение: отложить новый, неприятный для него вопрос и вернуться к нему тогда, когда будет готов на него ответить.

До самого вечера вурмек и хранительница бродили по округе, останавливаясь то тут то там, осматривали строение ветвистых коридоров пещер и по долгу засиживались в гостях у сурицитских семьей. Когда каждый угол был исследован, и все имена названы, Уманта с чувством выполненного долга повела Горена к озеру. Они расположились на траве, недалеко от берега и, любуясь отражением вечерней зари в воде, обсуждали прожитый день.

– Сколько времени мне позволено провести в Тэпелрунге?– спросил Горен.

– Столько, сколько ты пожелаешь, мой друг,– с улыбкой ответила ему хранительница.

Горен рассмеялся.

– Тогда, зачем же мы так спешили?– сказал он через смех,– Ведь я не говорил, что собираюсь уходить.

Уманта рассмеялась в ответ, а после взяла вурмека за руку и произнесла:

– Я хочу, чтобы ты узнал всё о нас; хочу, чтобы ты нас понял. Мало жить одним маленьким мирком вурмеков. Нужно стремиться узнать всякую душу и тогда перед тобой откроется весь Мир.

Хранительница замолчала, и некоторое время внимательно смотрела Горену в глаза.

– Ничто не может быть прекраснее жизни, как она есть,– вновь заговорила она, указав рукой на маленького сурицита, сидящего на берегу озера с травяной лепёшкой в руке,– Многие видят чудеса в загадочном сиянии звёзд, в цветных северных огнях на небе, или ищут их в колдовстве магов. Но волшебство гораздо ближе. Появление живого существа, его жизнь и даже момент ухода – есть великое волшебство. Жизнь не так длинна, чтобы медлить с её познанием. Мне не известно, как скоро ты покинешь Тэпелрунг. Пока ты здесь, я тороплюсь рассказать о нём всё.

– Я бы с удовольствием задержался в ваших краях еще на несколько дней,– ответил Горен, осматриваясь по сторонам,– Если Десур не выгонит меня из долины, как загостившегося бездельника.

На этих словах вурмек и Уманта весело рассмеялись.

– О, тебе не стоит беспокоиться о правителе, Горен,– лукаво хихикая, сказала старуха,– У него не будет повода уличить тебя в безделье. Ведь, в Тэпелрунге каждому найдется занятие по душе. Взять хотя-бы завтрашний выход мужчин за птицами. Ты можешь отправиться с ними.

– Нет,– смутился вурмек,– Пожалуй, я не готов участвовать в подобном деле.

Хранительница отмахнулась рукой.

– Ах да, я и забыла!– сказала она,– Ну, ничего. Вчера я слышала, как кухарка Десура давала распоряжение прислужникам раздобыть речных ракушек к завтрашнему ужину правителя. У тебя есть привязанности к ракушкам?

Горен улыбнулся и ответил с некоторой неуверенностью в голосе:

– Думаю, что нет. Признаться, я их никогда не встречал.

– Прекрасно!– всплеснув руками, сказала Уманта,– Завтра я договорюсь с прислужниками и сообщу тебе, когда они соберутся выходить. А сегодня мы с тобой должны хорошенько подкрепиться. Я попросила кухарку приготовить для тебя ореховую кашу из крупы маниийского корня на лисьем молоке. Ты оценишь! Кухарка Десура лучшая из всех виденных мною за двести пятьдесят лет. Так приготовить маниийскую крупу не умею даже я!

И старуха опять закатилась скрипучим смехом.

– Это хорошо, что вы вспомнили об ужине,– сказал Горен,– Я уж и не знал, как намекнуть, на то чтобы перекусить.

– Тогда помоги мне встать, юноша, и пойдем, отведаем сказочной каши,– ответила Уманта.

Опираясь на руку вурмека, старуха поднялась, и они неспешно зашагали в сторону пещеры правителя.

По дороге хранительница рассказала, что ужин будет накрыт в обеденной зале Десура и что подобную честь он оказывает только особым гостям. Она предупредила Горена о беседе, предстоящей за трапезой и о расспросах, неизбежно последующих со стороны владыки. Но юношу это нисколько не взволновало. За день он изрядно проголодался и был готов говорить с кем угодно и о чем угодно, лишь бы на сытый желудок.

На входе в обеденную залу вурмека и Уманту встретила кухарка. Это была довольно упитанная розовощекая сурицитка средних лет, одетая в многослойное кремовое платье, подпоясанное фартуком. Она приветственно кивнула головой и проводила гостей за длинный богато накрытый стол. Предложив им расположиться по обе стороны от кресла владыки, стоящего во главе стола, она откланялась и удалилась. Вскоре к Горену и хранительнице присоединился и сам правитель Десур. Он был приветлив, учтив и, казалось, даже рад юноше. Первым делом владыка поинтересовался самочувствием Горена, а затем предложил ему отужинать специально приготовленными по такому случаю кушаньями. Вурмеку не терпелось поскорее приступить к трапезе, однако, несмотря на свой привлекательный вид, большинство из представленных на столе блюд вызывали у него сомнения. Он хорошо запомнил слова Уманты о предстоящей зимовке сурицитов, и всё ещё не забыл несчастного цинприда. Между тем, среди тарелок с мясными яствами, юноше всё же удалось разглядеть котелок с расхваленной хранительницей маниийской кашей, вазочки, наполненные ягодами, и кувшин со сквашенным молоком.

Пока Горен с аппетитом поедал ужин, Десур расспрашивал его об обитателях леса и их жизни. Юноша рассказывал о вурмеках с большой охотой и, стараясь удивить владыку, даже позволил себе несколько приукрасить действительность. Так, например, он поведал выдуманные истории о том, как в одиночку спасал поросёнка из Комариного Болота и как помог укрыться сестрам от рассвирепевших диких пчел в сосновых корнях. Десур был в восторге от услышанного, а Уманта хитро поглядывала на завравшегося вурмека и улыбалась. Углядев явную заинтересованность правителя, Горен поспешил предложить ему посетить Вурмекский Лес, но Десур постарался вежливо уклониться от ответа на приглашение. Позже хранительница разъяснила вурмеку, что согласно закону Невмешательства, посещение земель, подобных Вурмекскому Лесу, возможно только по особому приглашению от главенствующего в тех краях лица. В лесу такового не было, да и сами вурмеки издавна славились как народ замкнутый и не желающий общения со внешним миром. Горен не мог с этим поспорить. Кому, как ни ему, было доподлинно известно, с каким усердием вурмеки укрываются от всего, приходящего извне.

Ужин был завершен. Откланявшись, юноша пошел в комнату Уманты. А сама хранительница отправилась к прислужникам Десура, чтобы договориться о предстоящем выходе за речными раковинами.

На следующий день Горена разбудили звуки шаркающих шагов по комнате. Это Уманта ходила у стола, собирая для него съестное в мешок.

– Проснулся?– спросила она наблюдавшего за ней вурмека,– Если нет, то просыпайся. Ты славно поспал сегодня. Время уже к обеду. И, если ты ещё хочешь узнать, что такое речные раковины, то надо поторопиться. Тебя не станут ждать.

Вурмек кивнул головой.

– Поднимайся поскорее,– продолжила хранительница,– Когда будешь готов, выходи к озеру. Прислужники собираются там в полдень. Да, и не забудь взять с собой мешок, что я тебе приготовила.

– А что в нём?– спросил вурмек.

– Ячменная лепёшка, немного сыра и вода,– ответила Уманта и вышла из комнаты.

Горен поднялся с кровати, торопливо оделся и, схватив мешок, поспешил на улицу.

День выдался пасмурный и сырой. Небо затянуло тучами, и мелкая промозглая морось вот-вот должна была перейти в проливной дождь. На берегу озера вурмека уже ожидали сурициты. Их было шестеро. Они смеялись и о чем-то весело говорили. Каждый держал в руках сетчатую сумку и приспособление, по виду похожее на серп жнеца. Приблизившись, юноша кивнул в знак приветствия. Прислужники доброжелательно улыбнулись ему в ответ и продолжили разговор. Поддержать их беседу Горен не мог, поэтому стоял, молча гадая, о чем идет речь. Сурициты явно ждали кого-то ещё. И каково же было удивление вурмека, когда в дверях пещеры показался вооруженный сетчатой сумкой Реин. Увидев его, прислужники прервали беседу, и пошли к нему навстречу. Недолго думая, юноша последовал за ними. Он знал, что отказываться от похода было нельзя, как знал, что Уманта не могла отправить его вместе с Реином. Вурмек был почти уверен в том, что злобный сурицит намеренно ввязался в поход, чтобы глумиться над ним. Реин поприветствовал присутствующих и, бросив на Горена презрительный взгляд, скомандовал выдвигаться. Отступать было поздно. Изобразив на лице полную невозмутимость, юноша отправился следом за прислужниками.

Пройдя через долину, вурмек и сурициты обогнули один из холмов и, следуя друг за другом, пошли по протоптанной в низине тропе. Мелкий моросящий дождь так и не перерос в ливень, а незаметно сменился туманом, утопив взгорья Тэпелрунга в густой молочной дымке. Боясь отстать, Горен шёл вплотную за последним сурицитом в ряду и держал шаг, но вымокшая в измороси трава предательски скользила под его ногами, и постепенно вурмек оказался оторванным от остальных. Окруженный туманом, ориентируясь лишь по обрывкам доносящихся голосов, он двигался почти наугад. Прислужники уходили всё дальше, их речь становилась тише, и юноша понял, что ему придется просить сурицитов остановиться. Мысль об этом вызвала в нём бурю раздражения к самому себе. Выбора не было, и Горен громко крикнул вдогонку уходящим прислужникам. Чуть слышное эхо отозвалось ему в ответ и смолкло, поглощенное оглушающей тишиной. Вурмек остановился. Стараясь не пропустить ни шороха, он прислушивался к безмолвию долины, в ожидании шагов. Внезапно, из тумана появилась рука, схватила Горена за отворот сорочки и втянула его в молочную дымку. Юноша оказался стоящим рядом с одним из прислужников. Сурицит дружелюбно улыбнулся. Жестом он предложил вурмеку пойти перед ним и тот несмело зашагал вперед. Они быстро догнали остальных прислужников и, присоединившись к ним, пошли во главе ряда. Реин встретил появление Горена ухмылкой на лице и ядовитым смешком. Нарочно выбрав для себя место в ряду позади юноши, он то и дело посмеивался, когда тот оступался или скользил по мокрой траве. Но вурмек упорно делал вид, что не замечает этого и не ввязывался в ссору.

Сурициты и Горен миновали очередную расщелину между холмами, и вышли к реке. Окутанная дымкой, она пролегала по долине узкой извилистой лентой и уходила далеко за горизонт, исчезая в густом облаке тумана. На берегу, прислужники опустили сумки на землю и принялись неторопливо раздеваться. Горен уверенно последовал их примеру, однако, когда понял, что придется снять с себя всё до последнего, в растерянности остановился. Тем временем, сурициты, бросив вещи на берегу, отправились к воде. Единственным, кто остался рядом с вурмеком, был Реин. Он явно задумал какую-то подлость и нарочно медлил, выжидая, когда юноша спустится к реке. Отважившись, Горен, всё же снял последнюю деталь своего костюма и поспешил за сурицитами. На краю берега он остановился и нерешительно посмотрел вниз. Сквозь прозрачную воду виднелись донные камни и редкая поросль ярко зеленых водорослей, подрагивающих от неторопливого течения.

Первым в реку вошел прислужник, что вел вурмека. Спрыгнув с берега в воду, он оказался стоящим в ней по грудь. Лицо Горена заметно прояснилось. То обстоятельство, что река была неглубокой, явно придало ему храбрости. Ведь одна только мысль о погружении на глубину внушала ему, не умеющему плавать, безмерный ужас. А тут бояться было нечего.

Вурмек присел на корточки и смело опустился в реку, но вода тут же обожгла его кожу холодом и сковала его тело. Дыхание Горена перехватило, и он застыл, неспособный пошевелиться. В этот момент ему показалось, что он отчетливо услышал биение собственного сердца, отдающее гулким стуком в область затылка, а потом понял, что перестает чувствовать пальцы рук, так словно их никогда и не было. Юноша испугался и даже хотел закричать. Но в следующую секунду всё это внезапно прекратилось, и Горен осознал, что холод воды перестал его беспокоить. Странное тепло волнами пробежало по его коже, поднимаясь от коленей к вискам, а после исчезло, будто растворившись. Вурмек стоял в недоумении. Он сжал пальцы рук, приподнялся на носочках, и с удивлением обнаружил, что тело его стало послушным, как и раньше.

Пока юноша вертелся на месте, приводя себя в чувство, прислужники один за другим начали спускаться в реку и разбредаться в разные стороны. Дождавшись, когда вурмек закончит разминаться, сурицит, стоящий рядом, вручил ему сумку, глубоко вдохнул и погрузился под воду. Спустя пару минут он показался на поверхности с несколькими бурыми ракушками в руках, опустил их в сумку, и вновь нырнул. Повторяя эти нехитрые действия, он отплывал всё дальше и дальше, заставляя вурмека следовать за ним. Когда сурицит в очередной раз вынырнул из воды, Горен жестами попросил позволить и ему поучаствовать в сборе ракушек. Улыбнувшись, прислужник одобрительно кивнул головой, забрал у юноши сумку, а вместо неё вручил серповидный инструмент. Вурмек сосредоточился, насколько мог глубоко вдохнул, и опустился под воду. Однако, река тут же вытолкнула его обратно, оставив неумело барахтаться на поверхности. Горен снова набрал воздуха и рывком бросился в воду, но опять всплыл, несмотря на все попытки удержаться у дна.

Увидев происходящее, Реин, всё это время находившийся неподалёку, разразился громким смехом. Он подтолкнул локтем рядом стоящего прислужника, и что-то громко выкрикнул в сторону вурмека. Сурициты невольно улыбнулись, явно стараясь сдерживать смех. Горен понял, что Реин грязно подшучивает о его неуклюжести, заодно подзадоривая остальных, но решил не отступать от намеченного. Оставив издевательства без внимания, он продолжил нырять с ещё большим упорством. Юноша погружался снова и снова, пока, наконец, ему не удалось задержаться под водой. А, когда он вынырнул с руками полными ракушек, сурициты с ликованием обступили его и принялись дружественно обнимать. И только один Реин остался стоять в стороне. Он наблюдал за торжествующим Гореном с выражением глубокого недовольства и злобы на лице, и казалось готов был растолкать веселящихся прислужников, лишь бы прекратить происходящее. Вурмек же был чрезвычайно доволен собой и не хотел останавливаться на достигнутом. Обменявшись рукопожатиями с сурицитами, он вновь принялся нырять. Улов увеличивался. Вместе с ним росли и дружественное расположение прислужников к юноше и раздражение Реина.

Назад в пещеры Горен шёл абсолютным победителем. Чувство неловкости за ошибки, совершенные им вначале пути, сменилось гордостью. С нескрываемой улыбкой на лице он вышагивал уверенно и твёрдо. Даже сумку с собранными им ракушками, вурмек вызвался нести сам. Он привязал её к заплечному мешку и, взгромоздив себе на спину, победоносно шагал рядом с сурицитами.


Уже вечерело, когда прислужники и Горен добрались до долины. Уманта ждала возвращения вурмека, сидя на траве у озера, окруженная молодыми сурицитками. Заметив его, она улыбнулась и взмахом руки подозвала к себе.

– Я вижу, сегодня у тебя выдался хороший день,– сказала хранительница сияющему от радости юноше.

Он кивнул головой и смущенно расплылся в улыбке. Сурицитки, сидящие рядом с Умантой, кокетливо переглянулись.

– И всё это ты сам собрал?– удивлённо спросила старуха, увидев за спиной Горена сумку с ракушками.

– Я,– гордо ответил он.

Уманта восхищенно всплеснула руками.

– И не побоялся войти в реку, не умея плавать!-оглядываясь на девушек, воскликнула она,– Вот это мужчина! Настоящий храбрец!

Раскрасневшись от стеснения, вурмек попытался робко возразить, но старуха перебила его на полуслове.

– Одному Десуру с таким числом раковин точно не справиться,– сказала она, протянув Горену руку, и скомандовала,– А ну-ка, помоги старой колдунье встать. Пойдём удивлять кухарку твоим богатым уловом.

Хранительница поднялась на ноги и, бросив сурициткам короткую игривую фразу, деловито подхватила вурмека под локоть. Так они и пошли к пещере, преследуемые хихиканьем и перешептываниями оставшихся у озера девушек.

Узнав от прислужников о заслугах гостя, Десур решил непременно отблагодарить его и выразить ему своё расположение. Поэтому в тот вечер Уманта и Горен были опять приглашены на ужин правителя. Это предложение юноша принял с радостью. Ему не терпелось рассказать владыке о своих впечатлениях от Тэпелрунга и, конечно, похвастать перед ним успехами в новом умении.

В назначенный час хранительница и вурмек уже сидели за щедро накрытым столом в обеденной зале владыки и пробовали приготовленные кухаркой речные ракушки. Горен с восхищением рассказывал правителю о времени проведённом в долине, о реке, и о том, как научился нырять; не забыл упомянуть и историю с туманом, когда сурициты поддержали его, не бросив одного в холмах. Нисколько не смущаясь перед титулом Десура, юноша говорил живо и с чувством, как привык это делать в кругу родных в уютной домашней беседе. Уманта переводила правителю слова Горена и с каждой минутой всё больше к нему проникалась. Его простота и искренность покорили и Десура. Неожиданно для себя, владыка ощутил благосклонность к открытому и доброму вурмеку. И этот день стал для них обоих началом теплой дружбы.


В Тэпелрунге уже вовсю шли разговоры о незваном госте. К истории о его походе на реку прибавились и слухи о том, что вурмек снискал особое расположение Десура. За прошедшие дни Уманта успела познакомить Горена едва ли не со всеми обитателями долины. И сурицитам было уже известно, что он вышел из самой обыкновенной семьи. Поэтому то, весть о том, что существо, не принадлежащее высшему чину, получило дружбу владыки, взбудоражила весь Тэпелрунг. Многие были рады за вурмека. Ведь такая честь выпадает не многим, а значит, правитель счел юношу достойным своего внимания. Но были среди сурицитов и те, кто оказался недоволен отношением Десура к чужаку. Самым ярым противником их дружбы стал Реин. В день знакомства Горена и владыки, когда сурициты привели вурмека в залу, Десур не оценил стараний Реина ине счел нужным отблагодарить его за службу. Вместо этого он позволил незваному гостю жить в его пещере и есть с ним за одним столом, словно, тот был царский кровей. А, когда прислужники поддержали юношу в минуты его триумфа на реке, горделивый Реин и вовсе его возненавидел. За два дня пребывания вурмека в Тэпелрунге, он стал угрюмым и всё больше срывался на окружающих. Сурициты быстро поняли, в чем причина этой раздражительности. Они стали избегать упоминаний имени вурмека в присутствии Реина, и заговаривали о другом, сразу же, как только он оказывался поблизости.

Очень скоро владыка Десур стал считать Горена приближенным к своей семье. Злобе Реина не было предела. Она жалила его, будто оса, не давая покоя, и всё сильнее укрепляла его ненависть. Сурицит не искал путей, чтобы унять или избавиться от неё, но был достаточно умным, и знал, что если и дальше не будет сдерживать себя, дело может закончиться шумным разбирательством. А правитель не любил скандалов. Узнай он, что Реин притесняет гостя Тэпелрунга, и прислужнику пришлось бы не сладко. За такие проступки Десур мог изгнать его из своих земель без возможности когда-либо вернуться обратно. Реину этого совсем не хотелось, поэтому он решил скрывать от всех свои истинные чувства и просто выждать, когда загостившийся чужак покинет Тэпелрунг.


Горен не спешил с отбытием. Он последовал совету Уманты познакомиться с сурицитами и их жизнью поближе и следующие несколько дней провёл в обществе прислужников. После похода за ракушками вурмек заметно сблизился с ними и теперь с удовольствием участвовал в выполнении порученных им дел. Выкапывая земляные грибы и отлавливая лисиц для сбора молока, он исследовал близлежащие холмы вдоль и поперек; солил дикие ягоды и помогал с ремонтом пещерных комнат владыки, а к закату вместе с прислужниками ходил за реку, чтобы собрать плоды растущих там каштановых деревьев. Когда солнце заходило за горизонт, они вместе подолгу сидели у костра, любовались небесным заревом и жарили собранные каштаны, нанизывая их на выструганные палочки. В такие моменты обычно сдержанные в своих чувствах сурициты выглядели по-детски растроганными. Сохраняя молчание, они с трепетом вслушивались в мелодичное пение птиц и тихий стрекот ещё не уснувших к холодам насекомых. Костёр догорал, ночь вступала в свои права, и вурмек с прислужниками неторопливо возвращались в долину.

Горен очень полюбил Тэпелрунг. И хотя юноша мало что понимал в речи его обитателей, ему удалось познать удивительную красоту и силу их души.

Сурициты являлись не только крепкими физически и необычайно выносливыми. Они были на редкость терпеливы и великодушны, а их умение без труда и самопожертвования взаимодействовать друг с другом просто восхищали. Способность этих существ быть в ладу со всеми и каждым в отдельности не прививались им с детства и не выращивались как необходимое качество. Это было свойством их крови, её неотъемлемой составляющей. Женщины-сурицитки воспитывали детей без настойчивости и требовательности, но в любви и постоянной заботе о них. Матери не принуждали своих отпрысков к труду. Всё устройство быта в долине подводило ребёнка к тому, чтобы он чувствовал себя необходимым для сообщества. Дети знали, что их обучение, помощь родным и участие в общих делах были не просто вкладом в жизнь Тэпелрунга, но и частью их личностного роста. Такой сознательности Горен не встречал среди вурмеков. В лесной деревне ребятня жила в беззаботности и баловстве. Родители начинали приобщать детей к труду и домашним делам лишь тогда, когда замечали, что забавы и игры перестают интересовать маленьких непосед. У сурицитов всё обстояло иначе. Дети сами стремились к тому, чтобы оказаться полезными семье. И при этом они оставались самыми обыкновенными детьми, которые шалили и увлекались всяческими развлечениями.

Внутри родовой ячейки члены сурицитских семей были необыкновенно сплоченными. При такой тесной связи любые ссоры, непонимание или обиды были попросту невозможны. Схожие взаимоотношения царили и там, где возникала дружба. Сурициты высоко ценили её и считали себя ответственными за тех, кто был им другом. Это обстоятельство вовсе не казалось удивительным. Однако вурмек знал о том, что жители долины не обязаны были жениться. Это говорило об их свободе, а значит и стычки из-за понравившихся женщины или мужчины были неминуемы. И всё же их не было. Как сурицитам удавалось избежать возникновения ревности и столкновений на почве симпатий, Горен не мог понять. Он восхищался преданностью и честностью этих созданий в дружбе, поэтому старался не думать о том, чего не мог понять в их любви.

Шли дни. Вурмек пробыл в Тэпелрунге уже более пяти недель. За это время его зелёные земли стали Горену вторым домом, а его народ- второй семьёй. Так юноша чувствовал, но несмотря на это, всё чаще задумывался о том, что его пребывание в Тэпелрунге затянулось и пора решать, куда двигаться дальше.

Однажды, Уманта застала вурмека, сидящего перед очагом, в глубоком раздумье. Она подошла ближе и, словно подслушав его мысли, спросила:

– Каким ты видишь свой завтрашний день, Горен?

Вурмек поднял на неё глаза.

– Не знаю,– грустно пробормотал он.

Хранительница улыбнулась и ласково погладила его по голове.

– Все здесь очень привязались к тебе,– сказала она,– Я вижу, и ты полюбил Тэпелрунг. Но скажи мне, ты обрел здесь всё, о чем мечтал?

– Я не знаю,– снова произнёс вурмек, – Но я знаю, что мне надо идти. Я будто чего-то не сделал. Будто меня ждут где-то, а я всё не иду.

Старуха провела рукой по щеке юноши, приподняла его лицо за подбородок, и спросила:

– Ты хочешь вернуться домой?

– Очень хочу,– взволнованно ответил Горен,– Но в то же время меня тянет туда, в те места, где я не был. Если я сейчас вернусь назад, то уже больше никогда не решусь переплыть Это́ю. И, возможно, мне до конца своих дней придётся жалеть, о том, что я струсил и не рискнул пойти дальше.

– Какое бы решение ты не принял, я поддержу тебя и помогу во всём,– сказала Уманта,– Ты юный, но мудрый. Сообщи мне, когда будешь готов.

Хранительница похлопала вурмека по плечу и направилась к выходу.

– Я готов,– остановил её голос Горена,– Я готов,– повторил он, когда Уманта развернулась в его сторону,– И не стану возвращаться домой. Сейчас не стану. Я пойду дальше, вот только пока не знаю куда.

Старуха улыбнулась.

– Ну, если не назад, к старому лесу, то перед тобой богатый выбор,– сказала она, подойдя к юноше,– Севернее Тэпелрунга есть земли устеленные полями дивных цветов, а сразу за ними владения Руде́рры. В этом месте ты увидишь множество озёр, с плакучими деревьями по берегам, и мелких травяных зайцев,– она хрипло хихикнула,– Несносные зверьки там повсюду. Едва ли можно увернуться, чтоб не наступить на них. А, если ты выберешь дорогу на восток, то твой путь проляжет через болотистый край, называемый глушью Фэ́рмута,– здесь лицо хранительницы переменилось и стало серьёзней,– Место настолько же красивое, насколько и опасное. Мало кто из сурицитов, отправлявшихся туда, возвращался назад. Поговаривают, что в давние времена там было поселение некоего народа и что разлившееся однажды море затопило их дома, погубив всё живое в тех землях. Сурициты, которым посчастливилось вернуться из глуши Фэрмута, рассказывают, что видели на болотах духи её мертвых жителей.

После этих слов Уманта замолчала и многозначительно посмотрела на вурмека.

– Сама я там не была и их не встречала,– приглушенно сказала она,– Бродить по мертвым землям одному- опасная затея.

– Да, я и не…,– попытался возразить Горен.

– Ну, а в Морских Вратах,– перебила вурмека старуха,– Ты не встретишь ничего, кроме разгула, буйства пороков и разбоя на каждом шагу. Когда случается там оказаться, глаз радует одно только море. А теперь выбирай, куда бы тебе хотелось отправиться.

Вурмек почесал в затылке и ответил:

– Я бы не отказался поглядеть на травяных зайцев. К тому же болота или разгул не лучший выбор. Да, я выбираю дорогу на север.

– Как бы мне не хотелось, чтобы ты остался в Тэпелрунге, просить об этом было бы большой ошибкой,– со вздохом сказала хранительница,– Я знаю, что тебя ждет другая судьба. Пусть будет так, как ты решил. Я поговорю с Десуром о том, чтобы он дал тебе в проводники самого опытного сурицита и можешь выдвигаться в дорогу в любое время. Горен кивнул головой.

– Мне бы хотелось попрощаться со всеми,– ответил он,– Думаю, что до полудня я всё успею.

– Значит завтра,– грустно пробормотала Уманта, но тут же взяв себя в руки, продолжила,– Всё, что может пригодиться тебе в дороге, я приготовлю сегодня же. Не беспокойся ни о чем.

Закончив, хранительница улыбнулась вурмеку и вышла из комнаты.


Той ночью Горен не спал. Едва задремав, он словно проваливался сквозь кровать и пол и земные глубины, и оказывался посреди всплывающих из неоткуда тревожных видений и пугающих образов. Удерживая цепью своих тягостных событий, они путали сознание юноши, лишая его покоя. Вурмек просыпался, приходил в себя, а как только погружался в сон, всё повторялось.

Так и не сумев уснуть, Горен встал с кровати, завернулся в одеяло и вышел на улицу. Пройдя по пустующей долине к озеру, он сел на его берегу и стал наблюдать, как под редким моросящим дождем подрагивает водная гладь. Волнение, порожденное дурными сновидениями, не покидало вурмека. Ощущение надвигающейся угрозы вязкими объятиями охватило его тело, беззвучно шепча ему на ухо предостережения и страхи. Юноша изо всех сил старался себя успокоить, пытался найти оправдание этому странному чувству, но ничто не помогало. Наконец, совершенно измученный беседами с самим собой, он задремал.

Проснувшись перед рассветом, Горен обнаружил себя лежащим на мокрой траве и, дрожа от пробирающего до костей холода, поспешил в пещеру. Там он добрался до кровати, укрыв себя жакетом, свернулся на тёплой простыне и тут же уснул. Когда Уманта разбудила его, до полудня оставалось всего пара часов. Открыв глаза, вурмек понял, что проведенная на улице ночь не прошла для него даром. В горле у него першило, а нос совершенно отказывался дышать. Но отступать от намеченного из-за незначительной хвори он не собирался. Наскоро позавтракав и прихватив приготовленные хранительницей мешок и шерстяную накидку, Горен решительно пошел по коридору пещеры к выходу.

На улице всё еще моросил дождь. Вурмек набросил на себя накидку и двинулся по направлению к озеру. Это было неизменное место для общих сборов сурицитов. И сейчас, собравшись вместе на берегу, они ожидали юношу, чтобы пожелать ему доброго пути. Среди столпившихся был и Десур. Он стоял в глубоком размышлении и выглядел удрученным. Завидев приближающегося вурмека, толпа загудела, а владыка, сделав несколько шагов вперед, встретил его крепкими объятиями. Взяв Горена за плечи и дружески его встряхнув, он торжественно и громко заговорил на языке сурицитов. Десур был многословен, говорил долго со страстью и заметным волнением. А когда его речь была окончена, толпа сурицитов взорвалась возгласами и рукоплесканиями. Уманта перевела юноше слова владыки. В них Десур выражал глубокое уважение народа Тэпелрунга к гостю, перечислял его достоинства и давал напутственные пожелания. По завершении торжественной части правитель ещё раз крепко обнял его, а за ним и другие сурициты по очереди стали подходить к вурмеку, чтобы с ним попрощаться. Кто-то был сдержан и обходился кивком головы; кто-то не скрывая чувств, позволил себе обнять юношу, а одна сурицитка даже решилась его поцеловать.

Последней была Уманта. Хранительница заключила вурмека в объятья и что-то тихо прошептала ему на сурицитском языке. Горен не стал переспрашивать значения произнесённых слов, обнял старуху в ответ, и прижался к её морщинистой щеке губами.

– А вот и твой проводник,– утирая набежавшие на глаза слёзы, сказала Уманта и указала рукой в сторону.

Горен обернулся и обомлел. К озеру приближался Реин.

– Почему он?– взволнованно спросил вурмек.

– Не тревожься,– поспешила успокоить его старуха,– Реин назначен тебе в проводники самим Десуром. Владыка выбрал его как лучшего воина. За всю историю Тэпелрунга лишь двое осмелились предать доверие правителей. Наказание за этот проступок суровое. Реин не посмеет на это пойти. Он так мечтает о покровительстве Десура, что вылезет из кожи вон, чтобы ему угодить. Будь спокоен. Ты дойдёшь до земель Рудерры живым и невредимым.

Хранительница по привычке потрепала вурмека по волосам и снова обняла.

– Иди,– сказала она,– Иди смело и помни, что здесь тебе всегда рады и всегда ждут.

– Да, пора,– ответил юноша.

Он поправил мешок и, взмахнув рукой на прощанье, пошёл рядом с Реином в сторону холмов.

Простившись с Гореном, сурициты отправились по своим повседневным делам, и только Уманта и Десур не спешили уходить и ещё долго стояли на берегу озера, наблюдая за тем, как удаляются вурмек и прислужник. Их фигуры становились всё меньше и меньше и вскоре исчезли, скрывшись за холмами.

В тот день, окончательно вступая в законные права, осень заявила о себе холодом и сыростью. Серые густые тучи, застелив небо, низко повисли над Тэпелрунгом, как будто стремились опуститься на его землю, чтобы без остатка окутать её своей мрачной клочковатой дымкой. Непрекращающийся моросящий дождь, влекомый порывистым ветром, со всех сторон обсыпал путников мелкими крупицами воды, проникая в каждую складку их одежды и колко пощипывая кожу. За пределами долины он отчего-то показался Горену ещё более промозглым, и если бы не тёплая накидка Уманты, вурмеку пришлось бы совсем туго. Плотнее запахнув её и набросив на голову капюшон, юноша неотрывно следовал за идущим впереди него Реином, которому холод и дождь, казалось, были вовсе нипочем. Сурицит уверенно вышагивал по промокшей, хлюпающей грязью земле, и нисколько не заботился о том, чтобы защитить себя от окружающей сырости.

Дорога, которой Реин вел Горена, была хорошо знакома вурмеку. Он не раз ходил по ней с прислужниками за лисьим молоком, но теперь чувствовал некоторую неуверенность. Ему явно нездоровилось. Слабость и головокружение мешали юноше сосредоточиться и он, поняв, что уследить за дорогой, а тем более запомнить её не удастся, решил, что постарается хотя бы не потерять из виду своего проводника. Так они и шли: твердо шагающий сурицит впереди, а позади- пристально следящий за ним, но всё более ослабевающий Горен. Порой Реин оборачивался, чтобы проверить- не отстал ли вурмек, и тогда юноша прибавлял ходу и догонял сурицита, однако мало-помалу, опять отставал, и оказывался за его спиной.

Время шло, и день близился к вечеру. Становилось всё холоднее. Пора было подумать о поисках места для ночлега. Но укрыться было негде. Путников окружали лишь промёрзшие под мокрым ветром холмы и залитые водой низины. К тому же, Реин, будто и не думал останавливаться на ночь. Ничуть не сбавив шага, он шел всё так же быстро, совсем не замечая, что вурмека рядом с ним уже нет. Горен давно и сильно отстал от сурицита. Обессиленный, мучимый ознобом и головокружением, юноша больше не мог идти в след прислужнику, а брел где-то в стороне, далеко позади него.

Реин торопился не зря. Скоро он уже стоял на входе в небольшую пещеру, вырытую у подножья холма. Поняв, что пришёл к укрытию один, сурицит хотел поторопить медлительного вурмека, но, обернувшись, обнаружил, что его нигде нет и тут же повернул назад.

Он нашел Горена в полумиле от пещеры. Понурив голову, тот шел бесцельно, еле передвигая ноги, и уже совершенно не соображал, где находится. Реин подхватил его на руки, перекинул через плечо и понес к пещере.

Найденное прислужником пристанище было не просто вырытой вдали от поселения норой, где всякий путник мог переждать дождь или спрятаться от ветра. Предусмотрительные сурициты, как рачительные хозяева позаботились о том, чтобы в ней было всё для вынужденной и, возможно, длительной остановки. В её дальнем углу аккуратно сложенные лежали хворост и порубленные на небольшие поленца ветки деревьев. Сверху их накрывал густой ворох соломы, а рядом на полу стояло берестяное ведёрко с орехами и сухими ягодами.

Внеся Горена внутрь, Реин опустил его на пол, выстелил угол соломой, а затем перенёс туда вурмека. После этого он взял немного хвороста и принялся разводить костер. Спустя несколько минут пещеру озарил свет разгоревшегося пламени, а еще через некоторое время она наполнилась спасительным уютным теплом.

Отогреваясь, вурмек начал приходить в себя. Его всё еще знобило, но головокружение ослабло и ощущалось не так мучительно. Юноша лежал на выстеленной для него соломенной постели и наблюдал за Реином. С длинной палкой в руке сурицит сидел у костра и вытаскивал ею угли из огня. Медленно и осторожно он выкладывал их в стороне от пламени в три ровных прилегающих друг к другу ряда и задумчиво глядел на то, как перекатываясь, они рассыпают вокруг себя горячие красные искры. После, воткнув по краям рядков две раздвоенные на концах палочки, прислужник достал из заплечного мешка горсть грибов и, нанизав их на прут, подвесил над углями. Всё это время он ни разу не взглянул на Горена, выглядел отрешенно и несколько обеспокоенно. Юноша, наоборот, чувствовал себя на удивление умиротворённым. Утомленный дорогой, он наконец мог насладиться покоем и бездействием, хотя и понимал, что это затишье временное и недуг неминуемо даст о себе знать с новой силой. Здесь, посреди холмов, предпринять что-либо Горен не мог, как не мог и просить Реина помочь ему. Ведь сурицит вернулся за ним и принес в пещеру по собственному желанию, а выпрашивать у него помощи вурмеку решительно не хотелось.

К тому моменту, как жарящиеся на костре грибы подрумянились, Реин выложил на расстеленную им салфетку съестные припасы из мешка и разлил по стаканам лисье молоко. Затем сурицит бережно снял грибы с прута, поровну разложил их на два куска ячменной лепёшки и, взяв один из этих кусков и стакан с молоком, направился к Горену. Он поставил еду перед вурмеком и, не дожидаясь от него слов признательности, вернулся обратно к костру.

– Благодарю,– приподнимаясь, произнёс юноша, но вдруг, ощутил подкатывающую к горлу тошноту и тут же лёг обратно,– Пожалуй, я не буду сегодня есть,– сказал он вслух сам себе.

Реин сделал вид, что ничего не заметил и продолжил свою трапезу, а Горен ещё некоторое время лежал, глядя на пляшущие языки пламени костра, но потом уснул крепким сном.


Утро следующего дня оказалось таким же пасмурным и дождливым, как и минувшее. Реин проснулся рано. Он наскоро перекусил остатками вчерашнего ужина, набросил на плечи накидку и заправив за пояс нож, вышел из пещеры. Вернулся сурицит спустя треть часа с охапкой хвороста и несколькими сломанными ветками. Положив их в дальний угол к остаткам поленьев, он потушил костер и начал готовиться к предстоящей дороге. Шумные звуки его сборов разбудили Горена. Пошатываясь, юноша поднялся со своего соломенного ложа и, оглядевшись, понял, что пришло время отправляться в путь. Болезнь по-прежнему терзала его, но больше отлёживаться было нельзя: впереди их с Реином ждала дальняя дорога.

Напоследок сурицит внимательно осмотрел пещеру и скомандовал выдвигаться.

Вурмек решил не повторять своей вчерашней ошибки и неотступно держался бок о бок с прислужником. Теперь они шли рядом. Реин не торопил шаг, понимая, что Горен может вновь остаться позади, и останавливался, когда тому было необходимо перевести дух. Сурицит выглядел ещё более мрачным и задумчивым, чем прошлым вечером у костра. Что-то тяготило его мысли и скрывать это от Горена он или не хотел, или попросту не мог. Стараясь не смотреть в его сторону, Реин шел, напряженно вглядываясь вдаль, как будто ждал увидеть на горизонте нечто очень важное. Вскоре петляющая между холмов дорога разделилась на две тропы, одна из которых уводила направо, а другая шла прямо. Не раздумывая, прислужник двинулся напрямик, но внезапно остановился, и словно приняв какое-то решение, свернул к тропе, ведущей направо. Юноша покорно последовал за ним. Размышлять над причинами поведения Реина было бессмысленно. Как бы то ни было, проводник лучше знает, куда идти, и если он свернул, значит, это было нужно. Так подумал вурмек и, догнав сурицита, пошел с ним рядом.

Дождь становился всё сильнее и сильнее. Накидка Горена насквозь вымокла, да и на его штанах и сорочке давно не было ни одной сухой нитки. Капля за каплей вода стекала в его сапоги и в них уже хлюпала мокрая и холодная жижа. Всё это только ухудшало состояние юноши. Он снова начал отставать и шел позади Реина, всё явственнее чувствуя, как болезненный жар, становясь сильнее, ослабляет его тело. Ноги казались Горену ватными, мысли путались, а перед глазами всё плыло. Постепенно вурмек перестал различать реальность и вырывающиеся из его подсознания диковинные образы. Картины, порожденные жаром, сливались с действительностью, удивляя и пугая юношу. То ему чудилось, что он не идёт вовсе, а стоит посреди реки в окружении сурицитов, то вдруг эти видения растворялись, и он опять видел перед собой спину идущего впереди Реина. Горен слышал голоса, отвечал им, а они отвечали ему, но потом внезапно исчезали, точно их и не было вовсе. Сбитый с толку и изнуренный недугом вурмек снова оказывался перед действительностью. В попытках прийти в себя он вспоминал стихи, прочитанные им когда-то, и рассказывал их вслух, отслеживая смысл каждого произнесённого слова. Но тело юноши больше уже не было способно выносить ни тяготы пути, ни даже мыслительного труда, и он упал на землю, потеряв сознание. Заметив это, Реин остановился. Сурицит не сразу подошел к вурмеку. Несколько секунд он стоял неподвижно, о чем-то глубоко задумавшись. А после, решительно шагнул к лежащему на земле Горену и, взяв его на руки, пошел вперёд по тропе.


Приближалась ночь. С того момента, как прислужник решился нести вурмека, прошло уже более четырёх часов. На привал Реин останавливался лишь дважды, и силы его были на исходе. Но, несмотря на усталость, он упорно шёл вперёд, побуждаемый одному ему известной причиной. Пройдя ещё с две сотни метров и миновав очередной холм, сурицит оказался перед широко раскинувшейся равниной. Тэпелрунг остался позади, а впереди, невдалеке, на линии горизонта, сверкая сотнями ярких точек, горели огни поселений уже совсем иных земель.

Денизья́м.

– Поднимайся! Проснись же!– эхом прокричал мужской голос.

Горен открыл глаза. Он лежал на кровати в маленькой мрачной комнатушке, а над ним, склоняясь, стоял человек. Незнакомец тряс вурмека за плечо и выглядел весьма недовольным.

– Вставай же, проклятый карлик!– ещё громче крикнул он.

Вурмек вскочил с места.

– Очухался, наконец!– вновь заговорил человек,– Умойся и спускайся вниз. Да, побыстрее! Я и так потерял с тобой немало времени.

После этих слов незнакомец торопливо вышел из комнаты, хлопнув за собой дверью. Горен остался один. Силясь понять что происходит, он с недоумением глядел по сторонам, всё более убеждаясь, что раньше не бывал в этом месте. Комнатушка, в которой он оказался, была настолько мала, что кровать, кривая и рассохшаяся, едва помещалась в ней, и была так плотно втиснута между стенами, что вот вот могла треснуть под их натиском. Рядом такой же старый и обветшалый стоял табурет. А в угол около двери была придвинута тумба, укрытая подобием салфетки со стоящими на ней толстой горящей свечой в металлическом подсвечнике и глиняной миской, наполненной водой. Окон здесь не было, как не было побелки, половиков и какой либо утвари для хранения одежды. Подобной тесноты и запущенности Горен никогда не видел в жилых домах. Нет, это была не комната, а скорее кладовая или сарай для садовых инструментов.

Стоя посреди этой каморки и разглядывая её жалкое убранство, Горен с трудом пытался вспомнить, как он оказался в этом неприглядном месте, но промежуток времени от выхода из ночного убежища до появления здесь был словно вырван из его памяти.

– И куда подевался Реин?– спросил сам себя вурмек.

В это же мгновение, его будто пронзила мысль о камне.

– Как же я не подумал?!– пробормотал юноша, суетливо ощупывая сорочку, но спустя миг, обнаружив то, что искал, облегченно произнёс,– На месте.

Ещё в первые дни своего пребывания в Тэпелрунге он позаботился о том, чтобы не потерять свою находку, поэтому накрепко вшил её под заплату в ворот сорочки и теперь вспомнив об этом, был очень рад своей предусмотрительности.

Немного придя в себя, Горен решил не затягивать и выяснить у незнакомца, как он сюда попал и где его проводник. Вурмек надел стоящие у кровати ботинки и, не колеблясь, направился к двери. Выйдя, он оказался на деревянной лестнице в большой, но ещё более мрачной, чем предыдущая, комнате. В ней так же не было окон, а по всему её периметру, исключая тяжелую двустворчатую дверь, располагались прямоугольные столы с лавками. В центре, под четырьмя подвесными керосиновыми лампами, в окружении высоких стульев, стоял большой круглый стол. Позади него, в метре от основания лестницы было установлено некое сооружение, отстоящее от стены на два метра и похожее на длинную широкую полку, пространство под которой, со стороны зала, закрывала глухая деревянная обшивка. Сколочена эта полка была в форме угла, таким образом, что пройти в образованный между ней и стеной закуток можно было только с одного боку. Сверху, на ней тесно грудились металлические и деревянные кружки, тарелки, глиняные сосуды в форме кувшинов и берестяные коробки, какие вурмек видел в комнате Уманты. Позади сооружения на стене были прибиты несколько навесных полок. На них стояло множество разноцветных стеклянных бутылей, пустых и наполненных жидкостями, и пара мелких бочонков, как видно, призванных быть украшением. В целом, убранство комнаты выглядело довольно изношенным и грязными. Дерево столов лоснилось от жира, посуду покрывали трещины и сколы, а бутыли на полках были основательно засалены. Вокруг царил полумрак и кислый запах несвежести. Единственным источником освещения, который позволял разглядеть обстановку этой комнаты, являлась открытая дверь. Уличный свет врывался через неё широкой яркой полосой и повисал в мутном облаке медленно кружащих пылинок.

– Чего застыл?– громко прокатился по воздуху раздраженный голос.

Незнакомец стоял внизу. Облокотившись на перелила, он гневно смотрел на Горена. Вурмек спустился по ступенькам и, поравнявшись с ним, спросил:

– Со мной был сурицит, где он?

Человек раскатисто рассмеялся.

– С тобой?– ответил он через смех, и тут же, скривившись в недовольной гримасе, прорычал сквозь зубы,– Забудь о суриците и займись делом. Ты здесь не для того, чтобы задавать вопросы!

– О чем вы?– спросил Горен.

Не успел юноша договорить, как незнакомец вдруг схватил его за шиворот и резко швырнул в сторону. Он метнул вурмека с такой силой, что тот кувырком перелетел через центр комнаты и снес собой несколько стульев.

– Вставай и принимайся за работу, недомерок!– прокричал он.

Увидев, что разъяренный человек надвигается на него, Горен подскочил с места и бросился бежать к выходу. Вурмек пронесся мимо столов, споткнувшись, перелетел через ступени перед порогом, и едва успев увернуться от размашистого удара занесённого над ним кулака, выбежал в открытую дверь.

– Болван! В этом городе ты не найдёшь ни одного угла, чтобы спрятаться от меня!– гаркнул в след убегающему юноше голос человека.

Горен уже не слышал его. Сбивая всё на своём пути, он бежал без оглядки.

Узкие улочки городка, переходя одна в другую, сплетаясь перекрёстками и проулками, петляли между невысоких выкрашенных в разные цвета домиков. Выстроенные вплотную, почти стена к стене, состаренные сетью трещин и серыми пятнами сбитой штукатурки, они тянулись с двух сторон брусчатой дороги, соединяясь друг с другом верёвками с выстиранным бельём и цепями подвесных фонарей. Эти дома были так непримечательны, так неизменно одинаковы, что вурмеку стало казаться, будто он движется по кругу, заходя на него снова и снова, и что город, по которому он бежит, нарочно путает его, желая вернуть в пропахший грязью дом незнакомца.

Неожиданно лабиринт домов кончился, и Горен вырвался из тесных сумрачных улиц на открытое пространство. Волна свежего солоноватого воздуха порывом тронула лицо юноши, и он остановился. Впереди, всего в паре десятков шагов, простираясь до самого края горизонта и по обе стороны уходя в бесконечность, разливалось Море Ама́ко. В тусклом свете солнца, пробивающегося сквозь плотную завесу туч, оно выглядело почти черным, плотным и блестящим как смола. Отливая жирным лаковым блеском, его воды волна за волной неторопливо накатывали на берег, шипели и пенились, точно обжигаясь о прибрежную гальку, и в тот же миг с шорохом отступали назад, забирая с собой мелкие камушки и частицы ракушек. Невдалеке, там, где до нити горизонта, соединяющей море и небесный край, оставалась ещё толстая полоса воды, виднелись несколько крупных плавучих сооружений. Словно привязанные друг к другу, они держались вереницей и не двигались, будто повиснув между водой и небом. А у самого берега, метрах в тридцати вправо от вурмека, покачиваясь на волнах, стояли на приколе мелкие деревянные лодочки, доверху наполненные рыбой. Размер их был так мал, что в каждой могло уместиться не более двух вурмеков или лишь один взрослый сурицит, но и им там пришлось бы довольно тесно. Между лодками, держась по-хозяйски, прохаживались трое невысоких неряшливой наружности мужчин, по-видимому являющихся владельцами суденышек. Вокруг них с железными сетками в руках суетливо сновали люди и человекообразные создания. Толкая друг друга, и шумно бранясь, они пробивались к хозяевам, передавали им круглые металлические монеты, а после, переложив рыбу из лодок в свои сетки, удалялись. Следом подходили другие, и всё действие повторялось вновь.

На запах рыбы, стоящий вокруг этой кутерьмы, со всех сторон слетались чайки. Без всякого страха, но с наглостью и неуловимой быстротой, назойливые птицы подлетали к лодкам и таскали рыбу под носом у зазевавшихся хозяев. Перепадала кормёжка и тем чайкам, которые отчего-то не отваживались, или попросту не хотели приближаться к людям. Они досыта отъедались в стороне мелкой и порченой рыбёшкой, выброшенной за ненадобностью.

Совершенно забыв о том, что ещё несколько минут назад бежал, скрываясь от преследования, Горен как завороженный замер на месте. Всё, что сейчас он видел перед собой, каждая деталь окружающей действительности были для него необыкновенными. Вурмек читал о море в книге Онёбуса и не раз представлял себе, каким оно могло быть. Но теперь, видя его вживую, юноша не мог прийти в себя от нахлынувших на него чувств. Он никогда не касался камней, подобных тем, что были сейчас под его ногами, не вдыхал морской воздух, не встречал этих диковинных белых птиц, так мирно кружащих вокруг созданий, что точно сошли со страниц вурмекских сказок. Лодки и непонятно как держащиеся на воде сооружения, рыба и звенящие в руках чумазых чудаков монеты- всё это поражало воображение вурмека. Раскрыв от удивления рот, он стоял неподвижно и наблюдал за происходящим.

Между тем, по мере уменьшения количества рыбы в лодках, редела и толпа собравшихся. Один за другим шумные покупатели уходили, и на почти опустевшем берегу вурмек вдруг заметил молодую девушку. Она ходила между лодок и, выбирая особо крупную рыбу, складывала её в большой деревянный таз. Внешне девушка была очень похожа на владельцев суденышек. Её волосы были так же коротко острижены и небрежно взъерошены, а рубашка и брюки, одетые на ней, скроены на мужской манер. Как и мужчины у лодок, она имела через меру неухоженный вид, что однако, ни её саму, ни окружающих нисколько не смущало. Девица вела себя уверенно и даже кокетничала.

Любопытство Горена, так прямо и без стыда разглядывающего незнакомку, не могло остаться незамеченным. Скоро девушка почувствовала на себе пристальный взгляд и, обернувшись, обнаружила, что причиной тому явился стоящий в стороне вурмек. Она подбоченилась, а потом, лихо подняв с земли таз и установив его у себя на плече, направилась прямиком к юноше. Её поведение ошеломило вурмека. Не зная, что делать дальше, он стоял как вкопанный, весь раскрасневшись от смущения.

Девушка решительно подошла к Горену и, остановившись всего в нескольких сантиметрах, внимательно посмотрела ему в глаза.

– Простите.– пробормотал юноша.

Неожиданно девица расплылась в щербатой улыбке. Она буркнула что-то на неизвестном языке, заливисто рассмеялась и ушла, оставив вурмека в полном недоумении. Ещё несколько секунд он пребывал в состоянии растерянности, но когда пришёл в себя и обернулся, девушка уже скрылась из виду в извилистых улочках города. Горен пожал плечами и задумчиво оглянулся вокруг. Возле лодок уже никого не было. Хозяева сидели на берегу, в стороне, и негромко беседовали. Воспользовавшись их отсутствием, осмелевшие чайки облепили судёнышки, наперебой выхватывая оставшихся в них мелких рыбёшек. В попытках быть первыми и урвать добычу пожирней, они толкались, били друг друга крыльями и пронзительно кричали. Больше на несколько сотен метров по побережью не было видно ни одной живой души.

Вурмек глубоко вздохнул и зашагал в противоположную от лодок сторону. Он шёл неторопливо, вновь и вновь вспоминая дорогу из Тэпелрунга, но нить событий настойчиво обрывалась на втором дне пути, и восстановить в памяти произошедшее юноше не удавалось. Копаясь в прошлом, он так увлёкся размышлениями, что не услышал за спиной звука стремительно приближающихся шагов. А когда на его плечо внезапно легла чья-то тяжелая рука, предпринимать что-либо было уже поздно. Всё что успел увидеть Горен, обернувшись, это летящий навстречу его лицу увесистый кулак. В туже секунду в голове вурмека отчетливо прозвучал треск и он упал, оглушенный ударом. Очутившись на земле, юноша попытался встать, но тело его было словно ватным и отказывалось повиноваться; в висках пульсировала ноющая боль, а голову заполнил неистовый звон, будто сотня колокольчиков звучала в ней одним разом.

Напавшим на вурмека оказался высокий и плотный мужчина средних лет, облачённый в выцветшие, растянутые в коленях брюки синего цвета, почти серую от несвежести рубашку, с повязанным вокруг ворота клетчатым платком, и маленькую, ютящуюся на лысой макушке шапочку. Вместе с ним были ещё двое, сложенные сродни людям, но обладающие нечеловеческими чертами лиц и похожие между собой настолько, что, казалось, даже моргали одновременно. Особо выделяющимися в их внешности были обвислые, картофельного вида носы и сутулость, выгодно подчеркнутая нездоровой худобой и угловатостью форм тела. Лица же их, расписанные рыжими пятнами веснушек и частыми бороздами морщин, выражали нечто отстранённое и пустое, при этом неся в себе невидимую глазу сложенную из всех черт хитрую улыбку.

Не дожидаясь пока вурмек придёт в себя, верзила в шапочке подхватил его под мышку, и все трое двинулись в направлении города. Поначалу Горен сопротивлялся и даже пытался ударить своего обидчика. Но все старания были напрасны: человек лишь ещё крепче сжимал его. Юноша понял, что справиться с такой мощью ему не удастся и будет куда разумнее поберечь силы для нового побега. Решив больше не сопротивляться, он просто повис на несущей его руке.


Верзила и его спутники неторопливо шли по улицам городка, по пути что-то бойко обсуждая и громко смеясь. Выворачивая в тесных коридорах проулков, они двигались по вьющейся вверх брусчатой дороге в оживленной дневными заботами толпе жителей и гостей города. Повсюду под тенями нависающих крыш, крепко вжавшись в обшарпанные стены домишек, стояли мелкие торговые лавки и лотки с различным съестным и напитками. Здесь были пироги со всевозможной начинкой, жареная птица, обилие видов высушенной и закопченной рыбы и морские твари. Вокруг всего этого разнообразия витала мелкая мошкара и множество запахов от вызывающих аппетит до исключительно зловонных. Смешиваясь, они создавали нечто тошнотворное и удушливое. Однако шныряющие туда- сюда прохожие не замечали этого и не только с охотой приобретали предложенный товар, но и перекусывали купленной снедью, не отходя от лотков.

Пройдя несколько оживленных улочек, верзила и его спутники свернули в глухой закоулок и остановились у одинокостоящей лавки, вся передняя часть которой была овита гирляндами из просоленных морских раковин и нанизанной на верёвку вяленой рыбы. Рядом с лавкой, возвышаясь почти до самой её крыши, стояла большая бочка. Спереди к ней был приделан поворотный краник, из которого медленно капала тёмная чайного цвета жидкость. Стекая, она собиралась в подставленную снизу металлическую миску, где уже кишела попавшими в неё мухами и мошкарой. Хозяин лавки стоял на противоположной стороне улицы, басисто беседуя с пышной немолодой женщиной, выглядывающей из окна дома. Очевидно, он рассказывал толстушке что-то смешное, от чего она визгливо закатывалась хохотом и, утирая платком выступающие от смеха слёзы, дышала тяжело и со свистом. Заметив ожидающих посетителей, женщина, не прекращая хохотать, указала на них рукой, и торговец тут же оставил её, поспешив к лавке. Он перебросился с верзилой парой коротких фраз, после чего взял три подвешенные над прилавком кружки и начал наполнять их из бочки. Журчащие звуки льющегося напитка и его терпкий запах заставили троицу довольно переглянуться. В глазах близнецов заблестел огонёк нетерпения, а когда торговец, наконец, выставил доверху налитые пенной жидкостью кружки, братья тут же принялись с жадностью их опустошать. Верзила ухмыльнулся, вручил хозяину лавки несколько монет и присоединился к своим спутникам. Однако возлияния длились недолго. Уже через пару минут троица вновь шагала по улице.

Близнецы были очень довольны. Они неприкрыто хвастали перед верзилой украденными у торговца солёными раковинами и вели себя разнузданно. По всему было видно, что напиток, поданный им в лавке, был необыкновенно хмельным. И без того наглые и грубые существа держались ещё более бесстыдно. Стремясь ввязаться в перепалку, они цеплялись к прохожим и дерзили встречающимся на их пути женщинам. Много раз верзила пытался унять товарищей, но они так опьянели, что, едва успокоившись, снова затевали скандал. Горен, по-прежнему висящий на его плече, с опаской наблюдал за происходящим. Глаз, который ему так метко подбили, отёк и уже совсем не открывался. Но вурмеку хватило и одного чтобы разглядеть опасность, которую навлекли на него близнецы. В разгаре склок верзила оказывался в самом центре толкотни и гвалта, а вместе с ним невольным участником становился и юноша, которому насилу удавалось увернуться, чтобы не получить пару новых синяков. Когда же, близнецы в очередной раз, с трудом унявшись, опять взялись за своё, и принялись донимать проходящую мимо семейную пару, верзила больше не церемонился. Он с силой вытолкнул братьев вперёд, пригрозив им расправой. Это несколько осадило разбушевавшихся пьянчуг, и они пошли, молча, стараясь не смотреть в сторону их обозлённого друга.

Вскоре спутники оказалась на пороге двухэтажного здания. А когда они вошли внутрь и предстали перед тем самым незнакомцем, который погнался за Гореном, вурмек понял, что сбежать в ближайшее время у него вряд ли получится.

– Ну, что, вернулся?– едко спросил человек.

Он подошёл ближе и скомандовал верзиле:

– Поставь мальчишку на ноги. Теперь-то он точно не побежит.

Верзила отпустил Горена. Подняв голову, вурмек взглянул на человека: вокруг заплывшего глаза юноши красовался большой, налитый кровью, синяк.

– Идиоты!– взмахнув кулаками, напустился на троицу незнакомец,– Я просил вас поймать его, а не бить! Что мне делать с этой уродиной? С такой рожей он распугает мне всех посетителей и не уследит одним глазом за ворами. Я не стану вам платить за дурную работу втридорога. Получите одну цену на всех!

После этих слов, человек достал из кармана тряпичный мешок и нервно тряхнул им над ладонью. Отсчитав пять монет, он сунул их верзиле и буркнул:

– Идите работать. На кухню принесли рыбу. Да, и проследите за торговкой, того и гляди, что-нибудь стянет.

Он гневно взглянул в след удаляющейся троице и заметив, что близнецы идут пошатываясь, крикнул им вдогонку:

– А явитесь ещё раз пьяными, уволю к черту морскому!

– Зачем я здесь?– вдруг произнёс Горен.

– Зачем?– желчно переспросил его человек, пряча мешок в карман,– Ты, мальчик, здесь для того, чтобы работать.

Вурмек удивлённо открыл рот.

– Но я не хочу этого делать, ведь я не просился к вам в помощники,– ответил он.

Человек громко рассмеялся.

– А я и не собирался спрашивать о твоих пожеланиях,– сказал он сквозь смех,– Я заплатил за тебя хорошую цену и не отпущу, пока ты не отработаешь всё, до последнего серебряного. А кроме того, отслужишь и за те деньги, что я потратил, выхаживая тебя. Так что, живо берись за швабру, да вымой хорошенько пол. Скоро здесь будет не протолкнуться.

Горен в недоумении застыл на месте.

– Кому вы заплатили за меня?– спросил он.

– Крысёнышу, что тебя принёс,– ответил человек,– Знал бы я, каких проблем с тобой получу, не дал бы сурицитскому выродку ни одной монеты! И хватит болтать!

Он замолчал, а затем, придвинувшись к вурмеку так близко, что от его дыхания на голове юноши зашевелились волосы, прошипел сквозь зубы:

– Из этого города тебе не сбежать, коротышка, даже не пытайся. Отработаешь, отпущу, а может и найму, если понравишься. Но бежать не смей, иначе я сам тебя высеку.

В это мгновение рядом с лестницей на второй этаж открылась дверь, ведущая на кухню, и в помещение вошла та самая девушка, которую Горен видел на берегу. В одной руке она держала пустой таз, а в другой надкусанную хлебную лепёшку. Увидев вурмека, девушка остановилась в дверях. В недоумении она смотрела то на него, то на человека и не двигалась с места.

– Чего ждёшь?– прикрикнул на неё человек,– Тебе заплатили, проваливай!

Эти слова вернули девушку к реальности. Поправив таз, и коротко поглядывая на Горена, она быстро побрела к выходу.

– И так,– снова заговорил человек, когда торговка вышла на улицу,– Ты находишься в портовом городе. Он называется Симэ́р, но все зовут его Морскими Вратами. Моё имя Заа́в. Я- хозяин этого трактира. Всё, что в нём- моё, и ты должен всегда это помнить, потому, что воров я наказываю жестоко. Жить ты будешь в той комнате наверху, работать здесь, в зале. Каждый вечер в моём заведении собирается много народу, и все хотят выпить и поесть. Ты должен принимать и разносить заказы, и делать всё это быстро. Нужно следить за каждым столом и каждой миской в зале. Когда посетители уходят, вся посуда должна быть на месте. За неё ты отвечаешь головой. Я буду брать с тебя платуза всякий пропавший стакан, вилку, ложку и прочее. Так что, гляди в оба и не зевай. Чистота столов тоже твоя забота. Убрал за гостем, отнёс посуду на кухню, принимай следующего. И ещё одно,– снова придвинувшись вплотную к вурмеку, сказал человек,– Деньги от посетителей беру только я, запомни это хорошенько. Вздумаешь красть под этой крышей- отрежу руки и скормлю морским тварям. Тебе всё понятно?

Горен уверенно кивнул.

– Вот и хорошо,– сказал Заав с выдохом и, оправив пояс штанов на выступающем из под груди круглом животе, добавил,– Одно только неясно: что ты за тварь такая? В этом городе я насмотрелся на всяких уродов. Я и сам на половину сориа́нских кровей. А вот такого как ты не встречал.

– Я вурмек из леса, что за землями Тэпелрунга,– ответил Горен.

Человек задумчиво почесал в затылке.

– Не слышал я раньше о вурмеках,– сказал он,– Да, это и не важно. Иди на кухню, возьмешь там швабру и ведро с водой. Через четверть часа всё должно быть вымыто. Отправляйся, да поживее!

Юноша снова кивнул головой и зашагал к кухонной двери.

Первым, что он увидел, открыв её, стала внушительных размеров закопченная дочерна каменная печь, громоздко расположившаяся в центре кухни. С четырёх сторон в её пышущих жаром жерлах стояли котелки и кастрюли с готовящимся в них варевом. Наполняя помещение томительными запахами съестного, оно дымилось и попыхивало, бурлило и выкипало, переливаясь через край, и с шипением стекало струями на раскалённые угли. Вокруг печи, на расстоянии не больше метра, придвинутые к стенам стояли длинные столы. Они были настолько захламлены грудами кухонной утвари и кривыми стопками дурно вымытой посуды, что с виду казалось, будто всем этим уже давно никто не пользовался, и хранится оно лишь из лени хозяина, мешающей ему выбросить ненужное на помойку.

За одним из этих столов, среди разделочных досок, овощей и мисок с продуктами, уютно разместившись на обитых войлоком табуретах, сидели близнецы. Оставив без внимания вошедшего в кухню вурмека и безучастные ко всему остальному, они спокойно играли в кости. В стороне от братьев, рядом с большим пнём стоял верзила. Подпоясанный окровавленным фартуком, с увесистым топором в одной руке и заячьей тушкой в другой, он безотрывно глядел на вурмека и не двигался.

Не решаясь пройти дальше, Горен оставался в дверях.

– Заав поручил мне взять здесь ведро и швабру,– вдруг выпалил он.

Верзила приподнял брови, а после резким движением закинув зайца на пень, отрубил ему голову, и бросил её в кадку с помоями.

Вурмек вздрогнул.

– Воземи здес,– комкая речь, произнёс верзила и махнул топором в угол комнаты.

Не мешкая, юноша бросился к стоящим там ведру и швабре и уже собрался выбежать из кухни, но внезапно остановился в дверях.

– А вода?– спросил он,– Где мне взять воду?

– В улица,– буркнул верзила и, воткнув с размаху топор в пень, направился ко второй двери, выводящей на задворки.

Горен поспешил за ним, но шагнув за порог тут же остановился. Едкий гнилостный запах ударил вурмеку в нос. Его источником была большая мусорная куча из отбросов и тухлой рыбы, сваленная у забора, отгораживающего двор. Оживлённая копошащимися в ней червями и снующими вокруг мухами, она смердела тошнотворным почти трупным запахом. Особую омерзительность витающему вокруг зловонию придавал дух нечистот, доносящийся из уличного туалета. Двери на отхожем месте не было, а потому его вонь и грязь открыто представали во всей своей неприглядности. Колодец с водой стоял здесь же, всего в паре шагов, но, по счастью, был предусмотрительно накрыт деревянной крышкой.

Верзила остановился, взял из рук вурмека ведро и, подцепив его ручку зажимом к толстой канатной верёвке, спустил вглубь колодца. Всё это время он искоса поглядывал на Горена, точно намекая ему запомнить каждое его действие. Но юноша хорошо умел управляться с колодцем и следил в тот момент лишь за тем, чтобы вдыхать как можно меньше воздуха, отравленного смрадом.

Наполнив ведро водой, Горен поблагодарил верзилу и отправился в зал трактира, где сразу же принялся за уборку. Под пристальным наблюдением постоянно подгоняющего его Заава юноша вымыл пол и все стулья и столы, обтирая их водой с отваром мыльного корня. Однако и после такой очистки, мебель и половые доски по-прежнему пахли дурно и оставались засаленными.

Пока вурмек изо всех сил боролся с грязью, в трактир постепенно стали стекаться посетители. Они рассаживались за столы, и к ним тут же выходил хозяин. Вежливо расшаркиваясь, Заав принимал заказ, а потом спешно шел на кухню. По возвращении, он непременно подходил к полкам с выпивкой, наполнял кружки и вновь торопился к гостям. Когда же свободными в зале остались только три стола, Заав велел вурмеку закончить уборку и помочь ему с обслуживанием. Горен, не пререкаясь, взялся и за это дело. Работы оказалось много даже для двоих. Посетители всё прибывали, подсаживались к уже занятым столам и непременно требовали поторопиться с подачей выпивки и различной снеди. Спеша успеть угодить каждому, вурмек и хозяин трактира сновали без остановки от стола к столу, из зала в кухню и опять в зал, к полкам с выпивкой, в погреб и снова к столам. На кухне тоже кипела работа. Близнецы больше не играли в карты. Один из них занимался готовкой, другой, взгромоздив на стол корыто с водой, мыл посуду. Верзила же крутился у кастрюль и котелков, раскладывая приготовленные блюда по тарелкам.


Всякий раз, вбегая с заказом в кухню, Горен попадал в плен царящих там томительных ароматов. Запах и вид еды сводили его с ума. Юношу настолько мучил голод, что он уже готов был пойти на воровство, только бы заполучить что-нибудь съестное. И он сделал бы это, но Заав, будто прочитав его мысли, разрешил отдохнуть и немного перекусить из того, что было на кухне. Тарелка наваристого овощного супа и жареный картофель с капустой оказались очень кстати, быстро вернув Горена в чувство. Подкрепившись, он тут же взялся за работу, тем более, что за время его отсутствия, посетителей порядком прибавилось. Самые засидевшиеся были уже основательно пьяны. Кто-то из них пел песни; кто-то спал, уткнувшись лицом в стол, в окружении кружек, бутылей и тарелок с едой, а некоторые или затевали драку, или уже успели повздорить. Заав держался в стороне, стараясь оставаться безучастным к столкновениям гуляк, разомлевших от спиртного. И только когда в ход вовсю шли кулаки, а на пол начинала лететь посуда, хозяин вежливо вмешивался и усмирял задир.

– Следи, чтобы под шум драки никто не смог сбежать не уплатив,– поучал Горена Заав, во время очередной склоки.

И вурмек, накрепко запомнив его слова, не спускал с посетителей глаз.


Солнце уже давно село, а трактир всё ещё гудел и гулял. Кухня работала непрестанно, бутыли с выпивкой опустошались одна за другой, а Горен с Завом, не зная устали, в заботах метались между столами.

Ближе к полуночи, совершенно опьяневшие гуляки, стали понемногу затихать и расходиться по домам. Кому-то из них удавалось выйти из трактира своими ногами. Тех же, кто давно и крепко спал, хозяину приходилось будить, а затем, под невнятные слова брани, выводить на улицу. Наконец, проводив последнего гостя, Заав облегченно вздохнул и запер двери заведения на грузный навесной замок.

– Убери со столов, и можешь отправляться спать,– сказал он вурмеку,– Завтра тебя опять ждёт работа.

После этих слов, хозяин снял с себя фартук, поднялся по лестнице и скрылся за дверью одной из комнат второго этажа.

Только сейчас, оказавшись наедине с собой, в абсолютной тишине, Горен осознал насколько устал. Он понял, что за весь пройденный день присел лишь раз и, что ноги его распухли и ноют от боли. В этот момент дверь кухни приоткрылась, и в проёме показалась голова одного из близнецов. Она окинула любопытным взглядом зал, а потом вновь исчезла за дверью.

– Ещё немного,– пробормотал себе под нос вурмек, и взялся за уборку.

Обтерев столы и взгромоздив на один поднос всю грязную посуду, он неторопливо понёс её в кухню.

Верзила и близнецы тоже изо всех сил стремились покончить с делами и старательно наводили порядок. Братья мыли горшки и тарелки, выметали оставленные на полу мусор и ботву овощей, а верзила, весь перемазанный сажей, занимался чисткой печи.

Горен огляделся, оставил поднос на разделочном столе, и с чувством необыкновенного облегчения вышел из кухни.

Поднимаясь по лестнице в свою каморку, он не думал ни о побеге, ни о суриците, ни даже об оставшейся за многие мили от него семье. В голове юноши была только одна мысль. Он представлял, как сейчас войдёт в комнату и, не снимая башмаков и одежды, плюхнется в кровать, где спокойно уснёт, и этот безумный день завершится. Так и случилось.


Но за тем днём последовали другие, такие же беспокойные и утомительные. Вурмеку казалось, что он не выдержит ни этого тяжелого труда, ни обстановки, ни окружающих его лиц. Однако, постепенно, он сам не заметил, как вошел в суетливый ритм трактира, и не только научился запросто справляться со своими обязанностями, но даже завёл добрые знакомства среди посетителей. Кроме того заботы заведения вынудили Горена сблизиться и с работниками кухни. Друзьями они не стали и всё- таки уже не смотрели друг на друга со злобой, а порой могли свободно переговариваться, как добрые приятели.

В этих непродолжительных беседах Горен узнал некоторые весьма интересные подробности жизни своих новых знакомых. Одной из них стала история о судьбе близнецов и верзилы, а вместе с ней и правда о появлении вурмека в стенах трактира. Братьев звали Кенту́р и Горуя́з. Верзилу окружающие называли Буу́р, но как позже признались приятели, это было прозвище, однажды и навсегда заменившее угрюмому здоровяку имя, о котором он отчего-то наотрез отказывался говорить. Все трое вышли из одной семьи, хотя кровными родственниками среди них являлись лишь Кентур и Горуяз. Когда близнецы были ещё совсем мальчишками, их мать, в очередной раз выйдя замуж, приняла в дом сына своего нового избранника. Крепкий и немногословный Буур быстро сникал расположение двух задир, став им защитой в дворовых склоках, а спустя время сдружился с ними настолько, что уже каждый житель Симэра называл троицу не иначе как братьями. Они зажили душа в душу, никогда не ссорясь и всегда и везде оставаясь вместе. Но несколькими годами позже в семье появились ещё двое детей. Их оставила беспутная тётка близнецов, укатившая в неизвестном направлении на повозке заезжих сориа́нцев. Новоиспеченная родня сразу же пришлась не по душе троим братьям, и в доме большого семейства всё чаще стали возникать ссоры и драки между детьми. Мать пыталась усмирить своих сыновей, взывая к их добродетели. Однако то ли кровь в их жилах была через чур горяча, то ли они уже слишком выросли, чтобы терпеть соперничество, но в один из дней трое братьев покинули дом, найдя себе кров и немало приключений на улицах Симэра. Бродяжничая и воруя, они не раз попадали в передряги, оставались битыми, и в итоге оказались выдворенными городским управляющим за стены Морских Врат на несколько лет.

После истечения срока запрета, проскитавшись по местной округе и испытав много трудностей, братья вернулись в Симэр. Матери троицы, к тому времени в городе уже не было. Не выдержав общественного порицания за сыновей, она собрала вещи и уплыла вместе с мужем и приёмными детьми на кораблях ама́ко в чужие земли. Чтобы остаться в Морских Вратах братьям пришлось принять решение встать на путь исправления и сменить привычный образ жизни на тихое существование простых горожан. Для этого им нужно было найти работу и жильё. Сделать это прославленным на весь край разбойникам оказалось совсем непросто.

Тут-то они и встретили Заава. Он стал единственным, кто не побоялся принять троицу и дать им кров. Но дело было вовсе не в доброте трактирщика, а в его жадности. Заав быстро смекнул, что выгода, которую он получит, наняв братьев, выйдет неплохая. Ведь никто в Симэре не стал бы с ними связываться, а это означало, что у беспутной троицы не было выхода, кроме как согласиться работать у него в питейной, пусть даже за очень малую плату. Трактирщик не постеснялся назвать свою скромную цену, а братья не смогли отказаться. Тёплый ночлег и работа на кухне, рядом с обилием еды, оказались для бродяг настоящим подарком, и они решили, что другого искать не станут.

Больше всех появлению работников была рада жена Заава. Многие годы беспрестанного труда в стенах трактира не прошли для неё даром. Она была больна и уже не могла заниматься кухней и делами заведения. Три пары рук в помощь сулили женщине порядок в питейной, долгожданный отдых и спокойную старость, а потому она приняла бродяг с радостью. Впрочем, освобождение от обязанностей не помогло её здоровью и, спустя некоторое время, хозяйка всё же скончалась. В тот день все заботы трактира тяжелым грузом легли на плечи Заава. Без жены, ведение дел стало для него непосильной задачей. Необходимость в помощи была очевидна и, как бы ни хотелось скупому трактирщику сберечь свои серебряные, ему всё же пришлось начать поиски очередного работника.

И вот, словно по воле неведомых сил, на пороге его питейной появился сурицит с чуть живым вурмеком на руках. Он предложил Зааву взять юношу к себе на работу, попросив за него всего десять серебряных. Сделка показалась хозяину сомнительной, но, хорошенько подумав, он всё-таки согласился. Так Горен и оказался в трактире.

Заав, довольный результатами труда своего нового наёмника, мало-помалу к нему смягчился и порой бывал даже вежлив, а после, поняв, что юноша уже оставил мысли о побеге, начал выпускать его за пределы трактира. Сначала это были лишь выходы на близлежащие улицы по делам заведения, но позже трактирщик стал позволять вурмеку прогуливаться в окрестностях города и на набережной в свободное от работы время.

Однажды, решив пройтись перед открытием трактира по берегу моря, Горен снова увидел лодки рыбаков, стоящие на приколе. Резкий и уже порядком холодный ветер поднимал на водной глади крупные косые волны и, подгоняя их к берегу, обрушивал на хрупкие судёнышки. Те в ответ неистово раскачивались, с глухим стуком бились одна об другую, едва не переворачиваясь. В попытках уберечь улов, рыбаки выталкивали лодки на галечный берег и вели свою торговлю уже там, подальше от воды. Вокруг них, как и раньше, царила суета: набирая рыбу в сетки, бегали покупатели, кружили вороватые чайки и стоял громкий гомон. Девушка, которую Горен повстречал в первый день, тоже была там. Она сразу заметила стоявшего в стороне вурмека и приветливо махнула ему рукой. Застенчиво улыбнувшись, юноша помахал ей в ответ.

– Подожди меня,– вдруг крикнула ему девушка, и скрылась в толпе покупателей.

Через несколько минут она уже стояла перед вурмеком, держа на плече наполненный рыбой таз.

– Меня зовут Денизьям,– с улыбкой произнесла она.

– А я Горен,– робко ответил юноша.

– Я вижу от твоего синяка уже не осталось и следа,– сказала Денизьям,– Хорошо же ты, наверное, разозлил старого скупердяя, если он тебя так отделал.

Слова девушки заметно смутили Горена. Не найдя что сказать, он потупил взгляд и пожал плечами. Денизьям, поняв, что задела вурмека за живое, тоже смутилась. Между новыми знакомыми повисла тишина.

– Если ты направляешься к Зааву, то мы можем пойти вместе,– прервав молчание, сказал Горен.

Девушка удивленно взглянула на него и спросила:

– Что тебе может быть там нужно?

– Я работаю в трактире,– улыбнувшись, ответил вурмек и тут же поспешил добавить,– Но это ненадолго. Скоро Заав отпустит меня.

Денизьям продолжала смотреть на юношу с недоумением.

– Что значит «отпустит»?– спросила она,– Разве ты невольник?

– Нет,– ответил Горен,– Нет, я не невольник. Я вынужден… Мне необходимо… Это ненадолго.

Девушка махнула рукой.

– Ладно,– сказала она,– Всё равно я ничего не поняла. Пойдём скорее, а не то трактирщик поднимет крик, или, что ещё хуже, сбавит цену за опоздание.

Горен согласился с Денизьям и они, спешно покинув берег, зашагали по улицам города.

– Откуда ты знаешь мой язык?– спросил вурмек,– Я заметил, что он знаком многим в Симэре, но все они говорят на нём нескладно, а ты так словно он твой родной.

– Нет, мой родной язык- это язык амако,– ответила девушка,– Но многие из нас говорят на энли́те. Это что-то вроде традиции. Знать его считается почетным. А так как мы давно тут торгуем, и местные из раза в раз слышат нашу речь, то и они тоже его освоили.

Горен с удивлением уставился на Денизьям.

– Энлит? Не помню, чтобы кто-то так его называл,– сказал он.

Девушка пожала плечами. Вурмек задумчиво замолчал, но после недолгой паузы спросил:

– А что за строения висят в море, на краю воды?

Денизьям остановилась и заливисто рассмеялась.

– Висят в море!– воскликнула она, продолжая хохотать,– На краю воды!

Горен покраснел и смущенно оглянулся по сторонам. Проходящие мимо жители городка с изумлением и опаской поглядывали на гогочущую девицу, и старались обходить её стороной. Вурмеку стало необыкновенно стыдно.

– Нам пора идти,– негромко сказал он, одёргивая Денизьям за руку,– Пойдём же, ты сама говорила, что Заав будет недоволен.

– А ты весёлый малый,– не унималась она,– Насмешил, так насмешил.

Не утихающее злорадство Денизьям рассердило Горена. Он решил больше не слушать её смех и не уговаривать двигаться дальше. Оставив хохочущую девицу одну, вурмек торопливыми шагами направился вдоль по улице.

– Как хочешь,– уходя, прошипел он сквозь зубы,– Тогда я пойду один. А ты оставайся и развлекай зевак.

– Постой, Горен,– крикнул ему вслед голос Денизьям,– Я и не думала тебя обижать.

Кое-как удерживая на плече таз с рыбой, девушка бежала за стремительно удаляющимся от неё вурмеком.

– Извини меня,– виновато сказала она, догнав Горена,– Мне было странно услышать то, что ты сказал, прости.

– Хорошо,– буркнул в ответ юноша, а потом задумался и прибавил,– Но тогда, ты должна рассказать мне всё, чего я не знаю об этом городе, жителях Симэра, про эти штуки на воде, о море и подводных тварях. Я хочу знать об этом всё.


И Денизьям согласилась. С этого дня всякий раз, когда корабли людей амако останавливались у берегов Морских Врат, она непременно появлялась в трактире Заава. Пока Буур занимался пересчетом и взвешиванием рыбы, Горен и девушка улучали несколько минут, чтобы побеседовать. Иногда, вурмеку удавалось застать Денизьям на берегу за торговлей рыбой, и тогда приятели могли провести вместе чуть больше времени, чем обычно.

Несмотря на свой малопривлекательный внешний вид и мальчишечьи манеры, девушка оказалась на удивление интересной. Юная, с виду едва ли знакомая даже с правилами поведения, на самом деле, Денизьям говорила с толком, была хорошо осведомлена о делах Симэра, его обитателях и даже некоторых вопросах управления в городе. Рассказы её Горен слушал с крайним любопытством, а когда девушка заговаривала о жизни на воде, он и вовсе замирал, как будто боялся упустить даже одно её слово.

Море завораживало вурмека. Его невообразимое величие и обилие удивительных существ, о которых Денизьям рассказывала в мельчайших подробностях, приводили юношу в восторг. Наперекор собственным страхам, он мечтал оказаться там, посреди бескрайней воды, ощутить свежесть ветров, и позволить себе безбоязненно погружаться в морские глубины, чтобы быть наравне с живущими там созданиями.


– Как бы мне хотелось попасть на ваш корабль и хоть ненадолго выйти в море!– воскликнул Горен, когда они с Денизьям вновь сидели вместе на берегу,– Тебе так повезло, ведь ты можешь бывать там изо дня в день!

Девушка грустно улыбнулась.

– Иногда моря бывает слишком много,– сказала она, вздыхая,– Здесь, на суше, есть то, чего нам не хватает на воде, а там есть то, чего мы не можем найти на земле. И всё- таки, когда проводишь в море недели, его становится слишком много.

Денизьям с тоской взглянула на Горена и продолжила:

– Сегодня в ночь наши корабли отбывают от берегов Морских Врат и никому не известно, когда мы сможем снова вернуться сюда.

– Почему?– встревожено спросил вурмек.

– Мир наполнен волнениями. Со всех сторон света до нас всё чаще стали доходить недобрые вести,– ответила Денизьям,– Великий Царь Ка́врий тяжело болен. Он близок к смерти, и на трон готовится взойти наследница престола, его дочь, воительница Жоску́р. Ходят слухи, что будущая царица корыстолюбива, жестока и хочет изменить порядок мира, поддерживаемый королевской семьёй сотни лет. Многие с ужасом ждут дня её коронации. Но церемония может быть сорвана. Похищен Маара́м- священный камень, венчающий диадему правителей Земли. Силы, наделившие династию царей властью править над всеми существами нашего мира, короновали этой диадемой первого из правителей, и с того дня Земным Царём может стать только наследник королевской крови. Без диадемы коронация невозможна. Верный слуга правителя, глава королевской стражи- Таи́лл вместе со своими воинами вступил в сговор и, похитив Маарам, покинул царские земли. Жоскур не сразу узнала о пропаже, а когда до неё дошла весть, что камень исчез, пришла в ярость. Сотни воинов из армии царицы были пущены на поиски Таилла и его соратников. И с того дня они бесчинствуют на всех сторонах земли, обыскивают каждый угол, и везде, где бы ни прошли, оставляют за собой кровавый след. Воины Жоскур подходят к Морским Вратам всё ближе. Амако не могут рисковать своими жизнями и, сегодня мы уйдём далеко в море, туда, где рукам разъярённой царицы нас не достать.

Денизьям замолчала.

– Как бы мне хотелось уплыть с вами,– чуть слышно повторил Горен.

Девушка ничего ему не ответила. Она сидела, понурив голову и, не поднимая на вурмека глаз, сдерживала набегающие слёзы.

– Возьмите меня с собой, прошу!– вдруг взмолился Горен,– Обещаю, что не стану для вас обузой! Вурмеки так малы, что могут быть совершенно незаметными! И мне не нужно ничего, даже еды. Я всё возьму с собой. Прошу!

Плечи Денизьям подёрнула дрожь. Обняв колени руками, она опустила голову и заплакала. В попытках утешить девушку, Горен попытался её обнять, но это доставило Денизьям ещё больше страданий. Неспособная сдержаться, она расплакалась навзрыд.

– Ну что ты,– вдруг прошептал вурмек, робко гладя девушку по плечу,– Это я, глупый испугался и тебя напугал. Кому нужен этот безобидный городишко и я вместе с ним. Ведь это ненадолго. Наверняка, ненадолго. Всё пройдёт, и ты вернёшься. Мы снова будем сидеть здесь, на берегу, и вспоминать, как я смешон, когда напуган.

– Нет,– глотая слёзы, ответила Денизьям,– Когда они придут, уже ничто не сможет быть как прежде. И я ничего не могу сделать. Никто, кроме амако не взойдёт на корабли этой ночью. Так сказали верховные мужи нашего народа, а они не меняют своих решений.

– Значит, так должно быть,– продолжал успокаивать девушку вурмек,– Всё обойдётся. Я уверен, что смогу найти для себя убежище, случись что серьёзное,– и Горен рассмеялся,– Посмотри на меня! Во всей округе ты не сыщешь существа меньше,– сказал он, сжавшись в комок и гримасничая,– Да меня, с лёгкостью, можно принять за дворового кота! Разве кто отличит в суматохе?!

Денизьям бросила на юношу короткий взгляд и, увидев, как он причудливо свернулся в узел, разразилась смехом.

– Вот видишь!– сказал Горен,– Ты тоже так думаешь, а значит я прав и мне ничто не угрожает.

Он положил руку на плечо девушки и ласково произнёс:

– Не волнуйся. Я смогу о себе позаботиться. Скорее вытирай слёзы, и пойдём в трактир. Ты знаешь, Заав не бывает рад опозданиям.

– Сегодня я не понесу рыбу трактирщику,– поднимаясь, сказала Денизьям,– На корабле необходимо всё подготовить к долгому плаванию. Я нужна там.

Горен ничего не ответил. Крепко обняв девушку, он улыбнулся и уверенно зашагал в сторону города.


Вурмек не выдал того, что происходило у него внутри. Ему удалось скрыть от Денизьям терзающие его душу чувства тоски и безысходности. Но себя юноше было не обмануть. Силясь не думать о том, что видел девушку в последний раз и что, возможно, ему осталось жить совсем недолго, Горен всё больше ускорял шаг и был готов бежать, чтобы бы забыться. Но бежать ему было некуда. Вурмек вошёл в двери питейной, твёрдо решив для себя, что не станет поддаваться переживаниям и целиком погрузится в работу.

День шёл, как и все ему предшествующие, в привычных для трактира суете и шуме. Посетители, как обычно, много пили, сквернословили и устраивали между собой потасовки, а работники заведения изо всех своих сил старались им угодить.

На Морские Врата уже давно опустилась ночь, но Горен продолжал трудиться с необычайным рвением. Он бегал от стола к столу, принимал и разносил заказы, стремясь занять работой любую выпадавшую свободную минуту, только бы не успеть даже на мгновение задуматься о той правде, что всё настойчивее прорывалась в его мысли.

Юноша понимал, что он- простой вурмек из далёкого леса, о существовании которого на Земле слышали лишь единицы, носит с собой великое оружие, знак власти, на поиски которого брошено войско будущей царицы мира. Горен так же знал, что ошибка, которую он совершил, украв из шлема незнакомца камень, может стоить ему жизни. Он мог бы спрятать или попросту выбросить Маарам, но что будет, если его найдут? Что станет с Землёй, когда Жоскур взойдёт на трон? Возможно, что ничего не изменится. Однако, если рассказы о наследнице- правда, то может случиться так, что и Морские Врата и Тэпелрунг и Вурмекский Лес будут стёрты с лица Земли по одному её желанию. Горен был в смятении. Он неустанно корил себя за тот момент слабости, когда ему не хватило духа оставить камень у незнакомца, но, в то же время, успокаивался мыслью о том, что Маарам далеко от Вурмекского Леса и родных ему людей.

Мера ответственности, которую Горен, сам того не подозревая, возложил себе на плечи, была очень велика. Решение необходимо было принимать без отлагательств, но он медлил. Всякий раз, задумавшись о неизбежном, вурмек испытывал такой страх, что был не в силах что-либо решать, и потому, едва только тревожные мысли начинали закрадываться в его голову, он бросался в работу.

«Веселятся так, будто ничего и не знают,– думал Горен, наполняя кружки выпивкой и осматривая зал трактира,– Хотя, наверняка знают… А может, и нет… Да, у этих забулдыг каждый день, как последний. Что им до мира за стенами этой забегаловки!..Всё равно, жаль. Каждого жаль…Незнакомец, должно быть, давно поправился, и не стащи я у него тогда злосчастный камень, мог позаботиться о нём куда лучше меня. Сейчас он был бы уже далеко от Вурмекского Леса, а с ним ушла бы и опасность. На худой конец, его бы схватили, и Жоскур отозвала своих воинов…Какой же я дурак! Дурак и трус!»

Окончательно уверившись в собственной вине, и мысленно обругав себя, Горен собрал кружки на поднос и вышел в зал.

Внезапно, в двери трактира, спотыкаясь на ходу, вбежал человек.

– Бегите!-прокричал он срывающимся голосом,– Все бегите отсюда! Воины в городе! Спасайтесь!

С этими словами он пустился прочь из трактира, а следом за ним, расталкивая друг друга, к дверям устремилась толпа посетителей.

– Куда!– взревел басом Заав, хватая на ходу убегающих,– А платить?

Но его уже никто не слышал. Охваченные стадным чувством страха, гости трактира бились у двери, в попытках вырваться наружу.

– Назад, все назад!– вдруг прокричал кто-то, и толпа спешно отступила обратно в зал.

В тот же миг, выбив остов дверей вместе с прилегающей к нему стеной, в помещение ввалилась огромная птица, оседланная человеком в железной броне. Короткокрылая, с мощными ногами, овитыми сплетением тугих мышц, она сипло кричала и, прорываясь сквозь толпу в залу, топтала на своём пути тех, кто не успевал увернуться. Остальные бежали от чудовищной твари в разные стороны и, в надежде спастись, снова бросались к выходу. Но путь на улицу был отрезан. Следом за птицей в пробитый ею дверной проём ворвались несколько вооруженных воинов. Они перехватывали пытающихся выбежать посетителей и вталкивали их обратно в трактир. Решивших вступить в сопротивление воины безжалостно убивали, других загоняли вглубь помещения и там удерживали.

В одно мгновение весело гуляющая питейная заполнилась криками, грохотом ломающейся мебели и звоном битой посуды.

Горен первым понял, что происходит. Он укрылся за одним из столов, а затем стал незаметно пробираться к выходу, прячась за стульями и перебегая от угла к углу. Под прикрытием царивших вокруг шума и беспорядка он ползком подобрался к двери. Вурмеку оставалось лишь юркнуть в узкий просвет между сломанной стеной и охраняющими выход воинами, как вдруг некто поднял его в воздух и как куклу швырнул обратно в трактир.

– Нет!– будто не в себе закричал Горен.

Едва не попав под удар меча, он чудом проскользнул мимо преградившего ему путь воина, и стремглав выскочил из дверей.

Оказавшись снаружи, юноша понял, что не спасся. В Симэре больше не осталось места, где можно было найти укрытие. Преследуемые разъяренными воинами, сбивая друг друга с ног, по улицам города метались жители. Со всех сторон звучали лязг мечей и крики боли и ужаса. Кровь и тела убитых были повсюду, а дома Морских Врат полыхали огнём. Происходящее потрясало разум вурмека. Охваченный всеобщей паникой, он словно одержимый бежал без оглядки, не останавливаясь и не пытаясь отыскать убежища. Сталкиваясь с обезумевшими от страха горожанами, прорываясь между ними, Горен уворачивался от ударов мечей воинов, падал, катился кубарем и, поднимаясь, снова бежал.

Неожиданно, кто-то перехватил его, втянув в узкий проём между домами.

– Денизьям!– вскрикнул вурмек, увидев рядом с собой девушку.

– Тихо,– зажав ему рот рукой, прошипела она,– Сейчас ты пойдёшь за мной. Ни о чем не спрашивай, иди быстро и не отпускай мою руку, понял?

Вурмек кивнул головой.

– Сюда,– сказала Денизьям и юркнула в небольшую дыру в стене дома.

Горен последовал за ней. Оказавшись в полной темноте, в пространстве, не позволяющем даже вурмеку выпрямить спину, друзья неслышно пошли вперед. Через пару десятков метров они вышли к стенам следующего дома, и опять погрузились в темноту, но уже другого лаза; снова вышли к стене и вновь углубились в сырость и мрак потайного прохода. Так повторялось раз за разом. Дома менялись один за другим, уводя беглецов от опасности спасительной цепью своих потайных лазеек. Порой их ходы были настолько малы, что в них едва ли можно было поместиться. Тогда друзьям приходилось перемещаться ползком, протискиваясь друг за другом в узких стенах. В минуты, когда над головами Горена и Денизьям раздавались грохот и крики, они старались двигаться быстрее, а как только шум стихал, оставив звучать лишь стук воинских сапог, беглецы замирали, и продолжали движение только тогда, когда всё замолкало.

Казалось, лабиринту из душных и тесных тоннелей не будет конца, но Денизьям шла настолько уверенно, что у вурмека не было и тени сомнения в том, что девушка точно знает, где выход.

– Осторожно!– вдруг прервала молчание Денизьям и остановилась.

В нескольких шагах впереди виднелся просвет.

– Очень тихо!– сказала девушка.

Она потянула вурмека за руку и крадучись пошла вперёд. Здесь лаз обрывался, преграждённый стеной. Подойдя ближе к выбитому в ней полукруглому отверстию, из которого в темноту лаза струился свет, Денизьям незаметно выглянула наружу. Побережье, что до этого дня оставалось местом покоя и тишины, теперь, освещенное огнём пылающих в городе пожаров, выглядело угрожающе. Кровавые руки побоища дотянулись и сюда. Всегда малолюдный тихий берег моря в эти минуты кричал умоляющими о пощаде голосами, дрожал мечущимися в красно- рыжем отсвете огня тенями горожан и лязгал железным звоном воинских одежд.

– Если всё сделать быстро,– шепотом заговорила девушка,– То мы за один рывок сможем добраться до воды, а оттуда и до кораблей. Ты готов бежать?

– Куда?– испуганно спросил Горен.

– Всё время за мной,– ответила ему Денизьям.

Юноша с опаской посмотрел на виднеющуюся впереди кромку моря.

– Наверное, да,– неуверенно пробормотал он.

– Тогда бежим,– сказала девушка и выскочила наружу,– Скорее же!– прошипела она, вытягивая из темноты вурмека.

Не глядя по сторонам и не разжимая рук, друзья пустились бегом в сторону моря. Но, только они отдалились от стен дома, как воины сразу заметили их и бросились следом.

– Они нас догоняют,– задыхаясь в беге, произнёс Горен.

Денизьям не ответила. Она лишь прибавила шагу, ещё крепче сжав руку юноши в своей.

– Не смей! Надо плыть!– прокричала она, когда вурмек, войдя по колено в воду, внезапно остановился.

Девушка с силой дёрнула его руку и настойчиво потянула за собой. Но не успел Горен сделать и десятка шагов, как дно под его ногами неожиданно ушло в глубину, и он с головой погрузился в воду.

– Я не умею плавать!– испуганно завопил юноша, когда Денизьям вытянула его на поверхность.

– Тогда поплывёшь на мне,– твёрдо сказала она, хватая за руки барахтающегося вурмека,– Держись за плечи и не шевелись, просто повисни на мне.

Насилу совладав со своим страхом, Горен уцепился за Денизьям и беглецы поплыли. Спустя несколько секунд позади них в воду с разбега вошли несколько воинов. Однако, облаченные в железные латы с тяжелым оружием наперевес, они не решились преследовать уплывающих. Кто-то из них достал лук и выпустил по беглецам несколько стрел, но, к счастью, слившаяся с чернотой ночи вода укрыла друзей, и ни одна стрела так и не смогла достигнуть своей цели. В конце концов, воины отступили. Вурмек и девушка к тому моменту были уже довольно далеко от берега и плыли в направлении к кораблям амако.


Освещенные множеством огней, как сотни горящих фонариков, дрейфующих в открытом море, судна рыбаков озаряли ночную тьму. Их свечение, отраженное водой, тянулось по её рябящей поверхности, расстилаясь длинной дорожкой, и будто указывало собой путь к спасению. Уже без страха быть обнаруженными друзья вышли на свет. Оставляя за собой неровный ползущий клином след на воде, они плыли к кораблям. Посреди полотна желтых отблесков, Горен и Денизьям были не более чем тёмное пятнышко, совсем маленькое и неприметное. Но уже через минуту, словно заметив его появление, один из корабельных огней вдруг отделился от остальных и начал быстро приближаться. Когда до него осталось чуть больше десяти метров, друзья смогли разглядеть за светом лодку и управляющую ей женщину с зажженным факелом в руке.

– Мама!– закричала девушка.

– Тени морские! Денизьям!– осветив факелом фигуры плывущих, воскликнула женщина,– Наконец-то! Скорее в лодку!

Она подплыла ближе и протянула девушке руку.

– Сначала ты, Горен,– сказала Денизьям.

– А это ещё кто?– втаскивая в лодку вурмека, удивленно спросила женщина,– Ты же знаешь, что на корабль ему нельзя.

Денизьям забралась внутрь и, оправив одежду, уверенно произнесла:

– Если ему нельзя, то и я никуда не поплыву. Одного я его не брошу. Горен должен отправится с нами, или я остаюсь здесь.

– Ах, горе мне с тобой, разбойница!– с досадой пробурчала женщина, и добавила, усаживаясь,– Тогда, пусть он берётся за вёсла и гребёт.

Вурмек рассеянно осмотрелся.

– Я сама,– ответила Денизьям, отодвинув его в сторону.

Она села к вёслам и направила лодку к кораблям.

– Кого ты привела с собой?– возмутилась женщина, всплеснув руками,– Он даже не знает, что такое весло! И как, скажи мне, я должна представить мальчишку старейшине, чтобы тот не выбросил его за борт?

– Как-нибудь всё решится,– буркнула Денизьям в ответ.

Женщина бросила на дочь гневный взгляд и отвернулась.

В лодке повисла немая тишина. Денизьям усиленно налегала на вёсла. Мать девушки, о чем-то глубоко задумавшись, всматривалась в черную гладь воды. Горен же, обращенный к оставшемуся далеко позади, пылающему в огне Симэру, мысленно прощался с каждым, кого знал в этом городе. Кентур, Горуяз и Буур… Наверняка, ему больше никогда не доведётся сидеть вместе с ними на кухне трактира и смеяться над разными глупостями. Да и сам трактир должно быть уже разбит или сожжен дотла вместе с телами тех, кого не пощадили воины жестокой царицы. И куда теперь двинется её страшное войско? Останется ли на Земле хоть что-то из того, что было близко вурмеку?

Так думал Горен, провожая взглядом своё прошлое, и слёзы сами собой катились по его щекам. Жизнь юноши вновь менялась, как будто от него самого ничего не могло зависеть; так словно кто-то, на ходу решая, чему быть, а чему нет, правил его судьбой. Здесь, в лодке, находясь между оставленными по ту сторону берега прожитыми годами и ещё не наступившими минутами восхождения на корабли амако, Горен почувствовал себя существом без настоящего, повисшим во времени между прошлым и будущим, брошенным на волю случая. Но рассуждая о себе, мучаясь догадками о предначертанном, вурмек и предположить не мог, что в этот застывший миг решается судьба не его одного, а сотен тысяч созданий, живущих на Земле.

Глава вторая.

Спасение.

Лодка с беглецами медленно приближалась к кораблям амако. Расстояние между ней и судами становилось всё меньше, а предстающее перед глазами юноши зрелище всё грандиознее. Затаив дыхание, изумлённый Горен смотрел на плавучие сооружения, стараясь охватить их взглядом, и не верил своим глазам.

В основе устройства кораблей лежало строение плота, однако, расположенные на них, тесно прижатые друг к другу дома, сливаясь в одно целое, образовывали сплошную, выпуклую стену, сомкнутую в форме острых углов в передней и задней оконечностях суден. В центре каждого корабля, поднятая высоко над крышами домов, стояла мачта. Изготовлена она была из нескольких сложенных вместе стволов дерева и укреплена подпирающими её с четырёх сторон массивными брусьями. К широким раскидистым реям крепились дымчато-серые, в темноте кажущиеся почти черными, паруса, расправленные несмотря на полное безветрие. По всей протяженности плавучих сооружений в их деревянных стенах на достаточно высоком расстоянии от воды были выпилены круглые отверстия-окна. Каждое закрывало плотное полупрозрачное полотно, туго натянутое и осмоленное в местах стыка с деревом. Мутноватый желтый свет именно этих многочисленных окошек, освещающий суда со всех сторон, издали показался вурмеку сотней дрожащих на воде фонарей и помог беглецам безошибочно выбрать направление. Несколькими метрами ниже, вдоль по стенам кораблей, на толстых верёвочных канатах ровной вереницей висели наполненные воздухом шары, по виду изготовленные из того же материала, что и окна. Чуть заметно раскачиваясь, они касались друг друга и издавали при этом глухо звенящий эхом разлетающийся по воздуху звук.

– Что это?– спросил Горен девушку, когда лодку осветил широкий луч света, направленный с одного из кораблей.

Денизьям оглянулась.

– Это ночной наблюдатель,– ответила она.

– Как он это делает?– удивился вурмек.

– Ты про свет? Так, это изобретение Пинема, нашего чудака,– с улыбкой сказала девушка,– Иногда он делает полезные штуки. Но бывает, натворит такого!

Горену тут же вспомнился Товал Фелик, и он невольно улыбнулся.

– Наверное, все изобретатели немного не в себе,– сказал юноша, подхихикивая.

Денизьям озорно рассмеялась.

– Нечего веселиться!– вдруг прервала её женщина,– Сейчас нам всем будет не до смеха. Греби живее к борту.

Девушка подвела лодку ближе к кораблю.

–Давай!– крикнула она, подняв голову.

Откуда-то сверху некто невидимый сбросил верёвочную лестницу и два толстых каната с крючками на концах. Денизьям зацепила их за металлические кольца на лодке, после чего схватила лестницу и сказала:

– Ты первый, Горен, полезай.

– Нет уж,– возразила женщина,– отодвинув вурмека в сторону,– Первой поднимусь я, а ты и мальчишка пойдёте следом. Не хочу ни видеть, ни слышать твоих оправданий перед старейшиной. Натворила, сама и отдувайся.

С этими словами она лихо перехватила лестницу из рук Денизьям и начала взбираться по ней вверх. Девушка пожала плечами.

– Теперь ты,– сказала она вурмеку,– Только держись крепче.

Горен кивнул и, вцепившись в лестницу, принялся медленно подниматься. Следом за ним отправилась и Денизьям. По мере подъёма вурмек старался не смотреть вниз и по сторонам. Лицо его было обращено только вверх, туда, где кто-то склонившись придерживал лестницу. Нет, юноша не боялся высоты, но чернеющая морская гладь вызывала у него необъяснимое чувство опасности, как будто нечто наблюдало за ним из воды, ожидая совершить бросок, чтобы утянуть на глубину. Между тем, лестница становилась всё короче, страх слабел, и к концу подъема он совсем оставил вурмека.

Едва ступив на корабль, Горен предстал перед несколькими мужчинами амако, вооруженными деревянными палками и недоверчиво на него поглядывающими.

– Он со мной,– резко сказала девушка, выступая из-за спины вурмека.

– Ему нельзя здесь быть, – преграждая ей путь, ответил один из мужчин.

Денизьям сердито подбоченилась.

– Это не твоя забота,– сказала она,– Решать будет Сежи́, или ты себя возомнил кем-то, кто больше, чем простой ловец рыбы?

Лицо мужчины подёрнула гримаса недовольства. Изобразив полное отвращение к девушке, он плюнул себе под ноги и отошёл в сторону.

– Посмотрим, что скажет Сежи,– сквозь зубы, пробурчал он,– Если старейшина решит, что чужаку тут не место, я сам выброшу его за борт.

– Посмотрим,– взяв Горена за руку, ответила Денизьям.

Рыбаки нехотя расступились, и девушка с вурмеком пошли к деревянной лестнице, ведущей на палубу корабля. Спустившись по ней, друзья оказались в широком проходе между выстроенными вряд по левую и правую сторону домами. Всюду занятые приготовлениями к дальнему плаванию ходили люди. Кто-то катил по палубе бочку, кто-то переносил домашнюю утварь, кто-то пытался унять разыгравшуюся детвору. В желтом свете фонарей, висящих на толстых кольцах у дверей каждого дома, тени амако суетливо сновали, растягивались и извивались, съёживались, почти исчезая, и вновь бежали, словно вместе со своими хозяевами спешили закончить сборы в дорогу, чтобы поскорее покинуть воды Симэра.

Появление вурмека на корабле не осталось для его обитателей незамеченным и всё же не смогло вызвать у них интереса. Не растрачивая время на излишнее любопытство, бегло взглянув на незваного гостя, каждый продолжал заниматься своим делом.

Денизьям провела Горена по палубе и остановилась у одного из домов. Наказав юноше оставаться снаружи, она уверенно постучала в дверь и вошла.

Ожидание длилось недолго. Спустя несколько минут, девушка возвратилась к вурмеку в сопровождении невысокого крепкого мужчины.

– Этот?– спросил он, подойдя ближе.

– Да,– ответила Денизьям, похлопывая Горена по плечу,– Мой друг, настоящий работяга. Он будет отличным помощником на корабле.

– Моё имя Сежи,– сказал мужчина,– Должно быть тыхороший малый, если за тебя так просят. Можешь остаться с нами, но я буду внимательно следить за тобой. Постарайся оправдать моё доверие.

– Благодарю,– ответил Горен,– Я вас не подведу.

Сежи кивнул и вернулся обратно в дом, закрыв за собой дверь.

– Добро пожаловать!– прошептала Денизьям на ухо юноше,– Теперь мы можем не беспокоиться о твоём пребывании здесь.

Вурмек робко улыбнулся.

– Спасибо тебе за всё, Денизьям,– сказал он,– Ты спасла мою жизнь. Я этого никогда не забуду. Но твоя мать рассержена из-за меня.

Девушка махнула рукой и ответила:

– Ты бы поступил также, я знаю. А за маму не беспокойся. Она быстро забывает обиды. Тем более, что ты, Горен, не самая большая моя провинность. Бывало и хуже,– она хитро хихикнула и добавила,– Когда-то же этот день должен закончиться! Пойдём, я страшно устала и хочу спать.

И вурмек с девушкой побрели вперёд по палубе.

Дом семьи Денизьям находился в самом конце корабля и был примечателен тем, что выходил окнами на три стороны, а не на две, как большинство возведённых здесь домов. Он представлял собой несложное полутораэтажное строение, внутреннее убранство которого имело в каждой своей детали такую степень сдержанности, что выглядело совсем не обжитым или давно оставленным хозяевами. Здесь не было не только дивана и кресел, без которых Горен не представлял себе семейного жилища, но даже оконных занавесей и половиков. Стены дома пустовали, свободные от картин, орнамента или других украшений; ступени на верхний этаж были сбиты и обшарпаны. Расположенные у стен кровати больше походили на длинные широкие полки, прикрытые истёртыми временем одеялами с небрежно брошенными на них, такого же ветхого вида подушками. Между кроватями висели небольшие фонарики, овитые металлическим плетением и одежда, оставленная на настенных крючках. Напротив входной двери, вплотную к стене стоял большой стол, а вокруг него прикрепленные к полу стулья.

– Девять,– сказала Денизьям.

– Что?– спросил её Горен.

Девушка подошла к столу.

– Девять стульев. Ровно столько амако живёт в этом доме. Это – мои мама и папа, пятеро братьев, бабка-мать отца и я,– ответила Денизьям, улыбнувшись,– Был ещё ворчун-дед, но его съела акула. Стул отдали соседям, а вот кровать осталась здесь. Так что, уж поспать тебе точно есть где.

Вурмека несколько смутила та лёгкость, с которой девушка говорила о потере родственника. Денизьям это заметила. Она обошла комнату и, усевшись на одной из кроватей, продолжила:

– Старик был несносен, поверь. Редкая медуза по своей ядовитости могла бы его превзойти. Представляю, что сталось с несчастной акулой, когда она им закусила. Не думай о нём. В моей семье есть куда более приятные люди,– девушка потянулась и продолжила, зевая,– Но сегодня ты с ними не встретишься. Старшие братья и отец помогают на другом корабле, а младшие вместе с бабкой спят на верхнем этаже. Со всеми ними я познакомлю тебя завтра, а сейчас давай ложиться спать. Кровать деда- напротив моей. Располагайся.

– Спасибо,– ответил Горен.

Он снял жакет и постелил его на кровати вместо привычной простыни, затем стащил с ног сапоги и улёгся, укрывшись одеялом.

«К этому надо привыкнуть»,– подумал юноша, поёживаясь,– Но не всё так плохо. Ведь я жив и в безопасности. Остальное не страшно»

С этими мыслями он и уснул.

Утром Горена разбудило ноющее головокружение. Он открыл глаза, попытался сесть, но едва приподнялся с кровати, как вдруг ощутил нестерпимую тошноту. Зажав рот рукой, вурмек вскочил на ноги и заметался по комнате в поисках выхода. В эту секунду в дом вошла Мо́ла – мать Денизьям. Увидев открытую дверь, Горен без раздумий бросился прочь из дома. Шатаясь, он подбежал к борту корабля и, наполовину перегнувшись через него, изверг в море содержимое желудка. Никогда раньше он не ощущал себя так дурно. Сжимаясь снова и снова в безудержных рвотных позывах, вурмек никак не мог прийти в чувство. К счастью, на помощь пришла Денизьям. Она подошла к юноше сзади и, не сказав ни слова, резким движением руки ударила его между лопаток. От неожиданности Горен даже взвизгнул, но уже спустя мгновенье, осознал, что мучительная рвота прекратилась.

– Как тебе это удалось?– спросил он, облегченно сползая на пол палубы.

Денизьям махнула рукой.

– Старый способ,– ответила она,– Но, я не смогу повсюду ходить за тобой и спасать от укачивания. Сейчас же попрошу бабку заварить черных водорослей. Будешь пить эту дрянь пока не привыкнешь к морю, а потом ты и вовсе забудешь о тошноте.

Горен осмотрел свою сорочку и спросил, вытирая рукавом следы рвоты:

– Что такое укачивание?

– Это то, что сейчас с тобой происходило. И будет происходить, пока ты не привыкнешь к движению моря,– ответила девушка.

Вурмек встал на ноги и отряхнул одежду.

– Скорее бы. Если так пойдёт и дальше, то привыкать будет уже некому, – пробурчал он себе под нос.

– Брось ворчать!– приободрила его Денизьям,– Сейчас лучшее время дня- время завтрака! Пойдём, узнаем, чем сегодня нас порадует кухня.

Дружески закинув руку вурмеку на плечо, она слегка подтолкнула его вперед, и приятели зашагали по палубе.

Как оказалось, в семьях амако приготовлением пищи не занимались ни женщины, ни мужчины. Обязанность накормить обитателей судна была возложена на корабельного повара и два десятка его помощников. Кухня находилась уровнем ниже домов, и чтобы туда попасть, необходимо было пройти по винтовой лестнице внутрь корабля на нижнюю палубу. Принятие пищи происходило здесь, в просторном помещении, заставленном столами. Место, где повар занимался готовкой, располагалось в конце палубы, а самый её хвост занимала кладовая- святая святых для амако. В ней хранились все съестные запасы, количество которых каждый день неустанно пополнялось силами обитателей судна.

Любой завтрак, обед или ужин на кораблях проходили в три этапа. Первыми в кухню отправлялись женщины, дети и старики. Когда они завершали трапезу, то возвращались на верхнюю палубу, а в кухню спускались половина от всех зрелых мужчин и половина от юнцов. Затем, на смену насытившимся, приходили остальные. Так, верхняя часть корабля никогда не бывала безлюдной, оставаясь под постоянным присмотром и защитой своих хозяев.

Вместе с другими амако Денизьям и Горен спустились в кухню и расположились за одним из свободных столов, ожидая, когда помощники повара, вооруженные черпаками, деревянными бочками на колёсиках и тележками, груженными выпечкой, подадут им завтрак. Ловко управляя своей подвижной посудой, амако подпоясанные чудными длинными фартуками, останавливались то у одного, то у другого стола и наполняли едой тарелки проголодавшихся посетителей, а потом спешили в кухню за подносами, чтобы убрать за теми, кто уже закончил трапезу.

В это утро корабельный повар распорядился приготовить для обитателей корабля рисовую кашу с сушеными вишнями и сладкий пирог из морской капусты и творожного сыра. Кроме того каждому пришедшему были поданы горячий напиток из листьев орехового дерева с мёдом и маленькая кукурузная булочка. Неожиданно вкусные блюда кухни амако пришлись Горену по сердцу. Но добавки юноше не предложили, и ему осталось лишь удалиться вместе с Денизьям на верхнюю палубу, грея в себе надежду на будущий сытный обед.

Как и обещала девушка, бездельничать на корабле вурмеку не пришлось. Вручив юноше приспособление для плетения сетей, она вверила его своему брату- До́ку, а сама отправилась просить бабку заварить отвар из черных водорослей. Горен был счастлив оказаться полезным и с удовольствием согласился трудиться вместе с амако. Рыбаки тоже были рады, поскольку появление пары рук, способной оказать им посильную помощь, было совсем не лишним.

В большинстве обязанностей на корабле, различий между мужчинами и женщинами не было. Вот и ремонтом старых сетей амако тоже занимались наравне. Разложив их по всей длине прохода вдоль домов, они, каждый со своим инструментом, принялись за работу. Плетение сети было не таким уж сложным, и всё-таки, Горену явно не хватало сноровки. Док один за другим терпеливо развязывал напутанные им узлы, пока в один радостный миг не признал долгожданную победу юноши над трудной задачей. С той минуты дело у вурмека пошло на лад. Медленно, но уже без ошибок, он латал одну дыру за другой, понимая, что успех в этом занятии затягивает его, и оно постепенно начинает ему нравиться.

Солнце поднималось выше и, становясь на фоне безоблачного неба ещё ослепительнее, припекало всё жарче. Скоро к зною прибавилось чувство дурноты, неожиданно вернувшееся к Горену вместе с мыслями о голоде. Оно дало о себе знать также внезапно, как и исчезло, оторвав внимание вурмека от ремонта сетей и полностью подчинив своей власти. Сопротивляться тошноте юноша был бессилен, но, к счастью, вовремя принесённый девушкой водорослевой отвар помог ему справиться с неприятными ощущениями, освободив от необходимости бегать к бортовым перилам.

Работа по восстановлению сети шла непрестанно. Амако трудились, словно муравьи, и казалось, совсем не уставали. Они весело разговаривали, шутили и даже успевали пожурить друг друга между делом. Горена же палящее солнце и безостановочный труд просто истязали. Заявлять о своей слабости перед приютившими его людьми, юноше было неудобно, и он терпел, надеясь на чудесное избавление в виде облаков, прохладного ветра, или хотя бы минутного перерыва в тени.

Спасительной возможностью скрыться от солнца и перевести дух стал обед, на который, как и на завтрак, амако отправились группами. Вурмек был в числе первых и не мог скрыть своей радости по этому поводу. Однако, время за вкусной едой пролетело незаметно, и им с Доком пришлось вновь заняться делом. Лишь к вечеру ремонт сетей был полностью завершен.

Утомленный и одновременно чрезвычайно довольный собой вурмек вернулся в дом семьи Денизьям. Девушки в нём не было. Решив передохнуть в ожидании её появления, Горен прилёг на кровать и закрыл глаза. Усталость сделала своё дело, и он, так и не дождавшись Денизьям, крепко уснул.


Разбудил вурмека стоящий вокруг гомон. В комнате первого этажа собрались все члены семьи девушки. Не обращая никакого внимания на присутствие спящего Горена, они куда-то собирались и попутно громко и оживленно беседовали. Самым бойким в разговоре был Пуэ́р- пожилой мужчина с длинной седой бородой, глава семейства. Загорелый, с распахнутой на груди рубашкой, он решительно выхаживал по комнате, отдавая указания по очереди каждому из своих сыновей, и выглядел воинственно настроенным.

– Мы отправляемся на ночную ловлю кальмаров-тефи́д,– сказала Денизьям, заметив, что юноша проснулся,– Ты с нами?

Вурмек задумчиво почесал в затылке.

– Будет интересно,– снова заговорила девушка,– Выход на лодках в ночь. Соглашайся!

Горен молчал. Но, Денизьям не собиралась отступать. Она схватила его за руку и, потянув её на себя, торжественно объявила:

– Решено! Горен идёт с нами!

Вурмек попытался что-то возразить в ответ, но девушка его перебила.

– Вспомни, ты ведь сам говорил, что мечтаешь увидеть морских тварей,– сказала она,– Сейчас самое время это сделать.

Понимая, что ему не отвертеться, юноша огласился.

– Ты права,– ответил он, поднимаясь с кровати.

Спустя минуту Горен уже получал наставления от Пуэра вместе с братьями Денизьям. Разъяснив обязанности каждого в подробностях, и проверив подготовленный к охоте инвентарь, отец семейства скомандовал выходить.

На палубе теснились собравшиеся на охоту амако. Вооруженные фонарями и гарпунами, они продвигались к носу корабля, откуда спускались по веревочным лестницам, к уже ожидающим на воде лодкам. Отплывая, одна за другой они устремлялись к удаляющейся в темноту цепочке из таких же лодок, примыкали к ней и, становясь её продолжением, беззвучно тянулись вдаль. С высоты корабельной палубы эта извилистая вереница, освещенная множеством фонарей, походила на ползущую по черной морской глади длинную огненную змею, сказочный образ которой дополняли сияющее звёздами ночное небо и насыщенно желтый остроконечный месяц.

– Ну же, Горен!– ворвался в разум юноши голос Денизьям,– Твоя очередь!

Девушка сделала рукой жест, призывающий двигаться вперёд, и слегка подтолкнула Горена. Вурмек с опаской посмотрел на раскачивающуюся из стороны в сторону лестницу, вновь взглянул вслед огненной змее и, крепко взявшись за верёвку, решительно начал спуск вниз. На воде, в лодке, стоящей вплотную к кораблю, его ждали Док и Пуэр. Приняв Горена и, определив ему место ближе к носу, Док сел за вёсла. Стараниями крепкого молодого амако они быстро нагнали остальных рыбаков и, присоединившись к ним, заняли своё место в светящейся веренице.


Вскоре кто-то на идущих впереди лодках подал знак, и судёнышки замерли, бесшумно покачиваясь на воде.

– Что случилось?– спросил Горен.

– Тише!– шепнул ему в ответ Док, подняв вёсла,– Заметили кальмаров.

Пытаясь хоть что-то разглядеть в море, вурмек принялся напряженно всматриваться в его черные воды, но ничего, кроме поблескивающей в свете фонарей ряби не увидел.

– Греби,– тихо сказал Пуэр и махнул рукой в обратном направлении.

Док аккуратно опустил вёсла в воду и лодка, будто крадучись, медленно поплыла. Идущие позади тоже начали движение, и уже через минуту, извивающаяся на воде огненная змея, стала вытягиваться. Постепенно она приняла форму дуги, а потом, крайние лодки сблизились и замкнули её в широкое кольцо.

– Они там,– прошептал Пуэр,– указывая рукой далеко впереди себя.

И действительно, вода в центре кольца огней шевелилась, как живая. Сначала это были слабые, почти незаметные движения, больше похожие на мелкие накатывающие друг на друга волны. Но скоро море в огненном кольце затрепетало, точно закипая изнутри, и на взволнованной поверхности воды стали отчетливо видны переплетающиеся щупальца кальмаров. Тефид было множество, а их размеры поражали воображение. Тело каждого, вытянутое и гладкое, без учета щупалец могло сравниться в длине не меньше чем с двумя лодками амако, и всё таки, несмотря на такую величину, тефиды вели себя безобидно. Не замечая присутствия ловцов, они играли между собой так, словно исполняли некий любовный танец. В этом безмолвном кокетстве морские чудовища опутывали друг друга, точно желая увлечь в пучину, но, исчезнув на мгновение в воде, всплывали снова и продолжали свои причудливые пляски.

– Что их привлекло сюда?– чуть слышно спросил Горен у Дока.

– Свет наших фонарей,– ответил молодой амако,– Сейчас у кальмаров время любви, а огни над водой и вовсе сводят их с ума.

Беседу прервал Пуэр. Он недовольно шикнул на разговорившихся приятелей и жестом руки призвал их замолчать.

Возможно, что странное действие в море посреди огненного круга могло продолжаться ещё очень долго, но с одной из лодок был подан сигнал светом фонаря, и амако все как один запустили гарпуны в кишащую гигантскими моллюсками воду. Мирные брачные танцы кальмаров в мгновение ока сменились неистовой схваткой с напавшим на них врагом. Извиваясь и вытягивая щупальца, гиганты, пораженные орудиями ловцов, оплетали канаты гарпунов и рыбацкие лодки, в яростной борьбе за жизнь. Но амако, сотни раз выходившие на морскую охоту, знали своё дело. Пораженный тефид был обречен на смерть. Заметив, что орудие достигло своей цели, ловцы ближайшей из лодок выпускали в кальмара ещё одну стрелу. Разрываемый на две стороны, тефид не мог ни вырваться из плена, ни напасть на противника. Жизнь гиганта обрывалась в следующий миг, когда амако обрушивали на его голову тяжелые удары веслами. Тогда, его мёртвое тело, удерживаемое канатам, безвольно повисало на воде, и рыбаки решали, как будут переправлять его на корабль. Многим кальмарам удавалось уйти на дно, избежав смерти, но те, что попали в плен ловцов, были либо уже убиты, либо всё ещё сражались в схватке за свою жизнь.

Представшая перед глазами Горена бойня привела его в состояние оцепенения. Всё происходящее было столь скоротечным, что оторопевшему юноше не удавалось уловить цепочку событий. Единственное, что он уяснил для себя совершенно точно, так это то, что Пуэру и Доку не нужна его помощь и лучше побеспокоиться о себе и о том, как не выпасть из раскачавшейся лодки. Крепко уцепившись за металлические петли, вурмек изо всех сил старался сохранить равновесие, но его всё равно бросало от борта к борту. В отличие от Горена, Пуэр с сыном чувствовали себя очень уверенно и крепко стояли на ногах. Они уже поймали тефида и теперь опутывали его сетью, чтобы привязать к лодке.

– На этот раз мы должны попробовать его завялить,– сказал Пуэр,– Давненько я не ел вяленых щупалец.

– Ты как всегда прав, отец,– ответил ему молодой амако,– Вот только, то дрянное вино, что Апро́к запас на корабле, не станет пить и последний пропойца. Такая гадость способна испортить вкус даже вяленых щупалец.

Пуэр кивнул головой.

– Да,– протянул он,– Для такого дела нужно хорошее пиво, и покрепче.

– И чтоб на сосновой смоле постояло денёк,– добавил Док.

Пуэр сглотнул голодную слюну.

– Точно подмечено!– сказал он, а после, махнув головой в сторону, добавил со смехом,– Посмотри-ка, похоже, твоей сестре сегодня везёт меньше, чем тебе.

В нескольких метрах, в соседней лодке, тщетно пытаясь попасть веслом по изворачивающемуся тефиду, стояла Денизьям. Вопреки боли, загарпуненный ею кальмар настойчиво вырывался из плена и бился о воду с такой силой, что удерживающим его амако едва удавалось устоять на ногах, чтобы не вывалиться за борт. Измученные продолжительной борьбой, они со злостью поглядывали на девушку, не скупясь на колкости и брань. Денизьям же терпеливо, раз за разом заносила весло над кальмаром, и снова промахивалась.

Неожиданно вода вокруг тефида словно стянулась к центру и провалилась в глубину, а в следующую секунду из неё вырвалась широко разинутая зубастая пасть морской твари громадных размеров. Поднимаясь на поверхность своей невероятной массой, чудовище отбросило в стороны лодки ловцов, поглотило кальмара, и медленно ушло обратно в пучину, оставив за собой воронку из кружащих пузырей и пены. Шум людских голосов, плеск и движение в воде прекратились. Рыбаки застыли в оцепенении, ожидая нового появления твари. Но воды моря было спокойны.

Первым в себя пришёл Пуэр.

– Сомм! Ни́лан! Денизьям!– закричал он, нервно размахивая фонарём над водой.

Среди амако тут же поднялась суета. Те, кто после нападения чудовища остался невредим, сели за вёсла и поплыли к разбросанным лодкам. Несколько судёнышек, оказались перевернутыми. Выброшенных из них ловцов рыбаки спешно втаскивали к себе в лодки и, как могли, оказывали им помощь.

– Нилан! Сомм! Денизьям! Где вы?– вновь прокричал Пуэр.

– Мы здесь!– раздался мужской голос из темноты,– Я и Сомм, мы здесь!

Пуэр взволнованно заметался по лодке, вглядываясь в темноту.

– А где Денизьям?– крикнул он,– Денизьям!

Но девушка не отвечала. Недолго думая, Док нырнул в воду. Следом за ним бросились и остальные, и Горен остался один посреди пустых лодок. Всё вокруг стихло. В свете звёздного ночного неба пустеющие суденышки и привязанные к ним туши мёртвых тефидов выглядели зловеще. По спине юноши пробежал неприятный холодок. По-прежнему, крепко держась за кольца на бортах лодки, он сидел, прислушиваясь к тишине. Минуты ожидания тянулись для вурмека невыносимо долго.

Вскоре один за другим из воды начали выныривать амако. Но никто из них не принёс доброй вести: отыскать девушку рыбакам не удалось.

Последним на морской поверхности показался Пуэр.

– Я не нашёл её! Не нашёл!– прокричал он срывающимся голосом.

Сердце Горена сжалось от ужаса. Сам не понимая, что делает, он ринулся в воду. Всё, что происходило с ним дальше, было как во сне.

Окунувшись с головой в холодную черноту ночного моря, юноша начал погружаться всё глубже и глубже. Его не страшила ни царящая вокруг тьма, ни неумение плавать, ни то, что могло окружать его в тот момент. Нечто, находящееся за пределами сознания вурмека требовало продолжать двигаться дальше, заглушая любые предостережения его рассудка об опасности. Остановиться Горен уже не мог и не хотел. Свобода от страхов сделала его уверенным в том, что никто и ничто не причинит ему вреда, как будто некто, в чьих силах править любым существом, материей и каждым мгновением, заверил вурмека в своей защите. Оглушающая полным беззвучием тишина и непроглядная темнота неуловимо привели Горена в состояние абсолютной отрешенности. Ему чудилось, что он уже не двигается, а просто висит посреди пустоты, не дыша, не видя и не ощущая совершенно ничего. В то же время, тело юноши, каждая клеточка его организма прибывали в высшей точке восприятия.

«Немыслимо!»– подумал Горен, и в ту же секунду почувствовал прикосновение к своей руке.

Почти неуловимое, оно больше походило на легкое дуновение, движение чего-то неведомого, проскользнувшего мимо на грани бестелесного контакта с кожей вурмека. Горен протянул руку вслед исчезнувшему в темноте неизвестному, и теперь сам коснулся его. Случись подобное несколькими минутами раньше, и он потерял бы рассудок от ужаса. Однако сейчас он был совершенно уверен в том, что ему ничего не угрожает и точно знал, что необходимо делать дальше. Совершив рывок, юноша ухватил неведомый предмет и начал всплывать. Метр за метром, он поднимался всё выше и вдруг, чувства вернулись к нему. Явственно ощущая недостаток воздуха, он поплыл так быстро, как только мог, пока наконец не вырвался из воды.

– Вот он!– раздался крик Дока откуда-то со стороны.

– Вытаскивай его! Мы правим лодку к вам,– ответил ему голос Пуэра.

Сил, чтобы осмотреться вокруг, а тем более, чтобы плыть, у вурмека не было. С трудом удерживаясь на поверхности, он снова и снова уходил под воду, а потом, всплывая, закатывался удушливым кашлем. Док видел, что ещё немного, и Горен безвозвратно исчезнет под толщей воды, поэтому налегал на вёсла, что есть силы, спеша к нему на помощь. Доплыв до барахтающегося юноши, он в последнюю секунду успел схватить его за ворот жакета и подтянуть к лодке.

И тут, рядом с вурмеком Док увидел Денизьям. Вопреки усталости, он крепко держал её у своей груди, обхватив рукой.

– Не может быть,– прошептал Док, и закричал во весь голос,– Она здесь! Денизьям здесь, с ним. Горен нашёл её!

Насилу втащив обоих в лодку, рыбак бросился к сестре. Девушка была без сознания. Её тело выглядело безжизненным.

Пуэр, управляющий лодкой младших сыновей, подплыл ближе.

– Жива?– встревожено спросил он.

Док не ответил. Он перевернул Денизьям лицом вниз, уложил к себе на колени и, надавливая ладонями на спину девушки, начал выгонять из её легких воду. С замиранием сердца отец и братья следили за каждым его движением. Они видели, что старания Дока не приносят никакого результата, но не решались произнести ни слова, боясь поверить в это и потерять надежду. Денизьям не дышала. А Док всё не отступался, продолжая бороться за жизнь сестры, и остановился только тогда, когда из её груди вырвался долгожданный вздох.

– Слава силам неба!– воскликнул сквозь проступившие слёзы Пуэр,– Скорее, поверни её на бок, дай воде выйти.

Док перевернул Денизьям и, облегченно вздохнув, сел рядом.

– Не знаю, как ты это сделал, Горен,– негромко произнёс он,– Это и не так важно. Важно другое. Я боюсь даже представить, что могло произойти, не окажись ты сегодня здесь. Сами небеса послали тебя на наш корабль. Я буду вечно тебе благодарен.

Вурмек был настолько измотан, что не смог даже кивнуть в ответ на слова рыбака. Он сидел неподвижно, устало глядя куда-то в темноту, и тяжело дышал.

Убедившись в том, что с Денизьям всё в порядке, Док сел к вёслам. Пуэр скомандовал ему плыть и направил лодку сыновей к ожидающим в отдалении амако. Они присоединились к другим судёнышкам ловцов, и после недолгих сборов, светящаяся вереница выдвинулась в путь по направлению к кораблям.

Всю обратную дорогу спутники в лодке Дока провели в молчании. Не желая ни о чем говорить, поглощенные каждый своими мыслями, они прибывали в некотором оцепенении. Пуэр же, напротив, спешил поделиться радостной вестью о спасении дочери с рыбаками. Покинув место, занимаемое его лодкой в общей цепи, он подплывал то к одному, то к другому судёнышку и с трепетом рассказывал историю о героизме маленького вурмека, спасшего Денизьям. При этом он просил не говорить на корабле о том, что случилось, чтобы не беспокоить мать девушки, которая была уже стара для подобных волнений и, кроме того совсем не приветствовала походы дочери на морскую охоту.

– Отец прав,– вдруг прервал царящую в лодке тишину голос Дока,– Мать не должна узнать о том, что сегодня произошло. Для неё это обыкновенная охота, каких было множество, и лишних разговоров не будет, слышите? А, если вдруг, она заметит что-то в тебе, Денизьям, то мы скажем, что кальмар, которого ты загарпунила, был очень велик и заставил с ним повозиться. И ты, Горен, постарайся не подать виду и не раскрыть правды.

Вурмек и девушка кивнули в ответ.

– Мы подплываем,– вновь заговорил Док, указав рукой вперёд,– Помните о нашем уговоре: на корабле ни слова о случившемся.

За время пребывания рыбаков в море жизнь на судах амако не останавливалась ни на минуту. Несмотря на поздний час здесь спали только старики и дети, остальные обитатели готовились встретить возвращение родных и близких с богатым уловом. Мужчины чистили палубу и заправляли щепой коптильные бочки; женщины раскладывали утварь для разделки туш и готовили смеси для маринования и вяления мяса. Забот было много, но никто из амако не спешил поскорей расправиться с ними или избежать труда. А всё потому, что охота на тефидов являлась одним из самых любимых занятий рыбаков и тем редким случаем, когда улов оставался в семье, что его добыла. Совместная ловля моллюсков-гигантов, их приготовление и хранение было народным обрядом амако, а употребление их в пищу- древней праздничной традицией. В дни торжеств на столе каждой рыбацкой семьи непременно стояло хорошее вино и, как знак большого праздника, блюдо из кальмара.

Собравшись вместе у бортовых перил, амако встречали возвращающихся на корабли рыбаков радостными криками и возгласами похвалы. Присвистывая, они махали руками и призывали ловцов плыть быстрее, чтобы поскорей поздравить их с удачной охотой. В ответ с лодок звучали бравурные шутки, смех и короткие забавные песни о море и нелёгкой рыбацкой доле.

Не нарушив обещания, данного Доку, девушка и вурмек держались невозмутимо, отвечали на приветствия встречающих улыбкой и наравне с остальными участвовали в погрузке улова и лодок на борт судна.

Мола была счастлива возвращению детей и мужа, обняв их при встрече так крепко, будто они не виделись много долгих дней. Семья снова была в сборе, и в душе пожилой женщины воцарился покой, сменивший тревогу, что бередила её всякий раз, когда близкие уходили в море. И всё же мать не могла не заметить измученности в глазах своей дочери и спросила Денизьям о её причинах. На что девушка поспешила ответить, что это лишь отпечаток её большого успеха на охоте и что к утру от усталости не останется и следа. В подтверждение этим словам Док показал пойманного им тефида, с бравурой выдав его за улов сестры. У Молы не было повода не верить детям. Её сомнения были развеяны, и ловцы могли со спокойным сердцем отправляться спать.

Оказавшись перед своей кроватью, Горен, изнурённый тревожными событиями ночи, скинул мокрую одежду и нырнул под одеяло. Уютное тепло постели и тихий покой дома быстро усыпили его.


Половину следующего дня юноша провёл в постели. Он спал так крепко, что его не смогли разбудить ни шаги снующих по комнате домочадцев, ни качка, ни даже непонятно откуда звучащее пение Пуэра. Сон отступил сам собой, когда Горен, переворачиваясь с бока на бок, неожиданно свалился на пол. Вурмек открыл глаза. Никого, кроме него самого в комнате не было, как не было и одежды, оставленной им ночью рядом с кроватью. Завернувшись в одеяло, юноша подошёл к двери и вышел наружу. Палуба корабля была полна народу. Всюду витали дым и запахи копченого мяса тефидов.

– Прекрасный день, не правда ли?– громко спросил чей-то голос сверху.

Горен поднял голову. Над ним, верхом на выступающем над крышей бревне, сидел Пуэр. Он подвешивал на ввинченный в бревно крюк увесистый кусок просоленного мяса кальмара.

– Решил удивить окружающих новым нарядом?– смеясь, спросил рыбак вурмека.

Горен оглядел себя и смущенно улыбнулся.

– Я не смог найти своей одежды,– ответил он.

– Должно быть это Денизьям,– сказал Пуэр,– Устроила вместе с матерью с утра стирку. Я и сам с трудом нашёл себе штаны.

Озадаченно почесав в затылке, вурмек спросил:

– И что же мне делать?

Пуэр заливисто рассмеялся ему в ответ.

– Только одно: взять одежду у мальчишек,– ответил он и тут же, прыснув от смеха, добавил,– Но боюсь, что и их барахло сейчас болтается на ветру. Найди Денизьям, а там и до твоих штанов будет недалеко.

Рыбак опять засмеялся и, махнув в сторону Горена рукой, продолжил подвязывать мясо к крюку. Вурмек осмотрелся вокруг. Выбор, как поступить у него был не велик. Он мог отправиться на поиски девушки и выслушать по дороге не одну издёвку по поводу своего одеяния, а мог избежать насмешек и остаться в доме, но лишиться при этом возможности поужинать. При одной только мысли о еде у юноши начало урчать в животе. Завтрак и обед он уже проспал. Пропустить и ужин было невозможно.

«Дальше корабля она всё равно бы не унесла весь этот ворох одежды,– подумал вурмек,– Так что, долго быть посмешищем мне не придётся».

Запахнув плотнее одеяло, и глубоко вздохнув, Горен уверенно зашагал по палубе. К его большому удивлению особого внимания странному наряду никто не уделил. Пара коротких взглядов и детских смех- это всё, чем амако его удостоили. Юноша дошёл почти до самого носа корабля, когда увидел ряды развивающихся на ветру сорочек, штанов, носков и другой одежды, весьма необычного кроя, видимо женской, названия которой он, по счастью, не знал. Пройдя между рядами, вурмек без труда нашёл свои вещи, быстро переоделся и, сияя довольной улыбкой, предстал перед обитателями корабля. Но и теперь амако не заметили ничего примечательного в облике вурмека. Каждый был занят своим делом, да и, судя по всему, внешность являлась последним, на что здесь обращали внимание. Горен был рад, что остался незамеченным. Усмотрев среди амако одного из братьев Денизьям, вурмек спросил его, где можно найти девушку, но рыбак лишь пожал плечами и ушёл. Тогда юноша решил, что будет расспрашивать о ней каждого, кого встретит на пути. Однако ни один прохожий так и не смог дать ему ответа. Совершенно расстроившись и несколько обозлившись на девушку, он медленно побрёл обратно в дом.

Горен твёрдо решил, что когда Денизьям, наконец, объявится, он выскажет всё, что думает о её внезапном исчезновении и был готов не скупиться на слова, но у самого дома его остановил соседский мальчишка, который уверял, что видел девушку, сидящей на крыше. Мальчуган не только указал Горену на то самое место, но даже вызвался его проводить. Это был один из крайних домов, стоящих ближе к носу корабля. Лестницы или иного сколько- нибудь пригодного приспособления, чтобы подняться на крышу, рядом не было. Но мальчишка показал тайную лазейку в виде нескольких ступеней- дощечек, прибитых к стене со стороны моря, и верёвочный канат, закреплённый где-то наверху.

Проводник пошёл первым. Несмотря на очевидную опасность падения, он лихо взобрался наверх и призвал вурмека поторопиться с подъёмом. Времени на раздумья не было. В любой момент мог появиться нежелательный свидетель, и тогда по вине сомневающегося Горена лазейка и мальчуган были бы раскрыты. Вурмек решился, и то ли его страх упасть был слишком велик, то ли подбадривание проводника сделали своё дело, но сам не заметив, как через минуту он уже был на крыше.

– Она там, видишь?– сказал мальчишка, указав пальцем в сторону.

Почти у самого края крыши одного из домов сидела Денизьям.

– Дальше я не пойду,– сказал мальчуган,– меня станут искать.

С этими словами он схватил канат и в два прыжка спустился на палубу.

Так же как и на стене дома, на крыше то здесь, то там были прибиты небольшие дощечки, позволяющие, не скатываясь, перебираться с одного её выступа на другой. Они были мелкие и закреплены не больше, чем на пару гвоздей, и всё-таки уже одно их присутствие успокаивало юношу. Постояв в нерешительности ещё несколько мгновений, вурмек начал двигаться в направлении Денизьям. Он почти полз, вплотную прижимаясь к покатой поверхности крыши, и смотрел вперёд лишь украдкой, боясь разглядеть и осознать высоту, на которой оказался. А когда добрался до места, где сидела девушка, то остановился и замер. Горену хотелось удивить Денизьям, подкравшись к ней незамеченным, но она увидела юношу раньше, чем эта мысль пришла ему в голову.

– Держись крепче, а то сдует ветром прямиком в море,– не оборачиваясь, произнесла она вполголоса.

Горен выпрямился.

– Я весь день ищу тебя,– попытался он выступить с обвинениями.

Но Денизьям не дала юноше договорить и, резко перебив его, спросила:

– Как ты мог скрыть это от меня?

От неожиданности вурмек не смог подобрать ни слова в ответ.

– А ведь я верила тебе, как себе,– снова заговорила девушка,– Нет, тебе я верила даже больше. Но, выходит, что моё доверие было просто средством, так?

– О чем ты?– удивленно спросил Горен,– Что я мог скрыть?

Девушка вскочила на ноги и, резко протянув к вурмеку раскрытую ладонь, сказала:

– Это! Ты скрыл это!

В руке Денизьям, поблёскивая на солнце, лежал Маарам. Вурмек нервно ощупал ворот сорочки.

– Я нашла его, когда взялась стирать,– сказала девушка, презрительно скривившись,– Тебе сильно повезло, что это была я, а не моя мать. Иначе, тобой бы уже отобедали акулы,– в её глазах сверкнули искры гнева,– Ты не просто предал меня, ты подверг опасности каждого на этих кораблях. Море- наш дом, крепость, единственное место, где амако могли чувствовать себя защищенными. Но теперь, когда ты принёс в него это, нам негде будет укрыться. Воды моря не остановят Жоскур. Рано или поздно, она найдёт способ добраться до нас в поисках камня.

Губы девушки вздрогнули.

– Сначала, я хотела выбросить камень в море, а потом поняла, что он наш единственный шанс на спасение. Когда воины настигнут корабли, я отдам его царице и, возможно, она пощадит нас,– произнесла Денизьям, тщетно пытаясь сдержать набегающие на глаза слёзы.

– Он не должен попасть к Жоскур,– сказал Горен, пытаясь подойти ближе к девушке.

– Замолчи!– сквозь слёзы крикнула Денизьям, спрятав руку за спиной,– Вместе с Маарамом ты принёс беду в мой дом. И я помогла тебе.

Девушка закрыла лицо руками и горько заплакала.

– Я не обманывал и не думал кому-то вредить,– виновато произнёс вурмек,– Просто я и сам не знал, что мне делать с этим камнем, и как рассказать тебе о нём. И я тоже хотел выбросить его, но разве это помогло бы? Разве Жоскур перестала бы его искать?– юноша сделал осторожный шаг вперёд,– А что, если есть возможность всё изменить? Может быть, где-то живёт тот, кто знает, как это сделать или тот, кто станет достойным правителем.

Денизьям наотмашь вытерла рукавом слёзы и, скривив гримасу недоверчивости, спросила:

– Да как он вообще мог попасть к тебе? Ты ведь из леса, из которого, как ты говорил, никто и носа не показывает. Есть ли, вообще, хоть одно слово правды в том, о чем ты мне говорил?

– Да, всё- правда. Я не врал. Но я не всё рассказал,– ответил Горен.

Вурмек с досадой ударил ногой по крыше.

– Этот камень!– раздраженно крикнул он,– Ведь я и не знал, что он такое, пока ты мне не сказала, там на берегу. Я совершил ошибку, из-за которой мне пришлось оставить свой дом, тонуть в реке, бежать от волков и быть проданным в слуги трактирщику. По вине своей глупости я сейчас стою тут, перед тобой и чувствую себя последним предателем! Мне и представить сложно, чем ещё я должен буду заплатить за необдуманное решение. Может, ты и не поймёшь моего поступка, только, позволь всё тебе рассказать. А дальше, решай, как знаешь.

– Я так и сделаю,– ответила Денизьям,– Решу, как посчитаю нужным. Говори, но не подходи ко мне, а не то – сброшу в море!

Горен кивнул головой.

– Хорошо, – сказал он, и начал свой рассказ.

Вурмек не скрыл от Денизьям ничего. Он поведал ей подлинную историю о том, что происходило с ним в лесу в те дни: как не удержался и стащил из шлема незнакомца Маарам, как бежал от ярости брата и скрывался от когтей Стрига, а потом тонул в реке, и чуть было не попал в пасть волкам. Горен рассказал об Уманте и предательстве подлого сурицита, и признался, как хотел, но боялся раскрыть девушке правду о том, что приключилось с ним на самом деле. Денизьям слушала и молчала, изредка поглядывая на юношу глазами полными разочарования и обиды. Она была готова поверить в слова вурмека, но то, что он так долго скрывал правду, терзало её сердце сомнениями.

– Я бы хотел привести сотню доказательств, чтобы ты могла поверить в мой рассказ, но у меня нет ничего, кроме злосчастного камня,– раздосадовано пролепетал Горен, видя недоверие Денизьям.

– У тебя уже и его нет,– ответила девушка,– Теперь я буду решать, что делать с камнем. А пока решение не принято, я хочу, чтоб о нём и дальше никто не знал. Смогу ли я простить тебя? Может быть да, а может, и нет. Но каким- то образом мы должны сделать вид, что ничего не произошло. Для меня мало приятного в том, чтобы притворяться, но выбора нет, придётся потерпеть. И вообще, если бы не вчерашние события, я бы и думать не стала, сбросила бы тебя сейчас же в море! А так, похоже, что я должна быть тебе благодарна. Спасибо. Однако это не снимает с тебя ответственности.

Горен виновато опустил голову.

– Прости меня,– пробормотал он.

– Пойдём,– ответила Денизьям так, словно и не слышала вурмека,– Не хочу, чтобы нас нашли здесь.

Обойдя юношу, она с лёгкостью взобралась на крышу и, не дожидаясь его, скрылась за её изгибом. Горен проводил девушку коротким взглядом и тяжело вздохнул. День, когда тайна украденного у воина камня перестала принадлежать только ему, наступил. Тяжесть этого бремени была разделена с Денизьям, но вурмек не чувствовал облегчения. Борясь со стыдом и презрением к самому себе, он пошёл следом за девушкой, готовый выслушать любое её решение и твердо уверенный в том, что каким бы оно не оказалось, он сможет его принять.

Первый бой.

Слов прощения Горен от Денизьям так и не услышал. Но время шло, и каждый следующий день понемногу возвращал им утраченную теплоту дружбы. Вурмек и девушка уже забыли о пережитой ссоре, и всё же, Маарам по- прежнему оставался у Денизьям, а Горен не напоминал о нём. Друзья берегли тайну камня от амако и от себя, храня её в молчании, не касаясь даже намёком.

Между тем на кораблях стали всерьёз поговаривать о том, что запасы пресной воды подходят к концу, и рыбакам придётся сойти на сушу, чтобы пополнить их. Верховные мужи не раз собирались вместе, обсуждая это.

И вот в один из дней, Сежи объявил, что корабли амако остановятся у земель Ту́тиоса, чтобы запасти воду и провизию для дальнейшего плавания. Никто из рыбаков не обрадовался решению, принятому старейшинами, но другого выхода не было. Одно только успокаивало обитателей кораблей: Тутиос издавна славился своим гостеприимством и добротой местных жителей. Кроме того по подсчетам мужей воины царицы уже давно должны были побывать в этих землях и покинуть их, а значит, амако ничего не угрожало. Несмотря на это, Сежи настоял, чтобы сход на берег происходил под покровом ночи, и суда стояли от берегов Тутиоса на гораздо большем расстоянии, чем это было раньше.

Для такого серьёзного дела старейшины отобрали самых опытных из амако. Среди них был и Нилан- старший брат Денизьям. Прошедший через множество испытаний, давно доказавших крепость его духа и преданность народу, он стал первым, кто без колебаний вызвался сойти на землю. Узнав об этом, Мола пришла в ужас. Необходимость отправлять любимого сына в опасный путь сводила её с ума. День прибытия в Тутиос приближался, и отчаяние матери становилось всё сильнее. Она уже не могла ни спать, ни есть, а только бесконечно просила мужа найти способ оставить Нилана на корабле. Пуэр был непреклонен: сын давно достиг зрелости, был крепким и сильным мужчиной, и пытаться уберечь его от участия в подобном походе означало опозорить всю семью. Однако Молу это не убедило. Дойдя до крайней точки отчаяния, наперекор мужу она бросилась к дому Сежи, чтобы просить не отправлять её сына в Тутиос. Сам Нилан, заподозрив о намерениях матери, остановил её. Они долго говорили, и Мола поняла, что даже если ей удастся повлиять на старейшину, она ничего не сможет сделать с уже принятым решением сына непременно плыть с остальными.


Солнце медленно уходило за горизонт, окрашивая небо алой зарёй заката. Корабли амако были уже близко к землям Тутиоса. Двигаясь на приспущенных парусах, подгоняемые слабым морским ветром, они приближались к намеченному месту остановки. Будто крадучись, суда шли необычайно медленно в непривычной для них абсолютной тишине. Не было слышно ни рыбацких песен, ни всегда звенящего смеха ребятни, ни даже лёгкого повседневного гомона. Палубы кораблей пустовали. Последние часы перед отбытием на Тутиос, мужчины амако проводили в своих домах в кругу родных и близких.

Семья Денизьям тоже была в сборе. Расположившись все вместе за большим столом, они лакомились копченым тефидом и негромко беседовали. Мола уже смирилась с мыслью об отплытии Нилана. Она сидела рядом с сыном, крепко обняв его и положив голову ему на плечо. Женщина всё ещё тревожилась, но не подавала вида. Сейчас Нилан был с ней, и если она сможет уверить себя в возвращении сына, он обязательно вернётся. Так думала мать, и постепенно надежда вытесняла страх из её сердца.

К наступлению темноты судна уже стояли на якорях. Приготовления давно были завершены; амако ждали прихода полуночи. В назначенный час лодки спустили на воду, и рыбаки отплыли от кораблей в направлении Тутиоса. Не зажигая фонарей, не произнося ни звука, они двигались в полной темноте, ориентируясь лишь на едва различимые проблески огней далёкого берега.

Вурмек и девушка, не желая толпиться на палубе среди остальных амако, тайком забрались на крышу одного из домов и уже от туда провожали отплывающих рыбаков.

– Море стихло,– чуть слышно произнесла Денизьям, пристально глядя на удаляющиеся лодки.

– Это ведь не плохо, да?– спросил в ответ Горен.

Девушка отвела взгляд в сторону и со вздохом сказала:

– Так бывает перед штормом. И это не плохо. Мы привыкли к волнениям в море, а ветер сегодня нам только в помощь. Но Нилан и остальные должны успеть вернуться до того, как начнётся шторм.

– Всё продумано до мелочей. Они обязательно успеют,–уверенно сказал вурмек.

Горен был прав. Сежи и другие старейшины не один день планировали этот поход, рассчитав каждый его шаг. И рыбаки, отправившиеся в Тутиос, много раз повторяли действия их плана и помнили его наизусть. Одного только ни Сежи, ни остальные не могли знать. Военачальник войска Жоскур, вторгшегося в Симэр, не оставил без внимания бегство двух жителей города в воды Черного Моря. Он отправил вестников во все прибрежные земли, где ещё оставались воины царицы, и велел готовить засаду для амако. Военачальник знал, что рано или поздно, рыбакам придётся сойти на берег, и он не ошибся. Тутиос ждал прихода амако. Воины не ушли из города. Они расположились в домах местных жителей и неустанно следили за морем. Каждую ночь на берегу дежурил дозор из двух десятков воинов и пяти крылатых чудовищ, подобных тому, которое Горен и Рогген встретили в Вурмекском Лесу. Это, казалось бы, небольшое войско представляло огромную опасность для нескольких ничего не подозревающих безоружных рыбаков. Но воины были людьми. Дни ожидания и бессонные ночи порядком их утомили, и они уже не верили, что рыбаки высадятся именно в Тутиосе. В этот поздний час, оставшиеся в ночном дозоре безмятежно спали.

Тем временем лодки амако приближались к берегу. С момента отплытия рыбаки не перекинулись ни единым словом. Их судёнышки беззвучно скользили по водной глади, становясь всё ближе и ближе к намеченной цели. Впереди шла лодка Нилана. Он же первым заподозрил недоброе. Палатки городских торговцев, обычно ни днём, ни ночью не прекращающие свою работу, сейчас пустовали. Со стороны Тутиоса не доносилось привычных звуков полуночной жизни местных гуляк, а всегда горящие у кромки воды факелы были потушены. Нилан подал плывущим позади него амако знак рукой, и лодки остановились. Решение о том, как поступать дальше, необходимо было принимать немедленно. Не рисковать и вернуться обратно на корабли, означало обречь целый народ на смерть. С тем скудным запасом пресной воды, что оставался на судах, амако не дотянули бы и до середины пути к другим прибрежным землям. А если бы рыбаки осмелились продолжить действовать по плану верховных мужей, то при неблагоприятном исходе могли оказаться в плену, и не только не доставить воду на корабли, но и подвергнуть оставшихся на них людей угрозе вымогательства. За всю историю морского народа не было ни одного случая, когда бы они бросали друг друга, чтобы спастись. Амако пошли бы на любой риск и согласились на любую цену, только бы вызволить своих людей. Такое бывало и раньше, но теперь опасность исходила от воинов наследницы земного престола. Они не соблюдали ничьих условий, диктуя свои как единственно возможные, данные им по высшему праву, и несли смерть любому, кто осмеливался думать иначе.

Не единожды побывав в Тутиосе, Нилан знал, что кроме главного входа в город были и другие. Один из них шел через лес, раскинувшийся почти у самого берега. Амако он был хорошо известен, но они пользовались им крайне редко, когда хотели остаться незамеченными. Это был неудобный и опасный путь. Воды моря, ведущие к лесу, резко обрывались на мель там, где морское дно было усыпано острыми подводными камнями. Повредить лодку здесь было проще простого, так же, как и переломать ноги при попытке выйти на берег. Но всё-таки, этот путь к городу был не только самым опасным, но и самым неохраняемым. Редкие вылазки амако через него в Тутиос ни разу так и не были замечены местными жителями. Сами горожане в прибрежном лесу не появлялись. Вечно подтопленный морской водой он смердел зловонием и кишел кровососущими насекомыми, чем отпугивал любого желающего в него войти.

Нилан вновь подал знак рукой, и лодки поплыли в сторону леса. Чтобы не разбить их, амако остановились в значительном отдалении от берега, затем спустились в воду и пошли по дну, увлекая лодки за собой. Рыбаки двигались тихо, аккуратно ступая между острых камней. Когда они достигли места, в котором лодкам было уже не пройти, то оставили их под охраной одного из амако и, взяв сосуды для воды, вошли в лес. И здесь они шли, молча, с опаской оглядываясь по сторонам, и вслушиваясь в звуки вокруг. Миновав зловонные лесные топи, рыбаки вышли к городской стене, окружавшей Тутиос. Прохода в город здесь не было, но амако знали лазейку, один из тех тайных ходов, которые оставляли для себя в каждом прибрежном поселении. Крадучись вдоль каменного ограждения, они скоро нашли её. Снаружи стена казалась нетронутой, но на самом деле, несколько её камней были подточены и при некотором усилии легко сдвигались. Подобравшись к лазу, Нилан и двое других рыбаков, используя нехитрый рычаг в виде обыкновенной деревянной палки, сдвинули сначала один, а потом ещё четыре камня стены. Вход в город был открыт.

Обычно амако набирали воду в центре Тутиоса из большого городского колодца. Но сейчас появляться там было небезопасно, и рыбаки решили запастись водой в одном из ближайших домов. Бесшумно пробравшись в его двор, они остановились у колодца и поочерёдно принялись наполнять сосуды. К счастью амако, хозяевами домишки была пожилая чета. Старики крепко спали и не услышали возни и шепота под своими окнами. Когда все сосуды были наполнены, Нилан и остальные вышли из города тем же путём, каким и попали в него. Они опять заложили стену камнями и скрылись в лесу. Оказавшись на берегу, рыбаки вошли в воду, погрузили в лодки сосуды, и довольные положительным исходом трудного дела, выдвинулись к кораблям.

Но на судах амако в эти минуты было неспокойно. Время, которое рыбаки должны были потратить на поход, давно вышло. В море поднимался ветер, знаменующий приближение шторма, и старейшины срочно собрались в доме Сежи, чтобы обдумать дальнейшие действия.

Рыбаки же, воодушевлённые удачей, возвращались на корабли. Они проплыли уже больше половины пути, когда усилившийся морской ветер донёс до Тутиоса их запах. Едва ощутив его, спящие на берегу крылатые чудовища встрепенулись. Вместе с ними проснулись и воины. Поначалу настороженность птиц не показалась им значимой, но когда чудовища стали встревоженно, из стороны в сторону передвигаться по берегу и кричать в ночную темноту моря, глава дозора скомандовал осмотреть прибрежные воды. Минута, и пять птицеподобных существ, оседланных воинами, были готовы подняться в воздух. Грузно взмахивая кожистыми крыльями и вздымая за собой клубы пыли и прибрежного песка, они одно за другим оторвались от земли и с пронзительным криком устремились туда, откуда ветер доносил запах чужаков.

– Вы слышали это?– испуганно спросил один из рыбаков, услыхав отзвуки голосов чудовищ.

Амако перестали грести и стихли. Ничто, кроме тихого шелеста начинающегося дождя, более не звучало.

– Лучше бы нам поторопиться,– тихо сказал Нилан,– Приближается шторм. Надо плыть быстрее.

Рыбаки, что есть силы, налегли на вёсла. Огни, зажженные для них на кораблях, были уже совсем близко, а на палубах готово всё, чтобы немедленно поднять гребцов и их лодки на борт.

Ненавязчивый морской ветер перерастал в порывистый и холодный. Вместе с ним усиливался и дождь. Несмотря на приближающийся шторм, амако не покидали палубу корабля и по велению Сежи, уже снаряжали суденышки на случай поисков.

– Вижу лодки!– внезапно прокричал один из рыбаков.

Сежи бросился к борту.

– Все сюда! Спустить канаты!– скомандовал он, заметив невдалеке приближающиеся лодки.

Оставив начатое, амако принялись спешно готовить снаряжение к подъёму рыбаков.

– Что это?– вдруг, произнёс один из них, уставившись в темноту.

В изумлении рыбак застыл на месте, дрожащей рукой указывая на нечто движущееся в небе. Амако замерли. На несколько секунд на корабле повисла тишина, но в следующее мгновение её разрушил раздирающий крик крылатой твари. Появившись словно ниоткуда, она описала в воздухе круг над кораблём и обрушилась на палубу. Следом за ней, в дождливом ночном небе появились ещё четыре чудовища. Разделившись по одному, они бросились на корабли амако. Едва птицы касались тверди, как их всадники, обнажив тяжелые мечи, устремлялись на разбегающихся по сторонам безоружных рыбаков. Точно безумные, скользя и падая на мокрой от дождя палубе, амако бежали кто куда.

– Не сметь! Все назад!– неистово крикнул Сежи, прорываясь к чудовищу, сквозь толпу расталкивающих друг друга амако.

Ухватив на бегу верёвочный канат, он бросился к крылатой твари и в прыжке нанёс ей удар по голове связкой корабельных крюков. Птица закричала и, сбросив с себя Сежи, попятилась назад. Из выбитого крюками глаза твари брызнула кровь.

– Все назад!– вновь прокричал Сежи,– Не сметь бежать!

Он вытащил из-за пояса рыбацкий нож, снова вскочил на спину чудовища и с размахом ударил его в шею. Истекающая кровью птица хрипло вскрикнула и опала, обессилено раскинув по сторонам крылья. Сежи спрыгнул с её тела и, не теряя ни секунды, ринулся к рыбакам, сражающимся с воином.

– Нам надо что-то сделать!– сказал вурмек девушке, порываясь спуститься с крыши на палубу.

Денизьям преградила ему путь.

– Даже не думай!– крикнула она,– Воины не должны тебя увидеть, иначе за этими пятью к нам двинется целая армия!

– Нельзя же просто так стоять и смотреть на это?!– возмутился Горен.

– Твоё рвение может обойтись амако куда дороже, чем ты думаешь,– ответила Денизьям, с силой оттолкнув вурмека,– Я тебя не пущу, и не пытайся!

В те самые мгновенья рыбакам всё же удалось одолеть воина. Поверженный, он лежал на палубе рядом с убитыми им амако. На других кораблях рыбаки так же бились с возникшим ниоткуда врагом. Три чудовища и их седоки были уже убиты, но ещё двое оставались живы и сражались с амако с воздуха. Они кружили в ночном небе, нападая на рыбаков то одного, то другого корабля, разили их остриём мечей и сбрасывали в воду.

Поняв, что просто так добраться до крылатых тварей им не удастся, амако пустили в ход рыболовную сеть. Набросив её на спикировавшую птицу, они повалили её на палубу, где и убили и само чудовище, и его седока. Осталась только одна крылатая тварь. Её наездник, описав над кораблями круг, осознал, что остался совсем один. Биться дальше он не решался и, развернув птицу, направился в сторону берега.

– Нельзя позволить ему улететь!– крикнул Сежи и кинулся к носу корабля.

Там укрытый тяжелой тканью стоял большой китобойный гарпун.

За многие годы существования морского народа это грозное оружие выпускало стрелы лишь несколько раз, всегда оставаясь для амако крайней мерой, которую они старались избегать всеми силами. Рыбаки никогда не охотились на китов, мирно разделяя с ними море, но бывали случаи, когда сами того не желая, они заводили корабли на территорию сражающихся самцов, и разъярённые вторжением животные нападали. В такие мгновенья только смерть была способна остановить разбушевавшихся гигантов, и тогда амако были вынуждены их убивать.

В пелене дождя мрачная фигура удаляющейся крылатой твари становилась всё менее различимой. Сежи обнажил гарпун, наскоро прицелился и выстрелил. Орудие лязгнуло, и в туже секунду в сторону чудовища полетела тяжелая стрела. Выстрел оказался не точен: проскользнув всего в нескольких сантиметрах от цели, стрела упала в воды моря. Воин потянул повода. Его птица стремительно взмыла вверх, и Сежи понял, что упустил последнюю возможность убить её. Внезапно, раздался ещё один выстрел. Выпущенная из гарпуна другого корабля стрела настигла крылатую тварь. Птица вскрикнула и камнем упала в море. Ещё пару коротких мгновений, барахтаясь и жалобно крича, она держалась на плаву, но её наездник в отчаянных попытках себя спасти неминуемо увлекал их обоих под воду. Облаченный в тяжелые воинские доспехи, он был обречен на гибель. Вместе с ним тонуло и чудовище.


Битва была окончена. Но никто на кораблях амако не праздновал победу. Крики ужаса сменили стоны и рыдания. Женщины оплакивали погибших мужей и сыновей, дети – отцов и братьев. Дождь нарастал. Осыпаясь на корабль, он смешивал кровь мёртвого чудовища и убитых воинами рыбаков и багряными струями разливал её по палубе. Не в силах видеть это страшное зрелище Сежи вместе с вызвавшимися ему в помощники мужчинами перетянули крылатую тварь к краю борта и сбросили её в море. Покончив с птицей, старейшина велел корабельному лекарю заручиться помощью молодых амако, чтобы перенести всех раненых в лекарную. Никогда раньше старому знахарю, лечившему рыбаков на протяжении многих лет, не доводилось видеть подобного кровопролития ни на кораблях, ни на суше. Как и все амако, он жил с мыслью, что воины армии царя Каврия стоят на защите народов Земли, и знал о жестокости Жоскур лишь понаслышке. Теперь же мир, привычный ему и каждому амако, рухнул на глазах целого народа, в одночасье и навсегда изменив их жизнь.

Шторм усиливался. Дождь уже шёл стеной, временами налетая мокрой лавиной вместе с порывами ветра. По приказу Сежи амако начали подъём лодок с вернувшимися рыбаками, но набегающие волны раскачивали суда, и сделать это становилось всё труднее. Когда же все они, наконец, были на корабле, их встреча со старейшиной оказалась безрадостной. Сежи был глубоко подавлен произошедшими событиями. Не зная, кого винить в случившемся, он прибывал в ярости.

Как только рыбаки поднялись на палубу, старейшина, ничего не говоря, немедленно увёл Нилана в свой дом. Там молодой амако рассказал ему обо всём, что произошло за время похода на Тутиос. Казалось бы, рыбаки не допустили ни одной ошибки, но Сежи не верил, что воины Жоскур могли наткнуться на корабли случайно. Он снова и снова вынуждал Нилана рассказывать о походе в самых мельчайших деталях и не находил для себя ответа.

– Они будто ждали нас,– сказал Нилан.

– Нет! Они не просто ждали!– возмущенно крикнул Сежи, ударив кулаком по столу,– Они караулили нас как преступников, а значит, считают амако таковыми! Вопрос только в том «Почему?». Вся аккуратность, вся эта треклятая скрытность была предпринята нами только как мера осторожности. Но в действительности оказалось, что Жоскур охотится на нас. Почему? Какова причина? И как они смогли найти наши корабли?

Нилан молчал. У него не было ответа ни на один из вопросов старейшины. Понурив голову, он сидел неподвижно, и не решался поднять на Сежи глаза. Молчание молодого амако лишь ещё больше разгневало старейшину.

– Там, на палубе лежат мёртвые люди! Мои люди! Амако!– крикнул он, указывая пальцем на дверь,– И я хочу знать, кто виноват в этом! Что такого мы могли сделать Жоскур, что она поджидает нас и отправляет на наши корабли своих убийц? Как они смогли нас обнаружить? Ты был там! Не молчи! Отвечай же мне!

– Воины не могли видеть лодки,– приглушенно ответил Нилан,– Я уверен, что они нас не видели.

– Тогда как?– вновь спросил Сежи.

– Я не знаю!– в отчаянии крикнул Нилан,– Не знаю!

Его хриплый надрывный голос привёл старейшину в чувство. Обреченно опустившись на стул, он чуть слышно произнёс:

– Уходи.

Оставив Сежи в одиночестве, Нилан вышел из дома. За дверьми его уже ждали сестра и вурмек. Они сразу же бросились к рыбаку с расспросами, но Нилан, огорчённый тяжёлым разговором со старейшиной, только недовольно отмахнулся. Коротко бросив девушке просьбу не докучать ему, рыбак поспешил уйти, скрывшись в толпе снующих по палубе амако.


Бой с воинами был позади, запасы воды подняты на корабли, и верховные мужи приказали немедленно отплывать. Однако разбушевавшийся в море шторм, настойчиво кренил из стороны в сторону судна морского народа, словно нарочно мешая рыбакам покинуть воды Тутиоса. Сильные ветра, дождь и волнения моря были для амако обычным делом. Но пережив нападение чудовищ и боль от утраты близких, в них не осталось той бравады, с какой они всегда встречали капризы погоды и гнев моря. С трудом развернув корабли в нужном направлении, амако медленно уплывали от враждебных земель.


С этого дня жизнь на кораблях пошла по-другому. Ещё совсем недавно бывшее мирным существование рыбаков сменилось подготовкой к новым нападениям со стороны Жоскур. Старейшины собирались каждый день, подолгу строили планы защиты и продумывали вопросы укрепления судов. Местному изобретателю Пинему они поручили заняться созданием машины для очистки морской воды от соли, а пока таковой не было, велели амако старательно собирать влагу, что посылало небо в виде дождей. Решено было больше не приближаться к суше, а запасы пресной воды, добытой рыбаками, беречь и расходовать исключительно бережно. О продуктах с суши надо было забыть. Единственной дорогой, которая лежала перед амако, был путь в самом сердце моря, в обход любых земель. Ведь суда рыбаков всё ещё могли быть подвержены нападениям крылатых чудовищ. Но только вблизи берегов. Далеко в море птицы воинов не представляли опасности: они не могли летать на большие расстояния и должны были останавливаться, чтобы набраться сил. А в море для этого не было места.

Вернее сказать, оно всё же существовало, но являлось совершенно недоступным для кого- либо, кроме амако. Остров Камней- небольшой клочок тверди, выступающей из моря, больше похожий на разрушенную неизвестной стихией каменную гору. Вблизи него всегда буйствовали лютые ветра, а вокруг кружили течения, способные обмануть своим движением даже морских тварей. Нарастающие из глубины потоки воды увлекали за собой созданий, подобравшихся слишком близко к острову, и разбивали их об выступающие подводные камни. Амако были единственными, кто знал, как подойти к этой земле, обойдя ловушки моря. Для них Остров Камней всегда был излюбленным местом, неотъемлемой частью жизни. Отсюда, когда-то, очень давно, вышли первые люди амако, а из деревьев Ди́о, растущих здесь, был построен первый корабль, плавание на котором положило начало кочевнической жизни рыбаков.

Теперь деревьям острова предстояло послужить иной цели: стать основой оружия. Амако готовились к тому, что Жоскур возьмётся за строительство кораблей. И пусть вероятность того, что никогда не бывавшие в море люди сумеют создать достойное плавучее средство, была крайне ничтожна, рыбакам требовалась уверенность в том, что они смогут себя защитить. Именно поэтому верховные мужи приняли твердое решение двигаться на север к Острову Камней.

Обсуждение наступивших перемен и возможных предстоящих событий стало основной темой ежедневных бесед в каждом доме амако. В семье Денизьям подобные разговоры были особенно оживленными, потому как шестеро её членов являлись мужчинами. Разница в возрасте только подхлёстывала постоянно возникавшие между ними споры, в которых даже самый младший не оставался в стороне. Денизьям с матерью и бабушкой тоже пытались вставить своё веское слово, но их рассуждения всегда оставались без внимания. Единственным, кто держался в стороне всякий раз, когда речь заходила о Жоскур и её воинах, был вурмек. Он не вступал в разговор, а только слушал и временами уходил в себя, что-то обдумывая.


Шли дни. Расстояние между кораблями амако и Островом Камней становилось всё меньше. Ветры севера несли ненастье и холод. Всё чаще с неба падал снег, и проливались ледяные дожди. Наступившие морозные дни словно сковали всегда кипящую жизнь на судах рыбаков. Амако уже не выходили на морскую охоту, а с палуб исчезла каждодневная суета. Укрывшись от холода в домах, ребятня и взрослые дни напролёт проводили время в кругу своих семей. Лишь необходимость спускаться в кухню и редкие хлопоты по делам корабля могли заставить рыбаков покинуть свои тёплые жилища. Эти, похожие один на другой дни, казалось, вовсе не угнетали их. И только вурмек становился всё молчаливее и мрачней. Стараясь проводить больше времени в одиночестве, он укрывался от посторонних глаз на крышах домов и подолгу засиживался там, погруженный в свои мысли.

– Когда-нибудь, я не смогу найти тебя здесь,– с укором сказала Денизьям, подсев к приютившемуся на крыше, Горену,– В один из дней ты попросту скатишься от сюда в море! Ты не заметил, что повсюду лёд? Что происходит?

– Говорят, до острова осталась всего пара дней пути,– ответил вурмек.

Девушка взглянула на него с удивлением.

– Да, и что? Разве это повод, чтоб сидеть тут,– спросила она.

– Я думаю, что всё это не сможет нам помочь,– немного помолчав, ответил юноша.

Денизьям настороженно отодвинулась от него и сказала:

– Может, этот проклятый холод и вовсе отморозил тебе голову. Я ничего не понимаю.

– Мы не сможем вечно скрываться в море,– со вздохом произнёс Горен,– И оружие не поможет нам, если к кораблям подойдут воины. Они убьют всех. Ты понимаешь это?

Денизьям нахмурила брови.

– У нас нет другого выбора,– сказала она,– Мы нигде не будем защищены больше, чем в море.

– Сежи говорил, что в нескольких часах пути от острова есть земля,– задумчиво пробормотал вурмек.

Девушка взглянула на него с некоторым подозрением, а затем, рассмеявшись, сказала:

– И ты нашел для амако лучший план спасения: сойти на берег и укрыться там.

Вдруг переменившись в лице, Денизьям ядовито взглянула на юношу и, почти шипя, произнесла:

– Да ты знаешь, что это за земли? Ледяное море, в котором вряд ли можно найти хоть что-либо для пропитания – не самое страшное. Там, на суше царит вечный невообразимый холод, повсюду снег, бескрайний лес, кишащий животными- убийцами, и горы. Это ли место для спасения?

Горен приподнял брови и, не глядя на девушку, ответил:

– Я слышал, что там живут люди.

Денизьям всплеснула руками.

– Люди! Там живут люди!– с сарказмом, повторила она слова вурмека,– Это не люди, Горен. Это тару́ды – обросшие мехом, едва ли что-то соображающие, лишь похожие на людей животные. Их интересуют только охота и еда. От тарудов ты понадеялся получить помощи? Это их поддержкой ты надумал заручиться?

– Ты до сих пор не поняла!– ответил Горен,– От рук Жоскур пострадают все: и амако и вурмеки и эти таруды. Все, понимаешь? Если она такая, какая есть, то не станет лучше, получив Маарам и власть. Больше не будет свободы ни у одного народа. Скитание амако в море с оружием или без него в один из дней неизбежно закончится. Царица разобьёт корабли. И так будет со всеми, потому что её невозможно победить водиночку. Надо объединить усилия всех народов, живущих на Земле. От Жоскур нельзя бежать, её армию нужно уничтожить. Каждый сейчас чувствует себя в опасности. Каждый ждёт нападения со стороны наследницы. И каждому хочется, чтоб его защитили. Пришло время забыть о Невмешательстве. Все народы должны стать как один и вместе противостоять Жоскур,– Горен замолчал,– Вурмекский лес так близко к Симэру,– с грустью продолжил он,– Я понимаю, что воины уже давно побывали там, в моём доме. Что смогли сделать мои родные? Кто защитил их в тот момент?

Вурмек посмотрел на Денизьям, но девушка отвела взгляд в сторону.

– Старейшины не согласятся сойти на берег,– тихо произнесла она.

Горен поднялся и, запахнув плотнее накидку, начал медленно, цепляясь за обледенелые дощечки, перебираться через крышу.

– Я знаю,– сказал он, не поворачиваясь,– Я сойду один.

– Что?– крикнула ему вдогонку девушка,– Один? Нет, ты точно не в себе.

Она недовольно покачала головой и принялась карабкаться вслед за вурмеком.

– Одному мне легче быть незаметным,– сказал Горен, когда они с Денизьям спустились с крыши на палубу,– Я довольно мал, а потому неприметен. Самое главное миновать открытый берег, а уж в лесу-то я смогу укрыться. У тарудов наверняка есть правитель. Мне надо лишь найти его и попытаться всё объяснить. Уверен, что эти люди поймут меня.

Денизьям резко остановилась и одёрнула вурмека.

– Ты меня не слышал?– гневно спросила она,– Горен, этим созданиям не интересен мир вокруг. Ты не найдёшь поддержки у тарудов. В их землях любой обречен замерзнуть или, того хуже, быть съеденным диким зверьём. Но до того как это произойдёт, нужно ещё каким то образом попасть на берег. Как ты собираешься это сделать?

– Ты поможешь мне,– с уверенностью в голосе, ответил юноша.

– Я? Своими руками подвести тебя к смерти?– возмутилась девушка,– Ну, уж нет.

Горен взял Денизьям за руку и, крепко сжав её в своей ладони, произнёс:

– Мне нужно лишь немного еды в дорогу и лодка.

Девушка хотела было возразить, но вурмек перебил её.

– Я всё продумал,– сказал он,– После отплытия от Острова Камней мы дождёмся темноты, спустим лодку, и я вместе со злосчастным камнем покину этот корабль навсегда. Когда амако заметят пропажу, то решат, что я просто сошедший с ума коротышка, непонятно почему решивший пуститься в плавание по ледяным водам. Никто не станет меня искать, а тем более возвращать. Обо мне забудут, и всё пойдёт, как раньше. Ты ведь сама хотела избавиться от Маарама. Вот я и увезу его подальше.

– Звучит заманчиво,– немного подумав, ответила Денизьям,– Но я хотела избавиться от камня, а не от тебя.

– А я хочу попытаться донести Маарам до того, кто знает, как им правильно распорядиться,– сказал Горен.

Девушка прищурила один глаз и спросила вурмека:

– Может тебе, даже, известно кто бы это мог быть, а?

– Нет, неизвестно,– ответил Горен,– Но я буду его искать. Если каждый, к кому в руки попадёт Маарам, станет считать, что камень не его забота, то, в конце концов, он окажется у Жоскур. Я должен попытаться этого не допустить. Не спеши отказывать мне в помощи. До острова ещё два дня. У тебя есть время подумать.

Денизьям подбоченилась и раздраженно произнесла:

– Сколько тебя знаю, Горен, ты только и делаешь, что задаёшь мне проблем. Может и правда пора от тебя избавиться?

Вурмек ничего не ответил. Он лишь робко улыбнулся и зашагал вперед по палубе.


Оставшиеся два дня пути прошли для Горена в глубоких раздумьях и мучительном ожидании решения Денизьям.

По мере приближения к острову становилось всё холоднее. С мрачного, нависшего серой пеленой, неба шёл такой густой снег, что видимости вкруг корабля было меньше чем на десяток метров. Казалось, будто судна движутся не по морю, а плывут в облаках слепого тумана. Ветер, преследующий их уже несколько дней, стал ещё более напористым. Он смешался с мокрым снегом и изнурял своим колким холодом рыбаков, готовящихся на палубах к прибытию на остров. Словно вознамерившись разбить плавучие дома амако в щепки, ветер стремительно подгонял их к каменным берегам. Но, рыбаков это нисколько не пугало. Они знали местные ветра и направления течений, а потому без труда управлялись с громадным кораблями.

Отмелей у берегов Острова Камней не было, и амако могли остановить свои суда в непосредственной близости от него. Однако подобный шаг мог стать для кораблей губительным. Оставить их на якорях в отдалении от острова так же было неразумно. Течение были слишком настойчивым, и корабли неизбежно отнесло бы на камни. Поэтому амако применили проверенный годами способ. Подведя суда на сотню метров от берега, они спустили лодки с рыбаками и продолжили движение вокруг острова. Амако не оставили корабли на якорях и в тоже время удерживали их на безопасном расстоянии от острых камней. Между тем рыбакам, плывущим к острову на лодках, пришлось куда труднее. Прилагая всё мастерство управления судёнышками, они вынуждены были бороться не только с коварностью течений, но и с непрекращающимися ни на мгновение ветром и снегом. Когда их лодки, наконец, подошли к острову, амако не стали привязывать их у берега, а предусмотрительно внесли на камни, где, перевернув кверху днищами, оставили под присмотром двоих рыбаков.

Горен с Денизьям, как впрочем, и большинство амако, остались на кораблях. Время шло, а девушка так и не сообщила вурмеку о своем решении по поводу лодки и помощи в тайном отплытии на земли тарудов. Волнение переполняло юношу. Охваченный мыслями о задуманном, он бродил по кораблю и не находил себе места.

Не имея лодки, вурмеку было никак не добраться до берега. Это означало, что в отсутствие поддержки со стороны Денизьям, ему пришлось бы пойти на воровство, а после, каким-то немыслимым образом суметь спустить лодку на воду. Вором Горен не был, да и управляться с корабельной утварью ему тоже не доводилось. Но это было не самым важным. Главным препятствием являлось то обстоятельство, что виновник всех бед- Маарам всё ещё был у Денизьям. Без него все усилия по отплытию к снежным землям были бессмысленны. Сама девушка весь день провела в обществе бабки и матери на другом корабле. Она будто нарочно избегала встреч с вурмеком. Даже в кухне Денизьям была необычайно молчалива и стремилась поскорей разделаться с едой, чтобы снова исчезнуть из виду.

К закату солнца рыбаки, отплывшие на Остров Камней, вернулись на суда. Корабли амако покидали морские воды северных земель. Возможность исполнить задуманное была упущена. Терзавшее Горена отчаяние сменилось разочарованием, а потом и вовсе сошло на нет, перейдя в полную отрешенность от всего происходящего. Он лежал на кровати, повернувшись лицом к стене, и старался не пускать в свою голову ни единой мысли, способной хоть как-нибудь помешать ему уснуть. Юноше поскорее хотелось оказаться в новом дне и больше ни секунды не сожалеть о предательски потерянной сегодня надежде.

Но заснуть ему не удавалось. Времени было уже за полночь, однако, как ни старался Горен заглушить терзания разума, они всё же прорывались, заставляя прогонять их прочь, или опять обдумывать неисполненное. В этой полусонной борьбе вурмек не заметил, как в комнату вошла Денизьям. Она тихо приблизилась к кровати юноши и, слегка встряхнув его за плечо, прошептала:

– Пора, Горен.

Вурмек вздрогнул и открыл глаза. С удивлением обнаружив возле себя девушку, он посмотрел на неё с недоумением, но потом сел на кровати, надел сапоги, взял накидку, и бесшумно вышел из дома.

– Здесь всё, что может нам понадобиться в пути,– сказала Денизьям, протягивая Горену увесистый заплечный мешок.

Такой же она надела себе на плечи и, тихо ступая по палубе, пошла в направлении лодок.

– Нам понадобится?– догнав её, прошептал вурмек.

– Да, нам,– ответила Денизьям,– Или ты решил, я поверю выдумке, о том, что ты в одиночку способен доплыть до берега? Ты один, в северных водах? Нет, Горен, таких чудес не бывает.

– А как же твои родные, что будет с ними?– спросил вурмек, помогая ей закрепить крюки на одной из лодок.

Денизьям огорченно нахмурила брови, но затем, словно отгоняя грустные мысли, встряхнула волосами и ответила:

– Я оставила записку у дверей Сежи. Он прочтёт её и сможет всё объяснить моей семье.

Больше Горен не задавал вопросов девушке. Вместе они спустили лодку на воду и по очереди, сойдя в неё по веревочной лестнице, неслышно отплыли от корабля.


Погода благоволила беглецам. Ветер ослабил свою силу, и море уже не было таким буйным как накануне. Снег по-прежнему шел непроглядной стеной, но он не вьюжил и не обжигал кожу, а мирно ложился на водную гладь, незаметно в ней утопая. Денизьям сидела в пол-оборота, провожая взглядом исчезающие за снежной завесой огни кораблей. Будто завороженная, она не двигалась и не произносила ни слова, но, когда снег полностью поглотил свет судов, решительно пересела за вёсла, взяв управление лодкой на себя.

Как в такой густой снежной завесе Денизьям определяла куда править, было для Горена любопытнейшей из загадок. Заговаривать с девушкой он не решался, ведь, как ни старалась она скрыть свою грусть, ей это не удавалось. Груз вины, который юноша чувствовал за собой перед Денизьям, не позволял ему произнести и звука. Слова утешения роились в его мыслях, но он знал, что какими бы обнадеживающими они ни были, им не под силу унять тоску девушки, возможно, навсегда покидающей свой родной дом.

Зверь.

Двигаясь в полной тишине, лодка беглецов плыла уже более четырёх часов. Не желая останавливаться даже на минуту, Горен и Денизьям время от времени сменяли друг друга на вёслах.

Их спешка имела весомую причину: погода на море вновь менялась. Временное затишье хоть и дало возможность друзьям беспрепятственно проплыть несколько миль пути, но длиться вечно оно не могло. Северный ветер снова напомнил о себе, а вместе с ним проснулось и море. Зародившись едва заметной водной рябью, волны быстро набирали силу, становясь всё крупнее и затрудняя движение лодки. Фонарь, закрепленный на носовом шпиле судёнышка, под натиском порывов ветра раскачивался так неистово, что тонкое стекло, защищающее его пламя, казалось, вот-вот должно было разбиться вдребезги, оставив беглецов без света в молочном полумраке снежной ночи.

– До берега осталось уже недалеко,– сказала Денизьям, утирая с лица снег,– Надо не сбиться с пути, иначе мы заблудимся и попадём в бурю. Лодка больше не слушается тебя, Горен. На вёслах буду только я, а ты держись крепче и следи, чтобы она не перевернулась.

Почти ползком, вурмек перебрался по раскачивающейся лодке на место девушки, и крепко вцепившись в борта судёнышка, удерживал его от крена, наклоняясь против ветра. Так беглецы плыли ещё с треть часа, пока, наконец, не достигли каменистого дна берега.

– Мы возьмём лодку с собой,– громко сказала девушка Горену, стараясь перекричать свист ветра.

Стащив с ног сапоги, заткнув их за пазуху и закатив брючины выше колен, она быстро спрыгнула в воду.

– Но ведь здесь холодно!– изумлённо воскликнул вурмек, глядя на Денизьям.

– Поторопись же! Я так могу совсем замёрзнуть,– крикнула девушка в ответ Горену.

Неуверенными движениями вурмек снял сапоги и вылез за борт. Оказавшись по колено в обжигающе холодном море, Горен больше не мешкал. Вместе с девушкой они взялись за лодку с двух сторон и вынесли её на заснеженный берег.

– Теперь скорее обувайся, иначе распрощаешься с ногами,– сказала Денизьям.

Вурмек надел сапоги и попытался осмотреться. Он точно знал, что море осталось за спиной, но того, что было впереди, юноша увидеть не мог: ночь и густая пелена вьюжившего вокруг снега укрыла от глаз беглецов то, что ждало их там, за её белой завесой.

– Идём,– сказала Денизьям, взявшись за край лодки.

– Но, куда?– удивлённо спросил её вурмек,– Ничего не видно.

Денизьям указала рукой в сторону.

– Туда,– ответила она,– Здесь оставаться нельзя. Скоро буря достигнет берега, и тогда нам не спастись. Надо торопиться.

Возразить Горену было нечего. Он поднял свой край лодки, и беглецы двинулись вперёд.

С каждым шагом вурмек и девушка уходили всё дальше от каменистого морского берега, и вскоре он остался далеко позади. Под ногами друзей лежала заледенелая земля, укрытая толстым настом мёрзлого снега. Неумолимый ветер, который будто не имел никакого направления и был призван небесными силами отягощать и без того нелегкую дорогу, слепил глаза путникам и пронизывал их тела жалящим холодом.

Но, ни его упрямая настойчивость, ни усталость, напоминающая о себе скулящим желанием перевести дух, не могли заставить Денизьям и Горена остановиться. Вурмек, сомневающийся в правильности принятого им решения, был готов перетерпеть многое, чтобы доказать самому себе и девушке, что его затея стоит риска, которому он подверг их обоих. Холод и ветер лишь сильнее разжигали в нём это стремление, и потому он противостоял им ещё упорнее. Денизьям, так же как и юноша, была полна решимости преодолеть все трудности, но вело её совсем иное. Она не сомневалась и не проверяла себя на прочность, как Горен. Позволь девушка себе хоть на мгновение мысль о том, что совершает неверный шаг, она бросила бы всё и вернулась назад, не оглядываясь. Поэтому она просто шла, думая только о том, как поскорее оказаться в безопасности и пережить эту ненастную ночь.

Пройдя еще несколько сотен метров, насквозь продрогшие и уставшие путники оказались всего в десятке шагов от заснеженного леса.

– Ещё совсем немного, – с облегчением произнесла Денизьям,– Мы почти дошли.

Она взглянула на застывшего вурмека и сказала:

– Идём, Горен. Мы сможем отдохнуть, но сейчас останавливаться нельзя, слышишь?

Девушка потянула на себя лодку, призывая обессилевшего вурмека следовать за ней.

– Я иду, – тихо ответил он.

И друзья пошли вперед.

Едва они миновали границу снежной пустоши и вошли в чащу леса, как ветер тот час смолк, словно прекратив своё преследование. Нет, он не отступил, и продолжал бушевать и свистеть где-то высоко в кронах елей, но добраться до беглецов сквозь густую поросль деревьев ему не удавалось. Горен и Денизьям больше не слышали его.

– Тут мы и переждем ночь,– сказала девушка.

Вурмек снял с суденышка фонарь и, поднеся его ближе к лицу Денизьям, недоуменно спросил:

– Здесь?

– Да,– ответила она, опуская лодку на землю.

Девушка забрала из рук Горена фонарь и осветила пространство вокруг себя, затем, подобрав с земли палку, начала расчищать ею снег.

– Нам некуда идти в такой час,– снова заговорила она,– Мы заблудимся и замерзнем, или нас съедят лесные звери.

Горен испуганно оглянулся, а потом опустился на колени рядом с Денизьям и стал спешно разгребать снег руками.

– Мы разведем костер?– спросил он.

– Нет, огонь только привлечет к нам зверьё,– ответила Денизьям, снимая заплечный мешок.

Она достала из него одеяло и выстелила его на расчищенную от снега землю.

– Я положила в твой мешок такое же. Постели его поверх моего,– сказала девушка.

Вурмек совсем не понимал, для чего совершает все эти действия, но задавать лишних вопросов не стал и молча выполнил просьбу Денизьям.

– Ну вот,– взяв фонарь, сказала девушка, – Ложимся, осталось дело за малым.

Приспособив вещевой мешок вместо подушки, она поставила фонарь у изголовья и легла на одеяла.

Вурмек, последовал её примеру.

– Теперь помоги мне,-сказала Денизьям, привстав и ухватившись за сидение, стоящей рядом лодки,– Так мы сможем сохранить тепло.

Горен довольно улыбнулся. Он понял задумку Денизьям, и та пришлась ему по душе.

Укрывшись под лодкой, как черепаха под панцирем, друзья, наконец, ощутили себя не только в безопасности, но и в тепле. За стенами их маленького убежища, скрипя заиндевелыми елями, правил холодный северный лес. Защищая приютившихся в нём чужеземцев, он всё теснее смыкал ветви деревьев и удерживал бушующий вокруг ветер, не впуская его в свои чертоги.

А тем временем под мягким светом фонаря, тесно прижавшись друг к другу, уставшие путники засыпали.


Доверив себя незатейливому убежищу и закрыв глаза, Денизьям и Горен погрузились в сон. Согретые теплом, они мирно спали, не зная о том, что той самой минуты, когда им удалось совершить свой рискованный побег и пересечь границы леса, мир ждал уже давно, и был готов к тому, что произойдёт дальше. Каким могло быть это продолжение, если бы девушка и вурмек не решились унести Маарам с кораблей амако? Какой стала бы жизнь земных народов? Этого уже никто не узнает. Но всему, что происходило дальше, положили начало они – двое друзей, отважившихся бросить вызов огромной силе, что жаждала править Землёй того времени.


Северное утро, ознаменовавшее свой приход цокотом лесных птиц, оказалось куда более приветливым, чем прошедшая ночь. Небо, скрытое сплошным покровом облаков, пусть и не позволяло лучам солнца пробиться сквозь его серо-белую пелену, но светилось изнутри, как это бывает в погожий зимний день. Истративший за ночь все свои силы ветер исчез, и вокруг воцарилась благодатная тишина, прерываемая лишь звуками очнувшейся от ночного сна природы. По-прежнему шел снег. В отсутствии нервно трепещущего ветра, он был кроток и тихо ложился на землю. Снова и снова он осыпал лесные ели, утяжеляя их и без того увесистые белые шапки, и они, срываясь с еловых макушек, летели вниз, с шорохом сбивали на своём пути снег с веток и, увлекая его за собой, с гулким вздохом падали на землю.

Одна из таких снежных шапок рухнула на лодку путников. Разбуженные шумом, Горен и Денизьям выглянули из своего убежища.

– Это всего лишь снег, – сказал вурмек, выбираясь наружу,– Выходи, здесь нет ничего опасного.

Он отодвинул в сторону судёнышко и, потягиваясь, осмотрелся.

– А не рано ли ты взялся судить о здешних опасностях?– язвительно спросила Денизьям.

Девушка подняла с земли одеяла, отряхнула их и вручила одно Горену. Затем, смахнув с лодки снег, села на неё и принялась вынимать из своего вещевого мешка свертки с едой.

Увидев сыр и ломти устричного пирога, вурмек заметно оживился.

– Интересно, а что из съестного ты положила в мой мешок? – спросил он, с жадностью набивая рот пирогом.

Денизьям улыбнулась и ответила:

– У нас с собой не так уж много еды, Горен. А сколько придется пробыть в пути неясно. Будем есть только тогда, когда совсем уж невмоготу, иначе не протянем и пары дней в лесу. Да и вообще, ни ты, ни я даже примерно не знаем, куда нам идти и какой дорогой. Всё, что мне известно, это то, что таруды живут высоко в горах. Так ли это? Правда ли? Горы за лесом, а он просто огромный! Если заблудимся, то…

Тяжело вздохнув, девушка замолчала.

Вурмек понимал, что Денизьям права, но углубись он в мысли об этом, и всякой уверенности в своих силах и надежде на благоприятный исход пришел бы конец. Поэтому он ничего не ответил и продолжил завтрак. Когда же голод юноши немного унялся, он завернул остатки пирога в сверток с едой, запахнул плотнее свою накидку и скомандовал:

– Нечего рассиживаться. Выйдем в дорогу сейчас же.

– Ты прав,– ответила ему Денизьям,– Пора.

Горен помог девушке уложить вещи в мешок и укрыть лодку еловыми лапами. Оставив её лежать на окраине леса, друзья вновь вышли в путь.

Передвигаться по северному лесу непривыкшим к подобным условиям вурмеку и девушке оказалось куда труднее, чем они думали. Снег был глубоким и рыхлым, а тесно растущие друг к другу ели заставляли прилагать не малые усилия, чтобы пробраться между ними. В сущности, путники шли наугад. Дороги дальше, чем на три метра вперед им видно не было, поэтому о том, как далеко они продвинулись и что может ожидать их за густотой деревьев, друзья знать не могли. Иди они по кругу, или в любом другом неверном направлении, понять ошибку им удалось бы едва- ли. Перед глазами Горена и Денизьям, неизменно была одна и та же картина: уходящие в небо ели и вездесущий ослепительно-белый снег.

Друзья не думали о плохом. Несмотря на все трудности пути, они держались спокойно и не уделяли внимания закрадывающимся сомнениям о правильности выбранной дороги. Однако скоро усталость заставила их сделать остановку, и за кружкой холодного чая они обсудили проделанный путь и угрожающую им необходимость остаться в лесу на ночлег. Горен был против сна без крыши над головой посреди диких зверей и предлагал, вооружившись заточенными до острия палками, идти с короткими остановками на отдых до самой горы. Денизьям не разделяла смелых взглядов вурмека и считала, что для того, чтобы двигаться дальше им стоило набраться сил, а значит ночной сон был просто необходим. Но как устроить безопасный ночлег она не знала, и спать под открытым небом было действительно неразумно.

– Может, ты посмеёшься надо мной,– сказал Горен, после некоторогораздумья,– Но если тебе так хочется остаться на ночь в лесу, то я не вижу лучшего места, чем деревья,– с этими словами он поднял вверх руку и указал на стоящую рядом ель,– Посмотри какие ветви! Они с легкостью выдержат любого из нас. Если забраться повыше, то можно неплохо устроиться. Пока один будет спать, другой будет охранять его сон. Потом поменяемся. Так и ночь пройдёт. Ну, что ты об этом думаешь?

Денизьям с неуверенностью взглянула на Горена и, пожав плечами, ответила:

– Вряд ли нам удастся придумать что-то лучше. Сделаем по-твоему. А пока не стемнело, надо идти.

Решив остановиться на ночлег сразу, как только станет заметен приход заката, Горен и Денизьям поспешили продолжить путь.


Чем глубже друзья уходили в лес, тем удивительнее становились для вурмека рассказанные девушкой накануне отплытия пугающие истории о диких зверях этих земель. За всё время, что путники провели в лесу, им не довелось увидеть ничего, что могло бы указать на присутствие хищников. Здесь не было следов волков, так устрашающе описанных Денизьям, или костей животных, попавших в лапы свирепых барсов, и тем более признаков гигантского медведя, что являлся основной угрозой в северных лесах. Даже нор лисиц и диких котов, которые, как говорила девушка, были в лесу на каждом шагу, путники не заметили. Единственными представителями здешних краёв, попавшими на глаза Денизьям и Горена, были снующие от дерева к дереву белки и птицы, трели которых разносились эхом по всей округе.

День клонился к вечеру, но путники, увлеченные обсуждением предстоящей встречи с тарудами, совсем позабыли о времени. Между тем, солнце уходило за горизонт, лес незаметно мрачнел, и друзьям давно надо было подумать о ночлеге. Возможно, в расплату за свою беспечность они оказались бы застигнуты темнотой врасплох, но внимание Горена привлекла внезапно повисшая вокруг тишина и он, прервав разговор, остановился. Казалось, лес замер. Голоса птиц смолкли, вездесущие белки попрятались в свои дупла. Не было слышно даже морозного треска деревьев. Всё живое затаилось в ожидание чего-то неминуемо надвигающегося.

– Ты заметила?– шепотом спросил вурмек девушку.

Денизьям прислушалась.

– Боюсь, ничего хорошего это затишье нам не принесёт,– ответила она.

Горен схватил её за руку и потянул за собой к стоящей рядом ели.

– Я наклонюсь, а ты обопрись об меня, и полезай скорее наверх,– сказал он.

Настороженно оглядываясь по сторонам, Денизьям влезла на спину юноши и принялась поспешно карабкаться вверх по дереву, переходя от одной еловой лапы к другой. Вурмеку пришлось выбрать ель поменьше. Он уже забрался на её нижнюю ветку, как вдруг, вблизи дерева, на котором сидела Денизьям, послышался треск, а следом за ним гулкое утробное рычание. Горен обернулся и оцепенел от ужаса. Из сомкнутых еловых лап показалась косматая морда огромного животного. Выпуская из черного носа клубы пара, зверь принюхивался. Он медленно вращал своей необъятной головой из стороны в сторону, коротко вдыхал морозный воздух, и фыркая, приподнимал обвислые щетинистые губы. Это был тот самый медведь, о котором Денизьям с таким страхом рассказывала леденящие кровь истории. И сейчас он был всего в нескольких метрах от неё.

Зверь пристально осмотрел деревья и не найдя в них ничего, что могло бы его привлечь, повернулся чтобы уйти, но неожиданно поднял глаза на ель, где скрывалась девушка. Скользнув по ней взглядом, он качнул головой и вышел вперёд. Горен вздрогнул, еле сдержав крик. Медведь был невероятных размеров. Неуклюже переступая тяжелыми лапами, он медленно направился к дереву Денизьям. Ужас охватил вурмека. Судорожно перебирая в голове пути спасения девушки, он никак не мог найти решения. Сама же Денизьям затаилась среди густых лап ели, и стояла, чуть дыша, крепко вцепившись в её ствол. Зверь остановился, поднял морду вверх и, ворочая носом, принюхался. Девушку он не видел, однако вокруг витал её запах и хищник его чувствовал. Коротко втягивая воздух ноздрями, медведь замер без движения, но в следующий миг зловеще заревел и, встав на задние лапы, всем телом навалился на дерево. Под его грузом ель покачнулась. Треща сломанными ветвями и осыпаясь иголками, она задрожала, и Денизьям, насилу сумев удержаться, испуганно взвизгнула. Звук её голоса, многократно повторяясь, эхом прокатился по лесу. Это ещё больше подстегнуло ярость медведя. Рыча и брызгая слюной, он тряхнул дерево с новой силой. На этот раз устоять на ногах девушке не удалось. Ель сотряслась, и Денизьям соскользнула с ветки. Безуспешно пытаясь удержаться, она хваталась за еловые лапы и, лишь обрывая их иглы, неизбежно падала вниз. К счастью, девушка успела забраться довольно высоко и одна из веток всё же остановила её падение, однако удар оказался такой силы, что Денизьям не стерпела его и лишилась чувств. Безвольно повисшее на раскидистой еловой лапе, её тело стало для гигантского медведя ещё более раздражающей целью. Добыча была близко, но невозможность с лёгкостью достать её невероятно злила его. Свирепствуя от досады, хищник взревел и вновь встал на задние лапы, чтобы толкнуть дерево.

Вурмек понял, что эта атака станет для девушки роковой. Медлить было нельзя. Соскочив с дерева, он бросился к медведю. Но тот был быстрее и уже нанёс свой удар. Ветки ели вздрогнули, и девушка рухнула на землю к лапам гиганта. В отчаянии Горен закричал. На бегу он подхватил с земли палку и, размахнувшись, что есть силы, ударил ею зверя. Медведь развернулся. Увидев перед собой Горена, он медленно вытянул морду вперёд и принюхался. Вурмек напряженно замер в ожидании нападения, а гигант, испустив раскатистый рык, гневно тряхнул косматой головой, но не оставил своей добычи. Фыркнув слюной, он повернулся к Денизьям.

– Прочь! Пошёл прочь!– срываясь на хрип, прокричал Горен, взметнув вверх палку.

Он ринулся на медведя, снова ударил его, а затем отскочил в сторону и ещё громче крикнул:

– Прочь, тварь! Убирайся!

Разъярённый назойливостью вурмека, зверь гулко рявкнул и обернулся. Горен был в нескольких метрах от него. Он дразнил гиганта, неистово размахивая палкой, и перебегал из стороны в сторону.

– Ну, давай же!– прошипел юноша сквозь зубы,– Отойди от неё!

Вурмек не смог заставить медведя отвлечься. Может потому что он был слишком мелкий, а может его запах не привлекал хищника. Зверь желал лишь прогнать надоедливое существо и заняться своей добычей. Ударив передними лапами о землю, и недовольно рыкнув, он вернулся к лежащей на земле девушке.

Гнев от собственного бессилия захлестнул Горена. С почти животным криком, он отбросил палку и кинулся к медведю. Вскочив гиганту на спину, вурмек крепко вцепился в его густой мех.

– Оставь её, тварь! Уйди прочь!– надрывно прокричал он, во всю силу дёрнув шерсть зверя.

Медведь яростно взревел и повернулся, но обидчика позади себя не увидел. Горен же, от отчаяния лишившись всяческого страха, словно обезумевший, рвал из его тела клоки шерсти.

Извиваясь и рыча от боли и злобы, зверь завертелся на месте. Добраться до вурмека он не мог и от того свирепел всё сильней. А Горен торжествовал: ему, наконец, удалось отвлечь гиганта. Пытаясь всецело занять его внимание, юноша надеялся дать Денизьям время, чтобы прийти в себя.

Медведь быстро понял, что не сможет схватить своего невидимого седока, и после нескольких неудачных попыток сбросить его повалился на спину. Чуть не оказавшись раздавленным, Горен в последнее мгновение успел соскочить на землю. И всё- таки скрыться от зверя ему не удалось. Медведь заметил убегающего вурмека и, в один шаг, настигнув, ударил его лапой. Как невесомый, юноша отлетел в сторону и неподвижный остался лежать на снегу.

Гигант не спешил расправляться со своим обидчиком. Будто размышляя, как поступить, он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, фыркал и безотрывно глядел на Горена, а спустя минуту раздумий, медленно к нему направился. Приблизившись, хищник остановился и встал на задние лапы. Рядом с его мощью вурмек, лежащий на земле, выглядел крошечным и жалким. Он видел надвигающегося на него зверя, но не способный даже пошевелиться был бессилен чем-либо защитить себя. Чтобы оборвать его жизнь, медведю было достаточно незначительного усилия, одного удара в четверть своей могучей силы. Вытянув вперёд морду он оглушительно взревел, возвещая лесу свою победу. Готовый принять неотвратимую смерть, вурмек зажмурил глаза.

Внезапно, испустив пронзительный рёв, хищник изогнул спину и опустился на землю. Позади него, держа в руках окровавленное копьё, стояло человекоподобное существо. Ростом оно было в половину высоты медведя, покрыто густой шерстью, а его лоб увенчивал толстый костяной нарост.

Раненый мохнатым человеком зверь гулко зарычал и отступил в сторону. Теперь он увидел нападавшего и глаза его загорелись яростью. Прижав уши, медведь решительно шагнул ему навстречу. Человек не двинулся с места. Словно желая сильнее разжечь злость хищника, он вытянул копьё вперёд и направил ему в морду. В ответ на вызов зверь замахнулся лапой и устрашающе заревел. Сотрясаясь грузным телом, рыча и разбрызгивая белую пену слюны, он то отступал, то делал шаг навстречу копью.

С каждой новой атакой, расстояние между человеком и хищником становилось всё короче. От прямой схватки их отделяло только остриё копья. Но и оно не могло долго сдерживать разъярённого гиганта. Нерешительность врага ещё больше злила его, и в момент, когда человек сделал неловкий шаг назад, зверь атаковал. Он ринулся вперёд и ударил оступившегося недруга лапой. Не успев защититься, человек повалился на землю. Лишь мгновенье после падения он лежал на снегу и, совладав с собой, быстро поднялся на ноги. Однако медведь был уже слишком близко. Возвышаясь над своим врагом, он стоял на задних лапах, готовый напасть. Хищник задавил бы человека, но в последний миг тот вытянул перед собой копьё. Оно врезалось в грузно опустившееся на него тело медведя и с треском переломилось пополам, оставив каменное острие в его груди. Взбешенный новой болью, медведь взвыл и бросился на человека.

Сердце Горена сжалось от ужаса. Перед его глазами предстала устрашающая картина: медведь-гигант и невероятной мощи человеческое существо вступили в кровавую схватку. Это был бой на смерть. Свирепый зверь, превосходящий своего соперника в силе и обладающий разящим острием когтей и клыков, мог в секунды разорвать человека, выступившего против его могущества. Но последний был храбр и полон решимости победить. Оказавшись лишенным оружия, человек не отступил. Он бесстрашно пошёл на медведя, используя единственное оставшееся у него средство- собственную ловкость. Всякий раз, бросаясь к зверю, он вновь и вновь избегал его мощных ударов и атак, изматывая и приводя раненого хищника в ещё большую ярость. Вздымая снег, рыча и оставляя за собой багряные следы крови, гигант преследовал настойчиво ускользающего от него человека. Собственная неповоротливость никак не позволяла ему нанести удар по врагу и неимоверно злила его.

Вурмек наблюдал за битвой с содроганием. Ведь каким бы в итоге не оказался исход сражения ни у него, ни у Денизьям не было шанса спастись от того, кто в нём победит. Человеческое существо атаковало медведя для того, чтобы защитить раненого вурмека? Или им двигало стремление отбить добычу у хищника?

Ответа на эти вопросы не стоило ждать. Собрав оставшиеся силы, Горен попытался подняться с земли, но острая, пронзающая боль, пробежав по его телу, не позволила этого сделать. В поисках её источника вурмек ощупал себя. Грудь и живот казались невредимыми, но только юноша коснулся правой ноги, как новая волна боли охватила его. С трудом сдерживая стон страдания, он приподнялся на локтях и осмотрел себя. Брючина на правом бедре была насквозь пропитана кровью, а между разодранными лоскутами ткани зияли багровые полосы рваных ран.

«Плохи мои дела»,– подумал Горен и бросил взгляд на, лежащую в стороне Денизьям. Она по-прежнему была недвижима. Казалось, жизнь окончательно покинула девушку.

Страх и уныние смешались в душе вурмека. Нет, он не боялся в одиночку встретить смерть. Его пугала мысль, что он так ничего и не сделал, чтобы спасти Денизьям. И теперь, если победивший в битве не убьёт его первым, то вурмека ждёт ужасная учесть- видеть, как зверь пожирает его друга. Слёзы отчаяния навернулись на глаза Горена. В тот миг он как никогда раньше почувствовал себя беспомощным. Юноша ощутил собственную личность настолько ничтожной и слабой, что ему захотелось выть от досады и злости на самого себя.

«А Денизьям бы не сдалась. Она бы ни за что не позволила мне погибнуть у неё на глазах»– пронеслось в голове вурмека, когда атакованный медведем человек рухнул в снег всего в метре от него.

– Пусть ты сожрешь меня первого,– прошипел Горен,– Или я сумею…

Сжав зубы, чтобы не вскрикнуть от обжигающей его тело боли, вурмек перевернулся на живот, и ползком двинулся к лежащей под деревом девушке.


Между тем битва человеческого существа и зверя продолжалась. Человеку удалось быстро оправиться от удара и встать на ноги. Он был ранен. Движения его были уже не так стремительны и точны. Великан всё больше оступался и отступал назад. Заметив это, зверь не стал медлить. С рёвом он сделал рывок навстречу врагу и поднялся перед ним во весь рост. Ещё секунда, и смерть неминуемо настигла бы человека.

Но итог битвы оказался иным. Издав оглушительный крик, человек бросился к медведю и головой ударил его в грудь. Под мощью костяного лба, обломок копья во всю длину погрузился в тело хищника, пронзив остриём его сердце. Взгляд медведя остановился. Зверь тяжело выдохнул и упал на землю.


Вокруг всё стихло. Посреди уходящего в сон леса, точно свежая рана, зияло место свершившейся битвы. В последних лучах уходящего солнца, изрытое следами борьбы и окрашенное багряными красками крови, оно выглядело зловеще. В снегу поверженный и уже недвижимый лежал огромный зверь. Рядом с ним, устало глядя перед собой, стоял победитель- человек-великан.

Остановившись на половине пути к Денизьям, Горен замер. Стараясь ничем себя не обнаружить, он всем телом прижался к земле и дышал коротко и тихо.

Человек, обошёл мёртвого медведя вокруг, опустился перед ним на колени и поднял его переднюю лапу. Ощупав когти хищника, он что-то гневно пробурчал, а потом поднялся и, тронув рану на своей груди, ударил мёртвого гиганта ногой. В стороне лежал обломок копья. Человек поднял его, осмотрел и, снова выругавшись, направился к дереву, под которым была Денизьям. Подойдя к девушке, он снял с неё заплечный мешок и достал лежащий в нём нож.

– Не смей!– хрипя, прокричал вурмек.

Но, человек лишь бросил на него короткий взгляд и, осмотрев нож, опять запустил руку в мешок.

– Не тронь её!– опять закричал Горен, ударив кулаком о землю.

На этот раз человек даже не посмотрел в сторону вурмека. Он недовольно пошевелил носом, отбросил мешок в сторону и направился к медведю. Подойдя ближе, он опустился перед зверем на одно колено и, прижав медвежью лапу к своей груди, начал вырезать ножом коготь. Закончив, человек обтёр трофей снегом и привязал его к увешанной звериными зубами и когтями верёвке, что овивала его мохнатую шею. Коготь медведя оказался в несколько раз больше прочих. Человек расположил его в самом центре своего ожерелья и гордо разглядывал этот знак победы, кряхтя от удовольствия.

На мгновение наблюдающему за происходящим Горену показалось, что великан мечтает. Разглядывая коготь, он довольно улыбался, едва заметно кивал головой, как обычно делают, похваляясь перед окружающими и, увлеченный этим, уже не замечал кровоточащей раны на своей груди.

Неожиданно человек перестал улыбаться: он вспомнил о вурмеке. Ещё раз обойдя мертвого медведя вокруг, он подошёл к юноше, в один взмах руки поднял его с земли и будто мешок перекинул себе через плечо. Ошеломлённый Горен не успел произнести ни звука. Рана на его ноге отозвалась такой резкой болью, что он потерял сознание и, обмякнув, повис на плече человека.


На земли тарудов опустилась ночь. Уходя, день унёс с собой снежные облака, и бескрайнее северное небо заискрилось мириадами звёзд. Они сверкали, как крохотные угольки в темноте, и то вздрагивали, то замирали, как будто ветер, кружа по небу, щекотал их сияющие круглые бока. В кристальных крупицах снега звёздный свет отзывался бликами, которые, сливаясь в одно большое мерцающее полотно, ярко освещали морозную ночь этих суровых земель. Вдали, в небе, над выбеленными снегом горными хребтами играли краски переливающихся разноцветных полос. Это удивительное нечто, протянувшееся от края до края горизонта и уходящее далеко ввысь, яркими пятнами отражалось на заснеженных вершинах гор. Цветным теплом оно окрашивало холодную белизну каменных гигантов, и они уже не выглядели столь пугающими и бездушными. Вокруг этой чарующей красоты правила тишина. Природа молчала, нежась в спокойном ночном сне, который томным маревом окутал её горы, снега и дремлющий под ними старый лес. Дневные животные и птицы мирно спали, а жизнь ночных обитателей была не слышна и не заметна глазу. И только один звук нарушал умиротворённую ночную тишину. На подступах к горам, оглашая своё присутствие тяжелыми шагами по хрусткому снегу, шёл человек-таруд. На левом плече, удерживая рукой от падения, он нёс двоих- вурмека и девушку.

Когда Горен пришёл в себя, человек уже поднимался по узкой горной тропе.

Первым чувством, коснувшимся сознания юноши, стал резкий неприятный запах, будто отовсюду проникающий в его нос. Вурмек открыл глаза и, поняв, что погружен лицом в нечто мохнатое и зловонное, сразу же вспомнил о схватившем его великане. Стараясь двигаться незаметно, Горен опёрся руками о его спину и, отплёвываясь от шерсти, посмотрел вниз. Взору его предстала раскачивающаяся из стороны в сторону обледенелая пропасть. Вскрикнув от ужаса, он вцепился в человека, прижавшись к нему так крепко, как только мог. Чтобы понять происходящее, юноше надо было совладать со своим смятением, но он никак не мог успокоиться и только всё крепче сжимал пальцы.

– Где мы?– еле слышно прозвучал голос Денизьям.

Горен повернул голову и увидел рядом с собой девушку. В один миг в его памяти всплыли все события прошедшего дня.

– Ты жива!– воскликнул он, отпустив руки, но, вдруг спохватившись, тут же опять прижался к мохнатому телу человека.

– Где мы?– повторила Денизьям.

– Я… Я не знаю,– ответил вурмек,– Дай минуту. Мне надо только понять.

Горен осторожно отодвинулся от человека и вновь осмотрелся.

– Мы в горах, Денизьям,– прошептал он,– Мы добрались, слышишь?

Денизьям ничего не ответила вурмеку. Обессиленная, она опять погрузилась в бессознательный сон.

Таруд поднимался всё выше по горным тропам. Лес остался далеко внизу. С высоты гор его могучие ели были неразличимы. Укрытые шапками из снега они больше походили на пушистые бугорки белого ковра, простирающегося почти до самого горизонта, где он исчезал, сливаясь с нависшими над землёй облаками. Горы, напротив, представали взору отчетливо прорисованными. Их строгие линии были ясно очерчены остриями сросшихся между собой валунов и каменными уступами. Воздух здесь чувствовался особенно морозным, свежим, с некоторым послевкусием сладости. И, хотя вокруг не было ни одной преграды для его движения, надышаться им с каждым новым витком тропы становилось всё труднее.

Горен раньше не бывал на такой высоте, поэтому то, что приходилось чувствовать здесь, пугало его. От духоты, которая сжимала горло и грудь, вурмек испытывал смятение, однако его затуманенный нехваткой воздуха разум пребывал в странной неге. Несмотря на страх, ему не хотелось сопротивляться. Он был расслаблен, словно засыпал.

Сон уже почти опутал юношу дремотой, но яркий свет, внезапно появившийся из неоткуда, разогнал её. Это были факелы на границе селения тарудов. Выставленные один возле другого на расстоянии не больше вытянутой руки, они сияющим кольцом обрамляли гору. Тропа, оборвавшаяся у этой горящей изгороди, привела человека на узкое заснеженное плато, что подобно спирали обтачивая горную вершину, поднималось к самому её пику. От начала и по всей его протяженности в стенах горы черными дырами зияли многочисленные пещеры тарудов. Среди мертвенного холода камня и полной тишины они были единственным признаком присутствия жизни.

Миновав огни, человек остановился и негромко крикнул:

– Шур!

Со стороны пещер, словно отделившись от горы, вышел ещё один покрытый шерстью человек. От пришедшего в селение его отличали лишь более низкий рост и меньший по размеру костяной нарост на лбу. Это был молодой таруд, один из нескольких, по обычаю оставленных охранять селение ночью.

Оказавшись друг перед другом, люди обменялись нехитрыми жестами приветствия, после чего победитель медведя с гордостью продемонстрировал коготь убитого им зверя. Трофей вызвал необыкновенный интерес у ночного сторожа. Он вертел его в руках, и рассматривал с нескрываемыми трепетом и завистью. Рассказывая молодому таруду историю своего славного похода, победитель говорил на чудном, богатом рычащими звуками языке и бойко жестикулировал. Восторг, с которым юнец слушал его, льстил рассказчику, и потому тот всё больше раздувал ноздри и выпячивал грудь. Окончив историю битвы бурной демонстрацией её финала, таруд самодовольно выслушал похвалы, после чего с неменьшей напыщенностью показал охраннику девушку и вурмека. В отличие от рассказанного, двое чужаков не вызвали у молодого таруда интереса. С безучастным видом он бросил на них скользящий взгляд и что-то насмешливо пробурчал. На этом беседа была окончена. Охранник удалился в тень, а победитель медведя неспешно побрёл вдоль пещер и скрылся в одной из них.

Всё это время вурмек притворялся спящим. Ему казалось, что так он не привлечет особого внимания, и при удобном случае, это несомненно поможет ему сбежать. Вот и теперь, когда таруд переступил порог пещеры, юноша старался дышать размеренно и тихо, но в тоже время, незаметно оглядывался и с любопытством вслушивался в каждый звук.

В первую минуту вурмеку не удалось разглядеть совершенно ничего: вокруг было темно. В воздухе витал странный запах, одновременно сочетающий в себе тяжелый дух гари и чего-то съестного, жаренного на углях. Вскоре он усилился, став крепче и смраднее. В возникших откуда-то из глубины подрагивающих пятнах света появились очертания стен узкого коридора, который уже через мгновение вывел таруда в просторную, округлой формы комнату. Горену она показалась огромной и в сравнении с вурмекскими домиками могла бы занять не только весь первый этаж в ширину, но и второй в высоту. Вместе с тем, в отличие от уютных жилищ обитателей Вурмекского Леса, убранство её было настолько скудным и мрачным, что едва ли могло позволить ей считаться чьим-либо домом. Причиной царящих в комнате запахов оказался очаг. Он располагался у стены, напротив входа, и был больше похож на обыкновенный костёр, обложенный полукругом камней. Над очагом, на толстой палке, закреплённой на двух рогатинах, висело подобие котелка, наполненное густым попыхивающим варевом, что источало запах, похожий на овощную похлёбку и мыло для стирки одновременно. Стена за очагом была черной от копоти. Это грязное пятно тянулось снизу вверх и захватывало часть потолка над пламенем. По полу комнаты, в некотором отдалении от очага, выстеленные внахлёст лежали шкуры животных. Их было много,– от мелких, до довольно крупных,– но самые большие, туго натянутые во всю длину, висели на стенах. Было видно, что они являлись гордостью хозяина пещеры и возможно поэтому, голову каждого убитого животного покрывал венец из звериных клыков и когтей. Над входом в комнату красовались раскидистые оленьи рога, а в её середине стоял большой пень с нагромождёнными на нём каменными мисками и сосудами для питья. Кроме пня в этом мрачном жилище больше не было ни одного предмета мебели. Шкуры животных служили тарудам и украшением дома и коврами и местом для сна. Горные люди не стремились к уюту. Они не усложняли себе жизнь заботами об убранстве жилища, как и не считали нужным тщательно ухаживать за собой.

Войдя в комнату, таруд оставил свою ношу на полу у входа и, потянувшись, направился к очагу. Там, опираясь спиной о стену, сидела женщина-таруд. Глаза её были закрыты. Гулко посапывая, хозяйка пещеры спала. Таруд склонился над ней и слегка потрепал по плечу. Открыв глаза, женщина улыбнулась. Не затягивая с долгим приветствием и объятьями, таруд сразу же похвастал перед ней когтем убитого зверя. Хозяйка оказалась чрезвычайно рада добытому мужем трофею. Только таруд протянул ей бусы, как крепко спящая всего минуту назад она подскочила с места. В нахлынувшей радости, хозяйка пещеры бросилась целовать мужа. Она буквально порхала вокруг него и без остановки что-то щебетала, то и дело восторженно всплескивая руками.

Движения этой довольно грузной косматой женщины были настолько забавны, что Горен, подсматривающий за парой, не сдержался и прыснул со смеху. Хозяйка обернулась и с удивлением посмотрела сначала на вурмека, а потом на мужа. Таруд развёл руками. Он произнёс короткую фразу, равнодушно махнул в сторону Горена рукой и сел у огня. Женщина ничего не ответила. Подобное поведение хозяина дома явно не было ей в новинку. Подойдя к оставленным у порога чужакам, женщина взяла на руки Денизьям. Она осмотрела девушку и, покачав головой, аккуратно положила её обратно на шкуры. Следующим в её руках оказался Горен. Первым его желанием было вырваться из косматых лап великанши, но женщина касалась его так бережно, что вурмек не стал ей противиться. Обнаружив рану на его теле, хозяйка пещеры недовольно наморщила брови. Она положила юношу рядом с Денизьям, после чего разорвала ткань штанов на его поврежденном бедре и, коротко посмотрев вурмеку в глаза, неожиданно, резким движением, дернула его за ногу. Горен вновь потерял сознание.


Придя в себя, вурмек понял, что находится уже совсем в другой пещере. Денизьям рядом не было. Юноша осмотрелся.

Пещера была значительно больше той, в которой он побывал раньше, но от множества тарудов, собравшихся в ней, воздух был так приторно зловонен, что при первом осознанном вздохе Горену насилу удалось сдержать подкатившую к горлу рвоту. Крепко зажав нос рукавом, и стараясь дышать как можно короче, он стал с интересом наблюдать за происходящим.

Среди столпившихся в пещере северных людей особенно выделялись двое: победитель медведя и таруд, шерсть на голове которого была заплетена в множество длинных тугих кос. Они стояли в полукруге зевак, один напротив другого, и громко спорили. В глазах обоих пылала ярость. Казалось, ещё мгновение, и они вступили бы в драку.

Внезапно, победитель медведя сорвал с себя ожерелье и поднял его на вытянутой руке вверх. По толпе пробежал гул восхищения.

– Ааа!– с рыком выкрикнул победитель и, не опуская руку, повернулся к собравшимся.

Публика взревела. Однако противник храброго таруда не собирался сдаваться. Он жестом призвал присутствующих к порядку и, когда возгласы смолкли, что-то вопросительно произнёс. Победитель ухмыльнулся и махнул рукой, зазывая тарудов за собой. Среди людей снова поднялся гомон. После непродолжительных споров от толпы отделились несколько мужчин и во главе с победителем вышли из пещеры. Таруды, оставшиеся внутри, некоторое время ещё что-то оживлённо обсуждали, а как только последний голос смолк, человек с косами привлёк внимание собравшихся к вурмеку. Он подошёл к лежащему на полу Горену и заговорил с ним, сопровождая свою рычащую речь обилием жестов. Но юноше был не понятен его язык, а потому, всё что ему оставалось- это молча слушать, не говоря ничего в ответ.

Поведение чужака явно злило человека. Выдержав паузу, он снова обратился к Горену и опять не услышал от него ни слова. Столпившиеся в пещере таруды смотрели на вурмека с любопытством и некоторым пренебрежением. Молчаливый рыжеволосый коротышка, испуганно таращащий по сторонам свои огромные глаза, казался им странноватым. Ведь, кто кроме безумца станет молчать, когда с ним говорит глава гор? Так думали большинство людей, стоящих в пещере. Мысль о том, что чужаку не знаком местный язык попросту не приходила им в головы. И это было нормально для северных людей, поскольку немногие из них могли похвастать сообразительностью.

Насмешки и косые взгляды ещё больше смутили Горена. Он почувствовал себя глупо и от того совсем растерялся.

С ухмылкой посмотрев на присутствующих, глава тарудов вновь обратился к вурмеку.

– Меня зовут Горен. Я пришел к вам за помощью,– тихо пробормотал юноша ему в ответ.

Таруд удивлённо поднял брови.

– Меня зовут Горен,– повторил вурмек.

Глава не ответил. Вместо этого он подозвал к себе одного из тарудов и что-то ему приказал повелительным тоном. Выслушав его, человек торопливо выбежал из пещеры и скоро вернулся, ведя за руку невероятно пышную немолодых лет женщину. Тяжело дыша и пыхтя носом, толстушка проследовала к Горену, со свистом выдохнула и уселась рядом с ним.

– Я помогу тебе говорить с главой,– рокочуще сказала она на языке вурмека,– Моё имя И́нка. Верховного таруда зовут Фиа́р. А кто ты и как нам тебя называть?

Приподнявшись на локтях, юноша ответил:

– Меня зовут Горен, я вурмек из старого леса за морем.

Инка взглянула на главу и снова обратилась к юноше:

– Как ты оказался в наших землях?

– Я и девушка амако по имени Денизьям прибыли сюда, чтобы говорить с тарудами об очень важном деле,– сказал Горен.

Женщина повернулась к главе. Она перевела Фиару слова вурмека и, получив на них ответ, опять заговорила с юношей.

– Главе известно обо всех делах, которые могут быть важны для тарудов,– сказала она, с усмешкой,– Да и что такого может произойти в мире, чтобы оказаться интересным для нас?

Горен взволнованно посмотрел на Фиара и ответил:

– Скажите, что грядёт война. Смерть и разрушения уже пришли ко многим народам, а те, до чьих земель беда ещё не добралась, находятся в большой опасности. Война не обойдёт тарудов стороной. Она будет здесь, и под угрозой каждый, живущий в этих горах.

После того как Инка передала главе слова юноши, по пещере прокатился гул голосов. Новость о войне взволновала тарудов. Судача наперебой, они подняли такой шум, что, Фиара и толстушку, переговаривающихся между собой, уже совсем не было слышно.

– Мы здесь, чтобы призвать тарудов противостоять надвигающейся угрозе!– проорал Горен, пытаясь быть услышанным.

Но собравшиеся в пещере были слишком увлечены обсуждением тревожной новости, и воцарившийся вокруг гам поглотил голос вурмека.

– Нельзя оставаться в стороне!– кричал Горен,– Беда затронет всех! Земная царица бьётся за престол!

– Тише!– вдруг гаркнула Инка.

Голоса в пещере смолкли. Женщина склонилась над Гореном и спросила:

– Что ты сказал?

– Земная царица бьётся за престол,– повторил вурмек.

Толстушка обернулась к главе и, утирая со лба пот, что-то негромко произнесла. Её слова вызвали беспокойство верховного таруда. Фиар приказал присутствующим покинуть пещеру и, когда в ней остались только он, женщина и вурмек, начал подробно расспрашивать юношу о Жоскур.

Горен был рад, что таруды решили выслушать его. Стараясь не упустить ни единой мелочи, он рассказал всё, что знал о царевне и беспорядках, учиняемых её воинами. Единственным, о чем умолчал вурмек, было место нахождения камня. Эту правду он решил не открывать никому, пока не встретит создание, способное использовать Маарам во благо мира.

Горен говорил, а Инка то и дело останавливала его, и переводила услышанное главе тарудов.

– Во все времена Земные Правители обходили стороной наш холодный край,– сказала она, когда Горен закончил свой рассказ,– Жизнь ледяных лесов и гор не была интересна Великим Царям. Наши земли богаты снегом, ветрами и прожорливыми тварями. И это то, что всегда защищало тарудов от непрошеных гостей. Ты и твоя спутница не смогли пройти и половины лесного пути к горам. То, что вы сейчас живы- заслуга моего сына. Если бы не он, от вас не осталось бы даже костей. И если не морозы, снега или медведи, то барсы и волки всё равно не дадут чужакам подступиться к этим горам. На земле тарудов выживает только тот, кто рождён и вырос здесь. Это хорошо знаем мы, и слухи об этом наверняка разнесли по миру морские бродяги, которые не раз пытались искать на нашей земле ценности.

Женщина замолчала, посмотрела на главу и продолжила:

– Тарудам не грозит вторжение. И мы не станем противостоять Земным Правителям.

– Вы не понимаете…– попытался возразить Горен.

– Таруды не ведут дружбы с народами Земли, не воюют вместе с ними или против них,– перебила юношу толстуха.

Вурмек с надеждой взглянул на Фиара.

– Но ведь раньше Земле не угрожала такая опасность, и теперь вы могли бы помочь остановить Жоскур,– сказал он.

Инка обратилась к главе и, после непродолжительной беседы с ним, опять заговорила с Гореном.

– Твоя спутница находится сейчас в моём доме,– с трудом поднимаясь, сказала толстушка,– Ей, как и тебе понадобится время для того, чтобы окрепнуть и вновь встать на ноги. Как только это произойдёт, вы должны покинуть этот край. В знак уважения таруды помогут вам и будут сопровождать в пути по нашим землям. Но большего мы вам предложить не можем. Это окончательное решение главы.

Горену хотелось прокричать о том, как важно, чтобы верховный таруд подумал ещё и изменил своё решение. Однако, каким бы яростным ни было желание юного вурмека повлиять на главу, он был бессилен перед холодностью и непониманием, с которыми люди таруд относились ко всему, что не было им близко. Он понял, что совершил ошибку. Денизьям права: верить в помощь северных людей глупо. Как же досадно было осознавать Горену, что проделанный путь, боль и риск смерти оказались напрасными! Понадеявшись на собственные предположения, на случай, на представление о том, как должно быть, он не просто рискнул, а поставил на карту судьбу своего друга, отчаянно желающего оградить его от бед и потому согласившегося на этот поход. Как он не предусмотрел такого исхода? Почему гнал от себя мысли, о том, что его затея может быть не только опасной, но и провальной, а от того и совершенно бессмысленной? Денизьям пыталась отговорить его, пыталась объяснить, но он настоял на своём. И вот сейчас оба они в чужом краю, без возможности вернуться назад, обессиленные и истерзанные зверем. Их просьба о помощи была не просто отвергнута тарудами. Северные люди не захотели даже подумать над принятием своего решения! И, что ждёт неудачливых путников? Сколько ещё тягот подстерегает впереди двух безоружных, ослабленных ранами бродяг, ступающих на чужие земли? А самое горькое то, что во всех случившихся и возможных в будущем злоключениях виноват именно он – маленький самонадеянный юнец, решивший, что способен повлиять на судьбу Мира.

Так думал Горен, покидая пещеру Фиара.

Глава распорядился отнести его в дом Инки и поручил ей заботиться о вурмеке и Денизьям, пока оба не излечатся от ран.

Дорогами диких земель.

К концу второй недели пребывания в северных землях, Денизьям и Горен окончательно окрепли и более не нуждались в помощи тарудов. Час, когда они должны были покинуть этот холодный край, приближался.

После беседы с главой юноше пришлось объясниться с Денизьям и признать, что все их усилия оказались напрасными. Этот разговор дался им обоим нелегко. Девушка была огорчена и не скрывала этого, однако она с самого начала знала, что затея вурмека не оправдает ожиданий и была готова к такому результату. Денизьям злилась на Горена и одновременно жалела его. Ей страстно хотелось обругать юношу и навешать ему оплеух, но в тоже время она хотела успокоить его и убедить, что всё не напрасно. Ведь помощь не только тарудов была целью путников. За северным краем лежали и другие земли, а за ними ещё множество. И если отказ тарудов оказался ожидаемым, то другие народы могли поступить иначе. Девушка не стала мучить Горена упрёками. Она утешила его и дала ему надежду. В знак своего доверия, Денизьям вернула юноше Маарам, дав слово следовать за ним, как и прежде, и быть рядом даже в самые трудные времена. Тогда они оба решили, что пойдут до конца. Друзья пообещали не корить себя за неудачу, постигшую их с тарудами, а наоборот видеть в ней знак собственной силы, знак того, что они способны преодолеть трудности. Горен и Денизьям больше не стыдились своего провала и не опасались момента, когда их выдворят с земель тарудов. Напротив, они ждали его с нетерпением.


День, когда глава огласил Горену своё решение, оказался знаковым не только для вурмека и девушки. Для Фиара он стал последним днём его власти. Сын толстушки- Иль, убив медведя, отнял у главы право руководить народом. Он принёс тело мёртвого зверя в поселение, и был провозглашен верховным тарудом, а лишенный власти Фиар перешел под его правление, став простым жителем горного поселения.

Новый глава многим отличался от прежнего. Иль был не только моложе и сильнее Фиара. Он обладал терпением, прозорливостью и гораздо меньшей заносчивостью. Пока ещё совсем короткое пребывание Иля на высоком посту не вырастило в нём черт властителя, и он был открыт и лишён гордыни. На протяжении тех немногих дней, которые друзья провели в горах, глава не раз встречался с ними. Для бесед с чужаками ему не нужна была помощь матери. Иль знал язык, на котором они говорили, и поэтому все их разговоры были не доступны для других и оставались тайными. Весть о том, что царица идёт по миру с огнём и мечом всерьёз взволновала верховного таруда. Он не разделял взглядов Фиара на историю с камнем, считая, что подобное дело требовало более длительных раздумий над ним, как и не верил, что холод и зверьё смогут заставить воинов Жоскур обойти земли северного народа. Но Иль не спешил сообщать об этом Горену и Денизьям. Таруд расспрашивал их о подробностях происходящего и больше слушал, а не говорил.

Рассказанное чужаками вынуждало нового главу организовать защиту от грозящей его народу опасности; обеспечить надёжную охрану леса и гор. А для этого нужно было оградить подходы к селению, подготовить людей и запастись оружием. Подобные действия требовали от Иля хорошо продуманного плана и полной уверенности в том, что он будет успешным.

Однако и план, и защита, пусть даже самая надёжная, не могут оставить северному народу прежнюю свободу, если жестокая царица взойдёт на трон. Возможно, тарудам удастся отстоять свои земли при её первом натиске, но последующие они не смогут удержать. О прежних независимости и покое людям гор придётся забыть навсегда. Мысли об этом мучили Иля, не давая ему покоя ни днём, ни ночью. Таруд понимал, что слова вурмека об объединении сил не лишены смысла, и вероятно являются единственно верным решением. И всё же, главным оставалась защита. О ней надо было позаботиться в первую очередь и только потом собирать военный поход, о котором говорил вурмек.

Всё это требовало времени, а его у друзей не было. Они не могли ждать, пока таруды подготовятся к войне, ведь повеления Фиара, отданные им в последние часы властвования, отменить никто не мог: чужаки обязаны были покинуть северный край. Исполняя решение прежнего главы, Иль приказал подготовить Денизьям и Горена к походу. Им в помощь он назначил двух своих сыновей и сам обязался сопровождать путников до границ земель тарудов.

К предстоящему путешествию женщины поселения сшили для девушки и вурмека тёплые одежды и обувь из волчьих шкур, а Инка наполнила их вещевые мешки съестными припасами. Перед тем, как тронуться в путь, Иль велел каждому растереть свои кожу и волосы пахучей жидкостью из медвежьих желёз. Это должно было обмануть чутьё хищников и заставить их держаться на расстоянии. Выступать в дорогу решили до рассвета, когда лесные животные ещё крепко спят. К этому времени все участники похода были в полной готовности и ожидали часа отбытия у входа в поселение. Когда всё было сделано, Иль отдал последние наставления, и они вышли в путь.


Несколько дней, предшествующих дню похода, были отмечены необыкновенной для северной зимы оттепелью. Снега, покрывающие горы и лес, истончились, богатые пушистые одежды елей превратились в лёгкое кружево. Его хрупкие нити растаяли под влиянием тепла и, обратившись водой, каплями повисли на еловых иголках. По всему лесу звенела капель. Казалось, что весна, никогда не виданная здесь раньше, вдруг решила посетить северный край. Но, потепление было недолгим. В ночь отбытия путников мороз вернулся, и земли тарудов снова преобразились. Лес закоченел под тяжестью ледяного облачения, а камни гор покрылись скользкой изморозью. Ещё вчера, обнаженные теплом ели красовались своей яркой расцветкой. Теперь влага на их иглах замёрзла и, превратившись в льдинки, скрыла под собой весенние краски этих вечнозелёных деревьев. В темноте предрассветного часа ели казались безжизненными и окостенелыми. Они тоскливо скрипели и, издавая ледяной хруст, слегка раскачивались на ветру, а когда тот налетал резким порывом, касались друг друга, позвякивали и осыпались дождём ледяных крупиц.

В окружении несмолкающего шороха замерзшего леса, звуки шагов были едва различимы, и это, несомненно, помогало опасающимся здешних хищников путешественникам. Никто из них не хотел быть замеченным волками или барсами на территории, где животное всегда проворнее человека. Даже Иль, будучи успешным охотником и обладающий бесстрашным сердцем, всегда старался быть осмотрительным и избегать ненужных встреч со зверьём. Здесь, в лесу, полагаться только на собственные силы и опыт, позабыв об осторожности, было непростительной роскошью. Самоуверенность могла сыграть дурную шутку с её обладателем. Не раз мощь и отвага тарудов уступали хитрости хищников, а расплата за гордыню оказывалась слишком высокой. Этот урок Иль усвоил будучи ещё ребёнком, когда его отца убил волк.

Таруд обладал редкой силой и был так же заносчив, как и большинство северных людей. В тот день он вместе с Илем возвращался с удачной охоты. Отец нёс тушу оленя и беспечно, во весь голос, похвалялся перед сыном своей небывалой удалью. Волк же, следящий за охотниками из тени деревьев, не имел спеси и был готов красться за ними на брюхе очень долго. В нужный момент зверь совершил всего один бросок, и человек-великан упал замертво с порванным горлом. Тогда Иль не смог ни защитить отца, ни отбить его тело у волка. Его смерть научила таруда быть осторожным и не полагаться только на силу.


Прислушиваясь к звукам леса и оглядываясь по сторонам, Иль шёл впереди. Он возглавлял пятёрку путников. За ним, друг за другом, уверенно шагали Горен и Денизьям. Сыновья главы, приставленные охранять чужаков, держались позади. Путники шли, молча, изредка переговариваясь онаправлении дороги. Так, неторопливо продвигаясь вглубь леса, они встретили рассвет, полдень и закат солнца. На ночь они не разводили костра; ещё раз обтёрлись зловонной медвежьей жидкостью и остались спать в полной темноте, укрытые сломанными еловыми лапами. В предрассветный час разбуженные главой, они снова выдвинулись в дорогу.

– Скоро мы минуем границы наших владений,– сказал Иль вурмеку, когда путники остановились на полуденный привал,– За лесом берут своё начало земли Вантерена- края безжизненных пустынь. Он не имеет хозяев ни плохих, ни хороших. Вдвоём там будет небезопасно. Я решил, что мы проведём вас через него и оставим у владений Безумного Га́ла. Оттуда вы продолжите свой путь уже одни. А пока мы здесь, каждый из нас должен собрать столько хвороста и больших ветвей, сколько сможет унести. Не жалейте себя, берите много. Ночь в мёрзлой пустыне может оказаться слишком тёмной и длинной, чтобы мы смогли её пережить.

Вурмек не осмелился расспрашивать Иля о том, что поджидает их в Вантерене и лишь кивнул головой, молчаливо согласившись с решением главы.

Приближалась ночь. До окраины земель тарудов оставалось совсем немного. Лес постепенно редел, и вдалеке за деревьями стала отчетливо проглядываться пустошь Вантерена. Путники выполнили повеление Иля. Они собрали каждый по доброй вязанке хвороста и несли их, навьючив себе на спины. Так же поступил и сам глава. Он не посчитал подобную ношу ниже своего величественного титула и, нагрузив на плечи охапку дров, продолжал идти впереди.

– Скольких вы заметили?– спросил Иль сыновей на выходе из леса.

– Одного,– ответил старший,– Он преследовал нас последний час, а потом ушёл на запад.

Вурмек с девушкой взволнованно переглянулись.

– Он приведёт за нами всю стаю,– снова заговорил Иль,– До этого мы должны успеть уйти, как можно дальше от леса.

Один из тарудов с яростью ударил рукой об руку.

– Надо было сразу прикончить плешивую тварь!– гневно сказал он.

– Нельзя,– ответил Иль,– Его кровью мы только больше разозлим вожака. Надо поторапливаться, у нас ещё есть время, чтобы уйти. Сделайте факелы, но не зажигайте их, а держите наготове. Темнота нам сейчас только на руку, а запах медведя поможет запутать зверьё.

Не останавливаясь ни на минуту, путники на ходу изготовили факелы и, с опаской озираясь по сторонам, спешно двинулись вперёд.

Небо над бескрайней пустошью Вантерена затянуло пеленой снежных облаков. Сгущаясь, их пласт становился всё плотнее и всё ниже повисал над землёй. Снег ещё не начался, но холод нарастал. Обледенелый белый покров земли стал твёрже и с громким хрустом отзывался на каждый шаг. Движение пятерых путешественников, идущих в темноте, больше не были бесшумными.

– Остановимся здесь,– сказал Иль, снимая с себя вязанку дров,– Зажгите факелы и разведите костры. Всё должно быть сделано быстро. Окружим себя огнём, тогда они не смогут до нас добраться.

– Кто они?– со страхом спросил Горен.

Глава запалил свой факел и ответил:

– Барсы. Они идут за нами. Не стой же без дела!

Путники спешно принялись разводить костры. Они сложили их вокруг себя широким кругом и подожгли.

– Глядите в оба,– всматриваясь в темноту, сказал Иль,– Наверняка они уже близко. Ждите их с любой стороны. Пока пламя не поднялось выше, мы в опасности. Не выпускайте факелы из рук и станьте ближе к кострам. Мы не должны пропустить в круг ни одного барса,– добавил он, снимая с набедренного ремня нож.

Встав к краям круга с зажженными факелами в руках, путники в полном молчании ожидали появления хищников. Пламя костров освещало пространство перед ними только на несколько метров, а дальше была непроглядная тьма, скрывающая в себе затаившегося врага. Вслушиваясь в окружающие звуки, таруды и их спутники старались уловить шаги крадущихся зверей, но пустошь хранила тишину, прерываемую лишь потрескиванием сгорающих в огне веток.

– Они здесь,– внезапно произнёс один из сыновей Иля, указав перед собой пальцем.

Горен и Денизьям с ужасом посмотрели в темноту. Оттуда, поблескивая зрачками, на путников пристально глядели два глаза. Хищник не двигался. Он словно ждал чего-то. Через мгновенье рядом с ним, а потом и по всему периметру ночного мрака, окаймлявшего костры, засияли десятки звериных глаз. Это стая подоспела вслед за лазутчиком. Теперь присутствие барсов перестало быть беззвучным. Они рычали и рявкали, как будто решали между собой, что им делать дальше, а некоторые из них уже затевали драки, предвкушая скорый раздел добычи.

Вдруг скулёж и рычание смолкли. Из ночной темноты медленно появилась пятнистая морда барса. Зверь сделал шаг вперёд и замер. Изучающе оглядев путников, он остановил взгляд на Иле. Несколько секунд таруд и барс смотрели друг другу в глаза, а затем зверь громко рыкнул и отступил назад в темноту.

Вурмек недоумённо посмотрел на главу.

– Это вожак,– тихо произнёс Иль,– Держите крепче ваши ножи и факелы.

В ту же секунду стая, до сих пор скрывающаяся в ночной тени, вышла на свет. Не решаясь подойти ближе, дикие кошки суетливо метались у горящих костров, рычали и шипели на пламя. Желание добраться до спрятавшихся за жаром огня путников заставляло их нервничать. Не спуская глаз с добычи, оступаясь и налетая друг на друга, они, как загнанные, бегали по кругу, но не осмеливались идти через огонь.

– Не дайте им подойти ближе!– крикнул Иль, размашисто ударив факелом по морде барса, готовящегося к прыжку.

Опалённая пламенем кошка взвизгнула и бросилась на землю. Она фыркала и чихала, судорожно обтирая морду о снег, в попытках заглушить жалящую боль. Произошедшее ещё больше разъярило барсов. Их рычание перешло в лай, а попытки добраться до добычи стали смелее. Одна за другой, они снова и снова совершали рывки, чтобы перепрыгнуть через пылающее пламя, но всякий раз путникам удавалось остановить их, преграждая подходы к кругу факелами и копьями.

Костры разгорались. Огонь поднимался всё выше, не пропуская осмелевших барсов за свои границы. Вскоре пламя костров выросло настолько, что Горену, храбро держащему оборону круга, уже не было ничего за ним видно. Стараясь разглядеть происходящее по ту сторону огня, юноша сделал два шага назад. Последний из них пришелся на брошенный в спешке вещевой мешок. Неловко споткнувшись об него, Горен потерял равновесие и повалился на спину. От удара факел выпал из его рук, отлетев в сторону. В это мгновение, воспользовавшись отсутствием защитника границ, в круг прорвался барс. Он проскочил сквозь пламя и, сверкая опаленной шерстью, опустился на землю прямо перед Гореном. Безоружный вурмек оказался не готов к нападению. Юноша едва успел закрыть лицо руками перед тем, как барс бросился на него. Клыки кошки вонзились в предплечье вурмека, и тот взвыл от охватившей его боли. Зверь рванул мордой, оттягивая защищающую горло руку Горена. Следующий бросок барса должен был убить юношу. Но подоспевший на помощь Иль оказался быстрее. Он перехватил разъярившуюся кошку и с силой ударил её кулаком в шею. Кувырком отлетев в сторону, барс завалился на бок. Ему понадобился лишь короткий миг, чтобы прийти в себя. Зверь вновь встал на лапы, но новый удар таруда, направленный ему точно между глаз, поверг барса на землю. Тяжело дыша, он лежал в снегу, не в силах подняться.

Неожиданно по ту сторону огня, сквозь визг и гомон осаждающего круг зверья прозвучал пронзительный рык, а следом за ним воцарилась полная тишина. Барсы прекратили своё движение. Схватив за холку поверженного им зверя, Иль подошёл к костру. На вытянутой руке он поднял барса над огнём и показал стае. Дикие кошки молчали. Перед главой за пылающей границей круга неподвижно стоял вожак. Иль посмотрел ему в глаза и занёс нож над повисшим в руке зверем. Ещё секунда и лезвие, блеснув в языках пламени, отсекло поверженному барсу ухо. По пустоши Вантерена пронёсся истошный крик боли. Но даже теперь стоящий перед главой вожак не двинулся с места. Он оставался неподвижным и пристально глядел в глаза таруда. Встряхнув окровавленного зверя, Иль бросил его вместе с отсеченным ухом к лапам вожака и отошёл от границ круга.

– Они всех нас перебьют!– возмутился один из сыновей главы.

– Они уйдут,– спокойно ответил ему Иль, склонившись над вурмеком.

Молодой таруд откинул в сторону факел и гневно пробурчал:

– Мы все мертвецы! Барсы этого так не оставят! Ты же попросту поиздевался над ними!

– Я сохранил сыну вожака жизнь!– крикнул Иль, схватив молодого таруда за волосы.

В огненном круге повисла тишина.

– Что будет дальше?– прервал молчание голос Горена.

Иль отпустил сына и подошёл к вурмеку.

– Кошки уйдут,– ответил он, осматривая нанесённую юноше рану, – Этой ночью они не станут нас преследовать. Но только этой ночью,– добавил он, оглядываясь на сына, стоящего позади,– На обратном пути мы вновь войдём в лес, и тогда уже я могу оказаться на месте вожака.

Молодой таруд стыдливо опустил голову.

– Вантерен не лучшее место для остановок на ночлег,– снова заговорил Иль,– Мы дождёмся, когда барсы уйдут и продолжим путь. Отдохнём после восхода солнца. Спать в пустоши днём куда спокойнее, чем ночью.

Глава хитро ухмыльнулся, а после, достав из вещевого мешка маленькую бутылочку с какой-то жидкостью и лоскут ткани, принялся обрабатывать рану вурмека.

Он не ошибся. Вожак увёл стаю из пустоши. Кошки ушли так же тихо, как и появились. В напоминание об их былом присутствии остались лишь изрытый лапами снег и отрезанное тарудом ухо хищника, брошенное лежать в багряном пятне крови. Ночная пустошь снова обрела покой и тишину. В светящемся круге догорающих костров путники оставались недолго. Поужинав, они засыпали тлеющие угли снегом и опять вышли в дорогу.


Сутки сменялись другими. За днём приходила ночь, а за ней вновь наступал рассвет. Горы тарудов давно исчезли из вида, оставшись далеко позади. Вокруг пятёрки путешественников на многие километры простирался безмолвный опустошенный ветрами и ненастьями Вантерен. Его мертвая земля была не способна дать прибежище ни травам, ни птицам, ни даже червям. Погода в этих краях была настолько переменчива, что привыкнуть к её изменениям не смогло ни одно живое существо. Ветер здесь в считанные минуты сменялся дождём, а вслед за ним палило солнце, которое в скором времени могли затянуть снежные облака. Каждый час приносил на эти земли то холод, то зной, то ветреную бурю. Дорога через безумие непогоды давалась путникам нелегко. Особенно тяжело пришлось тарудам, неспособным снять свои меховые одеяния в часы зноя. Жара мучила их, но великаны, как и вурмек с девушкой держались твердо, и упорно продолжали свой путь в направлении владений Безумного Гала. Несколько раз они останавливались на привал: спали и подкреплялись едой, заботливо собранной для них Инкой. В дороге они много говорили. Иль с интересом слушал истории Горена о жизни старого леса и сторонящегося внешнего мира народа вурмеков. Денизьям делилась с главой рассказами о пережитых ею удивительных морских странствованиях на кораблях амако, а сам таруд поведал чужакам изобилующие отвагой и силой предания северный людей. Так, разбавляя трудности пути дружеской беседой, пятеро путешественников продвигалась вперёд.

За разговорами время пролетало незаметно. Владения Безумного Гала были уже близко. Их граница пролегала всего в нескольких часах неспешной ходьбы. Между тем, чем ближе к ней подходили путники, тем сильнее менялся облик Вантерена. Постепенно уходя под уклон, земля становилась всё жирнее и мягче. Природа больше не безумствовала резкими переменами погоды. Воздух потеплел и наполнился влагой. Снежный и грязный покров земли сменил ковер из густой поросли трав и цветов, повсюду кружили насекомые, а в небе с щебетом и свистом летали птицы.

Денизьям и Горен сняли меховые одежды и, оставив их на земле, пошли налегке. Однако таруды ничем не могли облегчить себе страдания от жары. Они с трудом держались на ногах, измученные жаром припекающего солнца. Усилившаяся духота так сморила великанов, что они больше не могли продолжать путь и остановились, чтобы окончательно не лишиться чувств. К счастью, ночь была уже близка. Закат солнца принес на земли Вантерена прохладу, а тарудам освобождение от мук знойного дня.

– В полночь мы оставим вас и пойдём обратно,– сказал Иль вурмеку, укладываясь отдохнуть у ночного костра,– Нескольких часов до рассвета нам хватит, чтобы уйти подальше от этого пекла. Копья оставьте себе. Они вам ещё пригодятся, хотя и не спасут от кровососов и сумасшествия хозяина, на земли которого вы ступаете. Теперь же всем нужно выспаться. Кто знает, что ожидает нас завтра и сколько сил нам может понадобиться.

С этими словами таруд закрыл глаза и, повернувшись на бок, крепко заснул. Рядом с ним, обняв друг друга словно дети, лежали его сыновья. Утомлённые жарким днём, они давно мирно спали, оглашая своё присутствие гулкими переливами храпа. Горен и Денизьям, напротив, не спешили укладываться. Друзья вспоминали произошедшие события и таинственно шушукались, обсуждая будущие планы. Но вскоре сон завладел и ими, оставив приятелей спать у догорающего огня.


Наступил рассвет. Разбуженные птичьими трелями вурмек и девушка обнаружили, что остались одни. Таруды покинули их. В полночь, как и сказал Иль, они вышли в обратную дорогу, решив не будить сладко спящих чужаков. Дальше друзья должны были идти сами.

День обещал быть жарким. Солнце поднималось всё выше, и уже в утренние часы, не щадя, обжигало землю зноем. Под его лучами выпавшая за ночь роса, едва успев напитать собою травы, испарилась, а цветы, согретые его теплом, раскрыли бутоны и, наполняя воздух своими дурманящими ароматами, чуть подрагивали на лёгком ветру. Буйство зелени, солнечного света и пенье птиц взбудоражило в вурмеке воспоминания о доме. Такими же яркими красками и запахами были окрашены последние месяцы весны в Вурмекском Лесу. Картины прошлой жизни с томительной печалью вырвались из памяти Горена. Один ярче другого перед его глазами пролетали сюжеты запомнившихся счастливых дней в далёком родном краю. Видения прошлого, окружившие вурмека, были так сладки, что ему не хотелось прогонять их и возвращаться к реальности. Как измученный жаждой не может напиться, добравшись до источника, так и Горен наслаждался внезапно нахлынувшим на него потоком радостных воспоминаний. Сознание вурмека требовало, чтобы он снова ощутил чувства тех дней. Скованное в тисках ежедневных волнений, оно нуждалось в освобождении от преследовавшего его тягостного беспокойства. Всего несколько мгновений, наполненных абсолютным счастьем- вот то, что было необходимо разуму Горена, чтобы прибавить ему новых сил. Насытившись ими, он вернул юношу к реальности, и видения прошлого исчезли так же неожиданно, как и возникли. Словно туманная дымка они растворились незаметно, открыв взору вурмека действительный мир. Горен вновь осознал себя в тёплом утре на окраине Вантерена и увидел рядом собой Денизьям, неторопливо укладывающую вещевой мешок.

Друзья быстро покончили с тем малым, что осталось от еды, и вышли в дорогу. Таруды покинули их но, оставшись вдвоём, приятели не скучали. Им было о чем поговорить. Весело щебеча, они шли вперёд, с каждым шагом приближаясь к владениям Безумного Гала.

Время двигалось к полудню. Земля под ногами путников продолжала уходить под уклон и уже не дальше, чем в километре от себя, девушка и вурмек увидели пролегающие в низине густые заросли влажного вечнозелёного леса.

– Мы дошли,– с улыбкой сказала Денизьям.

Горен остановился и посмотрел вдаль.

– Похоже на то,– ответил он, утирая со лба стекающие капли пота,– Надеюсь, там не так жарко, как здесь. Ещё немного и я готов буду снять с себя нательное бельё.

Девушка язвительно хихикнула в ответ и быстро зашагала вперёд.

– Не знаю, как тебе,– крикнула она оставшемуся позади вурмеку,– А мне ужасно хочется укрыться в тени. Жара усиливается. Будешь ползти как черепаха, и сброшенные штаны тебе не помогут.

Задорно присвистнув, Денизьям взмахнула над головой жакетом и пустилась бежать в направлении леса.

– Нам ведь не обязательно так спешить!– крикнул Горен вслед девушке.

Насколько бы сильно не хотелось вурмеку пройти остаток пути неспешно, плестись одному, позади, было неразумно. Уставшему и разморённому зноем вурмеку ничего не оставалось, как последовать примеру девушки и побежать следом за ней. Денизьям, тем временем, была уже на подходе к желанной ею прохладе. Она так разогналась, что чуть оступившись, могла бы нанести себе немалый вред. Но это не пугало девушку. С визгом она неслась вперёд, позабыв о всякой осторожности.

Когда лес был от Денизьям всего в сотне шагов, она вдруг остановилась и с удивлением посмотрела вниз. Под её ногами была вода. Точнее сказать, это была всё та же трава, но и она и ноги двушки буквально утопали в воде. Уровень её доходил Денизьям почти до середины голени, а земля под ней была мягкой и податливой, будто глина. Не сходя с места, девушка наклонилась и с любопытством принялась разглядывать, окутавшие её ноги, травяные стебли.

– Как странно,– сказала она подоспевшему вурмеку,– Посмотри сюда.

Денизьям опустила руку и, зачерпнув в ладонь воды, поднесла её к лицу Горена.

– Их здесь тысячи. Ты знаешь, что это?– спросила она.

Вурмек заглянул в ладонь девушки. Пригоршня собранной в ней воды кишела мелкими полупрозрачными насекомыми. Удерживаясь у поверхности, они подрагивали и извивались.

– Это комариное потомство,– сказал Горен,– В Вурмекском Лесу на болоте таких хватало. Только они размером поменьше и их не так много. Чувствую, нам ещё достанется от этой братии. Наверняка те, что подросли, будут рады встретить нас в лесу.

Денизьям махнула рукой.

– Всё не так страшно, как этот проклятый зной,– ответила она вурмеку, снимая с ног ботинки,– Уж лучше я встречусь с комарами, чем останусь вариться здесь.

С этими словами, девушка перекинула ботинки через плечо и, разбрызгивая по сторонам воду, зашагала вперёд.

– Ну да,– буркнул себе под нос Горен, догоняя Денизьям,– Выбора то у нас нет.

Миновав слякотные заросли травы, друзья подошли к лесу. Издали он казался привычной зелёной порослью из тесно стоящих друг к другу деревьев. Но когда девушка и вурмек вошли в него, перед ними предстало совсем иное зрелище.

Это был необычный лес. Раскрашенный во множество оттенков зелёного он поражал разнообразием растений и трав. Здесь произрастали деревья необыкновенной высоты. Они пускали свои ветви не ниже, чем в десятке метров от земли и были обвиты множеством нитей плетущихся трав. Между собой ветви соединяли причудливые канаты из гибких стеблей вьющихся растений, которые, опускаясь петлями и завитками, опутывали собой всё свободное пространство над головами путников. Земля леса была влажной, припорошенной слоем из непонятной рыжей пыли и высохших листьев. На её поверхности укутанные мшистыми растениями лежали корни деревьев. Точно застывшие волны, они переплетались между собой и, огибая неровности почвы, уходили глубоко в неё. Повсюду, возле каждого дерева и друг возле друга, росли кустарники. От маленького до доходящего высотой в два метра, они пестрили многообразием своих видов. Некоторые из них напоминали папоротники, что росли в Вурмекском Лесу, другие походили листьями на ворох длинных игл, а иные и вовсе повторяли очертания человеческих рёбер. Лес изобиловал мхами. Им поросли стволы деревьев, земля и даже серые бока выглядывающих из-под неё камней. Посреди всей этой необыкновенно свежей насыщенности зелёных оттенков яркими пятнами горели цветы. Белые, огненно-красные, желтые, фиолетовые: они удивляли своей редкой красотой и дурманили ароматами. Их бутоны, закрытые и уже распустившиеся, украшали собой не только кустарники и ветви деревьев, но произрастали даже на их стволах.

Горен и Денизьям были ошеломлены диковинной пышностью этого леса. Подобную поразительную красоту вурмек мог видеть только в своих самых смелых снах, навеянных историями из книги Онёбуса. Тогда он и представить себе не мог, что реальность может оказаться ещё ярче и изумительнее.

Не переставая восхищаться окружающим великолепием, вурмек и девушка неспешно продвигались вперёд. Друзья останавливались то у одного, то у другого растения, рассматривали их и делились впечатлениями. По мере продвижения вглубь леса, они всё чаще стали встречать на своём пути птиц. Ещё более яркие, чем лесные цветы, пернатые сидели на ветвях, раскачивались стайками на стеблях растений и повисали на стволах деревьев, вцепившись в них коготками. Пение их было таким же необычным, как и всё в этом лесу. Птицы стрекотали, взвизгивали и лаяли, будто лисицы. А некоторые, в точности подражая человеческому голосу, наперебой бранились, и чудилось, даже плакали.

Горен и Денизьям шли без направления, как околдованные, совершенно не обращая внимания на уходящее время. Тем временем, лес становился всё гуще, и идти сквозь его частые заросли становилось всё труднее. Вопреки своим ожиданиям, Денизьям не нашла здесь прохлады. Деревья укрывали путников от палящего солнца, но влага, удерживаемая почвой и множеством растений, испаряясь, стояла в запертом воздухе и не позволяла надышаться. Здесь, в тесноте прижатых друг к другу растений, дали о себе знать комары. Крупные, с маслянисто коричневыми брюшками и тонкими длинными лапками, эти назойливые насекомые были повсюду. Казалось, весть о появлении двух незадачливых путников успела облететь весь лес, и кровососы с каждой его окраины слетелись на неожиданно поданный богатый обед. Вурмека подобное обстоятельство не сильно напугало. В преддверии наступающего лета, на болоте Вурмекского Леса комаров бывало так много, что от них негде было укрыться. Юноше не раз приходилось кормить их собой, собирая болотные ягоды. Но Денизьям к такому не привыкла. Нападение кровососов изматывало её. Отмахиваясь от назойливых насекомых сломанной папоротниковой ветвью, она, вся раскрасневшаяся от духоты, ругалась покрепче видавших виды рыбаков. Горен, как мог, старался поддержать Денизьям, хотя и посмеивался тайком, наблюдая за тем, с какой яростью она хлестала воздух веткой, разгоняя комаров.

Так вурмек и девушка прошли ещё несколько миль пути. Они порядком устали, а мучительная духота вынудила их выпить последние запасы воды. Ещё совсем недавно беззаботно веселившемуся вурмеку теперь было не до смеха. Обмотанная с ног до головы листьями и вяло плетущаяся позади Денизьям уже не казалась ему забавной. Горен изнывал от жары и желания остановиться на привал. Воды больше не было, духота лишь усиливалась, а присесть посреди полчищ комаров было невозможно. Лес, пленивший путников своей красотой, в действительности был не так гостеприимен, как показалось вначале. За малый отрезок времени он отнял у девушки и вурмека все силы и лишил их желания идти дальше. Подавленные, без всякой надежды на избавление от мук, приятели молчаливо брели сквозь гущу деревьев, не разбирая дороги.

Однако спасение пришло. За гулом из стрекота птиц и жужжания насекомых вурмек заметил едва различимые всплески воды. Он остановился и настороженно прислушался. Где-то совсем недалеко чуть слышно журчал ручей.

– Вода!– воскликнул Горен и бросился вперёд, продираясь через лесные заросли.

Уныло тянущаяся позади Денизьям недоверчиво покачала головой, но всё же прибавила шагу, чтобы догнать юношу.

Она нашла его через минуту в неожиданно открывшимся за густыми зарослями деревьев уже ином лесу. Всего один короткий шаг отделял сумрачную наполненную духотой и насекомыми чащобу от совершенно другой стороны леса – полностью ей противоположной. Картина, представшая перед Денизьям, так сильно отличалась от той, что была за её спиной, что девушка не могла поверить своим глазам. Непроглядный, перенасыщенный запахами и звуками лес вдруг переменился. Шум и давящая теснота исчезли, а воздух наполнился свежестью и прохладой. Красота, открывшаяся глазам девушки, удивляла своей простотой и редкой слаженностью форм. Всё вокруг: от мелких вкраплений цветов, до раскидистых кустов папоротника, было расположено так гармонично и правильно, что казалось выращенным в заботах и кропотливом труде искусного садовника. Даже деревья, растущие здесь, стояли друг от друга на равном, будто с точностью вымеренном расстоянии. Их гладкие сочно- зеленого цвета стволы уходили далеко ввысь, где заканчивались ворохом тонких ветвей, поросших продолговатыми остроконечными листьями. Лежащая под тенистыми кронами земля была ровная и вся укрыта мягким ковром полупрозрачных жирнолистных растений. Из-под них, словно случайно рассыпанные, то тут, то там выглядывали красные бусины ягод. Сквозь ветви деревьев лучистыми полосами струился солнечный свет. Озаряя собой лёгкий полумрак леса, он неощутимо касался папоротников и цветов и терялся в мягком бархате травяной поросли. Тут, среди сочности трав, извилисто огибая деревья, широкой лентой бежал ручей. Обрамляющая его невысокие берега густая и щедро напитанная влагой трава косматыми прядями стеблей свисала в воду и, увлекаемая течением, дрожала на её поверхности, точно живая.

Вурмек был здесь. Он стоял на коленях на берегу ручья и пил воду, зачерпывая её ладонью. Жажда вновь напомнила Денизьям о себе и она, выйдя из оцепенения, бросилась к ручью.

– Я уже думал, что мы умрём в этом проклятом лесу, а тут такое!– оторвавшись от воды, сказал Горен,– Может всего этого и нет вовсе, а, Денизьям? От жары чего только не померещится.

Он рассмеялся и, окунув в воду руку, обтер ею шею и лицо. Денизьям пожала плечами.

– Как мы сошли на берег, я только и успеваю, что удивляться,– сказала она, склонившись над водой и внимательно её разглядывая.

Вурмек улыбнулся.

– Не бойся, пей смело. Я ведь не отравился,– с ухмылкой сказал он.

– Этого мы пока не знаем,– ответила девушка, зачерпнула в ладонь воды и, понюхав её, сделала осторожный глоток.

Горен насмешливо покачал головой и сказал:

– Ну, вот видишь. Совершенно обычная вода.

– И правда,– ответила Денизьям, с жадностью прихлёбывая из ладони.

Девушка сделала ещё несколько глотков и довольная откинулась на траву.

– Не сдвинусь с места, пока хорошенько не отдохну, – сказала она,– Я устала так, как если бы в одиночку вымыла всю палубу на корабле. А ведь мы немного прошли! И эти гнусные комары! Едва ли после них во мне осталась ещё хоть одна капля крови,-Денизьям отодвинула с предплечья папоротниковый лист и, почесавшись, добавила,– Как ты только жил рядом с ними?!

– Ко всему можно привыкнуть,– ответил вурмек, устраиваясь прилечь возле ручья,– Ко всему.

Он опустил руку в воду и закрыл глаза.

– Блаженство,– тихо сказала Денизьям сама себе и улыбнулась.

Хозяин леса.

Прохлада, тонкий запах трав и мерное журчание ручья очаровали своей безмятежностью уставших путников. Друзья лежали на траве и, нежась в сладостной полудрёме, лениво переговаривались. Они решили, что спешить им незачем и выдвинуться в путь можно, основательно отдохнув часок другой. Это было совершенно справедливо, ведь впереди их могло ожидать что угодно, и сколько сил для этого потребуется было неизвестно. Но вместе с тем, засиживаться, растягивая удовольствие, тоже было нельзя. Полдень давно миновал. До наступления темноты девушке и вурмеку надо было успеть найти место для безопасного ночлега, и это обстоятельство стало единственной причиной, по которой разомлевшие у ручья приятели не позволяли себе уснуть. Они знали, что уже скоро им снова нужно отправляться в дорогу, а потому последние мгновения отдыха проводили в полном бездействии, наслаждаясь тишиной и покоем.

Время шло. Горен и Денизьям продолжили свой путь. Девушка предложила идти, рассчитывая дорогу по солнцу, но вурмек настоял на том, что ручей неизбежно приведёт их к дому хозяина леса, а значит двигаться надо вдоль него. Так и решили. И хотя Иль не раз предупреждал путников о сумасшествии Гала, эта подробность нисколько их не страшила. Как вурмеку, так и девушке не раз доводилось встречать чудаков, и очередной сумасшедший вряд ли мог оказаться безумнее прежних. Кроме того, Гал был единственным хоть сколько- нибудь разумным созданием в этих местах. Найти здесь другого проводника друзьям не удалось бы никак.

Отдохнувшие, наполненные новыми силами и верой в удачу, девушка и вурмек шли вперёд. Вокруг, не оставляя путников ни на мгновение, пищащим облачком кружили комары. За последние часы их присутствие стало настолько привычным для Горена и девушки, что почти не тревожило и казалось им незаметным. Денизьям больше не пряталась под слоем папоротниковых листьев. Оставив себе лишь один из них, она невозмутимо отмахивалась от подступающих слишком близко насекомых и уже не боялась быть укушенной.

Солнце медленно клонилось к закату. Окружающий путников воздух становился всё прохладнее и свежее. Перед ночным сном цветы закрыли свои бутоны, а птицы почти смолкли и лишь изредка переговаривались короткими негромкими трелями. Неизвестно откуда появились лягушки. То тут, то там они выглядывали из травы, поблескивая маслянистыми глазами и возвещая о себе мерным кваканьем. Словно по общему сговору, они стягивались к ручью со всех сторон и скоро собрались в таком количестве, что трава вокруг стала просто кишеть ими. На каждый сделанный путниками шаг она отзывалась россыпью выпрыгивающих из под ног лягушек и треском их недовольных голосов. Наблюдателю со стороны могло показаться, что квакающая стая нарочно преследует Денизьям и Горена. На самом деле присутствие чужаков не вызывало у лягушек интереса. К ручью их манил богатый ужин из тысяч витающих в воздухе комаров и сокрытых под водой личинок, а вурмек и девушка были лишь досадным препятствием на пути ластоногих обжор к сытной трапезе. Стараясь не раздавить обезумевших от изобилия еды лягушек друзья шли медленно, то и дело перепрыгивая через них и посмеиваясь над забавностью происходящего. Горен даже изловил одну и, рассказывая истории о заразных лягушачьих бородавках, пугал ею Денизьям.

За шутками и смехом путники не заметили, как ручей, становясь всё шире, вывел их к небольшому лесному озеру. Сами того не подозревая, друзья выбрали путь, который привёл их к сердцу лягушачьих владений. Здесь, на берегу, обрамляющем зеленоватые воды озера, друзья стали невольными свидетелями необъяснимого природного таинства. Лягушки, количество которых в лесу показалось Денизьям и Горену несметным, были всего лишь малой частью от того квакающего войска, что осаждало озеро. Они не просто толпились здесь в едином голодном порыве. Их сбор, очевидно, был вызван чем-то другим. Заливаясь на распев клокочущим кваканьем, они были повсюду: висели в воде, сидели на стволах и листьях деревьев, склонивших свои ветви над водной поверхностью. Оттуда, сверху, влекомые неизвестной целью лягушки спрыгивали на плавающие в озере гигантские листья водяной лилии, спускались в воду и повисали там, надув за щеками пузыри и растопырив задние лапы. Затем, к ним присоединялись новые, а те, что уже пробыли в воде какое-то время, выходили на берег и сливались с бесчисленной квакающей толпой. Словно завороженные лягушки повторяли этот странный ритуал снова и снова, создав вокруг озера непрекращающееся подчиненное вымеренному ритму движение. Двум приятелям чудной лягушачий круговорот показался бессмысленным, но для лягушек он, несомненно, являлся чем-то особенно важным. Всецело увлеченные своим делом, они будто не замечали пришедших к озеру чужаков.

Денизьям так и не прониклась чувствами к ластоногим за время пути. В их суетливой возне девушка не усматривала природного чуда. Лягушки были ей противны, поэтому находиться среди них она не хотела.

– И куда нам идти?– язвительно спросила она Горена, стараясь перекричать лягушачье кваканье.

– Путь только один, в обход озера,– ответил вурмек.

Денизьям недовольно цокнула.

– Это и так понятно,– сказала она,– Вот только ты настаивал, что ручей затемно приведёт нас к дому Гала. И что же? Где он этот дом? Может там, на дне озера?

Горен пожал плечами и медленно пошёл вперёд, расталкивая лягушек ногами. Он не чувствовал себя виноватым, скорее, недовольство девушки было ему неприятно. Денизьям же, сама не зная отчего, всё больше сердилась. Махнув на вурмека рукой, она обогнала его и уверенно зашагала вдоль берега озера. Мысль о вынужденном ночлеге посреди комаров и лягушек раздражала и пугала её. Но больше всего девушку злил голод, который уже не один час не давал ей покоя. Вот почему, едва заприметив на своём пути куст с желтыми грушевидными плодами, Денизьям остановилась и, не раздумывая начала собирать их в подол сорочки.

– Что ты делаешь?– спросил Горен, подойдя ближе.

Девушка с жадностью откусила от сорванного плода добрый кусок и ответила:

– Ем, как видишь. Не хочу кормить ночью комаров на голодный желудок.

Горен выхватил из рук Денизьям плод и швырнул его в воду.

– Ты не знаешь что это! Может, эту дрянь и в руки нельзя брать, а ты взялась её есть,– сказал он.

– Меня и без того мутит от склизких тварей. Если и отравлюсь, то вряд ли это замечу,– огрызнулась девушка, обошла куст и направилась к одной из его самых плодовитых ветвей.

Вурмек бросился за ней. Перехватив Денизьям на полпути, он разъяренно стукнул по её рукам и выбил из них собранные плоды. Девушка не ожидала подобной дерзости. Она поджала нижнюю губу и взглянула на Горена с такой яростью, что тот в нерешительности отступил назад.

– Ну, держись!– прошипела сквозь зубы Денизьям и, схватив вурмека за грудки, толкнула его на куст.

В это мгновение, над головами ссорящихся друзей что-то громко щелкнуло и, в ту же секунду, вокруг них сомкнулась, а затем подбросила их вверх петля из тугих верёвочных сетей. Не успев понять, что происходит, Денизьям и Горен, пленённые, повисли над водой, раскачиваясь в узком сетчатом мешке.

– На этот раз виновата ты,– пробурчал вурмек, пытаясь высвободить, скрученную между ним и девушкой руку,– Не прицепись ты к этому кусту, мы бы не угодили в ловушку. А теперь, вися здесь, мы успеем и комаров покормить и подохнуть. Если, конечно, сюда не явится тот, кто всё это устроил и, к примеру, не поужинает нами.

– По-твоему, во всём случившемся виновата я, да?– ответила Денизьям,– А кто притащил нас сюда? Кто настоял идти вдоль ручья? Хорошо бы тебе замолчать, Горен, или я поколочу тебя.

Юноша закатился язвительным смехом.

– Поколотишь?! Попробуй!– сказал он,– Ты и двинуться-то не сможешь. Мы в западне, Денизьям, и самим нам отсюда никак не выбраться.

Девушка попыталась пошевелиться, но сети стянули её и вурмека так крепко, что каждое её движение приносило пленникам одну лишь боль.

– Всё! Довольно!– раздраженно буркнула Денизьям,– Пусть нас сожрут, как ты говоришь, но я больше и пальцем не пошевелю. Я устала, хочу есть, и у меня больше не осталось сил. Пусть всё идёт, как идёт.

Она глубоко вздохнула и, расслабившись, закрыла глаза. Горен хотел ответить ей, приободрить, но передумал и промолчал.


«Порой, молчание успокаивает лучше тысячи самых приятных слов. И просто неотступно быть рядом с человеком во время его душевной бури куда действеннее, чем пытаться унять тревоги пустыми разговорами». Эту простую истину Горен прочел в книге Онёбуса и с тех пор носил в себе, всякий раз убеждаясь в её правильности. В случае с Денизьям мысль старика была особенно точна. В гневе девушка вообще не имела привычки кого-либо слушать, но дружеское плечо рядом всегда помогало ей успокоиться. И хотя сейчас Горен и злился на неё, выбора у него не было: плечо вурмека было накрепко притянуто к Денизьям сетями ловушки. Обращенный лицом к озеру, сонно уставившись на водную гладь, он наблюдал за суетливыми движениями водомерок и старался ни о чем не думать.

А тем временем краски леса постепенно темнели. Лягушки закончили свой шумный ритуал и сидели без движения, задумчиво поквакивая. С каждой минутой их голоса становились тише, звучали всё реже, а потом и вовсе смолкли, исчезнув вместе с их обладателями. В надвигающейся ночной темноте яркий травянистый окрас озёрной воды померк. Лишённое суматошных движений и громких криков своих обитателей, озеро стало казаться безжизненным и мрачным. Вскоре последний солнечный луч исчез и на ночном небе, показался жёлтый диск полной луны. На смену тёплым солнечным проблескам, сквозь кроны склонённых над озером деревьев заструился белый лунный свет. Своим холодным сиянием он пробудил спящих ночных насекомых и они, невидимые глазу, оживились и в один голос затянули негромкую монотонную песню. Под эту стрекочущую мелодию, привлеченные лунным светом, на поверхности воды показались бутоны водяной лилии. Словно повинуясь одновременно запущенному заводному механизму, они медленно раскрыли свои цветы и, источая в воздух горько-сладкий миндальный запах, приглашали ночных мотыльков понежиться на их белоснежных лепестках.

Мешок из сетей, пленивший Горена и девушку, мягко покачивался из стороны в сторону, и тем всё сильнее убаюкивал рассорившихся друзей. Казалось, Денизьям уже спала. Вурмек же, несмотря на усталость, старательно сопротивлялся сну, боясь пропустить разворачивающееся на озере ночное представление.

«Странно. Ведь лучшего места для ночлега мы не смогли бы найти»– подумал Горен, чувствуя, как сладостный сонный туман обволакивает его сознание и расслабляет тело.

Он был уже почти готов отдаться его власти, но вдруг пробудился, ощутив хлёсткий удар по ноге. Вздрогнув, Горен открыл глаза.

– Я знал!– крикнул сверху чей-то скрипучий голос,– Я был уверен, что вы не оставите меня в покое. Воры! На этот раз я проучу вас как следует! Думали, я не готов к вашим вылазкам?

Пробудившаяся от криков Денизьям попыталась рассмотреть нападавшего. Он был наверху, на той ветке дерева, к которой крепилась ловушка. Но разглядеть что-либо, кроме, снующего по ветке худощавого силуэта было невозможно. Черты неизвестного скрывали листва и свет луны, освещающий его сверху. Бормоча что-то невнятное себе под нос, он ходил по ветке вперёд-назад и нервно взмахивал руками. Девушка была почти уверена, что нападавший был не один. Кто-то ещё рядом с ним отвечал из густого вороха листвы. Двое напряжённо спорили, и никак не могли прийти к единому мнению. Неожиданно неизвестный вскрикнул и с животным рычанием обрушил на недоумевающих пленников град новых ударов. Один из них пришёлся Денизьям точно по уху и она, не сдержавшись, громко и крепко выругалась.

– Что?– спросил голос сверху.

Боясь получить за грубость очередную порцию тумаков, девушка не ответила.

– Нет, друг мой, ты опять ошибся. Это не обезьяны,– медленно наклонившись к ловушке, произнёс неизвестный,– Ни одна из этих кривохвостых крыс не умеет говорить. Так, кто же попался ко мне в сети?

Ветка скрипнула и неизвестный, ловко спрыгнув вниз, оказался стоящим под ловушкой на гигантском листе водяной лилии. Он был как раз под прижатым к сетям Гореном. Вурмек без труда мог рассмотреть его.

Если когда-нибудь юноше и приходилось видеть малопривлекательных созданий, то это по тошнотворности своего облика превзошло их всех. Открывшийся глазам юноши образ нападавшего оказался ничуть ни приятнее, чем его скрипучий голос. На листе лилии, скривившись в отвратительной гримасе, стоял полуголый костлявый человек с крючковатой палкой в руке. Он смотрел на вурмека, задрав кверху голову, и что-то неслышно бормотал. Взгляд неизвестного был колкий, озлобленный, но в тоже время и рассеянный, такой, будто из этого человека на вурмека смотрели сразу двое: буйный воин и кроткий вдумчивый мыслитель. Особую чудаковатость его взгляду придавали сами глаза. Крупные и выпуклые, они выглядели несообразно на исхудалом лице неизвестного. К тому же один из них был полностью белым и явно ничего не видел. От того человек смотрел искоса, чудно вращая зрачком единственного зрячего глаза. Дополнением отталкивающего вида незнакомца были его волосы. Длинные и плотно прижатые к голове ветхой повязкой, они свисали по его плечам и были настолько засалены, что казались мокрыми. Такой же неопрятной, но более взъерошенной и вьющейся, была борода человека. Она тянулась до самого пупка своего обладателя, где её конец прятался за пояс некого подобия коротких штанов. Ноги неизвестного были босыми и грязными, а костистые с длинными фалангами пальцы придавали его непривлекательной внешности ещё и несколько паучий вид.

– Так-так,– протяжно сказал человек,– Кто это у нас здесь?

Он вытянул шею и, прищурив глаз, пристально посмотрел на Горена.

– Мы…– только и успел произнести вурмек, как тут же получил новый тычок под бок.

– Молчать!– крикнул неизвестный, взметнув вверх сжатую в кулаке руку,– Я всё понял! Твилля́не предупреждали меня о вас. Что, решили, я совсем одичал и ни о чем не знаю? Как бы не так! Мне обо всём известно! И за подлость я с вами разделаюсь. Я вас … Я вас утоплю… Да! Да!…– человек вдруг замолчал, задумчиво закатил кверху единственный глаз и продолжил, сморщив нос,– Нет. Это не подходит. Ваши тлеющие тела будут плавать туда-сюда, источать вонь, и пока я дождусь, чтобы рыбы растащили их, мой лес пропитается смрадом насквозь. Это не годится, нет… Тогда…,– он вновь задумался и раздраженно вскрикнул,– Что тогда, глупец? Тогда… Тогда я отведу вас в Твилль… Да! Там уж с вами расправятся как надо! Да, я так и сделаю!

Неизвестный радостно завертелся на месте, довольно улыбаясь, но внезапно остановился. Его чудная улыбка сменилась выражением глубокого недовольства.

– Нет же. Это слишком долго и потребует дополнительных усилий,– нервно всплеснув руками, пробурчал он,– Утопить их будет проще и быстрей. Так и есть!-человек снова замолчал, и приподняв одну бровь, почесал бороду,– А если они знают что-то важное и могут пригодиться? В этом случае их обязательно надо отвести в Твилль. Однако, это далеко,– он со злостью махнул рукой и прокричал,– К чему такие сложности?! Срезать верёвку и пусть идут ко дну!– а после тихо добавил,– Это решение слишком поспешное. Нельзя вот так просто взять и…

Непрестанно бормоча и кружа на одном месте, неизвестный раздраженно теребил бороду и часто сплёвывал, как будто во рту ему мешал ком непонятно чего. Он то отворачивался от вурмека и девушки, то вновь смотрел на них, что-то напряженно обдумывая и в тоже время невнятно гнусавя вслух.

– Да чтоб вас трижды молнией поразило!– завопил человек,– Откуда вы взялись на мою голову, ненавистные!

Неизвестный прыгнул на сети и точно паук быстро забрался по ним обратно на ветку дерева.

– Чтоб вам сгнить в болотных мхах!– закричал он и несколько раз ударил палкой по ловушке.

– Дай только выбраться отсюда, полоумный старикан!– схватившись за верёвки сетей, выкрикнула Денизьям,– Я вышибу из тебявсю дурь, а после, утоплю в этом болоте.

Рассвирепев, она тряхнула ловушку так сильно, что ветка качнулась, и неизвестный едва не свалился в воду.

– Точно!– воскликнул он, вынимая из-за пояса нож,– Я отвезу вас к болотам.

В считанные мгновения, человек перерезал веревку, что держала ловушку на дереве, и она с глухим хлопком упала на лист лилии.

Горен, принявший на себя всю тяжесть падения, не успел даже вскрикнуть. Придавленный девушкой сверху, он с трудом дышал. Неизвестный, тем временем, спрыгнув с ветки, нырнул в воду и обрезал стебель листа, удерживающий его неподвижным на поверхности воды. Вернувшись к пленникам, он осмотрел ловушку, затем, используя палку вместо весла, уверенно направил лист к берегу. Водное путешествие было коротким. Резво управляя плавучим растением, человек без труда переправил его через воды озера, а когда лист достиг берега, привязал его стеблем к дереву, и выволок сетку с пленниками на землю. Убедившись, что ловушка невредима, он поспешил к лежащим в стороне тряпичной сумке и приспособлению, схожему с уличным фонарём.

– Поедем с удобствами,– сказал неизвестный, что-то высыпая из висящего на его штанах мешочка в сетчатую колбу внутри фонаря.

Закончив, он сильно встряхнул его и поднял на вытянутой руке вверх. И тогда, будто услышав призывный зов, со всех сторон слетелись десятки мерцающих светлячков. Собираясь вместе, они окружили фонарь ярким желтым облаком и неслышно повисли в воздухе вокруг него.

– Когда ещё вам могла выпасть удача проехать верхом на жи́ликсе, а?! По мягкости и удобству ваши облезлые птицы никогда не сравнятся с этими красавцами!– гордо произнёс неизвестный и направил фонарь в сторону.

Свет озарил темноту и открыл глазам присутствующих скрытое в ней существо.

Среди деревьев в зарослях высокой озерной травы беззвучно стояло бесформенное создание ростом с таруда. В первое мгновение оно показалось пленникам большим куском мокрого студня, но присмотревшись, друзья поняли, что перед ними огромный сизого цвета слизень. Длинный, с полупрозрачной рыхлой кожей и направленными вперёд глазами-усиками он был таким же слизнем, каких можно встретить на капустных грядках. Но размером моллюск был так велик, что, увидев его, Денизьям взвизгнула от страха.

– Отвратительно!– скривившись, сказала она.

– Он великолепен!– произнёс неизвестный.

Подхватив с земли сумку, человек перекинул её через плечо и потащил ловушку с пленниками прямиком к склизкому чудовищу.

– Мне жаль, Харак,– сказал он, приблизившись к слизню,– Сегодня тебе придётся везти на себе двух омерзительнейших негодяев. Но не печалься, мой друг, это ненадолго. На болотах я освобожу тебя и всех нас от этих недостойных поганцев.

После этих слов, неизвестный вытащил из сумки веревку, одним концом привязал её к ловушке, а другой перекинул через навьюченную громоздкой упряжью спину слизня. Обойдя моллюска с другой стороны, он затащил сетку с пленниками в возвышающееся на нём подобие седла, закрепил концы веревки и, усевшись ближе к голове чудовища, скомандовал:

– Вперёд, Харак, на болота!

Неторопливо вздернув усы, слизень пришёл в движение. С виду грузный и неповоротливый Харак полз быстро, с лёгкостью обходя деревья и заросли кустарников. Ход его был чуть ощутимым для наездников и почти беззвучным. В темноте, озаряемой лишь небольшим пятнышком света от фонаря неизвестного, слизень полз, уверенно выбирая дорогу так, словно она была видна ему как при свете дня.

Первые минуты пути неизвестный провел в молчании. Его буйство утихло, и он задремал. Но тишина длилась недолго. Скоро со стороны человека опять раздались бормотания и невнятные выкрики. Перемежая разговоры с самим собой поеданием чего-то сильно пахнущего из сумки, он громко причмокивал и нервно подёргивался.

– Сдаётся мне, что этот ненормальный и есть Безумный Гал,– прошептала Денизьям. Взгляни на него. Более сумасбродного существа я никогда не встречала.

– И не сомневайся,– кряхтя, ответил вурмек,– Это точно он. Сейчас этот сумасшедший отвезёт нас на болота и утопит. Другого не жди.

Денизьям беспокойно зашевелилась.

– Надо что-то делать,– сказала она.

– Я и пытаюсь,– ответил Горен,– Если удастся вытащить руку, то я смогу добраться до твоего мешка и достать нож. Помоги мне с этим, и мы спасёмся.

Сжатые в тесном плену сетей вурмек и девушка принялись изо всех сил ворочаться. Но верёвки были натянуты очень туго, да и тела друзей от долгого пребывания в тесноте порядком затекли. Передвинуться или, хотя бы, пошевелить рукой оказалось непростой задачей, а времени на освобождение было мало. Каждая минута приближала пленников к расправе над ними. Понимая это, Горен и Денизьям всё настойчивее стремились выпутаться и тем сильнее выдавали себя. Их непрерывная возня начала беспокоить Харака. Растревоженный неудобствами, слизень стал озираться назад и заметно замедлил ход.

– В чём дело?– крикнул неизвестный, хлестко ударив палкой Харака между глаз,– Отчего ты тащишься, как неживой? А ну быстрей! Не задумал ли ты уснуть на полпути, увалень?! Вперёд! Вперёд!

Человек с силой стукнул слизня по боку ногой и повернулся к ловушке с пленниками.

– А здесь что?– всматриваясь, сказал он,– Жалкие черви! Сидите смирно и не пытайтесь меня одурачить! Я всё вижу!

Воинственно взмахнув кулаком, неизвестный отвернулся, вновь достал что-то из своей сумки и принялся жевать.

– Успеть бы до дождя, иначе нам и к утру не выбраться с болот,– чавкая, пробурчал он и добавил задумчиво,– Так бывает, когда ты слышишь только себя.

Внезапно, человек подпрыгнул на месте и, негодуя, прошипел:

– Что? И это говоришь ты? Да я не помню ни раза, чтобы ты согласился со мной, напыщенный попугай!

Громко сплюнув, неизвестный уселся на место.

– Жестоко,– вдруг снова заговорил он,– Жестоко и глупо! Ты узнал, кто они? Спросил, зачем они здесь?– и тут же ответил сам себе,– Нет, и не собираюсь! Я и так знаю, кто они. И знаю, что им нужно… А если они пришли к тебе за помощью?– спросил он тихим голосом и закричал,– Тебе только позволь, и каждая жаба в лесу сможет влезать ко мне в дом и садиться за стол, как близкая родственница! Твоё дело- варить суп и окучивать грядки. Прекрати соваться туда, где тебе не место! Если не перестанешь- я передушу всех твоих ящериц и оборву крылья твоей вездесущей тле!

Человек опять подскочил на месте и крикнул:

– Это бабочки, глупец! Я вижу, тебе никогда не набраться ума. Так и будешь бегать по лесу, потрясая бородой и оставляя нечистоты под деревьями!.. Замолчи! Замолчи же! От твоего голоса у меня уже в ушах звенит и во рту кисло. Удивительно, как тебе, ничтожнейшему из существ, удается испортить жизнь всякому, кто оказывается с тобой рядом. Вот поэтому ты и одинокий!.. Нет, это ты остался один из-за твоей злобы и вечной подозрительности. Я единственный, кто не бросил тебя. Но терпение моё не вечно, Галиву́гр, помни это. Придёт день, и ты не увидишь меня рядом с собой. Так и знай!

– Дело плохо,– шепотом сказал Горен девушке, с недоумением наблюдавшей за неизвестным,– Сейчас он закончит воевать с собой и обратит гнев против нас. Делай, что хочешь, но ты должна повернуться так, чтоб я добрался до ножа. Иначе, жить нам осталось недолго.

Денизьям выдохнула и, сжавшись в комок, изо всех сил вывернулась. Рука вурмека освободилась, и он запустил её в вещевой мешок девушки.

– Достал,– прошептал он, разрезая ножом верёвки сетей.

Между тем, неистовствуя в ярости, неизвестный так разбушевался, что уже не слышал и не видел ничего вокруг. Крича и размахивая палкой, он подпрыгивал в воздух, кувыркался и бегал по слизню. Человек боролся с кем- то и, казалось, даже получал от своего незримого врага удары в ответ. Он так увлёкся борьбой, что не заметил, как Харак замедлил ход и остановился. Понося бранными словами противника, неизвестный вскочил на голову слизня, в прыжке оседлал его правый ус и вдруг оцепенел. Моллюск, призванный отвезти своих седоков к болотам, стоял посреди открытой поляны на выложенной гладким камнем дорожке, что вела к небольшому бамбуковому домику.

– Безмозглый ком мяса! – возмущенно крикнул человек, спустившись на землю,– Я же сказал, чтоб ты полз на болота, а ты, куда нас притащил?!

В ответ на гнев хозяина Харак лишь лениво повел усами и принялся поедать листья растения, у которого остановился. Человек раздраженно отбросил в сторону палку и, взбираясь на слизня, проворчал:

– Надо было оставить тебя тогда на расправу твиллян. Предатель!

Он отвязал ловушку с пленниками и та, скатившись со спины Харака, упала на землю. Следом за ней спрыгнул и неизвестный. В этот момент раздались гулкие раскаты грома, и с неба упали первые капли дождя.

– Проклятье!– разъяренно крикнул человек, что есть силы пнув ногой слизня,– Теперь нам точно не добраться до болот. Куда я должен деть этих двоих, а? Может, ты знаешь, бездумный обжора?

Нервно расхаживая из стороны в сторону под усиливающимся дождём, он ворчал и бранился без остановки.

А вурмек к тому времени уже разрезал верёвки сети и осторожно выбрался наружу. Сначала неизвестный ничего не замечал. Он был одержим очередным приступом помешательства, и потому возня пленников в ловушке никак не заинтересовала его. Но когда человек увидел стоящего перед ним Горена, его разум вновь вернулся к действительности. Взметнув палку, он бросился на юношу. Неизвестный повалил вурмека на землю, и они оба, сцепившись, кубарем покатились по мокрой траве. С рычанием и руганью, противники боролись друг с другом, то поднимаясь, то падая на раскисшую под дождём землю. Маленькому вурмеку с трудом удавалось защищаться от атак человека. Выглядящий костлявым и немощным стариком, на деле неизвестный оказался довольно силён. Горен то и дело пропускал его кулаки, получая один за другим крепкие удары.

В это же время, оставшаяся в ловушке Денизьям отчаянно боролась с сетями. Ход, проделанный вурмеком, был слишком мал для неё. Вооружившись ножом, девушка торопливо резала туго скрученные верёвки. Она понимала, что Горену одному не справиться с неизвестным и спешила, как могла, взволнованно поглядывая на борющиеся за стеной дождя фигуры человека и вурмека. Наконец, лаз был проделан, и Денизьям, выбравшись наружу, кинулась на помощь Горену. С разбега налетев на человека, она сбила его с ног и, прижав его лицом к земле, прокричала:

– Сеть! Скорее неси сеть, Горен!

Вурмек бросился к ловушке. Через несколько минут нелёгкой борьбы друзьям удалось справиться с неизвестным, накрепко затянув веревки на его руках и ногах. Пленённый, он рычал и пытался кусаться будто животное, отчаянно вырываясь из сетей. Но сопротивление его было недолгим. Точный удар девушки, отпущенный человеку по носу, заставил его присмиреть. Подхватив неизвестного под руки, Денизьям и Горен потащили его к бамбуковому домику.

Как только они внесли человека внутрь, девушка отпустила руки, и, брезгливо отерев их об одежду, сказала:

– Дальше я его не понесу,– а после, сплюнув в сторону неизвестного, добавила,– С удовольствием оставила бы этого паршивца мокнуть снаружи. Ночка под дождём пошла бы ему на пользу. Может тогда его безумная голова начнёт соображать как надо? Как думаешь, Горен? Выбросить этого сумасшедшего обратно на улицу?

Денизьям пнула ногой лежащего на полу человека. Тот, закряхтев, нервно зашевелился.

– Оставь его,– ответил девушке вурмек, пытаясь найти в темноте что-либо, чем можно осветить помещение,– Видишь же, старик не в себе.

Нащупав на столе лампу, Горен запалил её, и дом озарился светом. В ту же секунду, появившись будто из неоткуда, его тесную комнату заполнили десятки бабочек. Слетевшись на свет, они окружили Горена и принялись порхать вокруг него, словно ожидая чего-то.

– Только не причиняйте им зла,– жалобно простонал неизвестный,– Они безвинны и лишь просят накормить их. Мои несчастные, сколько горя вам принёс этот оголтелый подлец!

Человек пошевелился, стараясь подняться, но, не сумев этого сделать, безвольно обмяк.

– Им нужно лишь немного нектара плодов,– тихо произнёс он,– Будьте милостивы, друзья мои! Бабочки не виноваты в том, что творит несносный хозяин этого дома.

– Друзья мои?!– иронично воскликнула Денизьям, замахнувшись на неизвестного,– Мгновенье назад ты чуть не лишил вурмека жизни, а еще раньше вёз нас на болота, чтобы утопить. Теперь же, как ни в чем не бывало, зовёшь нас друзьями, да ещё и насекомых твоих просишь накормить?

Горен остановил девушку, встав между ней и лежащим на полу человеком.

– Он прав, Денизьям,– сказал вурмек,– Это просто бабочки,– Мне не составит труда выполнить просьбу старика.

– Ты только взгляни на себя!– не унималась Денизьям,– Этот чокнутый едва ли не масло из тебя взбил, а ты предлагаешь выполнять его просьбы? Очнись, Горен! Мы ему не друзья!

Вурмек ничего не ответил и под удивлённым взглядом девушки принялся осматривать комнату. Заметив на заваленном мусором столе несколько желтых фруктов, он взял из рук девушки нож и разрезал плоды на небольшие куски.

– Очень прошу вас положить дольки на те тарелки, что стоят у окна,– сказал человек.

Горен выполнил просьбу неизвестного. Бабочки, очевидно привыкшие к ритуалу подачи ужина, тут же расселись по краям тарелок и, запустив свои хоботки в сочную мякоть плодов, начали трапезу.

– О, благодарю вас, юноша,– произнёс человек,– Я был уверен, что Галивугр ошибся в вас. Если бы он хоть на мгновение позволял себе задуматься, то сразу бы понял, что вы не опасны,– тяжело вздохнув, неизвестный добавил дрожащим голосом,– Но, как видите, с ним сложно совладать. Я единственная надежда на то, что он сможет опять стать таким, каким являлся когда то… Хотя… Я так слаб, а безумие Галивугра всё сильнее. Под натиском болезни он совсем перестал меня слышать.

Денизьям разразилась заливистым смехом.

– То есть, ты хочешь сказать…,– начала она.

– Подожди,– перебил её вурмек и обратился к человеку,– А как ваше имя?

– Твилляне зовут меня Гал. Но я вовсе не уверен, что это имя дано мне при рождении. Видите ли, имя утрачивает всякий смысл, когда нет ни одного человека, произносящего его хотя бы время от времени. А я так давно живу в одиночестве!– ответил неизвестный, и тихо прошептал сквозь слёзы,– В моей памяти не осталось ни одного воспоминания о тех днях, когда я поселился в этом лесу. В сущности, я не знаю, кем был раньше.

Человек закрыл глаза. Его тело охватила мелкая дрожь, и слёзы тонкими струйками покатились по его щекам. Связанный, промокший до нитки и брошенный лежать на полу, старик, выглядел таким жалким, что Денизьям сама с трудом сдерживала слёзы. Почувствовав, как сострадание липким чувством прокрадывается в её сознание, девушка невольно отступила на шаг назад от плачущего Гала. Сама не понимая отчего, Денизьям ощутила себя виноватой перед ним, но вместе с тем, она знала, что не сделала человеку ничего дурного. Это внутреннее противоречие внесло в её мысли смятение и заставило злиться на Гала ещё сильней.

– Он издевается над нами, Горен!– гневно выкрикнула девушка и ушла в другой конец комнаты,– Нет, ему не понадобится нас топить, резать или душить. Зачем?– Денизьям отвернулась к окну,– Старик просто сведёт нас с ума и всё.

Схватив со стола жёлтый фрукт, Денизьям с жадностью откусила от него кусок и, пережевывая, проговорила:

– Разве ты ещё не почувствовал себя истязателем? Я уже успела это сделать и теперь не знаю, как поступить: придушить мерзавца, или обнять его, как родного.

Девушка с яростью швырнула плод об стену, и бабочки, мирно сидящие на тарелках, всполошились и заметались по комнате.

– Ни ты, ни я, мы не виноваты,– задумчиво пробормотал вурмек,– Просто мы его не понимаем.

Произнеся эти слова, Горен подошёл к Галу и разрезал верёвки, связывающие его руки и ноги. Человек не сразу понял, что свободен. Первые мгновения он так и оставался лежащим на полу, но, осознав, что больше не связан, медленно поднялся и тихо сел на стул в углу комнаты. Гал робко осмотрелся вокруг, а потом вытянул перед собой руку и бабочки, сразу же окружили его порхающим цветным ворохом. Они облепили хозяина с ног до головы, и радостно приветствовали его, то складывая, то расправляя свои пёстрые крылья. Лицо Гала светилось счастьем. Широко улыбаясь доброй мечтательной улыбкой, он рассматривал бабочек и что-то ласково им нашептывал.

– Почему Галивугр хотел расправиться с нами?– прервал повисшую тишину Горен.

– Он сказал мне, что вы воины кровавой царицы,– всё так же странно улыбаясь, ответил Гал.

Денизьям обернулась.

– Что?– гневно воскликнула она, подходя к старику ближе,– Мы?

Потревоженные девушкой бабочки вновь взмыли вверх и бросились в разные стороны.

– Ты освободил его, Горен! Зачем?– крикнула Денизьям, отступив назад,– Он опасен!

Человек грустно опустил глаза. Будто не услышав слов девушки, он ответил вурмеку:

– Я говорил Галивугру, что это ошибка, но он был так взбешён нападением царской армии на город, что отказывался мне верить. Честно говоря, я могу его понять. Я был в Твилле после атаки воинов и видел, что они сотворили. Два дня войско держало твиллян в ужасе. Жителей допрашивали и пытали в их же домах. Многих убили. А когда воины, наконец, убедились, что в Твилле нет того, что они ищут, то ушли, запалив перед этим с десяток домов. Тогда-то я и узнал о произошедшем. Зарево огня поднималось так высоко, что в лесу было светло, как днём. Я поспешил в Твилль, но застал его уже наполовину выгоревшим. Я видел убитого воина. На его груди был знак ящера. Говорят, что это метка воинов дочери Великого Царя… Там были мёртвые! Десятки мёртвых людей! Среди них были даже дети!

Гал замолчал и, отвернувшись, тихо заплакал. Вурмек и девушка сочувственно переглянулись.

– Как давно это случилось? – спросил Горен.

– Шесть дней назад,– ответил человек, утирая слёзы бородой,– Город как раз готовился к встрече Праздника Белой Луны. Это очень важный день для горожан. Они повсюду развешивают стеклянные фонарики. К крышам на тонком шесте крепят шары из кожуры ягод Тунко и зажигают в них свечи. Твилль весь светится. А детишек приглашают в соседние дома угощаться сладостями.

Человек снова замолчал и, разразившись громкими рыданиями, прокричал сквозь слёзы:

– Они всё сожгли!

– Передай Галивугру, что мы не воины и не враги,– заговорил Горен, опустив руку на плечо старика,– Но о дурных делах царицы знаем, и не только по чужим словам. Поэтому мы здесь. Твилль лишь один из многих городов, пострадавших от рук Жоскур. И таких будут ещё сотни. Существа земли должны объединиться, чтобы остановить царицу. Проведи нас в Твилль и помоги встретиться со старейшиной города. Мы должны призвать народы подняться против наследницы. Нельзя позволить Жоскур принять власть. Она погубит наш мир.

– Трон правителей занимает владыка Каврий. И он ещё не скоро освободит это место для своей дочери,– произнёс Гал, поднимаясь со своего места,– Но как он мог позволить Жоскур сотворить такое с Твиллем? Ведь повелитель всегда чтил Невмешательство.

Старик прошёл в центр комнаты, открыл стоящий у стены плетёный травяной сундук и, согнувшись, принялся в нём старательно рыться.

– Великий Царь умирает. Он давно болен и уже близок к своему последнему дню,– сказал вурмек.

Медленно опустив крышку сундука, Гал застыл на месте.

– Вы принесли мне худшую из вестей,– пробормотал он,– При таком наследии, смерть правителя положит начало страшным временам.

Уставившись перед собой, человек потянул руку к своей сумке и, зачерпнув из неё пригоршню, забросил её в рот. Мечтательно закрыв глаза, Гал сделал несколько жевков. По лицу старика поплыла довольная улыбка. Лицо его вытянулось, преобразившись из безумного в полусонное и опьяневшее. Однако, уже через мгновенье под удивлёнными взглядами вурмека и девушки Гал с отвращением выплюнул съеденное и завертелся по комнате, судорожно что-то разыскивая. Заметив на столе кусок от плода, он с хищностью набросился на него и, обливаясь соком, съел в один миг.

– Чтоб тебе, Галивугр! Я уничтожу этот рассадник исступления! – яростно крикнул старик, срывая с себя сумку,– Сколько ещё ты намерен травить меня своими погаными грибами? Нет, не отвечай! Не хочу тебя слышать! Ни слова больше, ни звука! Твой голос для меня как яд!

Вытряхнув содержимое сумки, Гал разодрал её в клочья, и принялся давить ногами рассыпавшиеся по полу остатки грибов.

– Надо идти в Твилль,– внезапно остановившись, сказал он,– Отправимся сейчас же, немедленно! Харак нас доставит туда к утру. Дайте мне только собрать в дорогу немного еды и можем ехать.

Сказав это, Гал бросился к двери, распахнул её и оказался стоящим перед стеной проливного дождя.

– Ну, уж нет,– выпалила Денизьям,– Пока не кончится дождь, я отсюда не выйду. Я забыла, когда последний раз нормально ела и спала,– она подошла к растянутому от стены к стене плетёному лежаку и, уложившись в него, добавила,– Поесть, по всему видно, нам не посчастливиться. Да, и спать в одном доме с безумным не безопасно. Но отлежаться я себе позволю. И помни, чокнутый оборванец, я не спущу с тебя глаз ни на минуту!

И опять Гал не заметил колких слов Денизьям. Закрыв дверь, он снова подошёл к сундуку.

– Девица права,– сказал старик, достав из него пару мятых, местами порванных штанов и два пледа, вывязанных из соломки, – Надо переждать дождь.

Он скрылся за ворохом высохших папоротниковых листьев и появился уже переодетым.

– Похвастать богатыми нарядами у меня не получится. А вот предложить сухое одеяло, вместо ваших мокрых вещей, я могу,– смеясь, сказал вурмеку Гал.

Подойдя к Денизьям, старик подал ей один из пледов, но та в ответ лишь заворчала и пренебрежительно отмахнулась от него. Горен, напротив, с радостью согласился сменить вымокшую одежду. И уже скоро, укутанный в плед он сидел за столом вместе с Галом и прихлёбывал из глиняных кружек горячий травяной чай. Ужин, поданный хозяином дома, оказался очень скромным. Состоял он из орехов, лесных фруктов, и нескольких видов съедобных трав. Вурмеку такая пища пришлась в самый раз. Он уплетал её с завидным аппетитом, да и Денизьям не стала отказываться от угощения. Расслабленно раскинувшись, она покачивалась на подвесном лежаке и, раскалывая орехи ножом, ловко забрасывала их себе в рот.

Недавняя драка в память о себе оставила на телах вурмека и человека немало ссадин и синяков. Но Горен и Гал не думали о них. Они были слишком увлечены разговором о земной царице и хотя временами спорили, не соглашаясь друг с другом в суждениях, дальше разногласий уже не заходили. В этот вечер Галу не пришлось противостоять и самому себе. Были ли тому причиной выброшенные стариком грибы, или его безумие на время затаилось, но Галивугр не вторгался в сознание человека.

Время бежало быстро. Котелок с чаем опустел, и собеседники решили, что пора отходить ко сну. За неимением кровати, Гал приготовил вурмеку спальное место на крышке сундука, а сам устроился на сухих папоротниковых листьях. Денизьям уже давно спала. Она задремала ещё до полуночи, несмотря на своё обещание следить за стариком. Позабыв обо всём, девушка лежала среди оставленной ею ореховой скорлупы и сладко посапывала. Гал погасил лампу. Маленький бамбуковый домик вместе с его обитателями погрузился в темноту.

За стенами жилища лесного отшельника, не утихая, шёл дождь. Щедро поливая лес водяными струями, он убаюкивающе шуршал листвой деревьев и, захватывая свежие запахи мокрой зелени, разносил их далеко по округе. Ночные насекомые и пичуги молчали. Укрывшись под листьями растений, они беззвучно ожидали завершения дождя, наслаждаясь окружающим их покоем. Слизень Гала так и остался стоять у ограды дома своего хозяина. Его не тревожили ни бесконечные потоки воды, ни лужа, в которой он остановился: Харак спал крепким и безмятежным сном. А дождь всё лил и лил. Казалось, небо выплеснуло на владения Безумного Гала всю влагу, что собрало облаками с земли. Лишь к рассветному часу ливень стал стихать и совсем прекратился, когда солнце поднялось над лесом.

В это время старик уже не спал. Он засветло был на ногах и готовился к отбытию в Твилль. Собрав всё необходимое в две тряпичные сумки, Гал водрузил их на спину слизня и отправился в небольшой сад, разбитый вблизи домика. Там, среди густой листвы плодовых деревьев, нежась в её прохладной тени, человека ждали ящерицы. В своей зелёной окраске они были неприметны для постороннего глаза, но Гал хорошо знал каждую и поэтому без труда смог их обнаружить. Завидев хозяина, ящерицы не бросились к нему. Они продолжали сидеть на своих местах, лениво поглядывая по сторонам. Старик умиленно расплылся в улыбке, взял в руки одну, самую крупную ящерицу, и поспешил погладить и наградить поцелуем всех остальных. Пообещав привезти из Твилля каждой длиннохвостой по жирному сверчку, Гал посадил подхваченную им ящерицу на ветку и поторопился к домику.

Денизьям и Горен уже не спали. Проснувшись, они не стали засиживаться за поданным хозяином завтраком, а быстро собрали свои вещи и, готовые двинуться в путь, забрались в седло на спине слизня. Как и прошлой ночью Гал сел отдельно от них, ближе к голове Харака. Однако теперь он решил сам править слизнем, и поэтому привязал к его глазам-усикам удела. Всё ещё ожидая от сумасбродного старика дурных выходок, Денизьям посматривала на него с опаской и недоверием. Гал же выглядел совершенно спокойным, да и отсутствие у него сумки с дурманящими грибами давало некоторую надежду на то, что Галивугр не скоро о себе напомнит. Удостоверившись в том, что все в сборе, человек скомандовал отбытие. Харак, повинуясь хозяину, вытянул усы вперёд, и пришёл в движение. Он неторопливо развернулся, миновал сад с ящерицами и, покинув поляну, углубился в лесные заросли.

Твилль.

Когда солнце над владениями Безумного Гала повернуло к закату, Харак и трое его наездников были уже на подступах к Твиллю. Пробыв в пути почти весь день, они ни разу не остановились на привал, но по-прежнему были исполнены духа и бодрости. Даже слизень, которому пришлось проползти столь длинный путь, выглядел весьма оживлённо. В дороге, на ходу, он несколько раз подкреплялся на грибных полянах и выглядел способным ползти бесконечно долго, лишь бы время от времени появлялась возможность досыта набивать живот. Эта особенность Харака была ещё одной гордостью Гала. Расхваливая выносливость и умения слизня, старик не скупился на похвалы и возвышенные слова. Движения его человек называл не иначе как «бойкая прыть», а способность плутать между деревьями нарёк «скольжением». Впрочем, хвалебные речи человека никак не влияли на скорость слизня. Временами Харак полз так медленно, что спешившись, его наездники могли бы двигаться куда быстрее.

И всё же от болтовни Гала был толк. Денизьям, невзлюбившая старика с первой минуты, смягчалась всякий раз, когда он заводил речь о несравненных качествах своего слизня. Слепое обожание стариком пренеприятного создания смешило девушку, заставляя смотреть на него другими глазами. В такие минуты человек казался по-детски наивным, и это подкупало её.

Твилль становился ближе. Владения Безумного Гала остались позади и теперь Харак двигался уже по другим землям. Всё чаще встречались ивовые деревья. Заросли папоротников сменили развесистые кусты с листьями похожими на хвою, а густой травяной покров заметно поредел. Пение птиц, разносящееся по лесу, здесь не было слышно. Вместо него, то с одного, то с другого дерева стали раздаваться резкие выкрики и неясные бормотания. Обладатели этих голосов незримо преследовали Харака и его наездников, стремительно перепрыгивая с дерева на дерево и попутно визгливо переговариваясь. С их появлением Гал переменился. В его движениях вурмек и девушка стали замечать знакомую нервозность, а голос его вновь стал скрипучим и озлобленным. Суетливо озираясь по сторонам, старик бранился и гневно грозил невидимым преследователям кулаками.

– Ненавистные обезьяны!– сказал он, оборачиваясь к Горену и Денизьям,– От этих подлецов не жди добра. Зазеваешься, и они тут же стащат у тебя что-нибудь или, что того хуже, могут искусать. Будьте внимательны и держите свои мешки крепче.

И всё-таки, несмотря на опасения Гала, обезьяны не приближались к Хараку. Они наблюдали за наездниками из ветвей деревьев и следовали за слизнем, оставаясь немного позади.

А между тем, травяного покрова на земле становилось всё меньше. Среди редеющей зеленой поросли начали проглядывать песок и мелкие камни. Это затрудняло движение Харака. Он стал ползти медленнее и вскоре остановился, отказываясь двигаться дальше. Наездники спустились со слизня, сняли с его спины сумки и, водрузив их на себя, пошли пешком.

Твилль был впереди, в трёх сотнях метров от путников. Выбеленные деревянные стены, окружающие его, были невредимы и, глядя на них издалека, могло показаться, что жуткий рассказ старика о разрушениях и смертях в городе просто выдумка безумца. Но когда Горен и Денизьям подошли ближе, то поняли, что человек не солгал. Нетронутые воинами стены Твилля скрывали за собой печальную картину разрушений и горя. Почти абсолютная давящая своим тревожным спокойствием тишина висела над городом. Пламя пожара давно погасло, но бамбуковые дома твиллян, сожженные им, стали безмолвным напоминанием о тех страшных днях. Зияя выгоревшими ранами, опустошенные и заброшенные, они стояли среди редких уцелевших жилищ. Ивовые деревья, окружающие их, всё ещё хранили на себе цветные украшения, развешенные детьми в честь праздника Белой Луны. Под дуновениями ветра ветви ив уныло раскачивались и чуть слышно шуршали листвой, как будто охваченные всеобщим горем оплакивали погибших горожан. Дождь, бушевавший всю ночь над владениями Безумного Гала, не коснулся Твилля. Словно нарочно обойдя город стороной, он не затронул его, и черные пятна от погребальных костров остались на земле, как печать глубоко траура. Эти мрачные следы смерти были здесь повсюду, перед каждым домом.

– Я знал их,– остановившись у обугленного скелета одного из домов, сказал Гал,– Здесь жила семья местного торговца. Он покупал у меня орехи и мангровые корзины. В этом доме он жил вместе с женой и четырьмя детьми. Двое из малышей остались живы. Остальных я нашёл мертвыми.

Денизьям обошла пятно от костра и подняла лежащую в пепле плетёную куклу.

– Таков обычай,– сказал старик, махнув в сторону девушки рукой,– Игрушки приносят на место сожжения тел детей, чтобы их души не тосковали в ином мире. Твилляне верят, что после смерти есть другая жизнь.

Вздрогнув, девушка выронила куклу и, нервно вытирая руки, отошла от пепелища.

– Надо идти,– тихо произнёс Гал и зашагал по широкой дороге между чередой сгоревших домов.

Горен и Денизьям последовали за ним. Не решаясь говорить о том, что видят, друзья шли молча. Минуя одну улицу Твилля за другой, путники заходили всё глубже в город и всё чаще встречали на своём пути его обитателей. Все они от детей до стариков были заняты восстановлением сожженного города. Кто-то разбирал разрушенные пожаром дома, кто-то размечал место для новой постройки, а кто-то собирал стены будущего жилища, связывая между собой стволы бамбука.

Твилляне почти не говорили. Здесь, среди живых людей, траурное безмолвие показалось Горену ещё более скорбным и удручающим. Юноша, вдруг, ощутил себя причастным к произошедшим событиям. Он знал, что источником смертей и разрушений в Твилле был Маарам и винил его, но вместе с ним винил и себя. Ведь это он стал тем, кто, украв камень у раненного Таилла, помешал царице заполучить его, и не просто позволил себе прикоснуться к символу земной власти, но и дерзновенно укрывает его от наследницы трона, носительницы царской крови, назначенной самими небесами быть хозяйкой Земли. Внезапно Горен с ужасом осознал, что гнев Жоскур, так жестоко изливаемый ею на земных созданий, это плод её тщетных поисков; и, круша всё на своём пути, царица ищет именно его – вурмека. Страх холодной струйкой пробежал вверх от стоп к затылку юноши. Мысль о том, что каждый в этом городе захочет выдать вора воинам наследницы нервно запульсировала в его мозгу. Ожидая немедленного разоблачения, Горен остановился и настороженно огляделся вокруг. Но его опасения были пустыми. Как и несколько минут назад, твилляне продолжали заниматься каждый своим делом и смотрели в сторону Гала и его попутчиков лишь изредка и вскользь. Стараясь сдержать волнение, вурмек сделал глубокий вдох и зашагал вперёд.

Денизьям и старик ждали его у высокого наполовину выгоревшего дома, окруженного колючим кустарником. Гал стоял в некотором отдалении от девушки: беседовал с твиллянином, латающим разрушенные огнём стены.

– О чём они говорят?– спросил Горен.

– Трудно сказать,– ухмыльнулась девушка,– Посмотри вокруг. Твилляне не нападают на нас, не бегут в страхе, но и не подходят ближе. Этот человек отказался разговаривать со стариком пока я рядом.

Вурмек взволнованно замялся на месте.

– Меня не удивляет их отношение к нам,– продолжила Денизьям,– После того, что здесь случилось, они будут видеть угрозу в каждом пришлом.

Гал попрощался с твиллянином и, сказав Горену и девушке, что управляющего городом надо искать на окраине Твилля, скомандовал двигаться дальше. Старик рассказал, что встреченный ими человек поделился с ним жуткой историей о трагедии, случившейся в семье старейшины. Во время нападения на город, воины царицы убили брата и племянников управляющего, расправившись с несчастными прямо у него на глазах. Произошедшее настолько потрясло старейшину, что со дня сожжения тел погибших родственников он не покидал их дом и остаётся там до сих пор. Беседа с твиллянином встревожила Гала. Он боялся, что угнетённый горем старейшина не захочет даже выслушать чужеземцев. Подбирая слова для предстоящего разговора, старик шёл, уставившись себе под ноги, и негромко бормотал. Советов вурмека и Денизьям по поводу предстоящей встречи он слушать не стал, а потому приятелям ничего не осталось, как просто безучастно следовать за ним.

Поняв, что никто не собирается на него охотиться, вурмек осмелел и с любопытством принялся разглядывать обитателей города. Он попытался привлечь к этому занятию и Денизьям, но та не нашла в твиллянах ничего необычного и интерес проявляемый к ним Гореном разделить отказалась. Вурмека это не смогло остановить. Не скрывая своей заинтересованности, он поглядывал на горожан и вслух негромко обсуждал их облик.

Широкоплечие и приземистые твилляне не обладали броской внешностью, но вместе с тем, в их облике, несомненно, было что-то необычное. Все они имели густые черные волосы и довольно смуглый цвет кожи, чем сразу же напомнили Горену о Морских Вратах. В Симэре темнокожие жители встречались повсеместно, и всё же эта внешняя особенность не была признаком коренного населения, а скорее являлась результатом привычной для тех мест неухоженности. Кроме того, обитатели побережья обладали такой невообразимой смесью кровей, что их дети могли быть совершенно не похожи на своих родителей. В отличие от них, твилляне походили друг на друга настолько, что если бы не разность полов и возраста, они вполне могли бы сойти за близнецов. Такое сходство было не только в цвете волос и кожи, но, в первую очередь, в лицах. Глаза твиллян были узкими, причудливо изогнутыми, с внешними углами век, вздёрнутыми кверху. Носы их- маленькие и прямые,– идеально вписывались в правильные овалы лиц и создавали совершенно гармоничные формы в сочетании с небольшим губами. Вторым признаком сходства была одежда. Все мужчины и мальчики носили длинные, плетённые из травяных нитей сорочки, перехваченные поясом на уровне талии. Женщины были одеты в такие же, но в союзе с юбками, подолы которых непременно украшала вышивка.

Рассматривая твиллянок, Горен вспомнил о женщинах его родного леса. Вурменки всегда восхищали его слаженностью своих нарядных платьев и умением красиво укладывать волосы. Даже его маленькие сёстры, к их совсем небольшому возрасту, уже знали, как заплести косы и украсить их узором из лент. Обитательницы Твилля не были столь щепетильны в уходе за собой, но вурмек нашёл их достаточно привлекательными, и с интересом наблюдал за ними.


Стемнело. На улицах Твилля загорелись вечерние фонари. Скелеты сожженных домов скрылись за их мягким светом, и город перестал быть пугающим. Отложив дневные заботы и дела, твилляне готовились к вечерней трапезе. Они собирались небольшими группами рядом с домами, расстилали обеденные скатерти прямо на земле и, разложив на них ужин, усаживались вокруг. Притягательные ароматы пищи от каждого такого стола поднимались в воздух и, смешавшись в нечто необыкновенно аппетитное, плыли по окрестностям Твилля.

– Хорошо бы и нам остановиться и поесть, – сказала Денизьям, поглаживая живот.

Гал огляделся по сторонам.

– В нашем деле ночь не помощник. Останавливаться нельзя,– ответил он,– Будем есть на ходу.

Так они и поступили. Собранных в дорогу плодов и орехов было вдосталь и, хотя они не могли сравниться с тем, что пришлось на ужин твиллянам, путники быстро утолили голод и, подкрепленные новыми силами, уверенно продолжили свой путь. На одном из перекрёстков улиц они свернули и сошли на узкую тропу, вьющуюся между домами и густым насаждением ив. Свет фонарей здесь едва пробивался сквозь густые ветви деревьев. Но, несмотря на темноту, идти в ивовой прохладе оказалось значительно легче, чем по освещённым и окутанным духотой дорогам города.

Прошел еще час, прежде чем Гал и его спутники вышли к дому, где должны были найти старейшину Твилля. Постройка стояла на открытом пространстве в обрамлении искусно остриженных кустарников и цветочных клумб. Огонь, что спалил город, не тронул этот богатый дом, но его стены, овитые плетущимися растениями и украшенные цветами в подвесных горшках, скрывали за своей красотой горе и траур их единственного обитателя. Свет в окнах не горел, и уличные фонари тоже остались незажёнными. Освещенный лишь луной дом стоял в пятне собственной тени и полной тишине.

Поднявшись по ступеням крыльца, Гал несмело постучал в дверь. В ответ ему не раздалось ни звука. Старик прислушался, выждал несколько мгновений и постучал ещё раз.

– Здесь больше некому встречать гостей, Гал, хозяин мокрого леса,– произнёс из темноты хриплый низкий голос.

Старик обернулся. В тени, укрывающей веранду дома, облокотившись о стену, стоял человек.

– Здравствуй, Бакти́,– тихо сказал Гал.

– Здравствуй,– так же тихо ответил ему голос из темноты.

Взволнованно вспоминая, как собирался начать разговор, старик мялся на месте.

– Не подбирай слова. Они всё равно не облегчат моей боли,– снова заговорил человек из тени,– Мы оба знаем, что произошло. Ни к чему соблюдать благовидность.

– Не в лучший из дней я пришел к тебе, Бакти,– собравшись, сказал Гал,– Горе твоё велико, и я здесь не для того, чтобы напоминать тебе о нем,– Со мной двое чужеземцев. Они прибыли издалека и несут весть и прошение к тебе.

Спустя минуту молчания, человек вышел из тени и посмотрел в сторону Горена и Денизьям.

– С меня теперь много не спросишь,– сказал он, развернувшись и открывая перед Галом дверь,– Входите и говорите, но не ожидайте нужных вам ответов.

Старик зашёл в дом первым, за ним, поприветствовав старейшину поклоном, вошли Денизьям и Горен. Бакти запалил лампу, провёл гостей в центр комнаты и, предложив им место на выложенных на полу невысоких подушках, произнёс:

– Мой дом стал слишком большим для меня. Я так и не привёл в него жену и не завёл детей. Голоса брата и племянников наполняли его каждый день. Теперь я живу в этом доме. В нём уже стены и мой голос здесь звучит не так громко.

Старейшина замолчал. Он застыл на месте, погрузившись в свои мысли. В тусклом свете лампы замерший взгляд Бакти казался неживым и отпугивающим. Денизьям нервно поёжилась. Неожиданно огонёк в лампе дрогнул и Бакти, словно очнувшись ото сна, снова заговорил с гостями дома.

– Кто вы и с чем пришли?– коротко спросил он вурмека.

– Моё имя Горен, а мою спутницу зовут Денизьям,– начал юноша,– Я вурмек. Землями моего народа является Вурмекский Лес, а народ Денизьям владеет Черным морем.

– Морские воры,– тихо произнёс Бакти и посмотрел на девушку.

Смущённо опустив глаза, Денизьям отвернулась.

– Мы проделали долгий и опасный путь, – будто не расслышав колких слов старейшины, продолжил вурмек,– Не любопытство вело нас через чужие земли. Воины царицы, принёсшие в твой дом горе, побывали и на кораблях амако. Они идут через всю Землю с разрушениями и смертью.

Бакти подошёл к окну и, задумчиво глядя через него на улицу, произнёс:

– Я каждый день молил богов о здравии Каврия, веря, что он тот, чьё правление хранит Землю от бед. Но повелитель отправил свою дочь чинить несчастья этому миру, и сегодня я не знаю, кто более безумен: я в своей вере в него или он в том, что сотворил.

– Великий Царь покидает нас, Бакти,– сказал Гал, подойдя к старейшине,– Он умирает. Жоскур готовится принять власть над Землёй.

– Это невозможно!– разъярённо крикнул Бакти, обернувшись к вурмеку и девушке.

Горен поднялся со своего места и подошёл к старейшине.

– Это так,– сказал он,– И гнев царицы порождён долгим ожиданием власти. Что нужно было воинам в Твилле?

Закрыв глаза рукой, Бакти раздосадовано ответил:

– Я не знаю. Они не говорили с нами; врывались в дома и что-то искали. Эти чудовища облазили каждый угол, осмотрели каждого из твиллян, но не говорили, что им нужно. Я бы отдал им всё, о чем только можно просить!

Бакти ударил кулаком об стену и, склонив к ней голову, замолчал.

– Царица ждёт смерти отца и готовится к коронации. Но камень, венчающий диадему земных царей, пропал,– заговорила Денизьям,– Начальник стражи Каврия похитил его и скрывается от войска царицы.

– Жоскур ищет Маарам?– шёпотом спросил старейшина и посмотрел в глаза Горену.

Ничего не ответив, вурмек качнул головой.

– Какая жизнь будет у нашего мира под властью её руки?– продолжил Бакти,– Пусть бы этот камень поглотили земные недра, и мы никогда не узнали такой правительницы!

– Рано или поздно Жоскур найдёт Маарам и взойдёт на трон. Надо не допустить этого,– сказал Горен.

Старейшина снова подошёл к окну.

– Не допустить …– тихо произнёс он и, повернувшись к вурмеку, добавил,– Всё верно. Ты прав. Но ты молод и не понимаешь, что армия царицы велика и это не простые люди, как те, которых ты видел в Твилле. Это не ремесленники и не торговцы. Они воины, обученные сражаться и убивать. Их множество. А что могу я? Соберу мужчин города и отправлю против головорезов? Кто из них вернётся обратно к своим семьям? Никто!

Открыв шкатулку, стоящую на столике у окна, Бакти достал из неё изогнутую деревянную трубку и небольшой тканый мешочек. Он развязал, утягивающие мешочекверёвки, взял из него щепоть некоего ароматного порошка и высыпал его в трубку. Затем, открыв дверь, старейшина вышел на веранду.

– Мужчины Твилля не смогут остановить воинов Жоскур,– снова заговорил Горен,– Но если от каждого города, каждого земного владения соберётся небольшая армия и сольётся в одно, то мы сможем противостоять царице. Я верю, что те, кто как и ты узнал потери от рук Жоскур и те, кто не хотят беды своим народам, согласятся выступить против неё.

Бакти закусил трубку зубами и несколько раз чиркнул двумя мелкими камушками рядом с её внешним концом. Содержимое трубки пыхнуло блеклым огоньком и, вместе с тонкой струйкой дыма, в воздух поднялся сладковатый запах жженой травы.

– Закон Невмешательства сохраняет мир между народами Земли. Он же держит нас на расстоянии друг от друга. Между разумными созданиями нет войны, но нет и дружбы,– задумчиво произнёс старейшина.

– Начало должно быть положено,– подойдя к двери, уверенно сказал вурмек,– Настали другие времена. Без объединения наш мир перестанет быть таким, как раньше. Я готов идти столько, сколько смогу, и везде буду просить о помощи. Если каждый мне откажет, то все мы будем обречены стать жертвами правления Жоскур. Собери своих людей, а я призову другие народы. И когда армии объединятся, появятся сила и надежда на спасение.

Бакти молчал. Окутанный облачком расползающегося по воздуху дыма, он стоял в глубокой задумчивости. Ни Гал, ни Денизьям, ни Горен, никто из троих не решался перебить его мысли. В эти минуты тишины старейшина принимал, возможно, важнейшее из решений своей жизни. Он определял судьбу своего народа, судьбу людей, чьи предки никогда не знали войн и не держали оружия в своих руках. Бакти один должен был выбрать, какое из решений окажется правильным: впервые за историю мира ввязаться в войну или покорно принять то, что ожидает Твилль с правлением Жоскур. Земля города ещё не остыла от погребальных костров, сердца людей ещё мучила боль от потери родных, а старейшина уже обязан был выбрать, какой из двух новых ударов окажется для его народа менее бедственным. Но на каких весах он должен был взвесить меру горя, которую принесёт людям его выбор?

– Вы можете заночевать здесь,– внезапно произнёс Бакти, вытряхивая содержимое трубки на землю.

Он вошёл в дом и медленно поднялся по лестнице на второй этаж.

– Завтра я объявлю городу о вступлении в войну,– коротко добавил старейшина, и скрылся за дверью одной из комнат.

Горен и Денизьям переглянулись. Они не могли поверить, что не ослышались.

– Решение принято,– тихо сказал Гал, проходя в центр комнаты, где лежали подушки.

Взяв одну из них, старик вышел на улицу и исчез в зарослях ивовых деревьев.

Горен и Денизьям остались вдвоём. Так долго мечтавшие о том, чтобы их услышали и поддержали, и так упорно идущие к этой цели, достигнув её, друзья не чувствовали радости. В один короткий миг к ним пришло осознание надвигающейся войны и предчувствие несчастий, которые она принесёт с собой. Прежде, Горен и Денизьям не задумывались о том, что победе, как и поражению неизбежно будут предшествовать страдания и смерть. В противостоянии силам Жоскур они видели спасение, считали войну событием, несущим светлый знак надежды на освобождение от жестокости правления царицы. Но у правды всегда две стороны и оборотная сторона этой была ужасна. Миссия, с которой друзья решились идти по миру, перестала казаться им подвигом. Теперь, каждый по-своему, они хотели вернуть время назад и стать непричастными к тому, что должно произойти. Удрученные чувством вины девушка и вурмек разошлись по разным частям комнаты и легли спать, так и не заговорив друг с другом. Они спешили уснуть, спасаясь от тягостных мыслей и надеясь, что сон успокоит их души.

Однако ночь в мрачном доме не смогла принести друзьям облегчения. Воздух вокруг казался душным, сны их были спутаны, а видения в них отягощены страхами и печалью.

Но какой бы ни была эта ночь, то, ради чего Денизьям и Горен покинули корабли, случилось. Их просьбу о помощи услышали, и руки небесных сил уже начали писать будущее. Приближающийся рассвет нёс миру Земли новую судьбу.

Глава третья.

Панго́сса.

Природа Земли всегда являлась неотъемлемой частью жизни человечества. От начала своего существования люди не перестают восхищаться чудесами природы и сокрушаться о невозможности властвовать над ней. Они живут, подчиняясь её циклам, и повинуются продиктованным ею законам. Некоторые из людей пытаются бороться с господством природы, но она неизменно побеждает их своей порой разрушительной силой. Человек, взращивающий на протяжении тысяч лет идею собственной значимости, привык думать о природе как о чём -то окружающем его, но не о себе, как о некоей малой составляющей её необъятного целого. Ответы природы на каждое совершённое действие, стали для людей обыденностью. Бросив в воду камень, человек уже не удивляется кругам на её поверхности и разлетающимся брызгам; не задумывается о вторящем его голосу эхе и снежинке, растаявшей от тепла его руки. Он живёт, глубоко убеждённый в том, что действия его в этом мире незначительны и природе всё равно, что он совершит за своё недолгое существование. Однако, всё находит отклик. Содеянное, сказанное и даже возникшее в мыслях не исчезает в никуда, а непременно имеет своё продолжение.


Кровавые следы армии Жоскур, и готовящаяся грянуть война не были оставлены природой без внимания. Противясь происходящему, она возмущалась бурями, кричала невиданными ранее ветрами и плакала затяжными ливнями. Порядок земной жизни был нарушен и связи её гармонии разрушались. В края, незнающие холодов, начали приходить снега; реки влажных земель, переполненные водами, стали выходить из берегов, а животные и птицы меняли места своего обитания. Мир, затронутый чуждой ему жестокостью, преображался и обретал новый облик, отмеченный чертами смятения и беспорядка.

Старейшина Твилля внял просьбам Горена и Денизьям. Утром, следующим за днём их появления, Бакти объявил людям своего города о решении вступить в противостояние армии Жоскур. В тот день вурмек и девушка покинули Твилль и, простившись с Галом, отправились дальше. Известие о том, что старейшина сгоревшего города отважился вступить в войну, ошеломило правителей близлежащих земель. Одни были напуганы, другие осуждали Бакти, но были и те, кого смелость старейшины заставила задуматься. Такими стали ремесленнические города Ла́дия и Ха́рос. И вскоре, собранные ими войска примкнули к маленькой армии Твилля. Невмешательство было нарушено. Мирные народы готовили оружие и учились сражаться. Весть об этом быстро разлетелась по округе. Опередив Денизьям и Горена, она достигла Владений Речного Народа, и к приходу чужеземцев совет поселения уже готов был сообщить им о своей поддержке. Задача, которая доставила вурмеку и девушке столько трудностей, решалась сама собой. Дорога друзей стала лёгкой, а главы поселений встречали их тепло и радушно. Наконец, Денизьям и Горен могли вздохнуть свободно. Согласие правителей помогло им забыть страхи и волнения, всё больше убеждая в правильности намеченной ими цели. Полные решимости они двигались дальше.

Впереди друзей ждал город Гноль, известный в здешних краях как пристанище разгула и преступности. Коренными жителями его были пангосса- прямоходящие ящеры с человеческим строением тел. Они были сильны и обладали исключительной сообразительностью. Эти их качества, несомненно, имели высокую ценность, но являлись недостаточными, чтобы побороть врождённую тягу ящеров к беспутству, а только дополняли её, наделяя хитрых и изворотливых существ редким умом и необузданным характером. Руководил городом молодой правитель по имени Ена. По округе о нём ходили разные слухи, от самых невинных, до омерзительнейших. Узнав о них, вурмек и девушка отбросили всякую надежду говорить с хозяином Гноля. Но пути в обход города у них не было. На многие километры вокруг него пролегали болотные топи, пройти через которые друзья не решались даже с проводником. Гноль, однако, был ничуть не безопасней болот. Появление чужаков непременно вызвало бы любопытство горожан и породило множество вопросов. Говорить правду здесь было нельзя, и Горен с Денизьям решили солгать. Находясь в Харосе, они слышали о дождливых, укрытых мхами и мелкими озёрами землях, где обитали водяные крысы и кровососущие мотыльки. Кровожадные насекомые высоко ценились лекарями окружающих поселений за свою способность очищать кровь и оздоравливать безнадёжно больных. За одного такого мотылька можно было выручить большую корзину съестного, выменять его на хорошую одежду или предмет мебели. Надеясь оказаться неинтересными для жителей Гноля, вурмек и девушка решили назваться собирателями лекарств, прибывшими из далёких восточных пустынь для поимки ценных кровососущих насекомых. А, чтобы случайно не выдать себя, они договорились не отходить друг от друга и избегать разговоров с прозорливыми пангосса.

Зима, о наступлении которой друзья успели позабыть в жарком лесу Гала и Твилле, по мере удаления от них напоминала о себе всё чаще. Холод стал ощутимее, и снег, выпав в один из дней, то усиливался, то время от времени затихал, но уже не прекращался. Непогода захватила земли на сотни миль вокруг. Пленённые морозом, поселения и города замерли. Многие из них стали отрезаны от мира из-за непроходимых снегов и обледенелых рек и озёр. Водоёмы, что раньше служили преградой для чужаков, стали опасны и для обитателей земель, которые ими владели. Так случилось с одним из крупнейших городов к югу от Твилля, рыболовецким Бе́льхутом. Через земли города и обрамляя его границы, текла широкая река Гене́ра. Для горожан, даруя им пропитание, она была источником жизни, а для непрошеных гостей являлась опаснейшим препятствием на пути к городу. Под своей с виду безмятежной поверхностью Генера скрывала водяные вихри и резкие перепады глубин, поэтому никто за пределами Бельхута не рисковал через неё переправляться. Сами обитатели города хорошо знали реку. С самого раннего возраста они учили детей не бояться воды, распознавать опасные места Генеры и уметь использовать их себе во благо. Но эта зима принесла много перемен в жизнь Бельхута.

Холода в здешних местах были редкостью. Раньше о затяжных снегах и метелях жители города знали лишь понаслышке и даже зимой не прекращали выходить на реку за рыбой. А в этот год природа обрушила на Бельхут невиданные морозы. Впервые воды Генеры замёрзли. Спасаясь от холода, рыба скрылась на дне, и сети больше не приносили рыбакам улова. Начался голод. В поисках пропитания горожане стали собирать походы в соседние земли, но так хорошо изученная ими река никого не выпускала за свои пределы. Покрывающая Генеру ледяная корка с виду казалась крепкой, однако, местами её воды были тёплыми. Поверхность реки не успевала промёрзнуть, и всякий раз попытки жителей перейти на другой берег оборачивались бедой. Одну за другой, Генера безжалостно забирала жизни тех, кто отважился её пересечь. Оплакивая погибших, город скорбел, но люди снова собирали походы через реку. В землях по ту сторону Генеры они надеялись найти не только избавление от разразившегося голода. Жители искали спасения от другой беды: Бельхут был захвачен.

Армия Жоскур во главе с самой царицей вошла в город в первый месяц зимы, еще до наступления холодов. Найдя для себя привлекательным богатый замок градоправителя, наследница расположилась в нем вместе с приближенными и взяла власть над Бельхутом в свои руки. Отсюда она отдавала приказы и направляла войска в близлежащие земли. Большая часть воинов армии царицы неизменно находилась в военных походах, остальные не покидали город, охраняя Жоскур. Оставив в замке и вокруг него постоянную стражу, наследница распорядилась изгнать обитателей из домов, стоящих на окраинах Бельхута, и поселить в них своих воинов. Она дала им свободу в передвижении и приказала неустанно следить за местными жителями. С того дня жизнь в Бельхуте изменилась. Все силы горожан были пущены на поддержание царицы. Половину от каждого улова рыбаки должны были отдавать в стан её армии. Они же имели обязанность ежедневно приносить туда продукты, собранные с каждой семьи города. Жителям было запрещено закрывать свои дома. Воины входили в любое жилище, и хозяева не имели права препятствовать им или отказывать в их требованиях. Воспротивившихся в назидание прочим публично убивали. Так в страхе и потерях Бельхут прожил первые недели зимы.

Жоскур хотела двигаться дальше. Она готовилась идти на восток и приказала отозвать своих воинов из близлежащих земель. Слух об этом быстро разлетелся по округе. В сердцах горожан затаилась надежда на избавление от тяжкого гнёта, и они с нетерпением ждали, когда жестокая царица покинет Бельхут. Однако, всё более усиливающиеся холода мешали отбытию наследницы. Войска её многочисленной армии, разбросанные по соседним владениям, застигла стужа на пути к рыбацкому городу. Не знающие подобных морозов и совершенно к ним не подготовленные, воины гибли в снежных бурях и ледяных дождях. Боевые птицы замерзали. Холод сковывал их, лишая способности летать, и крылатые твари, не выдерживая пешего пути по снегам, умирали. Лишь малой части из оставленного за рекой войска удалось выжить и добраться до границ Бельхута. Там их ждала новая преграда- Генера. Река замёрзла, взяв в плен город и Жоскур, так и не решившуюся покинуть его без защиты своей армии. Потеряв подо льдами Генеры четверть войска, царица приняла решение остаться в Бельхуте, пока лёд на реке не укрепится или не настанет оттепель. Промедление злило Жоскур, но она была уверена, что задержка не продлиться долго и уже строила планы будущих походов.

Шло время. Холода крепчали, а Генера по-прежнему оставалась непроходимой. Рыбаки больше не выходили на реку. Запасы рыбы, зерна и других продуктов в городе подходили к концу. С каждым днём приношения жителей Бельхута в стан армии становились всё более скудными. Люди голодали, и им уже нечего было отдавать воинам царицы. Вскоре в городе началась паника. Его обитатели прятали остатки пищевых запасов и почти не покидали своих домов, опасаясь воровства. Воины уже не выходили в город в поисках съестного. Ослабевшие от постоянного холода и недостатка еды, они берегли силы, оставаясь в захваченных ими жилищах на окраине Бельхута. По приказу царицы, для поддержания армии каждые три дня убивали одну боевую птицу. Съедобного в крылатых тварях было не так много, но они являлись единственным источником пищи для воинов. В ход шло всё: от жёсткого горьковатого на вкус мяса, до костей и кожи, которые армейские повара по нескольку раз переваривали на бульон. В ослабевших войсках царицы были рады и этому. Яростное желание воинов жить перебивало мерзостный вкус их пищи. В те тяжелые для Бельхута дни даже сама царевна Жоскур узнала, что такое голод. Её некогда богатая кушаньями придворная кухня опустела. На стол правительницы шло всё тоже мясо боевых птиц, и царице ничего не оставалось, кроме как принимать то, что есть.


С наступлением стужи, Жоскур перестала выходить за пределы замка. Все дни она проводила здесь – в его холодных стенах,– в обществе военачальников и приближенных своего двора. Облаченная в меха, она сидела у зажжённого камина в кресле правителя города, подолгу смотрела на огонь и временами дремала.

– Я прошу простить меня, властительница,– произнёс вошедший в каменную залу замка человек в воинских доспехах,– У дверей вас ожидает посланник с того берега Генеры. Он спешит к вам с важным донесением и просит принять его.

Сидящая у камина царица, открыла глаза и, спустя несколько секунд, негромко ответила:

– Пусть войдёт. И ты, Арвои́р, останься здесь вместе с ним.

Воин кивнул головой и, подойдя к двери, впустил в залу низкорослого несуразного сложения человека, одетого в шкуры животных и обёрнутого лохмотьями. Проследовав к креслу царицы, он неуклюже поклонился и встал в стороне. Жоскур окинула пришедшего взглядом и, удивлённо посмотрев на Арвоира, спросила:

– Кто этот несчастный?

– Это помощник оружейника, моя царица,– ответил Арвоир.

Человек в лохмотьях сделал неуверенный шаг к креслу Жоскур.

– Моё имя Тав, госпожа,– глубоко поклонившись, произнёс он,– Я послан к вам военачальником, потому что никому, кроме меня, не удалось бы пройти по тонким льдам Генеры.

– Говори,– не глядя в сторону посланника, сказала царица.

Сделав ещё несколько шагов вперёд, человек снова поклонился и произнёс:

– Оставшиеся войска армии собраны у внешнего берега реки, госпожа.

– Оставшиеся?– удивлённо спросила Жоскур.

Человек отступил назад.

– Да,– негромко ответил он,– Жизни многих унесли морозы. Больше сотни были убиты на подходе к Владениям Речного Народа.

Царица медленно поднялась с кресла. Смерив Арвоира гневным взглядом, она подошла к посланнику.

– Мои воины убиты?– спросила Жоскур, склонившись над испуганным карликом.

– Да, моя госпожа. На пути к Владениям Речного Народа нас ждала засада,– опустив голову, ответил он,– Армия повстанцев вступила…

– Что?!– перебив его, разъярённо крикнула царевна.

Она спешно подошла к военачальнику и, ткнув ему пальцем в грудь, гневно прошипела:

– Я говорила тебе, Арвоир, что мечей нельзя опускать даже рядом с безоружными. Ты просил о жалости к этим существам, и чем они ответили на моё снисхождение?

Смерив военачальника колким взглядом, Жоскур подошла к простирающемуся во всю стену заснеженному окну и, сцепив за спиной руки, громко приказала:

– Говори, карлик!

– Слушаюсь,– с поклоном ответил посланник и продолжил,– Жители нескольких городов восстали против нашей армии, госпожа. Они собрали собственное войско и оказали противостояние. Нам не удалось войти во владения Речного Народа. С большими потерями армия была вынуждена отступить.

Жоскур глубоко вздохнула.

– Отступить,– задумчиво произнесла она.

В ожидании поддержки, человек с надеждой посмотрел на Арвоира, но военачальник не произнес ни слова.

– Мы не были готовы к подобному, властительница,– снова заговорил карлик,– Посланных в те земли воинов оказалось недостаточно для захвата владений.

– Воины моей армии всегда были исполнены отвагой и решительны в бою. Их умения и преданность никогда не вызывали у меня сомнений,– сказала царица, отвернувшись от окна.

Она оправила меха на своих плечах и подошла к Арвоиру так близко, что между военачальником и ею не осталось расстояния даже на ладонь.

– Но ответь мне, мудрый советник,– заговорила Жоскур, пристально глядя в глаза Арвоира,– Как жители этих земель решились преступить закон? Месяцы боевых походов, сотни убитых… Я не раз видела, как одни молчаливо наблюдали смерть других сквозь ставни в своих окнах. И никто не отважился нарушить Невмешательство. Что же случилось теперь? Откуда в покорных народах эта дерзость? И как произошло их объединение?

Ничего не отвечая, военачальник терпеливо смотрел в глаза царицы.

– Ходят слухи о заговорщиках, властительница,– еле слышно произнёс посыльный.

– Что?– спросила Жоскур.

Карлик нерешительно кашлянув, подошёл ближе и сказал:

– Пленник, взятый воинами в восставшем Харосе, говорил о подстрекателях, моя госпожа.

– Кто они?– спросил посыльного военачальник.

Замявшись, человек тихо ответил:

– Странствующие чужеземцы из далёких краёв. Подняв восстание в сожженном армией Твилле, им удалось вовлечь в войну и другие города. Простите меня, большего я сказать не могу, потому как пленник умер в пытках.

Ещё раз смерив военачальника недовольным взглядом, Жоскур неторопливо прошла к креслу и, сев в него, заговорила:

– Как можно поднять восстание в сожжённом городе? Ведь, мёртвые не вступают в противодействие. Твоё милосердие, Арвоир, стало обходиться мне слишком дорого. Пусть воины не скупятся на расправу. Мне не нужны бунтари. Подданные трону народы должны быть смиренны.

– Но моя царица,– сказал военачальник, подойдя к креслу и опустившись перед Жоскур на колено,– Если воины будут убивать каждого, то в твоей власти не останется народов.

Жоскур склонилась к лицу Арвоира. Она коснулась рукой ниспадающих на плечи военачальника прядей волос и сказала:

– Мне всегда нравилось сочетание твоей силы и доброты. Но не здесь, мой воин. Мягкосердечность тут неуместна. Вели воинам не иметь жалости и не оставлять живых там, где они увидят неповиновение. Страх перед твердостью моей руки заставит восставших вновь склониться передо мной, и союзы земель распадутся. А заговорщиков надо найти. Возможно ли, чтобы от моей армии можно было спрятаться? И кто они? Не те ли, из-за которых я прошла столько миль пути?

– Властительница, позволь твоим воинам огласить о тех, кого мы разыскиваем,– снова заговорил военачальник,– В надежде на спасение, жители сами их выдадут.

Откинувшись на спинку кресла, Жоскур ответила:

– Этого нельзя было делать раньше, а сейчас, когда народы противостоят мне, опасно делать вдвойне. Уверена, что беглец-коротышка молчит о камне. Страх расправы не позволит ему раскрыть правду. Но и мы не должны говорить. Можешь ли ты, советник, быть уверен в том, как поведут себя все эти существа? Сегодня я ищу двоих, а завтра? Где потом мне искать Маарам? Риск велик, Арвоир, поэтому мы будем молчать. Молчать и продолжать поиски. Проклятые морозы заперли меня в этом городе. Но значит ли это, что они остановили меня?! Нет!-Жоскур ударила кулаком о подлокотник кресла и поднялась,– Встань, мой верный Арвоир,– сказала она военачальнику,– Вели воинам на том берегу собирать походы и идти дальше. Пусть не ждут, когда я смогу выбраться из Бельхута, и пусть не знают жалости. Ступай.

Призвав посыльного следовать за ним, Арвоир направился к двери.

– И накорми карлика,– крикнула ему вслед Жоскур, добавив чуть слышно,– Если все воины моей армии так отощали, нам будет трудно противостоять даже простолюдинам.

Дверь за военачальником закрылась. Царевна осталась одна. Она окинула взором опустевшую залу и неспешно подошла к камину. Остановившись напротив него, Жоскур задержала взгляд на танцующих языках пламени и задумалась. Её лицо, украшенное прелестью благородных черт, не выдавало никакой обеспокоенности минувшим разговором. Наследница стояла неподвижно, вдумчиво наблюдая за огнём. Бархат её бледно-розовой кожи, гладкой и свежей, казался нетронутым ни тревогами, ни радостями. Как будто время, не посмев коснуться царственной девы, дало ей быть бесконечно молодой. Волосы Жоскур, наделённые кремовым цветом морского жемчуга и заплетённые в пышные косы с полосами черных кожаных лент, спускались по мехам её богатых одежд до самой талии. А линии её тела, отточенные множеством часов боевых учений и сокрытые под связанным из шерсти и украшенным льном и кожей платьем, восхищали своим совершенством. Красота наследницы земных царей была поистине безупречна, но сердце её, жестокое и безразличное ко всему живому, было изуродовано алчностью и жаждой власти.

Простояв в раздумьях, несколько минут, Жоскур вновь подошла к окну. По ту сторону стекла, над замёрзшим Бельхутом, кружила снежная метель. Крыши многочисленных домиков, деревья и дороги- всё было укрыто белым одеялом из снега. Улицы речного города опустели. Укрывшись от холода в своих жилищах, обитатели не решались их покидать. Бельхут стоял в полной тишине. Обезлюдевшая площадь, раньше наполненная гомоном толпы, и парк, где с утра до ночи, визжа, резвилась местная детвора, хранили безмолвие. Даже кузница, звук от которой разлетался далеко по округе, молчала. О том, что Бельхут ещё жив, напоминал лишь белый дым, поднимающийся из печных труб городских домиков. Сберегая силы и тепло, люди с надеждой ждали прихода спасительной оттепели.


Когда карлик, посланный военачальником армии, вновь ступил на льды Генеры, Горен и Денизьям были уже в Гноле. Друзья вошли в город в полдень того морозного дня. Вымотанные тяготами долгого пути в глубоких снегах, они устало брели по улицам, надеясь найти укрытие от пронизывающего их холода. Прежнее решение вурмека и девушки пройти через Гноль, не останавливаясь, оказалось невыполнимым. В такую погоду подобный шаг для обессилевших путников мог стать губительным, ведь за пределами города всё также бушевала метель, а мороз только усиливался. И друзья решили остаться здесь на ночь.

Полдень в Гноле был временем активной деятельности. На узких улочках, едва способных пропустить троих рядом идущих, кипела суета: выкрикивая призывные слова, сновали торговцы, гуляли прохожие, беззаботно дурачась, играли дети. Из раскрытых окон черных каменных домов, тянущихся длинной вереницей, женщины вывешивали бельё и попутно судачили между собой. Отовсюду раздавались звуки жизни, громкие разговоры и смех. Никак не прикрывая своих желаний, пангосса смело говорили в голос, бранились и без всякого стеснения выказывали друг другу непристойные знаки внимания. Не боясь осуждения, на глазах у окружающих, миловались парочки; кто-то выплёскивал из ведра помои прямо под ноги прохожих, а кто-то, в это же время, чистил в снегу домашний коврик. Бурно жизнедействуя, пангосса не замечали ни мороза, ни снегопада. В отличие от промёрзших до костей вурмека и девушки, человеко-ящеры не ощущали холода. Их кровь была куда горячее, чем у любого другого существа на земле, и потому пангосса смело разгуливали по обледенелым улицам Гноля в лёгких костюмах, с босыми ногами, и ничем не покрывали головы. Увлеченные лишь своими желаниями, обитатели Гноля не обращали никакого внимания на холод. Но как бы ни были они заняты собой, чужаки, пришедшие в город, не остались не замеченными. Прохожие учтиво приветствовали путников и то и дело предлагали им помощь, приглашая к своему очагу. Однако Горен и Денизьям вежливо отказывались, объясняя это нежеланием стеснять радушных хозяев. Они разузнали о городской ночлежке, расположенной в стенах местного кабака и, стараясь избежать лишних расспросов со стороны пангосса, быстро пошли в его направлении. Через час пути по улицам Гноля, путники подошли к двухэтажному, окрашенному красным цветом зданию.

– Главное помнить всё, о чем мы условились, Горен,– тихо произнесла девушка, взявшись за дверную ручку.

Вурмек кивнул. Денизьям открыла дверь, и тут же из помещения на свежий морозный воздух вырвался тяжелый дух зловония. Застоялый запах выпивки, еды и крепкого мужского пота ударил в нос девушке. Сдержав недовольство и, лишь поморщившись, Денизьям смело шагнула через порог питейной. Несмотря на ранние часы для подобного времяпрепровождения, кабак уже был забит посетителями. Тесно рассевшись вокруг столиков, пангосса выпивали и вели громкие разговоры. Среди мужчин здесь были и женщины. Раскрасневшись от духоты и спиртного, они весело хохотали и, не стыдясь, ворковали с гостями. Обладательницы самого разного возраста: от совсем юного до уже потерявшего всякую прелесть, кружили между столов, подливали посетителям выпивку, и всячески их обласкивали.

– Не стойте же в дверях!– крикнул упитанных форм пангосса, приветственно раскинув руки перед Денизьям и Гореном.

Он обошёл деревянную стойку с посудой и, расплывшись в улыбке, направился к чужакам. Подхватив девушку под локоть, ящер указал на пустующий в углу маленький столик.

– Выходит, что мы ждали только вас,– шутливо начал он,– Я не помню дня, чтобы стол в моём заведении оставался не занятым столько времени. А теперь понимаю, почему именно сегодня это произошло.

Усадив гостей, приветливый пангосса представился.

– Моё имя Панджа́л, я здесь хозяин. Рад предложить вам свои услуги,– сказал он, вытирая стол краем фартука и, наклонившись, негромко добавил,– И поверьте, у меня есть всё, что вы можете пожелать.

– Поэтому мы и выбрали это место,– с хитрецой в глазах ответил вурмек,– А пока хотелось бы хорошенько подкрепиться.

– Понял вас,– подмигнув Горену, сказал ящер и удалился.

Девушка и вурмек улыбнулись друг другу и украдкой принялись осматриваться вокруг. Их появление, казалось, ничем не удивило людей- ящеров. Продолжая развлекаться, посетители кабака даже не глядели на Денизьям и Горена. Они будто не замечали с любопытством глазеющих по сторонам чужаков и, как ни в чем не бывало, предавались веселью.

– Им не до нас,– с облегчением в голосе, произнёс вурмек.

– Да, но не всем,– ответила ему девушка, незаметно указав взглядом на сидящего у стойки пангосса, чья голова была повязана тёмным платком на манер амако, а на плечах наброшен длинный меховой кафтан.

Ящер был один. Рядом с ним не крутились кабацкие женщины, и другие пангосса не заводили с ним бесед. Держа в руке кружку с выпивкой, он недобро смотрел на Горена и Денизьям и время от времени потягивал длинную курительную трубку.

– Убраться бы отсюда поскорее и как можно дальше,– отворачиваясь, буркнула девушка.

– Прошу,– неожиданно произнёс голос Панджала, возникшего словно из неоткуда.

Поставив поднос со съестным на стол, он лихо откупорил пузатую тёмную бутылку и, разливая по кружкам её содержимое, сказал:

– Там, откуда вы родом, наверняка, не подадут такого крепкого шроуля, как здесь, ведь так?

Вурмек понял, что настало время для лжи.

– Это правда,– ответил он с ухмылкой,– На востоке, откуда мы прибыли, не принято пить горячительное.

– Тогда, прошу меня простить,– несколько смутившись, произнёс хозяин кабака, и тут же поспешил поставить кружку Горена обратно на поднос.

–Но,– продолжил юноша, задержав руку Панджала,– Мы так далеко от придирчивых глаз, что можем позволить себе куда больше, чем всегда.

Лицо ящера расплылось в довольной улыбке. Он перекинул через плечо засаленное полотенце и, уперев руки в бока, игриво произнёс:

– И всё-таки старый кабатчик знает своё дело! Я не ошибся в вас! И поэтому принёс нечто особенное.

Подняв с подноса укрытый салфеткой глиняный горшок, Панджал поставил его на стол и сказал:

– Молочные хомячки с пшеном в красном сидре. Под такую закуску шроуль творит настоящие чудеса. И вот тогда- то я и предложу вам лучшее угощение сегодняшнего дня.

Пангосса вновь подмигнул вурмеку и ушёл к другим столикам.

– О чем он?– с подозрением заглядывая в горшок, спросила вурмека Денизьям.

Горен оторвал от хлебной лепёшки большой кусок и, занюхав им, ответил:

– Не хочу думать об этом. Хватает и сваренных крысят. А что там у него ещё припасено, страшно даже представить.

С аппетитом втягивая носом запах, разносящийся из горшка с хомячками, девушка взялась за ложку. Зачерпнув ею несколько крохотных тушек, она выложила их себе на тарелку и с жадностью принялась за трапезу. Горен неприметно поморщился. За месяцы знакомства он так и не смог привыкнуть к вкусам Денизьям. Каждый раз вурмек прилагал немалые усилия, чтобы не выказать своего отвращения к поедаемой девушкой пище. Вот и сейчас, сдержавшись, он с невозмутимым видом разлил по кружкам содержимое бутылки и отправился к стойке Панджала, чтобы раздобыть для себя подходящей еды.

– Чего изволит почтенный гость?– спросил хозяин кабака, вытирая полотенцем пивную кружку.

– Тарелку мятого картофеля или масляной каши, на выбор, из того, что есть,– ответил вурмек, коротко взглянув на рассматривающего его ящера в разбойничьем платке.

Панджал усмехнулся.

– В моем заведении есть всё. Захотите каши- будет каша, пожелаете картофеля- приготовлю и его. Хоть морской рыбы. У меня есть даже она,– улыбаясь, бравурно сказал кабатчик, но взглянув на дверь, вдруг тут же изменился в лице.

На пороге кабака стояли пятеро пангосса: двое высоких мужчин и три уже изрядно подвыпивших молодых девушки. Пятёрка гостей окинула беглым взглядом помещение и уверенно направилась к столику, где сидела Денизьям. Деловито отодвинув в сторону стул, один из пангосса грузно в него плюхнулся и выжидающе посмотрел на девушку. Денизьям ответила ему отсутствующим взглядом. Она не понимала, что происходит и предпочла невозмутимо продолжить трапезу.

– Забирай свои помои и проваливай!– гаркнул ящер.

Внезапно шум в кабаке стих. Одним разом все посетители замолчали, обратив лица к столику чужаков. Девушка замерла с ложкой в руке, вопросительно глядя на по-хозяйски раскинувшегося на стуле пангосса.

– Я всё улажу!– выкрикнул Панджал.

Он подбежал к столу, где сидела Денизьям, торопясь собрал на поднос всю посуду и, взяв девушку за руку, потянул её за собой.

– Это оставь,– хватая бутылку со шроулем, сказал кабатчику пангосса, а затем пнул Денизьям ногой и прибавил,– Шевелись, оборванец!

Рассвирепев от ярости, вурмек бросился на защиту девушки. Он что есть силы, ударил ящера кулаком в нос и тот, покачнувшись, чуть не упал со стула. По разбитому лицу пангосса потекла кровь.

– Мы никуда не пойдём и будем сидеть здесь,– прошипел Горен, забирая из рук Панджала поднос.

Но только юноша собрался поставить его на стол, как другой ящер поднял его за шкирку и швырнул в сторону. Отлетев на несколько метров, Горен упал в толпу зевак, откуда через секунду его вытолкнули обратно. На этот раз Денизьям пришла на помощь вурмеку. Она встала между приходящим в чувство юношей и пангосса и, схватив стул, принялась размахивать им из стороны в сторону, стараясь не подпустить ящеров ближе.

– Дурак!– крикнул пангосса с разбитым носом.

В одно мгновенье, выхватив из рук Денизьям стул, он наотмашь ударил её по лицу и та, взвизгнув, упала на пол. Услышав голос девушки, пангосса заинтересованно переглянулись. Один из них подошёл к Денизьям и, наклонившись, заглянул в её лицо. Жёлтые глаза ящера с вытянутыми, напоминающими льняное семя зрачками, подрагивая морщинистыми веками, точно впились в девушку. Взгляд пангосса казался ледяным и пронзительно неприятным. Испуганная Денизьям замерла в ожидании удара. Глубоко втянув ноздрями воздух, ящер наклонился ещё ниже и в долю секунды, выпустив изо рта раздвоенный язык, коснулся им лица девушки. Внезапно зрачки пангосса сузились, превратившись в две тонкие черные линии, а его широкий рот растянулся в зубастой ухмылке.

– Это девица,– сказал он, повернув голову к ящеру, стоящему позади.

– Тем лучше,– ответил ему тот и, лихо подняв Денизьям за руку, толкнул её к столу,– Останется с нами. Уровняем счёт на двоих.

Он хрипло засмеялся и крикнул Панджалу:

– Принеси ещё стульев, выпивку и всё, чем не побоишься нас накормить.

– Да, да,– помогая подняться вурмеку, ответил кабатчик,– Всё будет сделано через минуту. А пока, сладкоголосая Да́вга скрасит ваше недолгое ожидание.

Панджал махнул рукой одной из женщин, сидящих за столом посетителей, и та, поднявшись, громко запела. Гости кабака вернулись к веселью. Помещение вновь наполнилось разговорами и смехом.

– Я не возьму с вас ни одного серебряного, только уходите отсюда поскорее,– шепнул Панджал на ухо приходящему в себя вурмеку, а затем взглянул на Денизьям и ещё тише прибавил,– Вашей спутнице уже не помочь. Смиритесь и спасайте себя, пока есть возможность.

Ничего не ответив кабатчику, Горен вырвался из его рук и кинулся к ящерам.

– Уходим,– сказал он, вытаскивая из-за стола перепуганную Денизьям.

Один из пангосса схватил её за руку и рывком усадил обратно на стул.

– Заберёшь к утру,– отхлебнув из бутылки, прохрипел он,– Проваливай, пока жив.

Едва пангосса успел договорить, как Горен выхватил из его рук бутылку и с размаха разбил её об голову ящера. Денизьям вскочила со стула и встала рядом с вурмеком. Оба пангосса вышли из-за стола. Посетители кабака вновь замолчали. Только Давга продолжала петь, вопросительно поглядывая на Панджала.

– Обойдёмся без ссор, друзья,– попытался успокоить разъяренных ящеров кабатчик.

– Пошёл вон!– гаркнул на него окровавленный ящер.

Размахивая перед собой осколком бутылки, вурмек стоял, в ожидании нападения.

– Ты пожалеешь о том, что пришёл сюда!– крикнул пангосса, бросившись на Горена.

Он выбил из руки юноши осколок бутылки, схватил его за горло и прижал к стене. Второй ящер скрутил и отбросил к столу устремившуюся на помощь Горену девушку.

– Ты сдохнешь здесь, как крыса,– прошипел пангосса, пристально глядя в глаза задыхающемуся вурмеку,– А позже я прикончу и твою подружку.

В это мгновенье, позади раздались тяжелые шаги, и кто-то с силой оттолкнул ящера в сторону. Свалившись на пол, он взглянул на своего обидчика и злобно прохрипел:

– Конечно, кто если не ты, беспородный, станет помогать всякому сброду.

Над окровавленным ящером стоял пангосса в разбойничьем платке.

– Мне стоило ещё тогда оторвать твоей мамаше голову, чтобы твоя поганая рожа не являлась передо мной из раза в раз,– крикнул ящер и, быстро поднявшись, ринулся на, стоящего перед ним пангосса.

Завязалась жестокая драка. Посетители заведения вскочили со своих мест, опасаясь быть задетыми разбушевавшимися драчунами, и разбежались по сторонам. Женщины скрылись на втором этаже заведения, а Панджал в спешке заметался между столов, пытаясь спасти посуду. В пылу борьбы, ящеры рухнули в толпу гостей, где сильно помяли нескольких из них. Уже порядком одуревшие от спиртного, не разбирая, кто свой, кто чужой, пангосса ввязались в драку. Кабак вновь наполнился голосами, но теперь это были крики и ругань. Стулья, посуда, горшки со съестным и всё, что попадалось ящерам под руку, шло в дело. Умаляя присутствующих остановиться, кабатчик отчаянно прятал бутылки с горячительным за стойку, но драка добралась и до неё и, захватив Панджала с собой, понеслась дальше, на второй этаж. Там, ввалившись в комнаты, пангосса продолжили склоку. Под женский визг и слёзы они, не щадя, колотили друг друга и громили всё на своём пути, совсем позабыв о зачинщике драки.

– Бежим,– крикнула Денизьям Горену.

Девушка помогла вурмеку встать, и они в считанные мгновения скрылись за дверями питейной.

Оказавшись на улице, друзья огляделись по сторонам. Гноль жил прежней суматошной жизнью. До шума в кабаке горожанам не было никакого дела. Они всё так же занимались своими заботами.

– Не подавай вида,– поправив волосы, сказал Горен запыхавшейся от волнения девушке,– Пойдём.

И вурмек, взяв за руку Денизьям, потянул её за собой вдоль домов. Не выбирая дороги, нарочито медленно, друзья пошли вперёд. Им хотелось бежать от кабака, из города, прочь от этого ужасного места, но они не могли выдать своего смятения. Для жителей Гноля, вурмек и девушка должны были оставаться неприметными, безынтересными собирателями лекарств из далёких краёв. Блуждая между укрытыми снегом домами, друзья надеялись сами найти выход из города.


Приближался вечер. Небо становилось всё мрачнее, и Гноль начал постепенно погружаться в темноту. Скоро окна домов озарились огнями зажженных ламп и свечей, а на дороги города вышли фонарщики. Вооружённые невысокими лесенками и деревянными ящичками с нехитрым инвентарём внутри, они разбрелись по улицам Гноля, торопясь закончить свою работу до наступления ночи. Попутно переговариваясь с прохожими, фонарщики переходили от одного фонаря к другому, всякий раз выполняя одни и те же немудрёные действия. Забравшись на лестницу, каждый из них, с помощью ключика, висящего на шее, открывал запертое стекло светильника и, смочив из длинноносого чайничка содержимое вставленной в фонарь решётчатой трубки, поджигал его. Затем он закрывал стекло и шёл к следующему фонарю. Так повторялось раз за разом, и к полному закату солнца город вновь был освещён.

Вместе со светом фонарей, озаривших своим сиянием улицы Гноля, в город пришла кипучая ночная жизнь. Разодевшись словно к празднику, пангосса прогуливались между домами, заглядывали друг к другу в гости, распивали на углах горячительное и устраивали шумные танцы прямо на снегу под звон бубнов и визгливое пение дудок. Музыка танцовщиков сливалась с песнями, доносящимися из окон домов, и вплеталась в гул голосов прохожих, создавая в Гноле особый суматошный ритм. А воздух, запертый между городскими домами, незаметно наполнялся полупрозрачным дымным маревом, пронизанным одурманивающими запахами курительных смесей. Казалось, весь город стремился поскорее опьянеть и пуститься в безудержное бесстыдное веселье. Подогревая свою и без того горячую кровь, пангосса пускали в ход всё: вино, табак, хмельные травы и страсти всех видов и дозволенности. Кто-то ещё только начинал кутить, кто-то уже был в подпитии, но были и те ящеры, что ещё днём успели взять лишнего и теперь возвращались домой. Их путь к родным дверям был долгим. Выпивохи засыпали по дороге, ввязывались в драки или пытались продолжить своё веселье, ввалившись в толпу танцующих. За утехами пангосса не чувствовали усталости, не замечали окрепшего с закатом солнца мороза и двух блуждающих по городу чужаков.

Горен и Денизьям были рады казаться неприметными, но холод был так мучителен, что они стали подумывать, как обратиться к ящерам с просьбой пустить их на ночлег. Решив больше не истязать себя безуспешными поисками выхода из города, друзья остановились у одного из домов, уже готовые постучать в дверь. Но неожиданно перед ними возник одутловатого сложения пангосса в коротком пальто и больших круглых очках на носу.

– Нашёл!– тяжело дыша, сказал он, а затем добавил, сипло посмеиваясь,– Честное слово, я обошёл весь город, чтобы найти вас. И ведь, нашёл!

Пангосса оперся рукой об дверной косяк и сквозь одышку продолжил:

– Я всё видел и знаю, чего ждать. Та́га не оставит вас в покое. Он найдёт и расправится с вами за то, что произошло. Поверьте, так было с мужем моей сестры! Тага убил его, и сегодня несчастная в одиночку растит троих малышей.

Девушка и вурмек с недоумением и некоторой опаской смотрели на ящера, не зная, что ответить. Вдруг пангосса схватил Горена за руку и, глядя ему в глаза, шепотом произнёс:

– Я укрою вас. Помогу переждать ночь, а к утру выведу из города. В Гноле никто, кроме меня, не станет прятать вас от Таги. Люди боятся его.

Денизьям и Горен переглянулись.

– Он убьёт вас,– снова зашептал ящер,– Убьёт, как и раньше убивал. Позвольте вам помочь, в память о родном мне человеке. Я не смог спасти его, но могу спасти вас. Решайтесь же!

– Хорошо,– ответил вурмек.

– Тогда не будем терять времени,– сказал ящер и, зазывая за собой Денизьям и Горена, быстро зашагал вдоль домов.

С улыбкой расшаркиваясь перед встречными ящерами, пангосса искоса поглядывал на идущих за ним вурмека и девушку и всё прибавлял шагу. Большую часть пути он старался держаться впереди, как будто был один и поэтому приближался к своим спутникам лишь изредка. Он ловко обходил прохожих, временами терялся в толпе и когда, казалось, что толстяк и вовсе исчез из виду, он вдруг снова семенил рядом. Миновав несколько уличных перекрёстков, ящер подошёл к одному из домов, коротко взглянул на Горена и Денизьям и быстро скрылся за входной дверью.Друзья последовали за ним. Переступив порог дома, они вошли в тесный неосвещенный коридор, из которого наверх вели несколько каменных ступеней. Последняя из них выводила к двум, отстоящим на расстоянии трёх метров друг от друга дверям. Когда девушка и вурмек поднялись по ступеням, одна из дверей скрипнула, и в коридорный полумрак вырвался тонкий луч света.

– Заходите,– прошептал голос толстяка.

Войдя, Денизьям и Горен оказались в маленькой комнатушке, обставленной мягкой мебелью и украшенной портретами ящеров. В углу комнаты стояла высокая печь с кованой узорчатой решеткой, а возле неё железный короб, наполненный углём. Пангосса сновал в узком проходе между прижатыми друг к другу креслами, пуфами и стульями. Он собирал брошенные в беспорядке одежду и другие вещи и, пряча их, рассовывал по углам.

– Как говаривала моя покойная мамаша,– сказал ящер, задернув шторы на окне комнатушки,– Рука нужна не только для того, чтобы держать ею ложку, но и чтобы протянуть её тому, кто нуждается в поддержке. Поэтому вы здесь и можете чувствовать себя в безопасности.

– Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до ворот города?– спросила вдруг Денизьям.

Толстяк удивленно приподнял брови.

– Если решитесь выйти в ночь, то бесконечное множество,– сказал он, глядя на девушку поверх очков,– Тага, которого вы сегодня имели смелость разозлить, является сводным братом правителя Е́ны. Его помощники наверняка уже вышли на поиски. И будьте уверены, они ждут, что вы поспешите покинуть город именно ночью.

Денизьям посмотрела на Горена. Тот лишь пожал плечами.

– Будьте уверены,– повторил пангосса и зубасто улыбнулся девушке.

Денизьям ничего не ответила. Толстяк не нравился ей. Его внимание и забота настораживали девушку. Ещё на улице, у дверей дома, где друзья встретили ящера, он показался ей пренеприятнейшей фигурой. Денизьям не верила в его доброту и с трудом сдерживалась, чтобы не убежать из этой комнаты прочь. Но она не могла. Горену сильно досталось в кабаке. Он был избит и голоден. И, если подозрительность девушки могла оказаться ложной, а слова пангосса правдивыми, то при первом же нападении ящеров, вурмек не смог бы не только сопротивляться, но даже убежать.

Толстяк с хрипом вздохнул.

– К сожалению, ваш визит ко мне не был предусмотрен. Я не приберёг для такого случая даже хлеба,– сказал он, разведя руками,– Но это не беда. В двух кварталах отсюда есть лавка кухарки. Конечно, вам придётся подождать.

Сказав это, пангосса спешно направился к двери, но остановившись перед ней, вдруг вернулся обратно.

– Для вашей безопасности я запру комнату. Однако…– сказал он, запуская пальцы в нагрудный карман жилета и вытащив из него ключ,– Я дам вам это на случай, если вы решите не дожидаться меня.

Ящер учтиво улыбнулся Денизьям, оправил сюртук и снова подошёл к двери.

– Оставьте ключ в щели стены у входа в дом. Я найду его,– сказал он и вышел.

Замочная скважина щелкнула, по коридору дома прозвучали несколько удаляющихся шагов, а затем всё смолкло. В маленькой комнате повисла тишина. Боясь быть услышанными, девушка и вурмек не решались заговорить. Они молчали, осматривая убранство помещения, и прислушивались к окружающим их звукам. В возникшем безмолвии было слышно, как этажом выше разговаривают соседи, откуда-то со стороны раздавался надрывный плач младенца, а с улицы доносились гулкий стук барабанов и басящее мужское пение. Всё говорило о том, что Гнолю безразлично, где сейчас находятся два чужеземца. Город не разыскивал скрывающихся в нём вурмека и девушку. Жгучий холод остался за стенами дома, дверь комнаты была заперта на ключ, но Горен и Денизьям по-прежнему не чувствовали себя в безопасности. Предупреждение ящера о Таге сильно напугало их, и никакие стены не могли дать друзьям уверенности в том, что озлобленный пангосса не найдёт их.

Стремясь отогреться, вурмек и девушка сели у потрескивающей углями печи, и постепенно вместе с теплом к ним стало возвращаться спокойствие. Страх сменился чувством уюта. Осмелев, друзья прервали молчание. Они старались говорить негромко и, как и раньше, завели беседу о совершенно незначительном, но невероятно близком им обоим и, подшучивая друг над другом, беззаботно хихикали. Точно сговорившись, они поступали так всякий раз, когда их мысли отягощали страхи и сомнения, единственным избавлением от которых могла быть лишь беззаботная болтовня о самых трогательных и забавных моментах, пережитых вместе. Друзья вспоминали своё знакомство в Симэре и то, как разыгрывали близнецов в трактире Заава; вспоминали, как Пуэр учил вурмека плавать, привязав его к корабельной лебёдке, и как тот повисал на её канате, отказываясь касаться воды. Денизьям напомнила Горену о случае в кухне амако, когда ему, по незнанию, подали осьминога и девушка, полив его рассольной водой, гонялась за убегающим вурмеком с бьющимся в конвульсиях, мёртвым моллюском в руке. Они вспомнили, как вместе с ребятнёй катались на замёрзшей корабельной палубе и как считали падающие звёзды, сидя ночью на крыше; как Денизьям ввязалась в драку с соседской девицей за право первой сесть в лодку рыбаков и, победив соперницу, потом несколько дней красовалась с подбитым глазом. Сдерживая порывы смеха, друзья журили друг друга за неспособность быть тише и снова хохотали. Посреди незнакомого и опасного города, окруженные чуждыми и такими непонятными им существами, Горен и Денизьям спасали себя от паники как могли. Их двоих было так мало в переполненном пороками Гноле. Но всякое родное имя, произнесённое девушкой или вурмеком вслух, рождая любимые образы, помогало им не чувствовать себя одинокими. Друзья кутались в свои уютные воспоминания, будто в тёплое одеяло, укрываясь в них от своих подозрений, неуверенности и страхов. Беззаботные истории из прошлого пробуждали в душах Денизьям и Горена надежду на то, что мир, как и раньше, найдёт способ помочь им даже в самую трудную минуту.


На улицах Гноля царила ночь. Гуляки разбрелись по домам и питейным, в окнах жилищ пангосса погас свет. Город разгула, наконец, утомился и уснул. Смех и голоса в комнате ящера-толстяка смолкли. Зажженные им свечи давно догорели и, оплыв, застыли в подсвечниках развесистыми восковыми буклями. За решетчатой дверкой печи тихо потрескивали уже почти потухшие угли. Горен и Денизьям спали. Разговорившись, они совсем позабыли о голоде и толстяке, что отправился на поиски съестного, а когда время пошло за полночь, уснули. Друзья спали так крепко, что не услышали, как по коридору дома застучали громкие шаги и входная дверь, чуть скрипнув, отворилась. В узком проёме между дверью и стеной появилось круглое лицо толстяка. Он огляделся по сторонам и, открыв дверь шире, шепотом произнёс:

– Они здесь.

Оттолкнув ящера в сторону, в комнату ворвались двое. В ночном полумраке фигуры вошедших были едва различимы, но по грузному лязгу одежд можно было без труда определить их принадлежность. Это были воины наследницы. Не произнеся ни слова, они бросились к спящим вурмеку и девушке и в один миг скрутили их. Друзья не успели даже опомниться, как оказались связанными по рукам.

– Я зажгу свет,– хрипло сказал ящер, запаливая масляную лампу.

Комната озарилась светом и Денизьям и Горен с ужасом осознали, что попали в ловушку, выбраться из которой им вряд ли удастся.

– Как говаривала моя покойная мамаша: рука нужна не только для того чтобы держать ею ложку, но и для того, чтобы взять то, что тебе причитается,– с улыбкой произнёс ящер, подходя к воинам.

Один из них запустил руку в карман и высыпал в протянутую толстяком ладонь несколько блестящих монет.

– Будьте любезны, ключ,– сказал пангосса, ощупывая карманы изворачивающейся Денизьям.

Найдя его, ящер подошёл к комоду, взял стоящую на нём деревянную резную шкатулку и, открыв её ключом, положил внутрь полученные монеты. В глазах девушки сверкнул огонёк ярости. Она попыталась вырваться из рук воина, но тот удержал её и толкнул вперёд к входной двери.

– Легковерие, моя дорогая, легковерие!– крикнул толстяк вдогонку Денизьям.

– Будь ты тысячу раз проклят!– обернувшись, прошипела девушка сквозь зубы.

В ответ, ящер улыбнулся и довольно погладил себя по бокам.

Воины и пленённые ими вурмек и девушка вышли из дома и неспешно пошли по промёрзшей заснеженной дороге.

Освещённые желтыми пятнами горящих фонарей, улицы Гноля пустовали. В этот час их единственными обитателями были только мыши, снующие вдоль домов, и крысы, роющиеся в оставленных неубранными помойных кучах. Завидев четвёрку прохожих, мелкие грызуны тут же спешили скрыться, но крысы замирали на месте и, проводив идущих настороженными взглядами, снова принимались за свои дела. В окружающей, звенящей тишине лязг воинских сапог и хруст снега под ногами идущих звучал как грохот, который должен был разбудить любого. Но Гноль спал крепко. Как и прежде, в этом городе никому не было дела до двух чужаков. Где-то вдалеке чуть слышно зазвучало чьё-то пьяное пение. Оно сопровождало воинов и их пленников несколько кварталов, однако, так и не став ближе, смолкло. Надежды на помощь у Горена и Денизьям больше не осталось. Девушка и вурмек шли, словно во сне, лихорадочно собирая в мыслях всё, что с ними произошло. Они уже не сопротивлялись и не стремились убежать. Теперь друзья точно знали, что никто в Гноле не поможет им, и никакой дом в этом городе не станет для них убежищем. Вскоре недалеко впереди показались очертания печально знакомого Горену и девушке здания кабака. В его окнах по-прежнему горел свет, но звуков веселья и пьяного гомона слышно не было. В стороне от дверей стояли двое пангосса и негромко беседовали. Как только они заметили фигуры приближающихся воинов, сразу же замолчали, пожали друг другу руки и разошлись. Один из ящеров, выплеснул из ведра на дорогу что-то дымящееся и скрылся в дверях кабака, а другой неторопливо зашагал навстречу воинам и их пленникам. Пангосса держался ближе к домам, шёл медленно, и будто нарочно, не поднимая головы, глядел себе под ноги. Он явно не хотел заинтересовать собой воинов, давая им понять, что держится от происходящего в стороне. Эта холодность стала ещё одним подтверждением того, что помощи в Гноле ждать не от кого. Безучастность ящера задела Горена. С отвращением на лице он отвернулся, желая поскорее пройти мимо трусливого пангосса. А Денизьям не сводила с ящера глаз. Девушка хотела рассмотреть прохожего, и надеялась увидеть хотя бы сожаление в его глазах, но, оставаясь в тени домов, пангосса прошёл мимо.

– Их души так же уродливы, как и они сами,– тихо произнёс вурмек, но тут же получил толчок в спину и замолчал.

Снег всё шёл и шёл. Засыпав дороги городских улиц, он укрыл собой следы минувшего дня, и отпечатки тяжелых сапог воинов царицы и ботинок их пленников тоже постепенно исчезали под пышной снежной насыпью. Скоро и прохожий, и кабак, и длинная вереница домов остались позади. Горен и Денизьям, крепко удерживаемые двумя воинами царевны, вышли на окраину Гноля и оказались на широкой площади, простирающейся до городских стен. Здесь город был другим: фонари не горели, а потому площадь окружала почти полная темнота, нарушаемая лишь бледным свечением снега. Там и тут брошенные без присмотра стояли телеги, крытые тканью повозки и сани. Тягловых животных в них запряжено не было, но запах сена и помёта, разносящийся по площади, говорил о том, что стойло с ними располагалось где-то поблизости. Пройдя вдоль ряда мелких тележек, воины остановились перед высокой крытой повозкой, запряженной двумя тяжеловозными жеребцами. Внутри неё, заглушаемое плотностью тканевого свода, дрожало тусклое пятнышко света.

– Лафи́р!– пробасил один из воинов, ударив рукой по деревянной боковине повозки.

Огонёк под сводом пришёл в движение, и через несколько мгновений из задёрнутых входных шторок показался горящий кованый фонарь, а следом за ним ещё один воин. Он сошёл на землю, перекинулся несколькими словами с пришедшими, и вместе они быстро усадили пленников в повозку.

– Не смыкайте глаз,– строго произнёс громогласный воин, подвешивая фонарь на излучину, – Доставим этих двоих в сохранности: царица наградит нас, а если сбегут, то повесит.

Он запахнул шторки и, усевшись на скрепу, хлёстко щёлкнул лошадей вожжами по бокам. Колёса повозки тихо скрипнули, и она тронулась с места. Медленно обойдя стоящие на пути сани и телеги, она свернула к городским воротам и, выехав из них, скрылась в темноте.

Убежище.

За пределами города бушевала зима. В высоких стенах Гноля, среди многочисленных домов, её неистовство казалось едва ощутимым, но там, где силу зимы ничто не сдерживало, она была беспощадна. На пустынных землях, пролегающих за городом ящеров, вьюжила метель. Слившись со снегопадом в одно целое, она носилась из стороны в сторону, злобно завывала, покусывая холодом одинокие кустарники, и яростно сотрясала деревья, пригибая их обледенелые ветви к земле. Вольно кружа над заснеженной равниной, метель порывами касалась её белого покрова, облизывала его жгучим языком холодного ветра и превращала снег в ледяную корку. Под ней, кажущейся ровной и крепкой, лежал толстый слой рыхлого снега. Он заботливо укрывал собою дремлющие в зимнем сне травы и цветы, но, в то же время прятал под своей пышностью рытвины и ухабы бездорожья.

Повозка воинов царицы, сопротивляясь свирепствующей стихии, с трудом продвигалась вперёд. Метель переросла в снежную бурю, и лошади уже не могли бежать. Они тяжело шли, увязая в сугробах, то и дело останавливались из-за обжигающего глаза снега, а вскоре, сбившись с пути, сошли с наезженной дороги и двигались по беспутице уже почти вслепую. Колёса всё чаще стали застревать в скрытых под снегом ямах. Воинам приходилось оставлять пленников без присмотра, чтобы выталкивать повозку. Снова и снова она останавливалась, правящий лошадьми снимал фонарь, спускался на землю, и вместе с двумя другими воинами высвобождал её из снежного плена. Это могло показаться удачным обстоятельством для того, чтобы вурмек и девушка совершили побег, но они не смогли бы уйти далеко по глубоким снегам и в конечном итоге погибли бы, замёрзнув. Всякий раз, когда воины покидали своих пленников, Горен и Денизьям с тоской смотрели на смыкающиеся за ними шторки, но не решались бежать. Воины возвращались, и повозка продолжала свой путь.

– Пожалей коней, Рус! Они не дотянут до рассвета!– крикнул правящему лошадьми один из воинов, когда за сводом повозки раздалось громкое ржание.

С той стороны никто не ответил.

– Ему и себя-то не жаль,– шепнул сидящий рядом Лафир,– Оставил бы лошадей и давно отогревался здесь.

Вдруг под полами повозки что-то громко хрустнуло и она, накренившись, со скрипом стала заваливаться на бок. Денизьям и Горен, связанные по рукам, вместе со всем скарбом повалились на сидящих напротив них воинов. По ту сторону тканевого свода раздалось надрывное лошадиное ржание, а затем всё смолкло.

Через мгновение из-за свесившейся шторки показалось лицо Руса.

– Все живы?– спросил он, вытянув перед собой руку с фонарём.

– Живы,– кряхтя, ответил ему Лафир и оттолкнул от себя вурмека.

Он помог подняться второму воину и они, вновь оставив пленников одних, выбрались из повозки. Снаружи, в темноте ночи и мечущемся плотном полотне снега стояли обессиленные дорогой лошади. Рус освободил их от упряжи, но связал между собой вожжами, опасаясь, что, почувствовав свободу, кони уйдут. Уставшие животные покорно поддались хозяину. А он, в спешке, не успел заметить, что в боку одного из жеребцов зияет кровавая рана, полученная им во время падения повозки. Конь жалобно фыркал, часто дышал, и вот-вот был готов осесть на землю. Но Рус не видел и не слышал этого. Он был занят совсем другим. Противостоя сбивающей с ног буре, воины искали поломку. Колёса, которые во время падения оказались висящими в воздухе, были исправны, два других легли так глубоко в снег, что добраться до них стало непростой задачей. В темноте, освещаемой лишь тусклым светом фонаря, не имея никаких для того приспособлений, воины руками отгребали снег от увязших в нём колёс.

Денизьям и Горен, тем временем, оставались внутри. Сидя в куче разбросанного скарба, они не произносили ни слова, прислушивались и наблюдали за огоньком фонаря, горящим с той стороны. Свет его, то исчезал, то снова появлялся, а затем остановился и, покачиваясь, повис в воздухе. По началу, голоса воинов ещё доносились до слуха вурмека и девушки, но потом и они и ржание лошадей смолкли, заглушенные воем метели, и друзьям стало казаться, что воины ушли, оставив их. Теперь попытка побега могла стать для пленников единственной возможностью спастись. Мысль об этом, будто в один миг пришедшая и Горену и Денизьям, заставила их подняться. Друзья поняли друг друга без слов и бросились искать в свалившемся хламе что-либо способное рассечь верёвки на их запястьях. С каждой секундой страх, быть застигнутыми врасплох, переполнял их. Он же заставлял их двигаться быстрее, перебирая один за другим тряпичные узлы со скарбом. Однако, хотя таких мешков в повозке было много, все они оказались совершенно бесполезными для пленников. Среди собранных в них одежды, круп и мелкой всячины не нашлось ничего, чем можно было освободить руки. Поняв, что теряют время, друзья уже решили бежать связанными, но на удачу, вурмек заметил под лавкой подвешенное на крюке железное ведерко. Края его заржавели и зазубрились, что могло помочь избавиться от верёвок без особого труда. Денизьям была первой. Освободившись, она принялась резать верёвки на руках Горена, но внезапно повозка задрожала, и девушка, взвизгнув, выронила ведро. Пленники замерли. С обратной стороны тканевого свода раздался громкий человеческий крик. Он повторился вновь, но уже ближе, и повозка сотряслась так, словно кто-то ударил в неё что есть мочи. Неожиданно, шторки распахнулись, и в них появилось лицо Лафира. Взгляд воина был наполнен ужасом, а по его лбу тонкими алыми струйками текла кровь. Пленники видели его всего мгновение. Пытаясь удержаться, воин взмахнул в воздухе руками, но что-то резко одёрнуло его назад, и он исчез. Снова всё смолкло, только метель продолжала завывать, кружа вокруг повозки.

– Режь верёвку, скорее,– дрожащим голосом прошептал вурмек.

В этот миг шторки вновь распахнулись, и в повозку заглянула оскалившаяся морда волка. Увидев её, девушка закричала и отступила назад.

– Спокойно,– гулко произнёс низкий хриплый голос.

Голова зверя качнулась. Чьи-то руки сдёрнули волчью маску, оставив её лежать в стороне, зияя пустыми глазницами. Из шторок на пленников смотрел ящер. Это был тот самый пангосса, который ввязался в драку с Тагой в кабаке Панджала.

– Выходите,– поправив головной платок, произнёс он.

Вурмек боязливо шагнул навстречу ящеру. Когда он был уже рядом, пангосса схватил его за руки, быстрым движением разрезав, связывающую их верёвку. Горен поблагодарил его и вышел наружу.

– Не бойся меня,– сказал ящер, протягивая руку нерешительно жмущейся в углу девушке.

– Я не боюсь,– буркнула ему в ответ Денизьям.

Сделав несколько решительных шагов, она не подала ящеру руки, а быстро прошла мимо, даже на него не взглянув. Девушка вышла из повозки, и метель тут же обдала её волной морозного снежного ветра. Надев на голову капюшон, Денизьям запахнула накидку и осмотрелась. Горен стоял в нескольких шагах от неё. Ёжась от холода, он искоса поглядывал на Руса, неподвижно лежащего на снегу, в темном пятне крови. Девушка подошла ближе. В обращенном вверх лице воина застыла гримаса гнева. Его глаза, открытые и уже запорошенные снегом, больше не отражали жизни, но руки, сомкнутые на эфесе вложенного в ножны меча, словно всё ещё были готовы защищать её. Тела остальных воинов Денизьям увидела в стороне. Один из них неподвижно сидел у свода повозки, а другой лежал на поднятом в воздух колесе. Это был Лафир. Шлем его был сброшен в изрытый следами сапог и залитый кровью снег. Свешенное руками вниз, ведомое порывами метели тело воина безвольно покачивалось. Его растрёпанные, развивающиеся на ветру волосы успели заиндеветь от изморози и казались поседевшими.

Эта мрачная картина смерти приковала к себе взгляд Денизьям. Она пугала девушку, но при этом и притягивала её внимание, как нечто безвременное, и вместе с тем, уже свершившееся и завершенное. Денизьям видела мёртвых и раньше, и Лафир не был тем, о ком она могла сожалеть. Но неизвестно почему, именно в тот миг, глядя на покинутое душой тело воина, она вдруг осознала, как бессильна, пусть даже прожитая многими годами жизнь перед мгновенной карающей её смертью. Задумавшись, девушка безотрывно смотрела на мёртвого Лафира и не двигалась. Время для Денизьям остановилось. Оно замерло, нарочито оставив девушку наедине с собой и увиденным, точно ожидая, что это поможет ей понять что-то очень важное, нечто, что всегда было рядом, но никак не могло проникнуть в её разум. Мысли в голове Денизьям были так размеренны, так хорошо слышны и понятны, как никогда раньше. Они текли одна за другой, даруя ей осознание, и исчезали, оставив смысл познанного в тех глубинах её разума, где хранятся все основы. Денизьям почти улыбалась, понимая происходящее внутри себя, и вместе с этой совсем неуместной улыбкой к ней приходило успокоение.


Мысли девушки вернулись к реальности неожиданно, когда в шторках повозки показалась фигура ящера. Он вышел наружу, в одной руке держа ворох одежды, а в другой маску волка.

– Надо уходить отсюда!– крикнул он Горену и Денизьям.

Когда друзья подошли ближе, пангосса смерил каждого из них взглядом и, вручив девушке одежду, сказал:

– В таком тряпье вам не пережить пути по морозу. Одевайтесь и уходим.

Среди собранных ящером вещей оказались пара тёплых, хотя и изрядно поношенных кафтанов, две пары войлочных сапог, платок, вывязанный махровой нитью, и большая с виду новая шапка, отороченная овчиной. Денизьям была рада согреться. Она выхватила из вещевой кучи платок, и быстро намотала его себе на голову. Не дожидаясь, пока вурмек сделает выбор, девушка набросила ему на плечи один из кафтанов, а другой надела на себя и, наскоро запахнувшись, принялась натягивать на ноги сапоги. Доставшаяся вурмеку одежда была ему довольно велика, но Денизьям ловко подвернула свисающие ниже кистей Горена рукава и, обернув юношу дважды, плотно затянула на нём пояс. С сапогами и шапкой такого сделать не удалось. Вурмек не снял с ног своих ботинок, и надел сапоги сверху, прямо на них, а шапку затянул верёвкой от вещевого мешка.

Ящер вновь смерил девушку и вурмека взглядом. Губы пангосса улыбнулись. Но жест этот был таким коротким, что ни Горен, ни Денизьям не заметили его. Ничего не сказав, ящер поднял голову на висящее над ним тело Лафира. Быстрым движением, он схватил мёртвого воина за руку и сбросил его на землю, после чего снял закреплённый на нём пояс с ножнами и кинжалом.

– Ты возьмёшь это,– сказал пангосса, протягивая пояс Денизьям.

Девушка пугливо спрятала руки за спину.

– Здесь повсюду царские отряды. Как ты собираешься себя защищать?– нахмурившись, спросил ящер и, бросив к её ногам оружие, добавил,– Надень, и не забудь достать его, когда будет нужно.

Осмотревшись, пангосса указал пальцем на второго воина и произнёс:

– Клинок этого возьмёт недоросток.

– Моё имя Горен,– недовольно пробурчал вурмек, направившись к мертвому воину.

– А моё- Багара́с,– бросил ему в ответ ящер и пошёл в сторону лежащего на снегу Руса.

Он склонился над телом воина, чтобы забрать и его оружие, но смахнув с него снег, вдруг остановился. Заветренные руки Руса, казалось, ещё крепче сжимали эфес меча. Пангосса выпрямился. Вспомнив что-то, он коснулся ножен на своём поясе. А через мгновение, так и не взяв у мертвеца оружия, ящер отвернулся и быстро зашагал к девушке и вурмеку.

Жестом призвав друзей следовать за ним, Багарас обошел повозку и остановился у сломанных деревянных жердей лошадиной упряжи. Коней, распряженных Русом, не было. На их месте стояли двое других, более высоких и поросших густой вьющейся шерстью. Увидев их, вурмек замер. Когда то, ещё в Симэре, езде верхом его обучили Кентур и Горуяз. Близнецы угнали низкорослую пони из цирка сорианцев и весь вечер потешались над тем, как она, семеня копытами, катала на себе сотрясающегося в седле вурмека. Хотя в тот день Горен не раз был сброшен лошадью и крепко измял себе бока, занятие это ему понравилось. Но пони-животное мелкое, а то, которое вурмеку надо было оседлать, превосходило его по высоте, по крайней мере, в три раза. Рядом с этими лошадьми Горен был очень мал. Падение могло обернуться для него гораздо большей бедой, чем пара мелких синяков. И вурмек решил отказаться от поездки верхом, пообещав, что будет идти быстро и непременно поспеет за остальными.

Багарас не послушал юношу. Он подхватил его с земли и живо посадил в седло.

– Будешь править рядом со мной,– коротко сказал он, подав Горену вожжи, и тут же усадил за его спиной Денизьям.

Ящер обошел лошадь вокруг, затянул крепче все ремни упряжи, осмотрел подпругу, а после, ласково погладив животное по голове, что-то негромко произнёс. Лошадь фыркнула и медленно пошла вперёд. Ощутив под собой движение, вурмек испуганно сжал вожжи в руках, с волнением обернувшись на Багараса. Но пангосса уже был в седле. Через мгновение наездники поравнялись, и их лошади пошли рядом, неторопливо ступая в глубоком снегу. Присутствие ящера придало вурмеку некоторой уверенности. Немного успокоившись, он стал вспоминать уроки близнецов и править лошадью. Однако она будто не чувствовала на себе наездника. Попытки Горена говорить с ней так же были оставлены упрямицей без должного внимания. Животное не слушалась ни его руки, ни голоса. Несколько раз пангосса сам брал вожжи и показывал вурмеку как ими владеть, но, как только, управление снова переходило к юноше, животное шло своей дорогой. Наконец, это надоело ящеру. Он понял, что все старания бесполезны и решил вести лошадь сам, держа вожжи одной рукой.


Близилось утро. Рассветный час усмирил метель и она, становясь всё тише, улеглась к полному восходу солнца. Снег всё ещё шёл, но ветер стих, и вокруг воцарилась полная тишина. В небе, затянутом облачным полотном, проблескивали желтые пятна света. Это лучи утреннего солнца пытались пробиться сквозь пасмурный плен, стремясь достигнуть промёрзшей земли. Проникая между расступившимися на мгновение облаками, они касались её и, едва задержавшись, снова исчезали в серой небесной пелене. Свечение лучей было недолгим, но за эти короткие секунды, играя с падающим снегом, оно успевало отразиться в каждой его крупице. А он, переливаясь в ответ всеми своими гранями, превращал солнечный свет в искрящиеся серебряным блеском ленты. Одна за другой они загорались и гасли, освещая собой пустынную, укрытую снегами, долину.

Лошади ящера и освобождённых им девушки и вурмека продолжали идти по заснеженному бездорожью всё так же размеренно, не сбавляя шага. Денизьям и Горен спали. Доверившись Багарасу, они уснули перед рассветом, когда метель смолкла. Пангосса по- прежнему правил их лошадью. Не на миг не сомкнув глаз, он неустанно глядел вперёд, время от времени закуривая свою длинную трубку, и мычал под нос что-то мелодичное и непринуждённое. Иногда он останавливал лошадей, с подозрительностью всматривался вдаль, оглядывался по сторонам и прислушивался. Но долина хранила покой, лишь изредка нарушаемый голосами птиц и хрустом ветвей замёрзших кустарников. Тогда, ящер вновь велел лошадям идти, и они покорно продолжали своё неторопливое шествие. Солнце поднималось выше. Набирая силу, его свет становился ярче и всё чаще прорывал лучами серую ткань облаков.

Один из них, скользнул по лицу Денизьям и разбудил её. Девушка лениво открыла глаза и, потянувшись, огляделась вокруг.

– Кажется, у этой пустоши нет ни границ, ни края,– сказала она задумчиво и, заметив на себе взгляд ящера, спросила,– Куда мы едем?

Багарас качнул головой вперёд.

– В Деревянный Город,– ответил он, указывая пальцем на пустующую линию горизонта.

Денизьям приложила ладонь к бровям, прищурилась и посмотрела вдаль, но не увидела там ничего, кроме белой кромки долины. С удивлением она взглянула на ящера, а затем недоверчиво ухмыльнулась и сказала:

– Впереди нет никакого города.

– Он там,– спокойно ответил пангосса, пыхнув густым клубом дыма из трубки.

Денизьям ещё раз посмотрела вперёд, но, как и прежде города на горизонте видно не было. Лицо девушки скривилось от недовольства. Колко осмотрев Багараса, она заметила маску волка, выглядывающую из-под переброшенных через спину его лошади вещевых мешков.

– Зачем это тебе?– спросила она.

Быстрым движением руки, пангосса задвинул волчью морду за мешок и нехотя ответил:

– Это талисман.

– И всё?– ухмыльнулась Денизьям.

Багарас коротко взглянул на девушку, но, словно не услышав вопроса, ничего ей не ответил. Он вытряхнул содержимое трубки на снег и, заправив её щепотью табака, снова закурил. Сжатый морозным воздухом, густой табачный дым мутным облачком окутал ящера. Жадно втянув его ноздрями, пангосса довольно улыбнулся сам себе. Краем глаза Багарас видел наблюдающую за ним девушку, и её интерес приятно льстил ему.

– Можно мне попробовать?– вдруг спросила Денизьям.

Ожидая этого вопроса, пангосса ничуть не удивился. Крепко затянувшись, он передал девушке трубку. Денизьям, стремясь не показать своего неумения, не стала долго примеряться и, обхватив губами кончик мундштука, глубоко вдохнула. В тот же миг на её глаза набежали слезы. Едкий дым сковал дыхание девушки. Испуганно посмотрев на ящера, она разразилась сиплым удушливым кашлем. Как выброшенная на берег рыба, Денизьям с жадностью глотала воздух, таращила глаза и чудно раздувала щеки. Она выглядела напуганной, но, вместе с тем, гримасы её были так забавны, что пангосса не удержался и, с хрипом выпустив изо рта клуб дыма, в голос захохотал. Этот шум не мог не разбудить спящего Горена. Потирая глаза, вурмек смотрел то на ящера, то на девушку и не мог понять происходящего.

– Верни обратно,– с трудом сдерживая смех, сказал Багарас и выхватил из рук девушки курительную трубку.

Вурмек удивлённо проводил его жест глазами.

– Что здесь произошло?– спросил он Денизьям, протягивая ей бутыль с водой.

– Воздух в здешних краях такой свежий, что девчонке стало трудно дышать,– негромко произнёс ящер через зажатую в зубах трубку.

Метнув в сторону пангосса жалящий взгляд, Денизьям сказала:

– Этот добрый господин говорит, что мы на подходе к городу, что стоит там, впереди. Вот только я не могу разглядеть, чем укреплены его стены, камнем или деревом.

Горен, прищурившись, посмотрел вдаль. Линия горизонта, освещенная струящимися из облаков лучами солнца, была пуста.

– Видишь её?– спросил Багарас вурмека, указывая пальцем перед собой,– Ту мерцающую точку вдалеке? Это одна из семи вершин скалы Ваду́рия. За ней Сте́наттен- город, который может дать вам убежище.

Так и не разглядев ничего впереди, Горен удивлённо посмотрел на ящера.

– Или отказать в нём,– добавил пангосса.

Произнесённые ящером слова должны были взволновать Денизьям и Горена, но друзья отнеслись к ним равнодушно. Стыд, смятение, обида, страх- все эти чувства, так внезапно вторгшиеся в их души в Гноле, стремительно сменяя друг друга и путая привычное понимание действительности, исчезнув, оставили после себя некую пустоту, которая позволяла вурмеку и девушке чувствовать отстранённую холодность к происходящему с ними.

Как и Денизьям, Горен не увидел впереди города, о котором говорил пангосса, и спорить о его существовании не стал. Вместо этого, он попытался вернуться мыслями к пережитому за последние дни. Как это ни было странно, воспоминания не отозвались в нём ни одним из чувств. На душе вурмека было легко и спокойно. Это удивило и в тоже время восхитило его. Юноше вспомнилась книга Онёбуса и слова, которых в Вурмекском Лесу, перечитывая снова и снова, он так и не смог понять, но, которые теперь звучали в мыслях Горена как его собственные. «Главным открытием в этом долгом и, несомненно, очень значимом путешествии стал я сам. Я узнал себя другого, того, который многие годы был скован цепями из навязанных ему когда-то лживых истин и рождённых ими нерешительности, боязни, беспомощности и ещё множества ощущений и предубеждений. Происходящие одно за другим события высвобождали меня настоящего. Особенно ярко я ощущал эту свободу в те моменты, когда свершающееся было столь стремительным, что полагаться на размышления было невозможно. Просто невероятно, как смело и легко меняется сознание, если позволить ему не подчиняться чувствам. Ты становишься сильным и духом и телом. Всё, что может заставить сомневаться уже не имеет над тобой власти. Тогда ты по-настоящему свободен, созвучен с миром и всё сотворяемое тобою верно». Рассуждения старика с удивительной точностью отражали происходящее внутри Горена, но мысль его по-прежнему казалась вурмеку слишком сложной, чтобы с уверенностью сказать о том, что смысл её он понял полностью. Что-то личное, незримой нитью вшитое Онёбусом в каждую строку его книги оставалось для юноши тайной и этим ещё больше подкрепляло его интерес к сокрытому в ней.

Испытывала ли Денизьям в тот момент нечто подобное, или же мысли девушки занимало совсем иное, но она как и Горен казалась отрешённой, витающей где-то далеко от снежной долины. Денизьям смотрела вдаль, и взгляд её был пустым и неподвижным, не касающимся ничего реально осязаемого.

Из троих путников только пангосса был обращен к действительности. В отличие от девушки и вурмека он был сосредоточен и выглядел даже более настороженным, чем прежде. Ящер изредка посматривал на своих вдумчивых спутников, но не прерывал их размышлений, а больше прислушивался к окружающим звукам и осматривался вокруг.

Вскоре Багарас велел лошадям идти медленнее, а ещё через несколько минут остановил их.

– В Стенаттене не принято ездить верхом,– сказал он, спешившись.

Ящер помог спуститься друзьям на землю и, сняв со спин лошадей вещевые мешки, произнёс:

– Это понесём мы. Животные должны быть свободны от любой поклажи.

Отдав Горену и Денизьям их мешки, пангосса перекинул через плечо свой собственный, выпустил из рук вожжи и зашагал вперёд. Несмотря на дарованную свободу, лошади не оставили хозяина, а послушно последовали за ним, держась позади. Обогнав их, вурмек и девушка встали около ящера и, стараясь не отставать от него, пошли рядом.

C каждым шагом путников линия горизонта менялась, как по волшебству. Её прозрачная пустота обретала объём, медленно вырисовывая в кажущемся незаполненным пространстве угловатые очертания скал. Укрытые снегом стены Вадурии, извиваясь остроконечной ломаной линией, издали едва читаемой взором, простирались в обе стороны, где их границы внезапно исчезали, поглощённые белой пеленой долинных снегов. Горену вспомнились горы тарудов и осколок Мунаи на Волчьих Берегах. Бесконечно высокие, сложенные из черных каменных глыб северные горы, увиденные вурмеком в начале путешествия, поразили его своей мощью. Тогда, восхищаясь их величием, он вспоминал маленькую скалу, что укрыла его от волков, и посмеивался над её крохотностью. Однако, как и всё в землях севера, горы были холодны и лишены некоего уюта. Их сила и красота пугали, но не трогали. Вадурия же, напротив, казалась живой и вызывала в вурмеке необъяснимое ощущение, близкое к чувству защищенности. Как и горы тарудов, эта скала была покрыта снегом, но в отличие от них источала неосязаемое тепло, то которое чувствуешь душой, находясь рядом с дорогим твоему сердцу местом. Глядя на неё, Горену хотелось остановиться и отдышаться, как это бывает, когда спешишь к родному дому и, увидев его издали, замедляешь шаг, будто уже стоишь на его пороге. Желая поделиться испытанным, вурмек посмотрел на Денизьям, потом на ящера, но, не увидев в их лицах ничего кроме отрешенных мыслей, не отважился заговорить.

Скала становилась всё ближе к путникам и, теперь Горен и Денизьям поняли, почему не разглядели её раньше. Стены Вадурии были почти прозрачными. Собранная из тысяч стекловидных кристаллов, местами мутных с бледно-голубым свечением, скала сливалась с окружающим её пространством.

– Эти морозы спасли народ Стенаттена от воинов,– нарушив молчание, с улыбкой произнёс пангосса,– В пору снежных бурь, незнающий этих мест или не решится идти через долину, или будет ползти по её земле на животе и не увидит Вадурии.

Хрипло рассмеявшись, Багарас вновь достал свою трубку, наполнил её табаком и закурил.

– За прошедший месяц это первый день, в котором нет метели,– снова заговорил он и, выпустив из носа дым, тихо прибавил,– Даже странно…

– Там кто-то есть,– перебила его девушка, указав перед собой рукой.

На одном из выступов скалы неподвижно стоял человек.

– Значит, Намва́на дошёл,– тихо произнёс пангосса и едва заметно улыбнулся.

Девушка вопросительно посмотрела на Горена, а затем перевела взгляд на ящера и сказала:

– О чём ты?

– Нас ждут,– ответил Багарас.

Больше пангосса ничего не сказал, поправил висящий на плече мешок и прибавил шагу. Горен и Денизьям поспешили за ним.

Замеченный девушкой наблюдатель оказался не один. Ещё несколько человек стояли на разной высоте скальных выступов, следя за путниками. На расстоянии двух десятков метров от Вадурии, Багарас вдруг остановился и велел девушке и вурмеку стать рядом и молчать, когда к ним подойдут для разговора. Пангосса поднял вверх руку. Наблюдатели, стоящие всё это время без движения, начали стремительно спускаться вниз. Перескакивая с одного камня на другой, они двигались так уверенно и быстро, словно нисколько не опасались оступиться и сорваться вниз. Ни один такой прыжок не обошёлся бы без падения для любого из троих путников, но люди на скале совершали их с лёгкостью, сопровождая своё движение брызгами из сбитого снега и звонким цокотом.

Наблюдатели спустились на землю и направились к путникам. Их было пятеро: высокие, светловолосые, одетые в вязаные, землистых оттенков жакеты и брюки, укороченные до колен. Сенного цвета завитки кудрей на их головах скрывали в своей густоте удлинённые, причудливой формы уши. А их ноги, схожие своим строением с овечьими, не имели стоп и завершались копытами. Бесспорно, эти создания не были людьми. Но и животными назвать их было никак нельзя. Каждый имел человеческое лицо, торс, стоял и ходил на двух ногах. Это были иные существа, однако, как и многие другие разумные создания, населявшие Землю того времени, они были подобны людям.

Багарас поприветствовал пришедших кивком головы, после чего, снял с плеч мешок и отдал его в руки самого рослого из них. Осмотрев содержимое мешка, охранник вернул его обратно ящеру, а затем проделал то же самое с мешками вурмека и девушки.

– Намвана в городе?– спросил пангосса, когда пришедшие, встав позади путников, велели им следовать к скале.

– Да, он прибыл вчера ночью,– ответил ему рослый,– Со́ни оставила его в своём доме; его и двух лошадей, которых он привёл. Одна из них ранена и близка к смерти.

Ящер вдумчиво посмотрел перед собой.

– Намвана её вылечит,– произнёс он так тихо, что никто из присутствующих рядом не услышал его.

Подойдя к Вадурии, наблюдатели оставили путников у её подножия, а сами резво поднялись по прозрачным камням вверх и исчезли, скрывшись за заснеженной вершиной скалы. Не успели Денизьям и Горен удивиться их внезапному уходу, как каменная стена издала скрип и, осыпаясь снегом, пришла в движение. Она отворилась подобно двери, открывая перед путниками широкий коридор меж своих прозрачно голубых камней, а после, позволив им войти внутрь, снова закрылась. Пути назад не было, но впереди, в конце холодного скалистого коридора, ярко сияло пятно света- вход в город, что согласился стать прибежищем для чужаков. Мысли о возможности найти защиту в каменных стенах Стенаттена укрепляли решимость Денизьям и Горена идти дальше, а пангосса и вовсе выглядел так, будто бы ждал этого момента с нетерпением. Перекинув мешок через плечо, он зашагал вперёд, не оглядываясь на девушку и вурмека.

– Нири́нн уже знает о вашем прибытии. Вы можете посетить её завтра, к часу обеденной трапезы,– сказал один из охранников, встретив вышедших из коридора, и снова оставил их одних, поднявшись вверх по скалистым камням.

Холодная и безлюдная долина осталась за стенами Вадурии. Перед путниками стоял Стенаттен- Деревянный Город, окруженный многовершинной голубой скалой. Пангосса не лгал и не шутил, когда назвал его деревянным. Все дома в Стенаттене действительно были сделаны из дерева. И это были не просто постройки, похожие одна на другую, каких много. Каждый дом города являлся результатом кропотливого труда и высокого умения мастеров. Любое окно, дверь и даже крыши, здесь, украшали резные узоры и цветная роспись. Изображения трав птиц и цветов, нанесённые чьей-то искусной рукой, красовались на калитках и низких деревянных заборах ухоженных двориков. Укрытые белыми шапками снега треугольные крыши домов непременно имели ветреники, каждый из которых был не похож на другие и изображал собою самые разные предметы. Здесь были и кухонный чайник, и садовые грабли, ножницы, метла и даже хлебная булка. Входные двери домов также имели свою обязательную особенность- кованые дверные молотки, крупные и тяжелые, изготовленные в виде насекомых, ящериц, птиц, лягушек и прочей живности. Всё во внешнем убранстве этих домиков и дворов, говорило о том, что хозяева их являлись созданиями, чрезвычайно ценящими порядок и чистоту. Эта любовь к безукоризненности просматривалась в тщательно выметенных ступенях, в посверкивающих стёклах окон и висящих за ними белоснежных занавесях, в садовых тропинках, расчищенных от снега, и каждой мелочи, что украшала местные дворы. Стенаттен вызывал в душе чувство чего-то очень уютного и родного, как если бы он был домом бабушки, где всякая вещица близка сердцу и пропитана почти ощутимым теплом.

Очарование деревянного города было так велико, что ни Денизьям, ни Горен не могли ему сопротивляться. Не скрывая своего восторга, они глазели по сторонам и в голос обсуждали окружающую их красоту. Ящера же Стенаттен нисколько не удивил. По всему было видно, что ему город был хорошо знаком. С насмешкой посматривая на своих спутников, Багарас уверенно шагал по узкой, прибитой снегом дорожке между дворами, и то и дело приветственно взмахивал рукой, увидев кого-нибудь из горожан. Каждый встреченный местный житель вежливо отвечал ему, но не спешил уходить, а обязательно провожал путников долгим изучающим взглядом.

Утро было морозным, снег всё также сыпал, а местная ребятня беззаботно кружила между дворов, не замечая холода. В этот час, позавтракав и покончив с домашнимизаботами, дети спешили на улицу и, собираясь шумной гурьбой, шли к городской игровой площадке. Там их уже ждали качели, горки, маленькие детские домики с резными скамейками, деревянные фигуры животных и стоящий посреди всего этого, словно собранный из сотен глазированных расписных пряников сказочный замок. Увидев его, Горен не мог отвести глаз. Заснеженные башни замка, точно покрытые воздушным кремом, были так похожи на любимые вурмеком праздничные сладости, что во рту у него появился их, казалось бы, уже забытый, всегда несколько земляничный вкус. Юноша задумался. Отвлеченный воспоминаниями, он не заметил людей у калитки рядом стоящего дома и с ходу столкнулся с одним из них.

– Смотри под ноги,– хрипло буркнул вурмеку пангосса, помогая встать мальчугану, свалившемуся от столкновения.

Горен поправил шапку и поднял глаза. Над ним стоял крепкий мужчина средних лет и недовольно его осматривал.

– Парень первый раз в Стенаттене, – протягивая руку человеку, с улыбкой сказал ящер.

Не ответив, мужчина пожал её, снова бросил на вурмека едкий взгляд и, взяв мальчугана за руку, пошёл в направлении игровой площадки. Горен виновато пожал плечами, но не стал ничего объяснять. Случай с мальчишкой показался ему совсем незначительным. Он хотел поскорее оказаться рядом с пряничным замком, а потому пошёл быстрее и, даже, обогнал вышагивающего впереди ящера.

Площадка уже была наполнена ребятнёй и их шумными голосами. Дети копошились в снегу, раскачивали друг друга на качелях и просто шалили. Те, что успели прийти первыми, заняли игрушечные дома, а самые смелые, забравшись на верхний этаж замка, скатывались с длинной крутой горки. На входе в площадку, за распахнутыми внутрь воротами, стояли несколько мальчишек. С нетерпением ожидая новых посетителей, они встречали их градом из снежков и только после этого позволяли пришедшим войти. Горен так торопился увидеть замок, что не заметил подкарауливающих его сорванцов и смело шагнул в открытые ворота. В тот же миг, запущенный одним из мальчишек снежок, угодил вурмеку прямо в лоб, сбив с него шапку. Стрелок торжествующе завизжал и бросил в юношу ещё один снежный комок, а следом за ним и остальные мальчишки обрушили на Горена припасенные ими боевые снаряды. В первую секунду вурмек оторопел от неожиданности, а когда понял, что происходит, весело захохотал и попытался дать озорникам отпор. Но, бой оказался недолгим. Юноша был быстро повержен. Мальчишки взяли его в кольцо и принялись кружить вокруг, что-то шутливо напевая. Они визжали и смеялись, и вурмек потешался над собой вместе с ними.

Между тем, следом за Гореном на площадку приходили всё новые дети, и шалуны быстро покинули побеждённого, оставив его лежать на снегу.

– Вот же негодники,– с улыбкой сказал вурмек сам себе, поднимаясь и попутно отряхивая одежду от снега.

Вблизи него уже начался новый бой, и юноша, избегая вновь попасть под снежный обстрел, поспешил отойти в сторону. Отряхнувшись, он вспомнил о сбитой с него шапке и осмотрелся. Она лежала в нескольких метрах от вурмека, в окружении настороженно перешептывающейся ребятни. Дети с любопытством поглядывали на неё, но явно чего-то опасаясь, держались в некотором отдалении. Горен подошёл ближе и поднял шапку. Под удивлённые взоры ребятни, он надел её на голову, и по толпе тут же пробежал возглас возмущения. Недовольство окружающих было непонятно вурмеку.

– Ведь это моя шапка,– недоумевая, произнёс он.

Малышам не нужны были оправдания Горена. Брезгливо оглядев юношу, они удалились.

– Не ладится у тебя с детьми,– произнёс за его спиной голос Багараса.

– Я не сделал им ничего дурного,– отходя от ворот площадки, пробурчал вурмек в ответ.

Он бросил на замок раздосадованный взгляд и, догнав Денизьям, пошёл с ней рядом.

Петляющая снежная дорожка продолжала вести путников между дворов горожан. Она, то разветвлялась, предлагая идущим несколько направлений, то снова сходилась в одну, извиваясь в кажущемся бесконечным лабиринте из сотен деревянных домиков. Расписанные разным узором и отличающиеся в довольно приметных мелочах жилища горожан, всё же, были очень схожими, и Денизьям стала думать, что пангосса водит её и Горена кругами по одной и той же улице. Чтобы развеять сомнения, девушка стала запомнить фигуры ветреников на крышах, вновь и вновь проговаривала в мыслях их чередующуюся последовательность, но запутывалась и начинала всё с начала. Она была уже почти уверена в своих подозрениях и готова высказать всё Багарасу, но дорожка неожиданно оборвалась перед домом, стоящим в плотном насаждении деревьев. Едва виднеясь за их раскидистыми ветвями, он был будто нарочно спрятан от любопытных глаз своим нелюдимым хозяином. Вокруг него не было ни забора, ни изгороди, а только высокие, укрытые пушистыми снежными одеждами деревья. И, возможно, если бы дорожка не кончилась именно здесь, то Горен и Денизьям так и прошли бы мимо, не заметив этого дома. Однако было и другое обстоятельство, которое всё равно, заставило бы друзей обратить на него внимание. Вокруг шпиля деревянной башенки, что возвышалась над деревьями, парили птицы. Будто привязанные к нему невидимыми нитями, они не улетали, а описывали круг за кругом и то спускались, то вновь взмывали вверх.

Повелев зазевавшимся девушке и вурмеку не отставать, пангосса зашагал по запорошенной снегом каменной тропе к дому. Оказавшись перед дверью, он сбил с сапог снег и громко постучал. В доме послышался металлический звон, а следом за ним недовольно ворчащий женский голос.

– И, чтобы духу твоего здесь не было!– визгливо крикнул он.

Дверь распахнулась. На улицу с надрывным мяуканьем выбежал толстый черно-белый кот, проскочил мимо Горена и девушки и, скользнув вдоль стены дома, скрылся за углом.

– Больше не получит ни молока, ни сыра, разбойник,– вытирая о передник руки, сказала появившаяся на пороге женщина.

Она крепко обняла ящера и, поцеловав его в лоб, ласково произнесла:

– Здравствуй, мой дорогой. Я так рада, что ты снова здесь! Проходи.

Отойдя в сторону, хозяйка открыла дверь шире.

– Обязательно, Сони, – ответил пангосса,– Мне нужно увидеть Намвану. Он здесь?

– Намвана на голубятне. Никак не могу заставить его пойти в дом,– сказала женщина, набрасывая на плечи большой пуховый платок.

Ящер погладил её по руке:

– Схожу к нему и сразу вернусь.

Мельком осмотрев вурмека и девушку, Сони вышла за дверь и, закрыв её, сказала:

– Я провожу тебя.

Звонко цокая копытами по каменной тропе между деревьями, женщина повела путников к высокой деревянной постройке, стоящей недалеко от её дома. Это чудное строение не было похоже ни на амбар, ни на сарай, ни на один из тех домов, что стояли в городе. Оно больше напоминало вытянутый в высоту, узкий по ширине, трёхъярусный терем. Окна в нём были крохотными, расположенными не как обычно, а ближе к потолку, и чем выше был ярус терема, тем больше окошек он имел в своих стенах. Крышу постройки завершала та самая башенка, которую Денизьям и Горен увидели за деревьями. Птицы всё так же кружили вокруг шпиля, изредка спускаясь к небольшим округлым отверстиям под её конической крышей.

Сони подошла к двери, открыла её и, подобрав юбки, шагнула через порог. Пангосса вошёл вторым, а следом за ним вурмек и девушка. В центре комнаты, освещённой тусклым светом одинокой лампы, на соломенном подстиле лежала лошадь. Над ней, спиной к вошедшим, согнувшись, сидело обнаженное по пояс, огромное человекоподобное существо. Рядом с ним стояли деревянное корытце, наполовину наполненное тёмной жидкостью, тарелка с перепачканными кровью тряпками и корзина со швейными принадлежностями и длинными лоскутами ткани. Дверь за спиной девушки хлопнула. В туже секунду, шумно поднявшись с резных реек и лестниц, пересекающих свод голубятни, вверх взмыли десятки птиц. Существо обернулось.

Окажись в тот миг Денизьям впереди, и ящеру с вурмеком неминуемо пришлось бы приводить её в чувство. Создание в центре комнаты было столь пугающего вида, какой не имел ни один из ужасных монстров, описанных когда- либо в корабельных сказках амако, вурмекских страшных историях, и какой не являлся Горену и Денизьям даже в их самых жутких ночных кошмарах. Его кожа была тёмной, цвета скорлупы лесного ореха, плечи и верхнюю часть спины покрывала густая почти черная шерсть. Лицо существа, больше схожее с мордой зверя, было вытянуто к низу, а несколько отставленная вперёд мощная челюсть напоминала собой медвежью. Нос его был почти плоским с точно раздавленным, сердцевидным кончиком. Он спускался от косматых, сросшихся между собой бровей к грузным широким губам, из под которых торчали длинные, подобные кабаньим клыки. Взяв своё начало в верхней точке лба, между двух коротких, заострённых рогов, через всё лицо этого существа, тянулся уродливый шрам. Извиваясь и криво стягивая все черты между собой, он достигал шеи, где его конец терялся в сплетении вздутых под кожей вен. Облик создания был страшным и отталкивающим, но его взгляд, тяжелый, окрашенный янтарной желтизной глаз, был ещё ужаснее.

Существо осмотрело вошедших и поднялось. Когда оно выпрямилось во весь рост, вурмек, стоящий за Багарасом, испуганно попятился назад. Несомненно, этот монстр был мужчиной и не просто высоким и физически сильным. Мускулистый пангосса едва ли был вполовину также крепко сложен, как это создание.

– Ара́с,– направившись к ящеру, гаркнул грохочущим голосом монстр.

Улыбаясь, пангосса выступил к нему навстречу и, подойдя ближе, крепко обнял.

– Я верил, что ты дойдёшь невредимым, Намвана,– сказал он.

– Вчера никто не хотел меня убивать,– спокойно ответил ящеру монстр, снова склоняясь над лошадью.

Сони тихо подошла к Багарасу, положила ему руку на плечо и прошептала:

– Он нёс её на руках всю дорогу, но боюсь, это было напрасно. Бедняжке не выжить после таких ран.

– Будет по-другому,– вдруг произнёс Намвана,– Я много сделал. Будет по-другому.

Багарас и Сони переглянулись, а монстр достал из корзины лоскут ткани и, смочив его в жидкости из корыта, бережно приложил к залитому кровью животу лошади. Вздрогнув всем телом, животное издало протяжный утробный стон, а затем обмякло, вздыхая сипло и коротко. Намвана вновь поднялся.

– Сколько ещё ты будешь здесь?– спросил его пангосса.

Монстр обтёр об себя руки и зашагал к двери.

– Пойду в дом,– сказал он, посмотрев на Денизьям и Горена, вжавшихся в стену.

По лицу Сони скользнула улыбка. Женщина довольно похлопала Багараса по плечу и, подхватив юбки, поспешила за Намваной.

– Хвала солнцу!– шепнула она ящеру, идущему следом, и проскользнула в дверь.

Вурмек и девушка вышли последними. Пытаясь унять свои страхи, они не торопились догонять ящера и медленно шли позади него, собирая в себе силы для новой встречи с человекоподобным монстром. Пропустив вперёд себя Багараса, Сони осталась у открытой двери ждать отставших. Она с улыбкой встретила и предложила пройти в дом Денизьям, но когда к ней приблизился вурмек, женщина остановила его.

– Мы- фархо́ри, дитя,– ласково заговорила она, наклонившись к Горену,– Наш род берёт своё начало с древних времён. Я не смогу точно сказать, как мы были созданы, но в наших жилах течет и овечья кровь. В Стенаттене нельзя носить шкуры убитых животных, а тем более овец.

Сони выжидающе посмотрела на вурмека, но он не до конца понял её слова, и не знал, что должен сделать.

– Позволь, мы оставим это снаружи,– аккуратно снимая с юноши шапку, сказала Сони,– Я уберу её, а потом мы вместе найдём для тебя что-нибудь взамен.

Теперь Горен всё понял. Он виновато посмотрел в глаза женщины и вошёл в дом.

Закрыв за вурмеком дверь, хозяйка оставила его у входа снимать кафтан и сапоги, а сама поспешила на кухню. Денизьям, Намвана и Багарас уже сидели в гостиной у горящего камина в высоких застеленных вышитыми накидками креслах. Пангосса рассказывал монстру о пройденной дороге и выглядел гораздо более приветливым, чем до встречи с ним. Намвана тоже посветлел лицом, но больше молчал и слушал. Одна только девушка сидела растерянная, испуганно вжавшись в кресло. Увидев в дверях Горена, она почти умоляюще взглянула на него и вурмек, скинув сапоги, скорее поспешил присоединиться к ней. Рядом с ним девушка спокойнее переносила присутствие жуткого монстра. Стараясь не смотреть сторону Намваны, она разглядывала убранство дома и обсуждала с Гореном его совершенно незначительные для них обоих особенности. Вурмек с радостью участвовал в этом бессмысленном занятии, поскольку и сам был рад отвлечь себя от мысли, что сидит в двух шагах от громадного чудовища. Но беседа друзей не продлилась долго. По дому поплыли притягательные запахи еды, и скоро Сони забрала Денизьям с собой на кухню, чтобы та помогла ей с приготовлениями к обеду. Прошло ещё совсем немного времени до того ожидаемого момента, когда перед сидящими у камина, на небольшом низком столе появились глиняный горшок с капустным супом, яичный рулет и запеченные грибы с кедровыми орехами. Всё поданное оказалось так хорошо и так к месту, что проголодавшиеся Денизьям и Горен с охотой поедая обед, совсем не слушали размеренного разговора Сони, ящера и монстра.

Хозяйка дома оказалась хорошо осведомлена о событиях за пределами Стенаттена. Она говорила о том, что Жоскур отзывает своих воинов из местных земель, готовясь к встрече с восставшей против неё армией Каврия и что, тому в подтверждение, стражники Вадурии не раз видели как группы воинов царицы шли в направлении близлежащего Бельхута. Обсуждение грядущей битвы было чрезвычайно важным, но голод оказался сильнее разума, и Горен, услышав тревожную новость, предпочел оставить размышления о ней на потом.

За одним утолённым желанием пришло другое. Почти два дня не знавшие спокойного сна Денизьям и вурмек валились с ног. Они уже не могли скрывать своей тяжелой усталости, почти засыпая над тарелками. Заметив это, Сони предложила друзьям отдохнуть в одной из комнат второго этажа, а когда проводила их, то вернулась обратно и продолжила начатый разговор. Оставшиеся за столом говорили о разном: о неравных силах в этой жестокой войне; о том, что правительница Стенаттена Ниринн против вступления города в противостояние; о Каврии и Жоскур, и о многом другом, что не было затронуто войной и переделом земной власти. Когда же съестного больше не осталось, и присутствующим уже нечего было добавить к сказанному, Сони и Намвана оставили ящера отдыхать, а сами снова отправились на голубятню.

Придвинув кресло к камину, пангосса скинул сапоги, вытянул ноги ближе к тёплой каминной решетке и спустя несколько минут уснул.

Тропа решимости.

Близился вечер. Для Стенаттена, с давних лет живущего по установленному распорядку, это было время, когда любая работа должна быть завершена или отложена до следующего дня. В этот час фархори оставляли свои заботы и обязанности, и собирались в семейном кругу для вечернего чаепития. Даже дети, забросив игры, спешили в свои дома, где их уже ждали сладости и сдобная выпечка. Соблюдение этой приятной традиции было важнейшим условием для поддержания так старательно оберегаемой жителями города слаженной и спокойной жизни. Издавна, фархори строили свой день по движению солнца. Они вставали на рассвете, обедали, когда солнце было в высшей точке неба, и отходили ко сну с появлением луны. Со временем это правило так укоренилось в жизни фархори, что природные часы их организмов стали совершенно точно следовать солнечным. Едва светило касалось самой нижней из вершин Вадурии, горожане торопились к своим домам, различая его положение даже в облачную погоду. Они чувствовали ритмы солнца так же, как свои собственные, и эта особенность фархори могла показаться странной и ненужной, если бы не то обстоятельство, что именно она и была основой их безупречно выверенной и счастливой жизни.

Стенаттен опустел. Вместо деловито снующих горожан, его узкие улочки заполнил уютный запах пирогов и травяного чая. Невидимым дымком он струился из приоткрытых форточек домиков, проникал в каждый закоулок деревянного города и, окутывая собою всё вокруг, повисал в морозном воздухе. Солнце по-зимнему торопливо садилось за горизонт. С каждой минутой в Стенаттене становилось всё темнее и скоро, сменив дневное светило, его озарили сияние ночных фонарей и свет ламп, зажженных в домах фархори.

Когда Горен проснулся, время вечернего чаепития прошло. Пока он сонно потягивался в кровати и решал вставать ему или нет, Сони в гостиной уже собирала чайные принадлежности на поднос. Денизьям была рядом с хозяйкой и помогала ей. Чтобы выспаться, девушке хватило двух часов, а потом она спустилась вниз, успев как раз к началу чаепития. Вместе с Сони и Денизьям в гостиной был и пангосса. Он стоял у камина и, задумчиво глядя на пламя, потягивал свою курительную трубку.

Выбравшись из-под одеяла, Горен ещё раз потянулся и вышел за дверь комнаты.

– Почему ты спас нас?– вдруг раздался голос Денизьям.

На полушаге к лестнице вурмек остановился и посмотрел вниз.

– Ты ведь совсем нас не знаешь,– подходя к камину, сказала девушка.

Багарас вытряхнул содержимое трубки в огонь и, оправив подол кафтана, сел в кресло.

– Я часто бываю в других землях и городах,– выдержав паузу, заговорил он,– Повсюду говорят о двух чужеземцах, блуждающих по миру с воззванием к войне против земной царицы. Я так же видел дела её рук. Спасти вас было правильнее, чем позволить Жоскур заткнуть ваши рты. О большем я не думал.

Ухмыльнувшись, Денизьям спросила:

– А в кабаке? Почему ты помог нам?

– Я не помогал вам. Тага мой давний враг. Это был лишь повод, чтобы ещё раз помять его кости,– ответил ящер и выжидающе посмотрел на девушку,– Ты хочешь узнать что-то ещё?– прищурив глаза, спросил он.

– Неловко об этом говорить,– тягуче произнесла Денизьям, провожая взглядом идущую на кухню Сони,– Но твой друг, Намвана… Кто он такой?

Сдвинув брови, ящер отвёл глаза в сторону и коротко ответил:

– Такой же, как и все мы.

– Я боюсь его,– тихо произнесла девушка.

Багарас вытянул ноги и, скрестив на груди руки, спросил:

– А чего ты испугалась? Его размера? Его лица? Или его голоса? Хм… Я знаю многих, кто обладает милейшими чертами и щебечет будто птица, но каждый из них намного страшней и опасней Намваны.

Денизьям молчала.

– Я встретил Намвану много лет назад,– спустя минуту, снова заговорил пангосса,-Тогда я был ещё юнцом, вроде твоего дружка- коротышки, шнырял по местным городам в поисках работы и развлечений. И, как водится у всех молодых, совал нос, куда не следовало.

Вурмек пригнулся и, тихо присев на ступеньку, придвинулся ближе к перилам.

– Это было летом,– продолжил ящер,– В тот день стояла такая жара, что и хвост на улицу не высунешь. Но я не мог оставаться дома. Многие тогда не побоялись поджариться на солнце, лишь бы увидеть представление заезжего цирка. Его шатры стояли на берегу Генеры. До них не меньше десяти часов пути верхом. Но я был молод, любопытен и вынослив, как волк. Конечно, платить проклятым сорианцам за право смотреть на их выкрутасы- глупо. Я хитростью пробрался в шатёр и спрятался там, ожидая начала представления. А, когда народу набралось как зерна в мешке, спокойно сел между рядами. Насмотрелся я там всякого: ручных зверей, разукрашенных шутов, пожирателей огня и прочего. Признаться, всё это было не по мне. Но потом появились акробаты. Они танцевали под самым куполом на тонких растянутых канатах, раскачивались на качелях, подбрасывали друг друга вверх. В общем, такое вытворяли, что дух захватывало. И вот, посреди всего этого, вдруг, появился Намвана. Хозяин цирка громко представил его как Лесного Урода. Он подцепил к поясу Намваны канат, и тот поднял его верх и понёс над головами зрителей. Сидящие на лавках визжали от страха, смеялись и бросали в него еду и всякий хлам, что купили у входа в шатёр. Акробаты были им уже не интересны. Новое развлечение доставляло куда больше радости,– пангосса замолчал и задумчиво посмотрел в сторону, но, почувствовав на себе изучающий взгляд Денизьям, опять заговорил,– Я, ведь, не такой уж чувствительный, но тогда всеобщее веселье показалось мне по-настоящему жестоким. Все смеялись, а я смотрел на пролетающего круг за кругом Намвану и мне становилось всё хуже. Я словно стоял голый перед всеми и чувствовал, как стыд за самого себя сдавливает мне горло до удушья. В этот момент канат резко подбросил Намвану вверх, а затем быстро спустил его над зрителями, так, что он едва не коснулся маленькой девочки, сидящей на руках у отца. Малышка взвизгнула, а этот… Он выхватил нож и, что есть силы, полоснул Намвану по лицу. Канат снова взмыл вверх и понёс его, истекающего кровью, над зрителями…

Багарас поднялся с кресла и, встал у камина, отвернувшись от девушки.

– Дальше были шум и крики. Зрители бежали из зала,– снова заговорил ящер,– А он всё летал, закрывая лицо руками, и кричал от боли. Я не помню, что происходило со мной в те минуты, и какая сила мной управляла. Помню, как обрезал канат и тащил Намвану к лошади. Помню, как со страхом ждал, когда же, наконец, откроется дверь Вадурии, а потом, здесь, в доме Сони, не дожидаясь лекаря, зашил рану Намваны.

Обернувшись, пангосса окинул комнату вдумчивым взглядом и подошёл к окну. Снаружи было уже совсем темно. Густо поросший деревьями сад освещали только два жёлтых пятна света от окон дома и тусклое свечение маленьких окошек голубятни.

– Намвана провёл в этом доме два месяца, пока полностью не окреп. С тех пор мы всегда вместе,– произнёс ящер, глядя в темноту.

Он хотел добавить что-то ещё, но в этот миг оконное стекло задрожало от гулкого удара, и на запорошенном снегом подоконнике, испуганно тараща глаза и хохлясь от холода, появился голубь.

– Это же Мэ́дрик!– воскликнула подоспевшая из кухни Сони,– Скорее, дорогой, впусти его!

Багарас открыл окно, и голубь тут же впорхнул в дом.

– Ах, мой бедный птенчик!– запричитала женщина, глядя на нервно кружащую по комнате птицу,– Лети же ко мне, Мэдрик! Я отогрею тебя.

Описав в воздухе петлю, голубь подлетел к хозяйке и сел в её раскрытые ладони. Сони нежно прижала его к груди и, погладив, укрыла своим платком.

– Бедняжка, он едва успел до ночи,– сказала она, аккуратно снимая с лапки Мэдрика скрученный листок бумаги.

Женщина развернула записку и, прищурившись, начала читать. Взгляд Сони торопливо скользил по мелко написанным коротким строчкам, и с каждой секундой лицо женщины становилось всё мрачней.

– Мне надо к Ниринн,– взволнованно произнесла она, пряча листок в карман фартука,– Позаботься о Мэдрике, дорогой, а я постараюсь вернуться так быстро, как смогу.

Бережно передав голубя Багарасу, Сони поспешила к двери и, завернувшись в длинную пуховую шаль, вышла из дома.

После ухода хозяйки Горен спустился в гостиную, и Денизьям снова попыталась вернуться к прежнему разговору с ящером. Однако, Багарас отказался продолжать беседу. То ли пангосса уже рассказал ей всё, что было можно, то ли ему не хотелось говорить о Намване при вурмеке, но, сославшись на необходимость покормить птицу, он оставил девушку и Горена одних и отправился на голубятню. Поведение Багараса не удивило друзей. Ожидать душевных откровений от человеко- ящера было по меньшей мере наивно. Пангосса и без того сказал на удивление много. Денизьям и вурмеку оставалось только гадать: солгал он или говорил правду. Это и стало темой для так любимых ими разговоров ни о чем. Приготовив чай, Горен и девушка принесли в гостиную остатки выпечки и, усевшись ближе к камину, принялись шептаться.

Багарас отсутствовал недолго. Он вернулся через час вместе с Намваной, и друзьям пришлось прекратить сплетничать. Теперь в доме были четверо собеседников, но, несмотря на это в его стенах царило молчание. С появлением монстра, Денизьям вновь сделалась угрюмой. Рассказ ящера тронул девушку, но не помог ей справиться со страхом в присутствии Намваны. Побледневшая, сжавшись, она сидела неподвижно, боясь привлечь к себе внимание монстра даже малейшим движением. И, как Денизьям не успокаивала себя в мыслях, как не объясняла самой себе, что находится в безопасности, тело не слушалось её. Напряжение нарастало. Каждый из присутствующих чувствовал его и каждый знал, в чем его причина. Неизвестно сколько ещё могло продлиться это неуместное молчание, если бы вурмек, сославшись на поздний час, не осмелился предложить Денизьям подняться наверх и отдохнуть перед будущим днём. Девушка была счастлива с ним согласиться. Она встала с кресла и, стремительно взбежав по лестнице на второй этаж, скрылась за дверью комнаты. Вурмеку оставалось лишь вежливо извиниться, пожелать присутствующим доброй ночи и последовать за девушкой. Так он и поступил.

В комнате, за закрытой дверью, друзья вновь позволили себе разговориться. Лёжа в своих кроватях, они ещё некоторое время перешёптывались, но вскоре, девушка стала отвечать вурмеку всё реже, а потом уснула.

Горен остался наедине со своими мыслями и так некстати завладевшей им бессонницей. Стремясь поскорее избавиться от них, он крутился с боку на бок, старательно перебирая всё, что приходило ему в голову. Время шло и, казалось бы, уже не осталось ничего, о чём ещё Горен мог подумать, но мысли возникали снова, не позволяя ему спокойно уснуть. Спасением для юноши стала Сони. Она вернулась после встречи с Ниринн, и тут же принялась рассказывать монстру и ящеру о своём визите. Женщина говорила взволнованно, много, с ноткой некоторой таинственности. Но, хотя рассказ звучал довольно громко, Горен не смог разобрать произносимых её слов. В сущности, он и не пытался. Голос Сони, изредка переплетающийся с голосами Намваны и ящера, действовали на вурмека так успокаивающе, что большего он и не желал. Мысли уже не тревожили его. Наслаждаясь обволакивающей дремотой, под мерное посапывание Денизьям и бормочущие звуки из гостиной, он, наконец, уснул.


Горен давно не спал так крепко. Этой ночью юноше не снились сновидения, его не мучила ночная жажда, он не вздрагивал и не просыпался от уже ставшего для него привычным необъяснимого волнения. Сон вурмека был безмятежным, таким же, как в дни прошлого, когда он засыпал в родительском доме. Юноша совсем не ощущал себя. Он будто был вне пространства, в таком месте, где возможны лишь пустота и невесомость, а он сам, растворённый в них до пыльных крупиц, стал совершенно свободен от вынужденной способности мыслить. Это было волшебное чувство, несравнимое ни с одним из существующих. В те ночные часы вурмек получил удивительнейший подарок подсознания- возможность ощутить полное бездействие суетливого ума. Такие сны- неоценимый дар. Даже на тех, кто лишён многочисленных забот и тревог, подобная благодать снисходит исключительно редко. Пойми это вурмек тогда, и ему непременно захотелось бы продлить беспечное время. Впрочем, с приходом понимания, счастливое бездействие и прекратилось бы. Ведь, как только в гармонию души и подсознания врывается ум, из совершенного покой переходит в кажущийся и, если не возобновившаяся мыслительная деятельность, то что-либо из окружающего мира непременно прервёт благостную тишину и вернёт к действительности. Вурмек не стал исключением. Он наслаждался внутренним покоем ровно столько, сколько ему было позволено. Спустя чуть более трёх часов в единство пустоты и тишины вторглось отдалённо звучащее кошачье мяуканье. Настойчиво повторяясь, оно всё приближалось и, в конце концов, громко скрипнуло совсем рядом, окончательно разбудив Горена.

Вурмек открыл глаза и осмотрелся. На кровати у противоположной стены, накрывшись с головой, спокойно спала Денизьям. Дверь комнаты по-прежнему была закрыта, а из гостиной больше не было слышно ни звука.

«Приснилось»,– подумал юноша и повернулся на бок.

Назойливое мяуканье повторилось. Отбросив одеяло, Горен встал с кровати и застыл на месте, прислушиваясь. И писклявое «мяу» вновь прозвучало. Вурмек обернулся на звук. За разрисованным морозом оконным стеклом сидел кот. Он опять жалобно мяукнул и тронул лапкой деревянную раму окна.

– Брысь отсюда!– шикнул Горен, угрожающе махнув руками.

Кот отпрянул назад и, прыгнув на ветку дерева, скрылся в темноте. Довольно улыбнувшись, вурмек забрался под одеяло. Но как только он удобно расположился, подоткнув его со всех сторон, мяуканье раздалось снова. Теперь оно доносилось откуда-то со стороны, но звучало ещё пронзительней и неприятнее, чем раньше. Вурмек нервно подскочил с кровати и вышел за дверь.

– Придётся впустить, иначе, он до утра не закроет рта,– ворчал Горен, торопливо спускаясь по лестнице.

Он подошёл к двери и, открыв засов, выглянул наружу.

–Кс- кс- кс,– позвал он.

Однако кот, продолжая мяукать откуда-то из темноты, не решался подойти ближе. Накинув на плечи кафтан и надев сапоги, Горен вышел из дома. Ступая по усыпанной свежим снегом дорожке, он пытался разглядеть кота в ночном сумраке и настойчиво зазывал его. Трусливое животное бродило где-то рядом, жалобно мяукало, но, помня, как вурмек прогнал его, боялось приблизиться. А юноша всё звал и звал и уже почти вышел из сада, как вдруг услышал приближающиеся к нему шаги. Отступив назад, он сошёл с дорожки и спрятался за деревом.

Шаги слышались со стороны улицы. Вместе с ними тихо звучали два переговаривающихся голоса. Скоро они стали ближе, и вурмек разглядел в темноте двоих: мужчину-стражника и идущую рядом с ним женщину. Одетая в длинную, простёганную серебряной тесьмой накидку с капюшоном, она выглядела совсем не так, как те фархори, которых Горен видел в городе накануне.

– На развилке, от дома пекаря я пойду одна,– сказала женщина, проходя мимо сада,– Там ты будешь ждать моего возвращения.

– Госпожа, вам не стоит идти одной на эту встречу,– взволнованно ответил ей стражник.

Женщина остановилась и строго произнесла:

– Сделаешь так, как я говорю.

Кивнув в ответ, стражник склонил перед ней голову.

– Идём же,– сказала женщина, уходя.

Стражник снова поклонился и поспешил следом за ней. Спустя минуту, оба они скрылись в темноте, и голоса их больше не были слышны вурмеку. Продолжая стоять неподвижно за деревом, Горен думал, как быть дальше. Он должен был разыскать кота и, впустив его в дом, спокойно лечь спать, но любопытство подталкивало его поступить по-другому.

Недолго раздумывая, вурмек плотней запахнул кафтан, повязал пояс и зашагал по дорожке следом за женщиной и стражником. Держась от них на некотором расстоянии, скрытый тенью домов, он шёл крадучись и ступал почти беззвучно. Когда впереди показалась детская площадка, и дорожка разделилась надвое, женщина оставила своего спутника у углового дома и пошла одна. С того момента, путь дальше для Горена был закрыт. Вурмек не мог вот так просто взять и пройти мимо стражника. С волнением глядя вслед уходящей женщине, он судорожно подбирал в уме способы, чтобы догнать её и остаться незамеченным, как вдруг увидел прореху в деревянном заборе площадки. Выступив из тени, он пробежал быстро и, словно кошка, юркнул в эту щель. Горен опасался окончательно упустить женщину из виду, а потому торопился. Прячась за качелями и резными фигурами животных, он спешил скорее добраться до ворот, откуда мог снова выйти на дорожку. Но когда вурмеку оставалось лишь незаметно проскочить мимо фонарей на входе в площадку и скрыться в тени, он заметил длинную, растянувшуюся на снегу тень, и спрятался за створкой ворот. Приблизившись к просвету между досками, Горен разглядел стоящую в свете фонарей женщину, а ещё через мгновение услышал тяжелые, лязгающие металлом шаги и увидел крепкого, облаченного в кованые латы воина.

– Приветствую тебя, Ниринн,– произнёс он.

По спине вурмека пробежал холодок. Ему показался знакомым этот голос, но память о нём была столь далёкой и смутной, что юноша оказался не в силах вспомнить, кому он мог принадлежать. Между тем, имя женщины Горен слышал уже множество раз, и понял, что следил за самой правительницей Стенаттена.

Ниринн едва заметно кивнула головой и ответила:

– Я всегда рада видеть тебя в стенах Вадурии, доблестный хранитель покоя, но повод, по которому ты здесь, тревожит меня. Наша встреча должна остаться тайной для жителей города, поэтому я буду краткой. Ты хорошо знаешь, что Стенаттен всегда был вместилищем добра и света. Никто из живущих здесь не знал и не должен узнать жестокости и войны. В эти дни, армия Каврия несёт с собой не покой, а битвы. Я же избрана беречь мир фархори, а значит, не могу впустить в город твоих воинов, пусть даже для их спасения.

– Законы Стенаттена священны для меня. Уважать их, означает уважать саму жизнь,– произнёс воин, подойдя ближе к правительнице,– Убежище, о котором я пришёл просить тебя, нужно не войскам Каврия. Я прошу сберечь двоих чужеземцев, что вошли в город этим утром. И я, и вся армия можем быть истреблены в битвах с Жоскур, но эти двое должны остаться живы. Укрой их, Ниринн. Не допусти, чтобы они попали в руки царицы. Обещаю тебе: пока я жив, фархори не узнают, что такое война.

Правительница улыбнулась. Она ласково тронула плечо воина и сказала:

– Я выполню твою просьбу. Чужеземцы уже в безопасности. Не тревожься об этом.

– Благодарю,– ответил воин, склонив голову.

Ниринн поклонилась ему в ответ и, развернувшись, пошла обратно по дорожке. Через несколько шагов она остановилась, вскользь взглянула на воина, и тихо произнесла:

– Прощай, Таи́лл!

– Прощай,– ответил ей воин и зашагал в темноту.

Освещённая фонарями дорожка опустела. Шаги покинувших её правительницы и воина стихли. Вурмек остался один и по-прежнему стоял в тени за воротами. Не двигаясь, он продолжал смотреть в расщелину между досками, словно оглушенный словами, прозвучавшими минуту назад. Сказанное воином и правительницей мелькало в голове Горена с немыслимой скоростью, последовательно выстраиваясь в цепочку и, внезапно, перед его глазами вспышкой пронеслась картина из прошлого. Вурмек вновь услышал знакомый голос, и увидел его обладателя. Он вспомнил. Ночью в Вурмекском лесу, раненый копьём воин просил о помощи. Горен узнал его. И имя, произнесённое правительницей города, ему тоже было знакомо.

«Он жив»,– пронеслось в мыслях юноши, и он бессознательно потянулся рукой к вороту сорочки, нащупывая спрятанный там Маарам.

Ему хотелось крикнуть вслед ушедшему воину, остановить его и вернуть украденный камень, но вместе с этим Горен хотел убежать прочь, чтобы укрыться от своего стыда и страха быть обвинённым в воровстве. Борясь с собой, вурмек не мог сдвинуться с места. Он почти плакал, ненавидя свою нерешительность, и уже готов был вернутся обратно в дом, как вдруг, бросился следом за воином. Горен бежал изо всех сил, торопился, как только мог, но ноги, будто назло не позволяющие двигаться быстрее, не слушались его, были тяжёлыми, точно налитыми водой. Слёзы досады потекли из глаз вурмека. Юноше нестерпимо хотелось крикнуть так громко, чтобы Таилл услышал его и остановился. Но впереди не было никого. Горен всё бежал по петляющей дорожке, надеясь увидеть в темноте силуэт воина, и постепенно понимал, что давно запутался в лабиринте спящих домов. Бег вурмека становился всё медленнее и медленнее и, вскоре, он перестал бежать, окончательно осознав, что не сможет догнать воина. Он уже не надеялся увидеть Таилла, но всё равно не останавливался и, неведомо зачем, шёл вперёд.

Огибая дома фархори и путаясь изгибистыми развилками, запорошенная снегом дорожка продолжала вести юношу в ночной темноте. Стенаттен спал. Вокруг не было слышно ничего, кроме звука потрескивающих на морозе ветвей деревьев и тихого хруста снега под ногами вурмека. Укрепляющийся мороз заставил его отбросить чувства и собраться с мыслями. Горен уже не брёл без цели, а направленно шагал обратно к дому, торопясь оказаться в тепле. От площадки, он пошёл по следам, оставленным правительницей, и вернулся к укрытому снегом саду Сони. Проходя по тропе между деревьями, вурмек позвал кота, но тот не отозвался, и Горен, не пожелав больше его разыскивать, уверенно вошёл в дом. Он поднялся в комнату, упал на кровать и, даже не пытаясь уснуть, просто лежал.

Уставившись в потолок, юноша прокручивал в мыслях ту ночь, когда впервые увидел Таилла; вспомнил, как вместе с Роггеном нёс его в деревню; снова увидел в своих руках окровавленные латы и как, сжав Маарам в кулаке, опустил его в свой карман. Вурмек вновь оказался посреди освещённого луной огорода, стоя рядом с разгневанным братом, и снова бежал в лес, скрываясь от его преследования.

«Почему я всё не рассказал ему?»– спросил себя Горен, вспоминая голос Роггена, призывающий его вернуться.

Сердито отмахнувшись от воспоминаний, вурмек повернулся на бок и закрыл глаза. Но прошлое не желало оставлять его мыслей. Он видел, как идёт вслед за Реином по землям Тэпелрунга; почти ощутил тошноту и ломоту в теле, что терзала его в тот дождливый день; услышал ядовитый голос Заава, объявляющий о том, что сурицит продал его. Давнее чувство обиды опять шевельнулось в груди юноши.

– Предатель!– сквозь зубы произнёс он, поднимаясь с кровати.

Вурмек подошёл к окну и, потянувшись, сел на подоконник.

На улице всё ещё было темно, но время рассвета приближалось. Застланное облаками небо становилось светлее, а вместе с ним и снежные одежды деревьев, кажущиеся в ночи серыми, постепенно белели. Темнота отступала. Незаметно пришёл рассвет и всё, у чего ночь отобрала краски жизни, заново обрело свои цвета.

Горен снова услышал мяуканье. Это кот вернулся неизвестно откуда и теперь крутился под дверьми, просясь в дом. Некоторое время, он потоптался у порога, а затем запрыгнул на подоконник кухонного окна и принялся жалобно мяукать. Повторяя назойливые мольбы впустить его, он тёрся боками о стекло и скрёб оконную раму когтями.

–Кс- кс- кс,– тихо прозвучало голосом Сони.

В дверном проёме показалась хозяйка дома, одетая в вязаную накидку с наброшенным на голову капюшоном. В одной руке она держала большую плетёную корзину, а в другой крючковатую деревянную палку. Услышав её голос, кот тут же спрыгнул с подоконника и опрометью проскочил в открытую дверь. Сони шикнула ему вдогонку, оправила палкой придверный коврик и, не спеша, пошла по дорожке к голубятне. У входа женщина остановилась, обивая с копыт снег и, вдруг оглянулась. Вурмек, сам не зная почему, бессознательно отшатнулся назад. Однако, ему незачем было скрываться. Мысленно посмеявшись над собой, он снова посмотрел в окно. Но Сони у дверей голубятни уже не было.

«Странно», – подумал Горен и, прислонив голову к стеклу, закрыл глаза.

Размышляя о том, почему хозяйка так рано поднялась и для чего ей могли понадобиться корзина и палка на голубятне, вурмек уснул.


Когда солнце озарило собой Стенаттен, обитатели дома Сони, разбуженные многоголосым голубиным воркованием, собрались в гостиной для утреннего чая. Среди них был и Горен, так и не сумевший выспаться, и кот, который уже успел побывать на кухне и, наснимав сливочного крема с булок, сыто нежился на ковре у камина. Не было только Сони. Пангосса не нашёл женщину ни в саду, ни на голубятне и выглядел обеспокоенным. Обсуждая с Намваной её внезапное исчезновение, ящер нервно пыхтел курительной трубкой, готовясь отправиться на поиски пропавшей хозяйки по завершении завтрака. Вурмек же, несмотря на всеобщее волнение, скрыл, что видел Сони. Ему не хотелось лишних расспросов, поэтому он молчал, слушал и тихо потягивал свой чай.

К счастью, разыскивать хозяйку не пришлось. Она вернулась к концу чаепития, прибывая в прекрасном настроении, и даже напевала что-то весёлое. Склонившись на бок под тяжестью наполненной корзины, женщина вошла в дверь, и тут же встретилась с раздраженным ворчанием Багараса.

– Ах, мой дорогой,– облегченно выдохнув, сказала Сони, когда ящер взял из её руки корзину,– Ты напрасно так волновался. Я была у соседки. В этом году она собрала отменный урожай капусты, а погреб к зиме так и не успела доделать. Вот и раздаёт припасы по округе. Я, конечно, не осталась в стороне.

Хозяйка повесила накидку на крючок и, подойдя к Багарасу, взялась за ручку корзины.

– Ты ведь знаешь, как мои козочки любят капусту,– сказала женщина, потянув её к себе.

Хитро прищурившись, пангосса взглянул в глаза Сони и приподнял покрывающую корзину салфетку. В тоже мгновение, брови ящера недовольно изогнулись. Он отодвинул руку хозяйки и, взяв её под локоть, повёл женщину на кухню.

– Славная капуста в этом году!– негромко сказал он, пропуская Сони перед собой.

Дверь кухни закрылась.

– Орехи?!– донёсся вдруг гневный шепот Багараса,– Ты была в лесу! За стенами Вадурии идёт война, Стенаттен запрещено покидать. А ты, Сони, как ни в чём не бывало, разгуливаешь с корзиной по лесу?!

– Я была осторожна, дорогой,– виновато ответил ящеру голос хозяйки.

– Осторожна?– срываясь на крик, прошипел ящер,– Ты воспользовалась Тропой Червей ради орехов! Неслыханная осторожность во время войны! А если бы тебя схватили, Сони? Жоскур узнала бы, как попасть в город и ворвалась сюда со всей своей армией! Это ли осторожность?

– Ах, ты прав! Как ты прав! Прошу, прости мне эту глупость! Я так хотела побаловать тебя и Намвану ореховой карамелью! Обещаю, что больше и ногой туда не ступлю. Обещаю!– ответила Багарасу хозяйка и добавила, с глубоким вздохом,– Ты ведь мой названный, мой сын. Не будь так строг, дорогой. Прости меня!

На мгновение в доме повисло молчание. Длилось оно не больше минуты, но показалось таким напряженным и пронзительным, что Денизьям едва не бросилась на кухню, чтобы защитить Сони. Тут дверь открылась, и хозяйка вошла в гостиную. Она посмотрела на присутствующих, улыбаясь широкой и грустной улыбкой, какая бывает, когда смешиваются обида, вина и смущение. Женщина предложила гостям выпить ещё по чашке чая и снова ушла на кухню. В гостиной появился Багарас. Зажав в зубах трубку, пангосса вскользь посмотрел на Намвану и направился к входной двери. Словно прочитав что-то во взгляде ящера, Монстр тут же последовал за ним и оба друга, выйдя на улицу, скрылись из виду в заснеженном саду. В гостиной остались только трое: Денизьям, Горен и спящий на ковре кот. Хозяйка дома хлопотала на кухне и вурмек, воспользовавшись её отсутствием, решил рассказать девушке о том, что случилось с ним ночью.


Поначалу история с трусливым котом развеселила Денизьям, но потом, с каждым произносимым словом, девушка слушала Горена всё внимательнее и становилась всё вдумчивей и угрюмее. То, что для юноши было уже пережитым и прощенным самому себе, вдруг отозвалось в душе Денизьям горьким чувством. Упущенная вурмеком возможность, наконец, избавиться от камня и позволить им обоим вернуться домой вызвала в девушке настоящую ярость. Под вкрадчивый шепот Горена, она горячей волной медленно растекалась по телу Денизьям, обволакивая её горло, и звенела в висках обжигающим желаниемвыплеснуться наружу криком и бранью. Девушка смотрела в глаза вурмека и ей казалось, что она вот-вот бросится на него, но, что-то внутри сдерживало её. Собственный голос, всё сильнее заглушаемый бурлением ярости, умолял её не делать этого. Внезапно Денизьям вскочила с кресла и наотмашь ударила Горена по лицу.

– Трус!– крикнула она,– Я прошла через все эти кошмары, веря в то, что ты просто оступился и тебе хватит храбрости исправить свою ошибку. Как я вообще могла поверить в это?! Ведь ты обыкновенный трус!

Денизьям отступила от вурмека и бросилась вверх по лестнице. Ошеломлённый Горен остался сидеть в кресле.

– Что здесь случилось?– войдя в гостиную, взволнованно спросила Сони и, увидев захлопывающуюся дверь комнаты, побежала на второй этаж.

Горен не ответил. Он не слышал вопроса. Осознание того, что так стремительно произошло, никак не могло пробиться сквозь внезапно охватившую тело вурмека дрожь. Ему вдруг стало трудно дышать. Казалось, воздуха вокруг не хватало даже для одного вдоха, и юноша, лихорадочно глотая его, никак не мог надышаться. В испуге он выбежал на улицу и остановился перед садом. Холодный воздух коснулся лица вурмека. Закрыв глаза, он глубоко втянул его ноздрями, задержал в себе, а затем медленно выдохнул. Непонятная ему дрожь отступила, но через секунду вернулась вновь. Тогда Горен повторил всё заново, а после выдоха замер, словно прислушиваясь к себе. Его по-прежнему трясло, но сознание стало яснее. Он ощутил, как жжёт его ступни снег, как покалывая, щиплет шею мороз и как слёзы подступают к его глазам. Вурмек едва сдерживал их, понимая, что вина за обиду лежит на нём самом и что жалость лишь ещё больше унизит его. Он не мог ждать прощения от самого себя, как не мог требовать его и от Денизьям. И эти слёзы, как подтверждение слабости, злили Горена. Желание избавится от них, от нерешительности и стыда породило в его разуме самые неожиданные мысли. Не позволяя себе испугаться, он с жадностью слушал их, и волнение, в тот миг уже потерявшее свою значимость, оставило вурмека. Юноша с облегчением осознал холодность к своим прежним переживаниям, но взамен им приобрёл неспокойную идею, воплощение которой требовало от него немедленных действий. Здесь, перед домом Сони, её безлюдным садом и даже в собственных мыслях вурмек был совершенно один. И это обстоятельство стало лучшим условием, для того, чтобы он осмелился всё изменить. Возможно, принятое им решение было слишком поспешным, но единственного человека, способного повлиять на него, не оказалось рядом.

В те минуты душа Денизьям была настолько далеко от Горена, что даже если бы девушка стояла с ним бок о бок, то не заметила бы как его присутствия, так и его ухода. Не зная о происходящем с вурмеком, сидя на кровати в запертой комнате второго этажа, девушка настойчиво отказывалась открыть дверь хозяйке дома, просьбы поговорить с ней упорно отвергала и, сославшись на головную боль, просила её не беспокоить. После долгих бесплодных уговоров, женщине осталось лишь смириться с упрямством Денизьям и потребовать ответов от Горена. Но ни в гостиной, ни на улице вурмека она не нашла. Юношеская горячность сделала своё дело. Во все времена, являясь чрезвычайно вредоносной, она влекла и влечет за собой нелепейшие ошибки, подчас ничем непоправимые. Когда-то и Сони пережила этот недуг юности в себе, не раз видела его в Багарасе, и теперь смогла без обиды отмахнуться от происходящего, чтобы спокойно заняться своими заботами.

Скоро вернулись Намвана и ящер. С их появлением дом опять оживился. В нём снова зазвучали голоса шумных обитателей. От былой ссоры между хозяйкой и Багарасом не осталось и следа. Пангосса, как и прежде, был внимателен к Сони, а она, словно бы увидев его после долгой разлуки, порхала вокруг, источая материнскую заботу и нежность. К отсутствию девушки и вурмека ящер отнёсся холодно. Оно заинтересовало его лишь на ту минуту, что длился рассказ хозяйки об их внезапном раздоре. А, как только Сони упомянула о запершейся наверху Денизьям, эта история и вовсе потеряла для Багараса всякий интерес. Он помнил о том, что в полуденный час все они были приглашены на трапезу к Ниринн, куда непременно должны явиться вместе, а значит, примирение рассорившихся друзей было неизбежным.

До назначенного правительницей часа оставалось ещё немало времени, и чтобы не растрачивать его на излишние разговоры, пангосса предложил Намване заняться чисткой печной трубы в кухне. Идея была очень кстати, и дело уже пошло на лад, но закончить начатое Багарасу и монстру не удалось.


Когда ящер, весь перепачканный сажей, очищал печной ёрш, в дверь дома постучали. Это Ниринн, решив не затягивать с данным военачальнику обещанием, пришла убедиться, что чужеземцы в безопасности. Сопровождаемая двумя стражниками, она проследовала в гостиную, и попросила хозяйку пригласить вурмека и девушку для разговора. Сони была в замешательстве. Визит правительницы оказался для неё слишком неожиданным, тем более, что вурмек, которого хотела увидеть Ниринн, так и не объявился. Поднимаясь по ступеням к комнате, где заперлась Денизьям, хозяйка с волнением обдумывала слова, которыми ей придётся объяснять правительнице отсутствие Горена. С каждой ступенью смятение её нарастало. Женщине надо было признаться, что юноша сбежал, однако ложь ей виделась куда разумнее. За стены Вадурии вурмек выйти не мог и наверняка бродил где-то по городу. Нужно было лишь убедить Ниринн, что всё в порядке и разыскать юношу до обеденной трапезы. Так думала Сони. Но, она не привыкла лгать, не умела этого делать и потому ужасно волновалась. Чуть не плача подошла она к двери комнаты, ожидая от Денизьям повторения утреннего каприза. Но девушка сама вышла к ней и без уговоров спустилась в гостиную. Сони подвела её к Ниринн и, представив как путешественницу из заморских земель, отошла в сторону.

– Вести быстро разлетаются по миру,– с улыбкой заговорила правительница, глядя на Денизьям,– Они бывают плохими или хорошими. О вас я слышала и те и другие, но не стала искать среди них правды. Стенаттен далёк от многого, из того, чем живут народы Земли. Признаюсь, я не придавала значения слухам, и была уверена, что никогда не увижу вас в стенах этого города. Но случилось иначе. Невольно, мне пришлось узнать больше и сейчас я рада, что Стенаттен смог оказать вам помощь.

– Благодарю,– ответила Денизьям.

– Но где ваш спутник? Мне бы хотелось познакомиться и с ним,– спросила Ниринн и, заметив замешательство в глазах девушки, посмотрела на хозяйку дома.

Сони сделала несмелый шаг вперёд.

– Так случилось, что вурмек…– дрожащим голосом заговорила она.

– Вурмек отправился к портному, госпожа,– войдя в гостиную, произнёс пангосса.

Вытирая тряпкой черные от копоти руки, он подошёл к Денизьям и стал рядом с ней.

– К портному?– удивлённо переспросила Ниринн.

– Кафтан и шапка мальчишки совсем обветшали. Я отправил его в мастерскую, чтобы пошить новые,– сказал Багарас.

Ответ ящера ещё больше удивил правительницу.

– Отправил в мастерскую? Одного?– спросила она.

– Нет, нет, вурмек пошёл туда вместе с Намваной,– зубасто улыбнувшись, ответил ящер.

Услышав это, монстр, натирающий в кухне печную дверцу, так и замер на месте, а Сони лишь всплеснула руками.

– Вероятно, они вернутся не скоро,– сказала Ниринн, взглянув на девушку, и добавила,– Надеюсь, что к обеду в моём доме вы всё же будете вместе?

– Непременно,– ответила за Денизьям хозяйка.

– Тогда не буду вас отвлекать,– улыбнувшись вымазанному в саже Багарасу, сказала правительница и направилась к выходу.

Проводив Ниринн до границ сада, Сони вернулась в дом и тут же бросилась к Денизьям с расспросами о Горене. Кроме признания в случайной ссоре, девушке ничего ей не рассказала.

– Я искала его и в доме, и в саду, заглядывала на голубятню, но вурмека нигде не было,– оправдывалась перед ящером хозяйка,– А ведь он вполне мог отправиться в город. Гуляет себе сейчас, ни о чём не заботясь,– Сони огорченно всхлипнула и, прижав к лицу край фартука, запричитала,– Что я скажу Ниринн? Как смогу оправдаться перед ней на обеде?

– Говоришь, заглядывала на голубятню,– задумчиво пробормотал Багарас.

Неожиданно, взгляд ящера словно остекленел, а зрачки в его глазах так сузились, что стали едва заметны.

– Просто заглянула?– прищурившись, спросил он хозяйку.

– Да, дорогой. Я несколько раз звала его,– ответила она Багарасу.

Пангосса уже не слушал её. Ничего не сказав, он побежал к двери и выскочил на улицу. Намвана и Денизьям бросились за ним.

– Ах!– воскликнула женщина, испуганно прижав ладонь ко рту,– Неужели он мог…

В след за остальными, Сони выбежала в сад и спешно направилась к голубятне. Остановившись, она дернула на себя ручку двери, но едва та приоткрылась, как изнутри на женщину дохнуло холодным, наполненным запахами земли и сырости воздухом.

– Только не это!– прошептала Сони, и побежала к загону с козами.

Ящера, Намвану и Денизьям она нашла здесь, стоящими перед распахнутой дверцей подпола, спрятанного за вязанками сена.

– Горен!– громко крикнула девушка, склонившись над входом в лаз.

– Горен!– повторила за ней Сони.

Но кроме гулкого эха в ответ им ничего не прозвучало.

Вурмек не слышал их зова. Извилистые коридоры Тропы Червей заглушили в себе голоса Сони и Денизьям так же стремительно, как поглощали свет и тепло.

Не слыша ничего, кроме собственных шагов, и видя вокруг лишь непроглядную темноту, Горен шёл на ощупь, двигаясь вдоль холодной земляной стены. Он шёл быстро, стараясь не замедлять шаг и не замечать, как руки его снова и снова касаются чего-то живого, ползущего вслед за ним по стене, и как по ступням его то и дело проскальзывает нечто мягкое и змеиное. Страх узнать о том, что это могло быть, помогал юноше идти быстрее и не слышать за звуками своих шагов писк крыс и шевеление земляных панцирных насекомых. Желание скорее достичь конца подземного коридора и правящий этим жутким местом беспросветный мрак подстёгивали его. Отказываясь осознавать всё ощущаемое, Горен спешил к выходу. Там, на другой стороне, он надеялся разыскать Таилла. Вурмек не мог думать ни о чем другом. Именно поэтому он не испугался спуститься на Тропу Червей, идти в этой тьме и встретить то, что ожидало его впереди.


А впереди был Ру́лио- древний, как сама Земля, лес вечной жизни, всегда зелёный и всегда дающий плоды. Опутанный сетью ледяной изморози и укрытый густым снегом, он безмятежно спал, словно не чувствуя того холода, что со всех сторон обступил его. Тёплые, словно кровь, соки леса, не останавливаясь, струились под толстой корой его деревьев, согревая и поддерживая их жизнь на протяжении многих столетий. Снега, дожди, ветры или палящий зной солнца были для Рулио ощутимы не более, чем звук. Здесь не было ни птиц, ни насекомых, ни животных. Этот лес не мог дать им дома, он не нуждался в них. Земля поила Рулио жизнью, храня в себе тайну его рождения, силы и бессмертия. Неизменно прибывая в тишине и покое, он был знаком земной мудрости и бесконечности жизни. Миллионы дней, один за другим, несли Земле перемены. Существа её рождались и умирали. Твердь меняла свой облик, вздымаясь горами, разверзаясь оврагами и разливая реки. Но Рулио всегда оставался таким, каким был создан.

И тогда, в день готовящейся битвы, он хранил полное умиротворение. Как будто не было за его границами многотысячной армии Каврия, готовящейся к кровопролитному сражению. Словно не слышны были крики командующих и ржание боевых коней, и не было тех тревоги и страха, что напряженно висели в воздухе.

Воин.

На снежном покрывале Вольной Пустоши, подняв над своими шатрами пурпурно- золотые флаги единовластия, стоял лагерь царской армии. Войско, готовое выступить в любой момент, было выстроено впереди него и покорно ожидало приказа главнокомандующего. Тесные колонны, перемежающиеся рядами передвижных боевых снарядов и летающих тварей, были выстроены полукругом, с сосредоточенными в центре группами всадников, а впереди лучниками и воинами, вооруженными копьями. Переминаясь с ноги на ногу под тяжелым весом кованых накрупников, лошади выжидающе фыркали и ржали, а наездники, не желая раньше времени отягощать их ношу, стояли рядом. Облаченные в кожаные доспехи и тонкую кольчугу, они казались совершенно незащищенными в сравнении с лучниками и управляющими катапульт, чьи тела и головы покрывали тяжелые металлические латы. Позади конных рядов смешанной колонной стояли мечники и серпоносцы, снаряженные вместе с этуфо́рами- мускулистыми, высотой в полтора метра в холке, лишёнными хвостов и ушей боевыми собаками. Подстрекаемые дразнящим звериный нюх запахом лошадиного пота псы рявкали, нервно скулили, но, подчиняясь воинам, не смели двинуться с места. Каждый из них страстно хотел и мог растерзать стоящих впереди лошадей, однако обучены собаки были так хорошо, что терпение их превышало желание насытиться конским мясом. За воинами с псами, замыкая ряды армии, стояли добровольцы. Их нестройная колонна, численностью около двух тысяч разумных созданий самого разного происхождения, выделялась особенно. Здесь были и жители близлежащих земель, и совсем недавно примкнувшие к армии группы единомышленников, и те, кто сопровождал отряды царских воинов на протяжении многих месяцев и тысяч километров пути. Эти люди, полузвери и человекоподобные существа не знали и не придерживались военных порядков. Разнородно одетые, говорящие на множестве языков, вооруженные самым необычным оружием, они шумно гудели, упражнялись в навыках борьбы и даже подкреплялись перед боем. Главнокомандующий армией, военачальник Таилл, видел происходящее и всё же не ограничивал свободу добровольцев. Безусловная храбрость этих созданий имела для него гораздо большее значение, чем отсутствие у них выправки и сдержанности. Добровольцы не были обучены искусству ведения боя и знали, что идут навстречу смерти, но всё равно были здесь. Таилл гордился их смелостью и смотрел на каждого, как на героя. Последние минуты перед наступлением, в ожидании знака от вестника о приближении войска Жоскур, военачальник проводил в одном из шатров лагеря, выверяя план боя с командующими колонн.

Армию царицы ждали со стороны Бельхута. По донесениям её войска уже не были столь многочисленны, как раньше. Немало своих воинов Жоскур потеряла в снегах этой суровой зимы и водах Генеры, многие были убиты отрядами повстанцев. Но даже, несмотря на это, армия её была по-прежнему сильна. Ходили слухи, что к войскам наследницы примкнули наёмники с востока и покорившиеся ей народы Го́бо и Ажи́р с земель Туманного Взгорья. Это были сильные и выносливые человекоподобные, которые кроме прочего славились по миру своей любовью к золоту и редким камням. А Жоскур была известна щедростью на хорошую плату за службу и преданность её имени. Царица не скупилась в достижении власти и тем снискала себе поклонение многих. Среди них были и сорианцы- всегда кочующий народ смешанных, не самых достойных кровей. Они расползлись по Земле как тараканы, торгуя никчемными безделушками, сомнительными зельями и выступая по городам с цирковыми представлениями. О сорианцах говорили разное, и всякий раз после их отъезда обнаруживали кражи и плохие следы в семьях, где подрастали молодые девушки. Юркие, хитрые и алчные- эти люди имели большую ценность для царицы. Кроме подстрекательств и внесения смуты, в их обязанности входила слежка за противником. Лучших лазутчиков, чем сорианцы, Жоскур не нашла бы нигде. Но и платить им приходилось немало, потому, как подлецы всегда были готовы хорошо перепродать свои услуги, если попадались в руки воинов Каврия. Поначалу командующие отрядами царя пользовались этим: платили пойманным доносчикам сверх названной цены и, получив от них то, что нужно, отпускали. Но со временем подобное милосердие стало приносить дурные плоды, и Таилл приказал допрашивать, а затем без жалости убивать любого засланного со стороны царицы. Эта мера оказалась гораздо действеннее, чем сострадание, и всё же, алчные сорианцы продолжали наведываться в места стоянок боевых отрядов и войск Каврия. Зная это, в день наступления Таилл отдал приказ усилить охрану на подходах к военному лагерю и быть особенно внимательными ко всему, что происходит за его границами.


– Прошу простить меня,– войдя в шатёр военачальника, произнёс стражник.

Таилл оторвал взгляд от расстеленной на столе карты и строго ответил:

– Говори быстрее.

– Пойман лазутчик. Мы взяли его в сотне шагов от лагеря.

– Приведи,– сказал Таилл, махнув рукой.

Стражник скрылся за шторами шатра, но скоро вернулся, волоча вырывающегося из его рук, перепачканного землёй и кровью вурмека.

– Вы били его?– спросил военачальник, всматриваясь в лицо лазутчика.

Удивленно взглянув на Таилла, воин ответил:

– Он сопротивлялся, как лесной кот. Пришлось ударить его пару раз.

– Похоже, нам повезло, – воскликнул один из командующих,– Это же карлик Тав, тот, что неделю назад отравил кроличьим мясом три десятка наших воинов.

Таилл подошёл ближе и внимательно посмотрел в глаза лазутчику.

– Это не он,– задумчиво проговорил военачальник, а затем добавил,– Оставьте меня наедине с пленником.

Присутствующие озадаченно переглянулись, но, подчинившись приказу, покинули шатёр.

– Тебе нельзя быть здесь,– строго сказал Таилл неуверенно жмущемуся у входа вурмеку.

– Я хочу вернуть его вам,– чуть слышно проговорил Горен и потянулся к вороту сорочки.

Военачальник быстро схватил вурмека под локоть и повел его к столу.

– Тебя не должно быть здесь, понимаешь? Это война! Через какие-то минуты я объявлю выход в наступление, а через час большая часть этого войска поляжет на поле сражения. Среди них могу оказаться и я,– сказал Таилл, глядя Горену в глаза,– Ты безрассудно заявляешься сюда, рискуя тем, что хранишь, и хочешь, чтобы я понёс это прямиком к Жоскур? Или мне оставить Маарам здесь, в походном мешке?

– Я совершил ошибку,– едва не плача, ответил вурмек,– Простите меня! Я уже не могу хранить его. Прошу вас, возьмите камень обратно!

– Больше некому оберегать его,– взяв вурмека за плечи, тихо произнёс Таилл,– Кроме тебя я не доверю камень никому другому.

Вурмек, недоумевая, смотрел на военачальника.

– Маарам должен остаться у тебя. Ты- тот, кто сумел сберечь его. Я же могу лишь не позволить Жоскур помешать тебе,– сказал Таилл.

– В чем помешать?– спросил его Горен.

– Ты и сам не знаешь, как важно то, что сделал тогда,– тихо заговорил военачальник,– Забрав у меня камень в тот день, ты спас всех нас. Я понял это, когда шёл по твоим следам. Именно ты не позволил Жоскур занять трон. Это более, чем много, но это не всё. Великий Каврий умер. Два дня назад он покинул мир, невольно оставив нам тяжелое бремя своих прошлых ошибок,-Таилл замолчал и с тяжёлым вздохом продолжил,– В лесу, умирая от ран, я осознал, что не был тем, кто мог спасти Землю от правления Жоскур. Но потом, всякий раз слыша о тебе, я понял и другое: именно ты выбран, чтобы сделать это. Каждый твой новый шаг лишь укреплял мою уверенность, в том, что это так. Когда-то, очень давно Каврий совершил большую ошибку, не послушав самого себя, и теперь, чтобы исправить её, уже мне нельзя ошибиться. Я должен поверить тому, что говорит мой разум. А, он говорит мне, что только ты можешь всё исправить.

– Я?– отступив назад, испуганно спросил вурмек.

– Ты должен передать камень истинному наследнику земного престола,– снова заговорил Таилл, жестом остановив попытку Горена его перебить,– Царевна Жоскур не единственный ребёнок царя. В песках Коа́ми живёт его первенец- старшая дочь, харубиа́нка по имени Ю́на. Жизнь и душа этой девушки так же чисты, как и те чувства, что объединяли её мать и Великого Царя. Народ пустынь бережно хранит историю её появления на свет. И Каврий никому, кроме меня, не открыл этой тайны. Сегодня о существовании царицы Юны узнал и ты. Именно она должна взойти на престол, а ты тот, кто сможет помочь этому свершиться.

Внезапно раздался ревущий звук трубы, а следом за ним ещё несколько труб слились с ним в унисон. Штора шатра распахнулась.

– Вестник не вернётся, Таилл,– задыхаясь, произнёс вбежавший в шатёр воин,– Жоскур нарушила договоренности. Флаги её войска уже видны на горизонте.

– Командуй готовность,– ответил военачальник и обернулся к вурмеку,– Ты должен отправляться немедленно, прямо сейчас. Я прикажу собрать для тебя лошадь и всё необходимое.

Вурмек бросился к Таиллу.

– Это слишком сложно для меня. Я не смогу этого сделать. Прошу вас, заберите камень!– взмолился юноша.

Таилл не слушал его. Затянув на поясе ремень с ножнами, он надел шлем и вышел на улицу. Его боевой конь, покрытый серебряной чешуйчатой попоной, ждал у шатра. Рядом стоял воин, держа в руках длинный, изогнутый дугою клинок, и натирал его резную рукоять.

– Мальчишка больше не пленник,– сказал Таилл, взяв оружие,– Найди для него лошадь и собери мешок в дорогу. А после проводи его до границ лагеря и отправь на юго-восток.

С этими словами военачальник сел в седло и, будто не замечая криков Горена, умоляющего его остановиться, поскакал вперёд между колоннами воинов.

– Я не смогу этого сделать!– что есть силы, прокричал ему в след вурмек, но гул войска поглотил его голос.

Утирая выступившие на глазах слёзы, юноша с отчаянием глядел на исчезающую из виду фигуру военачальника и, уже не слышный даже для самого себя, беззвучно шевелил губами.

Снова взревели трубы. Вдруг всё на мгновение смолкло, а затем по колоннам пробежала волна командных выкриков, и когда трубный гул вновь повторился, войско, ответив общим коротким почти рычащим откликом, двинулось вперёд.

Наездники уже не берегли своих лошадей, а сидели верхом и, сдерживая, вели их ровными рядами. Крылатые твари, оседланные воинами, поднялись в воздух и кружили над войском, издавая протяжные, на исходе хриплые крики. Раскачивающиеся цепи огненных катапульт монотонно позвякивали в унисон колёсам, скрипящим под весом масленых чаш. Тяжелый шаг лучников гремел металлом доспехов, а скулёж этуфоров перерос в несмолкающий раскатистый лай. Вместе эти звуки рождали нечто целостное, отталкивающее своей разноголосицей, но вместе с тем взывающее к действию. Эта напряженная мелодия звучала так громко, что в ней уже нельзя было разобрать ни лошадиного ржания, ни речи людей, ни собачьего лая. Живые звуки слились с лязгом металла в единое целое. Казалось, войско перестало быть собранием людей, животных и деревянных машин и превратилось в один большой бездушный механизм, управляемый самим же собой. Огромный, черный, посверкивающий серебром чешуи и подгоняемый звуками медных рожков, он двигался навстречу подобному ему монстру, ползущему в облаке смоляного дыма.

Это была армия Жоскур. Окрашенное в цвета рубина и свинца, с будто выгоревшими грязно коричневыми пятнами из колонн наёмников, это чудище ревело свою музыку. Под протяжный вой рогов и гул кожаных барабанов, оно рычало выкриками командующих, звенело металлом доспехов, и ухало строевым шагом воинов. Вытянутое и извилистое, словно змея, ползло оно, дымясь и завывая. Самострельные орудия этого войска, расставленные по всей его длине сродни чередованию шахматных клеток, видом своим походили на треугольные костные наросты на спине древнего аспида. Передвигаемые силами тягловых лошадей и подталкиваемые крепкими полулюдьми- вагами, они грузно покачивались из стороны в сторону под весом тяжелых железных котлов, а смоляное варево, наполняющее их, пыхало пузырями и источало едкий удушливый запах гари. Первыми в голове змеевидного чудища шли наёмники с востока. Наследница повелела снабдить каждого из них необходимым оружием, но ни брони, ни кольчуги для этой многотысячной колонны у её армии не оказалось. И военачальник Арвоир, вынужденный подчиниться приказу царевны, поставил наёмников впереди остальных, как расходную силу. В этой битве ажи́рцы и гобо должны были полагаться лишь на свои умения; оставаться в живых, как считала Жоскур, им было не обязательно. Но это не спугнуло жаждущих высокой оплаты наёмников. Они не боялись смерти и были готовы идти первыми даже без оружия, ведь, ничто так не укрепляло веру в себя у этих людей, как мешки с золотом, собранные для них казначеем наследницы. Эта уверенность обрела ещё большую крепость, когда следующими за их колонной Арвоир определил людей из красных пустынь. Га́уйи, известные своим жестоким нравом были не просто хорошими бойцами. В ряды армии Жоскур они прибыли вместе со змееголовыми ящерами, а каждое такое создание могло с завидным превосходством заменить собой нескольких хороших воинов. Ящеры были выносливы, быстры и чрезвычайно ядовиты. На них царица возлагала самые большие надежды и была уверена, что после вступления их в бой, пехоте и коннице останется лишь расправиться с тем немногим, что останется от войска её отца. Боевые качества своих воинов наследница тоже высоко ценила. Но они были всего лишь людьми, поэтому в задачу военачальника вошла необходимость расположить их в войске так, чтобы превосходящие силы могли дать им защиту со всех сторон. Вооруженные мечами и саблями, облаченные в кованые доспехи, воины шли за колонной людей гауйи. По обе стороны и позади неё шествовали, длинноногие птицы земель Эла́ма, осёдланные темнокожими оранга́нами. Двигаясь налегке, одетые в меха, незащищенные ни бронёй, ни кольчугой, и снаряженные лишь булавами, эти четверорукие человекоподобные наездники держались уверенно и величаво. Скорость и изворотливость птиц, безупречное умение управлять ими и мастерское владение оружием были не единственными причинами их горделивой невозмутимости. Всякий, кто когда- либо бывал в землях Элама и видел жизнь оранганов, точно знал, что сострадание у этого народа считалось высшей слабостью, а сила- знаком превосходства и поклонения. Поэтому оказаться на стороне власти, дающей право карать, стало для них большой почестью, а вместе с этим и хорошей платой за участие в войне. Следом за наёмниками из Элама, в самом хвосте змеевидного войска царевны, шли сорианцы. Так же как и на оранганах, на них не было доспехов, а из оружия они имели только небольшие односторонние клинки. Жоскур не полагалась на сорианцев как на воинов. Она знала, что изворотливость и хитрость этих людей может оказаться в бою куда нужнее, чем воинские качества. Кроме обязанности добивать тяжелораненых бойцов противника, сорианцам было приказано во время битвы проникнуть в военный лагерь Таилла и сжечь его. Так царица надеялась уничтожить всё, что могло бы позволить армии Каврия пережить поражение.


– Мы можем ехать,– сказал воин, подводя к вурмеку лошадь.

Горен слышал его и ничего не ответил. Мысли юноши, непрерывно глядящего вслед войску, были где-то далеко.

– Я должен отвести вас,– громче сказал воин и тронул плечо вурмека.

Переведя на него взгляд, Горен тяжело вздохнул и после нескольких секунд молчания тихо произнёс:

– Да, я готов.

Оправив кафтан, он неуверенно подошёл к лошади. Воин перебросил через её спину два связанных между собой мешка, помог вурмеку сесть в седло и, взяв лошадь под уздцы, повёл её за собой. Минуя один за другим шатры, они покинули лагерь, и пошли по снежной глади пустоши в сторону череды горных хребтов, видневшихся вдалеке. Войска Каврия и Жоскур остались позади, но хотя гул их движения, отдаляясь, становился тише, тревога и смятение в душе вурмека нарастали всё сильнее. Горен снова и снова оглядывался назад, всматриваясь в удаляющиеся ряды воинов, но от того волнение его лишь укреплялось.

Внезапно по пустоши пронесся гулкий грохот, а следом за ним в рокоте из человеческих голосов и ржания лошадей прогремело эхо командных выкриков и хоровой лязг катапультных цепей. Вурмек обернулся. Вдали, над войском, в поднимающихся к небу столбах черного дыма, взлетали вверх и падали на землю горящие каменные глыбы.

– Арвоир запустил катапульты,– прибавив шагу, произнёс воин,– Битва началась.

От этих слов, сердце Горена сжалось. Не отрывая взгляда, смотрел он на движущееся войско и желание возвратиться назад мучительной мольбой зазвучало в его мыслях.

– Мне нужно идти обратно. Скачите к горам и не медлите,– сказал воин, вкладывая вожжи в руку юноши.

Он хлопнул лошадь вурмека по боку и быстрым шагом направился назад к шатрам лагеря.

Оглядываясь вслед воину и наблюдая за тем, как его фигура, удаляясь, становится всё меньше, Горен вдруг настолько колко ощутил необходимость вернуться, что руки его подвластно этому желанию сами потянули вожжи, и лошадь, развернувшись, пошла обратно. А вурмек всё всматривался в войско, окутанное серым облаком дыма, и будто не замечал, что путь его уже лежит не к горам, а к разгорающейся битве. Что-то там далеко впереди, неясное самому юноше, приковало его внимание и, не позволяя прийти в чувство, влекло к себе. Ещё мгновение и душа его разорвалась бы от нарастающего с каждой секундой волнения.

Вдруг Горен всё понял. Он увидел то, что заставило его устремиться обратно, и от этого пришёл в ужас. Со стороны леса Рулио, в направлении войска, двигались три фигуры: две из них были мужскими, рослыми и крепкими, а третья, стремительно бегущая впереди, принадлежала женщине. Это была Денизьям. Увязая в снегу, она бежала к шествующим колоннам и что-то надрывно кричала. Вурмека охватила паника. Он хлёстко ударил вожжами, и едва удержавшись в седле, пустил лошадь галопом. В тот момент юноша не ощутил ни страха перед мощью животного, движущегося под ним, ни боязни за свою жизнь. Горен не чувствовал ничего, кроме кричащего в нём желания немедленно оказаться рядом с Денизьям. Но каким бы страстным оно не было и, как бы быстро не скакал конь юноши, то, что должно было случиться, всё равно произошло.

Когда пустошь огласил вой труб, и войско Таилла бросилось в атаку, вурмек был уже близко, но недостаточно, чтобы успеть остановить девушку. Два чудовищных монстра столкнулись, и Денизьям вместе с Намваной и ящером тогда уже стали частью одного из них. Войско вобрало их в себя и живой волной понесло к звенящей металлом мечей кровавой битве. Оно бросилось на смерть без малейших раздумий, безотчетно повинуясь общему движению и зову. Там, впереди в смешении ещё живых и уже мёртвых, среди мелькающих орудий, в окружении криков ярости, боли и отчаяния, рычали призывы к отваге и безжалостности. Вырываясь из грохота битвы, они звучали то как приказ, то как мольба, замолкали и снова кричали, не позволяя остановиться или поддаться страху. В дымной пелене и давке, неведомо как отделяя врагов и братьев, вышедшие на бой сражались беспощадно. Человекообразные, этуфоры, змееголовые ящеры и люди, до грязи взрывая снег Вольной Пустоши, орошали её землю кровью и шли вперёд, топча тела убитых и не замечая раненых. С каждой минутой, продвигаясь глубже в ряды колонн, бой становился всё ожесточеннее. Два огромных чудища превратились в одну уродливую и громогласную тварь, ёрзающую и извивающуюся в грязно-кровавом снегу. Гул её кричащей болью песни разлетался далеко по пустоши и, поднимаясь к небу, задымленному огнём катапультных орудий, сливался с писком мечущихся в нём крылатых тварей. Сталкиваясь, они рвали друг друга когтями, сбрасывали наездников и, поверженные, падали вниз, где вскоре исчезали в смешении толпы.

В те минуты битва ещё не докатилась до колонны, в которую попала Денизьям, но она была уже близко, несколькими десятками рядов впереди. На мгновение позже, чем девушка оказалась среди идущих на бой, вурмек также ворвался в движущееся войско. Тогда, Горен ещё видел Денизьям, но, так и не сумев справиться с лошадью в узких рядах воинов, был сброшен на землю и потерял девушку из виду. Шествующая колонна едва не затоптала его. Только благодаря своему небольшому размеру, юноше удалось выкрутиться и остаться в живых. Поднявшись на ноги, он тут же побежал вперёд, нервно высматривая Денизьям среди сотен идущих, а она, не зная, что вурмек совсем рядом, искала его, продолжая двигаться навстречу битве. Вдруг Горен увидел мелькнувший в толпе красный платок ящера, а потом и Намвану и бросился за ними. Он следил за пангосса, не спуская с него глаз, а когда был уже близко, что есть силы, прокричал его имя. Багарас остановился, но лишь на миг. Осмотревшись, он не увидел того, кто его звал и вновь побежал вперёд. Он тоже хотел остановить Денизьям, но был слишком громоздким, чтобы угнаться за ней.

Внезапно, один из воинов рядом с вурмеком поднял вверх золоченый рожок и протрубил. Колонна ринулась в атаку, и в одно мгновение Денизьям оказалась посреди разразившейся схватки. Не успев осознать, что произошло, девушка в испуге остановилась, но в туже секунду перед ней сверкнуло лезвие меча, и чья-то отсеченная голова упала к её ногам. Крик ужаса вырвался из груди Денизьям, и она бросилась бежать. Уворачиваясь от ударов, она неслась, сама не понимая куда, падала, оступаясь о тела мёртвых, поднималась и вновь бежала. Происходящее вокруг настолько ужасало, что девушка то и дело закрывала глаза. Кровавое месиво из людей и животных, стоны и звериное рычание привели её сознание в оцепенение. Разум Денизьям молчал, а тело, движимое бесконтрольным страхом и инстинктами, спасало её. В это время Багарас уже не видел девушку. Битва отрезала ящера от неё, заставив сражаться вместе с остальными. Не отступая от пангосса ни на шаг, Намвана бился рядом с ним. Вместе они отражали одну атаку за другой и прикрывали друг друга от сыплющихся со всех сторон ударов. Между Денизьям и ними было не больше двух десятков шагов, но разглядеть их в мечущейся толпе было невозможно.

Тогда обернувшись и не увидев Багараса позади себя, девушка осознала, что ничто её не защищает. Перед лицом надвигающейся смерти она была совсем одна, и бег среди тысяч разъярённых воинов не мог её спасти. Девушка остановилась. Тут же нечто с невероятной силой нанесло ей удар. Словно невесомая, она отлетела в сторону и упала на распластанную мёртвую крылатую тварь. От удара всё перед глазами Денизьям поплыло и стало размытым. Медленно, стараясь остаться незамеченной, девушка поползла вниз по кожистому телу птицы и вдруг услышала над собой свистящее шипение. Денизьям подняла голову. Из туманной поволоки, свесившись на длинной изогнутой шее, на неё глядела большая змеиная морда. Девушка испуганно взвизгнула и, предчувствуя удар, увернулась в сторону. В тот же миг зубы гада, изливая яд, впились в мёртвую птицу. Змееголовый ящер промахнулся, а Денизьям скатилась на землю и отползла в сторону. Нащупав за поясом кинжал, она выхватила его и, взмахнув им перед собой, с визгом вскочила на ноги. Шипящий монстр был прямо перед ней. Он не спускал с девушки глаз, медленно раскачивал головой из стороны в сторону и еле заметно подступал ближе. Его наездник, седовласый гауйи, неподвижно лежал на широкой спине гада, безвольно свесив руки вниз. Он был мёртв, но так и остался вместе с ящером, закреплённый ногами в стременах. Задыхаясь от ужаса и пятясь назад, Денизьям всё размахивала кинжалом, ожидая неминуемого нападения. И оно произошло так быстро, что девушка не успела даже крикнуть. Змееголовый ящер качнул головой и выбросил её вперёд. Мгновение и ядовитые зубы сомкнулись бы в теле Денизьям, но тяжёлый удар меча остановил атаку гада. Его голова упала отсеченной и змееголовый монстр и его наездник остались лежать на земле среди тысяч таких же мертвецов.

Спасителем девушки оказался Намвана. Ничего не говоря, он подхватил её и, перебросив через плечо, стремительно побежал к сражающемуся недалеко позади Багарасу. Пангосса бился с вагом и уже был ранен. Его левая рука, рассеченная в предплечье, истекала кровью. Намвана подошёл к вагу со спины. Первый взмах его меча поразил ноги великана, заставив его упасть на колени. На втором взмахе Намвана вонзил свой меч ему в грудь и, навалившись всем весом, вогнал его в вага по самую рукоять.

– Мы не должны быть здесь, Арас,– сказал он ящеру,– Уходим.

Пангосса кивнул, и они оба побежали через толпу, отбиваясь от препятствующих им случайных атак. Неожиданно, Багарас остановился и крикнул:

– Он здесь!

В нескольких шагах от пангосса, вновь и вновь исступленно втыкая клинок в лежащего на земле уже мёртвого сорианца, был Горен. Измазанный кровью юноша сотрясался всем телом и дышал так часто, словно ему не хватало воздуха. Ящер остановил его руку и попытался поднять на ноги, но вурмек неистово завопил и бросился на него с кулаками. Широко распахнутые глаза Горена казались безумными, а в его взгляде сверкали ярость и страх. Схватив юношу за руки, Багарас с силой прижал его к своей груди, и они с Намваной вновь побежали.

– Это я, это я,– раз за разом повторял ящер вырывающемуся вурмеку и тот, слыша его, становился всё спокойнее и вскоре прекратил сопротивление.


Битва продолжала звенеть мечами и кричать тысячами людских и звериных голосов. Уже никто из тех живых, которые всё ещё сражались в ней, больше не принадлежал себе. Полностью подчинив воинов своей власти, она вершила их руками свою страшную волю, а потом бросала их на мечи. Один за другим участники сражения гибли, устилая землю своими телами. И другие бились рядом с ними и тоже были убиты. Так, сплетённое из двух враждебных друг другу армий, рокочущее звуками боя, уродливое чудовище медленно погибало. Зарождённое, чтобы принести смерть, уничтожая само себя, растерзанное, оно расплылось по пустоши бесформенным пятном. Передвижные орудия громили его стройные ряды; колонны его сталкивались и разрушались; оно горело, дымясь черными клубами, и источало запахи смолы и сожженной плоти. Его едкий дым, разносимый ветром, как наполненный сажей густой туман, стелился по Вольной Пустоши, и, окутывая, повисал над землёй непроглядной завесой. В ней, сокрытые от преследования бежали четверо случайных воинов. Оказавшиеся таковыми не по собственной воле, спасаясь от неминуемой смерти, они вырвались из сражения и, не переводя дыхания, спешили скорее покинуть это страшное место.

У леса Рулио они остановились. Горен рассказал о данном Таиллом наставлении без промедлений двигаться на юго-восток. Он и теперь не раскрыл всей правды, сказав лишь, что ему и Денизьям угрожает преследование, однако ящеру хватило и этого, чтобы решить сопровождать их. Путь в пустыню Коами был очень далёким, и выдвигаться нужно было немедленно. Чтобы не терять времени, Багарас должен был отправить девушку и вурмека одних, а сам вместе с Намваной возвратиться в Стенаттен за оставленными там лошадьми и вещами. Но вопреки настойчивым уговорам и, несмотря на ранение, пангосса отказался оставлять Денизьям и Горена одних, сославшись на знание этих мест и пообещав Намване быть осторожным. Ящер и монстр договорились встретиться в подгорном поселении, в доме хорошо им знакомого местного плотника. Затем они попрощались, и Намвана углубился в лес к тайному входу на Тропу Червей. Медлить было нельзя. Денизьям наскоро перевязала рану ящеру, и все трое пошли в указанном Таиллом направлении. Чтобы пройти вдали от боя, им пришлось пересечь Рулио, а выйдя из него, сделать значительную петлю на подходе к горам юго-востока. Всё это время они видели огни бушующего вдали сражения, слышали его грохот, но к счастью, сами так и остались никем не замеченными.

Спустились сумерки, и постепенно трое чужеземцев, идущих по Вольной Пустоши, слились с темнотой. Доверившись Багарасу, они шли почти на ощупь, не зажигали огней и не разговаривали. Позади них, уже совсем далеко, на горизонте мерцала тонкая красная линия. Это горел лагерь армии Каврия. Сорианцам удалось выполнить задуманное царицей и теперь, каким бы ни оказался исход сражения для войска Таилла, восстановить силы его воинам было негде.


Денизьям и Горен уже не смотрели назад. Чтобы увидеть ужас битвы, им не нужно было обращать к ней лиц, ведь то, что предстало их глазам на поле сражения, до сих пор было с ними. Глядя в темноту, вурмек всё ещё видел занесённый над ним меч и свою руку, вязко вдавливающую клинок в живот сорианца. Он снова слышал его ругань и хрипы, чувствовал запах его пота и тепло крови на своих руках. Картина убийства всплывала в мыслях юноши, заставляя его ощущать страх и отвращение к себе. Больше не было беспечного вурмека из вечнозелёного леса, воспитанного по законам добродетели и свято почитающего жизнь, как высшее право. Убив сорианца, он убил и себя. Невозможность исправить свершившееся, забыть его или принять, была как яд. Она отравляла Горена. Скрытый окружающей темнотой от глаз спутников, зажав рот рукой, чтобы не быть услышанным, вурмек горько плакал, скорбя об убитом им человеке и своей некогда невинной душе. То чувство, что он испытывал, жестоко мучило его. Будто стремясь выжечь юношу изнутри, оно пульсировало в его кистях, обжигая кончики пальцев, полыхало огнём где-то под грудью, сжимало и выкручивало вены и горячей судорогой сводило ему ноги, точно это он сам, преследуя убийцу, скрывающегося в нём, карал его, надеясь уничтожить. Горькое сожаление о сотворённом и душевные пытки были меньшими из наказаний, которые вурмек считал достойными того преступника, что отнял у него право оставаться чистым душой. Он яростно ненавидел его и с той же силой жалел преданного им безвинного себя. О, как много из той боли, что пережил убитый им сорианец, Горен желал обрушить на самого себя, чтобы искупить вину!

В эти тягостные минуты юноша был честен перед собой и без страха готов к справедливому наказанию. Но всё же не был прав. За бурей мечущихся в нём чувств он не видел истины. Там, на поле сражения, испуганный и одинокий, он оказался в шаге от смерти. Его добродетельная и чистая душа была безоружна и абсолютно бессильна перед тем, что противостояло ей. Битвой на Вольной Пустоши руководили ярость и мощь. Они же управляли рукой того сорианца. Душа Горена не смогла бы остановить его, как не смогла бы уберечь вурмека от удара меча. И тогда против силы восстала сила. Разум юноши не позволил убить его. Заглушив чувства, он полностью завладел вурмеком и отстоял его жизнь. Убивая сорианца, Горен не предавал душу, он спасался от неминуемой смерти. Такой была истина. Но разве охваченный переживаниями юноша мог понять её? Нет, это было невозможно. И он терзался душевной болью, не понимая, что страдает ещё сильнее от того, что ненавидит себя.

Спутники вурмека, медленно бредущие рядом, так же были удручены чем-то личным, ещё не до конца пережитым, довлеющим над их мыслями. Как и вурмек, они хранили молчание и лишь изредка выдавали свою обеспокоенность тяжёлым дыханием. Мужественный и сдержанный Багарас прятал свои волнения за раскуриванием трубки, а Денизьям, ещё обращенная мыслям к схватке со змееголовым чудовищем, продолжала проживать её, а потому, едва оступившись, вздрагивала и всё сильнее сжимала руку ведущего её ящера.


Цвет ночиперестал быть густым и непроглядным. Лунное сияние, касаясь зависшего над Вольной Пустошью пласта снежных облаков, озарило их изнутри, и едва заметно глазу, мерцая в разнородной облачной толще, высветлило ночной мрак. Он словно поблек. В его иссиня-графитовом цвете неожиданно проявилось серое громоздкое пятно гор, которые были уже близко. Обросшие лесом, плотно окутанным комковатыми наростами снега, горы выглядели замёрзшими и неприступными. В пустынной равнине, простирающейся на многие километры вокруг, их мощь ощущалась как нечто угрожающее. И хотя здесь они являлись единственным местом, где можно было скрыться, необходимость подходить к ним ближе оказалась неприятной для каждого из троих путников. После пережитого в смертельной толкотне битвы, им хотелось чувствовать свободу от любых границ, а для вурмека и Денизьям, всё ещё пребывающих в состоянии непережитой тревоги, путь через лес в темноте и тесноте деревьев и вовсе представлялся кошмаром.

Однако волнения Горена и девушки было напрасны. Дорога в поселение шла в обход устрашающей их горы. Деревня, в которой путники надеялись найти укрытие, располагалась у её подножия за левым склоном, в полукольце разросшегося лиственного леса. Чтобы избежать случайных встреч с местными жителями и пройти напрямую к дому плотника, им всё же пришлось войти в лесные заросли. Путь через них был недолгим и вскоре, выйдя на опушку, путники оказались перед чередой из нескольких деревянных построек, к одной из которых и направились.

Оставив Денизьям и Горена за забором, ящер открыл калитку двора, неслышно подошёл к одному из окон дома и тихо постучал в стекло. Оконная занавесь дрогнула. Из-за неё показалось заспанное бородатое лицо мужчины. Не сразу признав в ночном госте Багараса, хозяин дома с недоумением всматривался в его черты, а затем кивнул головой и исчез в темноте комнаты. Спустя минуту, к ящеру вышел угрюмого вида неопрятно одетый молодой мужчина с горящей свечой в руке. Хозяин пожал гостю руку и проводил его в дом. Дверь за пангосса закрылась. Некоторое время вурмек и девушка в волнении стояли за забором и следили за движущимся по дому огоньком свечи. Но уже скоро, дверь снова открылась, и появившийся на её пороге пангосса жестом призвал друзей пройти внутрь.

Мужчина оказался не единственным обитателем дома. Горена и Денизьям встретила хозяйка-молодая женщина, обременённая вынашиваемым приплодом. Час был поздним и двое незнакомцев, перемазанные кровью и жмущиеся у порога, должны были вызвать у неё если не настороженность или страх, то, непременно, раздражение. Но хозяйка была рада гостям и приняла их с уважением. Не задавая лишних вопросов, она провела их в дом, предложила умывальную комнату и чистое бельё, а после, накормила всех троих добротным ужином. Полное спокойствие и сердечность этой женщины, поразили Денизьям и вурмека. Возможно, что так радушно в этом доме встречали всякого гостя, но приветливость и забота хозяев была ещё более ценной от того, что они понимали, какую опасность для них может представлять доброта, проявленная к скитальцам, пришедшим со стороны войны.

Убедившись в том, что гости сыты, хозяйка разложила для них постели в одной из комнат и, приготовив всё необходимое для врачевания, занялась раненым Багарасом. Она усадила ящера на стул рядом с низким прикроватным столиком, аккуратно сняла с него залитую кровью рубашку и принялась промывать рану. Денизьям сидела на кровати напротив, с интересом наблюдая за происходящим. На кораблях амако девушке доводилось видеть много крови. Это была и кровь морских тварей, и кровь рыбаков. С абсолютной холодностью Денизьям потрошила осьминогов и рыб и так же невозмутимо спокойна была, когда шила рваные раны братьев после их нередких стычек с обитателями морских вод. Вот и сейчас со знанием дела наблюдала она за хозяйкой дома и ничто из увиденного не вызывало в ней отвращения или страха. Вурмек был другим. Вид крови всегда казался ему крайне неприятным, и всякая рана пробуждала в нём тошноту. Поэтому он сидел, немного съёжившись, стараясь не смотреть в сторону Багараса. Когда же хозяйка взяла в руки заправленную нитью иглу, он побледнел и, не выдержав охватившего его напряжения, вышел из комнаты, а затем и из дома.

Скрывшись в тени навеса под входной дверью, Горен с носом завернулся в кафтан и уютно уселся в углу небольшой деревянной скамьи. Несмотря на многие часы, проведённые вурмеком среди холода и снега, здесь ему было спокойнее, чем в доме. Никто не наблюдал за ним, не видел его страха, а значит не мог и осудить. Это позволило юноше расслабиться. Отягощающее сердце чувство вины, не оставило его, но теперь вурмек мог думать не только о нём. Гостеприимство хозяина и почти материнская забота его жены напомнили Горену о родной семье. Глядя на укутанный снегом лес, он представил себя дома.


Такими же холодными и снежными, как эта зима, были зимы и в Вурмекском Лесу; также радушно и с добротой встречали гостей его родители. Моглы были богаты родственными связями и известны своей общительностью, но кроме того, в их семье существовало множество традиций и праздников, отмечать которые зачастую собиралась вся родня. В такие дни по дому Горена носились запахи великолепных кушаний, отовсюду звучали вурмекские голоса и смех детворы. Особенно частыми праздники были зимой. Семейство отмечало «День первого снега», «Ледяные катания», «Праздник январских вьюг», «Вечер морозных сладостей», «Сурочьи пляски» и много других праздников, поводы для которых были совсем незначительными и даже надуманными. Виной тому служила зимняя безделица. Сады и огороды деревень были занесены снегом, лес спал, и вурмекам попросту нечем было заняться. Благо, припасов на зиму они заготавливали более, чем достаточно и не скупились растрачивать их на проведение пышных празднеств с обилием угощений. Горен страстно любил эти шумные, суетные и немного волнительные дни. Но больше всего ему нравились предпраздничные приготовления. К ним была приобщена вся семья Моглов, включая самых младших. Украшения, рецепты блюд, забавы и прочее- всё это готовилось заранее, чтобы быть представленным гостям в лучшем виде. Горену отводилось самое интересное и в то же время трудное занятие- украшение дома в духе проводимого торжества. Каждый раз это должно было быть что-то новое, но не менее интересное, чем в прошлом году. И юноша с головой уходил в приятные хлопоты: рисовал чертежи, мастерил, строил снежные фигуры и даже шил. А после был праздник, веселье и счастливые лица родни. Гордый за сына Драмель неизменно благодарил его перед гостями, а Горен, довольный проделанной работой, уже обдумывал следующее торжество. Но всё таки, главные задачи отводились именно родителям юного вурмека. Драмель и Балия не только должны были позаботиться о праздничном столе и ночлеге для всей родни, но и суметь угодить каждому гостю. Горена всегда удивляло, с каким умением его матери и отцу удавалось найти подход к весьма привередливым родственникам. И всё это делалось ими легко и искренне. Даже самая ворчливая старуха, которая из раза в раз пробиралась на кухню, стараясь отыскать в готовке Балии изъян, была окружена заботой и всегда уходила довольной. Драмель же был способен увлечь интересной беседой любого из присутствующих, всякий раз удивляя родню интересными историями, как произошедшими с ним в действительности, так и вымышленными, смело представленными им на суд слушателей. Кроме прочего, отец и мать Горена были людьми очень тактичными. В тесном скоплении гостей, в любой семье, всегда есть место спорам и вспышкам гнева. Драмель и Балия справлялись и с этим и как и всё остальное делали это с присущими им мудростью и добротой.

Горен скучал по родителям. Вспоминая об отце и матери, он согревал душу их образами, представлял себя рядом с ними и это, пусть на время, но возвращало ему ощущение прежнего покоя. И всё же, чем дольше он думал об оставленной им семье, тем болезненнее чувствовал расстояние между собой и родными, тем чаще попрекал себя и всё сильнее хотел бросить начатое и вернуться домой. Светлые воспоминания всегда завершались тоской. Перенося её с душевными муками и слезами, вурмек клялся себе больше не думать о семье, но не в силах выполнить это обещание, снова страдал. К счастью, в этот раз, что- то внутри Горена сжалилось над ним. Витая в мыслях о семейных торжествах, он задремал, не успев погрузиться в тоску, так и остался в окружении радостных лиц родителей, праздничных угощений и домашнего уюта.

А в это время в доме плотника хозяйка закончила шить рану ящера и уже накладывала повязку. Хотя Багарас, сдерживаемый присутствием Денизьям, не показал своей боли, завершение этого утомительного действия явно принесло ему облегчение. Когда хозяйка собралась уходить, он с выдохом улыбнулся и поблагодарил её, сделав это так, что и ей и девушке стало совершенно очевидным то нетерпение, с которым пангосса ждал окончания болезненной процедуры. Заметив в лице Денизьям некоторую ухмылку, ящер смутился и, пытаясь вернуть себе былую невозмутимость, сосредоточенно уставился в окно.

– Волнуешься за Намвану?– вдруг спросила его девушка.

Ящер перевёл на неё взгляд и ответил:

– Намвана доберётся. Я уверен, что он уже на полпути сюда.

– Тогда о чём ты думаешь?– с любопытством произнесла Денизьям.

Скользнув по ней взглядом, пангосса вновь посмотрел в окно и ничего не ответил. Девушка хитро улыбнулась.

– Может, тоскуешь по той зубастой штуке с дырками вместо глаз?– спросила она, гримасничая,– Какое удовольствие повсюду таскать за собой эту страшную морду? Что это за талисман такой, размером с перезревшую тыкву? И почему ты всегда молчишь, когда я тебя о чем-то спрашиваю?

– Может потому, что ты суёшь свой нос в чужие дела и слишком много болтаешь?– строго осёк её ящер.

Денизьям стыдливо опустила глаза.

– Этого волка убил мой отец,– буркнул пангосса.

Немного оживившись, девушка с любопытством ждала продолжения. Было заметно, что затронутое ею являлось для Багараса очень личным и подобные разговоры давались ему нелегко, однако также видно было и то, что ящер хотел поделиться своей историей с Денизьям, но опасаясь непонимания, не решался этого сделать.

– Он убил этого волка в северных лесах, когда вёл мою мать в Гноль,– выждав некоторое время, нерешительно начал свой рассказ пангосса,– Мать тогда уже носила меня, а зверьё всегда чует слабых. Волк знал, что она не сможет защититься, и напал. Отец убил его. Голову этой твари он взял с собой, и она много лет провисела на стене в нашем доме. Он говорил, что нужно помнить такие моменты, говорил, что они много значат для будущего. Ещё отец сказал, что этот волк был знаком для меня. А когда я вырос, и отца не стало, нам с матерью пришлось уйти из Гноля. Мы могли взять с собой только самое необходимое- одежду и еду. Но я не смог оставить волка, вырезал из него маску, и с тех пор она всегда со мной, как память об отце и как талисман.

Он посмотрел на Денизьям и та, виновато потупившись, тихо спросила:

– Почему вы ушли из города?

Багарас опасался этого вопроса; знал, что девушка непременно задаст его. Но вдруг почувствовал, что уже готов рассказать ей правду.

– Мы не могли оставаться в Гноле. После смерти отца у матери больше не было защиты кроме меня, молодого и глупого,– снова заговорил пангосса, отведя взгляд в сторону,– А всё, что я мог- это изо дня в день получать новые синяки от ненавидящих моё происхождение таких же юнцов. Но если я всего лишь был бит, то матери приходилось совсем туго. Соседи ненавидели её, работы не было. В доме едва хватало еды на одного, да и та была скудной. А ведь мать была отличной портнихой: шила платья и костюмы не хуже тех, что носят в семье градоправителя. Но никем, кроме как поломойкой, её не хотели брать на работу. Кабак Панджала тогда только открылся, и она устроилась к нему за два серебряных в неделю и ежедневные обеды для меня,– на мгновение ящер замолчал, но затем продолжил,– Мама была красавицей. Среди пангосса таких не найти. Отец встретил её у границ леса тарудов, когда она и другие амако собирали ягоды с растущих там кустов мёрзлой идаи. Пангосса всегда недолюбливали людей, хоть до сих пор покупают у них продукты, одежду и домашнюю утварь. В тот день вместе с отцом были ещё несколько ящеров. Они отлавливали в лесу мелких зверьков для продажи. Когда они наткнулись на амако, то решили отобрать у них собранное, но те предложили взамен два мешка копченой рыбы и пангосса согласились, с одним лишь условием, что пока рыбаки поплывут на корабли за рыбой, на берегу вместе с ящерами останется выбранный ими человек. Другого пути у амако не было. Они не могли справиться с пангосса, даже если бы имели при себе оружие. Оставить одного и спасти остальных- может было и не лучшим решением, но единственным. Ящеры выбрали мою мать, особенную девушку, белокурую сероглазую красавицу, лучшую из амако. И она осталась. Вместе с пангосса мама провела в лесу несколько часов и если бы не мой отец, то никакой выкуп не остановил бы их перед тем, ради чего они пошли на этот обмен. Он защитил её и сам пошёл на хитрость, пообещав договориться с амако о выгодной сделке, сулящей неплохую прибыль. Для этого девушка должна была остаться невредимой. Жадные до серебра ящеры всё посчитали и решили не трогать красавицу. Так пангосса открыли рыбную торговлю за границами северного края, а мой отец нашёл свою женщину. Сначала они так и жили: он в Гноле, а мама на кораблях амако; виделись в назначенные торговым договором дни. А когда отец узнал о будущем ребенке, решил забрать её в город. Тогда и началась наша жизнь. Родители были счастливы. И я тоже был счастлив. Но, пангосса так и не приняли маму. И, если при жизни отца они относились к нам с терпением, то после его смерти, стали гнать из Гноля. Мать устроилась работать к Панджалу. Я приходил туда каждый день, в обед, за своей миской супа и видел, как тяжело ей было. Тага тоже приходил туда. Мама приглянулась ему, но она была поломойкой, а не одной из тех девок, что живут в комнатах второго этажа питейной. Проклятый ящер не давал ей прохода, а когда напивался, то грозился сжечь заведение, если Панджал не найдёт способа укротить строптивую служанку. Однажды ночью, он вломился к нам в дом и я, защищая мать, крепко поколотил его. Тага поджёг кабак, и Панджалу пришлось отказать маме в работе. Мы больше не могли оставаться в Гноле. И за его стенами нас никто не ждал. В тот день мы ушли из города в никуда; шли по Вольной Пустоши без направления, пока не добрались до Рулио. Там я и встретил Сони. Она собирала орехи, а я вызвался ей помогать. Мать рассказала Сони обо всём и та спасла нас. Не знаю, чем бы закончился наш побег из Гноля, если бы Стенаттен не открыл перед нами дверь Вадурии. Да, Сони спасла меня и маму. Умение чужеземки шить пришлось по нраву фархори, и Деревянный Город нас принял. Дом Сони стал мне родным, а мать, наконец, перестала бояться за наши жизни. Мы снова были счастливы и не были одиноки как в Гноле. И даже когда спустя много лет мама умерла, я не остался один. У меня были Сони и Намвана.

Опустив глаза в пол, Багарас улыбнулся сам себе.

– А маска,– сказал он после короткого молчания,– Маска-это талисман.

Девушка не знала, что ответить. История ящера потрясла её. Она смотрела на него и уже не видела того Багараса, с которым была знакома. Кем он был для Денизьям до этой минуты? Пангосса, ящером, мужчиной, обладающим храбростью, спасителем и защитником. Девушка была уверена в силе Багараса, как в неотъемлемой составляющей создания, чей внешний облик наделён всеми признаками её присутствия. Она так же верила в его решимость, какая присуща всякому, кто держится отстранённо и холодно. Строгость ящера была гарантией правильности принятых им решений, а отсутствие проявлений душевной теплоты внушала уверенность в точном расчете всего, что он делает. Каким Денизьям видела Багараса теперь? Он всё так же был носителем силы и решимости, но стал больше, чем пангосса, больше чем человек, больше, чем мужчина. Рассказанное ящером, наделило его облик историей, а те чувства, которые Денизьям услышала в его голосе, открыли перед девушкой его душу. Багарас перестал быть ей чужим. Девушке больше не хотелось его уязвлять, и она сама уже не боялась быть им уязвлённой. Позволив Денизьям узнать историю его жизни, ящер признался в своих переживаниях и слабостях, открыл себя, как создание равное ей и это сблизило их.

Сказанного было слишком много, чтобы прибавить к нему что-либо ещё. Понимая это, Денизьям и Багарас молчали. Они так и сидели друг напротив друга, в тишине, стараясь не встречаться взглядами, чтобы избежать напрашивающейся необходимости снова заговорить. Но это безмолвие не было неловким. И молчали они не потому, что боялись возвращаться к разговору. Девушка и пангосса не хотели прерывать своих размышлений. И, возможно, они смогли бы просидеть в тишине ещё очень долго, если бы хозяйка, обнаружив Горена задремавшим на морозе, не поспешила привести его в дом. Тогда все трое, наконец, улеглись и спокойно заснули.


К рассвету в дверь плотника опять постучали. Это был Намвана. И снова, несмотря на неудобный час, хозяева были добры, окружив незваного ими гостя уважением и заботой.

Тот день четверо путников провели в подгорном поселении, не выходя за дверь дома и не показываясь в его окнах. В свете происходящих событий выдавать своё присутствие местным обитателям было не безопасно. Поэтому хозяева задёрнули плотнее шторы и просили гостей быть как можно тише. А в поздний ночной час, собрав в дорогу еду и питьё, путники попрощались с плотником и его женой и под покровом темноты покинули поселение.

Орудия истины.

Девушка и вурмек вновь были в дороге. Они снова шли по чужим для них землям, но уже с совсем иными чувствами. Ощущение совершаемого подвига прошло, как некогда прошло и чувство ответственности за судьбу камня. Маарам и закрутившаяся вокруг него история стали для Денизьям и Горена столь тягостными, что они хотели только одного: поскорее завершить свой затянувшийся поход и тем самым освободиться от необходимости быть хоть сколько-нибудь причастными к камню земных царей. Друзья уже не были уверены, поступают ли правильно, и не знали, хватит ли им сил дойти до конца и выдержать то, что ждёт их дальше на этом пути. Вурмек и девушка были вымотаны. Они устали не только от дальних и тяжелых дорог, нападений дикого зверья, вероломства и преследований, но и от того груза ответственности, что взвалили на свои плечи, решив нести Маарам. Пережитое сражение, да и сам раздел земной власти был не их войной. В сравнении с глыбой тех сил, что противостояли друг другу в споре за право владычества, Горен и Денизьям были лишь крупицами, и оба осознавали это. В бою они ощутили присутствие третьей, могущественной силы, той, что с лёгкостью обрывала жизни тысячи существ, бьющихся как за идеи Невмешательства, так и за идеи полного подчинения власти. Сомнения в правильности понимания того, что на самом деле происходит, давно осаждали мысли вурмека и девушки. Но окончательно признать то, что всё это время их представления были ошибочными, они не могли. Слишком велик оказался размер того, чего касалось это осознание. В одном лишь друзья были убеждены: Маарам, как можно скорее, должен попасть в руки того, кто распорядится им правильно. И их уверенность стала ещё более твёрдой, когда Горен рассказал Денизьям, что знает, где искать этого человека.

Путь их лежал к пескам загадочной пустыни Коами, где жили люди, истории о которых будоражили воображение и заставляли поверить в самое невероятное. Встретиться с ними было настолько же интересно, насколько и страшно. И дорога в их владения обещала быть нелёгкой и полной опасностей. К счастью, друзья были уже не одни. Вместе с Денизьям и Гореном разделить тяготы пути решили Багарас и Намвана, которые отказались оставить их, и даже не зная о цели, что вела чужеземцев по миру, настояли на том, чтобы быть рядом и дать им свою защиту.

Вурмек был покорён великодушием ящера и монстра. Их неожиданное появление в его судьбе стало поистине спасением и казалось юноше настолько удивительным, что он никак не мог до конца поверить в то, что это правда. Будто кто-то наблюдал за ним и девушкой и видя, что друзьям грозит неминуемая гибель, послал заступников, лучших из тех, какие только могут быть. Горен видел как без раздумий пангосса бросился в бой следом за Денизьям, видел чего ему это стоило, знал как не хотел он отпускать Намвану одного, но сделал это, чтобы не оставить девушку и вурмека в опасности. Он помнил, как голос Багараса вернул его в чувства; как огромный уродливый монстр, спасая Денизьям жизнь, нёс её через толпу атакующих со всех сторон воинов. Несомненно, встреча с этими двумя была особенной и для Горена и для девушки. Теперь вурмек видел и то, что она стала ещё более важной для Денизьям.

Неуловимым, невидимым глазу действием она преображала девушку. Впервые за всё время вурмек заметил, что Денизьям уже не тот сорванец каким была раньше. Её волосы, прежде короткие и небрежно взъерошенные, давно отросли и развивались волнистыми прядями, касаясь плеч. Она была всё той же хохотушкой, но смеялась иначе, чуть прикрывая губы кончиками пальцев, и поправляла завязанный на голове платок как-то по-другому, словно медленнее или мягче. Горен понимал причины этих изменений, однако, не мог разобраться, какие чувства они в нём вызывают. Ему было любопытно видеть Денизьям другой, но, вместе с этим он ощущал нечто сложное, схожее с грустью и раздражением одновременно. Как ни старался вурмек переубедить себя, но мысль о том, что скоро нечто очень важное для девушки вторгнется в их дружбу, жалила его. Он терпел, отбрасывал её прочь, но она возвращалась вновь, заставляя юношу признать неизбежное. Всё чаще, наблюдая за Багарасом и Денизьям, Горен замечал, что его присутствие при их разговорах оказывается лишним. Нет, вурмека не просили уйти и даже не намекали на это. Порой он чувствовал, что мешает чему-то особенному, витающему в воздухе вокруг ящера и девушки, чему-то, что не может существовать рядом с непосвященным в его таинство. Тогда Горен оставлял Денизьям и присоединялся к Намване, который, как и вурмек, старался чаще оставлять своего друга наедине с девушкой. Монстр относился к наступившим переменам спокойно и держался стороной, делая вид, что не замечает происходящего. Несмотря на свой устрашающий и диковатый вид, он был на редкость выдержанным, много молчал, а если и говорил, то всегда только о значимом или по-настоящему интересном. Горен и Денизьям больше не боялись его. Напротив, общество Намваны успокаивало вурмека, а девушка, после спасения от змееголового чудовища не просто перестала избегать монстра, но приняла его как друга и даже иногда без опаски подшучивала над ним.


Шли дни. Ведущие путников дороги менялись одна за другой. Они проходили то через земли, богатые природной прелестью и покоем, то через безжизненные пустоши, а порой и по местам диким и заселённым опасными тварями. С каждым новым днём, с каждым переходом от одного земного владения к другому, границы мира становились всё шире для вурмека. Горен уже не мог даже вообразить, как мал кажущийся ему когда-то огромным Вурмекский Лес. Вспоминая вечера за книгой Онёбуса, то какой представлял себе Землю, он поражался крохотности образов и фантазий, что рождались тогда в его голове. В то время юноше казалось, что рассказы старика, его рисунки и заметки раскрывают полную картину жизни, царящей за пределами леса. И только увидев её собственными глазами, Горен понял, как мало он знал раньше. Мир был не просто больше того, что он себе представлял. Наблюдая за жизнью в нём, за тем как удивительно последовательно происходящее, вурмек всё больше убеждался в том, что он наполнен сутью. Юноше не хватало мыслей, чтобы объяснить себе её природу, понять как на разных концах Земли и в далёких друг от друга промежутках времени случаются события, которые, в конечном счете, становятся связанными между собой. Он не знал, как растолковать это, но мог чувствовать, ощущать связь происходящего. Вновь и вновь Горен обращался мыслями к прошлому, к своему детству и каждому событию, случившемуся до последних дней; вспоминал встреченных на этом пути созданий, все случайности, что происходили так уместно, и чувства, которые испытывал за это время. Вурмек понял: то, о чем он почему-то считал нужным знать, всё что ему когда-либо доводилось слышать, чему приходилось учиться, впоследствии оказалось необходимым и стало вплетенным в нить текущих событий. Могло ли это быть совпадением или всё происходящее лишь череда закономерностей? А может молодость заставляла Горена искать сложности там, где их нет?

Юноша думал и об этом. У него было достаточно свободных минут, чтобы рассуждать о многом и никто, даже когда вурмеку этого хотелось, не мешал его мыслям. Предположения и выводы, раньше всегда выносимые на суд его друга, теперь оставались не высказанными и от этого, накапливаясь, казались Горену излишне надуманными и путанными. Это раздражало его. Вурмек ощущал обиду, но время шло, постепенно сглаживая болезненную для чувств границу между прежними и настоящими отношениями с Денизьям.

Жизнь четырёх друзей изменилась. Каждый обрёл что-то новое, и пусть для одних это было большое чувство, а для других непростой опыт смирения с чужим выбором, все они смогли достойно принять эти дары судьбы и не растеряли себя.


Время несло перемены всей Земле. В оставленной путниками Вольной Пустоши в день сражения Жоскур отступила, отозвав свою армию к берегам Генеры. Она проиграла битву, но, несмотря на это, получила в ней лучший трофей, который только могла пожелать. Собирая войско, воины Каврия тщетно пытались найти своего военачальника живым или убитым. Он был пленен и доставлен в стан армии царицы, где на протяжении нескольких дней его подвергали избиению и пыткам, заставляя рассказать о нахождении Маарама. Таилл, выдержанный многими годами в своей преданности царю, молчал. Взбешенная невозможностью добраться до него лично, наследница назначала всё более изощрённые истязания, но это лишь приближало военачальника к смерти, а тайна нахождения камня так и оставалась нераскрытой. Муки были бессильны заставить его говорить. И тогда Жоскур нашла другой путь. Зная о страсти оранганов к опиуму, она приказала изготовить из него снадобье, способное довести до беспамятства и вынудить раскрыться непокорного воина. Им стражники опаивали Таилла ещё двое суток, и в конце второй ночи, в предсмертном бреду, военачальник рассказал о пустыне Коами и тайной наследнице трона. Словно ожидая этого дня, морозы отступили. Льды реки стали податливей. Повелев расчистить путь на другой берег, царица оставила Бельхут и немедленно выдвинулась со своим войском к землям хару́бов.

О преследовании друзья узнали от торговца специями в одном из городков земель Тиль Садулюр. Там же до них дошёл слух о смерти пленённого царицей военачальника и о том, как сильно Жоскур спешит в Коами. Узнав об этом, четверо путников без промедлений оставили город, вновь выйдя в дорогу. Они должны были торопиться. Впереди ждал длинный путь, но беречь силы было нельзя. И друзья шли быстро, не думая о себе и не останавливаясь на привал дольше, чем это было необходимо уставшим лошадям.

Известие о тяжелой смерти Таилла глубоко ранило Горена. Безрезультатно пытаясь отогнать от себя мысли о страданиях военачальника, вурмек становился всё мрачнее и вдумчивей. Он снова чувствовал себя причастным и всё больше размышлял о том, чем может обернуться этот поход для Намваны и Багараса, которые по-прежнему оставались в неведении о действительной причине преследования наследницей престола. Чувствуя себя подлецом, использующим доверие друзей и прикрывающимся их силой, юноша терзался муками стыда. Он не мог спокойно находиться с ними рядом, часто стремился остаться в одиночестве, отказываясь говорить о том, что его волновало. Борясь с внутренними противоречиями, вурмек принимал сложное и важное для себя решение и, замечая это, друзья старались его не тревожить.

И вот однажды, когда все четверо, остановившись на ночной привал, сидели у горящего костра и обсуждали что-то обыденное, Горен неожиданно прервал беседу и заговорил о Маараме. Боясь спугнуть свою решимость, он говорил без остановки и всё поглядывал на Денизьям в надежде не увидеть в её глазах разочарования. Вурмек не мог больше молчать, но память о том, чем обернулось его последнее признание, ещё отзывалась в душе юноши неприятным покалыванием. Он не хотел вновь стать причиной необратимых событий и поэтому говорил с волнением и дрожью в голосе.

Смятение Горена было напрасным. Лицо девушки, вначале рассказа выражавшее полное удивление и страх, с каждой минутой всё более освобождалось от напряжения. Денизьям становилась спокойнее и даже дышала с некоторым облегчением. Она смотрела на Багараса и уже с чувством принятой неизбежности ждала, каким будет его отклик на раскрытую вурмеком тайну. Оба, и Намвана и ящер слушали Горена молча, лишь иногда переглядываясь, но не казались обеспокоенными. Когда же вурмек закончил говорить, пангосса долгим взглядом осмотрел его и девушку и произнёс:

– Всё что ты рассказал, говорит мне только об одном: мы с Намваной правильно сделали, что пошли вместе с вами.

Вурмек молчал. От удивления, он не мог подобрать слов, чтобы ответить Багарасу. Он ожидал осуждения и гнева, но, получив вместо этого поддержу, находился в растерянности.

– Я догадывался, что царевна неспроста так жаждет заполучить вас,– сказал ящер, улыбаясь стыдливо краснеющей девушке,– Гнаться с армией через весь мир за двумя простаками наследница земных царей не стала бы без причины. Я нисколько не расстроен тем, что вы скрывали от нас эту тайну. Рассказать о подобном- большая смелость. Я бы тоже молчал, окажись на вашем месте. И кроме того, к кому бы ни попал камень, уверен, тот будет лучше, чем Жоскур,– пангосса вытряхнул из трубки истлевший табак и с ухмылкой добавил,– И всё таки мне бы очень хотелось остаться живым в конце этой истории. Слишком уж много тех, кто теперь пожелает меня убить.

– У них ничего не выйдет, я обещаю,– положив руку ящеру на плечо, произнёс Намвана,– Ты ещё успеешь устать от жизни и будешь ворчать как все старики, призывая смерть от безделицы. Я и тогда не позволю ей забрать тебя, Арас.

Друзья крепко обняли друг друга, и больше в этот вечер никто не говорил ни о Маараме, ни о наследнице. Решив оставить уходящему дню лишь хорошее, четверо у костра вспоминали весёлые истории из прошлого, мечтали о будущем, а тревоги и страхи отложили до завтра.


На следующий день они снова были в пути. Становясь всё дальше от севера, путники сменили свои громоздкие одежды на более лёгкие и уже совсем позабыли о том, как несколько недель назад мёрзли среди бушующих вьюг и метелей. Вскоре они пересекли череду холмов Зелёного Эуля, заселенные пчёлами тутовые леса Нирьяна, и ступили на земли Либоза, края, утопающего в зелени растений, что были опоены множеством ручьёв, рек и озёр. Любуясь его необычайной прелестью, друзья позволяли себе окунуться в свежесть водоёмов, насладиться сладостью здешних фруктов и красотой бескрайнего звёздного неба над удивительно яркими цветочными полями. У них больше не было нужды ни в воде, ни в пище. Всё это в большом достатке путники находили вокруг себя, на этой на редкость богатой всевозможными плодами земле. Но всё же, в свете происходящих событий, здесь они были ещё более несвободны в передвижении, чем где-либо раньше. Друзья обходили стороной города и селения, избегали любых встреч и случайных глаз. Ведь теперь, когда Жоскур точно знала, куда лежит путь четверых беглецов, она, несомненно, предприняла многое, чтобы перехватить их. Жаждущие хорошего вознаграждения или те, кто был на стороне жестокой царицы, наверняка уже поджидали мятежников в местных поселениях. Не исключено было и то, что их уже искали и по окрестностям, поэтому Багарас выбирал дорогу особенно осторожно и порой это стоило друзьям нескольких часов, потраченных на путь в обход или по местам раньше никем не пройденным. Путники больше не обедали у костра и не вели бесед за ужином; перекусывали тем, что могли найти, а останавливаясь отдохнуть, надолго не задерживались.

Кроме того, для них было важным оказаться готовыми к нападению в любую минуту. Тренируя владение мечом, Намвана и Багарас часто состязались между собой. Иногда они обучали этому и вурмека с девушкой. Горен был совсем не рад таким урокам. Вновь прикасаться к оружию юноше было неприятно, и он, как мог, старался избежать этого. Денизьям, напротив, после встречи со змееголовым ящером, всегда держала клинок при себе, стремясь использовать всякую свободную минуту, чтобы практиковать с Багарасом навыки боя. Сражаясь с пангосса, девушка была решительна и отважна, не позволяла себе сдаться и боролась, прилагая к этому все свои силы. Она боялась быть слабой. Уже трижды смерть пыталась убить Денизьям зубами и когтями зверья, и каждый раз она спасалась лишь чудом, словно одновременно существовало нечто, оберегающее её жизнь, и то, что настойчиво желало её отобрать. Предчувствуя нависшую угрозу, девушка опасалась, что следующее нападение может стать для неё смертельным. Этот страх был слишком силён, чтобы она могла избавиться от него простым убеждением. Он требовал от Денизьям уверенности в собственных силах. Поэтому, заставляя себя отбросить смущение, она снова бралась за клинок и, не думая ни о чем, кроме необходимости остаться невредимой, вступала в поединок с Багарасом.

Спустя ещё неделю пути, четверо друзей достигли владений Коами. Они имели хороший запас еды и питья и были подготовлены множеством слухов к тому, с чем могли встретиться на земле колдунов. Ступая на неё, путники знали о змеях, скорпионах и ядовитых пауках; были готовы к нестерпимому зною и ветреным бурям; слышали о трудностях дороги в песках и о том, как Коами обманывает миражами тех, кто в ней заблудился. Всё это казалось им недостаточно угрожающим, чтобы пустыня смогла испугать или остановить их. Но они ошибались.

Коами дала понять путникам, что она куда могущественнее, чем можно было себе представить. В первый же день одна из лошадей Намваны была ужалена каракуртом и, вопреки всем стараниям своего хозяина, не сумела дожить до следующего рассвета и погибла. Это происшествие заставило четверых друзей утратить часть своей уверенности и быть более осторожными. Они оплели лоскутами из одежды ноги лошадей, нанесли на свои тела припасенную заранее отпугивающую насекомых травяную мазь, и следили друг за другом, чтобы не пропустить опасность. Но пустыня была хитрее этих уловок и вновь доказала слабость вступивших на её пески пришельцев, выбрав среди них новую жертву. На этот раз ею стал сам Намвана. Наткнувшись на кладку яиц, он столкнулся с охраняющей их песчаной змеёй. Благодаря крепости своего тела монстр сумел выжить, однако укус стоил ему мучительных судорог, жара и нескольких часов без движения под палящим солнцем.

Друзья смогли пережить и это. Они шли, выбирая дорогу по движению солнца и расположению звёзд, но ничуть не были уверены в том, что выбранный путь к поселению харубов может быть точным.

За трое суток, проведённых в бескрайней пустоте Коами, им стало казаться, что движение нисколько не приближает их к цели. Застывшие волны песчаных барханов, как зеркальное отражение похожие один на другой, снова и снова вставали перед четырьмя друзьями, заставляя их ощущать себя неподвижными, вырванными из течения времени. Пустыня плыла им навстречу, будто унося свои пески куда-то под землю, и путникам, совершающим тысячи шагов, чудилось, что они так и остаются на прежнем месте, нисколько не продвинувшись вперёд. Жар солнца, которое было здесь повсюду, так раскалял воздух, что каждый вдох становился подобным глотку горячего пара, иссушающего и удушливого. А ночью, когда солнечный свет погасал, обжигающее пекло сменялось холодом, и сон путников превращался в очередную тягостную муку. Коами уже не испытывала четверых пришельцев и не доказывала им своё величие. Она испортила остатки сбереженной ими воды и медленно убивала их, изнуряя жаждой, звенящей в висках тишиной, миражами и закрадывающимися мыслями о безумии. Путники не могли говорить, не хотели есть, и шли только потому, что боялись, остановившись, не пожелать уже ничего. Коами смогла отобрать у них надежду. К ночи четвертого дня даже Багарас и Намвана, которые всегда сохраняли мужество, перестали ждать благоприятного исхода и потеряли большую часть веры в то, что у этой мучительной дороги есть конец. Они не говорили об этом, но само их молчание звучало как признание в безнадёжности.

Остановившись на ночлег, друзья в первый раз легли спать бок о бок, как будто уже не верили, что смогут увидеться вновь. Более не зная, чем утешить друг друга, они не произнесли ни слова и так и уснули, с чувством ненависти к стремящейся их убить земле и без всякой надежды на завтрашний день.


Если бы только путникам хватило сил не закрывать глаза! Если бы они отринули охватившее их чувство безысходности и осмотрелись вокруг, то смогли бы увидеть пустыню совсем другой.

Второе лицо Коами, открывающееся с приходом темноты, было прекрасным. Удушливо яркое, переливающееся цветами от голубого к белому, словно заполняющее собой воздух дневное небо этих земель после заката преображалось. С уходом солнца оно меняло свой цвет на фиолетово-синий и, грузно вздыхая под тяжестью тысяч искрящихся звёзд, висело низко, касаясь ими песчаных барханов. В желтом свете тонкого лунного серпа, точно излучающего жар, небесная синева казалась согретой и от этого, обнятые ею вершины песчаных волн чувствовались тёплыми. Эта странная иллюзия, окружённая почти морозным ночным воздухом, призывала подняться по бархану и, коснувшись ступнями разгоряченного песка, убедиться в её реальности и согреться. Она манила отвернуться от действительности, погрузиться в мир дарованных ею благ и, поверив в них, спасти свою жизнь.

Неожиданно вздрогнув, вурмек проснулся. С опаской ощупав себя, он приподнялся на локтях и окинул взглядом друзей. Лежащий рядом с ним Намвана тихо посапывал. Денизьям и Багарас, укрытые кафтаном ящера, тоже спали. В стороне от них дремали лошади. Ничто из увиденного не показалось Горену странным или настораживающим. И всё же необъяснимое нарастающее волнение не позволило ему уснуть, заставив подняться на ноги. Ёжась от холода, вурмек ещё раз осмотрел спящих друзей и, убедившись что опасности нет, оглянулся вокруг. Окруженная абсолютной тишиной и покоем пустыня Коами спала. Юноша сонно зевнул, собираясь вернуться ко сну, бросил короткий взгляд на освещённые луной барханы и вдруг замер. Вдали, на краю горизонта, в сверкающем звёздами фиолетовом цвете неба, горели яркие огненные всполохи. Десятки переплетённых между собой светящихся нитей, восходящих из невидимой глазу точки земли, ползли вверх по небу, а потом, достигнув чего-то незримого, гасли и опять зарождались у линии горизонта.

По коже вурмека побежали мурашки. Волнение, с которым он проснулся, неожиданно возросло и, пульсируя, прилило к вискам. Ему вдруг захотелось бежать от этого места, чтобы больше не видеть горящих в небе огней или спрятаться, так чтобы самому перестать быть заметным. Окажись в тот момент перед Гореном хоть что-либо, за чем он смог бы укрыться, и он непременно сделал бы это. Но окружённый лишь пустотой, вурмек стоял неподвижно, боясь выдать своё присутствие даже малым движением. Ему чудилось, что он слышит чей-то тихий, едва уловимый, звучащий будто бы отовсюду, голос. Вурмек не мог разобрать произносимых им слов, не мог расслышать и одного из них, но внутри себя понимал всё, что было ему сказано. Нечто оттуда, издали беззвучно призывало его к себе, а он, ощущая этот зов всем своим телом, испытывал щемящий душу страх и не решался пошевелиться. Горен понимал, что был разбужен не просто так; знал, что эти огни горят для него, и от этого ему было ещё страшнее. Юноша чувствовал, что приблизился к чему-то очень важному, к тому, что давно искал. Только теперь ему казалось, что он не готов к этой встрече и переменам, которые она с собой принесёт. Он продолжал смотреть на тянущиеся по небу огненные нити и испытывал к этому «нечто» такой трепет, что при всём желании не видеть его, боялся повернуться спиной, как будто, совершив это, не смог бы защититься от его разрушительного действия. Нарастающая тревога душила собой Горена. Она была слишком сильна, чтобы её выносить, и вурмек не нашёл другого способа избавиться от этого чувства, как начать идти навстречу его источнику. Словно получив толчок в спину, юноша, не сводя глаз с горящего неба, пошёл вперёд.

Вот уже четыре дня ноги вурмека касались песков Коами, но такими лёгкими как сейчас его шаги не были даже в начале пути. Измученный долгими днями скитаний, отягощённых жарой и жаждой, в эти минуты Горен был свободен от прежних мук. Идти вурмеку было так легко, будто бы пески сами несли его. Пересекая один бархан за другим, становясь ближе к огненному свечению, он всё явственнее ощущал освобождение от физических страданий. Вместе с утомлённостью Горена покинул и страх. Он не чувствовал ничего кроме решимости, словно то, что совершал в эти минуты было абсолютно правильным, а нечто призывающее его являлось единственно важным.

Огни на горизонте приближались. Их вспышки стали ярче, а очертания нитей видны отчетливей. Неустанно всматриваясь вдаль, вурмек старался не пропустить появления источника свечения, готовый броситься к нему бегом, едва только разглядев, а когда, наконец, заметил нечто впереди, то побежал на встречу не раздумывая. Сначала он видел на горизонте лишь мелкую подрагивающую точку, но, становясь ближе, она обретала форму и постепенно из неё вырисовались две фигуры. Когда Горен понял, что они движутся к нему, то остановился и ещё некоторое время стоял в нерешительности, раздумывая, что делать дальше. По мере приближения, фигуры стремительно видоизменялись и скоро, вурмек угадал в них человека и идущее рядом с ним крупное животное. Юноша должен был испугаться, и в его голове мелькнула мысль о возможной опасности, но он не ощутил даже малейшей доли страха, поэтому не предпринял ничего, а всё также продолжал стоять, спокойно наблюдая за приближением человека и зверя. Между ними осталось не более пары десятков метров, и тогда вурмек увидел перед собой молодую женщину, облаченную в длинное, почти закрывающее её стопы одеяние, а рядом большого пятнистого кота, высотой в половину её роста.

Остановившись в нескольких шагах от Горена, женщина склонила голову и что-то негромко произнесла на незнакомом языке. Юноша не понял ни слова, но неожиданнообнаружив в себе смелость, сделал решительный шаг вперёд и сказал:

– Моё имя Горен. Я и сопровождающие меня друзья идём в селение харубов.

Незнакомка положила руку на голову кота, и тот, издав протяжный рык, медленно опустился на землю.

– Мы ждали вас,– вдруг заговорила она,– Пустынные джины поют о вашем прибытии вот уже два дня.

Горен с удивлением взглянул в глаза женщины и вдруг, как в зеркале увидел в них своё отражение. Точно вне сознания, вурмек смотрел на себя со стороны чужим изучающим взглядом. Внезапно наваждение рассеялось, и он вновь стоял перед незнакомкой, ошеломлённый увиденным.

– Идём, я провожу тебя,– сказала женщина, повернувшись чтобы уходить.

Сделав несколько шагов вперёд, юноша остановился. Он вспомнил об оставленных друзьях и обернулся назад.

– Сон твоих спутников будет безмятежным. Ничто не потревожит их этой ночью,– словно прочитав мысли Горена, сказала женщина,– Утром за ними придут и проводят в селение.

Вурмек снова оглянулся, описал долгим взглядом дальние барханы и вновь посмотрел на незнакомку.

– Иди же без страха,– произнесла она и, не дожидаясь ответа от вурмека, стала медленно удаляться в сторону источника огней.

Лежащий на песке кот, лениво поднялся и пошёл следом за женщиной. За ним, отбросив нерешительность, неторопливо зашагал вурмек. Глядя на размеренно движущихся впереди незнакомку и её зверя, он вдруг понял, что лишился последних частиц того волнения, которое заставило его проснуться. На смену ему пришла приятная усталость. Колышущаяся из стороны в сторону лёгкая ткань платья женщины и отбрасываемый её ступнями песок действовали на юношу почти усыпляюще. Подобно тому, как захватывает внимание маятник часов, эта картина удерживала на себе взгляд вурмека, заставляя перестать чувствовать что-либо кроме абсолютного покоя. Горен ощущал себя неподвижным, но не стоял на месте. Он всё также шёл за незнакомкой, не сбавляя шаг, и отдавшись проникшей в его разум безмятежности, не замечал, как менялся вокруг него образ пустыни.

Будто бы провалившись вглубь земли, исчезли барханы, открывая взору бескрайние, уходящие за горизонт пески. Погасли сияющие огненные нити, и небо превратилось в огромный украшенный звёздами купол, изогнутый и объёмный словно линза. В воздухе появился лёгкий ветер, проскальзывающий по коже и сквозь волосы тонкими струйками. Он нёс с собой слабый, почти неуловимый аромат пряностей, горячего молока и чего-то ещё, сладкого и травяного. Впереди, озаряя фигуры женщины и кота, появилось новое свечение. Оно становилось всё ближе и всё ярче и скоро в нём стали различимы языки взвивающегося к небу огненного пламени. Освещая пустыню вокруг, этот огромный костёр открывал взору стоящие недалеко от него цветные шатры, мирно спящих подле них верблюдов и людей, плотным кольцом рассевшихся у огня. Когда Горен увидел поселение, его мысли в туже секунду вернулись к реальности. Юноша вспомнил о цели, к которой идёт и, отбросив желание пребывать в полудрёме, поспешил догнать женщину и зверя.

В поселение они вошли вместе и, не торопясь, зашагали между шатрами. Свет в жилищах харубов не горел. Вокруг не было слышно ничего, кроме потрескивающего костра, и если бы Горен не увидел сидящих возле него людей, то подумал, что в поселении никого нет. У одного из шатров женщине и Горену встретился маленький мальчик. Он был совершенно один, беззаботно играл с песком и не прервался даже тогда, когда заметил появление чужака. Бесстрашие ребёнка удивило вурмека. Кроме того, он оказался очень похожим на сопровождающую Горена незнакомку, и юноша остановился, чтобы внимательнее его рассмотреть. У мальчугана были те же черты, что и у женщины, такие же зеркальные глаза, тёмная кожа и даже его платье было скроено подобно тому, что носила она. Незнакомку украшали длинные, заплетённые в хвост волосы, а голова мальчика была обрита наголо, и на теменной её части виднелось бледное изображение распустившегося цветка. Рисунок заинтересовал вурмека. Он был уверен, что видел его раньше и, разглядывая голову маленького харуба, пытался вспомнить где. Любопытство вурмека было очевидным, однако игра, всецело увлекла мальчугана, и он выглядел безразличным к тому, насколько внимательно чужеземец рассматривал его. Раз за разом, мальчишка подхватывал с земли песок и закручивающим движением руки бросал перед собой, а затем, наклоняясь, смотрел, как тот медленно оседает, вырисовывая собой некое изображение.

Оставив безуспешные попытки вспомнить, где он мог видеть цветок, вурмек взглянул на песочный узор перед мальчишкой и вдруг разглядел в нем двоих: человека, лежащего на земле и ещё одного, склонённого над ним, как над мёртвым. Увиденное ужаснуло Горена. Встряхнув головой, он снова посмотрел на песок. Страшной картины уже не было. Вместо неё перед юношей вырисовался замкнутый круг холмов и большое водяное пятно посреди него. Вурмеку показалось, что он видит фигуру, сидящую у воды, но ребенок бросил ещё одну горсть песка, и рисунок вновь изменился. Теперь это была большая, раскрытая на середине книга. Вурмек с удивлением посмотрел на мальчика, а тот наклонился к песку и, дунув, развеял изображение.

– Нас ждут,– взяв Горена за руку, вдруг произнесла незнакомка.

Она повела его к полыхающему впереди костру, и через несколько десятков шагов вурмек стоял у огня в окружении сидящих на песке харубов. Отражая вздрагивающие языки пламени в своих зеркальных глазах, они смотрели на юношу и молчали.

– Я ищу дочь Великого Царя,– решительно произнёс Горен.

Никто из присутствующих не ответил ему.

– Мне нужно увидеть Юну, дочь царя Каврия,– ещё настойчивей сказал вурмек, окинув взглядом харубов.

Незнакомка коснулась руки юноши и тихо шепнула ему:

– Они слышат тебя, Горен. Твой путь слишком долог, чтобы мы могли прочесть его так быстро. Дай нам время узнать о нём.

Вурмек не понял слов женщины, но решил не торопиться и подождать, пока харубы сами не станут говорить.

– Твои поиски окончены,– вдруг произнёс один из них,– Дочь Земного Владыки стоит рядом с тобой.

Вздрогнув, Горен взглянул на незнакомку и потянулся за спрятанным в вороте камнем.

– Твоё бремя тягостно, однако не спеши избавляться от него,– остановил его голос харуба,– Путь знака властителей не завершён.

– Как же так?– взволнованно прошептал юноша,– Я ведь нашёл наследницу.

Харуб медленно поднялся со своего места и подошёл к вурмеку.

– Деяния истины ещё не свершились,– сказал он, заглядывая Горену в глаза,– Исполнение их уже близко.

– Я не понимаю ваших слов,– с досадой ответил юноша.

– Пойдём,– взяв вурмека под локоть, сказал харуб.

Он подвёл Горена к тому месту, откуда сам встал минуту назад и, усадив его, произнёс:

– Позволь себе не думать об этом. Твой труд окончен. Всё, что произойдёт дальше, более не зависит от тебя. Забудь о своей значимости, не требуй от себя ничего. Перед лицом Мира ты равно как воздух, и песок, и вода, и любая жизнь. Ты его часть, и все твои дороги верные, а те, что были неверны, он огородил от тебя существами земными, болезнью, непогодой и страхами. Всё это вело тебя по тропам истины и вот ты там, где должен быть. Освободи свои мысли от суеты,– харуб медленно сделал шаг в сторону, открывая глазам юноши пламя костра,– Взгляни на огонь. Смотри на него так же, как он смотрит на тебя: без мыслей и без чувств. Смотри на себя глазами Мира.

Последние два слова, произнесённые харубом, вдруг снова прозвучали уже в мыслях Горена. Юноша услышал их где-то в глубине разума, как собственный голос. Затем они повторились вновь, отзываясь в его висках каждым своим звуком и вурмеку захотелось встряхнуть головой, чтобы избавиться от них. Но тело, обездвиженное необыкновенной леностью не слушалось его, а прикованный к языкам пламени взгляд всё более терялся в их подрагивающем танце и, растворяясь в рыже-желтом свете костра, уходил в никуда. Внезапно Горен увидел огонь так близко, как будто слился с ним воедино, и в этот миг исчез из своего сознания.


Когда юноша открыл глаза, было уже утро. Костёр давно догорел, и возле него не было никого, кроме Горена. Пытаясь вспомнить события прошлой ночи, вурмек ещё некоторое время смотрел на черное пятно костровища, но так ничего и не добившись от памяти, поднялся и пошёл к шатрам. Харубы были там. Они занимались привычными для каждого человека утренними делами и заботами. Занавеси их жилищ были подняты и открывали взору вурмека внутреннее убранство и своих обитателей. Горену было очень любопытно увидеть жизнь пустынных колдунов изнутри, однако он не смел бесцеремонно вторгаться в её мирное течение и поглядывал на него лишь украдкой, неторопливо проходя мимо шатров. В одном из них, юноша увидел вчерашнего харуба. Тот тоже заметил вурмека и сразу же вышел к нему.

– Твои спутники идут сюда,– сказал харуб,– Они уже недалеко и скоро будут здесь.

Горен облегченно вздохнул.

– Преследователи истины идут следом за ними,– задумчиво продолжил колдун,– Их шаги хорошо слышны мне. Они тоже скоро будут здесь.

– Значит, наследнице нужно спасаться,– ответил ему вурмек,– Ей надо забрать Маарам и спешить в город Великих Царей. Там она будет коронована. Вам всем надо бежать отсюда и скорее,– он встревожено взялся за голову и осмотрелся вокруг,– Но куда?– тихо спросил он сам себя.

Ничего ему не ответив, харуб взглянул вдаль. Там впереди, в колышущемся мареве зноя, двигались несколько неясно очерченных фигур.

– Этот час обещает принести песчаные ветры,– вдруг произнёс харуб.

– Разве о них надо думать?– удивлённо глядя на него, спросил вурмек,– Соберите людей и бегите отсюда. Жоскур ведёт за собой армию. Никто не останется в живых, и всё, что нам пришлось пережить, станет напрасным.

Слова Горена не обеспокоили харуба. Казалось, он не слышал их.

– Дорога истины проходит здесь,– снова заговорил колдун,– Скрываясь, мы сделаем её лишь длиннее и сложней.

Харуб повернулся к вурмеку.

– Много лет назад, стоя на этом месте, я сказал эти слова Каврию. Но Великий Царь не стал меня слушать,– произнёс он и направился к своему шатру.

Колдун не ждал ответа от вурмека. Неторопливо ступая, он поднял с земли горсть песка и подбросил её вверх. В это же мгновение юноша ощутил тонкое дыхание ветра и увидел, как подхваченные им песчинки стремительно понеслись вперёд, так и не коснувшись земли. Харуб вошёл в шатёр, и Горен остался один.

– Ждать армию, вооружившись лишь верой в истину?– спросил вурмек сам себя,– Разве таким мечом встречают идущих убивать?

Он задумчиво осмотрелся вокруг и медленно пошёл навстречу движущимся к поселению фигурам. Теперь они стали ещё ближе. Это были трое оставленных вурмеком друзей, рядом с которыми шли Юна и двое харубов, а позади устало плелись лошади. Вурмек остановился. Ветер, что ещё совсем недавно был едва ощутимым, набрал силу. Горен чувствовал его настойчивые прикосновения и видел, как он сдувает с барханов песок и подвижным волнами гонит его по пустынной глади. Внутри юноши что-то сжалось. Ему было знакомо это чувство: замедляющее мысли, вкрадчивое, словно выползающее из под рёбер и обхватывающее тело тёплыми щупальцами волнения. Он обернулся назад. Поселение мирно жило своей жизнью: смеясь играли дети, в стороне от них беседовали женщины, пустынные коты и верблюды дремали, прячась в тени шатров. Всё было так же, как и несколько минут назад, но Горен чувствовал, что нечто невидимое, необратимое и могущественное уже здесь, среди этих людей и их домов, рядом с вурмеком и вокруг идущих к нему друзей. Оно уже пришло и ожидало мига, когда должно было известить о себе, провозгласить своё присутствие голосом неизбежного для всей Земли события.

Юноша вновь посмотрел перед собой и вдруг замер. Его друзья были уже совсем близко. Глядя на Горена, они приветствовали его улыбками, а позади них, вдалеке, в дрожащем воздухе двигалось темное пятно войска царицы.

Подбежав к вурмеку, Денизьям крепко его обняла и восторженно, почти шёпотом, сказала:

– Мы свободны, Горен! Мы, наконец, можем вернуться домой, понимаешь? Сегодня, сейчас же!

Она встряхнула юношу за плечи, но заметив его устремлённый вдаль взгляд, обернулась.

– Нам нужно идти, близится песчаная буря,– спокойно сказала Юна, взяв руку Денизьям в свою.

На глаза девушки накатились слёзы.

– Тревога о будущем не сможет его изменить,– произнесла харубианка, уводя её за собой.

Намвана и ящер обняли вурмека, и все трое, ничего не говоря, пошли следом за Юной и Денизьям. Возникший из неоткуда ветер всё более усиливался и, поторапливая идущих к поселению друзей, напористо подталкивал их в спину. Он уже перестал быть бестелесным. Вобрав в себя песок, ветер с шипением носился над землёй, рассыпая его рассеянными пыльными струями и налетая порывами, жалил кожу, как разъяренное насекомое. С каждой секундой он становился всё плотнее, и яркий свет солнца стремительно блекнул, перекрываемый тысячами тысяч мечущихся в нём песчаных крупиц. На Коами опускалась подвижная, почти живая темнота.


Когда друзья вошли в поселение, оно снова выглядело опустевшим. Больше не было видно ни играющих детей, ни безмятежно беседующих возле них женщин. Вместе с пустынными котами харубы скрылись в своих жилищах и встречали пришествие бури за плотно задёрнутыми занавесями. И только верблюды всё так же оставались снаружи, лёжа кучно, вплотную прижавшись друг к другу.

Юна подвела Денизьям к своему шатру и приподняла его занавесь.

– Переждём бурю здесь,– произнесла она, пропуская девушку вперёд себя,– Но, ваши животные не могут войти.

– Я буду вместе с ними,– взяв лошадей за вожжи, сказал Намвана,– Не беспокойтесь, мы не пропадём.

Багарас торопливо снял со спины свой мешок. Вручив его вурмеку, он подтолкнул юношу к входу в шатёр и, перебивая шум ветра, сказал:

– Будь с Денизьям. Я доверяю тебе её защищать.

Горен оглянулся назад. Поглощённое клубами песчаных туч войско царицы исчезло из виду. Но вурмек знал, что оно по-прежнему там и ведомое алчностью своей властительницы ползёт вперёд, даже сквозь непроглядную мглу бури.

– Делай как я сказал!– крикнул ящер и, толкнув юношу вперёд, опустил занавесь.

Юна быстрым движением завернула её пуговицы в тряпичные петли, и в тот же миг ветер со свистом ударил в стены шатра.

– Они погибнут!– крикнула Денизьям, бросившись к выходу. Вурмек перехватил её и силой заставил сесть.

– Эта буря предназначена не им,– спокойно ответила Юна,– Она их не убьёт.

Слова харубиянки не успокоили девушку. Вырываясь из рук Горена, она продолжала тянуться к выходу, а когда поняла, что её усилия напрасны, прижалась к вурмеку и горько заплакала. Юноша молчал. Готовый к встрече с неминуемой гибелью, он не знал, чем утешить Денизьям. Он был уверен, что в этот час смерть подбирается к каждому из четверых друзей и силой ли песчаной бури, или сотнями мечей армии наследницы, она всё равно свершит своё злодеяние. Вурмек не хотел искать слов ободрения, чтобы успокоить Денизьям; не хотел лгать. Долгий путь к этому дню, ведущий юношу среди коварства, лжи, торжества бездумной силы и смертей, заставил его потерять веру в возможность чуда. Горен не увидел его, когда был предан; оно не спасло от воинов царицы людей амако и твиллян; не остановило кровавую битву на Вольной Пустоши, и сейчас, когда вурмек и его друзья были в шаге от гибели, оно ничем не давало о себе знать. Надежда на то, что вера в чудо всегда будет с ним, вела юношу всё это время, но в его душе не осталось ни её, ни самой веры. Обнимая Денизьям, он понимал, что это последние минуты их жизней и смиренно принимал эту жестокую правду.

А ветер всё бушевал. Он неистово бился в тряпичные стены, пробираясь в их прорехи струями песчаной пыли и, то жалобно завывая, то угрожающе хрипя, просился и требовал впустить его внутрь. Окруженное его мечущимся движением тесное пространство шатра стало подчинено иному течению времени. С каждой минутой оно всё более сжималось, сдавливая собой всё, что было внутри и время стало ощущаться тягучим и вязким, словно отстающим от того, в котором шумела буря. Горен явственно чувствовал эту перемену, и, к своему удивлению, не видел того же самого ни в Денизьям, ни в Юне. Прислушиваясь к своему телу, он заметил, что кровь в его ногах стала горячее, а потом отхлынула от них и затрепетала сначала в пальцах рук, затем в висках и опустилась к горлу, заставив испытать резкий прилив тошноты. В попытке избавиться от этого чувства, юноша жадно втянул в себя воздух, но тот не достиг его груди и вурмек понял, что задыхается. Напуганный происходящим, Горен отстранил от себя Денизьям, и в ту же секунду, она, бросившись к занавеси, в одно короткое мгновение выбежала из шатра. Всё произошло так быстро, что вурмек не успел даже крикнуть, чтобы остановить девушку. Едва способный пошевелиться, он смотрел на спокойно сидящую напротив него харубиянку, видел, как в распахнутую, застывшую в воздухе занавесь медленно вплывает облако песка, и осознавал, что он сам и происходящее вокруг стали отделёнными от времени. Разум вурмека оставался ясным, однако его тело и окружающее пространство почти замерли, совершая лишь малое, чуть заметное глазу движение.

Внезапно Горена обдало резким порывом ветра. Вместе с ним в шатёр ворвались клубы песчаной пыли. Юноша снова смог ощутить своё тело. Поняв, что наваждение отступило, он, не раздумывая, кинулся к выходу и, закрывая лицо от жалящего кожу песка, выбежал наружу. Как только вурмек ступил за пределы шатра, буря смолкла. Ветер исчез, и поднятый им песок с шорохом осыпался на землю, оставив после себя зависший в воздухе плотный туман из пыли.

Вурмек осмотрелся по сторонам. Вокруг не было видно ничего, кроме неясных фигур близстоящих шатров, проступающих тёмными пятнами сквозь пыльную завесу.

– Денизьям!– прокричал Горен и прислушался.

Девушка не откликнулась. Он позвал её снова, но вместо голоса Денизьям в ответ прозвучали чьи-то быстрые, пробегающие в стороне шаги. Мгновение, и они стихли, будто затаившись.

– Багарас!– всматриваясь в песчаный туман, крикнул юноша и пошёл туда, откуда услышал звук.

Пройдя несколько метров, он остановился между двумя шатрами и вновь прислушался. Ему чудилось, что он слышит лязг металла, там где-то впереди, а здесь рядом с ним было тихо. Вурмек застыл на месте. Он ничего не видел и не слышал возле себя ни звука, но всем телом ощущал чьё-то незримое присутствие. Некто прятался в песчаном тумане и, укрытый им, следил за юношей.

– Багарас,– всматриваясь вперёд, негромко повторил Горен.

Туман вновь ответил ему тишиной, а в следующую секунду что-то из него набросилось на вурмека, в один удар сбив его с ног. Ещё миг- и над лежащим на земле юношей блеснуло изогнутое лезвие ножа. Горен вскрикнул. Схватив рукой горсть песка, он бросил её перед собой и, выкрутившись, вскочил на ноги.

Теперь вурмек видел своего противника. Перед Гореном стоял Реин- тот самый сурицит, что продал его трактирщику в Симэре. Крепко сжимая в руке нож, он смотрел на юношу с той же злобой, с какой глядел на него в Волчьих Берегах и с которой преследовал в Тэпелрунге. Даже спустя столько времени, ненависть сурицита не ослабла. Она провела Реина через всю Землю, чтобы, наконец, настигнув Горена, уничтожить его. Но вурмек уже был другим. В нём больше не осталось страха перед сурицитом и не было сомнений в своих силах. Юноша не страшился смерти и не боялся убить. Пройдя путь от того, кем был, когда переступал границу Вурмекского Леса до того, кем стал сейчас, он точно знал, что иного выхода не будет. Не сомневаясь ни на миг, Горен выхватил из-за пояса клинок и бросился к сурициту.

В борьбе за жизнь, за право не дать бесчестию одержать победу мечом над безоружной добродетелью он позволил себе биться с врагом так же, как и враг бился с ним. Забыв о жалости, сострадании и боли, в поту и крови вурмек и сурицит сражались друг с другом насмерть. Движимые одной лишь целью победить, рыча словно звери, они схватились и за шумом своих ударов и криками боли не слышали, как рядом отгороженные мутным маревом песчаной завесы так же яростно бились ещё четверо: наследница трона Жоскур, её преданный спутник Арвоир и двое друзей: человеко-ящер и его названный брат.

На исписанном следами бури песке сошлись изворотливость пангосса и гнев царицы, жестокость сурицита и смелость вурмека, необыкновенная мощь монстра и боевые умения военачальника. Шестеро противников, собранные судьбами в точке перелома настоящего, схлестнули мечи, чтобы свершить истинное будущее. Ведя к этому дню, Мир точил их клинки жаждой свободы, мести, любви, власти, дружбы и признания, и сейчас они бились не сталью, но вверенным им оружием ценностей. Каждый из шестерых пришёл сюда, чтобы спасти то, что ему дорого, и каждая из разящих рук была призвана исполнить ей назначенное. Такой была воля Мира. Здесь, подняв мечи собравшихся, он исправлял великую ошибку и восстанавливал нарушенный ею порядок. В этот решающий день вошедшие в битву являлись не воинами, не героями и не жертвами. Избранные Миром, они стали орудиями свершения истины.

Первым был Горен- создание, призванное оказаться тем, кому хватит душевных сил, чтобы пронести Маарам через все трудности пути. И вот он здесь, несмотря ни на что.

Сурицит Реин стал вторым орудием. Единственный из своего рода, кто был рождён с печатью злобы и зависти, он, наделенный неугасающей ненавистью, привёл вурмека туда, где ему суждено было узнать Денизьям. Теперь же, открыв в Горене силу, он исполнил свою судьбу и лишённый жизни, лежал на песке.

Третьим орудием был Арвоир. Всецело преданный царице, он сопровождал её повсюду и, оберегая, позволил прийти сюда, в место, где всё должно было решиться. Защищая Жоскур, он отразил занесённый над ней меч Багараса и в тот же миг пал к его ногам, поверженный клинком монстра. Этот удар навсегда остановил человека способного вести жестокую наследницу к трону.

Пангосса Багарас, порождённый в смешении двух кровей, стал сложением силы, ума и преданности. Мир выбрал его явиться четвёртым орудием- надёжной защитой Горену и Денизьям, учителем, который сумел вложить в руки девушки уверенность, необходимую в положенный час.

Убивший военачальника Намвана был орудием пятым. Такую суть Мир дал его жизни, и этот день оказался её завершением. Царица, потрясенная гибелью Арвоира, оттолкнула ящера и вонзила меч в спину монстра в момент последнего вздоха её верного возлюбленного. Исполнив долг судьбы, Намвана умер на руках друга, близкий его сердцу, но не способный получить от жизни больше, чем уже имел.

Шестое орудие Мира- Жоскур, ведомая стремлением настичь свою уже никем не защищенную соперницу, скрылась в песчаном тумане и разыскивала её, каждым своим шагом приближая настоящее к выбранному будущему. Она нашла Юну неподвижно стоящей во входном проёме шатра и без раздумий бросилась к ней. В шаге от харубианки, с неистовым криком она взмахнула в воздухе мечом, но вдруг увидела в её зеркальных глазах своё обезображенное яростью отражение и помедлила. Веки жестокой наследницы вздрогнули, а из её губ вырвался тихий стон боли. В украшенной шёлком тканей и блеском золота груди Жоскур блеснуло стальное лезвие. Безвольно выпустив из рук занесённый над харубианкой меч, царица упала на землю. Позади неё с отмеченным кровью клинком стояла Денизьям- седьмое орудие Мира.


Время бури прошло, и битва за престол была окончена. Возвратив пески пустыне, воздух прояснился. Вместе с его чистотой на земли Коами вернулось солнце. Своим ярким свечением оно провозгласило начало нового будущего и открыло взору ведущие к нему следы прошлого.

На подступах к поселению харубов, сном мёртвых спало войско царицы, укрытое покрывалом песка. Тело его предводителя военачальника Арвоира, будто в мольбе обращённое ладонями к небу, лежало далеко впереди, в окружении шатров харубов. В стороне от него, склонившись над погибшим Намваной, сидел пангосса. За его спиной, в нескольких шагах позади, лежал пронзённый мечом вурмека сурицит Реин. А перед шатром Юны, у ног наследницы земного престола, покоилось тело Жоскур.


Этот день решил судьбу мира и, наконец, избавил Горена от тягостной ноши. Земля обрела истинную царицу, и вурмек был свободен. Вручая харубианке Маарам, он снял с себя гнетущие оковы долга, но, зная цену своей свободы, не мог ощутить радости. Ему, не имеющему силы сравнить наступившее будущее и то, которого он помог избежать, не дано было постичь таинства Мира. Вокруг себя вурмек видел всё ту же пустыню и чувствовал на коже обжигающий жар всё того же солнца. Ничто сверху не даровало ему умения узреть за этим нечто большее. Он видел другое. Горен видел мёртвого Намвану, видел горе Багараса, тоску, застывшую в глазах Арвоира, и кровь на руках Денизьям. Нет, вурмек не мог чувствовать ни радости от победы, ни освобождения. Вместо Маарама, он обрёл груз сожалений, тяжелых воспоминаний и мыслей о несправедливости. Его юноша должен был принять, с ним возвратиться домой и нести его в душе через всю оставшуюся жизнь.

Возвращение.

Отзвенели звуки битв, отшумели ветра бурь, догорели огни погребальных костров. Следы Горена на пройденных им дорогах смыли дожди, а раны его души медленно зализывала мысль о долгожданной встрече с близкими. Вурмек шёл домой. Вместе с ним, прочь от пережитых бед, шли Багарас и девушка. Простившись с погибшим Намваной, пангосса оставил своё прошлое позади и двигался по новому пути рядом с Денизьям. Он верил в то, что идёт туда, где наконец обретёт свой дом, а девушка всем сердцем надеялась, что все его ожидания исполнятся.

Их путь лежал в Симэр- город, с которого началось долгое путешествие Горена и Денизьям. Там они встретились, чтобы исправить будущее, и там должны были расстаться, чтобы продолжить жить каждый своей судьбой. Морские Врата обещали им обоим скорое воссоединение с родными, но вместе с тем сулили неизбежную разлуку друг с другом. С каждым днём она становилась ближе и от того клятвы друзей о верности звучали всё чаще и взволнованнее. Успокоением была лишь мысль о самой жизни, о том, что впереди есть ещё много дней, и они снова смогут встретиться.

Дорога в Симэр была длинной. Она примирила Горена и Денизьям с мыслью о расставании, но, входя в город, им не удалось сдержать слёз. Прощаясь, девушка и вурмек молчали. Не находя слов, чтобы выразить свою тоску, они стояли обнявшись, стараясь навсегда запомнить это мгновение.

– Я приду сюда. Я обязательно приду и разыщу тебя,– глотая слёзы, шептал вурмек,– Корабли, ведь, всегда возвращаются в Симэр. И ты вернёшься вместе с ними. А я встречу тебя на берегу, как и раньше.

Горен ещё крепче обнял Денизьям, а затем отпустил девушку и подошёл к Багарасу.

– Сегодня я доверяю тебе защищать её,– сказал он, пожимая ящеру руку.

Скрепив рукопожатие объятиями, они ещё раз произнесли слова прощания, и вурмек ушёл.

Его ждал Тэпелрунг и тропа, по которой много месяцев назад сурицит Реин вёл его в Морские Врата. Теперь это был обратный путь, и Горен шёл один.

Покинув Симэр, он ступил на раскрашенные свежестью весны земли Тэпелрунга. Зелёные холмы, яркие искры белых цветов, запах орешников и свист птиц… Горен неожиданно возвратился к тем далёким временам, когда был здесь, к дням, когда его душа, ныне прошедшая столько испытаний, была иной, свободной от опыта предательства, страданий, превозможения и ненависти. Увидев себя прежним, вурмек вдруг всем сердцем ощутил силу того, что с ним произошло. Он будто услышал свой крик, умоляющий пожалеть все те раны, что нанесло время; остановиться, чтобы осознать сколько пришлось пережить; признать себя как создание, согласившееся нести непосильный груз, и сумевшее выжить, чтобы вернуться. Вурмек плакал. Теперь он мог быть слабым; мог не прятать душу, чтобы выдерживать удары жестокости; снова мог чувствовать её и быть благодарным за то, что остался жив. Это были слёзы освобождения от необходимости забыть, кем он был, слёзы воссоединения разума с тем, что несмотря ни на что жило внутри Горена и берегло его всё это время. Он вновь ощутил себя таким же, как раньше: мечтательным юношей, незнающим зла. Ступая по землистой тропе между знакомых ему холмов Тэпелрунга, вдыхая воздух, наполненный ароматами былых дней, Горен не просто возвращался назад, он заново открывал в себе вурмека, которым был когда-то.

Земли сурицитов, освещённые закатным светом солнца, встречали юношу шелестом свежей весенней листвы, танцами бабочек, взмывающих вверх из густоты цветастой поросли разнотравья, и тёплым ветром. Словно подгоняя вурмека идти быстрее, он легко касался его плеч и, нежно теребя рыжие кудри волос, чуть слышно шептал ему не ухо нечто неуловимое мыслью, необыкновенно приятное. Вот впереди показалась гряда холмов, скрывающих за собой поселение сурицитов. Несколько минут трепетного ожидания- и они стали ближе, а ещё через миг вурмек уже смотрел на простирающуюся перед ним лощину, пытаясь унять биение встревоженного радостью сердца. Горен снова был здесь: видел распахнутые двери пещер, сурицитов, мирно занимающихся своими заботами, и обрамлённое густыми травами озеро. По его зеркальной глади всё так же плыли отраженные водой облака, а на берегу, как и много месяцев назад, беззаботно играли дети. Там у воды, задумчиво глядя на парящих в небе птиц, сидела старуха Уманта.

Увидев её, вурмек едва не вскрикнул, но сдержался и, оправив заплечный мешок, торопливо зашагал к озеру.

Незаметно приблизившись, он остановился за спиной сурицитки и аккуратно опустил ладони ей на плечи. Уманта взяла руку Горена в свою, прижала её к щеке и тихо произнесла:

– Я ждала тебя каждый день. Ждала даже тогда, когда мне сказали, что ты погиб в Морских Вратах.

Старуха повернулась к вурмеку. Она смотрела на него глазами полными слёз и улыбалась. Юноша тоже смотрел на неё и не решался ответить. Сомкнув губы, чтобы не расплакаться, он лишь крепче сжимал руку Уманты и вздрагивал от подступающего к горлу волнения.

– Не нужно слов. У тебя будет много времени, чтобы рассказать мне обо всём. А сейчас просто посиди возле меня, позволь своему сердцу успокоиться, а мне поверить, что ты всё- таки вернулся,– сказала старуха.

Горен сидел рядом с ней и, не говоря ни слова, смотрел на плывущие по воде облака, слушал мерные звуки окружающей жизни, и душа его, постепенно теряя смятение, обретала былой покой. Наконец, он в полной мере ощутил свободу от своего долга, от чувства преследования, страха и вины. И молчание юноши уже было не способом спрятать свои переживания, но стало долгожданными мгновениями тишины и внутреннего умиротворения.


А после был долгий рассказ вурмека о пути Маарама к истинной наследнице земной власти и судьбах созданий, сопровождавших его через все тяготы и преграды. Горен не утаил ничего, а колдунья слушала его и всё внимательнее глядела на небо, будто наблюдая в нём живые картины из истории юноши.

– Как много было вверено твоим рукам,– задумчиво произнесла Уманта, когда он замолчал,– Всё исполнено. И ты жив, сидишь здесь, рядом со мной. Мир не мог сделать лучшего выбора, чем ты.

Она хитро посмотрела вурмеку в глаза и добавила:

– Ведь он никогда не ошибается. Неправильные шаги свойственны только нам. И порой один такой шаг может стоить тысяч жизней и многих дней трудного пути, для тех, кто будет избран, чтобы всё исправить.

– Вот только я не вижу своей вины в чужих ошибках,– сказал Горен, сдвинув брови.

– Её нет. Я могу многое тебе объяснить, но боюсь, мне негде взять столько времени,– поднимаясь, ответила ему Уманта,– Надо показать тебя владыке. Когда Десур узнал о предательстве Реина, то чуть не лишил его жизни и изгнал из Тэпелрунга. Он будет счастлив увидеть тебя живым и невредимым. К тому же, время ужина уже совсем скоро, а ты знаешь, что от голодного желудка мои мысли мутнеют.

Скрипуче рассмеявшись, старуха взяла вурмека под руку, и они вместе пошли к пещере правителя.

Весть о возвращении Горена потрясла Десура. Приказав накрывать праздничный стол, он не отпускал юношу от себя ни на шаг, всё расспрашивал о совершенном им путешествии и слушал его с глубоким переживанием и трепетом. Даже за ужином, когда все собравшиеся были заняты утолением голода, он не переставал выказывать восхищение мужественностью вурмека и возмущенно порицать вероломство царевны Жоскур. Правитель говорил и о Реине, исход судьбы которого причислил к одним из лучших событий в истории, рассказанной Гореном. Сурицит просил прощения за то, что не разглядел в прислужнике предателя и не смог поднять руку, чтобы убить его ещё в Тэпелрунге. А юноша молчал, с тяжестью на сердце, вспоминая обездвиженный смертью взгляд Реина. Боясь хоть на миг усомниться в правильности содеянного, вурмек повторял в мыслях, что иного выхода у него не было, и ждал, когда Десур перестанет бередить его сомнения. Благо Уманта видела больше правителя. Заметив смятение Горена, она напомнила Десуру о новой владычице Земли, и он, увлёкшись торжественной речью, оставил неприятный для юноши разговор.

Когда праздничный стол опустел, и все слова были сказаны, вурмек и колдунья покинули пещеру. Поднявшись на склон одного из холмов, они сели на траве под сияющим звёздами ночным небом.

– И всё-таки, почему именно мне пришлось быть впутанным в историю с Маарамом,– сказал вурмек Уманте,– Да, я стащил камень, но ведь всё началось ещё до того дня.

В ответ старуха опустила глаза и глубоко вздохнула.

– Всё началось ещё до твоего появления на свет, Горен,– сказала колдунья, и немного помолчав, продолжила,– Ты был рождён в удивительнейшем уголке Земли, безмятежном, отгороженном от жизни остального мира. В таком месте ищущая приключений душа обретает невероятное желание высвободиться, а с ним и стремление выжить, чтобы увидеть всё, чего была лишена. Встреча с книгой Онёбуса и страсть, которую она в тебе взрастила были неслучайны, как и не было случайностью само твоё рождение. Маарам должен был оказаться в руках существа, способного пронести его дорогами, необходимыми для свершения истины.

– Я не понимаю,– удивлённо сказал вурмек.

– Чтобы то, о чём я говорю было понятно полностью, ты должен смотреть на созданий Земли так же, как смотришь сейчас на звёзды,– ответила Уманта, указав рукой в небо,– Все они должны быть перед твоими глазами, и жизнь каждого должна быть тебе известна. Такая сила дана только тому, что создало наш Мир. Мы же можем знать и понимать лишь малую часть правды. О ней я тебе сейчас и расскажу. Всякое земное создание рождено быть частью Мира. Всё, что ты видишь: я, сурициты, птицы, деревья, вода, ты сам, и то, чего невозможно обозреть взглядом- это и есть Мир. И даже то малое, что едва заметно взору, является для него таким же важным, как для тебя любая из частей твоего тела. Да, он такой же живой, как и любой из нас, и мы- есть его организм. Ты скажешь, что каждый живёт своей судьбой, и что я или ты никак не можем быть связаны с теми существами, которые сейчас спят где-то в снегах севера, или теми, что плывут в водах океана. Это не так. В этом есть магия, сложная и непостижимая для того, кто не посвящен в её таинства. Созданий Земли соединяет между собой бесчисленное множество связей, в которых мы, словно звенья цепи, так или иначе зависимы друг от друга. Ты не можешь этого видеть, потому что картина действительности, доступная твоим глазам, ничтожно мала перед той, что является общей. Никто из нас не способен смотреть на созданий Земли как на звёзды. Но связи есть- и это главная причина, по которой наш Мир до сих пор существует. Взаимодействуя, мы поддерживаем жизнь, однако, мы же можем её и уничтожить. Совершая ошибки, мы нарушаем правильный порядок связей, вторгаемся в гармоничный цикл жизни и разрушаем его. А затем, сами же, порой очень высокой ценой, исправляем содеянное.

– А как же тот, кто сотворил всё, что вокруг,– задумчиво произнёс вурмек.

Старуха кивнула.

– Несомненно,– ответила она,– Всё это было создано великим разумом. Но время идёт, и жизнь на Земле- это уже не просто посаженное когда-то семя, призванное пройти свой цикл и погибнуть, дав жизнь такому же семени. Мир Земли разросся, и Великий разум не управляет им, а лишь наблюдает за его существованием.

– Но ведь ему не составит труда убрать неугодное звено, тем самым расставив всё на свои места?– перебил колдунью Горен,– Почему он не делает этого?

– Потому что связи будут прерваны,– спокойно продолжила Уманта,– Выросший из маленького семени организм Мира обладает мириадами сознаний, звучащих голосами разных мыслей. В размерах, необозримых глазом, они- есть одно целое, единый разум. Уничтожь любое из них, не сумев сберечь созданную в цепи закономерность- и взаимодействие прекратится. Ты прав, родитель не станет спокойно смотреть, как его ребёнок сгорает, пораженный болезнью. И он нашёл лучший способ излечить своё детище: создал условия, при которых оно с помощью собственных связей найдёт путаницу в звеньях и всё исправит. Обычно мы не замечаем, как это происходит. Неожиданности, мелкие препятствия и прочее мы преодолеваем по-привычке, воспринимая это, как обязательную составляющую нашей жизни, и не думаем о том, что были частью чего-то судьбоносного. Но бывают такие ошибки, последствия которых настолько тяжелы, что не заметить их и не стать причастным к их исправлению удаётся лишь немногим. Кто-то вынужден оказаться в самом центре событий и быть тем, на кого возложено слишком много, а кому-то выпадает тяжелейшая участь- родиться и умереть ради того, чтобы Мир мог существовать. Здесь нет справедливости, воздаяния за бесчестие или за добродетель. Это необходимая мера, которая не выбирает из плохих или хороших и не щадит ни тех и ни других. Её цель- соблюсти истину и вернуть организму Мира гармонию. Владыка Каврий совершил непростительную ошибку. Встретив на своем пути мать будущей царицы Юны, он должен был остаться с ней и тогда, в положенный час, наследница взошла бы на трон, и Земля не узнала ярости Жоскур. Однако Царь, руководствуясь идеями власти, не стал слушать голос своего сердца и выбрал себе в жены женщину из знатной семьи. Он посчитал, что этот союз сохранит чистоту величественной крови. Это решение и стало причиной всех последующих бед. Владыка нарушил связи. Жоскур не должна была родиться в королевской семье. Ей суждено было стать дочерью Таилла, начальника военной стражи. Вдохновлённая своим воинствующим нравом и отцом, она должна была поступить на службу к Каврию и погибнуть, спасая Юну от песчаного дракона. Такой была её судьба. Великий Царь не дал свершиться истине, и его ошибка обрекла жителей Земли на тяжелые испытания. Ты есть тот, кто родился, таким каким необходимо быть, чтобы пройти все дороги ведущие к спасению Мира. Мысли, чувства и всё, что сопровождало тебя от рождения, было частью великого действия, совершаемого, чтобы исправить ошибку Каврия,– Уманта взяла вурмека за руку и внимательно взглянула ему в глаза,– А теперь, Горен, ты должен понять, что каждый, кого ты встретил на своём пути, был так же призван восстановить истину. Судьбы твоих друзей являются частью этого таинства. Всякий сражающийся и убитый в войне за Маарам- есть оружие. Каждый помысел, шаг и вздох этих существ были движимы единой целью. Представь размер происходившего и прими то, что случилось с тобой, как неотъемлемую часть великого замысла. Сумей отбросить мысли о несправедливости и увидеть чудо в том, что произошло. Почувствуй, как оно смогло переродить тебя и живи, вкушая каждую минуту твоего бытия, как лучшее из того, что ты пробовал.

С грустью глядя на мерцающие в вышине звёзды, вурмек тихо сказал:

– Жоскур убила Намвану. И это не было чудом.

– Он прожил свою жизнь,– положив руку на плечо юноши, ответила старуха,– В судьбе твоего друга не было больше ни дня. Но те, что он провёл рядом с вами, стали для него самими счастливыми.

Горен закрыл глаза. Несколько мгновений он просидел молча и неподвижно, а затем произнёс:

– Я ещё не готов принять твои слова. Сегодня их смысл не уживается с тем, что я чувствую.

– Твоя жизнь будет долгой, – с улыбкой ответила Уманта,– Со временем ты примешь не только это, но и многое другое из того, о чём тебе доведётся узнать уже не от меня.

Это были последние слова колдуньи, сказанные о будущем вурмека. Больше она никогда не заговаривала с ним ни о Маараме, ни о том, что ждёт юношу в завтрашнем дне.


Следующим утром Горен уже шёл по каменистой земле Волчьих Берегов на пути к Вурмекскому Лесу. Ему в сопровождение Десур дал два десятка своих лучших прислужников, и волки, хоть и следили за движущимися по их земле чужаками, не решились напасть. Достигнув Этои, сурициты простились с Гореном. Дальше он должен был идти один.

Река, когда-то унесшая вурмека от родной земли, и сейчас встретила его яростным бурлением и угрожающим шумом своих быстрых вод. Но юноша больше не видел в ней опасности. Стоя у самой кромки воды, глядя на колышущиеся на том берегу зелёные травы и возвышающиеся над ними сосны Вурмекского Леса, он понимал, что уже ничто не может стать препятствием для его возвращения домой. Доносимые ветром запахи хвои и полевых цветов заставляли его сердце трепетать от восторга и необъяснимой тоски, а разум, готовый помочь вурмеку преодолеть последнюю преграду на пути к долгожданной встрече, призывал довериться ему и без страха двигаться вперёд.

– Я вернулся!– громко сказал Горен и прыгнул в реку.

Подхваченный Это́ей, он вновь оказался в круговороте её бурного течения, однако не сражался с ним, а плыл, отдавшись движению кипучих вод, и подобно им обтекал своим телом каждый изгиб речного русла. Вурмек не боялся утонуть, а Этоя не тянула его на дно. Она играла с юношей, как с древесным листом, подталкивая его и крутя, и несла туда, где много месяцев назад он с криком вторгся в её безмятежный ночной сон.

Скоро впереди показалось то самое дерево, что спасло Горена от Тёмного Стрига. Словно ожидая вурмека, оно стояло, склонившись у края берега, и тянуло свои ветви к реке, желая вызволить юношу из её плена. Заметив дерево, Горен что есть силы оттолкнулся от воды, и Этоя, ослабив свои объятья, позволила ему подплыть к берегу. Взявшись за свешенные вниз ветви, вурмек подтянулся на них и в один рывок выбрался из реки. Теперь он оказался лежащим на земле в окружении мягкой прибрежной травы и сладких запахов весеннего луга. Первую минуту на берегу, он провёл без движения, вслушиваясь в шелест листьев и мерный стрекот насекомых, но затем поднялся на ноги и вышел из под тени дерева.

Перед вурмеком, на расстоянии уже совершенно ничего для него не значимом, стоял Вурмекский Лес. Тянущийся к небу необыкновенной высотой своих сосен, в тот миг он казался юноше ещё больше, чем раньше, и ещё сильнее, чем когда- либо призывал Горена к себе.

– Уже иду,– почти шепотом ответил он лесу и побежал вперёд.

Время между тем шагом, что вурмексовершил после этих слов и тем, что сделал, переступая границу леса, пронеслось для него как один вздох, мгновенно и незаметно. Оно стало лишь вспышкой яркого солнца над зелёным лугом и погасло в тени раскидистых сосен, как ненужное воспоминание. Всё, что было важным до этого мгновения, вдруг сжалось, уступая вырывающейся из груди юноши радости. Он не желал чувствовать ничего другого. Оставив за своей спиной десятки городов, сотни исхоженных дорог и тысячи увиденных лиц, вурмек бежал туда, где никогда не бывало слышно голосов большой Земли, туда, где лежала тонкая тропа, всегда замкнутая на самой себе, но неизменно ведущая к бесценному для сердца Горена родительскому дому.

Там вурмека уже ждала минута судьбы, в которой он под восторженные голоса своих сестёр подходил к утопающему в цветах саду, чтобы встретиться со слезами счастья на глазах отца и брата и бесконечно крепкими объятиями горячо любимой матери.

Эпилог.

Горен больше не читал книгу Онёбуса. После возвращения домой он не обращался к ней ни разу, но бережно хранил, как вживлённую в бумагу историю жизни и память о прошлом. Обёрнутая расшитым сукном книга старика лежала на столе вурмека. Рядом с ней, всегда раскрытая, чтобы принять на свои страницы события нового дня, была другая, написанная рукой самого Горена. Не имея ни названия, ни подписи автора она начиналась вдумчивым троеточием и несколькими строками, вмещёнными в середину первого листа:

«Порой судьба кажется запутанной и сложной. Сомнения в правильности содеянных поступков часто омрачают нашу жизнь. Но когда мы выбираем верный путь и следуем ему, пусть даже спотыкаясь об ошибки уже пройденных дорог, Мир открывает перед нами удивительные тайны, познав которые мы уже никогда не сможем ошибиться. И тогда всё меняется. Однако всякая минута, прожитая до того дня- не есть потраченное впустую время, и всякая грядущая после него- не начало нового. Жизнь любого из нас- часть судьбы Мира, и всё, что мы можем сделать для него и себя – это жить, вкушая каждое мгновение, как лучшее из того, что когда-либо пробовали».


В оформлении обложки использованы фотографии из личного архива автора.


Оглавление

  • Предисловие.
  • Пролог.
  • Глава первая.
  •   Мо́глы.
  •   Находка.
  •   Волчьи Берега.
  •   Тэ́пелрунг.
  •   Денизья́м.
  • Глава вторая.
  •   Спасение.
  •   Первый бой.
  •   Зверь.
  •   Дорогами диких земель.
  •   Хозяин леса.
  •   Твилль.
  • Глава третья.
  •   Панго́сса.
  •   Убежище.
  •   Тропа решимости.
  •   Воин.
  •   Орудия истины.
  •   Возвращение.
  • Эпилог.