Когда мы встретились (ЛП) [Шей Шталь] (fb2) читать онлайн

«Когда мы встретились» Шей Шталь

Переводчик: Мирослава М (главы 1-24), Дмитрий С (главы 25–42)

Редактор: Виктория К (главы 1-24), Татьяна С. (главы 25–42)

Обложка: Виктория К

Вычитка и оформление: Больной психиатр и Татьяна С.

Плейлист

“Whiskey’d My Way” — Morgan Wallen

“Cover Me Up” — Morgan Wallen

“I Hope You’re Happy Now” — Carly Pearce and Lee Price

“You Should Probably Leave” — Chris Stapleton

“Somebody’s Problem” — Morgan Wallen

“Tequila Does” — Miranda Lambert

“Till There’s Nothing Left” — Cam

“Quittin’ Time” — Morgan Wallen

“Half a Song” — Cody Johnson

1

Или придумаешь. Я никогда не был хорошим рассказчиком, но вот моя история.

БЭРРОН

— Папочка!

Я не мог дождаться, когда мои дети скажут «папочка». Теперь, каждый раз, когда они это говорят, в мою голову приходит мысль: «Ну что за хрень там опять?». Если у вас есть дети, то вы понимаете, что я имею в виду. Если еще нет, но вы задумываетесь о рождении ребенка, то когда-нибудь меня поймете.

Я провожу рукой по лицу, так как ворочаюсь в постели уже третий раз за ночь.

— О боже! — мычу я невнятно и почти сваливаюсь с моей очень удобной кровати, в которой не спал крепко последние три года. В каком возрасте дети спят всю ночь? Я сейчас чертовски серьезен. Честно спрашиваю, потому что моим детям три и пять, и я не думаю, что высыпался с тех пор, как они родились.

Добро пожаловать в мир папы.

Парни, слушайте внимательно. Я дам вам бесплатный совет. Подумайте о нем, прежде чем перепихнуться с кем-то. Если вы хотите спать глубоким сном, то продолжайте дрочить своей проклятой рукой. По крайней мере, она будет вам верна.

Это не преувеличение от плаксивого мужчины, который, когда заболевает простудой, как я сейчас, думает, что это конец света. Это говорит двадцатичетырехлетний отец-одиночка, который работает на ранчо и в ремонтной мастерской, и в среднем спит четыре часа в сутки. Я вас уже предупредил, но добавлю еще, что в числе моих супергеройских способностей следующее пункты: я знаю наизусть каждую строчку из большинства песен Тейлор Свифт (к сожалению, я научился наслаждаться ее музыкой); смотрю мультфильм «Монстры на каникулах», по крайней мере, раз в неделю и делаю довольно приличный конский хвостик, пока моя трехлетняя дочь кричит «караул», потому что «я ее убиваю».

— Папочка! — Еще один крик разносится по дому.

Тяжело вздыхаю, провожу руками по лицу и скидываю ноги с кровати.

— Я иду! — Натягиваю спортивные штаны и поднимаю свое больное тело с кровати. Мои ноги касаются холодного деревянного пола, который скрипит, когда я встаю. Опускаю глаза, бросаю вожделенный взгляд на кровать, прежде чем потянуться к дверной ручке.

Наверное, вы перепугались, что моей дочери приснился страшный сон, и она нуждается во мне. Ха. Если бы. Просто подождите. Рядом с моей спальней, в нашем очень маленьком доме, находится комната моей дочери. У меня двое детей. И, судя по всему, у Бога есть чувство юмора, потому что они обе девочки. Если вы посчитаете, то поймете, что я облажался. Слава богу, у меня есть оружие. И я планирую использовать его на любом парне, который скажет им «давай встретимся в сарае».

Поверьте мне. Я чрезмерно заботливый, упрямый и считаю, что на ужин каждый день нужно есть мясо с картофелем. Также я ненавижу овощи. Любого вида. На случай, если вам это интересно.

Но все это не имеет значения, потому что сейчас середина ночи, и я не хотел вставать. Я хочу спать. К сожалению, я, скорее всего, уже не смогу уснуть до конца ночи. И скажу почему. Потому что я захожу в соседнюю комнату.

Среди форта из одеял, слишком толстого коврика, который, я думаю, был сделан из конского волоса, к несчастью, находится Севин, которая зовет меня, выглядя совершенно испуганной.

— Помоги мне!

Сев, самая младшая и озорная. Она может показать фигу, нахмурив брови, а в следующий раз растопит ваше сердце своими яркими глазами и мило надутыми губами. К тому же она импульсивная, хитрая, неаккуратная, разливает все, помешана на Хэллоуине и на прочих жутких вещах. Я не имею в виду, что она хочет нарядиться принцессой и ходить по домам, собирая конфеты. Я говорю, что, скорее всего, она будет в образе дьявола со светлыми кудрями. Боюсь, что она вырастет тем странным ребенком, который красит губы черной помадой и густо подводит глаза, с которой вам было бы страшно разговаривать. Вы видели этот фильм «Колдовство» (Прим. пер. «Колдовство» (англ. The Craft) — мистический триллер 1996 года режиссёра Эндрю Флеминга.)? Я думаю, что мой ребенок — один из тех проблемных подростков, который попал в тело трехлетнего ребенка.

Вы подумаете, что из-за ее одержимости всеми ужасными вещами, мало что может ее испугать. К сожалению для меня, это не совсем правда. Пауки? Сев их любит, думает, что они домашние животные. Змеи? Бегает за ними и хочет с ними дружить. Она не боится ничего, что ползает, летает, несется или шевелится.

Что она ненавидит?

Быть в ловушке. У нее сильная клаустрофобия. Быть запелёнатым, как младенец, — это прямо камера пыток для этого ребенка. В таком случае она бы плакала еще сильнее. По этой причине я и нахожусь в ее комнате, наблюдая вышеупомянутую сцену.

Отодвигаю в сторону одеяло, которое закрывает потолочный светильник.

— Что случилось?

Когда она замечает меня в мягком розовом свечении гирлянд, висящих на потолке под одеялом, ее взгляд безумен. Не обращайте внимания на опасность возникновения здесь пожара. Дети не думают об этом дерьме, и когда ваши девочки хотят прибить одеяло к потолку, вы исполняете их желания. Почему? Потому что они сведут вас с ума, пока вы этого не сделаете. Кроме того, есть высокая вероятность, что я слабак.

Сев начинает плакать сильнее, слезы катятся по ее ярко-красным щекам.

— Помоги!

— Тссс. Ты разбудишь свою сестру. — Прижимаю пальцы к ее губам и пытаюсь освободить ее от кучи одеял, в которые она каким-то образом завернулась, но она продолжает ёрзать. — Все в порядке. Почему ты плачешь?

— Я хочу писать! — вопит она. Севин Рэй Грейди… драматична. Вы, вероятно, можете сказать это, посмотрев на любого ребенка, который находится в дурном настроении. Все имеет большое значение. И она на сто процентов мой клон. Точная копия от внешнего вида до личности.

Я пытаюсь ее распутать, но она завернута, как чертов буррито. (Прим. пер. Буррито — мексиканское блюдо, состоящее из мягкой пшеничной лепёшки (тортильи), в которую завёрнута разнообразная начинка, к примеру, рубленое мясо, пережаренные бобы, рис, помидоры, авокадо или сыр.)

— Как у тебя так получилось?

Она сердито тычет пальцем в верхний ярус кровати, а затем пинает его в придачу.

— Сисси.

Я мягко хватаю ее за ногу и качаю головой.

— Прекрати это.

Мои дочки не ладят между собой. Девочки дерутся? Это происходит каждый день. У меня есть брат Морган. Я не припомню, чтобы так дрался с ним, как дерутся Кэмдин и Севин. Они мстительны, коварны, и их всё бесит. Они также злопамятны. Если Сев разозлила Кэмдин два месяца назад, то Кэмдин будет помнить это в течение следующего года.

Если Морган выводил меня из себя, когда я был маленьким, то в ответ я мочился на его кровать. А когда Морган злился на меня, то он бил меня кулаками. Мы в расчёте.

Девочки? У них столько драмы. Может, потому что они почти одного возраста, понятия не имею. Скорее всего, потому, что вы не найдете двух более разных девочек. Сев — чертенок, который прячется за своими кудрями, и она бывает милой, когда этого меньше всего ожидаешь, а Кэмдин — ангел с рогами под нимбом.

Я ни черта не знаю о девушках. Меня вырастил ковбой, у которого не было времени на драму. Он учил нас вставать до восхода солнца, туго завязывать ботинки и работать до изнеможения. Если ваши руки не кровоточат, значит, вы недостаточно много работаете.

Сев пристально смотрит на мое лицо, когда я распутываю ее, и медленно моргает.

— Ты не знаешь, каково это — быть в ловушке.

Я смотрю на нее, медленно моргая, как делает она.

— Ох, ошибаешься, я знаю.

Она понятия не имеет, о чем я говорю. Улыбаюсь и перетаскиваю ее через себя. Маленькими шажками Сев бежит в ванную. Я благодарен, что она приучена к горшку, потому что с меня хватит подгузников. Я их ненавидел.

— Ты спустила воду в туалете? — спрашиваю, помогая ей лечь в постель.

— Нет. — Конечно, нет. Вернувшись в кровать, она шмыгает, потирая нос. — Я не могу дышать.

Закатываю глаза и укладываю ее обратно только для того, чтобы она снова скинула одеяло, как будто это оскорбление личности.

— Дыши через рот, Сев.

— Я не могу, — она снова плачет. Эта королева драмы много плачет. — Мое тело так не работает. — Она драматично шмыгает носом, чтобы доказать свою точку зрения. — Я дыСу носом.

Печально то, что она искренне верит в это. Еще она думает, что у нее два горла. Одно для еды, одно для разговоров. Я еще не сказал ей, что это неправда.

Она держит меня за руку.

— Спи, папочка.

Вот сейчас она мило надувает губы, как я рассказывал ранее.

Вздыхаю, потому что это означает, что я сплю с ней, что и делаю около трех ночей в неделю. Никогда, никогда не позволяйте им спать в вашей постели. Вы никогда их не выгоните оттуда. Я делал так в течение года, а потом решил, что они и так захватили все остальные части моей жизни, мне нужно хоть одно место, которое будет лично моим. Моя кровать. И позвольте мне сказать вам, что в этой комнате уже давно не было девушки.

Вы знаете тех родителей, и я был одним из них, которые говорят:

— О, я не могу дождаться, когда мой ребенок подрастет. Он станет более независимым. — Ага, продолжайте мечтать, бл*дь. Это никогда не произойдет. Конечно, они независимы в том смысле, что они сидят, не падают, и вам не нужно вытирать им задницу, но когда они чего-то захотят, то сделают милые надутые губки и заставят вас почувствовать себя так, что если вы не уступите, и ваше сердце разобьется пополам. Малыши — лучшие жулики, и они отлично обладают искусством манипуляции.

Мой совет всем, кто думает завести детей?

Наденьте презерватив.

Не стоит благодарности. Лучший чертов совет, который вы когда-либо получали, да?

Не верите мне? Посмотрите на мое тело длиной в шесть футов (Прим. пер. примерно 1 м 82 см.), втиснутое в нижний ярус двухэтажной детской кроватки, а плакат Мэрилина Мэнсона, который приклеен ко дну верхнего яруса, приводит меня в замешательство. Ага, вы меня правильно поняли. Мэрилин хренов Мэнсон. (Прим. пер. Мэрилин Мэнсон — американский рок-певец, основатель и бессменный лидер рок-группы Marilyn Manson)

— Засыпай, — говорю я Сев, когда она пытается петь мне на ухо.

— Я не могу, — шепчет она, её голос похож на рычание животного. Мы называем этот ее голос — голосом монстра, и он такой же жуткий, как и плакат.

— Я не устала. — Перевернувшись, она плюхается на меня половиной своего тела. Я чувствую ее взгляд до того, как из неё вырывается вопрос: — Как я появилась?

Только не снова. Отворачиваясь от плаката, смотрю на Сев.

— Мы это уже проходили, — шепчу я. — Из маминого животика. — Ерзаю в постели и замечаю, что она мокрая.

— Твоя чашка-поилка снова в постели? — Изготовители этих проклятых чашек заявляют, что они герметичны, но они лгут. — Твоя кровать мокрая.

Не обращая внимания на мой вопрос, она снова спрашивает:

— Почему?

— Что почему?

Она вздыхает, как будто это ее утомляет. Добро пожаловать в мой мир, малыш.

— Почему я в ее животике?

— Потому что ты там была. — Провожу кончиками пальцев по ее щекам, мои глаза слипаются.

Сев моргает ясными глазами.

— Но почему?

— Ты заставляешь усомниться в своем решении помочь тебе избавиться от твоего буррито из одеял.

Она вздыхает, потирая заложенный нос.

— У меня есть вода?

— Нет.

— Почему?

Как вы понимаете, «почему» это ее любимое слово. Я стону и преувеличенно вздыхаю.

— Потому что ты написаешь в кровать.

Она хитро и немного жутко улыбается.

— Слишком поздно.

Сижу и пялюсь на Мэрилина Мэнсона. Я застрял в запимсанной постели вместе с малышкой и гадаю, хватит ли у меня сил встать и поменять ей простыни.

Вам, наверное, интересно, как все это произошло. Я говорю не о плакате, хотя этот вопрос для другого дня, а о том «почему я отец-одиночка с двумя детьми». Где мама?

Это долгая история. Не знаю, смогу ли даже выразить это словами, которые будут иметь смысл, но я постараюсь.

Она ушла.

Не то, что вы ожидали? Достаточно справедливо. Полагаю, я могу рассказать больше. У меня есть время, правда?

Скорее всего, вы слышали эту историю раньше. Если нет, то вы жили в танке, но я расскажу короткую версию.

Звезда футбола и королева бала.

Все еще мало информации? Хорошо, продолжу. Он чертовски сильно любит ее. Влюбляется без памяти. И они трахаются. Много. Она беременеет за трибунами стадиона. Он отказывается от полученной стипендии, — в колледже он должен был играть в футбол, — а она в ту осень рожает девочку. А что случилось с парнем? Наверное, кто-то подумал, что его жизнь закончилась двумя розовыми полосками? Но ему безумно понравилось быть отцом.

А что случилось с девушкой в этой истории? Она никогда не хотела жить в маленьком городе, а мечтала покинуть Северный Техас.

Нет, это не начало кантри-песни, хотя я уверен, что где-то так оно и есть.

Потому что эта история о парне, который поклялся дать этой девушке, на хрен, всё, что она когда-либо хотела. Что ж, он работает на двух работах и все еще не может дать ей то, что она хочет. Это история без концовки «и жили они долго и счастливо». Все заканчивается ее кольцом на тумбочке и моим сердцем в рядом стоящем мусорном ведре.

Если вы любите друг друга, то это не значит, что у вас будет счастливый брак. Если вы ненавидите друг друга, то это не значит, что вы разведетесь. Симпатия друг к другу не значит уважение.

Видите, к чему я клоню?

Да, я тоже. Сейчас середина ночи. Я не могу ясно мыслить. Но могу показать вам, как это закончилось двадцатью предложениями или даже меньше.

Я беременна.

Выходи за меня.

Не слишком ли мы молоды?

Мы сможем это сделать.

Я согласна.

Я так люблю тебя.

Я подарю тебе мир.

Почему ты так много работаешь?

Я делаю это для тебя.

Ты счастлива?

Я снова беременна.

Я тебя люблю.

Я несчастлива.

Я пытаюсь.

Любить меня не так тяжело.

Нет. Я просто больше не люблю тебя.

Мы можем все уладить.

Я ухожу.

Конец.

Она решила уйти, чтобы разлюбить меня. Готовы к жалкой части? Я позволил ей, и когда она оставила кольцо на прикроватной тумбочке, ничего не сделал, чтобы остановить ее, потому что существует такая душевная боль, которую вы никогда не сможете преодолеть. Как девушки, которые возвращают кольца с бриллиантами.

Стараюсь устроиться на кровати поудобнее со своими ногами, которые свисают с края, и плюшевой игрушкой, которая практически в моей заднице. Я думаю о Таре, моей жене. Та самая, кто думала, что нас недостаточно. Та, чья улыбка есть у Кэмдин, чья вспыльчивость у Сев.

Так что вы можете задаться вопросом: как я смог это пережить?

Что ж, я сильно напивался, сходил с ума, падал на самое дно, и это случалось довольно часто. Некоторое время я даже не мог заставить себя встать с постели. Что меня вытащило из этого состояния? Это было не виски, которое, как я думал, способно унять боль, и не мой брат, который говорил мне, что Элвис был прав: дураки влюбляются (Прим. пер. отсылка на песню Элвиса Пресли Fools Fall In Love). Даже не мой отец, который говорил мне, что Тара того не стоит. Причина в новорожденном и годовалом ребенке, с которыми она меня оставила. Никто в мире не полюбит их больше, чем я.

Рядом со мной спит Сев, а я все еще смотрю на этот проклятый плакат. Достаю мобильный и проверяю время. Четыре часа утра. Что ж, уже можно вставать.

Поднявшись с кровати, я иду на кухню, чтобы заварить кофе. Снаружи тянется горизонт темно-синей лентой. Миллионы воспоминаний в моей голове, и я снова думаю о Таре и последних словах, которые ей сказал.

Жаркая летняя ночь, бушующий ветер, ее рука лежала на моей щеке, а я был на коленях в грязи.

— Я тебя люблю. Разве этого не достаточно? — Я говорил еще другие вещи, вышел из себя, много плакал, наверное, кричал. Этот список можно продолжить.

Её слова?

— Мне тесно в этом месте.

И это правда. Она родилась с желанием путешествовать, Тара презирала идею остаться в этом пыльном городке на севере Техаса. Это означало оказаться в ловушке жизни, которую она никогда не хотела. Перед тем, как забеременеть, она мечтала покинуть эту точку на карте и никогда не возвращаться.

А что же я? Я никогда не хотел уезжать. Вырос, собирая сено в тюки, впервые попробовал самогон в десять лет и всегда работал до тех пор, пока не мог стоять прямо от усталости. Я езжу на том же потрепанном Ford, который купил в шестнадцать лет, и все мои джинсы в дырках и грязи, которую уже нельзя отстирать. Я с нуля построил дом, в котором живу, и моя гордость доставляет мне неприятности чаще, чем готов признать. Я провожу воскресенья, работая в поле, а свои чувства скрываю под стальным замком. Меня воспитали говорить «сэр» и «мэм», и когда я что-то обещаю, то держу свое слово.

Для нее этого было недостаточно.

Возможно, чтобы помучить себя, я смотрю на ее страницу в Instagram. Теперь она модель. Живет в Лос-Анджелесе и формально все еще замужем за мной. Я не подписывал документы о разводе и не подпишу, пока она не даст мне то, что хочу.

Иногда я не хочу думать о ней, но сегодня ночью бессилен в этом плане. Память о ней прицепилась ко мне, словно паутина на потолке. Вспоминаю выполненные и невыполненные обещания и понимаю, что не только она виновата в своем уходе. Тогда я был строптивым и нетерпеливым, принимал не лучшие решения.

Я щелкаю на последнее фото, которое она опубликовала вчера, на нем она с парнем и на пальце у нее кольцо с драгоценным камнем. Боль пронзает мою грудь, я вспоминаю тот день, когда надел кольцо на тот же палец. Мне было восемнадцать, я собирался стать отцом, и думал, что женюсь на девушке, которую сделал беременной.

Смотрю на ее ключицу, место, где раньше дразнил ее медленными поцелуями и шептал жаркие слова. Вся она является воплощением чистой красоты — от светлых волос до голубых глаз. Таких девушек встречаешь нечасто, но они всегда вызывают восхищение. Ей не нужно наносить макияж, делать инъекции в губы, которые она уже явно сделала, или надевать вещи известных брендов. Я помню девушку в джинсовых шортах и моей фланелевой рубашке, которая держалась за мои плечи в кузове грузовика и была перепугана из-за того, что внутри нее зарождалась новая жизнь. Не могу забыть то, как она произносила мое имя и страстно целовала меня.

Не могу точно определить, когда мы перешли от «я не могу насыться тобой» до «я не могу выдержать тебя», но это произошло в мгновение ока.

Тяжело вздохнув, смотрю на голливудского плейбоя, которого видел в паре фильмов, рядом с девушкой, которую я считал своей навсегда. Качаю головой, гнев пульсирует по моим венам.

— Удачи, чувак. Тебе это понадобится.

Положив телефон, взгляд цепляется за фотографию на столе, на которой я и девочки едут на квадроцикле по полям на прошлое Рождество, я слышу их смех даже сейчас, в тишине.

Без сомнения, я получил лучшую часть Тары. Эти девочки.

А что есть у нее?

Голливуд, я полагаю. Крутые машины. Деньги.

Конечно, у меня есть трудности с девочками, и у них нет лучших вещей, которые можно купить за деньги. Но у них есть крыша над головой и папочка, который любит их больше всего на свете. У Тары могут быть все эти материальные ценности. У меня есть «Я не могу спать, папочка. Ты мне нужен» — и это намного лучше, чем всё, что можно купить за деньги.

Горько ли мне от этого?

Не могу сказать, что нет, но я знаю, что в моих венах течет железо, и нет дерьма, которое я не смог бы вынести. Мой взгляд перемещается на конверт на столе и документы, которые я отправляю обратно без подписи, покрытые моими сальными отпечатками пальцев, чтобы напомнить ей, что я трудолюбивый человек. И нет, это не фильм «Стильная штучка» (Прим. пер. «Стильная штучка» (англ. Sweet Home Alabama — «Алабама — дом родной») — американская романтическая кинокомедия 2002 года). Мои причины не связаны с любовью к ней.

На хрен ее.

Я не дам ей то, что она хочет, пока Тара не даст мне то, о чем я прошу. В эту игру могут играть двое, и я никогда не играл честно, когда дело касалось вероятности проиграть.

2

История моей жизни.

БЭРРОН

Тянусь к конверту на столе и кладу его рядом с кошельком и ключами.

— Что это? — спрашивает Кэмдин, с любопытством глядя на конверт.

Я смотрю на нее через плечо и улыбаюсь.

— Не твое дело, малыш. — Эти дети всегда в курсе моих дел. Такого понятия как «приватность» для меня не существует, если я нахожусь в ванной больше пяти минут, они стучат в дверь, желая знать, когда же выйду. Забудьте об уединении. В этом доме его нет.

Кэмдин смотрит на меня, но теряет интерес, когда замечает, что я готовлю им завтрак.

— Я не хочу сироп, — замечает она в ту же секунду, как я достаю из духовки поджаренные вафли. — Это слишком сладко.

— А я люблю сиЛоп, — добавляет Сев, взбираясь на барный стул у кухонного островка. — Можно мне?

Кэмдин вздыхает, закатывая глаза.

— СиРоп.

— Я так и сказала! — Сев ворчит, хмуро глядя на свою старшую сестру, ее руки лежат на столе, как будто она собирается перепрыгнуть через него, чтобы доказать свою точку зрения. Я бы даже не удивился, если бы это произошло.

— Нет, — поправляет ее Кэмдин, она всегда хочет быть права. — Ты сказала сиЛоп. В этом слове нет Л, тупица.

— Нет! — Сев кричит ей в лицо, слезы наворачиваются на ее глаза, когда она встает на барный стул. — Это неправда! Я не тупица.

Помните, я говорил, что они не ладят? Это правда. Каждый чертов день, как этот. Между ними восемнадцать месяцев разницы, и это заметно в такие дни, как сегодня. Вздыхая, я поворачиваюсь к ним лицом.

— Сев, сядь на задницу. Кэм, отстань от сестры. — Я наливаю сироп на вафли Сев, вафли Кэмдин остаются без сиропа. — Ей три года.

— Перестань называть меня так. — Кэмдин ненавидит, когда ее имя как-либо сокращают, ее можно называть только полным именем. Она также точно следует инструкциям во всем, и если вы пропустите номер во время игры в прятки, она каждый раз будет выкрикивать вам «болван». — Меня зовут Кэмдин.

— Я дал тебе имя. — Смотрю на нее суровым взглядом отца и указываю вилкой в ее сторону. — Я буду называть тебя так, как захочу.

Нахмурившись, она берет свою вилку и убирает с лица каштановые локоны.

— Она начала это.

— Нет. А теперь ешь, иначе мы опоздаем в детский сад. — Когда я смотрю, как Кэмдин сердито режет вафли, а затем начинает есть их руками, то улыбаюсь тому, насколько они разные. В то время как у Сев светлые кудри, голубые глаза и индивидуальности больше, чем может выдержать ее крошечное тело, Кэмдин более сдержанная, но по-своему дикая. Любит лошадей, везде носит ковбойские сапоги, ненавидит расчесывать волосы и носит как можно меньше одежды. Однажды она провела целый день без трусов, прежде чем я понял, что она их не надела. Мы пошли в этот чертов банк, а я даже не знал об этом.

Она мягкая по натуре, но не прощает ошибок, у нее такие же каштановые волосы, как у меня, и красивые темные загадочные глаза с длинными густыми ресницами, которые достают до бровей. Она никогда не хочет признавать свое поражение, будет спорить до тех пор, пока не сможет дышать, и вы также никогда не узнаете, что она задумала. Всегда придумывает что-то и ищет неприятности.

Забавно, что у них обеих есть идентичные черты от меня и Тары. В то время как я был диким хулиганом с юга, который всегда попадал в неприятности и не соблюдал правила, Тара всегда придерживалась правил, но все же выходила за рамки.

Посмотрите, как я говорю о ней в прошедшем времени, будто она умерла.

Для меня так и может быть.

— Папочка?

Сев обращает мое внимание на себя.

— Да?

— А я тоже пойду в сад?

— Нет, сегодня ты будешь со мной.

Трудно поверить, что Кэмдин уже достаточно взрослая для сада, но этой осенью она пошла в детский сад, потому что была недостаточно взрослой, чтобы пойти в подготовительный класс начальной школы в этом году (Прим. пер. класс школы в США, в который идут дети по достижении 5 лет). Через три дня после начала учебного года ей исполнилось пять, и, поверьте мне, когда я говорю, что неделями слышал о том, насколько несправедливо это правило. Она ходит в сад только на полдня и остальное время проводит со мной в мастерской, это все-таки лучше, чем ничего. Им нужен кто-то в качестве образца для подражания, а не кучка грубых механиков и ковбоев. Все еще поедая вафли, Кэмдин качает головой, ее взгляд сосредоточен на мне.

— Вейдер снова залез на стол. — Я сердито смотрю на кота и держу в руке нож для масла.

— А-ну, слезай.

Он просто смотрит на меня, как бы говоря: «Только попробуй, говнюк. Я убью тебя во сне». Я бы не удивился, если бы этот мерзавец так и сделал. Ненавижу этого кота. Этот кот принадлежит Сев, и я хочу, чтобы когда-нибудь его девять жизней закончились.

Хотите услышать что-то действительно безумное?

В тот день, когда мы привезли Сев домой из роддома, появился Вейдер и больше никогда не уходил. Мы не знаем, откуда он взялся, но у нашего порога сидел этот маленький черный резвый котенок. Странно ли, что она так увлекается всякими жуткими вещами, а тут появляется этот чертов кот, не так ли?

Когда оборачиваюсь, чтобы взять тарелки со стола, я замечаю, что надето на Кэмдин. Короткий топ, который она явно сделала сама, отрезав нижнюю часть своей рубашки.

— Что ты надела?

— Кроп-топ, — говорит дочка мне, как будто я не знаю, и снова начинает нагружать свой рюкзак вещами, которые, как я думаю, не нужны ей в школе — например, десять резинок для волос и столько же шапок. Может, она будет менять их каждый час, но, зная Кэмдин, она еще тот Плюшкин. Я говорю это мило, но она не может ничего выбрасывать. У нее выпало четыре зуба, и она уговорила зубную фею вернуть их ей. Они в нашем ящике для мусора рядом с ее первой прядью волос. Дважды Сев пыталась украсть их, чтобы сделать еще одну, лучшую сестру, наложив заклинание.

Я знаю… мои дети странные. Поверь мне, я знаю это.

Сев смотрит на сестру, убирая кудри с лица руками, грязными от сиропа. Вздохнув, я тянусь к мокрой тряпке со стола, чтобы вытереть ей лицо.

— Я знаю, что это кроп-топ. Спрашиваю, почему моя пятилетняя дочь надела его.

Кэмдин смотрит на свою рубашку и большую часть выпирающего живота.

— Мне он нравится.

— Мне все равно, нравится ли он тебе. Маленькие девочки должны прикрывать свое тело.

Она хмурится еще больше.

— Почему?

— Потому что я так сказал, — рычу я, раздраженный тем, что она ставит под сомнение мои правила. — Когда тебе будет восемнадцать, ты сможешь носить все, что захочешь. А до тех пор твоя рубашка должна прикрывать пупок.

Ее лицо морщится от раздражения, когда она поворачивается и шагает тяжелой походкой в свою комнату.

— У тебя слишком много правил!

Я точно знаю, что мальчики думают о девушках, которые носят укороченные топы. И хотя она еще ребенок, я не допущу, чтобы какие-то неряшливые мальчишки дружили с моей дочерью из-за того, что она полуодета.

Если вы еще не поняли, то мне п*здец. У меня есть один ребенок, который увлекается ведьмами, а второй, похоже, вырастет шлюхой.

После завтрака я сажаю детей в свой грузовик. Слава богу, Кэмдин одета в обычную рубашку, а ее пупок прикрыт.

Я езжу на побитом Ford 350 конца девяностых, и если работает обогреватель, то забудьте про кондиционер. Даже в жару машина долго прогревается.

— Холодно, — комментирует Сев, дрожа в своем детском сиденье. Когда она натягивает перчатки, ее голос едва слышен из-за гула дизельного двигателя.

— Всегда холодно. — Я потираю руки, наблюдая, как она и Кэмдин пристегиваются, и кладу конверт с документами на сиденье рядом со мной. Улыбаюсь про себя, предвидя реакцию Тары. Я знаю, почему она продолжает присылать их обратно, надеясь, что я передумаю и подпишу их, но это не так. Она больше не будет говорить, что мне делать. После всего, через что она заставила меня пройти, Тара больше не командует. Я сам все решаю.

— Мой нос замерз. — Сев активно трет его.

Я поворачиваюсь к ней и хватаю одеяло, которое она пинает и постепенно скидывает на пол.

— Перестань так делать. Оно сейчас упадет.

В Амарилло (Прим. пер. Амарилло — город на юге США) в декабре… холодно. Летом жара и засуха, но эти зимы заставляют задуматься, почему ты здесь живешь. Температура меняется от 106 до -6 (Прим. пер. Шкала по Фаренгейту, 106°F = 41.11 °C, — 6 F= -21.111 °C) в мгновение ока. Ветер никогда не перестает нести ужасные запахи со скотных дворов, а где-то между сухой равниной и городом находится ранчо Грейди, где мы с семьей прожили всю свою жизнь. До этого там жили мои дедушки и прадедушки. Это ранчо принадлежит моей семье уже более ста лет, и поэтому я никогда не уеду отсюда.

Дорога до детского сада Кэмдин недолгая, но это дорога в другую сторону от мастерской, где я работаю, которая находится буквально в нескольких минутах ходьбы от моего дома на ранчо. Я унаследовал этот бизнес от моего отца, мы ремонтируем, в основном, тракторы и тяжелую технику, но иногда к нам попадают случайные автомобили и местные клиенты, которые не хотят вести свои машины для ремонта в город. Пока живем в Амарилло, мы находимся за городом, вдали от трассы 66 (Прим. пер. Route 66 — в разговорной речи также известно как «Главная улица Америки» или «Мать Дорог») — одно из первых шоссе в системе нумерованных автомагистралей США) и парков развлечений. От нас не видно Ранчо Кадиллаков (Ранчо Кадиллаков (англ. Cadillac Ranch) — художественная инсталляция, созданная в городе Амарилло, штат Техас, в 1974 году, состоит из десяти автомобилей Cadillac, выпущенных в период с 1949 по 1963 год, закопанных капотами в землю), и если мне не надо в город, то я туда и не еду. Ненавижу пробки, других водителей и предпочитаю ездить на квадроцикле больше, чем на лошади. Вот, вы уже знаете немного обо мне. Даже чуть больше, чем прошлой ночью.

— Я тоже чертовски ненавижу людей, — говорит Кэмдин, когда кричу на трактор, который решает, что сейчас самое подходящее время, чтобы заглохнуть. Хоть у нас и не загруженное дорожное движение на проселочных дорогах, но у нас есть тракторы, и эти хреновины думают, что владеют дорогой.

Я смотрю в зеркало заднего вида. Черт, даже Сев молча уставилась на нее. Мои девочки, которых учат говорить «сэр» и «мэм», им втирали виски в десна, чтобы обезболить прорезывание зубов, у них ободранные коленки и щеки в грязи. Их волосы растрепаны, они могут закинуть удочку, почистить рыбу без посторонней помощи (не рассчитывайте на то, что мы ее съедим), и стреляют крупной дробью (пока не точно), и улыбаются каждый раз, когда я называю их «милые».

Они знают, что я ругаюсь. Они выросли среди ковбоев. Бл*дь, кретин, киска, дрянь, ублюдок, мудак, членосос, гондон, иди на хер!.. все это они ежедневно слышат от парней в мастерской или на скотных дворах. Но они знают, что если хотя бы сложат губы, чтобы произнести такое слово, то проведут некоторое время на стуле, от которого у них будут болеть задницы.

Я поворачиваюсь к Кэмдин и не свожу с нее глаз.

— Что ты сказала?

— Прости.

Снова жму на тормоз, когда трактор замедляется, позади него поднимается облако пыли.

— Где ты услышала это? Кто сказал, что ненавидит людей?

— Ты. Вчера, когда тот парень въехал своей машиной в твой грузовик на стоянке.

Правильно. Я это сказал.

Почему мои девочки не могут вспомнить, что нужно смывать воду в чертовом унитазе, а если я назову кого-то члесосом, они помнят это дерьмо месяцами?

Кэмдин смотрит на Сев, которая безудержно смеется.

— Мы можем посмотреть фильм сегодня вечером?

— Конечно, — бормочу я, сворачивая на дорогу к детскому саду Кэмдин. — Сегодня ночь спагетти.

— Вкуснятина! — кричит Сев, не регулируя громкость свое голоса, ее глаза прикованы к моему телефону, где она смотрит «Фокус-покус» (Прим. пер «Фокус-покус» (англ. Hocus Pocus) — американский комедийный фильм с элементами фэнтези 1993 года) третий раз за неделю. Это объясняет ее смех. — Я люблю Гетти!

Я смотрю на Кэмдин в зеркало, взглядом предупреждая заткнуться и не начинать драку с младшей сестрой. Вместо этого она вздыхает и опускает стекло, впуская в грузовик поток холодного воздуха.

— Подними стекло.

— Холодно! — ноет Сев.

— Здесь слишком жарко. — Как любительница холода, Кэмдин не слушается, танцуя своим плюшевым мишкой по краю окна. Я вижу в боковое зеркало, что он опасно близко к падению из окна.

— Если он выпадет из окна, то в этот раз я не вернусь за ним, — предупреждаю я.

Как только я это сказал, ветер сдул его прямо из ее руки в поле, которое мы проезжаем. Наши взгляды встречаются.

— Только не начинай, — огрызается она, сложив брови в духе взбешенной пятилетней девочки.

Я борюсь со смехом, зная, что это только сильнее разозлит её.

— Что не начинать?

— «Я же говорил тебе», — издевается Кэмдин, морща свой носик.

Да, я мог сказать это раз или два.

Качая головой, выдыхаю.

— Я же сказал тебе, что если ты снова посадишь его на край окна, я не вернусь за ним.

Весь оставшийся путь до школы она хмуро смотрит на меня и отказывается выходить из грузовика.

Я опускаю глаза на разбитые костяшки пальцев и сжимаю руль, нужно оставаться спокойным. Повернувшись к ней лицом, медленно моргаю и жду, когда она отстегнет ремень безопасности.

Сев пинает спинку моего сиденья.

— Я хочу есть.

Сев — это бездонная яма, когда дело касается еды. Она крошка, но ест постоянно. Я хватаю ее за ногу.

— Перестань пинать сиденье. — Я смотрю на Кэмдин. — У тебя проблемы, малыш?

— Да. — Она скрещивает руки на груди. — Это все ты. Я не маленькая. Мне пять лет.

— Ты еще маленькая девочка. — Я поднимаю бровь, моя челюсть двигается вперед и назад. Вздыхая, поправляю шапку и качаю головой. — Я же говорил тебе не садить этого проклятого медведя на окно. В чем моя вина?

— Ты не вернулся за ним. — Слезы наворачиваются на ее глаза, и мне приходится отвести взгляд. — Я не буду счастлива, пока ты не вернешь его мне, — добавляет дочь, скрестив руки на груди. Кэмдин — злопамятный ребенок. Я все объяснил ей, но она будет злиться на меня весь день, что бы я ни делал.

— Нет. Я не вернусь. — Перемещаюсь к двери, пытаясь заставить Сев перестать пинать меня ногами. — Севин Рэй Грейди, тебе лучше покончить с этим дерьмом.

Ее глаза расширяются. Я назвал ее полное имя, и она знает, что это серьезно. По крайней мере, она перестала пинать меня ногами.

— А теперь вылезай из грузовика, Кэмдин. Ты опоздала. — Тянусь к дверной ручке, и как только дверь открывается, поток холодного воздуха бьет меня в лицо. Мои глаза слезятся, холод пробирает насквозь. Пробираюсь к стороне грузовика, где сидит Кэмдин. Открываю дверь, а она все еще дуется.

Я смеюсь. Она слишком милая, когда делает это. Черт, даже Сев смотрит на нее так, словно она уже должна перестать страдать.

— Перестань надо мной смеяться, — рявкает Кэмдин, наконец, расстегивая ремень безопасности и хватая пальто и рюкзак. — Я злая.

Поворачиваю ручку на двери, закрываю ее окно.

— Я вижу. — Беру её за руки и помогаю выбраться из грузовика.

Извиваясь, она высвобождается из моих рук и шагает тяжелой походкой к своему детскому саду. Стоя перед грузовиком, машу рукой Эди, учительнице Кэмдин, которая встречает её у двери. Технически, это дом, а не детский сад, но мы живем за городом, и это все, что у нас есть.

Кэмдин не оглядывается и не прощается, неся пальто, перекинутым через плечо и волоча рюкзак за собой. Если бы она могла послать меня к черту, держу пари, она бы это сделала.

— Сисси так на тебя злится, папочка, — отмечает Сев, когда я снова завожу машину.

Подув на руки, потираю их друг о друга.

— Она всегда злится на меня. — Кэмдин очень похожа на Тару. Ничто из того, что я делаю, не делает ее счастливой. Я уже боюсь того времени, когда этот ребенок станет подростком.

Сев снова пинает мое сиденье.

— Я хочу есть. — Она не может терпеть. Я понятия не имею, откуда она это взяла.

— Если ты продолжишь пинать мое сиденье, то почувствуешь не только голод, — предупреждаю я. Я еще не шлепал девочек, но каждый день угрожаю им сделать это.

После того, как мы высадили Кэмдин, мне нужно в мастерскую, но я заезжаю в бар, чтобы выпить кофе. Моя тетя Тениль, или, как мы ее называем, Тилли, владеет баром рядом с ранчо. Это еще одна собственность семьи, которую она унаследовала после смерти моих бабушки и дедушки.

Бар еще закрыт, но по утрам она готовит кофе местным жителям, и вполне возможно, что у нее лучший эспрессо в городе.

Сев заходит со мной. Никого не удивляет то, что я прихожу в бар с детьми. Куда бы я ни пошел, Сев всегда со мной. Она была моей тенью с самого рождения, и я сомневаюсь, что это изменится в ближайшее время. Девчушка утверждает, что не пойдет в сад.

— Есть еда, деФочки? — Сев взбирается на барный стул и хлопает ладонями по дереву. — Я хочу есть.

Тилли улыбается ей и подсовывает пончик.

— Я сделала это для тебя, деФочка.

Глаза Сева загораются.

— Ура!

Пока Сев уминает пончик и держит в руках еще его большую часть, Тилли убирает свои черные волосы с глаз шоколадного цвета. Она берет чашку в руку, улыбка приподнимает уголки ее губ.

— Ты слышал?

Вот так. Дерьмо маленького городка.

— Меня это не волнует. — Подняв руку, я останавливаю свою тетю Тилли, пока она не продолжила. — Что бы это ни было, мне, черт возьми, все равно. — Я машу рукой в сторону эспрессо-машины. — Просто дай мне кофе.

Ее глаза весело осматривают меня. Она привыкла, что у меня плохое настроение.

— Что случилось с твоей задницей сегодня?

Смех вырывается из горла Сев, когда она играет с собакой Тилли на полу.

Я смотрю на нее, а потом снова на Тилли.

— Прошлой ночью в моей заднице был плюшевый ягненок по имени Лупер. Также я устал от недосыпа, — бормочу, прислонившись к барной стойке, упершись локтями. Запах свежемолотых кофейных зерен пробуждает мой разум, когда провожу рукой по лицу. — Я спал три часа на двухъярусной кровати, а Мэрилин Мэнсон смотрел на меня пристальным взглядом.

Сев не обращает на меня внимания, и ее не волнует, сколько я сплю.

Тилли улыбается, наливая горячую воду в мой американо.

— У Сев была плохая ночь?

Мне даже не нужно говорить ей, какой ребенок это был, она знает, у кого есть постер с этим чуваком.

— Я только что сказал тебе, что спал в детской кроватке. С Мэрилином Мэнсоном. Севин в порядке. — Поправляя шапку, указываю на свою грудь. — Я — нет.

Она смеется и пододвигает ко мне мой кофе.

— Возможно, ты захочешь проведать Моргана этим утром.

Я беру чашку, тепло согревает мои ладони.

— Почему? Уже поздно. Он, наверное, сейчас в поле. — Морган, мой старший брат, ковбой всю свою жизнь. Он работает на ранчо с тех пор, как научился ходить. Уехал в колледж, вернулся и до сих пор работает на ранчо. Мы, парни Грейди, похоже, не можем надолго выбраться из Амарилло.

Когда я был в отчаянии из-за девушки, разбившей мое сердце, то уезжал на пару недель, когда Сев было всего пару месяцев. В состоянии где-то между «сошел с катушек» и «упал на самое дно» я отправился в Калифорнию, чтобы умолять девушку вернуться домой, и развернулся на границе, когда осознал, что мои приоритеты больше не связаны с ней. Слишком много ее желаний, слишком мало нас. Она приняла решение, и я больше никогда не оглядывался назад. Ладно, я до сих пор оглядываюсь назад и слежу за ее страницей в Instagram, ну да ладно. Вы поняли мою точку зрения. Нам, парням Грейди, место на ранчо.

— Поверь мне. — Когда я делаю шаг назад, Тилли наклоняется над барной стойкой с салфеткой в руке, протягивая её моей малышке с шоколадом на щеках, которая сидит у моих ног. — Проверь его.

Я стону, вздыхая.

— Шутки в сторону. Ты серьезно? Напоминаю, детская кроватка, сон три часа. Мэрилин Мэнсон.

— Он вышел из бара с Лил прошлой ночью, и не похоже, что каждый пошел своей дорогой.

Дерьмо.

Морган, он… засранец, можно сказать тупица, отстаивает то, во что верит, чертовски хороший брат, но у него есть слабость. Лилиан Тейлор. Она п*здец какая непорядочная, деревенская девушка, дочь фермера, его школьная любовь, а не его жена.

— И… — продолжает Тилли, когда я поднимаю Сев с земли.

— Фу, — стону, глядя на нее, собака вскакивает и упирается лапами мне в талию. При этом его гребаные когти царапают мое барахло. — Лежать, — рычу на собаку и отступаю назад, борясь с желанием пнуть её по морде за то, что она засранка. Смотрю на Тилли пристальным взглядом. — Мне все равно.

— Алексус снова спрашивала о тебе.

Я хмурюсь, раздражение ускоряется, как и дыхание. Сев пытается дотянуться до собаки, вымазывает мою куртку шоколадной глазурью, а затем дразнит собаку руками.

— Это меня тоже не интересует. — Я держу Сев на руках и обращаюсь к дочке: — Прекрати его провоцировать.

— Почему ты так груб с ней?

— Я не груб с ней. Эта проклятая собака придавила мой «мешочек с орехами».

Сев поднимает на меня глаза.

— Что за «мешочек с орехами»?

Дерьмо.

— Выкинь это слово из головы. — Рассказывал же вам, что говорил это раз или два.

Моя трехлетняя дочь просто медленно моргает, как будто впечатывая это слово в свою память на потом.

Тилли смеется.

— Я имела в виду Алексус.

О да. Алексус. Цыпочка, с которой моя тетя свела меня пару месяцев назад.

— Она привязала меня к проклятому стулу и оставила мою задницу, вот почему. — Я не люблю вспоминать ту ночь и активно пытаюсь выбить ее из памяти.

К несчастью для меня, когда твой друг заходит в мастерскую и находит тебя полуголым, привязанным к стулу, ты вспоминаешь об этом.

— Она сказала, что у нее была чрезвычайная ситуация.

— Ага. Я на это не куплюсь. — Я шагаю к дверям бара, одной рукой держу кофе, а другой Сев. — Сделай мне одолжение. Прекрати меня с кем-то сводить. Я не хочу встречаться.

— Тебе двадцать четыре, у тебя двое детей, тебе нужно с кем-то встречаться.

Я киваю на Сев.

— Из-за этих двух детей я и не встречаюсь.

— Бэррон.

— Тилли, — я издеваюсь. У моей тёти добрые намерения, но она слишком много сплетничает. Не говорите ей ничего, если только вы не хотите, чтобы все, от вашего ветеринара до дантиста, знали об этом к полудню. — Увидимся за ужином в воскресенье.

— О, я знаю. Тебе следует пригласить Серенити на свидание.

Я строю гримасу. Уверен, что это похоже отвращение.

— Ей семнадцать.

— О, ну, ей скоро исполнится восемнадцать.

Я закатываю глаза.

— Она «не*бабельно мила».

— Что это означает?

— Если ты не знаешь, я не буду объяснять. Я опаздываю.

История моей жизни. У меня две маленькие девочки. Я всегда везде опаздываю.

— Пока, Сев! — кричит Тилли, когда иду к двери.

Сев машет ей рукой, больше беспокоясь о собаке.

— Пока, Люцифер.

Если вы не догадались, то это черный лабрадор, который постоянно шастает в баре, и Сев переименовала его.

Я снова в своем грузовике, завожу его после того, как пристегнул Сев. Держа свой дымящийся кофе в руке, думаю о том, что хочу вернуться в постель и о Моргане. Почему он ушел с Лилиан? Он, бл*дь, женат. И если есть что-то, чего я терпеть не могу, так это обман. Ты женишься, даешь клятву быть вместе в радости и в горе. Морган тоже верит в это дерьмо, так почему? Зачем он это сделал?

Может, он ничего и не сделал. Может быть, он отвез ее домой, и все. Может… мне все равно.

К несчастью для меня, Лилиан работает в мастерской. «Bishop Repair» — это бизнес моего отца, который он передал мне, когда понял, что мастерская и ранчо это слишком много, чтобы заниматься и тем, и другим. Я работаю там с четырнадцати лет и люблю точить гаечные ключи.

Чего я не люблю, так это драму, и, кажется, она всегда находит меня.

— Включи эту песню, которая мне нЛавится! — кричит Сев, указывая на центральную консоль моего телефона.

— Какая песня?

— Та, что мне нЛавится.

Я улыбаюсь. Она любит Tennessee Whiskey (Прим. пер. «Виски Теннесси») Криса Стэплтона. Не знаю, почему она считает Мэрилина Мэнсона величайшим певцом в мире, но я готов слушать все, что угодно, кроме песни Beautiful People (Прим. пер. «Прекрасные люди» — песня Мэрилин Мэнсона), играющей так громко, что у меня позже звенит в ушах.

До мастерской пять миль, и в течение тех пятнадцати минут, что у нас уходит на дорогу, я пою своей маленькой девочке.

Сев качается в своем сиденье.

— Ты был бы лучшим певцом, папочка.

Я подмигиваю ей в зеркале. У меня есть слух, но не сказал бы, что смог бы зарабатывать этим на жизнь. Ладно, я мог бы стать певцом в стиле кантри, но не с моей жизнью на ранчо с двумя маленькими девочками, которые называют меня папочкой и заставляют прогонять их монстров.

— Я люблю тебя, милая.

Ее улыбка становится шире. То, как я ласково называю Сев и ее сестру, всегда вызывает у них эту хитрую улыбку, а для меня это причина, по которой этот провинциальный город всегда будет держать меня здесь, независимо от слухов маленького городка.

В мастерской Сев уходит в офис, где тусуется весь день. У моих девочек нет няни, и, честно говоря, мне нравится, чтобы они находились там, где я знаю, что они делают.

В мастерской я сразу сталкиваюсь с Лилиан, пытаясь избежать ее, срывая с прилавка заказы на ремонт и поворачиваясь к двери.

— Бэррон? — зовет она.

Чеееерт. Я поворачиваюсь на пятках, чтобы посмотреть ей в лицо, и моментально сожалею об этом. Я не люблю, когда люди плачут. У меня две девочки, так что это повседневное явление, но мне от этого не легче. Они обрабатывают меня своими слезами. Получают все, что хотят, выпятив подбородок и хлопая заплаканными глазами. Не верите мне? По дороге сюда я остановился ради этого проклятого медведя. Его грязное обмякшее тело сидит на детском сиденье Кэмдин и ждет ее.

— Привет, доброе утро, Лил. — Пожалуйста, не хочу об этом говорить. Я смотрю на нее, жду. Она ничего не говорит, отпивая кофе. — Хорошо, я буду в мастерской.

— Эй, — начинает она, и я съёживаюсь. Ненавижу девичьи разговоры. Это сводит меня с ума. Как в тех случаях, когда хочу рвать на себе волосы. Кроме того, не рассказывайте мне секретов. Я не хочу ничего знать. Могу рассказать кому-нибудь, и не хочу отвечать за распространение слухов. Вы знаете, я их не люблю.

Смотрю на Лилиан и по её тяжелому дыханию понимаю, куда она клонит. Она готовится излить мне свои девчачьи проблемы. Чего бы я только не отдал, чтобы снова оказаться в детской кроватке и смотреть на Мэрилина Мэнсона. Вот как мне нравится говорить о проблемах с женщинами.

— Прошлой ночью мы с Морганом были в баре и…

— Я собираюсь остановить тебя на этом месте. — Держу заказ на ремонт в руке. — Если это связано с членом моего брата, я ухожу. Есть некоторые вещи, которые не хочу знать, и это одна из них.

Она делает паузу на полсекунды, оглядывается по сторонам в поисках Сев, которая полностью увлечена рисованием ведьм и Хэллоуина, прежде чем выпалить:

— Мы спали вместе.

Я смотрю на нее. Тупо. Черт, даже Сев отрывается от своего рисунка, качает головой и возвращается к раскрашиванию. Она понятия не имеет, что это значит, но выражение ее лица бесценно. Опускаю глаза на заказы о ремонте. Кажется, я сглатываю и переминаюсь с ноги на ногу, может быть, вздыхаю, но точно не знаю. Я считаю шаги к двери, желаю быстро сделать их и уйти от разговора.

— Ты собираешься что-то сказать?

Я ухмыляюсь и продолжаю перелистывать заказы.

— Нет, но держу пари, что его жена собирается.

— Бэррон… — Она начинает истерически плакать. Я имею в виду, чертовы рыдания на всю катушку.

Шагнув вперед, я хлопаю ее по макушке.

— Хватит плакать.

— Что мне делать?

— Я не знаю, и мне все равно. Это между вами двумя.

Ее лицо искажается от гнева из-за того, что я не хочу с ней разговаривать.

— Я просто хочу с кем-нибудь поговорить.

— Поговори с Сев. Я уверен, она послушает.

Сев ухмыляется, как и я.

— Я не буду слушать.

Теперь вы начинаете понимать, что мой маленький, любящий привидения, монстр очень похож на меня?

Лилиан продолжает говорить мне, что Морган не перезвонил ей сегодня утром, и она беспокоится.

— У меня нет времени на это. И достаточно поводов для беспокойства. — Я делаю серьезное выражение лица. — Вчера Кэмдин гуглила секс с Барби. То, что ты трахаешься с моим братом, меня меньше всего беспокоит на этой неделе.

Ее рот открывается, и теперь ее очередь быстро моргать. Типа того, как я подкинул вам эту чертову пикантную информацию? Вот что я почувствовал, когда посмотрел на ее проклятый iPad и нашел это. Я еще не спросил об этом Кэмдин, потому что да, хотел бы избежать этого разговора.

Сев берет свой рисунок, горсть мелков и направляется к двери.

— Перестаньте говорить сто слов в минуту. У меня болит голова.

Лилиан смотрит, как она уходит, ее слезы уже высохли.

— Кэмдин действительно гуглила секс с Барби?

— Да.

— Это что шутка?

Я хмурюсь, испытывая одновременно отвращение и любопытство при мысли об этом.

— Я понятия не имею.

— И ты ничего не сказал?

Поднимаю бровь.

— Что я должен был сказать?

— Столько всего приходит в голову. Ты должен поговорить с ней об этом.

— Это вещи, которые я, вероятно, не хочу обсуждать. — Прикрепляю скотчем заказы к прилавку. — А теперь оставь меня в покое. У меня есть работа.

Когда я подхожу к двери, она вздыхает.

— Если ты услышишь что-нибудь от Моргана, скажи ему, чтобы он позвонил мне.

Я открываю дверь.

— Я не буду делать этого.

Нахожу Сев, сидящей перед моим ящиком с инструментами и рисующей на бетонном полу. Стою перед ней, попивая кофе. Она держит лист бумаги с большим количеством черного и фиолетового цвета. Я смотрю вниз.

— Что это?

— Ведьма. Она спит с Морганом.

Я заливаюсь смехом. Иисус Христос. Всего девять утра, и посмотрите, что мы уже успели сегодня сделать.

— У Моргана плохой день, да?

Сев пожимает плечами.

— Я хочу есть.

Конечно, она голодна.

3

У нас у всех они были.

БЭРРОН

— Кинь это в почтовый ящик для меня.

Серенити берет конверт и ухмыляется из-за написанного на нем адреса. Она уже в третий раз отправляет эти документы назад в Калифорнию.

— Интересно, она собирается отправить их обратно?

— Наверное, когда увидит, что я их так и не подписал.

Она смеется, закатывая глаза.

— Ты такой непреклонный.

— Так и есть, когда я чего-то хочу.

Ее щеки краснеют. Я знаю, что Серенити запала на меня. Она рассказала об этом, но я ответил, что ей всего семнадцать. А даже если бы была и старше, то эта девушка не в моем вкусе.

— Он креветка. — Я смотрю на место, где стоит Серенити. Накручивая свои золотисто-каштановые локоны на палец, она делает глоток воды и снова закручивает колпачок. — Он думает сердцем.

Серенити отвечает на звонки в мастерской, и хотя она милая девушка — слишком милая, если вы спросите меня, — она чертовски непредсказуема. Хорошенькая, но опять же, ей семнадцать. Этой весной Серенити заканчивает школу, может утомлять разговорами о бесполезном дерьме, соревнуется в скачках на конях вокруг бочек (Прим. пер. barrel race — дисциплина в родео) и хочет стать ветеринаром по крупным животным. Во-первых, никогда не доверяйте девчонкам-участницам родео, с ними проблемы, а во-вторых, она знает слишком много фактов о животных.

Например, о сексе креветок и осьминогов. Я не хотел этого знать, но теперь знаю, так что и вы тоже. Самки осьминогов — каннибалы и едят самцов, когда им, черт возьми, этого хочется. Особенно во время секса, потому что они так близко друг к другу. Я за извращенный секс и укусы, но есть меня, нет, спасибо. Можете это представить? В любом случае, Серенити как-то днем рассказала мне, как именно это происходит. Я имею в виду спаривание. Самец осьминога засовывает свою руку-член (да, одна из его рук на самом деле член) в рот самки и молится, чтобы его не съели, прежде он успеет кончить. А если он действительно напуган, то отрывает руку, бросает в нее и посылает ее на хрен. Затем умирает одинокой смертью от изнеможения. На самом деле, они оба умирают после секса. Это как упоротая морская версия Ромео и Джульетты.

В любом случае из-за того, что я боюсь, куда зайдет этот разговор, мне не нравится разговаривать с Серенити.

Но, несмотря на это, я спрашиваю:

— Кто креветка?

Серенити улыбается, зная, что втянула меня в разговор, в котором я не хочу участвовать. — Морган.

Видите, как я смотрю на нее? Лицо выражает вопрос «что за хрень» и раздражение. Я смотрю на всех так, но сегодня меня это бесит. Меня не волнует дерьмо Моргана.

Я упоминал, что ненавижу драму? Да, я думал, что уже прошел это, но, тем не менее, она продолжает находить меня.

Со стоном хватаю из микроволновки свой замороженный буррито, лучше съем его холодным, нежели буду слушать офисную драму.

— Знаешь, как говорят: думай головой, а не сердцем?

— Не-а. Никогда раньше не слышал такой поговорки. — Я смотрю на Сев, которая сидит внутри экскаватора, притворяясь, что ведет его. Я не должен позволять своим детям играть на тяжелом оборудовании, но все же разрешаю. Джейс, один из моих механиков, рядом с ней, так что я не волнуюсь.

Серенити бросает мне в голову пластиковую вилку.

— Ну, сердце креветки у них в голове.

— Плевать, — бормочу я, вынося с собой буррито за дверь. Направляюсь в мастерскую и мечтаю хорошенько выспаться.

Вот еще один забавный факт о животных для вас. Улитка может спать три года. Почему я не родился улиткой?

В мастерской воздух наполняют звуки пневматических инструментов и ударов металла по металлу. Это расслабленное утро и еще более расслабленный день, что дает слишком много свободного времени, чтобы думать обо всей той хрени, о которой не хочу думать. К примеру, об осьминогах и креветках. И Моргане. Если Тилли знает и Серенити… Я могу предположить, что жена Моргана тоже скоро узнает.

Джейс находит меня, последние несколько месяцев он раздражен, волосы в беспорядке, а глаза уставшие.

— Сев там, наверху, — говорит он, кивая на экскаватор.

— Я видел. Ты починил масляный насос Вирджила?

— Да, он готов его забрать. — Он смотрит на меня, а затем отводит взгляд.

По выражению его лица я могу сказать, что он устал и разозлен.

— Ты получил приглашение?

Он кивает.

Мое сердце бьется немного быстрее, узнавая боль, которую он, вероятно, испытывает.

— Хреново. Ты собираешься что-нибудь с этим сделать?

Джейс кусает губу, засунув руки в карманы джинсов Carhart. (Прим. пер. Charhart — производитель джинсов.)

— Еще не решил.

Джейс Вон, еще один деревенский парень, который отпустил девушку, думая, что так будет лучше для нее, а не для него. Хотя я бы не сказал, что Эбби была хоть капельку подлой, когда ушла. Возможно, для них было неподходящее время, но это не мешает ему любить эту девушку. Теперь она выходит замуж за другого мужчину.

Тяжело вздохнув, он направляется в офис.

— Лил сказала, что звонил Эрл. Его экскаватор снова застрял в поле.

Эрл… он игнорирует все предупреждения о том, что с его оборудованием что-то не так, пока оно не выйдет из строя.

— Хорошо, я заскочу туда после того, как заберу Кэмдин из сада. Вернусь позже.

— Эй, — бормочет Джейс, сосредоточившись на телефоне в руке. — Ты еще ничего не слышал от Моргана?

— И ты туда же, — стону я.

Он внимательно смотрит на меня.

— Что?

— Я уже знаю о нем и Лил.

— А что насчет них? Я спрашиваю, потому что прошлой ночью он одолжил мой джип.

— О, ну, может быть, ты не захочешь его возвращать.

Его брови хмурятся, когда он кладет телефон в карман. Его любопытство превращается в раздражение.

— Почему?

— Я не знаю. Спроси его. — Мы расходимся, и Джейс направляется в офис, чтобы приготовить себе обед в микроволновке. Или спросить Лилиан, где его джип.

Я забираюсь на экскаватор, где сидит Сев, и прислоняюсь к окну со своим буррито.

— Куда ты направляешься, милая?

— В Канзас, — говорит она, сосредоточившись на дверях мастерской, обе руки на пульте управления. — Хочешь прокатиться со мной?

— Я бы прокатился с тобой куда угодно, золотце. — Держась за машину одной рукой, я удерживаю бумажную тарелку на колене и целую ее в щеку. — Что в Канзасе?

— Секретное заклинание, которое мне нужно.

Я смеюсь. На прошлой неделе она пыталась сказать мне, что ей нужен локон моих волос и мое левое глазное яблоко, чтобы она могла сделать мне жену. Я любезно ответил, что их так не делают. Мой ребенок чертовски странный, и я все думаю, что когда-нибудь она наложит на меня заклинание или превратит свою сестру в лягушку.

— Готова забрать Сисси?

— Я скучаю по ней. — Помните, я говорил, что они не ладят? Так и есть. Но иногда они неразлучны. Сев убирает руки с пульта управления и тянется к буррито, выхватывая мою тарелку, крадет мой обед. — Фу. Холодный.

— Тогда перестань красть мой обед. — Я забираю едум у нее. — Слезай отсюда. Мы должны забрать Сисси и заехать на ранчо.

Сев слезает раньше меня и хватает свое пальто.

— Мы можем перекусить?

Качая головой, тянусь за ключами и доедаю буррито.

— Ты съела вафли, пончик, сэндвич и полпачки чипсов. Ты все еще голодна?

Идя рядом со мной, она берет мою руку в свою.

— Я не знаю. Я люблю поесть.

Разве это ложь.

Я говорю Лилиан, что вернусь позже днем, и избегаю разговора с ней.

— Мне не нравится Таннер. Он придирается ко мне.

— Кто такой Таннер? — Выключив радио, которое предупреждает нас о грозе, я смотрю в зеркало заднего вида на Кэмдин и еду по длинной грунтовой дороге, которая ведет к ранчо нашей семьи.

— Это мальчик в саду. — Теперь у нее в руках грязный медведь, и она уже не вешает эту чертову штуку на окно. — Сегодня он дернул меня за волосы.

— Я ненавижу мальчиков, — добавляет Сев. Сомневаюсь, что Сев будет ходить на свидания, а если и будет, то у ее парня везде будет пирсинг, синие волосы, и я вам гарантирую, что не одобрю его.

Моя челюсть сжимается.

— Ты ударила его по лицу и сказала держать себя в руках?

— Нет, папочка, — Кэмдин ухмыляется, ее глаза загораются, когда она видит, куда мы направляемся. — Я не могу бить мальчиков.

Дочка права. Не может. И я рад, что она понимает, что бить другого человека ничего не решает, но опять же, если маленький мальчик поднимает руку на мою дочь, то он очень скоро встретится с ее гребаным отцом.

— Если он снова потянет тебя за волосы, скажи ему, что я поговорю с этим мальчиком.

— Я расскажу, какой ты злой, — говорит Кэмдин, фыркая в приступе хихиканья вместе с Сев, которая тоже смеется, несмотря на то, что, вероятно, понятия не имеет, о чем мы говорим.

Я тянусь назад и щекочу колено Кэмдин.

— Никто не связывается с моими девочками.

Сказать, что я заботливый папа, — ничего не сказать.

Подъезжая к главному входу на ранчо Грэди, вы сначала замечаете большую букву Г на воротах, а затем знак «Ничего не предлагать и не просить». Что написано под жирными черными буквами?

Мы слишком бедны, чтобы покупать ваше дерьмо.

Мы уже проголосовали.

Мы познали Бога.

Уходите.

Улыбка разрушает мой серьёзный внешний вид. Мы с Морганом сделали этот знак из стали, и за последние десять лет возле ворот он приветствовал около тысячи ковбоев и несколько торговцев библией, которые встречали дуло дробовика и разворачивались столь же быстро.

Мой отец живет в главном доме на ранчо размером в тысячу триста акров (Прим. пер. 1300 акров — 253 га). Снаружи его дом выглядит как охотничий домик, но я уверяю вас, епископ Грейди простой человек и живет такой же жизнью. Материальные блага ему не нужны. Вы не найдете экстравагантных итальянских импортных деревянных полов или экзотической деревянной отделки, сделанной на заказ. Но найдете дом, построенный человеком, который упорно трудился за каждую заработанную копейку. Также вы увидите круглое крыльцо, на котором он проводит свои вечера, и массивный каменный камин, который мы с братом построили вместе с ним вручную.

Вся семья Грейди живет на ранчо. Я живу на южной стороне рядом с границей участка и ремонтной мастерской. Морган живет на восточной стороне рядом с работниками ранчо. А тетя Тилли живет на западной стороне недалеко от стрельбища.

— Нана Ли! — кричит Кэмдин, бросаясь к дому моего отца, ветер хлещет еще сильнее, чем раньше. Он дует так сильно, что Кэмдин спотыкается и падает в грязь.

Недолго думая, она поднимается, отряхивает колени и продолжает бежать.

Лара Линн, или Нана Ли, как ее называют девочки, — жена моего отца. Но не моя мать. Я люблю ее так, как будто она родная, но все же Лара не моя биологическая мать.

Моя мама? Черт. Это история для вас, но не из тех, что рассказывают здесь. На самом деле мой отец никогда не упоминал о ней, а Морган ведет себя так, как будто ее вообще не существует.

Помню ли я ее?

Наверное, больше, чем мои девочки будут помнить Тару.

Мое первое воспоминание — это когда она лежала голая на полу в ванной, окруженная собственной кровью и рвотой. Она была пьяна и упала через дверь душа. Я помню, как сходил с ума, думая, что она умерла, но в то время я понятия не имел, насколько глубоко ее пристрастие к алкоголю. И хотя я сам иногда боролся с этой вредной привычкой, как и Морган, у нее была сильная привязанность, которую я никогда не понимал.

Мое второе воспоминание о матери? Мой папа пробил кулаком стену столовой и велел ей уйти. Она целый день катала нас с Морганом, тронулась умом от алкоголя, а потом отвезла в бар, где отец застал нас сидящими однихе. Она ушла в другой бар и забыла, что мы были с ней.

Той ночью она уехала, а через два дня в дверях появился полицейский и сообщил, что мать погибла в автокатастрофе. Я не помню, чтобы когда-нибудь спрашивал о ней, и я знаю, что Морган не спрашивал. Отец вырастил нас один, и он проделал чертовски хорошую работу.

Я думаю, что мы выросли довольно хорошими парнями, но вы скоро встретитесь с Морганом, так что я позволю вам судить об этом.

Сев бегает за цыплятами вокруг дома.

— Не бери этого цыпленка! — кричу я ей вслед. — Я не хочу, чтобы она была покрыта куриным дерьмом, если едет в моем грузовике.

— Я не буду! — кричит она через плечо и, вероятно, лжет.

Мои дети здесь, как животные, стоит только их выпустить на улицу. Полная свобода. Куры, козы, коровы, кошки, собаки — кто угодно бродят на ранчо, как им заблагорассудится. Если вы видите, как карликовая коза таранит головой шины вашей машины, знайте, что вы на ранчо Грейди. Не верите мне?

Взгляните на мой грузовик. Одна уже выбивает из него дерьмо, как будто это её работа — иметь мои вещи.

Я подхожу к Ларе Линн и застегиваю куртку, ветер бьет меня по лицу ледяной пощечиной.

— Ты видела Моргана поблизости?

Она берет Кэмдин, стряхивая с её джинсов грязь.

— Он на заднем поле, ведет стадо. Сегодня ночью грядет буря.

Я слышал о буре. Это было по всем радиостанциям. Снежные заносы. Ветра. Типичное дерьмо здешней зимы.

Помните, я упоминал, что не люблю кататься на лошадях? Может я и не говорил, но это правда.

Не беспокойтесь о них.

У меня в детстве был конь. Крэнк. Он был маленьким ублюдком. Каждый раз, когда вы бы не зашли в его стойло, он попытается пнуть вас, и он любит бегать и брыкаться, когда кто-то сидит на нем. Только попробуйте надеть на него седло, и он попытается укусить, а когда поедете пасти с ним коров, он срежет в противоположное направление и отправит вас парить в воздухе, если потеряете бдительность.

Но Крэнк, этот паршивец, отправил меня в больницу с шестьюдесятью швами на голове. Мне было семь лет, и я впервые оседлал чемпионскую лошадь моего отца. Я сидел сверху на лошади, мне было удобно, но потом мой отец слез с лошади, чтобы открыть ворота, чтобы мы могли отвести лошадей в задние загоны. Именно тогда Крэнк решил, что не хочет заходить в загон, и бросился бежать обратно к нашей подъездной дороге. Не знаю, почему, но в тот момент я забыл все, что знал о лошадях, и начал вопить так, как будто кого-то убили.

— Натяни вожжи! — отец продолжал кричать на меня, но я потерял бразды правления из-за паники. Крэнк резко врезался в угол сарая, а я влетел в недавно уложенный гравий. Прямо своей головой.

Потом, как будто мне нужно было больше травм с лошадьми, Морган и я взяли пару, чтобы покататься по бездорожью, когда мне было, наверное, не знаю, четырнадцать. Ему было восемнадцать. Короче говоря, мы заблудились после шести часов езды на лошадях и решили сделать перерыв. Я думал, что он следит за лошадьми, он думал, что я слежу, а лошади решили, что, поскольку они не привязаны и ненавидят нас за шестичасовую поездку по пустынной местности, они дадут деру. И если вы когда-нибудь гнались за лошадью, то знаете, что они будут убегать от вас. Я был в хорошей форме, как и Морган, но не настолько, чтобы догнать этих лошадей. Я подобрался достаточно близко, чтобы потянуть за хвост Декстера, одну из лошадей, на которой я ехал, но это только заставило её нестись еще быстрее.

Через час мы добрались до черты города Амарилло, и нам пришлось остановиться, чтобы спросить, не видел ли кто-нибудь двух лошадей. Мы нашли одну пожилую пару китайцев, которые были явно не из Техаса и стояли на тротуаре, как будто увидели привидение. Запыхавшись и едва отдышавшись, я спросил:

— Вы случайно не видели двух лошадей?

Мужчина медленно моргнул. Они не говорили по-английски. В конце концов, мы нашли животных возле хозяйственного магазина, они ели траву в саду на открытом воздухе.

О, а потом был случай, когда одна лошадь нагадила на меня. Я опущу эти подробности, потому что, хотите верьте, хотите нет, но у меня слабый желудок.

Нет нужды говорить, что я не имею с ними дела, если в этом нет крайней необходимости.

Прыгаю в машину и гоню на задние поля. Проезжаю мимо двухъярусного дома, где живут ковбои. У моего отца около пятнадцати парней, которые работают на ранчо вместе с моим братом и мной. Мы занимаемся всем: от выращивания кобыл и скота до разведения. Это полностью действующее ранчо уже более ста лет, и когда вы здесь, кажется, что вы находитесь в богом забытом месте.

Это потому что так и есть. Техас заставляет всех чувствовать себя так. И гребаный ветер не помогает.

Вытирая слезы с глаз, я киваю Престону, одному из работников ранчо. Он делает то же самое, к счастью, забыв о нашем общении, когда я видел его в последний раз. Когда он приподнимает шляпу, я замечаю, что у него синяк под глазом из-за наших разногласий прошлой ночью. Я не могу сказать вам, из-за чего. Наверное, из-за игры в покер.

Верите или нет, но не я начинал большинство драк, несмотря на мою репутацию. Закончить их? Это другая история. Меня воспитали с пониманием того, что драку затевать не нужно. Но если кто-то замахнется на вас, тогда бей в ответ.

Я знаю, что Престон нанес первый удар… после некоторого подстрекательства с моей стороны.

Какое все это имеет отношение к моему рассказу?

У парней Грейди есть три черты.

Гордый. Агрессивный. Трудолюбивый.

И это объясняет поступки Моргана Грейди. Что ему не характерно?

Быть изменником. Это не в его духе, что заставляет меня задуматься о том, что произошло прошлой ночью, несмотря на то, что я хочу держаться подальше от его драмы.

Я нахожу его там, где сказала Лара Линн. В задней части поля чинят опрокинутый забор. Как я уже говорил, ветер здесь никогда не стихает, и часто приходится чинить заборы. Если не ветер, то бык, вол или кто-то еще, кто решает, что больше не хочет здесь находиться.

Как и жены. Иногда я могу быть настоящим мстительным засранцем.

Выключив двигатель, выхожу из машины. Морган выглядывает из-под своей ковбойской шляпы черного цвета, на его лице застыло выражение разочарования и раздражения. Я смотрю на Моргана. В любом случае. Он научил меня всему, что я знаю о сельском хозяйстве, и поддерживает меня, даже когда я ошибаюсь.

Стоя перед ним, засовываю руки в карманы куртки, отворачиваясь от ветра. На меня смотрит корова, которая, скорее всего, виновата в том, что эта часть забора обрушилась.

— Не втягивай меня в свою драму.

Морган выпрямляется, склонив голову в мою сторону, и кидает колючую проволоку, которую держит в руке, себе под ноги.

— О чем ты говоришь?

— Ты знаешь. — Я поднимаю бровь, наблюдая, как корова пытается съесть штанину Моргана. — Твое дерьмо с Лил.

Толкая голову коровы, Морган пытается отодвинуть ее от себя, но, по моему опыту, коровы никогда не слушаются. Они делают все, что, черт возьми, хотят. Чтобы доказать мою точку зрения, посмотрите на это. Она облизывает его лицо.

Морган хмурится, глядя на корову.

— Отвали. — Он тяжело вздыхает, хмурится и вытирает рукавом щеку. Переминаясь с ноги на ногу, снимает перчатки и качает головой. — Бл*дь. Я даже не могу этого объяснить.

— Надеюсь, у тебя есть лучший ответ для своей жены.

Он вздыхает, смотрит на поле, его темно-карие глаза, полные сожаления, рассматривают землю, которую мы всю жизнь называли домом.

— Я не знаю.

— Ты не хочешь быть с Карли?

— Это не так. Я люблю Карли и не хочу причинять ей боль. Я просто… не могу устоять перед Лил. Никогда не мог. Прошлая ночь была… даже не знаю. Это все гребенная текила.

Я смеюсь.

— Она всегда сводила тебя с ума.

— Это ты мне говоришь?

В выпускном классе старшей школы он напился текилы в говно и бегал голышом по футбольному полю в вечер встречи выпускников. А что было на выпуске… на своем грузовике он заехал в стену нашего сарая. Когда ему исполнился двадцать один год, и Морган, наконец, смог пить текилу легально, то напился и решил, что прокатиться на быке в чём мать родила было бы хорошей идеей. Теперь он не может иметь детей. Вот как это закончилось.

Мораль этой истории? Моргану нельзя пить текилу.

Выпрямившись, он пинает ботинком столб забора, который починил.

— Я чувствую себя дерьмом.

Подняв руку, натягиваю свою вязаную шапку на уши.

— Ты собираешься рассказать ей?

— Она узнает.

— Если уже не узнала.

Морган шморгает носом, вытирает его рукой, а затем трет одну щеку. Кусает нижнюю губу, а затем снова смотрит на меня.

— На днях она попросила меня о разводе.

— Карли?

Он кивает.

— Так вот почему ты пил текилу?

Еще один кивок.

— И все же… мне не стоило спать с Лилиан.

— Нет, не стоило. — Но теперь это имеет больше смысла. Морган любит Карли. — Карли была серьезна, или это было типа обвинения «ты всегда работаешь, а я одинока»?

Он обдумывает мой вопрос, словно пытается вспомнить разговор в своей голове.

— Нет. Это реально. Две недели назад она сказала мне, что хочет развода. Сегодня утром на столе лежали документы о разводе, которые я должен подписать.

— Ого. — В голове мелькает мой разговор с Тарой.

— Подпиши документы, Бэррон. Перестань отсылать их обратно.

— Дорогая, я так же сильно хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни сейчас, но пока не дашь мне то, что я хочу, ты останешься замужем за мной

Я поворачиваю голову к нему.

— Вы ссорились?

— Каждую проклятую ночь, — шипит он, доставая из-под куртки фляжку. — Последний год.

Я наблюдаю, как он делает одни глоток, а затем еще один.

— Это же не текила?

— Шутишь?! Нет, конечно. — Он смотрит на меня, завинчивает колпачок и передает фляжку мне. — Теперь я думаю, какой, черт возьми, смысл говорить ей об этом. Она уже приняла решение, даже не поговорив со мной об этом.

Я делаю глоток и возвращаю напиток ему.

— Думаю, да. — Но затем мои мысли сразу переключаются на Тару. Я хмыкаю, мой гнев выходит наружу. Я был здесь. Последние три проклятых года. — Я не понимаю женщин.

Морган смеется, звук низкий и грубый, очень похожий на его характер. Бьюсь об заклад, их разговор шел примерно так: «Мне одиноко, Морган».

И, вероятно, он ответил: «Ну, тогда иди и делай что-нибудь. Мне нужно работать».

Пока я скрываю свои чувства под стальным замком, мне интересно, выставит ли Морган напоказ свои чувства когда-нибудь. Но даже сейчас могу сказать, что он в беспорядке.

— Что ты собираешься делать?

Брат пожимает плечами.

— Дам ей то, что она хочет, и надеюсь, что она не натрет мою задницу моющим средством, когда узнает о Лил.

Беспокойство проникает мне под кожу. Я знаю, что Морган подписал брачный договор. Папа заставил его сделать это, когда он вернулся домой из колледжа с девушкой, о которой мы ничего не знали, и с татуировкой ее имени на груди. Вероятно, брат был пьян от текилы.

Морган движется в сторону сарая.

— Мне нужно починить еще три секции забора. Ты зайдешь сегодня вечером?

— Нет, это ночь спагетти с девочками. Ты придешь?

— Ага. — Наша с девочками вечерняя традиция в четверг вызывает у него улыбку. — Но я сегодня опоздаю.

Это началось около года назад, но каждый четверг мы с Морганом ужинаем с девочками, и на данный момент, пока они не превратились в капризных подростков, это самое яркое событие их недели. Дальше идет воскресный ужин с отцом и Ларой Линн.

Я возвращаюсь домой, зная, что мне еще нужно зайти к Эрлу, пока не началась буря. А потом необходимо вернуться сюда, чтобы помочь подогнать стадо поближе и вытащить сено.

Пробираясь по узкой тропе, которая ведет к дому, снова думаю о Таре. Я точно не был пьян от текилы, когда она сказала мне, что все кончено. Я много работаю, это правда, но как можно обвинять мужчину в том, что он тебя обеспечивает?

Разве не этого хочет каждая женщина? Трудолюбивый мужчина, который готов дать вам что угодно?

Хотя какого хрена я знаю. Мне двадцать четыре года, три года не было сексуальных связей, и я воспитываю двоих детей один.

4

Я должна была сделать это много лет назад.

КЕЙСИ

Поездки на машине — моя страсть. Я люблю еду на заправках, которая, уверена, будет причиной моих прыщей и желания выпить коктейль с замороженным соком. Эй, я никогда раньше его не пробовала, и да, я выпала из жизни. Вы думаете, какого хрена? Ты никогда не пробовала коктейль с замороженным соком? Где ты выросла? На Гуаме (прим. пер.: Гуам — остров в архипелаге Марианские острова в западной части Тихого океана)? Насколько я знаю, на Гуаме есть такой коктейль. Вот какой замкнутой была моя жизнь.

И, возможно, теперь вы зададитесь вопросом, кто эта девушка?

Кейси Коннер. Приятно познакомиться. Я нахожусь в худшем моменте своей жизни. Я в этом уверена. Так с чего все началось? Я родилась в темнице и ждала, когда мой очаровательный принц придет и спасет меня. Он, блин, так и не пришел!

Шучу, попробуйте вариант Беверли-Хиллз, но что касается меня, это была темница, охраняемая безжалостной королевой. И если бы моя мать когда-нибудь в детстве застукала меня за употреблением сахарного напитка, также известного как коктейль с замороженным вишневым соком, то заставила бы меня вырвать его. Я не вру. В один из моих дней рождения я стащила кекс, и она засунула палец мне в горло, пока меня не вырвало.

У вас глаза на лоб полезли?

Если да, то тут есть где разгуляться, если вы когда-либо встречали знаменитую Камиллу Коннер, генерального директора модельного агентства Harlen и жену музыкального магната и бывшего барабанщика Рассела Рэндала. Даже не заставляйте меня говорить, что этот человек мой отец, но Камилла… она дьявол. Она улыбается вам, притягивает к себе, а потом она как светлячок. Вы знаете что-нибудь о светлячках? Они заманивают свою добычу биолюминесцентным светом, и как только вы застреваете в их липкой паутине, они вытягивают из вас все соки. Вот вам индустрия развлечений.

Вернемся к моей поездке. Я раньше никогда не путешествовала, но где-то между игрой «Следуй за лидером», когда ехала позади неприятного вишнево-красного Corvette (прим. пер.: Corvette — марка спортивного автомобиля) и тако на заправке, о котором сейчас жалела, я поняла, что это мой билет из Калифорнии.

Вчера я уволилась с работы, собрала достаточно одежды на первое время и уехала.

Калифорния на самом деле совсем не такая, как все думают. Уберите звезды и пляжи, и останутся только засухи, лесные пожары и землетрясения. Не говоря уже о том, что каждый, кого вы знаете, пытается стать актером или, по крайней мере, вступить в брак с кем-то богатым без брачного договора. И что они делают, чтобы достичь этого?

Теряют себя из-за изменений внешности, которые, по их мнению, им нужны, чтобы быть теми, кем они не являются. Вы слышали поговорку «Играй роль, пока роль не станет тобой»? Это должно быть девизом Беверли-Хиллз. Я не шучу. И, вероятно, так и есть. Или это девиз Нэшвилла?

Когда я окончила среднюю школу, половина старшеклассников сделали пластику носа и бразильскую подтяжку ягодиц до того, как им исполнилось восемнадцать, и, конечно же, увеличили сиськи. Почти все, кого я знаю.

Только не я. Я предпочитаю свой натуральный размер груди почти B. Тут нечего стыдиться, и, алё, у меня нет боли в плечах из-за того, что я пытаюсь носить их с собой.

Та девушка, которая едет по шоссе и громко поет песни группы Nirvana, устала от фальшивых людей, которые любят тебя только за то, что ты можешь сделать для них. А также от того, что девушек заставляют чувствовать, что красота лежит на поверхности.

Я представляю собой намного больше, чем просто внешность.

Хотите потерять себя? Переезжайте в Калифорнию, и вы увидите, как ваша жизнь и мечты утекают сквозь пальцы, пока вы плачете каждый раз, когда вам говорят, что вы недостаточно хороши.

Я мечтаю о Юге. Не просто о Юге, а о тишине звездной ночи у костра или о том, как колышется на ветру пшеничное поле. Мечтаю свернуть с асфальта на красные грунтовые дороги с тучей пыли. Хочу почувствовать влажный воздух в своих легких и попробовать листовую капусту и коровий горох (прим. пер.: Back-eyed peas — коровий горох, однолетнее растение, семейства Бобовые). Я хочу пить воду из шланга, бегать босиком и складывать сено. Сладкий чай и жаренная курица? К чёрту, запишите меня туда.

Ковбои?

Эм, да, пожалуйста. Кто угодно, кроме миллиардеров, которые шепчут ложь с ухмылкой.

Я хочу чувствовать прикосновение мозолистых трудолюбивых рук, пробегающих по внутренней стороне моего бедра, и мужчин, которые не хранят фото членов на телефоне. Те, у кого нет социальных сетей, и кто просыпается в воскресенье утром на рассвете, а не в полдень, потому что они провели всю ночь в новом клубе в поисках отличной попки для случайного траха, которая не вернулась бы с иском об установлении отцовства и не наградила сомнительным непрекращающимся зудом.

Я хочу, чтобы слово «дорогая» шептали с южным протяжным произношением. Мне нужен здравомыслящий человек, тот, кто исправляет ошибки и все еще делает эту сексуальную ухмылку прямо перед тем, как подмигнуть и сказать: «Да, мээм».

Сколько себя помню, я писала свои мысли на салфетках. Тысячи мыслей я собрала за свой двадцать один год. В последнее время все они были о Юге, но у меня есть несколько любимых. Моя любимая?

Между спутанными простынями и тобой я беру на себя вину за то, что не имеет ни малейшего отношения ко мне.

— Заблудшая.

Вы знаете, что это значит?

Оскорбительное отношение? Обман? Предательство?

Все вышеперечисленное, потому что это правда. На самом деле я написала это в прачечной, когда случайно постирала свои красные трусики с белыми простынями моего босса, состоящими из миллионов нитей, потому что я работала после двухчасового сна.

Следуя за Corvette в пару часах езды от Амарилло, штат Техас, когда солнце еще высоко в небе, но я замечаю, что погода меняется, впереди зловещее темное облако.

На протяжении, как казалось мне, ста миль, я не уверена, что лилось больше, дождь из облака или мои слезы — боюсь, я приняла неверное решение. Или тот факт, что я следовала за водителем Corvette, и он не мог держать скорость, чтобы спасти свою жизнь.

Затем внезапно мистер Корветт решает сбавить скорость. Я не говорю о нескольких милях (прим. пер.: 1 миля — приблизительно 1,6 км) в час. Он переходит от семидесяти шести к пятидесяти пяти за две секунды. Клянусь. Достаточно времени, чтобы я чуть не врезалась в чувака сзади, и он съехал с шоссе, как будто почти пропустил свой съезд с магистрали. Только съезда нет. Мы черт знает где. Ближайший съезд — ров с тушой оленя.

Не прошло и минуты, как я увидела в зеркале красные и синие огоньки.

Черт!

Следующие пять минут я пыталась отмазаться от штрафа с помощью флирта, но с треском провалилась. «Не связывайтесь с Техасом» относится также и к копам.

— Куда вы так быстро едете? — Он бегло осмотрел меня, что обычное дело для копа, искоса поглядывая на мою машину и чемодан. — Куда-то направляетесь?

— Мое сердце в бегах. Разваливается и трещит по швам, — отмечаю я и тут же понимаю, что это не ответ.

— Простите? — Он смотрит на меня, склонив голову набок, как будто я говорю с ним на иностранном языке.

Вздыхая, кладу руки на руль.

— В Амарилло. На ночь, потом понятия не имею. — У меня действительно не было идей. Когда я уехала из Лос-Анджелеса, у меня не было плана. Восток и юг, где погода становится холоднее, а мужчины говорят медленнее.

Он сосредотачивает внимание на моих правах, вероятно, задаваясь вопросом, достаточно ли я взрослая, чтобы отпустить меня. Вздохнув, возвращает мне мои права.

— Езжайте медленнее, мээм. Эти автомагистрали могут быть опасны.

— Хорошо.

Как раз перед тем, как я поднимаю окно, дрожу и сильнее включаю подогрев сидений, мимо нас проносится этот чертов вишнево-красный Corvette, мигая фарами, словно благодарит меня за то, что я приняла удар на себя.

— Придурок, — бормочу я, надеясь, что коп меня не слышит, потому что это предназначалось не ему.

Все еще испытывая потрясение от встречи с ужасным патрулем штата, слышу, как мой телефон начинает звонить громче включенной музыки и снова заставляет меня вернуться к реальности. Вы можете бежать, но вы не можете спрятаться. От Тары, я имею в виду.

Звонит. Звонит. Звонит.

Почему телефон звонит так противно? Наверное, потому что я знаю, кто на другом конце провода. У меня в телефоне ее имя записано как Истеричка Тара. Это правда.

По непонятным мне причинам, может, чтобы доставить себе удовольствие и услышать ее панику из-за моего отсутствия возле неё, я нажимаю кнопку на руле и отвечаю на ее звонок. И прежде чем вы встретитесь с этой цыпочкой, имейте в виду, я работала на нее. Я уволилась вчера. Так что могу предположить, что этот разговор не будет дружеским. Вот мы и попали.

— Кейси? — раздается голос на другом конце. — Где ты, черт возьми?

Я же говорила вам, что она не будет милой.

— Покидаю город, который никогда мне не подходил.

— Что? — кричит она. — Где ты?

В последнее время ненавижу звучание своего имени. Даже не формируйте слова вокруг буквы К. Вы меня только разозлите. Я ненавижу слова — Прости, Кейси.

Еще больше — Это было не то, что кажется.

О, но, мама, было таки то, что я думаю.

— Что ты хочешь? — Я закипаю внутри своей очень холодной машины, клянясь, что не возьму трубку в следующий раз, и знаю, что таки возьму. — Я сказала, что увольняюсь, и я имела это в виду.

На линии тишина. Я все еще слышу ее дыхание, поэтому знаю, что она не повесила трубку. Если бы мне пришлось угадывать, то думаю, что Тара обиделась из-за того, что я, Кейси Коннер, девушка, к которой все бегут, когда им нужна помощь, уволилась за два дня до ее помолвки.

— Кейси! Где ты, черт возьми? У меня так много дел, и ты нужна мне здесь.

Я глубоко выдыхаю.

— Я в своей машине. Где-то между Флагстаффом (прим. пер.: Flagstaff — город, расположенный в северной части штата Аризона) и иди к чёрту.

Тара делает быстрый шипящий вдох.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать!

— Я могу говорить с тобой так, как захочу, — рявкаю я и тянусь за своей коробкой конфет на пассажирском сиденье рядом с моим единственным чемоданом со всеми моими вещами. Все остальное я оставила соседке, которая только что потеряла работу и содержит сына-подростка на зарплату официантки. Мои родители купили модную мебель, чтобы показать, что любят меня, но не хотят, чтобы я жила под их крышей. Сотни тысяч долларов на одежду и обувь, которые я никогда не носила, но брала со съемок, потому что они мне её дарили.

Все её. Я не хочу ничего из этого, и я не буду скучать по этим вещам. Ладно, беру свои слова обратно. Я буду скучать по своей удобной кровати.

— Ты хоть представляешь, что ты сделала? — спрашивает Тара, как будто я об этом не думала.

— Я больше не работаю на тебя, поэтому меня не волнует, что ты думаешь о моих действиях. — Мне больше никогда не придется соскребать собачье дерьмо с твоих ботинок. В прямом смысле, это реальная история из моей жизни. У меня их много. Все они о том, что другие забирают у меня и оставляют очень мало. Если бы я была песчинкой в песочных часах, то осталась бы всего лишь крошечная крупинка, прежде чем я бы полностью потерялась.

— Кейси, серьёзно? Ты понимаешь, что твое увольнение сделает с твоей карьерой в сфере моды?

— Карьерой? — я фыркаю. — Ты действительно думаешь, что я хочу сделать карьеру чьей-то сучки? Когда ты в последний раз принимала решение самостоятельно? Ты даже не можешь выбрать, что будешь есть на ужин. Или кого трахаешь.

Да, я бросила ей это в лицо. Тара определенно проспала свой путь к вершине. Ей двадцать четыре года, и она хорошо знает, что карьера большинства моделей начинает заканчиваться к двадцати пяти годам. Из-за этого она встречается, и недавно обручилась с моделью плейбоя и актером Харрисоном Уэйном.

Тара не любит его, по крайней мере, не больше, чем любит деньги и славу. Черт, она все еще любит своего бывшего мужа. Или, лучше сказать, мужа, потому что он еще не подписал документы о разводе.

Я мало что знаю о ее муже, кроме того, что он из Техаса, и у них двое детей, которых она не видела с тех пор, как покинула ранчо, где жила. И знаете, я не могу винить его за то, что он отказался подписывать документы, потому что она овца и пытается его поиметь.

В первый год моей работы на Тару мне не платили. Ни копейки. Мне было восемнадцать, я хотела работать в модельном бизнесе, потому что думала, что это заставит мою маму полюбить меня, и в процессе познакомилась с Тарой. Она только начинала свою карьеру, и казалось, что она подходящий вариант. Оказалось, я не подхожу на роль модели. Слишком дерзкая, и у меня есть растяжки на заднице и бедрах. Где-то в процессе забора ее белья из стирки и доставки ей колы без сахара с дробленным льдом фирмы Sonic я начала получать деньги. И мои обязанности прошли путь от помощника до почти Бога. Она думала, что хотя я и потрясающая, но не было ничего, что я не могла бы для неё сделать.

И это правда. Желая доказать своим родителям, что, хотя я и не была худощавой моделью, которую они хотели, но чертовски хорошо справлялась со своей работой. Я также не хотела, чтобы родители обеспечивали меня.

Но Тара была не похожа на того, кого я когда-либо ожидала. Работая по восемьдесят часов в неделю с четырехчасовым сном, мне приходилось просыпаться рано, чтобы убедиться, что она не спит в то время, когда нужно вставать, и ожидать её с египетским кофе.

Кто давал ей полотенце, как только она выходила из душа?

Я это делала.

Кто бежал в аптеку за презервативами для того парня, который занимает ее кровать?

Опять же, я.

Однажды мне пришлось понюхать ее подмышки, прежде чем она вышла на подиум, чтобы убедиться, что от нее не пахнет обычным человеческим потом. К сожалению, это даже не худшая часть уровней, которые я прошла, чтобы убедиться, что я ей нравлюсь. Но я никогда ей не нравилась. Я из тех людей, которые хотели дружить со всеми, особенно с Тарой Томас. Все хотят быть ее друзьями, потому что это означает, что они стали своими.

До сих пор. Пока я не сломалась. Нить оборвана. Линия перейдена, я закончила.

Вы знаете почему?

Я нашла маму в постели с моим парнем. Знаете, кто еще спал с ним?

Тара.

Хотя я не удивлена, где-то между словами моей мамы «это не то, что ты думаешь» и Тарой, которая смеялась мне в лицо, когда я рассказала ей об этом, я решила, что с меня хватит жить ради Камиллы.

И Тара, я ее терпеть не могу. Конечно, она — все, чего хочет эта индустрия. Высокая, красивая, продала свою душу дьяволу, а Prada не носит. Его зовут Феликс, ее агент, и он владеет ее задницей, хочет она это признавать или нет. Конечно, вечеринки — это хорошо, бесплатная одежда и особняк, но какой ценой?

Она не может даже изменить цвет волос без спроса и должна забыть о такой еде, как чизбургер. Неа. Они измеряют ее жировую массу, и если она набирает хоть унцию (прим. пер. 1 унция приблизительно 28,3 гр.), никакой еды для нее.

Послушайте, я не трусиха. Но я устанавливаю черту дозволенного в некоторых вещах. Например, написать на меня. Да, такое тоже случалось. Не с Тарой, а с другими моделями. Длинная история, и не стоит её рассказывать. Но это, безусловно, объясняет, почему я живу в пятистах милях от холмов Голливуда и той привычной Сансет-Стрип (прим. пер.: The Sunset Strip — это участок бульвара Sunset протяженностью 2,4 км от Восточного Голливуда до Беверли-Хиллз), где я выросла, и планирую туда никогда не возвращаться.

Я больше не хочу такой жизни. Меня обманывали, стыдили, обвиняли и предавали. Грабили, опрыскивали перцовым баллончиком, на меня блевали, и все это до того, как мне исполнился двадцать один год. Добро пожаловать в жизнь личного помощника. Это ужасно, никому не рекомендую.

— Кейси! — кричит Тара. — Клянусь богом, если тебя не будет здесь в течение часа, ты никогда больше не будешь работать в этой сфере.

Я смеюсь и пережевываю конфеты Sour Patch Kids, которые ела в течение последнего часа.

— Дорогая, ты знаешь, кто мои родители? В прошлый раз, когда я проверяла, они были круче тебя на всех уровнях, и, кроме того, я не хочу иметь ничего общего с другой моделью в своей жизни. Тебя хватило, чтобы погубить меня.

— Ты такая драматичная, — она вздыхает. — Без разницы. Ты уволена.

— Мило, но я уже уволилась.

А потом она вешает трубку, и мое лицо украшает первая улыбка с тех пор, как я покинула эту убогую квартиру над индийским рестораном, из-за которого моя одежда пахла карри.

Это может непредсказуемо, но раньше мне было интересно, что чувствуют птицы, когда летают в небе.

Свободу?

Удовлетворенность?

Наверняка, с ветром в крыльях и всеми вещами в поле зрения, они что-то чувствуют.

Когда в последний раз я чувствовала что-то, кроме недовольства?

Вероятно, за день до того, как я вошла в комнату, полную мужчин, и мне сказали, что я никогда не стану той, кого желает мир. Я не была принцессой, которой они меня представляли. Поскольку мои родители работают в такой сфере, для них это было неприемлемо. Я морила себя голодом в течение многих лет, у меня развилось серьезное расстройство пищевого поведения, которое в какой-то момент привело к почечной недостаточности, и при росте пять футов девять дюймов (прим. пер.: примерно 1,75 см) я едва весила сто десять фунтов (прим. пер.: примерно 50 кг). А после работы на Тару Томас у меня появился синдром посттравматического стресса.

Если вы поклоняетесь материализации, моделям, актерам, певцам, всем, кто живет на этих холмах, то не стоит. Они все кучка наркоманов. Просто их выбор лекарств немного отличается.

Слава.

Она смертоносна и убивает тихо, когда никто не смотрит.

И в этом разница между моей и их жизнью. Я бы не стала молча уходить в тень и становиться той версией, которой они хотели меня видеть. У этой девушки есть крылья, и она мечтает о южных закатах, где парни целуют тебя в лоб и называют любимой прямо перед восходом солнца.

Я презираю сказки. Я не верю, что это правда, это скорее рассказ чьего-то пересказа и, возможно, вымышленный рассказ о любви, которую они хотели бы иметь.

Где та часть, где он изменяет ей с ее мамой, а затем называет сумасшедшей из-за чрезмерной реакции? Хм? Где это в вашей гребаной сказке?

Возможно, это как-то связано с тем, что это моя жизнь, а не сказка.

Но когда я была маленькой и росла в красивом особняке на холмах Голливуда, я думала, что это всегда будет моей жизнью. Думала, что все будет идеально. Думала, меня примут те, кто произвел меня на свет, потому что, в конце концов, я их единственная дочь.

Я думала… неправильно. Думала, ну, я никогда не думала, что застану своего парня в постели с моей матерью.

Итак, Калифорния, я переросла тебя.

5

Я сам сделал эти фрикадельки. В буквальном смысле слова.

БЭРРОН

Кэмдин хмурится, глядя на фрикадельки, которые я достаю из духовки.

— Я не люблю фрикадельки.

Хотите верьте, хотите нет, но я умею готовить. Мои дети едят мою еду, но это мало о чем говорит. Если бы они этого не делали, то умерли бы с голоду, и, поверьте мне, Кэмдин уже пробовала проделать такой фокус в знак протеста, и это плохо для нее закончилось.

— Я не люблю томатный соус, — говорит нам Севин, противно стуча ложкой по кастрюле. Я борюсь с желанием вырвать ложку из ее руки и сломать на две части.

Смотрю на кота у моих ног, который надеется поймать хоть унцию мяса зубра. Он мясоед.

— А у тебя какие пожелания?

Клянусь богом, он пожимает плечами. Или переносит вес с одной лапы на другую. В любом случае, я воспринимаю это как пожимание плечами. Помешивая соус в кастрюле рядом со мной, я наклоняюсь и включаю еще одну конфорку, чтобы закипятить воду для лапши.

Кэмдин стоит возле меня и смотрит на воду.

— Таннер сказал мне, что если бросить лягушку в воду, она не выпрыгнет.

— Ну… — Делаю паузу и тянусь к коробке с лапшой. — Им нравится вода, но если тебя интересует, выпрыгнет ли она из воды, которую ты доведешь до кипения, то ответ — да. Мы с Морганом попробовали.

Мы оба поворачиваемся, когда слышим, как открывается дверь и следует сильный порыв ветра.

— Что мы пробовали? — спрашивает Морган, открывая входную дверь и кладя шляпу на вешалку рядом с пальто.

— Лягушки в кипящей воде. — Кэмдин спрыгивает из табуретки, ее босые ноги шлепают по полу, изготовленному из старой древесины. Я сам сделал его из виргинского дуба, который повалился в год рождения Севин. Мне потребовалось два года, чтобы построить этот дом, но я горжусь тем, что сделал это. С помощью отца и брата. Он небольшой, но полностью выплачен. Все, что я заработал, пошло на строительство этого места для девочек. Это здание с деревянными опорами площадью три тысячи квадратных футов (прим. пер.: 278,7 кв. м). Одну половину занимают жилые помещения, другую — мастерская. Со сводчатыми потолками и дизайном с концепцией открытого пространства (это важно с двумя непослушными детьми, им негде спрятаться), все построено из стали и бетона, чтобы выдержать наши свирепые ветра, а также имеется подземное убежище на случай торнадо.

Морган наклоняется и берет на руки Кэмдин, а затем Сев.

— Ребята, вы видели, что идет снег? — Я замечаю, что его волосы покрыты хлопьями снега. Я так увлекся приготовлением ужина с девочками, что не заметил, как пошел снег. В прогнозе погоды говорили, что снежная буря будет до конца ночи и весь завтрашний день.

— Мы можем поиграть со снегом? — спрашивает Кэмдин, высвобождаясь из рук Моргана и направляясь к большим окнам, которые выходят на пастбище за нашим домом. Она встает на цыпочки, чтобы выглянуть в окно, покрытое тонким слоем инея благодаря ветру. — Где Лулу? Ей тепло?

Лулу — четвероногая лошадь Кэмдина мышастой масти. Ага. У моей пятилетней дочери есть собственная лошадь. Но когда у вашего дедушки только двое внуков и он разводит лошадей, вы обязательно достигнете этого уровня. Они могут не ходить в частные школы или иметь личную няню, но у них чертовски хорошая жизнь на ранчо, и они вьют веревки из любого мужчины, который здесь находится.

— Она в сарае. Я позаботился о том, чтобы накинуть на нее одеяло, дал дополнительную порцию сена и, — он делает паузу, уткнувшись лицом в шею Севин, пока она смеется, — маршмеллоу.

Улыбаясь, вытираю руки полотенцем и наблюдаю за братом с девочками. Еще до того, как я стал достаточно взрослым для рюмки виски, я понял, что быть отцом и папой — это два совершенно разных значения.

Когда ты папа, то должен присутствовать в данный момент и взаимодействовать с детьми.

Отцы же выкрикивают приказы и требуют уважения.

Папы показывают детям, как уважать других, в том числе их самих.

Не могу сказать, что отлично справляюсь с девочками один, но я стараюсь. И это начинается с наших еженедельных ночей спагетти. Вскоре после начала этой традиции Морган присоединился к нам, потому что он любит спагетти. Приятно проводить с ним время вне работы.

— Ты колол лед в пруду? — спрашивает Морган, снимая перчатки и размещая их возле камина, который у меня есть.

Я киваю.

— Ага, тоже чуть не упал.

Он смеется, затем улыбается мне.

— Ничто не сравнится с погружением белого медведя в снежную бурю.

— Шутки в сторону. — Мы с Морганом каждый Новый год прыгаем в пруд голышом, потому что сумасшедшие. Говорят, это на удачу, но мне не везло много лет, так что, может быть, это бред сивой кобылы.

Заглядываю через плечо в окно на кухне и замечаю, как снег оседает на крытом крыльце.

— Мешочек с орехами, — бормочет себе под нос Сев, залезая на стул.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее. Говорил же вам, что сегодня она впечатывала эти слова себе в память. Я замечаю, что она стоит на стуле, придвинутом ею к плите, с ложкой в руке и готова окунуть ее в соус. Ложка, которая ранее лежала на полу.

— Что ты делаешь?

Ее озорные голубые глаза смотрят на меня.

— Я мешаю варево ведьмы.

Я ухмыляюсь.

— Я могу тебе помочь?

Её решимость непоколебима, губы плотно сжаты.

— Нет. Я сделаю это сама.

— Ты везде этого добиваешься. И я не знаю, хочу ли я, чтобы ты мешала соус. Ты ранее ела вегетарианские палочки ногами.

Рядом с нами сейчас Кэмдин и она выглядит так, будто ее вот-вот вырвет.

— И ты позволил ей?

Я смотрю на Кэмдин.

— Ты видишь свою сестру первый раз?

Морган сбрасывает ботинки возле двери и пробирается на кухню, садясь за кухонный островок. Он вздыхает, события последних нескольких дней написаны на его лице.

Сев слезает со стула, несет с собой ложку с соусом для спагетти и идет к Моргану.

— Ты устал от того, что много спишь?

Он смотрит на нее сверху вниз.

— Я мало сплю, золотце.

А потом она похлопывает его по плечу одной рукой, при этом облизывая ложку.

— Но ты спишь с Лил.

Морган кашляет, а затем прочищает горло, его убийственный взгляд скользит по мне.

— Что?

— Хорошо. — Я беру буханку хлеба со стола и кладу в духовку. — Почему бы вам двоим не привести себя в порядок к ужину?

К счастью, они уходят в ванную, чтобы начать ссору, кто первым будет мыть руки.

Морган хмурится, проводит рукой по своей густой темной бороде, словно не может поверить в то, что услышал. Упираясь локтями в кухонный островок, он наклоняется, пристально меня разглядывая.

— Какого хрена? Ты сказал им?

Слушайте, я боюсь Моргана. Он точно сможет надрать мне задницу, но я не собираюсь говорить об этом ни ему, ни кому-либо еще. Если вы кому-нибудь расскажете, я буду отрицать, что когда-либо говорил вам об этом. Поэтому пожимаю плечами и делаю вид, что ничего не произошло.

— Нет, но Сев была в комнате, когда Лилиан пыталась втянуть меня в твою драму.

Он вздыхает и откидывается на спинку стула.

— Иисус.

— Ага. Но он не поможет тебе выбраться из этой ситуации. Это твоя задача. — Достаю из духовки очень горячую буханку хлеба и кладу ее на разделочную доску. — А теперь порежь хлеб.

Он делает, то, что я прошу, а я проверяю кипящую лапшу. В течение следующих нескольких минут я занят приготовлением соуса, пока Морган расставляет тарелки.

— Что это на тебе? — спрашивает он Сев, которая входит на кухню без футболки, в одном нижнем белье.

— Почему ты вся блестишь? Что это на тебе?

Она уставилась на свои руки.

— Я не знаю.

Это ее ответ на все вопросы. Протянув руку, касаюсь слизи на ней и тут же понимаю, что она сделала.

— Где бутылка? — Я стону. Вы знаете, сколько раз я вызывал токсикологическую службу для этого ребенка? Я удивлен, что органы детской опеки еще не постучали в мою дверь.

Через несколько минут Сев возвращается с вазелином. Я забираю его; слизь, покрывающая бутылку, теперь и на мне.

— Зачем ты намазала это на себя?

Она пожимает плечами.

— Я хочу быть шебутной.

Шебутной? Я смотрю на нее, потом на Кэмдин, которая кажется такой же сбитой с толку. Даже Морган не знает, что происходит. Он выпивает еще одну рюмку виски, как бы говоря, что не может пережить это на трезвую голову. Поверьте, я тоже не могу.

Но потом думаю о том, что она сказала. Шебутной.

— Что это значит? — Я жалею, что спросил об этом еще до того, как слова слетают с моего языка, потому что Сев продолжает плюхаться на пол и скользить по деревянным полам, как будто это водная дорожка для скольжения.

Морган смеется, поедая кусок хлеба, будто это самое смешное дерьмо, которое он когда-либо видел.

— Почему у тебя в доме так много вазелина?

— Заткнись. — Я даже не помню, почему он у меня есть. И вы смеетесь? Это потому что вы знаете, что я лгу, но неважно.

Следующие десять минут вытираю Сев, пока Кэмдин мучает Моргана расспросами о состоянии своей лошади, а Сев стоит и наблюдает за мной. Будучи настоящей любительницей лошадей, Кэмдин боится, что ее лошадь замерзнет насмерть во время снежной бури.

— Лошади не глупые, милая. Они не собираются сегодня вечером купаться в пруду.

— Я позволю себе не согласиться, — отмечаю я, вспоминая, какими упрямыми были все лошади, на которых я когда-либо ездил.

— Хорошо, не тогда, когда твой папа на лошади, в таких случаях они тупеют. — Он приближает свое лицо к Кэмдин и усмехается: — Он высасывает из них ум.

— Моя кожа раздражена, — говорит мне Сев, ёрзая, чтобы уйти, пока я швыряю бутылку вазелина в Моргана. — Перестань делать ему больно.

— Перестань лезть туда, куда не должна. — Выбрасываю в мусорное ведро горсть бумажных полотенец, покрытых слизью. — А теперь иди и ешь свой ужин.

В одной из моих футболок, которая ей как платье, и с сальными волосами Сев подползает к Моргану и Кэмдин. — Почему макаЛошки красные?

— Это соус. Просто ешь.

Она бросает на меня убийственный взгляд за то, что я говорю ей, что делать. Она что пытается наложить на меня заклинание? Ведьмы существуют? Или мой ребенок один такой? Все эти вопросы не дают мне спать по ночам.

Кэмдин смотрит на сальные волосы Сев.

— Ты похожа на Джонни Деппа.

Сев закатывает глаза.

— Я даже не знаю, кто это. — Взяв вилку, она крутит ее, как это делает Морган. — Я не люблю томатный соус. Я уже говорила, что он мне не нравится.

— Просто ешь, — я стону, а затем смотрю на Кэмдин, пока кладу фрикадельки на свою тарелку. — Откуда ты знаешь, кто такой Джонни Депп?

Ее взгляд перемещается на Моргана, а затем на свои спагетти.

— Я не знаю.

— Ты разрешил посмотреть им «Черную мессу» (прим. пер.: американский криминальный фильм), верно? — я фыркаю, наблюдая, как Морган давится едой, которую только что жевал.

Кэмдин выпрямляется на своем стуле, ее тело напряжено и неподвижно.

— Я закрывала глаза, когда были страшные сцены, — говорит она мне, как будто все в порядке.

— И когда были пикантные сцены. — Морган улыбается. Он отодвигает свою тарелку. — Не пора ли поиграть в прятки?

— Да! — Кэмдин спрыгивает вниз. — Я живу ради этого.

И это правда. Она напарница Моргана в игре в прятки, а я застрял с сумасшедшей малышкой. Десять минут спустя прячусь за диваном вместе с Сев. Она не хочет закрывать рот.

— Ты худший напарник в прятках.

— Мне три года, — отмечает она. А потом ухмыляется. — Я пукнула.

Я почти сразу закрываю нос и убегаю от нее.

Что ты ела?

Она садится прямо возле моего лица, сжимает мои щеки и морщит нос.

— Мешочек с орехами.

— Я тебя нашла! — кричит Кэмдин, свесив голову с дивана. Она сразу же чувствует запах испорченного воздуха. — Какая гадость, Сев!

Давайте будем честными. Сев воняет в этом доме больше всех. И если подумать, то эти фрикадельки — моя семья.

— Ты сказал ей?

Знаю, ранее я говорил, что не хочу быть причастным к его драме, но мы говорим о Моргане, и когда Тара бросила меня, он был со мной каждый день, помогал заботиться о моих девочках. Я всецело завишу от него, своего отца и Лары Линн. Без них я бы ни за что не продвинулся настолько далеко, имея двух детей и работу на полную ставку.

— Я собирался. — Морган подносит бутылку пива к губам, не сводя глаз с нещадно падающего снаружи снега. — Но ее чемодан возле двери сказал достаточно.

Пока я сижу с братом и пью пиво у камина, то начинаю задумываться, прокляты ли парни Грейди, когда дело касается женщин. Я уставился на снег, пока Морган, кажется, обдумывает слова, которые хочет сказать. Наклоняясь вперед, он упирается локтями в колени. Повернув голову, смотрит на меня. — Я люблю ее. Я не хочу, чтобы она уходила, но что я скажу? Каждый день те же самые аргументы.

Я поднимаю бровь, свет от камина на его лице усугубляет его навязчивые мысли.

— Потому что ты слишком много работаешь?

— Именно. — Он вздыхает, его плечи расправляются. — Я не провожу с ней достаточно времени. Она ненавидит оставаться здесь одна… Я не могу сделать ей детей.

— Она знала, на что идет, верно?

— Да, но это не мешает ей хотеть их.

Я знаю, что Морган беспокоился о том, что Карли в конце концов захочет ребенка. Ребенка, которого он не мог дать.

— Твоя правда. Можешь взять одного их моих, — поддразниваю я, сдирая этикетку со своего пива.

— Я голосую за Сев, — говорит Кэмдин, садясь рядом с нами.

Я подпрыгиваю от звука ее голоса.

— Откуда ты взялась? Ты тайно тренируешься, чтобы стать морским котиком?

Морган улыбается и встает за новым пивом. Как только он поднимается, Кэмдин занимает его место.

— Кто такой морской котик?

— Тот, кто крадется в темноте. — Я знаю, что это неправда, но я также не хочу ничего объяснять пятилетнему ребенку в два часа ночи.

— Мне можно посмотреть фильм?

— Нет. Сейчас уже полночь.

— Тогда почему ты не спишь?

Я поднимаю пиво в руке и подмигиваю ей.

— Я пью пиво.

Она остается непреклонной и спрашивает снова, надеясь на другой ответ:

— Мне можно посмотреть фильм?

— Неа. Ты уже смотрела.

— Почему?

— Сейчас мое время. Я хочу побыть в одиночестве.

Она смотрит на меня так, как будто первый раз слышит о моем желании побыть наедине. Так и есть. Она проводит со мной каждый божий день. Девочки не понимают, что я хочу провести время с кем-то взрослым.

— Ты не один. Дядя Морган здесь.

— И тебе нужно вернуться в постель.

Она стонет, плюхаясь на пол.

— Отлично. — Прежде чем она убегает в свою комнату, Кэмдин говорит то, что так сильно задевает меня за живое. Это как получить пулю в грудь. — Таннер сказал мне, что моя мама не хотела меня.

Я собираюсь убить этого мальчугана Таннера.

А затем она задает еще более сложный вопрос, прежде чем я успеваю ответить:

— Она вернется когда-нибудь?

Некоторое время я думал, что возможно так и будет, но потом понял, что Амарилло и такой жизни нечего предложить Таре.

— Нет, наверное, нет. — Кэмдин знает об их матери больше, чем Сев. Она знает, что та уехала, но никогда не видела ее фотографии, и я даже не уверен, что она ее помнит.

Морган возвращается на диван и протягивает мне пиво, ничего не говоря.

Кэмдин тяжело вздыхает, она выглядит такой беспокойной, когда смотрит на снег, а затем на меня.

— А папочки тоже уходят?

Я наклоняюсь вперед, хватаю ее на руки и прижимаю к груди.

— Этот точно не уйдет.

У меня в голове мелькает воспоминание. О том, как Тара держала Сев через несколько мгновений после ее рождения и плакала по непонятным мне причинам. Может быть, нас, парней Грейди, прокляли.

Женщины всегда уходят от нас.

6

Даже навигация оказалась безрезультатной.

КЕЙСИ

Когда мне было пять лет, я взбиралась на верхушку нашей крыши через окно своей спальни, а затем прыгала в бассейн. Я совершенно не чувствовала страха. Тогда я не понимала, что это такое. И до сих пор не понимаю, потому что, алё, путешествую в одиночку. Так много всего могло пойти не так, но меня это не волновало, когда я уезжала.

Я также помню время, когда думала, что мой отец ростом в десять футов (Прим. пер.: — около 3 метров) и не совершает плохих поступков. Я искренне верила, что он повесил луну и звезды на небо. Его нежные руки, мягкий шепот «Я люблю тебя», и он пел мне перед сном, до тех пор, пока я не засыпала. Он значил для меня целый мир. Все еще значит, несмотря на его ошибки.

Папы должны защищать от неприятностей, и пока он этим занимался, то был слишком поглощен своей жизнью, чтобы заметить, что его жена спит с моим парнем.

Вы хотите знать, еще для каких вещей он был слишком занят?

Научить меня водить машину по снегу. И читать карту, потому что угадайте, у кого нет такой опции?

У меня.

И угадайте, что сейчас творится где-то за пределами Амарилло?

Идет снег. Я уже не говорю о нескольких снежинках в небе. Это полноценная снежная пелена. Меня как будто встряхнули и поместили внутрь настоящего снежного шара. Все, что я вижу, это хлопья снега, летящие во все стороны, словно сахар, брошенный на мое лобовое стекло. И в довершение ко всему, дует сумасшедший ветер и раскачивает мою машину из стороны в сторону так сильно, что почти невозможно оставаться на дороге.

Чертова карта не имеет для меня абсолютно никакого смысла. На ней есть линии и автомагистрали, но дорога, по которой я еду, не изображена на этой гребаной вещи.

— Не знаю, продумывала ли я когда-либо все до конца. Я немного сумасшедшая, и мне кажется, что я схожу с ума. И даже не знаю, потерялась ли я! — я пою, и да, я перефразировала песню «Push» (Прим. пер.: Скорее всего, героиня имеет в виду песню группы Matchbox Twenty), чтобы она подходила под мою текущую ситуацию. Я так напугана. Вы когда-нибудь терялись на ранчо чёрт знает где? Ну, тогда не вам меня судить.

Бл*дь. Почему я выбрала тот объездной путь, чтобы попимсать? И почему я так и не научилась читать чертову карту? Такому действительно должны учить в школе.

Подождите… они действительно учат, верно?

Дерьмо. Черт подери.

И я продолжаю возмущаться, почему в Калифорнии не учат водить машину по снегу? Мы должны знать такие вещи. Просто на случай, если однажды решим отказаться от своей жизни в Кали-ад-нии.

Вам знакома ситуация, что когда понимаешь, что заблудился на дороге, то выключаешь музыку? Как будто голове нужна тишина, чтобы понять уровень полной задницы, который ждет впереди. Я снова беру карту и пытаюсь прочитать ее. Где-то здесь должна быть соединительная магистраль. Оторвав глаза от снега, я хватаю карту и подношу к лицу. Именно в тот момент вижу, как что-то стоит на дороге. Или у меня галлюцинации. Я за рулем семнадцать часов. Я могла бы уже сойти с ума к этому времени.

Прищурившись, пытаюсь разглядеть дорогу сквозь непроглядную метель и чуть крепче сжимаю руками руль с подогревом.

— Что ты такое? — спрашиваю саму себя, надеясь, что непременно получу ответ.

Кажется, я ударила по тормозам. Нет, я уверена, что нажала на тормоза, но если вы когда-нибудь пытались остановиться на льду, чего я никогда не делала, то знаете, что это невозможно. Противобуксовочная система моего Мерседеса начинает пищать, или что-то пищит в мою сторону, и я не могу остановиться и скольжу прямо в то, что стоит посреди дороги.

Я зажмуриваюсь, замираю в напряжённом ожидании удара, и позволяю Богу управлять рулем, потому что мне никак не выбраться из этого заноса. Дважды разворачиваю машину на сто восемьдесят градусов посреди дороги, а затем врезаюсь в большую собаку, лошадь, оленя, понятия не имею во что, но лоб в лоб.

Именно в момент, когда вопль криков вылетает из моего рта и моя машина летит в воздухе через забор прямо в стену здания, я осознаю, что это животное с рогами, которые теперь торчат через мое лобовое стекло.

— Почему ты не убежал? — я кричу на него как раз в тот момент, когда врезаюсь в здание и теряю сознание.

7

Наверное, таки следовало продумать все до конца

БЭРРОН

— Лил сказала, что ты отправил документы обратно.

— Ага. — Я использую свои ключи, чтобы открыть бутылку пива в моей руке. — Я собираюсь и дальше отсылать их обратно. — Окидываю Моргана взглядом. Он уставился на потрескивающий огонь, кидая очередное полено в камин. — Ты подписал документы, которые тебе дала Карли? Подожди, она все еще дома?

— Я еще не подписал их. Сначала попрошу Кева их просмотреть. Хочу убедиться, что она не поимеет меня, но да, она все еще дома. Не хотел, чтобы она ехала в такую бурю.

— Логично. Черт, я даже не знал, что у вас, ребята, есть проблемы.

— Я не думаю, что тоже понимал. Бл*, я понимал, но все же. Я не думал, что все было так уж плохо.

Я смотрю на свою руку, которой держу пиво, и на след на левой руке, где раньше было кольцо. Обещание, которое я не смог сдержать.

— Никогда не бывает так плохо, как кажется. — Я знал, когда дела шли все хуже и хуже. Это произошло через несколько недель после рождения Сев, когда Тара не беспокоилась о том, чтобы подержать на руках свою новорожденную дочь. Мы не планировали Кэмдин и никоим образом не думали, что Тара снова забеременеет через девять месяцев. Конечно, мы знали, что это возможно, но я бы сказал, что мы испытывали судьбу, занимаясь рискованными действиями, и потерпели неудачу. По правде говоря, я не уверен, что Тара когда-либо хотела детей. С учетом того, что она не видела их три года, я бы сказал, что моя теория была верна. Громкий шум сотрясает окна в доме.

— Ты это слышал? — спрашивает Морган, наклоняясь вперед и вытягивая шею, чтобы заглянуть в большое окно с видом на поле за моим домом.

Я ставлю пиво на журнальный столик перед собой.

— Может, снег падает с крыши?

Он встает.

— Нет, это было определенно громче, чем снег.

Я смотрю на комнату девочек и начинаю думать, что одна из них упала с кровати или дерево повалилось на улице. Я не удивлюсь, если электричество скоро отключится, так как скорость ветра почти пятьдесят миль (Прим. пер:. около 80 км) в час, и свет мерцает каждые пару минут.

— Кажется, что-то сильно ударилось, — отмечает Морган, вставая.

Мы ходим по дому, пытаясь понять, что это был за шум, когда я замечаю что-то похожее на стоп-сигналы, горящие в белой мгле возле ремонтной мастерской.

— Это странно. — Тянусь за своей курткой и ключами, которые висят возле двери в гараж.

— Похоже, что возле мастерской стоит машина.

Морган ставит пиво на кухонный островок и смотрит в окно.

— Может быть, батя выясняет, насколько сильная буря?

— Сомневаюсь. Его старая задница, вероятно, сейчас спит мертвым сном. Я отлучусь на минуту, чтобы проверить, что там случилось.

Он кивает и хватает свою куртку.

— Я пойду с тобой.

Ремонтная мастерская находится на нашем участке недалеко от магистрали, ее видно с нашего дома, поэтому я оставляю девочек спать. Вероятно, большинство родителей осудят меня, но вытянуть их на улицу в тринадцатиградусный мороз (Прим. пер.: -25 по Цельсию) кажется еще худшим решением с моей стороны. И уже два часа ночи.

В гараже завожу машину и хватаю пару фонариков. Сидя на водительском сиденье, натягиваю на уши свою вязаную шапочку и застегиваю куртку.

Морган нажимает кнопку на пульте, чтобы открыть двери гаража, достает из холодильника еще две бутылки пива и ставит их в подстаканники.

— Невозможно быть слишком подготовленным.

Я улыбаюсь и поворачиваю ключ, двигатель оживает. Когда мы собираемся выезжать из гаража, я замечаю, что обе девочки стоят перед машиной, одетые в зимнюю одежду.

Морган смеется, мотая головой.

— Откуда они взялись?

— Наверное, они и не ложились спать. — Я хмурюсь, потому что какого хрена? Я наклоняюсь влево и высовываюсь из окна. — Вам понадобилось больше часа, чтобы надеть пижаму, а зимнюю одежду вы надели за пять минут?

— Мы можем поехать? — нетерпеливо спрашивает Кэмдин.

— Что вы тут делаете?

Кэмдин обнимает очень сонную Сев.

— Мы не можем уснуть.

Я издаю смешок, замечая, что штаны и куртка Сев надеты задом наперёд, но ей, похоже, всё равно. Она смотрит на меня стеклянным взглядом, словно стала лунатиком. Вздохнув, я жестом показываю на сиденья позади нас.

— Садитесь. Обязательно пристегнитесь.

Они обе запрыгивают внутрь, и Морган смотрит на меня.

— Тряпка.

Включаю передачу.

— Говорит парень, который купил Кэмдин седло за пять тысяч долларов.

Он качает головой.

— Так поступают дяди. Папы должны твердо стоять на своем.

— Угу. — Как только выезжаем из гаража, ветер и снег пересчитывает нам ребра. Мастерская находится менее чем в полумиле (Прим. пер.: примерно 800 м.), но погода зверская, и кажется, что ветер разрывает мое лицо на части. Ветер такой ледяной, что можете забыть о дыхании через нос.

К счастью, девочки знают, что надо делать, и уже закрыли свои лица куртками. Выглядывают только их маленькие глазки.

Из-за непогоды, которая как будто снежный шар вокруг нас, я смутно вижу через лобовое стекло. Не могу быть полностью уверен, но, похоже, что сбоку от мастерской стоит машина.

Морган наклоняется вперед, прищуриваясь.

— Это машина?

— Похоже на то. — Регулирую дворники и прибавляю скорость. Мы едем по тропе, скользя по глубокому рассыпчатому снегу, слипшемуся вдоль дорожки. Снега насыпало немерено, мы изо всех сил пытаемся проехать и даже несколько раз застреваем. Девчонки возбужденно визжат сзади, и хотя уже поздно, а я вроде как пьян и не должен был брать своих детей на улицу, я улыбаюсь, потому что их смех того стоит.

В конце тропы стоит забор, и я мельком осматриваю его, когда мы приближаемся к мастерской с задней стороны. Забор разрушен вдребезги, и следы от шин ведут к мастерской.

Морган светит фонариком в мастерскую.

— Ну, это объясняет шум.

— Что случилось, папочка? — спрашивает Кэмдин из-за моей спины.

— Я не знаю.

— Похоже, ситуация вышла из-под контроля, — отмечает Морган, беря свое пиво и пистолет, который носит с собой повсюду. Никогда нельзя быть слишком подготовленным, когда живешь в деревне. Однажды на этой дороге парень сбил оленя, затем пошел к дому отца и навел на него пистолет. Тут встречаются всякие сумасшедшие.

Я еду по следам шин и вижу нечто похожее на серебристый Mercedes 500 SL, врезавшийся в стену. Видно только заднюю половину.

— Бл*дь. Это будет дорого стоить.

Я подъезжаю к передней части, глушу двигатель и кладу ключи в карман. С обеими девочками за компанию отпираю дверь мастерской, чтобы удостовериться, что человек, который потерял управление, в порядке. Да, я злюсь из-за повреждений, но я точно не хочу, чтобы мои девочки увидели свой первый труп. Лично. Мы обсуждали их зрительские привычки с их дядей.

Я двигаюсь в сторону офиса.

— Вы двое посидите здесь, пока мы с дядей все тут проверим. — Включив свет, Морган вздыхает из-за зрелища перед нами. — Иисус Христос.

Это гребаный беспорядок. Кровь, туша оленя врезалась в лобовое стекло, и её окружают обломки здания. Если раньше мастерская была не в самом лучшем состоянии, то теперь в стене дыра, которую затыкает Mercedes, а капот украшает белохвостый олень.

Обойдя машину сбоку, я замечаю обеспокоенную женщину на переднем сиденье. Она обращает внимание на меня и машет рукой из окна.

— Мне так жаль, если это ваша мастерская или ваше животное. Но этот ублюдок задел меня первым.

Я улыбаюсь, и не знаю, почему. Может быть, потому что она только что заехала в стену здания и шутит, или потому что я в шоке, и все, что могу сделать, это улыбаться, так как сейчас не в духе. Я рассматриваю нанесенные повреждения зданию. Внешняя облицовка. Крыша. Возможно, какие-то повреждения несущих строительных конструкций.

А ее машина… радиатор, капот, лобовое стекло, раскрывшаяся подушка безопасности.

Я снова смотрю на девушку, ошеломленный тем, что она осталась в живых.

— Ты в порядке?

Кровь сочится из её лба, и она пытается выбраться из машины, но её дверь зажата нашим воздушным компрессором.

Я отодвигаю сварочный аппарат со своего пути, а затем обхожу переднюю часть автомобиля, направляясь к двери со стороны пассажира.

— Ты можешь выйти с этой стороны.

Морган пристально разглядывает оленя.

— Славно. Гораздо меньше работы, когда заполняешь морозильную камеру таким образом.

Девушка уставилась на него, в процессе передавая мне свой чемодан.

— Пожалуйста.

Положив ее сумку на землю, я сильно дергаю дверь автомобиля, и она открывается со скрипом. Девушке удается выбраться, и я окидываю взглядом салон ее машины, прежде чем посмотреть на неё. Среди кусков стекла и крови оленя лежит одежда и фантики от конфет.

— Как ты здесь оказалась? Ты заехала далеко от шоссе.

— Я планировала остановиться в Амарилло на ночь, и мне нужно было попимсать. — Она хмурится, вытирая кровь с лица рукавом свитера. Я протягиваю ей тряпку со своего верстака. Она берет её и прижимает к голове. — Потом я не могла найти дорогу назад, а этот придурок стоял на дороге. Вытаращив на меня свои глаза. Я испугалась и теперь я здесь. Потирая руки, она дрожит. — Проклятье, здесь холодно.

Снимаю куртку и даю ей.

— Вот, надень это, чтобы не упасть в обморок.

— А ты джентльмен. Ух ты. Не думала, что они все еще существуют в этом мире.

Подмигиваю ей и рассматриваю девушку повнимательнее, когда она засовывает руки в мою куртку, которая ей больше на три размера. Она высокая, стройная, с ярко-голубыми глазами и густыми темными ресницами, и, несмотря на её бодрую речь, могу сказать, что она в шоке.

Я обхожу машину и вижу своих детей, стоящих перед нами. Сев смотрит на оленя.

— Можно мне его колючие штучки? — спрашивает она с полным ртом, набитым картофельными чипсами.

Я даже не хочу знать, зачем этому ребенку рога. Вероятно, чтобы заколдовать кого-то.

— Я думал, что велел вам, ребята, оставаться в офисе.

Кэмдин роется в своем пакете чипсов.

— Нам стало скучно.

Морган стаскивает тушу оленя с капота на брезент, который расстелил ранее. Кэмдин неодобрительно рассматривает пятно крови на капоте. Потом поднимает свой взгляд на девушку, которая надевает мою куртку и нюхает рукава.

— Почему ты его убыла?

Почему она нюхает мою куртку? Может куртка воняет? Я пытаюсь вспомнить, когда последний раз одевал её. Сегодня.

Носил почти целый день.

— Он покончил с собой, — отвечает девушка Кэмдин, любезно улыбаясь.

Сев тянется к капоту, чтобы потрогать кровь, и мне приходится схватить ее за руку.

— Малыш, не трогай это.

— Почему нет?

— Потому что. — Я беру Сев на руки и бросаю беглый взгляд на девушку. — Потребуется некоторое время, чтобы выбраться отсюда, а из-за снегопада сегодня ночью этого не произойдет.

— А здесь есть Uber или что-то в этом роде, чтобы я смогла доехать до города?

Я смеюсь.

— Ничего такого, дорогая. Сегодня ночью отсюда не выбраться.

— Ох, э-э. — Ее глаза бегают по сторонам, все ее тело дрожит. — Тогда я могу поспать здесь, если ты не против.

Морган самодовольно усмехается. Я бросаю на него взгляд «заткнись».

— Мы заберем этого оленя отсюда, а потом решим, что делать дальше. — Я вытаскиваю табурет из-под ящика с инструментами. — Вот, садись.

Она садится и опускает взгляд на мобильный телефон в своей руке, который здесь бесполезен. На ее лице печаль. Возможно, из-за того, что она врезалась в стену здания и испугалась, но на самом деле, причина в чем-то большем. Во мне пробуждается чувство защиты, и мне хочется обхватить ее руками и сказать, что все будет хорошо. Я испытываю непреодолимое желание подойти поближе, заключить ее в объятия или даже сделать что-то большее. Соблазн, которого я не ожидал, пронзает меня насквозь, и я делаю шаг назад, не готовый к этому.

Девочки возвращаются в офис, и я помогаю Моргану погрузить оленя в багажник. Он расплывается в улыбке.

— И куда она пойдет?

У меня пересыхает в горле.

— Я не знаю.

— Она не может остаться со мной. — Он с трудом сдерживает смех, закидывая оленя в грузовик и прищуривая глаза от падающего снега.

Я уставился на него, дрожа от холода и желая согреть свои руки в тепле.

— Почему нет?

— Потому что я не хочу, чтобы Карли забрала у меня все, что я имею, но если я приведу ее домой, она так и сделает.

Я закрыл дверь багажника.

— Где твои яйца?

— Заткнись! — Он сердито смотрит на меня, ведь у него осталось только одно. — Почему она не может остаться с тобой?

— У меня же дети, — напоминаю я, как будто этот факт не очевиден.

— И?

Я медленно моргаю, мое тело замерзло, пока мы возвращаемся в мастерскую.

— Что, если она серийный убийца? — Посмотрите на нее. Нет ни единого шанса, что она серийный убийца. Мои причины не имеют ничего общего с моими детьми, они напрямую связаны с тем, что находится ниже моего пояса. Девушка в моем доме, которая выглядит так привлекательно? Эм, нет. Плохаяидея.

— Ты что думаешь, она прячет топор в своей заднице? Не будь киской.

Я не хочу думать о ее попке, но не могу ничего с этим поделать.

А потом он говорит, вероятно, самое безумное дерьмо, которое я когда-либо слышал, вылетающее из его рта:

— Она может остаться в бараке (Прим. пер:. барак — дешевое, жилое здание с минимальными удобствами, используемое для размещения рабочих ковбоев на крупных ранчо, которые находятся слишком далеко от города).

— Да ну на хрен! — говорю я, прежде чем успеваю себя остановить. Не знаю, почему, но из-за мысли о ней среди кучки ковбоев, у меня внутри мгновенно все переворачивается.

Морган выгибает брови с глупой улыбкой.

— Значит, она остается у вас?

— Это лучше, чем кучка отморозков, которые годами не видели сисек.

Он смеется.

— Ну, это не правда. Бетси время от времени устраивает им шоу. Большинство из них женаты.

Я внимательно смотрю на своего брата.

— Тебя это не остановило.

— Знаешь. — Он сильно толкает меня. Я поскальзываюсь по снегу и приземляюсь на задницу. — Ты сегодня настоящий мудак.

— Да пошел ты, — бурчу я, поднимаясь и отряхивая джинсы. — Ты знаешь, что я имею в виду.

Он понимает. Я не уверен в правильности моральных принципов этих парней и есть ли они у кого-нибудь из них вообще. У нас на ранчо есть одна девушка, если Бетси можно назвать девушкой. Конечно, у нее есть сиськи и задница, но её уже хорошенько обкатали, и выглядит она довольно потасканной. Она вдвое старше меня, разговаривает, как дальнобойщик, слишком много времени провела на солнце, и ее руки более заскорузлые, чем мои. Я почти уверен, что каждый ковбой здесь, неважно, женатый или холостой, за исключением меня и Моргана, трахал ее раз или два.

Я вздрагиваю от мысли о голой Бетси. Не-а. Не тот образ, который я хочу представлять.

Внутри мастерской девочки следуют за нами обратно туда, где незнакомка уставилась на свою запачканную кровью машину. Эта цыпочка сейчас в моей куртке и я могу придумать пару вещей, которые хотел бы с ней сделать. Позволяю своему взгляду блуждать по всему её телу от темных волос до ее кожаных ботинок и обтягивающих джинсов, которые она надела.

Она замечает меня, и уголки ее губ приподнимаются.

— Прости за все это.

Вы видите, как я поворачиваюсь к ней и невольно вдыхаю? Перед вами мужчина, у которого давно ничего не было.

— У меня есть диван. Ты могла бы переночевать там.

Ее плечи вздымаются, а затем опускаются, моя куртка на ней выглядит так, будто собирается проглотить ее целиком.

— Хорошо.

Кэмдин дергает меня за руку.

— Она может спать с нами.

Я смотрю в упор на Кэмдин и Сев, которая сейчас спит крепким сном в объятиях Моргана. — Ты ее даже не знаешь, — шепчу я.

— Ты тоже, — шепчет она в ответ. — Она может спать в кровати Сев.

— А где Сев будет спать?

— Мне все равно.

И, к сожалению, так и есть.

Я помогаю девушке с ее сумкой, когда она протягивает руку.

— Спасибо. Меня зовут Кейси Коннер.

Я пожимаю ей руку, борясь с желанием притянуть её как можно ближе к себе.

— Бэррон Грейди.

Она застывает, её взгляд падает на девочек.

— Бэррон Грейди? — повторяет она, как будто уже слышала мое имя раньше. — Спасибо, что позволил мне остаться с вами сегодня ночью. — Ее слова звучат натянуто, и я списываю это на холод, но что-то в ее тоне не так.

Кейси и девочки вместе едут на заднем сидении, мы высаживаем Моргана с оленем у его дома, а затем направляемся по дороге ко мне домой. Я еду быстрее, чем обычно, в тех случаях, когда возле меня сидит девушка, но на улице так чертовски холодно, что я боюсь, что мои яйца в данный момент превратились в яички.

Когда мы подъезжаем к дому и оказываемся в гараже, я думаю, что может быть, принял плохое решение. Затаив дыхание, смотрю, как она снимает мою куртку и передает мне. Я незаметно проверяю очертания ее груди и изгиб ее талии. Из-за её округлой попки, обтянутой джинсами, у меня появляется безумное желание схватить её и затащить к себе на колени.

Хорошо, яйца вернулись, но и моя эрекция тоже. Бл*дь. Это будет сложнее, чем я думал вначале.

В буквальном смысле.

Может быть, мне следовало позволить ей остаться в бараке.

Черта. С. Два.

8

С большой буквы З!

КЕЙСИ

О чем, черт возьми, я думала? Я знаю, кто он. Это же очевидно. Как из всех мест в мире, где я могла бы врезаться в оленя, я умудрилась случайно встретиться с ним.

О, точно, я же не виновата. Но вы слышали когда-нибудь звук чьего-то голоса, и ваши коленки подкашивались?

Теперь у меня такое чувство. Из-за мужа Тары. Бывшего мужа? Нет, он отказывается подписывать документы, значит, определенно все еще женат. Интересно, знает ли он о ее помолвке. Или о том, что она отчаянно пытается соединить себя узами брака с один чуваком-актером и поэтому трижды высылала документы обратно за последние несколько месяцев. Все это время Бэррон отказывается ставить подпись.

Я должна сказать ему, что знаю, кто он такой, что его жена самая большая стерва в Брентвуде, но мысль о том, что я не задержусь здесь надолго, заставляет меня поверить, что я не должна этого делать. Подумаешь, маленькая безобидная ложь от девушки, которая не планирует оставаться в этом городе?

У него есть дети, ради бога. Я должна держать язык за зубами и не вторгаться в его личную жизнь.

Так что молчу, пока он укладывает своих детей спать, как он сказал мне, во второй раз за сегодняшнюю ночь, и дает мне одеяло, подушку и теплоту, которую не ожидала от кого-то вроде него. Думаю, я представляла, что он будет таким же холодным и отчужденным, как Тара, но это не так. Его глаза полны доброты, нежности к его детям, и то, как он смотрит на меня, ну, я знаю, что делает мужчина, когда его привлекает женщина, и я бьюсь об заклад, что если бы залезла на него, то он бы не жаловался.

После того, как я вернула ему куртку, мое тело все еще пахнет им — кожей, дымом, смазочным маслом, всем южными и мужественным.

Проклятье. Из всех мест, где я могла разбить свою машину, почему это должна быть его мастерская?

Вздохнув, пристально рассматриваю большие окна комнаты, которая, скорее всего, является его гостиной. Это хороший дом. Лучший, чем я могла ожидать, судя по тому, как Тара утверждала, что он некий деревенский парень, живущий в глуши. Большущий каменный камин от пола до потолка привлекает мое внимание к центру комнаты, поскольку остальная часть дома, судя по всему, построена вокруг него. Затухающий огонь трещит на заднем плане, оранжевое пламя очаровывает, создавая почти умиротворенное ощущение вместе с падающим вдали снегом.

— Диван не такой уж и удобный. — Его присутствие позади меня пугает, и я подпрыгиваю от звука его голоса. — Но это лучше, чем холодная мастерская.

Я поворачиваюсь к нему лицом, засовывая руки в задние карманы джинсов.

— Всегда идет такой снег? — спрашиваю я, пытаясь завязать разговор и избежать неловкости.

Он качает головой, но не встречается со мной взглядом.

— Обычно не такой сильный, но время от времени накатывает буря.

— Как сегодня, — отмечаю я, улыбаясь. Всматриваюсь в черты его лица, удерживающие мое внимание. Темные волосы, спутавшиеся на голове из-за вязаной шапочки. Высокие скулы, прямой нос, волевой, выраженный подбородок. Как южная, более мускулистая версия Джеймса Дина с щетиной на лице и загадочными темными глазами. У него образ, которого добивается Голливуд, но он делает это без особых усилий.

Бэррон приглашает меня к себе на кухню, мокрое полотенце у него в руках, аптечка стоит рядом. Он улыбается, стуча костяшками пальцев по столу. — Давай взглянем на твою рану.

Мое сердцебиение ускоряется.

— О, я в порядке. Это просто царапина.

Он не сводит глаз с моего лба, прищурившись, словно пытается рассмотреть порез на расстоянии.

— Я все же хотел бы на это посмотреть.

— Хорошо. — Я останавливаюсь возле кухонного островка, в паре футов (Прим. пер.: 1 фут — 30,48 см) от него. — Я бы хотела посмотреть на тебя голым, но сегодня этого не произойдет.

Вот блин. Я сказала это вслух.

Бэррон издает смешок или кашляет, я не уверена, но румянец на его щеках говорит мне, что он не встречал никого, похожего на меня. Также быстро приходя в себя, он подмигивает, и глубокий смех сотрясает его грудь. В ту секунду как будто воздух вокруг нас меняется.

— Давай начнем с обработки раны, — мягко говорит он, вторгаясь в пространство, где я стою, и ведет меня к лучшему освещению возле раковины.

Приблизившись к нему, я сопротивляюсь желанию уткнуться головой ему в грудь и позволить мягкому хлопку его фланелевой рубашки свести меня с ума.

Вытирая руки о джинсы, он берет салфетку и прикасается ею к моему лбу.

— Извини, если печет.

— Все в порядке. — Стискиваю зубы из-за острой боли, но не показываю виду.

Наши взгляды встречаются, жар поднимается вверх по груди, шее и, в конце, по щекам. Черт, даже кончики моих ушей горят.

— Тебе больно? — Он пригводжает меня своими темными глазами. Я ерзаю.

Привет, деревенский парень. Черт, я упустила возможность вернуться домой.

Я слежу за каждым его движением.

— Нет. Я думаю, что рана онемела.

Он держит мою голову в своих руках, и я вздыхаю. Вздыхаю и полностью расслабляюсь.

— Не похоже, что тебе нужны швы или что-то в этом роде. Подойдет просто пластырь. — Бэррон убирает руки с моего лица и слегка поворачивается к столу. Вернувшись ко мне, он улыбается, и это чертовски прекрасно. — По ходу, у меня есть Эльза или Губка Боб.

— Я фанатка Эльзы, — говорю я, смеясь, а затем улыбаюсь. Куда бы я ни посмотрела, везде фотографии двух девочек в его жизни, их милые рисунки и их фотографии с ним. В доме Тары и в ее словах нет ни единого упоминания об этих девочках, хотя я наверняка знаю, что она их мать. Несмотря на детали, которые мне известны, я говорю:

— У тебя уже дети, хотя ты еще так молод.

Он пожимает плечами, и с его губ слетает грубый смешок.

— Я начал рано.

— Похоже на то. Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре.

Беспокойство гложет меня, дыхание учащается.

— Их мама где-то рядом? — Часть меня хочет убедиться, что он тот, за кого я его принимаю. Может быть, есть еще один Бэррон Грейди. Такое может быть, правда?

Его челюсть сжимается, когда он снимает обертку с пластыря, но выражение его лица не меняется.

— Неа.

Я сглатываю и киваю, чувствуя на плечах тяжесть своей лжи.

— Прости. Я не хочу лезть в твою жизнь.

Приклеив пластырь мне на лоб, он вздыхает.

— Хочешь чего-нибудь выпить? У меня есть вода, молоко, шоколадное молоко и сок. Или пиво.

Я закатываю рукава своего свитера повыше на предплечьях, отступая от него.

— Есть что-нибудь покрепче?

Уголки его губ поднимаются вверх.

— Я уверен, что у меня где-то здесь есть немного вина. Думаю, что Карли на днях вечером оставила бутылку.

Карли? Кто, черт возьми, такая Карли? И почему меня это волнует? Господи, как же сильно я ударилась головой?

— Я не люблю вино. Может, есть виски?

Бэррон тяжело вздыхает, его полуулыбка превращается в легкий смешок.

— А ты серьезно настроена раздеть меня.

— Что ж, так и есть, — поддразниваю я. — Но я не хотела бы переходить границы твоего гостеприимства.

— Ты не переходишь, — бормочет он. Повернувшись ко мне спиной, он двигается в сторону закрытого шкафчика и открывает его. — Выбирай.

У него впечатляющий запас виски. Должно быть, это его любимый алкоголь, потому что у него около десяти бутылок разных марок.

— Ты расстанешься с Pendleton (Прим. пер.:— марка канадского виски)?

Он тянется к нему.

— Для чего он здесь, как не для того, чтобы пить?

— Верно, но я не знаю, возможно, ты хранишь его для чего-то особенного.

— Это особенный случай. Ты не умерла, и мне не пришлось объяснять моим девочкам значение слова труп.

Ставя бутылку на кухонный островок, он закрывает шкафчик и достает два стакана.

Мое сердце переполняется чувствами от того, как он говорит «мои девочки». Даже просто наблюдая за его действиями в течение последнего часа, становится понятно, что они значат для него целый мир.

Мы садимся за кухонный островок, который заваленный полуодетыми Барби, а одна кукла, похоже, одета, как ведьма. Бэррон наливает виски, и я не могу не смотреть на его руки. Длинные, сильные пальцы легко держат бутылку, костяшки, покрытые шрамами, и мозолистые руки, которыми я хочу провести по длине своего позвоночника.

Ерзаю на стуле, прочищая горло, полностью осознавая, что скрываю правду от него, но не в силах отстраниться. Он интригует, и я не могу понять, привлекает ли меня его грубая сторона или таинственные глаза, но я почти уверена, что трахну его просто, чтобы это выяснить.

Мы пьем в тишине, наше дыхание заполняет пространство между нами. Я наблюдаю за его реакциями, за его спокойным дыханием, за нахмуренными бровями из-за сосредоточенного взгляда. Если бы мне нужно было его разгадать, я бы предположила, что этот парень держит раздробленные осколки своего разбитого сердца взаперти, прежде чем его изъяны скажут сами за себя. Осколки туго сшиты и заполняют пустоту в глубине души. И хотя мое присутствие здесь сегодня ночью случайно, мое молчание вызвано моим безрассудным эгоизмом.

— Ты построил это место? — Я показываю жестом на его дом. — Дом действительно хороший.

— Это не особняк в горах, но да, я его построил.

Перевожу взгляд на бетонные столешницы и приборы из нержавеющей стали. От деревянных полов до балок с необработанными краями на потолке, ясно видно, что каждая деталь находится на своем месте.

— Это потрясающе. Ты талантлив.

Прочистив горло, Бэррон стучит своим стаканом по моему и наклоняется ко мне. Мои чувства на пределе из-за насыщенного запаха кожи и мужчины.

— Хочешь еще?

Я улыбаюсь.

— Я думала, что это я пытаюсь раздеть тебя, а не наоборот.

Бэррон тихо смеется, звук становится приглушенным, когда он поворачивается, чтобы достать бутылку, но не отвечает. Хм. Может быть, деревенские парни не так жадно стремятся воспользоваться девушками с длинными ногами и голубыми глазами.

— В таком случае, я бы хотела еще. — Я знаю, что не должна, но не могу устоять перед его южным акцентом.

Наливая еще, он самодовольно ухмыляется, его мышцы напрягаются самым восхитительным образом, когда он наполняет мой стакан.

— Итак… Калифорния?

Протягивая стакан мне, наши пальцы соприкасаются. Мое сердце подпрыгивает в груди, а желудок сжимается. Бл*дь. Мне нужно уйти, потому что, если я этого не сделаю, я знаю, что произойдет. И собираюсь сделать то, о чем могу пожалеть. Делаю глоток виски, чувствую желанное жжение, глаза смыкаются.

— Как ты узнал?

— Номера машины.

Я падаю в омут его темных глазах и знаю, что если буду пялиться слишком долго, пути назад не будет.

— О, точно.

— Ты слишком молода, чтобы быть за городом в одиночестве.

— Достаточно взрослая.

Он ждет, как будто больше не собирается говорить, пока я не скажу ему. А потом понимаю, о, черт. Что, если он думает, что я сбежала, украв машину моего отца?

— Мне двадцать один.

В его глазах появляется какая-то эмоция, его рука сжимает стакан, и я не упускаю это из виду. Он моргает и быстро приходит в себя.

— Куда направляешься?

— Куда угодно, только бы не быть там.

— Тоже не могу сказать, что я бы остался там. — Он кивает, ставя стакан на журнальный столик. — Все, кого я когда-либо знал, кто там жил, никогда не имели честных намерений.

Его внимание приковано к стакану перед ним, но от его слов и баритона, от того, как они царапают мою кожу, я чертовски потею. Могу сказать по его манерам, что эмоциональное одиночество ставит этого парня в категорию слишком предсказуемых.

Тара определенно поимела его.

— Ты когда-нибудь уезжал из Техаса?

— Один раз. — Поднося виски к губам, его грудь расширяется от вдоха, взгляд становится отстраненным. — Доехал до границы с Калифорнией и вернулся обратно.

— Почему?

Его темно-карие глаза снова смотрят на меня, и их жар заставляет меня непреднамеренно наклониться к нему. Неужели меня влекло сюда для чего-то большего, нежели просто пописать и чтобы олень прыгнул мне на капот? Был ли этот парень поставлен на моем пути по какой-то причине?

— Решил, что она того не стоит. — Он проглатывает напиток, который выпивает, а затем моргает от жжения, наклоняя стакан к фотографии на стене, на которой он и его дети. — Но они стоили.

Мне не нужно просить объяснений. Он выбрал своих детей, а не Тару, и я ни капли его не виню.

Поднимаю стакан и допиваю остаток виски.

— Я устала.

Он стоит.

— Я дам тебе немного поспать. — Бэррон ждет. Наши взгляды встречаются и удерживают друг друга. — Я посмотрю твою машину утром, если хочешь.

Я теряюсь в оттенках коричневого, которые притягивают меня. Это как смотреть в каньон звездной ночью и видеть все вообразимые цвета, но знать, что это все это оттенки одного и того же цвета.

— Я была бы признательна за это. Я не знаю, как мне отсюда выбраться.

Его взгляд скользит к окну.

— Это может занять несколько дней.

Ненавижу, как мое сердце сильно желает, чтобы это была правда.

9

Оставайся в своей комнате. Оказывается, я никогда не умел хорошо слушать.

БЭРРОН

«Я бы хотела посмотреть на тебя голым, но сегодня этого не произойдет».

Почему Кейси так сказала? Зачем ей, бл*дь, это говорить? Я злюсь, потому что в ту секунду, когда она произнесла эти слова, мой разум не смог легко их забыть. Я не свожу глаз с будильника на прикроватной тумбочке и наблюдаю, как тикают минуты. Мой разум не дает мне уснуть. Я борюсь с собой. Желание открыть дверь и заключить ее в свои объятья сражается с необходимостью оставить ее в покое. Мне не нужно этого ни в моей жизни, ни в жизни моих дочек. Есть причина, почему я не встречаюсь. Девочки не нуждаются в женщинах в своей жизни. Это только запутает их, потому что я больше не влюбляюсь. Был там. Дело сделано. Меня на*бали. Я достаточно упрям, чтобы больше никогда не пытаться повторить это.

Пока я пялюсь на свою тумбочку, воспоминание прорывается сквозь поток моих мыслей. То самое, когда Тара оставила кольцо на прикроватной тумбочке. То, когда она ждала, пока я усну, прежде чем незаметно уйти во тьме ночной.

Это был мой опыт любви, и я знаю себя достаточно, чтобы утверждать, что больше не захочу этого снова. Мне это не нужно.

Я также не могу уснуть. Как вы можете себе представить. По двум причинам. Мои дети дома, и я только что пригласил незнакомку в наш дом. И ничего о ней не знаю. Кто знает, может она убьет нас во сне.

Конечно, это вряд ли, потому что она, наверное, весит столько же, сколько мои ноги, и я мог бы обезвредить ее с меньшими усилиями, чем когда таскаю двух детей на своих плечах, но, черт, в наше время никогда не знаешь наверняка.

И моя вторая причина. Я продолжаю думать о том, чтобы затащить Кейси в свою комнату и заняться горячим, потным «я тебя не знаю» сексом, который ничего не значит.

К черту, можете подать на меня в суд.

Вот где витают мои мысли, они борются друг с другом за первое место. Мой член твердый, понятное дело. Три года. Прошло уже три гребаных года с тех пор, как я имел сексуальную связь, и поверьте мне, в последнее время я думал о том, чтобы заплатить за секс. Не потому, что не могу получить его здесь, а потому, что не хочу драмы, которая с ним связана.

Перевернувшись, пялюсь на стену и окно. Через открытые жалюзи вижу, что снег все еще идет. На земле уже лежит, как минимум, фута два (Прим. пер.: 2 фута — 60,96 см) и до восхода солнца выпадет еще больше.

Я переворачиваюсь и смотрю на дверь. Испытываю искушение. А если ей холодно? Это поступок джентльмена — проверить, как она, верно? Может посмотреть, не нужно ли ей еще одно одеяло?

О боже! Оставайся в своей чертовой комнате.

Было бы неправильно пригласить ее сюда? В моей постели теплее.

Нет, не теплее. Там догорает огонь. Наверное, ей слишком жарко. Может, мне следует убедиться, что это не так?

Бл*дь. Нет!

Провожу руками по лицу, переворачиваюсь на спину и устремляю свой взгляд на потолочный вентилятор.

— Почему я пригласил ее остаться здесь? — бормочу, когда дверь моей спальни открывается.

— Папочка?

Боже милостивый, я не могу получить немного гребенного покоя. Вздыхая, закатываю глаза. — Кэмдин, сейчас три часа ночи. Возвращайся в постель.

Она этого не делает и забирается на мою кровать. Сидит, поджав под себя ноги.

— Я думаю, что в моей комнате есть монстр.

Я смотрю на нее, медленно моргая. Не могу вспомнить последнюю ночь, когда спал больше четырех часов.

— Нет, его там нет.

— Я могу поспать с тобой?

— Нет. — Помните мое правило не позволять им спать в моей постели? Оно все еще действует. — Пойдем, посмотрим, есть ли там монстры. — Беру ее на руки и выношу из комнаты. По крайней мере, так я смогу проверить, все ли в порядке с девушкой. Верно?

Кэмдин кладет голову мне на грудь и зевает.

— Папочка?

— Да, милая? — Мы проходим мимо Кейси, спящей на диване. Она повернулась к подушкам, и я не вижу ее лица. Видно только изгиб ее талии и волосы, рассыпавшиеся по подушке. Мне хочется провести кончиками пальцев по ее округлым бедрам и убрать волосы с ее плеч. В этом ничего такого, правда?

Ага, размечтался, придурок. Оставь ее в покое.

Кэмдин ерзает у меня на руках, поднимая голову, чтобы посмотреть мне в лицо. Коснувшись пальцем моей челюсти, она склоняет голову набок.

— Серенити сказала мне, что кенгуру не могут пукать. Как ты думаешь, это правда?

Меня это бесит. Меня это пи*дец как сильно бесит, потому что мне не нужно знать это дерьмо. Когда я встаю в три часа ночи из-за детей, и они говорят мне такой бред, я вынужден думать об этом.

— Меня не волнует, могут они или не могут. — Пинком открываю дверь в их комнату и вижу Сев, которая храпит, растянувшись на своей постели, причем наполовину свалившись с кровати. — Меня волнует, когда ты будешь спать.

— Но здесь монстр. Я знаю, что есть, — ноет она. — Я слышу, как он дышит.

Кладу Кэмдин на верхний ярус и прислоняюсь подбородком к перилам. Слышу, как Сев разговаривает во сне.

— Ешь тушеное мясо, — бормочет она, поднимая руку вверх, а затем снова опускает.

Мы оба тихонько смеемся.

— Единственный монстр здесь — Сев.

Кэмдин смотрит на меня, держа в руке мягкую куклу Эльзу, а рядом с ней плюшевый мишка, которого Морган подарил ей на прошлой неделе, в тот день, когда она упала с Лулу, а потом сразу же залезла обратно.

— Ты знаешь эту девушку?

— Нет. Не знаю. Пожалуйста, спи.

Она закрывает глаза.

— Хорошо. Но я хочу поговорить с ней утром.

— Почему?

— Она симпатичная.

Покачав головой, беру Кэмдин за лодыжки и тяну, пока она не плюхается на матрас, и накрываю ее одеялом.

— Засыпай.

Она поднимает голову, улыбаясь, потому что знает, что испытывает мое терпение.

— Откуда она приехала?

Я хочу наорать на неё, чтобы она закрыла свои чертовы глаза и уснула, но, по моему опыту, дети на это не реагируют. Они задают еще больше вопросов, и, в конечном счете, вы сомневаетесь в своем здравом уме из-за того, что произвели их на этот свет. Я люблю своих детей больше, чем собственную жизнь, но когда мало спишь, теряешь способность думать ясно.

— Из Калифорнии, — говорю я ей, пробегая рукой по волосам.

— Она будет моей мамой?

— Что? — Я дышу с трудом. — Нет. Я не знаю, кто она.

Уголки ее губ поднимаются.

— Но, может быть, она тебе понравится, и сможет остаться.

Прикладываю руку к лицу Кэмдин.

— Засыпай. Хватит разговаривать.

— Хорошо. — Она скрещивает руки на груди. — Но я поговорю с ней утром.

— Я даже не сомневался в этом, — шепчу я, целуя ее в лоб, прежде чем выйти из их комнаты.

Нервное напряжение пробирает меня насквозь, когда возвращаюсь в свою комнату. Но я останавливаюсь в гостиной. Непреднамеренно перевожу взгляд на диван, где сейчас лежит Кейси, повернувшись ко мне лицом. Она уснула или притворяется. Она спит так же, как и Сев, наполовину свалившись с дивана. Не знаю, почему, но я пристально смотрю на ее лицо, и то, как пламя камина бросает тень на ее кожу, наводит меня на мысль, что, возможно, будет не так уж плохо узнать её поближе.

На скулах заходили желваки, и я поймал себя на мысли, что застрял в коридоре, борясь с разумом и сердцем за причины, которых не понимаю.

Глубоко вздохнув, провожу рукой по волосам и закрываю дверь в свою комнату.

Почини ее машину, говорю я себе. Убери ее из своей с девочками жизни, прошу тебя, но когда я умел хорошо слушать? Может быть, я креветка. Думаю сердцем, потому что оно сейчас в моей гребаной голове.

10

Это лучшее место на земле.

КЕЙСИ

Просыпаюсь утром и не слышу никаких звуков. Ничего. Ни полицейских сирен, ни собачьего лая, ни строительных работ возле моей квартиры.

Это… великолепно. Чистая, райская умиротворенность.

Беру свои слова обратно. Звуки есть, просто не те, к которым я привыкла за многие годы. Доносится разговор. Детские тоненькие голоса.

Вы знаете, когда кто-то пялится на вас? Такое чувство, что за вами наблюдают? Я ощущаю это сейчас, но держу глаза закрытыми и жду. Слушаю их голоса и тихое дыхание, знаю, что они рядом, если не сидят прямо передо мной.

— Она красивая.

— Она пускает слюни.

— Мне нравятся ее волосы.

— Думаешь, она голодна?

Слышу вздох, а затем:

— Я не знаю. Я хочу есть. Где папа?

— Он на улице убирает снег. Я сделаю тебе вафли.

— Хорошо. Много сиЛопа.

— СиРоп.

— Ты можешь сделать их черного цвета?

— Нет.

— Посмотри на снег!

Я слышу шаги и приоткрываю один глаз, чтобы увидеть, как девочки отходят от меня к окнам с видом на вроде как белую мглу. Снег лежит так высоко, что даже видно, как насыпало под окнами. Обе девочки все еще в пижамах, их руки прижаты к окнам. Мне нужна минутка, чтобы понаблюдать за ними, я очарована каждым их движением. Та, что повыше, с темными волосами, прижалась лицом к окну, ее дыхание отображается на стекле, когда она наблюдает за своим папочкой.

Маленькая белокурая девочка не особо впечатлена и убирает руки от окна.

— Холодно.

— Надеюсь, мне не нужно идти в сад, — отмечает темноволосая.

Я сажусь и улыбаюсь, глядя на них. В процессе движения роняю на пол подушку, и они обе поворачиваются лицом ко мне.

— Привет, — говорю я, не уверена, что еще мне делать. Странная женщина просыпается в их доме. Что еще я должна сказать?

— Привет! — Та, что повыше, идет ко мне. На самом деле, они обе подошли и стали примерно в футе (Прим. пер.: 1 фут — 30,48 см) от моего лица. — Как тебя зовут?

— Кейси Коннер. — Я сглатываю, чувствуя, что они собираются задать мне кучу вопросов. Посмотрев на них так близко, могу сказать, что Тара — их мать. В то время как у старшей темные глаза и волосы от отца, ее лицо — точная копия Тары. У младшей белокурые волосы и глаза Тары, но все остальное от Бэррона.

Старшая берет мою руку в свою.

— Я Кэмдин Роуз Грейди. Приятно познакомиться, мээм.

— Приятно познакомиться с тобой, Кэмдин.

Блондинка с растрепанными локонами неуверенно улыбается.

— Ты пускаешь слюни.

Дерьмо. Вытираю рот тыльной стороной ладони.

— Упс. Думаю, я очень хорошо выспалась.

Малышка садится рядом со мной и трогает мои волосы.

— Я Сев. Мне нравятся твои волосы.

— Спасибо. Мне нравятся твои кудри.

— Я отрастила их, — шепчет она, накручивая локон на палец, как струну. — Откуда ты?

— Из Калифорнии.

Кэмдин улыбается.

— Где это?

— На побережье.

— Что такое побережье?

Прежде чем я успеваю ответить Кэмдин, дверь открывается, и входит Бэррон с красными от холода щеками, весь в снегу и выглядит как самый горячий деревенский житель, которого я когда-либо видела. Я таращусь. Как олень в свете фар. Ха. Теперь я тоже знаю этот взгляд. Покойся с миром, животное.

Он в вязаной шапке, и его волосы выглядывают сбоку и сзади. Парень снимает ее, снег падает с его плеч, когда он топает ногами у двери.

— Девочки, оставьте Кейси в покое. — Стянув куртку, он встряхивает ее и вешает на крючок возле двери.

Мое сердце начинает биться сильнее от того, как Бэррон произносит мое имя с южным акцентом, и я умираю от желания подбежать к нему, чтобы почувствовать его запах.

Девочки подскакивают и бегут к нему.

— Мы можем поиграть в снегу? — спрашивает Кэмдин.

— После того, как вы что-нибудь поедите и оденетесь. — Бэррон опускает взгляд на детей у своих ног, обе смотрят на него так, словно он ростом в десять футов (Прим. пер.: 10 футов примерно 3 метра), и обещает достать им звезду с неба. Знаете, он, наверное, один из тех, кто сдерживает свои обещания, в отличие от мужчин в моей жизни. — Затем мне нужно будет пойти в мастерскую.

Девочки уносятся в свою комнату, но Кэмдин останавливается, и Сев врезается ей прямо в спину. Обе падают на пол. Кэмдин поднимется с пола.

— А я иду в сад?

Сдавленный смех срывается с губ Бэррона.

— Нет. Мы едва можем выбраться из подъездной дорожки.

— Ура! — кричит она, направляясь в свою комнату.

И тут я остаюсь с ним наедине. Встаю, поправляя рубашку, и пытаюсь расчесать волосы руками. Бэррон ухмыляется, замечая это, и входит в дом, кладя перчатки на каминную полку. Наши взгляды встречаются, замирают, а потом он тихо вздыхает, словно подбирает слова. Тишина, повисшая между нами, дарит полнейшее спокойствие, к которому я не привыкла. Я привыкла к приказам и требованиям, а не к вниманию со стороны кого-то, кто явно заинтересован в том, почему я появилась в его жизни.

Он сглатывает, притворно улыбаясь.

— Прости за них. У нас не так часто бывают гости.

— Все хорошо. — Непреднамеренно шагаю к нему. Он внимательно смотрит на меня, и, если бы меня спросили, я бы сказала, что он так же заинтересован мной, как и я им. — Они такие милые.

— Они чертова заноза в моей заднице, вот кто они. — Бэррон смеется едва слышно, а затем кивает в сторону кухни, отстраняясь от меня. — Есть кофе, если хочешь. — Он поднимает брови. — Девушки из Калифорнии пьют кофе?

— Я не из Калифорнии. Я просто родилась и выросла там. — Непроизвольно подхожу ближе, не в силах быть на расстоянии. — И да, я бы хотела выпить кофе.

Бэррон пристально смотрит на меня, словно не понимает, что я сказала. Вероятно, так и есть. Я иду за ним на кухню и беру чашку, которую он мне протягивает.

— Если ты родилась и выросла в Калифорнии, это, как правило, означает, что ты оттуда.

Обхватываю чашку руками.

— Конечно, но моей душе там не место.

Бэррон переводит свой взгляд на меня, а затем снова на кофейник.

— А где ей место?

— На юге.

На его лице мелькает веселье, когда он наливает кофе в мою чашку. Тепло согревает мои ладони, пар поднимается вверх и заслоняет мне вид на его красивое лицо.

— По моему опыту, на юге все лучше.

— Я пока не уверена, что выберу лучшее. — В другой комнате раздается визг плача и звук хлопающей двери, сопровождаемый криками маленькой девочки. Бэррон качает головой и шумно выдыхает, когда подносит чашку к губам.

— У них разница в восемнадцать месяцев, и они никогда не ладят.

Я улыбаюсь, думая о воображаемой сестре, которая у меня была в детстве.

— А я единственный ребенок в семье. У меня была воображаемая сестра, я выдумывала ссоры между нами и разыгрывала их так, как будто они были у нас на самом деле.

Он смотрит на меня, не отводя глаз. И, судя по выражению его лица, думает что-то вроде «эта сучка чертовски сумасшедшая».

Забавный факт, но он прав. Так и есть. Калифорния делает это с вами.

— Итак… Думаешь, сможешь вытащить мою машину из стены твоего дома? — спрашиваю, пытаясь нарушить молчание между нами. Я не пойму, то ли Бэррон думает, что я сумасшедшая, то ли беспокоится, что его дети могут драться в другой комнате.

Его внимание переключается на крики.

— Да, смогу. — Движением руки он указывает на коридор. — Я лучше пойду, проверю их. — Не взглянув в мою сторону, он уходит.

Выпив кофе, улыбаюсь по причинам, которых не понимаю. Какого черта я здесь делаю? Почему я здесь?

Ладно, я знаю почему, но все же, почему мое сердце так желает остаться?

Я храню воспоминания, и те люди, от которых пытаюсь убежать, не найдут меня здесь.

Или найдут?

Когда Бэррон возвращается в комнату, то держит Сев за ноги вверх тормашками.

— Что я говорил тебе о том, что ты кусаешь других людей?

— Не кусаться. — Она хихикает, ее волосы подпрыгивают при каждом движении.

— Тогда почему ты продолжаешь кусать свою сестру? — Он опускает ее на кухонный стол и стоит перед Сев, олицетворяя сурового отца, который предупреждает своего ребенка.

Это самый горячий образ, который я когда-либо видела в своей жизни. Такой мужественный и сексуальный. Его спина загораживает мой взор на его дочь, которая сидит на столе, болтая ногами, и смеется над папой, который пытается с ней серьезно поговорить.

— Мне нравится кровь, — говорит она Бэррону, будто это неопровержимый факт.

— Не кусайся. Это плохо, — предупреждает он. — Если не перестанешь кусать людей, я вырву тебе зубы.

— Давай. — Сев смеется ему в лицо. — Они мне не нужны.

Его грудь содрогается от смеха.

— Ты невыносима.

Я не могу не смеяться над ними. Они такие чертовски милые. Никогда в жизни не подумала бы, что парень, которого Тара обзывала деревенщиной и упрекала в том, что он чересчур похож на техасца, чтобы дать ей то, что она хотела, и тот, кто стоит передо мной, один и тот же человек.

Бэррон отпускает ее со стола и поворачивается лицом ко мне, скрестив руки на груди.

— Все еще думаешь, что они милые?

Я улыбаюсь, мои щеки покраснели.

— Безусловно.

Раздается стук в дверь, и Сев сразу бежит к ней.

— Дядя!

Дядя? О точно. Другой мужчина с прошлой ночи. Я не знаю, кто родители этих братьев, но уверена, что они прекрасные люди. Я встречала много красивых людей в своей жизни, но все они были уродливы внутри.

— Дядя, один мальчик сказал мне, что если бросить в небо горячую воду, она замерзнет. Мы можем попробовать?

Морган улыбается Кэмдин, которая, как только он заходит внутрь, наступает ему на ботинки и цепляется за его руки.

— Давай попробуем. — Морган поднимает ее на руки. — На улице минус четыре.

Нифига себе! Температура ниже нуля, а Бэррон расчищал снег? У любого мужчины, которого я знаю, не хватило бы духу сделать это. Они бы наняли кого-нибудь.

Я напрягаюсь, так как не уверена, какой будет реакция на то, что я еще в его доме.

— Как ты думаешь, сколько времени нужно, чтобы вытащить мою машину? Я могла бы… вызвать эвакуатор или что-то в этом роде.

Бэррон поворачивает голову и смотрит на меня через плечо, когда девочки подходят к плите. Его лицо не передаёт никаких эмоций.

— Я могу позаботиться об этом.

Держу пари, ты можешь, ковбой.

Не успеваю что-либо сказать, как Морган толкает меня своим плечом. Я встретила его прошлой ночью, когда он снимал оленя с моего капота.

Морган подмигивает мне.

— Спасибо, что наполнила мою морозилку.

Твой брат мог бы наполнить меня.

Иисус Христос. Что со мной не так? Я что, ударилась головой сильнее, чем думала?

Бэррон ловит мой взгляд, когда наклоняется к столу. Его глаза неторопливо скользят по моему телу, и я думаю, что, возможно, он думает о том же.

Почему этот город? Почему он?

11

Тема каждого разговора, который у меня будет сегодня.

БЭРРОН

Не думай о ней.

Не.

Думай.

О.

Ней.

И знаете что? Я уже думаю. По правде говоря, я постоянно, одержимо думаю о Кейси. И чем больше стараюсь, тем сложнее перенаправлять свои мысли. Мне интересно, например, какого цвета ее трусики, и что ей нравится есть на ужин.

Этим утром я часами думаю обо всех вещах, которые хочу с ней сделать, но не могу. Не должен.

Я кормлю скот. Кладу животным еще сена. Играю с девочками в снегу, отмораживаю себе задницу и наблюдаю, как Кейси смотрит на снег, будто никогда его раньше не видела, — и все это время не могу выкинуть её из своей головы.

И сейчас я здесь, в мастерской, все еще думаю. Размышляю. Спорю с собой, что мне не нужно знать цвет её трусиков. Не нужно, верно? Пожалуйста, скажите да, потому что я не знаю, как работать. Я снова чувствую себя проклятым подростком, как тогда, когда все-таки заинтересовался Тарой и не мог прожить и часа, не думая о ней голой. Ну, к черту Тару и на хрен эти мысли. Я думаю не о ней.

Я смотрю на двери офиса, где находится Кейси. Держу пари, они красные. Может розовые. Черные?

Бл*дь!

— Машина Кейси разбита, — бормочет Сев, глядя на авто.

— Ничего не трогай, — напоминаю я ей. Этот разговор мы вели каждый день в этой мастерской с тех пор, как дочка стала достаточно взрослой, чтобы ходить и пытаться что-то схватить. Помните, я говорил, что несколько раз вызывал для нее токсикологическую службу? Большинство случаев произошло здесь. Поверьте мне, я подружился с Управлением по охране труда. И я действительно хорошо умею прятать своих детей в кладовке, когда они появляются.

Сев не смотрит на меня, когда вздыхает, возле неё горстка инструментов, которые она уже вынула из моего ящика.

— Не трогаю.

Я называю это «вешать лапшу на уши».

— Черт возьми! — Джейс насвистывает, натягивая шапку на уши, и улыбается. Я не ожидал, что кто-то из парней появится сегодня, но этих парней не остановить. — Она гнала на большой скорости, когда увидела оленя?

— Хрен его знает. — Пробегая рукой по волосам, я стараюсь не задерживаться взглядом на дверях офиса, где, как мне известно, она находится. — Однако она выглядела испуганной.

— Морган сказал, что она спала на твоем диване.

Я хмыкаю, но ничего не отвечаю. Знаю, куда он ведет. К разговору, которого я не хочу.

Джейс ухмыляется, многозначительно шевеля бровями.

— Ты ее трахаешь?

— Нет. — Я борюсь с желанием сильно его толкнуть. Но не делаю этого, потому что он протягивает мне столь необходимый кофе. Я беру напиток, но все еще не перевариваю Джейса этим утром. — Не будь мерзким.

— Это не мерзко. — Он громко смеется, приподняв брови, попивая дымящийся кофе. Борюсь с желанием выбить стакан из его руки и надеюсь, что Джейс обожжется. Он по привычке прикусывает нижнюю губу, а затем медленно её оттягивает. Женщины, вероятно, считают это сексуальным. Я считаю, что это отвратительно и раздражающе. Почему мы вообще говорим об этом? — Я видел ту цыпочку. Не стал бы тебя винить.

Меня бросает в жар, и я не уверен, но такое ощущение, что мое сердце переворачивается в груди. Часть меня в ярости, что он пялился на нее. Скажем так, я злюсь на девяносто восемь процентов. На последних два процента я ни в чем его не виню.

— У тебя свои проблемы, — напоминаю я ему. — Например, Эбби выходит замуж за другого мужчину через два месяца.

Джейс оглядывается через плечо на Ретта, брата Эбби, который тоже здесь работает. Я упоминал, что они лучшие друзья? Да, как и то, что Ретт не знает, что Джейс трахал его сестру на протяжении всей старшей школы, и вероятно из-за этой дружбы Джейс никогда не отстаивал свои любовные отношения, когда Эбби умоляла его «выбери меня» после школы. Но Джейс так и не выбрал её, и теперь здесь, одержимый девушкой, которая уехала в колледж без него и попутно встретила доктора.

Но это его проблема, а не моя.

Моя проблема в том, что машина Кейси застряла в стене моей мастерской, и я не могу престать думать о её заднице.

Сев, которая стоит у моих ног и пялится на запачканный кровью капот, дергает Джейса за руку.

— На ком ты женишься, паЛень?

Если вы еще не догадались, то Сев испытывает симпатию к Джейсу. Ему не надо придавать этому большого значения, потому что ей также нравится Роб Зомби (Прим. пер.: Роб Зомби — американский рок-музыкант, который играет в стиле индастриал-метал, альтернативный метал и грув-метал), и она хочет наложить заклинание, чтобы у неё появилась мама.

Джейс слегка дергает Сев за волосы.

— Я ни на ком не женюсь, малышка, — говорит он ей, подмигивая. Переминаясь с ноги на ногу, он снова пристально смотрит на меня. — Впрочем, как и Эбби, если у меня будет что сказать по этому поводу.

Со стоном я опускаюсь на колени и проверяю раму, сдергиваю едва прикрепленный бампер. Я раздражен по причинам, которых даже не понимаю. Мне не нравится, что Кейси здесь, и я не могу игнорировать ее так, как хочу.

— Тогда иди, скажи что-нибудь и оставь меня в покое.

— Не-а. — Джейс сбрасывает снег из крыла машины. Он падает со шлепком, разбрызгивая воду по всему бетонному полу. — Я хочу посмотреть, что у тебя тут получится. Думаю, будет потрясающе.

— Ну, конечно. — Осматривая машину, я обращаю внимание на повреждения. Охлаждающий вентилятор. Радиатор. Датчик давления в шинах. Лобовое стекло. Бампер. Подушка безопасности. Совершенно очевидно, что у меня работы по горло, потому что я ни за что не позволю кому-то еще прикасаться к этой машине. Я работаю с тракторами, но это не значит, что не смогу починить машину. Все это означает, что я смогу проводить больше времени с Кейси, верно?

— Ты просто хочешь, чтобы я снова был прикован наручниками к стулу и у тебя появится возможность шантажировать меня.

Он кивает, как будто я попал в самую точку.

— Я целый год получал классную работу. — Джейс широко улыбается, делает паузу, а затем продолжает: — Конечно, я собираюсь использовать это для шантажа.

Поднимаю на него глаза и стараюсь убрать заинтересованность в голосе. Ни в коем случае не хочу, чтобы он думал, что Кейси заинтересовала меня.

— Перестань болтать и посмотри, скольковремени понадобится, чтобы вытащить эту машину из здания. Сегодня у нас куча работы.

— С таким же успехом можно купить новую машину, — бормочет Джейс, его ботинки шаркают по бетонному полу, когда он ходит вокруг машины. — Это куча мусора. Что ты сделал с оленем?

— Морган забрал его.

Возле меня стоит Сев и снимает перчатки, потом бросает их на землю и пытается дотронуться до капота.

— Даже не думай об этом, — предупреждаю я, сердито глядя на Сев. Я знаю, что она собирается сделать. Провести пальцем по капоту, чтобы потрогать кровь. Поверьте мне, этот ребенок не дает мне спокойно спать по ночам, потому что я боюсь, что она перережет мне горло, просто чтобы увидеть, как выглядят мои внутренности.

— Я не буду это лизать, — огрызается Сев, поднимая шапку с глаз. — Я ухоЗу из этого дуЛацкого места.

Джейс смеется и поднимает бампер с пола.

— Мы починим эту развалюху?

— Почему бы и нет. — Я не признаюсь, что не уверен наверняка, смогу ли подчинить машину, но знаю, что пока еще не хочу отпускать Кейси.

Джейс уже уходит, но вдруг поворачивается и машет рукой в сторону черного входа.

— Я собираюсь расчистить подъездную дорожку, чтобы мы могли вытащить этот хлам из стены здания.

Глядя на машину, я киваю, но ничего не говорю.

— Кто эта девушка?

Мне не нужно оборачиваться, чтобы убедиться, что это Тилли, и она держит кофе.

— Какая девушка?

— Та, что устроилась в офисе с Лил. Ты знаешь, что они говорят о тебе.

Взяв кофе в руку, изумленно поднимаю брови, мое сердце начинает биться чуть быстрее. Прислонившись к своему ящику с инструментами, скрещиваю руки на груди, стараюсь выглядеть небрежно.

— Что они говорят?

Тилли подмигивает. Конечно, это её смешит.

— О, ты знаешь.

Я выгибаю бровь, ожидая, что она продолжит, но она этого не делает.

— Нет, не знаю. — Я подхожу ближе к тете. — Скажи мне.

— Что мне будет с того?

Я борюсь с желанием встряхнуть Тилли. И это уже не в первый раз.

— Я не буду играть с тобой в игры, — торопливо говорю я ей, бросая сердитый взгляд. — Мне надо работать

Смех срывается с ее губ, когда она разносит кофе остальным парням, которые нашли себе занятие этим утром.

Следующие двадцать минут смотрю цены на запчасти для «Мерседеса» Кейси. Это единственная спокойная часть моего утра. Потому что в тот момент, в ту же секунду, когда моя рука касается двери офиса, все мое тело напрягается, а сердце начинает биться немного быстрее. Я вижу ее через окно, Сев у нее на коленях, Кэмдин сидит рядом, девочки улыбаются и смеются над тем, что она им говорит.

Тяжело выдохнув, открываю дверь и захожу в офис, зная, что за мной будут внимательно следить.

— Ребята, о чем вы говорите?

— О Лулу. — Кэмдин расплывается в улыбке, болтая ногами на краю дивана, на котором сидит. — Кейси никогда не видела настоящей живой лошади.

— Ты не много потеряла, — бормочу я, не сводя глаз с документов.

Лилиан смеется.

— Бэррон ненавидит…

— Ты спешишь? — спрашиваю я Кейси, перебивая Лилиан прежде, чем она успеет рассказать одну из моих неловких историй о лошадях. Или любую другую историю, которую девушке не нужно знать. Лилиан хохочет, но я продолжаю акцентировать свое внимание на Кейси и передаю ей заказ на ремонт, который сделал. Я держусь от Кейси на расстоянии, опасаясь, что снова начну думать о ее чертовых трусиках. Бл*дь. Я уже думаю. Мой взгляд падает на ее ноги. Не-а. Остановись. Не думай об этом.

Знаете, бьюсь об заклад, что они черные. Ее ногти черные.

Прочищаю горло и вздыхаю. Мои мысли меня бесят.

— Я смогу получить детали через несколько дней, но рама немного повреждена, и у меня не будет регулировочного стенда до следующей недели.

Её вздох возбуждает меня, и я сглатываю комок в горле. Интересно, как звучат ее стоны? Она любит кричать в постели?

Бл*дь. Стоп!

Кончики ее пальцев пляшут по заказу на ремонт. Наши взгляды встречаются до того, как она касается перечня работ.

— Не торопись, — говорит Кейси с улыбкой, удерживая моих девочек возле себя. — Я могу снять номер в отеле.

Ни за что, черт возьми, я не позволю этому случиться.

— Ну, я…

— Ты можешь остаться с нами! — Кэмдин прерывает её, подпрыгивая, поскольку не в состоянии сдержать свое радостное волнение.

От удивления Кейси хлопает ресницами, но не подает виду.

— Я бы не хотела навязываться.

— Нет, — говорю я, прежде чем успеваю себя остановить. — Это займет всего около недели.

Лилиан смотрит на заказ, улыбается и возвращает его мне. Она знает, что недалеко есть автосалон Mercedes, но я проигнорировал этот факт. Да, я знаю, что делаю, так что не надо читать мне нотации.

К сожалению, для меня, я снова думаю о ее трусиках. Меня уже не интересует цвет. Теперь мне любопытно, какого они стиля. Стринги? Бикини? Или трусики с высоким вырезом на попке? Бл*дь. Такие мне очень нравятся. Или, может быть, на ней обычные белые трусы шортиками. К несчастью, даже такой стиль я считаю сейчас горячим и хотел бы содрать их зубами с ее безумно горячего тела.

Да, я знаю. Мне п*здец.

И я знаю, о чем вы думаете. Признайтесь, что считаете это плохой идеей.

12

Да. Ответ должен быть да.

БЭРРОН

Я начал работать в ремонтной мастерской моего отца и точить гаечные ключи задолго до того, как понял, чем хочу зарабатывать на жизнь. И теперь, когда это моя жизнь, каждый день предсказуем. По крайней мере, раз в неделю меня будут вызывать на ранчо Чендлера, потому что Эрл проигнорировал предупреждающие сигналы своего трактора и отказывается вывести его из эксплуатации. Бабуля Мэл забудет, куда положила ключи, не говоря уже о машине, и я поменяю свой маршрут, чтобы забрать ее на заправке.

И, независимо от моего желания, мне придется вытаскивать своих детей из разных мест, куда они не должны залезать, в противном случае они выпустят животных без ведома Моргана и те перейдут из одного загона в другой.

Вы когда-нибудь гнались за карликовой козой по шоссе?

У Моргана есть такой опыт благодаря Кэмдин. И я скажу вам, что они куда шустрее, чем кажется на первый взгляд.

Я уже разобрался с Эрлом; бабуля Мэл в Бирмингеме навещает сестру, а Кэмдин в понедельник оставила ворота открытыми, и Люси… Лемон… похрен, как зовут эту чертову лошадь, прогулялась до магазина кормов, зашла прямо в магазин Вагнера и наелась зерном.

Что же дальше?

Моя нынешняя дилемма, помимо Кейси, заключается в том, что Кэмдин застряла попой в ведре, её лодыжки сейчас возле ушей, и она едва может поднять голову.

— Перестань кричать. Что уже случилось?

Я замираю, как вкопанный, и гляжу на Сев. Я бы даже не знал, что происходит в помещении для запасных частей, если бы не прошел мимо и не заметил стоящую возле ведра Сев. Прислонившись плечом к дверному косяку, качаю головой.

— Что ты делаешь?

— Помоги мне, — ворчит Кэмдин. — Сев пытается меня приготовить.

— Как ты туда попала?

— Просто так вышло. Вытащи меня! — кричит она, барахтается и плачет. — Я не хочу быть жуком.

Жук? Должно быть, Сев пытается превратить Кэмдин в насекомое. В прошлый вторник она нашла жидкость для розжига и обрызгала ею Джейса, а потом сказала ему, что если он загорится, то это будет означать, что он принц. Я знаю, Сев творит жуткое дерьмо, и я даже не понимаю почему. Может ей не хватало кислорода в утробе матери? Сдерживая смех, беру у Сев гаечный ключ.

— Почему ты позволила этому случиться?

Сев пожимает плечами с натянутой на лицо улыбкой. Ответа нет.

Я опускаюсь на колени рядом с ведром и убираю волосы Кэмдин с ее лица.

— Девочки, а почему вы вообще здесь? Я сказал вам оставаться в офисе с Лилиан.

— Нам было скучно, — плачет Кэмдин. — Папа, у меня болит попа.

— Ладно, хорошо. — Я тяну её за одну руку, потом за вторую. — Ты могла бы больше так не делать?

Мне требуется пятнадцать минут и помощь Джейса, Грейнджера и Ретта, чтобы вытащить Кэмдин из ведра. Пластик поцарапал кожу на ее ягодице.

— Иди к Лилиан. Скажи ей, чтобы она заклеила тебе задницу пластырем, это будет её наказание за то, что не смотрела за вами.

Кэмдин вздыхает, сердито смотря на меня.

— Прекрасно!

Сев берет гаечный ключ, но я забираю его и хватаю ее на руки.

— Прекрати уже пытаться превратить свою сестру в лягушку, жука, змею или кого-то еще.

Она моргает. Молчит. Сев не может этого обещать, эта маленькая безумная девочка, что сейчас в моих объятиях, может быть кем угодно, но только не вруньей.

Пощекотав ей ребра, опускаю дочку на землю.

— Иди назад в офис. Я почти здесь закончил.

Джейс наблюдает, как Сев исчезает в коридоре, куда уже ушла Кэмдин.

— Я не могу представить этих двоих подростками.

— Ага, так же, как и я, — бормочу и думаю о том, что уже пора водить девочек в детский сад, а не в мастерскую.

Сегодня день проходит быстро, так как у меня было куча дел: я занимался ремонтом поврежденной стены, расчищал от снега подъездную дорожку возле мастерской и вытягивал ребенка из ведра.

— Ты пойдешь к Тилли сегодня вечером? — спрашивает Джейс с ухмылкой, когда закрывает свой контейнер для ланча и достает заказы на ремонт со своего ящика с инструментами.

Каждую пятницу вечером я веду девочек в бар моей тети. Знаю, это место не подходит для детей, но мы живем в глухомани, и тут редко следуют правилам. Честно говоря, половину здания занимает ресторан, так что дети там не редкость.

— Не знаю, — говорю я ему и толкаю сварочный аппарат в сторону, чтобы освободить место для машины Кейси в углу мастерской.

— Возьми с собой девушку, — советует он, при этом улыбаясь Грейнджеру, который заходит, стряхивая снег с волос, его джинсы мокрые ниже колен.

Мы расчистили всю подъездную дорожку, но на землю уже насыпало еще три дюйма (прим. пер.: 3 дюйма — 7,62 см) снега.

— Я не собираюсь идти.

Джейс фыркает, засовывая руки в карманы куртки.

— Чушь собачья. Ты говоришь так каждую пятницу.

— Я не…

— Ты пойдешь.

К сожалению, он, наверное, прав. Я пойду только потому, что дети заставят меня, и что, черт возьми, я буду делать с Кейси всю ночь у себя дома, кроме того, что буду размышлять, какого цвета её трусики и с высоким ли они вырезом на попке? Лучше быть на людях, где я не буду думать в том направлении.

Верно?

Когда захожу офис, моему взору предстает картина, как Кейси раскрашивает с девочками. Я не совсем уверен, то ли Кейси погружена в свои мысли, то ли растеряна. Хотя, похоже, она наслаждается процессом.

— Папа, я наЛисовала это дЯ тебя.

Опускаю свой взгляд на рисунок, который дает мне Сев. Все, что я вижу, это куча черного и фиолетового цвета.

— Что это такое?

— Машина Кейси и попа Сисси.

— Действительно, похоже, — поддразниваю я и взъерошиваю ее волосы. Я улыбаюсь, но не смотрю на Кейси, так как боюсь, что снова начну думать о ней в обнаженном виде. Забудьте мои мысли о трусиках. Я пошел дальше. Теперь мне любопытно, как выглядит ее округлая попка, когда она наклоняется.

— Девочки, вы, готовы?

Кэмдин начинает собирать мелки в свою сумку.

— Мы идем в бар?

— Да. — Джейс открывает дверь офиса и передает Лилиан заказы на работу. Он улыбается ей. — Передай Моргану, чтобы он более подробно рассказал мне, что вы делали в моем джипе в эти выходные.

Лилиан не смотрит на него, но ее щеки краснеют.

— Скажи ему сам, — отвечает она резким тоном и вырывает документы из его рук.

Джейс не дает Лилиан уйти. Он удерживают ее на месте, положив руки ей на плечи.

— Надеюсь, вы не еб*лись в моем джипе.

— Не называй это ёбл*й. — Она смотрит на него с отвращением. — Ты такой ребенок.

— Я не ребенок, — рявкает он, крепко заключает её в объятия, что Лилиан не может двигаться.

— Эбби со мной согласна, — издевается она, пытаясь высвободиться.

Пока я собираю девочек и слушаю, как спорят эти двое, не могу с собой ничего сделать и гляжу на Кейси. Она слушает, как Джейс и Лилиан пререкаются о том, что произошло или не произошло в его джипе прошлой ночью.

Кейси переводит свой взгляд на меня.

— Ты уверен, что ничего страшного, если я останусь у тебя? Я имею в виду, если ты отвезешь меня в город, я смогу снять номер в гостинице, верно? — Ее ярко-голубые глаза смотрят на меня.

Я мог бы, но не буду.

— Это не проблема. — Придаю своим словам небрежный тон, но не уверен, насколько это убедительно звучит.

Джейс широко улыбается и толкает меня, когда я отдаю девочкам куртки. Теперь он обхватил Лилиан за шею.

— Да, он…

Лилиан бьет Джейса в живот.

— Заткнись.

Джейс приходит в себя и еще сильнее сжимает её в объятьях. Девочки решили, что это такая игра, побежали спасать Лилиан и ничего другого не придумали, как стать на ноги Джейсу.

Кейси встает из-за стола, и мы становимся ближе друг к другу, чем я ожидал или хотел. Она тянется за курткой, которая висит на спинке стула. Когда она двигается, я улавливаю ее сладкий запах. Она пахнет духами из дорогого магазина, который я не могу вспомнить. Bath and Body Works (прим. пер:. Bath and Body Works — американская сеть розничных магазинов по продаже мыла, лосьонов, духов и свечей)? Нет. Это что-то распутнее. Не то, чтобы Кейси была шлюхой, насколько я знаю, и я на самом деле был бы не против, если бы она таки была проституткой, но что за магазин. Тот самый, который продает трусики, как он называется?

Видите? Я не до конца оставил тему трусиков позади, но на этот раз по другой причине.

Victoria’s Secret (прим. пер:. Victoria’s Secret — одна из наиболее известных в мире компаний по продаже женского нижнего белья, купальников, одежды, косметики, парфюмерии и аксессуаров)… вот именно! Это я веду к тому, что от нее пахнет сексом, а у меня так давно не было сексуальных связей, что мой член крайне разочарован моим жизненным выбором. Он уже давно хочет расстаться с моей рукой, но, к сожалению, я все еще нахожусь в этих серьезных отношениях.

— Папочка! — Кэмдин ноет, держась за руку Кейси. — Она должна остаться с нами. Пожалуйста?

Опускаю взгляд на свою дочь, шапочка сползла ей на глаза.

— Ты уверен? — снова спрашивает Кейси и смотрит на меня внезапно серьезным взглядом. — Я более чем готова остановиться в отеле, или у Лилиан, она тоже предложила мне остаться у нее.

Стреляю глазами в Лилиан, которая уже освободилась от шейного захвата Джейса и выглядит взволнованной. Я злюсь на неё.

— Все хорошо. Мы не против, чтобы ты осталась с нами. — Бросаю еще один взгляд на Лилиан. Как она посмела предложить ей остаться. Снова смотрю на Кейси. — Ремонт твоей машины не займет много времени.

Не похоже, что я её уговорил.

— По крайней мере, позволь мне заплатить за ущерб, который я нанесла зданию. — Она протягивает мне свою кредитную карту.

Опускаю взгляд на кредитку. Кейси М. Коннер. Со вздохом опускаю руку и отказываюсь взять карту.

— Мы разберемся с этим позже. — Я подмигиваю, потому что идиот. — Кстати, вы проголодались?

— Проголодались! — кричат девочки.

Губы Кейси изгибаются в улыбке, и она заправляет за ухо падающие на лицо волосы.

— Я на самом деле голодна. Я ела только фруктовые снэки, которыми поделилась со мной Сев.

Сев хлопает меня по бедру.

— Я хочу есть.

— Там дальше по дороге есть бар, — говорю я Кейси и хватаю Сев за руку, чтобы она снова не ударила меня по яйцам. Всегда когда игнорирую её первый удар, она продолжает дальше лезть к моим гениталиям. — Я вожу туда девочек вечером по пятницам.

Кейси выглядывает в окно офиса и видит, что снег все еще идет.

— Мы сможем добраться туда в такую погоду?

Мы с Джейсом смеемся, когда я беру Сев на руки.

— Вот для чего нужны грузовики.

Я мог бы подвезти Кейси в город. Мог бы позволить ей остаться в гостинице, но как тогда я узнаю её получше? Вот именно поэтому я этого и не делаю. Так что беру ее в бар со своими детьми.

Что плохого может случиться?

13

Нет. Надо было остановиться после первой

БЭРРОН

— Здесь всегда так холодно?

Я наклоняюсь, завожу грузовик и включаю обогреватель.

— Только зимой.

— И летом будет жарко, как в аду, — говорит Кэмдин Кейси, потому что да, у нас тут ковбойский образ жизни, и мои дети все это слышат.

— Кэмдин, — рычу я и сердито смотрю на неё.

— Прости, — бормочет она, плюхается обратно в свое кресло-бустер (прим. пер.: Бустер — небольшое детское сиденье с подлокотниками без спинки и внутренних ремней безопасности) и сама себя пристегивает.

И тут я вспоминаю, что Кейси сидит рядом возле меня. Её взгляд блуждает по моему грузовик, у и она дрожит до такой степени, что её трясет.

— У вас есть подогрев сидений? Мои ягодицы онемели. — И тут же шлепает себя рукой по рту. — Бл*дь!.. блин. Я имела в виду блин. — Девочки начинают хихикать. Кейси ловит мой взгляд. — Мне жаль. Я не привыкла быть рядом с детьми.

Часть меня хочет знать, с кем же она привыкла быть рядом. Какая у нее была жизнь до того, как она врезалась на своей машине в стену моей мастерской? К слову об аварии… Улыбаюсь и пожимаю плечами.

— Подогрева сидений нет, извини. — Не задумываясь, стаскиваю с себя куртку и отдаю ей. — Вот.

— Ты не должен этого делать.

Но вы заметили, что она не отдает куртку мне назад? Она хочет меня. Мы обмениваемся взглядом, который просто кричит: «Возьми меня сейчас же». Жаль, что мои дети находятся на заднем сиденье, потому что я мог бы сделать это. И выражение ее лица, вероятно, не означает «возьми меня сейчас», но в моем давно лишенном секса состоянии я думаю, что это именно так.

Кейси изумленно смотрит на снег и нежно улыбается.

— Вау, посмотри, снег идет.

— Я бы хотела его попробовать, — говорит нам Сев, её голос становится слишком громким для моего уха, когда она срывает шапку с моей головы и бросает ее на пол.

Я осторожно пихаю ее назад.

— Сядь на свое место.

— Я не хочу, — хныкает она, используя верхнюю часть спинки переднего неразделенного сиденья моего грузовика в качестве балансировочного устройства для своих прыжков.

— Севин Рэй, — предупреждаю я и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, — если хочешь получить сегодня ужин, сядь своей вредной задницей в кресло и пристегнись ремнем безопасности.

Крошечное лицо Сев приближается прямо к моему, ее глаза светятся в тусклом свете.

— Я голодна, — ворчит она своим противным голосом монстра.

Я выдавливаю из себя улыбку и рычу в ответ:

— Сядь. В кресло.

Когда оборачиваюсь, замечаю, что Кейси смотрит на нас с широкой улыбкой.

— Они такие милые, — говорит она, не скрывая своего восторга.

— Угу.

— Где находится этот бар?

Снова настраиваю обогрев, и начинает дуть свежий теплый ветерок по ледяному воздуху в грузовике.

— Вверх по дороге около пяти миль (прим. пер.: 5 миль — 8 км).

Хватаюсь за рычаг переключения передач и оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что девочки пристегнуты. Свет от фар джипа Джейса освещает их улыбающиеся лица. Конечно, дочки счастливы. Мы собираемся в их любимое место, не считая сарая.

Поворачиваю голову набок и еще раз украдкой смотрю на Кейси. То, как она наблюдает за мной, и её не такое уж и невинное желание во взгляде, приводят меня к выводу, что эта девушка является проблемой. Проблемой, которую я отчаянно хочу иметь.

Прочищаю горло и натягиваю улыбку.

— Готова?

Она кивает, улыбаясь мне в ответ.

Бл*дь. Её улыбка поражает меня, будто кто-то ударил меня кулаком в грудь. Я думал, что могу быть мягким только с девочками, которые называют меня папочкой. Не в том смысле, о котором вы подумали. Не будьте извращенцами. Я же обычно не тот мужчина, который считает, что мне нужно заботиться об этой искательнице приключений, сидящей рядом со мной. Я — полностью под каблуком у своих детей.

Но тут появляется эта девушка, и мой член изо всех сил пытается изменить моей руке, и мое сердце тоже сбегает с тонущего корабля.

Предатели. Они ее даже не знают.

— Папочка? — Кэмдин отвлекает меня от мыслей. — Мы сможем завтра покататься на Лулу?

Дворники убирают со стекла толстый слой рыхлого снега, который выглядит так, будто в нас бросали конфетти.

— Я не думаю, что она будет готова к верховой езде в такую погоду.

Кэмдин, как обычно, не обращает на меня внимания и продолжает лепетать о ранчо и рассказывает разные факты о лошадях, она может болтать о них со скоростью миллион миль в час. Забывает спустить воду в унитазе, но помнит каждую породу лошадей… мда. Вот что дочка держит в голове.

— У меня уЗе от тебя уСи болят, — стонет Сев, раздраженная от бесконечных фактов Кэмдин о лошадях.

— Тогда перестань слушать, — огрызается Кэмдин. — Я не разговариваю с тобой.

Прежде чем вспыхнет спор, я с радостью въезжаю на парковку Тилли, останавливаясь рядом с машиной Джейса. Он уже направляется внутрь с Лилиан и Реттом.

Кейси вытягивает шею и разглядывает красно-желтую неоновую вывеску «Грейди», прибитую к стене здания.

— Это место принадлежит семье?

Я киваю и робко улыбаюсь, не уверенный, что семейный бизнес — это хорошо. Так и не было для моей мамы. Благодаря бару с бесплатной выпивкой, она спилась из-за неудачного брака и своей жизни здесь. И моей жене этот бизнес не особо нравился. Она ненавидела весь маленький городок, включая мою семью.

Девочкам не терпится выбраться из машины, поэтому я открываю дверь, и они обе практически перелетают через сиденье и выпрыгивают через мою дверь.

— Осторожно, может быть… — Не успеваю закончить фразу, как Кейси берется за ручку двери и в ту секунду, когда ставит одну ногу на землю, шлепается на задницу. — Твою мать!

Девочки бросили нас и уже бегут в бар, не обращая внимания ни на что вокруг.

Быстро оббегаю свой грузовик спереди, поскальзываюсь на льду и хватаюсь за зеркало.

— Ты в порядке?

Кейси сидит, закрывая лицо руками. Я думаю, что она плачет, пока девушка не опускает руки на колени со смехом. Она делает вдох и выдох с трудом, вероятно, потому что суровый холод превращает в лед ее чертовы легкие.

— Боже мой, кажется, я сломала себе задницу.

— Что ж, у меня есть лекарство от этого. — Я наклоняюсь и протягиваю ей руку, улыбаясь, хочу проверить, возьмет ли она ее.

Она осторожно кладет свою руку в мою. Её рука такая теплая, так отличается от морозного воздуха вокруг нас. Я упоминал, что Кейси все еще в моей куртке? Да, так и есть, и от сильного ветра становится настолько холодно, что мои соски практически прорезают дырку в рубашке.

Как бы мило она ни выглядела, сидя на снегу, с горящими глазами и искренним смехом, но я все-таки отмораживаю свою задницу. Поднимаю ее за руку, и вот она уже стоит в нескольких дюймах (прим. пер.: 1 дюйм — 2,54 см) от меня. Все, что мне нужно сделать, это шагнуть вперед, и она будет прижатой к борту моего грузовика. Я мог бы поцеловать ее, показать ей, кто такие техасские парни, но не делаю этого. Что-то меня останавливает.

Снежок прилетает мне в спину.

Ледяной ком рассыпается на моей спине, чувствую жгучую боль от удара, а затем кристаллические осколки усыпают землю у моих ног. Хмурясь, поворачиваю голову и замечаю Джейса, который стоит на верхушке кучи снега и скалит свои зубы.

— Холодно, да? — кричит он, поднимая руки вверх.

Стреляю в него взглядом, выдыхаемый мной воздух превращается в белые облачка.

— Иди на хер.

В этот момент чувствую, как Кейси низко, чуть выше пояса касается моего живота, и шепчет мне в ухо следующие слова:

— Мне не помешало бы выпить.

Я был совсем не готов к ее прикосновению и тому эффекту, который оно произведет. У меня перехватывает дыхание. Наши взгляды встречаются, и я снова борюсь с желанием прижать ее к грузовику и, черт возьми, поцеловать. Или даже что-то большее. Она делает шаг назад и наклоняет голову в сторону здания.

— Ты идешь(прим. пер. come — можно также перевести, как «кончать от оргазма»)?

Джейс спрыгивает с горы снега, на которую он залез ранее, в его волосах белые хлопья.

— Он хотел бы (прим. пер. герой книги имеет в виду здесь значение «кончать»).

Кейси издает смешок и осторожно шагает по снегу, широко раскинув руки, словно собирается улететь в любую секунду.

— Возможно, я тоже этого хочу.

— Это мы еще посмотрим. — Джейс обнимает Кейси за плечо и ведет ее внутрь бара. — Милая, ты когда-нибудь была в Техасе?

Гнев пульсирует во мне. Я хочу оторвать ему руку, потому что я еще не обнимал ее так.

— Не-а, — говорит ему Кейси, преодолевая последние несколько футов усыпанной снегом дорожки, прежде чем они ступят на каменный пол под навесом бара. — Первый раз здесь.

Джейс подмигивает ей своими темными бровями.

— Что ж, посмотрим, вернешься ли ты когда-нибудь в Калифорнию после этого.

Он имеет в виду после меня.

Она улыбается ему, а затем снова мне.

— Может быть, я никогда и не уеду.

Джейс оглядывается через плечо и делает движение, которое я должен понять. Думаю, он намекает, что она горячая штучка или что я нравлюсь ей, но что бы ни значило это движение, я не осознаю его. Я слишком увлечен тем, что она сказала. Может быть, я никогда и не уеду.

Это было бы не так уж плохо, правда? О чем, черт возьми, я думаю? Кейси из Калифорнии. Она ни за что здесь не останется. Одного взгляда на ее дикую жизнь в большом городе достаточно, чтобы понять, что жизнь в таком маленьком, слишком ветреном, слишком скучном городке не для нее. Хотя такой расклад интригует большинство людей, кто появляется здесь в поисках спокойствия, но когда они понимают, что это обычная жизнь и тут нет ничего, кроме равнин и невыносимых зим, они покидают это место.

Я знаю достаточно, чтобы напрасно не обнадеживать себя.

В баре громко играет кантри девяностыхх, я сижу за столиком с Кейси, между нами пустые подносы с едой. Пэм Тиллис (прим. пер.: Pam Tillis — американская кантри-исполнительница) поет о любви, возможно, в Мемфисе (прим. пер.: Мемфис — город в штате Теннесси), и я наблюдаю, как мои девочки танцуют в баре. Тетя Тилли, наверное, сегодня скучает за Колтом. Ее муж скончался в прошлом году, и хотя прошел уже год, она до сих пор включает для него кантри девяностыхх по пятницам.

Кейси замечает рождественские гирлянды, развешанные вокруг нас, и указывает на них пальцем.

— Девочки ждут Рождества с нетерпением?

Утвердительно киваю головой. Из-за событий прошлой ночью я совершенно забыл, что до Рождества осталось три недели.

— Они в восторге. Я пообещал дочкам, что мы поставим елку в эти выходные.

— Я никогда не встречала никого похожего на них, — говорит Кейси, поднося к губам стакан с виски Johnny Walker Red Label, налитым на два пальца, при этом наблюдая за моими девочками. — Они… такие крошечные, но их индивидуальность достигает небес.

Я точно знаю, что она имеет в виду. Моих девочек любят все в этом баре. Они также всех тут разводят. Дочки могут принести вам выпивку из бара за доллар и, вероятно, заработают на учебу в колледже благодаря этим концертам по пятницам. Я смотрю, как Ретт танцует с Кэмдин, а Джейс пытается не проиграть, пока Сев жульничает в игре дартс.

Кейси чокается своим стаканом с моим пивом, ее щеки порозовели, а неоново-голубые огни цветомузыки танцуют на ее лице.

— Я также никогда не встречала никого похожего на тебя.

— Я не совсем уверен, что это комплимент.

— Там, откуда я родом, это комплимент. У каждого человека, которого встречаешь в Калифорнии, есть своя скрытая цель.

Я выгибаю бровь.

— Какая это?

— У всех по-разному, но обычно это трахни сам до того, как трахнут тебя.

Я хохочу и ставлю пиво на стол, смеюсь от души.

— Это можно понять по-разному.

— В буквальном смысле слова. — Она сидит напротив меня, откинувшись на спинку стула, на которой висит моя куртка. Не могу отвести от нее глаз, наблюдаю, как она смотрит на меня, затаив дыхание. Как будто пытается разгадать мои секреты. Ее голубые глаза сияют, и она переводит свой взгляд на кого-то за моей спиной.

— Что с ним?

— С кем? — Я поворачиваю голову, чтобы увидеть, на кого смотрит Кейси. Я вижу только Джейса и Сев. У нее в руке ножницы, и она, наверное, умоляет, чтобы Джейс разрешил подстричь ему волосы. — С Джейсом?

— Ага.

— Он неуравновешенный.

Кейси смеется, прикрывая рот тыльной стороной руки, а затем вытирает губы после очередного глотка алкоголя.

— Что ж, соглашусь с тобой. Он женат? Есть подруга?

Ревность бежит по моим жилам.

— Никого нет, не волнуйся. — Сложно не заметить горечь в моем тоне. Я не рассказываю ей никаких подробностей о Джейсе. Потому что так ей будет проще, не думать о нем. Многие девушки в этом городе пытались захомутать его, но он закрывается, когда дело касается любви.

— О, я и не волновалась… — застенчиво говорит Кейси. Она снова берет свой стакан одной рукой, а другой заправляет волосы за ухо. — Джейс не в моем вкусе.

Я пытаюсь скрыть улыбку, но у меня это выходит только наполовину.

— А кто именно в твоем вкусе?

Кейси медленно проглатывает очередную порцию виски. Обращаю внимание, как она прикусывает свои алые губы, и если бы меня спросили, я бы ответил, что она не врет, когда говорит:

— Я не уверена, что точно знаю, какой тип мужчин меня привлекает, но точно не Джейс. Или миллиардеры.

Я издаю смешок, когда думаю о том, сколько Джейс зарабатывает в месяц.

— Он не миллиардер. Парень живет с мамочкой.

Она сдерживает себя, чтобы не рассмеяться.

— В этом нет ничего плохого. Я бы, наверное, тоже жила дома, если бы моя мама не была такой отстойной.

Отстойные мамы? Этот факт нас объединяет, верно? Я выдыхаю и снова делаю глоток пива, не спуская глаз с Кэмдин, пока та разносит напитки с помощью тети Тилли, которая наблюдает за мной, как ястреб. Поджимаю губы, когда смотрю на Тилли, а затем снова замечаю странное выражение лица Кейси.

— Так, если ты не живешь со своей дерьмовой мамой, где же ты живешь?

— Ох, ну что ж, я уволилась с работы и уехала. Так что я нигде. Живу в своей машине. Я бездомная. — Ее взгляд меняется, как будто она сбита с толку. — Знаешь, я думала об этом, и не уверена, почему людей называют бездомными. Не то чтобы у них меньше дома (прим. пер. homeless — дословно переводится с англ. как «меньше дома»). У них его нет вообще.

Я смеюсь, не сводя с неё глаз.

— А ты права.

Она допивает свой напиток.

— Мне нужно еще выпить. Ты будешь?

Я смотрю на девочек, которые сидят возле бара и уже выпили в этот пятничный вечер примерно по два стакана имбирного эля (прим. пер.: Имбирный эль — сладкий сильногазированный безалкогольный напиток с ароматом имбиря). Они точно не планируют уезжать домой в ближайшее время.

— Конечно. Но что-нибудь покрепче.

Кейси встает, ее щеки снова заливает румянец, и она медленно моргает, пока ее пальцы обхватывают горлышко моей пивной бутылки.

— Похоже, я все-таки увижу тебя голым.

Я обдумываю ее комментарий. О, да. Но ничего не говорю в ответ. Не могу вымолвить и слова. Все, о чем я могу думать, это то, что, держу пари, её рука будет хорошо смотреться вокруг моего члена. Было бы приятно увидеть для разнообразия, как кто-то еще держит его с любовью.

Я развалился на стуле справа от бара между бильярдными столами и мишенями для дартс и, по правде говоря, пялюсь на попку Кейси. Также слежу за своими двумя детьми, но приятно знать, что все в этом баре не спускают глаз с моих девочек. Еще одно преимущество жизни в маленьком городе.

Папа подходит к столу вместе с висящей на его спине Кэмдин.

— Я слышал, что кто-то врезался в стену мастерской.

— Ага. Вон та девушка.

Папа украдкой бросает взгляд на бар и поднимает ковбойскую шляпу, показывая свои редкие седеющие черные волосы и еще более темные глаза.

— Насколько все плохо?

— Не страшно. Я смогу все отремонтировать.

Кэмдин вертит головой и кладет свой подбородок папе на плечо.

— Она спит в нашем доме.

Мой папа подавляет свой смех, качая головой, как будто знает, в чем дело.

— Сынок… — произносит он нарочно протяжно, его голос грохочет на фоне музыки. У моего папы глубокий хриплый тембр голоса, как у курильщика, но он никогда не курил, насколько я знаю.

— Уходи, — ворчу я, и пытаюсь не обращать на него внимания. Знаю, что не должен был говорить Кейси, что она может остаться со мной, но я сделал это и не жалею. На самом деле, я с нетерпением жду, когда снова смогу наблюдать, как она спит на моем диване. — Тебе больше нечем заняться?

Каждый вечер пятницы мой папа приходит сюда. Без жены. Его жена проводит этот вечер со своими сестрами дома, занимаясь книжным клубом или чем-то еще, чем кучка пятидесятилетних женщин может заниматься по вечерам в пятницу. Папа приезжает сюда, чтобы потусоваться со своими сыновьями и внучками.

Прежде чем я успеваю уговорить его уйти, возвращается Кейси с подносом шотов, еще одним пивом и чем-то вроде еще одной порции виски Red Label для себя. Она ставит поднос на стол и улыбается моему отцу.

— Привет. Я Кейси.

Его улыбка искренняя, как и его личность. Вы никогда не встретите более трудолюбивого, честного, верного человека, чем тот, что сейчас рядом со мной. Он научил меня всему, что знал о скотоводстве, автомобилях и о том, как вести себя с женщиной.

— Приятно познакомиться, милая. Я Бишоп Грейди.

— Ох, да. Еще один Грейди. Дайте угадаю…. — Кейси делает паузу и внимательно рассматривает его. — Вы папа? — Она переводит свой взгляд на меня в поисках подтверждения.

Я киваю.

— И дедуля Би, — говорит ей Кэмдин, целуя моего отца в щеку.

Кейси вытирает руку о джинсы, а затем протягивает её моему отцу для рукопожатия.

— Приятно познакомиться, мистер Грейди.

— О, дорогая, зови меня Бишоп, пожалуйста. — Стянув Кэмдин со своей спины, он прижимает ее к груди. — А теперь, с вашего позволения, я уйду, обещал этой маленькой леди партию в покер. Приятного вечера.

Папа самодовольно улыбается, качая головой, как бы говоря, что он точно знает, что я задумал, но я игнорирую его. Кейси шлепает ладонью по столу, сидя напротив меня.

— Твои дети играют в покер?

— Кэмдин играет. Сев еще не умеет читать карты и мухлюет, как никто другой.

Кейси указывает рукой на напитки.

— Я познакомилась с Тилли. И она не стала брать мою чертову кредитку. Что с этим городом и людьми, которые не желают брать мои деньги?

Пожимаю плечами и смотрю на алкоголь.

— Тебе нужно быть осторожной. Тилли мешает крепкие напитки.

— Это мы еще посмотрим. — Она делает глоток, пока я наклоняюсь и расстегиваю один манжет моей фланелевой рубашки, закатываю его до локтя и делаю то же самое с другим рукавом. — Ага. Крепкий. Охренеть. — Она вытирает свои губы рукой. — Боже мой.

— А я говорил тебе. Полегче, городская девушка.

— Я справлюсь, — увиливает она, жестом предлагая мне выпить. — Выпьем.

— У тебя не хватит духу, чтобы пить со мной на равных.

Она подмигивает.

— Испытай меня, Техас.

Я беру пиво и подношу его к губам, наблюдая за ее взглядом, когда она рассматривает татуировки на моих руках, но ничего о них не говорит.

— Ты можешь пожалеть об этом.

— Это вряд ли. Итак, Бэррон Грейди, я познакомилась с твоим отцом, братом и тетей Тилли. Кстати, Тилли потрясающая. Она поделилась со мной историей о том, как ты называл ее тетей Титти, пока тебе не исполнилось пять, что меня очень повеселило. Твою маму я тоже увижу сегодня вечером?

Я пытаюсь улавливать смысл слов, которые она только что произнесла, но для меня это прозвучало как словоблудие.

— Нет, ты не увидишь мою мать. — Мой взгляд перемещается на Моргана в баре, который стоит возле Лилиан. Я ставлю свое пиво на стол и опрокидываю одну из стопок, которую принесла Кейси, не заботясь о том, что это может быть за напиток. Алкоголь обжигает мое горло, и я понимаю, что это чистый скотч. Вот это моя девочка.

— У меня есть мачеха, с которой ты когда-нибудь встретишься.

— Хорошо. — Кейси склоняет голову набок и внимательно рассматривает меня. — Я чувствую, это болезненная тема для тебя?

Я вдыхаю, не готовый к тому, что разговор о маме вызывает во мне внезапный приступ нервного напряжения. Обычно это случается только тогда, когда люди спрашивают о Таре.

— Разве так видно, что у меня проблемы с мамочкой?

— Твое здоровье. — Она чокается своей рюмкой с моей. — Я тебя обыграю, сученок. У меня проблемы с мамочкой и папочкой.

Я фыркаю от смеха, наклоняясь вперед. Пододвигаюсь еще ближе к Кейси и жду, когда ее взгляд встретится с моим, прежде чем медленно провести языком по своей нижней губе. На заднем плане играет акустическая версия песни «Into the Mystic» в исполнении Гретхен Уилсон. Кейси неторопливо моргает, когда я улыбаюсь.

— Ты только что назвала меня сученком?

Она подмигивает и откидывается на спинку стула, проводя кончиком пальца по ободку своего стакана.

— Бьюсь об заклад, что я это сделала.

— Как ни крути, но я выиграю. У меня жена ушла.

Какая-то эмоция внезапно появляется на её лице. Жалость? Нет, это сочувствие. Может быть, она чувствует себя плохо из-за меня. Видимо, недостаточно сильно, потому что ее следующие слова:

— О, чушь собачья. Ты не можешь победить. Подожди-ка. — Кейси выпивает еще одну стопку и с силой швыряет ее на деревянный стол. Она указывает на меня пальцем, когда говорит громче музыки: — Мой парень спал с моей мамой.

Мои брови взлетают вверх от удивления.

— В натуре?

— Ага. Полное дерьмо с их стороны. — Она кивает и опрокидывает еще одну стопку. Закончив с алкоголем, качает головой, как будто не удивлена. — Я застукала их в постели.

— Хорошо, значит, ты застукала их в постели, что было дальше? Они разыграли карту «это не то, что ты думаешь?

— Не-а. Мой бывший просто сказал «извини» и на этом все.

— А твоя мать?

— Ну, она всегда была такой, так что мне на самом деле не следовало удивляться.

Черт! Я не могу это представить. Мой папа спит с моей женой? Да ну на хрен!

— Твои родители все еще вместе?

— Да, вместе. Отец просто закрывает на это глаза, потому что рокеры, ты знаешь какие они. У них очень открытые отношения. Но мы, я имею в виду себя и маму, не такие. Она просто сука.

— Ничего себе.

Кейси качает головой, широко распахнув глаза с длинными ресницами, и тяжело вздыхает. Ее бархатистая кожа покраснела, вспыхнула вишневым румянцем от алкоголя.

— Через неделю я уволилась с работы, отдала все свое дерьмо соседке и сбежала.

— Сбежала? — смеюсь я.

— Ага. Порвала с Калифорнией.

Я снова смеюсь.

— Остались просто друзьями?

— Типа того.

— Я никогда не встречал никого похожего на тебя, Кейси.

— О, черт. — Она широко улыбается, снова наклоняется ближе ко мне и медленно облизывает губы самым сексуальным образом. Борюсь с желанием схватить ее лицо руками и притянуть к себе. Ее взгляд задерживается на мне еще на несколько мгновений, прежде чем она вздыхает.

— Произнеси мое имя еще раз.

Мой член дергается.

— Кейси?

Она обмахивает лицо руками.

— Мне кажется, я люблю юг.

Я не могу сдержать глупую улыбку. Какого хрена? Это действительно происходит?

— Почему ты ушла из дома? Большинство людей после расставания переезжают, а не уезжают из штата.

— Всегда хотела увидеть юг. Я ненавидела Калифорнию.

— Не могу сказать, что виню тебя в этом, — бормочу я и задаюсь вопросом, заметна ли горечь в моих словах. Кейси кивает в сторону бара, где сидит Морган.

— Так это твой брат, да?

— Ага.

— У тебя только один брат?

— Да, мээм.

— Мээм? — Она прикусывает губу и пристально смотрит на меня. — Черт побери. Ты действительно можешь соблазнить девушку своим южным очарованием, когда захочешь.

Незаметно опускаю руку под стол и поправляю свой член. Это будет долгая ночь. Подмигиваю ей и делаю очередной глоток пива, полностью зачарованный ее красотой. Я не могу перестать палиться на нее.

— Дорогая, ты еще ничего не видела.

Кейси неспешно потягивает свой напиток, а затем проводит языком по нижней губе, и мне не терпится облизать эту губу. Только я хочу большего. Хочу поцеловать эту впадинку на ее шее и узнать, как будут ощущаться её упругие груди в моих руках.

— Что, например? — наконец спрашивает она.

Все её действия наводят меня на мысли о горячем, потном, жестком трахе в моей постели немного позже. Я больше не думаю о ее трусиках. Я уже представляю, как она выглядит без одежды.

— Для начала, мои танцевальные движения. — Киваю на танцпол позади нас, где Джейс танцует под песню «Turtles All the Way Down» вместе с Сев; которая уже борется со сном в его объятиях, но пока еще держится.

Кейси опрокидывает еще одну стопку, а затем протягивает мне руку.

— Тогда покажи мне свои движения, прежде чем эти напитки перестанут нас интересовать, и ты захочешь увидеть мои сиськи.

Меня сложно застигнуть врасплох. Посмотрите на моих детей и скажите мне, что вы не ожидаете никакого дерьма от них в любой момент. Но Кейси постоянно меня удивляет.

Волна смеха снова накрывает меня, и я провожу рукой по щетине на подбородке.

— Иисус Христос.

Она издает цокающий звук.

— Не разговаривай с ним сегодня вечером, — говорит Кейси, похлопывая меня по груди, а затем берет мою руку в свою. — Он не одобрит то, что мы собираемся сделать позже.

Я понятия не имею, о чем она говорит, но соглашаюсь, потому что быть рядом с ней — это именно то, чего я хочу.

Кейси резко останавливается передо мной, и я врезаюсь ей в спину, инстинктивно кладя руки ей на бедра.

— Я… не умею танцевать правильно, как те двое, — говорит она, указывая на пару, которая танцует медленный ритмичный тустеп.

Кладу подбородок ей на плечо, наши щеки соприкасаются, и это сбивает меня с толку, я не могу понять, почему мне вдруг так комфортно рядом с ней. Я должен относиться ко всей этой ситуации как к работе, я ремонтирую ее машину и ничего больше, но по причинам, которые немогу объяснить, меня тянет к ней.

— Все дело в ведении, сладкая.

Она дрожит в моих руках.

— От твоего голоса у меня мурашки по коже каждый раз, когда ты говоришь.

Я вздыхаю. Подожди, пока я не раздену тебя.

Еб*ть. Перестань об этом думать.

Мне не нужен эрегированный член, пока я стою. Это самое худшее. Будто возвращаюсь во времена старшей школы.

Слава богу, мне удается незаметно поправить член, чтобы он не мог приветствовать всех своим внешним видом, и мы ступаем на танцпол. Кладу руку на поясницу Кейси и подталкиваю ее двигаться. Она поворачивается ко мне лицом и обвивает руками мою шею. — Как-то так?

Крепко обнимаю ее и прижимаю к себе.

— Вот так.

— Как-то не похоже, что ты умеешь танцевать, — комментирует она и расслабляется в моих объятиях, всматриваясь в мое лицо.

Еще ближе прижимаюсь к ней, и наши взгляды встречаются.

— Я и не могу. Просто искал предлог, чтобы обнять тебя.

Кейси проводит рукой вверх по моему плечу, а затем кончиками пальцев начинает играть с волосами на затылке.

— Я думала, что это я пытаюсь соблазнить тебя?

Я ничего не говорю. Хочу поцеловать ее. Cтою достаточно близко к ней, но не буду этого делать. Не здесь. Вдыхаю, но ничего не говорю. Эта девушка пьяна… поверьте мне, в машине с ней лучше пристегнуться. Кейси как тот автомобиль Mustang, который был у моего дедули. Классно ездил на полной мощности и пугал до чертиков большинство мужчин. Я скажу вам еще кое-что. Я ни за что не отдам ей ключи. Она может кататься на пассажирском сидении, потому что такие чувства к девушке у меня были чертовски давно.

Мы покачиваемся под музыку и двигаемся по кругу. Кейси тает у меня в руках без особых усилий с моей стороны, как будто я обнимал ее всю свою жизнь. Ее взгляд перемещается на людей, которые танцуют вокруг нас.

— Ты знаешь всех, кто находится сейчас в баре?

— Ага. — Я улыбаюсь, не позволяя ни одному дюйму пространства разделить нас.

— Вот почему они все смотрят на тебя.

Ее глаза находят мои.

— Почему?

— Я не обнимался в это баре с женщиной со времен моей жены.

Не думаю, что она знает, как относиться к моим словам, потому что ее глаза бегают по сторонам, а затем возвращаются к моим. Искренняя улыбка заиграла на её красивых губах, и я умираю от желания попробовать их на вкус.

— Значит, меня будет обсуждать весь город?

Её губы находятся на расстоянии вдоха от меня, и я сглатываю из-за нашей близости, непринужденно двигаясь с ней по танцполу.

— Уже обсуждают.

Когда песня заканчивается, отпускаю Кейси и замечаю, что Лилиан и Морган разговаривают. Они стоят на расстоянии друг от друга, но их общая история затмевает собой все пространство между ними.

Лилиан крохотная девушка. Пять футов два дюйма (прим. пер.: 157,48 см), но с аппетитными формами. То, чего ей не хватает в росте, она компенсирует своим характером. Судя по всему, разговор идет не очень хорошо, потому что Лилиан тычет пальцем в грудь Моргана, при этом что-то ему говорит, а затем уходит.

После нашего с Кейси танца я возвращаюсь к столу, и ко мне подходит Морган. Он не сводит глаз с Лилиан, которая вместе с Кейси направляется в уборную.

— Что не так с невысокими девушками?

— Чем ниже женщина, тем ближе она к аду, — бормочу я, ловя себя на том, что мой взгляд прикован к Кейси. Не могу перестать пялиться на неё. Я бы хотел списать это на то, что у меня давно не было секса, но дело ведь не только в этом.

— Наверное, так и есть. Она все время злая, как собака.

— А может, причина в тебе, ты изменил своей жене с ней.

— Мы разошлись.

— Ага, конечно.

— Иди на хер. Что между тобой и мисс Калифорнией?

— Ничего.

— Ага, конечно, — насмехается он, уходя. — Надеюсь, я не буду вытаскивать твою задницу из постели утром.

Взглядом ищу своих девочек, Сев уже спит на коленях Джейса, который сидит в кабинке и перебирает в голове воспоминания, о которых не хочет говорить. Он погружен в размышления, в одной руке виски, в другой телефон. Мне любопытно, позвонит ли он Эбби, но сомневаюсь, что он все-таки сделает этот шаг.

Кэмдин с моим отцом, полностью сосредоточена на напряженной игре в покер, и похоже, что она может выиграть.

Когда Кейси возвращается к столу, играет еще одна песня Гретхен Уилсон. Она танцует всю дорогу ко мне, её глаза блестят, и она сексуальна, как гребаный грех. Хочу схватить ее, бросить на этот стол и показать, чего именно ей не хватало в жизни без деревенского парня.

Я развалился на стуле, моя нога выставлена вперед. Улыбаюсь Кейси, и она подмигивает мне в ответ.

— Господи, парень. Ты выглядишь сексуальней некуда.

Самодовольно улыбаюсь.

— Ты пьяна.

Она спотыкается, но вовремя хватается за стол.

— Это правда. Итак… эта твоя жена. Она неудачница, если тебе интересно мое мнение.

— Почему это?

— Бросить такого парня, как ты? Должно быть, она больная на всю голову.

— Или устала от такой жизни. — Я наклоняюсь, мои локти на столе. — Конечно, тебе весело здесь, потому что ты новенькая в городе. Ты не привыкла к драме или слухам. Все в курсе твоих дел.

Кейси берет свою сумочку, достает оттуда что-то похожее на гигиеническую помаду и намазывает ею губы.

— Ты имеешь в виду, как сейчас происходит с Морганом и Лилиан?

— Да, именно. Когда Тара ушла, меня обсуждали на каждом углу. Это дерьмо очень быстро надоедает.

— Так вот почему она ушла? Из-за слухов?

— Бл*дь, если бы я знал. Она… — Вздыхаю и думаю о Таре, о ком я обычно активно стараюсь не думать. — Ей была уготована большая жизнь, нежели та, которую мог предложить Амарилло.

— А как же ты?

— Я был временной неудачей.

Кейси моргает от удивления.

— Она сука.

— Ты знаешь ее? — поддразниваю я. — Ты же из Калифорнии?

Ее глаза распахнулись, и рот приоткрылся.

— Я… так не думаю.

Беру свое пиво.

— Я просто прикалываюсь над тобой. — Делаю глоток, желая, чтобы мы не говорили о Таре. И я точно не хочу думать о том, что мы поженились в этом баре, и она была единственной девушкой, с которой я когда-либо танцевал до сегодняшнего вечера.

— В любом случае, я не видел ее три года. И не скучаю по ней. Она может спокойно искать свой пути в жизни, пока у меня есть девочки, которые дарят мне улыбки, — говорю я ей, не сводя глаз с Кэмдин, которая в данный момент зарабатывает на свою учебу в колледже.

— Ты прямо как поэт.

— Я так не думаю.

— Ты слышал о ней что-то с тех пор, как она уехала? — спрашивает Кейси, пристально глядя на свой напиток.

— Однажды она позвонила, чтобы накричать на меня за то, что я отправил документы о разводе обратно.

Ее выражение лица совершенно безэмоционально, когда она спрашивает:

— Почему ты так поступил?

Я тяжело вздыхаю.

— Тара не дает мне то, что я хочу, и пока она этого не сделает, то останется юридически замужем за мной.

Лилиан подходит к столу, закатывает глаза и кивает Кейси.

— Дорогая, останешься сегодня у меня?

Бросаю взгляд на Кейси.

— На самом деле, нет. — Она улыбается мне. — Диван Бэррона слишком удобный, чтобы отказываться от него.

Как и моя кровать. Борюсь с желанием показать Лилин язык. Я ничего не говорю, но клянусь своей задницей, что Кейси думает о моей кровати. Посмотрите на нее. Щеки раскраснелись, она смотрит на меня таким взглядом, словно хочет оттрахать меня так, чтобы искры из глаз полетели. Я, может, и был вне игры какое-то время, но знаю этот взгляд.

— Дело ваше. — Лилиан смотрит на меня, выражение ее лица непроницаемо, но глаза затуманены. — Увидимся в понедельник.

Пинаю Лилиан по ноге.

— Пусть Морган отвезет тебя.

— Он уже достаточно наездился.

Прежде чем Лилиан успевает уйти, вырываю ключи из её руки.

— И я не хочу соскребать тебя потом с шоссе. — Бросаю ключи Моргану, и он их ловит.

Лилиан снова указывает пальцем на грудь Моргана. Бьюсь об заклад, у него уже есть там синяк.

— Держи свои руки при себе, ковбой.

Морган издает смешок, подталкивая ее вперед, но ничего не говорит.

Кейси вытягивает шею вперед.

— Я не знаю его жену, но он и Лилиан выглядят такими милыми вместе.

— И очень драматичными, — добавляю я, наблюдая, как они дерутся всю дорогу до выхода из бара, пока Лилиан пытается забрать свои ключи.

Каким-то образом мы заказываем новые шоты, и тема нашего разговора незаметно меняется. Играет еще одна песня Пэм Тиллис «Shake the Sugar Tree», и Кейси раскачивается в такт музыке, сидя на своем месте напротив меня.

— Я должна была знать, — начинает она, но не продолжает свою мысль.

Выгибаю бровь и ставлю пустую стопку на стол.

— О чем ты?

— Мудак, который трахнул мою мать. Я должна была знать, что он запудрит мне мозги. Миллиардеры. Они всегда лгут.

— Ах, да. Тот парень. Я уже забыл о нем. — Миллиардер? Охренеть. Откуда взялась эта девушка? Она не в моей лиге.

— Он сосунок. И не в хорошем смысле, если ты понимаешь, о чем я. — А затем она буквально тычет пальцем между своих ног, чтобы я четко понял, о чем она говорит. Ага. Завидую ее пальцу. — Он был дерьмовым любовником, так что я даже не понимаю, почему моя мама хотела его. Наверное, потому, что желала того, чего не имела, но на самом деле могла иметь что угодно. — В любом случае, — Кейси наклоняется ближе ко мне, и говорит тихим дрожащим голосом. С трудом успеваю за ходом её мысли, но я полностью зачарован каждым словом, которое слетает с ее губ: — Когда мы трахались, он имел наглость спросить меня, кончила ли я после того, как долбал меня словно отбойный молоток.

— Кончила ли я? — насмехается она. — Ха-ха. С*ка, конечно. Я пришла (прим. пер.: come — переводиться как «кончать» и «приходить» в зависимости от контекста). Не в тот гребаный дом.

Я думаю, что влюбился. Сглотнув, наклоняюсь и легко провожу костяшками своих пальцев по её рукам, когда выпиваю очередной шот.

— Знаешь, тут у деревенских парней есть преимущество. — Сглатываю из-за тяжести в груди.

— Какое?

Со вздохом кладу локти на стол. Жду, когда ее взгляд встретится с моим, и когда это происходит, говорю ей с нарочно протяжным техасским произношением:

— Мы можем говорить медленнее, но мы никогда не оставим девушку без оргазма.

Кейси ставит свой напиток так быстро, что тот выплескивается из стакана на стол. Она высовывает свой язык, смачивая нижнюю губу.

— Думаю, я хотела бы это проверить.

Заразительный смех, чертовски обезбашенный характер, голубые глаза… Я посчитаю этот пример за вас. Все это равняется горячему траху.

Скажу вам еще кое-что. Эта девушка, что сейчас сидит напротив меня, как стопка элитного виски. Классно упакована. Эффектная. Но никогда нельзя недооценивать её, потому что она выбьет почву из-под ног так же быстро.

Как вам это гребанное стихотворение?

14

В очередной раз я думаю о своих жизненных решениях и сожалею о них.

БЭРРОН

Дети уснули?

Проверил, спят.

Пьяная девушка готова для меня?

Хм. Как это проверить? Я не знаю, насколько Кейси пьяна. Думаю, она довольно хорошо напилась, потому что споткнулась, входя в дом, и не может перестать хихикать.

Кейси стоит передо мной и ждет моих действий. Сделай что-нибудь. Все, что угодно.

Наклоняюсь к ней, опуская свою голову, и мы оказываемся так близко, что я чувствую ее дыхание на своих губах.

— Привет. — Мои ладони вспотели, желудок делает всякие странные вещи, и я понимаю, что слишком нервничаю. Это ужасно.

Губы Кейси растягиваются в улыбке.

— Спасибо за сегодняшний вечер, — тихо говорит она. — Я не могу вспомнить, когда в последний раз мне было так весело.

Я теряюсь в омуте ясных голубых глаз, приближаясь к ней.

— В любое время, мээм.

Кейси хватает меня руками за рубашку и притягивает к себе.

— Перестань меня так называть.

Я не жду, когда она скажет что-то еще. Желание попробовать ее слишком велико. Сокращаю расстояние между нашими губами и целую ее. Сначала делаю это медленно, исследую нерешительно. Прошло уже много времени с тех пор, как я целовал кого-то таким образом. Кладу руку ей на поясницу и притягиваю ее еще ближе, мне необходимо чувствовать Кейси всеми возможными способами. Но я не могу подобраться достаточно близко, попробовать ее достаточно глубоко.

Я прислоняю Кейси к холодильнику, мне нужно на что-то опереться. Она не жалуется по этому поводу. Кейси выгибает спину, приподнимается на цыпочках и обнимает меня за шею. Провожу языком по ее губам и жду действий с её стороны. Это не грязно и даже не страстно. Это… медленно. Податливо. Возбуждающе.

Кейси задыхается, и я скольжу языком в ее горячий и жаждущий рот, потому что это слишком приятно, и я не могу себя сдержать. Честно говоря, я тоже задыхаюсь. Я практически чувствую, как ее соски прижимаются сквозь ткань к моей груди. И в тот момент мне становится интересно, есть ли у нее пирсинг сосков. Это было бы в её стиле. Это ужасно трудно. И теперь хочу проверить это. А что, если у нее не один пирсинг?

Как только собираюсь полапать Кейси и узнать ответ на свой вопрос, слышу шаги и…

— Папочка? Я хочу пить.

— Да. — Быстро прерываю поцелуй, отхожу от Кейси, задыхаясь, и сразу замечаю Кэмдин у своих ног.

Дочка держит бутылку для воды, ее маска для сна с рисунком принцессы закрывает только один глаз.

— Пожалуйста?

Я борюсь с улыбкой и гневом, ведь Кэмдин так мило выглядит в ночной рубашке Эльзы, но все же она прервала нас с Кейси. Пока наливаю воду в бутылку, Кэмдин с интересом смотрит на Кейси, и я украдкой бросаю взгляд в ее сторону. Её губы распухли, щеки покраснели… Я хорошо над ней поработал. Кейси неловко машет рукой Кэмдин.

— Привет.

Кэмдин склоняет голову набок.

— Привет.

Через плечо сердито смотрю на своего ребенка. Я хочу пить. Вы знаете, что означает этот код? А вы подумайте. Это их способ обломать ваш секс. Поэтому всегда надевайте презерватив. Мы уже обсуждали это раньше.

— Вот. — Сую бутылку с водой в руку Кэмдин. — Иди спать.

Она морщит нос, словно кролик.

— Укутай меня в одеялко, — требует дочка таким тоном, будто я виноват, что сам не предложил ей сделать это.

Поднимаю свой взгляд на Кейси.

— Я скоро вернусь.

Кейси делает глубокий вдох, ее ресницы трепещут, но на лице легкая улыбка.

— Не спеши.

Не спеши? Она бы так не говорила, если бы знала, что я собираюсь с ней сделать.

Беру Кэмдин на руки.

— Три часа ночи. Ты должна быть в постели.

— Не могу, — ноет она и кладет голову мне на плечо, зевая. — Я беспокоюсь о Лулу.

— Лулу — лошадь с шерстью, которая живет в отапливаемом сарае. — Споткнувшись об обувь и игрушки, которые девочки оставили на полу, кладу Кэмдин на верхний ярус кровати и упираюсь подбородком в перила. — С Лулу все хорошо.

Кэмдин поднимает голову с подушки и смотрит на меня своими темными глазами, полными сомнений.

— Но на улице так холодно.

— Повторяю, Лулу в отапливаемом сарае. — Я стону, мое давление подскакивает. — Засыпай.

Кэмдин сидит и широко мне улыбается. В этот момент она так похожа на Тару, что мое сердце сжимается. Она пьет воду маленькими глотками, а затем спрашивает:

— Тебе нравится Кейси?

Я фыркаю. Нет, я хочу трахнуть ее. Есть разница. Но потом думаю, а есть ли она? Потому что часть меня расстроится, когда я починю ее машину. Если починю ее машину. Я еще не решил, сколько времени мне нужно. Возможно, я мог бы растянуть ремонт подольше. Потому что, на самом деле, Кейси мне нравится. Делаю шаг назад.

— Засыпай.

Кэмдин с ворчанием плюхается обратно на кровать.

— Отлично.

Наклоняясь, беру ноги Сев и кладу их обратно в кровать. Она даже не шевелится.

Закрываю дверь спальни девочек и возвращаюсь на кухню, где вижу, как Кейси стоит у раковины со стаканом воды в руке и пристально разглядывает кота, который лежит на кухонном столе рядом с ней.

— Надеюсь, все в порядке. Я налила себе воды. — Она указывает на кота. — Я не знала, что у вас есть кот.

— Мы не знали. — Кот смотрит на меня, прижав свои уши, будто понимает, что я сказал. В его взгляде реально читается вопрос «что за херня?».

— Боже мой. — Кейси бросает на меня испуганный взгляд и отступает от животного. — Как он сюда попал?

Я смеюсь над ее ошарашенным выражением лица.

— Я просто прикалываюсь. Это Вейдер, кот Сев.

Она держит руку на груди.

— Дурачок.

Я стою по другую сторону кухонного островка, который нас разделяет. Кейси улыбается, а затем начинает смеяться.

— Кэмдин нас видела?

Пожимаю плечами и пытаюсь придать своему голосу немного больше южного акцента.

— Наверное, я не знаю. Она спросила меня, нравишься ли ты мне.

Судя по снова вспыхнувшему румянцу на ее щеках, я бы сказал, что она все еще думает о поцелуе.

— Мне будто снова пять лет.

Разглядываю ее грудь, а затем опускаю глаза к тем местам, где хотел бы видеть свой чертов член в данный момент.

— Мои мысли определенно отличаются от мыслей пятилетнего ребенка.

В ее глазах можно заметить нерешительность, но она улыбается. Ее пристальный взгляд скользит по моему лицу, вниз к груди, а потом еще ниже.

— Как и мои.

Кейси обходит кухонный стол и направляется ко мне. Я понятия не имею, что буду делать дальше, но чувствую, что мое сердце бешенно стучит в груди от предвкушения. Я хочу взять ее за руку и повести в свою комнату, положить на кровать и накрыть своим телом.

— Папочка!

Голос моей младшей дочери раздается по всему дому, но на этот раз это истерический плач, который говорит мне, что я не смогу решить проблему Сев быстро. Это плач, который означает что-то типа «мне приснился кошмар, так что твоя задница будет снова спать в детской кроватке».

Твою мать!

Тяжело вздохнув, делаю шаг назад, и с моих губ слетает страдальческий стон. Бросаю взгляд через плечо на коридор, а затем снова смотрю на Кейси.

— Мне жаль. Я бы хотел сказать, что такое впервые, но это так.

Кейси кладет руку мне на грудь. Она пахнет так чертовски хорошо, что мне хочется облизать каждый ее дюйм, и я ни капельки не преувеличиваю. Я бы с удовольствием это сделал.

— Все в порядке. — Ее голос становится тише. — Может быть, это и не должно было случиться сегодня ночью.

Ненавижу свою жизнь прямо сейчас. Мельком смотрю на кота, который все еще лежит на кухонном столе. Держу пари, если бы он мог говорить, то назвал бы меня киской прямо сейчас.

— Наверное. Но ответь мне на один вопрос, — шепчу я ей на ухо.

— Хорошо….

Провожу носом по ее челюсти и вдыхаю её запах, чтобы помучить себя. Она пахнет медом и лавандой.

— Какого цвета твои трусики?

— Я их не ношу, — говорит Кейси дрожащим от желания голосом.

Прижимаюсь лбом к ее ключице.

— Бл*дь…

С ее губ слетает смешок.

— Я просто шучу. — Она кладет руки мне на плечи и целует меня в шею. Я чувствую этот поцелуй от моего барахла до основания черепа. — Трусики черного цвета.

— Скоро. — Быстро вздыхаю и делаю шаг назад, тяжело сглатывая. — Я увижу, как они будут смотреться вокруг твоих лодыжек.

На этот раз с ее губ срывается вздох.

— Думаю, мне это понравится.

Сев кричит на максимальной громкости и уже разбудила Кэмдин, которая, я уверен, так и не ложилась спать. Захожу в их комнату и вижу картину, как Сев плачет в подушку, а Кэмдин гладит ее по спине.

— С малышами всегда много работы.

Провожу рукой по волосам и делаю вдох, когда включаю свет.

— Что случилось?

— Сев вырвало, — говорит мне Кэмдин без капли сострадания. — Воняет.

Бл*дь. Становлюсь на колени рядом с девочками и вижу, что Сев на самом деле заблевала себя и кровать.

— Малышка. Это просто рвота. Не плачь.

Но мои слова её не успокаивают. Сев начинает кричать еще громче, ее крошечное тело дрожит. Несмотря на то, что младшая дочка вся в рвоте, она тянется ко мне, пока Кэмдин затыкает свой нос. И теперь я весь в блевотине. Зубы Сев драматично стучат, и она рыдает, держась за мою шею.

В итоге мне приходится купать Сев в ванной и лежать с ней больше часа. Уже почти четыре утра, когда мы с Сев одеваемся в свежую одежду, и я, наконец-то, укладываю её обратно в кроватку с чистым постельным бельем. Мне нужно вставать через два часа, чтобы помочь Моргану, и хотя я должен быстро идти в постель, не могу не проверить Кейси перед сном.

Она развалилась на моем диване, как будто плюхнулась туда и потеряла сознание. Что, если я разбужу ее и потяну в свою комнату? Она не будет возражать, правда?

К несчастью для меня, я обожаю спящих девушек. Есть что-то бесспорно прекрасное в их умиротворенных лицах. Я не могу нарушить сон Кейси. Но я еще раз украдкой смотрю на ее безупречное лицо без макияжа, обрамленное золотисто-каштановыми волосами. Огонь, который я зажег, когда мы пришли домой, начинает угасать, но он бросает мягкий свет на ее лицо. Хотел бы я, чтобы Кейси сейчас открыла глаза, и я смог увидеть её ярко-голубые омуты.

Вздохнув, иду в свою комнату и закрываю дверь. Я думаю о том, чтобы поставить комод прямо перед дверью и таким образом удерживать себя в комнате, но не делаю этого, и у меня еще одна бессонная ночь без траха.

15

Я в любой день выберу загрубелые руки и куртку Carhartt

КЕЙСИ

О чем, черт возьми, я думала прошлой ночью? Я не должна была целовать Бэррона.

Девочка, тебе не стоило совершать целую цепочку действий. Давай пройдемся по всем моментам, которыми ты сама себя трахнула, к сожалению, не таким способом, каким мне бы хотелось.

Во-первых, разбила свою машину о стену его мастерской. Глупый ход, но тут не совсем моя вина.

Во-вторых, приняла предложение Бэррона остаться в его доме. Надо было, чтобы он отвез меня в отель.

В-третьих, сразу же полюбила его детей. Я обожаю этих маленьких южных девочек.

И, в-четвертых, ты, распутная шлюха, ты блин не должна была его целовать.

Но… оно того стоило. Я даже не могу точно описать притягательную харизму этого парня.

Рядом с ним я чувствую себя совершенно комфортно, и, на удивление, его присутствие вызывает у меня благоговейный трепет. Как будто это привилегия — знать такого трудолюбивого человека, как Бэррон Грейди. Я понимаю, что говорю глупости, но этот деревенский парень — самоуверенный в хорошем смысле слова, скрытный в тех моментах, которые касаются его прошлого, и такой сексуальный, широкоплечий, с темной щетиной на челюсти, и мне не терпится узнать его получше.

Раннее утреннее солнце светит сквозь огромные окна с видом на заснеженные поля за домом Бэррона. Я бы хотела никогда не покидать его диван. Ложь. Я лучше буду лежать в его постели. Еще рано, и я знаю, что почти не спала, но понимаю, что Бэррон уже на кухне, так как слышу его тяжелые шаги и слово «бл*дь», которое часто слетает с его губ, когда он обо что-то ударяется. Выглядываю из-за дивана и наблюдаю, как он двигается по кухне с термосом в руке и кусочком тоста в зубах, а затем берет ключи с кухонного стола.

Блин, хотела бы я быть тем кусочком тоста. Я мягкая и влажная. Эй. Перестань, Кейси.

Наблюдая за его утренней рутиной, понимаю, что Бэррон сам еще ребенок. Не то что бы я лучше, но он справился, ему двадцать четыре года, и он воспитывает двоих детей один. Не идеальная ситуация для каждого из них, но у них вместе все получается.

Леди, если вы ищете мистера Правильного, не ходите в бары. Обратите свое внимание на техасских деревенских парней, которые усердно работают ради своих целей вместо того, чтобы посещать вечеринки. Найдите тех, кто в одиночку воспитывает двоих детей и при этом воплощает свои мечты в реальность.

Ответственность Бэррона за жизни, которые он создал, делает его еще более сексуальным, если вам интересно мое мнение, а Тара выглядят как кусок дерьма, коим она и является. Черт. Тара. Вспоминаю о ней, о том, что я все еще здесь, и мое сердце сжимается. Как я скажу Бэррону, что работала на Тару? Все будет выглядеть так, будто я это спланировала, не так ли?

Пока молча спорю сама с собой, Бэррон замечает, что я уставилась на него.

— Привет, — говорит он. Этот хриплый, низкий голос вызывает мурашки по моей спине и покалывание в клиторе. Проклятье. Официант, я возьму ковбоя, пожалуйста.

Машу рукой, так как не знаю, что еще мне делать, и оборачиваю одеяло вокруг своих плеч. Встаю и направляюсь к нему босиком, на мне только чертова рубашка с прошлой ночи. Я без штанов.

До меня быстро доходит, что Бэррон впервые видит мои голые ноги, и, судя по его голодному взгляду, он не разочарован.

Я беззастенчиво улыбаюсь.

— Видишь? Трусики черные. — Затем я виляю бедрами и плотнее закутываюсь в одеяло. — И я все еще думаю о том поцелуе.

— Не только ты. — Бэррон хмурится, термос в его руке ударяется о бетонную столешницу. — Сегодня я буду думать только о том, какого цвета твой лифчик.

Я смеюсь и сажусь напротив него.

— Я их не ношу.

Бэррон медленно моргает, вероятно, ожидая, что я скажу «просто шучу», но я молчу.

Прочистив горло, он тяжело вдыхает, а затем медленно выдыхает.

— Хотел бы я это увидеть, но, к сожалению, сегодня утром должен помогать Моргану. Я работаю на ранчо по субботам.

— Хорошо. Хочешь, я присмотрю за девочками вместо тебя? Это меньшее, что я могу для тебя сделать за то, что ты позволил мне остаться здесь. О, и как себя чувствует Сев?

— Все еще спит, но она больше не вставала, так что предполагаю, что она чувствует себя лучше.

— Бедняжка.

— Я должен разбудить их. Обычно они проводят этот день с Ларой Линн. Как раз собирался отвезти их туда.

— Кто это?

Бэррон меняет позу и застегивает куртку марки Carhartt, которую я носила в последнее время. Надеюсь, что куртка пахнет мной, и я вторгаюсь в его мысли, как это делает он.

— Моя мачеха.

— Ох, хорошо.

— Но если ты хочешь …

Его слова вызывают у меня радостное волнение, и я не могу сдержать улыбку.

— На самом деле я очень хочу провести с девочками немного времени. Они такие очаровательные, — выпаливаю я, думая о притягательной личности Сев и завораживающих темных глазах Кэмдин, которые достались ей от отца.

Бэррон широко улыбается, как будто мое желание веселит его или он просто смеется надо мной.

— Ага. Приходи поговорить ко мне сегодня вечером после того, как проведешь с ними целый день.

Я выгибаю бровь.

— Думаешь, я не справлюсь с ними? — Бл*дь, если я могу справиться с моделями, то справлюсь и с детьми.

— Я не уверен. Они могут быть занозой в заднице. — Наблюдаю за выражением его лица, ожидая увидеть признаки беспокойства, ведь относительно незнакомый человек остается наедине с его детьми. Но ничего такого не замечаю. Очевидно, что причиной тому является жизнь в маленьком городке.

— Ты когда-нибудь присматривала за детьми?

— Нет, но я была личным помощником до того, как стала бездомной и безработной. Уверена, что смогу справиться с трехлетним и пятилетним ребенком один день.

Бэррон бросает на меня подозрительный взгляд.

— Может, заключим пари?

— Я заинтригована. И что же у тебя на уме?

— То, что у меня на уме не… — Он облизывает губы. — Я не оставлю это на волю случая. Это произойдет.

Я прикусываю губу.

— Ох, действительно?

Бэррон наблюдает за мной, а затем его внимание переключается на окно, когда разносится звук приближающегося автомобиля.

— Как тебе мой следующий план? Если у тебя не будет проблем с девочками, я угощу тебя ужином.

— А если проблемы будут?

— Я все равно приглашу тебя на ужин.

— Бэррон, это не пари.

— Я знаю. Повеселись.

— А как тебе мой план? Если у меня не будет никаких проблем с девочками, я позволю пригласить меня на ужин и покажу тебе, как выглядят мои трусики на полу в твоей спальне?

Бэррон снова вздыхает, его голова наклонена, а челюсть отвисла.

— Ты понимаешь, что меня не будет весь день, и я снова буду думать о твоих чертовых трусиках.

— Ага.

— Мило. — Он закрывает глаза, качая головой с легкой улыбкой на лице, и выходит за дверь. Я хочу сохранить эту улыбку в памяти навсегда. Хочу снимок этой улыбки. Чтобы можно было вернуть это воспоминание, когда он узнает правду.

Я знаю, что живу во лжи.

Останавливает ли это меня?

Не-а.

Что, если это судьба? Что, если я врезалась в мастерскую Бэрона по какой-то причине? Я не знала, где он живет. Разве это так плохо, что я сплю на диване мужа Тары?

Да. Наверное.

Но, черт возьми, если Золушке подошла стеклянная туфелька, почему я не могу вписаться в их жизнь?

Взяв в руки свой дневник, смотрю на замерзший пруд и бесплодную морозную землю за домом Бэррона. Подношу ручку к разорванным краям бумаги и пишу то, что чувствую последние пару дней.

Я не ищу любви.

Меня воспитали на худших примерах

порочной любови

Но правда ли это? Бэррон… он очарователен, и лишь одна его улыбка заставляет меня думать, что это может быть навсегда.

И, обалдеть, он только что оставил меня наедине со своими детьми.

О чем, черт возьми, он думал?

16

Нельзя недооценивать их силу

КЕЙСИ

После того, как Бэррон уходит из дома, я хочу принять душ. Я должна думать наперед, верно? Брр. Не буду заниматься с ним сексом, не приняв душ. И поверьте мне, я надеюсь, что это произойдет. Но я должна привести себя в порядок, прежде чем это случится. Давайте посмотрим правде в глаза. Никто не хочет иметь дело с вагиной, покрытой джунглями. Но я девушка немножко застенчивая, так что не могу просто ворваться в его ванную и воспользоваться ею. Это было бы странно, правда?

А знаете, кто еще странный? Их кот. Виктор? Вернон? Не помню. Я никогда не была любительницей кошек и поэтому не могу запомнить их имена. Я лишь знаю, что он таращит на меня свои глаза, будто знает о моей лжи. Или видит мою душу.

— Почему ты смотришь на меня? — спрашиваю я, пытаясь нежно погладить кота.

Он не двигается с места, и если бы коты могли сказать «иди к черту», то этот был бы как раз тот случай. Он, видимо, находит что-то более интересное, потому что уходит от меня, как будто я и не разговаривала с ним.

Когда эти дети встают? В детстве мне никогда не разрешали долго спать. Моя мама всегда говорила «Кто рано встает, тому Бог подает», и она вставала на работу еще до рассвета. Хотя я не хотела, чтобы Бог мне что-то подавал. Больше всего на свете я хотела, чтобы Камилла относилась ко мне благосклонно. Даже если это означало пожертвовать собой и всем, что я любила или хотела.

После того, как выпиваю вторую чашку кофе, смотрю время на мобильном и понимаю две вещи. Хорошо, три. Батарея телефона почти разрядилась — осталось лишь десять процентов. Я не удосужилась его зарядить с тех пор, как врезалась в мастерскую Бэррона. И еще Тара звонила мне четыре раза, моя мама — два раза.

Слушаю первое сообщение, которое оставила мама, мое сердце бьется быстрее с каждым её словом.

— Кейси, ты где? Тара рассказала мне, что ты уволилась. Я пошла к тебе в квартиру, и какая-то дамочка сказала, что ты отдала ей все свое дерьмо. Какого черта? В самом деле? Это из-за меня и Ройса? Просто невероятно.

После её монолога наступает тишина.

Позвольте мне рассказать вам кое-что о Ройсе Рейнольдсе, моем бывшем. Я никогда не воспринимала его всерьез. Вы бы серьезно отнеслись к самодельному миллиардеру, которого встретили на вечеринке, который занимается продажей и покупкой компаний? Нет.

Вы бы не стали. Хорошо, возможно, вы бы и отнеслись серьезно. Вы бы подумали:

— Вау, так вот что чувствовала героиня Джулии Роберт в «Красотке», и списали бы это на счастливое стечение обстоятельств. Или пришли бы в себя, когда поняли, что он вас использует.

Только Ройс, к сожалению, совсем не похож на персонажа Ричарда Гира. Хотите знать, как он ко мне подкатывал? Ройс не спрашивал дорогу. Он сказал, цитирую:

— У меня есть красный Феррари, в котором ты бы хорошо смотрелась с моим членом во рту.

И я дурочка подумала «Эй, а мы можем хорошо провести время», а затем упала лицом в грязь, влюбившись в этого лжеца.

Несколько месяцев спустя мы стали встречаться официально, потому что, очевидно, моя киска превосходна, на неё можно нацепить ярлык «моя девушка», и я подумала «Ладно, черт, это довольно круто».

Затем его член из красного Феррари очутился в моей матери.

Неловко, конечно, но это был еще один знак, который говорил мне «Двигайся к черту вперед и убирайся из Калифорнии».

Следующее сообщение от Тары.

Мое сердце начинает колотиться в груди, и мне приходится сесть на диван, чтобы послушать запись. Виновато окидываю комнату взглядом, будто Тара может видеть меня со своей семьей. Но судя по тому, как она рассказывала о своей жизни и как Бэррон говорит о ней, они не являются одной семьей. Парень Тары не знает, что у нее есть дети, черт возьми. Кто молчит о таком, будучи в отношениях?

Сучка, ты сама не рассказала Бэррону, что знакома с его женой, так что, ты здесь тоже не ангел.

Это правда.

Нажимаю кнопку воспроизведения и слушаю сообщение от Тары.

— Кейси, ты должна прислать мне мой список контактов, — отрезает она тем же снисходительным тоном, которым всегда говорила со мной. — Ты должна выполнить это обязательство, и если не хочешь судебного преследования, то пришлешь мне этот список.

О боже. Закатываю глаза. Судебное преследование из-за списка контактов людей, которые разговаривают с ней только из-за ее имени и того, как ее груди размера D выглядят на плакатах. Смешно. Мой телефон держится на последних процентах зарядки, поэтому быстро отправляю ей список по электронной почте. Не то чтобы я боялась судебного иска от Тары, но факт в том, что я не могу рисковать, когда дело касается этой сумасшедшей сучки. Не могу позволить себе никакой драмы с ее стороны. И я не преувеличиваю. У меня нет работы и жилья, есть только одна кредитная карта, которую я получила, когда мне исполнилось восемнадцать. В конце концов, мой трастовый фонд, который мне предоставили бабушка и дедушка, закончится. Хотя мама у меня дерьмовая, но я обожаю своих бабушку и дедушку. Не из-за трастового фонда, а потому, что они всегда приглядывали за мной.

Нравится мне это или нет, но я не могу жить на эти деньги вечно. Ладно, может быть, я бы и могла на юге. Могу представить, как остаюсь здесь и никогда не покидаю это место. Когда я уезжала из Калифорнии, у меня в голове не было конечного пункта. Я решила, что буду в пути, пока не найду город, в котором смогу начать все с чистого листа.

Глядя на стену с детскими фотографиями Кэмдин и Сев, вспоминаю, что это не начало с чистого листа.

Кладу телефон на колени и чувствую запах своих подмышек.

— Мне действительно нужно принять душ, — говорю себе, рассматривая двери в конце коридора, где находится ванная комната. Судя по нежно-розовому цвету стен и люстре, которая будто сделана из бриллиантов, это детская ванная. К сожалению, она находится рядом со спальней девочек, и если я включу душ, они могут проснуться и спросить, какого черта я делаю.

Хватаю свои джинсы и проскальзываю в ванную, чтобы там одеться и попимсать. Улыбаюсь, разглядывая маленькие халаты девочек на стене, которые висят на усыпанных бриллиантами крючках с рисунками принцесс. Сразу могу сказать, какой из халатов кому принадлежит. У Сев черно-фиолетовый халат, а у Кэмдин — весь в лошадях.

Почистив зубы, смотрю на себя в зеркало на стене и хмурюсь, прижимая свою косметичку к груди.

— Какого черта ты тут делаешь? — шепчу себе, надеясь получить ответ. Из-за всей этой ситуации выгляжу сталкером или сумасшедшей, и я это понимаю. Но не могу заставить себя уехать отсюда. Почему? Моя машина разбита, и это весомая причина, но мне же не обязательно тут жить. Я могла бы настоять, чтобы Бэррон отвез меня в город, и сняла бы номер в отеле. Но безумная потребность узнать этого парня, кажется, одерживает победу в этом сценарии.

Что-то в глубине моей души продолжает кричать на меня. Почему мой внутренний голос молчал, когда я ела эти сомнительные суши на заправке, а позже думала, что мой желудок разорвется на части, и мне пришлось звонить врачу, чтобы спросить, возможно ли это на самом деле. Про мои навыки чтения дорожных карт вы уже знаете, в школе я не обращала на это внимания. Так что вы можете увидеть, как я попала в такую ситуацию.

Такое впечатление, что стерва Вселенная дала мне пощёчину и заставила того оленя скакать перед моей машиной.

Глубоко вдохнув, открываю дверь и вижу две пары любопытных глаз, которые пристально смотрят на меня.

— Привет! — говорит Кэмдин, улыбаясь таким образом, будто видела, как прошлой ночью я целовала ее папу.

Машу рукой.

— Доброе утро.

Сев разглядывает меня, её светлые локоны в беспорядке.

— Я хочу пимсать, — говорит малышка сонным голосом, проходя мимо меня в ванную комнату. Без чьей-либо помощи, она сбрасывает пижамные штаны и садится на унитаз, уставившись на стену.

Кэмдин закатывает глаза, хватает меня за руку и держит её, не отпуская, будто мы лучшие подруги. Вчера большую часть дня мы вместе разукрашивали.

— Где мой папочка?

— Он работает с твоим дядей Морганом.

Кэмдин кивает, словно это была проверка, а затем тянет меня за руку, ведя по коридору. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как Сев разворачивает что-то похожее на рулон туалетной бумаги.

— Ты присматриваешь за нами? Где Нана Ли?

— Да, я сказала, что присмотрю за вами. Все в порядке? — Она кивает, и я указываю на Сев через плечо, так как Кэмдин продолжает куда-то тащить меня. — Ей нужна помощь?

— Нет.

На кухне Кэмдин передвигает стул с кухонного островка к шкафу и встает на него. Нервно за ней наблюдаю, размышляя, в какой момент могу поинтересоваться, что она делает. Когда я была маленькой, то даже не знала, что было в наших шкафах. Всем этим занималась моя няня. Встав на цыпочки, Кэмдин берет коробку и бросает ее через плечо, опасно балансируя на краю кухонной столешнице, и у меня чуть не случается сердечный приступ.

Пытаюсь поймать коробку, которую бросает Кэмдин, но меня больше беспокоит, что я не должна ей позволять делать такие вещи. Мой опыт присмотра за детьми заключается в том, чтобы убирать за пьяными людьми и покупать презервативы посреди ночи. Или умолять врача назначить антибиотики без осмотра пациента из-за сомнительной сыпи, о которой они не хотят, чтобы кто-либо знал.

Эти девочки практически младенцы, и Бэррон оставил меня с ними наедине. В этот момент, я на самом деле начинаю сомневаться в его здравом смысле, потому что, это же очевидно.

— Ты любишь панкейки? — спрашивает Кэмдин, грациозно спрыгивая со стула на пол.

Я улыбаюсь, чувствуя облегчение от того, что её крошечное тело больше не балансирует на краю столешницы.

— А кто не любит?

Кэмдин указывает на плиту, вытаскивая пижамные штаны из своей задницы.

— Ты можешь включить эту штуку?

— Плиту?

— Ага.

Сев держит в руках смесь для приготовления панкейков.

— Мы хотим, чтобы ты пЛиготовила это.

Беру у Сев коробку и замечаю, что у неё на лице что-то похожее на крапивницу или ветрянку.

— Что случилось? — Потрясающе. Я наедине с девочками пять минут, и Сев уже плохо? Что я скажу Бэррону?

— У меня крапивница, — говорит мне Сев, почесывая свои руки.

— Правда? Это нормально? Пожалуйста, скажи мне, что это нормально.

— Да, иногда такое бывает. — Кэмдин указывает пальцем на шкаф у раковины. — Папа дает Сев лекарства от аллергии.

— Наверное, я не должна сама давать ей лекарства. — Становлюсь на колени рядом с Сев и рассматриваю ее руки и лицо, провожу кончиками пальцев по появившейся сыпи. — Эти пятна чешутся?

— Нет, — говорит Сев, почесывая руки. — Можно мне сейчас панТейТи?

— Панкейки, — исправляет Кэмдин, открывая дверцу холодильника, и достает оттуда, как я думаю, остальные ингредиенты для панкейков: молоко, масло и яйца, которые она сразу роняет. Кэмдин угрюмо смотрит на беспорядок, пытаясь поставить молоко на столешницу.

— Блин.

Подхожу к ней, ставлю молоко подальше от края и поднимаю яйца с пола. Некоторые из них еще можно спасти.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — спрашиваю Сев.

Сев пристально смотрит на меня, её красивые голубые глаза широко раскрыты.

— Мой кролик чешется.

— Кролик? — У них есть еще одно животное, которого я не видела?

— Она имеет в виду свою задницу. — Кэмдин захлопывает дверцу холодильника. Он грохочет из-за пивных бутылок, которые находятся внутри.

— Ох. Эм-м-м. — И прежде чем успеваю помочь Сев, она садится на пол и начинает ерзать, эффектно чеша своего кролика, словно собака.

— Мне нужна помощь, — говорит Кэмдин, кряхтя, пытаясь поставить яйца и молоко на кухонную столешницу.

— Стой там! — подхожу к Кэмдин, и мы вместе готовим панкейки. В то время, когда мы едим, девочки дурачатся — нюхают сироп, хихикают над котом, который стоит на двух лапах, в общем, сходят с ума, и я понимаю, что это лучшее утро, которое у меня было за последние годы. Девочки такие невинные и хорошенькие. Наивные. И так не похожи на свою мать. Я уверена, что все свои лучшие черты они взяли от Бэррона.

После завтрака девочки одеваются и подходят ко мне.

— Тебе нравятся козы?

— Какие козы? — выгибаю бровь. — Вы имеете в виду настоящую козу?

Девочки уставились друг на друга. Сев пожимает плечами, пытаясь надеть вязаную шапочку на голову. Кэмдин хмурит брови. Может быть, она думает о том, что должна помочь своей сестре, или спрашивает себя, почему я не знаю, что такое коза. Или все вместе.

— Ага?

Киваю.

— Конечно, я бы хотела увидеть козу. Они дружелюбны?

— Они наши домашние Зивотные, — говорит мне Сев, все еще борясь со своей шапочкой. В конце концов, она стягивает её с головы, бросает на землю, а затем наступает на неё ногами.

— Тебе помочь?

Нахмуренный, сердитый взгляд Сев смягчается, когда я опускаюсь на колени рядом с ней.

— Да, мэм.

Я могу оставить их себе? Хочу,чтобы они были моими. Пожалуйста?

Помогаю Сев надеть шапочку.

— Ну вот. А теперь покажите мне своих коз, — говорю я, потянувшись за шарфом. Эта городская девушка на один день станет деревенской.

Мы выходим из дома одетые так, будто направляемся в Антарктиду, и, вероятно, этих слоев одежды для девочек слишком много, но мы же должны бросить вызов холоду. Как только мы оказываемся на улице, ветер хлещет мне в лицо, и я щурюсь от резкого света. Так много солнца и деревьев.

— Здесь всегда так ветрено?

Кэмдин пожимает плечами, ее глаза устремлены на снег, а её волосы, которые выглядывают из-под вязаной шапочки, постоянно падают на лицо из-за ветра.

— Ага.

— И где же ваши козы?

— В сарае, — Кэмдин указывает на здание, напротив мастерской, которое похоже на сарай. Этим утром я узнала от девочек, что отец, мачеха, тетя и брат Бэррона живут на ранчо Грейди. Оно разделено на части, а посередине находится полностью действующее ранчо, которое принадлежит семье Грейди уже более ста лет.

— Сарай находится рядом с домом дедули Би. Я покажу тебе.

Сев стоит рядом со мной и все еще продолжает чесать руки и лицо. Опускаюсь на колени и застегиваю ее куртку.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — Проверяю лоб Сев, думая, может быть, она заболела. Бэррон сказал, что ее вырвало прошлой ночью. Она теплая, но не горячая. Проклятье! Может быть, мне следует найти Бэррона и спросить его, что делать.

— Я в поЛядке. — Сев морщит лоб, а затем чихает прямо мне в лицо. Это не в первый раз, когда на меня чихают, но ее реакцию я вижу впервые. — О, благослови твое сердце, — говорит она, вытирая свои слюни с моего лица.

Я не знаю, то ли смеяться, то ли наругать её.

— Какая гадость! — говорит Кэмдин, уставившись на сестру так, будто та отвратительна.

— Я не гадость, — ворчит Сев, толкая сестру прямо в кучу снега, которую насыпало возле крыльца. Появляется белая дымка мороза и снега, когда тело Кэмдин падает на землю.

— Ты тупица, — рычит Кэмдин, вставая на ноги, и ведет себя так, будто собирается убить свою сестру за то, что она ее толкнула.

О, боже. Я беру Кэмдин и отделяю их двоих подальше друг от друга, чтобы избежать драки.

— Покажите мне уже этих коз.

К счастью, упоминание о козах отвлекает их.

В то время, когда мы с трудом идем по густому рыхлому снегу, девочки рассказывают мне о козах и о том, как они их назвали.

— Мою зовут Круэлла, — говорит Сев, держа меня за правую руку.

Кэмдин тянет меня за левую руку, размахивая ею с каждым шагом. Её теплый взгляд карих глаз сосредоточен на пушистых белых холмах снега вокруг нас.

— А мою — Эльза. Она полностью белая, и я думаю, что она замораживает остальных.

— Не могу дождаться встречи с ними. — Смотрю на свои ноги и вижу, что снег сверкает под лучами солнца. Он выглядит совсем не так, как я себе представляла. Это порошкообразные замороженные шарики, и складывается впечатление, будто идешь по мороженому Dippin’ Dots (прим. пер.: Dippin’ Dots — гранулированное мороженое). Деревья и столбы забора, которые мы встречаем на своем пути, идя вдоль владений Грейди, покрыты снегом, как в зимней сказке. И тут понимаю одну вещь. Я одета неподходяще для такой погоды. У меня есть приличный прикид, который я взяла с собой. Шапка, куртка, шарф, сапоги… но я забыла перчатки, и держу сейчас детей за руки. Я могу отморозить себе руки, и придется приводить в чувства мои пальцы, но это того стоит. Я также поняла, что моя дутая куртка марки Patagonia имеет лишь красивый внешний вид. Она не греет. Парень из магазина REI солгал мне, потому что мои соски вот-вот отвалятся. Или, может быть, мой пирсинг на сосках замерз, и это еще больше усугубляет ситуацию. Это как примерзнуть языком к замерзшему столбу.

Вдали вижу большой сарай голубого цвета с массивной металлической вывеской «Ранчо Грейди». Сарай весь засыпан снегом и будто оживает, представляя собой грандиозное, симпатичное здание, и он выглядит именно так, как я себе представляла.

— Это большой сарай.

Кэмдин хихикает.

— Это барак.

— Ага. — Сев снова чихает. — Ковбои Зивут там.

— Ковбои, да?

Белые снежинки прилипают к нашим ногам, когда в поле зрения появляется остальная часть барака. Тракторы стоят вдоль здания, лошади пасутся на выгоне, и тут есть все, что вы ожидаете увидеть на действующем ранчо. Это все ново для меня. Большинство животных я видела в зоопарке Сан-Диего.

Девочки показывают мне дорогу. Все это время ищу взглядом Бэррона.

— Где обычно работает ваш папа?

Кэмдин указывает пальцем в другом направлении на открытое пространство с холмистой местностью.

— Там.

Разглядываю местность, которую показала Кэмдин, но там ничего нет, кроме едва заметных следов шин на белом снегу.

— Что он там делает?

— Заводит коров, — бубнит Кэмдин, а затем отпускает мою руку и бросается к маленькому животному, который бежит ей навстречу и встает на дыбы от радости. — Эльза!

А потом стадо из пяти козлят бросается на Сев. Один козленок толкает ее головой в живот, и она хихикает, драматично падая на землю. Я в панике, не знаю, что мне делать — должна ли я остановить это безумие или просто молча смотреть. Тут козлята разных цветов: коричневые, черные, белые, персиковые, и все они скачут ко мне с девочками.

— Они похожи на щенков, — говорю я, падая на колени в снег, чтобы взять на руки коричнево-белого козленка с розовым ошейником. — О, боже! Перед ними нельзя устоять!

Кэмдин широко улыбается, будто это лучший день в ее жизни.

— Это Баббл Наббл. Она любит есть волосы.

Забываю обо всех своих отмороженных частях тела и хватаюсь за бархатные мягкие ушки козочки, а она блеет мне в ответ и пытается съесть мои волосы.

— Ты самое милое создание, которое я когда-либо видела!

Мы проводим добрых пять минут с козлятами, и я прихожу к выводу, что мне нужно оставить себе Баббл Наббл и установить для нее автокресло в машине.

— Хочешь посмотреть на коров? — спрашивает Кэмдин, показывая пальцем себе за спину, в то время как один козленок облизывает ее лицо и пытается залезть ей на спину.

Мимимишность этой картины просто зашкаливает, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, куда показала Кэмдин. И вот я вижу тот самый сарай. Он в четыре раза больше барака.

— Я бы хотела посмотреть на коров. Там есть маленькие телята?

— Ага. — Кэмдин прямо светится, её щеки порозовели, а на лице самая широкая улыбка, которую я когда-либо видела. — Мы кормим их из бутылочки.

Девочки ведут меня в сарай, козлята идут следом.

— Всегда закрывай ворота, — предупреждает меня Кэмдин, используя всю свою силу, чтобы закрыть дверь, как только мы заходим внутрь. — Папочка говорит, что если дверь закрыта, то пусть и будет закрытой. Если она открыта, закрой её.

— Поняла. — Улыбаюсь, думая о том, как эти девочки растут, сохраняя в памяти воспоминания о деревне и фермерской жизни, в то время как я росла, делая покупки в Беверли-Хиллз, и проколола себе пупок в одиннадцать неполных лет. Чувствую запах плесени, шерсти животных, дерьма и другие резкие старые запахи металла и разного оборудования, как в мастерской.

Девочки показывают мне маленьких телят, в которых я тоже влюбляюсь. Кэмдин наливает в бутылочку что-то вроде молочной смеси, и я в шоке, что в пять лет она может делать все это сама. Она протягивает мне бутылочку с соской на конце.

— Вот. Попробуй. — А потом Кэмдин указывает на коричневого пушистого теленка у моих ног. — Покорми Медведя.

Медведь… нетерпелив и начинает бегать за мной. Так что я тоже бегу.

— Почему он преследует меня? — кричу девочкам, которые не могут перестать смеяться.

— Потому что ты держишь в руках его еду, — говорит Кэмдин, хихикая в свои ладошки.

Теленок меня догоняет, и я отдаю ему еду.

Кэмдин расплывается в улыбке.

— Пошли. Покажу тебе Лулу.

Я вся в грязи, сене и соломе, но следую за Кэмдин, не уверена, хочу ли увидеть лошадь в этот момент.

Стойла для лошадей расположены по бокам здания, а сено сложено высоко на чердаке над потолочными балками, где, как мне кажется, тусуются летучие мыши.

— Лулу тут. Иди, посмотри. — Кэмдин тащит меня за руку, а Сев в это время бежит по сараю, её ноги, обутые в сапоги, шаркают по деревянному полу.

Слышны звуки животных, их головы нависают над дверями, а сквозь окна пробивается солнечный свет. Кэмдин торопится к одному определенному стойлу и показывает мне красивую лошадь, завернутую во что-то похожее на одеяло. Она дымчатого серо-коричневого цвета с черной гривой и ей не терпится увидеть Кэмдин.

Как только Лулу замечает Кэмдин, то начинает поднимать и опускать свою голову и практически пытается перескочить через дверь стойла.

— Лулу! — кричит Кэмдин, бросаясь вперед.

Рядом со мной Сев дергает меня за руку.

— Тебе нЛавятся пауки?

Мои глаза невольно расширяются от удивления.

— Нет. Я ненавижу их. Почему ты спрашиваешь?

— На твоем пальто паук.

Я пугаюсь до усрачки и практически бегу к выходу из сарая. Происходят три вещи. Я сбиваю Сев с ног, из-за чего чувствую себя отстойно. Приземляюсь рядом с теленком по имени Поппи, который решает, что я выгляжу аппетитно, и начинает меня лизать. Затем Поппи решает, что на мне будет удобно сидеть, и падает на меня всем своим весом. Прямо ко мне на колени. Позвольте мне рассказать вам, что Поппи намного тяжелее, чем кажется. И третью вещь, я бы не хотела обсуждать, но если вы все-таки хотите знать… когда я запаниковала, то приземлилась прямо на большую старую вонючую кучу дерьма Поппи.

Кэмдин и Сев хихикают на весь сарай.

— Ты сидишь в какашках!

Я унижена и меня подташнивает, потому что не знаю, куда делся тот паук, но я тоже смеюсь с девочками. И это довольно забавно, когда вы подумаете об этом. Первая экскурсия городской девушки в сарай, и она падает в дерьмо.

Это было уместно.

17

Девочки хотят мамочку на Рождество. Я плачу.

КЕЙСИ

Когда мы возвращаемся домой, я хочу скрыть следы нашего несчастного случая с теленком. Хорошо, что девочки чистые. Никто не узнает, что произошло. Если только девочки не расскажут. А они, наверное, так и сделают. Это слишком смешно, чтобы об этом молчать.

— Мне очень жаль, что такое случилось с твоей рубашкой. Вот, можешь надеть это. — Кэмдин сует мне одну из футболок Бэррона. — Папочка не будет против.

Я беру у Кэмдин рубашку и хочу поднести ее к носу, глубоко вдохнуть запах Бэррона, но сдерживаюсь.

— Спасибо. Как думаешь, твой папа не будет возражать, если я постираю свою одежду? — Я не могу пойти в мастерскую, чтобы забрать свои сумки. Мне придется подождать Бэррона. Но я могу постирать свою одежду, которая есть у меня здесь, верно?

Пожалуйста, скажите верно, потому что моя одежда в коровьем дерьме и пахнет отвратительно.

Кэмдин ведет меня в помещение, которое напоминает амбар. Оно красиво обшито окрашенными досками и рейками в деревенском стиле, а полы изготовлены из черного сланца. Сапоги, седла, поводья, куртки — все, что вы можете себе только представить в доме владельца ранчо, находится вдоль стен. Тут пахнет кожей и мужчиной. Кэмдин указывает на большую стиралку и сушилку возле стены.

— Положи свою одежду туда.

Я никогда не стирала свои вещи. Я даже не знаю, как включается стиральная машина. Каждую пятницу я отдавала свое белье Лу, а утром по субботам он возвращал его мне. Подавляю чувство тревоги, которое подступает к горлу.

— Ты знаешь, как пользоваться стиральной машиной?

Кэмдин смотрит на меня так, будто я сошла с ума. Она кладет руку на бедро.

— А ты не знаешь?

— Я никогда не стирала, — признаюсь я, полностью подготовившись к допросу пятилетнего ребенка о моей жизни.

— О, я покажу тебе. — Малышка пододвигает табуретку к машинке и хватает моющее средство. — Тебе нужно раздеться.

— Верно. — Кэмдин закрывает глаза, как будто ей приходилось делать это раньше, и я борюсь с желанием спросить. Осторожно стягиваю рубашку, измазанные дерьмом джинсы, и остаюсь в лифчике и нижнем белье. Быстро надеваю футболку Бэррона, которая доходит почти до моих колен. — Значит, я кладу одежду в стиральную машину?

— Ага. — Высыпав туда хорошее количество стирального порошка, Кэмдин закрывает крышку. Честно говоря, задаюсь вопросом «А не слишком ли много моющего средства?», но Кэмдин, вероятно, знает больше, чем я. Она нажимает кнопку на передней панели, машинка загорается и пикает. — Все, теперь твоя одежда стирается.

— Прекрасно.

Кэмдин слазит с табуретки и смотрит на меня.

— Я голодна.

— Тогда давай поищем немного еды.

В конечном итоге мы находим замороженные буррито, которые ест Кэмдин, но Сев не хочет даже и прикасаться к ним.

— Вы помните то, что случилось с Поппи? — нервно спрашиваю у девочек, пытаясь заблокировать воспоминание о том, как я упала в коровье дерьмо.

Девочки улыбаются и кивают.

— Давайте не будем говорить об этом вашему папе.

Они хихикают, но знаете, ни черта мне не обещают. У меня такое чувство, что это первое, что они расскажут Бэррону, когда он вернется домой.

Когда солнце начинает склоняться к горизонту, а небо полно розовых, пурпурных и оранжевых оттенков, которые отражаются на морозной снежной земле, я ставлю наши тарелки в раковину и мою их. Я думаю о Бэрроне. Это не первый раз, когда вспоминаю о нем сегодня. Я одета в его футболку, но впервые у меня в груди такое ноющее чувство, что жизнь с Бэрроном может быть прекрасной. Я составляю в голове план, которого на самом деле не существует. Что-то вроде того, когда я думала, что Прекрасный Принц спасет меня. Только оказалось, что он пошел налево и трахнул мою маму.

Смотрю на закат, и мне кажется, что этот план действительно может сработать. Я представляю каждую деталь так четко и легко. Я могу остаться, и это может быть моя жизнь, правда? Это может быть хихиканье моих детей, которых слышно по всему дому. И Бэррон может быть моим мужем, который работает на ранчо, и скоро вернется домой в куртке марки Carhartt, чтобы заявить на меня свои права, и его щетина будет щекотать мою нежную шею. Я могла бы быть беременна его ребенком и жить на юге, как всегда мечтала.

Но ничего из этого не случится, потому что это всего лишь мечта. Этого никогда не произойдет, когда Бэррон узнает, что я знакома с Тарой.

Ко мне подходит Сев, и дате мне ложку, кастрюлю и что-то похожее на молочный зуб. Я не уверена, что это именно, но выглядит жутко.

— Включи эту штуку, — требует Сев, показывая на плиту.

Выгибаю бровь и поворачиваюсь к ней лицом.

— Зачем? — осмеливаюсь спросить.

— Я буду делать маму.

— Кого?

— Маму, — невозмутимо отвечает Сев, все еще смотря на меня своим пристальным взглядом. Затем малышка лязгает ложкой о кастрюлю. — Мне нужно молоко и голубые блестки.

— Зачем тебе голубые блестки?

— Мамины глаза долЗны быть голубыми, как и мои.

Я расплываюсь в улыбке.

— А какого цвета у нее будут волосы? — Прошу, не говори «белокурые», как у твоей мамы.

Сев разглядывает мои волосы, а затем тянется к ним. Я не уверена, что она собирается делать, хочет вырвать мой волосок или что.

— Вот этот цвет.

— Золотисто-каштановый?

Сев кивает. Мое сердце тает.

— Ты хочешь, чтобы твоя мама была похожа на меня?

Еще один кивок. И на её лице появляется широкая улыбка.

Обнимаю малышку одной рукой.

— Что ж, посмотрим, что мы можем сделать.

У плиты я замечаю, что Сев все еще чешется, а крапивница, которая была у нее на щеке, теперь появилась и на веках.

— Твои пятна все еще чешутся?

— Нет. — Только она их чешет и явно раздражена тем, что это чувство не проходит.

— Зачем ты делаешь маму? — спрашиваю я, наливая молоко, а Кэмдин передает мне голубые блестки.

Кэмдин смотрит на меня, не отводя глаз.

— Мы хотим маму на Рождество.

И мое сердце просто разрывается на части.

— Мы попросили маму у Санты, — продолжает Кэмдин. — Надеюсь, он приведет ее к нам.

— Почему вы так сильно хотите маму? — Чувствую себя идиоткой, когда задаю этот вопрос.

— У нас её нет. — Кэмдин пожимает плечами. — А у тебя есть мама?

Боль пронзает мою грудь.

— Да, но она не очень хорошая.

— Почему? — спрашивает Сев, продолжая чесаться. Теперь она задрала футболку, и чешет свой живот.

Моя мать трахнула моего парня, но я этого не говорю.

— Иногда мамы не такие хорошие, как хотелось бы.

Сев пристально смотрит на кастрюлю с молоком и голубыми блестками.

— Наша мама будет красивой.

Я таращусь на кастрюлю.

— Конечно. Что нам дальше делать?

Сев глубоко вздыхает и размахивает рукой, держа ложку над кастрюлей.

— ГоЛшочек ваЛи, мамочку нам подари!

Мне нравится, что Сев говорит «горшочек вари» вместо выдуманных слов, типа абракадабра.

— Я не думаю, что это сработает. — Кэмдин слезает со стула, который она сама ранее пододвинула к плите. — Можно мне горячего шоколада?

— Конечно.

Девочки показывают мне, где хранится горячий шоколад, и пока они наслаждаются вкусным напитком, я замечаю, что Бэррон подъезжает к дому на своем грузовике. Мое сердце трепещет в груди и не может вернуть свой ровный ритм. Дерьмо. Я все еще одета в его рубашку. Я совсем забыла о своей одежде в стиральной машине.

Через несколько минут Бэррон входит в дом, топает ногами по коврику, стряхивая снег с ботинок, на его щеках румянец, его джинсы промокли, и он похож на Ноя из фильма «Дневник памяти», когда главные герои попали под дождь. Бум. Заявляю официально. Я влюбилась в Техас.

Бэррон улыбается мне, снимает свою вязаную шапочку и кладет ее на кухонный стол. Его взгляд медленно скользит по моим голым ногам. Что ж, тайное рано или поздно становится явным.

— Ну, я постирала свою одежду. Надеюсь, ты не против. Я могу снять твою футболку, если это тебя беспокоит. — Тянусь к подолу, даже не осознавая, что стою в одной комнате с его детьми, которые, скорее всего, еще не видели голой женщины, и, алё, я начинаю раздеваться перед мужчиной и двумя его маленькими детьми.

Я что так сильно ударилась головой во время аварии? У меня повреждение головного мозга? Кто делает такое дерьмо?

— Тебе не надо отдавать мне футбоолку прямо сейчас, — говорит Бэррон, широко раскрыв глаза от шока и кивая головой в сторону своих детей, которые сидят на диване и бездумно попивают горячий шоколад.

— Хорошо. — Опускаю руки. — Ну… — И затем я делаю, вполне возможно, самую неловкую вещь, которую я когда-либо совершала в своей жизни. Я давлюсь своей собственной слюной. Я не говорю сейчас о том, что мне нужно прочистить горло или тихонько покашлять. Я имею в виду удушье, а затем кашель, плевание, красное лицо, тревога, что не могу дышать. Я испытала такое удушье, после которого необходимо минимум пять минут, чтобы прийти в себя, и даже после этого у вас горло болит до конца дня, и не в хорошем смысле, если вы понимаете, о чем я говорю.

В любом случае, это произошло.

После того, как я прихожу в себя, одержимо прочищая горло в течение добрых двух минут, совсем не так, как подобает леди, то понимаю, что Бэррон уставился на меня ошеломленным взглядом, будто не уверен, нужен ли мне прием Геймлиха или рот в рот. Честно говоря, если бы он хоть как-то прикоснулся ко мне, мне бы это понравилось. Его лицо бледнеет.

— Ты в порядке?

— Боже правый. — Прижимаю руку к груди. — Я думаю, что мое легкое застряло в горле на секунду.

Бэррон пялится на меня, как будто не может поверить, что оставил эту сумасшедшую со своими детьми на целый день. И я не могу его ни в чем винить.

— Что случилось с твоей одеждой? — спрашивает Бэррон, но на его лице появляется самодовольная улыбка, и мне кажется, что он знает ответ, но ничего не говорит.

— Мы ходили в сарай. — И я останавливаюсь на этом, потому что то, как я упала в коровье дерьмо — это не та история, которую хочу рассказать этому парню. Это примерно так же неловко, как врезаться в стену его мастерской на своей машине или носиться по дому в его одежде, будто играю в семью, как в каком-то фильме студии Холмарк (прим. пер.: Hallmark — киностудия, которая специализируется на романтических фильмах), притворяясь кем-то, кем я на самом деле не являюсь.

Бэррон подходит ближе, его теплое дыхание касается моего лица, а затем он переводит свой взгляд через мое плечо на детей, которые все еще увлечены тем, что показывают по телевизору.

— Открою тебе маленький секрет, — шепчет он, и от его выраженного южного акцента у меня бегут мурашки по всему телу.

— Какой?

— В сарае есть камеры.

Опускаю голову от смущения.

— Я знала это.

— Папочка! — кричат девочки, когда замечают своего папу.

— Мы делали заклинание для мамы. — Эти слова говорит Сев, которая трется всем телом о ковер перед камином.

Глаза Бэррона устремляются на меня.

— Что?

— Они сварили зелье, — говорю я, указывая на кастрюлю на плите.

Бэррон мельком заглядывает в кастрюлю, а затем смотрит на меня с веселым блеском в глазах.

— Похоже, у вас был насыщенный день.

— И Кейси упала в какашки Поппи! — Сев сдает меня, продолжая чесать свои руки.

Бэррон тихонько смеется и ставит свой термос на кухонную столешницу.

— А я думал, чем здесь пахнет.

— Я не воняю. — Хватаю Сев и ставлю ее перед Бэрроном. — У нее была крапивница, когда я увидела ее сегодня утром.

Бэррон протягивает руки, и Сев подходит к нему.

— Ты чешешься, малышка?

Сев качает головой, все еще продолжая чесаться.

— Нет.

Он нежно прижимает свои губы к ее лбу, и убирает ее белокурые кудри с лица. Сдерживаюсь, чтобы не обмахивать себя руками. Кто знал, что наблюдать за мужчиной, который ведет себя как хороший папа, может быть так сексуально. Бэррон открывает шкаф и достает лекарство, похожее на Бенадрил (прим. пер.: Бенадрил — препарат от аллергии).

Я помогаю Бэррону, снимаю мерный стаканчик с крышки, чтобы он мог и дальше держать Сев на руках.

— Это вообще нормально? Кэмдин говорила, что такое иногда случается.

— У Сев чувствительная кожа. Причина может быть в холодной погоде. — Он сажает малышку на столешницу, где она продолжает чесать живот и лицо. Когда Бэррон дает Сев лекарство, она пристально смотрит на своего папу. — Или она чем-то заболела.

— Я не больна! — кричит Сев, соскальзывая со столешницы на пол. Она засовывает свою руку в штаны и уходит, почесывая своего кролика.

Бэррон ухмыляется.

— Сев такая маленькая леди. — Его темные глаза находят мои, такую теплоту я не видела в мужском взгляде уже давно, если видела вообще когда-либо. Он опускает свои глаза ниже, долго разглядывая мое тело, а затем наши взгляды снова встречаются, и я замечаю в его глазах искреннюю нежность. — Спасибо, что присмотрела за девочками.

— Это был самый лучший день за долгое время. — Именно в этот момент я хочу рассказать ему, кого знаю. Но не могу подобрать слова, ведь именно они предопределяют срок моего существования в их жизни.

18

Но, по крайней мере, там красивый вид

БЭРРОН

— Итак, кто выиграл пари?

— Девочки еще живы. Так что, думаю, я выиграла, — говорит Кейси с определенной дерзкой интонацией, которую я считаю невероятно сексуальной. Возможно, это из-за того, что Кейси сейчас полуголая и одета в мою футболку, или причина в том, что она поддерживает эту сумасшедшую, но безумно горячую идею.

— Или ничья.

Кейси делает шаг вперед.

— Каков будет твой финальный вердикт?

Делаю вдох и перевожу взгляд на девочек, а затем снова на Кейси, хватаю её за мою футболку, ведь она сейчас на ней, и тяну ее поближе к себе.

— Вся твоя одежда будет позже в моей спальни на полу, — шепчу я, мечтая трахнуть Кейси на кухонном столе. На самом деле, буду рад сделать это где угодно. В этом вопросе я не придирчив.

В ее глазах пылает огонь и желание, но есть также что-то другое. Она сомневается по причинам, которыми не делится со мной.

— Если мы собираемся вскоре раздеться, ты не возражаешь, если я приму душ?

Только если смогу смотреть. Но я этого не говорю.

— Нет.

— Нет, ты не против, или нет, я не могу принять душ?

Киваю и достаю из холодильника пиво.

— Я не против.

— Прекрасно.

— Можешь воспользоваться моей ванной. — Указываю на свою комнату в конце коридора. — Полотенца лежат под раковиной.

Кейси замолкает, упираясь руками на кухонный стол, который разделяет нас, как и прошлой ночью. Я так сильно хочу поцеловать ее снова, но не могу. Дети в комнате. Кейси улыбается.

— Спасибо. — Она делает шаг назад и поворачивается, чтобы уйти в ванную, но затем останавливается и щелкает пальцами. — Ой, я забыла про свою одежду.

— Я сам положу её в сушилку. А пока оставайся в моей футболке. Она хорошо выглядит на тебе.

Кейси держит одну руку на бедре.

— Мне нужны штаны.

Подношу пиво к губам, самодовольно улыбаясь.

— Правда?

— Да, — шепчет она.

— У меня есть пара спортивных штанов в комоде. Я положу их для тебя на кровать.

— Мне нравятся спортивные штаны. Я могла бы оставить их себе, — дразнит она, уходя. Моя футболка так классно смотрится на Кейси, а её походка такая сексуальная, что мне п*здец. Полный п*здец.

Вздыхая, жду, когда Кейси зайдет в мою комнату, а затем проверяю её вещи. Явно видно, что Кэмдин помогала Кейси, потому что в стиральной машинке слишком много пены. Снова запускаю цикл полоскания и возвращаюсь на кухню, где Сев пялится на меня с надутыми щеками.

— Что у тебя во рту?

— НиЦего, — бубнит она с набитым ртом.

— Выплюнь это.

Сев качает головой, будто там ничего нет.

— Если у тебя внезапно не выросла опухоль во рту, у тебя там что-то есть. А теперь выплевывай.

— Нет.

— Я считаю до трех, и если ты не выплюнешь, я выкину Вейдера на улицу.

Глаза Сева расширяются от удивления, как будто она не может поверить, что я способен на такое. Но вы знаете, что? Она выплевывает все мне в руку.

— Зачем ты засунула в рот свисток и гигиеническую помаду?

Сев пожимает плечами.

— Я не знаю.

— Не пихай себе в рот всякое дерьмо. Последнее, что мне сейчас нужно, это ехать в отделение неотложной помощи с ребенком, который задыхается от свистка. Ты будешь свистеть задницей.

В ответ Сев снова лишь пожимает плечами.

— Уже пора купить елку?

— Скоро. Я пойду проверю Кейси. — Вы можете понять по моему внезапному рвению, что я слишком взволнован? Да ладно. Вы знали, что я собирался посмотреть, как там Кейси. Это просто знак вежливости, верно?

Захожу в свою комнату и закрываю дверь, прекрасно понимая, что мои дети вляпаются в какое-то дерьмо, чего они делать не должны, как только я закрою за собой дверь. Но некоторые вещи стоят риска. Обнаженная и мокрая Кейси — одна из них. В моей комнате клубится пар, и дверь в ванную немного приоткрыта. С трудом сглатываю, мое сердце начинает биться быстрее. О чем, черт возьми, я думаю, но почему же тогда она оставила дверь приоткрытой? Я не виноват, если увижу, что там происходит.

Имею в виду, это же моя ванная.

Я сказал Кейси, что она может ею воспользоваться, но, тем не менее, вы понимаете ход моих мыслей? Или я отвратителен?

Вы правы. Я не должен подглядывать.

Но, черт возьми, это так заманчиво.

Будь джентльменом. Будь гребаным джентльменом!

Кладу спортивные штаны на кровать и выхожу из комнаты. Видимо, я решил быть джентльменом, потому что очень разочарован в себе из-за того, что так и не заглянул украдкой в ванную.

Но, эй, еще не вечер, верно?

Останавливаюсь возле двери и стою. Один быстрый взгляд не навредит.

Крадусь назад в комнату, закрываю за собой дверь, а затем запираю её на замок и пробегаю рукой по волосам. Пока борюсь с собой и выдумываю причину, которая позволит мне пойти в ванную и спросить, не нужно ли ей что-нибудь, слышу, как Кейси выключает душ.

Дерьмо. Я думаю еще несколько секунд, а затем оборачиваюсь и вижу, что Кейси стоит в дверном проеме, белое полотенце обернуто вокруг ее стройного тела. Ее глаза расширились от удивления, будто она не ожидала увидеть меня в комнате.

Я указываю на кровать.

— Спортивные штаны. — Будто это объясняет мое появление здесь.

На самом деле все не так, но, похоже, Кейси это не беспокоит, потому что, представляете, она роняет чертово полотенце.

— Как мы и договаривались, моя одежда на полу в твоей спальне.

— Формально, на полу полотенце, но я не буду придираться к деталям пари. — Блуждаю глазами по ее длинному стройному телу, и у меня перехватывает дыхание. Я не был готов увидеть ее полностью обнаженной. Я надеялся на это, но не готовился, и уж точно не собираюсь упускать такую возможность. Преодолеваю расстояние, которое разделяло нас, и толкаю Кейси обратно в ванную, к умывальнику.

Хихиканье срывается с ее губ в ту же секунду, когда мои губы приближаются к ее.

— А ты нетерпеливый?

— Ты даже не представляешь насколько, — выдыхаю ей в рот. Поднимаю Кейси и сажу ее на шкафчик, а затем двигаю ее попку к самому краю, чтобы она могла очень хорошо видеть, какие части меня нетерпеливы.

Кейси кладет свои руки мне на плечи, а затем хватается за мою фланелевую рубашку и обвивает ногами мою талию. Я наклоняю голову и накрываю ее рот своим, сосу, кусаю чертовски отчаянно. Я думал об этом с той ночи, когда мы впервые встретились.

Она трется о мой член, извивается всем телом, нуждаясь в нашем телесном контакте так же, как и я. Ее жар обжигает меня, и мой член подпрыгивает от её прикосновений.

В следующее мгновение мы взрываемся и безумно целуемся, тремся, извиваемся, тяжело дыша. Шире расставляю ноги Кейси, мой язык скользит в её рот, царапаю её зубами, смутно осознавая тот факт, что мои дети находятся в соседней комнате без присмотра, а я страстно желаю девушку, которую даже не знаю.

Кейси прерывает поцелуй и запрокидывает голову, предоставляя мне доступ к своей шее.

— Боже, а ты хорошо целуешься.

С моих губ слетает ворчание, и это мое единственное признание ее оценки моих способностей. Я даже еще не исследовал остальную часть ее обнаженного тела, но все, о чем я могу думать, это то, что хочу поскорей проникнуть внутрь ее теплой, влажной киски.

— Моя кровать? — Держу руки на заднице Кейси, прижимая ее к себе.

Кейси стонет мне в рот, и я поднимаю ее, направляясь в свою комнату. Врезаюсь в дверь, в стену, а потом слышу.

— Папочка? — Голоса девочек становятся громче, когда они подходят к двери моей спальни. — Папочка? Ты там?

Я останавливаюсь, опускаю Кейси на пол. Голую. Жаждущую. Она встречается со мной взглядом, её глаза широко раскрыты, осознавая происходящую ситуацию.

— Дерьмо.

— Папочка? — В дверь стучат, ручка дергается. Я могу сказать по голосу, что это Кэмдин. — Ты говорил, что мы будем покупать елку? Я хочу поехать сейчас.

— Стой там, — кричу я, держа свою руку на теле Кейси. Она улыбается, и я целую ее еще раз.

Я вздыхаю, Кейси смеется, и ее мягкий смех очаровывает меня. Делаю шаг назад, лезу в джинсы и поправляю свой член. Щеки Кейси горят. Даю ей полотенце и целую в лоб.

— Клянусь богом, пытаться трахнуть тебя — это еще то испытание.

Она ловит мой взгляд.

— Да, не то слово.

— Ну, давайте уже! — кричит Кэмдин. — Поехали за елкой!

— Я бы хотел сказать, что они потеряют интерес… — поднимаю спортивные штаны со своей кровати и протягиваю их Кейси, — …но этого не случится. — Пытаясь выровнять дыхание, наблюдаю, как Кейси надевает мои спортивные штаны и футболку, которая была на ней до душа.

Ну что плохого в том, если дети подождут? Сколько времени мне потребуется, две минуты?

— Папочка! — кричат девочки, пиная мою дверь. Нетерпеливые маленькие засранки.

Кейси улыбается, будто все понимает.

— Можно я поеду с вами?

Я киваю.

— Они, наверное, убьют меня, если я оставлю тебя здесь, не так ли?

После моих слов Кейси расплывается в улыбке.

— Они такие милые.

— Ты уже говорила это, — бормочу я, разочарованный тем, что все получилось не так, как я надеялся.

19

Мы все сумасшедшие.

БЭРРОН

Остаток субботнего вечера мы искали елку для дома. Я украдкой получил от Кейси еще два страстных поцелуя, и после них отчаянно захотел большего, но девочки уснули с ней на диване. Всего за два дня Кейси стала лучшим другом моим детям, и моему члену.

Это позор. Я не могу поверить, что мы так быстро полюбили её, но опять же, когда так долго отказываешь себе в чем-то, легко нырнуть в воду, невзирая на глубину.

Воскресным утром, после того как я покормил крупный рогатый скот и пытался отговорить лошадь от попытки совершить самоубийство, искупавшись в пруду, оказываюсь в поле, где делаю снежных ангелов вместе с детьми и Кейси.

— Я никогда раньше не делала снежного ангела, — говорит Кейси Кэмдин.

— Не делала? — спрашивает Кэмдин, переворачиваясь на спину и устремляя свой взгляд в безоблачное небо. К счастью, первая снежная буря уже прошла, но на следующей неделе нас ждет еще одна. Сегодня солнечно, ветрено, как обычно, но это идеальный день, чтобы выгулять детей на улице.

— Не-а. Никогда не видела снега, пока не приехала сюда. — Кейси улыбается моей дочери, и я хочу знать, как выглядит эта улыбка в шесть часов утра, когда солнечный свет падает на ее кожу.

Я уже зависим от ее бунтарской натуры. Страстно желаю её.

— Папочка! — Кэмдин садится, подталкивая меня вперед. — Сделай с нами ангела.

Поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что делает Сев. Она стоит рядом с домом и пялится на ведро, в котором, вероятно, думает застрять позже.

— Малышка, не смей лезть в это ведро.

Сев смотрит на меня с озорным огоньком в глазах. Возможно, она хотела бы поместить меня туда. Никогда не знаешь, что на уме у этого ребенка.

Я подхожу ближе к Кэмдин, поправляя перчатки. Стоя над ней, широко раздвигаю ноги, ее глаза становятся ярче, смех срывается с ее красных губ. Делаю вид, будто собираюсь на неё упасть.

— Не двигайся, — предупреждаю я, подмигивая.

Кэмдин замирает, выпрямляется и прикрывает глаза руками, хихикая.

Осторожно падаю вперед, а затем выставляю руки и приземляюсь в положении упор лежа. В такой позе мои чертовы локти ужасно болят, но я не подаю вида. Я, как дурак, пытаюсь произвести впечатление на девушку рядом со мной.

Смех Кэмдин разносится по полю, вокруг нас стоит тишина, лишь снег блестит, словно стекло. Кейси тоже молчит, и я умираю от желания раздеть её и узнать её мысли.

Затем Кэмдин уходит от нас, забирает Сев с крытой веранды, и они вместе начинают лепить снеговика возле дома. Снег рыхлый и не держится кучи, но они стараются.

— Мне здесь нравится, — говорит Кейси, глядя в небо, лежа на спине рядом со мной. — Когда я уезжала из Калифорнии, у меня в голове не было конечного пункта назначения, но мне нравится Техас.

Мое сердце начинает биться немного быстрее.

— Думаешь тут остаться?

— Я не знаю. Возможно.

Надежда наполняет мою грудь, и это непривычно, но так приятно, чего я совсем не ожидал. Когда Тара ушла, я сказал себе, что больше не влюблюсь. Не хотел снова оказаться в таком положении. А теперь посмотрите на меня.

Чувствуя себя обескураженным, меняю позу и сажусь на землю, не спуская глаз с детей.

— Тебе холодно? — спрашивает Кейси, сидя рядом со мной на снегу.

— Мои яйца замерзли.

Я не знаю, то ли она никогда не слышала, чтобы мужчины разговаривали подобным образом, что мне кажется невозможным, то ли у нее переохлаждение организма. Какой бы ни была причина, Кейси начинает смеяться до такой степени, что не может дышать. Меня заводит ее улыбка. Нежная. Сексуальная. Завораживающая. В такие моменты я вспоминаю, как сильно любовь может ранить, если не быть осторожным.

Три дня назад эта девушка ворвалась в мою жизнь, и мне все труднее представить, как она нас покидает. Выдохнув, смотрю на небо и задаю Кейси вопрос:

— Каждое воскресенье мы вечеряем дома у моего отца. Хочешь пойти с нами?

— Что такое вечеря?

Я смеюсь, понимая, что она из Калифорнии, и, наверное, там так не говорят.

— Это… ужин.

— Что ж. — Кейси толкает меня своим плечом. — Ты держишь меня в заложниках на этом ранчо. Не думаю, что у меня есть большой выбор, если я хочу есть.

— Тогда решено. Ты идешь с нами.

— Надеюсь, это случится скоро (прим. пер.: главная героиня подразумевает вариант перевода слова «come» — кончать). — Она вздыхает, кладя голову мне на плечо.

Я стону и качаю головой, желая опрокинуть Кейси на землю и сделать все по-своему. Но я не уверен, что мой член будет работать в такой холод.

— Ты убиваешь меня.

Каждое воскресенье мы с детьми ужинаем с моим отцом, Ларой Линн, Морганом и Карли. Это своего рода традиция, которая началась еще в то время, когда дети были совсем маленькими. Но я не ожидал, что в этот раз Карли тоже придет.

— Подожди, это жена Моргана? — спрашивает Кейси после знакомства с ней, когда мы роемся в папином баре. Я слышу хихиканье девочек и грубый смех отца из другой комнаты.

— Ага.

— Я думала, они разводятся? — Кейси смотрит на Моргана и Карли, не отводя глаз. Они стоят в гостиной и выглядят столь же неловко, как и бывает обычно, когда два человека собираются разводиться.

— Я думаю… так и есть.

— Странно.

— На самом деле нет. — Наливаю нам по стакану виски.

Кейси берет стакан в руки и держит его возле губ.

— У Моргана есть дети?

— Не-а. — Закрываю крышку на бутылке и ставлю ее обратно в шкаф. — Повредил свою мошонку на быке.

— Что? Серьезно?

— Ага. Не может иметь детей.

Ее глаза расширяются от шока.

— Срань господня!

— Вот что получается, когда пытаешься покататься на быке голышом.

Кейси ухмыляется.

— Думаю, мне нравится твой брат.

Я выгибаю бровь.

— В твоих интересах, если тебе буду больше нравиться я.

— Почему это?

Подмигиваю.

— Потому что ты спишь… на моем диване.

— Да, это так. Хороший аргумент. — Кейси делает глубокий вдох, её глаза загораются. — Что это за запах? Это наш ужин? Пахнет потрясающе, намного лучше, чем обычно пахло в моей квартире. Я, наверное, больше никогда не буду есть индийскую еду.

Я сдавленно смеюсь, когда она имитирует рвоту.

— Это корова, которую мы зарезали прошлым летом.

Кейси выпячивает нижнюю губу.

— Не говори мне этого. Вчера в сарае я подружилась с Джелли Бином, и если его зарежут, я разочаруюсь во всех ковбоях.

Смеюсь.

— Джелли Бин — бык.

— Какое это имеет отношение к происходящему?

— Мы не забиваем быков и телок. Только кастратов.

Ее глаза расширяются.

— Я запуталась.

В моей груди растет скромное чувство гордости из-за того, что Кейси интересует эта тема, и она задает вопросы.

— Кастрат — это кастрированный бык, а телка — это корова, которая еще не давала приплод.

— А кто такой бык?

Я смотрю на ее лицо, глаза, чувствую эту явную искру между нами, которая становится все больше. Хочу протянуть руку и провести кончиками пальцев по ее лицу в форме сердца и приблизить ее губы к своим.

— Корова — самец, которому не отрезали орехи.

И она прыскает от смеха прямо мне в лицо.

Морган входит в комнату, где мы находимся, и улыбается Кейси.

— Мээм, — приветствует он ее, приподнимая шляпу.

— Парни, вы со своим мээм, — ворчит она, уходя с выпивкой в руке.

Тихонько смеюсь, а Морган наблюдает, как Кейси уходит.

— Я сказал что-то не то?

— Нет.

— Что между вами? — спрашивает Морган, улыбаясь, будто знает, в чем дело.

— Бл*дь, если бы я знал.

Морган пялится на Кейси, когда она наклоняется, чтобы взять Сев на руки. Клянусь, каждый раз, когда я смотрю на Кейси, она таскает за собой Сев, и моей сумасшедшей малышке это нравится.

— А она горячая.

Не задумываясь, хватаю Моргана за куртку и тяну его к себе, пока мы не сталкиваемся нос к носу.

— Если ты не хочешь неприятностей, то никогда больше так не посмотришь на Кейси.

Морган ловит мой взгляд, пристально смотря на меня.

— Хорошо, хорошо. Кейси занята.

— У тебя своих проблем полно. — Я отпускаю Моргана, а затем толкаю его к стене. Успокоившись, указываю на Карли, которая разговаривает сейчас с Ларой Линн. — Я думал, она тебя бросила.

Морган стонет, закатывая глаза.

— Карли знает о Лил.

— И?

— Я, бл*дь, понятия не имею. Я не знаю, что происходит. — Брат ставит свое пиво и начинает рыться в шкафчике. — Мне нужно что-то крепче, чем это дерьмо.

— Только не текила.

Морган скалит зубы и берет бутылку из папиного бара.

— Тогда в чем же веселье?

Твою мать!

В комнате для отдыха нахожу Кэмдин, Лару Линн и Кейси, которая все еще держит Сев на руках. Мой папа показывает ей свою огромную коллекцию голов животных, прибитых к стенам.

Кейси прикасается пальцами к медведю, который стоит в углу, когда Сев высвобождается из ее объятий и убегает с Кэмдин, чтобы поиграть с козлятами.

— Этого медведя тоже вы убили?

Папа улыбается, и я замечаю в нем некоторые черты Сев.

— Нет, мой брат сделал это прямо перед тем, как медведь его убил.

Глаза Кейси расширяются.

— Серьезно?

Лара Линн смеется, не в силах подыгрывать отцу Бэррона.

— Нет, милая. Медведь не убил его. Брат Бишопа правда живет в Монтане, и животное сильно досаждало его скоту.

— А ты уже проголодалась, да? — спрашивает Морган Кейси, закидывая свою руку на ее плечо и многозначительно кивая на её гениталии.

Говорил же вам, что Моргану нельзя пить текилу, которую он сейчас держит в руках.

— Да, проголодалась, — говорит Кейси, ее щеки краснеют и взгляд мечется между мной и Морганом.

Папа выхватывает у брата бутылку одним резким рывком.

— Кто тебе позволил это пить?

— Бэррон. — Морган подмигивает Кейси. — Ты уже трахнула моего брата?

— МорганКристофер Грейди! — рычит папа. — Мы не разговариваем так с дамами.

— Кто сказал, что она одна из них, — выдает Карли, потягивая вино, как самодовольная сука, которой она и является. Я не могу ударить девушку, но в этот момент мне чертовски этого хочется. Вы в курсе, что мне никогда не нравилась Карли. Я всегда думал, что Морган совершил огромную ошибку, женившись на ней, и теперь я в этом уверен.

Свирепо глядя на Карли, говорю ей:

— Закрой свой рот. — А затем отталкиваю Моргана от Кейси.

— Милая, — папа смотрит на Карли, — когда ты в моем доме, относись ко всем с уважением.

— Простите, сэр. — Карли стоит, закатив глаза на Моргана. Он морщит губы ей в ответ, но она пихает руку ему в лицо. — Хватит уже.

Кейси вздыхает, когда Карли уходит из комнаты.

— Я как раз собиралась придумать что-то действительно хорошее, чтобы завести с ней разговор.

Улыбаюсь, ведя ее в обеденный зал.

— М-да, следи за ней. Все знают, что она обычно говорит всякие гадости несколько раз за вечер.

— Принято к сведению. Карли всегда так себя ведет?

— Довольно часто. — Я наклоняюсь к Кейси, наши плечи соприкасаются, но этого недостаточно. Хочу, прикасаться к ней всем телом. — Моргана всегда привлекали суки.

Кейси моргает.

— Эй, мне нравится Лилиан, — шепчет она. — Она не похожа на сучку.

— Ты еще не так хорошо ее знаешь.

Папа приносит копченую говяжью вырезку, девочки идут следом за ним. Кейси снова выпячивает нижнюю губу, и я считаю это настолько чертовски сексуальным, что мне хочется затолкать ее в ванную комнату рядом с лестницей и засосать её губу в мой рот.

— Как звали корову? — спрашивает Кейси, таращась на мясо.

— Лонни. — Кэмдин пожимает ногу Кейси. — Все в порядке, Кейси. Лонни был действительно злым.

Она врет. В старике Лонни не было ничего плохого, просто пришло время забить его.

— Лонни? Его звали Лонни? Пожалуйста, скажите мне, что это не папа Поппи.

Кэмдин хихикает.

— Нет, глупенькая. Лонни не может иметь детей.

Когда мы наконец-то все садимся ужинать, Морган пьяный в стельку, и я жалею, что не сел рядом с Кейси. На ней зеленый топ с глубоким вырезом, который подчеркивает синеву ее глаз, а безупречную кожу делает неотразимой. Я хочу часами целовать все её тело, боготворя так, как никогда ранее не делал.

Руки Кейси под столом делают совсем не невинные вещи. Она прикасается к моему гребаному бедру так высоко, что мои яйца ревнуют, а член просто чертовски зол. На меня, на моих детей, на весь долбанный мир в этот момент.

— Итак, Бишоп, — начинает Кейси, откусив кусочек Лонни. — Кэмдин рассказала мне, что это ранчо принадлежит вашей семье уже более ста лет.

Я наклоняю голову к ней. Она хочет поговорить об истории нашей семьи, пока трогает мое барахло? Хорошо. Никаких жалоб.

Папа ставит свой виски на стол, улыбаясь Кейси.

— Да, дорогая. Это правда. Ранчо передавалась от одного члена семьи Грейди к другому.

— После тебя я получу его? — спрашивает Кэмдин, тщательно строя вулкан из картофельного пюре на своей тарелке.

— Золотце, это зависит от Моргана.

Брат улыбается, корча смешную рожицу по другую сторону стола.

— Мы были бы хорошей командой, Кэм!

Естественно, дочка бросает на него хмурый взгляд.

— Я — Кэмдин.

— Лара Линн, как долго вы с Бишопом женаты? — спрашивает Кейси, а затем делает маленький глоток виски и поднимает выше свои пальцы на моей ноге. Ее мизинец поглаживает край моего члена, и я подпрыгиваю, прочищая горло, будто подавился. Какого хрена она делает?

Лара Линн не обращает на меня внимания, как и все остальные, и нежно улыбается Кейси.

— Около десяти лет, верно, дорогой? — Она смотрит на моего отца для подтверждения своих слов.

— Да, мэм.

Они ведут светскую беседу, а я пытаюсь контролировать себя, чтобы не взять Кейси за руку, и не засунуть ее в свои джинсы со словами: «Если ты хочешь потрогать мой член, тогда действуй уже». Но я этого не делаю. У меня удивительно большая сила воли.

Морган сидит с другой стороны и хлопает меня по локтю в ту секунду, когда я тянусь за пивом.

— Псс, — шепчет он, как будто только что не привлек внимание к себе, когда вследствие его хлопка мое пиво немного вылилось в картофельное пюре.

— Что? — рычу я, поднимая пиво.

— Ты пролил пиво.

Окидываю Моргана беглым взглядом. Его глаза полуприкрыты, и я понимаю, что последний час он пил из своей фляги.

— Ты пролил его.

— Не я, — рявкает он, выглядя так, будто хочет врезать мне за мои слова. Вот что происходит с Морганом, когда он пьет текилу. Вы уже знаете, что брат часто принимает неправильные решения, но он также не умеет рассуждать и спорит до посинения. Неважно, прав он или нет.

Я выхватываю фляжку из кармана его фланелевой рубашки.

— Дай мне её.

В тот момент, когда мы с Морганом ссоримся из-за фляги, слышу шум под столом и понимаю, что Сев больше не сидит на коленях у Тилли, а ползает там внизу.

Прежде чем успеваю убрать руку Кейси, Сев хихикает.

— Папочка? Почему Кейси тЛогает твои мужские части?

Кейси подпрыгивает на своем месте, отдергивает руку и заливается смехом.

В тот момент, когда я отвлекаюсь, Морган забирает свою фляжку.

— Не бери дерьмо, которое тебе не принадлежит.

Делаю глубокий вдох и ерзаю на стуле, пытаясь скрыть свою эрекцию от ребенка.

— Кейси этого не делала, — быстро отвечаю Сев. — Она искала свою салфетку.

— У меня есть салфетка, которую ты можешь использовать, — говорит Морган, подмигивая Кейси, прежде чем сделать еще один глоток из своей фляжки.

Смотрю на Карли взглядом «что за херня», который остается незамеченным. Что она здесь делает? Она разводится с этим засранцем. Затем обращаю свою умоляющий взгляд обуздать Моргана к тете Тилли, которая сидит напротив меня. Если кто и может управлять Морганом, так это хитрая тетя Титти, как он раньше ее называл. Только в данный момент она болтает с Кэмдин о рождественской ерунде, и с её стороны нет никакой помощи.

— Морган. — Лара Линн вздыхает и протягивает ему кофе. — Выпей.

— Нет, спасибо, — отвечает вежливо брат.

Карли сердито смотрит на Моргана, а затем наклоняется вперед, чтобы поймать мой взгляд.

— Мило. — Ее глаза опускаются на мою промежность. — На глазах у ваших детей?

Я бы хотел сказать, что наши семейные ужины никогда не бывают такими бурными, но это было бы вранье. Обычно все так и происходит.

После насыщенного событиями ужина и большого количества сексуальных разочарований мы залезаем одновременно в машину и возвращаемся к нам домой. Кейси снова принимает душ в моей ванной комнате, пока я укладываю детей спать. Они безостановочно говорят о Рождестве после того, как тетя Тилли завела их разговорами о Санте.

Или, возможно, причина в рождественской елке пятнадцати футов высотой, которая стоит в нашей гостиной и украшена только снизу.

Когда с купанием девочек покончено, и я принес им воду, пакеты со льдом и другие всевозможные вещи, которые они просили, прижимаюсь ухом к двери и слушаю.

— Можно я буду спать на верхней кЛовати? — Слышу, как Сев спрашивает Кэмдин. Меня до сих пор поражает, что у каждой из них есть своя собственная комната, но они настаивают на том, чтобы жить вместе в одной.

— Нет. — Раздается глухой стук, и я представляю, как Кэмдин швырнула подушку с кровати в сестру. — Засыпай.

— Если ты спишь снизу, я могу спать свеЛху.

— Нет, Сев. Спи.

— Когда ты уснешь, я залезу туда. А потом, когда ты пЛоснешься, я буду лежать рядом.

Посмеиваюсь про себя, ожидая ответа Кэмдин. Она снова вздыхает.

— Засыпай.

— Я люблю тебя, — говорит ей Сев.

Ваше сердце растаяло? Мое да.

Хотя Сев и ведет себя как хулиганка, но она похожа на слепого единорога, который дышит огнем и постоянно натыкается на разные вещи, а затем пугается и поджигает все, что ее испугало. Кэмдин по своей натуре защитница, как и я, бдительная, осторожная и всегда наблюдательная.

Вздохнув, иду по коридору и вижу, что Кейси сидит на диване, подогнув под себя ноги, и на ней снова мои спортивные штаны.

— Я же говорила тебе, что заберу себе штаны, — отмечает она, подмигивая мне.

Уголки моих губ приподнимаются.

— Они хорошо на тебе смотрятся. — Занимаю место рядом с ней. — Но ты бы выглядела еще лучше без них.

Прекрасный вздох срывается с ее губ.

— Девочки не останутся в своих комнатах, верно?

Уныние охватывает меня, когда я сажусь рядом с Кейси, и нас разделяет пустое, невыносимое пространство.

— Наверное. Сев до сих пор встает один раз ночью, а как поведет себя Кэмдин, никогда не угадаешь.

Кейси ловит мой взгляд, мерцание огня танцует своим золотым светом на ее идеальной коже.

— Не могу поверить, что Сев поймала меня, когда я прикасалась к твоим мужским частям. — Кейси начинает хихикать.

— Это не смешно, — раздраженно ворчу я.

— Прости. У тебя хорошая семья.

— Если ты так считаешь. — Опускаю взгляд на свои руки, мозоли на кончиках пальцев скользят по шероховатости джинсов, когда я вытаскиваю свой мобильный и кладу его на журнальный столик перед нами. — Я чувствую, что ты не близка со своей семьей?

— Так и есть. Я никогда не была с ними близка. У меня есть любимая тетя, которая живет в Сан-Диего, но мои родители… не знаю. В детстве я была близка с отцом, но он так увлекся своей жизнью и музыкой, что не заметил, как его дочь начала двигаться в неправильном направлении.

— В неправильном направлении?

— Я была немного бунтаркой, когда родители не видели.

Я тихонько смеюсь.

— Разве не все мы так вели себя?

— Я знаю, что Морган так и поступал. — Кейси фыркает, качая головой.

— Это слабо сказано. Так твой папа занимается музыкой?

— Ага. — Она кивает. — Его зовут Рассел Рэндал.

Мои глаза расширяются.

— Он барабанщик в группе «Final Order»?

— Да, это он.

— Ты не взяла его фамилию?

Кейси поворачивается ко мне, скрестив ноги под собой.

— Не-а. Моя мама не хотела, чтобы у меня была его фамилия, потому что тогда все бы знали, кто я такая. Единственная дочь известного барабанщика, ну, она хотела, чтобы у меня была более частная жизнь.

— А она у тебя была?

— Конечно, если ты имеешь в виду детство с нянями и частными школами.

— Но ведь все они знали, кто ты такая, правда?

— К сожалению. Я привлекала внимание к себе только из-за известных родителей.

— Что-то мне подсказывает, что это не совсем правда. — Протягиваю руку, чтобы убирать волосы с ее шеи. — Я понятия не имел, кто твоя семья, но ты все равно привлекла мое внимание.

Мягкий смех срывается с ее губ, и я борюсь с желанием схватить Кейси за лодыжки и уложить на диван, чтобы устроиться между ее ног. Но в конечном итоге желание все же побеждает, разрушая все мои рациональные мысли, и я следую ему.

— Это потому, что я врезалась на машине в стену твоей мастерской, — говорит она, хихикая, когда я кладу ее на спину.

Мой живот сжимается от желания, и я прижимаюсь к ней бедрами.

— Не произноси слово «врезаться».

Облизывая губы, Кейси дразнит меня, выгибая бровь с выражением «трахни меня» на лице.

— Почему это?

— Потому что ты знаешь, что я этого хочу, — тихо говорю я, мое лицо находится в дюйме от ее лица. Вижу её улыбку, и ко мне приходит невыносимое понимание того, что, возможно, я не смогу удержать ее. Мои губы прикасаются к ее теплому плечу, пламя танцует на стене позади нас. Дотянувшись до ее колена, закидываю ее ногу на свою талию и прижимаю свои бедра к ее.

Кейси прикасается к моей челюсти, проводит большим пальцем по моему подбородку, её глаза прикрыты, учащенное дыхание срывается с ее губ.

— Ты… совсем не такой, как я ожидала.

Не знаю, что она имеет в виду, но как раз перед тем, как я собираюсь отнести ее в свою комнату, из комнаты девочек выходит Сев, почесывая свое лицо. Она смотрит на нас, а потом на то место, где мои бедра соединяются с бедрами Кейси. Никто из нас не двигается и не говорит ни слова, пока Сев трет нос.

— Я не могу дышать. — А затем взгляд дочки перемещается к нашим нижним частям тела, которые в данный момент соединены.

Да, Сев, мои мужские части касаются женских частей Кейси. И если я когда-нибудь застану тебя с мальчиком в такой позе, я убью его.

— Папочка, слезь с нее. — Сев пристально смотрит на Кейси. — Ты можешь дышать?

— Я могу дышать, — хихикает Кейси, закрывая лицо руками.

Я люблю своих детей.

Я люблю своих детей.

Я чертовски люблю своих детей.

Кажется, я пытаюсь убедить себя в этом, но это не работает. Я хочу сказать трехлетней дочери, чтобы она перестала быть маленькой засранкой и вернулась в свою комнату.

Со стоном отодвигаюсь Кейси.

— Говорил же тебе, что девочки не останутся в своей комнате.

20

Я шел к этому годами.

БЭРРОН

В понедельник утром я думаю о том, как оттянуть ремонт машины Кейси, потому что знаете что? Детали уже в пути. Я виню Лилиан за то, что она заказала их так быстро. Это все ее вина. Как мне завершить начатое с Кейси, если я отремонтирую ее машину? Мне нужно побыть с ней наедине, без детей. Интересно, присмотрел бы Морган за ними у себя дома? Нет, этому не бывать. Я до сих пор злюсь на него за прошлую ночь. Хотите знать, как на него повлияла текила? Прошлой ночью он спал в сарае. Надеюсь, он отморозил свое единственное яйцо.

Я уставился на кофе, который стоит на ящике с инструментами, и пытаюсь придумать другие варианты. Я мог бы… пригласить ее на свидание? Нет, это не сработает, потому что девочки тоже захотят пойти. Если упомяну о свидании, они подумают, что я и их возьму. Они сделают эти милые невинные глазки, и я сдамся. Тогда приглашу на свидание всех трех девушек.

Итак, свидание не подходит. Мне нужно немного времени, чтобы что-то придумать. Хотя у меня его нет. Я мог бы отремонтировать машину Кейси за день, и она, вероятно, исчезла бы из моей жизни навсегда. Но я вот подумал, а что, если в ее машине будет больше неполадок, то мне придется заказать запчасти, верно? И ремонт теоретически может затянуться еще больше. И в этот момент мне в голову приходит идея проколоть шины, и сказать Кейси, что нужно заменить четыре шины вместо двух.

Несмотря на свидетелей в мастерской — я имею в виду тебя, Джейс, — я должен убедить детей сделать это. Бросаю беглый взгляд на офис, где Кейси помогает Лилиан с документами и нашим календарным графиком. Я не позволю ей заплатить за ремонт машины, но она настаивает на том, чтобы помочь, так что фактически она сама нашла себе работу в офисе. И скажу вам, что она чертовски невероятно обслуживает клиентов. Если бы она искала работу, я бы нанял ее в мгновение ока, даже не за ее способности, просто чтобы мог смотреть на нее весь день.

Отвожу Кэмдин в сторону, которая все еще не ходит в детский сад из-за огромного количества снега, который лежит на улице, и сажаю ее на свой ящик с инструментами.

— У меня есть для тебя работа. Проколи эти шины, — шепчу я, указывая на машину Кейси, припаркованную возле мастерской.

У Кэмдин есть совесть. Она не может лгать или делать что-либо, из-за чего, по ее мнению, у нее будут проблемы.

— Я не работаю бесплатно, — говорит она мне, протягивая руку, её глаза лукаво блестят.

Дергаю ее за косички, свисающие с плеч.

— Я дам тебе печенье, если ты это сделаешь. — Наклоняюсь к ней ближе, и она хватает мое лицо руками, сжимая щеки.

— Десять печенюшек! — торгуется дочка.

— Хорошо. Десять.

— Договорились. — Мы пожимаем друг другу руки, но затем Кэмдин внимательно смотрит на меня. — У меня не будет проблем?

— Не-а.

В ее глазах неуверенность, и она опускает взгляд на свои руки, лежащие на коленях, ее ноги болтаются между нами. Она попадает по моим яйцами, и я борюсь с волной боли.

— Почему ты хочешь, чтобы я это сделала?

Отхожу в сторону, чтобы она снова не ударила мои причиндалы.

— Потому что я так сказал, — выдавливаю, пытаясь перевести дух.

— Я боюсь. Ты рассердишься, я знаю.

Слишком поздно. Я злюсь, потому что ты только что заехала по моей мошонке.

— Я прошу тебя сделать это. С чего бы мне сердиться?

— Потому что, — драматично стонет Кэмдин. — Где Сев? Она может это сделать.

— Ты не получишь печенье.

Дочка закатывает глаза.

— Я боюсь, ясно?

— Отлично. Не делай этого. Но тогда печенья не будет.

— Я его даже не хочу, — ворчит она, сползая с моего ящика с инструментами. Бл*дь. Что теперь?

Оглядываюсь через плечо.

— Сев? Малышка, ты мне нужна. — Я не знаю, почему прибегаю к помощи своих детей. Но могу сказать вам вот что. Нужно быть осторожным, когда впутываешь в свои дела эту малышку. Это три фута неприятностей.

Я попаду из-за этого в ад?

Да. Ответ положительный.

Мне все равно?

Не-а.

На улице нахожу Сев возле открытых дверей сарая.

— Милая, иди сюда.

— Вообще-то у меня есть имя, — рявкает она, подбегая ко мне и держа в руках что-то, похожее на снег. Сев останавливается передо мной, ее нос и щеки ярко-красные от холода.

Бедный ребенок действительно борется с этой холодной погодой и ветром.

— Я принесла это тебе, — говорит мне дочка, протягивая горсть желтого снега.

Желтый. Снег. Мне хочется смеяться над тем, что она подобрала желтый снег на улице, но в то же время мне противно, что она держит его голой рукой.

— Сев, это мерзко.

Она смотрит на снег, а затем, прежде чем я успеваю ее остановить, съедает немного. Черт!

— Почему? Он красивый.

Я выбиваю снег из ее рук.

— Он желтый, потому что это моча.

Она смотрит на снег, потом на меня, ее брови нахмурены, а затем появляются слезы.

Воет будто настоящая сигнализация из-за обписанного снега. Не могу сказать, что виню ее, но, черт возьми, какого хрена она ожидала, поедая желтый снег? Верно. Ей три года.

После того, как Сев прополоскала рот и выпила бутылку воды, держу ее на руках.

— У меня есть для тебя работа.

— Я не хочу работу, — ноет она, и ее слезы начинают высыхать. — Я слишком маленькая.

— Не для этого. Я дам тебе печенье. — Открываю коробку, которую Лара Линн принесла этим утром для ребят.

Ее глаза загораются, и она судорожно дышит, всхлипывая. Я не могу устоять перед этим ребенком и ее слезами. Мое сердце тает каждый раз, когда вижу, как эти яркие голубые глаза блестят от слез.

— Они мои?

Я киваю.

— Ага. Десять штук, если хочешь.

— Что надо сделать?

— Видишь машину Кейси?

Сев смотрит на машину, затем на печенье, потом снова на меня.

— Да.

— Проколи шины, — шепчу я.

Вы можете подумать, откуда трехлетка знает, как это делать? Мы делали это раньше. Однажды вечером ужинали в ресторане, и какой-то придурок задел борт моего грузовика дверцей своей машины. Мне было плевать, что он помял мою дверь. Пока разговаривал с ним о рогатом скоте, который он вез в своем трейлере, я попросил девочек проколоть его шины.

Напоминаю, я знаю, что попаду в ад. Вам не надо говорить мне об этом.

Сев соглашается, прокалывает шины без лишних вопросов, а затем протягивает свою руку.

— Печенье.

Отдаю ей всю коробку.

— Поделись с сестрой.

— Ни за что. Это Фсе мое. — А потом она убегает в офис.

Я следую за ней, чтобы убедиться, что она меня не выдаст. Могу сказать, что у нее нет совести, но к счастью, у нее и память отсутствует. Хотя она говорит своей сестре:

— Я ела мочу.

Кэмдин с отвращением смотрит на младшую сестру, у которой на губах крошки печенья.

— Какая гадость.

— Я знаю, — шепчет Сев, жуя печенье. — Я даже не люблю пимсать.

Улыбаясь, киваю Кейси.

— Похоже, тебе также нужны шины.

Кейси поднимает голову, ее взгляд перемещается на дверь мастерской.

— Правда? Я думала, что с задними шинами все в порядке.

— Не-а. Спущены. — Когда Кейси поворачивается, подмигиваю Сев, в то время как она ухмыляется и прижимает мои пальцы к моим губам.

— Что ж, хорошо, я заплачу за них. — Кейси вручает Лилиан свою кредитную карту. — Я доверяю тебе, милая. Проведи оплату.

Лилиан улыбается.

— Бэррон, я могу поговорить с тобой кое о чем?

Я даже не успеваю ответить, прежде чем Лилиан вытаскивает меня из офиса в холл. А затем тычет своим чертовым пальцем мне в грудь.

— Что ты творишь?

Сердито смотрю на Лилиан и убираю ее руку.

— Перестань, — рычу я. — И держи свой рот на замке.

— Эй, у меня полно своих проблем. — На ее лице отражается печаль. — Твой брат сделал меня разлучницей.

Закатываю глаза.

— Говоришь херню. Не только он виноват. Ты раздвинула перед ним ноги. Это делает тебя такой же виноватой.

— Я знаю, но все же… — А потом ее голос затихает, как будто она хочет сказать что-то еще, чего я не знаю.

— Что еще?

— Я хочу винить его.

— Но ты не можешь, потому что ты же не упала случайно на его член и не вставила его в свою киску, не так ли?

На этот раз Лилиан закатывает глаза.

— Ты отвратителен.

— Лилиан?

— Что?

Прижимаю палец к своим губам, улыбаюсь и начинаю уходить.

— Это наш маленький секрет.

— Подожди. — Поворачиваюсь к ней лицом. Она нервничает, её взгляд мечется по холлу. — Скажи мне одну вещь, и я сохраню твой секрет.

— Что именно?

— Как Карли и Морган вели себя прошлой ночью у твоего отца?

Делаю шаг назад, упираюсь плечом в стену и провожу рукой по лицу.

— Насколько мне известно, они не разговаривали, но Морган был пьяный в стельку от текилы.

Лилиан стонет.

— Это объясняет селфи, которое он прислал мне сегодня рано утром, на котором он и Джелли Бин в сарае.

— Пожалуйста, скажи мне, что он не был голым.

Она моргает.

— Черт бы его побрал.

Лилиан уходит, а я слышу смех Кейси в офисе и сразу улыбаюсь. Я оттянул время максимум на неделю. Теперь мне нужно подумать о том, как остаться с ней наедине.

21

Я не могу жить во лжи

КЕЙСИ

— Я не знаю, что мне делать, — Лилиан вздыхает возле меня. — Чувствую себя полным дерьмом из-за того, что сделала той ночью, и дело в том, что мне действительно нравилась Карли. Я просто не хотела, чтобы она выходила замуж за Моргана.

— Я познакомилась с Карли прошлой ночью, и она была не очень мила со мной.

— Наверное, она просто злится на Моргана. И на меня.

— Вы были с ней друзьями?

— Нет. Не совсем. Я имею в виду, мы здоровались и были дружелюбны друг с другом, но я не тусовалась с ней.

Лилиан доверилась мне. Она все мне рассказала за последние два дня, которые мы провели вместе в офисе. И вы знаете, я могу представить, как дружу с ней. В моей долбаной сказочной жизни представляю, что живу здесь, в этом городе, и дружу с Лилиан. Лилиан Тэйлор, ростом не больше пяти футов, зеленоглазая красавица с длинными белокурыми кудрями, и я хочу с ней дружить. Представляю, как сижу с ней на крыльце, и наблюдаю, как играют наши дети. Это так естественно, будто это и есть моя жизнь, а не та, в которой мое присутствие здесь только все усложняет. Не могу понять, как так получилось, но мне кажется, что я врезалась в то здание неспроста, невзирая на мою ложь.

— Я его знаю, — выпаливаю я Лилиан. Я сказала это так быстро, что не уверена, что она правильно меня расслышала. Я больше не могла это выносить. Должна была с кем-то поделиться, и выбрала Лилиан.

Лилиан моргает. Спокойно.

— Моргана? — Ее взгляд перемещается на детей, играющих на подъездной дорожке мастерской с Джейсом, Бэрроном и Реттом. Они были как раз в разгаре игры в снежки, когда я сообщила ей эту информацию.

— Нет. Бэррона.

— Что?

Не могу оторвать от него глаз.

— Я знаю его, или имею в виду, я знала о нем.

Лилиан ловит мой взгляд, нахмурив брови, и берет в руки чашку теплого кофе.

— Я не понимаю, о чем ты.

Не могу больше держать это в себе.

— Я… знаю его жену.

Глаза Лилиан расширяются, с губ срывается вздох.

— Тару?

Киваю, страх покалывает кожу. Чувствую себя, как Сев, когда она испытывает зуд. Я борюсь с желанием чесаться везде, в то время как все мое тело покрывается потом.

— Что мне делать?

— Откуда ты знаешь Тару?

— Я работала на нее. Была её личным помощником, получила эту работу благодаря маме, а потом вышло так, что я фактически была у Тары девочкой на побегушках в течение последнего года. А потом уволилась и покинула город с намерениями отправиться на юг. В любое место. У меня был образ в голове, как я живу где-нибудь на юге, попиваю сладкий чай и живу среди парней, которые называли бы девушку мэм вместо Понедельник, потому что она та цыпочка, которую он трахает в понедельник. Так что я уволилась с работы, собрала свое барахло и уехала.

Лилиан делает маленький глоток кофе.

— Что? Понедельник… это такая фишка?

— В Калифорнии — да. — Машу рукой. — Но дело не в этом. Я не знала, где живет Бэррон, его адрес. Я это не запомнила и уж точно не уехала из Калифорнии, чтобы найти его. Я, правда, работала на Тару, и знала, что она была замужем раньше, у нее есть дети, но она их бросила. Она преподнесла все так, будто он был худшим мужем и заманил ее в ловушку брака.

— Да ладно! — Лилиан смотрит мне прямо в глаза. — Тара лживая сука, полностью его поимела. Сев было всего три недели, когда она уехала.

— Да, я знала, что она врала, потому что это Тара, но, клянусь, я не знала, где живет Бэррон. Я не намеренно врезалась на своей машине в его мастерскую. Наверное, это было что-то типа судьбы, она хотела сказать мне: эй, он прямо здесь. Тот, кого ты искала всю свою жизнь.

— Это вроде как романтично. Звучит лучше, чем спать с женатым мужчиной. — Мне кажется, что Лилиан мне поверила, но на ее лице отразилось беспокойство. Бэррон ее друг. Это я знаю наверняка.

— Технически Бэррон все еще женат, — отмечаю я, зная, что он еще не подписал документы о разводе.

— Верно. Но, по крайней мере, он не живет с Тарой. Как же ты тогда оказалась в Амарилло?

Вспоминаю ту ночь, когда меня остановила полиция, и весь тот Dr. Pepper, который я выпила.

— Я съехала с шоссе, чтобы найти туалет, но тут началась снежная буря. Я ехала недалеко от ранчо, пытаясь прочитать ту чёртову карту, и не успела и глазом моргнуть, как олень покончил жизнь самоубийством, и бац, Бэррон Грейди вошел в мою жизнь.

Теперь на лице Лилиан появилась улыбка. Она явно не осознает всю серьезность этой ситуации.

— Видишь ли… это романтично, если задуматься.

— Э-э, нет, это не так. — Страх снова покалывает мою кожу, и я чувствую, как жар поднимается от груди к щекам. Не надо было надевать этот свитер. Я сейчас умру от теплового удара. — Бэррон будет в бешенстве, да?

— Зная Бэррона, нет. — Лилиан ставит чашку с кофе и смотрит на звонящий телефон. — Нет, если ты ему все расскажешь.

— Как я ему расскажу?

— Не знаю, но ты должна это сделать. Если он узнает от кого-то другого, он может и не быть таким великодушным.

Мое сердце уходит в пятки.

— Мне нужно уехать, пока он все не узнал.

Ее глаза расширяются.

— Нет, не уезжай. Не поступай так с ним. Просто расскажи ему.

В тот момент, когда я обдумываю план, как все рассказать Бэррону, он входит в офис, его волосы в снегу, и мое сердце в его руках. Не знаю, как это произошло. Или когда ложь стала чем-то, что я не могу исправить, но, глядя на него сейчас, в эти очаровательные темные глаза, я не могу сказать эму правду.

— Запчасти должны прийти в пятницу.

Каким-то образом я замечталась, представляя, что останусь здесь навсегда, я пялилась на Бэррона достаточно долго, и он, вероятно, подумал, что я сумасшедшая. Беспокойство гложет меня. Я надеялась, что это займет больше времени, и, судя по выражению его лица, он тоже этого хотел.

— Наверное, мне следует снять номер в отеле в Амарилло. Не хочу быть обузой для тебя и девочек.

— Ты не обуза. — А потом он улыбается, постигая мое желание и умоляя меня рассказать правду, пока не стало хуже. Я по самые уши втюрилась в него, чувствую, как наши души цепляются друг за друга. Умоляя нас прислушаться. И когда я пристально смотрю в его глаза, мое сердце словно кричит на меня. Смотри сюда, послушай, это он. Тот, кого мы искали.

22

(Прим. пер. Fedex — американская компания, предоставляющая почтовые, курьерские и другие услуги логистики)

Первый раз запчасти приехали вовремя

БЭРРОН

Я должен придумать другой способ, как потянуть время. Пятница приближается слишком быстро. Но мне и работать надо. Легко забыть о своих обязанностях, когда киска Кейси это все, о чем я могу думать. Все же я выполняю кое-какую работу. Это занимает большую часть дня. Мы с парнями отремонтировали стену здания. И это хорошо, потому что на улице четырнадцать градусов (прим. пер. -10 °C по Цельсию), и работать с дырой в мастерской довольно неудобно.

Когда я собираю вещи, в мастерскую входит Кэмдин с накрашенными губами в ярко-красный цвет.

— Привет, папочка.

Я в недоумении смотрю на нее.

— Почему у тебя красные губы?

Она пожимает плечами.

— Я нашла помаду Кейси.

Наклоняюсь к своему ящику с инструментами, пытаясь сдержать смех.

— И ты решила накрасить свои губы?

— Я выгляжу красивой.

— Ты похожа на солиста из «Aerosmith».

— Кто это?

— Или на Джокера из фильма про Бэтмена «Темный рыцарь».

— А?

— Не бери в голову. Иди, умойся, будем сейчас ехать.

Дочка уходит, и я качаю головой. Джейс подходит, ухмыляясь.

— Почему у Кэмдин помада на лице?

Я даю ему заказ на ремонт экскаватора с обратной лопатой, который стоит на его парковочном месте.

— Она нашла помаду Кейси.

Поправляя шапку, Джейс бегло просматривает заказ на ремонт, а потом снова переводит свой взгляд на меня. Замечаю, что его лицо измазано в техническом масле.

— Хм. Ты же знаешь, что говорят о красной помаде.

— Нет. А что говорят? — Смотрю на его волосы, пропитанные маслом. — А почему ты весь в масле?

— Что это стиль шлюшки. — Джейс подмигивает, отступая от меня. — Масло было горячим, разбрызгалось, и я весь измазался.

Знаю, что он говорит о замене масла в экскаваторе, а не о сперме, но смеюсь, думая, что это уместно (прим. пер. oil (масло) — переводится также как сперма).

— Кейси не шлюха.

Грубый смех грохочет в его груди.

— Ты ничего о ней не знаешь.

— Неправда, — отмечаю я. — Ее отец — барабанщик в «Final Code».

Джейс смотрит на меня в недоумении.

— В натуре?

— Ага. — Указываю на его телефон в руке. — Ты звонил Эбби?

— Нет, — бормочет он, его голос едва слышен из-за резкого звука ревущего двухтактного двигателя в мастерской.

Я поворачиваюсь и вижу Ретта на мини-байке.

— Ты позволишь ей выйти замуж за того педиатра?

Джейс пожимает плечами, наблюдая за Реттом, который едет по мастерской вместе с Сев. По крайней мере, дочка в шлеме.

— Чувак, сделай что-нибудь. Свадьба приближается.

— У меня полно времени. Она не через пару месяцев.

— Все равно….

— Что?

— Я не знаю. Просто сделай что-нибудь, или будешь несчастен.

Джейс берет полотенце с моего ящика для инструментов и вытирает лицо.

— Не тебе об этом говорить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты несчастен.

Он в чем-то прав.

— Вот почему я говорю тебе сделать что-нибудь. Не будь таким, как я. Что говорит Джози? Джози — сестра-близнец Джейса. Она также лучшая подруга Эбби и понятия не имеет, что Эбби и Джейс трахались в старшей школе. Не знаю, как так получилось.

— Ничего такого. Сестра слишком занята планированием свадьбы своей лучшей подруги, чтобы заметить, что я слетаю с катушек из — за этого.

— Ты мог бы сказать ей что-нибудь перед тем, как она уехала, — подчеркиваю я.

Джейс цокает языком и бросает полотенце мне в лицо.

— И ты мог бы трахнуть эту девушку и жениться на ней, но ты, вероятно, этого не сделаешь, потому что ты ссыкун.

Стреляю в него предупреждающим взглядом, отчасти, он прав, но с другой стороны, это чересчур.

— Я подписываю твои зарплатные чеки, придурок.

— Ну и пофиг. — Вздохнув, Джейс кладет в карман свой мобильный телефон и уходит. Я думаю о том, что он сказал. Я несчастен. Это правда? Я провел последние три года, воспитывая детей и работая как проклятый. Я бы не сказал, что несчастен, но эти последние несколько дней проведенные с Кейси показали мне, что почти все свое свободное время я провожу с детьми.

Личной жизни у меня нет.

Все это наталкивает меня на размышления о том, как заставить Кейси остаться подольше. И как не дать ей снять номер в гостинице.

День, когда родились мои дети, стал днем, когда они стали моими союзниками во лжи. Это называется кодексом родителей. Почитайте об этом. Классная вещь. Мне не надо просить их лгать ради меня. Они мои дети. Я могу заставить их делать то, что захочу. И это включает в себя ложь в моих интересах.

После инцидента с шинами, я понял, что Кэмдин не будет помогать. У этого ребенка есть совесть, черт побери.

Сев, напротив, на днях пыталась отрезать мне волосы ножом. Ей по барабану на последствия.

Смотрю на Сев серьезным взглядом, ее потные волосы прилипли к лицу, и пахнут бензином, и надеюсь, что она обратит на меня внимание.

— Что ты хочешь больше всего на свете?

Ее глаза расширяются.

— Меч.

— Договорились. — Не волнуйтесь. Я же не говорил, что он будет настоящим.

Дочка протягивает руку, чтобы пожать мою.

— Заметано.

— А теперь веди себя так, будто ты сломала лодыжку.

— Как мне это сделать?

— Хромай.

— Вот так?

— Нет. Я имею в виду, как Нана Мел, когда потянула спину. — Сев пытается снова, и такое впечатление, будто кто-то оторвал ее ногу от тела. — Что ты делаешь? Я сказал, твоя лодыжка. Не твое бедро.

Она вскидывает руки вверх.

— Где моя лодызка?

— Там.

Сев указывает на свое бедро.

— Я думала, что тут.

— Какого хрена тебя учат в школе?

— Я не хожу в школу.

— Точно. Так это твой локоть. — Я щекочу ее локоть, а затем кладу свою руку на ее. — Это рука. — Игриво касаюсь ее бедра. — Это бедро, а это колено. А это, шизик, твоя лодыжка.

— Поняла. — Сев хихикает, пытаясь вырваться из моих объятий. — Перестань, папочка. Мне щекотно. — Когда я не останавливаюсь, она сжимает мои щеки так сильно, что аж щиплет. — Прекрати.

— А теперь помоги мне украсть аккумулятор. — Указываю на дверь. — Не позволяй никому войти сюда, если что веди себя так, будто тебе больно.

— По рукам.

Пока Сев следит за дверью в офис, я вытаскиваю аккумулятор из машины Кейси, прячу его в комнате с запчастями, а затем несу Сев в офис.

— Малышка повредила лодыжку.

Кейси и Лилиан в ту же секунду обращают на нас внимание.

— О, нет. — Кейси тянется к Сев. — Что случилось? — Она такая наивная. Или просто притворяется дурочкой, позволяя мне повеселиться. Я не знаю.

Сев сразу же идет на руки к Кейси и кладет голову ей на плечи. Если вы присмотритесь, то увидите, что она пытается сдержать хитрую улыбку.

— Нужно еще заказать аккумулятор, — говорю я Кейси, целуя Сев в лоб в нескольких дюймах от лица Кейси. Я чуть ли не поцеловал и её. Но я этого не сделал. — Он пропал.

Она выгибает бровь, ее дыхание участилось от моей близости.

— Пропал?

— Ага.

Лилиан закатывает глаза.

— Пожалуй, добавлю аккумулятор в список запчастей.

— Странно. — Кейси наблюдает за мной. — Он был в машине на днях, не так ли?

— Ага. Но сейчас его там нет. — Притворяюсь тупицей, борясь с желанием показать Лилиан язык и погладить Сев по спине. — Кто-то мог его украсть.

— У вас здесь воруют?

Лилиан отвечает, хмуро глядя на меня, в то же время, печатая на компьютере.

— В последнее время.

Думаю, Кейси видит мою ложь насквозь, но затем она наносит ответный удар.

— Я сняла номер в Амарилло. Отвезешь меня?

Я киваю, но молчу.

Что, черт возьми, мне теперь делать? Да ну на х*р. Она не уедет он нас. Я не позволяю. Привяжу ее к своей кровати. Это незаконно и неудобно. Я сам проходил через это, но мне нужно что-то быстро придумать.

23

Побывав однажды в Техасе, вы никогда не вернетесь назад.

КЕЙСИ

— Тебе не нужно было снимать номер в отеле, — отвечает Бэррон, когда мы возвращаемся к нему домой. Он говорит, что сначала хочет завезти девочек домой, и я соглашаюсь, потому что, нравится мне это или нет, но я не хочу уезжать, и чем больше времени провожу с ним, тем ненасытней становлюсь. — Я не против, чтобы ты осталась с нами.

О Боже. Что мне сказать? Я действительно не хочу покидать их, но так боюсь, что если останусь, то это создаст им проблемы.

— Потому что. — Чувствую ложь на кончике языка и знаю, что должна признаться Бэррону, откуда его знаю, но я не могу, поэтому выкладываю ту отмазку, которая появилась в моей голове. — У тебя своя жизнь, Бэррон. Я просто незнакомая девушка, которая врезалась в твою мастерскую. — Не могу смотреть ему в глаза. Я едва могу дышать. Что, черт возьми, за чувство сжимает мое горло? И такое ощущение, будто я понюхала острый соус.

— Ты не просто девушка, которая врезалась в мою мастерскую, — уверяет он меня, как будто я сказала глупость.

Ты прав. Я не такая. Я девушка, которая раньше работала на твою жену.

— В любом случае, думаю, мне пора. Приближается Рождество, и я уверена, что ты хочешь провести его с девочками.

Испустив быстрый, побежденный вздох, он кивает.

— Верно. Ну, я тебя подвезу. Кэмдин? — кричит Бэррон, ища ключи на кухонном столе. — Где мои ключи?

— В ванной.

Тяжело вздыхая, он идет по коридору.

— Почему они там?

Кэмдин отрывается от фильма, который смотрит с Сев.

— Я не знаю. Спроси их.

— Вот же всезнайка, — бормочет Бэррон, явно раздраженный.

Слышу, как за моей спиной открывается дверь. Входит Морган, держа в руках коробку с пиццей.

— Где мои девочки?

— Дядя Морган! — кричат они, бросаясь к нему. Девочки цепляются за его ноги, улыбаясь. — Пицца!

Бэррон хлопает брата по плечу.

— Удачи. По дороге сюда они съели мороженое.

— Мудак, — бормочет Морган мимоходом. Затем садиться с девочками на диван и переводит свой взгляд на телевизор. — Что смотрим?

— «Фокус покус». — Кэмдин берет из коробки кусочек пиццы. — Сев выбирала.

— Ну, так не пойдет. — Он берет пульт. — Давайте поищем что-нибудь еще.

И, к моему удивлению, они разрешают ему переключить канал.

Я смеюсь и тянусь к своей сумке, не в силах поднять свой взгляд на девочек. Я действительно прощаюсь с ними? Нет, я вернусь. Просто не могу оставаться здесь…верно?

Боже, о чем, черт возьми, я думаю?

Бэррон кивает на дверь, смотрит куда угодно, только не на меня.

— Готова?

Мое горло болит, ощущаю стеснение в груди. Замечаю, что Морган наблюдает за нами, но ничего не говорит, так как девочки ползают по нему. Я хочу попрощаться с ними, потому что, возможно, это последний раз, когда их вижу, но не могу заставить себя пойти туда. Я слишком боюсь. Отступаю к двери, пытаясь медленно стереть свое присутствие в их жизни.

Не говоря ни слова, мы уходим. Уже едем около пяти минут, теплый воздух с обогревателя дует мне в лицо, и у меня такое чувство, что в любую секунду могу расплакаться. О чем, черт возьми, я думала? Что я натворила? Жила с ним. Ушла. Врала. Не хочу оставлять его. Или их. Я познакомилась с ними четыре гребаных дня назад. Что это за бред? Отлично, снова такое чувство, будто я понюхала острый соус.

Также не могу выдержать гнев, который исходит от Бэррона. Он раздражен из-за меня, и это очевидно, ведь он не смотрит на меня, когда я пытаюсь завести с ним разговор.

— Бэррон, — говорю я, плавно переходя к извинениям, не уверена, скажу ли ему правду. Даже не знаю, чем все это обернется.

Прежде чем успеваю сказать что-то еще, он крутит руль вправо и сворачивает на другую неосвещенную дорогу. Я понятия не имею, где мы находимся, но это точно не похоже на город или гостиницу. Выключив двигатель, Бэррон поворачивается ко мне, и я чувствую, как его теплые руки касаются моих щек и скользят к затылку.

— Что ты делаешь? — спрашивает он слабым, но искренним голосом. — Я никогда не говорил, что тебе нужно снять номер. И я не хочу, чтобы ты уезжала. — Его брови нахмурены, беспокойное лицо освещено фарами большой фуры, проезжающей вдалеке по магистрали. А затем Бэррон мягко шепчет: — Пожалуйста.

Как только эти слова слетают с его губ, я теряю всю свою силу воли, и дыхание вырывается из моих легких. Закрывая глаза, вздыхаю.

— Я не хочу уезжать, — бормочу в тишине, его грузовик сотрясается от силы порывистого ветра и обрушенного на него потока снега. А потом его губы касаются моих, сперва нежно. Они теплые, но не такие горячие, как его язык, который вскоре врывается в мой рот, лаская мой язык. В темноте, в которой мы оказались наедине, так отчаянно нуждаясь в новых ощущениях, которые мы испытываем, легко поверить, что наша история не обречена. И что судьба каким-то образом имела к этому отношение.

Бэррон тянется ко мне и обнимает меня за талию, в то же время двигаясь к центру нераздельного сиденья, подальше от руля.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — снова говорит он, в тот момент, когда я оседлываю его. Он пробегает руками по моим бокам вниз к бедрам, глядя на меня пристальным взглядом.

Я улыбаюсь.

— Я тоже не хочу.

— Тогда не надо. — Бэррон наклоняет под углом мои бедра, одновременно поднимая свои, и я замечаю, что между нами. Его очень большая эрекция. Крепче сжимаю его плечи, невольный стон срывается с моих губ.

Трусь киской о его твердую длину, не в силах сдержаться, и стону ему в ухо. Черт, мне стыдно за себя. Бэррон сжимает меня сильнее, помогая двигаться вперед-назад.

Джинсы плотно обтягивают мою кожу, клитор трется о его выпуклость, все мое телодрожит и дыхание сбивается.

— У тебя есть презерватив? — говорю ему на ухо, задыхаясь.

— Я эээ… — он тяжело дышит, а затем опускает голову мне на плечо. — Бл*дь. Нет. Не знаю.

Я не перестаю трахать его через одежду, как нуждающаяся сучка.

— Я принимаю противозачаточные.

Бэррон колеблется по вполне понятным причинам. Его челюсть сжимается, глаза дикие. Он не двигается.

— Кейси…

Конечно. С какой радости я вообще решила, что это подходящий вариант в его нынешней ситуации.

— Верно. Это было глупо с моей стороны. Думаешь, поблизости есть заправка? — спрашиваю я, думая, что мы все еще можем заняться сексом, если найдем заправку.

Бэррон качает головой, лаская ладонями мою грудь, и снова приподнимает бедра, когда я перестаю двигаться.

— Все уже закрыты.

Меня сразу пронизывает разочарование. Мы пялимся друг на друга, все еще покачивая бедрами, не в силах остановиться.

— Х*р с ним, — стонет Бэррон, отчаянно стягивая куртку с моих плеч. — Я вытащу. — Не дожидаясь, пока я сниму куртку, он также пытается снять с меня рубашку. Догоняю им заданный темп, скидывая куртку, а затем рубашку. Бюстгальтер следующий, и когда я голая по пояс, он наклоняется вперед, стягивая свою куртку, и разглядывает пирсинг на моих сосках. — Охренеть, это чертовски горячо.

Я улыбаюсь.

— Это не единственный мой пирсинг. Я была бунтаркой в подростковом возрасте.

Ему требуется лишь секунда, чтобы лизнуть мою правую грудь и втянуть кольцо в соске в свой рот. Я снова стону, когда Бэррон дергает его, мой желудок сжимается, и острый взрыв удовольствия стреляет прямо в мой сгорающий от желания клитор. От пальцев ног до корней волос потребность пульсирует внутри меня. Мое сердце колотится о ребра, мои ладони касаются сиденья позади него, я качаюсь бедрами взад-вперед на его члене, который отчаянно хочу почувствовать внутри себя.

— Хочу увидеть их все, — требует Бэррон после того, как его рубашка летит на груду одежды рядом с нами, прижимая меня к себе и крепко целуя. — Я не мог перестать думать о тебе, — признается он, издавая утробный звук и снова приподнимая бедра.

— Тогда снимай свои чертовы штаны, — рычу я, рассоединяя наши рты, пытаясь снять свои, но в то же время, не желая переставать целовать его.

Рот Бэррона перемещается на мою шею, его дыхание учащенное и жадное. Прежде чем я успеваю полностью раздеться, он засовывает руку в мои трусики и нащупывает мой другой пирсинг.

— Бл*дь, это так горячо. — Он стонет и быстро вытягивает руку. — Как бы мне ни хотелось уделить ему должное внимание, но я должен быть внутри тебя.

Приподнимаюсь и двигаюсь в сторону, чтобы снять джинсы, в то время как Бэррон опускает свои ниже колен.

В этот момент я вижу его в первый раз. Забудьте о Калифорнии. Я никогда не захочу покинуть юг. Что еще более важно, его юг, потому что, черт возьми, черт бл*дь возьми. Твердое, длинное, абсолютное совершенство. Я жажду, чтобы каждый дюйм его члена был внутри меня.

Его взгляд блуждает по моему телу, и он ухмыляется, прикасаясь к моей груди.

— Ты будешь просто пялиться или вернешься ко мне, дорогая? — Полагаю, чтобы подразнить, Бэррон говорит с сильным техасским акцентом, смотря на меня своим темным умоляющим взглядом.

Мои глаза на мгновение закрываются, зубы впиваются в нижнюю губу. Собираюсь ли я спрыгнуть с обрыва и трахнуть его, потому что если я это сделаю, пути назад уже не будет? Прыгай, сучка. Положив руки ему на плечи, снова сажусь на него верхом. Когда Бэррон вновь целует меня, его руки сжимают мою талию, и он притягивает меня к себе, наши обнаженные груди соприкасаются. Чувствую его там внизу, его набухшая головка проникает в мои складочки. Он нетерпеливо приподнимает бедра, но я сопротивляюсь.

— Ты уверен?

Бэррон издает смешок и пытается поднять бедра выше, но я привстаю. Его челюсть сжимается, когда он рычит:

— Я не гребаный девственник.

Теперь я фыркаю. Отодвигаюсь на дюйм, пристально глядя на него. Тени танцуют на его лице, делая выражение неразличимым.

— Я имею в виду отсутствие презерватива.

Он смеется.

— Я уверен.

Пялюсь на Бэррона, наши взгляды встречаются в полной тишине, когда я опускаюсь и его член легко скользит в меня. Мы одновременно резко выдыхаем.

В ту секунду, когда его член заполняет меня до упора, он утыкается лицом мне в шею, и не двигается. Ни на дюйм. Он крепко сжимает мою талию, его тело дрожит. Медленно мы задаем ритм, но ничего не говорим. Мне этого недостаточно. Хочу запрокинуть голову и выбить из него все дерьмо, но не могу понять, что здесь происходит.

Через минуту его голова ударяется о спинку сиденья, и он приподнимает бедра, немного больше сутулясь. Я отстраняюсь, чтобы моя грудь была в поле его зрения. И в этот момент Бэррон теряет рассудок. Не успела я опомниться, как уже лежу на спине, а его рот повсюду одновременно. Он неистово ласкает мои соски, и в то же время тянет горсть моих волос.

Позвольте мне кое-что вам сказать. Если вас не объездил настоящий ковбой, мне вас чертовски жаль. Блуждающий, нежный, чертовски грубый, этот техасский мальчик показывает мне, почему именно я так жаждала юга. У нас практически животный секс.

Его требующий рот встречается с моим, учащенное дыхание наполняет кабину грузовика.

— Ты такая чертовски сексуальная, — рычит Бэррон, снова врываясь в меня.

Улыбка растягивает мои губы, но я не в силах дать ответ. Черт, я даже отдышаться не могу. Цепляясь за его плечи, крепче обхватываю его ногами. Держась одной рукой за сиденье, а другой за мою макушку, чтобы я не ударилась о дверь, он толкается глубже. Затем Бэррон перестает меня целовать и сосредоточивается на моих глазах. Борюсь с желанием сказать что-нибудь глупое. Например, что люблю его. Потому что это невозможно. Верно? Не-а. Мои чувства не похожи на любовь. Я даже не знаю этого парня.

Но мое сердце знает. Оно отчаянно желает, чтобы я осталась с ним. Оно говорит мне проглотить мою ложь, подождать какое-то время и рассказать все ему, но мой мозг кричит: «Не делай этого».

Жаль, что моя киска здесь главная, потому что она велит всем этим сучкам заткнуться.

Издавая грубые звуки при каждом толчке, Бэррон судорожно дышит.

— Ты еще не кончила? — На его лице улыбка, он вспоминает наш разговор в баре.

Я кусаю губу, кладу руки ему на затылок, призывая его опуститься на меня всем своим весом. Прижавшись губами к его уху, втягиваю его мочку в рот.

— Почти, — шепчу я, скользя одной рукой по его заднице. — Сильнее.

И он выполняет мою просьбу, пока я не выгибаю шею, дрожа от оргазма, пронзающего меня.

— Я больше не могу сдерживаться, — практически скулит Бэррон, вонзаясь в меня сильнее.

— И не надо.

Он втягивает воздух, его тело напрягается надо мной. Он перестает двигаться, но его поцелуи такие собственнические и отчаянные, что мне становится грустно. Потому что я хочу чувствовать это всегда.

Затем его поцелуи затихают, и мы лежим, пребывая в нерешительности, ожидая, что другой что-нибудь скажет. Его грудь расширяется, он сглатывает. Слышу его дыхание, его медленный и ровный ритм, вдох-выдох, и не могу представить ничего лучше, чем быть здесь, с ним.

Бэррон уже кончил, но все еще внутри меня. Я не знаю, что должна сказать, и я немного боюсь шевелиться после всего этого. На его лице непонятный взгляд, глаза слегка расширены, а затем он смотрит вниз, где мы все еще соединены. Он сожалеет об этом?

Упираясь ладонями в сиденье, Бэррон поднимается, выходя из меня, и беззвучно садится за руль грузовика.

Он натягивает джинсы и застегивает их, прежде чем потянуться за рубашкой.

Я сажусь, делаю то же самое и понимаю, что у меня там беспорядок.

— У тебя есть бумажное полотенце или что-то в этом роде?

Бэррон поворачивает голову на звук моего голоса, устремляя свой взгляд между моих ног. Сглотнув, он открывает бардачок и протягивает мне пачку салфеток. Борясь с волной смущения, привожу себя в порядок и снова натягиваю джинсы.

Держа руки на руле, тело Бэррона напрягается, а затем он смотрит на меня.

— Не уходи, — умоляет он. — Оставайся со мной, пока я не отремонтирую твою машину.

Киваю, не в силах противостоять. Двигаюсь ближе к нему и прижимаюсь к его руке.

— Я останусь.

Его губы прижимаются к моему виску.

— Спасибо.

24

Потому что я не позволю тебе уйти. В ненавязчивом сталкерском стиле. Или нет?

Бэррон

Наконец-то.

Бл*дь.

Я не могу точно описать, каково это было ‒ наконец-то быть с Кейси. Потрясающе. Я с этим соглашусь. Я думал, что с ума сойду, если в ближайшее время не трахну ее, но, что более важно, не уговорю ее остаться. Ее отъезд был для меня тяжелым, и, хотя я не знаю, как долго она у нас пробудет, на обратном пути между нами была какая-то легкость. Я не жалею о том, что не отстранился. И я чертовски надеюсь, что она не врет о том, что принимает противозачаточные, иначе мне п*здец.

Господи Иисусе. Как я мог быть таким дураком?

Снег валит все сильнее, снова заметая дороги, но дурак я или нет, у меня не получается не улыбаться.

Кейси это замечает.

— Что?

— Ничего, — пожав плечами, говорю я. Кейси пододвигается ко мне на центральное сиденье, одна моя рука на руле, другая у нее на бедре.

— Ты действительно не был ни с кем после своей жены? — спрашивает Кейси.

Прошлой ночью мы об этом говорили, я не сказал, что у меня никого не было, но это подразумевалось.

— Как ты, наверное, заметила, в моем доме, это сделать нелегко, — парирую я. — И между работой, ранчо, девочками не так уж много свободного времени.

— Ты хотя бы на свидания ходил?

— Ходил пару раз, но они никогда не выливались во что-то особенное.

— Сколько вы с женой были вместе?

Я ненавижу об этом рассказывать. Я вообще не люблю говорить о Таре, но обсуждать это с Кейси мне неловко. Как будто она узнает, что меня трудно полюбить.

— Поверь мне, это не такая уж интересная история.

Кейси пожимает плечом, ее взгляд устремлен на лобовое стекло и падающий за ним снег.

— Я все равно хочу знать.

— Мы были знакомы всю жизнь. Когда у нее появились сиськи, я захотел узнать побольше.

Кейси начинает смеяться.

— Типичный парень.

Я вкладываю в свои слова юмор.

— В значительной степени.

— Значит, она забеременела Кэмдин, когда ты еще учился в школе?

Я киваю и сворачиваю на дорогу, ведущую к ранчо.

— Ты об этом жалеешь?

— О ней или о девочках?

— О том, что вы так рано завели детей?

— Думаю, жалел, когда она ушла, но потом я понял, какой подарок она мне сделала. Я был молод, глуп, эгоистичен… они все это изменили. Так что нет, я об этом не жалею.

— А о ней?

— Я не могу сказать, что жалею и о ней. Не в том смысле, что я все еще ее люблю, или еще какую-нибудь ерунду в этом роде. Но она преподала мне ценный урок любви, это точно, — я чувствую в своем голосе нотки горечи. Не могу этого скрыть, как бы ни старался.

— Что это был за урок?

— Осознание того, что ты можешь любить кого-то и совершенно ему не подходить.

Кейси поворачивает голову и смотрит на меня.

Я ловлю ее взгляд.

— Что?

— Это… так верно.

Я прижимаю ее к себе и целую в голову.

— От чего ты бежишь? — шепчу я, чувствуя, что ее отъезд из Калифорнии связан скорее с необходимостью сменить обстановку.

— От всего.

Вздохнув, она напрягается, ее пальцы бездумно чертят круги на бедре.

— Всю свою жизнь я чувствовала себя второстепенным персонажем. Не заслуживающим любви ни от родителей, ни от любимых людей, ни от кого бы то ни было. У меня даже подруг никогда не было. Мама воспитывала меня так, будто я недостаточно хороша. Недостаточно красива. Недостаточно худая. И все, чего я добилась, это подружилась с определенными людьми в надежде, что стану немного ближе к маминому идеалу.

Ненавижу ее маму.

— Как думаешь, ты когда-нибудь вернешься?

Взгляд Кейси задерживается на появляющемся справа от нас ранчо.

— Нет, не думаю, что вернусь. В Техасе есть что-то такое, что цепляет мое сердце. Это похоже на голод, когда ты ни в ком и нигде не можешь найти то, чего хочешь.

Я останавливаю грузовик у въезда на ранчо и нажатием кнопки открываю ворота. Наши с Кейси взгляды встречаются.

— Пока ты не наткнешься именно на то, что искал. И ты боишься потерять то, что нашел, потому что с каждым прикосновением…, — Кейси делает паузу и проводит указательным пальцем по моему подбородку. — …испытываешь все больший голод, оттого что этот человек так же жаждет большего, как и ты.

Я целую ее, не в силах сдержать желание к ней прикоснуться. Именно тогда ты и понимаешь, что попал. Что медлить нельзя. Твоя единственная реакция — отчаяние. С Тарой все было иначе. Если быть честным, я увидел конец еще до слов: «Я тебя разлюбила». Я знал, что это конец. Кровавый, израненный, избитый конец.

Теперь я здесь, в начале чего-то, чего я не понимаю, прекрасно осознавая, что это может закончиться точно так же. Я не верю, что так будет, я бы сорвал с неба звезды, если бы это

означало, что она будет сиять так всегда, как сияет сейчас.

Вернувшись в дом, девочки не спят, и я раздосадован. У меня было твердое намерение запереть Кейси в своей комнате и как следует исследовать ее проколотый клитор.

— Я думал, вы остановились в отеле, — с улыбкой говорит Морган. Когда мы ничего не отвечаем, он выразительно двигает бровями. — Хорошо провели время?

— Заткнись. Она остается, — я отталкиваю его и тянусь к холодильнику за пивом. — Почему девочки до сих пор не спят?

— Я их искупал. И это было дерьмово, — Морган жестом показывает на свою промокшую рубашку. — Купание для них как аквапарк.

— Именно поэтому в полу есть слив, — напоминаю ему я, проводя рукой по волосам.

Когда мы строили этот дом, он думал, что я сошел с ума, поставив слив в детской ванной.

Лучшее принятое мною решение при строительстве.

— Мэм, — шепчет Морган, когда Кейси проскальзывает мимо него и заходит на кухню. — Вы хорошо провели время?

— Отстань от этой мэм, — улыбается ему Кейси и тянется за виски, которое она пила последние пару дней. Должен признаться, я нахожу невероятно сексуальным то, что она предпочитает виски всему остальному. — У нас была потрясающая поездка по снегу.

— Не сомневаюсь, — Морган вырывает у нее бутылку с виски и делает глоток. — Объезжали что-нибудь?

Кейси сдерживает ухмылку.

— Мы остановились, чтобы я могла показать Бэррону свои украшения.

Морган переводит взгляд с ее лица на декольте.

— На тебе их нет.

Кейси подмигивает ему, и я сдерживаю смех.

— Это тебе так кажется, — произносит она, забирая бутылку.

Морган смотрит на меня, вскинув брови, но я ничего не отвечаю.

— Папа! — говорит Кэмдин, показавшись из-за угла в пижаме, с мокрыми волосами и щеткой в руке.

— Ты вернулась! — с волнением в голосе добавляет она, обняв Кейси.

У меня в груди замирает сердце, когда я вижу, что она привязалась к Кейси так же сильно, как и я.

Девочка забирается на табурет рядом с Морганом и протягивает мне расческу.

— Я больше не хочу ходить в сад. Я хочу быть гангстером.

Я бросаю на Моргана свирепый взгляд, прекрасно понимая, что здесь происходит. Проведя по ее волосам расческой, я целую ее макушку.

— Например, рэпером… или мы говорим о Томми-ган (Пистолет-пулемёт Томпсона — американский пистолет-пулемёт, изобретённый в 1918 году Джоном Тальяферро Томпсоном. Прим. пер.) и бегстве с парнем по имени Клайд?

Она моргает. Дважды.

— Можно мне автомат?

— Нет.

— Но я хочу быть гангстером, — хнычет Кэмдин.

Если вам интересно, откуда это взялось, держу пари, Морган дал им посмотреть «Лицо со шрамом». Две недели назад они смотрели «Хороших парней», а до этого «Казино». Мы ужасные примеры для воспитания девочек.

Я глажу Кэмдин по голове.

— Разве не все мы такие, милая.

Я укладываю девочек в постель, а когда возвращаюсь на кухню, Морган все еще пьет с Кейси, и они смеются. Мне не нравится, что она смеется с ним. Знаю, я собственник, но хочу, чтобы каждая ее улыбка, каждый стон, каждый страстный жест принадлежали только мне.

Меня парализует от мысли о том, что это значит.

Я делаю шаг вперед и выхватываю у Моргана стакан.

— Ты можешь идти. Ты мне больше не нужен.

Морган закатывает глаза, но все равно встает.

— Хорошо, но не делай ничего такого, чего бы не сделал я.

— Ты многим пренебрегаешь, — подкалываю его я, не в силах отвести взгляд от Кейси.

Теперь, когда она вернулась в дом, я собираюсь убедить ее, что у проживания здесь гораздо больше плюсов, чем в отеле. Мое гостеприимство просто охренительно.

Когда Морган уходит, Кейси ничего не говорит, но завинчивает крышку на виски и поворачивается на табурете.

— Эй.

Я облизываю губы и подхожу ближе, протискиваясь между ее ног.

— Устала?

— Нет, не очень.

Наклонив голову вперед, я стягиваю с ее ключиц свитер и прижимаюсь губами к ее теплой коже.

— Тогда ложись со мной в постель.

Руки Кейси следуют по моему телу, по спине и по позвоночнику.

— Это хорошая идея? Что если девочки проснутся?

— Тогда я объясню им, что иногда мальчики позволяют девочкам спать в своих кроватях, чтобы они могли потереться друг о друга разными частями тела.

— О Боже, — хохочет Кейси. — Это звучит странно во всех смыслах.

— Ты права, это так, — смеюсь я, но обхватываю ее руками за попку и поднимаю.

Зайдя в свою комнату, я закрываю дверь и, заперев ее, кладу Кейси на кровать.

— А теперь покажи мне это колечко для клитора. Мне нужно уделить ему все мое внимание.

Кейси выгибает спину, раздвигает ноги, и с ее губ срывается тихий стон.

— О Боже, пожалуйста. Я умираю от желания снова почувствовать тебя внутри, Бэррон.

Мое имя, произнесенное шепотом, — моя погибель. Я практически срываю с Кейси одежду, и с себя тоже.

За всю свою жизнь я делал кунилингус всего одной девушке и понятия не имею, какого хрена сейчас делаю, но не собираюсь говорить об этом Кейси. За эти годы я кое-чему научился ‒ спасибо, порно, — но кольцо для клитора для меня в новинку.

Угадайте, что? Вам и не нужно знать, что делать. Вы это поймете сами, когда она будет благодарить, выкрикивая ваше имя, как это делает Кейси. Все еще лаская языком ее киску, я беру лежащую рядом подушку и бросаю Кесси на лицо.

— Заткнись, или все закончится раньше, чем ты кончишь, — предупреждаю ее я, покусывая ртом внутреннюю сторону ее бедра.

Кейси берет подушку и сжимает ее между ладонями, снова выгибая спину. Ее киска горячая, набухшая и такая чертовски мокрая, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не застонать.

Засосав в рот колечко ее клитора, я нежно поглаживаю его кончиком языка. Судя по покачиванию ее бедер, думаю, ей это нравится. Я ввожу два пальца в ее киску, теплую, влажную, абсолютно идеальную.

Двигаю внутри ее пальцами, провожу ими по ее складочкам, причмокивая, посасывая, покусывая, трахая ее ртом и наслаждаясь каждой чертовски прекрасной секундой.

Кейси прижимается ко мне бедрами, и мне приходится удерживать ее, я отказываюсь останавливаться, пока не пойму, что она кончила. Ее киска пульсирует, сжимая мои скользящие пальцы, а мой язык жадно лижет ее клитор.

А потом она кончает, пульсируя вокруг моих пальцев, бьется о матрас и стонет в подушку, говоря что-то о том, что это потрясающе и это самый лучший оргазм, который у нее когда-либо был. По крайней мере, мне послышалось именно так.

Я поднимаюсь по ее телу, вытирая рот о подушку. Крепко сжав член, я провожу головкой по ее клитору. Кейси извивается, улыбаясь мне.

— Это было потрясающе.

— Лучший в твоей жизни? — я не ожидал, что она согласится со мной ‒ я не дурак, ‒ но она меня удивляет.

— Без сомнения.

Я с рыком выдыхаю и толкаюсь в нее. Зажмуриваю глаза, когда она смыкается вокруг меня.

Б*ядь. Не кончай сразу, как в нее войдешь.

Подожди!

Опираясь на локти, я пытаюсь обрести хоть какое-то самообладание, прежде чем двигаться.

Кейси касается моего лица, моей резкой линии подбородка. Я смотрю в эти прекрасные голубые глаза.

— Что?

— Я просто… ты мне очень нравишься, — смеюсь я и двигаю бедрами, толкаясь в нее. — Ты моя одержимость, — бормочу я, прижимаясь губами к ее губам. — И я не позволю тебе уйти.

Как я это подсунул? Может, Кейси не замечает, но я замечаю, потому что она не возражает.

Более того, она говорит мне:

— Трахни меня жестче.

Я так и делаю. Я вытаскиваю и снова вставляю.

— Я буду трахать тебя, пока ты не станешь умолять меня остановиться.

Я буду трахать ее, пока мое сердце не сдастся, потому что потребность в этом настолько сильна.

Кейси вскрикивает, цепляясь за мои плечи, ее дыхание сбивается. Я глубоко внутри нее, мои яйца ударяются об нее, и тут же намокают. Я практически закатываю глаза, поглощенный потребностью. Все остальное исчезает, и я теряю себя в лежащей подо мной женщине. Я хочу проникнуть глубже, трахать ее жестче и… любить сильнее. Потому что правда в том, что я прошел через это всего за четыре дня. Я потерял голову из-за девушки, пронзившей меня взглядом ярко-голубых глаз и пьющей виски.

Я лижу и сосу ее шею, отдавая ей каждую частичку себя. Я потерял счет времени, и все, что существует, — это я внутри Кейси, отчаянно жаждущий страстных поцелуев и ее стонов. Жар обдает мне яйца, и я знаю, что сейчас произойдет. Я кончаю, не успев остановиться, но на этот раз выскальзываю. Я хочу размазать свою сперму по ее телу, желая дать ей понять, кому она принадлежит, даже если ей еще об этом не известно. Когда я кончаю, по спине пробегает дрожь, крепко сжав пульсирующий член, я быстрее двигаю по нему рукой.

Подняв голову, я опускаюсь на колени между ее ног, и она мне улыбается.

— Это горячо, — шепчет Кейси и, смазав каплю моей спермы, всасывает ее в рот.

Кажется, я только что нашел свою вторую половинку.

25

Ты тоже можешь с ними развестись?

БЭРРОН

Сказав, что одержим Кейси, я, скорее всего, немного преуменьшил, потому что с прошлой ночи, когда я кончил ей на живот, а она попробовала на вкус мою сперму, у меня постоянный стояк. Я буквально проматывал это у себя в голове, снова и снова, до такой степени, что теперь думаю толи пробраться в ванную, чтобы удовлетворить эту настойчивую потребность, толи найти Кейси, чтобы снова трахнуть.

Давай, возьми себя в руки.

В четверг утром я заканчиваю с машиной Кейси, не считая регулировки, которую мне еще предстоит починить, когда входит отец Тары. Все мои сексуальные мысли о Кейси испаряются, и я злюсь по необъяснимым для меня причинам. Хотел бы я сказать, что, когда Тара уехала, у меня не осталось о ней никаких напоминаний. Но это неправда. У меня двое детей, которые напоминают мне о ней каждый день, и еще ее родители. По большей части ее отец. Джонни Вернон, продавец автомобилей и точно не тот человек, которого легко игнорировать. Это значит, что он постоянно пригоняет машины мне на осмотр.

— Когда ты привезешь девочек? Мы бы хотели увидеться с ними на Рождество.

Вздохнув, я чувствую боль в груди. Я не хочу быть парнем, который не дает своим детям видеться с бабушками и дедушками, но, к сожалению, это так. Из-за Тары. Мне горько и досадно от того, что она ушла, и, нравится мне или нет, я вымещаю это на Джонни и его жене.

— Мы были заняты.

Скрестив на груди руки, он прислоняется к стене, и в его светло-серых глазах вспыхивает любопытство.

— Я слышал, у тебя остановилась подруга.

Подруга? Ха.

— Мы бы хотели увидеть девочек, — добавляет он. — Холли очень по ним скучает.

Я смотрю вдаль через его плечо, не в силах сказать ему, что девочки в офисе, и, если он действительно хочет их увидеть, то может это сделать.

— Знаю. Я их привезу.

И тут он выдает мне с досадой в его жестких глазах.

— Почему ты не подписал бумаги?

Нравится нам это или нет, но Тара — его единственная дочь. Конечно, он всегда будет о ней заботиться, независимо от того, насколько у нас все хреново.

— У меня на то свои причины, — огрызаюсь я, сжав челюсти.

Я замечаю в магазине наблюдающих за нами Джейса и Ретта, которые, вероятно, делают ставки на то, замахнусь я наконец-то на Джонни или нет. Поверьте мне, это заманчиво.

— И у нее была своя причина, — добавляет он, как будто это правда.

Забавно, я помню, как Тара говорила мне, что такая жизнь не для нее. Ее причины были весьма эгоистичны.

Я с досадой провожу рукой по лицу.

— Ну, это было весело. Ты можешь подъехать сзади. Впереди заказы на ремонт.

Я никогда не нравился Джонни. Не могу сказать, что он мне нравится, но я эту ненависть заслужил. Привет, я обрюхатил его дочь, когда она еще училась в школе. Могу понять, почему он меня ненавидит, потому что, если бы какой-нибудь парень сделал такое с моими девочками, я бы прикончил этого маленького ублюдка.

Но оправдывать Тару за то, что она бросила своих детей? Вот где наша с ним проблема.

Когда Джонни уже уезжает, в магазине на квадроцикле появляется Морган. Сняв ковбойскую шляпу, он стряхивает с нее снег.

— Сегодняшний ужин еще в силе?

— Да, почему нет?

Морган пожимает плечами и, застегнув получше куртку, поправляет перчатки.

— Не знал, может, гостья изменила твои планы.

— Нет.

Кроме того, что я буду трахать ее во всех позах, какие только смогу придумать, нет, она мои планы не изменила.

— Она будет ужинать с нами, но все еще в силе.

— А Лил может прийти?

Я разражаюсь смехом.

— Ты все еще женат, твоя жена отказывается уходить, и ты приводишь на ужин другую девушку?

Морган пожимает плечами.

— Уж если помирать, так с музыкой, — он снова надевает шляпу. — Кроме того, сегодня утром Карли съехала. Сказала, что ей нужна только половина наших сбережений.

Я распахиваю глаза.

— Что? Правда?

— По закону она имеет право на половину.

— Потому что ты идиот, — напоминаю ему я.

Морган смотрит на меня, не решаясь сказать что-то еще.

— Я никогда не говорил, что тоже не идиот, — поспешно добавляю я, не дожидаясь, пока он врежет мне по лицу.

Затем я задумываюсь о его ситуации. Когда в восемнадцать лет мы с Тарой поженились, у нас ни черта не было. Отец тогда еще не отдал мне ремонтную мастерскую. У меня не было дома. Когда родилась Кэмдин, мы жили в одноэтажном трейлере на участке моего отца. Только после того, как родилась Сев, и Тара уехала, я начал строить дом, и отец передал мне бизнес.

Морган — это совсем другая история. Он первенец Грейди. Ранчо принадлежало ему еще до того, как ему исполнился год, и женившись на Карли, он рисковал всем. Ему чертовски повезло, что она решила захапать только половину их сбережений.

— Что хотел Джонни? — спрашивает Морган, подойдя к четырехколесной машине и перекинув через нее ногу.

— Сказал, что хочет увидеть девочек.

Морган закатывает глаза.

— К черту.

Если у вас оставались какие-то сомнения в том, что мы братья, то эта фраза окончательно их развеяла.

Когда Морган уходит, из офиса выходит Кейси. Она все еще подает документы и занимается всякой ерундой, как будто я ее нанял. Нанял. Чтобы она ежедневно сосала мой член.

Да ладно. Я шучу.

Типа того.

Кейси улыбается, стоя передо мной. Я опускаю глаза на ее сиськи.

— Что ты здесь делаешь? Пытаешься меня отвлечь?

— И да, и нет. Девочки сказали, что сегодня какой-то вечер спагетти. Хочешь, чтобы я остановилась в отеле?

Я смотрю на нее.

— Мы это уже проходили. Ты не останешься в гребаном отеле.

Ее глаза темнеют, но не от ярости или раздражения. Это похоть.

— Мне нравится, когда ты становишься властным.

Я украдкой оглядываю магазин и, увидев, что никто не смотрит, хватаю ее за задницу.

— Ты еще не видела босса, милая.

— Бл*дь. Прекрати использовать этот акцент. Я от него теку.

— В таком случае, — я затаскиваю ее в подсобку для запчастей и запираю за собой дверь. — Встань на колени.

И мы снова начинаем. На этот раз она сосет мой член, пока я держусь за полку с запчастями, потому что она мне чертовски нужна. Кейси заглатывает мой член глубже, чем я ожидал, и он упирается ей в самое горло. Схватив его за основание, она сосет сильнее, и я теряю самообладание. Я борюсь с собой, пытаясь не кончить в ту же минуту, но это не то, чему мне хотелось бы долго сопротивляться.

Кейси останавливается, облизывает головку и, улыбнувшись, тянется к моей руке.

— Трахни меня в рот, — выдыхает она, а затем возвращается к лучшему в моей жизни минету.

Я делаю то, что она просит, направляя ее голову вверх-вниз. В какой-то момент я поворачиваюсь так, что, опираясь на стену, обхватываю руками лицо Кейси. Я не могу представить, как это будет выглядеть, если кто-то сюда войдет, но мне все равно, потому что я вот-вот кончу ей в рот.

Давление нарастает, Кейси двигает головой все быстрее, и прежде чем напряжение достигает пика, она убирает руку с моего бедра, обхватывает ею мои яйца и стонет.

— Кончи мне в рот, — умоляет Кейси.

И я делаю это в ту же секунду, ее просьба срывает мне крышу. Я подавляю рвущийся с губ стон, снова толкаюсь в нее, и меня захлестывает чистейшее удовольствие, которое только можно вообразить.

Без единого слова Кейси встает.

Я прижимаю ее к своей груди и крепко обнимаю.

— Ты никогда не уедешь из Техаса.

Она смеется.

— Так хорошо, да?

— Ты даже не представляешь.

26

Мужчину, который любит своих детей, стоит держать рядом.

КЕЙСИ

— Я не хочу соус! — рыдая, кричит на отца Сев.

У нее сегодня такой день. Она проснулась в плохом настроении и до сих пор не пришла в себя.

Бэррон с ней терпелив, но видно, что он в любую минуту готов сорваться.

— Я не собирался добавлять соус в твою чертову лапшу, — он стаскивает Сев со стула, на котором она стоит и плачет. — А теперь иди мыть руки перед ужином.

Нахмурившись, она скрещивает руки на груди.

— Нет!

— Севин Рэй Грейди, лучше тебе не знать, что произойдет, когда я досчитаю до трех.

Сев сжимает руки в кулаки, и рычит на него.

— Ладно. Но в этот раз я не буду пользоваться мылом.

Закатив глаза, Бэррон поворачивает ее к ванной.

— Иди.

Кэмдин поднимает свои мокрые руки, впервые его послушавшись.

— Я уже помыла.

Черт, от его интонации строгого отца даже мне хочется вымыть чертовы руки и сорвать с него одежду.

Пьющая вино Лилиан поднимает бутылку.

— У меня пусто. Есть в погребе ещё?

Знаете, что мне нравится в Лилиан. Ее не скрываемое безумие. Вы его видите. И я хочу быть ее лучшей подругой. У меня никогда не было лучшей подруги, но теперь я ее нашла.

Бэррон кивает.

— Да, я захвачу бутылку, — а потом он протягивает мне руку. — Морган, присмотри за девочками.

Не успеваю я осмыслить происходящее, меня уже тащут в погреб, о существовании которого я даже не подозревала.

— Это как подвал?

— Да, вроде того, но есть выход наружу, и эта дверь стальная, — Бэррон указывает рукой через плечо.

— Для чего? — я оглядываюсь вокруг, спускаясь за ним по металлической лестнице в темную комнату. Он меня здесь убьет?

— У нас здесь бывают торнадо. Нужно же где-то прятаться.

То, как он говорит «где-то прятаться», наталкивает меня на мысль о том, что он приходит сюда не только из-за ураганов.

Не успеваю я опомниться, как он прижимает меня к стене и расстегивает свой ремень.

— Иногда они сводят меня с ума, — срывающимся голосом бормочет Бэррон.

Ладно, я понимаю, что это такое. Он вот-вот сорвется на малышке, а трах со мной — это отвлекающий маневр. К сожалению, я согласна на это, потому что не могу им насытиться. Сегодня я думала только о том минете, который сделала ему в подсобке для запчастей, и о том, какой желанной я себя чувствовала, когда он держал в своих руках мою голову, кончая мне в рот. Ты запуталась, Кейси.

Да, но этот парень меня хочет.

И поверьте, я прекрасно понимаю, что, если отсюда уеду, мне понадобится терапия.

Мы с Бэрроном постоянно трахались. Везде. В гардеробных. В разных комнатах. На его кровати, в душе, в ванной. Каждый день, по крайней мере, дважды. Понятно, что Бэррон годами обходился без секса, потому что он как тот парень, с которым я потеряла девственность и, который обращался со мной как с карманной киской каждый раз, когда ему нужно было кончить. Нам было по шестнадцать, но каждый день по четыре раза… как по мне, многовато. К тому же у меня началось нечто похожее на постоянную инфекцию мочевого пузыря.

Но это уже не важно. Секс с Бэрроном. Зависимость. Я не могу спокойно смотреть на него, не раздвинув чертовы ноги, даже когда он в Carhartt (бренд одежды — прим. пер.) и этой сексуальной черной шапочке, от которой его глаза кажутся такими экзотичными.

Что объясняет мое нынешнее положение. В подвале, напротив шкафа с тем, что, по словам Бэррона, является консервированной зеленой фасолью, но похоже на засунутые в банку пальцы инопланетянина. Несмотря на ситуацию и подвал, я чувствую, что он меня интригует. Я хочу узнать все тайны, испытать все желания. Сидя на деревянной скамейке и молясь, чтобы мне никуда не впилась заноза, я мысленно пробегаюсь по его спине и жалею, что мы в подвале.

— Я замерзла, — с дрожью признаюсь я. — И это не слишком сексуально.

Бэррон начинает целовать мою шею, нетерпеливо стаскивая с меня джинсы и проникая руками под свитер.

— Совсем как барабанящие в дверь дети, которым приспичило узнать, почему я так долго принимаю душ.

Я смеюсь и, выгнув спину, откидываюсь на край скамейки.

— И часто это случается?

— Ты даже не представляешь, — стонет Бэррон, стаскивая с бедер джинсы и, поцеловав меня в шею, отрывается только, чтобы спросить: — Почему мы сейчас об этом говорим?

— Не знаю. Ты уверен, что это зеленая фасоль?

Он зарывается пальцами в мои волосы и, схватив меня за затылок, прижимается губами к моим губам. Перед тем как войти в меня, Бэррон ухмыляется и нежно меня целует.

— Перестань думать о зеленой фасоли.

Я делаю, как он велит, но в этом-то и состоит главная загвоздка с этим парнем. С того самого первого взгляда я не думала ни о своей ситуации, ни о его. Просто перед ним трудно устоять. Я знаю, что играю с огнем, и знаю, что это плохо кончится, но я слишком сильно этого хочу.

Фишка в том, что эмоции легко спутать с реальностью. Особенно когда имеешь дело с такими парнями, как Бэррон Грейди.

— Где вино? — спрашивает Лилиан, как только мы поднимаемся наверх.

— Вот, — протягивает ей бутылку Бэррон. — И не говори, что я никогда ничего тебе не даю.

— Значит ли это, что в этом году я не получу рождественскую премию? — усмехнувшись, спрашивает Лилиан и с нетерпением вкручивает в бутылку штопор.

— Я еще не решил, — подкалывает ее он, проходя к плите, где Морган уже помешивает лапшу.

Я сажусь рядом с Лилиан.

— Хочешь вина? — предлагает она, наклонив ко мне бутылку.

— Нет. Я больше люблю виски.

Не успеваю я себе налить, как Бэррон, подмигнув, уже протягивает мне стакан и бутылку.

— Ужин готов.

Лилиан наклоняется ко мне, попивая вино.

— Ты трахалась с ним в подвале?

Я ей не отвечаю, но медленно перевожу на нее взгляд и подмигиваю.

Мы чокаемся. Бэррон и Морган подают нам ужин, и трудно поверить, что у этих мальчиков в детстве не было мамы, потому что они знают, как обращаться с дамами.

Мне сложно сдержать улыбку, оглядывая дом Бэррона, полный смеха, света зажженного камина и людьми, которые искренне заботятся друг о друге. У меня в детстве такого не было. Я организовывала вечеринки с ужинами и устраивала игры с детьми поверхностных друзей моей матери, которые в итоге ненавидели странную девочку, что вела дневники и не хотела с ними играть.

В середине ужина Сев бросается на пол в гостиной перед камином и, плача, дергает себя за уши.

— Нет! — пинаясь ногами, кричит она на Бэррона, когда он пытается заставить ее съесть кусочек чесночного хлеба. Она весь день ничего не ела.

В детстве у меня были приступы ушной инфекции — где-то раз в месяц, пока мне не вставили в уши трубки. Готова поспорить на деньги, что у Сев та же беда.

Вздохнув, Бэррон отставляет пиво и поднимает дочь с пола. Сев сворачивается калачиком в его объятиях, и он прижимается губами к ее лбу. Нахмурившись, он трогает ладонями ее голову, а затем прижимает к себе и укачивает в руках. В его глазах мелькает волнение и тревога.

Поставив на стол бокал, я подхожу к нему.

— С ней все в порядке?

Бэррон кивает.

— Наверное, снова ушная инфекция. У нее это часто случаются.

— У меня тоже, — говорю я. — У тебя есть теплая тряпка? Мне это помогало.

Сев, все еще плача, тянется ко мне, а Бэррон идет за тряпкой.

— У тебя тоже? — спрашивает Сев.

— Да, — я прижимаю ее к себе, и сердце разрывается от боли. — И няня всегда делала мне теплые компрессы.

Сев сглатывает, немного покачивая головой от икоты, а потом плачет еще сильнее. Я прижимаю ее к себе, горло горит от подступивших слез. Именно в этот момент я понимаю, что должна поскорее все рассказать Бэррону. Я не могу и дальше жить во лжи, но и оставить эту сидящую у меня на руках маленькую девочку я тоже не хочу.

Бэррон возвращается с теплой тряпкой. Он садится рядом со мной на диван и гладит Сев по спине.

— Хочешь к папе? — тихо спрашивает он, прикладывая к ее уху тряпку.

Девочка тянется к нему, и Бэррон откидывается на спинку дивана, прислоняя ее к груди. Одной рукой он прижимает к ее уху тряпку, а другой поглаживает по спине.

— Ты с папой, — шепчет ей он.

Я чуть не плачу. Неважно, что это самый сексуальный образ, который я когда-либо видела, но для девочек этот парень — весь мир, а они — его.

Позже, уложив Кэмдин спать, я пробираюсь в комнату Бэррона, где он лежит на кровати с Сев. Я осторожно ложусь рядом с ним. Пока то, что я сплю с ним в одной кровати, не вызвало никаких проблем. Девочки, вроде, не возражают, что я здесь сплю, и не спрашивают об этом.

Бэррон по-прежнему гладит Сев по спине, успокаивая ее с той нежностью, которую я нахожу чертовски привлекательной.

Он мне улыбается.

— Не знаю, что больше меня расстраивает. То, что она заболела, или то, что сегодня мне ничего не светит.

Я тихо смеюсь и прикрываю рот одеялом. Затем смотрю на него.

— Ты ужасно ненасытный. Мы занимались сексом всего несколько часов назад.

— Это было четыре часа назад, но кто считает?

— Ты, — подкалываю его я.

Бэррон вздыхает, глядя на меня.

— Ничего не могу с собой поделать. Ты моя зависимость.

Его слова меня успокаивают, и да, я думала, что приятно быть желанной, но вызывать в ком-то зависимость — мне нравится, как это звучит. Мои друзья общались со мной только из-за статуса моих родителей. Все они от меня чего-то хотели.

— Я начинаю думать, что тебе нужен от меня только секс.

— А как еще ты собираешься оплачивать всю ту работу, что я проделал над твоей машиной?

Я перевожу взгляд на него.

— Серьезно?

Бэррон смеется.

— Расслабься. Я шучу.

Я ничего не говорю, и он перекладывает Сев со своей груди на середину кровати. Мы смотрим друг на друга, и думаю, он понимает, что его замечание меня обеспокоило.

С нежностью глядя на меня своими темными глазами, Бэррон приподнимает мой подбородок.

— Ты ведь знаешь, что для меня это не просто секс?

— Я думаю… но не знаю. Я даже не знаю тебя. И у тебя в жизни определенно нет времени для чего-то еще. И я не могу тебя за это винить. Я вроде как, ну, буквально ворвалась в твою жизнь.

— Технически, ты врезалась в мой дом.

Бэррон опускает взгляд, и тихонько смеется. Сев, подвинувшись, прижимается к нему, но не просыпается. Затем мы снова встречаемся взглядами, и он улыбается.

— Возможно, твое появление в моей жизни было случайностью, но я сделал выбор и попросил тебя остаться.

— Посмотри, как ты все повернул, — поддразниваю его я, слегка поглаживая Сев по спине.

— Что ты имеешь в виду?

— Теперь, когда ты начал так говорить, мне жаль, что мы не займемся сексом.

Он подмигивает.

— Все это часть моего плана, чтобы заставить тебя в меня влюбиться.

Я переворачиваюсь на спину.

— Слишком поздно, — глядя в потолок, шепчу я.

Сказав это, я очень боюсь на него взглянуть, но по тому, как наши руки сплетаются на матрасе, где лежит его дочь, понимаю, что он меня услышал.

Я не могу выбросить из головы твою улыбку.

Есть ты, и есть я.

И я теряюсь в ощущениях своего обнаженного тела на твоей кровати.

27

Я могу оставить всех?

КЕЙСИ

Прошло два дня, прежде чем Сев почувствовала себя лучше после ушной инфекции. К субботе, пока Бэррон работает с Морганом на ранчо, она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы выйти на улицу. Мы с Лилиан везем девочек в центр Амарилло, чтобы выбрать подарок для Бэррона на Рождество.

Пока девочки смотрят фильм в кузове грузовика Лилиан, она шепчет:

— Он уже знает?

Я утыкаюсь лицом в ладони и издаю стон.

— Нет. И чем больше мы… ну, знаешь… — я провожу рукой между ног, на случай, если она не поняла. — Тем труднее становится.

— Потому что ты в него влюбляешься, — добавляет Лилиан, глядя на меня.

Я смотрю на белые, усыпанные снегом дороги. Это точно. Три недели назад я видела только солнце, ложь и пальмы. А теперь — просторные дороги и слова, которые не могу произнести. Я оправдываюсь тем, что не лгу ему. Сокрытие информации — это ведь не ложь, верно?

— Я очень боюсь, что, еслирасскажу ему о своей связи с Тарой, он все прекратит, а я совсем этого не хочу.

Лилиан вздыхает, объезжая припаркованную на обочине дороги снегоуборочную машину.

— Я знаю Бэррона всю свою жизнь. Тебе не о чем беспокоиться. Просто скажи ему правду, и уверена, что он поймет.

— Какой он? В смысле, я вижу его со стороны… он добр с девочками, заботлив, трудолюбив, но такой ли он на самом деле?

Лилиан улыбается во весь рот.

— Он такой и есть. Оба сына Грейди. Бишоп правильно их воспитал. Они упорно трудятся ради желаемого, а любят еще сильнее. Эти девочки — весь его мир. Ради них он готов на все.

Я оглядываюсь на девочек, обе укутаны в одеяла, глаза прикованы к прикрепленным к подголовникам экранам DVD, а наушники прижимают друг к другу их очаровательные пухлые щечки.

— О чем думала Тара?

— Она не думала. Очевидно, — фыркает Лилиан. — В детстве она была моей лучшей подругой. Когда она сошлась с Бэрроном, я просила его держаться от нее подальше, но он не послушал. В том-то и дело. Бэррон не всегда прислушивается к логике.

Поймет ли он мою? Вздохнув, я смотрю на проплывающие мимо фермы.

— Что у тебя с Морганом?

— Не знаю, — вздыхает Лилиан. — Я ничего не понимаю.

— Они разводятся, так ведь?

— Да. По всей видимости, она беременна.

Я распахиваю глаза.

— Что? Серьезно?

— Думаю, да. Он не хочет об этом говорить.

— Он будет участвовать в жизни ребенка?

И тут я вспоминаю, что сказал Бэррон. Морган и бык.

— Подожди… Бэррон сказал, что у него не может быть детей.

Лилиан смотрит на меня, на ее лице выражение «да, черт бы побрал эту суку».

— Она встречалась с каким-то парнем из Талсы. Моргана это просто убило, и теперь я не знаю, к чему это приведет, кроме как к неприятному разводу.

— Я думала, они договорились, что она претендует только на половину сбережений.

— Так и было, пока Морган не узнал, что она беременна.

— Да, подруга, парням Грейди реально не прёт с женщинами.

И тут я осознаю, что сказала в том числе о себе и о ней. Я качаю головой, и мы обе разражаемся смехом.

Лилиан кладет руку мне на плечо.

— Не знаю, как тебя сюда занесло, но, возможно, ты лучшее, что случилось со мной, — ее взгляд перемещается к зеркалу заднего вида. — И с ними.

Глубоко вдохнув, я киваю.

— Я ему расскажу. Сегодня же вечером.

— Вам сегодня было весело ходить по магазинам? — спрашиваю я девочек, готовя их ко сну. В итоге они купили ему футболку с надписью: У МЕНЯ ДВЕ ДОЧЕРИ. ТЕБЕ МЕНЯ НЕ НАПУГАТЬ.

Сегодня вечером Бэррон должен был помочь Моргану перегнать скот, попавший не на то поле из-за того, что работник ранчо забыл закрыть ворота. Я, конечно, была рада выполнить эту работу. Я втянулась в странную, домашнюю жизнь, где помогаю с девочками и говорю себе, что это плата за то, что Бэррон починил мою машину. Которая уже давно готова и стоит у него в мастерской, словно забытая игрушка. Я о ней не спрашиваю. Он тоже.

— Ты мне нравишься, — говорит Кэмдин, расчесывая мне волосы, а Сев просит у меня мои обрезанные ногти. Мои гребаные ногти. Они нужны ей для какого-то заклинания, но она не говорит, для какого.

Эта девочка и ее магия, я это обожаю.

На днях я залезла в интернет и заказала ей на Рождество старинную книгу заклинаний, на которой выгравировали ее имя. Не знаю, буду ли я еще здесь на следующей неделе, но мне очень хочется подарить ей эту книгу. Может, потому, что даже если я завтра уеду, мне хочется, чтобы эти девочки хоть как-то меня помнили.

Для Кэмдин Лилиан помогла мне выбрать сделанные на заказ сапоги Ariat ее любимых цветов — коричневого и бирюзового.

— Ты мне тоже нравишься.

— Ты можешь остаться с нами? — Кэмдин берет из моей руки щетку, а затем сворачивается калачиком рядом со мной. — Ты нравишься моему папе.

Я прижимаюсь губами к ее влажным волосам.

— Я открою тебе маленький секрет. Он мне тоже нравится.

Черт, это больше, чем просто симпатия. Посмотри, как при виде Бэррона учащенно бьется мое чертово сердце. Я люблю этого парня, а мы ведь с ним только познакомились.

Сев вздыхает и ложится рядом со мной.

— Расскажи мне сказку.

Я перемещаюсь с кровати на пол, где лежит их ворсистый ковер. Обе девочки сворачиваются калачиком, укрывшись одеялами, от мягкого приглушенного света мерцающих лампочек ощущение, будто у них в глазах звезды.

— Давным-давно жила-была принцесса. Она жила в большом замке, нашла принца и…

— О, это ужасно, — покачав головой, говорит Сев. — Я не выйду замуж ни за какого вонючего мальчишку.

Кэмдин смеется.

— Если ты хочешь детей, ты должна выйти замуж за мальчика.

Сев даже не рассматривает эту идею и хмурится.

— Ни за что.

Я прижимаю их обеих к себе, довольствуясь тем, что никогда не покину эту комнату.

— Ладно, жила-была как-то леди со змеями в волосах.

Глаза Сев загораются.

— Мне нравится. Продолжай.

Меня бесит, что я так сильно хочу быть частью его и их жизни, что забываю о том, что время моего пребывания здесь может быть ограничено лишь починкой моей машины.

Бэррон прищуривается, сидя в комнате на кровати.

— Они спят?

— Полагаю, но ты их знаешь, — подкалываю его я и запираю дверь спальни, закрыв ее за собой.

Бэррон ждет несколько секунд, ровно столько, чтобы я села рядом с ним на кровать. Его глаза блуждают по моему лицу, он касается рукой моей щеки, проводя большим пальцем под глазом.

— Оставайся на Рождество.

— Что?

— Девочки тебя любят, — говорит он, заглядывая мне в глаза. — Останься на Рождество.

— Бэррон… я не должна, — говорю я. — Я имею в виду…

Бэррон прижимает к моим губам свои пальцы.

— Я хочу, чтобы ты осталась.

Я зажмуриваю глаза, мне невыносима эта сумятица. Я качаю головой и понимаю, что, если в ближайшее время всё ему не расскажу, это уничтожит последние шансы на прощение. Он целует меня в шею, и мне все труднее и труднее сказать ему правду.

Когда он поднимается от шеи к моим губам, я поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты веришь в судьбу?

Бэррон делает паузу и смотрит мне в глаза.

— Возможно.

— Возможно? Что это за ответ?

— Тот, что я даю, когда пытаюсь тебя трахнуть, — ворчит Бэррон, укладывая меня на матрас и накрывая своим телом.

Хорошо, я скажу ему после этого.

Знаю, я тупица. По крайней мере, я это признаю и беру на себя ответственность. Сняв с меня рубашку, Бэррон расстегивает пуговицы на моих джинсах и стаскивает их с ног. Не успеваю я опомниться, как он оказывается внутри меня, и я забываю о том, что хотела сказать.

Я обхватываю его руками, а затем и ногами.

— Не останавливайся.

Бэррон приподнимается, опираясь на руки, его бедра толкаются в меня под нужным углом.

— Я и не собирался.

Я со стоном произношу его имя, имя Бога и практически всего, что приходит на ум, пока он меня трахает. Содрогаясь под ним, я не знаю, кто из нас тяжелее дышит. Он или я.

Бэррон толкается в меня еще раз и, поцеловав, наваливается всем телом.

— Кейси, — говорит он, бормоча мое имя. — С тобой так чертовски хорошо.

— Знаю.

Потому что я знаю. Именно по этой причине я не могу ему рассказать. Между нами все так естественно, как будто, так и должно быть.

Откатившись в сторону, он прижимает меня к себе, но между нами остается созданная мною дистанция. Бэррон поднимает голову и смотрит на меня.

— Нужен душ?

Я смеюсь.

— Хочешь сказать, что от меня воняет?

— Нет. Я говорю, что мне нужен душ, и я не хочу мыться один.

Бэррон скатывается с кровати, и, пока он идет к ванной, я смотрю на его стройное, обнаженное тело. Бэррон, улыбаясь, ждет у двери.

— Присоединишься ко мне?

Я ему скажу.

Утром. Но сначала приму душ.

28

Да ладно. Ты знал, что в какой-то момент все этим кончится.

БЭРРОН

— Мы можем испечь рождественское печенье? — спрашивает Кэмдин, переводя взгляд с меня на пинающую снег Кейси.

Я смотрю на нее, и комки снега попадают мне на ботинки.

— Конечно.

— Кейси, — Кэмдин берет ее за руки, размахивая ими. — Хочешь нам помочь?

— С удовольствием, — говорит Кейси, улыбаясь так, будто ее никогда не просили повозиться с ребенком.

Это неправда. Вчера они с Сев сделали из газеты ведьминскую шляпу, а затем покрасили ее в черный цвет из баллончика. С тех пор Сев ее не снимает.

Пока мы с ней идем, ступая ногами на хрустящий, замерзший снег, я прислоняюсь плечом к плечу Кейси. Это привлекает ее внимание, и она смотрит на меня с нежной улыбкой на губах.

— Они рады, что ты осталась на Рождество, — говорю ей я.

— Мне здесь нравится. У меня никогда не было настоящего семейного Рождества. Скорее бы уже всем этим заняться. Печь печенье, заворачивать подарки, петь рождественские гимны. Я в буквальном смысле взволнована.

— Ты никогда не праздновала Рождество со своей семьей? — спрашиваю я, мое дыхание вырывается облачком в морозный воздух.

Ветер раздувает волосы Кейси, и она пытается повернуть голову так, чтобы они не попали ей в глаза.

— Нет. Не совсем. Не так, как я себе это представляю. Снежное утро с горячим шоколадом и открывающими подарки детьми. Большой рождественский ужин со смехом, гоголь-моголем, и обоими родителями, которые при этом не ссорятся. Никакого бухого папаши, появившегося с цыпочкой, с которой познакомился прошлой ночью, а теперь называет ее подругой, и не скрывает, что уже ее трахнул. Никакой мамаши, которая дарит тебе на Рождество машину и считает, что ты должна быть благодарна за то, что у тебя есть такие дорогие вещи, а тебе всего на всего нужно, чтобы она тебя любила, — Кейси моргает, на глазах появляются слезы. — Можно подумать, что в детстве круто иметь родителей, которые могут позволить себе все, что ты хочешь, но я была полна разочарования, потому что они никогда не видели, что мне действительно нужно. Они. Чтобы они меня заметили.

Я смотрю на нее, тишину нарушает доносящийся издали смех девочек.

— Ты же знаешь, что ни у кого не бывает идеального Рождества, верно?

Я пытаюсь добавить в свои слова немного юмора, боясь, что, если этого не сделаю, она заплачет.

— В смысле, Морган… мы знаем, что это Рождество не будет идеальным.

Кейси прикрывает улыбку затянутой в перчатку рукой, и если совершенство и существует, то оно в этом моменте, с раскрасневшимися щеками, улыбкой и голубыми глазами. Не знаю, к чему это приведет, но с ней я готов это узнать.

Взгляд Кейси перемещается на девочек.

— Знаю, что все будет не идеально, особенно если Морган завладеет текилой, но это идеально. Здесь. С вами, ребята. И начнется это с выпечки печенья с двумя маленькими девочками. Я испеку все рождественские печенья, которые только можно себе представить.

Я притягиваю ее к себе и обнимаю за плечи.

— Ты — просто нечто, дорогая.

— Это хорошо, да?

Я прижимаюсь губами к ее виску.

— Очень хорошо.

Мы не говорили о том, к чему это приведет и, что будет после Рождества. Я не хочу даже думать о том, что она уедет.

— Здесь так красиво, — говорит Кейси, шагая рядом со мной по снегу, девочки опережают нас на несколько шагов.

Мы прогулялись по ранчо. Девочки хотели показать ей, где они купаются летом, и это превратилось в поиски потерянного заклинания среди деревьев. Ладно, Сев охотится за несуществующим заклинанием, а Кэмдин пока с этим согласна. Должен признать, что с тех пор, как здесь появилась Кейси, Кэмдин стала к Сэв намного добрее. За эту неделю мне пришлось разнимать всего одну драку.

Недолго думая, я беру Кейси за руку, прекрасно понимая, что держу ее так впервые.

— Весна прекрасна, — бросаю я, мне любопытно, что она ответит. — Лето жаркое и невыносимое.

На лице Кейси появляется беспокойство, она бросает взгляд на детей.

— Мне… нужно с тобой кое о чем поговорить.

Мое сердце бьется чуть быстрее.

— Об отъезде?

— Нет. Просто, ну, я не знаю… нам нужно поговорить. Наедине.

У меня начинается паника.

— Кейси, если это насчет того, оставаться ли тебе здесь на Рождество… Я хочу, чтобы ты осталась. Девочки хотят, чтобы ты осталась.

— Нет, насчет тебя…

— Папа? — кричит Кэмдин. — Кто это?

Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, на кого она показывает. И тут вижу знакомый грузовик Шевроле. Грузовик Джонни. Только рядом с машиной стоит вовсе не он. Бл*дь. Какого черта она сюда заявилась?

— Черт возьми, Тара, — ворчу я, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди.

Я опускаю руку и смотрю в лицо Кейси. Она бледная, глаза распахнуты от страха, паники… Я не знаю, но не могу точно сказать, от чего именно. Как будто она увидела привидение.

— Можешь отвести девочек в дом? — спрашиваю я, протянув ей куртку Кэмдин, которую та сняла и бросила мне.

Кейси кивает, тянется за курткой, но в ее глазах читается нерешительность.

— Я… да. Могу.

— Ты в порядке?

Она снова кивает, покусывая нижнюю губу. В этот момент я понимаю, как, должно быть, странно это выглядит — у меня перед домом объявляется женщина, да еще с таким видом, будто хочет оторвать мне яйца. Вероятно, это требует объяснений.

— Это моя жена, но девочки понятия не имеют, кто она такая, — предупреждаю я в надежде, что Кейси поймет.

Кивнув, почти судорожно, она улавливает суть.

Я понятия не имею, почему Тара сюда заявилась… вообще-то, имею. Я просто не думал, что у нее хватит смелости встретиться со мной лично.

Кейси уводит девочек к дому, под крыльцо.

— Может, зайдем внутрь? Становится холодно.

Я делаю шаг в сторону идущей к нам Тары, которая выглядит в точности, как на своих фотографиях в Instagram, а совсем не так, как уехавшая отсюда три года назад девушка с фермы.

— Что ты здесь делаешь? — рычу я.

Шагая по снегу, Тара смотрит на меня злобным взглядом и вскидывает руки.

— Чтобы заставить тебя подписать эти чертовы бумаги, Бэррон, — у нее, по крайней мере, хватает порядочности говорить тише.

— Зачем? — фыркаю я, шагнув к ней и под опоясывающее дом крытое крыльцо. — Чтобы ты снова вышла замуж? Ведь все ради этого, не так ли?

— Да, — признает она, глядя на то, как позади меня Кейси пытается разуть девочек. У нее дрожат руки. Черт. Держу пари, она в шоке от всего этого, и одна мысль об этом еще больше меня злит.

Я снова поднимаю глаза на Тару. От ее присутствия у меня давит в груди. Поверьте, я скорее засуну руку в коровью задницу, чем буду разговаривать с Тарой об этих гребаных документах о разводе. Но я знал, что это произойдет. В конце концов. Я просто не думал, что она объявится здесь за несколько дней до Рождества в присутствии девочек.

— Так ты проделала весь этот путь, чтобы я их подписал?

Я смеюсь, засовывая в карманы дрожащие руки. Я не хочу, чтобы она видела, что ее визит меня как-то обеспокоил. Я никогда не рассказывал о ней девочкам. Они понятия не имеют, как она выглядит и вообще ничего о ней не знают. Девочки думают, что вылупились из яйца, как цыплята. Это неправда, но они не особенно об этом спрашивают, поэтому я не вдаюсь в подробности.

— Если хочешь, чтобы всё было сделано правильно, сделай это сама, верно, Кейси? — Тара переводит свои холодные голубые глаза на Кейси.

Моё сердце уходит в пятки, и мне вдруг становится трудно дышать. Кейси? Проходит минута, прежде чем я это осознаю. Она из Калифорнии. Неужели она… нет. Она не могла. К сожалению, судя по выражению лица Кейси, все так и есть, это ясно без слов. Она… знает Тару. Я медленно перехватываю взгляд Кейси; ее бледное лицо все подтверждает.

Она удивленно смотрит на Тару.

— Что ты делаешь?

— О, это мило, — смеется Тара. — Ты ему не сказала, да?

Кейси качает головой, но не произносит ни слова.

Сев берет Кейси за руку.

— Это Барби?

Сев никто не отвечает.

Тара смотрит на Кейси.

— Как печально. Ты так мне завидовала, что тебе пришлось приехать сюда, чтобы найти того, кого я оставила.

И тут, бл*дь, я прихожу в ярость. И не от того, о чем вы подумали. Не знаю почему, но мой мозг даже не фиксирует эту связь, или, может, меня это не волнует. Я готов сорваться на Тару из-за того, что девочки находятся так близко к ней. У меня выступает пот, я готов схватить их и броситься прочь от нее. Это делает меня уязвимым, потому что я не хочу, чтобы они знали, что мама их бросила. Только не перед Рождеством, когда они просили Санту подарить им маму.

Я перевожу внимание на детей, которые до этого момента оставались совершенно безразличными к происходящему.

— Это кто? — с любопытством глядя на Тару, спрашивает Кэмдин.

Я пытаюсь отыскать у нее на лице хоть какое-то воспоминание. Я часто задавался вопросом, помнит ли ее Кэмдин. Когда Тара ушла, ей был всего год, и знаете, я испытываю облегчение, потому что она не помнит.

— Она не от Санты, — говорит ей Сев, протянув руку к проходящему мимо коту.

Тара смотрит на девочек, а потом на Кейси.

— Я не могу поверить, что ты сюда приехала. Я тебя увольняю, а ты отыскиваешь моего мужа? Это жалко.

Во мне закипает раздражение.

— Кто-нибудь объясните, что, бл*дь, тут происходит! — кричу я.

Оба моих ребенка выпрямляются, понимая, что я не шучу. Сев роняет кота, и даже он убегает, услышав тон моего голоса.

— Кейси была моей помощницей, — не моргнув глазом, говорит Тара. — До тех пор, пока я ее не уволила.

Что? Я не ослышался?

Я смотрю на Кейси, которая держит Сев, глядя на меня извиняющимися глазами.

— Все было не так, — сглатывает Кейси и хмуро смотрит на Тару. — Я уволилась.

Я не свожу с нее глаз, даже после слетевших с ее губ слов. Я концентрирую внимание у нее на губах, а затем возвращаюсь к ее глазам.

— Кейси, — ошеломленно шепчу я, ожидая, что она заберет свои слова назад, но этого не происходит.

Она знала Тару? Знала ее… и меня? Неужели она действительно приехала сюда из-за Тары?

— Неважно, — Тара вскидывает руку, у нее на пальце в лучах заходящего вдали солнца поблескивает бриллиант. — Ты не справлялась со соей чертовой работой. Что ты вообще здесь делаешь?

Кэмдин берет меня за руку.

— Она сказала плохое слово.

— Знаю, — я смотрю на Кейси. — Можешь отвести их в дом?

Она кивает, оценивая мою реакцию. Я ничего не говорю. Злюсь ли я? Да, черт возьми, но не на Кейси. Я, естественно, хочу получить ответы, но больше меня бесит то, что Тара здесь.

К глазам Кейси подступают слезы, но она берет девочек за руки.

— Как насчет горячего шоколада?

Они обе кивают.

— Ты читаешь наши мысли, — говорит Кэмдин, следуя за ней.

— На этот раз побольше зефирок, — говорит ей Сев, затаскивая в дом кота.

Тара задерживает взгляд на доме. Когда за девочками закрывается дверь, она закатывает глаза.

— Поверить не могу, что она сюда приехала. Я никогда ее об этом не просила, — вздыхает Тара так, будто оскорблена. — Это так для нее типично. Видимо, она узнала твой адрес из бумаг, которые я заставляла ее отправлять тебе обратно.

Ах, да. Вот та заносчивая стерва, которую я помню.

— Хватит нести чушь, — со стоном произношу я, проведя руками по лицу. — Что ты здесь делаешь?

— Хочу, чтобы ты подписал бумаги.

— Ты не могла отправить их по почте? Ты не можешь заявляться сюда прямо перед Рождеством и сбивать их с толку.

— Открою тебе тайну, придурок, — глаза Тары превращаются в узкие щелочки, готовые отрезать мне член. — Ты отправлял их обратно. Уже пять раз. Все бы уже давно закончилось, если бы ты их подписал.

— Я их не подписал, потому что ты не хотела их исправлять, — замечаю я, устав от подобных споров. — Они у тебя?

Я раздраженно указываю на висящую у нее на руке дизайнерскую сумку.

— Я их сейчас подпишу, чтобы ты, наконец, убралась с моей земли и из моей жизни.

Судя по тому, как Тара постоянно закатывает глаза, ей не нравится, как мерзко я себя веду.

— А ты все такой же пафосный, как я помню.

— А ты все такая же стервозная, — продолжаю я, надеясь, что это ее заденет.

Открыв сумку, Тара достает из нее пачку бумаг и ручку.

— Подпиши их, и я уеду.

Вырывав у нее из рук бумаги и ручку, я злобно смотрю на Тару.

— С радостью.

В данный момент я сделаю все что угодно, лишь бы выкинуть ее из своей жизни. Ну, почти все.

— Они подросли, — замечает Тара, жестом указав на дом.

Покачав головой, я бросаю на нее предупреждающий взгляд.

— Не надо.

Тара медленно моргает, прикидываясь дурочкой.

— Чего не надо?

— Вести себя так, будто тебе не все равно.

Просмотрев бумаги, я замечаю, чего не хватает. Того, чего и всегда. Вот причина, по которой я долгие годы отсылаю ей их обратно.

Я возвращаю бумаги Таре, так сильно сжав челюсти, что в ушах и в затылке отдается резкая боль.

— Что теперь?

— То же, что и всегда, — огрызаюсь я, бросив к ее ногам ручку. — Полная опека или ничего. Не понимаю, в чем, бл*дь, проблема. Ты их бросила. В документах это должно было стоять первым пунктом. Они тебе не нужны. Единственное, почему ты продолжаешь предлагать совместную опеку, это чтобы мне насолить.

В ее глазах печаль. Вот уж не думал и не ожидал, что она на такое способна.

— Нет, не поэтому, — шепчет Тара, опуская глаза на гравий у нас под ногами, на единственное расчищенное от снега место.

Мой пульс бьется в ушах. Стук. Стук. Стук.

— Что тогда? Не похоже, что они тебе нужны.

Она не реагирует. Никаких слов. Никакого отрицания.

И тут меня осеняет, как в тот раз, когда в десять лет меня лягнула в живот лошадь Моргана. Все эти люди, на которых Тара пытается произвести впечатление, не знают, что у нее есть дети. Если кто-то узнает, что у нее есть дети, включая парня, с которым она помолвлена, то Тара уже не будет выглядеть добившейся успеха девушкой из маленького городка. Все будет выглядеть так, будто она бросила свою семью. Это правда, но эта история не сработает, как лабуда о техасской королеве красоты, которую она им втюхала. Так почему ей понадобилась совместная опека?

Я смотрю на нее, понимая, как сильно похожа на нее Кэмдин. Вздохнув, я спрашиваю то, чего, вероятно, не хочу знать.

— Если ты не хотела, чтобы кто-то узнал, что у тебя есть дети, почему просто не передала мне полную опеку, когда я попросил об этом в первый раз?

Не думаю, что Тара решится ответить на мой вопрос, но, к удивлению, она отвечает.

— Потому что я думала, что, если у меня будет совместная опека, я смогу видеться с тобой.

Впервые в ее словах звучит грусть.

Мне хочется схватить ее за горло и вбить в нее хотя бы немного родительских чувств.

— Значит, девочки тут ни при чем, — резюмирую я, чувствуя, как на меня волнами накатывает гнев.

Тара кивает.

Я даже не могу точно описать, сколько ненависти я к ней испытываю. Мне тяжело дышать.

— Они заслуживают кого-то получше, чем ты, — рычу я, качая головой. — Исправь эти чертовы документы, и я их подпишу.

По тому, как Тара на меня смотрит, по блеснувшей у нее в глазах ревности, когда она заметила в моей руке руку Кейси, мне ясно, что эта девушка не любит человека, подарившего ей это обручальное кольцо. По крайней мере, не совсем. В глубине души она все еще влюблена в меня. И хотя я хочу ее ненавидеть, какая-то часть моего сердца волнуется о ней как о матери моих девочек.

Я прислоняюсь к каменной колонне и делаю медленный, ровный вдох.

— Они хоть что-нибудь для тебя значат?

Ее взгляд падает на кольцо.

— Что за вопрос, Бэррон?

Вот и ответ. Я знал этот ответ. Я его ждал, но все равно чертовски больно от того, что созданную нами жизнь оказалось так легко заменить. Но это Тара. Не думаю, что она способна любить кого-то, кроме себя.

— А я? — спрашиваю я, потому что мне интересно, какова была моя роль во всем этом. Парень, который нужен был ей для того, чтобы приятно провести время?

Она закатывает глаза, будто это глупый вопрос.

— Конечно, значишь.

Я не упускаю, что в ответе она употребила настоящее время. В этот момент я понимаю, какой Тара дерьмовый человек. Меня она любить может, а девочек нет? Очевидно, что им лучше вообще о ней не знать.

Тара снова переводит взгляд на дом.

— Можно мне их увидеть?

— Нет! Черт побери, — кричу я.

В этот момент я окончательно выхожу из себя и бью кулаком в стену дома. Я тут же об этом жалею, потому что уверен, что сломал себе руку, но боль — ничто по сравнению с пульсирующим во мне гневом. Тара вскрикивает от испуга и отпрыгивает назад. Я подхожу к ней, так близко, что она чувствует на своем лице мое дыхание, но я ее не касаюсь.

— Ты бросила меня с гребаным новорожденным и без всякой причины. Я на три года выпал из жизни, а ты объявляешься здесь и снова все рушишь. Что ж, очень жаль. Ты как отрава. Я не хочу, чтобы ты приближалась к девочкам. Ты либо исправляешь документы и передаешь мне полную опеку, либо остаешься моей женой. Доведи дело до суда. Ты знаешь, что я все равно выиграю и получу опеку. Но ты ведь этого не сделаешь, да? Ты же не хочешь, чтобы кто-то узнал о твоей здешней жизни?

Тара ничего не отвечает.

— Все в твоих руках, милая.

Она смотрит мне в глаза и хмурится.

— Не будь таким злобным.

— Поверь мне, Тара, ты еще не видела, каким злобным я могу быть, когда речь заходит о безопасности моих детей.

— Безопасности? — фыркает Тара, приглаживая растрепавшиеся на ветру волосы. — Я же не собираюсь причинять им вред, Бэррон. Перестань драматизировать.

— Уходи. Убирайся с моей земли.

— Мне нужно поговорить с Кейси, — упирается она, будто я должен дать ей такую возможность.

— Черта с два, — я буравлю ее взглядом, таким же твердым, как и моя позиция. — Убирайся с моей гребаной земли, пока я не вызвал шерифа.

Тара смотрит мне в глаза, на ее лице написано «пошел ты».

— Ты не можешь влюбиться в эту девушку. Бэррон, она — прислуга. Она зарабатывает на жизнь, убирая дерьмо за моей собакой.

Я ненавижу то, как Тара произносит «эта девушка», как будто Кейси для меня недостаточно хороша. Я не знаю всей ситуации, но я слишком хорошо знаю Тару, чтобы не верить тому, что она говорит. Но то, что она ведет себя так, будто Кейси какое-то отребье, меня задевает. Ее отъезд из Калифорнии, вероятно, был связан с Тарой. Она сбежала от всех, кого всю жизнь чем-то не устраивала.

Ухмыльнувшись, я скольжу глазами по телу Тары.

— Эта девушка больше женщина, чем ты когда-либо была или будешь.

Тара чуть отходит, но стоит прямо, уперев руки в бедра.

— Дай мне с ней поговорить.

— Нет, хватит причинять боль и ей. Уходи. Это у тебя хорошо получается.

У нее отвисает челюсть, а голос повышается на октаву.

— Ты шутишь.

Я мотаю головой.

— О, я совершенно серьезен, дорогая.

Тара отступает на шаг, и я впервые вижу, что она нервничает.

— Теперь я понимаю, почему тебя бросила.

— Теперь и я понимаю, почему никогда не пытался тебя вернуть.

29

Всё имеет последствия.

КЕЙСИ

Почему она сюда приехала?

О, вот вопрос еще лучше. ПОЧЕМУ ТЫ ЕМУ НЕ СКАЗАЛА?

Потому что ты тупица, как сказала бы Кэмдин.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь отдышаться, но все равно задыхаюсь. Кажется, у меня сердечный приступ. Или приступ паники. Это не одно и тоже? У них одинаковые симптомы? Мне вытянуть руку над головой?

Нет, нет. Это если задыхаешься.

Подышать в бумажный пакет?

Нет, это при гипервентиляции.

Мне нечем дышать. Но сердце бьется. Оно сердится и злится на меня.

— Кейси? — Кэмдин дергает меня за руку. — Ты в порядке?

Я думаю, что киваю, но кто знает.

— Папа? А кто эта девушка? — спрашивает Кэмдин как только Бэррон входит в дом и захлопывает за собой дверь.

Не обратив внимания на вопрос Кэмдин, он кладет обе руки на кухонную стойку и опускает голову. Он злится? Он меня ненавидит? Что ему сказала Тара?

У меня куча вопросов, но не уверена, что получу на них ответы. И я уж точно их не заслуживаю.

— Я хочу есть, — говорит Сев, поглаживая кота, который лежит на столе и слизывает с печенья глазурь. И не дожидаясь, пока кто-нибудь ее остановит, Сев берет это печенье и съедает его.

Я не знаю, кто недоволен больше — Бэррон или кот, чье печенье слопал ребенок.

— Я отвезу девочек к своему отцу, — произносит наконец Бэррон, и в его голосе слышны нотки, которых я раньше не слышала.

Кэмдин упирает руки в бедра.

— Я хочу испечь печенье! — она держит формочку для печенья в виде оленьих рогов, который откуда-то вытащила, когда мы вошли в дом. — Ты сказал, что мы будем печь печенье.

Лицо Бэррона немного смягчается.

— Мы испечём его сегодня вечером, — он наклоняется и целует ее в лоб, а затем подает ей куртку. — Мне нужно поговорить с Кейси, а бабушка Ли приготовила для вас особое угощение.

— Не хочу я угощенья, — говорит Сев, плюхнувшись на пол у его ног. Ведьминская шляпа, которую она носила все утро, спадает у нее с головы. — Я хочу писюньки.

Я изо всех сил борюсь со смехом из-за того, как она произнесла «печеньки», но сдерживаю себя, зная, что сейчас всем не до смеха.

— Надо говорить «печеньки»! — орет в ответ Камден, витающее в воздухе напряжение доходит и до нее.

Сев пинает ногой сестру.

— Я так и сказала! — кричит она, и вслед за этим раздаются надрывные рыдания.

Все на взводе, и девочки теперь этим подпитываются. Одна плачет, другая по неизвестным ей причинам злится на своего отца.

— Нет! Ты сказала «писюньки». Такого слова даже нет!

— Господи Иисусе! — стонет Бэррон, проводя руками по лицу. — У бабушки Ли тоже есть печеньки. А теперь вставайте и тащите свои задницы в грузовик, — предупреждает он, глядя на девочек.

Они почти сразу подчиняются. Черт, даже я подумываю о том, что мне стоит забраться в грузовик.

И вот тогда Бэррон впервые поднимает на меня глаза с тех пор, как зашел в дом. Я оцениваю его реакцию. Жду. В пяти шагах от него жмусь к холодильнику, у которого он впервые меня поцеловал. Бэррон стискивает зубы, сужает глаза. Он подходит ближе, наше дыхание смешивается.

— Тебе лучше быть здесь, когда я вернусь. У меня к тебе много вопросов, — его голос — едва слышное шипение, но в нем звучит предупреждение.

Я сглатываю. В прямом смысле слова. Пытаюсь ему ответить и чуть не захлебываюсь собственной слюной. Мне снова нечем дышать. Слова испаряются. Что это были за слова? Что я собиралась сказать? Что я заставила его поверить, что ворвалась в его жизнь?

Эта часть была правдой. Я не знала, где именно он живет в Амарилло.

Это была судьба, так ведь?

Я открываю рот, чтобы ответить, но тут же замолкаю, когда брови Бэррона взлетают вверх в молчаливом предупреждении — в приказе заткнуться.

Я смотрю, как Бэррон уводит девочек, полностью готовая к тому, что вижу их последний раз. А что, если так? Позволит он мне с ними попрощаться? У меня душа уходит в пятки, и я ненавижу это чувство. Мне даже не нравится кататься на американских горках, так что я и это чувство — мы друг другу не нравимся. Я хочу убежать, спрятаться от выражения его лица, но не могу. Я заварила эту кашу. Поэтому должна встретиться с ним лицом к лицу и все объяснить.

Какого черта я решила, что остаться — это хорошая идея? Ах, да. Потому что мне было страшно. В штате Карнатака на юго-западе Индии новорожденных выбрасывают из окна на импровизированное одеяло с высоты в тридцать футов, чтобы привлечь внимание толпы. Это не очень хорошая идея.

Три недели скрывать от Бэррона нашу связь с Тарой было реально плохой идеей.

Я идиотка. Чертовски тупая идиотка, и меня следовало бы выбросить из окна.

Осознание этого поражает меня, как пуля в сердце. И тогда я разражаюсь рыданиями. Я знаю, что не имею права жалеть себя за свои поступки, но это не заглушает боль.

Через двадцать минут я слышу, как к дому подъезжает грузовик Бэррона. В ожидании его я нервно мечусь по кухне. Бэррон входит в дом и бросает ключи на кухонную стойку. Я готовлюсь к словам, которые наверняка услышу, потому что заслужила их, и они причинят боль. Но ничего не приходит. Ни гнева. Ни криков. Вообще… никакой реакции.

Бэррон делает ровный, контролируемый вдох.

— Ты осталась. Хм. Я был уверен, что ты уйдешь.

— Куда мне идти? Стопануть лошадь? — с сарказмом говорю я, потому что жутко нервничаю, а когда я нервничаю, то становлюсь саркастичной.

Бэррон ничего не отвечает. Ни слова, только смотрит, да, этого достаточно, чтобы у меня похолодела кровь. Чтобы я была готова умолять его трахнуть меня на этой кухонной стойке. Срань господня. Почему этот взгляд такой чертовски горячий? Привяжи меня к своей кровати. Сделай своей заложницей. Излей на меня весь свой гнев.

«Кейси, нет».

Скажи что-нибудь. Объяснись.

— Прости, — поспешно говорю я. — Я могу уйти. Я не…Прости, что я ничего не сказала.

Бэррон поднимает руку, качает головой и показывает на холодильник.

Хорошо. Что это значит? Я замечаю, что его рука в крови.

— Боже мой, твоя рука.

— Все в порядке.

Бэррон проходит мимо меня и открывает дверцу холодильника. Дотянувшись до стоящего в морозилке Southern Comfort (прим. пер. марка ликера), он откручивает крышку и подносит бутылку к губам. Наши взгляды встречаются. Сделав прямо из бутылки два глотка, он ставит ее на стойку. Бэррон удивительно… расслаблен. Я пытаюсь расшифровать выражение его лица, сжатые губы, его дыхание, все это, но не могу. Правда в том, что я не очень хорошо знаю этого парня. Может, он один из тех, кто скрывает свои эмоции, а затем срывается на тебе, когда меньше всего этого ждешь. Таким был мой отец.

Прикусив губу, я тереблю рукава своего свитера, думая, получится ли у меня задушить себя ими и больше не чувствовать эту боль.

— Ты, наверное, очень на меня злишься.

— Я не злюсь, — шепчет Бэррон, уставившись на бутылку и покачивая головой

Он смотрит мне в глаза, его губы сжаты в тонкую линию.

— Ладно, я злюсь. Но мне любопытно… ты знала, когда тут появилась?

— Кто ты такой? Технически нет. Но о тебе я знала.

Я смотрю на него, и он смотрит мне в глаза. Я сажусь рядом с ним и начинаю объяснять.

— Когда я проезжала ваш город, то не знала. Клянусь. Я просто ехала, а потом ни с того ни с сего разразилась буря, и… я понятия не имела, где ты живешь.

Я вздыхаю, понимая, что это не совсем правда.

— Я знала, что ты живешь здесь, в Амарилло, потому что пару раз отправляла тебе по почте бумаги, но это не значит, что я запомнила твой адрес и не собиралась искать тебя или типа того. Когда той ночью ты назвал свое имя, я сложила два и два.

— Я так и думал, что-то в этом роде.

Бэррон делает глубокий вдох, встает и начинает расхаживать по кухне, все еще держа в руке бутылку Southern Comfort.

— Но именно в ту ночь ты должна была мне все рассказать. До того, как это зашло слишком далеко.

— Знаю, но я этого не сделала.

Я продолжаю сидеть у кухонного острова, боясь пошевелиться. Мои слова не имеют никакой силы, но я говорю:

— В свое оправдание скажу, что я пыталась уехать. Несколько раз.

Бэррон подходит ко мне, и я встаю. Поставив бутылку на кухонную стойку, я замечаю, что он сохраняет самообладание, но все еще зол. Его темные глаза заглядывают в мои.

— Почему ты просто мне не сказала? Я бы, наверное, посмеялся над этим, но теперь мне кажется, что ты сделала это специально, чтобы причинить мне боль.

— Я никогда не хотела причинить тебе боль, — умоляю я, надеясь, что он меня поймет. Мои слова полны мольбы и отчаянья, потому что я не могу смириться с тем, что он думает, будто я его использовала. — Я хотела тебе сказать, но каждый раз, когда я пыталась, время оказывалось неподходящим, и мне не хотелось разрушать то, что у нас было.

Бэррон осторожно поднимает руку, касаясь большим пальцем моей щеки. Он молча и пристально смотрит мне в глаза. Как будто оценивает мою честность.

— Я бы хотел, чтобы ты сказала мне правду до того, как вовлекла в это их.

Их? Его дочерей. От его слов у меня замирает сердце. Я вздрагиваю. Его заявление сбивает меня с ног, и кажется, будто я придавлена к земле тысячей фунтов стали. Извинения застревают у меня в горле, но мне удается сказать:

— Прости.

Потянувшись за Southern Comfort, он делает из бутылки еще один глоток, а затем с грохотом ставит ее на стойку.

— Ты уже это говорила, — огрызается Бэррон и делает еще один глоток.

И еще один.

Бэррон ставит бутылку на место и вздыхает.

Я сглатываю, горло обжигают слезы.

— Я должна идти. Я могу уйти.

Пространство между нами заполняет тишина, и я стою словно парализованная, не зная, что мне сказать или сделать.

Бэррон поднимает бровь, его дыхание легкое и свободное.

— Не будь такой, как она.

Это меня задевает. Глубоко.

— Что?

— Не входи в их жизнь и не уходи прямо перед Рождеством.

Я быстро моргаю, пытаясь понять, о чём он говорит.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Я… не знаю, чего хочу, — признается Бэррон. — Я даже не знаю, как осмыслить последний час, но точно знаю, что, если ты от них уйдешь, это их раздавит. Так что не уходи. Останься. А потом после Рождества мы все обсудим.

По моим щекам катятся слезы. Его броня ослабевает, и он подходит ближе. Обдумав свои слова, Бэррон качает головой.

— Не плачь.

Бэррон шепчет эти слова, как будто мысль о том, что я плачу, причиняет ему боль.

— Я чувствую себя гребаной задницей, — всхлипываю я в ладони.

— Ты вроде как ей и являешься, — фыркает Бэррон, но потом смеется.

Я опускаю руки и смотрю на него.

— Ты только что назвал меня задницей?

— Да, — Бэррон подносит к моим губам бутылку. — Это поможет.

Я беру бутылку, делаю несколько глотков, а потом смотрю на него. Он прав. Это действительно поможет.

— Ты уверен, что хочешь, чтобы я осталась? Я могу уехать. Я пойму, если ты больше никогда не захочешь меня видеть.

Бэррон прикасается ко мне, его рука скользит по моей щеке.

— Знаешь, что больше всего взбесило меня в ее появлении?

Мне до смерти хочется узнать, о чем они говорили, но я решаю, что это их дело. Я также не могу игнорировать защитную позицию, которую он занял, когда девочки находились рядом с Тарой. Бэррон буквально загораживал их собой.

— То, что она увиделась с девочками?

— Да, — кивает он, проведя рукой по волосам. — Но Тара вела себя так, будто ты недостаточно хороша.

Мои губы дрожат, потому что впервые в жизни кто-то увидел меня настоящую. Девушку, которая всегда рада повеселиться, которая живет на вечеринке и легко смеется над собой, потому, что по-другому нельзя. Я не хочу никого обременять своей печалью, скрытой глубоко внутри. Я прячусь за юмором, потому что где-то на этом пути мне постоянно твердили: «Кейси, ты недостаточно хороша. Недостаточно худая. У тебя не идеальные губы. Слишком тонкие волосы. Слишком пышные формы. Кривые зубы.» Все то, за что меня критиковала мама. Мне хотелось, чтобы мой голос был громче, чем у нее.

У меня перехватывает дыхание, когда он на меня смотрит. Ждет. Мой пульс учащается, на щеках появляется румянец, и я инстинктивно смотрю вниз, не в силах выдержать его взгляд. Бэррон знаком со мной, в лучшем случае, около месяца, но знает обо мне больше, чем члены моей семьи.

Бэррон приподнимает мой подбородок, и у меня внутри зарождается нехорошее чувство.

— Ты достаточно хороша, — уверяет меня он. — Любой, кто этого не видит, — чертов идиот.

Прежде чем я успеваю осмыслить его слова, его губы прижимаются к моим. Один раз.

— Прости, — спешу снова сказать я, потому что считаю это необходимым, но не отстраняюсь от него. Я жажду подтверждений. Все еще. Всегда.

Бэррон обхватывает руками мое лицо и качает головой.

— Больше не говори это.

В его тоне все еще есть намек на гнев, и я не знаю точно, из-за меня или из-за Тары, но независимо от этого, я оставляю свои извинения при себе.

Бэррон опускает руки, и я чувствую, как с него спадает напряжение. Мне хочется его утешить, потому что тут, черт возьми, только что ни с того ни с сего объявилась его жена, и я знаю, что ему приходится нелегко. Не только из-за того, что происходит между нами.

— Чего она хотела?

— Чтобы я подписал бумаги о разводе.

— Почему ты их до сих пор не подписал?

Бэррон тяжело вздыхает, и это не вздох облегчения.

— Потому что она хотела совместной опеки над девочками, а я ни за что на свете не позволю этой дряни иметь хоть какое-то отношение к моим детям, — он делает еще один вдох. — Ты о них знала?

— Я знала, но только потому, что она сказала мне, что у нее есть дети от парня из Техаса. Примерно через год она попросила меня отправить тебе документы о разводе. Она заставила меня подписать соглашение о неразглашении того, что у нее есть дети.

Встретившись взглядом с Бэрроном, я понимаю, что сделало с ним появление Тары. Прищуренные глаза, учащенное дыхание и чертовски горячий взгляд. Бэррон в бешенстве еще сексуальнее, чем, когда сказал это свое чертово «мэ-эм».

Он вдруг снова обхватывает ладонями мое лицо, неистово блуждая по нему глазами, словно в поисках ответа. Бэррон легонько проводит большим пальце по моим скулам, его руки в равной степени защищают и вселяют уверенность. Закрыв глаза, он выдыхает. И тут меня осеняет. Ему больно, но я не знаю, что, черт возьми, с этим делать, потому что, хоть в этом есть и моя вина, Тара тоже оставила в его сердце глубокие раны. Те самые, что он очень старался не замечать.

— Кейси, — горьким шепотом говорит Бэррон.

Он наклоняет голову, чтобы поцеловать меня в шею, а другой рукой обхватывает за талию. Бэррон разворачивает меня так, что я прижимаюсь к стойке, его рука перемещается от моей шеи к затылку, удерживая на месте. В этот момент его губы соприкасаются с моими.

Это отвлекающий фактор, первобытная потребность выместить свою агрессию, и я хочу дать ему это.

Я хочу притянуть его ближе, умолять о большем и никогда не отпускать. В этот момент я хватаю его за фланелевую рубашку и притягиваю к себе, точно зная, что произойдет дальше.

Бэррон приподнимает меня и сажает меня на столешницу, затем раздвигает мои ноги и встаетмежду ними. Он замолкает и пристально смотрит мне в глаза.

— Я не знаю, что это такое, но знаю, что мне просто необходимо тебя трахнуть, — шепчет он мне в губы. — Мне… просто нужно. Я не могу, бл*дь, это объяснить.

Я от него этого и не жду. Я здесь, с ним. Я хочу почувствовать его досаду. Всё, что он готов мне дать.

Его пальцы скользят по изгибу моего тела добираются до пояса моих джинсов. Мы оба останавливаемся, всего на секунду. Я жажду большего.

— Это нормально? — выжидая, спрашивает он.

Я киваю.

Наши губы встречаются, неистово, стремясь придать этому смысл. Сняв с меня свитер, Бэррон бросает его на стойку рядом с сахаром и мукой, а я расстегиваю его джинсы. Одежда быстро слетает вниз, но при этом мы не размыкаем губ.

Толком не сняв мои джинсы, Бэррон пытается трахнуть меня на краю кухонной стойки и, наконец стащив их, разворачивает меня к себе задницей. Я не совсем подходящего роста, но поднимаюсь на цыпочки, и мы справляемся. Для устойчивости я обхватываю руками раковину и оглядываюсь на него через плечо.

Бэррон входит в меня сзади, полностью сосредоточившись на моей заднице. Он ничего не говорит, и я тоже. Слова для этого не нужны. Мы два человека, не знающих, что их ждет в будущем, но отчаянно желающих друг друга. Яростно сжав меня, он двигается быстрее, чем когда-либо прежде. И хотя я не кончаю, наблюдая за его напряженными, беспорядочными движениями в погоне за своей потребностью, это того стоит.

Бэррон толкается в меня в последний раз, а затем наваливается сверху, крепко прижав к столешнице.

— Вот дерьмо, — говорит он, оправившись от дрожи.

Тяжело дыша, он отступает назад и смотрит на меня. Я гляжу на открывшееся передо мной зрелище. Его джинсы спущены до лодыжек, твердый член торчит, мышцы напряжены. Господи. Если бы этот момент можно было сфотографировать и сохранить, я бы это сделала.

Мы молча переводим дыхание, так же молча одеваемся и стоим, уставившись друг на друга. Бэррон проводит рукой по лицу, затем по волосам. Он сглатывает, стараясь выровнять дыхание.

— Ты не… кончила. Так ведь?

Я качаю головой.

— Нет, но это было так горячо, что не важно.

— Я потом все возмещу, — Бэррон поправляет рукава своей фланелевой рубашки. — Но сейчас мне нужно ехать за девочками.

Во мне загорается надежда. Потом. У нас будет потом.

— Хорошо, — я киваю, испытав облегчение от того, что он меня не выставил. — Мы обещали им печенье.

Бэррон кивает, еле заметная улыбка трогает его губы, но не овладевает ими целиком.

— Обещали.

— Хочешь, я поеду с тобой?

Он кивает в сторону гаражной двери.

— Да. Давай поедем вместе.

Я нервно смеюсь и застегиваю джинсы.

— Собираешься выбросить меня на обочину? Мне кажется, я видела такое в фильмах. Если хочешь, чтобы я ушла, просто скажи. Тебе не обязательно меня убивать.

Взяв в руку ключи, Бэррон моргает, а затем хмурится.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Хорошо. Я сейчас приду. Просто нужно, знаешь, привести себя в порядок, — я показываю жестом между ног, как будто это не очевидно.

Бэррон больше ничего не говорит и уходит.

Я пользуюсь половиной ванной комнаты рядом с прачечной, проклинаю свое отражение в зеркале, а затем встречаюсь с Бэрроном в гараже. Он сидит, уставившись на подъездную дорожку, ему в лицо бьет солнечный свет. Я смотрю на него, на его красивые карие глаза, но замечаю написанное на его лице беспокойство.

Я молчу. Жду, когда заговорит он. Бэррон всего в нескольких сантиметрах от меня, но кажется, что между нами километры.

Сглотнув, он откашливается.

— Она когда-нибудь говорила тебе, почему ушла?

Я думаю о тех немногих разговорах, что были у нас с Тарой о Бэрроне и документах о разводе.

— Она говорила лишь то, что не могла больше оставаться в Техасе. Чувствовала себя… как птица в клетке.

Бэррон медленно и глубоко вдыхает, устремив взгляд вперед. Кивнув, он заводит машину. Она оживает, и меня охватывает тревога, потому что я не знаю, что будет дальше. Пересекая границу Калифорнии, я была готова ко всему, что предложит мне жизнь, но я не предвидела Бэррона Грейди.

30

Возможно, с этим я переборщила

КЕЙСИ

Когда я думаю о Рождестве, то вспоминаю две вещи. Выставленную у нас в холле искусственную елку высотой в тридцать футов, и моего отца, колотящего палочками по двери моей спальни и распевающего мне «Jingle Bell Rock», потому что в четыре утра он был чертовски пьян. Еще я помню, как мама вызывала полицию, потому что отец пробил рукой окно, поскольку застал ее в постели со своим другом. Славные времена.

Еще одно рождественское воспоминание. Я открывала подарки вместе с мамой и получала все, что нравилось ей, а не то, чего хотелось мне.

Сегодня все изменится. Канун Рождества, и пока Бэррон помогает Моргану загонять скот до обещанной сегодня вечером метели, мы с девочками делаем все, что связано с Рождеством.

Только взгляните на меня в фартуке со снеговиком, купленным мною на днях в Амарилло. Разве я не выгляжу празднично? Теперь у нас с девочками есть одинаковые пижамы.

Я погладываю на девочек, просматривая поваренную книгу бабушки Бэррона.

— Какое печенье готовим следующим? — спрашиваю я девочек, весь мой фартук в муке.

Ладно, кухня Бэррона тоже вся в муке, но я уверена, что он не будет жаловаться. К своему возвращению он с нетерпением ждет печенья, а я — писюньку.

Сев стонет, она наполовину лежит на кухонной стойке, болтая ногами в воздухе. Похоже, она пытается заняться бодисерфингом.

— От всего этого Рождества у меня болит голова.

Я закрываю поваренную книгу.

— Больше никакого печенья?

Сев закатывает глаза, сползает со стойки и резко падает на пол. Это напоминает мне сдувшуюся надувную лодку.

— Хватит уже. Их слишком много.

Возможно, она права. Мне пришлось послать Лилиан в магазин, потому что у нас закончились мука и сахар. Может, достаточно того, что вся кухонная стойка завалена печеньем?

Кэмдин вздыхает, слезает со стула и смотрит на сестру, потом на меня.

— Мне нужно принять ванну. У меня воняют подмышки.

Я смотрю, как она уходит в коридор.

— Тебе нужна помощь?

— Нет, — вскидывает руку Кэмдин. — Я сама.

Я улыбаюсь, и, когда снимаю завязанный на талии фартук, с моих губ слетает смех. Я не хочу покидать этот дом. Я этого боюсь. Эти девочки — мои люди. Люди, рядом с которыми я могу быть собой. Это относится и к Лилиан, которая как раз входит в дом.

— У меня с собой все самое необходимое.

Лилиан ставит на стол бутылку вина и ящик пива для Бэррона. Затем смотрит на заваленную печеньем кухонную стойку.

— Ты напекла на целую армию.

Я снова закрываю крышкой банку с зефирным кремом и быстро понимаю, что ее облизывал кот. На внешней стороне остались черные волоски.

— Фу, Вейдер.

Мы с Лилиан смотрим на Сев, которая сидит с котом и расчесывает его щеткой Бэррона. Лиллиан смеется.

— Не говори ему.

— Не скажу.

Откупорив вино, она оглядывается на Сэв.

— Так, теперь, когда девочки отвлеклись, что, черт возьми, тут вчера было? Морган сказал, что здесь объявилась Тара.

У меня не было времени рассказать Лилиан обо всем, что случилось с появлением Тары и последующим сексом у стойки. Не то чтобы мне нужно было рассказывать ей о сексе. Я слышу, как в ванной течет вода, и думаю, стоит ли оставлять Кэмдин там одну. Ей пять лет. Она ведь может сама принять ванну, верно?

Кэмдин ты можешь оставить на несколько минут без присмотра. Сев, ни за что. Повернись к ней спиной, и она попытается оторвать пчеле крылья, чтобы заполучить ее жало. Чистая правда. Как пчелам удается выживать в такие зимы, ума не приложу, но Сев одну нашла. Однако это не имеет никакого отношения к тому, что происходит вокруг меня, среди кучи рождественского печенья.

— Эй? — Лилиан наливает себе бокал вина и щелкает перед моим лицом пальцами. — Что случилось?

Я перевожу взгляд на Сев, не зная, слышит ли она нас. Не то чтобы ее волновало, о чем мы говорим, но сейчас она снимает с елки все рождественские украшения. Это происходит ежедневно, и сводит Бэррона с ума, потому что он постоянно на них наступает.

— Да, приехала Тара и рассказала Бэррону обо мне.

Едва отхлебнув из бокала, Лилиан распахивает глаза. Затем проглатывает вино.

— Серьезно?

— Да.

Я сосредоточена на уборке принадлежностей для выпечки печенья, боясь, что если мне нечем будет заняться, то эта маска спокойствия, которую я пытаюсь сохранить, исчезнет. Боясь того, что будет дальше. После Рождества. Бэррон попросил меня остаться на Рождество, но что потом? Я уеду?

— Что он сказал?

Я пожимаю плечами.

— Вообще-то, ничего особенного. Бэррон спросил, правда ли это, а потом мы с ним трахались на кухонном острове.

У Лилиан отпадает челюсть, а затем ее взгляд падает на остров, на котором она сидит.

— Ты его продезинфицировала?

— Да. А ты продезинфицировала джип Джейса?

Лилиан усмехается и делает еще один глоток вина.

— Неа. Значит, он не разозлился?

Я думаю о яростном сексе и о том, что он тогда ни слова не сказал.

— Бэррон разозлился, но я не знаю. Это нелепо, и я не знаю, что сказать. Кроме того, я сожалею, что не сказала ему. И чувствую себя самой большой в мире засранкой.

Лилиан уже допила свое вино, поэтому наливает себе еще. Мне завидно, что она пьет, поэтому я достаю виски, и, не успев оглянуться, мы уже бухаем. Через двадцать минут выложив все свои самые сокровенные тайны ей и Сев, которой нет никакого дела до нашей болтовни, я понимаю, что в ванной все еще течет вода. Присушившись, я слышу плеск и хихиканье.

Я вскакиваю с табурета и, споткнувшись о кота, падаю лицом на журнальный столик. Я прихожу в себя настолько, чтобы ползти по коридору. Теперь я полностью понимаю, почему Бэррон установил в ванной слив.

Там, среди промокших полотенец, Кэмдин устраивает водную вечеринку со своими Барби. Из-за угла появляется голая по задницу Сев.

— Я хочу вымыться.

Не успеваю я оглянуться, как они уже обе в ванной, и Сев окрашивает воду в ярко-красный цвет пищевым красителем для печенья.

— Мы плаваем в крови! — объявляет она.

Похоже, Кэмдин в ужасе. Должна признаться, я тоже немного напугана.

Я поворачиваюсь к Лилиан.

— Как думаешь, это окрасит их кожу?

Кэмдин поднимает свою розовую руку.

— Да.

— По крайней мере, они красные на Рождество, — Лилиан обхватывает меня за плечи, и мы так стоим в дверях. — Из нас получатся отличные няньки.

Я смотрю на сваленные на полу мокрые полотенца, щека горит от моего недавнего падения.

— Бэррон меня убьет.

— Ну, мне кажется, он не сможет на тебя злиться, — Лилиан прижимается ко мне лицом. — Бэррон вытрахает свой гнев.

Я морщусь от боли, и Лиллиан отстраняется.

— Ой.

— Тебе стоит приложить лёд.

Черт.

Когда вечером Бэррон с Морганом возвращаются, их встречают не только выкрашенные в розовый цвет дети, но и слегка пьяные мы, и я с синяком под глазом.

Морган присвистывает, рассматривая мое лицо.

— Чем вы тут занимались?

— Я споткнулась, — с трудом произношу я, и мой взгляд устремляется на внимательно наблюдающего за мной Бэррона.

— Чего этот кот сует задницу мне в лицо? — спрашивает Сев, сидя на столешнице в своей рождественской пижаме. Она убирает голову в сторону, поглаживая спину Вейдера. — Я не хочу видеть твою задницу.

— Сев, — стонет Бэррон и, не сводя с меня глаз, ставит на стойку термос. — Перестань говорить «задница».

— Задница, — шепчет Сев, буравя отца взглядом.

Он проходит мимо нее и встает передо мной.

— Что случилось?

— Я оставила Кэмдин в ванной, она ее залила, я испугалась и побежала. Бам. Синяк под глазом.

Я указываю на стоящий позади него виски, мои глаза распахиваются от недостатка в моем мозгу кислорода в следствии одолевшего меня словесного поноса.

— И полное разоблачение. Я пила, глядя, как твои дети купаются в красном пищевом красителе. Вот почему они розовые. И я испекла слишком много печенья. У тебя закончились яйца. И… туалетная бумага. С Сев произошёл казус.

— Моя задница чистая, — говорит Сев, выискивая любую возможность снова употребить это слово.

Бэррону требуется секунда, чтобы все это переварить. Он вскидывает брови, а затем его губы дергаются в легкой усмешке.

— Тогда ладно.

Эй, по крайней мере, теперь у нас в отношениях полная честность. А у меня первый синяк под глазом.

Счастливого Рождества.

31

Хотел бы я знать ответ.

БЭРРОН

В канун Рождества уложить детей спать практически невозможно. Я подумываю о том, чтобы накачать их наркотиками. Ненадолго. Мы с Морганом никогда не были в восторге от Рождества, но благодаря Кейси и моей тете Тилли, девочки никогда так не радовались приходу Санты.

Сев прыгает передо мной, как сумасшедшая, опираясь на мои колени.

Молясь, чтобы Сев не поскользнулась и не заехала мне головой по члену, я смотрю на сидящую со мной на диване Кейси, у нее раскраснелись щеки, с лица не сходит улыбка.

— Сколько печенья они съели?

— Всего несколько, — Кейси поджимает губы, стараясь не рассмеяться.

— Ложь, — смеюсь я, взяв на руки Сев. Кэмдин сидит на коленях у Кейси, ее волосы заплетены в косу. — Сколько ты съела?

Сев сжимает ладонями мое лицо.

— Все!

И тут она разражается смехом маньяка. Я уверен, что сахар — это чертов наркотик для детей.

Это продолжается почти час. Я снова и снова говорю им, что пора спать, а они не обращают на меня никакого внимания. Кейси не помогает делу.

— Эй! — кричит Сев, продолжая прыгать. — Я обращаюсь к тебе.

Я приближаю к ней свое лицо.

— Я слушаю тебя, малышка.

— Тогда ответь мне.

— Что?

Она ухмыляется.

— От тебя воняет!

Я все время ей это говорю. Это наша с ней шутка. Я распахиваю глаза, как будто обиделся.

— Я не воняю. Это ты воняешь.

Я хватаю Сев за пояс и поднимаю над головой. Она брыкается, а я осторожно опускаю ее на диван между мной и Кейси. По дому разносится ее смех, а затем на меня набрасывается Кэмдин.

— Ладно, пора спать.

Они уже два часа, как должны были пойти в кровать. Искупались. Почистили зубы, но тянут время.

— Почему? — хнычет Кэмдин, соскользнув с колен Кейси.

Я пытаюсь улыбнуться, но это улыбка вполсилы.

— Потому что, если ты этого не сделаешь, Санта забухает, и может забыть прийти к тебе домой.

Кэмдин хмурится, ее взгляд устремляется от меня к Кейси и обратно.

— Санта пьет?

— У него же маленькие эльфы. Конечно, пьет. А теперь иди спать.

Кейси начинает смеяться. Я бросаю на нее веселый взгляд.

— Вы что, все врете? — спрашивает Кэмдин, глядя на Кейси.

— Это правда, — умудряется сказать Кейси.

Кэмдин хватает Сев за руку.

— Давай, пойдем в постель.

Сев стягивает с попы пижамные штаны и смотрит на Кэмдин.

— Надеюсь, Санта разрешит нам оставить нашу маму.

— Я тоже, — улыбаясь мне, соглашается Кэмдин.

Не думаю, что Кейси это слышала, поскольку не смотрит на детей, но я слышал. Они хотят оставить Кейси, и я не могу их винить. Я тоже этого хочу, но не знаю, как все сложится. Я не злюсь, что она не рассказала мне о связи с Тарой. Я был зол, но не из-за того, что она вроде как из мести скрыла это от меня. Я верю, когда она говорит, что не разыскивала меня, но реальность такова, что ей двадцать один год. Только сегодня до меня дошло, что ее пребывание здесь может быть хорошо для меня и плохо для Кейси. Мне нужно, чтобы она осталась не потому, что я этого хочу, а потому, что она этого хочет. Если в этом есть смысл. Но его нет. Я знаю лишь то, что при одной мысли об этом у меня бешено колотится сердце.

Когда девочки исчезают в коридоре, Кейси улыбается.

— Ты потрясающе с ними управляешься.

Я смотрю на елку с украшениями, развешенными только на той части, куда не могут дотянуться дети. Думаю о том, сколько рождественских праздников с ними провел. Все они были разными, но это — мое любимое, потому что я наконец-то чувствую, что дал им что-то, что стоит запомнить.

— Они так взволнованы, — замечает Кейси. — И ты потрясающе с ними ладишь. Большинство мужчин не смогли бы сделать все то, что делаешь ты.

— Я не могу представить свою жизнь без них, — говорю я, откинув голову на спинку дивана и глядя на потрескивающий в камине огонь. — Я никогда не хотел быть восемнадцатилетним папашей, но я им стал, и сделал все возможное, чтобы они знали, что они для меня самое важное. Единственное, что меня заботит. А Тара… Не знаю… — вздыхаю я, не зная, куда мне деться со своим признанием.

Хотя я совсем не знаю Кейси, между нами есть то чувство легкости, которое я всегда испытывал рядом с ней. Как будто я могу рассказать ей все, что угодно, и она выслушает.

— Она всколыхнула во мне чувства, которые, как мне казалось, я давно похоронил.

— В смысле, у тебя остались к ней чувства?

— Нет, не так. Уже нет. Это больше…. Бл*дь. Мне нужно выпить.

Я встаю, достаю Southern Comfort, который пил последние пару вечеров, и сажусь рядом с Кейси на диван. Я предлагаю ей выпить, она отпивает ликер, а затем возвращает мне бутылку.

— Что меня бесит в ее появлении, так это то, что она вызывает во мне комплекс брошенного мужа, — прямо говорю ей я.

Ее глаза искрятся ухмылкой.

— Знаешь, нужно быть чертовски уверенным в себе, сексуальным мужчиной, чтобы признать, что у него комплекс брошенного мужа.

— Хммм… — подмигнув ей, тяну я. — Мне нравится такой поворот.

Но он не приводит к тому, чего бы мне хотелось, потому что ее взгляд смягчается. Кейси сглатывает, нервно кусая нижнюю губу.

— Я по-прежнему сожалею, что все так вышло.

Я подношу к губам зажатый в руке Southern Comfort.

— Знаю, что сожалеешь. Я злился, что ты ничего не сказала, но, будь я на твоем месте, тоже вряд ли бы что-нибудь сказал.

Кейси улыбается и, задрав ногу на диван, упирается подбородком в колено.

— Знаешь, о чем еще я сожалею?

— О чем?

— О яичном гоголь-моголе.

Кейси фыркает, забирая у меня бутылку.

— Морган дал мне гоголь-моголь и виски. Я, будучи, ну, собой, опрокинула эту хрень, будто это виски. Не знаю, как кому-то может нравиться яичный гоголь-моголь. Мне показалось, что я проглотила сперму эльфа.

Она придвигается ближе, а я откидываю голову на диван и смеюсь. Обхватив Кейси рукой, я шепчу ей на ухо:

— Моя, наверное, вкуснее. Уверен в этом.

— О, определенно, — медленно выдыхает она, положив голову мне на грудь. — Бэррон?

— Да? — мое сердце бьется немного быстрее. Я никогда не знаю, что скажет эта девушка.

— Знаю, что уже это говорила, но я никогда не хотела причинить тебе боль. Я должна была сказать тебе раньше.

Это дерьмовое чувство возвращается. То самое, которое я изо всех сил стараюсь игнорировать.

— Ты не причинила мне боль, Кейси. Я не чувствую себя преданным. Просто… не знаю. Я за них беспокоюсь.

— У тебя есть полное право за них беспокоиться. Они твои дочери.

— Я боюсь того, что случится, когда ты уедешь.

Кейси поднимает голову, в свете от горящего камина видна отразившаяся в ее глазах мучительная боль, возможно, потому что я сказал «когда ты уедешь». Как будто у нее больше нет выбора. Так ли это? Хочу ли я, чтобы она уехала? Она так внезапно ворвалась в мою жизнь, что я не успел подготовиться к тому, как эта влюбленность отразится на мне и моих девочках. Теперь это в некотором смысле совершенно выбило меня из колеи. Не из-за лжи, а из-за напоминания о том, насколько кратковременным это может быть.

— Мне больше всего нравилось то, что ты совершенно меня не знала. Не знала ни драмы, ни слухов, ничего из этого, — признаюсь я, открываясь Кейси. — Ты ворвалась в мою жизнь и не знала меня. Или, по крайней мере, я так думал.

— Мне тоже это нравилось, потому что я чувствовала себя точно так же. Ты не знал ни меня, ни мою семью. Я была просто девушкой.

Мы молча смотрим на огонь. Возможно, я не имею никакого понятия о том, что принесут следующие несколько дней, но я рад, что эта девушка со мной.

— Которая ненавидит гоголь-моголь? — добавляю я, пытаясь придать этому немного юмора.

32

Подарок, которого я не ожидал.

БЭРРОН

У меня было пять рождественских праздников с Кэмдин. И три с Сев. Четыре с Тарой, и теперь одно с Кейси. За все это время, за все те утра, когда следует благодать за тех, кто рядом, это утро — значит для меня больше всего.

Среди оберточной бумаги и хихиканья я таращусь на старинную книгу заклинаний, на которой Кейси выгравировала имя Сев.

— Тебе не нужно было этого делать. Должно быть, это стоило целое состояние.

Кейси сияет от гордости, на ней точно такая же рождественская пижама, как у девочек.

— Это стоит того, чтобы увидеть выражение ее лица.

Наклонившись, я прижимаюсь губами к ее виску.

— Спасибо.

— Спасибо, что позволил мне остаться. Это было первое Рождество, когда я увидела снег и настоящую семью.

Я улыбаюсь, но внутри грустно от мысли, что до этого она была так несчастна. И я могу себе представить, что Тара имеет к этому самое непосредственное отношение.

Пока девочки продолжают открывать свои подарки, Кейси придвигается ближе ко мне.

— Как ты думаешь, они ей подойдут? — спрашивает она, показывая на сапоги Ariat, которые она купила для Кэмдин. Девочка надела их, как только распаковала, и с тех пор не снимала. Я сомневаюсь, что она их снимет, даже если они на два размера больше.

— Скоро они ей подойдут. Их ноги растут со скоростью света.

Потянувшись за спину, я достаю ожерелье, которое на прошлой неделе попросил Тилли забрать для меня в Остине. Конечно, это было до того, как я узнал о связи Кейси с Тарой, но все же я не жалею. Вздохнув, я вручаю ей его, а затем без слов тянусь за своим кофе.

Кейси смотрит на коробку.

— Что это?

— Я попросил тетю Тилли забрать это для тебя, когда она была в Остине, — я подношу чашку к губам, стараясь скрыть улыбку. — Это было до того, как я узнал, как ты любишь гоголь-моголь. Иначе купил бы тебе бутылку.

Кейси издает рвотный звук, и Сев поворачивается, чтобы на нее посмотреть: у нее на голове болтается черная корона принцессы, и она направляет на нас сделанную на заказ волшебную палочку.

— Что ты делаешь с этой палочкой? — спрашиваю я, удивляясь, почему она выглядит так, будто пытается взглядом прожечь дыру в моей голове.

— Делаю себе братика, — рычит она своим чудовищным голосом.

Я свирепо смотрю в ответ. Братика? Она хочет братика? Какого хрена? Сначала маму, теперь братика.

— Это так не работает, малышка.

Кейси ахает рядом со мной, открыв коробку.

— Мне нравится! — она протягивает её мне. — Можешь его на меня надеть?

Я вижу ее декольте и подумываю о том, чтобы надеть на нее что-нибудь еще. Я застегиваю пружинное кольцо у нее на ожерелье. Это старинная цепочка с надписью на капле из белого матового стекла: «Не все заблудшие души потеряны».

Кейси проводит по ней пальцами.

— Оно очень красивое.

Вскочив, она достает из-под елки маленькую коробочку и подталкивает ее ко мне.

— Я принесла тебе это.

Я смотрю на коробку.

— Тебе не нужно было ничего мне дарить.

Кейси пожимает плечами.

— Знаю, но я это сделала.

Осторожно отклеив тщательно завернутую бумагу, я обнаруживаю титановую фляжку с гравировкой: «Я пью, потому что у меня есть дети. Не задавайте вопросов».

Я улыбаюсь.

— Это прекрасно.

Глядя на выражение ее лица, я задаюсь вопросом, а дарила ли она кому-нибудь подарки. Те, что выбрала сама. А не ее мать.

Взглянув на зажатую в руке фляжку, я вспоминаю, что не хочу ее отпускать. Кейси же может остаться, верно? Но что будет, если она решит, что этот городок слишком мал для нее? Что будет, когда я буду работать по восемьдесят часов в неделю, а она будет чувствовать себя обделенной вниманием?

33

Проще сказать, чем сделать.

КЕЙСИ

На следующий день после Рождества я лежу в комнате Бэррона, уставившись в потолок и моля о том, чтобы навеки потеряться и обнаруживать свое существование только в его сжимающих мои бедра руках. Но лежа с ним здесь этим утром, я понимаю, что подошла дата истечения срока.

Я переворачиваюсь и смотрю на Бэррона. Он таращится в потолок, его дыхание легкое и ровное, мысли надежно спрятаны, как и слова.

Я провожу рукой по его волосам и вынуждаю посмотреть на меня.

— Ты в порядке?

Он кивает, но ничего не говорит.

Мой взгляд переходит на его грудь и легкую поросль волос. Я прижимаюсь к нему сбоку и обнимаю его.

— Мне пора уезжать.

Бэррон обхватывает меня рукой и прижимается губами к моему виску.

— Я никогда не говорил, что ты должна уехать.

— Знаю… но думаю, что мне нужно. Дать тебе немного пространства. Думаю, мне нужно побыть одной, — я поворачиваю голову и приподнимаюсь на локте. — Я никогда не была одна. Я жила сама по себе и без пары, но никогда не знала, что значит открытый путь без обязательств. Я никогда… не знала себя.

С нежностью глядя на меня, Бэррон поднимает руку и заправляет мне за ухо прядь волос.

— Тогда ты должна это сделать. Для себя.

У меня в груди колотится сердце. Правильное ли решение я принимаю? Я вспоминаю все утра, которые мы провели в этой самой комнате, прижавшись друг к другу, смеясь, живя известными только нам моментами и воспоминаниями, и Бэррон двигался надо мной, приоткрыв губы в благоговейных проклятьях. Как он смотрел на меня сверху вниз с диким выражением лица, как я чувствовала кончиками пальцев его твердые мышцы, умоляла не останавливаться и знала, что он держит в руках струны моего сердца, хотя все это и временно.

Бэррон снова переводит взгляд на меня, но он ничего не говорит, по крайней мере, словами. Мое лицо вдруг оказывается между его ладонями, совсем близко к его лицу. Его пальцы электризуют мою кожу, ощущения успокаивают и в то же время пугают. Он наваливается на меня всем своим весом, и его губы едва касаются моих губ.

Бэррон утыкается лицом мне в шею, а затем сильно впивается в мои губы. Он целует меня отчаянно, наполняя мой рот всем тем, что мы друг другу не сказали. Пусть это будет нашим прощанием. Потому что это проще, чем слова.

Не открывая глаз, Бэррон прижимается лбом к моему лбу и, разорвав наш поцелуй, проникает в меня. В следующую секунду он выдыхает, и я глотаю его стон.

Выскользнув, Бэррон снова толкается в меня, на этот раз сильнее. Он поднимает голову и смотрит на меня, и я вижу это. Любовь. Это ясно как день, мужчину распирает от желания сказать лежащей под ним девушке, что он ее любит, но он сдерживает слова.

Он не хочет их произносить, и я знаю, почему. Всё наконец-то обрело смысл. Если он попросит меня остаться, то ситуация будет как у них с Тарой.

Я обхватываю его за шею и приближаю к своим кубам. Выгнув спину, я раздвигаю ноги, чтобы он проник в меня еще глубже, мне это необходимо так же сильно, как и ему. Бэррон стонет мне в рот, трахая меня все сильнее.

Уперев ладони в матрас, он отстранятся, глядя на меня сверху вниз.

— Сильнее, — прошу я, желая, чтобы это происходило именно так. Я не хочу видеть в его глазах любовь, потому что так уйти будет еще больнее.

Бэррон двигается сильнее. И так мы разрываемся на части. Вместе. Это некрасиво, но падение никогда не бывает красивым. Оно всегда оставляет после себя кровь и синяки.

Когда он застывает надо мной, я обхватываю его руками, наслаждаясь секундами, когда наши тела замирают, и слова не нужны. Будь у меня под рукой дневник, я бы написала:

Я не готова к концу

Мы только начали.

Оправится ли когда-нибудь мое сердце?

Рассказать о моем отъезде девочкам оказалось не так легко. Вообще-то, это было невыносимо. Мы позавтракали, девочки играли со своими игрушками, а потом я сказала им, что мне пора уезжать. Сначала они не поняли.

— Почему? — спрашивает Кэмдин, ее взгляд мечется к Бэррону, а затем снова ко мне.

— Мне нужно сегодня уехать, — с дрожью в голосе говорю я.

Я оглядываюсь на прислонившегося к стене Бэррона, который опустил глаза в пол, будто ему невыносимо на меня смотреть. Он кусает внутреннюю сторону щеки, теребит рукав рубашки, на его сердце прочная броня.

— Я осталась только на Рождество, а теперь мне нужно уезжать.

— Мое заклинание не сработало, — сердито зыркает на меня Сев и топает прочь в свою комнату.

Бэррон вздыхает.

— С ней все будет в порядке, — говорит он и уходит за ней, оставив меня наедине с Кэмдин.

Она сидит на краю дивана, свесив с него ноги, все еще обутые в подаренные мною сапоги. Кэмдин не снимала их с тех пор, как развернула. Даже спала в них прошлой ночью. Она поднимает на меня свои темные глаза.

— Я забыла покормить Лулу, — выдыхает она, распахнув глаза.

— Хочешь, я пойду с тобой?

Помешкав, Кэмдин соскальзывает с дивана и тянется к моей руке.

— Хорошо.

— Ты знаешь, что мне нужно уехать, — говорю я Кэмдин, пока мы кормим морковью Лулу, и чувствую, что мое сердце сейчас разорвется на миллион кусочков.

Она дает ей еще одну морковку. Лулу ее съедает и обнюхивает мои руки в поисках следующей. Кэмдин перемещает на меня растерянный взгляд.

— Почему?

— Я была здесь только потому, что твой папа чинил мою машину, — напоминаю я ей. — Он все закончил, так что теперь мне пора уезжать.

— Куда ты поедешь?

Я поднимаюсь и провожу рукой по гриве Лулу.

— Не знаю. Может, в Теннесси.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — шепчет Кэмдин, ее голос такой тоненький и невинный, что я вспоминаю, что ей всего пять лет, и она этого не понимает. — Почему мы тебе не нравимся?

— Дорогая, дело не в том, что вы мне не нравитесь, — я прижимаюсь губами к ее макушке, убирая волосы с ее милого личика. — Ты смотрела мультфильм «Рапунцель»?

Кэмдин кивает.

— Ну, помнишь, как мама держала ее в той башне?

Снова кивок.

— Вот на что была похожа моя жизнь. Я жила для других. И, как и Рапунцель, я освободилась из своей башни, и теперь могу впервые испытать все эти классные вещи. То, чего я никогда раньше не делала, чтобы найти себя.

Ее взгляд мечется по сараю, а затем возвращается ко мне.

— Так ты нашла себя?

— Да, именно так.

Кэмдин вздыхает, ее переполняют эмоции, которые она, скорее всего, не понимает. Она с нежной мольбой заглядывает мне в глаза.

— Мы можем снова украсть твой аккумулятор.

Я улыбаюсь. Однажды я увидела мой аккумулятор в комнате для запчастей. Я ничего не сказала, потому что обрадовалась тому, что они так хотят, чтобы я осталась, что ради этого готовы украсть детали из моей машины.

— Что?

Кэмдин нервно сглатывает.

— Я не должна была этого говорить.

Я поднимаю ее на руки.

— Наверное, нет, да?

— Нет.

Она обхватывает ладонями мое лицо, как это делает ее отец, когда целует меня.

— Ты вернешься после того, как найдешь себя?

К моим щекам приливает жар.

— Не знаю, но если вернусь, то первым делом приеду к вам, идет?

Ее глаза загораются, и на лице проступает точь-в-точь такая же улыбка, как у Бэррона.

— Договорились. Но на этот раз не беги в магазин.

— Идёт.

Когда мы возвращаемся в дом, Бэррон проверяет в моей машине масло. Я смотрю, как Кэмдин исчезает в доме, и за ней закрывается дверь.

— С Сев все в порядке?

Бэррон кивает.

— В этом вся прелесть детей — они легко забывают.

Эти слова не должны меня ранить, но они ранят. Я бы хотела забыть все те времена, когда из-за мамы чувствовала себя недостаточно хорошей. Мне хочется забежать в дом и обнять Сев, но я не хочу делать им хуже.

Улыбаясь Бэррону, я наблюдаю за его лицом, ожидая, какой будет его реакция. Он прячет эмоции, глядя на поле позади меня. Я обхватываю пальцами его предплечье.

— Ты украл мой аккумулятор.

Бэррон опускает капот моей машины, и на его красивых губах проступает легкая улыбка Капот с лязгом закрывается, а Бэррон поворачивается и опирается на крыло автомобиля.

— Да, украл.

Я стою перед ним с ключами в руке.

— Почему?

— Потому что я хотел, чтобы ты осталась.

Мое сердце ускоряет ход.

— А теперь?

Бэррон тяжело вздыхает, его голос робкий, как будто он надеется, что в любую минуту я скажу: «Шучу, я остаюсь».

— Сейчас… Я думаю, тебе нужно испытать себя. И если в какой-то момент это приведет тебя обратно в мою жизнь, то, полагаю, это судьба.

От его слов у меня щемит сердце.

— Неужели такой парень, как ты, и правда существует?

Я едва могу на него смотреть, боясь потерять. Как бы мне ни было очевидно, что должна уйти, я не хочу этого делать.

Лицо Бэррона искажает то, что я могла бы назвать мучительной болью, и он отворачивается, зарывшись руками в волосы.

— Черт, — горько бурчит Бэррон.

Я хватаю его за рубашку и притягиваю к себе, отказываясь оставлять между нами пространство.

Самое худшее — это когда он меня отпускает. Наши глаза встречаются, и на мгновение замирают друг на друге, вспоминая скрепившую нас связь. Бэррон поднимает руку и теребит в пальцах прядь моих волос. Он смотрит, на зажатые в руке волосы, а затем отпускает их.

Я обнимаю его крепче и выдыхаю сдерживаемый в легких воздух. Я поднимаю руку и упираюсь подбородком ему в грудь, глядя на него снизу-вверх.

Бэррон не улыбается.

— Я всегда буду помнить это… с тобой, — говорит он, пытаясь улыбнуться, но это не стирает из его глаз боль.

— Я тоже.

Он осознает реальность моего ухода, на это больно смотреть, но еще труднее отвести взгляд. Бэррон переводит глаза на мою машину.

— Можешь кое-что мне пообещать?

Я киваю.

Бэррон проводит рукой по моим волосам и не сводит с меня глаз.

— Если ты когда-нибудь снова окажешься в Амарилло, ты приедешь ко мне?

Я утыкаюсь лицом ему в грудь, наслаждаясь связью, которая, как я знаю, исчезнет, как только мы расстанемся. Я не пытаюсь сдерживать слезы, и Бэррон тоже. Его глаза налиты кровью, и кажется, что этот закаленный ковбой может пролить слезу. Но он этого не делает.

— Спасибо, что ворвалась в мою жизнь, — медленно произносит Бэррон, его дыхание касается моей кожи, его слова заполняют мне сердце.

Впитывая его слова, я зажмуриваю глаза, по щекам бегут горячие слезы. Затем он отпускает меня и, отстранившись, поднимает руку, чтобы коснуться моего лица.

— Береги себя, — бормочет он, заправляя мне за ухо прядь моих волос. Еще раз мня поцеловав Бэррон убирает со своей шеи мои ладони, целует костяшки пальцев, а затем отпускает мои руки. — И будь осторожна.

Больше не оглядываясь на меня, он идет к дому.

Мое сердце замирает, а затем бьется быстрее. Три недели назад я не планировала оказаться на этой дороге к ранчо. Не планировала влюбиться в темные, загадочные глаза и двух маленьких девочек, которые смотрели на меня, как на солнце, отчаянно нуждаясь в материнской любви и заботе, когда я была так зависима от того же самого.

Жадная, жаждущая признания, я влезла в их жизнь, не задумываясь о том, что значит ее покинуть. И теперь, когда я ухожу, то не могу отделаться от мысли, что это все неправильно.

На губах испаряется его вкус, сердце умоляет, чтобы Бэррон меня остановил, но, он этого не делает.

34

Должен ли я последовать за ней?

БЭРРОН

Глубоко вздохнув, я смотрю на облако пыли, поднявшееся вслед ее удаляющейся машины. О чем, черт возьми, я думал? Что мне было делать? Умолять ее остаться? Я так не поступлю, только не с ней. Кейси слишком молода и по сути еще ничего не видела за пределами Калифорнии. А если я буду умолять ее остаться, а она этого не хочет, то снова стану парнем, удерживающим рядом с собой девушку вопреки ее желанию уехать.

Поэтому я даю ей уехать, несмотря на незатихающую боль в груди.

Внутри дома мне хочется рухнуть на колени. Это хуже, чем, когда я обнаружил кольцо на тумбочке Тары. Я впустил Кейси в свою жизнь, и мне было намного больнее ее отпустить. Я ожидаю облегчения от того, что она ушла, что больше нет надвигающейся катастрофы от ее возможного отъезда, но его нет.

Меня встречает лишь знакомая пустота. Любви не осталось. Она всегда заканчивается. Это так работает.

Я нахожу Сев у кухонной стойки, у нее в руке нож для масла, а на острове — почти все содержимое холодильника.

— Что ты делаешь?

— Готовлю тебе и нам сэндвичи, — говорит она и, пожав плечами, облизывает нож для масла, а затем снова засовывает его в йогурт.

Оглядев кухню, я замечаю, что здесь только я и она.

— Вот, — говорит Сев, протягивая мне изуродованный кусок хлеба. — О, вымой руки.

Улыбнувшись, я делаю, как она велит. Затем внимательно смотрю на сэндвич.

— Спасибо. А с чем он?

— С йогуртом и индейкой.

— Вкуснятина.

Это не ужасно, но, если бы это не дал мне мой трехлетний ребенок, я бы такое есть не стал.

После сэндвича она пытается налить себе сок.

— Тебе помочь?

— Нет, — ворчит Сев, подняв бутылку и пытаясь попасть горлышком в чашку. — Я сама.

Я точно знаю, что должно произойти, но у меня нет сил встать и что-то сделать. Поэтому я даю ей попробовать самой.

Как я и ожидал, она заливает чашку соком и роняет бутылку на стойку. Я смотрю, как сок льется со столешницы на пол.

Но я ничего не делаю, чтобы это остановить.

В кухню входит Кэмдин, в топоте ее ног чувствуется злость, и она выглядит так, будто собирается меня прикончить. Я точно в топе ее списка засранцев. Еще на ней укороченный топ и шорты, которые меня бесят. Мне нужно будет случайно потерять весь этот наряд в стиральной машине. И поговорить с тетей Тилли о том, чтобы она отвела моего ребенка в магазин и купила ей нормального барахла.

— Что? — защищаясь, спрашиваю я после того, как она добрых пять минут прожигает меня взглядом. Я не в настроении вести этот разговор со своим пятилетним ребенком, но я знал, что это произойдет.

— Почему ты позволил Кейси уехать? Принц всегда спасает принцессу.

— Принцессам не нужны вонючие мальчишки, — говорит ей Сев, пытаясь убрать сок, при этом наклоняется вперед, чтобы выпить пролитое со стойки, как собака.

Кэмдин игнорирует свою сестру и направляет весь свой гнев на меня.

Я потираю затылок, не зная, как мне это сказать.

— Кэмдин, я ее не выгонял, — прямо говорю я, пытаясь съесть приготовленный Сев бутерброд, но даже она смотрит на него так, будто ее сейчас стошнит. — И я не могу заставить ее остаться.

Кэмдин издает звук отвращения, и если хмыканьем можно было обозвать кого-нибудь идиотом, то однозначно вот этим самым. Я мысленно готовлюсь к тому, что мне придется от нее выслушивать, когда она станет подростком.

— Почему не можешь?

— Потому что это нечестно по отношению к ней.

Она не успевает засыпать меня ежесекундными вопросами «почему», потому что в парадную дверь входит Морган. Он неловко оглядывается вокруг и, покачав головой, тянется за полотенцем, чтобы вытереть сок, который я так и не убрал.

— Ты ее отпустил?

Кэмдин поворачивается и вздыхает.

— Он тупица.

Сев, которая все еще сидит на стойке в съехавшей с головы черной короне, протягивает Моргану свой надкусанный сэндвич.

— Я приготовила тебе поесть.

Он улыбается, откусывает кусочек и, поперхнувшись, тут же возвращает его Сев.

— Что это?

— Не знаю, но это отвратительно, — она слезает со стойки. — Мне пора.

Морган смотрит ей в след, а потом поворачивается ко мне.

— Куда она идет?

— Наверное, сделать зелье, которое убьет меня и вернет Кейси, — бормочу я и, облокотившись на стойку, дергаю себя за волосы. — Она им нравится больше, чем я.

Морган фыркает и кладет в раковину промокшее полотенце.

— Она и мне нравится больше, чем ты.

— Мило, — хмыкаю я, готовый долбануться головой о бетонную стойку в надежде, что это меня вырубит, и мне не придется испытывать это нестерпимое режущее чувство в сердце и животе.

— Так почему ты ее отпустил? — спрашивает он, скрестив руки на груди.

— Зачем ты пришел?

Несколько минут он молча смотрит на меня. Морган знает меня лучше, чем кто-либо другой. Также он знает, почему я ее отпустил.

— Это должно было случиться.

— Должно было случиться? — фыркает Морган. — Ни хрена подобного. Это все равно, что сказать, что наш с Лилиан трах должен был случиться.

Я смотрю на него, гадая, к чему он клонит.

Морган на секунду замолкает, и на его лице отражаются раздумья. Он расцепляет сложенные на груди руки и, упершись ладонями в кухонную стойку, наклоняется ко мне.

— Я запрещал себе трогать Лил. Запрещал. Но потом понял, что мне не суждено быть с Карли. Она тоже это поняла. Теперь она беременна от какого-то другого парня, а до меня дошло, что то, чего я хотел, все это время было прямо у меня под носом. И я использую свой шанс с Лил, потому что больше не могу держаться от нее подальше. Я не проходил через то дерьмо, через которое прошел ты, и я знаю, что твое дерьмо оставило у тебя в сердце глубокие раны. Но Кейси…, — он замолкает, качая головой. В его голосе звучит решимость, как будто он пытается убедить меня отнестись к нему всерьез. — Эта девушка предначертана тебе судьбой. Ты никогда не смотрел так на Тару.

Морган прав. Я не смотрел. Я закрываю глаза, желая, чтобы он ушел, и мне больше не пришлось сталкиваться с реальностью. Я хочу свернуться рядом с бутылкой виски, и это бесит меня еще больше, потому что виски напоминает мне о Кейси.

Морган ударяет меня по локтю, и я смотрю на него.

— Я знаю, ты думаешь, что не можешь сохранить любовь, но сейчас послушай мудрыеслова старшего брата. Ты можешь. Единственный человек, который мешает тебе поверить в любовь, которую ты испытываешь к Кейси, — это ты сам. На мой взгляд то, что из-за страха повторения истории ты не даешь себе увидеть то, что находится у тебя под носом, это все равно, что победа Тары. Она ушла, не оглянувшись, двигается дальше. Ты на том же самом месте, что и три года назад, крутишь колесами, боясь пустить их в ход.

Я вдыхаю, понимая, что он прав. Я боялся показать Кейси свои шрамы. Это не меняет того факта, что я не могу просить ее остаться. Я с ней так не поступлю.

35

Где-то есть место и для меня.

КЕЙСИ

Два дня за рулем, и я все еще в Техасе, но понятия не имею, в каком городе нахожусь. Я выехала на шоссе и помчалась, куда глаза глядят. Может быть, скоро я упаду в воду и обрету покой. Понятия не имею. Знаю только то, что Рапунцель влюбилась и нашла себя, так почему же я не могу?

Я так сильно плачу, что постоянно выворачиваю руль, и если буду продолжать в том же духе, то врежусь в какое-нибудь здание или меня остановят. От этой мысли я реву еще сильнее.

В этот момент мне звонит Лилиан. Я так быстро отвечаю на звонок, что можно подумать, что сама ей позвонила.

— Я идиотка! — кричу в трубку я, надеясь, что это действительно Лиллиан, а не кто-то другой. — О чем я думала? Найти себя. Ха. Кому нужно искать себя, кроме цыган? Я не цыганка. Я даже не люблю водить машину!

Лилиан молчит, и на мгновение я задумываюсь, что, возможно, она набрала мне случайно, и я только что болтала все это ее заднице. Но потом я слышу вздох и легкий смех.

— Разворачивайся и возвращайся. Он в отчаянье.

Я смахиваю со щек слезы.

— Что? Бэррон что-нибудь сказал?

— Ему и не надо. За весь день он на работе и слова не проронил, а потом рано ушел. Вот откуда я знаю, что с ним что-то не так.

Бэррон рано ушел с работы? Это на него не похоже.

— Ты вернешься? Ты со мной даже не попрощалась.

— Знаю, — всхлипываю я. — Прости.

Я смотрю на проезжающий мимо дорожный знак, на котором написано, ято до Остина двадцать пять миль

— Черт.

— Что?

— Я думала, что еду на восток. Я в двадцати пяти милях от Остина.

Лилиан смеется.

— Развернись. Возвращайся.

Я сворачиваю на ближайший выезд и сижу на закрытой заправке, все еще разговаривая по телефону с Лилиан.

Я смотрю на свои пальцы и скучаю по тому, как они сжимали фланелевую рубашку Бэррона и его поцелуи, что на вкус как Корс Лайт. Я скучаю по тому, как память о нем надолго остается в комнате, даже после его ухода.

Оглядываясь назад, я понимаю, что поступила неправильно, даже нечестно, но я не жалею, что встретила его. И никогда не пожалею. Но что все это для меня значило? Кроме того, что я бездомная, безработная и лишенная любви.

Я потратила годы, молясь о свободе, и, наконец, получив ее, с легкостью уничтожила.

В этом мире для меня должно было найтись место, где я чувствовала бы себя самой собой. Место, где меня не преследовало бы прошлое и ничего не значили дерьмовые решения. Где можно было встретить нежного мужчину, и чтобы он любил тебя такой, какая ты есть. Дом, где на коже играют отсветы зажженного камина, а все остальное не важно.

— Возвращайся домой, — шепчет в трубку Лилиан. — Твое место здесь.

Она права. И тогда я понимаю, что мое место именно там, на ранчо.

Я достаю из сумки дневник и открываю новую страницу.

Если бы я только знала, что будет дальше.

Может, тогда я не стала бы так быстро уезжать.

36

И наконец, завершение.

БЭРРОН

В понедельник утром я чувствую себя несчастным. Какого хрена я думал, дав ей уехать?

Я не думал. Какого хрена?

Почему ты позволил этому случиться? Я разговариваю с тобой. Мужик. Ты должен был дать мне по башке и сказать, черт возьми, в жопу твою чертову гордость.

Надеюсь, ты счастлив, гребаный тупица.

И пошел ты, Рэй Ламонтейн, и твоя песня «I Was Born To Love You», потому что мне не нравится эта песня, и я был бы очень рад, если бы ты перестал голосить ее по радио. Вот так проходит время на работе. Мы завалены ремонтом, а я в депрессии, проклинаю радио.

— Ненавижу эту песню, — говорит мне Сев, скрежеща гаечными ключами. — Я хочу есть.

Я улыбаюсь ей, наклоняюсь к ящику с инструментами, чтобы подхватить ее на руки.

— Пойдем посмотрим, есть ли у Лилиан что-нибудь перекусить.

Она обхватывает меня за шею.

— Хорошо.

Кэмдин все еще злится на меня из-за отъезда Кейси, поэтому сегодня она осталась с Морганом. Не могу сказать, что я ее виню. Даже я не хочу быть рядом с собой.

В офисе Лилиан бросает мне на стойку конверт.

— Это принес для тебя курьер FedEx. И Джейс уехал.

Я киваю и, не обратив внимания на конверт, протягиваю Лилиан свой мобильный телефон.

— Ответь, если зазвонит.

— Я хочу есть, — говорит Сев Лилиан, роясь в ящике с закусками, который та держит для Сев.

Ладно, для всех нас.

— Почему я должна отвечать на твои звонки? Должна позвонить Кейси?

— Нет. Я жду звонка от Эрла, а в магазине со всем этим шумом мне его не слышно.

— Хорошо, — она кладет мой телефон на стол.

— Не смей ей звонить, Лилиан, — предупреждаю я.

— Почему ты дал ей уехать?

— Потому что.

— Это не ответ.

Я бросаю взгляд на Сев, которая жует фруктовые батончики, нисколько не интересуясь нашим разговором.

— Ты влюбился и позволил ей уйти, потому что испугался.

— Я не влюблялся. Прекрати разговаривать с Морганом.

Я таращусь на конверт, зная, что это ложь. Я влюбился в Кейси, и это напугало меня до смерти. Затем до меня доходит смыл ее слов.

— Джейс ушел? Куда?

— Точно не знаю. На следующий день после Рождества в городе появилась Эби, и теперь никто о них не слышал.

Я фыркаю.

— Наверное, он ее похитил.

— Как романтично, — хлопая ресницами, восторгается Лилиан.

Я делаю недовольное лицо.

— Нет, не романтично. Он ведет себя глупо.

Лилиан закатывает глаза, а Сев сползает с ее колен на пол, чтобы пораскрашивать.

— У тебя черная душа. Открой конверт.

Я открываю и качаю головой. Это снова документы о разводе. На этот раз я открываю именно ту страницу, на которой, как я знаю, написано о родительских правах.

И вот оно. Полная опека. Она отказалась от родительских прав на девочек.

Ради него.

Гребаная пи*да.

На меня накатывает чувство облегчения от осознания того, что часть моей жизни закрыта, но одна дверь все еще распахнута настежь, и с каждым днем ветер становится все холоднее.

Я скучаю по Кейси.

Сев протягивает мне рисунок.

— Это тебе.

Я смотрю на листок. На нем куча черных каракулей.

— Что это?

— Твоя черная душа.

Позже вечером, когда я готовил девочек ко сну, Кэмдин почувствовала, что у меня испортилось настроение. Я все последние три дня был не в духе, но именно сейчас она решила наконец что-то сказать. Проведя весь день с Морганом, Кэмдин наконец-то со мной заговорила.

— В чем дело, папа?

Я притягиваю Кэмдин к себе, вымытую, с заплетенными волосами и пляшущими на щеках отблесками огня.

— Ничего. Ты должна быть в постели.

Она смотрит на меня, а затем вздыхает, обхватив ладонями мое лицо.

— Ты не перестал, да?

Я смотрю в ее невинные глаза.

— Что?

Кэмдин убирает мне волосы со лба, совсем как я делаю ей.

— Ты еще не перестал любить Кейси. Поэтому тебе так грустно.

Проницательно, не так ли?

Когда вы думаете о любовной истории, вам приходят в голову две вещи. Когда они встретились, и когда влюбились, я прав?

Так, когда же я влюбился? Знаю, что это было после захода солнца.

Может, в ту ночь, когда мы встретились? В ту ночь в моем грузовике в метель, когда она умоляла меня не останавливаться? Или семь дней спустя, когда я не мог ее отпустить? Или той ночью у костра за неделю до Рождества, когда я понял, что Кейси определенно меня зацепила?

Не было какого-то конкретного дня или события. Это было все в совокупности.

Кейси была как смешанный напиток. Унция сумасшедшего безумия, капля большого города, смешайте это с отсутствием логики, слишком отчаянной решимостью, и парой горящих голубых глаз, и вы получите напиток, который легко пьется, но вызывает ужасное похмелье.

Уложив девочек спать, я лежу на диване, смотрю, как постепенно гаснет огонь, и думаю о Кейси. По правде говоря, я не переставал думать о ней с тех пор, как она уехала. И не уверен, что в ближайшее время это прекратится.

Совершенно незнакомый человек ворвался в нашу жизнь и вторгся в наш дом. Это должно было быть напряжно. Это должно было быть неловко и неудобно. Но это было не так. Это было естественно. Легко. Спокойно. Но прежде всего это пугало. Почему кто-то совершенно незнакомый хочет остаться с нами, в то время как единственный биологически и юридически связанный с нами человек не хочет?

Она уехала из Калифорнии, чтобы найти себя, и она заслуживает этого шанса.

Это не мешает мне мечтать о том, что есть хоть малейшая вероятность того, что жизнь, которую искала Кейси, находится здесь, на этом ранчо, со мной и моими девочками.

Я думаю о том, чтобы ей позвонить. Может, поинтересоваться, как она. Убедиться, что она не заблудилась. Спросить, не думает ли она обо мне. Но я этого не делаю. Вместо этого я хватаю бутылку Southern Comfort и упиваюсь своей гордостью.

37

Вы это предвидели?

БЭРРОН

Тук. Тук. Тук.

Я вскакиваю с кровати, пытаясь определить откуда раздается этот звук и думаю, не упала ли с кровати Сев.

Затем я слышу его снова.

Тук. Тук. Тук.

Стащив себя с кровати, я стою в коридоре и прислушиваюсь. И тут я понимаю, что кто-то стоит за входной дверью. Я не теряю ни секунды и, спотыкаясь, иду на кухню. Подумав, что это Морган или кто-то из работников ранчо, я открываю дверь.

И тут я вижу стоящую там Кейси. Она плачет. Не дождавшись от меня слов приветствия, Кейси говорит:

— Я добралась до Остина и поняла, что иду не в том направлении.

— Хм, да.

Я смеюсь, нервно проводя рукой по волосам. Мое сердце колотится в ожидании ее слов. Почему она здесь? Она к нам вернулась?

— Это юг, Кейси. Я думал, ты едешь на восток?

— Я так и думала, но я так сильно плакала, что не обращала внимания на дорожные знаки, — Кейси смотрит на меня, ее улыбка обнадеживает. — У меня шумит двигатель.

И тут она прикусывает губу в ожидании моих слов, ее глаза влажные и блестящие.

— Что за шум?

— Рокот.

У меня дергаются губы, но я не показываю ей, о чем думаю. Я скрываю свои мысли дольше, чем она этого ожидает.

— Возможно, это от перегрева, — быстро моргая, добавляет она, как будто ей нужно что-то добавлять, чтобы я впустил ее в дом.

Я затаскиваю ее в дом, и меня пронизывает жар.

— Я все починю, — поспешно говорю я. — Но для этого мне потребуется некоторое время.

Кейси снова прижимается ко мне, глядя на меня безумными глазами.

— Знаю, ты сказал…

— Похер на то, что я сказал, — рычу я, притянув ее к своей груди, отчаянно нуждаясь в этой связи.

— О, слава Богу! — Кейси прижимается ко мне, и я отворачиваюсь от повеявшего снаружи холода. Она обхватывает меня за шею. — И что теперь?

Мое сердце колотится, пальцами впиваются ей в спину. Я целую Кейси, мой язык скользит по ее языку. Вот что будет дальше. Нам не нужны слова. Я тащу ее к своей кровати, запираю дверь и кладу Кейси на кровать. Она смеется мне в губы, пока я стягиваю с себя треники, а с нее леггинсы. Она сбрасывает свою кофту, ну, и мою.

— Ты взяла мою рубашку?

Она ухмыляется.

— Я еще украла пару треников и фланель.

— Ты маленькая воришка.

— Нет, это ты, — шепчет Кейси и, расстегнув лифчик, отбрасывает его в сторону. — Ты украл мое сердце.

— Тогда мы квиты, потому что ты держишь в плену мое.

Я беру в руку свой член и скольжу им по ее клитору.

Член касается заветного колечка, и Кейси стонет, опалив дыханием мое лицо.

— Я скучала по тебе.

Я скольжу в ней, вхожу и выхожу, идеальный ритм, заданный нашей бешеной потребностью друг в друге.

Закрыв глаза, Кейси откидывает голову на подушку, и ее дыхание сбивается.

— Я люблю тебя, Бэррон.

Это такое переполняющее чувство — снова слышать эти слова и знать, что они имеют гораздо больший вес, чем, когда я впервые услышал их от девушки.

Внутри меня нарастает давление, и мы вместе, медленно, достигаем пика. Все еще нависая над ней, я заправляю ей за ухо прядь волос, целую в лоб, бормочу «Я люблю тебя», и это чистая правда. Не знаю, как это случилось и почему так быстро, но я влюбился.

— Во сколько встают девочки? — спрашивает Кейси, расхаживая по кухне с чашкой кофе в руке.

— Скоро, — ухмыляюсь я, зная, почему она спрашивает. — Ты можешь пойти и разбудить их. Уверена, они будут рады тебя видеть.

Она устремляет свой взгляд на меня.

— О, слава Богу.

Вздыхает Кейси, ставя свою чашку на стол.

Она бросается за угол и бежит по коридору. Не проходит и тридцати секунд, как я слышу крики девочек:

— Кейси!

Сев первой выходит из их комнаты, улыбаясь, с одеялом в одной руке и книгой заклинаний в другой. Бросив и то, и другое на диван, она забирается ко мне на колени.

— Привет, малышка, — шепчу я, целуя Сев в лоб.

— У меня от них голова болит, — говорит она мне, закатывая глаза.

— Ты рада, что Кейси вернулась?

Сев поднимает взгляд на меня, ее улыбка становится немного ярче.

— Мне нравится моя мама.

Я ее не поправляю. Знаю, что должен, но единственное, что крутится у меня в голове, это «мне тоже, малышка». Мне тоже.

38

Я… обрела покой.

КЕЙСИ

Моё празднование Нового года — это всегда шикарные вечеринки, неудобные платья, от которых везде чешется, и никаких поцелуев в полночь. Я беру свои слова обратно. Когда мне было семнадцать, в канун Нового года меня поцеловала девушка. На ней не было вишневой помады, и мне это не понравилось. Кэти Перри была не права.

Но в этот Новый год я смотрю на костер высотой в пятьдесят футов, ем свой первый в жизни смор (прим. пер. Традиционный американский десерт, который дети готовят на костре во дворе или в летнем лагере в Северной Америке, Мексике и других странах, состоящий из поджаренных зефирок и плитки шоколада, зажатых между двумя «грэм — крекерами» таким образом, что горячий зефир плавит шоколад прежде, чем застыть, и склеивает крекеры) и пью виски из туристической кружки «Yeti», одетая во фланелевую рубашку. Как по мне, это совершенство.

Морган с Лилиан сидят на крышке багажника фургона, пьют текилу из фляжки и целуются. Приятно видеть, как она с ним счастлива.

Когда играет музыка в стиле кантри, а девочки танцуют, держа в руках бенгальские огни, я прислоняюсь к Бэррону, который сидит рядом со мной на импровизированной скамейке из пня. От него пахнет дымом и кожей, а у его поцелуев вкус воспоминаний. Я опускаю взгляд на свою чашку.

— Туристические чашки «Yeti» как будто несокрушимые. Охренительно крутые. Думаю, если кто-то в меня выстрелит, а я могу поднять эту чашку и отбить эту фигню. Все бы удивились: «Ого, да она Чудо-женщина. Какого хрена? А я бы сказала: «Нет, это моя «Yeti»».

Плечи Бэррона трясутся от смеха, и он прижимает меня к себе.

— Я рад, что ты вернулась.

— Скучал по мне?

— Скучал.

Он отодвигается, потянувшись, чтобы поправить на Кэмдин шапку, которая все время падает у нее с головы. Мне нравится, что независимо от того, что происходит, он всегда сосредоточен на девочках. Всегда в курсе их дел.

Я сжимаю его руку, не желая оставлять между нами пустое пространство.

— Возможно, я скучала по тебе больше.

Бэррон с улыбкой отстраняется, на его лице читается надежда.

— Значит ли это, что ты остаешься?

Я даже не знаю, как ответить.

Мой взгляд скользит по окутанному дымом снежному полю. Над водой белеет Луна, ветер, как обычно, хлещет нас по лицу, но тот, кто ждет моих слов, сияет ярче рассыпанных над нами звезд. Повернувшись к нему, я провожу пальцам по его лицу, подбородку, красиво очерченным скулам и улыбаюсь. Бэррон внимательно смотрит на меня, не понимая, что означает мое возвращение. Мы еще об этом не говорили.

— Думаю, что новый год заслуживает нового начала. И я хочу любить тебя всеми возможными способами, для которых ты считал себя недостаточно хорошим. Потому что ты идеальный.

Бэррон сглатывает, заглядывая мне в глаза, его голос нежный, как и прикосновение его руки к моей ладони. Он выглядит иначе, чем в тот день, когда я уехала. Я не могу это объяснить, но это оно. Счастье. Когда Бэррон на меня смотрит, я чувствую себя красивой и… идеальной. Наклонившись, он обдает дыханием мое лицо и говорит:

— Ты уже это сделала своим возвращением.

Кэмдин и Сев отвлекают нас бенгальскими огнями.

— Сев, — стонет Бэррон. — Не направляй их на сестру.

Нам уже не первый раз приходится ее об этом просить. Удивительно, что никто еще не обжегся.

Пока Морган запускает фейерверк, Бэррон прижимает меня к своей груди.

— Если ты сейчас останешься, я когда-нибудь на тебе женюсь.

Я нежно улыбаюсь, глядя на него.

— Если я останусь, то хочу от тебя еще детей.

Интересно, поймет ли он, к чему я сказала «еще детей»? Его губы кривятся в улыбке, он переводит взгляд на девочек, а потом снова на меня.

— Сев очень хочет братика.

— Да. Я недавно была в ванной, и Сев попросила меня пописать.

Бэррон смеется.

— Господи Иисусе.

— Думаю, на этот раз он может вполне одобрить наши планы, — подмигнув ему, говорю я.

И впервые меня целует в полночь ковбой, который помог мне найти свое место в жизни.

— Почему вы не можете просто сказать: «С Новым годом», как все нормальные люди?

— Это традиция, — говорят мне.

Традиция, блин. Я нервно кусаю губу. Они хотят, чтобы я прыгнула голой в замерзший пруд.

— Не могу поверить, что я вообще это обсуждаю. Я не люблю холод, — я бросаю взгляд на воду. — Я терпела его с тех пор, как оказалась здесь, но я теплолюбивая девушка. Я не полезу в этот пруд голой ради удачного года. Кольца у меня в сосках примерзнут к сиськам.

— Я знал, что у тебя пирсинг сосков, — Морган, улыбаясь, поднимает голову, на нем все еще его ковбойская шляпа, но он полностью голый.

Я не смотрела. Клянусь. Не верите?

Не думаю. Скажем так, у братьев Грейди на юге это в порядке вещей.

— Не пялься на ее сиськи, — огрызается Бэррон, швырнув в брата ботинок, который падает на землю.

— Если я это сделаю, то и ты тоже, — кричит Лилиан, прыгая с ноги на ногу, чтобы согреться. Она тоже голая. В окутавшей снежное поле темноте я смутно различаю ее тощий белый зад.

Они раздеваются, и я кажусь ненормальной, потому что одета.

— Это приносит удачу, — раздеваясь, говорит мне Бэррон.

Черт. Ухмыляясь, он набрасывает мне на голову свою рубашку. К счастью, Бишоп и Лара Линн забрали девочек к себе, так что они не увидят своего отца голым.

— Давай, дорогая, — Бэррон подходит ближе и, облизав губы, щурится, глядя на меня. — Раздевайся.

Когда он так говорит, я не могу перед ним устоять, а он пользуется этим своим южным акцентом как оружием.

— Не могу поверить, что это делаю, — кричу я, снимая куртку, рубашку, джинсы, и все это валится в кучу рядом с вещами Бэррона.

Бэррон берет меня за руку.

— За новое начало, — говорит он так тихо, что я почти его не слышу. Однако это все, что мне нужно.

Наши глаза встречаются в темноте.

— За новое начало.

А потом мы окунаемся в ледяной пруд. Клянусь, как только я оказалась в воде, у меня перед глазами пронеслась вся моя жизнь.

— Святая мать! — кричу я.

— Вот же хреновина! — орет Лилиан.

Под ругательства парней мы выбираемся из воды. Мы не то чтобы купаемся. Мы быстро окунаемся и выходим, стараясь не переохладиться.

— Надеюсь, эта хрень сделает меня самой счастливой на свете! — у меня так сильно стучат зубы, что я едва могу выговорить слова.

Стоя передо мной, Бэррон смахивает с моего лица мокрые волосы и в бледном лунном свете заглядывает мне в глаза.

— Ты прекрасна.

Вместе мы существуем в этом небытии. Мир исчезает, и остаемся только я и он.

Навсегда.

— А ты идеален.

Встав на цыпочки, я обнимаю его за шею и, зарывшись пальцами ему в волосы, притягиваю к себе. Его губы сперва касаются моего подбородка, целуют его, а затем находят мои губы.

— Твои боли, раны… Я заполню их все своей любовью.

Бэррон смеется и, дрожа от холода, пытается согреть меня.

— Я бы сказал, что могу заполнить тебя, но мне придется немного согреться.

Я ухмыляюсь.

— Ясное дело.

39

Я не ожидал, что все сложится именно так.

БЭРРОН

9 месяцев спустя

— Подай мне этот молоток.

— Можно мне свою комнату?

— У тебя есть своя комната. Ты просто в ней не спишь.

Кэмдин передает мне молоток.

— Потому что, Сев всегда хочет спать со мной. Ничего не могу с собой поделать, она меня очень любит.

Я смотрю на Сев, которая беззаботно сидит в куче грязи со своим котом, и я знаю, что она голая. А еще у нее черные волосы. Она покрасила их вчера краской из баллончика, и я еще не придумал, как ее смыть, так что пока у нее черные волосы. Или, может, нам придется подождать, пока они отрастут. Мы пока не знаем.

— Сев! — рявкаю на нее я. От звука моего голоса она вздрагивает, распахивает глаза и роняет зажатую в руке грязь. — Где твоя чертова одежда?

Откинув с глаз волосы, Сев указывает на крыльцо. Она повесила ее на дверную ручку.

Стоящая рядом со мной Кэмдин кладет руку мне на плечо.

— С малышами так много забот.

Я улыбаюсь.

— И подумать только, у нас скоро будет еще один.

Она качает головой.

— О чем ты думал?

— Не знаю, — дотянувшись до коробки с гвоздями, я встряхиваю ее и понимаю, что она почти пустая. — Можешь принести мне еще одну коробку?

— Я пойду спрошу у мамы.

Мама. Не думал, что услышу от своих девочек это слово. Они знали папу, но разве они смогут когда-нибудь назвать мамой какую-то женщину? Кейси прожила с нами всего шесть месяцев, когда Кэмдин спросила, может ли она называть ее мамой. После нескольких часов рыданий, Кейси, в конце концов, согласилась и вскоре после этого я опустился перед ней на одно колено и попросил стать моей навсегда. Она ответила «да», и через месяц мы поженились на ранчо.

И вот теперь мы ждем еще одного ребенка, которого зачали после ее возвращения в Амарилло. Как все забавно выходит, да?

Вообще-то, мне интересно, как это произошло, ведь она принимала противозачаточные. Кейси шутит, что, Сев наложила на нас заклятие, и знаете, она не ошибается. Страшно об этом думать.

Я знаю одно. Когда я строил этот дом, то никогда не думал, что буду делать к нему пристройку. И вот я в самый разгар жаркого лета, тружусь до седьмого пота, пытаясь до конца сентября пристроить еще одну комнату и ванную.

Через пять минут ко мне на улицу босиком выходит Кейси, готовая в любой день родить.

— Тебе это нужно, малыш?

Ее щеки горят румянцем, она одета в шорты, а ее майка задралась, так что ее огромный живот выставлен напоказ. Я не видел никого прекраснее Кейси, и мне стоит больших трудов сдержаться и не затащить ее в дом.

— Да. Спасибо.

Я беру у нее из рук коробку, соприкасаясь с ней пальцами. И тут я замечаю, что Кэмдин так и не вернулась.

— Где Кэмдин?

— Складывает детскую одежду, — восторженно говорит она. — Так мило. Она ее складывает и подготавливает все для ребенка.

Я смеюсь.

— Когда родилась Сев, она со мной не разговаривала. Не то чтобы она много разговаривала, но, блин, когда мы привезли домой Сев, Кэмдин на меня разозлилась. Кажется, она думала, что это кукла.

С моей помощью Кейси садится на край каркаса комнаты, в которой мы еще не возвели стены. Мы решили отдать Кэмдин нашу комнату, комнату Сев, в которой она не спит, — будущему малышу, и построить большую хозяйскую спальню подальше от детских. По очевидным причинам.

Сидя рядом со мной, Кейси смотрит себе между ног, а потом поворачивается ко мне, широко распахнув глаза.

— Или я снова описалась, или… у меня отошли воды.

— Подожди, ты сказала «снова»? То есть ты уже один раз писалась?

— Ну, да. Мне на мочевой пузырь давит арбуз. Я потеряла всякий контроль там внизу.

Я заглядываю ей между ног и улыбаюсь.

— Время малыша.

Глаза Кейси расширяются, лицо бледнеет.

— Что? Нет. Я не готова. Я даже не собрала сумку.

— Нет, собрала. Она в грузовике, помнишь? — я встаю и помогаю ей подняться.

— Но у нас даже нет имени.

— Мы его придумаем.

— Мы не знаем, мальчик это или девочка.

Я пристально смотрю на нее, вынуждая ее посмотреть мне в лицо.

— Дорогая, — шепчу я, прижимаясь губами к ее губам.

Кейси вздыхает, ее дыхание выравнивается.

— Но… Я не знаю, что делать. У меня никогда раньше не было детей, и я видела, как Лулу рожала своего жеребенка, и это было ужасно. Что, если я перестараюсь, и мое влагалище никогда не примет прежнюю форму? Что если тебя это разочарует?

— Не разочарует, — я тяну ее за собой к грузовику. — Сев! Возьми мои ключи.

— Нет уж, спасибо, — бормочет она, берет горсть грязи и выливает ее на своего кота. Который не двигается.

Застыв на месте, Кейси дергает меня за руку.

— Но можешь. Тонус влагалища очень важен.

— Меня это не особо волнует.

Волнует, но я не собираюсь говорить об этом своей психующей жене.

— Бэррон, я серьезно, — топает ногой Кейси.

Я оглядываюсь на нее и понимаю, что я уже дважды все это проходил, а она — нет. Для нее это все в новинку, и она в ужасе.

— Все в порядке. Все пройдет гладко.

Это должны были быть мои последние слова, потому что нет, все идет не так гладко. На поиски ключей уходит целая вечность. По пути туда у меня в грузовике заканчивается бензин. Нас забирает Морган, и Кейси уже практически ненавидит меня до глубины души.

— Я же говорила тебе, что я не готова! — кричит между схватками Кейси, все еще держась за последний тяжелый час. — И ты тоже!

— Тот факт, что в моем грузовике оказалось мало бензина, вовсе не значит, что я был не готов, — говорю я, пытаясь погладить ее по спине.

Кейси отталкивает мою руку.

— Прекрати меня трогать. Я пытаюсь вытолкнуть из себя твоего ребенка.

Склонив голову вперед, она смотрит на доктора серьезным, но испуганным взглядом.

— Мне очень жаль, что у меня там вагаджунгли. Я больше не могу видеть, что там внизу, и мой муж не говорил мне, что там все запущено.

Она бросает на меня гневный взгляд, а доктор смеется.

— Почему это я злодей? Я пытался быть милым.

— Мило — это одно, — я получаю еще один гневный взгляд. — А не говорить мне, какой огромной стала моя задница, это совсем другое.

— Кейси, мне нужно, чтобы ты тужилась, — говорит ей доктор, вероятно, надеясь, что она его послушает.

— Я не могу быть здесь, — стонет Сев, вставая со своего места после того, как мы сказали ей, что нет, ей нельзя забрать с собой плаценту.

К счастью, Лилиан выпроваживает девочек из палаты, потому что именно тогда меня осеняет, что им тут не место. Так я остаюсь один на один с моей очень напуганной женой, которая собирается рожать в первый раз. Я не могу винить ее за то, что она боится. Когда на свет появилась Кэмдин, я упал в обморок, и здорово напился в тот день, когда родилась Сев.

Кейси начинает плакать, и я хватаю ее за руку.

— Давай, милая. Ты должна тужиться.

Кейси смотрит на меня.

— Хорошо.

Пять минут спустя на свет появляется наш третий ребенок. И когда я смотрю на Кейси, то вижу день, когда мы встретились. Только мы, только начало, и это то, чем кажется вечность.

40

Он самый милый на свете.

КЕЙСИ

Я мало что помню о родах. Когда отошли воды, я так перепугалась, что как только мне предложили обезболивающие, я протянула руку и сказала: «Делай мне укол, сука». С обезболивающим вытащить семифунтового ребенка из моего влагалища казалось гораздо реальнее. Я помню, как Сев спросила, может ли она посмотреть, как выглядит плацента. А Кэмдин постоянно спрашивала, все ли со мной в порядке. И я помню момент, когда мой малыш сделал свой первый вдох.

Мальчик. Я стала мамой этого прекрасного мальчика.

Помню, я где-то читала, что, когда у матери рождается девочка, это потому, что ей нужно созреть. Когда у нее рождается мальчик, ей нужно испытать настоящую любовь.

Я думаю, это правильно, что у меня есть сын, потому что, не уверена, что когда-либо испытывала такую любовь. По крайней мере, не от своей матери. Но моим детям никогда не придется сомневаться в моей любви.

— Я так его люблю, Бэррон, — плачу я, прижимая к груди нашего сына. Нашего очень рассерженного и орущего сына, который весь покрыт… не хочу знать, чем, но я его держу. Так же, как Бэррон держит девочек. Так, как мать должна держать своих детей. — Я так, так сильно его люблю.

— Ты молодец, дорогая, — говорит Бэррон, касаясь головы нашего сына, а затем целует меня в лоб.

— Как мы его назовем?

Я улыбаюсь сквозь слезы.

— Остин.

— Звучит идеально.

Это идеально.

В тебе я нашла себя.

41

Я не плачу, плачешь ты!

БЭРРОН

Сын. У меня есть сын. Маленький мальчик, который будет носить фамилию Грейди.

Мой отец смотрит на ледащего у меня в руках мальчика.

— Он похож на тебя.

Я борюсь со слезами и киваю, не в силах дать ему какой-либо ответ. Я боюсь, что если это сделаю, то мой голос будет дрожать, и слова потеряют нужную уверенность.

Морган забирает у меня младенца, улыбаясь своему племяннику.

— Извини, малыш, но ранчо принадлежит мне, а Кэмдин — мой второй помощник. Но я введу тебя в курс семейного дела.

Я качаю головой от того, что он рассказывает все это новорожденному, но это Морган. Излагай факты сразу.

В комнату входит Лилиан, Сев висит у нее на бедре. Сев смотрит на Остина, потом на Кейси.

— Это вылезло у тебя из живота? — спрашивает она, от части с отвращением, от части с любопытством.

Кейси кивает, поглаживая спину сидящей рядом с ней Кэмдин, которая помогает ей решить, во что одеть Остина.

Сев разглядывает Остина, пока тот извивается в объятиях Моргана. Малыш издает недовольный вопль, и она недовольно зыркает на меня, прикрыв уши. Мы все смеемся, потому что никогда не знаешь, о чем думает Сев.

Кейси сажает обеих девочек к себе на кровать и спрашивает, какое второе имя выбрать Остину.

— Мы можем выбрать? — спрашивает Кэмдин.

Сев говорит первой.

— Дэмиен.

Я распахиваю глаза. Дэмиен? Черт. Насколько темна ее душа?

— Нет, это тупо, — закатив глаза, говорит ей Кэмдин.

— Нет, не тупо, — толкает ее Сев. — Это ты тупая. Мне нравится это имя.

— Как насчет Кристофера. Остин Кристофер звучит как имя прекрасного принца.

Сев слезает с кровати и подходит ко мне.

— У меня от них голова болит. Я хочу есть.

Я поднимаю ее на руки.

— Ладно, пойдем совершим набег на торговые автоматы.

Прежде чем уйти, я бросаю последний взгляд на Кейси, которая держит Остина на руках.

Я думаю о том моменте, когда сказал Кейси «да». Девушке, что носит мое кольцо. В ней пять футов десять дюймов безумия лесного пожара, и она делает пламя красивым. Она не оставит меня, потому что этот городок для нее слишком мал. Ей нравится, что у нас на переднем дворе живут козы, а на прошлой неделе Кэмдин привела в дом лошадь. Ее не беспокоит, что, когда дует ветер, в нашей гостиной пахнет коровьим дерьмом. Ее не волнует, что я встаю до восхода солнца и возвращаюсь после наступления темноты.

Ей… нужна эта жизнь.

Нужны мы.

Взгляните, как она держит на руках нашего новорожденного сына и девочек. Вот это жена. Вот как должна выглядеть любовь.

Я не могу сказать вам, как устроен брак. Но я могу сказать, что любить женщину — это искусство, которое заставляет даже художника усомниться в том, мука это или вдохновение. Чтобы дать мне это почувствовать, Кейси достаточно просто дышать.

Выйдя из палаты, Сев достает из кармана сложенный лист бумаги.

— Я нарисовала это для тебя.

Я беру в руки листок и разворачиваю его. Ее навыки рисования улучшились, но я по-прежнему не могу расшифровать рисунок.

— Что это?

— Мамины вагаджунгли.

Хмыкнув, я разворачиваю его в сторону и прищурившись гляжу на черно-фиолетовые каракули.

— Очень похоже, малышка.

42

Я была создана для этой жизни.

КЕЙСИ

2 года спустя

Тот, кто сказал, что нельзя превратить шлюху в домохозяйку, должен передо мной извиниться. Ха. Шучу. Я никогда не была шлюхой, но если честно, то я со всей серьезностью отношусь к тому, чтобы быть женой владельца ранчо и мамой.

Меня манит все, что связано с Техасом. Мне нравится даже ветер. Я могла бы обойтись без запаха коровьего дерьма, но это напоминание о том, что теперь это мой дом. Я воспитываю здесь свою семью и не хотела бы, чтобы было иначе.

Кстати о коровьем дерьме, мой бедный маленький мальчик теперь хорошо знает, что нельзя играть с кучами вонючих какашек.

— Фу, — поглядев на свои руки, говорит он.

— Я же сказала тебе не трогать это, — напоминаю ему я, и он тут же бросает какашки на стену ванной.

Чертовы малыши. Ему только исполнилось два, и Бишоп каждый день говорит мне, что Остин — вылитый Бэррон в детстве. Я ни на секунду в этом не сомневаюсь.

— Дедушка Джонни здесь! — объявляет Кэмдин, выглянув из-за угла и увидев, как его грузовик выруливает к подъездной дорожке.

Я вынимаю Остина из ванны.

— Больше никаких игр в какашках.

Остин кивает, но я не уверена, что он снова в их не вляпается. Я ежедневно говорю ему не дергать Сев за волосы, но он все равно это делает. Даже когда она грозится превратить его в девочку.

Завернув Остина в полотенце, я вижу, как Джонни разговаривает на крыльце с Кэмдин. Только когда родился Остин, Бэррон наконец-то пришел к мысли, что им нужно разрешить видеться с Кэмдин и Сев. Это было не мое решение, но я его поддержала. Он рассказал девочкам об их настоящей маме, хотя я не уверена, что они что-то поняли, потому что, Сев смотрела на него так, будто у него взорвалась голова и он говорит на каком-то другом языке.

Она сказала:

— Ты сумасшедший. Моя мама — Кейси.

И больше они об этом не говорили. Но теперь девочки общаются с родителями Тары. Это совсем не то, что у них с родителями Бэррона, но я думаю, что ему легче от того, что он не отказывает им во внуках.

Тара вышла замуж за того актера, с которым встречалась, и знаете, что? Они уже развелись. Ничего удивительного. Она несколько лет не разговаривала с Бэрроном, кроме того дня, когда отказалась от своих родительских прав, чтобы я могла законно удочерить девочек.

Я не разговаривала с мамой уже два года, а мой отец, он приехал в Техас вскоре после рождения Остина, но я вижу его нечасто. Не то что семья Бэррона, с которой я провожу каждый день и обожаю ее.

Мы с Лилиан — лучшие подруги и разговариваем каждый день. Они с Морганом поженились и около года назад удочерили девочку. Бренне три года, и если не знать, что ее удочерили, то и в жизни не скажешь, потому что она как две капли воды похожа на Лилиан. Длинные белокурые локоны, голубые глаза и боевой характер.

Бедный Остин. Среди детей Грейди он один единственный мальчик, но позвольте мне сказать, что он умеет за себя постоять. На прошлой неделе он отстриг ножницами волосы Кэмдин. А на позапрошлой неделе поджег кучу муравьев, потому что они его покусали. Где он взял зажигалку, я не знаю. Но так Остин защищается. Око за око. Как сказал Бишоп. Просто вылитый отец.

— Мама! — кричит Кэмдин и, забежав за угол, заходит в ванную. — Сев опять украла мой зуб!

У Кэмдин, которой уже почти восемь, начали выпадать молочные зубы. Сев, ну, она думает…. Ладно, я не знаю, что думает наша малышка. Кроме того, что она собирается наложить на кого-то заклятие.

Вытерев Остина, я ставлю его на пол, и он тут же проносится голышом по дому.

— Где она?

Кэмдин вскидывает руки.

— Я не знаю.

И тут я замечаю, во что она одета. Укороченный топ и обрезанные джинсовые шорты, которые Бэррон наверняка уничтожит, как только найдет. Я точно их ей не покупала, и уверена, что Бэррон тоже не покупал.

— Где ты это взяла?

Кэмдин опускает.

— Не отвлекайся. Мой зуб. Она крадет все мои вещи, а теперь еще мои вонючие зубы.

— Сев! — я вижу, как наш маленький монстр на полной скорости бежит к двери с зубом в одной руке и книгой заклинаний в другой. — Отдай его ей.

— Нет у меня ее дурацкого зуба! — кричит в ответ Сев, что, конечно же, вранье.

Ее не поймать, и я не уверена, что она не закопает его на заднем дворе для какой-то странной магии вуду, над которой она работает. Сев сейчас в саду, и, хотя другие дети считают ее странной, я ежедневно говорю ей: «Ты достаточно хороша. Это нормально — быть другой. Мы тебя любим.» Хотя я беспокоюсь, что однажды она произнесет заклинание и спалит мир. Я говорю ей об этом, потому что сама в детстве этого не слышала, и знаю, что ей это необходимо.

Я застаю Остина снаружи на подъездной дорожке, в одних ковбойских сапогах. Он мочится на мои суккуленты, которые я посадила на прошлой неделе. Неудивительно, что они погибают.

— Остин! Нет.

Не прерывая процесса, он оборачивается на меня, и начинает мочиться на ногу Джонни.

Я прикрываю рот рукой.

— О Боже, мне так жаль.

Джонни смеется.

— Не волнуйся об этом, дорогая.

Остин возвращается ко мне, приволакивая по гравию сапоги.

— Иди оденься.

Он хмуро смотрит на меня.

— Нет.

Ах, да, его любимые слова.

— Остин Бэррон Грейди… тебе лучше затащить свою задницу в дом.

Он этого не делает. Вместо этого Остин садится в грязь и вытаскивает из земли мои суккуленты.

Мальчишки. Они доставляют почти столько же хлопот, сколько и Сев.

Джонни ведет девочек за мороженым, а я укладываю Остина спать. В этот момент я слышу, как на подъездную дорожку въезжает грузовик Бэррона. Я улыбаюсь этому звуку, аккуратно закрываю дверь в комнату Остина и люблю каждую частичку своей жизни.

Мои дети все время грязные. Я тоже большую часть времени хожу босиком, и, если мой муж входит в дом во фланелевой рубашке и заросший щетиной, мне все равно хочется сорвать с него одежду и трахнуть. Мы по-прежнему живем на ранчо, в том же доме, который построил Бэррон, просто он стал немного больше. В свободное время я работаю в ремонтной мастерской, но большая часть моих дней уходит на воспитание детей. И мне это чертовски нравится.

— Где дети? — спрашивает Бэррон, глядя на мои ноги в джинсовых шортах. Я могу носить обрезанные шорты. Нашим дочерям нельзя. Это правила Бэррона. Не мои.

Я шевелю бровями, кочевряжась коридоре. Я даже втягиваю в рот нижнюю губу и медленно выпускаю ее.

— Девочки с Джонни едят мороженое, а Остин спит.

— Да, бл*дь, — бормочет он, срывая на ходу рубашку. — Я все утро думал о тебе.

— Остин помочился на ногу Джонни.

Бэррон смеется, осыпая мою шею поцелуями.

— Это мой мальчик, — он прижимается ко мне всем телом. — А теперь покажите, как сильно вы скучали по своему мужу, мэм.

Он сделал это нарочно.

— Ты весь потный, — замечаю я, скользя руками по его плечам.

— Ты же знаешь, что тебе это нравится.

Он прав. Мне нравится.

Взгляните, как мы занимаемся этим у двери в нашу комнату, не в силах больше ждать ни секунды, чтобы проникнуть друг в друга.

— Теперь ты веришь в судьбу? — неожиданно спрашиваю его я, когда он укладывает меня на кровать.

Бэррон улыбается, в уголках его глаз появляются морщинки.

— Я верю в тебя, — шепчет он в мою разгоряченную щеку, нашу спальню освещает теплое летнее солнце. — Я бы сказал, что это практически одно и то же.

Когда мы заканчиваем и одеваемся, Бэррон открывает дверь и обнаруживает за ней Остина. Он протягивает ему подгузник и, ухмыляясь, глядит на отца.

— Привет, — говорит он, помахивая рукой.

Бэррон смотрит на него, потом на меня.

— Как думаешь, он нас слышал?

— О, наверное, — я беру Остина на руки. — Но он не понимает, чем мы занимались.

Бэррон улыбается мне, а затем тянущемуся к нему Остину.

— Как мой мальчик?

Без слов Остин кладет голову на грудь Бэррона, и мое сердце тает, когда Бэррон прижимает его к себе.

Этот парень делает вечность больше, чем просто слово, а завтра — обещанием.

Оглавление

«Когда мы встретились» Шей Шталь

Плейлист

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42