Факел Геро. Часть 2 (СИ) [Ната Астрович] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Глава 1. Зел и Елена

1.

Она перед тобой, о воин многославный,

Неверная жена, любовница Париса!*

Что ж медлишь ты, свой грозный меч не опускаешь

На голову блудливую её?

О Менелай!* Неужто ты забыл

О страшной клятве на краю могил,

В которых за вратами покорённой Трои*

Спят мёртвым сном Эллады* славные герои?

Устрой погибшим пышные поминки!

На погребальных играх* возведи костры,

Чтоб искры до небес взлетели

И звёздный свет затмили высоты.

Для утоленья жажды мертвецов

Готова жертва и ножи жрецов,

Елены кровью окропи

Поруганный алтарь любви.

Впитают её кровь сухие камни,

Слезами жён и матерей прольют дожди

И новою весной из той земли

Взметнутся к солнцу дружные ростки.

Но Менелай сомненьем обездвижен,

Он голоса богов не слышит,

И дуновенье ветерка его ласкает пряди

Как ласкала Елены нежная рука.

Порыв ветров с покатых плеч срывает

Тончайшей выделки хитон*,

И обнажённой красотой

В лицо упрёк ему кидает.

И видит Менелай — она чиста!

На белом теле ни следа

От жадных губ Париса не осталось.

Спокойны груди, высоки, вверх устремлены соски

И золотым плащом волос окутан тонкий стан.

Как розы лепесток свежи уста,

Как звёздочки блестят глаза.

То явь ли?.. Сон?.. Она всё та…

Девичий голос звенел и поднимался высоко к потолку, украшенному квадратами кессонов* из резного орехового дерева. Когда Хиона закончила читать поэму, Федра одобрительно кивнула:

— Твоё прочтение прекрасно.

— Благодарю, госпожа, — просияла девушка.

Галена, сидевшая рядом, пожала плечами и ничего не сказала, а Клития, всё ещё находящаяся под властью стихотворных строк, смотрела невидящими глазами в распахнутое окно, словно пыталась разглядеть в глубине сада нагую Елену и Менелая с безвольно опущенными руками. Рот девушки был приоткрыт.

— Известен ли автор этого произведения? — спросила Федра.

— Стоит подпись некого Астровиса, госпожа.

— Никогда не слышала о таком.

Клития, наконец очнувшись от охватившего её забытья, обратилась к хозяйке гинекея:

— Почему Менелай простил Елену, госпожа? Из-за её красоты?

— Он её любил… — задумчиво прошептала Хиона.

— Она была его женой, Клития, — ответила Федра. — Не забывай о том, что боги благословили этот брак.

— Но разве может муж простить измену жены? — не унималась рабыня.

— Не обычную измену, моя милая. Елена полюбила Париса не по своей воле, она стала жертвой ссоры всемогущих богинь. Соперницы, не желая уступать друг другу первенство в красоте, внушили жене Менелая любовь к троянскому царевичу. Но Менелай очень любил свою жену, как правильно заметила Хиона, оттого он руководствовался не жаждой мести, но мудростью, и потому не стал убивать Елену.

— Сколько ни в чём не повинных людей погибло из-за этой распри! — вставила Галена.

— Увы, боги не всегда милосердны к простым смертным, — вздыхая о чём-то своём, проговорила Федра.

Клития бросила сочувствующий взгляд на госпожу. Она догадывалась, отчего хозяйка Тритейлиона так грустна последнее время.

Обсудив поэму, женщины вернулись к своим занятиям. Клития за те годы, что провела в гинекее, стала превосходной вышивальщицей и ничуть не уступала в мастерстве хозяйке Тритейлиона. Хиона тоже успела научиться многому, но к рукоделию у неё душа никогда не лежала. Овладев чтением и письмом, девушка открыла для себя целый мир, манящий и таинственный.

Господин Идоменей, всегда поощрявший любознательность своей ученицы, разрешал ей пользоваться библиотекой и читать сколько душе угодно. И пусть Галена всё так же недолюбливала Хиону, считая её бездельницей, не приносящей никакой пользы поместью и господам, но недовольство высказывать остерегалась — перечить господину Идоменею было опасно. Даже в его отсутствие в Тритейлионе все хозяйские распоряжения выполнялись беспрекословно.

Хиона отошла от окна, подле которого читала поэму, и, свернув свиток в тонкую трубочку, убрала его в керамический футляр. Старая служанка посмотрела на юную рабыню и подумала: «Хочешь жить спокойно в старости — надо молчать и терпеть».

Вдруг Клития вскочила и, указав рукой в сторону открытого окна, воскликнула:

— Госпожа, там, внизу, на террасе, чужой мужчина!

Федра со своей служанкой последовали примеру молодой рабыни — поспешили к окну. Хиона, наоборот, отступила вглубь комнаты.

Мужчина, увидев женщин, согнулся в низком поклоне, ожидая, когда одна из них обратится к нему. Незнакомец был коренаст, невысок, со смуглой кожей и совершенно лысой головой, на лице незваного гостя тоже не наблюдалось никаких признаков растительности. Такая внешность в совокупности с глубоким, подобострастным поклоном, выдавала в мужчине раба. В то же время, для невольника он был очень хорошо одет: хитон из выбеленной ткани с вышивкой по подолу спускался ниже колен, перекинутый через плечо тёмно-синий гиматий*, подхваченный на талии широким ремнём, лежал ровными складками, на ногах — добротные кожаные сандалии. В руке неизвестного Федра разглядела свиток. «Это чей-то посланник, — догадалась она. — Но кто его пустил на верхнюю террасу?»

Первой мужчину узнала Галена.

— Госпожа, это же Зел!

— Зел?

— Пестун* ваших сыновей. Он уехал с ними в Афины семь лет назад…

— О, я помню Зела… Как он изменился! — воскликнула Федра и обратилась к согнутому в поклоне рабу: — Это ты, Зел? Я не узнала тебя.

— Да, госпожа, это я, ваш преданный раб, — мужчина распрямил спину, но плечи его так и остались поникшими, а голова опущенной. — Я привёз вам послание от господина, — он вытянул руку со свитком вперёд.

— Пусть Клития сходит, — предложила Галена.

— Нет, я сама за ним спущусь, — возразила Федра и, подхватив подол платья, поспешила к лестнице.

— Я с вами, госпожа! — кинулась за ней следом пожилая служанка.

Взяв свиток из рук Зела, Федра спросила:

— Передал ли твой господин что-нибудь на словах?

— Нет, госпожа, — раб отрицательно покачал головой. — Всё в письме.

— Как мои сыновья, супруг?

— Они благоденствуют, госпожа.

— Почему ты приехал один?

— Так захотел господин. Он считает, что молодые господа уже не нуждаются в моих услугах, и приказал мне вернуться в Таврику.* Здесь, в Тритейлионе, я буду ожидать его возвращения. Управляющий Нисифор уже подобрал мне жилище в посёлке рабов.

— Что ж, если ты устроен и тебе больше нечего сказать, то можешь идти.

— Слушаюсь, госпожа, — мужчина снова низко поклонился.

Федра с Галеной вернулись в дом, а Зел, сделав несколько шагов к лестнице, ведущей с террасы, остановился в тени дерева и, обернувшись, внимательно оглядел окна гинекея.* Словно в ответ ему в одном из оконных проёмов появилась Клития. Мужчина бросил цепкий взгляд на девушку и покачал головой: нет, не она. Тот звонкий голос, что звучал некоторое время назад, не мог принадлежать рыжеволосой рабыне. О эти нежные переливы на певучем ионийском наречии!..* Когда Зел слушал чтицу, всё в нем вибрировало, словно он был музыкальным инструментом, на котором перебирала струны невидимая рука.

Через мгновение Зел увидел выходящую из дверей гинекея незнакомую светловолосую девушку в коротком хитоне. Она, подхватив стоявшую на крыльце корзину, легко сбежала по ступеням и направилась к цветнику, что-то тихо напевая. Зел перестал дышать. Он не сводил глаз с ничего не подозревающей Хионы. И лишь когда девушка скрылась из виду, мужчина судорожно вздохнул. Он не ошибся, это она — Елена.

Хиона вернулась из сада с полной корзиной свежесрезанных цветов. У крыльца подругу перехватила Клития:

— Не ходи пока к госпоже, — предупредила она девушку.

— Что случилось, Клития? Наша госпожа чем-то расстроена?

— Только начала читать письмо, и сразу в слёзы. Галена тут же прогнала меня.

— Что же там такого, в этом письме? — обеспокоенно спросила девушка.

— Всё как обычно — молодые господа опять не приедут в Таврику навестить свою матушку, потому как всё время в разъездах находятся. Господин с ними будет до конца навигации, а на зиму отправится в Ольвию, где ему нужно следить за постройкой двух новых кораблей.

— То, что они не приедут, было известно ещё весной, господин говорил об этом, — сказала Хиона. А вот о зимовке в Ольвии девушка не знала, и ей стало грустно оттого, что она ещё долго не увидит господина Идоменея.

— Два года наша госпожа не видела сыновей… И господин бывает в Тритейлионе лишь наездами, а раньше жил подолгу и ночи все в гинекее проводил.

Хиона закусила губу и покраснела. Она всегда смущалась, если Клития принималась обсуждать интимную жизнь хозяев.

— Господин любит госпожу Федру и подолгу беседует с нею, когда живёт в поместье, — попыталась возразить она.

— Днём да, правда твоя, но к ночному ложу давно дорогу забыл.

— Не надо больше говорить об этом, Клития, прошу! Ты ведь знаешь, как я люблю нашу госпожу, но и господин Идоменей мне очень дорог. Все размолвки между ними для меня невыносимы, потому как ни на чью сторону я встать не могу…

— А я всегда на стороне госпожи! — с вызовом ответила Клития. — И считаю, что господин Идоменей не должен надолго оставлять её одну!

— Не будем об этом, — мягко попросила подругу Хиона.


Зел

Вернувшись в посёлок, где жили рабы, Зел сразу заперся в своей комнате и не выходил из неё до самой ночи. Мужчина не отвечал на стук, не откликнулся и на приглашение к вечерней трапезе. Лишь когда в посёлке все угомонились, он приоткрыл дверную створку, чтобы впустить в помещение немного прохладного воздуха.

Сидя у стены, Зел некоторое время смотрел через проём на наливающееся ночной синевой небо, на котором одна за другой загорались звёзды. Затем опустил взгляд ниже, к закруглённым кронам деревьев, тёмными волнами поднимающимся к вершине холма и укрывающим от посторонних глаз верхние террасы поместья. В боэдромионе* небо опускается ближе к земле, и звёздам становится тесно. То и дело срываются они с небесной полусферы, прочерчивая в ночном воздухе тонкие серебристые линии. Две, три, четыре… Настоящий звездопад!

Но Зел знал — подобное не к добру, как и не к добру появление в поместье этой белокурой Елены. Неужели Тритейлиону грозит участь Трои? Он слышал, как девушка читала поэму о Елене и Менелае, как торжествующе звучал её голос, когда она описывала сцену, в которой обманутый муж снова стал жертвой чар своей красавицы-жены. Нет, дочь Леды* и Зевса* не умерла, напрасно люди думали, что она смертна! Она жива по сей день и может принимать разные образы: быть черноокой персиянкой или рыжеволосой скифянкой*, смуглокожей египтянкой или зеленоглазой фракийкой.* Но самые опасные — это светловолосые Елены, ибо они дочери той, что стала причиной многолетней войны и гибели неприступной Трои.

Зел долго сидел со своими тревожными думами, вглядываясь в тёмное небо, провожая взглядом летящие к земле звёзды. Одна из них вспыхнула особенно ярко, и стало светло, как днём, а мужчина незаметно вернулся мыслями в прошлое…

Ему вспомнились юркие камары*, скользящие по тёмным волнам и окружающие неповоротливое торговое судно. Мускулы гребцов напряжены, тела блестят от пота, ещё пара взмахов вёсел — и нос лодки утыкается в потемневший от морской воды дощатый борт.

Одним прыжком перепрыгивает юный Зел с камары на корабль. Пока взрослые его соплеменники сражаются с экипажем судна, они с братьями занимаются грабежом: ловко лавируя между дерущимися, тащат к бортам и скидывают вниз на лодки тюки с тканями, мешочки с серебряными монетами, дорогую посуду и оружие. Как только камары оседают под тяжестью груза, следует клич, и Зел со всеми возвращается в лодки.

На берегу, подхватив свои лёгкие суда, уходят они заповедными тропами в горы. Там прячут камары в каменистых расщелинах до следующего грабежа и с богатой добычей, распевая песни, возвращаются в свой посёлок высоко в горах, где их радостно встречают старики, женщины и дети.

Много раз ходил Зел на опасный промысел. Удача всегда сопутствовала ему и братьям. Они оставляли серебро себе, а остальную добычу отправляли на рынки ближайших городов.

Но торговцы не собирались терпеть убытки из-за набегов дерзких тавров.* Против пиратов выступили отряды наёмников, которые провели облаву по всему побережью. Многих соплеменников Зела убили, остальных — угнали в рабство. В горячей схватке погибли братья, а Зел со своим другом попал в плен.

Они решили бежать в первую же ночь, пока их не увезли далеко от родных гор, но не успели сделать и нескольких шагов, как их схватили. Зел не сопротивлялся, и его оставили в живых, а друга, боровшегося с яростью дикого зверя, тут же закололи.

Пройдя через руки нескольких перекупщиков, Зел оказался в поместье господина Идоменея. Сначала он работал на виноградниках и каждую ночь видел во сне родные горы, но со временем понял, что возвращаться домой ему не хочется. Жизнь раба в богатом поместье сытней и безопасней, чем жизнь свободного тавра в горном селении, поэтому скоро Зел смирился со своей участью. Он безропотно плыл по течению судьбы, выпустив из рук вёсла, но неожиданно река его жизни сделала крутой поворот.

Младшему хозяйскому сыну было всего четыре года, когда он неведомым образом ускользнул из-под опеки нянек и сумел добраться до виноградников. Там, уставший и заплаканный, он уснул в одной из виноградных лунок. Пропажу обнаружили быстро, но рано наступившие осенние сумерки мешали поискам.

Тут Зелу улыбнулась удача: он нашёл крепко спящего мальчика и принёс его в посёлок. Наутро Федра пожелала наградить спасителя сына и подарила рабу тёплый шерстяной плащ и серебряный перстень.

Господин Идоменей, прибывший в поместье через несколько дней после происшествия, поговорил с управляющим, узнал, что раб сей трудолюбив и нрав имеет смирный, и решил сделать юного тавра пестуном своих сыновей. Теперь Зел находился вместе с хозяйским детьми с утра до вечера, только на ночь уходя в посёлок.

Когда пришло время старшему сыну Федры и Идоменея постигать эллинскую грамоту, молодому рабу было поручено присутствовать на занятиях. В обязанности Зела также входило следить за письменными принадлежностями ученика: обновлять восковые таблички, наполнять чернильницы, чистить пергаменты, разравнивать песок в песочнице, на котором чертил разные знаки учитель, объясняя задачи.

Сначала Зел дремал на уроках, убаюканный тихим голосом грамматиста* или философа, но со временем в нём пробудился интерес к происходящему. Когда же старшего его воспитанника отправили в гимназию Прекрасной Гавани, Зел стал прислуживать младшему, и тут уже не упускал ничего из того, о чём говорили на занятиях.

Незаметно для себя Зел выучился грамоте и скоро попал под власть искусного рассказа. Хрупкие папирусы и тонкие пергаменты повествовали о неведомых землях, населённых невиданными народами, о красавицах-сиренах, заманивающих неосторожных путешественников в свои смертельные объятья, о героях, совершающих подвиги во славу богов, и о богах, награждающих отличившихся смертных молодостью и вечной жизнью.

А судьба продолжала изливать на удачливого тавра свои щедроты. Вскоре раб узнал, что едет с молодыми хозяевами в Афины и сможет воочию увидеть места, описанные в библиотечных свитках. Зимой Зел сопровождал своих подопечных в афинскую гимназию, а с началом навигации путешествовал с ними по городам Эгейского и Средиземного морей, где у господина Идоменея были обширные деловые связи.

Так пролетели семь лет жизни, о которой он раньше и мечтать не мог.

Почти каждый год хозяйские сыновья приезжали в Таврику погостить в Тритейлионе и увидеться с матушкой, но Зел давно в поместье не бывал, так как всё чаще молодые господа привлекали грамотного раба к торговым делам. Сначала тот выполнял при них обязанности писаря, потом ездил с важными поручениями к хозяйским компаньонам, одно время даже был управляющим нескольких складов в Афинах. Но неожиданно господин Идоменей приказал ему вернуться в Таврику.

Мужчина проснулся словно от толчка, он всё также сидел, прислонившись к стене. Тело от долгого нахождения в одной позе затекло, и Зел вышел из своей каморки размяться. Было ещё темно, но положение небесных светил указывало, что рассвет близок. Раб снова посмотрел на вершину холма, где располагались хозяйские дома, и подумал об увиденной вчера у гинекея девушке.

Зел прикрыл глаза и представил светлые волнистые пряди, рассыпавшиеся по подушке, приоткрывшийся во сне нежный розовый рот, как наяву увидел сомкнутые подрагивающие ресницы и очертания хрупкой девичьей фигуры с соблазнительными холмами и долинами. Мужчина скрипнул зубами и замотал головой, чтобы избавиться от этого одновременно сладостного и мучительного видения.

Впервые он познал женщину, когда прибыл в Афины. Но утолив потребности, сразу потерял к любовнице интерес. Сейчас Зелу было почти тридцать, но ни одной из сирен так и не удалось приманить его своими сладкими песнями. По-настоящему его влекло только к неземным красавицам, о которых он читал в старинных свитках. О них он грезил ночами, о них молил богов. И вот он нашёл свою Елену здесь, в Тритейлионе, но чувствовал — эта встреча не сулит ему ничего хорошего.

__________________________________________________

Парис — троянский царевич похитивший Елену.

Менелай — муж Елены.

Троя — город, место действия греческого мифа о Троянской войне.

Эллада — общее название территорий древнегреческих городов-государств.

На погребальных играх… — спортивные соревнования в честь умерших.

Хитон — рубашка.

Кессоны — деревянное украшение потолка.

Гиматий — верхняя накидка.

Пестун — наставник, воспитатель.

Таврика — Древний Крым.

Боэдромион — август-сентябрь в ионийском календаре.

Леда и Зевс — родители Елены Троянской.

Скифянка — представительница народности проживавшей на территории Древнего Крыма.

Фракийка — представительница народности проживавшей на территории Балканского полуострова.

Камара — лёгкая лодка тавров.

Тавры — народность обитавшая в горах Древнего Крыма.

Грамматист — учитель грамматики.


Глава 2. Планы господина Агафокла

1.

— Госпожа вас ожидает, — рабыня слегка склонила голову, приветствуя Агафокла.

— Благодарю тебя, Хиона. В добром ли здравии моя тётушка?

— В добром, слава богам! — ответила девушка, сбегая с крыльца гинекея.

— Разве ты не хочешь проводить меня к ней? — спросил молодой мужчина, подмигнув рабыне.

Хиона замерла в нерешительности, но увидев, что Галена наблюдает за ними из окна второго этажа, сказала, указав на служанку рукой:

— Галена вас встретит, господин Агафокл.

Быстрым шагом рабыня направилась к андрону:* ей хотелось как можно скорее скрыться за его стенами. При каждой встрече с господином Агафоклом она ощущала некую неловкость оттого, что господин Идоменей терпеть не мог Агафокла, а госпожа Федра, наоборот, души в нём не чаяла.

Чтобы не принимать чью-либо сторону, Хиона решила руководствоваться собственными чувствами, но увы, они были не в пользу хозяйского племянника. Девушке не нравилось, что Агафокл постоянно посмеивался над её желанием учиться. Иногда он принимался экзаменовать её и, загнав несколькими вопросами в угол, выносил вердикт, что постичь эллинскую науку можно только родившись эллином. Отдельные представители варварских народов, по его мнению, способны лишь зазубрить всем известные истины без глубокого проникновения в суть эллинского учения.

Девушка знала, что господин Агафокл прислал её в Тритейлион в качестве подарка для своей тётушки. Но как Хиона ни старалась, так и не смогла вспомнить, видела ли она Агафокла до отъезда в поместье. Зато господин Агафокл не забывал напоминать, что именно его она должна благодарить за свою счастливую судьбу.

Как выразить благодарность племяннику госпожи, девушка не знала. Сначала она хотела посоветоваться на этот счёт с господином Идоменеем, но не решилась беспокоить его, а вот госпожа ответила на её вопрос: «Мой племянник — благородный человек, и никогда ничего не потребует от тебя, Хиона. Но если ты хочешь показать ему своё особое расположение, то достаточно быть с ним приветливой, любезной и услужливой».

И вот сегодня, сейчас, она поступила вопреки совету своей любимой госпожи: не откликнулась на просьбу господина Агафокла проводить его до покоев Федры, не была услужливой и любезной.

Агафокл не торопился войти внутрь гинекея. Он смотрел, как девушка чуть ли не бегом пересекла площадку между хозяйскими домами и скрылась в андроне. Замешательство Хионы молодой мужчина оценил по-своему: решил, что девчонка влюблена по уши. Самодовольно улыбаясь, он вошёл в широко распахнутые двери гинекея.

— Агафокл!

Федра расцеловала племянника в обе щёки. За прошедшие годы Агафокл почти не изменился: он, как и семь лет назад, носил локоны до плеч, любил ткани с тонкой драпировкой, несколько золотых и серебряных цепочек украшали его грудь, а на белых холёных пальцах сверкали драгоценные перстни. И всё так же не проявлял никакого интереса к своим делам, проводя дни в праздности, лишь иногда, чтобы не прослыть городским идиотом*, принимал участие в народных собраниях.

От такого необременительного существования тело молодого мужчины покрылось лёгким жирком, и несовершенства фигуры приходилось прятать за дорогой многослойной одеждой.

Внутренняя наполненность этого богатого бездельника тоже не претерпела значительных изменений. Не научившись толком разбираться в чувствах и поступках окружающих, Агафокл часто отталкивал от себя желающих ему помочь и привечал тех, кто хотел лишь поживиться за его счёт. Даже неприязнь молоденькой рабыни умудрился принять за любовь! Впрочем, с любовью у него тоже не складывалось, поэтому он предпочитал платить за ласки звонкой монетой, не тратя время на пустые ухаживания.

Широким жестом хозяйка гинекея предложила занять Агафоклу место у низкого трёхногого стола, накрытого цветастой скатертью с бахромой и уставленного различными яствами: молодым овечьим сыром, розовыми тонко нарезанными ломтиками мяса, свежими овощами и зеленью, белым ноздреватым хлебом, орешками в меду, фруктами на серебряном блюде и вином в узкогорлом запотевшем кувшине.

— Отобедай со мной, дорогой племянник.

— Благодарю за приглашение, милая тётушка.

Федра отпустила Галену и принялась сама ухаживать за гостем: наполнила его килик разбавленным вином, а в свой налила чистую воду из источника Мэлины.*

— Богам! — мужчина плеснул несколько капель вина на пол.

Некоторое время они провели в молчании, вкушая пищу, а затем Агафокл поинтересовался:

— Как дела в вашем поместье тётушка? Я слышал, многие жалуются на неурожаи.

— Так и есть, — кивнула Федра. — Зерна соберём в этом году меньше, чем в прошлом. Посмотрим, вызреет ли до конца виноград, слишком дождливым и холодным для него было лето. Вот овощей ждём много, им дожди пошли впрок. Но овощи не повезёшь на заморские рынки, в отличие от вина и зерна. Не знаю, чем Идоменей будет заполнять трюмы своих кораблей весной, — вздохнув, добавила она.

— А что же ваш управляющий? Совсем не справляется со своими обязанностями?

— Нисифор? Ну нет, Идоменей очень высоко его ценит. Только Нисифор не может заставить тучи не изливать холодные дожди на наши поля.

— Я уверен, что ваш супруг, тётушка, найдёт выход из любой, даже самой неблагоприятной ситуации, — сказал Агафокл, втайне надеясь, что Федра начнёт жаловаться и наговаривать на мужа. Любые нападки в адрес ненавистного Идоменея были для молодого мужчины как мёд для языка.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво проговорила Федра. — Боюсь, что если Идоменей так же редко будет приезжать в поместье, всё здесь со временем придёт в упадок.

— Разве планы его изменились, и он не собирается вернуться в Таврику вместе с кузенами?

— Увы! — Федра тяжело вздохнула. — Не хотела портить тебе настроение, дорогой племянник, но Идоменей прислал мне письмо, в котором говорит, что сыновья решили остаться в Афинах и основать там свою торговую компанию. Они собираются торговать не только зерном с наших равнин, но и египетским, ведь в жарком Египте снимают урожаи по нескольку раз в год. Впрочем, я не совсем хорошо разбираюсь в том, что они затеяли. Важно лишь одно — мои дети будут обустраивать свою дальнейшую жизнь не здесь, не в Таврике. Что касается Идоменея… — тут Федра внезапно умолкла.

«Вот если бы он тоже остался в Афинах и никогда не возвращался ни в Прекрасную Гавань*, ни в Тритейлион!» — продолжил про себя Агафокл, но лицо сделал сочувственное, а вслух произнёс:

— Как жаль, тётушка…

Федра ничего не ответила. Она сидела в своём любимом кресле, подперев голову рукой, в глазах её была печаль.


Агафокл

Агафокл, не желая первым прерывать тягостное молчание, отвёл взгляд от лица женщины и посмотрел в окно. Увидев настежь распахнутые ставни андрона, поёжился: «Словно он здесь, проклятый Идоменей!» Но его беспокойство прошло, когда в глубине андрона мелькнул девичий силуэт: «Наверное, Хиона там хозяйничает». Теперь мысли молодого мужчины потекли в другом направлении.

Эта белобрысая девчонка со своими дурацкими ужимками совсем его не интересовала. Худющая, с мальчишечьей стрижкой и резкими, неуклюжими движениями, она ничем не напоминала тех гладких, с округлыми формами прелестниц, что принимал он на своём ложе. Только в будущем, когда её бледное невесомое тельце нальётся сладким женским соком, она сможет рассчитывать на его внимание. Или…

Агафокл замер и перестал дышать, чтобы не спугнуть необычную мысль. Что если обратить её расположение к нему против несносного Идоменея? Влюблённая дурочка может много чего выведать о планах своего господина! Надо использовать её как лазутчика в логове врага!

Агафокл чуть не рассмеялся вслух — так понравилась ему эта идея.

Через распахнутые окна андрона невесомыми струями лился свет, на квадратных плитках пола дрожали солнечные блики, ветерок парусом надувал лёгкие летние занавески. На чёрной доске абака* ярко-жёлтым пламенем вспыхнули медовые капли, и Хиона улыбнулась им как старым знакомым: «Ну здравствуйте, паучок, мушка и жучок».

Она здоровалась с псифосами* всякий раз, как приходила в покои господина. Сколько лет прошло, а Хиона всё вспоминала ту давнишнюю историю, когда стащила электроны-псифосы* из андрона. И как Клития пыталась её защитить, взяв вину на себя, а она сама пошла с повинной к господину Идоменею, который, ко всеобщему удивлению, не только не наказал её за воровство, но и взял под свою защиту.

Что бы с нею произошло, если бы господин не проявил снисходительности к её проказам? Жалел ли он, что приблизил её к себе и позволил свободно приходить к нему в андрон? Ведь кража псифосов не была единственным её проступком. Сколько вещей испортили её неловкие любопытные руки: разбитые футляры для свитков, сами свитки — порванные, залитые чернилами; отбитые носы, головы и прочие конечности керамических статуэток; макет торгового корабля, отправленный в плавание вниз по ручью и потерпевший крушение где-то в районе посёлка рабов… Она умудрилась испортить даже клепсидру*, которую приказал установить в храме господин Идоменей для отсчёта молитвенных служб. Небольшой камень, закинутый ею в резервуар с водой, застряв в трубке сифона, навсегда остановил время в Тритейлионе.

Рассердился господин всего один раз, когда она разбила очень дорогую и редкую вазу из цветного египетского стекла. Но гнев его был вызван не потерей драгоценной вещицы, а тем, что она принялась собирать осколки голыми руками и сильно поранилась.

Хиона взглянула на свои руки — шрамов от порезов не осталось, не осталось шрамов и на сердце от действий жестоких, грубых людей, что повстречались на её пути до попадания в Тритейлион. Как тёплая ласковая волна, набегая на берег, напитывает влагой песок и очищает его от ненужного сора, так омыли и напитали её душу своей любовью госпожа Федра и господин Идоменей. И сегодня Хиона едва ли могла вспомнить о своём похитителе или о скифе Кадуе, об Агаре, предавшем её, или о рыжем перекупщике рабов, о жестокой хозяйке школы гетер или её недружелюбных воспитанницах. Давно позабыт синеглазый Пелей, и даже Тавриск, её товарищ по детским играм, став матросом на одном из кораблей господина Идоменея, почти исчез из её воспоминаний. Иногда, во сне, видела она запорошённое снегом селище в дремучем лесу, но даже это видение из прошлого не мучило её днём, не вызывало слёз и душевных терзаний. Слишком длинный путь прошла она от опушки дикого леса до сегодняшнего дня. И длина этого пути измеряется не столько расстоянием и годами, сколько эллинскими традициями и культурой, с которыми ей удалось соприкоснуться благодаря господину Идоменею, научившему её читать и писать.

Лишь однажды при упоминании о родном доме она расплакалась так, что господину Идоменею пришлось долго её утешать. Он объяснял как пользоваться картой, и, указав на рисунок, обозначавший на пергаменте* лес, сказал, что, должно быть, где-то здесь находится её селище. Она, маленькая наивная девочка, надеялась увидеть на рисунке знакомые очертания землянки и, ничего не найдя, очень расстроилась.

Хиона закусила губу, чтобы не рассмеяться. Какой невеждой она раньше была! Когда-то, стремясь завоевать симпатию господина, она читала всё подряд, не всегда вникая в смысл прочитанного. Не сразу пришло осознание, что учёба сама по себе увлекательное занятие. Это как вступить в незнакомый тёмный лес, в который со временем становится понятным и привычным.

Но сейчас всё по-другому!

Перед отъездом господин Идоменей наказал ей изучить трактат о небесных светилах некого Анаксимена*, мудреца из Милета*, и составить своё мнение о нем. Но сегодня она пришла сюда не за трактатом. Госпожа поручила ей хорошенько проветрить господские покои, переживая, что за время холодного, дождливого лета помещение андрона отсыреет и в нём заведётся плесень.

Пока в господских покоях гулял ветер, Хиона взяла метёлку из лёгких птичьих перьев и принялась осторожно обмахивать ею мелкие вещицы, что занимали несколько полок у стены. Походя она открывала крышки ларей и сундуков и ощупывала лежащие в них вещи, не влажные ли они. Девушка скинула сандалии ещё у порога, и теперь, босая, легко кружилась и пританцовывала, высоко поднимаясь на пальцах ног. Тонкая ткань хитона то раздувалась от её движений, то плотно закручивалась вокруг тела. Волосы распушились, несколько прядей упали на лицо, и Хиона встряхнула головой, чтобы откинуть их назад. Её причёска снова стала короткой в угоду господину, который однажды сказал, что соскучился по её детским кудряшкам. В этот же день она без жалости остригла косу, что успела отрастить за время жизни в Тритейлионе.

— Хиона! — голос Агафокла прозвучал совсем близко.

От неожиданности рабыня остановилась, не закончив танцевальный поворот. Она замерла на месте и попыталась определить, откуда исходит зов. Отсутствие обуви помогло ей двигаться бесшумно. Хиона отбежала к стене и, присев, спряталась за большим ларём. Девушка слышала, как Агафокл ходил вокруг андрона, но внутрь, к её огромному облегчению, так и не вошёл. Даже отсутствуя, господин Идоменей сохранял неприкосновенность своего жилища.

2.

Много чего узнал Зел о молоденькой рабыне с тех пор как приехал. В посёлке о ней говорили с восхищением: красива и бела, словно нимфа; с добрым, нежным сердцем; во время праздников и гуляний опекает поселковых детишек, чтобы они не пугались рёва жертвенных животных и женских криков; почти каждую декаду* в сопровождении ещё двух рабынь из гинекея приходит в посёлок с большими корзинами подарков, чтобы поздравить родильниц и новорождённых; со всеми всегда приветлива и любезна; записывает острой палочкой в табличку просьбы женщин и передаёт их хозяйке поместья, ни про кого ни разу не забыла…

Даже уговорила господина Идоменея вызвать лекаря из города, чтобы излечить хворь одной старушки, которой не смогла помочь местная знахарка. Старушка умерла, но рабы теперь чуть ли не молятся на девушку и бегут к ней со своими просьбами, стоит той появиться в посёлке.

Ещё Зел услышал рассказ про какого-то местного дурачка, который, напившись, зачем-то утащил из кузни наковальню. Далеко вор не ушёл, притомившись от тяжёлой ноши, уснул в саду, устроив голову на украденной железке. По закону поместья ему положен был кнут, но во время наказания в посёлок пришла Хиона и, увидев расправу, опять же, уговорила хозяина пощадить раба.

Ни один из рассказчиков не видел в девушке никакой опасности, наоборот, все наперебой славили её доброту и красоту. После всех этих историй в душе Зела зародились сомнения, не ошибся ли он, приняв девушку за Елену. Ему до смерти захотелось увидеть юную рабыню, чтобы уже точно определить Елена она или нет. Но поводов для появления в верхнем Тритейлионе у него не имелось, а без повода вступившего на хозяйскую террасу мужчину-раба ждало кое-что похуже кнута.

Была ещё надежда, что девушка скоро сама появится в посёлке рабов, как раз одна из женщин недавно разродилась. Прошло несколько дней в томительном ожидании, но, к досаде Зела, поздравить молодую мать пришла рыжеволосая рабыня.

До возвращения хозяина у Зела не было никаких обязанностей, поэтому большую часть времени он либо спал, либо шатался по поместью, наблюдая, как работают другие. Читать он тоже не мог — все свитки хранились в господских покоях.

От нечего делать Зел стал крутиться около Нисифора. Управляющий оказался единственным человеком с эллинским образованием в посёлке, но у него было слишком много обязанностей, чтобы тратить время на разговоры со скучающим рабом.

И всё же попытка сблизиться с Нисифором дала результат: управляющий несколько раз посылал Зела с поручениями в гинекей. Но мужчине так и не удалось встретить девушку на верхних террасах Тритейлиона.

И вот сегодня судьба подарила ему ещё один шанс. По просьбе управляющего Зел отнёс хозяйке Тритейлиона список с наименованиями и размерами полотен, изготовленных в ткацкой мастерской. Госпожа должна была решить перед отправкой продукции в лавки Прекрасной Гавани сколько локтей каких тканей оставить для нужд поместья.

Зел старался растянуть время своего визита как можно дольше. Прежде чем двинуться вперёд, он внимательно осматривал всю прилегающую территорию, не мелькнут ли где светлые кудряшки молоденькой рабыни. Но оказалось, что и на этот раз все его ухищрения напрасны. Старая Галена приняла свиток, даже не допустив раба к госпоже, и он знал почему — в гостях у хозяйки Тритейлиона находился её племянник.

Но где же прячется белокурая рабыня?

Зел хотел уже прибегнуть к старинному способу, который часто использовали тавры-охотники, сидящие в засаде: чтобы зверь обнаружил своё присутствие, надо позвать его. Мужчина несколько раз глубоко вздохнул, добиваясь необходимой сосредоточенности, но, увидев господина Агафокла, выходившего из гинекея, оставил это занятие и затаился у ствола огромного платана.

К удивлению Зела, племянник хозяйки не свернул на боковую аллею, ведущую вниз, к месту, где он оставил своего коня. Убедившись, что за ним не наблюдают из гинекея, молодой человек направился к андрону.

Зел, стараясь держаться в тени, двинулся за хозяйским племянником. Агафокл остановился около дома и стал звать девушку. Зел нахмурился. Значит, всё время, пока он искал Елену, она была в андроне? Странно, что он этого не почувствовал.

С насмешкой наблюдал раб, как боязливо топчется Агафокл около господских покоев. Елена не откликнулась на его зов. Не солоно хлебавши племянник госпожи Федры побрёл прочь от андрона, то и дело оглядываясь, но дом молчал. Зел тоже решил не задерживаться на господской террасе, он уже выяснил, что хотел. Племянник госпожи Федры, сам того не зная, стал первой жертвой прекрасной Елены. Первой, но не последней!

Зел торжествовал! Эти невежественные люди из посёлка рабов ничего не знали о существовании женщины, разбивающей мужские сердца как глиняные кувшины.

Зел поднялся на лестницу, ведущую к храму, и с высоты оглядел ровно очерченный прямоугольник террасы с хозяйскими домами. От неё тонкими лучами расходились дорожки аллей, ведущие в разные уголки тенистого парка. По этим аллеям он гулял когда-то со своими воспитанниками. Двухэтажное здание гинекея до самой крыши было увито плетущейся розой. Голубая вода в бассейне отливала серебром под прямыми лучами полуденного солнца. Приземистый андрон с широкой верандой утопал в зарослях пестролистного плюща. Цветник благоухал, наполняя воздух ароматом сотен цветов. Величественные деревья, окружавшие со всех сторон террасу, словно стражники охраняли покой этого обособленного места.

И Зел вдруг осознал, как дорог ему сей укромный уголок, затерявшейся на просторах бескрайной Ойкумены. Сердце мужчины сжалось от предчувствия — пройдёт совсем немного времени, и мир в Тритейлионе будет нарушен.

________________________________________________

Андрон — мужская часть дома.

Идиот — гражданин не участвующий в общественной жизни полиса.

Мэлина — медовая.

Прекрасная Гавань — Древний город в Крыму, сегодня пос. Черноморское.

Псифосы — костяшки счёт.

Электроны — янтарь.

Клепсидра — водяные часы.

Пергамент — материал для письма из кожи животных.

Анаксимен — древнегреческий философ.

Милет — город на побережье Малой Азии.

Декада — месяц в Древней Греции делился на декады (десять дней).


Глава 3. Планы господина Идоменея

1.

Федра придирчиво разглядывала бледно-голубой химатион* с вышитыми по подолу лиловыми крокусами. И с лицевой, и с изнаночной стороны вышивка выглядела совершенно одинаковой, что указывало на особое мастерство. Клития наблюдала за госпожой, затаив дыхание: на этот химатион она истратила почти всю осень. Наконец Федра сказала:

— Безупречная работа! Поздравляю тебя, Клития!

— Госпожа!.. — девушка задохнулась от радости.

— Думаю, этот химатион не залежится долго в городской лавке. Ни одна модница не сможет пройти мимо такой красоты!

— Вы считаете, госпожа? — заулыбалась девушка.

— Мне кажется, эта накидка не для повседневной носки, а для особенных, торжественных случаев, таких как свадьба, например.

— Пусть боги дадут счастья той, что захочет надеть химатион!

Федра пристально посмотрела на рабыню и спросила:

— Не хочешь ли ты оставить себе эту накидку, Клития? Разве тебе не жаль отправлять её на продажу?

— Себе? — удивилась девушка.

— Почему нет? Ты сможешь надеть её на свою свадьбу.

— Что вы, госпожа! Я не собираюсь замуж! — покраснела Клития.

— Отчего же? Ты молодая, красивая, добрая, трудолюбивая. Девушку с такими достоинствами не очень-то легко найти. Не говоря уже о том, что я обеспечу тебя хорошим приданым, какого не было ни у одной рабыни в Тритейлионе.

— Благодарю, госпожа, но я не хочу покидать вас…

— Никто не гонит тебя из гинекея, ты можешь исполнять свои обязанности будучи замужней женщиной.

Клития ничего не ответила госпоже.

— Мне казалось, — осторожно начала Федра, — что когда-то ты хотела замуж.

— Это было давно, госпожа. Теперь всё изменилось — я передумала.

— Жаль, — вздохнула Федра. — Значит, этот прекрасный химатион отправится на продажу.

Когда рабыня вышла из комнаты, Федра покачала головой. Она знала, что Клития долгое время томилась по Нисифору, управляющему поместьем, но, к сожалению, молодой человек не проявлял к рыжеволосой рабыне никакого интереса. Федра не единожды разговаривала о Нисифоре с мужем, но тот лишь пожимал плечами. Он не считал, что должен как-то вмешиваться в личную жизнь управляющего, а Клития, по всей видимости, никого, кроме Нисифора, в мужья не хотела.

Скрипнула дверь. В комнату вошла Галена и, едва взглянув на Федру, покачала головой:

— Опять грустите, госпожа?

— Нет, просто задумалась.

— О чём? Не хотите рассказать? Может быть, я развею вашу хандру?

— О Клитии.

— О боги! Нашли кем занимать свои мысли!

— Я должна думать обо всех, Галена. Клитии давно пора замуж, а она даже говорить на эту тему не хочет.

— Мало ли что она не хочет! — фыркнула служанка. — Слишком много воли вы даёте ей, госпожа. Если считаете, что замужество пойдёт девушке на пользу, так найдите ей мужа и отправьте к алтарю.

— Насильно?

— А как ещё? Раз добровольно не желает!

— Я хочу, чтобы Клития нашла счастье в семейной жизни. Разве брак по принуждению может быть счастливым? Тогда пусть лучше в девках сидит.

— Воля ваша, госпожа. А за Клитию не беспокойтесь: ей стоит только захотеть, как женихи мигом сбегутся. Рабыня из господского гинекея лакомый кусочек для любого мужа. Вы её и приданым, я думаю, не обидите.

— Только не пойдёт Клития за любого…

— Ну, тот, кого она себе наметила, ей не ровня.

— Отчего же? — полюбопытствовала Федра.

— Вы сами говорили, что господин Идоменей собирается дать Нисифору вольную.

— Всё так, — кивнула женщина.

— Нисифор, после того как станет свободным, будет искать себе жену тоже среди свободных. Зачем ему рабыня?

— Если только в этом дело…

Федра не успела договорить. В комнату вбежала та, которую они обсуждали, и выпалила:

— Госпожа, опять пришёл тот мужчина, Зел! Принёс послание для вас. Господин Идоменей в городе, к вечеру будет здесь, в Тритейлионе.

— О, боги! Так скоро! — Федра вскочила. — Клития, разыщи Хиону, пусть немедленно отправляется в андрон и проверит, всё ли там в порядке. Галена, ступай на кухню, прикажи кухарке добавить к ужину несколько блюд для моего супруга. И ещё, пошли кого-нибудь нагреть воды в купальне, а я сейчас спущусь к Зелу, за письмом.

Весь день прошёл в суматохе. Федра трижды бегала в андрон и не менее пяти раз побывала на кухне. Когда вода в купальне согрелась, женщина отправилась туда в сопровождении Хионы и Клитии. Рабыни должны были помочь своей госпоже выкупаться, а потом умастить её тело благовониями.

Пока хозяйкаТритейлиона отдыхала после купания и массажа, девушки тоже вымылись. Галена, увидев Клитию с мокрым покрывалом на голове, не удержалась:

— Тебе-то зачем приспичило мыться? Разве это твой муж приезжает?

Хионе старая служанка ничего не сказала, только бросила на неё недовольный взгляд и, поджав губы, удалилась.

В комнате девушки поспешили к сундукам с одеждой. Надев чистый хитон, Хиона взяла в руки небольшую раскрашенную шкатулку. В ней она хранила свои драгоценности: перстенёк со светло-жёлтым электроном, внутри которого сидела золотая пчёлка, серьги с прозрачным, как слеза, горным хрусталём — подарки господина; фибулу* в виде серебряной стрекозы с голубыми сапфировыми крылышками подарила ей госпожа. Поколебавшись, девушка решила надеть серёжки.

Клития тоже принарядилась и украсила свои роскошные рыжие волосы серебряными шпильками с крохотными жемчужинами.

Тем временем Галена пыталась соорудить на голове своей госпожи замысловатую причёску. Вся трудность состояла в том, чтобы замаскировать тонкие ручейки седых прядей, струящихся среди тёмных локонов. Галена переплетала разными способами волосы госпожи, но по пыхтению служанки было заметно, что результатом она недовольна.

— Оставь, Галена. Сделай мне обычную причёску, просто перевяжи волосы лентой, — попросила Федра.

— Я позову Клитию, у неё лучше получается, — не сдавалась служанка.

— Не нужно никого звать. Седины уже столько, что её не скрыть.

— Можно использовать краску…

— Вот ещё! — фыркнула Федра. — Чтобы я красила волосы как престарелая гетера!* Подай-ка мне лучше ларец с драгоценностями.

2.

Идоменей торопился. Он намеревался провести в Тритейлионе не более трёх дней, а затем вернуться в город и сразу отплыть на зимовку в Ольвию.* Он даже не взял с собой в поместье верного Гектора, посчитав, что немолодому слуге нет никакого смысла трястись на лошади почти сто стадий в одну сторону, а через три дня — в другую. «Останься в Прекрасной Гавани и проследи, чтобы всё, что я наметил, было отправлено вовремя. Здесь от тебя будет больше пользы, мой друг», — ответил Идоменей на ворчание слуги.

Сразу за воротами Идоменея встретил управляющий. Молодой человек держал в руках стопку восковых табличек, переплетённых с одной стороны крепким шнуром. Он низко поклонился своему господину, и Идоменей, посмотрев на таблички, заметил:

— Ты подготовился, Нисифор.

— Так и есть, господин. Здесь полный отчёт по поместью за весь год.

— Дай мне немного времени — добраться до андрона и переодеться с дороги, а потом приходи.

— Слушаюсь, господин.

— И пришли Зела. Он заменит Гектора, пока я буду в поместье.

3.

Федра прихорашивалась у зеркала в ожидании мужа. Перебирая в ларце драгоценности, она остановилась на жемчужном ожерелье, которое когда-то подарил ей Идоменей. Оно очень шло к её сегодняшнему наряду — нежно-розовому хитону с воздушной, отливающей серебром накидкой. Налюбовавшись жемчужинами, Федра со вздохом отложила их. К чему вспоминать былое? Костёр любви давно погас, присыпав пеплом не только волосы, но и чувства.

Галена вошла в комнату и, предупредив вопрос госпожи, доложила:

— Господин Идоменей приказал подать ужин в свои покои.

— Разве Нисифор уже ушёл?

— Нет, он всё ещё в андроне у господина.

— Пошли рабынь, пусть отнесут корзины с едой.

— Нет нужды их посылать, госпожа, Зел всё сам сделает.

— Зел? Ну что ж… — Федра равнодушно махнула рукой, отпуская Галену.

Женщина вернулась к своим печальным мыслям. Теперь Идоменей не торопится, как раньше, увидеться с нею. Вот и ужин с управляющим ему милее, чем её общество. У Федры навернулись слёзы на глаза. Неужели она ревнует даже к Нисифору?


Идоменей

4.

— Ты правильно поступил, Нисифор, что не стал продавать зерно. Думаю, из-за неурожаев в Таврике цены на него к весне вырастут в несколько раз. Сейчас главное — избежать потерь во время хранения.

— Для этого я построил дополнительное хранилище, господин. Понадобилось врыть в землю более двухсот пифосов*, каждый из которых выше человеческого роста. Правда, пришлось снять рабов со строительства нового особняка…

— Понимаю, — одобрительно кивнул Идоменей, — особняк подождёт.

— Господин, если это всё, что вы хотели узнать, то не смею больше занимать ваше время, — складывая таблички, проговорил молодой человек.

— Задержись немного, Нисифор. Мне хотелось бы выпить с тобой вина, тем более что повод для этого есть.

— Благодарю, господин, — поклонился польщённый приглашением управляющий.

Пока Зел накрывал на стол, мужчины молчали. Осушив килик*, хозяин Тритейлиона положил перед Нисифором свиток с красной печатью.

— Вот за это мы сейчас пьём.

— За что, господин? — спросил Нисифор, не смея прикоснуться к пергаменту.

— Разверни и прочти, — улыбнулся Идоменей.

Пока управляющий читал, его лицо несколько раз меняло выражение, он то краснел, то бледнел, то закусывал губу. Свернув свиток, Нисифор некоторое время сидел, опустив голову, а когда поднял её, то в глазах молодого мужчины стояли слёзы. Он хотел что-то сказать, но не смог.

— Ничего, Нисифор, ничего, — тихо произнёс Идоменей, стараясь поддержать управляющего.

— Простите, господин, — с трудом выдавил мужчина и упал перед Идоменеем на колени.

— Встань, Нисифор, ты теперь не раб! — воскликнул хозяин поместья.

— С этого дня…

— Нет! Со вчерашнего утра, — рассмеялся Идоменей. — Именно тогда хейрограф* в присутствии свидетелей подписал вольную, только ты не знал об этом, мой бедный Нисифор. — Мужчина протянул килик бывшему рабу: — Выпей ещё вина, тебе нужно прийти в себя.

Когда лицо управляющего приняло обычное выражение, а слёзы высохли, Идоменей уточнил:

— Внимательно ли ты прочёл этот документ, Нисифор? В нем написано, что ты обязан ещё пять лет служить мне за жалование, и только после истечения данного срока сможешь распоряжаться своей жизнью как тебе будет угодно.

— Я прочёл это, мой господин, и готов быть вашим управляющим столько времени, сколько вы сочтёте необходимым, — с чувством произнёс Нисифор.

Только ближе к вечеру Идоменей наконец вступил на женскую половину. Федра, истомлённая ожиданием, встретила мужа нерадостно. Едва посмотрев на него, она отвела взгляд, так ей обличие супруга не понравилось. Он похудел, лицо стало тёмным от загара, как у рабов, трудящихся в поле.

Когда Идоменей приблизился к жене чтобы поцеловать, Федра увидела, что седых волос у него тоже прибавилось. Это открытие обескуражило. Раньше ей казалось, будто стареет только она.

— Всё ли хорошо с тобой, Федра? — спросил Идоменей, немного удивлённый столь холодным приёмом.

— Слава богам, всё в порядке. Как ты, мой супруг? Здоров ли? Надолго ли приехал?

— Всего на несколько дней. Апатурион* подходит к концу, вот-вот начнутся шторма, а мне ещё нужно добраться до Ольвии, — быстро проговорил мужчина, понимая, что Федре не нравится его постоянное отсутствие в поместье.

— Что ж…

Федра не закончила фразы. Она опустилась в кресло, а Идоменей остался стоять. В комнате повисло неловкое молчание. «Чужие, совсем чужие…» — мелькнуло в мыслях женщины.

— Гектор в Прекрасной Гавани готовит повозки к отправке в поместье. Завтра привезут сундуки, в них ты многое найдёшь для себя.

«Зачем мне твои сундуки?!» — чуть не закричала Федра, но вслух произнесла:

— Спасибо, что не забываешь обо мне, муж мой.

Идоменей попытался немного разрядить обстановку:

— Сегодня я дал свободу Нисифору.

— Рада за него, — ответила Федра.

— Он останется у нас ещё на пять лет. За это время нужно подготовить нового управляющего.

— Есть ли кто у тебя на примете?

— Пока нет.

— Может быть, Зел?

— Нет, только не Зел, — покачал головой мужчина. — Он совершенно не годится на эту роль.

— Идоменей, — наконец Федра решилась высказать накопившееся на сердце, — отчего ты стал так равнодушен к жизни в поместье? Неужели не понимаешь, что никакие распрекрасные управляющие не заменят хозяйской руки? Когда-то ты собирался поселиться в Тритейлионе, но с годами меньше и меньше проводишь времени в поместье, и я боюсь, что без хозяйского пригляда всё здесь рано или поздно придёт в упадок. Неужели тебе не жаль труда, времени и денег, вложенных в этот когда-то пустынный холм?

— Ты ошибаешься, Федра, мои планы не изменились. Я всё так же мечтаю о спокойной старости в поместье. Изменились планы у моих… у наших сыновей. Я хочу помочь им крепко встать на ноги, прежде чем отойду от дел. К весне каждый из них получит от меня по новому кораблю…

— Наши сыновья! — гневно перебила его Федра. — Ты обещал, что после завершения образования дети вернутся в Таврику!

— Не моя вина, что они решили обосноваться в Афинах.

— Твоя! — снова перебила его Федра. — Если бы ты не отправил их туда, они бы не знали… — женщина всхлипнула. — Они бы не пытались искать счастья на чужбине, а спокойно жили на родине.

— Никогда я не понимал и не пойму людей, которые довольствуются малым, которые не хотят, не стремятся узнать другой жизни. И если бы сыновья были такими, то это стало бы моим самым большим огорчением.

Он ушёл, а Федра осталась сидеть ошеломлённая, раздавленная этой отповедью.

Вошла Галена и, ничего не сказав своей госпоже, принялась зажигать лампионы. Тёмные тени заплясали на стенах, комната озарилась неярким жёлтым светом.

— Моя матушка умирала… — Эти мрачные слова прозвучали так неожиданно, что служанка вздрогнула и с тревогой посмотрела на Федру. — Когда она умирала, возле её смертного одра была я, мой отец, мой брат и его жена. — Немного помолчав, Федра продолжила: — Я держала брата за руку, когда он отходил в иной мир… Отец… Я просидела у его постели всё время с того дня, когда он слёг… Все они умирали в окружении родных лиц…

— Госпожа…

— Мой супруг лишил меня даже этого. Я умру в одиночестве… среди чужих… И только рабыни и служанки будут оплакивать мою горькую кончину…

— Нельзя говорить о смерти госпожа, когда в доме все живы и здоровы. Это плохая примета.

5.

Зел чуть не выронил из рук поднос с посудой, увидев на пороге андрона Елену. Ещё ни разу он не сталкивался с ней так близко.

— Господин? — её брови вопросительно поднялись, а голос прозвенел как серебряный колокольчик.

Зел перестал что-либо соображать, поэтому промолчал, и девушка, пожав плечами, вошла в господские покои, не дожидаясь приглашения.

— Господин, можно я войду? — раздался голос Елены из соседней комнаты, а Зел всё стоял, не смея двинуться с места. «О, боги! Как она сильна!» — пронеслось в его голове.

Услышав ответ хозяина, Зел немного успокоился. Господин — человек многоопытный, не даст этой Елене опутать себя чарами.

И всё же рабу было неспокойно. Он почти бегом кинулся к гинекею, чтобы отнести на кухню посуду. Вернувшись, уселся у двери и прислушался к голосам, звучащим из соседних покоев.

— Можешь войти, Хиона, — Идоменей приветливо посмотрел на свою воспитанницу.

Девушка между тем скинула тёплый плащ и осталась в шерстяном длинном платье. Идоменей отметил, что она сильно вытянулась, пока он был в отъезде. В руке Хиона держала свиток.

— Что это ты принесла с собой?

— Трактат Анаксимена, господин, который вы просили меня прочесть.

— Ну и как? Прочла?

— Да, господин, только… — она запнулась. — Я не всё поняла.

— Что именно непонятно?

— Философ Анаксимен пишет, что Земля — это плоский диск. Он — центр вселенной, рядом с которым расположена Луна, Солнце, а затем остальные звёзды. Но ранее вы давали мне читать труды другого философа, некого Фалеса*, и он утверждает обратное — что звезды ближе к Земле, за ними находится Луна и дальше всех Солнце. Кто же из них прав?

Идоменей, весело прищурившись, уточнил:

— Ты действительно всё это хочешь знать, дитя?

— Да, — Хиона удивлённо посмотрела на мужчину. — Господин… вы смеётесь надо мной? Вы тоже считаете, что только эллины* могут понять своих философов?

— От кого ты услышала эту глупость?

— От господина Агафокла.

Идоменей ничего не сказал, лишь поморщился.

— Сядь подле меня, девочка, — он указал на стул. — Я не смеюсь над тобой. Скорее восхищаюсь тем, что в столь юном возрасте тебя интересуют такие сложные вопросы. Мне нравится твое отношение к знаниям — ты не поглощаешь их бездумно, а пытаешься разобраться в прочитанном. Чьё учение является верным, Анаксимена или Фалеса? Думаю, ответ на этот вопрос мы получим нескоро, потому как мир вокруг устроен сложнее, чем нам кажется.

— И всё же, господин, — не унималась девушка, — если один из философов прав, то второй ошибается?

— Или ошибаются оба? — подмигнул ей Идоменей.

— Разве так бывает?

— Конечно!

— Получается, всё зря? Эти философы столько времени тратили на наблюдения, размышления, споры… Ради чего?

— Чтобы передать знания и ошибки своим последователям, после те, исправив и додумав, передадут знания дальше. И так, по цепочке, люди придут к истине.

Хиона молчала, раздумывая над словами господина, а Идоменей с улыбкой наблюдал за воспитанницей. Она наклонила голову и, опершись на подлокотник, смотрела куда-то вдаль, словно хотела познать истину, которая ускользала даже от многомудрых философов.

Зел, обеспокоенный наступившей тишиной в хозяйских покоях, припал ухом к двери. Тело его неловко накренилось, и он, чтобы не потерять равновесие, схватился за стену.

Шорох заставил девушку очнуться, она посмотрела на хозяина андрона и спросила:

— Господин, вы, наверное, устали с дороги, а я мешаю вашему отдыху?

— Ничего, Хиона, я всегда рад твоему обществу. Лучше скажи, моя любознательная ученица, о чём бы ты ещё хотела узнать? Чему научиться?

Девушка лукаво взглянула на мужчину и, обнажив белые жемчужные зубки в улыбке, произнесла:

— Вы знаете, господин, о чём я мечтаю. Я хочу научиться ездить верхом на лошади.

— Так и думал! — мужчина расхохотался. — Ещё будучи маленькой девочкой ты чуть ли не каждый день просила меня об этом.

— И вы однажды пообещали, господин, — напомнила Хиона.

— Пообещал, — усмехнулся мужчина. — Тогда маленькая дикарка просто вырвала у меня это согласие, но теперь всё по-другому: у тебя эллинское воспитание, а эллинские девушки не ездят верхом.

— Я не эллинка, господин.

— По рождению — нет. По образованию — да.

— Значит…

— Я исполню своё обещание, — кивнул Идоменей, — когда приеду в Тритейлион на более долгий срок. Сам выберу для тебя лошадь и учителя верховой езды.

— Благодарю, господин! — Хиона вскочила и захлопала в ладоши. — Теперь у меня осталось только одно желание, — она посмотрела на Идоменея светлыми ясными глазами.

— Боюсь даже спрашивать…

— Я хочу отправиться в плавание! Хочу узнать, что чувствуешь, когда под ногами не твёрдая земля, а зыбкая вода.

— Это ещё опаснее, чем затея с лошадью, — предупредил мужчина.

— Но почему, господин? Вы ведь сами много раз плавали, и с вами ничего не случилось…

— Слава богам! — вскинул руки Идоменей. — Но всякий, кто вступает на палубу, подвергается смертельной опасности: шторма, туман, в котором корабль может сбиться с курса, пираты, шарящие в поисках добычи, болезни, одолевающие моряков во время длительных путешествий… Неужели ради прихоти ты захочешь пройти такие испытания?

— Но если я буду с вами, господин, под вашей защитой…

— Нет, Хиона, даже не проси! Молоденькой девушке без веских причин незачем пускаться в длительное морское путешествие.

— А если не в длительное, а в короткое? Ведь до Ольвии плыть всего два дня при попутном ветре, — продолжала настаивать рабыня.

— До Ольвии? Ты хочешь со мной в Ольвию, дитя?

— Если только вы согласитесь взять меня с собой, господин! — Хиона умоляюще посмотрела на мужчину. — Я могла бы помогать Гектору вести дом, пока вы будете заняты делами.

Идоменей задумался. Это было очень заманчиво — взять Хиону с собой в Ольвию, но что скажет Федра?

_________________________________________________

Химатион — верхняя накидка.

Фибула — застёжка для одежды, булавка.

Гетера — женщина ведущая свободный образ жизни.

Ольвия — Древнегреческий город, сейчас находится на территории Украины.

Пифос — сосуд для хранения зерна.

Килик — чаша с ручками для вина.

Хейрограф — чиновник заверяющий вольные грамоты.

Апатурион — октябрь-ноябрь по ионийскому календарю.

Фалес — древнегреческий философ и математик.

Эллины — самоназвание греков.


Глава 4. В Ольвии

1.

Майя собиралась войти в хлебную лавку, когда из-за угла выехала кавалькада и свернула на Торговую улицу. Обычно в это время здесь не протолкнуться, но сегодняшнее морозное утро заставило многих горожан остаться в своих тёплых жилищах. Майя тоже старалась не выходить из дома в холодную погоду без нужды, но мысль, что Эгла проснётся, а у них нет ни крошки хлеба, заставила вылезти из-под кучи тряпья и отправиться на поиски пропитания.

Старый хитон и поношенная шерстяная накидка плохо защищали от холода, ноги в дырявых сапожках мёрзли, но девушка не торопилась войти в тёплую лавку. С хмурым лицом наблюдала она за богато одетыми всадниками, которые неторопливо ехали по улице. Редкие прохожие тоже останавливались поглазеть на проезжающих. Любопытство в крови у эллинов, иначе не занесла бы их нелёгкая так далеко от родных берегов.

Почти всех мужчин, что ехали сейчас по Торговой улице, девушка знала — это были представители благородного сословия Ольвии. Лишь одного из них, незнакомого, она сразу определила как чужого: вроде одет похоже со всеми, а видно, что не местный.

Городские богачи давно завели обычай носить зимой скифскую одежду: шерстяные штаны с кожаными вставками, тёплая рубаха, кафтан с меховой подстёжкой, сапоги, лохматая шапка — прекрасно согревают в студёные зимние дни. Незнакомец тоже был одет по-скифски, но отличался сдержанностью наряда: никаких лишних деталей, золотых и серебряных украшений, которыми злоупотребляют ольвийские мужчины, подражая скифским царям.

Когда кавалькада поравнялась с нею, Майя заглянула в лицо незнакомого всадника: не старый ещё, чуть больше сорока, мех шапки отбрасывает тень, потому глаз не разглядеть, усы и борода коротко подстрижены, губы полные, улыбчивые. «Добрый, наверное», — вздохнув, подумала Майя, стараясь поймать взгляд мужчины, но тот проехал мимо, не обратив внимания на дрожащую от холода девушку.

Добрый… Отчего ему не быть добрым, если он одет в тёплую одежду и через несколько минут войдёт в хорошо натопленный дом, где ждут услужливые рабы, удобное ложе-клинэ и столик, уставленный различными яствами…

Майя судорожно сглотнула и открыла дверь лавки. Её обдало душным ароматом только что испечённого хлеба, голова моментально закружилась, тоскливо сжался живот. Хозяин взглянул на вошедшую девушку, и улыбка сползла с его губ. Совсем стыд потеряла эта оборванка! Заходит в приличное заведение в таком виде! Волосы нечёсаные, лицо неумытое!

Майя вытащила из-за щеки два медных дельфина* и положила их перед лавочником. Тот, брезгливо взглянув на деньги, протянул покупательнице большую ячменную лепёшку. Но Майя, разомлевшая от тепла, не могла так быстро уйти из лавки. Заметив неудовольствие мужчины, решила завязать с ним разговор:

— Хозяин, не знаешь ли ты, что за важный гость сейчас проехал по улице в окружении знатных мужей нашего города?

— Это господин Идоменей, богатый геомор* и навклер* из Прекрасной Гавани, едет с верфи, на которой сегодня заложили первый из двух его кораблей. Владелец верфи и архонты* нарадоваться не могут на господина Идоменея, потому в честь высокого гостя сегодня состоится симпосий*, — не глядя на девушку, проговорил лавочник.

— Где? Где он состоится? — взволнованно спросила Майя.

Мужчина неопределённо пожал плечами.

— В Верхнем городе, где же ему быть-то…

Хотел ещё добавить, что вряд ли ей удастся получить приглашение на этот праздник, но ехидство пропало даром — когда он поднял голову, покупательницы уже не было.

Выйдя из лавки, Майя пошла вниз, к трущобам Нижнего города, где они с Эглой снимала каморку, но пройдя несколько шагов, резко развернулась и направилась в противоположную сторону. Туда, куда удалилась группа всадников.

Девушка больше не чувствовала холода, ей даже стало жарко, когда она преодолевала крутой подъём улицы, ведущей к Верхнему городу. Во рту Майя держала маленький кусочек лепёшки, посасывая его, не глотая, чтобы растянуть удовольствие. Сама лепёшка была надёжно спрятана на груди под накидкой.

Девушка быстро нашла нужный дом и постучала, но ей никто не открыл.

Немало времени потратила она, кружа по улицам Верхнего города в поисках требующегося человека. Наконец Майя нашла агонотета* там, где он и должен был находиться — в доме хозяина городских верфей. Устроитель праздников готовил большой пиршественный зал для предстоящего симпосия.

Нектарий, так звали агонотета Ольвии, был худощавым молодящемся мужчиной с длинными крашеными волосами, глазами неопределённого цвета и тонким голосом. Майя заметила Нектария в тот момент, когда он давал указания рабам, застилающим коврами ту часть помещения, где должны были расположиться гости. Девушка ни за что бы не проникла в этот дом, если бы не предпраздничная суматоха, послужившая ей прикрытием.

Увидев агонотета, она оробела и теперь не знала, как обратиться к нему.

Нектарий, между тем, заметил незваную гостью. Он догадывался, зачем она пришла. Сегодня многие придут просить. Мужчина усмехнулся. Нечасто случаются симпосии, где собираются такие богатые и знатные гости, куда приглашены для увеселения лучшие рапсоды*, музыканты, танцоры, акробаты и ради которого самые красивые гетеры с утра перетряхивают сундуки в поисках наряда к пиру. Они умащают тела ароматными маслами, сочиняют новые причёски, подбирают изящные украшения, чтобы предстать перед высокими гостями во всеоружии женской красоты. И каждому нужен он, Нектарий, устроитель городских праздников и частных вечеринок. Лишь он решает, кому быть на торжестве, если только заказчик не выскажет личное предпочтение.

Насладившись мыслями о собственной значимости, мужчина повернулся к Майе и высоким, почти женским голосом произнёс:

— А тебе что тут надо?

— Господин, — девушка приблизилась и униженно поклонилась. — Господин агонотет, я знаю, что сегодня вечером в этом доме будет большой праздник. Не нужна ли вам танцовщица, певица, гетера?

— Уж не себя ли ты предлагаешь, замарашка? — спросил Нектарий и пискляво рассмеялся над собственной шуткой.

Рабы, проходившие мимо, услышав эти слова, тоже захохотали. Лицо девушки вспыхнуло, слёзы подступили к глазам, но по своему печальному опыту Майя знала — слёзы не помогут, никогда не помогали. Она наклонила голову ещё ниже и прошептала:

— Нет, господин агонотет, я веду речь о моей подруге Эгле.

— Эгла? Эту я вообще на порог не пущу! Ты знаешь, сколько она мне должна?

— Нет, господин агонотет, я ничего не слышала о долгах Эглы, — Майя врала, проклиная в душе подругу, которая, не поделившись платой с Нектарием за одну из пирушек, лишилась разом всех приглашений от него.

— Так вот знай: твоя подружка задолжала мне, и задолжала много! Пока долг не возвратит, говорить с нею ни о чём не буду! — Нектарий повернулся к Майе спиной.

— Господин агонотет! Мы всё вернём, мы отдадим и долг, и вашу долю за посредничество, и половину от того, что Эгле заплатят за ночь, — скороговоркой выпалила девушка.

— Нет, нет и нет! — ответил мужчина, не поворачивая головы. — Твоя подружка непостоянна, а значит ненадёжна.

— Зато она красива! — запальчиво бросила ему в спину Майя. — Ни одна гетера в Ольвии не сравнится с ней красотой!

Нектарий медленно обернулся и с улыбкой произнёс:

— Красива, но глупа! Поверь мне, я хорошо знаю жизнь, глупость у женщины — больший недостаток, чем отсутствие красоты.

— Господин агонотет, — не сдавалась девушка, — моя подруга очень молода, и по неопытности совершила ошибку, поссорившись с вами. Но теперь она всё осознала, и если вы поверите ей, если дадите возможность выступить на симпосии, если поддержите ценными советами, то, клянусь, под вашим руководством она сможет стать самой знаменитой гетерой в Таврике! — Переведя дух, Майя продолжила: — Я знаю, многие девушки в Ольвии добились успеха благодаря вам.

Теперь Нектарий не просто улыбался, а хохотал. Эта неприкрытая лесть развеселила его. Он приблизился к просительнице и, коснувшись кончиком пальца её худого бесцветного лица, сказал:

— Пожалуй, из тебя бы вышла успешная гетера. Я бы взялся, будь ты помоложе. Не знаю, сколько здесь ума, — он легонько ткнул девушку в лоб, — но упорства тебе не занимать. Мне нравится. Наверное, Эгла того стоит… Ладно, пусть приходит.

От дома хозяина верфи Майя летела как на крыльях. Задержалась только у небольшого барельефа с изображением девяти муз, спутниц Аполлона. Коснулась холодными пальцами алтарной чаши, пообещала принести богатые дары.

Солнце стояло ещё высоко, впереди был весь день, она успеет подготовить Эглу к ночному симпосию. Придётся опустошить кубышку, но коли всё пройдёт хорошо, то деньги вернутся с лихвой. Эх! Если бы она была такой красивой, как Эгла, разве прозябала бы в нищете? Для любого мужчины лестно видеть рядом с собой красавицу, многие готовы щедро платить за ласки прелестницы. Майя вздохнула. Трудно девушке жить без покровителя в этом мире. Если нет отца, брата или мужа — любой может обидеть.

Спуск кончился, теперь она шла по улице, ведущей в порт, за ним начинался квартал городской бедноты. Майя замедлила шаг. Ей уже двадцать четыре, и последние шесть лет жизни дались нелегко. Все её беды начались вот в такой же зимний день, когда в сопровождении отца и гостей она шла к дому своего жениха. Свадебная процессия поздно заметила группу всадников, плавной волной спускавшуюся с ближних холмов. Песни сельской свадьбы сменились криками боли, свистом стрел и лязгом мечей.

Она видела, как погиб отец и тот, кто должен был стать её мужем, саму же Майю подскочивший скиф одним махом забросил поперёк своего коня. Мгновение — и вот они уже мчатся по степи, а конец белого свадебного покрывала развивается на ветру словно флаг.

Скакали недолго. Когда налётчики собрались вместе, то пустили коней шагом, а потом и вовсе остановились, чтобы дать передышку животным. Дальше похищенных людей гнали пешком, берегли лошадей.

Во время ночной стоянки девушке неожиданно удалось сбежать. Скифы пленников почти не охраняли — по зимней степи далеко не уйдёшь. Майя отошла подальше по нужде, а когда вернулась, то увидела, что людей и след простыл, лишь пыль клубится вдалеке. Сначала кинулась бежать за ними, но едва сделала пару шагов, как ноги подкосились, и девушка упала без сил, уткнувшись головой в землю. Щёку больно уколола засохшая травинка.

Небо начало светлеть, когда Майя услышала топот копыт. Отползла подальше за кусты. Всадник остановился, в нём девушка узнала своего похитителя. Наверное, заметил пропажу и вернулся за ней. Но особо скиф не искал, покрутил головой и, крикнув что-то, ускакал обратно.

С рассветом она двинулась в путь. Взбиралась на невысокие холмы, оглядывала местность и шла дальше. Каким-то чудом вышла на дорогу, но куда вела эта дорога — ей было неизвестно. С очередного холма увидела лежащий вдали город, к нему и направилась.

В тот день она не дошла до Ольвии совсем немного. Измученная трудностями пути, голодом и особенно жаждой, остановилась у придорожного кабака. Обменяла кольцо, купленное отцом к свадьбе, на крынку молока и каравай белого хлеба. Прилегла отдохнуть на лавку прямо в зале и уснула, а проснулась от громких голосов — в кабак вошли мужчины. Хозяин, сочувствуя беженке, предложил ей отдохнуть на топчане за занавеской, но уснуть Майе больше не удалось.

Почему она не ушла в Ольвию в этот же день или в последующие? Зачем осталась в кабаке? Сначала подкупило сочувствие, что ей выказывал кабатчик, а потом…

Потом она увидела Эглу.

Ещё ни разу в жизни ей не встречалось столь очаровательного ребёнка! Майя так и не поняла, кем девочка приходилась хозяину придорожного заведения. Сама Эгла имела весьма смутные представления о своём происхождении. Она то называлась племянницей кабатчика, то говорила, что её потеряли родители, которые вот-вот должны вернуться за нею.

Девочка по вечерам развлекала посетителей пением. Чистым детским голоском она славила богиню любви Афродиту, и после окончания представления по залу всегда нёсся одобрительный гул. Эглу баловали все: хозяин покупал у заезжих торговцев игрушки для неё, путешественники, останавливающиеся передохнуть в кабаке, угощали сладостями, рабыни, работавшие в хозяйском доме, следили за её одеждой и внешним видом. От всеобщего обожания характер девочки сделался свободным и дерзким. Она совсем не боялась чужих мужчин и часто присаживалась к ним на колени, ей дарили мелкие монеты и недорогие безделушки, а однажды пытались напоить вином.

Хозяин зорко следил за Эглой, не позволял никому её обижать. Порой некоторые посетители подзывали кабатчика и принимались что-то нашёптывать ему на ухо. Майя знала, о чём они ведут разговоры, и сердце её сжималось от страха за Эглу.


Майя

2.

Майя влетела в тёмную, тесную каморку с низким потолком. На ощупь добралась до маленького окошечка и вынула ставню. Вместе с солнечным светом в комнатку проник холодный воздух. На топчане заворочалась куча тряпья, из-под которой показалась лохматая голова с застрявшими в волосах стебельками соломы.

— Вставай, я принесла еды, — обратилась Майя к тряпичной куче.

— Дай! — высунулась худенькая, почти детская ручка.

— Может быть, ты встанешь?

— Мне холодно, — захныкала Эгла. — Зачем ты открыла окно?

— Вставай, — повторила девушка. — У нас сегодня много дел.

— Какие ещё дела? Я замёрзла! Я хочу есть! Хочу пить! Хочу тёплого молока!

— Для того чтобы купить молока, нужно сначала раздобыть денег. Давай, подружка, вылезай из своего укрытия! Если будешь умницей, то тебе сегодня светит и молоко, и жаркая купальня, и вкусная еда.

— Купальня? — Эгла отбросила тряпки, служившие ей одеялом. — У тебя есть деньги на купальню?

Майя села на топчан и, откинув волосы со лба подруги, вгляделась в её лицо. Выдохнула с облегчением: несмотря на недоедание и ночёвки в холодной каморке, Эгла всё ещё оставалась красавицей. Сколько это продлится, пока нищета, как голодная старуха, не съест очарование, и болезни не начнут терзать молодое нежное тело?

— Я говорила с агонотетом Нектарием. Он зовёт тебя на симпосий.

— Кто? Этот противный Нектарий? И не подумаю принять его приглашение! Сколько гадостей он мне наговорил… — Эгла осеклась и спросила с подозрением: — Что ты ему наобещала?

— Ничего. На вот, поешь, — девушка сунула в протянутую руку лепёшку.

Пока Эгла жевала, Майя раздумывала. Она знала — уговорить подругу будет нелегко. В чём-то Нектарий был прав: не годилась та в гетеры, слишком капризна, ленива и непостоянна. Труд жриц любви — это не только ублажение мужчин, но и непрекращающаяся работа над собой, регулярный уход за телом, разучивание новых танцев, песен, поэм, чтение и понимание философии, знание религиозных традиций и обрядов, а также умение вести беседу и участвовать в спорах. Те, кто не обладал такими способностями, могли рассчитывать в лучшем случае на обслуживание клиентов в портовых тавернах или диктерионах.*

Но сейчас Майя уже не мечтала о том, что Эгла станет самой знаменитой гетерой Ольвии. Вопрос стоял жёстче: как пережить эту зиму?

Девушка слезла с топчана и направилась в один из тёмных углов комнаты. Покопавшись там, вытащила маленький узелок с медяками и, положив его на кровать, сказала:

— Это всё, что осталось.

— О! У нас есть деньги? — вытаращила глаза Эгла.

— Здесь пятнадцать оболов. Если покупать каждый день по одной ячменной лепёшке, то хватит почти на восемь дней, а если реже — то дотянем до Халоя.* На празднике можно поесть бесплатно.

— Что будет потом? — притихла Эгла.

— Не знаю, — Майя равнодушно пожала плечами. — Умрём от голода, если раньше не замёрзнем.

— Ты затем пугаешь меня, чтобы я согласилась на предложение Нектария?

— Я не пугаю. Говорю как есть, — устало вздохнула Майя.

— Зачем?.. Зачем мы ушли от дядюшки?

Не первый раз Эгла упрекала старшую подругу за то, что она подбила её сбежать из придорожного кабака.

— Он не твой дядя! — огрызнулась Майя. — И собирался устроить торги, а после подложить тебя за того, кто больше заплатит!

— Ну и пусть! Какая разница? Зато была бы сейчас в тепле и сытости!

— Ты и в Ольвии могла бы хорошо жить, если б захотела.

— Нет! Здесь все мужчины надо мной смеются. Они считают меня необразованной и глупой.

— Хватит капризничать, — строго проговорила девушка. — В Ольвию тебя сманил богатый эфеб*, я лишь последовала за вами.

— Он меня любил! — запальчиво воскликнула Эгла. — Если бы родители не отослали его в Милет, мы до сих пор были бы вместе.

Майя не стала напоминать подруге, что молодой любовник ещё до своего отъезда бросил её. Немного помолчав, она снова принялась уговаривать:

— На симпосий приглашены гости не только из Ольвии. Я узнала про одного — его зовут Идоменей, он из Прекрасной Гавани. Говорят, очень добрый и щедрый, — вдохновенно врала девушка. — Если ты сможешь его обольстить, то нам не придётся думать, как дожить до весны.

3.

Майя млела от тепла, расслабившись на влажном деревянном лежаке купальни, рядом две рабыни трудились над Эглой, удаляя с её тела волоски. Третья рабыня накручивала длинные тёмные пряди девушки на деревянные палочки. После завершения процедур по приведению Эглы в порядок, подруги выбрались в прохладный предбанник, чтобы немного остыть.

Внезапно дверь открылась, и с улицы вошла женщина со свёртком в руках. Посмотрев на девушек, она спросила:

— Кто из вас Эгла? — и тут же добавила: — Впрочем, догадаться нетрудно. Иди сюда, красавица, я принесла твой наряд, — поманила она девушку. А потом, оглядев представшую перед ней нагую Эглу, покачала головой: — Тоща. Зато грудки как хороши! Словно яблочки наливные!

Пришедшая вытащила из свёртка длинную многослойную юбку тёмного винного цвета с золотыми искрами и ловко обвила её вокруг талии девушки. Такого же цвета персидский кандис* из плотной материи с разрезами по бокам и на рукавах оказался великоватым. Портниха, опустившись на колени перед Эглой, ловко заколола лишнюю ткань булавками, подогнав одеяние точно по фигуре. Обычно под кандис надевалась рубаха, но для симпосия, где девушки, чтобы привлечь клиента, часто обнажались, она была не нужна.

— Ну-ка, покружись, — попросила женщина.

Эгла сделала несколько танцевальных движений, и глаза портнихи восхищённо заблестели. Через некоторое время, довольная своей работой, она ушла, пожелав девушкам удачи.

У Майи не было сменной одежды, поэтому ей пришлось облачиться в свой грязный хитон. Эгла уселась у ног старшей подруги, и та принялась вплетать в её волосы золотые нити. Будущая звезда симпосия уже не сердилась на Майю и потихоньку распевалась, пробуя голос. Горячая купальня, немного еды и красивая одежда привели её в хорошее расположение духа.

— Жаль, что нам пришлось продать все мои украшения. Серьги и пара браслетов мне не помешали бы, — грустно вздохнув, посетовала Эгла.

— Мы можем по дороге зайти в лавку ювелира. Возможно, он одолжит, — предложила Майя, подумав о том, с какой лёгкостью разлетаются ещё не заработанные деньги.

Закончив с волосами Эглы, девушка приказала ей встать на табурет и критически осмотрела подругу. Глядя на невысокую, по-детски ладную фигурку, трудно было представить, что малышке уже девятнадцать. Она всегда пользовалась большим успехом у мужчин, но лень и слабая воля мешали занять своё место среди ольвийских гетер. Может быть, сегодня повезёт? Должно повезти!

Сама не зная почему, Майя возлагала большие надежды на господина Идоменея.

_________________________________________________

Дельфины — на монетах Ольвии были изображены дельфины.

Геомор — землевладелец.

Навклер — кораблевладелец.

Симпосий — пиршество, важная часть мужской жизни.

Агонотет — устроитель городских праздников.

Рапсод — исполнитель эпических поэм.

Диктерион — публичный дом.

Халой — земледельческий праздник, праздновался в декабре-январе.

Эфеб — юноша до 20 лет.

Кандис — узкий кафтан.

Глава 5. Симпосий

1.

В небольшой комнате, расположенной рядом с пиршественным залом, было не протолкнуться. Гетеры, артисты, акробаты, рапсоды и музыканты ожидали своего часа, чтобы предстать перед гостями. Пахло потом, ароматическим маслом и дорогими духами. Сизый дым от лампионов* витал в воздухе и смешивался с белым пудровым облаком. Рапсод то и дело прочищал горло, готовясь к выступлению, акробаты разминались — вскакивали на руки и прохаживались на них, болтая ногами, чтобы сохранить равновесие.

Эгла приуныла, увидев разодетых гетер, сладко пахнувших, обвешанных драгоценностями, а Нектарий скривился, заметив дешёвый наряд Эглы, взятый напрокат у портнихи. У Майи всё похолодело внутри: как бы не прогнал! К счастью, агонотета кто-то отвлёк.

Майя нашла свободное местечко около одной из колонн, подпиравшей потолок комнаты. Усадив туда Эглу, наказала ей распеваться. Сама же поспешила к двери в пиршественный зал, возле которой толпились любопытствующие.

Когда очередь заглянуть в щёлку между створками дошла до неё, девушка принялась выискивать господина Идоменея. Возлегавшие на ложах мужчины вели беседу, отдавая при этом должное яствам, уставляющим низкий прямоугольный столик. Апоклинтра* гостя из Прекрасной Гавани, в знак особого статуса, была установлена у центральной стены, рядом с ложами владельца дома и архонта Ольвии, апоклинтры же остальных гостей располагались по периметру комнаты, в центре которой находился небольшой алтарь для воскурений.

Симпосиарх* хлопнул в ладоши, и в зале появились мальчики в ярких, по-восточному пёстрых хитонах. Рабы произвели смену блюд на столах и, собрав тарелки с объедками, удалились. Майя ещё никогда не видела прислугу на пирах, одетую с такой роскошью! Ткань с Востока стоила очень дорого!

Гости были облачены в ионийские сборчатые хитоны* и накидки светлых тонов. Видимо, чтобы подчеркнуть разницу между варварскими народами и эллинами.

Майю оттеснили от двери, но те, кто только успел припасть к заветной щели, вдруг отпрянули — в комнату влетел симпосиарх, за ним с табличкой в руках бежал мальчик в пёстром хитоне. Оглядев притихшую толпу, симпосиарх сказал:

— Скоро подадут вино, и каждый из мужей выступит с приветственной речью. До начала речей в зал войдут гетеры, сядут на апоклинтру к своему гостю. Чтобы не запутаться, сверимся.

Мальчик передал распорядителю табличку, и тот начал выкрикивать имена девушек и гостей. Майя услышала, что к Идоменею на время симпосия приставлена гетера по прозвищу Кобылка. Это была высокая, белокурая, широкоплечая девушка с красивым, немного вытянутым лицом и густыми длинными волосами. Майя бросила завистливый взгляд на гетеру. Интересно, сколько она заплатила Нектарию, чтобы сидеть в ногах у господина Идоменея?

— Певица по имени Эгла, — голос симпосиарха вернул Майю к действительности.

— Она здесь, господин, — отозвалась Майя. Мужчина бросил недоуменный взгляд на одежду девушки, и та поспешила объяснить: — Это не я буду петь, а моя подруга, — она указала на приближающуюся Эглу.

Наряд Эглы мужчине тоже не понравился. Он, морщась, уточнил:

— Что она будет петь?

— Песню о вечерней звезде.

— Хорошо, её выход после акробатов.

— Она ещё станцует, — напомнила Майя.

— Что? Станцует? — переспросил мужчина и покачал головой. — Нет, у каждого артиста только один номер.

— Но господин агонотет обещал…

— Её танца нет в списках, — сверившись с табличкой, повторил симпосиарх.

К концу трапезы воздух в пиршественном зале настолько прогрелся, что прислужникам приказали унести жаровни. Одни рабы тут же ивовыми вениками смели мусор с пола, а другие — посыпали ковры засушенными цветочными лепестками. Каждому из гостей подали чашу с тёплой ароматной водой для ополаскивания рук.

Затем внесли корзины с венками: еловыми, из вечнозелёного плюща и падуба, чтобы каждый из пирующих мог украсить голову на свой вкус. Пока мужчины выбирали венки, в залу стайкой впорхнули гетеры в лёгких светлых одеяниях. Виночерпии, в зависимости от предпочтений, наполняли килики гостей различными винами: терпким бордовым со смолистым ароматом, солнечно янтарным с добавлением мёда, нежным светлым с пряными травами, лёгким белым с цитрусовой ноткой или с розовым маслом, сладким фруктовым, пенистым этого года и, для гурманов, разведённым морской водой.

Ароматы пиршественного зала были так сильны, что доносились до комнаты, в которой томились артисты. После того как гетеры вышли к гостям, места около двери стало больше, и Майя теперь не сводила глаз с господина Идоменея. Она пыталась прочесть по лицу мужчины, какое впечатление произвела сидящая на его апоклинтре гетера, но сновавшие туда-сюда рабы не давали ничего толком разглядеть.

— Благодарю за высокую честь — первым произнести речь на празднике, где собрались самые достойные жители этого Счастливого* города! — начал Идоменей. Он, в белом ионийском хитоне и накинутом поверх него белом же гиматии с красной меандровой* вышивкой по краю, стоял у алтаря с киликом в руке.

Присутствующие разразились криками:

— Говори, наш добрый гость!

— Мы слушаем тебя, Идоменей!

— Друзья, хочу обратиться к вам не как гость, а как брат, — продолжил оратор. — Разве мы не братья? Все мы, собравшиеся здесь? Разве не ведём род от одного предка — героя Иона*, сына Эллина?* Разве не говорим на одном языке, самом красивом из всех эллинских языков? Поэмы Гомера, сочиненияГеродота, труды знаменитых философов — все они написаны на ионийском диалекте. Наши предки вышли из Аттики*, из самого сердца Эллады. Они основали множество городов и распространили наш язык и нашу культуру по всему миру. Мы, их потомки, не только сохранили традиции отцов, но и впитали в себя мудрость других народов, живущих бок о бок с нами, взяв от них самое лучшее. Даже здесь, на краю Ойкумены*, мы стараемся поддерживать с местным населением мирные отношения! Не с оружием, а с выгодными торговыми предложениями наши предки прибыли в эти края. Везде, где ступает нога ионийца, растут и богатеют города, возводятся храмы, шумят многолюдные агоры, проходят праздничные шествия, звучат музыка и песни. Ионийцы самые весёлые и жизнерадостные люди на Земле! Мы видим мир светлым и прекрасным, именно среди нашего народа всегда много выдающихся философов, поэтов, художников и скульпторов. Недаром мы прежде всех богов почитаем лучезарного Аполлона, покровителя муз.

— Ты хорошо сказал, Идоменей!

— Наш брат!

— Все ионийцы — братья, и должны поддерживать друг друга!

Присутствующие вновь одобрительно загомонили, поднимая килики с вином.

Идоменей, дождавшись, когда возгласы утихнут, плеснул немного из своего килика на горячие угли алтаря:

— Аполлону!

— Аполлону! — подхватили гости симпосия. — Нашему прекрасному златокудрому богу!

После возлияния в честь Аполлона к алтарю вышел следующий оратор.

Каждое выступление заканчивалось громкими одобрительными криками, шипели угли в алтаре, опустошались килики, с кувшинами на плече бегали мальчики-рабы, бесшумно переступая босыми ногами по застеленному толстым ковром полу. К окончанию торжественной части гости захмелели, стало шумно, гетеры, скинув верхнюю одежду, остались в прозрачных, ничего не скрывающих накидках, а некоторые девушки и вовсе полностью разделись.

Вскоре кифарист* тронул струны своего инструмента, голоса в зале стихли, к пирующими вышел рапсод.

Когда очередь дошла до акробатов, Эгла запаниковала:

— Я боюсь, — прошептала она дрожащим голосом. — Боюсь, что не смогу хорошо выступить сегодня.

— Успокойся, Эгла, — ответила ей подруга, хотя сама боролась с нервной дрожью. — Сколько раз ты пела, и всегда был успех.

Майя смотрела на акробатов, опасаясь пропустить окончание их выступления. Двое мужчин в треугольных набедренных повязках буквально жонглировали тремя нагими девушками с покрытыми блёстками телами, перебрасывая их друг другу.

— Теперь всё не так! — продолжала ныть Эгла. — Когда я была ребёнком, меня все хвалили и любили… Зачем мы пришли в этот город?..

Майя молчала, времени на споры не оставалось. Но Эглу надо успокоить, вселить в неё уверенность, поэтому девушка притянула подругу и зашептала в её ухо:

— Когда будешь выступать, смотри только на господина Идоменея, он никогда раньше не видел тебя и не слышал твоего пения. Ты красавица, Эгла, запомни это! Ни одна из присутствующих девушек тебе не ровня. Вон, посмотри на неё, — Майя кивком указала на Кобылку, которая спустила с плеч накидку, чтобы мужчина мог любоваться её грудью. — Знаешь, почему её так прозвали? У неё длинное лицо и лошадиные зубы, поэтому, скрывая свой недостаток, она никогда не улыбается.

— Зато блондинка, — возразила Эгла. — Тебе ли не знать, как наши мужчины падки на светловолосых.

Ответить Майя не успела. Выступление акробатов закончилось, парни вернулись в комнату, а девушки остались среди гостей. Подошла очередь Эглы.

Когда подруга запела, Майя закрыла глаза и до боли стиснула зубы: то ли от волнения, то ли по забывчивости Эгла начала не с той строфы. Неудачное вступление сломало ритм песни, и певице пришлось торопиться, чтобы пропеть все слова, а затем, наоборот, делать длительные паузы.

По совету подруги Эгла вся обратилась в сторону апоклинтры, где возлежал гость из Прекрасной Гавани. Она даже протягивала к нему руки во время выступления, но к её досаде, Кобылка постоянно склонялась к Идоменею, загораживая собой выступавшую.

Голос Эглы тоже не звучал так звонко, как прежде, он стал хрипловатым и ломким, ей не хватало дыхания, чтобы довести руладу до конца.

Майя оглядела зал. Некоторые гости из вежливости следили за выступлением, но большинство, не услышав ничего замечательного, предпочли беседовать в ожидании следующего артиста. Какой позор! Майя даже не смела думать о том, что будет дальше…

Эгла закончила петь, но присутствующие словно не заметили этого. Ни одного одобрительного выкрика…

И тут сердце Майи подпрыгнуло и бешено заколотилось — Идоменей подозвал Эглу к себе. Девушка поспешно бросилась к нему.

«Слишком поспешно, — отметила Майя. Она видела, как Эгла, присев на пол рядом с ложем мужчины, посмотрела на него снизу вверх, словно щенок в ожидании лакомства. — Эх, Эгла! Сколько раз я говорила — знай себе цену! Веди себя так, словно вокруг толпа поклонников!»

Идоменей улыбнулся, потрепал Эглу за щеку и протянул ей монетку. О боги! Он принял её за ребёнка! И Эгла это поняла — смотрит на монетку с недоумением, а рядом Кобылка скалит лошадиные зубы в усмешке.

Симпосиарх объявил следующий номер. В зал вбежало несколько девушек с бубнами в руках. Они выстроились в ряд и, подняв над головами бубны, одновременно ударили в них, затем принялись отбивать ритм ногами, на которых зазвенели колокольчики ножных браслетов. Движения музыкантш были так стремительны, что звук бубнов и колокольчиков ни на мгновенье не прекращался. По залу пронёсся восхищённый гул.

Тут Эгла словно опомнилась. Она вскочила и, отойдя на несколько шагов от ложа Идоменея, принялась перед ним танцевать. У симпосиарха вытянулось лицо. Он боязливо перевёл взгляд на Нектария, стоявшего у стены, закусив губу.

Увести нахалку, нарушившую ход симпосия, никто не решился, а разгорячённые вином гости ничего не поняли, думая, что танец — часть выступления.

Узкий кандис мешал движениям танцовщицы, и Эгла расстегнула булавку, соединявшую его края. Когда девушка взмахивала руками, борта кандиса расходились, открывая маленькую, круглой формы грудь с розово-ягодными сосками.

Ритм ускорился, и Эгла догадалась, что музыка вот-вот резко оборвётся. Тогда она закружилась. Подол юбки взметнулся вверх, открыв стройные ноги, а маленькие босые ступни принялись переступать с неуловимой быстротой. В тот момент, когда девушка рухнула на пол, утих и звон бубнов и колокольчиков. Зал взорвался криками, но у Эглы не было сил радоваться: пот струился по спине, волосы взмокли, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Симпосиарх хлопнул в ладоши, мальчики бросились наполнять килики гостей, но Эгле не позволили остаться среди пирующих. Нектарий, схватив девушку за руку, вывел её из зала.

— Вот как вы исполняете уговор?! — прошипел он, толкнув Эглу к Майе, едва они вошли в комнату.

— Господин, позвольте Эгле вернуться.

— Замолчи! — разъярился агонотет. — Здесь только я говорю!

— Вы слышите? Они её зовут! — не унималась Майя.

— Нет! — мужчина топнул ногой. — Уговор был на одно выступление! Чтобы сидеть с гостями, нужно заплатить!

— Мы заплатим…

— Давай! — он вытянул руку. — Плати!

— После симпосия вернём вам долг и остальное.

— Нет, — покачал головой Нектарий, — я беру только вперёд. Научили… — он недобро усмехнулся. — Что касается долга, то твоя подружка его отработала. Деньги за её выступление я получил.

У Майи всё поплыло перед глазами. Так вот почему он согласился пригласить Эглу на симпосий — чтобы вернуть свои деньги! А дальнейшая судьба девушек его не интересует. Они расплатились с агонотетом, но теперь должны всей улице.

Майя не смела поднять глаз на подругу, но та, похоже, ещё не пришла в себя после танца — Эгла стояла возле каменной колонны, прижавшись к ней пылающей щекой.

— Значит, вы нам не заплатите?

— Не за что платить, — пожал Нектарий плечами. — Зато твоя подруга мне теперь ничего не должна и может рассчитывать на новые приглашения. Только… — он бросил презрительный взгляд на Эглу. — В таких лохмотьях я её больше не пущу. И не забудь — деньги мне нужно платить вперёд. А сейчас… Эй, — мужчина окликнул проходившего мимо раба, — отведи этих двоих на кухню. Пусть их там покормят, а затем проследи, чтобы девушки покинули дом.

2.

Майя смотрела, как Эгла кладёт в рот один за другим кусочки мяса и глотает их почти не жуя. С того момента, как Нектарий вывел её из зала, подруга не проронила ни слова. Сама Майя есть не могла. Казалось, что если она проглотит хоть крошку, то её нутро тут же исторгнет всё обратно. Наверное, надо попробовать попросить у кухарки какую-нибудь тряпицу, чтобы завернуть в неё лепёшку и кашу с мясом. Эту еду можно растянуть на несколько дней.

— Эгла, не надо так наедаться. Тебе станет плохо. Помнишь, когда ты объелась орехов…

— Отстань от меня! — резко дёрнула плечами девушка. — Мне не нужны твои советы! От них никакого проку!

— Я обязательно что-нибудь придумаю! Найду работу…

— Отчего ж до сих пор не нашла? Думала, будешь жить за мой счёт?

Майя всплеснула руками:

— Как ты можешь так говорить, Эгла? Ведь из-за тебя нас отовсюду прогоняли! Ты ленилась, не хотела работать, и мне приходилось всё делать за двоих! Ладно бы это! Ты начинала строить глазки всем мужчинам в доме! Какая хозяйка такое выдержит?

— Они сами ко мне лезли!

— Они ко всем лезут. Но надо думать, чьи ухаживания можно принимать, а чьи нет.

— Ого! Да ты большой знаток в этом! — съязвила Эгла. — Ну-ка, поведай, подруга, о своих ухажёрах!

— Не надо так…

Но Эглу было не остановить:

— Кроме пьяниц из дядюшкиного кабака, я никого не припомню. Ты поэтому и уговаривала уйти в город — завидовала моей красоте и успеху! А теперь… — глаза её наполнились слезами. — Теперь… Посмотри, в кого ты меня превратила! Я нищая, и, наверное, скоро умру… Довольна?!

— Эгла, прости! — Майя кинулась обнимать подругу. Но та отстранилась:

— Нет, Майя, хватит. Мы мешаем друг другу. Нам нужно расстаться. Найдёшь себе работу, тебя везде возьмут.

— Что же будет с тобой, Эгла?

— Теперь у меня один путь…

— Ты хоть знаешь, что тебя ждёт, глупышка?

— Эй, вы там! — из кухни выглянула служанка. — Долго рассиживаться будете? Агонотет приказал вас покормить и выпроводить восвояси.

— Идём, Эгла.

Майя взяла подругу за руку. Решила, что никуда она её не отпустит. Да и Эгла такая смелая только здесь, в тёплом безопасном доме, а стоит выйти на тёмную холодную улицу — сразу присмиреет.

— Это ты пела песню о звезде? — внезапно раздалось позади.

Девушки одновременно обернулись на звонкий мальчишечий голос. Перед ними стоял раб из пиршественного зала.

— Да, это я.

— Это она, — для большей убедительности подтвердила Майя.

— Ух! Еле нашёл, — паренёк артистично стёр со лба несуществующий пот. — Господин Идоменей спрашивает, согласна ли ты провести ночь в его доме?

— Идоменей? — испуганно переспросила Эгла.

— Так согласна? — мальчик прищурился.

— Согласна…

— Тогда жди меня здесь. Я сбегаю за накидкой и провожу.

Боясь поверить в такое везение, девушки смотрели вслед удаляющемуся мальчику в пёстром хитоне. Первой пришла в себя Майя, она кинулась обнимать подругу, приговаривая:

— Всё будет хорошо, Эгла! Слава богам, у нас получилось!

— Майя, не покидай меня! — зашептала в ответ Эгла. — Прости за то, что я тебе наговорила! Без твоих советов…

— Ничего, уже забыла. Я пойду за вами следом. В дом меня не пустят, но ты не бойся…

— Боюсь! Это же самый важный гость в Ольвии! Сколько гетер мечтали заполучить его! А как же Кобылка? — Эгла с глупой улыбкой уставилась на подругу.

— Обскакали мы Кобылку! — захихикала Майя.


Эгла

3.

Эгла с недоумением уставилась на строение, похожее на башню, к которому привёл её раб. Неужели господин Идоменей здесь живёт? Она вопросительно посмотрела на провожатого: не ошибся ли он? Но мальчик уверенно подошёл к двери и постучал. Открыл пожилой, хорошо одетый мужчина, совсем не похожий на раба-привратника. В руке он держал маленькую лампадку.

— Послание от господина Идоменея, — мальчик протянул мужчине табличку.

Тот осветил табличку лампадкой и, прочтя послание, быстро оглядел Эглу. Затем махнул ей рукой, приглашая пройти внутрь. Дверь захлопнулась, улица погрузилась в темноту.

Майя, сопровождавшая Эглу от дома хозяина верфи, услышав удаляющиеся шаги мальчишки, поняла, что осталась одна. И куда дальше? Если бы не зима, она бы дождалась рассвета здесь, у дома господина Идоменея, но…

Девушка покрутила головой, чтобы определить, куда идти. Увидев слабо мерцающий свет городского маяка, медленно двинулась в его сторону.

4.

Провожатый ввёл Эглу в полутёмную комнату, в центре которой находился очаг. Ноги девушки тут же утонули в мягком пушистом ковре, и Эгла с опаской посмотрела на мужчину: не заругает ли, что она топчет дорогой ковёр грязными сапожками? К счастью, нагоняя не последовало. Слуга Идоменея, подкинув в очаг дров, обернулся к Эгле и, указав на низкий табурет, велел:

— Жди.

После мужчина, убедившись, что поленья занялись огнём, вышел в соседнюю комнату, но дверь за собой не закрыл.

Девушка скинула сапожки и, добежав до табурета, опустилась на него. Огляделась. Кроме двери, за которой скрылся мужчина, в комнате находилась ещё одна, у противоположной стены. Также Эгла заметила каменную лестницу, ведущую на второй этаж. Несмотря на то что комната освещалась лишь от очага, разглядела и дорогую резную мебель, и цветные ковры на стенах, которые не только украшали помещение, но и помогали зимой сохранять тепло в доме.

Запахи, витавшие в воздухе, тоже говорили о достатке хозяина дома: здесь пахло ароматическим воском, которым начищали мебель, благовониями, восточными специями и дубовыми дровами. Хорошо, спокойно, уютно.

От горящих поленьев приятно тянуло теплом. Эгла незаметно для себя расслабилась, её голова упала на грудь. Но девушка тут же вскинула её и посмотрела в сторону открытой двери. Наверное, слуга Идоменея следит за ней. Не хватало ещё, чтобы сон сморил её до прихода хозяина дома!..

Эгла вздохнула и посмотрела на ковёр под ногами. Как же ей хотелось растянуться на нём и уснуть, прямо здесь, у очага.

Лязг замка стряхнул сладкую дремоту. Девушка подскочила с табурета и вгляделась в темноту.

Шаркая ногами, с лампадкой в руке выбежал слуга. Прекрасно ориентируясь во мраке комнаты, он запалил фитили двух лампионов, а затем поставил лампадку на стол и кинулся к Идоменею, чтобы принять меховую накидку.

— Господин.

— Благодарю, Гектор. Можешь идти.

— Желаете откушать?

— Ты шутишь? После такого пира! Впрочем… — Идоменей обернулся к Эгле. — Ты голодна?

— Нет, господин.

— Сыр, орехи и немного вина, — всё же отдал распоряжение Идоменей.

Гектор, положив накидку на ларь, поспешил на кухню. Сам хозяин дома уселся в кресло и, посмотрев девушку, спросил:

— Как тебя зовут?

— Эгла, господин.

— Красиво. Моё имя ты знаешь?

— Да, господин Идоменей.

— Вот и познакомились.

В комнату вошёл Гектор с подносом. Поставив его на стол, он вопросительно взглянул на хозяина. Идоменей махнул рукой, отсылая слугу.

— Выпьешь? — он налил немного вина в чашу.

— Благодарю, господин.

Эгла присела около ног Идоменея и, приняв чашу из его рук, стала пить вино маленькими глотками, не сводя с мужчины глаз.

Идоменей, как и тогда, на пиру, потрепал девушку по щеке.

— Господин, — решилась Эгла, раскрасневшаяся от вина, — хотите, я потанцую для вас? Или, может, вы желаете, чтобы я спела? Если у вас дома есть сиринга*, то я могу сыграть.

— Нет, ничего не надо. Я наслушался сегодня мелодий.

— Тогда?.. — она вопросительно подняла брови.

— Хочу увидеть тебя без одежды.

Эгла вскочила, спеша исполнить его просьбу, и вдруг вспомнила совет Майи никогда не торопиться в любви, разогревать страсть мужчины медленно, пока он не созреет для того, чтобы всё бросить к ногам возлюбленной за один лишь взгляд, за один поцелуй…

Девушка отошла вглубь комнаты. Рука её поднялась к застёжке кандиса, но остановилась словно в задумчивости. Гибким движением Эгла откинула волосы за спину и, расцепив застёжку, изогнулась, чтобы освободить плечи. Кандис, легко скользнув по рукам, упал на пол.

Затем, покачивая бёдрами, как в танце, Эгла принялась развязывать шнурки юбки. Идоменей сидел, откинувшись на спинку кресла, и не сводил с девушки глаз. Когда юбка слетела с неё, мужчина немного подался вперёд.

Нагая Эгла с торжествующей улыбкой посмотрела на хозяина дома. Если в чём она и была всегда уверена, так это в привлекательности своего тела. Взгляд мужчины обжигал. Она почувствовала знакомое томление внизу живота, соски мгновенно заострились, хотя в комнате было тепло.

Не дожидаясь, когда он позовёт, шагнула к креслу и запрыгнула к мужчине на колени. Идоменей рассмеялся. Мужская рука легла на талию девушки, потом опустилась на бедро. Эгла наклонилась, чтобы поцеловать его, но он сам впился в девичью шею губами, а затем припал к груди. Девушка выгнулась, подставляя ему то один сосок, то другой. Когда она решилась на более смелую ласку, он вдруг отстранил её.

— Не здесь, — сказал, едва переведя дух. — Ступай наверх, в спальню.

Идоменей, глядя, как нагая Эгла поднимается по лестнице, облизнул губы. Сладкая девочка! Хорошо, что он позвал её, а не девушку с симпосия.

Эгла с разбегу запрыгнула на кровать, растянулась на пушистом покрывале, захохотала, переворачиваясь с боку на бок. Ворсинки приятно щекотали тело. Сейчас ей, лежащей голышом в мягкой постели, было странно думать о том, что прошлой ночью она дрожала от холода и мечтала о кусочке лепёшки и глотке горячего молока. Если бы не Майя…

Радость Эглы приутихла. Она приподнялась на локте и с тревогой посмотрела на закрытые ставни окна. Как она там одна?

«Потерпи немного, — мысленно обратилась гетера к подруге, — завтра я получу деньги, и мы купим еду и тёплую одежду. Может, найдём комнатку получше».

Завтра… А что будет послезавтра или через декаду? В году так много дней…

Девушка нахмурилась. Как же сделать, чтобы он звал снова и снова? Додумать Эгла не успела: услышав шаги Идоменея на лестнице, перевернулась на спину и слегка развела ноги.

_________________________________________________

Лампион — масляный светильник.

Апоклинтра — пиршественное ложе.

Симпосиарх — распорядитель на симпосии.

Ионийский хитон — сборчатая рубашка с рукавами.

Счастливый город — Ольвия в переводе с древнегреческого — Счастливая.

Ойкумена — обитаемая часть мира в представлении древних греков.

Меандровый — орнамент из прямых линий и углов.

Ион — родоначальник ионийцев.

Эллин — родоначальник всех эллинов.

Аттика — область в Греции.

Ионийцы — одно из главных древнегреческих племён.

Кифарист — музыкант играющий на кифаре (разновидность лиры).

Сиринга — музыкальный инструмент, разновидность флейты.


Глава 6. Щедрое предложение

1.

Идоменей проснулся поздно, когда городской шум уже проникал в тёмную комнату даже сквозь плотно закрытые ставни и тяжёлые занавеси. Мужчина посмотрел на лежащую рядом девушку. Ему показалось, что она не спит, но выяснять, так ли это, он не стал. Поднялся, накинул на голое тело тёплый халат, отодвинул занавеси и приоткрыл ставни узкого окна. Постоял немного, вдыхая морозный воздух, а после, стряхнув с себя остатки сна, вышел из спальни.

Как только Идоменей ушёл, Эгла открыла глаза и натянула одеяло до подбородка. Вылезать из тёплой кровати не хотелось. После бурной ночи всё тело болело, никогда ей ещё не приходилось так ублажать мужчину. Но Идоменей оказался благодарным любовником, и его ответные ласки были не менее жаркими.

Вчера, при тусклом свете ночника, она толком не разглядела хозяйскую спальню. Сейчас же Эгла смогла убедиться, что убранство комнаты, в которой она провела ночь, ничем не уступает покоям этажом ниже. Всё те же ковры на стенах и полу, резная мебель, расшитые цветными нитями занавеси балдахина и воздух, напитанный ароматом благовоний — запах богатого дома.

Идоменей спустился вниз и заметил Гектора, стоящего на коленях перед очагом и пытающегося разжечь потухшие за ночь угли. В комнате было холодно, поэтому Идоменей плотнее запахнул халат. Старый слуга, увидев хозяина, принялся извиняться:

— Простите, господин, не уследил. Полночи проворочался, а к утру сон сморил. Проспал… Подождите немного, сейчас огонь разведу и пойду готовить вам завтрак.

— Отойди, Гектор, — Идоменей присел у очага и отстранил старика. — Сам разожгу, ступай за едой.

Гектор, кряхтя, поднялся и, держась за поясницу, отправился на кухню. Глядя слуге вслед, Идоменей покачал головой: тяжело старику приглядывать за хозяйством. Нужно было оставить его зимовать в городском доме, но Гектор ни в какую не хотел уходить на покой. Идоменею тоже нелегко отказываться от помощи преданного слуги, с которым столько лет прожил бок о бок и который знает все его привычки и причуды, но что поделать — время никого не щадит.

Наконец огонь в очаге разгорелся, весело затрещали дубовые поленья, в лицо полыхнуло жаром. Идоменей, смотря на пляску красно-жёлтого пламени, подумал, что нужно бы кого-то из рабов приставить к Гектору в ученики. Но сделать это так, чтобы старый слуга не обиделся.

— Завтрак готов, господин.

Шаркая ногами, в комнату вошёл Гектор и поставил поднос на низкий столик рядом с хозяйским креслом.

— Благодарю, — ответил Идоменей. — Я тут подумал, — начал нелегкий разговор мужчина, — не взять ли тебе помощника по дому? Ты будешь, как обычно, обихаживать меня, а тяжёлой работой займётся нанятый слуга. У тебя появится больше времени для отдыха…

— Как вам угодно, господин, — не глядя на хозяина, проворчал Гектор. По его голосу Идоменей понял, что слуга недоволен, но не успел ничего сказать. Гектор продолжил: — Дом-то мал, господин. Как мы все поместимся, если ещё один человек будет здесь постоянно околачиваться?

Дом, в котором Идоменей останавливался в Ольвии, действительно был невелик. По сути, это не полноценный жилой дом, а старая сторожевая башня, когда-то входящая в состав городских оборонительных укреплений. Со временем город разросся, и крепостные стены перенесли на новое место, а башня, имевшая толщину стен более восьми локтей и прочный фундамент, осталась. Сначала в ней располагалась городская казна, потом крепкое здание использовали для хранения различных ценностей местные купцы и трапезиты, а затем помещение было выкуплено частным лицом и переделано под жилой дом. В таком жилище не могла комфортно разместиться семья, но для одиноких путешественников проживание в башне имело ряд преимуществ: строение располагалось практически в центре, с его смотровой площадки открывался великолепный вид на город и гавань, толстые стены помогали удерживать тепло зимой и прохладу летом, а для обслуживания внутренних покоев не требовалось много слуг.

Идоменей арендовал этот дом уже немало лет, оставляя его за собой даже на время длительного отсутствия, украсил интерьер на свой вкус и оборудовал небольшую купальню. Для симпосиев же, что ему приходилось устраивать в Ольвии, мужчина снимал помещения в общественных зданиях, а для устройства частных интимных пирушек пользовался андронами друзей. Идоменей очень ценил обособленность и покой своего ольвийского жилища, а Гектор ревностно следил за порядком в нём и оберегал от докучливых посетителей.

Хозяин ничего не ответил на ворчание слуги. Ему самому не хотелось видеть чужого человека в доме, но сомнения всё же не оставляли— впереди долгая зима, справится ли немолодой уже Гектор со своими обязанностями? Сейчас Идоменей жалел, что не привёз с собой Зела, и даже думал, не послать ли кого с письмом в Тритейлион. Но отказался от этого: путешествие в зимнюю пору таило много опасностей.

Вспомнилось о Хионе, как она уговаривала взять её на зимовку в Ольвию. Сначала эта идея казалась Идоменею заманчивой. Он представлял их вечерние беседы у очага, как он рассказывает девушке какую-нибудь забавную историю, или она читает ему Гомера, или поёт, или играет на сиринге. Но вот гетеры, как та, что до сих пор находилась в его спальне… Наверное, основная причина, по которой он не взял Хиону с собой, — отношения с другими женщинами. Скорее всего, девушке было бы неприятно узнать, что любимый господин не хранит верность её не менее любимой госпоже. Ведь юность так непримирима.

Кстати, нужно бы расплатиться с прелестницей, скрасившей ему ночь, и отпустить её.


Гектор


— Господин, что делать с этим?

Пожилой слуга держал в руках подобранную с пола одежду ночной гостьи. Идоменей с трудом припомнил её имя. Эгла, кажется.

— Отнеси владелице, — пожал плечами Идоменей. — Пусть девушка оденется и спустится вниз. — Гектор, тяжело шаркая ногами, направился к лестнице. Увидев это, Идоменей вздохнул и отменил приказ: — Погоди, друг, сам отнесу.

2.

Мешочек, плотно набитый монетами, мягко шлёпнулся на подушку рядом с головой Эглы. Девушка открыла глаза и с притворным недоумением посмотрела на него, затем медленно перевела взгляд на мужчину. Еле сдерживалась от желания схватить кошель и сжать его в руке, Эгла сладко потянулась. Одеяло соскользнуло с её груди. Идоменей усмехнулся этой старой, как мир, женской уловке.

Ещё вчера, на симпосии, он заметил красивую невысокую девушку, которая всеми средствами старалась завладеть его вниманием. Наблюдая за её потугами, он даже сначала решил, что она — юная и неопытная гетера, впервые участвующая в симпосии.

После неудачного исполнения песни девушка не ушла, а принялась танцевать перед его апоклинтрой. Идоменей, всегда сдержанный в еде и питье, в отличие от большинства захмелевших сотрапезников сразу догадался, что танец не был частью выступления музыкантш с бубнами. Мужчину позабавила смелость и наивное нахальство девушки — нарушение порядка симпосия чревато для гетеры огромными проблемами, её могли больше никуда не пригласить. Поэтому он захотел провести с нею ночь, чтобы узнать, так ли свободна она от предрассудков на ложе, как в жизни.

Сначала ласки красавицы показались излишне старательными, но потом от его ответных поцелуев она загорелась, и Идоменей почувствовал, что теперь девушка отдаётся ему не за деньги.

Не удержавшись, Эгла схватила мешочек. Рёбра монет больно впились в ладонь, и сразу же вспомнились слова Майи, что нельзя показывать мужчине свою заинтересованность в деньгах. Виновато опустив ресницы, девушка спросила:

— Доволен ли ты, господин, ночью, проведённой со мной? Позовёшь ли ещё?

— Доволен. Позову или сам приду, — отозвался мужчина. — Далеко твой дом?

Эгла растерялась. У каждой уважающей себя гетеры был свой дом, где она принимала поклонников. Но ей некуда пригласить господина Идоменея, да и снять дом зимой быстро не получится. Эгла в досаде прикусила губу. Как же не хватает Майи! Уж она бы нашла ответ!

Хозяин и не догадывался, что за мысли терзают его гостью. Он видел лишь капризно закушенную губку, белое гладкое лицо с карими глазами, нежные полукружья груди, тёмные волосы, разметавшиеся по подушке. Желание вновь поднялось в нем. Идоменей опустился на кровать и притянул Эглу к себе. Та мгновенно откликнулась — проворно скользнула под мужчину и обхватила его поясницу ногами.

3.

Порыв ветра распахнул ставню, и волна студёного воздуха омыла их распалённые любовными утехами тела. Эгла вздрогнула, прижалась к тёплому боку мужчины, а Идоменей потянул за конец одеяло и накрыл им себя и девушку.

— Ты так и не сказала, где живёшь.

— Далеко отсюда, — нехотя проговорила Эгла. — Вряд ли я смогу принимать тебя в своём доме, Идоменей. Ты ведь привык, — девушка обвела комнату глазами, — к роскоши, а я живу очень скромно.

— Вот как? Я думал, твои рабыни не успевают менять коврики у двери, стёртые ногами многочисленных поклонников.

— Нет, — вдохнула девушка, — ничего этого нет.

— Удивлён, — поднял бровь Идоменей, заглядывая ей в лицо. — На ложе ты лучше многих.

— Благодарю за похвалу. Только я с каждым не могу так, как с тобой, — Эгла стыдливо опустила ресницы. — Может, поэтому и поклонников немного…

Идоменей не стал больше расспрашивать девушку. От женщин, продающих своё тело, правды всё равно не узнаешь, каждая говорит лишь то, что от неё хотят услышать. Может действительно слишком разборчива, а может чересчур незамысловата, и ничем, кроме ложа, привлечь не умеет. Он думал о будущей зиме, с рано наступающими сумерками и длинными ночами, и как хорошо, когда в холода постель согревает чьё-то горячее тело.

— Раз ты не зовёшь к себе, то, может, останешься у меня? — спросил Идоменей.

— До следующего утра? — не поняла Эгла.

— Нет, на всю зиму. До начала навигации.

— Идоменей! — Эгла выскочила из-под одеяла и склонилась над мужчиной. — Ты хочешь, чтобы я жила с тобой здесь, в этом доме?

— Если ты не против.

— Не против. Но… Я не одна, у меня есть служанка, — осторожно сказала девушка.

— И что умеет делать твоя служанка?

— Всё! Она всё умеет! Такая работящая и умная!

— Умная? — Идоменей с сомнением посмотрел на девушку. Эгла быстро закивала. — Согласится ли она, кроме ухода за тобой, взять на себя обязанность топить печь, готовить еду, стирать, убираться в доме?

— Конечно согласится!

Эгла еле сдерживала радость, а Идоменей, наоборот, хмурился. Во время короткого разговора стало понятно, что девушка находится в отчаянном положении. Именно так он объяснил себе и её вызывающее поведение на симпосии, и безотказность на ложе. Но ему нравилось это гибкое маленькое тело, жаркие губы и мягкие ласковые руки. Так что решено: до весны они будут жить вместе, а потом, когда наступит время отъезда в Прекрасную Гавань, он щедро вознаградит девушку за все её старания.

4.

Как только Идоменей ушёл из дома, Эгла высунулась в узкое оконце и, покрутив головой, нашла взглядом Майю. Та стояла, сгорбившись от холода, у освещённой скупым зимним солнцем стены.

— Майя! Майя! — позвала она, но не была услышана. — Майя! — уже громко крикнула Эгла и махнула рукой, чтобы привлечь внимание подруги.

Наконец Майя увидела её, и Эгла догадалась по движению губ, что девушка произнесла:

— Эгла…

— Иди сюда быстрей! — снова замахала рукой гетера. — Да не под окно! Иди к двери. — Майя остановилась в недоумении. — К двери, к двери. Я сейчас впущу тебя.

Майя вошла в тёплую комнату и едва не упала на пороге. Эгла поддержала — крепко обняла подругу за плечи, подвела к очагу. Пока замёрзшая девушка приходила в себя, Эгла сбегала на кухню и принесла тёплого молока с мёдом.

— Пей! — Майя припала к чашке и не отрывалась от неё, пока не впила всё до капли. — Сейчас принесу хлеб и сыр с мясом.

Эгла поднялась, чтобы идти на кухню, но подруга остановила её, схватив за руку:

— Подожди. Сначала объясни, что происходит?

— Мы будем жить в доме господина Идоменея до весны!

— Мы?

— Да! Он был очень доволен мной и пригласил остаться. Я предупредила, что у меня есть служанка… Надеюсь, ты не обижаешься? Мне показалось, он не позволил бы нам жить здесь вместе, скажи я, что ты подруга. Поэтому имей в виду — у тебя будут обязанности служанки. Почему молчишь, Майя? Сердишься на меня?

— Эгла! — Майя не могла поверить. — Как тебе это удалось?

— Сама не знаю… Сначала я так боялась! Боялась, не понравлюсь ему, и он прогонит. А потом как-то само собой получилось, — пожала плечами девушка.

— Знаешь ли ты, что это значит, Эгла?

— Что?

— У нас теперь есть тёплый дом! У нас есть вкусная еда!

— И у нас есть ещё кое-что, — Эгла лукаво подмигнула подруге и достала из-под юбки мешочек с деньгами.

— Он заплатил тебе?! — вытаращила глаза Майя.

— Ага! Сначала заплатил, а потом захотел, чтобы я осталась.

— Но деньги не забрал?

— Как видишь, нет.

— О боги! — воскликнула Майя, вскинув руки словно в молитве. — Теперь даже не знаю, о чём просить вас!

— Тс-с-с! — Эгла поднесла палец к губам.

— Мы в доме не одни? — догадалась девушка.

— Слуга Идоменея отдыхает вот за этой дверью.

— Сколько здесь? — шёпотом спросила Майя.

— Сто драхм.*

Майя призадумалась, как бы потратить эти деньги с умом, чтобы каждая израсходованная драхма пошла в дело. Прежде всего, приодеть Эглу, негоже ей расхаживать по дому в наряде для симпосия. Нужно купить другую одежду, а эту вернуть портнихе.

Ужасно не хотелось снова выходить на улицу, но девушка решительно поднялась.

— Ты куда? — удивилась Эгла.

— Пока не стемнело, хочу сбегать на агору*, купить тебе и себе новую одежду.

— Погоди, — Эгла подошла к столику и взяла небольшой кусочек белого полотна. — Вот, — протянула она лоскуток Майе, — здесь печать Идоменея, с нею ты сможешь брать в его лавках всё что душе угодно.

Потрясённая Майя не нашлась с ответом. Она вернула кошель и с благоговением взяла в руки лоскут с оттиском Идоменеевой печати. Немного подумав, попросила:

— Дай мне пять драхм.

— Зачем?

— Перед симпосием обещала принести Аполлону и его музам богатые дары.

Эгла понимающе кивнула и, вытряхнув монеты на ладонь, протянула их Майе.

5.

К ночи пошёл снег. Идоменей вернулся домой в накидке, покрытой искрящимися снежинками. Эгла, опередив Гектора, подбежала к мужчине, чтобы помочь ему раздеться.

Сняв верхнюю одежду, Идоменей слегка отстранил девушку и оглядел её — до чего же хороша она даже в домашнем виде! Светло-серая рубашка с рукавами до локтя, поверх которой наброшена лиловая шерстяная накидка, тонкую талию несколько раз обвивает плетёный шнур, волосы перевиты лиловой, в цвет накидки, лентой и закручены на шее в пышный узел, милое, ясное лицо, тёмные блестящие глаза и зовущий рот, яркий, как вишня — всё вместе создавало невероятно притягательный образ.

Идоменей, не стесняясь присутствия слуги и другой девушки, которая бледной тенью маячила у стены, привлёк Эглу к себе и припал к её манящим губам. Наслаждался поцелуем, пока хватило дыхания, и лишь потом отпустил красавицу. Счастливая Эгла украдкой бросила на Майю торжествующий взгляд.

6.

Майя думала, что уснёт сразу же, как только её голова коснётся подушки, но вот уже долгое время она всматривается в темноту, а сон всё не приходит. Ей определили место на кухне, за серой занавеской из грубого холста. Низенький топчан с соломенным тюфяком стал её постелью. Печь ещё не остыла, и в комнате очень тепло, пахнет молоком, вином с пряностями и свежим тестом. Всё, о чём она мечтала, сбылось: они с Эглой в безопасности, в тепле и сытости.

Нет, не посторонние звуки мешали ей уснуть, хотя в соседней комнате похрапывает Гектор, а ветер стучит в оконце, словно просит впустить его в дом. Майя вертелась на постели, вспоминая вчерашний день. Как проснулась в ледяной каморке и, позавтракав остатками еды, направилась к дому, где осталась на ночь её подруга. Потом она долго, очень долго ждала. Вспомнилось, как Эгла впустила её в дом.

Нет, всё не то.

Девушка устало прикрыла глаза, и перед ней сразу возникла картина — в полумраке комнаты Идоменей страстно целует прильнувшую к нему Эглу. Майя положила руку на грудь, словно хотела успокоить тревожно застучавшее сердце.

Она поняла! О боги! Впервые за много лет она смотрела на мужчину, не испытывая к нему отвращения!

Ещё со времени жизни в придорожном кабаке она возненавидела представителей мужского рода. Ей казалось, что все они одинаковые — нетрезвые, дурно пахнущие, со слюнявыми губами и жёсткими, холодными пальцами. Но господин Идоменей совсем другой. Даже на симпосии, где вино лилось рекой, он не выглядел опьяневшим.

Майе было приятно думать о хозяине этого дома. Сегодня она увидела его совсем близко и сразу отметила, что несмотря на обилие серебра в коротких волосах, старым он не выглядит: кожа на лице загорелая, плотная, без морщин, глаза тёмные, с лукавым прищуром, а губы полные, улыбчивые. Как, наверное, приятно, когда тебя целуют такими губами…

С этими мыслями девушка погрузилась в сладкую дремоту. Ей чудилась полутёмная комната, на пороге которой стоит мужчина в запорошённой снегом накидке. Она кидается ему навстречу, и его сильные руки ложатся на её талию, а потом следует поцелуй… Бесконечно долгий…

_________________________________________________

Драхма — древнегреческая денежная единица. Квалифицированный строитель получал примерно 1 — 2 драхмы в день.


Глава 7. Визит Метиды

1.

В Ольвии прошёл первый снегопад, а в Тритейлионе снега ещё не было. После череды дождливых дней распогодилось, выглянуло солнце, и Галена уговорила свою госпожу выйти на прогулку.

Лёгкий морозец за ночь подсушил землю и садовые дорожки, деревья медленно роняли последние листья, а парк, в буйстве летней зелени казавшийся дремучим лесом, теперь проглядывался насквозь. Федра со служанкой дошли до места, где кончался старый парк и начинался молодой. Деревья, посаженные по приказу Идоменея вокруг нового особняка, за последние годы разрослись, и их ветви уже смыкались над аллеями, образуя летом тенистые галереи. Белокаменный особняк под красно-коричневой крышей, освещённый ярким солнцем, сверкал меж серых стволов как кусок льда.

Федра задумчиво посмотрела в сторону дома. Галена, проследив за этим взглядом, предложила:

— Может, прогуляемся к особняку, госпожа? Говорят, Нисифор привёз мастеров и под их руководством рабы начали внутреннюю отделку дома.

— Нет, Галена, не сегодня. Давай вернёмся в гинекей. Холодно, — Федра зябко повела плечами. Назад они возвращались той же дорогой, только госпожа шла на шаг впереди, ей не хотелось, чтобы служанка видела сейчас её лицо.

Разговоры о новом особняке вызывали у Федры противоречивые чувства. Много лет назад, в ночь любви, Идоменей поделился с нею планами. Тогда они мечтали, что сыновья, закончив обучение, вернутся в Таврику, и один из них поселится в городе, а другой — в Тритейлионе. «Мы не будем мешать молодым, — сказал Идоменей. — Я построю для нас новый дом, всем места хватит».

Строительство особняка отнимало львиную долю доходов поместья. Идоменей хотел сделать новое жилище максимально удобным и роскошным, но в Таврике не имелось месторождений мрамора, поэтому его, как и многие другие строительные материалы, везли морем. Раньше в таких тратах был хоть какой-то смысл, а сейчас… Федра терялась в догадках, зачем достраивать этот дом, если сыновья решили не возвращаться на родину? Если андрон стоит многие дни в году пустым, а ей вполне достаточно двухэтажного гинекея? Но Идоменей с удивительным упорством продолжал обустраивать ставший уже ненужным дом. Видимо, он просто привык доводить все свои задумки до конца — так Федра объясняла себе прихоть мужа.

Когда Федра с Галеной вышли из аллеи, то увидели, что со стороны храмовой террасы к гинекею медленно идёт немолодая, грузная и при ходьбе опирающаяся на палку женщина в наброшенной на плечи коричнево-зелёной шерстяной накидке, такие цвета обычно носят жители сельской местности.

— Метида? — не оборачиваясь, спросила у служанки Федра.

— Да, госпожа, это она, — подтвердила Галена и замахала рукой: — Метида, госпожа здесь!

Услышав голос Галены, женщина обернулась на зов и склонила голову. Приблизившись к хозяйке Тритейлиона, поклонилась ей ещё раз:

— Госпожа, приветствую. Пусть сегодняшний день для вас будет добрым.

— Благодарю, Метида, и тебе того же. Давненько ты не появлялась в верхнем Тритейлионе.

— Желала бы бывать у вас чаще, госпожа, но немощь одолела, — ответила женщина, кивая на палку. — Тяжело стало ходить по лестницам вверх-вниз.

Галена покосилась на трость, о которую опиралась гостья. Этот предмет из драгоценного палисандрового дерева с набалдашником из серебра и слоновой кости резко контрастировал с простым нарядом Метиды. Идоменеев подарок.

С Метидой Галена когда-то соперничала за право жить при госпоже в гинекее. Если Галена была рабыней в доме родителей Федры, то Метида принадлежала отцу господина Идоменея. После того как хозяин овдовел, умная и трудолюбивая рабыня смогла заслужить доверие господина и стать полновластной хозяйкой в господском доме. Тогда она и получила прозвище — Метида*, настоящим именем с тех пор её никто не звал.

Ходили слухи, что Метида между домашними хлопотами смогла подчинить сердце одинокого мужчины. Сама женщина никогда на этот счёт не распространялась и при жизни хозяина никакими привилегиями не пользовалась. Получив свободу, она, как и Гектор, нового господина не покинула.

Идоменей, в отличие от своего отца, всячески поддерживал Метиду. Он захотел, чтобы женщина жила при его жене в гинекее, но и здесь бывшая рабыня проявила мудрость. Она уступила выгодную должность Галене, а сама предпочла командовать в посёлке: женщины под её началом трудились в ткацкой мастерской и прядильне. Тогда Идоменей велел построить для Метиды дом и приставить к ней помощницу.

Галена, хоть и посматривала на бывшую соперницу свысока, в глубине души признавала, что ни одна из прислужниц в Тритейлионе не пользуется таким уважением, как Метида.

— Пойдём в дом, — пригласила гостью Федра. — Расскажешь, с чем пришла.

— Благодарю за приглашение, госпожа.

В покоях Федры их встретила Хиона, помогла госпоже раздеться. Метида, поймав взгляд юной рабыни, ласково улыбнулась ей. Совсем ещё девочка, а от лица глаз не отвести. Что же дальше будет?

Хиона, почувствовав внимание гостьи, слегка покраснела. Она часто встречала Метиду, когда приходила в посёлок рабов. Пожилая женщина с круглым приветливым лицом и гладко зачёсанными седыми волосами нравилась девушке, и Метида отвечала ей взаимностью.

— Присядь вот в это кресло, — как всегда чуткая Федра посчитала, что полной женщине неудобно будет на узком стуле или табурете, и предложила ей своё кресло. А после обратилась к девушке: — Хиона, милая, сходи на кухню за угощеньем.

— Благодарю, госпожа. Не стою я таких трудов, — возразила Метида, но хозяйкупослушалась.

Когда все уселись, а Хиона внесла поднос со сладостями и поставила его перед гостьей, та заговорила о причине своего визита:

— Госпожа, с начала осени мы отправили в город почти двести локтей* различных тканей, часть из них пошла под окраску, часть сразу поступила в лавки. Как сказал Нисифор, общая выручка от продажи за вычетом платы красильщикам составила более шестисот драхм. Каждый кусок полотна был примерно по четыре — пять локтей в длину

— Размер плаща или накидки. Я слышала эти цифры от Нисифора, — подтвердила Федра.

— Всё так, госпожа. Накидка в четыре локтя в лавке стоит двадцать драхм, а химатион такой длины или чуть короче, но покрытый вышивкой, был куплен за сотню.

— В пять раз дороже, — кивнула Федра, она, наконец, поняла, к чему клонит пожилая рабыня.

— Вот я и подумала: хорошо бы часть полотен украшать вышивкой.

— Ах, Метида, если бы ты знала, сколько времени и трудов ушло у Клитии на этот химатион! Вряд ли она сможет работать быстрее. Кроме того, у девушки есть и другие обязанности в гинекее. Что касается меня, то я едва успеваю украшать одежду для себя и своего супруга.

— Я совсем не хочу вас утруждать, госпожа, и не прошу, чтобы ваша рабыня сидела за пяльцами день и ночь. Моё предложение состоит в другом. Нужно выбрать из рабынь, что заняты в ткацкой мастерской, способных освоить этот вид искусства, а Клития в свободное время будет приходить в посёлок их обучать. Думаю, вскорости мы сможем увеличить доход мастерских в два — три раза.

— Ты говорила об этом с Нисифором? — поинтересовалась Федра.

— Говорила, госпожа. Он согласен со мной, нужно только ваше позволение. За ним я и пришла.

Федра задумалась, а Галена обиженно поджала губы: Метида могла бы с ней посоветоваться, прежде чем с госпожой говорить! Разве не она, Галена, управляет гинекеем? Разве не ей подчиняются домашние рабыни? Но вслух служанка ничего не сказала. Чувствовалось, что хозяйке Тритейлиона понравилась задумка.

— Мне кажется, твоё предложение разумно, Метида. — Пожилая женщина слегка склонила голову в ответ на слова Федры. — Осталось только сообщить Клитии о её новых обязанностях, — и, повернувшись к Хионе, хозяйка спросила: — Где сейчас твоя подруга?

— Она на кухне, госпожа.

— Сходи за ней, милая. Пусть поднимется к нам.


Метида

2.

Рыжеволосая рабыня вошла в комнату и смущённо уставилась на Метиду, а потом перевела взгляд на госпожу. Видимо, Хиона уже успела обо всём рассказать.

— Клития, как я и предполагала, твой чудесный химатион не залежался в лавке. Его купили за очень большие деньги. Думаю, такой талант не должен пропасть даром, и потому мы решили — ты будешь обучать рабынь из посёлка вышиванию. Что скажешь, милая?

— О госпожа! Благодарю за доверие! Но не знаю, получится ли у меня…

— Клития, — прервала Федра, — не нужно сомневаться в своих способностях! Я уверена, ты будешь прекрасной наставницей!

— Госпожа, — вмешалась в разговор Метида, — если хотите, я подберу в посёлке рабыню, которая сможет заменить Клитию на время.

— Не надо никого подыскивать, — отказалась Федра. — У меня есть Хиона, она возьмёт на себя обязанности своей подруги.

Начиная со следующего после визита в гинекей Метиды дня Клития с рассветом уходила в посёлок учить рабынь вышиванию. Хиона тоже поднималась вместе с подругой, но приводила себя в порядок и шла на кухню, где её уже ждал кувшин с тёплой водой. С этим кувшином она поднималась в покои госпожи, чтобы помочь ей умыться. Затем Хиона брала черепаховый гребень и расчёсывала длинные локоны хозяйки.

— Госпожа, вы хотите, чтобы я перевила ваши волосы лентой или собрала их в узел?

— Как тебе больше нравится, милая.

— Мне нравится, когда они свободными волнами струятся по спине, госпожа, — любуясь густыми прядями женщины, ответила Хиона.

— Не думаю, что в моём возрасте стоит ходить простоволосой, — возразила Федра. — Да и седина в причёске меньше бросается в глаза.

— Это не седина, а серебро! Я читала, что некоторые модницы специально вплетают в свои пряди золотые или серебряные нити, а вам не надо никаких украшений, волосы и так прекрасны. Все знают, что в Тритейлионе вы самая красивая!

— Вот как? — рассмеялась Федра этой наивной похвале.

— Да! Вы первая красавица, госпожа! А после вас — Клития.

«Клития и правда похорошела, — подумала Федра. — Может теперь, когда она каждый день бывает в посёлке, Нисифор, наконец, разглядит её?» Ходили слухи, что управляющий приценивается к домам в Прекрасной Гавани. А где дом — там и хозяйка.

Федра не считала, как Галена, что бывший раб будет искать невесту среди свободных. Зачем ему чужая девушка, если есть та, про которую всё известно? Конечно, она уговорит Идоменея дать Клитии свободу! Только бы Нисифор посватался…

— Готово, госпожа, — сообщила Хиона и поднесла к лицу Федры зеркало.

— Ты научилась делать причёски не хуже своей подруги, — похвалила женщина, разглядывая себя.

— Рада, что вам нравится, госпожа, — радостно ответила Хиона, заглянув через плечо Федры. Та, увидев милую улыбку девушки в зеркальном отражении, весело поинтересовалась:

— Значит, мы с Клитией первые красавицы Тритейлиона?

— Это так, госпожа, — подтвердила Хиона.

— Думаю, скоро ты нас перегонишь! — пошутила Федра.

— Что вы, госпожа! — воскликнула рабыня. — Никогда у меня не будет таких прекрасных волос, как у вас или у Клитии.

— Зато ты на редкость белокожа.

— Правильно вы сказали, госпожа, на редкость. На меня смотрят, как на диковинку, а диковинка одному может показаться привлекательной, а другому — отталкивающей. Поэтому лучше быть как все.

В комнату вошла Галена, неся на подносе завтрак. Разговор между госпожой и рабыней прервался. Хиона откланялась и отправилась на кухню.

С некоторых пор у девушки появились причины переживать за свою внешность. Раньше, маленькой девочкой, ей не приходилось задумываться, красива она или безобразна, было достаточно, что господин и госпожа любят и привечают её. Но чем старше Хиона становилась, тем больше беспокоилась по поводу своего обличья. И совсем недавно она получила подтверждение тому, что с нею не всё благополучно.

После отъезда господина Идоменея Хиона, как обычно, пошла в андрон и столкнулась там с бывшим пестуном хозяйских сыновей. Девушка застала его в небольшой комнате, которую хозяин Тритейлиона отвёл под библиотеку. Позже от госпожи Федры она узнала, что господин Идоменей поручил рабу привести в порядок библиотечные свитки. Когда Хиона поздоровалась с мужчиной, тот вскочил с табурета и в ужасе уставился на неё. При этом лицо его исказилось так, словно он увидел перед собой стоглавую Гидру.*

Вернувшись в гинекей, Хиона улучила минутку, чтобы хорошенько рассмотреть себя в зеркальной колонне. Но кроме парочки розовых прыщиков, ничего дурного на своём лице не обнаружила.

Ей пришлось столкнуться с Зелом в андроне ещё несколько раз, и всегда мужчина вёл себя странно, словно испытывал к ней отвращение. Хиона нашла единственное объяснение такому поведению раба — она ему неприятна. Наверное, все, с кем девушка общалась в Тритейлионе, давно привыкли к изъянам её внешности и не замечают их. Зел же, как человек новый, сразу увидел в её облике нечто такое, что вызвало у него неприязнь.

Сочувствующий взгляд Метиды в тот день, когда она была в гинекее, подтвердил опасения девушки. Хиона попросила Клитию хорошенько рассмотреть её, но добродушная рабыня уверила подругу, что она просто милашка, и пообещала раздобыть у знахарки в посёлке мазь от прыщей.

3.

Зел взял в руки свиток и осторожно развернул его. Так и есть — часть книги испорчена книжным червём. Мужчина отложил папирус и открыл следующий футляр. Этот свиток тоже оказался повреждён. За месяц работы он перебрал почти все свитки в господской библиотеке, и если новые пергаменты находились в хорошем состоянии, то папирусы в большинстве своём были порченные. Некоторые из них ещё можно спасти, пропитав кедровым маслом, но многие придётся переписывать заново.

Вдруг Зелу показалось, что хлопнула входная дверь. Раб вздрогнул и затаился, прислушиваясь. Но шагов не последовало, и он успокоился. Она не должна сегодня прийти. В посёлке сказали, что теперь Елена неотлучно находится при госпоже, заменяя рыжеволосую рабыню.

Зел вернулся к своему занятию. Оценил взглядом груду папирусов, прикидывая, сколько масла понадобится для их пропитки. Наверняка уйдёт не меньше хеника.* Нацарапал в табличке: «хеник кедрового масла». Теперь нужно пересчитать свитки, у которых утеряны бирки. Зел задумался. Господин Идоменей не дал никаких указаний, из какого материала делать бирки: керамические или можно из кусочков кожи нарезать.

Огонёк в лампадке замерцал. Зел подлил масла.

Один из свитков, совсем ветхий, привлёк его внимание. Раб заглянул в него и пробежался глазами по строчкам.

Ты влечёшь сердца к преступному

И к неправедному — праведных.

Вносишь в мирную семью

Ты губительную ненависть;

И единый взор, сияющий

Меж опущенных ресниц

Юной девы, полный негою,

Торжествует над законами

Вековечными богов,

Потому что всё живущее,

Афродита, вечно юная,

Побеждаешь ты, смеясь!

Но страдают и безумствуют

Побеждённые тобой.*

Холодок пробежал по спине мужчины, и он, выронив свиток, простонал:

— О боги! Как верно сказано!

Испуганным взглядом Зел обвел комнату, словно впервые увидел её. Тишина, царящая в ней, показалась зловещей. Мужчина пожалел, что заправил лампадку маслом: кажется, он не сможет сегодня продолжить работу.

Со светильником в руке Зел добрался до входной двери и, загасив фитиль, поставил лампадку у порога. С опаской выглянул наружу. На улице было ещё светло, но Гелиос* на своей колеснице уже приближался к краю небосвода. Двухэтажное здание гинекея с закрытыми наглухо окнами нависло над террасой, отбрасывая на её плитки чёрную тень.

«Ты влечёшь сердца к преступному… — шептали губы мужчины. — Страдают и безумствуют побеждённые тобой… Страдают и безумствуют…» Зел, словно спасаясь бегством от той, которая одновременно влекла и пугала, чуть ли не бегом кинулся к лестнице, что уводила с террасы. Неспроста те строки попались ему на глаза! Это было предупреждение — не терять бдительность и держаться от Елены подальше, иначе уведёт его красавица на муки и гибель.

__________________________________________________

Метида — умная, разумная.

Локоть — мера длины, примерно 46 см.

Гидра — мифологическая стоглавая водяная змея убитая Гераклом.

Хеник — единица ёмкости равная примерно 1,08 литра.

Отрывок из трагедии Софокла "Антигона".

Гелиос — солнечное божество в древнегреческой мифологии


Глава 8. Счастливая зима

1.

Оказывается, зима довольно приятное время года, если у тебя есть дом с жарким очагом, тёплая постель и вдоволь еды. Тогда не страшны ни снежные метели, ни пробирающие до костей влажные ветры, дующие с моря, ни колючие пыльные суховеи, налетающие из степи. Лёгкий морозец бодрит, румянит щёки, а не вытягивает из истощённого, продрогшего тела последнее тепло. Не надо беспокоиться, как дожить до следующего праздника, на котором можно бесплатно насытить вечно тоскующую по еде утробу.

Так думала Майя, вышагивая по мощёной улочке, что вела к агоре*. Сегодня был двадцать девятый день их жизни в доме господина Идоменея.

Как и предупреждала Эгла, ей пришлось принять на себя обязанности служанки, но они совершенно не тяготили. Первые дни Майя побаивалась, что хозяину не понравится её стряпня, но господин Идоменей оказался совсем непривередлив в еде. Более того, почти каждое утро после лёгкого завтрака он уходил из дома и возвращался только с наступлением темноты. Обедал и ужинал мужчина у своих друзей, поэтому главной заботой Майи было поддержание в доме чистоты и порядка.

Немного сложнее стало, когда расхворался Гектор. Девушке пришлось топить печи, не забывать о наличии в доме дров, съестных припасов, лампадного масла и воды. А ещё — вести расчёты с поставщиками, следить, чтобы прачка возвращала бельё и вещи согласно описи и трубочист вовремя заглядывал в дымоходы. Но все эти хлопоты были Майе в радость. Иногда она даже представляла себя настоящей хозяйкой дома, хранящей огонь в очаге для своего мужа и господина. Она не смела мечтать об Идоменее, но ей хотелось, чтобы вымышленный муж чем-то походил на него.

Каблучки сапожек звонко стучали по мостовой, ярко светило солнце, в воздухе летала искрящаяся снежная пыль. Майя то и дело сбавляла шаг, сердясь на себя, что никак не может научиться ходить неторопливо, с достоинством, как подобает служанке из богатого дома. Девушка остановилась и распрямила плечи: сейчас ей не нужно сутулиться, чтобы сохранить остатки тепла под убогим тряпьём, ведь у неё есть шерстяное платье, меховая накидка и пушистый платок, укрывающий голову и плечи. В рукавице она сжимала несколько серебряных монет.

Майя зашла в лавку, где торговали благовониями, душистыми травами, специями с Востока и ароматизированным лампадным маслом. В носу защекотало от насыщенного, острого запаха, пропитавшего воздух помещения. Девушка вытащила из рукавички монетку, отдала её в уплату за поставленные в дом господина Идоменея благовония и масло, а затем поспешила на свежий воздух.

Следующей была лавка мясника. Там Майя сделала заказ продуктов на несколько дней. В рукавичке осталась одна монетка.

Она вышла на агору и теперь медленно шла вдоль торговых рядов. Продавцы, завидев хорошо одетую молодую женщину, принялись наперебой расхваливать свой товар. «А когда-то гнали и обзывали побирушкой!» — усмехнулась Майя про себя. Так ничего и не купив, девушка миновала главную площадь и направилась вниз, к морю.

Возле узкой дорожки, которая ответвлялась от улицы и вела в квартал городской бедноты, она замедлила шаг. Сколько раз ей приходилось бегать по этой тропинке, ведь так можно здорово сократить путь к гавани…

Ну нет!

Майя вскинула голову. Да, дорога займёт больше времени, но до пристани она дойдёт по удобной и широкой улице!

Зимнее море было пустым. Лембы, келеты, керкуры*, триеры* давно переправлены под навесы и в эллинги на ремонт, а мелкие суда зимовали прямо на берегу. Перевёрнутые вверх дном и припорошённые снегом, они были похожи на огромные валуны. Но всего через месяц, сразу после Анфестерий*, в порту закипит работа, застучат топоры, завизжат пилы, запылают костры, над которыми в железных котлах забулькает сосновая смола, чёрный едкий дым окутает окрестности.

За годы, проведённые в Ольвии, девушка хорошо узнала жизнь этой части города. На припортовых улицах селилась в основном матросы, рыбаки, мелкий ремесленный люд и нищие. Злачные места тоже были сосредоточены здесь.

Занятая своими мыслями, Майя едва не столкнулась с двумя портовыми девицами, которых, по всей видимости, хозяин диктериона выгнал искать клиентов на улице. Плохо одетые, с испитыми лицами женщины злобно уставились на Майю, заподозрив в ней конкурентку.

Девушка поспешно ретировалась. Побежала в сторону верфей и замедлила шаг лишь когда увидела скелет корабля с частично обшитым досками днищем. Ощутив себя в безопасности, Майя остановилась, чтобы перевести дух. Оглянулась. Женщин не было видно. А ведь они с Эглой стояли всего в одном шаге от такой жизни…

Девушка затянула покрепче узел платка и поправила выбившуюся прядь.

— Где я могу найти Сифа? — обратилась она к первому встретившемуся на её пути человеку.

— Там, — мужчина махнул рукой.

Майя двинулась в указанную сторону. Она обогнула строящийся корабль и наткнулась на группу работников-корабельщиков, греющихся у костра. Увидев девушку, мужчины оживились и принялись наперебой звать её присоединиться к ним, но Майя отвергла их предложения и снова спросила про Сифа.

— Зачем он тебе нужен, красавица? — воскликнул один из корабельщиков. — Сиф стар и уродлив, пойдём лучше со мной!

Остальные мужчины захохотали.

— Я ищу его по поручению господина Идоменея.

После её слов шутники умолкли, а тот, кто набивался в ухажёры, оглядев девушку, спросил:

— И кем ты господину Идоменею приходишься?

— Я его служанка.

— Хм, симпатичных служанок находит себе наш господин. Ну что ж, пойдём, покажу, где живёт Сиф.

2.

Майя не успела коснуться двери, как она сама распахнулась. Молодой русоволосый мужчина стоял на пороге хижины. Поверх серой, грубого полотна рубашки незнакомца была надета овчинная безрукавка. «Не старый и не уродливый», — мелькнуло в голове Майи, вслух же она спросила:

— Сиф?

— Заходи.

Отступив от двери, мужчина пропустил девушку внутрь слабо освещённого помещения.

— Я по поручению Гектора.

— Почему он сам не пришёл?

— Ему нездоровится, — пояснила Майя. Мужчина кивнул. — Нужно заполнить дровницу в доме господина Идоменея с таким расчётом, чтобы хватило на всё время праздников, когда в городе никто работать не будет.

— Идём. — Мужчина толкнул дверь в соседнее помещение, которое оказалось сараем, почти полностью заполненным связками дров. — Хватит?

— Понятия не имею… — растерялась девушка. — Гектор сказал, что Сиф знает, сколько нужно привезти.

— Тогда будем ждать Сифа, — пожал плечами мужчина.

— Разве ты не Сиф? — удивилась Майя.

— Нет, я — Тихон, его работник. А Сиф уехал за партией леса для кораблей господина Идоменея. Вернётся дня через два.

— Но я не могу ждать здесь два дня… — пробормотала девушка. Увидев улыбку мужчины, поняла, что сказала глупость, и нахмурилась.

— Не сердись, — снова улыбнулся Тихон. — Лучше скажи, как звать тебя?

— Майя.

— Я завтра привезу дрова. Если не хватит, довезу потом, несмотря на праздники. Не могу же я позволить такой хорошенькой девушке замёрзнуть.

— Тогда до завтра?

— До завтра.

Когда Майя направилась к выходу, Тихон окликнул её:

— Подожди! — Он снял безрукавку и накинул на плечи меховой плащ. — Хочу проводить тебя. Негоже девушке одной бродить по верфи, всякое может случиться…


Тихон

Они вышли наружу, на дневной свет, и, глянув друг на друга, смутились. Первое время шли не разговаривая, пока Тихон не прервал молчание:

— Я привезу дубовых напополам с буковыми. Такие дрова медленно прогорают, и в доме дольше держится тепло. К ним добавлю несколько вязанок сосновых и еловых — они хороши для растопки. А ещё от еловых самый приятный аромат.

Майя почти не слушала спутника. Она думала совсем о другом. Впервые с момента, как её увезли из родной деревни, о ней кто-то заботился. Он не захотел, чтобы она шла одна днём по верфи, надо же! О боги! Знал бы этот молодой человек, что ей пришлось пережить за последние шесть лет!

Корабельщики, увидев их, громко заулюлюкали. Тихон досадливо махнул в их сторону рукой и замолчал.

Майя исподволь разглядывала своего провожатого. У Тихона было открытое, немного простоватое лицо и по-мальчишечьи застенчивая улыбка. В полутёмной хижине он казался взрослее. Странно, что она раньше его не встречала.

— Странно…

— Что странно? — откликнулся парень. Оказывается, она произнесла это слово вслух.

— Странно, что за дровами нужно идти на верфь, а не к дровосекам, — быстро нашлась Майя.

— Ничего странного, — ответил Тихон. — Для кораблей нужны доски, доски делают из брёвен, а брёвна получаются из деревьев после обрубки сучьев и снятия коры. Зачем господину Идоменею платить за дрова, если отходов от деревьев хоть завались? Бывает, мы и излишки продаём.

— Как просто… И почему я не догадалась? А Сиф, твой хозяин, доставляет лес из самой Гелонии*?

— Нет, лес рубят по берегам Гиппаниса*, летом сплавляют по реке, зимой тащат волоком с помощью воловьих упряжек. Работа тяжёлая, но всё равно постройка кораблей у нас, в Ольвии, обходится дешевле, чем в Таврике, из-за близости леса.

Надо же!.. Майе не приходилось раньше задумываться о том, как её новый хозяин ведёт свои дела. Оказывается, господин Идоменей весьма расчётливый человек. Не просто так он решил строить корабли в Ольвии.

Девушке хотелось расспросить Тихона о планах господина Идоменея, наверняка он что-то слышал или знает, но она сдержалась. Дома ей тоже так и не удалось разговорить Гектора. Старый слуга только презрительно фыркнул, когда она попыталась выведать о жизни Идоменея в Прекрасной Гавани.

Они дошли до начала улицы, ведущей от порта в центр города. Тихон остановился.

— Мне хотелось бы проводить тебя до дома, но я не могу надолго отлучаться с верфи, — с сожалением произнес он.

Девушка понимающе кивнула. Они снова замолчали. Мужчина не уходил, будто ждал чего-то. Майе стало неловко, и она поспешила проститься:

— Побегу, озябла.

Преодолев крутой подъём улицы, Майя оглянулась. Парень всё ещё стоял внизу и смотрел на неё. Девушка, помахав ему рукой, продолжила путь.

Только когда служанка Идоменея скрылась из виду, Тихон направился в сторону верфи. Молодому мужчине приглянулась эта блондинка с грустными глазами и скорбно поджатыми губами. Обычно служанки из богатых домов весёлые и дружелюбные болтушки, а эта на редкость серьёзна и немногословна. Может, господин Идоменей с ней плохо обращается?

Вернувшись домой, Майя застала подругу сидящей на ковре перед очагом среди вороха одежды.

— Тебя долго не было, — недовольно проворчала Эгла, рассматривая расшитый цветными нитями химатион.

— До верфи путь неблизкий. Да ещё поискать пришлось этого Сифа. — Майя скинула меховую накидку и подсела к Эгле на ковёр. — Чем ты тут занимаешься?

— Разве ты забыла? Через три дня Линеи!* Я составляю себе наряд на каждый день праздника. Посмотри, если надеть вот этот хитон, сверху жёлтое платье, а на голову золотистую шёлковую накидку…

— В таком одеянии ты быстро замёрзнешь, а на улице придётся провести немало времени, — ответила Майя.

— Что ты предлагаешь? — удивлённо вскинула брови Эгла.

— Одеться потеплее. Тем более под толстой шерстяной накидкой никто твоего жёлтого платья не увидит.

— Но куда же мне наряжаться, как не на праздник! — воскликнула гетера.

— Эгла, — мягко улыбнулась Майя, — у тебя будет ещё много возможностей похвастаться своими нарядами.

Скрипнула дверь, в зал вошёл сгорбленный Гектор. Он обмотал поясницу шерстяной тканью, но полностью выпрямиться до сих пор не мог.

— Видела Сифа? — обратился слуга к Майе.

— Его нет в городе, но я говорила с его работником. Завтра он привезёт дрова.

— Хорошо, — кивнул Гектор, посмотрел на царивший в комнате беспорядок и недовольно нахмурился, но ничего не сказав, удалился.

— Где я ими похвастаюсь, — продолжила разговор Эгла, — если Идоменей не хочет, чтобы я сопровождала его на симпосии?!

Майе нечего было возразить подруге, её саму удивляло нежелание господина Идоменея брать Эглу на пирушки. Возможно, он не хотел выставлять напоказ любовницу, опасаясь, что переманят. А возможно было и другое объяснение, не столь лестное: Эгла нужна Идоменею лишь для ложа, и как только он насытится ею, то сразу бросит. Мужчина предложил пожить у него до начала навигации, но кто помешает ему выдворить из дома надоевшую наложницу?

Майя притянула к себе Эглу и откинула прядь с её лба, не без восхищения глядя на прекрасное лицо подруги. Время, проведённое в доме господина Идоменея, пошло девушке на пользу: все впадинки и морщинки, вызванные недоеданием, разгладились, глаза засияли как драгоценные камни, а чёрные волосы приобрели шёлковый отлив.

— Что? — беззвучно спросила Эгла.

— Скажи, Эгла, счастлива ли ты?

— Конечно, — удивилась вопросу девушка. — Как можно быть несчастной среди всего этого? — она обвела комнату взглядом.

— Ты бы не хотела покинуть такой богатый дом и господина Идоменея?

— Нет, ни за что! — воскликнула Эгла и тут же нахмурилась: — Не поняла, к чему ты клонишь?

— Теперь подумай, что будет, если ты простынешь в своих лёгких одеждах и расхвораешься? Конечно, господин Идоменей, как человек добрый, не оставит тебя без помощи, но ложе с ним ты делить уже не сможешь, и он найдёт себе новую любовницу. Кобылка-то не дремлет! Только и ждёт момента, чтобы занять твоё место.

— Нет! Он любит меня! — запальчиво выкрикнула девушка. — Вот, смотри! — Эгла оттянула ворот платья. — Смотри, как горячо он меня любит!

Майя, увидев на белой нежной шее Эглы синеватые следы от страстных поцелуев Идоменея, только вздохнула. Ей не хотелось напоминать подруге о том, что когда-то так же жадно её целовали другие любовники. И где они теперь?..

Но Эгла, догадавшись, о чём думает Майя, сникла:

— Я знаю, что всем обязана тебе. Помню, что обещала слушаться во всём, но… Я так соскучилась по красивым вещам, по украшениям, по восхищённым и завистливым взглядам!

Майя ласково погладила подругу по волосам.

— Я тоже хочу, чтобы ты была самой красивой на празднике, Эгла, но оставь свои воздушные наряды до весны. Завтра сходим в лавку, где торгуют мехами, привезёнными из Скифии и Гелонии, там и подберём тебе зимний наряд.

3.

Увитая лентами колесница, вокруг которой скакали ряженые в козлиных шкурах и масках, распевая хвалебные песни и кропя прохожих вином, плыла, словно корабль, в людском море. В колеснице восседал сам Дионис* — бог, давший эллинам виноградную лозу и научивший их делать вино. Вино, утоляющее жажду, бодрящее после тяжёлого дня, лечащее от множества недугов, изгоняющее из сердца тоску и позволяющее ненадолго забыться. Каждый находил в божественном напитке своё.

Несколько раз в году люди благодарили весёлого бога Диониса за столь щедрый дар. Несмотря на то что виноград в Ольвии из-за холодного климата вырастить не получалось, местные эллины продолжали отмечать Линеи — праздник своей далёкой родины. Вино в город везли из Таврики и Фракии; тем кто побогаче — доставляли из солнечной Эллады и островов Эгейского понта.

Городской Совет не поскупился: на площади и улицах было выставлено бесчисленное количество амфор, чтобы каждый мог выпить во славу бога Диониса.

Следовавшие за божественной колесницей стремились попасть к храму и установленным около него двум алтарям (один для сжигания жертв и воскурений, а второй — с большими серебряными чашами для возлияний), и Эгле с Майей всю дорогу от дома до агоры пришлось крепко держаться друг за дружку, чтобы не быть разлучёнными толпой.

Перед въездом на храмовую площадь произошла заминка: слишком много было желающих попасть на торжественное богослужение, а проход оказался чересчур узок. Эгла не успела состроить обиженную гримаску, как один из спутников Диониса выхватил её и Майю из толпы.

Подруги оказались между колесницей и ватагой пляшущих мужчин. Благодаря этому манёвру девушкам удалось свободно попасть на главную площадь, где уже собрались самые именитые граждане Ольвии. Здесь не было такого столпотворения, как на прилегающих улицах и никто не мешал свободно передвигаться.

Эгла, поправив немного пострадавший в толчее наряд, радостно огляделась. Она была чудо как хороша в рыжей меховой шапке и коричневой накидке, отороченной лисьим мехом. В ушах красавицы покачивались длинные, в несколько ярусов серьги с кроваво-алыми яхонтами — подарок любовника к празднику. Майя же сразу отыскала взглядом господина Идоменея. Как и в тот день, когда она впервые его увидела, мужчина находился в окружении городских чиновников и представителей богатого сословия.

— Смотри! — Майя легонько толкнула подругу и указала на процессию горожан, ведущих жертвенного козла, украшенного разноцветными лентами. Рога животного были покрыты золотой краской, а копыта — серебряной.

Гул голосов ненадолго стих, и все могли услышать слова главного жреца, что эта жертва угодна богу. Рядом с ним стояла высокая темноволосая жрица в лёгком, несмотря на мороз, одеянии. Она ждала, когда сфагейон* наполнится жертвенной кровью, чтобы сразу унести его. Собранная жидкость была необходима для тайных обрядов, которые пройдут ночью после факельного шествия.

Козёл взревел, когда его стали укладывать на каменный алтарь. Тут же поднялся невообразимый вой — люди просили Диониса принять жертву. Эгла приложила руки к ушам, а Майя зажмурилась, чтобы не смотреть, как дымящаяся кровь козла, смешавшись с вином, стекает по жёлобу жертвенника в серебряный сосуд.

Колесницу с деревянным изображением Диониса установили в центре площади. От колесницы шли длинные ряды пиршественных столов, уже уставленных различной снедью: каждый горожанин, независимо от статуса, мог вкусить здесь пищу и выпить вина. На этом празднике бок о бок сидел бедняк из нижнего города и аристократ, девица из портового диктериона и скромная мать семейства, раб и его господин. Всех объединял весёлый бог вина!

Майя с Эглой одними из первых получили возможность приступить к праздничной трапезе. За столом напротив они увидели Идоменея, заметив девушек, тот кивком поприветствовал их. А после не отрываясь смотрел на Эглу, которая под его взором залилась румянцем словно непорочная девица, впервые поймавшая настойчивый мужской взгляд. Впрочем, возможно её щёки горели от неразбавленного вина.

Насытившись, девушки выбрались из-за стола и отправились гулять по площади, останавливаясь, чтобы послушать дифирамбы в честь Диониса или понаблюдать за игрой в асколию*, где участники под всеобщий хохот пытались балансировать на одной ноге на надутом козлином мехе*, смазанном оливковым маслом. Победитель этого соревнования мог рассчитывать на бурдюк, наполненный вином.

Как только девушки вышли из густой толпы, то сразу же попали в вихрь огромного хоровода. Встроившись в живую цепь, они понеслись в стремительном танце. После нескольких кругов Майя, почувствовав, что ноги её уже не слушаются, отпустила руку своей соседки и выбежала из круга, увлекая прочь и Эглу. Тяжело дыша, подруги опустились на ступени храмового портика. От быстрых движений у Майи сполз с головы платок, а у Эглы съехала набок меховая шапка. Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Привет, — раздалось над их головами, и на ступени рядом с девушками упала тень. Майя подняла глаза.

— Здравствуй, Тихон, — улыбнулась она мужчине.

— Я искал тебя с самого утра. Знал, что ты будешь на празднике.

Им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга в шуме, царящем на площади. Он протянул руку девушке и помог ей подняться.

— Это моя подруга Эгла, — представила Майя. — Эгла, это Тихон, его хозяин поставляет дрова в дом господина Идоменея.

Мужчина протянул руку Эгле, но та отклонила помощь и встала со ступеней сама. Она с надменной улыбкой оглядела Тихона и перевела насмешливый взгляд на подругу.

Майе стало неловко перед мужчиной. Конечно, его одежда — грубой выделки овчинная шкура и островерхая войлочная шапка — выглядела слишком просто и бедно по сравнению с нарядами богатых горожан, но кем была сама Эгла некоторое время назад? Майя тихо вздохнула. Как же скоро её красавица — подруга забыла о прошлых неприятностях и как быстро начала верить, что безбедная жизнь — это навсегда.

Эгла направилась к деревянным подмосткам, на которых готовилось выступление хоров. Она шла не оглядываясь, а Майя с Тихоном молча следовали за ней. Перед сценой Эгла остановилась и кинула через плечо:

— Ужасно хочу пить. Не мог бы твой ухажёр, Майя, раздобыть для нас килик вина? — Когда мужчина ушёл, Эгла повернулась к подруге. — Откуда он взялся, этот Тихон?

— Я же сказала, его хозяин поставляет нам дрова. А познакомились мы на верфи.

— На верфи?! — округлила глаза Эгла. — Когда мы жили возле неё, у тебя не было таких знакомых, а стоило переехать в приличное место, как начала заводить ухажёров с верфи! Что с тобой, Майя?

— Это произошло случайно, — покраснев, пробормотала девушка.

— Он тебе нравится?

— Не знаю…

Тут подошёл Тихон, и они замолчали. Мужчина протянул вино Майе, и та, сделав пару глотков, отдала чашу Эгле. Напившись, девушка вернула посуду с остатками вина подруге.

— Будешь? Там ещё осталось немного, — спросила Майя Тихона.

— Нет, — покачал головой он. — Мне хватит на сегодня.

— Настоящие эллины на Линеях напиваются допьяна, — съязвила Эгла.

— Я не эллин, — возразил Тихон. — Моя мать была из Фракии.*

— А отец? — поинтересовалась Майя.

— Мать ничего не рассказывала о нём, — пожал плечами мужчина. В этот момент загрохотали барабаны, публика перед сценой притихла, затем нежный напев флейты известил о начале выступления хоров, и разговор пришлось прервать.

К вечеру весь город был пьян. Добропорядочные горожанки спешили укрыться в своих жилищах до темноты: женщинам, заботившимся о репутации, без сопровождения мужчин находиться на улице не стоило. Во время Линей снимались все запреты, не стыдно было пить неразбавленное вино и напиваться им до беспамятства, петь похабные песни, приставать к девушкам и тискать женщин. После захода солнца на празднике веселились лишь посвящённые в культ Диониса.

Тихон вызвался проводить подруг до дома. Сначала Эгла не хотела идти и настаивала на участии в факельном шествии, но после очередного килика девушку совсем развезло. Теперь Майе приходилось прилагать немало усилий, чтобы самой удержаться на ногах, ступая по обледеневшей улице, и поддерживать качающуюся во все стороны подругу. Тихон, глядя на мучения девушки, одним махом взвалил Эглу себе на плечо, Майя подобрала упавшую шапку.

Гектор долго не открывал, а когда замок всё же лязгнул, в появившейся щели показалось остриё копья. И только узнав голос Майи, старый слуга убрал оружие и распахнул дверь.

Внутри дома было темно и тихо, Идоменей с праздника ещё не вернулся. Тихон осторожно положил свою ношу на ковёр перед очагом и повернулся к Майе.

— Завтра в театре представление. Пойдёшь?

— Пойду, — кивнула девушка. — Только я буду не одна, — перевела она взгляд на спящую Эглу.

— Приходи с ней, — не стал возражать мужчина. — Встретимся внутри. Я постараюсь попасть в театр пораньше, чтобы занять для нас самые лучшие места.

Когда Тихон ушёл, Майя принялась раздевать Эглу. Гектор, наблюдавший за этим, сердито прошептал:

— В таком виде ей находиться в господской спальне нельзя! Забери её на ночь к себе на топчан.

Девушка ничего не ответила. Она нарочно долго возилась с Эглой, дожидаясь, когда ворчливый слуга уйдёт в свою комнату. Как только дверь за Гектором закрылась, Майя накинула на спящую Эглу меховую накидку и легла рядом с подругой.

__________________________________________________

Агора — площадь, центр общественной и торговой жизни полиса.

Лемб, келет, керкура — древнегреческие торговые суда.

Триера — военный древнегреческий корабль.

Анфестерии — праздник в честь Диониса в феврале-марте совпадавший с наступлением весны.

Гелония — историческая область, лесная страна, расположенная к северу от Скифии.

Гиппанис — Южный Буг.

Линеи — один из праздников в честь Диониса проходивший в январе-феврале.

Дионис — бог вина, виноделия и театра.

Сфагейон — сосуд для сбора жертвенной крови.

Асколия — соревнование кожаных мехов в честь Диониса.

Мех — древний сосуд для жидкостей из шкур животных.

Фракия — историческая и географическая область на востоке Балкан.


Глава 9. Просьба Нисифора

1.

Наша несчастная госпожа…

Эта фраза крутилась в голове Федры, а сама женщина ворочалась на ложе без сна, хотя стояла уже глубокая ночь. Слова были произнесены во время поминальной церемонии, где собрались все жители Тритейлиона, чтобы, согласно эллинскому обычаю, принести жертву подземному божеству. Возможно, рабыня из посёлка плохо владела койнэ* и, увидев слёзы госпожи, перепутала, сказав «несчастная» вместо «грустная», ведь в День горшков*, которым заканчивалось празднование Анфестерей, полагалось грустить, вспоминая ушедших в иной мир.

Отчего же эта фраза так задела? Оттого, что глупая рабыня жалеет свою хозяйку, считает её несчастной?

Федра вздохнула. Конечно, она не столь кровожадна, чтобы наказывать эту дурочку за неловко брошенные слова.

Ночник давно погас, запечатанные на зиму окна не пропускали ни проблеска света. Федра перевернулась на спину и вгляделась в темноту, словно хотела увидеть в ней то, что помогло бы получить ответ на вопрос: несчастна она или нет?

Вспомнилось детство… Она в комнате со светлыми стенами и голубым мозаичным полом, матушка ласково гладит её по волосам, целует. Старший брат, слабый, болезненный, постоянно немного в стороне. Его пугает громкий смех и резвость сестрёнки. Отец, несмотря на занятость, всегда доступный, близкий.

Родители ни разу не наказывали и ни в чём не ограничивали Федру. Когда заневестилась, её наряды были самыми модными и дорогими в Прекрасной Гавани: ничего не жалел Макарий для единственной дочери.

Но самый главный дар преподнёс ей отец, не став настаивать на браке с ровней и позволив выйти замуж по любви за небогатого в то время Идоменея. Сколько жарких ночей провели они с мужем на этом ложе! Сколько сладких поцелуев отдали и приняли её уста! Сколько страстных вздохов слышали эти стены! Сколько клятв, заверений в любви было здесь произнесено!..

И как венец их союза — рождение сыновей, сильных, умных.

Боги всегда были милостивы к ней. Отчего же слова, сказанные на ломаном койнэ, так растревожили душу?

Федра снова мысленно вернулась к прошлому.

Их с Идоменеем медовый месяц длился недолго: молодой супруг, увлечённый желанием разбогатеть, нечасто бывал дома. Но какая радость — увидеть любимого после долгой разлуки, упасть в его объятия! Даже сегодня, спустя много лет, она помнит, как билось в груди сердце, как пламенело лицо и дрожали руки. Ох, не испытать этого больше никогда… Но стоит ли горевать о том, что безвозвратно кануло в Лету?*

Сейчас её встречи с Идоменеем стали совсем другими: сухими, холодными, полными взаимных упрёков. Идоменей теперь предпочитает проводить время не с ней… Федра не сомневалась, что в Ольвии его ложе не пустует.

Женщина села в кровати и обхватила руками колени.

Так продолжаться больше не может! Если Идоменей не желает заниматься Тритейлионом, то она должна взять дела поместья в свои руки, ведь часть средств, вложенных в облагораживание этого холма, — её приданое. Умница Метида подсказала способ увеличить доходы с ткацкой мастерской, нужно подумать и над другими возможностями. Утром она прикажет Нисифору явиться, он давно просил разрешения показать ей, как идут работы в новом особняке. Прекрасно! Она осмотрит особняк!

Не стоит жить в вечном ожидании мужа, который охладел и к ней, и к некогда любимому Тритейлиону. Её отец однажды сказал, что самое большое счастье — это провести жизнь в трудах и заботах о своих близких. Она последует мудрому отцовскому совету — начнёт заботиться о тех, кто в ней действительно нуждается, и тогда времени для грусти просто не остается. К тому же, пусть супруг и отстранил её от участия в жизни сыновей, но есть племянник, которому недавно минуло двадцать шесть. Пора подыскивать ему невесту. После некоторых раздумий Федра решила, что стоит написать одной из подруг, имеющей дочерей подходящего для брака возраста.

В предвкушении и построении новых планов она едва дождалась рассвета. Вскочила с кровати, как только услышала, что в соседней комнате проснулась Галена. Приказала служанке принести для умывания два кувшина: один с тёплой, другой с холодной водой. «Опять что-то затевает», — подумала Галена, глядя на необычайно энергичную для раннего утра госпожу.

Дождавшись исполнения приказа, Федра смочила салфетку в холодной воде и приложила к глазам. Эту процедуру она проделала несколько раз, пока не почувствовала, как ушла усталость с отяжелевших от бессонницы век. Внимательно осмотрела в зеркале лицо: щёки розовели, словно у молоденькой девушки. Она улыбнулась своему отражению и, отложив зеркало, принялась умываться тёплой водой.

— Доброе утро, госпожа, — поприветствовала хозяйку Тритейлиона вошедшая в комнату с подносом в руках рабыня.

— Клития, когда ты собираешься идти в посёлок? — спросила у неё Федра.

— Сразу после утренней трапезы, госпожа, — ответила девушка, ставя поднос с завтраком на низенький столик.

— Я хотела попросить тебя отменить занятия. Ты мне сегодня потребуешься здесь, в гинекее.

— Слушаюсь, госпожа. Нужно предупредить Метиду.

— Сходи, милая, предупреди. А ещё загляни к управляющему, пусть придёт ближе к полудню, чтобы сопроводить меня к новому особняку. Хочу, наконец, побывать в нём.

Как только Клития вышла, служанка заметила:

— Вы сегодня в хорошем расположении духа, госпожа моя Федра.

— В прекрасном, Галена.

— Собираетесь прогуляться после завтрака вместе с Нисифором к новому дому?

— Ты всё правильно поняла, — кивнула Федра.

— Хотите, чтобы я пошла с вами?

— Нет, со мной будет Клития.

— Отчего же она? Ведь обычно я сопровождаю вас на прогулках, — нахмурилась служанка.

— Не сердись, Галена, я не просто так решила позвать Клитию с собой. Хватит Нисифору ходить вокруг до около, пусть берёт девушку в жёны. Всё равно лучше ему не найти.

— Вот какие у вас планы!

— Планы, которые должны скоро осуществиться.

— Вы уверены, что Нисифор сделает Клитии предложение?

— Неужели откажет мне, если я его об этом попрошу?

— Не могу знать, госпожа, — пожала плечами Галена. — Конечно, возраст у него для создания семьи самый подходящий, тридцать уже минуло…

— Я не поскуплюсь на приданое моей милой Клитии. Нисифор получит за ней не меньше, чем даёт за своей дочкой какой-нибудь владелец мастерской или лавки. Не говоря уже о том, что такой вышивальщицы, как Клития, во всём городе не сыскать. Разумный мужчина не откажется от жены, которая честным трудом способна заработать почти сотню драхм в месяц.*

— Госпожа, если Клития выйдет замуж, то вы потеряете опытную мастерицу, — напомнила служанка.

— По условию вольной грамоты, Нисифор обязан управлять поместьем ещё пять лет. Хватит времени Клитии научить всем премудростям вышивания наших рабынь, —отмахнулась Федра. — Этот брак станет прекрасным примером для остальных рабов. Они будут знать, что за честный, добросовестный труд на благо поместья можно получить не только свободу, но и награду.

— Хорошо придумано, — одобрительно кивнула Галена. — Думаю, господин Идоменей, будь он здесь, поддержал бы ваше решение.

2.

Новый особняк снаружи ничем не отличался от тех домов, что строили для себя в городах богатые эллины: тот же портик* с колоннадой у входа, увенчанный треугольным фронтоном*, широкие ступени, арочные окна, смотрящие на юг, и тяжёлая двухстворчатая дверь с резным орнаментом, обитая железом. За ней обычно находился внутренний двор без крыши, в центре которого располагался фонтан или небольшой бассейн, а по периметру — жилые помещения. Первый этаж мужской, второй — женский.

— Прошу, госпожа, — Нисифор распахнул входную дверь. — Сегодня особняк пуст: у рабов выходной, и вам никто не помешает хорошенько осмотреть весь дом.

Федра переступила порог внутреннего дворика и остановилась.

— Отчего здесь так темно? — нахмурилась она.

— Подождите немного, госпожа.

Нисифор кинулся открывать ставни. В помещении стало светлее, и Федра заметила две каменные лестницы, расположенные симметрично с правой и левой стороны от входа. В центре дворика белела мраморная чаша фонтана.

— Здесь под общей крышей находятся и жилые покои, и двор?

— Всё так, госпожа. Поэтому господин Идоменей приказал предусмотреть в стене два окна, чтобы перистиль* зимой освещался солнечным светом.

— Но как это возможно — выстроить такую огромную крышу, которая накрывает весь дом?! — не без восхищения произнесла женщина, подняв голову к потолку. — Никогда не видела ничего подобного!

— Точный расчёт геометра и труд опытных мастеров-кровельщиков создали эту необычную конструкцию, — пояснил управляющий.

— Посмотрите сюда, госпожа, — проговорила молчавшая до этого Клития, указав на одно из окон, наружные деревянные ставни которого были распахнуты Нисифором, но остались прикрыты другими, необычного вида.

— Это ставни — чудо не меньшее, чем крыша дома! — гордо сказал Нисифор.

Федра подошла к окну, провела пальцем по бесцветной полупрозрачной пластинке, вставленной в одну из ячеек свинцового переплёта.

— Какой интересный материал, Нисифор!

— Это стекло, госпожа. Обратите внимание, что для каждой стекляшки отлита своя ячейка, поэтому между пластинками и ячейками оконного переплёта нет зазоров и щелей.

— Такие стеклянные ставни не позволят проникнуть внутрь холодному воздуху, но пропустят солнечный свет… — задумчиво проговорила Федра.

— Всё так, госпожа.

— Помню, когда супруг только собирался строить этот особняк, он говорил мне о разноцветных окнах.

— Здесь есть и такие, — кивнул Нисифор. — Они установлены в покоях второго этажа. Но давайте я покажу сначала первый этаж, госпожа, а потом мы поднимемся наверх.

Долго ходили они по особняку. Заглянули и на кухню с большим круглым очагом, и в купальню с мраморной купелью и медным краном в виде морского конька. Нисифор подробно рассказал о том, как будет циркулировать подогретый воздух в керамических трубах, проложенных под плитками пола, и как будет подаваться вода. Увидели Федра с Клитией и окна из цветного стекла, через которые лился разноцветный волшебный свет. Полюбовались на статуи богов и богинь, призванных беречь покой хозяев этого дома.

Осматривая помещения второго этажа, Федра догадалась, что анфилада* из трёх комнат левого крыла предназначалась для её покоев. В углу последней из комнат находилась потайная дверца, за которой спряталась деревянная лестница, соединяющая её будущую спальню со спальней андрона. Идоменей когда-то планировал навещать её покои втайне от любопытных слуг. «Не понадобится теперь эта лестница», — подумала Федра. К её удивлению, мысль не вызвала ни обиды, ни ревности. Нет, не будет она больше тратить силы и время на тоску по тому, чего не вернёшь!

Федра с улыбкой обернулась к своим спутникам. Нисифор слегка склонил голову, давая понять, что готов, как и прежде, ответить на все вопросы госпожи, а Клития стояла у окна и любовалась игрой солнечных лучей, проходящих через разноцветные стёклышки.

— Подойди ко мне, Нисифор, — поманила Федра мужчину, а когда он приблизился, начала разговор издалека: — Благодарю за то, что показал мне новый особняк.

— Счастлив служить вам, госпожа. Прошу прощения, но не соизволите ли вы составить список предметов мебели и обихода для обустройства этого дома? Насколько я знаю, господин Идоменей планировал за лето полностью закончить здесь работы, а будущей осенью начать заселение.

— Я займусь списком, как только найду для этого время, — пообещала Федра. — Но сейчас я хочу поговорить о твоём доме.

Женщина посмотрела из-за плеча Нисифора на рабыню, но та продолжала разглядывать цветные блики на полу комнаты.

— Не совсем понял, госпожа… — растерялся мужчина.

— Слышала, что ты присматриваешь себе дом в Прекрасной Гавани.

— Вот вы о чём! Да, с недавних пор я думаю о приобретении собственного жилища, но считаю, что сначала следует найти жену. Дому нужна хозяйка.

— Как ты прав, Нисифор! — радостно вздохнула Федра.

— Тогда разрешите, госпожа… — управляющий бросил быстрый взгляд на Клитию, которая, казалась полностью поглощенной игрой света в необычных ставнях, и шёпотом продолжил: — Разрешите, госпожа, обратиться к вам с просьбой.

— Слушаю.

— После получения мной воли господин Идоменей дал понять, что любая из приглянувшихся мне рабынь станет свободной в день нашего бракосочетания.

— Это так, — подтвердила Федра. — Мой муж подарит новобрачной свободу, а я обеспечу её хорошим приданым.

— И всё же, госпожа, мне хотелось бы заручиться вашей поддержкой, потому что девушка, милая моему сердцу, живёт при вас, в гинекее.

— Конечно, Нисифор, я с радостью выполню эту просьбу. Как только твоя избранница даст согласие, я объявлю вас женихом и невестой.

Федра ликовала: первая её задумка — и сразу победа! Она снова посмотрела на стоящую у окна Клитию. Бедняжка и не догадывается, что в эту минуту решается её судьба!

— Значит, я могу сказать ей уже сегодня?

— Прямо сейчас! Подойди к ней, — женщина указала глазами на рабыню. — Не смущайся, я не буду смотреть, отвернусь.

— Госпожа…

— Что такое, Нисифор?

— Я не понимаю… При чём здесь Клития?

— Ну как же?.. — Федра осеклась. — А о ком ты тогда говорил?

Мужчина первым догадался, что произошло недоразумение и они с госпожой говорят о разных девушках:

— Простите, госпожа, мне не нужно было… Мне не следовало… Прошу, забудьте!

— О боги! Так это не Клития?!

— Нет, госпожа, — виновато опустив голову, проговорил управляющий.

— Тогда… Хиона?

— Она одна мила моему сердцу, — не поднимая глаз, прошептал мужчина.

— Но ей так мало лет… Она слишком молода для жены!

— Знаю! Я готов ждать сколько нужно, госпожа! — управляющий поднял голову. — Прошу только чтобы вы имели в виду — я первый посватался к ней. Это если… если потом ещё кто захочет…

— Я поняла тебя, Нисифор, — вздохнув, ответила Федра. — К сожалению, хоть девушка и обитает при мне, судьбу её без мужа я решить не могу. Сам знаешь, он к ней как к дочери относится, — сухо добавила она и пошла к двери, бросив на ходу: — Клития, милая, возвращаемся.

Они распрощались с Нисифором на ступенях особняка. Управляющий пошёл вниз, к источнику Мэлины, за которым начиналась тропинка к посёлку рабов, а госпожа в сопровождении Клитии направилась по аллее вверх, к гинекею. Федра время от времени бросала взгляды на идущую рядом девушку и гадала, слышала ли та что-нибудь из её разговора с Нисифором? Но лицо рабыни было спокойно.

Когда они дошли до террасы, Федра остановилась и посмотрела вниз, туда, где среди деревьев виднелась новенькая крыша особняка. Проклятый дом! Он всегда вызывал в её душе непонятную неприязнь, и сегодня подтвердил свою негативную ауру. Федре даже казалось, что начни она разговор с управляющим в другом месте, всё сложилось бы иначе.


Федра

3.

— Вот вы удумали, госпожа моя Федра, из-за рабынь переживать! Мало вам своих забот! — утешала Галена. — Если какая выйдет замуж — туда ей и дорога! Не выйдет — пусть в девках сидит, ничего с нею не сделается. Главное, чтобы работу свою выполняли справно, а остальное — тьфу! Плюнуть и забыть!

— Как же я могла так ошибиться, не заметить, что Нисифор не о Клитии говорит?..

— А разве вы обязаны всё примечать? Не господское это дело! Пусть прислуга любое желание хозяев предугадывает и со всех ног бросается его исполнять. Лучше скажите: обед подавать?

— Чуть позже, пожалуй. Отдохну немного…

— Может, вам в мягкую постельку перебраться, госпожа? Клинэ ваше жестковато.

— Нет, мне здесь удобно.

— Как хотите.

— Кто бы мог подумать, что он о Хионе вздыхает?.. — всё никак не успокаивалась Федра. — Я же видела обеих в купальне! Тело Клитии — услада для мужа, всё у неё созрело для лёгкого материнства, и бёдра, и грудь. А Хиона ну сущий ребёнок: тонка, худа, нескладна. Чем она Нисифора так пленила?

— Позвольте, госпожа, вам ножки тёплой водой обтереть и с пахучим маслом помассировать, чтобы усталость с них снять, — проговорила Галена, усаживаясь на низкую подставку для ног возле клинэ хозяйки.

— Интересно, что на это скажет Идоменей? Нисифор у него всегда в любимцах ходил, а в Хионе он души не чает.

— Может, поженит?

— Если и поженит, то не скоро. Говорю же — не созрела ещё.

— Раньше замуж в двенадцать* выходили…

— Сейчас младше пятнадцати нельзя, городской Совет ранние браки не одобряет.

— А вам какое дело до Совета? Неужели наш господин будет у них спрашивать, во сколько лет своих рабов женить?

— Нисифор собирается купить дом в Прекрасной Гавани, пояснила Федра. — Потом, наверное, захочет стать гражданином.* Ему нельзя законы полиса нарушать.

— И скоро ей, по-вашему, пятнадцать будет?

— Хионе было около семи, когда её привезли в Тритейлион, значит, следующей зимой.

— Ну как? Полегчало вам, госпожа? — спросила служанка, закончив массаж.

— Благодарю, Галена. Теперь укрой меня. Хочу вздремнуть, а ты иди пока, пообедай.

Но вздремнуть не удалось. Едва служанка ушла, в голове Федры снова чёрными птицами закружились мрачные мысли. Как поведёт себя Клития, узнав, что её возлюбленный отдал предпочтение подруге? Удастся ли девушкам после этого сохранить дружбу? С одной стороны, можно порадоваться, что её воспитанница привлекла внимание такого уважаемого человека в поместье, как Нисифор, а с другой — Федре было очень обидно за Клитию.

4.

— Что я узна-а-ала! — пропела Клития, входя в комнату, которую делила с подругой, и упала на свою кровать.

— Что? — обернулась Хиона. Она сидела возле открытого сундука и укладывала в него чистое постельное белье.

— Скоро одна красотка в нашем поместье положит свой пояс на алтарь богини!

— Будет свадьба? Но разве во время Гамелий* не переженились все, кто получил согласие господина Идоменея?

— Нет, разрешения господин пока не давал, но как только он вернётся… О! Это будет самая великолепная свадьба!

— Ну Клития, не томи! Рассказывай скорее! — Хиона села на кровать к подруге и заглянула ей в лицо. — Кто кого посватал на этот раз?

— Нисифор.

— Клития! — радостно захлопала в ладоши Хиона. — Так это…

— Нет-нет! — торопливо перебила подругу девушка. — Он хочет жениться на тебе!

Хиона, приоткрыв от удивления рот, несколько мгновений смотрела на Клитию, потом поднесла к глазам ладони и через некоторое время отвела их. Она хотела убедиться, что не спит.

— Этого не может быть! Откуда ты взяла такую глупость?! — наконец вымолвила девушка.

— Я слышала своими ушами!

— Он что, сам сказал тебе? — все не могла прийти в себя Хиона.

— Не мне. Госпоже.

— Когда это было?

— Сегодня, во время осмотра особняка, — пояснила Клития. — Сначала они о чём-то шушукались в дальнем углу комнаты, а потом я услышала, как он сказал: «Хиона одна в моём сердце»!

— Так и сказал? — недоверчиво спросила девушка. — А госпожа? Что она ответила?

— Ответила, что считает тебя слишком маленькой для замужества. И вообще, решать всё будет господин Идоменей.

— А Нисифор?

— Сказал, подождёт, пока ты подрастёшь.

— О боги! Что мне теперь делать, Клития?

— Готовиться к свадьбе, — простодушно ответила девушка.

— Но почему он выбрал меня? — недоумевала Хиона.

— Ты очень добра и красива, — Клития ласково потрепала подругу по волосам, — поэтому Нисифор и полюбил тебя.

— Но как я могу выйти замуж за человека, которого совсем не знаю?

— Не знаешь? — не поняла Клития. — Нисифор — это наш управляющий, высокий мужчина со светлыми вьющимися волосами и короткой бородкой, которую отрастил после того как перестал быть рабом. Он носит зелёного цвета хитон и коричневый шерстяной гиматий, подпоясывается широким кожаным ремнём, ноги его…

— Ты говоришь не о том, Клития! — перебила Хиона. — Я много раз видела Нисифора, но это не значит, что я его знаю! Вдруг он окажется сердитым мужем, и будет постоянно бранить меня?

— Ну нет, — лукаво улыбнулась Клития, — он будет ласков, потому что захочет твоей любви.

После слов подруги Хиона пересела с кровати Клитии на свою и задумалась. Девушка всё никак не могла осознать, что её любит мужчина, ни разу не говоривший с нею, и которого она сама видела только на расстоянии. Как ему это удалось? Неужели любовь разносится ветром по воздуху, как пыльца в таргелионе*, и вдохнуть её может кто угодно? Почему, в таком случае, именно она, Хиона, понравилась Нисифору, а не Клития или другая девушка?

Был ещё один, самый главный вопрос: раз Нисифор полюбил её, получается, и она должна ответить на его чувства?

Хиона беспомощно посмотрела на подругу. Клития, поймав этот огорчённый взгляд, скользнула к ней и, обняв за плечи, спросила:

— Что с тобой, моя маленькая подружка?

— Клития, как мне узнать, люблю ли я Нисифора?

— Ты это почувствуешь…

— Что? Что я должна почувствовать? Скажи! — принялась умолять Хиона. — Вдруг это случится со мной, а я не пойму?..

— Когда любишь, думаешь о нём и днём, и ночью, и каждую свободную минуточку. Тебе одновременно хочется смеяться от счастья, что он есть, и плакать от страха, что с ним может случиться беда. Тело горит от желания ощутить его прикосновения сильнее, чем от стыда. Ты знаешь — если он позовёт, то пойдёшь за ним, позабыв обо всём, — мечтательно ответила Клития.

— Ты любишь его, — грустно признала Хиона, выслушав подругу.

— Кого это? — вспыхнула Клития.

— Нисифора.

— Нет, нет и нет! — затрясла головой рыжеволосая.

5.

Через несколько дней весь Тритейлион знал, что управляющий посватался к светловолосой рабыне из гинекея. Никто не сомневался в скорой свадьбе Нисифора и Хионы, и лишь один Зел был уверен, что тот не получит в жёны юную красавицу. Пестун, теперь ставший библиотекарем, даже хотел пойти к Нисифору, чтобы открыть ему глаза на избранницу, но потом передумал. Несмотря на всю свою учёность, управляющий никогда не поверит, что девушка с нежным лицом на самом деле коварная Елена.

__________________________________________________

Койнэ — общегреческий диалект.

День горшков — день поминовения усопших, третий день празднования Анфестерий.

Лета — река забвения в подземном царстве Аида.

100 драхм в месяц — неплохие деньги для женщины, архитектор получал около 120 драхм в месяц.

Портик — выступающая часть здания, крытая галерея.

Фронтон — завершение фасада, портика, колоннады.

Перистиль — внутренний двор, окружённый колоннадой, обычно без крыши.

Анфилада — здесь, комнаты идущие одна за другой.

Замуж в 12 лет — обычно невесте было от 14, жениху около 30.

Стать гражданином — полноценным гражданином древнегреческого полиса стать было нелегко, особенно бывшему рабу.

Гамелии — праздник в честь бракосочетания Зевса и Геры. Брак заключённый в это время считался особенно счастливым.

В таргелионе — в апреле-мае по ионийскому календарю.


Глава 10. Стычка

1.

Никогда ещё Нисифор не был так рад приезду хозяйского племянника, как сегодня. Увидев Агафокла, въезжающего в ворота Тритейлиона в сопровождении охранника, управляющий облегчённо вздохнул. Вот уже несколько дней его одолевали сомнения — говорить или нет госпоже Федре о последних новостях, взбудораживших не только Прекрасную Гавань, но и всю Таврику. Обычно господин Идоменей предпочитал сам ставить в известность супругу о тех или иных событиях, и сейчас Нисифор совсем не хотел предстать перед хозяйкой в роли чёрного вестника. Достаточно того, что госпожа до сих пор сердится на его выбор в жёны Хионы, а не Клитии.

Агафокл, как всегда надменный, не ответил на приветствие управляющего даже простым кивком. Племянник Федры спешился, небрежно бросил поводья подбежавшему рабу, и через мгновение его крапчатый гиматий замелькал между стволами деревьев, росших по бокам ведущей в верхний Тритейлион дорожки. Нисифор посмотрел Агафоклу вслед. Пусть сегодня плохим вестником для госпожи станет её племянник.

Хиона собиралась выйти в сад, но, увидев Агафокла, спешащего к гинекею, нырнула обратно в свою комнату и замерла за дверью. Только после того как стихли шаги на лестнице, ведущей на второй этаж, девушка осторожно выглянула в коридор. И лишь услышав хлопок двери господских покоев, рабыня уже без опаски вышла наружу.

2.

— Агафокл! Как я тебе рада! — Федра поднялась с кресла, чтобы обнять племянника.

— Вижу, вы веселы и счастливы, тётушка, — ответил на ласковое приветствие тот.

— Как всегда в твой приезд, мой дорогой мальчик! Хорошо, что ты решил заглянуть именно сегодня, в день, когда я наконец распахнула окна гинекея навстречу весне и сняла тяжёлые зимние занавеси. Дыши! Дыши глубоко этим воздухом! В Прекрасной Гавани он не так хорош, как здесь. Постой, — Федра отстранилась от племянника и с удивлением оглядела его. — Почему ты одет, будто собрался на войну?

После этих слов молодой человек придал своему лицу суровое выражение и, отойдя к открытому окну, многозначительно замолчал. Поддавшись настроениям, царившим последние дни в городе, он сменил длинные одежды, подходящие для мирной беспечной жизни, на короткий, военного кроя хитон и такой же короткий гиматий. На его сапоги с высокой шнуровкой были нашиты металлические пластины, которые защищали голени словно поножи, а кожаные с серебряными клёпками наручи закрывали руки от кисти до локтя. К тому же, в мастерской ковался серебряный панцирь и шлем. От прошлого облика Агафокла остались только длинные волнистые локоны, которые он ещё не решился остричь. Молодому человеку хотелось, чтобы тётушка оценила его воинственный вид и серьёзность намерений. Да, он собирался воевать!

Но Федра ничего не поняла и потребовала от племянника объяснений.

— Вы правы, тётушка, — без обиняков проговорил Агафокл, — я еду на войну.

— Что?! — Федра упала в кресло и пролепетала подавленно: — Какая ещё война? С кем?

— Разве до Тритейлиона не дошла весть? Неудивительно! — хмыкнул молодой мужчина. — Супруг, как всегда, держит вас в неведении.

— Идоменей в Ольвии, — машинально ответила женщина, но тут же встрепенулась: — Агафокл! О какой войне ты говоришь?

— Херсонеситы* дали жителям Керкинитиды* декаду на размышление: либо город вместе с окрестными землями присоединяется к Херсонесскому государству*, либо Херсонес* объявит им войну.

— О боги! Агафокл! Как ты меня напугал! — облегчённо выдохнула Федра. — Керкинитида от нас так далеко…

— Примерно семьсот стадиев* по морю. Если передвигаться по суше, то в два раза ближе.

— И всё же не понимаю, какое нам дело до этого полиса, — пожала плечами женщина.

— Но тётушка, жители Керкинитиды тоже ионийцы*, как и мы!

— Ни что? — равнодушно проговорила Федра.

— Думаю, им бы очень не хотелось, чтобы правили дорийцы.*

— Всё это не наши заботы, — отмахнулась женщина.

— Вы ошибаетесь тётушка! Весь город говорит о возможной войне. На завтра назначен народный сход. — Федра лишь вплеснула руками, а Агофокл продолжил: — Знаете, о чём ещё говорят, тётушка? Ходят слухи, что из Керкинитиды тайно прибыл посол в надежде заручиться поддержкой нашего городского Совета.

— Мой дорогой племянник, — ласково заговорила Федра, — поверь моему жизненному опыту — государственные мужи покричат и утихнут. Никто не поедет на войну сейчас, когда нужно пахать землю и сеять зерно. Кто будет управлять рабами, если всех мужчин призовут? Нет — нет, — покачала женщина головой, — Прекрасная Гавань не вступится за этот несчастный город. Ионийцам Керкинитиды придётся самостоятельно разбираться с дорийцами из Херсонеса.

Агафокл не смог найти слов для возражения, и Федра решила воспользоваться возникшей заминкой, чтобы перевести беседу в другое русло. Она, как и многие женщины, терпеть не могла разговоров о войне, её больше волновала жизнь поместья и благополучие близких.

Федра посмотрела на Агафокла. Нужно сбить его с этой военной темы и развернуть к более насущным заботам. Хозяйка гинекея стукнула серебряным молоточком по диску, вызывая рабыню. В покои вошла Клития.

— Милая, сходи на кухню, принеси вина и сладостей для гостя, — приказала госпожа. И, поглядев на дверь, за которой скрылась девушка, вздохнула: — Бедняжка.

— Вы что-то сказали, тётушка? — спросил Агафокл, опускаясь на табурет.

— Ах, Агафокл! Все эти ваши войны, все жестокие мужские забавы не идут ни в какое сравнение с трагедией, разыгрывающейся на моих глазах здесь, в тихом, мирном Тритейлионе!

— Что случилось, тётушка?

— Моя любимая Клития напрасно ждала все эти годы, Нисифор так и не сделал ей предложения. — Агафокл поморщился, услышав слова Федры. Совсем тётушка одичала в поместье — потчует его историями из жизни рабов. Федра, не заметив неудовольствия племянника, продолжила: — Ему полюбилась Хиона, но она совсем дитя, и Нисифор сказал, что будет ждать… Видишь, Агафокл, рабы тоже умеют любить.

— Вот как? — встрепенулся мужчина. — Хиона теперь невеста Нисифора?

— Да. И я очень волнуюсь за Клитию. Но тс-с-с, — поднесла женщина палец к губам, услышав шаги за дверью. После того как рабыня, накрыв на стол, ушла, Федра продолжила: — Я рада за Хиону, но она может повременить с замужеством, в отличие от своей подруги.

— А девушка дала согласие на брак? — поинтересовался Агафокл, отпив вина.

— Хиона? Не знаю, я ещё не спрашивала её об этом, — растерялась Федра.

— И что будет, если она откажется выходить замуж за Нисифора?

— До приезда Идоменея гадать в любом случае попусту. Только он сможет решить, быть этому браку или нет.

«Идоменей!» — мысленно повторил Агафокл и поднёс килик к губам, чтобы тётушка не заметила его кривой усмешки.

Дальше Федра, как ей показалось, плавно перешла от матримониальных намерений рабов к разговору об устройстве личной жизни племянника. Добрый час Агафокл слушал рассказы о воспитанных в эллинских традициях дочерях тётушкиных подруг, о выгодах или, наоборот, недостатках предполагаемых браков. Закончилась речь заявлением, что, благодаря прекрасному происхождению и огромному состоянию, Агафокл может смело рассчитывать на любую партию — никто ему не откажет.

Молодой мужчина вяло отнекивался, опасаясь, что тётушка, почувствовав его сопротивление, с присущей ей горячностью начнёт настаивать на немедленном ответе. Обещал подумать и даже присмотреться к перечисленным девицам во время ближайшего богослужения.

На самом деле мысли племянника Федры были далеки от выбора невесты. Агафокла неожиданно задело сообщение о возможном браке Нисифора и Хионы. Он не особо знал Нисифора, но не любил его уже за благосклонность хозяина Тритейлиона. К тому же Агафокл считал, что имеет право принимать участие в судьбе Хионы, раз благодаря ему она попала в Тритейлион. Молодой человек даже собирался напомнить тётушке, кто ей подарил рабыню, но, поразмыслив, передумал. Всё равно у него не хватит духу заявить Идоменею о своих правах на девушку. Люди, не имеющие достаточного мужества для открытого единоборства, предпочитают достигать цели с помощью коварства и интриг, но и тут природа обделила Агафокла.

Когда, распрощавшись с тётушкой, он вышел на крыльцо гинекея, ему пришла в голову мысль увидеться с Хионой, хотя сам пока не знал, что скажет ей при встрече. Придётся положиться на свою сообразительность.

Агафокл решил, что удача сопутствует ему, когда за спиной скрипнула дверь и на крыльцо вышла рыжеволосая рабыня.

— Эй, где сейчас твоя подруга? — окликнул мужчина Клитию.

— Хиона? Она в саду, господин Агафокл.

Молодой человек посмотрел в сторону сада. Бродить по нему можно бесконечно долго, одна надежда, что среди ещё не одетых в листву кустов и деревьев девушку удастся отыскать быстро.

Снег в саду почти сошёл, и кое-где на открытых пригорках уже тянулись к солнцу первые цветы. Из напитанной весенней влагой земли дружно прорастала молодая изумрудная трава, среди которой тёмно-зелёными островками проступали морщинистые листья примул. Под деревьями, раздвигая прошлогоднюю листву, показались ростки крокусов; в их прозрачных трубчатых стеблях ещё спали зыбким сном зародыши соцветий. Тонкие упругие стебельки анемонов набирались сил, чтобы раскрыть лепестки своих нежных цветов. На кустарниках и деревьях набухли почки, ещё несколько дней — и сад Тритейлиона зацветёт, заблагоухает. Персефона*, вечно юная богиня весны, избавившись от ревнивой опеки мужа, вышла, наконец, на поверхность Земли, чтобы пробудить силы природы и позволить людям снова насладиться тёплом и светом. Так будет до самой зимы, пока не сойдёт красавица обратно в Аид* к царственному супругу.

Хиона много времени провела сегодня в саду, обходя «свои цветочные владения». Солнце припекало, поэтому девушка сбросила накидку, оставшись в шерстяном хитоне. Её мучила жажда, и она решила спуститься к источнику Мэлины, чтобы напиться.

В галерее было прохладно и сумрачно, звонкая капель и журчание стекавшей по желобам воды заглушали все внешние звуки. Утолив жажду, Хиона поблагодарила наяду за вкусную воду и присела на каменную скамью немного отдохнуть, зябко поведя плечами. Воздух в галерее, куда даже летом не проникали солнечные лучи, был слишком холодным и сырым в этот весенний день.

Некоторое время девушка раздумывала, как ей лучше вернуться к гинекею. Старая дорога короче, но на ней было больше шансов встретиться с господином Агафоклом, к чему Хиона совсем не стремилась, поэтому она решила идти тем же путём, что и пришла.

Едва рабыня свернула на аллею, ведущую к террасе гинекея, как её окликнул племянник госпожи Федры. «Не повезло!» — вздохнула про себя девушка. Если бы она заметила Агафокла чуть раньше, то вернулась бы к галерее и укрылась в промоине. Это углубление в скале, похожее на грот, поросшее вечнозелёным плющом, она обнаружила ещё ребёнком, и даже несколько раз пряталась там от Галены.

— Хиона! Вот ты где! — крикнул Агафокл и, приблизившись к девушке, добавил: — А я ищу тебя повсюду.

— Зачем? — спросила Хиона и прикусила язык. Она должна была сказать молодому господину совсем другие слова, например: «К вашим услугам, господин Агафокл» или «Рада вам услужить, господин Агафокл».

Но молодой человек, не заметив непочтительности рабыни, продолжил:

— Услышал сейчас от тётушки, что ты теперь невеста.

Хиона в ответ промолчала. Меньше всего ей хотелось обсуждать непростую ситуацию, сложившуюся с её предполагаемым замужеством, с насмешливым и легкомысленным господином Агафоклом.

Племянник госпожи Федры, разглядывая молоденькую рабыню, отметил едва выступающие бугорки грудей под её платьем. Не ускользнули от внимания ловеласа и влажные розовые губы, и слегка покрасневшие под солнцем щёки, и маленький носик. Немного нахмуренные брови и стыдливо опущенный взгляд рабыни дополнили тот образ, к которому молодого человека всегда влекло — нежной, игривой женщины, сопротивляющейся, но втайне мечтающей отдаться ему. «Как она изменилась за зиму! — удивился Агафокл — И всё это достанется Нисифору?!»

— Я хочу помочь тебе, Хиона.

Девушка, удивлённая серьёзностью, с какой произнёс эти слова молодой человек, подняла на него глаза.

— Разве мне нужна помощь, господин?

— Ты же знаешь, я несу за тебя ответственность перед богами и людьми не меньшую, чем моя тётушка и господин Идоменей, — подняв палец, произнёс нравоучительным тоном Агафокл. — Нам, твоим благодетелям, будет неприятно, если супруг сразу после свадьбы прогонит тебя.

— Почему же он это сделает?

Агафокл еле сдерживался, чтобы не расхохотаться, глядя в растерянное лицо рабыни. Стараясь говорить серьёзно, мужчина пояснил:

— Ни одна молодая жена не понимает, что нужно её мужу! Вот скажи, как ты поступишь, когда останешься с супругом наедине? — Хиона ничего не ответила. — Видишь! — назидательно сказал Агафокл. — Ты даже понятия не имеешь.

— Моя госпожа расскажет мне перед свадьбой всё, что положено знать жене.

— Если не забудет и если найдется на это время, — возразил молодой человек.

Рабыня чувствовала в словах Агафокла какой-то подвох, но не могла ни в чём его уличить. С такой искренностью и сочувствием он ещё никогда не говорил с нею.

— Я научу тебя всему, Хиона, — проникновенно произнёс племянник Федры. — Ты только слушайся меня.

— Что же я должна делать, господин Агафокл? — настороженно спросила девушка.

— Почти ничего, — попытался успокоить её мужчина. — Каждый мой приезд в Тритейлион мы будем встречаться в этой аллее или в другом укромном месте. Пусть твои умения станут для супруга приятной неожиданностью.

— И всё же, господин…

— Во время наших встреч я буду давать тебе небольшие уроки, — перебил Агафокл. — Сегодня у нас первое занятие. Дай мне руку, Хиона. Ну же, не бойся!

Так и не дождавшись от рабыни никаких действий, Агафокл сам положил ей ладонь на плечо, и в этот момент за его спиной послышался похожий на рык льва мужской голос:

— Добрый день, господин Агафокл!

Недовольно скривившись, племянник Федры убрал руку с плеча девушки и обернулся к управляющему поместьем.

— Мне кажется, мы уже виделись с тобой, Нисифор.

— Ваша правда, господин Агафокл, виделись. Но не здоровались. Простая вежливость обязывает любого воспитанного человека ответить на приветствие.

— Я не нуждаюсь в уроках вежливости от бывшего раба, — презрительно выплюнул Агафокл.

— Так же как эта девушка не нуждается в ваших уроках, чтобы стать хорошей женой, — парировал Нисифор.

— Так ты подслушивал!

— Ошибаетесь, господин Агафокл. Я не подслушиваю, я слежу за порядком в поместье, и этим правом меня наделил мой господин. — Агафокл не нашёлся что ответить, а Нисифор тихо проговорил, обращаясь к девушке: — Хиона, прошу тебя, ступай к своей госпоже.

— Да как ты смеешь, раб, — взорвался мужчина, — отсылать ту, с которой я ещё не окончил разговор?!

— Разве вы не всё сказали, господин Агафокл? — насмешливо поинтересовался управляющий.

— Господин Агафокл, отпустите меня, — попросила рабыня.

Племянник Федры, не желая уступать Нисифору, протянул руку к своему поясу, на котором обычно висел остро отточенный кинжал. «Я убью этого наглого раба прямо здесь!» — решил молодой человек.

Нисифор, заметив угрожающее движение соперника, совершенно не теряясь, выхватил из-за пазухи свой кинжал, узкое лезвие которого холодно сверкнуло на солнце. У Хионы сжалось сердце от ужаса. Она с отчаянием смотрела на мужчин, готовых кинуться друг на друга.

— Пусть девушка уйдёт, и мы сразимся, — предложил Нисифор.

Агафокл ничего не ответил сопернику. Холодный пот струился по его вискам и спине: он понял, что ввязался в ссору с Нисифором будучи абсолютно безоружным. Свой кинжал он оставил дома, заменив его мечом, который больше подходил к сегодняшнему военному наряду. Меч же, в свою очередь, Агафокл отдал сопровождавшему его рабу, потому что негоже входить в тётушкины покои со столь грозным оружием.

— Нисифор, прошу тебя… — чуть не плача проговорила Хиона.

Управляющий Тритейлионом с нежностью посмотрел на девушку.

Воспользовавшись заминкой, Агафокл сначала отступил на пару шагов, а потом и вовсе кинулся бежать.

Нисифор не стал преследовать противника. Спрятав кинжал, он приблизился к девушке, но прикоснуться к ней, чтобы утешить, не посмел. Хиона, закрыв лицо ладонями, рыдала. Мужчина преклонил колено подле своей возлюбленной и виновато произнёс:

— Напугал тебя, прости…

— Из-за чего?.. Из-за чего вы чуть не поубивали друг друга?! О боги! Что скажет госпожа, когда узнает?!

— Никому тебя в обиду не дам. Убью любого, кто посмеет причинить зло, — тихо, но твёрдо сказал Нисифор.

Рабыня, отведя руки от заплаканного лица, со страхом посмотрела на мужчину.

— Я хочу уйти, — наконец вымолвила она.

— Иди, я не держу. Только знай, что каждое мгновение рядом с тобой — счастье для меня, Хиона.


Нисифор

3.

Она шла по аллее, и сейчас не радовали ни тёплый день, ни ласковое солнце, ни первые весенние цветы. Сад, в котором так хорошо прогуливаться с госпожой, или с Клитией, или, как сегодня, одной, чуть не стал местом кровавого побоища. И всё из-за неё! Чем ей не посчастливилось прогневить богов, раз двое взрослых мужчин готовы были на её глазах всадить друг в друга кинжалы? Что стало бы с госпожой, если бы Нисифор заколол её племянника? Девушка отчего-то была уверена — в поединке, произойди он, управляющий одержал бы верх над заносчивым Агафоклом. Чем бы это закончилось для Нисифора? Даже если господин Идоменей встанет на сторону своего бывшего раба, всё равно он не сможет защитить того от суда и казни!

А Клития?

Хиона замедлила шаг. Бедная Клития… Что будет, когда она узнает? Ведь подруга так любит Нисифора, переживает за него…

Рабыня остановилась в месте, где аллея упиралась в террасу, и внимательно вгляделась в окна гинекея. Два, принадлежащих покоям госпожи, были настежь открыты. Пожалуй, получится проскользнуть внутрь дома незамеченной.

Стараясь не стучать подошвами, девушка взбежала на крыльцо и заглянула в приотворённую дверцу. В коридоре никого не было. Несколько лёгких шагов — и Хиона внутри своей комнаты, которая, к счастью, оказалась пуста.

Скинув обувь и верхнюю одежду, девушка быстро запрыгнула на кровать и укрылась одеялом с головой, притворившись спящей. Нет, никому она не расскажет о произошедшем в саду. Ни госпожа, ни Клития, ни господин Идоменей не должны знать о случившемся! Нисифор тоже будет молчать. Что касается господина Агафокла… Вряд ли ему захочется, чтобы в Тритейлионе шептались о том, как позорно он покинул место поединка.

Утомлённая переживаниями, Хиона вскоре уснула.

Стычка между господином Агафоклом и управляющим Нисифором, произошедшая среди белого дня на одной из аллей сада, по воле богов не стала достоянием жителей поместья. Никто так никогда и не узнал о несостоявшемся поединке. Даже провидец Зел, старавшийся не упускать из виду ту, которую называл именем любовницы троянского царевича, не смог проникнуть в тайну, окружённую молчанием.

__________________________________________________

Херсонеситы — жители Херсонеса Таврического.

Керкинитида — город, основанный греками-ионийцами, сегодня город Евпатория.

Херсонесское государство — город Херсонес Таврический с землями, присоединёнными к нему либо мирным, либо военным путём.

Херсонес — город Херсонес Таврический основанный греками-дорийцами, сегодня город Севастополь.

Стадий — мера длины, 1 стадий равнялся 185 метрам.

Ионийцы — греки, выходцы из Ионии. Греками-ионийцами были основаны почти все эллинские города Крыма.

Дорийцы — греками-дорийцами был основан единственный город в древнем Крыму — Херсонес Таврический.

Персефона — богиня весны и плодородия, жена царя подземного мира Аида.

Аид — царство мёртвых.




Глава 11. Тревожная весна

1.

Хиона быстро взбежала по ступеням храма и, остановившись перед входом, обернулась. Было ранее утро, Тритейлион спал, укрытый голубоватой зыбкой мглой. Даже в посёлке рабов ещё не начали топить печи. Только на востоке, где край неба соприкасался с морем, розовела тонкая блестящая полоска.

Сердце девушки трепетало, когда она вошла внутрь храма, и сразу же мраморные боги обступили её. С каменным равнодушием смотрели они на гостью. Хиона съёжилась под их холодными взглядами, а те слова, с которыми она собиралась обратиться к жителям Олимпа, вдруг куда — то улетучились. Юная рабыня чувствовала вину перед божествами за то, что потревожила их покой в столь ранний час. «Если хочешь, чтобы боги услышали, то твоя молитва должна идти от самого сердца», — вспомнила девушка совет госпожи.

— Нет! — голос рабыни прозвучал неожиданно звонко в пустом храме. — Нет! Я не отвергаю любовь!

После этих слов первый солнечный луч прорезал сумрак, упал на чашу, что держала в руке одна из богинь, и золотые блики заиграли на выпуклых боках. Хиона, влекомая этим божественным знаком, приблизилась к статуе. Положив маленький букетик белоснежных анемонов у ног богини, девушка заглянула ей в лицо. Озарённое золотисто — розовым светом, оно казалось живым.

— Афродита Милосердная, дарующая любовь, — прошептала Хиона, — прошу, Вечноулыбающаяся*, не наказывай, если по незнанию рассержу тебя. Откуда мне, ничтожной рабыне, знать, по какой прихоти посылаешь ты любовные дары простым смертным? Ты внушила любовь Нисифору ко мне, благодарю тебя за это. Но что делать, если в сердце моём нет отклика на его чувства? Ты одарила любовью и мою милую подругу Клитию, но влюблённый в меня Нисифор не слышит её печальных вздохов. Я знаю, Златокудрая, сколько приходится трудиться тебе, чтобы установить между людьми любовную гармонию. Поэтому, прошу, прими мой совет: разверни Нисифора к Клитии, пусть он разлюбит меня и сделает счастливой мою подругу. Я же буду вечно любить и славить тебя, о Прекрасная, и поминать твою красоту, доброту и мудрость трижды в день: в час утренний, дневной и вечерний.

Покончив с молитвой, Хиона снова вгляделась в лицо богини. Не обиделась ли Афродита, что какая — то рабыня посмела давать ей советы? Не пошлёт ли к ней сына своего, Антэроса*, отомстить за отвергнутую любовь Нисифора?

Лик богини был спокоен, и девушка облегчённо вздохнула. Значит, не сердится Киприда*, приняла её просьбу.



Почти в тот же час, когда Хиона в храме молилась Афродите, Нисифор в сопровождении двух рабов выезжал из ворот Прекрасной Гавани. Мужчина провёл в городе три дня, распродавая излишки зерна с осеннего урожая. Как и предвидел его господин, цены после зимы на хлеб выросли в несколько раз. Вырученные деньги Нисифор по наказу хозяина сразу отвёз трапезиту* Евномию, чтобы тот пустил их в оборот.

И сейчас, довольный тем, как быстро и точно удалось выполнить распоряжение господина Идоменея, управляющий возвращался в поместье. Дорога, тянувшаяся меж полей, была пуста, но на пашнях уже копошились рабы, готовя их для сева.

В это тихое весеннее утро Нисифору не хотелось думать о предстоящих работах в поместье, о начале посевной, о возможной войне с Херсонесом. Он любовался нежно — розовой зарёй, занимавшейся на краю неба и похожей на стыдливый румянец девушки. Волнистый полупрозрачный рисунок облаков напомнил ему светлые локоны Хионы; там же, в небесной дали, он разглядел тонкий абрис девичьего лица. Сердце мужчины задрожало: образ юной рабыни мерещился ему повсюду.

Нисифор заметил, что девушка последнее время избегает его. Конечно, её, почти девочку, пугает внимание взрослого мужчины. Бывшему рабу хотелось поговорить с Хионой, объяснить, что он совсем не так суров, как ей кажется, но встречи наедине станут возможны только когда хозяин перед всей общиной объявит их женихом и невестой. Нисифора не пугал длительный срок жениховства. Главное знать, что через несколько лет Хиона будет принадлежать ему.

Занятый приятными мыслями мужчина не заметил, как лёгкие облачка на небе сменили серые лохматые тучи, за которыми скрылось едва успевшее взойти солнце.

— Смотрите, господин! — один из рабов указал на чёрную зловещую полоску, возникшую на горизонте.

— Поторопимся! — отдал приказ Нисифор, пустив коня рысью.

Они въехали в поместье, когда небо уже полностью заволокло тучами и запахло дождём. Едва управляющий спешился, то увидел Зела, который крикнул ему:

— Госпожа приказала прийти тебе в храмовую ротонду, как только появишься в Тритейлионе!

— Умыться бы с дороги.

— Не мешкай, — нахмурился Зел, указывая на небо. — Погода портится.

Нисифор недолго ждал у ротонды. Хозяйка Тритейлиона пришла в сопровождении двух рабынь: Хионы и Клитии. Девушки остались снаружи, а они с Федрой вошли внутрь.

— Ты только что вернулся из города, Нисифор? — уточнила женщина.

— Да, госпожа, — слегка склонил голову управляющий. — Я выполнял распоряжение, которое дал мне перед отъездом ваш супруг.

Федра промолчала. Было видно, что сейчас её занимает совсем другое.

— Декаду назад приезжал мой племянник…

Нисифор нахмурился: неужели кто — то рассказал госпоже Федре о стычке в саду? Он посмотрел на Хиону, но увидел только край её голубого химатиона, сама девушка стояла позади рыжеволосой рабыни.

— Я тогда не придала значения словам Агафокла о возможной войне. Позже, немного поразмыслив, поняла, что слишком легкомысленно отнеслась к его рассказу о волнениях в городе. Помнится, речь шла о Народном Собрании… Знаешь ли ты, Нисифор, что на нём решили? А Городской Совет? Состоялся ли он?

— Да, госпожа, вчера на агоре собрались мужчины полиса для обсуждения положения Керкинитиды, но к какому — либо решению они не пришли.

— Вот как?! — воскликнула Федра.

— Сначала все были единодушно настроены помочь Керкинитиде и дать херсонеситам отпор. Но потом, подсчитав возможныезатраты на военные действия, собравшиеся приуныли…

— Я так и знала! — Федра вскочила со скамьи, подошла к перилам ротонды и устремила взгляд на взволнованное непогодой море.

— Оказывать помощь Керкинитиде придётся и с суши, и с моря, поэтому часть кораблей необходимо оставить для военных нужд. Они не смогут, как обычно, отправиться с товарами за понт.

— А поля, огороды, сады, виноградники? На кого всё останется, если мужчины уйдут на войну?

— Да, — согласился Нисифор, — об этом тоже говорили.

— Значит, они ничего не решили? Покричали и разошлись?

— Именно так, госпожа, — вновь согласился Нисифор.

— А Городской Совет? Какие настроения царят там?

— Пока неизвестно, госпожа. Заседания ещё не было, все ждут возвращения господина Идоменея.

— Что?! — Федра повернулась к мужчине. — При чём здесь мой супруг? Разве он стратег* или полемарх*, чтобы решать быть войне с Херсонесом или нет?!

— Госпожа, вы же знаете, какой авторитет имеет господин Идоменей в Прекрасной Гавани…

— Знаю! — женщина гордо вскинула голову. — Но разве Совет будет ждать целый месяц его возвращения? Весна приходит в Ольвию позже, чем к нам.

— Я думаю, он вернётся раньше.

— Этого ещё не хватало — плыть по не очистившемуся ото льдов морю! — испугалась Федра. — Рисковать своей жизнью и кораблями, потому что Городской Совет недееспособен!

— Нет, госпожа, — возразил Нисифор, — не только из — за нерешительности государственных мужей. У вашего супруга очень много деловых интересов в Керкинитиде.

— Это правда, — со вздохом проговорила женщина. — Идоменей всегда широко ведёт свои дела, для его желаний преград не существует.

Погода между тем всё больше портилась. Чёрная полоса на краю неба увеличилась, дождь ещё не пошёл, но ветер усилился. Голые стебли лианы, обвивавшие ротонду, гулко бились о мраморные колонны, а из сада раздавался сухой треск веток. Море потемнело и вспенилось, было слышно, как волны крошат лёд у берега.

— Госпожа, вам лучше укрыться в доме, — забеспокоился Нисифор. — Вот — вот разразится буря.

Мужчина взглянул на рабынь. Хиона уже не пряталась за спиной подруги, но и в сторону управляющего не смотрела. «Любимая, моя, — мысленно проговорил Нисифор, — как мне объяснить тебе, что я совсем не собирался убивать Агафокла? Знал — этот пустозвон не решится вступить со мной в единоборство. Я хотел лишь защитить тебя, поэтому пришлось быть грозным, а ты испугалась… Теперь боишься даже взглянуть в мою сторону. Нет, моя нежная Хиона, я никогда не причиню тебе вреда, клянусь!»

Но девушка не догадывалась об этой мольбе. Ей хотелось, чтобы на виду у Нисифора всегда была Клития. Раз богиня не отвергла её просьбу, значит, должна помочь. Так что пусть глаза Нисифора ищут и находят везде только Клитию.

Не успела Федра попрощаться с управляющим, как небо загрохотало. Молнии, рассекая тучи сверкающими стрелами, падали на землю: Зевс — громовержец ехал по небосклону в своей колеснице. Не дожидаясь приказа Федры, Нисифор предложил:

— Я провожу вас до гинекея, госпожа.

Они с трудом спустились по лестнице. Мужчина, не смея прикоснуться ни к одной из спутниц, старался прикрыть их от ветра своим телом. Когда дошли до гинекея, Федра дёрнула дверную ручку, но створка не шелохнулась.

— Позвольте мне, госпожа.

Нисифор с видимым усилием отворил дверь и держал её, пока Федра с рабынями не вошли внутрь. В коридоре их встретила обеспокоенная Галена:

— Госпожа, я собиралась идти вас искать.

— Мы уже дома! Благодаря Нисифору!

— Госпожа, позвольте вам посоветовать запереть хорошенько все окна и двери. Ночь будет неспокойной, боюсь, буря только усилится. Я отправлю Зела ночевать в андрон, чтобы, в случае чего, вы могли позвать его на помощь, — предупредил управляющий.

— Благодарю за заботу, но поторопись и ты. О боги! Посмотрите, что там происходит! — ужаснулась женщина резко наступившей на улице темноте. — Иди, Нисифор, мы будем молиться за тебя!

Любой факел был бы затушен тем ветром, что бесновался снаружи. Нисифор, еле передвигая ноги, почти на ощупь добрался до храмовой террасы. Спустившись с неё, он оказался на дорожке, ведущей к посёлку рабов. К счастью, внизу порывы ветра были не так сильны, иначе его неминуемо сдуло бы с тропы.

Ещё сверху он заметил, как по посёлку бегают рабы, собирая слетевшую с крыш солому. Увидев управляющего, люди кинулись к нему, наперебой крича о разрушениях, которые успела нанести едва начавшаяся буря. Нисифор резко махнул рукой, чтобы все замолчали.

— Разойдитесь по домам! — скомандовал он. — Тех, чьи жилища пострадали, пусть приютят соседи. Зел, — выхватил управляющий взглядом мужчину из толпы, — возьми одного раба и иди с ним в андрон. Глаз не спускайте с гинекея! Если госпоже понадобится помощь, она подаст вам знак.

Нисифору самому хотелось провести ночь в андроне, чтобы быть уверенным — обитательницы гинекея находятся в безопасности. Но мужчина не мог покинуть посёлок рабов, понимая, что самые большие разрушения ураган нанесёт здешним строениям, ведь только лишь два из них были покрыты черепицей — дом самого Нисифора и дом Метиды. Возможно, к утру ни одна соломенная крыша не уцелеет…

— Нисифор! — послышался женский голос.

Рабы расступились, пропуская Метиду.

— Метида, — поклонился пожилой женщине управляющий.

— Я заберу всех детей и незамужних девушек в свой дом. Ничего, на одну ночь разместимся как — нибудь.

— Благодарю тебя, Метида, за то, что сняла с меня часть забот.

2.

Зел с рабом едва успели добраться до андрона, как о землю ударили первые капли, и уже через несколько минут дождь превратился в один сплошной поток, за которым невозможно было разглядеть ничего даже на шаг вперёд. Водяная завеса скрыла из виду и находящейся на противоположной стороне террасы гинекей.

Нисифор полностью вымок, прежде чем попал в свой дом. К сожалению, укрытие не спасало: вездесущий ветер находил любые щёлочки, чтобы проникнуть в помещение и выстудить его.

А дождь всё не прекращался. Потоки низвергавшейся с небес воды заливали печные трубы. Тем, кто не подумал заранее о жаровнях, пришлось укутываться в тёплую одежду и одеяла. Подвывая ветру, в сараях испуганно ревела скотина.

В гинекее кухарка едва успела выгрести горячие угли из очага, как по дымоходу хлынула вода. Оставшиеся угли с шипением погасли.

— Хватит только на одну жаровню, — вздохнула женщина. — Отнеси её госпоже, — протянула она сосуд с углями Клитии.

В господских покоях Галена с Хионой спешно скатывали ковры, чтобы спасти их от воды, попадавшей внутрь даже через закрытые ставни.

— Кто бы мог подумать, что разразится такая буря! — сетовала Федра. — Всего лишь десять дней назад я приказала расконопатить окна!

— Ничего, госпожа, — утешала её Галена, — буря долго не продлится. Эол* немного подует в свою флейту, и успокоится. Борей* с Эвром* истощат силы, сражаясь друг с другом, и тогда на смену им прилетит сладостный Зефир.*

— Надеюсь, так и будет. Нисифор предположил, что Идоменей вернётся в Прекрасную Гавань как только это станет возможным. Его кораблю нужна хорошая погода. — Служанка ничего не успела ответить госпоже. Та вдруг воскликнула: — О боги! Галена! Что если он уже пустился в путь, и корабль его сейчас в море?!

Клития, входившая в этот момент в покои с жаровней в руках, едва её не выронила.

— Госпожа! — старая служанка кинулась к Федре в попытке утешить. — Ваш супруг — многоопытный мореплаватель, он не выйдет в море в непогоду.

— Он мог не знать! Эта буря налетела так внезапно, ещё утром было тихо.

— И всё же, госпожа, не нужно волноваться раньше времени…

— Я даже не могу пойти в храм, чтобы помолиться за него!

Галена торопливо махнула рукой, давая рабыням понять, что им лучше уйти. Клития, поставив жаровню на треножник, поспешила к двери. Хиона последовала за ней.

Ветер, бесчинствуя, словно разбойник, с грохотом ломился в дом. Свет лампиона трепетал, по потолку и стенам скользили чёрные лохматые тени. Клития с Хионой, чтобы не замёрзнуть, решили провести ночь одной постели. Прижавшись друг к дружке, девушки лежали под ворохом одеял, тревожно прислушиваясь к творящемуся за стенами дома.

Федра наотрез отказалась ложиться в кровать. Хозяйка Тритейлиона то принималась ходить по комнате, то останавливалась и тяжело вздыхала. Губы женщины беззвучно шевелились, она то и дело смотрела в сторону, где находился храм, как будто хотела взглядом проникнуть через толстые каменные стены, чтобы увидеть светлые лики мраморных богов. Галена, так и не нашедшая слов для утешения, устало глядела, как мечется по комнате Федра.

Никто в гинекее не сомкнул глаз в эту ночь.

Утро после бури — серенькое, робкое, тихое — боязливо глядело на разгром, учинённый своими сердитыми собратьями. В посёлке рабов не уцелело ни одной соломенной крыши, вещи и нехитрая мебель во многих жилищах оказались испорчены дождём или унесены ветром. Даже с крепких домов Метиды и Нисифора кое — где слетела черепица.

Среди рабов было много пострадавших. Те, кому удалось без ущерба для здоровья пережить эту ночь, первым делом бросились к скотным сараям — выпустить животных из залитых дождём помещений.

Нисифор послал в господскую часть поместья раба, чтобы узнать, как обстоят дела в гинекее. Вернулся тот нескоро. По его словам, пробраться на верхние террасы оказалось нелегко: вся дорожка была буквально засыпана обломившимися ветками и разным садовым мусором. А рядом с андроном упало дерево, и Зел с рабом, не имея инструментов, чтобы расчистить себе путь, с трудом выбрались из дома. С гинекеем же всё в порядке, если не считать обвалившейся в нескольких местах черепицы.

Получив известие, что обитательницы гинекея целы и невредимы, Нисифор отобрал пятерку крепких мужчин для работ в верхнем Тритейлионе. Они должны были поступить в распоряжение Зела: необходимо привести террасы в порядок, расчистить их от веток и мусора.

3.

Федра стояла на крыльце гинекея и ждала, когда Зел подойдёт к ней. Раб остановился, склонил голову в ожидании приказаний.

— Сильно ли пострадал андрон?

— Мы сможем это определить, когда уберём упавшее дерево, госпожа.

— Что в посёлке? Серьёзные ли разрушения?

— Да, госпожа, — вздохнул мужчина. — Многие остались без домов.

Но Федра, обычно очень внимательная к людям, живущим в её поместье, казалось, пропустила эти слова мимо ушей.

— Зел, ступай в посёлок и скажи управляющему, чтобы послал в город человека, узнать, нет ли вестей от моего мужа.

— Слушаюсь, госпожа.

Но отправить гонца в Прекрасную Гавань не получилось — дорогу размыло, и она превратилась непроходимую трясину и для человека, и для лошади. После ночной бури Тритейлион оказался отрезанным от города, поэтому обитателям поместья оставалось лишь ждать, когда земля просохнет и движение по дороге возобновится.

Короткая весенняя буря нанесла ущерб не только домам, но и людям, посеяв в их душах страх и смятение. Жители Тритейлиона терялись в догадках, чем вызван гнев богов. Неужели праздничные богослужения и богатые подношения пришлись не по нраву грозным обитателям Олимпа?

Федра, измученная предчувствиями, истомлённая невозможностью получить сведения о супруге, занемогла. Второй день она не вставала с постели и, несмотря на все уговоры Галены, отказывалась принимать пищу. Нисифор, попавший под ледяной дождь в первый час бури, а затем без отдыха занимавшийся устранением её последствий, не выдержал изнурительных работ и тоже слёг.

Клитию встревожило сообщение о болезни управляющего. Девушка разрывалась между желанием навестить больного и пониманием, что мужчина ждёт у своего ложа совсем не её. Стараясь помочь подруге, Хиона согласилась сопровождать ту во время визита к Нисифору.

Посещение дома управляющего не успокоило, а наоборот, сильнее расстроило Клитию. Перед приходом рабынь мужчина впал в забытьё и никого не узнавал. Знахарка, готовившая лечебное питьё, не смогла сказать, когда Нисифор придёт в себя. Прибывшая к постели больного Метида уверила девушек, что сама будет ухаживать за ним и даст знать, если наступит улучшение. По дороге в верхний Тритейлион Клития разрыдалась, и у Хионы не отыскалось слов, чтобы успокоить подругу.

Узнав о тяжёлой болезни управляющего, Федра нашла в себе силы подняться с ложа. Осознавая, что наступившее безвластие может стать опасным для Тритейлиона, она призвала верную Метиду, Зела и ещё нескольких рабов, пользовавшихся в посёлке авторитетом. Было принято решение устроить большое жертвоприношение. Олимпийцам подготовили животных белой масти, подземным богам — чёрной. Посейдону поднесли быка, Аполлону зарезали козла, Асклепию* — петуха. Покровителям земледелия и плодородия по обычаю полагались бескровные жертвы, поэтому их жертвенники обильно посыпали зерном, а жертвенные чаши наполнили молоком и мёдом.

Богослужения следовали одно за другим несколько дней подряд. Обитатели Тритейлиона воспряли духом, снова поверив в милость богов. И боги не разочаровали их! На смену пасмурной холодной погоде пришли солнечные дни. Западный ветер, ласковый Зефир, быстро разогнал серые невзрачные облака, высокое весеннее небо тут же зазвенело от птичьих голосов, а хмурый сад вспыхнул ослепительным разноцветьем и заблагоухал.

Не оставили боги без внимания и горячие молитвы Клитии. Благодаря им Нисифору удалось наконец вынырнуть из тёмной волны беспамятства. Управляющий был ещё слаб и медленно шёл на поправку, но знахарка уверяла, что у мужчины достаточно сил для преодоления недуга.

Федра, ушедшая с головой в заботы поместья, к вечеру без сил падала в свою постель, чтобы забыться до рассвета тревожным, не приносящим отдыха сном. Когда однажды утром она увидела у порога гинекея Зела, который протягивал ей письмо, пришедшее из города, то не сразу поняла, сон это или явь. Только разглядев печать мужа, она приняла из рук раба послание и, прижав свиток к груди, долго стояла, не решаясь развернуть.

Уже в своих покоях Федра пробежала письмо глазами и взволнованно прошептала:

— Он в Прекрасной Гавани, успел вернуться накануне бури. Ты слышишь, Галена? Я как чувствовала…

— Всё обошлось, госпожа, ваш муж жив здоров.

— Задержись он немного — попал бы в жестокий шторм!.. О боги! — Федра прикрыла рукой глаза, из которых брызнули слёзы.

— Госпожа, прошу вас, не плачьте, — укоряюще проговорила Галена, усаживая Федру в кресло, — не гневите богов.

— Нет — нет, я не сомневаюсь в благосклонности богов, — принялась горячо оправдываться женщина. — Это лишь страхи! Они завладели мною и не хотят отпускать. Знаешь ли ты, о чём я молила богов всё это время? — спросила Федра служанку. — Только о нём, о моём супруге были мои молитвы. Я поклялась, что забуду все обиды, нанесённые им, более того — прощу ему все будущие свои огорчения.

— Госпожа…

— Дослушай меня, Галена, — перебила Федра. — Прощу всё, — продолжила хозяйка Тритейлиона, — потому что в эти страшные дни я поняла, как дорог мне Идоменей, хотя знаю — он уже не любит меня.

— Это не так, госпожа, — мягко возразила служанка.

Но Федра лишь покачала головой.

— Он почитает меня как жену, как мать своих детей, но не как женщину, не как любовницу…

Федра замолчала. Она сидела в кресле, подперев голову рукой и устремив взгляд в открытое окно, на переливающийся всеми красками весны цветущий сад. Служанка вздохнула, ей нечего было возразить госпоже, нечем её утешить. Многие мужья, обеспечив себя наследниками, не считали нужным посещать супружеское ложе.

— Что пишет господин Идоменей о возвращении в Тритейлион? Скоро ли ждать его? — спросила Галена, пытаясь отвлечь госпожу от грустных мыслей.

— Времени не назначил. Приедет, когда закончит дела в городе, — задумчиво ответила Федра. — Ах, ещё эта война! Я совсем забыла про неё за нашими заботами! Затаскают Идоменея государственные мужи по своим собраниям…

— Госпожа, вы помните, что андрон пострадал от упавшего на него дерева?

— Да, помню, Галена, — кивнула Федра и, вздохнув, продолжила: — Жаль, что Нисифор болен. Боюсь, Зел не сумеет быстро устранить все разрушения, у него совсем нет опыта в таких делах. — Женщина поднялась с кресла и, подойдя к окну, посмотрела в сторону андрона. Затем, обернувшись к служанке, сказала:

— Не пойти ли нам к андрону после дневной трапезы, чтобы осмотреть его? Позови — ка Клитию, пусть подаёт обед.

4.

Клития за время болезни Нисифора осунулась и похудела от переживаний. Федра слегка коснулась щеки девушки, когда она ставила перед ней поднос с едой. Рабыня грустно улыбнулась в ответ. Хозяйка Тритейлиона последнее время была особенно ласкова с девушкой, ощущая некое духовное родство с ней, ведь Клития тоже любит своего Нисифора несмотря ни на что.

— Где твоя подруга?

— В саду, госпожа. Хотите, чтобы я позвала её?

— Не сейчас. Присядь, — Федра указала рабыне на скамеечку для ног. — Лучше расскажи, ты была у Нисифора? Скоро ли выздоровеет наш управляющий?

5.

Хиона в полном одиночестве бродила по пустынным, несмотря на прекрасную погоду, аллеям сада. У госпожи, занятой делами поместья, не находилось времени на длительные прогулки, Клития же в любую свободную минутку бежала в посёлок рабов, чтобы узнать о здоровье Нисифора. Даже около нового особняка никого не было. Удивительно, но дом единственный во всём поместье никак не пострадал от дождя и урагана. Хиона убедилась в этом, обойдя вокруг здания и внимательно осмотрев его. Толстые ставни были закрыты, как и массивная резная дверь, похоже, бешеные порывы ветра не смогли причинить им ни малейшего вреда. Крыша тоже, по всей видимости, цела, ни одной упавшей черепицы девушка не заметила. Она присела на широкие, нагретые солнцем ступени, чтобы полюбоваться гладкой поверхностью ярко — синего моря, видневшегося внизу. Высокий обрыв, нависавший над берегом, был ещё не укреплён и ничем не огорожен, поэтому всем жителям поместья строго — настрого запрещалось приближаться к нему. Но Хионе вдруг захотелось пойти, всмотреться в таинственную манящую морскую пучину. Девушка даже начала обдумывать, как пробраться к краю, не вызвав при этом обвала. Если попробовать осторожно, ползком… Нет! Хиона повела плечами, освобождаясь от странного оцепенения, охватившего её. Что — то с нею не то происходит последнее время… Чувство вины перед Клитией, перед госпожой и перед Нисифором, который ждёт, когда она придёт проведать его, грызло девичью душу. Разве не должна невеста сидеть у постели своего занемогшего жениха, ловя каждый его вздох? Должна! Все знают, все ждут этого! А она, едва проснувшись, убегает в сад, чтобы побыть в одиночестве и найти ответы на мучающие вопросы. Почему в бездонную пучину ей легче заглянуть, чем в глаза жениха? И ещё — смогла бы она открыть своё сердце Нисифору, если бы Клития не была влюблена в него? Ох! Не разобраться ей во всём этом! — Мудрая богиня, молю тебя! Помоги, как обещала! — едва слышно прошептали губы юной рабыни.

_________________________________________________

Вечноулыбающаяся — эпитет Афродиты.

Антэрос — бог, мстящий тем, кто отвергает любовь и насмехается над чувствами влюблённых.

Киприда — эпитет Афродиты, означающий место её рождения — о. Кипр.

Трапезит — банкир, ростовщик.

Стратег — главнокомандующий.

Полемарх — военачальник.

Эол — бог ветров.

Борей — северный ветер.

Эвр — восточный ветер.

Зефир — западный ветер.

Асклепий — бог врачебного искусства.



Глава 12. В городе и в поместье

1.

Этим утром на агоре было не протолкнуться. Городская площадь Прекрасной Гавани, зажатая с четырёх сторон храмом, зданием буле*, гостиницей и стоей*, не могла вместить всех желающих. Проулки и подступы вокруг агоры тоже были заняты людьми. Лавочники закрыли свои лавки, зная, что торговли сегодня не будет. Ремесленники и подмастерья, сняв с себя прожженные и запачканные передники, также спешили на агору. Здесь уже с хмурыми лицами стояли земледельцы, их можно было узнать не только по коричнево — зеленой одежде, но и по успевшей потемнеть и обветриться на солнце коже. Философы, преподаватели гимнасия, мелкие менялы, писцы, матросы, актеры, музыканты и прочий люд всех профессий и сословий пришёл на утреннее собрание.


Собрание на агоре

Эфебы, все как один по — военному коротко стриженные, ждали, что стратег сегодня объявит о начале войны с Херсонесом. Молодые люди надеялись наконец применить на практике все те навыки, которым обучались в гимнасии и военном лагере.

Прямо перед крыльцом Городского Совета собралась местная знать и богатые ксены.* Разноцветными поплавками мелькали в темно — сером людском море калиптры* уличных девиц. Вездесущие лоточники, предлагая свой товар, лезли в самую гущу толпы, больно задевая краями деревянных коробов всех, кто попадался им на пути. На лоточников сыпались проклятия, и кое — где даже завязались потасовки.

Кто — то громко ругался, кто — то звал агоронома*, в обязанности которого входило следить за порядком на городской площади. Толпа скоро вытолкала разносчиков с коробами, и они, усевшись на ступенях стои, принялись беззастенчиво разглядывать закутанных в цветные химатионы горожанок.

Женщины Прекрасной Гавани, как положено добропорядочным эллинкам, во время общих сходов держались обособленно. Они, в отличие от мужчин, не имели права голоса на Народных собраниях, но, желая быть в курсе важных событий, часто собирались у стои.

Дневной бриз, дувший с моря, шаловливо срывал с женских голов накидки, раздувал подолы хитонов, распахивал широкие ионийские рукава, обнажая молочно — белую, ещё не тронутую загаром кожу. Под наглыми взглядами лоточников, которые набирались из разного сброда — ни к чему не пригодных рабов и городской бедноты, — седоволосые матроны недовольно поджимали губы, а молодые женщины стыдливо опускали ресницы.

Идоменей медленно шел вдоль длинного ряда колонн. Завидев его, лоточники прихватили свои короба и вспорхнули со ступеней как стая испуганных ворон. Заметив группу женщин, Идоменей остановился и, слегка наклонив голову, издали поприветствовал их, затем занял место у одного из пилонов и принялся ждать.

Из здания городского Совета вышло несколько мужчин — архонт, глашатай и другие представители власти. Народ на площади взволнованно загудел. Идоменей разглядел в толпе и Агафокла, окружённого молодыми, одетыми по последней моде мужчинами.

Архонт, увидев Идоменея, махнул рукой, приглашая его присоединиться, но тот покачал головой. Ему совсем не хотелось пробираться через запруженную возбужденными людьми агору. Всё, что сейчас должен объявить городской глашатай, он знал ещё вчера — Керкинитида без сопротивления приняла власть дорийцев и вместе со всеми своими землями стала частью быстро растущего Херсонесского государства. На агору Идоменей пришел только для того, чтобы посмотреть, как народ отнесется к этому неприятному известию.

— Граждане Прекрасной Гавани! — поставленным голосом обратился к присутствующим глашатай. Дождавшись тишины, мужчина развернул свиток и принялся читать.

После того как раскаты его голоса стихли, толпа на агоре некоторое время молчала, переваривая услышанное. Кто — то крикнул: «Трусы! Предатели!», непонятно кому адресуя эти обвинения — то ли жителям Керкинитиды, безропотно впустившим в свой город херсонеситов, то ли местным представителям власти, не рискнувшим прийти на помощь собратьям.

Тут же поднялся ропот. Поначалу растерянно тихий, он каждую секунду набирал силу штормового вала и, наконец, достигнув ступеней, на которых стояли представители власти, с грохотом обрушился. Архонт отшатнулся, словно его и вправду захлестнула волна. Глашатай открывал и закрывал рот, видимо пытаясь успокоить собравшихся на площади, но мощи его лёгких не хватало, чтобы перекрыть поднявшийся вой: уличные девицы визжали от переизбытка чувств, мужчины же ругались и грозили кому — то кулаками. И лишь длиннобородые жрецы в белых одеяниях, собравшись под портиком храма, невозмутимо наблюдали за ревущей толпой.

Мимо Идоменея, прикрывая уши от шума, одна за другой пробежали женщины.

Вскоре стоя опустела: поняв, что разговаривать с разгневанным народом бессмысленно, представители власти ретировались. Из толпы тут же выдвинулись демагоги. Они взбирались на первое попавшиеся возвышение и обращались к собравшимся с речью.

Никто из находившихся на агоре и не заметил, как по периметру площади выстроились стражники с короткими копьями.

Домой Идоменей возвращался по главной улице, непривычно пустой для этого времени дня. До него ещё доносились звуки с агоры, похожие на отдаленные раскаты грома. Мужчина остановился у небольшого источника, бившего из каменной стены. На широком бортике чаши, в которую стекала вода, поджав под себя ноги сидела мраморная нимфа. Она показалась ему испуганной и одинокой. Идоменей провел рукой по искусно вырезанным кудрям каменного изваяния. «Не бойся, — мысленно произнес он. — Скоро они успокоятся».

Ещё до поворота на свою улицу, Идоменей услышал перестук молотков, визг пилы и уханье топора — его городской дом, как и многие дома в Прекрасной Гавани, пострадал от бури. Гектор, увидав входившего во двор хозяина, приказал рабам прекратить все работы.

— Собирайте свои инструменты, потом закончите! — прокричал он. — Господин вернулся. Ему нужен покой и тишина!

Идоменей быстрым шагом прошел в свои покои, снимая на ходу гиматий. Старый слуга, приняв накидку из рук господина, спросил:

— Что там на агоре? Кричат?

— Кричат, — подтвердил Идоменей.

— Что ж теперь будет, господин?

— Керкинитиде уже не помочь, — ответил Идоменей, усаживаясь в кресло, — а у нашего полиса есть более насущные проблемы.

— Неужели Совет будет равнодушно наблюдать, как дорийцы из Херсонеса превратят в рабов свободных граждан Керкинитиды?

— Ты наслушался глупостей на городских улицах, Гектор, — покачал головой Идоменей. — Херсонеситам не нужны рабы, им нужна хора* — земли, расположенные вокруг города. На каменистых почвах около Херсонеса не растёт пшеница, лишь кое — где, на расчищенных от камней полях они сеют рожь, которая дает хорошие урожаи.

— Господин, вы думаете, что всё дело в пшенице? — недоверчиво произнес Гектор.

— Конечно! Ведь она в несколько раз дороже ржи!

— И вы считаете, что херсонеситы, заселив хору Керкинитиды, остановятся?

Идоменей нахмурился. По натуре он был мирным человеком и не любил войну, считая, что из всех спорных ситуаций можно найти выход, не прибегая к оружию. Своими притязаниями на западное побережье Таврики херсонеситы нарушили хрупкое равновесие: ионийцы Ольвии и Пантикапея не оставят без последствий воинственный выпад Херсонеса. Похоже, этим летом придётся столкнуться с трудностями в торговле и мореходстве, грабеж судов неприятеля — обычное дело среди враждующих сторон. На суше тоже могут начаться стычки. Проведав о распрях между эллинскими городами, зашевелятся в степях скифы. Они никогда не упустят возможности похозяйничать в селениях, большинство из которых не имеют надежных укреплений.

Гектор, не дождавшись ответа, взялся сам себя бранить: «И зачем только принялся расспрашивать господина?! У хозяина и без того полно забот! Вот любопытный пень!»

— Что, нет вестей из Тритейлиона?

— Как же нет?! Есть! — встрепенулся Гектор, стукнув себя по лбу. — Совсем забыл за хлопотами! Доставили неведомыми путями, говорят, дорога сейчас за городом всё равно что болото…

— Давай письмо! — протянул руку Идоменей.

— Бегу! Несу! — Старый слуга насколько смог быстро выбежал из комнаты, продолжая оправдываться: — Ах, господин, простите, запамятовал!

Вскорости Гектор вернулся со свитком. Идоменей пробежал взглядом торопливые строчки на пергаменте, где — то не прописанные до конца петли букв, где — то размытые слезами слова. Похоже, Федра пребывала в жестокой тревоге, когда писала это письмо. Она даже не смогла закончить его: уже через несколько строк Идоменей увидел округло ровные, словно нанизанные на нитку бусины — буквы и узнал почерк Хионы. Он прикрыл глаза и представил жену со стилом в дрожащих пальцах. Лицо её залито слезами, и она зовёт рабыню, чтобы та дописала за неё письмо… У Идоменея защемило сердце от этой картины, и мужчина шумно вздохнул. Как же он соскучился по дому!

Старый слуга, уловив настроение господина, осторожно произнес:

— Мы можем попасть в Тритейлион дотемна, если отправимся в путь прямо сейчас.

— Мне бы очень хотелось этого, Гектор! Но завтра днем нужно быть на собрании городского Совета. И много ещё дел, которые требуют моего присутствия. Да и дорога, ты говоришь, пока не просохла…

— Когда же планировать отъезд?

— Не знаю, — Идоменей задумчиво потер подбородок. — Но будь готов в любой момент. А сейчас принеси мне письменные принадлежности, нужно ответить нашей госпоже.

— Позвать писца?

— Нет, — покачал головой Идоменей. На письмо, окроплённое слезами жены, он должен написать ответ сам.

2.

Никогда ещё в Тритейлионе не ждали возвращения хозяина с таким нетерпением.

Между тем погода после бури, как и предсказывала Галена, установилась тёплая и солнечная. Днём и вовсе солнце жарило по — летнему, лишь холодные ночи напоминали о том, что ещё только начало тавреона.*

Нисифор, пока не оправившийся от тяжёлой простуды, был слишком слаб, чтобы заниматься делами. Рабы, оставшиеся без пригляда, находились в растерянности. Привыкнув к его руководству, они совсем не воспринимали в качестве управляющего раба — библиотекаря. Зел хоть и был образованным, но из — за многолетней жизни на чужбине совершенно ничего не смыслил в сельскохозяйственных делах поместья.

Отсутствие твердой руки не замедлило сказаться на общем настрое — рабы выполняли свои обязанности вполсилы, лишь бы избежать наказания. Только Метида, как и раньше, крепко держала в своих руках рабынь, что работали в ткацкой мастерской и прядильне.

В гинекее тоже все мысли и разговоры были лишь о Идоменее. Федра ждала момента, когда собственными глазами сможет убедиться, что муж здоров и невредим, а её служанка очень хотела, чтобы госпожа наконец успокоилась и перестала ронять слезы. Клития, сердце которой было наполнено тревогой о здоровье Нисифора, как никто понимала чувства своей госпожи. Хиона же надеялась, что господин Идоменей, такой мудрый и сильный, обязательно поможет ей разобраться с неловкой ситуацией, в которой она оказалась.

Из окна своих покоев Федра наблюдала, как рабы убирают остатки распиленного дерева, что упало возле андрона во время бури. К счастью, само строение почти не пострадало, и достаточно небольшого ремонта, чтобы привести здание в прежний вид.

— Пошли кого — нибудь узнать, долго ли они будут ещё возиться с этим деревом, — приказала хозяйка гинекея служанке.

— Схожу сама, — пробурчала Галена, поднимаясь со скамьи. — Ваших рабынь не сыскать, с утра разбежались кто куда…

Направляясь к андрону, Галена встретила Клитию, возвращавшуюся из поселка рабов. Пожилая женщина тут же накинулась на девушку:

— Где тебя носит, бездельница?!

— Я ходила справиться о здоровье управляющего, — растерянно проговорила молодая рабыня. — Меня госпожа послала.

— Госпожа её послала! — хмыкнула Галена. — Когда это было? Утром! А сейчас, посмотри, солнце к вечеру клонится!

— Я помогала знахарке ходить за больным, — оправдывалась Клития. — Госпожа позволила…

— Пользуетесь вы добротой нашей госпожи, нахалки! Где подружка твоя? Почему она не сидит у постели своего жениха?

— Хиона, наверное, в саду…

— Гуляет, цветочки нюхает, пока ты за Нисифором ухаживаешь? И не стыдно тебе к чужому жениху бегать? Все в поместье над тобой потешаются, дурочка.

Клития ничего не ответила старой служанке. Уже не в первый раз Галена пытается поссорить её с Хионой, но девушка твёрдо знала, что подруга не в чём перед ней не виновата. Об этом ей поведала знахарка. Женщина, кроме лечения недугов, умела гадать и предсказывать будущее, недаром в поселке прозвали её Манто.* «Нужно немного подождать. Пройдет время, и всё встанет на свои места, — говорила Манто. — Не бойся. Твой путь закольцован, а это значит, что окружающие сегодня тебя люди останутся рядом и в будущем. У той девушки всё иначе: боги очень милостивы к ней, но они и потребуют с неё больше, чем с других».

— Эй! Не стой столбом, — голос служанки вывел Клитию из задумчивости. — Беги скорей к андрону, узнай, когда там закончатся работы, а потом без промедления госпоже доложишь. Она издергалась вся, бедняжка. Боится не успеть к возвращению супруга навести порядок в его покоях.

3.

Так случилось, что письмо, написанное Идоменеем в ответ на послание жены, было отправлено в Тритейлион с трёхдневной задержкой. В тот час, когда Федра торопливо срывала печать с долгожданного пергамента, Идоменей в сопровождении Гектора покинул Прекрасную Гавань и направился в своё поместье.

Хозяйка Тритейлиона, читая письмо, никак не ожидала такого скорого прибытия супруга, поэтому первой, кого увидел Идоменей в верхнем Тритейлионе, оказалась Хиона.

— Господин! Вы вернулись! — радостно воскликнула девушка.

Они встретились возле храма. В руках рабыни была корзина с цветами, она собиралась украсить первоцветами храмовые вазы.

— Дай — ка мне посмотреть на тебя, дитя! Как ты повзрослела за эту зиму!

Хиона слегка смутилась от пытливого взгляда господина. Ведь на ней был домотканый хитон, из которого она выросла, так что подол рубашки не прикрывал коленей.

— Мы так скучали без вас, господин! А госпожа! Как она волновалась, как молилась…

— Знаю, милая, знаю, — вздохнул Идоменей. — Беги же скорее к своей госпоже, извести о моём приезде и узнай, дозволит ли она сейчас прийти к ней.

— Бегу, господин, — Хиона поставила корзину на скамью и босиком, даже не надев снятые перед храмом сандалии, побежала к лестнице, ведущей на нижнюю террасу.

Федра, закончив дневную трапезу, отдыхала, и не сразу поняла, что Идоменей уже здесь, в поместье. Несколько мгновений она с недоумением слушала сбивчивую речь юной рабыни, а выглянув в окно и увидев идущего к гинекею мужа, положила ладонь на грудь, пытаясь унять сердцебиение. Быстро провела руками по волосам — не растрепалась ли прическа? Галена поспешно подала госпоже нарядный гиматий, чтобы та могла накинуть его на скромное повседневное платье.

Едва Идоменей переступил порог комнаты, Хиона с Галеной удалились.

— Здравствуй, Федра.

— Идоменей!.. — жена кинулась к нему столь поспешно, что оступилась и едва не упала. Идоменей шагнул навстречу, поддержал. Федра приникла к груди мужа, но он отстранил её, виновато оправдываясь:

— Не мыт с дороги, весь пропылился…

— Сейчас! Я помогу тебе умыться! — Побежав к столику, на котором стоял кувшин с водой и серебряный таз, Федра ловко подхватила полотенце и повесила себе на плечо. — Ну, Идоменей, иди же!

Мужчина уже не помнил, когда такое было, чтобы жена собственноручно поливала ему из кувшина, подавала полотенце, помогала вытереться. Умывшись, он обхватил лицо Федры ладонями и ласково произнес:

— Благодарю за заботу.

Потом принялся целовать, и целовал долго: в лоб, в щёки, в виски, в веки, только до губ ни разу не дотронулся. Но Федра так радовалась возвращению мужа, что не обиделась на эти братские поцелуи.

— И снова боги были милостивы к нам, — глядя мужу в глаза, сказала Федра, — но стоит ли ещё раз испытывать судьбу, мой дорогой супруг? Я, конечно, рада, что ты так быстро вернулся, но эта ужасная буря… О Идоменей, зачем рисковать собой? Ведь твой приезд ничего не изменил — Керкинитида пала.

— Знаю, но всегда нужно пытаться.

— Хочешь, прикажу подать обед? Пока будешь есть, я расскажу обо всём, что произошло в поместье за время твоего отсутствия, а после трапезы ты поведаешь мне о городских новостях.

— Спасибо, моя дорогая супруга, за приглашение, когда — нибудь мы отобедаем вместе, обещаю. Но сейчас недосуг…

— Присядь хоть на минуту и выпей вина.

Он кивнул, молча соглашаясь, и опустился в кресло. Федра наполнила килик, Идоменей, осушив его, сказал:

— Знаю о болезни Нисифора и что буря натворила бед, но у нас всё ещё не так ужасно, как у других. Я видел по дороге в Тритейлион много разрушенных домов, затопленных и размытых водой полей. То зерно, что было брошено в землю до бури, погибло, значит, хорошего урожая не будет. А если прибавить к этому прошлое неудачное для хлебов лето, то, боюсь, осенью людей ждет голод.

— Что ты говоришь, Идоменей! — Федра, позабыв о своих переживаниях, которые собиралась излить на супруга, уселась на скамеечку для ног, что стояла у кресла и заглянула в лицо мужа: — Всё так серьезно?

— Серьезней некуда. На Совете обсуждали, как помочь пострадавшим. Даже о Керкинитиде почти не говорили, со своими заботами разобраться бы.

— Что же решили?

— Выдадут часть зерна из городского хранилища. Люди смогут пересеять поля, но хватит ли его на всех? Существует большая вероятность, что введут временный запрет на вывоз зерна и продуктов.

— О боги! — Федра вскочила со скамеечки. — Значит, торговля тоже пострадает! Нечем будет заполнить трюмы кораблей…

— Да, — согласился Идоменей, — в этом году, по — видимому, нас ждут одни убытки.

— А те корабли, что ты строил в Ольвии?

— Они почти готовы, но отправить их этой весной, как я планировал, не выйдет, буду ждать осени. Надеюсь, с первыми кораблями, что придут из — за понта, мы получим вести от наших сыновей, — добавил Идоменей поднимаясь с кресла. — Благодарю за вино.

— Разве в хранилищах недостаточно зерна? Не хватит, чтобы загрузить новые корабли?

— Сейчас не время думать только о себе, Федра. То зерно, что останется у нас после посевной, я хочу распределить между бедолагами, у которых непогода уничтожила посевы.

— Что же ты возьмёшь с них за это?

— Ничего, они получат нашу помощь безо всяких условий.

Федра молчала, обдумывая решение мужа. С одной стороны, этот широкий жест — раздать бесплатно остатки зерна — казался слишком легкомысленным. Но с другой — она понимала опасения Идоменея. Больше всего от неурожаев страдает беднота; лишившись возможности кормить свои семьи, люди бунтуют, сбиваются в шайки, грабят путников и беззащитные селения. Нужно уметь жертвовать малым, чтобы сохранить большее.

— Ты как всегда дальновиден.

— Рад, что ты поняла меня, Федра, — Идоменей приблизился к жене и, положив ей на плечо руку, добавил: — Как же хорошо сегодня говорить с тобой, моя мудрая супруга, и я надеюсь, что ты не раз удостоишь меня беседой, а сейчас мне нужно увидеть Нисифора.

— Иди, Идоменей, я не держу. Знаю, сколько дел на тебя свалилось из — за болезни управляющего. — Когда мужчина был уже у двери, Федра попросила: — Передай Нисифору, что я желаю ему скорейшего выздоровления и, — она лукаво улыбнулась — догадываюсь, какая весть поможет быстро поставить на ноги нашего управляющего. Наверное, сейчас не время, но ты должен это знать, Идоменей. Нисифор просил руки Хионы.

— Хионы? Не слишком ли она юна для замужества? — нахмурился мужчина.

— Я ему так и сказала, но он согласен ждать.

— Вот как?

Федре почудилось, что она уловила в голосе мужа недовольство.

— Я знаю, как ты привязан к нашей девочке, и объяснила Нисифору, что не смогу дать ему ответ без тебя.

— Благодарю.

— Тебе решать, что ему ответить.

— Да, я сам всё решу, — ответил Идоменей, закрывая за собой дверь.

Он зашел в андрон, чтобы переодеться. Гектор попытался уговорить господина пообедать и немного отдохнуть с дороги, но тот отказался:

— Чуть позже, старина, слишком много дел.

— Дела, дела, — проворчал слуга, — их никогда не переделаешь.

— Проведаю Нисифора и вернусь. А за обедом как раз обдумаю, кому что поручить. Не сердись, Гектор, времени совсем нет: посевная закачивается, а у нас поля пустые.

4.

Больной лежал в комнате с настежь открытым окном. Солнечные лучи падали на низкий столик, уставленный различными плошками и горшочками, в воздухе пахло травами и уксусом. Раб, что неотлучно находился рядом с управляющим, увидев хозяина Тритейлиона, склонился почти до пола и замер в ожидании приказа.

— Принеси господину кресло, — слабым голосом произнес Нисифор. — Господин…

— Тихо, тихо, не трать силы, я в состоянии позаботиться о себе.

Раб с трудом втащил в комнату тяжелое дубовое кресло и поставил его рядом с постелью больного. Усевшись, Идоменей принялся разглядывать Нисифора. Управляющий очень похудел за время болезни, жар, мучавший мужчину несколько дней подряд, «съел» его тело почти до костей. Нисифор и раньше имел худощавое телосложение, а сейчас вовсе стал похож на скелет, обтянутый сухой сероватой кожей. Глаза его ввалились, волосы, отросшие и потускневшие, висели длинными прядями над бледным лбом. Расстроенный изможденным видом бывшего раба, Идоменей отвел взгляд.

— Простите, господин, что принимаю вас так…

— Не надо извинений, Нисифор. Я говорил со знахаркой, она считает, что ты победил болезнь, но восстанавливаться будешь долго. А я не могу ждать, — Идоменей тяжело вздохнул, — мне сейчас нужен здоровый и деятельный управляющий, поэтому безотлагательно пошлю в город за самым лучшим лекарем. Возможно он найдет способ ускорить твое выздоровление.

— Благодарю, господин.

— Сейчас не буду утомлять тебя разговорами. Скажи, на кого я могу опереться во время твоего отсутствия?

— Только не Зела, — Нисифор поморщился.

— Про Зела давно знаю, — согласился Идоменей, — способностей он небольших.

— Ещё у меня есть помощник, зовут его Арах. Работу в поместье он знает хорошо, только вот… — Нисифор замялся.

— Говори.

— Приглядывать за ним надо. Жестковат и скор на расправу. В поселке его боятся и не любят… Думаю, если бы не суровый нрав, Арах был бы управляющим не хуже меня, — немного помолчав, Нисифор добавил: — А может и лучше.

Когда Идоменей начал прощаться, заметил выжидающий взгляд бывшего раба. «Ждет, что скажу про Хиону», —догадался Идоменей. Возможно, Федра права, получение согласия на брак с юной рабыней поможет Нисифору быстрее встать на ноги, но мужчине не хотелось связывать себя обещанием и в то же время жестоко было лишать надежды того, кто совсем недавно стоял на краю могилы. Чтобы приободрить больного, Идоменей сказал:

— Я знаю, что у нас ещё много важных дел, которые требуют обсуждения. Мы к ним вернемся чуть позже, а пока выздоравливай.

— Благодарю вас, господин, — Нисифор слабо улыбнулся, понимая о каком «деле» говорит его хозяин.

Зел поджидал Идоменея у дома управляющего. Раб надеялся, что господин позволит ему вернуться к прежним необременительным обязанностям — библиотекаря и писца. И когда Идоменей вышел на крыльцо, кинулся к нему со словами:

— Господин, прикажете вернуться в андрон?

— Нет, ты пока нужен в поселке, — ответил Идоменей сникшему рабу. — Знаешь ли ты, где сейчас Арах?

— Нет, господин, не видел его с утра.

— Найди этого раба, пусть срочно идет к дому Метиды. Я буду ждать там.

5.

Гектор наконец смог спокойно вздохнуть — господин вернулся в андрон и приказал подать обед. Убедившись, что стол накрыт по всем правилам — вино разбавлено в нужной пропорции и налито в килик, а мясо, хлеб и сыр нарезаны тонкими ломтиками, — старый слуга с чувством выполненного долга удалился в свою комнату.

Идоменей приступил к трапезе не сразу. Некоторое время он сидел в задумчивости, вспоминая разговор с рабом, которого порекомендовал Нисифор. Как истинный эллин, хозяин Тритейлиона был очень чувствителен к внешности людей, поэтому облик Араха ему не понравился: чернявый, корявое, некрасивое тело венчала непропорционально большая голова, а из — под кустистых бровей недобро смотрели тёмные глаза. Но после нескольких вопросов Идоменей убедился, что управляющий прав — этот раб знал всё о жизни в поместье.

Арах очень точно обрисовал ситуацию, возникшую с посевной, и предложил способ решить все проблемы:

— Весна в этом году была затяжной, господин, — говорил раб. — Не успел сойти снег, как боги послали нам новое испытание — невиданной силы ураган пронесся над поместьем и всей округой. Растаявший снег и дожди наполнили поля избыточной влагой, а теперь солнце днем палит, того и гляди пересохнет земля. Зерно, упав в сухую землю, не даст ростков, поэтому нужно засеять поля как можно быстрее. У нас осталось не больше декады.

— Что ты предлагаешь? — спросил Идоменей.

— Нужно выгнать всех рабов на поля, господин. И женщин, и детей. Трудиться придется от зари до зари. Если вы позволите мне руководить работами, то клянусь — осенью вам будет чем заполнить пифосы в хранилище.

Идоменей вспомнил предостережение Нисифора о жестоком нраве и тяжелой руке Араха. Хозяин Тритейлиона не сомневался — получив власть, этот раб заставит работать даже самых ленивых. Идоменей всегда был против насилия, но, по всей видимости, другого выхода из сегодняшней непростой ситуации не существовало.

Словно прочитав мысли господина, Арах добавил:

— Далеко не все рабы способны понять, чем грозит поместью второй неурожай подряд, господин. Пока их брюхо набито едой, они и пальцем не пошевелят.

Когда Арах ушел, Метида, ждавшая окончания разговора в соседней комнате, спросила:

— Идоменей, неужели теперь ты позволишь ему наказывать рабов за малейшую провинность? — женщина, знавшая хозяина Тритейлиона ещё ребенком, имела привилегию обращаться к нему на «ты» и звать по имени.

— Никто не будет истязать безвинных людей, но с завтрашнего дня и до конца посевной жизнь в поместье изменится. Любой, отказавшийся выполнять мои распоряжения, будет наказан кнутом наравне с драчунами и ворами, — пояснил Идоменей. — В поселке останутся только беременные и кормящие женщины, старики и маленькие дети, и они не будут сидеть без дела. За животными и птицей нужен уход, пусть этим займутся те, кто не может работать в поле. Я попрошу мою супругу пока отказаться от услуг кухарки и поломойщицы. Думаю, в гинекее какое — то время обойдутся без них. — Метида только покачала головой. Немного помолчав, мужчина добавил: — А к тебе у меня просьба…

— Слушаю, господин.

— Знаю, будет много крика, и не хочу, чтобы кто — то пострадал понапрасну, поэтому прошу тебя, Метида: со всей своей мудростью и терпеливостью объясни людям, что как только посевная закончатся, я устрою для них большой праздник с торжественным богослужением и пиром, на котором они отдохнут и всласть повеселятся. Может быть, приглашу из города актеров и музыкантов.

6.

Закончив трапезу, Идоменей позвал Гектора, но тот не откликнулся. Тогда хозяин андрона подошел к каморке, где обитал слуга, и заглянул внутрь. Гектор лежал на своем топчане и похрапывал. «Совсем умаялся, бедняга», — подумал Идоменей, глядя на спящего мужчину. Вот ещё напасть — подыскивать кого — то вместо Гектора. Придется всё же призвать к себе Зела. Идоменей тихо закрыл дверь. Он собирался послать слугу за Хионой, чтобы продиктовать ей письмо, но теперь не стал беспокоить уставшего старика, а решил сам прогуляться в саду, в котором ещё не был после возвращения в Тритейлион. Наверняка она найдётся там: с ранней весны до поздней осени девушка целыми днями пропадала возле клумб, наводя порядок в своём «цветочном царстве».

Хиону он увидел издали. Она сидела неподвижно на широкой каменной скамье. Голова рабыни была запрокинута, спина выпрямлена, отведёнными назад руками она опиралась на сидение. Услышав шаги, Хиона вздрогнула и обернулась, и Идоменей заметил на её лице странные пятна. Узнав господина, девушка прикрыла лицо ладонями и воскликнула:

— Господин, не подходите! Не смотрите на меня!

Но Идоменей, заинтригованный, приблизился к рабыне и, отведя её руки, с изумлением осмотрел зеленовато — серую плотную массу, покрывавшую кожу девушки.

— Что ты с собой сделала, девочка? Чем ты измазалась?

— Это снадобье, господин, мне дала наша знахарка.

— Зачем? Разве ты больна? — Идоменей всё не мог прийти в себя от увиденного.

— Это не от болезни, господин! Оно для красоты!

— Что?!

Идоменей отпустил руки Хионы и захохотал. Он не помнил, когда последний раз так смеялся. Мужчине даже пришлось опереться о дерево, чтобы устоять на ногах.

— Позвольте мне уйти, господин, — в голосе девушки сквозила обида.

— Хиона, не сердись. — Идоменей утёр слезы. — Для меня было неожиданностью увидеть тебя с этим… с этим снадобьем на лице. Я даже испугался. Иди, дитя, умойся, и приходи в андрон, нужно написать письмо, пока не стемнело.

Возвращался Идоменей не торопясь. Вечерело, в саду было свежо, оттого дышалось легко и свободно. Богиня весны варила своё колдовское зелье из тысячи ароматов, и этими запахами был пронизан воздух. Всё, что ещё недавно спало мёртвым сном, ожило и зазвучало — звонкой капелью, журчанием ручьев, птичьим щебетом. В высоком небе чертили невидимые линии неугомонные стрижи.

Идоменей вернулся в андрон в более хорошем расположении духа, чем когда вышел из него. Тревоги, одолевающие его последнее время, никуда не делись, но появилась уверенность, что и с посевной, и с торговыми делами скоро всё наладится.

7.

Хиона не только умылась, но переоделась в длинный светло — голубой хитон, подхваченный на тонкой талии серебристой тесьмой.

— Господин, я пришла, — сказала девушка, переступив порог андрона.

— Подойди сюда, — мужчина поманил рабыню и, взяв её за подбородок, шутливо произнес: — Хочу посмотреть, намного ли красивее ты стала.

Она не обиделась, кокетливо опустила ресницы, губы тронула легкая улыбка.

— Хороша! — сказал мужчина и цокнул языком. Девушка весело посмотрела на Идоменея и закусила губку, чтобы не расхохотаться. — Присядь к столику, дитя, я буду диктовать, а ты пиши.

— Кому вы хотите писать, господин? — полюбопытствовала Хиона, беря в руку стиль.

— Архонту Ольвии.

Только они закончили письмо, как в покои, потирая глаза, вошел Гектор.

— О боги! Уже вечер, пора зажигать лампионы! — воскликнул старый слуга. — Это сколько времени я спал?

— Довольно много, приятель.

— А ведь прилёг на минутку! Что ж вы меня не разбудили, господин?

— Не было нужды прерывать твой отдых, Гектор, — ответил Идоменей и обратился к Хионе: — Благодарю за помощь, дитя. Можешь вернуться в гинекей и передать своей госпоже, что завтра утром я навещу её.

Идоменей отказался от ужина, он решил отправиться спать пораньше, чтобы с рассветом приступить к делам. Перед тем как лечь в постель, он ещё раз вспомнил забавную встречу с Хионой в саду. Она повзрослела, хочет быть красивой… Не для Нисифора ли старается? Когда появится свободное время, нужно поговорить с ней, узнать, какие чувства к управляющему живут в девичьей душе.

_________________________________________________

Буле — государственный совет в Древней Греции.

Стоя — галерея-портик для отдыха, прогулок, бесед.

Эфебы — юноши от 18 до 20 лет.

Ксены — чужеземные купцы.

Калиптра — косынка, платок или лёгкий шарф.

Агороном — чиновник, наблюдавший за порядком на рынках и площадях.

Демагоги — общественные деятели, дающие ложные обещания.

Хора — сельскохозяйственные угодья, расположенные вокруг городов.

Тавреон — март-апрель по ионийскому календарю.

Манто — прорицательница, предсказательница.





Глава 13. Звёзды под ногами

1.

Зел перевернулся на спину и застонал. Несмотря на глубокую ночь и усталость, ему так и не удалось уснуть. Каждая мышца, каждая косточка ныла и болела. Затылок ломило, шея, стёртая до крови грубым ремнём сеялки, горела огнём. Опалённое лучами весеннего солнца лицо было покрыто волдырями. Вот таким оказался итог первого дня работы в поле.

Знахарка дала рабу — библиотекарю немного оливкового масла и тряпицу, смоченную в травяном настое. Мужчина смазал маслом обожжённое лицо, а тряпицу приложил к ране на шее, но все эти действия не принесли заметного облегчения. Мучительней боли была мысль о том, что завтра с рассветом придётся подняться с ложа и снова трястись в телеге по дороге к пашне, а потом весь день ходить с сеялкой на шее, бросая в землю зерно.

Он вспомнил, как будучи подростком впервые попал в Тритейлион. Тогда юного раба определили на работу в виноградники. Там тоже приходилось трудится от зари до зари, но всегда была возможность найти тень и укрыться от солнца. Иногда удавалось даже подремать, свернувшись калачиком в глубокой лунке. Сейчас же, в просматривающейся от карая до края степи, негде было спрятаться от всевидящего ока надзирателя, разрешалось только ненадолго отойти, чтобы глотнуть воды или разбавленного вина, да ещё справить нужду.

Воспоминания, словно надсмехаясь над страданиями измученного тела, перенесли несчастного библиотекаря в тенистый летний сад, полный покоя и прохлады, по которому он когда — то прогуливался вместе со своими воспитанниками — хозяйскими сыновьями. Затем был богатый афинский дом и необременительные обязанности писца. Разве мог Зел представить, что ему, освоившему эллинскую науку, придётся работать в поле наравне с неотёсанными рабами?

Зел всхлипнул от жалости к самому себе, и глаза его наполнились слезами.

2.

Рассвет едва забрезжил, а хозяйка гинекея была уже на ногах. Наскоро умывшись и закрутив на затылке волосы тугим узлом, Федра прошествовала на кухню. Там Галена уже разводила огонь в очаге. Увидев госпожу, она повинилась:

— Рано вы поднялись сегодня, госпожа, я не успела согреть воду для умывания.

— Не переживай, Галена, я уже умылась.

— Как это умылись? — удивилась служанка. — Холодной водой?

— Холодной, — кивнула Федра.

— А кто вам поливал из кувшина?

— Справилась сама.

— А где Клития с Хионой? Неужели ещё спят?

— Я не заглядывала в их комнату.

— Вот негодницы! Нежатся в кроватях, позабыв о своих обязанностях!

— Не ругайся, — Федра повязала передник и добавила: — Сейчас нужно приготовить завтрак. Идоменей сказал, что ради экономии времени будет приходить на трапезы ко мне в гинекей. И тогда мы сможем обсуждать текущие дела. Сходи — ка в кладовую за мукой, яйцами и кислым молоком, хочу замесить тесто для оладий.

3.

Федра внимательно оглядела сервированный к завтраку стол.

— Всё в порядке, Клития, ты можешь идти.

Не успела рабыня закрыть за собой дверь, как та снова распахнулась, и в комнату вошёл Идоменей.

Федра поприветствовала мужа и широким жестом пригласила его к столу.

— Давненько я не занималась стряпнёй, — смущённо улыбнулась хозяйка гинекея. — Надеюсь, не разучилась готовить.

— Я знаю — за чтобы ни взялась моя жёнушка, всё у неё выходит превосходно, — произнёс Идоменей, усаживаясь в кресло.

Федра засмеялась и подвинула мужу блюдо с оладьями:

— Сначала попробуй!

Некоторое время они ели молча. Насытившись, мужчина взял килик с вином и, откинувшись на спинку кресла, сказал:

— Благодарю за вкусный завтрак, Федра. Знаю, что ты взяла на себя обязанности кухарки, и сейчас тебе приходится нелегко…

— Я счастлива, что могу хоть что — то сделать для тебя, Идоменей, и никакие трудности меня не страшат, если ты рядом, если мы вместе… — Он молча кивнул, соглашаясь. — Ты хотел говорить о делах, потому позволь узнать, что ты собираешься делать после посевной — останешься в поместье или вернёшься в Ольвию?

— Пробуду в поместье до выздоровления Нисифора. Потом уеду ненадолго, но не в Ольвию.

— Куда же?

— В Пантикапей.*

— Не знала, что в Боспоре* у тебя есть торговые интересы.

— Не только торговые, — Идоменей поставил пустой килик на стол и пояснил: — Сейчас как никогда нам нужна поддержка боспорского царя.*

Федра некоторое время молчала, вглядываясь в лицо мужа, а потом осторожно спросила:

— Идоменей, уж не думаешь ли ты?..

— Не хотел тебя тревожить раньше времени, но ты сама догадалась.

— Они не остановятся? — еле слышно произнесла Федра.

— Нет. После Керкинитиды херсонеситы двинутся в Прекрасную Гавань.

— О боги! — Федра обхватила голову руками.

— Но мы будем бороться, — ответил Идоменей, поднялся и подошёл к открытому окну. День разгорался, по бледно — голубому прозрачному небу медленно плыли редкие облака.

«Отчего мужчины так спокойно говорят о войне?» — думала Федра, разглядывая тёмный силуэт мужа, выделявшейся в светлом проёме окна. Женщину мысли о возможном конфликте приводили в ужас. В далёком детстве вместе с родителями и братом она пережила осаду Прекрасной Гавани скифскими отрядами. Тогда обошлось: крепкие стены города выдержали натиск кочевников, и те, спалив дотла хору, откатились назад, в степь. Но херсонеситы не дикие скифы. Они — эллины, и прекрасно владеют наукой брать города. Окружив полис и заблокировав гавань своими кораблями, они будут терпеливо ждать, когда измученные голодом горожане сами откроют ворота.

— Я не хочу войны, — сказал Идоменей, глядя в окно. — Но, боюсь, она неизбежна, поэтому, пока есть время, нужно к ней подготовиться. В Ольвии мне уже пообещали поддержку. Теперь я собираюсь отправить гонца с письмом в Пантикапей, чтобы прощупать почву там. У боспорского царя накопилось много претензий к Херсонесу, и если он даст согласие выступить против херсонеситов, то им придётся вести войну на два фронта, а это сложно. Боспорсцы — сильные и закалённые воины, привыкшие отражать набеги варварских племён. Херсонеситам нелегко будет справиться с ними.

— Ну почему, почему они не могут просто заключить взаимовыгодный договор?! — вопросила Федра.

— Таков характер дорийцев*, моя дорогая жёнушка. Они, в отличие от нас, ионийцев*, предпочитают брать силой, а не заключать договоры.

Федра поднялась со своего кресла и подошла к мужу.

— Когда ждать нападения?

— Надеюсь, не раньше следующей весны.

— О боги! — Федра прикрыла лицо руками.

— Не беспокойся, — Идоменей обнял жену. — Война начнётся не сразу. Сначала они попробуют вступить с нами в переговоры, как было с Керкинитидой, а мы будем тянуть время.

— Идоменей, — Федра отвела руки от лица, — но отчего они не могут удовлетвориться землями вокруг Керкинитиды? Ведь там полно пустошей, которые можно возделывать.

— Потому что теперь они хотят не только земли, но и гавани.

— Не понимаю… Объясни.

— Ты слышала о Неаполе Скифском?*

— Неаполь?* Новый город?

— Скифы заложили этот полис в степях Таврики и начали возделывать землю вокруг него. Некоторые племена решили, что торговать зерном выгодней, чем кочевать по степи. Скоро скифская пшеница золотым дождём хлынет в трюмы кораблей, и херсонеситы захотели прибрать к рукам эллинские города, лежащие на западном побережье Таврики.

— Чтобы контролировать вывоз зерна и богатеть на этом!

— Теперь ты поняла.

— Эти дорийцы не только воинственны, но и хитры, — заметила Федра.

— У нас есть целый год, чтобы подготовиться к противостоянию с ними.

— Идоменей, — Федра заглянула мужу в глаза, — чем я могу помочь тебе?

— Никто не должен знать о наших переговорах с Царским Боспором. То, что я рассказал, — великая тайна, поэтому прошу: ни слова никому.

— Верь мне, я не предам!

— Знаю. Иначе ничего не сказал бы.

— Благодарю за доверие, — ответила Федра и прижалась лицом к груди мужа. — Наверное, впервые за все эти годы я рада, что сыновья наши находятся далеко от Таврики.

Идоменей погладил жену по волосам и прошептал:

— В этом мире всё зыбко. Никогда не знаешь, где разгорится новый пожар. — После этих слов он отстранил Федру. — Мне пора, вечером жди к ужину.

Как только Идоменей покинул покои жены, в комнату вошла Галена и спросила:

— Какие распоряжения будут на сегодня, госпожа?

— Пусть Клития с Хионой наведут порядок на кухне, а потом приберутся в андроне. Мы же с тобой займёмся шитьём, а после полудня начнём готовиться к вечерней трапезе.

4.

В дверь постучали. Зел с трудом встал с постели и натянул на себя хитон. Грубая ткань больно царапнула кожу. Мужчина откинул дверной крюк, толкнул створку и увидел стоящего на пороге хижины Гектора.

— Господин зовёт тебя, — сказал хозяйский прислужник, строго посмотрев на раба. — Дело срочное, не медли.

Зел вернулся в хижину, наскоро ополоснул лицо, затем отпил немного вина из стоящей рядом с кувшином чарки. Дрожащими руками завязал шнурки сандалий; накинув на плечо гиматий, подпоясался ремнём. Голова гудела после бессонной ночи, перед глазами плыли жёлтые круги. Пошатываясь от слабости Зел вышел из своей хижины и отправился в верхний Тритейлион.

5.

Идоменей вдавил печать в мягкий воск и вложил свиток в кожаный футляр. Обернулся к стоящему в низком поклоне Зелу, протянул ему запечатанное письмо.

— Отвезёшь в Прекрасную Гавань. В городской дом не заезжай, остановишься у трапезита Евномия. Он расскажет тебе, что дальше делать с этим посланием.

— Слушаюсь, господин.

Зел вышел из андрона, прижимая к груди кожаный футляр с письмом. Сердце раба было наполнено ликованием: совсем скоро он уедет от тяжёлой, унизительной работы, от ненавистной сеялки. Мужчине даже показалось, что его тело как будто стало меньше болеть, и он в состоянии выдержать неблизкий путь до Прекрасной Гавани. Ещё бы увидеть Елену…

Зел поднялся по ступеням лестницы, ведущей на храмовую террасу, и обернулся. Пространство между гинекеем и андроном пустовало, в прилегающих аллеях тоже никого не было.

6.

— Когда закончим, хочу отпроситься у госпожи, чтобы сбегать в посёлок проведать Нисифора, — сказала Клития, протирая куском полотна только что вымытое блюдо.

— Хорошо, — кивнула Хиона, погрузив в чан с водой серебряный килик.

— Может, сходим к Нисифору вместе? Он несколько раз спрашивал о тебе, но я предупредила, что ты очень занята. — Хиона ничего не ответила подруге, и Клития продолжила: — Вернёмся от Нисифора, вместе пойдём наводить порядок в андроне.

— Ну, если ты так хочешь… — неуверенно проговорила Хиона.

— Я знала, что ты согласишься! — улыбнулась Клития.

У Хионы была ещё надежда, что госпожа не отпустит их в посёлок, но Федра, пребывавшая в последнее время в прекрасном расположении духа благодаря ежедневным визитам супруга, разрешила рабыням навестить управляющего.

Торопливо, перескакивая сразу через две ступени, спускалась по каменной лестнице Клития. За ней с унылой гримаской на лице плелась Хиона. Роскошные рыжие волосы Клитии были перехвачены на затылке красной лентой. Любуясь этим золотым водопадом, Хиона вздыхала: «Отчего Нисифор не замечает всей этой красоты? Почему он так равнодушен к чувствам Клитии? Если раньше он был без сознания и не видел, сколько слёз пролила бедняжка у его ложа, то теперь ведь не может не замечать, что влюблённая девушка проводит рядом каждую свободную минуту, ухаживает за ним, пренебрегая отдыхом. А Клития? Зачем она настаивает на её присутствии у постели Нисифора? Неужели так любит, что готова терпеть рядом соперницу, лишь бы угодить своему возлюбленному?» Хиона совсем не понимала подругу.

Управляющий словно ждал их. Умытый, переодетый в чистый хитон, он сидел в кровати, откинувшись на высокую подушку, и читал. Увидев входящих в его покои девушек, мужчина, отложив свиток, поприветствовал их. Хиона заметила, что воздух в комнате уже не так тяжёл, как раньше, а на столике уменьшилось количество склянок с лекарствами.

Нисифор, не сводя глаз с рабыни, тихо произнёс:

— Счастлив видеть тебя, Хиона. Присядь на этот табурет.

Девушка обернулась, чтобы посмотреть на подругу, но Клитии в комнате уже не было. Рыжеволосая рабыня незаметно вышла, оставив их с Нисифором наедине.

— Позволь мне прикоснуться к твоей руке, — вдруг попросил Нисифор.

Рабыня молча протянула больному ладонь, но когда Нисифор склонился, чтобы поцеловать руку, Хиона резко отдёрнула её, виновато пробормотав:

— Не надо…

Управляющий понял смущение девушки по — своему:

— Я вижу, что руки твои огрубели от работы в саду и гинекее, но ты не должна стесняться меня. Клянусь — после свадьбы ты будешь жить госпожой в нашем доме, и кожа на твоих руках навсегда останется гладкой и нежной. — Немного помолчав, Нисифор продолжил: — Ты чураешься меня, Хиона, но это пройдёт, когда узнаешь получше. После того, как господин объявит нас женихом и невестой перед общиной, мы сможем встречаться наедине, и тогда…

— Господин Идоменей… — Хиона наконец подняла глаза на Нисифора. — Что он сказал?

— Он дал понять мне, что не против нашего брака.

Хиона бросила быстрый взгляд в сторону дверного проёма. Слышала ли эти слова Клития? Юная рабыня была ошеломлена заявлением мужчины, она еле сдержалась, чтобы не вскочить и не убежать прочь от его ложа. От ищущих её взгляд глаз, от ласкового голоса и от чувства вины, которое гнуло её к земле, не давая дышать.

— Я пойду, Нисифор. Госпожа меня ненадолго отпустила, — сказала девушка, поднимаясь с табурета.

— Совсем мало побыла, — печально вздохнул мужчина.

— Приду ещё.

— Когда?

Она, ничего не ответив, выбежала из комнаты. Взглянуть на подругу, стоящую у стены, не посмела. Остановилась лишь на крыльце, ослеплённая солнцем. К горлу подступил комок, когда подумала о господине Идоменее. Он даже не спросил, хочет ли она замуж за Нисифора!


Хиона 14 лет

7.

Смеркалось, когда хозяин Тритейлиона подошёл к андрону. Пламя лампиона, горевшего в глубине его покоев, было приглушено и почти не давало света. Идоменей вступил в тёмное помещение и, уловив чутким ухом чьё — то дыхание, тихо спросил:

— Кто здесь?

— Господин…

— Хиона? — мужчина узнал голос рабыни. — Подожди, сниму колпак со светильника. — Через мгновение дрожащий свет озарил комнату. Идоменей обернулся и увидел девушку сидящей на полу рядом с клинэ. Руками она тёрла глаза. — Что ты здесь делала, в темноте?

— Я хотела дождаться вас и уснула. Простите меня, господин, — повинилась рабыня, поднимаясь с пола.

— Да, мы давно не говорили с тобой, — согласился Идоменей, бессильно опускаясь в кресло. — Всё недосуг…

— Простите меня, господин, — повторила Хиона, — вы устали, а я мешаю вашему отдыху.

— Устал, — вздохнул мужчина. — Так устал, что не пойду сегодня на вечернюю трапезу в гинекей. Потому прошу, дитя, сходи к своей госпоже и извинись за меня. После загляни на кухню и прихвати еды. Не нужно никаких разносолов — немного сыра, хлеб и небольшой кувшин вина. Этого будет достаточно.

— Я полечу быстрей стрелы, господин!

— Вот и хорошо. Когда вернёшься, поговорим.

Рабыня не стала тратить время на обувание. Выскочила из господских покоев и побежала к гинекею. Босые ступни легко касались остывших с приходом ночи плиток террасы.

Федра ничего не сказала, узнав, что Идоменей решил отужинать в одиночестве, но настояла на том, чтобы Хиона взяла с собой в андрон свежесваренных колбасок и сушёных фруктов. Когда с корзиной, полной снеди, Хиона вернулась к своему господину, то застала его сидящем в кресле с закрытыми глазами. Девушка вновь почувствовала вину за то, что решилась побеспокоить господина в столь неудачное время.

Все дни, с рассвета до наступления темноты, Идоменей проводил у хранилища, занимаясь распределением зерна между пострадавшими от непогоды земледельцами. Верный Гектор ни на шаг не отходил от господина, взяв на себя обязанности писца и счетовода. К вечеру бедный старик так выматывался, что не мог дойти до верхнего Тритейлиона, и потому оставался ночевать в посёлке рабов, у Метиды.

8.

— Благодарю тебя, Хиона. — Идоменей открыл глаза едва, рабыня закончила накрывать стол. Мужчина взял с блюда ломтик сыра, и, прежде чем отправить его в рот, произнёс: — Говори, что там у тебя? Опять Галена слишком строга?

— Нет, господин, Галена давно отступилась от меня. Она считает, что я неисправима, — ответила девушка, присаживаясь на низкую скамеечку, стоящую рядом с креслом хозяина андрона.

— Что же тогда? Запуталась в многомудрых рассуждениях наших философов?

— Нет, — девушка печально покачала головой и выпалила: — Я не хочу покидать вас, госпожу и Тритейлион!

— Кто же тебя гонит, дитя? — удивился Идоменей.

— Но разве жена не должна следовать за мужем?

— Ничего не понимаю… Чья жена? За каким мужем?

— Но ведь Нисифор…

— Ах вот ты о чём. Твоя госпожа рассказала, что управляющий хочет жениться на тебе?

— Нет, господин, она ничего не говорила мне об этом. Клития, моя подруга, слышала разговор нашей госпожи с Нисифором и передала мне его.

Идоменей отпил вина и задумчиво проговорил:

— Нисифор — достойный мужчина. Нечасто встречаются люди, обладающие столькими талантами. Он многого добился в жизни, и я верю, что сможет добиться ещё больше. Потому даровал ему свободу. Жене будет спокойно рядом с таким мужем.

— Да, — согласилась Хиона, — я слышала о Нисифоре лишь хорошее и знаю, что вы не выбрали бы для меня плохого мужа, господин. Ещё знаю, что даже дочерям не позволительно противиться воле родителей, а я… Я всего лишь рабыня.

Тут слёзы хлынули из глаз девушки, и Идоменей, поспешно поставив килик на стол, склонился к ней.

— Что с тобой, дитя? Почему ты плачешь? — с тревогой спросил мужчина.

Но рабыня только покачала головой, не в силах справиться с рыданиями. Идоменей провёл рукой по светлым кудряшкам девушки, а затем осторожно взял её за подбородок и заглянул в лицо. Хиона не посмела поднять глаза на своего господина.

— Ты не хочешь замуж за Нисифора, — наконец догадался Идоменей. В ответ девушка замотала головой. — Вот, возьми, — мужчина протянул рабыне чашу с водой. — Выпей и успокойся.

Идоменей наблюдал, как Хиона приводит себя в порядок, промокает глаза салфеткой, пьёт мелкими глотками воду. Щёки у девушки слегка порозовели. Рабыня осторожно посмотрела на своего господина: не рассердился ли на неё за непослушание?

— Я не давал согласия на этот брак.

— Не давали?! — Идоменей заметил, как девушка воспрянула, услышав его слова. Слабая, неуверенная улыбка тронула её губы. — Но Нисифор сегодня сказал…

— Он нетерпелив, как все влюблённые.

— Значит, я остаюсь в Тритейлионе, господин? С вами и с госпожой! — лицо рабыни просияло.

— Совсем недавно ты хотела покинуть его.

— Когда же? — Хиона с недоумением посмотрела на мужчину.

— Разве не ты просилась со мной в Ольвию?

— Ну, это совсем другое! Я была уверена, что вернусь обратно.

— Ты привязалась к нашему поместью, девочка.

— Если бы вы знали, господин… Хотите, я расскажу вам? Вы не устали слушать меня? — девушка с нежностью заглянула в глаза Идоменея.

— Говори.

— Вы не поверите, но я помню каждый день, каждый час, проведённый в Тритейлионе. Помню госпожу, встречавшую меня на крыльце гинекея. Даже спустя много лет я могу до мельчайших подробностей описать её наряд. Помню, как пахли волосы Клитии в ту зиму, когда мы спали с ней в одной кровати. Вкус орешков в меду, которыми меня угощала кухарка. Ваши уроки, — Хиона проказливо улыбнулась. — Знаю, что вы тайком посмеивались над моими каракулями. Помню самую первую вашу похвалу, когда я за один день выучила десять строф из «Прометея».* Вы сказали мне тогда: «Сама Мнемозина* поцеловала тебя в лоб, дитя моё». Запахи, звуки Тритейлиона, краски неба и сада — я их вижу и осязаю не только наяву, но и во сне. Уверена, таких звёзд, как здесь, больше нет нигде! — восторженно воскликнула девушка и продолжила: — Скучая во время вашего отсутствия, я вспоминаю наши беседы зимой у очага или летние прогулки в саду и каждый раз с нетерпением жду возвращения. Когда вас нет в поместье, я все дни провожу подле госпожи. Обычно мы занимаемся рукоделием, но иногда госпожа предлагает мне почитать вслух, или просит Клитию поиграть на сиринге, или мы поём за работой… День и ночь неустанно благодарю я эллинских богов, что не отвернулись от меня, чужеземки, и приняли под своё покровительство. Даровали мне счастье жить подле вас и госпожи! — Хиона умолкла, а Идоменей, потрясённый речью рабыни, молчал, не зная, что ответить. — Верьте мне, господин. Все эти слова идут прямо из моего сердца. Я очень люблю Тритейлион, и вас, и госпожу!

— Хиона, — голос Идоменея дрогнул. Он почувствовал, что глаза его влажны. — Приблизься ко мне, дитя.

Потом он взял в свои ладони лицо девушки и долго вглядывался в него. Светильник угасал, а глаза Хионы сияли как звёзды. Глядя рабыне прямо в них, Идоменей сказал:

— Нет большей радости для меня, чем знать, что я смог сделать кого — то счастливым. Ибо есть в любой милости божественное проявление: возвышая других, мы возвышаемся сами, приближаясь к богам. Неизвестно, что дальше уготовила мне судьба, но скажу так: пока я хозяин Тритейлиона, здесь, Хиона, твой дом. Даже если по прихоти богов придётся покинуть поместье, знай — ты можешь сюда вернуться. Ворота Тритейлиона всегда будут открыты для тебя, дитя.

— Благодарю, господин! — Хиона схватила руку Идоменея и, поцеловав, прижалась к ней щекой.

— Что касается Нисифора… Завтра я поговорю с твоей госпожой о нём. Думаю, она согласится, что тебе рано замуж. Нисифору тоже объясню. Ну что, — Идоменей ласково ущипнул рабыню за щёчку, — развеял я твои горести?

— Господин!

Хиона быстро вскочила на ноги и улыбнулась, а Идоменей залюбовался своей воспитанницей. Она снова стала такой, какой он её знал: озорной, смешливой, немного кокетливой. Легко двигаясь, словно в танце, рабыня убирала со стола остатки ужина. Уложив всё в корзину, посмотрела на Идоменея с обожанием, вновь одарив его сияющей улыбкой.

— Иди! — засмеялся он и махнул рукой. — Поздно уже, завтра вставать чуть свет.

Хиона вышла в весеннюю ночь, прохладную, тихую и удивительно звёздную. Сделав несколько шагов, замерла. Звёзды, упав в тёмную воду бассейна, серебристыми фонариками дрожали у её ног. — Я свободна! — сказала она звёздам, а те ответили ей мягким мерцающим светом.

__________________________________________________

Пантикапей — столица Боспорского царства, сегодня г. Керчь

Боспор или Боспорское царство — античное государство в Северном Причерноморье.

Боспорский царь — в Боспорском царстве было монархическое правление.

Дорийцы и ионийцы — греческие племена.

Неаполь Скифский — город, заложенный скифским царём, сегодня г. Симферополь.

Неаполь — в переводе с греческого «Новый город»

"Прометей" — трагедия Эсхила.

Мнемозина — богиня памяти, познания.


Глава 14. Ещё одно предложение

1.

«Дын! Дын! Дын!»

Сквозь вязкий полуденный сон Майя слышала, как кто — то стучит молоточком по медному диску у входной двери. Просыпаться не хотелось, любое движение в такую жару казалось пыткой.

В последний месяц лета на Ольвию обрушился небывалый зной. Под жгучими лучами солнца вся зелень в городе пожухла, дорожки и площади засыпала увядшая раньше времени листва. Днём на улицах ни души, молчат кузницы и мастерские, закрыты двери лавок, опустели чаши фонтанов, иссякли многие источники и колодцы. Только к вечеру город немного оживал, горожане торопились переделать свои дела до наступления темноты. Затем после короткой душной ночи приходил стремительный рассвет, и златокудрый Гелиос снова выкатывал на голубой небосвод свою ослепительно сверкающую колесницу.

«Дын — н–н — н–н!»

Эгла толкнула подругу в бок острым локтем и сонно пробормотала:

— Слышишь? Стучат.

Майя нехотя поднялась с просторного ложа, на котором отдыхала в жаркий день вместе с подругой. Узел ленты ослаб, освободившиеся пряди упали на плечи, затылок сразу взмок. Майя подхватила волосы и, закрутив их узлом на макушке, осмотрелась. В комнате с плотно закрытыми ставнями, чтобы внутрь не проник нагретый воздух, было темно.

Девушка не успела найти свой хитон, как снова раздался металлический стук дверного диска.

— Иду, иду! — сердито пробурчала она, торопливо заворачиваясь в льняную простыню.

Молодой темноволосый раб в набедренной повязке и сандалиях стоял на пороге дома.

— Надо госпожу Эглу, — сказал невольник.

— Зачем она тебе?

— Господин велел передать… — раб прикрыл глаза и быстро проговорил выученный наизусть текст: — Мой благородный господин, хозяин городской верфи, передаёт привет прекрасной госпоже Эгле и извещает её о том, что получил письмо от благородного господина Идоменея из Прекрасной Гавани, в котором тот сообщает о своём скором приезде.

Закончив тараторить, раб посмотрел на девушку, ожидая ответа.

— Я всё передам, — кивнула Майя, но раб её не слышал.

Лицо невольника вытянулось, брови удивлённо приподнялись, рот приоткрылся, словно парень собирался произнести слово, начинающееся на букву омикрон.* Он смотрел куда — то поверх плеча Майи. Проследив за его взглядом, девушка увидела спускающуюся по лестнице подругу. Эгла не потрудилась прикрыть свою наготу, лишь длинные тёмные пряди, закрученные на концах, ниспадали на грудь и плечи.

— Что ему нужно? — спросила Эгла, остановившись на середине каменной лестницы.

— Ты всё сказал? — спросила Майя у продолжавшего пялиться на обнажённую гетеру раба. Не дождавшись ответа, вытолкала его наружу и закрыла дверь. А после обратилась к подруге: — Господин Идоменей возвращается! Надо приготовить дом к его приезду: всё перемыть, расставить по местам…

Эгла недовольно повела плечами. Ей совсем не хотелось заниматься тяжёлой домашней работой в такую жару.

— Может, наймём кого — нибудь для уборки?

— Не знаю, — засомневалась Майя. — Мы и так потратили денег больше, чем разрешил господин Идоменей. Не рассердится ли он, что превысили бюджет?

— Не рассердится, — Эгла самоуверенно улыбнулась.

Она медленно провела рукой по своему гладкому телу от груди к талии и дальше вниз по бедру и бросила горделивый взгляд на подругу. Майя восхищённо вздохнула — никогда Эгла не была так хороша. За последние месяцы её тело изменилось: талия по — прежнему тонка, плечи и руки по — девичьи хрупки, а вот грудь стала тяжелее, бёдра — пышнее. На смену восхитительной юности пришла обольстительная зрелость.

— Не выспалась. Пойду снова прилягу, — Эгла зевнула.

— Я разбужу тебя к ночи, — крикнула ей вслед Майя.

Когда Эгла удалилась, девушка огляделась. За время, проведённое в этом доме, она успела почувствовать себя хозяйкой. Как быстро привыкаешь к хорошему! Даже не верится, что когда — то они с Эглой жили в крошечной каморке и спали на соломе, прижавшись друг к другу, чтобы не закоченеть.

Идоменей со слугой уехали внезапно, не дожидаясь начала навигации, и Майя не поверила своим ушам, когда мужчина перед тем, как покинуть Ольвию, предложил ей с Эглой остаться в доме до его возвращения. Первые дни после отъезда хозяина они жили по обычному распорядку, но потом осмелели: Майя покинула свой топчан за печкой и перебралась в спальню к Эгле на просторное хозяйское ложе.

Прямо над спальней находилась смотровая площадка. В те времена, когда башня была частью оборонительной стены, там несли службу стражники, оберегая город от внезапного появления врага. Подруги почти каждый вечер поднимались по узкой деревянной лестнице, чтобы полюбоваться на засыпающий внизу полис, на весенние сиреневые сумерки, в которых медленно плыли желтоватые звёзды. С наступлением лета вечернее небо сменило цвет на пыльно — розовый, и теперь ночь обрушивалась на город внезапно, словно кто — то одним движением набрасывал на него чёрное покрывало, усыпанное серебряными блёстками.

Майя некоторое время раздумывала, не последовать ли примеру Эглы и вернуться в спальню, чтобы подремать до захода солнца. Ну нет! Полусонное состояние, в котором она пребывала до прихода раба, прошло, ей хотелось быстрее заняться подготовкой дома к приезду господина Идоменея.

— Идоменей… — тихо произнесла девушка.

В груди что — то стукнуло и задрожало. Сколько раз она гнала мысли об этом мужчине! Запрещала себе думать о нём. Но память снова возвращала её в то морозное утро, когда на городской улице появился гость из Прекрасной Гавани в окружении представителей ольвийской знати. Если бы не эта встреча…

Никогда бы не ощутила она той тёплой, живительной струи, что заполнила до краёв пустоту её души, не почувствовала зарождения любви в своём недоверчивом сердце. Словно жизнь, такая неласковая к ней, вдруг воскликнула: «Живи! Люби!» И она жила в тени своей великолепной подруги, наслаждаясь через неё любовью Идоменея.

Однажды ночью, убедившись, что Гектор уснул, Майя бесшумно поднялась по лестнице к хозяйской спальне. Затаившись у неплотно закрытой двери, она слушала мелодию любви: шорох простыней, неразборчивый шёпот, обрывки фраз, прерывистое дыхание, страстный вздох, затем протяжный освобождающий стон.

Майя не испытывала ревности, здраво рассуждая, что только благодаря очарованию Эглы она получила возможность жить под одной крышей с Идоменеем. И потом, разве не достоин её возлюбленный делить ложе с самой красивой девушкой Ольвии? Пусть они любят друг друга, Майе достаточно находиться рядом, наслаждаться присутствием Идоменея и приглядывать за подругой.

А за Эглой необходим был пригляд! Прошлые невзгоды ничему не научили эту легкомысленную красотку, она осталась такой же непрактичной и беспечной. Несмотря на щедрость Идоменея, деньги в руках Эглы не задерживались. Огромный сундук, приобретённый для нарядов, был доверху набит различной одеждой, а ларчик для драгоценностей пришлось поменять на более вместительный. Лишь после долгих споров Майе удалось убедить подругу в необходимости откладывать деньги на чёрный день.

Без Идоменея Эгла скучала, и её невозможно было удержать дома. Красавице хотелось, чтобы весь город увидел её наряды и восхитился красотой. Теперь девушки не пропускали ни один праздник, будь то торжественное богослужение или театральное представление, спортивные состязания или народные гуляния. Мужчины обращали на Эглу внимание, приглашали на свидания, зазывали на симпосии. Эгла кокетничала с ухажёрами, а Майя злилась.

Один из поклонников позвал девушек к себе домой, предлагая понежиться в жаркий полдень около бассейна. Эгла очень расстроилась, когда Майя запретила принимать это предложение.

— Почему? Почему мы не можем поплавать в бассейне? — хныкала Эгла.

— Эгла! — пыталась образумить девушку Майя. — Неужели ты не понимаешь, что если Идоменей узнает об измене, то сразу выгонит тебя?

— Я не собираюсь изменять! Я всё объясню ему!

— Не глупи. Он не станет слушать никаких объяснений и безо всякого сожаления поменяет тебя на более разумную любовницу, например, на Кобылку.

После упоминания о сопернице Эгла немного приутихла, но если в этих спорах Майе удалось одержать победу, то справиться с ленью подруги было сложнее.

В хозяйской спальне Майя обнаружила ларь со свитками и дощечки для письма, испещрённые буквами. Она долго вертела дощечки в руках, пытаясь разобрать написанное, но скоро отложила это занятие. Читала Майя с трудом, а писать и вовсе не умела, лишь счёт ей давался всегда хорошо. Эта находка навела девушку на мысль, что неплохо было бы Эгле овладеть письмом и чтением. Наверняка Идоменей, человек с прекрасным образованием, оценит усилия своей возлюбленной и ещё больше привяжется к ней. Но Эгла наотрез отказалась учиться грамоте.

— Он любит меня совсем за другое! — доказывала она подруге. — А для ведения переписки у Идоменея есть секретарь!

Здесь Майе пришлось отступить, чтобы снова не поссориться. Несмотря на эту неудачу, Майя продолжала думать о том, как сделать Эглу ещё более привлекательной и желанной для Идоменея, ведь от этого зависело и её счастье. Страшно потерять не только покровительство богатого навклера, но и саму возможность жить рядом с ним, видеть его хоть иногда.

Во время Афродизий* Майе удалось узнать от одной из служительниц культа Афродиты о ночных обрядах, что проходят в храме: приобщившись к тайным знаниям, девушка или женщина получала покровительство самой богини. После долгих уговоров Эгла всё же согласилась пойти ночью в храм.

Правда, поначалу, как обычно, ленилась и капризничала, но со временем ей пришлись по вкусу ночные собрания, и она с удовольствиемразучивала танцевальные движения и позы, способные зажечь огонь желания в сердце любого мужчины. Майе эти танцы казались чересчур откровенными или даже непристойными, но жрица уверила её, что всякая гетера, желающая первенствовать в делах любви, должна уметь красиво предложить своё тело.

Шестую ночь каждой декады они отправлялись в храм Афродиты, где жрица проводила магические обряды. После них присутствующие, омыв свои тела в мраморной купели, приступали к служению: пели старинные гимны во славу богини, причащались красным, как кровь, вином, настоянным на пахучих травах, танцевали в лунном свете, плели венки из цветов и приносили в жертву голубей.

Сегодня как раз шёл шестой день второй декады метагейтниона. Ровно в полночь новообращённые служительницы культа должны были встретиться с храмовой прорицательницей и услышать от неё пророчество.

— Мне так страшно, Майя! Вдруг она напророчит что — нибудь ужасное?

— Не бойся! С неприятностями легче справиться, когда знаешь о них, — успокаивала подругу Майя.

Ночь была непроглядно тёмной, и девушки пробирались к храму Афродиты почти на ощупь, спотыкаясь на каждом шагу. Вступив на небольшую площадку, они увидели белые колонны, которые словно парили над землёй. Вокруг не было ни огонька.

Массивная дверь открылась бесшумно, внутри помещения оказалось ненамного светлее, чем снаружи. Майя увидела верховную жрицу в окружении новопосвящённых в культ богини любви. Та поприветствовала девушек коротким кивком. Тут из тёмного проёма боковой комнаты вышла женщина, и все обратились в её сторону. С широко открытыми глазами и неподвижным взглядом, она вела себя так, словно не осознавала, где находится. Верховная жрица мягко обняла её за плечи и усадила на табурет.

Когда очередь услышать предсказание дошла до подруг, Майя взяла Эглу за руку и сказала:

— Пойдём вместе.

Эгла молча согласилась. Но жрица не позволила им одновременно предстать перед ведуньей. Она обхватила Эглу за талию и повела к боковой комнате.

В ожидании время тянулось бесконечно долго. От скуки Майя разглядывала женщин, уже успевших побеседовать с прорицательницей. Некоторые из них сидели, закрыв лицо руками, другие, наоборот, были спокойны, довольны или радостно возбуждены.

Наконец из тёмного проёма показалась Эгла. Майя бросилась к подруге:

— Что?! Что она сказала тебе?

— Майя… Я ничего не разобрала… Она говорила так быстро… Так непонятно…

— Подожди, Эгла, успокойся, — принялась увещевать девушка. — Вспомни хоть что — нибудь!

— Твой черёд, — раздался голос жрицы.

— Я не могу сейчас. Мне нужно успокоить подругу! — помотала головой Майя.

— Иди. Я помогу ей. — Жрица приблизилась к девушкам и, ласково взглянув на Эглу, погладила её по голове.

Мгла поглотила Майю, едва она вошла в комнату. Здесь остро пахло травами, еле заметная белёсая струйка дыма поднималась к потолку, но прорицательницы не было видно. Тут девушка уловила во мраке чьё — то дыхание, повернулась на звук и замерла, прислушиваясь.

— Говорить ли мне? — голос, раздавшийся в темноте, прозвучал неожиданно молодо, хотя Майя настроилась услышать скрипучую старушечью речь.

— Говори, — ответила девушка, обмирая от волнения.

— Не знала счастья и не узнаешь оттого, что решения твои всегда неверные. Сердце слепо и глухо, не видит и не слышит любви, поэтому и сама ты любить не можешь.

Эти слова возмутили Майю до глубины души. Она едва не воскликнула: «Неправда! Я люблю!»

Голос в темноте тем временем продолжил:

— Чтобы получить, надо отдать, но этот дар должен быть равноценным. Нельзя желать многого, отдав мало, как и наоборот, отдаваться полностью, не получая ничего взамен. Нет равновесия — нет счастья. Всё очень просто. — Немного помолчав, ведунья спросила: — Ты узнала что хотела или желаешь задать мне вопрос?

— Скажи, видящая во мраке времени, как проверить правильность своих поступков? Как узнать, что принесёт то или иное решение?

Темнота вздохнула:

— Для простого смертного никак… Даже те, кто всё своё время посвящают выявлению закономерностей, понимают ненамного больше обычного обывателя. Вся жизнь соткана из случайностей, тебе ли не знать? — Майе показалось, что в голосе невидимой женщины прозвучал смешок. — Человек лишь звено в веренице событий…

— Разве не боги управляют жизнью смертных? — удивлённо спросила девушка.

— Боги только помещают человека в ситуацию, а выбор каждый делает самостоятельно. Иногда это выбор между жизнью и смертью.

2.

Вернувшись домой, Майя уложила расстроенную Эглу в постель, а сама поднялась на смотровую площадку. Короткая летняя ночь подходила к концу. На краю ещё тёмного небосвода серебрились редкие облака, может быть, они днём немного приглушат свет раскалённого солнца, и в город придёт долгожданная прохлада?

Слова прорицательницы не выходили из головы. Здесь, в ночной тиши, Майе хотелось поразмышлять над тем, что она услышала в храме. Речь ведуньи показалась девушке слишком витиеватой.

«Почему она сказала, что я не умею любить? Разве те чувства, что я испытываю к Эгле и Идоменею, не любовь? — мысленно вопрошала Майя. — Что же тогда любовь?»

Ей вспомнился Тихон, который сейчас на берегах Гиппаниса помогал своему хозяину заготавливать лес для строительства кораблей. Молодой человек до самого отъезда почти каждый день приходил к ней. Однажды Тихон захотел узнать о её прошлом, и Майя охотно поведала ему историю о нападении скифов, о гибели маленького селения, в котором прожила восемнадцать лет, о несостоявшейся свадьбе, о том, как она блуждала по степи в полном одиночестве, пока не выбралась на дорогу, ведущую в Ольвию.

Когда девушка умолкла, Тихон, проявляя чуткость, не стал настаивать на продолжении рассказа. После некоторого молчания Майя сказала ему:

— Этой зимой я могла умереть, и мне до сих пор страшно…

— Теперь тебе нечего бояться, — воскликнул Тихон, беря Майю за руку. — Я рядом, и позабочусь обо всём, — затем, смутившись, тихо добавил: — Если ты позволишь, конечно.

Потрясённая его словами, Майя расплакалась. Тихон долго утешал её. Осторожно приобняв, гладил по волосам, а потом, осмелев, склонился к лицу и поцеловал в губы.

Что она почувствовала после этого поцелуя?

Майя попыталась вспомнить свои ощущения. Она была благодарна Тихону за заботу, но, поразмыслив, поняла, что, увы, ничего, кроме сестринских или дружеских чувств, к молодому человеку не испытывает.

Прорицательница сказала этой ночью: «Счастье достижимо только в равных отношениях». Имела ли она в виду, что Майе стоит ответить на любовный призыв Тихона? Возможно, он будет этому рад, а как быть ей? Можно ли назвать счастливыми отношения, в которых одному из двоих нужно делать усилие? Разве она не знает, что бывает совсем по — другому? Ведь стоит ей закрыть глаза…

3.

— Приехал!

Эгла, одетая в невесомый, как паутина, бледно — жёлтый хитон из косского* полотна, со всех ног кинулась к Идоменею и повисла у него на шее. Мужчина одной рукой крепко обхватил девушку за талию, а другую запустил в гущу её волос, перевитых голубой лентой. Поцеловал в лоб, губы, потом спустился ниже, к шее и плечам.

Зел, вошедший в дом вслед за хозяином, быстро опустил глаза и покраснел. Негоже настолько беззастенчиво разглядывать наложницу господина. А поглядеть было на что! Прозрачная косская ткань, так любимая гетерами, совсем не скрывала прелестей этой красавицы.

От стены отделилась чья — то тень, и Зел вздрогнул от неожиданности, увидев ещё одну девушку — рабыню или служанку, внешность которой не представляла ничего примечательного. «Оказывается, ольвийский дом господина полон сюрпризов», — подумал раб. Он был польщён тем, что Идоменей взял его в поездку вместо захворавшего Гектора и таким образом приблизил к своей особе. Зел давно мечтал стать доверенным лицом хозяина, хранителем его интимных тайн.

— Этот ларь нужно отнести наверх, в покои господина.

Голос, прозвучавший почти у самого уха, вывел Зела из задумчивости. Он с неудовольствием посмотрел на отдавшую приказ. Что позволяет себе эта девка с бледным, бесцветным лицом и мышиного цвета волосами? Он обязан следовать только приказам своего господина!

Словно услышав его мысли, Идоменей сказал:

— Отнеси мои вещи в спальню, Зел. Впрочем, погоди! — остановил он раба, взявшегося за ручки ларя. — Открой крышку и подай шкатулку, что лежит сверху.

Получив из рук Зела небольшую коробочку, мужчина протянул её Эгле со словами:

— Тебе. За то, что ждала.

— Что там?

— Открой, посмотри.

Крупные, оправленные в серебро гелиодоры* солнечно сверкнули из глубины шкатулки.

— Идоменей!.. — ахнула Эгла.

— Угадал, — мужчина коснулся её хитона. — Эти серьги подходят к цвету твоего сегодняшнего наряда.

— Хочу примерить прямо сейчас! Майя, принеси зеркало!


Эгла не могла налюбоваться собой. Она то отводила руку с зеркалом, то приближала. Вертела головой, чтобы рассмотреть серьги со всех сторон и насладиться блеском ярко — жёлтых камней, принимала соблазнительные позы, которым научилась в храме Афродиты, и бросала из — под ресниц на сидящего в кресле Идоменея красноречивые взгляды.

Зел, наблюдавший за происходящим внизу через приоткрытую дверь спальни, заметил, как у его господина напряглись и затрепетали ноздри. Идоменей что — то тихо сказал девушке. Она, подобрав подол, подбежала к креслу и, усевшись к Идоменею на колени, принялась целовать и ласкать любовника. Раб покачал головой и отвернулся. Красива, но не Елена! Таких девчонок, обменивающих своё тело на разные дары, полно в каждом эллинском городе. А Елена сейчас далеко, в Тритейлионе. Ей неведома продажная алчность гетер, равнодушна она и к злату, и к серебру. У прекрасных Елен иные расценки — жизнью платят осмелившиеся полюбить их.

Майя, подсматривающая за милующимися через щёлку кухонной двери, увидела, как запыхавшаяся Эгла отстранилась от Идоменея. По движению губ подруги она догадалась, что та спрашивает мужчину, надолго ли он приехал в Ольвию. Майя припала ухом к двери, чтобы услышать ответ.

— В Ольвии пробуду недолго, уеду через несколько дней.

— Дней? — воскликнула Эгла. — Я надеялась, что ты побудешь со мной дольше.

— Сам хотел бы этого, но не могу, моя красавица.

— Ох, Идоменей, знал бы ты, как мне без тебя скучно и одиноко, — плаксивым голосом произнесла девушка. — Нельзя ли сделать так, чтобы мы не расставались надолго?

— Обещаю подумать над этим, Эгла. — Идоменей погладил девичье бедро. — Согласишься ли ты покинуть Ольвию и уехать со мной?

— Уехать? С тобой? — Эгла заглянула в глаза мужчины. — Но куда ты хочешь увезти меня?

— Например, в Прекрасную Гавань. Я мог бы купить тебе там дом и навещать вечерами…

— Дом? Мне? О Идоменей, а нельзя ли, чтобы он был с бассейном? Так приятно отдохнуть у воды в летнюю жару!

У Майи сердце упало после этих слов. Как бы дурочка не выболтала о приглашении недавнего поклонника.

— С бассейном? — рассмеялся мужчина. — Что ж, можно найти дом и с бассейном.

После этих слов Эгла снова принялась ласкаться к любовнику. А Майя задумалась, что будет делать она, если Идоменей решит забрать подругу в Прекрасную Гавань.

__________________________________________________

Омикрон — буква древнегреческого алфавита.

Афродизии — ежегодный фестиваль в честь богини любви и красоты Афродиты.

Метагейтнион — июль-август по ионийскому календарю.

Косское полотно — тончайшая, воздушная ткань с острова Кос.

Гелиодоры — жёлтые бериллы, буквально «дар солнца».

Глава 15. Неожиданный поворот

1.

Окончив читать, Федра выронила письмо. Тяжёлый пергамент гулко стукнулся о каменные плитки ротонды. Галена подняла голову от пяльцев, что держала в руках, с удивлением посмотрела на свою госпожу и, отложив рукоделие, потянулась было к свитку, но Федра остановила её:

— Не надо. Я сама.

Федра взяла свиток, не заглянув в него, положила рядом с собой на скамью. Галена не сводила глаз с госпожи, надеясь понять причину столь неожиданной вспышки гнева. Но Федра молчала. Она обиженно поджала губы, а её неподвижный взгляд был устремлён вдаль, словно женщина силилась рассмотреть невидимую точку на горизонте.

Служанка боязливо посмотрела на свиток. Что же такого в этом письме? От кого оно? Наверное, пришло с утренней почтой, когда Галена занималась подбором наряда для госпожи. А ведь с утра Федра была беспечна и весела, даже пожелала надеть любимые серьги — серебряные букетики незабудок с лепестками из голубого топаза. Это скромное украшение подарил ей Идоменей в первый год после свадьбы. Тогда он ещё не был так богат, как сейчас.

Позже, по окончании завтрака, Федра предложила Галене прогуляться к ротонде, чтобы насладиться свежестью утреннего бриза и полюбоваться поверхностью голубого с серебристыми переливами моря. Они собирались провести в саду некоторое время, поэтому, чтобы чем — то заняться, Галена прихватила с собой пяльцы с вышиванием и короб с цветными нитками, а Федра — письмо.

И теперь свиток небрежно валялся на скамье.

Федра шумно вздохнула, словно ей не хватало воздуха, и Галена не выдержала:

— Госпожа, не мучайте себя! Расскажите, что вас так расстроило?

— Ах, Галена, — с горечью произнесла Федра, — отчего так? Только начнёт всё налаживаться, как случается новая неприятность.

— И об этой неприятности вы узнали из письма, — Галена перевела взгляд на лежащий на скамье пергамент.

— Да, — кивнула Федра.

— Кто написал его вам?

— Лаисса, моя подруга.

— Так неприятности у госпожи Лаиссы?

— Не совсем… — Федра некоторое время молчала, собираясь с мыслями. — Ещё весной в одном из писем к ней я намекнула, что подыскиваю для Агафокла подходящую жену. Ведь у Лаиссы подрастают две дочери, и старшая уже вошла в возраст невесты. А она… словно не поняла намёка. И вот, пару декад назад Лаисса написала мне, что старшая её девочка вышла замуж за сына стратега Прекрасной Гавани.

— Хорошая партия, — заметила Галена.

— Неплохая, — согласилась Федра, добавив: — Но и наш род ничем не хуже! Я, разумеется, поздравила её и отослала подарок новобрачным. В тот момент я думала, что, возможно, слишком завуалировала в послании своё желание женить племянника или моя подруга с возрастом утратила остроту ума. В следующем письме я без обиняков написала, что буду сватать за Агафокла её младшую дочь.

— И каков ответ госпожи Лаиссы?

— Вот, — Федра указала на письмо, — здесь её ответ! В чём она только не обвиняет бедного моего племянника!

— Не верю своим ушам! Неужели благородная Лаисса позволила себе хулить господина Агафокла?

— Вот! Послушай! — Федра развернула свиток, пробежала его глазами и, найдя нужную строку, принялась читать: — Милая моя подруга, если бы ты знала, как непросто в наши времена подобрать девушке достойного мужа! К сожалению, для многих молодых людей богатство отцов стало непосильным испытанием. Если родоначальники зарабатывали деньги, ограничивая себя во всем, делая вложения в торговлю и земли, то потомки их поступают противоположным образом — они пренебрегают заботой о состоянии, зато не отказываются ни от каких удовольствий, растрачивая в месяц больше, чем их прадеды зарабатывал за год упорным трудом. Можно списать на молодость многие проступки, но зрелый муж, готовящийся стать главой семьи, не вправе вести себя словно безусый эфеб. Для женщины такой супруг — несчастье. Даже скудность средств не настолько страшна, как глупость. Ведь богатство можно нажить, с недостатком ума же иначе: глупый никогда не осознает, что он глуп. Все попытки перевоспитать таких «вечных мальчиков» ни к чему не приводят. Ни осуждение общества, ни даже изгнание не способно излечить их от пагубных привычек. Думаю, ты, моя драгоценная подруга, благодарна своему отцу за то, что он выбрал тебе в супруги господина Идоменея. Многие годы ты живёшь под его покровительством, не задумываясь о судьбах тех бедняжек, чьи родители не столь разборчивы. Ведь у жены нет иной доли, кроме как следовать везде за супругом, быть ему опорой и в беде, и в бедности, и в изгнании. И потому, раз уж требуем от своих дочерей безоговорочного подчинения, мы должны подходить к выбору мужа для них с особой тщательностью.

Федра закончила читать и посмотрела на Галену, чтобы узнать, какое впечатление произвёл на неё отрывок из письма. Служанка, пожав плечами, сказала:

— Не знаю, госпожа, что вы себе напридумывали, но в прочитанном нет ни одного слова о вашем племяннике.

— Ах, Галена! Ты ничего не поняла! Разумеется, Лаисса слишком воспитана, чтобы напрямую высказать всё, что она думает об Агафокле.

— То есть, вы хотите сказать…

— Да! Она считает Агафокла расточительным бездельником и глупцом, оттого не захотела отдавать за него старшую дочь. Не хочет и для младшей такого мужа.

— Ну не знаю… как — то всё странно. Она пишет об изгнании… Разве господина Агафокла изгоняли из Прекрасной Гавани? Мы бы об этом знали, не так ли?

После слов служанки Федра призадумалась. Разумеется, длительное отсутствие Агафокла не прошло бы для неё незамеченным. О чём тогда писала Лаисса? Женщина снова обратила взгляд в сторону моря. Она не могла вспомнить случая, когда её племянник надолго покидал Прекрасную Гавань. Он даже в поместье своём бывал редко, предпочитая городскую жизнь сельской.

— Напрасно вы разволновались, госпожа. Возможно, у вашей подруги есть свои резоны…

— Кажется, я поняла! — встрепенулась Федра. — Помнишь тот год, когда Идоменей увёз наших мальчиков в Афины?

— Ещё бы мне не помнить! Сколько слёз вы пролили тогда, сколько мне пришлось утешать вас…

— А потом, когда мой муж вернулся в Таврику, он должен был ехать в Ольвию с Агафоклом. — Федра поднялась со скамьи и, подойдя к одной из колонн ротонды, прислонилась к ней спиной. — Идоменей тогда остался зимовать в Тритейлионе, а племянник уехал в Ольвию один. От него приходили такие странные письма…

— Разве ваш муж не объяснил, чем занимался господин Агафокл в Ольвии?

— Идоменей что — то говорил… Так сразу и не вспомню… Вроде, он должен был научиться управлять поместьем, — задумчиво ответила Федра. — Агафокл отсутствовал больше года. Потом он приехал ненадолго и снова вернулся в Ольвию.

— Не думаю, что это было изгнание, госпожа. Агафокл не смог бы утаить такое от вас.

— А если его заставили утаить?

— Кто же?

— Идоменей!

— Знаете, госпожа моя Федра, не нужно возводить напраслину на господина Агафокла. Вот приедет ваш супруг, всё и разузнаете у него.

— Если он не захотел сказать тогда, то сейчас тем более не расскажет. И Агафокла он принудил молчать, я уверена!

— Госпожа, забудьте об этом! Раз ваш муж и племянник не захотели ничего говорить вам…

— Ну нет! — Федра отошла от колонны. — Я хочу всё знать, и немедленно!

— Напишите в Прекрасную Гавань господину Агафоклу?

— Нет, это слишком долго! Сходи за Гектором, он наверняка всё знает.

— Госпожа! — Галена отложила пяльцы и встала со скамьи. — Негоже выведывать у слуги того, что скрывает от вас муж!

— Я хочу знать правду о моём племяннике!

— Гектор ничего не скажет вам, госпожа! А вот вы…

— Ну? Продолжай!

— Вы потеряете авторитет.

Но Федра лишь досадливо махнула рукой:

— Не хочешь идти сама — кликни рабынь.

— Госпожа, пощадите старика, он нездоров, — не отступалась служанка.

— Тогда нужно позвать Нисифора.

— Госпожа… — с укоризной проговорила Галена.

Но Федру было не остановить. Подбоченясь и грозно сверкнув очами, она приказала Галене срочно отыскать Клитию. Старая служанка не стала перечить госпоже, и, покинув ротонду, отправилась на поиски рабыни.

Прошло немало времени, прежде чем Клития отыскала Нисифора. Мужчина, удивлённый столь спешным призывом, поспешил на храмовую террасу. Федра — неподвижная, с каменным лицом — ждала, когда он приблизится к ротонде. Галена не посмела без приглашения войти внутрь, служанка предпочла на расстоянии наблюдать за своей госпожой, которая пребывала сейчас в великом раздражении.

— Госпожа, рад вас видеть в добром здравии, — с поклоном обратился управляющий к хозяйке Тритейлиона.

— Приветствую тебя, Нисифор, — сухо ответила Федра.

Немного смущённый таким приёмом, мужчина бросил взгляд на Галену, затем перевёл его на Клитию. Девушка еле заметно пожала плечами, мол, сама ничего не понимаю.

— Галена, Клития, оставьте нас, — скомандовала Федра. Дождавшись, когда служанка с рабыней уйдут, женщина обратилась к управляющему: — Я знаю, Нисифор, ты — верный слуга моего мужа, и понимаю, что просьба моя покажется тебе странной, но я руководствуюсь не праздным любопытством, поверь. Клянусь, всё, сказанное здесь и сейчас, останется между нами. Видишь, я и служанок своих отослала.

— Что же хочет узнать от меня госпожа? — осторожно спросил мужчина.

— Восемь лет назад мой супруг настоял на отъезде Агафокла в Ольвию. Почти два года племянник провёл вдали от меня. Что это было, Нисифор? Изгнание?

— Я ничего не знаю об этом, госпожа, — твёрдо произнёс управляющий.

— Нисифор! Ты не только слуга моего мужа, но и мой! Я хочу получить ответ на свой вопрос!

— Я могу рассказать вам обо всём, что касается поместья, госпожа. Вмешиваться же в дела господ, а тем более обсуждать их жизнь, не имею права.

— Это было изгнание? Да или нет, Нисифор?!

— Пощадите, госпожа…

— Одно лишь слово, — настаивала Федра.

— Умоляю, позвольте мне уйти, — Нисифор просительно взглянул женщине в лицо.

И Федра отступила.

— Что ж, что ж… — проговорила она, кусая губы в досаде. — Ты можешь идти. Да, по возвращении в посёлок отправь кого — нибудь в город. Пусть гонец известит моего племянника, что я прошу его как можно быстрее приехать в Тритейлион.

— Не пожелает ли госпожа написать письмо для господина Агафокла?

— Нет, письма не будет.

После ухода управляющего в ротонду заглянула Галена. Увидев служанку, Федра пожаловалась:

— Он ничего не сказал мне…

— Я предупреждала вас, госпожа.

— Пойдём в дом, Галена. Как я устала за это утро!

Раб, посланный в город, вернулся под вечер с сообщением, что господин Агафокл посетит Тритейлион завтра, в первой половине дня.

За ужином Федра со вздохом сказала Галене:

— Во всём этом есть и моя вина.

— В чём вы себя вините, госпожа?

— Мне нужно было хоть иногда выбираться в Прекрасную Гавань. Участвовать в городских праздниках, общаться с подругами, приглядывать за племянником… Сколько лет я потеряла, сидя в поместье!

— Приглядывать за племянником? — переспросила Галена. — Госпожа, вы забыли, что он давно не мальчик, а взрослый муж.

— Но Идоменей хотел, чтобы я жила в поместье, — продолжала Федра.

— Потому как ревновал вас, не желал оставлять одну в городском доме, ведь он всё время был в разъездах.

Эти слова служанки Федра тоже пропустила мимо ушей, продолжая думать об Агафокле:

— Разве он виноват в своём сиротстве? Что лишился отца в младенчестве? Некому было подсказать, направить…

— Легли бы в постельку, госпожа. Я подушки взбила и полог сетчатый опустила, чтобы насекомые не досаждали. Завтра встанете отдохнувшая, со свежей головой, да и приметесь за дела, — тихим убаюкивающим голосом принялась уговаривать Федру служанка.

— Пожалуй, — зевнула Федра.

— Вот и хорошо. Позвать Хиону, чтобы почитала вам перед сном?

— Не надо, — ответила хозяйка гинекея, укладываясь в постель.

Загасив светильники и поставив на туалетный столик маленькую, мерцающую голубоватым светом лампадку, Галена удалилась в свою комнату.

Но лечь в постель — ещё не значит уснуть. Некоторое время Федра пыталась принять удобную для сна позу, но постоянно что — то мешало: то край обшитой шнуром подушки царапал щёку, то концы волос щекотали и кололи кожу. Затем женщине показалось, что одеяло слишком тяжело, и она скинула его, оставшись под тонкой простынёй.

Скрипнула ставня, Федра вгляделась в тёмный проём распахнутого окна. Как ей завтра вести себя с Агафоклом? Выбранить за неподобающее поведение? Не оскорбится ли он? Будет всё отрицать или раскается?

Мысли о предстоящей встрече с племянником так и не дали Федре уснуть. Как только небо в окне посветлело, она поднялась. Накинув на голое тело халат, уселась в кресло напротив окна и стала ждать рассвет.

Взгляд женщины упал на столик, где лежал свиток — письмо от сыновей. Она взяла его и принялась перечитывать. Первая часть послания была написана рукой старшего сына. Алким с восторгом рассказывал, как ему удалось стать компаньоном богатого афинского купца, который вёл торговлю с Египтом и странами Востока. Юноша испытывал особую гордость за эту сделку, заключённую самостоятельно, без поддержки со стороны отца.

— Удачи тебе, сынок, — прошептала Федра.

Дальше письмо продолжил Макарий. Ещё раньше Федра поняла, что у младшего сына дар повествования. Его истории, наполненные множеством мелких деталей, были яркими и живыми.

Отложив письмо, женщина смахнула слезу. Слава богам, у её мальчиков всё идёт хорошо! Кажется, Идоменею — отцу требовательному и в то же время любящему — удалось научить детей правилам жизни. Увы, с Агафоклом так не получилось…

2.

Этим ярким летним утром Хиона спешила в сад, куда ранее с большой корзиной ушла Клития. Подруги должны были встретиться возле огорода с пряными травами и до наступления дневной жары нарезать астрагона*. Его затем связывали в пучки и подвешивали сушиться под крышей придомовой галереи.

После того, как господин Идоменей снял с девушки бремя Нисифоровой любви, её жизнь заиграла прежними красками, исчезло чувство вины перед Клитией. Правда, оставался ещё сам Нисифор, но Хиона за лето ни разу не появилась в посёлке рабов, а управляющий редко бывал в верхнем Тритейлионе. Клития в последнее время тоже повеселела. Её возлюбленный, наконец, выздоровел и стал свободен от принятых на себя обязательств.

Хиона одним прыжком преодолела несколько ступеней и улыбнулась: как легко! Это ощущение полёта было следствием лёгкости, что теперь царила в душе девушки. Казалось, стоит ей посильнее оттолкнуться от земли, взмахнуть руками, и воспарит она под самый небесный купол.

Агафокл издали увидел Хиону и спрятался за деревом, чтобы не спугнуть её раньше времени. После происшествия весной в саду, он заметил, что девушка его всячески избегает. Едва завидев племянника своей госпожи, юная рабыня юркала в ближайшую дверь, а при встрече в саду сворачивала в боковую аллею.

Притаившийся Агафокл рассматривал ничего не подозревающую Хиону, отмечая, что за последнее время рабыня подросла и похорошела: за лето пряди волос выгорели и приобрели серебристый оттенок, кожа не потемнела от солнца, а покрылась лёгким золотистым загаром. Это сочетание серебра с золотом делало молоденькую рабыню похожей на дочь солнечного божества. Только короткий хитон из сероватого домотканого полотна портил образ «юной богини».

«Вот если бы снять с неё эту грубую тряпку и окутать тончайшим воздушным виссоном*, — подумал сластолюбец. — А ещё лучше — оставить нагой».

Мысленно раздевая девушку, Агафокл почувствовал, как вспотели его ладони. Кожа у неё, наверное, гладкая и прохладная, словно поверхность мраморной статуи. Мужчина сглотнул слюну, представляя, будто касается тела рабыни, скользит ладонью к груди, затем обхватывает и сжимает этот упругий холмик.

Агафокл выскочил из своей засады, едва девушка поравнялась с деревом, за которым он скрывался. Хиона испуганно отшатнулась, улыбка сползла с её губ. Она растерянно пролепетала:

— Доброе утро, господин Агафокл. Вы сегодня рано… Госпожа ожидает вас в своих покоях.

После этих слов девушка сделала попытку ретироваться, но Агафокл не дал ей уйти.

— Погоди, куда ты спешишь?

— Мне нужно к Клитии. Она ждёт в саду.

— Успеешь ещё. Дай — ка рассмотреть тебя хорошенько.

— Вы шутите, господин Агафокл? Вы много раз видели меня.

— Раньше ты была другой, а теперь изменилась, — с придыханием проговорил мужчина.

Хиону насторожило странное поведение господского племянника, его пристальный влажный взгляд, и, особенно, потная рука, которой он держал её за запястье. Девушка сделала шаг назад, к перилам лестницы, и попыталась высвободиться, но Агафокл не отпустил. Мужчина приблизился к ней настолько, что Хионе пришлось свободной рукой упереться ему в грудь. Это слабое сопротивление не остановило Агафокла, и скоро рабыня почувствовала дыхание мужчины на своей шее.

— Хиона…

На вздох Агафокла над самым ухом её тело ответило неожиданно — внутри живота что — то испуганно сжалось, а заострившиеся вдруг соски упёрлись в шершавую ткань хитона.

— Господин Агафокл!

Голос Галены прозвучал сверху, с храмовой террасы. Агафокл отстранился от девушки. Взгляд его остановился на её торчащих сосках. Мужчина облизнул губы, а Хиона, сгорая от стыда, прикрыла грудь рукой.

— Иду, Галена! — крикнул Агафокл и, неторопливо оглядев молодую рабыню, тихо шепнул ей: — Ты стала совсем взрослой, Хиона, от тебя очень приятно пахнет.

Хозяйский племянник ушёл, а девушка всё ещё стояла, ошеломлённая новыми ощущениями. Она чувствовала себя несчастной оттого, что её тело так отреагировало на прикосновения Агафокла, и он это заметил. Какой стыд!

— Хиона!

Девушка обернулась на зов и увидела идущую к ней Клитию.

— Где ты ходишь? Я уже заждалась!

— Господин Агафокл… — всхлипнула Хиона.

— Что?! Он здесь был? Он что — то сказал тебе? Обидел? — затормошила её рыжеволосая рабыня, пока не догадалась: — Приставал?

Хиона кивнула.

— Идём, — позвала Клития, обняв подругу за плечи, — я научу тебя, как сделать так, чтобы больше не попадаться ему на глаза.


Клития

3.

Федра постаралась придать своему лицу как можно более строгое выражение перед важной для неё встречей. Она успела с утра побывать в храме, чтобы заручиться поддержкой богов в столь нелёгком деле — помощи в избавлении племянника от губящего его образа жизни. Суровая, в тёмном платье, она поднялась навстречу Агафоклу, но тот, занятый мыслями о Хионе, не заметил мрачной атмосферы, царившей в покоях тётушки.

— Здравствуй, Агафокл.

Даже столь сдержанное приветствие не насторожило мужчину, и он с радостной улыбкой раскрыл объятия навстречу родственнице со словами:

— Приветствую вас, моя любимая тётушка! — Отстранившись, добавил: — Надеюсь, вы ещё не успели позавтракать? Потому как я, чтобы не терять времени, выехал сразу после пробуждения, и рассчитываю, что вы попотчуете меня сельскими разносолами.

— Конечно, племянник, я не оставлю тебя голодным, хотя сама уже успела немного перекусить. Присаживайся к столу и выпей вина, пока Галена сходит на кухню.

— Благодарю за приглашение, тётушка.

Федра решила, что начнёт разговор с Агафоклом сразу после трапезы, но племянник ел не торопясь, часто прерываясь на рассказы о городских сплетнях, различных слухах, ходивших на агоре, и прочей словесной ерунде. Федра, после бессонной ночи пребывавшая в сильном напряжении, начала терять терпение. Потому, выслушав рассказ Агафокла о недавно прошедшем торжестве в главном храме, на котором присутствовали все знатные горожанки, женщина воскликнула:

— Прекрасная возможность присмотреть себе невесту! Надеюсь, ты воспользовался ею?

После этих слов Агафокл поперхнулся и долго откашливался, судорожно припадая к чаше с вином.

— Извините, тётушка, ваши слова прозвучали так неожиданно…

— Отчего же? Разве не говорили мы о твоей женитьбе этой весной? Разве не обещал ты подумать о создании семьи? — наседала Федра на племянника.

— Помню, помню, тётушка, не горячитесь.

— Тогда поведай мне, которая из наших девушек тебе больше всех глянулась?

— Ах, тётушка, всё не так просто.

— Разумеется, женитьба — не рядовое событие, и подходить к нему нужно с большой ответственностью. Поэтому прошу тебя, Агафокл, не стесняйся, давай обсудим всё вместе.

Агафокл, несколько обескураженный таким напором всегда ласковой с ним тётушки, отодвинулся от стола и нахмурился. Он догадался, что разговор этот затеян Федрой неспроста. Скорее всего, она специально зазвала его в поместье, или того хуже — уже присмотрела ему невесту.

— Только не сердитесь, тётушка, — осторожно начал Агафокл. — Раз уж вы призываете меня быть откровенным с вами, то знайте: ни одна из тех, кого я видел в храме, не отвечает моим представлением о жене.

— Чем же плохи дочери моей подруги Лаиссы?

— Давно ли вы видели их?

— Давно, когда они были ещё детьми.

— Так вот, тётушка, старшая из дочерей вашей подруги, та, что вышла недавно замуж за сына нашего стратега, черна как египтянка. А младшая, хоть и миловидна, но склонна к тучности, несмотря на юный возраст. У других девушек во внешности тоже полно изъянов. Если желаете, я опишу их, и вы сами убедитесь, что не только красивых, но даже хорошеньких среди них нет.

— Агафокл! — возмутилась Федра. — Ты себе жену выбираешь, а не наложницу! Прежде всего ты должен смотреть не на красоту, а на то, какому роду принадлежит будущая невеста, получила ли она эллинское воспитание, чтит ли наших богов.

— Однако, тётушка, на ложе любому мужу приятнее видеть скорее красивую, чем знатную. Уж простите за прямоту. Сами просили, чтобы я не таил от вас своих мыслей.

Женщина поднялась и принялась мерить комнату шагами. Агафокл, наблюдая за тётушкой, подумал: «Злится».

Внезапно Федра резко повернулась к сидевшему в кресле Агафоклу и сказала:

— Сдаётся мне, племянничек, что дело здесь не столько в непривлекательности девушек из знатных семей, сколько в нежелании их родителей видеть тебя в зятьях.

— Не понимаю, о чём вы…

— Ты думаешь, я не знаю? Или до меня не доходят никакие слухи? Хотя Идоменей, конечно, старается, чтобы ничего не доходило…

— Объясните же наконец!

— За что ты был изгнан из города восемь лет назад? — прямо спросила Федра. Агафокл густо покраснел и опустил глаза. — Молчишь? Значит, всё правда, — вздохнула женщина и добавила: — Тебе скоро исполнится двадцать семь, а в голове лишь игрища, музыка с танцами да ночи с потаскушками.

— На меня клевещут, тётушка!

— Клевещут? Кто?

— Как будто вы не знаете! Много раз ваш супруг…

— Идоменей? — Федра тут же встала на защиту мужа: — Да он давно молчит! Разве ты ещё не изучил его характер? Он ничего дважды не повторяет, и если ему не внемлют, то предоставляет всякому возможность жить сообразно своим наклонностям. Я же не могу равнодушно смотреть, как мой возлюбленный племянник падает в бездну Тартара.

— Пожалуй, я вернусь в город. Вижу, вы не в настроении, тётушка, — сказал Агафокл, поднимаясь с кресла.

— Нет, разговор наш ещё не окончен. Сегодня, сейчас, ты должен принять решение о своей дальнейшей жизни. Мы обсудим всех девушек, что годятся тебе в жёны, и ты выберешь одну из них. А я, в свою очередь, приложу все усилия, чтобы её семья дала согласие на брак.

— Вот как? Вы хотите принудить меня? — воскликнул Агафокл.

— Я дала тебе время, чтобы сделать выбор, но ты не воспользовался им.

— Ах так!.. Значит, так?.. — Агафокл не мог подобрать слов, но потом его осенило: — Вот вы, тётушка, вышли замуж по любви! Отчего же вы хотите лишить меня возможности быть счастливым?

— Это не так… — растерялась Федра.

Агафокл торжествовал:

— Вы сами много раз мне говорили, что никогда не познали бы счастья без господина Идоменея. Не так ли, тётушка?

— Но разве ты любишь?

— Вы даже в этом мне отказывайте — в способности любить! — в голосе Агафокла была слышна обида. — В ваших глазах я — чудовище!

Мужчина подошёл к окну и посмотрел во двор. В тени дерева с раскидистой кроной на бортике бассейна сидели Хиона с Клитией. Девушки вязали пучки из травы и складывали их в корзину.

Федра приблизилась к племяннику и осторожно спросила:

— Кто она, Агафокл?

— Хиона, — мужчина кивнул в сторону бассейна.

Федра оглядела сидящих за работой рабынь и обернулась к Агафоклу. Она ждала, что племянник доверит ей свою тайну, но тот лишь молча смотрел в сторону бассейна. И тут Федра догадалась…

— Агафокл?! — женщина впилась в племянника глазами. — Ты влюблён в Хиону?!

— Вы угадали, тётушка…

— В рабыню?! Ты с ума сошёл!

— В ваших силах сделать её свободной, не так ли?

— Но Хиона не нашей крови, она из варварского племени!

— Зато ваша подопечная получила эллинское воспитание, благодаря вам, тётушка, и вашему супругу, господину Идоменею! — парировал Агафокл. — А ещё она так красива, что ни одна из девушек Прекрасной Гавани не сможет с ней соперничать!

У Федры не нашлось возражений. Она не могла отрицать, что её воспитанница обладает множеством достоинств. Девушка была бы прекрасной парой для Нисифора, но не для Агафокла — потомка знатного ионийского рода.

— Ответь мне, Агафокл… Ответь, но прежде хорошенько подумай. Ты любишь так сильно, что готов жениться на рабыне?

Агафокл, ещё час назад не помышлявший ни о какой женитьбе, конечно, предпочёл бы взять Хиону в наложницы, нежели в жёны. В тот момент, когда обидные тётушкины упрёки сыпались на него, как шишки в сосновом лесу, мысль о несуществующей влюблённости, пришедшая ему на ум, показалась спасением. Сейчас же, под вопрошающим взглядом родственницы, он немного растерялся. Вспомнил об утреннем приключении, когда ему удалось подкараулить Хиону у садовой дорожки. Девушка в облике солнечной богини как наяву предстала перед взором. Её волосы пахли мёдом и травами…

Ещё был управляющий — бывший раб, унизивший его, повергший в бегство и, возможно, насмехавшийся над ним. Нисифор хотел жениться на Хионе? Ну нет, эта девушка достанется ему, Агафоклу!

Какое из чувств было сильнее — желание обладать красавицей — рабыней или месть ненавистному управляющему? Агафокл и сам не знал… Тем не менее вслух он сказал:

— Да! Я люблю Хиону настолько, что готов жениться на ней! Прошу вас, тётушка, уговорите своего супруга дать согласие на этот брак.

— О боги! — простонала женщина, обхватив голову руками.

— Вам плохо, тётушка? Может, подать воды?

— Нет… Нет, — отказалась Федра от помощи племянника. Некоторое время они молчали, потом женщина спросила: — А как же она? Взаимны ли твои чувства, Агафокл?

— Влюблена уже давно, — самодовольно ответил бабник. — Разве вы не догадались, тётушка, отчего Хиона не хотела выходить замуж за вашего управляющего?

— Я полагала, из — за Клитии… — задумчиво проговорила Федра. — Но почему она мне не призналась?

— Потому что воспитанные девушки держат свои чувства при себе.

— Ты прав, — согласилась женщина. — Но как ты узнал, что Хиона любит тебя?

— Случайно, — пожал плечами Агафокл. — Мы встретились в саду…

— Что?! Вы были наедине в саду?! — гневно перебила его Федра. — Агафокл! Ты знаешь моё мнение на этот счёт! Я категорически против того, чтобы ты заводил интрижки с моими рабынями! А если узнает Идоменей?! Он запретит тебе появляться в Тритейлионе!

— Успокойтесь, тётушка, — принялся увещевать родственницу Агафокл. — Я же сказал — эта встреча была случайной. И потом, ваша воспитанница так строга, что не позволила мне даже приблизиться, а вы уже навоображали себе всякого! Видите же — я хочу жениться на ней! Я бы сам попытался уговорить вашего супруга благословить мои намерения, но боюсь… боюсь, он, как обычно, будет слишком предвзят ко мне.

— Ну не знаю… — всё ещё сомневалась Федра.

— Умоляю вас, тётушка, помогите! Вы одна можете поспособствовать моему счастью! — воскликнул Агафокл.

__________________________________________________

Астрагон — эстрагон, тархун.

Виссон — тончайшая ткань.

Тартар — глубочайшая бездна под царством Аида.



Глава 16. Договор

1.

— Они в саду, господин, — сообщил Идоменею вернувшийся из гинекея Гектор. — Прикажете разыскать госпожу и доложить ей о вашем возвращении?

— Не нужно, сам отыщу её. А ты отдыхай, мой друг.

— Да уж наотдыхался, пока вы были в отъезде. Сейчас снова готов служить, как раньше.

— Я рад, что здоровье твоё поправилось, Гектор, но всё же побереги себя, не утруждайся без надобности.

После короткого разговора со слугой, Идоменей покинул андрон и отправился в сад. Мужчина шёл по тенистой аллее, то и дело останавливаясь и окидывая хозяйским взглядом свои владения. Этот летний вечер был ясен и тих, из чащи деревьев тянуло прохладой, на неподвижном серебре вечернего моря розовела дорожка догорающей зари. Тишина и покой.

На сердце у Идоменея тоже было спокойно и легко, все дела, что он планировал, удалось завершить. Трудная весенняя посевная, ставшая испытанием для земледельцев округи, обернулась прекрасным урожаем. Хлеба были уже убраны, на полях дозревали бобы и корнеплоды, наливались спелостью круглобокие тыквы. Под тяжестью плодов гнулись к земле ветви деревьев, а переполненные сладким соком виноградные гроздья источали медовый аромат.

В Ольвии два корабля, что построил для сыновей Идоменей, уже стояли под погрузкой, ещё несколько дней — и они в составе большого каравана отправятся через понт, к берегам солнечной Эллады. В Пантикапее переговоры с царём Евмелом прошли успешно, и он пообещал военную поддержку Прекрасной Гавани в случае агрессии со стороны Херсонеса. Разумеется, не обошлось без подношений от богатых граждан Прекрасной Гавани и личных даров Идоменея. Сокровищница боспорского царя пополнилась серебряной и золотой утварью, сундуком с золотыми статерами*, ворохом дорогих тканей и ларцом, наполненным изящными безделушками: перстнями, браслетами, самоцветными бусами, жемчужным ожерельем и тонкой ковки золотым царским венцом.

Предупреждённый трапезитом Евномием о подозрительных незнакомцах, которые неизвестно откуда стали появляться в городе, Идоменей решил плыть сначала в Ольвию, а уже оттуда — на чужом корабле в столицу Боспорского царства. Конечно, херсонеситы достаточно прозорливы, чтобы догадаться отайных сношениях правителей ионийских городов Эвксинского понта*, но сейчас не время делать скрытую поддержку явной. Хватит и того, что Прекрасная Гавань не станет для херсонеситов такой лёгкой добычей, как Керкинитида, и немного остудит их воинственный пыл.

Чтобы не привлекать внимания шныряющих всюду шпионов, Городской Совет для обсуждения результатов поездки в Боспор решили не собирать, лишь верховному архонту Идоменей дал понять, что его миссия завершилась успехом. Поэтому он скрытно, смешавшись с толпой, сошёл сегодняшним утром с корабля, принадлежащего ольвийскому навклеру. Зел следовал за своим господином на расстоянии.

Позавтракав в обществе трапезита Евномия и обсудив с ним текущие дела, Идоменей, не наведываясь в городской дом, отправился в Тритейлион.

Он нашёл Федру в саду в обществе Галены и рабынь. Обитательницы гинекея прогуливалась возле клумбы с ранними астрами. Первой хозяина заметила Хиона. Лицо её осветилось, губы тронула улыбка, но девушка не успела предупредить госпожу, та сама повернулась в сторону аллеи, услышав шаги.

— Идоменей!.. — Федра всплеснула руками. — Что ж ты не известил о своём возвращении? Я не ждала тебя сегодня.

— Решил не тратить время на письмо, приехал сам, — сказал Идоменей, подходя к жене и целуя её в висок.

— С хорошими ли вестями?

— С хорошими. Потому и торопился — хотел обрадовать тебя, успокоить.

— Ну, говори же скорей!

— Дорийцам Херсонеса придётся хорошенько подумать, прежде чем нападать на наш город.

— Значит, войны не будет? — уточнила Федра.

— Полностью избежать всех опасностей не получится, моя дорогая, но мы можем уменьшить или отсрочить их. Думаю, нас ждут переговоры с Херсонесом, долгие и трудные. За это время мы накопим силы, укрепим связи со старыми союзниками и обзаведёмся новыми. В Совете думают над возможностью привлечь к охране города скифов, позволив им беспошлинно отгружать зерно через наш порт.

— Скифы — союзники? — засомневалась женщина.

— В Ольвии давно налажены взаимовыгодные связи с кочевниками, и город процветает.

Разговаривая, супруги всё дальше удалялись от клумбы с астрами. Галена решила, что раз госпожа не нуждается больше в обществе рабынь, то им следует вернуться в гинекей и сказать кухарке о необходимости добавить несколько блюд к ужину. Сама служанка осталась в саду, на случай, если госпоже понадобится от неё какая — нибудь услуга. Она следовала за супружеской четой на расстоянии, не так близко, чтобы докучать своим присутствием, но и не так далеко, чтобы не услышать зова госпожи.

— У меня тоже есть для тебя новость, Идоменей, — сказала Федра, когда они дошли до конца аллеи. — Правда, я не знаю, посчитаешь ты её хорошей или плохой. Агафокл был у меня на днях и сказал, что хочет жениться.

Идоменей пожав плечам, равнодушно отозвался:

— Он взрослый муж, и волен поступать как считает нужным. Если он выбрал себе невесту и семья её согласна…

— Выбрал, но выбор его таков, что мне необходимо посоветоваться с тобой.

«Кто же эта несчастная?» — чуть не спросил Идоменей, но сдержался, боясь обидеть супругу.

— Он полюбил Хиону и желает взять её в жёны.

— Твой племянник хочет жениться на нашей рабыне?! — брови мужчины удивлённо поползли вверх.

— Ах, Идоменей! Я была ошеломлена заявлением Агафокла не меньше чем ты сейчас! Ведь мы обсуждали с ним девушек из лучших семей Прекрасной Гавани. И вдруг такой поворот!

— Не знаю, что и сказать! — никак не мог прийти в себя Идоменей. — Помнится, ты собиралась писать одной из своих подруг…

— Всё так, всё так, — Федра закусила губу. Ей не хотелось рассказывать мужу про письмо Лаиссы, и она торопливо перевела разговор в другое русло: — Он полюбил Хиону, и это всё меняет!

— Мужчина его положения не может жениться на рабыне, Федра! Чтобы не ходить вокруг да около, скажу сразу: я против этого брака. К тому же, подумай, разве благословили бы такой неравный союз твой отец и брат, будь они живы?

— Я тебе ещё не всё рассказала, Идоменей. Агафокл настроен очень серьёзно! Он намерен изменить свой образ жизни, остепениться, стать солидным мужем…

— Федра, Федра, — с досадой прервал жену Идоменей. — Если бы твой племянник действительно имел серьёзные намерения, то не стал бы мечтать о браке с хорошенькой рабыней, а взял себе девушку из знатной и состоятельной семьи. Это позволило бы ему улучшить репутацию в глазах городского общества и увеличить капитал за счёт приданого жены.

— Я говорила Агафоклу об этом, но он ответил, что раз уж он богат и свободен от давления родителей, то желает выбрать себе подругу жизни по сердцу, а не по расчёту.

— Ответ вертопраха!

— Ты как всегда слишком категоричен! — воскликнула Федра, обидевшись за племянника. — Он просто хочет быть счастливым…

Они дошли до террасы, на которой располагались их дома. Смеркалось, сквозь неплотно прикрытые ставни гинекея пробивался желтоватый свет. Окна андрона, наоборот, были настежь распахнуты, не мешая видеть, как Гектор бродит по покоям своего господина со светильником в руке.

— Агафокл не найдёт счастья в этом союзе, моя дорогая, — сказал Идоменей после некоторых раздумий. — Мезальянс не каждому по силам. Что он будет делать, когда от него отвернутся друзья? Когда отцы семейств, видевшие в нём зятя, оскорбятся его выбором и не захотят больше иметь с ним дел? Он станет сначала посмешищем, а потом изгоем. Задумывалась ли ты о таких последствиях для своего родственника, Федра?

— Твои слова звучат как всегда здраво, Идоменей, но… — женщина на мгновение умолкла. — Но если посмотреть на эту ситуацию с другой стороны? Что произойдёт, когда влюблённый Агафокл, питающий надежды на брак с любимой девушкой, окрылённый мечтою о счастье с ней, получит наш ответ? Не станет ли этот отказ слишком жестоким для него? Подумай вот ещё о чём: возможно, неспроста Афродита внушила Агафоклу любовь к нашей девочке, это — шанс всё исправить моему бедному племяннику! И если сами боги так решили, имеем ли право мы, простые смертные, противоречить им?

После того, как Федра закончила говорить, Идоменей лишь покачал головой. Который раз он убеждался — жена не способна понять, что представляет собой её племянник. Влюблённый? Окрылённый? Да спроси в городе любого об Агафокле, и получишь ответ: пустой, никчёмный человек, распутник и выпивоха.

Идоменей не сомневался, что Хиона для этого разгильдяя очередная прихоть — красивая девчонка, с которой скучающий бездельник вознамерился поиграть в любовь. Сейчас Идоменей жалел, что, щадя чувства и оберегая покой жены, не ставил её в известность о проделках драгоценного племянничка. Он уже собрался сказать Федре, что не верит в способность Агафокла к переменам, как мужчину осенило…

Возможно, если бы не утомление длительным морским путешествием и дорогой из города в поместье, если бы его ум не был занят другими, более важными размышлениями, то он сразу бы догадался о причинах, побудивших жену настаивать на этом странном супружестве. Ведь ни одна знатная семья в Прекрасной Гавани не желает видеть Агафокла в числе своих родственников, и Федра об этом как — то узнала!

Идоменею даже стало жаль жену. Каково ей, привыкшей гордиться своими предками, осознать, что единственный продолжатель её рода отвергнут аристократией полиса? Конечно, Агафокл может жениться на любой свободной горожанке, дочери лавочника, ремесленника или земледельца. Каждый из них будет польщён этим родством. Только для незадачливого Агафокла брак с простолюдинкой — ступень вниз. Соответственно, дети, рождённые в таком союзе, должны обладать многими достоинствами, чтобы в дальнейшем преодолеть недоверие благородных семей.

Федра, так и не дождавшись ответа от мужа, спросила:

— Что же мне сказать племяннику? Он ждёт моего письма.

— Допустим, Агафокл влюблён, а Хиона? Что тебе известно о ней? Помнится, за Нисифора она замуж не хотела.

— Их чувства взаимны! Потому и Нисифор был отвергнут.

— Вот как? — в голосе Идоменея Федра уловила нотки сомнения.

— Именно! — воскликнула женщина. — У меня есть все основания полагать, что наша воспитанница давно любит Агафокла, но из скромности скрывает это. Мой племянник же, зная о чувствах Хионы, не стал пользоваться сердечной слабостью и неопытностью юной девушки. Его поступок благороден! Агафокл хочет сделать Хиону не любовницей или наложницей, а женой! — Федра помолчала немного и продолжила: — И ты, и я всегда относились к этой девочке как к родной дочери, и, соответственно, должны позаботиться о её дальнейшей судьбе. Брак с аристократом поднимет бывшую дикарку на небывалую высоту! Она станет женой и госпожой, а её дети — гражданами полиса.

— Ты очень убедительна, Федра, — согласился Идоменей. — Не скрою, я удивлён той горячности, с которой ты ратуешь за брак своего племянника с рабыней. К сожалению, я никогда не был авторитетом для Агафокла, поэтому полагаю, что моё мнение ему безразлично. Тебе же повторю: я против этого союза, — и, предупреждая вспышку недовольства со стороны жены, добавил: — Надеюсь на твоё благоразумие и послушание. Понимаю, нелегко тебе будет отказать Агафоклу, поэтому возьму на себя обязанность объясниться с ним и обещаю сделать это во время ближайшего визита в Прекрасную Гавань.

Но Федра не желала быть благоразумной! Ещё не прошла обида от письма Лаиссы… и вот! Новое унижение!

Идоменей увидел, как вспыхнули щёки жены, а уголки губ скорбно опустились. Федра часто задышала, на глаза её навернулись слёзы. С трудом поборов приступ гнева, она воскликнула:

— Ты никогда не любил его! Не принимал!

— Федра, успокойся, — Идоменей попытался притянуть жену к себе, но та резко повела плечами, освобождаясь от его объятий. — Со временем ты поймёшь, что я прав, — увещевал он. — Если Агафокл способен изменить свою жизнь, то ему ничего не мешает начать менять её прямо сейчас. Думаю, избавившись от легкомысленных привычек, он пересмотрит свои брачные предпочтения.

— Ты даже не пытаешься отрицать, что испытываешь неприязнь к моему племяннику, Идоменей. Из — за этой неприязни не веришь ему, не желаешь дать шанс. Если бы ты хоть раз попытался понять его, поговорить с ним не нравоучительным тоном, а по — дружески…

— Довольно, Федра! — рассердился Идоменей. — Иначе мы поссоримся! — потом добавил уже мягче: — Оставим этот спор. Возможно, утром мы посмотрим на всё другими глазами. Спокойной ночи, — мужчина сделал шаг в сторону андрона.

Федра остановила его, попросив:

— Задержись ненадолго, Идоменей. Мне нужно кое — что сказать тебе, — и уже твердо продолжила: — Ты напомнил мне о долге жены быть послушной мужу и господину, но не забывай: в гинекее госпожа — я. Хиона — моя рабыня, она была мне подарена Агафоклом, я воспитала её, обучила всему, что должна знать и уметь эллинская девушка. Теперь пришло время вернуть её. Это дитя родилась с поцелуем Тихеи* на челе, ей уготовлена счастливая судьба. Спокойной ночи, мой супруг.

Высказавшись, Федра с гордо поднятой головой направилась к гинекею. От находившегося рядом с террасой дерева отделилась женская фигура — Галена бросилась догонять свою госпожу. Шаги стихли, скрипнули петли, лязгнул замок, но Идоменей всё стоял и смотрел на дверь, за которой скрылась его жена. Ему нечего было возразить: она имела полное право распоряжаться судьбами рабынь, что жили в гинекее.

Федра вошла в свои покои и тяжело опустилась в кресло. Тело её обмякло, словно она вдруг лишилась сил. Победа досталось нелегко. Да и победа ли это? Она нарушила собственную клятву: не обижаться на мужа, не ссориться с ним. Но что делать, если он всегда был предубеждён против Агафокла? Разве не должна она заботиться о своём родственнике? Защищать его?

Галена с любопытством поглядывала на Федру, ожидая, когда та заговорит с ней.

— Ты слышала, о чём я беседовала с мужем?

— Да, госпожа.

— Ты тоже считаешь, что Агафоклу не стоит жениться на Хионе?

— Польщена вашим интересом к моему мнению, госпожа, но что ответить, не знаю. Больше всего я хочу, чтобы вы были радостны и довольны. Только, боюсь, если опять поссорились с мужем…

— Это так, — вздохнула Федра.

— Конечно, я желаю счастья господину Агафоклу, но как узнать загодя, чем обернётся это супружество? Благородный господин и рабыня… — принялась рассуждать вслух Галена, не замечая, что госпожа уже не слушает её.

— Сходи на кухню, узнай, отнесли ли в андрон ужин, — устало проговорила Федра.

— Слушаюсь, госпожа.

— Кухарке скажи, чтобы согрела с утра купальню, наверняка Идоменей захочет помыться с дороги.

Когда Галена ушла, Федра поднялась и подошла к окну. Посмотрела в сторону андрона, сквозь распахнутые ставни которого было видно силуэт сидящего в кресле Идоменея. Рядом с ним суетился Гектор. Слуга, судя по всему, готовил стол к вечерней трапезе. «Надо найти способ помириться с мужем. Нельзя нарушать слово, данное богам», — сказала себе Федра.

Идоменей после встречи с женой находился в расстроенных чувствах. Прекрасное настроение, владевшее им по прибытии в Тритейлион, улетучилось. Мужчина корил себя за то, что вступил в спор с Федрой, зная о её привязанности к Агафоклу. Сколько уже было ссор и столкновений из — за этого никчёмного господинчика!

Идоменей стиснул зубы.

«Теперь ты пожелал Хиону?! Нет, не получишь её! Я найду способ избавить это нежное дитя от твоих похотливых притязаний! — мысленно грозил он Агафоклу. За умным, трудолюбивым Нисифором мне было бы милее видеть мою девочку, чем за этим знатным бездельником», — продолжал рассуждать про себя Идоменей.

— Госпожа наша велела завтра с утра печь в купальне затопить, чтобы вы, господин, могли помыться, — сообщил Гектор, ставя возле сидящего в кресле хозяина таз с тёплой водой. — А сейчас позвольте я вам ножки перед сном омою.

2.

Идоменей уснул почти на рассвете, когда, наконец, придумал, как уберечь Хиону от нежеланного брака. Мужчина не сомневался, что это супружество не принесёт его воспитаннице ничего хорошего. После практически бессонной ночи Идоменей чувствовал себя более уставшим, чем когда ложился в постель.

Гектор был уже на ногах. Увидев, что хозяин проснулся, слуга зашёл в опочивальню с докладом:

— Купальня готова, господин. Желаете мыться сейчас или после трапезы?

— Пойду сейчас, — ответил Идоменей, принимая от слуги халат.

Для прислуживания в купальне из посёлка был прислан молодой раб. Вдвоём с Гектором они помогли хозяину вымыться, а когда Идоменей, утомлённый и распаренный, лёг на лавку, раб принялся массировать его тело, щедро смазывая свои ладони ароматным маслом. Пока господин отдыхал после массажа, Гектор принёс чистую одежду и, склонившись к уху хозяина, прошептал:

— Госпожа спрашивает: не желаете ли вы с ней откушать, господин?

Идоменей вынырнул из сладостной дремоты и, перевернувшись на бок, спросил:

— Разве она ещё не завтракала?

— Нет, господин, вас ждала. Уже несколько раз спрашивала…

— Скажи — скоро приду, — ответил Идоменей, довольный, что жена сама сделала первый шаг к примирению.

3.

Федра, одетая в лёгкое светло — лиловое платье, цвет которого очень освежал её лицо, придирчиво осмотрела сервированный на двоих столик. Она переставила миску с кислым молоком поближе к тарелке с блинчиками, разломила пополам два персика, удалив из них косточки, убедилась, что килик с вином расположен удобно и мужу не придётся тянуться к нему через весь стол, поправила загнувшийся уголок скатерти и вздохнула. Получится ли сегодня найти слова, которые убедят мужа дать согласие на брак Агафокла с Хионой?

Не успела она додумать, как дверь открылась, и вошёл Идоменей в чистом белом хитоне. Комната наполнилась терпким кедровым ароматом с тонкой ноткой бергамота. Идоменей приблизился к жене, чтобы поприветствовать её и поцеловать, и Федра с удовольствием окунулась в исходящий от мужа запах — знакомый и любимый.

Они ели молча. Федра не хотела первой начинать разговор, чувствовала, что супруг не переменил своего решения. Ей останется либо покориться, либо…

Насытившись, Идоменей с киликом в руке откинулся на спинку кресла. Сделав несколько глотков вина, сказал:

— Вчера мы оба погорячились. Но после, обдумав наш разговор, я пришёл к выводу, что был неправ. — Женщина не поверила своим ушам. Он не сердится? Уступает? Неужели она смогла убедить его?! — Я знаю тебя, Федра. Твою честность, благородство, доброту, — продолжил Идоменей. — Ты любишь своего племянника и желаешь ему счастья, охотно верю. Но счастье нужно заслужить, не так ли, моя дорогая? Я дам согласие на этот брак, если Агафокл выполнит ряд условий.

— Что за условия? — насторожилась Федра.

— Они тебе известны, ты сама назвала их вчера. Ему придётся измениться, отказаться от легкомысленного времяпрепровождения и заняться своими делами. Один лишь нюанс: доказать, что он зрелый муж, Агафокл должен до свадьбы. Как видишь, вопрос только в первенстве выполнения условий. Невеста ещё очень молода, так что у жениха будет время подготовиться к роли главы семейства.

— Ты всё — таки не доверяешь ему, — покачала головой Федра.

— Прости, дорогая, но у меня есть для этого основания, — сухо отозвался Идоменей. — Так ты согласна?

— Согласна, — со вздохом произнесла Федра. — Не хочу с тобой ссориться.

— Ну вот и отлично, — сказал Идоменей, добавив: — Посмотрим, действительно ли он влюблён в Хиону. Можешь написать племяннику, что предварительное согласие получено, и теперь дело за ним. Я, со своей стороны, обещаю дать хорошее приданое за нашей воспитанницей. Скажем, десять тысяч драхм серебром.

— Ого! — воскликнула Федра. — Ты щедр, Идоменей, благодарю.

А в голове у нее пронеслось: «Интересно, какое приданое было у дочери Лаиссы?»

— Думаю, ты тогда…

— Разумеется, — отмахнулась Федра. — Приготовлю одежду, посуду, бельё, покрывала… Найдутся в моём ларце и украшения для нашей девочки.

Федра счастливо улыбнулась: теперь она была в своей стихии! Как и многим женщинам, ей нравилась любая предпраздничная суета. Мечтательный взгляд хозяйки гинекея устремился в открытое окно. Надо придумать и подобрать наряд невесте, а к нему поясок, сандалии, серьги, браслеты, украшение для волос… Женщина уже строила планы подготовки к свадебной церемонии и размышляла о щедрых дарах, которые преподнесёт богам, моля их о счастье для молодых.

Идоменей поднялся с кресла и, пряча усмешку, произнёс:

— Ну раз мы договорились, то я, пожалуй, пойду.

Голос мужа вернул Федру к действительности. Увидев, что супруг собрался уходить, женщина обратилась к нему за советом:

— Мне пришла в голову мысль: раз уж Хиона теперь невеста моего племянника, то не следует ей жить в одной комнате с Клитией. Покои наших сыновей пустует уже много лет, может, отдать их Хионе?

— Решай сама, я не против.

— Необходимо привести комнату в порядок, — напомнила Федра.

— Хорошо, — кивнул Идоменей, — скажу Нисифору, чтобы прислал работников.

Как только муж ушёл, Федра кликнула Галену. Войдя в комнату и увидев улыбку на лице своей госпожи, служанка заметила:

— Всё у вас сладилось, госпожа?

— Договорились, слава богам! — Федра молитвенно сложила руки. Немного помолчав, добавила: — Сходи — ка в купальню да посмотри, не остыла ли. Затем кликни Хиону, пусть придёт туда. А ещё найди Клитию, мне нужно дать ей поручение.

4.

В купальне было тепло и влажно, запах ароматного масла, с которым раб массировал тело Идоменея, ещё витал в помещении. Хиона вошла быстрым шагом и увидела сидящую на скамье Федру. Девушка приблизилась к госпоже.

— Я помогу вам раздеться, — предложила она, но Федра махнула рукой:

— Не нужно, милая. Клития придёт чуть позже и поможет, а пока… Скинь хитон, хочу посмотреть на тебя.

Немного удивлённая необычной просьбой, Хиона спустила лямку хитона с плеча, и нехитрое одеяние упало к её ногам. Федра поднялась со скамьи и неторопливо обошла вокруг нагой рабыни, внимательно оглядывая её со всех сторон. Из — под опущенных ресниц Хиона смущённо наблюдала за хозяйкой.

Федра осталась довольна увиденным. Она даже закусила губу, чтобы не рассмеяться от переизбытка чувств, не смутить юную рабыню ещё больше. Хороша! Как хороша! С такой только нимф лепить! Может, пока излишне худощава… Но это ничего, со временем всё, что нужно, округлится. Главное, сложена безупречно, а Федра знала: гармоничное телосложение для женщины — залог здорового материнства.

— Скажи, Хиона, помнишь ли ты свою мать?

Рабыня бросила на хозяйку недоумённый взгляд. Федра однажды уже спрашивала её о родной семье, но так давно… Вслух же девушка ответила:

— Да, госпожа.

— А были у неё дети, кроме тебя?

— Два сына и дочь, госпожа.

Услышав ответ, Федра довольно кивнула: значит, с рождением детей проблем не будет, племянник получит наследников, их род не угаснет.

— Можешь одеться, Хиона.

Едва рабыня успела прикрыть свою наготу, как дверь купальни распахнулась. Внутрь вошла Клития, а за ней — черноволосая девушка в коротком сером хитоне. Обе склонили головы в ожидании приказаний от хозяйки Тритейлиона.

— Как тебя звать, милая? — обратилась Федра к черноволосой рабыне.

— Плоп, хаспоша, — на ломаном койнэ ответила та.

— Её зовут Пелопа, госпожа, — поправила девушку Клития.

— Пелопа, каждое утро ты будешь приходить в гинекей, а вечером возвращаться в посёлок рабов. Если ты мне угодишь, то заберу насовсем. Здесь у тебя будет своя комната и хорошая одежда. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Да, хаспоша, — кивнула рабыня. Лицо её порозовело от удовольствия.

— Кроме безупречного выполнения своих обязанностей, ты должна научиться правильно говорить на нашем языке, и сделать это как можно быстрее. Лишь на таких условиях я могу оставить тебя при себе. Ты поняла меня, милая? — повторила Федра вопрос, чтобы убедиться в разумности новой служанки.

— Да, хаспоша, — ответила девушка, не смея поднять глаз на хозяйку.

— Отлично! Сейчас Клития поможет мне раздеться и выкупаться, а ты, Пелопа, будешь прислуживать Хионе, — Федра указала рукой на свою воспитанницу. — Внимательно смотри, как делает Клития, и повторяй.

После слов госпожи Хиона с Клитией недоумённо переглянулись.

— Что же ты ждёшь, Клития? Приступай, — поторопила Федра.

5.

Хиона, путаясь ногами в складках длинного хитона, подол которого был обильно украшен вышивкой из разноцветных нитей, поднималась по лестнице, ведущей на второй этаж гинекея. Следом за ней шли Клития и новая служанка.

Обе створки двери покоев были распахнуты. Федра, с уложенными вокруг головы косами, одетая в синий хитон, встретила рабынь, стоя у кресла с высокой спинкой. Когда троица вошла в комнату, Галена прикрыла за девушками дверь.

— Как тебе новое платье, Хиона? — улыбаясь, спросила Федра.

— Благодарю, госпожа, — поклонилась рабыня. — Но разве есть повод для такой нарядной одежды?

— Повод есть, моя милая. Очень радостный для меня. Надеюсь, и для тебя тоже. Но не буду томить. Мой племянник, Агафокл, оказал мне и моему мужу большую честь: он захотел взять в жёны нашу воспитанницу.

Хиона, не понимая, о ком говорит госпожа, посмотрела сначала на подругу, а потом перевела взгляд на Пелопу. Федра выдержала паузу, после которой протянула руки к рабыне и воскликнула:

— Хиона, ты теперь невеста! Подойди ко мне, моя милая девочка, хочу обнять тебя и поздравить!

_________________________________________________

Статер — античная золотая монета.

Эвксинский понт — Чёрное море.

Тихея — богиня удачи, счастливого случая.


Глава 17. Жених и невеста

1.

Раб топтался у входа в хозяйские покои, не зная, как поступить. С одной стороны, господин Агафокл предупредил всех слуг в доме, что ожидает письмо из Тритейлиона, и как только оно прибудет, следует немедленно принести послание ему. С другой, хозяин очень раздражался, если кто — то прерывал его сон. И вот, письмо получено, а господин, несмотря на полдень, изволит почивать. Наконец раб решился: он зайдёт тихонько в спальню и оставит пергамент на столике возле ложа, тогда причин гневаться у хозяина не будет.

Темноту господской опочивальни, словно клинки, прорезали солнечные лучи, проникавшие в помещение из двух окон, створки которых были приоткрыты ровно настолько, чтобы способствовать приливу свежего воздуха. Не успел раб сделать и нескольких шагов, как недовольный голос господина остановил его:

— Чего ты крадёшься, будто вор?

— Письмо, господин Агафокл, — помахал свитком слуга.

— Что за письмо? От кого?

— Из Тритейлиона, от вашей тётушки.

— Давай его сюда!

Агафокл перевернулся на бок и приподнялся на локте, подоткнув для удобства под руку подушку. Ломая печать, буркнул стоящему в полупоклоне рабу:

— Окна отвори.

Глаза Агафокла быстро скользнули по приветственным словам, которыми тётушка обычно начинала свои письма. Наконец, найдя в послании ожидаемый ответ, Мужчина радостно хихикнул и, не отрываясь от чтения, приказал рабу:

— Принеси вина.

«…я выполнила обещание, Агафокл: уговорила Идоменея дать согласие на ваш брак с Хионой, — писала Федра. — Настала твоя очередь. Надеюсь, что ты сдержишь своё слово: остепенишься и станешь ответственным мужем. Мне было нелегко убедить супруга в серьёзности твоих намерений. Несмотря на мои доводы, Идоменей полон предубеждений в отношении этого супружества, и мне бы очень хотелось, чтобы его опасения не оправдались. Так что теперь всё зависит от тебя…»

Раб поставил поднос с кувшином и чашей на низкий столик. Налив в чашу вина, с поклоном протянул её господину. Агафокл продолжил читать письмо, прихлёбывая вино. Вдруг лицо мужчины скривилось, словно он глотнул не благородного хиосского* нектара, а дешёвого фракийского* пойла. Раб насторожился, и не напрасно: через секунду чаша с недопитым вином полетела в его сторону.

— Убирайся! Пошёл вон!

Агафокл со злостью откинул покрывало, вскочил с кровати и подошёл к окну. Рабыня, набиравшая воду из фонтана, что находился в центре перистиля, увидев в оконном проёме голого господина, стыдливо опустила глаза и, подхватив кувшин, убежала в дом.



— Ну тётушка! Ну удружила! — сквозь зубы прошипел Агафокл.

Он снова развернул свиток и перечитал строки, вызвавшие у него приступ гнева.

«Идоменей хочет испытать тебя, и поэтому выдвинул ряд условий. Здесь я поддерживаю мужа, тем более времени достаточно. Невеста наша ещё очень молода, и я сама не соглашусь выдать Хиону замуж ранее, чем через год».

Затем в письме шло перечисление обязательств, которые Агафоклу необходимо было выполнить, чтобы жениться на Хионе: заняться делами поместья, для чего проводить в нём время с ранней весны и до поздней осени; в зимнюю пору, находясь в городе, не менее двух раз в декаду принимать у себя трапезита Евномия, справляться у него о своих доходах и расходах; не отлынивать от общественных обязанностей, посещать Народные собрания; участвовать в выборах в городской Совет с намерением получить должность, дающую возможность влиять на жизнь города; бывать на всех праздничных богослужениях, показывая себя примерным и благочестивым гражданином; отказаться от праздного времяпрепровождения, пересмотреть свой круг общения, удалив из него личностей с сомнительной репутацией.

— Да что они о себе возомнили! — возмутился Агафокл. — Кого я беру в жёны? Рабыню или персидскую царевну?!

Он уже был готов пойти на попятную и отказаться от притязаний на руку Хионы… Но вот досада: вчера вечером, принимая у себя друзей, уже похвастался, что скоро женится на самой красивой девушке Таврики. Хмельные сотрапезники наперебой строили предположения о будущей супруге хозяина дома, но Агафокл не назвал им имя своей невесты. Они увидят Хиону только во время свадебной процессии, тогда девушка уже не будет рабыней, а необычайная красота её заставит умолкнуть злые языки. Ведь злословие — это порождение зависти.

Впрочем, пусть завидуют! Он к этому привык! Не заботили его и людские пересуды, тем более не так давно он читал историю, в которой говорилось о царе Вавилонии, взявшего в жёны красивую невольницу. Чем он хуже вавилонского царя?

Тётушкина воспитанница прекраснее всех гетер, что побывали в его объятиях. Но гетеры доступны любому за плату, потому, несмотря на высокую стоимость, ценность их любви невелика. А вот Хиона будет принадлежать ему одному!

Агафокл прикрыл глаза и представил девушку в облаке розового виссона. Или нежно голубого… И тот и другой цвет подчеркнут красоту его юной невесты. А потом… Агафокл открыл глаза и повернул голову в сторону смятой постели. Потом они возлягут вместе на брачное ложе. Её нагое тело с золотистым отливом на свадебных шитых золотом простынях…

И всё это будет нескоро!

Агафокл топнул ногой и прошипел:

— Проклятый Идоменей! — а после крикнул: — Эй! Кто — нибудь!

В покои осторожно заглянул раб, ожидавший за дверью.

— Умываться, потом завтрак. Быстро! — рявкнул Агафокл. — Да, и пусть управляющий придёт.

— Слушаюсь, господин, — поклонился раб и скрылся за дверью.

Обессилев от гнева, мужчина бросился на постель. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, пока не пришёл прислужник с принадлежностями для умывания.

За завтраком Агафокл попытался собраться с мыслями перед предстоящим разговором с управляющим. Но в голове было пусто, вспышки раздражения, которые он с трудом подавлял, мешали сосредоточиться. «А ведь всё могло сложиться иначе, если бы я не подарил Хиону тётушке, а оставил себе, — неожиданно подумал Агафокл. — Тогда не пришлось бы подчиняться приказам ненавистного Идоменея. Не слишком ли много он требует за право обладать красивой рабыней?»

Агафокл попытался восстановить в памяти события восьмилетней давности. Ему удалось вспомнить об обещании, данном тётушке: подарить ей девочку, чтобы отвлечь от тоски по уехавшим сыновьям. Затем перед его мысленным взором предстал управляющий Кодр, которому было поручено найти подходящего ребёнка.

А что же дальше?..

Кодр купил девочку, а Агафокл, написав сопроводительное письмо, отослал подарок в Тритейлион. Момент написания письма совершенно стёрся из его памяти… но оно точно было! Федра не раз вспоминала о нём. Девочка? Агафокл совсем не помнил её. Возможно, тогда она не произвела на него никакого впечатления. Маленькие дети обычно выглядят одинаково.

— Позволите, господин? — между створок дверей протиснулась голова управляющего. Агафокл махнул рукой, приглашая того войти.

С почтительным поклоном раб — управляющий замер в нескольких шагах от кресла господина, ожидая приказаний. Агафокл молча разглядывал мужчину. На все его вопросы мог дать ответ только Кодр, но бывший управляющий выкупился из рабства и давно покинул Прекрасную Гавань. Сам Идоменей ходатайствовал за Кодра, даже отдал ему в жёны рабыню из своего городского дома. Везде этот Идоменей! Агафокл со злостью пнул стоявшую рядом с его креслом скамеечку для ног.

2.

С того дня, как Федра назвала свою воспитанницу невестой племянника, жизнь в гинекее перевернулась вверх дном. Из посёлка Нисифор прислал работников, которые принялись наводить порядок в помещении по соседству с покоями Федры. Сначала в кладовую убрали все вещи хозяйских сыновей и рабыни тщательно вымыли стены, пол, потолок и ставни. Затем начались ремонтные работы: был обновлён узор на стенах, перекрашен пол, отреставрированы ставни и дверь.

Все этапы работ хозяйка гинекея проверяла лично. Всякий раз Федра приходила не одна, а со свитой — неизменной Галеной, радостно — изумлённой Клитией, новенькой рабыней Пелопой с горящими от любопытства глазами и будущей владелицей покоев Хионой, подавленной и молчаливой.

Федра остановила рабов, пытавшихся вынести резную дубовую кровать.

— Нет, эту кровать оставьте, достаточно заменить тюфяк и балдахин, — скомандовала она. — Мои сыновья спали на ней вдвоём, и им было просторно. Значит, и нашей худенькой Хионе места хватит.

Время от времени Федра интересовалась мнением своих спутниц, спрашивая у них совета по тому или иному вопросу. Покрасить пол в прежний цвет или выбрать другой? А для стен краски развести поярче или побледнее? Кровать надо украсить балдахином. Какая ткань лучше подойдёт — обшитая кантом или бахромой?

— Почему ты молчишь, Хиона? — теребила рабыню Федра.

— Мне нравится всё, что вы предлагаете, госпожа, — тихо отвечала девушка.

— Вот и хорошо! Не будем мешать работникам, пойдём — ка, поищем в сундуках подходящие наряды для тебя.

И все обитательницы гинекея, вместе с Пелопой, переместились в покои Федры, где Галена принялась поднимать тяжёлые крышки ларей, а Клития с Пелопой вынимали из них сероватые холстяные свёртки, в которых находились драгоценные ткани: шелка из далёкого Сереса*, золотистый виссон, сотканный из нитей моллюсков, крашеная шерсть с золотой и серебряной окантовкой, гладкий хлопок с изящной вышивкой по подолу, плотный, с глянцевым отливом лён. По мере развёртывания тканей комната наполнялась ароматом сухих трав, которыми были выложены днища ларей во избежание порчи вещей насекомыми.

Хиона лишь кусала губы, наблюдая, как её раскрасневшаяся от переизбытка чувств госпожа щедро раскладывает перед ней свои сокровища.

— Хиона, иди сюда! Хочу посмотреть, что тебе больше к лицу, — позвала Федра.

Приложив к плечам девушки поочерёдно несколько отрезов, госпожа пришла к выводу, что светлоглазой блондинке, какой является Хиона, лучше всего подходят ткани нежных оттенков.

— Бледно — сиреневый хитон, сверху шёлковый химатион с аметистовым отблеском, на голову — золотистый виссон, — Федра накинула все три полотнища на плечи Хионы и отошла на шаг полюбоваться. Чего — то не хватает… Увидев в руках Пелопы серебряный шнурок, воскликнула: — Дай — ка его сюда, милая! Высокая шнуровка от груди до бёдер подчеркнёт талию нашей красавицы! Осталось подобрать сандалии и драгоценности, и свадебный наряд готов! Что такое, Хиона? Тебе не нравится?

— Нравится, госпожа! Я в восторге от этих роскошных тканей!

— Отлично! — кивнула Федра. — Но если ты хочешь подобрать одежду на свой вкус — пожалуйста, выбирай! — Она обвела рукой комнату, по которой были разбросаны вещи, вынутые из ларей. — Мне всё равно этого до конца жизни не сносить.

— Благодарю вас, госпожа.

Отобранные ткани Федра велела Клитии разделить на три стопки: готовые хитоны, химатионы и накидки для повседневной носки, наряды, подходящие для торжественных случаев, и отрезы, которые необходимо было подрубить и украсить вышивкой.

— Теперь давай присядем, моя девочка, и я дам тебе несколько наставлений, а Клития с Пелопой пока уберут всё обратно в лари.

Федра уселась в своё кресло, а Хиона попыталась, как обычно, занять скамеечку, стоящую подле, но женщина остановила её:

— Нет, Хиона, негоже тебе сидеть у моих ног. Привыкай вести себя как госпожа. Пелопа, подай сюда стул.

Черноволосая рабыня со всех ног кинулась выполнять поручение. Хиона устроилась на принесённом стуле напротив кресла Федры. Девушка чувствовала себя неуютно и перед Галеной — из — за того, что пожилой служанке госпожа не предложила присесть, — и перед наводящей порядок в комнате Клитией, и даже перед Пелопой, которая не сводила глаз с хозяйки гинекея ожидая новых распоряжений.

— Оставьте нас, — приказала Федра.

Когда прислужницы вышли, женщина улыбнулась своей воспитаннице и с теплотой в голосе проговорила:

— Как видишь, жизнь твоя изменилась, Хиона. Теперь ты — невеста моего племянника и моя будущая родственница. Я несу за тебя двойную ответственность, как госпожа и как воспитательница. Ваша свадьба состоится следующей осенью, у тебя есть достаточно времени научиться вести домашнее хозяйство и управлять гинекеем. Что ты ответишь, дитя?

— Я никак не могу поверить в то, что благородный господин Агафокл решил жениться на мне, — пролепетала девушка.

— Да, такие браки нечасто встречаются. Тем не менее его выбор мне понятен. Здесь, в Тритейлионе, ты не теряла времени даром, и за восемь лет из маленькой дикарки превратилась в настоящую эллинку! А ещё… он любит тебя, моя милая девочка. Агафокл во время последнего визита сам признался мне в этом. А любовь… она сметает на своём пути все преграды!

Любит? Хиона вспомнила неприятную встречу в саду. Когда Агафокл удерживал её, не давая уйти, и тело ответило на его прикосновения самым бесстыдным образом. Если бы вовремя появившаяся Галена не окликнула мужчину, то могло произойти нечто ужасное…

Заметив вспыхнувший на щеках девушки румянец, Федра сказала:

— Понимаю тебя, девочка, сама была смущена не меньше, когда узнала, что Идоменей попросил моей руки. Но мне немного легче, чем тебе — я с раннего возраста привыкла повелевать рабами. Через год ты станешь госпожой в доме, где я появилась на свет, где прошло моё детство и юность. Отчий дом, откуда много лет назад меня увёл Идоменей, чтобы сделать своей женой… — глаза женщины увлажнились, и она поднесла к ним маленький платочек. — Но я отвлеклась, — Федра отняла платочек от глаз. — Надеюсь, ты не забыла, Хиона, о главной обязанности любой девушки — блюсти свою чистоту?

— Да, госпожа, я помню об этом. Моюсь каждый день.

— Похвально, — ответила Федра, пряча улыбку. — Боги всегда благосклонны к тем, кто не нарушает их заповедей, таким людям они даруют удачу и счастливую жизнь. Завтра на рассвете, после утреннего омовения мы отправимся в храм и принесём Гебе — покровительнице невест бескровную жертву. Попросим Вечно юную богиню о помощи в скором соединении двух сердец — Хионы и Агафокла.

Затем Федра объяснила ей, что, став невестой, она обязана соблюдать множество правил.

— Эти правила помогут тебе привыкнуть к новому положению и научиться вести себя не как рабыня, а как госпожа, — пояснила хозяйка гинекея. — Прежде всего, одежда. Девушка, собирающаяся стать женой, не может носить короткий хитон — это неприлично. При выходе из дома и при посторонних мужчинах необходимо покрывать голову. Нельзя бегать босиком — от хождения без обуви грубеют пятки. Руки тоже нужно беречь, так что ухаживать за цветочными клумбами теперь будет раб — садовник. Чем белее кожа у девушки, тем холёнее она выглядит, поэтому не следует много времени проводить на солнце. Большую часть дня благородная женщина находится в комнатах гинекея, занимаясь рукоделием. Рядом всегда присутствует служанка, готовая выполнить любую просьбу или приказ: причесать, поправить наряд, подать нужную вещь. Я приставлю к тебе Пелопу. Если эта рабыня окажется послушной и услужливой, то, возможно, после свадьбы она отправиться с тобой в Прекрасную Гавань.

Слова госпожи доносились будто издалека, Хиона всё ещё не могла до конца осознать того, что происходило. Девушка сидела, опустив глаза, и слушала, как госпожа монотонным голосом перечисляет её новые обязанности. Но думала Хиона о другом: «Может быть, господин Агафокл просто решил подшутить над нею? — девушка осторожно взглянула на Федру. — Но разве согласилась бы госпожа участвовать в этом нелепом розыгрыше?!»

А Федра всё говорила и говорила, не замечая потухших глаз своей воспитанницы.

— Андрон снова будет убирать Клития, я освобождаю тебя от этих обязанностей.

— И мне не позволено больше ходить к господину Идоменею? — встревоженно спросила рабыня.

— Нет, милая, если только он сам не позовёт тебя. Ты должна знать, что наш господин принимает деятельное участие в твоей судьбе. Перед свадьбой Идоменей подпишет вольную грамоту. Кроме этого, он обеспечит тебя приданым.

— Благодарю вас, госпожа, — ответила Хиона. — Мне бы хотелось поблагодарить и господина Идоменея…

— Думаю, такая возможность представится, — кивнула Федра. — Ну что ж, не хочу тебя больше утомлять. У нас ещё найдётся время для разговоров.

— Благодарю, госпожа, — Хиона поднялась со стула и направилась к двери.

— Пришли ко мне Пелопу, — сказала вдогонку Федра.


Пелопа

Хиона проскользнула мимо Галены, ожидавшей призыва госпожи в соседней комнате, и спустилась на первый этаж. Входная дверь гинекея была распахнута, на крыльце Хиона заметила Клитию и Пелопу.

— Тебя госпожа зовёт, — обратилась девушка к черноволосой рабыне.

Пелопа бегом кинулась к лестнице, ведущей к покоям Федры. Глядя ей вслед, Клития усмехнулась:

— Наша новая подружка до смерти хочет услужить хозяйке и остаться в гинекее.

— Её нельзя осуждать, — задумчиво проговорила Хиона. — Жизнь в верхнем Тритейлионе намного легче и приятнее, чем в посёлке рабов. Если ты — простая рабыня, а не невеста хозяйского племянника, — грустно закончила она.

— Расскажешь, о чём вы беседовали с госпожой? — полюбопытствовала Клития.

— Ах, Клития! — всхлипнула Хиона и закрыла лицо руками.

— Ты чего? — удивилась рыжеволосая рабыня.

— Мне больше нельзя приходить к господину Идоменею! Только если он сам захочет меня позвать!

— В этом ничего удивительного нет, — пожала плечами Клития. — Даже госпожа не посещает андрон без приглашения.

— А если он никогда не позовёт? — Хиона отняла руки от лица и с тревогой посмотрела в сторону андрона. — У господина столько дел и забот! Где ему помнить обо мне?!

— У тебя что — то важное к нему?

— Мне нужно срочно увидеться с ним! Меня пугает это замужество! — воскликнула девушка.

— Тише, — Клития приложила палец к губам и перевела взгляд на открытое окно хозяйских покоев. — Пойдём лучше в нашу комнату, там и поговорим.

Но уединиться подругам не удалось. В коридоре они столкнулись с возвращавшейся Пелопой. Рабыня остановилась напротив Хионы и, поклонившись, с запинкой проговорила:

— К ваше услука, хаспоша. Как будет прикзанья?

Хионой посмотрела на девушку и вздохнула.

__________________________________________________

Хиосского нектара — дорогой сорт вина.

Фракийское пойло — дешёвый сорт вина.

Серес — территория древнего Китая.



Глава 18. Птичка в силках

1.

Сельскохозяйственный год подходил к концу; несмотря на суровую весну, боги смилостивились клюдям, и лето выдалось спокойным. Деметра, покровительница земледелия, позволила своим трудолюбивым детям собрать хороший урожай. Вовремя шли дожди, не давая полям иссохнуть, солнца было достаточно для того, чтобы семя, брошенное в землю, выпустило жизнеспособный росток. Лишь ветер, ничем не ограниченный на просторах полей, налетал то влажным бризом со стороны моря, то суховеем из степей. Но и эти дуновения были на пользу: морской бриз приносил необходимую влагу, а жаркие ветры степи, наоборот, прогоняли тяжёлые дождевые тучи, готовые пролиться на уже вызревшие хлеба. Теперь, после снятия урожая, у земледельцев была другая забота: сохранить плоды своего труда и выгодно продать излишки.

Идоменей снаряжал уже второй за декаду караван для отправки в Прекрасную Гавань. С первым в город уехал Нисифор — следить за погрузкой зерна на корабли, что готовились отплыть в далёкие Афины. Там лембы встретят сыновья Идоменея и перепродадут зерно дальше, в города Аттики и на острова Эгейского понта. Затем торговые суда вернутся в Прекрасную Гавань, гружённые разными товарами, а ещё мебелью и предметами интерьера для обустройства Белого особняка. Идоменей планировал следующей весной преподнести этот роскошный дом в дар супруге.

Утром, во время завтрака, у него мелькнула мысль: не отправиться ли в Прекрасную Гавань, переждать там зиму? Можно всё устроить так, что тоскливый сезон пролетит незаметно.

Прошлой зимой в Ольвии он проводил время совсем неплохо, правда, там была Эгла… Может, вызвать её? Снять для девушки уютный домик неподалёку от Храмовой улицы?..

— Подлить вина, господин?

Идоменей оторвался от размышлений и взглянул на стоящего перед его креслом слугу.

— Благодарю, Гектор, мне достаточно, — ответил, ставя на стол опустевший килик.

— Опять к амбарам пойдёте?

— Да. Нужно закончить с отгрузкой зерна.

— А Арах на что? Господское ли это дело — у амбаров целыми днями находиться? — проворчал старый слуга.

— Он не справится без меня, Гектор, — объяснил Идоменей. — Арах, хоть и хорош в роли помощника, но грамотой не владеет и поэтому учёт зерна вести не может.

— Так писарь ваш без дела околачивается, — не унимался ворчун. — Этот… как его…

— Зел, — скрывая улыбку, подсказал Идоменей.

Хозяин Тритейлиона частенько замечал, что Гектор избегает называть раба — библиотекаря по имени и не упускает возможности приписать ему несуществующие пороки: «Тих как мыша — замышляет что — то, не иначе»; «Взгляд либо испуганный, либо отрешённый. Иногда пять раз об одном спросишь, а он так и не ответит. Витает где — то… Непозволительно рабу думать о чём — то, кроме угождения господину!»

Причиной этих придирок, как догадывался Идоменей, была ревность старика к молодому рабу, претендующему на то, чтобы занять место подле господина. Возраст и хвори не позволяли Гектору прислуживать Идоменею с прежним усердием. И они оба понимали, что каждый день приближает момент расставания, когда окончательно одряхлевший слуга будет вынужден переселиться из андрона в посёлок рабов. Увы! Для смертных Хронос* неумолим. Идоменей уже договорился с Метидой, что она заберёт старика к себе и будет заботиться о нём до самой его смерти. Но пока ещё Гектор жил в андроне и не упускал случая выставить перед хозяином раба — библиотекаря в неблагоприятном свете.

— Вчера пришёл — в покоях темно. Зажёг лампадку, потом светильник. Хожу туда — сюда… Вдруг, чую — шевелится кто — то в глубине комнаты. Аж сердце прихватило: неужто змей какой в андрон пробрался? Молитву зашептал, посветил лампадкой… А это он! Змей — библиотекарь! Напугал так, аж еле отдышался. Говорю: «Что сидишь в темноте?» Молчит. Думал, как обычно, не дождусь ответа, но он зашипел по — змеиному: «Я свитки починяю». Вот так! Починяет! В полной темноте! — немного помолчав, Гектор продолжил: — А может и вправду во тьме видит… Тавры — они, скорее, звери, чем люди. Вы бы поосторожнее с ним, господин.

— Ну, Гектор, не преувеличивай. Может быть, его лампадка погасла прямо перед твоим приходом, — попытался Идоменей урезонить старого слугу. — Зел давно перевоспитался. Сколько времени он провёл рядом с моими сыновьями, а потом ещё восемь лет жил при них в Афинах. Конечно, он не так умён в сравнении с Нисифором или Арахом, управлять поместьем и рабами ему не по силам, но как исполнитель неплох. Послушен, аккуратен, старателен. Почерк у него красивый, разборчивый, лучше только Хиона пишет.

— Зел, — продолжал бухтеть Гектор, убирая со стола остатки утренней трапезы. — Имечко — то какое! Сам назвался? Или наградил кто?

— Что с этим именем не так?

— Разве неизвестно вам, господин, что слово «зелос» означает зависть и ревность?

— Нет, не знал, — ответил Идоменей и перевёл разговор: — Скажи — ка лучше, старина, сколько времени понадобится, чтобы подготовить городской дом к зиме?

— Надумали в городе зимовать?

— Ещё не знаю.

— Один? — спросил Гектор и тут же принялся извиняться: — Вы не подумайте, господин, что я вас допрашиваю! Необходимо знать, придётся ли приводить в порядок верхние покои или достаточно подготовить андрон?

— Хватит комнат андрона.

— Значит, один, — прошептал себе под нос слуга.

— Ты сможешь поехать со мной, если захочешь, — решил приободрить старика мужчина.

— Тогда в месяц уложимся! — лицо Гектора озарила радостная улыбка. — Вы бы послали письмецо в Прекрасную Гавань, а следом я отправлюсь, присматривать за работами.

Раздался стук. Слуга повернул голову в сторону двери и нахмурился:

— Пришёл этот ваш… Зелос, раб завистливый и ревнивый, — доложил ворчун.

— Пусть войдёт.

Зел переступил через порог и застыл в поклоне, ожидая вопросов от хозяина.

— Говори, — обратился к рабу Идоменей.

— Приветствую вас, мой господин, — не поднимая головы, сказал Зел. — Арах, ваш раб и помощник, просил передать, что ждёт приказаний насчёт сегодняшних работ.

— Хорошо, я сейчас пойду к нему, — ответил Идоменей, поднимаясь с кресла.

— Ждать ли вас к дневной трапезе, господин? — уточнил Гектор.

— Не нужно, — мужчина похлопал слугу по плечу. — Я отобедаю у Метиды. Прошу только, как проснётся госпожа Федра, сходи и поприветствуй её от моего имени. Пусть она не сердится, что в гинекее не бываю. Занят очень. А ты, — обратился Идоменей к Зелу, — подготовь к моему приходу несколько листов пергамента.

— Слушаюсь, господин, — не поднимая глаз, прошептал раб.

После ухода Идоменея Зел отправился в комнату, где хранились свитки. Гектор, проводив недобрым взглядом раба — библиотекаря, обернулся к окну и посмотрел в сторону гинекея, ставни которого были закрыты. «Рано ещё», — решил старик и отправился к себе, чтобы немного подремать.

Зел трудился над пергаментом больше часа. Он слышал, как Гектор в соседней комнате покряхтывал, поднимаясь со своего ложа. Затем до ушей библиотекаря донеслись звуки шаркающих шагов. Слуга Идоменея остановился напротив библиотеки. Зел поднял глаза и заметил, что Гектор переодет в чистый хитон. Раб ждал, что старик заговорит с ним, но тот, так и ничего не сказав, развернулся и вышел из андрона. «Пошёл в гинекей, выполнять поручение господина», — решил Зел и снова склонился над пергаментом.

2.

Этим утром хозяйка Тритейлиона вновь пожелала остаться с воспитанницей наедине. Когда Галена и рабыни вышли из хозяйских покоев, Федра откинула крышку стоящего на столике ларца. Драгоценности в нём вспыхнули разноцветными огнями, на потолке и стенах опочивальни задрожали мириады солнечных бликов. Хиона на мгновение зажмурилась.

Федра взяла изящный золотой браслет с ромбовидными подвесками и тихо сказала:

— Его мне подарил отец на совершеннолетие. А это матушкин подарок — серьги с бирюзой. Вот дары братца на невестины дни: серьги, ожерелье и два перстня. Идоменей… — женщина развернула хлопковую салфетку, и Хиона подалась вперёд, чтобы полюбоваться золотой переливчатой сеткой для волос, которую держала в руках госпожа. — Так он отблагодарил меня за рождение Алкима, нашего первенца, — улыбнулась Федра. Отложив драгоценную вещицу, она потянулась за следующей. — Вот ещё дары моего дорогого супруга — яхонтовая стефана из Индии, нефритовые бусы из далёкой страны, расположенной на краю Ойкумены. Эти сапфиры он купил в Персии, — Федра вынула из ларца перстень и серьги. — А этот жемчуг — в Финикии. Скарабея прислали сыновья из Египта, электроны с берегов холодного гиперборейского моря доставили в Прекрасную Гавань скифские купцы. — Наконец, выложив все свои сокровища из ларца, женщина обратилась к воспитаннице: — Что тебе больше из всего этого нравится, милая?

— Не знаю, госпожа… глаза разбегаются, — смущённо ответила девушка.

— Сначала я хотела, чтобы в день свадьбы ты украсила себя убором из жемчугов. Белые перлы с матовым блеском, оправленные в серебро, очень идут юным девам. Но, скорее всего, Агафокл сам захочет преподнести тебе свадебные драгоценности. Давай предоставим нашему жениху право решать, какое убранство больше к лицу его невесте, — Федра ласково коснулась щеки Хионы. — А эти жемчуга пусть войдут в твоё приданное, — передала она девушке пару серёг и ожерелье.

— Благодарю, госпожа, они прекрасны, — ответила Хиона, смиренно принимая драгоценные подарки.

— Прекрасны и не всем по карману, — хвастливо добавила женщина. — Тебе не придётся краснеть перед городскими модницами!

Они долго сидели возле ларца с украшениями, пока Федра не отобрала для своей будущей родственницы ещё несколько серебряных и золотых безделушек. Когда хозяйка гинекея принялась убирать драгоценный вещицы обратно в ларец, Хиона заметила:

— Госпожа, мне негде хранить ваши щедрые подарки. Мой ларчик для них слишком мал.

— Ты права, — кивнула Федра после некоторого раздумья. — Пусть побудут пока у меня, а накануне свадьбы я верну тебе украшения вместе с новым ларцом, который попрошу прислать из Прекрасной Гавани.

С этими словами госпожа отпустила свою воспитанницу. Едва Хиона вышла из хозяйских покоев, как к ней кинулась Пелопа:

— Хаспоша! Что хотеть хаспоша?

— Хочу сходить в храм, помолиться, — тихо ответила девушка.

— Я с тобой, хаспоша!

На выходе из гинекея рабыни столкнулись с Гектором. Слуга Идоменея осведомился у Хионы, не занята ли хозяйка.

— Госпожа в своих покоях, Гектор, ты можешь пройти к ней, — ответила девушка.

3.

Хиона оставила Пелопу ждать у портика, а сама вошла в залитое полуденным солнцем святилище и замерла.

Шли дни — неразличимые, наполненные бестолковой суетой. Вот уже почти прошла декада с тех пор, как Федра назвала её невестой своего племянника, и Хиона теперь редко покидала гинекей. Девушка частенько с тоской поглядывала в сторону андрона, надеясь, что господин призовёт её к себе. Но он не звал…

Каждую ночь во сне она погружалась в плотный туман, похожий на тот, что иногда накрывает сад в зимнюю пору. В такую погоду можно бесконечно плутать по аллеям, теряя ориентацию, путаясь в направлениях. От этих блужданий душа наполнялась страхом, а сердце — трепетом. И только с трудом проникший через толщу плотного воздуха тоненький луч солнца, как спасительная нить Ариадны, помогал выбраться из глухого морока.

И сейчас она пришла к богам с просьбой дать ей в руки конец путеводной нити, которая выведет её на свет. Но мысли путались, слова застревали в горле… Страшно понапрасну тревожить покой небожителей! Всего два дня назад на этих самых плитках молилась она вместе с госпожой о даровании благословения на предстоящий брак. И что же теперь? Просить об обратном? Нет, не поймут её боги! Не помогут! А наказание за обман будет быстрым и неотвратимым! Так ни на что не решившись, с тяжёлым сердцем Хиона покинула обиталище богов.

4.

Чтобы добиться абсолютной гладкости, необходимо было провести пемзой по поверхности листа не менее тысячи раз. После — покрыть пергамент белилами и тщательно разгладить, давая порам заполниться, затем снова отшлифовать. Белила, с которыми работал Зел, имели лёгкий цитрусовый аромат, обычно их ароматизировали, стараясь перебить тяжёлый запах сыромятной кожи. Раб провёл пальцами по поверхности листа и удовлетворённо кивнул. Первый лист готов. Зел хотел немного передохнуть, но неожиданно быстро вернулся Гектор. Видимо, позабыв, что он в андроне не один, старик принялся разговаривать сам с собой.

— Голубка наша притихла, испугалась счастью, что на неё свалилось… Ну ничего, привыкнет! Господин звал всегда «дитя», и я за ним повторял: «дитя, дитя», а теперь вот — «госпожа», так следует её величать. Боги благосклонны к чистым, не знающем злобы и зависти сердцам… Подросла наша девочка, светлая, нежная… Через год будет не девочкой — женой, ещё через год младенчика к груди приложит, потом — второго…

Зел с трудом различал слова в этом бессвязном монологе. О ком говорит старик? А Гектор тем временем продолжал:

— Псифосы пропали из андрона… Господин сердится, а она, гнева господского не испугавшись, пришла виниться, что стащила драгоценные камни. У самой же глаза в слезах горят ярче этих камней. И господин не стал наказывать, простил, а потом и полюбил как дочь. И сказал про неё… ох, вспомнить бы… «Это дитя похоже на хрупкую снежинку, упавшую с небес на горячий южный песок. Но я не дам ей погибнуть, растаять, раствориться, — говорил господин. — Хочу, чтобы каждая грань этой маленькой звёздочки сверкала и переливалась». Стал учить её всему, что сам знает… Терпелив был к ней, а она усердна… И тут её женихи нашли, хоть ни разу со дня своего прибытия Тритейлиона не покидала! Сначала Нисифор, теперь господин Агафокл… Вот какая она, наша снежинка… Дитя… Уже невеста…

После слов о Нисифоре и господине Агафокле, Зел навострил уши, но, к его досаде, Гектор замолк так же внезапно, как заговорил. Хотя, раб и так уже обо всём догадался: старик бормотал о Елене. И эти странные слухи о женитьбе господина Агафокла на рабыне из гинекея, оказывается, вовсе не слухи, Елена станет женой хозяйского племянника и покинет Тритейлион. Мысль, что девушка может навсегда исчезнуть из его жизни, взволновала Зела, грудь мужчины внезапно наполнилась звонкой болезненной пустотой. Пустота расширялась и давила изнутри так, что ему стало трудно дышать.

— Опять бездельничаешь? — скрипучий старческий голос раздался над самым ухом раба внезапно. Зел вздрогнул, увидев стоящего в дверном проёме Гектора.

— Вот, — сказал раб — библиотекарь, показывая слуге Идоменея отшлифованный лист.

— Неплохо, — скривился Гектор, даже не взглянув на пергамент. — Но чтобы стать слугой в андроне, надо кроме сильных рук иметь ещё и сильную голову, — старик постучал пальцем по своему лбу. — Понял?

Молодой мужчина не нашёлся что ответить, а Гектор с торжествующим видом вышел, не сказав, куда направляется. Раб — библиотекарь снова остался один. Отодвинулся от стола с разложенными пергаментами и с тоской посмотрел в сторону гинекея.

— Елена, не покидай меня… — едва слышно прошептал он.

5.

Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Хиона подхватила полы длинного хитона и опрометью пустилась бежать по аллее. Опавшая листва, ковром застилавшая дорожку, заглушила стук подошв. Добравшись до ступеней лестницы, ведущей к террасе Белого особняка, девушка остановилась и снова осмотрелась. Любимый сад теперь стал для неё не только местом прогулок, но и убежищем. Тенистые аллеи, не заметные чужому глазу тропинки, таинственные гроты, густые заросли кустов, широкие стволы деревьев — великанов позволяли укрыться от любого излишне пристального внимания. Сейчас она чувствовала себя испуганным зверьком, который петляет по лесу, надеясь сбить охотника со следа.

Верная Клития согласилась отвлечь внимание Пелопы, чтобы помочь подруге укрыться в саду. И вот он, пьянящий вкус свободы! Но эйфория быстро испарилась. Хиона вздохнула и с горечью прошептала:

— Всего десять дней назад я была так счастлива…

Снова вернулось чувство вины, терзавшее её, когда она считалась невестой Нисифора. Только теперь Хиона испытывала мучения перед любимой госпожой из — за того, что вводила её в заблуждение своей молчаливой покорностью. Но не было сил возразить той, которая всегда с ней по — матерински добра и ласкова. Эта доброта опутывала быстрее лианы, держала крепче цепей.

Впервые Хиона задумалась о том, что всё имеет свою цену, и в ответ на многолетнюю благосклонность госпожи она должна согласиться на брак с человеком, который ей неприятен. Мысль о том, что через год ей придётся покинуть Тритейлион, чтобы стать женой господина Агафокла, вызвала в душе бурный протест.

— Да что ему надо?! Разве я просила любить меня?! — в сердцах воскликнула девушка. Этот возглас многоголосым эхом пронёсся по расходившимся в разные стороны аллеям. Хиона, испугавшись, что её услышат, поспешила сбежать по лестнице. Сердце звонко билось в груди, как у птички, попавшей в силки. К счастью, сад был пуст, никто не услышал слов, сорвавшихся с её губ.

С опаской вступила девушка на террасу, но около особняка никого не было. Отделку дома завершили ещё весной, осталось лишь привести в порядок прилегавшую территорию и огородить обрыв над морем. К благоустройству участка планировалось вернуться ближе к зиме, после окончания сельскохозяйственных работ, а пока здесь было тихо и безлюдно.



Хиона присела на мраморные ступени перед входной дверью. Некоторое время рабыня сидела неподвижно, наблюдая за быстро бегущими по голубому небу облаками, затем взгляд её опустился вниз, к покрытому редкими белыми барашками морю. Через год ничего этого не будет: ни Тритейлиона, ни приволья сада, ни ласкового ветра, ни сладкого аромата цветов, ни тихого шёпота волн… Не будет ничего из того, что она любит, к чему привязана сердцем и душой. Каменный город в её смутных воспоминаниях состоял из бесконечно тянущихся заборов, за которыми прятались дома с маленькими внутренними двориками. В одном из таких домов она станет хозяйкой и госпожой, но новый статус не избавит её от другого господства — для мужа она снова будет рабыней, первой из многих.

Хиона обхватила руками колени. Взгляд её задержался на зубчатой вышивке, что украшал подол хитона. Девушка погладила пальцем выпуклый узор и вздохнула. Который раз за эти дни! Неужели теперь её жизнь будет состоять лишь из тяжёлых вздохов и тоски о навсегда ушедшем счастье?

— Госпожа Хиона, вот вы где!

Неожиданно прозвучавший возглас заставил рабыню вскочить.

— Уф, напугала! Я думала, это Пелопа, — девушка со вздохом облегчения опустилась на ступени.

— Ваша рабыня все террасы оббегала, разыскивая вас, — проговорила Клития, присаживаясь рядом с подругой.

— Скоро и сюда доберётся? Где же мне укрыться от неё?

— Я сказала Пелопе, что к Белому особняку приближаться опасно, там берег не укреплён и может обрушиться.

— Надеюсь, она поверила тебе, и не решится прийти сюда.

— Я старалась быть убедительной, госпожа Хиона.

— Не называй меня госпожой! — возмутилась девушка.

— Но это приказ нашей хозяйки! Она хочет, чтобы вы привыкали к новому положению. Служанка у вас уже есть, скоро будут свои покои, как у настоящей госпожи.

— Я обижусь на тебя, Клития! Тебе ли не знать — все эти новшества пугают меня. Вместо того чтобы насмехаться, лучше посоветуй, как мне быть?

— Чем я могу помочь тебе, подруга? — пожала плечами Клития. — Если ты откажешься от этого брака, то смертельно обидишь нашу госпожу.

— Знаю, — грустно ответила Хиона, вспоминая блеск глаз Федры, когда она распахнула перед рабыней свои сундуки, когда отбирала для неё украшения из своего ларца.

— Агафокл не похож на примерного мужа, но, может, он изменится после вашей свадьбы? — постаралась подбодрить подругу Клития.

— Ты так спокойно говоришь об этом! А я даже не представляю, о чём буду беседовать с господином Агафоклом, ведь он всегда потешался надо мной…

— Смешная ты, Хиона! В браке главное не супружеские беседы, а ложе, что делят между собой муж и жена.

— Ложе? — не поняла Хиона. — На котором спят?

— На ложе не только спят. На нём муж с женой шепчут друг другу разные ласковые словечки, обнимаются, целуются. Ещё муж может касаться своей жены везде, где захочет, — увидев, как вытягивается от удивления лицо подруги, Клития быстро добавила: — Но и жена может трогать мужа.

— Я не хочу! — отпрянула Хиона. — Боги! Это всё ужаснее, чем мне казалось! — девушка закрыла лицо ладонями.

— Не бойся, — Клития придвинулась к подруге и погладила её по волосам, — все жёны проходят через это, и некоторым даже нравится. Вот наша госпожа всегда с радостью принимала господина Идоменея в своих покоях, а когда он перестал ходить к ней — очень злилась и даже плакала украдкой. Сейчас она уже смирилась…

— Нет, нет, нет, — мотала головой Хиона, — я не смогу заставить себя спать с господином Агафоклом в одной постели!

Клития обняла подругу и прошептала:

— Давай вернёмся в гинекей, а то Галена нажалуется госпоже.

— Нет, — Хиона покачала головой. — Я останусь в саду до вечера.

— Как же ты объяснишь госпоже своё отсутствие?

— Пошла прогуляться, устала и уснула на лужайке.

— Ладно, — сдалась Клития, поднимаясь со ступеней. — Скажу, что не нашла.

— Так тебя послали на розыски?

— Ага, — закивала рыжеволосая рабыня. — Не бойся, не выдам. Только и ты не задерживайся здесь дотемна, а то я буду беспокоиться.

— Подожди!

Хиона быстро огляделась, её взгляд упал на небольшой осколок черепицы, лежащий возле ступеней. Девушка подобрала его и снова огляделась.

— Зачем он тебе? — спросила Клития, заинтригованная действиями подруги.

Хиона не ответила. Склонившись над черепком, она старательно водила по нему острым камешком. Закончив работу, протянула глиняную пластинку подруге:

— Я знаю, ты будешь сегодня убираться в андроне. Прошу, положи мою записку на видное место, чтобы господин заметил её.

— Что ты там написала?

— Посмотри…

Клития взяла из рук подруги черепок и вслух прочла:

— «Господин, как стемнеет, буду ждать вас на аллее. Хиона». Ты что, на свидание господина Идоменея приглашаешь?! — изумилась рабыня.

— Как мне ещё увидеться с ним? Если пойти к нему нельзя, а сам он не зовёт… — всхлипнула Хиона.

— А если кто узнает? Заругают и тебя, и меня, — нахмурилась Клития, и, не дождавшись ответа, принялась отговаривать Хиону: — Зря ты это затеяла. Галена сказала, что господин дал согласие на вашу свадьбу. Даже приданое за тобой даёт — десять тысяч драхм. Говорят, это очень большие деньги! Ну что ты? Не плачь, — рыжеволосая рабыня обняла подругу. — Я сделаю, как ты хочешь. Слышишь? Положу твою записку на столик рядом с абаком. Господин каждый день им пользуется.

— Спасибо, Клития! — Хиона уткнулась заплаканным лицом в плечо девушки. — Ты — единственная моя подруга, и другой мне не надо!

__________________________________________________

Стефана — украшение в виде короны или кокошника.


Глава 19. Аллеи Тритейлиона

1.

Неуместно громкий стук, раздавшийся в тихом сонном гинекее, выдернул Галену из сладкой дремоты. Женщина привстала на ложе и удивлённо посмотрела на дверь. Кто посмел с таким грохотом ломиться в покои госпожи во время её дневного отдыха? Случилось что? Сердце у служанки испуганно подскочило и часто застучало.

Галена торопливо вышла из комнаты, примыкавшей к покоям Федры, и прислушалась. В хозяйской спальне было тихо. Затем служанка направилась к двери и, осторожно приоткрыв створку, выглянула наружу. За ней она увидела новенькую рабыню с растрёпанными волосами и горящими щеками.

— Ты чего тарабанишь? С ума сошла? — набросилась на девушку Галена.

— Хаспоша! Моя хаспоша потерялась! — взволнованно прокричала Пелопа.

— Тихо, дурёха! — женщина приложила палец к губам и шёпотом продолжила: — Госпожа наша почивает на своём ложе.

— Нет! Не эта хаспоша, другая! Моя хаспоша! Я бежать туда, туда, туда, — рабыня указывала руками в разные стороны. — Нигде нет! — девушка всхлипнула.

— Какая другая? — опешила Галена, — У нас только одна госпожа в Тритейлионе.

— Маленькая хаспоша! Хиона!

— Ах, эта… — служанка поморщилась. Хотела съязвить, но сдержалась. Всё равно дурочка ничего не поймёт, ещё и наябедничает.

Галена вышла в коридор и прикрыла за собой дверь. Тронув Пелопу за плечо, знаком показала следовать за ней. Отойдя от господских покоев на достаточное расстояние, тихо сказала:

— Никуда она не денется, не переживай! Нагуляется и вернётся.

Галена догадалась, что воспитанница Федры, не привыкшая к такой плотной опеке, просто удрала от своей служанки. Но Пелопа не унималась:

— Хаспоша… Та хаспоша, — уточнила девушка, махнув рукой в сторону господских покоев, — будет кричать, ругать. Скажет — плохая я. Прогонит!

— Не скажет, — успокаивала Галена рабыню. — Если надо, я заступлюсь за тебя. Только… — женщина заглянула Пелопе в лицо — сообразит или нет? — Только ты должна уразуметь, что в гинекее я главная после госпожи Федры. Поэтому всегда сначала ко мне обращайся, а я тебе буду говорить, как нужно поступать, чтобы не наделать глупостей. Поняла? — девушка кивнула в ответ, а Галена продолжила: — Кричать, громко разговаривать здесь не принято. В дверь не кулаком стучат, а тихонечко барабанят пальцами. Вот так, — служанка продемонстрировала рабыне свой навык. — Запомнила? — Пелопа вновь кивнула. — Это хорошо. Но не рассчитывай, что будет легко. Тебе придётся ещё многому научиться.

— Я хочу здесь жить, — без обиняков вымолвила Пелопа. — Делать, что говоришь ты, старая хаспоша!

— Вот и прекрасно! А теперь спускайся вниз, сядь на крыльце и жди. Хозяйка скоро проснётся, но ей не до вас будет: она вечером письмо сыновьям писать собирается.

Выпроводив девушку, Галена вернулась в хозяйские покои. В них по — прежнему было тихо. Пожилая женщина устало опустилась на стул возле входа в опочивальню. Здесь она собралась ждать пробуждения своей госпожи.

Служанка мысленно вернулась к последним событиям, произошедшим в гинекее. Вот ещё Федра придумала — звать рабыню госпожой! Галена хозяйке сразу заявила, что госпожа у неё одна, и к другим в услужение она не нанималась. Та, конечно, рассердилась. Ох, не терпит Федра, когда ей перечат. Но потом, остыв, высказала: «Ты Хиону никогда не любила!»

Галена недовольно повела плечами. А за что её любить? Своевольна. Непочтительна. Бездельничает целыми днями, пользуясь господским расположением. Даже подругу свою вокруг пальца обвела: сама книжки читает, а та за неё все работу в гинекее делает. Нисифора, вон, отбила, не заботясь, что Клития уже много лет сохнет по нему…

А сколько переполоха из — за этой свадьбы! Раньше было так спокойно, а теперь целыми днями толкутся поселковые рабы в гинекее, готовя покои для новоявленной госпожи. Попробуй уследи за ними! Вдруг стащить что задумают! Говоришь Федре, а она всё рукой машет — отстань, мол.

Сундуки по пять раз в день перетряхивать приходится, никак не может хозяйка для невесты свадебный наряд составить. Сегодня одна задумка, завтра другая… Все из сил выбиваются, стараясь угодить, но Федра всегда чем — то недовольна. В покоях, вон, опять заставила стены перекрашивать! Если так дело пойдёт, то новая хозяйка в них никогда не въедет! Сегодня утром убор жемчужный, что в девичестве носила, Хионе подарила. А та вроде ещё и недовольна! «Наверное, рассчитывала на более дорогие дары», — по — своему объясняла сдержанность девушки старая служанка.

Поведение рабыни занимало Галену: не радуется, в ноги к госпоже с благодарностью не бросается. Не поняла ещё, на какую высоту судьба её вознесла? А может, возгордилась уже новым положением и не желает перед всеми свои чувства показывать?

Галена покачала головой. Повезло девчонке! Вот уж повезло! А всё красота её диковинная! Права оказалась Федра, сказав восемь лет назад, что ребёнку будет хорошо в Тритейлионе. Не испортилась внешность белокурой дикарки, родившейся в северном дремучем лесу, от яркого южного солнца. Уж насколько Галена недолюбливала эту всеобщую любимицу, но не могла не признать, что молоденькая рабыня хорошеет день ото дня. Юным всё на пользу! Жаркое солнце не сжигает их кожу, а золотит; мороз не колет острыми иглами лица, а румянит; буйный ветер не рвёт им волосы, а закручивает в пышные кудри. «Сами боги покровительствуют молодым, ибо видят в юном лике отражение своего бессмертия», — заключила Галена.


Галена

А у этой рабыни, кроме молодости и красоты, ещё и хитрость имеется! Недаром что учёная! Сумела внимание хозяйского племянника на себя обратить. Он в городе, поди, и не таких красоток видел! Ан, нет! Пленила и его… От управляющего, вон, нос воротила, а с хозяйским племянничком миловалась давеча! Галена хмыкнула: если б она Агафокла не окликнула, не позвала к тётушке, у этой парочки и до поцелуев, наверное, дошло.

2.

Зел не знал, сколько времени просидел без движения. Работать совершенно не хотелось. Пусть его выбранит хозяин или этот вредный старик — всё равно, ведь скоро он лишится возможности видеть её хоть иногда…

Скрипнула створка двери, Зел услышал лёгкие девичьи шаги. Она!

Библиотекарь, боясь шевельнуться, чтобы не выдать себя, осторожно выглянул из комнаты и чуть не застонал от разочарования: в андрон пришла вовсе не Елена, а её рыжеволосая подруга. В руках девушка держала метёлку из птичьих перьев, которой смахивала пыль с мелких предметов, стоящих на пристенной полке. Короткий хитон открывал длинные стройные ноги рабыни, рыжие завитки, выбившиеся из причёски, кокетливо спускались по загорелой шее. Да, девушка была хорошенькой, но совершенно не интересовала Зела. Мужчина осторожно передвинулся к стене, прислонился к ней и закрыл глаза, притворившись спящим. И сам не заметил, как уснул.

Когда проснулся, в андроне никого не было. Рабыня ушла, а Гектор ещё не вернулся. Зел вышел из хранилища книг, чтобы размяться. Необычной формы предмет, лежащий на столике пред абаком, привлёк его внимание. Предмет оказался обломком черепицы, неведомо как попавшим в покои господина Идоменея. Раб — библиотекарь склонился над столом и с удивлением обнаружил, что на черепке нацарапано послание. Когда он прочёл его, в груди мужчины гулко застучало. «Елена!» — возликовал Зел.

Раб — библиотекарь осторожно взял обломок и внимательно осмотрел. Обратная сторона черепицы не содержала никаких надписей. «Она касалась этого грубого куска глины своими нежными пальчиками», — с волнением подумал мужчина.

Он хотел положить черепицу обратно, но та словно не желала покидать его рук. Зел ещё раз перечитал послание, и до него наконец дошёл смысл написанного: Елена хочет встретиться тайком с господином Идоменеем в ночном саду!

О боги! Что она задумала?! Почему не может прийти в андрон открыто, как делала много раз?

Раб воровато огляделся, быстрым движением засунул черепок за пояс, прикрыл складкой хитона. Мгновение спустя скрипнула дверь, и в андрон вошёл Гектор. С подозрением оглядев раба, старый слуга сердито буркнул:

— Ты что ищешь в кабинете господина?

— Ничего не ищу. Я выходил из андрона и только вернулся, — ответил Зел, быстро опустив глаза.

— И куда же ты ходил? — продолжал пытать Гектор.

— По нужде, — соврал Зел. — Теперь позволь мне продолжить работу, — он слегка поклонился и направился в библиотеку.

Сев на низкую скамеечку, Зел потянулся за необработанным пергаментом. Острый конец черепицы при этом больно врезался в живот. Раб хотел поправить пластинку, но, обернувшись, увидел, что Гектор наблюдает за ним.

3.

После ухода Клитии Хиона долго бродила по саду. Она пропустила вечернюю трапезу, но голод не мучил её, а жажду можно было утолить, дойдя до источника Мэлины. Розовый диск почти скрылся за горизонтом, умолкли птичьи голоса, ночь не спеша окутывала своим тёмным покрывалом кусты и деревья. Хиону не пугал вечерний сад, который она изучила ещё в детстве.

Девушка вышла на аллею, примыкавшую к террасе. Сквозь ветви деревьев виднелось окно андрона, освещённое неярким пламенем лампиона. «Может быть, в эту самую минуту господин читает мою записку?» — подумала она.

Хиона не заметила затаившегося за деревом Зела. Мужчина же не сводил глаз с белокурой рабыни, ему было интересно, как поступит девушка, когда поймёт, что господин не придёт на свидание. Черепица с посланием, украденная из андрона, всё ещё была спрятана за поясом, и мужчина время от времени прикасался пальцами к шероховатой поверхности, проверяя, что она на месте.

Господин, как только вернулся в андрон, сразу отпустил его. Но Зел, рискуя нарваться на наказание, не пошёл в посёлок, а направился в сад, к месту, где должно было состояться свидание. Пришлось долго ждать, и теперь он беспокоился, что в посёлке заметят его отсутствие. Обычно Арах, помощник управляющего, перед сном проводил перекличку.

Как только девушка появилась на аллее, Зел позабыл о своих страхах. Теперь все его чувства и мысли были обращены к Елене. Хиона села на скамью рядом с деревом, за которым он прятался, и раб задрожал: они одни на тёмной аллее, и достаточно сделать пару шагов, чтобы коснуться её плеча. Зел вдруг почувствовал себя хищным животным, сидящим в засаде. Подобно зверю, он втянул воздух ноздрями, пытаясь уловить исходящий от Елены запах.

Девушка обернулась, и Зел замер, боясь обнаружить своё присутствие. Он не дышал, пока она смотрела в его сторону, но как только Хиона отвернулась, снова подумал о том, что сейчас девушка совершенно беззащитна перед ним.

Непонятный всхлип нарушил тишину ночного сада. Встревоженный Зел покрутил головой, чтобы определить источник звука, и обомлел… Елена плачет? Разве чародейки умеют плакать?

Но не успел Зел подивиться своему открытию, как заметил в глубине аллеи тёмный силуэт.

4.

Идоменей к вечеру находился в приподнятом настроении. Сегодня была отгружена последняя партия зерна, предназначенная для продажи. Завтра на рассвете обоз тронется в путь. Завершена огромная работа, и теперь позволительно немного расслабиться.

После ужина хозяин Тритейлиона вновь вернулся к раздумьям о том, чтобы провести зиму в Прекрасной Гавани. Федре можно объяснить своё решение необходимостью участвовать в заседаниях Городского Совета, и это правда: архонт города чуть ли ни каждый день слал приглашения.

Мужчина откинулся на спинку кресла и принялся мечтать, как будет проводить зимние дни: с утра до полудня заседания в Совете, затем беседы за обеденным столом, короткий отдых, чтение элегий и поэм. Обязательно надо нанести визиты ваятелям, за работой которых он любит наблюдать. Разве это не чудо — видеть, как под рукой мастера кусок холодного мрамора превращается в статую мускулистого атлета или изящную красавицу с мечтательной улыбкой на устах? Были ещё философы, их умение найти в любой мысли содержание и развить её до блестящей идеи — искусство не меньшее, чем работа ваятеля. Театральные постановки, торжественные богослужения, симпосии с рапсодами и танцовщицами, соревнования атлетов… Хоровод развлечений, представший перед его мысленным взором, манил праздничными огнями.

Единственной неприятностью может стать случайная встреча с племянником жены, но, поразмыслив, Идоменей пришёл к выводу, что вероятность такой встречи невысока. Общих друзей, как и общих интересов, у них нет и быть не может.

Вдруг вспомнились слова Федры, что Хиона ответила на чувства Агафокла. Правда ли это? Неужели девочка, воспитанная им, могла плениться этим праздным хлыщом? Как не хочется в такое верить… Но разве сердце бывает разумно? Увы, любовь предпочитает не замечать недостатков.

Идоменей вздохнул. Он не видел Хиону уже много дней. Она не приходила, а он не посылал за ней. Может быть потому, что боялся разочароваться, увидеть в её глазах любовь уже не к нему, а к другому мужчине? Наверное, подобные чувства испытывают многие отцы, имеющие дочерей на выданье.

Лампион замигал, собираясь погаснуть. Идоменей посмотрел в окно на синее, в россыпи мерцающего серебра небо. Ему захотелось прогуляться под этим небом, очистить голову от набежавших грустных мыслей, а душу — от тревог.

Налюбовавшись звёздами, Идоменей свернул на аллею. Здесь было темно, только светлела дорожка, усыпанная опавшей листвой, едва обозначая путь. Под ногами тихо зашуршали листья. Всхлип ночной птицы нарушил тишину, а затем в её глубине кто — то заскулил как щенок. Идоменей замер и вгляделся в темноту. Когда — то такое уже было: ночной сад, плачущий ребёнок на скамье… Он словно вернулся на восемь лет назад.

— Хиона?.. — неуверенно позвал мужчина.

— Господин, вы пришли!

Хиона кинулась к нему, обвила шею руками. Идоменей осторожно обнял девушку за хрупкие плечи. Никогда раньше она не искала утешения на его груди…

— Тихо, тихо, дитя…

Рабыня не отозвалась. Хитон намок в том месте, где она прижалась щекой, а Идоменей облегчённо выдохнул. Напрасно он беспокоился — дитя, взращённое им, не могло полюбить того, кто вызывал в нём одну только неприязнь. Мужчина захотел немного разрядить обстановку и произнёс вслух строфу из известной поэмы:

— Женихов она тысячи красотою своей привлекала, лишь четырнадцать лет ей минуло…

Девушка отстранилась и с укором посмотрела ему в глаза.

— Вы шутите, господин? Смеётесь надо мной?

— Ну что ты, дитя! Я догадываюсь о причине твоих слёз, поэтому хочу утешить и немного развеселить.

— Вы не отдадите меня господину Агафоклу, как не отдали Нисифору? — вопросила Хиона.

Ему понадобилось некоторое время перед ответом.

— Прежде всего необходимо, чтобы ты задумалась вот о чём: тебе удалось усвоить много знаний, и знания эти имеют большую ценность, но в то же время они очень отличаются от тех навыков, что даёт настоящая жизнь, которой ты не знаешь, живя здесь, в Тритейлионе. Я, как твой покровитель, хочу быть честным — этот союз для тебя очень выгоден. Теперь ответь, Хиона, думала ли ты о том, кем станешь через брак? Не только обретёшь свободу, но и будешь госпожой, хозяйкой богатого дома. Разве ты не хочешь этого, дитя?

— Нет, господин! Нет! — девушка отчаянно затрясла головой. — Я говорила вам прежде, что желаю навсегда остаться в Тритейлионе, и вы обещали разрешить мне здесь жить столько, сколько захочу!

— Обещал, и слово сдержу.

— Но ведь госпожа… — пролепетала девушка. — Она называет меня своей родственницей, дарит дорогие подарки… Разве вправе я их принимать? Как мне быть, господин? — недоумевающе посмотрела на Идоменея девушка.

— Она хочет, чтобы ты стала женой её племянника, это так, только Агафокл должен выполнить ряд условий, прежде чем состоится ваша свадьба. Лишь тогда он получит моё согласие. Но тебе не нужно переживать: я знаю этого малого давно, он не способен к перерождению и, к тому же, очень непостоянен в своих желаниях. В течение года многое может случиться: Агафокл передумает или влюбится в кого — нибудь ещё. Что касается твоей госпожи — не перечь ей. Прояви уважение к слабостям той, которая всегда любила тебя.

— И всё же я немного боюсь, господин, — прошептала Хиона.

— Верь мне, дитя, — Идоменей положил девушке руку на плечо. — Я никому не позволю выдать тебя замуж против воли.

— Благодарю, господин, — Хиона повернула голову и коснулась губами руки мужчины.

— Рад, что снова смог успокоить твоё сердечко. А теперь беги скорее в гинекей, тебя, наверное, уже ищут.

— Спокойной ночи, господин.

— Хороших снов, дитя.

Шаги на аллее стихли, а Зел всё не решался выйти из своего укрытия. Что — то упало к его ногам, и он испуганно отшатнулся, не сразу сообразив, что это черепица с посланием Елены выскользнул из — за пояса. Поводив рукой по земле, Зел нашёл черепок и тут же отбросил его от себя.

— Колдовское письмо!.. — прошептал раб. Хозяин не читал послание и всё равно пришёл к ней на свидание. Власть Елены непреодолима!

«Её слёзы — уловка притворщицы, — усмехнулся мужчина. — Они высохли, как только чародейка получила желаемое».

— Агафокл!.. — шёпотом воскликнул Зел и хрипло рассмеялся. Этот Менелай ещё не успел жениться на ней, а она его уже обманывает!

Раб вышел на аллею и покрутил головой, прикидывая, какой дорогой лучше вернуться в посёлок. Если идти через верхние террасы, большая вероятность столкнуться там с хозяином или со стариком. На нижних поздним вечером никого не бывает, но этот путь длиннее и опаснее из — за незаконченных работ вокруг Белого особняка. Сможет ли он пройти там в полной темноте?

Немного потоптавшись на месте, раб направился в глубь аллеи. Мужчина напряжённо всматривался во мрак, боясь пропустить лестницу, выводившую к нижним террасам. Он шёл уже долго, но лестницы всё не было. Зел решил не возвращаться и пройти аллею до конца. Он знал — все дорожки в саду сходятся возле большой круглой клумбы.

Мужчина начал считать шаги, чтобы примерно определить длину пути. На сто пятнадцатом шаге он остановился: ни одна аллея в Тритейлионе не тянулась на такое расстояние. Зел запаниковал. Он поднял глаза к небу — на нем не было ни Луны, ни звёзд. Куда бы он ни посмотрел, везде взгляд тонул в непроглядной черноте. Раб прислушался, пытаясь по плеску волн определить, в какой стороне море, но тишина оказалась такой же непроницаемой, как и темнота.

Внезапно он увидел жёлтую мерцающую звезду, висевшую низко над землёй. Зел сделал шаг в сторону этой странной звезды, потом второй. На третьем мужчина почувствовал, что нога зависла над пустотой, и в следующее мгновение полетел вниз, выставив вперёд руки. Крик его рассыпался дробным эхом по ночному саду.

5.

— Наконец — то явилась! — проворчала Клития, приподнимаясь на своём ложе, когда увидела входящую в комнату Хиону. — Ну и где ты была всё это время?

— В саду.

— Бродила в темноте одна? И как тебе не страшно — то!

— Чего бояться в нашем мирном Тритейлионе? — спросила Хиона, присаживаясь к подруге на кровать.

— Мало ли… — Клития непроизвольно поёжилась. — Госпожа сердилась из — за твоего отсутствия. Приказала прислать тебя, как только объявишься, но сейчас уже поздно, спит она.

— Завтра объяснюсь с ней, не переживай.

— Ещё госпожа просила передать, чтобыты готовилась к переезду.

— Завтра?

— Завтра или в ближайшие дни, — пожала плечами девушка.

— Что если завтра? — Хиона посмотрела на подругу и воскликнула: — Клития, может быть, это последняя наша ночь!

— Ложись ко мне, будем сегодня спать в одной постели. Как в ту зиму, когда ты только приехала в Тритейлион, — Клития отодвинулась на край кровати, освобождая место для подруги.

Девушки улеглись и некоторое время молчали. Каждая из них думала о своём. Потом Клития встрепенулась:

— Давай не спать всю ночь? Поболтаем до утра, повспоминаем… Нам ведь есть что вспомнить, моя маленькая подружка?

— Давай, — согласилась Хиона.

— Восемь лет мы прожили вместе в этой комнате и… ни разу не поругались!

— Ни разу, — подтвердила Хиона.

— Я влюбилась в тебя, едва увидела.

— А я в тебя.

— Никогда ничего не скрывали друг от друга…

— Ты скрывала, — Хиона с лукавой улыбкой посмотрела на подругу.

Клития слегка покраснела. Она и вправду долгое время держала в тайне свои чувства к Нисифору, опасаясь, что Хиона по детскому недомыслию разоблачит её перед госпожой и Галеной.

— Но ты тоже молчишь, не рассказываешь, состоялось ли твоё свидание с господином Идоменеем.

— Да, — кивнула Хиона, — господин говорил со мной.

— И? — глаза рыжеволосой рабыни заблестели от любопытства.

— Я пообещала ему не перечить госпоже и слушаться её во всём.

— Значит ли это, что ты согласна выйти замуж за Агафокла? — в голосе Клитии послышались нотки недоверия.

Прежде чем ответить, Хиона задумалась. Господин Идоменей не просил держать их беседу в тайне, но ей не хотелось злоупотреблять его доверием. Поэтому девушка решила пересказать Клитии только часть разговора.

— Да, я выйду замуж за господина Агафокла, если он выполнит обещания, данные господину Идоменею и нашей госпоже.

— Что за обещания? — Клития заглянула подруге в лицо.

— Не знаю, — пожала плечами девушка.

— Может быть, он должен совершить подвиг во имя своей возлюбленной, как Орфей*? — предположила Клития. — А если этот труд ему придётся не по силам, то он откажется от тебя?

— Разве ты не знаешь господина Агафокла? Возможно, он вообще не станет ничего предпринимать.

— И ты так спокойна?! — вскочила Клития.

— Мне всё равно, — безразлично проговорила Хиона.

— Неужели совершено не хочется, чтобы господин Агафокл бился за тебя с циклопами* или Горгоной*? Положил к твоим ногам шкуру Немейского* льва?

— Клития, — девушка обняла раскрасневшуюся от возбуждения подругу за плечи, — скажи, ты можешь представить господина Агафокла поднимающим тяжёлый меч вместо килика с вином? Или спящим на голой земле, а не на мягкой постели? Плывущем на корабле по бурному морю?

— Да он упадёт в обморок, если один из его локонов внезапно распрямится! — захохотала Клития.

— Запутается ногами в сборчатом одеянии, когда понадобится догнать врага! — подхватила насмешку Хиона.

— Скорее, он будет удирать!

— Ещё у него могут начаться колики от грубой еды, к которой он не привык!

— Высохнет и растрескается кожа под жаркими лучами солнца! Ведь во время длительного путешествия неоткуда взять травяной бальзам и ароматную мазь для лица!

Они ещё долго хохотали и перекидывались шуточками в адрес Агафокла, а когда фантазия иссякла, упали на кровать и затихли, уставшие и выбившиеся из сил.

Ночник погас, Хиона повернула голову и посмотрела на Клитию. Та уснула с улыбкой на лице, пряди её рыжих волос огненными ручьями разметались по подушке. Девушка невольно залюбовалась подругой. Она выглядела счастливой последнее время, наверное оттого, что управляющий стал свободен и у неё появилась надежда на взаимность с его стороны.

«Когда я оказалась в Тритейлионе, она уже была влюблена в Нисифора, — вспомнила Хиона. — Лет мне сейчас столько же, как ей тогда, так почему у меня не получается никого полюбить? И Нисифор не мил, и Агафокл…»

Девушка тихонько поднялась и подошла к окну. Бледно — жёлтая Луна с отломанным краешком висела почти у самой земли. Звёзды, как всегда холодновато — голубые, мягко мерцали на уже начавшем светлеть небе.

«Может быть, что — то не так со мной? Может, Антэрос завладел моим сердцем, а я и не знаю об этом? — с тревогой мысленно вопрошала она. — Но ведь госпожа говорила, что жертвы Антэроса совершенно бесчувственны, как мертвецы. Их душа похожа на тёмную безмолвную пещеру, а сердце — на оледеневший камень…»

Хиона вздрогнула и невольно приложила руку к груди. Ощутив тепло своего тела, услышав биение сердца, девушка облегчённо вздохнула.

Она тоже когда — нибудь полюбит! Просто тот, кого она ждёт, ещё ничего не знает о ней! Наверное, он живёт где — то далеко, возможно, на той стороне залива или даже моря…

Хиона выглянула в окно. Сад ещё был тёмен, Луна побледнела, большинство звёзд погасло, а те, что остались, тянули друг к другу тонкие, как нити, лучики, образовывая на небе причудливую сеть. Ячейки этого звёздного невода задвигались, и ей стали чудиться разные фигуры: то лодка, плывущая под парусом, то скачущий конь, то купол, покоящийся на высоких колоннах. Очертания предметов сменяли друг друга, едва она успевала их разглядеть. Неожиданно перед ней возник мужской профиль в военном шлеме с высоким гребнем из конского волоса. Воины в таких шлемах были изображены на старинной вазе, стоящей в покоях господина Идоменея.

К её удивлению, этот образ не исчез так быстро, как другие, и получилось рассмотреть чёткую линию подбородка, прямой нос, плотно сжатые губы.

— Кто ты, воин? — тихо спросила Хиона. Она простояла у окна до самого рассвета, словно ждала от неба ответа на свой вопрос.

6.

Однажды приходит пора, и цветок, выросший под благодатной сенью сада, обихоженный опытным садовником, омытый и напоенный тихими дождями, раскрывает лепестки, распространяя вокруг себя чарующее благоухание. Красота и запах цветка не остаются незамеченными. К нежному соцветию летят деловитые пчёлы, над ним порхают пестрокрылые бабочки, мелкие пташки подбирают капли росы с его гладких, как шёлк, лепестков. Люди любуются этим божественным творением природы, склоняются над ним, чтобы насладиться дивным ароматом.

Вот и Хиона, воспитанная любящей госпожой, защищённая от всех невзгод властью господина Идоменея, чем — то походила на взлелеянный цветок из сказочного сада. Неэллинская холодноватая красота девушки завораживала, а расположение к ней хозяев ставило юную рабыню на недосягаемую для остальных обитателей поместья высоту.

Управляющий Нисифор первым обратил свой взгляд на пригожую воспитанницу владетелей Тритейлиона и пожелал взять её в жёны. Бывшему рабу перешёл дорогу взбалмошный, но богатый и родовитый хозяйский племянник. Удастся ли кому — нибудь из этих двух мужей завоевать сердце белокурой красавицы? И ещё Зел — раб — библиотекарь, измученный противоречивыми чувствами к той, которую называл Прекрасной Еленой.

А что же Хиона? Восемь лет счастливого, безоблачного детства подарила ей судьба, словно боги решили дать юной рабыне отсрочку перед будущими испытаниями. Пока блаженное неведение оберегает её покой, девушка мечтает о любви и пытается разгадать таинственные знаки, что послало ей ночное небо. После свидания в тёмной аллее, она вновь почувствовала себя неуязвимой, но совсем скоро хозяйской любимице предстоит узнать, что её господин не всесилен.

Когда боги хотят показать человеку свою власть, они не взирают ни на его заслуги, ни на знатность, ни на богатство, ни на положение в обществе. С высокомерным равнодушием щедро одаривают они смертных или, наоборот, отнимают последнее.

Любимый господин сдержит слово: Хиона покинет Тритейлион по своей воле. Но назад никогда уже не вернётся. Лишь воспоминания о золотых днях беззаботного детства навсегда останутся жить в её сердце.


Орфей — муж Эвридики, после её смерти отправился за нею в царство мёртвых.

Циклоп — мифическое существо, которое победил Одиссей.

Горгона — чудовище побеждённое Персеем.

Немейский лев — был побеждён Гераклом.


Конец второй части


Оглавление

  • Глава 1. Зел и Елена
  • Глава 2. Планы господина Агафокла
  • Глава 3. Планы господина Идоменея
  • Глава 4. В Ольвии
  • Глава 5. Симпосий
  • Глава 6. Щедрое предложение
  • Глава 7. Визит Метиды
  • Глава 8. Счастливая зима
  • Глава 9. Просьба Нисифора
  • Глава 10. Стычка
  • Глава 11. Тревожная весна
  • Глава 12. В городе и в поместье
  • Глава 13. Звёзды под ногами
  • Глава 14. Ещё одно предложение
  • Глава 15. Неожиданный поворот
  • Глава 16. Договор
  • Глава 17. Жених и невеста
  • Глава 18. Птичка в силках
  • Глава 19. Аллеи Тритейлиона