Лили. Ведьмина внучка [Анна Ланг] (fb2) читать онлайн

Лили. Ведьмина внучка Анна Ланг

Глава 1

Пастор остановил мужчину, отстоявшего мессу.

— Это Вам.

В руки незнакомца легла потрепанная тетрадь. Лили…сможет ли он когда-нибудь отыскать женщину, похитившую его сердце и покой.

Бабушка пьет кофе с цикорием и морщится. Она скучает по арабским зернам, которые нынче днём с огнём не сыщешь.

— Лили, собирайся в школу.

В холщовый мешок летит тетрадь из грубой бумаги, сухая полента, карандаш. Строгое суконное платье совсем не похоже на красивые наряды, которые носят одноклассницы Лили. Ни тебе рукавов фонариком, ни бархата, ни кружев.

— Ба, пожалуйста, я не хочу!

Девочки обязательно будут над Лили смеяться.

— Детка, послушай меня. Я знаю, что тебе не нравится новая школа, но, чтобы выжить, нам нужно находиться среди людей. Ты помнишь, что произошло в деревне?

Внучка согласно кивает и уходит учиться. Жизни.

В школе Лили еле высиживает историю — больше нет красивых повествований о том, как Боженька сотворил мир, нужно учить про скучных полководцев, про Македонского, который сумел обмануть греков. Совсем скоро класс доберется до римлян и учительница будет восторженно рассказывать, как кениг успешно строит третий Рим.

Лили ненавидит занятия гимнастикой, все ее одноклассницы лихо маршируют, славят кенига, а Лили бегает с трудом. Учительница вечно называет Лили неумехой.

Перемена тоже не приносит Лили радости. Девочки ее дразнят, смеются над сухим куском кукурузной каши, который бабушка даёт ей с собой на обед.

— Хаха, нищенка, ты у какого пугала наряд украла!

— А поленту наверное, в свинарнике взяла!

Лили знает, в людей нельзя кидаться заклятиями, даже чесоткой, даже несварением желудка. Прошел ещё один мучительный день в школе для молодых волчиц, именно так кениг называл молодое поколение.

***

В клетушке, которую снимают Лили с бабушкой, на чугунной плите чадит чугунок, с ромашковым отваром. Бабушка по грустному личику Лили сразу понимает, что и еще один день прошел у девочки трудно.

— Выпей, девочка моя, — говорит бабушка. — Выпей, хорошая ромашка прогонит любую хворь.

Ночью опять выли сирены.

Глава 2

— Когда бомбы падают рядом с тобой, на мгновение тебя оглушает тьма и тишина. Уши не слышат, глаза не видят, легкие наполняет темная пыль и тебе кажется, что ты дышишь песком, — рассказывал в бомбоубежище Томас, переживший бомбежки. Его слушали женщины, которые переживали за своих детей, слушали мальчишки, не успевшие найти родных, слушали отцы семейства, слишком старые, чтобы уйти на войну, и слишком молодые, чтобы ничего не делать. Лили тоже слушала. И сердце ее наполнялось ледяной ядовитой тревогой. Так бывает, когда умирает или заболевает кто-то близкий. Ты понимаешь, все. Оборвалась связующая ниточка, которой связано твое сердце и сердце родного человека.

Бабушка не смогла спастись от бомб. Лили по возвращении из школы ждал отвар ромашки на плите, и недовольная квартирная хозяйка.

— Как там тебя?

— Я Лили.

— Собирай вещички, девочка.

— Но мы же заплатили вам за месяц!

До фрау Кауфман уже донеслась весть о том, что бабушки Лили больше не стало. Бабушку похоронят в общей могиле. Лили знала, что так в их городишке поступают с жертвами бомбежек.

— И слышать ничего не хочу, завтра чтобы тебя здесь не было! Собирай барахло.

Лили не плакала, в фибровый чемодан полетели их немногие с бабушкой вещи, запасы травок, которые успела сделать бабушка. В лоскутное одеяло поместится кухонная утварь. Ромашковый отвар еще хранил тепло бабушкиных рук.

“Девочка моя, — звучал в голове Лили бабушкин голос, — помни, ты всегда должна вести себя достойно. Будь аккуратна, вежлива и тверда. Не панибратствуй и не фамильярничай, не отвечай злом насмешникам. Слушай свое сердце и иди тем путем, которое оно тебе подсказывает. И помни, легкие дороги приводят к воротам иллюзий”.

–

Вот какой девочкой ты была… Мужчина закрыл глаза и снова перед глазами, в тысячный раз возникла медная грива, в которой запуталось солнце, ласковые глаза, что зеленее прозрачного июньского моря, нежные губы… Ему вновь показалось, что его обнимают тонкие руки, и вновь податливое тело сливается с ним в унисон. Почему ты сбежала, Лили?

Глава 3

Вместе с Лили из города уходили люди. Семьи, зажиточные и нарядные, ехали в затейливо украшенных повозках, чуть менее зажиточные уютно устраивались в телегах, кто-то ехал в грузовиках, набившись как сельди. У Лили возникло искушение отдать сбережения, и выехать, сбежать из разоренного города в грузовике… Девочка увидела, как возле автомобиля какой-то солдат зажимал рот молодой женщине и одновременно пытался задрать той юбки, а в грузовике плакал ребенок.

Лили передёрнуло от неприятной сцены и она пошла по дороге, среди таких же сотен странников. Бедных и не очень, оборванных, худых, уставших, больных. Плакали дети, ржали лошади, ругались женщины и немногие мужчины.

Девочка волокла чемодан и лоскутное одеяло, полное кухонной утвари, все, что у нее осталось от бабушки. Небольшие сбережения Лили зашила в панталоны, и могла не волноваться хотя бы за банкноты.

Лили запнулась о камешек, и ее взгляд упал на затейливый сорняк, росший розеткой вдоль обочины.

— Это же артишок, — воскликнула Лили. — Как он здесь оказался? — Девочка, недолго думая, оборвала куст. Отваренный артишок станет мягким и нежным, может, ей удастся где-нибудь и ужин приготовить.

Начинало смеркаться, небо стало наливаться свинцовыми тучами и девочка решила свернуть с дороги. Природное чутье говорило ей, что удастся получить приют. Лили шла мимо покореженных пустых домишек. Остановилась возле церкви, гордо устремляющейся своими башнями к небесному своду.

— В церкви хотя бы тепло, — подумала Лили, и отворила дверь.

Глава 4

— Господь — пастырь мой, он заботится обо мне в самые черные дни и ведет меня дорогой сердца сквозь мрак. Господь милостив, и его любовь — свет, дающий силы.

Надтреснутый старческий голос читал псалмы. Лили знала, что чтец перевирает текст, но эта тихая смиренная молитва проникала в самое сердце. Лили проходила мимо скамеечек с обтрепанными подушечками и полустертой надписью “Бог любит тебя”, смотрела на алтарь с прекрасной Мадонной. Дева Мария смотрела на Лили и, казалось, понимающе улыбалась. Девочка оставила мешок и чемодан возле статуи какого-то святого, и пошла к амвону, где пожилая растрепанная женщина читала молитвы.

— Как тебя зовут?

— Я Лили. У Вас… — желудок предательски заурчал — нет ничего поесть?

— В сторожке хранятся просвиры и кагор.

Женщина повела девочку в сторожку, которая тоже носила следы запустения. Церковный хлеб пах затхлостью, а от вина Лили отказалась. На выходе из церкви текла питьевая вода, чтобы каждый проходящий мимо путник мог напиться. Лили развязала бабушкино одеяло, достала котелок, набрала воды, взяла листья шалфея, цветы заячьей услады и поставила на плиту вариться артишоки.

Незнакомка все это время наблюдала за девочкой.

— А Вас как зовут?

— Я Каролина фон Изенбург, — пожилая дама выпрямилась и протянула Лили газетную вырезку, которую вынула из карманов безразмерного платья. — Я блистала на балах, и в меня был влюблен даже русский князь.

— Почему же Вы не уехали? Почему Вы… здесь?

— Ты хочешь сказать, почему я догниваю свои последние дни в заброшенной церкви? Все просто. Как только началась заварушка, мой супруг подхватил детей, любовниц, челядь и отбыл за границу.

— Почему он не взял Вас?

— О, деточка, знаешь, в аристократических семьях не принято любить друг друга. Как сейчас помню, я гневалась на Феликса из-за того, что он не разрешил мне купить драгоценности, и не приняла его слова всерьез. Он не стал меня убеждать и отбыл.

— А друзья, родные… Не может же у Вас совсем никого не быть?…

— Как ты говоришь тебя зовут, деточка? Я Каролина фон Изенбург, я блистала на балах и в меня был влюблен сам русский князь.

Артишоки получились мягкими, нежными, так и таяли во рту. Лили протянула Каролине ее порцию. Девочка заварила отвар из иван-чая, шалфея, лимонника и рыжецвета, травы помогут немного прояснить рассудок бедной женщине.

Лили растянулась на лавке и прикрылась одеялом. Сегодня у нее был кров, ужин и компания.

Глава 5

Лили покинула незнакомый город, церковь, покореженные домишки, когда-то радовавшие жителей и гостей цветочными гирляндами. Лили шла по дороге и не знала, что принесет ей сегодняшний день. В голове у нее звучали бабушкины слова "девочка моя, следуй за сердцем".

Лили с интересом рассматривала зеленые-зеленые холмы, будто бы кто-то накрыл землю мягким бархатным одеялом, маленькие, словно игрушечные фигурки — это немногие выжившие козы и коровы, человечки, похожие на оловянных солдатиков — это фермеры, убирающие сено.

Лили добралась до ратуши, многоголосая толпа сновала по своим делам. Лили остановилась у фонтанчика, попить воды. Интересно, здесь есть булочник или молочник? Девочка поискала глазами вывеску Backerei или Milchmann.

Ее внимание привлекли крики детей: "Бей его, бей! Так ему, грязнокровке!"

Ватага пацанов кидала комьями грязи в маленького мальчишку. Тот не сопротивлялся, прикрыл лицо руками и ждал, когда насмешники закончат экзекуцию.

Что самое ужасное, взрослые спешили по своим делам, и никто не заступился за ребёнка.

Лили бросила свои пожитки, растолкала толпу, и прикрыла собой пацана. Тот дрожал как осиновый лист, и спрятался за девочку.

— Что вы творите, вы что, звери! А ну разошлись! А вы куда смотрите, взрослые? Вы что, не видите, что мальчишку бьют?

Изверги испугались ярости Лили, а дородная женщина, проходя мимо, бросила.

— Девонька, так он того, нечистый.

— Да, куда ты полезла, — поддержал горожанку какой-то старик, — наше дело маленькое, мы честно работаем, никого не трогаем. Если кениг назвал кого-то нечистым, быть посему.

— Ну да, — вокруг Лили стала собираться толпа взрослых, — ты чего полезла в детские игры? Мы люди маленькие, живём своей маленькой жизнью. А грязнокровки, так им и надо, не зря кениг велел.

— Если вы все думаете, что вы живёте маленькой жизнью, никуда не вмешиваетесь, никого не трогаете, за вами не придут, вы ошибаетесь! Вас точно также будут бомбить, и вашим детям когда-нибудь придется отвечать за жестокость. Узкие улочки ведут туда же, куда и широкие мостовые.

— Ты чего тут раскаркалась, а? Шла бы ты отсюда, умная такая!

Толпа стала расходиться. Лили подхватила ребенка на руки и хотела было забрать свои пожитки, но на лавочке валялось только лоскутное одеяло, и старая замусоленная книжка с карандашом, куда бабушка записывала все рецепты отваров и сведения о травах. Кухонную утварь, травки и фибровый чемодан стащили. В первый раз за все это время Лили захотелось плакать. У нее почти ничего не осталось от бабушки.

Черноволосый малыш, чьи щёчки оцарапали комья земли, обнял Лили и прошептал: Ты добрая фея, да? Пойдем к маме, она нас накормит.

Глава 6

Ребенок доверчиво обнял Лили, а та, в свою очередь, обернула малыша в одеяло и дала ему в руки тетрадку.

— А ты куда идёшь? — спросил ребенок.

— Я не знаю, правда. Отведу тебя к маме, и пойду куда-нибудь.

— Хочешь, оставайся с нами, у нас с мамой все равно никого нет.

— Милый, ты уверен, что твоей маме понравится ещё один лишний рот?

Малыш сердито засопел.

Мальчик привел Лили в крохотную каморку в доходном доме, вроде той, где Лили жила когда-то с бабушкой. Худенькая женщина варила что-то на чугунной плите. Увидев своего ребенка, женщина всплеснула руками.

— Якопо, Якопо, что ты натворил опять?

— Ничего, он … на него напали мальчишки, стали швыряться комьями грязи.

— Я тебя просила, я же тебя просила, дождись меня, когда я вернусь со службы в господском доме, а ты… — причитала женщина. — Куда тебя опять понесло?

— Мамочка, там театр кукол показывали, там Пиноккио и Коломбина.

— Не сердитесь на него, пожалуйста, в следующий раз Якопо обязательно вас послушает.

Лили убедилась, что с ребенком все хорошо, и собралась уходить.

— Хочешь есть? — мама Якопо по уставшему лицу Лили поняла, что у той маковой росинки с утра не было.

— Я Сара.

— А я Лили.

Перед девочкой поставили тарелку наваристого супа с крапивой и бобами. Сара задавала Лили вопросы о ее жизни, и девочка сама не заметила, как поведала матери малыша всю свою нехитрую историю, даже пожаловалась на то, что у нее украли все пожитки.

— А поехали с нами, — усталое лицо Сары осветила улыбка. — Вместе будет легче все пережить. Мы переедем туда, где много наших.

Лили согласно заулыбалась в ответ.

Глава 7

Он захлопнул потрепанную тетрадь и стал вспоминать. Вечер нового года по летоисчислению от кенига, концерт, посвященный придуманному празднику. Кениг старательно формировал идеологию, убирая неугодные празднества и создавая новые, собственные.

Конечно же, его пригласили на праздничный концерт. Генерал, приближенный кенига, маялся желудком, но очень хотел вручить приглашенной певичке партийное удостоверение, поэтому вызвался он. Кажется, в тот вечер подавали лангустов, видит кениг, он предпочел бы прожаренный стейк. Он едва пригубил шампанское и стал наблюдать.

Вон Илзе фон Изенбург, старательно демонстрирующая благоволение режиму. А рядом с ней какая-то девчонка, медно-рыжая, непокорные локоны выбились из наспех собранной прически. Девчонка что-то говорила надменной аристократке — та побледнела и выбежала из залы.

Незнакомка обернулась, и он понял, что пропал в огромных изумрудных глазах. Точеным чертам лица позавидовал бы и сам Фрилли. Девушка улыбнулась, так… приглашающе, что он едва не облился шампанским. Кто она, шансонетка? Актрисуля? Нищая аристократка, которой нужен покровитель?

Рыжая красавица вновь одарила улыбкой и пошла на выход. Он ее перехватил, потом все пытался вспомнить, что ей говорил, в памяти осталось только, что она ответила согласием, и как от нее пахло грозой, лесом и солнцем. Он еле добрался с ней до гостиничного номера, и сорвал с нее платье.

— Как тебя зовут? — хрипло прошептал он.

— Лили, — шепотом ответила девушка.

О, как пылко она отвечала ему, как отдавалась, как звучала с ним в унисон. От ее хмельных губ кружилась голова, а нежные руки обнимали так ласково и так тепло, что что-то таяло в сердце. Мимолетная интрижка грозила стать чем-то большим. Засыпая опустошенным, он подумал тогда, что обязательно предложит страстной девушке щедрое содержание, и так и быть, продвинет ее на радио, вычеркнет из списка неблагонадежных, если она там есть.

Утро разочаровало его. Девушки и след простыл. И с тех пор незнакомка, которая за одну ночь украла его покой и сердце, не выходила у него из головы.

Глава 8

— Мамочка, а папа скоро к нам приедет?

— Якопо, ты же знаешь, папа улетел в далёкую страну. Он бравый военный, должен завоевать кенигу много-много земель.

— Мам, а письмо от него скоро будет?

— Милый, помнишь же, письма из жарких стран идут долго-долго.

Утомившийся малыш тер глаза. Сара подняла ребенка на руки, и тихонько шепнула Лили.

— Уложу и приду.

Лили быстро навела порядок на кухне, она знала, что Сара не будет возражать.

Через четверть часа женщина поставила котелок на чугунную плиту.

— Отец Якопо, — говорила Сара, — всю жизнь положил на благо Родине. Для него не было выше долга и больше чести, чем служить кенигу. А когда кениг издал указ, что нечистокровным запрещено общаться с людьми, что они не должны служить на…благо отчизны, Георг… я как сейчас помню тот день.

Он пришел изменившийся в лице, черный, мрачный и внезапно какой-то осунувшийся. У него забрали мундир и табельное оружие. Я говорила ему, что мы со всем справимся, говорила, что мы все переживём, но тем же вечером он пустил себе пулю в лоб. Хорошо, что этого не видел его сын. С тех пор наш папочка уехал в жаркие страны и служит там.

По впалым щекам женщины текли молчаливые слезы. Лили подошла к Саре, обняла ее и зашептала: "Тебе не больно, тебе больше не будет так больно. Ты будешь помнить Георга сильным и гордым". На это сил Лили хватало, в тринадцать вёсен все же сложно забирать людскую боль.

— Сара, я буду рада поехать с вами. — улыбнулась девочка.

Глава 9

Лили отдала Саре почти все свои немногие сбережения, но денег все равно не хватило, чтобы добраться до города с удобствами.

Лили и Сара шли пешком, поочередно несли в руках малыша Якопо. Не сговариваясь, женщины решили отдать последний кусок хлеба ребенку. Они шли за людьми, спали на сеновалах, брели по неровным железным дорогам.

Их встречала разруха, обломки домов, уничтоженные виноградники. Наконец они вошли в город.

Сара призналась, что помнит город совсем не таким, пыль, грязь, обломки зданий, покореженные деревья, заброшенные трамваи, лавочки с выбитыми стеклами. И Якопо умудрился где-то вляпаться в лужу.

Лили обратилась к прохожему, надеясь, что тот подскажет им, как они могут добраться до квартала, где жили соотечественники Сары.

— Нет больше вашего квартала, — ответил мужчина, указывая на царящую вокруг разруху.

— Мы живём хуже мышей, прячемся днём, и ищем ночью, что бы поесть, — продолжал прохожий. Сара прижимала к себе ребенка, а Лили вновь почувствовала отчаяние. — Здесь больше ничего не осталось.

Внезапно раздался гул, глухой, утробный, казалось, разверзлись земные недра. Это монотонное гудение резко контрастировало с внезапным оживлением бегущих людей, резкие тревожные крики, вой сирен не могли вывести Сару из шокового состояния, ведь она так надеялась найти приют в когда-то гостеприимном городе.

— Дуры, бегите! — закричал прохожий, а женщина с девочкой, придавленные ужасом, так и стояли.

Дрожали полуразрушенные дома, дребезжали лавочки с выбитыми стеклами. Лили потащила Сару с Якопо в узкий переулок, люди неслись куда-то, хватая ртом воздух, не всегда им хватало сил.

Бомба, разорвавшаяся рядом, обрушила карниз, резво взметнулись голуби. Лили вжалась в стену, не в силах вымолвить ни слова от ужаса.

Она видела, как Сара с Якопо повалились на землю, из пробитого виска женщины текла кровь, похожая на пролитое вино. Любознательный кудрявый малыш, который терпел насмешки окрестных мальчишек, который принял Лили, как родную, который без малейшего каприза сносил все тяготы путешествия, заснул навсегда.

— Георг будет рад вас видеть, — прошептала Лили. — Вам больше не будет больно.

Лили снова осталась одна.

Глава 10

“Любовь терпелива, любовь добра; любовь не завидует, не хвастается, не раздувается от гордости, любовь уважительна, не ищет своего интереса, не гневается, не считает перенесенное зло, не наслаждается несправедливостью, но радуется истине. Все покрывает, все верит, все надеется, все терпит. любви никогда не будет конца.”

Странно, но эти слова, произносимые пастором на свадьбе его друга, нашли отклик в его сердце. Он никогда не брал женщин силой, не играл их амбициями, не пользовался их безвыходным положением, но с лёгкостью коротал с ними ночи и помогал им, если они просили.

Женщины считали его Казановой, и каждая из них, будь то почтенная матрона или девица на выданье, радостно соглашалась разделить с ним альковные радости. И только одна Лили бросила его наутро.

И почему от ее поступка так болит сердце и страдает гордость? Почему пастор передал ему дневник Лили? И самое главное, где ее искать?

Глава 11

Лили с трудом поднялась, и огляделась. Разрушенный город окончательно почернел и затих, эта тишина оглушала хуже бомб. Девочка перекрестила Сару с малышом, она поняла, что не сможет их даже похоронить.

У нее не осталось ни людей, которым Лили могла бы хоть немного довериться, ни добра, разве что чудом сохранившаяся тетрадь, и документы. Людей вокруг тоже не было видно, девочка вспомнила слова прохожего — все выходят ночами, чтобы найти хоть какое-то съестное, и выжить.

— Грехи мои тяжкие, — услышала Лили мужское ворчание. Девочка пошла на голос и заметила лысого неуклюжего толстяка, который держался за ногу. — И понесла ж меня нелегкая, чего мне не сиделось!

— Малявка, — устало посмотрел на Лили мужчина, — чего тебе?

— Давайте я помогу вам встать.

— Помоги, чего уж там. Заодно и отведу тебя в безопасное место, — бурчал мужчина. Не дело детям бродить по разоренному городу. Судя по тому, как тебя потрепало, идти тебе некуда. Как тебя зовут, недоразумение?

— Я Лили, — прошелестела девочка. Лили с трудом помогла мужчине подняться.

— А я Лелек, нам нужно только пройти через стену, и можем не волноваться. В нашем квартале бомбежек не бывает.

Мать-настоятельница из монастырской школы обязательно бы прочла Лили нотацию, нельзя никуда идти с незнакомцами, а бабушка на это возразила бы "Слушай сердце, Лили, сердце подскажет". Сердцу Лили при виде круглого ворчливого Лелека хотелось улыбаться.

Глава 12

— Пойдем, девочка моя, — продолжал поварчивать забавный Лелек, — я тебя даже накормлю. Со мной сегодня молочник расплатился молоком за хину, ты ведь хочешь есть, верно? Все дети всегда хотят есть.

— Да, — согласно прошептала Лили.

— У нас тут совсем тихо и даже безопасно, многим пришлось уехать. Город совсем не такой, каким был раньше. Закрылись ресторанчики, таверны, магазинчики, ателье. Только мальчишки и носятся по опустевшим улицам, да подбивают немногие оставшиеся фонари.

Хорошо, что ко мне приходит запасливая Ансельма, должна была оставить калачей и анисового хлеба, хоть поужинаем с тобой. Полицаи постановили, что теперь даже за продуктами нельзя после комендантского часа. А вообще у нас хорошо, спокойно даже, нет этих вечных бомбежек, только иногда…И даже лес есть, там можно кое-какие травки набрать, — разговорчивый Лелек посвящал Лили в жизнь своего квартала.

Лили поняла, что именно об этом квартале ей и говорила Сара. Как жаль, что они с малышом до него так и не дошли.

— Я разбираюсь в травках, — обрадованно заметила девочка. — Меня бабушка учила.

— Ну вот и славно, будешь помогать — довольно воскликнул Лелек, — мы почти пришли. — Вот тут, в стене, дырка.

— А сейчас нам нужно пройти мимо пропускного пункта, — бормотал Лелек. — У тебя хоть есть документы, Лили?

— Есть, есть. — в холщовой сумке, с которой поделилась с Лили Сара, чудом уцелели травник и удостоверение личности.

Во внушительной будке сидели целых три охранника.

— Стой, кто идёт?

На аптекаря с девочкой нацелились ружья.

— Ковальски, Ковальски я, — Лелек занервничал и достал потрепанный аусвайс.

— А с тобой кто?

Девочка протянула стражу серую каннкарту, которой могли похвастаться все чистокровные граждане кенигсрайха.

— Лили Грюненвальд, Лили из Зелёного леса, — издевательски прочел стражник и заржал.

— Ковальски, где ты ее откопал?

— Помощница мне нужна, помощница. С Ансельмы толку нет, только и толку, что порядок наводит.

— Где твои родители? — стражник обратился уже к Лили.

— Бабушка умерла под бомбами, а мама сбежала, когда мне было два года.

— А отец?

— Не было его никогда.

— Да что ты к ним пристал, — заворчал на коллегу другой стражник, — выдай им пропуск, и пусть катятся на все четыре стороны.

Первый страж порядка нехотя выписал аусвайс и произнес:

— Грюненвальд, смотри мне! Если замечу, что ты промышляешь контрабандой, или хуже того, помогаешь грязнокровкам, отправишься вместе с ними по этапу!

Ковальски торопливо закивал, и потянул Лили с собой. Девочка не успела рассмотреть первый этаж аптеки, аптекарь провел ее в маленькую комнату и велел ждать.

Комнатка, несмотря на потрёпанное одеяло на кровати, облупившийся шкаф и вытертое бархатное кресло, казалась уютной. Лелек вернулся с кружкой молока и мягким калачом.

— Ешь. А потом рассказывай.

Лили подумала, что никогда не ела ничего вкуснее.

— Мы жили с бабушкой в деревне, знаешь, в одной из тех деревенек, куда ездят туристы летом, водят своих болонок по нашим лугам, пугаются коров, едят яблоки и пьют пиво в таверне, а жители и рады принимать городские семьи на постой.

Бабушка была травницей, к ней ходили жители всех окрестных деревень, да что там, она и коров, и коз лечила. Однажды Вильда, дочка старосты, забеременела во грехе, и пришла к бабушке, чтобы убить младенца. Бабушка, конечно же, отказалась, а та пошла к какой-то травнице из соседней деревни. И у Вильды умер не только ребеночек во чреве, но и она сама. Она обвинила во всем бабушку.

В тот год на деревню обрушилась страшная засуха, случился недород, погибла вся рожь. Нас обвинили во всем, и мы сбежали в город. Бабушка погибла под бомбежками.

— А мать, почему она сбежала?

— Моя мама … сбежала с заезжим коммивояжером, когда мне было 2 года. Она никогда не хотела работать, ходила на все ярмарки, праздники, на все танцы на площади. Этот заезжий пообещал ей золотые горы, она бросила меня на бабушку, написала короткую записку и сбежала. С тех пор мы о ней ничего не знали.

Лили не стала говорить Лелеку, что в их семье ведьм мужчины не задерживались. У бабушки не было мужа, отец Лили тоже не знал о ее существовании.

— Все, девочка моя, давай спать. Будет день, будет пища, — подбодрил Лили Лелек.

— Завтра я схожу в лес, травок набрать.

Аптекарь радовался тому, что приютил девчонку, и пообещал себе, что постарается уберечь Лили от опасностей квартала.

Глава 13

Лили проснулась от заунывного пения, странного, пробирающего до костей.

“Отец милосердия, обитающий в высотах, по великой милости Своей пусть с состраданием вспомнит Он благочестивых, прямодушных и непорочных — все общины святых, отдавших свои жизни во имя освящения Имени Его.”

Вокруг необычного мужчины собрались старухи, кто-то в кружевной шали, кто-то в балахонистых черных платьях, они подпевали этой молитве. Лили поняла, что на душе у нее становится спокойно.

Девочка спустилась на первый этаж. В маленькой пристройке худая, прямая как палка и строгая женщина варила кофе.

— Проснулась? Завтракать будешь?

— Вы, наверное, Ансельма? А я…

— Знаю, знаю, ты Лили, помощница господина аптекаря.

Перед Лили поставили тарелку с черным хлебом, тонкие ломтики сыра, и кофе, который пах кофе, а не цикорием.

— У господина аптекаря связи, — заметила служанка. — Ты пей, пей.

Ансельма подметила и внимательный взгляд Лили — окна аптеки выходили на площадь.

— Они молятся об усопших.

Вдруг какая-то женщина рухнула, как подкошенная. Лили выбежала на улицу, желая помочь несчастной.

— А кофе-то разлила, кофе, никакого уважения к благородному напитку. И не позавтракала.

Кожа упавшей пожилой женщины отливала желтизной, сухие, похожие на птичьи, руки, дрожали.

— Пойдемте в дом, — Лили повела пожилую женщину в аптеку, она сразу отметила нездоровый цвет лица.

Ансельма поставила перед гостьей стакан воды.

— Как вы себя чувствуете? Что говорит ваш лекарь?

— Дочка, дочка, мой дохтур все никак не может мне сказать, что со мной. Прописал пиявок, но от них только хуже стало. И так кушать хочется, а я не могу…

Лили гладила пожилую женщину по волосам, а в ее голове звучал бабушкин голос:

"Болиголов, частотел, цветы картофеля, ореховая настойка… это рак, Лили. Эти отвары нужно принимать в малых дозах. Помни, девочка, в малых. И без молитвы тоже не обойдешься."

Вернётся Лелек, — подумала девочка, — нужно будет попросить его выписать рецепт.

Так началась жизнь Лили в квартале, окружённом стеной. Скоро все жители города перезнакомились с девочкой, и нередко шли за советами именно к ней.

Лили привыкла к стражам порядка, привыкла к печатям и аусвайсам, и почти не слышала ни про бомбежки, ни про войну, ни про наступление неприятеля.

Глава 14

Прошел почти год, Лили исполнилось четырнадцать, она обрела дом и какую-то уверенность в завтрашнем дне. За стенами квартала шла война, бомбили города, шли бои, люди, выходившие из города на работу, с каждым днём получали все меньше за свою службу, а цены росли как на дрожжах.

Лили видела, как жители постепенно отказывались от всего, лишались развлечений, неотъемлемых гражданских прав, но смирялись и продолжали бороться за хлеб насущный, за призрачную возможность выбраться из закрытого мирка, где с каждым днём становилось все тревожнее и тревожнее.

Бравые стражи порядка, те самые, которые когда-то высмеяли Лили, взяли за обыкновение вламываться в чудом существовавшие магазинчики, то перевернут все вверх дном, то изобьют приказчика на кассе из-за того, что тот недостаточно почтительно улыбнулся, то потушат сигары о нежную кожу танцовщицы в дансинге.

Доставалось и окрестным мальчишкам, нередко ребенку, зазевавшемуся с мячом на дороге, мог прилететь грозный окрик, или того хуже, кулак. Поэтому, как только появлялся зловещий черный автомобиль, жители спешили убраться с глаз долой.

Канун Нового года, ночь святого Сильвестра, тоже запретили праздновать, однако жители города потихоньку провожали уходящий год, и хоть насилие, голод и унижения стали почти привычными, все надеялись, что следующий год все же будет полегче, и что война скоро кончится.

О нелегальном праздновании — ведь теперь Новый год отмечали осенью — стало известно гвардии. Черный автомобиль оснастили громкоговорителем и всем жителям было велено выйти на улицу, без верхней одежды, в мороз.

— Стройсь! — зычно прокричал гвардеец. — Ночь святого Сильвестра вздумали праздновать? Этот варварский праздник запрещен. Империя празднует Новый год 28 октября, а раз вам не хватает веселья, то славьте кенига.

Люди стояли на морозе, каждый на расстоянии метра друг от друга, чтобы матери и отцы не могли согреть в своих объятиях детей и пожилых родителей, пели нестройными голосами о том, как всех ждёт прекрасное будущее, как великий кениг строит империю, и его мудрое правление освещает всех во тьме почище факела.

Лили почти не мёрзла. Она с тревогой рассматривала дрожащих жителей и переживала за Лелека с Ансельмой.

На следующее утро Ансельма сообщила, что уходит.

–

Лили проснулась от странного чувства, как будто бы она вот-вот кого-то лишится.

Девочка спустилась на первый этаж, и ее взгляду открылась разоренная аптека. С утра гвардия успела нанести визит, стражи выгребли тинктуры, порошки, настои и запасы хины. Стражник с дрожащими руками реквизировал запасы морфина. Самому Ковальски строго-настрого запретили ходить по жителям и как-то облегчать последствия ночи, проведенной в исподнем на морозе, запретили и пускать посетителей.

И Ансельма, строгая, скупая на добрые слова Ансельма собиралась сдержать данное в сердцах обещание. Женщина обняла растерянного толстяка, потом обняла и опешившую Лили.

— Как говорил мой папенька, пора делать отсюда ноги. Лелек, — Ковальски досталась очередная порция нравоучений, — неужели ты не понимаешь, что здесь становится все хуже и хуже? Сегодня они выгнали всех на мороз, а завтра расстреливать начнут! Сегодня разгромили твою аптеку, а завтра еще чего похуже учинят! Нет, я не могу здесь больше оставаться, поеду к сестре в деревню, она писала давеча, что до них война так и не докатилась.

Лили вырвалась из объятий Ансельмы. — Лили, поехали со мной, — неожиданно предложила домоправительница. — Ты будешь в безопасности.

Растерянный Лелек чуть не плакал. Он привык к нейтралитету в отношениях с гвардией, привык задабривать стражей медицинским спиртом и морфином. Он старался не замечать шепотков о том, что кого-то ограбили, кого-то избили, чьи-то семьи увезли в неизвестном направлении. А теперь, кажется, он останется совсем один. За этот год он успел привязаться к тихой рыжеволосой девочке.

Глава 15

Лили бросила взгляд на растерянного Лелека и твердо ответила Ансельме.

— Я здесь нужна. Я никуда не поеду.

Девочка пожелала экономке легкой дороги, обняла ее на прощание, и отправилась готовить завтрак. Кофе у Лили пригорел, но Ковальски так ничего и не заметил, аптекарь с болью оглядывал разоренную аптеку.

— Ничего-ничего, — пробормотала Лили, взяв в руки метлу. — Я сейчас быстренько приберусь.

Гвардия побила добрую половину склянок и баночек, а то, что не побила, забрала.

— Нам нужно помочь жителям квартала, — хватался за лысую голову Лелек, — только как? Они у меня все забрали, все забрали! Корабли в порт ходят нерегулярно. А люди, они ж позаболеют все…

— Лелек, — Лили подняла рассыпанные с пола травы. — Посмотри, ромашка, крапива, шалфей, шиповник, мать-и-мачеха, чабрец, волчий хвост, русалочьи слезы, звездчатка… — почти все сохранилось.

Лили стала толочь в ступке травы, смешивая растения в одной ей ведомых пропорциях.

Аптекарь посмотрел на девочку круглыми глазами. Лили пожалела Лелека, вроде взрослый солидный аптекарь, а, как малое дитя, не может прийти в себя.

— Лили, что ты задумала? За нарушение приказа тебя могут и побить, и расстрелять…

— Кто сказал, что мы будем его нарушать? Сходи к Юлиусу, попроси его сегодня посидеть дома. И купи весь тираж Имперского вестника.

— Лили, да что ты задумала?

— Лелек, сегодня я буду работать почтальоном.

Девочка споро упаковывала готовые сборы в газету.

***

Конечно, Лили остановила гвардия. Девочка стала демонстративно жаловаться на заболевшего почтальона, на ушедшую Ансельму, на то, что теперь ей приходится разносить почту и работать кухаркой.

Ни один житель квартала не заболел. А госпожа Ута подарила Лили образок Божией матери.

Глава 16

Квартал, казалось, вернулся к обычной жизни. Там, за его стенами, гремела война, умирали люди. Лелек не рассказывал Лили, что гвардия снова взялась избивать жителей гетто, не рассказывал ей и о том, что пропадали целые семьи, только просил девочку не ходить в лес поздно вечером.

Аптека стала своеобразным клубом. Лили и Лелек общались с горожанами, помогали лечить недомогания, в меру сил ободряли и выслушивали новости и слухи из-за стены.

Вот и сегодня, первыми посетителями стали Шнайдеры, фрау Шнайдер с дочкой. Лили обратила внимание на горделивую осанку посетительницы, и не могла не заметить облупившиеся носки туфель у госпожи, вытертое пальто — было заметно, что война коснулась и эту семью. Однако женщина изо всех сил старалась сохранять высокомерный вид, а ее дочка, златокудрая девочка лет 10, демонстрировала хорошие манеры, и немного стеснялась обтрепанных рукавов и воротничка на своем бархатном платье.

Лили продала маме с дочкой сироп от кашля для девочки, и настойку липы и лаванды от мигреней для матери. Фрау Шнайдер, расплачиваясь, поведала, что ее супруга взял на работу известный обувной фабрикант, солдатам, мол, нужны сапоги, и работник без должного опыта, но старательный и внимательный, всегда будет в цене. Жаль, конечно, что аристократам приходится работать, добавила фрау, но времена нынче не те, совсем не те.

После Шнайдеров в аптеку зашла Маддалена, Лили не знала фамилии этой женщины, а Лелек тихонько шепнул ей, что посетительницу видели в дансинге с бравыми гвардейцами. Лили бросились в глаза новехонькая шуба, блестящие от сапожного крема ботики, налицо контраст с предыдущими посетительницами. Видно было, что эта женщина сумела устроиться и в военное время. Маддалена попросила подводку и карминную помаду. Лелек покупал на черном рынке косметику у контрабандистов, вот для таких вот покупательниц.

***

Слухи, которыми поделился с Лили Ковальски, подтвердились.

Через несколько дней, ранним утром девочка возвращалась с рынка, ей удалось купить не только молоко, но и разжиться свежими куриными яйцами. Лили спешила домой, собираясь приготовить завтрак себе и Лелеку.

Ее внимание привлекли приглушённые рыдания. Девочка завернула в подворотню, на звук плача, и увидела избитую Маддалену, с новехонькой шубы свисали разорванные рукава, на скуле красовался синяк, а французская подводка, купленная недавно в аптеке, оставила некрасивые разводы.

— Что, аптекарша, и ты тоже меня презираешь? — всхлипывая, спросила женщина.

— Давай я помогу тебе, — Лили помогла подняться избитой женщине. — Кто тебя так?

— Наши бравые гвардейцы. И ты даже не спросишь, за что?

Лили вела Маддалену в аптеку.

— Я предательница, аптекарша, я коварная предательница. Мне претит батрачить в трудовых лагерях за кусок хлеба, на фабриках за два куска. Ты знаешь, что забрали Шнайдеров?

Лили вспомнила, что фрау Шнайдер должна была прийти за новой порцией микстуры, и так и не пришла.

— Шнайдер работал на обувной фабрике у Коха. На самом деле Кох помогал семьям сбежать в Швейцарию, мне рассказала об этом его любовница, мы ходим к одному куафюру. Коха расстреляли, Шнайдера должны были депортировать, госпожа Шнайдер с дочкой поехали вместе с ним. Я не знаю, что с ними стало, может, попали в лагеря, а может, что и похуже. Ты знаешь, что цыган целыми семьями наши бравые защитники отправляют в газовые камеры? Неугодные семьи тоже. А я просто хочу жить, аптекарша. Хочу сытно есть и спокойно спать, и не хочу думать, что завтра гвардия придет и за мной тоже. Вот увидишь, рано или поздно за всеми придут, за всеми.

Маддалена заканчивала рассказ уже в аптеке. У Лили опустились руки с бинтом, смоченным в скипидаре, которым она обрабатывала синяки женщины. Неужели фрау Шнайдер больше нет, и ее милой златовласки-дочки тоже?

Девочка закончила обрабатывать раны Маддалены. Проснувшийся Лелек в мятом халате стал открывать какие-то ящики, потом вывалил перед женщиной коробочки с косметикой.

— На. Дарю. Найди себе другую аптеку. Выход найдешь сама.

Когда за прихрамывающей женщиной закрылась дверь, Лили, плача, бросилась к Лелеку.

— Это война, Лили, это война. Кажется, мы с тобой остались без завтрака.

Лелек знал о депортированных и пропавших без вести гораздо больше, чем рассказывал Лили, однако, несмотря ни на что, оставался в аптеке, стараясь помочь жителям квартала. В последнее время Ковальски все чаще отпускал лекарства в долг. Он заложил в ломбарде парюру, доставшуюся от маменьки. Этого должно хватить на какое-то время.

Матушка Лелека совершила чудовищный мезальянс. Дочь графа выскочила за конторского служащего, наплевав на волю родителей, желавших пристроить дочь повыгоднее. От маменьки остались драгоценности, да медальон с фотографией, где юная девушка радовалась жизни и любимому мужчине.

Глава 17

Лили казалось, что жизнь стала похожа на несущийся поезд. Жителям квартала запретили выходить за пределы стены, а гвардейцы стали зверствовать еще больше. Теперь людей регулярно собирали на площади, и стражники зачитывали списки тех, кто по каким-то неведомым причинам, признавался неблагонадежным. Власти разлучали семьи, те, кто пытался возмущаться, получали сапогами по ребрам или пулю в лоб.

Теперь в аптеке круглые сутки находились люди. Посетители старались улыбаться, читали контрабандную прессу, которую неведомым образом доставал “из-за стены” Юлиус, делали вид, что радуются победам кенига, и притворно сочувствовали потерям войск союзников. Почти все считали, что война будет еще длиться и длиться.

Иногда Лили думала, что жизнь в обнесенном стеной квартале страшнее боев и бомбежек. Они с Лелеком не успевали привыкнуть к кому-то, как сразу же становились свидетелями того, как этого человека забирали. Очень часто за депортируемым следовала вся семья.

Лелек, как мог, помогал жителям квартала и в этих безвыходных ситуациях, отправляясь за заказанным морфием, порошками и тинктурами, Ковальски, по просьбам жителей, прятал у доверенных людей “за стенами” немногое нажитое оставшихся в квартале людей. И конечно, аптекарь регулярно снабжал опиатами и стражу.

***

Лили бежала домой, сегодня стражники объявили об очередной депортации. Девочка заметила мальчишек, играющих в футбол. Если еще полгода назад ребятня была похожа на обычных играющих детей, то сегодня Лили отметила и их прозрачную худобу, и затравленные глаза, и готовность бежать при малейшем звуке шагов или поскрипывания автомобильных шин.

Девочка вытащила из кармана горсть леденцов, которыми с ней делился Лелек. Теперь им далеко не всегда удавалось нормально поесть, а леденцы притупляли ноющее чувство голода. Лили с Лелеком укрывали очередную семью от депортации. Девочка грустно улыбнулась, вспоминая, как главы семейств, вместе с детьми, пытались уместиться у нее под кроватью. Лили шептала заклинание отвода глаз, немногое, чему успела научить ее бабушка. Лили в последнее время часто жалела, что бабушка умерла слишком рано, и не успела научить ее магии. Хорошо, что у нее остался травник, и что Лили всегда прислушивалась к бабушкиным словам.

***

И вот, на площадь снова вывели жителей, некоторые из которых покинут квартал в неизвестном направлении. Сегодня среди неблагонадежных оказалась и супруга известного хирурга Розенбаха, который “дружил” с гвардией. Лили знала, что доктор Карл помогал жителям квартала перебраться в Америку, Швейцарию или Португалию. И вот сейчас в грузовик загнали и медика с супругой.

Лили видела, как супруга Розенбаха, всегда такой улыбчивая и вежливая, плакала и умоляла мужа сообщить гвардии о том, кто он такой.

— Нет, Эмма, я поеду с тобой, и это не обсуждается! — твердил доктор, а сам обнимал плачущую супругу и сухими губами вытирал слезы. — Вместе до конца!

У девочки сжималось сердце, глядя на эту пару. Им с Лелеком удалось спасти семью молочника, о которой гвардия на время “забыла”. И как больно оттого, что они не могут спасти всех.

Глава 18

Стража кенига, подобно гигантскому голодному удаву, захватившему жертву, ещё больше сузила кольца: квартал обнесли колючей проволокой, а тем жителям, чьи окна выходили в сторону разоренного войной города, запретили выходить на балкон.

Контрабандная пресса сообщала о победах кенига, и о величайшем со всех времён евгеническом проекте по выводу чистой расы. Всех нечистокровных граждан вывозили за пределы страны. В закрытый квартал прибывали новые люди — растерянные, уставшие, иногда битые, снемногим сохранившимся скарбом, новоприбывшие занимали места депортированных семей, или же находили приют у старожилов города.

Расцвела и подпольная торговля на черном рынке: подозрительные личности продавали по заоблачным ценам сладости, муку, бобовые, табак. И жители отдавали немногое, что у них сохранилось — картины, меха, драгоценности за мешок сахара или картошки.

И конечно, множились слухи, слишком чудовищные, чтобы быть правдой. Гвардия кенига заявляла, что семьи отправляются в трудовые лагеря, из-за войны некому работать в полях. Прибывшие и те же торговцы еле слышным шепотом делились сведениями о концлагерях, газовых камерах и сожженных заживо людях. Депортируемых пересчитывал распределительный офис, а священник раздавал отъезжающим булки, которые покупали у булочника все жители города.

Лили осваивала бабушкин травник и училась готовить супы из иван-чая, спорыша, тысячелистника, горчанки, зеленушки. Получающееся варево, если чуть чуть посолить, можно было вполне есть. Вот и сегодня вечером Лили, завершив уборку аптеки и оставив Лелека колдовать над микстурами, убежала в лес.

Девочке удалось набрать трав, они с Лелеком протянут несколько дней. Путь Лили проходил через пропускной пункт. Скучающие стражники потребовали каннкарту и аусвайс.

— Аптекарша, — стражник подозвал Лили приказным тоном. — Подойди сюда.

Лили не понравился повелительный тон и масляный взгляд, которым ее окинул служитель порядка, — тебе здесь нравится?

Его товарищ подошёл к Лили слишком близко и задышал девочке в ухо.

— Да.

— Покажи каннкарту.

Лили привычным жестом достала документы, в ее сердце снова заползла леденящая тревога.

— А лет тебе сколько? — вальяжно задал вопрос второй стражник.

— Четырнадцать с половиной.

— Значит, ты уже большая и можешь показать, что у тебя прячется под одеждой.

Стражник резко разорвал на Лили платье и смял начавшуюся наливаться грудь, а его напарник задрал девочке юбки.

— Мы сейчас повеселимся все втроём!

— Пустите, я не хочу, отпустите же!

Второй страж порядка совсем недавно заступил на службу в закрытый квартал. Он происходил из далёкой пустынной страны и очень любил одну занимательную игру, когда несколько чистокровных мужчин показывают нечистокровной женщине ее место. И пусть женщина породиста, как ахалтекинская кобылица, ее место — у ног мужчины и ее задача — скрашивать мужской досуг.

Лили кричала и пыталась вырваться из захвата стражи. По ней шарили жадные руки, ее тело оскверняли порочные губы.

— Мальчики, да оставьте вы ее, — из подворотни царственной походкой выплыла Маддалена, — эта аптекарша хуже монашек, настоящее бревно. Мы с вами сейчас на славу развлечемся, я покажу вам французские штучки!

Маддалена одними губами прошептала Лили "Беги". Женщина обнимала сразу двоих стражников. Девочка не заставила себя долго упрашивать.

***

Лелек уронил бутылочки с таблетками, когда увидел Лили в разорванном платье.

— Девочка моя, что они с тобой сделали?

Лелек осторожно обнял Лили.

— Они, они, они … Не успели, они только…Лелек…

— Тшш, тшш, хорошая моя. Тебе нужно уходить отсюда, Лили.

Глава 19

Лили не выходила из комнаты, сидела на кровати, куталась в бабушкино лоскутное одеяло, и подолгу молча смотрела в стену. По ночам девочке снились глумливые стражники, жадные руки и голодные губы.

Лили просыпалась среди ночи, в поту, и начинала плакать. Лелек отпаивал девочку ее же отварами, сидел с ней на кровати, гладил по голове и говорил, что найдет решение.

Девочка съедала хлеб, чахлые овощи, которые приносил ей Ковальски, и отворачивалась к стене. Лелек не стал говорить Лили, что на следующий день после того, как над ней надругались, заявились те самые стражники, зыркали по аптеке, выгребли запасы морфина. А один из них вдруг передёрнул затвор пистолета, злобно бросил взгляд в сторону Ковальски, и вышел.

Лелеку стало известно и о судьбе Маддалены. У господина, у которого Лелек иногда хранил добро жителей города, брат служил в расстрельной бригаде.

После того, как Маддалена провела бурную ночь со стражей, женщина решила сбежать из закрытого города. Добрая половина жителей квартала ее ненавидела, а оставшиеся — презирали. Маддалена заявилась к начальнику полиции, а то в свою очередь, дал ей письмо к руководителю другого полицейского отделения, сказав, что его коллега поможет Маддалене добраться до Швейцарии.

И когда женщина заявилась в отделение с письмом, ее расстреляли. Начальник закрытого квартала написал: "Подателя письма уничтожить".

Лелек не стал говорить Лили, что Маддалены не стало, он только ограничился тем, что коротко отрезал — женщине удалось сбежать.

А Лили начала потихоньку приходить в себя, обслуживать посетителей за стойкой, вести привычные разговоры. Однажды утром в аптеку вплыла женщина. Вальяжная красавица с презрением смотрела на Лелека, с брезгливостью на девочку, и будто бы чего-то ждала.

— Лили, — Лелек вышел из-за аптекарской конторки, — это твоя мать и она приехала тебя забрать.

Глава 20

— Забрать, меня? Как, почему?

Глаза Лили внезапно наполнились слезами, она смотрела на незнакомую женщину, пусть и когда-то давшую ей жизнь. Смотрела на растерянного Лелека, который тер лысину и жалко улыбался.

— Лили, девочка моя… — женщина, молчаливо наблюдавшая за дочерью, поморщилась, но Лелек не обращал внимания на ее слова. — Помнишь, ты назвала свою фамилию у стражи и рассказала свою историю? Я списывался с загсами, с архивами, и нашел твою маму. Фрау оказалась столь любезна, что сразу же ответила на мое письмо и самолично приехала.

Лелек не стал говорить Лили, что писем было несколько, и что мадам приехала только тогда, когда Ковальски упомянул о грозящей девочке опасности. А Лили вцепилась в него и плакала, молчаливыми колючими слезами. Ещё чуть-чуть, и Лелек расплачется сам.

— Все это конечно, очень мило, — заметила скучающим тоном женщина, — Лизхен, неужели ты хочешь остаться?

— Лили, девочка моя, Лили. — только и бормотал растерянный Лелек. За эти полтора года он успел привязаться к рыжеволосой малышке, как к дочери.

— Я сейчас. — Лили впервые обратилась к роскошной женщине. — Подождите меня.

Девочка поднялась на второй этаж, подхватила свой мешок, и вручила Лелеку лоскутное одеяло и травник.

— Пусть у тебя останется, на память.

— Но ты же…

— Я выучила его наизусть. А здесь, отвары и тинктуры, здесь — как варить супы и похлёбки, помнишь, я тебе показывала?

Лили подхватила мешок с немногими вещами.

— Я не думаю, что тебе понадобятся твои тряпки, — заметила женщина.

Лили всучила свои вещи Лелеку.

— Отдай Агнешке, у нее дочка моего возраста, у них совсем ничего нет.

Лелек, не в силах вымолвить ни слова, молча кивнул.

Лили хотела сказать, что будет ему писать, но и она, и Ковальски прекрасно знали, что в закрытый квартал не доходят письма.

— Я буду молиться за тебя.

Лили закрыла дверь и вышла в неизвестность. Незнакомка в роскошной шубе, идущая рядом с ней, отрывисто бросила:

— Да, манеры у тебя оставляют желать лучшего, Лизхен.

— Меня зовут Лили, мама.

— Только не вздумай называть меня мамой, Лизхен.

Их ждал роскошный лакированный автомобиль чернильного цвета. Шофер, одетый в черную униформу, приподнял фуражку с золотым орлом, и угодливо распахнул дверь. У Лили начиналась новая жизнь.

Глава 21

Женщина, которая когда-то дала Лили жизнь, молчала всю дорогу. Лили смотрела на точеный профиль, мягкую шубу, высокую прическу. Мать Лили, казалось не чувствовала взгляда дочери, и также молча смотрела вперед. За окном изысканного авто находился разоренный город. Лили подумала, что очень хочет вернуться в закрытый квартал. Может, если бы она пряталась от стражи, они бы ее не трогали?

Мать Лили не спросила ни о том, как чувствует себя дочь, ни о том, что стало с бабушкой. У Лили подступил к горлу комок. Девочка вспомнила, как бабушка всегда с ней разговаривала, отвечала на самые каверзные вопросы бесконечной почемучки Лили, всегда обнимала, часто ей пела, учила быть сильной, слушать сердце и не сдаваться. А от рядом сидящей незнакомки веяло мраморным холодом. Автомобиль мягко затормозил, и шофер угодливо открыл дверь, склонившись в поклоне.

Женщина коротко бросила:

— Ты такая худая, Лизхен.

— Мама, я Лили, Лили!

Лили понимала, что мать ей не рада.

— Называй меня Фредерикой, — на губах красавицы змеилась холодная улыбка. — И, зная, какую ересь в тебя вбивала твоя бабка, хочу сразу предупредить. Не вздумай устраивать мне тут свои ведьминские штучки. Будь тихой и послушной, как полагается благонравной кенигсфройляйн, ты меня поняла?

— Да, ма… Фредерика.

Мать поплыла павой к роскошному особняку, а Лили не могла оторвать взгляд от прекрасной виллы, раскинувшейся перед ней.

Девочку до глубины души поразило богатство, молчаливые слуги, обилие картин, ваз и статуй.

К Фредерике поспешил низенький пузатый мужчина, одетый в такую же черную форму с орлом сбоку, как и все присутствующие.

— Аве кениг, моя дорогая!

— Аве кениг, мой волк!

Фредерика и незнакомый мужчина выставили вперед ладонь, а затем демонстративно расцеловались. Бесшумные слуги забрали шубу у госпожи.

— Дорогая, это твоя дочь? Почему она не приветствует кенига?

— Берни, будь к ней снисходителен, она дикая и неотесанная. Лизхен, поприветствуй кенига!

Лили так и осталась стоять.

— Лили!

Фредерика смотрела на дочь с чересчур ласковой улыбкой, так мальчишки-мучители иногда смотрят на животных, прежде чем приступить к пыткам.

— Аве… кениг… — срывающимся голосом прошептала Лили, выкинув вперед правую руку. Девочка поняла, что сейчас не время спорить. У Лили предательски заурчал желудок. Она вспомнила, что с утра ничего не ела.

Берни посмотрел на Лили как на таракана.

— Фредерика, а девчонка довольно неотесанна, надо будет поучить ее манерам. Дорогая, собирайся, мы поедем в оперу.

Лили сцепила зубы. Она не будет плакать. Она ни за что не будет плакать.

Глава 22

— Мария, — внезапно зычным голосом позвала Фредерика. — Эта… кенигсфройляйн — моя дочь.

К сожалению, манеры юницы оставляют желать лучшего, да и прибыла она из такого места, что… — на лице фрау возникло выражение крайней брезгливости. — отрежьте ей косы, помыть ей голову, да и всю ее мыльно-керосиновой смесью, и сожги ее одежду. Взамен выдай какой-нибудь наряд для горничных, и отведи в комнату для гостей. Эти дни придется озаботиться и портнихой. Господин Бернард вот-вот спустится, прикажи подавать автомобиль.

Лили не дали даже возразить. Фредерика повернулась к ней и отрезала:

— Запомни, Лизхен, пока ты в моем доме, ты будешь делать то, что я скажу и как я скажу. Скажу прыгать — значит будешь прыгать. Скажу скакать на одной ножке — значит, будешь скакать. Если тебе что-то не нравится, ты можешь уйти сейчас. Руины и бомбежки тебя ждут.

Фредерика выплыла из холла, слуги склонились в угодливом поклоне, а Лили внезапно обняла Мария.

— Пойдем, девочка, будем делать так, как сказала фрау. Ты не думай, фрау Фредерика справедливая. Из какого же места ты прибыла?

— Из закрытого квартала.

— Бедная голубка!

Мария громко ахнула и повела Лили наверх, по мраморной лестнице. На стенах на девочку смотрели люди с портретов — строгие, суровые, они, казалось, укоряли Лили за то, что ей здесь не место.

Мария до отвала накормила девочку и она же заметила, что Лили прячет хлеб. В этот же вечер Лили лишилась длинных кос и доброй порции собственного достоинства.

Глава 23

На следующее утро в комнату для гостей, куда определили Лили, ни свет ни заря вошли Мария и юркая женщина, представившаяся мадам Бланш, портнихой. Женщины быстро обмерили Лили, белошвейка принесла несколько готовых нарядов, похожих друг на друга как две капли воды — закрытые блузы, длинные юбки, строгие кофты невзрачного серого цвета из шерсти мериноса, и рейтузы, все, как полагается добропорядочной молодой волчице.

Лили определили завтракать в малой столовой, по распоряжению Фредерики. Девочка не встречалась ни с матерью, ни с Бернардом, ни с другими обитателями роскошной виллы, слуги на которой, казалось, обладали даром невидимости.

Зато в жизни Лили появилась Эрнеста. Высокая, худая, с мелкими чертами лица, женщина почему-то напомнила Лили хорька. Эрнесту пригласили воспитывать Лили. Гувернантка сразу же окрестила девочку "неотёсанной деревенщиной", и взялась за нее всерьез.

Физическая подготовка, которую так когда-то ненавидела Лили, снова вошла в ее жизнь.

— Фройляйн, из тебя не получится благовоспитанной гражданки империи, — вещала Эрнеста, — удел кенигсфрау — это семья, женщина должна рожать, рожать, рожать! У самого кенига пятеро детей, не считая внебрачных! А чтобы рожать, у женщины должно быть здоровое тело!

Лили маршировала, прыгала и бегала в рейтузах под славословия кенига. Но не только ненавистная физическая подготовка отправляла жизнь Лили. Девочка не могла даже нормально поесть.

По вечерам Лили часто слышала звуки вечеринок. Прекрасные оперы, вот как сегодня, например, играла ария из Травиаты.

Наполним радостно бокалы, выпьем за расцвет красоты, и за любовь, за поцелуи, которые станут ещё горячее.

Божественная музыка, гомон толпы часто перемежались истошными криками.

Лили захотела выглянуть из комнаты и узнать, что творится, может, кому-то нужна помощь. Не успела девочка выглянуть за дверь, как путь ей преградил давешний шофер, которого Лили видела иногда во время тренировок в парке. Мужчина велел Лили захлопнуть дверь и не высовываться.

Девочка засыпала в одиночестве и в который раз думала, что ей очень не хватает закрытого квартала. Кроме Марии, никто не удостаивал Лили добрым словом.

Глава 24

Мать отселила Лили в крыло для гостей и совсем о ней забыла. Девочка, или вернее, “многообещающая юная фройляйн” училась подавать себя, недели летели, Лили окрепла, подтянулась, и уже занятия, которые когда-то ей казались такими мучительными, воспринимались гораздо легче.

— Фройляйн, — вещала Эрнеста, — вы должны соблазнять. Соб-лаз-нять. Но не вульгарными губами, не неприлично оголенным декольте, а пальцами рук. Не дирижируйте приборами, ваши руки должны двигаться строго параллельно телу.

— Лили, да оставьте в покое этот несчастный стейк, не размахивайте локтями, будто крыльями! Грация, дорогая моя, грация. И куда Вы так обхватили бокал вина, вы что, на ярмарке? Нежнее, фройляйн, нежнее, бокал вина нужно держать только за ножку!

Конечно, с такими нотациями Лили не успевала наедаться. После обеда, который всегда превращался в лекцию по этикету, следовали занятия по истории, географии и воспитанию патриотизма молодой волчицы.

— Дорогая, я жду от Вас историю основания Рима.

Только Лили открыла рот, чтобы поделиться трогательной легендой об основании Рима, о волчице, о Ромуле и Реме, как ей сразу же прилетело указкой от фрау Эрнесты.

— Милочка, что за феерическую чушь Вы несете! Помните, кениг запретил сказки и легенды, факты, моя дорогая, исключительно факты. Рим был основан на берегу Тибр, в дельте, которая превратится в порт Остия. Порт Остию заложил царь Анк Марций, а вот для чего, Вы расскажете мне об этом в следующий раз.

И запомните, Лили — нынешняя империя, прямая наследница Римской империи, основой коей является римлянство. Кениг создает третий Рим. Первым Римом считается Древний Рим, вторым Римом — империя эпохи Возрождения. Завтра я жду от вас подробнейший рассказ о достижениях кенига, Лили.

Лили училась, и отчаянно тосковала в одиночестве. Все ее попытки увидеть мать разбивались о краткие реплики шофера — “не положено”, о ласковые отговорки Марии. Чтобы как-то скрасить одиночество, девушка начала вести дневник. Писала о жизни в деревне, о любви к погибшей бабушке, о людях закрытого квартала и всех бедах, которые им пришлось пережить. Писала Лили и о любви к матери. Пусть Фредерика бросила ее в два года и обошлась с ней не лучшим образом, Лили все равно любила ее.

Глава 25

— Итак, дорогая, что Вы можете сказать о достижениях кенига?

— Казна империи при правлении кенига оказалась в профиците, число безработных уменьшилось на 120 тысяч. За 10 лет в кенигсрайхе построили 400 новых мостов и 8 тысяч дорог для самодвижущихся повозок. Кениг реконструировал железнодорожные магистрали, построил акведуки для обеспечения водой засушливого Юга, ввел в действие более 600 телефонных станций…

— Лили, почему Вы забываете добавлять "великий кениг"?

— Великий кениг заботится и о женщинах кенигсрайха. Кенигсфрау выплачивается пособие…

За Эрнестой водился один грешок. Гувернантка любила приложиться к бутылке, особенно учительница уважала вишневую настойку. Вот и сегодня Эрнеста, устав слушать о достижениях кенига, смачно захрапела, а Лили решила воспользоваться моментом, и узнать, почему на вечеринках матери и Бернарда постоянно слышатся крики.

Лили неслышно спустилась в залу и обомлела. Под веселые рулады саксофона толпа мучила привязанного человека.

Худому, избитому мужчине что-то вливали в горло, а разнаряженные господа и дамы оживлённо подстёгивали.

— Касторки ему побольше, касторки!

— И жабу пожирнее, жабу, пусть ест живьём!

— Да, именно так и нужно проучить несогласных с политикой кенига!

Лили едва не стошнило, и девочка пошла дальше, на крики. Лили поняла, что никогда не забудет увиденное.

Маленькому ребенку выкалывали глаза, на месте ушей зияло кровавое месиво, а мать несчастного малыша в разодранном платье выла раненым зверем.

— Смотри, грязнокровка, смотри, что мы сделаем с твоим отродьем!

Лили заставила себя идти дальше.

Ее мать, сверкая драгоценностями, в элегантном вечернем платье, жгла сигары о голую грудь какой-то несчастной, а Бернард поджигал жертве волосы. Лили собиралась было закричать, как кто-то закрыл ей рот. Мария быстро вывела девушку из залы, надеясь, что Лили никто не заметил.

— Где твоя надзир… гувернантка?

— Она спит. Мария, скажи мне, зачем? Зачем? Почему?

Лили рыдала и ее била нервная дрожь.

— Почему ты так спокойна? Почему ты ничего не делаешь?

— Там, за стенами виллы, война, Лили, и неважно, попадешься ты своим или чужим, от тебя точно также не оставят мокрого места. Тебе не нужно было выходить из твоей комнаты. Я принесу тебе успокаивающий чай. А что можно сделать…молись, если знаешь молитвы.

Лили вылила чай, встала на колени у кровати и зашептала молитву на языке грязнокровок, которую она слышала в закрытом квартале.

Возвожу глаза мои к горам, откуда придет помощь мне? Помощь моя от Бога, сотворившего небеса и землю. Не даст Он пошатнуться ноге твоей, не дремлет хранящий тебя…

С того вечера Лили навсегда разлюбила музыку.

Глава 26

Фредерика все же видела Лили. Девушка свернулась клубочком на полу, да так и заснула в слезах. Лили проснулась от того, что кто-то больно ударил ее носком туфли по ноге.

— Ну и чего ты разнюнилась? Или крови испугалась?

— Мама, — вскочила на ноги Лили, — Мама! Зачем ты их так мучаешь, зачем? Ведь даже смерть покажется несчастным благом! Если вы все… если ты так хочешь убивать, то просто пусти им пулю в лоб, хоть это и грех!

— Пуля, — алые губы матери, казалось, были измазаны кровью. — Пуля — это так скучно.

Знаешь ли ты, как возбуждают крики грязнокровок, Лили? Как горячо бьётся сердце, как быстрее бежит по венам кровь?

— Ты…ты чудовище! Монстр!

— О да, моя глупая набожная девочка, я монстр. Но у меня есть власть, и я могу делать все, что мне угодно. В том числе и с тобой.

— Хочешь меня убить?

— Нет, глупая маленькая Лизхен, ты мне ещё послужишь. Мария сказала, что у тебя несколько месяцев идут крови, а значит, бедный мой невинный цыпленочек, я выдам тебя замуж.

За нужного Берни и угодного кенигу человечка. Завтра вечером Мария поможет тебе нарядиться, так, как должно выглядеть настоящей кенигсфройляйн, и чтобы мужчины, глядя на тебя, ни о чем больше думать не могли.

Полагаю, с Эрнестой мы тоже можем распрощаться.

— Мама, — Лили задала терзающий вопрос, — ты меня любила когда-нибудь, просто меня, скажи? Думала ли ты когда-нибудь о нас с бабушкой, переживала ли? А ведь она слова о тебе дурного не говорила, верила, что ты вернёшься!

— Любовь…. - лениво протянула Фредерика, — а что такое любовь? Скажи мне вот ещё что, маленькая порядочная Лизхен, были ли у тебя мужчины? Успели ли гвардейцы сделать тебя женщиной?

По покрасневшему взгляду девушки Фредерика все поняла.

— Скоро твой будущий муж… или господин покажет тебе, что такое любовь. Сладких сказочек не бывает, глупая Лизхен. Любовь — это власть, а власть опьяняет, ты можешь делать все, что тебе угодно.

***

Он передергивался от отвращения, читая эти страницы дневника. О вилле Висбеков действительно ходили ужасающие слухи, которые вызывали приступы омерзения даже у самых бывалых вояк. И от того, что на вилле, полной кошмаров, мук и похоти, жила юная девушка с чистым сердцем, становилось ещё горше.

И ему становилось все страшнее и страшнее за Лили.

Глава 27

— Я хочу уйти от тебя! Ты чудовище, и даже чудовища более милосердны!

— Уйти, моя птичка, — порочная улыбка матери вселяла в Лили чувство страха. Фредерика достала из секретера документы Лили и разорвала их на мелкие кусочки.

— Клетка захлопнулась, моя дорогая. И только посмей меня ослушаться, живо встанешь к позорному столбу, и я напою тебя раскаленной касторкой.

Фредерика по-королевски выплыла из комнаты. В дверь просочилась Мария. Экономка расстегнула ворот глухого платья, и Лили увидела шрамы и следы ожогов.

— Прости меня, Лили, мне надо было сразу предупредить тебя, что твоя мать скрывает гораздо больше, чем может показаться. Я понадеялась, что в ней осталось что-то человеческое, и взыграет родная кровь.

Завтра тебе обязательно надо быть самой красивой.

***

Вечером следующего дня Мария принесла Лили платье. Волосы Лили, которые так и не отросли, уложили в модный волнистый боб, а наряд радовал скромным декольте и нежным цветом пепла розы.

— Ты готова, Лизхен? — за Лили в комнату пришла мать.

Лили представили немолодому отечному мужчине с водянистыми глазами. Собеседник постоянно утирал пот, угодливо поддакивал Фредерике и Бернарду, и вслушивался в зажигательную музыку, явно чего-то ожидая. В зале сладко-противно пахло каким-то дымом.

Лили осматривалась по сторонам, надеясь ускользнуть, и тут кто-то тихонько тронул ее за плечо. Мария. Женщина сунула девушке расшитый фальшивыми бриллиантиками ридикюль, порывисто обняла и прошептала.

— Здесь каннкарта моей погибшей девочки. Ее тоже звали Лили. И немного денег. Николас отвезёт тебя в город.

— Я не знаю, как тебя отблагодарить, Мария, — растроганно пробормотала Лили.

— Просто выживи.

У Лили в очередной раз начиналась новая жизнь.

Глава 28

Николас вывез Лили в отдаленный квартал.

— Здесь редко бомбят, здесь много фабрик и доходных домов. Берегись чернорубашечников, малышка.

Шофер крепко обнял Лили, а девушка постаралась не расплакаться. Черный лакированный автомобиль отправился назад, на виллу, а Лили поежилась от ночного холода.

В эту пору гвардия в черных рубашках, делающая обход, с легкостью могла наподдавать редким прохожим, дерзнувшим нарушить комендантский час. А если уж попадался противник режима кенига или грязнокровка, то несчастному вообще сильно доставалось.

Лили решила направиться к центральной улице. Девушка старалась не думать о том, что ее ждёт дальше, и где она окажется.

Лили шла по выщербленной мостовой, фонари почти не горели, за мостом шумела река. Вдруг Лили заметила какой-то кусок ткани, который на поверку оказался самодельным ридикюлем, сшитым из обрезков ткани. В сумочке лежали документы на имя Сильвии Таттенбах, и деньги, много денег, неприличное количество рейхсмарок. Казалось бы, судьба предлагает Лили решение — можно снять фешенебельный отель, и с этой суммой попробовать выехать в ту же Швейцарию. Но у Лили и мыслей не было присвоить себе чужое.

Поэтому путь определился — в отделение полиции порядка.

Полицейский в черной рубашке скромно дремал на посту.

— Тебе чего? — буркнул служитель порядка. — Таак, нарушаем, комендантский час! Пройдёмте-ка в каталажку, кенигсфройляйн, посидите ночь, подумаете.

— Господин полицейский, понимаете, я страдаю лунатизмом, — Лили мысленно укорила себя за то, что не придумала отговорки получше, — так вот, я служу гувернанткой у фрау Таттенбах, представляете, иду себе, иду, и вижу знакомый ридикюль, а это сумочка фрау!

— Воруем, значит? Завтра вызовем фрау Таттенбах в отделение, послушаем, что она скажет. Гувернантка, страдающая лунатизмом! Не смеши мои штиблеты! Ты просто воровка!

Полицейский замкнул решетчатую дверь на замок. Лили грустно усмехнулась и свернулась клубочком на тюремной койке. По крайней мере, хотя бы на эту ночь у нее была крыша над головой.

Глава 29

— Эй, воровка, просыпайся! — вчерашний полицейский растолкал Лили, забывшуюся тяжёлым сном.

Пришедшая фрау с интересом рассматривала Лили из-за решетки. Немолодую женщину трудно было назвать старушкой — благородные черты лица, аккуратный пучок, шляпка с вуалеткой, скромное тёмно-синее платье в горошек, аккуратные туфли на пробковой подошве, и самое главное, женщина ласково смотрела на Лили, что-то поняв по выражению лица девушки.

— Да, милок, да, это моя гувернантка… — фрау Таттенбах замялась.

— Лили, — подсказала Лили.

— Да, да, — торопливо закивала женщина, — совсем скорбна умом стала, — вон, ридикюль потеряла, если бы не моя гувернантка!

— Вы друг друга стоите, — заржал полицейский, — одна страдает склерозом, вторая гуляет по ночам! Запирали бы Вы Вашу помощницу, что ли!

— Так и поступлю, — фрау Таттенбах неодобрительно поджала губы. — Выпускайте нас, молодой человек.

— Проваливайте, — буркнул полицейский, — в следующий раз слуплю штраф, с обоих.

***

Лили протянула ридикюль фрау Таттенбах.

— Пересчитайте, пожалуйста.

— Я тебе верю, ангел мой, верю, знала бы ты, скольких людей ты спасла!

— И, — пожилая дама лукаво поглядела на Лили, — я буду рада предложить тебе приют.

— А я с радостью воспользуюсь Вашим предложением, — улыбнулась Лили.

***

— Зови меня Сильвия, — разрешила фрау Таттенбах, — раз уж ридикюль волшебным образом оказался в твоих ручках, употребим его содержимое во благо.

У лоточника Сильвия купила две шкворчащие сосиски с куском хлеба. Незамысловатая уличная еда показалась Лили настоящей амброзией.

— Надеюсь, ты простишь мой плебейский вкус, — пробормотала фрау, впиваясь в сочный бутерброд.

Лили согласно кивнула. Вместе с Сильвией они прошли мимо зазывно кричащих лоточников, продававших кукурузу, креветки, бычьи потроха, лягушек и осьминогов. Самыми аппетитными оказались именно сосиски, купленные у дородной уличной торговки.

Первыми женщины навестили доктора Хольца. Сильвия громко попросила капли датского короля, а потом, велев Лили постоять у двери приемного покоя, воровато передала эскулапу деньги.

Глава 30

Распрощавшись с доктором, Сильвия коротко пояснила Лили:

— Это за аборт Моники. Знаешь, детка, война меняет людей. Когда паек скуден, постоянно хочется есть, кто-то идёт на сделку с совестью. У Моники кавалер — известный чернорубашечник, он с лёгкостью выписывает оплеухи и морит людей касторкой. Глупышка думала, что за влиятельным мужчиной она будет как за каменной стеной, но нет. Мерзавец отправил Монику к деревенской повитухе. Я еле уговорила доктора не доносить на дурочку.

Сильвия рассказывала Лили об обитательницах ее дома, а сама, тем временем, договорилась на рынке о покупке вязанки дров, и мешка угля. Лили не спрашивала о происхождении рейхсмарок, она чувствовала себя уютно и спокойно рядом с фрау Таттенбах, а та, в свою очередь, не донимала Лили лишними вопросами.

Лили и Сильвию на дороге встретила женщина.

— Сильви, Сильви, — причитала та, — мой мальчик не вернулся! Их отправили в наступление на восток, они вот-вот должны прийти! Я все глаза проглядела.

— Это Паулина, — шепнула Таттенбах. — Ее сын пропал без вести, бедняжка каждый день выходит на дорогу.

Скромный дом, где жила Таттенбах вместе со своими подопечными, показался Лили обветшалым, но уютным. Она познакомилась с Моникой, красавицей, неправильно воспользовавшейся своими природными данными, хмурой Брунгильдой, работавшей в ателье. Сейчас, когда с фронта поступил заказ на форму, женщина буквально дневала на работе.

Цецилия работала на автомобильной фабрике, у Лили сжалось сердце, глядя на строгую женщину, от которой пахло машинным маслом и железками. И наконец, малышка Одетта, худенькая, большеглазая, почти прозрачная.

Именно ей Сильвия и взяла капли датского короля. Девчушка глухо кашляла вот уже несколько недель.

— У войны женское лицо, Лили, — грустно пробормотала Сильвия. — И неизвестно, что страшнее, поле битвы или тыл.

Глава 31

Лили отвели тюфяк на чердаке. Сильвия поделилась потрёпанным пледом, ласково погладила Лили по голове.

Девушка встала ни свет ни заря. На столе ее ждал завтрак — разбавленный цикорий с молоком и сухой хлебец. И Сильвия, которая плакала.

На вопрос Лили, что случилось, женщина протянула ей письмо.

"Дражайшая моя Брунгильда,

Я отправляю тебе серебряные медали, полученные за кампанию в жарких странах. Нижайше прошу тебя передать медали и свести знакомство с маменькой, ибо она не выдержит горя, которое тяжким грузом падёт на ее плечи.

Если наш король сбежал, побоявшись врага и разоренной страны, я остаюсь на своем месте, и буду сражаться за честь своей разоренной и поруганной страны.

Я отказался отправлять своих сограждан в закрытые города, где их ждала участь хуже ада, я отказался бить и мучить тех, кто выступает против режима кенига. Завтра утром меня сожгут.

Прошу тебя, милая дева, заказывай в мою честь две мессы, 4 ноября и 9 декабря, чтобы почтить память о славных победах.

Единственное, о чем я сожалею — о том, что мы так и не смогли встретиться. Я буду беречь тебя с небес.

Искренне твой,

Франко".

Лили плакала вместе с Сильвией. Сильвия взяла на себя роль "военной крестной" — женщины, пишущей письма незнакомым солдатам. Таттенбах вела переписку от имени Моники, Цецилии и Брунгильды, надеясь, что ее подопечные выйдут замуж.

Сильвия попросила Лили заказать заупокойную мессу в память о солдате. Лили решила заодно прикупить и липы, всю ночь за стеной глухо кашляла малышка Одетта.

Глава 32

Моника продолжала болеть. Лили отпаивала женщину отваром из череды, шалфея, корня девясила и коры дуба. Малышке Одетте досталась липовая настойка с медом. Паулина, познакомившись с Лили, забросила кухню. Сильвия совсем не умела готовить. И поэтому Лили встала к плите, ещё в закрытом городе девушка научилась варить супы и похлёбки из трав — иван-чая, спорыша, тысячелистника, горчанки, зеленушки. А если повезёт добавить немного круп или овощей, то получалось вообще объедение.

Частенько Лили отправляла малышку Одетту составить компанию Паулине. Девушка смастерила для малышки смешных животных из тряпочек, купила для Одетты на черном рынке бумагу и цветные карандаши. Девочка пристраивалась вместе с Паулиной "ждать сына", проводила время на свежем воздухе, а Лили наблюдала за ними из окна, и пыталась готовить из скудных продуктов.

Девушка часто слушала радио. Вот и сегодня трансляция вещала о казни мятежного генерала. Ведущий передавал слова самого кенига, желавшего застрелить мятежников. А кениг же повелел созвать население города на всеобщий суд.

Лили договорилась с Сильвией, что та, вместе с малышкой Одеттой останется дома — присматривать за Моникой.

Лили, Брунгильда, Цецилия и Паулина отправились на справедливый суд.

Население города окружило помост, на котором собирались пристрелить мятежников. Лили видела, как однополчане генерала, один за одним, выкрикивали просьбу помиловать генерала, отца троих детей, взамен на их жизни.

— Вас всех расстреляют, — отрезал глава расстрельной бригады. — Те, кто идёт против кенига, не достойны топтать эту землю. Скажите спасибо, что вас не напоили кипящей касторкой.

Генерал попросил написать письмо жене. После расстрела последние слова мятежника читала вслух вся площадь. Сердце Лили снова сжималось от горечи и беспомощности.

"Сердце мое, половина души моей,

Я не скажу тебе великих слов, не нужно. Совсем скоро моя душа соединится с твоей, и я буду говорить с твоим сердцем.

Не оплакивай мою кончину, не сожалей, радуйся ей. Знай, что за свое отечество я счастливо сложил голову, вы с детьми простите меня.

Любите меня, мне это будет нужно. Учи детей быть сильными, стойкими и верными отечеству"

Вместе с вдовой, читая последние строки убитого, плакала вся площадь.

— По домам, — заорала гвардия в черных рубашках, — или может, кто-то захотел составить компанию мятежникам?

Когда женщины вернулись домой, их встречала улыбающася малышка Одетта. Лили нашла в себе силы улыбнуться девочке.

Глава 33

Лили продолжала улыбаться и следующие дни. Ее мир сузился до этих женщин. Моника, которая снова взялась за свое, ее выбор на сей раз пал на союзников. Цецилия и Брунгильда, возвращающиеся домой поздно, под вечер, всегда вымотанные и молчаливые.

Паулина, что каждый день ждала сына, который так и никогда не вернётся. Сильвия, в чем-то практичная, а в чем-то доверчивая и неприспособленная.

И малышка Одетта, похожая на ангела. Лили начала учить девочку, но не тем патриотическим догмам, которые вбивала в нее Эрнеста.

Лили и Сильвия отправлялись на рынок и покупали продукты. Иногда удавалось разжиться мясом или курицей, фасолью в консервах.

Лили с Сильвией учили малышку, где, как и у кого покупать свежие продукты. Сильвия показывала Одетте, как штопать одежду. Как, например, пущенная по подолу лента скрасит обтрепанность юбки, а самодельные кружевные воротнички скроют ветхость платья. Лили показывала Сильвии и Одетте, как варить "суп из топора" — из каких "подножных" трав получатся похлёбки и супы, а какие травы можно пустить на противопростудные сборы.

Так Лили и жила, вместе с обитательницами дома Таттенбах. Девушка слышала о партизанах, о том, как кого-то лечили на сеновале, о том, как местный пастор отказался служить мессу и встал впереди мятежников, ведя их к Господу.

Лили занимала домашняя рутина, трудное существование, она не унывала, всегда встречала своих соседок ласковой улыбкой, а малышке Одетте Лили старалась дарить все нерастраченное тепло.

В ночь, когда Лили исполнилось 17, девушка увидела во сне бабушку.

— Лили, радость моя, — бабушка обнимала Лили во сне, а девушке хотелось верить, что все эти объятия — наяву. — Мне нужно сказать тебе о столь многом. Ты — ведьма, и тебе нужно получить силу. Но сделать это будет непросто.

Глава 34

— Каждая женщина нашей семьи должна родить дочь. В ночь зачатия все твои способности раскроются, ты получишь силу, присущую только тебе. Ведьма должна выбрать мужчину, который сможет подарить ей ребенка. И… — бабушка помолчала, — я знаю, что тебе пришлось пережить. Поверь мне, Лили, то, что происходит между мужчиной и женщиной — это драгоценный дар.

— А мама? — задала мучивший ее вопрос девушка. — Почему она… тебе не поверила? Почему она стала такой?

— Фредерика…эта упрямица пошла в своего дедушку.

Лили помнила, что дедушка был моряком и погиб в шторм.

— Смотри.

Девушка видит бабушку — бабушка выглядит лет на двадцать моложе, про таких женщин еще говорят “кровь с молоком”. Видит мать, в чьих глазах еще не поселилась жестокость, а губы не исказил порок.

— Мама, да что за феерическую чушь ты несешь? Ведьма, ха! Деревенская знахарка!

На бабушкиных рукакх внезапно заплясал ветерок, а чадящая свеча за ее спиной вдруг погасла.

— Фредерика, — тихо и печально проговорила бабушка, — ты ведь мне не веришь, ты ведь мне не хочешь верить. Все, что ты хочешь…

— Не надо, не надо, сейчас ты притворишься, что читаешь мою душу! Я всего лишь хочу прожить эту жизнь достойно, не как ты! Не ждать подачек от деревенских, которые с тобой расплатятся то курицей, то козой, то десятком яиц!

— Потому что у людей ничего больше нет, дочка. Грех сдирать последние монеты с бедных.

— Так вот, я не хочу прожить свою жизнь в нищете! Я хочу быть счастливой и богатой, я хочу давать балы во дворцах, чтобы меня боялись горничные и подруги мне завидовали!

— Откуда это в тебе, Фредерика, я так тебя не воспитывала.

— Ты — морально устаревший реликт, мама. И теперь придумываешь сказочки про ведьм. Я устрою свою жизнь лучше тебя, а для начала поступлю горничной на виллу Нолькенов! У них есть неженатый сын, вот увидишь, он в меня влюбится.

— Фредерика, ты останешься….

— Не надо, мама, я сама знаю, как мне жить.

***

Теперь Лили увидела себя новорожденную, плачущую, она лежит в грубой деревянной люльке, ее измученная и истощенная мать разводит коровье молоко. Входит бабушка.

— Она все время орет, мама, это отродье!

— Это отродье — твоя дочь, Фредерика. Ты думала привязать наследника Нолькенов к себе? А сейчас у тебя есть маленькая девочка, и она просто хочет кушать!

— Я не буду портить свою грудь!

***

— А потом мама сбежала и превратилась в чудовище, — прошептала Лили.

— Возмездие ее настигнет, — тихо заметила бабушка. — Ты можешь отказаться от силы, внучка, но тогда ты не узнаешь, что дарует тебе природа.

— Я приму силу, бабушка, — ответила Лили.

— Выбери мужчину себе по сердцу…

Бабушка хотела добавить, что внучка обязательно будет счастлива со своим избранником, но Лили к тому времени уже проснулась.

Глава 35

Лили увидела Сильвию, неудоменно рассматривавшую плотный белый прямоугольник.

— И что мне с этим делать? И куда я такая пойду? — бормотала Сильвия, — Баронессе Таттенбах с любым сопровождающим лицом? И что я буду праздновать, этот новый праздник? Да они же попросту надругались над нашим старым добрым Рождеством! И не пойти нельзя…

— Куда пойти? — спросила Лили.

— О, девочка моя, мне тут приглашение пришло на этот новомодный праздник, вспомнили о баронессе Таттенбах, видите ли! А то что баронесса с хлеба на воду все эти годы перебивается, и если бы не вы, мои девочки…

Сильвия протянула Лили приглашение на празднование Нового года, по летоисчислению от кенига.

— О Лили, возможно, ты согласишься меня выручить? Я всегда была против… Нет, не слушай меня, девочка, но мы не можем не пойти!

Лили улыбнулась. Праздник — это именно то, что позволит воплотить в жизнь ее план.

— Я давно не была на светском мероприятии, — девушка забрала приглашение.

— Тебе же нужно платье!

— А у меня есть платье. Сильвия, помнишь наряд, который на мне был, когда мы встретились?

— Девочка моя, ты будешь королевой, — всплеснула руками Сильвия.

***

День пролетел как мгновение. В тусклом оловянном зеркале Лили не узнала свое отражение, на нее смотрела юная, уверенная в себе красавица, а скромный старомодный наряд подчеркивал достоинства ее фигуры.

И пусть Лили давно продала украшения, которые на ней были тогда, продала ридикюль, и у нее не было косметики, лучшим украшением девушке служила ее красота. Распущенная медная копна, горящие предвкушением изумрудные глаза, губы, спелые, будто вишня, губы.

Девушка вспомнила, как Эрнеста заставляла ее носить на голове кипы книг, чтобы добиться прямой осанки, враз выпрямилась и грациозно спустилась по лестнице.

— Признайся, моя девочка, ты сбежавшая принцесса? — задала вопрос Сильвия, увидев изящную Лили.

— Почти, — улыбнулась девушка.

— Я не похожа на крестную фею, моя дорогая, но сегодня я вызвала тебе один из этих наемных железных коней. Они ужасно ревут и слишком быстро носятся, — забормотала Сильвия.

Лили обняла пожилую женщину, и отправилась навстречу своей судьбе.

Глава 36

Лили показала приглашение дворецкому у входа, снисходительно улыбнулась, так, как когда-то учила Эрнеста. Девушка поморщилась от звуков новомодного джаза, взяла с серебряного подноса официанта бокал шампанского и растворилась в толпе.

Лили высматривала мужчину, которому предстоит стать отцом ее дочки. Внезапно кто-то больно толкнул девушку в спину, Лили обернулась — на нее надменно смотрела молодая элегантная женщина, неуловимо напоминающая…Каролину.

— Смотри, куда прешь, корова! — Фи, как невежливо! Кенигсфройляйн фон Изенберг? — Мы разве знакомы? Может, встречались в модных салонах? На коктейльных вечеринках в Эспланаде? — Я имела честь быть знакомой с Вашей матушкой, фройляйн. Каролина фон Изенберг, знаменитая светская львица, за которой ухаживал сам русский князь… — Быть того не может, матушка скончалась в начале войны! — Ваша матушка влачит жалкое существование в заброшенной трехсотлетней церкви в квартале N., питается протухшими просвирами, запивая их колодезной водой. Так удобно верить в смерть близкого человека! Главное, во время отпраздновать Новый год, слушать модный джаз и поедать тарталетки с русской икрой!

Лили видела, как ее собеседница изменилась в лице и выбежала из залы. Девушка от всей души пожелала ей найти Каролину. Лили почувствовала на себе чей-то взгляд.

Обернулась — на нее смотрел мужчина, о котором можно было только мечтать. Поджарый, стремительный, строгое правильное лицо, римский нос, смоляные кудри, коньячного цвета глаза, узкие губы, изогнувшиеся в полуулыбке. Лили отметила пушистые ресницы, придававшие этому хищнику выражение незащищенности. Лили вспомнила, как часто рассматривала с Одеттой гравюры в старинной книге сказок — незнакомец напоминал прекрасного принца из Русалочки, только ее сказка сложится счастливо. Лили хихикнула, заметив, как мужчина,которого она выбрала, едва не облился шампанским.

Она пошла на выход, чувствуя, как его взгляд прожигает ей спину. Незнакомец принял Лили за прожигательниц жизни, подобных Монике, но такое отношение оказалось девушке только на руку. Утром он ее забудет, а Лили станет ведьмой.

Он оказался ласковым, трепетным и внимательным. Сильные руки нежно обнимали ее, трепетные сухие губы исследовали каждую клеточку ее тела. А когда они соединились, Лили почувствовала, как в ней зарождается искорка новой жизни. Мужчина забылся беспробудным сном, Лили тихонько погладила его по лицу и выскользнула из комнаты.

***

Казалось, мир расцветился тысячей красок. Лили оглушило пение птиц, голоса, слышимые в отдалении, ночной ветерок укрывал девушку, дарил ей тепло. Когда Лили вернулась домой, Сильвия все поняла.

— Девочка моя, я знаю, что ты от нас уйдешь. — Сильвия, продолжай писать солдатам, Моника выскочит замуж за дантиста, Цецилия усыновит Одетту, и уедет к своему моряку, а Брунгильда откроет мастерскую вместе с жителем Альп. Вместе с монахинями ты откроешь приют для женщин и девушек.

Лили обняла Сильвию и пошла собирать нехитрые пожитки. Она давно мечтала о море, только … запрещала себе мечтать.

***

Девушка не знала, что той ночью, когда в ее чреве зародилась жизнь, призрак бабушки навестил знакомого пастора и попросил отдать дневник Лили одному мужчине. Бабушка не успела сказать Лили, что ведьма может быть счастлива с мужчиной, которого выберет, может прожить с ним долгую и счастливую жизнь. Теперь мальчику предстоит найти ее внучку.

***

Несколько лет спустя

Лелек Ковальски собирался посетить консульство, до отъезда в Варшаве. Он наслаждался солнцем, непривычным октябрьским бризом, смотрел, как рыбаки ловят в свои сети рыбы, тихо переругиваются, что улов, мол, нынче не тот, пошел, смотрел, как мальчишки пытаются достать жемчужины со дна морского. Все же замечательно придумали портовые жители, устраивать ресторанчики прямо на морском берегу. Знай, сиди себе на террасе, наслаждайся вином, аппетитной пастой и потрясающей панорамой. Лелек вспомнил, что забыл сделать сбор от тошноты — в поезде Ковальски неимоверно укачивало.

— Скажите, — обратился Лелек к кельнерше, — где находится ближайшая аптека?

— А что вас интересует, уважаемый герр? — Хотел прикупить кое-какие сборы.

— Наш аптекарь, — девушка замялась, — злоупотребляет сиропами от кашля, понимаете. Обратитесь лучше к фрау Лили, она всегда поможет и подскажет, после ее сборов любая хворь проходит.

У Лелека забилось сердце. Лили, его дорогая Лили! Лелек быстро нашел аккуратную небольшую лавку, его встретил привычный запах трав, и рыжеволосая красавица, которой годы пошли только на пользу.

— Лили, ты ли это?

— Лелек!

Молодая женщина радостно обняла Ковальски, по ее щекам текли слезы.

— Вижу, жив, здоров и даже округлился! — Какой красавицей ты стала!

И Лелек, и Лили не стали говорить друг другу, что пытались искать, писать. В закрытый квартал письма не доходили, особенно после того, как его обнесли колючей проволокой, а натуру матери Лили Лелек разгадал сразу.

— Мамочка, почему ты плачешь? — по лестнице спустилась кареглазая рыжеволосая малышка. — Этот господин тебя обидел? — Этот господин — Лелек, самый лучший мамочкин друг.

Лелек вопросительно посмотрел на Лили, и женщина ответила на его невысказанный вопрос.

— Маргарита — дитя любви, Лелек, и самая большая моя радость.

Лелек вспомнил, что у него скоро отправление поезда, Лили надавала ему с собой кучу сборов и скляночек. Через несколько недель Маргарита получила большую фарфоровую куклу, а между Лелеком и Лили завязалась оживленная переписка.

Глава 37

Франц Бернстоф

В портовый город приехал элегантный господин. Герр остановился в отеле напротив биржи, его не интересовали ни фрески, ни узкие улочки, пахнущие рыбой, ни остерии, где владельцы ресторанов с радостью нальют тебе лимонной настойки, если закажешь у них пасту с мидиями или кабанятину, которую привозили охотники. Им разрешали охоту на графских землях.

Господин садился за столик на улице, всегда выбирал место за пальмой, брал пользительную для здоровья Branca Fernet, делал вид, что читал наискучнейший журнал с биржевыми сводками. Мужчина наблюдал, и его взгляд озарялся радостью лишь тогда, когда он видел элегантную рыжеволосую женщину, которой шли и растоптанные туфельки, и неброский твидовый костюм. Женщина вела за руку маленькую непоседливую девочку, которая, крутилась, подпрыгивала, и судя по неуемности, забрасывала мать вопросами. Суровый мужчина улыбался при взгляде на малышку, а при взгляде на рыжеволосую красавицу его лицо всегда приобретало мечтательное выражение.

***

На вилле Висбеков царило оживление. Сегодня Фредерику и Бернарда навестит сам приближенный генерала, а это означало ещё больше власти, и ещё больше возможностей. Фредерика отмахивалась от тревожных снов, от слухов о том, что возможно, кенига вынудят сдаться.

Вечеринка, которую она закатит, должна запомниться всем, а особенно этому… Францу Бернстофу. И в который раз вилла Висбеков порадовала своих гостей изысканной и самой модной музыкой, лёгкими дорогими закусками, коллекционными винами, и жертвами. Без жертв не обходилось никогда, а чужая смерть опьяняла и возбуждала. Бернстоф сразу же взял Фредерику в оборот, оттеснил ее от множества гостей и согласился на предложение уединиться.

— Франц, мой лев, давай мы позовём Берни, он ничего уже не может, но любит смотреть, — женщина порочно облизнула губы.

— Зови, — Фредерика предвкушала наслаждения на грани, и поэтому не заметила гримасы отвращения, промелькнувшей на лице мужчины.

Спутник Фредерики прошел в отдаленные, изысканно обставленные покои, обратил внимание на гигантских размеров кровать.

Годы пощадили мать Лили — женщина также пленяла греховной красотой. Он не долго думая, вытащил свой верный "Вальтер" и всадил пулю в лоб той, что причинила его любимой женщине так много боли.

Франц не успел оглянуться, как вместо бездыханного тела из лужи крови вылетела ворона. Птица устремилась куда-то в окно. Бернард Висбек, увидев, как его любимая женщина, соратница, делившая с ним игры, мысли и самые грязные желания, превратилась в пернатую — кулем свалился на пол.

Франц поспешил покинуть мерзкое сборище. Оркестр, играющий в соседней комнате, заглушил звуки выстрела.

***

Бернстоф уважал кенига и верил в его идеалы, он точно также, как кениг и его приближенные, мечтал построить третий Рим, мечтал, чтобы кенигсрайх потеснил англов и алеманнов с мировой арены. Единственное, чего не переносил Франц, это уничтожения нечистокровных, считая, что с врагами надо биться лицом к лицу.

Но, прекрасно понимая, что не может в одиночестве, как дон Кихот, бороться с ветряными мельницами, Франц, тем не менее, не упускал случая помочь судьбе там, где его помощь оказалась бы действенной.

Бернстоф раздобыл фальшивые документы и помог перебраться преподавательнице музыки в Швейцарию. Женщина, в свое время блиставшая на оперной сцене, с возрастом не растеряла своего очарования и желания жить, и с радостью взялась учить великосветских оболтусов прекрасному. От бывшей певицы Францу досталась картина Густава Климта "Поцелуй", которая пригодилась и сейчас.

Франц вытащил Лелека Ковальски из закрытого города. Он видел приказ о том, что всех чистокровных и нечистокровных жителей квартала за колючей проволокой необходимо депортировать. Единственное условие, которое поставил Бернстоф чиновникам, принявшим Климта в качестве платы за помощь — Ковальски ничего не должен знать.

И вот теперь Франц вспоминал весь путь, который привел его к Лили, и думал, какими словами он скажет любимой женщине, что нашел ее, что мысли о ней и о дочке поддерживали его все это время. И да, пусть его товарищи не вылезали из борделей или обзаводились множеством любовниц, Франц не мог даже прикоснуться ни к одной женщине. Все его мысли были о Лили.

Глава 38

Правительство кенигсрайха запросило у англов и янки перемирия в войне, а это означало, что Францу и его полковым товарищам придется биться против алеманнов. Однополчане Бернстофа выражали сомнения — как так, сейчас им придется выступать против тех, кого они ещё вчера считали союзниками?

А Бернстоф понимал, что уж алеманнам-то перемирие придется далеко не по нраву, они посчитают это предательством со стороны кенигсрайха, и будут правы. И конечно, кроме бомбежек новоявленных союзников, мечтавших уничтожить алеманнов, кенигсрайху придется столкнуться с местью бывших друзей.

В полку начался разброд: кто-то выказывал желание перейти на сторону новых союзников, а кое-кто планировал выступать на стороне алеманнов.

И Франц, и его однополчане с трудом смогли пережить падение кенига. Но после того, как партию кенига распустили, оказалось, приказы раздавать некому. Генералы, командующие полком, не давали о себе знать. Франц с усмешкой говорил товарищам, что, возможно, они просто сбежали, союзнички-то далеко, а алеманны победным маршем шагают по стране, бомбя города, грабя дома и расправляясь с мирными жителями.

Союзники уже разбомбили ближайшую штаб-квартиру фельдмаршала алеманнов, снесли городок с лица земли и уничтожили тысячи мирных жителей. И этим-то людям кениг отдал кенигсрайх.

***

До полка, где находился Франц, донеслась весть о высадке союзников в город, где квартировал их полк. Однополчане утверждали, что англов призвали защитить его величество и правительство. Франц же считал, что кенигсрайх просто порвут на части разные стороны, и будь у власти кениг, он ни за что не позволил бы подобного.

Радио и листовки, развешанные по городу, сообщали, что власти ведут переговоры с алеманнами, но никто не давал никаких определенных фактов и тем более призывов к действию. И Бернстоф, так же как и его товарищи, решил отправиться в город. Почему-то после перемирия Франц не верил в то, что война закончится, и тому свидетельством был побег короля и его первого министра, и то, что их полк оказался без начальства.

Франц сел на трамвай, и решил отправиться в столицу, ближайшим же поездом. Он был уверен, что за алеманнами не заржавеет, и пострадают как мирные жители, так и армия. А у Франца появилась цель — найти женщину, которая свела его с ума всего за одну ночь.

Бернстоф не успел добраться до вокзала. Его настиг привычный за военное время вой сирен. Франца оглушило ударной волной, он поднялся и увидел обломки зданий, поваленные деревья, лежащих на земле людей с разной степенью ранений.

Какой-то бедолага позвал Франца:

— Служивый…служивый…

Мужчину завалило обломком бывшей лавки. Франц подумал, что тот не жилец, и ещё мелькнула мысль, как быстро он привык к бренности человеческой жизни.

— Фидо, найди моего Фидо. Меня зовут…Карло Сориани… я работал тут, на фабрике….Фидо, я нашел его в канаве, выходил…

Несчастный испустил дух. А Франц подумал, сколько же ещё войн придется пережить узким улочкам средневекового города, да и кенигсрайху в целом. А Фидо — наверняка это пёс.

— Фидо, — закричал Франц, — Фидо!

***

Если пёс отправился к праотцам вместе с хозяином, то это будет лучшей кончиной для несчастного животного. Франц заметил обгоревший остов броневика, огонь добрался до бензобака, и полыхнул с новой силой.

Бернстоф услышал скулеж, маленький худой черного цвета пёс жалобно скулил.

— Фидо? — собака завиляла хвостом. А ещё говорят, животные ничего не понимают. — Я от твоего хозяина, он просил позаботиться о тебе.

Франц услышал звуки выстрелов, пулеметных очередей. Он не понимал, кто против кого сражается. Союзники против алеманнов? Алеманны против англов и янки? А между ними, как между Сциллой и Харибдой, жители кенигсрайха и остатки армии, которая не знала, кому подчиняться.

Франц подхватил животное на руки и все же решил отправиться на вокзал, но кружным путем. В тех кварталах, где не было боёв и бомбежек, Бернстофу предстало нерадостное зрелище. Полуразрушенные дома, выбитые окна, покореженные деревья, остовы автомобилей. И трупы. Много трупов.

— Солдатик, — услышал Франц тихий скрипучий голос. — Да ты с другом!

Бернстоф обернулся. Из подвала, который когда-то был винным погребом, а теперь превратился в бомбоубежище, его звала женщина. Старая, сморщенная, худая, незнакомка напоминала пугало, кутающееся в шаль.

— Что они сделали с кенигсрайхом, что они сделали с кенигом, — бормотала женщина. — А король то, король! Мало того, что он, как ходили слухи, злоупотребляет морфием, король прихватил цацки, государственные между прочим, и сбежал. Да что это я, старая ворона, разболталась. Ты поди, есть хочешь? И вино у меня доброе, хоть залейся.

Франц вспомнил, что с тех пор, как он покинул полк, у него не было и маковой росинки во рту.

Глава 39

— Ты проходи, проходи, касатик, — бормотала женщина, и провела Франца в полуподвальное помещение. Франц обратил внимание на пустые стенды из-под вина.

— Да, милый, да, — женщина правильно расценила его взгляд, — я продаю вино алеманнам, жить-то надо! Зато сегодня я разжилась на черном рынке консервами и яйцами, и у нас будет чудо какая яичница! Кур-то почти не осталось.

Франц расположился за импровизированным столом из винной бочки.

Яичница из двух яиц показалась Францу на один зуб, но он не посмел объедать хозяйку, зато с удовольствием приложился к коллекционному вину. А пёс смачно грыз сахарную косточку.

— Вот ещё что, касатик, не побрезгуй, — женщина откуда-то вытащила свёрток. — Это гражданская одежда моего благоверного. Времена-то нынче пошли, ой какие времена, и не знаешь, кто друг, кто враг. Это ж что выходит то, а? Мы должны бороться против вчерашних друзей?

Франц благодарно принял свёрток и переоделся, признавая правоту нежданной благодетельницы. А ещё женщина всучила ему ружье своего супруга, холщовую сумку, в которой хранились сухие патроны.

На прощание Бернстоф обнял хозяйку и отдал ей часы Лонжин, доставшиеся от отца.

***

В поезде люди твердили о том, что война кончилась, что алеманны не тронут столицу, так как объявили ее открытым городом, что вот-вот явятся союзники и наведут порядок.

А Франц думал о том, что ему нужно навестить учителя в пансионе. Наставник всегда умудрялся знать все обо всех, может, он подскажет, где искать Лили. Франц даже не догадывался, насколько окажется прав, и судьба приготовила ему новые испытания.

***

Центральные улицы встретили Бернстофа безглазыми домами, обугленными остовами трамваев и броневиков.

Возле гимназии шел бой. И Франц понял. Несмотря на то, что бывшие товарищи, алеманны, надругались над его городом, он не может оставаться в стороне. Он должен защитить свой город, то, что он может защитить.

Дым. Огонь. Горящие обломки. Искалеченные памятники. Трупы. Франц заметил, как какой-то военный раздевает труп и переодевается в гражданское. Силуэт показался мужчине смутно знакомым. Мужчина кинул бомбу в пустой грузовик, из машины повалил черный дым.

— Эй! — окликнул Франц.

Человек обернулся. Энцо. Друг детства.

— Энцо? Ты теперь с алеманнами?

— Да, я присягнул им на верность. И тебе советую. Наш король совершил глупость, — Энцо презрительно сплюнул под ноги. — Надо всегда выбирать сторону победителей. Ты стал слизняком, Франц.

Франц вспоминал, как Энцо однажды пробрался в их сад, как мальчишки, такие разные, подружились, и часто убегали на площадь к донне Джине, матери Энцо. Донна Джина держала таверну, и нередко спускала в плетёной корзине мальчишкам хлеб и ветчину, и это был самый вкусный хлеб в жизни Бернстофа, привыкшего к изысканным деликатесам.

Энцо все же сорвал чеку и бросил гранату. Франца оглушило взрывной волной. Громко залаял Фидо. Бывший друг юности попытался сбежать, однако упал, подкошенный пулей. К Францу подошёл пожилой мужчина с военной выправкой, а потом потащил бездыханного Бернстофа в здание пансиона.

***

— Очнулся? — на Бернстофа сочувственно смотрел учитель. — И как ты так подставился?

— Это же Энцо, он был…моим другом. Что с ним?

— Он хотел взорвать пансион, и поэтому я застрелил его. Я не мог позволить, чтобы он как-то зацепил детей.

Франц устало прикрыл глаза. Энцо больше нет. Как нет и его однополчан. В этой братоубийственной войне друг шел на друга, брат на брата. Просто потому, что люди верили в разные идеалы. А тем временем союзники продолжали бомбить города, алеманны гнали гражданских и солдат в трудовые лагеря, забирали то немногое, что производили фабрики. Люди предпочитали прятаться, а если и выходили на улицу, то только чтобы разжиться оккупационными марками, обменять добро на черном рынке на продукты, или получить горсть фасоли или жидкого супа в монастырской столовой. Даже немногие магазины не рисковали открывать жалюзи, и работали с черного входа.

Люди боялись, алеманны же не брезговали использовать гражданских как живые щиты перед англами и янки, и алеманны же регулярно устраивали устрашающие акты вроде тех, что хотел сотворить Энцо, взорвав пансион.

Франц вспомнил о собаке.

— Фидо…пёс…

Усталое хмурое лицо учителя озарила улыбка.

— Кажется, твоя собака нашла нового хозяина. И они тебя ждут. Мальчика зовут Карло, он сын фермера. Его мать, бабушка и сестры погибли при бомбежке. Карло долго не разговаривал.

— Пусть зайдут. А потом тебя осмотрит сестра Катарина.

В комнату, где лежал Франц, заглянул худенький мальчик. Ребенок обнимал пса, а Фидо в ответ облизывал изможденнок личико.

— Как его зовут?

— Фидо. Вижу, ты помыл собаку.

— Да, а ещё он поел. У нас сегодня фасоль и картошка. И опять бомбили, знаешь, когда воют сирены, я всегда прячусь под кроватью. Фидо спрятался со мной, и мне было совсем не страшно.

Франц принял решение.

— Хочешь оставить пса себе? Я должен буду уехать, и боюсь, Фидо не перенесет путешествие.

— Правда?

Мальчишка запрыгал от радости, и Фидо тоже бодро гавкнул. А Франц подумал, что Карло будет гораздо лучшим хозяином, чем он. И что предыдущему хозяину, Карло Сориани, наверняка бы понравилось то, что хозяином пса станет ещё один Карло. Франц устало прикрыл глаза.

Глава 40

Сестра Катарина оказалась милой толстушкой, она горестно всплеснула руками — Францу задело висок обломком парковой статуи, которую разрушила бомба Энцо.

— И все же ты отвлек этого ирода, — причитала монахиня. — Эк как тебя задело то! Ничего ничего, сейчас дам чудодейственной настоечки, которую нам оставила знатная лекарка.

Франц почувствовал, что возможно, напал на нужный ему след.

— Как ее звали?

— Лили.

— Скажите, — от волнения Франц схватил монахиню за руку, — у нее рыжие волосы и зелёные глаза? А ребенок с ней был?

— Да да, это именно она, а руки у нее золотые. И малышка чудная, такая смышлёная!

Францу захотелось петь от радости. У него есть дочка! Девочка! Его продолжение, его плоть и кровь.

— Сестра Катарина, а куда они поехали? Прошу, скажите! Лили Грюневальд, моя жена. В моей походной сумке ее дневник. Мы … мы разминулись!

— Война разъединила много семей, — сочувственно покивала сестра Катарина, — фрау Лили собиралась обосноваться в портовом городе. Только как ты выберешься отсюда, ты же не хочешь попасть в полк или в трудовые лагеря алеманнов. Поговаривают, одной трудовой повинностью у них не ограничивается.

Сестра Катарина налила Францу сонной настойки.

— Сейчас тебе нужно набраться сил, а мы что-нибудь придумаем.

***

Хоть сердце и подсказывало Францу, что Лили — это именно та, кого он ищет, сестра Катарина проявила бдительность. Сунула Бернстофу под нос дагерротип, где на него смотрела любимая женщина и маленькая дочка, похожая на Лили, и чем-то неуловимо похожая на него самого. Монахиня не поленилась заглянуть в дневник Лили, не стала читать, но сличила почерк и сообщила взволнованному Францу название города, где собиралась обосноваться его любимая.

А потом, помявшись, сообщила, что человеку, который сможет вывезти Франца из города, надо будет заплатить.

— Так это не составит никаких сложностей, — обрадовался Бернстоф, — нужно просто добраться до банка. В национальном банке у меня именной счёт, есть золотые слитки, сниму сколько нужно, и все!

Сестра Катарина грустно посмотрела на мужчину.

— Ты знаешь, что фельдмаршал алеманнов приказал реквизировать все золото нац. банка? Ты нищий! И боюсь, ты не сможешь выбраться из города.

Франц решил, что все равно сбежит. Ему главное добраться до порта, там наверняка есть швейцарские банки, ему достаточно воспользоваться номерным анонимным счётом. Если и эти банки реквизировали, то Франц отправится хоть в грузчики на черном рынке. Главное — выбраться.

Бернстоф забылся беспокойным сном. Ему снилась ворона, снился генерал, до которого дошли слухи не только о муках жертв на вилле Висбеков, но и о зачистках, в которых участвовала Фредерика. Францу снился фронт, враги, внезапно ставшие союзниками, и союзники, оказавшиеся врагами. Бернстоф увидел во сне очередную бомбёжку, и проснулся от того, что его кто-то растолкал.

На Франца смотрел плотный мужчина с обветренным лицом и мозолистыми руками, одетый в какие-то лохмотья.

— Слышь, малый, это ты моему мальцу пса подарил?

— Ну, я.

— Сестра сказала, тебя вывезти надобно. Ты мне сына вернул, понимаешь? Пацан хоть улыбаться стал, есть, с тех пор как его мамки не стало. Только слушайся меня, не самовольничай. Скажу плясать голым, будешь голяком отплясывать, а то нас с тобой алеманны быстро на штыки нанижут.

Франц устало кивнул и подумал, что ему надо будет поблагодарить сестру Катарину.

***

Франц обнял на прощание учителя, тепло попрощался с сестрой Катариной, взлохматил виски Карло и пошел за его отцом.

Франц думал, что фермер предложит ему переждать ночь в подвале, в погребе, в убежище, но тот оказался хитрее. Привел Бернстофа в винный погреб, мрачно обозрел бочки с вином, что-то буркнул себе под нос, и велел:

— Полезай.

— Бочки пустые?

— Нет.

— А как…

— Да не боись ты, лезь. Помнишь, что я тебе велел?

Франц, не говоря ни слова, полез в бочку, ударило кисло-сладким винным духом. Он с трудом дышал, и надеялся, что отец Карло его не уморит таким вот образом.

Франц чувствовал, что его куда-то погрузили, слышал, как мужчина чертыхается. Слышал, как телега остановилась. Его бултыхало в вине, и Бернстоф пообещал себе, что если ему удастся выбраться из этой передряги, то пить вино точно бросит.

Телега остановилась. Раздалась лающая речь, и Франц понял — все. Алеманны. Фермер что-то отвечал, но его собеседники, судя по раздраженному тону, ответами не удовлетворились.

Франц услышал, как соседние бочки протыкали штыками, услышал горестные вопли фермера. Штык добрался и до бочки с вином, где находился Франц. Мужчина сжался, ожидая, что его проткнут.

Снова полилось вино, алеманны ушли. Франц чувствовал, как ехала телега. Наконец повозка остановилась, и мрачный фермер спросил:

— Ты там как, живой ещё?

— Да живой, живой, — пробормотал Франц.

— Вот ироды, — бурчал его спаситель, — такую партию вина загубили! На тебе одежу, — во Франца полетели тряпки, — смени, а вон ветошью вытрись.

Франц, морщась, переоделся. От него за версту несло винным духом.

— А таперича, — махнул рукой отец Карло, — тебе на лайнер надобно. Попросись вон, к капитану али как он там зовётся, истопником. Приедешь прямиком в портовый город. Да и деньгу какую тебе заплатят.

Франц поблагодарил фермера и отправился снова пытать судьбу. Как ни странно, то, что от Франца несло винным духом, и оказалось ему на пользу. Помощник капитана счёл Бернстофа обычным работягой и отправил его к котлу. Теперь Франц должен был следить за состоянием агрегата, постоянно подсыпать угля. Бернстоф чувствовал, что устал, его выматывала тяжёлая физическая работа и он боялся не найти Лили.

Глава 41

— Мамочка, мы пойдем сегодня гулять? Мне надо показать тебе что-то очень очень важное, — малышка Маргарита иногда удивляла Лили внезапными озарениями.

Вот и сегодня, девчушка, зная, что у Лили выходной, надела лучшее платье, позволила заплести себе косы, и потащила маму на трамвай. У малышки Марго появилась забавная привычка: она вызывала трамваи, Лили привыкла к тому, что ей не приходится ждать средство общественного транспорта, которое подъезжало вне расписания просто потому, что так хотела Марго.

Дочка попросила Лили поехать в парк с утками. В аккуратно подстриженном, на английский манер парке, чинно прогуливались парочки, держась за руку, бонны покрикивали на расшалившихся детей, важные господа дымили сигарами.

Мальчишки-разносчики газет торопливо съедали свой нехитрый обед или завтрак.

А дочка неслась напрямую к уткам, и всегда скармливала пернатым большой багет. Сегодня Марго вела Лили по запутанным дорожкам, женщина поняла, что не поспевает за ней, и привела Лили прямо к мужчине….который и подарил ей дочь. Теплые янтарные глаза удивлённо и радостно озарились при виде Лили, а маленькая бестия налетела на незнакомца, обняла его и закричала:

— Папочка, папочка! Я знала, что ты нас найдешь! Я Марго, а тебя как зовут?

— Я Франц, — Лили увидела, как мужчина едва сдерживал слезы.

— Ты мне потом все все расскажешь, а сейчас я побежала кормить уток. В воду не лезть, я знаю!

Мужчина привстал со скамейки, подал Лили локоть и тихо сказал:

— Ты так быстро сбежала, что я даже не успел представиться.

— Нам было не до этого, — улыбнулась Лили.

— Франц Бернстоф, штатский. Бывший военный. И если позволишь, я хотел бы участвовать в жизни Маргариты, и ухаживать за тобой. У нас с тобой все вышло как-то неправильно.

Только сначала… мне нужно рассказать тебе кое-что. И если после того, что я тебе скажу, ты решишь, что мне нет места в твоей жизни, так тому быть.

Я убил твою мать, Лили. Мне попал в руки твой дневник. До меня доходили слухи, что на вилле Висбеков творятся непотребства, но это не самое страшное. Твоя мать участвовала в чистках, Лили. И не только нечистокровных.

Ты знаешь, когда союзники пришли в южные области, оттуда бежали люди? Такие же граждане кенигсрайха, как мы с тобой. Союзники пришли не с добром, они оставляли после себя выжженную землю.

Бернард был знаком с мэрами многих городов, именно он продавил отказ принимать беженцев. А Фредерика велела подготовить подводы с продовольствием, и смотрела, как на рельсы выливают молоко, рассыпают муку и давят яйца, а голодные дети беженцев смотрят на еду, и не могут ничего поделать, потому что напротив них стояли гвардейцы с ружьями.

Франц заметил, что по щекам Лили текли молчаливые слезы.

— Но и это ещё не всё. Знаешь, в гористой местности есть пещеры. А в тех пещерах остались люди. Фредерика вместе со своими приспешниками замуровывали их заживо, и слушали крики несчастных. Твоя мать насмехалась, и получала удовольствие от их мук. Об этом узнал генерал, то, что делала твоя мать, привело в ужас даже его. Но больше всего я боялся, что она тебя найдет, и что-то с тобой сделает. Я пришел к ней на вечеринку, знаешь, она до сих пор пленяла мужчин, так может привлекать глянцевое червивое яблоко. А потом, после того как я ее застрелил…она превратилась в ворону.

Тут подлетела малышка Маргарита, и на плече у нее сидела ворона.

— Мамочка, можно это будет моя ворона? Она хорошая, говорит, ее зовут Фредерика.

Франц с Лили, не сговариваясь, ошарашенно воззрились на дочь. Лили поняла, что к дочке прилетела ее мать в образе птицы. Лили показалось, что внезапно притихшая ворона как-то виновато косит глазом.

Лили знала, что ее дочка видит будущее. Она привыкла к трамваям, привыкла к тому, что Маргарита может предсказывать события, которые иногда кажутся маловероятными, а ещё Лили знала, что ее малышка чует свет в душах, и раз она не прогнала ее мать, значит, с душой Фредерики не все потеряно.

— Хорошо, солнышко, ты можешь её оставить, — улыбнулась Лили, а ворона довольно каркнула и полетела вслед за Маргаритой, понессшейся к уткам.

— У меня никогда не было матери, — тихо прошептала Лили. — Вернее, я ее не помнила. Бабушка всегда говорила о ней хорошо, а когда я встретилась с ней воочию, когда я убежала от нее, я долго не могла поверить, что это чудовище дало мне жизнь. Не мне тебя судить.

— И похоже, ворона, она же Фредерика, получила второй шанс. Только я буду за ней приглядывать, если не возражаешь, — улыбнулся Франц. — Пожалуйста, дай второй шанс и нам тоже.

Лили ответила мужчине лучезарной улыбкой. Что-то подсказывало ей, что за ним она будет как за каменной стеной, а у Маргариты наконец будет отец. Лили вложила узкую ладонь в мозолистую руку Франца, и подумала, что сейчас-то она не будет спешить, и обязательно узнает его получше.

Не сговариваясь, пара пошла к девочке, которая вместе с вороной кормила уток. И утки, и ворона знали, что все у этой троицы, наконец-то нашедшей друг друга, будет хорошо.

Конец

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41