Первая раса. Хозяева. Книга вторая [Вадим Хлыстов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Вадим Хлыстов Первая раса-2 Хозяева-2 


Глава 7

Яр раздраженно поставил было кубок с вином на ковер, на котором возлежал, но потом передумал и опять сделал несколько торопливых глотков. Однако сегодня даже холодное димашкское белое не спасло от ночной духоты, нависшей тяжелым облаком над спящей столицей Империи Тукан. Второй Отец, еще больше раздражаясь, попытался удобнее устроится среди подушек, разбросанных в беспорядке, но и это не помогло. Действовало на нервы все. И свет от алебастровых светильников, и пряный запах множества цветов, приторно-сладкой волной поднимающийся от земли сюда, на крышу дома, где рабы разложили большой кроваво-красный парский ковер. Яр по-звериному несколько раз вдумчиво втянул ноздрями воздух и почему-то сипло прохрипел:

— Клянусь шерстью Первого Отца, я совершенно не понимаю, как эти хезуры могут жить в такой тесноте, буквально на головах друг у друга. И еще гадят в отхожих местах в нескольких шагах от стола, за которым принимают пищу…

Марта, оценивающе осматривая огни факелов вдалеке, которыми был освещен дворец Императора, резко поправила бретельку сарафана. Не поворачивая голову в сторону Второго Отца, желчно улыбнулась и голосом, в котором явно ощущался холод ледяных гор из земель Славов за краем ойкумены, произнесла:

— Я тебе сколько раз объясняла, чтобы ты перестал зажигать курильницу с «травой радости» и при этом вливать в себя вино целыми амфорами? Сколько раз, а? Говорила я это? Говорила…  Предупреждала? Предупреждала…  Ну вот, теперь тебе все не так, скотина эдакая. И руки наверняка трясутся…  Я тебя, что ли, заставляла вчера по портовым притонам с дешевыми шлюхами шляться? Устроил Сешт знает что. Чуть весь порт с кораблями не спалил. Он, видите ли, давно не расслаблялся, и ему надо больше узнать о людях в их естественной обстановке. А то он не знает, что представляют собой хезуры!!

Второй Отец беспомощно попытался что-то прохрипеть в свое оправдание, но только опрокинул кубок с вином действительно трясущимися пальцами. Первая Мать безапелляционным жестом поднятой ладони показала, чтобы он заткнулся, а холод льда в ее голосе начал неудержимо превращаться в гнев всеразрушающего самума из великой и ужасной пустыни Ха:

— Нет, уж изволь все выслушать да конца, благостный!! Ответь, зачем надо было спаивать портовых чиновников, сбрасывать их в Геон, а потом вылавливать сетью, заявляя, что любишь ловить большую рыбу на свет факелов?! Ну зачем?! Зачем надо было устраивать поход по портовым борделям, вышвыривая оттуда клиентов и заявляя, что теперь все девочки принадлежат тебе, а их сутенеры должны платить дань? Зачем ты искалечил этих достойных бесхвостых хезуров, когда они начали справедливо возмущаться?! Нам что, нужны лишние слухи?! Еще и этого мальчишку Нахти зачем-то с собой потащил. Хотя грязная полукровка, оказывается, еще тот фрукт…  Такая милочка этот верховный жрец Бога мудрости, нанюхавшийся до бараньего блеянья дыма «травы радости» и решивший поставить на кон при игре в кости свой главный храм Тира в Хут-Ка с рабами и храмовыми землями в придачу. Хорошо, что вас вовремя забрал Уоти, которого я послала за вами присматривать, и превратил все в шутку. За эту шутку ему, кстати, пришлось расплачиваться полновесными золотыми дехенами, которые, как известно, счет любят, с главным работорговцем всего южного побережья Оранжевого моря и по совместительству первым советником царя Мариба. Этот хезур прибыл на тайные переговоры с Императором, но, по-видимому, он такой же недоумок, как и вы оба, если в первый же день решил поиграть в кости с укуренными в дым незнакомцами в самом отвратительном портовом притоне!! Ты случайно не забыл, что засунул боевой серп между ног марибцу и грозился отрезать его мужское достоинство, если он не поставит на кон всю свою торговлю, весь гарем и должность первого советника?! Нам только еще войну здесь не доставало развязать, кретин!!

— Ну…

— Никаких «ну», болван. Радуйтесь с жрецом, что вы не люди…  А то давно бы бродили тенями на полях мертвых Эхаби с такими замашками!!. Теперь мой супруг, видите ли, раздражен, не находит себе места, его трясет в лихорадке, и ему не нравятся отхожие места хезуров…  А то, что еще сегодня утром от него воняло, как от помойного кота, который одновременно умудрился вываляться в дешевых женских притираниях и тухлой рыбе, это так и должно быть…

Второй Отец Великого Дома Ибер виновато опустил голову и стал водить пальцем по ковру:

— Мы с Нахти были в личинах, незабвенная. Не магических личинах. Я заранее побеспокоился. Никто и не узнает, что это были мы…  Даже человеческие маги…

— Ах, ах, ах…  Какие мы предусмотрительные.

— Ну, Марта…

— Что, Марта?!

Второй Отец потупился:

— Прости, незабвенная. Это больше…

К гневу самума в голосе Первой Матери отчетливо присоединился яд императорской кобры, от которого, как известно, нет противоядия:

— Ой, кажется я это уже где-то слышала. И в Парсе, и после победы над домом Пикчу, и еще десятки раз в мои уши кто-то медовым, виноватым голосом бубнит заклинание «больше не повторится». Но потом почему-то в мирах, в которые нам был доступ с Тропы, возникали легенды о неком боге Вина и кутежа, который путешествует в пьяном чаду и угаре с компанией голых шалав-нимфоманок… Ты случайно не знаешь этого «кого-то»?!

Яр придушенно застонал и окончательно повесил голову. Марта соизволила искоса на него взглянуть. Уныло висящие длинные серебристые волосы Второго Отца выражали полное раскаянье. Первая Мать ухмыльнулась про себя и решила, что выволочки для первого раза будет достаточно. Нет, конечно, она еще обязательно выскажет все, что думает, но она всегда точно знала, где и когда надо остановиться в своих претензиях. Марта была тоже не подарок, и легенды слагались не только о Втором Отце…  Поэтому она уже более миролюбиво произнесла:

— Ладно, пока закончим обсуждать твои подвиги. Есть более насущные дела…

Яр тайно облегченно выдохнул. Самум прошел стороной. Почти. Теперь надо было делать все, чтобы он не вернулся снова. Второй Отец поднял повеселевший взгляд на свою спутницу:

— Нахти рассказал тебе все о гареме Императора?

— В общем-то, почти ничего нового я от него не узнала. Привилегированным положением пользуются хезурки из разных слоев общества, которым удалось родить Императору мальчика. Они сразу приобретают статус госпожи — «икабал», независимо от происхождения, получая при этом в свое распоряжение рабов, отдельное жилище и денежное содержание. Вторыми по статусу являются умелые любовницы — «одалис», сумевшие похитить сердце Императора своей вычурной фантазией на ложе. Между «икабал» и «одалис» царит жесткая конкуренция, в которой все вопросы решают кинжал, яд и средства для избавления от плода. «Одалис» стремятся приобрести статус госпожи, родив Императору хезура мужского пола, соответственно потеснив «икабал», а те, используя повитух и подкупленных рабынь, средствами для прерывания беременности пытаются, и небезуспешно, им помешать.

«Одалис» тоже не остаются в долгу. Яд, подсыпанный в пирожное ребенку «икабал», ядовитые змеи или скорпионы, запущенные в детскую комнату, неудачное падение с лестницы, смазанной маслом, после смерти маленького хезура переводят госпожу в статус рядовой наложницы. Оттуда же всего один шаг до полного забвения…

— А…

— Не перебивай, ты не в притоне! Я еще не закончила. Так вот, почти все «икабал» и «одалис» забывают свои распри, когда речь идет о женах Повелителя. Они, жены Императора, являются высшей кастой в гареме. Только их дети могут стать наследниками трона, если повелитель соизволит наложить на маленьких хезуров мужского пола свою руку, тем самым признав своими преемниками. Такие дети получают статус принцев, им назначается особое содержание, и они воспитываются специально приставленными к ним жрецами, обучающими наследников, как управлять государством. Соответственно их мать поднимается на недосягаемую высоту в иерархии гарема и при должном умении и ловкости становится негласным соправителем Империи.

Между двумя нынешними женами Императора — первой и второй — идет настоящая война. Повелитель отдалил от себя первую жену — Нафрит — и все свое внимание уделяет второй — Тейе. Третья и четвертая жены пока, я подчеркиваю слово «пока», в этой битве не на жизнь, а на смерть не участвуют, а только ядовито комментируют. Со слов Нахти, Император влюблен во вторую жену, как мальчишка, которому от роду шестнадцать разливов Геона…  Весь гарем с напряжением наблюдает за этим сражением и, при общей ненависти «одалис» и «икабал» к женам Императора, все же разделился на два лагеря. Нахти утверждает, что за определенную мзду, через поддерживающих ту или иную партию «икабал» и «одалис», можно выйти на первую или вторую жену Императора. Нам только остается выбрать, с кем мы будем иметь дело…

Второй Отец задумчиво почесал затылок и протянул руку к кувшину с димашкским белым. Но увидев недоуменно-грозно поднятые брови Первой Матери, сделал вид, что кувшин его не интересует, а он просто хотел взять кисть черного винограда с блюда, стоящего рядом с кувшином. Дрожащими пальцам бросил пару ягод в рот и с плохо скрываемым отвращением их прожевал (о, Первый Отец, какая же гадость эти не перебродившие винные ягоды!):

— Ставить надо всегда на обиженных и обделенных, незабвенная. Они легкоуправляемы, готовы пойти на любую подлость ради реванша и банальной мести. Думаю, что Нафрит идеально подходит для наших планов.

— Я тоже так считаю. Поэтому завтра, — Марта посмотрела на усыпанное звездами небо, зевнула и потянулась как кошка, — нет, уже сегодня, пока жрец будет тебя представлять Повелителю, я разведаю, кто в гареме поддерживает первую жену Императора, и через них, с помощью полновесных золотых дехенов, заведу с ней знакомство. Нет такой крепости, которую бы не взял осел, груженый золотом…  Тем более, что Нахти достал мне бронзовый знак, с помощью которого я как целительница женских болезней могу беспрепятственно попасть в гарем. А сейчас — давай спать, день у нас будет насыщенным…

Яр осторожно, очень осторожно, положил свою ладонь на обнаженное колено Первой Матери:

— Может быть…

Марта резко встала. В ее взгляде, как и в голосе, холод льда из земель Славов стал запредельным:

— Даже не мечтай, котяра драная…

Она с величием Императрицы, чуть подобрав подол платья, стала спускаться по лестнице, ведущей с крыши дома, и вскоре внизу послышался ее повелительный голос:

— Постелить мне в саду, под гранатовым деревом! Живее, бездельники!

Второй Отец проводил спину супруги задумчивым взглядом, потом, кряхтя, сел, скрестив ноги, и торопливо, бросив вороватый взгляд по сторонам, присосался к кувшину с димашским белым. Последние глотки он явно смаковал. Предательская дрожь во всем теле наконец прошла, и жизнь снова начинала играть всеми красками…

* * *
Ранним утром над Хут-Ка ненадолго появились серебристо-белые перистые облака, которые стали быстро истаивать в жаре восходящего Шу. Когда последнее облако, жемчужно блеснув на прощанье, исчезло, ладья Бога солнца медленно поплыла по темно-синему, почти фиолетовому небу, перевернутой чашей тяжело опрокинувшемуся над столицей Империи Тукан. Ладья скользила над нагромождением строений из желтого, красного и серого гранита, желтого кирпича и серой глины, теснотой пыльных улочек, тенистыми садами и гордыми пилонами, над запахом благовоний храмов и смрадом кварталов бедноты, над ослепительно белыми крепостными стенами и зеленым зеркалом Геона.

Чуть помедлив, первый луч Шу коснулся шатра на крыше серо-розового дворца Императора, широко раскинувшегося на самом высоком холме столицы в окружении неприступных стен из черного базальта.

У этого большого белого шатра, расписанного красными полосами, были подняты передний и задний пологи, чтобы его владелец мог почувствовать, хоть и ненадолго, утреннюю прохладу от ветерка, долетающего с Геона. Здесь, на самой высокой крыше дворца Императора, легче дышалось, как ночью, так и в эти ранние часы, и сюда не доходил густой запах от жизнедеятельности доброй сотни тысячи людей, живущих на ограниченном крепостными стенами пространстве столицы. Внутри шатра на низком широком ложе спал глубоким сном самодержавный владыка Империи Тукан Император Санахт I.

Едва легкое дуновение прохлады с Геона коснулось его лица, Владыка немедленно открыл глаза. Он несколько ударов своего сердца бездумно изучал красно-белые полосы над собой, потом улыбнулся и повернул голову влево, сразу уткнувшись носом в копну черных кудрявых волос, которые волнами ниспадали с изящной женской головки, безмятежно спящей на его плече. Санахт еще раз улыбнулся и легонько подул в эту копну волос. Брови женщины чуть поднялись, и она, не открывая глаз, сонно пробормотала:

— Повелитель, ты несносен. Мало того, что мы уснули уже под утро и у меня нестерпимо горит кожа между бедер, ты еще и будишь меня в такую рань. Совести у тебя совсем нет…

Император ничего не ответил, только еще раз шутливо подул туда, где под волосами скрывалось ухо его второй жены. Женщина вздохнула, а потом, не открывая глаз, немного отодвинулась и пошарила вокруг себя рукой. Найдя тончайшую льняную простыню, она завернулась в нее с головой, перевернулась на другой бок и сонным шепотом пробубнила из-под этого импровизированного кокона:

— Все. Не достанешь, хоть ты и целый властитель Тукана.

Санахт нежно поцеловал жену в спину, а потом лег на локоть и стал мягко, едва касаясь, поглаживать ее по плечу. Он уже пять лет был безумно, как юнец, влюблен в эту женщину. Старшая дочь царя Димашка Тейе, брак с которой был заключен исключительно из политических соображений, неожиданно навсегда вошла в его сердце со второй брачной ночи. Были забыты первая жена Нафрит, его сводная сестра, остальные две жены — дочери богатейших землевладельцев страны и больше сотни наложниц. Правда, к женам и наложницам он еще входил, но делал это только по необходимости, чтобы среди народа не было разговоров о бесплодии Императора и его неспособности иметь наследников. Наследники успешно появлялись, но какой женщине понравится, что муж посещает ее только два-три раза за период времени, прошедший между двумя разливами Геона? Тем более, что Император так и не удосужился возложить правую руку на головы этих детей, признав их таким образом своими. Даже на старших сыновей от первой жены. А вот на погодков, двух мальчиков от Тейе, он хотел возложить руку в ближайшем будущем, сделав это официально, пригласив для этого в столицу самых богатых людей Империи и устроив грандиозный праздник.

Еще раз проведя ладонью по плечу второй жены, Санахт решил, что пора все же вставать. Он сел на ложе и стал искать глазами свою нижнюю юбку. Но потом вспомнил, что она и разорванное в пылу страсти платье второй жены остались внизу, возле бассейна, а сюда, в шатер, он явился обнаженный, неся свою любимую на руках. Махнув рукой на условности, Император обернул бедра простыней, ласково поцеловал жену в затылок на прощанье, вышел из шатра и, тихо напевая себе под нос, стал спускаться по каменной лестнице, ведущей с крыши прямо во внутренний сад его личных покоев. Но едва он сошел с последней ступеньки, предвкушая, что сейчас окунется в бассейн, сбоку раздался язвительный женский голос:

— Владыка хорошо почивал? Были ли приятны его сны?

Санахт мысленно застонал, так же мысленно грязно выругался, и все его прекрасное настроение мгновенно улетучилось. Привалясь плечом к стене, воинственно сложив руки на груди, как всегда, безупречно одетая и в безукоризненном макияже, даже ранним утром, стояла его первая жена Нафрит. И как она сюда опять попала? Ведь есть строжайший приказ охране — никого в сад не пропускать без личного разрешения Императора. Но эта дочь гадюки со своим змеиным языком в очередной раз сумела всех обвести вокруг своего изящного пальчика. Нет, так дальше продолжаться не может. Пора решиться и отправить ее во дворец, принадлежащий Императору в самой южной провинции Тукана, на границе с Землей Львов. И большую часть наложниц с другими двумя женами вместе с ней. Пусть там дают волю своим раздвоенным языкам…

Между тем Нафрит демонстративно несколько раз втянула воздух своим тонким, породистым носиком и ядовито улыбнулась:

— Если Владыка позволит, здоровья, радости ему и силы, я бы посоветовала бы ему немедленно совершить омовение. А то благоухает он дешевыми димашкскими женскими благовониями на целую сотню имперских локтей. Это совершенно недостойно Повелителя, потому что такими духами пользуются только продажные девки с рынка Хут-Ка, раздвигающие ноги за четверть медного дехена даже перед пастухами…

Первая жена внезапно сделала два шага к Санахту, положила левую ладонь на его пах, правой взялась за простыню и с хрипотцой в голосе произнесла:

— Может, помочь Владыке раздеться?

Император мягко, но твердо отвел ее руки:

— Спасибо Нафрит, да будешь ты здрава, невредима и жива, но я сам.

Он решительно сбросил с себя простыню, сделал шаг к бассейну, быстро нырнул в него ласточкой и широкими, сильными гребками поплыл к его противоположной стенке.

Эта женщина сама виновата, что стала неинтересна ему. И дело совершенно не в женской привлекательности. С этим как раз у первой жены все было более чем в порядке. Изящная, точеная фигура. Приятный голос, манеры. Умение одеваться и преподнести себя. Она хорошая мать и способна рожать сыновей. Заботливая и умелая хозяйка, твердой рукой управляющая несколькими имениями и ткацкими мастерскими, принадлежащими ей. Да чего греха таить, обученная с детства специально приставленными двумя рабынями, как принести наслаждение мужчине, на ложе она была хороша. Определенно хороша. Но, к сожалению, на этом все ее положительные качества и заканчивались. Попытки Санахта начать обсуждать с ней государственные дела в первые три года после вступления в брак всегда наталкивались на неизменное: «Ты Владыка, ты и решай». Нафрит готова была только брать, ничего не давая взамен. Она просто не понимала, что быть самодержавным повелителем Империи Тукан — это тяжкое бремя. Чтобы это бремя постоянно нести, нужен кто-то очень близкий, связанный кровными узами, с кем можно было бы поделиться своими сомнениями, которые не выскажешь даже друзьям и советникам, кто мог бы дать быстрый и продуманный совет, что делать. И чтобы сомнения Повелителя не стали всеобщим достоянием. Все это он нашел во второй жене спустя три года. Обладая как женщина, не меньшими достоинствами, чем Нафрит, она сама на вторую ночь, после бурных ласк, увидев, что Санахт, продолжая гладить ее по спине, о чем-то задумался, совершенно спокойно предложила Императору поделиться с ней его мыслями. Заявив при этом, что если Владыка даже после часов любви думает о государстве, это ее не обижает. А обидит только то, что он не найдет ее достойной, чтобы делиться сокровенным. И с той ночи Санахт ни разу не пожалел, что решился рассказать Тейе о своих заботах. Она стала женой-любовницей, ближайшим другом, первым и единственным тайным советником, рекомендации которого всегда были точны и своевременны.

Император подплыл к бортику, у которого стояла его первая жена, продолжавшая выговаривать ему что-то гневно-обиженное, подтянувшись, взобрался на него, сел и три раза громко хлопнул в ладоши. Послышался топот бегущих ног, и спустя несколько мгновений из-за кустов цветущего жасмина, окружавших бассейн, выбежал начальник личной охраны Санахта в сопровождении четырех воинов с обнаженными боевыми серпами. При виде Нафрит у начальника охраны округлились глаза, он безмолвно пробормотал ругательство, которым дикари на юге обычно обзывают гиен, а потом упал перед Повелителем на колени, уткнувшись лбом в плиты сада:

— Приказывай, Император, да будешь ты жив, невредим, здрав.

Санахт упер раздраженный взгляд в бритый затылок воина и прошипел:

— Блистательная Нафрит сейчас немедленно покинет эту часть дворца. Выделишь ей шесть воинов в сопровождение, чтобы она не заблудилась по дороге к своим покоям. Затем передашь распорядителю церемоний, что слуги могут начать одевать Повелителя. Я желаю, чтобы на церемонии одевания (пусть ее Сешт пожрет, как она мне надоела), присутствовал начальник проведчиков. Когда выполнишь все эти поручения, явишься ко мне и положишь к моим ногам ожерелье со знаком главы личной охраны. Пошел вон…

Надо сказать, что жизнь Императора, как публичная, так и личная, при всей его безграничной власти была строго регламентирована. И Санахт всегда с дисциплинированной безропотностью следовал всем писаным и неписаным правилам. Он считал, что Владыка должен подавать пример своим поданным в служении дочери Шу, божественной Мат, богине мирового порядка, истины и справедливости, постоянно борющейся с мировым Хаосом. Хотя ту же церемонию одевания быстрый, порывистый Санахт просто ненавидел. Все эти цирюльники, мастера маникюра и педикюра, долго и кропотливо делающие свою работу, раздражали неимоверно. А тут еще прямо с утра первая жена со своими претензиями. Поэтому Император решил, что пусть Мат сегодня приложит сил чуть больше, а он объединит одевание и беседу с главой проведчиков, чтобы с утра уже быть в курсе всех событий, происходящих в Тукане.

Император теперь уже два раза хлопнул в ладоши, и внутренний сад его личных покоев начал немедленно заполняться дворцовой челядью и рабами. Санахту прямо в саду, у бассейна, поставили кресло, напротив него большое, в рост человека, бронзовое зеркало, и три цирюльника уже было подступили к Владыке со своими инструментами, но он раздраженно отослал двух прочь, повелительно при этом поманив пальцем начальника тайной службы, который уже скромно стоял поодаль. Тот торопливым шагом приблизился и упал на колени:

— Я пред тобою — жизнь моя принадлежит тебе, Владыка Тукана. Приказывай.

Санахт сухо потребовал:

— Встань, Инени. Докладывай. Коротко.

Чиновник поднялся с колен, оправил юбку и почтительно склонился к уху Императора:

— Во всех шестнадцати провинциях, хвала Шу, спокойно, Повелитель. У народа вдосталь зерна, мяса, вина и пива, поэтому причин к бунту нет никаких. Но…

— Что «но»?!

— Два дня назад в Хут-Ка к верховному жрецу храма Тира прибыл некий фенешийский торговец. Этот торговец прилюдно, на площади перед храмом, заявил, что он привез сообщение, в котором говорится, что Тукану угрожает смертельная опасность…

Санахт со злой иронией покосился на чиновника:

— Может, этот фенешиец на радостях, что добрался живым до порта, перепил нашего крепкого пива?

— К сожалению нет, сиятельный. Он сразу, как прибыл, отправился к храму. Даже не стал разговаривать с купцами на рынке, а поручил это своему управляющему.

— И где сейчас этот торговец?

— С сегодняшнего утра возле западных дворцовых ворот, Повелитель. С ним женщина и пять ослов, нагруженных какими-то тюками.

Император в гневе выпятил нижнюю губу. Эти дети Эхаби, его поданные и родственники, точно сегодня сговорились, чтобы испортить его прекрасное утреннее настроение:

— Что здесь вообще творится, а?! То охрана пропускает первую жену в мои личные покои, несмотря на категорический запрет. То какие-то фенешийцы с ослами без разрешения ошиваются возле ворот. Кто этого торгаша позвал к дворцу?! Почему он еще не сидит в твоих подвалах за распространение смятенных слухов?! Отвечай!!

Чиновник виновато понурил голову:

— Прости, Повелитель, но к воротам дворца фенешийца привел верховный жрец храма Тира Нахти в окружении храмовой стражи. В этот момент лезвия ее копий направлены на торговца, и он безопасен. Нахти лично попросил меня не арестовывать торгаша до аудиенции с тобой, и только поэтому он еще не в моих подвалах.

— А где сейчас сам Нахти?

— Также с раннего утра ожидает в приемных покоях дворца и нижайше просит встречи с тобой, Владыка. Об этом тебе должен сообщить распорядитель церемоний. Он бы сообщил тебе раньше, но ты был очень занят…  И еще… Первый советник царя Мариба занемог, и его помощник почтительнейше просит перенести встречу с тобой на седмицу. Я проверял, марибец действительно болен, хотя его болезнь почему-то напоминает лихорадку, вызванную чем-то ужасным. Он лежит в бреду и с дрожью в голосе постоянно повторяет: «Проклятые кости!! Никогда больше!!!» и «Чуть было все не отрезал!!!». С чем это связано — выяснить не удалось…

— Да и пес с ним, с этим советником. Когда очухается, сообщишь…

Император задумчиво осмотрел себя в зеркале и постучал пальцами по подлокотнику кресла. Раздражение, вызванное появлением первой жены, несколько стихло, хотя продолжало тлеть, как горячие угли под слоем пепла. Верховный жрец Тира славится своим холодным и рассудительным умом и просто так не стал бы просить аудиенции. Видно, дело действительно важное, если он посчитал нужным побеспокоить Владыку.

Санахт решительно отстранил цирюльника, который завивал очередной локон на его парике:

— Все. Достаточно. Уходи.

Дождавшись пока раб, низко кланяясь, удалится, Император повернул голову к начальнику проведчиков:

— Проведи Нахти в Малый зал для совещаний. Передай распорядителю церемоний, что Владыка сегодня будет в этом зале завтракать в обществе Верховного жреца Тира.

После завтрака мое время будет распределено, как и предполагалось на сегодняшний день. И еще, Инени. Проследи за тем, чтобы во время завтрака возле малого зала не было посторонних ушей.

— Все будет сделано так, как ты сказал, Повелитель. Будут еще приказания?

— Пока нет. Исполняй.

После ухода чиновника Император полностью отдал свое тело в распоряжение рабов, отвечающих за его облачение. Санахта натерли благовониями, на голову поверх парика надели золотой обруч, на котором с середины лба Владыки аметистовыми глазами угрожающе взирал на окружающих орел Урес. На запястья и лодыжки нацепили золотые браслеты, а на шею тяжелое золотое ожерелье в виде двух голов орла. И завершила этот ансамбль набедренная повязка в виде гофрированной юбки из тонкого белого хлопкового полотна. От вышитых серебряными нитями сандалий из кожи песчаной антилопы Санахт категорически отказался, накричав при этом на раба, который позволил себе удивленно поднять брови из-за отказа.

Эхабисова Нафрит все же умудрилась испортить такое прекрасное утро и еще более прекрасную ночь. Нет, он точно отправит ее в завуалированную ссылку на самый юг Тукана. Пусть там жалит песок своим черным языком.

* * *
В малый зал для совещаний Повелитель вошел с отвратительным настроением. Однако вдолбленное розгами с детства учителями умение брать себя под жесткий контроль самодисциплины и умение не показывать свои истинные чувства позволили Санахту не потерять лицо перед Верховным жрецом бога Мудрости. Нахти был не той фигурой, с которой можно было позволить себе вольность выражать эмоции. Храм бога Тира пользовался большим уважением у подданных. Очень большим. А храмовая сокровищница, если исходить из сообщений проведчиков, превосходила по запасам золота сокровищницы других храмов и ничем не уступала казне Императора. Поэтому Владыка встретил Верховного жреца бога Тира радушной улыбкой:

— Нет, нет, Нахти, не смей вставать на колени. К Сешту все церемонии! Давай, удобнее размещайся на ложе возле стола и начнем завтракать. Умоляю тебя, жрец, ни слова о делах, пока мы не покончим с этими жареными в оливковом масле голубями, овечьим сыром в чесночном соусе и этими прекрасными розовыми персиками в меду…

— Повелитель очень добр к своему недостойному поданному, — Верховный жрец бога Тира натянуто улыбнулся, поправил на плечах шкуру леопарда — символ жреческой власти и кряхтя разместился на своем месте. Санахт внимательно его оглядел:

— Что-то ты сегодня какой-то бледный, Нахти…  Ты хорошо спал? В порядки ли твои жены и наложницы?

Верховный жрец бросил жадный взгляд на запотевший большой глиняный кувшин с темным крепким пивом и сделал непроизвольное глотательное движение:

— Все с ними в порядке, Повелитель. Спасибо. Просто заботы, дела… .то, се…  вот оттуда и бледность…

Владыка перехватил его взгляд и понимающе хмыкнул:

— Какой же я плохой хозяин, жрец. Жара о себе уже дает знать и пара кубков холодного пива как нельзя будет кстати. Сегодня мы завтракаем без слуг и будем обслуживать себя сами. Поэтому, прошу тебя, налей себе этого темного туканского, да и мне можешь плеснуть.

Дождавшись пока Нахти жадными глотками опустошит два кубка, Санахт приглашающе указал на стол:

— Давай завтракать жрец…

Ели они в полном молчании. Когда Верховный жрец после очередного персика ополоснул пальцы в серебряной чаше с плавающими там лепестками роз, Повелитель вытер рот белоснежным льняным полотенцем, откинулся на подушки и пригубил свой кубок:

— Прекрасные голуби с этой хрустящей корочкой. Надо будет похвалить повара…  Да и вообще утро прекрасное…  В такое утро хочется слышать только хорошие новости. Ведь ты, Нахти попросил у меня срочной аудиенции в такой ранний час именно для хороших новостей, правда?

Верховный жрец бога Мудрости внимательно оглядел свою левую руку унизанную перстнями, а потом поднял угрюмый взгляд на Владыку:

— Боюсь, мои новости будут не так радужны, Повелитель. Империи угрожает смертельная опасность…  Давай не будем ходить вокруг и около и начнем называть вещи своими именами. Тебе же уже известно о фенешийце, который пришел к моему храму?

Санахт резким движением поставил кубок на стол. Из-за маски радушного хозяина мгновенно выглянуло лицо жесткого самодержца:

— Да, известно. И что? Почему я обязан верить его россказням? Кто он такой? Полоумный бродяга из-за моря, который должен сидеть в подвалах моей тайной службы за распространение смятенных слухов в столице!

Верховный жрец бога Тира сел на своем ложе, поднял посох с головой совы и стукнул им о каменные плиты пола:

— Он Хем Нетер — «слуга бога», разговаривающий с богом Мудрости напрямую, без молитв и жертвоприношений, человек знающий тайное! Даже в главном храме Тира, здесь в Хут-Ка, нет достойных стать Хем Нетер. Даже я не могу им быть! Его появление всегда событие и такие как он никогда, я повторяю, никогда не приходят просто так! Да и фенешиец сам может подтвердить свое звание, преподнеся тебе в подарок вещи, которыми не обладает ни один Владыка во всей известной ойкумене. Я отвечаю за свои слова!

Император подался вперед:

— Вещи, которых нет у других владык? Я не ослышался? И что это за вещи? Отвечай, жрец!

Нахти улыбнулся про себя. Ядовитая стрела, подготовленная Яром, попала в цель. Санахт с его тягой ко всему новому и неизвестному, просто не мог не заинтересоваться последней фразой Верховного жреца бога Тира:

— Тебе лучше самому увидеть, Повелитель. Но клянусь всеми богами Тукана, ты не пожалеешь, если примешь дар от Хем Нетер из Сарепты.

Император взял персик с блюда, задумчиво осмотрел его, а затем положил на место:

— Я так понимаю, что в тюках на ослах, которые сейчас стоят перед воротами в мой дворец и находятся те дары?

Жрец почтительно склонил голову:

— Твоя тайная служба работает отменно, Владыка…

Император иронично поднял правую бровь:

— Ну, во всяком случае — не хуже, чем тайная служба храма Бога Мудрости…  Не прибедняйся…  — Он некоторое время помолчал, испытующе глядя в глаза Нахти, а потом наклонился вперед к жрецу и понизил голос: — Фенешиец сказал тебе, в чем заключается опасность для Тукана?

Нахти покачал головой:

— Нет, Повелитель. Об этом он хочет тебе сказать наедине без посторонних. Одно дело объявить об опасности, но совершенно другое разъяснить, в чем она конкретно заключается. Поэтому мне он ничего не поведал. Да я и не мог его заставить. Это же Хем Нетер…

Санахт задумчиво постучал пальцами по столу:

— Наедине… Гм…  Ладно. Если ты отвечаешь за свои слова, то я готов взглянуть на дары фенешийца и выслушать его.

Он два раза хлопнул в ладоши и на пороге малого зала для совещаний как тень возник начальник тайной императорской службы. Владыка наставил на него свой указательный палец:

— Купца и его спутницу, которые прибыли с Верховным жрецом храма Тира и ожидают возле западных ворот, проводи сюда. Тюки, которыми нагружены их ослы, пусть так же в этот зал принесут рабы. Но перед этим хорошенько обыщи наших гостей и вызови сюда мою охрану. За этим народом моря нужен глаз да глаз…

Глава 8

За высокими резными дверями, ведущими в малый зал для совещаний, послышался звон оружия и тяжелые, размеренные шаги императорской стражи. Спустя несколько мгновений двери широко распахнулись, и в окружении охранников Повелителя в зал вошли Яр с Мартой. Едва завидев Императора, эти двое немедленно упали на колени уткнувшись лбом в плиты пола, и Яр громко, с подобострастием в голосе, воскликнул:

— Силы и здоровья тебе, великий! Пусть слава о твоей мудрости будет бессмертна, как бессмертны волны великого Геона, несущего жизнь вечнозеленым полям Тукана!

Санахт, пересевший к тому времени в кресло, долго и пристально рассматривал его склоненную голову, а потом, тихо и равнодушно, обронил:

— Я совершу поистине мудрый поступок, фенешиец, если прикажу бросить тебя в подвалы моей тайной службы. А затем, когда палачи вытянут из тебя вместе с кишками ответ, кто же в конце концов тебя надоумил распускать смятенные слухи в столице Империи, велю посадить на кол в назидание другим распространителям паники. Как ты смотришь на такую мудрость?

Яр, не поднимая головы, неожиданно спокойно и с достоинством, проговорил:

— Воля Владыки священна. Но, к сожалению, мои выпущенные кишки ничем не смогут помочь Тукану…

Император иронично воздел правую бровь, а потом ухмыльнулся:

— А ты смел, фенешиец…

Спутник Марты, все так же не отрывая взгляда от плит, ответил:

— Я Хем Нетер — «слуга бога», Владыка. Мне нечего бояться, потому что за мной стоит сам Тир со всей его божественной мудростью. И если мне будет суждено умереть по его воле, то я с радостью это сделаю…

— Я запомню твои слова, фенешиец. И, возможно, в самом ближайшем будущем предоставлю тебе такую возможность. Мы вернемся к теме о необходимости выпустить тебе кишки сразу после того, как ты все же представишь мне некие дары, о которых — Санахт развернулся в кресле и чуть кивнул Нахти — говорил верховный жрец Бога мудрости. Но бойся меня разочаровать, купец. Мало найдется вещей во всей известной ойкумене, способных меня удивить…

Яр медленно поднял голову и посмотрел Императору прямо в глаза:

— Позволено ли мне будет встать, Повелитель?

Санахт сделал ленивое приглашающее движенье ладонью:

— Можешь встать с колен. И твоя женщина пусть поднимается…

Спутник Марты неожиданно быстро очутился стоящим на ногах с приложенной к левой стороне груди ладонью:

— Прикажи, Владыка, своим людям занести сюда те тюки, которые они оставили лежать перед входом в этот зал. В них и находится мой дар тебе…

Император два раза хлопнул в ладоши. Из-за спин телохранителей, окружавших Яра и его спутницу, неслышной тенью возник начальник тайной службы:

— Я здесь, Повелитель…

— Инени, пусть занесут в зал те тюки, о которых говорит купец.

— Будет исполнено, Владыка.

Начальник проведчиков сделал непонятный знак рукой невзрачному мужчине, вошедшему в зал вместе с воинами и неприметно стоящему возле входа. Тот коротко кивнул, чуть приоткрыл одну из створок дверей и что-то тихо проговорил. Двери тут же широко распахнулись, и рабы внесли в помещение три десятка явно тяжелых кожаных тюков. Аккуратно сложив их в ряд возле одной из стен зала и следуя неслышной команде невзрачного человека, рабы быстро покинули помещение.

Император поднялся со своего кресла:

— Ну, пойдем смотреть на твои дары…

Все так же оставаясь в окружении охраны Императора, Яр подошел к тюкам, присел над одним из них на корточки и быстро развязал веревку. Глазам всех присутствующих в зале предстал полный доспех тяжелого пехотинца. Но какой! Луч солнца, упавший на шлем, отразился от голубоватого металла со сложным узором на поверхности, напоминающим то ли тонкие письмена, то ли каллиграфический рисунок. Из этого металла были выкованы и панцирь из накладных овальных пластин, наручи с поножами, и им же был обит большой круглый щит. Спутник Марты развернул длинный сверток из кожи буйвола, лежащий рядом с доспехом, — в нем оказались два полуторных меча в золотых ножнах и набор наконечников для копий и стрел. Яр мягко, даже, можно сказать любовно, провел пальцами по ножнам одного из мечей, встал, развернувшись к Императору, сделал неуловимое движение, и меч оказался поднятым над его головой, хищно сверкнув все тем же голубым металлом:

— Позволит ли мне Повелитель показать, на что способны эти доспехи и оружие?

В глазах Санахта внезапно зажегся неподдельный интерес:

— Да, позволяю! Что тебе для этого надо?!

Яр внимательно огляделся по сторонам:

— Пусть твои рабы, Владыка, принесут сюда две статуи обнаженного человека в полный рост. Материал, из которого они будут изготовлены, не имеет значения. На одну статую мы наденем доспехи твоей охраны, а на другую — доспехи, которые я привез тебе в дар. Я продемонстрирую тебе все достоинства нового оружия!

Император опять два раза хлопнул в ладоши:

— Инени, распорядись!…  Хотя постой, — он неожиданно довольно рассмеялся, как мальчишка, задумавший большую каверзу, — пусть доставят сюда два изваяния моей первой жены. Если что, их будет не жалко…

Когда спустя некоторое время рабы внесли две статуи, Санахт приказал на одну из них надеть снаряжение одного из своих телохранителей, а на другую Яр, не торопясь, надел один из доспехов, сделанных из странного голубоватого металла. После чего учтиво поклонился Императору:

— Повели, Владыка, своему охраннику пробить мои доспехи. Но только пусть бережет руку…

Санахт азартно уставил указательный палец на одного из телохранителей:

— Ты! Руби доспехи фенешийца! Давай!

Высокий темнокожий воин надменно усмехнулся, закрылся щитом, становясь в атакующую стойку, замахнулся своим боевым серпом и рубанул изо всей силы по голове статуи, на которую был надет шлем от доспеха Яра. Раздался пронзительный скрежет бронзы о неизвестный металл, руку телохранителя внезапно отбросило, а его самого развернуло на целый корпус. Воин приглушенно вскрикнул от боли, уронил свой серп и, не удержавшись на ногах, загремев панцирем, упал на бок. Санахт, не обращая на него никакого внимания, торопливо подошел и наклонился над оброненным оружием. Лезвие боевого серпа было изогнуто так, как будто кто-то очень сильный попытался из него сделать штопор, при этом еще и вырвав кусок из заточенной части, а потом взял и оставил это дело за ненадобностью. Император задумчиво провел ладонью по сломанному оружию, перешел к статуе и тоже провел ладонью, но теперь по шлему. На том не осталось даже царапины. Он только слегка съехал на бок, придав несколько комичный вид лицу изваяния первой жены Повелителя.

Из-за спины Императора послышался спокойный голос Яра:

— То же самое случится с наконечниками копий и стрел, Владыка. Они бессильны против этих доспехов.

Санахт повернул голову в его сторону:

— Совсем бессильны?

— Абсолютно. Но позволь мне теперь показать тебе возможности меча, выкованного из того же металла, что и доспехи…

— Можешь приступать…

Яр с достоинством поклонился Императору, взял в руки меч из голубого металла, отошел от статуи, облаченной в бронзовый доспех, на полтора шага, потом резко взмахнул оружием и наискось, справа налево, сделал рубящий удар. Послышался пронзительный, визжащий звук, статуя покачнулась, а потом ее верхняя часть, срезанная по диагонали от макушки до пояса, вместе с разрубленными шлемом и панцирем, как бы нехотя сползла вниз и с грохотом рухнула на пол зала.

В зале повисла полная тишина. Было даже слышно, как безмятежно воркуют голуби за окнами малого зала. В этой звенящей тишине Санахт медленно подошел к обрубку изваяния и внимательно его осмотрел. Бронза, да и сам песчаник, из которого ваятель изготовил скульптуру, на месте среза имели почти идеально гладкую поверхность, как будто некто горячим ножом небрежно и легко разрезал кусок сливочного масла.

Император поманил Яра пальцем:

— Отдай оружие охране и подойди ко мне.

Спутник Марты рукоятью вперед протянул меч одному из телохранителей, а потом шагнул к Императору и склонил голову:

— Я весь в твоей власти, Повелитель.

Санахт доверительно положил свою руку ему на плечо:

— Судя по твоему отточенному удару, ты еще и воин, Хем Нетер из Сарепты?

— Мне приходится иногда им быть, Владыка. Общение с Тиром требует уединения в диких местах, таких, как горы, леса или пустыня. И там не всегда безопасно…

— А так рубить подобным мечом сможет любой мой воин или этим умением обладаешь только ты?

Яр усмехнулся про себя. Санахт первый раз в течение их встречи не произнес полупрезрительное «фенешиец» или «купец», а обратился к нему с должным почтением, как к лицу, способному беседовать с Богом мудрости без посредников:

— Любой, Владыка. После недолгой тренировки руки. Для опытного воина необходимые занятия не займут даже десятой части дня.

— Сможешь мне прямо сейчас показать, как держать этот меч и как им пользоваться?

— С большим удовольствием, Повелитель. В этом действительно нет ничего сложного. Распорядись только, чтобы первое изваяние переодели в доспехи, которые носят твои телохранители…

Исполняя приказ Императора, двое телохранителей быстро сняли с первой статуи доспехи из голубого металла и надели на нее бронзовое снаряжение. Санахт встал перед ней, взял в правую руку новый меч и подвигал кистью. Меч был идеально сбалансирован и прямо-таки сам просил им рубить.

Яр как-то незаметно оказался слева за спиной Санахта и тихо проговорил:

— Усилие при ударе обычное, Владыка. Только не зажимай сильно пальцами рукоять. Все остальное оружие сделает само…

Император коротко кивнул, мол понял, а потом широко размахнулся и рубанул по статуе мечом, непроизвольно копируя предыдущий удар Яра. Результат получился такой же. Снова часть скульптуры, разрубленная наискось, чуть помедлив, с грохотом упала на плиты пола. Спутник Марты, продолжавший стоять за спиной Императора, опять наклонился к его уху:

— В развалинах древнего городанедалеко от Сарепты я нашел тысячу комплектов, в которые можно одеть половину твоей личной гвардии и всех телохранителей сделав их практически неуязвимыми. И это еще не все, Повелитель…

Санахт обернулся к нему и удивленно поднял брови:

— Не все? Что ты понимаешь под словами «не все», Хем Нетер?

— Есть способы боя, владея которыми, даже безоружный человек сможет победить тяжеловооруженного воина, какие бы доспехи на того не были надеты. И я готов, здесь и сейчас, тебе их продемонстрировать. Пусть все твои телохранители нападут на меня.

Брови Императора от изумления поднялись еще выше:

— Все мои телохранители? Ты так в себе уверен? Ты случайно не ударился сегодня головой? А то смотри, у меня есть хорошие лекари, и они тебе смогут помочь…

— Я в здравом уме, Владыка. Пусть нападают…

Санахт задумчиво оглядел Яра с головы до ног, а потом равнодушно пожал плечами:

— Это твой выбор. Я никогда не спорю с безумцами. И может, так даже будет лучше. Мне не придется быть тебе должным за дар, действительно достойный Императора, а смутьян, взволновавший всю столицу своими россказнями, будет убит…

Спутник Марты криво усмехнулся одной стороной рта:

— Как будет угодно Владыке…

Император не отвечая, еще раз равнодушно пожал плечами, отошел от него, сел в свое кресло и коротко бросил своей охране:

— Убейте этого выскочку…

Исполняя приказ своего Повелителя, и действуя как единый, слаженный боевой механизм, телохранители моментально перестроились. Четверо из них встали перед Санахтом, закрыв своими щитами и образовав несокрушимую стену из бронзы и выставленных вперед копий. А остальные тут же окружили Яра, создав правильный круг, который еще одной стеной оградил его от Владыки. Послышался зловещий шелест вытаскиваемых из ножен боевых серпов, и охрана со всех сторон ринулась на спутника Марты…

Однако случилось нечто неожиданное. Казалось, в центре круга, образованного охранниками Императора, внезапно возникло и закружилось с немыслимой скоростью многоногое и многорукое чудовище с лицом Яра. Это чудовище, возвышающееся на полторы головы выше самого высокого телохранителя, творило невероятное. Закаленные во множестве битв воины, прошедшие специальный отбор и обучение, способные в одиночку справиться с десятком тяжелых императорских пехотинцев или боевой колесницей, внезапно превратились в толпу медлительных, неповоротливых увальней, которые неуклюже рубили своими боевыми серпами пустое место. А многорукий монстр с длинными седыми волосами, двигаясь чрезвычайно быстро, буквально скользя между мгновениями и заточенной бронзой, наносил им в ответ сокрушительные удары ногами и руками, под которыми гнулись доспехи, ломались кости и рвались связки…

Спустя сто ударов сердца Императора восемнадцать воинов его охраны были выведены из строя, превратившись в валяющихся на каменных плитах, стонущих от боли или потерявших сознание людей. Многорукое же чудовище немыслимо быстро перетекло к бронзовой стене из щитов, которую образовали последние четыре телохранителя перед Владыкой. Оно внезапно страшно и оглушающе прокричало им в лицо, вводя в короткий ступор, высоко подпрыгнуло и в прыжке, сделав невероятный пируэт в воздухе, ударом ног в головы свалило двух охранников. Оставшиеся невредимыми последние два телохранителя только начали разворачиваться, как Яр, оказавшийся уже за их спиной, нанес им поочередно рубящий удар ребром ладони сзади в незащищенное доспехом открытое пространство у основания шеи…

Ловко подхватив копье одного из упавших без сознания телохранителей, спутник Марты встал перед сидящем в кресле Императором на одно колено, легко, как тростинку, переломил древко копья, положил его половины по обе стороны от себя и с улыбкой, совершенно не запыхавшимся голосом, произнес:

— Вот о таком умении я и говорил, Повелитель. Этому всему я могу научить твоих воинов, Такие знания вкупе с несокрушимыми доспехами, сделают тебя и твою охрану несокрушимыми.

Но едва он проговорил эти слова, как Санахт быстро вскинул обе ладони вверх, подавая команду кому-то невидимому. Повинуясь ей, из двух противостоящих отдушин под потолком зала, не медля ни мгновенья, тут же вылетели две стрелы в спутника Марты. Однако тот, словно предчувствуя коварство Императора, моментально изогнувшись назад так, как никогда бы не смог изогнуться даже очень тренированный воин, ушел с траектории движения стрел и сумел перехватить их руками над собой. И не только перехватить. Он, будто имея еще две пары глаз по обеим сторонам своей головы, одновременно обеими руками моментально метнул перехваченные стрелы туда, откуда они прилетели. Из отдушин поочередно послышались два приглушенных вскрика, потом шум падения тел, одетых в доспехи, и больше никто не стрелял…

Яр плавно, совершенно по-змеиному, словно его тело не имело костей, перетек из своей немыслимо изогнутой стойки и опять оказался стоящим на одном колене перед императором:

— И о таком умении я тоже говорил, Повелитель…

Санахт обвел помещение внимательными, настороженными глазами. Оно сейчас больше напоминало поле боя полностью проигранной им битвы, чем малый зал для совещаний. Этот божий человек не пощадил никого, кроме Нахти, продолжавшего невозмутимо возлежать на ложе возле стола, за которым они недавно завтракали. Совершенно не напрягаясь, легко убил двух лучников, стрелявших из засады, невероятным способом метнув в них руками их же стрелы. Изувечил всю дежурную охрану. Даже до начальника проведчиков успел добраться, когда тот попытался из-за спин телохранителей бросить метательный нож.

Император откинулся на спинку кресла и надолго задумался, потирая подбородок. То, что он сейчас увидел, было действительно за гранью его понимания. Приведенный верховным жрецом Тира Хем Нетер был очень опасен. Чрезвычайно опасен. Но в то же время — вот он сейчас стоит перед ним на одном колене, как присягающий подданный, терпеливо ожидающий решения своего Повелителя. Дело, похоже, и впрямь серьезное. Человек с такими умениями, требующими многолетних, запредельных тренировок, самодисциплины, подвижничества, размышлений, в конце концов, вряд ли просто так куда-то поплывет ради посетившего его смутного видения. Тем более и Нахти за него поручился. А верховный жрец бога Тира мог быть кем угодно, но только не доверчивым простаком…

Санахт еще раз задумчиво оглядел Яра и побарабанил пальцами по подлокотнику кресла:

— Поставь ты такую цель, ты мог бы меня сейчас легко убить, божий человек…

Яр коротко кивнул:

— Мог бы…

— Но не убил и не убиваешь…

— Да, не убил и не буду убивать…

— Почему? Уверен, что смена династии очень устроила бы многих соседей Империи…  И не только их, но и кое-кого внутри самой страны. И тебе бы заплатили немало золота, взмахни ты сейчас тем обломком копья с наконечником, который лежит возле твоей правой руки…

— Я действительно прибыл в Тукан защитить тебя и Империю. В том откровении, которое мне послал Тир и которое я должен до тебя донести, прямо говорится, что некоторые твои деяния противны всем богам, а не только Богу мудрости. Я же хочу помочь тебе избежать твоих ошибок и видеть в дальнейшем Империю сильной и процветающей, а не разодранной в клочья воинственными соседями…

Император решительно встал с кресла:

— Хорошо. Рассказывай, Хем Нетер из Сарепты.

Яр поднялся перед Императором во весь свой рост, подошел вплотную и тихо, едва шевеля губами, проговорил:

— Катакомбы под твоим дворцом, Повелитель. Которые ты нашел десять разливов Геона тому назад. О которых все думают, что в них находится тюрьма для самых опасных врагов Империи. И в которых есть закрытая часть, куда нет входа никому. Даже высшим жрецам Тукана. Конечно, кроме тебя и нескольких твоих друзей детства. Покажи мне сначала эту закрытую часть. Только потом я смогу помочь тебе…

Санахт отшатнулся от него:

— Откуда ты?!. - потом досадливо махнул рукой, — Сешт, совершенно вылетело из головы, после твоей расправы с моими телохранителями, что ты человек бога Тира, разговаривающий с ним напрямую, а не воин…  Хотя, конечно, доводить слово божье до сомневающихся с помощью меча и доброго слова гораздо плодотворнее, чем с помощью просто слова. Что ты и продемонстрировал очень впечатляюще. Кстати, какое имя тебе дали родители, божий человек?

— Зови меня Яр, Повелитель. Просто Яр…

Император еще раз задумчиво оглядел зал, а потом сделал небрежный жест в сторону Нахти, продолжавшего безучастно смотреть перед собой:

— Оставь нас, жрец.

Дождавшись, пока верховный жрец бога Тира покинет малый зал для совещаний, Санахт проговорил:

— Ладно. Пусть так и будет, если ты уже знаешь правду о катакомбах под дворцом. Следуй за мной, Хем Нетер, которого родители нарекли Яром. Только помни, что с этого мгновенья смерть встала за твоим плечом…

Он, не оборачиваясь и брезгливо переступая через продолжавших стонать телохранителей, двинулся к самой дальней колонне, поддерживающей потолок помещения. Зайдя за нее, Император очень быстро и в определенной последовательности нажал на несколько высеченных не колонне барельефов. Несколько мгновений ничего не происходило, но потом раздался скрежет камня о камень, часть колонны ушла вглубь и в сторону, и в образовавшемся проеме стала видна узкая, непонятно как освещенная тусклым дневным светом лестница, ведущая вниз.

Повелитель полуобернулся к Яру:

— Будь осторожен. Иди за мной след в след. Там, где я буду переступать через ступени, — ты тоже переступай. И внизу — тоже. Смотри внимательно, на какие плиты я наступаю. Иначе — погибель. Быстрая и лютая…

Спускались они долго. Император несколько раз предупреждал спутника Марты о ловушках, а то и просто останавливался, для того чтобы нажать на некие выступы в стене, вероятно делая дальнейший спуск безопасным. По-видимому, чтобы хоть как-то скрасить этот долгий путь, Санахт решил завести с Яром разговор:

— Тебе не кажется диковинным, Хем Нетер, что мы спускаемся все ниже и ниже под землю без факелов, но продолжаем видеть окружающие нас стены, как будто всего лишь наступили сумерки?

К его изумлению, ответ был совершенно равнодушным:

— Это всего лишь система зеркал, Повелитель. Зеркал, расчетливо расположенных и скрытых. Первое из них, самое большое, установлено где-то на крыше твоего дворца. Если его сейчас закрыть, то мы окажемся в глубокой темноте. В этом нет ничего особенного.

Император удивленно покачал головой:

— Похоже, ты много знаешь, Яр, и твои знания не ограничиваются только умением убивать людей и способностью разговаривать с богами напрямую без посредников…

За его спиной послышался почему-то показавшийся печальным вздох:

— Если бы ты только знал, Владыка, насколько они не ограничиваются. Мне иногда становится мерзко-скучно от этого, и я в полной мере начинаю понимать высказывание кого-то из великих, что во многих знаниях — многие печали…

После такого обескураживающего ответа Император перестал задавать вопросы, и весь оставшийся путь они провели в полном молчании.

Наконец казавшийся бесконечным спуск закончился, и Яр с Санахтом вышли в небольшую пещеру, теперь уже освещенную алебастровыми светильниками, из которой вели два выхода. Повелитель показал на правый от них:

— Нам туда.

Он решительно двинулся в проход, иногда переступая через определенные плиты пола. Спутник Марты, помня его предупреждение об опасности, шел за ним след в след. Они несколько раз свернули и оказались перед невысокими бронзовыми воротами, возле которых на страже стояли четыре воина в полных боевых доспехах. Увидев Повелителя, один из них, по-видимому старший, негромко скомандовал, и воины взяли боевые серпы «на караул». Император коротко бросил:

— Открывайте.

Хорошо смазанные петли чуть слышно заскрипели, и Яр с Санахтом вошли в проем. С другой стороны ворот оказался освещенный светильниками длинный коридор, который заканчивался такими же бронзовыми воротами, как и те, что закрылись за ними. И здесь также стояли на страже четыре полностью вооруженных воина.

Когда и эти ворота с грохотом закрылись, спутник Марты оказался стоящим на неширокой дорожке, вымощенной прекрасно подогнанными плитами. Начинаясь прямо от бронзовых ворот, дорожка плавно вела вниз, в большую пещеру, освещенную призрачным вечерним светом, на которую Яр сейчас смотрел сверху. Там же, внизу, неведомыми зодчими было построено маленькое селение. И не просто построено, а искусно вырублено в золотисто-дымчатом кварците. Неизвестные строители разместили дома этого селения в два ряда, один над другим, на противоположной стороне пещеры. От этих домов вели широкие каменные лестницы, спустившись по которым жители оказывались на почти круглой площади не больше трехсот шагов в длину и ширину. Посреди этой площади в окружении четырех фонтанов, цветников и деревьев было возведено из того же золотисто-дымчатого кварцита большое трехэтажное здание, все окна в котором приветливо светились. Размещенные через одинаковое расстояние друг от друга фонари по всей площади пещеры добавляли свой желтый свет к вечернему освещению, делая всю картину, представшую перед спутником Марты, грустно-очаровательной…

Санахт, стоящий рядом с Яром, весь светясь довольством, проговорил:

— Что, удивлен, Хем Нетер?

Но спутник Марты ничего не ответил, продолжая во все глаза смотреть вниз. Приняв его молчание за безмерное изумление, Император начал что-то рассказывать, но Яр не слушал его. Ему было не до слов Повелителя Тукана. Второй Отец сразу узнал это место. Это был когда-то, в невероятно далеком прошлом, учебный лагерь одного из чистых кланов его Дома. Здесь детей этого воинского клана «Защищающих и Искореняющих», переступивших границу между детством и юностью, под руководством опытных наставников начинали обучать умению пользоваться своими способностями. Их специально уводили глубоко под землю, чтобы они, упражняясь, не могли что-то разрушить или кого-то ненароком убить наверху. Таких лагерей было десять — по одному на каждый клан. Яр когда-то периодически самолично посещал каждый из них, чтобы как Второй Отец — главный охранитель, знать все о подрастающем поколении своего Дома Ибер. То, что хезуры умудрились найти подобный учебный бивуак, было просто невероятным. Эти лагеря специально прятали так, чтобы только Второй Отец и глава конкретного клана знали его точное расположение. Безволосые же обезьяны не просто нашли это место, а переделали его по-своему. Похоже, что стоящего рядом недоумка, носящего гордый титул Император, кто-то очень тонко и умело подвел к мысли о необходимости искать под землей то, что ему нужно. И этими «кем-то» могли быть только человеческие маги, о которых говорил Уоти. И получается, что они, эти хезурские колдуны, знают очень многое о Домах и его расе…  Но ради всех когтей Первого Отца — откуда у них такие знания?!!

Между тем Повелитель продолжал что-то говорить. Однако Яр вежливо, но твердо его перебил:

— Прости, Владыка, я конечно невероятно изумлен открывшимся мне видом, но как я понимаю, все дело вот в этом большом трехэтажном здании?

Санахт удовлетворенно кивнул:

— Именно в нем. Пойдем, спустимся вниз, Хем Нетер, и я тебе все покажу и расскажу…

Глава 9

Они быстро сошли вниз по дорожке и очутились перед входом в дом, о котором говорили. Там их уже ждала миловидная пожилая женщина, одетая в закрытое платье серого цвета. Она уважительно, но совершенно не подобострастно поклонилась Императору:

— Приветствую тебя, Повелитель. Охрана, как только вы прошли первые ворота, сообщила мне через зеркала, что ты идешь навестить нас. И ведешь с собой некоего мужчину. Позволено ли мне будет спросить — в какой области знаний он силен и куда его направить?

Санахт весело рассмеялся и дружески положил свою ладонь на ее худое плечо:

— Ты все такая же нетерпеливая и порывистая, Феба. Сколько я тебя помню, начиная с розог, которыми ты меня одаривала, когда я плохо заучивал твои уроки. От твоей порывистости у меня до сих пор чешется спина. И помня это, я поспешу ответить. Нет, этот человек не будет здесь с вами работать. Мы только осмотрим все, а ты можешь продолжать заниматься своими делами дальше.

Женщина сделал приглашающий жест в сторону двери дома:

— Тогда прошу.

Внутри здания перед Яром открылась удивительная картина. Люди — молодые, среднего возраста и старые, мужчины и женщины что-то мастерили, о чем-то оживленно спорили, или сосредоточенно что-то обсуждали над чертежами. И над всем этим витал дух энтузиазма и какой-то раскрепощенности. Эти люди были совершенно не похожи на тех, которые остались там, наверху, во дворцах и храмах, в лачугах и притонах, на базарах и на Императорской дороге…  В каждом из них был какой-то внутренний стержень достоинства и независимости, который легко читался в их взглядах, посадке головы, голосе и открытых улыбках. Спутник Марты с все возрастающим удивлением оглядывался вокруг. Его взгляд внезапно остановился на странном сооружении, которое представляло собой идеальную большую полусферу, сделанную из ткани, натянутой на деревянный каркас, и расположенную в одной из комнат на первом этаже здания. Все удивление Яра мигом исчезло, он сразу забыл о поразительном энтузиазме непонятных людей, живущих здесь, под землей. Он торопливо подошел к этой полусфере, внимательно ее оглядел, а потом развернулся в сторону Императора, который следовал за ним:

— Что это, Повелитель? И зачем это нужно?

Санахт довольно рассмеялся:

— Что, совсем ничего не понятно? Сейчас объясню. Встань-ка напротив этого сооружения и внимательно смотри.

Император поставил наверх полусферы маленькую деревянную модель галеры:

— Что ты видишь, Хем Нетер?

Яр пожал плечами:

— Вижу модель корабля, стоящего на непонятной мне конструкции, напоминающей половину шара, Владыка…

Санахт осторожно сместил маленький кораблик в противоположную сторону от Яра:

— А теперь что видишь?

— Теперь я вижу только мачты этой модели галеры, Повелитель…  И что?

Император подошел к Яру вплотную и прошептал:

— А когда ты стоишь на берегу Великой Зелени, Хем Нетер, и смотришь на удаляющийся от берега корабль, что видишь?

— Я вижу, как он постепенно пропадает и остаются видны только мачты, которые в свою очередь потом тоже исчезают…  Подожди, подожди…  Ты хочешь сказать?!

Санахт утвердительно кивнул головой:

— Именно это я и хочу сказать. Все это — он небрежно указал пальцем на полусферу, — приводит нас к неизбежной мысли, что мы живем не на плоской поверхности, а на поверхности некоего очень большого шара. Ведь если человек встанет уже не на берегу Великой Зелени, а на берегу Оранжевого моря или Большой Воды, то он, ожидая прибытие корабля, вначале увидит его мачты, а по мере приближения к берегу и сам корпус. А эта полусфера — лишь модель, описывающая все происходящее…  Мои люди, которые изучают этот феномен, сейчас пытаются вычислить размеры этого шара, на котором мы, вероятно, живем. Но это еще не все, что связано с такой кривой поверхностью!!

— Не все?!

— Именно так. Не все. Эта кривая поверхность имеет удивительные свойства. Оказывается, что на ней треугольник, сумма углов которого на обычной, не искривленной плоскости число постоянное, начинает вести себя странно. Его сумма углов внезапно может стать больше этого постоянного числа. А две прямые линии, проведенные параллельно, которые, как утверждают жрецы Бога Мудрости, никогда не могут пересечься, внезапно пересекаются. И это последнее свойство может нас привести к парадоксальному открытию, Хем Нетер…

Яр внимательно посмотрел на Императора. В его взгляде внезапно сверкнул на мгновенье, а потом тут же спрятался за занавесом интереса, смертельный, приговаривающий к неизбежному, холод лезвия меча из странного голубого металла:

— И к какому же открытию, Повелитель?

Санахт, в пылу увлечения совершенно не заметивший этого приговаривающего блика в глазах спутника Марты, схватил с одного из столов, стоящих в комнате, лист хлопковой бумаги и провел по нему кистью для письма идеально прямую линию, а потом повернул этот лист к Яру:

— Представь, Хем Нетер, что эта нарисованная линия — Императорская дорога; чтобы пройти от ее начала до конца, требуется больше нескольких сотен восходов Шу. Представил?

— Ну, представил…

— А теперь гляди внимательно.

Повелитель изогнул лист в почти правильную окружность так, чтобы концы прямой линии соединились, взял с того же стола шило и проткнул лист в месте встречи крайних точек прямой линии:

— Вот так, если бы в нас была некая сила, с помощью которой мы бы могли изгибать прямой мир вокруг нас, мы бы сумели, как это шило, попадать из одной точки ойкумены в другую почти мгновенно, а не тратить на это сотни дней бессмысленного путешествия, полного опасностей…  Или за несколько ударов сердца перевести войска в нужное место…  Или провозить товары туда и обратно…  Чужие товары, конечно, за полновесные золотые дехены, хе-хе…

Яр недоверчиво-скептически пошевелил бровями:

— Все это, конечно, занимательно, Владыка, но такими способностями обладают только боги. Это они мгновенно оказываются там, где пожелают…  Ладно, но мы же только начали осмотр. Что ты можешь мне показать еще?

Санахт заговорщицки улыбнулся, как сорванец, готовый продемонстрировать одну из своих каверз:

— Конечно, это не все, Хем Нетер. Следуй за мной дальше.

Они стали последовательно проходить одну комнату за другой, и каждый раз перед спутником Марты открывались удивительные вещи.

Весь первый этаж был посвящен тому, что можно было бы условно назвать естественными науками. Здесь изучали множество проблем — от работы со стеклами, способными тысячекратно увеличивать очень мелкие предметы, и заканчивая свойством сжатого пара, используемым для движения небольшой тележки. Второй этаж здания был полностью задействован для изучения человека. Начиная с его крови и попыток пересаживать людям важнейшие органы и завершая способами воздействия на него с помощью обычного слова. А на третьем сразу несколько групп, состоящих из людей разных возрастов, в тиши кабинетов разрабатывали некий универсальный язык расчетов, который с помощью определенных символов сумел бы описать все то, над чем работали на первом и втором этажах здания.

Внимательно осмотрев каждое помещение, Яр в сопровождении Императора поднялся на крышу здания и долго задумчиво, заложив руки за спину, обозревал пещеру, расцвеченную грустным закатным светом. Санахт не мешал ему, терпеливо ожидая мнения Хем Нетер об увиденном. Наконец спутник Марты повернулся к Повелителю:

— Кто все эти люди, Владыка? Как они сюда попали? Почему они занимаются тем, чем занимаются? Откуда все эти идеи об искривленных поверхностях, крови человека, универсальном языке расчетов? Мне просто непонятно.

Император довольно улыбнулся:

— Хорошие ты задаешь вопросы, Хем Нетер. Правильные. И я с удовольствием удовлетворю твое любопытство. Ну, так вот, это все мои озарения!!

Яр удивленно откинул голову:

— Твои, Повелитель?! Это все твои озарения?! Там, внизу, в этом здании, добрая сотня человек работает над твоими идеями?!

Санахт удовлетворенно и гордо рассмеялся:

— Именно так! Ты не поверишь, но десять разливов Геона тому назад я внезапно проснулся среди ночи и зачем-то начал думать о людях, меня окружающих. Кто они? Почему ходят и мыслят? Почему у них, как и у меня, красная кровь и почему от нее зависит наша жизнь? Почему мы, люди, рождаемся и умираем? Почему…  Множество «почему», на которые не было ответа!.. Эти вопросы просто жгли меня изнутри! От них нестерпимо начинала болеть голова! А избавление от этой боли пришло внезапно, после того, как меня посетила еще одна мысль — что на все эти мои «почему» надо обязательно найти ответы! И не просто найти, а КАК найти. Что для этого надо делать. Мне сразу стало так легко. У меня будто выросли крылья!!

— А все люди, которые здесь находятся? Кто они и откуда, Владыка?!

Император беззаботно махнул рукой:

— Это было нетрудно, Хем Нетер. В одно из таких ночных озарений я вдруг понял, что люди, готовые работать над моими идеями, всегда находятся рядом со мной. Это те, кто лечит и рассчитывает налоги, кто водит корабли по звездам и строит эти корабли. Те, кто плавит бронзу и строит дворцы…  Но главное — у них горят глаза, когда они узнают что-то новое о своем ремесле, и они всегда добиваются поставленной цели. Настоящие подвижники ДЕЛА! Вот по такому принципу я и отобрал всех живущих здесь. Для их родных и близких — они уплыли в длительную экспедицию, чтобы исследовать южную оконечность Афра[…  Из которой, по моей договоренности с ними, они уже никогда не вернутся…  Но это их собственный выбор… А за это я содержу всех их родственников там, наверху…  И поверь — те совершенно не бедствуют!

— Но почему ты собрал их всех здесь, в пещере, а не оставил там, наверху? К чему вся эта таинственность?

Вся беззаботность тут же слетела с Императора. Он стал очень серьезен:

— Когда мы спускались сюда, Яр, ты произнес очень правильные слова: «Во многих знаниях — многие печали»…  Так вот, при одном из своих ночных озарений я понял, что есть знания своевременные, и есть знания, которым сейчас не время. К этим несвоевременным знаниям людей, населяющих мою Империю, надо подводить постепенно. Шаг за шагом, для того, чтобы они ощутили необходимость этих знаний, а не боялись их. Представляешь, что произойдет, если вдруг сейчас на улицах столицы Тукана невежественные пастухи увидят самодвижущуюся паровую повозку? Или, скажем, лекари начнут заражать тех же пастухов слабыми формами болезни для того, чтобы те не умерли от настоящего, сильного недуга? Это же сразу начнется бунт — кровавый и беспощадный!! Поэтому я решил, что Империю надо подвести к знаниям медленно. Не торопясь. И начинать надо с детей, для которых я планирую построить множество школ по всей стране. Потому и находятся сейчас эти подвижники здесь, в пещере, о которой я, кстати, узнал, внезапно вспомнив разговор еще моего отца с одним из жрецов бога Сешта о неких подземельях, вход в которые находится в тюрьме для особо опасных государственных преступников глубоко под дворцом…

Теперь ты увидел все, о чем просил, Хем Нетер. Так в чем же будет заключаться твоя помощь, о которой ты говорил в Малом зале для совещаний?

Спутник Марты долго не отвечал Санахту, пристально и с каким-то удивлением его рассматривая. Императору даже на мгновенье вдруг показалось, что в его взгляде мелькнуло нечто, похожее на сочувствие. Но это мимолетное чувство блеснуло лишь на один удар сердца. Блеснуло и навсегда исчезло, растворилось в спокойно-безразличном, приговаривающем ответе Яра:

— Моя помощь, Повелитель, будет заключаться в совете тебе. А он таков: все, что находится здесь, в пещере — должно быть уничтожено. Разрушено. Сожжено. Чтобы и пепла не осталось. Всех причастных к твоим откровениям людей, включая также стражей подземелья на входе — необходимо убить. Мало того, должны быть убиты все их семьи, родственники, друзья, соседи и просто знакомые. Под словом «все» подразумеваются именно все — даже грудные младенцы и безумные старики, ведущие себя как младенцы. И даже твои друзья, которые посвящены в тайну этого подземелья. В знамении, которые мне дали Боги, я видел лишь смутные образы того, что происходит здесь, в пещере под твоим руководством. Но увидав все воочию, я лишь утвердился в правильности понимания мной того предвестия. Если ты не последуешь моему совету, то будешь предан самыми близкими тебе людьми, столица Империи будет разрушена, а на Тукан падет мор, в котором из десяти человек выживет только один. Наступит закат твоей державы, соседи накинутся на ее остывающий труп, как стервятники, твое же имя и потомство будут прокляты до скончания веков. Так сказали мне Боги через Бога мудрости Тира…

Услышав эти беспощадные слова, Санахт как-то поник, сгорбился, и сразу стала отчетливей видна седина, которая уже успела прожитыми разливами Геона посеребрить его виски. Он отвернулся от Яра, долго молча глядел себе под ноги, но потом все же нашел в себе силы опять посмотреть на своего безжалостного собеседника прямо и открыто:

— Но…

— Никаких «но», Повелитель. То, что происходит здесь — противно Богам. Скажу больше — даже если ты прислушаешься к моему совету, то всей Империи, во главе с тобой и твоими потомками, все равно теперь придется заплатить определенную цену. Правда эта цена будет не кровавая, а созидательная, но цена всегда остается ценой…  Время на раздумья у тебя пока есть. Но не затягивай со своим решением. Иначе воля Богов станет неотвратимой…

Последние слова фенешийца плетью хлестнули сознание Санахта. От слова «неотвратимо» отчетливо запахло тленом разложившегося человеческого тела и почему-то давно увядшими цветами. Эта смесь запахов была настолько неожиданна и противоестественна, что у Императора тут же разболелась голова. Совсем как во время его ночных откровений, о которых он только что рассказал. Боль была до такой степени нестерпима, что у Санахта перехватило дыхание и ему пришлось прикусить себе губу до крови, чтобы не застонать:

— Сколько у меня есть времени?

— Не больше двадцати появлений ладьи Шу на востоке, Владыка.

— А о какой созидательной цене ты говорил, Хем Нетер?

— О ней мы будем говорить, если только ты прислушаешься к моему совету. В противном случае — это бессмысленно…

Запах тлена и давно увядших цветов внезапно исчез, и головная боль, напоследок скребуще оцарапав своими острыми бронзовыми когтями стекло сознания Императора, бесследно пропала вслед за ними. Самодержец Тукана почувствовал, что опять может дышать, радоваться жизни и даже добавить в свой голос надменности:

— Я подумаю над твоими словами и доведу до тебя свое решение в самом ближайшем будущем. А пока — будь со своей очаровательной женщиной гостем в моем дворце, Яр. И ты окажешь мне услугу, если отыщешь время научить мою охрану хотя бы основам умения вести схватку без оружия, так блестяще продемонстрированного тобой. Об этой услуге я не забуду…

Спутник Марты тут же превратился из безжалостно-равнодушного Хем Нетера в почтительного путешественника, которого удостоил своим вниманием и просьбой сам Повелитель Империи Тукан. Он немедленно опустился на одно колено, приложил правую руку к груди и низко склонил голову:

— Это будет большой честью для меня, Владыка…

* * *
Марта, сразу после того как вся охрана по приказу Санахта, заподозрившего Яра в безрассудной самонадеянности, ринулась к нему с обнаженными боевыми серпами, незаметно выскользнула из Малого зала. Закутанная в серое, неприметное покрывало она тихо, но быстро двинулась запутанными коридорами Императорского дворца. В одном из таких коридоров она ловко подхватила с плит пола пустую корзину для фруктов, которую оставил какой-то нерадивый раб, увлекшийся разговором со смазливой служанкой. Вытащив из-за пазухи небольшой тканый узелок, положила его в корзину и целенаправленно пошла дальше. Следуя рассказу Нахти о расположении помещений дворца, она держала путь в ту сторону, где размещались покои жен и привилегированных наложниц Императора.

Вскоре ее целеустремленность был вознаграждена. Свернув за очередной поворот, Марта очутилась перед комплексом из небольших, но очень красивых двухэтажных домов, построенных из розового и голубого мрамора под открытым небом и окруженных невысокой кирпичной стеной, из-за которой раздавался детский смех, женские голоса и журчание фонтанов. Пройти в этот комплекс можно было через единственные резные ворота из редкого в Тукане орехового дерева, возле которых на страже стояли два свирепых и непреклонных на вид воина в начищенных бронзовых доспехах. Один из них, увидев, что спутница Яра идет в их сторону, немедленно направил на нее острие копья и грозно нахмурил брови:

— А ну стой, женщина! Что-то я тебя не помню. Кто ты такая и что здесь делаешь? Быстро отвечай!

Марта немедленно остановилась, целомудренно поправила покрывало на голове и скромно потупила глаза:

— Я знахарка, великие воины. Иду в гарем Повелителя по велению его первой жены блистательной Нафрит — она торопливо достала из-под выреза платья висящую на цепочке медную бляху, добытую Нахти, с вычеканенным на ней орлом Уресом и показала ее стражам. — Вот мой знак принадлежности к гильдии дворцовых лекарей, мужественные воители. Силы, здоровья и неутомимости вам в постельных забавах!

Охранник убрал от ее груди острие копья, однако подозрительность в его глазах не исчезла:

— И все же я тебя не помню, женщина. Чем ты сможешь доказать, кроме своего знака, принадлежность к лекарям?

Спутница Яра обворожительно улыбнулась. Неторопливо поставила на пол корзину, развязала находящейся в ней матерчатый узелок, достала из него небольшой синий шарик и разломила его на две равные части. Одну половину шарика она демонстративно тут же проглотила, а вторую протянула недоверчивому стражнику:

— Съешь его. Это снадобье подарит тебе несколько незабываемых ночей. Смелее, великий воин. Уверяю тебя — ты не пожалеешь!

Стражник с сомнением в глазах осторожно взял половину шарика из ее рук, зачем-то понюхал, а потом повернулся в сторону своего товарища:

— Держи ее на острие копья, Агирт. Мало ли что…

Потом положил предложенное зелье в рот и сделал глотательное движение. Несколько мгновений с ним ничего не происходило, но затем охранник, проговорив изумленное — «И-ее!» — уставился на свой пах. Там, под воинской юбкой, появился вполне заметный бугор, которой увеличивался прямо на глазах.

Марта заговорщицки, но так, чтобы услышал второй охранник, прошептала ему:

— С этим снадобьем ты, отважный воитель, всегда будешь на высоте со своими женщинами, даже будучи мертвецки пьяным. Половины такого шарика хватит на семь восходов Шу. Тебе только стоит подумать о женщине. Но и это еще не все. Принятое тобой средство также удлинит предмет твоей мужской гордости…

Второй воин торопливо прислонил свое копье к стене и требовательно протянул к спутнице Яра ладонь:

— Дай-ка и мне, лекарка, этого снадобья. Я тоже хочу его попробовать. А то вдруг оно действует не на всех мужчин, и ты нас обманываешь!!

Марта, пряча лукавую улыбку, достала из узелка еще один шарик, разломила пополам и подала одну из половинок второму охраннику:

— Пользуйся на здоровье, Агирт. Силы, здоровья и неутомимости тебе на ложе!

Стражник поспешно проглотил предложенную половинку, и результат спустя несколько мгновений не заставил себя ждать. Воин, пялясь вниз на свое немедленно воспрянувшее мужское достоинство, восторженно прошептал:

— Да тебе цены нет, женщина!

Первой Матери не составило никакого труда стыдливо зардеться якобы от смущения:

— Ох, спасибо! Как же давно мне не говорили таких слов…  — она достала из узелка еще четыре шарика и протянула их охранникам — это вам в подарок. А в дальнейшем, — Марта заговорщицки понизила голос, — предлагаю вот что: я буду вам поставлять, а вы продавать это зелье вашим знакомым, друзьям и просто сослуживцам. На каждом шарике можно заработать по половине серебряного дехена! То есть вам четверть и мне четверть. Свою четверть вы можете, по желанию, конечно, получать самим снадобьем. Ну как — по рукам?

Стражники переглянулись и радостно закивали головами:

— Конечно, красавица!

— По рукам, очаровательнейшая! Но как и где нам тебя найти?

Марта сделала вид, что задумалась:

— А когда у вас, неустрашимые воины, следующее дежурство здесь, на воротах?

Агирт, по-видимому, побойчее и посмышленее своего напарника, взял дальнейший разговор на себя:

— Мы постоянно охраняем вход в гарем Императора через два восхода Шу на третий…

— Ну, вот я на третий восход и подойду уже с готовым для продажи зельем. Договорились?

— Обязательно договорились!

— Так вы меня пропускаете?

— Можешь проходить, мудрейшая из знахарок! За воротами сразу сверни направо, пройди пятьдесят шагов по дорожке среди лимонных деревьев, потом поверни налево, пройди еще тридцать шагов меж двух фонтанов, и ты окажешься перед домом из розового мрамора. Это и есть покои первой жены Императора. На охрану из евнухов с другой стороны ворот не обращай внимания. У них приказ никого не выпускать без разрешения, кроме жен Повелителя, силы и радости ему. Но нет никакого дела до тех, кто входит. За этих отвечаем мы.

Спутница Яра тепло, можно сказать душевно, распрощалась с охранниками, проскользнула в любезно приоткрытые для нее створки ворот, с независимым видом прошла мимо двух скучающих стражников-скопцов, действительно не обративших на нее никакого внимания, и уверенно двинулась по дорожке, проложенной среди лимонных деревьев. Однако, дойдя до указанного Агиртом поворота, Марта остановилась, зашла за одно из деревьев и стала терпеливо чего-то ожидать. Вскоре ее терпение было вознаграждено. Она наконец увидела ту, которой не могло не быть здесь, в Императорском гареме, в этом заповеднике коварства, предательства, зависти и лжи. А именно — обиженную служанку-рабыню.

Молодая женщина, не старше двадцати разливов Геона, торопливо вышла, почти выбежала из боковой двери дома первой жены Императора и, горько разрыдавшись, стала плескать себе в лицо водой из фонтана. Даже отсюда, с тридцати шагов, Марте был виден алевший на левой щеке служанки отпечаток женской ладони и царапины, оставленные острыми ногтями. Спутница Яра удовлетворенно хмыкнула и не торопясь пошла к рабыне. Когда та, заслышав приближающиеся шаги, подняла заплаканные глаза, то к своему удивлению обнаружила, что незнакомая женщина, одетая в серое неприметное платье, протягивает ей ладонь, на которой масляно поблескивают на солнце шесть золотых дехенов. Служанка как завороженная уставилась на деньги, а глаза ее моментально высохли. Однако Марта сделала неуловимое движение пальцами, и дехены внезапно исчезли. Как будто их и не было. После чего она склонилась к уху молодой женщины:

— Хочешь их снова увидеть? И не только увидеть, но и получить? И приворотное зелье в придачу?

Рабыня суетливо огляделась по сторонам — не слышит ли кто эту странную незнакомку. Ведь среди ее товарок от желающих заработать такую немыслимую сумму отбоя не будет. Набегут, ототрут, протягивая жадные, загребущие пальцы к волшебному металлу, за который можно купить так много прекрасных и необходимых молодой женщине вещей.

И не только вещей. Саму свободу! Ее саму-то купили на невольничьем рынке Хут Ка за половину золотого, когда она была на пять разливов Геона моложе и вдобавок невинна. А сейчас ее красная цена — два серебряных дехена, и то, если долго перед продажей мыть, умащивать драгоценным маслом, духами и продавать не днем, а ближе к вечеру, чтобы тени скрыли начавшие появляться морщинки возле глаз…

Мысли служанки от такой возможности сразу начали разбегаться в разные стороны, как куры от повара, зашедшего в курятник со своим поварским ножом. Она как-то умудрилась одновременно думать и о том, сколько сможет накупить румян, разных красивых платьев, на которые все обзавидуются, и о том, что сотник Тахиб с умопомрачительными усами, правда немолодой, зараза, выпив приворотного зелья, может после обретения ею свободы сделать ее своей, чем Сешт не шутит — женой!! Пусть не главной, но это только дело времени…  Ей бы только до супружеской спальни добраться, а там уж она покажет, кто основная жена, а кто так, на задворках мимо проходил!! После того, чему она научилась и что видела в Императорском гареме, эти две деревенские клуши, что ходят в женах сотника, ей и в подметки на ложе не годятся!! А когда Тахиб совсем постареет, так что даже зелье помогать не будет, то для утех всегда найдется тайный, молодой, неутомимый дружок…

От всех этих сладких, радужных перспектив у рабыни окончательно закружилась голова. Однако голос Марты, которая, как открытую книгу, читала все ее мысли, неудержимым потоком пронесшиеся и отразившиеся на лице, неожиданно вернул служанку в грубую, будь она неладна, реальность:

— Так тебе, девка, нужно золото или нет? А то у меня нет времени тут с тобой долгие разговоры разговаривать. Мигом сговорюсь с той, которая не будет сидеть с раскрытым ртом и пускать розовые, мечтательные пузыри!

Все грезы рабыни о свободе, нарядах, брачном ложе, сотнике и последующем за ним неутомим молодом дружке тут же как ветром сдуло. Она поняла, что сейчас птица счастья, махнув на прощанье хвостом, вот-вот вырвется из рук. Молодая женщина суетливо облизала мгновенно высохшие губы и с подобострастием в голосе прошептала:

— Что мне надо делать, чтобы получить это золото? Говори. Я на все готова!

Спутница Яра, пробормотав: «Ну, родила наконец-то, гусыня!» — приблизила к ней свою голову:

— Сделай так, чтобы я смогла встретиться с твоей хозяйкой, блистательной Нафрит. Немедленно.

Рабыня ойкнула и непроизвольно потрогала отпечаток женской ладони, продолжавший алеть на ее оцарапанной щеке:

— Она сейчас совершенно не в духе. Рвет и мечет, постоянно бьет посуду, вазы с цветами и даже прислугу. Мне вот тоже досталось…

— А что случилось?

Служанка поманила Марту пальцем, чтобы та склонилась к ней поближе:

— Ее муж, наш Император, не хочет. Совсем. И дорогу забыл к их супружескому ложу.

Спутница Яра понимающе закивала:

— А-а-а…  Я бы тоже вазы и посуду била. И не только их…  Весь бы дом разнесла к Сешту так, что никому бы мало не показалось! Но мне все же надо встретиться с первой женой Повелителя, пусть она сейчас и зла, как степная гадюка, охраняющая свой выводок. Поэтому проводи меня, только тайно, до ее покоев. Тогда золото с приворотным зельем — твои.

Рабыня быстро протянула свою руку, на которой от нетерпения и жадности подрагивали пальцы, к Первой Матери:

— Давай сюда дехены, а потом я покажу тебе путь.

На ладони Марты появились три золотых монеты:

— Вот тебе половина. Когда доведешь до дверей в покои своей госпожи, получишь вторую и приворотное снадобье.

Служанка быстро схватила золотые кругляшки, попробовала каждый на зуб, как запасливый хомяк, засунула их за щеку, а потом решительно поднялась с края фонтана и прошепелявила:

— Шледуй ша мной.

Они быстро вошли в ту незаметную дверь сбоку дома, из которой ранее выбежала рыдающая рабыня. Потом сразу свернули в один из пустых, пыльных коридоров, прошли через ряд помещений для хозяйственных нужд, тоже безлюдных, ив конце пути вышли из неприметного проема рядом с высокой, красиво расписанной дверью. А за ней Марта тут же услышала грохот бьющейся посуды и площадную брань, которую использовали только дешевые шлюхи в самых отвратительных припортовых публичных домах столицы.

Служанка боязливо поежилась, робко указала спутнице Яра на дверь, а потом протянула к ней свою ладонь:

— Шлышишь? Ох, штрашно…  Она шдесь, шмеюка…  Чеперь жавай оштаток и не шабудь шелье, как обешала…

Марта сунула в руки рабыни три оставшихся золотых и небольшой сверток, вытащенный все из того же матерчатого узелка, из которого она доставала дивные чудодейственные шарики для стражников, охраняющих вход в гарем:

— Вот тебе твои деньги. Ты их честно заработала. Тот порошок, что в свертке, сыпь своему избраннику один раз в десять закатов Шу в вино на ночь. Но только одну, маленькую щепотку. После этого он станет без ума от тебя, а на других женщин и внимания не будет обращать. Но не перестарайся. Запомни — только одну маленькую щепотку. Иначе — он быстро сгорит, как свеча. А теперь иди отсюда и забудь, что меня видела. Если же начнешь болтать, то я обязательно побеспокоюсь о том, чтобы все узнали, что у тебя есть много золота…  И здравствуйте тогда, геонские крокодилы. Все поняла?

Служанка энергично закивала головой с окончательно, по хомячьи раздувшимися щеками, после того, как она засунула за них еще три монеты:

— Вше, вше поняла. Не жура… Шпашибо…

Она быстро развернулась, и ее как ветром унесло в проем, из которого они только что вышли. Синий фламинго удачи остался в ее руках. Теперь рабыня спешила полностью использовать эту привередливую птицу, пока та не пришла в себя. Она торопилась к свободе — да поможет ей Бог Мудрости Тир понять, что ее свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Торопилась к сотнику Тахибу — да поможет ему солнцеликий Шу остаться без развесистых рогов в старости и суметь долго прожить, принимая снадобье Марты. Торопилась к званию жены — мир будущему праху других жен несчастного сотника, встретивших на своем жизненном пути соперницу, сумевшую не только выжить в гареме Императора, но и вырваться из него. Торопилась к неизвестному еще молодому сердечному дружку — да поможет тому также милостивый Шу, потому что молодость — это тот недостаток, который быстро проходит с годами, а ты вдруг оказываешься на месте сотника. Она торопилась к платьям, нарядам и обычной, не рабской жизни. Но разве ее можно осуждать за эту торопливость? Ей всегда можно было так мало, а требовали с нее так много…

* * *
Тем временем Марта, дождавшись, пока стихнут быстрые шаги рабыни, решительно отворила дверь, ведущую в покои первой жены Императора. Однако ей сразу же пришлось стремительно пригнуться, чтобы летящий прямо в лицо красиво расписанный, внушительных размеров цветочный горшок не врезался в лоб. Со зловещим шелестом выпущенного из пращи камня горшок, все же зацепив волосы на голове, пролетел мимо и с грохотом разбился о дверь. Спутница Яра одобрительно поцокала языком — мол, хороший бросок, так их, эти горшки, чего это они под горячую руку попадаются, сами виноваты, а потом подняла свой взгляд на метательницу садового инвентаря. В пяти шагах от нее, воинственно уперев руки в бока, гневным движением губ пытаясь сдувать падающую на левый глаз прядь непослушных, темных, как воронье крыло, волос, стояла первая жена Императора Нафрит:

— Я же сказала — пошли все вон! Вон!! Тебе что, плетей захотелось?!

Марта сделала да шага вперед и вопросительно подняла брови. Два женских взгляда: один — яростный, а другой — полупрезрительно-ироничный, немедленно столкнулись и стали ломать друг друга в бескомпромиссной схватке. Но, спустя всего лишь несколько ударов сердца, ярость в черных глазах Нафрит стала отползать, не в силах сопротивляться убийственной иронии, которую излучали один синий, как сапфир, а другой светло-коричневый, почти желтый, как топаз, глаза незнакомки. Первой жене Повелителя даже почудилось, что зрачки вошедшей к ней без разрешения женщины вдруг на мгновенье вытянулись в две вертикальные золотистые щели, и из них повеяло запредельным холодом чистой, перворожденной, совершенно нечеловеческой многовековой мудрости, которая прошептала странную фразу: «Все проходит. И это тоже пройдет…».

От этих бескрайне мудрых и в то же время бесконечно циничных слов, промелькнувших в причудливых глазах незнакомки, первая жена Императора, как бы пытаясь защитится от неизбежного, непроизвольно сделала шаг назад и теперь внимательно, даже с некоторой долей недоумения, оглядела вошедшую в ее покои женщину. Оглядела и ощутила ужас: ей вдруг показалось, что перед ней предстала НАСТОЯЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА, которой она, пусть родовитая, но обычная мужняя жена, одна из многих на супружеском ложе Повелителя, абсолютно не чета. Предстала Властительница. Повелительница, по одному движению бровей которой ввергались и будут ввергаться в огонь, смерть и поругание громадные царства и бесчисленные народы. Напротив стоит та, ради снисходительного расположения которой мужчины ликующе идут на смерть, убивают и предают самых близких, даже собственных детей. Во славу которой строились грандиозные храмы, воспевающие запредельно-безумные телесные удовольствия, а скульпторы и художники считали свою жизнь полной и состоявшейся, удостоившись всего лишь милостивого разрешения изваять статую или написать портрет этой женщины — Владычицы. Стоит безгранично властная, безмерно древняя, вечно юная Вавилонская Блудница из другой реальности, которая через десятки тысяч лет вместе с Четырьмя Всадниками Апокалипсиса, пылая беспощадной яростью, поведет за собой армады отступников Архангела-Богоборца в ином мире на последнюю, решающую битву у горы Армагеддон против легионов аскетов Сына Плотника из Назарета. Низвергательница нравственных основ, даже не людских, Сокрушительница Божественных Заповедей и каменных Скрижалей, Сестра Лжи и Первородного Греха вседозволенности, существовавшего еще до осознания Бога семисвечника себя Богом, выглянула и тут же спряталась за личиной и серой, неприметной одеждой целительницы…

Первая жена Императора совершенно непроизвольно пискнула и посмотрела вниз. Ей почему-то померещилось, что она, по сравнению с промелькнувшим в ее сознании образом Истиной Повелительницы, выглядит как обычная сельская дуреха-недомерок, у которой ноги испачканы навозом после дойки на скотном дворе. Даже вот пальцы защипали от несмываемой, вечной грязи. Это ощущение было настолько унизительным, что Нафрит из последних сил, что впрочем плохо получилось при заплаканных, покрасневших глазах и растрепанной прическе, постаралась принять независимый вид и гордо поднять подбородок:

— Ты кто такая?!

Марта по-хозяйски огляделась, без приглашения прошлась по разгромленной комнате, потрогав зачем-то при этом криво висящие занавеси на окнах, а затем удобно уселась в одно из кресел, предварительно брезгливо сбросив с сидения мелкий мусор и керамические осколки, оставшиеся, по-видимому, от еще одной несчастной вазы:

— Я та, кто пришла помочь тебе, гм…  дорогая. Или тебе не нужна помощь?

— О какой помощи ты говоришь, женщина?!

Спутница Яра удрученно вздохнула и покачала головой:

— Гордость — это хорошо, даже — славно, когда у тебя все есть и дела идут удачно. Во всех остальных случаях — она непозволительная роскошь и называется гордыней. — Марта еще раз вздохнула. — Ладно, не буду ходить вокруг да около. Лучше сразу в лоб, как только что ты с этим горшком для цветов, от которого я еле увернулась. Так вот, я могу помочь тебе сделать так, чтобы твой муж, Император Тукана, вернул свое расположение тебе. Ну как, заинтересовала?

Нафрит с недоверием оглядела скромное одеяние знахарки на странной посетительнице, рефлекторно, чисто по-женски отмечая, что даже это серое, невзрачное, закрытое платье та умудрялась носить так, что только подчеркивала, а не скрывала свои, что и говорить, идеально-соблазнительные формы:

— Приворот, что ли?

Марта досадливо поморщилась и раздраженно махнула рукой:

— Приворот — это средство для бедных или тупых клуш, вечно озабоченных мужскими прелестями. Он недолог и ненадежен. Травы с минералами не дают полной и постоянной власти над сознанием мужчины, и приходится неизменно увеличивать дозу, от которой женский избранник в дальнейшем может скончаться в самый неподходящий момент. Например, еще до возложения своей руки на детей для назначения их официальными наследниками…

Последние слова целительницы о наследниках безжалостной плетью стегнули сознание Нафрит. Этот коварный, подлый, точнейший удар переполнил и так уже полную чашу унижений, которую ей приходилось испивать до самого дна в последние месяцы. Больше выдержать она не смогла. Первая жена Повелителя схватилась за горло, застонав от невыносимой душевной боли, а потом тихо, как подкошенная опустилась прямо на пол там, где стояла, и горько, навзрыд, совершенно не по-императорски, а чисто по-бабьи, зарыдала. Гнев на постоянно отвергавшего ее мужа, ненависть к сопернице-разлучнице Тейе на время отступили, и на поверхность вырвалось острое чувство покинутости и одиночества. «Доброжелательные» гаремные кумушки уже успели донести до первой жены черную весть о том, что Санахт хочет отправить ее вместе с детьми на самый юг страны, в маленький провинциальный городок. Навечно. Это была дорога в один конец. В безвестность, забвение, пустоту и скорую смерть. Мерзкое и безнадежное слово «навечно», от которого веяло беспощадным холодом белых тюльпанов с полей мертвых Эхаби, нависло вполне реальным кинжалом убийцы не только над ее головой. В забвение вместе с ней уходили два ее сына от Владыки, которым никогда не стать принцами-наследниками Империи и от которых обязательно постараются избавиться сторонники Тейе, чтобы дети первой жены в будущем не смогли претендовать на трон, развязав гражданскую войну. И нестерпимо обидно от того, что Санахт, о чем также не преминули доложить пакостливые сплетницы, по-видимому, уже решил возложить свою длань на головы выводка второй жены, сделав их официальными преемниками.

От мысли, что соперница и ее дети так возвеличатся, а она со своими сыновьями обратится в прах неотмщенной, Нафрит опять пришла в ярость. Нет, этому не бывать!!! Она сделает все, чтобы этого не произошло! Она сама остро-остро наточит бронзовый нож. Ядовитой змеей, безжалостным скорпионом, свирепой львицей проникнет в покои разлучницы, сначала с упоением перережет горло ей, а затем вырежет недрогнувшей рукой сердца двух ее сыновей и умоется их кровью! Пусть потом смерть — неминуемая и лютая. Пусть! Уходить в безвременье на поля Эхаби ей будет легко, зная, что у ее мальчиков нет больше соперников в бескомпромиссной драке за Императорский трон, а медовый вкус мести сделает совершенно безболезненным удар топора палача!

Однако эту остро-сладкую, как множественный оргазм, мысль о мщении внезапно перебил холодным, отрезвляющим потоком родниковой воды равнодушный голос знахарки:

— Я, по-видимому, зря к тебе пришла, Нафрит. Даже неискушенный наблюдатель по этим судорожным движениям пальцев твоей правой руки, ищущих рукоять кинжала, и левой — тянущихся к чьему-то горлу, сейчас бы сказал, что ты думаешь только об отмщении и готова умереть ради его исполнения. Я же намерена помогать только тому, кто сможет найти в себе силы временно отступить, смирив непомерную гордыню, для того, чтобы выиграть потом. Но я не являюсь на помощь глупым самоубийцам, способным следовать лишь безрассудству сиюминутных желаний.

Первая жена Повелителя потрясла головой, избавляясь от морока темных мыслей, и резко поднялась с пола. Непонятная целительница, взявшаяся из ниоткуда — абсолютно права. Месть — блюдо, которое надо всегда подавать холодным. Да и что она, собственно, теряет, приняв помощь этой женщины, вызывающей двойное чувство уважения, если не преклонения, и доверия? Хуже все равно уже не будет. А так, глядишь, может, что и переменится…

Нафрит несколько раз глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, а потом решительно, с безоглядностью человека, которому уже нечего терять, ринулась в омут заблестевшей надежды:

— Что я должна делать?! Говори!

Марта, не отвечая, встала со своего места, подошла к инкрустированному слоновой костью изящному столику, налила в два стоящих на нем золотых кубка вина из объемистого, редкой красоты стеклянного кувшина. Один из кубков протянула первой жене Императора, второй поставила на подлокотник своего кресла, а затем одной рукой, совершенно не напрягаясь, поставила другое кресло напротив своего:

— Для начала сядь и выпей все вино до дна, Нафрит. Иногда, а сейчас именно тот случай, перебродивший виноградный сок действительно бывает полезным. Он поможет тебе выговориться, расслабиться, перестать быть натянутой тетивой лука, готовой вот-вот порваться, быть откровенней с незнакомым человеком. Как видишь, я ничего не скрываю и говорю прямо. Поэтому — пей, Императрица!

Нафрит послушно, большими глотками выпила предложенное вино и откинулась на спинку кресла. По ее телу пробежала теплая, расслабляющая волна, и она почувствовала, как страшное напряжение, преследующее ее особенно в последние дни, плавно уходит, уступая место спокойствию и умиротворенности. Первая жена Повелителя, в который раз за сегодня, но теперь уже облегченно, вздохнула:

— Как тебя зовут, целительница?

Спутница Яра удобно расположилась напротив нее и немного пригубила из своего кубка:

— Зови меня Марта…

— Странное у тебя имя.

— Я родилась в Четырехречье. Там у всех странные имена…

— И что оно означает?

Первая Мать Дома Ибер чуть улыбнулась:

— Владычица. Наставница. Хранительница…  У этого имени много смыслов, госпожа…

Выпитое вино действовало безукоризненно. Нафрит не к месту хихикнула и несколько фривольно пошевелила в воздухе пальцами:

— Кстати, а почему ты пришла именно ко мне, а не…  скажем, к Тейе? Ведь у нее сейчас реальное влияние на Санахта!

Марта сделала еще один глоток из своей чаши:

— Ну и зачем я ей? У нее и так все есть. Это ты можешь скоро лишиться всего и именно тебе нужна помощь.

— А если я скажу, что не нуждаюсь в твоих услугах?

Спутница Яра в ответ равнодушно пожала плечами:

— Я вернусь к тому, что было, не потеряв ничего. Ты же лишишься советницы. Да и не забывай, что у Императора есть еще две жены и им, может быть, — я подчеркиваю: может быть, — вдруг понадобится умная помощница, когда они захотят возвыситься над остальными женами. Ведь у них тоже могут быть дети мужского пола, на которых Император захочет возложить свою руку, сделав принцами и наследниками.

Первая жена Повелителя еще раз хихикнула:

— Ах, ты ж хитрая, коварная сучка!

Марта в ответ усмехнулась и слегка поклонилась Нафрит:

— Я и не отрицаю. Благодарю за лестный комплимент.

— А ты знаешь, Марта…  В тебе есть нечто эдакое…  Неуловимо властное.

На лице спутницы Яра проступило неподдельное недоумение:

— Это тебе показалось, госпожа. Именно — показалось. Ты просто захотела увидеть во мне ту, к чьему образу сама внутри себя подспудно стремишься. Но вот что мне точно не кажется, это то, что тебе стало гораздо легче. И поэтому давай вернемся к делам. Расскажи-ка мне все, что знаешь и думаешь о возрастающей холодности к тебе со стороны Санахта. Прошу, начинай говорить. Я вся прямо-таки соткана из внимания!

Нафрит с сожалением заглянула в свой опустевший кубок, поднялась с кресла, налила себе еще, правда, только половину чаши, опять уселась напротив Марты, сделала небольшой глоток и стала задумчиво кружить вино в кубке. Нет, определенно эта женщина своей внутренней цельностью, даже жесткостью, облеченной в мягкость замши, вызывает стойкое желание почему-то не только безоглядно ей повиноваться, но и довериться. Довериться как возможной единственной силе, способной переломить так скверно складывающиеся обстоятельства:

— Если быть до конца откровенной, то сама ничего не понимаю…  Совсем не понимаю…

Я ловка в управлении домашними делами, дети от меня здоровы, я всегда хорошо принимала своего супруга в личных покоях. После каждой ночи, проведенной со мной, Император неизменно уходил в телячьем восторге! Неизменно! Старухи-наставницы, которые меня учили, как женщина должна себя вести на ложе, все же не зря ели свой хлеб. Санахт действительно после постельных утех был похож на мягкий воск, из которого можно было лепить все, что мне заблагорассудится. Но…  потом появилась эта гадюка Тейе — и все как обрезало. Хотя она не красивей меня и, без лишней напраслины, могу утверждать, что я ухоженней и выгляжу гораздо женственнее…  Может, эта змея подколодная действительно его приворожила?

Марта раздраженно поморщилась:

— Да что ты заладила — ворожба, привороты…  Я же уже сказала, что это ненадолго и очень опасно. Нет, дело совершенно в другом. Поэтому — вспоминай! Найди в своей памяти тот день, событие — неважно что, пусть это будет даже пение птиц в саду, с которого началось охлаждение твоего мужа!

Нафрит надолго задумалась, еще покружила вино в чаше, а потом отставила ее в сторону:

— Он несколько раз пытался со мной говорить о том, как вести дела в Империи…  Но мне никогда это не было интересно. Ни тогда, ни сейчас. Не мое это. Вот не мое — и все!! Я готова с утра до ночи говорить о постельных утехах, детях и нарядах…  Но о налогах, поголовье коз в стадах и плате за пользование общественными нужниками — пусть лучше говорит со своими советниками! Да и, в конце концов, он мужчина или кто?! Есть же чисто мужские дела и чисто женские. Вот пусть сам и решает!

Спутница Яра неожиданно резко подалась вперед и прошелестела совершенно не целительским, а явно раздраженным, если не сказать ядовитым, голосом:

— Ну и дура! Да, да — ты не ослышалась! Я тебя назвала дурой! Могу еще раз — если хочешь! Ты — набитая дура! Овца. Тупая курица. Потому что так рассуждать имеет право только торговка с рынка, или жена ремесленника, озабоченная лишь тем, какой приготовить ужин супругу после того, как тот усталым вернется с работы. Но совершенно не имеет права первая, я подчеркиваю — первая жена Самодержца, обладающая всеми возможностями влиять на положение дел в стране и стать негласной соправительницей Императора!

Нафрит, почему-то совершенно пропустив мимо ушей нелицеприятные слова знахарки, ошарашенно захлопала ресницами:

— Ты хочешь сказать, что Тейе…

Но Марта, не дав договорить, безапелляционно ее перебила:

— Я сказала именно то, что хотела сказать. А ты лучше вспомни, не принимал ли последнее время Император решений, которые раньше, до его свадьбы со второй женой, он бы не принял.

— Да, есть такое…

— Ну вот, видишь. Ты уж извини, Нафрит, но похоже, что Тейе гораздо умнее и проворнее тебя! Ты почему-то решила, что своими способностями раздвигать ноги в разных позах, официальным титулом первой жены и рождением двух детей мужского пола от чресл Повелителя навсегда обеспечила себя его вниманием, независимо от того, что будет происходить вокруг. А вот вторая жена, скорее всего, повела себя совершенно иначе. Ей, может быть, также совершенно не интересно знать про поголовье стад баранов, ослов и прочей живности в Империи, но она нашла в себе силы не только выслушивать своего мужа, но и давать ему советы, как это поголовье увеличить. Я более чем уверена, что эта ловкая бабенка сама после очередной бурной ночи не млеет в грезах на смятых простынях, а, крепко ухватив за причинное место, тащит Императора к рабочему столу, чтобы вместе с ним читать доклады советников и тайной службы о состоянии дел в Тукане! А ты и две другие благоверные Повелителя стали совершенно лишними в этом союзе Санахта с Тейе, основанном на ее умении не только сноровисто и изощренно ублажать супруга, но и на заинтересованности, способности слушать, давать советы, а также принимать решения и воплощать их в жизнь. Вы, три другие жены, а не только ты одна, стали не-нуж-ны. Именно так — по слогам, чтобы было понятнее. Вот здесь и кроется корень твоих бед!

Первая жена Повелителя опять недоуменно захлопала своими красивыми ресницами:

— Неужели все так просто?!

— Это просто, когда вместо тебя кто-то начинает думать. Размышлять. Предвидеть последствия. Но мыслить, уметь предугадывать, заставлять обстоятельства работать на себя — еще тот труд. Каторжный. Как в каменоломнях. От которого ты, перепугавшись его тяжести, добровольно самоустранилась. А вот Тейе не побоялась засучить рукава. Поэтому ты сейчас здесь в одиночестве бьешь горшки с цветами, а вторая жена Императора рядом с ним в его спальне. И может быть в этот момент они, растягивая удовольствие, со вкусом и страстными стонами, делают третьего наследника! Или еще двух сразу…  Кто знает…

Этот, еще более гнусный, предательский, искусно вытканный из специально подобранных слов удар окончательно добил первую жену Владыки. Нафрит ахнула, схватилась за сердце, и на глазах у нее заблестели слезы:

— Что же мне теперь делать?! Помоги, прошу тебя!! Проси что хочешь!

Марта выпрямилась в своем кресле:

— Это надо понимать так, Императрица, что ты готова заплатить любую цену за то, чтобы твой муж вернул тебе свое расположение?

Нафрит торопливо закивала головой. Она совершенно незаметно для себя уже начала подчиняться знахарке:

— Да, именно так это и надо понимать!

— Хорошо. Я согласна. Ведь собственно с предложением помощи я сюда и пришла. Теперь к делу. Вот тебе мой первый совет. Судя по тем сплетням, которые до меня дошли, ты сейчас постоянно стараешься обратить на себя внимание Санахта. Домогаешься его, норовишь опять затащить в супружескую постель. Так вот — тебе надо немедленно все это прекратить. Перестань быть назойливой. Исчезни с его глаз на некоторый срок. Это позволит нам выиграть необходимое время.

— И что это даст?

Спутница Яра посмотрела на первую жену Повелителя, как строгий учитель на нерадивого ученика, не выучившего простого урока:

— Во-первых, милочка, твой муж, видя тебя меньше, реже будет вспоминать о твоей ссылке. Согласись — это уже что-то. А во-вторых, мы это время используем для того, чтобы начать распускать слухи о Тейе. Грязные слухи. Здесь, в гареме и на рынках столицы. В императорском дворце, храмах и дешевых притонах. На улицах, в домах богачей и бедняков. Среди чиновников, военных, жрецов и особенно среди их многочисленных жен, любовниц и наложниц. Повсюду и везде, куда только сможем дотянуться. Мы заставим весь город сплетничать о ее невоздержанности и тайных пороках. Принудим злые бабские языки за просто так, и за полновесные золотые дехены распространять скабрезные, смешные истории о похождениях второй жены Императора. И главной темой в них будет якобы зачатие ею детей сразу от нескольких грязных пастухов-южан. Или зачатие в свальном грехе от смердящих рабов, выносящих ночные вазы во дворце. Или…  Можешь мне поверить, что люди сами додумают, от кого. Лишь бы это звучало пикантнее и глумливее…

Все эти слухи, отвратительные рассказики, шуточки обязательно дойдут до ушей Санахта через проведчиков его тайной службы. Он начнет сомневаться в своей любимой, и главное — станет сам себе задавать вопрос: «А мои ли дети от Тейе?». Обязательно станет. Ведь такова ва…  гм, наша человеческая природа. Нам всегда легче поверить в гадкое, отталкивающее, плохое, чем в светлое и доброе.

Но тебе придется раскошелиться на дехены. Очень много дехенов. Сплетни без подпитки золотом — это поле без живительной воды, на котором ничего не взойдет, если его добросовестно, ежедневно и обильно не поливать. И мне нужны покои рядом с твоими комнатами, чтобы я в любой момент смогла дать тебе совет, когда он потребуется.

Нафрит, занятая открывающимися в результате срабатывания этого плана перспективами, совершенно пропустила мимо сознания оговорку целительницы о человеческой природе. И кто знает, каким бы путем пошла дальше человеческая история на Терре, если бы первая жена Императора была внимательнее и все же поостереглась женщины в скромном сером платье. Но она лишь радостно захлопала в ладоши, не придав странной, быстро исправленной фразе знахарки никакого значения…  Ведь сомнение Самодержца в отцовстве детей от второй жены означало бы, что дети от нее, Нафрит, получили бы возможность все же стать наследными принцами Империи. А там уж она свой второй шанс не упустит, так как третья и четвертая жены родили Санахту пока только девочек! Поэтому она, с просиявшим от надежды взглядом, всего лишь воскликнула:

— Когда начинаем, Марта?!

Спутница Яра окинула брезгливым взглядом комнату и поморщилась:

— Начнем мы с того, Императрица, что ты прикажешь рабыням навести в твоем доме образцовый порядок. Пусть обязательно проветрят все помещения, а то в них прямо-таки воняет безнадежностью, запустением и приближающимся тленом. Повели также привести в порядок и тебя. Эти растрепанные волосы, мятое платье, круги под заплаканными глазами, расплывшийся макияж совершенно не делают чести первой жене Повелителя. Но когда тебя будут переодевать, потребуй скромную, целомудренную одежду и самую малость румян для лица. Это нужно для того, чтобы у опальной Императрицы появился образ степенной, добродетельной, несправедливо забытой женщины, продолжающей со смирением нести тяжкий груз своего вынужденного одиночества, единственной целью которой осталась забота о детях. Детях Императора, рожденных в законном и освященном самими Богами браке! Молву об этом страдающем образе жены-терпеливицы, жены-скромницы с помощью везде проникающих дехенов мы также начнем со скоростью огня распространять по Хут-Ка. Но не строй слишком радужных планов. Такие настроения всегда только вредят делу. Ситуация зашла слишком далеко. Слишком. Вернуть назад все отношения, что были когда-то между тобой и мужем, будет очень не просто. Очень. Думаю, что Император все же заявит тебе о ссылке. Однако можешь быть уверена, мы с тобой все сделаем так, чтобы он обязательно, в последний момент передумал. Обязательно, Нафрит. Ну а потом, управиться тебе с ним, будет легче легкого…

Глава 10

На третий день после того как фенешийского купца и его спутницу, в окружении стражи провели во дворец, после полудня, воздух, в столице Империи, и так угнетающе душный, медленно, но неотвратимо стал тяжелеть, давя своей невидимой мощью на все живое, что лениво пыталось двигаться за высокими, ослепительно белыми, стенами Хут-Ка. Бездонную, радостную синеву неба как-то незаметно, исподволь, исполинский художник замазал грязно-серыми, безрадостными красками, а на севере, там, где с начала времен катит свои бесконечные волны Великая Зелень, прямо из ниоткуда возникла громадная стена черных туч, которая разрастаясь по небу, неудержимым, стремительным валом стала надвигаться на древний город. Одно из темно-муаровых щупалец этого вала небрежно, походя, скрыло лик великого Шу-солнца, а по городским улицам, неожиданно заплясали маленькие, но злобные смерчики, которые так и норовили бросить пригоршню мелких, острых камней или пыли в лица разбегавшимся по своим домам горожан. Серый цвет с неба исчез, уступая место клубящейся черноте, и кто-то громадный, не добрый, там, за этим месивом мрачных туч, взрыкнув, с чудовищной ненавистью ударил своим все сокрушающим молотом по циклопической наковальне. От этого удара небесная тьма с оглушающим грохотом треснула, по ней прошла рябь из ослепительно сине-золотых, тончайших нитей, и тьма, не удержавшись на небе, всей своей тяжестью обрушилась на столицу Тукана.

На миг почудилось, что величественный город сейчас покорно склонит свою голову перед захватчиком. Но когда золотые нити еще раз вспыхнули в яростной черноте неба, то их призрачный свет высветил непреклонные, полные решимости сражаться до конца, каменные лица Богов Тукана, стоящих во всем своем грозном великолепии возле своих храмов. Беспроглядный, горячечно-влажный туман попытался в колдовском, клубящемся вареве закружить, заворожить, уничтожить эту непреклонность, однако у него ничего не вышло. Невидимый исполин, там за мраком туч еще раз ударил по наковальне, теперь уважительно-тихо, скорее для порядка, а его верный пес — мрак, послушно отпрянул от города, поднялся вверх и чуть помедлив, пал назад, в этот раз, обратившись благодатным, обильным, жертвенным ливнем. Боги Тукана с благосклонностью победителя приняли подношение-примирение и животворящая вода шумно заструилась радостными, звонкими потоками по многочисленным желобам, к специальным каменным резервуарам, созданным предусмотрительными жрецами именно для таких случаев. Сразу посвежевшие деревья окутались паром, везде стал слышен смех, большие, перламутровые пузыри весело лопались в синих лужах от точных попаданий капель дождя, а прозрачный воздух вкусно и сочно стал пахнуть прибитой пылью, цветами, соком обломанных зеленых веток и свежескошенной травой. Солнцеликий Шу на западе выглянул из-за быстро истончившихся туч, дождь тут же покорно обернулся радугой, небо опять заголубело, потом стремительно стало темно-фиолетовым, на нем заблистала россыпь крупных звезд, и оказалось, что уже наступил вечер.

* * *
Верховный жрец Бога Сешта подошел к широкому окну, выходящему в храмовый сад, протянул вперед руку, унизанную золотыми перстнями, и стал с удовольствием ловить капли воды, которые скатывались с крыши после дождя. Постояв так некоторое время, он не оборачиваясь, тихо проговорил:

— В храме и жилых помещениях зажечь светильники. В храмовом саду — факелы. Пусть рабы немедленно начнут везде убирать мусор нанесенный бурей. Нечего им бездельничать. Иди.

За его спиной главный управляющий храмовым хозяйством склонился в низком поклоне:

— Будет исполнено, великий. Силы тебе и здоровья.

Потом, пятясь, дошел до двери, разогнулся и стремительно покинул комнату. Спустя несколько мгновений послышался его зычный, твердый голос раздающий приказы, и вслед за ними, сразу же, топот торопливо бегущих ног, чья-то забористая ругань, в саду один за другим стали зажигаться факелы, а в дверь кабинета Верховного жреца кто-то осторожно поскребся:

— Разреши войти, господин? Приказано зажечь огонь…

Ако, все еще продолжая задумчиво ловить ладонью капли, негромко ответил:

— Входи. Делай что поручено…

Неприметный раб тихой тенью возник на пороге, неслышно, но быстро его обошел, зажигая масло в белых, алебастровых светильниках, а затем, такой же тихой тенью растворился за дверями.

Дождавшись, когда невольник выйдет, главный жрец уже было отвернулся от окна, как внезапно, на половине своего движения остановился и опять повернулся, теперь внимательно прислушиваясь. Там, в саду, теперь ярко освещенном факелами, думая, что ее никто здесь не понимает, одна из молодых рабынь на языке огнепоклонников из Парса, начала тихо петь. Красивый, неизмеримо грустный женский голос жаловался даже не Богам, а их матери — Судьбе:

  — Эта шумная улица кажется мне пустынной.
   Я к столбу здесь прикован совсем беспричинно.
Сразу несколько безрадостных голосов еле слышно подхватили:

   — О, чужбина, чужбина, чужбина, чужбина, чужбина!
А одинокий голос продолжал песню-стон:

  — Незнакомый язык…  непонятное пение птицы…
   Здесь чужие дожди и чужая на обуви глина!
   Ах, чужбина, чужбина, чужбина, чужбина, чужбина![1]
Ако, облокотившись на подоконник, дослушал песню до конца, почему-то горько вздохнул, а потом два раза хлопнул в ладоши. На пороге кабинета немедленно возник помощник главного управляющего храмовым хозяйством. Он быстро, деловито поклонился, прижав правую руку к сердцу, а затем поднял на Верховного жреца бесстрастный, полный готовности, взгляд:

— Приказывай, господин!

Ако сделал небрежный жест ладонью в сторону сада:

— Рабыню начавшую петь — в клетку. Но чтобы и волос с ее головы не упал. Я сам ее допрошу. Всем остальным невольникам там — по тридцать плетей. Потом вырвать языки и заковать в кандалы. Мужчин отправить на галеры. Девок — на потеху храмовой страже. Пусть заимеют их до смерти. Исполняй.

Когда помощник торопливо вышел, Верховный жрец сел в свое кресло, покрутил в пальцах четки и раздраженно произнес, обращаясь к еще одному, одетому в невзрачные одежды простого ремесленника человеку, находящемуся в комнате:

— Слова этой песни — начало бунта, Кеб. Он угроза любой власти, будь то власть Императора или власть главного мага Тукана, пусть и тайного. Появление в столице Первой Матери и Второго Отца какого-то из оставшихся на Терре четырех Домов высокородных — тоже вызов нашей власти. Смертельный вызов. Когда станешь верховным магом — каждый намек на бунт дави в зародыше. Беспощадно. Теперь об этих двоих. Какие у тебя по ним новости?

Старший ученик главного мага Империи достал из-за пояса такие же четки как у Ако и сосредоточенно перебрал несколько бусин:

— Они вернулись, учитель.

— Вернулись?

— Да, вернулись. Приплыли на двух торговых судах, теперь уже как фенешийские торговцы. И сразу направились в храм Тира преподносить дары.

— Очень интересно. Это значит, что они решили сделать открытыми свои отношения с Нахти — Верховным жрецом Бога мудрости. Изящный ход. Никогда не вредно учиться у своих противников, Кеб. Продолжай, я внимательно тебя слушаю.

— Преподнеся дары, мужчина во всеуслышание заявил, что он Хем Нетер, то есть говорящий с Богами напрямую без посредничества жрецов, и что Тукану угрожает смертельная опасность. После чего, Нахти приказал очистить площадь перед храмом, а этим двоим — велел следовать за ним и увел их в свои покои. Слухи о грозящей Империи опасности со скоростью огня в степи стали распространяться по столице и…

Верховный жрец Сешта неожиданно перебил своего старшего ученика:

— Дай я за тебя закончу фразу. И они быстро дошли до Санахта через его проведчиков. А Нахти, как верный и законопослушный поданный Империи, повел этих новоиспеченных фенешийца и фенешийку, конечно же, под усиленной охраной, во дворец. Чтобы Самодержец сам принял решение, чего стоит эта «недобрая весть».

Старший ученик уважительно склонил голову:

— Именно так и было, учитель.

Ако в ответ равнодушно пожал сухими, старческими плечами:

— Об этом не трудно было догадаться, Кеб. Я бы сам так поступил, будь я на их месте.

Но такой их поступок, для нас, одновременно плох и хорош. Хорош он тем, что эти двое вышли из тени. Ну и плох он, именно тем же…

Во взгляде старшего ученика возникло ничем не скрываемое недоумение:

— Э-э…  Я не совсем понял, учитель…

Верховный жрец Бога смерти опять пожал плечами:

— Хорошо — потому что они теперь не уйдут в тень, не будут прятаться, будут на виду. Высокородные не для того устроили весь этот балаган возле храма Тира, чтобы потом раствориться в неизвестности. А плохо из-за того, что они, по-видимому, решили выйти прямо на Санахта. Я почти уверен, что твой дальнейший доклад подтвердит эту мою мысль. Поэтому — продолжай…

Кеб задумчиво покрутил четки пальцами:

— Мой проведчик из личной охраны Императора говорит, что мнимый купец-фенешиец подарил Владыке невиданные доспехи, которые не пробивают бронзовые серпы, копья и стрелы. А наши панцири и шлемы, мечи из неизвестного голубого метала, прилагаемые к доспехам, режут как горячий нож масло. И вдобавок длинноволосый показал Повелителю, как можно справиться с его охраной без оружия, буквально разметав голыми руками всех телохранителей, которые там присутствовали. Что Император был в полном восторге и от подарка, и от умения длинноволосого, который называет себя странным именем — Яр мне донес уже другой проведчик. Это женщина по имени Феба. Она из учителей Санахта и по моему приказу согласилась на предложение Императора руководить всеми изысканиями, которые проводятся в пещерах. Так вот, ей удалось подслушать через систему воздуховодов разговор Императора и Яра на крыше главного здания в подземелье. Повелитель, по неизвестной причине, полностью открылся тому, кого мы считаем Вторым Отцом, а тот в свою очередь потребовал от Самодержца все изыскания прекратить, людей занятых в них — уничтожить, мотивировав это гневом Богов. В противном случае, если Санахт не подчинится, Империю ждет хаос и разрушение через двадцать восходов Шу. Феба особо подчеркнула в своем докладе, что услышав пророчество Яра, она не сомневается, что именно так и произойдет, настолько уверенным, грозным и безапелляционным был тон голоса высокородного.

— И что в ответ сказал Санахт?

— Он обещал подумать, пригласив этого «купца» и его спутницу пока пожить во дворце. Что мы будем делать, учитель?!

Ако криво усмехнулся одной стороной рта:

— Ничего не будем делать, Кеб…

— Как ничего?!

— А вот так. «Ничего» — означает именно — «ничего». Во всех смыслах. Санахт ничего не сможет рассказать про нас, потому что он совершенно ничего не знает про нас, магов. Все эти откровения, которые ему приходили в голову вместе с головной болью, были же внушены во сне без непосредственного контакта с нами. Начиная с первого проблеска в его сознании об удивительном многообразии окружающего мира и заканчивая якобы вспомнившимся разговором о расположении пещеры подходящей для тайных изысканий. Если Император выполнит пожелание длинноволосого, то так тому и быть. Высокородный удовлетворится сделанным и исчезнет со своей спутницей. Но мы-то останемся здесь и будем тихо, неторопливо, но при этом, делая поправку на присутствие их соглядатаев вроде Верховного жреца Бога мудрости, выпестовать очередного «Санахта» на императорском троне. То же самое произойдет, если Повелитель встанет в гордую позу и пойдет наперекор так называемой воле Богов. Да, я не сомневаюсь, что страна тогда действительно погрузится в хаос, так как Хозяева своих угроз просто так никогда не произносят. Ну и что? Пройдет время, мы опять поможем возродить Империю, и все пойдет так же, как и в том случае, если нынешний Повелитель Тукана выполнит требование Яра-Хозяина…  Кеб, мальчик, ты все время забываешь, что наш проект рассчитан не на одно поколение, а на сотни разливов Геона. Он предусматривает и отступление, если это необходимо. Мы же оперируем долгосрочными идеями, а не скорыми действиями. А для того, чтобы они воплотились в жизнь — нужно время и терпение…  И совершенно не важно, что даже тебя уже тогда не будет, когда они станут жизнеспособны. Главное — что эти идеи будут воплощены! Ты мне лучше вот что скажи — все наши маги уже собраны в столице?

Старший ученик утвердительно кивнул:

— Как и было приказано, учитель. Они все оповещены о тех, кого называют Хозяевами и в Хут-Ка сейчас находится весь конклав магов Тукана с их учениками, а их способность к магии самым тщательным образом скрывается.

— Ну и прекрасно. Если Санахт выполнит требование высокородных, то мы сразу до всех наших магов доведем, что им надо делать, растворившись среди обычных людей. А если не выполнит, то опять-таки, не ища их магическими щупальцами по городам всей страны, устно прикажем, на всякий случай, до особого распоряжения о возвращении, покинуть Тукан, чтобы сохранить конклав в начавшемся хаосе и разрушении Империи. Еще раз напоминаю — ни в коем случае они сейчас не должны проявлять свои способности. Это сейчас — самая правильная тактика. Теперь — иди. У меня на сегодня еще много работы…

Когда старший ученик вышел из кабинета, Верховный жрец Бога смерти еще некоторое время в задумчивости перебирал четки, устало сидя в кресле. Нащупав, наконец, старческими, подагрическими пальцами последнюю, самую большую бусину, с кряхтением встал и медленно обошел помещение, гася в нем светильники один за другим. Когда последний светильник был погашен, Ако, на удивление хорошо ориентируясь в темноте, приблизился к стеллажу со свитками, три раза с силой нажал на вторую снизу полку и сделал быстрый шаг назад, встав точно посередине чуть приподнявшейся одной из каменных плит, которыми был выложен пол комнаты. Плита под его весом опустилась до уровня других плит, и тут же раздался щелчок механизма обезвредившего смертельные ловушки, выставленные для человека, который случайно смог бы открыть секрет жреца. Стеллаж, вместе с кирпичной стеной, к которой он был намертво прикреплен, беззвучно отъехал в строну и в образовавшемся проеме стала видна каменная лестница, уводящая вниз. Глава тайного конклава магов Тукана, не зажигая огня, не задумываясь прошел в открывшийся проем, а кирпичная стена, вместе со стеллажом, за его спиной плавно и беззвучно встала на место. Теперь только легкий запах дорогих благовоний, которые могли позволить себе лишь очень богатые люди в Империи, мог сказать стороннему наблюдателю, что в рабочем кабинете Главного жреца Бога Сешта кто-то недавно был…

Путь Ако вниз был долог. Очень долог. Но удивительное дело, чем ниже он спускался под землю, тем слабее становился запах розового масла исходящего от него, уступая место пыльному, тревожащему запаху давно увядших цветов. При этом старческий силуэт жреца в темноте вроде как стал истачиваться, а на его месте начала проявляться фигура тяжеловесного, приземистого, мужчины. Вскоре, изменившийся до неузнаваемости жрец, очутился перед перегораживающей лестницу массивной дверью, вырезанной из цельного куска странного зеленого камня с золотистыми прожилками, которые ярко светились в темноте. Ако сделал несколько быстрых, непонятных пасов своими ставшими чрезвычайно мускулистыми руками. Едва он закончил последнее движение, как дверь, выполняя беззвучный приказ, послушно отворилась перед ним. Жрец решительно шагнул вперед, при этом пройдя сквозь нечто напоминающее прозрачную, но вязкую мембрану. И в свое тайное убежище, окончательно сбросив личину главы тайного ордена магов Тукана, грузно ступая, вошел Второй Отец уничтоженного Яром и Мартой Дома Пикчу, которого все Великие Дома на Терре давно уже считали мертвым!

Как бы приветствуя Второго Отца, тут же зажглось множество светильников, причудливой, не привычной для глаза человека формы. Все пространство скрытного пристанища заполнилось радостным, зелено-золотистым светом, который осветил множество непонятных вещей, среди которых особо выделялся большой куб, сделанный из такого же материала, как и входная дверь в убежище и стоящий на каменном столе.

Второй Отец Дома Пикчуподошел к этому столу, тяжело сел в скрипнувшее под его кряжистым телом роскошное кресло и надолго задумался, почесывая желтым, длинным ногтем, заросший черной, густой щетиной массивный подбородок. Наконец, по-видимому, придя к какому-то решению, решительно произвел еще один ряд малопонятных пасов руками, после которых грани куба вспыхнули, а затем стали почти невидимыми. Там, внутри куба, полностью заполненном до верха прозрачной жидкостью, на круглом диске, сделанном из такого же метала, как и преподнесенное Императору Яром оружие, лежала голова Первой Матери Великого Дома Пикчу. Прозрачная жидкость, заполнявшая куб, еле заметно поднималась снизу вверх, при этом двигаясь по кругу, ту в одну, ту в другую сторону, омывая женскую голову, отчего казалось, что длинные, темные волосы женщины жили самостоятельной жизнью, клубясь тонкими, ядовитыми змеями.

Мужчина внезапно громко, каким-то срывающимся речитативом проговорил три фразы на гортанном, щелкающем языке, три раза хлопнул в ладоши, оставив их сведенными после последнего хлопка. Жидкость в кубе забурлила, пошла золотистыми всполохами, затем исчезла вместе с кубом, как их и не было, а голова на диске чуть заметно шевельнулась и открыла свои, такие же как у Марты, разноцветные глаза. Несколько мгновений она бессмысленно смотрела прямо перед собой, потом ее взгляд прояснился, в нем заклубились искры мыслей, а губы чуть раздвинулись в неожиданно ироничной улыбке:

— Здравствуй, Невр. Искренне рада, что опять вспомнил обо мне…

Второй Отец Дома Пикчу пробормотал что-то вроде восхищенного «Хех!» и усмехнулся:

— Меда, клянусь крыльями Первого Отца, ты, если совсем канешь в вечную темноту, даже оттуда, будешь умудряться язвить!

Глаза на голове Первой Матери весело блеснули:

— Даже не сомневайся, муж мой! И язвить я буду в самые неподходящие для тебя моменты. Ну, скажем, заведешь ты себе очередную красотку, только уединишься с ней на ложе, а я тут как тут. Сяду бесплотной тенью рядом и начну громко комментировать происходящее. Или советовать. Да, подавать советы — изящное решение. На том и порешили! А сейчас — взор головы стал внезапно очень серьезным — что случилось, Невр?

Второй Отец осторожно провел пальцами по глубоким, еле заросшим шрамам на лице, оставленным каким-то ужасным оружием:

— Яр и Марта здесь, в Тукане…

Брови головы грозно сошлись к переносице, разноцветие глаз сменилось пронзительной синевой, источавшей лютую ненависть и она даже не прошипела, а прохрипела, будто перерубленное горло внезапно сдавили невидимые руки:

— Ненавижу…

Невр еще раз провел ладонью по шрамам, словно пытаясь разгладить их:

— Я тебя очень даже понимаю, но эмоции для нас сейчас непозволительная роскошь. Боюсь Меда, что мы с тобой зря сделали ставку на нынешнего Императора. Уж слишком обучаемым, способным к восприятию нового оказался Санахт…

Ненависть с лица Первой Матери исчезла, и ее сменило искренне недоумение:

— Слишком обучаемым?

— Именно слишком. Нашей целью было создать настоящую армию боевых магов, а не всего лишь вновь основать Великий Дом из предрасположенных к волшбе отдельных хезуров. Для этого мы, после тысячелетий поисков, экспериментов, скрытной жизни пришли к решению выявить здесь, в Тукане, минимум за пять поколений, а лучше за десять, способных к абстрактному мышлению человеческих особей. Такая способность, как ты помнишь, является первой меткой склонности их расы к тому, что они считают колдовством. Все должно было идти очень плавно, постепенно и незаметно, путем появления элитных, закрытых школ для детей знати, якобы только для получения ими первичных знаний, чтобы не вызывать подозрений у Великих Домов. Но эта безволосая обезьяна все испортила, хотя в этом есть и моя вина. Санахт слишком рьяно взялся за дело, начав сам экспериментировать после сеансов внушения, чем и вызвал к себе пристальное внимание Великого Дома Ибер. Вот поэтому Яр и Марта сейчас здесь, в Империи. А я, будучи занятым подбором будущих кандидатов в учителя, совсем упустил из виду непоседливость Императора.

— И что ты решил, Невр? Я, как ты понимаешь, в том состоянии, в которое меня ввела родная сестра, лишив тела, могу теперь только задавать вопросы, а не действовать. Поэтому, я тебя спрашиваю — что ты планируешь предпринять, муж мой?

Второй Отец повел тяжелыми как валуны, налитыми яростной силой плечами, будто проверяя их перед тем, как положить на них очень тяжелый груз:

— Есть два варианта развития событий, Меда. При самом оптимистичном — Яр и Марта меняют в Тукане династию, убивают Санахта, уничтожают все ростки знаний в Империи и убывают с чувством глубокого удовлетворения в родовое Гнездо. Мы остаемся здесь и через несколько людских поколений все начинаем вновь. Второй вариант выглядит следующим образом — Великий Дом Ибер узнает, что за вспышкой науки в Тукане стоит орден магов-хезуров. Тогда Яр и Марта, помимо того, что выполнят при первом варианте, будут стремиться извести еще под корень и всех человеческих колдунов. Естественно, что их главной целью буду я, как якобы глава такого тайного ордена. В этом случае мы бросим в бой всех магов, которых я успел подготовить, и которые по моему приказу сейчас собраны в столице, а сами в это время скроемся из Империи. Правда, при этом Великие Дома узнают, что безволосые обезьяны обладают предрасположенностью к магии, но это уже издержки. Главное, что Яр и Марта так и не поймут, что за всем этим стоим мы — их древние враги, считающиеся давно мертвыми. Ведь искать они будут Ако, Главного жреца Бога Сешта, тайного Верховного мага, а не Второго Отца Великого Дома Пикчу. Ну а спустя пару-другую сотню лет, когда все успокоится, мы с тобой все начнем с начала, учитывая свой опыт в Тукане. Может быть, к тому времени, мы все же найдем способ возродить твое тело. Если события пойдут по второму пути, то для тебя потребуется временное туловище. Я уже приготовил для этого хезурскую самку. Ее тело, как ты понимаешь, выдержит всего тридцать восходов Шу. Но этого срока даже более чем достаточно, чтобы нам скрыться из Империи Тропой и затеряться на просторах двух миров, пока Яр и Марта будут уничтожать магов-хезуров. Так что, на всякий случай, готовься…

* * *
Выйдя из покоев Верховного мага, старший ученик неспешно двинулся в дальнюю часть храмового сада, где за зарослями жасминовых кустов располагалась неприметная, скрытая от посторонних глаз дверь в стене, через которую можно было сразу выйти на тихую улочку расположенную рядом с храмом Сешта. Пройдя через нее, Кеб внимательно осмотрелся и, не увидев ничего подозрительного, все тем же неспешным шагом, направился в сторону своего жилища, находящееся рядом с портовым рынком Хут-Ка. Воздух после грозы был свеж и приятен, а блистательная Тхор в окружении россыпи звезд, щедро заливала город своим серебристо-голубоватым светом. В этом призрачном сиянии, в своих серых одеждах, старший ученик, как тень заскользил по улочке. Настроение было прекрасным, а спать совсем не хотелось. Кеб потрогал кошелек на поясе, в котором призывно звякнуло золото. Хороший ужин, пара кубков дорогого вина в приличной таверне, с созерцанием танца трех полураздетых, ухоженных женщин, которых можно потом купить на ночь, были бы сегодня совсем не лишними. Жизнь, во всей ее полноте и красоте, должна продолжаться, не смотря на все заботы. Она и так коротка, чтобы пренебрегать маленькими радостями!..

Однако эту мысль старший ученик так и не успел додумать. Кто-то дальновидный и очень опытный точно знал, как вывести из строя колдуна, прячущего свои способности, чтобы тот и мявкнуть не успел. Идеально обточенный круглый камень, выпущенный из пращи умелой рукой, с крыши одного из домов мимо которого только что он прошел, не сильно ударив в болевую точку рядом с правым ухом, мгновенно погрузил старшего ученика в беспамятство. Из калитки этого дома, в котором час назад бесшумно и профессионально вырезали всю семью, не пощадив даже грудного младенца, такими же тихими тенями, какой только что был Кеб, появились семеро мужчин. Они споро и ловко связали руки и ноги старшему ученику, не забыв при этом даже пальцы, которыми маг смог бы воспользоваться. Заткнули рот кляпом, набросили на голову мешок и затолкали обездвиженное тело в носилки, с помощью которых обычно по столице передвигались богатые купцы и важные чиновники. Один из похитителей так же уселся в носилки, задернув за собой занавеси, четверо подняли их на плечи, а двое оставшихся, зажгли факелы и вся процессия, сейчас не отличавшаяся от многих других в Хут-Ка, свернув в один из переулков, растворилась в городе. Стерва Судьба сыграла со старшим учеником одну из своих любимых злых шуток — она, дав на мгновенье почувствовать радость полноты жизни, позволив составить планы на ближайшее будущее, тут же все забрала у доверчивого простака, поставив на кон саму его жизнь, которую, как известно очень легко отнять…

В себя Кеба привел поток воды, вылившейся ему на лицо. Однако выпестованные долгими годами упорных, длительных тренировок чувство самодисциплины и умение мгновенно оценивать обстановку, позволили ему сделать вид, что он все еще находится в беспамятстве. Старший ученик сразу понял, что резкий переход от приятных мыслей, к безапелляционно выплеснутой на него воде, произошел не просто так. Если к этому добавить еще и вполне ощутимую боль в точке возле правого уха, по которой он сам тренировался точно бить много и упорно на рабах, учась мгновенно выводить человека из строя, а также связанные, притянутые к потолку руки и связанные ноги, кончики пальцев которых едва касались пола, то можно было сделать вывод, что его похитили. Кеб тут же попытался задействовать магию, чтобы понять, где он находится, но к своему ужасу почувствовал, что его магические способности исчезли. Совершенно. Это ощущение беспомощности и потери было настолько страшно, что он непроизвольно дернул головой и все же открыл глаза. Но, великие Боги Тукана! Лучше бы он этого не делал! Прямо перед ним, удобно разместившись в креслах и рассматривая старшего ученика как забавную зверушку, сидели мужчина с длинными седыми волосами и миниатюрная, обворожительная женщина, которых Ако называл высокородными…

Заметив, что пленник наконец-то приоткрыл глаза, длинноволосый поощрительно, совсем по-дружески улыбнулся:

— Ну, вот и славно. А то я все думал — когда тебе надоест валять дурака. Давай-ка для начала познакомимся, приятель. Меня зовут Яр, мою спутницу — Марта. А тебя, насколько я знаю — Кеб. Я ведь правильно назвал твое имя?

Старший ученик обвел взглядом помещение. Справа от него, возле длинного стола стоял проводник каравана, пришедший в Хут-Ка с высокородными четыре полнолуния тому назад. Он сосредоточенно, даже кончик языка высунул от усердия, сволочь, перебирал жуткие на вид всяческие щипцы, ножи, изогнутые иглы и еще одному Сешту известные бронзовые приспособления, которые похоже, были предназначены для развязывания языков гордых любителей поиграть в молчанку. В оранжево-красном пламени факелов, освещавших комнату, эти инструменты выглядели особенно зловеще. Почувствовав на себе взгляд, проводник поднял на пленника свои зеленые глаза и так ощерился, что у того опять неожиданно разболелась точка за правым ухом. Кеб судорожно сглотнул, а затем, все же совладав с зарождающейся паникой, стал вводить себя в транс отрешения, позволяющий не чувствовать боль при любых пытках.

Марта неожиданно, совсем по девичьи, хихикнула:

— Уоти, давай заканчивай со своим палаческо-клоунским балаганом. Видишь, совсем хезур разволновался. Хотя, откуда ему знать, что Премал — внутренняя песнь освобождения, которую он сейчас про себя поет, все равно бы ему не помогла — она повернулась к своему спутнику — будь добр, верни ему магию, Яр. Пусть мальчик чувствует хотя бы иллюзию безопасности.

Ее спутник пожал плечами, а затем сделал небрежный жест пальцами, будто стряхнул с них воду, в сторону пленника:

— Пользуйся на здоровье, Кеб.

Ощущение немедленно вернувшейся силы, красок мира, могущества было настолько ярким, что старший ученик чуть было не расхохотался во весь голос от нахлынувших эмоций. Но уже в следующее мгновенье он сконцентрировался и обрушился всей мощью боевого аркана на высокородных, одновременно при этом посылая магический призыв о помощи и возводя несокрушимый магический щит. Два пронзительно-фиолетовых, светящихся копья вылетели из груди пленника и смертельными, яростными молниями ударили в Марту и Яра! Ударили, стремясь превратить их даже не в пепел, а в то, чему и названия-то нет! И!.. И ничего не произошло…  Совсем. Магическую энергию, способную испарить небольшое озеро, эти двое поглотили без видимых усилий, словно выпили по кубку воды в жаркий полдень. Магический щит пленника лопнул радужным мыльным пузырем, а призыв о помощи, столкнувшись со стенами помещения, непонятным образом вернулся назад громким эхом, от которого у старшего ученика почему-то заныли зубы и заложило уши.

Кеб, внезапно, совершенно не к месту, почувствовал себя чрезвычайно неловко. Будто он, как прыщавый, нескладный юнец, хвалясь своей силой перед опытными воинами со всей дури замахнулся дубиной, а дубина возьми и нежданно-негаданно сломайся у него над головой. Да еще при этом, отвалившимся навершием по темечку — цок, а потом еще раз по мизинцу на ноге — бац! Как же, зараза, неудобно и до слез стыдно…

Марта лениво похлопала в ладоши и поднялась с кресла:

— Браво, Кеб. Ты не разочаровал. Хорошая попытка. А теперь на, получай ответ!

В тот же миг старшего ученика придавил такой груз физически ощущаемой тоски, что то, что он всегда считал своей душой, под этим гнетом, стало стремительно и бесповоротно исчезать из его сердца. Вокруг него начала разливаться темнота, которая могла быть только на полях мертвых Эхаби. Все окружающие предметы стали зыбкими, постоянно меняющими свою форму, пропало понимание верха и низа, ощущение тела и любой мысли. Только гаснущая искра души под неумолимо надвигающимся все сметающим потоком абсолютной ночи. Кеб последней оставшейся частичкой сознания понял, что бесповоротно растворяется в этом всеохватывающем мраке безнадежности. Навсегда.

От прикосновения этого ожившего кошмара, посреди безумья тьмы пленник протяжно и страшно, совсем не по-человечески, закричал. Так наверно должен был кричать низринутый с неба ангел, если бы ему отрубили крылья, чтобы он больше никогда не смог вернуться! Сила, которая сейчас уводила его в Инферно обезличенности, была неизъяснимо древнее и могущественнее любого вида магии. Она была антиподом, но почти равным по могуществу тому, чему через тысячелетия, в другой реальности, жрецы Сына Плотника дадут наименование «Первое Слово»…

Но вдруг, когда осталось только последнее касание этой всепожирающей ночи чтобы «я» Кеба навечно в ней исчезло, откуда-то из другого мира раздался спокойно-безразличный шепот спутницы Яра:

— Ладно, живи хезур…  Можешь пока остаться самим собой…

Сразу же, вслед за этим шепотом, окружающая пленника тьма немедленно и послушно рассеялась. Старший ученик обнаружил, что пытается, невзирая на веревку, тянущую руки вверх и выворачивающую суставы плеч, опуститься на колени и на них подползти к этому страшному существу в обличии женщины, чтобы получить от него хоть какую-то ласку. Совсем как маленький, глупый щенок, ползущий на животе к своему Великому Божеству — человеку-хозяину.

Переход от края пропасти, ведущей в смерть, в ничто, в безвременье, к краскам бытия был настолько ошеломляющим, что пленник не выдержал и расплакался как ребенок. Он висел на веревках и лил слезы о потерянном рае незнания, в котором был защищен своим неведением от громадной вселенной полной ужасных сил, по сравнению с которыми его боевая магия была обычной детской погремушкой. Он рыдал от унижения, понимая, что все эти ножи, щипцы, якобы приготовленные для страшных пыток, гримасы мнимого палача — обычная бутафория спектакля, в котором ему отвели роль шута, позволив сопротивляться. Он плакал от простой истины, что этим двоим с их могуществом, для получения от него каких-то сведений, даже нет необходимости его пытать. Что вот сейчас они просто прикажут ему говорить, и он расскажет все, и даже то, что считал давно забытым. Сам расскажет. Почти добровольно…

Яр удовлетворенно, как гончар, нашедший хорошую глину, из которой можно изваять прекрасную вазу, осмотрел Кеба:

— А ты молодец, дружище. Все понимаешь и схватываешь на лету — он сделал знак мнимому палачу — развяжи его Уоти, а потом дай стул и налей воды. Нашему гостю очень хочется нам рассказать кто он такой, почему среди хезуров внезапно появились маги и почему он со своими людьми следил за нами с самого первого появления в Хут-Ка.

И сразу после этих слов Второго Отца пленник вновь потерял сознание…

В себя Кеб пришел от того, что ему было жарко. Он поворочался, затем попытался скинуть с себя одеяло, но обнаружил, что обе его руки заняты тем, что крепко обнимают двух обнаженных юниц, обворожительные головки которых, безмятежно посапывая, лежат у него на плечах. Кеб повертел головой и увидел еще третью гостью, тоже обнаженную, которая совсем по-хозяйски расположилась перед зеркалом в его спальне и занимается тем, чем занимаются все женщины от первого дня сотворения мира: а именно — внимательным разглядыванием своего отражения. Услышав движение за свое спиной, гостья полуобернулась, небрежным, но чарующим движением, чтобы подчеркнуть высокую налитую грудь, поправила длинные, густые, распущенные волосы, а затем призывно улыбнулась:

— Доброе утро, Кебик. Ну, ты вчера нас и заездил! Один троих, а?! Кто бы мог подумать!? Такой очаровашка и затейник! Но мы на тебя не в обиде, лапочка, и даже готовы все повторить. Сегодня совершенно бесплатно. Правда, девчонки?

Старший ученик тут же почувствовал как нежные, но опытные пальчики двух девиц прошлись по обнаженному торсу, опустились ниже, его мужское естество, отвечая на такую откровенную провокацию, тут же воспряло, а потом началось то, что испокон веков начинается между мужчинами и женщинами, если они лежат в одной постели. Кеб был на вершине блаженства. Вчерашний вечер не только удался, но и имел сегодняшнее приятное продолжение. Настроение было прекрасным, а тело полным сил и желаний. Правда, почему-то слегка саднило за правым ухом, но это точно из-за четвертого кубка отборного димашского вчера вечером, который явно был уже лишним в таверне почтенного Маду. Старший ученик отчетливо помнил, как его качнуло, и он задел головой каменный барельеф на стене таверны…

* * *
В то же утро, когда старший ученик увлеченно занимался любовью сразу с тремя шалуньями, по столице Империи внезапно поползли слухи. Грязные слухи. Они вытекали мутными, незаметными для постороннего глаза, ручейками из кухонь Императорского дворца и дешевых припортовых притонов Хут-Ка, из казарм дворцовой стражи, бараков храмовых рабов и гаремов. Они липкой, протухшей патокой утекали из будуаров привилегированных наложниц Императора и кабинетов чиновников, из общественных бань и с торговых рядов главного рынка Империи. Слухи стекались на улицы города, а оттуда, зловонной волной расплескивались в глинобитные лачуги бедняков и громадные, каменные дома богачей. У всех этих сплетен была одна отличительная особенность. Они касались только второй жены Императора — Тейе. Ее сексуальных пристрастий и предпочтений. Злые и просто как помело, мужские и женские языки с удовольствием пересказывали, сколько якобы мужчин-рабов пользует любимая жена Санахта за ночь. Как и в каких позах, она занимается постельными утехами с вонючими подносчиками ночных горшков во дворце, когда ее муж занят государственными делами. Как якобы благоволит она к чреслам грязных пастухов-южан, имеющих действительно некоторые физиологические особенности после ритуала посвящения их в мужчины. У каждого такого носителя невоздержанного языка всегда находился знакомый знакомого, или близкий друг шурина двоюродной сестры, занимающий мелкую должность в Императорском дворце, своими глазами видевший, ну конечно совершенно случайно, ту или иную нескромную подробность, относящуюся ко второй жене Самодержца. Прямо из неоткуда появились бродячие, пьяненькие рифмоплеты, везде распевающие скабрезные, но очень смешные и быстро запоминающиеся короткие стишки, про постельные приключения Тейе и сходство черт лиц ее детей с чертами необузданных в страсти южан-перегонщиков скота. Когда через несколько восходов Шу сплетни достигли своего апогея, а гнусные вирши запомнил наизусть чуть ли не каждый третий житель Хут-Ка, на столицу внезапно пролился еще один поток слухов. Но на этот раз они касались исключительно другой жены Императора — Нафрит.

В отличие от первых, эти слухи были выдержаны, умеренно скорбны и полны прозрачных намеков на не оцененные добродетели первой супруги Самодержца.

Те же кумушки, которые зыркая по сторонам распутными глазами, с хихиканьем нашептывали на ушко своим подружкам пикантности про Тейе, теперь целомудренно опустив взгляд и одобрительно сложив губы бантиком, тихими голосами повествовали, какая Нафрит хорошая хозяйка, как заботится о первенцах Властителя. Как она незаслуженно страдает от невнимания мужа, но все равно продолжает его любить всем сердцем. Вместо неопрятных, с подозрительными пятнами на набедренных повязках, в подпитии рифмоплетов-насмешников, на улицах появились благообразные, пожилые, в чистой одежде сказители. Они пели грустные баллады о неразделенной любви Нафрит к Императору. О ее самоотверженности в воспитании детей, которые так похожи на Владыку — ну, прямо вылитый он, и такие лапочки…  Тихое шмыганье носами, покрасневшие глаза женской части Хут-ка и непроизвольно сжимающиеся кулаки мужской половины столицы, прямо говорили о том, что творчество сказителей достигло своей цели.

Так или иначе, у подавляющего большинства горожан, не зависимо от их статуса в столице Империи, стало складываться вполне устойчиво мнение об обеих женах Санахта. Уж такова природа хезуров. Они всегда больше верят слухам, чем реальному положению дел, глубокомысленно заявляя при этом, что дыма без огня не бывает. А кто-то очень умный, опытный и безмерно циничный, умело воспользовался этой одной из сутей безволосых обезьян.

Все происходящее в столице Тукана конечно не могло пройти мимо внимания тайной службы Императора, начальника которой Санахт сегодня принимал первым в большом зале для совещаний. Само место, куда ему, двум своим супругам и казначею приказал явиться Владыка, было выбрано не случайно. В малом зале для совещаний, можно было высказывать свое мнение и спорить с Повелителем. В тронном зале высказывать свои суждения и перечить Императору возбранялось под страхом немедленной смерти. Говорить там можно было только по милостивому разрешению Самодержца. В большом зале для совещаний, приглашенному лицу дозволялось высказать свое мнение, а вот доказывать его правильность или необходимость — категорически запрещалось. Вызов в большой зал для совещаний всегда означал официальные отношения, в отличие от вызова в малый или личные покои Императора.

В соответствии с этими требованиями и оформлены все помещения были по-разному. Тронный зал подавлял своим величием, обилием золота, драгоценных камней всевозможных расцветок, редких пород дерева и мрамора. Малый зал для совещаний наполняли всяческие удобные предметы мебели, предназначенные для сидения, лежания и приема пищи из-за того, что дискуссии о внутренней и внешней политике державы подчас были очень долгими. А вот оформление большого зала было очень просто и выполнено в приглушенных, природных тонах, как считалось способствующих правильному и взвешенному принятию решений Повелителем. Гранитный пол в этом помещении имел голубовато-зеленую расцветку и напоминал воды Геона в спокойный, ясный полдень. Невысокие, резные двери зала и колоны, поддерживающие потолок были из натурального отшлифованного дерева, покрытого специальным лаком, подчеркивающим их структуру. Сам потолок, искусно был покрыт также отполированными деревянными панелями, но гораздо более светлого, ближе к бежевому цвету, в отличие от светло-коричневых колон и дверей. Окна здесь были задрапированы полупрозрачными, белыми занавесями из отборнейшего хлопка. Завершал весь ансамбль малый Императорский трон, а скорее — просто большое, удобное деревянное кресло из орехового дерева, установленное на специальном, возвышающемся на одну ступеньку над полом, гранитном помосте. В этом троне-кресле сейчас и восседал Повелитель Тукана.

Облачен он был также в соответствии с обстановкой. На его голову была надета малая корона, в виде простого обруча из золота с орлом Уресом над переносицей. Одежда состояла из удобной, белой туники и гофрированной юбки, расшитой белым по белому вязью из фраз, имеющих сакральный смысл. Такой же вязью, только из серебряных нитей, были украшены сандалии из кожи пустынной антилопы. И никаких браслетов или колец. Ничто не должно было отвлекать Самодержца от принятия решений своим внешним видом или неудобством. Официальный распорядитель церемоний сегодня отсутствовал по приказу Императора. Его роль должен был выполнять начальник тайной службы. Для лиц сведущих в дворцовом этикете это могло означать только одно — решения, которые сегодня будут озвучены Владыкой, ни в коем случае не должны истолковываться двояко и отступить от них хоть на пядь — чревато. Даже за сомнение, не говоря уже о поступках — сразу в подвалы, в пыточную, к заплечным дел мастерам, а оттуда — на эшафот.

Санахт угрюмо, сверху глядел в бритый затылок, стоящего на коленях начальника проведчиков. У того все еще была перебинтована голова, после того как он попытался напасть на фенешийца, когда последний демонстрировал Владыке умение вести смертельный бой без оружия. И ведь не побоялся метнуть нож, в то время как сам он, Повелитель Тукана, сидел в оцепенении и только мог безучастно смотреть на Хем Нетера — «слугу бога» легко, словно детей несмышленышей, калечащего отборнейших воинов из Императорской охраны. Впрочем, это его прямая обязанность, защищать своего Императора. Он, в конце концов, получает за это полновесные золотые дехены. Очень много дехенов, на которые содержит гарем из двадцати женщин, имеет несколько богатых домов в Хут-Ка, два тучных стада овец в пять тысяч голов и обширные земли в низовье Геона. Может, заботы о своем благосостоянии, стали мешать главному проведчику, бороться со слухами, мутными потоками залившими столицу?!

Повелитель сделал раздраженный жест пальцами правой руки, будто хотел бросить невидимую персиковую косточку в покорно склоненную голову:

— Встань с колен, Инени! Ты выяснил, кто является источником сплетен о моих женах?!

Чиновник с достоинством поднялся, оправил положенную сегодня по этикету официальную зеленую тунику и посмотрел на Императора прямым взглядом:

— К сожалению, это не удалось, Владыка, здоровья тебе, силы, радости. Сплетни про твою вторую жену прекратились так же внезапно, как и начались. Часть распространителей слухов про твою первую жену, нам удалось арестовать, но цепочка от них прерывается в местах общественного пользования. Каждый из арестованных от кого-то что-то слышал на рынках, в банях или в храмах. Но всегда только краем уха. Пытки и все методы устрашения ни к чему не привели. Семнадцать человек из полусотни умерли на дыбе, но так и не сказали ничего нового. Боюсь, что и с оставшимися в живых пленниками, будет тот же результат. Да и что я могу им предъявить?! Государственную измену вследствие восхваления супруги Императора?! — он позволил себе очень тихо, но все же упрямо-протестующе, совсем по-ослиному, всхрапнуть — Каждый арест и так сопровождался ропотом толпы и свистом вслед воинам, Владыка!! Так и до бунта недалеко…

Санахт взмахом ладони заставил чиновника замолчать, а сам откинулся на спинку кресла. Он себя почему-то все больше и больше ощущал пчелой попавшей всеми лапами в мед. Вроде бы и все вокруг хорошо, сытно, но любая попытка двинуться к освобождению из сладкого плена, ни к чему не приводила, а только усугубляла ситуацию и могла привести к катастрофе. Вот и о бунте внезапно заговорил главный проведчик…  Может это действительно просто сплетни? Чернь всегда любила почесать языки об отношениях внутри власть предержащих. Если кто-то действительно сознательно начал распространять гнусные байки о Тейе, пытаясь таким образом заставить его, Императора, не назначать их детей наследниками, то он просчитался. Свое твердое решение по этому вопросу, он отменять не будет ни при каких обстоятельствах! Пусть хоть до мозолей свои языки натрут!

От этой мысли Санахт повеселел и уже дружелюбней взглянул на начальника тайной службы:

— Можешь отпускать всех арестованных по этому делу, Инени.

— Будет немедленно исполнено, Владыка…

— Ты передал мое повеление первой и второй жене явиться в большой зал для совещаний?

Чиновник почтительно поклонился:

— Передал, Повелитель. Как ты и приказал они сейчас ожидают вызова, но каждая в отдельной комнате.

— Пусть войдет Нафрит. Когда я буду с ней говорить, оставайся рядом с троном.

Главный проведчик еще раз низко поклонился, потом сделал несколько непонятных постороннему жестов в сторону дверей, стоящему возле них на коленях невзрачному, серому человечку. Тот, похоже, не поднимая глаз, понял молчаливый приказ своего начальника, поднялся с колен и исчез за приоткрывшейся створкой. Спустя сто ударов сердца Императора, двери в зал распахнулись, и в большой зал для совещаний вошла Нафрит. Но великие Боги Тукана, как же она изменилась за то время, пока Санахт ее не видел!!

К трону шла не обиженная, взбалмошная жена, а настоящая императрица. Об этом говорило все. И выражение лица, и посадка головы, и каждое движение точеных ног в изящных туфельках. Неизвестный, но чрезвычайно талантливый визажист отменно поработал над ее образом — спокойным, с легким налетом печали. Темно-синее платье без излишеств только подчеркивало, чего греха таить соблазнительные формы. Единственная нитка жемчуга оттеняла как матовую кожу шеи, так и темноту волос простой прически, настолько простой, какой могут быть только дорогие вещи, называемые уникальными.

Нафрит не дошла до Императора положенные по этикету четыре шага и с достоинством поклонилась:

— Я прибыла по твоему повелению, Владыка и супруг мой, силы, радости и долгих лет тебе.

Санахт взглянул на нее исподлобья, пряча свою оторопелость. Ему давно донесли, что Нафрит ведает о том, что он ее отправит в ссылку. Он знал, что она в курсе, что он ей сейчас скажет. Он ждал, что его первая жена сходу устроит ему пусть и завуалированную, но грандиозную сцену, даже здесь, в большом зале для совещаний, где перечить Императору воспрещалось. Но по его приказу явилась совсем другая женщина! Сешт бы побрал того демона, что трудился над ее образом! У Нафрит даже тембр голоса изменился и стал призывно бархатным, а не истеричным. Перед Императором стояла не ожидаемо визгливая баба, а немного печальная женщина-загадка, к которой, вдруг, потянуло все его естество! И с эти надо было немедленно и быстро что-то делать, если он хочет довести до конца задуманное!

Санахт вцепился в подлокотники кресла побелевшими пальцами и решительно, как в ледяную воду с головой прыгнул, громко и властно проговорил:

— Повелеваю тебе уехать из столицы, жена моя. Вместе с детьми. На юг Империи. Разрешаю ответить.

Нафрит внутри обмерла. Но слова Марты, что — «Император обязательно, в последний момент передумает. Обязательно передумает», ставшие в эти дни единственным ее спасательным кругом, не дававшим утонуть в пучине отчаянья, позволили остаться внешне совершенно спокойной и поднять голову еще выше:

— Я догадывалась о таком твоем решении, супруг мой. Знала, что все идет к этому. И принимаю его. Прошу только дать мне достаточно времени, чтобы я могла собраться. Как бы ты ни относился ко мне и нашим с тобой детям, но все же я твоя первая жена, а они твоя кровь от крови. И жить на юге Империи — давай называть вещи своими именами, даже в изгнании — мы должны все же как члены императорской семьи, а не как бедняки. Обещаю тебе, что не буду под всякими предлогами задерживать свой отъезд. Но времени ты мне дай столько, сколько потребуется. Теперь — отпусти меня.

Санахт с облегчением уважительно склонил голову. Здесь его первая жена была абсолютно права:

— Ты получишь столько дней на подготовку к отъезду, жена моя, сколько сама решишь. А сейчас — повелеваю покинуть зал.

Нафрит опять с достоинством поклонилась, развернулась и пошла к выходу. Но на середине пути, вдруг остановилась и повернулась к Императору. Она делала все точь в точь как советовала Марта, когда та объясняла ей, как вести себя и что говорить, если Санахт официально заявит о ссылке. Вплоть до количества шагов, на которые надо отойти от императорского трона:

— Могу я сказать нечто на прощание, Повелитель?

Санахт великодушно кивнул:

— Говори, жена моя. Мы прожили с тобой вместе много разливов Геона и у тебя есть такое право.

Нафрит внутри себя победно ухмыльнулась. Целительница и здесь оказалась права. Санахт не посмел лишать ее последнего слова. Но за эти дни она получила множество очень важных уроков от неожиданной помощницы и поэтому, не позволила этой ухмылке проявиться на лице, которое сейчас выражало только сочувствие и глубокую печаль:

— Запомни слова, которые я сейчас произнесу, супруг мой. Хорошо запомни. Твоя вторая жена — Тейе действительно не та, за кого она себя выдает. Со временем ты обязательно убедишься в этом…

Она коротко кивнула, развернулась, и с гордой осанкой императрицы, которая даже будучи в опале все равно остается императрицей, вышла из тронного зала. А Санахт почему-то не посмел остановить ее…

Когда фигура первой супруги скрылась в проеме двери, Император некоторое время сидел глядя прямо перед собой. Потом потряс головой, будто сбрасывал некое наваждение и выставил указательный палец в сторону Главного Хранителя императорской казны, стоящего рядом с ближайшей к трону колонной, как и предписывал этикет большого зала для совещаний:

— Сандр, передай моему любимому другу Амену, что я возлагаю на него организацию пира, на котором возложу руку на моих детей от второй супруги. Золота выдашь ему столько, сколько он скажет. Мое пожелание таково — этот пир должен состояться через пять восходов Шу и затмить собой все прежние. Одними из почетных гостей на нем я желаю видеть Хем Нетера из Сарепты и его спутницу. Список остальных приглашенных я жду на утверждение уже завтра утром. Можешь покинуть зал.

Теперь оставалось приятная часть сегодняшнего заседания. Сообщить Тейе об окончательном разрыве с Нафрит и о празднестве, на котором он объявит детей от второй супруги своими наследниками.

Даже невооруженным взглядом было видно, как Владыка Тукана приободрился, давая следующее распоряжение командиру проведчиков, стоящему с почтительно склоненной головой справа от трона:

— Пригласи мою вторую супругу, Инени.

Опять последовало несколько непонятных постороннему жестов в сторону дверей, стоящему возле них на коленях невзрачному, серому человечку и спустя несколько мгновений в помещение вошла Тейе.

Она, также как и первая жена не дошла до Императора положенные по этикету четыре шага, также с достоинством поклонилась и произнесла ту же фразу:

— Я прибыла по твоему повелению, Владыка и супруг мой, силы, радости и долгих лет тебе.

Санахт позволил себе чуть улыбнуться ей, хотя голос его продолжал оставаться беспристрастно-ровным:

— Официально объявляю, что возложу руку на наших с тобой детей, жена моя. Церемония состоится через пять восходов Шу на пиру, посвященному этому знаменательному событию. Можешь говорить.

Тейе еще раз низко поклонилась, но Император успел уловить довольный блеск в ее глазах:

— Не скрою, это действительно очень важно для меня, супруг мой. Но я бы приняла любое твое решение. Позволь мне теперь удалиться и обрадовать наших сыновей?

— Можешь идти…

Она шла к выходу из тронного зала, а у Императора, провожавшего вторую супругу взглядом вдруг, резко, стало портиться настроение. Санахт непроизвольно сейчас сравнивал с ее Нафрит. Нет не с той, что была раньше, а с той, которая только что вот так же уходила. И почему-то казалось, что ступает вторая жена тяжело, и бедрами слишком виляет, и как-то особенно посматривает на охранников, очень так по-женски призывно и обещающе. И платье на ней с налетом вульгарности, слишком яркое, вызывающе-откровенное. А через димашские притирания доносится жгуче-едкий запах смеси ее пота с потом и семенью множества других мужчин. Как у грошовой портовой шлюхи, пропустившей через себя за один прием всю команду торгового судна и забывшей потом подмыться…

Санахт едва дождался пока за Тейе закроются двери зала, а потом гневно рявкнул:

— Все вон!! Пошли отсюда все вон!!

Оставшись наедине только с гулкой тишиной большого зала для совещаний, Повелитель поднялся с трона. Тяжело ступая, подошел к одному из открытых окон, заложил руки за спину и стал сверху рассматривать столицу Империи. Но он не видел ни величественных храмов из красного, серого и желтого гранита, в окружении пышных зеленых садов, надменно взирающих на окружающий мир. Ни галер знати, выглядевших драгоценными камнями всевозможных расцветок на голубовато-зеленом бархате Геона. Ни ослепительно белых, крепостных стен Хут-Ка, с незапамятных времен стоящих на страже столицы…

Он не видел всего этого великолепия жизни, потому, что перед его мысленным взором то появлялась, то пропадала фигура Тейе движущаяся к дверям, а в голове пульсировала и отдавалась острой болью в затылке часть фразы фенешийца, сказанной тем в подземелье: «Если ты не последуешь моему совету, то будешь предан самыми близкими тебе людьми!.. Если ты не последуешь моему совету, то будешь предан!.. Будешь предан!..»

Император тоже был всего лишь обычным хезуром, впитавшим с молоком матери кажущуюся непреложной истину, что «не бывает дыма без огня»…

Глава 11

Сон старшего ученика был сегодня беспокойным и прерывистым. То ему снилось, что он провалился в какую-то глубокую яму и не может из нее выбраться. То — что он идет по крыше очень высокого здания, краем глаза видя далекие каменные плиты, затем теряет равновесие, пальцы безнадежно скользят по гладкой поверхности, не находя даже малейшей зацепки, и он стремительно летит вниз, понимая и чувствуя, как гранит плит сейчас наотмашь, смертельно ударит в лицо. Кеб во сне все время чрезвычайно торопился, чтобы сказать что-то очень важное, срочное своему учителю Ако, но постоянно не успевал. Это ощущение опоздания было настолько изматывающим, что старший ученик начинал стонать и метаться в холодном поту, а затем в ужасе просыпался от своего же стона. Он садился на краю ложа, не зажигая светильника, дрожащими пальцами хватался за кувшин с водой, делал несколько судорожных глотков, надеясь, что вода даст успокоение. Но покой не приходил. Как только Кеб опять пытался уснуть, сон-кошмар и чувство бесконечного опоздания возвращались вновь и вновь.

Под самое утро желание увидеть своего наставника и поговорить с ним стало совершенно нестерпимым. От него старший ученик окончательно проснулся, уперся в потолок невидящим взглядом и понял, что должен немедленно встретиться с главой тайного магического ордена и сказать тому действительно нечто срочное и важное.

Он не знал, что скажет Ако, но почему-то осознавал, что сразу вспомнит, как только увидит учителя. Обязательно вспомнит!

Кеб решительно поднялся с ложа, быстро привел себя в порядок, оделся и, даже не заперев вход дома, торопливым шагом заспешил в Главный храм Бога Смерти еще по-утреннему тихой и пустой улицей.

Пройдя через известную только магам ордена потаенную дверь в стене, окружающей храмовый комплекс, старший ученик сразу очутился перед входом в личные покои наставника. Там, как всегда, оказался дежурящим на страже жрец-воин. Кеб поднял свою правую руку до уровня глаз и показал охраннику висящие на безымянном пальце четки, собранные из двадцати бусин:

— Срочная встреча с Верховным жрецом. Немедленно доложи обо мне.

Стражник внимательно пересчитал бусины и осмотрел старшего ученика. Количество блестящих, именно черных, а не другого цвета каменных шариков, собранных на простой нити и висящих на безымянном пальце, говорили о том, что стоящий перед ним человек входит в ближайшее окружение Ако и может отдавать подобные приказания. Поэтому он учтиво кивнул и указал на место возле двери:

— Жди здесь. Я сейчас сообщу о твоей просьбе.

Кеб заложил руки за спину и стал прохаживаться по коридору, порой с нетерпением поглядывая на дверной проем. Время для него тянулось вязким, густым желе, а желание немедленно встретиться с Главой магического ордена стало физически давящим. Он едва сдерживал себя, чтобы не ворваться в личные покои Ако, распахнув дверь пинком.

Наконец его терпение было вознаграждено. Одна из створок двери приоткрылась, и появившийся стражник коротко проговорил:

— Входи. Тебя ожидают.

Ако встретил старшего ученика сидя на простой циновке перед распахнутым настежь окном. По всей видимости, он только что закончил медитацию и собирался принять утреннее омовение, но приход Кеба ему в этом помешал. И хотя на лице Верховного жреца мелькнула еле заметная гримаса недовольства, когда он повернул голову в сторону вошедшего, голос его остался ровным и приветливым:

— Что заставило тебя просить о встрече в такую рань, дружище?

Старший ученик сглотнул вдруг появившийся в горле ком, а затем сделал шаг от двери к своему наставнику:

— Учитель, я…

И тут же время для него невообразимо ускорилось. За пять ударов своего сердца Кеб вспомнил множество событий и сумел совершить множество действий!

Вот он начинает делать второй, чрезвычайно медленный шаг, словно двигаясь по дну Великой Зелени в сторону Ако. А в его голове неожиданно всплывает отчетливый образ подземелья, где перед ним в кресле сидит Высокородный с непривычным для уха именем Яр, который, задумчиво нахмурив брови, произносит:

— Ну-ка повтори про библиотеку, о которой тебе говорил Верховный жрец Бога Смерти и твой учитель в конклаве магов.

Старший ученик сразу же вспоминает, что тогда ответил этому существу, так похожему на обычного высокого мужчину с длиннымиседыми волосами. Он, оказывается, не забыл даже удивление своей памятью, сумевшей слово в слово запомнить фразу наставника:

— …  жрецы храма Пернатого Змея поступили мудро и жертвенно. Они разделили библиотеку Дома Пикчу на несколько равных долей и отправились с ними в разные части Терры, для того чтобы под видом жрецов того или иного местного Бога создавать магические школы из людей, способных к магии, и исподволь, незаметно, начать передавать людям знания из библиотеки Дома Пикчу. Здесь, в Тукане, такими жрецами являемся мы, жрецы Бога смерти и разрушения Сешта. Согласись, что это довольно мудрое решение…

Из глубины памяти всплывает Яр, с выставленным в сторону Кеба указательным пальцем:

— А сейчас заткнись…

И он, сидя там, в подвале, тоже в кресле, напротив длинноволосого, подобно дрессированной собаке, получившей команду, послушно замолкает.

Яр долго шепчется с очаровательной женщиной, от одного мимолетного взгляда которой у старшего ученика все переворачивается в душе и к которой почему-то хочется ползти на коленях, виляя несуществующим хвостом, выражая бесконечную преданность.

В голове старшего ученика звучат отрывки их оживленного диалога: «Этого не может быть!.. Но только при одном условии, что это он сам…  Но как же так?!…  Я его лично убил вот этими самыми руками!..»

В личных покоях Ако Кеб тем временем заканчивает делать второй шаг, приближающий его к наставнику. Он отчетливо видит, как брови учителя недоуменно начинают двигаться вверх, а в его глазах, ставших вдруг пронзительно зелеными и без белков, зрачки из круглых превращаются в вертикальные.

Память Кеба с окончанием второго шага делает очередной кульбит, отключающий его от реальности, и теперь перед мысленным взором старшего ученика вновь стоит седовласый. На этот раз тот держит в руке меч. Он коротко, очень профессионально замахивается этим мечом и несколькими ударами превращает каменный стол, с лежащим на нем пыточным инструментом, в груду осколков. Потом Яр больно стискивает плечо Кеба сильными пальцами, выдергивая из кресла, подтаскивает к этой груде и требовательно произносит:

— Ты ведь рассказал нам про библиотеку, которую якобы разделили на несколько частей, верно?

— Да, рассказал…

— Смотри мне в глаза, хезур! То, что сейчас грудой валяется на полу, осталось каменным столом? За ним можно есть, пить, класть на него щипцы для пыток, иметь на нем, в конце концов, женщину, если совсем невтерпеж и нет желания добираться до ложа? Отвечай!!

Проснувшаяся память услужливо подсовывает старшему ученику его ответ:

— Нет, это теперь обычная куча бесполезных камней… .

Длинноволосый приказывает старшему ученику вернуться в кресло, а сам усаживается напротив:

— Молодец. Соображаешь. Теперь слушай внимательно, хезур. То, что ты сейчас услышишь, еще не удостаивалась слышать ни одна безволосая обезьяна. Так вот — библиотеку Великого Дома невозможно разделить, не разрушив, так же как и этот стол. Понимаешь?! Она — неделима! Попытка ее раздробить приводит к немедленному, подчеркиваю — немедленному уничтожению! Мало того. Лишь Второй Отец и Первая Мать Великого Дома могут прикасаться к своей библиотеке, а другие Главы Домов к чужому хранилищу знаний — лишь после смерти его владельцев. Оно недоступно, как отражение в зеркале, даже для глав чистых кланов Дома, могущих его лишь видеть. Не говоря уже о вас, людях. А тебе твой наставник, наверняка с очень серьезной миной на лице, рассказывал сказку, что какие-то мерзкие потомки обезьяны легко нашли хранилище знаний Великого Дома и затем своими грязными лапами, просто и незатейливо, делили на части то, что не могли видеть и ощущать. Этого не может быть, потому что не может быть никогда, человечек! Даже я не смог найти библиотеку Дома Пикчу после той битвы. Я — глава Великого Дома!! Ты хоть осознаешь, что это значит? Я. Не смог. Найти. Правда, мне, старому дураку, еще тогда надо было задуматься, почему я это не смог сделать. Но что теперь говорить попусту…

Кеб слышит свой полный смятения голос:

— И что это все значит? Если наставник лгал, то для чего? Во имя чего?

В его поле зрения внезапно появляется та обворожительная женщина по имени Марта. Она теперь стоит за креслом, в котором, развалясь, ухмыляется седовласый:

— Это означает, обезьянка, что твой якобы учитель на самом деле такой же, как и мы, Высокородный. Он — это непонятным образом выживший Второй Отец Великого Дома Пикчу, и зовут его Невр, чтоб ему заблудиться на полях Эхаби, отступнику и негодяю, когда мы его туда рано или поздно отправим! Тебе лгали, лгали всегда и с самого начала. А вас всех, скопом, весь ваш так называемый тайный магический орден, он пользует, как публичных девок в дешевом портовом притоне…

Старший ученик вновь осознает себя в личных покоях Верховного жреца Бога Смерти. Воздух вокруг него теперь гораздо плотнее вод Великой Зелени. Но его тело сейчас черпает от неизвестного, стороннего источника силы, позволяющие не просто начать делать третий шаг, а делать его гораздо быстрее. Однако и тот, кого Кеб знал как своего учителя и наставника, внезапно начинает двигаться стремительнее. Он уже стоит на ногах, его правая рука тянется к магическому посоху, а ставшие вертикальными зрачки глаз на зеленом фоне пылают расплавленным золотом, и в них плещется жажда крови хищника, выходящего на охоту.

Кеб твердо ставит ногу на плиты пола, заканчивая третий шаг, при этом глядя прямо в глаза Верховному магу Империи Тукан. Травяная зелень за вертикальными зрачками у того внезапно сменяется бирюзой вечернего неба, ярость расплавленного золота плавно перетекает в безмятежность янтаря, и сознание старшего ученика вновь возвращается в подвал. Оказывается, что он сейчас смотрит в глаза Первой Матери, называющей себя Мартой, а та терпеливо-снисходительно отвечает Кебу на его вопрос:

— Ты спрашиваешь, зачем мы тут? Да нам по большому счету на вас наплевать, хезур. Если бы Невр со своей женой не применили «оружие последнего дня» и Тропа, о которой тебе рассказал твой мнимый наставник, оставалась бы открытой, мы бы и пальцем не пошевелили, даже начни вы истреблять друг друга под корень. Подумаешь — одной культурой больше, другой меньше в бесконечном многообразии разветвлений Тропы.

Ты даже представить себе не сможешь, сколько я видела руин цивилизаций, гораздо более развитых, чем ваша, среди которых сейчас гуляет лишь ветер. А по развалинам великолепных храмов, грандиозных дворцов, бывших прекрасных светлых школ, среди некогда чудесных садов, превратившихся в непроходимые леса, теперь скачут лишь безмозглые животные.

Но сейчас мы все в одной лодке, как это ни печально. То, что делает с вами Второй Отец Дома Пикчу, не просто опасно, а смертельно опасно для нас всех…

У Яра, сидящего рядом с ней, внезапно на указательном пальце правой руки отрастает звериный коготь, и он осторожно, но все же вполне ощутимо стучит им сначала по голове старшего ученика, а потом тычет в левую часть груди:

— Не знаю, поймешь ли ты меня, человечек. Но все же попытаюсь объяснить. То, что у тебя под костями черепа, должно соответствовать тому, что у тебя бьется в груди. Говоря проще — уровень знаний должен соответствовать тому, что мы все, разумные, называем моралью. Обладание знаниями — это ответственность. Громадная ответственность. А вы с помощью Невра сейчас превращаетесь в одну огромную, беспринципную, бездумную обезьяну. Для которой вот-вот выкуется огненный меч, способный одним ударом уничтожать не только десятки и десятки тысяч подобных вам, но и угрожающий нам, Высокородным. Я и Первая Мать, после того, как вытащили из тебя даже то, что ты давно забыл, совершенно уверены, что Невр из человеческих магов подготавливает замену кланов, уничтоженных нашим Домом в последней битве. Второй Отец Дома Пикчу готовит вас для войны, для абсолютной власти над Террой, а не занимается тайной благотворительностью по распространению знаний и обучению магии, хезур! Можешь убедиться, мы не лжем тебе!

Пальцы рук старшего ученика оказываются сцепленными с пальцами Второго Отца и Первой Матери Дома Ибер, и в сознании Кеба яркой звездой вспыхивает объединенный циклопический внутренний мир Высокородных, по сравнению с которым его «я» кажется лишь маленькой, никчемной песчинкой. В этой разверзшейся вселенной все грандиозно. Свершения. Желания. Чувства. Мечты. Память. Пороки. Добродетели. Поступки — одни достойные тех, кого когда-нибудь назовут святыми, а за другие Бог семисвечника, в другой реальности, низвергнет с неба своего Архангела. Нет в этом мире только лжи, которая именно сейчас относится к старшему ученику. И поэтому Кеб сразу верит этой вселенной. Безоговорочно.

Образ соединенного духовного мира двух Высокородных исчезает из сознания Кеба, и его глаза опять отражаются в бирюзе взгляда Марты:

— Так что бы ты сделал, человек, считающий себя разумным, с тем, кто сознательно вооружает тупую, беспринципную обезьяну?! Ну?!

После долгой паузы старший ученик слышит свой тихий, полный печали голос:

— Я бы убил его…

— Ну, так пойди и убей. Убей! Убей!! Убей!!!

Разум Кеба рывком возвращается в реальность, и оказывается, что он делает уже пятый, завершающий, очень быстрый шаг по направлению к тому, кого он считал своим наставником и учителем. В его голове всесокрушающим набатом гремит слово «Убей!!!», а прямо из мышц предплечья вытянутой вперед правой руки вырос странный обсидиановый меч с очень тонким хрупким острием. И это острие несется к груди приземистой, но судя по всему очень сильной твари из ночных кошмаров, за спиной которой трепещут громадные, полупрозрачные зеленые крылья. Однако и существо, в которое превратился Главный маг Империи Тукан, не стоит на месте. Оно замахнулось бывшим посохом, ставшим секирой, широкое лезвие которой сейчас перерубит руку Кеба. Но неизвестный, сдвоенный источник силы, подпитывающий стремительность старшего ученика, настолько мощен, что крылатый монстр опаздывает на тысячную долю удара одного из двух его сердец. Кончик острия меча все же достигает груди лже-Ако, вонзается в нее, обламывается, и только потом лезвие секиры отрубает по локоть правую руку Кеба!

И сразу же время возвращается к своему неторопливому ходу. В его теперь медленно истаивающих мгновениях старший ученик с Невром кричат дико и страшно, но каждый по своей причине. Кеб потому, что удар оружия лже-Ако не только отсек ему руку, но и моментально лишил магии. Лишил навсегда. Сам же Невр кричит от отчаянья. Его перехитрили. С ним поступили гораздо хуже, чем просто убили. Его пометили как дичь для охоты, вживив метку Великого Дома Ибер. Он теперь никуда не сможет скрыться от объединенной крови Яра и Марты, две крохотные частички которой навечно соединились с его кровью. Планы, чаяния, даже бегство из Тукана с этого мгновенья потеряли всякий смысл. Единственным шансом выжить и защитить свою беспомощную супругу для Второго Отца Великого Дома Пикчу теперь стало нападение первым. И как можно скорее. А он к этому еще не был готов…

Невр в ярости замахнулся секирой на лежащее в луже собственной крови, едва дышащее тело Кеба. Постоял так несколько мгновений, потом его оружие нехотя опустилось, принимая вид жреческого посоха, а образ Второго Отца Дома Пикчу перетек в личину согнутого годами Верховного жреца Сешта. Он теперь злился на самого себя. Неимоверное количество лет, проведенных среди хезуров, по-видимому, стало сказываться даже на нем. Похоже, он действительно перенял от них заразную каплю спонтанности в поступках и чувствах, если начинает испытывать эмоции к чужому, бездумному орудию. Ведь даже из поражения надо извлекать хоть какую-то выгоду. Пусть то, что осталось от старшего ученика, послужит живым, а не мертвым, примером для вероятных отступников.

Усилием воли лже-Ако заставил себя успокоиться и принять равнодушный вид. Старческим шагом подошел к креслу, сел в него, отставил посох, а затем два раза громко хлопнул в ладоши. Сразу после последнего хлопка в комнату ворвались пятеро жрецов-магов, слышавшие оба крика, но так и не посмевшие потревожить своего наставника и учителя без особой на то команды.

Ако брезгливо указал пальцем на тело своего бывшего старшего ученика:

— Он — предатель, лишенный волшбы и получивший по заслугам. Бросьте его в трущобах возле западной стены столицы. Пусть догнивает там…

Это были последние слова, которые слышал Кеб. А потом его мозг утонул в боли и черном безумии, приходящих ко всякому человеку, потерявшему навсегда часть тела и магические способности…

* * *
Вестник Императора, тяжело сопя и постанывая, вылез задом наперед из носилок, с кряхтеньем попытался распрямиться, но его в этот момент так качнуло, что он едва не впечатался головой в уличные плиты. Хвала Богам, один из бывалых в подобных делах воинов — начальник караула, успел ухватить его, правда, совсем бесцеремонно, сзади за парадную юбку, поставить прямо, а потом еще и развернуть лицом к воротам. Но такая бесцеремонность все же лучше, чем совсем уж неподобающее валяние в пыли перед домом персоны, приглашаемой Владыкой в гости. Дело в том, что за сегодняшний день посланник должен был посетить десять таких лиц и передать им приглашение на пир от имени Повелителя, силы, конечно, ему, радости и здоровья. И все бы ничего, если бы не одно «но». После зачитывания приглашения, в соответствии с дурацким законом, утвержденным еще дедом нынешнего Императора — большим выпивохой и жизнелюбом, хозяева преподносили посланцу радостной новости два объемистых, в четверть кувшина, кубка димашского белого крепкого. Первый — в честь Богов Тукана, второй — во здравие Императора. И отказаться от подношения, в соответствии с тем же законом, было ну никак нельзя. Отказ граничил с государственным преступлением, со всеми вытекающими. А подобных приглашений вестник передал за сегодня уже пять…  Зная от таком положении дел, опытные чиновники договаривались со своим почетным караулом, состоящим из четырех воинов, о перераспределении ролей. После каждого второго будущего гостя Самодержца очередной воин надевал на себя юбку, парик и медальон вестника, по памяти зачитывал приглашение, выпивал положенные ему кубки и величественно покидал посещенный дом в сопровождении подельников. Поэтому послания передавались быстро и четко. Можно даже сказать — весело и с огоньком. Однако этим воинам, как назло, достался совсем неопытный, только-только получивший свое первое назначение чиновник, абсолютно не ведающий, как с достоинством выходить из подобных ситуаций ко всеобщему удовлетворению. Он по незнанию, пес, принял весь груз официоза на свое бренное тело, совершенно испортив настроение сопровождающему его почетному караулу.

Начальник караула привычным за сегодня, несколько раздраженным движением поправил на посланнике парик, небрежно отряхнул свиток с приглашением (тот все же успел побывать в уличной пыли) и отступил на два шага назад, критически оценивая внешний вид подопечного. Удовлетворившись увиденным, пробормотав при этом — «и так сойдет», он решительно развернулся, взял в руки деревянную колотушку и три раза сильно ударил ею по бронзовому диску, прикрепленному к воротам:

— Радуйтесь вести из дворца, хозяева! Именем Императора — отворяйте!

Створки тут же, будто за ними только и ждали последнего удара дерева о бронзу, широко распахнулись, и небольшой отряд вошел во двор усадьбы, принадлежащей фенешийскому купцу со странным именем Яр, по упорным слухам — новому фавориту Повелителя. Управляющий поместьем, назвавшийся Уоти, вежливо, но без подобострастия поклонился посланнику и предложил следовать за ним. Пройдя через пышный, красивый сад, полный ярких цветов и плодовых деревьев, маленькая процессия остановилась перед высокими резными дверями, ведущими, по всей видимости, в один из парадных залов дома. Правда, выглядела эта процессия в движении несколько необычно. Дело в том, что вестника Императора воинам приходилось поддерживать свободными от копий руками, придвинувшись к нему как можно ближе для незаметности. Иначе он попросту бы свалился, настолько его штормило. Поэтому со стороны их ход напоминал строевой шаг обнявших почему-то друг друга за плечи весельчаков-затейников, по недоразумению напяливших доспехи императорской гвардии.

Управляющий ненадолго скрылся за дверями, затем снова вернулся, распахнул обе створки и сделал приглашающий жест рукой:

— Прошу. Вас с нетерпением ждут.

До появления посланника Яр и Марта сосредоточенно обсуждали свои планы, шедшие к завершению. Ранним утром в кольце у каждого из них одновременно вспыхнул, а затем стал светиться ровным зеленым светом изумруд. Это означало только одно. Кебу все-таки удалось добраться живым до Невра и поставить на него метку Великого Дома Ибер. Теперь Второй Отец Дома Пикчу был помечен их кровью и никуда не мог скрыться. Его можно было найти в любом мире, в который есть вход с Тропы. Личная трагедия бывшего старшего ученика лже-Ако Высокородных совсем не волновала. Их инструмент выполнил свою функцию и теперь стал ненужным.

Появление вестника Императора Первая Мать и Второй Отец восприняли спокойно. Они уже знали о том, что Санахт начал рассылать приглашения на пир, посвященный официальному объявлению детей от второй супруги наследниками. Поэтому, когда посланник Самодержца в сопровождении караула вошел в зал, Яр и Марта встретили его церемонными, подобающими случаю, радостно-восхищенными улыбками. Второй Отец сделал три положенных по этикету шага навстречу пришедшим и с достоинством склонил голову:

— Это большая честь для нас, видеть в своем доме лицо, говорящее от имени Повелителя Тукана!

Молоденький чиновник надменно задрал голову, пожевал губами, сосредотачиваясь, и окинул Второго Отца оловянным взглядом. Потом внезапно громко икнул, и его повело вперед. Если бы не руки воинов, вестник точно бы боднул Высокородного в грудь своей бедовой головой. Правая бровь Второго Отца стала удивленно подниматься. Тем временем посланник, обнимая левой рукой начальника караула за шею, протянул правую к гостю Повелителя, с зажатым в ней сильно помятым, в пыли и почему-то в винных пятнах свитком с приглашением. Его сил хватило на единственную короткую фразу:

— Вот…  Мпер…  Ипме…  Император приглашает…  послезавтра…  чевером…  Сешт…  вечером быть…  со всем почтением…

Высокородный двумя пальцами, стараясь не запачкаться, взял свиток. Потом осторожно принюхался и проговорил с восхищением:

— Однако…

Начальник караула стоял, ни жив — ни мертв, по стойке «смирно». Произошло оскорбление гостя Владыки, и он уже чувствовал на своей шее лезвие топора палача. Но к его невиданному облегчению Яр лишь понимающе ухмыльнулся и произнес заговорщицким, вкрадчивым шепотом:

— И какие мы по счету сегодня приглашаемые?

Воин, глядя прямо перед собой, еще не веря в то, что все может обойтись, четко, как на плацу, но тоже шепотом, отрапортовал:

— Ваш дом шестой, уважаемые. Силы и здоровья вам.

— А в каждом доме по две полные чаши димашского крепкого, верно?

— Именно так, сиятельный гость. Терпения тебе и милосердия.

— И он все их — сам? Все десять — сам?!

Начальник караула нервно дернул щекой, скосил глаза на висящего на его плече вестника, который начал уже похрапывать, и прошептал:

— Он очень ответственный. Очень…

Марта, заинтригованная затянувшимся вручением приглашения и не видящая из-за спины мужа происходящего, решительно подошла сзади:

— Мы так польщены…  — но, увидев бесчувственное тело чиновника, сумела лишь продолжить растерянно — «ой, батюшки…»..

Яр назидательно поднял вверх указательный палец:

— Дорогая, этот молодой человек со всей ответственностью подошел к исполнению своего долга. Не будем строги к нему. Ведь несмотря на все гм…  обстоятельства, он все же донес до нас радостную весть о пире Императора, силы ему и здоровья, на который мы приглашены! — он плутовски подмигнул начальнику караула — я верно сказал, воин?

Тот энергично закивал в ответ:

— Истинная правда, сиятельный гость. Истинная! Клянусь всеми Богами Тукана!!

Первая Мать внимательно посмотрела на начальника караула, потом еще внимательнее — на супруга, удрученно вздохнула и произнесла фразу, которую понял только Второй Отец:

— Солидарность. Извечная солидарность в этом деле. Даже межрасовая. И ничто этого не изменит. Никогда. Поразительно…

Яр попытался в ответ обаятельно улыбнуться, мол, дорогая, это совсем не то, что ты думаешь, но Марта одним только коротким взглядом исподлобья сумела задавить эту улыбку в зародыше. Потом еще раз вздохнула и приложила свою ладонь ко лбу чиновника. Тот вздрогнул и тут же открыл теперь уже совершенно трезвые, но полные недоумения глаза:

— Сешт…  кто вы все такие…  и где я?

Первая Мать сделала повелевающий жест в сторону неприметной двери в стене зала:

— Ведите его туда. Там сможете переждать полуденный жар, и там вас накормят. Скоро ваш начальник будет как новенький. И пусть передаст в дворцовую канцелярию, что приглашение Императора нами было принято с величайшей радостью. Ты слышал, воин?!

Стойка «смирно» начальника караула стремительно переросла из образцовой в идеальную:

— Все будет исполнено так, как ты сказала, сиятельная! Неукоснительно! Силы, здоровья и радости тебе!!

Глядя в спины торопливо уходящим воинам, ведущим под руки чиновника, Марта задумчиво проговорила:

— Все же любопытное племя эти хезуры. В их коротких жизнях всегда непостижимым образом сочетается смешное и трагичное. Они обладают сильным чувством долга, и в то же время — обескураживающей безалаберностью, замешанной на беспечности. Ими легко управлять — как мы старшим учеником, но они могут быть чрезвычайно упорны в выполнении поставленной цели — как этот мальчишка. Интересное племя. И опасное…

Она еще некоторое время постояла в задумчивости, а затем повернулась к супругу:

— Ну что, яростный? Пора действовать. Твои предсказания Санахту должны начать сбываться, а мне надо выполнять обещания, данные Нафрит. Я это сделаю с помощью арканов Пасы. Невр теперь никуда не денется, и им мы можем заняться после Императора.

Яр положил ей на плечи свои тяжелые ладони:

— Ты уверена, что именно с помощью арканов Пасы надо это делать?

Первая Мать Великого Дома Ибер усмехнулась так, что даже у Второго Отца от ужаса на мгновенье приостановилось одно из сердец:

— Все наши подопечные получат противоядие. А остальным хезурам я дам возможность стать всего лишь самими собой. Пусть Санахт полюбуется на внутренний мир, без прикрас, своей второй жены…

Глава 12

День уходил. Золотая ладья Шу неудержимо уплывала на запад, уступая место огромной, прозрачно-серебристой луне, всплывающей на востоке. Два светила ненадолго замерли напротив друг друга, даря людям то время между днем и ночью, когда чувство обыденности внезапно уступает место ощущению близкого чуда, необычного, радостно-тревожного, что кажется, может длиться вечность. Тяжелый, дневной фиолетовый цвет неба над столицей Империи Тукан, плавно и незаметно преобразился в бархатную, темную синеву с россыпью звезд, а редкие перистые облака, нестерпимо белые, от которых веяло тревогой и сухим, обжигающим жаром пустыни Ха, как-то незаметно стали округлыми и лилово-розовыми. Легкий ветерок с Геона, вобравший в себя запахи прохладной воды, белых лилий, голубого лотоса, зеленого тростника, перемешался с этим лилово-розовым светом и прозрачным, волшебным покрывалом опустился на сад Императора, в котором шли последние приготовления к пиру посвященного возложению руки Владыки на его детей от второй жены.

В сгустившемся, потемневшем воздухе как-то отчетливее стал чувствоваться синий дым от очагов огромной кухни, расположившейся рядом с садом. Этот дым, рожденный горящим сухим, ароматным деревом из рощ Либана, был царской приправой, изыскано-коварной специей к блюдам, разносимым рабами по саду. Сам сад, волей главного архитектора Самодержца и умелыми руками садовников, превратился в громадный пиршественный зал. На его дорожках, среди цветов и финиковых пальм, гранатовых и персиковых деревьев, в открытых беседках, увитых виноградом, возле маленьких водоемов, отделанных белым и розовым мрамором, были поставлены низкие столы, в окружении мягких обеденных лож. На тонкие, белые льняные скатерти укрывающие столы, сноровистые слуги расставляли последние блюда, порой ворча, что места уже и не осталось.

Да, расстарались сегодня повара Владыки, мастерством выражая свою радость и уважение к такому знаменательному дню! Для первой перемены на серебряные и золотые блюда грудами они выложили жаренных в масле гусей, голубей, куропаток, диких уток, перепелов, затейливо обсыпав их горькой зеленью возбуждающей аппетит. Рядом с этими грудами в глубоких, серебряных блюдах тесными рядами лежали жирные сомы, сваренные в сладком вине с перцем. А их теснили не менее глубокие и широкие блюда с печеными в сметане карпами. Центр же каждого стола, по праву занимало громадное глиняное блюдо расписанное бордово-кровавой глазурью, на котором вымоченные в терпком винном уксусе, натертые горько-кислыми луковицами лилий и жгучим чесноком, печеные бедра пустынных антилоп лежали в обрамлении жаренного на углях мяса диких быков, филе камышового бегемота, хвоста крокодила и котлет из телятины. Чтобы гостям было чем оттенить вкус птицы, рыбы и мяса, повара Императора приготовили для них редьку печеную в золе и редьку пареную на крепком, светлом пиве, черные оливки сдобренные чесноком и политые маслом, тонко порезанный горький лук, обильно посыпанный зернами сладкого граната, сыр овечий твердый и мягкий сыр из молока коз. А если гости возжелают сладкого, или не привыкли есть без хлеба? Повара и здесь не оплошали. В плетеные из тонких серебряных прутьев корзины они выложили для таких гостей лепешки из трижды просеянной пшеничной муки и лепешки из муки ячменной, пирожки начиненные сыром с медом, и пирожки с инжиром и перепелиными яйцами, разложили печенье, политое сладкой молочной глазурью и печенье с изюмом и орехами. Тут же рядом, в таких же плетеных серебряных корзинах алые яблоки, мраморно-зеленые груши, сладкие и кислые гранаты, черный инжир, коричневые финики, уже порезанные на узкие ломти золотистые дыни, бордовый виноград, терпкая айва. Возле столов наготове стояли объемистые, «вспотевшие» корчаги. Сделанные умелыми мастерами из пористой глины, их только что принесли из глубоких подвалов дворца, чтобы вина со всех концов ойкумены, темные и светлые сорта пива разной крепости, разлитые по этим емкостям не успели согреться и отдали гостям свою прохладу. Рядом с корчагами, вооруженные серебряными черпаками, уже расположились наготове юноши и девушки, назначенные разливать вино и пиво в золотые кубки, и чья одежда состоит лишь из цветочных венков на голове и талии. Ох и шаловливы же и многообещающе их взгляды! Ведь эти рабы и рабыни обучены не только прислуживать за столом. С детства воспитанные исполнять любую прихоть специальными наставниками и наставницами, они готовы на все, лишь бы услужить гостям Владыки. Их научили получать удовольствие даже от боли и дарить любую мыслимую телесную радость мужчинам и женщинам.

Все это торжество готового начаться чревоугодия освещали бесчисленные белые алебастровые светильники, заправленные отборнейшим оливковым маслом с островов на Великой Зелени. В это масло слуги, знающие толк в благовониях, добавили мирру, чей чудесный дым, если его несколько раз глубоко вдохнуть, позволяет уплыть в грезы и видеть в них то, что доступно лишь богам. Темно-золотое пламя светильников множилось в двух сотнях бронзовых и серебряных зеркал в полтора роста человека, и расставленных так, что возлежащие за одним столом гости видели гостей, находящимися сразу за другими десятью столами. И все приглашенные могли одновременно лицезреть стол, за которым будет возлежать Властитель Тукана со своими женами.

Садовники выпустили в сад несколько стай крошечных певчих птиц, привезенных из вечно зеленых джунглей Афра. За каждую из них было заплачено серебром столько, сколько весит это чудесное создание. Но не зря заплатил главный садовник Императора, не торгуясь, такую цену, потому что сад немедленно наполнился волшебными звуками их пенья, и чудилось, что это поют драгоценные камни всех цветов радуги, щедрой рукой брошенные на ветки деревьев.

Как только золотая ладья Шу, попрощавшись с серебряной Бастет, опустилась наполовину за горизонт, по периметру площади перед главным входом в сад Императора, зажглись сотни факелов и все ее пространство начало наполняться приглашенными гостями. Однако ни один из них не шел пешком. Каждый восседал на носилках, любезно предоставленных для этого случая из дворца, которые несли восемь могучих чернокожих рабов. Носилки сопровождал маленький отряд из шести воинов в блестящих бронзовых доспехах, а процессию возглавлял глашатай с факелом, который от дома приглашенного до площади перед садом бежал впереди и кричал:

— Прочь с дороги!! Благословенный гость следует по приглашению Владыки Тукана!!!

Да, щедр был Санахт I, безмерно щедр и гостеприимен. Его гости ни в чем не должны были испытывать нужды.

На вершине белой мраморной лестницы, ведущей к главному входу в сад, всех прибывших встречал самый близкий друг Повелителя — Амен. Он находил доброе и веселое слово для каждого. Женщинам отвешивал лестные комплименты по поводу их драгоценностей, одежды и красоты. Мужчинам — что-то заговорщицки говорил на ухо, после чего те весело смеялись, хлопали шутника по плечу и уходили довольные. Каждому он говорил что-то особенное, приятное, но заканчивал всегда улыбкой и одинаковой для всех фразой, протягивая при этом приглашенному свои увитые золотыми перстнями и браслетами руки ладонями вверх:

— Владыка рад вас видеть. Забудьте сегодня, что вы подданный. Вы сегодня просто друг. Наполняйте свой рот вином и пивом, хлебом и мясом, пирожками и фруктами. Вино уже распечатано и нетерпеливо ждет вас. Прошу, проходите.

На гостя тут же надевали гирлянду из цветов такие же обнаженные юноши и девушки, как и те, что уже ждали возле столов. После чего юные рабы и рабыни брали приглашенного за руку и с шутками вели в сад к предназначенному месту.

Сад начал быстро наполняться гулом радостных и веселых голосов. Руки виночерпиев быстро заработали, разливая вино и пиво по чашам. Гости, весело переговариваясь, размещались на ложах возле столов, делали первые глотки во славу богов Тукана и хозяина сада, Императора Санахта. Но никто пока не притронулся к еде. Все ждали выхода Владыки.

Спустя полчаса, после того как последнего приглашенного провели к его месту, в саду раздался мелодичный звук удара деревянной колотушкой по громадному бронзовому гонгу. Глухо зарокотали два десятка огромных барабанов. Высокие двери, ведущие в личные покои Императора, сделанные из либанского кедра, инкрустированные золотом и слоновой костью, медленно распахнулись и в их проеме появились воины из охраны Владыки, одетые в доспехи из неведомого голубоватого метала. Четверо из них, повинуясь неслышной команде, встали возле стола, за которым будет пировать Император, а остальные мгновенно растворились среди ближайших к столу кустов и деревьев. Барабаны тут же смолкли, а на смену их рокоту пришел сладкоголосый напев пяти десятков свирелей и арф, под звук которых в проеме появилась процессия, во главе которой величественно ступал самодержавный Повелитель Империи Тукан Император Санахт I. Чуть поотстав, торжественно шли три его жены и ближайший друг детства Амен. Вокруг этой пятерки, мягким, неслышным шагом двигались восемь сторожевых леопардов, натасканных на охрану Владыки. Ни одна душа во всей ойкумене не могла приблизиться к Властителю без его специального слова для своей звериной охраны. Следом за Повелителем, его женами и другом, выступали верховные жрецы главных богов Тукана, среди которых сегодня почему-то не было Главных жрецов храмов Тира и Сешта, высшие чиновники и наложницы из гарема, имеющие детей от Владыки.

Сам Санахт выглядел блистательно. На его голову был надет роскошный завитой парик, а поверх его — золотой обруч, посреди которого аметистовыми глазами угрожающе взирал на окружающих орел Урес. Шею Императора охватывало ожерелье, в котором чередовались широкие голубые, из драгоценной эмали и узкие, из золота, полосы, которые символизировали солнечного Бога Шу. В своих руках, унизанных перстнями и браслетами, Санахт держал короткий жезл с изогнутым верхним концом и золотую, треххвостою плеть. Сандалии Повелителя, из тончайшей кожи пустынной газели, были расшиты серебряными нитями с сакральным смыслом.

Завершала этот ансамбль белоснежная туника, из тончайшего «царского хлопка» — «тканого воздуха», вся в струйчатых складках, поверх которой был надет туго накрахмаленный передник с изящной вышивкой, также имеющей сакральный смысл.

Не менее великолепно выглядели его жены. Золотые браслеты, кольца и ожерелья, украшенные оранжево-красным сердоликом, синевато-розовым аметистом, зеленой яшмой, драгоценной синей эмалью, сверкали в свете светильников и факелов. Из-под полупрозрачных платьев без рукавов, так же из «тканого воздуха», соблазнительно просвечивали изящные формы женщин. И все это великолепие, мужское и женское, двигалось в аромате тончайших духов из розового и ладанного масла.

Весь сад затих, но никто из гостей не упал на колени, приветствуя Владыку. Ведь сегодня они просто друзья и пришли на пир к другу. Санахт в этой глубокой тишине, подойдя к своему столу, неторопливо разместился на ложе, пригубил вино из золотого кубка, затем взял пшеничную лепешку из корзины, разломил ее надвое, поднял обе половинки над головой, и с улыбкой громко произнес:

— Празднуйте, друзья…

Сад взревел в приветственных криках. Неизвестно откуда среди гостей тут же возникли музыканты, играющие на бубнах и свирелях, закружились в соблазнительных плясках нагие танцовщицы и танцоры, как из воздуха возникли акробаты и шуты. Вино и пиво потекли полноводным Геоном в период разлива, ароматы духов, мирры и ладана, смешались с ароматом разрываемого жадными руками мяса, смехом женщин, звоном кубков, журчаньем струй фонтанов, запахом фруктов, веселыми выкриками мужчин. Вся эта смесь звуков, запахов и цветов, казалось отражалась и умножалась в двух сотнях бронзовых и серебряных зеркал, убирая грань между реальностью и волшебным, магическим зазеркальем.

С несколько натянутой улыбкой разглядывая разгорающееся веселье, Император пальцем указал виночерпию на свой кубок. И когда тот наполнил его до краев, Санахт сам, своей рукой, что означало высочайшую честь и доверие, передал кубок своему другу, возлежащему на соседнем ложе:

— Благодарю тебя, Амен. Ты все организовал как надо. Спасибо.

Его друг детства с глубоким поклоном принял чашу, немедля ни мгновенья поднес ее к губам и выпил до дна:

— Только прикажи, Санахт и я все для тебя сделаю. Прикажи, и я прямо с этого места уйду в поля Эхаби, если пожелаешь!

Император рассмеялся и потрепал его по голове:

— Не надо тебе никуда уходить. Тем более в поля к Эхаби. Лучше скажи, когда наступит время возложения руки на моих детей. Если ты уйдешь, как я это узнаю?!

Амен тонко улыбнулся в ответ:

— Я выбрал время, когда веселье начнет разгораться и все гости будут достаточно трезвы, чтобы запомнить этот момент. Но при этом и достаточно пьяны, чтобы виночерпии услышали, что они будут откровенно говорить о том, почему ты сначала возлагаешь свою руку на детей от второй жены, а не первой. Этот час наступит после танца плясуний из Димашка и выступления твоих новых фенешийских друзей, преподнесших тебе такое великолепное оружие и доспехи. Они просили разрешения сделать тебе еще один дар, на этот раз музыкальный. Я дал им свое согласие, дружище.

Повелитель еще раз довольно рассмеялся, указал виночерпию на пустой кубок Амена, а потом повернулся к Тейе, возлежащей от него по правую руку:

— Ты довольна, любимая? Тебе нравится праздник, который я устроил для тебя и наших детей?

Вторя жена ласково на него посмотрела и нежно погладила по руке:

— Конечно, Санахт. Как я могу быть не довольной таким великолепием? Но почему на празднике рядом с нами нет Нафрит? Она что, в ярости и кусает пальцы от злости? Я и она, конечно, ненавидим друг друга, но это еще не повод так открыто пренебрегать этикетом.

Император на несколько мгновений отвел глаза в сторону. В его голове опять вдруг далеким эхом прозвучали вначале слова фенешийца о предательстве, а потом фраза Нафрит о том, что Тейе не та, за которую себя выдает. Вслед за ней, тут же возник притягательный образ первой жены, выходящей из большого зала для совещаний, а затем накатила волна памяти о запахе смеси вонючего пота множества мужчин, почему-то исходящем от Тейе в том же зале. Усилием воли, пряча внезапно заклокотавшую в груди гремучую смесь сомнения, ревности, обиды, ярости и растерянности, Санахт все же нашел в себе силы улыбнуться и доверительно склониться к уху второй жены:

— Эта дочь гиены по моему приказу теперь готовится к отъезду на южную границу Тукана. Так будет со всяким, кто решится помешать нашему счастью. И пусть она благодарит всех богов, что может уехать, а не упала случайно с прогулочной галеры в Геон к крокодилам.

Император чуть коснулся губами щеки Тейе, совершенно непроизвольно стараясь не дышать при этом, одним махом опустошил полный кубок крепкого димашского, а потом, посмотрев в сад, пьяно-поощрительно несколько раз хлопнул в ладоши, одобряя выступление четырех ближайших жонглеров, перебрасывающих друг другу горящие факелы. Пир продолжался.

Спустя некоторое время, Амен, внимательно осмотрев веселящихся гостей, сделал знак кому-то невидимому среди ближайших деревьев, тут же вся музыка смолкла, а на площадку перед столом Императора выбежали восемь девушек. Как только они встали в круг, четыре барабана гулко, словно четверо мужчин от едва сдерживаемой страсти, вздохнули, и девушки в шутливом испуге начали пятиться от этого вздоха. К барабанам присоединились четыре бубна и движения юных танцовщиц ускорились. Смуглые животы, широкие бедра, делали одинаковые, змееподобные движения, а руки с браслетами, на которых были надеты маленькие серебряные колокольчики, казалось, то кого-то нежно обнимают, то в страхе отталкивают. Гостям танец явно понравился, так как раздались восхищенные крики и даже свист некоторых мужчин. Санахт тоже три раза лениво хлопнул в ладоши, снял с левой руки два золотых браслета и бросил их к ногам танцовщиц. Это означало не только то, что танец пришелся Владыке по душе, но и то, что танцовщицы теперь будут принадлежать Императору.

Как только взволнованные и обрадованные девушки под одобрительные крики зрителей покинули площадку, Амен повернулся к Марте и Яру, которые возлежали за соседним столом для особо почетных гостей, и с улыбкой, приглашающе указал на площадку, на которой только что плясали рабыни из Димашка.

Яр улыбнулся в ответ, поднял стоящий у его ног небольшой деревянный футляр, прошел на середину площадки, а Марта, сегодня укутанная с ног до головы в несколько цветных покрывал, уселась у его ног.

Спутник Марты, полуприкрыв глаза, опустив голову, несколько мгновений задумчиво рассматривал деревянное изделие. Потом нежно коснулся его пальцами, как касаются кожи любимой женщины, и осторожно открыл. В футляре лежал неведомый присутствующим музыкальный инструмент напоминающий небель. Но только напоминающий. Этот инструмент отличался от небеля, как жена Императора рознится от пастушки с вымазанными навозом икрами ног. Вполовину короче, с корпусом изящно-округлой формы, из золотистого, блестящего дерева, неуловимо напоминающим женщину в пору расцвета. Длинная дощечка грифа, из чёрного эбенового дерева прикрепленная в центре неведомого инструмента плавно переходила в изящную фигуру похожую на женскую ступню в туфельке. А от подгрифка к ней были натянуты четыре струны разной толщины. Яр, все также с полуприкрытыми глазами, осторожно провел по струнам пальцами, и инструмент ответил мелодичным звуком. Спутник Марты лукаво улыбнулся, решительно отсоединил две струны, оставив самую толстую и другую — чуть тоньше. Затем достал из того же футляра тонкую деревянную трость, у которой между головкой и колодкой были натянуты волосы из хвоста зебры, приложил неведомый музыкальный инструмент к подбородку и провел волосами трости по одной из струн. В притихшем, заинтересованном саду неожиданно раздался мягкий, матовый тембр мужского голоса изданного инструментом. И голоса явно влюбленного.

Марта, сидящая у ног Яра в позе лотоса, тоже лукаво улыбнулась, осторожно поднесла к губам двойную флейту, и в саду раздался еще один голос. Но теперь женский. Чуть испуганный, сомневающийся и обволакивающе притягательный. И тоже влюбленный. Два голоса, мужской и женский, переплетаясь, начали шепотом разговаривать между собой. Среди наступившей полной тишины мужской голос, мягко на чем-то настаивал, а женский смущенно отказывался. Но отказывался так, что его «нет» флейта в руках Марты выводила как «может быть»…

Яр взмахнул тростью, и мужской голос стал настойчивее. Флейта еще несколько раз произнесла «может быть», а потом вздохнула и смущенно произнесла «да»…  В саду раздалось многоголосое, изумленное «Ах!!!» Перед зрителями разворачивалась несомненно любовная, чувственная сцена. Неведомый музыкальный инструмент в руках фенешийца и флейта в устах его спутницы, на глазах у гостей Повелителя творили невозможное. Они звуками рисовали картину соития двух влюбленных. Но если первые движения и позы этих двух воображаемых любовников были скромны и целомудренны, то с каждым следующим движением трости, порхающей над инструментом фенешийца, и с каждым новым звуком издаваемым флейтой, позы и движения становились все более раскованными и вызывающими. Из-под красивой страсти между мужчиной и женщиной начала незаметно проступать похоть самца и самки хезуров.

Так неприметно меняется белоснежное полотно, превращаясь в грязную, вонючую тряпку, если его постоянно не стирать в звонкой, проточной воде. Так пирушка старых друзей, после непомерных возлияний крепким вином, перерастает в поножовщину остервенело воющих тварей, потерявших все человеческое, со сладострастием режущих друг другу глотки и выкалывающих глаза товарищу, с которым вместе росли и делили последнюю краюхухлеба. Эта музыка развращала, неуловимо и беспощадно, как убеленный сединами мерзавец развращает невинного ребенка. Нет, присутствующие на пиру, конечно, были далеко не детьми и знали толк в телесных удовольствиях. Но для тех, кто эту музыку творил, они в своих желаниях действительно были безобидными детьми. Младенцами в своих желаниях. Чарующая музыка исподволь стирала из сознания ей внимающих гостей Императора нравственность и мораль. Она стирала грань между «можно» и «нельзя», оставляя только одно — «хочу сейчас и немедленно»…

Еще несколько взмахов тростью, зажатой в правой руке, и пальцы левой руки Яра паучьими лапами, нечеловечески изгибаясь, порхая над струной, стали творить уже не прикрытую музыкальную волшбу животной похоти самца к самке. Серебристые, длинные волосы фенешийца распустились, он полностью ушел в себя, закрыв глаза, создавая магию отвратных звуков. Также с закрытыми глазами, уйдя в какой-то транс, творила такую же магию флейтой его спутница. Но это была магия женского желания. Нет, не того естественного, освященного богами желания, когда женщина хочет зачать ребенка и поэтому отдается выбранному ею мужчине. А темного, звериного вожделения человеческой самки жаждущей получить наслаждение. Желание нимфоманки. Шлюхи, ушедшей в шлюхи не ради заработка для своих голодных детей, а ради удовольствия.

И эта сверхчеловеческая музыка сделала свое дело. Она приняла в свои объятия Императора, его трех жен, наложниц, всех гостей, музыкантов, слуг и рабов. Мужчины и женщины, присутствующие в зале, независимо от сословия оказались очарованы ею. Груди женщин в волнении вздымались, они тяжело дышали, глаза заволокло поволокой непреодолимой страсти. А некоторые из них, особо чувственные натуры, внезапно тяжело откинулись назад, так как эмоциональная буря, поднятая в душе этой музыкой, вызвала у них множественный, незатухающий оргазм. Мужские и женские тела в разных частях сада начали сплетаться в любовных объятиях, повсюду стали слышны стоны и хрипы. А музыка продолжала парить как темное облако над головой каждого, кто имел неосторожность сегодня явиться на пир к Повелителю.

Фенешиец же и его спутница, будто не замечая происходящего вокруг, продолжали играть. Очередной взмах трости, и зазвучала вторя струна неведомого музыкального инструмента, и вслед за ее звуком раздался голос второй флейты Марты. Это были голоса еще одного мужчины и одной женщины, которые присоединились к первым двум любовникам. Но не только их голоса. Блеянье, мычание, лай, рычание и к сладкому ужасу всех слушающих — музыка невообразимым образом начала передавать молчание мертвых с заросших белыми дикими тюльпанами полей в царстве смерти богини Эхаби. Магические звуки продолжали творить никогда не слышаное во всей человеческой ойкумене. Они рисовали звуковые образы любовных сцен, когда воображаемые персонажи, меняясь партнерами, предались телесным утехам. Все любили всех. Мужчины — женщин. Женщины — мужчин. Женщины — женщин. Мужчины — мужчин. Мертвые — живых. Живые — мертвых. Животные — людей. Люди — животных…

Яр и Марта, казалось, безгранично погруженные в творение этой фантастически сексуальной, и безгранично грязной мелодии, внезапно переглянулись совершенно спокойным, циничным взглядом. Марта глазами указала своему спутнику на барабан и бубен, которые лежали у ее ног. Яр кивнул и, продолжая извлекать волшебно-отвратные звуки из своего инструмента, сел рядом с ней. Они еще раз переглянулись и одновременно перестали играть. Наступившая тишина произвела тот же эффект на зрителей как ледяная купель для разгоряченного тела после омовения паром, которым пользуются далекие северные варвары на краю мира. Но ведь та ледяная купель служит только для того, чтобы оттенить сладость дальнейшего пребывания в жаре, испускаемом раскаленными камнями. И эти двое повели всех гостей дальше в жар. Но теперь в бредовый жар не только потусторонней мелодии, но и танца. В руках Яра оказались барабан и бубен, которые он прижал локтями к своему телу, а пальцы, продолжавшие быть похожими на паучьи лапы, ударили по их натянутой коже. Барабан застонал, ритмично зарокотал бубен и, полностью укутанная в несколько покрывал, поблескивая выкрашенными в фиолетовый цвет ладонями, позвякивая бубенцами на запястьях и на щиколотках, кося полуприкрытыми глазами, с кривой ухмылкой растопыривая пальцы, сверкая черным лаком ногтей, поводя бедрами, на площадку возле стола Повелителя вступила Марта.

Потом, через тысячелетия, если оно наступит это «потом», слабую тень танца этого существа на пиру Императора одни народы назовут «Танцем осы», другие — «Танцем Блудницы», а третьи — «Танцем семи покрывал» и цари будут за него отдавать кто половину державы, а кто голову пророка — предтечи. Однако, по странному стечению обстоятельств или чьей-то высшей воли, никто и никогда среди людей не вспомнит, кто и почему стал родоначальником этого танца. Но когда еще наступят те времена, да и настанут ли они теперь, после того, как эти двое появились в древней Империи Тукан…

Движения спутницы Яра своим совершенством и отточенностью отличались от движений прежде плясавших на этом месте рабынь из Димашка как золото отличается от позеленевшей меди, как тончайшая посуда Повелителя разнится от грубой миски из которой ест раб, как ночная туника из тончайшего «царского хлопка» принцессы отличается от дерюги, которую натягивает на себя портовая шлюха.

Непонятным образом отражение Марты возникло в центре каждого зеркала установленного в саду. Свет, испускаемый алебастровыми светильниками, из золотистого превратился в кроваво-красный, а над множеством запахов стал превалировать запах давно увядших цветов. Перед гостями, под потусторонние удары барабана и бубна, в зеркалах разворачивалась еще одна отвратительная сцена соития. Но теперь создаваемая не только звуками, но и движениями. Сцена, в которой у танцовщицы был еще один призрачный партнер, что еще больше подчеркивало необычность и страстность пляски. Невидимым партнерами плясуньи были то животное, то мужчина, то женщина, то нежить, то ребенок.

Вот, два коротких шага Первой Матери назад, невероятный изгиб тела, змееподобное движение руками и бедрами, у которых кажется нет костей и явно видно, как ее насилует зверь, готовясь растерзать, а она в приступе отвратительного удовольствия, танцем не просит, а требует ее убить, чтобы получить наслаждение от смерти. Затем всего один шажок вперед, резкий, повелительный наклон головы, угрожающий взмах руками, щелчок пальцами, отвратная ухмылка и теперь она насилует одновременно девственницу и девственника из зазеркалья, а потом убивает их, немыслимым образом научив всего за миг эти две невинные души радоваться небытию.

Ее тело, стряхивая с себя очередное покрывало, двигаясь в каком-то рваном ритме и показе запредельного, гадко-сладкого наслаждения совокупления с мертвыми, насилием и убийством, изгибалось так, как никогда не смогло бы изгибаться тело человека. Под закрытыми веками танцующего существа по имени Марта заполыхали янтарным огнем глаза, зрачки вытянулись в вертикальную черту и в них заплескалась жажда крови хищника вышедшего на охоту…

Восемь сторожевых леопардов, натасканных на охрану Владыки, не подпускающие к нему никого и никогда, внезапно поднялись со своих мест. Звери рыча, окружили Марту, готовясь защищать, признавая ее свои звериным чутьем выше Императора. Они признавали в ней настоящего вождя. Главу прайда, способную накормить стаю. Признавая существо, которое неизмеримо выше и старше людей. Они готовы были свои звериные жизни отдать за женщину, которую еще не рожденная религия в другом мире, параллельном этому, назовет Лилит. А Марта-Лилит продолжала свой танец соблазнения, насилия и смерти…

Упало последнее покрывало и вот теперь нагая плясунья, чарующими движениями соблазняет Адама из иной реальности, чтобы родить от него настоящих людей. Хозяев. Всемогущих, богоподобных, тех, кого Бог еще не появившейся религии семисвечника и шестиконечной звезды того мира, будет считать выше ангелов. Первых детей первого мужчины, истинных владык, а не тех слабых, тупых, хезуров, которых способны зачать Адам с Евой, сотворенной из его ребра и совершив первый в этом мире инцест, от которого, как известно, рождаются только уроды. И танец звал убивать этих никчемных уродов. Немедленно…

Пляска танцовщицы неудержимо влекла вниз, в самые закрытые глубины человеческого сознания, где, как известно, прячутся ужасные монстры. Звала туда, в багряную бездну жажды запретных наслаждений, призывая испытать то, что никогда не испытывал. Но коварно умалчивая, что за это придется платить цену, которую никто никогда не сможет заплатить. Танец звал в жажду недопустимых удовольствий, и давал освобождение-индульгенцию от любой морали, даже не человеческой. Он разрешал ВСЕ! От поедания родных детей до убийства Бога в собственной душе…  Сестра Лжи, Мать Порока, танцевала свой танец-призыв к первородному греху вседозволенности…

Бой барабана из черного замирья, танец-призыв, запах увядших цветов, красно-кровавый свет светильников переплелись в немыслимый узор и тараном ударили не только по саду, дворцу Императора, но и непонятным образом разрастаясь как вездесущий ураган, по всем кварталам столицы Тукана. На каждой, способной отражать свет поверхности, в городе появилось изображение танцующей женщины, а прямо с неба несся грохот бубна в руке Яра. Люди в Хут-Ка обезумели. Повсюду, в бедных лачугах и в домах богачей, в храмах и притонах, улицах и кораблях в порту, в садах и площадях началась даже не оргия, а свальный грех в его первозданном виде.

Началась Последняя Ночь перед еще не написанным Апокалипсисом из другой реальности, после которой уже больше не будет плотских наслаждений. Никогда. И ничего кроме Ада и Рая, где только или вечная боль, или только вечное, платоническое любование Богом. Во веки веков. Поэтому потомки Адама и Евы желали сейчас одного — получать удовольствие. И не важно от чего — от смерти, кровосмешения, убийства, поедания себе подобных, спаривания с мертвыми или животными. Главное — наслаждение и пусть весь мир катится на покрытые дикими белыми тюльпанами поля Илу в царстве Эхаби потому что «завтра» уже не наступит никогда…

Тейе, ничего не слышащая и не видящая вокруг кроме магии звуков и волшбы пляски фенешийки, втянув в очередной раз затрепетавшими ноздрями запах увядших цветов, тяжело вздохнула и облизала языком внезапно выступивший пот над верхней губой. Вторя жена Императора со сладким ужасом почувствовала, что внутри нее выросло непреодолимое желание оказаться в объятиях сразу двух мужчин, а потом, вобрав в себя их семя, подло, как паучья самка — убить. Растерзать. Она еще с тех пор, как пролила первую женскую кровь на простыни, чувствовала это желание, но всегда прятала его от себя, заталкивая в самые отдаленные уголки своего сознания. После своей свадьбы с Санахтом, вспыхнувшей между ними обоюдной любви, она считала, что это желание навсегда покинуло ее. Но сегодня эта мелодия и пляска показали, что жажда, грубо и властно быть взятой одновременно двумя мужчинами никуда не делось, а просто тлело, как нестерпимо горячие угли под слоем толстого, все скрывающего пепла…

Тейе с каким-то утробным, звериным рыком развернулась в сторону мужа, но тот был в полной власти музыкального колдовства. Третья жена, совершенно нагая, с распущенными волосами, разместившись между ног Санахта, ласкала его языком. Сам же он, откинув голову и закрыв глаза, сластолюбиво стонал на обеденном ложе. И при этом держал в окровавленных руках отсеченную голову четвертой жены, губы которой страстно целовал. Нестерпимая, запредельная, иррациональная ревность к этой отрезанной голове, нестерпимое желание отомстить и отдаться мужчине здесь и сейчас, окончательно помутили разум Тейе. Она жадно схватила полный кубок вина, и роняя бордовые капли на белоснежное платье, в два глотка выпила. Потом, пьяно расхохотавшись, решительно поднялась и с силой, удивительной в таком хрупком теле, с блаженным остервенением вседозволенности, одним ударом ножки кубка перебила шею рабу виночерпию, которого на соседнем ложе насиловал лучший друг Императора. Брезгливо отпихнув дергающееся в агонии тело, Тейе схватила Амена за руку и хрипло, возбужденно прошептала:

— Иди за мной…  Быстрей…

Тот обвел ее мутным, полным неудовлетворенной похоти взглядом снизу доверху. Полупрозрачная, тончайшая хлопковая ткань одежды Тейе обильна смоченная вином, не скрывала, а только подчеркивала соблазнительность ее форм. Вызывающе выпяченный лобок манил своим темным треугольником, розовые, затвердевшие соски высоко вздымавшейся в возбуждении груди просто требовали, чтобы их взяли в рот и начли давить губами, как сладкие, налитые соком виноградины. Сочный, пряный, мускусный запах возбужденной женщины, однозначно шептал, что она готова немедленно дарить свою любовь. И если он откажется, то эту любовь женщина тотчас преподнесет другому самцу, перед этим хладнокровно убив его, Амена, как только что убила раба.

Мужчина судорожно сглотнул и таким же хриплым голосом ответил:

— Конечно, Тейе. Желание любимой жены друга — для меня закон.

Досадливо зашипев, мол, слишком много ты тратишь времени на пустые разговоры, Тейе нетерпеливо сдернула его с ложа, и вцепившись в запястье руки железной хваткой, потащила за собой, как муравей гусеницу, к двери, ведущей в покои Владыки. Возле этой двери, в полных боевых доспехах, тяжело уперевшись спинами на стену, едва стояли на ногах два огромных воина, напротив которых на коленях расположились две престарелые дамы. Матроны явно были опытны в деле удовлетворения молодых воинов, так как на лицах охранников Императора блаженные, бессмысленные улыбки.

Вторая жена Повелителя с размаху, пнула в спину одну из них:

— Пошла вон отсюда, старая ослица. А ты — она ткнула пальцем в грудь охранника — иди за нами. Немедленно…

Как только дверь, ведущая в покои Императора, захлопнулась за Тейе и двумя увлекаемыми ею мужчинами, Марта тут же остановила свой страшный, отвратительный танец, а Яр отбросил барабан и бубен. Но все гости, находящиеся в саду, все люди в Хут-Ка совершенно этого не заметили. В их сознании все также продолжала звучать удары барабана, а перед мысленным взором все также извивалась в танце-призыве та, которую через тысячелетия в другом мире назовут Вавилонской Блудницей.

Яр равнодушно оглядел беснующихся в саду людей и лениво похлопал в ладоши:

— Великолепно, прелестнейшая. Никто не устоял.

Его спутница набросила на себя покрывало и безразлично пожала плечами:

— Даже главы чистых кланов не смогли бы устоять перед тремя арканами Пасы, сотканными из желания продолжения рода, желания смерти, и желания удовлетворить голод. Будет забавно, если наши подопечные, не смотря на все предосторожности и принятое заранее противоядие, также не устояли.

Яр, продолжавший расслаблено сидеть, посмотрел на свою спутницу снизу вверх и указал пальцем на сад:

— Ты уверена, что они ничего не вспомнят?

— Абсолютно. И перестань задавать глупые вопросы. Ты же сам знаешь, что образы исполнительницы Пасы и ее помощника стираются из сознания атакуемых сразу, как только последняя, третья петля ложится на их сознание. Это не мы вынудили хезуров опять стать скотами. Мы просто помогли им выпустить из себя их же монстров и их же сокровенные желания, которые они прячут в своем «я»…

— Тогда — расходимся. Я буду в храме Тира, а ты заканчивай с Санахтом и его женами.

Марта молча кивнула и не прощаясь, деловито двинулась в глубину сада. Она равнодушной, серой тенью скользила между деревьев и кустов. Сам же сад сейчас напоминал дикую, горячечно-бредовую смесь из зала для пира, поля боя, живодерни и огромного ложа, на котором терзали друг друга безумные любовники. Вот какой-то непонятный клубок из человеческих тел и покрытых шерстью тел животных, который хрипя, рыча и стоная, предается совокуплению. А за другим столом все гости мертвы. Они сами перерезали себе вены, смешали вытекающую из них кровь с вином и пили этот напиток смерти, пока не отошли на поля богини Эхаби. А вот под сгрудившимися, отнимающими друг у друга сырые куски человеческого мяса, утробно чавкающими телами в богатых нарядах, безжизненной, растерзанной куклой лежит раб виночерпий. А там…  Да, страшны и безжалостны три аркана Пасы, позволяющие разумным существам забыть, что они существа разумные…

Спутница Яра дошла до края сада и там нашла ту, кого искала. С ног до головы укутанная в черное покрывало, у стены безучастно сидела женская фигура. Марта решительно сдернула с головы у этой фигуры ткань и перед ней предстала Нафрит, первая жена Владыки, на глазах у которой была надета темная повязка, а в уши вставлены восковые палочки. Марта сняла повязку с глаз женщины, жестом показала, чтобы та вытащила из ушей воск, достала из-за пояса два розовых шарика и протянула их первой жене Санахта:

— Проглоти один немедленно.

Нафрит съела один шарик и потрясла головой:

— Что это было? Через меня прокатывались волны таких желаний, что я начала бояться за свой рассудок.

— Неважно, что это было. Ты все еще хочешь вернуть расположение мужа и сделать своих детей его наследниками, или передумала? А?!

Первая жена Императора умоляюще схватила Марту за руки:

— Да, хочу. Больше жизни. Дай мне эту возможность и я навсегда буду твоей должницей.

— Тогда иди к Санахту, засунь ему в рот второй шарик и заставь проглотить. После этого веди в личные покои и пусть он там полюбуется, чем занимается его обожаемая Тейе. Я буду направлять тебя. Иди, ничего не бойся и делай то, что должна делать. Император сегодня обязательно отменит свое решение о твоей ссылке. Я всегда выполняю свои обещания…

Нафрит решительно поднялась и, подобрав подол платья, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг, торопливым шагом двинулась в ту строну сада, где стоял стол Владыки. То, что она там увидела, совершенно ее не смутило. Она несколько мгновений, уперев руки в бока, рассматривала ложе возле стола, а потом в гневе схватила треххвостую золотую плеть, символ Императорской власти, и с остервенением стала хлестать ею третью жену, которая продолжала ласкать Санахта. Однако та не взвыла от жуткой боли, не попыталась уклониться, а неожиданно, развернувшись, обхватила бедра Нафрит и страстно зашептала:

— Бей, бей меня, любимая! Только разреши мне языком доставить тебе сказочное удовольствие!

Первая жена Владыки ошарашенно на нее вытаращилась, пробормотала фразу, которую варвары с далекого севера перевели бы как — «ни хрена себе», а потом ухмыльнулась и потрепала обольстительницу по всклокоченной голове:

— Я это запомню, Кифи. Обязательно запомню. А теперь — иди отсюда, не до тебя сейчас.

Третья жена радостно закивала, поднялась с колен, и прихватив с собой полный кувшин вина со стола, покачивая бедрами, двинулась в глубину сада. Проходя мимо Марты, она неожиданно протянула руку и нежно ущипнула ту за щеку, проговорив при этом «Ух, какая красоточка!». Потом хорошо приложилась к кувшину и распевая похабные куплеты про двух козочек, решивших вместе пощипать травку, от которых покраснели бы даже извращенцы в самых гнусных портовых притонах Хут-Ка, скрылась среди деревьев. Спутница Яра задумчиво погладила свою щеку, оценивающим взглядом проводила удаляющуюся голую спину Кифи, но встретившись с все понимающим взглядом ухмыляющейся Нафрит, прошипела:

— Что выставилась, гусыня Геонская?! Я что ли вместо тебя все буду делать!? А то смотри, я ведь могу и на брачном ложе тебя заменить, если будешь продолжать на меня пялиться, а не заниматься делом!

Это угрожающее шипение вернуло первую жену к суровой действительности. Она схватила за волосы отрубленную голову, которую продолжал пылко целовать в губы Санахт, гадливо отшвырнула в сторону, сунула в рот мужу розовый шарик, полученный от Марты, и зажала Владыке нос и нижнюю челюсть. Тот, не открывая глаз, замычал, начал отмахиваться, но руки Нафрит были неумолимы:

— Глотай, скотская скотина!!! Хезур сештов!! Как бабищ из гарема топтать и вино с друзьями хлестать — так он первый, а как лечиться — четырьмя лапами отбивается! Глотай, я сказала!

Лишенный притока воздуха таким зверским способом Санахт сделал непроизвольное глотательное движение. Несколько ударов его сердца ничего не происходило, а затем он приподнял голову, потер лоб и с блаженной улыбкой на лице пробормотал:

— Какие же чудесные грезы мне привиделись…  Я был в царстве Шу на небесах, где можно и разрешено все…

Нафрит бесцеремонно схватила его обеими руками за окровавленную тунику в районе груди. С неожиданной силой, которая появляется у женщин сумевших подготовить грандиозную пакость для соперницы, приподняла с ложа как котенка, и глядя прямо в глаза, с кривой усмешкой, произнесла:

— Я тебе сейчас еще одни грезы покажу. В царстве Шу побывал не только ты, муж мой, силы тебе, радости и здоровья, которое мне еще пригодится. В том царстве продолжает еще оставаться твоя ненаглядная Тейе. Следуй за мной, и ты увидишь ее тайные мечты. Только предупреждаю — тебя в них нет…

Она так же целеустремленно и решительно, как совершенно недавно Тейе Амена, схватила мужа за руку, сдернула с ложа и потащила за собой в личные покои Императора. Брезгливо обошла двух матрон, которые как птицы-падальщики вдвоем клекотали над теперь лежащим на полу воине. По пути подобрала его валяющийся боевой серп и повела Санахта по освещенному факелами коридору.

Когда они проходили мимо одной из дверей, из-за которой раздавались то ли страстные полувсхлипы, то ли рычание, следующая за ними в нескольких шагах сзади женская тень тихо, и почему-то не слышно для Повелителя, произнесла:

— Здесь…

Нафрит резко остановилась, сорвала со стены факел, всунула его в одну руку Владыке, во вторую вложила серп, затем рывком распахнула дверь в эту комнату, и вытолкала Санахта вперед:

— Теперь можешь, сколько хочешь любоваться грезами своей второй жены, муж мой.

Император поднял факел над своей головой. В его неровном свете он увидел потрясшую его до глубины души сцену. На полу, среди грязного тряпья, служащего подстилкой для рабов, которые выносили его ночную вазу, на четвереньках стояла Тейе и страстно, полузадушено стонала. Прямо перед ней, на коленях вплотную стоял воин-охранник, приблизив свой пах к ее рту. А сзади второй жены, так же на коленях стоял лучший друг Владыки — Амен. Вся эта троица ритмично двигалась, но центром происходящего несомненно была вторая жена Владыки. Она полностью отдалась во власть двух мужчин, и судя по ее закатанным от удовольствия глазам и счастливым стонам, получала то, что давно хотела…

Нафрит положила руки на плечи мужа и прошептала на ухо:

— Ты еще хочешь возложить руку на детей от нее? И твои ли это дети, Санахт?

В голове Императора набатом загрохотали слова фенешийца о предательстве! Повелитель несколько мгновений стоял с широко раскрытыми глазами, потом страшно и протяжно завыл, как человек, у которого только что, некто безжалостный, с хрустом вырвал из души самое святое — доверие к любви и дружбе. Но спустя всего два удара сердца Санахт бешено зарычал, швырнул факел в этих троих, и с места, как хищник на жертву, взмахнув боевым серпом, прыгнул к занимающейся любовью троице. Нафрит благоразумно отступила из проема двери в коридор и там прислонилась спиной к стене, тяжело и взволновано дыша. Она увидела то, что сама давно проделывала с двумя рабами, которых специально для этого забрала из дома своего отца еще до свадьбы с Санахтом. В самой комнате тем временем раздался безнадежно — умоляющий женский крик, потом два мужских, затем два десятка ударов, как будто мясник быстро и с остервенением рубил несколько туш одновременно, размахивая налево и направо топором. Из комнаты потянуло густым, соленым запахом свежей крови, а вслед за тем из нее выбежал Повелитель. Дико вращая налившимися ненавистью глазами, держа в руках окровавленный боевой серп, в заляпанном темно-бордовыми пятнами хитоне, он стремительно побежал к покоям, в которых должны были ожидать выхода на пир его дети от Тейе. За Императором неслышными тенями неслись его первая жена, и чуть отстав, вторая женщина, с ног до головы укутанная в темное облако невидимости. Санахт как все уничтожающий, беспощадный самум ворвался в покои. Там пронзительно, один за другим прокричали два детских голоса, опять потянуло соленым запахам крови и из проема двери, ведущей в комнаты, окровавленными шарами выкатились две детские головы. Вслед за ними, тяжело, как старик держась за стену, покачиваясь вышел Владыка Империи Тукан Санахт I. Он устало сел на пороге, и глядя перед собой теперь уже заполненными бесконечной горечью глазами, севшим голосом прошептал первой жене, которая боязливо, с большой осторожностью присела рядом:

— Ты была права, Нафрит. Бесконечно права. Ты не лгала мне, как и не лгал этот фенешиец, предупредивший, что мое увлечение древними знаниями не по нраву богам и поэтому мне придется за это заплатить очень высокую цену, пройдя через два одновременных предательства и разрушение Тукана, если я не остановлюсь. Две измены уже произошли, а наша благословенная страна не заслуживает уничтожения из-за моей гордыни. Поэтому я сам, своими руками выкорчую то, что пытался посадить. Тебе я стану любящим мужем, а нашим детям — добрым и заботливым отцом. Я все сказал.

Нафрит победно ухмыльнулась, положила ему голову на плечо и осторожно, как ребенка, погладила по руке:

— Я подарю тебе покой, муж мой. Мы вместе сделаем все, чтобы боги вновь вернули свое расположение. Но ты должен будешь поклясться перед ними, что один из наших сыновей станет твоим наследником…

— Я сделаю это, Нафрит. Обещаю. А то, что называлось моей второй женой и ее ублюдков я прикажу скормить своим леопардам. Эта шлюха и ее помет не заслуживают даже того, чтобы уйти на поля Илу к Эхаби как последние рабы из каменоломен.

Он еще некоторое время понуро молчал, а потом устало и как-то беззащитно произнес:

— Уведи меня отсюда…

Первая жена взяла его за руку, положила ее себе на плечо и потащила в сторону своих покоев, как тяжелораненного воина, только что проигравшего свое главное сражение. Но ничего сердечного в ее жестах посадке головы и движениях не было. Она скорее была похожа на паука, который заботливо укутывает муху паутиной, чтобы потом спокойно и без сопротивления выпить из нее жизнь, затащив в свое гнездо.

Проводив удаляющуюся пару внимательным взглядом, Марта, пробормотав про себя: «Эта лживая сука даже меня смогла бы обмануть», решительно двинулась обратно в сад. Перед глазами у нее как наваждение стояли обнаженные спина и бедра Кифи, а кожа на щеке до сих пор горела от прикосновения пальцев третьей жены Императора, вызывая чувственный спазм внизу живота. Безжалостные арканы Пасы задели даже ее, Первую Мать Великого Дома Ибер и она ничего не могла с собой поделать. Да и не хотела. Ей очень нужна была передышка, перед тем как она и Яр начнут свою главную битву. Однако получить утонченные любовные ласки, которые женщине может подарить только женщина, Марта от третьей жены Императора не успела. Второй Отец и Первая Мать Великого Дома Пикчу нанесли свой удар!

Глава 13

В центре насилующей и убивающей саму себя столицы Империи Тукан, в главном храме Бога Сешта, громадные, в три роста человека, тяжелые двери из черного эбенового дерева внезапно вздрогнули, а затем резко распахнулись, как от гневного пинка гиганта. Удар изнутри был настолько силен, что левая створка не выдержала и сорвалась со всех своих двенадцати бронзовых петель. Но в образовавшийся проем решительно шагнул не мистический исполин, а тот, кого в Империи знали как Ако — Верховного жреца Бога смерти и хаоса.

Сосредоточенный, со сведенными грозно бровями, двигающийся тяжелым, но совершенно не старческим шагом, тот, кто скрывался под маской Ако, вышел на площадку перед входом в храм, повел плечами, поправляя висящий за его спиной большой диск из голубого металла, высоко поднял свой жреческий посох, а потом со всей силой ударил его острием по каменным плитам.

И сразу, в пяти шемах от Хут-Ка, в великой пустыне Ха, над поверхностью красно-серых барханов возникло и закружилось маленькое, но очень горячее темное облако. Его вращение сначала было медленным и вроде как неохотно-ленивым. Одновременно с этим лик пытающегося взойти Шу-солнца потускнел, заволакиваясь мутной пеленой. Подождав несколько мгновений, тот, кто таился под личиной Верховного жреца, поднял голову к темному небу и внезапно, исступленно и требовательно, прокричал в пространство срывающимся речитативом три короткие фразы состоящий из одних согласных звуков, и прорычав последний слог на праязыке, не медля, ударил острием посоха о плиты во второй раз. Мгновенно отвечая на это удар, там, в пустыне, неизвестно откуда взявшись, внезапно налетел первый яростный порыв жаркого, колючего ветра, а облако, завращавшись быстрее, начало вовлекать в себя песок с барханов. С каждым мгновеньем песка затягивалось все больше и больше и вот его красные, жгучие тучи начали нещадно сечь все живое, что еще не успело предусмотрительно спрятаться в пустыне. Сейчас это была уже песчаная буря, уничтожающая своими щупальцами все, до чего могла дотянуться. В ее вое, хрипе, свисте пропали остальные звуки, а буря все разрастаясь и разрастаясь, чуть помедлив неотвратимо и целеустремленно, сея смерть на своем пути, понеслась к столице Империи Тукан. Второй Отец Великого Дома Пикчу без тени сомнения призвал и сейчас легко управлял антиподом той силы, которой в другой реальности Бог семисвечника по имени Яхве, через тысячелетия, должен был испепелить Содом и Гоморру…

С того момента, когда сорвало створку храмовой двери в храме Сешта не прошло и тысячи ударов сердца взрослого мужчины, как песчаное чудовище беспощадно ударило по Хут-Ка. Оно с корнем, как обычную сорную траву, вырывало деревья в садах и на берегах Геона, сбрасывало с пьедесталов многотонные скульптуры, валило как деревянные, игрушечные кубики, величественные гранитные пилоны. Глиняные хижины бедноты пошли трещинами и многие, не выдержав напора песка в воздухе, стали разрушаться как карточные домики. Люди и животные начали задыхаться. Перестало хватать самого воздуха. Он как будто поднялся вверх, захваченный бурей и не собирался возвращаться. Вместо него везде появилась красно-бурая мгла, которой совершенно невозможно было дышать. Мелкая песчаная пыль, проникала в уши, глаза, нос и легкие жителей столицы. Поток сухого воздуха немедленно воспалял кожу и вызывал мучительную жажду, а каждая песчинка, коснувшаяся кожи, производила впечатление огненной. Но самым страшным в этой призванной буре было то, что она не просто тысячами убивала задыхающихся людей, а высасывала из них в себя столповую искру жизни, стремясь в первую очередь жадно выпить из умирающих самые отвратительные способности, мерзкие умения, циничный жизненный опыт, самые черные чувства. С каждой уходящей на покрытые тюльпанами поля Эхаби душой, буря становилась сильней, смышленей, опасно не предсказуемой как бывалый убийца. Она, все увеличивая и увеличивая свою скорость, превратившись сейчас в ураган, начинала жить полновесной жизнью чрезвычайно опытного человеконенавистника и преступника, который видит смысл своего существования только в разрушении, насилии и смерти!

В центре, теперь урагана, в его «глазе», на верхней ступени лестницы главного храма Бога Сешта, Второй Отец Великого Дома Пикчу, все еще пребывающий в облике Верховного жреца, с остервенением третий раз ударил концом посоха о каменную плиту. Подчиняясь его приказу, рукотворный ураган приподнялся над полуразрушенным городом, обернулся двумя громадными, разумными смерчами, которые порыскав своими «хоботами» у основания, целеустремленно ринулись к своей основной цели. Они неслись убивать Первую Мать и Второго Отца Великого Дома Ибер!!

* * *
Марта, как только всем своим существом услышала первые слоги страшного речитатива праязыка, на котором Невр призвал силу, способную не только разрушать целые города, а уничтожать саму суть любого разумного существа, его бессмертную душу, бросила клич своему мужу — Второму Отцу Великого Дома Ибер. Нет и не будет на человеческом языке описания этого призыва, как невозможно описать способ общения настоящего Отца Сына Плотника со своими ангелами. Она попросту позвала на всех уровнях бытия, потом взмахом ресниц открыла Тропу из сада Императора, сделала шаг по ней, и тут же вышла из светящейся арки в двух тысячах имперских локтей от Главного храма Бога Сешта. Но вышла она уже в своем истинном обличие. Там ее уже ждал Яр, также принявший свой настоящий образ — Второго Отца Великого Дома Ибер. Этим двоим был брошен смертельный вызов. И они его приняли. Они знали, что именно в этот момент смерть ищет их и поэтому все другое сейчас стало не важным. Их планы в отношении Императора и будущего Терры. Их не рожденные потомки и запертые развилки Тропы в другие миры, через которые они никак не могли пройти. Ничем не передаваемая грусть по медленному угасанию и память о былом величии. Вожак чужой стаи, в прошлый раз ушедший от их безжалостного гнева, снова обнажил клыки, собрав новую свору. Настало время и им обнажить свои. Все стало простым и черно-белым. Только возглавляемая ими стая имела право на жизнь, а другая — нет.

Однако их противник успел все же ударить первым! Два рукотворных смерча наконец нашли свою цель и двумя исполинскими копьями метнулись с неба на жертву.

Фигуры Второго Отца и Первой Матери немедленно, и казалось бесповоротно, исчезли под покрывалом клубящегося мрака, из которого вниз били ослепительно-яростные молнии. А мгла все прибывала и прибывала. Ее бешено кружащиеся волны неотвратимо накатывали на площадку, где на расстоянии вытянутой руки друг от друга, стояли мужской и женский силуэты. Но затем, в какой-то миг, облако темноты внезапно приподнялось и на том месте, где находились Яр и Марта возникли два светящихся кокона, облепленные клочьями воющего мрака. Они очень долго, блистающими шарами, то сжимаясь, то разбухая, мерились силой с все обволакивающей их чернотой разрушения. А когда это противостояние дошло до своей кульминации, коконы задрожали, пошли рябью, вдруг слились, превратившись в сияющую полусферу, и та с грохотом взорвалась, будто вспыхнул чудовищный вулкан! Первая Мать и Второй Отец Великого Дома Ибер ответили ударом на удар! В небе над ними возникло гигантское вращающееся огненное колесо, которое своим чрезвычайно острым пылающим ободом стало кромсать атакующую мглу, не подпуская ее к своим создателям!

В наступившей внезапно пронзительной тишине Яр угрюмо огляделся. Окружающие строения осели, оплыли как восковые свечи. Те деревья, которые не были прежде вырваны с корнем, сейчас тихо рассыпались серым пеплом. А плиты площади, на которых он стоял со своей спутницей, за исключением ровно очерченного круга, непостижимым образом сплавились в одну однородную массу, быстро превращавшуюся в такой же пепел, как и деревья. Яр гневно, совсем по-звериному зарычал и в его руках прямо из неоткуда возникли два меча. Он резко вскинул их вверх, а затем бросил в пространство пронзительный клич-призыв ко всем подчиненным чистым кланам. Второй Отец — главный охранитель Великого Дома Ибер со всех концов двух миров призвал на смертельное сражение своих воинов!

Марта за его спиной устало перевела дух, тоже огляделась, а затем неожиданно потерлась щекой о плечо своего спутника и тихо, совсем по-домашнему, проговорила:

— Сегодня прекрасный день для смерти, муж мой…

Яр посмотрел на нее искоса, а затем улыбнулся, как можно улыбаться только очень близкой женщине, с которой прожил вместе целую вечность:

— Ты как всегда права, драгоцейнишая. Ныне отличный день дарить смерть или умереть.

Потом осторожно отстранился, и не оглядываясь, едва касаясь земли, понесся вперед. В руках у Марты тоже возникли два меча и она, отстав на три шага, двинулась вслед за своим мужем — защитником, прикрывая ему спину. Они неслись сражаться во всем величии своей расы, Хозяев всех миров связанных Тропой, и под их редкими шагами, теперь не скрытыми личинами, стонала и дрожала земля.

Он на три головы выше самого высокого мужчины Терры и с идеальным телом атлета. Два громадных крыла за его спиной, сотканные из серебристого тумана, казалось, одновременно находились и в этой реальности, и в какой-то другой. Белые, волнистые волосы водопадом развивались за головой, а из-под большого лба мыслителя и философа, сейчас светясь холодной яростью, смотрели на мир миндалевидные, с разрезом до висков золотистые глаза, с вертикальными, черными зрачками.

Она, на две головы его ниже, с совершенным телом юной женщины. Огромные крылья за ее плечами, в отличие от крыльев Второго Отца, грозно трепетали двумя темно-муаровыми облаками. Красота и формы ее разгневанного лица были идеальны. Но главными, конечно являлись постоянно меняющиеся, то разноцветные, то абсолютно черные, вытянутые до висков глаза, полные коварства и изначальной лжи — величайшего и несокрушимейшего оружия Первой Матери Великого Дома Ибер. Бояться именно их взгляда заклинали разумных существ во всех мирах связанных с Тропой.

Эти двое все разрушающим потоком мчали на кровавую, бескомпромиссную битву, а за их спинами одна за другой, прямо в воздухе вспыхивали призрачные арки, из которых выпрыгивали ожившие кошмары из горячечно-бредовых снов людей. Подчиненные кланы, услышав клич своего вождя, немедленно явились ему на помощь. Великий Дом Ибер принял вызов Второго Отца Дома Пикчу. И горе сегодня побежденным…

* * *
Едва увидев, что сияющее колесо из огня, созданное Яром и Мартой, коснулось рукотворного мрака, и его противники отразили нападение, Невр в четвертый раз ударил концом своего посоха по плитам лестницы Главного храма Сешта, призывая к себе всех человеческих магов Империи, находящихся по его приказу сейчас в столице. Потом быстро спустился по лестнице и, все ускоряя и ускоряя шаг, побежал навстречу своим извечным врагам. Он знал, что позванные маги сейчас появляются за его спиной и спешат за своим предводителем. Спустя несколько мгновений он уже несся вперед, паря над землей, а за ним, навстречу смерти или победе так же мчали в битву те, кто знал его как своего учителя!

Два несущихся отряда, излучающие взаимную ненависть, встречными валами столкнулись на главной площади полуразрушенной столицы Империи и одновременно, сходу, ударили каждый по своему противнику! Бордово-красная магия кланов Дома Ибер вгрызлась в фиолетовую волшбу человеческих колдунов, ужасающие речитативы на праязыке Яра, Марты и Невра свились в немыслимый клубок из хаоса, взаимно уничтожая друг друга и поднимаясь оранжевым облаком в небо, где колесо, сотканное из пламени, продолжало бороться с мраком. Одна сила встретила равную ей по мощи другую силу! Там, в небе, они замерли в смертельном противоборстве, а на главной площади столицы Тукана, отдав всю магию для небесного сражения, остались стоять две обычные стаи из особей разных рас, люто ненавидящих друг друга. Неспособность пользоваться волшбой была для них равносильна невозможности пить каждый день маковое молоко навсегда пристрастившемуся к этому зелью человека. За исключением Хозяев, человеческие маги и воины кланов Великого Дома Ибер, как и этот безнадежно зависимый больной, мгновенно стали терять все то, что давало им возможность оставаться мыслящими существами и держать свои инстинкты под контролем разума. Они превращались в животных.

Поэтому, если бы по какой-то немыслимой случайности, на столичной площади сейчас очутился сторонний наблюдатель, то он всеми фибрами своей души ощутил бы, что здесь встретились самые опытные, самые хитрые, самые безжалостные хищники. Хищники из мира, который давно умер, и мира могущего скоро войти в полосу своего расцвета. Все они, быстро и неотвратимо, под влиянием животной ненависти, стирали ту тонкую грань, что делает разумное существо — разумным. Одни твари горящими глазами начинали всматриваться в других тварей, ища на теле у врага уязвимые точки.

Кровь, черная как смола и красная как остывающая лава, толчками била в их жилах, посылая порция за порцией в мозг ужасные коктейли из гормонов, заставляя его пробуждать спящие за ненадобностью тысячи лет участки. От избытка новых ощущений, ничем неконтролируемой силы обе своры начали скалиться и подвывать. И случилось неизбежное. Последний проблеск разума исчез в их глазах. Одна стая всей своей мощью встала против другой стаи! Свора одних хищников, против своры других хищников! И выжить могла только одна. Третьего не было дано. Здесь и сейчас должна была состояться смертельная схватка за вершину в пищевой цепочке. Стремительно и бесповоротно у обеих стай начал работать инстинкт продолжения рода, подавляя собой инстинкт страха смерти, когда надо убивать, чтобы твоим детенышам хватило пищи, и они могли просто жить. Ярость, красная как кровь и сладкая как печень врага, танцевала смертельный танец, сметая все барьеры и ограничители, которые накладывает сознание на тело, на мораль, на все тонкое, что отделяет существо разумное от зверя. Твари из обеих свор всем своим существом теперь чуяли, что их биологический вид встал против чужого биологического вида. Они были из разных эпох. У них все было разное. Они рождались на других континентах. Их предкам светило разное солнце. Их пращуры дышали разным воздухом, они выходили из утроб своих матерей под разным небом, и под другими созвездиями. Даже горы, которые видели зарождение одного вида, теперь стерлись в пыль и были совершенно незнакомы другому виду. И поэтому у противостоящей стаи не было право на жизнь, на солнце, пищу и воду.

Древние как мир твари встретились с самым страшным и опасным хищником, который когда-либо появлялся на Терре в новой эпохе. Встретились с кошмаром всего, что имело и имеет горячую красную кровь. Бесхвостым хезуром, умеющим ставить на грань уничтожения целые виды, только потому, что он, этот хезур-уничтожитель, желает набить свое брюхо. Предки этого хезура, из-за простого желания жрать досыта, не задумываясь, походя, извели под корень параллельную им разумную ветвь человечества, которую когда-нибудь, в другом мире, назовут неандертальцами. Перед озверевшими бойцами кланов Великого Дома Ибер стояла свора хищников подназванием — Голодные Человеческие Охотники, у которых грозили убить детенышей и которые были готовы немедленно покончить еще с одним конкурирующим видом существ, мешавших принести к их костру кусок жирного мяса и кость, полную сладкого мозга. А возглавлял эту стаю ужасный монстр — отступник, предатель своей расы — Второй Отец Великого Дома Пикчу!

У своры бывших людей, под наплывом древних гормонов, как и у их противников, зрение приобрело чрезвычайную объемность и детальность. Они теперь временно могли видеть все, что происходит у них за спиной, не поворачивая головы. Окружающие их предметы и существа вокруг стали отличны своей формой. Даже цвета и запахи стали иными. У них появилось множество оттенков и нюансов. Слух стал настолько избирательным, что сейчас стая людей-охотников могла по желанию слышать только то, что могло представлять опасность, а способность ощущать чужие эмоции вплотную приблизилась к телепатии. Они, как и хищники другого вида, могли в этот миг закрытыми глазами до мельчайших деталей отследить положение каждого во враждебной и своей стае. Те и другие могли предвидеть, кто куда двинется, в случае начала схватки. Мозг каждой особи в обеих сворах с немыслимой скоростью прорабатывал различные варианты убийства своих врагов. И все это делалось не на уровне сознания, а просто приходило понимание как надо действовать.

Людская стая, руководствуясь только инстинктом, начала сбиваться позади вожака, помещая его прямо напротив Яра и Марты, возглавляющих свою стаю. И им, конечно, как самый сильный и опытный, стал Невр. Своре бесхвостых хезуров было совершенно безразлично, что он принадлежит другой расе. Главное, что мнимый главный маг Империи здесь и сейчас на их стороне. Они это прекрасно чувствовали своим звериным чутьем. Второй Отец Великого Дома Пикчу как данность принял решение подчинившейся ему своры Голодных Охотников. Он, подвывая от ненависти, решительно сбросил с себя личину человека, как надоевшую одежду и предстал в своем настоящем образе. Низкорослый, плотно сбитый, с чрезвычайно широкими плечами, заросший с ног до головы черной, короткой, блестящей шерстью. С крыльями за плечами, похожими на крылья чудовищного нетопыря, только сотканные почему-то из мутно-зеленой, похожей на болотную воду взвеси, непонятным образом держащейся в воздухе. На его лице, покрытом ужасными, еле зажившими шрамами, зелеными изумрудами без зрачков, светились узкие, с разрезом до висков глаза без малейшего проблеска жалости. Он потряс своим посохом и тот, как и его хозяин также принял свой настоящий вид. Теперь это была громадная, двулезвийная секира, готовая сеять смерть. Беспощадную и лютую.

Невр небрежным движением плеч двинул большой металлический диск, висящий у него за плечами, и в левой руке у него оказался несокрушимый, отполированный до зеркального блеска щит, в центре которого была помещена голова Первой Матери Великого Дома Пикчу. Глаза на этой, отрубленной в какой-то страшной битве, еще в далекие времена, голове внезапно широко раскрылись, сверкнув разноцветием бирюзы и оникса. Ярко алые губы приоткрылись в кривой усмешке, и она прошипела Марте, стоящей с обнаженными мечами сбоку и сзади от Яра:

— Здравствуй, сестра. Вот и пришлось опять свидеться, после того как ты меня убила в прошлый раз. Не ожидала, а?!

Однако ответить Первая Мать Великого Дома Ибер не успела.

Один из магов, от переполнявшей его ярости, сломал свой посох, обоими его обломанными концами резко провел себе по щекам и на них появились алые капли. Маг отбросил обломки посоха, медленно провел по надрезам пальцами рук, поднес их к носу и трепещущими от наслаждения ноздрями вдохнул запах собственной крови. После этого, застыв на мгновенье, вдруг задрал голову к небу, протяжно и страшно завыл, требуя от Невра, вожака, немедленно вести стаю вперед. Убивать!! Запах его крови плетью хлестнул по обонянию обеих свор, превратился в нестерпимое бешенство, которое уже невозможно было сдерживать. Стая бесхвостых обезьян, вся переполненная сладким чувством вседозволенности, прыгнула сразу, с места, вперед. Она прыгнула ОХОТИТЬСЯ! Чужая свора, не медля ни мгновенья, ринулась им навстречу!!

Яр, Марта и Невр сразу оказались в самом центре схватки двух стай, среди клубка рычащих, воющих тел, который начал быстро распадаться на индивидуальные бои и растаскивать Хозяев друг от друга. Вой, хрипы, рычание и стоны. Пыльный запах увядших цветов, мускуса, алой и черной крови, едкого пота, вывалившихся внутренностей и испражнений…

* * *
Вот Яр, затянутый водоворотом сражения, упиваясь битвой как пьяница хмельным вином, забросив мечи в ножны за плечами, совсем по-человечески радостно смеется, и пальцами правой руки неуловимо быстро бьет в глаза хезуру, посмевшему на него напасть сбоку. Раздавив нападающему глазные яблоки, Второй Отец Дома Ибер хватает его за переносицу и с наслаждением, сломав тонкую кость, сжавшейся в кулак ладонью, ее вырывает. На него тут же, пытаясь отомстить за товарища, сзади прыгают три особи, которые когда-то, в другой жизни были людьми, но Марта прикрывающая спину своего мужа, немыслимо извернувшись, горизонтальным движением одного из крыльев, сейчас ставшего вполне материальным, перерубает всю троицу, словно жнец острым серпом тонкие колосья…

* * *
Вот три бесхвостых хезура, бывших когда-то магами, прижавшись спинами друг к другу, в шесть рук, создав из посохов непроходимый заслон, отбиваются от четырех тварей в обличии юниц. Но только эти юницы имеют львиные когти и клыки. Рядом со сражающимися, на плитах площади, в луже собственной крови, испражнений и без головы, лежит тело человеческой самки, бывшей до битвы ведьмой-магиней. Однако лежит оно в обнимку с другим мертвым телом, с хвостом змеи и торсом женщины, которое жутко перекручено, как будто тряпичную куклу долго и тщательно выжимали после стирки…

* * *
Вот Невр, стоя на одном колене, резким, колющим ударом вгоняет в глазницу пику с навершия секиры, воющему от предсмертного ужаса кошмару из ночных человеческих снов. А на его спину прыгают сразу два, источающих желание напиться крови создания. Крылья Второго Отца Великого Дома Пикчу, как и крылья Марты, сейчас ставшие вещественными, неожиданно пропускают нападающих к телу хозяина, но потом резко схлопываются над ними, заключив в свои объятия. Спустя мгновенье раздается треск ломаемых костей, крылья раскрываются и к ногам Невра падают два больших окровавленных комка, бывших всего один удар сердца тому назад живыми воинами из клана «Ходящих за тенями» Дома Ибер…

* * *
Вот Нахти и Уоти, зная, что Второй Отец их Дома, призывает на битву всегда только чистые кланы, и все равно явившиеся сегодня сражаться. Они не могли не попытаться хоть так показать свою высшую форму почитания тем, кому поклонялись. Сейчас они, утробно рыча, сцепились насмерть с двумя самцами-хезурами, бывшими до сражения учениками того, кто скрывался под именем Ако. Две пары озверевших до последней стадии самцов, рвут друг другу глотки зубами, каждый во славу своего Хозяина…

* * *
Вот Марта, снова отброшенная круговертью битвы от своего мужа, сея мечами смерть на своем пути, опять стремительно пробивается к нему, чтобы защитить спину этому уже многие десятки тысяч лет любимому болвану, выпивохе, гуляке и совершенно несносному порой гаду. И прорывается она вовремя. Потому что Невр, выставив перед собой несокрушимый зеркальный щит с живой головой Первой Матери Великого Дома Пикчу, родной сестры Марты, своей огромной двулезвийной секирой уже прорубил себе проход в живом мясе воинов чистых кланов и незаметно заходит сбоку к Яру. Марта, перехватывает рукой один из своих мечей, резко замахивается и швыряет его как копье во Второго Отца Дома Пикчу, одновременно с этим зовя своего мужа. Невр всего на мгновенье отвлекается, легко отбивая летящий клинок, но и этого мига хватает, чтобы Яр сумел обернуться на крик своей жены. И предводители Великих Домов, как и в начале битвы, опять оказались лицом к лицу…

* * *
Широко расставив ноги, закрывшись зеркальным щитом, приподняв секиру, Невр, ждал старинных врагов. Его изумрудные, без зрачков глаза выражали полную безмятежность и смотрели прямо перед собой. С такой же безмятежной пустотой смотрела вперед голова Первой Матери Дома Пикчу на его щите. Яр и Марта, успевшая подхватить свой второй меч с плит, разошлись на три шага и выставили вперед свои четыре клинка, кончики которых описывали замысловатые узоры. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что вся троица замерла. Но это было абсолютно не так. Как только Второй Отец Дома Пикчу еле заметно двигал правой рукой, державшей секиру, так сразу узоры, выписываемые четырьмя остриями мечей его противников, меняли свое начертание. Легкое движение щита Невра приводило к тому, что выставленные в его сторону клинки чуть приподнимались вверх. Обе стороны сейчас сражались в очень древней и чрезвычайно сложной битве, победа в которой достигается еще до первого замаха оружием. Но сражение опытнейших бойцов всегда полно неожиданных ходов. И такой ход сделала отрубленная голова Меды на щите своего мужа. Ее волосы внезапно будто ожили, начав делать змееподобные движения, а бирюза и оникс взгляда перетек в непроницаемость мрака с золотыми бликами. Она, каким-то образом сумев отделить Высокородных от остальных сражающихся непробиваемой стеной, сотканной из тишины, тихо запела. Первая Мать Дома Пикчу ткала голосом Саудаде — не магический способ убеждения, применяемый всеми женщинами с начала времен, когда они хотят добиться своего во что бы то ни стало. В этой песне-призыве было все, что когда-то могло пожелать любое разумное и неразумное существо, даже не признаваясь себе в этом. В ней был призыв к мотыльку лететь на яркий свет огня, пусть этот огонь будет и смертельным. В ней было обещание тихой радости, которая наступит ни как избавление от мирской суеты, а станет только первым шагом в новой яркой жизни, начинающейся за гранью физической смерти. Голос отрубленной головы существа, которое через тысячелетия, в другом мире, почему-то нарекут Ангелом Смерти, сладко звал встать на колени, положить оружие и принять в подарок неизбежную кончину, за которой начнется новое, полное новых красок и возможностей бытие.

Марта вдруг увидев, что лезвия обоих мечей Яра стали безвольно клониться к земле, резко и страшно закричала в лицо отрубленной голове своей родной сестры. Так, наверно, будет жутко кричать в Аду, созывая души на последнюю пытку, в ночь перед Судным днем тот, кто будет носить гордое имя Архангела Утренней Звезды. Чтобы души, уйдя в Рай, до скончания времен не забывали значение слова — УЖАС! Продолжая кричать, Первая Мать Великого Дома Ибер неуловимо быстро перенеслась вперед и с размаху вонзила острия своих клинков в глазницы этого, нежно-мерзкого, опасного как сама смерть, равного ей по силе, существа!

Мгновенно сбросивший с себя наваждение-призыв Яр прыгнул вслед за ней, подставляя свои мечи под лезвие секиры Невра, уже готовой перерубить незащищенную шею его супруги. А Марта в этот миг, выдернув клинки, все также неуловимо быстро обернулась вокруг своей оси и рубящим движением крыла, сейчас отсвечивающего холодом стали, снесла голову своей сестры со щита Второго Отца Дома Пикчу. Голова взлетела вверх, вначале плавно вращаясь и рассыпая в воздухе бусинки черной, как ее ненависть крови. Потом ее вращение ускорилось, голова неожиданно из живой превратилась в мраморную, и она, со звоном упав на плиты площади, раскололась вдребезги…  Первая Мать Великого Дома Пикчу, проиграв свою последнюю битву, навсегда ушла туда, откуда нет возврата даже Хозяевам…

Невр резко отступил назад, тихо застонал от невыносимой душевной боли, потом единственным коротким кивком и тяжелым вздохом попрощался с той, с которой жил и любил бессчетное количество лет, а затем, отбросив щит и оттолкнувшись своими призрачно-зелеными крыльями от самого пространства, сразу оказался за пятьдесят шагов от Яра и Марты. Его потеря была страшна, но он еще не проиграл битву. Второй Отец Великого Дома Пикчу одним движением забросил секиру себе в заплечную петлю, свел ладони и прокричал слова призыва сначала человеческим магам, а затем, на праязыке своим силам, продолжавшим высоко в небе сражаться с первомагией Яра и Марты.

Подчиняясь его призыву-приказу, людская стая отпрянула от своры чистых кланов Дома Ибер и стремительно рассредоточилась по периметру площади, охватив кольцом своих противников. Оранжевое облако переплетенных магических сил распалось, возвращаясь фиолетовой и бордово-красной волшбой своим владельцам. Второй Отец Дома Пикчу, едва дождавшись возвращения магических способностей своим подчиненным, снова пошел в атаку. Смешанная фиолетово-зеленая волна прамагии Невра и волшбы людских магов беспощадным цунами накатила на Яра с Мартой и их кланы, образовав над ними купол, грозящий раздавить все живое, что оказалось под ним. В ответ, Первая Мать и Второй Отец Великого Дома Ибер встали лицом друг к другу, сплели пальцы рук и, подняв головы, прокричали прямо в небо нечто требовательное. От этого призыва на праязыке, вначале гулко вздрогнула земля, а затем над сцепленными ладонями возник лиловый шар, с которого на окружающий мир, во все стороны, смотрели восемь безжалостных ало-золотистых глаз. Глаза моргнули и исторгли бордовый вал первомагии, который с ужасающим грохотом пробил фиолетово-зеленый купол, созданный Невром и его человеческими помощниками. Яр и Марта тут же, одновременно бросили в пространство еще один яростный клич-приказ! Бордовый цвет вала резко сменился на желтый, и цунами мощи, которую в другом мире назовут библейской, обрушился на сейчас ничем не защищенных врагов Владык Великого Дома Ибер! Желтая волна неумолимо ломала, изменяла все дышащее, чувствующее, любящее, страдающее, скорбящее, все, в чем текла кровь и билось сердце, превращая его в неживое, холодное и мертвое. Сила, с помощью которой Бог Семисвечника в другой реальности, через тысячи лет, обратит жену Лота в соляной столб, неумолимым жнецом, по приказу Яра и Марты, собрала свою страшную жатву и тут же исчезла, как ее и не было. А на плитах площади столицы Империи, там, где только что стояли человеческие маги во главе с Невром, внезапно появились каменные изваяния…

Яр вдруг почувствовал, что сцепленные с его ладонями пальцы Марты начали разжиматься, а сама она, потеряв сознание, готова упасть. Он подхватил на руки ее безвольное тело, огляделся по сторонам, потом стремительно прошел полсотни шагов и осторожно посадил жену на возвышение, облокотив спиной на статую того, кто еще только что назывался Вторым Отцом Великого Дома Пикчу. Убедившись, что Марта сидит удобно и не упадет, Яр осторожно похлопал свою спутницу по щекам. Однако она никак не среагировала. Ее глаза оставались закрытыми, а дыхание редким и прерывистым. Первая Мать Дома Ибер отдала все, без остатка, свои силы трем арканами Пасы на пиру Императора и в сегодняшней битве. Яр, тревожно нахмурив лоб, одним быстрым движением выросшего длинного когтя на указательном пальце правой руки, вскрыл себе левое предплечье и приложил разверзнутую рану, из которой потекла черная как смола кровь, к губам супруги. Ресницы Марты дрогнули, а затем она, не поднимая век, схватила слабыми пальцами руку мужа, приникла к ней и стала жадно, как несколько дней шедший по пустыне без воды путник, глотать кровь. Наконец она утолила жажду, глубоко вздохнула, заживляя рану, сделала несколько движений языком по ней, словно кошка, приводящая свою шерсть в порядок, распахнула глаза и утомленно улыбнулась:

— Повторный обряд предложения своего сердца, крови и защиты избраннице, установленный в Великих Домах, был очень к месту. Если ты сейчас, здесь, и немедленно не примешь мое согласие, я буду очень рассержена. Акцентирую твое внимание на слове «очень», муж мой!

Яр в ответ облегченно рассмеялся — она опять начала шутить и значит обязательно пойдет на поправку — легонько, чуть касаясь, потрепал по голове, непроизвольно при этом отметив, что в черных как воронье крыло волосах Первой Матери предательски сверкнули несколько серебряных нитей:

— Я разве похож на безумца, Марта?!

Его спутница с очень серьезным, торжественным выражением лица рассекла также внезапно выросшим когтем на указательном пальце свое левое предплечье и протянула его Второму Отцу:

— Я повторно принимаю твое предложение сердца, крови и защиты, Яр. Прими в ответ мое и ты…

Второй Отец Дома Ибер сделал один маленький глоток крови своей супруги, тоже несколько раз лизнул рану, заживляя ее, потом привалился спиной к статуе Невра и подставил свое плечо под голову Марты. Так они и сидели, устало глядя на площадь заваленную живыми и мертвыми телами воинов их кланов вперемешку с трупами человеческих магов, и по периметру которой теперь были выставлены статуи людей во всевозможных позах, но с одинаковым выражением ужаса и безнадежности на каменных лицах.

Спустя некоторое время Марта легонько отстранилась от мужа и показала на изваяния:

— Что будем с этим всем делать?

Яр в ответ равнодушно пожал плечами:

— А зачем с ними что-то делать? Простые хезуры сразу в страхе бежали от места битвы, как только был произнесен первый слог на праязыке и совершенно ничего не видели из происходящего. Пусть все так и остается. Ну, возникнет среди безволосых обезьян, когда они сюда пугливо оглядываясь вернуться, еще одна легенда. Скажем о некой женской голове на щите полубога, которая своим взглядом могла превращать людей в камень. И что? Одной легендой больше, другой меньше…  Мало ли каких преданий бродит о Высокородных в мирах связанных с Тропой…  — он несколько мгновений молчал, пристально и оценивающе оглядывая площадь — скверно другое, душа моя, что нам не удалось все сделать совершенно тайно и без лишних разрушений, как мы планировали. Но кто же знал, что за всем этим будет стоять Великий Дом Пикчу…  Хотя, может это и к лучшему. Пусть Император теперь любуется своей столицей, на которой лежали три аркана Пасы и в которой маги убивали друг друга. Это действительно напоминает результат гнева их богов…

Марта тяжело оперлась на плечо мужа, поморщилась, а затем с трудом встала на ноги:

— Мне следует выполнять свой долг Первой Матери Великого Дома, Яр. Облегчать страдания умирающим воинам кланов, лечить раненых, подбадривать выживших. А ты иди и заканчивай дела с Санахтом. Надо ставить последнюю точку. Я прослежу за тем, чтобы клан «Слышащих» забрал библиотеку Дома Пикчу, а потом занялся всеми хезурами в Тукане, у кого есть код предрасположенности к магии. Чтобы и семени на развод не осталось…

Второй Отец поднялся вслед за ней, зачем-то потрогал еще теплый гранит статуи Невра, в сердцах сплюнул, пробормотав что-то явно похожее на грязное ругательство. Махнул рукой на прощанье, развернулся, подобрал с плит длинную палку, бывшую еще недавно чьим-то магическим посохом, и в облике высокого, но обычного человека двинулся в сторону Императорского дворца.

Пустынные улицы Хут-Ка, по которым он не торопясь шел, брезгливо переступая через сомнительные лужи, кучи наметенного колдовским ураганом песка, чьи-то останки, осколки и мусор, напоминали тяжелобольного хезура на пике кризиса своей хвори. И пахли они соответственно. От них нестерпимо несло потом, горелым человеческим мясом, соленой кровью, вывалившимися из разрезанных кишок экскрементами, мочой и почему-то духами из розового масла.

Главные ворота Императорского дворца оказались не просто распахнутыми, а выбитыми из проема песчаным ураганом. Обе их громадные створки, зияя множественными трещинами и сколами, валялась на плитах. Сам же проход во дворец никем не охранялся, после воздействия безжалостных арканов Пасы. Второй Отец все тем же неторопливым шагом прошел под аркой входа, свернул направо и стал подниматься по ступеням на дворцовую стену. Он знал, куда идет, так как еще издали заметил на ней две одиноко стоящие фигуры — мужскую и женскую. Это были Санахт и его первая жена Нафрит, брошенные свитой. Они с ужасом глядели сверху на лежащую в руинах столицу Империи.

Не дойдя до Повелителя пяти шагов, Яр молча остановился. Он не преклонил колени и даже почтительно не кивнул головой. Время игр в почтительность безвозвратно ушло. Хем Нетер, говорящий с Богами напрямую, пришел, чтобы Владыка Тукана ответил, понял ли тот предостережение Богов или нет. И ответил немедленно!

Император еще некоторое время продолжал рассматривать столицу — полузанесенную песком и охваченную дымом пожарищ. Затем горько вздохнул и повернулся ко Второму Отцу. Последние несколько часов состарили его сразу на несколько десятков лет. Об этом говорили ставшие совсем седыми волосы, и чуть подрагивающая голова, и тусклый взгляд глаз, с белками, покрытыми сетью красных прожилок. Даже голос, которым он заговорил, постарел, превратившись из решительного и повелевающего, в скорбный и просящий:

— Все так и произошло, фенешиец, как ты предрекал…  За мое увлечение запрещенными знаниями Боги покарали меня двумя предательствами и разрушением Империи…

Яр жестко и бесцеремонно перебил Владыку:

— Империя еще не разрушена, Санахт. Пока пылает только Хут-Ка, который снова можно отстроить за три разлива Геона. Предательство тоже преодолимо для мужчины. Оно делает его только сильнее, осмотрительнее и мудрее. Все в твоих руках, Повелитель, стоящий ныне на развилке между прошлым и будущем Тукана. Ответь мне здесь и сейчас — что ты намерен предпринять? В зависимости от твоего ответа, я скажу, что Боги сделают с тобой и Империей!

Санахт покаянно опустил голову:

— Я всем сердцем принимаю решение Богов и готов смиренно нести их кару, Хем Нетер. То, что находится в пещере будет уничтожено, чтобы и пепла не осталось, а сама пещера завалена. Все причастных к моим откровениям, включая даже стражей в подземелье, я прикажу немедленно убить, вместе с их семьями, родственниками, друзьями, соседями и знакомыми. Любые знания, не одобренные Богами, с этого момента объявляются вне закона!

Яр чуть стукнул концом бывшего магического посоха по каменным плитам:

— Воля Богов такова, Повелитель. Отныне каждый маг, колдун, ворожей, прорицатель и провидец в Тукане — государственный преступник. Твое государство будет процветать и расширяться. Твое имя высекут на стенах всех храмов Державы для увековечивания, а династия не прервется. Однако ошибка есть ошибка и за нее надо платить. Платить всегда. Поэтому ты соберешь все самые богатые фамилии Тукана, Главных жрецов всех храмов, и вы подпишете тайное соглашение, которое станет теперь основой существования Империи. Запомни, пока будет действовать это соглашение, будет существовать и Тукан. Ни один следующий правитель не должен взойти на трон, пока не поставит свою подпись под этим тайным документом, обязанным храниться в Главном храме Бога Мудрости Тира. По этому соглашению вы обяжетесь строить через каждые двадцать поколений некое грандиозное строение во славу Богов, как напоминание и предостережение от сделанной ошибки. Это и будет ваша кара!

Санахт чуть слышно вздохнул:

— Что это за строение, Хем Нетер?

Второй Отец небрежно, кончиком посоха, нарисовал на занесенной песком плите геометрическую фигуру и для пропорции пририсовал рядом с ней маленького человечка:

— Это называется пирамида, Повелитель. Ее высота должна быть не менее стократного роста взрослого мужчины!

Император выпрямил спину. Он все же нашел в себе силы снова преобразиться в твердого и безжалостного Владыку, умеющего принимать быстрые и окончательные решения:

— Да будет так, Хем Нетер. Воля Богов будет исполнена!

Яр отбросил посох, встал перед ним на одно колено, почтительно склонил голову и приложил правую ладонь к тому месту на груди, где у хезуров находилось их единственное сердце:

— О твоей мудрости станет известно всей ойкумене, Император Тукана, Санахт I. Прими мое нижайшее почтение…

Конец второй части

Эпилог

«У каждого своя правда, только истина всегда одна…».

Спустя три разлива Геона…
Великий Шу, искусно правя рулевым веслом, неотвратимо уводил свою ладью на запад. С моря потянуло свежестью, ослепительно-белый цвет солнца плавно и незаметно перетек в тепло-бронзовый и отразился в бирюзе волн. Тяжелая, сине-белесая перевернутая глиняная чаша неба сразу приобрела легкость и множество оттенков: от сиреневого и фиолетового до темно-лилового. Чайки притихли и теперь, в полном безмолвии, парили над водой и одиноко стоящей на якоре в ста имперских локтях от берега боевой галерой. Красно-желтые прибрежные скалы, благодаря которым с незапамятных времен море стали называть оранжевым, из раскаленных превратились в просто теплые, а серо-желтый песок среди них стал призывно прохладным.

Яр, скрестив ноги, сидел на этом песке возле самой кромки воды и сосредоточенно занимался очень важным делом. Второй Отец Великого Дома Ибер бросал в море камешки. Перед тем, как бросить очередной голыш в волны, он его долго и сосредоточенно рассматривал — даже кончик языка высовывал от усердия, затем широко размахивался и швырял блин камня в воду. А если его снаряд подскакивал над волнами менее пяти раз, Главный военный Стратег и Защитник Великого Дома Ибер недовольно крякал и тихо, но витиевато ругался на праязыке.

Часть поверхности одной из скал, сразу за спиной Второго Отца, внезапно приобрела форму арки, пошла рябью, приняла голубоватый оттенок, и из этой голубизны на прибрежный песок шагнула Марта. Она окинула внимательным взглядом берег моря, галеру, почему-то вздохнула, а потом подошла к мужу и тихо, так же скрестив ноги, уселась рядом. Когда Яр потянулся за очередным голышом, Первая Мать, скосив глаза на этот камень, пробормотала:

— Не…  этот не пойдет…

Второй Отец посмотрел на нее из-за плеча и слегка нахмурился:

— Ты думаешь?..

Марта лениво пожала плечами и хмыкнула:

— Я не думаю. Я знаю, неистовый…

Яр упрямо сжал губы, прищурился, покачал голыш в ладони, а затем решительно швырнул его в волны. Камень по очень плоской дуге подлетел к поверхности воды, два раза от нее оттолкнулся, а затем почему-то вдруг резко потерял легкость скольжения и, булькнув, мгновенно утонул.

Второй Отец опять тихо ругнулся, а затем, ища взглядом очередной камень, пробормотал:

— А вот ответь мне, как на духу, незабвенная, почему ты всегда права, а?.. Как у тебя так получается?..

Первая Мать улыбнулась, совсем по-домашнему, нежно и легко потрепала ладошкой серебристые волосы своего мужа, потом придвинулась ближе и положила ему голову на плечо:

— А вот не скажу. Из прирожденной вредности. Мучайся теперь до скончания веков…

Яр ничего не ответил, только гулко вздохнул и подвигал плечом, чтобы голова его жены лежала удобней. Так они сидели в молчании, бездумно глядя на набегающие волны…

Спустя некоторое время Второй Отец слегка отстранился от своей спутницы:

— Ты двести восходов Шу провела на Тропе. Есть на ней хоть какие-то изменения?

Первая Мать неохотно убрала голову с плеча мужа и села прямо:

— И да, и нет…

Яр резко к ней обернулся:

— Что означает в твоем ответе «да» и что — «нет»? Сделай милость, не говори загадками, драгоценная…

Марта, не отвечая, пошарила возле себя рукой, не глядя, нащупала понравившийся пальцам камень, умело размахнулась и швырнула его в воду. Голыш плавно коснулся волн и заскользил по ним, подпрыгнув при этом не менее десяти раз. Первая Мать удовлетворенно потерла ладоши и покосилась на Второго Отца:

— Вот как надо, яростный. И вообще — ты грубый мужлан. Неотесанный такой мужлан. Дубина, в общем. Не понимаешь ты тонкую организацию женской сущности. Нет, с улыбкой поздороваться, потом с лаской спросить, оттеняя вопрос нежностью в голосе. Ты же — она, умело передразнивая Яра, нахмурила брови, выдвинула вперед подбородок, хрипло пробасила: «Что означает в твоем ответе «да»»? Прямо, как на допросе в пыточной…

Яр засопел и виновато склонил голову:

— Прости, сердце мое…

Марта чуть нахмурила брови, пряча под ними мелькнувшую в глазах улыбку:

— Ладно, я, может быть, подумаю…  А на твой вопрос отвечу так: с Тропы нам прохода в другие миры, кроме еще одного, по-прежнему нет. Но это было и раньше. Смерть Невра и моей родной сестры в этом плане ничего не изменила. Да и не могла изменить, потому что их оружие «последнего дня», которое они применили в прошлый раз, не было связано с их личностями. Но есть один интересный нюанс. Тот мир, который все населяющие его народы называют, как ты знаешь, почему-то «Земля», начал со смертью глав Дома Пикчу резко проявлять событийную взаимозависимость с этим миром. Я поэтому так надолго задержалась, что исследовала этот феномен. Представляешь, одна из цивилизаций, которая там находится на территории Тукана, называемая местным населением Старое Царство, тоже внезапно озаботилась постройкой гигантских пирамид, хотя их к этому никто не принуждал. Сходство двух государств просто поразительно, за исключением отдельных деталей. Например, Геон там называют Нилом, но он разливается так же — один раз в год. Императора в том Старом Царстве называют Параоном, и сейчас он носит то же имя, что и в Тукане — Санахт. У него также есть сын по имени Джосер. Именно его отец назначил преемником и поручил строить первую пирамиду. Которая, как ты понимаешь, обязательно будет носить имя Джосера.

Второй Отец недоуменно посмотрел на нее:

— И что это нам дает? Какая нам от этого польза, что оба доступных для нас мира стали резко проявлять такую тесную взаимозависимость?

Первая Мать торжествующе усмехнулась:

— Многое, яростный. Очень многое. Мы из одного места можем управлять событиями сразу в двух мирах. А это означает меньше усилий, больше возможностей для маневра. Если мы останавливаем развитие хезуров на Терре, то значит, оно будет останавливаться и на Земле. Вот смотри. Какую цель мы преследовали в Империи с постройкой гигантских строений во славу их Богов? Правильно, на тысячелетия закрыть для потомков обезьян дорогу к абстрактному мышлению. Их разум теперь будет постоянно занят простейшими геометрическими фигурами, среди которых основополагающей является пирамида. Они везде и постоянно будут видеть перед собой эти циклопические образцы, ограничивающие их понимание многообразия мира. Будут удивляться их размерам, считать высшей точкой гениальности и трудолюбия. Создавать легенды. Придумывать мифы. Подражать в строительстве, тратя на это неисчислимые ресурсы, а главное — загонять самих себя в тупик простых решений, основывающихся на примитивном образце из четырех плоских граней, который теперь навсегда перед их взором. Понятие «сфера», от которого всего один шаг до абстракции бесконечности, а оттуда и до понятий «Тропа», «изнанка мира», «многообразие мира», на тысячелетия исчезнет из круга их интересов. А значит, сразу и одновременно в двух мирах мы, хоть на время, получаем передышку. О хезурах, сразу в обеих реальностях, можно будет пока забыть!

Яр задумчиво несколько раз подбросил камешек, который держал в руке:

— А чем они, в этом Старом Царстве, мотивируют обращение к идее строительства первой колоссальной пирамиды, незабвенная? Ведь не бывает действия ради самого действия. Какова их цель при сооружении такого грандиозного строения? Здесь-то, в Империи, с этим все ясно…

Марта сноровисто перехватила камешек, подбрасываемый Вторым Отцом, и одним ловким движением швырнула его в море. Голыш, как и прежний его собрат, заскользил над волнами, легко и плавно отталкиваясь от них. Она, дождавшись, когда камень, опять подпрыгнув не менее десяти раз, наконец утонет, удовлетворенно покивала, а затем полуобернулась к своему супругу и хихикнула:

— Представляешь, это будет великая усыпальница, предназначенная их Параону. Я совершенно уверена, что в самом ближайшем будущем из-за начавшегося событийного взаимодействия пирамиды здесь, в Тукане, также будут использоваться как усыпальницы Императоров. И это очень хорошо. Тайный договор между Императором, жрецами и богатейшими семьями, который мы вынудили их подписать, может быть со временем забыт, но тщеславие следующих Самодержцев, совершенно неосознанно, не позволит им отойти от его духа и буквы. Сама жизнь подкорректировала наши усилия, сделав их влияние на хезуров практически бессрочным! Ты только вдумайся — тысячи самых одаренных безволосых потомков обезьян со способностями к абстрактному мышлению, из века в век будут убивать свой талант, и убивать добровольно, занимаясь примитивными расчетами при планировании очередной гигантской, ни кому не нужной пустышки. А сотни и сотни тысяч хезуров из поколения в поколение, работая на их постройке до изнурения, никогда не будут задумываться о высоких материях, мечтая лишь об отдыхе, куске хлеба, кувшине вина и самке на ночь. Мы победили, Яр! Мы это сделали! Я теперь твердо уверена, что нам удалось задавить в зародыше этот грандиозный очаг хезурской цивилизации!

Первая Мать от полноты чувств с размаху хлопнула Яра по спине. Ее образ чуть капризной, но влюбленной женщины моментально изменился, и она стала похожа на чрезвычайно довольную, разбитную бандершу, только что сплавившую дешевую проститутку из своего притона богатому клиенту. Впрочем, для Второго Отца такая резкая перемена не была новостью. Он никогда не забывал, что изменчивость ликов Марты является ее основной сутью.

Яр покосился на жену, хмыкнул, а потом неожиданно ей заговорщицки подмигнул:

— Ну и славно! Хотя, если говорить прямо, я сразу после победы над Невром уже не сомневался, что у нас все получилось…  Однако — его взгляд тут же стал жестким и упрямым — с человеческими магами мы не совсем покончили. За время твоего отсутствия выяснилось кое-что…

Первая Мать тут же подобралась и стала теперь очень похожа на свирепую хищную кошку, подкрадывающуюся к добыче. Только что кончики ушей не подрагивали:

— Я так понимаю, вот эта боевая имперская галера, полностью готовая к отплытию, не просто так стоит здесь на якоре?

— Ты правильно понимаешь, драгоцейнишая. За время твоего отсутствия я плотно поработал с библиотекой Дома Пикчу и выяснил, откуда Невр и Меда получили первичные сведения о предрасположенности некоторых хезуров к магии. Так вот, оказывается, здесь, на Терре, есть страна под названием Инд, и в ней живет небольшое племя хезуров со странным названием Цы-фанэ. Исследуя именно это племя, Второй Отец и Первая Мать Дома Пикчу пришли к выводу, что безволосым обезьянам все же доступна волшба. Хочу досконально разобраться с этим вопросом. И если потребуется — пустить Цы-фанэ под нож. Я планирую добираться до Инда на корабле, потому что в той же библиотеке, правда, очень туманно, Невр пишет о некой неизвестной нам Тропе, называя ее Дорогой, начинающейся на больших, открытых водных пространствах. И что пути у той сущности, которую он называл Дорогой, совершенно иные, чем те, которыми пользуются Великие Дома. Если для нас есть хоть малейший шанс вырваться этой Дорогой, или ее изнанкой, из тюрьмы двух миров, в которой мы оказались по вине Дома Пикчу, ее надо обязательно найти. Поплывешь со мной?

Марта нежно, очень нежно, погладила Яра по руке:

— Сердце мое, я бы с радостью. Но согласись, что все же практичнее будет мне пока остаться в Тукане и через Нафрит приглядывать за Императором. А видеться мы сможем, путешествуя по Тропе, как только ты будешь сходить на берег. И у нас есть впереди еще целый вечер и вся ночь, правда?

Последние слова Марта произнесла таким голосом, что у Яра тут же бешено заколотились оба сердца. Он резко встал, легко подхватил свою жену на руки и прижал к себе так, как только влюбленный мужчина может прижимать к себе свою возлюбленную. И только уплывающий на запад Шу, а за ним появившийся уже в ночном небе Сотис, могли бы рассказать, как нежно и страстно умеют любить друг друга Первая Мать и Второй Отец Великого Дома Ибер. Но небожители, заговорщицки переглянувшись, молча договорились никогда и никому не раскрывать эту красивую тайну…

* * *
В полуразрушенной глиняной лачуге, примостившейся среди таких же бедных глинобитных построек, на окраине столицы Империи, продолжавшей до сих пор, даже через три года после описываемых событий, исторгать смрад пожарищ, прямо на земляном полу сидел тот, кого когда-то называли старшим учеником. Он сумел пережить безумство, обрушивающееся на человека после потери им магических способностей. Постаревший сразу на два десятка разливов Геона, изможденный, полностью поседевший, баюкая обрубок правой руки, мужчина упрямо и с вызовом, не отрываясь, глядел на пламя одинокого светильника. Тот, кого раньше называли Кеб, доподлинно знал, чему посвятит весь остаток своей жизни. Он создаст человеческий орден, который всем, что могут придумать и придумают люди для убийства, будет противостоять Высокородным. Он обязательно вернет людям волшбу. Волшбу неограниченных знаний о таком сложном, но прекрасном окружающем мире. У него тоже была своя стая, называющаяся Человечеством, и он, бывший маг, сделает все, чтобы его стая выжила и заняла подобающее ей место…

Глоссарий к роману «Первая раса. Хозяева»

Афр — континент, на северо-востоке которого расположена Империя Тукан.

Бог Мин — покровитель путешественников, торговцев и как ни странно — воров.

Бог Сешт — Бог смерти, разрушения и хаоса.

Бог Тир — Бог мудрости.

Бог Шу — Бог солнца.

Богиня Тхор — Богиня луны.

Богиня Эхаби — Богиня мертвых, жена Сешта.

Великая Зелень — море на севере от Империи Тукан.

Великий Дом Высокородных — сообщество Кланов, по типу пчелиного роя, практически бессмертных существ обладающих сверх магическими и магическими способностями, доминирующее на определенной территории. Управляется дуумвиратом, состоящим из Первой Матери и Второго Отца Дома.

Второй Отец — особь мужского пола, практически бессмертная, стоящая во главе Великого Дома. Отвечает за безопасность Великого Дома. Главный воин и стратег. Полигамен.

Геон — главная река Империи Тукан. Разливается один раз в год.

Дехен — основная мера денег в Тукане. Бывают золотые и серебряные дехены в монетах. Могут еще использоваться наручные браслеты из золота, серебра или меди.

Димашк — государство на востоке от Империи Тукан.

Императорская дорога — дорога, проложенная неведомыми строителями древности, связывающая между собой основные торговые центры Тукана, побережья Великой Зелени и Оранжевого моря.

Имперский локоть — мера длины, приблизительно 1 м.

Канн — мера длины, приблизительно 50 см.

Клан Великого Дома — община особей с похожими магическими способностями. В каждом Великом Доме около десяти Кланов. Кланы бывают «чистые» и «грязные». Чистые Кланы состоят из мужских и женских особей без примеси человеческой или животной крови. Грязные — полукровки, результат вступления в связь членов «чистых» кланов с людьми или животными. Генетические способности мужских особей Кланов Великих Домов очень гибки и позволяют давать потомство практически от любого существа.

Народ Фенеху — строители кораблей. Живут морской торговлей и грабежом на море.

Оранжевое море — море на юге от Империи Тукан.

Острова Великой Зелени — группа островов, расположенных на севере от Империи Тукан в Великой Зелени.

Первая Мать — особь женского пола, практически бессмертная, стоящая во главе Великого Дома. Отвечает за все вопросы Дома, кроме его защиты. Полигамна.

Первый Отец всех Великих Домов — легендарная личность. Высокородные тоже имеют свою мифологию. И в соответствии с ней их общим родоначальником был некий Первый Отец. Поэтому главный защитник Дома всегда носит звание Второй Отец, а не Первый.

Сарепта — город-государство, расположенный на побережье Великой Зелени на северо-востоке от Империи Тукан.

Страна Львов — страна варваров, расположена на западе от Империи Тукан.

Страна Мариб — страна кочевников, расположена на юге от Империи Тукан.

Страна Огнепоклонников — расположена далеко на северо-востоке от Империи Тукан. Об этой территории известно лишь то, что жители ее населяющие поклоняются всем видам огня.

«Танец семи покрывал» — в нашей реальности — танец Саломеи — дочери любовницы тетрарха Ирода — Иродиады, которая в свою очередь была женой брата Ирода — Филиппа, то есть невесткой Ирода. Саломея танцует этот танец перед любовником своей матери — Иродом, своим родным дядей, и по настоянию своей матери — Иродиады, совращает его танцем. Ирод в награду за проведенную ночь преподносит Саломее на блюде отрубленную голову Иоанна Предтечи — (Евангелие от Марка 6:20).

Усен — мелкая медная монета.

Хезур — презрительное название человека с намеком на обезьяну.

Хут-Ка — столица Империи Тукан.

Четырехречье — местность, расположенная на юге от Димашка. Об этой территории известно лишь то, что ее жители обладают непревзойденным коварством.

Шем — мера длины, приблизительно 2 км.

Примечания

1

стихи Камола Худжанди, персидско-таджикского поэта 12–13 веков

(обратно)

Оглавление

  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Эпилог
  • Глоссарий к роману «Первая раса. Хозяева»
  • *** Примечания ***