Былое и Настоящее [Игорь Клюев] (fb2) читать онлайн

Игорь Клюев Былое и Настоящее

Убийство под Новый год

Испорченный вечер

Мои пальцы боролись с застёжкой бюстгальтера Лены. Руками я плотно обхватывал её за плечи, а взгляд упирался в годовой календарь на стене. Картинка на нём изображала Красную площадь с реющим над Кремлёвской стеной флагом СССР. Дата на календаре была 30 декабря 1991 года. Наконец застёжкана её бюстгальтере поддалась, и гипюровый интимный предмет женского туалета соскользнул вниз. Лена откинулась назад и легла голой спиной на диван. В ответ последний дружелюбно скрипнул.

Этот вечер я, Виктор Холмов – опер – проводил в гостях у Лены. Она была небольшого роста, со светлыми волосами и немного похожа на дворовую девушку Фимку в исполнении актрисы Александры Захаровой из популярного фильма «Формула любви». Она приехала «покорять» Москву откуда-то из-под Перми. Лена меня «заводила», но я не собирался на ней жениться. Для меня это был третий год после моего дембеля из армии. Страна заканчивала первую пятилетку перемен, начавшихся в 1985-м с нового слова – «перестройка». Люди стали публично горячо спорить, обсуждать, что происходит в стране, и появилось другоеслово – «гласность». Заработали кооперативы, и родилось ещё одно – «откаты». Всё вместе это было как новое звучание старого слова «свобода».

Я потянулся губамик набухшему от возбуждения соску Лены, и тут зазвонил телефон. Положив трубку, я повернулся к ней:

– Я просил дежурного набрать мне на твой номер, если что-то серьёзное. Убийство на Краснохолмской набережной. Рядом с магазином «Берёзка». Сейчас за мной придёт машина.

Она выпрямилась на диване и, покачивая в руке бюстгальтером, как маятником часов, рассмеялась.

– Фантомасик! Мне нужно зайти в эту «Березку» к подруге. Подвези меня, пожалуйста!

– Лена, это служебная машина.

Меня раздражало, когда она меня звала Фантомасик, в честь лысого злодея из сверхпопулярного фильма «Фантомас». В 1986-м, на втором году службы в армии, я попал в охрану зоны вокруг Припяти во время аварии на Чернобыльской АЭС. Вскорости у меня стали редеть волосы, и мне пришлась стричься под ноль, как будто я снова солдат-первогодок.

– Витя, ну please! – сказала Лена и плотно ко мне прижалась.

Она работала в гостинице «Интурист» и любила повторять несколько английских слов и выражений, которые знала.

– Тогда тебе 40 секунд на одевание как при тревоге! Аты-баты, шли солдаты!

– А при чём здесь это?

– Один шутник из моего взвода сочинил строевую песню на слова из детской считалки. Я маршировал под неё все два года в армии.

Следственные действия

Когда мы сели в милицейскую машину, чтобы ехать к месту происшествия, водитель удивлённопосмотрел на Лену. Опережая его вопрос, я соврал, что она важный свидетель. По тускло освещённой улице мы подъехали к Таганской площади, где ярким пятном выделялся залитый светом подъезд Театра на Таганке. Толпа народа радостно суетилась у входа.

– Как у нас любят духовную пищу! Но и поесть вкусно не забывают. За столом будут финским салями из продуктового заказа закусывать, – заметил я.

– И ещё со шпротами и сайрой, если набор хороший достался, – поддержала Лена.

«Все беспечны и веселы, а ведь случилось немыслимое – несколько дней назад, 25 Декабря, Михаил Горбачёв объявил о своей отставке с поста президента СССР, и Союз братских республик стал историей», – промелькнула мысль.

Когда подъехали к месту происшествия и вышли из машины, Лена сделала несколько шагов в направлении, где лежало неподвижное тело, возле которого работала оперативная бригада. Она подошла совсем близко. Казалось, что её притягивает этот ужас. Лена резко остановилась, повернулась ко мне и натянуто улыбнулась. Но в её лице был страх.

– Ну, я пошла, – сказала она.

Она сделала несколько шагов от, затем повернулась и взглянула на меня своим обычным насмешливым взглядом.

– Витя, давай заходи в «Берёзку», когда здесь закончишь, – сказала Лена.

– Хорошо, зайду.

Убитый лежал на грязном снегу лицом вверх. Его дублёнка песочного цвета была распахнута так, что хорошо было видно то место живота, куда был нанесён удар ножом, который был, вероятно, смертельный. Жертву случайно обнаружила пожилая женщина, которая вечером, перед тем как засесть у телевизора для просмотра предновогодних программ, решила пойти погулять. Чтобы выйти на оживлённую улицу из двора, ей нужно было миновать неосвещённую подворотню. Там она увидела неподвижно лежащего мужчину. У неё хватило смелости подойти ближе и громко позвать его, но ответа не было. На улице она безуспешно пыталась найти работающий телефон-автомат, чтобы позвонить в милицию. Решив довести дело до конца, женщина дошла до ближайшего постового и заявила о случившемся.

У погибшего не обнаружили ни документов, ни денег, но дорогие часы остались на месте, как и ондатровая шапка. Этим головным убором прикрыли лицо убитого после того, как сделали снимок. В одном из карманов дублёнки я обнаружил небольшой лист бумаги, обильно залитый кровью. Можно было прочитать: «каша», «ик», «будет», «дня», «трах», «аринку», «в три у её дома». Наверняка в записке речь шла о какой-то женщине. Но имело ли это отношение к убийству?

Лист бумаги был бледно-розового цвета, как фруктовое мороженое за одиннадцать копеек. Я отметил для себя, что таких пёстрых книжек в обычном магазине канцелярских товаров не продавали.

Наконец на место происшествия приехал следователь районной прокуратуры. На этот раз это был Александр Петрович Горелов. Как всегда, он был аккуратно одет. Он был старше меня по званию и возрасту. При виде меня его губы растянулись в покровительственную улыбку.

– С наступающим тебя, Холмов. Что тут? Рассказывай!

Я коротко доложил.

– Странно, что преступник не взял ондатровую шапку. Большой дефицит, и хороших денег стоит, – заметил Горелов.

– Александр Петрович, ты прав. Если это был подготовленный грабёж, то обязательно забрали бы ондатровую шапку, часы, и дублёнку тоже бы сняли, – ответил я.

– Холмов, думаю, что это какой-то алкаш в пьяном угаре убил и ограбил, чтобы купить ещё спиртного.

Горелов ещё раз обошёл вокруг тела.

– Сейчас серьёзные люди ножами не пользуются. Из пистолетов стреляют. Навезли из Афгана левого оружия. Принимаем с тобой, Холмов, за рабочую версию, что это случайное убийство, – после минутного раздумья уверенно сказал Горелов.

– Согласен. Пока ничего другого не получается. Завтра я попробую встретиться с моим осведомителем. Может появиться какая-нибудь зацепка.

– Это хорошо, Холмов. Нужно ещё обойти квартиры домов, из окон которых видна подворотня, где произошло убийство. Если что, то я в прокуратуре, – добавил Горелов и удалился.

Следственные действия на месте преступления были закончены. Труп был увезён в судебный морг машиной скорой помощи с включённой мигалкой и сиреной. Медицинская бригада явно торопилась вернуться на свою подстанцию к праздничному столу.

После того как я обошёл несколько квартир, из окон которых была видна подворотня, стало ясно, что это совершенно пустое занятие. Этот понедельник из-за переноса выходных был нерабочим днём. Народ ещё с субботы начал провожать старый год. В ответ на мой вопрос, «что вы два часа назад видели на улице», на меня глядели как на идиота. Они были правы. Кто же будет смотреть на улицу, когда все уселись за стол провожать старый год, а по телевизору показывают «Иронию судьбы, или С лёгким паром!»? Я пошёл в «Берёзку».

В магазине я увидел Лену оживлённо разговаривающей через прилавок с маленькой остроносой продавщицей.

– Марина, это Виктор, он таксист, – представила меня своей подруге Лена, когда я подошёл к ним.

Девушка повернулась ко мне и улыбнулась. Я увидел на её щеках и остром носике едва заметные мелкие веснушки. От этого она выглядела совсем молоденькой и была похожа на немного подросшую Дюймовочку. В глазах было что-то странное. Присмотревшись, я понял, что они разного цвета.

– Рада знакомству! Как дела в таксопарке? Много работы перед праздником?

– Трудимся, – ответил я бодро.

«Это не очень удивительно, что Лена не хочет афишировать знакомство с ментом», – подумал я.

Подруги продолжили прерванный моим появлением разговор. Они обсуждали, как организовать завтра здесь, в «Берёзке», вечеринку, чтобы лучше встретить Новый год. Оказалось, что я пришёл очень кстати, так как нужно было переносить столы из бухгалтерии в другое служебное помещение, где планировалось веселье. Через несколько минут к нам подошёл знакомый Марины. Это был высокий худощавый парень. На нём была дублёнка песочного цвета, а в руках он держал ондатровую шапку. Вещи были точно такие же, как на убитом. Я вздрогнул и перевёл взгляд на его ботинки. Нет, они были другие. Я вздохнул с облегчением.

– Это Алик, – представила пришедшего Марина, крепко поцеловав в губы.

Когда мы вошли в бухгалтерию, из-за стола нам навстречу поднялась девушка европейской внешности. Я бы не удивился, если бы сказали, что её привезли с Запада вместе с товаром для «Берёзки», а потом так здесь и оставили.

– Знакомьтесь, наш бухгалтер Дина, – представила её Лена.

После того как столы были перенесены, мы с Аликом получили приглашение прийти на следующий день на встречу Нового года. На выходе из «Берёзки» я соврал, что забыл перчатки в бухгалтерии. Мне нужно было вернуться, чтобы узнать подробности об ондатровой шапке и дублёнке. Менее подозрительно было спросить об этом Дину. Она ответила, что эти вещи очень дефицитные и их продают только своим.

Я подарки вам принёс

Утром следующего дня я пошёл к моему осведомителю по кличке Хрипатый. Ему было чуть больше пятидесяти лет. Семьи у него никогда не было, зато он имел две трудовые книжки, с множесвом записей о приёмах на работу и увольнениях. Его профессия была сторож, и в этом качестве всю свою трудовую жизнь он кочевал между магазинами в районе. Хрипатый торговал водкой по ночам в своей квартире и поэтому хорошо знал всё, что происходило на соседних улицах. Я показал ему фотографию убитого.

– Ты знаешь его? – спросил я.

Хрипатый долго рассматривал снимок.

– Да, Это Аркаша.

– Выкладывай всё о нём!

– Такие ко мне за водкой не ходят, но я часто его видел на Таганской площади и много про него слышал.

– Давай все подробности!

– Аркаша был старшим в группе «ломщиков». Они промышляли возле «Берёзки» на Краснохолмской набережной. До восемьдесят восьмого года в том магазине торговали не за валюту, как сейчас, а за чеки.

Хрипатый сделал паузу и потом неторопливо продолжил:

– Нашим работягам, например, как тем, кто работал на строительстве АЭС на Кубе, часть зарплаты выдавали в чеках. «Ломщики» подкарауливали некоторых из них у «Берёзки». Уговаривали продать их за рубли по цене один к двум, а вместо денег подсовывали «куклу».

– Да, я слышал о «ломщиках».

– Так вот, когда чеки отменили, то Аркаша, остался на мели. Но парень он вёрткий, со своими ребятами стал ходить с поборами по птичьему рынку. Ну, это тот, что близко к метро «Таганская». Там пол-Москвы волнистых попугайчиков покупает.

– Да, знаю такой.

– Но недавно местная братва сильно поднялась, и начали всех вокруг данью облагать. Хотели у Аркашиной шайки птичий рынок отобрать. Аркаша парень был резкий. С ним живым договориться трудно. Как говорится, нет человека – и нет проблемы.

Когда я вернулся в отделение, то там меня ждал участковый, на территории которого произошло убийство. Он вместе с другими милиционерами прочесал улицы рядом с местом убийства, и в одной из урн нашли пистолет Макарова. Вскоре подъехал следователь Горелов.

– Всё-таки без огнестрельного оружия не обошлось, – сказал он, когда я доложил ему о находке Макарова.

После того как я рассказал ему о посещении моего осведомителя, Горелов выдвинул новую версию:

– Холмов, это похоже на бандитскую разборку. Теперь понятно, почему взяли только деньги. Хотели нас пустить по ложному следу, что это просто ограбление. По результатам дактилоскопии погибший – Аркадий Бернов, трижды судимый за незаконные операции с валютой.

Я понял, что нужно рассказать о моём вчерашнем посещении «Берёзки», но как это сделать, не упомянув о Лене? Нужно было врать.

– Александр Петрович, представляешь, вчера я обходил дома около места происшествия и вышел к набережной, где валютная «Берёзка». Возле магазина случайно встретил одноклассницу. Оказалось, что она там работает продавщицей. Сказала, что может небольшой сувенирчик за рубли организовать. Пригласила зайти. Внутри я увидел парня в дублёнке и шапке, точно как на убитом. Потом я узнал, что такие вещи – только для своих.

– Холмов, и что ты предлагаешь?

– У них в «Берёзке» новогодняя вечеринка. Одноклассница меня пригласила. Нужно пойти. Послушаю разговоры. Может, кто по пьяни что-нибудь сболтнёт.

– Хорошая идея, Холмов. Да уж больно ты приметный со своей лысой головой. Там наверняка будет «пехота» из таганской ОПГ. Вдруг тебя раньше видели?!

– Александр Петрович, я об этом подумал. В нашем обезьяннике (камера с решёткой во всю переднюю стену для задержанных) сидит две пары Дедов Морозов и Снегурочек. Оба новогодних волшебника с разбитыми носами спят в пьяном забытьи, а их внучки ругаются. Это молодые актёры. Накануне в театре, где они служат, у них между собой произошёл конфликт. А час назад эти пары случайно встретились на улице, когда были уже сильно навеселе от рюмочных подношений в квартирах, куда приносили подарки. Подрались. Теперь у нас отдыхают. Я позаимствую костюм у одного из Дедов Морозов.

– Хорошо, Холмов, давай попробуем. На всякий случай недалеко от «Берёзки» будет патрульная машина. Если что не так, подай какой-нибудь знак. Там шторы на окнах есть?

– Да, есть.

– Ну вот, отдёрни край, как сигнал, и мы подъедем.

Моё появление в «Берёзке» в костюме Деда Морозавызвало большое оживление у всей компании. Я эффектно достал из сумки для противогаза две бутылки водки и одну – шампанского.

– Я Дед Мороз, я подарки вам принёс! – был мой ответ на взрыв восторга.

Получилось как у настоящего артиста.

«Может, снова попробовать во ВГИК?» – промелькнула мысль.

Первую попытку я сделал сразу после окончания школы. Учительница литературы посоветовала мне пойти в актеры, когда в очередной раз застала меня с новой девчонкой в одном из тёмных закоулков школы в десятом классе.

– Дед Мороз творит чудеса! – воскликнула Марина.

Волшебство объяснялось просто. Я взял водку и шампанское из моего отдела, где они были припрятаны для празднования старого Нового года, а сумка из-под противогаза была единственным, что мне удалось найти у себя в кабинете. Благодаря недавним учениям по гражданской обороне противогазы были у каждого сотрудника на рабочем месте.

К моему приходу стол был уже накрыт. Салат оливье на большом блюде расположился в центре. За ним краснела селёдка под шубой. А чуть дальше в ряд, как на параде, желтел салат «Мимоза». Я сел возле Лены. Справа от нас расположились Марина и Алик. Слева – Дина со своим парнем, которого она представила как Валеру. Через стол перед собой я увидел девушку с длинными волосами, заплетёнными в косу, которая почти касалась её пояса. В чертах её лица была какая-то особенная мягкость. Её звали Маша, и она была продавщицей из отдела игрушек. Она была очень грустна.

Начали пить за старый год, кричать «ура» и рассказывать анекдоты соседям по столу. Я выступил с байкой про Горбачёва. Алик, мешая слова со своим гоготом, насмешил шуткой про Ельцина. Это сделало его ещё больше похожим на матроса Лома из популярнейшего мультфильма «Приключения капитана Врунгеля». Дина поведала о сексе на люстре. Коренастый Валера был чем-то озабочен, и ей пришлось уговаривать его не портить компанию и рассказать что-нибудь. Наконец Валера выдавил из себя историю про Чапаева с Петькой.

– Дина, я, пожалуй, прибавлю этот анекдот про люстру к моей коллекции, мне понравилось, – сказала Марина и достала из сумочки записную книжку с розовыми листами.

– Ты лучше запоминай! Тренируй память! – откликнулась Дина.

– Марина, откуда такая роскошь? – как можно небрежнее спросил я.

– Да наше начальство раскошелилось, и нам подарили эти книжки, как сувенир к Новому году. Могли бы хоть разные дать, а то всем одинаковые.

У меня заколотилось сердце в предчувствии удачи. Листок, на котором была написана записка, найденная у жертвы, был точно из такой же книжки. И, конечно, «аринка» – это часть слова «Маринка»! Наверняка в записке шла речь о Марине, которая сейчас сидела рядом со мной за столом!

После того как смеяться уже больше физически было невозможно, наступила пауза. Но молчание оказалось коротким.

– Почему у нас Дед Мороз есть, а его внучки нет?! Объявляю конкурс «Мисс Снегурочка»! – громко сказала Лена.

«Что она так усердствует?» – подумал я.

– Я участвую, – громко заявила Марина.

Все девушки, кроме Маши, поддержали подруг. После первого конкурса красоты на звание «МиссСССР» в 1989 году участвовать в любом подобном соревновании было мечтой каждой симпатичной девушки. В том, что Маша не захотела, была какая-то нелогичность. Именно она больше всего подходила под образ Снегурочки.

Парни одобрительно загудели и заулыбались. Конкурс красоты среди продавщицвалютной «Берёзки»! Быстро организовали нечто вроде подиума. Всем руководил Алик. Чувствовалось, что он очень хочет угодить Марине. Столы сдвинули ближе к стене, чтобы получить проход от двери к окну. Вдоль узкой полоски свободного пространства с одной стороны поставили стулья, на которых расселись присутствующие парни. С другой стороны в кожаное кресло директора с почётом усадили меня. Решили, что девушки будут наряжаться в те вещи, которые были выставлены в магазине на продажу.

Кроме Алика и Валеры, напротив меня сели ещё несколько парней. Мускулистые, коротко стриженные. Таких было много по качалкам по всей Москве. Но в этих залах они готовились не побивать спортивные рекорды, а выбивать деньги из кооперативщиков, как рэкетиры. Хорошо, что я был в костюме Деда Мороза и в малиновой шапочке. Возможно, кто-то из этих парней меня раньше видел и мог узнать по моей лысой голове.

Чтобы соответствовать сезону, девушки решили демонстрировать себя в шубках. В отделе мехов «Берёзки» им было из чего выбрать. Советские держатели валюты и иностранцы любили тратить свои доллары на изящные изделия из русского меха.

Праздничное застолье всё больше начинало походить на оргию. Девушки стали появляться на импровизированным подиуме вовсе более откровенных нарядах. «Пехота» ОПГ, разогретая алкоголем, каждый новый выход встречала взрывом восторга. Чем больше становилось общего веселья, тем меньше оставалось радости в лице Алика. Его можно было понять. Марина слишком увлеклась ролью манекенщицы, раздавая направо и налево соблазнительные взгляды.

Когда она вышла на очередной проход, все в изумлении замолчали. На ней была короткая шубка, надетая прямо на голое тело. Дойдя до середины зала, Марина остановилась и спустила шубку с одного плеча. Это было похоже на стриптиз! Кто-тоиз парней рванулся к ней с очевидной целью сорвать шубку. Алик подбежал к нему и ударом в челюсть свалил на пол. Завязалась общая потасовка. Валера, который был мрачен весь вечер, бросился Алику на помощь. Похоже, что дракой он пытался отбиться от каких-то своих мрачных мыслей, мучивших его весь вечер. Столы были перевёрнуты, в помещении залетали стулья. Один из них угодил в окно, с дребезгом разбив стекло. Мне тоже пришлось принять участие в потасовке. После одного пропущенного удара в челюсть шапка Деда Мороза свалилась у меня с головы. «Так это легавый! Я видел его в Таганском отделении!» – крикнул кто-то из дерущихся. Драка сразу остановилась, и все посмотрели в мою сторону.

Нужно было спасаться! Я схватил Лену за руку и выбежал с ней в коридор. У входных дверей я увидел милицейскую машину с включённым голубым проблесковым маячком, двух милиционеров и следователя Горелова. Я бросился к двери магазина и широко распахнул её.

– Александр Петрович! Ты как раз вовремя! – выпалил я.

– Холмов! Как ты?! Когда стул вылетел из разбитого окна, я подумал, что живым тебя больше не увижу.

– Все нормально. Нужно сейчас всей этой компании предъявить фотографию убитого Аркадия Беркова. Она у тебя с собой?

– Холмов, а почему такая спешка? Давай всех вызовем повесткой, а там показания под протокол.

– Александр Петрович, я уверен, что записка, которая была в кармане жертвы, имеет отношение к убийству. И её подбросила убитому одна из продавщиц этой «Берёзки». Сейчас они напуганы появлением милиции. Возможно, автор записки ещё не знает об убийстве и от неожиданности может себя выдать.

Мы с Леной вернулись в зал. Нас сопровождал Александр Петрович и наряд милиции.

– Ленка, сука, ментов привела! – выкрикнул кто-то.

– Кто может опознать этого человека?! – спросил Горелов и достал из папки фотографию убитого.

Все парни, мельком взглянув на снимок, сказали, что видят его в первый раз. Девушки смотрели на фотографию с испугом и отрицательно качали головами. Когда очередь дошла до Маши, то последняя выронила фотографию из рук.

– Это Аркадий, – почти простонала она.

Потом бросилась к Дине.

– Твои дела, я всё знаю! Ты подбросила записку вот этому уроду, что Марина ему изменяет с Аркашей, и он его убил! – прокричала девушка.

Все посмотрели в направлении, куда указывала рука Маши. Её пальцы дрожали, и было непонятно на кого она показывает. Вдруг Алик сорвался с места и бросился к выходу, но у наружной двери его остановило направленное на него дуло пистолета, и через минуту на его запястьях щёлкнули наручники.

Я подошёл к Дине и попросил открыть сумочку. Там я увидел записную книжку, такую же, как у Марины. По оттиску слов на следующем за вырванным листом бумаги можно было прочитать содержание записки: «Аркаша-бабник будет сегодня трахать Маринку в три у неё дома».

– Я здесь ни при чём! Это не моя рука! – воскликнула Дина.

Действительно, факты давали повод к сомнениям. Текст был написан печатными буквами. Имелась реальная вероятность, что кто-то ещё мог воспользоваться её записной книжкой. Послышался бой курантов на Спасской башне. Впервые в честь Нового года прозвучал салют и был исполнен гимн России. Под грохот пушек и торжественное звучание «Патриотической песни» Глинки Алика в наручниках вывели из «Берёзки».

Старый Новый год

Прошло несколько дней. В отделении все меня поздравляли с молниеносным раскрытием убийства. Стали называть Холмсом, потому что было созвучно моей фамилии Холмов.

Алик не признавал свою вину. Говорил, что побежал, просто испугавшись милиционеров. Это было неубедительно. У него не было алиби, и на его дублёнке нашли следы крови такой же группы, как и у жертвы. После того как его адвокат объяснил ему, что за убийство из ревности можно пойти по более «лёгкой» 110 статье, Алик начал давать признательные показания. Он сообщил, что у него действительно было свидание с Мариной в три часа у неё дома. Выйдя от Марины, он пошел к «Берёзке», но в подворотне недалеко от магазина его остановил Аркадий. Произошёл крупный разговор. Алик думал, что всё кончится мордобоем, но Аркадий вытащил пистолет. Воспользоваться он им не успел. Удар ножа Алика опередил выстрел. После того как Алик понял, что убил Аркадия, он забрал деньги и выбросил пистолет в урну, чтобы дать ложный след на случайное ограбление.

Я понял, что версия убийства из ревности стала главной. Но Алик явно что-то недоговаривал. Нужно было узнать, кем была написана записка и почему, по смыслу адресованная Алику, оказалась в кармане Аркаши. Я позвонил Горелову.

– Александр Петрович, есть убийца и мотив, но закрывать дело рано. Нужно разбираться с запиской, – сказал я настойчиво.

– Ты прав, действуй, Шерлок!

Я поехал в «Берёзку» поговорить с Машей. Она рассказала, что Аркадий часто заходил к ним в магазин. Он был симпатичный мужчина, и ей хотелось, чтобы он обратил на неё внимание. Но всякий раз появлялась Марина. Она начинала напропалую кокетничать с Аркашей, и Маше не удавалось откровенно поговорить с ним. Её это очень огорчало.

– Почему ты решила, что у Аркаши с Мариной дело дошло до секса? – спросил я.

– Мне рассказала твоя знакомая Лена. Она часто здесь бывает. Марина – её лучшая подруга.

– Отчего ты подумала, что Дина написала Алику о связи Марины и Аркадия?

– Нам всем, как сувенир к празднику, раздали одинаковые записные книжки. В конце года всегда запарка. По нескольку раз в день приходилось бегать в бухгалтерию. Однажды, когда я вернулась к своему прилавку, обнаружила, что держу в руках не свою записную книжку. Случайно обменялась с Диной, когда была в её кабинете. У неё на одном из листков печатными буквами было написано о Марине и Аркаше.

– Такая запись? – спросил я и показал ей восстановленный текст.

– Нет, не точно такая. Там было написано: «Аркаша, Алик будет сегодня трахать Маринку в три у неё дома».

«Неожиданный поворот! Записка предназначалась Аркаше! Это объясняло, почему она оказалась в его кармане», – подумал я.

– Марина, чтобыло дальше?

– Я отошла в подсобное помещение рядом с прилавком. Записная книжка осталась рядом с сумочкой. Лена подошла, взяла книжку, а взамен положила ту, что была оставленамною в бухгалтерии. Я подумала, что Дина попросила Лену поменять книжки назад.

– И от всего этого ты была так грустна на встрече Нового года в «Берёзке»?

– Да, я поняла, что Аркаша для меня окончательно потерян.

Я вышел из «Берёзки» ошарашенный. Было очевидно, что ссора, закончившаяся убийством Аркадия, подстроена Леной.

Двенадцатого января я сидел в своём кабинете. Раздался звонок. Это была Лена.

– Фантомасик! Я давно тебя не видела. Я соскучилась.

– Я тоже. Приглашаю тебя в ресторан!

– В какой?

– «Макдоналдс».

– Здорово!

– Лена, жду тебя в два часа в центре зала метро «Пушкинская».

Я решил для разговора пригласить Лену в первый открывшийся ресторан «Макдоналдс» в Москве. В этом был особый шик. В день открытия, 31 января 1990 года, у входа в заведение собралась очередь в пять тысяч человек. Вкусить прославленного американского фастфуда стало мечтой почти каждого советского человека.

На заднем входе в ресторан я предъявил служебное удостоверение, и нам разрешили пройти внутрь. Я заказал БигМаки, жареной картошки и кока-колы с кубиками льда в фирменных пластиковых стаканчиках. В зале была теснота и постоянное движение. Все говорили одновременно, поэтому можно было общаться, не опасаясь быть услышанными. Лена была совершенно счастлива. Я достал записку, которую я нашёл в кармане убитого, и показал ей.

– Лена, я нашёл эту записку в кармане дублёнке Аркаши. Ты написала её на листе из книжки Дины, а затем подбросила ему!

Бесспорных доказательств у меня не было. Можно было только надеяться, что в разговоре она сама выдаст себя. Лена отложила недоеденный БигМак, отставила стаканчик с кока-колой и посмотрела на меня серьёзным взглядом. Сердце моё упало, я понял, что это правда.

– Да, это сделала я.

Её слова прозвучали совершенно буднично. Я растерялся. Мои хитроумные вопросы, которые я приготовил, чтобы вывести её на чистую воду, оказались не нужны.

«Может быть, она себя просто оговаривает», – подумал я.

Я всё-таки стал расспрашивать о подробностях, чтобы самому убедиться ещё раз, что я не ошибаюсь. Нет, я был прав…

– Лена, ты понимаешь, что твои действия – это подстрекательство к убийству?!

– Витя, для меня стало шоком, что произошло убийство. Я хотела, только, чтобы эти два ублюдка хорошенько набили друг другу физиономии.

– Лена, я не понимаю твой мотив! Зачем тебе это было нужно? Сначала стравливать этих парней, а потом давать наводку на убийцу, устроив весь этот балаган с конкурсом на звание «Мисс Снегурочка»!

– Витя, ты не до конца понял записку!

– Что здесь понимать?! По смыслу ясно, что Марина изменяет Аркаше с Аликом.

– Нет, дорогой, там написано, что Алик будет трахать Марину.

– Лена, смысл тот же самый!

– Нет, другой! Дело в том, что Алик изменял Аркаше с Мариной!

– Так Аркаша и Алик были геями!

– Да, вот так получается. Аркаша три раза отбывал срок. На зоне и приобщился. Алик же свой путь в любви ищет. Даже хвастался, что ему всё равно с кем.

– Лена, но как тебя это касалось?!

– Виктор, ты же знаешь, я приехала в Москву около года назад из маленького городка из-под Пензы. Рядом у нас был небольшой воинский гарнизон. В начале 90-го года одна воинская часть прибыла туда на размещение из Дрездена по соглашению между Колем и Горбачёвым о выводе всех войск из Германии. В наш городишко и из Пензы ездили редко, а тут люди из Европы. С этой частью один лейтенант приехал. Молодой, красивый, немецкий знает. Понравился мне сильно. Что я только ни делала, чтобы его внимания добиться. Намучилась. А он никак. Потом оказалось, что он гей. Возненавидела я их всех. Приехала в Москву, а здесь наглые Аркаша и Алик. Потом эта Маша, дурочка, влюблённая в Аркашу, как я тогда в этого лейтенанта. А тут ещё девчонкам книжки записные одинаковые выдали. Я поняла, что записку можно так написать, что не будет понятно от кого.

Минут десять сидели молча.

– Я БигМак доем? – спросила Лена.

– Да чего уж там, доедай!

На следующий день я докладывал следователю Горелову подробности моего последнего разговора с Леной. Кроме этого, я рассказал о моих отношениях с ней, с самого начала.

– Всё-таки мотивом для убийства была ревность, правда, не совсем обычная, – заметил в ответ на мой рассказ Горелов.

– Александр Петрович, убийство было непреднамеренное. Потом у Лены есть смягчающие обстоятельства!

– Ох уж эта периферия! Весь народ снялся с насиженных мест. Все куда-то едут. А с Леной и этим Аликом будет дальше разбираться суд. А тебя, Холмов, поздравляю со Старым Новым годом.

– Александр Петрович, и тебя тоже.

Праздник 8 марта 1977 года

Вий

«Приведите Вия! Ступайте за Вием! – раздались слова мертвеца».

После того, как была признесена знаменитая фраза из прославленного гоголевского произведения, голос рассказчицы оборвался.

Секунду в сумерках спортивного зала не было слышно ни звука. Как спасение, вдруг зажглись фонари, расставленные по периметру школы. Свет бросился к окнам, но лучи терялись в лабиринте металлических сеток и грязи, налипшей на стёкла. Из этого хитросплетения в зала удавалось выбраться только затухающим бликам. Они смогли лишь неясно очертить четыре фигуры, сидящие на мате. В очертаниях трёх угадывались школьные костюмы, а на шеях затухающими угольками едва краснели пионерские галстуки. В четвёртой плавность линий указывало на школьное платье. У девочки поблескивал комсомольский значок, приколотый к уже заметно округлившейся груди.

Как ни слаб был пробившийся в помещение свет фонарей, но оцепинение страха прошло. Ребята быстро поднялись с мата. Вслед за ними встала и девочка. В это время трубчатые лампочки дневного освещения, укреплённые над окнами прямо под потолком, начали включаться. Послышался гул и потрескивание. Лампочки загорелись вразнобой. Одни испускали ярко-белый радостный свет, другие лишь грустно желтели, как на небосводе луна. Были и такие, что натужно мигали, но никак не могли полностью включиться. Несколько так и остались потухшими.

– Ребята, а что вы здесь делали в темноте? – послышался резкий голос от дверей зала.

У входа стояла уборщица Валентина. Это она включила свет. У её ног виднелось ведро с водой, и рядом к стене была прислонена швабра. Женщина подозрительно посмотрела на компанию из трёх ребят и одной девочки.

– Идите домой, мне убираться нужно, – добавила уже более миролюбиво.

От резких замечаний она воздержалась, когда увидела, что девочка в компании – это отличница и комсомолка Соня.

«Значит, так нужно», – подумала Валентина.

Все дружно попрощались с ней и пошли к выходу из школы.

От прохладного ветра на улице оцепенение от страшной истории, рассказанной в гулкой темноте спортивного зала, окончательно прошло.

– Испугались рассказа? – напористо, как на сборе дружины, начала Соня.

– У меня от Светланы Андреевны было задание в вас, троечниках, пробудить интерес к литературе. Видела, как вам было страшно! Ну что, захотелось читать?

– Ну, вот ещё! – Валерка буркнул.

Колька, как всегда улыбаясь, быстро рассказал, как прошлым летом ночью ходил на деревенское кладбище с ребятами, когда жил на даче.

– Я ни капельки не испугался! – закончил он с гордостью.

Саша молчал. Соня посмотрела на него внимательно. Её открытые в полуулыбке губы раздвинулись ещё шире с глубоким вдохом.

– Что молчишь?! – она произнесла громко.

Саша посмотрел на неё и спокойно ответил немного свысока:

– Нет, не испугался.

Все замолчали. Идти было недолго. Школьники жили в пяти минутах от школы. Вся компания подошла к дому Сони. Девочка пошла чуть быстрее, чтобы скорее завершить разговор, пока инициатива была на её стороне. Ребята старались не отставать. Дойдя до короткой дорожки, ведущей к подъезду, Соня резко повернулась к ребятам.

– До свиданья, завтра увидимся в школе!

Не дожидаясь ответа, Соня махнула рукой и пошла к подъезду. Ребята только успели посмотреть ей вслед, как тяжёлая дверь, пропустив её внутрь, с грохотом захлопнулась.

Резкий громкий звук, не встречая препятствий со стороны тонких безлистных веток деревьев, унёсся к дому напротив. Как бы в ответ, оттуда раздался скрежет ржавой дверной пружины и похожий громкий хлопок. Оба звука встретились над заснеженной спортивной площадкой. Затем они разлетались в разные стороны и стали слышны всем, кто был на улице. Прислушивались к ним и жильцы домов, которые стояли у окон, вглядываясь в уже посеревшую белизну начала марта, надеясь высмотреть на улице признаки близкой весны.

После ухода Сони ребята ещё минуту постояли в молчании. Первым, как всегда, заговорил Колька:

– Опять из нас идиотов сделала, надо с ней разобраться!

Серьёзные приготовления

На следующий день во время большой перемены Валерка, Колька и Сашка ходили вместе со всеми по кругу в огромном холле на втором этаже школы. Это была обязательная физическая активность для всех классов с первого по десятый. Ребята из старших, разбившись на группки по два-три человека, что-то серьёзно обсуждали. Девчонки, весело улыбаясь, сплетничали. Младшие школьники затевали игры со смехом и беготнёй.

Любимая называлась «Брось, комиссар», которая была результатом просмотра многочисленных фильмов о революции 1917 года и Гражданской войне. Из толпы медленно движущихся ребят выбирался маленький и тщедушный. На него сзади наваливался самый рослый.

– Брось, комиссар! – вопил на весь холл последний.

Хлипкий школьник делал вперёд по инерции несколько шагов, шатаясь от непосильной тяжести. Действительно, это действие напоминало сцены из революционных фильмов, когда героический политработник выносил с поля боя тяжелораненого бойца. В награду оба «актёра» получали взрыв хохота остальных школьников.

После завершения очередного круга три приятеля заметили Соню, которая оживлённо разговаривала со своей подругой Мариной, посматривая с усмешкой в сторону ребят.

– Смотрите, сочиняет, что нас напугала! Через два дня в школе будет праздничный вечер к 8 Марта. Нужно что-нибудь придумать, чтобы её напугать! Ещё я предлагаю позвать Диму! – первым, как всегда, заговорил Колька.

Ребята переглянулись. Пригласить этого чудаковатого парня принять участие в страшилке была хорошая идея. Уже с начальной школы за ним начали замечать странности в поведении. Он мог во время урока вдруг резко встать из-за парты, без разрешения учителя пойти к раковине, установленной в классе, и долго, старательно мыть руки. После молча возвращался на своё место. Со временем к этому привыкли и перестали обращать внимание. В пятом классе, когда начались уроки труда и биологии, из школьной мастерской стали пропадать инструменты. Кто-то заметил, что это Димины проделки. За ним проследили, и оказалось, что он устроил на чердаке своего дома живодёрню. Была вызвана милиция, и оттуда вынесли ящик, полный напильников и ножниц по металлу. И кроме этого, нашли несколько дохлых кошек и голубей, которые были вскрыты при помощи слесарных инструментов. После этого случая Дима пропал на какое-то время из школы. Потом появился снова. Его поведение было совершенно нормально. Только он никогда не улыбался, и всегда смотрел куда-то вниз, себе под ноги.

Дима молча выслушал предложение ребят напугать Соньку и заодно и Светлану Андреевну, которая была их классным руководителем. Выслушав предложение, он ничего не ответил. Сашке пришлось повториться и для убедительности напомнить, что классная вкатила ему двойку за последнее сочинение по комедии Фонвизина «Недоросль». От напоминания о низкой оценке глаза Димы зло блеснули, и школьник сказал, что для поддержки общего дела принесёт несколько сушёных тараканов, череп собаки и найденную вчера дохлую кошку.

Получив подкрепление в лице Димы, ребята стали обсуждать план действий. Решили, что нужно что-нибудь такое необычное, как в рассказе Гоголя «Вий», которым их Сонька пыталась напугать. Как всегда, первым выступил Колька:

– У меня идея есть о бюсте Ленина у раздевалки. Над Ильичом ещё плакат висит.

– Конечно, видели, не слепые, – ребята дружно закивали в ответ.

– Там написано: «Ленин живее всех живых», – быстро сказал Саша, перебивая всех.

– Так вот, я вчера слышал, как отец на кухне анекдот рассказывал про Ильича. Учитель в школе говорит классу: «Мы идём в театр! Будем смотреть “Живой труп”». Ему отвечают: «Надоело уже, всё про Ленина да про Ленина!»

– Ты предлагаешь напугать Соньку и классную, устроив воскрешение вождя? – Сашка весело рассмеялся.

– Ох и влетит нам, но я – как все, – сказал Валерка, тяжело вздохнув.

Дима молча кивнул. Пугать Соньку решили 4 числа в физкультурном зале, во время праздничного вечера, посвящённого 8 Марта, который будет проходить в актовом. Прозвенел звонок, и ребята поспешили в класс.

Заговор

Перед торжеством в конце уроков Сашка и Колька подошли к Светлане Андреевне. Школьники сказали, что они и ещё Валера и Дима хотят помочь в организации вечера. Например, потаскать в актовый зал дополнительные стулья из столовой на первом этаже. Под этим предлогом они могли принести в спортивный зал всё, что им было нужно для организации сцены воскрешения Ильича.

Светлана Андреевна была удивлена, услышав такое предложение от четвёрки малоактивных школьников. Учительница согласилась, но решила наблюдать за ними во время праздничного вечера. Она не догадалась, что заставить её быть подозрительной тоже является частью плана.

Под прикрытием суеты, которая сопровождала перетаскивание стульев, ребятам удалось принести в спортивный зал скелет, заспиртованных страшных моллюсков, кусочки лития и запасной бюст Ленина из кладовки завхоза. Дима принёс в целлофановом чёрном пакете свои мерзкие сокровища.

Неожиданно вспомнили, что забыли принести второй электрический фонарик. Валерка побежал домой с напутствием, что если найдётся ещё один, то на всякий случай нужно принести и его.

Пока Валерки не было, подумали, что забыли проверить фонарики заранее. Вдруг в том, что он принесёт, будут старые батарейки. Наконец розовощёкий от быстрой ходьбы Валерка вернулся. Ко всеобщему облегчению, фонарик при включении ярко засветился.

В дальнем углу полутёмного спортивного зала разместили тяжёлого гимнастического коня. На его плоский верх поставили бюст Ленина. Сзади спортивного снаряда поместили скелет, так, чтобы череп полностью скрывался за головой Ильича. На полу перед «конём» налили воды. В образовавшуюся небольшую лужицу положили дохлую кошку, череп собаки и мерзких заспиртованных моллюсков в банках. Потом обсудили действия.

Согласно плану в зал нужно было заманить Соньку. Предполагалось, что они своим поведением возбудили достаточно подозрений в классной и она обязательно зайдёт следом за школьницей. К этому моменту Валерка и Колька должны будут уже притаиться за матами у боковых стен, а Сашка и Димка – скрыться за «конём». Когда Сонька, а следом за ней и классная приблизятся, Сашка потянет за привязанную к скелету верёвочку так, чтобы рука поднялась, и осветит бюст фонариком. Со стороны это будет выглядеть так, будто Ленин ожил и приветствует подошедших. В этот момент Валерка и Колька прокричат как можно более страшными голосами:

– Приведите Вия! Ступайте за Вием!

Потом Дима зажжёт второй фонарик, чтобы осветить лужицу перед «конём», и бросит туда кусочки лития. Вода забурлит. Это будет выглядеть, как если бы тёмные силы откликнулись и Вий вот-вот покажется. Сонька и классная, конечно, перепугаются и бросятся из зала. После этого Сашка и Димка должны будут быстро занести скелет и Ильича в маленькую кладовку спортивного инвентаря, а Валерка и Колька сложат туда же череп собаки и заспиртованных моллюсков. Дохлую кошку было решено просто выбросить на улицу.

Потом они быстро выйдут в холл перед залом, где смешаются с толпой остальных участников праздничного вечера. Когда классная опомнится и вернётся искать виноватых, то они будут далеко и вне подозрения.

После обсуждения плана в целом осталось решить главное – как заманить Соньку в спортивный зал. Колька предложил подкинуть ей записку с печатными буквами. Светлана Андреевна, которая всегда на страже морали, как увидит, что Сонька пошла в тёмный зал, сразу пойдёт за ней.

– Не верится, что наша отличница и комсомолка Сонька пойдёт встречаться в тёмный зал с неизвестным, – заметил Валерка.

– Пойдёт! Она обязательно подумает, что этот незнакомец – Сашка, – уверенно сказал Колька, хитро посмотрев в сторону последнего.

Праздничный вечер

Вечер начался с поздравления директора школы с Международным женским днём. Первым делом Алексей Аркадьевич зачитал приветствие генерального секретаря КПСС – Леонида Ильича Брежнева. Затем уже от себя, учителя труда и двух физкультурников поздравил всех работниц школы. Школьниц он не упомянул, зато каждая после его выступления получила какой-нибудь подарок.

Накануне вся четвёрка заговорщиков с остальными ребятами из класса штурмовали магазины в поисках чего-нибудь совершенно красивого и дешёвого.

Удалось купить деревянные подставки под чайники. Плоские поверхности были инкрустированы мелкими цветными стекляшками и выглядели симпатично.

При вручении подарков вышла небольшая заминка – одной подставки не хватило. И как раз для Сони. Сашке пришлось достать из портфеля небольшой эстамп, который он собирался 8 Марта подарить матери, и преподнести Соне. Беря эстамп из рукСашки, девушка раскраснелась и заулыбалась.

«Теперь точно поверит записке», – подумал Колька и ухмыльнулся.

Листок бумаги, в котором Соне была назначена встреча в физкультурном зале, был передан последней рекрутированным для этой цели второклассником. Валера нашёл паренька в вестибюле школы. От безделья мальчик пинал мешок для сменной обуви как футбольный мяч, пытаясь загнать его под банкетку. За одиннадцать копеек на фруктовое мороженое он радостно согласился выполнить поручение.

Получив записку, Соня сказала сидящей рядом подруге Марине, что она забыла учебник в классе. Уйдя с праздничного вечера, Соня пересекла небольшой холл и вошла в темноту физкультурного зала через дверь, которая была уже кем-то предусмотрительно открыта.

Передвижения девушки не ускользнули от внимательного взгляда Светланы Андреевны. Весь вечер она наблюдала за ребятами и Соней. Её опасения, что они к чему-то готовятся, подтверждались. Каждый опытный педагог всегда знает, когда в классе затевается буза. Это так же точно, как то, что бывалый начальник тюрьмы всегда чувствует, когда заключённые начинают готовить побег.

Светлана Андреевна тихо вошла в зал вслед за Соней, но не стала включать свет. Она хотела посмотреть, чем всё это закончится. И только после сурово разобраться с нарушителями.

Четыре мальчишеских сердца учащённо забились. Всё шло точно по плану. Соня подошла к углу, где в темноте спрятался «конь» с оседлавшим его бюстом Ленина. Вдруг Сашка понял, что они с ребятами не договорились, как близко Соня должна подойти к «коню», чтобы можно было начинать.

«Может быть, дать сделать ей ещё шаг?» – подумал Сашка.

В темноте и пустоте большого помещения Светлана Андреевна почувствовала себя неуютно и решила не медлить.

– Это что такое, кто здесь? Вам всем придётся привести своих родителей, и сходить за ними немедленно! – прогремел её голос.

В пустом зале выкрик сопровождался ещё и раскатистым эхом.

По-учительски начальственная реплика Светланы Андреевны была не предусмотрена сценарием, и ребята растерялись. Сашка понимал, что нужно вот прямо сейчас поднять руку скелета и включить фонарик, но не мог шевельнуться.

– Приведите Вия! Ступайте за Вием! – вдруг послышалось из-за матов.

Это Колька и Валера, растерявшись от неожиданной реплики Светланы Андреевны, произнесли заготовленную фразу раньше, чем Сашка зажёг фонарик.

Но слова прозвучали как-то робко. Она была учителем, и участники заговора почувствовали себя как на уроке. От голосов ребят у Сашки прошло оцепенение. Ему удалось справиться с непослушными руками. Он одной включил фонарик, а другой потянул за верёвку. Рука скелета поднялась.

Самым невозмутимым оказался Дима. Он, как и договаривались, по плану бросил кусочки лития в воду, осветив лужицу фонариком.

Как только раздалось шипение, Соня взвизгнула и попятилась. Сделав пару шагов, она воткнулась спиной в тихо подошедшую сзади учительницу. Обернувшись и увидев классную, Соня взвизгнула ещё громче. Её глаза широко открылись. Было непонятно, чего она испугалась больше. Бюста ли Ильича, поднявшего костлявую руку, дохлой кошки или неожиданно появившейся Светланы Андреевны. Соня отшатнулась от учительницы, взвизгнула ещё раз и опрометью бросилась вон из физкультурного зала.

Светлана Андреевна, прикрывая рукой глаза от яркого света фонарика, пыталасьрассмотреть тех, кого скрывала темнота.

– Это что ещё такое?! Что за фокусы?! Кто здесь прячется?! – грозно произнесла молодая женщина.

Ужас

После строгих слов Светланы Андреевны наступила тягостная пауза. Кусочки лития быстро растворялись в лужице, и шипения оттуда доносилось всё меньше. Ребята растерялись. Им становилось ясно, что вызова в школу родителей не избежать.

Вдруг мёртвая кошка дёрнулась, будто живая. Кольке, который был дальше всех от угла зала, где разворачивалось действие, показалось, что шипение исходит уже не от растворяющегося в воде лития, а от этой дохлятины. Ему представилось, что ещё мгновение – и чёрный вонючий ком вскочит с визгом и бросится в его сторону.

Но вместо этого какая-то неведомая сила сдвинула горку матов, за которыми прятался Валерка. Верхний не удержался и сполз вниз, придавив своей тяжестью мальчика к полу.

– У-у-у! – послышался сдавленный крик школьника.

Все окна в зале разом задребезжали, как будто целая рать злых духов начала рваться внутрь. Валерка похолодел, вспомнив, что при строительстве школы именно здесь, в зале, погиб рабочий, которого придавило плитой сорвавшейся с крюка лебёдки крана.

«Призывая Вия, мы вызвали привидение погибшего рабочего», – едва соображая от страха, подумал он.

В тот же момент, как Сашка услышал это протяжное «У-у-у», похожее на вой оборотня, он получил сильный удар в левое ухо и услышал грохот падения тяжёлого предмета. От неожиданности Сашка выронил фонарик. Тот ударился о пол и покатился, ярко осветив череп упавшего скелета.

«Это мерзкие кости задели меня, или там, в темноте, нечто другое!» – подумал он и почувствовал, что от ужаса не может сдвинуться с места.

Потом это «нечто» швырнуло в направлении Сашки и Димы «коня» с Ильичом. Гимнастический снаряд больно ударил Диму в грудь. Мальчик качнулся, но удержал фонарик в руках. Света было достаточно, чтобы отчётливо видеть дёргающуюся дохлятину и банки с заспиртованными моллюсками.

Стеклянные посудины начали биться боками с громким звоном. Было похоже, что «нечто» пытается вернуть мелких упырей в банках к жизни. Казалось, что ещё немного – и заспиртованные твари выберутся наружу, чтобы поискать, где напиться живой крови.

В то время как «конь» рванулся в направлении Сашки и Димы, бюст Ильича качнулся и начал падать в сторону Светланы Андреевны. Одновременно «нечто» сильно толкнуло учительницу сзади в направлении Ленина. Она машинально протянула руки вперёд и подхватила падающего вождя.

– Что это?! – взвизгнула она и прижала Ильича к груди.

После вопля Светланы Андреевны всё движение в зале прекратилось. «Конь» больше не старался наехать на ребят. Стёкла в окнах перестали дрожать. Кошка не пыталась воскреснуть. Сашка подобрал с пола фонарик и посветил в сторону классной.

Учительница продолжала крепко прижимать Ильича к груди. В глазах ее был ужас и пламя от света фонарика. Она стала похожа на ожившую ведьму из «Вия».

Сашка машинально потянулся к портфелю, где у него был кусочек мела, который он стащил из класса математики. Дрожащими руками школьник стал очерчивать себя кривой линией, чтобы получился круг, защищающий от нечистой силы. Если бы Сашка мог связно думать в этот момент и вспомнить, как они готовились напугать Соньку и классную, то у него это вызвало бы приступ зубной боли, настолько он был сейчас напуган. Сашка видел, что Валерке удалось выбраться из-под мата и как он вместе с Колькой выскочил из зала.

«Бежать!» – смог только подумать Сашка.

Один Дима оставался невозмутимым. Он продолжал светить фонарём на кошку, наверное, удивляясь, почему эта дохлятина больше не предпринимает попыток ожить.

Сашка уже сделал первое движение, чтобы бежать из зала, как вдруг дверь кабинета учителей физкультуры открылась, перегородив путь. Школьник замер, ожидая появления ходячего трупа или даже Вия. Но оттуда выбежала «англичанка» Маргарита Леонидовна – учительница английского языка.

Судя по страху, застывшему в её глазах, было понятно, что «нечто» натворило делов и в этом учительском кабинете. На ней были изящные сапожки на высоком каблуке. Её короткая шерстяная юбка позволяла беспрепятственно обозревать стройные ножки. Но из одежды выше пояса ничего больше не было.

Следом за ней из кабинета вылетел физрук Пантелей Петрович. Он также был с голой грудью. В одной руке у него был баскетбольный мяч. По решительному взгляду было понятно, что он готов использовать спортивный инвентарь как пушечное ядро в случае смертельной опасности. В другой руке Пантелей Петрович держал блузку и бюстгальтер Маргариты Леонидовны. Вероятно, неожиданное нашествие «нечто» застало их в разгар празднования 8 Марта.

– Oh my God! – воскликнула Маргарита Леонидовна, увидев скелет на полу, и бросилась из зала.

Пантелей Петрович швырнул баскетбольный мяч, стремясь попасть в скелет, но промахнулся. Спортивный снаряд угодил в зад Светланы Андреевны. От сильного удара она качнулась, но всё-таки удержала бюст Ильича в руках.

– Марго, подожди! – крикнул физкультурник и бросился вслед за «англичанкой».

Путь к выходу в холл был свободен. Оттуда доносились визги и топот ног школьников и учителей, убегающих с праздничного вечера в актовом зале. Было ясно, что и там «нечто» сотворило тоже что-то дьявольское. Сашка выбежал в холл, а оттуда с толпой школьников рванулся к выходу из школы.

«Скорее вон отсюда!» – только и смог подумать он.

На следующий день

Это была суббота, 5 марта 1977 года. С утра слух о том, что накануне произошло землетрясение, быстро распространился по Москве. Наиболее эрудированные по отклонению потолочной люстры от вертикали даже попытались определить его силу. После землетрясения жители верхних этажей долго гуляли по улицам в ожидании повторных толчков, но их не последовало. Многие хозяйки были безутешны. С таким трудом купленные в магазинах дефицитные хрустальные фужеры и вазы разбились вдребезги, попадав с полок сервантов. В середине дня выпуски новостей вышли с сообщением о том, что 4 марта в Москве было зафиксировано землетрясение силой 4 балла по шкале Рихтера. В успокаивающем тоне слушателей и зрителей информировали, что в столице никаких разрушений зданий и пострадавших жителей нет. Через несколько дней в программе «Очевидное – невероятное» специалисты обсуждали происшествие. Зрители были потрясены, узнав, что это шестое землетрясение, зафиксированное Москве. С 1445 года – самое сильное. Прогноз, что подобное явление может повториться в будущем, не уменьшил рвение хозяек. Очереди в магазинах за хрустальными изделиями в последующие недели не сократились.

Во вторник, 9 марта, в школе первые уроки во всех классах были посвящены уборке помещений. Поправлялись покосившиеся плакаты на стенах, с пола собирались разбитые цветочные горшки. Учительницу биологии Аделаиду Семёновну можно было видеть в разных классах почти в одно и то же время. Со скоростью ведьмы, оседлавшей Хому Брута в мистической повести Гоголя «Вий», она перемещалась по школе и руководила спасением растений. Цветы временно пересаживались в любую банку или пластиковую ёмкость, которая могла удержать необходимое количество земли, достаточное для корней.

В ходе уборки и в перерывах вся школа горячо обсуждала происшедшее во время подземного толчка. Героиней вечера громогласно всеми без исключения была признана Светлана Андреевна. Именно благодаря её ловкости и решительности запасной бюст Ильича был спасён, и его торжественно установили на пьедестал у раздевалки под плакатом «Ленин всегда живой». (Основной бюст не удержался, когда земля вздрогнула. Упал с пьедестала и разбился вдребезги.)

Если подвиг Светланы Андреевны громогласно славился, то появление «англичанки» Марии Леонидовны полуголой в толпе спасающихся от землетрясения школьников обсуждалось шёпотом. Директора школы особенно насторожила фраза «Oh my God», неоднократно повторяемая Марией Леонидовной в толпе выбегающих учеников. Школа была на хорошем счету в РОНО по графе антирелигиозной пропаганды. Над Марией Леонидовной нависли тучи.

Зато облака рассеялись над заговорщиками. Светлана Андреевна, как спасительница бюста Ильича, купалась в лучах общешкольной славы, и ей не хотелось расследовать детали происшедшего. Кроме этого, такое событие, как землетрясение, было настолько уникально, что в школе никто не стал разбираться, почему скелет оказался в спортивном зале. Его просто перенесли назад в кабинет биологии.

Сашка поговорил с отличницей Соней. Не упоминая о событии в спортивном зале, он просто сказал ей, что хочет принять участие в пьесе о Софье Ковалевской, которую комсомолка и отличница так хотела поставить в школе. Соня с радостью согласилась и тоже не стала выяснять правду. Как отличница, она всегда для любой задачи имела правильное решения. Кольку и Валерку тоже позвали принять участие в постановке пьесы, и они с радостью согласились.

Когда разъяснилось, что в происшедшем нет никакой мистики, все заговорщики долго смеялись над ужасом, охватившим их в спортивном зале. Но повесть Гоголя «Вий» на всякий случай всё же прочитали.

Дима держался от всего этого в стороне. Иногда его можно было видеть одиноко стоящего в спортивном зале в ожидании чего-то. Может быть, он хотел, чтобы этот вечер повторился. Есть люди, которые любят ужасы.

Иностранец

Середина июля. Горячий хрустящий песок под ногами. Слепящее солнце и пирамида. Я был здесь иностранцем. Вы узнали страну? Это… Нет, не Египет. Горячий хрустящий песок был на площади перед входом в парижский Лувр под стеклянной пирамидой египетского образца. И страна эта?.. Да, Франция.

Мучила жажда. Вода, захваченная в отеле, закончилась. Вокруг в киосках продавалась по 3 евро за бутылку ёмкостью 0,33 литра. Быть иностранцем в Париже стоило денег. За рядами кафешек вдоль Сены, о которых так живописно писал Хемингуэй, в переулочках прятались сетевые магазины. Вода продавалась по обычной цене – меньшечем один евро. Но только парижане знали к ним путь. Для иностранцев они были недоступны.

Вдруг сзади меня что-то с грохотом упало на песок. Я оглянулся. Прямо на оси, образованной входом в Луври Эйфелевой башней, лежала пачка бутылок с водой. Рядом стоял смуглолицый парижанин. Широко растянув губы в улыбке, с заметным арабским акцентом он произнёс: «Бутылка – один евро». Толпа иностранцев отшатнулась от Лувра и образовала очередь за водой, но я был первым.

Из нагрудного бокового кармана я достал монету, чтобы расплатиться. Это было надёжным местом, где я в поездках прятал деньги, паспорт – самое важное.

Запасшись водой, я пошёл вдоль Сены внаправлении Нотр-Дама де Пари, чтобы за его средневековыми витражами спрятаться от жары. Вдруг из боковой улочки мне навстречу вышла компания молодых парижан. Когда они были от меня на расстоянии руки, один из них протянул мне лист бумаги с напечатанным на нём текстом. Этот парижанин был такой же смуглолицый, как и продавец воды перед Лувром. И я бы не удивился, если бы оказалось, что передо мной его двоюродный или троюродный брат. Жалостливо улыбаясь, он начал что-то быстро говорить. Я разобрал только одно слово – «петиция». Я ему искренне сочувствовал. Но как я мог ему объяснить, что не знаю язык настолько, чтобы подписывать документы на французском? В этот момент лист бумаги с петицией упёрся мне прямо в сердце, и я переполнился состраданием.

Через мгновение я почувствовал какое-то движение у нагрудного кармана. Я отдёрнул правую руку просителя с петицией и увидел, что под прикрытием этого листа ему удалось забраться внутрь. Только иностранец мог попасться на такую уловку.

Перехватив мой взгляд, он бросился прочь. Я начал преследование. Мы вбежали на мост, где были расставлены современные скульптуры с очевидной целью ещё большего привлечения иностранцев в Париж. Там стоял человек бравой наружности с надписью «Security» на широкой груди и жетоном – «Сержант Поль». Я закричал: «Грабят!» – и указал на убегающего вора. Полицейский раскинул руки, готовясь защитить скульптуры, и прокричал, что не может оставить важный пост. Я продолжал преследование. За мостом от набережной навстречу нашему забегу поднялось здание Национальной библиотеки.

Вор вбежал в открытую дверь, показав читательский билет. Я бросился за ним. В дверном проёме стоял человек бравого вида с надписью «Security» на широкой груди и жетоном – «Сержант Жан». Я закричал: «Грабят!» – и указал на убегающего вора.

В ответ он сказал, что не может оставить свой ответственный пост. Потом полицейский раскинул руки и сообщил, что не в его власти пропустить меня без читательского билета. Конечно, он рад, что иностранцам интересна Национальная библиотека, а не только Мулен Руж. Но для входа нужен документ, который легко оформить, имея любое удостоверение личности. В этот момент вор окончательно скрылся за стеллажами с детективами.

Я стал проверять содержимое нагрудного кармана. Паспорт был на месте, деньги не украдены… Так что же пропало?

Не было конверта со штрафом. В Париже я взял машину напрокат. Как иностранец, я не знал всех особенностей города и припарковался у какой-то ржавой железки, которая оказалась пожарным гидрантом. Случайно вор украл конверт с неоплаченным штрафом за неправильную парковку.

Вот сейчас я здесь, в Москве, а далеко в Париже за мной числится штраф. Как хорошо, что я был там как иностранец. Но… Я написал письмо в полицию Парижа, чтобы объяснить, что я не собирался уклоняться от уплаты. Что штраф был у меня похищен. И у меня есть свидетели – сержанты Поль и Жан.

Вот письмо. Как вы думаете, сколько марок приклеить? Одну или две, чтобы дошло? Может быть, написать, что оплата за счёт получателя?

Врасплох

Брюссельский аэропорт. В тесноте автобуса, как в московский час пик, нас везли всё дальше от здания аэровокзала по взлётному полю в поисках самолёта на Москву. От взволнованности перед предстоящим рейсом кто-то запустил в салон шутку – так и повезут автобусом до Москвы. В ответ все дружелюбно заулыбались.

У меня, как и у всех, было приподнятое настроение. Вспоминался первыйполёт в Париж в конце прошлого века. Тогда, в марте, в Шереметьеве самолёт компании «Аэрофранс» долго отмывали от снега, к испугу пассажиров. Потом лайнер, взревев, резко оттолкнулся от земли, пробил плотные облака, и нас ослепило солнце. Джет ещё продолжал набирать высоту, когда стюард покатил тележку с едой и спиртным. Выпить рюмку водки, закусив бутербродом с красной рыбой, с видом на белоснежные облака. Какое было наслаждение!

Наконец нас подвезли к белокрылой громадине, мы поднялись по трапу и начали рассаживаться. Стюардессы бодро загремели посудой на кухне. Звуки возбуждали аппетит. После завтрака прошло много времени, и было уже пора перекусить. У трапа продолжали останавливаться автобусы. Скоро весь салон заполнился до отказа. Как пассажир экономкласса Боинга 737 чувствует себя, когда все места заняты? Ну, это примерно как ехать в «Жигулях» первой модели вшестером. Не очень удобно. Зато был гарантирован собеседник для разговора под гул моторов, с которым можно поднять бокал за успешный полёт над облаками.

Длинноногая стюардесса в красной униформе показалась в проходе. В руках поднос с мелкими пакетиками. Обычно перед тем как предложить напитки, взбадривающие аппетит, бортпроводницы разносят арахис. Она медленно шла по салону и, улыбаясь каждому пассажиру, говорила фразу, которая слышалась как «Вива Франсе». Когда она подошла, то стало ясно, что она произносит на английском «Earphones», но с заметным французским акцентом. Это было к месту, что она разносила наушники, но хотелось уже что-нибудь съесть.

Наконец другая стюардесса начала продавливать каталку с едой по узкому проходу. Но в продвижении вперед была странность – она шла слишком быстро. Скоро выяснилась причина. Вкусно пахнущие горячие продолговатые рулончики получали не все. У каждого ряда кресел стюардесса сверялась с пассажирским манифестом. После чего путешественник получал бутерброд с улыбкой, или только последнее. Моя соседка слева получила полный набор. Мне достался теплый взгляд и вид на два ряда белоснежных зубов, показавшихся за пухлыми губками. Я был застигнут врасплох. Скоро выяснилось, что каждый бутерброд записан за определённым местом. Его нужно было включать в стоимость резервирования. Я приобретал билет, используя Priceline. Они восторгались, что я имею дело именно с ними, но о том, что в полёте можно остаться без еды, не было ни слова.

После того как тележка укатила на кухню, появилась другая стюардесса и, мило улыбаясь, объявила, что еда вернётся для тех, кто может оплатить 10 евро за бутерброд и 3 евро за бутылку воды. Я был готов раскошелиться. Что такое несколько иностранных денежных купюр для голодного человека? Но вместо валюты я имел только рубли.

В этот момент соседка слева развернула бутерброд и стала есть. Запах хорошо прожаренного мяса усилился. Это было нестерпимо. Захотелось попросить остановить самолёт и выйти вон.

Вдруг аэроплан тряхнуло. Правую руку дамы отбросило ко мне. Край надкушенного бутерброда, окрашенный розовой помадой – мой любимый цвет, – оказался прямо у рта…И я откусил краешек от этого блаженства!

Через секунду пилот мастерски выровнял тяжёлую машину, и её рука вернулась на место. Она посмотрела на бутерброд, потом на меня. Я изобразил задумчивость, но неудачно. Пережёвывая душистое мясо, она продолжала подозрительно посматривать на меня.

Известно, когда мужчина обращается к предмету своей любви, речь от волнения зачастую бывает несвязной. Это выглядит так, как будто он что-то пережёвывает.

Мне нужно было сжевать трофей, и я притворился влюблённым. Когда движения моих губ окончательно прекратились, соседка вопросительно посмотрела на меня. Наверное, дама хотела услышать признание в более отчётливых словах. Я извинился и сказал, что мне нужно пройти в туалет.

Когда я пошёл обратно, то заметил, что одно место в последнем ряду свободно. Что если к нему приписан бутерброд?! Я сел на это кресло, вызвал стюардессу и сказал, что меня обнесли. Она долго сверяла пассажирский манифест с номером над моим креслом. Явно девушка была застигнута врасплох. И принесла мне этот тёплый, хорошо прожаренный восторг и воду.

Какое это было наслаждение – есть горячее мясо, запивать прохладным напитком. Смотреть на облака, из которых на тебя с завистью глядели наверняка спрятавшиеся там ангелы. Бог был застигнут врасплох, и маленькое чудо свершилось.

Месть, или Давайте останемся друзьями

Рейс UA 107, Мюнхен – Вашингтон. Стюардесса катила тележку с горячими напитками по узкому проходу. Наклоняясь к пассажирам, она с лучезарной улыбкой спрашивала: «Вам кофе или чай?» Когда она поравнялась с рядом кресел передо мной, я открыл пакет и надкусил румяный пирог с мясом. Аромат свежей выпечки за секунду добрался до её прямого, в кокетливых веснушках носика. Бортпроводница, как и ожидалось, не выдержала этого радостного призыва к пиру после унылых запахов самолётной кухни. Она пошатнулась, рука её вздрогнула. Горячий кофе из стаканчика полился в глубокое декольте обслуживаемой в этот момент модницы. С яростью горного водопада напиток лился не больше секунды, прежде чем исчез в глубоком интиме. Горячая жидкость добралась до дремлющей в глубине лавы, и через секунду из прекрасного ротика модницы началось извержение вулкана.

– Дайте жалобную книгу, позовите пилота, я вас засужу! – пророкотала она.

Месть компании «Юнайтед» свершилась – чемодан моей жены был отомщён. Она дала мне его для поездки со строжайшим условием вернуть в целости и сохранности. Он был её постоянным спутником в поездках на конференции. На одной из них жена неожиданно получила похвалу от какого-то крупного учёного. После этого она решила, что этот чемодан приносит ей удачу. Он как талисман.

Перед полётом из Москвы в Вашингтон с пересадкой в Мюнхене я сдал его в багаж. Чемодан имел пару колёсиков, и его можно было удобно катить по гладкому полу. К сожалению, они были самым уязвимым местом. При сильном ударе им ничего не стоило отвалиться. Чемодан после этого превращался из катимого в носимый. И его обладатель уже больше не был элегантным путешественником, а становился такелажником. Я обернул колёсики целлофаном и настаивал, чтобы мне было позволено самому отнести багаж в соответствующее отделение самолёта. Мне отказали и сказали, что я получу его в целости и сохранности в Вашингтоне.

Когда прилетели в Мюнхен, то в зале вдруг объявили мою фамилию. Знаете, начинаешь чувствовать себя важной персоной, когда тебя объявляют на весь аэропорт. Потом мне объяснили, что нужно пройти в багажное отделение и забрать мой чемодан. Я возражал, что билет до Вашингтона и что багаж я должен получить там. На это мне объяснили, что такое правило работает для всех компаний, кроме «Юнайтед».

– А если вы решите «забыть» чемодан здесь до завтра, то с вас штраф 100 евро, – сказала работница багажного отделения, перехватив мой тоскливый взгляд, которым я обозревал его.

В общем, всё было не так уж плохо. Я вышел из метро на центральной площади Мюнхена, прямо у ратуши. Согласно карте до отеля было метров 200. Я увидел перед собой шесть узких переулков. Три из которых примерно совпадали снужным направлением. Я заметил, что площадь вокруг ратуши и все близлежащие переулки были замощены булыжником. Жители Мюнхена отдавали должное старым традициям.

«Колёса чемодана могут не выдержать таких ходовых испытаний», – подумал я.

Решив не играть с судьбой, а действовать наверняка, я спросил рядом стоящего парня, не местный ли он. Молодой человек утвердительно кивнул. Тогда я показал бумажку с названием отеля. Его не затруднило открыть GoogleMaps и показать мне дорогу. Я прокатил чемодан 100,200,300,400,500 метров. Громыхание колёс о булыжники разрывало мне сердце, и я остановился. На улице было пусто, посетители кафе неподалёку с интересом смотрели в мою сторону. Меня это не радовало. Неожиданно появился велосипедист. Он был сама любезность. Открыл GoogleMaps и показал направление. Я прокатил чемодан ещё 100,200,300,400,500 метров. Отеля не было. Я завернул за угол и оказался на площади перед ратушей у входа метро, из которого я вышел сорок минут назад. Вдруг совсем рядом я увидел две золотые соединённые арки – это был знак McDonald’s.

«Что-то знакомое», – промелькнула у меня мысль.

Я открыл распечатку с фотографией отеля. Вход был рядом с рестораном. Через пять минут дежурный передавал мне ключи от номера.

На следующий день утро было прекрасное, солнечное. Достопримечательностей вокруг отеля не было никаких. Я это выяснил накануне поздно вечером. Устроившись, я вышел на площадь перед ратушей. На ней была одна-единственная бронзовая статуя девушки с отполированной левой грудью от бесконечных касаний туристов.

Зато в отеле меня ждал завтрак, включённый в стоимость проживания. Я спустился в кафе на первом этаже. Там был накрыт шведский стол. Я взял тарелку, наполнил до краёв. Распорядительница в зале, улыбаясь, показала мне свободное место. После второй она продолжала ласково смотреть на меня. Моя третья была встречена ею с серьёзным лицом. На четвёртой молодая женщина помрачнела, и в её глазах читалось желание мстить.

Пока я стоял с последней тарелкой в руках, мне на глаза попались два портрета на стене. Пожилые мужчина и женщина в одеждах начала прошлого века.

– Не изображение ли это основателей вашего прекрасного отеля? – спросил я.

– Да, это они! – ответила распорядительница, и её глаза вспыхнули от радости.

Она рассказала мне об их трудолюбии и тяжёлом жизненном пути. Потом с кухни позвали щуплую старушку, мать которой работала там ещё при основателях. Я никогда не видел столько радости в глазах стариков. Мы расстались друзьями, и мне в дорогу дали ещё пакет с пирогами домашней выпечки.

Всё было прекрасно. Но в аэропорту мой чемодан с размаху поставили на ленту транспортёра, и одно колесо сломалось.

Самолёт продолжал лететь. Я – упиваться свершившийся местью. До Вашингтона оставалось два часа. В пакете было ещё шесть пирогов, которые я уже не мог есть! Их было слишком много! Стюардессы начали разноситьбланки таможенной декларации, правила которой гласили, что ни один, даже самый маленький кусочек пищи, не должен пересечь границу США. Я стремительно приближался к нарушению таможенных правил! Что делать?

Я подошёл к стюардессе и предложил пирог. Она с радостью приняла угощение. Мне было приятно смотреть на её красивое улыбчивое лицо. Потом я предложил пироги другим бортпроводницам. Два последних отнесли командиру корабля и второму пилоту. На выходе из самолёта все стюардессы и оба лётчика радостно улыбались мне. Пироги понравились, и мы расстались друзьями.

Размер

Год назад, во время «Ночи музеев», пробиться в Пушкинский удалось только после 10 вечера. Как попал в бурлящую горную речку. Поток посетителей затащил меня в итальянский дворик и прижал к постаменту скульптуры Давида Микеланджело. Я посмотрел вверх. Прекрасное тело нависло надо мной.

«В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.», – вспомнился афоризм А. П. Чехова.

На второй этаж подняться не удалось. Мне пришлось остаться на месте и, задрав голову, продолжать рассматривать скульптуру. Взгляд упирался в ноги и руки. Лицо было почти не видно из-за его выпуклой груди. Это высокое искусство. Но в жизни самое важное в теле это размер.

Мне пришлось в этом убедиться на следующий день. От посещения ночного мероприятия я чувствовал себя приобщённым к жизни бомонда. Когда вышел прогуляться на улицу, то увидел вывеску – «Магазин итальянской одежды и обуви». Не мог не зайти. На стеллаже виднелись красивые ботинки. Они были настолько хороши, что стали бы для меня домашними тапочками. Но остались только 38 размера, когда мой – 43. Понравилась зимняя куртка Columbia так, что я был готов носить её при малейшей прохладе даже летом. Но остались только 54 размера, амне нужен был 50.

Всё-таки хорошо иметь 54, да ещё быть ростом выше 180 сантиметров. Вдруг случится оказаться на пляже? И вот прошлым летом получилось побывать на южном берегу Флориды. Я вышел на пляж, и удалось-таки выглядеть по-богатырски. Правда, для этого пришлось до боли развернуть плечи и набрать в лёгкие как можно больше воздуха. Не выдыхая, шагать подпрыгивающей походкой к океану.

Вода была тёплая. Я плавал между буйков, поглядывая в сторону берега. С каждым поворотом народу на пляже становилось всё меньше. Публика потянулась к отелям. Когда я в очередной раз посмотрел в сторону песка, утыканного солнцезащитными зонтиками, то никого не увидел. Пора было на ужин. Я поплыл к берегу. Где было мельче, встал на ноги. Вода доходила уже до подбородка, но до берега было ещё метров 50.

Вдруг всплеск, и я увидел между собой и пляжем спинной плавник. Последний тут же исчез. Акула! Ощущение было такое, как будто все 5 литров моей крови одновременно ворвались мне в голову.

Единственное желание, когда опасность рядом в океане, это ринуться на сушу. Что делать?! Между мной и прибоем под водой притаилась смерть. За спиной Куба, но расстояние до острова – 80 миль. Оставалось одно – сжаться, стать карликом. Как бы вообще исчезнуть. Я что есть силы свёл плечи и поджал ноги. Но этого было мало! Пришлось выдохнуть весь воздух из лёгких, но меньше 44 размера и 140 сантиметров роста сократиться не получилось.

Прошла минута, две, три… Рядом со мной больше ничего не появлялось. Где акула? Уплыла? Или она рядом под водой и раздумывала, какую ногу или руку оттяпать первой? Вдруг сзади меня со стороны открытого океана послышался громкий шлепок по воде. Я обернулся и увидел уставившийся на меня огромный выпученный глаз и широко разинутый клюв…Это был наглый мелкий пеликан. По всей видимости, усилия по уменьшению размера тела были настолько удачны, что прямой потомок птеродактилей собирался меня заглотнуть. От наглости птицы ко мне вернулась решимость. Мой рывок в направлении берега был неудержим. Вот руки оказались над водой и, значит, спасены. Несколько бросков дальше – и грудь вне опасности. Ещё движения – и плавки над водой. Наконец я весь целиком выскочил на берег.

На следующий день у меня опять получилось производить впечатление широкоплечего высокого человека. Правда, для этого пришлось до боли развернуть плечи и заполнить лёгкие до отказа воздухом. Не выдыхая, шагать к океану, приподнимаясьна каждом шаге.

Но лучше стать как Давид. Чтобы никаких магазинов, ботинок, курток. А главное, быть из мрамора – ни одной акуле не по зубам.

Ну и погодка

Как и на любом телевидении, на американском есть канал погоды. Каждый день я смотрел полминуты, или две, если новая девушка-метеоролог была очень симпатичная. Больше привлекали каналы, где шли боевики. Энергичные погони. Перестрелки в деталях. На экране пистолет дёргался вверх. Пулю показывали крупным планом в замедленном полёте, перед тем как дать ей размозжить череп жертвы.

Но 27 августа 2011 года с 11 утра и до 5 утра следующего дня все мои мысли были о погоде. Шёл непрерывный репортаж об урагане «Ирина». На картинке с метеоспутника он выглядел как белёсое пятно с неровными краями. Перемешанная масса воды и воздуха вращалась вокруг центра с огромной быстротой. Скорость ветра по кругу достигала 119 км/час, и урагану присвоили первую категорию. «Ирина» промахнулся попасть в Мексиканский залив и катился вдоль восточного побережья США в направлении Нью-Йорка с линейной скоростью всего лишь 35 км/час. Это напоминало замедленное движение пули на экране в боевиках.

На канале погоды продолжали сообщать последнюю информацию о продвижении. Уточняли направление, скорость ветра, ширину фронта. К двум часам дня выяснилось, что мой городок попадает в полосу его движения. Я почувствовал лёгкое беспокойство. Одно дело смотреть, как пуля в боевике летит в голову злодея. Совсем другое – когда обнаружилось, что нашёлся смертельный кусочек свинца, который летит прямо в тебя.

Тем временем стали появляться эксперты и советовать, как спастись. Оказалось, что в критический момент нужно лечь в ванну, чтобы не быть унесённым ветром вместе с деревянными панелями, из которых сколочен дом. Я порадовался, что во время последнего ремонта не заменил ванну на душ.

К четырём часам на канале начали появляться репортажи о ситуации на побережье Северной Каролины и Вирджинии. Огромные волны накатывались на пустые пляжи. Ветер срывал крыши с покинутых домов. Почти все жители эвакуировались. Но появиласьдругая опасность, сопровождающая ураганы, – возможность появления торнадо. Но где это случается – всегда неожиданно. Это как в боевике, когда в тебя вдруг стреляют из невидимого места. Мой дом располагался далеко от океана, и волны были не страшны. Но торнадо был реальной опасностью. Я пошёл в ванну тренироваться, как быстро прятаться в случае угрозы.

В семь вечера авангард урагана принёс ливень и сильный ветер. Глаз «Ирины» в это время рвался в многочисленные казино Атлантик-Сити. Реки переполнились водой и в низких местах уже перекатывались через асфальтированное полотно дорог. Представители полиции начали призывать жителей сидеть по домам и не пытаться спастись бегством. Для убедительности демонстрировались кадры, на которых полузатопленные машины дрейфовали в руслах ручьёв, превратившихся в реки.

Около одиннадцати часов вечера центр урагана оказался между Атлантическим океаном и Филадельфией. Прямо посередине этого пространства в комнате дома, отделённого от стихии тонкими стенками, перед телевизором сидел я. На экране метался метеоролог. За ним на огромном дисплее шла битва между красным, зелёным, жёлтым, и серым цветами. Каждый из них представлял различные уровни атмосферного давления. В какой-то момент метеоролог световой указкой чертил галочку на дисплее и объявлял угрозу торнадо в соответствующей этой метки местности.

К двенадцати часам закорючки на дисплее стали появляться всё чаще. Указав на очередную, метеоролог объявил, что угроза торнадо – над центром Филадельфии. Ещё далеко, но я уже чувствовал себя как на фронте. Пришлось оттащить кровать с телевизором в самый дальний от окна угол комнаты.

Ещё через полчаса после очередной метки на экране метеоролог объявил: торнадо возможен в местности между городом Томс Ривер и пересечением дорог номер 70 и 72. Я похолодел. Вихрь торнадо начинал собираться прямо надо мной. Я бросился, как по инструкции, в ванну. Наставление оказалось недостаточно подробным. Нужно ли было сразу ложиться в чугунное изделие или ждать признаков, что дом готов подняться на воздух?

Я сел на стул и стал припоминать, как вели себя герои боевиков в критических ситуациях. Они улыбались и шутили. Это не подходило, – кроме меня, в комнате не было никого. Решение пришло само – ждать, когда снесёт крышу, и только после этого залезать в ванну с одеялом и подушкой. Метеоролог конкретного тоже больше ничего не сообщал.

Прошло ещё полчаса. Я напряжённо прислушивался к тому, что говорил метеоролог. Когда он объявит отбой тревоге? Вдруг весь дом вздрогнул от удара чего-то тяжёлого совсем рядом. Началось! Что за этим? Порыв ветра швырнёт исковерканную оконную раму внутрь комнаты? Крышу сдёрнет с дома и вместе с натянутыми на аттике бельевыми верёвками унесёт в пространство?

Но ничего этого не последовало. Прошло ещё полчаса. Сидеть в ванной становилось холодно. Наконец метеоролог объявил, что опасность миновала. Ураган покинул нашу местность и продолжил движение к Нью-Йорку.

Было почти утро, но от напряжения невозможно было заснуть. Как успокоиться? Пришлось переключить телевизор на канал, чтобы посмотреть боевик. Там стреляли, гнались, дрались, но сколько же в этом было успокоения для меня!

Следующим утром решил прогуляться. Ярко светило солнце. Метрах в двадцати от входа лежало старое дерево. Это его падение произвело столько шума прошедшей ночью. Постоянного ветра почти не было. Но время от времени резкие сильные потоки воздуха, отставшие от урагана, налетали на деревья с разных сторон. Теперь я интересуюсь погодой чаще и замечаю метеорологов не только с красивыми длинными ногами в коротких юбках.

Будь спокоен

В сосновом лесу между Хьюстоном и Остином мы с женой стояли у края холма, где находился исследовательский центр с названием «Научный парк». Открывался прекрасный вид на соседний холм, также заросший хвойными деревьями. Садящееся солнце теряло яркость, зелень леса вдалеке всё больше темнела у основания холма, почти до черноты. Стихало, всё вокруг наполнилось умиротворённостью заката. Оттого голос жены, прервавший молчание, был особенно резок.

– Через неделю я лечу на конференцию в Нью-Орлеан. Ты можешь подождать меня здесь или поехать туда на машине, – сказала она.

Похоже, я имел выбор?! Это был мой третий день в Америке. В Москве я водил «Запорожец». Машина с двигателем в 40 лошадиных сил, механической коробкой передач и с момента сборки на заводе – с неработающим ручным тормозом. А здесь у жены был «Мицубиси» в 150 лошадиных сил, за рулём которого я ещё не сидел ни разу.

– Да, поеду, – бодро ответил я.

Начались тренировки. Автоматическая коробка передач и табун в 150 лошадиных голов освоились быстро. Помогли пустынная дорога и присутствие ближайшего полицейского милях в двадцати у въезда в городок под названием Баструб. Нужно было наметить маршрут. Как каждый знает, это очень просто. В интернете сайт – «GoogleMaps». Вносишь адреса старта и финиша. Маршрут готов. Но проблема. В 1998 году не было такого сайта. «Google» вообще не существовал.

Я добавил к моему словарному запасу слова «машина», «Нью-Орлеан», «джаз», «виски со льдом» и поехал в местную библиотеку за помощью в прокладывании маршрута. Библиотекарь оказалась очень сообразительной. Прослушав мою речь, она решила, что я ищу поблизости место, где можно выпить. Потом она всё-таки поняла, что произношу ещё и слово «Нью-Орлеан». Здесь она совершенно удивилась, так как до Нью-Орлеана было 650 километров, а ближайший бар находился за углом. Ковбои побросали свои книги и столпились возле меня. В результате мозгового штурма я получил распечатанную карту с обозначением дорог. Не хватало пустяка. Я не смог узнать номер схода, который вёл к нужной мне улице Бурбон в Нью-Орлеане. Если пропустить этот съезд, то можно было продолжать двигаться дальше на север и оказаться Нью-Йорке.

И вот наступило решительное утро. Жена уехала накануне, грустно посмотрев на машину, как бы прощаясь. Перед отъездом я положил рядом на сидение карту и свои водительские права, на которых по-русски было написано: «Международные».

«Будь спокоен», – сказал я про себя и резко нажал педаль газа.

Первое испытание ждало меня уже через двадцать минут. Передо мной появилась развилка. Дорога № 87 и № 87 деловая. Согласно карте я должен был ехать по той, что с № 87 до пересечения с трассой № 10. И ни слова о № 87-й деловой. Какую из двух выбрать?

«Будь спокоен», – сказал я себе.

На развилке одна из дорог уходила чуть левее, другая – немного правее. Вся моя поездка была как бы вопреки обстоятельствам. Я правша, но наперекор поехал налево. Повезло. Через час передо мной был указатель на дорогу № 10.

И вот передо мной был уже Хьюстон. Скоростная автомагистраль начала петлять, обходя центр города. Над ней появилось множество указателей с названиями съездов в Хьюстон. Моей задачей было случайно не сойти. Это было просто. Среди указателей над дорогой я высматривал № 10 и держался полосы, которая проходила под этой надписью. Это гарантировало, что я не собьюсь. Я был настолько уверен в себе, что уже начал любоваться городским пейзажем Хьюстона. Проезжая под очередным табло, я небрежно посмотрел вверх. № 10 исчез, но появился знак, что предельная скорость не меньше 60 км/ч.

«Будь спокоен», – подумал я, чувствуя себя ослепшей пулей.

Что было делать? Выход был только один. Держаться левее, дальше от правых полос, чтобы не попасть на сход. Центр Хьюстона остался позади. Я удалялся от города, но по какой дороге? Наконец появилось табло с № 10. Я вздохнул с облегчением.

Через какое-то время полотно трассы поднялось на бетонные опоры. Слева был океанский залив, под опорами и справа – болото. Скоростная магистраль стала похожа на бесконечный мост, который терялся вдали. Бензина в баке оставалось меньше четверти.

«Будь спокоен», – заклинал я себя.

Спокойнее от этого не стало. Была реальная опасность заночевать по соседству с крокодилами. Мобильные телефоны в конце 90-х были редкостью, и у меня его, конечно, не было. Через каждые 10 километров располагались телефонные будки с надписью «Неотложная помощь». Но звонить и просить о подмоге выходило далеко за рамки моего запаса английских слов. Прошло ещё полчаса, и стрелка – указатель бензина в баке упёрлась в красную черту.

«Будь спокоен», – повторил я снова и переключил радиоприёмник на канал джазовой музыки, чтобы Нью-Орлеан казался ближе.

На дороге появился указатель, зазывающий в стрип-клуб. Выбор был невелик: или ночевать рядом с крокодилами, или провести ночь в стрип-клубе. Я свернул с автомагистрали. Перед зданием, расцвеченным неоновыми огнями, стояла бензоколонка.

Через полчаса в приподнятом настроении, но с налётом лёгкой грусти я был снова в пути. Ещё через три часа показался центр Нью-Орлеана. Наступилрешительный момент. Мне нужно было правильно сойти. Я выучил название нескольких улиц, которые вели к моему отелю. Ковбои в библиотеке разошлись во мнениях о том, есть ли название хоть одной из этих улиц в обозначении сходов.

– Съезжай там, где будет очередь на сход. В Нью-Орлеане все едут увидеть «французский квартал», так как больше там смотреть нечего. Отель, который тебе нужен, на улице Бурбон, а это как раз там, – напутствовал меня один из ковбоев, посетивший Нью-Орлеан.

«Будь спокоен», – промелькнула мысль.

«У меня ещё полбака бензина, и если я ошибусь, то жене придётся искать меня где-нибудь в Джорджии!» – подумал я с ужасом.

Я пристроился к самой длинной очереди на сход, как советовал ковбой в библиотеке, и, действительно, оказался во французском квартале. И, о чудо, впереди через улицу я увидел название Бурбон-стрит. Согласно инструкции ковбоев она вела прямо к отелю, где проходила научная конференция. И уже собирался газануть через перекрёсток, но увидел перед собой знак «Одностороннее движение» и стрелку, указывающую направо.

«Будь спокоен», – опять сказал я себе и чуть не влетел в автомобиль, который резко затормозил перед моей машиной.

Для московского автолюбителя конца 90-х улицы с односторонним движением были совершенно в диковинку. Я поехал по стрелке направо, уже полностью потеряв способность сопротивляться судьбе. На следующем перекрёстке указатель повернул меня на 90 градусов в том же направлении. Потом в конце улицы – ещё раз. Я уже больше не сопротивлялся, я полностью потерял веру в себя.

«Будь спокоен», – я продолжал говорить как заклинание.

Время было уже около семи вечера, и начинало стремительно темнеть. Я остановился под козырьком входа в какой-то отель. Я поднял глаза. Это была моя гостиница. Я снова был решителен и уверен в себе.

«Я спокоен!» – чуть во весь голос не прокричал я.

Я вышел из машины и стал прохаживаться рядом с гостиницей. В этот момент в конце улицы появилась жена. Подходя к отелю, она увидела нашу «Мицубиси». На её лице было такое удивление, что, казалось, её глаза увеличились как минимум в два раза. Увидеть нашу машину целой и невредимой было для неё явным шоком.

«Будь спокойна!» – наверное, мысленно она произнесла.

Потом жена буднично посмотрела на меня. Стало обидно, что всё удивление ушло на «стального коня» в 150 лошадиных сил. Я поставил машину на парковку, и мы пошли прогуляться по Бурбон-стрит, где так много джаз-кафе и стрип-клубов.

«Будь спокоен!» – нужно говорить себе в любой ситуации и тогда всё получится!

По любви

В рассказе А. П. Чехова «Дама с собачкой» замужняя саратовчанка поехала на юга, где у неё случились романтичные отношения с женатым москвичом. Было ли это по любви, или они просто под настроение пригубили коктейль из солнца, крымского портвейна и напористого прибоя? Когда они разъехались по семьям, то не забыли друг друга. Между ними осталось притяжение. И, значит, всё, что случилось, было по любви. Между ними появилось это влечение, которое соединяет в одно целое не только мужчину и женщину, но мужчину и мужчину или женщину и женщину. Любая форма этого притяжения – в зачёт.

Чеховская героиня гуляла по морской набережной, держа собачий поводок в одной руке, а зонтик – в другой. Попробовала бы она так пройтись по Манхэттену. Там она была бы обязана вместо зонтика держать в руке целлофановый пакетик, чтобы собирать какашки за собачкой. Но не весь Нью-Йорк так строг к собаководам. Например, Бронкс. В Van Cortland Park можно с собакой гулять без поводка.

Парк для меня стал местом регулярных утренних пробежек. Многие совмещали бег с выгулом собак. Однажды я, как обычно, был на своей регулярной дистанции. По утрамбованной песчаной дорожке я поднимался по склону. Мне навстречу спускался мужчина внушительного размера. В полушаге за ним сбоку бежала его овчарка. Почти поравнявшись, мы были уже готовы, не останавливаясь, обменяться обычными приветствиями, как вдруг он резко остановился. На его лице изобразилось радостное удивление. Овчарка воткнулась в него сзади и оскалилась на меня. Я остановился и на всякий случай тоже радостно улыбнулся.

В этот момент удивление на его лице сменилось восхищением.

– Is it yours!/ это твой! – выпалил бегун.

«Что имеется в виду?» – промелькнула у меня мысль.

В его словах было мало смысла. Я на пробежке был один.

«Вероятно, мне послышалась фраза: “Is it you?/ это ты?”»

Мне бегун был незнаком, но нужно избежать осложнений.

– Hi! I’m glad to see you!/ Привет! Рад тебя видеть – на всякий случай был мой ответ.

– Is it yours?/ это твой? – повторил незнакомец и показал рукой на кого-то сзади меня.

Я повернулся и увидел молодого оленёнка. Всё прояснилось. Когда бегун спускался мне навстречу с горки, он заметил лесное животное, следующее за мной точно так, как его собака – за ним. Ему пришла в голову мысль, что оленёнок домашний. Когда же прелестное животное присоединилось ко мне? Я этого не заметил. В продолжение пробежки неожиданный попутчик не отставал. Встречные, завидев странную парочку, весело улыбались. Мне только оставалось отвечать тем же.

После бега следовало прогибание спины. Я сел на скамейку и стал прогибаться. Во время каждого касания затылком травы передо мной появлялась мордочка оленёнка. Его глаза оказывались совсем рядом с моими, и от этого я чувствовал все больше нарастающее притяжение между нами. Почему он оказался здесь один? Обычно молодые оленята путешествуют с матерями. Следующим упражнением было подтягивание. На каждом моём движении вверх и его голова поднималась в том же направлении. Он явно хотел быть со мной во всём.

То, что оленёнок совершенно не боялся людей, было неудивительно. Все скачущее, летающее, плавающее население нью-йоркских парков ручное, как домашние животные. Но почему он выбрал меня, чтобы следовать как за матерью и играть как с братцем? Как появилось это притяжение? И казалось, что ему уже невозможно быть без меня. А я, в свою очередь, стал подумывать, как поселить его в своей квартире под видом домашнего животного.

Случайность или нет? Саратовчанка, конечно, была обречена, прогуливаясь по морской набережной, вступить в романтические отношения по любви. Сердце её было истерзано жизнью на периферии, в компании мужа – мелкого карьериста. Гуров, измученный пошлым семейным бытом, тоже неслучайно ответил ей всем сердцем. Их пути могли не пересечься. Но обязательно вот так встретились бы какие-нибудь другие похожие двое. И для них всё было бы тоже по любви. И этот оленёнок мог столкнуться не со мной, а с кем-то ещё. И у него появилось бы такое же притяжение к тому другому потому, что ему было одиноко.

Во время следующего упражнения – отжиманий – появились лесничие и попросили меня направиться к небольшому холму за поляной. Там оленёнка ждала мать. Я должен был туда пойти, так как он всё время следовал только за мной. И это был единственный способ отвести его к матери. Мы все – я, оленёнок, лесничие и толпа любопытствующих – пошли к холму. Когда оставалось метров тридцать, он увидел мать. Оленёнок бросился бежать к ней и через минуту стоял возле неё. Они потянулись мордочками друг другу, потом развернулись и вошли в лес. За всё это время он ни разу не посмотрел в мою сторону. Притяжение между нами исчезло. Стало грустно.

Ангел

В половине пятого в канун Рождества на улицах темно. На ёлке у окна небольшой гостиной ярко светились цепочки мелких лампочек. Их отражения в стекле были похожи на разноцветные звёздочки. За ними угадывались очертания помещения. Верхний край отражения занимало жёлтое пятно от мощной лампы на потолке. Часом ранее на этом месте светило заходящее солнце, похожее на нервный широкий мазок кисти художника.

Под ёлкой виднелась фигурка ангела. Посланцем Бога на этот раз был мальчишка из квартиры напротив.

«Как он смог уменьшиться до такого размера, что ему удалось забраться под нижнюю ветвь? Школьный рюкзак за спиной, из которого торчат крылья? Поймал белую индейку, засунул её головой вниз, но целиком не поместились!» – раздумывал Майкл.

На этой мысли он посмотрел вбок и вверх, так что взгляд скользнул по краю звёздочки на макушке лесной красавицы. По возрасту чуть больше двадцати лет, Майкл был с синдромом Дауна. Внешность безошибочно указывала на это. Он имел небольшой рост. В нижней части лица выделялись широкие губы. Когда Майкл молчал, что было почти всегда, они застывали в полуулыбке. Кроме них, на плоском лице располагались мелкие глаза и миниатюрный нос. Чубчик волос, похожий на листок с дерева, прилепился наискосок надо лбом. Это делало его голову похожей на экзотический фрукт. Она опиралась на широкую, как у тяжелоатлета, шею. Эта спортивность выглядела особенно неуклюжей в сочетании с его мешковатой фигурой. Короткие руки заканчивались маленькими кистями с тонкими, как у ребёнка, пальцами.

У тех, кто редко встречал людей с синдромом Дауна, такой вид часто вызывал чувство дискомфорта и желание отойти подальше. Но вся непривычность внешности компенсировалась взглядом. В нём была кротость незамутнённой детской души. Он проживал в многоквартирном доме под присмотром медсестры по программе, которую спонсировал благотворительный фонд «Элвин».

– Майкл, пожалуйста, не отвлекайся. Я повторяю свой вопрос: что ты делаешь, когда голоден?

Напротив Майкла сидела мисс Корина, молодой миловидный научный сотрудник университета Темпл. Частью её работы было наблюдение за группой людей с синдромом Дауна. Так получилось, что в канун Рождества ей нужно было проводить регулярный опросный тест.

Майклу надоели её вопросы. Они мешали ему смотреть на ангела, который был явно живой. В груди последнего что-то то начинало светиться, то угасало. Он дышал! И это был точно паренёк из квартиры напротив. И чем пристальней Майкл смотрел на него, тем больше ему казалось, что ещё немного – и ангел заговорит. Опрашиваемый перевёл взгляд на мисс Корину.

– Прошу купить мне мороженое и чипсы, – после длительного молчания сказал он.

Мисс Корина вздрогнула от неожиданности. Это слово «чипсы» и построение фразы были нехарактерны для её подопечного. Она могла это сказать совершенно уверенно, так как наблюдала за ним уже больше года. Каждый раз задавались одни и те же вопросы. Ответы тоже были всегда одинаковые.

«Я спрашивала: что ты делаешь, когда голоден? Он обыкновенно отвечал, что идёт есть. А тут вдруг так конкретно – мороженое и чипсы!» – подумала мисс Корина.

Она продолжала задавать вопросы вовсё более ускоряющемся темпе. Ответы представляли Майкла совершенно другой личностью. Ей казалось, что разговор идёт с энергичным задиристым мальчуганом из начальной школы.

«Это как рождественское чудо», – мелькнула у неё мысль.

Майкл окончательно утомился от мисс Корины. Он продолжал посматривать в глаза ангела. На её вопросы откуда-то из глубины памяти всплывали где-то слышанные фразы. Майкл повторял их для неё. Его забавляло, что мисс Корину так удивляли ответы. Ему хотелось спросить об этом ангеле под ёлкой, но Майкл не понимал что. Вдруг он вспомнил, как недавно в церкви говорили, что если сильно верить в Христа и попросить о чуде, то оно обязательно свершится.

«Господи, сделай так, чтобы мисс Корина скорее ушла, я не могу это больше терпеть!» – мысленно произнёс он и посмотрел на ангела.

Учёная была совершенно потрясена ответами Майкла и перестала задавать вопросы.

«Что это было? Рождественское чудо, или в моих наблюдениях за весь год была какая-то ошибка?» – подумала она.

Она поняла, что ей нужно срочно пересмотреть все свои записи за год, и она решила прервать тестовый опрос.

– На сегодня мы закончили. Мне нужно срочно уйти. Счастливого Рождества! – обратилась она к подопечному.

Мисс Корина собралась и пошла к выходу. Майкл смотрел ей вслед со счастливой улыбкой ангела. Но что такое улыбка ангела? Ангел – попутчик Бога и рад всему, что Он творит.

Без паники

Пандемия. Мне пришлось изолироваться дома в своей комнате. Жена, шастая по квартире, постоянно нарушала жёсткий карантин. На экране компьютера высвечивались новости. В колонке экстренных сообщалось о симптомах коронавируса: повышение температуры до 100°F, сухой кашель и затруднение дыхания.

«Я болен! У меня есть все эти признаки!» – пришла ужасная мысль.

Я бросился к термометру, вынул его из чехла и зажал губами. Через минуту он начал пищать, сообщая, что измерения закончены. Экран засветился зелёным цветом надежды. Температура – только 97,8°F. Значит, частый пульс – от недавно выпитого крепкого чая. Покашливание – результат вдыхания пыли с обложки медицинской энциклопедии, которую не открывали долгие годы. Проблемы с дыханием – результат страха от появлениядвух первых симптомов. Это была радость! Значит, коронавирус ещё не пробрался в лёгкие! Я вернулся к просмотру новостей, чтобы найти больше полезной информации о вирусе. И тут жена, не понимая всей напряжённости ситуации, позвала на кухню нарезать капусту для борща.

Выполнив задание, я вернулся к светящемуся экрану. Все новости на BBC и CNN были так или иначе связаны с пандемией. От перечня известных людей с положительным тестом я запаниковал. Принц Чарльз, премьер-министр Борис Джонсон, жена лидера Канады. Обнадёживало только то, что у меня не было с ними встреч последние две недели. 14 дней – это тот срок, за который полчища вируса овладевали лёгкими. Прошлое определяет будущее. Во время пандемии прошедшие две недели для каждого отвечали на вопрос: быть ли вообще будущему? Я начал вспоминать все чихи вокруг меня за это время, чтобы знать, кому посылать проклятья. Вспомнил один громкий чих за уже пустым стеллажом для туалетной бумаги. Но лица тогда не видел. Ни с кем не общаться или держать дистанцию признавалось самым эффективным лекарством от вируса. Жена, опять не желая ни во что вникать, подошла вплотную, назвала бездельником и послала относить пакет в мусоросборник.

Маски у меня не было. Что делать? Спасли тренировки в бассейне на задержку дыхания для проныривания под водой. Я набрал воздуха и рванулся к мусоросборнику. Бросил пакет, но промахнулся. Когда мне удалось вернуться необчиханным, то в новостях как раз проходила информацияо расстоянии, непреодолимом для инфицированной сопли. Дистанция в два метра рекомендовалась как безопасная. В одном репортаже на BBC миловидная женщина показывала, как определить эту дистанцию при помощи швабры в общественных местах. Безопасное расстояние сохранялось, если держать инструмент перед собой на вытянутой руке. У нас как раз имелось это изделие, необходимое при выходе из дома. На улице, размахивая шваброй направо и налево, можно было без страха общаться с окружающими. Чтобы попрактиковаться в измерении, я пошёл на кухню, где жена продолжала готовить обед.

– Хватит дурака валять, помойлучше пол, если со шваброй пришёл, – она ответила на пояснения, что бытовой инструмент сейчас используется для измерений.

Завершив помывку, я вернулся к новостям. Цифры заболевших устрашали – 11 300 в Нью-Йорке (штат) и 6 565 в Нью-Джерси – моё местопребывания. Вслед за нажатием клавиши обновления страницы появились цифры – 13 450 и 8 796. Попробовал ещё раз. Новые данные были – 15 146 и 10 850. После этого мне больше не хотелось пользоваться этой функцией. Вскоре появилась информация о новых симптомах, по которым можно определить заражение коронавирусом. Южнокорейские медики опросили две тысячи выживших пациентов и выяснили, что до появления высокой температуры и кашля тридцать процентов из них теряли чувства вкуса и запаха. В этот момент жена позвала меня в кухню.

– Борщ готов. Можешь обедать, а мне нужно срочно позвонить подруге, – сказала она и вышла в гостиную комнату.

В тарелке призывно дымилась тёмно-розовая жидкость. После второй ложки меня охватил ужас! Я не чувствовал вкуса соли!

«Конец! Это коронавирус! Что делать?! Звонить 911 и рассказывать им про борщ и южнокорейцев? Хорошо хоть, что это не северокорейские медики!» – заметались мысли.

В этот момент вошла жена. Я бросился к ней и объяснил весь ужас положения.

– Без паники! Просто забыла посолить, – заметила она.

Быстро исправив это небольшое упущение, я опустошил тарелку. Потом вышел на улицу, подобрал неудачно брошенный пакет и отнёс в мусоросборник. Знакомый из соседнего дома, улыбаясь, помахал мне для приветствия. Я ответил ему тем же, но не приближаясь. Вдали через лужайку важно прошла группа диких индюшек. У трёх были распущены веерами хвосты. Это самцы начинали ритуал ухаживания. Зеленела трава, и белыми цветами наряжались магнолии. Было 29 марта. Вот она – главная новость: весна в разгаре!

Давно

– У тебя появился кто-то? – я спросил, не сдержавшись.

– Да, – она ответила просто и замолчала.

Кровь во мне загустела и стала тяжёлой вязкой массой, затекая в руки, ноги, язык, лоб. Нужно было что-то сказать, но я не мог. Думалось сразу обо всём. Все отдельные мысли и даже слова слипались в один ком, распухавший в моей голове. Это было как падение с высоты к неизбежной гибели.

– Пока, – сказала она.

Телефонная трубка запульсировала короткими гудками. Заломило в висках. Казалось, что стиснутые зубы сейчас начнут крошиться. Надо было что-то сделать. Невозможно было терпеть.

«Умереть», – наконец первая мысль.

– Страшно? – спросил меня кто-то сидящий в кресле у стены.

Всмотрелся в темноту и увидел, что напротив меня сидел я.

– Не слышу, – не унимался неожиданный собеседник.

– Оставь меня, не хочу думать, – был мой ответ.

– Так что же, вместо этого ты хочешь умереть? – продолжал упорствовать я напротив.

– Да, потому что могу думать лишь о том, что потерял её.

– Хорошо, – он продолжил, – но смерть – вещь практическая. Таблеток у тебя нет, а вид ножа или петли тебя испугает. Ты уже боишься. Единственное, что осталось, – выпрыгнуть из окна. Но второй этаж. Это смертельно только для куста шиповника внизу.

– Замолчи! – взревел я. – Не могу жить, задыхаюсь!

Потом вскочил и бросился с разбегу на стену, но в последний момент отдёрнул голову в сторону и ударился рукой.

– Что, полегчало? – послышалось из кресла напротив. – Хорошо, на ножичек, наверное, уже не хочется. Давай поговорим?

От удара ко мне вернулись чувства. Это была боль.

– Что же, хорошо, – я устало согласился.

– Итак, ты её любишь?! Что? Не сразу отвечаешь «да», – он начал язвительно.

– Мне надо объяснить, – я замялся.

– Объяснить? Ведь ты только что собирался умереть из-за неё. Шутник. Может, и полюбил в тот момент, когда она отказала тебе? – в его голосе было слышно всё больше напора.

– Я связывал с ней надежды. Мои неудачи, возраст, одиночество, тоска, неустойчивое настроение. И появилась она. Молодость, ум, красота, будущее, – во мне нарастало сопротивление.

– Интересно, это она у тебя вроде «Жигулей». Сел и поехал в светлое будущее.

– Ты несправедлив, я много делал для неё.

– В избытке красивых слов, цветы, кино, кафе нерегулярно. Потом, зачем ты был с другими? Тренировки в ожидании светлого будущего?

– К ним – просто влечение.

– Неужели? Но в речах твоих было столько чувств, как ты смотрел им в глаза! Сколько в тебе было радости!

– Да, во мне было нестерпимое желание любить.

– Скажи просто: никакую пропустить не можешь.

– Да, был нежен с каждой и прощался с болью. Но она – другое. Я верю в её чистоту, ум. Она необыкновенная. В ней есть доброта.

– Много доброты-то?

– Жёсткой её заставляет быть жизнь. Доброты – крупицы, но это алмазы. Столько искренности.

– А кто с тобой был неотзывчив, неискренен? Тебе же ни с кем ничего не приходилось делить. Откуда же конфликты? Так что её необыкновенность – только твоё предположение. А сколько раз она была с тобой жестока?

– Молодая, не ведает, что творит.

– Как не знает? Ведь умная! А ещё и самолюбива. Не волнует такое сочетание?

– Всё-таки ум – всегда хорошо.

– Разберёмся теперь с красотой. Коса, лицо выразительное. А остальное, прямо скажем, на любителя. Фигура очень сомнительная.

– Честная, чистая, глаза у неё особые. Нет, не может лгать.

– А ленинградец весной? Сама призналась. Помнишь, во время её сессии? Намекала, чем занимались.

– Молода, живость характера. Оступилась, а зато потом как на меня смотрела. Верит.

– Молодежь доверчива. Да и ты сладкоголос. Кто усомнится?

– Письма хорошие писала. Во всём ум.

– Согласен, с умной интересней, но семейный быт, грязь, заботы… И вообще, разочарование неизбежно при такой большой надежде. Что тогда?

– Не знаю.

– Вдруг завтра встретишь лучше?

– Вряд ли, за десять лет первая.

– В общем, последняя надежда?

– Да.

– Подумай хорошенько, через год, два или три ещё кто-то подвернётся.

– Не думаю.

– Да, ты ей не пара. Можешь сделать её счастливой?

– Любовь приносит счастье.

– Вот именно, когда любят. Уверен, что не разочаровалась в тебе, когда вернулась с каникул. Ты повёл себя не по-мужски. Зачем была эта истерика, что тебя забыла? Свидания же продолжились. Нужно было поступать решительнее.

– Да, я мог быть с ней.

– Это сделало бы тебя счастливым?

– Не знаю, но уверенности в себе мне прибавило бы.

– А тогда, может, будущее счастье с ней не так манило бы. Ты же знаешь, как быстро пропадает к женщине интерес после близости.

– Нет, между нами это было бы возможно только в том случае, когда всё серьёзно. Есть желание семьи, ребёнка.

– Не верю. Ты бы не сдержался, если бы представился случай. Скажи, что это не так. Молчишь. В тебе столько неуверенности. Каждую неудачу переживаешь как поражение. Откажись, тебе её не вернуть. Сколько раз тебя прогоняли. Потом возвращали. Она принимает решения.

– Нет, нужно встретиться. Не сможет меня оттолкнуть.

– Наивный, ей ничего не стоило порвать с ленинградцем, хотя у неё было больше чувств к нему, чем к тебе. Она тобой крутит. Оставь её.

– Я смотрю на её фотографии.

– Не смотри. Займись чем угодно. Работой, учёбой, больше читай. Влюбись в кого-нибудь. Сейчас ты не видишься с ней почти месяц. Она начинает стираться из твоей памяти. Ещё немного усилий – и ты перестанешь думать о ней. Не звони. Выброси телефон.

– Когда с ней, я забываю о себе. Могу говорить и слушать часами. Смотреть на неё часами. Когда её нет рядом – думать о ней часами.

– Что ты хочешь от неё для себя?

– Тепла, которое может дать только женщина. Но ещё, странно, её лидерства. От её духовной ясности мне спокойно. Рядом с ней моя жизнь наполнилась бы смыслом.

– В общем, ты хотел бы за неё замуж? Исчезли бы страхи?

– Мне всё в ней интересно. Любое, что связано с ней. Это как когда измокший, озябший плутаешь ночью в глухой чащобе. Вдруг выходишь к дороге ивдали по множеству ровных рядов светящихся точек-окон угадываешь контуры домов. И чувствуешь, что не одинок, и от этого становится спокойно.

– Ты говоришь о покое, а сколько раз ты его испытал с ней?

– С ней большие надежды, что будет.

– А сколько раз ты сталкивался с изменением её настроения? Она научилась расставаться без страха и сомнений. Часто этим пользуется.

– Мне кажется, это пройдёт.

– Нет, это уже характер. Она лидер. Ей трудно измениться. Она уважает силу, которой в тебе не чувствует.

– Я запутался, давай всё сначала.

– Хорошо, если хочешь. Между прочим, как её зовут?

– Светлана.

Впервые

В детстве всё впервые. Вся жизнь яркими мазками, лишёнными полутонов.

Первый класс. Первая тетрадь. Первая запись по арифметике – 1×1=1. Солнце ещё слепит, но порывы сентябрьского ветра предвещают череду холодных дней. По дороге из школы я остановился под огромным деревом. Листья жёлтые в выцветших мелких зелёных пятнах. Они казались тяжёлыми, как фруктовые плоды, готовые сорваться вниз от сильного порыва ветра. Открыл тетрадь. Всё впервые, и всё серьезно. Уже школа, а не детский сад. Посмотрел на эту запись и пытался представить, найти видимый образ тому, что, как это: 1×1=1.

Второй класс. В радость занятия кончились рано. Гурьбой выбежали на улицу. Мы уже не первоклассники. Меня, как и многих других, не отводят в школу за ручку и не встречают после занятий. Впервые чувствуем себя самостоятельными. На улице яркое солнце, и апрельский ручей вытягивается лентой вдоль кромки тротуара. Узкая полоса воды густо облеплена слепящими солнечными бликами. Они мечутся вдоль и поперёк, как бы пытаясь от неё оторваться. Бесполезно. Ручей затаскивает их один за другим в темноту сливного колодца.

Третий класс. Впервые прогулянный урок. Впервые отвращение от курения папиросы из найденной, кем-то оброненной пачки «Казбек». И, как результат, впервые серьёзная порка.

Пятый класс. Впервые ощущение трепета и неловкости от присутствия особы другого пола. Конечно, уже в детском саду было знание, что мы мальчики, а они девочки. Разница была особенно заметна в песочнице. Мы строили баррикады из песка, отважно орудуя лопатой, а они аккуратно выкладывали куличи в форме птичек и листьев.

Но линия раздела зачастую стиралась. Так во время ежегодных выездов детского сада летом на дачу обязательно делались групповые фотографии. Все на снимках, мальчики и девочки, были в одинаковых трусах и панамках. Постороннему человеку было легко запутаться, отличая одних от других.

Но потом весна взросления, начавшись медленно, приобрела стремительность, и стало появляться всё больше различий между мужским и женским. Уже к третьему классу выяснилось, что девочки совершенно не интересуются игрой в футбол, утирают сопли носовыми платками, получают лучшие отметки за диктанты и не орут на переменах, а тихо шушукаются по углам.

Летом после пятого класса мы поехали в Ригу на теннисные сборы, в конце которых всегда проводились соревнования в одиночном, парном и смешанном разрядах. В парном дуэты образовывались просто. Кто с кем дружит, тот с тем и играет. В смешанном было немыслимо, чтобы какая-нибудь девочка сама изъявила желание играть с конкретным мальчиком, и также было справедливо и обратное. Поэтому пары всмешанном разряде образовывались по указанию тренера.

Меня поставили играть с Райкой. Мне стало ясно, что грамоты за призовое место у меня точно не будет. У неё был очень слабый удар слева. Но это было полбеды. Бедой было то, что об этом знали все на сборах. Было очевидно, что во всех встречах с самого первого розыгрыша все мячи будут посылаться под её левый удар. Так всё и получилось. Мы вылетели в первом круге. Во время игры я раз пять называл дурой, и, конечно, всякий раз она отвечала, что оттого же и слышит.

Конец августа в Риге дождливый. И погода в то лето была не исключением. За пару дней моросящих дождей корты размокли, и в соревнованиях наступила пауза. Мы, четверо ребят, сидели в нашей палате, скучая, пытались придумать, чем заняться во время вынужденного безделья. Вариантов оказалось немного. Рыбалка в озере Киш рядом со стадионом, где мы жили, отменялась, ввиду того что крючки на всех удочках были оборваны. Купаться тоже уже было холодно.

Кто-то вдруг вспомнил, что на здании кинотеатра в Межапарке, рядом с нашим стадионом, видел афишу фильма «Ночи Бомбея». Особенно привлекательной была надпись внизу плаката: «Дети до 16 лет не допускаются». Решили, что надо идти. На волне радостной эйфории появилось, как бы в шутку, предложение пойти в кино с девчонками. Пошли к их палате. Постучались и, не заходя внутрь, выпалили предложение. Они, вместо того чтобы назвать нас дураками, взяли и согласились.

Сеанс был на семь вечера, и у нас было несколько часов, чтобы повзрослеть на четыре года и выглядеть на шестнадцатилетних. Как спортсмены, мы были крепкие ребята и выглядели старше своих двенадцати лет. Потом сборы – это не пионерский лагерь. У нас было больше самостоятельности, и оттого мы были более решительные.

Нам позволялось ездить одним на трамвае в центральную часть Риги и дальше в морской порт в поисках магазина с копчёной камбалой. Поездки за рыбой предпринимались каждой год, и всегда безуспешно. Мы бродили по центру города, имея два рубля на четверых. Заходили в мелкие магазинчики, где вместо воды, подслащённой сиропом, из автоматов, продавали газированное вино. Посмотрев издалека на шипящий алкоголь, на улице в киосках мы покупали эскимо размером в два раза больше московского.

Было решено, что для большего впечатления нужно стильно одеться. Нам повезло, один из нас четверых, Володька, был сыном известной актрисы. У него с собой был набор модных вещей. Конечно, он не имел столько, чтобы одеть с ног до головы всех. Договорились, что у каждого хоть одна деталь туалета должна быть стильной.

Мне достались укороченные узкие брюки. Они удерживались у пояса посредством широких лямок, перекинутых через плечи, и сзади переплетались крестом. Володька надел рубашку с короткими рукавами. На ней были изображены тропические фрукты. Он пояснил, что ярко-жёлтый, похожий на печенье полумесяц называется банан, а с темно-зелёным хохолком – это ананас. Виталику шею обернули ярко-красным лёгким шарфом. А Сашка надел пёстрый, со всеми цветами радуги, галстук.

Переодевшись, мы, довольные собой, стояли у выхода из нашего корпуса, поджидая девчонок. Через какое-то время они вышли. Среди них была и Райка. Первая странность была в том, что была выше ростом, чем час назад. Я перевёл взгляд вниз и понял причину этого феномена. На ней были туфли на каблуках. И её ноги стали похожи на стройные ноги фарфоровой статуэтки балерины, которая стояла у меня дома на серванте. Её волосы, обычно собранные в пучок, были красиво распущены по плечам. Она выглядела совсем взрослой. С остальными девочками произошла такая же метаморфоза.

Мы приуныли. Несмотря на модную одежду, наша группа выглядела как собрание старшеклассниц и нерадивых учеников средних классов, которых они пришли «подтянуть». Для похода на фильм, где дети до шестнадцати лет не допускаются, наша группа выглядела подозрительно.

Нужно было что-то придумать. Володька, который имел больше наблюдений за взрослой жизнью, чем остальные, предложил, что нужно разбиться на пары. Тогда это будет похоже на свидание, и у нас будет больше шансов сойти за взрослых.

В наступившей паузе все медленно начали краснеть. Как разбиваться на пары? И опять Володька сообразил, что делать. План был прост до гениальности. Разбиться, как тренер записал нас для игр в смешанном разряде соревнований. Воспользовавшись этим, мы избегали необходимости принимать самим решение, к которому явно были не готовы. Все вздохнули с облегчением. Только не мы с Райкой. Поскольку после недавней ссоры на корте нам теперь предстояло изображать романтичную парочку.

Асфальтированная пешеходная дорожка, ведущая через парк в направлении кинотеатра, была широкой, чтобы обеспечить свободный проход толп народа во время праздничных гуляний. Мы шли по ней шеренгой. Она состояла из четырёх мальчиков справа и стольких же девочек с другой стороны. Перед кинотеатром остановилась. Левый край рассыпался первым. Каждая отошла чуть в сторону, освобождая пространство для подхода к ней.

Я подошёл вплотную к Райке. Она смотрела мимо меня куда-то вглубь парка. На каблуках она была почти одного со мной роста. Мы учились в одной школе и классе. Начиная с первого я видел её почти каждый день. Со второго занимались в одной спортивной секции. Но мне никогда не доводилось видеть её лицо так близко. Оно было другое, и я почти не узнавал его. И она вся была совершенно незнакомая. Красивая и взрослая.

Двери кинотеатра открылись, и зрители парочками стали проходить мимо билетёрши внутрь. Наступил решительный момент. Нужно было взять Райку под руку. Во мне появилась скованность и изнурённость, как после тяжело проигранного матча. Я обхватил её руку выше локтя, и моё плечо коснулось плеча Райки. Сердце начало истерически биться, ища выход из груди. Я почувствовал, как её рука напряглась под моими пальцами. Рука дёрнулась из моих пальцев к свободе, но так и осталась на месте всё время, пока мы проходили мимо билетёрши. Потом она, не глядя на меня, вырвала руку и сделала несколько быстрых шагов вперёд, чтобы присоединиться к остальным девчонкам.

До открытия дверей в зал мы так и стояли группами. Мальчики и девочки отдельно. В зале расположились в том же порядке, как подходили к кинотеатру. И опять девочки сидели слева, а мальчики – справа. Райка постаралась сесть как можно дальше от меня.

Когда возвращались из кинотеатра, было уже темно. Девчонки группой шли впереди, что-то оживлённо обсуждая. Мы шли сзади, в нескольких метрах, молча. Было обидно. На нас совершенно перестали обращать внимание. И ещё больше захотелось взрослости. У Виталика оказалась пачка сигарет.

Закурили на ходу. Как курить, толком никто не знал, и скорее мы имитировали курение. Затягивали дым с почти зажатыми зубами, чтобы тут же вытолкнуть изо рта, не вдыхая глубоко. Зато сколько было чувства самоутверждения от небрежного движения руки с дымящей сигаретой между затяжками по дуге от губ вниз, на уровень пояса, и обратно.

Вдруг девчонки остановились перед тремя высокими фигурами, неожиданно появившимися перед ними на дорожке. Как оказалось, это были наши тренеры, шедшие навстречу, чтобы проконтролировать нас во время возвращения домой. Мы были так вдохновлены ощущением минутной взрослости, что заметили их позже, чем они увидели у нас в руках сигареты. Конечно, мы были дисквалифицированы и отстранены от участия в соревнованиях. Как результат, я остался без грамоты не только в смешанном разряде, а также в одиночном и парном.

Шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый, институт, и дальше взрослая жизнь. И от многократного повторения весны уже не такие яркие, лета – не такие звонкие, осени – не такие разноцветные, зимы – не такие белые. В ночь накануне дня рождения уже не засыпаешь, восторженно гадая, какой будет подарок на стуле рядом с кроватью, когда проснешься. Точно знаешь, что будет что-нибудь полезное в обиходе. И грустно вздыхаешь о беззаботном детстве, когда видишь школьников, с радостным гомоном выбегающих из школы. У них всё впервые! У них всё впереди!

Антресоли

В конце мая перед поездкой в очередной отпуск нужно было достать чемодан с антресолей. Я поднялся на стремянку и начал тянуть руку внутрь, пытаясь нащупать ручку. Когда плотная дерматиновая полоскаоказалась зажата в кисти, рванул объёмистый предмет на себя. Старые ботинки, пролетев сверху, лишь слегка царапнули нос. Следом что-то тяжёлое ударило по голове и рухнуло вниз. С чемоданом в руке я спустился. Кроме старых ботинок, на полу лежала плотно перевязанная стопка тетрадей. На верхней было написано: «Русский язык. Ученик 5 «А» класса Клюев Игорь».

Я был дома один, и можно было не торопиться с подготовкой. Стало любопытно. Неожиданная встреча с прошлым. Когда разрезал бечёвку, тетради рассыпались по столу. Взял одну наугад из центра и открыл. Наверху страницы было написано «Диктант». Ниже волнистые линии слов, выведенные синей шариковой ручкой, точками разделённые на предложения. Много пометок учительским карандашом. От каждого исправления отлетала жирная красная галочка и усаживалась на полях тетради.

Перевернув страницу, я увидел следующий диктант и другую стаю галочек. Вообще-то по размеру они больше напоминали альбатросов.

В середине тетради наверху страницы появилось слово «Сочинение» и тема: «Детство Владимира Ильича Ленина». Но здесь, кроме привычных альбатросов, были ещё две жирные красные линии. Ими было подчёркнуто предложение: «Володя был очень хорошим мальчиком». В конце сочинения стояла тощая единица, переправленная мной на четверку.

Это был скандал. Родителей вызвали в школу. До похода я сообразил сознаться в том, что переправил единицу. Когда пришли, нам сказали, что нужно идти к директору. Это было странно. Мартин Давыдович не мог заниматься каждой исправленной единицей. Пока шли, я пытался вспомнить все свои провинности за текущую четверть, чтобы, войдя, сразу начать каяться. Но не вспомнил ничего нового.

В кабинете, кроме директора была завуч, классный руководитель и учительница литературы. Мартин Давыдович открыл мою тетрадь и пальцем ткнул в две красные жирные линии.

– Как ты мог назвать Владимира Ильича просто Володей?! Ленин был создателем СССР. Он был основателем Коммунистической партии и творцом Великой Октябрьской социалистической революции.

Конечно, я тут же сказал, что больше не буду, и, машинально приложив руку к груди, оцепенел от ужаса. Поскольку мы пришли в школу после занятий, пионерского галстука не было на месте. После я пообещал принести больше всех Пионерской, Комсомольской правд и просто Правды, когда будет следующий соревновательный сбор макулатуры в школе. Так и появилась привычка всё бумажное собирать в стопочки и хранить. Но прошлое коварное. Вот тихо лежит годами на антресолях, а потом вдруг бьёт больно по голове.

Выпускной

В прошлом году в конце июня я сидел вечером перед телевизором. На НТВ убивали, на Первом целовали. На одном из каналов шёл репортаж о выпускных вечерах в московских школах. Красиво! Девушки в нарядных платьях. Юноши в элегантных костюмах. Букеты в руках у выпускниц. Прогулка на катере, и восход солнца над рекой. Это им запомнится надолго или даже навсегда. А что не забыто из моего выпускного? Гранёный стакан…

Июнь 19… года. Экзамены. После каждого мы всем классом ходили в кино. В это лето в одной половине московских кинотеатров шли картины «Анжелика – маркиза Ангелов» и «Анжелика и король». В другой – «Фантомас» и «Фантомас разбушевался». Мы знали эти фильмы наизусть.

Перед последним экзаменом актив из выпускников школы встретился с группой родителей во главе с Надеждой Петровной. Нужно было решить, как организовать выпускной вечер. Как и у всего актива, у меня было радостное настроение.

– Ребята, это должно быть совершенно необычно, чтобы запомнилось вам и школе навсегда! Ваши предложения! – Надежда Петровна начала собрание.

– Нарядиться Анжеликой, и конкурс на лучшую! – вскрикнули девчонки.

– Нет, строго всех предупреждаю, что так не пойдёт. Вы наконец должны показать, что за десять лет учёбы стали взрослыми людьми. В нашей школьной столовой половина стаканов перебита. Школа это запомнит надолго, если мы сейчас решим потратить часть собранных на выпускной вечер денег, чтобы купить гранёные стаканы, – сказала Надежда Петровна тоном, не терпящим возражений.

– И скатерти, чтобы прикрыть на столах всё, что вы там нацарапали, – немного подумав, добавила она.

Потом Надежда Петровна посмотрела на меня.

– Фареев, перед началом выпускного вечера ты будешь стоять вместе со мной у входа. И если твои друзья Иванов и Степанова опять что-нибудь выкинут, то все ваши хулиганства за десять лет будут в характеристике для поступления в институт.

Я поник. Светка и Колька были мастерами что-нибудь учудить. В восьмом классе, в самый разгар моды на мини-юбки, Светка пришла в такой, что вся школа сбежалась. Правда, там было на чтопосмотреть. Потом её родителей вызвали к директору, и ей пришлось к этой юбке пришивать оборку шириной сантиметров десять на уроках рукоделия. А Колька… Когда учились в девятом классе, он из поликлиники стащил плакат, пропагандирующий безопасный секс, и вывесил в кабинете биологии рядом с другим, объясняющим развитие человеческого зародыша. Это случилось как раз перед застольем в этом классе учительниц с шефами школы из института по тяжёлому машиностроению. Конструкторам бульдозеров плакат понравился, но был большой скандал.

И вот наступил торжественный вечер. Мы с Надеждой Петровной стояли у входа в актовый зал. Положение было безнадёжно. Светка и Колька точно что-то затеяли. Они перестали со мной разговаривать.

– Ну, ты родительского комитета сынок, – даже один раз Светка бросила мне с пренебрежением.

Вдруг в начале коридора я увидел их. На Светке было платье с глубоким вырезом, напоминавшим Рижский залив. Правда, ей нужно было ещё несколько лет взросления, чтобы ему заполниться пышной грудью. Но даже так это был вызов родительскому комитету. Они быстро приближались к нам. Что делать?! Я схватилодин из гранёных стаканов, которых благодаря стараниям Надежды Петровны имелось в избытке. Потом вырвал цветок из букета, стоявшего на столе, вставил в него и протянул ей.

– Это вам! – воскликнул я.

Надежда Петровна привычным движением потянулась к гранёному стакану. Но в последний момент в замешательстве приостановилась и взяла только цветок.

– Спасибо, Фареев, не ожидала, – сказала она.

В это время Светка и Колька незамеченными проскочили мимо нас в зал. Ура! Потом был вечер с танцами. Светка под испепеляющими взглядами активистов-родителей всё-таки прикрыла вырез косынкой. В паре с Колькой они танцевали великолепно.

Под утро я счастливый вернулся домой. Сняв пиджак, заметил, что карман как-то странно оттопыривается. Там был тот самый гранёный стакан, который я туда машинально засунул. Не замечая, я протанцевал с ним в кармане весь вечер. Я достал стакан и поставил его на полку книжного шкафа.

Нам дали прекрасные характеристики, и мы поступили в институты. Кольку, конечно же, скоро выгнали, кажется, со второго курса. В девяностых он связался с плохой компанией. А теперь – один из спонсоров Каннского фестиваля. Светка стала кинозвездой, и теперь её декольте можно любоваться только в кинотеатре. Надежда Петровна эмигрировала в Америку, где примкнула к движению за права сексуальных меньшинств. А гранёный стакан так и продолжает стоять в шкафу на полке. Не мешает.

Мотивация

Мотивация для обучения. Почему я окончил вуз по этой специальности? В начальной школе всё просто:

Воскресенье, Детский мир,

Где игрушки и пломбир.

Куклы с бантиками в ряд

Для девчонок там сидят.

Я не маленький – большой.

Класс не первый, а второй.

Мне подарят автомат —

Нет такого у ребят!

И ещё мне купят пушку,

В кафетерии – ватрушку

За пятёрки в дневнике —

Маме радость, вот и мне.

В средней школе к игрушкам интерес пропал, и начались проблемы с мотивацией. В восьмом классе мы с ребятами стали покуривать. Не скажешь же родителям: пятёрка по химии – блок «Мальборо».

Один раз не прогулял литературу. Светка читала наизусть письмо Татьяны Лариной к Евгению Онегину. Я её знал с начала школы, а увидел как впервые. Красивая она. В общем, влюбился. Рассказал приятелю Сашке.

– Чтобы стать с ней ближе, найди с ней общий интерес. Вот мы вместе играем в футбол и стали друзьями, – посоветовал он.

– Саша, хорошая мысль, но Света никогда не будет гонять мяч с нами на площадке.

– Тогда ты присмотрись к ней. Догадайся, что она любит делать. Поступай так же, и вы сблизитесь.

Отличный совет. Я понял, что ей нравится шить. Потом мне стало известно, что её мечта – пойти после восьмого класса учиться в ПТУ на швею-мотористку. Появилась у меня мотивациядля занятий. Принял решение – поступить вместе с ней, чтобы получить специальность швеи-моториста.

– Это глупость. У тебя способности к точным наукам. Ты смог бы стать вторым Эйлером! – воскликнул учитель математики, когда узнал о моём намерении.

– Не хочу оказаться им. Он страдал слепотой, – был мой ответ.

Я поступил в ПТУ, и получилось сблизиться с ней. Стали прогуливать занятия вместе. Приходили днём ко мне домой. Светка веселиться умела. Любила примерять мамины украшения, шубу и разные шарфики. Вдруг понял о себе – нравится давать ей советы, как одеться, чтобы выглядело изящнее.

А один раз предложил ей надеть папаху отца как головной убор. (Как подполковнику, ему к форме полагалась каракулевая шапка.) Отлично получилось. Решил сфотографировать так, чтобы в кадр попадала папаха и складки шёлкового шарфика на плечах. В полный рост делать снимок не имело смысла, поскольку материей укрывалась только часть груди. Ниже из одежды вообще больше ничего не было.

Перед выпускным вечером из ПТУ размечтался, что мы поженимся и будем вместе шить-пошивать. Но не получилось.

Во время решающего разговора она сказала, что скрывала семейную тайну. Это родители вынудили пойти сюда учиться, чтобы продолжить фамильную династию. Сама она ненавидит эту профессию. Света сказала, что влюбилась в танкиста-моториста и решила уехать с ним в дальний гарнизон. Всё-таки обучение на скоростном конвейере не прошло даром.

Светка вышла замуж, а меня распределили в ателье закройщиком. Стал кроить и шить брюки, но грусть не отпускала. Как-то гладил белые штаны, которые только что окончил. Задумался о Светке и забыл об утюге. Сзади ниже пояса осталось тёмное пятно. Что делать? Стало ясно! Нужен лаконичный рисунок. Заштопал дефект красными нитками, и рядом, без промежутка, ещё несколько полосок разных цветов. Получилось как часть радуги. Заказчице понравилось, и она стала меня благодарить. Сказала, что завитушка будет оживлять внешность для тех, кто захочет посмотреть на неё сзади. Потом увидела фотографию Светки в папахе. (Снимок всегда присутствовал на моём рабочем месте. Всё-таки лучше показать, что у человека перед глазами есть предмет грусти, чем производить впечатление идиота, взгляд которого блуждает в пространстве.)

Сочетание нежного шарфика и воинского головного убора произвело неизгладимое впечатление. Заказчицу звали Екатериной Ивановной. Она сказала, что любит помогать молодым ребятам найти себя в жизни. По её мнению, у меня есть талант, и нужно учиться на модельера. Ей ничего не стоит помочь поступить в профильный вуз. Потом Екатерина Ивановна добавила, что за правильное поведение она поможет мне устроиться на работу в модельное агентство. Если же начну бегать от неё по молодым девкам, то придётся вернуться в ателье и кроить брюки до пенсии. Мотивация для безошибочного поведения была сильная.

Я получил специальность модельера, и Екатерина Ивановна устроила меня трудиться в агентство. Работа хорошая. Добился успеха. Для победы в жизни нужно учиться, и чтобы мотивация была сильная.

Конфетка

Прожитые годы всё чаще напоминают о себе, когда некуда и незачем спешить, а так случается нередко. Упорядочивая хаос памяти, мысленно произносишь: такой-то год, подсчитываешь, сколько тебе было лет, где жил. И начинают вспоминаться давно забытые лица и подробности из прошлого.

19…год. Вечерело. Лампа под потолком комнаты не горела. Отчетливо было видно, как в темноте дома напротив начали появляться прямоугольники светящихся окон. Свет от них просачивался через белую дымку тюлевой занавески. На ней рядом с форточкой беспокойно крутилось белёсое пятно, отражавшее дрожащее пламя лампадки под медной маленькой иконкой. Бабушка молилась.

Я, пионер из 7 класса, сидел рядом на стуле не оттого, что был заинтересован или принимал участие в молитве, а просто потому, что мы жили вдвоём с бабушкой в комнате размером 9,3 квадратных метров. Идти гулять на улицу было уже поздно.

Что я думал о Боге? Я точно знал, что его нет. Нам так сказали в школе. Это «нет» было просто и понятно, как запрет на неношение пионерского галстука, опоздание в школу, грязным рукам перед школьным завтраком. В этом отрицании даже было что-то радостное, как в шариках на Первомайской демонстрации.

Бабушка продолжала молиться. Наверное, в её в поклонах я чувствовал нежелание шагать с нами, пионерами, в ногу. И я покровительственным тоном, оттого что я учился в 7-ом классе, а она не ходила в школу, когда было её детство, и читала по слогам, говорил ей в спину, что Бога нет. Она ничего не отвечала и продолжала, почти беззвучно шевеля губами, молиться.

Потом, после института, ещё будучи комсомольцем, но уже без веры в дело Партии, о котором продолжал читать по бумажке Леонид Ильич Брежнев, с трудом собирая слова в предложения, я стал часто заходить в церковь у метро «Сокол». Проникновенное звучание певчих, потрескивание свечей, свет от пламени которых доходил до глаз святых на иконах и возвращался ко мне строгими взглядами библейских персонажей. Всё это было непривычно и завораживало. Но тогда эти посещения были лишь вынужденной заменой, когда не удавалось достать билет в Камерный музыкальный театр, располагавшийся по соседству.

Теперь бабушка на Ваганьковском кладбище рядом с дедушкой, который умер до моего рождения. Если идти к этому месту вечного успокоения от метро «Улица 1905 года», то прямо перед центральным входом нужно перейти довольно широкую дорогу у светофора. Когда зелёный человечек в окошке начинает отсчитывать секунды, все быстрым шагом переходят улицу, чтобы под аркой пройти на кладбище. Спешат туда, куда никто не торопится.

Одним Воскресным днём, набрав цветов для всех своих шести, я шёл по центральной аллее кладбища. Направо и налево под фотографиями, приклеенными к мраморным обелискам, знакомые всей стране имена. Народ идёт плотным потоком. В лицах не скорбь, а грустная деловитость, и совсем невидно детей – недетское место. После крематория центральная аллея начинает дробиться на более узкие, от которых отходят уже совсем мелкие. Дальше к большинству могил можно дойти, только протискиваясь между оград. Если всё это поместить в виртуальную реальность на компьютере и развернуть на девяносто градусов, то получилось бы, что люди карабкаются по центральной аллее вверх, как по стволу дерева, расходятся по мелким дорожкам, как по веткам. Потом медленно идут по тропинкам, как по черенкам до зеленеющих листьев, пока не упираются в могилы.

По центральной аллее навстречу людскому потоку шла женщина. Она без выбора останавливалась рядом с кем-то из проходящих мимо, что-то коротко говорила и шла дальше. Случилось так, что она подошла и ко мне. Мы приостановились на расстоянии рукопожатия. Она была, наверное, чуть старше среднего возраста, одетая в тёмное, но не в чёрное, как для продуманного траура. Лицо ледяное, но глаза – как проталины во льду. И даже больше – они были тёплыми.

– Возьмите конфетку, – сказала она спокойным голосом и протянуламне карамель, завёрнутую в цветастую бумажку.

Я молча взял сладость и, даже не пытаясь успеть сказать обычное вежливое «спасибо», положил в карман. Мы разошлись, но ещё какое-то время наши спины видели друг друга.

Дома, после кладбища, прочищая карманы, достал конфетку. Положить в рот принесенное с кладбища, когда я мою руки всякий раз, коснувшись чего-либо не стерильного, было невозможно. Совершенно ненужная мне вещь, но машинального движения в направлении мусорного ведра не последовало. Выбросить конфету было совершенно невозможно, и я положил её на книжную полку.

Прошло несколько месяцев, конфетка продолжала лежать там же. Проходя мимо, я проскальзывал по ней взглядом, как по предмету, ставшему принадлежностью квартиры. И от этого не нужно каких-либо объяснений, почему она там находится.

В один из вечеров, сидя перед включённым телевизором и устав от перебора крикливых 50-ти с чем-то телевизионных каналов, я остановился на православном «Спасе». Священник и ведущая неторопливо обсуждали религиозность в повседневной жизни, отвечаяна незамысловатые вопросы телезрителей. И хотя я не молюсь, не хожу в церковь, но слушать их было успокоительно. Один из вопросов был, что делать с иконами и другими религиозными предметами, которые уже невозможно отреставрировать. В ответе объяснялось, что их нельзя выбрасывать в помойку, а нужно предавать земле в специальных местах. Один из вариантов предполагал затопление где-нибудь в чистой воде.

И это был ответ на мой незаданный вопрос – почему я не смог выбросить конфетку в мусорное ведро. Эта сладость могла оказаться в праздничном новогоднем подарке. Какой-нибудь ребёнок положил бы её в рот и с удовольствием посасывал, сидя где-нибудь в зале, в восторге от приключений Снегурочки у нарядной ёлки. Но к конфетке прикоснулась скорбь. Наверное, она была в кармане у этой женщины, когда она ставила заупокойную свечу в церкви, и конфетку касались слова священника во время службы, и где-то рядом с ней были лики святых. И конфетка стала предметной частью религии, как иконы, крестики. Освященной, как вода, которой коснулся крест. И, вероятно, от этого во мне появился внутренний барьер, который я не осознавал, но именно он не давал мне выбросить конфету в мусорное ведро. Также как моя безграмотная, но очень умная от природы бабушка молилась, произнося слова, точный смысл которых она не смогла бы объяснить. Она жила с истиной, не требующей для неё никаких доказательств, – Бог есть. Но можно ли вообще веру объяснить словами? Конечно, можно предположить, что ей было в чём-то проще. Она ходила в церковь с малых лет вместе со всей семьей. Она запоминала слова, с которыми её бабушка и мама обращались к иконам. Ей не нужно было решать, верить или нет. Истина ли в том, чтобы не иметь права выбора? Ибо «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Верю ли я теперь? Нет, но я стал ближе к вере. Как в финальных главах романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» слова Левина: «Да, то, что я знаю, я знаю не разумом, а это дано мне, открыто мне, и я знаю это сердцем, верую в то главное, что исповедует церковь».

Куда можно пойти в поисках чистой воды и красивого места, если ты живёшь недалеко от станции метро «Щукинская»? Конечно, в Серебряный бор. Можно подъехать на трамвае, но нужно пешком, особенно если у тебя эта конфетка в кармане. Для неё это «последний путь», а для тебя становится паломничеством. Поднявшись на горку, слева от моста в Строгино, открываешься ветру от Строгинской поймы. В ответ с его порывами ты ощущаешь весь этот простор, странный в черте такого мегаполиса, как Москва. Где-то вдалеке, слева, как «засадный полк», сосны Серебряного бора. В солнечную погоду между тёмной зеленью сосен и рядами светлых прямоугольников новостроек, подступающих к берегу поймы слева, со стороны Строгино, хорошо заметен золотистый купол церкви. Рядом с ней виднеется темная крыша коттеджа, подаренного Солженицыну после его возвращения в Россию. Останавливаешься, любуясь этим видом, а сзади постукивает по рельсам трамвайчик, как пригородный поезд.

В Серебряном бору остановился на мостке над протокой со стороны Москвы-реки в Бездонное озеро. Тихий осенний солнечный полдень в середине недели. С палитры исчез кипенно-белый цвет распускающейся весны, зато в избытке жёлтый и багряный. Достал конфетку из кармана и после небольшой паузы кинул подальше от уток, для которых все мостки – места, где гуляющие бросают им съестное. Конфетка, шлёпнувшись о воду, осталась на поверхности. Её обёртка, скрученная и приплюснутая с обоих краёв кругленького карамельного тельца, образовала плоскости, которые, подобно крыльям, стали уверенно удерживать её на поверхности воды. Конфетка явно отказывалась тонуть. Ещё немного полюбовавшись природой, я ушёл – дела.

Записки челнока

В какой-то телепередаче, вглядываясь под новым углом в революционные события октября 1917 года в Петрограде, отметили, что в самый разгар штурма Зимнего дворца в театрах продолжали идти спектакли. Зрители в антракте замечали отдалённую пальбу и спрашивали друг друга: что это?

1991 г. Август. Похоже. В институте, где я работал в это время, все приходили на работу без опоздания, разговоры – только о производстве и о семье, и никакой политики. Но друг друга не спрашивали: что это? Потом бесконечная трансляция балета «Лебединое озеро». Трясущиеся руки Янаева, зачитывающего манифест ГКЧП. Репортаж на ТВ от Белого дома. Несколько десятков молодых ребят соорудили некое подобие баррикады перед входом.

– Ничего не дают, телевидения не дают, – растерянный Ельцин обращался с бронемашины пехоты к толпе.

Бронетранспортёр, пытающийся пробиться через баррикаду из троллейбусов на выезде из тоннеля под Садовым кольцом прямо напротив американского посольства. Три случайных жертвы – и все, Советского Союза не стало, но мы все продолжали приходить на работу без опоздания.

1992 год. И началось. Курс доллара, стартовав со скромной высоты 30 рублей за доллар, быстро преодолел планку в 500 рублей к концу года. Скоро выяснилось, что это только разминка для рекордного взлёта.

Институтские заказчики, значительная часть которых оказалась после Беловежской пущи на территории независимых государств, перестали перечислять деньги. Почти весь год директор с замами перед каждым днем зарплаты объезжали банки, чтобы взять деньги в долг под любой процент. Цены в магазинах стали равняться на ползущий вверх курс доллара. В институте резко увеличили зарплату. Это преподносилось не как индексация инфляции, а как переаттестация, пройти которую достойны только лучшие.

К концу года силы у институтских начальников иссякли. Директор, заключив с какой-то американской фирмой договор на организацию малого предприятия «под крышей института» для производства контактных линз, уехал на деньги этой фирмы с внуком в Калифорнию за опытом. Опыт, конечно, был необходим. Институт 50 лет занимался приборостроением, и контактные линзы были делом новым. Но, как говорится, «Голод не тетка».

Сам же институт по примеру Союза развалился на несколько фирм с независимыми счётами. Наш отдел оказался слишком научным, чтобы частники стали вкладывать в нас деньги. Мы стали числиться сотрудниками без зарплаты со свободным графиком посещения. Все стало с ног на голову. 25-летний стаж работы, который ещё недавно был пропуском без очереди к профкомовскому распределителю, где выдавались квартиры, машины, дачные участки, дефицитные путевки в санатории, оказался обузой – труднее переучиться на то, за что могли заплатить деньги в условиях рыночной экономики.

1993 год. И поехали… В Турцию за товаром. Конечно, не все. Лауреаты с 25-летним стажем раздумывали. Заграничный паспорт оформлялся за три дня и без всяких анкет. Начальный капитал – 300 долларов, но в 93-м это было богатство. Где взять? В институте, в самом центре, между корпусами, рядом с цементной скульптурой, изображающей женщину, держащую в руках нечто среднее между моделью первого спутника и ядром расщепленного атома, образовался клуб-обменник, где бывалые мешочники/челночники делились опытом и могли даже дать в долг капиталистические денежные знаки. Статья УК о спекуляции валютой ещё не была отменена. Но кто в 93-м обращал внимание на законы? Революция. Свобода. Даже телепрограмма Невзорова «600 секунд» не очень пугала.

Наконец паспорт получен, деньги взяты в долг, лишняя сотня долларов, превышающая разрешённую к вывозу сумму, зашита в трусы. Готовы ехать в Стамбул, на Восток, но для нас, бывших невыездных, это сладкая неведомая заграница. Для нас это был Запад.

Где-там, высоко, над Киевским вокзалом проносились спутники, а инженеры, причастные к их созданию, уже в ранге челночников попивали чаек в вагоне. Поезд двигался, если смотреть оттуда сверху, по большой дуге, все больше отклоняясь на юг. Через Украину в Румынию, потом в Болгарию. В Болгарии пересадка на автобусы, и оттуда прямо на восток – в Стамбул. При подъезде к границе с Румынией разговор в вагоне только о том, стоит ли перепрятывать лишние сто, а у некоторых и двести долларов из интимных мест на теле в укромные места в вагоне. Например, в плафон купейной лампы или полые трубки держателей на стенах. Наконец поезд остановился, и по вагону пополз шёпот – таможня идет. В вагон неторопливо вошла полноватая женщина средних лет, представитель украинской таможни в форме таможенной службы Советского Союза.

– Кто запрятал деньги в ботинки, доставайте, – она сказала, приятно улыбнувшись.

– Вы и вы, – добавила строго, найдя взглядом два побледневших лица, уже обращаясь только к ним.

И вот поезд пополз к мосту через речку мимо рассыпающейся потемневшей избушки, похожей на сгорбленную старушку. Мост – это граница, и сразу за ним белые блочные пятиэтажки румынского городка и дети в цветастых шапочках. Свершилось! В каждой следующей анкете в графе «Был ли ты за границей?» мы могли с гордостью писать: «Да»!

В Болгарии пересели на автобусы. Долго поднимались и потом спускались по серпантину дороги, преодолевая перевал. Где-то недалеко была гора Шипка – место русского подвига и славы. Нас, не убоявшихся позорного звания мешочников, водитель-турок катил мимо в Турцию.

Март месяц. Деревья без листьев, и от этого поросшие лесом горы перевалавыглядят как головы с поредевшей шевелюрой. После перевала дорога прямо стрелой в Стамбул. Через два часа пути из дороги вырывается одна из полос и под прямым углом уносится вправо. Там Греция. Там Парфенон, статуи Олимпийских богов. Но наш путь только прямо – в Стамбул. За джинсами, кожаными куртками, махровыми халатами и яркими цветастыми пластиковыми мусорными ведрами, которые в Москве «уходили» сразу с двойным «отбоем» – мечта любого челночника.

Ночь. Аморфная темень справа, слева, ссади, и только спереди фары автобуса нащупывают твердую дорогу. И вдруг, как это бывает в длинных коридорах коммуналок, когда свет пробивается из-под двери туалета, полоска света в направлении нашего движения. По мере нашего приближения она расширяется, становится заревом, и наконец выплёскиваются, как праздничная иллюминация, залитые светом витрины магазинов. Нет, это не был Стамбул, а всего лишь мелкий городишко, выпрыгнувший из темноты на нашем пути. Все, с десяток магазинов на центральной улице, были готовы торговать в два часа ночи. Какой контраст с Москвой 93-го года, тогда ещё тускло освещённой и сонной в ночное время.

Рассвело. Вокруг низкие каменистые холмики без всякой растительности во все стороны до горизонта. После нескольких часов не меняющегося пейзажа впереди показался холм большего размера, который по мере приближения стал превращаться в нагромождение домов. Скоро можно было различать улицы, заполненные плотной толпой. Вот и Стамбул.

Что покупать? Где покупать? По группе пронеслось: нужно покупать прямо с фабрик, чтобы купить дешевле, чем в магазине. Бывалые челночники тем временем исчезли по известным только им адресам. Мы, новички, в растерянности остались на улице. Постепенно нас стали плотным кольцом окружать мальчишки – уличные торговцы. Вооруженные сияющими, как с фотовыставки, улыбками, они предлагали купить пачку из пяти носков за один доллар. Но их дружелюбность обманчива. Неопытные челночницы, которые по привычке носили деньгах в сумочках, попадали в группу риска. Были случаи, когда их окружала ватага таких вот улыбчивых ребят. Один выхватывал сумочку, другой бросался под ноги преследователей, и все – врассыпную в узкие кривые улочки. Языкового барьера не было. Все турки, вовлечённые в торговлю с нами, знали несколько слов, необходимых для обмена денег на товар, по-русски. Скоро начали находиться фабрики. Как оказалось, фабрики – это двух-трёхкомнатные квартиры в обычном жилом доме.

В одной комнате турок торговался о цене. Чтобы выманить у нас побольше долларов, угощал чаем в маленьких прозрачных стаканчиках. В других комнатах в это время турчанки отстрачивали продукцию. Почти на всей продукции красовалась этикетка «Made in Italy».

Через два дня деньги потрачены. Товар, упакованный в тюки, выносился на улицу и укладывается горойна тротуар перед гостиницей. Подъезжал наш автобус. Новички в шоке – гора товара очевидным образом превышает размеры автобуса. Через пару часов подгоняли ещё один. Начиналась коллективная загрузка тюков. Задняя дверь закрывалась, и весь товар заносился через переднюю дверь. Если получалось, то оставались и для нас сидячие места. Не получилось. Поехали, лёжа на тюках. Так даже комфортнее, если только под тобой не окажется тюк с пластиковыми вёдрами. Поездка в Турцию семидневная, и концу пятого дня – отъезд из Стамбула, все новички уже становятся закаленными челноками. Это же Константинополь. Мы чувствовали себя рыцарями, возвращающимися из крестового похода, бесстрашными и непобедимыми.

В три часа ночи добрались до турецкой границы. Встали толпой у автобуса. Таможенник в отглаженном кителе, аристократично попивая чаек из прозрачного стаканчика, стал брезгливо посматривать на наши небритые физиономии бывших лауреатов и кандидатов режимных наук. Пополз слух – таможенный досмотр! А это значит полная выгрузка и потом снова загрузка автобуса. Что делать, пока ждём? Начали играть в футбол пустой консервной банкой. Разогрелись. Таможенник, забыв про чай, смотрел на нас с открытым ртом, и чай холодел в его стаканчике. Ура! Досмотр отменили. Четыре утра. На болгарской стороне в харчевне, открытой для челночников, пили водку, закусывая горячим сочным мясом. Здорово!

Наш перегруженный автобус медленно полз по серпантину к верхней точке перевала. Лежа на тюках под крышей автобуса, хорошо видишь заснеженный край дороги. Автобус чуть покачивается, как трос под канатоходцем. Последние триста-четыреста метров до верхней точки слышно, как надрывается двигатель на первой передаче. Все, переползли.

В Болгарии перегрузка на мелкой железнодорожной станции, от которой часа два до Софии. Поезда, проходящие к Софии и обратно, делают 10-минутную остановку, достаточную для немногочисленных болгар, следующих в столицу и обратно с парой чемоданов. То, что станция стала перевалочным пунктом для челноков, расписание не учитывает, и мы имеем только 10 минут на перегрузку автобуса мешков. Но в реальности поезд стоит на станции часами, до полной перегрузки товара. Этот феномен объясняется тем, что руководство станции было посовместительству владельцами туристических фирм. Туристические агентства в Москве собирали челночников и везли до этой станции в Болгарии, а автобус до Стамбула и обратно организовывали уже болгары. Поэтому мы были на станции не только пассажиры, но и клиенты.

Погрузка затягивается. Дополнительных вагонов не будет, и со всем товаром нужно утрамбовываться в единственный, который есть. Наконец облегчение – весь товар в вагоне. Поезд трогается. Руководительница группы ползёт по мешкам и по нам в купе проводников, чтобы отдать листс именами пассажиров, так как поезд международный и будет пересекать границу. Последний вызов: до болгарской границы, а это два часа езды, нужно все мешки убрать по купе из коридора. Болгарские таможенники очень интеллигентны – никаких угроз таможенного досмотра, но коридор должен быть свободен от мешков. Мешки в купе выкладываются слоями, образуя ровную плоскость-постель для четырёх человек, на челночном называемую «сексодром». Слои мешков поднимаются все выше и выше. Наконец последний мешок уложен, все без сил, впереди Москва.

Расстояния

Расстояние прежде всего измеряют. От Земли до звёзд используются световые года. До Кассиопеи – только 19 000. К Марсу исчисление идёт уже в миллионах километров. Планета совсем рядом. Всего 2 999 – два месяца лету.

– Рулетку взял? – вернул меня к действительности голос жены.

Я похолодел. Пошарил рукой в сумке. Отлегло – не забыл. Мы подъехали к дому, где нам предоставили квартиру по реновации. Дистанция до метро измерялась умножением скорости дребезжащего автобуса на минуты, которые нам пришлось это терпеть. Рулетка была нужна для измерения всех уголков квартиры на предмет размещения мебели.

Дом производил великолепное впечатление. Похожий на парус, выгнутый в сторону острова Бали в тёплых водах Индийского океана. Очевидно, архитектор черпал вдохновение у кромки прибоя этого курортного места. Квартира понравилась – два туалета и лоджии. Огорчило, что одна из стен в большой комнате имела форму дуги, направленную в сторону пальм всеми любимого острова.

– Я хочу поставить наш старинный гардероб в большой комнате к стене с окнами вплотную, – сказала жена безапелляционным голосом.

«Почему я не выбросил эту рухлядь десять лет назад, во время последнего ремонта?!» – подумал я, но сказал:

– Конечно, без проблем!

Но трудность оставалась: как можно прямоугольный параллелепипед шкафа вплотную приставить к дугообразной стене? В сложной жизненной ситуации спасти может только одно – совет друга. Пошёл к Валерке. Он работал вахтером и всё время что-то читал на рабочем месте.

– Each cloud has a silver lining/ у каждого облака есть серебряная оболочка. В общем не робей, что-нибудь придумаем – сказал он.

Потом на некоторое время замолчал.

– Задние стенки делают из тонкой фанеры. Замени прямую на выгнутую – и шкаф станет плотно к стене. У меня есть приятель, работает в мебельной мастерской, – наконец произнёс Валера.

– Дел-то, приноси размеры, – обнадёжил меня столяр.

Рулетка не подходила, и я направился в лучший магазин строительных материалов в Москве – «Лерура Мерлен». Там даже спектакли ставят во время фестиваля «Территория».

– Мне нужен измеритель, – объяснил проблему продавцу.

– У нас огромный выбор. Есть новейший китайский. Цифры на табло высвечиваются и голосом повторяются. Слушайте! – ответил он.

Продавец нажал на кнопочку на маленькой чёрной коробочке.

– Ми-и, – услышал я.

– Это метр по-китайски. Ошиблись, партию прислали без синхронного перевода. Великолепное устройство, но дугу померить не может, – пояснил работник прилавка.

Пошёлопять к Валере.

– Be or not to be./ быть или не быть. Нужно крепко подумать, – заметил приятель.

– Ты школьную геометрию ещё помнишь? – начал он.

– Кое-что.

– Дуга, которую нужно измерить, это часть окружности. Берёшь линейный метр и определяешь, где круговой центр, в который вписывается кривая стена. Получаешь радиус. Растягиваешь рулетку на эту длину и поворачиваешь между краями дуги. Размер есть! – закончил Валера

Здорово придумал. Поехал домой пробовать. Ползал, ползал, но не смог определить точно, где центр окружности. Пал духом. Опять приехал к Валере.

– In vino veritas/ истина в вине, – заметил он в ответ на рассказ.

– Что, осталось только напиться? – спросил я.

– Примитивный ты человек, сразу видно, что вахтёром не работаешь, – начал Валера. – Разматываешь рулетку и бутылками плотно прижимаешь к стенке начиная с нулевого деления. Под последней и будет нужная тебе цифра размера дуги, – закончил он свои математические выкладки.

Я так и сделал. Сначала пошли в ход пивные 2-литровки. Между ними удачно прижались водочные поллитровки. После использования коньячных шкаликов лента полностью прижалась. В мебельной мастерской удачно сделали заднюю стенку. Прогремело новоселье. И все вспомогательные измерительные инструменты пригодились.

Как это будет

Я проголодался. Кусочек тёплого БигМака был настолько аппетитный, что я зажмурился от удовольствия…

Когда я снова открыл глаза, то было темно. Потом передо мной из темноты начали проступать размытые очертания предметов. Слева возвышался холм. Вершина была абсолютно плоской. Как будто специально срезана для устройства там вертолётной площадки. Ещё она была похожа на лоб, куда любят спикировать кровожадные комары летом на даче, когда все остальные части тела надёжно укрыты под одеялом.

С одной стороны, где плоская вершина заканчивалась, кромка холма по дуге скатывалась вниз. На ней примостилась рощица, похожая на копну вздыбленных, давно не знавших расчёски волос. Такие можно увидеть на затылке алкоголика через несколько дней запоя.

С другой стороны плоскость упиралась в огромный валун, похожий на нос. За ним холм извилистой линией устремлялся вниз, как горнолыжный спуск. В нем угадывалась линия губ. Потом она обрывалась с уступа, похожего на подбородок, по дуге, которая выглядела как форштевень океанского корабля.

Холм был явно похож на профиль головы. Правее него угадывались очертания пиджака и брюк. Штанины упирались в башмаки, носки которых торчали вверх.

Неожиданно все детали картины сложились вместе. Передо мной лежал мёртвый человек. Я знал, что вот сейчас должен превратиться в глыбу льда от ужаса, но холодно не было.

Голова трупа стала разворачиваться в мою сторону. Развернувшись на девяносто градусов, она продолжала движение, пока не выскочила из воротника рубашки. Произошла полная расстыковка с шеей, и голова не спеша поплыла ко мне. Нужно было проснуться, инемедленно! Пробуждение – это несколько тяжёлых ударов сердца. Потом яркий утренний свет сожмёт зрачки. Всё. Можно бежать опять по делам, бабам, в «Макдоналдс».

И я не проснулся… Щипать себя что есть силы! Но не было ощущения боли. Бежать! Но не мог! Ноги тоже были как не мои. Орать! Но крик оказался беззвучным. Голова мертвеца уже почти касалась меня. В этот момент сердце должно было разорваться от страха. Но его как будто не было в груди. Она не билось. Череп был уже настолько близко, что виделся во всех подробностях.

Через редкие волосы просвечивался череп с кожей, похожей на белую обёрточную бумагу. Правильность овальной формы нарушалась двумя буграми над левой и правой ушными раковинами. Странно, у меня были точно такие два бугра, на тех же местах. Неужели это так типично? Такая же горбинка на носу, как у меня. Как все мы похожи! Можно иметь одни водительские права на компанию приятелей. При проверке на дороге инспектора точно не заметят подмены.

Я начал всматриваться в правый уголок левого глаза. Так и есть, там была моя оспинка! От страха можно было умереть, но со мной ничего не произошло. Этот мёртвый человек в гробу был я.

Неожиданно размытость в предметах пропала, и способность отчётливо видеть вернулась ко мне. Глаз с оспинкой затрепетал с нестерпимой болью, пытаясь открыться. Это было моё тело. Чувства вернулись ко мне. Веко, как бумага карандашом, было прорвано изнутри. Но вместо острия грифеля показался толстый червяк. Он начал сжирать разорванную плоть. Потом нестерпимая боль появилась во всём теле. Это черви пировали, но я не мог пошевелиться.

После зрения и ощущений вернулась и память. Вспомнился БигМак. Как я откусил часть от этого блаженства, удерживая руль машины одной рукой. Что потом мне на секунду пришлось бросить баранку, когда потянулся за бутылкой колы. В этот момент колесо попало в рытвину на дороге. Меня выбросило через ветровое стекло на скорости сто километров в час с колой в одной руке и сочным БигМаком в другой. Я пролетел над табличкой «Проход воспрещён» и врезался головой в ствол клёна. Шея хрустнула со звуком разрываемого в ресторане лобстера.

Боль была нестерпимой, но я не терял сознания.

«Пожирающие тебя черви – это твои прижизненные грехи», – кто-то подумал за меня.

«Хлебнуть водки», – была бы моя мысль в такой ситуации.

«Это наказание за твои грехи», – прозвучал голос над головами червей, пожирающих мои мозги.

Мне мёртвому было возвращено сознание и все чувства, память, чтобы довелось пройти через боль и ужас распадения тела, которое я так старательно оберегал всю жизнь.

«Молиться», – это подумал уже я.

– Господи, помилуй, господи, помилуй. Ты взял моё тело, но не возвращай мне сознания!

– Когда за рулём! Не ешьте! Не говорите по телефону! Не отправляйте текстовые сообщения!

Перед фактом

Район Беляево. Солнечный день. Я стоял в лоджии у окна новой квартиры на шестнадцатом этаже, в которую меня переселили по программе реновации, и смотрел вдаль. Далеко белела новая башня в районе старой высотки на Котельнической набережной. Ближе виднелся поблескивающий крышей другой новодел в районе Третьяковской галереи. Уже не так далеко взгляд упирался в трубы ТЭЦ рядом с площадью Гагарина. Клубы пара, поднимаясь в небо, оживляли горизонт рукодельными облаками. И совсем рядом элегантная громадина возле станции «Новые Черёмушки» виднелась уже в больших подробностях. Два последних этажа спрятались за тёмными стёклами, как за солнце защитными очками. И совсем невозможно было пропустить высотку на Калужской. Светлый параллелепипед здания накрывался остроконечным стеклянным колпаком, что делало крышу похожей на оранжерею.

Я с усилием оторвал взгляд от светлой дали, посмотрел на оконную раму моей лоджии и оказался перед фактом недоделок. Ручка запора не поворачивалась до положения «закрыто». Рядом по белой стене змейками вились чёрные мелкие трещины. Пощёлкивание выключателем не приводило к появлению в лампе под потолком весёлого огонька света. После возвращения в кухню радости не прибавилось. Взгляд вяз в подробностях дефектов отделки, как в болоте. Смеситель кухонной мойки оказался без крана. При включении весёлая струя воды выбрасывалась вверх, как из фонтана. Красиво, но как мыть посуду? Розетка рядом с электрической плитой висела на проводах, а на её месте чернела дырка. Вечерами оттуда доносился запах дыма от выкуриваемых тонких дамских сигарет. Отверстие было сквозное, и я становился свидетелем подробности быта соседней квартиры. Во время знакомства с туалетом выяснилось, что бачок унитаза дал трещину. Змеевик подогревателя пробил две рваные дырки в дверке, отгораживающей ванну от короба, где располагались трубы, подводящие холодную и горячую воду.

Согласно документам квартира пустовала несколько месяцев перед моим заселением. Возможно, до меня в ней жил барабашка, или по-современному – реновашка. Действительно, по информации соседей, до меня временами из квартиры доносилась музыка, женский пронзительный хохот. Когда я оказался перед этими фактами, то оставалось одно – начать ремонт.

Прошли те времена, когда для работ были доступны только маляры и сантехники их местного ЖЭКа. Сейчас, в пору рыночных отношений, найти человека, готового заняться вашим ремонтом, piece of cake/ пустячное дело, как говорят англоязычные капиталисты. В интернете можно найти множество юридических лиц, готовых вас отремонтировать. Все отзываются о себе одинаково: мы – самые лучшие. Если смотреть правде прямо в лицо, то стало понятно, что я не знал, как сделать выбор. Нужно было взглянуть в глаза мастера. Юридические лица отпали за неимением фотографий для просмотра. Но удача! Интернет-сайты ремонтников публиковали снимки мастеров, с которыми можно было заключить договор на работы. После просмотра множества кандидатов я остановился на одном. У него был вдумчивый взгляд и копна волос, творчески зачёсанных назад. Кроме того, плата за работу у него была меньше, чем у других.

Через день, когда я открыл ему дверь, то оказалось, что реальность немного другая. Он был ростом под метр девяносто и широк в плечах.

– Ты понял? – повторял мастер басом и мрачно посматривал на меня.

В ответ я кротко кивал. А понять мне нужно было, что расколотый унитаз, выпрыгивающие из стен розетки, трещины в побелке и агрессивный змеевик – ничто по сравнению с открывающейся из окна панорамой. Но в его интеллигентности, действительно, я не ошибся. Он закончил Литературный институт, и когда его перестали публиковать, ему пришлось подрабатывать ремонтником. На следующий день мастер пришёл без инструментов, но обнадёжил, что у него есть знакомый поэт, который подрабатывает электриком. Таким образом, не будет проблем со сбежавшей из стены розеткой. Потом предложил поехать через несколько дней на строительный рынок покупать самую лучшую и дешёвую эпоксидную затирку. Материалом торговал его знакомый, бывший театральный критик. Его главным обещанием было то, что после ремонта квартире не будет равных в подъезде, а может быть, и доме. Мне оставалось только верить, так как задаток за работу был выплачен в первый день его прихода. Но все эти факты – короткоживущие однодневки. Навсегда останется лишь одно – вид из окна действительно прекрасный.

На эскалаторе

В половине девятого в дождливый холодный октябрьский пятничный вечер я спускался на эскалаторе с четвёртого этажа торгового центра «Цветной» рядом с московским цирком. Этот самый верхний, как в любом крупном магазине, был отдан еде. В просторном помещении на стеллажах пестрело множество мелких пакетиков с закуской и нарядно упакованных шоколадных батончиков. Между ними были расставлены небольшие круглые столики, за которыми чревоугодничали покупатели.

Внезапно включилась сирена, и эскалатор остановился. Молодая беременная женщина, стоявшая впереди меня, ойкнула и со всей силы вцепилась в чёрный резиновый поручень. Ей удалось удержаться на ногах. Она в изнеможении села на ступеньку. Потом она обернулась и посмотрела вверх. Все, кто был на эскалаторе, сделали тоже самое. Что это было? Случайное выключение, тест или сигнал о пожаре? Дыма не было. Виден был только белёсый пар над чашкой кофе на столике рядом с входом на эскалатор с четвёртого этажа. Там появилась фигура в чёрном костюме и с рацией в руке. Это был охранник.

Он что-то энергично докладывал и смотрел в мою сторону. По его жестам стало понятно, что это он включил сирену и остановил эскалатор. Вероятно, сработал план перехвата покупателя, сбегающего с украденным товаром. На всякий случай я нащупал в кармане чек и немного успокоился. Охранник начал спускаться по ступеням, продолжая смотреть в мою сторону. Для большей уверенности пришлось осмотреть содержимое сумки. Нет, неоплаченных товаров не было. От неизвестности разволновался. Захотелось сбежать. Но это было невозможно, так как беременная женщина продолжала сидеть на ступеньке, полностью перегораживая проход вниз.

Здесь я обратил внимание на молодую привлекательную женщину, которая стояла на ступеньку выше. Она была небольшого роста, и от этого её лицо было почти напротив моего. В чертах была утончённость. Трудно было определить возраст. Веснушки и задиристый взгляд молодили и делали любое предположение неточным. Она стояла совершенно неподвижно, как будто хотела быть невидимой. Когда я перевёл взгляд на руки, то заметил в каждой по яркой упаковке, похожей на крупную конфету. Всё стало сразу понятно. Она совершила кражу со стеллажей и была замечена. Несчастная клептоманка. Охранник направлялся не ко мне, а к ней. Я успокоился, так как из подозреваемого превратился в свидетеля.

В этот момент оцепенение молодой женщины прошло, и она начала отчаянно жевать батончик, который держала в правой руке. Это был шоколадный «Марс». План был гениально прост – съесть доказательства своего преступления. Прекрасными зубками, которым могла бы позавидовать любая киноактриса, она быстро перемолола тёмно-коричневое тельце. Потом тут же запихнула в рот батончик из левой руки. Она яростно сомкнула зубы. Но жевания не последовало. Они так и остались сжатыми.

Подошедший охранник взял её за руку, но жемчужные зубки так и оставались неподвижными. Эскалатор включили, и через несколько минут мы оказались внизу. Там ждали ещё два охранника. Молодую женщину так и увели с сомкнутыми губами.

В этот момент я заметил на полу обёртку от второго батончика, который стал для неё роковым. Обёртка была порвана и смята, но можно было прочитать: «Жевательная резинка». Вероятно, какой-то ребёнок, соблазнившись нарядной упаковкой, без разрешения взял батончик с полки. После окрика родителей положил назад не глядя. И тот случайно оказался рядом с шоколадом. Могла ли молодая женщина быть внимательной и не ошибиться? Нет, будучи клептоманкой, она крала машинально.

Технологии

…Я повторяю вновь и вновь:

Ведь то был ты, твоя любовь.

Анализ с губ её мазка

Твою покажет ДНК.

Концовка стихотворения была великолепна. Новые медицинские технологии давали свежие рифмы. Мазка – ДНК. Такого созвучия у Пушкина с Лермонтовым точно нет. Мы с Вадиком дружно зааплодировали. Марина Я раскланялась и сошла со сцены. Я – был её псевдоним. Списки выступающих нашего содружества поэтов составлялись в алфавитном порядке, а она любила выступать последней на вечерах, перед началом следовавшего за этим фуршета. Слушатели в предвкушении близкой выпивки и закуски аплодировали особенно страстно. Когда выступления закончились, первый тост, конечно, подняли за Марину.

– Игорь, меня пригласили на собрание клуба бардовской песни с фуршетом в конце. Можно пойти как гость, но хочется там спеть, – сказал Вадик, который сидел рядом.

– Разве у тебя есть голос? – спросил я.

– Как не быть?! Ты же знаешь, что в отпуске я работаю гидом. Вожу группы по ущельям вокруг Сочи. Когда начинает темнеть и нужно всех собрать, я как закричу: «Группа, ко мне!» Все меня слышат и собираются. За это меня ценит начальство и говорит, что у меня сильный голос.

– Вадик, но у тебя нет гитары, и ты вообще, не умеешь играть ни на одном музыкальном инструменте!

– Игорь, отстаёшь, технологий новых не знаешь. Видел, у ведущих телеканалов микрофоны вставлены в кубики? На которых названия: НТВ, Первый.

– Видел.

– Есть у меня такой микрофон с коробочкой. Я туда вставил портативный магнитофон. Я нажимаю на кнопку, и играет популярная мелодия. Я подбираю к ней слова, и получается новая песня. Сейчас у меня есть запись мелодии «Подмосковные вечера» – «та-та-та». И дальше – «ти-та-та-та». Текста нет. Помоги. Ты же знаешь, я пишу лесенкой, как у Маяковского. А нужно лиричное, и про новые технологии, как у Марины Я. Напишешь? Пойдём вместе. Ты – как автор слов.

Я согласился.

Пришли на вечер бардовской песни. Марина Я тоже с нами увязалась. В свою очередь Вадик вышел на сцену. Начал покачивать бёдрами в такт «Подмосковных вечеров», чтобы попасть в ритм, как мелодия зазвучит. Потом нажал кнопку на коробочке под микрофоном.

– Друзья! Радио «На голубом раздолье» приветствует вас! Сегодня тема еженедельной программы «Острый вопрос» – трансвестизм. А наш гость – Саша, который хочет стать Александрой! – вдруг прозвучало громко на весь зал!

Вадик надавил на кнопку, и в помещении наступила тишина. Вот они, технологии. У магнитофона оказалась ещё и функция радиоприёмника. Когда он нажал первый раз, то произошёл сбой. Вадик в растерянности посмотрел на меня с Мариной. Потом у него в глазах блеснула идея.

– Марина Я, – радостно объявил он.

Зал взорвался возгласами!

– Молодец! Дай номер телефона! – кричали одни.

– Выгнать немедленно! – возмущалисьдругие.

Потом мы объяснили, что Вадик, просто чтобы выйти из неловкого положения, хотел объявить выступление Марины вместо своего.

Все успокоились. Она прочитала великолепные стихи. Фуршет был тоже хорош. Мы с Вадиком продолжаем часто встречаться на вечерах поэзии содружества. Он читает свои стихи лесенкой, но песен больше не сочиняет. Подвели технологии.

Треугольник

Ференц Лист резким движением руки откинул прядь волос назад. Они качнулись, как от порыва ветра, и кончики легли на воротник рубашки. Над Парижем занималась заря. Лист выплеснул содержимое ночной вазы в окно. Послышался лёгкий шлепок о камни мостовой. На улице было пусто. Париж ещё окончательно не проснулся, и каждый новый звук солировал, не теряясь в городском шуме. Лист быстрым от раздражения движением захлопнул оконную раму.

«Что стоит мой талант и молодость, когда я беден?!» – подумал молодой человек.

Он был замкнут в этом треугольнике. Молодость принуждала его желать. Талант делал желания дерзновенными. Но бедность для них была непреодолимой преградой. Лист отошёл от окна и плеснул вина в бокал. Робкий свет одинокой свечи увяз в густоте терпкого напитка, и чёрная тень фужера вытянулась на столе. Мысли Листа были мрачны. После смерти отца в 1827 году он с матерью переехал в Париж, где они поселились в маленькой квартире. Молодой пианист был популярен в светских салонах. Высший свет восхищала виртуозная игра на фортепьяно. Его охотно приглашали на платные уроки в дома знати. Он нуждался в деньгах. Но когда ему протягивали купюры, он чувствовал унижение. Эти тонкие бумажные ассигнации становились непробиваемой прозрачной стеной. Молодой человек мог наблюдать жизнь высшего света в подробностях, но туда ему не было доступа. Аплодисменты, цветы. Но после концерта, на приёме, когда речь заходила о планировании прогулки в Булонский лес, о нём забывали. Аристократы, весело переговариваясь, проходили мимо, не задерживая на нём взгляд. Как будто он был невидим!

Конечно, Лист знал высоту своего таланта. И с этой выси ему было смешно высокомерие новой аристократии. Маршалы Франции, произведённые Наполеоном из низших сословий, и женатые на бывших камеристках. После одного из приемов министр торговли подошел к нему и попросил дать уроки его дочери. Он согласился. У него было уже несколько учениц из лучших парижских семей. В назначенный час он пришёл в дом министра. Его провели в гостиную, где уже был виден бело-чёрный ряд клавиш открытого фортепьяно. Он присел на диван в ожидании ученицы. Вскоре распахнулась боковая дверь, ведущая во внутренние комнаты, и вошла Caroline de Saint-Cricq. Молодой человек поднялся, приветствуя новую ученицу. Потом сел возле неё и начал урок. Но тот Лист, который в нём был его душой, так и остался стоять. Она была прекрасна. Лёгкая походка, тонкие черты лица, прямая осанка, натренированная многочасовыми поездками на лошади. Caroline говорила быстро и ясно. Это провоцировало сделать беседу более глубокой, отходя от проскальзывания по городским сплетням и состояния погоды. Во время урока её кисть легла сверху на его, чтобы она почувствовала, как из движений виртуоза рождается звучание инструмента. Лист же ощущал, что она касается не его руки, а сердца. Как влюблённому поступать, когда ему чуть больше девятнадцати? Через месяц он сделал ей предложение и, конечно, получил отказ.

И вот эта ночь, похожая на многие другие. Алкоголь мешал спать и думать. Он чувствовал себя частью оркестра, играющего не им написанную композицию. В этом музыкальном произведении каждый человек имел свою тональность. Это была суть людей, выраженная в звучании инструментов. В Caroline de Saint-Cricq он слышал скрипку, тогда как её отец точно был контрабасом. Его же тональность была непонятна. Так, треугольник, бодро звенящий музыкальный инструмент с неопределённой высотой звука. В девятнадцать лет как ответить на вызов судьбы?

«Я докажу!» – подумал Лист с яростью.

Он подсел с пером и листом бумаги к свече и торопливо начал записывать музыкальную композицию. В дальнейшем она получила название «Первый фортепьянный». А среди насмешливых критиков называлось «Концерт треугольника». Настолько в третьей части инструмент выделялся из звучания всего оркестра. Правда, доказательство Листа растянулось на девятнадцать лет. Концерт был завершен в 1849 году, но до 1853 года композитор вносил поправки. Первое исполнение было в 1855 году. Партию фортепиано исполнял сам автор, а дирижировал Гектор Берлиоз.

Оглавление

Убийство под Новый год

  Испорченный вечер

  Следственные действия

  Я подарки вам принёс

  Старый Новый год

Праздник 8 марта 1977 года

  Вий

  Серьёзные приготовления

  Заговор

  Праздничный вечер

  Ужас

  На следующий день

Иностранец

Врасплох

Месть, или Давайте останемся друзьями

Размер

Ну и погодка

Будь спокоен

По любви

Ангел

Без паники

Давно

Впервые

Антресоли

Выпускной

Мотивация

Конфетка

Записки челнока

Расстояния

Как это будет

Перед фактом

На эскалаторе

Технологии

Треугольник