Тревожный Саббат [Алина Воронина] (fb2) читать онлайн

Алина Воронина Тревожный Саббат

Вы знаете сагу о Лукавом Шаолине? Теперь услышьте о Тревожном Саббате.

Пролог

С ними говорил Заратустра…

Мальчик горел. Правая рука, обожженная до кости, безвольно свисала. Он вытянулся на больничной койке и кричал так, что даже ко всему привыкшие врачи озабоченно поджимали губы. Мальчик горел. Но в его антрацитовых зрачках не было слез, только ненависть.

Мальчик горел и молил о смерти.

Девочка стояла в кругу темных плащей, опустив голову. Над ней сплетался темный вихрь из проклятий и осуждения. Спасаясь от колючих взглядов, она закрыла лицо ладонями.

Так проходил суд ведьм.

— Я не хотела, — прошептала девочка. — Меня заставили.

— Кто же?

— Странные сны.

— Лгунья. Ты заплатишь за это!

Девочка поднимает голову, откидывая назад черные волосы. Ее янтарные глаза становятся пугающе желтыми.

— Когда-нибудь вы поймете. Найдутся ответы…

Другая девочка лежит на полу. В глазах цвета олова стоят слезы, но плакать нет сил. Она вздрагивает от руки матери на своем плече.

— Больше никакого огня. Он разрушает тебя. Только школа и дом.

— Я не хотела. Я была не в себе…

— Врешь. Ты сделала это намеренно, желая отомстить. Забудь про огонь, про цирк. У тебя будет нормальная жизнь.

— Нет…

Девочка медленно садится. Ее серые глаза становятся огромными от затаенной боли. Она берет ножницы и отрезает клок пепельных волос.

Глава 1

Тринадцать лет спустя

Стояла тихая ночь майского полнолуния. Темное время, когда обостряются сердечные болезни и повышается уровень преступности. А особо чувствительные люди испытывают ничем не обоснованную тревогу.

В одном из колл-центров города Верены нарастало напряжение. Сотрудники, пытаясь снять нервозность, хихикали и шутили.

— Ты веришь в привидения? — спросила напарницу светловолосая девушка в жемчужно-белой блузке, явно на пару размеров меньше, чем нужно.

— Цеся, я верю только в то, что нас лишат ежемесячной премии, если мы будем болтать. До конца смены еще целых десять минут, — с досадой ответила ей соседка, одетая в такую же тугую белую блузку и узкую юбку до колена.

Девушки лет двадцати пяти сидели в огромном зале типа опен-спейс и беспрерывно отвечали на звонки клиентов. Их можно было принять за сестер: в одинаковой форме, ярко накрашенные с аккуратно уложенными или заплетенными в косы волосами. Триста сотрудниц были разбавлены лишь парой десятков молодых людей, все на одно лицо. Операторы консультировали абонентов по различным вопросам: от новых тарифов местного оператора «Верена — два — ноль» до оформления горящих путевок в запретный город Краснокрестецк. Руководили ими менеджеры группы, которые неустанно следили за порядком и дисциплиной. Начальника девушек звали Александр, и он как раз куда-то отошел. Подруги не упустили случая перекинуться парой слов.

— Да ладно тебе, Ким, у нас на линии нет звонков. Ну, кому в десять часов вечера захочется узнать, как правильно наносить баварскую штукатурку… — Засмеялась Цеся, — Ты знаешь, что уже несколько человек видели призрак бледного юноши с книгой в подземном переходе между двумя вокзалами? Его окрестили Ницшеанцем, потому что самые шустрые углядели: томик принадлежит немецкому философу.

Ким пожала плечами. Меньше всего ее волновали духи и призраки.

Она работала с восьми часов утра и до десяти вечера и мечтала только добраться до кровати. Дома Ким ждал парень-инвалид. Они уже несколько лет спали по разным комнатам. Но девушка со злостью думала, что сегодня на улице полнолуние, и у него начнутся жуткие боли, а ей придется с сидеть рядом и опять говорить, говорить, говорить…

А осенью они поедут в литовский санаторий, где предлагали лечение целебными ваннами и иглоукалыванием. Ради этого Ким и работала в две смены, хотя давно уже утратила надежду. Несколько операций, толпы невропатологов, дерматологов и даже экстрасенсов не могли помочь Евгению. Обожженная рука, которая должна была зажить много лет назад, продолжала нестерпимо болеть и сохраняла неподвижность. Врачи разводили руками и валили все на психосоматику. Якобы Еретик, такое прозвищу дали парню в школе, сам не хотел выздоравливать.

Но Ким видела, как он закусывал губу от боли в плохую погоду, как иногда плакал во сне и шептал одно женское имя. И не знала, чему верить. Она топила свои чувства в непрерывной работе, пробежках и странных увлечениях.

Девушка бессильно застонала, резко выдернула гарнитуру из уха и… сдернула парик. Она была абсолютно лысой, вернее бритой. Отсутствие волос странным образом изменило внешность, сделав почти уродливой. Ким нахмурила белесые брови и поджала губы:

— Как же мне все надоело…

— Мне тоже. Мы просто устали от этого муравейника и бесконечной гонки, — улыбнулась ей Цеся. — А знаешь, есть такой праздник Саббат. Говорят, что тогда можно изменить свою жизнь… Неожиданно над ними нависла огромная тень:

— Ким, ты совсем стыд потеряла? Сейчас же надень парик! — прогремел Александр, сжав кулаки.

— До конца смены осталось три минуты, — пролепетала девушка.

— Значит, будешь носить парик три минуты, — уже мягче сказал менеджер, оглаживая рубашку на внушительном животе. — Кстати, сколько у тебя было продаж за прошедший час?

— Одна. Время позднее.

— Слабовато. А у тебя, Цеся?

— Одиннадцать. Просто повезло.

— Вот как надо работать, — Александр поднял указательный палец вверх.

В это время Ким мечтала, чтобы ценные указания закончились и ей разрешили уходить. С отвращением она смотрела на красное, хотя и молодое лицо менеджера, на его живот и маленькие пухлые руки. «Цеська с ним спит, стопудово. Только бы Санек не вздумал похлопать по плечу, а то меня стошнит», — пронеслось у нее в голове.

Начальник нависал над Ким и что-то говорил монотонным голосом. Девушку замутило сильнее, и она стала рассматривать лица коллег, с которыми работала уже четыре года.

«Тупое стадо. Меня не должно было здесь быть. Ненавижу эти одинаковые компьютеры, одинаковые столы, одинаковую жизнь. И больше всего стеклянные перегородки. Вот Татьяна, знаю стопроцентно, что у нее трое детей от разных мужчин. Но замужем не была ни разу. Остается всегда на полторы смены. Видно, маловато бабла дают любовники. Тема по Кличке Нейрохирург точно спит с Великим Шефом. Ему нравятся такие милые мальчики-студенты с дредами и татуировками. Главное, что татушки под беленькой рубашкой видит только Великий. Цеся… Холеная офисная блондинка с самыми красивыми ногтями на свете. Пришла сразу после окончания института. Бывшая одноклассница. Ей бы точно дали титул „Мисс-оператор колл-центра“. Спорю, что скоро на повышение пойдет…»

Ким крепко зажмурила глаза и вдруг на мгновение снова увидела ту мечтательную девочку, которая рассказывала самые романтические истории в обществе Полуночников. Но та Целестина умерла тринадцать лет назад, в одно страшное ноябрьское утро.

— Эй, ты уснула? Почему сидишь, уставившись в одну точку? — Цеся похлопала в ладоши прямо перед носом у Ким. За годы совместной работы она четко выучила: к напарнице прикасаться нельзя, иначе будет истерика. Ким была недотрогой, не терпевшей даже мимолетных прикосновений.

— Да, извини, задумалась, — Ким постаралась мило улыбнуться, но это у нее не получалось никогда.

Девушки быстро прошли к раздевалке, стараясь не споткнуться на скользких полах. В коридоре висели доски почета и позора. Фотография Цеси не сходила с первой. А Ким частенько появлялась на второй.

Огромная раздевалки была рассчитана на тысячу мест. Мужчины и женщины переодевались вместе, ничуть не стесняясь. Около ста девушек, закончивших смену, бегали в одном нижнем белье. За ними равнодушно следили глазами несколько парней.

Ким быстро расстегивала бесчисленные пуговки на блузке, а другой рукой пыталась снять юбку. Ее напарница Цеся уже переоделась и недовольно переминалась с ноги на ногу, ожидая подругу:

— Последний троллейбус поедет через пять минут. Нам придется добираться на такси.

— Не дождешься! — усмехнулась Ким. — Я пойду пешком через два вокзала, а ты призрака испугалась?

Цеся пожала плечами, скрывая дрожь. Привидение стало самой обсуждаемой темой среди операторов колл-центра. Но в глубине души девушка в него не верила, просто радовалась возможности посплетничать и пощекотать нервы. Также Целестина с удовольствием смотрела фильмы ужасов, закутавшись в плед и прижимая к себе кота. Ей нравилось ощущение безопасности и уюта квартиры на фоне угрожающих звуков и вида крови на экране телевизора. Истинный страх она испытывала лишь в детстве, когда слушала жуткие истории у лесного костра.

Целестина была одета в легкое летнее платье и жакет, а вот Ким изменилась до неузнаваемости. Из безликой офисной сотрудницы она превратилась в существо без пола. Бритая голова, широкие камуфляжные штаны, кеды и просторная футболка. Ее неоднократно путали с мальчишкой, но, кажется, Ким это даже нравилось.

Девушки вышли из стеклянного здания, напоминавшего аквариум, и Цеся вызвала такси, а Ким пошла домой быстрым шагом.

Ее путь лежал через две светлые зоны экстаза, главную достопримечательность Верены, где каждый испытывает прилив радости. Это такие странные места, где стоят церкви с серебряными куполами. Никто точно не знает, где они начинаются и заканчиваются. Говорили, что длительное проживание в светлых зонах может вылечить любую болезнь. Впрочем, это могло быть лишь уловкой застройщиков — квартиры в них стоили баснословно дорого.

Но Ким шла по ним, стиснув зубы, лишь изредка вздрагивая от удовольствия. Ей хотелось скорее попасть домой, как будто что-то гнало в спину. Но, видимо, зоны в итоге оказали свое действие.

В иное время Ким сделала бы крюк, но неожиданно она расслабилась и задумалась об Еретике. Неужели так всю жизнь и придется мучить и его, и себя? Искупать вину до самой смерти? И встретит ли она того, кого сможет полюбить? К кому сможет прикоснуться?

Теплый майский вечер располагал к прогулкам под луной, но почему-то девушке почти никто не встретился. Впрочем, Ким, погруженная в невеселые мысли, этого даже не заметила. Подземный переход между двумя вокзалами (авто-и железнодорожным) в дневное время напоминал базар — множество торговцев цветами, едой и разными мелочами сидели, опираясь спинами о каменные стены. Те, кто побойчее, останавливал прохожих, рекламируя свой товар. Остальные предпочитали переговариваться друг с другом, обсуждая последние новости. Уличные музыканты играли на всевозможных инструментах. А Ким, когда проходила здесь днем, всегда завидовала нагруженным сумками отъезжающим. Девушка думала, что всем им гораздо веселее жить, чем ей.

Но в этот раз все было иначе. Переход казался мертвым. Выморочное, гиблое место. Когда-то здесь располагалось холерное кладбище. Ким редко ходила этой дорогой, но после рассказов Цеси о призраке, ей захотелось пощекотать себе нервы, чтобы отвлечься от тяжелой реальности.

Девушка вдруг почувствовала пронизывающий холод. Запахло углем, вдалеке послышался шум уходящего поезда. Ее била дрожь и кружилась голова. Переход все не кончался. А Ким было уже настолько страшно, что не оставалось сил дышать. Лишь навязчивый дух угля рвал ее легкие.

«Никогда больше не пойду этой дорогой», — пообещала она себе, судорожно сжав вспотевшие ладони. — «И что на меня нашло? Перед кем решила похвалиться своей храбростью?»

Не ко времени Ким вспомнилась легенда, как перед строительством вокзалов кладбище переносили в восточную часть города. Погибло несколько рабочих — просто упали в разрытые могилы и сломали шею. Другие клялись, что слышали ночью странный смех и крики и даже ощущали прикосновение холодных рук. Впрочем, днем это было обычное шумное место.

Девушка вдруг почувствовала резкую слабость, хотелось опуститься на колени, спрятать лицо в ладонях. Ее глаза ненормально расширились, вглядываясь в темноту, мышца шеи напряглись, а в висках застучало. Тяжелый угольный запах привел ее в чувство.

«Да я сама себя пугаю!» — подумала Ким и прибавила шаг. Стало легче дышать, и девушка даже улыбнулась.

Но вдруг нечто холодное пронеслось мимо. Ким оглянулась — в двух метрах от нее стоял длинноволосый юноша с томиком Ницше. Стоял и пристально смотрел, как будто хотел что-то сказать. И тогда Ким бросилась бежать. Ей хотелось одного — увидеть людей, живых людей, которых она всегда презирала.

И она увидела. Целую толпу на довольно небольшой привокзальной площади. Зрители с интересом наблюдали за огненным шоу. Рядом горело несколько костров. Выступали трое артистов-фаерщиков: парни и девушка. Ким не смогла бы определить их возраст, но точно дала меньше тридцати.

Девушка подошла к огню и присела на корточки, грея руки. Ее била дрожь. Обычно присутствие толпы доводило Ким до белого каления. Но в этот раз резкий запах керосина, смешанный с запахом пота и перегара подействовали почти умиротворяюще. Уже через пару минут тошнота отступила, дыхание выровнялось, и Ким начала успокаиваться.

Девушка вдруг вспомнила, что когда-то и ей была подвластна магия огня. В детстве Ким занималась в цирковой школе, работая со стаффами и веерами. Она вгляделась в лица артистов. Чем черт не шутит: может, среди них есть ее однокашники.

Один был высокий, с длинными волосами и бородой. Жилистый и очень-очень ловкий. Его глаза словно прощупывали людей, а с полных губ не сходила загадочная усмешка. «Типичный Лорд Байрон», — так его охарактеризовала Ким. Он глотал пламя и выпускал огненное облако.

Второй казался его полной противоположностью. Пониже ростом, крепкий, накаченный, с широким подбородком и умным, но настороженным взглядом. Запоминалась бритая голова и татуировка на оголенной спине в виде дерева Иггдрасиль. «Наверное, он очень жесткий и целеустремленный, но добрый», — подумала Ким. Этот фаерщик вместе с девушкой крутили стаффы — длинные посохи с огнем на концах.

А девушку можно было бы назвать красивой, если бы не хищный взгляд странных желтых глаз. Очень неприятных глаз. Стройная, высокая, с черными волосами до пояса, она казалась грациозной и стремительной. Это была играющая Бастет, воплощение силы, радости и полнолунного веселья. Веселья, которое закружит вас в своей пляске, а затем, не задумываясь, убьет. И пойдет дальше.

Ким смотрела на нее и не верила своим глазам. Настолько не верила, что протиснулась сквозь толпу и почти вплотную подошла к артистам.

«Ингрид!» — воскликнула она.

И тогда фаерщица тоже ее увидела и… уронила стафф. Казалось, что девушка вот-вот сбежит и затеряется в толпе. Бритоголовый парень смотрел на нее с недоумением, а вот второй, по-видимому, главный, не растерялся. Он схватил еще горящий стафф и захватил фаерщицу в кольцо, сжав его под грудью девушки, в глазах которой сверкали слезы. Неизвестно, что длинноволосый ей сказал. Но фаерщица быстро выскользнула из его рук и продолжила прерванное движение. Впрочем, этот номер им не суждено было закончить.

Ким увидела странное. Прямо за спинами ребят полыхал огнем старинный замок или, лучше будет сказать, дворец. Слишком многое навалилось на девушку: неудачный рабочий день, конфликт с менеджером, призрак, да еще и встреча с Ингрид, которую Ким не видела много лет и считала виновницей всех своих несчастий.

Она упала на колени и закричала: «Замок в огне! Шаолинь в огне!» И сколько потом ни пыталась объяснить эти слова — безуспешно.

Длинноволосый подбежал к Ким, их глаза встретились… Он закричал: «Боже, Иней, это ты! Но что с твоими волосами?»

— Я — не Иней…

И больше Ким ничего не успела сказать. Потому что началось невообразимое. Толпа будто взбесилась. До этого момента спокойные люди стали кричать и драться. Сильные пытались затоптать слабых. Началась сумятица. В неразберихе достали нож, полилась кровь. Какая-то парочка чудом отползла на безопасное расстояние и тут же стала неистово целоваться.

— Уходим, ребята, берем реквизит и сваливаем! — выкрикнул длинноволосый. — И ты с нами… Ты чем-то похожа на Инну. Хотя та — сногсшибательно красивая, а ты… не очень.

Ким промолчала. Почти бегом они пересекли площадь. Завернули в переулок, спугнув парочку влюбленных, которые целовались, прижавшись к стене. Остановились, переглядываясь и пытаясь отдышаться.

К счастью, погони не было. Озверевшие люди пришли в себя и с недоумением смотрели друг на друга. Затем тихо разошлись, не дожидаясь приезда полиции. К счастью, пострадавших было немного.

— И что это случилось с народом? Вроде так хорошо встречали, и вдруг как с цепи сорвались? — вздохнул бритоголовый. — Кстати, меня тут все называют Чайна.

Но Ким его почти не слышала, она подошла к девушке:

— Ингрид, это ты?

— Мы знакомы? — взгляд артистки равнодушно скользнул по ней.

— Еще бы. Учились вместе в семнадцатой школе. Я — Ким.

— Ошибаетесь, — с холодной улыбкой ответила девушка. — Я закончила двадцатую. Ладно, время позднее. Заратустра, выдвигаться будем?

Но длинноволосый, не отрываясь, смотрел на Ким.

— Эй, Асмодей, можно собираться? — спросил Чайна.

— Да! — выдохнул тот, кого почему-то называли то Заратустра, то Асмодей.

— А канистру с керосом куда везти? — поинтересовалась Ингрид.

— Можно ко мне домой, — предложил Чайна. — У меня место горючке точно найдется.

Ким вдруг почувствовала нарастающую злость:

— Значит, ты меня не узнаешь? И Общества полуночников не помнишь? И того, что случилось тринадцать лет назад? Что ж, мне нечего тебе сказать. Только одно. Я живу с тем, кого ты так любила. И кого позорно бросила, когда пришла беда. С Женькой, он же Еретик. Мы — вместе.

— Уходи, — сухо сказала Ингрид. — Просто уходи!

— Нет, — вмешался Асмодей. — У меня к ней еще немало вопросов. Эта Ким увидела Шаолинь в огне. Не знаю, что вас связывало, но тебе, Ингрид, придется потерпеть.

— Да пошли вы все, — сплюнула Ким. — Буду я разговаривать с какими-то придурками.

Упасть в постель — это все, что она хотела после ужасного дня. Девушка поморщилась, вспомнив, что Еретик еще не спит и ждет ее. Опять будет лезть в душу с прикосновениями и горячим чаем.

В этот момент Ким увидела, как Ингрид постукивает пальцами по воздуху, будто вспоминая мелодию. Девушка была готова поклясться, что руки ее давней соперницы начали светиться. Пространство завибрировало.

«Да она же ведьма, — с запозданием подумала Ким. — И сейчас творит колдовство. Надо закрыться и не позволить…»

Но было поздно. Ким вдруг почувствовала легкое покалывание в области спины, которое перешло в приятное тепло. Усталость, страх и обида отступили. Осталось приятное ощущение сродни тому, когда входишь с мороза в натопленную избу.

А вскоре пришло осознание:

«Это работа со светлыми зонами. Вот что может ведьма, которая вошла в силу. Отец учил, что надо закрываться, но я не могу. И не хочу».

— Можно я тебе позвоню завтра? Расскажешь про Еретика. Это же мой лучший друг, а ведьмы такого не забывают. — Ингрид легонько прикоснулась к плечу Ким.

А той захотелось закричать:

— Да, да, да. Бери все, что захочешь, только не прекращай колдовство.

Ким продиктовала номер и даже попыталась улыбнуться.

— Может, тебе такси вызвать? — вдруг предложил Заратустра.

Девушка посмотрела на него с удивлением и покачала головой.

Затем бросилась бежать подальше от этих странных людей. Подальше от тревожащих воспоминаний и подальше от себя. От той себя, какой она была тринадцать лет назад.

Глава 2

Звонок Ингрид застал Ким врасплох. На следующий день она бодро тарабанила по телефону вызубренный текст, пытаясь продать клиенту новую марку баварской штукатурки.

— Можно мне выйти? — заорала Ким на весь зал, ища глазами менеджера.

— Если ничего срочного, то нет, — нахмурился Александр. — У нас аврал, если ты не заметила.

— Еретик звонит. Нас затопили соседи.

— Тогда свободна. Завтра отработаешь.

Ким бросилась в раздевалку, на ходу расстегивая верхние пуговицы блузки:

— Да, привет, Ингрид. Может, встретимся сегодня?

— У нас как раз заканчивается тренировка, — голос Ингрид звучал на удивление бодро для человека, пережившего вчера нападение толпы и неприятную встречу. — Приходи на то же место, если, конечно, не боишься призраков и ведьм.

Ким нажала на отбой и сдернула парик с головы. Забросила его в угол шкафчика, одновременно пытаясь стянуть с себя узкую блузку.

Впрочем, она бы ни за что не призналась, что мечтает снова увидеть странную компанию.

В тот вечер переход между двумя вокзалами выглядел заурядным. Лишь запах мертвечины действовал Ким на нервы:

— Опять кто-то сдох. И куда власти смотрят? Им не до наших проблем. Куда важнее переговоры с поутри, дипломатические соглашения с ведьмами и прочая ерунда.

Вероятно, действие магии прошло, потому что, едва подойдя к фаерщикам, Ким почувствовала неприязнь.

— Привет честной компании. Никого не подожгли еще?

Артисты оставили колкость без внимания. Они даже не взглянули на девушку, занятые упаковкой реквизита.

Лишь Асмодей, застегнув рюкзак, тепло улыбнулся Ким:

— Как ты? Больше не встречала замков в огне и призраков?

Ким начала закипать:

— К счастью, нет. У меня и без них проблем хватает. Ингрид, ты даже не поинтересовалась, как дела у Жени. Зачем ты вообще меня позвала?

— И как же вы жили все эти годы вместе? — усмехнулась ведьма. — Почему Женька остался с тобой? Может, его привлекла твоя лысая башка, а может, сомнительное прошлое? Что же ты сделала, подружка? Совесть не мучает?

— У Еретика до сих пор не работает правая рука, — проникновенно сказала Ким. — Болевой шок. Мы уже столько всего перепробовали. Поменяли немало врачей, даже обращались к экстрасенсам и знахарям. Толку нет! Осталась последняя надежда — отвезти его в Литву. И уже два года я работаю, как мул, по две смены в день в организации, которую ненавижу. Я отдаю Жене всё. И думаю, что заслужила хотя бы разговор по душам.

Ингрид потупила желтые глаза и промолчала.

Ситуацию спас Чайна. Он протянул Ким довольно увесистый термос с чаем и сказал:

— Утро вечера мудренее. Завтра разберетесь с этим вашим Шаолинем и темным прошлым. А пока давайте чайку попьем. Сегодня заварил с облепихой, малиной и ягодой Годжи.

— Годжи? А это что за зверь? — заинтересовался Асмодей.

— Это «ягода долголетия», очень полезная для здоровья.

— Чур, мне первой «годжи», — попросила Ингрид.

Чайна улыбнулся ей в ответ и разлил напиток по маленьким чашечкам, хранившимся в его бездонном рюкзаке.

— Божественно! — прокомментировал Заратустра.

— Да, очень вкусно, — согласилась Ингрид. — А ты мне дашь немного домой?

— Обязательно.

Фаерщики словно забыли о Ким, бессильно сжимавшей кулаки. Но, после чашки чая улыбнулась даже она:

— Какой чудесный вкусовой мираж, но я бы добавила немного хризантемы.

— Хризантема с облепихой? — удивился Асмодей. — Да ты чайный новатор.

— Где-то в пропорции три к одному, — добавила Ким. — А лучше вообще убрать облепиху и малину. Годжи прекрасно сочетается с хризантемой.

— Разбираешься в травах? — спросил Чайна, взглянув на девушку по-новому.

— Немного. Просто очень хотелось помочь моему… моему молодому человеку, Еретику. Я вообще-то мало чем интересуюсь, — скромно ответила Ким. — Коллеги по работе прозвали меня роботеткой. Кстати, Ингрид будет интересно узнать, что наша одноклассница Цеся работает вместе со мной в межрегиональном колл-центре. Она очень изменилась.

— А как изменилась ты, — протянула Ингрид. — Где твои волосы?

— Я их отрезала. Волосы — это, как бы помягче сказать, отходы головы.

Фаерщики засмеялись.

— Предположим, с волосами понятно, — продолжала Ингрид. — А у тебя вообще есть грудь? Или ты мальчик?

— Тебе показать? — Ким взялась за края толстовки.

— Хватит вам уже, — воскликнул Асмодей.

— Ты — не робот, Ким. Ты живее и сильнее многих, — вдруг сказал Чайна.

— Моя жизнь сложилась не самым удачным образом. Спасибо некоторым добрым детям, — пожала плечами девушка.

Ингрид бросила на нее быстрый взгляд, но промолчала и опустила голову. Она вообще редко смотрела кому-либо в глаза.

— Значит, надо разбудить в тебе чувственность, — улыбнулся Асмодей. Но в его улыбке не было и намека на теплоту. — Сделать это можно через любовь или через боль. Любви, уж извини, в нас и самих нет. Мы — люди опасные. Добродушия — еще меньше. А вот боли можем причинить в избытке.

— А вы думаете, я — добрая? — в ответной улыбке Ким прорезалась ирония.

— Как ты относишься к огню?

— Я его боюсь больше всего на свете! — воскликнула Ким. И никто не подозревал, насколько она была искренней в тот момент. — Но стать фаерщицей я бы смогла.

— Наша предыдущая артистка, Подружка Сталкер, к великому прискорбию, вышла замуж и уехала в Сибирь. В коллектив нужна еще одна девушка. Будем рады видеть тебя в команде. Обучим всему, что умеем. Заодно и денег заработаешь на санаторий своему Еретику. За огонь платят и даже хорошо.

— Тогда я уйду! — закричала Ингрид.

— Не уйдешь, — проронил Чайна. — Тебе все это нужно не меньше, чем ей или нам. Только ради огня и стоит жить.

— Я согласна, буду с вами, — быстро сказала Ким. — Может быть, мы вместе найдем смысл жизни.

Чайна улыбнулся и протянул ей руку, но девушка отшатнулась.

— Простите, не предупредила. Я не выношу прикосновений. Не спрашивайте, почему. Ингрид понимает. Пожалуйста, не трогайте меня.

— Огонь будет к тебе прикасаться! И тебе понравится, — мягко сказал Асмодей. — Итак, ты с нами! Поздравляю, девочка. Тебя ждет опасное лето.

Ингрид опустила голову в знак того, что согласна с решением главного.

А Чайна забросил сумку с инвентарем на мощное плечо и махнул рукой:

— Пока, ребятки. Завтра в восемь жду всех на нашей базе.

— Тебе тоже доброй удачи, — кисло сказала Ингрид и прикоснулась к Ким. Едва заметно, но та вздрогнула:

— Я же просила.

— Еретику — привет. Но на мою пламенную дружбу не рассчитывай.

Тем же грациозным движением, как и у Чайны, Ингрид забросила тяжелый рюкзак на спину и ушла в ночь.

— А я и не рассчитываю, — прошептала Ким. — Те времена, когда я хотела стать твоим другом, давно в прошлом.

Оглянувшись, девушка заметила, что осталась одна. Асмодей исчез в неизвестном направлении.

И тогда Ким побежала, задыхаясь от волнения и легкой радости. Она бегала каждый день почти по двенадцать километров на работу и обратно не только ради поддержания формы. Девушка потворствовала своему страху прикосновений, поэтому почти не пользовалась общественным транспортом, где могли случайно задеть или толкнуть. Но в тот раз все было по-другому. Ким душила смесь страха со странной радостью. И всякий раз, когда она закрывала глаза, то видела умное мужское лицо с пляшущими огоньками в глазах.

Ким постаралась как можно тише открыть дверь, но ее сожитель Еретик еще не спал. Любой девушке он бы показался удивительно красивым и милым: «испанское лицо» с небольшой бородкой, теплые карие глаза, белозубая улыбка, от природы спортивное тело и… безвольно висящая правая рука. Она не работала и не чувствовала ничего. «Паралич от болевого шока», — врачи лишь пожимали плечами. Впрочем, Еретик был неплохим программистом и виртуозно печатал левой.

Дома приятно пахло чабрецом и дорогим кофе. На миг лицо Ким стало почти мягким. Она улыбнулась Еретику, и тот ответил ей мимолетной улыбкой. Еще вчера Ким пожелала бы ему спокойной ночи и ушла спать в свою комнату.

Но в этот раз она вдруг остро ощутила, что все неправильно. Еретика здесь вообще быть не должно. Другой мужчина должен был улыбаться ей из темноты. Тот, который крутил стаффы и освещал тьму огнем. И Ким рухнула на колени, как подкошенная:

— Эй, ты что это? — обеспокоенно спросил парень. — Устала?

— Нет, тут другое, — выдохнула Ким. — Жень, со мной что-то сегодня нехорошее произошло. Я увидела то, чего быть не может. И я ненавижу свою жизнь.

— Ты переработала, — мягко ответил Еретик. — Отдыхать тоже надо. Сходи в душ и ложись.

Он волновался искренне, но Ким услышала лишь равнодушие и желание отделаться.

— Я видела призрака. Призрака юноши с книгой в подземном переходе, — с нажимом сказала она.

— Я не удивлен. На этом месте раньше было холерное кладбище. А как он выглядел?

— Обычно. Я сначала и внимания не обратила. Парень как парень. Волосы до плеч, в очках. Кстати, книга была Ницше «Так говорил Заратустра». А потом вдруг стало очень холодно. И я вдруг ощутила пронизывающую тоску. Захотелось бежать и плакать. И тогда я поняла: что-то с ним не так.

— И что ты сделала?

— Убежала. Страшно же… Я мечтала поскорее покинуть это потустороннее место. И тут увидела толпу людей и огонь. А потом — замок в огне… В общем, я стала фаерщицей. Прости.

— Что?! Ты совсем голову потеряла? После всего, что с нами произошло? После этого? — закричал Еретик и ткнул свою изуродованную руку прямо в лицо Ким.

Та отшатнулась, но ответила непреклонно:

— То, что с нами произошло… То, что я сделала, было тринадцать лет назад. И мне кажется, за эти годы я искупила свою вину.

— Кимушка, ну пойми. Ты же не сможешь совмещать тренировки с огнем и работу в колл-центре. Ты же трудишься в две смены.

— Ничего, за огонь тоже платят. Я буду трудиться немного меньше. Смогла же закончить очное отделение института и работать там. Правда, чуть не поседела. Зато операцию тебе сделали, — оптимистично воскликнула девушка.

— Еще бы толк от нее был, — нахмурился Евгений.

— Будет! Я так мечтаю, чтобы ты выздоровел. Хочу уехать от тебя и жить своей жизнью так сильно, что небеса должны меня услышать, — Ким улыбнулась, послала парню воздушный поцелуй и убежала в душ.

Затем они выпили по чашке слабого ромашкового чая с пирожками и разошлись. Каждый в свою спальню.

И снилось Ким все вперемешку: замок в огне, напряженное лицо Асмодея, чай Чайны, который почему-то оказывался невыносимо горьким, призрак с книгой в руках. Последнее, что видела — бледное лицо Ингрид. Ее бескровные губы шептали:

— Не надо, не ходи туда, не смотри…

— Ты почему кричишь на весь дом? — Еретик наклонился над девушкой и хлопал в ладоши прямо перед ее носом. — Кошмар увидела, что ли?

— Там Ингрид стоит. Страшная.

— Какая, к черту Ингрид?

— Наша… наша одноклассница. Прости, что не рассказала сразу. Но она теперь танцует с горящими веерами и крутит пои.

— О, боги, — Еретик обнял Ким здоровой рукой и крепко прижал к себе.

— Отвали от меня, — закричала девушка и вырвалась. — Сколько раз тебе говорить: я неприкасаемая.

— Прости, — Еретик покаянно опустил голову. — Я прекрасно помню, как ты реагируешь на прикосновения. Просто что-то не сдержался. Испугался за тебя.

— То-то же, — строго кивнула Ким. — Не терплю эти телячьи нежности.

— Да, да, я в курсе, что ты абсолютно асексуальна, — пожал плечами Евгений. — Успокойся и спи. Но послезавтра у нас обоих выходной. И придется поговорить. О фаерщиках и Ингрид. Интересно, какой она стала.

Но Ким его уже не слышала. Она снова уснула, подложив руку под щеку.

Еретик укрыл ее одеялом и долго смотрел на спящую.

— Судьба — жесткая ироничная дама, — подумал он. — И как могло случиться, что я живу с этой роботеткой. А ведь мог бы ее полюбить. Если бы… Если бы Ким не отрезала волосы, если бы не заигралась в эти игры «жертва плюс мучитель», где мы постоянно менялись ролями. Она ведь могла быть совсем другой. И что творится сейчас? Зачем все это? Фаерщики, призраки, Ингрид.

Еретик глубоко вздохнул и одним пальцем, осторожно, погладил Ким по щеке. И сразу же отдернул, с опаской прислушавшись: не проснулась ли. Нет… Тогда парень тихонько поцеловал ее в щеку и ушел в свою комнату.

Глава 3

Утром Ким все произошедшее показалось страшным сном. После холодного душа она влезла в свои безразмерные штаны и толстовку, пригладила ёжик волос, и уже было собралась идти на работу, как вдруг заметила на подоконнике несколько черных волос. Девушка похолодела: «Неужели призраки существуют? Да нет же, скорее всего это Еретик мне изменяет. Он же нормальный мужик с вполне конкретными желаниями».

Из кухни раздалось:

— Эй, гренки будешь?

— Нет, спасибо. Сегодня стану работать допоздна, чтобы завтра дали выходной.

— Все-таки решила пойти на встречу с этими… Как их?

— Фаерщиками из клуба «Искатели огня». Да, решила. И не переубеждай меня. За огонь тоже платят.

Не дожидаясь ответа парня, Ким быстро закрыла дверь. И побежала, делая глубокие размеренные вздохи. Она любила начало дня, обещавшее так много. А к бегу привыкла еще с тех времен, когда посещала цирковую школу.

Теперь все происшедшее казалось Ким не страшным, а скорее интригующим. Встреча со старым врагом и интересные знакомства, загадочный Асмодей, который завораживал искусством огня. Но главное, в чем девушка боялась себе признаться, она все время думала о призраке. Вспоминала его тонкие черты, легкую улыбку и задумчивый взгляд.

Долгие годы Ким жила искуплением вины. Она отгородилась от любых привязанностей и сделала все, чтобы забыть прошлое. Но случайная встреча с призраком изменила ее. Ощутив запах смерти, Ким почувствовала себя живой.

Она вдруг поняла, что имеет право любить и быть любимой. И хочет этого больше всего на свете.

Девушка расправила плечи и перешла на шаг. На работу она успевает, можно перевести дух и подумать. Ким хотела поразмыслить о будущем, о том, чем обернется для нее встреча с фаерщиками.

Но мысли ее путались, а взгляд останавливался на ландшафте родного города Верены. Казалось, совершенно обычном областном центре с полумиллионом жителей. Исторический центр со зданиями XVIII–XIX века, несколько красивых памятников, краеведческий музей и картинная галерея — вот и все достопримечательности. И почему же поток туристов в этот среднерусский город возрастал с каждым годом?

В Верену ехали за чудом!

Дело в том, что через город проходили аномальные зоны. Зоны светы или земли с серебряными куполами — так их называли приезжие. Это были участки с невидимой положительной энергией, на которых находились старинные церкви времен основания поселения.

В светлых зонах происходили чудеса. Больные получали облегчение страданий, несчастные начинали улыбаться. Были и те, кто бился в судорогах от экстаза. На каждого зоны влияли особенным образом, и каждый вошедший получал от них свои дары.

Впрочем, у коренных жителей Верены лишь повышался тонус, и немного улучшалось настроение. Но это не мешало квартирам в районах светлых зон стоить аналогично недвижимости в Москве. Их владельцы отличались от простых смертных вечной улыбкой на лице и легендарной уравновешенностью. Ничто не могло вывести их из себя или надолго расстроить. Лишь однажды они взяли в руки оружие, поддавшись жажде крови. Но это совсем другая история. История о Шаолине, бойце и сталкере.

Никто не мог точно сказать, когда появились светлые зоны. Но все исследователи приписывали им защитные свойства от тех, с кем веренцы делили свои леса. От поутри, исконных жителей этой земли — карликов с красными глазами, которые некоторые острословы неполиткорректно называли гномами. Впрочем, поутри никогда не выходили из своей вотчины на Двойных горах (на самом деле двух холмах высотой пятьсот метров) и не вмешивались в дела людей, если, конечно, те соблюдали договор.

Поговаривали и о других тайных обитателях города — существах с песьими головами и ведьмах, творивших колдовство в лесах и подземельях. Но те выходили из своих убежищ так редко, что веренцы почти забыли об их существовании. Лишь некоторые безумцы пытались установить контакт, чтобы получить от древних народов материальные блага.

И, конечно, девяносто девять процентов населения Верены верило в Шаолинь. Проблема в том, что каждый понимал его по-своему. Но большинство воображало, что это место, где каждый веренец должен побывать, как мусульманин в Мекке. И тогда он выиграет миллион в лотерее, женится на Мисс Вселенной и изобретет лекарство против рака. Даже на День рождения здесь традиционно желали счастья, здоровья и найти свой Шаолинь.

Лишь Ким ни о чем не мечтала, кроме выздоровления Еретика. И все разговоры о Шаолине слушала с презрительной усмешкой. Некогда витать в облаках, надо зарабатывать ему на лекарства. Но однажды девушка встретила призрака с томиком Ницше. И сама того не предполагая, закрыла дверь в свою упорядоченную тихую жизнь.

Вот и «аквариум» со стеклянными стенами. Некоторые сотрудники с невеселыми лицами смотрят у окон и смотрят вдаль. Интересно, о чем мечтают они? О Шаолине? Об отпуске или повышении оклада? А может, всего лишь бездумно ждут начала рабочей смены.

Неожиданно Ким задержала охрана на посту у входа здания колл-центра.

— Стой, парень. Ты куда:

— Какой я вам парень? Я уже здесь четыре года работаю.

— Сними капюшон толстовки.

— Да вы что, дядь Вить, белены объелись?

— Сейчас же.

Девушка послушалась. Охранник напряженно вглядывался в ее лицо:

— Ладно, вспомнил. Проходи. Ты другая сегодня.

Раздосадованная Ким прошла в раздевалку, быстро надела узкую юбку, с трудом застегнув ее на талии, белую блузку и парик с двумя светлыми косами. Затем воспользовалась дезодорантом и ярко накрасилась, изменившись до неузнаваемости.

День шел на редкость плохо. Клиенты хамили, жаловались на продукцию компании, а Александр постоянно делал ей замечания.

Даже Цеся обронила:

— Странная ты сегодня.

— Еще бы. Никогда не догадаешься, кого же я встретила. Помнишь нашу одноклассницу, ведьму Ингрид?

— Конечно, — мечтательно улыбнулась Целестина. — Я же ходила в Клуб полуночников, который организовала эта Ингрид. Золотое было время — детство, приключения. А что сейчас? Я посещаю салоны красоты, чтобы хорошо выглядеть на работе. Я готовлю еду, чтобы съесть на работе. Я езжу в отпуск, чтобы быть отдохнувшей и хорошо выполнять свои обязанности. Да я живу, чтобы работать!

Ким замялась. Она не знала, как реагировать на тираду подруги:

— Э… В общем, я решила, что у меня будет что-то, кроме колл-центра и жизни с Еретиком. Хочу попробовать заняться фаер-шоу.

— Вместе с Ингрид? Ты в своем уме? Ты же ее ненавидела.

— Да знаю, — вздохнула Ким. — Но если сейчас мне не хватит смелости изменить свою жизнь, то я не сделаю это уже никогда. Так и буду тут работать до пенсии и дожидаться, пока у Еретика кончится терпение. И он пошлет меня.

— Женька — такой хороший парень. И, наверное, любит тебя, раз столько терпит, — осторожно сказала Цеся.

— Пусть терпит, — отрезала Ким. — Это наше общее с ним наказание. В следующей жизни обоим воздастся.

— Если она еще будет, эта следующая жизнь.

— Работаем! У вас еще десять минут до конца смены, — прервал их Александр.

Ким подняла руку, как прилежная ученица:

— А можно остаться на дополнительные пять часов? А завтра на выходной? Пожалуйста.

— Можно. А выходной тебе зачем? — усмехнулся Александр. — Ты же ничем не занимаешься, кроме работы. И насколько знаю, не имеешь горячо любимого мужа и детей? Никому ты не нужна, роботетка. И смысл твоей жизни — отвечать на звонки.

Ким опешила. Конечно, Александр и раньше ее недолюбливал, но до открытого хамства еще не опускался.

— Я останусь еще на семь часов, — тихо сказала девушка. — Но отпустите меня завтра на выходной. Прошу.

— Это произвол, — возмутилась Цеся. — Ким — не робот.

— Ладно, отпускаю только ради твоей подруги, нашей лучшей сотрудницы, — улыбнулся менеджер одними губами. — Но ты отработаешь еще семь часов. И не ной, у тебя самая большая зарплата в отделе. Еще бы производительность была.

Так и получилось, что Ким вышла из здания корпорации только в двенадцать ночи, когда заплетающимся языком проконсультировала последнего клиента по опциям его нового тарифа. Но, переодевшись в привычную просторную одежду, девушка ожила. И добежала до дома в рекордные полчаса. «Скоро можно будет участвовать в марафоне», — довольно подумала Ким. И поежилась от холода. — «Странно, ночь теплая. Май в разгаре».

Девушка вошла в подъезд и посторонилась на узкой лестнице черного входа, чтобы пропустить выходящего парня. На нее резко пахнуло холодом, и девушка резко замерла. Потому что почти вплотную к ней стоял полупрозрачный юноша, окутанный клубами дыма. Тот же, что и вчера — в старомодной одежде и с дореволюционным томиком Ницше. С криком девушка бросилась в квартиру:

— Еретиик! Там призрак!

— Где? В подъезде? — парень взял в здоровую руку фонарь и вышел, а Ким забилась в прихожую.

— Привет, покурить не найдется? — услышала она. — Представь, чувак, ты напугал мою девушку до потери сознания. Ты хоть иногда обедай и выходи гулять, а не только вейпы парь. Нашел место — в подъезде.

Ким молча пошла в кухню и, налив себе чаю, села на подоконник.

— Это сосед с четвертого этажа. Он — вейпер, — объяснил подошедший Женя. — Я скоро убью твоего Александра. Он, наверное, издевается. Ты совсем не спишь, и скоро свалишься от переутомления. Уже глюки начались, призраков везде видишь.

Ким только пожала плечами.

Ночью ей казалось, что кто-то скреб по стеклу ногтями.

— Этого не может быть, — сказала себе Ким. — Это реальная жизнь обычного человека, а не сюжет плохого ужастика. Но со мной что-то происходит.

Глава 4

С раннего утра Ким стала перебирать всякий хлам на антресолях. «Детство хочу вспомнить», — загадочно объяснила она Еретику. Тот лишь пожал плечами и сел за компьютер — работать. Они жили в четырехкомнатной квартире в доме постройки конца XIX века. Жилплощадь с таинственными закоулками и дверями, которые никуда не вели, досталась Еретику от дедушки — бывшего посла в Бразилии. Родители парня уже восемь лет работали в стране Восходящего солнца, оставив сына-инвалида на попечение Ким.

Девушка недовольно сжала губы и перебирала старые снимки неизвестных людей. Затем порылась в сундуке с ржавыми инструментами и даже обнаружила рассыпавшийся гербарий.

— Ты нашла то, что искала? — спросил Еретик спустя час.

— К сожалению, нет, — отозвалась Ким. — Наверное, опять домовой спрятал. Или привидения.

Призраки в квартире действительно водились. В ванной часто слышался детский плач, в дальней нежилой комнате — шаги с хрипы, а как-то раз ночью Ким увидела мужчину с портфелем образца 70-хгодов. Впрочем, пара давно научилась сосуществовать с ними.

— Я боюсь только прикосновений, — утверждала Ким, — все остальное мелочи жизни.

На свою первую тренировку девушка оделась в своем обычном стиле: широкие камуфляжные штаны, кеды и серая куртка с капюшоном — отличная одежда для тех, кто хочет быть незаметным. В карманах лежал газовый баллончик от собак и плеер.

Клуб для тренировок «Искателей огня» располагался в бывшей аптеке, построенной в середине XIX века. Девушка обратила внимание на традиционные барельефы со змеями и небольшие круглые окна. На секунду ей показалось, что фармацевты в зале снова продают лекарства, смешивают эликсиры в старинных склянках. И хозяин аптеки, добродушный немец Гюнтер, улыбается посетителям в пшеничные усы.

Но вскоре наваждение прошло. Ким увидела перед собой заурядный спортивный зал с зеркалами, несколькими гимнастическими ковриками и шведской стенкой. Фаерщики встретили Ким мимолетными улыбками. Каждый был занят своим делом, и, казалось, новенькая их совсем не интересовала. Лишь Чайна подошел к ней и подал какие-то шары на цепях.

— Это тренировочные пои, — объяснил он.

— Я знаю, — кивнула Ким и начала раскручивать восьмерки.

Чайна от удивления широко открыл глаза:

— Ты умеешь крутить?

— Ким обучалась в цирковой школе, — ответила за нее Ингрид. — Правда, это было тринадцать лет назад. И думаю, она немало позабыла.

— Это точно, к моему величайшему сожалению. Если бы не ты, дорогуша, и не твой Еретик, я бы сейчас на гастроли ездила, а не сидела бы в контактном центре, барабаня про новые тарифы.

Желтые глаза Ингрид зажглись нехорошим огнем:

— А если бы не ты, милая Ким, Еретик был бы здоров и, чем черт не шутит, женат на мне.

— Как же ты смешна, просто смешна.

— Хватит! — Асмодей, до этого мирно сидевший по-турецки на полу, резко встал и подал Ингрид тренировочные веера. — Займись делом и не болтай. А ты, Ким, пойми, это не развлечение и не хобби, которым приятно заняться в свободное время. Это такая же работа, как в колл-центре. Мы ездим на заказы и получаем деньги. Конкуренция велика. Надо делать нечто особенное. Я, конечно, рад, что тебя с нуля обучать не придется и верю, что ты все вспомнишь. Такое не забывается. Но если вы с Ингрид будете на ножах, предпочту взять в коллектив кого-то другого.

— Извините, — тихо ответила Ким, разом превратившись в застенчивого и неуверенного в себе человека. — Этого больше не повторится. Обещаю, что буду очень стараться. Мне надо много тренироваться…

— Я тебе помогу! — вызвался Чайна, с теплотой посмотрев на девушку.

Ингрид промолчала, опустив свои желтые глаза.

— Хорошо, что ты так быстро все поняла. Но… откровенного разговора нам не избежать, — предупредил Асмодей. — Ты загадочная личность. Даже слишком.

— Я готова рассказать о себе все, — заверила Ким, и уверенным жестом надела петли поев на средний и указательный палец.

— Смотри, это бабочка, — сказал Чайна и, сжав ладони, начал крутить нечто, действительно напоминавшее бабочку. — Встань удобнее, ноги на ширине плеч, работай кистями, а не локтями.

Девушка повторила за ним, сначала робко, затем быстрее и быстрее. Она как будто что-то вспоминала.

Асмодей снова сел по-турецки, изредка подавая советы.

Ким засмотрелась на его лицо: мужественное, волевое с прямым носом и широким подбородком. Накачанные руки и ноги наводили на мысль, что их владелец себя в обиду не даст, но и к другим лезть не будет.

— Неужели ты действительно не крутила тринадцать лет?

— Иногда я, конечно, тренировалась, — пожала плечами девушка. — Но очень-очень редко. И с огнем — никогда. Мама и бабушка запретили мне после… одного случая. Я много бегаю и собираю траву, чтобы вылечить моего парня Еретика. И, если честно, большую часть жизни провожу в заработке денег.

— Не очень-то весело… У тебя прекрасные задатки. Уверен, что все быстро нагонишь, — похвалил Асмодей. — Но есть небольшая проблема. Твоя внешность… Она… не очень подходит для нашей работы.

— Иными словами вам не нравится моя бритая голова, мешковатая одежда, маленькая грудь и полное отсутствие сексуальности.

— Я бы выразился не так прямолинейно, — замялся Асмодей. — Но да, ты права… Огонь — это сила, страсть, чувства. А ты…

— А я похожа на существо среднего пола. На работе меня называют роботеткой, — равнодушно констатировала Ким.

— Сексуальности в тебе и правда ни на грош, — вмешалась Ингрид. — Но у нас есть реквизит: бюстгальтеры пуш-ап, корсеты, высокие сапоги. Парик, в конце концов.

— Спасибо, — девушка взглянула на бывшую подругу почти с теплотой.

— Ладно уж, тренируйтесь, — протянул Асмодей. — Я верю в тебя Ким. Пытаюсь верить. Ингрид, Чайна, к Саббату она должна быть в форме. Вы отвечаете за ее технику и за внешнюю привлекательность тоже. А ты крути везде, где только можешь. По дороге с работы, на прогулке с друзьями, дома за приготовлением еды, в постели со своим мужчиной. Крути, как будто в жизни нет ничего важнее. Ты станешь одной из нас, возьмешь в руки боевые пои и веера. Знаешь, зачем нам огонь? Чтобы чувствовать себя живыми!

— Она справится, — тихо сказала Ингрид.

А Чайна протянул ей термос с горячим чаем:

— Выпей, он с женьшенем и фенхелем. Эти растения наводят на правильные размышления.

— Угости и меня, — усмехнулся Заратустра. — Мне тоже не помешает подумать.

Через несколько минут лицо фаерщика просветлело:

— Ты странная и необычная девушка, Ким. И я хочу поговорить с тобой в таком же странном и необычном месте. Давай на сегодня закончим с тренировками. Гораздо важнее узнать твою душу. Ингрид, у тебя на сегодня веера. Я хочу увидеть, наконец, законченный номер «Тревожный Саббат», не забывайте, что у нас скоро важное выступление.

— Что? Ты издеваешься? — возмутилась Ингрид. — Да у меня там конь не валялся. И хореография хромает.

— Ну, хотя бы черновой вариант, — попросил Заратустра. — Время идет. Мы должны выдать нечто особенное.

— В таком случае оставьте меня одну. Чайна лишь сбивает своими неуместными замечаниями. Вот когда полностью придумаю номер — пусть и критикует.

— Окей, — согласился фаерщик, — Чайна поедет с нами в дом, который много лет принадлежал моему роду.

Глава 5

Фамильное гнездо Асмодея располагалось в старом районе, где памятники архитектуры XVIII века соседствовали с убогими домишками пятидесятых годов XX века. Хотя он находился в двух шагах от центра, воздух был очень чистым, а по деревянным мосткам бродили куры и даже козы.

Дом, стоявший на холме, превзошел все ожидания девушки. Сложно было представить более нелепое и вычурное сооружение. Три каменных крыла, выкрашенные в зеленый цвет, две башни с круглыми окнами, один деревянный пристрой.

«Наверное, архитектор был шизофреником», — улыбнулся Заратустра. — «Кстати, кирпичная часть появилась только во второй половине XX века. А еще в доме есть ротонда, что весьма необычно для такого строения».

Довольно большую площадь занимал запущенный сад с сохранившимися мраморными скульптурами.

— Остатки роскоши былой, — прокомментировал Чайна.

— Сентиментальщина, — скривился Асмодей. — А вот дом мне нравится. Построили в середине XIX века, а в начале XX мой прадед привел здание в нынешний вид. Ротонда — его рук дело.

— Наверное, это был необычный человек, — предположила Ким.

— Да, ницшеанец и философ. Видите северную башню? С нее прадед вел метеорологические исследования. А еще у него был собственный кружок, состоявший из искателей смысла жизни. Так называемого Шаолиня.

— Чего-чего? Китайского монастыря? — удивился Чайна.

— Нет, это некое мифическое место, где каждый находит свое счастье. Типа Шамбалы или Китеж-града.

— Я знаю, что такое Шаолинь, слышала от отца, — кивнула Ким.

— Некоторые считают, что это место находится во Вьетнаме, — продолжил Заратустра. — Другие — что у каждого человека свой Шаолинь. И они ближе всего к истине. Я знаю одну девушку сногсшибательной красоты. И большую умницу. Она тоже искала Шаолинь.

— И нашла?

— Нет. Но была близка к нему.

Ким не понравилось выражение лица Асмодея. Она ощутила смутное недовольство и даже зарождавшуюся ревность.

— А кто сейчас живет в доме? — спросила девушка.

— Никто. Он старый, требует ремонта и солидных вложений. Раньше здесь проживала моя прабабушка, но она умерла несколько лет назад. Я наезжаю время от времени, навожу порядок, зимой протапливаю камин. Люблю побыть один, выпить чашечку кофе, полистать старый фотоальбом. Знаешь, сталкер во мне родом из этого дома, — сказал Асмодей.

Ким улыбнулась открыто, радостно, так, как не улыбалась никому:

— А мне покажешь?

— Покажу, если интересно. А впрочем, я заболтался. Проходите, располагайтесь. Сейчас я поставлю чайник.

Изнутри дом выглядел еще более несуразно. Антикварная мебель XIX века соседствовала с советской 60-х годов, а современный камин с гарнитуром времен Перестройки. На стене большой комнаты, куда привел гостей Заратустра, было нарисовано родовое древо с фотографиями предков.

Девушка уютно расположилась в кресле, поджав под себя ноги.

— Выпей пуэра. Это очень полезный для здоровья чай, который хранится в земляных хранилищах, — Заратустра протянул Ким фарфоровую чашечку, нечаянно коснувшись ее руки.

Фаерщица негромко вскрикнула и уронила чашку.

Лицо Асмодея мгновенно изменилось:

— Так, хватит заговаривать зубы. Ты должна рассказать мне все. О себе, о том, что связывает вас с Ингрид, о том, почему боишься прикосновений и почему так хочешь огня. У этого дома страшное запутанное прошлое. Он — живой, и ты действуешь ему на нервы.

— Прости, мне очень жаль, — потупилась Ким. — Это была дорогая чашка?

— Фарфор, — неожиданно улыбнулся Заратустра, вытирая лужу. — А ты похожа на Инея. Не внешне. А чем-то неуловимым в глазах. Как будто ты хранишь жуткую тайну.

— Я расскажу о себе все, — пообещала Ким.

— Мы надеемся на твою откровенность. Предельную откровенность, — сказал Заратустра, поставив перед девушкой новую чашку.

— Я задам первый вопрос, — вмешался Чайна. — Ты действительно равнодушна к отношениям между мужчиной и женщиной?

— Да, меня не интересует плотская сторона отношений, если ты об этом. А если о любви, то я в нее не верю. Считаю глупостью и… мифом. Людям надо во что-то верить, чтобы было ради чего жить. В любовь или Шаолинь — не важно.

— Ладно, оставим вопрос о духовном, вернемся к плотскому. Ты ненавидишь прикосновения, или это не более чем притворство?

— Мне крайне неприятны любые касания. Общественный транспорт — просто ад, стараюсь больше ходить пешком.

— И как же ты живешь со своим молодым человеком? — удивился Асмодей. — Как его там? Еретик?

— Он не мой молодой человек. Он — нечто другое. Наверное, лучший друг. И тот, кому я сломала жизнь. И тот, кто сломал жизнь мне. И да, мы не занимаемся сексом. По крайней мере, в общепринятом смысле. Почему вы спрашиваете? Разве все это относится к искусству огня? Да и кто вы такие, чтобы лезть мне в душу? Какие-то фаерщики! — Ким вскочила и сжала руки в кулаки.

— Мы не какие-то фаерщики, — устало ответил Асмодей. — Не все так просто, девочка. Я не буду тебе говорить очевидное о том, что труппе нужен адекватный и собранный человек. О том, что мы играем с огнем в прямом смысле этого выражения. О том, что каждый день мы буднично доверяем друг другу свои жизни.

Скажу о другом. Мы — огнепоклонники. Причем особенно почитаем Заратустру. Ты ведь заметила необычность этого дома? Мой прадед был зороастрийцем и искал Шаолинь. И мы — ищем. И я, и Чайна, и Ингрид хотим достичь своего счастья. Но не знаем, в чем оно. А ты… Ты — особенная. Ты увидела замок в огне. И мы хотим тебя понять, раскрыть твою истинную сущность.

— Хорошо… Но что же в итоге получу я?

— Драйв. Свободу. Деньги. Интересную работу. Саморазвитие и самореализацию, — ответил Чайна. — Ты говорила, что работаешь в колл-центре на скучной должности. Неужели никогда не хотелось бросить ненавистную работу и человека, которого ты не любишь?

Ким опустила глаза:

— Хотелось. Вот поэтому я и здесь. И терплю эту дуру-Ингрид с ее детскими обидами.

— Она хочет с тобой дружить, — улыбнулся Асмодей.

— И я хотела… Тринадцать лет назад.

— Ты должна нам все рассказать, — мягко, но твердо сказал Чайна. — И я помогу тебе. Мы очистим наши мысли и проведем настоящую чайную церемонию. Асмодей, у тебя ведь есть все необходимое?

— Отличная мысль, друг! — расцвел в улыбке Заратустра.

Ким мысль казалось не такой уж замечательной, но она бы не призналась и самой себе, что ей невыносимо было находиться в обществе Асмодея. И мучительно рассказывать о своем прошлом.

Пока Чайна готовил все необходимое для чайной церемонии, они сидели молча. Ким лишь краснела от цепкого взгляда фаерщика. Впервые в жизни ей захотелось быть привлекательной. Но девушка лишь одернула толстовку и надвинула капюшон глубоко на глаза. Это не укрылось от взгляда Асмодея:

— Не бойся меня, девочка. Я не причиню тебе боль. По крайней мере, не сегодня.

— А когда?

— Когда придет время.

Наконец все было готово к церемонии Гун-фу. Чайна принес миниатюрные чашечки из китайской керамики и облил водой из такого же чайника.

— Это чай — молочный улун. Он настолько прекрасен, что первую заварку я предпочту отдать богам, — серьезно сказал парень.

Чайна изящным движением разлил чай по чашечкам и накрыл их крышечками. После совочком зачерпнул раскрывшиеся листья и продемонстрировал их Асмодею и Ким:

— Взгляните, насколько прекрасен Фудзяньский улун. Он освежает и очищает кровь. А также придает голове ясность. Насладитесь ароматом. А теперь неспешно пейте и отрешитесь от всех проблем. Несколько минут они молчали.

Наконец, Ким прошептала:

— Я расскажу вам все. Началось это в далеком 2006 году. Я, Ингрид и мой сожитель Еретик учились в одном классе. В элитной школе для дипломатов, политиков, селебрити. Цирковых артистов. Предвижу ваши вопросы и сразу скажу, что Женька был совершенно обычным здоровым ребенком. Может быть, слишком шустрым и озорным. Ингрид… Ингрид была лидером класса. С ней многие хотели общаться, ей прощались все причуды. И неприятные желтоватые глаза, и привычку расхаживать босиком по классу, и странные длинные платья… Она называла себя ведьмой, а уж по праву или нет — судить не берусь. Но что-то в ней и правда было странное. И это стало особенно заметно, когда Ингрид исполнилось тринадцать лет.

— А ты была ее другом? — спросил Асмодей.

Ким широко открыла глаза и усмехнулась:

— Конечно, нет. Но я всегда много думала о ней, пыталась понять. Ингрид в Норвегии родилась и долго жила там с родителями-переводчиками. Мутная личность, вот что я вам скажу.

— И ты верила, что она ведьма? — спросил Чайна.

— Знаешь, а вообще-то нет. Не доверяю я всякой потусторонщине. Но… когда мы были подростками, в городе и правда творилось немало странного. В лесах около Двойных гор встречали карликов-поутри, которые могли предсказать судьбу. В подземельях водились псоглавцы и часто исчезали диггеры. А в таинственном городе Краснокрестецке бок-о-бок с людьми жили мутанты. Говорят, Верена стоит на костях, многовато у нас кладбищ…

Так вы спрашивали, действительно ли Ингрид — ведьма? Вероятно. И в то же время обычная девчонка-подросток, экзальтированная до крайности. Как она умела удивлять… Могла явиться в класс в длинной черной юбке, зашнурованном корсете и с пентаклем на груди, а затем, разложив руны, предсказывать всем судьбу. А однажды она принесла в класс настоящий череп. И Женька с другими мальчишками играл им в футбол. Какое кощунство…

Но именно в тот момент я захотела стать ее другом. Восемь часов утра, май, на траве еще не высохла роса. Еще до начала уроков мальчишки принялись играть этим черепом, а Ингрид смотрела на них, широко раскрыв глаза. Даже ее друг Женька присоединился к ним, даже Цеся наблюдала и хихикала. Ингрид развернулась и ушла. Никто даже этого не заметил. Она сняла туфли и побежала по мокрой траве. Я последовала за ней и в нерешительности встала на краю лужка.

— Пойдем ходить по росе, — предложила Ингрид и протянула мне руку.

Как же я хотела этого… Сжать ее руку, скинуть тесные туфли и побежать по майской росе.

Но тут меня позвали одноклассники. И, не колеблясь, я пошла к ним.

Хотя, наверное, это все совсем не важно. Даже не знаю, что вам рассказать. Мне тяжело вспоминать. Как будто это происходило не со мной.

— Начни с самого начала, — посоветовал Чайна. — Сколько тебе лет, где родилась и кто твои родители. Помни, что у нас полно времени, чтобы узнать друг друга. Эта встреча — не последняя.

— Да, представь, что пишешь автобиографию, — улыбнулся Асмодей улыбкой чеширского кота. — И для начала объясни, почему тебя так странно зовут. Насколько знаю, Ким — мужское имя.

— Это легче всего, — пожала плечами девушка. — Я происхожу из цирковой семьи. Когда-то династия факиров Арбиных гремела на всю страну. Моя бабушка была ярой коммунисткой, с трудом пережившей распад Союза. КИМ — Коммунистический Интернационал Молодежи. Обычно это имя давали мальчикам, но уж если бабуле что-то взбредет в голову, ее не переубедишь. Моя мама тоже была факиром, до моего рождения. Потом выучилась на бухгалтера и забыла о цирке. Или не забыла. Но ей так проще.

Я тоже должна была связать свою жизнь с ареной. Но, кажется, на мне природа отдохнула, хоть и занималась в цирковой школе до тринадцати лет. Вот откуда я умею крутить пои и веера. Мышечная память — это вам не хухры-мухры.

— Расскажи об отце, — попросил Заратустра. — Он тоже факир?

Ким вздрогнула:

— Не хочу говорить о нем.

— Ты должна, — жестко сказал фаерщик. — Я хочу знать всю правду.

— А если я не скажу? — прошептала девушка.

— Тогда ты уйдешь. Я предупреждал.

— Нет! Не мучай ее, — воскликнул Чайна, протянув руки к Ким.

Та отшатнулась:

— Хорошо, слушайте. Мой отец сел в тюрьму… уже пятнадцать лет как. Родственники рассказывали, что за убийство и разбой. Но недавно бабушка обмолвилась, что он был террористом и пытался взорвать церковь с серебряными куполами. Отец стремился уничтожить светлые зоны. Давно это было. Скорее всего, он уже не в нашем мире.

Повисла тишина.

Затем Асмодей мягко сказал:

— Прости, девочка. Вижу, как тебе больно вспоминать прошлое. Но это необходимо. Иногда жизнь — это и есть боль. А ты производишь впечатление мертвеца.

Ким вздохнула, чувствуя жар, разливающийся по телу.

— Знаю, что мертвец и отмороженная. Но вы хотели услышать мою историю. Так слушайте.

— Не поверите, у меня было вполне нормальное детство. Чай, тебя так интересовали мои волосы… Так вот, до тринадцати лет, они были до пояса. Я училась неплохо — цирковая школа приучает к дисциплине. Имела много друзей в классе. А отец меня по-своему любил, даже баловал. И он не был злым или жестоким человеком, только очень задумчивым. Часто рассказывал сказки о каком-то замке в Тибете, где каждый находит свое счастье.

У Асмодея пересохло в горле:

— Расскажи эту сказку нам.

— Я ее не помню, — растерялась Ким. — Столько лет прошло.

— Ты должна ее вспомнить, — твердо сказал Заратустра. — Остальное сейчас не так интересно. Поговорим об этом позже.

— Но… я не могу.

— Тогда мы расширим твое сознание. Чайна, у меня есть очень старый пуэр. Завари его так, как надо.

— Ты с ума сошел? Никто не знает, как чай на нее подействует. Это непредсказуемо. Я в этом не участвую, — развел руками фаерщик. — И ты не спросил Ким, хочет ли она вспомнить.

— Я хочу, — заверила девушка.

— Все под контролем, — улыбнулся Асмодей, но улыбка вышла неуверенной.

Чайна пожал плечами и приготовил чай — не меньше ста граммов и настаивал двадцать минут до иссиня-черного цвета. Асмодей сам протянул чашку Ким и напутствовал:

— Пей не спеша, дыши после каждого глотка и не бойся.

Внезапно Чайна рассмеялся:

— Мой уважаемый Заратустра, у тебя сейчас такой вид, будто ты встанешь перед ней на колени. Это китайская традиция — подать чашку, стоя на коленях. Вот что значит — научный интерес.

— И что же она означает? — поинтересовалась Ким.

— Просьбу о прощении, — сообщил Асмодей. — Или же… предложение о женитьбе.

— Или и то, и другое, — дополнил Чайна. — А если девушка принимает чашку, значит, она согласна.

Ким быстро выпила пуэр. Несколько минут ничего не происходило. Затем она почувствовала странную легкость.

— Легенда о Шаолине такова, — заговорила фаерщица каким-то не своим, приглушенным голосом. — Каждый человек ищет счастье, смысл жизни. И для каждого оно свое. Но есть некое материальное место, Шаолинь, где каждый получает то, что хочет. Но сбываются не общепринятые желания — любовь, здоровье, деньги. А именно то, чего больше всего хочет конкретный человек. Увидев раз Шаолинь, он понимает, для чего пришел в этот мир. Но трагедия многих ищущих в том, что они зацикливаются на поиске. И не замечают, что живут.

— Но как его найти?

— Не знаю, отец не говорил. Наверное, он погиб за свой Шаолинь, но так и не нашел его. Помню, он часто куда-то уезжал.

— Куда уезжал, Кимушка, ответь?

Внезапно Ким упала на пол и начала трястись. Изо рта ее пошла пена. Чайна бросился к девушке.

— Не трожь, — приказал Асмодей. — От прикосновений будет только хуже. Облей ее водой.

Это помогло.

Ким пришла в себя:

— Получилось. Я вспомнила давно позабытое.

— Да, ты рассказала немало интересного. А теперь отдохни. — Асмодей указал на кровать, накрытую кружевным покрывалом. Вышитые подушки лежали на ней горкой.

Девушка легла и сразу провалилась в глубокий сон.

Через два часа фаерщики деликатно разбудили ее и отвезли домой.

Глава 6

На следующее утро Ким явилась на работу с реквизитом, который выдал ей Асмодей, даббл-стаффами и поями, вызвав гору интереса и расспросов.

— Ты решила кого-то побить палками? — захихикала Цеся.

— Нет, это, наверное, шампуры для мангала.

— Ошибаетесь, ребятки, приспособления нужны Ким, чтобы воспитывать особо надоедливых клиентов. Вот явится какой-нибудь скандалист, а она его хряссь по хребту.

— О, боги, наша Кимушка решила изучать восточные единоборства. А где кимоно, дорогуша?

Девушка криво усмехнулась и села на свое место. Реквизит никак не помещался в шкафчик, и она положила его под стол.

— Что это ты с собой притащила? — осведомился Александр.

— Я теперь занимаюсь в театре огня. Эти цепочки с мячиками называются по-и, — раздельно проговорила Ким, — а шесты — стаффы. Обещаю, что мой реквизит никому не помешает.

— Да уж, я на это надеюсь, — протянул Александр, — Итак, я поставлю тебе сегодня допсмену?

— Нет, у меня тренировка.

Александр застыл. Его живот начал угрожающе трястись, ведь раньше Ким сама выпрашивала дополнительные часы.

Видно было, что сотрудница нуждается в деньгах и мучительно не хочет идти домой.

— Ты… это серьезно? — выдавил менеджер.

— Более чем. Или я не человек? Ах да, меня все называют роботеткой. «Спасибо за ваш звонок, буду рада вам помочь», — язвительно рассмеялась Ким.

Александр посмотрел на девушку ледяным взглядом, в котором читалось презрение:

— Ладно, настаивать не буду. Работай, роботетка.

Это был уже тридцатый звонок. Ким с тоской посмотрела на часы и ответила:

— Специалист контактного центра, Ким Арбина, слушает.

Тишина.

— Здравствуйте. Уважаемый клиент, вас не слышно.

Ким помолчала еще немного и уже хотела сбросить, как вдруг трубка странно зашипела:

— Ким, Ким, слушай.

Девушке стало не по себе:

— Я вас слушаю.

— Ты…

Звонок прервался.

И тут только Ким обратила внимание на номер. Он был очень странным, состоял из цифр и символов бесконечности.

— Цесь, ты встречала что-нибудь подобное? — спросила Ким напарницу.

Та вытаращила глаза от изумления:

— Никогда. Это что, розыгрыш?

Девушка быстро переписала номер себе.

Затем как можно доброжелательней спросила Александра:

— Можно мне на перерыв?

— Нет, еще рано, — отрезал тот.

— Пожалуйста, у меня ЧП.

— Ладно, роботетка, иди. Но не задерживайся.

Ким вышла в холл компании и трясущимися руками набрала цифры.

— Данного номера не существует.

И тут Ким медленно сползла с диванчика. Как назло ее увидел Александр:

— Ты пьяная, что ли? — грубо спросил он.

— Нет, мне правда плохо, — простонала та.

— Может, в медпункт? — уже мягче спросил начальник. — Давай провожу.

И тут Ким ему все рассказала. Она ожидала, что Александр жестко посмеется над ней, но тот присел рядом и выдал:

— Я тебе верю. И знаю, что это. Телефонный призрак. Такое редко, но бывает.

— Ты меня разыгрываешь?

— Я уже десять лет работаю в этой компании. И чего только не наслушался. А что мертвые пытаются выйти на контакт — это факт общеизвестный.

— И что же мне делать?

— Радоваться, что ты такая особенная. И работать дальше. Чего только не бывает в подлунном мире, — философски заключил менеджер.

После смены Ким торопливо распрощалась с Цесей и отправилась тренироваться в ближайший парк. Сначала она долго искала спокойное место, пока не пришла в старый полузаброшенный угол. Девушке было все равно на валявшиеся рядом ветки и давно некошеную траву. Главное, нет детей, которые так и норовят попасть под раскрученные пои. Да и собаки любят поиграть с реквизитом. Ким пыталась вспомнить себя девочкой, раскрыть талант, дремавший до поры до времени.

Она крутила и крутила, все больше увлекаясь процессом. Вдруг между деревьями мелькнуло злое лицо. «Наверное, пора домой, — подумала девушка, — уже перед глазами рябит. Да и солнце почти закатилось». Она подошла к кустам и внимательно вгляделась. Никакого лица не было, но все же фаерщице стало не по себе.

Ким вдруг вспомнила, что когда-то на этом месте находился лес, который частично вырубили, а частично превратили в парк. По поверьям, этот лес был частью Заповедного у Двойных гор, и именно в нем обитали красноглазые карлики-поутри. Поговаривали, что они искренне ненавидели жителей Верены и считал их захватчиками.

Впрочем, горожан это не слишком волновало. Для них поутри, псоглавцы, ведьмы были лишь частью обыденной жизни. Куда больше веренцев заботили насущные проблемы — уровень зарплат, политика, отношения с семьей. В этом была особенность веренского иммунитета — полное безразличие к потустороннему, пока оно не влияет на твою судьбу.

Ким тоже жила, ни о чем не задумываясь. Но однажды чудеса постучались в ее дверь.

Девушка бросилась бежать, пообещав себе никогда не ходить в старую часть парка вечером. На этот раз привычная нагрузка далась тяжело. Она неслась, нелепо дрыгая руками с реквизитом. Захлебывалась воздухом и закусывала губы от резкой боли в боку.

Вскоре Ким кое-как добралась до дома и вошла в квартиру, покачиваясь от усталости. Быстро сбросила толстовку и штаны, оставшись в одном белье, и легла на пол.

— Ты с ума сошла? — неодобрительно сказал Еретик. — Оденься.

— Не могу, сил нет.

— У тебя что-то случилось?

— Да, тринадцать лет назад.

— Хватит уже это вспоминать!

Ким неохотно встала.

— Прикройся, прошу тебя! — умоляюще сказал Еретик. — Я же тоже человек. И мужчина.

— Ладно, прости, — смутилась Ким и бросилась в ванную.

Вышла она дрожащая и грустная. Еретик решил проявить заботу и сделал ей бутерброд с чаем. Затем переспросил:

— Так что у тебя случилось?

— Да все как обычно. Хотя нет, — вздохнула Ким. — Раньше мой начальник Александр меня просто презирал. За дело, не спорю. Ты же знаешь, какой у меня тяжелый характер. Но сейчас он стал агрессивным, цепляется к каждой мелочи. Да еще мое новое занятие пока приносит одни проблемы. На тренировках Чайна преувеличенно милый, Ингрид злая, как цепной пес, а Асмодей… Асмодей — это вещь в себе, шкатулка с секретом.

— Может быть, Александр просто долго копил злость и теперь выливает ее на тебя? Или с Цеськой у них какое-то непонимание? — предположил Еретик. — А ребята тебя еще плохо знают, потому немного настороженные.

— Я боюсь, — тихо сказала Ким. — Того, что происходит. И еще больше другого. Что рано или поздно фаерщики поймут, какая я на самом деле.

— Ты не такой уж плохой человек, а ребята — не ангелы в белом пальто, — прервал ее Еретик. — И злая ты только потому, что очень несчастная.

Ким благодарно улыбнулась. Затем легла в постель и выпила снотворного, надеясь быстрее уснуть. И у нее получилось. Но уже через час девушка проснулась. Она почувствовала на себе чей-то липкий взгляд. Еще в полусне Ким оглядела комнату. Все то же самое: аскетическая обстановка. Стол, стул, шкаф, кровать, несколько полок с книгами, ловец снов. Ким перевела взгляд и уже собиралась снова уснуть, как вдруг увидела… свисающие с потолка длинные черные волосы. Несколько секунд девушка тупо глядела на них, затем начала кричать.

— Что случилось? Грабитель? — в комнату тотчас вбежал Еретик.

— Волосы на потолке, — Ким задыхалась.

Женя включил свет, затем открыл дверцу шкафа и заглянул под кровать.

— Здесь никого нет, — констатировал он, — Всего лишь плохой сон. Тебе привиделся человек?

— Я не спала, — пробормотала Ким. — И видела черные длинные волосы, свисающие с потолка.

— Ты смотрела на ночь фильм «Звонок»? — усмехнулся Еретик. — Здесь нет никаких волос. Но если ты боишься, идем ко мне спать. Ляжешь на диванчик.

— Я видела их. И вовсе не спала.

— Ты пила снотворное? Это побочный эффект, — устало сказал Еретик. — Идем спать. Нам завтра обоим рано вставать.

— Я лягу с тобой в кровать, можно? Мне очень страшно, — тихо попросила Ким.

— Ты же знаешь, я не смогу… Не смогу удержаться.

— Знаю, прости, но… Ладно, лягу на диване, — убито сказала Ким. — Спасибо тебе, друг!

— За что это?

— За человечность спасибо.

Несмотря на все потрясения, Ким заснула моментально. И приснился ей странный сон. Она снова видела себя девочкой, ученицей цирковой школы, которая выступала на своем отчетном концерте. Мама и бабушка сидели в зале и весело улыбались. А Ким шла по канату, вращая огненные обручи. Совсем не страшно, она делала эту тысячу раз, да и канат подвешен не высоко. Девочка смеется, огонь покоряется ей. Обручи быстро вращаются в маленьких руках в кожаных перчатках. Но вдруг среди зрителей она видит мертвую девушку с черными волосами, похожими на змей. Та зловеще смотрит на нее и повторяет страшные слова. И Ким роняет горящие обручи и бессильно прыгает с каната. В зале начинается пожар. Ким задыхается от дыма, в клубах которого видит страшное и очень грустное женское лицо.

Глава 7

Утром девушка проснулась от звонка Асмодея, который напоминал о предстоящей тренировке. Ким пришла в зал первой, она хотела вспомнить все и стать той самой девочкой, с улыбкой управлявшей огнем. Но руки не слушались, ноги ослабели, и Ким ощущала себя древней старухой.

— Ты справишься, — услышала она тихий голос Чайны. — На, выпей, это чаек-бодрячок с гибискусом и имбирем.

— Я ничего не помню.

— Ты помнишь базу. И хочешь огня. А это уже немало. Начни с простого — с трехбиток, мельниц и цветов. Затем переходи на веера. Пойми, сложные программы мы будем делать потом. А сейчас наша цель — хорошо выступить на Иванов день. Доказать, что и без Подружки Сталкер что-то можем. Так что крути, девочка.

Но Ким не стала продолжать, а вышла в раздевалку, чтобы выпить воды.

Когда она открыла дверь, то заметила высокую темную фигуру с длинными спутанными волосами, свисавшими до пояса.

— Ингрид! — воскликнула фаерщица.

Фигура медленно подняла белую руку с неестественно длинными пальцами.

Ким нажала на выключатель, и в этот же момент лампочка лопнула. Осколки рассыпались по всей комнате.

— Странно. Я же на прошлой неделе ввинчивал лампу, — Чайна легонько отодвинул девушку с порога.

— Там кто-то есть!

— Тебе почудилось. После работы с мелькающими предметами, возможны зрительные иллюзии, — пожал плечами фаерщик.

Ким вдруг поняла, что хороший парень Чайна ни за что не поверит в призраков. Со вздохом она вернулась к тренировкам, пока фаерщик менял лампочку и убирал осколки.

«А может, это вовсе не привидение? Вдруг Ингрид пытается меня запугать, чтобы я ушла из группы? Она — ведьма, которая ненавидит меня за Еретика и прошлое. Вероятно, что призраки — ее слуги, колдовские шестерки, — размышляла девушка. — Что ж, не на ту напала. Мне здесь самое место. Но насколько далеко Ингрид может зайти? И как же защититься от ее колдовства?»

— Я прошу минутку внимания, — в зал вошел Асмодей, держа за руку Ингрид. Волосы девушки были аккуратно заплетены в косу. У Ким неприятно кольнуло в груди. — Нам надо обсудить программу на веерах, поях и стаффах, которую мы представим на городском празднике Ивана Купала. Или Саббата, называйте как угодно. Ингрид, излагай, ты обещала подтянуть хореографию.

— Я предлагаю романтическое представление в стиле конца XIX века. Девочки в корсетах и длинных юбках, парни одеты по тогдашней моде. Сначала будут просто танцы, и некоторым роботеткам придется стать пластичней, — усмехнулась Ингрид, бросив презрительный взгляд на Ким.

Но там промолчала, скромно потупив глаза.

— Затем мы все показываем элементы на поях, самую базу, не больше, — продолжила фаерщица. — После выходят мальчики с драгон-стаффами. Это зрелищно и брутально. Затем девушки с веерами — воплощение женственности. Парные танцы со стаффами и веерами и наконец, хоровод, в который вовлекаем и зрителей. Все, финита ля комедия. И костюмы у нас есть, и реквизит. У кого какие возражения?

— У меня, — тихо сказал Ким, примерно подняв руку.

— Говори, — кивнул Асмодей.

— Мы можем обойтись без прикосновений.

— Что? А больше тебе ничего не надо, недотрога несчастная? Какие еще привилегии? — желтые глаза Ингрид сузились от злости.

— Мы постараемся не прикасаться к тебе или прикасаться в перчатках, — пообещал Заратустра. — А ты, Инг, будь терпимее. А вообще, ты — молодец! План номера очень даже неплох. Надеюсь, и наше воплощение не подкачает. А теперь начинаем тренировку.

Чайна и Асмодей включили музыку и встали друг напротив друга и начали вращать драгон-стаффы. Каждое их движение было отточенным и отработанным до идеала, но фаерщики все равно периодически поправляли друг друга:

— Эй, плоскость сломал, салага.

— А ты не попал в куплет.

— Грязно, грязно. Надо работать.

Ким засмотрелась на их мускулистые сильные тела, хоть давно уже изжила в себе любые плотские мысли. Она вдруг представила, как Асмодей гладит ее спину своей сильной рукой, одинаково крепко и уверенно сжимавшей горящий драгон-стафф, руль автомобиля и ладонь любимой женщины.

— Что, нравятся наши мальчики? — услышала она ехидный голос Ингрид. — Ах, да. Я забыла, ты же асексуалка и недотрога. И даже не спишь с собственным парнем. А я-то думала, Еретик вырос симпатичным.

— Отвали, — устало ответила Ким.

— Не могу, потому что ты теперь в нашей команде, как бы я к этому не относилась. Бери веера, будем учить базу.

Ким сжала кулаки в порыве недовольства, но подчинилась.

Неожиданно Ингрид оказалась толковым учителем. Она сразу подмечала ошибки Ким и давала дельные советы.

К концу тренировки бывшая ученица цирковой школы вспомнила если не все, то очень многое.

— Спасибо, — искренне поблагодарила она. — Ты не такая жесткая, какой хочешь выглядеть.

Желтые глаза Ингрид нехорошо сверкнули:

— Пошла ты, — и, не попрощавшись ни с кем, фаерщица двинулась к раздевалке.

— Ким, у тебя есть планы на вечер? — с улыбкой спросил Асмодей. — Я бы хотел продолжить разговор, который мы так и не закончили.

— Как скажешь, — ответила девушка. — Чай, ты с нами?

— Конечно, я не упущу случая пообщаться с тобой в неформальной обстановке.

Через полчаса фаерщики уже были в доме с ротондой. Асмодей, не спрашивая мнения своих гостей, налил всем зеленый чай Би Ло Чунь. Затем выключил верхний свет и зажег несколько свечей.

Ким глубоко вдохнула и, поудобнее устроившись в кресле, начала рассказ:

— Мы с Ингрид никогда друзьями не были, но я много о ней думала, пыталась понять. При этом практически ничего достоверно не знала. Только что Ингрид родилась в Норвегии и прожила там несколько лет с родителями-переводчиками. Отсюда и необычное имя. Ну, и то, что она — ведьма. — Ким нервно скрестила руки на груди. — Я вообще-то не верю во всякую потусторонщину. Но… когда мы были подростками, в Верене творилось немало странного. Сейчас стало поспокойнее, и жители делают вид, что живут в среднестатистическом провинциальном городе.

Как это связано с Ингрид? Не знаю, но если бы она не была ведьмой, моя жизнь сложилась иначе. Да… Ингрид любила удивлять. Про череп я уже рассказывала. Ей ничего не стоило прийти в класс в черной мантии и, разложив на парте руны, предсказывать всем судьбу. Или уйти с урока физкультуры, сказав, что ей выпала руна, предостерегающая от травмы. А однажды Ингрид принесла своего кота и всех убеждала, что он — волшебный и умеет исполнять желания.

Я не скажу, что Ингрид в классе любили. Скорее — восхищались. И я восхищалась. Вы спрашивали, всегда ли я была лысой. Нет… До тринадцати лет моя коса достигала поясницы. Это потом, чтобы сгладить душевную боль и ненависть, я стала отрезать и вырывать себе волосы. Шаг за шагом. Прядь за прядью.

— Кого же ты ненавидела? — дрогнувшим голосом спросил Чайна.

— Не знаю. Наверное, себя, — равнодушно ответила девушка. И продолжила рассказ:

— Помните, давным-давно по телевизору шел сериал «Боишься ли ты темноты?». Там был «клуб полуночников». Ингрид придумала нечто подобное для одноклассников. Представьте себе лесок, не дремучий, но заблудиться можно, особенно подросткам. А в километре от него — кладбище. Вот там эти ребята и собирались. Жгли костры. Картошку пекли. Страшилки рассказывали. Что еще делали — не знаю, врать не буду.

В год своего тринадцатилетия Ингрид изменилась кардинально. Видели ее страшные желтые глаза? В начальных классах они были светло-карими. Сейчас, прочитав немало о ведьмах, я бы сказала, что она «вошла в силу». Но в тринадцать я чувствовала лишь притяжение и желание дружить.

В «клуб полуночников» еще входили Цеся и Еретик. Целестина была совсем иной. Это сейчас она — офисная дива и лучший сотрудник колл-центра. А в школе была тихой девочкой-отличницей. До одиннадцатого класса с косами ходила и была гордостью родителей. Еще она училась в музыкальной школе. Но на чем играла — понятия не имею. Уж не знаю, что такая малоприятная особа, как Ингрид, нашла в этой милашке. А вот с Еретиком все понятно. Они с Ингрид — просто два сапога пара были, совершенно неуправляемые дети. Ну, и еще некоторые личности в клуб ходили. Темные лошадки. Я их почти и не помню.

— Значит, ты тоже захотела стать членом «общества полуночников»? — засмеялся Асмодей. — А Ингрид тебя не приняла. Поэтому столько детской ненависти к ней?

— Почему же, приняла. Только с условием. С одним банальным условием. Тысяча детей это делали до меня. И тысячи будут делать после.

— Что же такое Ингрид заставила тебя сотворить? — усмехнулся Чайна. — Мне уже страшно.

— Ничего особенного, — пожала плечами девушка. — Всего-то провести два часа на кладбище, с двенадцати до двух ночи. Сразу скажу, я была абсолютно не боязливым ребенком, все-таки цирковая школа… И безумно хотела дружить с Ингрид. Она казалась такой необычной и загадочной со своими рунами и странными историями. А я… Я каждый день, кроме воскресенья, тренировалась с огнем, ходила по канату, занималась общефизической подготовкой. И думала, что жизнь Ингрид гораздо интереснее, чем моя.

— Что случилось той ночью? — прямо спросил Асмодей.

— Страшное, — выдохнула Ким. — Я в тринадцать лет не верила ни в Бога, ни в черта. Но пришлось поверить. До сих пор не могу спокойно вспоминать. Итак, я пришла на кладбище, как договорились, без пяти двенадцать. Ребята выглядели странно — все в черном, очень бледные. Подозреваю, что они на самом деле были сатанистами. А может, мне это показалось в темноте.

Ингрид тогда сказала, что я не где-нибудь должна сидеть два часа, а на могиле купеческой дочки, Аглаи, которая померла в 1906 году от неразделенной любви. Да там был целый мавзолей! На склепе что-то вроде покореженной беседки, украшенной искусственными цветами. А внизу — грот с цинковым гробом. И кто же их цветы принес через столько-то лет? Кто помнил Аглаю? Мне стало не по себе. И особенно напугал полуразрушенный ангел с обрезанными крыльями.

«Залезай в склеп», — с улыбкой предложил мне Еретик.

«А что, пусть лезет, она же хочет быть с нами», — поддержал кто-то из шестерок. Но Ингрид пожала плечами: «С ума не сходите. В склепе полно пивных банок и использованных шприцов. Мы ж не на брезгливость ее испытываем, а на смелость. Итак, Ким, ты должна просидеть здесь два часа. Мы подождем у ворот. Пусть тебе явится дух мертвой девушки».

И тогда я осталась одна. Замерзла так, что зубы застучали. Но вскоре глаза привыкли к темноте, стало веселее. Я посветила фонариком и прочитала надгробную надпись. Цифры, конечно, уже не помню, но вот имя врезалось в память — Аглая Феоктистова.

А потом меня как будто кто-то позвал.

Я увидела женскую фигуру. Знаете, в минуту потрясения чувства обостряются. Я даже разглядела ее лицо — милое такое, с ямочками, а черные волосы заплетены в корону.

И это было самым страшным в моей жизни. Узнаю его из многих. Я смотрела на нее и не могла даже рукой шевельнуть. И что-то менялось в моей душе. Кажется, тьма завладела ею. Хотя я слишком поэтично выражаюсь. Не тьма, а обыкновенная человеческая обида. Я подумала, будто Ингрид и ее тусовка слишком много о себе воображают. И что мне больше не хочется заслужить их дружбу. А потом девушка растаяла. На ее месте появился огненный шар диаметром в человеческую голову.

А затем случилось что-то еще. И это самое важное в моей жизни! И все… Ничего не помню, кроме захлестывающей через край ненависти.

Очнулась я от того, что Ингрид трясла меня и называла по имени. Я грубо оттолкнула ее и пошла домой. Остальное помню, как в тумане.

На следующий день в школе встретила всю эту компанию, в столовой. А дальше… провал. Вроде бы Ингрид подошла ко мне и поинтересовалась, что случилось на кладбище. Но я отдернула руку с криком: «Не прикасайся ко мне». А потом (Этот момент мне потом уже рассказали), сама я не помню ничего. Еретик началподшучивать над моей трусостью. Смеялся, что упала в обморок. И тогда я взяла чайник с кипятком и с криком: «Гори в огне, тварь», бросила в него.

Слава Богу, каким-то образом Женя увернулся, но правую руку обварило до кости. Потом вылечили, конечно. Говорят, там больше психологический шок и что-то подобное. Тем не менее, рука у него не работает и ничего не чувствует. Сколько операций, сколько разнообразной терапии было. Годы восстановления и впустую.

Я бы отдала свою руку, только бы Еретик выздоровел. Только бы дотронулся до меня. До моей груди, до сердца, и простил… Вот поэтому я столько работаю. Коплю на новую операцию в Германии. Обещают полное излечение. И тогда я уйду от Еретика.

— Не понимаю одного: зачем ты с ним живешь? — спросил Чайна.

— Дело в том, нам тогда только исполнилось по тринадцать лет. Многое пришлось пережить вместе. Женя лежал в больнице. Это был не просто ожог. Он испытывал невероятную, адскую боль. Снова и снова сгорал заживо. Был такой беспомощный и несчастный. Ничего в нем не осталось от прежнего задиристого весельчака, лучшего друга Ингрид. Бывшего лучшего друга. Та сразу после происшествия куда-то уехала и даже не вспоминала о нем.

В общем, меня затопило чувство вины. Это было хуже физической боли. Я не знала, что делать. Меня таскали по психологическим экспертизам. Цирковая школа и мой класс дали прекрасные характеристики. Я плакала и кричала, что уронила чайник по неосторожности.

На самом деле у меня тихо ехала крыша. Из цирковой школы исключили, так как подозревали, что именно работа с огнем вызвала у меня приступ жестокости. Я съехала на двойки, начала жечь себя. Вот смотрите, до сих пор шрамы остались.

И каждый день подрезала волосы: по чуть-чуть, по сантиметру. И вырывала тоже. А потом побрилась, потому что от моих густых, пепельных волос ниже пояса, не осталось ничего. И тогда я пришла к Еретику в больницу. Попросить прощения и сказать, что всегда буду рядом. Он послал меня.

Я пришла на следующий день. Тогда он толкнул меня здоровой рукой. Так жалко это вышло. И все-таки Женька привык ко мне, даже по-своему полюбил. А я — нет. Я не чувствую к нему ничего. Только боль.

— Понимаю. Ты пыталась хоть как-то загладить вину, — вздохнул Асмодей. — И стала чуть ли не служанкой Еретика, исполняя все его прихоти. Но ты так и не ответила на вопрос: зачем с ним жить.

— Я не могу сказать, — прошептала Ким.

— Нет, мы должны знать правду, — жестко сказал Заратустра.

Ким подняла глаза:

— Я отвечу, но не тебе, Чайне.

— Мне все меньше хочется брать тебя в команду, после таких-то откровений, — пожал плечами Асмодей.

— Ладно, я расскажу, — крикнула Ким. — Раз вам так нравится лезть ко мне в душу, то слушайте. Два года я всеми силами помогала Евгению. И да, пыталась исполнить все его прихоти. Я сбрила волосы навсегда — мне так легче, правда. Но в неприкасаемую я превратилась в пятнадцать лет, когда мы с Еретиком стали любовниками. До этого мы были обычными подростками, пусть и со страшным прошлым. Клянусь, я пыталась загладить свою вину и стать ему опорой. Но Женька меня не простил. Так и не смог. Представьте себе, был самым красивым и мальчиком в школе, а стал инвалидом с изуродованной рукой.

Однажды он признался, что лучше смерть. Помню, как лежали рядышком на кровати, а Еретик плакал и звал Ингрид. Жаловался, что никогда ее больше не увидит. А если найдет, то не сможет показаться на глаза. Он считал себя жалким уродом.

«Скоро мы станем взрослыми. Ты получишь профессию, выйдешь замуж. А что я? Кто полюбит инвалида? Ты можешь поехать в Париж, покурить кальян на крыше, танцевать всю ночь и взять ребенка на руки. Ты сможешь жить полной жизнью.

Я же обречен на одиночество. И никогда не поцелую красивую девушку».

«Ты можешь поцеловать меня! Я хочу этого…»

«Врешь, я скорее поцелую мерзкого поутри».

Мне стало очень больно. И тогда я поцеловала его сама. А затем вытерла губы, скривившись от отвращения. А вот Еретику почему-то понравилось… Он долго обнимал и гладил меня тогда, в первый раз. Я дрожала от омерзения, ведь это было неправильно! Не ему ко мне прикасаться… Моя вина не давала Еретику права обладать моим телом.

Но я лежала, не шевелясь, и представляла огонь. Я мечтала, чтобы меня вырвало огнем! Чтобы боль и вина утихли хоть на мгновение.

Когда Женька закончил, то сказал, что я ему противна и ненавистна.

Этого я не могла больше терпеть! Я бросилась на него с ножом, порезала. Потом, конечно, обработала царапины, попросила прощения. И… мы поменялись ролями. Я начала издеваться над ним, а сама стала неприкасаемой.

Я постоянно оскорбляла Еретика, а он унижал меня в ответ. «Калека — уродина», «Неудачник — старая дева», «Грязная скотина — отмороженная роботетка». Так постепенно мы внушили друг другу, что больше никому не нужны. Даже родным и друзьям. Мы создали свой мир печали и злости, где малейшие прикосновения причиняют боль. И где нет места любви.

Да, это звучит ужасно. Но что вы хотите от двух озлобленных подростков?

Когда нам исполнилось по шестнадцать, родители Женьки уехали работать за границу. И… выразили желание, чтобы я пожила с ним некоторое время. Совсем недолго. Это растянулось на десять лет.

— Спасибо, Ким, достаточно, — натянуто улыбнулся Заратустра.

— Нет, вы хотели узнать правду, так слушайте. Пять лет мы мучили друг друга. Пять лет мстили за то, что сотворили в детстве. Сколько раз я хотела убить Еретика и освободиться. Но когда мне исполнилось двадцать лет, я взбунтовалась и объявила ему, что настолько сильно ненавижу, что не могу даже прикоснуться. Я попросила Женю отпустить меня и забыть все произошедшее. Он ответил, что это невозможно. Долго говорил о своих чувствах. Хотя какие уж тут чувства… Привычка, привязанность, смешанные с обидой. Так что уже шесть лет мы живем, как брат с сестрой, хоть и напоминаем иногда супружескую пару с тридцатилетним стажем.

Лишь изредка я надеваю черные лаковые сапоги, корсет, длинные перчатки, беру веревку…

— Ким, хватит!

— Нет, слушайте! Я беру веревку и связываю Еретика. Затем оскорбляю его, говорю, как сильно ненавижу, иногда могу ударить. А он… он смотрит мне в глаза и смеется. Все, я могу идти?

— Куда? — разом спросили остолбеневшие фаерщики.

— Домой, вы же не возьмете меня в группу, — усмехнулась Ким. — Зачем вам психопатка?

— Я бы с радостью пожал тебе руку, — вдруг сказал Чайна. — Не встречал еще более мужественного человека. И не вини себя и своего парня. Это был ваш способ выжить и сохранить свою душу.

— Сейчас между нами мир, — пробормотала Ким. — Ненависть прошла, а два врага научились существовать под одной крышей.

А Заратустра молча вышел. Через минуту он вернулся и протянул девушке кулон из бирюзы с серебряной цепочкой.

— Я безумно хочу сам надеть тебе его на шею. Но уважаю твое право на неприкасаемость. Когда-то я хотел подарить его девушке, которую любил — Инее. Она олицетворяла собой воду. Вы с ней похожи. Такие гибкие, текучие. И я дарю его тебе, Ким. В знак своей дружбы. Этот камень — символ честности и преданности. И ты обладаешь этими качествами, хоть и скрываешь их под мнимой озлобленностью и высокомерием.

— Надень мне его… Я потерплю, — Ким облизнула пересохшие губы.

— Хорошо, не бойся. Сними толстовку. Пожалуйста.

Ким разделась и, прикрывшись руками, опустила глаза. Через минуту она ощутила горячее дыхание Асмодея и прикосновение его пальцев, почему-то холодных, как лед. Ким закусила губу, чтобы не закричать от нахлынувших эмоций.

— Теперь ты — наша, — прошептал Заратустра, и их глаза встретились.

— Давайте чай пить, а то уже остыл, — резко сказал Чайна. — Хватит уже на сегодня душераздирающих откровений.

Ким залпом выпила свою чашку. Скомкано распрощалась с фаерщиками, ушла.

На ее щеках играл непривычный румянец.

Ким так и не рассказала друзьям, что узнала девушку-призрака. Ею была Аглая Феоктистова, в чей склеп Ким так опрометчиво залезла тринадцать лет назад.

Но почему Аглая решила появиться только сейчас? И какую беду это предвещает?

Глава 8

Следующее утро выдалось очень солнечным, и Ким пришла на работу раньше обычного. Равнодушным взглядом она окинула зал и бросила сумку на стул.

— Пойду погуляю, мой рабочий день еще не начался, — сказала она начальнику Александру.

— Ким, ты забыла две вещи, — вкрадчиво ответил тот. — Во-первых, поздороваться. А во-вторых, надеть парик.

— Мне жарко в нем, — пожала плечами девушка.

— Жарко? Да ты вообще обнаглела в последнее время, — хлопнул ладонью по столу менеджер. — Больше одной смены тебя работать не заставишь, парик не носишь…

— Александр, оставь меня в покое, — процедила Ким, глядя ему прямо в глаза. — Я не надену сегодня парик. И вот, смотри, — она расстегнула три пуговицы на блузке и, развернувшись, вышла в коридор.

У окна стояла Цеся и за чем-то внимательно наблюдала.

Ким подошла и встала рядом.

— А, привет. Что-то мне дышать нечем, — пожаловалась Цеся. — Смотри, там уличные музыканты. Они собираются каждый день и что-то играют на волынках.

— Это действительно волынка? — удивилась Ким, плохо разбиравшаяся в музыке.

— Да, я знаю точно, — кивнула Цеся. — Все-таки десять лет посещала школу Искусств.

— А на чем играла?

— Не поверишь, когда-то хотела стать пианисткой.

— А я факиром, — сдавленным голосом призналась Ким.

— Но в итоге сидим в колл-центре и продаем никому не нужный ширпотреб, — неожиданно страстно выдохнула Цеся. — Ладно, нам пора работать.

Девушки вошли в зал. И замерли. Потому что на доске позора красными буквами было написано: «Ким, надень парик! Позор! Позор! Позор!»

Ким спокойно подошла к Доске почета и написала: «Никогда!»

И села принимать звонки. Она тарабанила заученный текст, как робот, и старалась не поднимать глаза.

Через пятнадцать минут она увидела на доске позора следующее: «Надень сейчас же. Или твоя группа лишится процентов за сегодняшние продажи».

Ким встала из-за стола и повесила парик на доску позора. Она старалась не смотреть в глаза коллег. Затем также молча села и принялась за работу. Но в этот раз говорить стало сложнее, пришлось прерваться и выпить стакан воды.

Вскоре фаерщица снова перевела глаза на доску: «Ким, твоя группа сегодня остается на штрафные два часа. Процентов вы лишены. Сейчас же надень парик».

Девушка подошла к доске и нарисовала руку с поднятым вверх безымянным пальцем. Потом снова села на место, глядя в пол.

Еще через некоторое время появилась надпись: «Вся смена лишится квартальной премии, если ты не наденешь парик!»

И тут у Нейрохирурга, молодого человека с татуировкой во всю спину, сдали нервы. Он рассчитывал на эту премию. И уже договорился с крутым мастером сделать рисунок бенгальского тигра на ноге. А тут какая-то роботетка ерепенится от чувства собственной важности.

Нейрохируг не спеша встал, поставил телефон на долгую паузу, установил на компьютере пароль, затем подошел к доске и снял парик. Так же не торопясь, подошел к девушке и аккуратно надел ей парик. При этом почти нежно прошептал ей на ухо: «Только дернись, детка. И я разобью в кровь твою самодовольную рожу. Твое дело — болтать и продавать. Поняла, роботетка?»

— Поняла, — проблеяла Ким, не на шутку испугавшись.

Через два часа девушка поймала записку от Цеси: «Молодец, я тобой восхищаюсь. Ты все равно победила».

Ким улыбнулась ей с искренней благодарностью, а затем расстегнула блузку так, что стало видно нижнее белье. Это не осталось незамеченным Александром:

— Так. Ким, ты опять взялась за свои фокусы. Сейчас же застегнись.

— Ой, вы о чем? — невинно спросила девушка, хлопая ресницами.

— Коллеги! Александр домогается до Ким, — неожиданно крикнула Цеся. — Это харрасмент.

— Цеся? Ты что… Вы сегодня белены объелись? — выдохнул начальник. Он посмотрел на девушку почти с болью. — Да шут с ней, с роботеткой. Пусть хоть голой сидит. Но ты… Цеся… Ты всегда была такой… такой нашей. Такой правильной.

— Была, — коротко ответила Цеся, глядя Александру в глаза.

Тот махнул рукой и отошел от группы № 17.

Вскоре доски позора и почета приобрели свой привычный вид. Менялись фамилии. Слышалось:

— Самойлов, плохие показатели по времени.

— Лемешев, у тебя ни одной продажи за час. Стыд и позор.

— Работаем, думаем о будущем. Клиенты — наше счастье.

Закончив смену, Ким и Цеся спустились в раздевалку.

В этот раз девушка взяла парик с собой: «И что на меня нашло? — с тоской подумала она. — Зачем я дразнила Александра? Кому хотела доказать свою правоту? Но как же все надоело».

В ту ночь девушка не бежала, а плелась, еле переставляя ноги. Ее все время преследовал холод, хотя стоял теплый май. Ким смотрела на звезды и думала, что все пропало: «Боги мертвы, и молиться некому. Призракам нужна моя боль, а может, и жизнь».

Девушку трясло все сильнее. И когда она вошла в подъезд, то увидела пятна свежей крови на стенах. Ким зажмурилась и затаила дыхание. Затем опустилась на колени, а когда подняла голову, то увидела перед собой призрака с зеленоватой кожей.

Казалось, что сильнее бояться уже невозможно, но Ким стало совсем плохо. Ее сердце застучало, глаза закатились. И фаерщица потеряла сознание. И сразу ей стало удивительно покойно, как в детстве, когда девочка сидела в цирковой раздевалке и читала сказки. Очнулась Ким в объятиях Еретика, который баюкал ее на руках.

— Только не ори! Перебудишь весь подъезд. Сама идти сможешь?

— Смогу. Что со мной было?

— Ты упала в обморок. Это все тренировки. Говорил же, что незачем тебе брать на себя дополнительные нагрузки.

Ким лишь досадливо махнула рукой и пошла в квартиру. Всю ночь ей снился странный замок, объятый огнем. Девушка пыталась потушить пламя, которое разгоралось все сильнее.

Она и представить не могла, что в этот момент Ингрид стоит в кругу ведьм и просит о помощи. Но те отрицательно качают головой.

— Что-то страшное грядет, — шепчет Алиса, Главная жрица. — Какого совета ты ждешь, если сама знаешь все. А чего пока не понимаешь, откроется со временем.

Она накрывает Ингрид черным покрывалом.

— Я ничего не вижу…

— И не увидишь. Пока не впустишь в себя Тьму, не сможешь различить Свет.

Глава 9

На следующей тренировке Ким вдруг вновь обрела себя прежнюю. Ту девочку, которая с улыбкой крутила обруч и шла по канату.

Движения стали плавными и уверенными. Спина выпрямилась, в руках появилась спокойная сила. Да и сама фаерщица почувствовала себя куда лучше: Чайна показал ей большой палец, а Ингрид даже выдавила из себя улыбку.

После занятия Ким попросила ненадолго остаться Асмодея.

— Вы говорили, что в клубе один за всех и все за одного. И теперь мне нужна помощь, а вернее совет. Но я боюсь, что ты сочтешь меня совсем поехавшей, ведь моя жизнь и так далека от нормальности.

— Меня волнует только то, что ты — адекватный ответственный фаерщик, — улыбнулся Асмодей. — И то, что делаешь успехи в нашем ремесле.

Ким вдруг подумала, что улыбка Заратустры контрастирует с его мрачным и волевым лицом. Она играла на его пухлых чувственных губах, как лучик солнца. А когда Асмодей смеялся, его бородка-эспаньолка тряслась и, казалось, хохотала вместе с ним.

— А то, что ты не любишь мужчин и в каких-то детских контрах с Ингрид — твое личное дело, продолжил Заратустра. — Я постараюсь дать совет, но не факт, что он придется тебе по душе.

— Я вижу призрака — юношу с томиком Ницше в руке, — прошептала Ким и опустила голову.

— Понятно. А другие видения у тебя бывают?

— Все, как в плохом ужастике — пятна крови на стене, черные волосы из потолка и какой-то непонятный замок в огне. Тот же, что я и видела на вашем выступлении.

— Это все началось с того дня, как мы познакомились? — уточнил Асмодей.

— Именно. Считаю, что это не случайно.

— Я тебе верю. Верю, потому что вообще ничего не случайно. Все так называемые случайности — нити в руках Норн — богинь судьбы. А еще потому верю, что сам призраков видел воочию, когда был сталкером. И потому, что ты — необычная, а в чем — станет ясно со временем. Но, понимаешь, я — шаман и общаюсь с духами в трансовом состоянии. Если совсем прижмет, вызову я твоего Ницшеанца. Но пока ты не выглядишь изможденной, а значит, твою энергию не пьют. Это хорошая новость, потому что у нас есть время!

— Я хочу попросить тебя, — негромко сказала Ким. — Подойти ко мне, настолько близко, насколько сможешь. Протяни руку. Ближе… Еще ближе. Я хочу услышать твое дыхание. Но не касайся меня ни в коем случае. Никогда. Это равносильно боли. Хотя… Иногда я хочу, чтоб кто-нибудь сделал мне больно.

Асмодей подошел настолько близко, насколько смог. Казалось, еще немного, и он прикоснется к Ким.

— Мне страшно. Почему я все это вижу, — девушка всхлипнула. — И что призраку нужно?

— Я не могу тебе помочь, — тихо сказал Заратустра. — Но я знаю ту, кто как никто была близка к Шаолиню.

— Это Иней, которую ты… любил?

— Да, я о ней. Чувствую, Инна даст тебе дельный совет.

— Как же я ее найду?

— Сложный вопрос. Иней живет где-то в далекой глухой деревне. Этот сволочь Ёрш заточил ее, как в тюрьме. Но я дам тебе телефон Эли.

— Эли?

— Да, это ее подруга, так же весьма близко подошедшей к своему Шаолиню. Если Элиза в городе, она подскажет, как найти Инею. Но, возможно, эта звезда рукопашного боя уехала на гастроли.

— Почему «звезда рукопашного боя»? И почему на гастроли, а не на соревнования? — удивилась Ким.

— Потому что Эля добилась фантастических успехов на воинском поприще, — объяснил Асмодей. — При этом ни имея ни малейших природных данных. Иней рассказывала, что в шестнадцать это была толстая инфантильная девчонка. Несколько глуповатая. А потом Эля стала заниматься рукопашным боем. И посвятила много лет, чтобы отомстить обидевшему ее мужчине — тренеру. Клянусь, она своего добилась. Правда, заплатив, свою цену. Но потом поняла, что жизнь ради мести лишь разрушает и отдаляет от Шаолиня. На самом деле Эля создана не для войны, а для любви и музыки. Насколько знаю, подружка Инея вышла замуж за бывшего одноклубника и сейчас поет в какой-то фолк-группе.

— А что ты знаешь об Инее? — с замиранием сердца спросила Ким. — Как давно ты ее не видел?

— Более трех лет, — нехотя ответил Заратустра. — Она вышла замуж за моего друга Ерша. Лживая тварь! Но я любил ее…

— Что?! — Ким была шокирована таким выражением чувств от обычно сдержанного Асмодея.

— Я любил ее, — уже спокойнее сказал фаерщик. — Я хотел вместе с ней найти свой Шаолинь. Наш Шаолинь…

— Так зачем ты отправляешь меня к ней?! — выкрикнула Ким — Зачем?

— Потому что она поможет, — твердо ответил Асмодей. — То, чем поделился — это мои личные переживания, которые никого не касаются. А от твоего состояния и настроения зависит наша работа в коллективе.

— Да почему Иней мне поможет?

— Потому что она видела всю мертвечину затопленного города. Потому что выбрала жизнь, когда могла тысячу раз умереть! Я могу бесконечно осуждать Инея, но не могу не признать, что она действительно способна помочь. Я хочу, чтобы все это прекратилось, и мы зажили спокойной жизнью. У меня в планах объехать полстраны с гастролями. Звони Эле, все наладится.

Ким тяжело вздохнула и отошла подальше от фаерщика. Несколько минут она сидела молча, обняв себя руками. Затем со вздохом сказала:

— Иней и Эля — это, наверное, последние люди на земле, с кем бы я хотела познакомиться. Но я верю тебе, Заратустра. Бесконечно верю. И еще мне очень страшно. Тринадцать лет назад я близко столкнулась с потусторонним. Сейчас я опять вижу призрака. И мне жутко до дрожи. До спазмов в желудке и тошноты. Я слишком хорошо знаю, что такое ужас. И я позвоню ей.

Девушка грустно улыбнулась, попрощалась с фаерщиком и, надвинув капюшон на самые глаза, отправилась домой. К счастью, никакого призрака она не увидела, а может, просто не захотела видеть.

Дома Ким сухо поздоровалась с Еретиком и сразу заперлась в ванной. Она уже успела придумать максимально правдоподобную историю, зачем ей понадобилась Иней и решила незамедлительно позвонить Эле.

Девушка на том конце провода оказалась на удивление приятной и милой.

— Вам очень повезло. Я как раз на днях еду к Инне, Ершу и их детишкам. Они живут в крупном селе Красные холмы.

— Детишки? Какие? — не поняла Ким.

— А вы разве не знаете? У Инея тройня. Мальчишки. Им уже по два года.

У Ким перехватило дух от нежданной радости. Замужняя женщина с тремя детьми не бросит мужа ради Асмодея, какие бы теплые чувства к нему она ни сохранила.

— Вы сообщили мне прекрасную новость, просто удивительную, — искренне сказала девушка.

— Да? Отлично. Тогда могу вас подбросить в следующую субботу. Иней обрадуется посылке из Тибета. Как, кстати, зовут этого вашего общего знакомого?

— Евгений. По кличке Еретик, — ответила Ким первое, что пришло на ум.

— Не слышала о таком.

— Большое спасибо за помощь. Значит, до субботы, — быстро поблагодарила Ким и отсоединилась, пока собеседница не задала лишние вопросы.

На следующей тренировке Асмодей похвалил девушку:

— Ты все сделала правильно. Хорошо, что не стала затягивать с этим делом. Вот, держи, подарочек от меня Инею.

В пакете лежал ржавый замок с цепью на колючей проволоке и чай Би Ло Чунь.

— Что это?

— Иней поймет.

Ким тихо сказала, глядя ему в глаза:

— Прости, конечно, это не мое дело. Но… Иней счастлива со своим мужем и детьми. У нее родилась тройня. У вас ничего не будет, потому что не уйдет она от Ерша.

Улыбка Асмодея сразу погасла. Лицо сделалось жестким.

— Ты правильно сказала, что это не твое дело. Думай лучше о своем призраке и о том, как стать хорошей фаерщицей, — процедил он.

— Я считала, мы друзья, — поникла Ким.

— Да, друзья, но ты переходишь границы дружбы.

— Я поеду с тобой, — вдруг сказала Ингрид.

— Зачем?

— Чтобы ты не наделала глупостей.

— Хорошая мысль. Совместная поездка пойдет вам на пользу. Может, подружитесь, — уже гораздо мягче сказал Заратустра. — А то я иногда боюсь вас обеих.

Ким молча вышла, провожаемая напутствием Чайны:

— Тренируйся всегда, тренируйся везде.

— Да пошли вы к черту, — мысленно ответила она.

Глава 10

Следующим утром Ингрид уже ждала фаерщицу у подъезда, одетая в непривычно короткие шорты и футболку с логотипом «Искателей огня». Ким в своем обычном камуфляже оглядела ее неодобрительно и сквозь зубы предложила войти в квартиру:

— Хоть с Еретиком поздороваешься. Он будет рад. Вы же дружили.

Но Ингрид почему-то отказалась.

А вскоре появилась Эля. Изящно выпорхнула из БМВ, поздоровалась с приятной улыбкой:

— Привет. Вы обе поедете к Инею?

Девушки на минуту замерли, разглядывая ее точеное тело, полное жизненных сил. Сильные руки, давно уже не державшие ничего тяжелее флейты. Нечеловечески гибкую спину. Стройные ноги, способные отправить в нокаут даже бойца со стажем. И темно-зеленые ироничные глаза. Очень умные глаза.

Потому что все это было ей уже не важно. Ни воинский пояс, ни слава лучшего бойца Верены.

— Да, меня зовут Ингрид. А это Ким. Мы — фаерщицы из клуба «Искатели огня».

— Люблю фаерщиков. Приходилось с ними работать на фестивалях, — тепло улыбнулась Эля.

— Вы кажетесь мне такой знакомой, — сказала Ким.

И тут Ингрид тихонько ткнула ее в бок:

— Ты что? Не позорься. Это ж Элиза, «Девочка с флейтой».

— Ой, я вспомнила, — всплеснула руками Ким. — Видела ваш клип «Шаолинь» на Ютьюбе. Там еще рукопашники дерутся нунчаками.

— Верно. Приятно, когда тебя узнают.

— Я очень слаба в музыке, но клип мне понравился. Берет за душу, — призналась Ким.

— А меня впечатлило гитарное соло, — вставила Ингрид.

— Возможно, когда-нибудь мы сможем выступить на одной сцене, — вежливо сказала Эля.

Впрочем, она оказалась не только красивой, но и сообразительной:

— Значит, вы хотите передать сувенир от общего знакомого. И что же это такое?

— Он привез из Китая специально для Инея чай Би Ло Чунь.

— Что? Я вот по телефону не расслышала, как зовут этого знакомого. Случайно не Асмодей?

— Нет, Еретик, — соврала Ким.

— Понятно. Что-то еще, кроме чая?

— Замок. Сувенирный, — выдавила Ким.

Эля посмотрела ей прямо в глаза:

— Что ж, приглашаю вас на концерт. Для друзей Асмодея всегда найдутся билеты.

— Я же сказала, чай передает Еретик.

Эля улыбнулась одними губами и пригласила фаерщиц в автомобиль. Затем включила музыку — подборку из песен групп, играющих фолк-металл. И разговор прервался. Ким слушала совсем другую музыку — хаус и электронику. Но гитарные рифы в сочетании со звуками флейты показались ей на редкость уместными в машине Эли.

Вдруг внимание девушки привлек какой-то полотняный мешочек на лобовом стекле:

— Что это? Зачем он нужен?

Эля почему-то смутилась:

— Это воинский оберег. Когда я шла по пути воина, он хранил меня в бою. Но затем я поняла, насколько далеко нахожусь от своего Шаолиня. И повернула совсем в другую сторону.

— Шаолиня? — насторожилась Ким.

— Это само счастье, счастье внутренней свободы и возможности сделать выбор, — улыбнулась ее спутница, но добавлять ничего не стала.

Ким усилием воли отогнала от себя все мысли о Шаолине. Не до него. Надо от призраков избавиться, а потом уж гнаться за воздушными замками. Видимо, сказалась близость Эли, потому что далекая от музыки фаерщица вдруг задумалась о музыкальных инструментах.

Гитара выпевает дребезжащим альтом, который похож на желтые осенние листья. Это сама осень, лиричная и нежная. А точнее бабье лето, уходящая романтика зрелости. Теплый ветерок, в котором уже чувствуются нотки грядущих холодов. Светлая грусть прощания.

Барабан — это суровый бас зимы с ее морозами и метелями. У барабана своя загадка, хоть он и кажется гопником и раздолбаем. Барабан всегда знает, что правильно, задает ритм. Как без зимы не будет весны, лета и осени, так и без ударных инструментов не станет музыки.

Флейта — это нежное игривое сопрано. Загадочная, как сама весна. Это апрельское колдовство и вечная юность. Прогулки по тенистым лесам, пение птиц, брачные игры животных, розовые рассветы… Полнота жизни.

Рояль считает себя королем всех музыкальных инструментов. И вполне справедливо. Это полноправное вызывающее лето с шелестом трав, раскатами грома, журчанием ручьем, зрелыми плодами и шелестом ветра. В рояле есть всё, и нет ничего.

Деревня Красные холмы понравилась Ким с первого взгляда. Была в ней некая пасторальность, нечто полузабытое и, казалось, давно утраченное. При въезде девушкам повстречалось стадо коз и овец. Где-то недалеко пел петух, а невысокие яблони так и манили присесть и отдохнуть.

— Любуетесь видами? — усмехнулась Эля. — Вон там будет очень живописный старый колодец. Есть легенда, что в нем закопаны сокровища Стеньки Разина.

— Ой, такая история есть в каждой деревне, — усмехнулась Ким. — Но вы меня заинтриговали. Может, выйдем и посмотрим на эту достопримечательность. Или вы спешите к подруге?

— Почему бы и нет? — отозвалась Эля и пружинистым шагом пошла к близлежащим кустам. Ким с Ингрид изо всех сил старались не отставать.

Вскоре они действительно вышли к колодцу. Ким застыла и даже на секунду прикрыла глаза рукой. Но вовсе не колодец поразил ее. На старой скамейке сидела молодая женщина невиданной красоты.

«Она была похожа на текучий изумруд, — так впоследствии описывала фаерщица. — Невероятно длинные светлые волосы, неземное по красоте лицо, презеленые умные глаза, горящие светом одухотворенности, гибкая сильная фигура, нежные маленькие руки. Она была просто сногсшибательна. Даже миловидная Эля с дредами терялась на ее фоне. А Ингрид и вовсе растворилась. Она умела быть незаметной. Рядом резвились трое мальчишек».

Неожиданно та рассмеялась:

— Ну, что вы на меня так смотрите? Я — не мадонна, я — живая.

Эля тоже захихикала:

— Опять человек впал в ступор от твоей потрясающей красоты. Пора носить чадру.

Подруги обнялись, а Ким поздоровалась, едва преодолевая неловкость.

— Что тебе надо, мальчик? — улыбнулась Инна, подхватывая рукой одного из расшалившихся близнецов.

— Я не мальчик, меня Ким зовут. А это Ингрид. И вам тут прислали подарок — чай Би Ло Чунь из Китая.

— Что?! — с лица Инея сошли все краски.

Тактичная Эля, мгновенное оценив ситуацию, забрала тройняшек и пошла в дом, поздороваться с Ершом.

Ингрид двинулась за ней.

— Кто прислал мне чай Би Ло Чунь? — отчеканила молодая женщина.

— Еретик!

— Врешь, чай Би Ло Чунь мне мог прислать только Асмодей. Дай сюда пакет. А, здесь не только чаек. Миленький подарок. Кто ты такая?

— Да, это он. Заратустра любит тебя по-прежнему, — потупилась Ким. — Но дело не в нем. Это мне лично нужна твоя помощь и совет.

— Чем же я могу помочь? — усмехнулась молодая мать, но уже по-доброму. — Живу в глуши, ращу детей, строю дом.

— Ты — нашедшая свой Шаолинь и пережившая Мертвую зону. — В тихом голосе Ким зазвучали торжественные ноты. — Со мной происходят странные вещи в последнее время. Многие люди ведут себя агрессивно и будто опасаются меня. Например, начальник Александр, с которым всегда были уважительные отношения, сейчас в полной неадекватности. А еще я вижу то, чего нет. Призраков, черные руки, пятна крови. И горящий Шаолинь…

— Шаолинь? — Инна изменилась в лице. — Давай присядем к колодцу и поговорим. Он слышал немало странных историй. Раз уж мы перешли на ты, так и будем общаться. Почему ты думаешь, что видишь именно Шаолинь? Опиши то место. Это замок? Монастырь?

— Нет, скорей уж дворец. Возможно, дворянская усадьба, со всех сторон окруженная дубами. Северная часть представляет собой полукруг с колоннами, южная напоминает древнегреческий храм. Также я разглядела там небольшую башню. Помню еще голубую залу с лилиями. А рядом — большой круглый фонтан с умирающей птицей. И вдруг это все начинает гореть. Страшный пожар. Смерть. Боль.

— Разочарую тебя, — вздохнула Иней. — Никакой это не Шаолинь, а реально существующее место. И пожар в нем тоже был. В 1905 году. Но пойдем в дом, расскажешь подробнее. И о призраках тоже.

— Стой! — Ким вдруг почувствовала необъяснимое желание прикоснуться к волосам Инея. — Мне страшно. Мне очень страшно!

Та взглянула на нее почти с жалостью:

— Мне тоже было страшно, и горько, и больно, когда я искала свое счастье и свой смысл. Я чудом осталась жива. Но… оно того стоило.

Жилище Инея понравилось Ким невероятно. Это был добротный кряжистый Дом с большой буквы. В таком хотелось растить много детей и жить до глубокой старости. Двухэтажное деревянное строение с мансардой. Иней и Ерш не признавали никаких материалов, кроме древесины. Круглая дверь указывала на неординарное мышление хозяев, а скульптура в виде копателя — на их прошлое.

В саду росли розы, кусты смородины и декоративный вереск. Висели садовые качели, и стоял детский надувной бассейн. Флюгер в виде зеленого дракона указывал направление ветра.

Сначала гости попадали во вместительную прихожую, увешанную пучками трав и банными вениками. Вдыхали аромат душицы и лаванды, спотыкались о гору детской обуви. Потом их провожали в столовую, также увешанную полевыми цветами и травами. В гостиной, как и у Асмодея, стоял камин, но ощущение уюта и тепла было гораздо отчетливее. На полке можно было увидеть снимки тройняшек.

Впрочем, Ким даже не заметила убранства дома. Все ее внимание было приковано к красавице Инне.

Навстречу гостям вышел высокий молодой мужчина. Он поцеловал Инея в растрепавшуюся косу и сказал:

— Мальчишки спят, как сурки. Дал им немного настоя ромашки.

— Ах, они бы и так заснули, — отмахнулась Иней. — Это Ким. Она от Асмодея. И она видит усадьбу Звягинцевых. Наш старый друг ей заливает, что это Шаолинь. Вот сволочь!

— Ты серьезно? Действительно, сволочь. Думаю, наш старый приятель хочет использовать тебя в своих целях. Будь осторожна, Ким. Ты в опасности. Меня называют Ершом. Когда-то мы были друзьями с Асмодеем, вместе путешествовали по заброшенным домам, искали монеты, мародерствовали понемножку, что уж скрывать. Но это в прошлом. Уже тогда Асмодей мог подставить товарища, оставить одного в плохом месте, присвоить добычу. И любимую девушку.

— Вы вообще о чем? Моя проблема — в призраках и странных видениях, а вовсе не в этом фаерщике.

— Тебе надо прекратить общаться с Асмодеем, — жестко сказал Ерш.

— Вы совсем не знаете Заратустру. Он пытается мне помочь и защитить от привидений, — возразила девушка.

— Мы его не знаем? — усмехнулся Ерш. — Мы его знаем даже слишком хорошо. Ким, ты производишь впечатление умного человека, хоть и выглядишь несколько нестандартно.

— Я похожа на парня? — помогла ему Ким. — Но причем тут это?

Мужчина замялся:

— Если ты думаешь понравиться Асмодею… Прости, но взгляни на Инея и на себя. Есть ли у тебя шансы на его сердце? Хотя дело вообще не в этом. Повторяю, Заратустра не таков, каким кажется. Он будет тебе улыбаться и говорить теплые слова, но при этом выжмет из тебя все, что может. Видишь призраков? Круто. Он и это обратит себе на пользу. А потом выкинет за ненадобностью и свалит на Тибет или в Мексику — искать свой Шаолинь.

— Все, мы уходим, — вмешалась Ингрид. — Не для того проделали такой путь, чтобы слушать ваши нотации и наговоры.

В столовую бесшумно вошла Иней со стаканами деревенского молока. Все сразу успокоились и расселись вокруг стола.

— Ты просила о помощи, держи, это карта области. На ней отмечена деревня, где находится Звягинцевская усадьба. Дальше спросишь у местных, хоть они и не любят туда ходить. Помни, что Асмодей прекрасно знает, где это. Но лучше езжай с тем, кому доверяешь. Это опасное место. Место иллюзий и концентрированного одиночества. Впрочем, там можно получить ответ, если, конечно, правильно задать вопрос. Держись, Ким… И постарайся не потерять себя, когда придет Саббат, — улыбнулась Иней.

И от этой улыбки фаерщице стало по-настоящему страшно.

— А как же призраки? Черные волосы и пятна крови?

— Это лишь проявления того, что хочет прийти в наш мир. Что-то меняется, и ты должна стать проводником. Необходимо вспомнить, какое событие стало точкой отправки, с чего все началось. А еще попытайся доказать хотя бы самой себе, что ты не сошла с ума. Нужны свидетельства происходящего. Что это не глюки, а выражения потустороннего. Возьми себя в руки, перестань трястись, как осиновый лист! Сфотографируй призраков или другие видения. Вероятно, они проявятся на пленке. Но самое главное, езжай в усадьбу Звягинцевых! Это начало всех начал. И еще, — Инна приблизила губы к уху Ким. — Прошу тебя, не влюбляйся в привидение, даже если однажды потеряла надежду.

Ким застонала и обреченно закрыла лицо руками.

— Да что вы все заладили одно и то же? Не люби Георгия, посмотри на нормального парня. Какой Женя хороший, раз столько лет тебя терпит. Или вот фаерщик Чайна угощает тебя чайком с хризантемой. Почему не ценишь добра? Почему мечтаешь о том, чье тело истлело в земле сто лет назад? Да, я — странная, я и не человек вовсе, а роботетка.

— Ты уже называешь призрака по имени, это плохой знак, — вздохнула Иней. — С таким настроем Тревожный Саббат тебя сметет.

— А может, мне незачем жить? И все, что я хочу — соединиться с Ницшеанцем после смерти. А вдруг это и есть единственная возможная любовь для меня?

Инна покачала головой:

— Если бы ты не хотела жить, то не приехала бы ко мне. Тебя нашли бы с перерезанными венами рядом со склепом Аглаи Феоктистовой, и кладбищенские собаки объели бы твое лицо. Это значит, что ты сдалась, не прошла через Саббат и отказалась от поисков Шаолиня.

Но есть и другой путь: понять, что хочет от тебя твой потусторонний Ницшеанец. И дать ему желаемое. Или же отказать. Помни, что у тебя есть выбор, ты — не игрушка в руках потусторонних сил.

Ким бессильно развела руками и вышла на веранду. Там она свернулась в клубочек в кресле-качалке, пытаясь не разрыдаться от нахлынувшего чувства тревоги.

— Тебе дали не тот совет, на который ты рассчитывала? — тихо спросила подошедшая Эля. — Я не слишком хорошо знаю Асмодея, но сейчас согласна с Инеем: держись от него подальше. И езжай в усадьбу, взяв с собой верных друзей.

— У меня их нет, — прошептала Ким. — Одни враги. Как страшно. Никуда я не поеду. Я еще не сошла с ума.

— А Ингрид?

— Да она с детства ненавидит меня. И притащилась сюда только потому, что замыслила какую-то пакость.

— Так останься с нами, — предложила Эля. — Может, что и придумаем.

— Да, действительно, — согласилась Иней. — Куда тебе сейчас ехать? Поужинаем вместе. У нас молоко от лучшей коровы в деревне. Чай с душицей и чабрецом. Ласковые коты и шаловливые дети. То, что тебе сейчас нужно. Отдохнешь, может, и призраки оставят в покое.

— Нет, я домой. У каждого — свой путь, — отказалась Ким.

— Тогда желаем удачи! — сказал Ёрш и протянул ей руку.

Девушка шарахнулась от него, как от прокаженного.

— Боишься прикосновений? — спросила Иней. — Эх, кто же тебя так сломал. Что ж, прощай!

— Прощайте, — Ким пошла, не оглядываясь, хотя ей безумно хотелось остаться. И стать другом этой необычной семье. Ингрид пошла за ней, вежливо поблагодарив хозяев за гостеприимство.

— Стойте! Ваш автобус будет через сорок минут, иди прямо по улице Краснопресненской, потом поверни налево. Там находится автовокзал. И да пребудет с тобой удача, — напутствовала ее Эля, догнавшая у круглой двери. — Наверное, мы больше не увидимся. Но… я была рада с тобой познакомиться.

— А я думаю, что мы увидимся и довольно скоро, — медленно проговорила Иней. — Что-то грядет.

Глава 11

Сидя в автобусе, Ким пожаловалась, что так ничего и не поняла:

— Странная она, эта Инна. Могла бы блистать на мировых подиумах, а сидит в глуши да траву сушит. И Эля будто бы не в себе. Выглядит как эльфийка из леса. Только ей нужен не БМВ, а серый конь в яблоках.

Ингрид оставила издевательское замечание без внимания:

— Ты действительно не знаешь, кто они такие?

— Ведьмы, которые живут среди нас с древних времен?

— Нет, конечно, — закатила глаза фаерщица. — Я бы тебе посоветовала вообще не думать о ведьмах, как бы чего худого не вышло.

— Ну, по крайней мере, с одной ведьмой я знакома лично.

— Господи, почему ты такая недалекая? — вздохнула Ингрид. — Помнишь, несколько лет назад было побоище в Краснокрестецке?

— В закрытом городе? Побоище — это громко сказано, скорее беспорядки после открытия. Ничего трагического, могло быть и хуже.

— Верно подмечено. Могло быть и хуже. На самом деле Краснокрестецк — не просто город, это некая энергетическая субстанция. Черная дыра, которая много лет пожирала эмоции жителей. Сделала их похожими на безжизненных роботов, живущих в иллюзии о своей исключительности. Мало того, эгрегор смерти начал постепенно разрушать защитные светлые зоны, что обеспокоило карликов-поутри, хранящих равновесие. И они пригрозили властям Верены войной, а также полным уничтожением Краснокрестецка. Говорили, что губернатор в истерике звонил президенту и требовал разрешение на применение химического оружия. А может, даже атомной бомбы, — Ингрид растянула губы в невеселой улыбке.

— Я ничего не знала, как и сотни тысяч простых людей! Я воевала с Еретиком, а не с поутри. Я искала любовь и справедливость, а не Шаолинь.

— Не оправдывайся. Я знала, но ничего не могла сделать. Поутри были готовы на переговоры, но не с губернатором, президентом и даже не с сообществом всемогущих древних ведьм. Их интересовали две заурядные девчонки — Инна и Эля. Именно они смогли уничтожить два страшных эгрегора. Не знаю, какой ценой это удалось, но тогда поутри отказались от своих намерений. Верена стоит на прежнем месте, а в Краснокрестецке обошлось малой кровью. Сейчас это вполне процветающий город.

— Так вот почему они такие…

— Они заглянули в глаза смерти. И скоро вы трое пройдете через Саббат. Знаешь, не призраков надо бояться, а того, что Верену опять лихорадит! Но сейчас я не понимаю причины. Раньше светлые зоны колбасило от близости нехорошего Краснокрестецка и затопленного в сороковых годах города Татуры. Представь себе: было поселение, жили люди, Шаолинь искали — и сгинуло в воде. А церковь с серебряными куполами осталась на дне, и колокол будет вечно звонить по кому-то… Нехорошо это, ненормально. Но сейчас вроде бы все спокойно.

— В Краснокрестецке я недавно была на экскурсии, — пожала плечами Ким. — Милый зеленый городок. А вот Татура вызывает у меня вопросы. Возможно, придется поехать на водохранилище и узнать, все ли там в порядке.

— Не боишься, что однажды колокол прозвонит по тебе? — Ингрид искоса взглянула на девушку.

— Не боюсь, ведь это будет означать, что я умерла и смогу побеседовать с Ницшеанцем. Спасибо, подруга, что составила мне компанию. Без тебя я бы чувствовала себя не в своей тарелке среди таких героев и спасителей человечества. Вот и моя остановка. До встречи! Если вдруг увидишь Асмодея, поцелуй его от меня в щечку. Ты-то можешь.

— Счастливо, — процедила Ингрид. — Покрути-ка лучше пои. Вдруг глупые мысли из головы вылетят. Это не твое дело, но мы с Заратустрой давно расстались.

Вернувшись, Ким сухо поздоровалась с Еретиком и сразу начала тренировку. Она чувствовала раздражение, посчитав, что потратила время зря. Ну, кто в здравом уме поедет в какую-то заброшенную усадьбу? Ким бы предпочла, чтобы умница Иней прочитала над ней заклинание, приготовила настрой из трав и сказала, что все будет хорошо. А вместо этого «иди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю что». Да еще и Заратустру оговорили. Вот еще, нашли крайнего во всех бедах.

Фаерщице стало ощутимо легче, когда она включила видеоурок из Интернета и начала с увлечением учить нужные для номеров элементы. Ким с удовольствием почувствовала любимые с детства сосредоточенность на деле и приятную тяжесть в руках. Восьмерка, переход на мельницу, цветочек, пятибитка. Скоро она вспомнит все и сможет участвовать в выступлениях.

Вдруг девушка услышала тихий стук в дверь. Она недовольно бросила пои и веера на пол. Прошипела: «И кого лярвы принесли…»

Однако за дверью никого не оказалось. Ким пожала плечами и снова погрузилась в тренировку.

От следующего стука ей стало не по себе. Фаерщица заглянула в глазок: никого не было, лишь знакомый пронизывающий холод. Трясущимися руками Ким несколько раз сфотографировала дверной проеми подъезд. Затем прошла на кухню, где Еретик мирно пил кофе.

— Хочешь капучино? — предложил он, ловко управляясь одной рукой.

Ким молча покачала головой.

Вдруг раздался звонок в дверь, и девушка взвизгнула. Ее затошнило от животного ужаса. Ким настолько испугалась, что бросилась на Еретика и обняла его.

Глаза парня расширились:

— Ты заболела?

— Не открывай, — прошептала Ким. — Это смерть пришла за мной.

— Совсем крыша поехала, — констатировал Женя и мягко отодвинул девушку от себя. Затем спокойно открыл дверь.

На пороге стоял их сосед вейпер.

— Привет, приятель, займи пятихатку.

— Это ты стучал? — спросила Ким, выныривая из-за спины Еретика.

— Зачем стучать? Звонок есть, — с достоинством ответил вейпер, взял купюру, поправил огромные очки и с достоинством удалился.

Еретик лишь горестно вздохнул.

— Почему ты это делаешь? Ответь… У меня твои шутки в печенках сидят!

Но девушка развернулась и пошла тренироваться. Потому что лишь огонь мог удержать ее от сумасшествия.

На следующее утро Ким проснулась неожиданно бодрой. Сделала зарядку, радуясь напряжению мышц. Затем облилась холодной водой.

«Кажется, моя жизнь обрела новый смысл, — подумала она. — Я стану фаерщицей. Той, кем должна была стать согласно своей судьбе. Я все вспомню и научусь тому, чего не знала. Заработаю деньги на лечение Еретика. Есть же еще способы поставить его на ноги».

Перед работой Ким зашла в фотомастерскую и распечатала снимки. И даже не удивилась, когда на одном из них проявился полуразмытый образ юноши с книгой Ницше: «Вот оно, доказательство моей адекватности».

Но едва Ким вошла в стеклянное здание, ее радостный настрой испарился. С потухшим взглядом девушка натягивала узкую юбку и ужасно тесную блузку. Привычным движением она втянула рукой грудь, чтобы сделать ее меньше. Затем обулась в туфли на шпильках, подпилила ногти и надела парик, став практически неотличимой от других. Хорошенькая сотрудница с затверженными до автомата фразами. Роботетка.

Работа не ладилась. Фамилия Ким висела сразу в трех позорных списках — худшее время длительности разговора, самые бессвязные консультации и полное отсутствие продаж. Раньше девушка держалась середнячком, и сейчас руководитель Александр бросал на нее жесткие взгляды.

Наконец, после того, как Ким своими односложными равнодушными ответами упустила выгодного клиента, он не выдержал. Менеджер подошел к ее столу, еще больше выпятив свой огромный живот, набрал воздуха в легкие и начал орать. Делал он это поистине виртуозно. Даже рафинированная отличница Цеся втянула голову в плечи и стала меньше ростом.

— В глаза мне смотри, в глаза! — Распалялся начальник. — Что ты можешь сказать в свое оправдание? Может, ты спишь, потому что ночью работала где-то еще? Всем известно, как тебе нужны деньги. Проституткой подрабатываешь, а, Кимушка? Хотя кто тебя захочет? Без парика страшна, как смертный грех. Да и с ним не намного лучше. А за километр от тебя тащит снегом и холодом.

Это было чересчур даже для непробиваемой Ким. Ее и без того большие глаза цвета олова стали огромными, как у инопланетянина. Казалось, она заплачет. Вместо этого Ким встала и молча вышла.

— Ну, это уже слишком, Александр! — сказала Цеся.

— Да, вы перегнули палку, — поддержал ее Нейрохирург.

— А Ким не перегнула? — уже спокойнее спросил менеджер. — Сидит и нагло пялится в окно, разговаривает, как зомби. Да и вообще странная стала…

— И все равно оскорблять человека нельзя. Она не одна такая. За окнами играют уличные музыканты. Естественно, всех сотрудников это отвлекает. Они играют так, как будто знают другую жизнь. Вы должны извиниться перед Ким! — закончила Цеся. — Может, у нее серьезные проблемы.

— У нее всегда проблемы, — пробормотал Александр, немного втянув живот. — Ладно, иди на перерыв, Целестина и успокой эту роботетку. Через час вы должны приступить к работе.

Вопреки ожиданиям, Ким не плакала. Просто стояла у окна и смотрела на уличных музыкантов:

— Они такие свободные, правда?

— Не то, что мы, — улыбнулась ей Цеся. — Как ты? Александр сожалеет о своем поступке.

— Ему не о чем сожалеть. Сказал то, что думал. Я действительно асексуальна и ни один мужчина в мире меня не полюбит. И да, от меня пахнет талым снегом и смертью. Но сейчас интересно другое. — Ким окинула Цесю презрительным взглядом. — Ты — девушка довольно хрупкого телосложения. Так вот, когда Александр спит с тобой, тебе не тяжело? У него же такой большой живот.

— Пошла к черту, — выкрикнул Цеся, красная, как рак. Она бросилась к выходу настолько быстро, насколько ей позволили шпильки.

— Всегда, пожалуйста, — ответила ей Ким и пожала плечами. — И что я такого сказала. Они — любовники. Это знают все.

Через час девушки вернулись на свои места — бледная Ким и розовая Целестина. У обеих на столиках лежали пирожные. Видимо, извинение от Александра. Девушки даже не удостоили сладости взглядом. Они работали, как сумасшедшие и были необычайно красноречивы. Вскоре их фамилии красовались на вершине рейтинга. Александр улыбался и подмигивал всей группе.

Наконец, рабочий день был закончен. Рыбки покинули свой аквариум. Как только девушки вышли из здания, Ким покаянно опустила голову:

— Прости, я такая глупая, неспособная ценить то, что имею. Не отворачивайся от меня, Цеся, ты — мой единственный друг.

— Неудивительно, — улыбнулась девушка. — С таким отношением к людям. И да, раз уж тебе так интересно, с Александром я не спала. И повышение получила вовсе не потому, что хороша в постели, как многие тут думают.

— Я знаю, — тихо ответила Ким, — ты ведь была самой умной в классе.

— А ты… ты была самой загадочной.

— Самой загадочной была Ингрид.

— Нет, ты, — возразила подруга. — Ты даже сама не понимаешь, каким потенциалом обладаешь. Тебе не место в этом ужасном аквариуме. Среди зашоренных людей, готовых перегрызть друг другу глотку ради теплого местечка. А Ингрид… Ингрид всегда умела только пускать пыль в глаза. И была она не ведьмочкой, а избалованной дочкой богатых родителей. Я сожалею о том, что произошло тринадцать лет назад. Будь я тогда с вами, я бы не допустила такого беспредела.

Ким не ответила. Она лишь поднесла свою руку к лицу Цеси. Настолько близко, насколько смогла. Но для подруги и этот жест значил немало.

Уже у самого дома Ким снова увидела призрак юноши. Он стоял бледный, как сама смерть, и в упор смотрел на нее. Фаерщица с криками забежала в дом. Затем, немного успокоившись, подошла к окну. Призрака не было, но в воздухе повис огромный дворец, объятый огнем. И тут Ким лишилась последних сил. Она аккуратно уселась на ковер и потеряла сознание.

Еретик вернулся домой ближе к полуночи. Застыв у двери, он долго смотрел на Ким, сжавшуюся в комочек. Затем встал перед ней на колени и попытался заглянуть в глаза:

— Ты жива?

— Да, просто мне нехорошо. И хочешь — верь, хочешь — нет, я видела призрака. Что-то он от меня хочет. И опять этот замок в огне. Ты мне веришь?

— Верю, — вздохнул Еретик, — И сочувствую. Давай, я сварю кофе. Он поможет тебе почувствовать себя более живой.

Ким мгновенно приободрилась. Вместе они прошли в большую кухню.

Тот включил старинный абажур и засыпал в турку немного сахара. Потом прокалил на огне.

Ким рассеянно улыбалась. И упорно прятала взгляд от теплых карих глаз Евгения.

Наконец, тот приготовил кофе и налил ей в маленькую чашечку.

— Если хочешь знать мое мнение, — веско сказал Еретик. — Тебе надо просто не обращать внимания, не поддаваться эмоциям. Все идет из твоей головы. Это глюки, Ким.

— Что же у меня раньше не было такого?

— Это все нервы и работа. Невеселая она у тебя, но и не плохая.

— Александр точит на меня зуб, — пожаловалась Ким. — Раньше он относился ко мне гораздо лучше, хоть и дразнил роботеткой. Да что лучше… Это даже не сравнить. Я чувствовала, что, несмотря на все подколы, Александр меня уважает. Он был старшим товарищем для сотрудников, всегда готовым подсказать и помочь. Помню, как-то на Новый год даже подкинул Хирургу денег на татуировку. И мне давал на твое лечение, но я отказалась — хотела заработать сама. А в последнее время это вовсе не тот человек, которого я знала несколько лет. Это злобный и неуправляемый тип. Иногда я боюсь, что Александр нападет на меня в темном углу…

— Не преувеличивай. Если честно, ты сама — девушка со сложным характером, и за словом в карман не полезешь. Возможно, он просто ревнует к тебе Целестину. Вы же подруги не разлей вода.

— Это скорее дружба поневоле. Цеська — слишком ограниченная. Только и думает, что о цвете своих ногтей, шмотках и продажах. Но остальные работнички еще хуже. Она хотя бы искренняя.

— Неужели? Может, ли глупый и недалекий человек получить повышение?

— А она далеко не глупая. Я бы даже сказала, что очень сообразительная. Но не видит ничего дальше нашего офиса. Цеся проживет хорошую жизнь. Еще годика два позанимается карьерой, затем выйдет замуж за начальника, родит одного ребенка, не больше. Не будет она портить свою красоту. Снова выйдет на работу, оставив малыша на воспитание мамы. И станет генеральным директором нашей компании. Замечательная перспектива, да только я ей не завидую. Я от такой жизни скорее с моста прыгну. Так что не говори, что она — мой лучший друг.

— В детстве Цеся была другой, — заметил Женя. — Очень любопытной. Занималась музыкой. О чем-то мечтала…

— Все меняются, — равнодушно откликнулась Ким.

— Но не ты! — неожиданно горячо сказал Еретик. — Ты должна жить той жизнью, которую выбрала. Ходить на работу, копить деньги и бегать. Забудь о фаерщиках и об Ингрид.

— Что?! Даже у пожизненно заключенного может быть амнистия.

Еретик взял свою изуродованную руку в здоровую и начал баюкать ее:

— А вот у меня ее не будет никогда. И я не стану тем, кем хотел стать. Музыкантом, как Цеся. Так что молчи, девочка. Иначе я дотронусь до тебя.

— Да пошел ты, — устало сказала Ким. Она бросилась на кровать и вскоре уснула мертвым сном.

Ингрид стояла у окна и смотрела на полную луну. Несмотря на тяжелую поездку, девушка не чувствовала усталости. Лишь тревогу и беспокойство. Ее и без того тонкие губы были сжаты в ниточку, неприятные желтые глаза недобро щурились. Ингрид долго размышляла и, наконец, приняла решение.

Она надела кружевное черное платье, принадлежавшее еще бабке-ведьме и передававшееся в семье из поколения в поколение. Наряд как нельзя лучше подходил к ритуалам, церемониальной магии и воззваниям к древним Богам.

Ингрид достала из комода личную книгу Теней, украшенную ленточками и стеклянными пуговицами, и без труда нашла заклинание «Холодное сердце».

Затем ведьма зажгла несколько синих свечей и начертила мелом пентаграмму, в центр которой поставила чашу со льдом. Бросив последний взгляд на луну, она опустила голову и растерла себе ладони. И почти увидела черную дымку, исходящую от тела…

— Я — древняя ведьма из древнего рода и обращаюсь к темным Богам по праву, — Ингрид громко и четко выговаривала каждое слово. — Умоляю, отведите беду! Спасите нас всех от Тревожного Саббата. Дайте мне смелость и силу все изменить. Могучая Темная мать, Милосердный Пресветлый Отец, к вам взываю!

Ингрид взяла чашку со льдом и почувствовала, что тот мгновенно тает.

— Так же, как и твое холодное сердце, Ким, — прошептала девушка.

И тут неведомая сила подняла ее в воздух и швырнула об стену.

Ингрид поползла к пентаграмме, пытаясь стереть край, чтобы развеять колдовство.

Но не тут-то было. Перед ней стояла невидимая преграда.

— Чертов Саббат, — взвизгнула ведьма. — Да пропади оно все пропадом.

И тут Ингрид могла бы поклясться, что две сильные руки подняли ее в воздух на полтора метра от пола. Лежа в невесомости, девушка ощутила себя мухой в варенье. Она даже не могла шевелиться, только руки тряслись мелкой дрожью.

И тогда Ингрид осознала, что ее битва за душу Ким уже проиграна.

Девушка сжала в руке деревянный амулет, но он расплавился, как воск.

Сегодня древние боги предпочли не слышать свою несчастную дочь.

— Ницшеанец, Аглая, придите. Вы можете меня спасти?

— А что ты можешь предложить взамен, глупая ведьма? — с ней говорили стены.

— Свою силу, если остановите Саббат.

Ингрид ощутила, что в комнате резко похолодало, и ледяные пальцы ухватили ее за ногу, затем бережно опустили на пол. Она лежала, боясь открыть глаза, хотя уже чувствовала, что потусторонние силы ушли из ее жилища.

— Не строй из себя невинность, — у Ницшеанца такие мягкие губы. — Ты прекрасно знала, на что шла, когда стала перечить древним богам. Ким — наша, смирись с этим.

Ницшеанец почти нежно погладил девушку по внутренней стороне бедра, потом аккуратно одернул подол платья.

— Вот и все. Мне не нужны ни ваши пышные церемонии, ни ритуальный секс. Только твое согласие на передачу силы. И не вампир я, не плачь. Через пару дней оклемаешься, ты вообще-то живешь в светлой зоне!

— Я тебя ненавижу, — Ингрид скрежетала зубами в бессильной ярости.

— Ну и зря, только последние крохи у себя отбираешь.

Ницшеанец выглядел удивительно реальным и самодовольным.

— Убирайся из моего дома, призрак! — ведьма старалась выглядеть максимально грубой, лишь бы Георгий не обратил внимания на маленькую чашку с водой.

Потому что ее заклинание сработало.

Потому что она смогла перехитрить древние силы.

Привидение исчезло, а девушка, не скрывая улыбки, вышла во двор. Затем с ногами легла на скамейку, наслаждаясь потоками энергии, которая так и лилась из светлой зоны.

Так она и лежала, любуясь ночным небом, пока не уснула.

Глава 12

Без особых происшествий прошло несколько дней. Ким бегала два раза в день, крутила реквизит и безукоризненно работала. Она чувствовала себя вполне спокойно, ведь больше не встречала призраков и даже позволила себе малодушно поверить, что все закончилось.

На следующей тренировке Асмодей показал себя настоящим руководителем: гонял группу по полной, не давая поблажки никому. Вскоре от бесконечного повторения элементов у Ким мелькали мушки перед глазами. Девушка бессильно опустилась на скамейку.

— Тебе надо отвлечься на другой реквизит. Например, веера, — посоветовала Ингрид, подсевшая рядом.

Со стороны они выглядели как две подружки.

— Ты думаешь, получится?

— Конечно. Ты же такая гибкая, и уже брала их в руки. Мы всего лишь немного повторим известные элементы, — щебетала Ингрид. — И вообще можешь делать все, что хочешь. В работе с веерами полет фантазии только приветствуется.

— Наверное, ты права. Но, пожалуйста, поправляй меня.

— Ни за что! Хочу, чтоб ты отвлеклась и получила удовольствие. А то от бесконечной зубрежки элементов можно взвыть. Только… хм… веера — дело тонкое.

— В смысле?

— Девушка, которая с ними кружится, ощущает себя по-новому. Этакой цыганкой-соблазнительницей.

— Девчонки, может, хватит болтать? — прикрикнул Заратустра. — Тренировка в разгаре.

— Уже бежим. Только Кимушка наденет длинную юбку и привыкнет к веерам.

Через несколько минут Ингрид закружилась в призывном танце, выписывая веерами волны, и кивнула: повторяй.

Ким же сразу ощутила странность — рукоятки вееров будто бы намертво приклеились к ладоням. Затем девушке почудилось, будто она залпом выпила два бокала шампанского. Ким скосила глаза на Ингрид и увидела, что та полностью поглощена музыкой и порхает по залу.

Фаерщице ничего не оставалось, как расслабиться и прислушаться к своему телу. И тут-то она представила себя льдинкой, которая тает от пламени свечи. Единственный способ спастись — прижаться к чему-то твердому и земному.

Девушка отшвырнула веера и бросилась на шею к Асмодею. Оторопевший фаерщик молча приподнял ее от пола. И тогда Ким сделала то, о чем давно мечтала. Она поцеловала Асмодея со всей страстью, на которую была способна. На минуту мир перестал существовать. И ничего не имело значения — ни Чайна с опрокинутым от боли лицом, ни покрасневшая Ингрид, ни даже призраки, которые мучили девушку.

И, может быть, если бы заклинание «Твое холодное сердце» подействовало чуть подольше, все бы сложилось по-другому. Ким стала бы обычной земной девушкой, влюбленной в заурядного красивого парня, пусть и напускающего на себя таинственный вид. И призракам пришлось бы искать себе другую цель, потому что Ким больше бы не смогла их видеть, окончательно заземлившись.

Все испортила сама Ингрид:

— Простите! Я этого не хотела. Моя вина и просчет. Ким должна была лишь немного отживеть. Но не бросаться на Асмодея.

— А мне понравилось целовать красивую девушку, еще и такую недоступную, — вдруг проговорил Заратустра без улыбки.

Ким выглядела как человек, которого разбудили от долгого сна.

— Я тебя ненавижу, Ингрид. И больше мне нечего тебе сказать.

— Давайте представим, что ничего не было, и вернемся к тренировкам, — вмешался Чайна.

Так и поступили. Через полчаса о щекотливой ситуации забыли все, включая Ким.

Девушка почувствовала себя прежней и постаралась даже посмеяться над собой и Ингрид. Ведьма: что с нее возьмешь!

Ким никак не могла дождаться конца тренировки, чтобы рассказать Асмодею о поездке и показать снимок. Наконец, когда фаерщики совсем выдохлись, Заратустра выключил музыку и объявил, что все свободны.

— Выпей улуна с земляникой, — Чайна протянул Ким свой неизменный термос с чаем.

Девушка благодарно улыбнулась.

— Ты делаешь неслыханные успехи. Сразу видно цирковую школу. А как сама себя чувствуешь?

— Отлично. Кажется, я вспомнила большую часть того, что знала. Напрягает только присутствие Ингрид. Вы с Заратустрой мне симпатичны.

— А я-то думал, что совместная поездка вас хоть немного сблизила, — покачал головой парень.

— Ничуть не бывало! Я ее не убила только потому, что при Инее и Эле надо было сдерживаться.

— О чем беседуете, и какой чай пьете? — спросил подошедший Асмодей.

Ингрид промолчала и опустила свои тошнотворные желтые глаза.

— Иней и Эля почти все объяснили мне, но ничем не помогли, — вздохнула Ким. — Мои видения — никакой не Шаолинь, а реально существующее место — Звягинцевская усадьба.

— Не может быть, — воскликнул Асмодей. — Я много раз бывал там, когда занимался урбантрипом.

— Иней считает, что только поездка туда даст мне ответы на мои вопросы, — продолжила Ким. — Также она считает, что призраки не случайно преследуют именно меня. Я должна вспомнить, с чего все началось. Хотя и так знаю: с нашего необдуманного похода на кладбище. Что-то тогда и случилось. Это определило ход моей судьбы. И рано или поздно я вытрясу из Ингрид все подробности той ночи.

— Да говорила же: не знаю ничего, — огрызнулась та.

— Только попробуй что-то утаить, — сказал Асмодей, недобро прищурившись. — А как отреагировала Иней на мой подарок?

— Разозлилась. Видимо, замок с цепью что-то для нее значат.

— Конечно. Это символ запретного города, где Иней жила почти как пленница. Это как раз то, на что я рассчитывал. Спасибо, ты помогла. Злость — лучше, чем равнодушие.

— Еще Инна с Элей посоветовали мне доказать самой себе и вам, что я — не сумасшедшая. И попытаться сфотографировать призрака. Я так и поступила. Вчера мне дважды стучали в дверь, но никого не было. Смотрите, на снимке тот самый призрак, которого я все время вижу.

Ким показала фотографию, внимательно наблюдая за лицами фаерщиков.

Ингрид и Чайна были заинтригованы и немного испуганы. А вот в глазах Заратустры читалось нечто странное: смесь недоверия и удивления и чего-то еще, но никак не страх.

Несколько минут фаерщики молчали.

— Главное, не потеряй разум, девочка, — тихо сказал Чайна. — Теперь мы верим тебе целиком и полностью. Держись, будем думать, как помочь.

— Я на грани… — прошептала Ким.

Ребята виновато опустили глаза и распрощались.

Девушка несколько часов бесцельно бродила по городу. Сначала пошла на набережную и немного покрутила веера. Затем посидела в кафе, почти ничего не съев.

Вернулась Ким затемно. Уже подходя к дому, почувствовала что-то неладное. У девушки участилось дыхание. Дрожащими пальцами она попыталась набрать номер Еретика, но тот не отвечал. Видимо, заснул или заигрался в «Доту», сидя в наушниках.

А затем Ким ощутила знакомый пронизывающий холод.

— Нет… — пролепетала она, когда в двадцати шагах возник призрачный образ.

И тогда Ким все поняла. И снова набрала номер. На этот раз Асмодея:

— Нам надо встретиться. Это срочно!

— Ну… хорошо, давай в пабе «У старого ирландца», — протянул фаерщик с едва заметным недовольством.

— Нет! Только в твоем доме, в твоем нелепом домишке! — истерично выкрикнула девушка.

— Но… Чайна со мной, и мы отдыхаем.

— Да плевала я на ваши пьянки, — жестко сказала девушка. — Дело касается тебя напрямую. Я смотрела на ваши лица, когда показывала снимок с призраком. Все испугались и удивились, но не ты! Ты его узнал!

— Так, жди, через полчаса за тобой заедем, — мгновенно оценил ситуацию парень.

Ким открыла дверь ключом и увидела спящего Еретика.

— Ну и сволочь же ты, даже не проснулся, — проворчала она. Затем, скинув одежду, встала под душ. Наслаждалась горячей водой и постепенно успокаивалась.

— Ты расскажешь мне правду. Всю целиком. Потому что недомолвки и утаивания не намного лучше лжи, — пригрозила Ким кому-то. Насухо вытерлась полотенцем, надела толстовку, похожую на гигантский баклажан, широченные штаны и берцы. Затем пригладила пальцами ежик волос.

«Может, накраситься?» — подумала девушка, но эта мысль показалась настолько глупой, что она рассмеялась. Ким часто принимали за мальчишку и ей, стремившейся к серости и незаметности, это льстило.

«Я буду самой мужиковатой фаерщицей на свете», — решила Ким с едва заметной грустью.

Когда девушка вышла из дома, Асмодей и Чайна ее уже ждали. Всю дорогу Ким хранила молчание.

А в доме предков Заратустры бесцеремонно попросила фото его прадедушки, даже не притронувшись к чашке белого чая. Его заботливо приготовил Чайна, чтобы Ким немного пришла в себя.

— Да, это он, Ницшанец. Но я не уверена. Фото слишком старое, — сделала вывод девушка, глядя на фото молодого мужчины в солдатской шинели.

— Что? Ты хочешь сказать, что тебя преследует призрак моего родственника? — удивился Заратустры.

— Именно. И он хочет что-то нам сообщить. Может, ты что-то задумал… нехорошее?

— Да, Ким, ты права, я задумал нехорошее, — мрачным голосом произнес Асмодей. — Я мечтаю, чтобы мне контрабандой привезли из Китая запрещенные виды пуэра, от которого впадаешь в наркотическое опьянение. Больше вроде никаких противозаконных действий совершить не планирую.

Ответом ему был ехидный смех Чайны.

Ким тоже едва не рассмеялась. Теперь при свете уютных ламп в приятном доме все страхи показались ей надуманными.

— И все же покажи мне еще фотографии твоего предка.

— Ладно, — пожал плечами фаерщик. Затем открыл верхний ящик старинного комода и вытащил внушительную стопку.

Ким и Чайна невольно подумали, что для таких раритетных снимков нужен дорогой альбом. Но Асмодея, очевидно, это не слишком волновало. Он быстро перебирал фото.

— Ну что, этот бледный юноша со взором горящим тревожит твой покой, о прекрасная Ким?

Девушка внимательно вгляделась в снимок. Улыбка замерла на ее лице, потому что на фото был изображен тот самый человек, который преследовал ее. В этом не было никаких сомнений.

— Ницшеанец, он, — выдохнула девушка. — Даже книга на месте.

— Ну, хватит. Может, ты переутомилась? Не верю я, что мой дедуля восстал из мертвых и пугает тебя, — вздохнул Асмодей. — Хоть я в прошлом урбантрипщик и многое повидал. Да и прадедушка был человеком весьма неоднозначным. И так загадочно погиб.

— Мы связаны с тобой! — воскликнула девушка. — Иней была права, мне бы стоило держаться от тебя подальше. А я не могу…

— Я тебе верю, — вдруг проронил Чайна и протянул Ким руку, но сразу же ее отдернул. — А ты, Заратустра, не искренен.

— С чего бы это? — улыбнулся фаерщик.

— Ты не пьешь чай и смотришь на Ким так, будто раздеваешь ее. Но не желание тобой движет, а интерес и расчет. И ты боишься откровенного разговора.

— Хорошо, — Заратустра демонстративно отхлебнул чай. — Я расскажу все, что знаю. Легенду нашего рода, но за ее правдивость не ручаюсь. И в ответ я надеюсь на откровенность Ким. Ты ведь не все нам рассказала. Так что тебе посоветовала Иней?

Девушка молчала, опустив голову.

— Отвечай, умоляю!

Фаерщица немного сузила свои стальные глаза:

— Иней советовала мне поехать в некое место — усадьбу Звягинцевых. Взять с собой Чайну или даже Ингрид. Но не тебя, Асмодей. Потому что ты — опасен. И… любишь этот дворец.

— Еще бы не любить, — усмехнулся фаерщик. — Там ведь, возможно, спрятаны, сокровища нашей семьи. Спасибо за честный ответ. Иней не разочаровала. Она всегда была очень умной. Что ж, слушайте. Вы имеете право знать.

Эта история началась в далеком 1905 году. Мой прадед Георгий или, как его звали в семье, Ницшеанец, был баловнем семьи. Вы видели фото. Красивый… Высокий. Худощавый, но очень сильный, он мог согнуть подкову. Нравился женщинам и пользовался уважением мужчин. Да, девушки просто сходили с ума от его черных глаз и соболиных бровей.

Но любил он только одну — Аглаю Феоктистову, купеческую дочку и по совместительству ведьму. Так поговаривали. Но сейчас это не важно. Кроме того, Ницшеанец был богат, что считается весьма внушительным достоинством. Наш род Звягинцевых ведет свою родословную чуть ли не от Петра I. И богатств разных было накоплено изрядно. Дореволюционный дом, в котором мы находимся — лишь остатки былой роскоши. Видели бы вы прекрасную усадьбу — главную гордость нашей семьи. Настоящий дворец, помнивший еще старика Державина. Тот, кстати, так был вдохновлен его красотой, что даже написал несколько стихотворений. Да что говорить! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В ближайшее время отправимся туда. Конечно, от замка мало что осталось. Все-таки пожар, две войны и революция… Сейчас усадьба принадлежит к числу гибнущих.

Но хватит о ней. Так вот, нашей семье принадлежало около десяти окрестных сел, луга, поля, дубовые леса, несколько неплохих ювелирных гарнитуров и солидный счет в банке. Предполагаю, что всех богатств к миллиону было…

Это факты. То, в чем я полностью уверен. Остальное я услышал от моей выжившей из ума прабабушки, сестры Ницшеанца. Она дожила до ста четырех лет и умерла в этом доме. В 1905 ей было тринадцать. Прабабушка любила Георгия, считала его человеком выдающегося ума. Вечно ищущим чего-то. Он все время ждал счастья. И в этом, возможно, трагедия Ницшеанца. Повторюсь, сейчас я расскажу совершенно фантастические вещи.

— Мы слушаем тебя, — улыбнулась Ким, стараясь сделать это как можно теплее.

— Счастливчик, красавчик и богач начал мучиться от кошмаров, — продолжал Асмодей. — Причем самого разного содержания. Часто он видел нашу усадьбу в огне. И этот сон оказался пророческим. В 1905 году на волне революции ее разграбили и подожгли толпы крестьян.

Остальные сны казались совершенно фантастическими и очень страшными. Вы, наверное, слышали, что на Верхнепешей площади нашего города Верены, до двадцатых годов находился странный дом в виде башни, не очень высокой, где-то в три этажа. Подобно московскому колдуну Брюсу, также жившему в башне, в ней занимался темной деятельностью человек по фамилии Риццо. Сто лет назад его предок-архитектор выстроил дворец Звягинцевых, сообщив, что место — особенное, подаренное древними богами народу Верены.

И именно к нему Ницшеанца угораздило обратиться за помощью. Рассказал все, как есть. И что страдает от кошмаров и что мечтает о несбыточном.

— Со второй бедой только боги тебе помогут, — ответил ему колдун, сверкнув странными желтыми глазами. — А вот с первой можно попробовать совладать. Нарви папоротников в ясную июньскую ночь. Три листа положи под подушку, три брось в текущую воду, а три — в пылающий огонь. Ты смелый, так будь же таким не только жизни, но и во сне. Помни, что даже в самом страшном кошмаре есть что-то невообразимо прекрасное. И как только ты это увидишь, дотронься до него и произнеси: «То, что я вижу, я вижу во сне, но ты наяву приходи ко мне». Посмотришь потом, что будет.

Ницшеанец вышел озадаченный, но предписание Риццо исполнил полностью. В тот же день положил под подушку три листа и с содроганием уснул.

И приснилось Ницшеанцу, будто он стоит на эшафоте. Толпа кидает в него камнями и кричит: «Смерть! Смерть! Смерть!»

«Пора покончить с ним», — слышит хриплый голос. Палач подходит к осужденному с мечом и замахивается…

Но Ницшеанец не может отвести взгляд от прекрасного меча. Ему уже не страшно. Юноша прикасается к оружию и шепчет:

«То, что вижу, я вижу во сне, но ты наяву приходи ко мне».

Сон тут же закончился.

Ницшеанец перевернулся на другой бок и спокойно проспал до утра. Утром он увидел тот самый меч, висящий над изголовьем. Долго Георгий не мог налюбоваться на оружие — рукоять была украшена сапфирами, рубинами и бриллиантами.

День прошел своим обычным чередом — в интересных делах и разговорах с необычными людьми. В то время прадедушка руководил закрытым обществом, члены которого занимались философией и эзотерикой.

Ночью же Ницшеанец увидел другой сон: он бежал по нескончаемому полю, спасаясь от всадника. Но силы кончались. Юноша понимал, что всадник несет смерть. Тогда Георгий решил повернуться лицом к противнику. И… засмотрелся на удивительного коня. Казалось, нет ничего прекраснее на свете, чем этот серый скакун с умными карими глазами. Георгий дотронулся до него и произнес заклинание.

Каково же было удивление Ницшеанца, когда утром он увидел этого коня в своей конюшне.

— Да зачем мне это? — вздохнул Георгий. — Зачем меч и конь, если я не мечтаю о ратных подвигах? Если я продолжаю видеть кошмары? Если нет мне счастья? И не знаю я, где мой Шаолинь.

Но все же он решил и в следующую ночь положить под подушку папоротник.

И увидел самый страшный сон в своей жизни. Нечто падало на него сверху, душило, не давало вздохнуть, а вокруг была темнота. Но вдруг Ницшеанец увидел вспышку, которая осветила пещеру. Сверху на него падало золото и драгоценные камни. Задыхаясь, юноша произнес заклинание. И сразу проснулся.

Он был в своей комнате, которая изменилась до неузнаваемости. Горы золота, серебра, изумрудов, рубинов и алмазов лежали на полу. Ницшеанец лишь оглядывался, не в силах прийти в себя.

Вдруг он увидел карлика, одетого в камзол по европейской моде XVI века.

— Приветствую тебя, Георгий Звягинцев, Ницшеанец! — произнес маленький человек и учтиво поклонился.

— Здравствуйте…

— Я советник короля и прибыл из царства снов с убедительной просьбой от нашего правителя. Пожалуйста, верни все, что ты взял — лучшего коня и лучший меч, а также все сокровища королевства.

— Вернуть? Как бы не так! — Возмутился юноша, — Да как вы смеете являться ко мне после всех мучений, которые причинил ваш король. Мне снились жуткие сны… Их врагу не пожелаешь увидеть!

— Я очень сожалею об этом, — человечек опять поклонился. — Но должен тебе сказать, что наши сокровища счастья не принесут. Смерть в ближайший год — вот твоя судьба. Но если вернешь все украденное добровольно, король будет посылать тебе самые лучшие отборные сновидении, каковые он и сам любит смотреть!

— Раз так, то я согласен. Верю, что незаслуженные дары никому не принесут удачи. Да я и сам богат.

— Молодец! Ты будешь приятно удивлен этой ночью, — улыбнулся советник. — И судьба твоя сложится хорошо. Только никогда больше ничего не забирай из царства снов и… не мечтай о несбыточном.

И действительно, у Ницшеанца все пошло удачно. Сны он видел с тех пор просто замечательные. Иногда смешные, иногда захватывающие, полные приключений. А иногда такие прекрасные, что жаль было просыпаться.

Но однажды ему приснился удивительный замок. И ницшеанец понял, что, возможно, в нем все его счастье и смысл, и что ничего похожего он больше в жизни не найдет. И, не колеблясь, подошел ближе, дотронулся до каменной стены и крикнул:

— То, что я вижу, я вижу во сне, но ты наяву приходи ко мне.

Но заклинание не сработало. И более того, юноша совсем перестал видеть сны.

Он словно сошел с ума, объехал полмира, пытаясь найти этот замок. Создал общество «В поисках Шаолиня», потому что строение напоминало ему знаменитый китайский монастырь.

Его собственный дом, прославленная усадьба Звягинцевых, пришел в запустение, потому что родители умерли, а сестренка (кстати, моя прабабушка) была еще подростком.

В 1906 году нашу родовую усадьбу подожгли крестьяне, разграбив большую часть ценностей. А Ницшеанец… Его дальнейшая судьба не известна. Считается, что прадедушка повесился в том же году, не выдержав такого счастья, как Шаолинь. Но есть и другие сведения, якобы Георгий вместе со своей невестой Аглаей отправился на поиски в Тибет, и там пропал.

Впрочем, от прабабушки я слышал, что немало семейных сокровищ он умудрился спрятать до разграбления. Да и в обществе искателей Шаолиня взносы были нехилы. Бабуля явно что-то знала, но она так хотела быть незаметной, так боялась происков КГБ, что ничего не рассказала. Даже перед смертью. Может, не захотела, а может, просто посчитала меня недостойным семейного сокровища. Тем не менее, я не теряю надежды.

— Ты реально веришь в эти сказки? — засмеялся Чайна. — В Царство снов и человечков в костюме шестнадцатого столетия? Или разыгрываешь нас?

— Да, это всего лишь красивая легенда. Но Ницшеанец существовал и общество в «Поисках Шаолиня» тоже.

— Я допускаю, что прадед Асмодея — лицо, реально существовавшее, — заявил Чайна. — Но в Царство снов и клады поверить не могу, уж извините.

— Усадьба стоит, где и стояла. Мы были в ней вместе с Инеем. Страшное место, ненормальное, выморочное. Чуть не сгинули оба. Но… я обыскал все с металлоискателем, простучал стены. Ничего! — Грустно сказал Заратустра.

— Иней считает, что я должна туда поехать, — прошептала Ким. — И без тебя, Асмодей, прости.

— Неужели ты отправишься туда одна? Я поеду с тобой, — вызвался Чайна.

— Нет, — странно улыбнулась Ким. — Со мной будет Ингрид. У нас с ней старые счеты.

— Что бы там ни говорила Иней, поедем вчетвером, — решил Асмодей. — Я не собираюсь причинять тебе зла. Идем, довезу тебя до дома. Пожалуйста, будь осторожна. Пойми, ты мне не безразлична.

Ким похолодела.

— Правда?

— Правда. Мне нужна живая и здоровая фаерщица. К тому же завтра ночью опять тренировка. Будем крутить, как бешеные, до стертых в кровь пальцев. Шучу, конечно.

Ким с облегчением засмеялась. Между «Искателями огня» снова установилось доверие. Они выпили еще по чашке чая «Бай Му Дань». Заратустра показал старые фотографии усадьбы — величественного строения с колоннами и анфиладами. Девушка согласилась, что это именно то здание, которое являлось ей в видениях. Затем позвонили Ингрид и вкратце рассказали ей все. Так было решено ехать вчетвером.

Ребята еще долго с воодушевлением обсуждали детали поисков клада. Асмодей даже позволил себе немного помечтать, как распорядится найденными сокровищами: «Обязательно отремонтирую бабушкин домишко с ротондой и совершу паломничество на Тибет». — «А с друзьями поделишься?» — подколол его Чайна. — «Только с Ким, и то, потому что она помогает в поисках, — усмехнулся Заратустра. — А еще потому, что она очень хорошо целуется. Наша недотрога!»

Ким захихикала и опустила глаза. Никто не заметил, что в этот момент она положила себе в карман снимок, на котором Ницшеанец был в военной форме.

И хотя украденное жгло карман, ночь Ким провела на удивление спокойно. Лишь под утро девушке приснились укоризненные глаза Ницшеанца.

Глава 13

После случаев с уличными музыкантами и париком Александр словно перестал замечать Ким. Он больше не настаивал на переработках и не делал ей замечаний. В графике девушки появились дополнительные выходные. Ким это порадовало, а Еретика заставило понервничать:

— Теперь тебе будут платить меньше. И не получится скопить денег на литовский санаторий, который мы запланировали на осень.

— Скоро мое дебютное выступление на День Ивана Купалы, — миролюбиво ответила Ким. — Обещали неплохо заплатить.

— И все же тебе надо работать больше.

— Хватит! Я и так уже восемь лет тружусь без отдыха. И все ради тебя!

— Если бы ты не сделала этого…

— Да заткнись! — взорвалась Ким. — Я уже своим горбом и поломанной жизнью искупила твою боль. И да, я не жалею о содеянном. Таких маленьких бестолочей, каким был ты, надо, если не кипятком шпарить, то точно крапивой сечь.

— Ты предпочитаешь плетку, — усмехнулся Еретик. — И это сводит меня с ума. И тянет к тебе.

— Между нами не будет ничего, прости. Я даже не могу позволить тебе прикоснуться.

— Знаю. А, пропади все пропадом. Я тоже во многом виноват. Пойдем, прогуляемся. Нам надо остыть.

И они долго бродили по городу. Катались на качелях, ели мороженое. Растянувшись, загорали на мраморной набережной.

На один день смогли забыть про обиды и взаимные претензии.

Сильный ливень застал их врасплох. Не найдя другого убежища, Ким и Еретик забежали в старинное здание, в котором располагался краеведческий музей Верены. Гости города обычно обходили его стороной — слишком уж неприметное, построенное из скучного красного кирпича. Лишь две каменные палеотические венеры у входа могли заинтересовать наблюдателя.

Как и все веренские дети, Ким и Еретик бывали в музее не менее пяти раз за все школьные годы. И сейчас они с удовольствием разглядывали доисторические копья, ступки и кости древних животных. Целый зал занимал двухметровый мамонт.

Люди на этой территории жили испокон веков, но вот собственно веренцы появились только в XVII веке. Кто был до них? Об этом историки имели очень туманное мнение. По одной из версий, Верену населяли колдуны и алхимики, которые охотно помогали гостям. Исцеляли, дарили удачу в любовных делах. Но за умеренную плату могли и отравить или навести порчу. Много чудесного творилось на этой земле. Недаром же название «Верена» переводится «верь нам». Затем пришли солдаты с саблями и палашами. Колдунам пришлось потесниться, уйти в дремучие леса и старинные села. А может, они просто ассимилировались и до сих пор живут в городе.

Другая версия была уж совсем фантастическая. По ней, эти земли раньше населяли карлики-поутри и псоглавцы, которые, впрочем, были весьма развитыми в техническом оснащении. И пока русские солдаты бегали с алебардами и топорами, те уже покоряли космос на флаерах. Почему же они оставили эти земли? Историки полагают, что их скосила некая эпидемия. Страшная болезнь, подхваченная в космосе. А может, они до сих пор живут в городских катакомбах.

Ким и Еретик шли по залам, проносясь через 350 лет веренской истории. Землепашцев и стрелков сменили дамы в изысканных туалетах XVIII века. Затем они увидели серию портретов губернских губернаторов, один из которых даже был дальним родственником Ницшеанца.

И, наконец, дошли до зала, посвященного литературе, скульптуре, музыке и живописи города.

Перед одной из картин Ким остановилась, как вкопанная. На ней был изображен дворец с греческими колоннами, фонтан и две дамы, которые шли под ручку и обмахивались веерами.

— Да это же усадьба Ницшеанца, — воскликнула девушка, впиваясь глазами. — И… кажется, подсказка, — закончила она уже шепотом, разглядев неприметный красный крест на фонтане.

Ким затихла, рассматривая картину, и старалась не упустить ни малейшей детали. Фонтан выглядел вполне в традиции классицизма: по краям располагались нимфы и тритоны, а в самой его середине находилась скульптура взлетающей птицы, раскрывшей клюв в безмолвном крике. Крестик был нарисован у левого края фонтана.

— Ты это о чем? — спросил Женька.

— Прости, но мне надо уходить. Асмодей будет ошарашен!

— Ничего не понимаю, — вздохнул парень.

Но девушка лишь махнула ему рукой и выбежала прямо под ливень, лихорадочно роясь в рюкзаке в поисках телефона. Заратустра ответил сразу и поверил тоже сразу же.

— Да, это картина «Воспоминание» известного живописца 1905 года. Видимо, Ницшеанец спрятал сокровище сразу после нашествия крестьян. Хотя… это для него слишком просто. Взять и закопать под фонтан. Но проверить-то можно. Да и тебе необходимо побывать в усадьбе, чтобы разобраться со своими призраками.

— Конечно, — обрадовано сказала Ким. — Поедем вдвоем на раскопки, узнаем, что и как.

— Но без помощи ребят нам не обойтись. Мы же решили.

— Ты собираешься рассказать Ингрид и Чайне?

— Естественно. Это мои единственные друзья. Мой клуб и семья. Как ты знаешь, Ёрш и Иней меня предали. Давай встретимся и все обсудим. Мы сейчас как раз вместе с Чайной тренируемся. Решили повторить все мужские партии. Так что жду тебя.

Ким быстро поймала такси. Она просто сгорала от нетерпения и желала как можно быстрее обсудить свое открытие с Заратустрой. Но, к ее разочарованию, в зале занимался не только Чайна, но и Ингрид.

— Какие люди! Весь театр огня в сборе, — усмехнулась Ингрид.

Ким ощутила, как в ней поднимается горячая волна ненависти и разочарования. Но надо было поговорить с Асмодеем наедине, и девушка подошла настолько близко, насколько позволяла свойственная ей боязнь людей.

— Эй, Заратустра, да тебя соблазняют, — не унималась Ингрид.

Но тот стоял и молча смотрел на Ким.

— Ты хочешь, чтобы я рассказала при всех?

— Наверное, да, — пожал плечами фаерщик. — Во-первых, терзают немалые сомнения, что в фонтане за столько лет что-то сохранилось. Во-вторых, я уже говорил, что у меня от ребят нет секретов.

— Ну, раз так, то слушайте, товарищи. Предки Заратустры владели замечательной по красоте усадьбой, которая должна была перейти по наследству к Асмодею. Но сейчас это собственность государства и памятник архитектуры. И там предположительно закопан клад. Потому что прадедушка Заратустры по кличке Ницшеанец был очень шустрым и, скорее всего, успел его перепрятать до того, как усадьба была сожжена крестьянами в 1905 году. Известно, что у него было много друзей, искателей Шаолиня — вся творческая интеллигенция Верены. И среди них, несомненно, были живописцы. Полагаю, что на картине подсказка — отмечено место, где закопан клад.

— Я на самом деле слабо в это верю, — отозвался Заратустра. — Но предлагаювам все-таки съездить туда и проверить.

— Мне неохота тащиться в какие-то развалины и искать то, не знаю что, — скривилась Ингрид. — Еще меньше охота копаться в земле.

— А я считаю, что нам надо помочь Асмодею, — отозвался Чайна. — Поехали, Ингрид, еще неизвестно, будет ли в твоей жизни подобное приключение.

— Ну, если только ради нашего дорогого Заратустры…

Фаерщики назначили день поездки и разошлись с разным настроением. Асмодей — заинтригованным, Ингрид — недовольным, Чайна — задумчивым, а Ким — воодушевленным.

Но вечером ей показалась, что за окном мелькнула странная тень, и девушка снова ушла в себя. Она тупо сидела на полу, перекладывая пои из одной руки в другую. Вдруг раздался звонок домашнего телефона.

— Тебе звонит незнакомка с нереально чарующим голосом, — с усмешкой сказал Еретик, подавая Ким трубку. — Может, ты мне изменяешь, и на самом деле тебе нравятся девушки?

Ким бросила на него уничтожающий взгляд и ответила:

— Я слушаю вас.

— Это Иней. Я просто хочу тебе сказать кое-что.

— Рада слышать.

— Я хочу, чтобы ты знала. Сейчас очень странное время года, слишком полное любви, жизни и смерти. Близится колдовской праздник Саббат. И он может быть очень страшным. Будь осторожна, — предупредила Иней.

— Я это уже слышала.

— Ты должна быть сильной.

— Я и так сильнее многих.

— Нет, это не то. Ты сильна грубой животной силой. Силой характера. Такой была Эля в двадцать лет, когда билась с превосходящими ее противниками. Такой была я, когда бродила с металлоискателем по развалинам и опускалась в водохранилище с аквалангом. Но сейчас речь идет о силе духа. Ты раскачиваешь маятники, раскачиваешь их злобой и ненавистью. Если божества Саббата наберут силу, они сметут тебя. Умоляю, не вступай ни в какие обряды. Даже если они покажутся тебе заманчивыми. Боги, да если сам Заратустра будет признаваться тебе в любви — откажись. Молчи, уйди в тень.

— Я тебя не понимаю. Говоришь иносказаниями, — пожаловалась Ким.

— Поймешь, как время придет, — голос Инея внезапно потеплел. — Я другое ведь тебе должна сказать. Хочу обнять тебя. Обнять словами. Ты главное помни, девочка, как бы тебе ни было плохо, грустно, больно. Ты помни, пожалуйста. Помни, что есть домик в деревне Красные холмы, где тебе всегда будут рады. Где тебя напоят травяным чаем или кофе с молоком — как хочешь. Где есть садовые качели, а через круглое окно в крыше можно увидеть лес и звезды.

У Ким ком стал в горле. Она не могла сказать ни слова и молча повесила трубку. А потом плакала более двух часов.

— Да что тебе сказала эта девица? Вот ведь стерва, — сокрушался Еретик, подавая девушке бумажные носовые платки.

— Меня никто никогда не любит, — выдавила Ким.

— А ты давала себя любить? — вдруг спросил Еретик.

Ким лишь пожала плечами.

Глава 14

День, когда огнепоклонники отправились на поиски сокровища, выдался пасмурным и холодным. Кладоискатели восприняли это с юмором. Лишь Асмодей хмурился и молчал.

Ким поменялась сменами с верной Цесей и пребывала в на редкость веселом расположении духа.

— Поставь нам что-нибудь послушать, — обратилась она к Заратустре. Фаерщики ехали на его машине.

— И так сойдет, — сухо отказал тот.

— Ну, пожалуйста. Нам будет веселее.

— Веселее? Значит, мы едем развлекаться? А я думал, что ты хочешь найти ответы на свои вопросы. Что ж, поставлю-ка я вам группу «Сваргу», под которую мы с Инеем чуть не впечатались в столб. Ты бы видела, Кимушка, как она прекрасна, и как тонко понимает музыку. Она кусала губы от удовольствия. И в тот день мы чуть не стали любовниками, если бы… Если бы не та мертвая деревня. Так что лучше молчите, а то будет плохо всем.

Ким отвернулась, а Ингрид готова была поклясться, что на глазах у непробиваемой девушки сверкнули слезы.

— Ты почему такой нервный? — спросил Чайна. — Волнуешься? Все будет хорошо.

— Да, все будет хорошо, — уже мягче ответил Заратустра. — Извини за грубость, Ким. Этот участок дороги — очень тяжелый. Мерещится на нем странное, вот и нервничаю. Я ведь бывший сталкер. А здесь погибло двое наших. Засмотрелись на что-то и потеряли управление. Такие хорошие ребята были. Веселые. Но они захотели поэзии одиночества и получили ее в вечное пользование.

Усадьба открылась фаерщикам неожиданно и поразила даже Заратустру, бывавшего здесь не один раз. Здание стояло на холме, а ребята увидели его северную сторону, величественную и грандиозную. Выглянувшее солнце играло с колоннами, которые, казалось, обнимала чья-то маленькая рука. Но внезапно стало темно, а над худой крышей взвились вороны.

— Какое удивительное место! Да это же наше культурное наследие, — воскликнула Ингрид.

— Усадьба не относится к памятникам архитектуры, — со вздохом сказал Асмодей. — И никем не охраняется. Вот почему она так популярна у сталкеров. И потому же медленно погибает.

Фаерщики поднялись на холм и разбрелись вокруг дворца. Ким положила руку на колонну и тихо спросила:

— Что же она чувствовала здесь?

— Поэзию одиночества, — тихо ответил подошедший Заратустра.

— Ты об Инее? — спросила Ким.

— О ком же еще? Тебя ведь она так интересует. Я был здесь только с ней. Только с моей Инной.

— Нет, я думала не об Инее. А о той юной девушке, которая жила здесь.

— О моей прабабушке? — догадался Асмодей. — Вот она точно ни о чем не думала. Только о веселье и детских балах. Ей ведь было всего четырнадцать. Очень шустрая особа. Идем, проведу тебе экскурсию. Эту северную сторону изобразил художник в своей картине «Воспоминания». Давай сначала спустимся в подвал. Затем осмотрим верхние этажи.

Подвал напоминал подземную темницу.

— В девятнадцатом веке здесь хранили вино. А в двадцатом, когда в здании находилась психиатрическая лечебница, сюда сажали буйно помешанных.

— Что-то я замерзла, — пожаловалась Ким, не признаваясь, что просто напугана.

— Пойдем отсюда, — согласился Заратустра. — Я знавал одного сталкера. Лет восемнадцать ему было. Впечатлительный мальчишка. Поехал в усадьбу один за острыми ощущениями. Да и сошел с ума. Уже пятый год из клиники не выходит.

Первый этаж выглядел гораздо более приветливым. Особенно Ким понравилась голубая комната с сохранившимися барельефами.

— Она абсолютно кругла, — повторяла девушка. — Какая красота! Розочки, купидоны, древнегреческие статуи. А этот прелестный камин! Кажется, что в нем до сих пор можно зажигать огонь. Не могу поверить, наша провинциальная усадьба не уступает по изысканности лучшим дворцам Санкт-Петербурга!

Асмодей без слов подал ей старинную фотографию. На ней была изображена та же комната, уставленная экзотическими цветами.

— То немногое, что сохранилось, — грустно проговорил парень.

— Зимний сад! Здесь был зимний сад, — выдохнула девушка. Казалось, что она сейчас заплачет.

— Ким, что ты! — всполошился фаерщик. — Успокойся ради бога! Прости, я тебя, наверное, в машине обидел. Я и не думал, что это фото тебя так растрогает. Все ведь считают тебя несгибаемой.

— У меня тоже когда-то были длинные волосы, — горько усмехнулась девушка и опрометью бросилась третий этаж. Там стояла Ингрид. Она безмятежно свесилась в окно и смотрела вдаль.

Ким застыла на подоконнике. Вся ненависть, которую она держала в себе долгие годы, подняла голову. Девушка побледнела до синевы, ее тонкие губы дрожали, а худые руки сжались в кулаки.

— Если бы не Ингрид, у меня все было бы по-другому. И у Еретика. Она сломала сразу две жизни.

Ким прыжком одолела комнату. Подскочив к ничего не подозревающей Ингрид, она стала выталкивать ту из окна. Но Ким не рассчитала, насколько цепкие руки, отличная реакция и недюжинная физическая сила у фаерщика. Та не упала, и, стерев ногти в кровь, держалась за штыри, торчавшие из стены.

— Бешеная сука, — выругалась Ингрид. — И где же твоя мнимая боязнь прикосновений. Ты же сейчас держишь меня, крепко прижавшись всем телом.

— Я тебя ненавижу, мы враги, — прошипела Ким, с ужасом осознавая, что действительно изо всех сил держит Ингрид, не в силах разжать руки.

— Ты была любовницей Асмодея?

— Да! — выдохнула Ингрид. — А ты каждый день спишь с тем, кого я могла бы полюбить, став взрослой.

Прошло несколько томительных минут. Девушка не могла ни отпустить своего врага, ни вытолкнуть из окна. Вдруг Ингрид почувствовала что-то горячее на своей щеке.

Слезы Ким.

Неизвестно, чем кончилось бы это противостояние. Но неожиданно в дверях появились Чайна и Заратустра. Асмодей улыбнулся своей мертвенной улыбкой. И Ким захотелось самой броситься из окна вместе с Ингрид. Но вместо этого она еще крепче схватила девушку и вытянула ее. Обе упали на каменный пол.

Ингрид долго молчала. Видимо, не пришла в себя от шока. Заратустра все так же странно улыбался. Лишь Чайна тихо разлил всем какой-то успокаивающий чай.

— Как ты напоминаешь мне Инея и Элю. У всех вас болезненное притяжение к кому-либо. Но у них — больная любовь, а у тебя — больная дружба, — с усмешкой сказал Заратустра.

— Она меня чуть не убила, — возмутилась Ингрид. — Давайте распрощаемся с этой сумасшедшей.

— Ну, не убила же. До Иванова дня осталось меньше месяца. Мы просто не сможем никого найти за этот срок, — вздохнул Чайна.

— Я не буду просить прощения, — угрюмо сказала Ким. — И не скрою, я действительно ненавижу Ингрид всеми силами души. Хотите — выгоняйте. Но я не жалею ни о чем.

— Тебе стало легче? — мягко спросил Асмодей.

— Да.

— И ты клянешься больше не покушаться на жизнь и безопасность Ингрид? И вообще относиться к ней как к партнеру, а не врагу?

— Наверное, да.

— У нее будет масса возможностей сжечь Ингрид во время отработки номеров, — жестко сказал Чайна.

— Я обещаю, что этого не повторится. Я больше ничего не чувствую к Инг, — заверила Ким.

— Пусть наша пострадавшая сама решит, сможет ли она работать с Ким и как-то общаться, — постановил Заратустра.

Фаерщица знала точно, что скажет Ингрид. Нет, нет и еще раз нет. Ингрид всегда была против ее присутствия в коллективе. Чайна и Асмодей попытались поймать взгляд желтых глаз девушки, но та потупилась.

Ким, преодолевая отвращение, погладила Ингрид по плечу кончиками пальцев. И лицо той исказилось смесью недоверия и удовольствия.

— Пусть она останется. Нам и правда нужен еще человек, — выдавила фаерщица.

— Да пребудет с нами огонь! — торжественно провозгласил Чайна. Но лишь Асмодей уловил в этих пафосных словах едва заметную иронию.

Четверо в молчании допили чай и приступили к поискам фонтана.

Местность изменилась настолько, что ребята запутались. Судя по картине, фонтан должен был быть приблизительно в ста метрах от северной части здания. Но там простирался лишь густой лес.

— Разделимся, — предложил Заратустра. — Ингрид пойдет вместе со мной, а Ким — с Чайной. Скорее всего, самого фонтана и нет уже. Надо найти хотя бы его следы. Там и начнем раскопки. Будьте предельно внимательны.

Ким неохотно повиновалась. Она бы с куда большей радостью осталась с Асмодеем. Чайна был непривычно мрачен и сосредоточен. Около получаса они продирались по зарослям, натыкаясь на остатки каких-то строений.

— Тебе нравится Заратустра? — выдавил Чайна.

— Нет, — соврала Ким. — Мне хочется одного. Стать своей в группе и достичь высокого уровня мастерства.

— Это хорошо, — улыбнулся Чайна. — Потому что Заратустра любит мужчин. Он многократно повторял: «Идешь к женщине, возьми плетку». А его шашни с Ингрид и сталкером Инной — для отвода глаз. Хочешь чайку? Для согрева, с перчинкой?

— Коньяка бы! — хрипло ответила фаерщица.

— И это тоже можно, — Чайна протянул ей фляжку. — Забудь Асмодея, выброси его из головы.

— Не могу, — прошептала Ким, глотая обжигающую жидкость.

— Ты еще не видела его истинное лицо. А когда увидишь — случится страшное. Ладно, нам надо продолжать поиски. Ты что-нибудь знаешь об этом фонтане?

— Первое. Он изображен на картине. Второе. Довольно большой диаметр — семь с половиной метров. Третье — в его центре птица со сложенными крыльями. Там предположительно клад и закопан. И еще считается, что у этого самого фонтана Крылов и написал одну из своих пьес. Точно не скажу, какую.

— Интересное место. Ау, Крылов, помоги нам найти твой фонтан.

— Дай мне еще коньяку, — попросила Ким. — Кажется, мы нашли.

— Вот она, птичка. Ура! Крылов помог. Стой здесь, я позову ребят.

И действительно, фаерщики увидели пересохший фонтан с полуразвалившимися бортиками. От наяд и тритонов не осталось и следа. Но в центре его находилась каменная птица без одного крыла.

— Может, вместе сходим?

— Да я быстро, — улыбнулся Чайна и исчез.

Ким вдруг стало душно и очень-очень нехорошо. Она готова была заплакать, сидя у погибшего фонтана.

На мгновение она закрыла глаза, а когда открыла, увидела страшное:

Фонтан был полон жизни. Он лил и бурлил, достигая двухметровой высоты. Птица была совершенно целой и выкрашенной в голубой цвет, бортики тоже радовали взгляд свежестью. Наяды слали воздушные поцелуи тритонам, а те крепко сжимали свои трезубцы.

«Синяя птица счастья», — подумала Ким.

Фаерщица была готова поклясться, что очутилась в прошлом. Вдруг она увидела девушку лет пятнадцати в простом белом платье, сшитом по моде начала XX века. К ней подошел молодой человек, в котором Ким узнала Ницшеанца.

Как будто ее и не было, собеседники присели на край бортика.

— Это плохое место, — твердо сказала девушка.

Ницшеанец лишь пожал плечами.

Далее они о чем-то беседовали вполголоса. Ким задрожала от животного страха и опустила голову, стараясь не закричать.

— Эй, тебя что, разнесло от двух глотков коньяка? — раздался голос Ингрид.

И Ким впервые в жизни была искренне ей рада.

— Я видела страшное, — не обращая внимания на усмешку Ингрид, сказала фаерщица. — Как будто в прошлое переместилась. Папоротник разросся еще сильнее. Ницшеанцу было, откуда его брать. А фонтан выглядел совершенно новым. Но главное, Ницшеанец был с какой-то девушкой. Совсем юной. Они о чем-то шептались. Но теперь я точно знаю, что клада здесь нет, ведь девушка сказала, что это плохое место.

— А где он в таком случае? И вообще мы приехали, чтобы проверить эту версию. Ты же сама ее придерживалась. А теперь хочешь развернуться и уехать? — пожал плечами Асмодей.

— Нет. Но и что делать дальше, я не знаю.

— Давайте копать, — предложил Чайна. — Все проверим, ведь площадь небольшая, а нас четверо. За час-полтора управимся.

Ребята принялись за работу. И Ким заметила, насколько физический труд изменил их лица. Ингрид расслабилась и выглядела почти миловидной. Заратустра работал с отсутствующим видом. Казалось, ему абсолютно все равно, найдут ли клад или нет. Чайну же труд облагородил, придал изящества его и без того утонченным чертам.

Через полчаса лопата стукнула о железо. В этот момент и саму Ким было не узнать, насколько воодушевленной она была.

— Ты закатишь пир на весь мир, Асмодей. И все мы будем кутить до рассвета.

— Окей, если ты снимешь свою уродскую бесполую одежду и наденешь платье с корсетом и кружевные чулки, — усмехнулся Заратустра.

Но радость оказалась преждевременной. Лопата стукнула о трубу, через которую подавалась вода в фонтан.

— Мы — дураки, — вздохнула Ингрид.

— Давайте работать дальше. Будем еще большими дураками, если уйдем, — сказал Заратустра.

И действительно, через полтора часа фаерщики перекопали всю землю вокруг пересохшего фонтана.

— Выпьем чаю, — предложил Чайна.

Ребята согласились и с понурым видом уселись на край бортика. Через несколько минут на их лицах отразилось удовольствие и безмятежность. Каждый говорил себе: «Не верю я в этот клад, все — выдумки и легенды». Лишь Ким было не по себе. Она ерзала и никак не могла удобно устроиться на бортике.

— И как Крылов здесь сочинял, — воскликнула она. — А художник рисовал. Этот камень мне ужасно мешает. Он шатается.

— И вправду шатается, — согласился подошедший Асмодей. — Эх, ломик бы…

— Вытащишь и так, — сказал Чайна. — Дай-ка, я попробую.

Но в этот момент у Заратустры получилось.

В выемке оказалась небольшая светло-зеленая шкатулка.

— Похоже, что Ким все-таки придется надеть корсет и кружевные чулочки, — одними губами улыбнулся Чайна.

Но сокровищ в шкатулке не оказалось, кроме кольца со странным желтоватым камнем. Ким вспомнила, что видела его на руке одной из дам, изображенных на картине. Еще в шкатулке была записка, написанная красивым витиеватым почерком:

— Не знал, что Ницшеанец был еще и поэтом, — пробормотал Асмодей.

— Нет, скорее всего, это писала его невеста Аглая, — возразила Ким, присмотревшись внимательнее. — Ой, смотрите тут и на другой стороне что-то есть.

— Опись имущества, которое будет спрятано в тайном месте, — прочитал Заратустра. — Сервиз фарфоровый XX века с золотой каймой на 20 персон.

— Бриллиант на 103 карата, известный как «Падишах».

— Колье изумрудное, изготовленное в начала XIX века.

— Седло и уздечка, украшенные бриллиантами и рубинами.

— Яйца Фаберже — 5 шт. И среди них — «Курочка с сапфирами».

На «курочке» выдержка изменила Асмодею:

— Да пошли вы к чертям! Мы никогда не найдем мое наследство. Нет больше зацепок. Я все детство грезил кладом, поэтому и стал сталкером. Но потом поверил, что он — всего лишь семейная легенда. Я смирился. Я жил. Я лазил по заброшкам и крутил стаффы. А потом пришла Ким и пообещала, что найдет сокровище. И я поверил, что она — медиум, и к ней является призрак Ницшеанца. Ну, куда ты полезла? Зачем растревожила меня? Жить тебе скучно? — фаерщик швырнул записку и побежал к усадьбе.

Ким затрясло, как лихорадке. Она побледнела и трясущимися руками взяла записку.

— Идите к машине, а я поговорю с Асмодеем, — сказал Чайна. — Постараюсь его успокоить.

Ингрид пожала плечами и молча стала собирать инвентарь. Ким сидела, не шевелясь.

— Да это подсказка, — поняла девушка. — Подсказка для родственников и друзей. Тех, кто хорошо знал Ницшеанца.

— Но толку нам с нее? — вздохнула Ингрид. — Я ведь говорила, что этот клад найти невозможно. Но вы не слушали. Эх, мечтатели…

Глава 15

Через несколько дней проходила та самая жесткая тренировка, о которой предупреждал Асмодей. Первое время после поездки в усадьбу он ходил мрачный и даже слышать не хотел про возобновление поисков. Хоть Ким и убеждала, что можно попробовать разгадать подсказку. Но, видимо, Заратустре пришла в голову другая идея, потому что он лишь загадочно улыбался.

И вот уже четвертый час Ингрид тренировалась с веерами, Чайна со стаффами, Асмодей — со сложным инструментом роуп-дартом. Ким крутила минимальную программу на поях: восьмерки, бабочки, мельницы. Ручки были неудобными, а девушка забыла перчатки, и уже стерла в кровь правую руку.

— Давай, Ким, крути, ты можешь, — подбадривал ее Заратустра.

А она уже едва передвигала отяжелевшими руками, но продолжала тренироваться ради одной улыбки Асмодея.

— Хватит, — решительно сказал Чайна. — Я уже не могу все это видеть. — Пойдемте пить чай.

— Круто, — оживилась Ингрид. — А с чем он у тебя?

— Черный перец, анис, можжевельник, смородина.

— Вот это набор, — усмехнулась Ким. — Попробуйте лучше мой: брусника, вишня и кое-какая травка.

Огненная четверка принялась вдохновенно дегустировать чай вприкуску с булочками, которые принесла Ингрид.

— Чай Ким вкуснее, чем у Чайны, — подвел итог Заратустра.

— Согласна, чай утонченный и нежный, — признала Ингрид.

Чайна на минуту нахмурился, но вскоре его лицо разгладилось:

— Ты победила. Чай и вправду отличный. Но я возьму реванш. Сейчас мы выйдем на улицу и будем крутить боевые. И я попрошу тебя помочь мне.

Ким согласилась, но неохотно. А Чайна изощренно отомстил за падение своего чайного авторитета. Фаерщик заставил Ким встать фактически вплотную к себе. Та улыбалась, и в глазах ее плясали огненные черти. Затем Чайна начал крутить боевые пои. Как ни странно, Ким не впала в истерику. Она стояла, расслабленно опустив руки вдоль тела.

— Тебе не страшно? — прошептал фаерщик, щекоча губами ее щеку.

— Нет, — так же тихо ответила девушка. — Мне хорошо.

— Ты не безнадежна, — обрадовано сказал Чайна. — Только отрасти волосы.

Ким смотрела на Чайну и улыбалась, а тот крутил пои, не глядя. Он любовался ее серыми глазами, в которых наконец-то светилась нежность. Фаерщикам казалось, что нет никого, кроме них и огня. Никого…

— Молодцы! — похвалил подошедший сзади Заратустра. — Но пора и Ким вступить на тропу войны и крутить боевые. Напомню, ночь Ивана Купалы на носу. Начни с простого, девочка. С той же бабочки, к примеру.

— А если огненные пои запутаются? — испугалась Ким.

— Не волнуйся, тренировочные же у тебя не путаются. Всего лишь не ломай плоскости. Помни, у тебя отличная координация.

— А если я загорюсь.

— Мы тебя потушим пледом. На крайний случай есть ведро с водой и мазь против ожогов.

— А если…

— Хватит, Ким, не бойся, — Асмодей улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, и фаерщице стало легко и спокойно.

Она крутила, как будто ничего на свете для нее не существовало. До ладоней в кровь и боли в мышцах. Пока не поняла, что растворила в огне всю свою боль и обиду, ненависть к обыденной работе и нелюбимому человеку, отвращение к Ингрид и влюбленность в Заратустру.

— Ты удивительна, — сказала Ингрид.

Асмодей одобрительно поднял палец вверх, а Чайна посмотрел на девушку тепло и нежно.

Тогда Ким решилась. Она вышла на середину зала и покаянно скрестила руки на груди:

— Простите за то, что произошло в усадьбе. Я не сумасшедшая и не такая жестокая, как может показаться. Инг, я сожалею.

— Извинения принимаются, — кивнула фаерщица. — Мы — команда, независимо от моего отношения к тебе.

— Тогда я хочу задать тебе несколько вопросов. О нашем прошлом. О том, что случилось на кладбище тринадцать лет назад. Наедине.

— Я отвечу, но мои ответы могут тебе не понравятся, — пожала плечами Ингрид.

— Пусть.

Чайна сдержанно попрощался, борясь с желанием дотронуться до Ким. Асмодей же только равнодушно скользнул по ней взглядом. Девушки остались вдвоем и сидели в молчании.

Наконец Ингрид это надоело.

— Лучше заняться делом, чем ворошить призраков прошлого. Возьми чаши, но не зажигай огонь. Попробуй повторить то видео, которое я прислала тебе на почту. Ты ведь посмотрела его?

Ким не отвечала. Она зажгла фитили и выключила свет.

— С ума сошла? — возмутилась Ингрид. — Это что за самодеятельность? Хочешь спалить зал?

— Нет, всего лишь добиться правды.

Ким мерно двигалась с чашами, в которых полыхал огонь.

— Тебе надо поработать над пластикой, но техника очень даже ничего, — криво улыбнулась Ингрид.

— Не уходи от ответа, — прошипела Ким, резко останавливаясь.

— А ты разве задала вопрос?

— Ингрид, Ингрид, — вкрадчиво произнесла Ким, будто пробуя имя на вкус.

— Оставь меня в покое, — прошептала та.

Ким стала кружиться с чашами, пытаясь поймать взгляд фаерщицы. Но Ингрид упорно не поднимала глаза. Тогда девушка встала на колени, поставив чаши перед собой.

— Я много думала за прошедшие годы, почему это все с нами произошло. Что же сломало наши судьбы? Какая такая стихийная сила? Строила догадки, выдвигала версии. Особенно часто после работы, когда бежала изо всех сил домой. И поняла только одно. Ты заманила меня на кладбище неспроста. Зачем-то тебе это было нужно. Но зачем, Ингрид, зачем?

— Какая сейчас разница, — пожала плечами та.

— Да никакой. Просто Еретика мучают жуткие боли по ночам. Я часто слышу, как он стонет, хоть и спим в разных комнатах. Иногда даже кричит. Я просыпаюсь и прибегаю, а он зажимает рукой себе рот. Так вот, хочу выяснить, ради каких высших целей Женька страдает, — жестко сказала Ким.

— Да он вообще не должен был пострадать. И ты тоже…

— Нет, ты намеренно…

— Ничего ты не знаешь! — взорвалась Ингрид.

— Так расскажи мне.

— Мои родители — не просто переводчики. Вернее, только днем они живут обыденной жизнью: работают, ходят в магазины, общаются с друзьями. А ночью надевают черные мантии и превращаются в жрецов культа скандинавской богини Хель, богини смерти. У нас колдовство в крови. Предки вызывали дождь еще в те достопамятные времена, когда Верену населяли поутри и псоглавцы. Так вот я с детства знала, что со временем обучусь магии. Смогу работать с энергиями, исцелять, да и что греха таить — творить связывающие заклинания. Те, кто замыслят плохое, получат по заслугами. Ты не думай, я не злая… Но ведьмой можно стать исключительно через страдания. Помни, только чувства имеют цену. Хотя, несомненно, способности у меня были. И вот я вступила в возраст — тринадцать лет. Именно тогда большая часть нашего Ковена стали… не совсем людьми.

— Что за Ковен?

— Это группа, содружество ведьм. Есть в нем и мужчины, и женщины. Извне приходят крайне редко. У нас почти все члены связаны родственными узами. Или любовными.

— Получается, ты в тринадцать лет должна была стать ведьмой? Но без моих эмоций, моего страха и боли, этого бы не случилось?

— Не знаю, — протянула Ингрид. — Скорее всего, нашелся бы другой способ. Я просто хотела сильно напугать тебя. Получить твои эмоции. Ты же была такой независимой. Занималась в своей цирковой школе, хорошо отвечала на уроках и никогда, никогда не показывала виду, что восхищаешься мной.

— Не верю я в предопределенность, — тихо произнесла Ким.

— Ты мне нравилась. Очень, — выдохнула девушка.

А Ким поднесла чашу к лицу Ингрид, чтобы лучше разглядеть ее глаза.

— Врешь ведь, но продолжай. Интересно послушать твои сказки.

— Да только дело тут не во мне и не в ведьмах вообще, — усмехнулась Ингрид, — просто все совпало один к одному.

— Не темни уже…

— Хорошо. Повторяю, моя ведьмовская сущность тут не причем. Некая высшая сила хотела тебя напугать там, на могиле купеческой дочки. А для чего — не знаю. Я сны тогда видела странные. Девушку, которая стоит и колодца и ухмыляется, а глаза у нее холодные-холодные. Мертвый парень сжимает кулаки в порыве ярости. Огонь, очень много огня. Да, Ким. Огонь — это твоя судьба. И эти высшие силы вынудили меня привести тебя на кладбище в страшную ночь Черного Самайна.

Две девушки сидели друг напротив друга. Одна опустила желтые глаза, а другая крепко, будто путеводный факел, сжимала чашу с огнем. По ее щекам катились слезы.

Наконец Ингрид заговорила:

— Это не было моим выбором, клянусь! За меня все решили еще до моего рождения. Чего я только не видела на посвящении. Вижу и сейчас. Твой Ницшеанец — просто душка по сравнению с теми мертвяками, которые регулярно приходят ко мне. Не хотела я тебя обижать, пойми! Мне просто сила была нужна, сила! Чтобы стать ведьмой. И я ею стала. А что дает силу? Эмоции, чувства. Я это уже говорила тебе.

— Что случилось тогда на кладбище? — осипшим голосом спросила Ким.

— Не знаю, не спрашивай. Я же ждала снаружи. Мы нашли тебя уже без сознания, с лицом, перекошенным ужасом. Когда ты очнулась, то повторяла: «Не трогайте меня, не прикасайтесь». А потом как зомби пошла домой. И в школе была очень странной, такой отрешенной и равнодушной, как будто в тебя вселился Демон Зимы. Дальнейшее помнишь сама. Нарочно или нет, но ты ошпарила Еретика. У него тоже, кстати, по загадочной причине случился паралич конечности. С чего бы это, уж не такой там страшный ожог был. Его должны были из больницы выписать через неделю. Еще вопросы есть?

— Есть, два. Во-первых, какие у тебя предположения насчет того, что случилось со мной на кладбище?

— Да что угодно! Может, ты увидела призрак Аглаи Феоктистовой, может, пьяного бомжа, а может, и саму смерть. Или же — свой Шаолинь, от которого тебе, тринадцатилетней девчонке с пепельными косами, и снесло крышу.

— Принято, — криво улыбнулась Ким. — И второй, почему ты так поспешно уехала и перевелась в другой класс. Ваша компания ведь формально не была ни в чем виновата. Я отправилась на кладбище добровольно.

Ингрид долго молчала. Ее желтые глаза сузились от какого-то неприятного воспоминания.

— Это было наказание Ковена ведьм. Они посчитали, что я перегнула палку. И нанесла тебе непоправимый вред. И то, что я еще не была посвященной, ничего не значило. У нас есть принцип троекратного воздаяния. Я сменила школу, родители — работу — это раз. Нас заставили разменять квартиру на меньшую, а деньги отдать твоей маме и бабушке — это два. И третье — целый год я прислуживала Ковену и делала добрые дела, чтобы умилостивить богов. А вот это, — Ингрид подняла футболку, — мое личное наказание. Как видишь, я сделала ожог на груди в форме буквы К, чтобы помнить тебя вечно. И от болевого шока ничего у меня не отнялось, в отличие от неженки Еретика. Когда-то я любила выжигать по дереву. Мне казалось, это приблизит меня к той девочке, которая крутила обруч на канате. Видишь, как пригодилось.

— Ты — больная, — тихо сказала Ким. — Даже больше, чем я.

— Иногда душевную боль и стыд можно приглушить только болью, — пожала плечами Ингрид. — Тебе ли этого не знать.

— Если думаешь, что я сейчас обниму тебя и расплачусь, то ошибаешься.

— Мне все равно, — усмехнулась ведьма. — Я мучилась года два, не больше. Потом забыла. А вот ты забыть не можешь.

— Не могу и страдаю. Все, вопросов больше нет, — девушка взмахнула рукой и быстро удалилась.

Ингрид загасила огонь и долго сидела одна в темноте.

Домой Ким вернулась уставшей и задумчивой. Она долго принимала душ. Затем накрасила губы и подвела глаза.

Еретик как всегда сидел за компьютером, одетый в домашние шорты и вытянутую черную майку. Вдруг он вздрогнул от прикосновений рук в латексных перчаток. Обычно парень млел даже от такой «искусственной» ласки, но только не в этот раз.

Резким движением плеча он сбросил руку Ким, но та поймала его кисть и прижала к своему сердцу.

— Я бы хотела одного, — медленно проговорила девушка, — чтобы ты когда-нибудь прикоснулся ко мне выздоровевшей рукой. И тогда я уйду от тебя навсегда.

— Что, к призраку намылилась? — ухмыльнулся Женя. — Давай, иди на кладбище и прыгай в склеп. Ты же у нас мастак лазить по таким местам. Только не забудь, что у Ницшеанца есть невеста. Мертвая невеста.

— Не неси чепухи, — взвилась Ким. — Никого я не люблю.

— А это ты как объяснишь? — И Еретик бросил ей в лицо украденный снимок Ницшеанца. — Я бы еще понял, если бы это был Чайна или на худой конец Асмодей, хотя мне совсем не нравится этот павлин. Я бы даже тебя отпустил с миром, все равно между нами давно уже нет истинных чувств. И, наверное, не было никогда. Но мертвец… Иногда я думаю, что тебе, дорогуша, пора вызывать неотложку.

Ким с непроницаемым лицом положила фотографию в свою косметичку. Села на диван, по-турецки скрестив ноги, прищурила глаза:

— А я думаю, что этот самый мертвец может быть большим мужчиной, чем ты, Чайна или даже Асмодей! Ницшеанец хотя бы при жизни совершал поступки. Пусть его существование было коротким, но он горел! Он мечтал. А ты только и можешь ныть и ждать чуда. Ты — человек в футляре и просто трус, который пялится на Ингрид в коротком топе, но не решается заговорить с ней. Чайна машет кулаками и пытается всех напоить чаем, даже не подозревая, что выглядит дурачком. Заратустра же зациклился на кладе и чувстве собственной неполноценности. А еще он слишком много думает о прошлом и будущем, и в этой суете не замечает важное.

— Верни снимок Асмодею, — процедил Еретик. — И хватит уже мечтать о призраке.

— Не могу, — стальные глаза Ким блестели от слез.

— Тогда… тогда перестань меня жалеть! Живи своей жизнью.

— Только после твоего выздоровления. После того, как дотронешься здоровой рукой до моего сердца.

Глава 16

Ким стремительно прошла по только что вымытому полу, не обращая внимания на недовольные взгляды уборщицы. Цеся, стоявшая у окна, во что-то напряженно вглядывалась.

— Привет, — равнодушно бросила ей фаерщица.

— Здравствуй, — мило улыбнулась Цеся. — Посмотри, там уличные музыканты.

— Ах, их сейчас, как тараканов — отмахнулась Ким.

— Нет, эти играют очень даже неплохо. Поверь мне, я все-таки немного в этом разбираюсь. И они не из нашего города.

— Залетные… Но тебе-то что до них? Лучше думай о работе.

— Мне? — Цеся резко развернулась и посмотрела на Ким так, что та поежилась. — Да ничего. Просто тошно. Ладно, идем в раздевалку. А то тебя Александр увидит без парика, и его точно хватит Кондратий.

Девушки переоделись молниеносно.

— У тебя грудь стала больше, — хихикнула Целестина.

— Да. Кошмар. Вот что делают нагрузки. Скоро меня перестанут принимать за мальчика. Помоги, пожалуйста. Я вдавлю ее, а ты застегни блузку, — попросила фаерщица.

Цеся послушно выполнила просьбу, затем сказала:

— Помоги и ты мне. Давай поменяемся сменами. Через неделю годовщина смерти бабушки, в честь которой меня назвали. Надо бы сходить на католическое кладбище, чтобы привести в порядок ее могилу. Там в основном хоронили поляков.

Вдруг Ким захлопала в ладоши:

— Цеська, ты гений! Я готова подменять тебя хоть месяц подряд. Мне тоже очень нужно на кладбище. Как думаешь, где могли похоронить дворянина?

— На Всехсвятском. Там с XVIII века все помещики и купцы покой находили.

В девять часов, закончив смену, Ким вышла в коридор, чтобы немного перевести дух от шквала звонков. Цеся, добрая душа, потащилась за ней. Девушки глубоко задышали и расстегнули тугие воротнички белых блузок.

Вдруг фаерщица вздрогнула:

— Смотри, смотри, ты видишь его?

Цеся оглянулась и вгляделась в полумрак. (В колл-центре экономили на электричестве).

— Никого не вижу, а что там?

— Призраки.

— Ты пересмотрела ужастиков? Или совсем переутомилась?

Ким присела и закрыла лицо руками.

— Мне страшно, потому что они действительно там стоят. Бледный юноша в старинной одежде и девушка с холодными злыми глазами. Но еще больше я боюсь ту Тьму, которая захватывает мою душу.

Цеся вздохнула и расстегнула еще две пуговицы на блузке.

— Я хочу тебе признаться. Не было никакого призрака. Я его тогда просто увидела во сне и рассказала как байку для развлечения колл-центра. Извини, но слишком уж тоскливо у нас. Кимушка, давай вернемся в светлый зал. Пора собираться домой. Хочешь, я поговорю с Александром, и он даст тебе дополнительный выходной?

Ким резко встала:

— Да, выходной мне не повредит. Пойду опять на кладбище. Займусь любимым делом, отвлекусь. Может, пойму, что от меня нужно этим привидениям. Они существуют, поверь…

— Ну, что ты за человек! — всплеснула руками Целестина. — Кто же отвлекается от мыслей о призраках на кладбище. Лучше уж с Еретиком в кино сходи.

— Еретик — это последний человек в мире, с кем я пойду в кино, — вяло усмехнулась Ким.

Девушки вернулись на рабочие места и, выключив компьютеры, попрощались с Александром. Тот искренне улыбнулся Цесе, а Ким лишь вежливо кивнул.

Утром Ким быстро собрала тряпки, грабли и пакеты для мусора в рюкзак.

— Куда ты? Опять покойников навестить? — спросил Еретик, искоса посмотрев на девушку.

— Если ты догадался, зачем спрашиваешь.

— Кимушка, опять ты взялась за свое странное увлечение. Если тебе не хватает общения, давай позовем в гости Цесю, моих интернетовских друзей, выпьем чая. Или вина. Будто бы мы нормальная семья, — предложил Женя.

— Мы с тобой семья?! — взвизгнула Ким. — Это даже не смешно. В семье есть любовь, а у нас… только привычка, сдобренная плохо прикрытой ненавистью.

— Ты сама отталкиваешь меня всеми конечностями, — устало сказал парень.

— Ладно, извини. Не лезь ко мне, и все будет нормально, — бросила Ким и, развернувшись, двинулась к двери.

Но вдруг что-то изменилось в ней. Девушка бросилась к Еретику и уставилась на его руку:

— Прости… Ты обязательно поправишься, Жень, клянусь. Мы прорвемся. Вместе. И не важно, кто мы друг другу — муж и жена, брат и сестра, друг и подруга. Это же все слова. Это не отношения между людьми. Не важно, кто мы. Неважно, почему вместе. Неважно, что я не выношу твоего прикосновения. Важно, что я за твое здоровье перегрызу глотку любому и пойду хоть в фаерщицы, хоть в воры, хоть в проститутки.

Евгений несколько секунд молча следил за ней, затем тихо сказал:

— Береги себя.

Ким поправила капюшон на серой толстовке и, закинув рюкзак, бодрым шагом вышла на улицу.

День выдался теплым, но девушка ежилась от внутреннего холода.

Эта привычка появилась у нее в четырнадцать лет, когда Ким уже полностью отрезала себе волосы. Тогда она и полюбила кладбища, стала посещать их время от времени, но только днем. И не просто гуляла по заброшенным могилам, читая эпитафии и рассматривая полустертые фотографии, а выбирала самые запущенные и убирала их. Затем долго сидела и вела с покойниками диалог.

Обычно Ким рассказывала мертвым о своей жизни, учебе, планах, обидах и горестях. И сама себе отвечала. А иногда плакала и кричала, зная, что ее никто не услышит. Затем, положив пару конфет на «помин», уходила спокойная и веселая, готовая ко всему. Потому что видела, что есть те, у кого больше не будет ничего — ни зла, ни добра.

Но в этот раз все было иначе. Солнце пропало, едва Ким открыла кладбищенские ворота.

Девушка еще раз поправила капюшон и оглядела знакомый пейзаж. Кладбище располагалось на небольшой возвышенности. Вход в него находился внизу, а старинная церковь XVII века — на самом верху. «Через смерть — к храму» — говорили родственники умерших. Впрочем, на этом кладбище не хоронили с 80-х годов. Лишь священники находили вечный покой в склепе рядом с церковью.

Обычно Ким слушала колокольный звон, с удовольствием работала, а затем отдыхала, сидя на скамейке у захоронения. В течение десяти минут девушка находила могилу, куда звало ее сердце. Как будто бы там горел огонек. Там, где фаерщица остро ощущала свою нужность. Там, где ей были рады.

Но в этот раз она бесцельно бродила по некрополю, и все захоронения казались одинаково чужими и холодными. Ким сама не заметила, как зашла достаточно далеко — туда, куда не ходила уже много лет. Она подошла прямо к склепу Аглаи Феоктистовой. Девушка вздрогнула и попятилась. Ей безумно захотелось убежать прочь — в знакомую часть кладбища, к привычным могилам 50-х годов, к аллее погибших в войнах. Но она стояла и неотрывно смотрела на последнее пристанище ведьмы.

— Я не боюсь, — громко сказала фаерщица. — Это все случилось в детстве, в далеком прошлом. Я докажу, докажу, что мне все равно.

Ким стала работать, как будто в нее вселился дьявол. Сначала очистила склеп от крупного мусора и веток, сгребла в мешок опавшие листья, затем оттерла надписи и рисунки на входе в склеп.

— Извини, ведьмочка, — уже спокойней сказала девушка, — но внутрь я не полезу. Да и не думаю, что ты будешь рада меня видеть. Вот тебе конфетки. Спи спокойно. И знай, что мы помним тебя в мире живых. Скажу честно, нечто странное со мной творится. Меня преследует призрак. И что я сделала этому Ницшеанцу?

Ким беспомощно присела, оперлась локтем о стену и погладила гладкие камни. Вдруг она отчетливо ощутила, что с другой стороны склепа кто-то стоит. Девушка посмотрела на небо — оно окончательно затянулось тучами. Казалось, будто бы на кладбище опустились сумерки, хотя еще не было и двенадцати. Самым разумным было развернуться и уйти. Но Ким решила иначе. Скрестив руки на груди она, крадучись, обошла склеп.

Крепко зажмурила глаза прежде, чем взглянуть на спрятавшегося. Затем открыла.

Перед ней стоял Асмодей. В одной руке он держал лупу, а в другой фотоаппарат.

— Что ты здесь делаешь? — оба задали вопрос одновременно.

— Я облагораживаю городскую среду, — с достоинством ответила Ким, — убираю заброшенные, никому не нужные захоронения. Это как раз из таких.

— Лучше б пои с веерами крутила, чем шататься по кладбищам, — вздохнул Заратустра. — Ну, да ладно. Ты все равно в теме. Решил я снова попробовать найти клад. Долго думал, с чего начать. Наша семья всегда увлекалась загадками и шарадами. И после смерти родственнички могли что-нибудь отчебучить. Например, оставить подсказки на могилах. Вот и брожу тут с лупой. А родных у меня на этом кладбище похоронено много.

— И Аглая Феоктистова тебе родня? — удивилась Ким.

Асмодей снова вздохнул.

— Нет, что ты. Она — невеста моего предка. Того самого, кто искал Шаолинь. И чью усадьбу сожгли.

— Страшная история.

— Согласен, поэтому и осматриваю склеп Аглаи. Пока ничего особенного не вижу. Пойдем, залезем в ротонду и, хоть этого мне совсем и не хочется, в сам склеп.

— Что?! В склеп?! — вскрикнула Ким, в ужасе отшатнувшись от Асмодея.

— Тебя я лезть не прошу, просто постой рядом.

Девушка недовольно поджала губы, но согласилась. Вместе они осмотрели покалеченную ротонду. Ничего особенного, кроме странного знака — приоткрытая дверь и фонтан.

— Наверное, это какие-то масонские символы, — предположил Заратустра.

— Сомневаюсь. Скорее подсказки, где искать клад.

Асмодей сфотографировал символы и, чертыхаясь, полез в склеп. Ему предстояло преодолеть горы песка, прошлогодних листьев и мусора.

Ким, ежась, смотрела в черноту могилы. «Только бы не было обвала, — прошептала она. — Кирпичи-то дореволюционные».

Через десять томительных минут Заратустра крикнул:

— Нашел. Здесь внутри такие же символы. Все, можно выбираться.

Фаерщик, как уж, пополз к солнечному свету, к жизни:

— Дай руку, Ким.

— Не могу, — отшатнулась та.

— Верю, но мне действительно нужна твоя помощь. Вылезать отсюда гораздо сложнее.

— Да пойми же ты, — выдохнула девушка. — И в обычной ситуации прикосновение для меня — стресс. Крайне неприятно, но вытерпеть я смогу. А сейчас… Сейчас ты лезешь из могилы. Я просто не вытерплю.

— Вытерпишь. Я серьезно не могу вылезти. Хочешь оставить меня в склепе?

— Ну, подтянись…

— Порог склепа слишком скользкий, Помоги, — скорее простонал, чем попросил парень. — Пожалуйста, дай руку.

— Хочешь, я позвоню Чайне? — предложила Ким.

— Чайна на фестивале фаерщиков и уж точно отключил телефон. Освободится не раньше вечера. Дай руку, прошу.

Ким позеленела. Дышала она с трудом. При всей симпатии к Амодею, необходимость дотронуться до него вызвалаприступ панической атаки.

«Если не помогу ему, на место в коллективе можно не рассчитывать», — мелькнула тяжелая мысль. — «А значит, не будет ни малейшего шанса изменить свою жизнь».

Ким глубоко вздохнула, зажмурилась и протянула обе руки Заратустре. Тот цепко ухватился за них и быстро выбрался на поверхность.

Немного отдышавшись, он с извиняющимся видом посмотрел на Ким:

— Прости, — начал он, но тут увидел, как Ким стоит, оперевшись о дерево, и ее жестко рвет. По щекам девушки катились слезы.

Асмодей деликатно отошел на некоторое расстояние и привел себя в порядок. Вскоре успокоилась и Ким. Она сама подошла к фаерщику и протянула ему бутерброд и термос. Некоторое время молодые люди молча ели, затем Ким твердо сказала:

— Не прикасайся ко мне. Никогда. Пойми, это не шутки!

— Прости, — повторил Асмодей, — но иного выхода не было. Спасибо. Ты — очень смелая.

Ким пожала плечами и не ответила. Она вдруг что-то почувствовала. Знакомый неприятный холодок. С замиранием сердца оглянулась — в десяти шагах стоял Ницшеанец.

— Уходим отсюда, — негромко сказала она Заратустре.

Тот не стал задавать лишних вопросов, и быстрым шагом они двинулись к тропинке на выход к центральной аллее.

Фаерщики передвигались беззвучно и, возможно, впервые в жизни Ким захотелось взять Асмодея за руку. А тропинки все не было видно. Небо заволокло тучами. Фаерщики никак не могли понять, где находятся. Даже Ким, обходившая кладбище вдоль и поперек.

Внезапно Заратустра остановился. С минуту он смотрел на Ким добрыми глазами шамана:

— Ему нужна ты, — мягко сказал фаерщик. — Ницшеанец нас не выпустит, пока не добьется того, чего хочет.

Ким почувствовала удушающую злость на настойчивого призрака, на Асмодея, так легко ее предавшего. На Ингрид, знавшую явно больше, чем рассказала, на весь этот несправедливый мир.

Она развернулась и пошла назад, прямо на привидение.

— Что ты хочешь от меня? Скажи уже, наконец? Язык проглотил, только и можешь из-за угла пугать?

Ницшеанец вытянул руку и указал на заброшенную могилу. А после мгновенно исчез.

Это было захоронение трех юношей в возрасте 20–24 лет. Все погибли в один год — в 1905. Судя по отчеству, они были братьями-погодками.

— О, боги, — только и смогла вымолвить Ким. — Трое ребят погибли в один год, в тот самый 1905, когда пропал без вести Ницшеанец. Зачем-то призрак показал на эту могилу. Неспроста. Надо ее сфотографировать.

— Обрати внимание, опять тот же символ — фонтан и дверь, — удивился Асмодей. — Смотри, что за штуковина. Попахивает масонством.

Между могилами располагался обелиск в виде дерева.

— Погибшие мальчишки — последователи Ницшеанца? — предположила Ким.

— Почему погибшие? Может, они от болезни умерли, — не согласился Заратустра. — Тогда эпидемии косили всех, независимо от возраста.

— Все, что ассоциируется с Ницшеанцем, завязано на смерти.

— Не только, — криво усмехнулся Асмодей. — Еще на крови и… плотской любви. Я видел документы, они там такие оргии устраивали в своем клубе «В поисках Шаолиня». Что только не творили… Васильич с учениками нервно курит в сторонке. А знаешь, почему ты одна его видишь?

— Почему? — Ким, внимательно разглядывавшая три могилы, резко обернулась. — Почему? Давай, изложи свою версию. Может, у меня на лбу третий глаз. А может, чакра особая есть? Или я просто сумасшедшая?

— Не обижайся, — это всего лишь предположение, — Асмодей немного замялся. — Думаю, дело в том, что ты асексуальна. Иными словами, не ложишься в постель с мужчинами и не продуцируешь сексуальную энергию. Грубо говоря, ты чиста и мертва. Это и помогает настроиться на потустороннюю волну.

— Но… я не девственница. И не святая.

— Это и не важно. Прости, но ты давно не спишь с Еретиком? Пять, шесть лет? Этого вполне достаточно.

— Выходит, я сама наполовину мертвец, раз чувствую и вижу Ницшеанца и Аглаю?

— Выходит, что так.

— Получается, для того, чтобы его не видеть, мне надо с кем-то лечь в постель? — с тоской спросила Ким.

— Нет, тут все гораздо сложнее, — с кривоватой улыбкой ответил Заратустра. — Я могу предположить, чего он хочет. Чтобы мы нашли семейные сокровища. Они держат его душу на этой земле, тяготят, мучают. Надо развязать этот Гордиев узел!

— А может, он желает чего-нибудь другого?

— Нет, не может. Соберись, Ким. Как только мы разгадаем этот ребус, прадедушка оставит тебя в покое.

— Интересно, как ты планируешь искать клад, — горько усмехнулась Ким. — Если даже умница Иней нам не помогла.

— Ошибаешься, Иней нам помогла. Она всегда была огоньком и путеводной звездой для заблудших душ. Жаль, что сама заблудилась, как Ницшеанец, в поисках Шаолиня.

Вскоре фаерщики смогли найти дорогу на главную аллею и дошли до репетиционной базы.

Там как раз тренировался Чайна. Дождавшись, пока Асмодей отошел, он горячо зашептал девушке:

— Ким, ты не знаешь всего. Мы не просто фаерщики, и все наши разговоры об искусстве — лишь лапша на твои доверчивые уши. Мы — огнепоклонники. И в своем роде шаманы. Я видел слишком многое. И это страшно. Не хочу для тебя такой судьбы.

— А какой судьбы ты для меня хочешь? Холеной офисной дамочки, которая приходит домой к тому, кто ее даже не любит?

— Ну, для начала — отличной фаерщицы, — вздохнул Чайна. — У тебя есть дар!

— А я хочу большего, — с грустью прошептала девушка. — Близится Саббат. И я мечтаю, чтоб эта ночь изменила мою жизнь к лучшему.

— В ночь перед Саббатом мы соберемся в лесу и будем проводить ритуалы, — отрывисто сказал Чайна. — Я — шаман, Ингрид — ведьма, а Заратустра представляет собой нечто неизведанное, но очень сильное. Это будет очень тревожный и страшный Саббат. Слишком страшный для тебя.

— Не пугай, Чайна, давай лучше выпьем улуна. И станет нам веселее.

Глава 17

Казалось, отношения с Александром, наладились. Он был предельно вежлив с Ким, без споров давал выходные и отпускал на тренировки. Но девушка видела в нем затаившегося тигра. И была настороже.

Однажды менеджер взглянул на ее и, поджав губы, протянул:

— Что-то ты бледновата, роботетка. Иди, погуляй. День тебе оплатят по обычному тарифу.

Ким удивилась, но без разговоров пошла домой.

Сначала фаерщица попыталась тренироваться, но руки были холодны. Она то и дело роняла реквизит, думая о Ницшеанце.

— Может, хватит? — спросил наблюдавший Еретик. — Фаер-шоу — это не терапия. Если тебе тяжело на душе, поговори со мной.

— Что-то тревожно на душе. Что меня ждет в будущем: жизнь или смерть?

— Тебе надо отвлечься, да и мне не мешает проветриться. Давай побродим по нашим местам, — предложил парень.

Ким кивнула: сегодня тренировка явно не удалась.

И они долго гуляли по городу, катались на качелях, ели мороженое. Ненадолго Ким показались нереальными встречи с призраками и разногласия с Александром. Совсем ненадолго… Пока звонок от Инея не застал их врасплох:

— Я в городе, на автовокзале. Надо встретиться.

— В каком городе? — не поняла Ким, пытаясь спасти тающее мороженое.

— В Верене. Или ты живешь в другом месте?

— Я сейчас приеду, — вздохнула девушка. — Семейный отдых не удался.

Резким движением Ким выбросила мороженое в урну. Затем, виновато улыбнувшись Евгению, поспешила на троллейбусную остановку.

— Зачем ты здесь? — спросила Ким, не в силах отвести взгляд от сногсшибательно красивой женщины. На этот раз Инна была одета в простецкие джинсы с потертостями, серую клетчатую рубашку и кроссовки. Светлые волосы, достигающие колен, она убрала в узел. При этом прохожие оборачивались ей вслед, а один подросток даже попытался сфотографировать, приняв за кинозвезду.

— Потому что хотела увидеть тебя. И потому что боюсь.

Они сидели бок о бок на берегу реки. Уже вечерело. Яркие сполохи уходящего солнца озаряли запад, на юге небо казалось розовато-сиреневым. Мерно плескалась вода, допевали последние песни птицы. Откуда-то с востока доносился дымок. Но девушки ничего не замечали. Ким была взволнована неожиданным появлением Инея, а та чем-то обеспокоена.

— Боюсь за тебя. Чувствую опасность. И это связано с фаерщиками, — тихо проговорила Инна. — Но я не могу понять, кто из них желает тебе зла. Ингрид, Чайна. А может, Асмодей? Знай, этот человек не остановится ни перед чем и способен тебя убить.

— Ты перечитала детективов, — пожала плечами Ким. — Наши разногласия с Ингрид остались в глубоком прошлом. А Чайне с Заратустрой просто не за что меня ненавидеть.

— Скажи, а почему ты с фаерщиками? Что тобой движет?

— Не знаю. Так получилось.

— А я знаю. Ты считаешь, что твоя трагедия — отсутствие сексуальности, холод и запах мертвецов. В том, что ты полностью закрылась от мира прикосновений, чувств и боли. В том, что стала роботеткой. Ведь так тебя называют? Огнепоклонники дают тебе возможность почувствовать себя страстной, живой. Человеком, а не роботом.

Ким широко открыла глаза от удивления:

— Это не правда!

— А что правда? — усмехнулась Иней, прищурив глаза, — Знаешь, в чем была моя трагедия? В ненормальной красоте. И невероятной сексуальности. Я всегда была для мужчин просто целью. Думаешь, приятно чувствовать себя мясом, которое все хотят? Приятно осознавать, что за твоей грудью и волосами никто не видит твоего ума? Твоей доброты и душевности? Инеем меня называли не зря. Я была такой же отмороженной, как и ты. Но я еще и искала поэзию одиночества.

— Что же произошло в твоей жизни? Что сделало такой счастливой? Как ты нашла… свой Шаолинь? Ответь!

— Я увидела тот ужас, который может перенести не каждый человек. Ужас материальный — разрушение целого живого города и ужас сверхъестественный — вид мертвого города на дне водохранилища.

И этот кошмар помог мне осознать свою жизнь. И понять, что Ёрш любит меня. Тогда-то мне открылся мой Шаолинь, мое жизненное предназначение.

— Не хочу страдать, — грустно сказала Ким.

— Так и я здесь для того, чтобы оградить тебя от страданий. Защитить от Саббата, который вот-вот наступит. Пожалуйста, уходи от фаерщиков. Забудь их. Таких коллективов много, если ты так уж нуждаешься в огне.

— Но ни в одном нет ведьмочки Ингрид, чайного мастера Чайны и загадочного удивительного Асмодея.

— Так вот где собака зарыта! — всплеснула руками Иней. — Прав был Ёрш. Тебе нравится Заратустра. Но… Лучше не привязываться к нему.

— Мне не может никто нравиться, я ж роботетка. — зло сказала Ким. — Но спасибо за предупреждение. Теперь я точно не уйду. Буду наблюдать, кто же хочет мне зла.

Несколько минут они молчали. Ким напряженно, сжав кулаки. Иней — расслабленно, любуясь рекой и закатом.

— Я не знаю, что тебе еще сказать, — выдохнула Ким.

— И я не знаю, что тебе сказать. Потому что ты не хочешь слушать, — грустно улыбнулась Иней. — Мне остается лишь пожелать тебе удачи. Но помни: я на твоей стороне.

Девушки посмотрели друг на друга, и у них потеплело на душе.

В ту ночь Ким легла спать умиротворенной, а Иней — грустной и обеспокоенной.

Ингрид же крутила веера у себя дома. Она любила тренироваться по ночам. Кроме того, большинство собраний ведьм проходило в темное время суток при растущей луне. Вот и в ту ночь, вернувшись с шабаша, переполненная энергией, фаерщица не могла спать.

Она выписывала веерами изящные волны, мельницы, кроссеры и думала почему-то о Чайне и Ким. Могли бы они полюбить друг друга?

Чайна чтит тело. Его стихия — крепкие объятья, баня, бокс. Прыгнуть в прорубь морозным утром. Весь день бродить по лесу, собирая целебные травы. На его груди — татуировка с деревом Иггдрасиль. У фаерщика колючий взгляд, который теплеет, когда он пьет чай или смотрит на Ким. Много дерется, участвовал в боях без правил. Чайна всегда идет до конца, верит в огонь и единство группы. Плетет ловцы снов. Шаман.

Ким отрицает тело. Вне работы носит свободную одежду, ест очень мало, сидит на жестких стульях. Лишь она может удержаться на кресле мазохиста в колл-центре — любой человек, севший на него, падал. В то же время Ким спортивна и вынослива. Под мешковатой одеждой скрывается крепкое тело с выраженными мускулами. Она фантастически ловкая и имеет верный глаз. Ким каждый день бегает по двенадцать километров от работы до дома. Ким — трудолюбива и усидчива. Но при этом презирает коллег и считает их недалекими, а себя — особенной. Кажется, будто бы никого не любит, даже маму и бабушку. Лишь к Еретику испытывает какие-то проблески симпатии. Но недавно что-то изменилось. Ким оттаяла и поглядывает на Заратустру, пытаясь поймать его улыбку.

«Нет, ничего у них не сложится», — с грустью подумала Ингрид.

Следующая тренировка фаерщиков прошла оживленно. Казалось, они, наконец-то, стали единым коллективом и понимали друг друга без слов. Асмодей и Чайна, обладавшие прекрасным вкусом, подобрали разнообразную музыку для номеров. Ингрид отвечала за костюмы и хореографию, а Ким вернулась к своей цирковой форме, которую, казалось бы, утратила много лет назад.

Она вступила на Путь Огня и стала настоящей артисткой. Асмодей и Чайна не уставали восхищаться ее искусством, и даже Ингрид выдавливала сдержанные похвалы.

Фаерщики сбавили обороты на тренировке, и все чаще останавливались, чтобы посмеяться и попить чаю. В этот раз Чайна потчевал их восьмилетним Дворцовым пуэром. И у всех развязался язык: молодые люди вспоминали прошлые выступления и фестивали, грезили о будущих заказах и гонорарах.

И, наверное, простое человеческое общение расслабило Ким, лишило всегдашней настороженности и недоверчивости. Она вдруг забыла о Ницшеанце и грядущем Тревожном Саббате. Когда Асмодей пригласил ее после тренировки прогуляться в лес, девушка с радостью согласилась.

Но едва фаерщик развел костер, Ким напряглась:

— Ты собираешься остаться здесь надолго?

— Нет, всего лишь немного поколдовать, — пожал плечами парень.

— Колдовать? Вообще-то я обещала Инне не участвовать ни в каких обрядах. Почти поклялась, что буду держаться подальше от потустороннего.

— Я и не настаиваю. Просто хочу, чтобы ты была рядом. Ничего плохого не случится.

Ким покраснела от удовольствия:

— Приятно, что ты настолько мне доверяешь.

— Конечно, ведь мы — друзья. И могли бы быть кем-то большим, если бы между нами не стояли призраки.

Ким не понимала, шутит он или всерьез. И усмехнулась, стараясь заглушить огонь в груди:

— Не только призраки, но и Еретик — мужчина из плоти и крови. А ты, насколько знаю, влюблен в неземную Инну?

— Да помню я про Еретика, — отмахнулся Асмодей, проигнорировав слова об Инне. — И наслышан о ваших так называемых отношениях. Дурень он малолетний, вот кто. Это ж надо так девушку заморозить, чтобы она шарахалась от малейшего проявления доброты.

— Я его не виню ни в чем, — быстро сказала Ким. — И хватит, давай закроем тему.

— Давай. Но есть и другая сторона правды: девушка, влюбленная в призрака, — в глазах фаерщика замерцали отблески огня. — Поверь, каждый раз, когда я сижу в одиночестве в бабушкином доме, я жду, что ты постучишь в дверь, а я открою… Ладно, перейдем к делу. Я нашел кое-какие старинные заклинания и собираюсь вызвать Заратустру.

— Но зачем? Ты одержим этим долбанным кладом!

— Дело не в деньгах. Я совет хочу от великого перса.

— О том, как найти свой Шаолинь?

— Нет… Я давно не верю в эти сказки. Но иногда я не знаю, как мне жить дальше. Я боюсь, что погибну, и никто не вспомнит, что землю топтал. У тебя бывает такое?

— Наверное, нет. Я всегда была слишком озабочена практическими вещами — как заработать денег и вылечить Еретика. Затем встретила Ницшеанца и… тем более стало не до философских исканий. Сначала тряслась от ужаса, а теперь даже рада, что очнулась от многолетнего сна.

— Подержишь куб?

— Что это? — руки Ким гладили отполированную поверхность?

— Прообраз древней святыни — Каабы, храма огня. Это поможет призвать Заратустру и услышать его тихий голос.

— Ни за что! — Ким отпрянула. — Я же не участвую в обрядах.

Асмодей хмыкнул:

— Трусиха… Но покрутить стаффы тебя не затруднит?

Ким кивнула и неохотно зажгла огонь. Вяло сделала несколько движений.

Фаерщик что-то бормотал себе под нос и крутил в руках куб.

Ким закружилась на месте, вдруг почувствовав вибрацию на кончиках пальцев. Ее тело было похоже на натянутую тетиву… А затем вдруг отказалось повиноваться. Ким рухнула на колени.

В нее будто бы вселилась потусторонняя сущность, стерев прежнюю личность.

— Калбым Янгын Йари. Огонь в моем сердце. Пусть он сожжет меня, если я не достоин знать правду, — нараспев произнесла фаерщица.

— Зороастра ждем, огненная постель уже готова, а жена стоит и смеется, — вторил ей Асмодей. — Взываем к стихии астрального мира. Приди к нам, Зороастр, из рек и озер, из пещер и пустынь, из морей и холмов. Наш дорогой перс с лукавыми… А-а-а, Ким! Черт бы тебя побрал!

Фаерщик отскочил от своей помощницы и швырнул деревянный куб в огонь. Ким больше не было. Перед ним стоял невысокий мужик в хламиде с черной окладистой бородой.

— Постель готова, а стол накрыт? — его голос звучал как будто бы из телефонной трубки во время междугороднего разговора.

— Твою ж мать… Где Ким?

— А вот здесь, — Заратустра, если это был он, показал на свой живот. — Я ее съел, ведь ты же мне не накрыл стол, мальчишка!

Асмодей смотрел в огонь, не в силах выдержать взгляд древнего божества.

— Ты — не Заратустра. Кто угодно, но не Учитель. Ты — зло.

— Ах ты, непочтительный мальчишка, — в голосе существа не было ненависти, лишь издевка. — По-твоему, я не владею огнем?

В этот момент мужик выплюнул изо рта целый столб огня. Асмодею опалило волосы, брови и ресницы.

Запинаясь от ужаса, он пробормотал защитное заклинание.

— И это все? Да вы с этой дурочкой хоть поняли, кого призвали? — мужик засмеялся, показывая маленькие огоньки на передних зубах. — Заратустра говорит далеко не с каждым мальчишкой, возомнившим себя волшебником. Ему не нужны заклинания на ломаном турецком, которые ты прошепелявил на границе с владениями поутри. Он говорит с теми, кто ищет Шаолинь! Долбанный Шаолинь, в который ты боишься поверить, чтобы не разочароваться, чтобы не плакать от боли… И чем ты лучше своей недотроги?

Асмодей опустился на колени и молитвенно сложил руки:

— Я не знаю твоего имени, но умоляю о прощении. Я не хотел нарушать твой покой. Прошу, верни Ким!

— Ну, уж нет, — загрохотал мужик. — Она — моя. И не сбудется предсказанное, потому что ты тоже мой!

Он закрутился вокруг своей оси, превращаясь в огромный столб огня, который, вероятно, увидели даже в Верене.

Фаерщик почувствовал, что у него стремительно поднимается температура тела. 37,5, 38,7, 39,5, 40. Казалось, все внутренности горят заживо. Асмодей приготовился к смерти. Ему лишь было очень жаль Ким, несчастную роботетку, которая чуралась магии, и всего лишь оказалась не в том месте и не в то время.

Сначала фаерщик не поверил самому себе. Потом уже яснее ощутил холодную ладонь на своем плече, и это прикосновение смерти доставило ему почти наслаждение. Он боялся обернуться и лишь прошептал:

— Дед, ты?

— Если меня чувствуешь, значит, почти мертв. Привет, внучок, жаль, что свиделись при таких обстоятельствах. Прости, до Ким не могу достучаться. Мешает… притяжение между вами.

— Спаси…

— Борись, шансы есть. Но какой же ты осёл. Ишь чего, захотел побеседовать с самим Заратустрой. Подползи к кубу, брось его в костер и затуши водой.

— Я горю…

— Вижу. Но я буду держать руку на твоем плече. Борись, хотя бы ради нее.

Асмодей, обливаясь потом, пополз к выброшенному кубу. У него из носа пошла кровь. По щекам катились слезы. Где же эта деревяшка? Фаерщик искал и искал, пока не потерял надежду. Он закрыл глаза и лег на спину. А когда открыл их, то увидел черноволосую растрепанную девушку. Та протянула ему символ Каабы и исчезла.

Парень сразу почувствовал себя лучше, и даже смог встать на ноги. А когда выбросил куб в костер и залил огонь водой, то упал навзничь. Но не от ужаса или усталости, скорее от изумления и стыда.

Перед ним, подобно Матери Драконов, прямо на пепелище сидела чумазая и обнаженная Ким.

Именно она привела в чувство размякшего волшебника. И даже проводила бедного Асмодея до бабушкиного домишки, нарядившись в его походную куртку. Ее собственная одежда куда-то пропала.

Фаерщик стыдливо отводил глаза, пытаясь не думать о наготе Ким. Ту же произошедшее, казалось, забавляло.

— Заратустра не пришел? Не удостоил тебя мудрым наставлением?

— Пришел. Только оказался отменным шутником. А тебе идет моя одежда и сажа на лице!

— Мне не хватает драконов и длинных волос. Хочу полетать!

— Всегда можно надеть парик, — Асмодей впервые улыбнулся. — И я готов носить тебя на руках.

Ким махнула ему на прощание и скользнула в подъезд. За шутками и прибаутками она пыталась спрятать растерянность. Потому что к ней пришел вовсе не Заратустра.

В лукавых глазах мертвого иранца она увидела отражение глаз своего отца… Того, кто яростно искал Шаолинь. Того, кто отбывал срок за убийство.

На следующий день Ким ушла с работы пораньше, сославшись на плохое самочувствие. Александр отпустил ее без малейших возражений и даже предложил взять отгул на завтра. Это была неслыханная щедрость, казалось, что руководитель стремится удалить Ким подальше с глаз.

Впрочем, девушка отправилась вовсе не домой. Не собиралась она и тренироваться с даблами или веерами. Ким решила навестить бабушку и мать, чтобы узнать правду об отце, и с порога взяла быка за рога:

— Я уже взрослая и имею право задать вопросы о папе. Что случилось? Где он сейчас? А вообще я не верю, что отец сидел за убийство.

— Полегче, дорогуша, — бабушка закатила глаза. — Сначала вымой руки и сядь за стол. И с чего такой нездоровый интерес к событиям прошлого?

Ким послушно пошла в ванную. Долго намыливала руки, собираясь с духом. Бабушка — человек жесткий, и если она не готова что-либо обсуждать, спрашивать бесполезно.

Наконец, девушка примостилась на табуретке и глотнула крепкого чая.

— Не горбись! Ты артистка или обезьянка? — бабушка явно была не в настроении.

— А ты не уходи от темы! Так где сейчас мой отец?

Бабушка опустилась в кресло. Потерла руками глаза, как делала, когда Ким в детстве задавала ей нелепые вопросы. Казалось, она еще больше постарела:

— Твой отец никогда не убивал людей. Это правда. Он пытался убить целый город, взорвав церкви с серебряными куполами и разрушив светлые зоны!

— Но зачем?

— Твой глупый папашка считал, что жители Верены — слишком равнодушные и счастливые. Якобы у них завышенный порог боли благодаря светлым зонам. Душевной боли, конечно же.

— А разве это плохо?

— Бред сивой кобылы! — бабушка от негодования даже всплеснула руками. — Уж поверь старой циркачке, немало поколесившей по стране, люди везде одинаковы. Ну, веренцы ищут Шаолинь. А в Марьем Эле до сих процветает язычество, буряты через одного — буддисты, а в Сибири можно встретить шаманов. Каждому — по вере его, внучка.

— А как же кланы ведьм?

— Везде живут люди с необычными способностями, — пожала плечами бабушка. — Просто в Верене их много по стечению обстоятельств. И отец твой был необычным. На дворе девяностые. Маленький ребенок, которого надо кормить. Жена ушла из цирка и выучилась на бухгалтера. А он стоит с пикетом и у Дома Правительства, требуя уничтожить светлые зоны.

— И как же их можно уничтожить? Зоны — не материальные объекты, — заинтересовалась Ким.

— Вероятно, взорвав церкви с серебряными куполами. — Пожала плечами бабушка. — Что он и попытался сделать. Потом был арест и долгие годы в психушке. А к тому времени, как твоего отца выпустили, ты… с тобой случилось несчастье. Бедный, бедный мальчик Женя. Конечно же, мы с матерью были против вашего общения, поэтому и выдумали байку про тюрьму и убийство.

— Но сейчас-то он где? Ты ведь знаешь!

— Тебе там точно нечего делать. Он живет в Иртяше.

Ким вздрогнула. Веренцы избегали посещения Иртяша, считая, что в нем живут истинные потомки ведьм.

— Я поеду. Наверное, с друзьями для твоего спокойствия. Чувствую, что это необходимо, — решила девушка.

— Делай, что хочешь, — махнула рукой бабушка.

Фаерщики отреагировали на предложение Ким поехать в Иртяш куда более эмоционально. Заратустра и Чайна смеялись до слез, истерически всхлипывая и хлопая друг друга по спине.

— Нашла, где искать Шаолинь! В деревне с выжившими из ума старухами, возомнившими себя древней цивилизацией, — наконец смог выдавить из себя Асмодей.

— Какой еще Шаолинь? Они в этом убогом Иртяше до сих пор лучину жгут, — поддержал Чайна. — Да и вряд ли твой отец там находится, ведь те полоумные ведьмы не принимают чужаков. Они даже почтальона с пенсией на порог не пускают. А еще там есть колдовское дерево, вокруг которого бабки пляшут нагишом в полнолуние.

— Дело не в Шаолине, — пожала плечами Ким. — А во мне, в моем прошлом. Я же рассказывала, каким необычным человеком был мой отец. Теперь хочу услышать и его точку зрения о моем даре, о призраках, да даже о Верене в конце концов. И главное, как мне жить дальше, узнав, что мир не таков, каким кажется.

— Не понимаю, зачем ворошить прошлое, — вздохнул Чайна. — Что от тебя нужно призракам, я знаю. Твоя нерастраченная любовь! Ницшеанец, как паразит, питается энергией, которую ты отдаешь, когда думаешь о нем, когда скучаешь, боишься и плачешь.

— А если я скажу правду? Я… всего лишь хочу увидеть отца. Моего дорогого папу, который гулял со мной по запретным лесам и учил, как вести себя в вотчине поутри. Ищущий должен прийти в пасмурный день, надеть одежду наизнанку, принести дар и стать человеком с чистым сердцем. И тогда поутри не только не причинят зла, но и наградят, исполнив заветное желание. Мама и бабушка считают моего отца психопатом, но для меня в детстве он был тем, кто прочитал все книги мира и знал ответы на любой вопрос.

— Ладно. Пусть состоится встреча дочери с блудным отцом! — Асмодей попытался пошутить, но было видно, что он растроган. — Привезу я тебя в эту дурацкую деревню.

— Я с вами. Мне не помешает развеяться, — поддержал его Чайна.

— Мне кажется, вы все трое сошли с ума, — сказала Ингрид, до этого сидевшая в углу, скромно потупив глаза. — Иртяш — это не богом забытая деревенька с полоумными старухами, как вы выразились. Это сердце древней цивилизации, где живут ведьмы. Те, кто не смог ассимилироваться и те, кто ненавидят людей. И нас. Предателей и полукровок, которые активно скрещивались с веренцами и признали этот город обителью человеческой расы. Не понимаю, как твой отец мог оказаться в Иртяше, и каким образом ведьмы его приняли к себе. Знаю одно: меня убьют, едва я выйду из машины. Про вас ничего не могу сказать, но ехать ради прихоти чокнутой Ким очень глупо и рискованно.

Асмодей развел руками:

— Никто не настаивает на твоем участии, успокойся.

— Нет! И ты еще смеешь мне указывать, — взвилась Ингрид. — Да вы хоть представляете, кто такие древние веренские ведьмы? Это не деревенские сумасшедшие с черным котом и консервированными лягушками, которые нагишом пляшут в полнолуние. Это… Это Сила Природы. Сила Стихий, которым вы, жалкие прихвостни зороастрийцев, тоже поклоняетесь. Что, Асмодей, отделал тебя Заратустра? Так вот, подумай трижды, прежде чем будить спящих!

— Но Ким страдает, черт бы тебя побрал, ведьма! — Чайна в бешенстве стукнул кулаком по стене. — Ким не спит ночами, вздрагивая от каждого шороха. А время идет. Грядет Тревожный Саббат. Мы уже сделали очень многое, но ничего не изменилось.

— Изменилось все, — тихо проговорила Ким. — Я больше не боюсь. Я теперь могу любить. И больше ни о чем не прошу. Если это действительно рискованно, то поеду одна. В конце концов, он — мой отец.

— Ингрид и Чайна могут делать все, что им угодно, — ледяным тоном сказал Асмодей. — Но я обещал, и завтра мы поедем в Иртяш, а вечером вернемся домой, даже если для этого придется поджечь всю деревню, а колдунов обратить в католичество. Тема закрыта, а сейчас приступаем к тренировкам.

Ким благодарно улыбнулась ему, и первая взяла в руки веера.

— Давай поработаем вместе, — предложила Ингрид с кислой улыбкой.

— Спасибо за то, что волнуешься за меня, — прошептала Ким, глядя в желтые глаза ведьмы.

— Да плевать я на тебя хотела, глупая роботетка. Фестиваль на носу, и что мы будем делать, если тебя съедят злобные колдуны?

Асмодей и Чайна заехали за Ким в пять утра, когда та еще спала, сжавшись в комочек. Рядом лежал Еретик, который ночью настойчиво пытался ее обнять. Девушка отодвигалась все дальше, пока не оказалась на краю кровати. Ответила на звонок она лишь с третьего раза:

— Простите, ребят. Дайте мне двадцать минут.

— Сейчас на выезде из города мы встрянем в пробку, — проворчал Асмодей.

Ким не подвела, собравшись в рекордное время, но все равно почувствовала себя виноватой.

— Женя тебя отпустил в страшную деревню без скандала? — ненароком осведомился Чайна.

— А он не знает. Я сказала, что погощу у бабушки, — пожала плечами Ким. — Ему уже давно безразлично, что я делаю и куда езжу. Скандалит только для вида. Бывают люди, которым нравится страдать и ныть.

— Ты так много рассказывала, но я все равно не понимаю, что вы друг к другу чувствуете. Высокие отношения…

— Лучше пристегнись и помолчи немного, — скомандовал Асмодей. — Нам еще четыре часа пилить.

Чайна вставил в уши наушники и закрыл глаза. Ким же погрузилась в воспоминания.

Ей всего четыре года, но занятия в цирковой школе уже начались. Измученная девочка плачет в раздевалке, куда убежала от строгой наставницы.

И вдруг заходит папа, красный от возмущения. Он неловко одевает Ким и даже рвет на ней лосины.

— Ничего, ничего, сейчас переоденемся дома. Хочешь, я покажу тебе красную колдовскую книгу?

— Я в лес хочу, — канючит девочка.

— Может, мягкого мороженого?

— Нет, хочу в лес к гномикам.

— Пойдем, сегодня солнышко спряталось за тучками. Может, гномик подарит тебе что-нибудь волшебное. Но это вряд ли. Поутри любят лишь двух веренских девочек.

Они долго гуляют по лесу, а Ким заглядывает под каждый куст, надеясь встретить гнома и эльфа. Отец посмеивается и обещает, что в следующий раз обязательно познакомит ее с хозяевами леса.

Вечером родители спорят о чем-то. Затем мать уходит в кухню и горько плачет, а отец достает из шкафа «колдовскую» красную книгу и вполголоса читает вслух. Ким ничего не понимает, но тут же засыпает.

Вскоре отец исчезает, а с ним и странная книга.

Ким просыпается от щелчка перед носом.

Чайна сует ей холодный кофе в банке и «Сникерс».

— Перекуси, мы подъезжаем. Неизвестно, чем угостит твой отец, и стоит ли вообще рассчитывать на завтрак.

— Спасибо, — Ким сонно потягивается. — Да он нормальный был мужик. Впрочем, мы не виделись лет двадцать.

Через некоторое время Асмодей притормаживает:

— Мы на месте, выходим. Надо узнать адрес твоего отца. Видите огромную ветлу, украшенную ленточками и колокольчиками? Это их святыня. Соблюдайте осторожность и не вздумайте пялиться на ведьм.

— А как же мы выберем самую дружелюбную, если не будем пялиться? — усмехнулся Чайна.

— Хватит, ведите себя естественно, — одергивает его Асмодей.

Заратустру не узнать. Даже не верится, что всего сутки назад этот самоуверенный молодой человек подшучивал над обычаями колдунов.

Впрочем, даже у заядлого скептика пропало бы желание шутить.

Потому что дома колдунов были совершенно черными, будто измазанными углем. Окна — круглыми, будто фары автомобилей.

Но самой страшной была тишина. Гнетущее безмолвие заброшенной деревни.

— Вернемся в машину и проедем чуть дальше, — предложил Чайна.

Фарщики с удовольствием скользнули в автомобиль, который показался им обителью спокойствия.

— Мы не сможем, — очень спокойно сказал Асмодей. — Надо разворачиваться и уезжать. На дороге стоят люди с размытыми лицами.

— Дорогой мой, ты устал от долгого пути и перенервничал. Там никого нет, — сказал Чайна и успокаивающе похлопал друга по плечу.

— Да нет же. Там стоят Ницшеанец и Аглая. Они не пускают нас… Значит, мы тем более должны развернуться и уехать, — талдычил Асмодей.

Никогда еще Ким не видела безбашенного фаерщика таким испуганным. Но сама она отступать не желала:

— Уезжайте. А меня эта мертвая сучка не остановит. Я приехала повидаться со своим отцом.

Ким выскочила из машины и понеслась вперед. Асмодей и Чайна бросились за ней.

О чем все трое мгновенно пожалели. Потому что наконец-то они увидели ведьм. Целую толпу человекообразных существ в черных балахонах и с желтыми глазами. Они отличались от Ингрид, как прайд львов от самки мейнкуна. Ингрид… Ким бы отдала все, лишь бы ее прекрасная и опасная соперница оказалась рядом.

Ким оглянулась. Призраки стояли на прежнем месте, разведя руки, но теперь воздух вокруг них стал плотным и вязким. И тогда девушка поняла, что из Иртяша им не выбраться.

Скрипнула калитка. Этот звук был явственным в наступившей тишине.

К ним подошел сухопарый, абсолютно седой мужчина, похожий на Ведьмака — Геральта из Ривии. Он выкрикнул пару слов на незнакомом шипящем языке, и колдуны поникли. Лишь одна женщина недовольно покачала головой и прочертила в воздухе какие-то знаки.

— Заткнись. Это же Катерина, — сказал мужчина на чистом русском.

Женщина подняла руку и несколько раз сжала пальцы в кулак.

Мужчина скрестил кисти на груди:

— Я тебя понял. Всего пять часов. Идемте, ребята. Здравствуй, Катя!

Ведьмы превратились в черное рваное пятно, но Ким это уже не волновало.

Она упала на колени и разрыдалась. Мужчина сел рядом и обнял ее, нежно поглаживая по бритой голове. Удивительно, но Ким не пыталась отстраниться.

Но тут вмешался Чайна:

— Ее зовут Ким, уважаемый. И не трогайте девушку, она боится прикосновений.

— Папа всегда меня так называл, — выдавила плачущая.

— Странное имечко — Ким. Мне никогда не нравилось. Это все тараканы твоей бабки, заядлой коммунистки. Она по-прежнему мечтает восстановить Советский Союз? Пойдемте в дом, здесь не безопасно даже для меня. У нас есть несколько часов для разговора.

В доме отца Ким, Михаила, Асмодей устал удивляться. Он-то ожидал увидеть низенькую избушку с печью, чугунками и ухватом. Или в крайнем случае обстановку из девяностых годов… Но мебель была вполне современной, на столе из Икеи стоял дорогой ноутбук, а в кровати валялся мальчишка лет десяти с планшетом.

И в то же время полы были накрыты явно домоткаными половиками. Да и печь имелась. Голландка с лежанкой и духовкой, сложенная своими руками.

Во дворе Асмодей зацепил глазом детский надувной бассейн и дачные качели. Но больше всего поразила хозяйка дома — черноволосая и желтоглазая женщина лет тридцати пяти. «На Йеннифер похожа», — провел аналогию Асмодей. Впрочем, фаерщик не разбирался в женской одежде, а вот Ким сразу оценила наряд дамы. Голубая блузка с открытыми плечами, пышная длинная юбка, украшенная кружевной оборкой.

— Привет. Я — Арша. И я ведьма, — было видно, как тяжело женщине говорить по-русски.

— Да мы уж поняли, — пробурчал Чайна. — Моя подруга — тоже ведьма.

— В Верене нет ведьм, — сказала Арша, широко раскрыв желтые глаза.

— Скажите это Ингрид, которая предвидит будущее, взглядом двигает предметы и управляет огнем. — Чайну понесло.

— Мы относимся с глубоким уважением к ведьмам Иртяша, — вмешался Асмодей. — Но сейчас приехали за помощью.

— Не только за помощью. Я хотела тебя увидеть, папа!

— Я тоже, ведь мог смотреть только на твои фотографии в соцсетях.

— Ты наблюдал за моей страницей?

— Конечно.

И тут Ким прорвало. Она неуклюже захныкала, а потом залилась слезами, спрятав лицо в ладонях.

Ее отец застыл на месте. Чайна и Асмодей удалились, пробормотав что-то о том, что надо проверить машину. Ребенок с планшетом затрясся от испуга и спрятался под одеяло. Не растерялась только Арша, которая принесла Ким пачку салфеток, травяной чай и по-матерински похлопала девушку по спине.

Наконец, фаерщица пришла в себя:

— Как ты вообще живешь, пап? Чем зарабатываешь? И как тебя вообще приняли ведьмы?

— Переводчиком, Катюш. Я же знаю французский, — ответил отец, игнорируя вторую часть вопроса.

— Но ты же не бываешь в Верене…

— Господи, милая, Интернет провели даже в нашу глухую деревушку! Я работаю удаленно. А в Верене я и правда не бываю. Не люблю, знаешь ли, наркоманов. А веренцы и есть торчки, которые ловят кайф от светлых зон и носятся с ними, как курица с яйцом.

Ким долго смотрела на отца. Подтянутый мужчина с интеллигентным лицом, он совсем не походил на психопата. Интересно, нашел ли он свой Шаолинь, сбежав от общества в глушь?

И тогда Ким рассказала все: и про Общество Полуночников, и про Еретика, связанного с ней чувством вины. И про Асмодея, Чайну и Ингрид, которые поклоняются огню, при этом желая заработать на нем. И про призраков Ницшеанца и купеческой дочки Аглаи. И про начальника-зверя. И про свое стремление к потустороннему. Про Саббат и Шаолинь. Про земное и небесное. Про ненависть к прикосновениям и любовь к тому, кто умер сто лет назад.

Сначала Ким видела в серых глазах отца одно лишь изумление. Затем — грусть и боль, смешанные с затаенной нежностью к дочери. А после — лишь неподдельный ужас. Они разговаривали несколько часов. Арша приносила напитки и еду, но Ким к ним даже не притронулась.

— Господи, какой кошмар, — вырвалось у отца, когда фаерщица закончила свой рассказ. — Я прошу, нет, я требую, чтобы ты уехала из Верены хотя бы до августа!

— Тебе ли требовать? Мы не виделись пятнадцать лет. А сейчас кто-то решил проявить отцовскую заботу, — съязвила Ким.

— Ты не понимаешь. Речь идет о жизни и смерти. Да тебя просто бросят, как щепку в огонь, когда придет Саббат.

— Папа, конечно, меня пугают… все эти явления. Но я сомневаюсь, что Ницшеанец способен причинить мне зло.

— Дело не в Ницшеанце и Аглае. За ними стоят куда более могущественные древние силы. И это не ведьмы, хотя те сейчас ведут свою игру. Мы живем в мире энергии. Ведьмы и поутри умеют ею манипулировать. Люди — тоже, хотя по-другому. Но главные потребители и доноры — это эгрегоры, энергетические структуры. Существуют эгрегоры спорта, христианства, моды, криминального мира. Их волнуют лишь эмоции. А еще есть энергии городов, ты ведь замечала, что у каждого места — свое лицо и свой характер? Эгрегор Верены — жуткая девушка с пепельными волосами. Ей и служат твои новые подружки — Инна и Эля. Для того, чтобы Верена жила, нужно очень много эмоций. Эгрегор жаждет катаклизмов. Война или вселенское счастье. Но война — это проще, доченька. В Саббат что-то произойдет, и тебя возложат на алтарь, как жертвенную корову. Поэтому меня трясет от ужаса, что мою плоть и кровь убьют во имя счастья тысяч веренских наркоманов.

— Отличная теория. Да только на меня почти не действуют зоны экстаза, — вдруг вмешался тихо подошедший Асмодей. — Я испытываю лишь легкое покалывание в области затылка. А моя подружка Ингрид и вовсе заявляет, что светлые зоны какие-то муторные. Никогда не поверю, что мы — наркоманы, которые живут в вечном кайфе. И почему же тогда веренцы ищут Шаолинь, если и так все прекрасно?

— Как бы то ни было, жизнь Ким в опасности. Я не понимаю, почему она так приглянулась высшим силам, но единственный разумный выход сейчас — уехать из города куда-нибудь в буддийский монастырь. Также советую смотреть на воду, поститься, молиться богу и… держаться подальше от огня, на котором все завязано. А теперь, уезжайте. Время, которое я выпросил у ведьм, истекло.

— Но мы не можем просто так уехать, — всплеснула руками Ким. — После того, как я нашла тебя. После разлуки в пятнадцать лет!

— Не все в моей власти, дочка. Прости, что не оправдал твоих надежд.

Ким умоляюще посмотрела на Асмодея. Тот пожал плечами.

Чайна же вкрадчиво проговорил:

— Мотор барахлит. Будем чинить. Наверное, придется ночевать на улице, полной негостеприимных ведьм.

— Ведьмы — гостеприимны, — вдруг вмешалась Арша. — Оставайтесь, но в доме места нет. Для ночлега могу предложить сарай, сейчас лето, думаю, не замерзнете.

— Какое чудо! Ведьма вдруг вспомнила русский язык, — усмехнулся Чайна.

— Сейчас договоришься до того, что и правда будем ночевать в машине, — одернул приятеля Асмодей. — Мы принимаем ваше приглашение и благодарим за доверие, госпожа Арша.

— Добро пожаловать! — белозубо улыбнулась хозяйка. — Буду рада угостить вас блюдами кухни ведьм. Ваши веренские полукровки уж точно такое не умеют готовить.

— Да… Спасибо за уникальную возможность, — начал Чайна, но, поймав взгляд Заратустры, замолк.

Вечер прошел мирно, хотя гости чувствовали себя скованно. Лишь Ким наслаждалась общением с отцом. Они вспоминали моменты прошлого и обсуждали маму с бабушкой, беззлобно подсмеиваясь над их привычками. Фаерщики молча жевали и переглядывались друг с другом. А потом и вовсе ушли заниматься ремонтом машины.

Затем Ким пожелала отцу и Арше спокойной ночи и уютно устроилась на сене. Засыпала девушка с мыслью о возможном переезде в деревню ведьм.

Ким проснулась от удушья и от ощущения холодных пальцев на своем лице. В темноте она смутно различила высокую фигуру, в которой узнала Ницшеанца.

Девушка закашлялась. И чуть не упала в обморок от ужасной мысли.

— Пожар! — закричала она. — Эти чертовы ведьмы подожгли сарай.

Разбудить Чайну и Асмодея удалось только тогда, когда Ким потеряла надежду. И как только фаерщики выбежали из сарая, рухнула крыша.

— Ты во всем виновата! — выкрикнула девушка подбежавшей Арше. — Мачеха решила погубить падчерицу. Боишься, что увезу отца в Верену? Ошибаешься, я ему пятнадцать лет была не нужна. У папани от всех бед один ответ: надо сваливать. Сам ушел, как колобок, от всех проблем, а теперь мне советует.

— Катя, очнись. Арша даже не выходила из дома, — воскликнул отец, пытаясь обнять Ким, но та оттолкнула его.

— Ей и не надо было выходить из дома, — фыркнула девушка. — Фэнтези почитай для общего развития. Ведьмы управляют стихиями. Ей ничего не стоило поджечь сараюшку, чтобы меня извести. Ладно, может, Арша своими руками ничего не делала, но к ее услугам целая деревня ведьм, которые ненавидят людей.

— Если бы я тебя ненавидела, ты бы даже не нашла эту деревню, — тихо сказала Арша. — А мне и делать бы ничего не пришлось. Только наблюдать, как тебя сжирает Саббат. Ты все времябеседовала с отцом, но даже не поинтересовалась моим мнением насчет происходящего.

Ким мгновенно растеряла свой напор. Она не могла отвести взгляд от зарева. Горел не сарай. Горела ее упорядоченная спокойная жизнь.

— И какое твое мнение? — наконец вяло спросила фаерщица.

— Я не согласна с твоим отцом. Ты с первого взгляда понравилась мне своими ясными глазами. Ты не убежишь от огня, ты его потушишь. И построишь на пепелище новый дом.

— Но что же мне делать?

— Искать, — отец с нежностью дотронулся до плеча Ким. — Смотреть в воду. Думать. Вспоминать.

— Искать, — повторила Ким. — Но есть ли ответы на мои вопросы?

— Будет ли ответ на твою любовь — вот что важно, — прошептала Арша. — Не ведьмы подожгли сарай, поджег его твой огонь, девочка.

— Нам пора ехать, уже рассвело, — деликатно вмешался Асмодей.

— Но ведь вы вернетесь после Саббата? — спросили хором Арша с отцом Ким.

Та кивнула:

— Если останусь жива.

Когда Ким уже села в машину, то задала вопрос, который волновал ее все детство:

— А где та красная колдовская книга?

Отец Ким немного замялся:

— У меня. Могу подарить.

И фаерщица вцепилась двумя руками в зачитанный томик… Долгожданная колдовская книга. Далекая мечта ее детства.

Раритетное издание Ницше «Так говорил Заратустра».

Она, наконец, смогла обнять отца и прижаться щекой к его щеке.

Глава 18

«Искать. Спрашивать. Думать» — таков был совет, данный в деревне ведьм.

Ким чувствовала, что должна узнать причину смерти трех молодых людей, что это приблизит ее к отгадке. «Не зря же призраки однажды привели меня к их могиле, — думала девушка. — Как я устала. Надоели домыслы и неясность. Мне нужна правда».

И фаерщица отправилась в архив, надеясь в документах прошлого найти ответы на вопросы настоящего. Архив располагался на девятом этаже современного здания, отдаленно похожего на «аквариум». Ее запрос на информацию удовлетворили крайне неохотно. Хмурая архивистка неопределенного возраста молча бросила перед Ким папки с документами об истории усадьбы и сведения о трех молодых людях, которые приходились друг другу родными братьями.

Ким читала, ее пальцы, дрожа, перебирали пожелтевшую бумагу. Оказалось, что в 1905 году Ницшеанец вместе купеческой дочкой Аглаей Феоктистовой пропали где-то на Тибете. Их товарищи из общества «В поисках Шаолиня» утверждали, что они там и сгинули. Родители Аглаи вне себя от горя установили склеп на кладбище, под которым, конечно же, не было тела. Кстати, общество «В поисках Шаолиня» продолжало существовать до 90-х годов XX века. Затем было преобразовано в клуб боевых искусств с аналогичным же названием.

Девушка с интересом прочитала одну из газетных вырезок. Оказывается, в секции занимались не только рукопашным боем. Корреспондент обвинял членов клуба, в частности Аварию, Серого волка и Бранимира в темных делах, связанных с наркотиками. Небольшая заметка двухлетней давности сообщала о распаде клуба и о том, что его бессменный руководитель Васильич пропал без вести в Тибете.

Ким, не отрываясь, смотрела на сухие строчки и ничего не понимала. Они никогда не занималась боевыми искусствами и до последнего времени не верила в привидения. Да что привидения… Даже не гадала никогда. Всю жизнь только и думала о материальном: хорошо выступить на отчетном концерте да написать на пятерку контрольную по географии. И заработать улыбку бабушки, такую редкую и от этого желанную. Призраки могли явиться к кому угодно: урбантрипщику Заратустре, ведьме Ингрид, шаману Чайне. Но никак не Ким, твердо стоявшей на земле.

«Почему же именно я? Что во мне такого особенного?» — с грустью вздохнула девушка. А еще вдруг поймала себя на неприязни к Аглае, разделившей с любимым человеком жизнь и смерть.

Ким поняла, что Ницшеанец перестал быть для нее бесплотным призраком или персонажем из семейных легенд. Теперь он стал для нее реальным человеком, имевшим свою историю. Человеком, который не смог вынести уничтожение своего дома. Тем, кто уехал в Тибет, зная, что направляется к своей смерти.

Затем она внимательно прочитала историю усадьбы, которая была возведена в XVIII веке известным архитектором-масоном. Это действительно было удивительное строение в стиле позднего классицизма, но щедро украшенное различными готическими элементами.

Когда-то во дворце гостевали Державин и Крылов. Вероятно, мимоходом заезжал и Пушкин. Они вдохновлялись прекрасным садом с фонтанами, которые кто-то из гостей даже сравнил с петергофскими. Наибольший расцвет усадьба пережила в XIX веке, ее даже посетил царь Александр II. Также ходили слухи, что во дворце проводились тайные масонские ложи. До наших времени сохранились барельефы с бычьими головами — один из символов вольных каменщиков.

А потом постепенно начался период упадка…

В конце века жизнь стала слишком стремительной, и амебный неповоротливый дворец все чаще оставался без хозяина. Старший сын Георгий гораздо больше любил городскую квартиру, а младшая девочка еще была слишком мала, чтобы возражать. Брат таскал ее повсюду, даже выстроил миленький домик с ротондой. («Семейное гнездо Асмодея», — поняла Ким).

После исчезновения Георгия в 1905 году его родители прожили недолго. «Сгорели от боли» — образно выразился корреспондент исторического отдела «Веренских известий». Сестра осталась жить в городе на попечении дальних родственников. А через несколько месяцев грянула катастрофа. Опьяневшие от вина и революции крестьяне ворвались в заповедную усадьбу, устроили погром и поджог, вынесли большую часть ценностей.

«Зачинщиком всего был старик из соседнего села, седой как лунь, — описывал журналист „Веренских известий“. — Он шел уверенно, держа в руках икону Казанской Богоматери. За ним двинулись и его четверо сыновей с телегами для награбленного добра. Как только процессия перешла реку Звягинцевку, к ней присоединилась молодежь из близлежащих сел, пребывавшая в твердой уверенности, что исполняет волю царя. Якобы тот повелел в кратчайшие сроки разграбить и разорить все помещичьи гнезда».

Впрочем, усадьбу громили не только озверевшие крестьяне. Корреспондент предполагал, что они от природы не были склонны к жестокости. Совсем наоборот. В какой-то момент, выпустив пар, бунтовщики чуть было не разошлись по домам, но им помешали двенадцать молодых революционеров.

С горящими глазами они стали уговаривать крестьян продолжить погром, обещали хорошую поживу. Особенно усердствовал восемнадцатилетний Костя Волков:

— Где-то здесь буржуи клад закопали! Вы уж поднажмите, ребятушки. Мало они ездили на спине трудового народа? Мало крови народной выпили? Теперь настало ваше время! Время мести и торжества.

Первым делом толпа ворвалась в винный погреб. Затем изрядна пьяные мародеры ворвались в один из флигелей и, облив керосином мебель и стены, подожгли его. Та же участь ожидала и другие части дома. Пока огонь не успел разгореться, крестьяне грабили и крушили усадьбу. Ломали мебель, били драгоценный фарфор, рвали на клочки картины и портреты.

Так была уничтожена библиотека редчайших раритетных книг, коллекция венецианского стекла и около двухсот работ известных художников. Мародерство было остановлено лишь правительственными войсками, которые, к сожалению, прибыли слишком поздно.

Суд над крестьянами был суров даже для того времени. Большинство приговорили к разным срокам и отправили на каторгу.

Революционерам же достался «столыпинский воротник».

Их повесили холодной и дождливой ноябрьской ночью. Всех двенадцать, не пощадили и самого младшего — Костю Волкова.

«Казалось, даже природа оплакивала эти юные жизни. Такого шквала не помнили даже веренские старожилы, — рассказывал журналист. — Революционеров привезли в каретах в самую чащу Заповедного леса, на границу с землями поутри. Затем священник предложил им исповедоваться перед смертью, но юноши отказались.

Они ни о чем не сожалели:

— Эту усадьбу надо уничтожить, и когда-нибудь потомки скажут мне спасибо. Нас не забудут никогда! — выкрикнул Костя, размахивая руками. Казалось, он плачет. Но по его лицу стекали капли дождя.

Убитых революционеров захоронили на месте их казни. Даже креста не удостоили».

Тут Ким прервала чтение статьи и попросила архивистку принести еще и документы о юных революционерах.

Выяснилось, что казнили их не только за разграбление и поджог усадьбы. На счету вчерашних школьников, а ныне участников анархо-коммунистического движения, было несколько покушений на высокопоставленных лиц, взрыв бомбы в театре, ограбление винных лавок, почты и магазинов.

Костя думал, что по малолетству ему все сойдет с рук и взял на себя большую часть вины.

К 1912 году повзрослевшая сестра Ницшеанца, Ника, надо сказать, весьма шустрая особа, восстановила большую часть интерьеров и поселилась во дворце.

Но уже в 1917 году усадьба была национализирована, и в ней разместился госпиталь, который, впрочем, просуществовал совсем недолго. До 1932 года здание пустовало, пока в нем не открыли психиатрическую клинику, успешно работавшую до 90-х. Правда, ходили слухи, что в клинике практикуются какие-то особо жестокие и негуманные способы лечения. Многие из них заканчивались смертью подопечных.

Далее усадьба начала гибнуть в полном запустении. Ким отложила в сторону документы и газетные вырезки. Ее била мелкая дрожь. Осталась последняя вырезка, датированная аж 1905 годом. Вырезка из газеты, которой не существовало уже более ста лет — «Веренские губернские ведомости».

В небольшой заметке описывался подвиг трех молодых людей из уважаемого семейства. Они встали на защиту усадьбы от озверевших крестьян, мужественно тушили огонь и уговаривали восставших пощадить здание. «Там же горит Шаолинь, ваш Шаолинь» — кричал один из защитников, умоляя толпу остановиться. Они погибли. Все трое. Трое потомков того самого архитектора-масона, который и выстроил здание.

Ким почувствовала удушающую грусть. Затем нахлынула злость: «Получается, что юноши погибли при пожаре, защищая усадьбу, пока Ницшеанец шлялся по свету в поисках счастья.

Ничего я не понимаю. Да и какое мне дело до этих призраков. Являются, ничего толком сказать не могут. И у меня хватает своих проблем. Ненавижу работу, а еще больше ненавижу Еретика. И жизнь свою тоже».

Ее размышления прервал звонок от Асмодея:

— Кимуль, как твои тренировки? — спросил он, не утруждая себя приветствием.

— Посредственно, — протянула девушка.

— Нам чертовски нужен четвертый человек уже на Иванов день. Сосредоточься, пожалуйста, на даблах. Веерами ты владеешь неплохо. Только, пожалуйста, Кимушка, пограциозней. Ты — не роботетка, ты — фаерщица. Фея огня.

— Я постараюсь. Обещаю.

— Отлично, — обрадовался Заратустра. — Если ты сегодня через часок свободна, то Чайна поможет тебе с даблами.

— Я абсолютно свободна!

— Тогда приезжай прямо к нему домой. Я скину тебе адрес в СМС.

— А ты?

— Я приеду позже, — заверил Асмодей.

Чайна жил в собственном доме, доставшемся ему, как и Заратустре, от предков. Но гораздо меньшем по размеру и совершенно обычной архитектуры.

Впрочем, «обычность» закончилась, едва Ким переступила порог. В коридоре висели семь ловцов снов разного диаметра. (Чайна занимался их плетением), рядом стояла небольшая кушетка. «Иногда здесь засыпают мои гости», — объяснил фаерщик. Одна из комнат была полностью черная — и стены, и потолок, и даже небольшое окно. В ней хозяин играл на гитаре. Другая напоминала паучье логово: на стенах расположились не менее тридцати ловцов снов.

Чайна провел Ким в гостиную и усадил в кресло-качалку.

— У тебя тоже есть камин, как у Асмодея, — восхитилась девушка.

— У него — старинный, у меня — современный, — пожал плечами парень. — Садись, я сейчас принесу тебе чаю.

— Заратустра велел тренироваться.

— Успеем. Пусть о себе подумает. Уже вторую неделю репетирует номер, а все равно косячит.

Чайна угостил девушку черным чаем на травах, добавив просто адское количество мяты, чабреца и еще какой-то травы.

Вдруг Ким почувствовала, как ее неодолимо клонит в сон.

— Отдыхай, — прошептал Чайна и так же тихо продолжил: — Мне безумно жаль тебя. И очень интересно, что же с тобой сделали там, на кладбище. Я хочу согреть тебя своей теплотой. Ничего не бойся! — тут Чайна погладил девушку по щеке.

Та вздрогнула и широко открыла глаза. Тогда Чайна крепко обнял ее своими мускулистыми руками:

— Тебе больше нечего бояться. Я дам тебе тепло. Все, которое есть во мне. А это немало.

— Да не нужно мне твое тепло, — выдохнула Ким. — Оставь меня в покое.

— Ты — отмороженная просто, — Чайна обнял ее еще крепче.

И тут Ким не выдержала:

— Пошел к черту, добродетель хренов. Отвали от меня сейчас же.

Но Чайна продолжал обнимать девушку, гладить ее по рукам и спине.

Та оттолкнула его изо всех сил. Но парень со странным упорством начал целовать ей руку.

И тут в комнату вошел Асмодей. Он увидел Чайну, который стоял на коленях. Такого красивого и сильного. Мужественного до мозга костей. И Ким, заливавшуюся слезами.

Он понял все:

— А ты, оказывается, добро с кулаками, фаерщик. Хочешь сделать ее насильно счастливой? Не сможешь. Не прикасайся больше к Ким. Ясно тебе? Или кому-то придется искать себе новый коллектив.

— Я тебя понял, — ровным голосом ответил Чайна. — Приношу свои извинения Ким.

— Извинения принимаются. Не имею претензий к Чайне, — быстро проговорила фаерщица.

С минуту Асмодей молча смотрел на них, затем бросил:

— Чай, приготовь замочку и зажги чаши.

— Что? Так сразу? Мы же хотели только потренироваться на стаффах, — удивилась Ким.

— Да. Зачем уж так сразу… на боевых, — поддержал ее Чайна.

— Я огня хочу, — вдруг с надрывом произнес Заратустра. — Ким справится. Она уже все умеет.

Фаерщики послушались, но когда зажигали чаши, их руки дрожали, а в полусвете мерещились призраки.

Когда они вышли в небольшой дворик, Чайна предложил включить музыку. Но Асмодей почему-то отказался. В гробовой тишине фаерщики зажгли дабл-стаффы. Ким было так тоскливо, что хотелось кричать. Она молча взяла свою пару и сделала несколько самых простых элементов. Чайна наградил ее улыбкой и ободряющим взглядом. Тогда девушка уверенно перешла к среднему уровню. Она так увлеклась и расслабилась, что не видела ничего вокруг. Ким слилась с огнем. Стала его частью. Это была удивительная гармония души и тела, легкость, адреналин, внутренняя сила. Все тревоги и обиды отошли на второй план. На какой-то миг Ким осознала единство с зороастрийцами, которые не клялись друг другу в вечной дружбе, а лишь буднично доверяли свое здоровье и жизнь.

Вдруг она очнулась. И едва устояла на ногах от открывшейся картины. Заратустра прижал горящий стафф к шее Чайны и шипел:

— Мы же все… друзья. Как ты посмел так поступить с Ким?

— Правильно, друзья, — прохрипел Чайна. — Я добра ей желаю. Думал, лаской помогу, теплом, участием.

— Нет, мне уже не поможешь, — прошептала Ким. — Да отпусти ты его, Асмодей, совсем с ума сошел.

— Я доверять тебе больше не могу, — выдохнул Заратустра, но стафф убрал. — Как можно лезть в душу человеку. Даже пытаясь ему помочь? Наши отношения в группе «Искатели огня» строятся на невмешательстве в личную жизнь друг друга. Может, ты и в мою судьбу влезешь?

— Влезу, — твердо сказал Чайна. — Потому что мне не все равно. Ты так же однажды заставил Ким обнажить перед нами душу. Ответь и ты. Любишь ее?

— Инея? Больше жизни.

Ким зажала уши и бросилась из комнаты.

— Я говорил не об Инее.

— Я знаю. Потуши чаши, — ровным голосом ответил Асмодей.

Собрав реквизит, фаерщики разошлись по домам. Мир восстановили парой вежливых слов и наклеенных улыбок, как это было принято у «Ищущих».

Заратустра проводил Ким до порога. «Чтобы никакие призраки тебя не потревожили», — сказал он на прощание.

Еретик встретил их на удивление приветливо и предложил Заратустре зайти на чай или что покрепче. Тот отказался, но с улыбкой, делавшей его лицо на редкость обаятельным.

Ким долго не могла уснуть из-за шагов в коридоре. Причем ходил вовсе не Еретик.

Наконец девушка не выдержала. Она рывком откинула одеяло, упала на колени и закричала:

— Да что вам всем от меня надо?

Никто не ответил. Лишь Еретик недовольно постучал ей в стенку.

— Пошел к черту! — простонала девушка.

И тут же пожалела, потому что Еретик вошел к ней в комнату и сел на кровать.

— Скажи мне, Ким, — тихо спросил он. — Если бы ты не сделала это со мной. И если бы мы не жили вместе, что бы ты совершила в своей жизни?

— Стала бы цирковой артисткой. Много путешествовала.

— А в этом ли счастье? Ты уверена, что это твои желания, а не навязанные извне?

— Не уверена, — Ким поникла.

— Кто решил, что ты будешь заниматься в цирковой школе?

— Мама и бабушка.

— А ты этого хотела? И сейчас действительно ли мечтаешь стать хорошей фаерщицей?

— Я не знаю.

— Ответ в твой душе.

— Ну, хорошо. А если я не хочу его знать?

— Я могу закрыть уши.

— Нет, — прошептала Ким. — Для меня это фаер-шоу — лишь воспоминания о несбывшейся судьбе. Ингрид я откровенно презираю. Чайну опасаюсь. А Заратустра любит не меня, а Инея. Но он нужен мне!

— Иди к нему, раз любишь. Оставь меня наедине с моей судьбой.

— Я задолжала тебе, друг! — прошептала девушка.

— Не в этом дело, — процедил Еретик.

— Я люблю Асмодея, но не хочу. И не смогу с ним спать. Я хочу Ницшеанца, но любовь с ним невозможна.

— Ты мне противна, Ким, — холодно сказал Евгений, глядя ей в глаза.

Та отвела взгляд и промолчала. Затем оба легли спать.

Проснулась Ким от чьих-то холодных прикосновений. Медленно открыла глаза. Перед ней в воздухе качалось лицо старухи с крючковатым ведьминским носом. Существо пророкотало:

— Бойся Саббата и призраков.

Затем зашлось в издевательском хохоте.

Ким закрыла глаза и перевернулась на другой бок. Времена, когда она боялась каждого шороха, прошли. Впрочем, через минуту девушка подскочила на кровати и позвонила Заратустре:

— Я поняла, где клад. Сейчас же собирайся в лес.

— Для начала доброе утро. А на работу тебе не надо?

— Надо, но Цеська меня прикроет. Скажу, что зуб разболелся. Это срочно! Обязательно возьми металлоискатель.

— Ким — ты не девушка, а божье наказанье, — проворчал Асмодей. — Ладно, через час я за тобой заеду.

Он не обманул. Едва Ким запихала в себя омлет и переоделась в камуфляжный костюм цвета хаки, Заратустра уже сигналил ей.

Фаерщица плюхнулась на переднее сидение:

— Поехали, скорее.

— Нет, сначала изложи, в чем дело. Почему ты так подорвалась, и в какой лес мы едем.

— В заповедный лес поутри. Мы должны взойти на Двойные горы.

— Ты белены объелась? Или обкурилась? А может, асбеста надышалась от горящих поев? — Брови Асмодея поползли вверх.

— Я догадываюсь, где находится клад. Призрак неслучайно показал мне могилу защитников усадьбы. Это была подсказка! Он хотел, чтобы я начала копать и узнала историю целиком. О том, что был еще и расстрел. Враги Ницшеанца дорого заплатили за варварство и мародерство. Ты знаешь, что в старину колдуны на клад ставили сторожить мертвеца? И часто — своего злейшего врага? Того, кто разрушил самое дорогое?

— Мой прадед не был колдуном, — Заратустра не на шутку обиделся. — Он изучал философию и искал смысл жизни.

— И все же нам необходимо посетить могилы погибших революционеров. Я не прошу тебя раскапывать, но давай хотя бы пройдемся с металлоискателем. Может, Ницшеанец опять выйдет со мной на связь.

— Но там же поутри, — простонал фаерщик.

— Мы вывернем одежду наизнанку и пойдем по лесу с чистыми намерениями. Ведь тобой движет желание узнать историю своих предков и найти фамильное достояние, а вовсе не корысть?

— Как же ты мне надоела. Бог знает, до чего ты додумаешься в следующий раз. Но теперь я не успокоюсь, пока не проверю эту версию.

Уже через час быстрым шагом фаерщики вошли в заповедный лес поутри, а вернее на его границу с миром людей. Они поразились потусторонней тишине. Не пели птицы, не шумел и ветер с шорохами прошлогодних листьев. Ребята не слышали даже топотка мелких животных, привычного для Заповедных лесов. Сумеречное и очень грустное место.

Особенно напугали странные деревья с кривыми стволами. По красным меткам на них можно было найти захоронения революционеров, что фаерщики и сделали без особого труда.

Заратустра начал обследовать площадку металлоискателем, а Ким осматривалась. Двенадцать надгробий с затертыми именами, белесая стела, скамейка с зеленой спинкой да стенд с советской газетой, воспевающей подвиг юных бунтовщиков против царской власти. И подвиг ли? Ким не стала об этом думать, она ощутила тревогу и нарастающее беспокойство.

— Наверное, я ошиблась, здесь ничего нет. Поехали домой.

Асмодей выглядел озадаченно:

— Металлоискатель ведет себя странно, будто взбесился. Говорят, что здесь компасы плохо работают и часы останавливаются… Но чтоб детектор пищал, как заведенный будильник — это уже слишком. Интересно. Надо разобраться в проблеме. Может, на этом месте находится географический разлом и аномальная зона?

Ким была готова схватить парня за руку и увести к машине, но не выносила прикосновения. Тогда она попыталась подобрать слова, чтобы объяснить свою тревогу.

— Удивительно! Писк становится оглушительным, когда я подхожу к стеле! — объявил Асмодей.

Ким ничего не ответила, потому что в мгновение ока поляну накрыл густой туман.

— Я тебя не вижу, — крикнул фаерщик. — Что за чертовщина?

— Я здесь, обернись, — Ким разглядела чью-то спину в черном.

Фигура обернулась, но это был вовсе не Заратустра. И даже не Ницшеанец. Перед ней стоял парень со злобными черными глазами. Ким вдруг поняла, что у него нет зрачков.

— А-а-а! Уходи! Помогите!

— Я ничего не вижу в этом кошмарном тумане, — крикнул Асмодей. — Стой на месте. Сейчас я тебя найду.

Но Ким, плача, бросилась бежать. И тут же упала, запнувшись обо что-то каменное. Влажный лесной воздух с привкусом земли со свистом вырвался из легких. С ужасом она поняла, что сидит прямо на надгробном камне. Девушка с ужасом вспомнила английскую поговорку: будто кто-то прошел по моей могиле. Она поползла, молясь о том, чтобы увидеть Ницшеанца, такого знакомого и родного призрака. Глупо было его бояться. Ницшеанец никогда не желал ей зла. И пусть он преследовал свои цели, девушка верила, что он может помочь.

Этого Ким и пожелала всем сердцем.

На минуту туман рассеялся, и она увидела перед собой двенадцать висельников со «столыпинскими галстуками» на шее.

Ох, не того боялся Асмодей. Это была вовсе не земля поутри, с ужасом поняла Ким.

Выморочное место казненных, погибших за свои идеалы. Обозленные до крайности равнодушием потомков, они долгие десятилетия копили силы. И теперь материализовались, чтобы отомстить.

Ким отмечала каждую деталь. Вот Асмодей сидит, прижавшись спиной к стеле. У него трясутся руки. Забытый металлоискатель валяется рядом. На скамейке лежит рюкзак. Вот бы добраться до него и зажечь спички! Призраки боятся огня.

Но Ким стоит и смотрит, широко раскрыв глаза…

Снова опустился туман. И вдруг она с трудом различила зеленоватые огоньки. Такие, какие иногда можно увидеть на могилах. Древние славяне их называли «блудички» и считали, что духи клада зажигают огни над своими сокровищами. Девушка вспомнила, что такие клады обычно прокляты нечистой силой и несут горе тому, кто их найдет.

Но также она подумала, что иногда огоньки могут вывести из леса или из болота заблудившегося путника. Ким, не колеблясь, крикнула Асмодею, чтоб шел за ней.

Несколько раз к ним приближались призраки, но ничего не могли сделать. Лишь бросали озлобленные взгляды и шептали проклятья.

Едва ребята немного удалились от захоронений, как туман рассеялся. Исчезли и огоньки, а вдалеке мелькнул призрачный силуэт, в котором Ким без труда узнала Ницшеанца.

— Спасибо, друг!

— Что все это было? — озадаченно спросил Заратустра. — Призрак нам помог? Зачем?

— Чтобы мы ему доверяли, — улыбнулась Ким. — Рано или поздно, но Ницшеанец откроет тайну своего клада.

— Хотелось бы, чтобы это случилось скорее рано, — пробурчал Асмодей. — Желательно при моей жизни.

Он небрежно забросил рюкзак на одно плечо и двинулся в сторону города, даже не взглянув на Ким.

Девушку покоробило от такого отношения. И она отстала, с грустью думая о своем. Зачем вообще Ницшеанец заставил ее прийти на могилу павших революционеров? Что он хотел сказать? Ким ни на миллиметр не приблизилась к загадке.

Кое-как девушка дотащилась до лесного родника и без сил опустилась на скамейку. Ее сердце трепетало от нежности к призраку. Она была готова на все, лишь бы он обрел покой.

Вдруг Ким услышала шаги и обернулась в надежде, что Асмодей вернулся. Но это был грузный пожилой мужчина, который, тяжело дыша, рухнул на скамейку:

— Не возражаете?

— Конечно. Отдыхайте.

— Гуляете по лесу? И не боитесь? Рядом вотчина поутри, — вопросы прохожего звучали, будто барабанная дробь.

— Я иду с кладбища погибших революционеров, — выдавила Ким. Она не имела никакого желания откровенничать с незнакомцем.

— Вот как? А я как раз туда, — оживился мужчина. — Не хотите ли чая?

Ким кивнула и взяла кружку. Пусть и дешевый цейлонский, но выпить горячего ей не помешает. Руки до сих пор дрожали.

— Меня зовут Константин Константинович Волков, — представился мужчина.

— Ким Арбина, — вяло проронила девушка.

И только через пару минут до нее дошло:

— Кто вы? Внук или правнук главного революционера? Но как такое может быть? На момент казни Косте едва исполнилось семнадцать. Какие дети в этом возрасте?

— Дети могут появиться и гораздо раньше. Было бы желание, — хохотнул Константин Константинович, затем приглушил смешок ладонью. — Вы правы, Ким. Я действительно его внук, но на момент казни у деда не было детей. Не интересовался он тогда девушками и имел лишь одну даму сердца — революцию.

— Ничего не понимаю…

— Все просто. Костя Волков давно мертв, но лежит вовсе не в братской могиле вместе с товарищами-бунтовщиками. В ночь расстрела свершилось чудо! Он остался жив. Его повесили последним и… «столыпинский галстук» оборвался. Палач ударил деда прикладом, но у того оказалась крепкая голова. А может, мальчишку все-таки пожалели.

Затем тела сняли из петель и едва присыпали землей. Даже не могли нормально похоронить, твари! Это уже потом местные жители обустроили могилки. А какое паломничество началось в Советское время! Представляете, Ким, из других республик приезжали целыми экскурсиями, чтобы почтить подвиг мальчиков. Конечно, поутри бесились и зубами скрипели. Но что они могли сделать? Тогда и стелу установили, и скамейки со столиками. На могилах всегда были свежие цветы. А что сейчас? Кто помнит? Вашему поколению уже все равно, но ведь жизнь и есть память.

— Вернемся к вашему деду, — Ким мягко прервала поток излияний. — Что случилось дальше?

— А дальше начались странности, — пожал плечами внук революционера. — Дед сумел выбраться из груды тел и доползти до края леса. Вероятно, ему помогли поутри. Те тоже не слишком жаловали царскую власть, и подсобить выжившему революционеру для карликов было только в радость. А там уж Костю нашли жители села Арбино, примыкавшего к Заповедному лесу. Сейчас оно вошло в состав Верены, лишь название осталось в памяти.

Бесстрашные крестьяне скрывали деда от соглядатаев и полиции, кормили и лечили до 1917 года. Он так и жил в лесной землянке, а через некоторое время познакомился с моей бабушкой. А когда пришли большевики, Константин, не поверите, поступил на работу в советскую милицию. Однажды по подземным ходам вместе с напарником он гнался за преступником и вдруг, остановившись, закричал, как будто увидел привидение. Впрочем, товарищ утверждал, что так и было. Призрак с книгой заманил его в заброшенное ответвление катакомб, и больше Костю Волкова никто никогда не видел. Вот и свершилась месть Ницшеанца. Конечно, подземелье потом прочесывали. Народного героя искали всем миром, но что толку? А потом, когда в ходах пропал целый наряд милиции, их и вовсе засыпали от греха подальше.

— Ужасно, — вздохнула Ким. — Выжить ради такой судьбы?

— Вот поэтому я и хожу на могилы юных революционеров, хоть и знаю, что моего деда там нет. Я жду Ницшеанца и верю, что когда-нибудь он сочтет меня достойным узнать правду.

— Мне очень жаль, — девушка погладила опухшую руку. Вернее, едва коснулась пальцами. — Берегите себя, ведь на кладбище буйствуют призраки.

— Вы очень добры, но мне нечего бояться, — улыбнулся Константин Константинович. — Я тяжело болен и почти перешел грань, став для привидений почти своим. Но пока жив, буду мечтать найти тело деда и достойно похоронить.

Ким хотела сказать старику что-то хорошее, но пока искала слова, к роднику подбежал запыхавшийся Асмодей.

Не обращая внимания на визг, он крепко обнял девушку и долго держал, не отпуская:

— Ким, куда же ты пропала. Я уж думал, тебя поутри утащили. Вот дурень, бросил в лесу члена своей команды.

Фаерщица покраснела и, состроив гримасу отвращения, выскользнула из объятий Заратустры.

Глава 19

Утром Ким встала разбитая и измученная, как будто всю ночь напролет крутила огненные веера с поями. Ей хотелось спрятаться под одеялом и не думать ни о чем. Не помогли ни контрастный душ, ни чашка ароматного кофе, который сварил ей Еретик.

Тот умел готовить прекрасный напиток! Женя использовал родниковую воду и качественные зерна, отдавая предпочтение колумбийским. Сначала он с минуту прокаливал сахар в медной турке с узким горлышком. Затем наливал воду, доводил до первого кипения, снимал джезву с огня и только после этого засыпал кофе. Иногда Еретик добавлял немного корицы или молотого перца для вкуса. Или же выжимал в напиток лимон. Кофе получался удивительно крепким и ароматным.

Но в то утро Ким не радовало ничего:

— Мне страшно идти на работу. Чувствую себя зверем, на которого открыли охоту.

— Из-за Александра? — уточнил Женька.

— Нет, он всего лишь пешка в этой игре. Кажется, я начинаю догадываться, в чем тут дело.

Ким постаралась улыбнуться как можно нежнее, поблагодарила за кофе. Карие глаза Еретика засияли от этой неожиданной теплоты:

— Останься со мной…

— Не могу, любимый. Все предопределено.

Девушка надела свои неизменные камуфляжные штаны с толстовкой, надвинула капюшон на глаза, включила музыку в наушниках и нарочито медленно пошла на работу.

Войдя в «аквариум», Ким мельком глянула на часы. Она опоздала на целых двадцать минут. Фаерщица не спеша переоделась. Медленно-медленно застегнула пуговицы на белоснежной блузке, стараясь примять грудь. Надела черные лаковые лодочки на шпильке. Расчесала парик, и уже было приготовилась уходить, как вдруг заметила метнувшуюся тень. В ту же минуту погас свет. Ким затрясло.

Потому что в темноте она различила начальника! И не поверила своим глазам: что мог делать Александр в женской раздевалке?

Свет продолжал мигать. Но Ким теперь отчетливо видела фигуру менеджера.

— Ненавижу тебя, — выдохнул начальник.

И тут Ким стало по-настоящему страшно, потому что Александр подошел к ней вплотную и начал душить.

— Сдохни, сука…

Лицо начальника стремительно менялось. Становилось неживым. Отрешенным. На стене плясали жуткие черные руки. От ужаса Ким забыла про свою фобию и изо всех сил наступила шпилькой на ногу Александра. Тот взвыл и отпустил девушку. В тот же миг свет включился.

Ким опрометью бросилась бежать. Скорей в большой светлый зал, полный людей. Какими милыми и хорошими показались коллеги, о которых она так злословила.

И вдруг девушка поняла, что ей никто и никогда не поверит. Самодур Александр вызывал у сотрудников колл-центра куда большую симпатию, чем внешне милая и вежливая Ким.

Фаерщица остро осознала свое одиночество. Она пошла в туалет, где умылась и привела себя в порядок.

Затем проскользнула в зал и соврала коллегам, что попала в автобусную аварию, поэтому и опоздала. Некоторые посочувствовали и предложили помощь, но большинство даже не оторвались от своих компьютеров. Впрочем, уже через десять минут о Ким забыли все, кроме Цеси.

Вскоре пришел и Александр. Он ходил с опущенными глазами, немного прихрамывал и отвечал на вопросы невпопад. Лишь Цеся чувствовала настроение Ким, ее скрытый ужас и невыплаканные слезы. Но та старательно избегала проницательного взгляда подруги.

А через два часа Александр всё же подошел к ней и надтреснутым голосом попросил зайти в кабинет.

Ким кивнула и улыбнулась. Как только менеджер удалился, она шепнула Цесе на ухо, чтобы та подождала ее у двери.

— Если я закричу, сразу же зови на помощь.

Но Александр походил на выжатый лимон и вовсе не думал душить свою подчиненную. Он подвинул к девушке чистый лист бумаги и сказал:

— Пиши заявление.

— Что?! — взвилась Ким. — Да я здесь пять лет работаю!

— На месячный отпуск, — уточнил начальник. — Деньги получишь в кассе. Отпускные и двойную премию за отличную работу.

— А если не напишу?

— Ким, пожалуйста, прошу тебя, — устало сказал Александр. — Со мной что-то происходит. Что-то страшное и плохое. Нужно время, чтобы разобраться. И я очень боюсь не совладать с собой. Но верю, что справлюсь.

— Это не с вами происходит, а со мной. И я подпишу заявление.

— Отпуск с сегодняшнего дня.

— Как скажете, — Ким расписалась и поставила число. — Могу идти?

— Да, всего хорошего!

Ким махнула рукой и двинулась к выходу. Но когда она уже открывала дверь, Александр сказал:

— Я тебя вовсе не ненавижу. И не презираю.

Ким как будто пригвоздило к месту. Она хотел что-то ответить. Но так и не найдя нужных слов, ушла.

Некоторое время девушка в растерянности бродила по городу. Идти домой и объясняться с Еретиком ей хотелось меньше всего на свете. Можно было бы навестить маму с бабушкой или зайти на тренировочную базу, там наверняка оттачивали мастерство Чайна или Ингрид. Но ноги понесли Ким в старую часть города, в район, где жил Асмодей.

Еще издалека фаерщица увидела большое скопление людей. Туда-сюда сновали рабочие в спецовках. Девушку, не выносившую толпу, замутило. Но она набрала воздуха в легкие и выкрикнула:

— Что произошло?

— Прорыв водопровода, — буднично объяснил рабочий. — А еще подземный ход обнаружили. Не лезьте туда, он наполовину разрушен, да и воды в нем по пояс. Обвала бы не было.

Ким отошла чуть подальше и впилась глазами в видневшийся кирпичный аркообразный ход. Постепенно толпа разошлась, лишь высокий парень с печальным лицом стоял на коленях у ямы.

Ким узнала в нем Асмодея.

— Пожалуйста, уходите. Вы мешаете ремонтным работам, — вежливо попросил тот же рабочий.

Но Заратустра будто бы его не слышал.

— Понимаю, хотелось бы прогуляться по подземному ходу. Сам таким был в юности, — дружелюбно продолжал мужчина, — Я ведь окончил два курса политехнического института. Инженером хотел стать, но отчислили. Раньше в здании располагалась духовная семинария, затем военный госпиталь. Поговаривали, что корпуса соединены подземными переходами, по которым невидимо для простых смертных перемещался архиерей. Вот задумали, к примеру, семинаристы сигаретой побаловаться. А тут раз, и разъяренный архиерей возник из-под земли. Или же идет Крестный ход, и он загадочно появляется перед народом. Чудо? Нет, подземные ходы.

А еще рассказывали, что в Великую Отечественную из госпиталя в переход скидывали ампутированные конечности. Так что я вас, молодежь, прекрасно понимаю. Весь ваш энтузиазм и жюльверновщину. Но ход завален. Ищите приключений в другом месте.

— Вы правы. Мы сейчас уйдем, — ответил Асмодей, натужно улыбаясь. — Спасибо за рассказ.

Ким отметила, что взгляд Заратустры стал осмысленным, а лицо порозовело.

— Что ты здесь делаешь? — спросила фаерщица, когда они присели на скамейку в ближайшем парке.

— Ты слишком часто задаешь мне этот вопрос, — усмехнулся парень. — Я всего лишь шел в дом своей бабушки. Это криминально?

— А я гуляла. Меня чуть не задушил собственный начальник, а потом отправил в отпуск и наградил премией, — усмехнулась Ким.

— Интересная у тебя жизнь. Почему не пошла домой?

— Не хотела видеть Еретика. Кажется, что он стал ненавидеть меня еще сильнее. Если это вообще возможно. И при этом он действительно меня любит.

— Я бы хотел пожалеть тебя, — аккуратно сказал Асмодей. — Но не могу, потому что такая жизнь — твой выбор и только твой.

— Мне и не нужна жалость. Я хочу уважения, — пожала плечами Ким. — И вообще мои семейные дела не имеют значения. Друг, кажется, я поняла, где клад. В подземелье!

— Интересная мысль. А какая своевременная, — кисло улыбнулся Асмодей. — Вообще-то ты сейчас со сталкером беседуешь, облазившим как минимум четверть подземелий Верены. Тех, которые не завалены, затоплены и замурованы.

— Весь город стоит на катакомбах, верно? И эта ветка не была тебе известна? — не сдавалась девушка. — А Ницшеанец был с приветом, любил ребусы. Скажи, здесь находились владения вашей семьи?

Впервые фаерщик посмотрел на нее с растерянностью:

— На Лекарской улице? Да… Доходный дом, построенный по проекту Ницшеанца. Мы сейчас как раз сидим напротив него. Этот парк и примыкающий к нему Ботанический сад, кстати, тоже посадила моя семья. Кто конкретно, не знаю. Может, и Ницшеанец руку приложил. Хотя вряд ли. Он же весь в мечтах был о своем Шаолине. И таким низменным делом не стал бы заниматься.

— Ты его совсем не знал, — почему-то Ким заступилась за призрака, который пугал ее до потери сознания.

— Конечно. Но почему-то прадед не вызывает у меня особой симпатии, — пожал плечами Заратустра. — Ладно, пошли в доходный дом. Поспрашиваем старожилов. Вероятно, в подвале есть выход в подземелье.

— Так они тебе и рассказали.

— Расскажут, — усмехнулся Асмодей. — Я умею убеждать.

Бывший доходный дом выглядел так же, как и большинство зданий конца XIX века — трехэтажный, скромно украшенный завитушками и наполовину разбитыми амурами.

Но когда фаерщики вошли внутрь, Ким потеряла дар речь, а когда обрела, то заорала:

— Как ты мог молчать и скрывать от меня это?

— Хотел, чтобы ты увидела своими глазами.

В скромнейшем домишке таилась прелестная кружевная ротонда, доходившая до чердака. Чудо архитектурной мысли. Почти копия ротонды дома на Гороховой в Петербурге.

— Что еще я не знаю о Ницшеанце, — пробормотала Ким. — Да он — гений.

— Он — дурак, — резко сказал Асмодей. — Не удивлюсь, если это его очередная попытка найти Шаолинь. Центр мироздания, блин. Сердце Верены.

— О чем спорите, внучата? Да, эту ротонду мы называем сердцем города и немного гордимся ею. О ней знают немногие. Не хотим паломничества и столпотворения, как происходит сейчас в Ленинграде, — прошелестел старик, неслышно подошедший сзади. На вид ему было лет двести.

— А вы давно здесь живете? — вкрадчиво спросил Асмодей.

— С 1929 года, — гордо сообщил дед.

— Необычное сооружение. Любуемся, — все тем же вкрадчивым тоном проговорил Асмодей.

— Необычное, — согласился старик. — Да только вы сюда не архитектурными изысками пришли любоваться. За другим. И не врите мне, я таких много за жизнь повидал. Ты бы, парень, хоть огонь в глазах притушил. А то пожар будет. А девчонка — наполовину мертва. Небось, видишь то, чего нет? А, внучка?

— Хватит, — воскликнул Заратустра. — Вы случаем в ГБ не работали?

— Нет. Просто жизнь прожил в странном доме. Так чем обязан?

— Покажи путь в подземелье, — процедил фаерщик.

Старик вдруг сник, затрясся и словно постарел еще больше.

— Нечего здесь болтать. Идемте ко мне в квартиру.

Ребята молча поднялись на третий этаж. Сразу чувствовалось, что пожилой мужчина живет один. Слой пыли покрывал все предметы в комнате, лишь обеденный стол небрежно протерли тряпкой. Казалось, что в жилище застыли шестидесятые годы: на тумбочке с почетом стоял черно-белый (еще работающий!) телевизор, пианино с портретами хозяина и жены, дисковой телефон. Ким подумала, что в квартире пахнет старостью: смесью ароматов парафиновых свечей, папирос и немытого тела.

Дед медленно разлил крепчайший чай, к которому кладоискатели даже не притронулись.

— Если вы что-то знаете о подземном ходе, не потаите! — не выдержал Асмодей. — Или его не существует?

— Существует. И я даже в нем бывал, — пожал плечами старик. — Нечего там делать живым.

— Я заплачу.

— Заплатишь, но не мне. Хотя ладно. Больше отговаривать не стану. Приходите завтра вечером. Оба.

Выйдя на улицу, фаерщики вздохнули с облегчением.

— Неприятное место. У меня мурашки по коже, — пожаловалась Ким.

— Что же с тобой будет в подземелье, если испугалась выжившего из ума старика? Хотя ты вовсе не обязана идти со мной.

— Я тебя одного не оставлю, — всплеснула руками девушка. — А еще я надеюсь, что замкнутое пространство начнет давить на мою психику. И я пойму все. Найду там ответы на свои вопросы.

— Тоже верно, — усмехнулся Заратустра. — На некоторых диггеров подземелья действовали, как гипноз. Они вспоминали очень важные вещи. Советую тебе почитать книгу о Веренских катакомбах, чтобы хоть немного подготовиться морально. И если не боишься, встретимся завтра в восемь у дома с ротондой.

Дома Ким нехотя рассказала Еретику о нападении Александра, нежданном отпуске и грядущей вылазке в подземелья. Тот отреагировал предсказуемо:

— Я тебя никуда не отпущу. Если Асмодей хочет рисковать своим здоровьем и жизнью, пусть делает это в одиночестве. Ты кто такая вообще? Диггер или спелеолог? Забудь о подземельях.

— У меня нет выбора, — пожала плечами Ким. — Я стою на грани безумия.

И, избегая дальнейших препирательств, девушка заперлась в своей комнате с ноутбуком. Она хотела узнать хоть что-то о таинственных подземельях Верены.

Оказалось, что ходы появились еще в XVIII веке и служили защитой от пожаров и набегов кочевников. А еще ходили слухи, что в подземных галереях Емельян Пугачев, отступая, спрятал золотой клад — около пятисот пудов.

«Ну, это враки, — подумала Ким, неплохо разбиравшаяся в истории. — Крестьянский вождь наоборот нуждался в деньгах, чтобы поддержать слабеющую боеспособность своего войска. Скорей уж разорил некоторых зажиточных веренцев».

Другие легенды рассказывали о старинной библиотеке, спрятанной в подземелье, в которой якобы находились древние летописи об основании города. И совсем уж таинственные рукописи о странном месте Шаолине, где каждый может найти свое счастье.

Подземные галереи проходили под всей старой частью города. И еще в 20-х годах активно использовались бандитами и чекистами. Поговоривали, что в них даже проводились расстрелы. Недалеко от дома с малой ротондой и сейчас стоит бывший особняк банкира Винтермайера. На нижнем этаже располагался банк, а на верхнем проживал его хозяин. Сотрудники заметили, что каким-то необъяснимым образом, не выходя на лестничную клетку, он появлялся в нижних помещениях. Оказывается, между стенами существовал замаскированный секретный коридор, который вел в подвал и соединялся там с разветвленный системой подземных ходов.

В 20-е годы в городе орудовала шайка, терроризировавшая население. Бандиты прославились своей жестокостью и неуязвимостью. Главарь Ставшин неоднократно вырывался из окружения, стреляя из пистолета с двух рук. И, конечно, он умел неожиданно исчезать, спасаясь от погони. Однажды чекисты погнались за Ставшиным по подземному городу. Неизвестно, что там случилось, но не вернулся никто — ни бандит, ни его преследователи.

Вероятно, эта трагедия и побудила городские власти замуровать выходы в подземелья в 1926 году. Но граждане, мечтавшие о приключениях, проникали в ходы и позже — через неучтенные лазы или через образующиеся провалы. Одни мечтали о приключениях и острых ощущениях, другие — о кладах и предметах старины. И ведь находили! Сокровища, конечно, нечасто. А вот подсвечники, коробки из-под монпансье, книги XIX века, ложки и кубки попадались постоянно.

Ким закрыла лицо руками. Ее уверенность, что Ницшеанец спрятал свой клад в подземельях, пошатнулась. Но она подумала: «Если я так и буду сидеть в колл-центре, как мышь под веником, то жизнь пройдет мимо. И мои приключения не начнутся никогда. Надо идти под землю, надо задать вопрос, если хочешь получить ответ».

Тихо постучавшись, вошел Еретик. Он робко улыбнулся, но Ким поднесла палец к губам и села на широкий подоконник. Парень сел напротив, затем достал из кармана крепкие сигареты и закурил. Их ноги переплелись. Ким кашляла, но ни один из них даже не подумал уйти. Потому что вдруг все вокруг стало неважным. Они не видели друг друга. Они предпочитали смотреть на звезды.

Глава 20

— А ведь вы не первые. Я вспомнил, — такими словами встретил Ким и Асмодея старик, когда они постучались в его квартиру. — Были тут такие же… полумертвые. Давно уже — в 80-е годы. Парень и девушка вашего возраста. Девчонку еще смешно звали. Игнатия или Игорина, что-то вроде того. Представились журналистами, но не клад они хотели найти. Вовсе не клад. Тогда люди проще были, без меркантильности. Шаолинь они искали. Шаолинь в подземельях! Вот малахольные.

Посмотрели бы вы, какими они вышли из этой ветки подземелья: наполовину седые, глаза бешеные, руки трясутся. Я им приказал раздеться и переспать друг с другом. Чтобы почувствовать, что живы. И что все закончилось. Я зажег свечу, а они меня будто и не замечали. В рыданиях давились и совокуплялись, как животные.

— Это мерзко — подглядывать и стоять со свечкой, — сказала Ким менторским тоном.

— А через год эта Иннокентия позвонила, — продолжал старик. — Сообщила, что родила ребенка. И тогда мне стало по-настоящему жутко. Вы еще собираетесь лезть в подземелья?

— Конечно, — усмехнулся Асмодей. — Я — сталкер, меня ничем не напугаешь. А Ким и вовсе каждый день с призраками общается.

Старик криво улыбнулся, и все трое спустились в самый низ, к основанию ротонды. Приподняв половицы, он указал на винтовую лестницу, которая вела в подземный ход. Асмодей полез первым, за ним Ким. «Огонь с нами, огонь внутри нас», — прошептал он.

Старик же раскатисто засмеялся:

— Это вам не поможет, кладоискатели. Здесь власть другой стихии.

— Тогда попросим помощи у духов земли. Например, у гномов и лепреконов, — серьезно проговорил сталкер.

Ким захихикала, с запозданием понимая, что Асмодей пытается ее приободрить и отвлечь.

— Стой! — Заратустра замер, и Ким кожей почувствовала его напряжение. — Эй, дед. Как звали ребенка, который родился у тех двоих со странными именами?

— Не помню, — прошелестело наверху. — Но это была девочка. Погоди-ка. Ирина, Инга, Инесса, Ирма. Нет, парень, ее звали Инна.

— Я знал, — засмеялся фаерщик. — Она и не могла стать никем другим. Только сталкером.

Вскоре они спустились метра на три под землю и увидели кирпичный аркообразный вход, немного затопленный паводковыми водами. Чуть пройдя, ребята увидели ответвление, основательно заваленное битым кирпичом и песком. Очевидно, то самое, которое откопали рабочие при ремонте водопровода. Фаерщики подумали, что они спустились в ад, но смело двинулись по коридору, отделанному старинной кладкой. Ход пока позволял идти, выпрямившись в полный рост. Ребята приободрились и зашагали вперед.

Вскоре ход разделился на две ветки.

— Все хорошо, — улыбнулся Асмодей и достал сталкерскую карту. — Вот, смотри. Мы сейчас как раз на перекрестке двух улиц — Верхнеполянской и Старокупеческой. До доходного дома, который принадлежал Ницшеанцу, примерно сто-двести метров.

— Это недалеко, — прошептала оробевшая Ким.

— При такой хорошей сохранности хода — да. Я предполагаю, что мы дойдем до этого пресловутого дома и увидим дверь с сокровищами. А уж как ее открыть, предоставь мне.

Некоторое время все было хорошо. Затем Заратустра как будто сглазил. Ход стал уже и ниже. Появились небольшие завалы, закапала вода. Начал ощущаться недостаток воздуха, и у Ким закружилась голова.

Каждый думал о своем. Асмодей шел и видел перед собой Инну. Такой, какой она была в клубе сталкеров — в коротком камуфляжном платье, с длинными пепельными косами и широко раскрытыми зелеными глазами. Асмодей думал о ней и не мог дышать, как будто в горле встал ком. Неожиданно ему, сильному и мужественному сталкеру, захотелось рыдать, уткнувшись ей в плечо. Заратустра вспомнил, как Иней поддалась зову мертвого города и едва не утонула. Вспомнил свою ложь о Ерше, которая привела к разрушительным последствиям. И как Инна буднично, но, не скрывая радости, сообщила, что выходит замуж за его друга.

Больше Асмодей ее не видел и старался не вспоминать. Он не разлюбил и не возненавидел, просто перестал дышать только ею.

Ким же думала о смерти. О том, как совершить самоубийство наименее болезненным способом.

Внезапно они осознали, что не одни, в галерее был кто-то еще.

— Знаешь, я вообще-то не диггер, — признался Асмодей. — Меня лишь подземные реки интересовали. Ты только представь, XVII век, течет и течет полноводная Стила. В ней ловят рыбу, ходят на лодках, купаются. Хозяйки белье стирают. А в XVIII веке жители города превратили реку в помойку и канализацию. Постепенно Стила мелеет, становится все более замусоренной и грязной. А в просвещенном XIX столетии ее прогоняют в коллектор и забывают даже имя.

— Это больно. Быть всеми отвергнутой, — тихо проговорила Ким.

— Конечно. Особенно когда ты ни в чем не виноват. Это люди осквернили Стилу. Вот она и мстит, периодически прорываясь сквозь землю.

Вскоре ход превратился в лаз и кладоискатели согнулись в три погибели.

— Мы вот-вот должны выйти к доходному дому, — заверил Заратустра, стараясь скрыть беспокойство.

Пахнуло чем-то странным.

— Это сера. Мы в преисподней, — пошутила Ким.

Лаз опять разветвился на несколько ходов. Ребята озадаченно смотрели друг на друга. Как вдруг послышался шепот. Ким вздрогнула. В одном из ходов показалась человеческая фигура. И когда Асмодей навел на нее фонарь, фаерщики, не сговариваясь, бросились бежать в другой коридор. У обычного человеческого тела в одежде была голова собаки и неестественно длинные руки.

— Подземная тварь или Псоглавец, — прохрипел Асмодей.

Через несколько минут, когда они остановились отдышаться, Ким спросила:

— Что еще за тварь такая?

— На некоторые вопросы лучше не получать ответы. Да и не знаю я точно. Так, легенды и предания Верены.

— Прошу, расскажи!

— Ходят слухи, что некоторые жители закрытого города Краснокрестецка мутировали. И чтобы не смущать общественность, ученые создали лабораторию по их изучению и влиянию радиации в подземельях города.

— Вот это бред, — захихикала Ким. — Краснокрестецк уже несколько лет как открыт и полуразрушен. Так что ничего особенного там нет, а уровень радиации совсем не опасен.

— Вот и думаю по-другому, — сказал повеселевший Асмодей. (Проход снова расширился, и они шли почти в полный рост) — Подземные твари, колдуны, ведьмы и лесные человечки — исконные жители Верены. Это ведь и в летописях отражено. Изначально наш город населяли карлики и люди с песьими головами. Поэтому так поселение и назвали — Верена. Верь в чудо.

— Неужели родители Инея испугались псоглавца?

— Не думаю. Они были крепкими и очень выдержанными по рассказам Инны. А еще… — Асмодей замолчал, потому что ход снова разветвился на два коридора.

В правом ребята увидели железную дверь.

— Мы должны быть под доходным домом, — воскликнул Заратустра.

— Я не верю тебе, — проронила Ким.

— Не веришь? — опешил Асмодей. — Да что ты, девочка? Я ведь засекал время и вообще отлично ориентируюсь в подземельях. Мы находимся прямо под домом Ницшеанца. Именно здесь он спрятал свои сокровища, верь мне. Надо только открыть дверь и взять их. И знай, я делаю это и ради тебя! Никогда не хотел играть тобой втемную. Я мечтаю только о счастье для всех. Для тебя, Чайны, Ингрид. Вы — мои друзья.

— Счастье для всех, и пусть никто не уйдет обиженным, — усмехнулась Ким. — Это опасные игры, сталкер. Сколько сейчас времени?

— Наверное, половина девятого.

— На моих часах уже три, — холодно сказала девушка.

— О, и на моих. Странно. Ну, да ладно, займемся дверью. Еще раз говорю, мы — друзья, я помогу тебе.

— Нет здесь никакого клада, — выдохнула Ким. — Надо уходить. Это подземелье — очень страшное, выморочное какое-то.

— Много ты повидала подземелий, — отмахнулся парень, орудуя отмычкой.

Ким присела и прижалась ухом к двери:

— Слышишь? Тук, тук, тук — как будто стук копыт.

— Это черти ходят, нас поджидают, — усмехнулся сталкер.

Наконец, дверь распахнулась, и оба едва не закричали от разочарования. Потому что увидели совершенно пустую маленькую комнату с высоким зарешеченным окошком. Рядом стояла ветхая деревянная лестница.

— Я только сейчас поняла, — тихо проговорила Ким, — только сейчас, оказавшись в подземелье. Ницшеанец слишком сильно любил жизнь, мечтал о Шаолине. Он не мог спрятать сокровища в катакомбах.

Заратустра молча стоял, опустив голову. Страх усилился, нечто давило на психику.

Наконец он взял себя в руки:

— Что ж, приключение необычное у нас получилось. Мои друзья, сталкеры, поседели бы от зависти. Надо выбираться. Не судьба, видно, взять этот клад. Заколдованный он.

Ким воспряла духом:

— И правда. Но мне до смерти не хочется возвращаться в это жуткое подземелье. Давай вылезем через это окошко. Ты ведь сможешь выдавить решетку?

— Попробую. Сейчас залезу и посмотрю, куда хоть выходит этот лаз.

Стук копыт усилился, но фаерщики уже не обращали внимания ни на что. Ким придерживала лестницу, а Заратустра взобрался наверх. Несколько минут он напряженно вглядывался, бледнея.

— Что там? Что? Не молчи!

Асмодей начал задыхаться. Казалось, он на грани обморока.

— Пойдем отсюда. Лучше уж нам сгинуть в подземельях Верены, чем это…

Ким хотела возразить, но, поймав взгляд сталкера, молча двинулась из комнаты.

Через некоторое время девушка осторожно спросила:

— Почему ты испугался? Что там было?

— Прошлое, — тихо ответил Заратустра. — Девочка, мы с тобой попали в хронодыру. Там наверху мирно шел XIX век. Ездили каретные экипажи с дамами, предлагал свежие «Веренские губернские ведомости» мальчишка-газетчик, несла полноводные воды Стила. Вот от чего чуть не свихнулись родители Инея!

— Но ведь это просто невероятно! Я всегда мечтала побывать в прошлом. Вот это приключение действительно имеет цену. Ты как хочешь, а я возвращаюсь в комнату.

— Ким, тебя недостаток кислорода совсем лишил мозгов? Или ты всегда была такой недалекой? — взревел Асмодей. — Мы не можем даже высунуться из этого окошка, даже потрогать землю позапрошлого столетия. Потому что это изменит историю!

— Эффект бабочки, — прошептала фаерщица.

— Именно.

И тут оба заметили, как сильно изменился ход. Вместо кирпича стены стали земляными, а потолок из полусгнившего дерева. И главное, он стал совсем узким и низким.

Заратустра застонал:

— Мы заблудились, я не представляю, где находимся.

— Вернемся назад, — предложила Ким. — Только не будем заходить в ту дверь.

— Не горю желанием встречаться с псоглавцем. Но выбора нет. Боюсь, вперед мы просто не проползем.

Ребята повернули в обратном направлении. Но вот незадача: ход стал совсем незнакомым, как будто и не было в нем двери. Подземелье все сильнее давило на психику, и кладоискатели ускорили шаг. Больше всего на свете им хотелось оказаться на шумной городской улице или, еще лучше, дома, на светлой кухне. Ким вспомнила, что именно сейчас Еретик заваривает зеленый чай с ромашкой и хризантемой для спокойного сна. Асмодей же мечтал оказаться на тренировочной базе и ловко крутить драгон-стафф на пару с Чайной.

Но ход, отделанный кирпичной кладкой, все не начинался. Ребята шли по старинной земляной галерее, густо увешанной паутиной, и чувствовали себя закопанными заживо. Кое-где попадались разветвления. Кладоискатели продвигались по ним, но снова и снова натыкались на завалы из мусора, щебенки и песка. Приходилось возвращаться и пробираться в другую сторону по странным земляным коридорам.

Первым сдался Заратустра. Он обессилено сполз по стене и сел, уставившись в одну точку. Ким примостилась рядом.

— Этого кошмарного коридора вообще нет на карте, — простонал сталкер. — Мы сгнием здесь заживо.

— Прости, — прошептала девушка, — за то, что уговорила тебя искать сокровища.

— Я сам этого хотел и сам сделал выбор, — пожал плечами Заратустра. — Грустно то, что мы заблудились, так ничего и не поняв.

Ким затрясло, хотелось заплакать, но от ужаса она не могла. Это был тот самый животный страх, который преследовал ее на первой встрече с Ницшеанцем. Заратустра протянул ей руку, но сразу же отдернул. У Ким все помутилось, и она крепко обняла сталкера. Асмодей долго гладил ее по спине. Затем лег и положил голову на колени девушке.

Так они сидели около часа. От недостатка кислорода Ким стала медленно засыпать. Как вдруг ясно увидела перед собой Ницшеанца. Фаерщица крепко закрыла глаза. Открыла: никого!

— Почему ты говорил, что подземелья могут помочь мне решить проблему с призраками?

— Потому что здесь сильнее всего связь с мертвыми. И проще общаться с ними. Пойми, все дело в твоем мозге. Здесь он может точнее улавливать вибрации призраков.

— И как мне увидеть Ницшеанца?

— Просто думай о нем.

Ким потребовалась секунда, чтобы представить себе худощавого юношу с книгой Ницше. Затем она, как вживую, увидела ведьму Аглаю с распущенными темными волосами.

— Выведите нас, умоляю! — воскликнула девушка.

И действительно, в конце коридора возникли две фигуры, казавшиеся как никогда материальными. Асмодей и Ким, не сговариваясь, пошли вперед. Теперь, когда их вели призраки, в галерее посветлело, ходы расширились, да и дышать стало легче.

Вскоре кладоискатели вышли в коридор с кирпичной кладкой.

— Что вы хотите от меня? Почему я вас вижу? — закричала Ким.

Но привидения не ответили. Они растворились в затхлом воздухе, как будто их и не было.

Вдруг повеселевший, Асмодей снова стал серьезным. Они наткнулись на ветхую дверь с облезшей старой краской.

— Стой на месте. Она совсем хлипкая, надо проверить, что там.

Ким поджала губы, но спорить не стала. Две минуты отсутствия сталкера показались ей вечностью.

Асмодей вышел позеленевшим. Чтобы устоять на ногах, ему пришлось облокотиться о каменную кладку.

— Хорошо, что я был один. Не хочу, чтобы ты это видела, Кимушка, — парень изо всех сил пытался улыбнуться. — За дверью скелет в полусгнившей форме, похожей на военную. И никаких сокровищ. Видимо, один из охотников за кладом Ницшеанца.

— Нет, это выживший Костя Волков. Проклятье призраков все-таки настигло его в подземелье.

— В таком случае, надо пометить это место и сообщить в полицию. Если, конечно, выберемся.

— Я не сомневаюсь, что всему есть причина. Мы не зря спустились в катакомбы, ведь Ницшеанец и Аглая просчитывают партию на десять ходов вперед.

— Ты так тепло говоришь о привидениях, будто это твои родственники, — усмехнулся Заратустра. — А может, ты влюбилась в красивого юношу с книгой? Ведь обычные живые парни не в твоем вкусе, правда?

— Я сейчас надену перчатки и поколочу тебя. Или затискаю, тогда и узнаешь, кто в моем вкусе, а кто нет, — пригрозила Ким. — Ладно, пошли уже, я не собираюсь здесь ночевать. Меня ждет Женька.

Через десять минут идти стало легче. Этот коридор уже не выглядел таким мертвым и выморочным. Но люка, ведущего в дом с ротондой, так и не было.

— Пошутили над нами призраки, — вздохнул Заратустра. — Хотя у меня есть предположения, где мы.

Он еще раз вгляделся в карту.

— Да, так и есть. Но я тебе не скажу, а то испугаешься.

Теперь галерея была прямой, как стрела, а стены — не менее двух метров в высоту. Кладоискатели почти бежали. Они поняли, что этот ход используется до сих пор. Вдруг явственно послышался плеск воды. Вскоре ребята увидели лаз с опущенной лестницей. Они поднялись в почти неприметную землянку у реки.

— Да это же левый берег, — прошептала Ким. — Мы шли под рекой.

Ребята упали на траву, катались и смеялись. Они были пьяны от свежего речного воздуха, а может, от радости, что выкарабкались, что остались живы.

Заратустра протянул Ким фляжку с коньяком. Та выпила, затем, оглядевшись, сказала:

— А ведь именно на этом месте мы недавно сидели с Инеем и смотрели на реку.

— О чем вы разговаривали? — жадно спросил Асмодей.

— О разном. Знаешь, в чем трагедия слишком красивых девушек? Их никто не любит, их хотят, как вещь, игрушку. Вот и с Инной так было. Головокружение от красоты. Лишь Ёрш увидел в ней человека. Прости, но ты тоже хотел лишь обладать ею.

— Ты не можешь этого знать, — отрезал Асмодей.

— Могу. Я не способна любить, но от этого остро вижу истинные чувства.

Они помолчали. Наконец, Заратустра сказал:

— Я не могу отпустить тебя домой. После подземелий на прекрасное надо смотреть, а то можно озлобиться. Или, что еще хуже, себя потерять. Заедем ко мне за световым реквизитом и будем крутить его на крыше! А потом встретим рассвет, если, конечно, Еретик тебя отпустит.

— Женьке уже давно плевать на то, что я делаю. Беспокоится он только для виду.

— Тогда я обещаю тебе незабываемую ночь, — улыбнулся фаерщик.

Они стояли на краю крыши и смотрели вниз, такие далекие и близкие. Они могли бы полюбить друг друга. Но любили лишь свое искусство и свой город — таинственную Верену, лежавшую между двух рек и трех холмов. Новый город, населенный обычными людьми и теми, кто мечтает о странном — о Шаолине или Саббате. Старый город с загадочной историей, населенный карликами поутри, призраками и псоглавцами. Эти двое узрели оба его лика и беззвучно благодарили судьбу.

Они крутили светодиодные пои и даблы и снова чувствовали себя живыми, потому что жизнь — это и есть вечный круговорот.

Они сидели на крыше, смотрели на розовеющее небо и слушали Виктора Цоя, песню «Последний герой». Одни наушники, одна цель, одно искусство. Фаерщики и сами стали в ту ночь последними героями.

Глава 21

На следующую тренировку Ким опоздала. Еретик неожиданно почувствовал себя плохо и жаловался на боли в руке. Ким была так погружена в свои раздумья о призраках, что даже не удивилась этому. Она лишь дала парню обезболивающую таблетку и помогла лечь.

— Может, ты не будешь сегодня крутить? — спросил тот.

— Надо, — пожала плечами девушка. — Чем раньше я вспомню все, тем скорее меня будут брать на заказы. Как говорит Асмодей, за огонь хорошо платят. А лето — пора свадеб. Мы должны стать самым востребованным огненным коллективом в Верене.

Еретик молча отвернулся к стене. Ким влезла в свои любимые камуфляжные штаны с толстовкой и, даже не попрощавшись, отправилась на тренировку.

В зале царила непривычно благожелательная атмосфера. Ингрид возлежала на гимнастическом коврике, крутя на стройной ножке обруч. Ее некрасивые желтые глаза блестели, темные волосы были связаны в пучок, грудь прерывисто поднималась под розовой майкой. Девушка напоминала разнежившуюся пантеру.

Чайна с Асмодеем разучивали номер с даббл-стаффами. Они смеялись и шутили друг над другом, указывая на ошибки.

— О, привет, недотрога, — улыбнулся Чайна.

— Привет, Чай! Что-то новое учите?

— Да, придумали новый номер с испанской тематикой. Называется «Кармен». Вы с Ингрид работаете на веерах и обручах. Ложись к ней и повторяй.

Ким взяла коврик в углу зала и устроилась в полутора метрах от Ингрид.

— Нижнее кручение — совсем не сложное. Полчаса тренировки, и все получится. К тому же ты очень ловкая, — сказала фаерщица.

— Приятно слышать, — откликнулась Ким.

И через полчаса она действительно крутила обруч с не меньшим изяществом, чем Ингрид.

— Молодец, — сказал Чайна и захлопал в ладоши. — А теперь давай выйдем.

Ким молча повиновалась. Асмодей пошел вместе с ними.

Фаерщики разложили перед девушкой пять игральных карт рубашкой вверх.

— Вы хотите поиграть? — удивилась Ким.

— Нет, всего лишь помочь, — мягко ответил Чайна. — Мы должны выяснить, что призраки хотят от тебя. Одна из карт — пиковая дама. Тебе надо угадать, какая. Расслабься и хорошо подумай.

— Не знаю, — Ким ткнула наугад.

Перевернула. Девятка.

Асмодей перемешал карты и попросил фаерщицу повторить попытку.

— Бубновая семерка!

— Еще. У тебя три попытки.

Но девушка не угадала ни разу.

Впрочем, Асмодей широко улыбнулся:

— Что и требовалось доказать.

Чайна тоже довольно потер руки и объяснил:

— У тебя нет экстрасенсорных способностей. А значит, призракам нужно от тебя нечто другое. И если мы поймем, что именно, все будет хорошо.

— Я уже в это не верю, — Ким с грустью улыбнулась. — С каждым днем все страшнее. Волосы с потолка свисают, пятна крови на стене. Я живу, словно в фильме ужасов. Малобюджетном.

— Они не хотят тебя пугать. Это лишь попытки материализоваться. И только ты знаешь, что им нужно. Вспомни свое прошлое, сопоставь факты и найдешь ответ на вопрос.

— Мне нечего вспоминать. До той злой шутки, повлекшей трагедию, я была обычным ребенком. Ну, не верится мне, что призракам понадобились мои спортивные таланты и цирковая подготовка.

— Значит, дело не в тебе конкретно… Призраки собираются передать информацию, достучаться до живых, — сделал вывод Асмодей. — Рассказать, где находится клад. Может, и хреновый из тебя экстрасенс, зато медиум хороший.

— Мы опять вернулись к тому, с чего начали, — вздохнула девушка.

— Да, хотя есть еще один способ понять. Но он, скажем так, не слишком безопасный. Надо ввести тебя в шаманский транс с помощью особых трав и воззвания к духам четырех стихий.

— Наркотиков. Проще говоря, — вмешался Чайна.

— Да, — Асмодей посмотрел Ким в глаза, — решать тебе.

— То, что происходит со мной — страшнее любых наркотиков. Я могу попросту сойти с ума.

— Я еще раз предупреждаю тебя об опасности, — сказал Чайна.

— Время очень удачное, — улыбнулся Асмодей. — Как раз накануне сакрального дня Саббата.

— Чем это вы тут занимаетесь? — спросила подошедшая Ингрид. — Уже пол тренировки прошло.

— Перед Саббатом мы вызовем духов, — сообщил Заратустра. — И введем Ким в транс. Это для ее же блага. Нужна твоя поддержка. И сила. Ты же ведьма. Так забудь о прошлых обидах и покажи свои колдовские штучки.

— Мне страшно, — тихо сказала Ингрид.

— Мне тоже, — прошептала Ким.

— Не нагнетайте. Давайте лучше проведем древнее зороастрийское гадание на огне, — предложил Асмодей. — Так мы поймем, стоит ли вызывать духов.

С ним все согласились, и фаерщики поехали в ближайший лес. Чайна и Заратустра быстро собрали дрова и разожгли костер. А после с невозмутимым видом разулись и пробежали по углям. Было ли им больно — Ким так никогда и не узнала. Затем, отряхнув пепел, потерли ступни и попытались интерпретировать рисунки.

Асмодею выпал меч: «Моя внутренняя битва еще не закончена».

Чайна разглядел оленя: «Вечно бегаю от своего счастья. Да и вообще олень я по жизни». Девчонки захихикали и переглянулись.

Затем по углям прошлась Ингрид. Что она увидела, не сказала никому, но заметно погрустнела.

— Может, мы за все свое бывалое разожгли последний наш костер, — задумчиво проговорил Чайна.

Ким шла по огню и мучительно хотела, чтобы Асмодей подал ей руку. Неожиданно это сделали Ингрид и Чайна. Ким вздрогнула, но без колебаний взяла руку Ингрид. Вздохнула:

— Почему мы не были друзьями…

— Потому что не могли. Верь мне.

— Как я могу тебе верить? Мои лучшие годы проходят рядом с тем, кого я не люблю. Из-за твоей детской выходки я прикована к Еретику до конца дней.

— Если найдешь свой Шаолинь, все будет хорошо, — загадочно говорит Ингрид.

— Да где искать-то? На Тибете? В священных горах Китая? А может, где-то во Вьетнаме затерян замок Шаолинь? Не монастырь, где учат боевым искусствам, а нечто другое. Счастье в чистом виде. Беда в том, у каждого Шаолинь — свой. Каждый сам возделывает свой сад и режет пирог судьбы.

— Есть и другой Путь, — тихо сказала Ингрид. — Победить свой страх. Пройти через Тревожный Саббат. Тогда получишь то, о чем мечтаешь. Но желание должно быть истинным.

— А ты видела людей, нашедший свой Шаолинь? — спросил подошедший Чайна.

— Нет. Но Асмодей видел. Двух. И он их не забудет никогда.

— Ладно, хватит травить байки, — усмехнулся Чайна. — Лучше чаю попейте. Сегодня у меня кошачьи лапки, мята и жасмин.

— И все-таки Шаолинь существует, — упрямо сказал Ингрид, но чашку взяла.

— Возможно, — улыбнулся Чайна. — Но наших ли это умов дело? У нас своя цель — крутить, пока не умрем. Крутить в жару и в холод, во славе и забвении, в любви и ненависти, для людей и для себя самого. Молиться духам, прыгать через огонь. А также пить чай. И верить.

— Как все просто. Даже противно. Чувствую себя в колл-центре, — поежилась Ким. — Наши ценности: клиенты, дружба, взаимовыручка, инициатива. Тошно и скучно. Так что же выпало мне? О чем сообщил огонь своей непутевой дочери?

На небольшой ступне девушки явственно проступил череп.

Утро принесло невысказанные вопросы. Ким проснулась от ощущения, что кто-то гладит ее по плечу. Не открывая глаз, она прошептала: «Не уходи, позволь поговорить с тобой». Затем резко села. Сбоку мелькнуло нечто. Девушка зажмурилась, отчетливо ощутив холодок.

— Вы так похожи с правнуком. Оба не любите просить. Оба боитесь выглядеть слабыми. Я больше тебя не боюсь и готова услышать.

Впрочем, когда Ким открыла глаза, в комнате никого не было. Даже Еретик убежал куда-то с утра пораньше. В последнее время он изменился, ничем не напоминая измученного и несчастного инвалида.

Девушка сварила кофе по-турецки и добавила к нему щепотку ванили. В кухне сразу запахло праздником. Ким сделала себе пару тостов с сыром в микроволновке и задумалась. Как жить дальше? Что хотят от нее призраки? И каким будет Тревожный Саббат, если Ницшеанец так и не сможет достучаться до нее?

Ким вдруг стала задыхаться и бросилась к окну.

В ужасе отпрянула, истерично всхлипывая.

На подоконнике лежал клок черных волос.

— Долбанная Аглая. Как же я ее ненавижу!!!

И вдруг девушке стало смешно.

— Призраки пугают и пугают, а я с истошными криками бегаю от них, — громко произнесла Ким в пустоту. — И при этом утверждаю, что готова к контакту. Пора с этим заканчивать. И, кажется, я знаю, где смогу услышать их вкрадчивый голос.

Фаерщица спокойно допила кофе и сделала себе еще один тост. Неспешно помыла посуду, протерла пол и только после этого позвонила Чайне.

— Привет, друг. Извини за беспокойство. Ты сейчас занят? Нужна помощь.

— И тебе привет. Нет, не занят, все-таки на дворе утро субботы. Но почему ты звонишь мне, а не своему обожаемому Асмодею? — процедил Чайна.

— Потому что ему нельзя доверять в таких вопросах. В вопросах воды. Заратустра слишком близок к стихии огня. А ты такой разносторонний!

— Подумать только, а я-то думал, что ты вдруг оценила мои чувства, — продолжал издеваться парень.

— Я никогда о них не забывала, — начала закипать Ким. — Да только взаимностью ответить не могу. И зачем тебе такая? Я даже обнять тебя не могу. Роботетка, а не человек.

— Ты мне нужна. Когда же в это поверишь? — вздохнул Чайна. — Ладно. Я помогу. Видимо, тебя совсем прижало, раз ко мне обратилась.

Ким не стала ему говорить, что просто не выдержала бы очередного разочарованного взгляда от Асмодея, если их попытки найти клад и поговорить с привидениями, опять закончатся ничем.

И тогда девушка слукавила:

— Ты мне очень нравишься, просто со всеми этими кладами и потусторонними явлениями, я не могу ни о чем таком думать. Я хочу поехать на Веренское водохранилище, ведь вода знает все.

— На дне которого затоплен город? — поинтересовался повеселевший Чайна.

— Именно. Но одна я боюсь. Мне нужен кто-то, на кого можно опереться.

— Поехали сегодня, — предложил фаерщик. — Водохранилище находится недалеко от города. Но будь внимательна и заткни уши, чтобы не слышать голоса…

Ким собралась за считанные минуты. Вся ее неприметная одежда идеально подходила для походов и приключений. Она быстро сделала бутерброды и налила в термос цейлонского чая из провинции Ува.

«Почти как на кладбище собираюсь, — усмехнулась про себя фаерщица. — А ведь и правда, на кладбище».

Около часа Ким и Чайна ехали молча. Девушка просто не знала, о чем говорить, если не обсуждать тренировки и тонкости фаер-шоу. Кроме того, ей не хотелось встать на скользкую почву обсуждения своих отношений с Ницшеанцем и Заратустрой. Чайна заговорил сам:

— Ты не боишься?

— Было бы чего, — пожала плечами Ким. — Всем известно, что водохранилище больше не опасно. В нем даже можно купаться и нырять.

— Но я бы не рискнул. Хотя Иней смогла изменить его энергетику, пожертвовав собой. Но задолго до тех событий Асмодей обследовал дно с аквалангом.

— И зачем?

— Ради Инея. Он ее безумно любил. Лет восемь назад это было, мы тогда еще не познакомились.

Ким скривилась, но взяла себя в руки:

— Да, да, Инна и посоветовала мне поехать на водохранилище. Продолжай. Расскажи все, что знаешь.

— Когда-то на месте водохранилища стоял древний город Татура, — начал Чайна с интонацией сказителя. Ким взглянула на фаерщика внимательней, залюбовавшись сильными руками, которые уверенно лежали на руле. Ей вдруг стало грустно от осознания, что она никогда не полюбит этого крепкого и доброго парня.

— Более древний, чем Верена?

— Конечно. Верене всего-то триста восемьдесят лет. Говорят, что исконные жители нашего города — псоглавцы, карлики-поутри и маги. Так вот, по легенде Татура принадлежала именно магам. Тем, кто мог играть с Тьмой и не боялся Саббата. Те, кто творили заклинания, и поклонялся четырем стихиям. Возможно, они были потомки атлантов, арийцев или чуди белоглазой.

— Господи, какая чушь, — хихикнула Ким. — Это невозможно даже географически. Ты хоть представляешь себе, где примерно могла бы находиться Атлантида?

— Ладно, с легендами закончим, — легко согласился фаерщик. — Поговорим о реальном городе Татуре. То, что он существовал, не вызывает никаких сомнений. Во времена господства людей это был захудалый городишка, один из тысячи. Ты ведь слышала о затопленной Мологе в Рыбинском водохранилище? То же самое. Церковь, больница, заливные луга и неторопливые жители. Помню, как Иней возмущалась, что Татуру затопили. Но ведь это не уникальный случай: многие деревни и мелкие города ушли под воду, потому что индустриальной стране была нужна вода и гидроэлектростанции.

— Понимаю, и я никого не осуждаю.

— Итак, Татуру затапливали в несколько этапов, на протяжении второй половины сороковых. Параллельно жителей переселяли в город Краснокрестецк, который позже закрыли из-за производства химического оружия. Естественно, было много недовольных, тех, кто не желал оставлять свои дома. И, конечно, горожан возмутило, что строители водохранилища не пощадили церковь с серебряными куполами. Древнейшую святыню, призванную защищать место от сил зла! Но динамит церковь не взял, поэтому храм так и оставили на дне. В жаркие августовские дни можно увидеть серебряную маковку, которая виднеется из воды. А еще иногда город-утопленник возвращается… Инна с Асмодеем видели, я — нет.

— В смысле возвращается?

— Если лето выдалось жарким, уровень воды падает, водохранилище мелеет. Из воды обнажаются мостовые и фундаменты домов. Можно вброд пройтись по месту, где стоял город, поискать вещи жителей… Черепки, остатки кухонной утвари, старинные кирпичи. Из всех построек только церковь и сохранилась, дома вывезли по бревнышку еще в начале строительства.

— Говорят, что около ста жителей не захотели покидать родной город и утонули…

— Это глупости и вранье, — пожал плечами Чайна. — Я же сказал, водохранилище в несколько этапов заполнялось. Не сразу его водой залили. И всех вывезли: согласных или несогласных. Но что-то случилось тогда, раз это место стало нехорошим. То, что множество бывших жителей потом утопилось — неоспоримый факт. Они приплывали на лодке к родным местам и… будто слышали зов, особенно явственный рядом с церковью. Тихую странную музыку и колокольный звон. А потом бросались в воду, и кого-то не удавалось спасти. Да и вообще это водохранилище пользовалось дурной славой…

— Ты говорил, что Инна смогла все изменить?

Чайна сгорбился, его руки на руле сжались.

— Она была из тех, кто слышал зов. Но при этом избранной, той, с кем говорили поутри и той, кто имела право решать судьбу Верены. Инна поняла, что Татура превратилась в черное энергетическое пятно, что она будет и дальше забирать людские жизни. И решила добровольно остаться в мертвом городе, тем более что ее муж погиб. Инею, наверное, просто не хотелось жить без него. Ее душевную боль ничто не могло излечить. Так рассказывал мне Асмодей. И однажды Инна вместе с Ершом поплыла на лодке к серебряному храму и, услышав зов, поплыла на дно. Повторю, она была готова остаться и умереть. И эгрегор зла принял ее жертву.

Но Ёрш не мог этого вынести и спас Инну. Позже они поженились, затем родились близнецы. Иней была исцелена от тоски, ведь на дне она встретила своего мертвого мужа и услышала звон колоколов, который звонил по ее душе…

Ким молчала. Она ехала на водохранилище и ждала чего-то ужасного и пугающего, но после рассказа Чайны поняла: зло мертво, ведь Иней отдала этому месту свой свет и свою любовь.

И действительно, гладь искусственного моря выглядела безмятежно. Рядом с водоемом хотелось устраивать пикники и учить детей плавать. Лишь выглядывающая из воды колокольня выглядело несуразно, и будоражила воображение.

— Поплывем к ней? — предложил Чайна. — Здесь можно арендовать надувную лодку.

— По ком звонит колокол? — спросила Ким, ни к кому не обращаясь. — Ах да, конечно.

Вскоре они подплыли к колокольне и дрейфовали в нескольких метрах от нее. Ким напряженно вглядывалась в воду.

— Что-нибудь поняла? Почему призраки преследуют тебя? — крикнул Чайна.

Ким покачала головой.

И вдруг ее затрясло от ужаса. Девушка зажала уши руками и калачиком свернулась на дне лодки.

Чайна чуть не выронил весла. Он бы отдал все, чтобы просто не услышать звонок Ким, чтобы быть сейчас не на поверхности странного водохранилища, а в своей неуютной квартире с черными стенами и ловцами снов.

Потому что зазвонил колокол… Звонил со дна водохранилища. И этого просто не могло быть, ведь колокола были сняты со звонницы и вывезены еще в начале сороковых годов. Так и стояла церковь с серебряными куполами лысой и оскверненной.

— Не к добру, — прошептал Чайна.

Ким же наклонилась к краю лодки, ожидая увидеть мираж древнего города. Колокол продолжал звонить.

Но вместо призрачных улиц и людей перед девушкой предстало лицо того, кого она любила.

Ницшеанец улыбался и протягивал к ней руки из воды. Наконец-то она услышала его голос:

— Слишком мало времени для страха и любви. Я тебя жду, Ким. Мы сможем поговорить, если ты согласишься на обряд. Если ты доверишься…

— Я поняла, поняла! — воскликнула фаерщица. — Я верю тебе. И поверю Асмодею. Он проведет обряд.

— Перед Саббатом.

— Перед Саббатом, — повторила Ким.

— Не тревожься, доверься стихиям. Они тебя защитят, — голос призрака затухал. И вскоре он исчез в водной глади. Тотчас же замолк колокольный звон.

— Вот это да! Рассказать кому — не поверят, — засмеялся Чайна, но вышло натянуто. — Как ты? Видела затопленный город?

— Нет, но я поняла, что делать дальше, — уклончиво сказала Ким.

— Да это же был слуховой и зрительный хрономираж, — Чайна все никак не мог успокоиться. — Я видел двухэтажный каменный дом и детей, которые сидели на скамейке, лузгая семечки. Затем девушку, она собирала цветы на лугу и будто бы помахала мне… А колокол звонил и звонил, проникая в душу.

— Я рада, что ты поехал не зря, — улыбнулась Ким. — Извини, что из-за меня тебе пришлось пережить такой ужас. Но я получила важную информацию, которая поможет мне понять волю призраков. Поплыли на берег?

— Пора уже, — согласился Чайна. — И так натерпелись ужаса.

Но уже в машине он прошептал Ким на ухо:

— А знаешь, я слышал зов водохранилища. Я видел хрономираж. Но мне ни на минуту не захотелось покончить с собой и прыгнуть в воду.

— Так и должно быть, — мягко сказала Ким и коснулась его руки кончиками пальцев. — Теперь это больше не выморочное место. Это эгрегор света.

Глава 22

Торжественное погребение тела известного революционера Константина Волкова было назначено на двадцатое июня. Похоронили на Всехсвятском кладбище, а вовсе не в братской могиле на Двойных горах, как ожидала Ким.

Но, подумав, девушка рассудила, что это логично. Костя выжил, завел семью и нашел свое место. Он заслужил лежать рядом со своими детьми и женой, ведь месть призраков свершилась. Око за око. Юный революционер подписал смертный приговор усадьбе, а Ницшеанец заманил его в подземелье, где тот и встретил свою судьбу и свою кончину.

Смерть расставила все по местам, и примирила заклятых врагов.

Стоя у гроба, Ким заметила боковым зрением сразу трех призраков. Но когда девушка обернулась, они исчезли, оставив за собой зеленоватую дымку.

Ким надела шелковые перчатки и потупила взгляд, стараясь не смотреть на счастливого Константина Константиновича. Он нашел деда, и, наверное, нашел ответы также и о своей жизни. И неважно, кем был его предок: героем и борцом за светлое будущее или заурядным бунтовщиком и мародером.

Пожилой мужчина все же поймал взгляд Ким и подошел к ней:

— Я должен вам кое-что сказать. Вы ведь клад Ницшеанца искали в подземелье? Так вот, мой дед с обезумевшими крестьянами так до него и не добрался, хотя искали очень тщательно. Перевернули дворец вверх дном, перерыли почти всю придворовую территорию. Понимаете, Ким, на эти деньги бунтовщики мечтали уехать за границу, чтобы готовить революцию вместе с самим Лениным. Но ничего не нашли, потому и приняли смерть от царской власти. В одном я уверен, милая девушка, сокровище лежит на прежнем месте.

— Может и так, да только мы уже отчаялись. Наверное, Ницшеанец не желает, чтобы у золота появился новый владелец, пусть и его потомок. Проклятый клад… Я уже жалею, что ввязалась в эту историю.

— А я думаю, что у Ницшеанца свои планы на сокровище, которые связаны непосредственно с вами. Не сомневаюсь, что клад найдется, но принесет ли он вам счастье?

— Говорят, что у каждого человека свой Шаолинь, — улыбнулась Ким.

Дома девушку встретил Еретик, который выглядел непривычно оживленным. Но Ким почему-то показалось, что парень мучается чувством вины перед ней:

— Как прошли похороны? Призраков не видела? Ты голодная? Чем тебе помочь? Давай вечером сходим в кино.

— У меня голова кругом от твоих вопросов, — проворчала девушка. Но помолчав, она увидела грусть в глазах парня: — Все хорошо, но на вечер у меня другие планы. У нас состоится генеральная репетиция в лесу. Не волнуйся, я вернусь утром.

— Если там будет Ингрид, то я не волнуюсь.

— Главное, что там будет Асмодей, — хихикнула Ким и лукаво взглянула на Евгения.

И отшатнулась. В ласковых карих глазах парня больше не было вины. В них было торжество и ожидание грядущего счастья.

Когда Ким пришла в лес, то сразу увидела три костра. Ингрид, Асмодей и Чайна уже были на месте и играли на там-тамах. Ким неожиданно стало жутко и захотелось убежать в свою тихую и уютную жизнь.

Фаерщики выглядели необычно. Чайна и Заратустра оделись в черные балахоны с капюшонами, которые скрывали их лица. Ингрид — в длинное шнурованное платье и плащ. На груди у нее покачивался пентакль. Все трое что-то монотонно напевали. Только подойдя ближе, Кимувидела, насколько расширены у них зрачки.

С девушкой поздоровались кивком головы, а Чайна протянул горстку грибков:

— Что это?

— Галлюциногенные грибы. Не будем от тебя ничего скрывать. Ты же хотела стать одной из нас, — пожал плечами Асмодей. — Так ешь и добро пожаловать в мир Саббата и страшных снов.

— Да вы все тут больные, — воскликнула Ким. — Наркоманы чертовы. Обкурились и возомнили себя великими шаманами.

Зрачки Ингрид тут же сузились:

— Ну, и вали отсюда, роботетка. Или страшно стало? Говорила я, что ты нас не поймешь.

— Я стараюсь понять, но неужели это обязательно есть? — вздохнула Ким.

— Не обязательно, — ответил Асмодей. — И даже будет лучше, если ты уйдешь. Тогда будешь просто крутить пои и веера. И… останешься собой.

— Роботеткой, которая живет с нелюбимым? — грустно улыбнулась Ким и быстро прожевала грибы, оказавшиеся почти безвкусными.

Вдруг ей стало легко и весело. Как будто от шампанского, закружилась голова.

Чайна искренне улыбнулся:

— Что ты сейчас хочешь?

— Крутить пои и прыгать через огонь!

— Делай все, что нравится, — кивнул Чайна. — Сейчас тебе должно быть весело. Потому что потом будет больно.

— Чай, не забывайся, еще не Тревожный Саббат, — вмешалась Ингрид. — Позволь нам с Ким отойти. Я объясню ей смысл всего. Иначе будет тяжело.

— Она сделала свой выбор, — пожал плечами Асмодей. — Ну, ладно, поговорите. Только не подеритесь. Надеюсь, вы понимаете, что ночь накануне Саббата — не лучшее время для агрессии. Нехорошо сегодня в лесу. Нам надо держаться вместе и не спорить.

Ингрид покорно кивнула, потупив желтые глаза.

Девушки пошли по дороге, освещенной звездами. Видимость была отличной. Ким смотрела на небо и удивлялась, почему она раньше не замечала всей его красоты. «Потому что думала о смартфонах, тарифах, премиях и ногтях Цеси. И почему Еретик такая сволочь», — невесело подумала фаерщица.

Наконец фаерщицы нашли удобное место и сели, причем Ким постаралась отодвинуться подальше.

— Я тебе не нравлюсь? — грустно спросила Ингрид.

— Нет, прости, но мы не можем быть друзьями.

— Ладно, сейчас речь о другом. Мы — не просто фаерщики, мы — огнепоклонники.

— Слышала это уже и не раз.

— Мы чтим Заратустру, — продолжила Ингрид. — Великого перса с лукавыми глазами. А наш Асмодей лишь первый среди равных. Хотя у него такая сила внутри, что просто дух захватывает. Ты знаешь, что такое Шаолинь?

— Символ счастья, радости, довольства. Но счастье индивидуальное, личный рай для каждого.

— В целом — да, — согласилась Ингрид. — Но это, конечно, упрощенное понимание. Так вот Саббат — противоположность Шаолиню. Это счастье через страдание. Физическое и духовное. Шаолинь — это статичность, спокойное удовольствие, тихая радость. Саббат — страсть, боль, искупление, кровь. Завтра, 21 июня, Иванов день по старому стилю. И завтра грядет Тревожный Саббат. Время, когда боги спускаются с небес. И можно загадать любое желание. Но только истинное будет исполнено.

— Ты так пафосно рассказываешь, — засмеялась Ким. — И ради этих небылиц стоило заводить меня в глушь?

— Стоило. Потому что я хочу предупредить тебя. Завтра у нас выступление. Будет много зрителей. Толпа дает колоссальный заряд энергии. Толпа необыкновенно сильна. Особенно в Саббат, когда рвется ткань между мирами. Гложет меня нехорошее предчувствие. Будь осторожна. После выступления сразу вызывай такси и уезжай. И еще, вот черный колдовской нож, атэм. Мы погрузим тебя в транс, снимем все защитные барьеры. Если духи попытаются причинить душевную боль, остановить, то…

Ким подняла руки в протестующем жесте:

— Ценю твою трогательную заботу. Да только никому я не нужна. А за рассказ о Саббате — спасибо. Завтра обязательно загадаю желание.

— Ким, ты только прикидываешься такой непробиваемой, — вздохнула Ингрид. — Очень прошу, чтобы ни случилось сегодня и завтра, не бойся. Мне будет трудно, но я постараюсь помочь. Хоть ты и не хочешь быть моим другом.

— Слушай, Инг, я хочу крутить пои и прыгать через костер, — жалобно сказала Ким, — миленькая моя, хватит уже рассказывать эти байки и запугивать меня.

— Еще не наступит утро, как ты поверишь, — прошептала Ингрид и протянула Ким бутылку с зеленой настойкой. — Завтра у тебя будет болеть все тело, а у нас выступление. И Саббат. Просто выпей. Затем прими ванну и поешь. Лучше всего — хлеба с мясом.

— Да пойдем уже, — взмолилась Ким, — или мне придется взять тебя за руку и потащить. А ты знаешь, как мне противны прикосновения.

И фаерщицы вернулись к костру.

На этот раз Чайна протянул Ким бутылочку с запахом чабреца. Та с улыбкой поблагодарила. Но фаерщик лишь вздохнул:

— Прости, там тоже наркотики. Но так надо. Ты должна увидеть наших богов. И они приведут тебя к твоим призракам.

Асмодей подал девушке перчатки, в которых та обычно крутила огненные пои, чтобы не пачкать руки керосином.

— Зачем мне они? — удивилась Ким.

— Потому что тебе придется взять нас за руки. Но ты же не хочешь прикосновений. Прости, но это обязательно, — мягко сказал Заратустра.

— Да хватит уж передо мной извиняться.

— Ты себя хорошо чувствуешь? Не тошнит? — поинтересовался Асмодей.

— Замечательно.

— Тогда возьми меня за руку.

Но Ким встала между Ингрид и Чайной. Атэм лежал в кармане джинсов и жег бедро.

— Чтобы не случилось, не отнимай руки, — предупредил Заратустра и продолжил странно изменившимся голосом:

— Пусть то, что мы будем делать накануне Тревожного Саббата, не причинит никому вреда и не обернется против нас. Я провозглашаю, что все астрологические соответствия соблюдены.

И прошу принять участие в ритуале духов Востока, стихию Воздуха. Дайте нам воздушность и легкость в принятии решений. Дайте нам ваш интеллект и слитность.

Я прошу также принять участие в нашем ритуале духов Запада, стихию Воды. Дайте нам вашу чистоту, вашу гибкость, вашу силу. Помогите нам в том деле, которое мы задумали.

Я приглашаю духов Севера, стихию Земли принять участие в нашем ритуале. Вы — хранители всех сокровищ и кладов, помогите нам найти свой клад. Дайте нам вашу мудрость и уравновешенность.

И с особым удовольствием я призываю духов Юга, стихию Огня. Мы — огнепоклонники. Мы — зороастрийцы. Каждый день работаем с огнем и любим его. Да пребудет с нами сила и страсть, творчество и вдохновение. Я прошу у вас помощи в поиске сокровища, которое принадлежит моей семье. Клада, который спрятал Ницшеанец. А взамен я отдам всю силу, весь холод, всю ненависть и равнодушие Ким. Да будет так!

Ким вдруг стало по-настоящему плохо. Казалось, из нее вынимают душу. «Подумать только, холод и равнодушие тоже имеют свою цену», — подумала девушка, бессильно упав на колени. Но встала почти сразу, потому что жесткая ладонь Чайны еще крепче сжала ей руку.

Сначала фаерщики просто обходили вокруг костра. Это напоминало хоровод, но вскоре движения стали порывистыми, ходьба перешла в бег. От дикого вращения у Ким закружилась голова. Ингрид побледнела и до крови закусила губу. Может быть, это продолжалось десять минут, а может, час. Ким потеряла чувство времени. Наконец, Асмодей остановился и воскликнул:

— Слава духам! Слава Огню! Слава Великому Заратустре! Почему мы стоит на этом пути? Мы хотим ответов и получим их.

И без всякого перехода:

— Ким, скажи, где спрятан клад?

— Не знаю, — растерялась девушка.

— Ты сегодня дашь мне ответ. Духи будут говорить через тебя, — будничным тоном сообщил фаерщик. — Прости, но мне придется довести тебя до нужного состояния и сломать все преграды в твоем мозге. Призраки и духи уже пришли. Они ждут встречи с тобой. Разомкните руки! Больше мы не сможем защитить тебя. Выпей еще, Ким.

— Ты с ума сошел? — возмутилась Ингрид. — Зачем ты мучаешь ее? Хочешь, я проведу ритуал? Я более привычна к потустороннему.

— Духи не придут к тебе. И Ким уже все решила, — равнодушно ответил Асмодей. — Она знает, что если мы найдем клад, я ей воздам. Да и призраки оставят в покое. А деньги для Ким значат многое. Это возможность помочь Еретику и стать свободной. Пей, девочка, и не бойся ничего. Я рядом.

Ким широко раскрыла глаза и почти вплотную подошла к Асмодею.

— Я бы тебя обнял, если б ты не боялась. Но тебе больше поможет другое. Чайна, бери варган, Ингрид — там-там. Играйте, призывайте духов. А я буду рядом, моя милая.

И Ким выпила напиток залпом. Мечтая, чтоб Заратустра всегда так на нее смотрел.

А потом Ким увидела духов. Они были невысокого роста, где-то по пояс человеку. В страшных масках дракона, тигра, змеи, грифона, крокодила. Но Ким было не страшно, а скорее весело. Девушка поняла, что духи всегда были с ней. И когда она бросила горячий чайник в Еретика, и когда увидела замок в огне, и когда Ницшеанец пытался сказать ей что-то очень важное. На минуту Ким поняла все. И в чем истинный смысл Саббата, и как найти Шаолинь. Нож выскользнул из ее руки.

Она прошла мимо духов, приветливо улыбаясь им. В самом конце ряда стояли Ницшеанец и Аглая.

— Рады приветствовать тебя, Ким! Наконец-то ты с нами.

— У меня один вопрос. Всего один. Почему я? Что во мне такого особенного? Почему не ведьма Ингрид видит тебя, Ницшеанец? И не твой потомок Асмодей? А может, и правда дело в том, что я наполовину мертва?

— Нет. Ты удивишься, насколько все просто, — ответила Аглая Феоктистова. — Иней была права, хоть и не полностью. Нам нужна память. И нам не нравится настоящее, не способное помнить. Нас пугают потомки — такие как Александр, весь ваш аквариум. И Асмодей. Да ваша жизнь страшнее смерти.

— Вас не увлечь идеей Шаолиня, — подтвердил Ницшеанец.

— Но ведь есть Иней и Эля, — робко возразила Ким.

— Да, но остальные понимают лишь страх, — вздохнул призрак. — А они должны помнить, иначе погибнут.

— Что помнить? Историю?

— Потом поймешь. Знаешь, почему именно ты? — улыбнулся Ницшеанец. — Мы смогли до тебя достучаться, потому что ты никого не любишь. Даже себя. Это правда. И только ты обладаешь нужным набором качеств. Ты — сокол. Ясная, цельная, волевая, гибкая, холодная и равнодушная. И в то же время живая. Живее, чем Иней, давшая жизнь. Сильнее духом, чем боец Эля. Умнее и тоньше Заратустры. И лучше многих. Ты должна восстановить усадьбу нашего рода. Чтобы дать надежду, чтобы растормошить обывателей.

— Вы свихнулись? — вытаращила глаза Ким. — Вы в своем потустороннем мире хоть знаете, сколько это стоит.

— Ай-яй-яй, — погрозила пальчиком Аглая. — Нельзя быть такой непочтительной с призраками.

— Проваливайте в преисподнюю со своими требованиями. Я ухожу.

— Куда? — искренне удивился Ницшеанец. — Ты одной ногой в могиле. Забыла, что приняла наркотик? Скоро твое дыхание остановится. Чайна будет тщетно пытаться привести тебя в чувство, а Асмодей — выпытать тайну клада. Кстати, вопрос денег не должен тебя волновать. В нашем тайнике более чем достаточно. Главное, грамотно распорядиться ими.

— Сейчас усадьба в собственности государства. Не уверена, что ее можно выкупить.

— Поэтому мы и выбрали тебя, — уже теплее улыбнулся Ницшеанец. — В XXI веке ценятся не ведьмы с паранормальными способностями, а грамотные администраторы. Недаром же мы с детства тебя готовили.

— О чем ты?

— Сейчас расскажем тебе все. Имеешь право знать. Но как я рад, что мы наконец-то смогли до тебя достучаться. Прости, Ким.

— Вы мне ничего не сделали.

— Это мы выводили тебя на эмоции. Это благодаря нашему вмешательству на тебя ополчился весь мир. Мы заставили Ингрид привести тебя на кладбище. Аглая просто явилась ей во сне и приказала. А я явился во сне Цесе, которая и рассказала тебе о призраке, запустив процесс. Но…

— Сволочи! — с чувством сказала Ким. — Вы меня просто сломали тогда, в тринадцать лет.

— Это было необходимо для нашего дела, — грустно улыбнулся Ницшеанец.

И девушка вдруг отчетливо ощутила, насколько он стар. Этот двадцатипятилетний вечно юный призрак.

— Сломать меня?!

— Да! Ты была тепличной девочкой с неплохими задатками. Но нам нужно нечто другое. Жесткий администратор. И тогда мы начали мучить тебя. Все это: и нападение поутри, и приключения в подземелье, и события в склепе сыграло свою роль. Ты больше не была забитой овечкой, которая тихо всех ненавидит. Ты стала соколом с ясными глазами. Лишь один человек постоянно вредил нашему замыслу и возвращал тебя к жизни. Заратустра, будь он неладен. Он чуть было не провалил дело своими неуместными чувствами к тебе.

— Вы поможете мне найти Шаолинь? — тихо спросила Ким.

— Мы и сами его не нашли, — еще тише ответила Аглая. — Не нашли, хотя сделали для этого все возможное. И даже погибли ради Шаолиня.

— Но вот сквозь Саббат мы тебя проведем, — куда-то в сторону сказал Ницшеанец. — Ты сама прекрасно знаешь. Мы с Аглаюшкой создали целое общество, собрали немыслимые сокровища, обратили в драгоценности все свои богатства. Кстати, история, которую рассказал мой внучок, во многом правдива. Только я не мучился кошмарами. Я сам вызвал короля снов с помощью магии. Важно другое. Мы искали не там. Понимаешь, твой Шаолинь прежде всего — в тебе. Но есть и общественный Шаолинь, счастье для многих. Он сокрыт в нашей удивительной усадьбе, в которой мы жили и даже не замечали этого. Мне, например, гораздо больше нравилось городское жилье с ротондой и львами. Такое уютное. Но со своими секретами.

И только после смерти мы с Аглаей поняли, что усадьба — это целый мир. Что она должна была сыграть особую роль в жизни страны и всей вселенной. Это эгрегор, место силы. Но я не смог ее защитить, потому что пошел за несбыточным. И очутился в Царстве снов. А сейчас замок, который является национальным достоянием, погибает…

— Какие пафосные слова, — девушка пожала плечами. — А я чем смогу вам помочь?

— Только ты и сможешь. Скажи, Ким, тебе не хочется жить в немного другом мире?

— Не хочется. Моя хата с краю, и мой Шаолинь — во мне.

— Глупая, ты просто масштабов не осознаешь. Усадьба должна стать культурно-научным центром, воспитать целое поколение особенных людей. Но сначала ее надо выкупить у государства и… возродить к жизни. Отдать ей свою душу. Ты сможешь. Это твое предназначение.

— Да пошли вы к черту, вершители судеб. Меня это не касается. Хочу жить обычной жизнью и крутить огненные веера. Наверное, вы все-таки смогли меня сломать.

— Ты боишься. Боишься жизни. Боишься, что не получится. Да пойми же, Шаолинь — это не теплые пушистые зайчики, не поцелуи на закате, не купание в море. Это Путь. Думаешь, Инею легко растить трех мальчишек, а Эле гастролировать по стране? Но они идут и возделывают свой сад.

— Вы его не нашли, долбанные мертвяки, — Ким была близка к истерике. — Вы всю жизнь шарахались непонятно где, а я теперь должна исправлять ваши ошибки. Да пошли вы!

Девушка развернулась и бросилась бежать. Но духи в жутких масках остановили ее и закружили в шаманском хороводе. Ким вдруг отчетливо поняла, что так и кончит свои дни — в странном танце, ничего не совершив и не изменив. Она резко вырвалась и снова подошла к Аглае и Ницшеанцу.

— Я могу отказаться?

— Конечно, — улыбка Ницшеанца снова сделалась холодной. — Но, понимаешь ли… Чайна, конечно, медик. Но довольно хреновый. Хоть и травник — замечательный. Может, откачает тебя, а может, и нет. Как карта ляжет. Без обид, ставки слишком высоки. Вашему поколению нужен духовный центр. И им станет эта усадьба.

— Какие же вы сволочи. Ладно, я согласна. Сделаю все, что могу, — твердо сказала Ким.

— Это не ответ, — улыбка Ницшеанца сделалась приторной.

— Аглая, позволь мне поговорить с Георгием наедине, — попросила фаерщица.

Лицо призрачной девушки впервые поменяло свое презрительное выражение. Теперь оно выглядело обескураженным:

— Зачем? Ладно, это твое право. Но не думай, что Ницшеанец скажет тебе что-то новое.

В ту же секунду она испарилась.

Ким закрыла лицо руками:

— Я должна сказать, пока не стало слишком поздно. Я люблю тебя!

— Знаю.

Девушка ощутила на ладонях легкий ветерок. И подняла голову, взглянув Ницшеанцу в глаза. В грустные и очень нежные.

— Девочка моя, как поздно мы встретились. Я бы отдал Шаолинь, чтобы стать живым. Если бы я только мог сделать тебя счастливой, защитить от Тревожного Саббата.

Ким, не таясь, рыдала:

— Почему так? Почему у нас нет будущего? Почему я не могу станцевать свадебный танец? Жить в новом доме, родить ребенка? И даже поцеловать любимого мужчину не могу?

— Потому что у тебя другая судьба. Ты должна совершить невозможное. И полюбить смертного мужчину, который искренне хочет быть рядом. Но он боится себя, боится причинить боль. Впрочем, я могу тебя поцеловать. Позволь мне это. Прошу.

Ким побледнела, но вовсе не от страха. Ницшеанец взял ее руку, качая силу.

Через минуту на его лицо вернулись краски, и призрак превратился в молодого и сильного дворянина.

Он сжал Ким в объятьях, так, что та задержала дыхание. Затем жадно впился в ее губы. И не было в его поцелуе любви, лишь жажда жизни…

Впрочем, через минуту Ницшеанец отстранился и шепнул:

— Я никогда не оставлю тебя, любимая. Верь мне. Я люблю тебя так сильно, что отдам тебя другому, лишь бы ты нашла свой Шаолинь.

Ким опустила глаза, чтобы он не прочел в них тоску.

— Что ты решила? — спросила Аглая, которая появилась внезапно.

— Я сделаю все возможное и невозможное. Усадьба начнет вторую жизнь. Обещаю, — Ким подошла к призракам настолько близко, насколько смогла.

— Верю, — кивнула Аглая. — Будь сильной, девочка.

Они неожиданно крепко обняли Ким и что-то прошептали ей на ухо. Затем Ницшеанец еще раз поцеловал ее в губы:

— Мне можно. Я призрак. Дыши.

Несколькими минутами ранее огнепоклонники напряженно вглядывались в лицо Ким, пытаясь найти в нем ответы.

— Ее сейчас будет тошнить, — тихо сказала Ингрид. — Глаза остекленели.

А Асмодей подсунул девушке листок бумаги.

— Ты видишь духов. И они рассказывают о Шаолине и Саббате. Но не это тебе надо знать. У тебя еще вся жизнь впереди. Успеешь найти свой Шаолинь. Спроси их о кладе.

На секунду выражение лица Ким стало равнодушно-презрительным, но она взяла листок и записала на нем несколько слов. И когда Зарастустра увидел эти слова, то изменился в лице.

— Возвращайся, Ким, — твердо сказал он.

Но девушка сидела неподвижно, уставившись в одну точку широко раскрытыми глазами.

— Она не хочет возвращаться, — тихо сказал Чайна. — ее здесь ничего не держит. Ей хорошо с духами. Ким больше не дышит. Кажется, она сейчас умрет.

Фаерщик начал делать ей искусственное дыхание, но безуспешно.

— Чай, прости, — прошептала Ингрид, — ее держит любовь. Но… не к тебе, к Асмодею.

— Не прикасайся к ней, тварь, — жестко сказала Чайна. — Не смей…

— Да пошел ты, — Заратустра крепко обнял Ким, так крепко, как только смог.

— С ума сошли? Не смей меня трогать. О, как плохо…

Тут Ким стошнило, и у Чайны сдали нервы. Он подошел к Заратустре и сильно ударил его. Из губы фаерщика потекла кровь, которую тот даже не пытался вытереть.

— Знаю, заслужил, — кивнул он. — Саббату нужна кровь. И эта лишь первая. Бери бубен, друг, ночь еще не закончилась. А ты, Ингрид, помоги Ким. Та напоминает восставшего из могилы зомби.

— А ты бы кого напоминал на ее месте? — бросил на него жесткий взгляд Чайна. — И пошел ты к черту со своим бубном. Духи уже получили свое. Я лучше Ким помогу. У меня есть отличный чай с корицей и гибискусом. Он восстановит ей силы.

Асмодей пожал плечами и начал стучать на там-таме, закатив глаза. Ингрид устроилась у его ног с варганом. Их лица сияли одухотворенностью.

Чайна помог Ким закутаться в плед и налил ей чаю. Девушка сжалась в комок и отвернулась.

— Ким, не плачь, — тихо сказал Чайна. — Я понимаю, что встреча с духами — тяжелое испытание. И я бы с удовольствием заменил тебя. Но не могу. Не такая я сильная личность, чтобы глядеть им в глаза. Вот Асмодей — может. Ингрид — вероятно. А я не могу. Моя сила в огне, а не шаманизме.

— Да я не из-за духов плачу. И даже не из-за призраков, которых встретила. Мне Завулон нужен.

— Здесь я не помощник, подойди к нему сама. Но только не сейчас, когда ты одной ногой в могиле, Ким, смотревшая в глаза духам.

— Дело говоришь. Я поговорю с Заратустрой завтра, — вымученно улыбнулась Ким, — а там как боги рассудят.

Они долго сидели рядом и смотрели на звезды, пока Ингрид и Асмодей прощались с духами. Ким с грустью думала, как изменилась ее жизнь. Достаточно было одной случайности — пойти не той дорогой не в то время. Но девушка чувствовала, что скорое все изменится еще сильнее. Случится нечто особенное, несущее боль и страдание.

Ким так и уснула, закутавшись в плед Чайны. Ее хотели перенести в палатку, но побоялись истерики.

Глава 23

Проснулись все четверо около одиннадцати утра. Сначала Ким сильно мутило, как после тяжелого похмелья. Но она выпила настойку Ингрид, позавтракала жареным мясом и почувствовала себя лучше.

— Чайна и Ингрид, я отпускаю вас домой, но помните: в семь состоится генеральная репетиция, а в десять — выступление. Опоздаете — пеняйте на себя, исключу из труппы. Надеюсь, вы будете в форме, ведь сегодня Саббат — сообщил Асмодей, — Ким, ты остаешься со мной. Нам предстоит поиск клада по тем ориентирам, что ты назвала.

Ингрид равнодушно пожала плечами. Чайна попробовал возмутиться, что сокровище будут искать без него. А у Ким потеплело на душе от осознания, что наконец-то они останутся вдвоем.

— Не волнуйтесь, вы скоро все узнаете, — заверил Заратустра.

На том и распрощались. Девушка с удовольствием расположилась в машине Асмодея. Тот включил музыку в стиле славянский металл.

— Красивая композиция, — с улыбкой признала Ким.

— Иней ее тоже любила, — рассеянно ответил фаерщик.

Ким мучительно хотелось понять, что же еще цепляло его в Инее, кроме невероятной красоты и сексуальности. Но не смогла.

«Я ненавижу ее», — подумала девушка. Еще не зная, что всего через несколько часов Инна будет готова отдать самое дорогое за ее жизнь.

Ким сжала кулаки от бессильной злости и ревности, но сдерживая себя, сказала другое:

— Ночью было очень страшно, и ты хотел взять меня за руку. Видят боги, как я ненавижу прикосновения. Но тогда мне почти хотелось почувствовать тебя.

— Прости, что заставил пройти через это. Но другого выхода не было. Духи хотели тебя. Ты — очень сильная и смелая, — вежливо ответил Асмодей. — Скажи честно, мне одному, что-нибудь помнишь? Какие они, духи?

«Ты никогда не узнаешь, что со мной случилось. И кем я стала», — подумала Ким, но вслух ответила:

— Да так.… Вспоминаю. Фрагментами.

— Тогда будем искать недостающие детали. Что может значить загадка призраков.

— В усадьбе есть львы?

— Есть, вернее, были. Скульптуры на фасаде обвалились в прошлом году. Но львы были и в доме моей прабабушки. Охраняли вход в здание. Я их убрал года два назад — у них уже носы откололись.

— Кто такая юница? Может, имелась в виду возлюбленная Ницшеанца?

— Что ты! Георгию в 1905 году было около двадцати пяти лет. А «юница» — это девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Не обвиняй моего прадедушку в педофилии.

И вдруг Ким все поняла. Разгадка была настолько простой, что девушка недоверчиво рассмеялась.

— Я знаю, кто такая юница. Твоя прабабушка. Между прочим, ей в 1905 и было четырнадцать лет.

— Точно! Кимушка, какая ты умница, — восхитился Заратустра.

— Опиши мне ее. Возможно, в личности твоей прабабки и спрятан ключ к сокровищу.

— Властная, сильная, деловая. В противоположность мечтателю Ницшеанцу. Я ее в детстве боялся, как огня.

— Твоя прабабушка большую часть жизни прожила в зеленом доме с ротондой. Логично искать клад там.

— Согласен, кстати, и львы там имеются. Я видела в одной из комнат старинный шкаф с камнями в виде львов. Может, в них есть тайная ниша? — предположила Ким.

— Да ты просто гений, — воскликнул Заратустра. — Я этот шкаф по бревнышку разберу.

Вскоре кладоискатели приехали в зеленый дом с ротондой. Некоторое время девушка бесцельно бродила, пытаясь восстановить то знание, которое дали ей призраки.

— Как чувствуешь себя? Мысли проясняются? — спросил Асмодей.

— Все гораздо проще, чем мы думали, — вздохнула Ким. — Но одновременно сложнее. Дело тут не в картинах. Художник изобразил не то место, где был закопан клад, а где был счастлив. В чудесной усадьбе в стиле позднего классицизма. Пусть и совсем недолго длилось это счастье! Крестик в фонтане — случайность. Призраки повели нас по ложному следу.

— Но где же сокровище? — Заратустру буквально трясло от нетерпения.

— Клад мы найдем, — уверила его Ким. — В тебе течет кровь Ницшеанца. А я уже давно ступаю по границе с потусторонним миром. Тогда, в мире духов, твой прадед указал мне на место. Но, кажется, я все забыла, выпив настойку Ингрид.

— Чертова ведьма…

Девушка вышла из спальни бабушки Заратустры и двинулась вглубь дома. В маленькой комнатке она остановилась.

— Это здесь.

Но на этот раз Асмодей усомнился:

— Не может быть. Сосредоточься.

Ким огляделась. В комнате стоял тот самый огромный шкаф, о котором они говорили в машине. На одной его створке располагалось зеркало, другая была украшена резными фигурками львов.

— В шкафу точно ничего нет, — разочарованно протянул Асмодей. — Я тысячу раз залезал в него в детстве. Все надеялся попасть в Нарнию. Видимо, утром я был совсем одурманен, раз поверил тебе. Ладно, давай его откроем.

Они исследовали шкаф, в котором действительно не было ничего, кроме одежды, вышедшей из моды еще полвека назад. Затем простучали каменных львов. И даже осмотрели стоящий рядом фикус в кадке. Бесполезно.

— Может, под полом что-нибудь есть? — спросила Ким. — Я тебе клянусь, что чувствую. Вижу глазами Ницшеанца.

— Ты за кого меня принимаешь? — усмехнулся парень. — За маменькиного сынка, который днями и ночами занимался чистописанием? Нет, я был сорвиголовой и мечтал о карьере диггера. И уж поверь, облазил все укромные уголки в доме и подвале.

— Видно, не все, — пожала плечами Ким. — Красивый шкаф. И очень тяжелый. Старинный?

— Конечно. Ему не меньше ста пятидесяти лет, — похвастался Заратустра.

— Тяжелый. Очень, — задумчиво повторила Ким. — Скажи, когда здесь в последний раз был ремонт?

— Лет десять назад. У моей семьи не водилось особенных денег, и мы поклеили самые простенькие обои. Стой, Ким. На что ты намекаешь? Мы никогда не двигали этот шкаф.

— А теперь давай подвинем, — негромко сказала Ким.

— Мы не сдвинем, — голос Асмодея задрожал. — Придется звать Чайну.

— Справимся, — улыбнулась Ким. — Ты забыл, что я — роботетка, а не кисейная барышня.

— Ты — крутая! — воскликнул Заратустра. — Если поможешь, женюсь на тебе.

Ким притушила блеск в серых глазах:

— Боюсь, что не смогу выполнять супружеские обязанности… Да и мой долг перед Еретиком никто не отменял. Так, хватит болтать, наляжем!

Оба глубоко вздохнули, поднапряглись и все-таки передвинули шкаф. Их взору открылась стена, оклеенная дореволюционными обоями.

Ким заколотило. Она обняла себя руками и вся скукожилась.

— Слава богам, — воскликнул Асмодей. — Кажется, это то, что нам нужно. — Он поднес руку к неровной стене и нежно погладил ее. — Да это дверь, заклеенная обоями… Потайная дверь, ведущая к сокровищам! Не может быть. Я всю жизнь прожил рядом с фамильными сокровищами, которые искал где угодно, но только не в бабушкином доме!

— Подсказка говорила об этом. И расчет Ницшеанца понятен: он слишком любил жизнь, чтобы спрятать клад в подземелье. И никогда бы не закопал золото в фонтане, потому что отличался дальновидностью. А может, еще в 1905 году предчувствовал, что усадьбе осталось жить недолго. Кстати, твоя прабабушка была очень шустрая девочка. Она и помогла все организовать, — усмехнулась Ким, сдирая обои.

Асмодей принес топор и, размахнувшись, вынес заколоченную дверь.

Фаерщики затаили дыхание, безумно боясь, что призраки опять над ними подшутили. Но нет, их взору открылась удивительная картина. Небольшая комнатка полтора на полтора метра была буквально забита старинной утварью, драгоценностями и книгами.

— Да это же бриллиант Султан, который считали утерянным, — простонал Заратустра, глядя на Ким расширившимися глазами.

— Твоя прабабушка была очень шустрой, — повторила Ким. — Истинной сестрой Ницшеанца. Ее я видела тогда у фонтана, а вовсе не Аглаю Феоктистову. А теперь, позволь, я тебя покину. Увидимся вечером, ведь у нас еще выступление. И Тревожный Саббат!

Глаза Асмодея расширились еще больше. Ким захотелось его встряхнуть, чтобы привести в чувство. Но, разумеется, она не могла этого сделать.

Наконец фаерщик пришел в себя:

— Да, конечно, выступление состоится, ведь Саббат в самом разгаре. Спасибо тебе большое, Ким! Ты — мой герой! Ты сделала невозможное! Вот, возьми подвеску с изумрудами. Это не моя благодарность, она будет позднее. Это просто тебе подарок как необыкновенному человеку, лучшему в моей жизни.

Девушка покраснела, ее голос задрожал:

— Заратустра, ты единственный мужчина, который мне что-то дарил. Я это не забуду! И ты увидишь, что я могу быть другой. Благодарной, любящей, нежной.

Она опрометью бросилась и убежала.

Ким была счастлива, бесконечно счастлива, что помогла Асмодею. Но она чувствовала бесконечную усталость. Напряжение схлынуло, хотелось одного — лечь спать, ведь ночью состоится выступление, которое они готовили так долго.

Ким шла по улице. И люди оборачивались на нее, ослепленные блеском серых глаз. Но, войдя в квартиру, девушка почувствовала себя странно. Ей захотелось развернуться и уйти в соседний дом, дом детства, где ждали мама и бабушка с яблочным пирогом и мятным чаем. Но фаерщица закусила губу и побежала в жилище Еретика, своего сожителя. Того мальчика, чью жизнь когда-то сломали призраки и Тревожный Саббат. И Ким, которая позволила злу овладеть своей душой.

Он лежал в кровати, но не спал. Абсолютно голый. С девушкой…

Ким далеко не сразу сообразила, что та девушка — Ингрид. А когда поняла, вдруг почувствовала ликование. На мгновение фаерщице показалось, что где-то у нее над головой взрывается фейерверк. Она превратилась в заключенного пожизненно, которого внезапно амнистировали. Больным, выздоровевшим после тяжелого недуга. И теперь она была свободна и имела право распоряжаться собственной жизнью.

Ким встала на колени и во все глаза смотрела на Еретика, перебиравшего мягкие волосы Ингрид. Перебиравшего их парализованной рукой.

Девушка не могла говорить. Ее глаза наполнились слезами:

— Дотронься до моей груди, — сдавленно проговорила она, поднимая толстовку. — Я боюсь, что сердце выскочит из груди. Все закончено.

Еретик прикоснулся к ней изуродованной ладонью. А Ингрид подняла растерянные желтые глаза, которые, вероятно, впервые в жизни выглядели красивыми. Ким улыбнулась:

— Пока, ребята, удачи вам. А я пойду домой.

— Ты дома, — прошептал Женя.

Ким ничего не ответила. С ангельской улыбкой она укрыла их одеялом.

Затем собрала самые необходимые вещи и ушла без промедления.

Открыв ключом родительский дом, она ощутила знакомый с детства запах яблочного пирога. Обняла мать и бабушку, в двух словах объяснив им, что переезжает. И что Еретик теперь здоров, а значит, долг выплачен.

Девушка легла в свою подростковую кровать, на которой было выплакано столько слез. Свернулась калачиком, подоткнув одеяло. И впервые за много лет уснула с улыбкой на губах.

Глава 24

Еще не сгустились сумерки, а на площадке для праздника по случаю Иванова дня собрались зрители. Но их не слишком интересовали танцоры и певцы. Все ждали укротителей огня с новой программой и в новом составе.

А между тем фаерщики наводили последние штрихи за кулисами, готовясь к выходу.

— Где эта чертова Ким? — недовольно спросила Ингрид. — Спит без задних ног после шаманской ночи? Мне вообще-то надо ее накрасить, чтоб хоть на женщину стала похожа.

— Может, ей плохо? — забеспокоился Чайна. — Все-таки человек пережил непростое время.

— Не смей говорить глупости, — воскликнул Асмодей. — Ким — большая умница, очень самоотверженный человек, который совершил невозможно. Она нашла наш семейный клад огромной ценности! Я теперь богат.

— Ты это уж раз десять повторил за сегодня, — вздохнула Ингрид. — Но мне очень надо увидеть Ким перед выступлением. Попросить прощения.

— А есть за что? — напрягся Чайна.

— Это наше дело, — начала Ингрид, но вдруг резко замолчала, потому что за кулисы вдруг зашла незнакомая девушка.

Фаерщики отреагировали по-разному.

Заратустра прошептал:

— Иней…

Чайна посмотрел с нескрываемым интересом и улыбнулся.

А Ингрид поджала губы и прошипела:

— Посторонним вход запрещен. Прошу удалиться.

— Да вы что, ребята? Меня не узнали? — спросила девушка хорошо знакомым голосом.

Она подошла ближе к фаерщикам. Те оцепенели.

Это была Ким, но какая Ким! Кружевной корсет, короткая юбка-солнце, высокие сапоги на каблуке, парик (длинные светлые косы, которые та носила на работе), яркий макияж. Теперь даже злейший враг не назвал бы ее роботеткой.

— У тебя появилась грудь, — захихикала Ингрид.

— Она у меня всегда была, — пожала плечами Ким. — Просто футболки и толстовки ее скрывали. Вы же знаете, как я боюсь стать объектом желания.

— И талия, и ноги, и лицо — все какое-то другое, — продолжил Чайна.

— Ага, и волосы, представьте себе. Люди, очнитесь, я училась в цирковой школе! И там привыкла к перевоплощениям. А фигура… Каждый день я бегаю, да и вообще спортивный человек. Макияж и парик — дело наживное. Поймите, я же осталась прежней роботеткой Ким, просто апргейдившейся для выступления.

— Мы понимаем это и еще раз подчеркиваем твое право на неприкосновенность частной жизни, — церемонно вымолвил Заратустра. — Но ты очень красивая!

— Ха! Когда ты впервые меня увидел, то так не считал, — ухмыльнулась Ким.

— Я изменил свое мнение, и это произошло не сегодня, — тихо ответил Асмодей.

Даже в полутьме было заметно, как изменилось лицо Чайны, и покраснела Ким.

Но фаерщик быстро взял себя в руки:

— Выпьем немного для бодрости мате. У нас выступление через пятнадцать минут.

Ким первой взяла чашку. Напиток бередил кровь, придавал ясность, но не мог спасти от грустных мыслей. Фаерщица вспомнила свое первое выступление. Двенадцатилетняя девочка крутит горящий обруч и смеется. Тогда было не страшно. Сейчас — очень. Но еще больше Ким боялась другого. Отказа длинноволосого и бородатого человека, который сидел и с невозмутимым видом поигрывал тростью с набалдашником-волком.

— Пора идти, — прошептала Ингрид.

Чайна подошел к Ким, будто бы хотел что-то ей сообщить. И протянул руки. Девушка мгновенно отшатнулась:

— Ты что, Чай? Мой внешний вид не может изменить, слышишь, ничего!

Сильные накачанные руки Чайны безвольно опустились.

— Берем реквизит и на выход, — скомандовал Асмодей.

Ким подхватила веера, обручи, пои и поднялась на сцену. Ей вдруг стало страшно. Не так, как в туннеле, когда она впервые увидела Ницшеанца. А зябко, нехорошо и как-то неуютно.

«Страшный Саббат», — тихо сказал кто-то. Девушка выбежала на сцену.

Они с Ингрид крутили горящие веера, а ребята — даббл-стаффы. Ким почти ничего не видела — ни зрителей, ни луну, ни даже Ницшеанца, наблюдавшего за ней. Только огонь, слишком много огня. Затем был номер «Кармен» с горячей испанской музыкой и длинными юбками, которые так легко могли загореться.

Ким выступила безупречно. Никто и никогда не узнал бы в этой порхающей нимфе бесформенное существо среднего рода, роботетку. Она грациозно кружилась с огненными веерами, крутила горящие пои и даже жонглировала факелами. Остальные фаерщики тоже выложились по полной. Темная энергия Саббата горела в них. Ким чувствовала странное возбуждение. Черные тучи сгущались в ее душе. И если б рядом была Иней, то та призналась, что испытывала нечто похожее холодным декабрем, в страшную ночь Красного Самайна.

После выступления фаерщики раскланялись, а Ким даже не нашла в себе сил на улыбку. Она молча складывала реквизит и думала: «Почему я стою на этом пути? Что же случится дальше?»

Вдруг она увидела Ницшеанца. И впервые в жизни ощутила не страх, а животную ненависть. С самого детства они, даже не живые люди, распоряжались ее судьбой.

— Я тебя ненавижу! — закричала девушка.

— Я предполагал это, — улыбнулся призрак. — Но ставки слишком высоки.

— Не хочу быть марионеткой. И не буду я возрождать эту чертову усадьбу. Свою судьбу выберу!

— И какую же? — с интересом спросил Ницшеанец. — Станешь лучшим работником колл-центра? Поступишь учиться на ветеринара? Уйдешь жить в лес? Какая же ты глупая и слабая, Ким! Но я знаю, как изменить тебя…

— Что я сделаю? Для начала пересплю с Асмодеем! — прошипела Ким. — Чтобы только вы исчезли!

— Хорошо. Если ты займешься любовью с моим правнуком, то действительно не сможешь нас видеть. Это твое право и твой выбор, — неожиданно мягко сказал призрак и тут же исчез.

— С кем ты разговариваешь? — спросила Ингрид. — Шла бы лучше домой.

— У меня нет дома, — холодно ответила Ким. — Одна желтоглазая сучка отобрала его. Но не жалко, просто не приставай. Что-то не по себе мне. Тоска грызет и возбуждение.

— Меня тоже, — кивнула Ингрид. — Повторяю, иди домой. Переживи Саббат, Ким! Переживи эту ночь! Я боюсь за тебя!

— Извини за грубость, — натянуто улыбнулась девушка. — Наверное, ты права.

— Спасибо за этот вечер. Ребят! Вы все очень крутые, — сказал подошедший Заратустра. — Организаторы завтра заплатят нам за выступление.

— Может, отметим где-нибудь. Еще только полдесятого, — предложил Чайна. — Не так уж часто Иванов день совпадает с Саббатом.

— У меня планы, надо кое с кем встретиться, — проговорила странно бледная Ингрид.

— И у меня, — усмехнулась Ким.

— А я просто хочу сегодня помедитировать и выпить пуэра, — сообщил Заратустра. — В доме моей любимой покойной бабушки.

Ким показалось, что Заратустра многозначительно взглянул на нее.

Глава 25

Дома девушка приняла душ и переоделась в длинную юбку и блузку с кружевами. Теперь в ней не было больше той жесткой сексуальности Саббата. Только нежность и женственность. Немного поколебавшись, Ким надела и парик. Затем надела наушники и без сил рухнула на диван. Ее била мелкая дрожь.

Никогда Ким не чувствовала себя такой опустошенной. Она изо всех сил прижала наушники руками, стремясь отгородиться от действительности. И зазвучала песня:

А на последних отзвуках мелодии в старинном трюмо отразилась зеленовато-бледная девушка, Аглая Феоктистова. Ким так привыкла к потустороннему в своей жизни, что даже не вздрогнула. Она лишь закусила нижнюю губу до крови.

— Привет, Аглая. Скажи правду хоть раз. Могу ли я не пережить этот Саббат?

— Если Тьма окажется сильнее Заратустры, если в Инее и Эле слишком мало света, ты погибнешь.

— Пошла к черту! — Ким со всей силы ударила кулаком по зеркалу.

— Ты знаешь, как мы умерли? — резко спросила Аглая.

Ким неопределенно пожала плечами.

— Погибли от холода на одном из Тибетских перевалов. Я вот не хотела искать Шаолинь, потому что всегда знала, что он в каждом из нас. Но Ницшеанец был помешан на этой идее. Я любила его, Ким. И ты любишь Асмодея. Но всегда ли выбор в пользу любви и собственных интересов — самый правильный? Мы так и не нашли свой Шаолинь. Мы погибли! Но мы стали призраками, способными влиять на события. Знаешь, Ницшеанец за сто лет утратил всякую человечность. Он устремлен к цели. А я… Я всего лишь хочу дать тебе выбор. Знаешь, бывает момент, когда даже обычный человек способен совершить великое!

— Что тебе нужно? Мы ведь уже все решили. Вернее, вы с Ницшеанцем решили за меня.

— Никто ничего не решил, — печально покачала головой призрачная девушка. — Я не согласна с Георгием. У тебя должен быть выбор.

— Я его уже сделала, когда умирала, и Чайна делал мне массаж сердца. А мои слова на выступлении не значат ничего.

— И все же выбор у тебя есть, — спокойно продолжила Аглая. — Если ты сейчас откажешься от всего… Если спрячешься под одеялом и закроешь глаза, то Тревожный Саббат не настигнет тебя. Мы оставим тебя в покое, обещаю! Ты проживешь обычную жизнь и, возможно, будешь с Заратустрой. Ты же любишь его, я знаю.

— Ты говорила о выборе…

— Есть и другой путь. Знаешь, даже обычный человек может совершить великое. Ты можешь отправиться к Заратустре. А мы снимем с него все защитные барьеры и позволим Тревожному Саббату овладеть его душой. И там же языческий праздник застанет тебя!

И есть все шансы, что ты переживешь эту ночь уже другой. И совершишь то, что мы от тебя хотим. Восстановишь усадьбу и вдохнешь в нее жизнь, сделаешь эргрегором — великим культурным и моральным центром, местом Силы. Мы с Ницшеанцем во всем тебя поддержим и поможем. А когда дело будет сделано, проси чего хочешь. Любое желание и изменение судьбы. Но не буду скрывать: с Асмодеем ты, скорее всего, не будешь. После того,что он сделает с тобой.

— Скорее всего?

— Девочка, это не покупка холодильника. Это выбор судьбы. Здесь не может быть никаких гарантий, — вздохнула Аглая.

Ким вздохнула и опустила голову.

— Ты можешь выбрать свою жизнь, — повторила Аглая. — И тогда забейся под одеяло, спрячься, сиди, как мышь. Вероятно, Саббат пройдет мимо, и ты не потеряешь Асмодея.

— И вы с Ницшеанцем уйдете навсегда?

— Да, обещаю. Или же ты можешь выбрать Тревожный Саббат. Он разрушит все моральные преграды в душе Заратустры, и тьма заполнит его душу. Ты будешь страдать. Ты умрешь и возродишься, как феникс! Ты вберешь в себя Саббат, как вселенская шлюха. Ты обретешь внутреннюю свободу. И ты будешь способна на великое, но навсегда потеряешь Асмодея. Так что ты выбираешь?

Ким подняла голову, лицо ее просветлело:

— Конечно, Тревожный Саббат и Великое.

— Я в тебе не сомневалась, — впервые в жизни Ким видела, что призрак улыбается.

И только эта искренняя улыбка удержала ее от слез.

Ким тихонько толкнула дверь в зеленую ротонду. К ее удивлению, та оказалась не заперта. Значит, Саббат все-таки вошел в душу Асмодея. Царапнул душу страх, но девушка двинулась вглубь дома, стараясь выглядеть безмятежной.

Заратустра сидел в каминной комнате и пил коньяк. А вовсе не чай, как утверждал. Он был бледен, как оживший покойник. И в глазах его плескалась ненависть.

— Пришла все-таки. Не побоялась, — тихо сказал Асмодей.

— Не побоялась, — повторила Ким.

— А надо бы. Я не тот, каким кажусь, девочка.

— Я с тобой рядом хочу быть, — прошептала Ким и встала на колени. — И сама выбирать свою судьбу.

— Рядом? Да ты и поцеловать-то меня не можешь! — грустно улыбнулся Асмодей, затем поежился. — Жутко мне. Тревожный Саббат входит в душу. Прошу тебя, уезжай, девочка. Пока я еще могу сопротивляться. Умоляю!

— Я могу тебя поцеловать, — еще тише сказала фаерщица. — Теперь могу. Я люблю тебя.

И едва прикоснулась к губам Заратустры. В этот момент призраки снесли последние барьеры. Темная сторона луны повернулась к ним обоим. Тревожный Саббат стал властелином души Асмодея. Впрочем, всего на одну ночь.

Фаерщик завыл, как умирающий волк. Наверное, ему действительно было больно.

Ким молча ждала.

Заратустра упал навзничь и отполз от Ким, будто раненый зверь.

Он все еще сопротивлялся Тьме:

— Уходи-и-и, люби-и-имая…

Ким ждала.

Асмодей затрясся, будто бы в эпилептическом припадке. И снова завыл, царапая руками пол.

Ким ждала.

Наконец Асмодей смог подняться и сесть в кресло. Долго смотрел в одну точку, обняв колени руками. И вздрогнул, будто кто-то его разбудил от глубокого сна:

— Это ты, Ким? А где Иней? Кажется, мне нездоровится. Давай попьем чаю и поговорим. Вот, пожалуйста, это восемнадцатилетний пуэр.

Ким быстро выпила чашку и снова потянулась к фаерщику.

— Я так сильно люблю тебя. И никогда не забуду. Прости, мне так жаль.

Тот обхватил обеими руками ее голову и поцеловал в лоб.

Уже теряя сознание, Ким услышала:

— А я люблю Инея. И буду с ней. Любой ценой.

В это время Ингрид стояла перед Содружеством веренских ведьм, окруживших ее черным кругом, как тринадцать лет назад. Но сейчас девушка не плакала и не молила о прощении. Она требовала.

— Остались считанные минуты. Тьма вот-вот войдет в душу Асмодея, и случится нечто ужасное. Надо заступиться за Ким, иначе он убьет ее.

— Заступиться должна ты, — медленно проговорила старшая ведьма. — Мы не можем ссориться с зороастрийцами. У них своя дорога, у нас своя. Пойми, Огонь и Темная луна не враждуют между собой.

— У меня нет ни одного шанса! — взвизгнула девушка. — Асмодей — это монстр-шаман.

— Если будешь такой слабой, шансов и не будет, — степенно проговорила мать Ингрид. — Тревожный Саббат просто раздавит тебя. Но есть те, кто помогут выстоять. Нашедшие свой Шаолинь. Мы все время говорим о Ким, используя частицу «не». «Ким не любит мужчин и женщин». «У Ким нет волос». «Ким не способна на чувства». Это не человек, а нуль. Классическая роботетка. Даже в офисной красотке Цесе куда больше жизни. Пришло время Ким стать кем-то. Она пройдет сквозь свой Саббат. И ты поможешь! Настало время отдавать долги.

В этот момент Ингрид пришло смс-сообщение. Та судорожно схватила телефон и прочитала:

«Привет, Ингрид! Ты всегда была моим другом и поддержкой. И еще, я видел, как ты ненавидишь Ким. Радуйся: сегодня она лишь беспомощный инструмент в моих руках. Передай Инею, что я доставлю Ким немало физической и душевной боли, а, возможно, и убью. Чтобы спасти девушку, Иней должна бросить Ерша и быть со мной. В силу своей природной участливой доброты, она симпатизирует этой роботетке. А еще Инна невероятно благородна и не чужда жертвенности. И в глубине души понимает, что только со мной найдет свой Шаолинь. Передай Инею, что Ким в серьезной опасности. Я буду мучить ее до приемлемого результата. Так что пусть приезжает скорее. Конечно, она притащит с собой всю вашу шайку-лейку. И Никиту, и Элюшку, и Еретика. Но я никого не боюсь. Пришло время применить мои таланты. Да и Саббат во мне, Саббат поможет. Он будет самым страшным и тревожным для всех вас, если встанете на моем пути. Пусть Иней приезжает туда, где познала поэзию одиночества. Обещаю, что отблагодарю тебя щедро, если ты останешься моим другом. До встречи, Ингрид. Да пребудет с тобой Великий огонь!»

Девушка обхватила руками голову, из ее глаз полились слезы. Вдруг она почувствовала на спине множество рук:

— Возьми мою силу во имя Саббата.

— И мою.

— Отдаю тебе энергию моих камней.

— Вот травный оберег. Хорошая штука!

— Бери!

— Бери!

— Бери! И будь сильной!

— Мы — веренские ведьмы. Мы — сила. Мы — творцы перемен!

Ингрид подняла свои отвратительные желтые глаза. В них больше не было слез.

Она поняла, что надо делать.

Фаерщица требовательно позвонила в дверь квартиры, где жила Эля. Ей открыл заспанный Никита:

— Привет. А не поздно ли для визита, и откуда вы знаете адрес?

— Самое время. Нужно спасать Ким от обезумевшего Асмодея. Зови Элю и Инея. Я знаю, что они с Ершом гостят у тебя.

— Эля спит после концерта, — сухо ответил парень. — Думаю, хватит и нас с Ершом.

— Нет! Асмодея так называют не ради красного словца. Он с рождения обладает темной силой, которая только увеличилась в Тибете. Это демон во плоти!

— И все же…

— Ты — идиот?! — закричала Ингрид, бледнея от бешенства. — Тогда еще раз повторяю. Разбуди Элю и Инея. Пока я еще прошу. Или я тебя сломаю, боец.

— Успокойся, Ингрид, — сказала подошедшая Эля. — Никого ломать не надо. Мы и так сделаем для Ким все возможное.

— Тогда едем в усадьбу. Все. Или Асмодей ее убьет.

Глава 26

Ким очнулась на холодном каменном полу и никак не могла понять, где находится.

— Ты в усадьбе, — услышала она голос Заратустры.

— Что случилось? Зачем ты привез меня? — воскликнула Ким и обнаружила, что у нее связаны руки.

— Потому что я тебя не люблю, — просто сказал Асмодей. — Я хочу быть с Инеем. И два часа назад послал сообщение Ингрид. С минуты на минуту она должна приехать. Да не одна, а с целой командой. А я уж постараюсь их убедить в том, что Инна должна стать моей.

— Как? — выдохнула Ким.

— Я буду пытать тебя у них на глазах. Пока Иней не даст согласия оставить Ерша и быть со мной. Если через час пыток я не достигну своей цели, то подожгу усадьбу и тебя вместе с ней. Второго пожара эта развалюха не переживет.

Идешь к женщине — возьми плетку. Так говорил Заратустра. Но я пришел к тебе не с плеткой, а с огнем. Я буду пытать тебя, сука. Пока ты не вложишь ручку Инея в мою руку…

Асмодей взял свечу, приподнял лицо Ким и капнул на щеку воском. Та вскрикнула.

— Ты что, сучка, думала, что если натянешь белобрысый парик, то заменишь мне Инея? Смешно.

— Нет! Ты явно сошел с ума. Во-первых, Иней никогда не расстанется с Ершом ради меня. Я ей — никто, даже не друг. Так, случайная знакомая.

— Ошибаешься, — улыбнулся Заратустра. И от этой улыбки у Ким кровь застыла в жилах. — Иней — человек, полный доброты и сострадания, склонный к самопожертвованию. Она не выдержит зрелища того, что я с тобой сделаю.

— Может быть. Но, во-вторых, есть Никита и Ёрш — крепкие ребята. Они тебе не позволят меня мучить.

— Они просто не знают моих возможностей, — теперь Асмодей уже не улыбался, а смеялся в голос. — Я же жил на Тибете. Да и у Васильича многому научился. Никита — щенок по сравнению со мной. Ты не представляешь, девочка, как велика моя сила. Я — огнепоклонник. Огонь дал мне все. Огонь и заберет. Но не буду голословным.

Фаерщик вытянул руки. Невиданная сила подняла Ким в воздух и швырнула об пол.

Девушка пронзительно закричала. В этот момент в круглый зал с синими лилиями забежала группа молодых людей.

— Отлично, все в сборе, — Асмодей довольно потер руки. — Рад приветствовать вас, Ингрид, Ёрш, Эля, Никита, Чайна, Еретик и, конечно, Иней. Вы уже знаете, по какому поводу мы собрались. Давайте обойдемся без ненужной жестокости. Мне очень не хочется причинять боль этой милой девушке.

— Нет, никогда! Асмодей, одумайся, — сказал Никита.

— Иней — моя, — пожал плечами фаерщик.

Ингрид подошла к Никите и, потупив свои желтые глаза, негромко сказала:

— Вы не знаете, на что он способен. Асмодей и раньше был необычным человеком. Шаманом. А на Тибете его способности возросли многократно.

— Слушай, мы пришли с миром. И не сделаем тебе ничего. Клянусь. Отпусти Ким! — попросил Никита.

Заратустра дернул девушку за накладные косы:

— Вы знаете, что мне нужно. Прекрасно знаете! Иней. Это снежная сучка должна быть моей.

— Иней — моя жена и мать моих сыновей. Ты не получишь ее, даже если замучишь с десяток роботеток, — жестко сказал Ёрш.

— Хорошо, — усмехнулся Асмодей. — Тогда я буду пытать Ким огнем. На ваших глазах. И посмотрим, кто сломается раньше.

— Какая же ты сволочь! — не выдержал Чайна и ударил фаерщика в челюсть. Но… кулак ушел в пустоту… Заратустра же, казалось, даже не шелохнулся:

— Как же ты смешон. Как все вы мне смешны. А ведь я считал тебя…

— Другом? — выдохнул Чайна.

— Нет, конечно. Единственным моим другом был Ёрш. Но и тот женился на женщине, которую я полюбил. Я считал тебя хорошим товарищем — верным, надежным, способным прикрыть спину.… Зачем тебе сдалась эта роботетка, Чайна? Зачем? Она ведь боится поцелуев больше, чем изощренных пыток.

— Я люблю ее, — тихо сказал фаерщик.

Но Асмодей его уже не слышал:

— А вы здесь зачем, ребятки? Ёрш, Никита, Эля… Вы же вроде крутые рукопашники? Ну что, давайте, бейте втроем меня одного. Боитесь? И правильно. Вот смотрите, что я делаю с вашей Ким, с хорошей, но очень несчастной девочкой, которая боится прикосновений и так хочет любви… Я жгу ее огнем. — И Асмодей провел свечой по руке девушки. Та не закричала, но очень сильно закусила губу, и на глазах ее появились слезы.

Около минуты Заратустра мучил Ким. Затем не спеша поставил подсвечник на каменный подоконник. И уже совсем другим тоном, тихо и вкрадчиво, произнес:

— Иней, идем ко мне. Я сделаю тебя счастливой. Я дам тебе Шаолинь!

В этот момент на него бросились Эля и Никита. Никита держал в руках шест, а Эля — так любимый ею меч.

Они были нечеловечески быстры, и действовали максимально точно и слаженно. Любой другой противник уже лежал бы оглушенный. Но только не Асмодей. Миг — и он уже был на другом конце. Зала. Еще через мгновение держал в руках горящий стафф.

— Вы хотите боя? Что ж, пусть будет. Ради Инея я сожгу эту чертову усадьбу. Давно пора, кстати. Нехорошее место, выморочное. И Ким погибнет в мучениях. Впрочем, разве такая смерть — не предел желаний для истинной огнепоклонницы?

В это время Чайна подбежал к девушке. И тут все увидели истинную силу Асмодея. Тот поднял руку и пристально взглянул на фаершика. Неведомая сила подбросила парня в воздух и швырнула об стену.

— Я могу сделать это с каждым из вас, уж поверьте — сообщил Заратустра. — Я могу убить вас всех. Но мне это не нужно! Мне нужна Иней — та, кого я ждал всю жизнь… Та, кого я пытался спасти от мертвого города… Та, кто дважды изменила мне с двумя мужчинами…

— Я никогда тебе ничего не обещала. И не любила. Да и Шаолинь ты мне дать не можешь, потому что мой Шаолинь всегда со мной, — грустно ответила Иней.

— Это неважно, — улыбнулся Асмодей. — Я люблю тебя так, что хватит на нас двоих. Да еще останется на твоих детей. Я готов их усыновить, Инеюшка. И я стану лучшим отцом, чем этот безбашенный Ёрш. У них будет все, ведь чертовка Ким помогла мне найти фамильный клад.

— Тюрьма тебе светит за тяжкие телесные и покушение на убийство! — воскликнула Эля. — Что же ты творишь! Неужели хочешь уподобиться Васильичу? Цель оправдывает средства? Ты же совсем не жестокий. Я уверена. Борись с Саббатом. Еще ведь не поздно остановиться! Есть еще шаг до черты! Отпусти Ким, уезжай, ищи свой Шаолинь в другом месте. Ведь ты любишь вовсе не Инея.

— Элюшка, я думал, ты поймешь меня, — мягко сказал Заратустра. — Ты же тоже шла к своей цели по трупам. Забыла, как предала Виктора? Иней мне ведь все рассказала…

В этот момент Ким простонала:

— Как страшно, я вижу замок в розовом мареве. Шаолинь в огне!

Почему-то эти слова разозлили Асмодея. Он наотмашь ударил Ким по лицу, разбив губы в кровь:

— Заткнись уже со своим Шаолинем. Как же ты меня достала. Роботетка, слишком назойливая и любопытная. Ты свой Шаолинь не найдешь никогда. Но… я разбужу твою чувственность. Возможно, перед смертью, если Иней не будет более сговорчивой. Как же противно… Твоя судьба сейчас в маленьких ручках Инея. Эй, вы меня слышите? Обещаю, что отпущу Ким. Решай, Иней, решай. Ты можешь сейчас развернуться и уйти. И вы все тоже. Я никого не держу. Но роботетка сдохнет в адских мучениях. Я подожгу усадьбу вместе с ней… Эй, что-то вы все странно выглядите. Люди, вы на зомби похожи. Испугались, что ли?

Асмодей только сейчас заметил, насколько бледны его противники. Они стояли перед ним почти синие, с трясущимися бледными губами. Никто не пытался нападать или вырвать Ким… Но они взялись за руки.

— Эй, расцепитесь сейчас же, или я не отвечаю за жизнь девчонки, — напряженно воскликнул Асмодей. — Ха! Да вы просто вне себя от ужаса. Решай, Иней, мое терпение на исходе, — с этими словами Заратустра поцеловал Ким в окровавленные губы. Та упала на колени и задергалась, как будто под ударами тока.

— Видите, она боится поцелуев куда больше, чем огня. Смешно и непонятно. И мне даже ее немного жаль.

— Прекрати! — выкрикнула Ингрид. — Я сейчас сломаю руку этой Ким! Я должна отомстить ей за руку Еретика и наши поломанные жизни.

Как черная молния, фаерщица бросилась к стоявшей на коленях девушки и прошептала ей на ухо: «Ну, оживи же, сопротивляйся, помоги нам!»

— Она должна ответить за мою боль. Своей физической болью. Все, ломаю… Раз, два, три!

Лица всех присутствующих были искажены жутким страданиям. Чайна попытался оттащить Ингрид за черную косу… Даже Асмодей впервые за все время растерялся и молча смотрел на обезумевшую фаерщицу.

И тут закричала Иней:

— Нет! Нет! Нет!!! Я себе этого никогда не прощу! Не смей, сука! Асмодей, я твоя.

Девушка подошла к огнепоклоннику подала ему руку, повторив: «Я — твоя, Асмодей!». В этот момент Ингрид поднялась с колен и крепко схватила ее за другую руку. Затем фаерщица завизжала так, что с потолка посыпалась штукатурка. Это была ментальная волна, призванная сломать и покорить Асмодея.

Казалось, стены рухнут. Все присутствующие ощутили сильный ветер. Затухли свечи. Стало тихо-тихо.

— Вот ведьма. Сильна… — проронил Заратустра. — Что еще покажешь?

Ингрид впервые подняла на Асмодея взгляд своих огромных желтых глаз. Отвратительно желтых:

— Я забрала у них всю силу, всю, что они смогли мне дать. А ее было немало. Я выпила до дна воинскую удаль Эли, необыкновенную сексуальность Инея, тонкость Никиты, обаяние Ерша, юмор Еретика, искреннюю любовь Чайны… И теперь заклинаю тебя именем Велеса, именем Тора, именем Морены. Повелеваю: оставь Ким в покое и откажись от всех притязаний на Иней. Иначе я тебя уничтожу.

Взгляд Ингрид был страшен, черные волосы развевались, лицо отливало синевой. В этот момент она действительно была похожа на ведьму.

— Нет, — коротко ответил Асмодей. — Потому что я сильнее. Призываю магию шаманов Тибета!

Ничего зрелищного. Никаких эффектных пассов и заклинаний на латыни. Он всего лишь вытянул руки перед собой, и Ингрид поднялась в воздух. Еще мгновение, и Асмодей впечатает ее в стену…

— Нет! — сказала Ингрид, выталкивая из себя слова. — Я из рода ведьм Верены, живших тут мирно, без крови и без войн вместе с псоглавцами и поутри. До тех пор, пока не пришли люди. Я прошу помощи предков!

Явились три тени в черных балахонах. И встали рядом с Ингрид.

Казалось, Асмодей сдался. Он упал навзничь, царапая пол ногтями. Но почти тут же вскочил. В его руках была плеть:

— Призываю волшебство Огня. Да будет так, как говорил Заратустра!

Плеть горела. Ерш сгреб в охапку Инея, а Чайна подполз к Ким, закрывая ее своим телом. Тем временем Асмодей раскручивал огненное лассо, как ковбой. Лишь чудом не цепляя Ингрид.

К несчастью Заратустры, на секунду Саббат отступил, и он решил проявить благородство:

— Сдавайтесь. Хватит крови. Вы проиграли.

— Тогда я вызываю своих предков, зовом крови, — вдруг звонко проговорила Эля и порезала себе левую руку. Кровь вторично оросила каменный пол дворца.

Рядом с Элизой плечом к плечу встали три тени: ремесленник, пахарь с плугом и врач с колбой. Первые жители Верены, так мечтавшие о счастье и Шаолине. Пришедшие не в то время и не в то место.

— А я вызываю Ницшеанца и Аглаю. И ту Тьму, которая есть в моей душе, как и в любом человеке. Больше я ее не боюсь, ведь без Тьмы нет и Света, — тихо сказала Ким.

Но все услышали.

Восемь теней окружили Асмодея. И покрыла его тьма. Когда же она рассеялась, тот лежал на полу, смешно дрыгая ногами. И даже не пытался сдерживать рыдания. Каким же он выглядел жалким, этот бесстрашный шаман и покоритель огня.

— Клянусь именем Заратустры, я больше не причиню вреда Ким.

Еретик украдкой выглянул в окно. Уже наступил рассвет, и Саббат больше не имел власти над душой Заратустры.

— Откажись от Инея, — приказала Ингрид, вытянув вперед руку.

Асмодей тут же закашлялся и схватился за горло, но все же нашел в себе силы усмехнуться:

— Это я сделаю с радостью. Я все понял, как только Иней прикоснулась ко мне. Она — нашедшая свой Шаолинь. И я не имею права быть с ней. А вот Ким прошла через Тревожный Саббат… Она еще не раз нас удивит.

— Склонись передо мной, — прохрипела Ингрид.

Видно было, что она близка к обмороку. Асмодей сломался первым. И первым потерял сознание. Ингрид же хранила злость и две девушки, стоявшие к ней плечом к плечу. А также Ким, которую она любила больше всех на свете.

Уже через несколько минут Никита оказывал первую помощь Чайне, а Ёрш трясущимися пальцами вызывал скорую и полицию.

Неожиданно у Еретика началась истерика. Он катался по полу и кричал: «Ким, за что он так с тобой, за что? Почему я допустил это? Я должен был оберегать тебя».

Эля и Иней стояли на коленях с отрешенными лицами.

Ким подползла к Ингрид, вглядываясь в ее страшное от напряжения лицо и глаза, ставшие из желтых янтарными:

— Спасибо… Спасибо тебе за все… Но мы не можем быть друзьями.

— Зато ты будешь жить и искать свой Шаолинь. Ради этого стоило бороться, — прошептала Ингрид и погрузилась в спасительную темноту.

Глава 27

Месяц спустя

Все участники этой истории приходили в себя очень медленно. Ингрид встала с больничной койки лишь через две недели, Чайна через три, а Ким продолжала лежать в больнице. Их всех долго проверяли на наличие наркотиков в крови. Особенно виновника происшедшего — Асмодея. Следователь не мог понять, как восемь человек не справились с одним психопатом.

Первым навестить Ким пришел Чайна. Вторым — Заратустра.

Чайна пытался напоить девушку улуном с хризантемой для восстановления сил и рассказать о своих чувствах. Но разговор не клеился, а чай уныло остывал в фарфоровой чашечке.

— Мне хочется тебя разгадывать и смотреть, не отводя глаз, — признался Чайна. — Я знаю, что сейчас не время говорить о…

— Все мы любим героев, — прервала его Ким. — Прости, друг, но мой Герой — Асмодей. Забудь меня. Я не хочу больше причинять боль. Давай, каждый пойдет своим путем и сделает то, что должно?

Проскрипела больничная дверь, помнившая великое множество страдальцев. Не все они нашли свой Шаолинь. Да и не все искали.

— Уходи. Тебе здесь не место, — сказал Чайна стоявшему на пороге Асмодею. Но тот, словно не слыша его слов, вошел в палату. Бледная, с тенью под глазами, Ким сидела в кровати, сложив на груди тонкие обескровленные руки.

Асмодей сел на стул и долго вглядывался в ее растерянное лицо:

— Я ведь не прощения пришел просить. Потому что мне оно не будет дано! И сам себя никогда не прощу, что причинил тебе столько боли. Я… увидеть тебя хотел, — наконец выдавил он.

— Конечно, я не дам тебе прощения, — жестко ответила Ким, и в оловянных глазах ее заплясали мечи.

— Тогда я попрошу тебя о равнодушии.

— Равнодушие — тоже дар, — ответила Ким. — А мое прощение можно купить. Деньгами. О цене пообщайся с моим адвокатом.

В эту минуту в палату зашел молодой человек, ровесник Чайны. Он мельком взглянул на Асмодея и небрежно проронил:

— Ким подает на вас в суд за нанесенный физический и моральный вред. Поверьте, мы отсудим солидную сумму. Вы ведь уже привлекались, не так ли?

— Сучка! Как ты могла! — воскликнул Асмодей. — Ты же любила меня.

Внезапно лицо девушки покрылось румянцем и стало почти красивым, если бы не бритый череп.

— Что ты, Асмодей! Ты забыл, что я вообще не интересуюсь мужчинами? Я же не женщина, я — средний род, роботетка.

— Какая же ты стерва! — выкрикнул Асмодей и выбежал из палаты. — Теперь мы — враги…

— А когда мы были друзьями? — тихо проговорила Ким и плотнее завернулась в одеяло.

Адвокат закатил глаза и манерно заломил руки.

А Чайна наконец понял, что все кончено. Не будет больше группы «Искатели огня». Не увидит Верена новое захватывающее фаер-шоу. И не смогут они покорить огонь, эти четверо зороастрийцев, потому что каждый пойдет своим путем.

Ким тоже не знала, что будет потом. Что Асмодей будет долго пить водку в доме своей прабабушки. Что увидит черные волосы и руки, торчавшие из стен. Что будет рыдать, но никто не услышит. И что призраки с отрешенными лицами напишут его рукой расписку об отказе от сокровища в пользу Ким и дела восстановления усадьбы.

* * *

Бывшая фаерщица лежала, вытянувшись на кровати. Казалось, болело все ее несчастное, измученное Асмодеем тело. Но на душе было на редкость спокойно. Девушка чувствовала, что поступила верно.

Вдруг она ощутила холод и легкое колебание воздуха. После Саббата Ким больше не надо было испытывать яркие эмоции, чтобы увидеть призраков. Теперь они были связаны одной нитью, полной ее боли и крови.

— Он не виноват, — тихо сказала Аглая, и Ким увидела, как в ее глазах мелькнула жалость.

— Да никто и ни в чем не виноват. Я теперь понимаю, зачем все было нужно, — девушка показала призракам руки, покрытые синяками и кровоподтеками. — И если восстановление усадьбы стоит этого.… То у меня нет никаких претензий.

— Ничего ты не понимаешь, смелая девочка Ким. Памятник архитектуры — нет, не стоит, — твердо проговорил Ницшеанец. — А место, которое изменит всемирную историю — стоит, еще как. И не только этих синяков, но и твоего здоровья, счастья, жизни.

— Повторяю, я никого не виню, — Ким едва заметно улыбнулась.

— Ты забудешь Асмодея, — проговорила Аглая. — Но помни одно: не он тебя мучил, а Саббат в нем. Предоставь Заратустру его судьбе. Обещаю, тебе будет легче. Поезжай в Китай и учись смеяться.

— В Китай? — удивилась Ким. — А что же не в Антарктиду? Или Австралию. Как это поможет дело восстановления усадьбы?

— Никак. Но Шанхай — лучший город для разбитого сердца. Кроме того, он настроит тебя на нужный деловой лад.

— Пусть будет так. Я очень благодарна Ингрид, Инне и Эле, но мне хочется побыть одной.

— Легкого пути, улыбайся и радуйся — прошептала Аглая. Она хотела рассмеяться. Но вырвавшийся из мертвого горла звук скорее напоминал свист.

— Постойте.… Еще вопрос. Неужели я так уникальна? Не верю, — усмехнулась Ким.

— Не уникальна, — покачал головой Ницшеанец. — Агриппина в 1929 году, Святослав — в 1951, Эльза — в 1970 и Георгий, Иннокентия и Сергей — в 1986, 87 и 89. О последних ты, вероятно, наслышана. Родители Инея и тренер Эли. Лучшие из лучших.

— Но почему они не справились? Не смогли возродить усадьбу?

— Ничего ты не понимаешь, девочка Ким, — повторил Ницшеанец, улыбнувшись одними губами. — Мало заново отстроить и отреставрировать усадьбу. Надо в нее жизнь вдохнуть. Жизнь! Воссоздать былой эгрегор. И все, кого мы выбирали, шли до конца. А Васильич, Кеша и Гоша вообще совершили немыслимое.

— И что же? — недобро усмехнулась Ким. — Одни родили Инну, которую никогда не любили и мучили равнодушием. Другой основал сектантский клуб, и капля за каплей морально убивал Элю.

— Ничего ты не понимаешь, девочка Ким! — воскликнул Ницшеанец. — Ничего! Без Васильича, Кеши и Гоши твои друзья Эля с Инеем не стали бы личностями такого масштаба.

— Они нашли свой Шаолинь! — согласилась Ким.

— Да не только в этом Шаолине дело! Пойми же, Иней и Эля уничтожили два мощнейших отрицательных эгрегора, которые мешали остальным избранным возродить усадьбу — закрытый город Краснокрестецк и затопленный Татуру.

— Они дали мне шансы, — у девушки пересохло в горле.

— Именно. И даже мы, Шаолиньские призраки, верим, что ты справишься.

* * *

Девушка со спутанными черными волосами и потухшими глазами буквально вбежала в палату. Глаза ее больше не были желтыми, скорее медовыми.

— Привет, Ингрид.

— Я пришла сказать… Я пришла сказать…

— Что же? Садись, — улыбнулась Ким.

— Что люблю тебя, — выдохнула Ингрид. — Ты не думай, я всегда к тебе так относилась. С самого детства. Меня всегда восхищала твоя сила духа. Так вот, я хочу быть твоим другом. И если Еретик стоит между нами, я оставлю его.

— Знаешь, до тебя тут был Асмодей, — тихо сказала Ким. — И просил о равнодушии… Но это дар не для него. Я хочу быть равнодушной к тебе, Ингрид. Хотя, безусловно, испытываю глубокую благодарность. Видят боги, ты сотворила невозможное, чтобы спасти меня. И я хочу, чтоб ты нашла свой Шаолинь. Выходи замуж за Женька, будь счастлива. А мне позволь идти своим путем.

— Пожалуйста, дай мне твою руку, — попросила Ингрид.

Видно было, как нелегко дался Ким этот жест, но она, не задумываясь, протянула руку той, кем так восхищалась.

— Ничто не вечно в подлунном мире. Мы можем стать друзьями. Когда-нибудь, когда все забудется. Когда усадьба оживет, а я буду свободна от своих обещаний.

Вдруг в палату прокрался Еретик:

— Боги, какой прогресс. Ким пожимает руку Ингрид, — усмехнулся фаерщик. — Может, ты и меня поцелуешь? Я буду рад.

— Нет, к такому я пока не готова, — смутившись, ответила девушка. — Кстати, уже завтра меня выписывают. А скоро я улетаю в Китай.

Еретик присел на краешек кровати.

— Как ты себя чувствуешь?

— Жить буду, — Ким улыбнулась одними губами.

— У тебя хватит сил прийти в суд? Сама знаешь, твое присутствие необходимо, — извиняющимся тоном сообщил Еретик. — Как же мне жаль тебя. Такие усилия ради одной улыбки. Улыбки Заратустры. Но он получит по заслугам.

Ким кивнула. Несколько минут они молчали. Затем девушка проговорила, медленно выталкивая слова:

— Прости меня.

— За что? — удивился Еретик.

— За то, что на целых тринадцать лет сделала тебя инвалидом. За то, что лишила многих радостей жизни. За то, что была эгоистичной сукой. Но прежде всего — за презрение, граничившее с ненавистью.

Еретик взглянул на Ким. Его карие глаза стали почти черными.

— Мои слова сейчас ничего не изменят, — продолжила девушка. — Даже если я миллион раз повторю «прости». Но надо же с чего-то начинать.

— И ты прости, — хрипло выговорил Еретик. — За то, что не смог отогреть тебя. За мой эгоизм и собственничество. За то, что мучил и бил тебя в постели. И за то, что никогда не любил тебя, но жил с тобой, как собака на сене.

— Прощаю, — улыбнулась Ким. — И, конечно, не мое дело, но Ингрид прекрасно тебе подходит.

— Ты придешь на нашу свадьбу?

— Я собираюсь пожить в Китае…

— Мы подождем.

— Сколько вы можете меня ждать?

— Столько, сколько надо, — твердо сказала Ингрид. — Не нужен мне твой дар, это равнодушие… Я другом хочу быть.

— Да что же вы за люди такие, — простонала Ким. — Вас отталкиваешь, а вы липнете. Ладно, будем друзьями. И уеду я только после вашей свадьбы.

* * *

Иней забегала к Ким каждый день. Они болтали обо всем на свете — о любимых книгах, об играх, в которые играли в детстве, о деревне и близнецах, о Еретике и Ингрид.

«Иногда любовь хуже ненависти. Пусть они будут вместе, а я пойду своей дорогой».

Но однажды Иней вдруг с грустью подумала, что ей нечего сказать Ким.

— Обещай, что вернешься. И спасибо, что была в моей жизни. Думаю, мы могли бы стать друзьями.

Ким улыбнулась. Улыбнулась неумело, как будто очень редко это делала. Но в глазах ее была невиданная сила.

— Однажды я вернусь. Вернусь в метель, когда мой Шаолинь завалит снегом до самых окошек. Ведь у меня столько дел! Надо поступить на философский факультет! Набраться смелости и сказать «прости» одному человеку. Отрастить волосы. А еще есть девочка, которая хочет, чтобы я стала ей сестрой. И мужчина, который любит меня. Так сильно любит, что боится прикоснуться. Прощай, Иней! И не бойся за меня.

Эля пришла к Ким в больницу самой последней. Молча выложила домашнюю еду, присела на краешек кровати.

Больная благодарно улыбнулась:

— Как я счастлива, что у меня есть все вы. Может быть, я и не нашла Шаолиня. Но друзей — точно.

— Главное, восстанавливай силы.

— Я так привыкла считать себя особенной, — усмехнулась Ким. — Этакой несгибаемой роботеткой. А на деле я просто испуганная девчонка, которая в Страшный Саббат заблудилась в лесу. В лесу своей души. Знаешь, мне Асмодей однажды посоветовал поговорить с тобой о страхе. Сказал, что ты как бывший рукопашник, знаешь о нем все.

— Это так. Спрашивай.

— Так чего ты боялась?

— Жизни.

Ким побледнела:

— Прости. Вообще-то я о другом хотела поговорить. О счастье.

— О Шаолине? — сразу догадалась Эля. — О маленьком кусочке личного счастья, без которого и жизнь не мила?

— Ответь, мне это поможет сделать то, что должно.

— Да все мы хотим одного и того же, — пожала плечами Эля. — Здоровья, денег, любви. Но почему же плачут любимые, крепкие и богатые? А потому что не хватает одного — конкретно твоего счастья. Мозги забиты стереотипами о том, как добиться всего и сразу. Скажи, ты завидуешь матери семерых детей? А бегуну-олимпийцу с двадцатью медалями? Профессору цветоводства, который вывел собственный сорт лилий? Нет. Потому что это их счастье, индивидуальное, со знаком копирайта.

— Так в чем же мой Шаолинь? — воскликнула Ким. — Ты же умная, Элюшка, ты знаешь.

— Нет, это знаешь только ты, — улыбнулась девушка, и от ее красоты у Ким замерло сердце. — Но я точно могу сказать одно: Шаолинь — это действие. Это Творчество.

Глаза Ким расширились. Она будто что-то поняла.

Эля поладила ее по щеке и прошептала на ухо:

— А еще… Еще я больше не боюсь жизни.

Эпилог

Три года спустя

Ким стояла на самом верху прекрасной каменной лестницы. Усадьба дышала ей в спину. Наконец-то дворец обрел новую жизнь. Отреставрированный, он был ничуть не хуже, чем в XIX веке.

Ким в струящемся серебристом платье и уложенными волосами была хороша так, как может быть хороша женщина, добившаяся неоспоримого успеха.

Она вовсе не вспоминала прошедшие годы, полные непрерывной тяжелой работы, приятных путешествий, разочарований и побед. Полных грусти и искреннего счастья. И неимоверных усилий.

Ким смотрела вперед. На толпу, рукоплескавшую ей у подножья лестницы. Триста гостей — ученые, артисты, писатели, чиновники и даже губернатор Верены с заместителем. Вся городская элита. А также светлые лица старых знакомых — Ингрид, Еретика, Эли, Инея, Ерша, Никиты, Цеси, Александра. Последним подошел Асмодей. Демонстративно зааплодировал. Ким вздрогнула от его пристального взгляда.

Она стояла одна против толпы. Но вовсе не чувствовала себя одинокой, потому что осознала то же, что и Иней много лет назад на дне водохранилища — свою общность и единство со всеми людьми. Она поняла, по ком звонит колокол.

По всему человечеству.

Ким ощутила острое желание броситься в толпу, быть зацелованной ею и разорванной на кусочки. «Моя любовь — вам, мое тело — вам, моя сила и судьба — для вас». Девушка поежилась, ее обнаженные плечи покрылись мурашками от знакомого холодка. К ней неслышно подошел Ницшеанец:

— Скажи, оно того стоило? Твоей любви и боли? Твоей жизни? Твоего Шаолиня.

— Стоило, — твердо ответила Ким и пошла навстречу своим гостям.

Прием прошел на высшем уровне. Гостей развлекали многочисленные артисты, в том числе и известная команда фаерщиков. Ким кропотливо выбирала лучших из лучших. И долго колебалась между двумя командами. Но все решилось легко.

— Вы поклоняетесь огню? Заратустра — великий пророк? — спросила она обоих лидеров, похожих, как братья — перекаченных парней с дредами.

Один из них просветлел лицом и сделал пальцами знак пылающего огня.

Другой же покачал головой:

— Мы просто делаем свою работу. Без философии и страданий по огню.

— Вот и правильно. Страдать вообще смысла нет, а тем более по огню. Я выбираю вас, — с усмешкой сказала Ким.

И не прогадала. Шоу было просто немыслимым.

На праздничном обеде девушка увидела Александра.

Он сильно похудел, осунулся, но выглядел бодрым:

— Поздравляю. Я всегда знал, что ты достойна большего.

— Спасибо. И прости за все, что происходило между нами.

— Будь счастлива.

Цеся крепко взяла Александра под руку, подталкивая к выходу. Им надо было уйти пораньше, к трехмесячной дочке.

Две призрачных фигуры Ницшеанца и Аглаи незримо присутствовали на торжестве. Они не разговаривали с Ким, только улыбались. И один раз поддержали под руку, когда разволновавшаяся девушка чуть не упала, наступив на подол платья.

Ким знала, что видит их в последний раз, но разговаривать не хотелось. Она была слишком озабочена тем, чтобы открытие усадьбы прошло на высшем уровне. Ведь именно от этого зависело, станет ли дворец новым эгрегором или останется просто памятником архитектуры. Гости должны были вложить душу, ведь только чувства имели цену, как говорила ведьма Ингрид.

И у Ким все получилось. Усадьба получила второе дыхание, исполнив свое предназначение. Место силы, способное изменить историю.

Праздничный обед хвалили все без исключения, выступления артистов прошли без сучка и задоринки. Особенно всем понравилась Эля. Своим голосом и обаянием она тронула сердца зрителей. Но Ким, ставшая зоркой, видела в ней затаенную грусть.

«Не может быть», — не поверила девушка своим чувствам. — «Эля ведь нашла свой Шаолинь!»

«Иногда этого бывает мало», — услышала Ким голос Аглаи. И тогда фаерщица вспомнила их совместную поездку к Инею. Тогда она спросила просто, чтобы поддержать разговор, есть ли у Эли и Никиты дети. Та ответила бодро, что пока нет. Но уже в этот момент Ким увидела в ее глазах ту самую затаенную грусть.

— Молодец, все поняла сама, — улыбнулась Аглая. — Но ничего не решай за нее. И вообще никогда ни за кого не решай. Запомни это, девочка.

Когда Ким подошла к Эле, та о чем-то оживленно разговаривала с Никитой. И девушке стало больно от ее красоты и молчаливого смирения. Захотелось закрыть глаза руками, но вместо этого Ким сказала:

— Никита, я поговорю с твоей женой буквально несколько минут. Есть небольшое дело.

— Да сколько угодно, — развел руками мужчина.

Ким позвала Элю в ту залу, где когда-то чуть не вытолкнула из окна Ингрид.

— Могу я надеяться на твою откровенность? — прямо спросила фаерщица.

— Ты — можешь, — с нажимом ответила Эля. — Спрашивай.

— Что с тобой случилось? Почему ты не можешь иметь детей?

В следующее мгновение девушке показалось, что сейчас Эля ее ударит. Уж слишком жесткими стали темно-зеленые глаза бывшей ушуистки. Ким попятилась:

— Не надо меня бить. Это нечестно, ведь я совсем не умею драться, только крутить огненные веера и пои. И я могу помочь! Есть силы, которые мне кое-что должны.

Но Эля уже успокоилась:

— Прости. Все хорошо. И я отвечу на твой вопрос. Ты знаешь, я была бойцом. И говорят, очень неплохим. Но у всего есть цена. Кому, как не тебе это знать. Однажды… — голос Эли вдруг дрогнул, но она справилась с собой. — Однажды я полюбила человека. Воина. Он меня тоже любил. И хотел сделать великим бойцом, чтобы отомстить карликам-поутри за смерть своей девушки. Но не смог, потому что я была инфантильной и довольно глуповатой девчонкой. И тогда он меня возненавидел. Хотя и любил! В этом нет сомнений. А я решила отомстить ему. Вступила в другой клуб и бросила все на алтарь боевых искусств. В том числе и здоровье. Однажды мы бились в поединке, я мечтала о мести. У меня было отбито и истерзано все. Слишком жестокий бой. Я не могу иметь детей.

— Прости, — выдохнула Ким. — Но я могу помочь! Позволь мне это. Мертвые тоже могут давать жизнь.

Эля долго молчала. Она вспомнила себя. Но не бойца и не ту, которой стала. А шестнадцатилетнюю девчонку, недалекую и инфантильную… Та девочка гордо бы отказалась от любой помощи. И ушла, не оглядываясь. Но Эля была Нашедшей свой Шаолинь. Она положила руки на плечи Ким и тихо произнесла:

— Я принимаю твою помощь и благодарю.

Она и не предполагала, что будет дальше, слепо доверяясь Ким. Мертвецы обступили их плотным кругом и положили призрачные руки на живот Элизы. Серая сила текла меж полуистлевших пальцев. Ким же отдавала живую энергию. Мощная светлая струя. Зарождение нового.

Вскоре мертвые отступили. Ким побледнела и осунулась. Зато лицо Эли сияло румянцем, глаза блестели.

— Ты знаешь, что я — язычница, — проговорила девушка. — И если все получится, ты и только ты представишь моего ребенка богам.

Ким улыбнулась одними губами:

— Не жди окончания приема. Иди… Иди к Никите. Он тебя любит.

После ухода Эли, девушка бессильно опустилась на колени. Ницшеанец погладил ее по плечу:

— Ты отдала свое желание. Но это ничего, это даже правильно.

— У меня есть усадьба, — прошептала Ким.

— И кое-что еще, — Аглая зашлась в беззвучном смехе. — Подойди-ка к окну, роботетка.

— Что это? — закричала девушка, не веря своим глазам. Что творят эти сумасшедшие фаерщики… Ну, я им устрою.

Уже угасал розовый закат. Спускались сизые сумерки. А на небе горели огненные буквы: «Ким, я люблю тебя».

Девушка протискивалась сквозь толпу смеющихся людей. К тому, кого так ненавидела и любила. Заратустра ждал ее, держа в руках чашку с мандариновым чаем:

— Извини, но та команда фаерщиков, которую ты выбрала — мои близкие друзья. И по моей просьбе они немного изменили свою программу. Добавили огненные буквы с признанием.

— Это не моя судьба, ты не должен быть здесь! — прошептала Ким. — Я выбрала Саббат, а не любовь.

— А я выбрал тебя, — сказал Асмодей и встал перед Ким на колени. Затем протянул чашу с пуэром.

— Это… Просьба о прощении? А может, предложение о свадьбе?

— Ты все правильно понимаешь.

— Но… Мы не можем быть вместе, — возразила Ким. — У каждого свой Путь.

— Помнишь песню? «И если нам сегодня с тобой не прожить, то кто же завтра полюбит тебя?» То… что было между нами… Не я это, Саббат.

— Знаю.

Ким молча взяла чашу, прикасаясь обеими руками к ладоням Заратустры, выпила до дна. Аккуратно поставила на стол.

И… протянула руки к Асмодею, подняв их ладонями вверх.

Тот широко раскрыл глаза, как будто не веря в происходящее. И робко взял руки Ким в свои.

— Ты любишь меня? — тихо спросила та.

— Да, с первой минуты нашей встречи, когда ты увидела Шаолинь в огне. Но самое главное — я тобой восхищаюсь, — ответил Заратустра и улыбнулся своей неподражаемой улыбкой.

Ким смущенно опустила глаза.

— Ты принимаешь мое предложение о женитьбе? — церемонно спросил зороастриец.

Прямо за его спиной стояли призраки и безудержно смеялись. Ким погрозила им кулаком. Асмодей с удивлением обернулся, но никого не увидел.

— Конечно, — мило улыбнулась девушка. — Ведь нас уже благословил твой прадедушка.

И тогда Заратустра поцеловал свою невесту. И оба позабыли обо всем, растворившись в нахлынувших чувствах. Лишь однажды Ким на секунду приоткрыла глаза и увидела, как тают призраки. С каждым поцелуем любимого она теряла способность их видеть. И наконец, Ницшеанец и Аглая исчезли навсегда. Но это было уже совсем не важно.

За ними наблюдали трое — Иней, Ингрид и Чайна, который скрежетал зубами от бессильной ярости:

— Она будет с Асмодеем.

— Да, к сожалению, — ответила Ингрид.

— Но почему, почему? После всего, что он ей сделал?

— Да потому, что Ким — сильная личность. Не нужен ей твой чаек и уверения, что все будет хорошо. Ким нужен Асмодей с огнем. Асмодей, который ненавидит ее, но при этом искренне уважает. И Ким добилась очень многого. Не побоюсь сказать, совершила невозможное, возродив главный энергетический и культурный центр. Эгрегор добра и света. Как видишь, Тревожный Саббат все расставил по своим местам.

— Нет, ты меня не убедила! Отвечай, почему она не смогла полюбить меня, — выдохнул Чайна. — И почему Заратустра? Он же подлец.

— Потому что Ким это не нужно, — с грустью ответила Иней. — Ты пойми, если б только любовь могла помочь, я, Ингрид и Эля залюбили бы ее до смерти. Ким же хотела уважения, поэтому и согласилась на авантюру призраков. Поэтому и пережила свой личный Тревожный Саббат. А жестокость Асмодея разбудила в ней чувственность. И в конечном итоге сделала личностью.

— Я все понимаю, но…

— Нет, не понимаешь! Твоя любовь стала для озлобленной до предела Ким как мясо для голодающего. А необходим был бульончик. Повторяю, не любовь нужна была ей, а уважение и большое дело. И… Ницшеанец. Ее несбывшаяся мечта и невозможная любовь. Мы, женщины,странные создания. Иногда каждой необходимо влюбиться в призрака, чтобы научиться ценить того, кто рядом. Того, кто похож на твою мечту, но при этом живой человек со своими недостатками и со своей Тьмой в душе. Асмодей достоин восхищения, ведь он до последнего боролся с Тревожным Саббатом. И возненавидел себя, когда причинил вред близкому человеку.

— Я люблю Ким. Так сильно люблю, что согну, сломаю ее своей любовью, — уже спокойнее сказал Чайна. — Пусть уж останется с Асмодеем, если сделала такой выбор. Они дополняют друг друга, как запад и восток.

— Правильно, что решил наконец-то отпустить Ким, — одобрила Ингрид. — Ты еще встретишь свою судьбу. Руны предсказали мне, что ваш колокол уже прозвонил. Это значит, встреча не за горами! Вам предстоит рука об руку пройти через новые испытания и защитить наш многострадальный город от очередной угрозы. Но однажды ты будешь танцевать с ней свадебный танец.

— Да он пляшет, как пьяный медведь, — засмеялись подошедшие Еретик с Ершом. — Значит, пора записываться на уроки вальса.

— Я, кстати записался, но не в школу танцев, а в школу полиции, — сообщил Чайна. — Через полгода начну работу в патрульно-постовой службе.

— Серьезно? — ужаснулась Ингрид. — Но ты же артист театра огня.

— Мне это больше не нужно, — пожал плечами парень. — Встреча с призраками и восстановление усадьбы изменили мою жизнь. Я вдруг понял: неправильно, когда мир спасают хрупкие девушки — Инна, Эля, Ким, а здоровенные лбы крутят стаффы, попивают чаек и рассуждают о философии огня. Я должен защищать Верену от зла! И пусть поутри и псоглавцы мне пока не по зубам, я начну с малого — с алкашей, мошенников, наркоманов. И может, хоть немного сделаю этот мир лучше и чище.

— Ты — идеалист, братишка, — Ёрш сжал его крупную руку. — Надеюсь, ты не озлобишься и не забудешь, что в мире есть нечто другое, кроме сил зла.

— Смерть стоит того, чтобы жить. А любовь стоит того, чтобы ждать, — ответил Чайна словами из песни. — Пойду, поздравлю жениха и невесту. Наверное, я сплету им ловец снов, чтобы никакие кошмары не тревожили в первую брачную ночь.

— Вряд ли он им понадобится, — хихикнула Ингрид. — Я с тобой. Собираюсь потребовать, чтобы Ким назначила меня свидетельницей.

— Даже не мечтай, — закатил глаза Ёрш. — Свидетелями станем мы с Инной.

Иней же смотрела куда-то вдаль и задумчиво теребила манжету на рукаве.

— Ты мудрая женщина, скажи, — обратился к ней Еретик. — Будет ли Ким счастлива?

— Конечно. Она же встретила свою любовь. А еще… Еще она нашла свой Шаолинь, — ответила Инна и пошла прочь, перекинув через плечо длинную светлую косу.

Конец.

2016-17 г.г.

@ Воронина Алина Николаевна.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Эпилог