Инквизитор [Андрей Владимирович Фёдоров] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]


Статья 1 Кодекса инквизиторов.

Борись с ересью! Борись до последнего! Даже когда не осталось сил, когда истёк кровью, сражайся до конца. Не посрами орден Пресвященной Инквизиции! Не дай злу распространиться в этом мире, не то вся тысячелетняя борьба твоих братьев по оружию будет бессмысленной!


Если говорить честно, то городок Ёльм на севере Тирийского герцогства летом был на самом деле местом просто чудесным. Каждый год в середине июля со всей округи сюда приезжали крестьяне, купцы и ремесленники, устраивая столь пышную ярмарку, что посетить её приезжал народ даже из других областей, настолько хорошо тут организовывали всё местные бургомистры уже не первый год. Плюс к этому нельзя забывать, что герцог Тирийский Ванд Русс правильно поступил, когда в союзе с Дрёкенбергским королевством выступил против иноверцев из варварской Хаяффской державы и разгромил их бесчисленные орды в битве на Золотых холмах, отстояв, таким образом, независимость своей вотчины и защитив север от врага. Юг, конечно, защитить не удалось, и он был хаяффитами разорён. Но там земли и так были небогатые, а беженцев вовремя переселили на север, потому не беда. А что до Ёльма, то слава всем святым, досюда война не дошла. И вообще, страшно даже подумать, что произошло бы, если этот городок, где пересекались два важных торговых пути, будет разорён варварами. Наверняка жизнь бы не вернулась на эти чудные земли ещё десятки, если не сотни лет…

Конкретно же инквизитору, приближавшемуся к городку со стороны восточных ворот, не повезло, во-первых, приехать в Ёльм ранней весной аккурат с отступлением зимы. Вот и картина ожидала неприятная, впрочем, как и везде в весеннее время. Везде на прилегающих к Ёльму дорогах грязь, голые деревья без листвы и прочие неприятные глазу вещи, не считая пасмурной погоды, добавлявшей окружающей среде угнетающей серости и невзрачности. Во-вторых, прошедшей зимой нескольким округам довелось пережить локальное поветрие. Конечно, не такое страшное, как триста лет назад, когда весь юго-запад материка почти что целиком вымер (умирали девять из десяти людей) от недугов, но, тем не менее, каждая вторая семья кого-нибудь из родственников, да и похоронила. Самое интересное, что конкретно в Ёльме удалось избежать больших жертв, хотя во многих других местах гибло до четверти населения. Пытались это объяснить карантином, который ввёл бургомистр Калавий, но почему-то те же меры другим городам не помогли. Видимо, боги помогли. А, может быть, и нет. В любом случае и дураку понятно, что город, пусть даже легко отделался, но после эпидемии и должен будет выглядеть неприветливо.

В-третьих, не повезло быть инквизитору тем, кем он является, и это была, пожалуй, главная причина, почему, когда он появился рядом с Ёльмом, на него сразу же покосились тяжёлые, а порою даже грозные взгляды местных жителей и смердов с близлежащих сёл. Последние десять лет Церковь Трёх Богов только и делала, что плевала на свою паству, потому у той и отношение к её представителям было соответствующее.

Для начала уже семнадцать лет престол Отца-понтифика не может остановить продолжающуюся грызню на северо-западе материка между Тринитонским союзом и Греттской унией: семь королевств и две империи до сих пор не могут разобраться, кто должен наследовать трон Растфорского королевства. Уния считает, что править должен император Святой Бреветской империи Рёмм IX, потому что женат на единственной дочери скончавшегося короля Растфора Ренека II. Представители же Тринитонского союза же небезосновательно боятся, что бреветцы, заполучив под свой контроль Растфор, посягнут и на другие центрально-западные королевства, расширяя империю путём династических браков и войн, а потому посадили на престол бастарда умершего короля Вилланда. Тот в соответствии со своим статусом не имел права даже заикаться о власти, поэтому император Рёмм пожаловался понтифику на вопиющее нарушение законов богов. Раньше за такие кощунства по отношению к традициям престолонаследия, как воцарение бастарда, церковь могла и Праведный Путь Молота объявить провинившимся, но вместо этого понтифик тактично провозгласил нейтралитет, возмущаясь войной братьев по вере и призывая к миру. Ходят слухи, что не последнюю роль в этом сыграли большие деньги Тринитонского союза, обладавшего самым большим торговым флотом на материке. Другие твердят, что власть Понтифика за последние годы пошатнулась, и на призыв к Праведному Пути Молота почти никто не отзовётся, кроме нищих смердов и религиозных фанатиков, которым в рот ни клади, лишь дай умереть за веру, только вот вояки из них никудышные. Потому сил надавить у церкви не было. Только её легионы, которых явно не хватило бы, чтобы усмирить союз семи королевств. На союз с Греттской унией тоже рассчитывать не следовало: казна обоих империй была пуста.

Потом ещё последние бедствия, такие как голод и поветрия, сильно отразились на отношении простого люда к церкви. Та в тяжёлые времена, как они считают, не особо помогала пастве, а потому народ якобы имеет полное моральное право Отцу-понтифику не подчиняться. Подобное еретическое инакомыслие, конечно, старались пресекать, отправляя в земли, где появлялись иноки больше проповедников слова богов на пару с инквизторами, но не всегда получается переубедить миром, а потому распространение ереси приводит к восстаниям, которые нужно подавлять или королям, или уже самой церкви, если дело станет совсем худо. Но до участия церкви старались вообще ничего не доводить.

Реммет проехал через ворота и оказался внутри, собственно, Ёльма. Там сразу же приметил несколько мужиков, на вид типичных смердов из самой обычной сельской местности, наблюдавших за инквизитором, приехавшим в город. Они не скрывали своего недовольства, но говорили тихо, дабы не обрушить на себя гнев церкви с инквизицией.

– Смотри-ка, кто пожаловал к нам!

– Петух ощипанный…

– Какого чёрта он здесь забыл?!

– Ищет Йоффу, как пить дать.

– Так беги и предупреди его!

Один из них тут же рванул в сторону рынка. Инквизитор краем глаза заметил это, но сделал вид, что не обратил внимания. Только поправил шляпу, снял свой чёрный военный плащ, скрывавший плотный кожаный колет цвета охры, на котором спереди и сзади был вышит чёрными нитками церковный молот. На ногах штаны цветом чуть темнее колета и высокие ботфорты. На поясе четыре пистолета, дага и обоюдоострый горский палаш – универсальное и лёгкое оружие, которым было легко и фехтовать с обладателями шпаг, рапир, и отрубать головы, если предстоит казнить мага или еретика. Приехал он на молодом, сером, юрком скакуне, у которого по правую сторону от седла висела фузея в чехле, а по левую небольшая сумка, в которой лежала плеть для самобичевания.

На вид инквизитору было лет двадцать, может быть, двадцать пять. Обычно в таком возрасте заканчивали обучение и приступали непосредственно к работе. По этому конкретно было видно, что парень за спинами не прятался: по его шрамам на лице уже даже в таком сравнительно молодом возрасте можно было посчитать, сколько раз за службу борец с ересью уже мог погибнуть: из всех на лице особо выделялся тот, который красовался на щеке – он был длинным и глубоким. Даже страшно было подумать, в какой такой схватке побывал его владелец.

В остальном инквизиторы, проводившие в походах большую часть жизни скорее походили на стадо нищих оборванцев, чем по идее уважаемых в народе людей. Этот же от остальных своих братьев по служению отличался удивительной чистоплотностью, что, однако, нередко ещё больше отторгало людей от него. Если любишь мыться – знаешь пытаешься смыть грехи, да не получается, ибо душу в отличие от тела не отмоешь. Потому таких и остерегались.

Подъехал к конюшне. Увидев рядом мальчика, сидящего на сене, улыбнулся ему, затем слез с лошади.

К инквизитору подбежал юный конюх в бедных одеяниях чуть старше мальчишки.

– Приветствую вас, господин. Желаете подковать коня? Вымыть его? Накормить?

– Только вымыть и накормить. Новые подковы не нужны, – отвечал инквизитор, – одна лишь только просьба, – показал на фузею, – даже не вздумай своровать у меня хоть что-то. И чтобы следил как за собственной дочерью. Понял?! – достал из сумки мешочек с монетами, – там двадцать серебряных цельдиев. Конюху хватит, чтобы несколько дней ни в чём себе не отказывать, – кинул ему.

Тот поймал деньги. Удивившись, раскрыл рот и отвечал:

– Если смогу ещё чем-нибудь вам помочь, обращайтесь, – и поклонился.

– Хм… – задумался инквизитор, – помощь бы твоя пригодилась. я ищу нечто странное. То, что обладает силой, но старается этого не показывать, ибо боится меня. Знаешь, где мне найти это нечто?

Конюх испуганно посмотрел на мужиков, потом на инквизитора. Тот также окинул их взглядом. Те же с нескрываемым гневом и презрением продолжали следить за инквизитором, будто старались по выражению лица предсказать его следующий ход, либо же заглянуть в глубины его грешной души и найти там самую грязь. Желая, видимо, не обрушить на себя гнев этих озлобленных простолюдинов, в ответ парнишка лишь помотал головой.

Инквизитор прищурился:

– Я заплачу тебе ещё сто цельдиев золотом за эти сведения.

– Мёртвому не нужны будут деньги… – возразил конюх, поначалу выпучив глаза от такой баснословной для простого конюха суммы, но потом осознал, что жизнь дороже. Поклонился и отвечал – если от меня более ничего не требуется, позвольте мне уже выполнять свою работу.

– Конечно, – улыбнувшись, отвечал инквизитор, иногда поглядывая на тех мужиков. Явно их имел в виду конюх, когда говорил про мёртвого, – тогда скажи хоть, где находится резиденция бургомистра Калавия?

– Вдоль по улице третий поворот налево и до конца. Там увидите церковь, а справа от неё резиденция, – отвечал конюх.

– Благодарю, – инквизитор приподнял край шляпы в знак признательности и направился к бургомистру, перед этим в последний раз окинув взглядом тех подозрительных мужиков. Они не двинулись следом, и это уже было хорошо. Но в воздухе так и остался висеть вопрос: чего они от него хотели и почему так грозно смотрели?

Пока шёл до бургомистра, мельком оглядывал городок, типичный для любой страны, которая сумела преодолеть в себе порядки старины и начать дышать свежим воздухом, лишённом лицемерия и затхлости старой аристократии, которым был тот пропитан во времена, когда магия и волшебство в мире были делом обыденным и не считавшимся преступным.

То было старое время: для кого-то доброе, для кого-то злое. Тогда рыцари совместно с отрядами королевских егерей добивали последних драконов, шли в военные походы на полудикие племена проклятых орков с юга. А там обретали в героических и доблестных сражениях славу и уважение такие, что история этих походов сразу же делала рыцарей живыми легендами. Таким это время осталось лишь в песнях и балладах, рыцарских эпосах. Память народная же запомнила только гниль и лицемерие вокруг. Ведь настоящий герой рыцарского романа, на страницах стихов спасший прекрасную деву из рук проклятых разбойников и убивший проклятого огнедышащего змея, мог в действительности без особых угрызений совести так же просто взять, да изнасиловать дочь смерда, убить ремесленника за то, что тот посмел как-то не так поглядеть в его сторону. Что до доблестных походов на орков, то ослабленные магией безумия, которой отдались их шаманы ради силы, они уже не могли оказывать того яростного сопротивления, которым стали известны во времена трёхсотлетней войны, когда разорили половину материка, вырезав всех до единого жителей захваченных городов. В итоге стали они мелкими, разрозненными кланами, которые не могли даже оказать должного сопротивления, а былая крепость мускулов у суровых, клыкастых тёмно-зелёных берсерков куда-то с годами исчезла. В результате орки в большинстве своём были истреблены без особых проблем. Оставшиеся же или стали рабами людей, которые заставляли орков размножаться в неволе, или навсегда ушли в дремучие и неизведанные южные леса за рекой Теммерин. Так что и тут вся доблесть на деле являлась по большей части лишь авторской выдумкой. Но как тогда эти насильники и хвастуны могли быть ведущим сословием на материке в то время?

А очень просто. Поддерживать власть на местах сирам, маркизам, баронам и виконтам всех мастей помогали тогда маги, своей силой позволявшие подавлять даже самые крупные восстания смердов, смевших выйти на борьбу с крепостным гнётом. Плюс, хороший маг в бою мог заставить развернуться и целые королевские армии, бывало. Потому каждый дом, желавший править своей вотчиной вечно, всегда имел подле себя хорошего мага, защищавшего его в случае чего от наглого сюзерена.

А потом все помнят, что было дальше. Магам вдруг взбрело в голову уничтожить всех людей, дальше среди них оказался отступник среди магов по имени Ярвинд, подаривший человеку тайну изготовления колец защиты, что давали иммунитет и защиту к любым чарам и заклинаниям и стали основным средством защиты от магии для абсолютно всех инквизиторов, а также раскрывший секрет огненного песка. Так с помощью этих даров, люди сумели одержать над магами и армией карфаллов из числа тех людей, которых они себе подчинили с помощью колдовства. Ну, а потом была создана инквизиция, ставшая последовательно истреблять всех магов.

А вместе с магами исчезли и власть, и авторитет рыцарей, владевших землёй. На этом фоне разбогатели купцы, ремесленники. Конечно, нищавшие феодалы пытались бороться, и начались целые серии войн и восстаний, некоторые из которых не прекратились до сих пор, хотя с тех пор прошла уже добрая тысяча лет. Но в целом ценность земли стала ничтожной. А вот золото в новом мире стало мерилом почти что всего на свете.

Ёльм же был типичным примером городка, быстро разбогатевшего на фоне меняющегося мира. Те бывшие ремесленники и купцы, что ещё тысячу лет назад являлись чем-то большим, нежели кусок грязи на сапоге господ, стали богачами. В таких городках, как Ёльм, отстроили себе большие усадьбы из камня с крышей из дорогой черепицы, в окнах пусть дешёвое стекло вместо дорогой слюды, зато почти ничем не отличалось на вид. Около каждой из усадьб стояло по паре ретивых жеребцов, личные кареты, прислуга и т. д. Конечно, все эти люди не имели столько золота, чтобы есть его по утрам вместо хлеба, но жили в целом вполне достойно. И вместе с их благосостоянием вырос и Ёльм, бывший до этого деревней в три-четыре дома, а теперь в нём проживало почти три тысячи человек. Ну, и конечно, большинство прозябало в бедности и скромности, это да. Но всяко лучше, чем чистить сапог барину. Селились бедняки в Ульме в деревянных домах и даже бараках по несколько семей в одном. Не сказать, что были во всём счастливы, но и не тужили так уж сильно. Среди них, кстати, можно было найти бывших смердов, обнищавших представителей знатных фамилий, пытавшихся заработать хоть что-то и многие другие, кого изменившаяся жизнь успела потрепать.

Особенно удивляло то, какими счастливыми и улыбчивыми, казалось, были люди вокруг! В любую деревню и городок в округе заскочи, да по сельским дорогам проедь, и народ там выглядит так, будто в аду побывал: везде бродят словно живые мертвецы – кожа, да кости, вокруг тысячи могил, некоторые из которых даже не закопаны, ибо могильщики боятся подходить к трупам с целью захоронения, чтобы не подцепить заразу, а печальные лица взрослых и детей, терявших своих родных и близких почти целыми семьями, говорили даже больше, чем всё вышеперечисленное. Дополняли картину улицы грязные настолько, что утонуть можно в помоях, а кое-где и разлагающиеся трупы, валяющиеся прямо на улице и прикрытые лишь тканью. Но ничего удивительного в этом не было, ведь город из-за эпидемии никто не убирал, ибо тем, кто выжил, было страшно даже на улицу выйти, а мёртвые, как известно, поддерживать чистоту не в состоянии. Здесь же ни одной постной рожи: у всех брюхо отъеденное, улыбки, пусть и кроткие, но есть. Улицы чистые и ухоженные, пусть и было на них немного грязевой жижи, но то ерунда: весна же, всё-таки. Короче говоря, будто в другой мир попал, не иначе. И всё это резко отличалось даже от того, что он видел на подъезде к Ёльму: будто жизнь в город вдохнули сами боги.

Правда, одно инквизитор подметил особенно точно: только ему стоило на кого-нибудь взглянуть, как он тут же становился объектом искреннего презрения и даже с трудом скрываемого гнева окружающих. Простому обывателю это могло показаться странным: понятно, что церковь ненавидели уже все, кому не лень, но хотя бы скрыть это… Убьют же за ересь и неприятие церкви! Впрочем, инквизитор ничего странного не замечал. Наоборот, лишь ухмыльнулся, да прищурил левый глаз, окидывая своим взором жителей Ёльма. Он чувствовал, что его презирают, не только из-за политики церкви – были и другие причины. Например, та, по поводу которой он и приехал в город. Всё-таки простой люд старался своё презрение к церкви скрывать, коли ненавидел. Эти же будто бы ничего не боялись.

Дойдя до резиденции бургомистра Калавия, он увидел около входа двоих наёмников-ландскнехтов с мушкетами. Настоящим чудом было то, как при всех тратах во время поветрия и присущих периоду поветрий несчастий, у бургомистра Калавия хватало денег в казне на оплату охраны, состоящую из вооружённых наёмников. И пускай никого не смущает, что их было всего двое, мол, и силы в них мало, и платить им много не надо. Обычно нанимали десять-пятнадцать солдат, а, значит, другие где-то шастали, патрулируя другие улицы. Плюс брали наёмники достаточно денег, чтобы оставлять и королей без трусов. Так что само их наличие уже поражало инквизитора. Неужели казна у Калавия даже в такие времена не пустует? Как так у него вышло?

Инквизитор подошёл вплотную. Солдаты не шелохнулись, но глядели на него, как на умалишённого. Плата работодателя предусматривала, что они хоть даже против чертей в бой пойдут – никого близко не подпустят ценой своей жизни. Так что какого-то там инквизитора они не особо боялись, учитывая, что не сказать, якобы наёмники были более слабо подготовлены, снаряжены и обучены. В мастерстве фехтования, например, мало какие из ландскнехтов уступали инквизиторам. За это, собственно, и ценились особо, ведь в отличие от егерей, наёмных убийств не стеснялись.

– Меня зовут Реммет из Зельдена. Я служитель ордена Пресвященной инквизиции, – показал кольцо на указательном пальце правой руки с магической печатью – одно из тех самых, созданных, по рецепту Ярвинда, и давших ощутимое преимущество над магами, – мне нужно поговорить с бургомистром Калавием насчёт одного события, произошедшего здесь во время поветрия, о котором до нас дошли слухи. Собственно, поэтому я и здесь. Не позволите ли мне, милейшие судари, пройти к нему?

Наёмник усмехнулся.

– Я сказал что-то смешное?! – напрягся Реммет. Смешки тут же прекратились.

– Вовсе нет, сударь, – отвечал с ухмылкой ландскнехт, – просто, боюсь, вам не удастся поговорить с бургомистром Калавием сейчас, ибо он отсутствует.

– И где же он?

– На Охоте.

– Пошёл охотиться в период, когда в лесу меньше всего дичи? – удивился Реммет, – весной обычно восточные леса были скудны на живность. Да и странно идти туда после поветрия. Надо ведь не развлекаться, а восстанавливать Ёльм.

– Зато комаров нет. Охотиться – одно удовольствие.

Инквизитор усмехнулся от глупости отговорки. Наёмник же своим выражением лица явно выдавал в себе желание как можно скорее прекратить общение с гостем.

– А когда он вернётся?

– Быть может, через месяц. А, быть может, через два.

Реммет прищурился.

– Калавий решил всю дичь в лесу переловить?

– Лучше об этом его спросить.

– Наверно, хочет весь город бесплатно накормить… – инквизитор был в шоке от таких слов ландскнехта.

– Как видите, сударь, мы хорошо едим. Слава церкви и слава богам! – и пошлёпал ладошкой по бурдюку.

– Заметно.

– Ну, раз так заметно, то и спрашивать больше у нас нечего. Помочь ничем не могу. Возвращайтесь, сударь, туда, откуда приехали.

Реммет напрягся, взглянув на второго. Тот нагло схватился за рукоять шпаги, будучи готовым в случае чего сделать резкий выпад и полоснуть инквизитору по горлу. Так инквизитор, увидев это, решил не испытывать судьбу и отступить.

– Хорошо. Тогда передайте, пожалуйста, бургомистру Калавию, что инквизитор Реммет из Зельдена был здесь и просил его помощи.

– Мы обязательно передадим, – кивнул наёмник.

– Ну, тогда приятного вам дня, – поклонился, – И помните, что боги видят всё.

– И вам всего хорошего, – ландскнехты также поклонились, после чего Реммет отступил и тут же быстрым шагом двинулся в ратушу, чтобы там помолиться и отправить письмо в Дарвунд – столицу территорий под названием Патриарший край, которыми единолично правила церковь, и где восседал Отец-понтифик. Он определённо желал пожаловаться на холодный приём его в городе и отказ бургомистра говорить, ибо очевидно, что отговорки наёмников Калавия абсолютно абсурдны: тот точно был не на охоте. Странно, что у этих пустоголовых ландскнехтов не хватило ума сказать, что бургомистр уехал куда-нибудь с визитом или в столицу Тирийского герцогства. И так бы сошло убедительнее. Но охота…

Согласно кодексу в подобных ситуациях инквизиторы должны были селиться в городе или за ним, а потом дожидались последующих распоряжений сверху. На практике селились всегда за ним, ибо боялись больше никогда не проснуться. Часто бывало, что отчаявшиеся жители нередко могли и перейти красную черту, и это притом, что, как правило, за нежелание сотрудничать или попытки убить своего представителя, церковь могла поручить инквизиторам казнить всех, кто идёт с помощью лжи и прочих непотребств наперекор воле Патриаршего края. Но люди шли на такие отчаянные шаги, ибо часто становились жертвами оговоров, недобросовестной службы инквизиторов и т. д., и это была далеко не редкость. Терпеть произвол надоедало, и они бунтовали. Да и вообще в принципе появление инквизитора в любом городе, как правило, не могло сулить ничего хорошего для тех, кто в нём живёт. Поэтому в воздухе сразу же и нависло высокое напряжение, которое, казалось, можно почувствовать руками при желании. В этот момент трусливый бургомистр выглядывал украдкой из окна своего рабочего кабинета, прикрывшись бардовой занавеской. Надежда у него была только на то, что инквизитор решится не дожидаться, а покинет город. Но судьба-злодейка часто любит подкладывать нам подводные камни под ноги именно в тот момент, когда нам лишь остаётся надеяться на лучшее. В этот раз случай подставил бургомистра.

Наёмники же не особо волновались, хотя должны были: всё-таки им головы рубить будут, если инквизитор действительно был обманут. Правда, этим в сей день несказанно повезло, ведь Реммет попытался открыть двери ратуши, те оказались не просто закрытыми, а по всей видимости заколоченными изнутри.

– Господин инквизитор! – крикнул один из наёмников, – ратуша закрыта! Епископа тоже в городе нет!

– А где он?

Ландскнехты рассмеялись.

– Покинул город прямо в самом начале поветрия! Сбежал, как трусливая шавка, а собираться обратно, видимо, не спешит!

Любой представитель церкви был Реммету, как брат, и это оскорбление в ином контексте вполне могло стать поводом для резни, но доставать палаш инквизитор не стал. Священный долг каждого епископа – быть всегда со своей паствой несмотря ни на что. А если он ратушу покинул, то никем иным, кроме как трусливой шавкой, больше называться не мог.

Вдруг к Реммету подбежал тот самый мальчик, сидевший на сене у стойбища. Весь запыхавшийся, взволнованный, иногда поглядывавший по сторонам, он обратился к инквизитору:

– Милорд, у меня есть для вас информация о кое-чём странном – том самом, что вы ищете. Это обладает внушительной силой, но старается её не показывать, ибо боится вас. Я знаю, где найти это нечто.

– И где же?

– Сначала сто цельдиев, – мальчик протянул руку.

– А вдруг обманешь? – ухмыльнулся Реммет. Шкет улыбнулся.

– Если, обману милорд, вам не составит труда найти меня, тем более, что уже знакомы с моим братом-конюхом.

Реммет, помотав головой, с улыбкой отдал ему мешочек с монетами.

– Смотрите у меня…

Конечно, он пацану не доверял, но ещё хуже, по его мнению, было торчать здесь без дела, ночуя в лесу за пределами города, ибо понятно, что со всей этой народной любовью к инквизиторам никто не обрадуется, если один из них поселится рядом. Даже пастырь, иногда бывает, в ратушу не факт, что пустит, лишь бы не ругаться лишний раз с местными. Плюс к тому, цель наверняка давно бы улизнула, будучи осведомлённой о Реммете и его пребывании в городе. С другой же стороны инквизитору казалось, что это кое-что странное уже давно в курсе пребывания его в Ёльме, но само сбегать почему-то не собирается. Сомнительно, конечно, верить в чувства, но что поделать? Так что иного выхода инквизитор не видел. Пацан же взял кошель с цельдиями, убрал за пазуху, потом приманил к себе Реммета ладонью, желая сказать ему на ухо. Тот приблизил ухо ко рту мальчика, а тот потом прошептал:

– Нечто вы найдёте за рынком. Оно будет в зелёном плаще, лечит людей и стоит прямо на открытом воздухе в месте, расположенном чуть дальше за рынком.

Реммет кивнул в ответ и проводил взглядом мальчишку, так же быстро и неожиданно слинявшего восвояси, как тот и появился подле инквизитора. После, глубоко вздохнув и взглянув на наёмников, он направился на рынок. Те в свою очередь, как церковник исчез из виду мигом зашли в резиденцию бургомистра, видимо, чтобы рассказать ему о произошедшем.

Следуя дальше по улице, инквизитор добрался до городского рынка, который даже в это не самое лучшее для выгодной и прибыльной торговли здесь время не пустовал без товаров. Продуктов и предметов для хозяйства и обихода выставлено было не сказать, что много, но в прочих поселениях из-за поветрия вообще, поди, прилавки стояли пустыми. Здесь же было и одежды, и оружия с инструментами в достатке. Стояли и кожевенные мастерские, и даже продавались легкие, металлические доспехи для кавалеристов-вольнонаёмников. Далее располагались хлебные пекарни с лавками под открытым небом, откуда запах свежей выпечки исходил невероятно ароматный, что слюнки текли, а народ стоял в очередь, чтобы купить свежий, горячий хлеб с хрустящей корочкой прямиком из печки. Продавались и сыры с молоком, а единственное, чего не было, так это фрукты с овощами, но оно и понятно: всё-таки апрель во дворе, а не август. Было ещё чуть-чуть оленьего мяса, но тут и понятно – не сезон ещё, потому оленей, чтобы охотиться на них, было немного. А вот чего действительно было столько, что глаза от изумления на лоб лезли, так это речной рыбы: видимо, кто-то очень сильно не хотел, чтобы жители Ёльма голодали, поэтому и заставлял рыбаков удить рыбу прямо в поветрие. И это хорошо, если сравнить с другими городками на севере Тирии, но в то же самое время странно подозрительно. Неужели рыбаки были настолько бесстрашными, чтобы соглашаться идти и ловить рыбу за город, зная, что по дороге могут наткнуться на заразившихся и подцепить дрянь, от которой в других деревнях погибали целые семьи?

Народу на том рынке было, не сказать, что толпа, но и не так уж и мало, ибо выходной день на календаре, а, значит, покупатели не переведутся. Сам же рынок представлял из себя множество домов вдоль улицы, у входа к которым были натянуты тенты из старой парусины, державшиеся на деревянных подпорках у торговцев и мастеров победнее, и деревянные навесы с красивой резьбой, да собственными именными вывесками у тех, кто зарабатывал больше.

И вот, стараясь не задеть людей вокруг, никак не помешать им, Реммет прошёл через рынок, потом ещё чуть дальше и оказался в месте, где ничего не продавалось, но народу было не то чтобы не меньше, а, наоборот, настоящее столпотворение. Пройдя чуть вперёд, инквизитор понял, почему здесь собралось столько людей.

То была не толпа, а длиннющая, перемешавшаяся очередь, в которой сами стоявшие уже давно запутались, кто за кем был. Но, что было удивительно, никто не ругался, не перекрикивался. Все спокойны, даже смиренны, можно сказать, и терпеливо ждали своей очереди. Иной, в чьей стране очереди это обыденное явление, удивится такому спокойному отношению друг к другу в очереди. Тут же всё было на первый взгляд загадочно, на деле же просто. Пройдя чуть дальше, Реммет окончательно разобрался, что к чему.

Очередь эта стояла к целителю. То был мужичок лет пятидесяти (на вид маги всегда были куда старше своих лет) с козлиной бородкой и скрюченным носом. Отличительной чертой его был яркий, зелёный плащ до колен, из-под которого выглядывал бежевый камзол поверх белой рубашки, а на ногах чёрные сапоги с налипшей на них грязью. Реммет, до этого ни разу не видевший, но неоднократно слышавший о маге, несказанно удивился, увидев перед собой не страшное чудовище, в своё время накладывавшее невообразимо жуткие заклятья на целые города, если потребует того неконтролируемое им безумие, а обычного дядьку, не сказать, мол, привлекательного, но точно не монстра. Добром и душевным теплом от него веяло так сильно, что и душа у самого инквизитора стала немножко мягче. Не сильно, конечно, и в этом он был молодцом: сохранил самообладание и здравость рассудка – самые важные вещи для любого инквизитора, ибо хороший колдун способен такие иллюзии выстроить, что потерять разум и ростки рациональности можно запросто, но чутка размяк. И поначалу могло показаться, что это не тот человек, но, разумеется, лечил людей этот целитель магией, а не припарками, поэтому Реммет не сомневался, что перед ним стоит именно нужный ему человек, которого он искал, да и мальчик, выходит, не солгал – молодец, что сказать. А мог просто взять деньги, да сбежать. Кто бы на его месте поступил бы так, а не иначе?

Инквизитор, было, начал вплотную подбираться к целителю, уже схватившись за эфес палаша, чтобы тут же быстро приставить к горлу и отнять у мага всяческое желание сопротивляться, но тот заметил его раньше.

– Чем могу помочь, господин инквизитор? – маг повернулся и чуть приподнял уголки рта, думая, что застал его врасплох. Реммет же был почти не удивлён, вспоминая, как рванул до рынка один из смердов, только завидев церковника у ворот Ёльма. Он то магу про него и рассказал. И единственное, о чём пожалел инквизитор, так это о том, что потянулся за палашом, а не пистолетом.

Народ, стоявший в очереди, сразу уставился на Реммета, не скрывая неприязни. Тот грозно посмотрел на мага, стараясь не обращать внимания на недовольных людей, но получалось у него это слабо, потому что перспектива драться с толпой и устраивать резню, а потом умереть, оказавшись растерзанным, была не слишком заманчивой. Тут два варианта: или маг подчинил себе разум людей, или же они сами, слава богам, пока что молча выражали своё недовольство. Первый вариант лучше: когда маг умрёт – заклинание спадёт, да и он сам может его снять, если надавить, заставить. Во втором же драки было не избежать; оставалось только уповать на то, что после первых жертв толпа разбежится, а не накинется на Реммета всей кучей, закидав шапками. В таком случае он повторит судьбу множества других инквизиторов, не умевших работать с толпой и погибших от ощущения собственной самоуверенность, мол, с верой нам и море по колено.

– Ты Йоффа Гундланг – колдун четвёртого градуса посвящения?

Тот в ответ помотал головой.

– Не колдун. Я тёмной магией не владею. Отказался от неё уже как десять лет. Сейчас же занимаюсь исключительно целительством, помогаю людям. Про своё прошлое имя, запятнанное в крови и безумии, стараюсь забыть, но спасибо, что напомнил. А ты, инквизитор. Видимо, пришёл меня казнить за старые проступки. Что ж… – вздохнул, – чему быть, того не миновать. Так ведь? Но для начала могу ли я в соответствии с требованиями Ордена инквизиции, узнать твоё имя, раз уж ты узнал моё?

– Реммет из Зельдена, – учтиво, но нехотя преклонил голову инквизитор, чувствуя каждой ниточкой души своё презрение к магу, который был удивлён и польщён таким поведением инквизитора, прекрасно зная, что, как правило, его братия никаких приличий не соблюдала, частенько плевала на собственные законы и проявляла неуважение к окружающим. За это их, как правило, и не любили среди простых людей, но сказать бы хоть слово против мало бы кто решился. Всё-таки церковь с орденом инквизиции, это совсем не шутки. Сил у них было предостаточно, чтобы заставить людей склониться, а народ разобщён своими распрями.

Кстати, требование, о котором говорил Йоффа, восходило к строчкам из священного писания церкви «Великой Альды». Глава, посвящённая гибели полубога Идвенса, посланного людям во имя спасения их душ, и казнённого дикими мурайшитами, гласила, что когда палач ломал тому руки и ноги, «избранный временем» настойчиво требовал имени от человека, который его убивает. Когда палач, наконец, сдался и сказал, как его зовут, то Идвенс перед тем, как испустить дух, помолился за него и его семью. Совпадением ли то было, или нет, но палач и его родные страдали тогда от тяжёлой болезни, медленно высасывающей из них жизнь. Верить ли в чудо, или нет – вам решать, но на следующий день после казни семья проснулась абсолютно здоровой. А палач этот, поверив в божественную природу Идвенса, вскоре стал одним из главных проповедников «Великой Альды», записав собственноручно несколько глав с описанием посмертных чудес посланника, дух которого так и не покинул не заслужившее любви богов человечество. Так и установилось по священному писанию, что обвиняемый всегда должен знать имя своего убийцы. Иное являлось признаком крайнего неуважения к церкви и её законам.

Кстати, когда орден инквизиции только появился, закон этот крайне мешал работе первых членов. Связано было это с тем, что у многих тогда были семьи. Если родственники, друзья магов или люди, подчинённые колдунами узнавали имя инквизитора, то его семью нередко могла ждать страшная участь. Частенько друзья и родственники магов мстили родным и близким первых инквизиторов, что вызывало массу сложностей всем вокруг. Позже в орден стали брать сирот, и проблема исчезла, но сколько невинных погибло поначалу из-за одной только кровной мести, остаётся только догадываться.

– Зельден? – удивился Йоффа, – гостил там лет пятнадцать назад. Красота неописуемая. Только ради этого я на твоём месте уже давно бы отложил служение богам, чтобы вести мирскую жизнь: пасти овец в предгорьях, да пахать поля и косить свежую траву. Это лучше, чем за магами по всему материку гоняться. А богам послужат другие. И куда лучше тебя. Поразмысли над этим, пока молод. Это я тебе говорю, как проживший на земле целых сто девяносто лет…

– Я и без тебя разберусь с моим призванием, – нервно отвечал Реммет, постоянно оглядываясь на озлобленных людей, казалось, готовых кинуться на него в любую секунду.

Йоффа кивнул.

– Это верно. Даже не собирался тебя уговаривать. Просто решил снизить градус напряжения, так сказать. А то ты так крепко сжал рукоять эфеса, что, боюсь, случайно погнёшь его. Или ненароком убьёшь невинного человека…

Так как народ уж изрядно был ситуацией подогрет, Реммет решил, что затягивать больше не стоит. Тут же вынул палаш из ножен, в левую руку взял пистолет и зарядил.

– Именем ордена Пресвященной Инквизиции, Йоффа Гундланг, я беру тебя под стражу. Даже не вздумай сопротивляться. Магия тебе не поможет. Иди вперёд к восточным воротам, и без глупостей. Если учудишь что-нибудь, убивать буду так медленно, что сам, страдая от боли, о смерти станешь молить. Я тебя предупредил.

– Сопротивляться я не посмею, – отвечал маг, – я отказался от насилия десять лет назад, и теперь строго держу клятву, так что можешь не бояться меня. Прошу тебя лишь об одном: отступи, Реммет. Я знаю, что ты не должен этого делать, так как дал священную клятву служения и борьбы, понимаю, как сильно проповеди священников повлияли на твоё мировоззрение, но, тем не менее, прошу. Отступи. Десять лет назад я отказался от магии безумия, прекратив мучить свою душу и разум. Потом были долгие годы отшельничества, дабы окончательно встать на путь благоденствия. В это время я каждый день спрашивал себя: «В чём моё предназначение? Что хорошего мог бы я сделать для людей, дабы исправить вину за прошлые грехи?» Тогда я бесцельно начал бродить по земле, пока не заскочил в соседнюю с Ёльмом деревню. Там увидел прямо посрди улицы ревущую мать, державшую на руках умиравшего от чахотки ребёнка. Я сжалился и вылечил дитя, тут же вставшее на ноги. И ты бы видел эти сиявшие от счастья благодарные глаза той женщины. С тех пор я решил помогать людям, исцелять их от болезней, даруя, таким образом, им счастье, которое не может дать церковь. Этим я и занимаюсь последнее время, и это мне нравится. Потому я хоть и знаю, что ты не должен отступать, прошу тебя это сделать и позволить мне помогать людям, так искупив вину за то зло, что я натворил. Они нуждаются в моей помощи. И, кстати, делаю я это абсолютно безвозмездно. Мне лишь дарят еду. Одежду я и сам могу себе наколдовать, а ничего более мне и не нужно. Так что прошу тебя. Ради всего святого, отступи Реммет. Сделав это, ты подаришь этим людям счастье, избавление от страданий, они же будут тебе за это вечно благодарны. А после удивишься, почувствовав, как изменилась к лучшему и твоя жизнь.

Особенно инквизитора поразило, что этот наглый колдун смеет говорить, мол, магией спасает жизни людей. При этом не говорит, как калечит души, попадающие в ад от контакта с магией, и как его коллеги по цеху специально насылают порчу на города и селенья, в результате чего несчастные болели из-за эпидемий, массово умирали на войнах. И, разумеется, снять её колдуны обещали только после уплаты дани золотом или серебром. После таких историй смешно и нелепо было слышать про рассказы о счастье, которое якобы Йоффа дарит людям. Наверняка сам это поветрие и наколдовал, чтобы потом прятаться от инквизиции за спинами благодарных людей. Да ещё и надеется, поди, что церковь оставит его в покое. Зато теперь хоть стало понятно, почему этого плута из числа самых опасных долгое время не могли поймать. Кто знает, скольким инквизиторам он так зубы заговорил, пытаясь спасти свою жалкую и ничтожную колдовскую душу?

Реммет вместо ответа наставил пистолет на мага, исказив лицо в гримасе ненависти и напряжения. В ту же сторону нацелил острие палаша. Потом всё-таки произнёс:

– Дважды повторять не собираюсь!

– Я понимаю, – отвечал Йоффа, даже не поменяв свой тон. Говорил он всё также, источая добро, нежность и спокойствие, – просто хочу сказать тебе, что ты совершаешь большую ошибку и творишь не самое богоугодное дело, отрубая голову невинному ныне человеку, каждым свом действием старающегося покаяться за прошлое.

– Невинному?! – возмутился Реммет, – тебе, может быть, перечислить все твои преступления?! За тобой инквизиция почти с самого появления гонялась. Сотни убитых и заколдованных людей, спровоцированные войны и многие другие проступки! А сейчас пытаешься прикрыться тем, что калечишь души людей, прекрасно зная, что не видать им рая после столкновения с магией?! Поверить не могу, до какой же степени ты лицемерная мразь!

– Ты бы ещё собаку обвинил в жестокости за то, что она загрызла кошку. Стоит ли говорить, что и среди людей нет ни милых и пушистых, ни злых и ужасных. В большинстве своём, чтобы выжить в этом чуждом мире или спасти семью нам часто приходится поступать так, что мы не можем наш поступок назвать иначе, как зло. Не всегда нам удаётся сдержать слово или жить строго по законам. Попробуй сказать отцу изнасилованной дочери, что её насильники должны быть судимы по церковным буллам. Он скорее предпочтёт лично перерезать им глотки, наплевав, что взял на себя грех убийства. Жизнь калечит всех и не позволяет прожить подаренный век без скелетов в шкафу. В итоге и выходит, что добро и зло было придумано именно людьми, чтобы оправдать самих себя, стоящих по уши в дерьме, да описать, почему плохие люди поступают хуже них, да именно так, как поступили, а не иначе. На деле же не существует ни добра, ни зла, ни тьмы, ни света, ни чёрного, ни белого. Всё на самом деле серое. А мы просто действуем по обстоятельствам. А что касается меня, то я совершил даже слишком много злодеяний, позволив безумию завладеть моим разумом. Но я клянусь тебе, что, как и остальные, магию безумия не выбирал. Она досталась мне от отца с матерью, и подавить её в молодости я, увы, не сумел. Теперь же стараюсь исправить всё, что натворил через спасение людских жизней. Потому ещё раз прошу тебя отступить и позволить мне… – задумался, – нет. Добрым я уже никогда не стану. После того, что натворил, мне никакого прощения нет. Но, тем не менее, я могу хотя бы попытаться разбавить тьму в душе белой краской, чтобы меня запомнили не как чудовище, но как человека, который показал всему свету, что даже самый худший из худших может стать лучше, чем он есть, в итоге доказав к концу жизни, что однозначно хороших и плохих не бывает, но белого всё-таки чуть-чуть больше, чем чёрного. В этом и есть моё призвание.

Реммет рассмеялся.

– Действовал по обстоятельствам… Отличное оправдание для того, на счету у которого тысячи невинных жизней, если даже не больше. Более не желаю ничего слышать, Йоффа. Хватит лапшу мне на уши вешать. Сдавайся, а после покончим с этим! Мне кажется, ты уже достаточно набегался…

Маг кивнул.

– Достаточно, чтобы сказали, мол, совсем ещё зелёный Реммет из Зельдена, не видавший толком жизни, поймал самого Йоффу Гундланга, который, правда, ему ничего сделать уже не может и, тем более, не хочет. А если бы и мог, поверь мне, ты был бы уже не жилец. Уверен, что когда-нибудь ты станешь легендой, инквизитор, но сегодня моей смертью уже никого не удивишь. Вспомнят разве только то, что мне удавалось долго скрываться отвашего брата. А по тяжести деяний уже давно появились настоящие монстры и похуже меня…

– Хватит! – прорычал инквизитор, приблизился к магу и приставил острие палаша ближе к его горлу, – если думаешь, что успеешь потянуть время для того, чтобы спастись или свершить ещё злодеяний, то даже не думай, якобы сможешь всё задуманное провернуть при мне! Сдавайся сейчас, и я убью тебя быстро. Продолжай затягивать неизбежное, и будешь смотреть, как у меня в руке будет лежать твоё ещё бьющееся сердце!

После таких угроз кто угодно поймёт, что его соперник на попятную не пойдёт. А маг наверняка рассчитывал как раз именно на это, иначе стал бы рассказывать про серую мораль? Теперь же, понимая, что от инквизитора не откупишься, более не смел ему перечить, понимая, что даже если попытается сбежать, а, тем более, прикрыться теми, кому помогал, что для него вообще было неприемлемо, то их жизни будут находиться под угрозой. Так Йоффа – тот самый, что большую часть своей жизни и помыслить не мог, мол, ему будет дело до жизней жалких смертных, теперь был готов умереть, ради того, чтобы другие не пострадали, и смирился со своей участью. Зато все остальные собравшиеся вокруг явно упрямым Ремметом были недовольны. Вполне теперь очевидно, что именно не без помощи магии Ёльму удалось избежать серьёзных последствий от поветрия, раз теперь жители так взволнованно наблюдали за происходящим, по виду готовые в любой момент защитить того, кто их лечил, даже, возможно, не боясь при этом гнева церкви и богов. А для этого нужно быть существом действительно безбашенным, коли не имеешь за спиной многотысячной армии, что защитит тебя от легионов церкви.

– Если так, то… – было начал Йоффа, желая сдаться. Но тут же в конфликт вмешался один из стоявших в очередь за исцелением.

– Прошу прощения, Йоффа, что вмешиваюсь, но мы тебя не отпустим, – слова его были встречены одобрительными выкриками из глубины толпы. Реммет нервно взглянул на собравшихся, понимая, что расклад теперь может поменяться не в его пользу, и развернул оружие в их сторону.

Маг от слов своих защитников улыбнулся. По щеке его скатилась скупая слеза, а глаза заблестели от счастья, настолько он был рад поддержке собравшихся, которым помогал всё последнее время. Приятно, однако, осознавать, что в мире ещё остались люди, благодарные за то добро, что ты сделал для них. А для Йоффы, желавшего только лишь обелить своё имя добрыми поступками (если, конечно, верить его словам), эта поддержка радовала вдвойне.

– Я благодарен и тебе, и вам всем за поддержку, но вам не стоит жертвовать собой ради… – отвечал ему маг, но внезапно его перебил Реммет.

– Тебя не спросил, мирской! – отрезал он, – этот колдун преступил законы церкви и будет наказан. И ты меня не остановишь… – как правило, напугать чернь в таких случаях, это был наилучший вариант. Но не всегда. Тут ещё надо в угадайку поиграть, насколько люди отчаялись, чтобы наплевать на страх и угрозы, чтобы быть с ними таким дерзким.

Тот осмелевший поначалу мужик из очереди ничего не ответил. Лишь боязливо попятился. Каждый на материке знал, что инквизиторы – одни из лучших фехтовальщиков. Чтобы пойти против них один на один, не ощущая за собой никакой поддержки, нужно было быть либо очень храбрым, либо невообразимо глупым не зная основ фехтования, ибо скорая смерть тебе почти гарантирована.

Впрочем, поддержка от других не заставила себя долго ждать.

– Экий наглый церковник тут нарисовался! – внезапно начал вторить своему товарищу другой мирный житель, – ты у нас в гостях, между прочим, а смеешь так хамить и наглеть! Пусть хоть Понтифик, пусть хоть вся ваша инквизиторская братия здесь появится, но ни он, ни они не посмеют так огрызаться на нас – тех, кому принадлежит эта земля и эти дома, и кто готов здесь за всё, что любимо, костьми лечь! И если мы требуем, чтобы сей человек, которого ты оклеветал, назвав колдуном, спасал наши жизни и дальше, значит должно быть так! А тебе следует проваливать отсюда подобру-поздорову!

– Угрожаешь инквизитору?! – решил надавить на наглеца Реммет, надеясь, что тот отступит из страха.

– Не он один! – из толпы вышли вперёд те самые уже знакомые инквизитору смерды, провожавшие того неприязненными взглядами от самых ворот. Один с топором, другой с вилами, третий с дубиной, четвёртый с ножами.

Реммет внимательно их осмотрел, прищурив глаза, затем посмотрел на Йоффу.

– Заклятие Аэвернэ. Ты подчинил себе их волю, чёрт ты поганый! Расколдовывай немедленно!

Йоффа усмехнулся.

– Повторяю для особо одарённых: я отказался от магии безумия, а потому просто не умею теперь применять такие заклинания. Это касается и Аэвернэ, потому что владеющие магией благоденствия, сотворить заклинания, рождающиеся из безумия, не в состоянии. Я думал, вас этому учат в ордене…

– Да, инквизитор, – прошипел первый смерд с топором, – мы сами по себе. И никто нас не заставляет выпустить тебе кишки! – гордо вскинул подбородок. Вновь послышались одобрительные крики.

– Конец тебе, петух ощипанный! Будешь в аду гореть! – улыбнулся смерд с косами.

– Я бы на твоём месте начинал молиться, церковник… – вторил второму третий с дубиной.

Четвёртый лишь шаркнул охотничьими ножами, готовый напасть в любой момент.

– Сними заклятье, Йоффа, не то я их всех убью! – прорычал Реммет и нажал на курок.

– Тебе же сказали… – помотал головой маг.

– Ты чего там вякнул, сучара?! Убьёшь нас, говоришь?! – вдруг вышел один из небогатых жителей Ёльма с большим, гниющим чёрным пятном на щеке. Сам походил на ветерана войны, не иначе, – Думаешь, испугал нас пистолетом?! У нас и свои есть! – достал свой и прицелился в инквизитора, но не зарядил.

– Йоффа, будь ты проклят, сними заклятие! – посмотрел на него одичавшими глазами, – если я их убью, то они все будут на твоей совести!

– Всех не убьёшь, – отвечал вдохновлённый остальными житель – тот самый, что до этого попятился назад, – сил не хватит.

Реммет зашипел, будто злой кот.

– С радостью проверю…

– Стойте! Стойте! Прекратите немедленно! Именем герцога Тирийского я приказываю вам всем держать себя в руках и опустить оружие! – вдруг послышался чей-то нежный, почти женственный голосок. То был бургомистр Калавий собственной персоной. По правую и левую стороны от него следовали те самые наёмники с заряженными мушкетами. И что самое главное, нацелились они на одного только Реммета, фактически попавшего в западню. Сразу стало видно, как у бургомистра были расставлены приоритеты: отдавать мага без боя они точно не собирались.

Воспользовавшись возникшей заминкой, воткнул палаш в землю и вытащил второй пистолет, тут же зарядив его и прицелившись во второго ландскнехта. Кроме заряженных, у него было ещё два дополнительных всегда готовых к стрельбе пистолета. Разумеется, если начнётся заварушка, всех Реммет навряд ли успеет убить, поэтому шансы у инквизитора были невелики. Но если начнётся заварушка, он был уверен, мол, что-нибудь да придумает: не впервой ему попадать в подобную передрягу, хоть сам без наставника работает только с недавних пор. Да и обучали инквизиторов в ордене так, чтобы могли успешно биться с множеством врагов сразу, а психологическая обработка позволяла любому из них не страшиться толпы напротив себя. Реммет также не боялся. Наоборот, был полностью готов к бою, рассчитывая, кого убьёт первым, кого вторым, а кого оставит на закуску. А там, авось, все остальные разбегутся, как это обычно и бывает. Но если суждено погибнуть, то труп его достанется жителям Ёльма и Йоффе по самой дорогой цене.

Инквизитор сразу понял, кто стоит перед ним.

– А твои ландскнехты вообще в курсе, что лгать – это грех?

– Ради всего святого, – отвечал Калавий, – простите, что я не вышел сразу. Просто вышла небольшая заминочка…

– Да, я слышал… – перебил бургомистра Реммет, – решили поохотиться на дичь. И как раз в то время, когда живности в лесу почти нет, – ухмыльнулся, – как всё прошло? Много зайцев подстрелили? Или в этот раз целого оленя? Впрочем, судя по всему, за последнего вы держали меня. Не стыдно пытаться так нагло обмануть представителя церкви и Ордена Пресвященной инквизиции?

Бургомистр чуть не подскочил, будто ошпаренный.

– Ни в коем случае, господин инквизитор…

– Надеялись, что я уйду, поэтому решили не показываться на глаза, а скрылись за шторкой, наблюдая за всем украдкой? – снова перебил Калавия Реммет, – вам бы, трусливым собакам, всем дружно на дыбу1 лечь…

– Да послушайте же вы, прошу вас! – умолял бургомистр, – если бы вы знали, что творилось здесь, я клянусь вам, не посмеете быть таким категоричным в своих суждениях! – ткнул пальцем на мага, потом продолжал весь взволнованный трясущимся голоском, – Йоффа Гундланг появился здесь за полгода до поветрия. Я клянусь вам, господин инквизитор, что требовал, дабы тот ушёл и больше никогда не появлялся в нашем городе. Но Йоффа остался, поселившись в лесу за городом. Дважды я отправлял моих людей, чтобы те выгнали его оттуда, но он приходил снова. Никого не обманывал, не насылал заклятий и чар, даже младенцев не ел, как говорят про колдунов. Он денег-то не брал, жилья для себя не требовал. То есть не сделал ничего плохого за всё время пребывания здесь. Я ни разу не слышал, чтобы кто-то на него жаловался или требовал выгнать силой, никто не обвинил в шарлатанстве, да и сам маг всегда был вежлив и учтив. Никогда не грубил, не хамил, не смотрел на всех высокомерно. Многих колдунов, знаете ли, я повидал на своём веку, но этот был особенный, поэтому по отношению к нему смягчился. Я каюсь, что разрешил ему остаться жить в лесу. Он же за работу просил всего две миски похлёбки, да пару-другую ломтей хлеба, и больше ничего. Разве он может быть колдуном, желающим лишь наживы и безумия смерти?

Да и вообще, будь он колдун, что мне-то делать с этим?! Откажи я таковому – самому истинному и настоящему, тот бы меня давно убил или наслал на Ёльм магическое поветрие! Что вы предлагаете делать в таких случаях? Писать инквизиции, чтобы прислали своего человека? Да пока вашего брата ждать, колдун уже успеет нас всех десять раз убить. А предложишь ему кров, чтобы усыпить внимание до вашего прибытия, так уже вы будете недовольны – скажете, что мы ему помогали. А в случае с Йоффой, клянусь, я не мог поступить иначе.

Зимой началось поветрие, да такое страшное, что половина города и округи слегли разом. А там уже начали умирать первые заболевшие. Зараза переносилась так быстро, что мы не поспевали принимать решения, от которых зависели жизни людей. Вот и вышло, что карантин я объявил слишком поздно. Неделю спустя болели девять человек из десяти.

Сразу когда я почувствовал, как ситуация выходит из-под контроля, то безо всяких промедлений написал письмо в Дарвунд с просьбой прислать лекарей и хлеба, – затем Калавий резко изменился в лице и гневно воскликнул, – знаешь, что мне ответили?! Знаешь?! – инквизитор помотал головой, – что тяжело сейчас везде, на всё воля богов, а потому ничем они нам помочь не могут! Церковь, призванная защищать, просто бросила нас, хотя чёрным по белому в институциях и буллах Отца-понтифика было прописано право людей получить всю требуемую во время поветрий и других природных бедствий помощь, а на церковь возлагалась обязанность прислать подмогу! Что уж говорить, если даже епископ наш ратушу покинул, когда узнал, что началось поветрие, потому и стоит она сейчас никому не нужная. Ты же сам понимаешь, Реммет, что церковь – это не один человек. Лекарей у вас тысячи, да и готовят их много. И я знаю прекрасно, что кровопускание мало что лечит, если вообще хоть что-нибудь, но ради всего святого! Церковь нас оставила, не прислав в итоге никого, инквизитор! Исчезла непонятно куда, и ни ответа тебе, ни привета! И раз уж ты тут, представитель церкви, то скажи, пожалуйста. Где вы бываете, когда к нам приходят реальные колдуны с ведьмами и терроризируют города с деревнями?! Где положенная нам по институциям помощь во время голода, поветрий, войн и прочих бедствий? Отвечу за тебя, ведь вряд ли сможешь ответить… Ничего этого нет! Вас не бывает рядом, когда нужны…

А он был! – бургомистр показал рукой на Йоффу, по щеке которого снова прокатилась пусть скупая мужская слеза, но явственно свидетельствовавшая о том, что Гундланг был крайне польщён такими лестными словами в свой адрес. Калавий продолжал, – когда он пришёл к нам на помощь, в тот самый момент я понял, что, по крайней мере, он-то точно совершенно не злой. В тот день к нему прибежал мальчик, попросивший вылечить его сестру, зная, что он уже излечил нескольких смердов в деревнях. Йоффа сделал это. Тот прибежал в город и воззвал к жителям Ёльма, рассказав, что спасение есть. На следующий день я, еле стоявший к тому времени на ногах от болезни, пригласил его в город, и тогда же он вылечил и меня, и всю мою семью, и никого из нас не сожрало невыносимое пламя Маггота. А после встали на ноги и все в Ёльме, когда я распространил весть о целителе, способном творить чудеса.

Меньше сотни погибло, Реммет. Никогда за все предыдущие поветрия, а я пережил их целых три, не видел подобного чуда. Кстати, возможно, ты удивишься, но до этого я не верил в Трёх богов. Стоило же стать свидетелем чуда, как ко времени окончания поветрия, я поставил свечу около иконы в нашей ратуше, где за всю жизнь… За всю жизнь, инквизитор, я ни разу не побывал!

Так что веришь, или нет, хочешь того, или нет, но Йоффа спас весь город, своими целительскими способностями избавил от всяких болезней, и мы благодарны ему за это! И сколько бы я ни желал увидеть в нём врага, не заметил в этих добрых глазах его до сих пор, ибо даже сейчас, Реммет, Йоффа работает за еду, не требуя ничего взамен.

Прошу тебя, Реммет, от лица всего города и от себя лично. Даже не прошу, – встал на колени прямо в грязь, – я умоляю тебя. Помилуй Йоффу и оставь здесь. Скажи, что он сбежал, а если орден будет интересоваться результатами, то каждый, кто сейчас находится на этой площади, – те тоже встали на колени перед Ремметом, за исключением тех четырёх смердов, – подтвердит, что ты его увёз за город и казнил. Так что никто тебя за это не накажет. Мы умоляем тебя, Реммет… – покорно опустил голову. Следом то же сделали и остальные из числа тех, кто желал защитить Йоффу.

Мягкотелого происходившее в тот момент могло заставить спустить скупую (а может далеко и не самую) слезу, после чего он бы отпустил Йоффу. Жестокий плюнет на всё и отрубит магу голову прямо среди толпы народа в назидание остальным, чтобы неповадно было. Третий трусом не будет, но при виде разгневанной толпы, скорее всего, отступит прочь. Реммет же, не имевший ещё достаточно опыта и цинизма, присущего, как правило, многим его коллегам, обнаружил стойкое желание разобраться в проблеме. Но пусть в голову и начали закрадываться крамольные мысли, присущие только отринувшим, он всё ещё продолжал думать, что в такой ревностной любви людей к Йоффе есть природа колдовства. Рад бы ещё сказать сам себе, что это иллюзия, но защитное кольцо позволяло развеивать любые магические миражи, так что происходящее было самой настоящей, не выдуманной реальностью, и от этого Реммету морально стало ещё тяжелее. Всё-таки, это он защищает людей от зла, а тут, оказывается, натуральный злодей для окружающих это совсем не чародей.

– Йоффа, – повернулся инквизитор к магу, – тебе не стыдно? Снимай заклятье. Я вижу, что ты применил Аэвернэ. Эти люди инстинкта самосохранения напрочь лишены – самый верный признак магического вмешательства в их разум. Будь они не под заклятьем, наверняка бы поняли: церковные легионы, когда придут, щадить никого не станут, если окажется, что они массово стали исповедовать ересь незнания и поддаваться магам безумия. Так что не подставляй их, Йоффа… – оскалился, – снимай заклятие!

В ответ маг только посмеялся.

– Не сказать про тебя, что сильно молод. Но быть глупцом в твоём уже без пяти минут зрелом возрасте – это непростительно даже для инквизитора с отшибленными от церковных догматов и кодекса ордена мозгами. В третий раз повторяю, что я отказался от магии безумия! Убереги мой рот от желания повторить это снова и в четвёртый!

– Это правда, господин инквизитор, – продолжал Калавий, – пусть нас хоть четвертуют легионы церкви, но Йоффа не лжёт. Когда он открылся нам, что является магом, многие горожане уже тогда на вече решили любыми средствами защищать его от посягательств церкви и ордена. Я и тогда пытался, и сейчас стараюсь убедить их, что это не выход. Да и сам Йоффа категорически против того, чтобы весь Ёльм защищал его с оружием в руках.

Маг старался выглядеть сдержанным, но скрыть душевное упоение, вызванное его словами, он мог с трудом.

Бургомистр продолжал:

– Но горожане не хотят отпускать его именно по своей воле, а не по причине того, якобы мы не можем отдавать отчёт о своих действиях…

– Ой, так ли? – рассмеялся Реммет, полагая, что над ним просто издеваются и насмехаются, не подавая виду.

– У вас всегда есть кольцо, чтобы проверить… – повёл бровями Калавий, – не так ли?

Реммет взглянул на защитное кольцо. Оно действительно позволяло понять, распространена ли магия на исследуемый объект-субъект, или нет. Делалось это просто: кольцо просто прижималось к предмету или человеку, на которого подействовало заклинание, равно и на предполагаемых лиц, владеющих искусством чародейства, которые её использовали. Если магия действительно применялась, то кольцо быстро нагревалось, иногда даже обжигая палец инквизитора, настолько сильную магию иногда применяли некоторые особенно могущественные колдуны. Таким вот способом в сложных ситуациях инквизиторы могли проверить виновных в применении магии, но использовался подобный способ крайне редко: во время проверки защитный щит кольца против магии значительно ослабевал. Понятное дело, что в таких условиях были нередки случаи нападения на инквизиторов, да и сам Реммет пару раз на эту уловку попадался (и, к счастью, выживал), но иных выходов из ситуации порою совсем не было. Поэтому инквизиторы иногда пусть вынужденно, но рисковали, используя кольцо.

То ли Калавий так усыпил его бдительность, то ли сам Реммет оказался столь наивным, но внезапно безо всякого предупреждения он просто подошёл к бургомистру и приложил кольцо к его лбу. Держал долго-долго и с удивлением заметил, что оно так и не нагрелось. В конце концов, осознавая, что дальше ничего интересного уже не произойдёт, Реммет убрал кольцо со лба Калавия, отошёл и удивлённо посмотрел на Йоффу, понимая, что эти люди действительно искренне защищают его. Тот задумчиво глядел на небо, потом на инквизитора и неожиданно улыбнулся ему.

Впервые Реммет чувствовал себя растерянным. Чтобы понять, что творилось у него на душе, нельзя забывать, что первые пять лет инквизитор всегда борется с магами бок о бок с наставником, никак иначе. Самостоятельно Реммет вышел на борьбу против магии меньше года назад, и опыта ещё толком не набрался. До этого все переговоры велись старшим, как и любые решения принимались также им. Тогда Реммет увидел много несправедливости и пообещал себе в тот момент, что когда будет работать самостоятельно, то всегда будет поступать по чести и не отступится от кодекса ни на шаг. Именно совесть и закон сейчас не позволяли ему действовать хладнокровно, ведь в глубине души он чувствовал вину церкви за то, что люди обратились к магу. Если бы проповедники и лекари были рядом в момент поветрия, то никогда бы эти несчастные не встали на путь зла, не отдали свои души на съедение проклятому Магготу. Сейчас же в голову невольно лезли крамольные мысли о том, нужна ли вообще такая церковь, если не может сберечь души людей от желания обратиться во тьму. Ещё больше запутался Реммет, когда в голове невольно возникло желание всё бросить, оставить мага здесь, да и уехать. Особенно сильно оно проявилось, когда маг ему улыбнулся, будто они с ним давние друзья, ставшие невольными участниками чуждого им конфликта – удивительное чувство для инквизитора. Видят боги, совсем не желал теперь он начинать резню, понимая, что в ней могут пострадать и невинные. Думая над этим, он потерял уже и желание проводить над Йоффой суд, да заниматься его казнью. «Да пропади оно всё пропадом, вместе с магами, вместе с орденом…» – думал про себя инквизитор, желая закончить всё прямо сейчас миром, а потом отправиться странствовать, да забыть про все эти годы, отнятые церковью и зажить, наконец, нормальным, мирским человеком.

Но всё же Реммет был не из тех людей, кто мог преступить через клятву, данную им, когда он получал свой инквизиторский палаш, фузею, пистолеты, куртку с нашивкой молота, плеть для самобичевания и благословение Отца-понтифика. Боец ордена всегда должен держать своё слово и вершить правосудие, пусть даже обвиняемой будет родная мать, не то какой он после этого инквизитор?

Реммет с грустью посмотрел на Йоффу, а тот в свою очередь понял всё безо всяких слов, ещё раз убедившись, что придётся сдаться в любом случае. Впрочем, он сопротивляться и не собирался, а, наоборот, решил для себя, что если не переубедит инквизитора отступить и отпустить мага, то сдастся ему на милость и примет свою смерть. Правда, в небольшой ступор впал, когда с удивлением услышал и увидел то, насколько благодарен был ему народ, служению коему Йоффа отдал предыдущие месяцы жизни. Эти люди готовы были свои головы сложить, ради него, пойти и против инквизиции, и против церкви, а это в принципе уму непостижимо, если даже королевства боялись портить отношения с Отцами-понтификами. Йоффе же это было в новинку, ведь обычно, когда разумом его владело безумие, чего если и желали магу люди, так это остаться без головы. А тут он ощутил такую любовь и поддержку, что с трудом мог сдержать слёзы от счастья, понимая, что кому-то он, да и нужен, что не злой, не жестокий на самом деле. Да и сделал всё правильно, встав на путь магии благоденствия. Просто так сложилась судьба, что суждено ему было почти утонуть в безумии. Теперь же всё исправил и был по-настоящему счастлив. И эти приятные и лестные слова заставили его пусть ненадолго, но получить невероятное удовольствие и удовлетворение от происходившего, заодно заставило задержаться со сдачей на милость инквизитору. Правда, навечно этот сладостный момент течения времени, увы, не остановить было даже самому сильному и посвящённому магу из всех, что жили, живут и будут жить в будущем. А потому пора было закругляться.

Внезапно смерд, что стоял с вилами воскликнул:

– Да чего это мы церемонимся, мужики?! Неужели просто так вот возьмём и отдадим этому церковнику человека, который спасал жизни наших детей?! Ну, а если отдадим, то сами подумайте: этот инквизитор сейчас уйдёт, а потом приведёт с собой церковные легионы, потому что знает, как мы на самом деле относимся к этим тваря. А после, благодаря тому, что сдал нас, получит повышение по службе и большое богатство! И всё за счёт наших с вами костей! Мне кажется, нужно поступить иначе! Убьём инквизитора, закопаем в безымянной могиле там, где никто никогда уже не найдёт, да и дело с концом! Йоффа останется с нами, будет детей наших лечить. А инквизиторов больше сюда пускать не будем. Согласны?! Бей его!!!

Сразу после сказанных слов смерд замахнулся вилами, стараясь попасть в сердце и заколоть Реммета. А дальше произошло вот уже совсем нечто невероятное. Йоффа применил заклинание Эвва против того смерда, откинув того и ещё пару десятков людей на несколько метров от себя мощной энергетической волной сродни ударной от взрыва огненного песка. Решение его оказалось столь неожиданным, что никто из присутствующих толком и осознать даже не в состоянии были, какого чёрта вообще произошло. Все стояли шокированные, и одним из самых, разумеется, был именно Реммет. К его растерянности и смятению из-за такой защиты мага прибавилось ещё и осознание, что его, считай, природный враг, как для волка заяц, только что спас ему жизнь. Не то, чтобы убивать его теперь уже и не хотелось, но вырывалось из тёмных, глубоких и грешных глубин души Реммета невольное желание помогать ему в практике целительства и защищать от других инквизиторов в знак благодарности. Ну, разве это не чудо, что всего одно событие заставляет человека усомниться в собственных убеждениях?

Самым недовольным был этот смерд. Изумлённым и растерянным взглядом, заливавшимся понемногу гневом, он посмотрел на Йоффу и спросил его при этом тихим, жалобным голосом:

– Ты что делаешь?

– Делаю то, что нужно, – отвечал маг, – готов смириться с собственной смертью, ибо господин инквизитор не отступит, а я уже устал спасаться от неизбежного. По-моему, успел достаточно, чтобы с честью и достоинством уйти на вечный покой. Пусть не своей смертью, да и Маггот с ним! И если пора умирать, пусть я лучше умру сейчас, пока морально готов, чем буду продолжать трястись перед ликом неизбежной смерти ещё сотню-другую лет, истязаемый безумием. Да и не смею подставлять вас под удар церкви. Глупо будет так сделать, когда до этого не один месяц лечил вас от болезней, а потом наблюдать, как слил всё в выгребную яму, наблюдая за легионами церкви, стоящими у ворот Ёльма. Лучше пожелаю вам в эту последнюю нашу встречу больше смерти не бояться, а стойко принимать превратности судьбы, будь то голод или поветрие, ибо не так страшен чёрт, как его малюют. После смерти нас ждёт покой, а не вечное забвение и чёрная пустота. И да… Я не очень сильно в это верю, но… Хочу верить.

И вы ошибаетесь, если думаете, что я вас сейчас отчитываю, будто передо мной сидят птенцы, не способные без помощи матери съесть даже червяка. Я не хочу, чтобы вы думали, мол, готовлю вас, якобы меня с вами больше не будет. Это неправда. Я останусь здесь навсегда, но уже лишь в ваших сердцах. Но только если не будете про меня забывать. Напрасной окажется моя жизнь, если забудете, ибо я хочу остаться для вас символом того, что надежда есть в любом случае. Желаю, чтобы вы не отчаивались, потому что я всегда буду рядом. В сердце и умах каждого из вас. Пусть то и станет в сей тяжелейший час вашим лекарством от всех недугов. И да, ваши внуки и правнуки уже не будут знать, кто я такой. И это не страшно. Главное, не забывайте про меня вы!

А ещё я хочу поблагодарить за всё, что для меня сделали. За еду и питьё, одежду и крышу над головой. За то, что скрасили моё одиночество, дали понять, что я не одинок и всегда где-нибудь, но найду поддержку и опору, каким бы плохим ни был. Не бесполезен, а кому-то нужен. Благодаря вам, у меня снова появилась семья – вы все, жители Ёльма и окрестностей, теперь родные мне люди. А иметь близких, родственных мне людей – это самый высший дар, который только может быть дан человеку. Клянусь, что не лгу ни в едином слове. Вы действительно моя семья! А после того, что со мной случилось, после моих долгих скитаний, встреча с вами стала доказательством того, что Боги, – посмотрел на Реммета, – действительно есть и не оставят в тяжёлый час, если помолиться им, – повернулся к горожанам, – теперь я знаю это. И я счастлив, получив за эти месяцы с вами даже больше, чем заслуживал.

Напоследок прошу прощения у каждого, кого обидел, кому не смог помочь. Надеюсь, вы не держите на меня зла…

– О, боги… – залившись слезами отвечал тот смерд с вилами.

Тут вообще надо было видеть покрасневшие и заплаканные лица собравшихся вокруг людей, полными благодарности глазами смотревших на своего исцелителя, избавителя, подарившего надежду, когда она уже, считай, исчезла.

Люди по очереди начали благодарить мага:

– Мы не держим на тебя зла, Йоффа.

– Спасибо тебе…

– Мы любим тебя, Йоффа!

– Нас тоже прости…

Маг сам вытер слёзы со щеки и отвечал:

– Прощайте, мои друзья! Прощайте, моя семья! – повернулся к инквизитору, – идём, Реммет. Меня ждёт подготовка к большому, длинному и сложному пути. Не хочу затягивать.

Тот кивнул в ответ и повёл его сквозь толпу, заливавшуюся слезами. Кто-то улыбался ему, кто-то ревел, как ребёнок, кто-то прощался, обнимая и хлопая по плечу. Но только стоило Реммету появиться в их поле зрения, как горожане тут же окатывали его ненавистными взглядами, изливавшимися из их глаз не меньше, чем слёзы от расставания с магом. Смерд с ножами даже сказал по пути:

– Мы спасём тебя, Йоффа, – а инквизитору вслед, – а ты умрёшь, церковник!

Маг на фоне других возгласов и выкриков на ту фразу никакого внимания не обратил, а, может быть, просто не захотел этого делать. Зато Реммет настороженно обернулся глядящим вслед смердам, после чего понял, что опасность ещё не миновала.

Далее они пошли вдоль рынка. Толпа следом, и проводила до самых ворот.

Там инквизитор оседлал лошадь, с удивлением обнаружил отсутствие конюха, видимо, убежавшего с деньгами вместе с тем мальчишкой, затем сел на лошадь, предварительно накинув плащ, руки Йоффе привязал к стремени, да медленно поехал, изредка оборачиваясь и глядя полными грусти глазами на столпившуюся в воротах толпу оплакивавших мага. За пределы города те выходить уже не стали.


***


Далеко Реммет от Ёльма не отъехал. Всего двенадцать вёрст вглубь леса, а там встал лагерем около речки и развёл небольшой костёр. Йоффу предусмотрительно привязал к дереву, чтобы вдруг не сбежал. Но, судя по его удручённому виду, драпать он никуда не хотел, а морально готовился к смерти, читая церковные молитвы. Это и казалось инквизитору странным. Уже несколько раз он встречал магов, которые, занимаясь колдовством, перед смертью нагло просили у богов прощения за грехи, но никогда не понимал, зачем они это делали. Неужели надеялись на спасение души? Так раньше нужно было об этом думать, а не сейчас! А если так, то какой смысл молиться? Принимай смерть, как мужик, а на том свете уже и объясняй, что и почему ты совершил неправильно. Впрочем, чтение молитвы перед гибелью ещё раз заставило Реммета проникнуться к магу симпатией. И самым удивительным для него было то, что видел не иллюзию, созданную Йоффой, а самую настоящую реальность, в которую поверить не мог до сих пор.

Впрочем, у него и у самого голова была забита собственными мыслями и заботами. Он до сих пор не мог избавиться от мысли, что делая доброе дело и спасая мир от зла в лице магии и конкретно Йоффы, в их глазах врагом внезапно оказывался именно он. Да и все разговоры про добро и зло, обстоятельства и крамольные раздумья, что лезли ему в голову, не давали покоя, ибо чувствовал в них Реммет силу столь невероятную, что могла пошатнуть и его веру, крепкую, как сталь. Иному же человеку спасения от душевного смятения, потери веры и прочих подобных мыслей вообще не было, и если уж чертовщина в голову лезла, то селилась в ней всерьёз и надолго. Но то у мирских. А у любого инквизитора, священника и прочего церковника от крамолы имелось самое действенное и эффективное средство, которым никогда нельзя было пренебрегать. В сложившейся ситуации особенно.

Реммет расстелил свой плащ, разделся по пояс, достал плеть, хранившуюся в одной из сумок на лошади, крепко сжал её в руке, встал на колени и начал изо всех сил лупить себя по спине. Стиснув зубы, терпел боль, не издавая ни звука кроме кряхтения, но иногда позволял вырваться наружу крику, ежели было совсем уже нестерпимо. Бил быстро, и за довольно короткий промежуток времени его спина покраснела и покрылась бордовыми подтёками и алыми ранами от плети с медленно вытекавшей оттуда по каплям кровью.

Когда сил не осталось, свалился на бок, довольно долго пролежав в таком состоянии, стараясь нормализовать дыхание и привыкнуть к жжению в области спины. Потом с трудом сел, отбросил плеть и взглянул на уже засыпавшего мага.

– Эй, Йоффа.

– Да? – маг приподнял уставшие глаза.

– Почему ты решил добровольно сдаться, а не сбежал, не воспользовался помощью тех людей? Скажу по секрету, начнись бой с ними, и шансов бы у меня не было…

– Я и не хотел кровопролития, – отвечал маг, – Сразу, как взглянул в твои глаза, понял, что ты не отступишь, но не мог допустить, дабы хоть один из этих людей, ставших мне второй семьёй, погиб. А ты… Убил бы многих.

– Девятерых, максимум, – отвечал Реммет, пожав плечами, – правда, потом, скорее всего бы погиб. Но девять трупов за собой бы оставил точно.

– Вот тебе и ответ.

Реммет усмехнулся.

– И всё-таки это удивительно. Редко, когда вы, колдуны и ведьмы, сдаётесь сами. Но чтобы маг спасал мне жизнь… – удивлённо скрючил лицо, – такое вижу впервые!

– Вроде уже разобрались, что я не хотел допустить кровопролития… – вздохнул маг.

– В том то и дело! – инквизитор взглянул на Гундланга, – ещё не видел мага безумия, который хотел бы по своей воле встать на путь благоденствия и отказаться от тьмы.

– А я редко когда видел инквизиторов, похожих на тебя, Реммет, – отвечал Йоффа, – другие из твоего племени – те ещё самодовольные ублюдки. Не ставят ни во что чужую жизнь, плюют на священное писание и на свой собственный кодекс, по отношению к простым людям высокомерны, к магам же относятся презрительно, хоть ваше учение и определяет, что мы ничем от остальных не отличаемся. Ты же и мне своё имя назвал, и бургомистра выслушал даже после того, как он тебя обманул. Не надменный, не смотришь на всех свысока. Другие и половины того бы не сделали, что совершил ты сегодня. Выходит, что Реммет из Зельдена, оказывается, даже не самый плохой человек, в отличие от других инквизиторов. Интересно стало даже. Может быть, ещё дашь мне право последнего желания?

Реммет пожал плечами.

– Для меня клятва это не пустой звук. Что до последнего желания, то дам тебе его. Без проблем. Правда… – Реммет удивлённо повёл бровями, – никто ни разу им не воспользовался за всё время. Будешь первым.

Йоффа рассмеялся.

– А что магам, да колдунам у вас просить? Взять на воспитание или защитить детей, у которых у самих уже проявились способности к магии? Так вы их убьёте, дабы перестраховаться, пусть даже перед вами младенцы будут. А, может быть, заставить тогда тебя совершить самоубийство, таким образом, отомстив за себя? – пожал плечами, – глупость же. Ты же не дурак, чтобы выполнять такое последнее желание, хотя это право вроде бы священно. Так что нам от вас ничего не нужно, Реммет. Поэтому и не просим.

– А ты попросишь?

– Если дашь мне такую возможность…

– С чего бы вдруг? Ты же сам только что сказал, что магу нечего просить у инквизитора.

– Потому что ты человек слова. Сразу, как тебя увидел, этим мне и понравился. И даже если я потребую от тебя выйти замуж за мою дочь – уже почти закончившую постигать благоденствие чародейку, ты это сделаешь. Другой инквизитор будет прикрываться тем, что такое сотворить в природе просто невозможно, ибо жениться человеку, поклявшемуся соблюдать целибат, да ещё и на ведьме какой-то… – захохотал, – это же невозможно! – как успокоился, продолжил, – а ты сделаешь. Потому что твои слова не пусты. И это мне нравится. Я же прав? – Реммет задумчиво улыбнулся в ответ, – прав! – подытожил Йоффа.

– Если потребуешь такого, то ты просто нагло пользуешься своим правом последнего желания. Это ничуть не лучше, если попросишь меня покончить с собой, – помотал головой инквизитор, – тебе должно быть стыдно за такую наглость.

– Так ты и не запрещаешь, – маг пожал плечами и широко улыбнулся, – ну а стыд… – усмехнулся, – Нашёл кому сказать про стыд. Я же тот самый Йоффа Гундланг. Не забывай.

– Как её зовут хоть?

– Кого?

– Дочь твою…

Йоффа снова захохотал.

– Я смотрю, уже раздумываешь над тем, как стать отринувшим… – покачал головой, усмехаясь, – ты серьёзно решил, что я стану так тебя подставлять? Нет, нет и ещё раз нет. Слишком я о тебе хорошего мнения.

– Просто хотел узнать её имя… – сердито буркнул инквизитор.

– Ну, да! Ну, да! – рассмеялся Йоффа, глядя на хмурого Реммета, а после короткой паузы продолжал, – дочь мою зовут Маргедой. В переводе с ванладского переводится, как утренняя звезда.

– Красивое имя… – задумчиво проговорил инквизитор, пристально вглядываясь в пламя костра. Потом взглянул на мага и молвил, – говори, что хочешь. Я сделаю всё, что в моих силах.

– Раз уж готов выполнить последнее желание, – отвечал Йоффа, – тогда уж слушай. Я прошу, чтобы ты привёз моей дочери письмо, что я тебе отдам. Она живёт в Рейтале. Надеюсь, сударь в курсе, что это столица королевства Мордвит. Зная это, не заблудишься. Как говорится, все дороги туда ведут. Отсюда девять дней на лошади, это недолго. Так что сделай это для меня, Реммет! Я… – задумался и вздохнул, – я написал его двадцать лет назад, после того, как мне пришла от неё первая весточка, где она требовала сказать, почему я бросил её вместе с матерью в одиночестве давным-давно. Я долго раздумывал, что писать, перебирал слова, формулировки. Сначала пытался оправдаться, потом умолял простить. Каждый раз, переписывая заново, заключал в строчках всё больше правды, а на волю отправлял одну лишь ложь. Версия письма, что ты получишь – она последняя. В ней я рассказываю всё, как есть – честно и без прикрас. Там я пишу ей, что нет людей плохих, нет людей хороших. Мы все одинаковы. Иногда поступаем, как мрази, а, бывает, удивляемся собственной доброте и благородству.

– Дай угадаю, – перебил Реммет, – написал ей, мол, ушёл, потому что так сложились обстоятельства? Верно?

– Да… – вздохнул Йоффа.

Инквизитор покачал головой.

– И ты думаешь, это сработает? Серьёзно надеешься, что она тебя простит? – усмехнулся, – я бы не простил…

Настолько наивен, что надеюсь, – кивнул маг, потом продолжал, – а подытожил я письмо тем, что на самом деле не плохой человек, но в тот момент поступил так, как это произошло… – пожал плечами, – по обстоятельствам. Поэтому ей решать, хороший у неё отец или плохой, но что бы она ни сказала, я приму любой ответ и не буду никого судить за личное мнение, – подозрительно поглядел на Реммета, – ну, что? Сделаешь?

Инквизитор нахмурился.

– Она колдунья?

– Волшебница, Реммет! – буркнул Йоффа, – одной из причин ссоры с её матерью и стало то, что я хотел обучить девочку магии безумия, коей сам владел тогда в совершенстве, а она желала огородить её от того мрака и пустоты, что следует за безумием.

– Странно, что мать вашего ребёнка вообще в тебе хоть что-то нашла. За версту видно ведь, что отец из тебя никудышный…

– Видела во мне добро, раскрывшееся, к сожалению, слишком поздно, – вздохнул Йоффа.

– И в чём же это твоё добро проявлялось?

– Изредка удавалось приручить и подавить бушующее безумие внутри.

– Я-то думал, не каждый день убивал женщин и детей. Для колдуна серьёзное достижение…

Маг возмущённо отвечал:

– Наверно, тебе удивительно вообще будет об этом слышать, инквизитор, но во времена, когда жизнь моя представляла из себя сплошной ад, я презирал Ярвинда за то, что тот подарил вам знания, оказавшие людям помощь в победе над нашим братом в Великой войне. Сейчас же, отказавшись от безумия, понимаю, что на его месте я поступил бы так же. Веришь в это? Вряд ли… Но это правда.

Реммет удивлённо приподнял брови и возмущённо спросил:

– А все предыдущие годы смотрел на простых людей, как на ничтожных тварей, недостойных жизни?!

– Реммет… – вздохнул Йоффа, – я понимаю, что тебе промыли мозги, и для тебя любой маг априори считается чудовищем, но могу тебе поклясться, что это не так. Среди нашего брата было много тех, кто тогда поверил Ирфадону, а потом был обманут им прямо перед Битвой на реке Мо, когда этот подонок бежал из лагеря канун генерального наступления. Сейчас им недовольны все. И тех, кто никогда бы за ним не пошёл, теперь большинство. Все же видят, к чему это привело. Поэтому люди теперь у нас считаются такими же равноправными, такими же достойными жизни. И хоть ты в это не веришь, но я тоже так считаю теперь, а ещё крайне стыжусь своего прошлого…

– Жаль только, что у этих людей память короткая, или же они за вестями просто не следят. Не то бы вспомнили, как свирепый Йоффа Гундланг перерезал всю деревню Рамто в Брании с помощью левитации. Помнишь, колдун?! Помнишь, как заставил летать в воздухе десятки ножей, с их помощью вырезав всех местных жителей?! Всего один мальчишка-пастушок выжил. И то, потому что повезло задержаться из-за пары диких волков. Спрятался в кустах и видел, как маг, кричавший, что он есть сам Йоффа Гундланг, кичился своей непобедимостью и руками направлял те ножи, не пощадившие ни стариков, ни младенцев. На твоём месте я бы тоже стыдился, ибо это только одно из – и то не самое жестокое преступление. И вспомни об этом и других твоих деяниях те слабоумные дегенераты, защищавшие своего целителя и спасителя, точно бы не стали тебя защищать. Даже не впустили бы наружу. Ещё бы и на коленях стояли, умоляя меня отрубить тебе голову, потому что за все свои грехи лишь только этого ты и заслуживаешь! – гневно поглядел на Йоффу, – но, увы, у людей слишком короткая память. И вместо того, чтобы прогнать, они тебя кормят. А на меня смотрят как на врага, только потому, что церковь им не помогает так, как должна, потому что якобы судим невинных, хотя я никому не отказываю в помощи, никогда не судил людей. И ещё потому что другие инквизиторы по отношению к людям жестоки и высокомерны, пусть я и пытаюсь доказывать обратное каждый день. Но вместо благодарности они плюют мне в спину, оскорбляют, требуют за миску супа в три дорого и не позволяют даже заночевать в городе порою. Мне – тому, кто их спасает от подобных тебе чудовищ! И всё из-за того, что я от церкви. А тебя, монстра и кровопийцу, ещё и кормят за бесплатно, – Реммет усмехнулся и покачал головой, – вот же твари…

– Чувствую в твоих словах ревность жуткую. И злобу с яростью, – покачал головой Йоффа, – но не я виноват в том, что тебе плюют в спину, Реммет. По этому поводулучше спрашивай у церкви своей, что да как. Помнишь, что Калавий говорил про письма с просьбой о помощи, которые отправлял в Дарвунд? Вот сам и думай, за что тебя ненавидят. А я пришёл к этим людям в самый нужный момент и спас многих от смерти. Заслужил их любовь, поэтому они и старались так упорно меня защитить. И это не колдовство, а простое человеческое отношение к ближнему своему – то, что пропагандирует религия, но дать, увы, уже не может. Понимаешь?

– Я понимаю… – тихо отвечал Реммет, гневно глядя в пламя, – прекрасно всё понимаю.

– Ты просто теряешь веру в то, что делаешь. И это в твои-то молодые годы, – отвечал маг, – но я тебя понимаю. Сам прошёл через такое, когда почувствовал, что магия безумия калечит меня изнутри.

– И как ты смог измениться? – спросил инквизитор, внимательно поглядев на мага.

– Встретил Ла-Мея Борха… – нахмурился Йоффа, – он открыл мне глаза, показал истину. Тебе бы с ним пообщаться, он бы и твою душу смог успокоить…

– Чёрта-с два! – отрезал Реммет, – скорее мой клинок пронзит его прогнившее изнутри сердце!

– Да… – кивнул маг, – я знаю, что и ты, и другие инквизиторы убили многих отринувших, а те убили много ваших, и Ла-Мей сыграл не последнюю роль в том, что многие из ордена, собственно, стали отринувшими. Но я клянусь тебе: ни Ла-Мей, ни бывшие твои братья по оружию – никто из них не плох и не стал чудовищем. И если бы ты…

– Хватит! – отрезал Реммет, – обсудили всякую ерунду, да и довольно. Вернёмся к твоей дочери. Хочешь, чтобы я доставил письмо и при этом не казнил твою родную кровь за магию? Хорошо. Я сделаю то, о чём ты просишь. Но если она, узнав, что я инквизитор, нападёт первой, церемониться не буду. Ты понял меня, Йоффа?! Обращаясь с этой просьбой ко мне, рискуешь сам! Учти это…

– Я понимаю, – отвечал маг, – ну, а для того, чтобы она не поняла, тебе достаточно просто скрыть молот на колете и не говорить ей, кто ты.

– Согласен, – отвечал инквизитор.

Вдруг они с Йоффой услышали тихий, доносившийся издалека звук хруста веток и повернулись в ту сторону. Реммет напрягся и быстрым шагом направился к лошади, на которой висело всё его снаряжение. Маг же испуганно вглядывался в темноту, предвкушая нечто действительно страшное.

– Ты можешь потише хоть немножко, придурок?! Этот церковник нас услышит из-за тебя! – Реммет сразу же узнал голос того самого смерда, что пообещал спасти Йоффу.

– Простите, я…

– Да можете не переживать! Он вас, дебилов, и за милю бы услышал, настолько громко говорите!

– Это я дебил?! Я, между прочим, тихо шёл. Это Дорли ветку сломал!

– Я не специально… – отвечал Дорли.

– Да вы заткнётесь уже, или нет?! – почти на крик перешёл уже другой голос.

Реммет отлично слышавший все разговоры нежданных гостей, покачал головой и прошипел:

– Клоуны…

– Эй, Реммет, – окликнул Йоффа инквизитора, но тот не отозвался, – Реммет!

– Что?! – вполголоса рявкнул тот.

– Ради всего святого, не убивай их! – маг резко повернул голову в сторону голосов, потом снова на инквизитора, – Развяжи меня, и я заставлю их отступить или отгоню магией!

Реммет, доставая пистолеты, тихо посмеялся.

– Это ты говорил всем инквизиторам, которые за прошедшие сто пятьдесят лет пытались предать тебя святому суду, а потом неожиданно теряли прямо из-под носа, либо умирали?!

– За то время злодеяний в своей прошлой жизни я и сбегал не раз, и убил инквизиторов таких сильных, что тебе до них, как до луны. Но то было в прошлом. Сейчас, после десяти лет скитаний, поста и отшельничества я стал совсем другим, клянусь тебе! Если бы хотел сбежать, то на площади бы ещё сделал это под шумок, пока ты не видишь и отвлечён толпой! Ради всего святого Реммет, не убивай их. Прошу тебя…

Инквизитор в ответ зарядил пистолеты. Йоффа от волнения сглотнул слюну, пытался побороть тревогу, беспокоящую его разум. Смерды приближались, но то и дело в темноте кто-нибудь споткнётся, да и крикнет невзначай, случайно кашлянёт или ещё веточку под ногами сломает с хрустом таким, что на весь лес слышно.

– Ну, ты подумай, инквизитор! Мне незачем бежать! Нет смысла! Развяжи меня, и я клянусь, у тебя исчезнут причины убить этих несчастных смердов…

– Закрой свою пасть! – прошипел Реммет.

– Реммет!

– Заткнись!

– Реммет! – уже не шёпотом молвил Йоффа.

– Замолчи, не то заставлю твою дочь сожрать адресованное ей письмо!

– Реммет! – крикнул ошарашенный последними его словами маг в надежде, что смерды перепугаются и сбегут, побоявшись идти в открытую против инквизитора, который гневно взглянул на него, раскрывшего для атаковавших, что их враг уже давно был готов их встретить. Всё-таки недаром бойцы ордена слыли одними из лучших стрелков и фехтовальщиков материка, поэтому редко с ними старались идти на конфронтацию (чаще про инквизиторов гадости говорили за глаза, а случай с Йоффой исключителен безрассудной отвагой его поклонников), особенно если шпагой владеешь хуже, чем собственная жена твоим же топором. В таком случае у простого смерда так точно шансов нет. Слишком хорошо юных инквизиторов готовили к выполнению будущих задач ордена.

Но, увы, смерды не только не отступили, но и, услышав крик мага, начали уверенно орать на весь лес:

– Мы спасём тебя, Йоффа!

– Ух, ты, мужики! Петушок церковный нас заметил!

– Ребят… Может быть, уйдём?

– Чёрта-с два! Нас тут три десятка с хвостиком, а он один! Так что не ссать, твари. Прорвёмся! С подобным количеством соперников он точно не справится.

– Я бы на твоём месте не был так уверен! – громко сказал в ответ Реммет.

– О, боги! – мотал головой маг, испуганно глядя на инквизитора, – не смей! Я умоляю, не смей! Не по-орочьи же говорю, чтобы меня нельзя было понять! Развяжи меня, и они отступят! Я заставлю их отступить! Уговорю! Не глупи, Реммет! Реммет!

Вдруг вспышка, а следом хлопок выстрела прямо из тьмы. Мимо. Пуля прожужжала рядом с ухом и попала в дерево. Инквизитор напряг зрение, чтобы разглядеть, откуда открыли огонь, но ничего не увидел. Учитывая, что у смердов было не так уж и много денег, а огненный песок им не по карману (даже охотились во многих деревнях ещё с луками и арбалетами), стрелял явно не самый бедный горожанин, ведь только у него были средства на покупку огнестрельного оружия.

Второй выстрел. В этот раз Реммет был расторопнее и пальнул в ответ.

– Ах, ты, блять! Сука! Я ранен, мужики!

– Да мы тебя за Ойлу четвертуем, пидор ты недоделанный!

Откуда-то сбоку пролетела мимо стрела. Реммет выстрелил из второго пистолета. Снова крик:

– Он Хильво в голову попал, мужики! Мочите его быстрее!!!

Инквизитор тут же выкинул отстрелянные пистолеты и схватился за новые. Из тьмы на свет костра выбежал сначала один, потом другой смерд. Он пристрелил обоих. Только Реммет достал фузею, как вновь в него кто-то пальнул. Выстрел в ответ был резкий, из-за того, что поторопился, а потому не должен был отличаться меткостью. Но судя по крикам во тьме, у Реммета, удивлявшегося своей удаче, получилось вновь подстрелить врага.

После этого инквизитор достал палаш с дагой и приготовился отбиваться уже в ближнем бою.

Йоффа же заревел, глядя на происходящее и не имея возможности достучаться до Реммета, дабы тот дал ему шанс мирно и без лишних жертв утихомирить смердов, но тот уже даже не обращал внимания, будучи занятым борьбой с нападавшими. Они с вилами, косами и топорами, плюс вместе с горожанами, пришедшими с рапирами и стилетами, один за другим повалили из темноты, бросаясь на инквизитора, всеми силами пытаясь задеть его. Получалось из рук вон плохо, но оно и понятно. Действовали крайне неслаженно, будто пытаясь загнать в угол дикого волка. Что уж говорить, если среди смердов и жителей Ёльма даже солдат не было? Да и те, имея за плечами даже большой боевой опыт, вряд ли смогут убить инквизитора на дуэли. Членов ордена готовят лучшие фехтовальщики материка, так что далеко не каждый с ними сравнится во владении шпагой, рапирой или палашом.

Другое дело, можно было попросить егерей застрелить инквизитора с дальней дистанции, и дело с концом. Но те, разумеется, чаще от таких предложений отказывались, ведь, как правило, служили при дворе, а убийство члена ордена не было тем поступком, за который виновника можно простить. Даже если сам инквизитор был виноват, судить его имел право только орден. Правда, случаи были разные, потому и войны между церковью и отдельными королевствами и более мелкими регионами типа Тирии происходили нередко. Там же инквизитор и егерь, разумеется, главные враги друг другу. Но в большинстве случаев, конечно же, егерям было строжайше запрещено заниматься наёмными убийствами, если только они не действовали самостоятельно, будучи независимыми от кого-либо. Но такого попробуй, да найди, ведь егеря при дворе были людьми одними из самых богатых и обеспеченных, а птицы свободного полёта и крышу над головой редко имели, не то чтобы стабильный заработок. Никто из состоявшихся работу терять не хотел, поэтому если и занимались убийствами людей, а, тем более, инквизиторов, то только по прямому указанию от короля или лорда, которому служили. И то, чаще отказывались, понимая, какие будут последствия. Независимые же за убийство крупных рыб требовали суммы даже по меркам городских жителей, смердов и буржуа баснословные. Вот и не оказалось рядом егеря, так нужного в этот момент.

По итогу шансы у нападавших были невелики. И, как назло, накинуться на него всем скопом им оказалось невдомёк. Атаковали разрозненно: не было даже того, кто скоординировал бы их действия. Вот и выходило, что шли они в бой без плана действий, по одному напарываясь на инквизиторский палаш, а потому и получали то, что заслуживали – смерть от руки Реммета.

Инквизитор методично колол и рубил нападавших, убивая одного за другим, не жалея никого. Иной раз, как кто-нибудь решит пальнуть из пистолета, Реммет прикроется от выстрела другим врагом, затем быстрым выпадом убьёт самого стрелка. Но и смердам с горожанами нужно отдать должное: они дрались отчаянно: получив не смертельную рану, вставали на ноги и атаковали вновь. Даже гибель уже примерно половины нападавших не стала для них основанием для панического бегства, настолько рьяно они пытались спасти Йоффу.

Тот же, будучи привязанным к дереву безучастно наблюдал за творившимся адом, проклиная и церковь, и орден, и магов, и людей, и конкретно Реммета, с таким ужасом, с такой болью ему давалось лицезреть эту резню. Некоторых особо тяжёлых он неделями исцелял, не отходя ни на шаг, других знал настолько хорошо, что на семейный ужин к ним приходил, настолько те ему были благодарны. У третьих младенцев сыновей и дочерей на руках держал – крёстным быть предлагали. А тут тебе инквизитор методично превращает их, грубо говоря, его родственников, в холодные куски мяса, и бровью не поведя! Разве за подобным кровопролитием можно было спокойно следить, не лишаясь при этом понемногу собственного рассудка?

В гуще мясорубки одному из городских хватило мозгов попытаться развязать Йоффу.

– Я спасу вас! – воскликнул он. Услышав это, Реммет повернулся, в три прыжка одолел расстояние между своей предыдущей позицией и деревом, к которому привязал мага, и тут же проткнул бедняге живот. Тот даже не успел направить рапиру в сторону инквизитора, а после ранения почти что сразу же потерял сознание, а, может быть, даже испустил дух.

– Будь ты проклят, Реммет! – воскликнул маг. От ярости его глаза буквально стали ярко-красными, как у некоего монстра из кровопийц. И тут же он потерял сознание, получив мощный удар дубиной по голове.


***


Очнулся Йоффа уже только утром. Глаза резало, голова раскалывалась, а тело знобило после холодной ночи. Сильно прищурившись, он огляделся и увидел ровно тридцать три могилы. Почти во всех уже покоились участники той сумасбродной ночной атаки. Вместо надгробий оружие, с которым шли в бой против инквизитора. И только одну из них Реммет только заканчивал рыть.

Выполнив работу, он вылез из могилы, потом взял лежавший около лошади палаш и подошёл к Йоффе. Выглядел инквизитор жутко уставшим, не выспавшимся. Вся рубашка была усеяна следами порезов и крови – наглядное подтверждение тому, насколько ожесточённой была схватка. Но если поглядеть на могилы, то захочется ещё добавить, насколько она была бессмысленной для нападавших. На инквизиторе ни царапинки, если не считать следы от плети на спине.

– Всего было тридцать два, а я тридцать третий… – задумчиво промолвил Йоффа, – а ещё одну могилу вырыть забыл.

– Для кого? – недоумённо спросил Реммет, толком ничего уже не понимая от недосыпа и жуткой усталости.

– Для себя, урод!!! Для себя могилу ты вырыть забыл после всего, что случилось здесь!!! Сука ты, инквизитор!!! – глаза мага покраснели от ярости так же, как и ночью, а вены вздулись от напряжения. Он яростно рычал не своим голосом, пытался вырваться, но ничего не удавалось. Потом чуть успокоился и начал тяжело дышать, обливаться потом. Лицо исказилось в болезненной гримасе, а глаза перестали гореть и снова приобрели свой нормальный, естественный вид.

– Твои глаза… – прошептал изумлённый инквизитор, – ни черта ты от безумия не избавился, колдун…

– А ты что думаешь?! По-твоему, так просто держать безумие под контролем?! Да, Реммет, от него не избавляются. Его приручают и подавляют. Десять лет отшельничества, духовных практик и борьбы с самим собой, поиск покоя, самоконтроль, потом жизнь без потрясений и трагедий, постоянная работа, чтобы не отвлекаться на дурные мысли, и вот на тебе! Только появился ёбаный инквизитор, и сразу всё было просрано за один присест, потому что ему не захотелось верить мне и позволить уговорить этих несчастных людей уйти прочь! Сука ты редкостная, Реммет, и да будет проклята та шлюха, изрыгнувшая тебя на белый свет!!!

Инквизитор в ответ только посмеялся.

– Может быть, и шлюха, – пожал плечами, – я не знаю, кем была моя мать. Нас в инквизицию набирают из детских приютов, так что понятия не имею, кем она была, да мне на самом-то деле и плевать. Так что задеть меня даже не пытайся, Йоффа. И прекрати все эти сказки про желание уговорить. Ты всего лишь очередной обычный колдун, ничем не отличающийся от других, а никакой не святоша, отказавшийся от пути к бездне, – Реммет обернулся к могилам, – рассказывать ещё будешь! Не тебя ли спасти хотели?! Тебя любимого. Сделай я так, как ты просил, то сразу усыпил бы мой разум, а какой-нибудь из смердов проткнул вилами. И всё…

– Ошибался я в тебе, Реммет, называя неплохим! Ты редкостный кретин! – глаза его вновь налились огнём, – Когда ты прибыл в город, мне уже об этом сказали! То есть могли тебя кончить из ружья ещё на въезде. Да и что нам мешало напасть на тебя там за рынком, когда ты находился в окружении толпы?! Сам подумай!

– Быть может, бдительность мою усыпить хотели, – пожал плечами Реммет, – а, может быть, ты просто хотел, чтобы я стал отринувшим, да отпустил бы тебя сейчас и предал клятву, – по мимике Йоффы Реммет предположил, что здесь он абсолютно точно попал в точку. Короче говоря, не знаю, что затеял ты, но буду честен: когда выходили из города, вера моя пошатнулась. Мог бы и отпустить даже, но благо, я вспомнил заветы духовных наставников, – потянул искалеченную плетью спину, сморщился от боли, – которые в таких случаях рекомендовали заниматься самобичеванием. Сомнения как рукой сняло, а вот стремление вершить правосудие, особенно после появления твоих дружков, наоборот, появилось. Да и ты наврал, сказав, что тебя больше не терзает безумие.

– То-то глаза твои залились яростью, когда вспомнил, как эти люди готовы были меня защищать, – помотал головой Йоффа, – а что до безумия, то если бы ты не стал резать этих ни в чём неповинных людей, я бы и продолжил держать безумие под контролем. А ты меня разозлил, решив поступить так жестоко, как живодёр какой-то. Но в том то и ирония: мясник по факту ты, но чудовище для тебя и грёбаной церкви всё равно я. Не лицемерно ли так считать? Да-да, ты свою суть только что показал, святоша! Ты отвратителен! В разы хуже меня! Ты самый мерзкий и худший из инкви…

Реммет тут же приблизился к Йоффе и влепил ему звонкую пощёчину, взглянув в его сию же секунду покрасневшие от безумия глаза.

– Во-первых, хватит из себя и этих еретиков строить невинных жертв! Все давно знают, кто ты такой. И, приютив тебя, позволив себя молить, эти люди по своей воле пустили в свои душу и разум Маггота, притом я их за это никак не наказал… Помиловал. А они сюда пришли тебя спасать. Сами виноваты. А ты, Йоффа можешь сколько угодно обвинять меня в том, что я чудовище, пытаясь упрекнуть за то, что я не отпустил во время боя, дабы уладить конфликт миром. Но вспомни, пожалуйста, что ты мне говорил про добро и зло, про чёрное и белое? Что ничего этого нет. Всё серое, а люди поступают по обстоятельствам. Помнишь?

– Да… – отвечал Йоффа.

Так вот, – продолжал Реммет, – если тебе от этого станет легче, то считай, что я тоже поступил по обстоятельствам, ибо иного выхода в той ситуации просто не видел. Устроит такой ответ? Или будешь дальше вешать мне лапшу на уши про серую мораль?

Йоффа рассмеялся, глаза его вновь стали нормальными.

– План был таким: люди собираются на площади и стараются доказать инквизитору, что тот преступает через собственный моральный кодекс. Большинство сломались бы уже тогда. Останется лишь один крепкий, но и он сломается, услышав свист пуль под ухом. Потом я вас переманиваю на сторону отринувших. Будь этот план правдой, я бы сказал, что он неплох.но ничего этого не было, Реммет! Никто не собирался заставлять тебя стать другим и уж тем более предавать орден.

– Более нет смысла обсуждать этот вопрос. Всё равно останемся при своём мнении, где между нами будет черта, а я однозначно на стороне света, а ты обеими ногами во тьме. Нам не переубедить друг друга, поэтому будем заканчивать с этим, – отвечал Реммет и протянул руку, -давай письмо. Отвезу твоей дочери, как и обещал.

– Я бы отдал его тебе, но после того, что произошло на моих глазах ночью, не желаю так рисковать жизнью моей дочери. Из меня хоть отец и никудышный, но я не такой дебил, чтобы подвергать Маргеду опасности. Так что считай, я снимаю с тебя обязательство. Сейчас же больше ничего не говори, Реммет. Просто делай дело, и закончим на этом раз и навсегда! – приподнял подбородок, чтобы лучше было видно шею.

– Будь по-твоему… – отвечал инквизитор, быстро прочитал молитву упокоения для осуждённого и мощным ударом палаша за один удар обезглавил Йоффу.

А там он положил тело мага в могилу, отрубленную голову на грудь. Уже, было, начал закапывать тело, но вдруг резко спрыгнул к магу и начал обыскивать его. В одном из карманов камзола нашёл письмо. На конверте подпись:


МОЕЙ ЛЮБИМОЙ ДОЧЕРИ


– Право последнего желания неотъемлемо, – проговорил вслух Реммет, положил письмо в карман штанов, и похоронил Йоффу Дундланга вместе с остальными участниками ночной атаки.

Затем оделся, собрался, сел на лошадь и двинулся в путь.

Проехав несколько сот шагов, он с удивлением заметил скопление смердов у обочины дороги. Подъехав ближе, он увидел два бездыханных тела. Следы зубов ясно свидетельствовали, что их загрызли волки. Присмотревшись, Реммет сразу жеузнал их по одежде. То были тот самый конюх и его младший брат, рассказавший инквизитору, где искать Йоффу.

Вообще, будь Реммет человеком суеверным, то можно было бы сразу сказать, что дело дрянь, ибо у многих северных народов распространено поверье, если доносчиков съедают волки, значит, они оговорили или раскрыли убежище невинного человека. Слава богам, для Реммета поверья и приметы были не более, чем глупостями, в которые могут верить только глупые смерды. Правда, вспомнив про поверье, по спине инквизитора тут же пробежали мурашки. Человеку, казнившему невиновного, по тем же приметам грозят в жизни страшные бедствия, ибо должны знать судья и палач, истинно ли виновен человек, а не рубить сплеча. Самоуправства северные божества не приветствуют.

Вскоре после недолгого оцепенения страх покинул Реммета, и, очнувшись после тяжёлых раздумий чудовищных мыслей, он увидел, как смерд увидел лежавший на земле мешочек и взял в руки. Посмотрев, что внутри, тут же радостно воскликнул:

– Мужики! Да тут целое состояние!

Собирался было положить мешочек в карман, но Реммет тут же подъехал, подцепил кошель острием палаша и забрал себе. Внутри были те самые сто цельдиев, что инквизитор отдал мальчику. Смерд же, заметив под плащом вышитый на колете церковный молот, тут же отошёл назад, стыдливо и боязливо опустив глаза вниз.

Положив мешочек в карман, Реммет приподнял в знак признательности шляпу и отправился дальше в путь навстречу неизвестности. Ехал он легко и непринуждённо вроде бы, но разум его снова поднял бунт. Как бы ни старался инквизитор противиться, Йоффе, пусть тот и до последнего утверждал, что не имел такой цели, всё-таки удалось взрастить в его голове зёрнышко сомнений. Так теперь от тяжести мыслей Реммет с трудом удерживал голову на плечах. Он уже рассуждал над тем, куда его заведёт нелёгкая теперь. А если сомнения будут тяготеть над инквизитором и впредь, то и на спине его живого места не останется. Впрочем, Реммет – человек крепкой силы воли, так что ещё с ересью в собственной голове поборется. А пока остаётся только жить сегодняшним днём и делать свою работу.

Этим инквизитор и собирался заняться.


Фото взято с сайта https://pixabay.com/ru/photos/замок-крепость-замок-гогенцоллерн-2826221/ и распространяется бесплатно без лицензии

Примечания

1

Ды́ба – орудие пытки посредством растягивания тела жертвы с одновременным разрыванием суставов.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***