Капибара Александра Великого (СИ) [kurizakusturiza] (fb2) читать онлайн

========== 1. Савамура ==========

Кэпский чат был создан пару лет назад неизвестным (но явно очень общительным) товарищем, который дал ему сокращённое название ТОЦК (тайное общество Цудзи какашка). Цудзи — это один из судей на национальных состязаниях по волейболу, знал Дайчи, хотя самого этого судью в глаза ещё ни разу не видел. По негласной традиции, вместе с титулом капитана передавалось и место в кэпском чатике. Курокава, когда передавал Дайчи бразды правления, добавил его в чат, сам удалился и сказал лаконичное «удачи». Как раз накануне он таскался в Токио, на вечеринку, которую решил закатить один из капитанов по поводу окончания отборочных. Вернулся Курокава в состоянии легкого изумления.

— Да там был один нормальный человек, и тот — Монива! Какие-то долбоящеры играли в «я никогда не», только вместо пива жрали кошачий корм, а потом сыч из Фукуродани так всех задолбал, что мы с его же связующим, Монивой и маньячиллой из Некомы прятались от него в ванной три часа, пока у нас воздух не закончился.

После этого Дайчи не ждал от кэпского чатика ничего хорошего, но всё оказалось не так страшно: парни культурно обсуждали товарищеские матчи, делились раздачами на записи студенческих игр, и общение оказалось довольно конструктивным. Разве что кто-то иногда ошибался окном — как-то ночью Дайчи проснулся, потому что в чате кто-то капсом постил что-то про “my dick is hard, я бородатый бард”. После первого товарищеского матча Карасуно против Некомы Куроо проговорился, что есть кэпский чатик поменьше, под названием «маленький говнистый клуб», и что Дайчи там не понравится, даже аватарку показал — там были три пары ног в носках с надписями «мамин негодяй, папин самурай», «левый коронный, правый похоронный» и «гори в аду, в аду гори». (После знакомства с Бокуто Дайчи опознал волосатые лодыжки «маминого негодяя».)

После окончания отборочных (в которых Карасуно уделали Шираторизаву) Куроо запостил в чате приглашение на вечеринку для кэпов на субботу с пометкой взять поесть с собой, и что “плюс один” брать можно только если им будет где ночевать, потому что хата не резиновая.

Дайчи, прочитав сообщение, с сомнением посмотрел на билеты до Токио, и с ещё большим — на папин ящик Асахи, хранившийся на чёрный день.

Телефон тренькнул несколько раз, и Дайчи, подумав, что надо бы отключить оповещения, проверил чат.

Капитаны (кого-то Дайчи знал, про кого-то не слышал вообще никогда) отписывались, собираются ли они прибыть на сходку. Парни с Хоккайдо дружно решили затусить у себя на острове и никуда не ехать, кто-то просто выбыл из соревнований и пребывал в прескверном настроении. Например, капитан Сейджо.

Великолепный Ойкава-сан: Я не приеду.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: мы купили молочный хлеб

Великолепный Ойкава-сан: Я заказываю машину °˖✧◝(⁰▿⁰)◜✧˖°

Дайчи, едва успев подивиться, как легко продался Ойкава, подсчитал, что вскладчину на машине добираться удобнее, да и не придется на своём горбу тащить пиво, отписался:

Савамура: @oika_magno давай вскладчину, выйдет дешевле, у меня ящик пива.

Великолепный Ойкава-сан: @komrex94 Знаешь что

Ушиджима Вакатоши: @oika_magno Я могу тебя подвезти, у меня мотоцикл.

Великолепный Ойкава-сан: @komrex94 Отличная идея, скинь адрес, я заеду!

Шинске доменирует: @ushijima_wakatoshi лошара

джозендзи огоооонь: @ushijima_wakatoshi не будет Ойкава твоей сучкой в кожаных штанишках, смирись @oika_magno @komrex94 я с вами!

Футакучи: @ushijima_wakatoshi @oika_magno прикрепил ссылку на видео: “Careless Whisper”

Великолепный Ойкава-сан: @futatatata(ﾉಥ益ಥ)ﾉ ЗА ЧТО

Ушиджима Вакатоши: Я, кажется, чего-то не понял.

Кагеяма, конечно, говорил, что у Ойкавы ужасный характер, но Дайчи так и не понял, почему. Инфантильный? Бокуто был хуже в тысячу раз. Когда-то в средней школе хотел ему всечь? Кагеяма, видимо, слабо представлял, каких душевных сил стоило Дайчи играть вместе вот с ним, Хинатой, Цукишимой, Танакой и Нишиноей, но сдерживаться и не бить этих малолетних долбоёбов. Анализировал игру соперника? Суга тоже так делал, «волейбол — это вам не шахматы, тут думать надо». Так что Дайчи считал, что какую-то часть истории Кагеяма скрыл: с виду Ойкава был вполне нормальным парнем, пусть и перебарщивал с каомодзи в чате.

В субботу утром Дайчи на пару с Ойкавой загрузил ящик Асахи в багажник бюджетной Тойоты (Терушима сидел на переднем сидении и молол языком, не прекращая, чем водителя не то раздражал, не то веселил). Дайчи намеревался следующие четыре часа проспать под равномерную болтовню, а Ойкава залип в телефоне, как только ласково попросил Терушиму сдвинуться вперед («Иначе мне придется сесть тебе на коленки, Теру-чан»).

Дайчи успел задремать, и проснулся, когда Ойкава, видимо, задолбался печатать и начал писать голосовые.

— …убери из карточек с вызовами эту фигню, пожалуйста, я не хочу ставить засосы на груди у Совушки, я в прошлый раз чуть не подавился шерстью, — пробился сквозь сон о, как удивительно, путешествии в дальние дали на поезде под радио, голос Ойкавы.

Спустя пару минут из динамиков телефона послышался самодовольный голос Куроо.

— Спокойно, я спёр у сестры набор для эпиляции.

— Совушку придется напоить и связать, иначе не получится, — записал в ответ Ойкава.

— Жесть Куроо вечеринки проводит, — протянул Терушима. — Что-то мне туда уже не хочется.

— Если тебе что-то не понравится, ты всегда можешь запереться с кем-нибудь в туалете, — спокойно ответил Ойкава.

Дайчи разлепил веки и скосил сонные глаза на Ойкаву, скинувшего кроссовки и устроившегося на сидении словно султан.

— А это не ты, случайно, на прошлогодней сходке кошачий корм жрал? — хриплым после сна голосом спросил Дайчи.

— Вздор и клевета! — протянул Ойкава своим шёлковым тенором. — Его ели все. Между прочим, он очень полезный, и производители его не пересаливают, в отличие от тех же чипсов и сухарей к пиву.

— Тебя вообще не то волнует, что за хрень с засосами и эпиляцией?! Я думал круто оттянуться, а у вас там какая-то БДСМ-вечеринка! — фальцетом возмутился Терушима.

— Играли в неприличные настолки, мне попался вызов «поставь засос на груди человеку справа», справа был Бокуто-чан, — благодушно пояснил Ойкава. — И да, если в этот раз ко мне справа подсядет Ушивака, я тоже буду прятаться в туалете. Насчет эпиляции Куро-чан мог пошутить, но я не уверен.

Терушима встретился взглядом с Дайчи и осторожно спросил:

— Ойкава, ты что… совсем отбитый, что ли? Теперь мне кажется, что те слухи, про то, что тебя звали в тройничок — не слухи.

— Великолепного Ойкаву-сана позвали, великолепный Ойкава-сан сходил, — скромно ответил тот. — Что вы на меня так смотрите? В Сендае вообще до фига свингеров.

Водитель тихо хрюкал в руль, а до Дайчи тем временем наконец дошло.

— А. Так вот почему тебя Кагеяма не любит. Ты его маму трахнул, да?

— Нет, — тоненько ответил Ойкава, внезапно заинтересовавшись пейзажем.

— Что-то я тебе не очень верю.

— Я не знал, что это была его сестра, окей? Однако как удачно всё сложилось!

Когда они всё-таки доехали, и Ойкава с Куроо начали танцевать друг другу навстречу, оглашая весь район пением («САЛО!» — «ДИКОГО!» — «КАБАНААААА!» — «У!» — «ОТКРЫТОГО!» — «КАЗАНААААА!»), Дайчи понял, кому принадлежали третьи лодыжки на аватарке «маленького говнистого клуба».

Уже в крайне просторной гостиной дома Куроо, пока Терушима искал хоть каких-нибудь девочек, а Дайчи вскрывал пиво, Ойкава нежно пожал капитану Некомы плечо и спросил:

— Вы этих гопников из Карасуно натаскивали зачем?

— Так мы с Бокуто не хотим против тебя играть.

Дайчи уже ждал продолжения в стиле Кагеямы, «мы очень тебя боимся», но Куроо его удивил:

— Ты же солнышко.

С другой стороны как чёрт из табакерки появился Бокуто и кинул в Ойкаву молочным хлебом.

— Да, булка, кушай вот.

— Мрази, — буркнул Ойкава, улыбаясь краем рта и вскрывая свой молочный хлеб.

Куроо и Бокуто переглянулись, и Дайчи уже слышал их мысленное «охохохохо».

— Ты погоди, у нас для тебя подарок.

Куроо достал откуда-то подарочную коробку и поставил перед Ойкавой.

Ойкава похлопал, как пятилетка, и в две секунды вскрыл упаковку. В коробке оказался огромный фаллоимитатор, стилизованный под голову ксеноморфа.

— Хрен тебе, а не национальные! — хором пропели Куроо и Бокуто.

Дайчи услышал смешок слева от себя, увидел снимавшего происходящее на телефон Акааши и стукнулся с ним пивом. Как оказалось, Акааши снимал это не зря.

Ойкава какое-то время смотрел на подарочек с непередаваемым выражением лица, а затем в долю секунды схватил инопланетный резиновый член со стола и вмазал им по лбу Бокуто, а потом по затылку начавшему убегать Куроо.

Дайчи покачал головой и подумал, что вечеринка пройдёт просто замеча-а-ательно.

***

— А, и я добавлю тебя в кэпский чат, Энношита.

— Спасибо, капитан!

— Ты только в медиафайлы ближайшие пару месяцев не заглядывай, там тысячи фоток того, как Ойкава тяпнул пива и полюбил весь мир, а ещё как Бокуто связали и делали ему эпиляцию…

— Понял, не хочу ничего знать.

— Молодец. Хотел бы я это развидеть.

========== 2. Иваидзуми ==========

В первый раз Хаджиме подумал, что у Ойкавы проблемы, когда им было десять.

Нет, ужасы и беды и раньше случались, ещё с самого их знакомства. Ойкава-старший ушёл от жены к своей ассистентке, когда его сын только пошёл в первый класс, и мелкий Тоору сначала обижался и плакал по ночам, а потом просто стал делать вид, что никакого отца у него нет и не было никогда. (Это было, кстати, взаимно.) Его мать, чтобы обеспечить двоих детей, стала брать переработки, и основной родительской фигурой у Тоору осталась старшая сестра. Так себе родительская фигура, по мнению Хаджиме, она была старше всего на пять лет, но если до мелкого кто-то докапывался, Мамока закатывала рукава и била морды, при её-то скромном росте и невнушительной комплекции. Тоору сестру уважал и очень любил, а ещё страшно за неё боялся (драки с участием Мамоки выглядели пугающе), и потому очень рано научился манипулировать и договариваться с людьми.

(Как же Хаджиме охре… был поражён, когда на выпад в свою сторону Ойкава улыбнулся потенциальному обидчику и предложил ему печенье. Малолетний задира, впрочем, удивился ещё больше, и к Ойкаве с тех пор не лез.)

К тому времени, как у Мамоки во всю ширь развернулся пубертат и социальная жизнь, Тоору был уже вполне самостоятельным: на волейбольные матчи ходил без сопровождения, первый мяч купил себе сам, в клуб тоже записался сам. Дома он почти не бывал, всё время торчал на улице или в секции, отрабатывая пасы и подачи, и Хаджиме подумал, что это такая страсть к волейболу и усердие — а Хаджиме превыше всего в этой жизни уважал трудолюбие и старательность.

Ойкава формулировал это немного по-другому:

— У меня неплохо получается, и меня это радует, — и он растягивал губы в журнальной улыбке.

Судя по времени, что Ойкава проводил с мячом, волейбол был единственной радостью в его жизни, но тогда до Хаджиме это не доходило. Он просто видел парня, который отрабатывает прыжки и финты до полной чистоты исполнения и думал, что на такую целеустремлённость стоит равняться.

А когда им было десять, Хаджиме понял, что у трогательно улыбавшегося, старавшегося ни с кем не спорить, бросавшегося ласковыми прозвищами направо-налево, словно бабуля, любимца-всех-окрестных-девчонок-Ойкавы… охренеть проблемы. В семье у Хаджиме было несколько ценностных столпов: серьёзность, прилежание и репутация. Ойкава был крайне усерден в том, что касалось спорта, и учился неплохо, чтобы маму не расстраивать, но был ли он серьёзным? Едва ли. И с его репутации инфантильного заюшки Хаджиме постоянно ощущал дичайший испанский стыд, что выливалось в ор и подзатыльники, ведь Хаджиме любил придурка и страшно переживал за его образ в глазах общественности. Но это, оказалось, было лишь началом.

В среду утром Ойкава встретился с Хаджиме на перекрёстке, как обычно, поздоровался, но вместо школы отправился в аптеку — с гордо поднятой вихрастой головой, позвякивая мелочью (словно копилку вскрыл) в оттянутых карманах брюк.

— Ты чего? — нахмурился Хаджиме, заходя за Ойкавой в аптеку. — Нам же в школу.

— Опоздаю, — легко ответил Ойкава, вставая у одного из стендов и хмуро изучая ассортимент, в котором он ровным счётом ничего не понимал.

Хаджиме обратил внимание на стенд, и его хватило только на нечленораздельное мычание.

Ойкава взял три разных коробочки и выгрузил на прилавок перед продавцом.

— Пробейте, пожалуйста.

Продавец, мужик средних лет, со следами не то оспы, не то плохо прошедшей ветрянки на лице и всей утренней болью латентного алкоголика в глазах, увидел товар, тут же проснулся и вытаращился на Ойкаву — и на Хаджиме, просто за компанию.

— Зачем вам тесты на беременность?

— Проект по естествознанию, — умильно улыбнулся Ойкава, склонив голову, и начал доставать из карманов мелочь.

Мужик ещё подивился, но покупку пробил. Ойкава вежливо поблагодарил его, поклонился, сгрёб тесты в рюкзак и направился в сторону дома.

— Эй, Ойкава!

Тот оглянулся, словно только что вспомнил о присутствии Хаджиме.

— Ой, прости, Ива-чан. Ты можешь идти в школу, всё в порядке.

— Ты врёшь, — резко ответил Хаджиме.

— Вру, — легко согласился Ойкава. — Но я хотя бы не побоялся дойти до аптеки.

Тесты были для его старшей сестры. Оказалось, она трусила не только до аптеки дойти: пока Хаджиме чай заваривал (на первый урок они уже безнадёжно опаздывали), Мамока, закрыв лицо ладонями, бубнила, что боится делать тест. Если раньше Хаджиме считал легкомысленное поведение Ойкавы проблемой для репутации, то теперь понял, что это мелочи по сравнению с его старшей сестрой, которая залетела в пятнадцать лет, да ещё и не представляя, от кого именно.

Ойкава, просмотрев инструкцию на коробке, положил ладонь Мамоке на плечо и сказал:

— Ну, Мамо-чан, тут всего лишь на бумажку пописать надо, хочешь, я с тобой сделаю?

— А третий ты на меня брал, что ли? — возмутился Хаджиме.

Мамока перестала лихорадочно бубнить и захихикала.

…Когда они выросли, у Хаджиме с Ойкавой скопился набор историй, которые стоит рассказать человеку в первые пять минут знакомства:

— как Ойкава выбесил Хаджиме (оба не помнили, чем), тот попытался пнуть заразу по заднице, но попал по пальцу (левой руки) и сломал его, а когда сняли гипс — снова попытался пнуть его и случайно сломал тот же палец

— как во время поездки в Токио какая-то дамочка в метро не то обозналась, не то Хаджиме просто ей чем-то не понравился, но она догнала их у выхода на улицу и надавала Хаджиме пощёчин, пока Ойкава рядом беспомощно ржал («Прости, что смеялся, Ива-чан, я просто был в шоке!» — «Да ладно, я тоже охуел…»)

— как Ойкава впервые пришёл к племяннику на родительское собрание, его приняли за отца-одиночку (из-за роста, наверное), и к концу вечера его пытались склеить аж две ах, каких милфы, но он зассал, сказал, что с кем-то встречается, и послал Хаджиме сообщение с просьбой спасти его (спойлер: дамы подумали, что за Ойкавой заехал бойфренд, и после этого к флиртующему по умолчанию придурку стали подкатывать ещё и мужики)

— как они делали тесты на беременность, и Ойкава начал бегать по ванной с воплями: «А что если меня ночью похитили пришельцы, и беременный здесь я, Ива-чан, я не хочу рожать Чужого!»

Хаджиме опасался, что когда новость про Мамоку неминуемо разлетится по школе, Ойкаву начнут дразнить, и заблаговременно записался в Дисциплинарный комитет — хотя, он и так в перспективе собирался в него вступить. Ойкава, однако, умудрялся на любые комментарии улыбаться и затыкать недоброжелателей буквально парой фраз. Хотел бы Хаджиме обладать этой суперспособностью: решать проблемы без воплей и насилия. Ну, каждому своё.

Во второй раз Хаджиме подумал, что у Ойкавы проблемы, когда он начал лажать на площадке на последнем году в средней школе.

Если страх, что любимой сестре прилетит из-за него по голове, сделал из мелкого Тоору манипулятора, то следующие пять лет, когда Мамоке диагностировали биполярное расстройство, но при этом Ойкава-сан решила, что снять дочери с внуком отдельное жильё вниз по улице — отличная идея, сделали из подростка-Тоору контрол-фрика.

Ойкава жил у сестры на диване, когда она в депрессивной фазе изображала труп; он не вылезал у сестры из квартиры, когда у неё в маниакальной фазе возникали крайне тупые идеи. Ойкава стряс со свидетелей клятвенное обещание, что они никогда, никому (особенно Мамоке) не расскажут, что первым словом его племянника было не «мама», а «Тоору». Хаджиме пообещал, хотя не видел в этом ничего странного: Ойкава племянника разве что грудью не кормил. Так продолжалось три года, а потом Мамока вдруг нашла себе парня.

Ойкаве он категорически не понравился, но Мамоке он этого говорить, конечно, не стал.

И как раз тогда он споткнулся об Ушиваку.

Тогда Хаджиме полагал, что Ойкава гонится за образом сверхчеловека (может, потому что самому Хаджиме Ницше немного импонировал), но на самом деле проблему представляли два момента.

Во-первых, тогда Ойкава уже маньячил по части контроля, а побеждавший его Ушивака контролю не поддавался, никакой психоанализ не помогал.

( — Ты что, Фрейда читаешь на досуге?

— Пф-ф, попса и банальщина, ты мне ещё Карнеги предложи.)

Во-вторых, Ойкаве нравился волейбол, помимо прочего, тем, что у него хоть что-то хорошо получалось. А обойти Ушиваку — нет, не выходит, до свидания.

Пожалуй, мало кто тогда понимал, какой Ойкава контрол-фрик. Тренер на втором году средней школы думал сделать капитаном Хаджиме. Он был громким, он не зря заседал в Дисциплинарном комитете, он постоянно кем-то командовал (особенно Ойкавой), так что выбор выглядел логичным. Хаджиме подумал, посмотрел на общение Ойкавы с командой и отказался. Посмотрите, ему улыбаются, ему доверяют, и делают всё, что он захочет, как самураи для любимого сёгуна. Была ли такая атмосфера здоровой, Хаджиме не знал. Было ли это эффективно? О, да.

Если бы Ойкава захотел стать злодеем, ни у кого не было бы и шанса.

Однако тогда Ойкава стрессовал под грузом ответственности и слишком много на себя брал. И проигрыши Ушиваке воспринимал исключительно как собственную неудачу. Как бы Хаджиме ни уважал его целеустремлённость, с этим надо было что-то делать: Ойкава уже начал задираться на первогодок, чего за ним раньше вообще не водилось. Поэтому ему оставалось только дать придурку в нос, чтобы прочистить мозги.

Вроде бы получилось. Ойкава успокоился, будто бы что-то понял, что-то начал просчитывать (это немного пугало), даже сквозь зубы извинился перед Кагеямой за то, что хотел его треснуть, и тут же наказал не подходить к нему больше никогда. Но что-то всё равно было не так, и Хаджиме по дороге с тренировки остановил его за плечо.

— А ну стой.

— Чего? — поднял брови Ойкава, но, к его несчастью, Хаджиме за годы дружбы научился охренительно хорошо его читать.

— Что ещё у тебя случилось?

Легкомысленное выражение маслом стекло с лица Ойкавы, и он нервно дернул щекой, хмурясь.

— Прихожу я вчера к Мамо-чан. — Он отмерил ладонью от асфальта метр. — Вот бегает Такеру. Вот стол. А на столе кокаин. Я его забрал сразу, но… — Он резко сел на корточки, с раздражённым вскриком закрыв лицо руками.

— Блядь. Матери сказал?

Ойкава поднялся, нервно хохотнув.

— И как ты себе это представляешь?

Хаджиме вздохнул. Обычно Ойкава свои проблемы решал сам, но там, где у обычных парней были проблемы с мамочкой, у этого придурка были проблемы с сестрёнкой.

— Так. Те времена, когда Мамока-сан о тебе заботилась, давно прошли, так что пойдём, вправим ей мозги.

— Легко сказать, — пробормотал себе под нос Ойкава, но послушно пошёл за Хаджиме, словно барашек.

Парня Мамоки, который оказался чёртовым барыгой, они заложили полиции. На прощание он успел её побить от души, так что она провела в больнице три недели, а затем ещё два месяца принимала столько лекарств, что все местные фармацевты мужского пола решили, что она на них запала и так часто заходит за таблетками, чтобы пофлиртовать.

— Пообещай мне, что ты больше никогда не будешь употреблять, — серьёзно потребовал у сестры Ойкава, как только ту выписали из больницы.

— Да я не… Я только попробовала один раз! — ответила Мамока.

— Не ври мне.

Хаджиме тогда ждал за дверью, и не должен был этого слышать, но звукоизоляция была ни к чёрту. Он не хотел слышать такого голоса у Ойкавы больше никогда. Пусть визжит как девчонка, пусть медово называет одноклассниц «зайками» и «принцессами», пусть подкалывает — всё, что угодно, кроме этого. И да, всё было в порядке, всё долго было в порядке.

Ойкава истекал соплями и рыдал, когда они опять проиграли Ушиваке через пару месяцев после этого, но он был в норме.

Ойкава вот так близок был к тому, чтобы убить Ушиваку и поиздеваться над трупом, когда они проиграли Карасуно на последнем году старшей школы, и тот опять завёл свою шарманку про Шираторизаву, и это не просто красивые слова, но он был в порядке.

Но когда он появился на пороге старого семейного дома Иваидзуми с дорожной сумкой через неделю после того, как они получили последние результаты школьных экзаменов, Хаджиме словил ужасное дежа вю. Ойкава не пытался улыбаться, он выглядел совершенно пустым.

— Привет, Ива-чан. Не теряй меня, я пока поживу в Токио. А потом поеду в Аргентину, наверное. Меня уже звали.

Схватив Ойкаву за шкирку, Хаджиме затащил его в садик на заднем дворе и потребовал:

— Рассказывай.

— Я нашёл у неё наркотики, и я… я… я вызвал службу опеки. — Ойкава смотрел на свои сереющие ладони. — Я сделал это. Я даже не стал от неё прятаться, когда её уводили. Такеру ничего не понимал и требовал, чтобы её отпустили. Его переписали на маму, мне ведь ещё нет двадцати. Да и, наверное, не стоило бы. Такеру меня теперь ненавидит, он видеть меня не хочет. — Слёзы текли по его лицу в три ручья, но голос у Ойкавы не дрожал — он был просто мёртвым. — Не думаю, что Мамока снова получит родительские права даже после того, как пройдёт реабилитацию.

Хаджиме не особо приветствовал тактильные контакты кроме как кулака с лицом оппонента, и когда Ойкава пытался на него заваливаться и обнимать, то всегда получал по рукам.

Но он посмотрел на вихрастую макушку (казалось, даже волосы потускнели) и ссутуленные плечи, сел рядом с раздражающим, целеустремлённым, не видящим берегов, легкомысленным, пугающе проницательным и самым верным на свете дураком и оплёл его руками. Ойкава словно вышел из ступора, поднял на Хаджиме короткий, напуганный взгляд, а затем уткнулся ему в плечо и заревел уже нормально, воя и заливая футболку слезами и соплями.

Спустя час Ойкава уже просто ворчал, что с таким опухшим лицом на улице показываться нельзя, быстро отвечал на сообщения от того жуткого чувака из Некомы и сетовал, что на нужный поезд опоздал.

— Пиши, если нужно будет что-то переслать. За мелким я присмотрю, если что.

— Спасибо. — Ойкава вдруг улыбнулся — немного злобно, словно думал об Ушиваке или Кагеяме. — Если Иваидзуми-сан встретит… образец ДНК, похожий на мою, — всё же, были у Ойкавы проблемы с папочкой, — то она может насплетничать ему, что я объявил, что я гей, ушёл из дома и переехал к бойфренду.

Хаджиме сжал пальцами переносицу.

— Скажи мне, что ты не ебёшься с Куроо.

Какая у Куроо ориентация, Хаджиме не знал, но склонялся к варианту «похуист». Ойкаву же он определял как «поверхностного мудака»: пофиг кто, хоть пришелец, лишь бы краси-и-ивый.

— Куро-чан — любовь всей моей жизни! — нарочито обиженно возразил Ойкава, но тут же подтвердил: — Нет, не сплю.

Хаджиме накинул куртку и дёрнул головой.

— Пойдём, я возьму мопед, довезу тебя до вокзала. — Он не удержался и съехидничал: — А то вдруг тебя украдёт Ушивака на мотоцикле.

Ойкава поднял лицо к потолку и тоненько завопил. Фотографии с кэпского междусобойчика облетели весь фейсбук и твиттер: Хаджиме знал, что Ойкава не пьёт не из-за режима, и не из-за законопослушности, а потому что его быстро уносит, и он начинает всех обнимать, признаваться в любви и лезет целоваться, и пара банок пива в тот вечер определённо не пошла ему на пользу. Ушиваке тоже обломилось, и он не участвовал в последовавшем за вечеринкой флэшмобе «Ойкава, не пей», так что последнего не подкалывал только ленивый.

— Надо ему тоже насплетничать, что я уехал к бойфренду, — мрачно буркнул Ойкава, надевая шлем.

Хаджиме завёл мотор, и было у него чувство, что вот сейчас, именно в этот момент, их с Ойкавой детство подошло к концу, и великий волейбольный сёгун впервые в жизни бежит от своих проблем со скоростью света.

Если это наконец сделает его действительно счастливым, пусть бежит как можно дальше, подумал Хаджиме, и мопед полетел в сторону вокзала.

========== 3. Куроо ==========

— Мам, ничего, если у меня в квартире друг поживёт?

— Какой друг?

— Из Сендая.

— Не припомню.

Тецуро вздохнул.

— Ну тот, который красивый.

— А, Ойкава-кун! Поступать здесь будет?

— Хочет подзаработать, он в Аргентину собирается.

— Хорошо, пусть поживёт, если только он аккуратный.

— На этот счёт не беспокойся.

С Ойкавой Тецуро познакомился, как ни странно, у себя же дома. Его только назначили новым капитаном волейбольной команды, и он решил закатить вечеринку по этому поводу. Собрались ребята из кэпского чата, кто-то пришёл с девицами…

Девицы скучковались в районе дивана и что-то обсуждали, потому что не захотели улыбаться и кивать, пока их бойфренды прикидывали исход межшкольных соревнований. В какой-то момент плейлист (из больших архивов Тецуро, демонстрировавший внушительный биполяр очка) сделал кульбит, Тилль Линдеманн из колонок заявил: «Ich will!» — и вдруг с дивана поднялся затерявшийся среди многочисленных девчонок смазливый пацан.

— О! Мне нравится эта песня!

Он вскочил на кофейный столик перед диваном, и стал вполне правдоподобно изображать танец неко-горничной, а когда девочки отсмеялись — собрал их в длинную, пляшущую сексуальную гусеницу.

Тецуро тогда переглянулся с Бокуто, и они с двух сторон оцепили Кенму, который опять изображал мебель, но вполне мог за минуту нагуглить всю подноготную на кого угодно.

— Кенма, кто это? — протянул Тецуро.

— Покажи нам свою уличную магию, — кивнул Бокуто, пуча глаза.

— Ойкава Тоору, диплом лучшего связующего префектуры в две тысячи девятом. На национальных не был, потому что в финале отборочных в Мияги всегда спотыкается о Шираторизаву, — предоставил им краткую сводку Кенма. — Можно, я домой пойду? Я уже вижу, как те парни достают пиво.

Отпустив Кенму восвояси, Тецуро и Бокуто начали подкрадываться к Ойкаве, который после группового танца гусеницы столкнулся с ненавидимым Бокуто Ушивакой — последний большую часть вечера тусовался с Шинске.

— …был бы уже на национальных, если бы пошёл в Шираторизаву, перевестись ещё не поздно.

Ойкава ответил ему улыбкой задолбанного работника розничной торговли.

— Как же ты меня… — Он вздохнул, а затем быстро, с чувством выдал: — Волдырь, гнойник, раздувшийся карбункул, пустой и гонорливый грязный плут, гусиное лицо, разбойник из навозной кучи, бычий хрен, ублюдок, франтишка паршивый, мерзкий червь, ты утомительный дурак и выкидыш разврата, проклятый и изнеженный козёл, позорище природы…

— ТЫ ПИШЕШЬ РЭП?! — восторженно воскликнул Бокуто буквально в ухо Ойкаве.

— Это Шекспир?! — изумлённо опознал обороты Тецуро, лишь немного прикрутив децибелы.

— Мои уши… — жалостливо простонал Ойкава, потирая пострадавшие органы восприятия, и повернулся к ним, проигнорировав нахмурившегося Ушиваку, который тоже не понял, что это только что было. — Вы кто, ребят?

— Куроо Тецуро, Некома, хозяин дома, — прогнусавил Тецуро с кривой усмешкой. — Это Бокуто.

— Удивительный Ас Бокуто-сан! — вскинул кулак Бокуто и по-птичьи покрутил шеей. — Ты клёвый.

— Давай сыграем в «я никогда не», — кивнул Тецуро.

— О, нет, — замахал руками Ойкава. — Я буду в кал.

— Можно вместо пива есть кошачий корм, — предложил Бокуто.

— …ты что, обкурился? — осторожно спросил Ойкава.

— Не, ему и не надо, — ответил Тецуро.

— Эм. Ладно. Пошли, — сказал Ойкава, явно не веря, что он на это соглашается.

Они направились в сторону кухни (Тецуро и Бокуто держали Ойкаву под локти), когда Ушивака, про которого успели забыть, окликнул:

— Ойкава, мы не договорили.

Это был исторический момент. Момент истины. Момент, когда появился маленький говнистый клуб.

Тецуро и Бокуто как-то сразу выпустили локти Ойкавы, а затем они втроём дружно повернулись через левое плечо и продолжили двигаться в сторону кухни задом наперёд, только теперь выдавая, словно ведьмы свои заклинания:

— Храбрый король мочегонов!

— Писсуар кастильского короля! — Тецуро тоже уважал Шекспира.

— Пиздокрыл! — Бокуто всегда предпочитал более простые выражения.

— Кумир идиотов!

— Оскребок человечества!

— Ебалай-лай-лай! — пропел Бокуто.

На следующее же утро они создали свой отдельный кэпский чат, и это было прекрасно.

Кыскыс: Так вот, удаление шашлыков от экзистенциальности прямо пропорционально количеству горячительных напитков, подаваемых к оным. Если оно чрезмерно, то экзистенциальные мотивы превалируют в общей парадигме мероприятия.

Великолепный Ойкава-сан: Знаешь, Куро-чан, ты иногда говоришь, а у меня в голове просто сверчки стрекочут! (*ﾉωﾉ)

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: Не у тебя одного!

Великолепный Ойкава-сан: Решил неделю не использовать каомодзи. Сообщения теперь похожи на угрозы.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: Да они и с каомодзи звучали угрожающе

Великолепный Ойкава-сан: Это потому, что я не пишу тебе ничего кроме угроз, глупыш!

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: МУЖИКИ У МЕНЯ ПОЯВИЛСЯ БИЗНЕС-ПЛАН

Кыскыс: Мне уже страшно.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: Экзотические питомцы. Лысые татуированные мыши. Мы будем богаты.

Великолепный Ойкава-сан: О, можно реализовывать через тату-салоны. Татухи стоят как самолёт, кто-то обкалывает спину на 95к, предлагаем ему татуированную мышь за 5к на сдачу

Кыскыс: На мышах раскрутимся, а потом можно продавать татуированных сфинксов, мини-пигов. В качестве пиар-акции можно забить слона

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: Я уже вижу, как я выгуливаю татуированного мини-пига, рядом Ойка-кун с моноклем, в цилиндре, на юницикле, а на плече лысая мышь, а сзади ты на слоне

Великолепный Ойкава-сан: Правда, есть проблема с гринписом

Кыскыс: Если не выгорит, организуем помывочную для животных «Мокрые киски»

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: Я тут что-то читал про курсы мастурбации для котов

Великолепный Ойкава-сан: Кошачий бордель, сдавать котов в аренду

Кыскыс: Можно даже слоган какой-нибудь придумать: «Оформи подписку на свежие киски, красивы как розы, на вкус как ириски»

Кыскыс: парни, вы не пробовали использовать порнхаб для психологической помощи?

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: всм, подрочил и на душе хорошо?

Великолепный Ойкава-сан: Не знаю насчет психологической помощи, но контрольную по химии мне там решили за милую душу ᕕ( ᐛ )ᕗ

Великолепный Ойкава-сан: Есть идеи, где можно спереть шкаф? (*/ω＼*) Я бы Иву спросил, но он меня задушит.

Кыскыс: Не страдай фигнёй, купи

Великолепный Ойкава-сан: Я что, на миллионера похож?ಠ╭╮ಠ

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: Все советуют делать карьеру, но сердце говорит: выходи замуж за богатого

Великолепный Ойкава-сан: жиза ((´д｀))

Кыскыс: На Бокуто не женюсь.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: ПОЧЕМУ?

Великолепный Ойкава-сан: А я говорил, что из волос на твоих ягодицах косички заплетать можно!（￣へ￣）

Великолепный Ойкава-сан: Я не приеду, я упал с дивана как королева, у меня даже справка есть (╥ω╥)

Кыскыс: Диван 10 м высотой?

Великолепный Ойкава-сан: я вешал плафон, упал на копчик (ᗒᗩᗕ)՞

Кыскыс: Или ты нашел себе папика? ты ж у нас не миллионер.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: Ловкость кошки, грация картошки!

Помимо этого Тецуро пару раз в неделю делал домашку вместе с Ойкавой по скайпу — точнее, они делали каждый своё и сплетничали как бабки. У Тецуро дома была нормальная атмосфера, но при этом деловая какая-то, что ли. И поэтому, когда Ойкава выдал своё «Куро-чан, ты такой зая, я тебя люблю», у Тецуро невольно забегали глаза, он почувствовал, что краснеет, потому что ну не разговаривали так у него дома! Но в итоге он махнул рукой и проворчал: «Ай, блин, я тебя тоже».

Обаятельный засранец очаровывал всех, кого считал нужным, даже не особо стараясь. Когда Ойкава гостил у Тецуро пару дней, мамуля, плохо запоминавшая друзей своих детей, подарила ему осенний плащ из коллекции Кавалли, который на отце не застегнулся, а потом ещё и скормила ему початую банку чёрной икры, когда услышала, что к Аканэ должна прийти подружка, которая мамуле всё же запомнилась, и не в лучшем свете, чтобы ей ничего не досталось.

Пожалуй, единственными, кого Ойкава очаровать не пытался, были Ушивака и Кагеяма. И если Ушивака просто был… своеобразным, мягко говоря, и не понимал намёков, то с Кагеямой вышла крайне тупая история, Тецуро долго ржал, когда всё узнал.

Ойкава не любил «гениальных детишек», потому что сам выкладывался до травм, и считал, что им всё слишком легко достаётся, а Кагеяме не повезло оказаться с ним в одной команде. Ойкава вёл себя как самый хреновый сенпай в мире, Кагеяма не обращал на это внимания. Ойкава чуть его не треснул, Кагеяма его простил.

А потом случилось забавное стечение обстоятельств: пошёл Ойкава записывать своего племянника в школу, а в приёмной была симпатичная студентка, которая нашла себе такую подработку на лето. Это была старшая сестра Кагеямы, но Ойкава этого не знал. Он просто подумал: вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего зря время терять? Он очаровывал всех даже когда не старался, а тут появился повод распушить хвост. Дама растаяла, а Ойкава просто умолчал о своём настоящем возрасте, всё равно с его ростом его принимали за студента.

Хотел бы Тецуро видеть эту картину маслом, когда вышел Ойкава дома у своей дамы сердца из душа в одном полотенце и столкнулся нос к носу со своим (уже бывшим) кохаем.

Далее, со слов Ойкавы:

— Т-тобио-чан?

— …Ойкава-сан? Вы… вы что это… с моей сестрой? Это вы мне так отомстить решили?!

Это было не так, но Ойкава просто не удержался и изобразил пугающую лисью усмешку:

— Да разве это месть? Разве что… скажи-ка, Тобио-чан, а мама у тебя хорошо сохранилась?

С тех пор Кагеяма пребывал в полной уверенности, что если разозлить Ойкаву, то он пойдет и перетрахает твоих близких родственников. В принципе, он мог.

Что Тецуро особенно нравилось в Ойкаве, так это пьяненький Ойкава, который любил весь мир. Сам Тецуро, чуть выпив, уже не троллил людей, а откровенно и очень обидно стебал. Ну, то есть. Перебор. Его и так некоторые считали цитаделью абсолютного зла. Так что он старался не пить вообще, а Ойкава просто не хотел с утра вспоминать, кого он в этот раз обнимал, и кому признавался в любви по телефону. И это был тупик, потому что:

— Не, я не буду, а то я начну жёстко стебать, — сказал Тецуро на своей последней кэпской вечеринке, когда Савамура предложил ему пивка.

— О, нет, пожалуйста, выпей! — с горящими глазами попросил Ойкава.

— Только если будешь пить ты.

— О, нет, не доводи до греха, ты же знаешь.

— Знаю, и это уморительно.

Тецуро был прав, это оказалось дико смешно. Кто-то нашёл в закромах у Аканэ караоке, Ойкава захватил микрофон и стал петь Мэраю Кэри, фальшивя как Бриджит Джонс. Затем он стал делать бесконечные селфи в обнимку с кем-нибудь, кто попадался ему на пути. Потом начал записывать голосовухи для Иваидзуми с сопливыми признаниями в любви. Тецуро тем временем приобнял Бокуто за плечи и начал заяснять, что когда-нибудь он доведёт Акааши, и Акааши его анально покарает. Бокуто не поверил, хотя как-то раз Акааши за излишнюю болтовню не постеснялся выкрутить ему яйца. Акааши, который всё это слышал, прокомментировал, что у Бокуто жопа волосатая, и матерится он много, а стоны с матами его вообще не возбуждают, так что не надо ему, Акааши, такого счастья. Тецуро радостно вспомнил про набор для эпиляции, а Ойкава тем временем куда-то исчез — как оказалось, пошёл целовать всех, кого получится.

Бокуто проэпилировали ровно одну ягодицу, дальше он запросил пощады. Несимметричной волосатостью жопы он мог похвастаться до сих пор.

Когда Тецуро убрал набор для эпиляции, чтобы Аканэ его не прикончила, Ойкава снова появился в гостиной — с красными губами, благостный и бесконечно довольный. Тецуро присел рядом, чтобы удержать его от дальнейших подвигов, и даже (было уже, может, четыре утра) задремал, когда его разбудил басок Ушиваки.

— Я всё понял.

— Что ты понял? — отозвался Ойкава.

— Я тебе давно нравлюсь, но у тебя была гей-паника, и поэтому ты на меня огрызался и в Шираторизаву переходить не хотел.

Тецуро приподнял голову — оказывается, он уже дрых у Ойкавы на плече — и посмотрел на Ушиваку недовольным взглядом. На шее у того красовался засос.

— То есть, ты подумал, что когда я пел «я не могу без тебя», это в твою честь? — искренне удивился Ойкава. — Ушивака-чан, я пел про картошку…

Тецуро же просто не хотел слушать дальнейшие выяснения отношений, и на всю гостиную гаркнул:

— Ушивака, окстись, ты не особенный, с Ойкавой сосались все!

— Ну почти, — пожал плечами Ойкава и повалил Тецуро на диван.

Акааши потом скинул ему все фотографии, и Тецуро очень нравилось, как они с Ойкавой смотрелись. Правда, слегка разочарованное выражение лица Ушиваки ему нравилось больше.

— Блин, я такая шлюха, — пробормотал Ойкава, когда ему надоело целоваться.

— Ага, знаю, я тоже, — вздохнул Тецуро.

…наверное, можно попрощаться с планами найти себе девушку в ближайшие пару месяцев: все будут думать, что он встречается с Ойкавой. Это же как жить с Райаном Рейнольдсом и всем рассказывать, что он тебя совсем не привлекает — всё равно никто не поверит.

(Бонус:)

— ТООРУ! ГНИЛАЯ ОТРЫЖКА МОИХ ЧРЕСЕЛ, Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ТУТ, МАЛОЛЕТНИЙ ЧЛЕНОСОС!

Тецуро разлепил глаза. Они с Ойкавой валялись поверх футонов в одном белье, стараясь ничем не соприкасаться: была дикая жара, а им уже два дня как не могли починить кондиционер. Тецуро уже грешным делом думал опять переселиться в дом к родителям: там этой проблемы не было.

Голос доносился из приоткрытого на щёлочку окна в американском стиле.

Ойкава тоже открыл глаза, и выглядел он удивленно, раздражённо и удовлетворённо одновременно.

— А вот и сходный образец ДНК пожаловал, — мурлыкнул он и поднялся на ноги.

Да это подвиг. Тецуро было категорически лень вставать.

Ойкава поднял створку окна и облокотился на подоконник, оттопырив зад. Тецуро валялся, залипал на линию загара от волейбольных шорт и думал, сможет ли он уснуть под неминуемую семейную драму. По всему выходило, что нет.

— Добрейшее утречко, папаша, какими судьбами? — протянул Ойкава своим самым мерзким медовым голосом.

— Ты думаешь, я не знаю, чем ты тут занимаешься? Ты меня позоришь, блудливый засранец!

Тецуро вздохнул, поднялся на ноги и тоже подошёл к окну, так что его голый торс тоже было видно, и мерзко улыбнулся стоявшему перед домом покрасневшему от гнева мужику средних лет.

— Здрасьте.

А затем он наклонился и широко лизнул Ойкаву от ключицы до подбородка.

С улицы доносилось возмущённое бульканье.

Если ты никого не выбесил, день прошёл зря. Отлично утро начинается, довольно подумал Тецуро.

========== 4. Хината ==========

Комментарий к 4. Хината

Ойкава занимается в Латинской Америке максимально таинственной и непонятной херней, а Хината не может понять, какую часть всего этого безумного дерьма он насочинял. Но по нужде заваливается пожить к Ойкавена диван.

— Простите за вторжение, — пробормотал Шоё, скидывая шлёпки, а затем он поднял голову и стукнулся лбом о свисавший с потолка дилдо, оформленный в виде головы ксеноморфа. — …Скажи мне, что ты им не пользуешься по прямому назначению, Ойка-сенпай.

— Этим? Конечно, нет. И того, который в ванной, тоже не пугайся, это мыло такое, — легкомысленно махнул рукой Ойкава.

Шоё нервно захихикал, представив себе процесс намыливания рук.

Когда выпустились Савамура, Сугавара и Азумане, помнил Шоё, про Ойкаву много слухов ходило. Кагеяма предполагал, что его бывший сенпай переспал с чьей-то мамой, разрушил семью и сбежал из города, чтобы спастись от гнева мужа-рогоносца этой самой уважаемой мадам. Чувак из Джозендзи был уверен, что Ойкава пошёл в эскорт и развлекается где-то на Окинаве на деньги какого-нибудь папика. Их одногодки из Сейджо слышали смутные слухи, что он вообще ушёл из дома со скандалом: заявил, что он гей, и переехал к своему чёрному бойфренду.

Кенма развеял сомнения: сказал, что «чёрный бойфренд» Ойкавы — это Куроо.

— Нет, я могу понять Куроо. Но я не очень понимаю Ойкаву. Мог бы кого получше найти, — протянул тогда Энношита, и все (кроме Кагеямы) с ним согласились: не очень обидно, если твоя девушка уходит от тебя к Ойкаве — да ты бы и сам бросил свою девушку ради Ойкавы. Шоё полагал, что пасующий Ойкава у всех волейболистов Мияги их возрастной группы невольно оказался одной из первых эротических фантазий.

— Так Куроо — мажор, — пожал на это плечами Нишиноя. — Может, Ойкаве деньги были очень нужны.

Шоё не знал, сколько правды было в теории про «папика-Куроо», но полгода спустя кто-то увидел Ойкаву в аргентинской волейбольной лиге. Он, однако, не отыграл там и сезона, потому что получил травму, и после этого надолго пропал с радаров.

В Латинской Америке можно разместить десяток Японий, и ещё место останется, так что Шоё и не думал встретить здесь знакомое лицо. Он и узнал-то Ойкаву не сразу — когда они в последний раз виделись, капитан Сейджо был сильно уже в плечах, худощавее и бледнее. Однако кое-что не поменялось: у этого типа до сих пор был шарм того самого бисексуального мачо, ради которого можно бросить свою девушку.

Шоё загипнотизированно следил за раскачивающимся (словно маятник антикварных дедушкиных настенных часов), дилдо-Чужим, и спросил (потому что фильтра между мозгом и речевым аппаратом у него не было никогда):

— Неужели слухи про эскорт были правдой?

Ойкава выронил ключи и вытаращился на Шоё с удивлением оленя на трассе перед фурой, а затем захохотал:

— Какой ещё эскорт?

— Ну когда ты из Сендая уехал. Кенма, правда, сказал, что Куроо решил стать твоим папиком…

Ойкава аж взвыл от смеха и стал хлопать ладонью по стене, покрытой потемневшими от времени цветочными обоями. Он сказал, что его «апартаменты в фавелах» оформлены в стиле «ретро-гранж», что, видимо, на риэлторском означало «старомодная засраная халупа в жопе мира, зато за дёшево». Ну, если на подоконнике у него тоже стояли фаллические инсталляции, его вполне могли обходить стороной местные любители легкой наживы через форточку.

Всё ещё хохоча, Ойкава подхватил пакеты из бистро и прошёл в комнату, которая служила и кухней, и спальней, и гостиной, с потолком, который можно было бы назвать традиционно японским, потому что по местным меркам он был низковат, и единственным окном, прикрытым болотно-тошнотными занавесками. На подоконнике членов не оказалось, вместо них потенциальных взломщиков отпугивала латексная садо-мазо маска.

— Я попросился к нему пожить, Куро-чан не отказал, — качая головой и всё ещё хихикая, сказал Ойкава и опёрся бедром о стол, сложив руки на груди.

В полумраке этих «ретро-гранж апартаментов», даже в футболке с дурацким принтом, в шортах, с влажными от пота, липнущими ко лбу волосами, он был похож на героя какого-нибудь хичкоковского триллера: мрачный, порочный, влажная фантазия всех женщин репродуктивного возраста.

Шоё щёлкнул выключателем одного из боковых светильников, рассеивая мрачную атмосферу, и лицо Ойкавы потеряло угловатость, превратившись из тёмного, мистического произведения искусства во что-то светло-возвышенное, из Микеланджело.

(На этом моменте Шоё захотел отвесить себе подзатыльник, а ещё больше — засранцу Факундо, который пять вечеров подряд таскал его на документальную серию фильмов об истории искусств.)

— Приземляйся, — дружелюбно хмыкнул Ойкава, кивая в сторону дивана и толкая в сторону Шоё бутылку с ледяной содовой из дребезжащего холодильника.

Шоё поймал бутылку и приземлился. На низком столике у противоположной стены притягивала взгляд полусобранная коробка с местными сувенирами и уже выведенным на боку адресом: Сендай, для Ойкавы Такеру.

— И что ещё про меня говорили? — вскинул брови Ойкава.

— Кагеяма думал, что ты трахнул чью-то маму, — пожал плечами Шоё. — Больше говорили про скандальный каминг-аут и побег из дома к чёрному бойфренду, но это оказался Куроо, так что… а что ты на самом деле делал?

— Я, — с ораторскими паузами проговорил Ойкава, — не занимал у него деньги. Но мне действительно были нужны средства, чтобы свалить в Аргентину, так что я какое-то время работал страховым агентом. — Он посмотрел вдаль, явно вспоминая какое-то лютое дерьмо, и проговорил потусторонним голосом: — Заработал нормально, но такой шлюхой я себя не чувствовал, даже когда полдэнсом после травмы полгода занимался.

— Погоди-погоди, чем?

Ойкава вынырнул из воспоминаний, помотал головой и остро посмотрел на Шоё.

— Нельзя было прыгать, не хотел терять форму. И мне опять нужны были деньги. Никому не говори.

— Неужели в аргентинской лиге так хреново платят? — недоверчиво протянул Шоё.

— Платят нормально, просто я шопоголик, — широко улыбнулся Ойкава.

— Ты стебёшься! Пока не увижу твои шпильки, не поверю, — категорично отрезал Шоё.

— Ну и правильно, не верь, — легко согласился Ойкава.

Улыбка у него не поменялась ни на градус, а Шоё вдруг укутало пронзительно-тёплое чувство безопасности. И тогда он подумал, что украденный у него кошелёк со всеми деньгами — это, всё же, счастливая случайность. И если именно так чувствовали себя те, кто играл вместе с Ойкавой… вау.

***

Они так круто сыгрались, что Шоё и после целого дня пляжного волейбола был готов куда-то тащиться и продолжать тусить. Ойкава, казалось, тоже распрощался с хандрой, которая одолевала его, когда они пересеклись в Рио в первый раз. Сначала он больше давал Шоё говорить и говорить, даже междометиями, а затем начинал улыбаться шире и шире, и вставлял пару ремарок, и вот уже сам перехватывал инициативу. У Шоё сложилось ощущение, что он объездил уже всю Южную Америку. Чем он тут вообще занимался с таким послужным списком и географией путешествий?..

— И чёрт же меня дёрнул потащиться в Икитос в январе. Представь себе эту фэшн-катастрофу: дождевик поверх пончо из шерсти альпаки и резиновые ботфорты…

— Конечно, я катался по Лос-Юнгас, кирпичи из меня так и сыпались…

— Какие винные дома! Какие виноградники! Жаль, что я не пью.

— Пираньи боятся людей больше, чем люди пираний, ловил я в Амазонке этих зубастых ничтожеств…

— Я, конечно, пил кофе в Боготе, но на такой экстрим даже я не пойду…

— Нет-нет-нет, Шоё, это лама, а не альпака. Не надо красть лам, ламы — мудаки, ещё и плюются.

И вот так, между делом, Шоё выяснил, что Ойкаву в Буэнос-Айресе все кличут «Алехандро», потому что «Тоору» местные переделывали в «Торо», то есть быка по-испански (Ойкаве совершенно не нравились ассоциации с Ушивакой), а на рингтоне у него тогда как раз стояла Леди Гага; что он ходит в церковь затем, чтобы местные меньше косились на “пришлого азиата”, потому что на мапуче или араукана он был нихера не похож; а ещё…

— Ну конечно, я танцую танго, — беззлобно закатил глаза Ойкава, утягивая Шоё на танцпол (громко сказано — просто свободный кусок бетона между разномастными бочками, ящиками и столиками) в одном уличном баре неподалёку от океана с очень вкусными креветками и весёлыми цветными коктейлями, которые Ойкава пить отказался, хотя было видно, что ему очень хотелось. — Ты ещё спроси, не отказываюсь ли я от стейков на ужин, да меня бы сразу гражданства лишили. Не бойся, ничего сложного, сейчас научу.

(С музыкантами они общались вдвоём, на дикой смеси хорошего испанского, хренового португальского и японского не особо цензурного.)

Шоё не думал, что Ойкава так к нему подкатывал. Тут, в Бразилии, люди вообще были очень тактильные, а Ойкава, несмотря на фаллические декорации дыры, которую он снимал, будто и не вспоминал про то, что с грудастыми барышнями (и не только), что на него вешаются, можно сексом заниматься, и интересовался скорее обнимашками в стиле невинных первоклассников. Самое страстно-жаждущее выражение лица у Ойкавы за эти две недели было, когда Шоё проснулся среди ночи, понял, что заснуть не сможет, и завёл печенье — в форме черепов и тыковок, которое для сестры на Хеллоуин пару раз готовил. В какой-то момент у него за спиной раздался заспанный, безмерно изумлённый голос Ойкавы:

— Это что, печенье?

— Ага.

— В три часа ночи?

— Мне было скучно.

Ойкава посмотрел на него, словно на месте Шоё вдруг появилась Моника Беллуччи, а затем похоронным голосом с ноткой восхищения потребовал:

— Не рассказывай об этом Куроо. А то он на тебе женится.

— Так Куроо всё же гей? — уточнил Шоё, похрустывая черепом.

— Куроо — похуист, и он должен жениться на мне, потому что в жизни не встречал никого красивее, — самоуверенно сказал Ойкава, утаскивая у Шоё тыковку.

(С Куроо у Ойкавы были какие-то специфические отношения братюнь, которые такие офигенные друзья, что всегда сосутся по пьяни. Шоё как-то смутно сквозь сон слышал с утра их общение по скайпу, и они друг друга вообще, видимо, не стеснялись.

— И тут он мне пишет: эй, Куроо, а как ей так отлизать, чтобы она кончила?

— О, Боже, что за нечестивый негодяй. Похвастаться решил, что ли?

— Не-не-не, Ойка-кун, посмотри на это с другой стороны: Мари-чан обсуждала с ним мои постельные таланты, и сравнение было не в его пользу.

— Хр-хр-хр, и что ты?

— Я предоставил мальчику краткую справку.

— Ты святой!

— А потом отправил скриншот его просьбы в групповой чат.

— Уо, какой ты, просто гнида, обожаю тебя.)

Ну решил Ойкава его облагодетельствовать, раз Шоё ему пару фишек пляжного волейбола слил, и захотел научить его танго. Шоё вообще не заподозрил подвоха, потому что его явно не было. (А если бы и были намёки, то что он, дурак отказываться? Если к тебе по-джентльменски ненавязчиво подкатывает Джуд Лоу, не ври, что пошлёшь его, это ж Джуд Лоу.)

Шоё вдруг вновь окатило чувство безопасности и довольства, будто его не бывший школьный соперник от волейбола по спине раскрытой ладонью гладил, а сжимала в объятиях мамочка. А Ойкава тем временем негромко уточнял, как ему удобнее: не слишком ли широкий шаг, и всё такое.

С учётом того, что в танцах у Шоё обе ноги были левые, у них удивительно хорошо получилось, некоторые даже хлопали. А потом кто-то засвистел от бочек рядом с барной стойкой (тоже куча ящиков, честно говоря, но колоритная, с локальным декором), и какой-то смуглый, патлатый кудрявый мужик с чуть неряшливой бородкой с жутким испанским акцентом запел Леди Гагу.

— Con mil diablos, Carlos! — узнал певца Ойкава и потащил за собой Шоё, который только и успел, что схватить с их бочки свой недопитый (синий как медный купорос) коктейль с зонтиком.

Помимо Карлоса там были ещё какие-то непонятные парни (тоже знакомые Ойкавы), и они все говорили по-испански, так что Шоё понимал только некоторые слова. Кажется, Карлос обозвал его красавчиком, после чего Ойкава легко склонился к Шоё и оперся ладонью на ящик рядом с его бедром, и что-то нежно проговорил в ответ. Рыжий мужик с красной от чрезмерного загара квадратной мордой достал карты, и Шоё повеселел: тут испанские обороты понимать не особо надо.

…всё же, Шоё немного перебрал с коктейлями. Просто они были все такие цветные, красивые, вку-у-усные!

Ойкава отошёл, кажется, в уборную, а тот бородач Карлос, который обозвал Шоё красавчиком, взял его за руку и начал что-то очень красиво, но совершенно непонятно ему втирать. Шоё отчётливо разобрал фразу рыжего «Карлос, зря, зря», а потом Карлос сказал что-то про bailar, и Шоё, конечно, испанский не знал, но его мамочка любила когда-то Хулио Иглесиаса включать вечерами и плакать над тёплым саке от великой силы искусства, так что baila morena въелась ему ещё в детстве аж в мозжечок. Ну с Ойкавой они весело танцевали, а ещё Шоё понравилось, как им хлопали, так что он сказал, что да, Карлос, без базара, пошли bailar tango argentino, ща мы тут всех порвём.

Шоё потом не вспомнил бы, что он там вытворял ногами. И не вспомнил бы не потому, что в нём радуга из коктейлей плескалась, а потому что в какой-то момент Карлос прогнул его назад и от души так засосал.

Вот тут Шоё и прихуел. Не удивился, не изумился, не был шокирован, а откровенно так прихуел.

Но ещё больше с этой картины, видимо, прихуел вернувшийся из уборной Ойкава, потому что Шоё не узнал бы его голос, если бы не видел, как Ойкава рот открывает: таких раздражённо-злых, искренне ехидных интонаций он от бывшего капитана Сейджо не слышал вообще никогда.

— Ойка-сенпай, это что было? — жалостливо протянул Шоё, глядя то на Ойкаву, то на Карлоса.

Ойкава взял его за руку, оттащил до стойки, усадил на неё как первоклассника и прошипел:

— Сиди тихо и изображай лань, феечка коктейльная. — Вдруг маска раздражения треснула, и Шоё понял, что Ойкава на самом деле очень сильно старается не заржать. — Карлос любит играть в разлучника, и он решил, что ты моя мадемуазель. Так что я сейчас буду защищать твою честь.

Шоё увидел, как Карлос достаёт из кобуры на лодыжке нож и подкидывает его в руке, и нервно сглотнул.

— Может, я просто штаны сниму, и инцидент будет исчерпан? — предложил он, потому что перспектива кровопролития его совсем не привлекала.

— Не смей, — резко оборвал его Ойкава. — Ты хоть представляешь, что тут тогда начнётся? Сиди тихо, я сказал.

…судя по всему, Ойкава всё это время таскал в кармане армейский складной нож, да ещё и неплохо знал как им пользоваться. По крайней мере к Карлосу он подходил спокойным шагом, будто на корт шёл. Бразильцы оказались безумцами: кто-то завопил, что будет драка, но никто не стал звать полицию, только народ сбежался поглазеть на поножовщину (даже бармен пробрался вперёд и, кажется, собирался ставить деньги на то, кто победит), и они быстро закрыли Шоё обзор. Чуть пошатываясь, Шоё взгромоздился на стойку из ящиков с ногами, потому что, возможно, ему потом придётся давать показания. И рассказывать Куроо и Иваидзуми, какой бесславный конец настиг Ойкаву Тоору в трущобах Рио-де-Жанейро.

Оказалось, беспокоился он напрасно.

Во-первых, в отличие от Карлоса, Ойкава не пил (ходили слухи, что он по пьяни засосал Ушиваку, и после этого к алкоголю поклялся не притрагиваться больше никогда).

Во-вторых, он пару раз прищёлкнул пальцами музыкантам, те что-то поняли, вжарили какую-то специфичную ритмичную мелодию, и Ойкава стал утанцовывать от выпадов Карлоса так, будто очень даже хорошо понимал, что делает.

Меланхолично куривший трубку исполинского роста абсолютно седой дед, готовивший те вкуснейшие креветки, из-за которых Шоё с Ойкавой так надолго застряли в этом заведении, фыркнул, поманил Шоё пальцем и, когда тот склонился, проговорил по-португальски:

— Твой querido где-то учил капоэйру. Двигается как сраный кальмар на героине, позорище, но его соперник — вообще говно на палочке. Исход очевиден. О, а вот это неплохо было.

Ойкава, получив длинную, но неглубокую царапину на груди, когда Карлос удачным выпадом рассёк одну из его любимых футболок с Хищником, извернулся волчком, опёрся свободной рукой о бетон, пяткой выбил у Карлоса его нож, а затем молнией оказался с ним нос к носу и уперся концом своего ножа ему в шею, прямо где бился пульс.

Шоё видел его профиль. В азарте игры, на волейбольной площадке, он видел на лице Ойкавы похожее выражение. Только тогда азарт был настоящим. А здесь Ойкава хорошо, талантливо, не знаешь — не поймёшь, но играл роль.

Он не волновался, не сомневался, ему было дико смешно, но он пытался это скрыть.

Он сумасшедший!

Приняв капитуляцию Карлоса, Ойкава вскинул руки со своим кокетливым «ю-ху!» и направился к резко протрезвевшему за последние пять минут Шоё.

— Ну что, цветок моего сердца, пошли, — хмыкнул Ойкава, подавая Шоё руку, чтобы помочь спуститься со стойки. — Хочешь, как принцессу понесу, пьянь ты малолетняя?

Шоё спрыгнул на землю и покачал головой.

— Домой пора. Кхал Дрого, блядь.

Ойкава, помахав аплодировавшим зрителям и своим аргентинским приятелям, спрятал нож, закинул руку Шоё на плечи, словно он реально был его девчонкой, и с гордо поднятой головой пошёл с ним в сторону фавел.

— У тебя есть хоть чем царапину обработать? Мало ли где там его нож был.

— Это да, так и гангреной обзавестись можно. Спокойно, у меня есть хлоргексидин, надо же мне чем-то свои резиновые члены протирать.

— Так ты их всё-таки используешь?!

— Шучу, коротыш, шучу-у!

Ойкава мягко засмеялся своим привычным ласковым тенором и улыбнулся, жмурясь, словно удачно принял особо сложную подачу, и Шоё снова почувствовал тепло объятий милой мамочки.

И чего они с Кагеямой не поделили? Шоё смотрел снизу вверх на подсвеченный уличными фонарями профиль Ойкавы и думал, что воевать с ним — всё равно, что драться с альпакой. Или там… капибарой. И смех, и грех.

— Знаешь, у меня так давно не было секса, — вдруг задумчиво протянул Ойкава.

— Неделю? — хмыкнул Шоё, хотя мысленно подобрался.

— Бери выше: три!

— Кошмар. — Несмотря на транслируемое Ойкавой чувство спокойствия и гармонии, Шоё начал нервно подёргивать пальцами в волнении, как перед особенно сложным пасом.

— Так вот, — Ойкава задумчиво скосил на него взгляд. — Когда мы обработаем мои боевые ранения, может, замутим…

— БОЖЕ ДА А Я УЖЕ ДУМАЛ ЧТО ТЫ НЕ ПРЕДЛОЖИШЬ! — заорал Шоё, и тут же закрыл рот рукой, потому что вышел перебор.

— …с теми девчонками из кофейни вниз по улице, — закончил предложение Ойкава с круглыми от удивления глазами.

Шоё уткнулся взглядом в свои грошовые тапки с цветочками, зная, что краснеет и бледнеет не хуже хамелеона, но выдавил из себя:

— Эм, да. С теми девочками. Конечно. Клёвая идея, сенпай.

Смешок над ухом мог означать что угодно, но у Шоё было хорошее предчувствие, и он снова вскинул голову.

Ойкава не убрал руку с его плеч. И он загадочно, словно увидев Шоё в новом свете, улыбался.

— Впрочем, — мурлыкнул Ойкава практически ему на ухо, чуть сжав пальцами плечо, — сегодня можно и без девчонок.

***

— Я окончательно тебя украл. Тобио-чан будет так зол, так зол.

— Гыгы, давай ему селфи пошлём.

— Ну только волейбольную, а не вот это вот. Я и так с его сестрой переспал…

— ТАК ВОТ ПОЧЕМУ ОН ТЕБЯ ТЕРПЕТЬ НЕ МОЖЕТ!

========== 5. Ушивака ==========

Комментарий к 5. Ушивака

нон-кон, маньячилла с подвалом (тм)

не дождалась я обложки

Когда Иваидзуми за час до матча Аргентина-Япония увидел рядом с Тоору Мамоку, то уронил челюсть. Тоору его, в принципе, понимал: он не думал, что сестренка его простит, когда улетал из страны. К Такеру это, впрочем, не относиилось, и приезжать в Токио, даже просто чтобы поздороваться с дядей, он категорически отказался.

— Мамока-сан?!

— А, привет, Ива-кун, — растянула губы в зубастой улыбке Мамока, и как же Тоору по этому скучал. — Вот вы, кони, вымахали.

Мамока больше не употребляла: в Японии стало несколько затруднительно достать наркотики, да и стоили они столько, что легче было почку продать. Опекуном Такеру, однако, так и осталась их с Мамокой матушка, которая как раз сидела на трибунах между разукрашенными в бело-голубой Ханамаки и Мацукавой.

Наступая Иваидзуми на пятки, рядом с Тоору появились Куроо и Бокуто, и маленький говнистый клуб снова был в сборе.

У Бокуто из-под короткого рукава проглядывала татушка на русском: он успел помаяться в следственном изоляторе по какой-то не особо серьезной статье, Тоору точно не помнил, пока Куроо не дал на лапу паре человек, и Савамура не «потерял» улики по его делу. Бокуто, впрочем, решил, что несмотря на оправдательный приговор ему есть чем гордиться и попросил у Льва эскиз для татушки. Лев по-русски не говорил, зато говорила его сестра, Алиса. «Как будет по-русски “свобода”?» — спросил у Льва Бокуто. Лев спросил у сестренки, как будет «выходить из тюрьмы». Дальше произошел казус с испорченным телефоном, о чем Бокуто был ни сном, ни духом, но Куроо по большому секрету насплетничал Тоору, что белиберда на кириллице на бицухе у Бокуто — это русский глагол «выходить».

Куроо все еще был по-злодейски очарователен и отвратительно богат; Тоору всегда знал, что он слишком умен для того, чтобы играть в волейбол и после школы, но был удивлен, что этот подозрительный тип не замутил какой-нибудь теневой бизнес, как Лекс Лютор: Куроо бы мог.

— О-о-о, а это что еще за эффектный мужчина смотрит в нашу сторону? — негромко сказала Мамока.

Тоору проследил за ее взглядом и выдавил из себя вымученную улыбку для прессы.

— Фу, Мамо-чан, это Ушивака.

Мамока с улыбкой той же степени ламинированности, только с зазывным оттенком, ответила:

— М-м-м, отличный типаж, похож на будущего отца моих детей.

Тоору под тихое хрюканье Куроо и Бокуто улыбнулся еще слаще и поправил:

— Скорее он похож на человека, который не знает, что такое «клитор».

Судя по лицу, Мамока готова была что-то на это ответить, пока Иваидзуми не вставил свое слово:

— Строго говоря, это довольно точное описание. Последние года три он вообще живет один как сыч — не такой сыч, как ты, Бокуто, — садик себе разбил в поместье, цветочки какие-то выращивает со скуки.

Тоору очень сильно пытался не вспоминать, что когда-то по пьяни наставил Ушиваке засосов, после чего тот слишком близко подошел к тому, чтобы предложить Тоору встречаться. Бр-р-р. Нет, у Тоору не было предрассудков по части пола потенциального партнера, тот же Коротыш Хината мог подтвердить — он как раз несся через площадку навстречу Тоору с воплем «Ойка-сенпай!!!» — но у Тоору все-таки был вкус. В отличие от Мамоки — то, что она посчитала Ушиваку привлекательным только подтверждало правило: ее тянуло ко всяческим отбросам человечества.

Коротыш своими объятиями чуть не сбил Тоору с ног и затараторил со скоростью пулеметной очереди.

Тоору был дома. Он собирался сделать из всех своих школьных соперников фарш, но в этом не было драмы и жажды крови, как когда-то: они собирались оторваться от души, и трагедии в возможном проигрыше больше не было. Он пару дней назад услышал краем уха, как врач баскетбольной сборной Японии пожелал своим парням «повеселиться», и подумал, что парень-то рубит фишку.

Это будет весело.

***

Olympic ТОЦК

Кыскыс: @oika_magno, ты где?

Красотуля: Ушиджима тоже свалил.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: хер с ним, с ушивакой, он свои цветочки поливать поехал, а ойкава с нами обещал посидеть

Голиаф: я тут с пацанами из его команды пообщался, они тоже не в курсе

Цум-Цум: вы где там застряли вообще, уже еду принесли

Иваидзуми: <исключил @ushijima_wakatoshi и @oika_magno из чата>

Иваидзуми: <добавил @komrex94 в чат>

Иваидзуми: @komrex94, я дико извиняюсь, это срочно

Иваидзуми: Ребят, вы не поверите <@iwachan прикрепил видео>

Савамура: Это Ушивака? Откуда видео?

Иваидзуми: У спортзала племянник Ойкавы ошивался, он и снял. Говорит, Ушивака дал ему чем-то по голове.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ БОКУТО: парни, поехали выручать ойкаву срочно

Кыскыс: Заодно будем понятыми, если что

Савамура: Живет по месту прописки? Я высылаю наряд.

Голиаф: УШИВАКА ЖЕ ЕГО НЕ РАСЧЛЕНИТ?

Кыскыс: Скорее изнасилует

Голиаф: ?????

***

Только попав в бункер, Нобу понял, что не он был первым, и не он будет последним. Бежать не представлялось возможным: бункер явно строили в пятидесятых, на случай ядерных атак, такие делали на совесть, и так глубоко под землей, что копать придется дольше, чем Энди Дюфрейну в Шоушенке. Если до грунта доберешься. Единственным выходом было пройти сквозь похитителя, а это был спортсмен на целую голову выше откровенно среднестатистического по параметрам Нобу.

Он не видел солнца уже несколько месяцев, если его подсчеты были верны.

Условия были таковы: слушайся и дольше проживешь. Честно говоря, Нобу жить уже не особо хотел, но покончить с собой немного боялся. К тому же, инструментов не было: ни повеситься, ни вены вскрыть, ничего действительно быстрого, чтобы не было шанса на полпути передумать.

Похититель сказал называть его Ушивакой и смеяться.

Посмотрел бы Нобу, как бы он сам попытался смеяться, если бы его имели в зад, придушивая при этом.

Спустя некоторое время после похищения, вволю наплакавшись и прооравшись в одиночестве, Нобу попытался, действительно попытался напасть на Ушиваку, причинить ему вред, глубоко в душе надеясь, что его быстро убьют после этого, и он больше не будет мучиться.

Этой мрази понравилось.

Нобу знал, что ему просто не повезло. Он был похож лицом на парня, который этому Ушиваке отказал. Ушивака был тихим, но во время удручающе регулярных изнасилований (пусть Нобу и перестал сопротивляться — уже просто не видел в этом смысла), он называл его имя.

…Заскрипели замки. Дверь бункера открылась. И Нобу понял, что ему конец.

Ушивака тащил на своем плече его замену: парня крупного, мускулистого, пусть и не дотягивавшего до самого Ушиваки, но такого же, как Нобу, смазливого. С такими же слишком светлыми для Японии волосами.

Нобу забился в уголок постели и обнял руками колени, стараясь стать незаметнее.

Ушивака плотно закрыл дверь бункера и кинул бессознательного парня на кровать, рядом с Нобу. Тот застонал и помотал головой.

Смазливый, высокий. Спортсмен — в форме и с сумкой с олимпийской символикой через плечо. Нобу даже сквозь охвативший его ужас стало немного интересно, как Ушивака планировал удерживать здесь этого лося.

Ушивака поднял на него пустой взгляд, и Нобу понял, что сейчас ему свернут шею и где-то закопают. Или скормят свиньям — он был не в курсе, как Ушивака от предыдущих своих жертв избавлялся.

Нобу словно в замедленной съемке смотрел, как к нему приближается огромная лапа Ушиваки, чтобы схватить за шиворот, выволочь из бункера и прибить, и не мог сделать ничего. Совершенно.

Пришедший в себя новый «Ойкава» перехватил руку Ушиваки за запястье и быстро, хмурясь осмотрелся.

— Ушивака-чан, это что за дела? — сварливо поинтересовался парень, перед похищением, видимо, успевший с Ушивакой познакомиться.

Голос у него под недовольной хрипотцой был высокий, и Нобу мог поклясться, что в нормальной ситуации этот парень, как и он, разговаривает медово и ласково.

Ушивака молчал, новый «Ойкава» продолжал хмуриться.

— Теперь здесь будешь жить ты, а мне свернут шею, вот что за дела, — любезно пояснил ему Нобу, крепче обнимая колени.

Ну вот, слезы из глаз, отлично. А ведь он не хотел доставлять Ушиваке такого удовольствия, когда тот бы неминуемо пришел его убивать.

Вообще-то… это были до странного небрежные действия для маньяка: притащить новую жертву, не избавившись от старой. Нобу до этого считал, что Ушивака продумывал все намного лучше.

В какие-то доли секунды парень буквально отлетел к другой стене бункера, и Нобу заметил, что того шатает из стороны в сторону. Видимо, Ушивака использовал не инъекцию, как с Нобу, а банально дал ему по голове.

— Ойкава, — уронил Ушивака, явно обращаясь уже не к Нобу, а к этому парню, сдвигаясь, чтобы загородить дверь.

Тот выпрямился, опираясь одной рукой о стену, и осмотрел бункер еще раз, и взгляд у него в этот момент был… странный. Внимательный. Сканирующий. И, что пугало больше всего, совершенно спокойный.

— Ха, — сказал новый «Ойкава».

Ушивака со своего угла обзора не видел: парень правой рукой пошарил по карманам, где явно должен был быть телефон, затем ощупал дно сумки, и его пальцы расслабились.

Он едва заметно подмигнул Нобу и повел плечами, принимая более свободную позу.

— Так теперь ты хочешь играть со мной в другие игры, Ушивака-чан? — томно протянул парень. — Больше никакого волейбола?

Лицо Ушиваки оставалось непроницаемым, но он сжал руки в кулаки.

А, понял Нобу. Это не новый Ойкава. Это тот самый Ойкава. Из-за которого все и началось. Нобу спрятал лицо за коленями и отросшими волосами, со страхом наблюдая за происходящим.

Ойкава снял сумку, оставил ее на кровати и начал приближаться к Ушиваке, словно это он тут всех захватил в плен и может убить, когда пожелает. Выражение лица у него было как у кицуне, которая вышла на охоту, соблазнять доверчивых мужчин.

Ушивака попятился и уперся спиной в титановую дверь. Ойкава с тихим смешком подошел к нему вплотную и коснулся его груди кончиками пальцев.

— Не судьба было признаться, Ушивака-чан? — ласково протянул Ойкава, словно Ушиваке все это время было, на что рассчитывать.

— Ты бы ответил мне согласием? — резонно поинтересовался Ушивака.

Ойкава неопределенно хмыкнул и ответил:

— А ты догадайся.

Смотреть, как Ойкава целуется с этой мразью, Ушивакой, было тошнотворно, и Нобу только забился подальше в угол, пытаясь слиться со стеной.

— …думаю, у тебя найдется место поудобнее, чтобы ты подогадывался еще немного? — сладко сказал Ойкава, склонив голову на бок, и Нобу буквально по голосу знал, что он кокетливо смотрит на Ушиваку из-под ресниц.

Ушивака явно не знал, как на это реагировать, и только кивнул, когда Ойкава поднял палец и сладко пропел:

— Ах, да! Я кое о чем забыл. Подожди минутку.

Ойкава чмокнул Ушиваку еще раз и вернулся к своей сумке, что-то легкомысленно насвистывая.

— Где же, где же… — колокольчиком напевал Ойкава, роясь в пропотевшей форме и влажных полотенцах.

Нобу заметил момент, когда Ушивака вышел из ступора и его взгляд наполнился подозрением, но было уже поздно: выражение лица Ойкавы сменилось с легкомысленного на каменно-серьезное, и он вытащил из сумки пистолет, в движении снимая его с предохранителя.

Нобу зажал уши, но это не особенно помогло: в бункере прогремело три выстрела, оставив после себя зловещий звон в голове.

Ушивака, с тремя не смертельными, но крайне неприятными симметричными ранениями в туловище рядом с плечами и еще одним в верхнюю часть бедра, с болезненным стоном сполз на пол и явно был близок к тому, чтобы потерять сознание.

— Мразь, — произнес сквозь зубы Ойкава и оглянулся на Нобу. — Когда он тебя сюда приволок?

— Под Новый Год, — ответил Нобу, неуверенно, дрожа, подползая к краю кровати.

Ойкава присвистнул и сочувственно улыбнулся.

— Ничего, все почти закончилось.

Он сунул пистолет в карман олимпийки, сразу же сильно эту олимпийку перекосивший на правую сторону, быстро порвал форменную футболку с флагом Аргентины и подошел к Ушиваке, который все же отключился, чтобы быстро связать ему руки за спиной.

Затем, приложив усилие, он открыл дверь в бункер и ухватил Ушиваку за ворот.

— Пойдем. Только сумку мою захвати, — тепло, словно мамочка улыбнулся Ойкава и поволок Ушиваку в сторону старого механического лифта.

Нобу подхватил сумку, как просили, и на дрожащих ногах последовал за ним.

***

Во дворе совершенно пустого особнячка в традиционном стиле Тоору с удовольствием наблевал в пруд с карпами — во-первых, Ушивака явно обеспечил ему сотряс, а во-вторых, он нечасто стрелял в людей. Освобожденный из бункера парень его в этом намерении поддержал и тоже подпортил карпам водичку.

Свой телефон в вещах Ушиваки Тоору так и не нашел, и уже думал, как бы взломать пароль на его ноутбуке, там сто процентов должно было быть что-то про Шираторизаву, когда со стороны пустынной, мать ее, дороги, иначе Тоору бы просто тормознул случайного водилу, послышались сирены, а потом до него долетели такие сладостные для его ушей вопли Иваидзуми и Бокуто.

— Здорово, парни, вы вовремя! — радостно воскликнул Ойкава, вываливаясь на крыльцо. — Тут скорая нужна! И психологи! А еще судмедэксперты с лопатами.

Бедный измученный парнишка, просидевший в плену полгода, пообещал никому не говорить, как Ойкава ковырялся в ранах Ушиваки подручными предметами, пока тот не сознался, сколько у него было жертв, и куда он дел трупы.

Когда Ушиваку увезли, парнишкой занялись психологи, а судмедэксперты начали перекапывать садик («Тут редкие растения!» — «Чему вас учат, копайте сбоку!»), к Тоору подкрался Савамура и как бы между прочим сказал:

— Что с огнестрелом делать будем? Здесь тебе не Аргентина, Ойкава.

— Скажем, что ствол был на Ушиваке, а я отвлек его и забрал, — дернул плечом Тоору. — А если тебя волнует законность, можешь связаться с наркоконтролем… коллега.

Бросив быстрый взгляд вокруг, Тоору незаметно передал Савамуре свое удостоверение.

— Это не ты, часом, Большая Капибара? — вполголоса сказал Савамура.

— Я тебе этого не говорил, — улыбаясь, сквозь зубы, ответил Тоору.

Ему не очень хотелось, чтобы стало известно, кто именно порушил тихоокеанский наркотрафик настолько, что кокаин в Японии взлетел в цене в разы, в Сефеконар и так смертность была впечатляющая.

— Кстати, неплохо стреляешь, ни одной артерии не задел.

Тоору невольно скривился: на самом деле он промахнулся, потому что у него после удара по голове двоилось в глазах

Савамура отдал Тоору удостоверение и протянул ему пакетик для вещдоков.

— Сдавай ствол и свободен.

Вдруг со стороны балагана вокруг Куроо (он сидел на корточках и разговаривал с кем-то по телефону, прикрыв глаза ладонью — тайные удобрения садика Ушиваки обернулись для него пиар-кошмаром — а добрые, добрые Бокуто и Иваидзуми его дико стебали под вопли Хинаты, который уже разбазарил ВСЕ по фейс-тайму Кагеяме) донеслись сдавленные ругательства.

— Да твою ж мать, пацан, ты-то что тут делаешь, тут сейчас трупы будут выкапывать! — рявкнул Иваидзуми в открытый багажник своей машины, и мимо него промелькнула вихрастая молния.

В следующую секунду в грудь Тоору врезалась черная макушка совсем повзрослевшего за эти несколько лет Такеру, который без слов обхватил его руками и не желал отпускать.

Тоору обнял его в ответ и, разумеется, заревел.