Тринадцатая реальность [Геннадий Владимирович Ищенко] (fb2) читать онлайн

Геннадий Ищенко Тринадцатая реальность

Глава 1

Боль навалилась с такой силой, что я не выдержал и застонал.

– Сейчас мы вам поможем, – участливо сказал чей-то голос. – Потерпите, скоро доедем.

Доехать у меня не получилось. Внезапно услышал звон, который всё усиливался, пока не перекрыл собой все звуки. Уже не чувствовались боль или толчки «скорой», а весь мир помчался от меня сразу во все стороны. Это было невыносимо для восприятия, и я закрыл глаза. Теперь были видны только летевшие мимо огненные спирали, которые не вызывали ни головокружения, ни интереса. Навалилась страшная усталость, и всё стало безразлично, в том числе и собственная судьба.

– Очнитесь! – сказал кто-то, и меня потрясли за плечо.

Я сидел в глубоком кресле в комнате без окон, а рядом стоял одетый в белоснежный костюм мужчина лет сорока. Я приподнялся в кресле и пощупал спину. Боли не было, не было даже следов крови. Опустив глаза, увидел, что у этого типа и туфли белые. Неужели всё произошедшее со мной было бредом? Или я брежу сейчас?

– Что это за место и кто вы такой? – спросил я, опять сев в кресло.

– Вы не очень догадливы, – заметил он, садясь в такое же кресло. – Обычно свою смерть осознают. А я один из тех, кто вас встречает.

Его слова почему-то не вызвали страха или волнения. Было интересно, откуда в пустом помещении взялось второе кресло.

– Много должно быть встречающих, – сказал я. – Где-то читал, что в минуту умирает больше ста человек. Ладно, вы меня встретили и что будете делать дальше? Это рай? На ад не похоже.

– Я должен рассказать то, что вам нужно знать, – улыбнулся он. – А это место не рай и не ад. Их вообще не существует, по крайней мере, таких, какие у вас описаны. Можете считать это место чистилищем.

– А не проще приготовить памятки? – спросил я, по-прежнему никак не реагируя на конец жизни. – Раздали бы всем желающим… Кстати, как вас называть? Не ангелом?

– Проще, – согласился он, – только не всегда нужно исходить из простоты. На Земле за вами никто не наблюдает, а как-то оценить всё-таки нужно, вот мы и оцениваем. А время… Это вы не можете сами выйти из его потока, а у нас есть такая возможность. Мы можем беседовать час, а на Земле пройдёт миллисекунда, поэтому не так уж и много нас нужно. А меня можете называть как хотите.

– А почему я не кричу и не заламываю руки? – спросил я. – Ваша работа, ангел?

– Если хотите устроить истерику, могу помочь, – ответил он. – Только что это даст? Вы сглупили и очутились у нас на три года раньше, лишив своего общества немногих близких вам людей. Сыновья уже взрослые и живут своей жизнью, поэтому быстро утешатся. Младший женат, и через полгода у вашей жены появится внучка, так что ей будет чем заняться, кроме визитов на кладбище. К тому же она переживёт вас только на пять лет.

– А что было бы через три года? Если я отнимаю у вас время, можете не отвечать. И я не согласен с тем, что вмешался по глупости!

– Через три года был бы рак лёгких, – сообщил ангел. – У меня есть время для разговора, потому что считывание вашей жизни не такой уж быстрый процесс. Насчёт глупости… Вы считаете умным, когда мужчина вашего сложения и возраста лезет в драку с молодым мерзавцем? И не нужно мне говорить о вашем поясе. Вы из-за своей спины не занимаетесь борьбой уже пятнадцать лет, из-за лени даже не делаете зарядку! И потом как можно было полезть в драку, не осмотревшись по сторонам?

– Он избивал девушку, – хмуро сказал я.

– Девушка могла подождать, – возразил ангел. – Кстати, дрянь ещё та и полностью заслужила эти побои. А вы из-за спешки получили десять ударов ножом в спину, потеряли жизнь, и теперь в вашей повести останутся недописанные главы. Читатели будут недовольны.

– Ладно, давайте перейдём к тому, что вы хотите мне сказать. Никогда не верил в жизнь после смерти, но факты – упрямая вещь. Расскажите о том, чем я должен заниматься.

– Вам нужно дождаться следующего рождения, – сказал он. – Время такого ожидания для всех разное, но всегда довольно большое. Это лет двести-триста, иногда больше. И ждать в этом кресле будет скучно.

– И вы хотите предложить занятие повеселей? – спросил я. – Скажите, а почему так долго ждать? Ведь число рождений увеличивается с ростом численности человечества. Вам должно не хватать душ, а у вас очередь.

– Души тоже не вечны, – пояснил ангел, – поэтому тот, кто всё это устроил, сделал так, что вселяется только часть душ, остальным даются новые. Теперь перейдём к вам. Это тоже материальный мир, только материя не такая, как на Земле. Здесь вы сможете менять её в тех пределах, которые мы установим. Чем порядочней человек, тем будет больше возможностей у его души. Вы сможете сотворить свой собственный мир, в котором для вас будет подвластно всё, а можете сами себя в чём-то ограничить. Умные именно так и делают. Чем больше запас знаний и лучше фантазия, тем привлекательней получится мир. Творить такое мало кому под силу, поэтому к вам потянутся души тех, кто обделён фантазией. Пускать их к себе или нет – решать вам. Учтите, что души способны сразу оценить друг друга. Вы сможете создать полноценную жизнь не только для себя, но и для многих. Хотите жену? Найдётся немало женщин, которые поборются за это право. И учтите, что здесь можно менять не только обстановку, но и свой внешний вид. Ваша жена почувствует, какая вам нужна внешность…

– Что-то вроде виртуальной реальности? – сказал я. – Секс тоже будет виртуальный?

– Какая же она виртуальная, если для вас не отличается от реальной жизни? – усмехнулся он. – Если в вашей жизни был секс, вам будет что вспомнить. Конечно, вы с женой не сможете зачать и родить ребёнка, но можно использовать детские души.

– Никогда не любил ничего виртуального, – вздохнул я. – Это не жизнь, а её видимость. Я не думаю, что меня хватит на триста лет.

– Поверьте моему опыту, что хватит, – заверил ангел. – Многим приходится гораздо хуже. Если был мерзавцем, то и возможности будут скромней. Мир уже не создашь, разве что квартиру. А если учесть, что нормальные души к мерзавцу не придут и к себе не пустят, он будет обречён на одиночество или общение с себе подобными, что ещё хуже. Можно объедаться икрой, заниматься онанизмом и летать по квартире, но надолго вас хватит? Это и будет ваш персональный ад. Кстати, лет через пятьдесят у всех начнёт просыпаться память о прошлых жизнях, так что можно будет использовать ещё и её.

– И что будет с душой мерзавца после трёхсот лет одиночного проживания в квартире?

– Такого не выдержит никто. Я уже говорил, что души не вечны, поэтому он себя убьёт. Вас хватит лет на триста, а потом тоже всё опротивеет.

– Вы говорили о том, кто это создал. Это Бог?

– Существа, которого вы считаете Богом, никогда не было, – ответил он, – а ваш создатель сотворил и нас около миллиона лет назад. Было желание вывести сильный вид разумных, но с этим пока не получается. Он давно ушёл заниматься другими, а нас оставил возиться с вами.

– И вам уже миллион лет? Как можно не свихнуться за это время?

– Ваше развитие занимает примерно тридцать тысяч лет, – объяснил ангел, – и не только для вас, но и для тех, кто создавал цивилизации до вас. После их уничтожения в природных катаклизмах или войнах, оставалась горстка людей, которые опять начинали всё с начала. Для их обслуживания достаточно было немногих, а остальные могли уснуть. Это вам сейчас недоступен сон, а мы можем надолго отключаться от реальности.

– А вы можете заглянуть в будущее? – спросил я. – Триста лет – это большой срок, у нас, по прогнозам, жизнь может загнуться раньше. И в кого тогда вселяться?

– Я могу это сделать лет на десять, – ответил ангел, – а все вместе мы можем заглянуть в будущее на полвека. Далеко в него не мог заглядывать даже наш создатель. Но такое очень редко делается. А человечество в вашей реальности может просуществовать достаточно долго. Намечается несколько глобальных катастроф, но они могут произойти и после вашего вселения. Конечно, есть вероятность того, что используют ядерное оружие и прочие арсеналы, но тогда на вашей реальности придётся поставить крест. У вас уже были подобные войны, но менее масштабные. За десятки тысяч лет люди сильно уменьшились в размерах, но выросли в числе. У вас никак не получается распространиться за пределы планеты из-за слишком высокого уровня агрессии.

– Последний вопрос, – попросил я, видя, что он хочет закончить разговор. – Когда вы говорили о нашей реальности, у меня возникло ощущение, что она не одна.

– Правильное у вас ощущение, – сказал он и встал с кресла, которое тут же исчезло. – Реальностей несколько. В каждой из них та же Земля, на которой живёт своё человечество. Где-то вы очень похожи, где-то сильно отличаетесь, но души всегда возвращаются в ту реальность, откуда пришли. Это все вопросы? Тогда пойдёмте, я отведу вас в ваш сектор и дам что-то вроде памятки. Прочитаете и будете лучше у нас ориентироваться.

Я поднялся с кресла и пошёл следом за ангелом через исчезнувшую стену в длинный коридор, в конце которого виднелись обычные двери. Дойти до них с провожатым не получилось.

– Меня зовут, – остановившись, сказал он. – Подождите, это ненадолго. Почитайте пока свою памятку и не вздумайте никуда лезть: здесь кое-где может быть опасно даже для душ.

Выудив из воздуха небольшую брошюру, ангел отдал её мне и исчез. Я не стал читать. Это можно было сделать и потом, а сейчас хотелось осмотреться. По-прежнему не было горя из-за своей смерти и разлуки с родными, наверное, всё это придёт позже. Ведомый любопытством, я быстро подошёл к дверям. Их было две: белая и чёрная. Конечно, я открыл ту, которая по цвету не отличалась от костюма моего ангела. В не очень большой комнате не было ничего, кроме двух десятков дверей. На каждой была закреплена табличка, на которой было написано русскими буквами: «Выход в реальность». Кроме табличек, они были пронумерованы. Мне страшно не хотелось сотни лет выдувать для кого-то мыльные пузыри, да ещё с неизвестным финалом. Увидев надписи, я долго не думал. Что-то с ними было не так, но я решил не морочить себе голову или то, что у меня теперь было вместо неё, и рискнуть. Усмехнувшись, выбрал дверь с тринадцатым номером и взялся за ручку. Мне всю жизнь везло с этим числом, пусть повезёт и после смерти!

– Какую он выбрал реальность? – спросил один ангел другого.

– Тринадцатую, – ответил тот. – Ему везло с этим числом. Даже билеты на экзамене выбирал с этим номером, которые никто не хотел брать.

– Хорошо, если нам повезёт с ним, – сказал первый ангел. – У тебя это последняя попытка, а я свои выбрал. Не хотелось бы опять засыпать на пятьдесят тысяч лет. Память ему отключили?

– Отключили. Она проснётся, когда для этого будут условия. Если оставить личность в теле младенца, он сойдёт с ума.

Сознание вернулось сразу. Открыв глаза, я увидел большую комнату с двумя окнами, за которыми зеленела листва деревьев. У одной из стен стояла кровать, в которой я лежал, укрытый одеялом. Комната была обставлена громоздкой, сделанной под старину мебелью. На мою кровать можно было уложить две пары, и ещё осталось бы место. Судя по виду за окном, доносящемуся из открытой форточки чириканью птиц и циферблату больших настенных часов, сейчас было около восьми часов утра, и утро, скорее всего, было летнее. Я прекрасно помнил свою прежнюю жизнь и ту драку, после которой с ней расстался. Разговор с ангелом мог воспроизвести дословно, а последним воспоминанием была дверь с номером тринадцать. Встав с кровати, я подошёл к столику, на котором стояло небольшое зеркало. В нём отразился симпатичный юноша с густыми взлохмаченными волосами. Черты лица аккуратные, хотя нос мог быть и короче. Серые глаза и чёрные волосы – всё, как и в моей прошлой жизни. Столик очень искусно сделали из натурального дерева, причём явно не из сосны, а из чего-то более дорогого и красивого. Да и вообще вся обстановка свидетельствовала о богатстве хозяев, хоть и была донельзя старомодной. Это радовало, только к радости добавилось беспокойство, потому что я совершенно ничего не знал о здешней жизни. Неужели это связано с тем, как я сюда попал? С другой стороны, не мог же этот парень жить без души! Наверное, мне на время заблокировали память. Не представляю, что бы со мной было, если бы осознал себя в теле новорожденного. Наверное, сошёл бы с ума и свёл с ума родителей. Но как же дотянуться до памяти?

Ещё раз осмотрев комнату, вернулся в кровать. Наборный паркет был натёрт до блеска, по-видимому, воском, потому что не чувствовался запах мастики, а огромный ковёр над кроватью тоже ничем не пах и, скорее всего, был из шерсти. Осмотрев нижнее бельё, убедился, что оно привычного для меня вида, похоже, из хлопка и без добавления синтетики. И какой из этого можно сделать вывод? Более отсталый мир, или здесь шикуют, делая всё под старину? И как себя вести? Вот войдёт сейчас кто-нибудь, а я даже не знаю языка! Попробовать, что ли, расслабиться и что-нибудь вспомнить?

Расслабиться не получилось, потому что за дверью послышались лёгкие шаги, она бесшумно отворилась, и в комнату вошла девушка, года на два моложе меня. Она была одета в голубую блузку с высоким стоячим воротником и длинными узкими рукавами и в серую облегающую юбку из тонкой шерсти. Замечательная фигура, хотя ноги трудно оценить из-за юбки, доходящей до середины голени. Пышные чёрные волосы были уложены в замысловатую причёску, открывавшую красивую шею. А вот лицо не показалось красивым, несмотря на тонкие черты. Талию девушки перетягивал широкий кожаный ремень, а на ногах были тапочки с меховыми лапками. Я начал осмотр с них и закончил её недовольным лицом.

– Ты долго будешь меня рассматривать? – сердито спросила она. – Вставай, Алексей! Разве ты не собираешься идти в свою редакцию?

Говорила она на русском языке, немного растягивая слова. Надо же, и в этом мире меня зовут, как в прежней жизни. Удобно: не придётся привыкать к другому имени.

– Если не хочешь завтракать, то так и скажи! – продолжила девушка. – А я скажу отцу.

– Сейчас подойду, – ответил я. – Иди, нечего тебе здесь делать, когда я одеваюсь.

– Подумаешь! – фыркнула она. – Очень нужно! – Повернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Судя по поведению, это явление природы доводилось мне сестрой. Я встал с кровати и первым делом начал искать, во что бы обуться. Под кроватью отыскались шлёпанцы, а в шкафу на плечиках висело много мужской одежды. Я надел одну из рубашек и серые брюки в чёрную полоску. Теперь нужно было отыскать туалет и ванную. Выйдя из комнаты, я попал в широкий коридор с несколькими дверями. Туалетов оказалось два: мужской и женский, а ванная комната располагалась между ними. Везде было привычное электрическое освещение с лампами накаливания, а сантехника ничем не отличалась от нашей. Отличия от моей бывшей квартиры были в размерах и интерьере. Здесь помещения были просторнее и богаче. Умывшись после посещения туалета, я вытерся одним из двух висевших в ванной махровых полотенец и в нерешительности остановился перед полкой, на которой лежали зубные щётки. Ну и какая из них моя? Решив, что зубы подождут, прополоскал рот и пошёл на кухню. Как оказалось, я это сделал зря. На непривычно большой кухне стояла широкая газовая плита с восемью конфорками, за которой работала девушка лет девятнадцати, одетая в длинное коричневое платье с закрытым воротником и передник. Наверное, она была кухаркой.

– А где все? – не здороваясь, спросил я.

– В столовой, – обернувшись ко мне, с удивлением ответила девушка. – Ваш батюшка, Алексей Сергеевич, о вас уже справлялся.

Столовой была не очень большая комната в самом конце коридора. В ней за застеленным белой скатертью столом сидели мужчина с женщиной и приходившая за мной девушка. Мужчине было примерно сорок пять лет. Среднего роста, широкоплечий, одетый в чёрный двубортный мундир с оранжевой окантовкой обшлагов и отложного воротничка. На его плечах красовались узкие золотые погоны с тремя расположенными в ряд звёздочками. Оставив еду, он приподнял голову и вопросительно на меня посмотрел. Я не стал его рассматривать, заметив только небольшие аккуратные усы. Женщина была лет на десять моложе и внешне мне понравилась. Приятные черты лица, густые волосы и стройная фигура. Одета она была в длинное платье из тёмно-зелёного шёлка с отложным кружевным воротничком.

– Что встал столбом? – спросил мужчина. – Сколько ещё ждать, пока ты займёшь своё место за столом? Мы и так долго ждали, а мне уже пора на службу. Это ты у нас можешь болтаться без дела. Не надумал ещё бросить эту редакцию?

– Сергей! – укоризненно обратилась к нему женщина. – Дай сыну поесть и ешь сам, а то опоздаешь. О его работе можно поговорить вечером.

– Мещерские всегда служили императору в армии или, как я, в полиции! – недовольно сказал отец. – А он окончил свою гимназию и даже не захотел поступать в университет!

– Ты же знаешь, что его диплом приравнивается к университетскому! – возразила мать. – А к службе в армии у него не лежит сердце.

– Это всё твой дружок! – возвращаясь к завтраку, пробурчал отец. – Тебя сбил с толку Олег Гагарин и его приятели. Игорь Николаевич верно служит отечеству, а его младший такой же шалопай, как и ты.

Ни на кого не глядя, я сел на свободный стул и принялся за еду. Никаких изысков на завтрак не было. Отдельно стояло блюдо с жареным мясом, в другом горкой лежала запечённая картошка. В салатниках были солёные грибы, квашеная капуста и овощной салат. Из столовых приборов пользовались только вилками и ложками, так что у меня не возникло трудностей в их использовании. От запахов еды разгорелся аппетит, поэтому я на неё набросился, на время забыв обо всём остальном. Отец поел первым, встал из-за стола и ушёл, а мы сидели ещё минут десять. Наевшись, я тоже поднялся и поблагодарил мать, заработав удивлённый взгляд.

– Ты не идёшь в редакцию? – спросила она. – Это не из-за самочувствия? Выглядишь как-то не так, как обычно.

– Да, что-то я себя неважно чувствую, – соврал я. – Ничего страшного, немного полежу, и должно пройти.

– Может быть, вызвать Фёдора Матвеевича? – предложила мать. – Не хочешь? Ну дело твоё. Но редактору позвони.

«И что делать? – думал я, лёжа на застеленной кровати. – Меня раскусят даже родители, что уж говорить о редакции или друзьях!»

Лежал я с полчаса, пока не пришла сестра.

– Мама же говорила тебе позвонить в редакцию! – с осуждением сказала она. – Звонит твоя Верочка, которой не терпится узнать, что случилось с её князем. Сам пойдёшь к телефону или ответить мне?

Я молча встал, обул тапки и пошёл следом за ней. Ну и где в этой квартире телефон? Телефонов оказалось два. Один был в кабинете отца, а второй стоял для общего пользования на тумбочке в прихожей. Я взял лежавшую рядом с аппаратом трубку и поднёс её к лицу.

– Это ты, Вера?

– Конечно, я! – раздался из трубки приятный женский голос. – Ты почему не в редакции? Что-то случилось?

Странно, но допотопный на вид телефонный аппарат почти не искажал речь.

– Я немного приболел, – повторил я свою отговорку. – Нет, ничего серьёзного, но работать с головной болью…

– Значит, мы сегодня не увидимся, – грустно сказала она. – Я прибежала бы, но боюсь того, как на меня отреагирует твоя семья. Они князья Мещерские, а я какая-то купеческая дочка!

– Ты не какая-то, а самая лучшая, – сказал я то, что она хотела услышать. – Я тоже по тебе скучаю, но сегодня в редакцию не пойду. Скажи редактору, чтобы мне ему не звонить.

Мы перебросились несколькими словами, и я положил трубку на рычаг и взял лежавшую тут же газету. За чтение взялся на кровати и был неприятно поражён пестрящей чуть ли не в каждом слове буквой ять. Читать можно, хоть и неудобно, но грамотно что-нибудь писать уже не смогу. Из чтения выяснил, что нахожусь в Российской империи и газета была за двадцать третье июля одна тысяча девятьсот сорок второго года. Поскольку она была свежей, сейчас действительно сорок второй год. Более тщательное изучение четырёх газетных страниц «Русской молвы» не дало ничего существенного. Ну есть в этом мире Германия, Англия и Франция, а ещё уцелела Австро-Венгрия – мне-то что! Соединенные Штаты Америки именовались Американскими штатами, а в Болгарском царстве почему-то правил наместник нашего императора. Да, этим императором был сын Николая II Алексей, которому скоро должно было исполниться тридцать восемь лет. Отложив газету, опять попытался хоть что-нибудь вспомнить. Из этой попытки ничего не вышло, потому что я умудрился заснуть. Когда проснулся, за окнами было ещё светло. Я встал с кровати и тут же упал в неё обратно. Кто-то засунул руку в мою голову и сейчас медленно перемешивал её содержимое, вызвав сильное головокружение и желание расстаться с остатками завтрака. Не знаю, сколько это продолжалось. Когда мозги успокоились и прошло головокружение, я стал другим. Не писателем Алексеем Николаевичем Роговым и не окончившим месяц назад Вторую Санкт-Петербургскую гимназию князем Алексеем Сергеевичем Мещерским, а чем-то средним, слепленным из нас обоих. Все знания моей молодой половины стали доступны, но я уже не относился к ним просто как к источнику сведений об этом мире. Я любил Веру Воденикову, хотел работать в газете «Русское слово», и вместе со своими друзьями… Тут более старшая и опытная половина общей личности присмотрелась к кружку князя Олега Гагарина и заявила, что не позволит заниматься такой чушью. Некоторое время я сидел, собирая себя из двух частей, пока в голове не установился хоть какой-то порядок.

– Ты смотришь на часы? – спросила приоткрывшая дверь сестра. – На завтрак тебя звали, а сейчас приходится звать на обед! У тебя есть совесть?

– Есть у меня совесть, Оля, – ответил я. – Просто заснул. Спасибо, что предупредила. Иди, я сейчас подойду.

Она недоверчиво посмотрела и ушла. Ещё бы сестре не удивляться, если я уже забыл, когда благодарил её в последний раз. Причина была в её неприязни к Вере. Я высказал всё, что о ней думаю, после чего в наших отношениях уже не было прежней теплоты.

Я сменил помятую рубашку на выглаженную из шкафа и поторопился в столовую. Отец редко приходил обедать домой, больше пользовался расположенным недалеко от его департамента рестораном, поэтому наша кухарка и домработница Наталья накрывала стол на троих. Меня уже ждали.

– Как ты себя чувствуешь? – с тревогой спросила мама. – Только не надо мне врать! Ты уже десять лет не спишь днём!

– Чувствовал неважно, – ответил я, – а поспал, и всё прошло.

Минут пятнадцать мы не спеша ели куриный суп, а потом мясо с грибами. Были ещё блины со сметаной, но для них у меня не нашлось места в желудке. А вот сестра съела несколько штук.

– Растолстеешь, и никто не будет любить, – неудачно пошутил я.

– Рано ей думать о любви, – сказала мама.

– Мне через два месяца шестнадцать! – возразила Ольга матери и повернулась ко мне: – А ты смотрел бы не на мой живот, а на Веркин! Как бы он у неё не вырос!

– Оля, что ты такое говоришь! – возмутилась мама. – Иди немедленно в свою комнату!

– Что думаю, то и говорю! – сказала сестра, встала из-за стола и с оскорблённым видом вышла из столовой.

– И в кого она растёт, такая непослушная! – со вздохом сказала мама. – Алексей, я хотела с тобой серьёзно поговорить. Отец настроен против вашей дружбы…

– А почему? Вера красивая и замечательная девушка. Пусть она из купцов, но для меня это ничего не значит. «Замужние жёны поступают в рангах по чинам мужей их», – процитировал я Табель о рангах. – Она станет княгиней, а если кому-то это не по нраву, пусть подумает о том, что у её отца капитал больше ста миллионов рублей, и он не оставит дочь без поддержки. Мне его деньги не нужны, но если отец упрётся и мне придётся уйти из дома, они будут нелишними.

– Как уйти? – опешила она. – Что ты такое говоришь?

– А что ты хотела услышать, мама? – спросил я. – Я люблю девушку, а отец упёрся и хочет сам решать, что для меня хорошо, а что нет. Если для него представления о чести рода важнее моего счастья, то пусть и дальше читает нотации, пока я их терплю. Он вправе высказывать мне поучения за проступки, а не за любовь! В конце концов, уже середина двадцатого века, а он до сих пор живёт веком минувшим!

– Я с ним поговорю, – глядя на меня с удивлением, пообещала она, – а то вы только поругаетесь. А о Гагариных отец тебе правильно говорил. Не удивлюсь, если за ними присматривает кто-нибудь из Охранного отделения! Подумай сам, что хорошего в ваших посиделках? Договоритесь до ссылки, а отца выгонят со службы и не посмотрят на то, что он надворный советник.

– Я теперь редко бываю у Олега, – сказал я правду, – а когда начну работать в редакции, времени будет ещё меньше. И с ним поговорю, чтобы не занимались ерундой.

– Ты изменился, – задумчиво сказала мама, – да так резко… Скажи, тебе действительно хочется работать в этой газете, или это из-за того, что в ней работает Вера? Мне кажется, что ты способен на большее, чем перебирать бумажки в вашей редакции.

– У тебя неверное представление о моей работе, – засмеялся я. – Обещаю, что если меня посадят их перебирать, пусть даже на пару с Верой, я и сам оттуда уйду, и её заберу! А свою работу я смогу десять раз поменять. В моём-то возрасте…

– Ладно, если поел, иди, – сказала мама, которую начали пугать мои странности. – Ты никуда не собираешься?

– Посижу дома, – ответил я. – Чувствую себя хорошо, особенно после обеда, но если не пошёл в редакцию, лучше никуда не выходить. Могут увидеть, а потом пойдут разговоры. Хоть я пока не в штате, но всё равно.

Одна моя половина рвалась на встречу с Верой, а второй надо было полежать и подумать. Выйдя из столовой, я вернулся в свою комнату. Сменив рубашку на уже измятую, лёг на кровать и начал раскладывать по полочкам всё, чем этот мир отличался от моего прежнего. Отличий оказалось много, тем удивительней было то, что во многом обе реальности были не просто похожи, а фактически повторяли друг друга.

Глава 2

Прежде всего я обдумал своё бегство с того света и сразу же пришёл к выводу, что мне специально дали уйти, максимально облегчив этот уход. Смешно думать, что за мной никто не наблюдал, да и эти таблички на русском языке… Почему не сказали прямо, что это нужно сделать? Ничего не зная об ангелах, об этом можно было только гадать. Я не видел смысла в таких гаданиях, поэтому не стал ими заниматься, а задал себе вопрос: почему именно я. Гением я себя не считал, а посредственностью не был. Ко многому способный человек с большими знаниями и опытом. Но таких много, и я был почему-то уверен в том, что их не засылают тысячами в чужие реальности, сохраняя память прожитой жизни. И ещё я был русским. Это могло быть случайностью и не влиять на выбор, но в такую случайность не верилось. Наверняка ангелы хотели, чтобы я как-то встряхнул этот мир, иначе моё вселение не имело смысла. Мне дали понять, что нашим опекунам надоел бег по кругу с возрождением и гибелью человеческих цивилизаций, даже сказали, что причиной нашей недоразвитости является агрессивность. А чем русские отличаются от всех прочих? Если взять европейскую цивилизацию, к которой мы немного относимся, то отличие и будет в очень низкой агрессивности. Русские не столько завоевали свою огромную империю, сколько построили, включив в неё все жившие на занятых территориях народы. Мы не создавали колоний и доброжелательно относились к людям любой национальности, если они своими поступками не растаптывали эту доброжелательность. Единственными, кого в чём-то ограничивали по национальному признаку, были евреи, но их почти везде гоняли во все времена. Я не идеализировал русских, среди которых было достаточно мерзавцев, но в целом это был самый мирный из всех известных мне народов. Сделаю оговорку, что сказанное относится только к народам европейской цивилизации, которые имели возможность влиять на общемировые процессы. Нам такую возможность давали огромная, богатая всеми необходимыми ресурсами территория и высокая численность способного к любой трудовой деятельности населения, но в обеих известных мне теперь реальностях она в конечном итоге не реализовалась. И причины в обоих случаях были одни и те же, хоть и проявились совершенно по-разному. Этот мир сильно напоминал мой прежний. Говорю «мой», потому что чувствую себя больше бывшим писателем Роговым, чем вчерашним гимназистом князем Мещерским. Личность Рогова, его опыт и знания во всём превосходили то, что было у только вступившего во взрослую жизнь юноши, поэтому мои мысли и оценки были в основном роговскими.

Начнём с Америки. Латинская не интересовала мою юную половину, поэтому я почти ничего о ней не знал, а то, что вспомнилось, не выявило различий. А вот в Северной Америке они были и не ограничивались другим названием США. Ни одной из мировых войн здесь не было, поэтому Американские штаты ни с кем серьёзно не воевали. Военная промышленность развивалась, но она не шла ни в какое сравнение с тем, что было у американцев в моём мире. И доллар был только одной из валют, так что янки не могли оплачивать свои расходы печатным станком. В Африке и Азии сохранилось большинство колоний, в основном у Великобритании и Франции. Индия стала независимой, но, по-моему, только формально, потому что англичане продолжали в ней хозяйничать. Может, освободился кто-то ещё, но я о них не знал. В Китае была республика, и пока он ни на что в мире особенно не влиял. Русско-японская война началась на год позже, но, в отличие от моей реальности, в ней не было победителей. Сошлись, потопили друг у друга флоты, побили солдат и разбежались. У нас было небольшое преимущество, да и Японию трудно сравнивать с Российской империей, поэтому японцам пришлось плохо и они дольше зализывали раны. А теперь перейдём к самому главному – Европе. Те противоречия, которые привели у нас к Первой мировой войне, были и здесь, но их умнее разрешили за наш счёт. Формально Российская империя была независимой, фактически она давно потеряла свою независимость. Почти вся промышленность и финансы принадлежали французам, англичанам и прочим европейцам. Американцы в этом тоже отметились, но здешний Алексей знал только о самом факте экономического порабощения, а не о том, кто и как его осуществил. Мне было известно больше. В своё время прочёл на эту тему несколько статей, так что мог проследить всё в процессе и оперировать кое-какими данными, правда, только до первой мировой войны. Душе были доступны знания личности, вот я и перенёс их в эту голову, а память у юного князя Мещерского была такая, какой никогда не было у меня. Я без большого успеха шесть лет учил английский язык, а моя молодая половина, окончившая гимназию с отличием, свободно говорила на трёх языках. Так что можно было без труда вспомнить любые знания, которые я привнёс в это тело. Я и вспомнил.

Началось всё с Александра II с его экономическими реформами, которые открыли дорогу иностранному капиталу. Страшным бедствием стала проведённая в конце девятнадцатого века «золотая реформа» Витте, целью которой было не создание благоприятных условий для развития экономики, а обеспечение «вхождения» Российской империи в мировой рынок, развитие внешнеэкономических связей и валютное единение с Западом, что вело к полной зависимости страны от европейских бирж. В дальнейшем для поддержания золотого рубля из империи выжимали все соки, пуская на это доходы от золотодобычи, продажи зерна за границу и государственных монополий, в первую очередь от казённых железных дорог и продажи водки. Вывезенное во Францию залоговое золото позволило продавать там ценные бумаги казначейства, делать займы и привлекать в российскую экономику французские капиталы. Суммы займов росли, росли и проценты по ним. Особенно прельщал ловкий ход петербургских финансистов: они первыми предложили покупать «русские займы» на детей и молодожёнов. Ещё бы, ведь доходы по таким «детским» бумагам достигали десяти и даже четырнадцати процентов! Причём если сначала задолженность была преимущественно государственной, то в дальнейшем начался быстрый рост общественной и частной задолженности, выражающийся в передвижении за границу российских процентных бумаг и приливом в Россию иностранных капиталов для эксплуатации наших естественных богатств. Перед первой мировой войной капиталы иностранного происхождения составляли пятьдесят процентов всех вложенных в промышленность, при этом на горную, горнозаводскую и металлообрабатывающую отрасли приходилось семьдесят процентов иностранных капвложений. Иностранцам к четырнадцатому году принадлежало больше сорока процентов совокупного основного капитала восемнадцати главных акционерных банков России, причём они извлекали здесь вместо получаемых у себя на родине четырёх-пяти процентов дивиденда, от двадцати до тридцати процентов. В том же году внешний долг России (крупнейший в мире) составлял шесть с половиной миллиардов рублей. И это только по четырнадцатому году, а с тех пор прошло почти тридцать лет! Можно только догадываться о том, что творилось сейчас. Вопрос иностранного засилья был запретной темой, и не пропускался цензурой ни в одну из газет. Если об этом и говорили в Государственной думе, такие разговоры не доходили до широкой общественности. Сам Алексей об этом почти ничего не знал. Его отец как-то высказался по поводу того, что в органах высшей власти слишком много иностранцев, а от отца Веры он услышал, что многие банки дают разные процентные ставки по кредитам для иностранцев и русских. Для последних кредиты были гораздо дороже. Ещё было достоверно известно, что в Подольской и Киевской губерниях селится много колонистов из Германии, и не только на свободных землях. Когда он готовился к сдаче экзаменов, большой шум среди гимназистов вызвало назначение министром народного просвещения приехавшего из Франции Мишеля Дельмаса. По слухам, он с трудом говорил по-русски и занимался во Франции сельским хозяйством. Правду болтали или нет, но с личным указом императора не поспоришь, а на носу были экзамены. Пошумели и забыли.

Дальнейшие мои размышления прервал вернувшийся со службы отец.

– Алексей, к тебе можно войти? – услышал я из-за двери его голос.

– Да, конечно, – ответил я, поднявшись с кровати. – Заходи, отец.

Он вошёл в комнату и занял единственное здесь кресло, а я, немного постояв, сел на край кровати.

– Что ты наговорил матери? – строго спросил он. – Когда она со мной говорила, чуть не плакала!

– Извини, но я буду жить своим умом, – ответил я. – Если тебя это не устраивает, я сниму квартиру.

– А чем будешь расплачиваться? Насколько я знаю, тебе в редакции не заплатили ни копейки и могут вообще не взять в штат.

– Могут, – согласился я, – но, скорее всего, возьмут. А если даже и нет… Я устраиваю Николая Дмитриевича как зять, а он не оставит без помощи свою единственную дочь. Не хотел спешить со свадьбой и пользоваться его деньгами, но если ты не оставишь мне выхода…

– Шантаж, – задумчиво сказал отец. – Неужели она действительно так хороша, что ты готов из-за неё рвать семейные связи?

– Из-за любви люди способны на многое, – ответил я, – а связи будешь рвать ты, а не я.

– Пригласи её к нам, – сказал он. – Посмотрим на твой выбор. Только предупреди заранее.

– Подожди, – остановил я его. – Скажи, тебе известен такой человек, как Владимир Ульянов?

– А зачем это тебе? – поинтересовался отец. – Спрашиваю, потому что его давно убили. Это было задолго до запрещения партии социал-демократов и даже до начала моей службы в департаменте.

– А чем вы занимаетесь в своём делопроизводстве? – спросил я, меняя тему разговора. – Из названия понятно, что законами, но ты дома никогда не рассказывал о работе, а потом выказывал недовольство тем, как я к ней отношусь. Чем ты сегодня занимался?

– Тебе это действительно интересно? – удивился он. – Ну что же, кое-что можно рассказать. Только учти, Алексей, что такой разговор не для твоих друзей и тем более не для газеты. Занятие у меня было паршивое. У нас в Думе есть комитет по законодательным инициативам, так вот, сегодня я собачился с товарищем председателя этого комитета. Проект любого закона, если он поступает на обсуждение, сначала должен рассматриваться у нас. Это не касается сенаторов из Государственного совета, только депутатов. Фракция кадетов прислала нам на рассмотрение законопроект о легализации употребления морфия и героина. Мало им закона о лёгких наркотиках!

– И чем мотивировали? – спросил я.

– Чем мотивируют в таких случаях! – сердито сказал отец. – Нарушение свобод потребителей. Людей лишают удовольствия и нужных лекарств из-за совершенно незначительных побочных явлений. В конце концов, каждый человек вправе распоряжаться своей жизнью, а у нас дефицит бюджета. Даже не постыдились напомнить о двух миллиардах доходов от продажи водки!

– И чем всё закончилось? Ты его вернул?

– Написал заключение и вернул, только толку-то! Не та я величина. Даже если упрётся моё начальство, найдутся способы нас обойти.

– А кто его лоббирует? – задал я вопрос, уже догадываясь, что он мне ответит.

– Слова-то какие знаешь, – усмехнулся отец. – Небось, нахватался в своей редакции. Ты, Алексей, должен смотреть на мир открытыми глазами. Болтать об этом не стоит, но большая часть думских депутатов куплена ещё до их выборов. С Государственным советом сложнее, но и там есть купленные. Нужно объяснять, кто покупатели?

– Англичане и французы?

– Угадал, – кивнул отец. – Многие куплены немцами и другими. Наши соседи, как свора собак, рвут от империи куски. Если раньше им было достаточно скупать наши банки и заводы и довольствоваться тем, что иностранцы могут получить в империи за свои деньги, то сейчас у нас хотят забрать всё, включая землю. Но россиян уже больше двухсот пятидесяти миллионов, а хорошей земли не так уж много, и она вся в чьей-то собственности. Но ведь нашу численность можно и сократить! И убирают водочную монополию, а из Остзейских губерний сюда идут эшелоны со спиртом! Сволочи лифляндские! А сейчас взялись за дурь. Знал бы ты, сколько её идёт к нам через поляков. Этим и законов не нужно, лишь бы нам подгадить!

– Просвещённая и либеральная Европа! – сказал я.

– Сволочи они все! – припечатал отец. – Они либералы только для своих, а для других хуже зверей! Не получилось нас взять сталью, так взяли золотом! Ладно, что-то я разошёлся. Только смотри, не распускай язык.

Он встал с кресла и вышел из комнаты, а я опять принял лежачее положение. Разговор с отцом оставил неприятный осадок, хотя он не сказал ничего нового, кроме закона о героине. Он не коснулся в разговоре императорской семьи, хотя один намёк был. Ведь закон о легализации морфия и другой гадости лоббировал сам император. Его отец если и не был главным виновником нынешней долговой кабалы, очень ей способствовал. И во всём этом свою роль сыграла императрица Александра Фёдоровна, которая была такой же Фёдоровной, как я Папой Римским. Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадская была четвёртой дочерью великого герцога Гессенского и Рейнского Людвига IV и герцогини Алисы, дочери английской королевы Виктории. Хорошая родословная для российской императрицы? Сенатор Гурко очень ёмко охарактеризовал эту женщину следующими словами: «Если государь, за отсутствием у него необходимой внутренней мощи, не обладал должной для правителя властностью, то императрица, наоборот, была вся соткана из властности, опиравшейся у неё к тому же на присущую ей самонадеянность». И у их сына в жёнушках тоже была такая же немка с примесью крови королевского дома Великобритании и длинным именем Фредерика Луиза Тира Виктория Маргарита София Ольга Цецилия Изабелла Криста, принцесса Ганноверская, герцогиня Брауншвейг-Люнебурская. Ну назвали её Ольгой Александровной, и что это изменило? Ладно, всё это сейчас не важно, важно что же делать мне. Бороться с иностранным засильем? Это даже не смешно, а глупо, по крайней мере, если такой борьбой заниматься в одиночку. Наверное, среди дворян и промышленников много недовольных, и есть какая-то оппозиция, но я ничего об этом не слышал. И вообще я не представлял, как можно выпутаться из сложившегося положения при этой правящей династии. Выкупить всё назад уже не получится: и нечем, и просто не позволят, а других законных способов просто нет. В моей реальности большевики поступили просто, предъявив странам Антанты встречные материальные претензии за интервенцию. Потом об этом писалось много всего, в том числе и то, что в западные страны вывезли больше золота, чем требовалось для расплаты с долгами. Здесь тоже нужна смена правления, которая позволила бы скрутить европейцам кукиш. Только просто отказаться от обязательств не получится. Зная наших соседей, можно утверждать, что они без колебаний прибегнут к военной силе. И плевать им на то, что все займы уже несколько раз окупились выплатами процентов. А к такой войне нужно хорошо подготовиться, иначе быстро задавят и лишат даже видимости самостоятельности. И как готовиться при таком императоре? Я ничего не знал о состоянии российской армии, но не удивился бы, если бы узнал, что её активно разваливают. В самом деле, зачем она России? Если это так, то жаль. Я мог бы рассказать об оружии своего мира. Пусть это будут только зарисовки с описанием принципов работы, имея производство и грамотных инженеров, можно многое быстро довести до рабочих образцов. Ладно, я слишком мало знаю об этом мире, поэтому не стоит ломать голову. Во всяком случае это настоящая жизнь, а не тот суррогат, который мог затянуться на сотни лет. И в чужое тело переселилась бы только душа, а не личность. Так что буду радоваться тому, что получил. Молодость, знатность и достаток – это прекрасное сочетание. К тому же у меня в неполные восемнадцать лет уже есть любовь к замечательной девушке. После слияния личностей я во многом изменился, только эти изменения не коснулись отношения к Вере. Я по-прежнему её любил, разве что больше руководствовался в своих поступках не чувствами, а разумом. Моей молодой половине было трудно прожить день, не увидев предмет обожания, я вполне мог потерпеть до завтрашнего утра.

До ужина нужно было ждать полтора часа, поэтому я решил с пользой провести время у радиоприёмника. У нас в гостиной стояла довольно качественная ламповая радиола «Мелодия», принимавшая больше трёх десятков станций. Российских среди них было только семь, но я прекрасно знал английский, немецкий и французский языки, поэтому выбор программ был большой. Послушав их с полчаса, я убедился в том, о чём уже начал догадываться после слияния. Этот мир был не только технически более отсталым по сравнению с сорок вторым годом моей реальности, но и куда более скучным. Все новости, которые я прослушал, касались визитов и других поездок различных персон, ихсвадеб, похорон и дней рождения. Единственное интересное сообщение касалось беспосадочного перелёта двух американцев с ничего не говорящими мне именами из Нового Орлеана в канадский Эдмонтон. Полёт на две тысячи миль без посадки здесь тянул на мировой рекорд, а у нас в тридцать седьмом экипаж Чкалова пролетел в три раза больше. И так было почти во всём. И как после этого верить утверждению ангела о вреде войн? Этот мир не знал Первой мировой, поэтому не было и связанных с нею жертв и разрушений, а вместо ускорения прогресса имеет место какая-то спячка. В первый раз с момента смерти почувствовал сожаление о потерянных возможностях моего мира, до которых этому ещё расти и расти. Я так привык писать книги, набирая текст на клавиатуре и пользуясь по сети справочной информацией, что сейчас с трудом представлял, как можно работать с одной ручкой. Да и вообще…

Я выключил радиолу и собрался уйти, когда в гостиную вошла мать.

– Катя прислала письмо, – сказала она, показывая конверт. – Не хочешь почитать? Ну и зря. Представляешь, её книгу будут издавать! Она по всем скучает, а по тебе больше, чем по остальным. Спрашивает, не хочешь ли ты переехать к ней в Москву. Квартира большая, а она в ней одна. И наш дворец стоит без хозяев, только тратимся на слуг. Пусть он не в самой Москве, но всё равно…

– Ей только тридцать восемь, – высказался я о тёте. – Нужно оставить писательство и познакомиться с каким-нибудь порядочным мужчиной. Тогда не будет целыми днями сидеть одна. Или пусть приезжает погостить. Ей одной проще приехать, чем всем нам. А во дворец я съезжу вместе с Верой провести медовый месяц. Для нас это будет лучше Парижа, не говоря уже об экономии.

Мне нравилась сестра отца, но мы редко встречались, и я не испытывал к ней сильных родственных чувств. А дворец в Подмосковье давно надо было продать, как и второй в Полтавской губернии, где я был только один раз в жизни. Эта недвижимость без какой-либо пользы тянула деньги, а отец не хотел с ней расставаться. Как же, величие рода Мещерских!

– Я никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже вырос, – сказала мама, обняв меня и прижав голову к своей груди. – Говоришь о свадьбе, а мне почему-то страшно!

Ей было страшно, а мне странно. Меня обнимала моя мама, которую я любил больше всех в семье, и в то же время я чувствовал её, как молодую и очень симпатичную женщину. Это было неприятно, поэтому поспешил освободиться.

– Все дети когда-нибудь вырастают, мама, – сказал я. – Не знаю, как будет с Ольгой, но я не собираюсь далеко от вас уезжать.

До ужина немного полежал на кровати, обдумывая пришедшую в голову мысль. Она была немного шкурной, потому что подталкивала наплевать на борьбу за идеалы до победного конца и заняться устройством своего будущего. Борьба за идеалы не отменялась, просто это был запасной вариант на случай неудачи. Я вполне мог стать выдающимся учёным, изобретателем, писателем и даже певцом. В прошлой жизни у меня был хороший слух, но неважный голос, сейчас со всем этим был полный порядок, к тому же я неплохо играл на гитаре. Творческие люди ценятся в любом обществе, если они не топчутся ногами по его идеалам. Это было бы тяжело, но ради семьи я на такое пошёл бы. Возможно, мои знания и в этом случае помогут людям, пусть это будут и не россияне.

Я не хотел, чтобы Ольга приходила за мной в третий раз, поэтому пришёл на ужин немного раньше, когда Наталья только накрывала на стол. Я знал, что ей нравлюсь, хоть и был на год младше. У нашей служанки не было ни мужа, ни даже парня, и один раз она набралась смелости и предложила мне… Я тогда отказался, а потом жалел.

Девушка как-то почувствовала, что я на неё смотрю, порозовела и задвигалась быстрее. Через несколько минут она закончила сервировку и пошла приглашать мать. Вскоре мы сидели за столом и ели пудинг с домашней сметаной. Помимо пудинга на столе были бутерброды с красной икрой, а на десерт – кофе с пирожными. Когда закончили есть, я спросил, можно ли пригласить Веру на завтрашний ужин. Отец подумал и утвердительно кивнул головой.

– Приводи, посмотрим мы на твой выбор. Оля, чтобы с твоей стороны не было никаких выпадов. Испортить отношение легко, попробуй потом наладить вновь. Это жизнь брата, не стоит ему её портить. Он ведь может отплатить тебе той же монетой. Всё поняла?

– Как быстро ты поменял мнение! – недовольно сказала сестра. – Ладно, не стану я её трогать. Пусть только она сама ко мне не цепляется.

– Алексей, кто-то звонит, – сказала мама, у которой был очень тонкий слух. – Сбегай, пожалуйста, к телефону.

Тут же раздался стук в дверь, и Наталья сказала, что мне звонят. Я обогнал её в коридоре и в прихожей поднял лежащую на тумбочке трубку. Звонил мой однокашник Олег Гагарин.

– Ты не ужинал? – спросил он. – Вот чёрт! Ну ладно, что-нибудь в себя всё равно впихнёшь. Мы собрались поболтать, не хочешь присоединиться? Время ещё детское, а я сейчас пришлю машину.

– Присылай, – согласился я. – Сейчас переоденусь и выйду во двор. Назад отвезёте или возвращаться на трамвае?

– Не знаю, – неуверенно сказал друг. – Если сильно не задержимся, Виктор тебя отвезёт, а если, как в прошлый раз, то он уже уйдёт. А почему спрашиваешь? Хочешь взять ствол? Так Нинка его отберёт.

– А ты меньше болтай, – ответил я. – В прошлый раз пришлось возвращаться ночью через полгорода. Я тогда услышал от отца много интересного. А ствол не помешает, зря, что ли, платили за разрешение.

Я положил трубку на рычаг и поспешил переодеться, по пути заглянув к маме и предупредив о поездке. У Олега будут девушки, и я хотел привести себя в порядок. Пусть они мне не нужны, всё равно не хотелось плохо выглядеть. Я поменял рубашку и надел серый костюм с жилетом того же цвета. Визитка была удобнее, но этот вид пиджака начал выходить из моды, поэтому его редко носили молодые. Дополнив свой наряд чёрным галстуком, я взял со шляпной полки небольшой браунинг, быстро набил магазин патронами и вставил его в пистолет. Положил ствол в карман, забрал бумажник и поспешил обуться. По моим прикидкам, шофёр Гагариных уже должен был приехать. Машин в Санкт-Петербурге было мало, поэтому и езда на них не занимала много времени. Когда я вышел во двор, в десяти шагах от подъезда с работающим двигателем стоял «форд» Гагариных. Я поздоровался с шофёром и сел на сидение рядом с ним. В моём мире у меня не было автомашины, но я научился вождению у одного из своих знакомых. Здесь я водить не учился и автомобилями не интересовался. Десять лет назад в империи заработали два фордовских завода, которые вместе с заводом компании «Рено» и двумя заводами братьев Лопатиных завалили рынок дешёвыми автомобилями. Но отец не хотел с ними связываться и ходил до работы пешком. Все выпускаемые машины были очень похожи и внешне, и по конструкции. Они немного напоминали «Газ-69» с вытянутым капотом и зауженными колёсами на спицах. Верх, как и остальной кузов, у них был не брезентовый, а деревянный, обшитый снаружи листовой сталью, а брезентом при необходимости закрывались открытые сейчас боковины салона. Я уже ездил вместе с Виктором, но раньше не обращал внимание на органы управления, а сейчас обратил и удивился его манипуляциям с педалями.

– Для чего педали? – спросил водителя, который уже выехал на улицу, развернул машину и прибавил ход.

– Интересуетесь, ваше сиятельство? – сказал он, слегка повернув ко мне голову. – Педалей три, потому что меньше никак невозможно. Левая – это сцепление, средняя – задний ход, ну а правой можно тормозить.

Парню было скучно, поэтому он обрадовался возможности поболтать и, пока не приехали, рассказывал мне о своей машине. Управление отличалось от современных мне автомашин, но не слишком сильно, и я всё прекрасно запомнил. При случае надо будет заняться вождением.

Мы подъехали к большому четырёхэтажному дому, в котором у Гагариных была квартира, и я бегом поднялся по лестнице. Хорошо, когда ты в молодом, пусть даже хилом теле. Я перед смертью уже забыл о том, что можно так бегать. А этим телом нужно заняться в самом ближайшем будущем. Не дело быть таким слабаком.

Дверь открыл сам Олег.

– Я отпустил прислугу, – поздоровавшись со мной, сказал он. – Родители уехали в гости и взяли с собой сестру, а младший брат с книгой у себя в комнате, так что нам никто не помешает. Сегодня у нас новенькая. Пойдём, сейчас познакомлю. Бросал бы ты свою Веру и занялся ею. Не девушка – персик! Она из дворян, а отец заведует кафедрой в университете.

– Если будешь трогать Веру, поссоримся, – предупредил я. – Я не лезу в твою личную жизнь с Ниной, вот и ты не лезь в мою.

Семнадцатилетняя Ниночка Фёдорова была безбожно красивой девицей, но относилась к мещанам, что лишало её всякой надежды на брак с моим другом. Она влюбилась в Олега, чем он и пользовался всякий раз, когда предоставлялась возможность. Его отец знал об этой связи, но отнёсся к подобной шалости снисходительно и предупредил сына, что зазорным ребёнком заниматься не будет.

– Ладно, не буду я трогать твою любовь, – засмеялся Олег. – Для меня дружба важнее.

Мы с ним вошли в большую гостиную, где на двух диванах разместились гости. Рядом стояли два низких столика с вином и закусками. На правом диване сидели Нина и какая-то незнакомая красивая девушка, видимо, та самая, о которой говорил Олег. На левом расположились два парня и одна девушка. Это были Сергей Зубов, Игорь Дурасов и Лиза Аносова. Сергей учился в нашей гимназии, но окончил её на год раньше. Во время учёбы я с ним почти не общался и подружился уже позже у Олега. Это был высокий и сильный юноша с немного грубоватыми чертами лица и вечно растрёпанной шевелюрой. В нашей компании он больше слушал других, а если говорил, то только по делу. Во внешности Игоря было что-то азиатское. Это был парень примерно моего роста и комплекции, очень непоседливый и любящий говорить на любые темы. Лизе не исполнилось семнадцати и в нашу компанию она попала из-за дружбы с сестрой Олега. Она не блистала красотой, но имела хорошую фигуру и приятное лицо, усыпанное веснушками. Я считал, что они её украшают, но сама Лиза думала иначе и старалась их забеливать. Она где-то нахваталась анархизма и не скрывала среди нас своих взглядов. Мы здесь общались свободно, без чинов и оглядки на Охранное отделение. Я поздоровался, после чего Олег представил меня новой девушке.

– Это, дорогая Александра, наш Алексей. Хотел сказать, что прошу его любить и жаловать, но не могу! Этого красавчика любить нельзя, потому что он уже влюблён, а из-за вас в магометанство не пойдёт! А вот я бы пошёл!

Александра была миниатюрной девушкой с копной русых волос, тонкими чертами лица и очень большими глазами, опушёнными густыми, длинными ресницами. Смотреть на неё было приятно, я и засмотрелся, заставив девушку покраснеть.

– Не буду я его любить, – справившись со смущением, сказала она, показав улыбкой, что шутит, – но временно попользоваться можно?

Я немного растерялся от этих слов, но потом вспомнил, что здесь, в подобных компаниях, слово «пользоваться» означало только право на внимание.

– Пользуйтесь, – улыбнувшись в ответ, разрешил я и повернулся к другу: – У тебя есть кофе и что-нибудь сладкое? Не хочу пить вино.

– Может быть, коньяк? – предложил он. – Пирожные есть, но я отпустил служанку, а самому возиться с твоим кофе… И потом, какая беседа без вина?

– Лодырь, – сказал я. – Неси свои пирожные, а кофе я сделаю сам.

– Если можно, сделайте и мне, – попросила Александра. – Не хочется пить вино.

– Дурные примеры заразительны, – изрёк Олег. – Иди за мной на кухню.

Глава 3

– Ну как она тебе? – спросил Олег, накладывая в блюдо заварные пирожные. – Кофе, по-моему, вон в том шкафу.

– Замечательная девушка, – сказал я то, что думал. – Если бы уже не был влюблён, влюбился бы сейчас. Где у вас турка?

– Вот стоит, – показал он. – Спички на полке. Принеси пирожные, а то наша компания смолотит их до твоего прихода.

Он ушёл, а я дождался, когда закипит вода, и занялся кофе. Никогда в прежней жизни не любил ни вино, ни водку, хотя время от времени приходилось употреблять. Здешний Алексей тоже не любил пить, но не считал это сильно вредной привычкой и в компании не отказывался.

Закончив с завариванием, я взял один из подносов и поставил на него две чашки с кофе, сахарницу и блюдо с пирожными. К моему появлению все, кроме Александры, были заняты столиками. Выпили три бутылки вина, откупорили ещё две и прикончили закуски.

– Оставьте и нам пирожные, – попросила уже захмелевшая Нина. – Вам для двоих слишком много, а у нас уже нечем закусывать!

– А ты меньше пей, – посоветовал я. – Ты пришла напиться или с пользой провести время? Ещё немного – и тебя придётся укладывать спать. Никого так не развезло, одну тебя.

– Ну и ладно! – сказала она. – Тогда дай пирожное. Алексей, вот Лиза опять завелась со своей анархией, а я убеждена, что свои требования можно заставить выполнить только террором! Да не оглядывайся на Сашу: она свой человек и не будет стучать!

– Если будешь выставлять столько вина, я перестану к тебе ходить, – сказал я Олегу, после чего повернулся к Лизе: – Заканчивала бы ты маяться дурью! Вроде умная девушка, а уцепилась за гнилую идею. И ведь не скажешь, что много выпила.

– А чем тебе не нравится анархия? – вскинулась она. – Наши законы лучше?

– Даже плохие законы лучше, чем их отсутствие, – назидательно сказал я. – Уже в первобытном обществе была какая-то иерархия и узаконенные обычаями отношения, а чем больше развивается человечество, тем сложнее отношения между людьми во всех сферах жизни, и они требуют обязательного регулирования. И организовать такое регулирование на добровольной основе не получится. Идеи Кропоткина – это чушь собачья! Анархия нацелена на развал, а не на созидание. И чем тебя не устраивают наши законы?

– А тебя они устраивают? – язвительно спросила она. – Ах да, ведь твой отец участвует в законотворчестве!

– Не совсем так, – засмеялся я. – Он ему всячески препятствует. А законы у нас есть всякие: и хорошие, и плохие. И мне не всё нравится, только главная беда не в законах, а в людях. Вот чем недовольна ты?

– Как это чем? – растерялась она.

– Твой отец инженер второго класса, – сказал я. – Получает вполне приличные деньги, чтобы вы жили в столице и ни в чём себе не отказывали. Вместо матери по дому трудится домработница, а она сама ничем не занята. Твой брат учится в университете, а ты на следующий год закончишь престижную гимназию. Куда вы ездили отдыхать в прошлом году?

– В Болгарию, а что?

– А то, что у тебя нет поводов для недовольства. Весь твой протест от молодости лет, недостатка ума и склонности к подражанию.

– Спасибо за дуру, – обиделась она. – Мне самой, может быть, и не плохо, я беспокоюсь о других!

– О других поговорим потом, – я оставил Лизу и сел между Александрой и Ниной: – Теперь поговорим с тобой, террористка. Я согласен, что у тебя могут быть поводы для недовольства, только настоятельно советую прекратить всякую болтовню о терроре, иначе договоришься до ссылки, причём в ссылку отправишься со всей семьёй. Я думаю, что родные не скажут тебе спасибо. И учти, что террором, как и анархией, проблем не решишь.

– Я попробую, а там посмотрим! – пьяно возразила Нина. – У тебя ведь есть пистолет?

– И в кого ты хочешь стрелять? – с любопытством спросил я.

– Нашего полицмейстера! – ответила она. – В Спиридонова! Он ходит на работу мимо нашего дома без всякой охраны.

– И чем же тебе не угодил Иван Сергеевич? – сказал я.

– Сатрап! – выкрикнула она. – Он сдохнет, другие будут бояться!

– Он неплохой человек, – возразил я, – и хороший профессионал. Страха ты не добьёшься, только ненависти. И нет гарантии, что на его место не назначат кого-нибудь похуже. У него большая семья, ты хочешь доставить им горе? Ладно, с тобой сейчас разговаривать бесполезно. Я выяснил всё, что хотел. Вы мои друзья, поэтому хочу уберечь вас от неприятностей. Эта бездельная и опасная болтовня, которой мы с вами занимались в последние два месяца, не принесёт ничего, кроме них. А если дойдёт до дела, будет ещё хуже. Хочу предупредить, что если здесь ничего не изменится, я не буду приходить на эти посиделки.

– Струсил! – презрительно сказал Игорь.

– Можешь думать что хочешь, – пожал я плечами, – только не вижу, из-за чего рисковать своим будущим и благополучием семьи. Вот как ты назовёшь человека, который, пожертвовав собой, спасёт других от дикого зверя?

– Герой, – в первый раз за вечер сказал Сергей.

– Я тоже так думаю, – согласился я. – А если этот зверь никому не угрожает и спит где-нибудь в лесу, а кто-то побежит подёргать его за усы или за хвост, чтобы самоутвердиться и произвести впечатление на окружающих?

– Значит, ты считаешь наши разговоры бессмысленными и вредными? – спросил Сергей. – Прекрасно понимаешь, что в обществе много язв, но не нам их лечить?

– А ты считаешь, что эти язвы способны лечить вчерашние гимназисты? – в ответ спросил я. – Вы даже не можете определить цели, не говоря уже о средствах. Было бы больше пользы, если бы мы рассказали друг другу что-нибудь интересное, поставили пластинки и потанцевали. Жаль, что я не взял с собой гитару, можно было бы сыграть и спеть.

– Могу рассказать, – кивнул Сергей. – Не знаю только, интересно это тебе или нет. У меня есть приятель из купцов. Так вот, он недавно плакался, что его отец на грани разорения, а он купец второй гильдии.

– Кредиты? – спросил я.

– Уже знаешь? – не удивился он. – Да, кредиты. Во всех банках дают заём под пятнадцать процентов годовых. Как при этом торговать, не обдирая людей? И что интересно, при нём взял кредит какой-то француз только под пять процентов. Я ради интереса зашёл сначала в банк к Рябушинским, а потом к Гандельману, и везде те же пятнадцать процентов. Тогда я не поленился пройти четыре квартала в банк Боултона и попросил кредит на английском языке, на котором говорю чище их королевы. Знаете, что мне предложили?

– Пять процентов? – попробовал угадать я.

– С тобой неинтересно разговаривать, – усмехнулся он. – Всё-то ты знаешь. Мне пришлось соврать, что забыл паспорт, иначе не помог бы и английский. И к чему мы придём? Крупные купцы и заводчики ещё как-то выкрутятся, а мелкие и средние прогорят. Это не язва? Кстати, я заметил, что в последнее время в ресторанах не протолкнуться от иностранцев. Многие довольно хорошо говорят по-русски, но всё равно их видно за версту. Не знаешь, этому засилью когда-нибудь будет конец?

– У меня отец тоже жаловался, – сказала Александра. – Общепризнанно, что наш университет один из лучших в Европе. Раньше в нём учились только наши студенты, а иностранцев было мало. А сейчас поступил циркуляр из министерства народного просвещения, согласно которому нам выделяются гранты на обучения иностранных студентов. Требуют, чтобы лекции для них читались на родных языках. Все преподаватели знают кто один, а кто два языка, так что с этим нет сложности, но в циркуляре указано, что в перспективе таких студентов будет треть. И такая бумага пришла не только нам.

– Сволочи эти европейцы! – зло сказал Игорь. – Скоро нельзя будет дышать!

– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Лиза. – Мы сами европейцы, а у французов культура!

– Ты определись во взглядах, – сказал я девушке. – Дело не в том, где живут, а в складе ума и жизненных ценностях. А они формируются в народе даже не веками, а тысячелетиями развития. Европейцы – это стая хищников. Не надо вскидываться, Лиза, дай я доскажу.

– Они развили цивилизацию! – выкрикнула она.

– Сначала они её разрушили, уничтожив Западную Римскую империю, – возразил я. – Да и позже, во времена крестовых походов, чего только не было. Прошло много веков дикости и мракобесия, с их гонениями учёных и инквизицией. Ту Европу у нас не зря называли неумытой, из-за того что чистота в ней считалась греховной. Это уже потом, много позже, они начали развиваться, и не без помощи остального мира, в том числе и наших предков. И мы, между прочим, приняли на себя удар монгольских орд. Им тоже досталось, но не всем и недолго, а нас тиранили двести лет! Эта цивилизация, которой ты так восхищаешься, хищная по своей природе. Никто и никогда не проводил столько войн и захватов, сколько они.

– Какие войны? – наморщила лоб Лиза. – Все воевали…

– Перечислить? – спросил я. – Многочисленные войны между самими европейцами, европейцев с арабами, да и с нами, можно не считать из-за их незначительности по сравнению с остальным. Для начала возьмём Америку. Это были не пустые континенты, куда отправились предприимчивые переселенцы, в них было много своего населения. И где оно сейчас? В Северной Америке его осталось всего несколько миллионов, да и в Южной после нашествия испанцев население сократилось в десять раз. Я не знаю общих цифр, но кое-что запомнил. Так в Центральной Мексике в начале завоеваний жили двадцать пять миллионов индейцев, а к концу шестнадцатого века осталось меньше трёх. В Перу было двенадцать миллионов, а осталось только полтора. И так было повсюду. Там помимо испанцев отметились португальцы, а вот Северную Америку «чистили» англичане, французы, испанцы, португальцы, голландцы, шведы и шотландцы. Да, забыл, там отметилась и наша Курляндия, захватившая остров Тобаго, так что они на законных основаниях могут считать себя европейцами. Европейцы не были бы европейцами, если бы не развязали множество войн за передел награбленного. Об Африке нужно рассказывать? К началу двадцатого века вся Африка, кроме Эфиопии и Либерии, была захвачена Великобританией, Францией, Германией, Бельгией, Италией, Испанией и Португалией. Об Азии говорить не буду, потому что надоело. Хорошо наследили европейцы, захватив большую часть нашей планеты? Поэтому плюньте в глаза тому, кто представляет Европу светочем мира, цивилизации и демократии. Волки они, и натура у них волчья.

– И что делать? – спросила меня Александра. – Они ведь ни перед чем не остановятся.

– Мы с вами при всём желании ничего не сможем сделать, – ответил я. – Остаётся надеяться на то, что в нашем отечестве есть достаточно сильные фигуры, которые не смирятся с тем, что происходит. И если им будет нужна помощь, лично я её окажу. А сейчас давайте доедим пирожные, всё здесь уберём и потанцуем.

– Да, хочу танцевать! – потребовала Нина. – А это можно не трогать, завтра уберёт Машка.

Мы всё-таки унесли на кухню посуду, убрали от диванов мешавшие столики и включили радиолу. Сергей не любил танцевать, поэтому его посадили менять пластинки, а сами танцевали, разбившись на три пары. Олег был недоволен пьяной партнёршей, но терпел. Ничего, в следующий раз будет меньше выпивки. А вообще с хождениями сюда нужно завязывать. Я их предупредил, а для общения достаточно общества Веры, тем более что Александра начала на меня слишком сильно действовать. Не хватало ещё разрываться между двумя девушками. Мы закончили посиделки в десятом часу.

– Твоего шофёра нет, поэтому пора закругляться, – сказал я Олегу. – С Ниной ясно, а как доберутся до дома остальные?

– Лизу я доведу до подъезда, – пообещал Сергей. – Мне с ней почти по пути.

– А вы где живёте? – спросил я Александру, уже понимая, что придётся её провожать.

– На Знаменской, – ответила она и назвала полный адрес.

– Мне в другую сторону, – с облегчением сказал Игорь, – а тебе, хоть и не по пути, но не потеряешь много времени.

– Извини, что так вышло, – смущённо сказал мне Олег. – Я бы проводил её сам, но ты видишь, в каком состоянии Нина. Чтобы я ещё хоть раз позволил ей напиться!

Я слышал эту клятву уже в третий раз, но и Нина никогда раньше так не набиралась.

– Ничего страшного, – успокоил я друга. – Я вооружён, а значит опасен, и до ночи ещё далеко.

Мы вышли в прихожую и спустились по лестнице во двор. У Александры были туфли на высоких каблуках, а лестница слабо освещалась тусклыми лампами, поэтому я сразу предложил ей руку. Двор был закрытый, и к арке выхода направились всей компанией, а потом разошлись в разные стороны. Нам надо было идти три квартала до трамвайной остановки. Александра не собиралась отдавать мою руку, хотя на тротуарах был ровно положенный асфальт и они хорошо освещались уличными фонарями. Она шла рядом со мной, постукивая каблучками и изредка бросая на меня мимолётные взгляды. Я тоже несколько раз посмотрел на неё в профиль, невольно сравнивая с Верой. Обе девушки были совершенно разные, но в то же время чем-то неуловимым походили друг на друга. Поиграв в гляделки, я понял, в чём сходство. У обеих были одинаковые глаза и какая-то одухотворённость во взгляде. Не просто красивые девчонки, а яркие натуры, умные и притягивающие к себе мужчин, как магнитом. Такие встречаются редко, а мне попалась вторая, да ещё видно, что я её заинтересовал. Только нашу встречу не назовёшь удачей.

– Так и будем молчать? – спросил я. – Скажите, вам понравилась наша вечеринка?

– Не знаю, что вам сказать, князь… – задумалась она. – У меня тоже есть друзья, с которыми мы иногда собираемся по вечерам, но у нас всё по-другому. Я учусь в университете, поэтому собираются почти одни студенты. Но разговоры у нас серьёзней, что ли. И мы даже среди своих стараемся не касаться некоторых тем.

– А почему князь?

– Этот вопрос нужно задавать вашим предкам, – засмеялась она. – На вечеринке никто не упоминал титулы, не стала этого делать и я, но вечеринка закончилась.

– Не обращайте внимания на разговоры наших девушек, – тоже засмеялся я. – У нас строго присматривают за прессой, но ни один умный человек не примет всерьёз болтовню об анархии экзальтированной несовершеннолетней гимназистки, а в полиции сидят умные люди. Вот разговоры о терроре – это серьёзней. Тоже чушь, но уже опасная. Вряд ли за неё сошлют, но обязательно отреагируют. Поэтому я Нину и предупредил. Она говорит на эту тему только подшофе, а в нормальном состоянии вполне адекватная девица. А как вам парни?

– Мне понравился Зубов, оценить Дурасова было сложно: он почти всё время молчал, а князя Гагарина я уже немного знала. Он мне нравится, иначе меня не было бы на вашей вечеринке.

– Обычно у нас всё наоборот, – сказал я, – Игорь много болтает, а Сергей отмалчивается. Но вы правы: он очень умный парень. Наверное, на них подействовали вы.

Мы подошли к пустой трамвайной остановке, и Александра отпустила мою руку. Сдвинув рукав пиджака, я посмотрел на часы.

– Десять с минутами, – сказал я девушке. – Сядем на лавочку?

– Сядем, – согласилась она и, когда мы сели, неожиданно спросила: – Не расскажете, как познакомились со своей девушкой?

– Странный вопрос, – удивился я. – Но если вам интересно, могу рассказать. Наше знакомство было немного необычным. Случилось это в середине марта, когда я с двумя однокашниками возвращался после занятий в гимназии. Повсюду лежал снег, было холодно, а тут ещё задул ветер, поэтому мы почти бежали, не особенно глядя по сторонам. Моё внимание привлёк громкий девичий голос, и, посмотрев в ту сторону, я увидел девушку, которая что-то возмущённо выговаривала стоявшему рядом парню. Она повернулась, собираясь уйти, но он задержал, схватив за руку. Я сунул свой ранец приятелям, перебежал через дорогу к этой парочке и попытался вмешаться. Врезал он мне хорошо. Когда я с помощью Веры смог подняться, увидел, что её обидчик лежит, скрючившись, на грязном снегу и стонет. Как потом рассказали приятели, она сбила его с ног ударом кулака.

– Рослая девушка? – спросила Александра.

– Такая же малышка, как и вы, – засмеялся я, – только покрепче, потому что занималась спортом. Старший брат увлекался боксом, ну и её научил. Она очень решительная и настойчивая девушка, другие не идут работать корреспондентами.

– Она красивая?

– Очень. У неё ваши глаза, но немного скуластое лицо, волосы обрезает по плечи и оставляет чёлку. Красоту девушек трудно описывать словами, получается набор примет, как в полицейском протоколе. А когда посмотришь сам, заглянешь в глаза…

– А я красивая?

– А то вы сами этого не знаете, – ответил я, недовольный поворотом разговора. – У вас, как и у моей невесты, есть всё, что привлекает мужчин, но первой я встретил её.

Шум трамвая прервал наш разговор. Через минуту он выехал из-за поворота улицы и остановился возле нашей скамейки. Мы вошли в первый вагон, в котором не было никого, кроме кондуктора. Я заплатил за двоих, и мы сели, стараясь не сильно прижиматься друг к другу, что было трудно из-за малой длины сидений. Но не ехать же из-за этого порознь! Вожатый спешил в парк, поэтому трамвай мчался по улицам, громыхая всем, что в нём могло греметь. Из-за этого шума и болтанки вагонов мы сидели молча, пытаясь не сильно ёрзать по сидению. Сошли на пятой остановке, и я проводил Александру к подъезду её дома.

– Прощайте, князь, – сказала девушка. – Спасибо за то, что проводили. Поспешите домой, уже поздно, а вам ещё долго добираться.

– Вы к нам ещё придёте? – спросил я.

– Нет, – отрицательно покачала головой Александра. – Вы заняты, поэтому ничего хорошего из наших встреч не выйдет. Если у вас почему-то не сложится с Верой, вы знаете, где меня искать.

Она повернулась и быстро ушла. Ушёл и я, думая о том, какой у меня содержательный день. Надо же было Олегу её подсунуть! Ладно, завтра будет встреча с Верой, а эти воспоминания со временем потускнеют. Мало ли на свете красивых и умных девушек, так что, на каждую западать? Я не стал ждать следующего трамвая, на котором нужно было проехать одну остановку. Переложил пистолет из внутреннего кармана пиджака в боковой и быстрым шагом пошёл в сторону дома. Идти предстояло с полчаса, поэтому я на время отставил в сторону сердечные дела и принялся думать о завтрашнем дне. Мне не нравились отношение редактора и мои перспективы работы в издательстве. Меня ещё долго будут держать даже не на вторых ролях, а на подхвате. Я понимал редактора, сам бы на его месте поступил точно так же. Чтобы что-то сказать людям, мало с отличием закончить гимназию и быть симпатичным парнем и князем. Первое впечатление у него обо мне уже сложилось, теперь его нужно ломать, и я придумал, как это сделать. Завтра же напишу большую статью о вреде наркотиков и о тех, кому выгодно травить русский народ. Не о заказчиках – такое никто не напечатает, а о придурках-депутатах. Если аргументировать так, чтобы не смогли придраться, наш цензор должен пропустить. И суну этим мерзавцам палку в колёса, и буду иметь в активе публикацию на важную тему. Цензура может зарубить статью за крамолу, оскорбление императорской семьи и государственные секреты, ну и за нападки на европейских кукловодов, а ничего этого у меня не будет. Только перед работой нужно будет поговорить с отцом. Мне надо знать, кто в Думе проталкивает дурь, и как лучше построить статью, чтобы не подставить отца. Пока добирался до дома, успел вспомнить всё, что знал о героине и морфии, и прикинул, что буду писать. Как я и думал, родители не спали.

– Зря вы не спите, – сказал я встретившему меня в коридоре отцу. – Мне из-за вас нигде нельзя задержаться?

– Ты ещё мальчишка, – недовольно ответил он. – И меня не сильно успокаивает твой пистолет. Ты не станешь стрелять, пока на тебя не нападут, а потом может быть поздно. Был бы хоть сильным парнем…

– Буду, – пообещал я. – С завтрашнего дня и займусь. Надо только купить гантели.

– Да ну? – удивился он. – Что-то в лесу сдохло. Но я рад, если ты действительно будешь заниматься.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал я. – Не в спортивных занятиях и не сегодня. Сможешь утром рассказать о законе по легализации наркотиков? И мне нужен твой совет, как это преподать, чтобы не связали с тобой.

– Хочешь написать статью, – догадался он. – А хватит способностей? Цензор пропустит только в том случае, если к вам не смогут придраться. Это будет ведро помоев на партию кадетов, а в ней много влиятельных людей. Материал сенсационный, и от такой статьи может быть польза, но не тебе её писать. Да и захочет ли связываться ваш редактор?

– Давай договоримся так, – сказал я. – Ты даёшь информацию, а я пишу статью и отдаю тебе. Если посчитаешь, что написанное можно отдавать в редакцию, я отдам, если нет, то поговорю с кем-нибудь из наших редакционных акул. Если статью напишут они, её тем более не свяжут с тобой, но мне нужно зарабатывать имя.

– За такую статью можно заработать пулю, – проворчал он. – Ты просто не представляешь, в кого хочешь плюнуть. Успокаивает то, что вряд ли захотят подливать масло в огонь, а тебя, скорее всего, попытаются купить. Ладно, иди спать. Если хочешь, чтобы я всё рассказал, нужно рано встать.

В последние десять лет перед смертью я редко спал ночью больше пяти часов и не испытывал потребности спать дольше, но сон нужен не душе, а телу. Это тело не выспалось и утром зевало так, что была опасность вывихнуть челюсть. Холодная вода помогла, но спать всё равно хотелось. Отец рассказал за полчаса, спросив перед рассказом, не хочу ли я что-то записать. Я отказался и не стал делать записи. Нужные факты прочно улеглись в молодую голову, и в дальнейшем ничего не забылось. Мы быстро позавтракали, и я убежал в редакцию раньше, чем отец ушёл на службу. Работа в ней начиналась с девяти, а идти только четыре квартала, поэтому можно было не торопиться, но мне не терпелось увидеть Веру и приступить к работе над статьёй, и трудно сказать, какое из этих желаний сильнее. Когда вошёл в вестибюль, меня поприветствовал вахтёр.

– Здравия желаю, ваше сиятельство! Что-то вы сегодня рано.

– Дела, Спиридон Трофимович, – откликнулся я. – Не скажете, Воденикова не появлялась?

– Вера Николаевна должна быть наверху, – ответил он мне в спину.

Взлетев по ступенькам лестницы на второй этаж, я пробежался к большой комнате, в которой основной состав редакции собирался утром на что-то вроде планёрки. Вера всегда приходила раньше, чтобы открыть окна и проветрить помещение от табачной вони. До сигарет с фильтром здесь не додумались, но самых разных папирос хватало, а в редакции курили почти все мужчины. Летом можно было проветривать, но я не представлял, как здесь можно дышать зимой. Я терпеть не мог табачного дыма и не собирался этого делать. Пока поработаю, а дальше будет видно. Если к зиме не выделят своей комнаты, уволюсь. Распахнув дверь и увидев, что Вера одна, я схватил её в охапку и принялся целовать.

– Ну что ты делаешь! – задыхаясь, сказала она, улучив момент, когда я от её губ перешёл к шее. – Прекрати немедленно! Алексей, сейчас начнут собираться, а я красная, как морковка! Пожалуйста, меня уже ноги не держат! Можно подумать, что мы не виделись год!

– Никаких отсрочек! – решил я. – Надо быть дураком, чтобы откладывать счастье! Сегодня тебя приглашают к нам на ужин, так что готовься знакомиться с моей семьёй, а потом в неё войти. Считай, что я сделал тебе предложение! Ты ведь согласишься или мне прямо сейчас выброситься из окна?

– Конечно, соглашусь! – сказала она, обвив мою шею руками. – Только нужно будет подождать с детьми. Я хочу хоть немного поработать в редакции.

В коридоре послышался шум шагов, и мы разорвали объятия. Открылась дверь, и в комнату вошли двое. Первым, дымя папиросой, шёл товарищ редактора Николай Селезнёв, за ним с папкой в руках следовал наш спецкор Владимир Мельников.

– Уже здесь? – спросил меня Селезнев. – Завидую я вам, князь! Эх, не был бы я женат! Вера, ты уже достаточно проветрила, закрывай окна.

– Бросали бы вы курить, Николай Васильевич, – посоветовал я ему. – Помрёте раньше времени – что в этом хорошего? Коллектив это как-нибудь переживёт, кое-кто даже обрадуется: всё-таки продвижение по службе. А вот вашей семье будет не до радости, да и не ждёт вас на том свете ничего хорошего.

Он от удивления приоткрыл рот, из-за чего папироса упала на пол, и я тут же погасил ногой. Объяснений между нами не получилось, потому что в открытую дверь вошли сразу четверо работников во главе с самим редактором – Александром Меркушевым.

– Так, все на месте, – сказал он, увидел меня и добавил: – Есть даже лишние. Давайте начинать.

– Уже ухожу, – сказал я ему. – Здравствуйте, господа!

Выслушав ответные приветствия, я ушёл в корректорскую, в которой находился мой стол стажёра. Там взял пачку бумаги и вечное перо и углубился в работу.

– Что пишете, князь? – оторвал меня от статьи наш корректор – Семён Мясников. – Не любовные письма?

– А для чего мне их писать, Семён Егорович, если любовь под боком? – пошутил я. – Это я пробую написать мировой шедевр и опубликовать его в нашей газете. Что-нибудь такое, чтобы всех перекорёжило.

– Лишь бы не от смеха, – сказал он. – Мы фельетонов не печатаем, это вам нужно отправлять его в «Весельчак» или в журнал «Смех и сатира». Эти напечатают.

Дверь открылась, и в маленькое помещение корректорской вошла Вера. Сразу сильно запахло табаком и её духами.

– Что принюхиваешься? – сердито сказала она. – На середине совещания все стали так дымить, что я едва досидела до конца! Пришлось брызгать духами, а сволочная пробка выпала, и я вылила на себя половину флакона! Если не получится отмыть, я к вам сегодня не приеду! Точно обзовут не знающей меры купчихой!

– Сколько раз я вам говорил, Верочка, что здесь не место для девушки? – сказал ей Мясников. – Вы никого не переделаете: или начнёте курить сами, или сбежите.

– Чем ты занят? – спросила она, отмахнувшись от корректора.

– Есть мысль написать статью, используя родственные связи, – улыбнулся я. – Уже половину нацарапал и, если ничем не загрузят, скоро закончу. О чём, пока не спрашивай – это секрет. Надо же начинать делать себе имя.

– Имя ты сделаешь в другой раз, – вздохнула она. – Не получится сейчас писать, потому что нас посылают на происшествие.

– А почему ты так вздыхаешь? – не понял я.

– Потому что не люблю трупов, а там их будет… несколько. Нас с тобой туда, наверное, не пустят, но хоть сделаем фото и опросим кого-нибудь из очевидцев.

Глава 4

Пользы от меня в этой поездке было как от козла молока, только зря потерял три часа. В квартиру забрались грабители, а тут не вовремя принесло хозяев, да ещё с маленьким ребёнком. Ну всю семью в их же квартире и положили, а над женщиной и надругались. Как и предполагала Вера, в квартиру нас не пустила полиция. Походили вокруг дома в компании своих коллег, поспрашивали ничего не видевших соседей и уехали, сделав напоследок несколько снимков, которые наверняка не попадут в номер. Стоило из-за этого гонять трёх работников редакции, да ещё машину с шофёром!

– Неудачно съездили, – сказал нам редакционный фотограф Борис Денисов. – Пока нашей газете не дадут привилегию от департамента полиции, толку от таких поездок не будет. У вас, князь, там, кажется, работает отец? Поговорили бы, может, он поспособствует. Ездили бы вы тогда на уголовные происшествия вместе с Александровым, а потом, глядишь, стали бы писать сами. Очень выгодная работа. Видели, кого пропустили к месту убийства? Корреспондента газеты «Последние Известия» Бориса Биренбойма и его фотографа. А почему? Потому что у их газеты такая привилегия есть.

Я и в прошлой жизни, и в бытность гимназистом ни разу не сталкивался с криминалом. После моего вселения молодой князь Мещерский избавился от излишних сантиментов, но не было ни малейшего желания смотреть на залитые кровью тела жертв и видеть горе их близких. Пусть эту выгодную работу делают те, кто имеет к ней склонность.

Как только приехали, Вера пошла писать отчёт, а я вернулся за свой стол дописывать статью. Больше меня до конца дня не трогали, поэтому удалось её закончить, пусть и перед самым уходом.

– Не надо меня провожать, – сказала любимая. – Я позвонила брату, и он должен вот-вот подъехать. И к вам он меня отвезёт, поэтому у меня будет время покупаться. Надеюсь, что смою с себя всю вонь и смогу у вас появиться. Твоя сестра будет кусаться?

– Сказала, что ей хватит ужина, – улыбнулся я. – Просто постарайся её не трогать. Она тебя не знает, а у каждого в голове свои тараканы.

Мне тоже надо было наводить марафет, поэтому я оставил Веру в редакции дожидаться брата, а сам вернулся домой. До прихода отца успел принять ванну, высушить и привести в порядок волосы и надеть подготовленный Натальей костюм.

– Что это ты так рано вырядился? – спросил встретивший меня в коридоре отец, и я сразу понял, что он не в духе.

– Остался только час, – ответил я. – Ничего, не помнусь. У тебя неприятности на работе или упало настроение из-за предстоящих смотрин?

– Неприятности – это мягко сказано! – сердито сказал он. – Возьми почитай сам.

Он раскрыл на нужной странице «Вестник полиции» и протянул мне. Я прочитал указ императора и вопросительно посмотрел на отца.

– Кто этот Шарль Дюкре?

– Бывший префект Парижа, – ответил он. – Получил подданство и уже переехал в столицу. Наверное, в министерстве знали о замене главы нашего департамента, но нам до последнего никто не сообщил. Я об этом узнал из журнала и сразу навёл справки. У нас даже министр ездит без охраны, а этот привёз с собой пуленепробиваемый автомобиль и охрану из французов.

– Да, насчёт министра, – сказал я. – Мне кое-что неясно в указе. Как можно выводить из-под контроля министерства кадровые вопросы департамента, который в это министерство входит? Или уже не входит?

– Ты ухватил суть, – сказал отец, одобрительно на меня посмотрев. – Наш департамент – это один из столпов, на которых держится империя. А теперь представь, что будет, если у него поменяют главу, да ещё фактически выведут из подчинения министру. Через год в нём останутся только послушные исполнители, которые будут смотреть в рот этому Дюкре. Меня точно выживут.

– У вас много порядочных и решительных людей, – сказал я, глядя ему в глаза. – Неужели не сможете раздобыть трёхлинейку с оптикой и найти хорошего стрелка? Не вечно же он будет ездить в бронированном автомобиле. На Фонтанке это сделать трудно, но у вас там много зданий. И не будет он целыми днями сидеть на службе, куда-нибудь начнёт ездить. В конце концов, не так уж сложно заминировать его автомобиль. Если уж полиция не сможет себя защитить…

– Представляешь последствия? – спросил отец, глядя на меня так, будто увидел впервые.

– Представляю, – ответил я. – У кого-то наверху полетят погоны. У кого-то, но не у всех. А если пришлют ещё одного француза, грохните и его. На месте третьего кандидата я сюда не поехал бы. Неплохой намёк тем, кто это устраивает. Пуля – дура, ей всё равно куда лететь.

– Не скажешь, с кем познакомился? – спросил отец. – Ты сильно изменился, да ещё за день или два. Такие изменения не бывают без сильной встряски или чьего-то влияния.

– Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз? – предложил я. – Не посмотришь статью, пока есть время?

Отец забрал исписанные мной листки, вложил их в «Вестник» и ушёл в кабинет. Вторично мы увиделись минут через двадцать.

– Кто это написал? – спросил он,положив черновик статьи на мой столик. – Кто-то из ваших, как ты выразился, акул?

– Я это написал! – сердито ответил я. – Что так недоверчиво смотришь? Если хочешь, при тебе напишу что-нибудь ещё, только после ухода Веры, а то сейчас на это нет времени. Не допытывайся насчёт авторства, а скажи своё мнение.

– Написано талантливо и будет трудно придраться, – сказал отец, не сводя с меня испытывающего взгляда. – Со мной могут связать хотя бы из-за твоей работы в редакции, но больших неприятностей не будет. Никто не сможет ничего доказать, да и не будут под меня копать, потому что моё начальство тоже против этого законопроекта.

– Значит, пробую пропихнуть в печать, – подвёл я итог. – Папа, я не хочу тянуть со свадьбой! Мало ли что может случиться.

– Папа… Давно ты меня так не называл. Я вижу, что ты намерен жениться независимо от того, какое впечатление произведёт на нас твоя невеста, но давай не будем бежать впереди паровоза. Уже без десяти, стол накрыт, и мы готовы, поэтому иди встречать свою любовь.

Я быстро спустился во двор, а потом вышел на улицу. Ждать пришлось минут пять, по истечении которых возле меня затормозил блестящий лаком чёрный «ситроен», открылась дверца водителя, и из салона выбрался брат Веры.

– Привет, княже, – отвесил он шутливый поклон. – Невесту заберёшь или везти назад?

– Привет, Иван! – я шагнул навстречу и пожал руку. – Не хочешь к нам зайти?

– У меня много дел, – отказался он, открывая дверцу, за которой сидела Вера. – И смотреть будут сестрёнку, а не меня. Когда закончите, позвони, и я подскочу.

Я помог девушке выйти из машины и обалдел. На ней было облегающее шёлковое платье малинового цвета, а замысловатая причёска открывала изящную шею. Туфли на больших даже по моим меркам каблуках добавили стройности и роста. Я ещё не видел свою любовь такой очаровательной.

– Мог бы заехать во двор, – недовольно сказала Вера Ивану, но я хорошо её знал и понял, что за показным недовольством скрывается страх.

– Выше нос, сестрёнка! – подбодрил брат. – Не отдадут тебе этого князя, найдём другого постарше. Какой толк от мальчишки!

– Посмотри на себя, – с улыбкой сказал я. – Сам старше только на два года. Пойдём, дорогая!

Я подал Вере руку и повёл во двор. Плитка была ровной, но не для таких каблуков. Когда она оступилась, я подхватил своё чудо на руки, занёс в подъезд и бегом поднялся по лестнице.

– Отпусти меня, сумасшедший! – рассердилась она. – Что подумают люди? Ты меня всю изомнёшь, на кого я буду похожа?!

– Ты так и будешь здесь стоять? – спросил приоткрывший входную дверь отец. – Или твоя дама не может ходить?

– Всё я могу! – сердито сказала Вера. – А ваши претензии, Сергей Александрович, должны быть к сыну. Да поставь ты меня на ноги!

– И в чём же виноват Алексей? – спросил отец, пропуская её в прихожую.

– В спешке, – ответила Вера, снимая туфли. – Я только утром узнала, что приглашена на ужин, а весь день провела на работе. У меня хватает нарядов, но почти всё деловое или праздничное. Есть хорошее платье для такого визита, но мне его провоняли в редакции. А времени бегать по магазинам не было. Выбрала платье, а к нему подходят только эти туфли. Я редко хожу на таких каблуках, а у вас во дворе неровная плитка!

– Непорядок! – строго сказал отец, но его глаза смеялись. – Надо будет сказать, чтобы выровняли.

– Вот вы смеётесь, а на меня сейчас будут смотреть как на… – она запнулась, не найдя подходящего слова. – Ваши жена и дочь скажут, что я так вырядилась, чтобы произвести на вас впечатление. А не скажут, так подумают!

– Вы на меня и так произвели впечатление, причём самое благоприятное, – улыбнулся отец, предлагая ей руку. – Пойдёмте, я сам вас представлю. Немного против правил, но мы это как-нибудь переживём.

Что можно сказать об этом ужине? Поначалу женская половина моей семьи приняла Веру настороженно, а Ольга не скрывала неприязни, но моя невеста смогла быстро найти общий язык и с матерью, и с сестрой. Ей потребовался час, чтобы стать у нас своей. Провожали её совсем не так, как встретили.

– Заходите к нам в любое время без приглашения! – сказала ей мама. – Вы мне очень понравились, и теперь я понимаю сына.

– Жаль, что вы работаете, – сказала ей Ольга, – но ведь можно прийти после работы?

– Мне после нашей работы каждый раз приходится долго приводить себя в порядок, – с сожалением ответила Вера, – но я постараюсь найти время.

– Бросали бы вы работу в редакции, – посоветовал отец. – Если хочется писать и есть способности, это можно делать дома.

– Мне хочется хоть немного побыть в редакции, чтобы набраться опыта, – сказала Вера. – Долго работать не получится из-за детей.

До машины она дошла, опираясь на мою руку. На этот раз Иван заехал во двор.

– Когда свадьба? – спросил он меня.

– Женился бы хоть сейчас, – ответил я, – но сначала надо поговорить с твоим отцом и решить, где будем отмечать и кого пригласим. Мы должны разослать приглашения всем родственникам с таким расчётом, чтобы они смогли приехать, а у меня одна из тёток в Италии. Так что не получится раньше чем через десять дней.

– Что за тётка? – спросила Вера. – Ты мне о ней не говорил, только о Катерине.

– Я сам не видел, – ответил я. – Это тётя Наталья, которая вышла замуж за итальянского герцога Фабрицио Сассо-Руффо. Ей уже больше девяноста лет, и понятно, что она никуда не поедет, но попробуй не пригласить! Обид будет… А одна из её дочерей замужем за сыном великого князя Александра Михайловича.

– И этих нужно приглашать? – испугалась Вера.

– А ты думала! – подтвердил я. – Но можешь не пугаться: когда узнают, кто невеста, найдут повод отказаться. А вот вторая дочь – баронесса Маруся Врангель – может прибыть, да не одна, а со всем семейством.

Я помог Вере сесть в салон, Иван занял место водителя, и они уехали. Я вернулся в квартиру и хотел уйти в свою комнату, но был перехвачен отцом.

– Задержись, – сказал он. – Не спеши со своей статьёй. Я постараюсь с утра кое с кем поговорить, чтобы позвонили вашему цензору. Оснований не пустить твою статью в печать нет, но он может испугаться последствий, а после звонка не будет никаких препон. Теперь по твоей свадьбе…

– Я поговорю с отцом Веры, а окончательно решишь вместе с ним.

– Так будет лучше, – согласился отец. – Теперь ещё одно. Ты дал совет в отношении Дюкре. Я хочу знать, не ведёшь ли ты подобные разговоры с кем-то ещё.

– Ни с кем, кроме тебя, таких разговоров не вёл, – глядя ему в глаза, ответил я. – У меня нет таких друзей, которым можно было бы довериться.

– А твой Олег? – спросил он. – Я считал, что вы дружите.

– Дружим. Олег никогда не предаст, но я не уверен в том, что он не сболтнёт случайно, да и не нужно ему это. Наши разговоры были не от большого ума. Я там уже всех предупредил.

– Это хорошо, – сказал отец. – Хотел бы я только знать, откуда у тебя появился этот большой ум. Надеюсь, что ты не будешь долго держать меня в неведении. Я попросил, чтобы купили и привезли гантели, так что можешь забрать.

Я поблагодарил и, забрав из прихожей пятикилограммовые гантели, направился к себе. В коридоре увидел маму.

– Что это у тебя? – спросила она, увидев спортивный инвентарь. – Гантели! Какой же ты молодец! Хочу сказать, что мне очень понравилась твоя Вера. У неё есть красота и характер, а самое главное, что ей нужен ты, а не наше положение. Иди, а то тебе тяжело их держать.

Я вошёл в комнату, определил место для гантелей и переоделся в халат. Надо было обдумать события сегодняшнего дня и то, чем заниматься завтра. Я устал, поэтому выбрал не кресло, а кровать. Мне очень не понравилась история с французом. Плохо, что начали менять руководство в департаменте полиции, ставя на ключевые посты иностранцев. И такую замену даже не маскируют, делая это совершенно открыто. Оформить подданство можно любому за один день, и если эта практика будет широко применяться… Понятно, что многих сразу не заменишь: бросится в глаза и можно завалить работу. Но за несколько лет нетрудно сменить руководство во всех значимых органах власти. Против императора не попрёшь, тем более что в Думе нет никакой оппозиции иностранному засилью. Если раньше наших иностранных кредиторов устраивала продажная власть и возможность качать золото и скупать у нас всё, на что упадёт взгляд, то сейчас появилось желание управлять напрямую. Это могло иметь далеко идущие и очень плохие последствия, а любые действия, кроме устранения императора и его семьи, могли их только отсрочить. И что теперь делать мне? Я видел только две возможности: драться или наплевать на российские дела и устроиться с семьёй где-нибудь за границей. Второй вариант не нравился, а первый имел смысл только в том случае, если уже существовал заговор достаточно сильных и влиятельных людей. Наверняка за нас возьмутся в ближайшие годы, поэтому просто не было времени что-то затевать самому. Но даже если такой заговор был, кто я для заговорщиков? Какую ценность мог представлять вчерашний гимназист князь Мещерский? Правильно, никакой. Такой заговор мог существовать только при строжайшей секретности, иначе его уже давным-давно не было бы. Я мог, используя свои знания, сделать себе имя и стать заметной фигурой, но для этого нужно много времени, а его нет. Какой толк от моих знаний, если ими не успеют воспользоваться? Оставался рискованный вариант со статьёй. Влезть в игру значительных людей, спутать им карты и попытаться при этом уцелеть и привлечь к себе внимание заговорщиков. Им мог пригодиться молодой человек с хорошо подвешенным языком и бойким пером, патриотично настроенный и не слишком боящийся за свою шкуру. Главное – с ними сойтись, а потом можно будет доказать свою полезность. Но, делая ставку на второй вариант, надо было одновременно заниматься первым. Мне в любом случае не помешает известность.

Вскоре стало клонить в сон. На часах было только девять вечера, но я решил, что лучше заснуть сейчас, а завтра с утра начать заниматься телом. Прежде чем браться за гантели, надо было две-три недели укреплять мышцы без снарядов.

Утром я проснулся раньше обычного, даже раньше звонка будильника, который поставил на семь часов. Убрав холодным душем остатки сна, сделал лёгкую разминку, а потом покачал разные группы мышц, стараясь не переусердствовать. Заодно выполнил упражнения на растяжки, которым меня когда-то учили в секции кун-фу. Хоть не сильно напрягался, всё равно вспотел, и пришлось опять бежать под душ. После занятий зверски захотелось есть, поэтому за завтраком съел больше обычного. Сегодня был пасмурный день, и до моего выхода из дома уже дважды срывался дождь. Я не стал брать плащ, обошёлся складным зонтом. Быстро добрался до редакции, обменялся приветствиями с вахтёром и поднялся на второй этаж. Я решил не ждать со статьёй, а отдать до начала работы. К цензору она попадёт ещё нескоро, а попробуй потом найти редактора! Идти с ней к его товарищу после разговора о вреде курения не хотелось. Он бы послал меня далеко-далеко… На стук в дверь кабинета раздался неразборчивый возглас, который я счёл разрешением войти.

– Здравствуйте, Александр Николаевич, – первым поздоровался я, дождался его ответа и продолжил: – У меня к вам просьба посмотреть эти записи. Мне рассказали об одной законодательной инициативе кадетов, которая вызвала неодобрение второго делопроизводства департамента полиции…

– Подождите, князь, – перебил он меня, – ваш отец не в нём работает?

– В нём, – кивнул я, – но будем считать, что эти сведения я получил не от отца. Если статья выйдет под моим именем, у него не будет неприятностей в департаменте. Да, сегодня должны позвонить нашему цензору, так что он не станет мешать.

– Даже так? – сказал он, посмотрев на меня с интересом. – Оставляйте ваши бумаги, я их посмотрю.

Разделавшись со статьёй, я нашёл Веру.

– Дай я тебя поцелую, пока не воняешь, – сказал я, обняв девушку. – Я всё-таки жених! Отцу говорила?

– Иван говорил, – оторвавшись от моих губ, ответила она. – Когда ты с ним встретишься?

– Если он будет дома, могу сразу после работы, – прикинул я. – Вместе и сходим. Слушай, я отдал Меркушеву статью. Ну ту, которую писал вчера. Если он не побоится, должны напечатать.

– А почему он должен бояться? – не поняла она.

– Думцы от кадетов хотят разрешить употребление сильных наркотиков, и у них есть шансы это протолкнуть, а я хочу помешать.

– И зачем это нужно? – удивилась Вера. – У нас и из-за слабых наркотиков много проблем. Александров написал об этом статью, но её зарубил наш Степанов.

– Он не мог пропустить, – понизив голос, сказал я. – Закон приняли по указу императора, поэтому его запрещено критиковать. А моей статье он препятствовать не станет.

– И большая статья?

– Я думаю, наберётся на разворот.

– С ума сошёл! – сказала она. – Кто же тебе выделит столько места? Показывал кому-нибудь из наших?

– Такое нельзя показывать, – ответил я. – Эту статью нужно или отдать в печать, или съесть.

– Шуточки у тебя, – проворчала она. – У тебя нет опыта в писательстве, поэтому Меркушев отдаст кому-нибудь твою писанину на правку.

– Слово-то какое нашла! – с напускной обидой сказал я. – Хочешь, поспорим на то, что никакой правки не будет? Только не знаю, на что с тобой спорить. Спорить на деньги с собственной невестой – это моветон, спорить на поцелуй нет смысла, я их и так получу, а ничего серьёзней из-за твоего батюшки не будет.

– Скоро уже будет! – покраснев, прошептала она, забыв о статье. – Я вчера лежала и не могла до конца поверить в то, что скоро буду твоей женой. Могли бы пожениться через два-три дня, если бы не твоя итальянская тётка!

Долго ворковать не дали: появился Селезнев и отправил нас разбирать редакционную почту. Конверты нужно было разложить в три стопки: в работу, для ответов и в мусорную корзину. В работу отбирали самые интересные письма. Сегодня одно такое попалось Вере. Для ответов откладывали письма пустого содержания, но написанные важными персонами. Остальное после повторной проверки выбрасывалось. Когда мы почти закончили, закончилось и совещание.

– Идите за мной, – поманил меня заглянувший в дверь редактор. – Послушайте, князь, кто писал статью?

– Писал я, а из Департамента получил только факты, касающиеся проекта закона.

– Значит, у вас есть дар слова. Вашу статью можно отдать в набор без правки и корректуры. Сегодняшний номер уже свёрстан, поэтому поместим в завтрашнем. Но прежде чем я это сделаю, отдам проверить цензору. Танечка уже должна была отпечатать, так что сейчас и отдам. Подождите радоваться: это ещё не всё. Насколько я понял, в случае скандала Департамент полиции не станет нас защищать и не подтвердит факта поступления законопроекта. Я прав?

– Правы, – подтвердил я. – Только не думаю, что его авторы дадут задний ход. Подумаешь, подняла хай какая-то газета! Неприятно, конечно, но если учесть, о каких деньгах идёт речь…

– Я тоже так думаю, – согласился он, – но должен подстраховаться, чтобы не получить обвинение в клевете. Поэтому пошлю Кошелева, который у нас аккредитован в Думе, чтобы он проверил через своих знакомых. Наверняка что-нибудь накопает. Но и это не всё. Вы не врач, и я тоже, поэтому мне нужно заключение работающего с наркоманами врача. Я созвонился кое с кем, а вам нужно с копией статьи съездить по одному из этих двух адресов. Если получите нужный отзыв в первой поездке, больше никуда ездить не нужно. Только сначала подождём мнения нашей цензуры.

Я вместе с Меркушевым сходил к машинистке и получил у неё первый экземпляр статьи, а редактор со вторым отправился к цензору. Цензора пришлось ждать полчаса. После того как он дал положительное заключение, мне выделили машину.

– Когда свадьба? – спросил Меркушев перед тем, как я ушёл из его кабинета. – Что вы на меня так смотрите, князь? Вы порядочный человек и уже в открытую милуетесь с нашей Верой. Такое может быть только в том случае, если уже всё для себя решили.

– Дней через десять, – ответил я. – Точно пока не знаю сам.

– Ну тогда забирайте её с собой, – усмехнулся он. – Куда иголка, туда и нитка. Пусть лучше съездит с вами и подышит свежим воздухом. Жалко, но ей у нас не работать. Или вы не позволите, или дети.

– Закончила с письмами? – спросил я Веру. – Тогда всё бросай, по приказу редактора едем к профессору Григорьеву. Нужно получить отзыв на мою статью.

Дорога не заняла много времени, и вскоре мы уже сидели в гостиной большой профессорской квартиры. Я за нас обоих отказался от предложенного угощения и протянул профессору статью.

– К вам, Борис Евгеньевич, будет просьба ознакомиться с этой статьей и коротко написать заключение. Редакцию газеты интересует ваше мнение только по вопросам, связанным с медициной.

– Конечно, князь, – улыбнулся он. – Безусловно, я помогу вашей газете.

По мере того как профессор читал, улыбка сменилась озадаченным выражением, а когда он закончил и снял очки, я увидел в его глазах страх.

– Пусть девушка подождёт здесь, а вы, князь, идите со мной, – сказал он, отдавая Вере статью.

Григорьев повёл меня в свой кабинет, усадил на один из двух стульев, а сам сел напротив.

– Поговорим без свидетелей! – сказал он, стараясь не смотреть мне в глаза. – Я не буду давать никаких заключений! Вы ко мне не приезжали и не привозили этой статьи. А вам я настоятельно советую убедить редактора не печатать ничего подобного. Если не послушает, лучше уходите из газеты!

– Вы очень сильно напуганы, – заметил я.

– Я не понимаю, почему спокойны вы! – повысил голос профессор. – Если правда то, что написано о законопроекте, а я склонен этому верить, то вас сомнут и не заметят! Если попробуете барахтаться, пострадаете не только вы, но и ваши близкие, а закон примут! Плетью обуха не перешибёшь! Думаете, мало было противников у закона о слабых наркотиках? Как бы не так! Я сам подписал петицию! А потом вмешался государь император, и закон был принят! А мою дочь встретили какие-то типы и изрезали руки! И сказали, что если я попробую тявкнуть, ей изрежут лицо! А ведь эти наркотики лёгкие только в законе! Сколько уже сломано судеб, сколько погибло людей! Вы знаете, что в империи за последние пять лет стали пить в два раза больше? А ведь и до того пили не мало! Если примут закон о героине, я вместе с семьёй уеду в какую-нибудь нормальную страну, потому что у нас скоро будет опасно выйти на улицу!

– Ну нет так нет, – сказал я, поднимаясь со стула. – Не беспокойтесь: мы не будем на вас ссылаться.

– Я вас не убедил, – с сожалением сказал он. – Зря, вы просто не представляете, какие люди могут быть заинтересованы в таком законе, и какие деньги на кону. Кадеты – это только конец цепочки.

– Ну почему же, – усмехнулся я. – Для начала это будут многие сотни миллионов, но если дело поставить на широкую ногу, они могут превратиться в миллиарды. Ну и число русских за двадцать лет сократится раз в пять, если посчитать всё вместе. Только мне, Борис Евгеньевич, страшно не хочется никуда уезжать.

– Поедете к кому-нибудь другому? – спросил он. – Тогда езжайте к профессору Лазареву. Адрес я вам дам. Это очень принципиальный человек, и у него не осталось детей. Я думаю, он напишет вам то, что вы хотите, а я этого сделать не могу. Извините.

К Лазареву пришлось ехать в другой конец столицы. Профессор был дома и принял нас не в гостиной, а в кабинете.

– Вы ведь по делу, а делами я занимаюсь здесь, – сказал он, обращаясь к Вере. – Ну и какая же надобность во мне у вашей газеты?

Этот профессор после чтения статьи не испугался, а пришёл в ярость.

– Сволочи! – выкрикнул он, грозя кому-то кулаком. – Ни чести, ни совести! Я могу понять англичан или французов: они засадили маком половину Азии и понастроили производящих отраву фабрик! В их собственных странах она запрещена, а русских можно травить, переливая их кровь в золото! И вообще в мире стало слишком много людей, которые, с их точки зрения, и не люди вовсе! А поэтому к ним другой подход! Но ведь находится много наших поганцев, которые им в этом помогают! За подачки готовы лизать задницы в надежде доказать этим свою полезность и урвать немного от хозяйского пирога! Холуи…

Он выругался матом, потом посмотрел на порозовевшую Веру и извинился.

– Извините старика, но нет сил терпеть и смотреть на то, что творят! Вы хотели отзыв? Сейчас я его напишу, да ещё добавлю от себя!

Сначала он коротко подтвердил правильность написанного прямо на последнем машинописном листе и расписался, а потом взял свою бумагу и минут пять писал отзыв в развёрнутом виде.

– Наверняка мне оторвут голову, – сказал он, отдавая нам бумаги, – но это нестрашно. Я уже прожил своё, а семья погибла, поэтому меня некем зацепить. А вот вы, молодые люди, побереглись бы. В тех, кто за этим стоит, нет ничего человеческого.

Глава 5

– Садитесь, князь, – сказал мне отец Веры. – Вы пришли просить руки моей дочери?

Глава купеческого дома Водениковых походил на былинных богатырей, какими их рисовали в иллюстрациях к сказкам. Он был на голову выше меня, а весил раза в два больше, и я не видел в нём жира. Мужественное лицо с крупными чертами и широкая купеческая борода довершали облик. Хотя Николаю Дмитриевичу перевалило за пятьдесят, ни в бороде, ни в густых, коротко стриженных волосах не было видно ни одного седого волоса. Сейчас он был одет в костюм с непременным здесь жилетом, но на выездах любил одеваться под старину, в сюртук, широкие штаны и сапоги.

– Не совсем так, Николай Дмитриевич, – улыбнулся я. – Руку я попросил сам и уже получил согласие, а от вас нужна помощь. Я не могу организовать свадьбу, не зная, кто на ней будет присутствовать с вашей стороны, и сколько им потребуется времени на сборы. И забудьте вы о моём княжеском титуле. Какие, право, титулования у родственников? Вы и дочери станете на каждом шагу напоминать, что она княгиня?

– Можно и по-простому, – согласился он. – Вижу, что шутите, поэтому не обижаюсь. Когда и где думаете играть свадьбу?

– Я готов хоть сейчас, но из-за одной моей родственницы придётся ждать дней десять, – объяснил я. – Она не приедет из Италии в свои девяносто, но может обидеться, а у неё родственные связи с семьёй Романовых. А о том, когда это будем делать и где, я прошу вас договориться с моим отцом. Вот визитка, на которой указаны его телефоны, рабочий и домашний.

– Лодырь, – сделал вывод Николай Дмитриевич. – Спихнули всё на отца и рады. Ладно, приготовим мы вам такую свадьбу, что на неё будет не стыдно пригласить императора.

– У меня к вам очень серьёзный разговор о безопасности Веры, – сказал я, отбросив шутливый тон.

– А что у вас случилось? – насторожился он.

– Как вы относитесь к закону о лёгких наркотиках? – начал я издалека.

– Плохо я к нему отношусь! – сердито сказал Николай Дмитриевич. – Можете не оглядываться, здесь нас не услышат. Вредный закон, хоть и говорят, что к его принятию приложил руку сам государь. Много работников, особенно из молодых, употребляют эту пакость и становятся никуда не годными людьми. В деревнях этого меньше, а в городах, особенно среди фабричных, встречается чаще. Мало нам было пьяни, так теперь ещё и это! А к чему вопрос?

– А к тому, что вдобавок к тому закону хотят принять ещё один, который разрешает дурь посильнее! Я не знаю, кто этим занимается из наших европейских соседей, но думаю, что многие. В Азии устраивают огромные плантации мака и заводы по его переработке, а сбывать готовый продукт собираются у нас.

– Если у них получится, это будет конец нашей жизни! – мрачно сказал он. – Если не всех потравят, остальных возьмут голыми руками!

– Им-то что! Только этого и добиваются. Соседям, а теперь и американцам, не дают покоя наши земли и их богатства, да и империю многие воспринимают, как соперника.

– А кто проталкивает? – спросил Николай Дмитриевич. – Не наши?

– Нет, это не прогрессивная партия, – ответил я. – Кадеты. Только это не играет большой роли. Многие депутаты куплены и просто выполняют заказ. Я узнал об этой возне от отца, и возникла мысль подложить им свинью. Если опять ждать указа императора, потом всем заткнут рты. А пока это только инициатива одной из думских фракций, цензура пропустит…

– Вы написали статью? – спросил он. – Уже вышла?

– Выйдет в завтрашнем номере, – ответил я. – Потом день-два будут разбираться, кто посмел раскрыть пасть. Деньги в этом замешаны большие, а привлечь императора будет сложней, особенно если эту тему подхватят другие. За себя я не опасаюсь. Ношу с собой пистолет и без него кое-чему обучен, да и не станут сейчас связываться.

– Почему? Из-за отца?

– Отец в таких делах не защитник, – покачал я головой. – Он сам может пострадать, хоть не очень в это верит. Просто я автор этой статьи, и если меня сейчас грохнуть, толку будет мало, а шума – много. А вот наказать кого-нибудь из близких мне людей… Это не свяжут со статьёй, но меня может ударить посильнее смерти. Мёртвые не чувствуют боли, а я буду страдать. Так сказать, урок для наглого бумагомарателя.

– И что предлагаешь? – переходя на ты, спросил он. – Ты об этом уже думал, и должны быть какие-то мысли.

– На работе я за ней пригляжу, – сказал я, – а в других случаях нужна охрана. Было бы неплохо возить её на машине и постоянно менять маршруты. Да и вам с Иваном надо поберечься. Вряд ли на вас будут отыгрываться, но всё равно…

– Зря ты это затеял! – недовольно сказал он. – Один бог знает, чем это закончится для Веры! Не мог напечатать под чужим именем или кому-нибудь отдать!

– А смысл? – возразил я. – Ну да, обыватели никогда не узнали бы, что это написал князь Мещерский, но тем, кого я обижу, узнать автора будет проще простого. Чиновнику департамента полиции приносят бумаги, которым он чинит препоны, а через несколько дней в газете, где работает его сынок, всплывает их содержание. Думаете, сложно сделать правильные выводы? В конце концов, как следует прижать редактора, и он всё выложит. Я вообще удивился, что он легко пошёл на подобную публикацию. А отдавать статью в другую газету… Очень сомневаюсь, что её там напечатают, но кого-нибудь из своих пошлют в Думу к кадетам для проверки, и я попаду под удар без всякой публикации. Тогда точно грохнут. А если вообще ничего не делать, то нужно собирать вещички и вместе с Верой уезжать куда-нибудь подальше, например, в Австралию. Там, конечно, тоже можно прожить, но уже наши внуки точно не будут русскими.

– Почему так думаешь? – спросил Николай Дмитриевич. – Из-за наркотиков?

– Наркотики – это то, что бросается в глаза, – ответил я. – У нас мало кто читает «Вестник полиции», а в газетах этого указа не было, поэтому вы вряд ли знаете, что главой департамента полиции назначен француз. Он, конечно, принял подданство, но русским из-за этого не стал. Более того, ему теперь и министр не указ, потому что не сможет отменить его кадровые решения. И это только первая ласточка!

– Я тебе назову ещё двух таких ласточек, – зло сказал Николай Дмитриевич. – Товарищем министра путей сообщения у нас теперь англичанин Джеймс Хант, а Горный департамент Министерства государственного имущества возглавляет ещё один англичанин Брайан Шорт.

– Раньше нас только стригли, а теперь решили снять шкуру. Кредитами всех не задавят и не потравят всех водкой с наркотиками, но если европейцы захватят ключевые посты, справиться с оставшимися будет нетрудно. В конце концов, для подавления недовольства могут ввести свои армии. Нашей к тому времени уже не будет, а если даже останется, что она сделает при таком императоре? Вы тогда лишитесь своего дела, хорошо если возьмут приказчиком. И это время не за горами.

– А что дворянство? – спросил он. – Неужто все будут спокойно на это смотреть? Зачем вы тогда нужны?

– Я не вырос чином, чтобы передо мной отчитывались, – сказал я. – Недовольных много, и большинству уже видно, к чему идёт, но я не знаю, есть ли этому сопротивление. Я ещё потому написал под своим именем, что есть надежда, что меня заметят и используют. Есть у меня кое-что ценное для таких людей, но вначале на них нужно как-то выйти.

– Озадачил ты меня, – мрачно сказал Николай Дмитриевич. – Я русский и не желаю становиться каким-то там австралийцем! Машину с охраной я для дочери сделаю, но мой тебе совет: жениться быстрее. Наплюй на обиду своей престарелой родственницы и сделай всё дня за три. Напишешь, что вошёл в её положение и не стал беспокоить. Как-нибудь переживёт, а не переживёт, так ей всё равно пора помирать. Ладно, об этом я поговорю с твоим отцом. Давай теперь поговорим о приданом. Я даю пятьсот тысяч и куплю дом или квартиру, вот только как вам сейчас жить одним?

– Нам лучше пожить вместе с моей семьёй, – сказал я. – Их тоже нужно охранять, а вместе это проще устроить.

– Дело хозяйское, – вздохнул он, – но моё предложение о доме остаётся в силе. И учти, что если тебе потребуется какая-нибудь помощь, обращайся. Помогу всем, чем смогу.

Я простился с отцом Веры и перед уходом зашёл в её комнаты. Она предупредила, чтобы заходил без стука, что я и сделал. Моя невеста уже искупалась и сейчас сидела у окна в самой маленькой из комнат и сушила волосы феном.

– Долго вы разговаривали, – сказала она, обернувшись на звук моих шагов. – О чём договорились?

– Мне отдали тебя и полмиллиона в придачу, чтобы не отказался, – пошутил я.

– Дёшево он оценил единственную дочь! – ответила шуткой Вера. – Даёт что-нибудь ещё?

– Предлагал купить дом, но я отказался.

– А почему? У нас очень большой дом, но вряд ли ты захочешь в нём жить. У вас просторная квартира и замечательная семья, но свой дом лучше.

– Всё это так, – вздохнул я, – но сейчас нам придётся во многом себя ограничить. Дело не в деньгах, а в безопасности, в первую очередь твоей.

– Это из-за твоей статьи? И кто будет мстить?

Вера не читала статью, только слышала эмоциональное высказывание профессора Лазарева, поэтому я пересказал её содержание и повторил то, что только что рассказывал Николаю Дмитриевичу.

– И долго нам так… беречься? – поёжившись, спросила она. – Я не возражаю против машины, но я же не смогу работать! Охрана имеет смысл, если охраняет постоянно, а не только по пути на работу и обратно. А как быть на выездах по заданию редакции? Таскать на хвосте вооружённых охранников или безвылазно сидеть на разборе почты! Разве это работа? Я поняла, почему ты так сделал, и не обвиняю, но лучше какое-то время посижу дома. И тебе нужно меньше мотаться. Навалятся где-нибудь – очень тебе тогда поможет пистолет! А могут просто выстрелить из автомобиля. Это ты думаешь, что тебя не станут трогать, а они могут наплевать на шум.

– Пока наплевать предложил твой отец, – улыбнулся я. – Плевать будем на нашу итальянскую родственницу. Если на это пойдёт мой отец, можно пожениться через три дня.

– Давай наплюём! – сказала Вера, выключила фен и прижалась ко мне. – Хочу, чтобы ты был моим, тогда готова терпеть любые неприятности!

– Я поговорю с отцом, – пообещал я. – Давай я тебя поцелую и пойду домой.

– Не хочу тебя никуда отпускать! – сказала она, оторвавшись от моих губ. – Давай сейчас закроемся, и будь что будет! Всё равно скоро свадьба.

– Мы оба обещали твоему отцу, что воздержимся, – возразил я. – Сам хочу остаться, но он может войти в любой момент. Только дурак не догадается, чем мы с тобой занимаемся, а мне очень важно его доверие. Придётся потерпеть.

Я отказался от машины и пошёл пешком сначала к редакции, а от неё к себе домой. От дома Водениковых на Садовой до здания, в котором располагались типография и редакция нашей газеты, пришлось идти двадцать минут, а потом ещё пятнадцать – до нашего двора. Дорога на машине занимала минуты, а вот ходить пешком было опасно. На всём маршруте почти не было мест, где можно было укрыться. Надо покупать машину и нанимать шофёра. Конечно, можно звонить в таксопарк и вызывать такси, но такой звонок несложно отследить. Чёрт, почему мы не купили машину!

Я сильно задержался после работы, и отец уже давно был дома и встретил меня в коридоре.

– Зайди, – сказал он и первым вошёл в кабинет.

Мы сели в кресла, и он спросил о моём разговоре с отцом Веры.

– Николай Дмитриевич не в восторге от того дерьма, в которое я влез сам и втянул его дочь, но принял мои резоны, – начал я рассказывать. – Он обеспечит Вере машину с охраной, но я с ней договорился, что пока посидит дома. Насчёт свадьбы созвонится с тобой. Отец, он предложил сыграть свадьбу через три дня. Напишем тёте Наталье, что понимаем её состояние и не настаиваем на приезде, а пригласим моих кузин с семьями. Лиза наверняка не придёт из-за купечества Веры, а Маруся будет, да и Катерине нетрудно приехать. За три дня обиженные до нас не доберутся, и можно будет спокойно отпраздновать.

– Пожалуй, – согласился он. – Что с костюмом?

– Сразу после работы сходили в салон «Бризак» и заказали мой смокинг и свадебное платье для Веры. Через два дня обещали сделать. Кольца я уже купил, а остальное обещал сделать Николай Дмитриевич. Сам он это сделает или за компанию с тобой – это меня не интересует.

– Лодырь, – улыбнулся отец.

– Да, он тоже так сказал, – вернул я улыбку. – Когда я возвращался, в голову пришла мысль: не продать ли нам оба наших дворца, пока они ещё хоть что-то стоят?

– Я понял твою мысль, – задумался он. – В обоих дворцах по десятку слуг и никакой охраны…

– И при разборках ничего не стоит сжечь эти дворцы, можно вместе со слугами, – добавил я. – Расположены за городом и охраняются только от бродяг. Да и зачем они нам?

– Ты же знаешь… – начал отец.

– Какое величие рода, папа? – перебил я его. – Если дворянство не остановит развал империи, то грош ему цена, и я постараюсь забыть о своём княжеском титуле. Тогда отсюда сбежим, а дворцы в лучшем случае купят по дешёвке, а то и вовсе отберут. А если найдутся те, кто попытается встать на пути развала, им придётся применять силу, а это война, причём и в самой империи, и с нашими соседями. Если дворец под Москвой может сохраниться, то в Полтавской губернии от него наверняка останется один фундамент, а мы потеряем деньги.

– У нас полмиллиона в банке, – напомнил он.

– Которые неплохо обратить в золото, – сказал я. – В случае потрясений бумажные деньги быстро обесценятся, а европейские соседи могут приравнять наши рубли к туалетной бумаге. Отец Веры даёт нам полмиллиона, и часть этих денег я переведу в золото, пока это не запретили.

– Что он ещё обещал?

– Купить по нашему выбору дом или квартиру. Но я думаю с этим не торопиться. Поживём пока с вами, так безопасней. Ты не думал, что нужно как-то защитить маму и Ольгу? Ты почему-то уверен в своей безопасности, а у меня такой уверенности нет. Их тоже могут убить или похитить, просто чтобы нам досадить. Сейчас это легко сделать.

– И зная это, ты решился на публикацию.

– Не обязательно, что до этого дойдёт, – возразил я. – Просто хочу подстраховаться, чтобы потом не кусать руки. Когда профессор Григорьев подписал петицию против «лёгких» наркотиков, его дочери изрезали руки и пообещали изрезать лицо. Я очень надеюсь на то, что не напрасно подвергаю вас опасности. Если поднимется большой шум, и на нашу публикацию отреагируют другие газеты, у императора будут связаны руки. Конечно, это никого не остановит, и в том или ином виде закон примут, но гораздо позже.

– Я подумаю, что можно сделать, – пообещал он.

– Есть ещё один вопрос… – замялся я. – Хотелось бы знать, кто из живущих в империи иностранцев проталкивал этот закон. Кадеты – пешки, которыми легко пожертвуют. У вас должны знать.

– Может, и знают, – пожал он плечами. – Только вряд ли кто-нибудь из девятого делопроизводства поделится с тобой этими знаниями. Я понял, что ты хочешь знать, от кого может исходить опасность. Польза от таких знаний может быть только в том случае, если ты готов отвечать ударом на удар.

– Смотря как ударят, – сказал я. – Если пострадает кто-нибудь из вас, я постараюсь ответить так, чтобы надолго запомнили.

– Рассказывай, что с тобой случилось! – потребовал он. – Иначе у нас не будет разговора.

– Да ничего особенного, – сказал я, решив, что пришла пора поговорить с ним начистоту. – Просто кто-то подарил мне память семидесяти лет своей жизни. И мир, в котором он жил, очень похож на наш, только не такой отсталый.

– И ты думаешь, что я поверю в подобную чушь? – спросил он. – Почему не хочешь сказать правду?

– Я тебе часто врал? – в свою очередь спросил я. – Постарайся вспомнить, когда это было, а то у меня не получается. Я понимаю, что это звучит дико, но мои слова нетрудно проверить. Конечно, проверить не рассказ о прожитой кем-то жизни, а научные знания, которые сейчас лежат в моей голове. Чтобы тебе было понятней, приведу пример. В нашей радиоле шесть ламп размером с мой кулак. Я знаю, что их уже научились делать размером со спичку, только немного толще, и больше уменьшить размеры не получится. Для того, кто поделился со мной памятью, лампы, даже самые маленькие и современные – это древность. У них давно используются другие усилительные приборы, которые в сотни раз меньше и почти не потребляют тока. И с моей помощью нетрудно сделать и их, и многое другое.

– Ты не шутишь? – изумлённо спросил отец, уставившись на меня во все глаза. – Многого ожидал, но не такого! И кем же был этот подаривший?

– Он долго и многому учился, потом работал инженером, а к концу жизни стал писать книги. Он тоже жил в России, был женат и имел двух сыновей.

– И ты помнишь всю его жизнь? – спросил отец.

– Большую её часть, – ответил я. – Он не помнил раннее детство, поэтому и я его не помню. Остальное вспоминается очень хорошо. Ты же знаешь, какая у меня память.

– Если правда то, что ты сказал, моего сына больше нет! Личность – это в первую очередь наша память, а память у тебя на четыре пятых чужая. Понятно, почему ты так изменился. Был мальчишкой и вдруг сразу стал умным и много прожившим человеком. Вера знает?

– Личность – это не только память, отец! – возразил я. – Я как был, так и остался твоим сыном! Конечно, поведение изменилось, но мой характер, привычки и привязанности остались прежними! Вы, как и раньше, мои родители, Олег – друг, а Вера – любимая девушка, за которую я готов отдать жизнь. Я не сказал ей не из-за того, что боюсь потерять, просто сам только с этим освоился. Сколько прошло времени! Но обещаю, что она узнает до свадьбы.

– Твой литературный дар от него?

– Отчасти. Я и сам написал бы эту статью, просто с его даром она получилась немного лучше.

– Матери с сестрой ничего говорить не надо, – предупредил он, – а вот мне расскажешь, что у него была за Россия, и в чём у нас разница, кроме твоих крошечных ламп. А я кое к кому обращусь, чтобы проверить эти твои знания. Извини, но я не могу полностью поверить в такое без доказательств.

– И они потом удержатся и никому не откроют того, что узнают? – с сомнением сказал я. – Мои знания могут позволить вырваться далеко вперёд. Не хотелось бы их сейчас открывать. С нами таким никто не делился бы.

– Это учёный и мой хороший друг. Он никому ничего не скажет.

– Тогда я согласен. Отец, я понимаю, что со мной не будут откровенничать работники девятого делопроизводства, хотя мне от них не нужно ничего секретного. Но, может быть, ты знаком с кем-нибудь из тех, кто недавно вышел в отставку? Мне не нужна ваша агентура, только сведения об иностранцах. Наверняка многие о них знают, просто я не вхожу в их число.

– Сейчас ничего не могу сказать, – ответил он. – Завтра кое с кем поговорю, а потом позвоню и узнаю, будут ли с тобой разговаривать. На них и после выхода в отставку действуют подписки.

– Так что с дворцами? – спросил я.

– Один продадим, – решил отец. – Оставим тот, который под Москвой, и наймём в него охрану. Займусь этим завтра.

– Может, купим машину? – предложил я.

– Бронированную не купим, потому что они делаются только под заказ, – ответил он, – а остальные можно прострелить даже из нагана, что уж говорить о винтовке! Мало того что она тебя не защитит, так ещё и врежешься на скорости во что-нибудь вроде стены. К тому же никто из нас не учился вождению, поэтому придётся брать шофёра. Может, мы её и купим, но не сейчас. Мне пока хватит мороки с вашей свадьбой, продажей дворца и охраной семьи.

Вскоре после моего возвращения поужинали, а потом пришлось рассказывать маме о визите к отцу Веры, а Ольге – о наших заказах в салоне «Бризак». Рассказ закончился показом колец, после чего меня наконец отпустили. Я раньше заснул и очень рано проснулся, что дало возможность дольше поиздеваться над телом. В результате вчерашних тренировок мышцы немного побаливали, но это не мешало заниматься. После душа был завтрак, а потом я пошёл в редакцию. Сегодня я в первый раз появился в ней раньше Веры, которую через десять минут после моего прихода привёз брат.

– Ну вы и жук, князь! – одобрительно сказал Александров. – Ваша первая статья заняла треть газеты! Из-за неё много чего выбросили, в том числе и одну мою статейку. Нет, я не обижаюсь: не было в ней ничего интересного, а вам я завидую! Такой материал и прекрасное изложение. Но тема очень острая, удивляюсь тому, что пропустил Степанов и подписал в печать Меркушев. Если честно, я при своей зависти на такое не решился бы. Как бы нам всем не отгрести из-за вас неприятностей.

– Вы молодец, князь! – сказал подошедший Денисов. – Рискуете, конечно, но я бы тоже рискнул. Нельзя допускать такого непотребства! Если нужно чем-нибудь помочь…

– Нужно, Борис! – хлопнул я его по плечу. – Приглашаю вас с камерой на свою свадьбу. Там будут другие фотографы, но и гостей наберётся сотни полторы, поэтому можно хорошо заработать. Это в воскресенье, так что работа не пострадает. Придёте?

– Я не занимаюсь такими заработками, но ради вас с Верой приду, – согласился он.

Появился редактор, и почти все ушли на совещание, а мы уединились в корректорской.

– Ты знаешь, мне немного страшно, – призналась Вера. – Никогда не считала себя трусихой, а сейчас всю прямо трясёт!

– Не надо бояться, – я обнял её и прижался щекой к щеке. – До свадьбы будешь под охраной, а потом посидишь у нас дома.

– Дурак! – рассердилась она. – Я не за себя, я за тебя боюсь! Я-то посижу в квартире, тем более что и твои мать с сестрой будут сидеть, а вот ты не усидишь дома! И что мне делать, если с тобой что-нибудь случится?

Разговор прервался, потому что из типографии пришёл Семён Мясников с кипой свежих газет.

– Держите по одной на память, – улыбнулся он, протягивая нам две газеты. – Все в редакции попросили для них взять. Не каждый год такое печатаем. Шуму будет! Я слышал, что у нас собираются печатать дополнительный тираж. Расшевелили вы змеиное гнездо, князь, будьте теперь осторожней.

В этот день нас не трогали. Сначала разобрали газеты и принялись читать мою статью, а потом разошлись работать.

– Вот что, князь, – сказал мне Меркушев. – Я вас двоих сегодня отпускаю, а приходить завтра илинет – решайте сами. Наши газеты расхватывают, как в мороз горячие пирожки. Уже во многих ларьках всё продано, а покупатели подходят. Сейчас развезём допечатку, а потом, может быть, начнём печатать ещё. А вы пока лучше посидели бы дома. Давно не было такого скандала. С законопроектом теперь однозначно надолго затихнут, а эти три кадетских депутата пойдут под нож! Я допечатал к вашей статье рецензию профессора, чтобы сделать её весомее. Давайте, я сейчас отдам команду и вас отвезут на нашей машине.

– Поехали к нам, – предложил я Вере, когда мы спускались к выходу. – Мать с сестрой будут рады, а как буду рад я… А потом позвоним Ивану, и он отвезёт домой. Хорошая программа?

– Я не виноват! – чуть не плакал полный, обильно потеющий мужчина. – Вот извольте прочитать! Мы даже в Думе никому…

– Что это вы мне принесли, Александр Михайлович? – с небольшим акцентом спросил сидевший за низким столиком худощавый господин с резкими чертами лица и густыми, зачёсанными назад волосами. – Отравители? Хороший заголовок для статьи. Это, случайно, не о вас?

– Вы нас убили! – обречённо сказал полный. – Нас выведут из фракции на первом же заседании! Даже если не отзовут, я больше не появлюсь в Думе. От меня теперь будут шарахаться, как от зачумлённого!

– Кто, кроме вас троих, видел законопроект? – спросил худощавый. – Отвечайте, Белов!

– Я же говорил, господин Бенсон, что в Думе никому не показывали. Его отнесли на оценку во второе делопроизводство департамента полиции надворному советнику князю Мещерскому, а потом я вернул вам. О законопроекте знали, но с ним не знакомился никто из наших коллег!

– Как зовут этого Мещерского? – спросил Бенсон.

– По-моему, Сергей Александрович, – ответил Белов. – Смотрите на подпись?

– Это его сын?

– Да, это его единственный сын, – подтвердил Белов. – В редакции сказали, что он работает у них третий месяц.

– Это хорошо, что он у него единственный, – задумчиво сказал Бенсон. – Вам, Александр Михайлович, вместе с коллегами придётся сходить в Думу. Заявите, что этот законопроект – целиком и полностью ваша инициатива, и о досрочном прекращении своих полномочий. Лучше уйти самим. И не нужно так переживать: никого из вас не забудут. А сейчас идите – мне нужно работать.

Депутат, шаркая ногами, вышел из гостиной, а вместо него вошёл молодой подтянутый мужчина, чем-то похожий на сидевшего в кресле.

– Вот что, Грин! – сказал ему Бенсон. – Соберите мне всё, что сможете, по князьям Мещерским. В первую очередь интересует тот Мещерский, который работает во втором делопроизводстве департамента полиции, и его сын. Срок исполнения – два дня.

Молодой по-военному чётко развернулся и хотел выйти, но вынужден был посторониться, пропуская невысокого и полного господина с большими залысинами и тонкими усами под мясистым носом.

– Объясните мне это, Гален! – раздражённо сказал вошедший, бросив на столик газету.

– У меня уже есть такая, – ответил Бенсон. – Нас переиграли. Немного подождём, пока утихнет шум, ну и отблагодарим тех, кому обязаны задержкой.

– Как бы нас с вами тоже не отблагодарили! – сказал усатый. – Для тех, кого мы представляем, время – это деньги, а мы лишили их этих денег. Кто в этом виноват?

– Судя по всему, князья Мещерские, – ответил Бенсон. – Я только что отдал приказ собрать по ним данные, потом начнём работать. Не беспокойтесь вы так, Дидье, наверху прекрасно понимают, что у нас с вами свои сложности.

– Нужно сделать паузу! – по-прежнему зло сказал усатый. – Сколько, по-вашему, придётся ждать?

– Два-три месяца, – сказал Бенсон. – Я подождал бы и больше, но нам этого не позволят.

– Надеюсь, с виновными разберутся? Подобную наглость нельзя спускать! Если у вас не хватит людей, скажете, и я выделю своих.

Глава 6

Весь день Вера пробыла у нас, но я с ней почти не общался. Сначала на мою невесту предъявила права мама, потом – сестра. Мне же пришлось отвечать на бесконечные звонки. Чтобы не бегать в коридор, занял кабинет, и уже к обеду возникло желание хоть на время отключить телефон. Делать это было нельзя, потому что мог позвонить отец. Пока звонили знакомые. Были среди них мои приятели и те, кого я мог назвать друзьями, но в основном звонили приятельницы мамы. Причиной этих звонков была моя статья. Спрашивая мать, они узнавали, что у аппарата я, и сразу же переходили к поздравлениям, при этом многие благодарили, удивлялись моему мужеству и советовали поберечься. Приятно, когда тебя благодарят, но всё должно быть в меру. Мне осточертели звонки, поэтому очень обрадовал приход отца, который решил пообедать дома.

– Я отключил твой телефон, а сейчас отключу в прихожей, – сказал я ему, – иначе звонки не дадут нормально поесть. Ты успел что-нибудь сделать?

– Давай поговорим после обеда, – ответил он. – У меня мало времени, поэтому расскажу сразу всем.

За нашим столом прибавился стул, на котором сидела Вера. Мы знали, что отец торопится на службу, и ели быстрее обычного. Он закончил обедать раньше других и быстро рассказал о своих делах.

– Алексей говорил о нашем решении продать часть недвижимости?

– Какая недвижимость? – спросила мама. – У нас не было таких разговоров.

– Я не мог с ними говорить, – сказал я отцу, – сидел на телефоне. Когда ты уйдёшь, я всё объясню.

– Мы продаём дворец в Полтавской губернии, – сказал он в основном для матери. – Я уже оформил договор в имущественной конторе, и мне обещали, что сделают за десять дней. Почему на это пошли, вам объяснит Алексей. Теперь о свадьбе. У меня был обстоятельный разговор с Николаем Дмитриевичем. Свадьбу будем играть в воскресенье в ресторане «Контан». Должно быть около сотни гостей, но заказ сделаем с большим запасом. Я уже обзвонил тех, кого мы приглашаем. Обещали прибыть все, кроме семьи Лизы, но это было ожидаемо. Я отправил письмо Катерине, а написать Наталье в Венецию попрошу тебя, дорогая. Извинись и передай, что брат по-прежнему о ней помнит и любит. Алексей, с охраной я тоже решил. Сейчас не буду об этом распространяться, скажу только, что охранять начнут с воскресенья. Я уже ушёл, а вопросы задавайте Алексею.

– Рассказывай, для чего нас охранять! – потребовала у меня мама, как только ушёл отец. – Недвижимость подождёт!

Я подробно рассказал о законопроекте кадетов и о статье.

– Мы принесли газету, так что можете почитать сами. Наверное, уже продают третий тираж, а мне надоело отвечать на звонки твоих подруг.

– Ну и что? – не поняла она. – Написал и правильно сделал, мы-то здесь при чём?

– Я перешёл дорогу очень влиятельным людям, – объяснил я. – Из-за меня они потеряли сотни миллионов рублей. Когда один из профессоров выступил против предыдущего закона, его дочери во дворе порезали руки.

– Так я никуда не смогу уйти без охраны? – дошло до Ольги.

– Если бы приняли этот закон, мы тебя и так никуда не отпустили бы без охраны, – сказал я. – Не сейчас, а примерно через год. Ты просто не можешь представить, на что способен наркоман ради очередной дозы. Наркотики стоят денег, а у этой братии их вечно не хватает. Они не просто травят себя, они отравляют жизнь остальным. Никакая полиция не справится с таким разгулом преступности. А с охраной удобно. И отвезут, и привезут обратно.

– Так будет машина? – спросила она. – Тогда ладно.

– А о какой недвижимости шла речь? – спросила мама.

– Продаём полтавский дворец, – объяснил я. – Он совершенно не нужен, только лишние расходы.

– Правильно делаете, – одобрила она. – Ты говорил, что мне звонили? А почему не позвал к телефону?

– Перед тем как я его отключил, только тебе и звонили, – засмеялся я. – Хотели поговорить о моей статье, а тут я на телефоне, так что они о тебе тут же забывали и наваливались на меня.

– Подключай аппарат! – распорядилась мама. – Я сама посижу в отцовом кабинете, а ты развлеки Веру.

– И как же мне тебя развлекать? – спросил я невесту, после того как мы ушли в мою комнату и сели на кровать.

– Я сейчас позвоню отцу и попрошу разрешения остаться у вас на ночь! – прижавшись ко мне, прошептала она. – Если разрешит, мы найдём, чем заняться. Сколько можно только целоваться? Мне этого мало! Как на это посмотрят твои?

– Я думаю, что нормально, – ответил я. – Для них ты уже своя, а свадьба послезавтра.

Она позвонила, и отец разрешил. Мои тоже приняли эту новость совершенно нормально, только отец после ужина спросил, будем ли мы предохраняться. Мол, если нужно…

Я ответил, что в этом нет необходимости, и этой ночью моя любовь стала женщиной. Далеко не всем девушкам везёт испытать прелесть любви с первого раза, но ей повезло. У меня был большой опыт, а Веру не требовалось долго разжигать, поэтому ночь у нас вышла сказочная. Весь следующий день мы провели, почти не выходя из комнаты. Днём позвонили в редакцию, и ещё Вера звонила домой отчитаться отцу. Мой отец на обед не приходил, а когда вечером вернулся с работы, позвал меня в кабинет.

– Ноги ещё передвигаешь? – насмешливо спросил он. – Смотри, не перетрудись, а то на свадьбе будешь иметь заморенный вид. Что с вашей одеждой?

– Я звонил, чтобы привезли на дом. Должны вот-вот подъехать.

– Заварил ты кашу, сын! Замаранные депутаты сегодня же заявили, что досрочно прекращают работу. Объявлено, что законопроект – это их личная инициатива, которую фракция безусловно осуждает. Ты уже звонил в редакцию?

– Ещё до обеда. А что?

– Другие газеты не остались в стороне. В «Родине» опубликовано большое интервью с тем профессором, который давал тебе отзыв, в «Новом голосе» есть результаты опроса жителей столицы, а в «Вечернем Петербурге» напечатали свою статью.

– А как же цензура? – спросил я. – Я думал, что после моей статьи прекратят все публикации на эту тему.

– Правильно думал, – усмехнулся отец. – Так бы и было, но начальник Главного управления по делам печати уехал отдыхать во Францию, его товарищ тоже в отъезде, а наш новый глава Департамента отравился грибами.

– Как же это у вас получилось?

– А при чём здесь мы? – ненатурально удивился отец. – Если хочешь знать, он питается только в своём доме. Повар у него тоже француз, так что понятия не имею, где они взяли эти поганки. Выживет, конечно, но два месяца не появится на службе. Слушай дальше. Я говорил с отцом Веры. Он решил взять на себя все заботы, а я не стал навязываться. В общем, к вашей свадьбе всё готово. Завтра к двенадцати прибудут машины. Обвенчаетесь в Исаакиевском соборе, а потом поедем в ресторан. В связи с нашими сложностями, свадьбу сыграем за один день. Да, я отправил в Москву доверенного человека, который организует охрану дворца, так что выполнил всё самое срочное. Сейчас тебе некогда, но после свадьбы сведу с одним отставным коллежским советником. Это по поводу твоей просьбы. Он согласен с тобой побеседовать и в разумных пределах поделиться кое-какой информацией. А потом ты поделишься своими секретами с моим другом.

Весь следующий день прошёл со сказочной быстротой. Для молодых время тянется медленно, а для стариков оно летит так быстро, что они не успевают считать дни. Для меня время тоже летело, но день свадьбы прошёл особенно быстро. В памяти остались отдельные фрагменты праздника и длинная череда знакомств с родственниками Веры и другими гостями, приглашёнными её отцом. Венчание прошло торжественно и красиво, но самой красивой среди красот собора была моя белоснежная невеста. На нём присутствовало больше ста гостей, и кое-кто сразу приехал в ресторан. Зал был огромный, и в нём осталось много места для танцев. После застолья с чествованием молодых многие пошли танцевать. Дамы в своих облегающих шёлковых платьях до пола были похожи на разноцветных бабочек, а вот большинство мужчин, особенно пожилых, пришли в чёрных фраках и напомнили императорских пингвинов. Немногочисленная молодёжь предпочитала смокинги, которые выглядели не так архаично. Веселились часов пять, после чего стали разъезжаться. Моя московская тётя не захотела ехать к нам ночевать, а сразу отправилась на вокзал, на вечерний экспресс. Как позже объяснил отец, её поспешный отъезд был результатом его разговора. Он боялся за сестру и посчитал, что так лучше.

Выглянув утром в окно, я увидел во дворе «форд», возле которого курили двое крепких мужчин.

– Это наша охрана, – сказал стоявший рядом отец. – Они отвезут меня в Департамент и вернутся. Если мне понадобится их помощь, я вам позвоню. Без них никто никуда не выходит! И Вере скажи, чтобы не ездила с братом. Если приедет её охрана, тогда можно. И будь готов к разговору.

Он уехал на службу, а я вернулся в свою комнату, думая, чем нам занять время. В голову не пришло ничего путного, и я обратился с этим вопросом к жене:

– Чем будем заниматься? В редакцию ехать не стоит, да мне и не хочется. Я там больше околачивался из-за тебя.

– У тебя талант! – возразила она. – Как можно зарывать его в землю? Я пробовала писать, но получилось намного хуже твоей статьи.

– Писать можно, не выходя из дома, – повторил я слова отца. – Хоть сейчас могу сесть и написать какую-нибудь выдуманную историю. Не знаешь, сколько платят за книги?

– Не знаю, – ответила она, – но, наверное, много. Так в чём же дело? Садись и пиши. Или тебе для этого нужна машинка?

– Мне нужно желание, – вздохнул я. – И не собираюсь я здесь трещать машинкой. Если займусь писаниной, ты умрёшь от скуки.

– Ты не дашь, – прошептала она, прижимаясь ко мне. – Надо выполнять супружеский долг!

– Не весь же день, – возразил я. – Так я быстро кончусь, и ты останешься вдовствующей княгиней. Милая, убери руки. Надо придумать что-то такое, чем можно заниматься вдвоём, помимо твоего долга.

– Долг не мой, а твой, – недовольно сказала она. – Как я понимаю, нам нельзя ходить по театрам, в кино тоже не сходишь. И что остаётся? Съездить к кому-нибудь в гости? Можно почитать книги, но надолго меня не хватит.

– Идея! – воскликнул я. – Ты играешь на гитаре?

– А почему я должна на ней играть? – спросила Вера. – Гитара – это мужской инструмент. Я играю на фортепиано. У меня дома есть хороший инструмент.

– Я не видел его в твоих комнатах, – сказал я. – И хорошо играешь?

– А для чего он там? – не поняла она. – У нас есть для этого музыкальная комната. У отца в доме три десятка комнат и часть большого дома на Гороховой, которую он отдал Ивану. А играю хорошо, но только под настроение. Мне больше нравится слушать, как играют другие.

– Вот я сейчас и сыграю, – пообещал я, – а заодно и спою. Подожди, сначала настрою гитару, а то я уже полгода не брал в руки.

Я взял гитару, убедился, что она не нуждается в настройке, и запел «Эхо любви», подражая манере исполнения Анны Герман:

– Покроется небо пылинками звёзд, и выгнутся ветви упруго. Тебя я услышу за тысячи вёрст, мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга…

– Откуда такое чудо? – со слезами на глазах спросила Вера. – Никогда не слышала такой песни!

– Садись на кровать, – сказал я вскочившей жене. – Сейчас я расскажу такое, что можешь хлопнуться в обморок, а это лучше делать на кровати. Надо было рассказать до свадьбы, но сначала было много других дел, а потом я решил этого не делать. Мы любим друг друга, и мои слова ни на что не повлияли бы, только могли испортить тебе настроение.

– Хочешь сказать о том, что у тебя до меня были женщины? – спросила она. – Так я об этом и так догадалась!

– Какие женщины? – не понял я. – О чём ты говоришь?

– В тот вечер, когда я с тобой осталась, ты действовал так решительно, что я сразу поняла, что это у тебя не в первый раз. Мне поначалу стало так горько…

– А потом? – спросил я.

– А потом ты начал делать такое, что у меня из головы вылетели все мысли, – залившись румянцем, призналась Вера. – Я с девушками часто говорила о парнях. Ну ты понял о чём. И в гимназии, и со служанками. Кто-то что-то слышал, у других уже были мужчины, но никто из них о таком не рассказывал. Мне было так хорошо, что я даже подумала, что это неплохо, когда жених умеет… Мало ли кто был до свадьбы, главное, чтобы никого не было после неё!

– Всё так и не так, – сказал я, вешая гитару на крючок в стене. – Понимаешь, у меня не было никого, кроме тебя, но я знаю, как любить, и многое другое из чужой памяти. В это трудно поверить, но ко мне в голову попала память жизни другого человека. И самое невероятное в этой истории то, что он прожил жизнь не в нашем мире. У него была жена и двое детей, поэтому я у тебя такой грамотный. Если бы не этот подарок, я не знал бы, за что тебя трогать. Мы тоже болтали о девушках, но толку от такого трёпа! И песня из его мира. Я знаю их очень много.

– Ты сам её перевёл? – спросила она. – И так складно! Может быть, у тебя есть и талант поэта?

Было видно, что Вера не усомнилась ни в одном моём слове и просто сгорает от любопытства.

– В переводе не было необходимости, – ответил я. – Их мир во многом похож на наш. В нём есть своя Россия, в которой говорят на таком же языке. Он был инженером и писателем, поэтому у меня так легко и быстро получилось со статьёй. А стихов я тоже много знаю и могу рассказать. Только жизнь у них сильно отличалась от нашей, поэтому многое не поймёшь без объяснений.

– Своим говорил? – спросила жена.

– Сказал отцу, а женщинам лучше не знать. Мать перепугается, а сестра может разболтать. И ты никому не говори! Для меня это может быть опасным.

– Никому не скажу! – поклялась Вера и заодно перекрестилась. – Вот тебе крест! А ты ещё сыграешь?

Ну и чем, по-вашему, я занимался до вечера? Конечно же, пел, декламировал стихи и рассказал кое-что о мире Рогова. У жены горели глаза, и ей всего было мало. Когда позвонил отец и мне нужно было ехать на беседу, она чуть не заплакала от огорчения.

– Если окончательно не сорву голос, буду петь для тебя полночи, – пообещал я, пригладив ей волосы. – А ты пока что-нибудь почитай или поболтай с Ольгой. Ей одной тоже скучно.

Я поменял халат на костюм, взял с собой пистолет и спустился к машине.

– Добрый вечер! – поздоровался я с охранниками. – Вам нужно отвезти меня к департаменту полиции, а потом оттуда заедем ещё в одно место.

Просторные дороги с хорошим асфальтом, если на них мало транспорта, позволяют очень быстро передвигаться, а нам повезло не стоять на светофорах, поэтому домчались до департамента в считанные минуты. Отец ждал нас у одного из входов и быстро спустился к машине.

– Поезжайте по этому адресу, – приказал он, передавая водителю листок с записью. – Там подождёте нас с полчаса и отвезёте к дому. После этого вы нам сегодня не понадобитесь.

На этот раз ехали дольше, фактически в предместье. Остановились у большого одноэтажного дома, с маленьким, но ухоженным парком. Машину оставили у ворот, а сами через открытую калитку прошли по уложенной плиткой дорожке к парадному входу. Дверь оказалась заперта, и пришлось звонить, а потом ждать, пока откроют. На нас посмотрели в глазок, потом мужской голос спросил, кто и по какой надобности.

– Откройте, Вадим Ефимович, – сказал отец. – Это Мещерские. Я вам недавно звонил.

Звякнула вынутая цепочка, со щелчком открыли замок, а потом убрали засов.

– Я живу уединённо, – говорил нам хозяин, заводя в гостиную, – а бережёного, как известно, бог бережёт. Садитесь, господа. Не желаете чего-нибудь выпить?

– Нам бы пищи духовной, – улыбнулся отец. – Пищу телесную мы отведаем дома.

– Ну раз так… – развёл руками хозяин. – Вас, молодой человек, интересовали те лица, которые представляют мировых производителей наркотиков? Это ведь вы написали статью в «Русском слове»? Смело, очень смело… Я примерно представляю, чем вы руководствовались, добиваясь со мной встречи. Врага нужно знать в лицо?

– Можно сказать и так, – ответил я. – Называйте меня Алексеем.

– Немного против правил, но если вы настаиваете… Понимаете, Алексей, знание врага в вашем случае ничего не даёт. Вы совершили смелый поступок, но при этом оттоптали ноги многим сильным мира сего, а они к такому не привыкли и вам этого не простят. И вы не сможете противостоять, даже узнав о них всё. Вы просто не представляете, с кем связались.

– Ну так просветите, – сказал я. – Неведение для меня хуже.

– Вы правы, – согласился он. – Ладно, слушайте. Вы знаете объём производства опиатов? Не расстраивайтесь, у нас его не знает никто, известно только, что маком засеяно больше двух миллионов гектаров земли только в странах Азии, не считая Индии, Китая и тех немногих стран, где эта культура под запретом. Есть большие плантации в африканских странах, а также в Латинской Америке. Точное число фабрик, которые обрабатывают урожай, неизвестно, но их сотни. Нас не одних пытаются посадить на иглу, просто мы наиболее выгодная и удобная цель. Огромные, почти нетронутые территории, полные несметных богатств. И что важно, всё это рядом. Мы уже потеряли экономическую самостоятельность, но ещё сохранили немалую военную силу и высокую численность. Нашу армию понемногу ослабляют, а сейчас хотят заняться народом. Процесс спаивания идёт медленно, а наркотики действуют намного эффективней! Это очень прибыльное дело, к тому же оно работает на очистку территории. Я вижу в ваших глазах вопрос: почему власти это допускают, а в ряде случаев и сами способствуют. Так вот, не стоит мне его задавать: не отвечу. Перейдём к вашим врагам. Торговлю опиатами держат Англия, Франция и в меньшей степени Германия. Американские штаты тоже занимаются этим не слишком благородным делом, но они используют свою продукцию в других местах, в частности в Китае. До принятия закона о слабых наркотиках вся эта дрянь шла к нам контрабандой в основном через Остзейские губернии и поляков. Сами они ею пользовались мало, но способствовали транзиту. Как только был принят закон, у поставщиков оказались развязаны руки. В столице и двух десятках крупных городов созданы их представительства. Разрешённые наркотики хлынули рекой. Есть разные способы приучить население, у нас используют все. На селе это пока работает плохо, но вот городское население страдает сильно. По данным нашего делопроизводства, вместе с разрешёнными наркотиками привозят и те, которых нет в законе. Что-то найти, доказать, а тем более привлечь виновных, очень сложно. В таких случаях пускают в ход все средства, в первую очередь – это подкуп. Но пока таких нарушений не слишком много. Вот если бы прошёл закон… Но вы подняли шум, причём сильный, поэтому с полгода других таких попыток не будет. Боюсь даже представить, какой вы нанесли ущерб. На вашем месте я инсценировал бы автомобильную катастрофу для всей семьи и куда-нибудь уехал, сменив имена. Не надейтесь на свои связи, они ничего не значат для пострадавших по вашей вине. Вы можете какое-то время побарахтаться, но до вас обязательно доберутся. Для них это дело принципа.

– И кто же это в столице? – спросил я.

– Немцев здесь нет, – ответил Вадим Ефимович. – Они окопались в Москве, а здесь только французы и англичане. Я выписал для вас адреса и те имена, которые знаю. Ниже записаны банки, через которые финансируются эти конторы. Это не секретные сведения, просто о них мало кто знает. Теперь знаете и вы, только это не очень поможет. Они не станут действовать напрямую, по крайней мере, вначале. Не так уж сложно кому-нибудь заплатить. И охрана вам не сильно поможет. Что она сделает, если вас обстреляют из автомашины или издалека из винтовки с оптикой? А ведь могут бросить гранату или открыть плотный огонь из автоматического карабина и положить вас всех вместе с охраной. Если уцелеете, возможно, сможете кого-нибудь из них достать, но не вернёте этим своих близких. Бороться в таких случаях может только государство, да и то это нелегко.

– Это всё, что вы можете сказать? – спросил отец, получил в ответ пожатие плеч и обратился ко мне: – Возвращаемся.

– Спасибо, – поблагодарил я хозяина. – Прощайте.

Мы вышли из дома и пошли по дорожке к выходу, слыша за спиной клацанье запоров. До дома не разговаривали.

– После ужина зайди ко мне, поговорим, – сказал отец, когда были в прихожей.

Я вошёл в свою комнату и едва не был сбит с ног бросившейся мне на грудь женой.

– Нельзя прыгать потише? – прижимая её к себе, сказал я. – Ты же только что чуть не стала вдовой.

– Не смей так говорить даже в шутку! – рассердилась Вера. – Знаешь, как я соскучилась? Вы сильно задержались, и мы уже начали волноваться. Пойдём ужинать. Всё давно на столе, ждали только вас.

Мы быстро и с аппетитом съели всё, что приготовила Наталья, после этого я, к неудовольствию жены, ушёл вместе с отцом в кабинет.

– Есть мысли, как будем выпутываться? – спросил он. – Ты сделал глупость, а я тебе подыграл.

– Если верить твоему отставнику, нам нельзя здесь оставаться, – сказал я то, что уже успел обдумать. – Твои охранники защитят от бандюг, но не от серьёзных людей. Можно переехать в наш дворец в Подмосковье, но что мы будем в нём делать? Там легко обеспечить охрану и жить, если не потравят продуктами, но тебе придётся уйти со службы, а для Ольги нанимать учителей для домашнего обучения. Денег у нас достаточно, и я себе занятие найду, да и жене тоже, вот вам с мамой будет тоскливо, а Ольга через полгода начнёт лезть на стенку или сбежит. Но это единственное, что приходит в голову. Альтернатива – это куда-нибудь уехать. Не хотелось уезжать из России, но здесь нам трудно укрыться. Мы не будем крестьянствовать, а в любом городе, даже не очень большом, нас со временем найдут. Могут, конечно, плюнуть и оставить в покое, но я на это не рассчитывал бы.

– Я тоже ничего не могу придумать, – признался он. – С вашими деньгами после продажи дворцов и квартиры наберётся около двух миллионов. В золото их не обратишь, а если попробуем перевести на валютный счёт, нас по нему быстро отследят.

– А если попробовать через твой департамент? – спросил я. – Не будем возиться с продажей квартиры, да и дворец в Подмосковье оставим Катерине. Денег и так навалом, да и мы не будем сидеть без дела. Может, когда-нибудь вернёмся.

– Надо кое с кем поговорить, – неуверенно сказал отец. – Потеряем, конечно, но основное переправим. И куда ты хочешь двинуться?

– Я уже говорил насчёт Австралии, – сказал я. – Далеко, но это и к лучшему. Все знают английский, поэтому я не вижу каких-то сложностей в том, чтобы прижиться.

– Ладно, мне нужно поговорить на службе и с друзьями, а потом решим окончательно, – подвёл итог отец. – А ты будь готов к разговору. Не забыл ещё, о чём мы говорили? Я думаю, что поедем завтра, перед ужином. Иди, а то твоя жена меня сейчас покусает.

– Как бы она меня не погрызла, когда всё узнает, – хмуро сказал я. – Ольга точно будет беситься. Я рассчитывал, что заинтересую заговорщиков, но то ли им не нужны такие дураки, как я, то ли их нет вообще.

– Что ты такой хмурый? – спросила Вера, когда я вернулся в комнату.

– Нет поводов для веселья, малыш, – я сел на кровать, притянул её к себе и посадил на колени. – Я думал, что помогу отечеству и привлеку внимание нужных людей. Отечеству помог и привлёк внимание, только не тех. По мнению специалистов, нам здесь не укрыться, а в покое не оставят. Я не хочу уезжать из империи, но, видимо, придётся! Я не могу допустить, чтобы пострадал кто-нибудь из вас. Для любого человека важна в первую очередь его семья, а уже потом всё остальные.

– Мне безразлично куда, лишь бы быть с тобой, – прижавшись ко мне, сказала она. – Конечно, я буду скучать по отцу с братом и по этому городу, в котором прошла почти вся моя жизнь, но мы ведь когда-нибудь вернёмся?

– Конечно, малыш! – сказал я ей то, в чём не был уверен. – Если бы не вы, я никуда не уехал бы! Не только я кого-то разозлил, но и меня разозлили!

– Но ведь тебе ещё ничего не сделали, – неуверенно сказала Вера. – Может, ничего не случится, а мы напрасно переживаем?

– Я ошибся в оценке тех, кому перешёл дорогу, – сказал я, – и мне не хочется платить вашими жизнями за свои ошибки. Я верю словам того, с кем сегодня говорил, поэтому не собираюсь сидеть и проверять его правоту. Завтра отец кое с кем посоветуется и окончательно определится.

– А если он не захочет уезжать? – прошептала она. – Что тогда?

– Уедем сами, – ответил я, – но уже не за границу. Это с ними я не смогу быть незаметным, а мы сможем укрыться. Но тогда я потеряю семью.

– Мне после твоих слов стало холодно… – вздрогнула жена. – Навалилась такая тоска… Черти понесли меня в эту редакцию! Ведь ты пошёл в неё из-за меня.

Я поцеловал её, ссадил с коленей и закрыл дверь. Когда женщине холодно, страшно и одиноко, самым лучшим средством успокоить является любовь. Я и успокоил, а заодно полностью выложился и быстро заснул. Такое вот лекарство для обоих.

Утром всё уже не казалось столь безнадёжным. Вряд ли кто-нибудь возьмётся штурмовать нашу квартиру, сначала попробуют средства попроще. А значит, будет возможность устроить свои дела и проверить, оставили нас в покое или нет. Я проснулся раньше Веры. До завтрака нужно было позаниматься с телом, а будить жену не хотелось, поэтому тихонько вышел в коридор. Пока занимался, в голову пришла мысль, показавшая, что моя голова работает хуже, чем я думал. Да и отец сделал ошибку, непростительную для работника полиции. Хотя он мог заниматься на службе одними законами и плохо знать остальное, а я на него понадеялся и не стал шевелить извилинами. Что это за охрана, которая постоянно уезжает? Вот уеду вечером с обоими охранниками на собеседование с другом отца, и кто это время будет охранять семью? Подойдёт к двери какая-нибудь сволочь и правдоподобно соврёт, например, что меня сбила машина. Да они сами выбегут из квартиры! А если и не выбегут, дома нет ни одного ствола, да и кому из них стрелять? Может, умеет Вера? К своему стыду, я почти ничего о ней не знал. Она хорошая пианистка, а узнал об этом только вчера, да ещё совершенно случайно.

Закончив тренировку, поздоровался с пришедшей Натальей, подумав, что легко мог бы пройти в квартиру вместе с ней и перерезать всю семью. Детский дом! Может быть, здесь такие же наивные убийцы? Проверять это не хотелось. Приняв душ, ушёл в гостиную и стал ждать, когда проснётся отец.

Глава 7

– Проходите, господа, – сказал нам мужчина лет сорока. – Располагайтесь, где вам удобно.

Мы с отцом вошли в его не очень большую гостиную и сели на стулья.

– Отец представил меня, князь? – спросил хозяин. – Нет? Тогда я представлюсь сам. Акулов Николай Сергеевич. Я преподаю в нашем университете, по специальности физик. Вы ведь хотели блеснуть в этой области знаний?

Было видно, что он настроен на шутливый лад и ни капли не верит в то, что ему сказали.

– Сейчас блесну, – пообещал я, вызвав улыбку и у физика, и у отца, – только сначала давайте договоримся, что вы будете обращаться ко мне по имени. Вы же не называете по титулам своих студентов?

– Мы называем их по фамилиям, – ответил Акулов. – Я сам титулами не обременён и склонен оценивать людей не по знатности, а по другим критериям. Ваш отец мне когда-то сильно помог, ну и я не остался в долгу. Было это в юные годы, когда люди быстро сходятся, вот мы с ним и сошлись, несмотря на наши различия. Хотите, чтобы вас называли по имени? Извольте. А теперь, Алексей, перейдём к делу. Вам что-нибудь нужно?

– Только бумага и ручка, – ответил я. – И нужно убрать скатерть со столика, чтобы нормально писать. Если хотите, можете сначала оценить мой уровень знаний, а можно сразу перейти к потрясениям.

– Сейчас сделаю, – поднявшись со стула, сказал он. – Будут вам бумага и перо. Ну и я вас немного погоняю.

Его «немного» вылилось в полчаса. Я окончил с отличием не только гимназию, но и технический институт. Приобретённые за годы прежней жизни знания были полностью перенесены в мою голову и всплывали по первому требованию.

– На этом закончим, – подвёл итог Акулов, откладывая в сторону исписанные нами листы. – Вы не хуже меня знаете математику, на уровне наших выпускников знаете физику и слабее разбираетесь в механике и химии. Подучиться с полгода – и вам можно выдавать диплом. В вашей Второй гимназии дают довольно основательные знания, но больше по гуманитарным наукам. Физику там изучают чуть, а высшую математику не изучают совсем, так что ваши знания либо добыты самостоятельным изучением, либо с вами кто-то занимался по крайней мере два года. Теперь перейдём к сотрясению основ.

Тряс я его не очень сильно. Полупроводниками в реальности Рогова активно занимались с начала двадцатого века, но основу теории заложили в начале пятидесятых годов, а первые транзисторы появились только семь лет спустя, так что у меня были основания считать, что здесь до этого ещё не додумались. Я не собирался давать Акулову транзисторы, но подробно изложил теорию p-n перехода и описал конструкцию твёрдотельных диодов. Они и здесь уже применялись лет двадцать, но были паршивого качества и не могли вытеснить своих ламповых конкурентов.

– Вы ведь рассказали не всё, что могли? – утвердительно спросил он. – Почему не хотите говорить дальше?

– А для чего? Я не собираюсь двигать мировую науку, а своими знаниями воспользуюсь как-нибудь потом. Их можно применить для ускоренного развития промышленности и улучшения жизни, но человечество меня не интересует, а у русских уже нет ничего своего.

– Интересные взгляды на развитие науки и человечества, – сказал он. – Я слышу такое в первый раз.

– Какие есть, – пожал я плечами. – Человечество – это слишком общее понятие, а для большинства из нас это не негры и не арабы, а наши соседи. Им на меня плевать, да и на вас тоже, так с какой стати я должен делиться своими секретами?

– А если я предложу помочь соотечественникам? – спросил Акулов. – Только нужно отсюда уехать и во многом себя ограничить. Вам ведь всё равно придётся покинуть столицу, здесь вас не оставят в покое.

– Куда и на сколько уехать и в чём именно я должен себя ограничить? – спросил я. – И для каких целей будут использованы мои знания? Вы же понимаете, что без ответов на мои вопросы я не смогу ответить на ваш? Забиться в какой-нибудь медвежий угол я могу и без вашей помощи и даже неплохо при этом устроюсь. Если бы не мать и сестра, я вообще никуда не уезжал бы. Не так уж трудно подправить документы и внешность.

– Я не вправе ответить на ваш вопрос.

– Ну тогда и я вам пока не отвечу. Спасибо за экзамен, но нам пора. Давай поспешим, отец, а то женщины сидят без ужина и ждут нас.

– Да, мы поедем, – сказал он, поднимаясь со стула. – Спасибо за помощь.

Мы попрощались с Акуловым и спустились к машине. С сегодняшнего дня у подъезда нашего дома дежурили две машины и четыре охранника, поэтому даже при отъезде одной из них наши женщины не оставались без защиты. Кроме того, охранники отвозили и привозили Наталью. Я поговорил по телефону с отцом жены, и он обещал дополнительно присылать своих людей, которые поочерёдно дежурили бы в нашей квартире. Друг отца жил рядом со своим университетом, поэтому на обратную дорогу ушли минуты. Наша машина въехала во двор и остановилась в десяти шагах от второй машины охранного агентства. Попрощавшись с охранниками, мы вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Первым, кого мы увидели в квартире, был неприятного вида тип с пистолетом в руках. Узнав нас, он тут же спрятал оружие в кобуру, но не стал застегивать. За ним я разглядел в коридоре узкую кушетку.

– Меня прислал господин Водеников, – сказал он, обращаясь к отцу. – Я со сменщиком должен обеспечить круглосуточное дежурство. Зовите Иваном.

Он посторонился и дал нам пройти. Как я и думал, стол был накрыт, но никто не ужинал. Я заглянул в столовую, после чего ушёл к себе.

– Смотри, что мне привезли из дома! – сказала Вера, наставив на меня наган.

Я машинально ударил её по руке, выбив оружие, а потом бросился целовать ушибленное запястье.

– Вы сделаете меня заикой, – сказал я чуть не плачущей жене. – Сначала наставил ствол какой-то тип с уголовной рожей, потом ты суешь наган в лицо. Тебе никогда не объясняли, что нельзя так обращаться с оружием? Сильно ушиб? Извини, я не хотел.

– В барабане нет ни одного патрона! – сердито сказала она. – Я не дура и знаю, как с ним обращаться. Ты мог бить не так сильно? Теперь будет синяк…

Я подобрал с пола действительно разряженный револьвер и отдал Вере.

– Матери не показывала? Как ты с ним управляешься?

– Твоя мама отнеслась спокойно, а вот Ольга завидует. А стреляю я из него лучше брата. Пошли ужинать, а то уже подвело живот. Если вы и дальше будете так задерживаться, я начну ужинать сама.

Я быстро переоделся, и мы присоединились к остальным, которые уже сидели за столом. Мы проголодались, поэтому разговоры начались только после того, как почти всё было съедено.

– Ты что-нибудь решил? – спросила мама отца.

– Договорился о переводе наших денег, – ответил он. – Есть возможность прокрутить их через Японию, но за это надо заплатить.

– Нам всё равно ехать через Сибирь, – сказал я, – так что Япония – это удобно.

– Я тоже так думаю, – согласился он. – У нас будут сертификаты одного из японских банков, имеющего отделение в Сиднее. Это удобно тем, что нигде не всплывут наши имена, и не нужно возиться с золотом. Паспорта у нас тоже будут другие.

– Не заложат нас твои коллеги? – спросил я. – А то вся конспирация пойдёт коту под хвост.

– Это не только коллеги, но и друзья. Плачу я не им, они в этом деле только посредники. Мне дали гарантии, что никто ничего не узнает, но за услуги берут двадцать тысяч.

– Дорого, – недовольно сказала мама и с укором посмотрела на меня. – Может, не будем оставлять дворец Катерине? Зачем он ей?

– Мы заплатим из своих денег, – пообещал я. – А что ты такая грустная, сестрёнка?

– Зато ты почему-то очень весёлый! – зло сказала Ольга. – Не хочу я никуда уезжать, ясно тебе? Здесь я была княгиней Мещерской, а кем я буду там? Вот надо тебе было вылезать с этой статьей? Умные люди наркотики не употребляют, а губить всю нашу жизнь из-за дураков… Сам же говорил, что этот закон всё равно примут позже!

– Оля! – одёрнула её мама.

– Что ты затыкаешь мне рот! – выкрикнула сестра. – Он сам спросил, вот пусть и слушает!

– Пусть выговорится, мама, – остановил я возмущённую мать. – Она член семьи и имеет право на своё мнение. Значит, ты не хочешь жить в Австралии. А где хочешь?

– Меня устраивает империя, – уже тише сказала Ольга, – или хотя бы Франция. Для чего ехать на другой конец света?

– А империи скоро не будет, – сказал я. – Ещё два-три года, может быть, пять, и её раздерут на куски, а оставшиеся жители станут людьми второго сорта. Может, изменится отношение к их детям, но они уже не будут русскими. Франция, конечно, ближе, но нас там выловят в первый же день. Сколько там той Франции!

– Как не будет? – опешила сестра. – Кто нас может разорвать?

– Англичане, – начал я перечислять, загибая пальцы, – твои любимые французы и немцы. Это основные, но будут и другие. Наверняка попробуют отхватить по куску турки, японцы и янки. После развала империи на её останках не захочет поживиться только ленивый. И много после этого будет значить благородство твоего рода, если за ним нет силы? Ты не просто княгиня, а княгиня Российской империи! Хотя тебя можно пристроить замуж где-нибудь за границей. Ты красивая девушка с хорошей родословной, так что кто-нибудь возьмёт.

– Ты всё врёшь… – растерянно сказала она.

– Империя в долгах как в шелках, – сказал я. – Промышленность, транспорт и горное дело нам уже не принадлежат. Банки тоже контролируются иностранцами и сейчас разоряют высокими процентами по кредитам торговцев и тех промышленников, которые ещё были на плаву. Армию разрушают, народ спаивают и травят наркотиками, а править нами ставят иностранцев. Вон у отца в департаменте заправляет выписанный из Парижа француз. И отец Веры мне сказал, что такие уже возглавляют другие департаменты и работают товарищами министров! Не было бы этого засилья, нам никуда не пришлось бы уезжать! Первое же покушение стало бы для его организаторов последним.

– Господи! – сказала мама. – А почему не вмешается император?

– Он постоянно вмешивается, – объяснил я. – Наши долги – это во многом заслуга его отца и его стервозной жены, а закон о «лёгких» наркотиках пропихнул лично он. Наши Романовы виноваты больше других. Впрочем, они уже давно не русские. В Николае до черта немецкой крови, а его жёнушка вообще немка с примесью английской крови. Очевидно, и воспитание соответствует родословной. Убил бы, если бы мог!

– Серёжа, это правда? – спросила мама. – Неужели всё так, как говорит Алексей?

– Так, – ответил отец. – В чём-то он немного сгустил краски, а в остальном всё верно. Если не найдётся сила, которая пресечёт династию и вернёт наши богатства, всё закончится плохо, а если найдётся… Этого не получится сделать без войны. Бог знает, что здесь будет твориться, так что мы ещё можем выиграть от этой поездки. Только боже вас упаси об этом с кем-нибудь болтать! Слышишь, Ольга? Иначе мы попадём не в Австралию, а в ссылочные лагеря! И это в лучшем случае, потому что можем и туда не доехать.

Ужин закончился, и все разошлись по своим комнатам. Жена заняла кресло и сидела в нём молчаливая и печальная, не делая попыток завязать разговор. Я лёг на кровать и тоже задумался. Ведь знал, что мне постараются отомстить, но отнёсся к этому легкомысленно. Понятно, что сделал большое дело и даже прославился, но заговорщики на меня так и не вышли, а мёртвому слава не нужна. А ведь можно было навестить этого отставного коллежского советника до публикации, а не после, но для меня главным было пропихнуть статью! Почему не сработала голова, и я проявил легкомыслие? Чьей личности я этим обязан? Может, обеим? Я-Рогов был пожилым человеком с большими знаниями и опытом, но мозги уже соображали не очень… Ведь полез же я драться с тем мордоворотом! Какой толк от знания приёмов, если разваливаешься на ходу! Но девчонка так кричала, что я не выдержал… А молодой князь Мещерский ни разу не был бит ни жизнью, ни даже родителями. И что получилось в результате нашего слияния? Плохо, если я и дальше, как сейчас, буду крепок задним умом. Отец мне подыграл, потому что никогда не сталкивался в своей работе с мафией и плохо знал, с кем мы имеем дело. Какой-нибудь оперативник из девятого делопроизводства действовал бы иначе. Мысли от собственного поступка, который я в глубине души по-прежнему не считал глупостью, перетекли на сегодняшний разговор с физиком. Что он имел в виду, предлагая мне помощь? Откуда такие возможности у не обременённого знатностью и богатством преподавателя университета? Заговорщики? Может, и так, но я не собирался вслепую совать голову в мешок, который кто-то куда-то унесёт и неизвестно что с ним потом сделает. Я понимал, что передо мной не раскроются, но ведь можно было хоть что-то сказать! В голову по-прежнему не приходило ничего, кроме отъезда за границу. А тут ещё на Ольгу навалилась хандра. Что-то моя Вера слишком долго молчит. Я слез с кровати, подошёл к ней со спины и обнял за плечи.

– Что грустим,малыш?

– Переживаю за свою семью, – тихо ответила она. – Мы с тобой и раньше о многом говорили, но когда ты вывалил всё на сестру с матерью, я почему-то сразу поняла, что так и будет. И они это поняли и растерялись. Мы увезём твою семью, но моя-то остаётся! А я их очень люблю. Я для твоих уже родная, хотя мы женаты только несколько дней, но буду тосковать по своим. Австралия – это навсегда или очень надолго. Я уже вряд ли когда-нибудь увижу отца, а брата… Если встретимся лет через двадцать, это будет уже другой человек. И мне не только страшно их потерять, мне страшно за них. Если знать, что они где-то есть и у них всё в порядке, уже легче жить. Но если империю начнут рвать на куски, они никому не отдадут своё дело! А кто тогда станет считаться с русскими? Я боюсь, Алексей, что их обоих убьют! И звать с собой бесполезно. Не нужна русским чужая сторона, пока совсем не припечёт. Нас припекло, а их ещё нет, поэтому никуда сейчас не уедут, а потом будет поздно.

– Твой отец не такой уж безрассудный человек, – возразил я. – Драться он будет, но и подготовит пути отхода. Если станет невмоготу, заберёт сына и уйдёт. Надо только дать знать, где мы будем, но так, чтобы это нигде не всплыло. Нас не будут разыскивать по всем странам, но если засветимся, тогда отыграются. Нужно получить адрес его доверенного человека, которому можно отправить письмо. И им самим ничего нельзя отправлять, только через кого-нибудь.

В дверь постучали, и, когда я открыл, увидел Ивана.

– Вам звонят, князь, – сказал он. – Какой-то ваш друг, который не захотел себя называть.

Я сходил в прихожую и взял трубку. Звонил Олег.

– Кто у тебя на телефоне? – встревоженно спросил он. – Вы там целые?

– Пока целые, – ответил я. – А ты звонишь по делу или просто так?

– Я хочу сейчас приехать.

– К нам нежелательно приезжать, – нерешительно сказал я. – И охрана уже уехала, да и вообще это может быть для тебя опасно.

– Я сейчас буду! – сказал он и бросил трубку.

– Скоро ко мне приедет друг, – чертыхнувшись про себя, сказал я Ивану. – Это князь Олег Игоревич Гагарин. Скажите мне, откроем вместе.

Олег приехал на машине через пятнадцать минут, и почти тотчас же зазвонил дверной звонок. Наверное, он поднимался бегом, прыгая через три ступеньки. Я на всякий случай спросил, кого принесло, и, услышав его голос, открыл. Друг посмотрел на громилу с пистолетом и изменился в лице.

– У тебя разговор для меня одного или сможешь говорить при жене? – спросил я. – Спрашиваю, чтобы знать, куда тебя первым делом вести.

– Наверное, лучше поговорить наедине, – сказал он, – а потом можно пообщаться с Верой.

Олег был на нашей свадьбе и видел жену, но близко с ней не общался. Надо было к нему съездить или пригласить к себе, но я не хотел светить нашей дружбой. А сейчас он примчался сам.

– Чтобы занять кабинет, нужно спрашивать у отца, – сказал я. – Мне не хочется, поэтому остаются кухня или столовая.

– А где ваша Наталья? – спросил он.

– Охранники перед отъездом забрали с собой. Пойдём на кухню: туда сейчас никто не зайдёт.

На кухне мы сели за стол, которым пользовалась служанка, и он рассказал, из-за чего приехал.

– К отцу приходил сегодня статский советник князь Сергей Михайлович Путятин. Ты его у нас видел. До недавнего времени он был товарищем министра юстиции.

– Выгнали и заменили иностранцем? – попробовал я догадаться.

– Как ты узнал? – поразился друг. – Это же случилось только три дня назад и пока никому не сообщалось. Отец сказал?

– Не он первый, не он последний, – сказал я. – Кем его заменили?

– Каким-то англичанином. Но я приехал не из-за этого. Когда он плакался отцу, я был в соседней комнате и не участвовал в их разговоре. Просто они говорили громко, а дверь была неплотно прикрыта. От его отставки перешли к другим делам и стали разговаривать тише, а потом меня позвал отец. Слушай, говорит, в какое дерьмо влез твой дружок Мещерский, и мотай на ус. Не дай бог тебе так подвести семью. Лично убью! И с Мещерскими чтоб больше не знался!

– И что же тебе сказал князь Путятин? – спросил я.

– Что вас с отцом непременно должны убить и не поможет никакая охрана. Любому дураку ясно, что старший Мещерский ознакомил сына с этим проектом. Это, говорит, его счастье, что болеет новый глава Департамента, он живо организовал бы служебное расследование. Сергей Александрович, говорит, хитрый жук и наверняка подчистил концы, да и статья написана со ссылками на источники в Думе, но господину Дюкре не нужны доказательства. Хотя вряд ли Мещерский доведёт дело до разборок. Он, как умный человек, сейчас должен выйти в отставку и забиться в какую-нибудь глушь. Это правда, что вы уедете?

– Может быть, – сказал я, отведя взгляд в сторону. – Пойми, я больше боюсь не за себя или отца, а за женщин.

– Князь сказал, что женщин не тронут. Не из благородства, а потому, что это вызовет слишком большой шум, а убийство легко связать с твоей статьёй.

– Он высказал своё мнение или англичан? – с иронией спросил я. – Если наймут каких-нибудь бандюг, очень они будут разбираться. Ладно, спасибо за то, что предупредил, но ты не сказал мне ничего нового. Машину не отпустил? Ну и хорошо, пойдём, поговоришь с женой и поедешь домой.

Приезд Олега немного оживил Веру, но долго мы не общались, и вскоре друг уехал. После его отъезда я пересказал наш разговор отцу.

– Надо поторопиться, – озабоченно сказал он. – Завтра же подпишу прошение об отставке. Как твоя Вера? На ужине она выглядела подавленной.

– Она переживает из-за своих близких, а я мало о них беспокоюсь. Николай Дмитриевич очень предусмотрительный человек. Вот Ольга тревожит по-настоящему. Попробую к ней сходить.

Я подошёл к комнате сестры и постучал. Мне никто не ответил, и я повторил стук. Дверь приоткрылась и Ольга спросила, что мне нужно.

– Хочу поговорить, – сказал я. – Пустишь?

– Входи, – она посторонилась, и я вошёл в комнату, освещённую лишь слабым светом ночника.

– Пришёл к тебе плакаться, – сказал я, садясь на краешек её кровати. – Сядь рядом.

– Тебе-то из-за чего плакаться? – с неприязнью спросила она. – Я думала, что ты собрался меня утешать.

– Почему ты меня так не любишь, Оля? – спросил я. – В детстве мы дружили, и я был хорошим братом. У тебя не было причин меня в чём-то обвинить. А когда повзрослели, ты начала от меня отдаляться. Появление Веры поставило на наших отношениях крест. К ней ты изменила отношение, а ко мне – нет! Я понимаю, что виноват, но всё это началось задолго до моей статьи. Не скажешь, в чём причина? Часто братья и сёстры ближе друг другу, чем к родителям. Родители уйдут, и мы останемся вдвоём, единственные близкие по крови люди. У нас в будущем может быть много испытаний, в которых мы должны поддерживать друг друга…

– Не трать на меня красноречие, – сказала она, встав с кровати. – Ты очень сильно изменился, говоришь, как какой-то старик. Лучше тебе не доискиваться причин. Не бойся: я постараюсь вам не мешать. А сейчас иди, я буду спать.

Я хотел обнять, сказать что-нибудь ласковое, но ей это было не нужно. Ну что же, насильно мил не будешь. Я вышел из её комнаты и прошёл в свою. Здесь меня ждал сюрприз: впервые с тех пор, как Вера осталась ночевать в этой комнате, она не стала меня ждать, а легла и заснула. Я постарался не шуметь, разделся и лёг рядом. За весь день не было никакой физической нагрузки, кроме моих спортивных занятий, но из-за постоянного нервного напряжения я к концу дня чувствовал себя уставшим, поэтому очень быстро заснул.

Утром Вера была весёлой и до завтрака успела получить от меня то, что не получила перед сном. После этого она опять заснула, а я отправился в коридор заниматься спортом. Немного мешали кушетка, на которой ночью отдыхал Иван, и его взгляды, но я на всё наплевал и очень хорошо поработал, впервые с гантелями. Наталья пришла до моего появления и сейчас занималась готовкой. Потом был завтрак, после которого отец ушёл на службу. Прошла минута с его ухода, когда во дворе раздались выстрелы, и кто-то закричал. Я не собирался никуда уходить и был в халате. Метнувшись в свою комнату, схватил пистолет и побежал в прихожую. К этому времени выстрелы стихли. Пока я обувал туфли, меня догнала жена со своим наганом.

– Никого не впускай! – сказал я Ивану. – А её не выпускай!

Открыв дверь, я осторожно спустился на первый этаж и выглянул из подъезда. Первым бросилось в глаза тело одного из охранников, лежавшее возле автомашин. Левее входа с пистолетами в руках стояли два охранника, а посмотрев направо, я увидел ещё одного из них, который помогал идти к подъезду раненому отцу. Я подбежал к ним и поддержал отца с другой стороны.

– Прострелили руку, – сказал он, морщась от боли, – а вторая пуля попала в плечо и, по-моему, там и осталась.

– Нам кто-то помог, – сказал идущий со мной охранник. – Пять бандитов вошли во двор и открыли огонь, убив одного из наших. Нам удалось подстрелить только одного, а потом кто-то начал стрелять со стороны соседнего дома и за полминуты положил всех напавших. Я думаю, что стреляли с чердака из винтовки.

Мы подняли отца на второй этаж, завели в квартиру и уложили в коридоре на кушетку Ивана. Я вызвал скорую, а пришедший со мной охранник позвонил сначала в своё агентство, а потом в полицию. После этого мы оставили отца на попечение перепуганных девушек и плачущей мамы и спустились во двор.

– Пять трупов, – сказал нам один из охранников. – Мы своего ранили, но его потом кто-то добил выстрелом в голову. Кто бы это ни стрелял, он нас спас. Место открытое, а нападение было внезапным, когда двое из нас собирались на выезд. Наша охрана рассчитана на одного-двух вооружённых преступников, но не пятерых.

– Как они выглядят? – спросил я.

– Очень прилично одеты, – ответил он. – Лица мне незнакомы. Вооружены пистолетами разных систем. Карманы мы ещё не смотрели, но только идиот возьмёт с собой на дело документы.

Прозвучал приближающийся сигнал сирены, и во двор въехала машина скорой помощи. Сразу за ней появились два «форда» полиции. Врач с санитаром побежали в нашу квартиру, а полицейские занялись осмотром места происшествия. Не знаю, был ли кто из жильцов во дворе во время налёта, но если такие и были, они попрятались по своим квартирам и сейчас выглядывали из окон. Оставив охранников разбираться с полицией, я поднялся в квартиру. Отцу делали перевязку, и я спросил у врача о его состоянии.

– Два ранения, и оба сквозные, – ответил он. – Кости не задеты, и небольшая кровопотеря, поэтому мы быстро поставим вашего отца на ноги.

– На ноги мы будем ставить сами, – категорично сказал я. – Лечите здесь, или я обращусь к частникам.

– Как же можно… – растерялся он.

– В вас часто стреляли во дворе вашего дома? – спросил я.

– В меня вообще никогда не стреляли…

– А если мы отвезём к вам моего отца, его убьют в вашем госпитале, и могут пострадать те, кто окажется рядом. Скажите своему начальству, что родственники отказались от госпитализации, и объясните почему, а потом позвоните нам. Вот визитка.

Медики закончили свои дела и ушли, а я присел на отцову кровать.

– Плохо дело, Алексей, – сказал он. – Ранения не тяжёлые, но дней десять придётся лежать.

– Вот и лежи, – успокоил я его. – Ты сделал всё, что требовалось, а позже позвонишь своим друзьям узнать о результатах. Смогут они привезти сюда? Ну и отлично. А мы постараемся не выходить без необходимости, а в случае нужды воспользуемся услугами Николая Дмитриевича. Мне только нужно съездить в семью убитого охранника.

– Возьми больше денег, – сказал отец. – Я недавно снял крупную сумму, мать покажет, где они лежат. Хоть так поможем.

– К вам можно? – заглянула в комнату мама.

– Занимайтесь больным, а я пойду разбираться с полицией, – сказал я, вставая с кровати.

В коридоре в меня вцепилась жена.

– Почему ты не взял меня с собой! – с возмущением сказала она.

– Потому что в этом не было необходимости, – ответил я. – Там было достаточно мужчин, не хватало подставлять под пули тебя! Малыш, мне нужно спуститься и поговорить с полицией. Не волнуйся, сейчас это безопасно.

Я подошёл к углу дома, где в беспорядке лежали тела и работали криминалисты. Возглавлял работу следственной группы пожилой грузный полицейский с армейскими погонами штабс-ротмистра.

– Как ваш отец? – спросил он.

– Прострелены плечо и рука, – ответил я. – Кости не задеты, поэтому самочувствие неплохое, только слабость от кровопотери.

– Вам повезло, – сказал он, показывая рукой на соседний дом. – Кто-то устроился у чердачного окна и профессионально положил налётчиков. Все убиты в голову в считанные секунды. Личности мы установим, но будьте готовы к тому, что дело спустят на тормозах. Надо было вам, князь, писать эту статью под чужим именем или не писать её вовсе!

Глава 8

Уехали полицейские, увезла тела вызванная ими труповозка, и дворник смыл с плитки следы крови. Из охранного агентства прислали другого сотрудника взамен убитого в перестрелке, а во двор из квартир выбрались осмелевшие жильцы, которым не терпелось обсудить произошедшее с соседями. Что интересно, ни из одной редакции так никого и не прислали. Видимо, их предупредили, что новость о нападении на одного из князей Мещерских не для печати. Немного подумав, я решил не искушать судьбу и не ехать в семью погибшего охранника, а отдал его товарищам пять тысяч рублей. У него остались жена и маленькая дочь, так что им эти деньги будут нелишними.

Прошло два часа, и к нам пожаловал незнакомец. Мы собрались в спальне родителей возле раненого отца, когда зазвенел дверной звонок, и через минуту послышался стук в дверь.

– К вам посетитель, – сказал мне Иван. – Назвался Анатолием Владимировичем Павловским и сразу же предупредил, что вы его не знаете, но у него важный разговор касательно вашего отъезда.

– Пропустите, – приказал я и вслед за охранником пошёл в прихожую.

Павловский оказался невысоким полным господином лет пятидесяти, с редкими, зачёсанными назад волосами, крупными чертами круглого лица и небольшими усиками. Вид у него был донельзя несерьёзный, но вот тема разговора…

– С кем вы хотите говорить? – ответив на его приветствие, спросил я.

– Меня устроите вы или ваш отец, если он в состоянии меня слушать, – ответил гость. – Будет лучше, если вы выслушаете меня оба. А вот женщинам при этом присутствовать не стоит.

– У вас есть с собой оружие? – спросил я.

– Зачем оно мне? – удивился он. – Я, уважаемый Алексей Сергеевич, должен вам кое-что предложить и выслушать ответ. Только это и ничего больше. И зачем мне в таком случае оружие? В отличие от вас, я статей не пишу.

– Подождите в прихожей, – сказал я. – Узнаю, сможет ли вас принять отец. Если не сможет, поговорите со мной.

Я вернулся в спальню и попросил женщин ненадолго выйти.

– У нас важный разговор с одним господином, – объяснил я свою просьбу, – и одно из его условий – это отсутствие посторонних.

– Мы не посторонние, – запротестовала мама, – а твоему отцу нужно отдыхать, а не заниматься делами. Ему сейчас трудно разговаривать!

– Он настаивал, чтобы были только мы? – слабым голосом спросил отец, услышал моё подтверждение и обратился к матери: – Аня, выйди, пожалуйста. И вы, девушки, тоже.

Они вышли, после чего я привёл Павловского. В спальне стояли принесённые нами стулья, на один из которых он после приглашения сел.

– Вы меня не знаете, Сергей Александрович, – обратился он к отцу, – поэтому я представлюсь…

– Я уже называл ваше имя отцу, – перебил я его. – Переходите к делу, из-за которого пришли.

– Можно и к делу, – покладисто согласился он. – Вы, господа, качественно влипли в неприятности и не выпутаетесь без посторонней помощи.

– А вы хотите нам помочь? – спросил я.

– В точку, князь, – улыбнулся он. – Вы не довезёте отца в таком состоянии до Австралии, а долго здесь оставаться нельзя.

– Ну почему же, – возразил я. – С неделю можно подождать, а потом куда-нибудь поехать. Конечно, не в Австралию, никто из нас в неё не собирался.

– Давайте не будем ходить вокруг да около, – предложил Павловский. – Я обрисую ваше положение и расскажу о том, что вам хотят предложить, а потом решите: принять моё предложение или отклонить. Если примете, уедете из столицы сегодня же вечером. Если откажетесь, я уйду, а вы выкручивайтесь как хотите.

– Говорите быстрее, – сказал отец, – а то я не очень хорошо себя чувствую.

– Это понятно, – кивнул Павловский. – В вашем положении трудно чувствовать себя хорошо. К сожалению, оно ещё хуже, чем вы думаете. Вы обратили внимания на то, что на это покушение не отреагировала пресса? Дело в том, что журналистской братии сейчас не до вас. Полтора часа назад двумя выстрелами из винтовки был смертельно ранен глава вашего департамента Шарль Дюкре, так что они все сейчас там. Зря вы улыбнулись: ничего радостного для вас в этом нет. Заговорщики хорошо изучили привычки Дюкре и его основные маршруты, и покушение удалось, но стрелявшего видели пять или шесть человек, и один из них опознает в нём коллежского асессора вашего второго делопроизводства Михаила Бортникова.

– Опознает? – поднял брови отец.

– Примерно через пять часов, – посмотрев на часы, сказал Павловский. – Это служащий департамента, который был с ним знаком. Свою задержку он мотивирует сомнениями. Но вскоре ни у кого не останется сомнений. Уже должны найти винтовку, на которой будут отпечатки его и ваших пальцев. Бортников действительно стрелял, а вы пойдёте за компанию.

– И зачем вам это? – спросил отец.

– Убиваем двух зайцев, – пояснил Павловский. – Во-первых, прикрываем настоящих организаторов покушения, которые смогут продолжать работать, а во-вторых, привязываем вас к себе. Вас вывезут в безопасное место, где и поживёте до тех пор, пока мы не победим. После этого из преступника сразу превратитесь в героя.

– Мои знания? – спросил я.

– Конечно, князь, – подтвердил он. – Акулов считает, что вы знаете много такого, что может быть нам полезно. Мы обеспечим вам безопасное и комфортное проживание, а вы поделитесь всем, что знаете. Было трудно поверить в тот бред, который рассказал своему другу ваш отец, но когда бред доказательный, он перестаёт быть бредом.

– А если я упрусь? – спросил я.

– Вы не идиот и должны понимать, что вас не выпустят из империи, – сказал Павловский. – С вами или без вас, но мы возьмём власть и для нас не будет лишним техническое превосходство. Но хочу сразу предупредить, что если никаких знаний нет, а есть мистификация, ничего хорошего вас не ждёт. Мы уже не будем заинтересованы в том, чтобы на вас тратиться, а отдать вас в руки наших врагов…

– Убьёте? – спросил отец.

– Бог с вами, князь! – замахал он руками. – За кого вы нас принимаете? Дадим такое же комфортное убежище, только с оплатой уже за ваш счёт. Ваши сертификаты у нас, а вернутся они к вам или нет, будет зависеть от вашего сына.

– Что за комфортабельное убежище? – спросил я. – Скажите хоть в двух словах, а то я вообще ничего не услышал от вашего Акулова.

– Хороший дом на охраняемой территории, – сказал он. – Там есть всё, что нужно для жизни, а если чего-то нет, со временем достанем. Ваша сестра, князь, сможет закончить обучение в небольшой, но хорошей гимназии. Там живёт не так много народа, но есть интересные люди. У вас появятся друзья, а если захотите, то и работа. Всё-таки трудно годами сидеть дома, ничем не занимаясь. Больше я пока ничего сказать не могу. Прибудете на место и сами узнаете.

– Если мы согласимся, нам помогут? – спросил я.

– У вас три часа на сборы, – сказал Павловский, – потом приедут наши люди и отвезут на Николаевский вокзал. Вначале отправитесь в Москву, а там пересядете на экспресс. С вами постоянно будет охрана. Да, забыл сказать о письмах. Вы сможете их отправлять, но только после прочтения нашим цензором.

– Доставьте сюда десяток вместительных саквояжей, – попросил я. – Заодно получите наш ответ.

– Сделаем, – кивнул он. – Напоследок хочу предупредить, что вам не стоит пользоваться телефоном. Мы его сейчас прослушиваем, поэтому прервём опасный для нас разговор, а к вам будут приняты меры. Поймите, это делается в целях безопасности, в том числе и вашей. После отъезда, можем сообщить родственникам, что с вами всё в порядке. Служанку рассчитайте прямо сейчас и отправьте домой с машиной охраны. Я очень надеюсь на ваше благоразумие. Своими словами вы не причините существенного вреда хотя бы потому, что ничего не знаете, но можете поставить под удар тех, кто вами займётся.

Я вывел его в прихожую и выпустил из квартиры, после чего вернулся к отцу.

– Что ты решил? – спросил он.

– А у нас есть выбор? – отозвался я. – У вас могут переносить отпечатки пальцев?

– Их берут у всех, кто работает в Департаменте, – ответил он. – А на твой вопрос я не отвечу, потому что не знаю. Но вряд ли этим будут заниматься. Возьмут мои отпечатки и сделают по ним не очень качественные фотографии. Если у них есть свои люди в экспертном отделе или третьем делопроизводстве, которому поручат расследование, это нетрудно сделать.

– А подслушивание разговоров?

– Для этого достаточно приехать на центральную станцию с ордером третьего делопроизводства. Мы этим часто пользовались.

– Оставаться нельзя, а сами мы из-за твоего ранения никуда не уедем, – сказал я. – Как ты думаешь, им можно верить?

– Если ты будешь полезен, должны выполнить обещания. Мне даже интересно, кто орудует у нас под носом и до сих пор не попался. Это должна быть организация с железной дисциплиной и большими возможностями.

– Если не согласимся, нас точно убьют, – сделал я вывод. – Как ни мало мы знаем, всё равно являемся нежелательными свидетелями, да ещё можем развалить версию покушения на этого Дюкре. Интересно, как к ним попали наши сертификаты? Ты говорил, что у тебя там друзья?

– Зови женщин, – сказал отец. – У нас не так много времени, а ещё придётся уламывать Ольгу.

Он ошибся: сестра была даже довольна тем, что остаёмся в империи, а не уезжаем на другой конец света.

– Как только ты перенесёшь дорогу! – беспокоилась мама. – В поезде полежишь, но до него нужно добраться.

– Пойду собирать свои вещи, – сказала Ольга. – Пока буду откладывать. Скажете, когда привезут саквояжи.

– У нас есть три своих в одном из шкафов, – вспомнила мама. – Можешь их взять.

Моя жена тоже поспешила в нашу комнату заниматься сборами. Никому из женщин не сказали об отпечатках, да и в остальном немного приукрасили картину, иначе они не были бы такими спокойными. По просьбе отца я позвал к нему Наталью, которой он сообщил об увольнении, заплатив расстроенной девушке до конца года. После этого она собралась, и мы вместе спустились к охране.

– На одной машине отвезёте служанку и можете не возвращаться, – сказал я им. – Вторая машина дежурит ещё часа три, до тех пор, пока за нами не приедут, после чего тоже уезжаете в агентство.

Едва увезли Наталью, как на отечественном автомобиле «медведь» приехал Павловский. К нам он поднялся с четырьмя саквояжами, и за остальными мы с ним спустились вдвоём. Анатолий Владимирович даже не стал спрашивать о нашем согласии, и так догадался по тому, как наши женщины расхватали у него саквояжи.

– Как повезём раненого? – спросил я. – На носилках?

– Носилки привлекут слишком много внимания, – ответил он, – поэтому поступим по-другому. Перед поездкой вашему отцу сделают инъекцию препарата, который придаст силы и снимет боль. Не так уж плохо он себя чувствует, а ехать недолго, да и идти совсем немного. Наденет очки для слепых, а вы поддержите. Багаж – это не ваша забота, им займётся охрана. Возьмите свои новые паспорта. Там, куда вы едете, они вам не понадобятся, а вот в дороге могут пригодиться. Паспорта изготовили по заказу вашего отца, мы их забрали вместе с сертификатами. Донесёте сами саквояжи? Ну и славно, а я тогда поеду. Прощайте, если мы с вами увидимся, то очень нескоро. У вас, князь, в запасе осталось полтора часа.

Он уехал, а я с пятью саквояжами в руках поднялся в квартиру. Их у меня разобрали и направили закрывать уже заполненные. Вещи укладывали с верхом, поэтому у женщин не хватило сил закрыть.

– Вы хотите забрать с собой всю квартиру? – пошутил я, уминая очередной саквояж.

– Работай, умник, – сказала Вера. – Сами сказали, что едем на годы, а в таких случаях вещи лишними не бывают. Если не понадобятся, кому-нибудь отдадим или выбросим, будет хуже, если оставим, а потом потребуются.

– У тебя не по возрасту умная жена, – похвалила мама. – Закрыл? Тогда иди в нашу спальню, там их ещё три. Закрывай и выноси в коридор. Надо быстрее заканчивать со сборами и поесть на дорогу. Наталья приготовила обед, нужно только разогреть. Не хотелось бы сразу идти в вагон-ресторан.

Скоро весь коридор был заставлен пузатыми саквояжами, а Вера разогрела обед из двух блюд и достала из холодильника закуски. Мы не стали нести еду в столовую и пообедали на кухне, а мама сначала накормила отца, а потом поела сама. После этого оставили Ольгу мыть посуду, а сами попытались одеть отца.

– Может, ну её, эту посуду? – сказала сестра. – Не княжеское это дело! Залить всё водой…

– Мой! – настояла мама. – Там работы на пять минут, не будем оставлять после себя такое свинство!

Отца усадили и одели всё, кроме пиджака, который одевали уже после укола, сделанного одним из приехавших. Сопровождавших было четверо, не считая шофёров трёх автомобилей. Первым заходом они увезли почти весь багаж, а потом приехали за нами. К этому времени начал действовать укол, и отец, не испытывая сильной боли, надел пиджак и с моей помощью спустился к машине. Когда мама уходила из квартиры, в её глазах стояли слёзы, а из глаз Ольги они текли по щекам, оставляя две мокрые дорожки. В этой квартире прошла её жизнь, а теперь всё это родное нужно бросать и куда-то бежать. Наверное, сестра считала, что я вылез со статьей, чтобы прославиться. Если это так, то самое малое, что она могла ко мне чувствовать, – это неприязнь.

На вокзал приехали быстро, дольше из-за отца добирались до поезда. Чемоданы погрузили в багажный вагон, а мы налегке сели в свои купе. Их у нас было три. Я ехал в одном купе с отцом и двумя парнями охраны, в другом купе были женщины, а третье два охранника поделили с другими пассажирами. Ждать отправления пришлось около часа. Паровоз топился углём, так что заметно пованивало угольной гарью. Это был обычный пассажирский поезд, поэтому он останавливался на каждой из почти четырёх десятков станций. Один раз пришлось ждать, пока в бункер паровоза загрузят уголь, и его, по-моему, два раза заправляли водой. Вот чего здесь не было, так это ора репродукторов на ночных станциях, который доставал меня в другой реальности. И, несмотря на более примитивную технику, не было сильных рывков состава при отправлениях, так что ночью можно было нормально выспаться.

В Москву прибыли рано утром. Много времени заняло получение багажа. Этим занимался один из охранников, а мы под охраной остальных сидели в зале ожидания. Я думал, что после препарата у отца ухудшится состояния из-за отката, но, слава богу, обошлось без этого. Он даже без повторного укола с моей помощью дошёл до здания вокзала. Помощь требовалась из-за слабости и больших чёрных очков на его глазах. Наш экспресс отправлялся в одиннадцать часов, поэтому вещи с помощью носильщиков переправили в зал ожидания, и по очереди сходили позавтракать в расположенный рядом ресторан. После этого перешли с Петербургского вокзала на Ярославский, а багаж охранники переправили на тележках носильщиков. За час до отправления наши вещи были доставлены на нужный перрон к тому месту, где должен был останавливаться багажный вагон. Мы оставили себе только два саквояжа с нужными в дороге вещами. В купейных вагонах экспрессов дальнего следования были только мягкие полки, к которым можно было пристёгиваться ремнём, чтобы ночью при толчке не сверзиться вниз. В голове и хвосте состава были вагоны-рестораны, и их работники возили по вагонам горячие блюда на небольших тележках, так что при желании можно было никуда не ходить. В коридоре многие курили, но окна были открыты, и при движении табачную вонь выдувало.

Первый день многие пассажиры провели у окон, потом это занятие приелось. Жаль, что не было книг, только газеты и журналы, которые разносили на остановках в больших городах. На второй день женщины пришли в наше купе, отправили охрану в своё, и мы весь день провели вместе.

– Жаль, что ты отправил гитару в багаж, – говорила Вера. – Сыграл бы и спел то, что я ещё не слышала.

– Он для тебя поёт? – удивилась Ольга.

– А чему ты так удивляешься? – спросил я. – Не был бы я князем Мещерским, все заслушивались бы моими песнями.

– Ты не умрёшь от скромности, – засмеялась мама. – Только и князья поют, сын. Не слышал по радио своего тёзку князя Алексея Воронцова? Жаль, что мне не попались его пластинки. Хотела выписать, но не успела. Все виды искусства – это благородное занятие.

– Так уж и все! – возразила Ольга. – Балет дворяне только смотрят, то же и в театре, хотя кое-кто начал сниматься в кино. А книги пишут и песни поют, это ты правильно сказала. Интересно, что он пел.

– Хорошую песню, – уклончиво сказала Вера. – Я раньше не слышала. Но что толку об этом говорить, если нет инструмента. Алексей, расскажи какую-нибудь выдуманную историю, а мы послушаем. Они у тебя здорово получаются.

В этой реальности не было многих хороших писателей из моей, да и те, которые были, часто писали другие книги. Подумав, я начал читать по памяти «Рассказы о Шерлоке Холмсе» отсутствующего здесь Конан Дойля. Я забавлял семью, пока по вагону не начали возить обеды. Пообедав, мы продолжили эти литературные чтения.

– И где ты это прочитал? – спросила Ольга, когда у меня от болтовни заболело горло. – И ведь надо было всё так запомнить! Не замечала за тобой таких талантов.

– Может, скажешь? – спросил отец. – Всё равно ведь узнают. Это раньше от такого знания могли быть неприятности, а чего уж теперь…

– Не раньше чем приедем на место, – не согласился я. – И не надо у нас допытываться, о чём разговор, всё равно не скажем.

В Тюмень прибыли утром на третий день пути. Сюда была отправлена телеграмма, и нас встречали.

– Игорь Васильевич Кулагин, – представился невысокий крепыш лет сорока, с приятным лицом и густыми, светлыми волосами. – Мне поручено вас встретить и доставить на место. У меня две легковые машины и грузовик. Как вы себя чувствуете, князь?

– Если ваши машины не очень далеко, я до них дойду, – сказал ему отец.

– Легковые рядом, на привокзальной площади, – ответил Кулагин, – а грузовая на соседней улице. Нельзя их здесь ставить. Но вам главное – дойти до легковушки, а багаж – это наше дело.

Мы вышли из здания вокзала, и Кулагин замахал руками стоявшим возле машин шофёрам. Они забрались в свои «форды» и подъехали к нам, так что отцу почти не пришлось ходить. Мы расселись по машинам и с полчаса ждали, пока перенесут наш багаж. Когда выехали из Тюмени, первой шла машина с Кулагиным и его охранниками, следующими ехали мы, а замыкал колонну грузовик с саквояжами и нашими охранниками. Минут двадцать ехали по шоссе с плохим асфальтом, а потом съехали на гравийную дорогу. Скорость упала, но ненамного. По обе стороны дороги стоял редкий лес, потом он сменился степью с небольшими островками деревьев. Через два часа их стало больше, а открытые места встречались редко.

– Подъезжаем, – сказал молчавший до этого водитель. – Сейчас будет проверка документов.

Нас ещё на вокзале предупредили, чтобы приготовили паспорта, поэтому они были у меня. В машине было пять сидений, а нас ехало шестеро, поэтому Вера сидела у меня на коленях. Когда остановились, водитель взял наши документы и вышел из машины. Послышались голоса, и к нам вместе с Кулагиным подошёл офицер, погон которого я не увидел. Он взял у водителя паспорта, внимательно их посмотрел и обошёл форд, всматриваясь в наши лица, потом кивнул Кулагину и ушёл в ту сторону, откуда появился. Водитель сел на своё место, вернул мне документы и запустил двигатель. Медленно двинулись мимо поднятого шлагбаума и стоявших возле него солдат, а потом поехали быстрее. Минут через десять была вторая проверка, когда из машины заставили выйти всех, кроме отца. Головной форд стоял в двадцати метрах от ворот, в обе стороны от которых, насколько хватало глаз, уходил высокий дощатый забор. Перед забором была ещё изгородь из колючей проволоки и такая же проволока была скручена спиралью поверх забора. Когда нас пропустили в ворота, стало видно, что за забором стоит изгородь из колючки.

– Вы куда нас привезли? – испуганно спросила Ольга.

– Не бойтесь, девушка, – не оборачиваясь, сказал ей водитель. – Эта изгородь не для вас, а для преступников. Их здесь много. А в вашем городке своя ограда.

Успокоил, называется. После его объяснения сестра сжалась и до конца поездки уже не разговаривала. Ехать пришлось ещё минут десять. Размеры огороженной территории, на которой располагались сотни самых разных построек, было трудно оценить, особенно из окна автомобиля, но это были километры. Когда проехали мимо зданий, напоминавших складские помещения, увидели ещё один забор. Здесь на нас просто посмотрели и о чём-то поговорили с Кулагиным, но документы не проверяли. За забором открылся совсем другой вид. Мы увидели не промышленный пейзаж или казармы, а ряды аккуратных жилых домов, окружённых палисадниками. Наши машины остановились возле одного из них. Кулагин открыл калитку, а потом отпер входную дверь и дал команду заносить наши вещи.

– Выходите из машины, – сказал он нам. – Сейчас закончат носить вещи, и я вам всё покажу и расскажу. Это ваш дом, в котором пять комнат и кухня. Можете готовить сами, а можете питаться в нашей столовой. В ней вкусно и разнообразно готовят, поэтому многие жители городка не морочат себе голову с готовкой. Правда, зимой бывает такая погода, что не хочется лишний раз выходить, тогда уже готовят у себя. У нас своя электростанция на газе, поэтому электричество сильно не экономим. Отопление и горячая вода в вашем доме от газового котла. Завтра к вам придут и научат, как им пользоваться. Здесь холодный климат, поэтому иной раз начинаем топить в сентябре. Палисадник у вас неухоженный, но это уже личное дело каждого. Если не хотите с ним возиться, никто вас не заставит. Мебель в доме стандартная, на кухне есть плита и холодильник, а в санузле ванная, душ и туалет. Роскоши нет, но всё сделано удобно и добротно.

– А как и чем здесь расплачиваются? – спросил я. – Или всё бесплатно?

– Бесплатно для вас только дом и то, что с ним связано, – ответил Кулагин. – Ну и ваша сестра будет бесплатно учиться. За остальное нужно платить. Можно из тех денег, которые у вас с собой или на банковских счетах, а можно сказать, чтобы ваши расходы записывали, а потом погашали из зарплаты. Это касается и тех, кто у нас работает, и членов их семей. В столовой и двух магазинах есть журналы, куда это записывается. Если у нас чего-то нет, можно заказать. Только такие заказы выполняются раз в два-три месяца, поэтому старайтесь делать их заранее. Ваши вещи в доме, теперь можно идти вам. Сегодня обустраивайтесь, а завтра с вами поговорят насчёт работы. Да, в доме есть телефон, а под ним справочник. Есть в нём и моё имя, поэтому в случае необходимости можете звонить. Вам, Сергей Александрович, я настоятельно рекомендую быстрее лечь в кровать. Я сейчас позвоню, и к вам придёт наш врач. Вашим повязкам уже три дня, поэтому их нужно срочно сменить и осмотреть раны.

Игорь Васильевич провёл нас в дом и показал, где и что находится.

– В доме две спальни, – сказал он отцу, – а вам нужна одна для дочери, но мы это предусмотрели и поставили кровать в свободной комнате. Остальные две – это гостиная и рабочий кабинет.

Кулагин ушёл, а мы остались одни в чужом доме, который должен был на годы стать для нас своим. Отца уложили на диване в гостиной, после чего женщины начали разбираться с вещами. Я быстро расстегнул саквояжи и отправился в пристройку, в которой располагался газовый котёл. Она запиралась на замок и пришлось возвращаться за связкой ключей. На улице было не холодно, но в доме чувствовалась сырость, поэтому я решил включить котёл. И подтоплю, и можно покупаться. Когда ещё придут с инструктажем! Я был уверен, что легко разберусь с местным газовым оборудованием, и не ошибся. Фактически, это был знакомый мне АГВ. Быстро проверив уровень воды и наличие газа, я зажёг запальник и запустил котёл. Когда вернулся, у нас уже был врач с медицинской сестрой, которая меняла повязки. Я узнал у него, где в городке продуктовый магазин, включил на кухне холодильник и пошёл затариваться продуктами. Посуда в доме была, холодильник к моему приходу должен был холодить, ну а поесть что-нибудь приготовим. Может быть, мы тоже начнём ходить в столовую, но не сегодня, да и отцу в любом случае надо было готовить. Денег мы захватили много, так что хотя бы на первое время наймём кухарку, пока наши женщины хоть немного привыкнут к новой жизни.

Магазином оказалось небольшое одноэтажное здание в ста шагах от нашего дома. Места в нём было мало, и работала только одна женщина, но выбор продуктов был большой.

– Наложите мне всего и побольше, – пошутил я.

– Только приехали? – спросила она. – Как будете расплачиваться, наличными или по записи?

– Давайте я оставлю деньги, а потом буду ходить за покупками, – предложил я. – И мне удобно, и вам не возиться со сдачей.

– Давайте, – согласилась она. – В вашей семье есть женщины, или собираетесь готовить сами?

– Женщины у меня есть, – демонстративно вздохнув, ответил я, – но они княгини и умеют только разогревать уже кем-то приготовленное. Не знаете, здесь можно нанять служанку?

– Без проблем, – ответила она. – Девушек много, а работы для большинства нет. И служанок редко берут. Женщинам самим нечего делать, поэтому многие рады заняться готовкой. Разве что появится одинокий мужчина, но у нас его одиночество долго не длится. Если хотите, я для вас найду.

– Буду очень благодарен! – сказал я. – Алексей Мещерский. Наш дом рядом с вашим магазином.

– У нас здесь всё рядом, – ответила она. – Постойте… Мещерский… Вы князь? Ну да, вы же сказали о своих женщинах.

– А это даст какую-нибудь привилегию в вашем магазине? Отпустите без очереди?

– Это хорошо, что вы такой весёлый, – одобрительно сказала она. – Привилегий здесь нет, очередей, к сожалению, тоже. Ладно, говорите, какие вам нужны продукты и сколько.

Глава 9

Когда я вернулся с продуктами, в доме стояла жара. Рассчитанный на сибирские морозы котёл так нагрел чугунные радиаторы, что к ним нельзя было приложить руку. Пришлось срочно до предела уменьшить факел и открыть все форточки.

– Я из-за тебя вся вспотела! – жаловалась мама. – И отцу жарко.

– Немного не рассчитал, – сказал я. – Ничего страшного. Сырость ушла, и у нас море горячей воды, так что искупаемся после дороги. Сейчас я приготовлю обед…

– Третий час, – сказала Ольга. – Давайте сделаем с чем-нибудь бутерброды, а то я сейчас умру! Как ты можешь что-нибудь приготовить, если никогда этим не занимался?

– Сейчас посмотришь, – пообещал я. – А бутерброды тебе никто не мешает сделать. В этой сумке масло и икра, а сейчас достану хлеб.

Сестра принялась делать бутерброды, половину съедая в процессе приготовления, а я взял сковородку побольше, помыл и приготовил потрясающую яичницу с салом. Запах был такой, что проснулся лежавший в дальней комнате отец. Вот почему всё вкусное гробит организм? Сейчас я был молод и здоров и мог на какое-то время наплевать на правила здорового питания. Яичницу быстро съели, добавив к ней бутерброды с маслом и чёрной икрой.

– Я многое принёс, – отчитывался я за обедом о походе в магазин, – но всё, что хотел, взять за один раз не получилось. Познакомился с симпатичной барышней, которая держит продуктовый магазин…

– В следующий раз пойдём вместе! – перебила Вера.

– Да я разве против? Если рвёшься помогать, нагружу овощами. Я договорился с хозяйкой магазина насчёт прислуги. Сама она к нам не прибежит, но поищет кухарку. Я умею готовить и могу научить желающих, но у меня нет времени на готовку, а у вас – желания.

– Меня учили готовить, – призналась жена, – но это было пять лет назад, и я потом не готовила. Можно и поучиться, но кухарка – это хорошо. А можно посмотреть, как у них кормят в столовой.

– Если говорят, что хорошо, наверное, так и есть, – сказал я. – Только вы ещё не поняли, куда попали. Здесь треть года стоят морозы, снега бывает… горы, а ветер такой, что слабый женский организм может унести за ограду. В такую погоду лучше лишний раз не выглядывать на улицу.

– И откуда ты всё знаешь? – спросила Ольга. – Кажется, ты хотел что-то рассказать?

– Непременно, – пообещал я, – только сделаю это вечером. Мама, в каком состоянии раны отца? Что сказал врач?

– Сказал, что почти нет воспаления и всё прекрасно заживает, – ответила она, – но ему ещё дней десять можно вставать с кровати только по нужде.

– Вы уже закончили с вещами? – спросил я.

– Шутишь? – сказала жена. – Не разложили и половину. А потом нужно заменить бельё и занавески. Полы здесь вымыты, но надо вытереть пыль. Мы не закончим раньше чем через два часа.

– Помощь не нужна? – спросил я. – Ну и прекрасно. Тогда не буду вам мешать и прогуляюсь по городку. Оля, я обеспечил вас горячей водой, а тебе надо помыть тарелки.

Я сходил к двум четырёхэтажным домам, обнаружив по пути магазин, торгующий галантереей и другими хозяйственными товарами, а за домами был очень маленький парк, за которым виднелась ограда. Эти дома предназначались не для жилья, а для работы, а жилых на глаз было около сотни. Больше здесь не на что было смотреть. Когда собрался возвращаться, услышал голоса и увидел, как из распахнутых дверей служебных домов начали выходить люди. Закончилась работа? Я не спешил, поэтому кое-кто из них меня обогнал. Наверное, здесь все знали друг друга, а новые лица были редкостью, потому что на меня смотрели с любопытством. Люди шли не только из этих домов, но и из ворот, через которые мы сюда заезжали. На крыльце соседнего с нами дома стоял мужчина лет сорока и ждал, когда я подойду.

– Здравствуйте! – поздоровался он. – Сегодня приехали?

– Да, – ответил я. – Женщины разбираются с вещами, а я, чтобы не мешать, решил осмотреться.

– Много вы здесь не увидите, – сказал сосед. – С вами ещё не беседовали?

– Обещали завтра, – ответил я. – Вы сейчас не заняты?

– Отработал и пообедал. Жена у подруги, а детьми мы пока не обзавелись. Идите сюда, чтобы не перекрикиваться. Позвольте представиться, Николай Алексеевич Дроздов. Я работаю здесь инженером.

– Алексей Мещерский, – ответил я. – Не кончал ничего, кроме гимназии. Отчество называть?

– Знакомая фамилия, – сказал он, внимательно глядя на меня. – Сюда почтикаждый день завозят газеты. Я не читал вашей статьи, князь, но в газете «Ермак», да и в других, пересказывали содержание. Вы сделали очень большое дело. Поэтому здесь?

– Почему вы так решили? – спросил я.

– Сюда не попадают просто так, – объяснил он. – В основном здесь живут те, кто полезен хозяевам, но кое-кого просто укрыли. Ваша полезность из-за молодости и отсутствия образования под большим вопросом, а вот укрыться после такого не помешает. Хотя я бы на вашем месте уехал куда-нибудь на Восток. Здесь вы застрянете очень надолго. Когда есть интересная работа, ограничения переносятся легче, но это не ваш случай.

– Я найду чем заняться, – сказал я. – Николай Алексеевич, не расскажете об этом городке то, что не увидишь при беглом осмотре? Или это секрет?

– Здесь масса секретов, но не от вас, – ответил он. – Никого из нас не выпустят до самого конца, поэтому от вас почти ничего не будут скрывать. Кое-что является секретом, но об этом вам скажут завтра. Давайте зайдём в дом, там и поговорим.

Мы вошли в точно такой же дом, как и у нас, но, в отличие от нашего, здесь хорошо обжились.

– Давно здесь живёте? – спросил я, рассматривая красивые фарфоровые статуэтки.

– Пятнадцать лет, – ответил он. – Меня сманили сюда через два года после окончания университета. Я третий сын в семье, и ещё есть две сестры, так что моё отсутствие не очень заметно, тем более что мы переписываемся. Конечно, приходится врать. Женился я здесь три года назад.

– А где венчались? – спросил я. – Я не заметил церкви.

– Есть здесь церковь, но не в нашем городке, а в промышленном.

– Это тот, который мы проезжали по пути сюда?

– Здесь три городка, князь, – сказал он. – В нашем живут учёные, инженеры и администрация, ну и, конечно, их семьи. Так сказать, белая кость. В промышленном городке, который размерами побольше, живёт мастеровой люд из ссыльных и тех, кто попал сюда по найму. В третьем уголовные людишки, он дополнительно огорожен и тщательно охраняется. А то, о чём вы говорили, – это промышленная зона.

– Не бегут? – спросил я.

– Как здесь можно бежать? – сказал инженер. – Видели изгородь? А у уголовных стоят вышки, которые освещают периметр. Конвойных набирают из староверов. Страшный и жестокий народ. Они и нас не считают за людей, а уголовные для них хуже дерьма. Были попытки побега, как же без этого! Так вот, бежавших поймали и скормили собакам, собрав перед этим уголовных на плацу. Больше таких попыток не было.

– Как сюда попадает столько уголовных? – удивился я.

– Всё очень просто, – ответил инженер. – Сюда никого не везут насильно, даже их. Большинство тех, кого вы увидите, в империи отправили в бессрочную каторгу. Они мерзавцы и полностью заслужили наказание. Таких в Сибири, почитай, двести тысяч, поэтому никто не заметит убыли, а у хозяев крепкие связи с полицией. Ну и взятки дают, само собой. А уголовным здесь живётся намного лучше, чем в казённых лагерях. Казармы чистые и тёплые, без насекомых, одежда и питание нормальные, да и на работе не морят. Они у нас не загнутся от чахотки, а в казённых лагерях каждый год хоронят сотнями. Уголовные работают на строительстве, здесь всё построено их руками. Дешёвая и неплохая рабочая сила, и нет опасности разглашения, только морока с охраной.

– А вольнонаёмные?

– Эти из ссыльных. Их в ссылке выкупают у надзирателей и заносят в списки умерших. В Сибири не хватает рабочих рук, поэтому так поступают многие, а начальство закрывает глаза, особенно если получает мзду. Наши берут не всех подряд, а с разбором. Нужны такие, из кого можно быстро подготовить рабочих. Им обещана свобода и право вернуться в центральные губернии, и я уверен, что обещанное выполнят.

– Интересно, из каких источников это финансируется? – спросил я, не слишком рассчитывая на ответ.

– Передо мной не отчитываются, – пожал он плечами, – но мы и сами над этим думали, да и слухи ходят. Этот лагерь не один, просто он самый большой, а остальные намного меньше и расположены в глуши, где-то далеко на востоке. Говорят, что там есть тайные прииски. Лично я в это верю. Располагая большими деньгами и связями в полиции и жандармерии, можно устроить и не такое. Есть мысль, что частично в нас вкладывается казна, ну и пожертвования сторонников.

– Я не понял насчёт казны. Не поясните?

– Обычный приём казнокрадов, – ответил инженер. – Пишут на бумаге расходы на то, чего не существует. Если трудно проверить или проверять не будут, это безотказный способ. Представьте, что кто-то провёл через казну строительство и содержание каких-то лагерей. Их в Сибири очень много, и большинство находится у чёрта на куличках. Записали три лагеря, а построили только один, поставив его начальником верного человека или купив с потрохами присланного казной. Деньги забирают на свои нужды, а проверяющих, если они будут, везут в один построенный лагерь. Проверяющие меняются, дорогу хрен запомнишь, а все эти лагеря ничем не отличаются. Ну а если не повезёт, с проверяющим может случиться несчастье. Увы, все мы смертны! Есть и другие способы привлечь деньги, но какая вам разница, откуда средства, если они есть? Во всём этом одно слабое звено – люди. Но если вы правильно их подбираете и умеете заинтересовать, можно в тайге выстроить столицу и о ней не узнает никто лишний.

– Непонятно, – сказал я. – Обладая такими возможностями, никак не препятствовать…

– А как вы себе это представляете? – перебил он меня. – Нужно менять династию и окружение императора, потому что полумерами ничего не сделаешь. И устранять нужно физически, а не просто прогнать от трона. Это не так трудно сделать, но что дальше?

– Хотите сказать, что этому не будет поддержки? – спросил я.

– Сейчас уже могут поддержать, – ответил он, – а раньше такой поддержки не было бы. Все сословия воспитываются в духе преданности императору, а то, к чему всё шло, видели очень немногие. Народу были выгодны займы и западные инвестиции. Много ли людей думают на большой срок? Займы хороши, когда низкий процент и сможете их вернуть, а иностранные инвестиции для империи однозначно зло, по крайней мере в тех масштабах, в которых они были. Ну понастроили у нас французы шахты и заводы, так они нам не принадлежат, и почти вся прибыль им же и уходит! И в чём для нас выгода? Развиваться нужно, используя свой капитал. Мало у нас было возможностей? Ладно, что об этом говорить. Хорошо, сбросили вы династию и посадили другую, хотя я не верю, что такое прошло бы без внутренних распрей и большой крови. И что дальше? Отказаться от обязательств по займам, да ещё национализировать иностранные активы? Вас не поняли бы у нас и не простили бы в Европе. В самом деле, как можно брать в долг и не отдавать или отнимать чужую собственность? Смахивает на грабёж. А потом к вам пришли бы ограбленные и привели с собой свои армии. Выстояли бы вы с такой ситуацией в стране, когда на вас навалятся все ведущие державы? Я даже представить не могу, к чему привела бы эта война.

– Ну хорошо, никто не стал подставляться и мешать иностранному засилью, – сказал я. – Инвестиции растут, заводы строятся – будет больше выгоды от их национализации. И народ доведут до края, чтобы потом двумя руками поддержали того, кто свалит Романовых. Это мне понятно. Но я не вижу способа избежать войны. Я не знаю, в каком состоянии наша армия, но на месте императора я сильно её не укреплял бы, наоборот, ослабил, насколько это возможно.

– Наверное, так и делают, – согласился инженер, – только это дело долгое, и даже император не сможет его сильно ускорить. А война будет – вы правы. Но для того мы здесь и работаем уже тридцать лет, чтобы отбить охоту с нами воевать. Чем занимаемся – это и есть те секреты, о которых не велено болтать. Что-то вам скажут, что-то узнаете сами, но, конечно, не всё, да и не нужно вам это.

В коридоре послышались шаги, и в дверь заглянула симпатичная женщина лет двадцати.

– Здравствуйте, – поздоровалась она со мной. – Хозяйки нет, а ты, Николай, моришь гостя голодом?

– Мы только пришли, – начал оправдываться инженер. – Сейчас, Леночка, всё организую.

– Теперь я сама. Идите мыть руки, я быстро управлюсь.

– Я поздно обедал, поэтому не хочу есть, – отказался я. – Лучше наведаюсь к вам, когда оголодаю. Елена…

– Дмитриевна, – подсказала она, – но можете называть просто Леной. В городке не принято напоминать о чинах и званиях, да и отчество редко употребляют, больше для стариков. Новички вроде вас приезжают редко, а остальные друг другу уже почти родственники. Если и преувеличиваю, то ненамного.

– А ваш муж меня несколько раз назвал князем, – в шутку пожаловался я. – Позвольте представиться, Алексей Сергеевич Мещерский. У себя дома можете звать Алексеем, но у нас лучше по имени-отчеству. Я не привержен условностям, но в моей семье не все такие либералы, им нужно дать время привыкнуть.

– Поначалу всегда так, – сказала Лена, – поэтому и Николай величал вас князем. Он не знал, как вы отреагируете на простое обращение. Вы ведь сегодня приехали?

– Несколько часов назад. Поселились в соседнем доме. У нас три женщины, так что вам будет с кем общаться. Они налаживают быт, а я сделал своё дело и теперь гуляю и знакомлюсь с городком.

– Вы не тот Мещерский, о котором писали в газетах? – спросила она.

– Если писали о статье, то тот, – ответил я. – Только не нужно благодарить и говорить о том, какой я смелый, я это и сам знаю.

– Вы не умрёте от скромности, – засмеялась Лена. – Ладно, не буду мешать мужскому разговору.

Она повернулась и вышла, продемонстрировав изящную фигурку.

– Ну как вам моя жена? – спросил Николай.

– Очень понравилась, – сказал я правду. – Маленькая, как воробей, с густыми, красивыми волосами и большими выразительными глазами. У меня такая же жена. Если бы я не любил её без памяти, влюбился бы в вашу и попытался отбить. Как здесь с женщинами?

– Немного больше, чем мужчин, – ответил он, – но не у всех получается устроить судьбу. Нас слишком мало, чтобы все могли найти себе пару по душе, поэтому уже были браки с заводскими.

– Спасибо за компанию, – поблагодарил я. – Пойду к своим, может, им нужна помощь.

Перед тем как идти домой, решил ещё раз зайти в магазин. Я оставил его хозяйке много денег, и не смог унести всё, что хотел купить. Пока шёл, встретилось немало гуляющих и спешивших по своим делам жителей городка. Прохаживались в одиночку и парами, а некоторые были вместе с детьми. Погода была тёплая и без ветра, как раз для прогулок. Мне приветливо улыбались и раскланивались, но никто не заговорил. Видимо, здесь это было не принято, а Николай окликнул меня по-соседски. В магазине какая-то женщина только что купила сливочное масло. Я с ней поздоровался, и обратился к хозяйке:

– У вас есть пирожные? Лучше заварные или из слоёного теста.

– Вам просто с кремом или чтобы были орешки? – спросила она, открывая холодильник. – Есть с миндалём. Если хотите, у меня большой выбор бисквитных. Здесь много сладкоежек, поэтому я их постоянно заказываю. У нас через день подвоз продуктов из Тюмени, поэтому всё свежее. Есть вкусные слойки, их часто берут на ужин те, кому лень ходить в столовую. Я там покупаю много выпечки.

– Вас как зовут? А то я представился, а вы о себе скромно умолчали. Светлана? Так вот, Светлана, дайте мне всего понемногу на пять человек. У вас найдутся на время две сумки? Вот и хорошо. В одну сложим сладости, а в другую я у вас наберу продуктов.

– Всё помнёте, – сказала она. – Лучше дам корзинку, а вы завтра вернёте. Чай нужен? По-моему, вы его не брали.

– Давайте, – согласился я. – Вы почаще напоминайте, что брать, я унесу у вас весь магазин. У вас есть кофе? Лучше молотый, а то я пока не обзавёлся кофемолкой.

– Подойдёт из Французского Конго? – спросила она. – А кофемолки есть в галантерейном магазине у Ольги, так что потом можете взять и зерновой. Его берут больше, а молотый для лентяев. Сразу предупреждаю, что мне запрещают завозить сюда водку, но на вина ограничений нет. Сигареты нужны?

– Нет, спасибо, – отказался я. – У нас их никто не употребляет. Да и вообще хватит, а то вы меня загрузили, как ишака.

– Весёлый вы человек, – сказала она, передавая мне через прилавок сумку с продуктами. – Подождите, а то уйдёте без своих пирожных.

К сумке прибавилась одуряюще пахнувшая ванилью корзинка, после чего я попрощался и вернулся домой. Первым делом направился на кухню к холодильнику. За кухонным столом, подперев щёку рукой, сидела грустная сестра.

– Почему грустим? – спросил я. – Есть повод?

– Вам хорошо, – без прежней злости сказала она. – Тебя ждёт Вера, а мама воркует с отцом, одна я никому не нужна. Раньше у меня хоть были подруги.

– Рано тебе грустить, – сказал я. – В твоём возрасте легко обзаводятся подругами. Подумаешь, потеря! Сердечного друга не было? Значит, появится здесь. А насчёт того, что никому не нужна, глубоко заблуждаешься. Я тебя люблю, хоть ты и дурочка.

– Сам такой, – отозвалась она. – Что это ты притащил? Пахнет ванилью.

– Принёс продукты и кое-что к ужину, чтобы не возиться с готовкой, – ответил я, ставя на стол корзинку. – Разложишь в холодильник? Только не вздумай съесть все пирожные: оставишь нас без сладкого, а себе испортишь фигуру.

– Съем одно пирожное и слойку, – решила она, осмотрев то, что я принёс. – Иди к своей Вере, а то она уже заждалась, я здесь уберу.

Жена лежала на застеленной покрывалом кровати, заложив руки за голову. Увидев меня, она обрадовалась и бросилась обниматься.

– Вроде недавно виделись, – пошутил я, обняв за плечи. – Откуда, интересно, такая радость?

– Скорее бы ночь! – шепнула она, прижавшись ко мне. – Я с этой дорогой уже забыла, что у меня есть муж. Ты где ходил?

– Познакомился с соседями, – начал перечислять я, – сходил в магазин за продуктами…

– Опять без меня, – сердито сказала Вера. – Что хоть купил?

– Накупил пирожных и слоек. Вечером попьём с ними чай или кофе. Есть ещё сумка с продуктами. Всё это сейчас разбирает Ольга.

– Она разберёт, – недовольно сказала жена. – Если съест пирожные…

– Пусть лучше она растолстеет, чем ты, – засмеялся я. – Я без ума от таких худышек, как ты. У соседа, кстати, жена очень похожа на тебя. Вера, не дерись! Зачем она мне нужна? Её ещё нужно обхаживать с риском получить в морду от мужа, а ты у меня рядом и готова на всё. Зачем тогда другие?

Шутливая борьба распалила обоих. Жена закрыла дверь на щеколду и начала раздеваться, но тут не вовремя принесло маму.

– Алексей! – постучав в дверь, сказала она. – Оля сказала, что ты вернулся. Можно мне войти?

Пришлось идти открывать.

– Я вам не помешала? – спросила мама. – Отцу интересно, что ты узнал, да и мне тоже. К тому же ты нам хотел что-то рассказать. Может, сделаешь это до ужина?

– Сейчас придём, – сказал я. – Вера, где моя гитара?

– В ближнем к выходу шкафу, – сказала жена. – Мне не на что было её повесить, поэтому положила туда. Будешь играть?

– Мама точно испугается, а я игрой заглажу её страх, – объяснил я. – Да и вы послушаете.

Мама не испугалась, она мне не поверила.

– Так не бывает, Алексей, – сказала она, выслушав отредактированный вариант моей исповеди. – У тебя всегда была богатая фантазия…

– Мы ездили к Акулову, – сказал отец. – Николай устроил Алексею экзамен и сказал, что у него знания выпускника университета. И ещё Алексей рассказал что-то новое в науке. Я ничего в этом не понял, но он был удивлён. Нам и помогли из-за его знаний. И эти рассказы…

– Мало ли что он мог где-нибудь вычитать! – возразила мама. – А память у него с малых лет была на зависть другим. Я никогда не верила ни в какие переселения душ, а тут ещё и из другого мира! Вы, конечно, можете верить…

Мои песни заставили её мне поверить, но не успокоили, а, наоборот, напугали. Спел я их целых пять.

– Как же так, сыночек… – растерянно сказала она, беспомощно глядя на меня. – Ты и какой-то старик…

– Во мне от старика только память его жизни, – сказал я, обняв её за плечи. – Я как был, так и остаюсь твоим сыном, и, как показала история со статьёй, не таким уж умным и опытным. Хотя меня за эту статью здесь благодарили.

– Уже похвастался? – утвердительно спросила сестра.

– Не было необходимости, – ответил я. – Стоило назвать фамилию, как сразу узнавали. Статью здесь не читали, но в местных газетах напечатали о том, что в ней было. Запомните, что большинство здешних жителей сидит в городке кто по десять, а кто и по двадцать лет, поэтому все друг друга знают как облупленных и общаются по-дружески. Ты у нас, конечно, княжна, но я не советую об этом говорить. О твоём титуле быстро узнают, а так ли важно, как к тебе обращаются? В человеке главное не титул, а он сам.

– Нам тоже сидеть здесь десять лет? – ужаснулась Ольга.

– Я думаю, что только два-три года, – постарался я её успокоить.

– А что было в той твоей жизни? – спросил отец, посмотрел на побледневшую маму и поправился. – В жизни того старика? Я тебя об этом раньше не расспрашивал, но это не значит, что мне было неинтересно. Расскажешь?

– Это интересно только тебе или остальные тоже хотят послушать? – спросил я. – Если нет, я расскажу потом.

– Рассказывай! – сказала мама. – Мне немного страшно, но интересно. Если в тебе его память, то понятно, почему ты так сильно изменился. Я думала, что это из-за любви к Вере.

– Я уже говорила, что чувствую в нём старика, – сказала Ольга. – Он никогда раньше так не говорил! Но песни удивительные. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так пел.

Я рассказывал до самого ужина. Сначала пришлось пройтись по истории, начиная с Первой мировой войны. Когда я рассказал о революции и гражданской войне, отец вспомнил мой вопрос об Ульянове.

– Теперь мне понятно, почему он тебя заинтересовал. У нас его убили до семнадцатого года в эмиграции. Подробностей я не помню.

Я недолго говорил о Советском Союзе при Сталине, а о Второй мировой войне рассказывал подробно и не успел закончить до ужина. Мы выпили горячий чай, съели все принесённые мной сладости и опять собрались у отца. Я продолжил рассказ и в этот вечер успел рассказать о родителях и детстве, после чего объявил забастовку:

– Остальное услышите в следующий раз, а то я завтра не смогу говорить.

– Неужели и у нас будет республика и отменят дворянство? – спросила мама.

– Вряд ли, – ответил отец. – В этот лагерь вложены огромные деньги, а Алексею сказали, что он не один. Во всём этом задействованы тысячи людей. Пусть большинство из них безвылазно сидит по лагерям, но ведь есть ещё такие, как Кулагин или Павловский. Пусть они все поголовно патриоты, да ещё хорошо оплачиваемые, за десятки лет нашлась бы паршивая овца, а то и не одна, а шума нет и всё продолжается по-прежнему. О чём это говорит?

– И о чём?

– Как минимум о том, что главари контролируют наше третье делопроизводство. Любая утечка о таком лагере пошла бы туда. Мне ясно, что заговором руководят очень серьёзные люди, не удивлюсь, если узнаю, что в деле и наш министр. Вряд ли они десятилетиями тратят такие деньги и рискуют собой для того, чтобы устроить республику. Их цель – спасти империю. А править посадят или послушного их воле человека, или династия начнётся с кого-нибудь из них самих. Если у них получится, многое должно поменяться. Наверняка будут масштабные чистки, после которых на освободившиеся места посадят своих. Идея идеей, но имения, титулы и чины лишними не бывают. Тебе, Алексей, ещё оплатят твою статью, а если поможешь знаниями…

– Знаний дам много, – сказал я, – но вряд ли сильно помогу. Заговорщики просто не успеют ими воспользоваться. Можно создать мощное оружие, но для этого требуется время. За десять лет успели бы, а за два-три года смогут разве что сделать опытные образцы.

– Не успеют воспользоваться сейчас, используют потом, – возразил отец. – Если удастся отбиться, с нами долго никто не захочет иметь дел, а самим за всеми угнаться – пупок развяжется. С твоими знаниями нам не придётся никого догонять, наоборот, за нами будут долго бежать вслед. Это дорогого стоит!

– Интересно, что здесь придумали, чтобы отбиться от кредиторов, – сказал я. – Сколько ни думаю, ничего не идёт в голову.

– Ты уже хрипишь! – заметила Вера. – Давайте ложиться отдыхать.

– Да, уже девять часов, – спохватилась мама. – За сегодня устали, а отцу давно пора спать. Ещё наговоримся.

– Вы купались? – спросил я маму.

– Все, кроме отца, вымылись под душем, – ответила она, – а ему я помогла обтереться. Там много горячей воды, тебе должно хватить. Только потом выключи, а то жарко.

Я с удовольствием принял душ, сбегал в пристройку погасить котёл и вернулся в свою комнату, где меня с нетерпением ждала жена.

– Хорошая кровать, – сказала она часом позже, – и дом хороший, хоть и маленький. Но теперь я почувствовала, что он действительно мой!

Глава 10

Проснувшись утром, я вспомнил о своих спортивных занятиях. В пристройке с котлом лежал какой-то железный хлам, поэтому я сбегал в неё посмотреть, не найду ли на время замену гантелям, а заодно разжёг котёл и отрегулировал газ с учётом вчерашнего опыта. Железо нашёл, но это были какие-то детали к котлу, грязные и неудобные для использования. Пришлось заниматься без груза. Закончив, помылся уже тёплой водой и стал смотреть, что можно приготовить на завтрак. Женщины ещё спали, а если бы и поднялись, завтрак я им не доверил бы. Ели бы мы тогда одну ветчину с хлебом или копчёную колбасу. Проверив кухонный инвентарь, обнаружил, что помимо кофемолки отсутствуют тёрки, мясорубка и разделочные доски. Можно было не дёргаться и дождаться кухарку, но я решил купить, а заодно сделать заказ на гантели. Плохо, что нам не сказали, в котором часу придут говорить, и теперь нельзя уходить из дома. Я сделал ревизию своих запасов и опять пустил в ход сало. Растопил его на самой большой сковородке, положил нарезанную кружочками картошку и пожарил. Вчера от запаха жареного сала проснулся один отец, сегодня они проснулись все.

– Картошка! – обрадовалась Ольга, как будто я приготовил невесть какой деликатес. – А с чем мы будем есть?

– Из мяса есть ветчина и колбаса, – перечислил я. – Ещё есть солёные огурцы и хлеб. Если бы ты вчера не умяла слойки, было бы что подать к чаю. Умеешь его заваривать?

– Что его там заваривать, – пренебрежительно ответила она. – Зальёшь кипятком и получишь заварку.

– Жаль, что мы не в Японии, – сказал я, разрезая ветчину на ломтики. – Там дворянок учат, как правильно заварить чай, а наши его умеют только пить, да и то причмокивают. Умывалась? Тогда садись. Сейчас поешь, а потом накормишь отца, а чай я заварю сам.

Через полчаса поели этот немудрёный завтрак, поблагодарили повара, а отец после благодарности попросил его побрить.

– Ничего не могу взять в руки, – виновато улыбнувшись, сказал он мне. – Ты не бреешься, но, может быть, в той жизни…

– Я и там не брился этой штукой, – ответил я, взяв в руки опасную бритву. – У меня сначала была электрическая, а потом кассетная. Ею можно слегка порезать кожу, а этой ничего не стоит отрезать голову. Я боюсь тебя брить.

– Лежи небритым, – решила мама. – Я тоже боюсь эту бритву. На улицу тебе не идти, а мы как-нибудь переживём твою щетину.

Я вышел на крыльцо и увидел что-то копающего в палисаднике соседа. Чтобы не кричать, прошёлся к их калитке, поздоровался и спросил, почему он не на работе.

– Не всё же время работать, – засмеялся Николай, – иногда надо и отдыхать, например, в воскресенье.

– Не скажете, здесь есть парикмахер? – спросил я. – Спрашиваю потому, что отец лежит небритый с простреленными руками, а я не пользовался бритвой и боюсь отрезать ему голову.

– Вот, значит, как! – сказал он. – Отлилась вам эта статья. По вашему вопросу даже не знаю, что сказать. Здесь есть женщина, которая стрижёт и делает дамам причёски, но я не слышал, чтобы она кого-нибудь брила. С другой стороны, волосы тоже нужно подбривать… Знаете что, сходите к ней и поговорите, а моя жена вас проводит. Я проводил бы сам, но она дала задание вскопать клумбу, и вид у меня сейчас для копки, а не для визитов.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Только хождение с вашей женой может плохо закончиться для моего здоровья. Она у вас слишком красивая, чтобы моя жена не отреагировала на такие хождения. Я лучше попрошу это сделать мать, заодно женщины познакомятся.

– Тогда я сейчас её предупрежу, а вы зовите свою мать, – сказал он, воткнул лопату в землю и ушёл в дом.

Я вернулся домой и нашёл женщин в гостиной. При моём появлении они почему-то замолчали. Меня обсуждали, что ли?

– Мама, не хочешь познакомиться с соседкой и прогуляться? – спросил я. – Здесь есть женщина, которая работает парикмахером, а Лена покажет, где она живёт. Поговори, может, она побреет отца.

– Та самая Лена, которая в твоём вкусе? – спросила жена. – Тогда я тоже схожу. Надо же оценить твой вкус!

– Я тоже не буду сидеть дома! – заявила Ольга. – Ты всё равно никуда не уходишь, вот и проследишь за отцом. Эта женщина делает дамам причёски?

– По словам Николая, это её основная работа, – ответил я. – Пойдёмте, я вас познакомлю.

После моих слов женщины занялись наведением марафета, и мы смогли выйти только полчаса спустя. Николай уже вскопал свою клумбу и переоделся в костюм, а Лена тоже надела красивое платье и даже бусы. Или у них было принято наряжаться по выходным, или нарядились к приходу моей матери. Я их познакомил и поспешил вернуться домой. Как выяснилось, спешил я не зря: у нашего крыльца стоял пожилой худощавый господин среднего роста, с грубоватым лицом и пышными усами.

– Вас же просили никуда не уходить, – недовольно сказал он. – Я жду уже минут пять.

– Сами виноваты, – отозвался я. – Надо было хоть приблизительно сказать время или позвонить перед выходом. Мы только вселились, и появились вопросы, которые нужно решать. Я и вышел-то на несколько минут. Дома сейчас только отец, а женщины ушли.

– Мне не нужны ваши женщины, – сказал он. – Давайте я быстро поговорю с вами и вашим батюшкой, да пойду. У меня сегодня, знаете ли, тоже выходной.

– Заходите, – пригласил я, распахнув дверь. – Идите за мной.

Мы вошли в спальню, где лежал отец и сели на стулья.

– Я ваш цензор, – сказал нам гость. – Зовите Александром Евгеньевичем Нарышкиным. Основная моя работа – это проверка переписки и входящих посылок, а такие беседы бывают очень редко. У нас остались только два незаселённых дома, а в последний раз заселялись с полгода назад.

– А исходящих посылок не бывает? – спросил я.

– Правильно поняли, – кивнул он. – Мне хватает мороки и с вашей перепиской, хоть пишут редко. Здесь живут только проверенные люди, которым нет смысла вредить, но мы должны исключить любую случайность. Письмо, в отличие от посылки, проверить не очень сложно, но тоже приходится возиться, поэтому будет просьба писать не очень часто.

– А как приходит входящая корреспонденция? – поинтересовался я. – Неужели на этот адрес?

– Что вы, как можно! – ответил цензор. – Вот возьмите адрес, который нужно указать. По нему вам будут писать, а потом наши люди переправят сюда. С почтой ясно? Тогда поговорим о режиме. Из лагеря вас не выпустят – это должно быть ясно, а вот в рабочий городок выходить можно. Там у нас церковь, да и вообще жители двух посёлков много общаются. Людей здесь мало, поэтому сословные различия для многих стираются, тем более что в рабочем городке живёт много образованных людей. Нужно говорить о том, что нет доступа к уголовным?

– Нам эта публика не нужна, – ответил отец. – Главное, чтобы у них не было к нам доступа.

– Уголовных хорошо охраняют, – сказал он. – На вышках есть даже пулемёты. Душегубам неплохо живётся, и попыток побега нет, хотя им, в отличие от рабочих, не обещали освобождения.

– А рабочих освободите? – спросил отец.

– А как же иначе? – удивился цензор. – Производственные секреты знают единицы, и они будут с нами работать уже свободными, а остальные получат заработанные деньги и смогут очень неплохо устроиться. Конечно, это только после победы.

– А если её не будет? – глядя ему в глаза, спросил я.

– Это вряд ли, – ответил он, – но и при таком финале вас освободят и дадут возможность уехать. Не будет необходимости всё здесь зачищать, поэтому вам даже помогут, насколько это в наших силах. С режимом ясно? Тогда поговорим о вашей работе. Давайте начнём с вас, Сергей Александрович. Не обиделись, что я обратился без титула? У нас их используют только в общении с теми, кому претит простое обращение. Таких немного, но они есть.

– Сын уже говорил, – сказал отец. – Не имею ничего против. Так что вы для меня придумали?

– Вы специалист в российском законодательстве, им и займётесь. Оцените наши законы и предложите свои правки, в соответствии с пожеланиями заказчика. Вы у нас такой не один, поэтому можете писать что вздумается. Потом ваши предложения рассмотрит специальная комиссия. Понятно, что это только после выздоровления. Теперь с вами, Алексей Сергеевич. С завтрашнего дня вы выходите на работу. Вы ходили по территории?

– Вчера прошёлся, – ответил я. – В парке не сидел и по всем улицам не ходил, но общее представление получил.

– А вам больше ничего и не нужно. Возле парка стоят два четырёхэтажных дома. В левом нижний этаж отдан под столовую, а на верхних работают наши учёные. В правом доме, на первом этаже, располагается гимназия. Детей у нас немного, поэтому мы не стали вводить раздельного обучения, классы и без того небольшие. Верхние этажи занимают инженеры и те, кто им помогает. Поднимитесь на третий этаж в одиннадцатый кабинет к старшему инженеру Владимиру Петровичу Фролову, а дальше будете делать то, что он скажет.

– Я тут уже кое с кем познакомился, – сказал я. – Естественно, начал расспрашивать. Мне сказали, что из-за режима здесь сквозь пальцы смотрят на многие секреты. Мол, всё равно никому ничего передать нельзя…

– Это не совсем так, – возразил он. – Поймите нас правильно. В этом городке живут не чьи-то шпионы, от которых мы оберегаем секреты. Большинство жителей с ними работает. Они не просто нанятые специалисты высокой квалификации, а наши сторонники и единомышленники. Наши проекты для многих – дело жизни. Конечно, изоляция напрягает, но все понимают, что это вынужденная мера. Поэтому я не столько выискиваю что-то злонамеренное, сколько смотрю, чтобы случайно не проскочило что-то для нас опасное, на что писавший просто не обратил внимания. Ищу и скрытые вложения, но больше потому, что так положено. Но это не значит, что любой из вас должен знать все секреты проекта. Знают то, что нужно для работы. Если кто-нибудь проговорится, или просто услышите разговор, не предназначенный для ваших ушей, вас за это никто не накажет, но такое не поощряется. Что вам можно знать, решат те, с кем будете работать. Им и задавайте свои вопросы. Если ко мне больше ничего нет, я, пожалуй, пойду. Только сначала один вопрос: вы привезли какое-нибудь оружие?

– У нас два пистолета, револьвер и сотни две патронов, – ответил я.

– Целый арсенал, – удивился он. – Вообще-то, ввоз оружия на территорию запрещён, и его изымают раньше. Вам почему-то сделали послабление, и я буду говорить об этом с Кулагиным. А сейчас соберите стволы и боеприпасы в какую-нибудь сумку и принесите мне. Сумку я потом верну.

Я собрал оружие и проводил цензора до калитки. Он ушёл, приветливо кивнув возвращающимся женщинам. Проводил я трёх дам, а встретил четырёх. Парикмахершей оказалась невысокая стройная женщина лет сорока, которую можно было бы назвать миловидной, если бы не чересчур длинный нос. Я поздоровался, пропустил женщин в дом и вошёл сам. Мама с гостьей пошла к отцу, а мы заняли гостиную.

– Кто это от нас вышел? – спросила Вера.

– Здешний цензор, – ответил я. – Рассказал о режиме и нашей работе и забрал оружие. Тебе, кстати, надо написать отцу. Он может ответить и даже прислать посылку, а нам разрешены только письма.

– Это мы уже знаем, – сказала жена. – Лена рассказала. У неё узнали, что можно было сходить в церковь на литургию, но было уже поздно. Я в следующее воскресенье с ней пойду.

– Не замечал за тобой религиозности, – сказал я. – Да и за мамой такого не водилось. Иконы в доме были, но вы ни одной из них с собой не взяли.

– Мама взяла, – сообщила Ольга, – и я тоже забрала свою детскую икону Богородицы. Это ты свою оставил. Крест хоть не забыл надеть?

– Я его не снимал, поэтому и не забыл, – улыбнулся я. – Ладно, вы мне лучше скажите, какое впечатление от прогулки?

– Нет у меня пока впечатлений, – вздохнула Ольга. – Чисто, удобно и аккуратно, но прожить, никуда не уезжая, десять лет… Не знаю, я, наверное, не смогла бы.

– Просто у тебя пока нет любимого человека, – возразила Вера. – Если будет муж и появятся друзья, многое можно перетерпеть. А у здешних есть цель и важная работа. Без дела, конечно, трудно. Да, Лена мне тоже понравилась. Только учти, что для тебя это ничего не меняет. Я не ревнивая, но если дашь повод…

– Не дам я тебе повода, а насчёт дела… Не знаю, найдут ли нам в понедельник кухарку, но до её появления надо дожить и не помереть от голода. Столовая сегодня выходная, магазины – тоже. Надо посмотреть, что можно приготовить из наших продуктов. У нас три женщины, которые маются от безделья, вот и попытайтесь приготовить хотя бы обед. Резаную колбасу можете не предлагать. Мне интересно, что у вас получится. Можете помолиться перед готовкой.

– Нашёл развлечение! – рассердилась жена. – Думаешь, я что-нибудь приготовлю, если не помню, как это делать? Только переведу продукты, а ты откажешься есть! Давай ты скажешь, что и как делать, а мы сделаем.

– Говори за себя, – отказалась Ольга. – Я лучше помою посуду.

Мы болтали до тех пор, пока не закончила работу парикмахер. Мама ушла провожать, а я вошёл в спальню. Отец лежал, гладко побритый, и приятно пах незнакомым мне одеколоном.

– Быстрее бы вылечиться! – сердито сказал он, увидев меня. – Так надоела эта беспомощность! Хотя не представляю, чем буду заниматься, разве что по вечерам играть в карты с такими же бездельниками.

– Тебе же предложили работу, – удивился я. – Чем она тебя не устраивает? Вроде по твоей должности.

– Я вёл надзорную работу, – сказал он, – и законы знаю достаточно для её выполнения, но такие, как я, не занимаются законотворчеством. Мнение я выскажу, толку-то! Наверное, мне подсунули эту работу, чтобы не рехнулся от безделья. Это у тебя настоящее дело. Чем думаешь сегодня заняться?

– Готовкой, – ответил я. – Полный дом женщин, и ни одна не умеет готовить! Ольга сразу отказалась, мама ещё не знает, а Вера согласилась заняться, но под моим руководством. Чувствую, что всё придётся делать самому.

– Мать не трогай, – предупредил он. – Она никогда даже не резала хлеб. Порежет себе пальцы, а у нас нет йода и бинтов. Сделайте с Верой хоть что-нибудь, а завтра надо постараться найти кухарку.

Как я и думал, готовить пришлось самому. Вера начала чистить к супу картошку и сразу же порезала палец. Я неудачно пошутил по этому поводу, вызвав слёзы. Палец забинтовали полоской чистой ткани, а я доварил суп и вышел во двор. В десяти шагах от меня за низким забором возился с цветами второй сосед, которого я до этого не видел. Это был массивный мужчина лет семидесяти, с огромными залысинами, седыми, слегка вьющимися волосами и лицом киноактёра Гафта. Не полная копия, но очень похож.

– Здравствуйте! – поздоровался я, подходя ближе. – Может, познакомимся?

– Здравствуйте, – отозвался он, тоже подходя к забору. – Вы, видимо, младший князь Алексей Мещерский? О вашем приезде уже всем известно. Сбежали после статьи?

– Пришлось.

– Вы, князь, сделали большое дело, но сделали его глупо, что неудивительно, если учесть ваш возраст, – усмехнувшись, сказал он. – Непонятно, о чём думал ваш отец. Если уж решились на такое, то убегать нужно было до выхода статьи, а не после. Тогда и он был бы здоровым. Да, я Дан Евгеньевич Суханов. Когда-то был профессором химии.

– Почему когда-то? – не понял я.

– Потому что меня вместе с женой тридцать лет назад похоронили на Новодевичьем кладбище. Здесь и кроме нас хватает живых покойников, только мы одни из самых первых. Не хотите зайти и поболтать со стариком? У меня есть неплохой набор вин на любой вкус. Сам я их уже не употребляю, держу для более молодых друзей. Продлим, так сказать, знакомство. Здесь теперь редко можно увидеть нового человека, а друзья малость надоели. Что за интерес вести беседу, если заранее знаешь всё, что могут сказать? Идите в калитку, там открыто.

Я воспользовался приглашением и через несколько минут сидел в гостиной соседа. Его дом по планировке и отделке немного отличался от нашего и почему-то производил впечатление нежилого.

– Неуютно? – понял он моё состояние. – С тех пор как два года назад умерла жена, я на всё махнул рукой. Ещё кое-что делаю по работе, но больше по инерции, а здесь не живу, а доживаю. Если дотяну, через три года исполнится восемьдесят. Удивились, что так молодо выгляжу? Это у нас семейное.

– А чем вы занимаетесь? – спросил я. – Или это секрет?

– Конечно, секрет, – хмыкнул он. – Только об этом секрете всем известно. Я сейчас самый крупный в империи специалист по ядам. Вы очень быстро узнаете, что их изготавливают в промышленной зоне, так что я не открыл никаких секретов. Состав – это секрет, куда эта отрава уйдёт – тоже секрет, хотя многие уже догадались.

– Вы делаете химическое оружие? – дошло до меня.

– Не оружие, но можно назвать и так, – подтвердил он. – Не нравится?

– А кому такое понравится? У газов небольшая эффективность, а восстановим против себя весь свет!

– Молодой человек! – строго сказал бывший профессор, наставив на меня палец. – Никогда не беритесь судить о том, в чём вы не разбираетесь! Низкая эффективность у хлора, которым немцы травили своих кабре в африканских колониях! То же можно сказать и о горчичном газе. Они в этом убедились на собственном опыте и сумели убедить остальных. Мы тоже подписали эту конвенцию, так что никто не собирается применять газы. Их трудно доставить в нужное место, а на применение влияет погода. Подул ветер, и где будет ваш газ? Я говорил не о газах, а о ядах! Бельгийцы лет двадцать назад применили какой-то сильный яд в Конго. Там вспыхнула эпидемия болезни, после которой не оставалось выживших. К чести бельгийцев нужно сказать, что они пытались как-то помочь. Когда заболели и умерли присланные на помощь аборигенам врачи, такие попытки прекратились. Заражённый район окружили солдатами, а в деревни пустили тех же солдат, но в закрывающих тело костюмах и с фильтрующими масками на лицах. Они незаметно отравили источники питьевой воды и ушли. Точное число отравленных неизвестно, но сами бельгийцы говорили о пятидесяти тысячах человек, точнее негров. Кто-то не отравился и попытался удрать из этого могильника, но их убили солдаты. Деловой подход? И трудно их осудить, потому что, убив эти пятьдесят тысяч обречённых негров, бельгийцы спасли сотни тысяч, а может быть, и миллионы ещё здоровых!

– И как вы собираетесь травить солдат? – спросил я.

– Я – никак, – ответил он, – а как это будут делать наши хозяева, меня не касается. И почему вы думаете, что травить будут солдат? Армия неплохо защищена, мобильна и не привязана к какому-то месту, а вот население, особенно городское… Если очень сильные яды распылить в разных местах большого города, выжившее население в него потом не заманишь калачом! А в городах осталось жильё, запасы и транспорт! Если такая диверсия произойдёт во многих крупных городах какой-нибудь страны, наступит экономический крах. Её правительству будет не до войн на чужой территории, а армия из-за отсутствия снабжения не вынесет длительной позиционной войны. Главное – выдержать первый удар!

– И как же их распылять? – похолодев, спросил я.

– Эк вас перекосило! – неодобрительно сказал он. – Они хотят потравить большую часть нашего населения наркотиками, а вы распускаете слюни! Не слышали о тройственном пакте? Конечно, ведь вы только что приехали! Так вот, чтобы вы знали и меньше их жалели. Есть жутко секретное соглашение между Великобританией, Францией и Германией о разделе нашей империи. Но главное даже не в том, что они хотят растянуть её на куски, а в том, что одновременно запланировано радикальное сокращение численности коренного населения. Сколько его сокращать и какими средствами, в пакте не уточнили, так, обозначили намерения. Это политика, молодой человек, а в ней никогда не было ничего порядочного!

– И сильные у вас яды? – спросил я.

– Разные, – ответил он. – Есть такие, капля которых убивает тысячу человек! Конечно, вы не разделите эту каплю на дозы, но если взорвёте большой бидон… В природе существует много очень сильных ядов, беда в том, что их можно получить в мизерных количествах из живых существ. Создать искусственно не получается, или они выходят золотыми. А у нас такое получилось! На это ушли годы, пришлось даже поехать в Южную Америку за всякой ядовитой дрянью. Ловили даже лягушек и медуз. У нас не получилось точно воссоздать природные яды, но мы создали свои, более смертоносные! Были большие проблемы с их хранением, но мы справились.

– Здесь не работали с ракетами? – задал я очередной вопрос.

– О каких ракетах идёт речь? – не понял профессор. – Об осветительных? А зачем с ними работать?

– О ракетах вы не знаете, – сказал я. – Самолёты могут летать недалеко, и их нетрудно сбить. Так как же доставлять отраву на место? Снаряды?

– Как вы узко мыслите! – попенял мне разговорившийся профессор. – Я уже говорил, что об этом никому точно не известно, но думали многие и потом поделились своими мыслями с другими. Вы это услышите, поэтому могу сказать и я. – Допустим, я хорошо знаю английский язык.

– Допустим, – согласился я. – Я его тоже неплохо знаю.

– Не перебивайте, – недовольно сказал он, – иначе не буду рассказывать. Одного языка мало, поэтому меня готовят, обучая всему, что знает чистокровный англичанин. После этого снабжают документами и деньгами и переправляют, скажем, в Лондон. Я там покупаю дом и живу несколько лет, притираясь к местным. Могу даже жениться. А потом мне переправляют бидоны с отравой и взрывчаткой, а я ставлю их на крышу своего дома или ещё куда-нибудь. У нас здесь много инженеров, занятых радио, так что взрыв можно устроить и дистанционно. Возможно, всё до времени хранится в каком-нибудь подвале.

– Жуткий вариант, – сказал я. – Мне в нём видится слабое звено – это люди. Вживаясь в чужую жизнь, можно изменить к ней отношение и отказаться от таких планов. Вы представляете, сколько заплатят тому, кто отдаст ваши баллоны властям?

– Мы занимаемся этим тридцать лет, – напомнил он. – А теперь представьте, что где-то собрали мальчишек и лет за двадцать воспитали в них жёстких и непримиримых бойцов, фанатично преданных кому-то из наших хозяев. Жизнь европейцев им чужда, как и они сами, а если в нихразожгли ненависть и дали большие деньги… Ведь надо быть идиотом, чтобы уверится в том, что тебя за предательство завалят золотом. Наверное, что-то заплатят, но вряд ли много. А отношение будет как и к остальным русским, даже хуже. Предателей не любит никто, хоть ими пользуются.

– А здесь делается что-то ещё, кроме отравы? – спросил я.

– Что-то вы скисли, – неодобрительно сказал профессор. – Учтите, что почти всё, что я вам рассказал, – это вымысел. Может, всё будет не так, как фантазировали местные мыслители. А делают много чего и не только у нас. Не удивлюсь, если узнаю, что кое-что изготавливают на столичных фабриках. Это, конечно, дороже, но у нас не всё можно сделать. Я обещал вам вино, но заболтался и забыл.

– Ничего страшного. Я, Дан Евгеньевич, вообще не пью.

– Больны? – сочувственно спросил он. – Нет? Похвально, но странно для вашего возраста. Уже уходите? Жаль. Приходите ко мне в любое время без приглашения. Как только выздоровеет отец, передайте, что я его тоже пригласил.

Домой вернулся в подавленном состоянии. Я почему-то сразу уверился в том, что рассказанные мне домыслы имеют много общего с реальностью. Если это так, то будущее вырисовывалось страшное. Миллионы погибших горожан, паника и полный хаос. Войны не избежим и в этом случае, но Суханов прав в том, что нужно выдержать только первый натиск. Не станут с нами воевать, когда не останется тыла. Армии вернут домой, чтобы навести хоть какой-то порядок. Но это вражда и ненависть с основными государствами Европы, и не на годы, а как минимум на сто лет. Одно дело, когда ты сам где-то в Африке травишь негров, и совсем другое, когда травят тебя. А ведь после такого развалится колониальная система и полностью изменится весь мир.

– Очень похоже на правду, – сказал отец, после того как я пересказал ему разговор с профессором. – Если удалось получить такие яды, то остальное – это только вопрос времени и денег. Турции не очень трудно дать по зубам, а одна Япония на нас не полезет. Даже в случае каких-то успехов она не удержит захваченное, может и своё потерять. Остаются одни Американские штаты. В Америку отраву не повезут, но и они одни у нас много не навоюют. А вот воспользоваться случаем и перехватить колонии своих союзников янки могут. На всё сразу не хватит сил, но большую часть возьмут, а потом так усилятся, что доставят много неприятностей. И ещё одна неприятность в том, что через некоторое время подобные яды будут у многих. И не так уж сложно всё повторить и привезти отраву в наши города. Жить в изоляции?

– Такие яды не так просто создать, – сказал я. – В мире старика их сделали ещё более сильными, но на это затратили огромные средства и много времени.

– Здесь тоже долго работали, но ведь сделали, – возразил отец. – Найдут и время, и деньги, и умные головы.

– Вот тогда и пригодятся мои знания. Я очень много знаю, и если нам дадут время усилиться, никто на нас уже не полезет.

Подошло время обеда, и я без всякого аппетита поел суп с ветчиной и, оставив Ольге мыть тарелку, ушёл в свою комнату и лёг на кровать. Хотелось обдумать всё, что узнал, разложить по полочкам и понять, к чему приведёт моё вмешательство. Чем дольше я думал, тем больше всё здесь не нравилось. Если профессор сказал правду, то всё кончится гонкой вооружений в первую очередь с Американскими штатами. Да и европейские государства рано или поздно придут в себя и к ней подключатся. Неужели мы обречены на борьбу с ними? И мои знания дадут лишь временное преимущество. Пока ещё мы сможем всё сделать! Многое не получится держать в секрете, иначе толку от него…

– Что ты такой мрачный? – спросила Вера. – Узнал что-то неприятное?

– Узнал, что бог создавал нас зря, – ответил я. – Столько жадности, злобы и ненависти к себе подобным, сколько их у людей, больше нет ни у каких других существ.

– Хороших людей больше! – возразила она. – И вообще в жизни много хорошего. Расскажи, что тебя так расстроило. Может, тебе наврали, и не стоит себя так изводить.

– Может быть, малыш, – согласился я, притянул её к себе и начал целовать.

– Не сейчас, – она оттолкнула меня и отодвинулась к краю кровати. – У тебя получился очень вкусный суп, которым я объелась.

– Хорошо, – согласился я. – Отложим на потом, а сейчас просто полежим, и ты мне расскажешь о своей жизни. Позор: женился и почти ничего не знаю о жене. Вечером я буду досказывать о себе, а сейчас послушаю тебя.

Она подобралась поближе, положила голову мне на грудь и начала вспоминать детские годы. На время тяжёлые мысли были забыты.

Глава 11

Утром пришлось прибегнуть к колбасе с хлебом и свежим огурцам.

– Постараюсь раньше освободиться и сходить в продуктовый магазин, – сказал я женщинам. – Светлана говорила, что с кухаркой не должно быть сложностей, вот я у неё и узнаю, почему мы завтракаем колбасой. Заодно куплю продукты взамен съеденных. Но если быстро освободиться не получится, тогда позвоню и в магазин придётся идти вам.

Я вышел за пятнадцать минут до начала работы и, пока шёл, поздоровался с двумя десятками спешащих туда же мужчин и тремя женщинами. За столом для вахтёра никто не сидел, а обе двери в гимназию были заперты на висячие замки. Я поднялся по лестнице на третий этаж, нашёл дверь с номером одиннадцать и постучал.

– Войдите! – услышал ослабленный дверью голос.

Это был не кабинет, а, скорее, рабочая комната инженера. У стены стоял громоздкий кульман, повёрнутый так, чтобы свет от окна падал на доску. Ещё в комнате были два письменных стола, сейф на тумбочке, несколько стульев и закреплённая на одной из стен школьная доска с мелками. Сам Фролов сидел за одним из столов с авторучкой в руках. При моём появлении он слегка привстал, наметив поклон.

– Вам должны были обо мне говорить, – сказал он, жестом руки предлагая мне сесть. – Вас я тоже знаю, так что будем считать, что знакомы. Хотелось бы знать, нужно мне упоминать ваш титул, или без этого можно обойтись.

– Если вас нужно называть по имени-отчеству, то и меня извольте называть так же, – с улыбкой ответил я, – а если Владимиром, то и мне достаточно Алексея. Если не подружимся, князем я для вас стану, когда выберусь из этого лагеря.

– Годится! – улыбнулся он. – Мне о вас, Алексей, рассказали удивительные вещи. Поверить в такое трудно, я и не поверил. С другой стороны, вы мне кажетесь умным юношей и должны понимать, что ваши обещания ничего не стоит проверить.

– Давайте проверять, – согласился я. – Только учтите, что я знаю слишком много, и запись этих знаний займёт несколько месяцев. Понятно, что их ценность будет для вас разная. Вы их рассчитываете использовать сейчас?

– Это было бы неплохо, – кивнул Владимир, – но и потом никакие знания не будут лишними. У нас слишком много врагов, а техническое превосходство поможет уравнять шансы.

– На потом у меня много, – вздохнул я, – а вот на быстрое использование мало что наберётся. В технике всё взаимосвязано, поэтому не получится перескакивать через этапы. Через год вы сможете в лучшем случае получить опытные образцы, а нужно ещё запустить производство и обучить тех, кто будет этим пользоваться.

– Мы с вами говорим ни о чём, – сказал он. – Вы пока только обещаете.

– Давайте сделаем так, – предложил я. – Я за два-три дня коротко изложу то, что знаю, а вы ознакомитесь с записями и скажете, что вас интересует в первую очередь. По этим вопросам могу сразу дать развёрнутые объяснения, а потом буду подробно расписывать по темам.

– Годится, – сказал он. – Только зачем писать? И вам больше работы и другим труднее разбираться. Вы где хотите работать, здесь или у себя дома?

– А можно? – спросил я. – Я имею в виду работу на дому.

– А почему нельзя? – удивился он. – У нас кое-кто из учёных так и работает, а сюда приходят только тогда, когда нужно пообщаться с коллегами или воспользоваться оборудованием лабораторий.

– А общаться по телефону запрещено? – спросил я.

– Прямого запрета нет, потому что линии не выходят за пределы нашего городка, – ответил Владимир. – Я понял, что вас больше устраивает дом. Значит, примерно через час к вам отвезут печатную машинку…

– Может, обойдёмся ручкой? – спросил я. – Я отобью себе пальцы. И треск…

– Ерунда! – отмёл он мои возражения. – Машинка электрическая и почти не шумит, а нажатие на клавиши очень мягкое. Немного поработаете и забудете об авторучке. Неужели никогда не использовали?

– У нас был другой способ печати, – ответил я, – а механической машинкой печатал очень давно и недолго. Но если вы так расхваливаете, не откажусь.

– Сейф вам не нужен, – продолжил Владимир. – Отпечатанные материалы будете в конце рабочего дня относить сюда. Идти здесь всего ничего, так что добежите в любую погоду. Возьмите папку, чтобы было удобней носить. На внутренней стороне записал номер своего телефона. Звоните перед выходом, чтобы потом не ждать под дверьми. Давайте запишу свой домашний номер, можете звонить и на него. Идите, Алексей, буду с нетерпением ждать результатов вашей работы.

Я попрощался и ушёл. Хотелось пообщаться и попытаться узнать ответы на возникшие у меня вопросы, но если прямо говорят, что я вру, какие могут быть разговоры? Первым попался галантерейный магазин. Его хозяйкой была невысокая пожилая дама, которая обрадовалась мне, как родному. Пришлось выслушать о её родственниках и о том, что она не стеснена в средствах, а магазин держит не для прибыли, а для души.

– У всех всё есть, князь, – жаловалась она мне, – а на нитках и мыле не сделаешь оборота. Да и бог с ним, с оборотом, так ведь почти не заходят!

– У меня есть нужда в ваших услугах, – обрадовал я её. – Дорогая, Ольга Николаевна, у вас можно заказать гантели?

– А зачем заказывать, когда можно просто купить? – не поняла она. – Вон они стоят. Или вам эти не подходят? Их кто-то заказал лет пять назад, а брать не стал. Я уже и не припомню, кто это был. Вам нужно только это железо?

Я купил всё, что собирался, и выпросил сумку, чтобы сложить хозяйственные мелочи. Из-за груза не стал заходить в продуктовый магазин, отложив это на потом. Дома ждал приятный сюрприз. Оказывается, как только я ушёл, пришла подобранная Светланой служанка. Убирать и делать другую работу по дому она не нанималась, только готовить. Но здесь были две прачки, которым можно было отдать в стирку бельё, а уборку комнат мы могли делать сами. Я отдал кухарке мясорубку и остальное, оставил себе только гантели. Она отказалась от помощи в покупке продуктов, сказав, что без труда справится сама, поэтому я свою помощь больше не предлагал.

– Почему так рано? – встретила меня вопросом жена.

– Пришёл проверить шкафы, – неудачно пошутил я.

Неудачно, потому что Вера не поняла шутки, а когда я объяснил, что имел в виду, обиделась. Впрочем, обида была быстро забыта, когда она узнала, что я теперь надомник и буду рядом с ней.

Вскоре к дому подъехал «форд», из которого выгрузили здоровенный агрегат. Он оказался обещанной мне печатной машинкой. К ней прилагалась толстая пачка плотной бумаги и запасная красящая лента. Я опробовал и был приятно удивлён действительно тихой работе и мягкому нажатию клавиш. Теперь осталось научиться печатать. Помогла прекрасная память, поэтому я уже в тот же день, не глядя на клавиши, быстро набирал текст, правда, пока только одним пальцем. Весь следующий день я просидел за машинкой, отвлекаясь только для того, чтобы уделить внимание еде, жене и гантелям. Слава богу, питание опять стало вкусным и разнообразным, и мне не нужно было им заниматься. Отец чувствовал себя значительно лучше и на четвёртый день после приезда уже ел сам, осторожно действуя правой рукой. Ольга помаялась два дня, а потом узнала, что у соседей через три дома живут сёстры-двойняшки её возраста и зачастила к ним в гости.

– Знаешь, что я узнала? – говорила она мне после одного из таких визитов. – Девушки сказали, что старшеклассников иногда вывозят из лагеря. Их в прошлом году несколько раз возили на отдых к лесной реке и три раза в Тюмень, в театр и в кино, так что и я смогу увидеть хоть что-то, кроме этого забора. У них небольшой класс, но в нём вместе с девушками учатся парни!

Мама тоже с кем-то познакомилась, но пока из-за отца редко отлучалась из дома и сама никого не приглашала. Женщины украсили дом милыми безделушками и статуэтками, которые мама уложила в саквояжи вместе с одеждой, и в нём стало гораздо уютнее.

Свою работу я окончил на третий день. Кое-что пока придержал, в том числе и атомное оружие, но всё равно отданного получилось много. Как мне и советовал Фролов, я ему позвонил, убедился в том, что он у себя, и отнёс бумаги.

– Завтра сидите дома, – предупредил он. – С вашим творчеством будут знакомиться и могут вызвать.

Наверное, знакомиться начали в тот же день, потому что на следующий позвонили ещё до девяти. Когда я подошёл, Владимир познакомил меня с низким и полным мужчиной лет пятидесяти, с большой лысиной и торчащими ушами, назвавшимся инженером Марком Валерьевичем Аверьяновым. Выглядел он комично и невольно вызвал у меня улыбку. Я постарался её скрыть, но Марк заметил.

– Можете улыбаться, – сказал он мне. – Я уже привык к такой реакции. Садитесь, Алексей Сергеевич, поговорим. В ваших листах изложены поразительные вещи! Если вы это не выдумали, ваши знания могут перевернуть всю нашу жизнь! Я пока посмотрел далеко не всё, но глаза в первую очередь уцепились за описание твёрдотельных усилительных приборов, которыми можно заменить лампы. Вы печатали очень сжато и не описали принципа действия. Можете это сделать сейчас?

– Конечно, – ответил я. – Но где-то нужно писать. Доска подойдёт?

– Лучше мы сядем за стол, а вы возьмёте бумагу, – сказал Марк.

Мы сели за один из двух столов, и я с час объяснял принцип действия биполярного транзистора, особенности транзисторов, изготовленных по разным технологиям, и способы их применения, рисуя необходимое на бумаге.

– Я понял, – сказал Аверьянов, когда я закончил. – Есть неясности по технологиям изготовления, но и вам они известны только в общих чертах. Ничего, привлечём химиков. Вы сказали всё, что знаете?

– Шутите, Марк? – улыбнулся я. – Если я что знаю очень хорошо, так это полупроводники и их применение. Чтобы рассказать всё, мне придётся месяц болтать без перерыва. Другое дело, что большая часть моих знаний вам пока не нужна, вы их не сможете использовать.

– Значит, начинайте печатать ту часть, которую, по вашему мнению, можно использовать, – сказал Владимир, изменивший своё отношение после моих объяснений. – Сколько времени может понадобиться для изготовления ваших транзисторов?

– Мне трудно сказать, – ответил я. – Если у вас нет нужных чистых материалов, то первые образцы можно сделать только через несколько месяцев, но чтобы начать серийное производство, нужно создать много оборудования, иначе будем гнать сплошной брак. Если ограничиться германием, то уложимся в два-три года. На кремний уйдёт больше времени, но я начал бы с него.

– Не пойдёт, – с сожалением сказал Владимир. – Столько времени у нас нет. Но вы всё равно начинайте работать. У нас многие сейчас мало загружены, вот мы и подключим их к этой работе.

– Думаете, случится раньше? – спросил я у обоих.

– Скорее всего, – ответил Владимир. – Перед нами не отчитываются, но поставлена задача – закончить всё необходимое до весны.

Я простился и ушёл домой. Искусство печати двумя руками ещё предстояло освоить, но пока устраивал и палец. Большая скорость печати не требовалась, из-за того что я работал по памяти и много времени тратил на иллюстрации. Перед тем как приступить к работе, зашёл к отцу, который уже не лежал, а сидел в кровати и читал газету.

– Что скажешь? – спросил он, оторвавшись от чтения. – По-прежнему не доверяют?

– Недоверия нет, – ответил я. – Отец, они считают, что скоро начнётся.

– Очень может быть, – сказал он. – Общество уже созрело, а если они подготовились, то не вижу смысла тянуть время. Наоборот, потом будет труднее. А для нас это хорошо тем, что не придётся долго здесь сидеть. Это у тебя много работы, а остальным будет скучно. Они привыкли к совсем другой жизни.

– Ваше величество, прибыл глава третьего делопроизводства департамента полиции граф Апраксин! – доложил адъютант.

– Передайте, чтобы вошёл, – сказал чем-то недовольный император. – Где остальные?

– Ожидает только глава Дворцовой канцелярии барон Вейсман фон Вейсенштейн!

– Скажи ему, чтобы подошёл позже, – приказал император. – Мне пока не до канцелярии.

Адъютант скрылся за дверью, и почти тотчас в кабинет вошёл одетый в мундир тайного советника высокий подтянутый мужчина лет шестидесяти, который остановился, не доходя десяти шагов до стола.

– Подойдите ближе! – сказал император. – Я хочу знать, что вы можете сказать по последним покушениям! За десять дней три убийства, и всё бывших иностранцев! Мало мне было Дюкре, из-за которого пришлось выслушивать нотации от французского посла, так теперь два этих англичанина! У меня вчера был разговор с графом Малмсбери, который настаивает на скорейшем выявлении и наказании виновных!

– Ваше величество, в случае с Дюкре мы нашли убийц, – сказал Апраксин, – а по остальным пока ничего не известно. Покушения произошли только два дня назад и выполнены профессионально. Люди работают, но нужно время.

– И сколько вам его нужно? – ещё больше рассердился император. – Сколько времени прошло с момента убийства главы вашего департамента? Вы сказали, что нашли убийц, но мне об этом почему-то ничего не известно!

– Мы определили убийц, – поправился Апраксин. – Сейчас их ищут.

– Я вами недоволен! – сказал император. – И не только вами, но и работой вашей службы! Раньше вы были опорой трона, а сейчас демонстрируете удивительную беспомощность. Не потому ли, что убитые были иностранцами? Смотрите, граф, моё терпение не безгранично! Если вам надоела должность, можете прямо об этом сказать! Одним словом, даю вам на расследование десять дней. А сейчас можете идти!

Покинув императорский кабинет, Апраксин направился к выходу из Александровского дворца, где его поджидал бронированный «медведь».

– Едем на Итальянскую к Шуваловым, – приказал он шофёру, открывшему начальству дверцу. – Проверься, как обычно.

Поездив по улицам и не обнаружив «хвоста», шофёр высадил графа возле парадного входа дворца. Вскоре Апраксин уже входил в одну из гостиных, где его ожидал сорокалетний граф Иван Павлович Шувалов.

– Рад вас видеть, Пётр Николаевич! – поздоровался хозяин. – Присаживайтесь и говорите, какая у вас нужда. К сожалению, вы не приезжаете ко мне без дела.

– Слишком много работы, Иван Павлович, – ответил Апраксин. – Вы правы, я к вам по делу. Пройдём в кабинет?

– Если недолго, то можно поговорить здесь. Гостиная не прослушивается, а слуг я удалил.

– Можно и здесь, – согласился Апраксин. – Хочу спросить, вы долго намерены тянуть?

– Есть мнение начать этой зимой, – осторожно сказал Шувалов, – но есть и возражающие. А в связи с чем ваш вопрос?

– Я не могу не реагировать на акции, которые устраивает ваш брат! – высказал недовольство Апраксин. – Боевому крылу не терпится себя проявить, а меня не сегодня-завтра уберут. Я понимаю, что это ненадолго, но если меня заменят, нашим людям в департаменте будет сложнее оказывать вам поддержку.

– Я скажу Петру, – пообещал Шувалов. – Эти устранения не его инициатива, они были в планах Совета, но если за вас взялись всерьёз…

– Только что имел счастье лицезреть Государя Императора. Мне дали десять дней, а потом укажут на дверь. Одного француза могли простить, но эти англичане были лишними.

– Француз мешал лично вам, – возразил Шувалов, – а англичане мешали финансовой группе. Вы не думали что-нибудь сфабриковать? Например, повесить на Мещерских ещё одно убийство. Устройте перестрелку и сожгите автомобиль с какими-нибудь телами.

– Это не так легко сделать, как вам кажется, – ответил Апраксин. – Мои люди сидят на руководящих постах, а оперативники, как правило, ни во что не посвящены.

Они услышали приближающиеся шаги и замолчали. Открылась дверь, и в гостиной появился Пётр Павлович Шувалов, который возглавлял боевое крыло Братства. Он был на три года младше брата и заметно выше ростом.

– У нас гость! – воскликнул он, увидев Апраксина. – Рад вас видеть, граф! Вас ещё не выгнали из-за нас?

– Выгонят через десять дней, – ответил Апраксин. – Только меня, в отличие от вас, это не радует.

– Вы серьёзно? – спросил отбросивший шутливый тон Пётр. – Плохо, если так. Мы ожидали шума, но поменьше. Не думали об операции прикрытия?

– Не с кем мне её проводить, – сердито сказал Апраксин. – В этом мои возможности ограничены. По Дюкре работали вы, я только помог.

– Теперь поможем мы, – пообещал Пётр. – На этот раз даже не понадобится ваше содействие.

– Что ты надумал? – спросил брат.

– Опять использовать Мещерских, – засмеялся Пётр. – Купим в предместье небольшой дом, оформим продажу на те дни, когда мы их вывозили, а потом заселим. Пять подходящих тел найдём в морге, пожар устроить нетрудно, труднее сфабриковать улики, и подбросить их полиции, чтобы было достоверно и не вызвало вопросов. Ладно, справимся, не впервой.

– Как-то это выглядит несерьёзно, – с сомнением сказал Апраксин. – Я не поверил бы.

– Вы профессионал, – возразил Пётр. – И сомнения могут возникнуть у ваших сыскарей. Главное, чтобы ими ни с кем не делились. Они все заинтересованы в том, чтобы закрыть эти дела, потому что император может не ограничиться вашей отставкой.

О своей смерти я узнал в конце августа. Мы уже прижились в городке, познакомились с большей частью его жителей, а с некоторыми, можно сказать, подружились. По вечерам чуть ли не каждый день ходили в гости к соседям или приглашали их к себе. Отец выздоровел, но временами ещё побаливало плечо. Он не сильно утруждал себя комментариями к законам, а больше проводил время с профессором Сухановым. Мама завела столько подруг, что вызвала удивление у всех, кроме жены, которая не знала её прежней жизни. В столице у матери были только две приятельницы, да и к тем она ездила редко, а здесь её трудно было застать дома. Ольга тоже обзавелась подругами и с нетерпением ждала начала занятий в гимназии. Исключением в семье стала Вера. Знакомых у неё было много, но она ни с кем из них не стремилась общаться, почти всё время проводя со мной. Но я был занят работой и не мог уделять много времени, а у неё не было никаких дел. Даже уборку в доме теперь делала нанятая для этого женщина.

– Почему ты ни с кем не дружишь? – спросил я, обеспокоенный её безразличным видом. – Нельзя же всё время сидеть рядом со мной и слушать тарахтение машинки! Возьми хоть почитай книгу или газету.

– Не хочу читать книги, – отказалась она, – и свои газеты читай сам: нет в них ничего интересного.

Нежелание читать газеты оказалось благом. Если бы она тогда это прочла, не знаю, чем бы всё кончилось. Первым сообщение прочитал отец и тут же позвал меня.

– Читай! – сказал он, протягивая мне сложенную в два раза газету. – Внизу справа.

– Ни хрена себе! – высказался я, прочитав короткую заметку о том, что на окраине столицы, в частном доме, при пожаре сгорела вся семья известного террориста князя Мещерского, который был виновен в убийстве иностранцев. – А почему иностранцы во множественном числе? Ты убил ещё кого-то, кроме Дюкре?

– Кто-то в очередной раз нами прикрылся, – зло сказал он. – Судя по заметке, выполнено довольно топорно, но преподносится как официальная версия. Так обычно бывает, когда все заинтересованы закрыть какое-нибудь дело. Нет, никто там никого не убивал, взяли бесхозные тела в одном из моргов, одели в приличную одежду и подожгли дом. Понятно, что позаботились о том, чтобы остались нужные улики, например, обгоревшее письмо.

– Слушай, а ведь родственники Веры теперь думают, что она погибла! – дошло до меня. – Организаторам нужно было горе родных, поэтому вряд ли их предупреждали, что это инсценировка. Значит, и наши письма никуда не отправили!

– Правильно, – кивнул он. – Нас подобное задевает не очень сильно, хотя для Катерины это удар, а для Веры – это трагедия. Представляешь, как переживают её отец и брат? Сейчас-то им уже можно было бы всё рассказать, но кому нужно этим заниматься!

– Ничего, займутся! – сказал я. – Я сегодня понесу отпечатанные листы и предупрежу, что это последняя порция. Если к нам такое отношение, то и я отнесусь точно так же. В ценности того, что я знаю, уже никто не сомневается, вот пусть и передадут выше, что я свернул фигу, а мы посмотрим, чем закончится. Вера в гости не ходит и газет не читает, поэтому надо только предупредить мать с сестрой, чтобы не проговорились. На неё эта изоляция и так влияет больше других, не хватало ещё, чтобы изводила себя из-за отца с братом.

Я быстро допечатал тему, собрал листы в папку и, захватив с собой газету, ушёл к Фролову. Скандалов я закатывать не стал, просто дал почитать газету и всё объяснил.

– Хреново, – сказал он, укладывая папку в сейф. – Значит, вы объявляете забастовку. Жаль, но я вас понимаю. Сегодня же обо всём передам руководству. Только учтите, Алексей, что дорога в оба конца займёт дней восемь, да ещё неизвестно, сколько времени будут решать в столице. Идите отдыхать, пока не придёт ответ, да не мотайтесь так легко одетым, это вам не Питер.

Действительно, уже в середине августа сильно похолодало, а сейчас по вечерам температура вряд ли поднималась выше десяти градусов, но идти недалеко, поэтому легко оделся.

– Финита! – сказал я дома жене, закрывая машинку чехлом. – Мне дали десять дней отпуска для сведения мозоли на пальце. Не вижу на твоём лице радости. Неужели так привыкла к её стрекотанию, что уже не можешь без него жить?

– Да рада я, рада, – улыбнулась она.

– И не думай, – сказал я. – Я не для того буду сводить мозоль с одного места, чтобы приобрести на другом. Поэтому помимо любви мы с тобой займёмся спортом! Я тебя как следует погоняю, и мигом слетит вся хандра! Мне нужно на ком-то отрабатывать приёмы, вот я тебя и использую! Если не захочешь ходить в синяках, начнёшь заниматься. Вылеплю из тебя боевую подругу, которая будет завязывать мужиков узлом. Наследственность у тебя хорошая, просто лентяйка. А ещё выпишем сюда рояль или хотя бы пианино и прибор для записи грампластинок. Разучим несколько песен и запишем, а потом будем стричь деньги с продажи пластинок. Хорошая идея?

– Ты шутишь? – неуверенно спросила жена.

– Какие шутки? – делано возмутился я. – Посмотри на себя в зеркало, на кого ты стала похожа! Я боялся за сестру, а надо было бояться за тебя! Целыми днями ничем не занимаешься, так же можно рехнуться или заболеть, а то и вовсе отдать богу душу. Нет, дорогая, мне рано становиться вдовцом. Если бы Лена была свободна, ещё куда ни шло…

Шутливая потасовка закончилась в кровати.

– Первый пункт выполнили, – отдышавшись, сказал я. – С любовью закончили, теперь займёмся борьбой. Вставай!

– Уйди, зверь! – отпихивалась Вера. – Я больше ничего не хочу!

– А придётся, – я встал с кровати и стащил с неё жену. – Надень на себя что-нибудь посвободнее, а то никто не поймёт, чем мы занимаемся. А на будущее сошьём для тебя кимоно, да и для меня заодно. Не знаешь, что это? Видела когда-нибудь грузчиков? Вот они в кимоно и ходят. Такая одежда не мешает двигаться, только для тебя нужно выбрать ткань помягче, чтобы не натёрла кожу.

– Вот когда сошьём, тогда и буду заниматься, – заявила она, забираясь обратно в кровать, – а сейчас не мешай отдыхать.

Я не стал её ломать и дал поваляться в постели, а утром повёл к женщине, которая многим шила одежду. Она сняла с нас мерки, взяла мои рисунки и пообещала, что сделает к завтрашнему утру. Вера на меня сердилась, но лучше пусть сердится, чем будет ко всему равнодушной. Вторым заходом мы пошли в галантерею.

– Выручайте, Светлана! – сказал я хозяйке. – Мне срочно нужно пианино. Сможете достать? За инструмент заплачу вперёд.

– Я даже не знаю… – растерялась она. – Никто не делал таких заказов… Я попробую, Алексей, но не могу обещать.

Я отвёл Веру домой и сходил к Фролову.

– Я обо всём сообщил, – сказал он, после того как мы поздоровались. – Думаю…

– У меня есть просьба, – перебил я его. – Я сделал заказ на пианино, но Бельская не уверена, что сможет выполнить. От кого это зависит?

– От коменданта, – ответил Владимир. – Он должен выделить машину и грузчиков и дать разрешение на ввоз. Я ему позвоню. Есть что-нибудь ещё?

– Представьте, есть, – ответил я. – Нужен аппарат для записи грампластинок и набор болванок.

– Хотите увековечить игру жены? – пошутил он.

– Хочу увековечить нас обоих, – серьёзно сказал я. – Я ведь не жил одними формулами и знаю множество замечательных песен. Не все их можно здесь петь, но многие. Жена замечательно играет на рояле, а я неплохо – на гитаре. И голоса у нас не хуже, чем у тех, кого здесь записывают. А потом под псевдонимами отдадите тиражировать пластинки в какую-нибудь компанию. Я пашу на вас бесплатно, сертификатом пока воспользоваться нельзя, а взятые с собой деньги скоро закончатся.

– Это я тоже передам, – кивнул Владимир. – Не думаю, что такой аппарат сложно достать.

– Я тоже так не думаю, – сказал я. – В мире моего старика была поговорка, что с кого много спрашивается, тому много и даётся, а мне не дали ничего, кроме убежища, да и то перед этим подставили, видимо, чтобы был сговорчивей. Жить здесь можно и даже неплохо, но вам, мне или другому, у кого есть дело, а вот моя жена в такой жизни потерялась, и это может плохо кончиться, причём и для меня тоже, потому что я не представляю без неё своей жизни. Я не возражаю, если вы запишите эти слова и отправите начальству. Пусть хорошенько подумают, стоит ли отказывать в моей просьбе.

– Я передам, – пообещал он. – Сегодня же отправлю.

Ничего отправлять начальству не пришлось, потому что оно приехало к нам само. Примерно через два часа после моего ухода от Фролова он позвонил и попросил срочно прийти.

Глава 12

На месте Владимира сидел уже немолодой худощавый мужчина с резкими чертами лица, небольшими усами и бородкой, а инженер стоял возле кульмана, можно сказать, навытяжку. Когда я вошёл, сидевший посмотрел на меня с таким выражением превосходства, что я сразу же разозлился. Я таких типов не терпел в прежней жизни, а молодой князь Мещерский и подавно не выносил пренебрежения.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался я с обоими. – Вы просили подойти, Владимир Петрович?

– Это я вас вызвал, – не ответив на приветствие, сказал приехавший. – Хотелось бы узнать, почему вы отказываетесь работать?

– Вы ему не объяснили, Владимир? – спросил я Фролова, решив не церемониться с тем, кто ведёт себя по-хамски.

– Я передал всё, что вы сказали, – ответил он.

– У вас проблемы с головой, или просто желаете со мной пообщаться? – спросил я приехавшего, – В таком случае неплохо бы представиться.

– Выйдите, Фролов! – приказал он, дождался, пока инженер закроет за собой дверь, и продолжил: – У нас не принято представляться, а вы не в том положении, чтобы что-то требовать!

– Очень интересно, – сказал я, без приглашения садясь на второй стул. – Я считал, что заключил соглашение с порядочными людьми, выходит, ошибся.

– Что вы имеете в виду, когда говорите о нашей непорядочности? – спросил он. – Объяснитесь.

– Ну как же! – сказал я. – Нам дали здесь убежище с условием, что либо я оплачиваю ваши услуги знаниями, либо из своих собственных средств. Знаниями я больше делиться не намерен, а наши сертификаты у вас. Не имею ничего против того, чтобы вы из них оплачивали аренду дома и стоимость охраны. Понятно, что не всей охраны лагеря, а только той её части, которая приходится на нашу долю. А что-то от меня требовать у вас нет прав. Если продолжите в том же духе, я просто пошлю вас подальше, развернусь и уйду!

– И не боитесь? – с любопытством спросил он.

– А чего? – в свою очередь спросил я. – Того, что вы начнёте на меня давить через семью или потянете в пыточную? Вообще-то, можете, потому что уже продемонстрировали, что неразборчивы в средствах.

– Вы говорите, но не заговаривайтесь! – рассердился он.

– Я говорю только то, что думаю! – отрезал я. – И так думать у меня есть основания! Вы не столько нас спасли, сколько использовали в своих целях, спастись мы могли и сами, пусть и с определённым риском. И жили бы сейчас гораздо лучше и не в этой комфортабельной тюрьме! Вы подставили моего отца, повесив на него убийство, чтобы вывести кого-то из-под удара и навязать нам свои услуги. Очень порядочный приём! Ладно, это я ещё могу как-то понять, но для чего было проводить эту инсценировку с пожаром и вешать на нас свои жертвы? Мне плевать на то, чем вы руководствовались, сделав это без нашего согласия и не поставив в известность сестру отца и родных моей жены! Их горе на вашей совести! Это хорошо, что моя жена не читает газеты и пока ничего не знает. Но это только пока! Наши письма вы не отправили, понятно, что не будет писем и от Водениковых. Зачем писать покойникам? У неё и так депрессия, а тут ещё и это. Я не уверен в том, что она такое перенесёт, а если с ней что-нибудь случится, вам не придётся рассчитывать на мою благодарность. Я, знаете ли, не тот мальчишка, каким кажусь. Мне мои знания не с дуба упали, они результат семидесяти лет жизни, опыт которой тоже никуда не делся! Я знаю, что для достижения благородной цели далеко не всегда пользуются благородными средствами, сплошь и рядом в ход идёт такое… Ладно, оставим общие разговоры и перейдём к тому, на каких условиях я согласен с вами сотрудничать.

– Вы ставите нам условия? – удивился он.

– А что вас в этом удивляет? – спросил я. – Вы хорошо выслушали то, что вам говорил господин Фролов? Значит, вы его не поняли. В моём перечне тем их около сотни, а расписал я пока только одну, да и то не полностью, затратив на это месяц. Конечно, не всё знаю так подробно, но мне вас учить с год, если не больше. Цивилизация, знания которой находятся в моей голове, обогнала вас настолько, насколько вы обогнали монголов. Если откажусь работать, вы можете попытаться что-то вытянуть из меня насильно. Может получиться, а может и нет. А если даже получится, где гарантия, что я сказал всё или не ввёл в заблуждение? Дам вашим учёным какую-нибудь тупиковую идею, и пускай они потом десятилетиями бьются над решением! Наука и насилие несовместимы, плохо, если вы этого не понимаете!

– И чего же вы хотите? – спросил он.

– Прежде всего я хочу доверия и уважительного отношения! – сказал я ему. – Напортачили, извольте исправлять! Передадите моей тёте и отцу жены о том, что мы живы и переправите нам их письма. Вам нетрудно договориться о том, чтобы они молчали, поэтому я не вижу сложностей. Кроме того, должны выполняться мои заявки.

– Хотите сделать записи для грампластинок? – спросил он. – А зачем это вам? Если нужны деньги, вам их дадут и так.

– Это хорошо, что вы вспомнили о деньгах, – кивнул я. – Мы к ним ещё вернёмся. Я уже говорил Фролову, что мои знания не ограничиваются наукой. Я хорошо помню множество книг, фильмов и песен. Возможно, я займусь и книгами, но пока будут только песни. Я не могу постоянно печатать, иногда нужно и отдыхать, и как-то развлекаться, вот я и буду петь песни. Думаю, что это занятие поможет мне вытянуть из депрессии жену. Вы неплохо здесь устроили, но недодумали в части развлечений. Это не пустяк, когда людей изолируют от мира на годы.

– Ладно, я об этом поговорю, – согласился он. – Для вас что-нибудь придумают. И с родственниками не вижу проблем. Что ещё?

– Вы правильно подняли вопрос денег. Мы взяли с собой крупную сумму, но моя семья не привыкла себе в чём-то отказывать, поэтому её надолго не хватит.

– И сколько же вам нужно? – спросил он.

– Пока мне не нужно ничего, – ответил я, – но если потребуются деньги, я должен их получить. В любом случае речь не идёт о больших суммах, поэтому это вас не затруднит. И верните наши сертификаты. О каком доверии может идти речь, если нас фактически шантажируют изъятием вкладов?

– Поговорю, но ничего не обещаю, – ответил он. – Это всё?

– Хочу задать вопрос, – сказал я. – Вы начнёте этой зимой?

– Почему вы так решили? – насторожился он.

– Сюда поступило распоряжение закончить работы до весны, значит, у вас почти всё готово. Если учесть, что уже до многих дошло, в какой мы заднице…

– Ну у вас и выражения, князь, – хмыкнул он.

– Надо же, вы вспомнили о моём титуле! – усмехнулся я. – Нас его не лишили?

– Собирались, но не успели, – ответил он. – Помешала ваша смерть в огне, так что в чём-то этот пожар пошёл вам на пользу.

– Вы начали устранять мешающих иностранцев, – продолжил я, проигнорировав его слова о пользе пожара. – Такие резкие жесты после тридцати лет глубокой конспирации тоже говорят о вашей готовности. А зима… Зиму я выбрал бы из-за трудности военных действий.

– Может, вы и правы, – сказал он. – Я не принадлежу к верхушке нашего руководства и о многом, как и вы, могу только догадываться. А почему вы спросили?

– Если начнётся зимой, летом мы должны покинуть лагерь. Помощь я буду оказывать, но где-нибудь в более цивилизованном месте.

– Вы понимаете, что я не решаю такие вопросы? – спросил он. – Кое-что решу сам, а обо всём остальном доложу руководству.

– Я могу подождать, но работы от меня не ждите.

Я хотел уйти, но он меня опередил: встал из-за стола, кивнул мне и вышел из комнаты. За дверью послышался невнятный разговор, а когда он закончился, вернулся Фролов.

– Ваш гость сбежал, пойду и я, – сказал я ему. – Буду ждать ответа на свои требования.

– Вы произвели на него впечатление, – заметил Владимир. – У нас только несколько человек могут ему возражать, а вы не просто возражали, а ставили условия.

– С такими только так и надо, по крайней мере, когда есть чем их прижать.

Вернувшись домой, я первым делом нашёл отца и всё ему рассказал.

– Я ни о чём не беспокоился бы, если бы решали здешние учёные, – сказал он, когда я закончил, – но наверняка решать будут люди, далёкие от науки. Смогут ли они оценить твою пользу?

– Посмотрим, – пожал я плечами. – Я не требовал у них ничего особенного, а сам дам столько, сколько не даст и сотня учёных. Может, они далеки от науки, но не должны быть тупицами, иначе уже давно все сидели бы за решёткой или вкалывали на каторге. Давай подумаем, где поставим пианино. В гостиной много места, но мы будем всем мешать. Может, используем кабинет? Я работаю в своей комнате, а ты можешь писать вообще где угодно, хоть в кровати. Полку, для которой пока нет книг, можно убрать в любую из комнат, а стол поставим к Ольге. Ей всё равно нужно готовиться к гимназии.

– Делай что хочешь, – согласился отец. – Мне кабинет не нужен.

Пианино нам привезли этим же вечером, и не по заказу Бельской, который она не успела сделать, а по распоряжению коменданта. Пожилой фельдфебель, под руководством которого рядовые сгрузили с машины пианино и занесли его в дом, предупредил, что за инструмент не нужно платить.

– У меня было точно такое же, – сказала Вера, – только не из красного дерева. Это сделано на фабрике Феврие. Он их делает только по заказу, в том числе и для императорского Двора. Интересно, где его нашли в Тюмени?

– А тебе не всё равно? – сказал я. – Сядь и что-нибудь сыграй, а то я тебе поверил, что умеешь, а проверить не удосужился. Ввёл людей в расход, а сейчас думаю, не напрасно ли?

Она не стала отвечать на шутку, села и начала играть, а я заслушался. Мелькали по клавишам тонкие пальцы жены, рождая прекрасную, трогающую душу музыку… Когда она закончила, я увидел, что на пороге бывшего кабинета стоят отец с матерью. Прибежала бы и Ольга, но её не было дома.

– Замечательно играешь, – сказал отец. – У тебя талант к музыке.

– Я уже давно не садилась за инструмент, – ответила Вера. – Когда-то много и с удовольствием играла, а потом почему-то пропало желание.

– Так вот откуда растут корни твоей хандры! – сказал я. – Ничего, теперь будем и играть, и заниматься спортом! Моя жена обещала, что завтра начнёт. Пошьют костюм…

– Тебе не пообещаешь, потащишь заниматься голой, – проворчала она. – Представляете, стянул с кровати в одной рубашке и хотел заставить таскать свои гантели! Изверг! Я их потаскаю, а как потом играть? У меня не будут гнуться пальцы!

– Нечего плакаться родителям, – сказал я. – Тебе нужно заниматься два месяца, прежде чем разрешу взять в руки гантели, да не мои, а полегче. Сделаем скидку на твой хрупкий организм.

– А зачем это вообще, Алексей? – спросила мама. – Видишь же, что она не хочет.

– Не порть мне жену, – сказал я маме, – иначе займётесь на пару. Человек по природе ленив, и если чего-нибудь можно не делать, большинство и не будет. Думаете, мне было легко себя ломать? Ошибаетесь! А теперь, если день прошёл без занятий, для меня он потерян. И её потом не оттянешь за волосы от борьбы, главное – войти во вкус!

– Мы не собирались два месяца, – сказал член Совета князь Борис Леонидович Вяземский. – Наши решения уже выполнены, поэтому нужно окончательно определиться с дальнейшими планами. Большинство членов склоняется к тому, чтобы начать в первых числах декабря, но есть и возражающие.

– И кто возражает? – спросил граф Шувалов. – Пусть обоснует, а мы послушаем.

– Мне не нравится ваш первый вариант, – сказал князь Николай Александрович Ухтомский, – а второй не готов. Бомбы и ракетные станки дадут слишком мало жертв, и паника либо не возникнет, либо будет очень недолгой. Я думаю, что вариант со станциями очистки воды намного эффективней. Для города с населением в семь миллионов прогнозируемые потери в пятьдесят тысяч – это капля в море.

– А вы хотите потравить всех жителей? – язвительно спросил князь Леонид Васильевич Елецкий.

– Акция должна быть действенной, генерал, – ответил ему Ухтомский, – иначе вообще не стоит затевать возню с ядами, а стать всем на границах и с честью помереть!

– Первый вариант – это не прожект, а серьёзно проработанная операция, в которую вложено много времени и средств, – сказал Вяземский. – По нашим оценкам она вызовет панику и заставит большую часть населения покинуть самые большие города. Нам нужен хаос, а не миллионные потери среди горожан. Я уже пытался убедить Николая Александровича, но он остался при своем мнении. Вижу, что нам его не переубедить, поэтому предлагаю голосование. Кто за декабрь, прошу поднять руки!

Шестеро сидевших вокруг стола мужчин подняли руки, один этого делать не стал.

– Принято, – продолжил Вяземский. – Теперь давайте решать, как будем убирать Романовых. Есть три варианта, но более выигрышным мне представляется использовать социал-демократов, а самим остаться в стороне.

– Вы их убедили? – удивился князь Александр Дмитриевич Голицын. – Я думал, что они в последний момент откажутся.

– Там осталисьодни фанатики, – усмехнулся Вяземский. – Для них героическая смерть желанней нынешнего прозябания. Мы выведем их на императорскую семью, а потом положим при задержании. И сбережём своих людей, и не навлечём на себя недовольства. Не всем придётся по вкусу смена династии. Есть у кого-нибудь возражения по кандидатуре нового императора?

– Оболенский согласился на выкуп? – спросил князь Сергей Семёнович Абамелек-Лазарев. – В разговоре со мной он высказывал большие сомнения.

– Согласился, – подтвердил Вяземский. – Его убедили, что наши противники на это не пойдут. Займы им не выплатим, а долю в банковском деле и промышленности предложим выкупить. Никто на это не согласится, а после войны отзовём свое предложение. Пусть предъявляют претензии своим правителям.

– Тогда кандидатура Владимира Андреевича меня полностью устраивает, – кивнул Абамелек-Лазарев.

– У остальных возражений нет, поэтому и этот вопрос решили, – сказал Вяземский. – Что у нас с армией, генерал?

– С ней всё в порядке, – ответил Елецкий. – Кое-кого временно арестуем, а позже выпустим, остальные останутся в стороне.

– Тогда остался один небольшой вопрос, и можно заканчивать, – сказал Вяземский и обратился к Шувалову: – Доложите, Иван Павлович?

– Господа, есть вопрос по молодому Мещерскому, – сказал Шувалов. – Вас в свое время не поставили в известность, потому что мы с братом просто не поверили в то, что узнали. Для любого здравомыслящего человека это был натуральный бред.

– Постойте, господа, – перебил его Ухтомский. – Это сын Сергея Александровича? Но ведь они вроде сгорели в пожаре?

– Пожар подстроил мой брат, – объяснил Шувалов. – Боевое крыло таким образом прикрыло нашего Петра Николаевича. Его из-за англичан могли выгнать из департамента полиции, и мы бы остались без прикрытия. А так всё повесили на Мещерских и сожгли купленный дом с телами бродяг. До этого на них же повесили Дюкре, поэтому прошло гладко. Но я хотел сказать не об этом. В первый раз Алексей Мещерский привлёк наше внимание после статьи.

– Храбрый, полезный для нас, но глупый поступок, – сказал Ухтомский. – Я ещё недоумевал, почему Сергей Александрович не остановил сына.

– Да, их не оставили бы в покое, – согласился Шувалов. – Мы собрались им помочь, когда получили сообщение от одного из преподавателей университета, которые отбирали для нас перспективных студентов. Он сообщил, что его навестил старший Мещерский с сыном. Сергей Александрович был с ним дружен и поэтому обратился, когда возникла нужда.

– А можно покороче? – спросил Абамелек-Лазарев. – Мы вам и так поверим.

– Боюсь, Сергей Семёнович, что не поверите, – усмехнулся Шувалов. – Я сам до сих пор не верю, хотя не могу игнорировать факты и верю тем, кто о них доложил.

– Вы нас уже заинтриговали, Иван Павлович, – сказал Елецкий. – Переходите к делу.

– Перехожу, – согласился Шувалов. – Старший Мещерский сказал своему другу, что в его сына вселилась личность старика, который умер в каком-то другом мире.

– Действительно, какой-то бред, – сказал Ухтомский. – Какой другой мир, Луна, что ли, или Марс? И как могут в одном теле быть две души?

– Давайте, меня никто не будет перебивать, и я быстро всё расскажу, – предложил Шувалов. – Мир вроде похожий на наш, но более развитый, а вселилась не душа, а личность. Он получил память прожившего там человека, который имел техническое образование и знал то, до чего наша наука дойдёт ещё очень нескоро. Конечно, преподаватель в это не поверил, но согласился проверить мальчишку. В результате проверки он убедился, что вчерашний выпускник гимназии сведущ в науках не меньше его самого. После этого экзамена младший Мещерский выложил своему экзаменатору какую-то теорию со всеми доказательствами. Я в науке не смыслю, но он был потрясён и сразу же доложил нам. Мы и так хотели им помочь, поэтому решили отправить всю семью на третий объект и проверить молодого Мещерского по полной программе. Мы ничего не теряли, но если бы этот бред подтвердился…

– Судя по тому, что вы сказали в самом начале, он подтвердился? – спросил Ухтомский.

– Сразу же. Сейчас вся научная группа задействована на проверку того, что он им выкладывает. В перечне сотня тем, включая военные. Правда, он подробно расписал только одну, от которой там все сошли с ума, а потом отказался с нами работать. Но, думаю, это ненадолго.

– А в чём дело? – спросил Абамелек-Лазарев. – Молодой человек чем-то недоволен?

– Он недоволен тем, как обошлись с его семьёй, – ответил Вяземский. – Сначала на его отца повесили убийство Дюкре, поставив Мещерских в безвыходное положение, а потом и англичан и устроили этот пожар. Родственникам никто ничего не сообщал, поэтому им не пришлось симулировать горе. К тому же у Мещерских изъяли сертификат на два миллиона, пообещав когда-нибудь отдать. Я на их месте тоже обиделся бы. Перестарался брат нашего Ивана Павловича, которому поручено выправить ошибки. Вам обо всём сообщили для сведения. После того как возьмём власть, третий объект нужно убирать. Оставим только охрану и уголовных, распустим часть рабочих, а остальных переведём туда, где будут возможности развернуть масштабные работы, сохранив при этом секретность. Понятно, что перед этим полностью определимся с Мещерским, чтобы не осталось ни малейших сомнений.

– Алексей, к тебе пришли, – из-за двери позвала мама.

– Сейчас узнаю, кому я нужен, – сказал я сидевшей за пианино Вере и вышел из нашей музыкальной комнаты.

Пришедших, точнее приехавших на «форде», было трое: незнакомый мне мужчина лет пятидесяти, с приятным лицом и два рядовых нашей охраны.

– Возьмите и распишитесь, – сказал мне мужчина, отдавая пакет и раскрытую тетрадь.

– Подождите, – отозвался я, – сейчас хоть посмотрю, за что расписываюсь.

Во вскрытом пакете лежали бумаги с цветными гербовыми разводами и иероглифами. Присмотревшись, я нашёл английский текст. Так, сертификаты нам вернули.

– Писем не передавали? – спросил я, ставя роспись в его тетради.

– Есть письма, – ответил он. – Сейчас отдам. А это аппарат звукозаписи. Для вас удобнее магнитный, поэтому его и передали. Если нужно, записи потом нетрудно перенести на пластинки. Всего хорошего!

Они сели в свой «форд» и уехали, а я взял в одну руку бумаги, а в другую – тяжеленный чемодан с эбонитовой ручкой и вошёл в дом.

– Что это у тебя? – спросил встретивший меня в коридоре отец.

– Это наши деньги, – ответил я, отдавая ему пакет, – а это письмо от Катерины. Вряд ли нас будут водить за нос, но ты проверь, она его писала или нет. А с остальным буду сейчас разбираться.

– Почта, – сказал я жене, заходя в бывший кабинет. – Это от отца, а это от брата.

– Наконец-то! – воскликнула она, взяв у меня конверты. – Не могли ответить раньше. А что это за чемодан?

– Судя по словам того, кто мне его вручил, это магнитофон. Интересно, что в нём, если такой неподъёмный?

Я положил аппарат на столик, открыл замок и откинул крышку. Оказалось, что это на самом деле чемодан, а магнитофон был гораздо меньше. Остальное место занимали бобины с лентой. В отдельном кармашке лежали квадратный микрофон со шнуром и книга с описанием. Прежде чем заняться самим аппаратом, я внимательно прочитал инструкцию и посмотрел электрические схемы, которые были вшиты в самом конце. К моему удивлению, магнитофон оказался вполне приличным: судя по схеме, в нём даже использовалось высокочастотное подмагничивание. Лента была бумажная с красноватым магнитным покрытием. Я установил одну бобину, включил магнитофон и, следуя инструкции, записал свой голос. Получилось довольно похоже. Вряд ли бобины хватит больше чем на две песни, но для нас их не пожалели и положили целый десяток. Лишь бы она не рвалась.

– Что пишут родные? – спросил я у почему-то притихшей жены.

– У них всё хорошо, – ответила она. – Только как-то непонятно написано.

– Можно почитать? – спросил я и прочитал письмо от Николая Дмитриевича.

Несомненно, писал он, но я сразу понял, что её смутило. В одном письме было столько нежных слов, сколько он вряд ли говорил дочери за год. Им запретили писать о наших похоронах, они и не писали, но письма были пропитаны нежностью и любовью.

– Всё нормально, – сказал я, возвращая ей письмо. – Просто соскучились. Нам вернули документы по японским вкладам и выполнили остальные мои условия, а это значит, что конец свободе!

– Ты эти дни понемногу печатал, – сказала жена.

– Напечатанного хватит на два дня, а потом нужно опять стучать одним пальцем. Но теперь у нас есть магнитофон и можно записать нашу первую разученную песню.

Первой нашей песней была песня «Ах, если б жить» из репертуара Киркорова, которую мы пели в два голоса. Получилось здорово, но в записи будет уже не то.

– Хорошо, – сказала Вера, мечтательно глядя в потолок. – Песню разучили, и её уже можно записать, письма такие получила, как будто побывала дома… Если бы ещё ты не приставал со своей борьбой, было бы совсем хорошо!

– Совсем хорошо – тоже нехорошо, – сказал я. – Счастья не должно быть слишком много, иначе его никто не оценит, а поэтому бросаем музыку и идём заниматься борьбой! Где наши кимоно?

Борьбой пока назывался комплекс упражнений, который я разработал для своей благоверной. Мышцы у неё напоминали кисель, а с растяжками было немного получше. Я поставил историческую задачу – за два месяца привести её тело в порядок.

– Куда такое годится? – вопрошал я, задрав ей блузку. – Посмотри на себя в зеркало. Замечательная фигурка, на которую не отреагирует только покойник, но где мышцы? Живот плоский только пока не поешь, а потом вываливается брюшко! И на боках уже начало что-то нарастать, и это не мышцы, а жир. Ешь ты не намного меньше меня и при этом почти не двигаешься. Всю работу по дому делают другие, а ты только весь день валяешься в кровати или где-нибудь сидишь. Знаешь, во что ты превратишься через десять лет, если не умрёшь от родов?

– Это почему я должна от них умирать? – вскинулась она.

– Потому что дохлая! – припечатал я. – Хорошо развитое тело – это в первую очередь здоровье! К тому же борьба не помешает и в жизни, особенно та, которую я тебе дам. Сильная и умелая женщина завалит и трёх мужиков, если у них нет ничего, кроме силы.

Насчёт трёх я преувеличил, но однажды сам видел, как невысокая, но крепкая девушка отметелила двух приставших к ней парней. Мне доставило удовольствие смотреть на то, что она с ними вытворяла.

Жена вздохнула, закрыла крышку инструмента и пошла переодеваться. Занимались мы два раза в день минут по сорок. Закончив, я переоделся, положил в папку половину отпечатанных впрок листов и пошёл отдавать их Фролову.

– Здорово! – обрадовался он, забирая у меня работу. – Закончилась забастовка? Всё сделали, что вы требовали?

– Куда они денутся, – скромно сказал я, шаркнув ножкой.

– Артист, – сказал он. – Вам хорошо, потому что единственный и незаменимый. С другими здесь так не носятся. Смотрите, Алексей, похвастаю.

– Что это? – спросил я, рассматривая отданный в мои руки предмет.

– Как что? – удивился он. – Это мы на скорую руку слепили транзистор. У выводов есть маркировка, чтобы не запутаться. Большой, но это только пока. Сделали вчера в конце дня, а сегодня сняли характеристики. Работает!

– Поздравляю! – искренне сказал я. – Он у вас больше похож на дикую грушу, поэтому я не догадался. Ничего, придёт время, сможете делать размером со спичечную головку.

Я отдал ему исторический транзистор, первый в этом мире, и вернулся домой. Не доходя до него сотни шагов, стал свидетелем трогательной сцены: моя сестра шла из гимназии в сопровождении здоровенного парня, который нёс два ранца, её и свой. Я подождал, пока они попрощаются и Ольга войдёт в дом, а потом вошёл сам. Попутно осмотрел парня, который понравился.

– Оля! – окликнул я сестру. – Присоединяйся к нам. Позанимаешься, и сразу появятся силы носить свой ранец.

– Ещё чего! – задрала она нос. – А вы тогда для чего?

– Симпатичный парень, – сказал я. – Был бесхозный или у кого-то отбила?

– Я не собираюсь отвечать на такой вопрос! – выпалила она и заскочила в свою комнату.

Да, подросла сестрёнка. Ещё год-два – и выйдет замуж. Хорошо, что перестала на меня злиться.

До ужина остался час, и я решил потратить его с толком и хоть немного постучать по клавишам. Нудная работа, которую немного скрашивало рисование иллюстраций.

День проходил за днём без большого разнообразия. Печать, спортивные занятия и музыка. Иногда мы ходили в гости, несколько раз я пригласил Фролова с женой и ещё одного учёного, с которым близко сошёлся, – Вадима Горелого. Он был неженатый, поэтому приходил один. В первый раз мы просто болтали и недолго посидели за столом, а во второй позвали своих гостей в музыкальную комнату и исполнили им четыре разученные песни.

– Теперь я понимаю, о чём вы говорили, – ошеломлённо сказал мне Владимир. – Это немного чуждо и необычно, но прекрасно и хватает за сердце.

– Да, у нас так не поют, – подтвердил Вадим. – Если появятся ваши пластинки, в лепёшку разобьюсь, но достану! Наверное, нас скоро отсюда вывезут, потому что мы выполнили свою задачу, а здесь всё делалось под неё. Заниматься другими исследованиями неудобно, потому что нет ни оборудования, ни нужных специалистов, да и станочный парк здесь небольшой. Лишь бы всё получилось, и не было большой войны!

Глава 13

Идущий по коридору дворца гоф-интендант Аксель Георгиевич Бонсдорф остановился и принюхался. В коридоре явственно пахло дерьмом. Поблизости были расположены туалеты, которыми пользовались слуги и охрана, поэтому он поспешил к ним. Император здесь обычно не появлялся, тем более с утра, но всё равно… На его памяти подобного безобразия не случалось ни разу. Услышав за одной из дверей громкие мужские голоса, он её распахнул. Запах ударил в нос, заставив поморщиться.

– Что у вас случилось, Малахов? – спросил он у одного из двух стоявших возле умывальника мужчин.

– Сейчас сделаем, господин барон, – почтительно ответил тот.

– Как же я один это сделаю? – чуть не плача, сказал другой мужчина, одетый в рабочую спецовку. – Забился стояк, а я его сам не прочищу! Я уже пробовал, но забито намертво! Ума не приложу, как это могло случиться…

– Не понял! – поднял брови гоф-интендант. – Почему один? Где наши остальные сантехники?

– Самсонов и Фёдоров почему-то не вышли на работу, – ответил Малахов, – а Иванов два дня назад заболел. Я послал машину, вот-вот должна приехать…

– Это ваши сложности! – рассердился гоф-интендант. – Меня не интересует, как вы это сделаете, но чтобы этой вони не было!

– Не хотел говорить, но чего уж сейчас… – обратился к Малахову сантехник. – Не привезёт их ваша машина. Оба вчера малость перебрали и с кем-то повздорили…

– Вот подлецы! – возмутился тот. – Мне ведь никто не позволит везти сюда непроверенных рабочих! Может, обойдёшься не сантехниками, а кем-нибудь другим?

– Павел Максимович, ну как я обойдусь? – запаниковал рабочий. – Трос не проходит, поэтому здесь всё нужно разбирать! Я и с другими сделаю, но сколько на это уйдёт времени?

– Стойте здесь и нюхайте! – зло сказал гоф-интендант. – Сейчас позвоню, чтобы доставили двух рабочих, а своих пьяниц уволите сами!

Он вышел из туалетной комнаты, хлопнув дверью, и поспешил в свой кабинет. Сев за стол, первым делом снял трубку телефона и набрал номер надворного советника барона Кусова, ведавшего безопасностью кадров императорских дворцов.

– Александр Иванович, это говорит Бонсдорф. Мне срочно нужна ваша помощь.

– Всегда готов помочь, – услышал он в трубке голос барона. – В чём у вас нужда?

– У меня в Александровском забилась канализация и скоро провоняется весь первый этаж…

– Это немного не по моей части, – хохотнул в трубку барон.

– Вы смеётесь, а мне не до смеха, – обиделся Бонсдорф. – Между прочим, в моей беде есть и ваша вина. По представлению вашего делопроизводства месяц назад уволены два сантехника. Я не знаю, в чём вы их заподозрили, но почему до сих пор нет замены?

– Кандидатуры подобраны, сейчас их проверяют, – ответил Кусов. – А почему такая спешка? У вас ведь остались работники.

– Один заболел, а двое нажрались. Теперь и их нужно увольнять, а я не могу этого сделать, пока вы не подберёте замену!

– Конечно, я вам помогу, – пообещал Кусов. – Двух сантехников хватит? Вот и хорошо. Сейчас пошлю за ними в Зимний дворец. С моими людьми гренадёры их пропустят. Я посмотрю, в чём задержка по вашим рабочим, думаю, скоро вы их получите.

Довольный Бонсдорф поблагодарил и положил трубку на рычаг, а закончивший разговор полицейский дал отбой и набрал другой номер.

– Валентин, – сказал он в трубку, – всё готово, можете начинать.

Полчаса спустя в том коридоре Александровского дворца, где находилась злополучная туалетная комната, появились двое рабочих и сопровождавший их полицейский с погонами армейского штабс-капитана. Ждавший их возле двери Малахов замахал руками.

– Быстрее, пожалуйста! – поторопил он рабочих и добавил для полицейского: – Здесь много работы, поэтому вы можете не ждать. Я сам распоряжусь, чтобы сантехников вернули в Зимний.

Тот кивнул и ушёл, а рабочие вместе с Малаховым скрылись за дверью.

– Наш сантехник уже начал там разбирать, – сказал Малахов приехавшим, показав рукой на дверь, за которой находились кабинки. – Инструмент…

Он замолчал и упал на кафельный пол. Убивший его «сантехник» убрал финку и взял тело под мышки. Его напарник открыл дверь в комнату с кабинками и первым в неё вошёл.

– А, помощь! – довольно сказал работавший сантехник. – Вы кстати, мне одному…

Получив удар по голове, он потерял сознание и упал на разложенные инструменты. Ударивший его «сантехник» схватил пострадавшего за одежду и оттащил к стене, возле которой уже лежало тело Малахова. Оба прибывших быстро сняли мешковатые спецовки, под которыми оказались прекрасно сшитые костюмы, и протерли ими туфли.

– Документы не забыл? – спросил напарника тот, который был выше.

– Забрал, – ответил низкий. – Зря ты с ним возишься, только зря теряем время!

– Сколько там того времени, – проворчал высокий, связал руки сантехнику и засунул ему в рот кляп, свёрнутый из валявшейся на полу ветоши.

Когда он закончил, оба вышли в безлюдный коридор и пробежались до нужной лестницы. Дальше быстро шли в ту часть дворца, где находился кабинет императора. Время было выбрано идеально: в десять утра Алексей Николаевич обычно работал в кабинете, а в коридорах почти никого не было. «Сантехники» встретили только несколько куда-то спешивших слуг. У дверей в приёмную стоял караул из двух дворцовых гренадеров, которые не успели отреагировать на действия идущих по коридору мужчин. Они получили в лицо по отравленной игле и молча упали на застеленный ковровой дорожкой пол. Один из убийц вошёл с духовой трубкой в приёмную, а второй вслед за ним потащил туда же одного из гренадёров. В большой приёмной находился один адъютант, который лежал у своего стола и судорожно скрёб руками пол. Бросив гренадера, убийца поспешно выбежал за вторым. Это заняло секунд десять. Когда затащили второе тело, низкий достал из-за пояса револьвер, рывком открыл дверь в кабинет и бросился к столу с сидевшим за ним императором. Закрытая им дверь приглушила выстрелы, которые в коридоре вообще не были слышны.

– Кончил? – спросил высокий вернувшегося напарника.

– Мог бы и не спрашивать, – ответил тот, перезаряжая револьвер. – Разделяемся. На мне его жена, а ты займёшься щенками. Уходим порознь.

С детьми всё прошло быстро и без сложностей. Детские комнаты не охранялись, а сами дети пришли в них после завтрака и потом никуда не отлучались. Обе великие княжны сидели на кровати в комнате младшей и смотрели книгу. Они с удивлением посмотрели на вошедшего в комнату мужчину и получили каждая по игле. Цесаревич, которому исполнилось тринадцать лет, был самым старшим из детей императора. Он успел понять, для чего в его комнату ворвался незнакомый мужчина, но смог только уклониться от первой иглы.

С императрицей вышло хуже: в её комнатах никого не было. Чертыхнувшись про себя, убийца вспомнил инструкцию и поспешил к комнатам фрейлин. На этот раз ему встретились не одни слуги, кто-то даже хотел заговорить, но он проигнорировал эту попытку. Отсчитав нужную дверь, низкий её распахнул и довольно улыбнулся. Его не обманули, и императрица сидела в комнате фрейлины, с которой была дружна. За эту дружбу девушке пришлось заплатить жизнью. Дело было сделано, и нужно было уходить, но убийцы уже растратили отпущенное им везение. Кто-то обнаружил отсутствие караула, заглянул в приёмную и поднял тревогу. Добраться до комнаты, в которой были нужные для ухода вещи, не получилось. В конце коридора появились гренадёры, а позади послышался топот ног и чей-то властный голос приказал бросить оружие и сдаваться. На первом этаже захлопали выстрелы, видимо, напарнику тоже не повезло. Ничего, главное дело в своей жизни они уже сделали. Достав револьвер, он успел два раза выстрелить. Второй раз на спусковой крючок нажал палец уже мёртвого человека.

Было только третье декабря, а нас уже завалило снегом. Второй день за окнами мела пурга. Смотреть на бешено летящий и кружащийся снег можно часами при условии, что ты сидишь дома и смотришь в окно. Пребывание по другую сторону оконного стекла не вызывало никакого удовольствия. Вчера было терпимо, а сегодня к снегу и ветру добавился сильный мороз. Я позвонил Владимиру и сказал, что сегодня не приду. Если сильно нужно, пусть приходят сами.

– С ума сошёл? – спросил я ввалившегося к нам полчаса спустя Вадима. – Ты похож на снеговика. Я не думал, что кого-то из вас принесёт, иначе отнёс бы сам!

Вот уже месяц, как я с Владимиром и Вадимом перешёл на ты. Приятелей было много, но их я уже мог назвать друзьями. А теперь получилось так, что я выгнал Вадима в непогоду вместо себя.

– Ничего страшного, – ответил он. – Для меня такая погода привычна и в твоей работе личный интерес, поэтому не терзайся угрызениями совести, а давай сюда бумаги! Во что это ты вырядился?

– Японская одежда для борьбы, – ответил я. – Называется кимоно.

– И твоя жена такое надевает? – не поверил он.

– Моя жена надевает то, что нравится мне, – нравоучительно сказал я. – Ты будешь раздеваться или сразу уйдёшь?

– Давай бумаги, – повторил он. – Меня с ними ждут. Если приглашаешь, прибегу вечером.

Я сходил за папкой, отдал Вадиму и вернулся в гостиную, где ждала жена.

– Не мог быстрее? – недовольно спросила она. – То сам подгонял, а теперь сам же и расхолаживаешь!

Она два месяца занималась упражнениями, в том числе и с гантелями, а потом я добавил борьбу. За месяц занятий кун-фу мастером не станешь, но я научил правильно падать, стойкам и передвижениям. Она по-прежнему не сильно рвалась заниматься, но уже и не отлынивала. Кисель превратился в небольшие, но крепкие мышцы, а и без того красивая фигура стала такой, что меня на занятиях спасало только её мешковатое кимоно. Я сам за полгода занятий сильно оброс мясом и раздался в плечах. Моё кимоно её тоже спасало, но без одежды мы сходили друг от друга с ума. В прежней жизни я тоже любил жену, но такого безумства у нас не было.

– Не шуми, я и так не понёс записи. При случае поблагодаришь Вадима за то, что он сбегал вместо меня. Так, отставили разговоры. Куда бить, ты уже выучила, а сейчас будем разучивать простые связки. Простые они только по сравнению с другими, так что настраивайся на тяжёлую работу.

Оставшееся время занятий пролетело незаметно. Закончив, мы по очереди сходили в душ, после чего вернулись в гостиную и сели возле радиолы.

– Выключи этот приёмник, – сказала жена. – Всё равно в новостях одна ерунда. Давай просто поговорим. Ты всё время в делах, а говорить в кровати не получается. Сначала не до разговоров, а потом уже ничего не хочется.

– Сейчас приглушу. Буду одним ухом слушать тебя, а вторым – приёмник. Я не Гай Юлий Цезарь, который мог одновременно делать три дела, но на два моих способностей хватит.

– Мы отправили свои песни, а нам до сих пор ничего не ответили. Как ты думаешь почему?

Месяц назад я передал четыре бобины с двенадцатью записанными песнями, которых хватило бы на три пластинки, но ответа пока не было. Репетиции продолжались, но жена начала донимать такими разговорами.

– Что ты хочешь услышать? – сказал я. – Руководство не занималось песнями, отдали кому-то из исполнителей, а пока ещё те прокрутят! Даже если приняли в какой-нибудь компании, то поставили в очередь, а времени прошло немного. Захотелось славы? Так на пластинках не будет фамилии, только имена. Вот после победы прославишься. Мало того что из знаменитой семьи князя-террориста, который, не щадя живота, боролся с иностранцами, так ещё и воскресла, как птица феникс из пепла. А когда узнают, что это ты очаровала всех своим пением, не дадут прохода.

– Ты шутишь, – вздохнула она, – а я беспокоюсь не из-за славы. Просто хочу, чтобы наши песни слушали и пели другие.

– Совсем не хочешь известности? – не поверил я.

– Самую капельку, – призналась она, – но пою я не из-за славы.

– Подожди! – остановил я, делая громче звук. – Только что сказали, что сейчас с важным сообщением выступит канцлер.

Сразу же после убийства семьи императора Братство принялось выполнять план захвата власти. Боевым отрядом было занято Министерство внутренних дел, а граф Апраксин арестовал министра и занял его место. Поскольку на ключевых постах в департаменте полиции сидели его люди, какого-то существенного противодействия этому захвату не было. То же произошло и в Военном министерстве, но в нём место арестованного министра занял сочувствовавший Братству начальник Генерального штаба генерал от инфантерии Александр Дмитриевич Шуваев. Остальных министров тоже задержали. Канцлера взяли, когда он примчался в Александровский дворец.

– Что это значит? – возмущённо спросил он у осуществлявшего задержание офицера.

– Вам объяснят, – невозмутимо ответил тот. – Прошу сесть в нашу машину. Поверьте, князь, не стоит нас вынуждать прибегать к силе. Результат будет тем же самым, а вот отношение к вам – совсем другим.

Сразу же взяли контроль над Центральным телеграфом, Центральной телефонной станцией и станцией правительственной радиосвязи. Собственные возможности Братства были ограничены, поэтому для арестов среди чиновников использовали департамент полиции. Пока арестовывали немногих, в первую очередь принятых на службу за последние полгода иностранцев. Великий князь Михаил Александрович уже тридцать лет вместе с семьёй жил в Германии, и по ряду причин никого из них не стали трогать. Семьи дочерей вдовствующей императрицы тоже не представляли опасности для заговора, а её саму взяли под негласный контроль, чтобы позже отправить в ссылку. Задержанного канцлера привезли в Министерство внутренних дел к Апраксину. Разговор между ними состоялся в кабинете нового министра.

– Здравствуйте, Николай Дмитриевич! – привстав из-за стола, поздоровался Апраксин. – Присаживайтесь, у нас разговор не на пять минут.

– Злодейское убийство императора и его семьи – ваших рук дело? – спросил канцлер.

– Помилуйте, князь, – усмехнулся Апраксин. – Разве я похож на убийцу? Я даже вас не убил, хотя очень хочется. Сдерживает лишь то, что есть надежда использовать, да ещё жалко ваше семейство. Сколько у вас детей, не считая внуков? По-моему, семь. И жена-француженка, которая вряд ли вынесет сибирские морозы. А императора я не убивал, в чём могу вам поклясться. Он был застрелен фанатиками из социал-демократов. Глупо было это не использовать, мы и использовали.

– Мы? – спросил канцлер.

– А вы думали, я такой один? – засмеялся Апраксин. – Нет, Николай Дмитриевич, нас много! В нашем Совете заседает и ваш брат Александр. Это в немалой степени способствовало тому, что вас привезли сюда, а не за город, чтобы потом где-нибудь закопать. Вы не заслужили ничего другого за вашу деятельность на посту канцлера!

– И в чём меня обвиняют? – спросил канцлер.

– Вы же умный человек! – сказал Апраксин. – Прекрасно понимали, к чему всё идёт, и всячески этому способствовали!

– Обвинять легко! – рассердился канцлер. – Вас бы на моё место!

– Мне и на своём неплохо! – отставив показную весёлость, жёстко сказал Апраксин. – Каждый из нас сам выбирал своё место, князь! У меня не так уж много времени, чтобы вас уговаривать. Или вы едете с моими людьми на радиостудию и зачитываете написанное нами обращение к народу, или уже сегодня вместе с женой отправитесь в ссылку! И она будет у вас бессрочной. А с вашими детьми ещё разберёмся.

– А если прочитаю? – спросил канцлер.

– Детей не тронут, а вас сошлют не так далеко и ненадолго. Как только разберёмся с делами, вам разрешат вернуться. И о ваших делах в печати ничего не дадим, чтобы не позорить род Голицыных.

– Что нужно читать?

– Можете ознакомиться, – сказал Апраксин, протягивая канцлеру бумагу с текстом. – Читать нужно слово в слово с подходящим для фраз выражением! Ваше выступление сначала запишут, а потом выпустят в эфир.

– Вы сошли с ума! – потрясённо сказал канцлер, прочитав обращение. – Меня обвиняли, а сами хотите уничтожить империю! Нам этого никогда не простят! Армия слаба и быстро не сделаем сильной! А если такое и можно сделать, что мы можем противопоставить объединённой силе европейских государств? Понятно, почему вы выбрали зиму, но это только отсрочка на несколько месяцев! Кого вы хотите возвести на престол?

– Владимира Андреевича Оболенского, – ответил Апраксин.

– Хорошая кандидатура, – согласился канцлер. – Ладно, текст я прочитаю, вы просто не оставили мне выбора. Я посоветовал бы выбросить этот абзац, если бы не понимал, что это бесполезно. Когда мне ехать?

В это же время граф Шувалов разбирался с министрами, собранными в одной из комнат для совещаний Мариинского дворца. Они здесь были все, кроме министров внутренних дел, Императорского Двора, Военного и Морского министерств.

– Господа! – сказал им Шувалов. – Довожу до вашего сведения, что наш император убит социал-демократами. Да, они уцелели и не оставили старых замашек. Вместе с императором погибла и вся его семья. Честно говоря, мне не жалко императорскую чету, а вот их дети пострадали безвинно.

– А в чём виноват государь? – спросил министр путей сообщения.

– Задавая этот вопрос, Пётр Ильич, вы или лукавите, или, что хуже, на самом деле ничего не знаете. Но в последнем случае вам место не в министерстве, а в каком-нибудь депо. Кстати, вас куда-нибудь туда и отправили бы. Вашим товарищем, если не ошибаюсь, был арестованный нами немец. За год он вошёл бы в курс ваших дел, а потом вас просто убрали бы. И такая же судьба ждала каждого из вас. Империя нам и так почти не принадлежит, а скоро убрали бы и видимость государственности. Сейчас вам раздадут бумаги, с которыми нужно ознакомиться. В них в сжатом виде описано реальное состояние нашей промышленности, финансов и всего остального. Там же есть программа, которой мы будем придерживаться в управлении империей. После прочтения каждый из вас должен решить, с нами он или хочет уйти отсидеться в стороне. Сразу предупреждаю о двух вещах. Во-первых, отсиживаться придётся далеко и вместе с семьёй, а во-вторых, в случае согласия товарищами вам будут назначены наши люди. Пока не докажете делом, что вам можно доверять, поработаете под контролем.

С полчаса девять сидевших за столом мужчин внимательно читали выложенные перед ними тонкие стопки отпечатанных листов, потом задвигались, переговариваясь с соседями.

– Минуточку внимания! – поднял руку Шувалов. – Сейчас вы будете решать, можете даже поговорить между собой, а я пока поговорю с обер-прокурором Священного Синода. Давайте, Николай Алексеевич отойдём, чтобы никому не мешать.

Князь Шаховский встал из-за стола и вместе с Шуваловым отошёл к одному из окон.

– Мне нужно, чтобы вы срочно съездили в Синод, – сказал Шувалов, – поэтому у вас меньше времени на размышления, чем у остальных.

– С чем мне ехать? – спросил семидесятилетний князь.

– С этим обращением. Можете его сейчас не читать, сделаете это по пути в Синод. Здесь то, что вы уже прочитали, только очень кратко. Это запечатанное письмо отдадите Святейшему. Вот перечень членов Синода, в поддержке которых мы уверены. Постарайтесь добиться поддержки остальных. Наше поражение – это их гибель, они это должны понимать.

– Сделаю всё, что в моих силах, – пообещал Шаховский. – Я долго этого ждал и уже не думал, что дождусь.

Закончив с министрами, никто из которых не выразил желание уезжать в ссылку, Иван Павлович подошёл к телефону и позвонил Вяземскому.

– Что с главами фракций, Борис Леонидович? – спросил он.

– Они решили устраниться, – засмеялся Вяземский. – Я ничего другого не ожидал. Предложил нас поддержать или уйти в бессрочный отпуск. Было ещё предложение их распустить, но на это не пошли. Я даже обещал частично сохранить денежное содержание. Теперь будут торговаться.

– Лучше платить им за отсутствие, чем за работу, – согласился Шувалов, – Практически все думцы куплены, а продажный человек редко бывает смелым. Ну что, мы с вами почти всё сделали по первому плану. Остались мелочи, которые за неделю доделают другие.

– Есть ещё два плана, – вздохнул Вяземский. – И нужно готовить земский собор. Сейчас поработаем с газетчиками и запустим наши программы на всех радиостанциях. Нельзя допустить никаких случайностей.

– Ну вот и случилось, – сказал я, снова приглушив звук. – Канцлера, конечно, использовали. Не удивлюсь, если он читал это обращение под дулом пистолета.

– А мне жалко княжон, – грустно сказала Вера. – Очень славные девочки. Мне и цесаревича жалко, но там хоть понятен мотив убийства, а этих-то за что?

– Мне тоже жалко, – согласился я, – но примерно представляю, кто отправился их убивать. Жизнь не пожалела этих людей, и они никого жалеть не станут. Они были смертниками и понимали, что шансов уйти почти не будет. Да и не дали бы им это заговорщики. Они не только нас подставили, этих тоже. Убийство целой семьи, как его ни оправдывай, вызовет неприязнь к тем, кто это сделал. Зачем им самим пачкаться? А для нас главное, что сможем отсюда уехать. Пойду расскажу родителям и Ольге.

Отец отреагировал на сообщение спокойно, а вот мама заплакала. Я передал, что обращение скоро должны повторить, и они сели его ждать возле радиолы. Ольга была влюблена, и её мало интересовало всё, что не касалось друга, поэтому осталась к моей новости равнодушной. Друзьям звонить не стал: придут домой и сами узнают. Во многих семьях приёмники по вечерам не выключали, а новость была такая, что трудно пропустить.

Следующие несколько дней наш городок бурлил, но потом всё как-то успокоилось. Многие жившие в нём люди приехали сюда по собственной воле и отдали годы жизни для того, чтобы случившееся стало явью, но почти никто не выражал радости. Преобладающими чувствами были озабоченность и страх. На второй день после сообщения отец немного простыл, и мама не пустила его к профессору Суханову. Я давно не был у Дана Евгеньевича, поэтому выбрал время и сходил к нему вместо отца. Старик мне обрадовался.

– Хорошо, что вы зашли, Алексей! – сказал он, усаживая меня пить горячий чай. – Одному как-то тоскливо, особенно после сообщения.

– А почему вы так восприняли это известие? – спросил я. – Половина вашей жизни…

– Вы ещё мальчишка, Алексей, – сказал он. – Берите малиновое варенье, меня им недавно угостили. У вас есть знания и опыт чужой жизни, но мозги и тело принадлежат юноше, и это оказывает своё влияние. Вы не всегда можете правильно использовать полученное богатство или делаете это уже задним числом. Может быть, для вас это и неплохо. Мудрый и предусмотрительный юнец – это ненормально. Таким нужно быть не в начале пути, а к концу. У вас это будет, только раньше, чем у других. Вот вы спрашиваете, почему я не радуюсь. А чему мне радоваться? Человек, знаете ли, очень противоречивое существо. Я мечтал сделать дело и вновь обрести свободу, а для чего она сейчас? Единственный сын давно умер, и я даже не знаю, где его могила, а жена похоронена здесь. Здесь и дом, в котором для меня всё знакомо и связано с моей Ниной. Куда ехать и зачем? В Питер? Кому нужен воскресший из мёртвых старик? Я даже нашим хозяевам уже не нужен, потому что голова соображает плохо. Что поделаешь, годы! Они меня, конечно, не оставят своим вниманием. Многие из членов Совета не чужды благодарности, к тому же я слишком много знаю. Я всё чаще думаю, что лучшим выходом было бы принять одно из моих изобретений. Быстро, безболезненно и никому никаких хлопот. Останавливает вера. Не хотелось бы, знаете ли, гореть в аду вместе с остальными самоубийцами. Вы видели, чтобы в городке многие радовались? Удовлетворение есть, а радости нет. И этому много причин. Нет, смерть детей императора если и повлияла, то несильно. Просто для нас сейчас настанут тяжёлые времена, и их нужно пережить. И многих угнетает та цена, которую за это придётся заплатить европейцам. Мы всё делаем правильно. Гибель сотен тысяч жителей Лондона, Берлина и других крупных городов позволит избежать страшной войны с миллионными жертвами. Но это рассудок и математика, а у нас есть ещё чувства. Ваша матушка плакала из-за смерти княжон? Вот видите! А там таких детей будут тысячи! И какое дело этим детям до нашей математики, если мы отнимаем у них жизнь? Никому из европейцев не нужна наша правота, потому что для каждого человека своя рубашка ближе к телу. И ведь потравленные будут не единственными жертвами! Выгоните в поле миллионы людей, да ещё в условиях пусть и мягкой, но зимы. И большая часть транспорта и запасов тоже останется в залитых отравой городах. Конечно, отравы там будет не так уж и много и многим смогут воспользоваться, если удастся навести порядок. А это будет нелегко сделать! Это вражда на поколения. Вы пейте чай, а то остынет.

– Но вы ведь уедете вместе со всеми? – спросил я.

– А куда я денусь? – ответил он. – У меня готовят и убирают приходящие девушки, сам я теперь способен разве что заварить чай. Нет, один я здесь не останусь. Этот городок, Алексей, очень удобное место. В нём есть всё для жизни, кроме свободы. Сейчас будут проводить чистки, в первую очередь в центральных губерниях. Кто-то дослужился до тюрьмы или до каторги, но будут и такие, которых посчитают полезными, но на время изолируют. Так вот, городок – это идеальное место для такой изоляции. Но мне жить среди таких… Если не задушат, сдохну от одиночества, да и не позволят. Я сдружился с вашим отцом, поэтому куплю себе квартиру где-нибудь поблизости от вас. Не откажете от дома болтливому старику?

– Что вы такое говорите! – сказал я, встал из-за стола и обнял его за плечи.

Он прослезился, поэтому пришлось успокаивать и задержаться дольше, чем я рассчитывал. Когда вернулся домой и вышел из прихожей в коридор, услышал доносившуюся из гостиной музыку и пение. Пел я с Верой песню «Мы желаем счастья вам». Бобину с записью мы отправили, поэтому это могло быть только радиопередачей. Я поспешил в гостиную и увидел у радиолы плачущую Веру.

– Почему ты плачешь? – спросил я, обняв прижавшуюся ко мне жену. – Надо не плакать, а радоваться!

– Я так радуюсь, – шмыгнув носом, ответила она. – Когда плачешь, легче переносятся горе и радость.

– Глупенькая! – сказал я. – Радость нужно не переносить, с ней нужно жить! Передали только эту песню?

– Не знаю. Я только включила и сразу на неё попала. Сказали, что передают запись новой пластинки «Алексей и Вера. С любовью к вам». Как ты предложил, так и написали.

Глава 14

Посол Великобритании в Российской империи граф Малмсбери и так в последние дни был взвинчен до предела, а тут ещё приезд главы российского департамента Форин Оффиса графа Чарлза Девона. Мало того что предстояло оправдываться и выслушивать нотации, так от мальчишки, которому не исполнилось тридцати лет!

– Я не принимаю ваших претензий, граф, – с раздражением сказал он гостю. – Мы здесь не у себя дома и проводили свои планы, опираясь не на сотрудников посольства, а на местную элиту и агентуру разведки. Большую помощь оказывали те, кто вёл здесь торговлю наркотиками. И где всё это теперь? Это Братство десятки лет работало под самым носом императора и его департамента полиции! Более того, как оказалось, этот департамент и был главной силой заговорщиков! За всё время мы не получили от своей агентуры даже намёка на их существование. Недовольных в среде дворянства было много, но ни о какой организации речи не шло! Если не верите мне, спросите у генерала.

– По моей линии об этом ничего не было, – подтвердил сидевший здесь же военный атташе генерал-майор Альфред Ламберт. – Потрясающий пример конспирации. Взять под контроль всю полицию империи, а потом обезопасить себя с её помощью. Они могли давно убрать императора, но тянули до последнего. Видимо, опасались того, что не удержат власть.

– А что не так с агентурой? – спросил Девон.

– Её почти не осталось, – ответил генерал. – Мы могли в открытую действовать через министерства и окружение императора, поэтому не возникало большой необходимости в секретных агентах и их никогда не было много. Этого добра было достаточно у Бенсона, но он пропал вместе со всем своим окружением. Наверняка их взяли русские.

– Почему вы так думаете?

– Это напрашивается само, – ответил генерал. – У Бенсона уцелел один молодой человек, которого перед переворотом отправили в Москву. Вернувшись, он не нашёл в их конторе ни людей, ни бумаг и попытался разобраться. Как я уже сказал, у них было много агентов, которые наверняка интересуют Братство, поэтому этот Грин начал с их проверки. Понаблюдав за двумя квартирами, он заметил в них посторонних людей и убрался от греха подальше под наше крыло. Русская полиция не применяет пыток при дознании, но у неё есть свои, достаточно убедительные методы. Если Бенсон или его люди попали в руки спецов третьего делопроизводства, они им всё выложили. Мы, кстати, проверили склады с наркотиками. Они под замком и охраняются солдатами. Моих людей завернули, не дав никаких объяснений. Русские отменили закон о слабых наркотиках, но у поставщиков в Лондоне нет никаких официальных документов, мы это сразу проверили.

– Прошли две недели, а от вас было только три донесения, – сердито сказал Девон, – и из них трудно понять, что здесь происходит!

– Нам надо было разобраться самим, – пожал плечами посол. – Арестованы почти все, на кого мы опирались в своей работе, а немногие оставшиеся запуганы и мало что знают. Давайте я вам сейчас расскажу то, что удалось узнать, а потом зададите свои вопросы.

– Рассказывайте, – согласился Девон.

– Начну с убийства императора, – продолжил посол. – У меня нет никакихсомнений в том, что его спланировали и осуществили боевики Братства, а погибшие социал-демократы только послужили им прикрытием. О том, что собой представляет Братство, говорить не буду: это есть в моих отчётах. Сразу же после акции оказались изолированы неудобные для заговорщиков фигуры, включая канцлера, некоторых министров и генералов, а также наши ставленники в органах управления. Оставшиеся на свободе министры полностью контролируются Советом Братства. Их поддержал Священный Синод, а Думу фактически разогнали, хотя обещали выплачивать депутатам половинное содержание.

– И что дальше? – спросил Девон. – Я читал их обращение. Сначала все подумали, что заявление насчёт долгов – это популистский жест, но они перестали выплачивать проценты по займам!

– Я всё это время пытался встретиться хоть с кем-то из членов их Совета, – сказал посол. – То же хотел сделать Жорж Катру, но наши попытки закончились безрезультатно. Нам прямо сказали, что не собираются вести переговоры до выборов нового императора. Земский собор соберут через две недели, а потом нужно ждать, пока император утвердит состав нового кабинета.

– Неужели нельзя узнать хоть что-нибудь частным образом? – спросил Девон. – Это же Россия!

– Кое-что я узнал, – ответил посол. – Они действительно хотят аннулировать государственные долги, а частные признать, но при условии снижения процентной ставки с десяти до двух процентов. Это примерно треть от всех сумм, причём больше половины из них должны выплачивать выкупленные нами компании и банки.

– Нам же и расплачиваться?

– Вы не всё слышали. Будет принят закон, согласно которому никто из иностранцев не сможет владеть любым производством или каким-то приносящим доход заведением, если сумма его оценки превысит миллион рублей. Он должен продать его или получить российское подданство. Подданство получить нетрудно, но в этом случае налоги останутся здесь и затруднят перевод больших сумм за границу. И ещё одно. Если продать не получится, имущество выкупит казна с рассрочкой платежей на двадцать лет!

– Они сошли с ума! – воскликнул Девон. – Кто же на такое пойдёт?

– Я не знаю среди них сумасшедших, – возразил посол. – Власть захватили талантливо. Я думаю, здесь другое. Никто не собирается платить, поэтому и делают предложения, которые мы не сможем принять. Мол, мы предлагали, а вы отказались. Отзовут свои предложения и свалят это на нашу неуступчивость.

– Я уже это понял, – сказал Девон, – непонятно, как они собираются себя защищать. Только идиот может рассчитывать на то, что мы утрёмся и просто так отдадим деньги и имущество. По вашим отчётам, генерал, российской армии не существует! Или вы страдаете слепотой?

– У меня отличное зрение, граф! – ответил Ламберт. – По моим докладам численность российской армии составляла только пятую часть от того числа солдат, которое есть у союзных держав. У них в достатке стрелкового вооружения и довольно много артиллерии, но отсутствуют современные боевые самолёты, и почти нет танков. Но если дадим время, всё это у них будет. Сейчас ведётся мобилизация резервистов и, по моим данным, к лету численность армии удвоится. На казённых заводах в пять раз увеличены заказы на вооружение и сейчас ведутся переговоры с частными компаниями. Оплатят всё это из средств, которые не выплачивают по займам.

– Значит, к лету их армия станет в два раза сильней?

– Нет, – покачал головой генерал. – В современной войне главная сила – это не вооружённый винтовкой солдат, а тяжёлые боевые системы, а у нас их в пять раз больше. Русские это понимают, поэтому готовятся к позиционной войне. Об этом говорят их заказы. Заказывается много оборонительного оружия, в первую очередь – это мины. Здесь придумали очень эффективные спаренные зенитные пулемёты, которые могут причинить много вреда нашей авиации. Как удалось узнать, Военное министерство заказало беспрецедентно большое количество ручных и станковых пулемётов. Но чтобы нормально подготовиться и закрыть от нас свои границы, русским нужно не полгода, а лет десять. Они не глупее меня и должны это понимать, но демонстрируют непоколебимую уверенность в собственных силах. Это не может быть блефом, но пока не удалось узнать, что лежит в основе такого поведения.

– Что у них с этим земским собором? – спросил Девон. – Нельзя как-то помешать утверждению нового монарха?

– Некем мешать, – ответил посол. – Я рассчитывал на Бенсона, а теперь нет ни его, ни агентуры. У нас были связи с несколькими частными радиостанциями, но договориться не получилось. Там дежурит полиция, а хозяева напуганы. Фактически Братство через департамент полиции контролирует все радиостанции. С прессой контроль не такой плотный, но редакторы газет с большим тиражом строго предупреждены, да и цензоры не пропустят наши статьи. Население усиленно обрабатывают, Дума выведена из игры, а Священный Синод поддерживает кандидатуру Оболенского, поэтому я думаю, что его выберут без возражений. Плохо, что у нас нет своих станций на русском языке.

– Кто же знал, что так повернётся? – сказал Девон. – При прежнем императоре в этом не было необходимости. Я не могу возвращаться с пустыми руками. Меня сначала разорвут держатели русских ценных бумаг, потом нужно объяснить владельцам кокаиновых плантаций и фабрик, почему они не получат прибыли, а напоследок соберутся главы тройственного союза. Если с меня до этого не снимет шкуру кто-то другой, это сделают они. Отношения между нами основаны на разделе русских территорий, поэтому либо мы выполним намеченное, либо союз распадётся!

– Об этом могли бы и не говорить! – рассердился Малмсбери. – Вы можете что-нибудь предложить?

– Если они не дураки, то должны усилить контроль границы, – задумался Девон, – хотя, когда я её пересекал, этого не заметил. Но везти через границу опасные грузы сейчас слишком рискованно. У вас есть возможность достать стрелковое оружие? Хоть что-нибудь, чтобы стреляло, но его нужно много.

– Могу попробовать, но ничего не обещаю, – сказал генерал. – Расскажите, для чего оно вам, мне будет легче работать.

– Используем поляков, – объяснил Девон. – Нам нужны беспорядки на русско-германской границе. Поляки не любят русских и охотно пустят им кровь. Организуем так, чтобы на это не смогли закрыть глаза. Если хорошо подготовиться, русским придётся вводить армию в Привислинский край. Можно было бы использовать Остзейские губернии, но без большого толку. Они могут травить русских своим спиртом, но за оружие не возьмутся. Поляки драчливее, и от них будет больше пользы. Убьём одним камнем двух птиц. Новому российскому правительству придётся задействовать часть армии на разборку с поляками, что ослабит возможности по защите границ, а если поляки зальют русских кровью, те ответят им тем же, а это для нас повод вмешаться. Одно дело – прийти с оружием за деньгами, и совсем другое – для восстановления справедливости и порядка. Но полякам нужно дать оружие.

– Постараюсь. У русских есть склады, на которых хранится много годного, но уже ненужного оружия. В своё время его держали для ополчения, а для чего держат сейчас, наверное, уже не помнят сами. Здесь все чиновники продажные, поэтому главное – найти среди них достаточно смелого. Мне нужно два-три дня. Но везти придётся с неделю. Летом было бы быстрее, а сейчас быстро не получится.

– Зимой и мы не будем воевать. Они не зря выбрали для начала именно зиму. Ничего, ещё месяца три-четыре, и начнём.

– Вы не в курсе, когда вернётся посол Германии? – спросил Малмсбери. – У немцев в столице много связей и своя агентура, это может сильно помочь.

– Нам сказали, что примерно через неделю. Женит сына и приедет. Хотя теперь его могут поторопить. А зачем вам посол, не можете напрямую обратиться к тому, кто у них ведает агентурой? Они должны поделиться сведениями.

– Может, и должны делиться, но мы от них ничего ценного не получили, – сердито сказал Ламберт. – Граф Шуленбург с нами в эти игры не играл. Или в союзе что-то изменилось?

– Я разберусь, – пообещал Девон. – Сделайте для меня полный отчёт и возьмите билет на ближайший экспресс. И помните, господа, что в нашей игре слишком большие ставки. Если мы проиграем, домой вам лучше не возвращаться.

– Что у вас есть по английскому эмиссару? – спросил Иван Павлович Шувалов приехавшего к нему Апраксина. – Его биография меня не интересует.

– Жаль, потому что биография – это единственное, что мне о нём известно, – усмехнулся Пётр Николаевич. – У англичан сейчас связаны руки и практически не осталось агентуры, но и у нас в их посольстве никого нет. У них даже уборщицы свои, доставленные с туманного Альбиона. Он приехал только на один день, а на следующий уехал обратно. Команды ему мешать не было, и я посчитал, что нам сейчас не нужны скандалы, а его устранение ничего не даст. В лучшем случае выиграем несколько дней. Что бы они ни решили, всё продублируют в дипломатической почте.

– А что могли решить?

– Трудно сказать, – ответил Апраксин. – Мы уже над этим думали. На земский собор они могут повлиять только через польских выборщиков, но сколько там тех поляков по сравнению со всеми остальными! Пошумят, но к их выходкам уже привыкли. Я не жду каких-то неожиданностей от собора. Они могут серьёзно навредить только в промышленности и финансах, но сейчас на это не пойдут. Если что, Совет сразу же всё национализирует. Мы через одного «продажного» чиновника подбросили Мальмсбери черновик одного из ваших заседаний, поэтому он знает, что на это пойдут. Единственное, что приходит на ум, – это беспорядки на наших западных окраинах, скорее всего, у поляков. Тех хлебом не корми, дай только пошуметь, и желательно с оружием в руках. Если оружия будет много, то и шум может выйти приличный. Придётся вводить несколько дивизий и лить кровь, причём не только поляков, но и наших солдат. Это оттянет часть наших сил и даст прекрасный повод для вторжения. Мы усилили охрану границы и контроль грузов, но при желании найдут лазейку для доставки оружия.

– Как только мы начнём, им станет не до поляков, – сказал Шувалов. – Но нужно попробовать избежать кровопролития. Ладно, об этом будем говорить с военным министром. Пётр Николаевич, принято решение включить вас в Совет. Надеюсь, вы не станете возражать?

– Спасибо, – ответил Апраксин. – Это большая честь, а собираетесь вы не очень часто, так что избрание не должно сказаться на моей основной работе.

– И вот вам, как члену Совета, первое поручение, – Шувалов достал из ящика стола папку и положил перед Апраксиным. – У нас есть кое-какие секреты, с которыми незнакомы те, кто не входит в Совет или не сталкивался с ними по работе. Это один из них. Вас ознакомят со всеми, а пока прочитайте это заключение и выскажите мнение.

Пётр Николаевич развязал папку, достал из неё лист бумаги и погрузился в чтение. Закончив, ещё раз бегло просмотрел отпечатанный текст, вернул бумагу в папку и положил на стол.

– Кто проводил исследование? – спросил он. – И как это было выполнено?

– Брали выборки в самых разных местах, – ответил Шувалов. – Психологи проверили все сословия и отразили средние результаты. Потом с помощью химии и гипноза опрашиваемым помогли забыть. Да и не придал никто из них большого значения нашим вопросам, хотя отвечали правдиво.

– Плохо, если так, – расстроенно сказал Апраксин. – Если округлить, то за удар ядами по городам Европы нас осудят девять соотечественников из десяти.

– Всё верно, – подтвердил Шувалов. – А если предварительно провести разъяснительную компанию, не раскрывая наших замыслов, то и тогда от нас отвернутся семь или восемь человек из десяти. Вот если на нас нападут ведущие страны Европы, тогда одобрит большинство. Вывод?

– Первыми бить нельзя, – вздохнул Апраксин. – Придётся изо всех сил укреплять армию и нести потери, но это лучше, чем восстановить против себя свой народ.

Я шагнул вперёд, нанося прямой удар. Вера его не блокировала, она просто уклонилась и ударила меня ногой. Попытка поймать не увенчалась успехом. Жена была слишком быстрой, и моё превосходство в силе не давало большого перевеса. Навыков у меня было больше, но она быстро училась, наконец-то, почувствовав тягу к занятиям.

– Хватит! – сказал я, поднимая руки. – Идём мыться, а то мне к пяти относить папку, а нужно ещё высохнуть.

– Пойдём вместе, – решила она. – Я прогуляюсь с тобой, а то сегодня никуда не выходила. Мне дольше сохнуть, поэтому пойду мыться первой.

Мы приняли душ и ушли в свою комнату. Воспользовавшись тем, что освободилась гостиная, в неё пришёл отец, который слушал новости, передаваемые правительственной станцией.

– Есть что-нибудь интересное? – спросил я.

– Завтра земский собор, об этом и говорят, – ответил он. – Если сообщат что-нибудь интересное, потом расскажу, а пока не мешай слушать.

Мы вошли в свою комнату и сели в недавно купленные кресла. После полуторачасовых занятий хотелось лечь, но надо было сушить волосы. Фен был один, и им сейчас пользовалась жена. Чтобы высушить её гриву без обдува, нужно было сидеть в тепле три часа.

– Мы отправили все катушки, а до сих пор нет пластинок даже по первой партии, – сказала Вера. – И катушек больше нет, на чём будем писать?

– Пока будем только разучивать, – ответил я. – Подожди немного, сейчас в Питере не до нас. Утвердят императора, он утвердит правительство, а потом возьмутся за наш городок. Надо определиться с тем, куда селить и где будем работать. Я отвёз бы всех в Москву, да и правительство отправил туда же.

– Из-за возможной войны? – догадалась она.

– У нас такой же флот, как и у немцев, – сказал я. – Ещё столько же кораблей у французов, а у англичан их в два раза больше. И линкоры у них посерьёзнее наших. Можно набросать мин, но для них есть тральщики. Потеряют время и, возможно, понесут какие-то потери, но пройдут. Береговые батареи нанесут большой ущерб, и добавит авиация. Она у нас хуже той, какая у союзников, но у них не так уж много авианосцев, а мы будем действовать с аэродромов, не испытывая ни в чём недостатка. Ну и добавят потерь орудия самих кораблей. Но и при такой обороне можно прорваться и обстрелять город. Знаешь, сколько весит снаряд орудия в шестнадцать дюймов? Я точно не помню, но больше тонны! Можешь себе представить, что будет со столицей. А ведь в Питере сосредоточено управление империей, поэтому он станет одной из главных целей. А если уедут император и совет министров со своими министерствами, то и Питеру меньше достанется. В мире моей половины столицу перенесли в Москву. Климат там, кстати, тоже получше. И нас нужно отправить туда же. В Москве есть все условия для работы, а у нас ещё моя тётя с дворцом.

– Дворец – это хорошо, – согласилась жена. – Всё, я уже сухая. Тебе нужен фен?

– Я тоже сухой, – ответил я, пощупав волосы. – Давай раньше сходим.

Сегодня стояла безветренная и не очень морозная погода, а шубы у нас делались для прогулки на полюсе холода, поэтому немного мёрзло только лицо. Снега навалило по пояс, и его отгребли, освободив дорогу и расчистив к ней проходы от домов. Теперь до следующего снегопада можно было ходить, как по асфальту. Мы вышли раньше, поэтому не спешили и добрались до нужных домов минут за двадцать. Занятия в гимназии закончились два часа назад, и вахтёр уже ушёл, заперев обе двери, а инженеры работали только в нескольких комнатах третьего этажа, поэтому было такое впечатление, что во всём здании нет никого, кроме нас.

– Жутковато, – передёрнула плечами Вера, когда мы поднимались по лестнице. – Никогда не любила наш дом на Гороховой, в котором сейчас живёт брат. Всё такое огромное и почти нет людей. Понятно, что мы там не зажигали все лампы. Я шла маленькая и слышала слабое эхо своих шагов, как будто кто-то крался сзади. Особенно жутко было в тёмных местах. Я до сих пор не люблю оставаться одна в темноте. Мне тогда прочитали страшные сказки…

– Убивал бы тех, кто читает детям всякую гадость, да ещё на ночь глядя, – сказал я. – Кто это над тобой издевался?

– Брат, – засмеялась она. – Он на три года старше, но читать уже научился. Ему почему-то нравились страшные сказки, вот он их и заказывал.

Мы пришли, и я открыл дверь, предварительно в неё постучав. В комнате было трое: Фролов, Горелый и кто-то из химиков, с которыми я почти не общался. Его звали Сергеем, а отчества я не помнил.

– Привет халявщикам! – поздоровался я. – Налетайте: знания прибыли!

– Прибыла Вера Николаевна! – радостно сказал Вадим, который был неравнодушен к моей жене. – Наше вам почтение! Снимайте шубу, а то у нас жарко.

– А чем вы здесь занимаетесь? – спросила она, с его помощью снимая шубу.

– Кто чем, – ответил Владимир. – Я, например, занимаюсь памятником вашему мужу.

– Надеюсь, не на могилу? – пошутил я. – Памятник хоть в натуральную величину?

– Сегодня химики получили окись пропилена, – ответил он мне. – Пришлось повозиться, но теперь этой жидкости достаточно для опытов. Я на коленке набросал конструкцию для её распыления. Придётся экспериментировать с количеством взрывчатки и временем срабатывания второго заряда. Думаю, что всё должно получиться, поэтому и сказал о памятнике. Ставить его будут наши генералы, у меня на такое не хватит оклада.

– Какой памятник? – наморщила лоб Вера. – О чем вы говорите?

– О самом мощном оружии, которым с нами поделился ваш муж, – ответил ей Вадим. – И его реально сделать до лета. Конечно, не ракеты, а что-нибудь попроще. В самом простом варианте это может быть минирование местности или бомбы.

– Заканчивайте свою работу, – предложил я. – Памятником займётесь завтра. На улице чудесная погода, а вы здесь душитесь. И табаком воняет, признавайтесь, кто курил!

– Курили до обеда и не мы, – отмахнулся Владимир. – Просто не проветрили, а у тебя нос, как у собаки. Вы можете бежать, а я ещё поработаю. Если успею закончить, завтра отдам в работу, а через два дня попробуем испытать. За это время и химики управятся. Мы доложили наверх и получили команду всё бросить и заниматься только этим. Попробуем, как сработает, а потом займёмся рабочей конструкцией бомбы. Ты слышал новости?

– Новости слушает отец, – ответил я, – а мне недосуг их слушать. До утверждения императора ни о чём другом говорить не будут, только о соборе, а с ним не должно быть неожиданностей.

Я всё-таки их разогнал, и мы ушли все вместе. Перед этим Владимир убрал мои листы и свои чертежи в сейф и запер сначала свою комнату, а потом и выходную дверь. Я предложил зайти к нам, но все отказались, даже Вадим, который обычно не пренебрегал приглашениями.

– Устал, – признался он. – С вашим появлением работаем на износ. У меня уже от твоих знаний сворачиваются мозги. Долго будешь печатать?

– С месяц, – ответил я. – Я и потом могу вспомнить что-то полезное. Я ведь даю не всё, что знаю, а то, что вспоминается. Иногда ваши вопросы помогают вспоминать то, что не пришло на ум при печати. Ладно, если не хотите заходить, не буду настаивать.

Мы попрощались и свернули к дому. В прихожей освободились от зимних вещей, я запер входную дверь и сходил на кухню. Кухарка приготовила ужин и убежала домой, и сейчас его ели родители и Ольга.

– Вас ждать не стали, – сказала мама. – Быстрее мойте руки и садитесь. Валя приготовила очень вкусный пудинг с изюмом. Если затяните с ужином, съедим сами, и вам останутся только блины со сметаной.

Мы проголодались и поспешили за стол.

– Что с тобой? – заметил я хмурый вид отца, когда расправился с пудингом и сделал перерыв перед блинами. – Что-то услышал в новостях?

– Услышал, – ответил он. – Сообщили, что прибыли все выборщики, кроме поляков. От них тоже есть, но не больше трети от того числа, которое для них выделено. Не к добру это.

– Я в прошлой жизни не любил поляков, – сказал я. – Считаешь, что они могут ударить в спину?

– А кто их любит! – в сердцах отозвался он. – Сильный, красивый и способный ко всякому делу народ, но лучше бы они жили в Австралии. Они были для нас паршивыми соседями, а теперь такие же паршивые и неуживчивые подданные. Отдельные поляки могут быть замечательными людьми, но все вместе… Был у меня как-то откровенный разговор с одним из них. Вы, говорит, нас завоевали! То, что они сотни лет пытались отгрызать от Руси куски, он в расчёт не брал. Завоевали их! Да мы их подобрали, когда у них не было никакой государственности! Если бы не мы, их разделили бы между собой Австрия, Англия и Франция. Возможно, кусок отхватила бы Пруссия. Никаких польских земель тогда вообще не было бы, как не было бы и польской речи! Я ему об этом говорю, а до него не доходит, хоть вроде не дурак. Говорю, что ваши земли вошли в империю, но и она тоже ваша! Вся от моря до моря, как когда-то мечтали ваши предки. Бесполезно!

– Надеюсь, что за ними присмотрят, – неуверенно сказал я. – Если придётся защищаться от тройственного союза на враждебной территории, будет плохо. И отпускать их тоже нельзя. В том мире отпустили, а потом не имели от них ничего, кроме расходов и неприятностей. Для поляков важны только поляки, остальных они не считают за людей. Хотя с немцами и англичанами могут ужиться, это мы у них смертельные враги.

– Хватит за столом разговаривать о политике, – недовольно сказала мама. – Доедайте, и Ольга всё уберёт, а вы, если хотите продолжить, идите в гостиную. А императора выберут и без поляков!

Я не ждал неожиданностей от земского собора, и их на самом деле не случилось. Собравшиеся единодушно выбрали новым императором князя Владимира Андреевича Оболенского. Так у нас появился Владимир Первый. У него была жена, два взрослых сына и дочь, так что сразу появились и императрица, и цесаревич, и великий князь. Дочь была уже замужем, поэтому осталась графиней. С коронацией не затягивали и провели её в тот же день в Успенском соборе. На следующий день сообщили, что Совет Братства в полном составе вошёл в Государственный совет империи, из которого были выведены девятнадцать членов. Председателем Государственного совета и председателем Совета министров стал князь Иван Павлович Шувалов, а новым канцлером – князь Борис Леонидович Вяземский. Апраксина оставили министром внутренних дел. Большинство министров сохранили свои посты, некоторых заменили. Большие изменения произошли в императорском Дворе, кроме того Зимний дворец переходил в ведение казны, а в Александровском, оставшимся за новой династией, заменили большую часть слуг. Надо полагать, что этим новшества не ограничились, но по радио больше не передали ничего важного. Прошло пять дней, и меня пригласили на первое испытание устройства объёмного взрыва. Испытывать уехали по расчищенной дороге на двадцать километров от лагеря в сторону Тюмени. Ехали на пяти легковых автомобилях и грузовике, который вёз само устройство и охранявших нас солдат. Когда остановились, солдаты прокопали в снегу проход метров на сто в сторону от дороги. Потом по нему доставили металлический цилиндр, размером с небольшой бочонок. Последнее, что сделали, – это уложили в проходе провод.

– Плохо, что он лежит на земле, – сказал Владимир. – Часть жидкости при взрыве смешается со снегом.

– Сколько вторичных взрывателей? – спросил я.

– Пока только один, – ответил он. – Нам главное – убедиться в том, что всё сработает, а улучшать конструкцию будем потом. Разлёт должен быть не слишком большим, поэтому я взял одну десятую секунды.

– Вы долго будете разговаривать, господа? – спросил кто-то из заводского начальства. – Надо бы начинать, а то уже замёрзли.

– Сейчас согреемся, – засмеялся Владимир и крутанул ручку индуктора.

Глава 15

После первого испытания через неделю провели второе. В новом устройстве было в четыре раза больше горючей жидкости и использовался воспламенитель с большим временем задержки. Саму «бомбу» поместили на специальном помосте в пяти метрах над землёй. Испытывали за лагерем на полигоне, где когда-то отрабатывались устройства для распыления ядов. Солдатам охраны пришлось потрудиться, чтобы расчистить туда дорогу. Наблюдателей на испытаниях было намного больше, присутствовали даже прибывшие из столицы военные. Я не знаю, в каких они были чинах, потому что их принадлежность к армии чувствовалась только по выправке и манере разговора, а мундиры если и были, то под шубами. Учитывая опыт первого взрыва, расположились намного дальше от «бомбы».

– Надо было выкопать окоп, – сказал кто-то из заводских, бывших на первом испытании. – В эту столько залили…

– И так далеко отошли и ничего толком не увидим, – недовольно сказал кто-то из гостей. – Если у вас готово, давайте начнём.

Подрыв, как и в прошлый раз, осуществили по проводам. На месте помоста вспухло ослепительное облако, которое скачком увеличилось в размерах и быстро погасло. После него несколько мгновений никто не мог нормально видеть. Взрывная волна заставила покачнуться, и кто-то даже оступился и упал в снег. Она же обдала нас водой пополам со снегом.

– Однако! – удивлённо сказал тот военный, который торопил с подрывом. – Что же было там, если здесь сбивает с ног!

Оказалось, что полностью исчез помост и весь снег в радиусе ста метров испарился или был сдут взрывом. Сначала шли по мокрой земле, потом грязь под ногами исчезла, а за полсотни метров от места взрыва исчезли остатки прошлогодней травы. Не было даже пепла.

– Не стоит туда идти, – прикрывая рукой лицо от жара, посоветовал я остальным. – Испортите обувь.

– Надо как можно быстрей развернуть производство таких бомб, – сказал второй военный. – Они должны быть эффективней того, что у нас есть.

– Вы читали мои записи? – спросил я его. – Это оружие имеет свои недостатки, поэтому вы не замените им обычные боеприпасы. Сильный ветер или дождь…

– А вы кто? – с недоумением спросил он.

Меня задел не сам вопрос, а тон, которым он его задал.

– Аз есмь князь! – сказал я ему. – Житие мое…

Отвернулся от удивлённо уставившегося на меня офицера и пошёл к машинам.

Видимо, у приехавших военных были большие полномочия, потому что по их указанию начался вывоз тех инженеров и химиков, которые были заняты новым оружием. Уезжали и Владимир с Вадимом. С собой забирали только личные вещи в чемоданах, поэтому их вывезли за один день. Я знал, что мы следующие на очереди и всех отправят в одно место, но расставаться с друзьями было грустно. Следующий день начался как обычно и так же продолжался до тех пор, пока к нам не прибежала кухарка профессора с известием о его смерти. Он умер во сне и сейчас лежал в кровати с безучастным выражением лица и закрытыми глазами. Отец позвонил коменданту, чтобы организовали похороны и забрали вещи покойного. Мы тоже съездили на небольшое кладбище и простились со стариком, а после обеда меня ждал сюрприз: к нам в дом приехал сам комендант с завещанием Суханова.

– Я знаю его больше двадцати лет, – сказал он мне. – Можно сказать, что мы с ним в лагере со дня его основания. Дан Евгеньевич оставил немного бумаг, поэтому с ними было нетрудно разобраться. Эту должны забрать вы.

– Почему я? – растерялся я, рассматривая платёжное поручение на моё имя на два миллиона рублей.

– Теперь уже некого спрашивать, – вздохнул комендант. – У него ведь никого не осталось, наверное, поэтому наш профессор решил, что лучше отдать эти деньги вам, чем оставлять их банку.

– Для него смерть – это лучший выход, – сказал мне отец после ухода коменданта. – Не придётся терзаться, когда от его ядов начнут гибнуть сотни тысяч. Он этого не выдержал бы. Умер мой приятель, уехали твои, быстрее бы уже уехать и нам. Надоело здесь сидеть и ничем не заниматься.

Я писал ещё две недели, а на следующий день после того, как отдал свои листы вместе с папкой, нам сказали, что завтра отъезд. Было третье марта, но здесь даже не пахло весной: по-прежнему стояли морозы, часто поднимался сильный ветер, и шёл снег. В той жизни я любил зимы и жалел, что они стали гнилыми, без морозов и снега, но за последние четыре месяца я наелся всего этого вдосталь. Жизнь в городке тоже надоела однообразием, поэтому воспринял новость с радостью. Остаток дня потратили на сборы. Мы ничего здесь не покупали из вещей, кроме кресел и кухонной утвари, поэтому всё опять уместилось в саквояжах. Было жаль пианино, но с нашими деньгами нетрудно купить инструмент и получше. Утром в последний раз воспользовались услугами кухарки и сразу же после завтрака с ней расплатились. Машины приехали к одиннадцати, и два прибывших с ними солдата быстро перенесли саквояжи в грузовик. Провожал нас на вокзал Кулагин, приехавший на шестиместном «медведе». Он сам вёл машину, поэтому мы нормально в ней поместились и мне не пришлось, как в прошлый раз, везти жену на коленях. Перед отъездом он забрал у нас липовые паспорта и вернул оружие.

– В поезде вас будут сопровождать, но и это не помешает, – сказал он, раздав стволы. – Не будете скучать по здешней жизни?

– Шутите? – спросила Вера. – От здешней жизни я готова не только уехать на вашей машине, могу идти до Тюмени пешком!

– Отношение к этой жизни будет зависеть от будущей, – сказал я. – Здесь было немало хорошего, но сейчас это уже в прошлом.

Машины, набирая скорость, поехали к выезду из городка, и наш дом скрылся за поворотом дороги. До Тюмени ехали три часа. Разговаривать при Кулагине не хотелось, а смотреть было не на что, поэтому вскоре наши женщины уже спали. На железнодорожном вокзале встретились с охранниками, которые должны были доставить нас до места назначения. Это были двое незнакомых мужчин, которые почему-то вызвали у меня неприязнь. Кулагин и его солдаты задержались и помогли сдать вещи в багаж, после чего уехали, а мы сели в свой вагон, заняв два купе. Вскоре поезд тронулся, и я, немного посмотрев в окно, лёг на верхнюю полку читать купленную на вокзале газету. В ней меня поджидал сюрприз. В небольшой статье с заголовком «Воскресшие из мёртвых» рассказывалось о семье князя Мещерского. Наверняка это была перепечатка из какой-то столичной газеты, потому что приводились подробности, которые не могли знать местные журналисты. О причинах, по которым жертв пожара выдали за нас, ничего не говорилось, просто написали, что мы оказали большую услугу Братству. В самом конце статьи раскрывался секрет дуэта, который в последнее время пользовался огромной популярностью. Закончилось наше инкогнито. Может, это и к лучшему: легче добиться хоть какой-то самостоятельности. Без охраны нас теперь не оставят, но и взаперти сидеть не будем.

– Прочти эту статью, – сказал я жене, опустив вниз руку с газетой. – Знаю, что ты можешь сказать о газетах, но здесь пишут о тебе. Потом отдай прочитать маме и Ольге.

Отец занял место в соседнем купе с охранниками, а я ехал с женщинами.

– Ольга уже заснула, – сказала мама. – Я тоже не люблю газеты. Лучше скажи своими словами, что ты в ней вычитал.

– Мы живы и оказали услугу правительству, – ответил я. – И теперь все знают, кто поёт новые песни. Это если коротко.

– В таком случае я тоже почитаю, – передумала она. – Вера, потом передашь газету.

Жена дочитала статью, отдала матери газету и полезла ко мне на верхнюю полку.

– Дай руку, а то не за что ухватиться, – сказала она, поставив ногу на ступеньку.

– С ума сошла? – спросил я. – Если жаждешь пообщаться, лучше я сам к тебе спущусь, чем мы вдвоём отсюда грохнемся.

Я быстро спустился вниз, уложил её на полку и сел рядом.

– Как ты думаешь, чем всё закончится? – тихо, чтобы не мешать матери и не разбудить Ольгу, спросила она. – Я спрашиваю не вообще, а для нас с тобой.

– Долго мои консультации не продлятся, – ответил я. – Знаю ещё много, но от этих знаний не будет большой пользы. Сейчас трудно ответить на твой вопрос. Неизвестно, как будут развиваться отношения с Европой, а от этого зависят судьбы всех, и неизвестно, какие планы относительно нас у правящей верхушки. Наверняка на них придётся работать, но где и в качестве кого… Единственное, что могу пообещать, так это то, что продолжим петь, теперь уже под своими именами. Заодно сделаем тебя законодательницей моды.

– Что ты ещё придумал? – не поняла она.

– Мужчины здесь и в мире старика одеваются очень похоже, – начал объяснять я, – а вот женские наряды застыли в развитии, и это нужно исправить. Посмотри на свой наряд.

– Посмотрела, – сказала она. – Приличное и тёплое платье. Не пойму, чем оно тебе не нравится.

– Прежде всего длиной, – ответил я. – Платье в дороге – это вообще неудобная одежда, а такое длинное и подавно. Зимнее хоть лучше греет, а для чего делать летнюю одежду такой длины? Неудобно, некрасиво и дорого.

– И какой длины подолы у вас? – спросила она.

– Разные, – ответил я. – В основном чуть выше коленей, но есть и до середины бедра. Женщины часто носят шорты или брюки.

– С ума сошёл? – сказала она. – Кто же у нас будет такое носить? Я сама знаю, что штаны – удобная одежда и могу их надеть дома, если нет гостей, но выходить в таком виде на улицу? А такие короткие платья не надевают даже шлюхи! Неужели там женщины вообще не носят нормальных платьев?

– Могут надеть на балы и в торжественных случаях. Запомни, что ввести можно любую моду, главное, кто этим займётся и как. Люди в своём большинстве ничем не отличаются от обезьян: так же подражают более сильным или своим кумирам. Если такая известная и любимая всеми женщина позволит себе короткий подол, на это посмотрят снисходительно, а когда привыкнут и поймут, что это красиво и удобно, будут подражать. Нужно только не сразу оголять ноги, а делать это постепенно. Вот ты учишь борьбу, а где сможешь её применить в таком платье? Если со мной в спальне, так я тебе и так сдамся.

– Посмотрим, – неопределённо сказала Вера. – Сначала нужно, чтобы меня все любили. С юбкой проще: её можно укорачивать понемногу, а брюки понемногу не наденешь.

– Вы долго думаете дурачиться? – спросила мама. – Я бы хотела до обеда поспать.

Первый день поездки прошёл на редкость скучно: мы только спали и ели те блюда, которые развозили от ресторана. Отец прочитал статью, и было видно, что он доволен тем, что больше не будет слухов о терроре и не нужно разбираться с мнимой смертью в огне. Второй день он провёл в нашем купе. Мы много говорили и даже сыграли в карты. Мама взяла их для пасьянсов, но я воспользовался случаем и научил их играть в подкидного дурака. До такой игры здесь почему-то не додумались, хотя другие игры, сходные с нашими, были. Часа два азартно играли, а потом мне надоело.

– Садись вместо меня, а то ты какая-то печальная, – сказал я Ольге. – Это не из-за того, что пришлось расстаться с Сергеем?

– Это ненадолго, – ответила она, садясь на моё место. – Его отцу уже сказали, что они через неделю уедут и всех повезут в одно место. Но я на всякий случай дала Сергею адрес Катерины, а через неё можно списаться.

– А это ничего, что твой избранник не имеет титула? – поддел я.

– Он дворянин, а титулы не передаются по женской линии, – не обидевшись, ответила она. – А я не собираюсь из-за титула сидеть в девках!

– Рано вам об этом думать, – недовольно сказала мама. – Сначала окончите гимназию. Сергей мне нравится, но ему следует подумать, чем будет заниматься. Если женится после гимназии, какая учёба?

Второй день прошёл быстрее, а утром третьего дня мы прибыли в Москву. Один из охранников, с которыми я так и не познакомился, пошёл куда-то звонить, а потом занялся получением багажа, в то время как второй сидел с нами в зале ожидания. Грузовика нам не прислали, но хватило трёх «газелей» с большими багажниками на крышах. Шофёры сложили на них наши саквояжи и закрепили их ремнями. Я плохо знал Москву, но дом, в который нас привезли, раньше видел. Это был огромный пятиэтажный доходный дом на Сретенском бульваре, где для нас сняли квартиру. Она располагалась на втором этаже и по площади была раза в два больше оставленного дома. В ней было пять комнат, кухня-столовая и большая ванная комната с отдельно расположенным туалетом. Паркет очень походил на тот, который был у нас в столичной квартире, но здесь на полу повсюду лежали ковры и ковровые дорожки. Мебель была очень дорогая и размерами под стать комнатам. В трёх из них стояли телефонные аппараты с разными номерами.

– Вы не должны сами выходить из квартиры, – предупредил старший охраны. – За вами закреплены две автомашины и пять телохранителей. Если что-нибудь понадобится, позвоните. Если возникнет необходимость сходить самим, тоже звоните, и вам выделяют автомобиль с охраной. Дверь держите закрытой и открывайте или тем, с кем вас познакомят, или хорошо известным людям. Для домашней работы вам пришлют служанку. Примерно через час приедет тот, кто будет с вами заниматься, с ним решите вопросы. В холодильнике для вас обед. Сегодня не планируйте поездок, потому что можете понадобиться. Всего хорошего, господа!

Они ушли, а мы заперли входную дверь и стали осматриваться.

– Они не могли поставить кресло поменьше? – пожаловалась Ольга, осмотрев свою комнату. – Я его еле передвинула!

– Надо было заниматься борьбой вместе с Верой, – пошутил я. – Она теперь поднимет такое кресло вместе с тобой.

– Всё очень мило, – сделала вывод мама. – Но нам опять ограничили свободу.

– Это надолго, – сказал отец. – Ты у нас теперь важная персона, а охрану, если к ней привыкнуть, перестаёшь замечать.

– Какая я персона! – возразила она.

– Жизнь изменилась, – пожал плечами отец. – С этим уже ничего не поделаешь. Как ты думаешь, что станет делать наш сын, если тебя выкрадут и пришлют ему твой палец с обещанием прислать остальные, если он не согласится развязать язык?

– Что ты такое говоришь?! – побледнела мама. – Как это отрезать палец…

– Успокойся, – сказал я, обняв её за плечи. – Это крайность, которой никогда не случится, если будем осторожны. Но возможны другие неприятности, поэтому давайте соблюдать всё, что от нас требуют. Эти люди знают своё дело, а наша задача – не затруднять им работу.

Осмотрев квартиру, мы вернулись в комнату, которую выбрали спальней.

– Здорово! – сказала Вера, пробуя кровать. – Смотри, какая мягкая! А комната в два раза больше той, которая была. В ней можно заниматься борьбой. Уже нет сильных морозов, поэтому легко проветрим. Хорошо, что здесь так тепло, намёрзлась, пока ехали. А батарей я нигде не видела.

– Видишь эти решётки? – показал я рукой на выход вентиляции. – Из них поступает нагретый и увлажнённый воздух. Об этом говорили, когда ты смотрела кухню.

– Давай позвоним твоей тёте? – предложила жена. – Пусть приедет. Заодно я с ней познакомлюсь.

– Хорошая мысль, – согласился я, – только сделаем позже. Мы не знаем номер телефона, а в справочниках под аппаратами только номера служб и учреждений. Появится наш куратор, мы его озадачим.

Куратор приехал, как и говорили, через час. Им оказался высокий плечистый мужчина лет сорока, немного похожий на Николая I, каким его изображали на портретах. Звали его Денисом Васильевичем Машковым. Мне он сразу понравился.

– Здесь у вас будет более свободная жизнь, но не обойтись без ограничений, – сказал он всей семье. – И придётся соблюдать наши требования. Вам, Сергей Александрович, предлагается поработать в охранном отделении. Немного не по профилю, но вы справитесь. Вы, Ольга Сергеевна, будете учиться в одном из классов закрытой гимназии, организованной для семей особо ценных специалистов, у которых родственники могут подвергаться опасности из-за характера их работы. А вы, Алексей Сергеевич, сейчас съездите со мной к одному человеку, который хочет с вами поговорить. С ним и обсудите то, чем будете заниматься. Скоро привезут вашу домработницу, тогда и поедем.

– А что с нашими пластинками? – спросила жена.

– Мы привезём представителя компании, которая их выпускает, – пообещал Денис Васильевич. – У них к вам большой интерес. Он отдаст вам пластинки и произведёт расчёт.

Когда он закончил отвечать на вопросы женщин, зазвенел дверной звонок. Приехавшей домработницей оказалась невысокая стройная женщина лет тридцати, с густыми каштановыми волосами и грубыми чертами лица. Вместе с ней в квартиру поднялись два охранника, нагружённые сумками с продуктами. Они оставили их возле холодильника и вместе со мной и куратором пошли к машине, а представившаяся Натальей домработница взялась за приготовление ужина.

Ехали минут десять. Машин на московских улицах было заметно больше, чем на столичных, но пока не так много, чтобы они мешали друг другу. Я немного знал только центр города и тот район, в котором на Поварской улице жила Катерина, поэтому понятия не имел, куда меня привезли. «Медведь» заехал во внутренний двор большого пятиэтажного дома и остановился возле крайнего подъезда. На четвёртый этаж поднялись на лифте. Первым из него вышел один из наших охранников, который поспешил позвонить в левую из двух квартир. Открыл охранник, который знал куратора, поэтому обошлись без проверок. В большой гостиной сидели двое мужчин, общим у которых был только возраст – около пятидесяти лет. В остальном, внешне и поведением, они очень сильно отличались.

– Пётр Павлович Шувалов, – представился тот из них, кто вызвал у меня неприязнь. – Мне вы обязаны своей опалой и безвременной смертью. Извиняться не буду: не было у меня времени вас обхаживать, да и положение было такое, что приходилось использовать все возможности.

– Пётр Леонидович Капица, – представился второй. – Мне вы, князь, пока ничем не обязаны, а вот я вам обязан многим и буду рад, если мой долг перед вами продолжит расти.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался я. – Мне не нужны ваши оправдания, граф. Для вас цель оправдывает средства, а ваша совесть как-нибудь переживёт горе наших родственников. На будущее хочу пожелать больше думать о тех, кого вы планируете использовать. Не так уж сложно было предупредить мою тётю и старшего Воденикова, они промолчали бы и даже изобразили бы горе. Рад с вами познакомиться, Пётр Леонидович. Вы и в реальности моей второй половины изрядно наследили в физике. О чём будем говорить?

– Прежде всего о ваших знаниях, – ответил не обративший видимого внимания на мой выговор Шувалов. – Давайте сядем, господа, разговор будет долгим. А вы, Денис Васильевич, пока можете быть свободным.

Машков вышел, а мы сели в кресла.

– Нас интересует, о многом ли вы умолчали, – сказал Шувалов. – Вот господин Капица считает, что ваши откровения – это лишь отдельные выбранные по своей полезности темы. Он прав?

– Я этого никогда не скрывал, – ответил я. – Давал то, что полезно и может быть реализовано в ближайшие годы. Понятно, что мои знания не ограничиваются этими выжимками. Вижу, что вы не до конца поняли, поэтому поясню на примере. Лампы – это тупик, поэтому вы получили полупроводники. По этой теме я напечатал больше всего, но и здесь дал в лучшем случае половину. Первый транзистор, который собрали на моих глазах, был скулачок маленького ребёнка, а вскоре вы начнёте делать их серийно размером с вишнёвую косточку. В другом мире самые маленькие были в корпусе не больше спичечной головки. Но вам сейчас ни к чему сильно уменьшать размеры, важнее улучшать характеристики, и все нужные для этого знания у вас есть. Следующий этап – это сложные устройства размером с монету, в котором будут сначала тысячи, а потом и миллионы транзисторов.

– Бред! – решительно сказал Шувалов. – Даже мне, далекому от техники человеку, понятно, что вы говорите ерунду!

– А для чего применялись такие устройства? – спросил Капица.

– В первую очередь для вычислительной техники, – пояснил я. – У вас должны быть такие машины на лампах, но, с моей точки зрения, это убожество. Представьте себе, Пётр Леонидович, вычислитель размером с небольшой чемодан, содержащий сотни миллионов логических элементов и громадную память и работающий по очень сложным программам.

– Не могу, – ответил он. – Просто не хватает фантазии. Вы создали искусственный разум?

– Я ничего не создавал, – сказал я. – Делюсь с вами чужими воспоминаниями. Разума создать не успели, но по поведению такие машины было сложно отличить от людей.

Я беседовал с ними больше часа. Почти все вопросы задавал Капица, а Шувалов молча слушал мои ответы.

– Клондайк, – в заключении сказал Пётр Леонидович. – Жаль, что у вас на многие вопросы нет ответа, но это и понятно: что изучали, то и помните, а остальное прихватили случайно. Но и так мы из вас многое вытянем!

– Я не возражаю, – ответил я. – Составляйте свои вопросы, а я постараюсь на них ответить.

– Вы можете рассказать о том, как развивался тот мир? – спросил Шувалов. – Я понял, что он был очень похожим на наш.

– В чём-то почти копия, – ответил я, – но есть и отличия. Там в двадцатом веке в Европе дважды начинались войны, в которых участвовали десятки государств. Их потом назвали мировыми. Здесь ничего этого не было. Рассказать об этом трудно, мне проще написать.

– Значит, определились с тем, чем вы займётесь в ближайшее время, – сказал он. – Опишите то, о чем я вас просил, и будете давать ответы на вопросы учёных. Что вам для этого нужно?

– Машинку, – вздохнул я, – а для вашей работы лучше прислать машинистку. Это над вопросами Петра Леонидовича нужно долго думать, и не мешает моя медленная печать, а по истории могу диктовать быстро.

– Пришлём, – пообещал Шувалов. – Продолжите заниматься своими песнями?

– Нельзя же днями напролёт печатать, – ответил я. – Так можно и рехнуться. Да и для жены хоть какое-то занятие.

– Если потребуется что-то ещё, обращайтесь к Машкову, – сказал он. – Теперь последний вопрос. На днях в Москву приедет император, который, возможно, захочет вас увидеть.

– И в чём сложность? – спросил я. – Меня нужно инструктировать, чтобы чего-нибудь не ляпнул?

– У вас не только чужая память, – покачал головой Шувалов. – Вы говорите и думаете, как много проживший человек. Восемнадцатилетний князь Мещерский совершенно иначе отреагировал бы на то, что я вам сказал. Вы понимаете, с чем связано его желание?

– Я думаю, что обыкновенное любопытство, – пожал я плечами. Императоры в этом ничуть не отличаются от остальных. Мне тоже на его месте было бы интересно поговорить с человеком из другого мира. Мои научные отчёты ему не интересны, интересно, что я могу рассказать о той жизни. Я не вижу других оснований для подобной встречи.

– Ладно, – сказал он, – об этом ещё поговорим. Сейчас найдут Машкова, и поедете домой.

Денис Васильевич сидел в машине, поэтому через несколько минут выехали обратно. Пока ехали, я решил с ним вопросы.

– Мне нужно пианино, – сказал я куратору. – Раскошеливаться самому?

– Привезём мы вам инструмент, – пообещал он. – Что-то ещё?

– Мы оставили в лагере магнитофон…

– Можем доставить, – сказал Денис Васильевич, – но лучше подождите представителя компании. У них в Москве есть специальная студия, где можно делать записи. Качество будет заметно выше.

– Подождём, – согласился я. – Скажите, здесь есть наплечные кобуры, чтобы носить пистолет под пиджаком? Если есть, то мне нужна одна, да и ствол посерьёзней моего.

– Сделаю, – коротко ответил он. – Это всё?

– Нужно сегодня привезти к нам мою тётю. Можно было бы обойтись номером телефона, но у вас перед ней должок.

– Нормально, если привезём через два часа? – спросил куратор. – Значит, ждите. Выходите, князь, приехали. До двери вас проводят.

В сопровождении одного из телохранителей я поднялся на второй этаж и после трёх звонков был допущен в квартиру.

– Надо было взять ключи, – сказала открывшая дверь жена. – У родителей работает радиола, и они не слышат звонка, а Ольга обижена и не пойдёт открывать.

– Остаёшься одна ты. И тебе лень открыть дверь любимому мужу? Или я уже не любимый?

– Пошли быстрее! – сказала она, схватив меня за руку. – Сейчас я тебе докажу, что любимый! Три дня без любви – это же можно сдохнуть! Заодно опробуем кровать.

Пробовали мы её долго, пока я не выложился полностью. Когда немного отдохнули, хотел сказать Вере о приезде Катерины, но в голову пришла мысль, которая поначалу показалась дикой. Но чем дольше я думал, тем больше убеждался, что не такая уж она дикая, как показалось вначале. Вера отдохнула и начала опять ко мне ластиться и хулиганить.

– Хватит, малыш, – сказал я, отодвинувшись от неё на безопасное расстояние. – Скоро приедет тётя, а мы с тобой не готовы. Я и родителям не успел сказать.

– Тогда поднимаемся, – она согнала меня с кровати и встала сама. – Быстро одевайся, а потом поможешь мне, а то я одна не успею. Нет, вначале надень халат и предупреди родителей.

Марафет навели, но перед самым приездом тёти. Могли бы не стараться: она всё время плакала и из-за слёз вряд ли рассмотрела бы огрехи в нашем внешнем виде. Все были перецелованы, а больше внимания почему-то досталось моей жене. Несмотря на волнения, Катерина не забыла привезти нам свою единственную изданную книгу. Когда немного успокоились, сели за стол и поужинали, а потом Катерина рассказала, как хоронили наши останки и заказали шикарные надгробья.

– Этим занимался отец Верочки, – опять прослезившись, говорила она. – Сейчас на Новодевичьем кладбище столицы украсили пять ваших могил. Надо бы их убрать, а то непорядок. Кого же мы похоронили, Серёжа?

– А я знаю? – пожал плечами отец. – Нашли тела каких-то бродяг, их и сожгли.

В восемь часов Катерину увезли домой. Она записала номера наших телефонов и оставила свой, взяв с нас обещание навестить её в ближайшем будущем. После её отъезда с час посидели в гостиной, а потом разошлись по своим комнатам.

Глава 16

Прошло пять дней. Я продолжал выкладывать свои знания на бумагу, как это делал в городке, но на этот раз большую часть работы на машинке выполняла очень симпатичная женщина, которую прислали на следующий же день. Пальцы её рук так быстро мелькали по клавишам, что я не успевал диктовать за печатью. Она же отдавала вопросы и забирала мои ответы. Я сразу поставил условие, что ответы учёным отдам без задержки, а свой исторический опус – только после его завершения. Были у меня на это резоны. Я решил пока ни с кем не делиться мыслью, которая пришла в голову в день приезда. Если получится встретиться с императором, поговорю с ним, а если он раздумает со мной встречаться, так и быть, расскажу всё Шувалову. У меня при первой же встрече возникла к нему неприязнь, и потом она только крепла, хотя он не давал для этого поводов. Я не только передавал учёным свои ответы, два раза с ними пришлось встретиться. Одно из многочисленных зданий МГУ использовалось как секретная правительственная лаборатория, в неё мы и ездили. В первый мой приезд там присутствовал Капица, познакомивший меня со своими коллегами. Они забросали меня вопросами и в общем остались довольны ответами. Ответил я в лучшем случае на один вопрос из трёх, но для них и это был хлеб. То ли месяцами напрягать голову, то ли сразу получить готовый ответ – есть разница?

Сегодня узнал, что многих из городка, в том числе и моих друзей, поселили в казённом жилье при заводах братьев Брамлей. Заводы были выкуплены казной, но по-прежнему назывались именами их бывших владельцев с добавлением порядкового номера. На них, а также на Московском электроламповом заводе и в Государственных химических лабораториях разрабатывались опытные образцы многих моих новинок. По-хорошему, для большинства из них нужно было строить отдельные предприятия или хотя бы цеха, но пока на это не было времени. Хотелось встретиться с Фроловым и Гореловым, но когда я обратился с такой просьбой к Машкову, получил отказ.

– Встретитесь, но не сейчас, – сказал он мне. – Это вас поселили по-царски, у них неплохие условия, но с вашими не сравнить. Нужно многое сделать дома, а они не вылезают с работы. К тому же такой визит засветит вас в нашей программе, а этого хотелось бы избежать. Привозить их к вам… Право же, это несвоевременно. Потерпите, пока не изменится ситуация.

А сегодня он позвонил после обеда и предупредил, что скоро приедет с обещанным представителем завода грампластинок, а к вечеру привезут пианино. Я передал наш разговор жене, и она сразу занялась своей причёской. К их приезду мы уже навели марафет по полной программе, а Наталья приготовила всё к чаю.

– Марк Альбертович Гинер, – представился вошедший следом за куратором пожилой еврей. – Княгиня, позвольте выразить вам своё восхищение! Если вас сфотографировать и наклеить фото на пластинки, их вмиг раскупят, не глядя на то, что мы на них записали. Возьмите, пожалуйста, ваши пластинки. Их здесь десять.

– Пройдёмте в гостиную, – пригласил я. – Попьём чай, а заодно поговорим.

Пока пили чай и ели пирожные, болтали о пустяках, а когда закончили и Наталья убрала посуду, перешли к делу.

– У нас большой интерес к сотрудничеству, – сказал Гинер. – Ваши песни за оригинальность и хорошее исполнение расхватывали даже при не очень хорошей записи. Если делать шаблон в студии, спрос будет ещё больше. У вас был неплохой аппарат, но он многое испортил, поэтому мы предлагаем всё перезаписать. У вас есть новые песни?

– Ещё шесть, – ответил я. – Но у меня к вам встречное предложение. Прежде чем делать запись, подберите нам музыкантов с нужными инструментами. Мы с их помощью так оформим песни, что вы не будете успевать печатать пластинки. Можете это сделать?

– Это нетрудно, – осторожно ответил он, – но не пропадёт ли после этого ваш стиль?

– Постараемся, чтобы этого не произошло. Кое-что можно оставить так, как играли раньше, но остальные песни от этого только выиграют.

Мы с ним обговорили детали, получили чек на пять тысяч рублей и расстались довольные друг другом. На деньги мне было плевать, я пел бы и бесплатно только из-за горящих восторгом глаз Веры. После его отъезда в сопровождении одного из наших телохранителей прибыл рояль. Грузчики бережно внесли инструмент в квартиру и установили в гостиной. Даже с просторными коридорами и широкой дверью сделать это было непросто. С ними приехал настройщик, которого фабрика Беккера отправила проверить инструмент после перевозки. Он проверил и остался доволен, ну и жена была так довольна, что потом играла чуть ли не до сна. Даже на ужин я отвёл её за руку.

На следующий день произошли два события. После завтрака прислали машину, на которой отец в первый раз уехал на службу, а через несколько часов почтальон принёс выписанную нами газету «Русское слово». В ней на первой странице сообщалось о решении перенести столицу из Санкт-Петербурга в Москву. О сроках этого переноса не упомянули, но на третьей странице в придворной хронике напечатали, что на днях император и императрица на несколько дней приедут в Москву. Наверное, они решили сами осмотреть Большой Кремлевский дворец и определиться с местом проживания. Я тоже никому это не доверил бы, а посмотрел своими глазами. Вызовет ли он меня к себе, как предполагал Шувалов? Я был готов к разговору.

С этой поездкой вышла задержка из-за событий в Радомской губернии. Семнадцатого марта в Радоме было совершено покушение на губернатора – статского советника Евгения Ивановича Севастьянова, и в тот же день вооружённая толпа напала на солдат одного из двух находившихся в окрестностях губернской столицы пехотных полков. Покушение было хорошо подготовлено и прошло для поляков без потерь. Они спрятались на чердаках двух домов по обе стороны улицы, по которой в обед ездил губернатор, и обстреляли из винтовок его автомобиль и охрану. Всем гражданским властям Привислинского края и военачальникам расположенных в нём воинских частей было приказано усилить караулы и держать солдат в полной боевой готовности, но Севастьянова не спасла усиленная охрана из двух десятков драгун. Две пули в бок и одна в голову убили его наповал. Ехавший рядом офицер получил два ранения, но выжил благодаря шофёру, который с ранением в руку сумел выехать из-под обстрела. Драгуны тоже понесли потери, но ответным огнём заставили поляков отступить. За городом произошло более масштабное столкновение. Вот уже двадцать лет высочайшим указом было предписано при всех пехотных и кавалерийских частях иметь подсобные сельские хозяйства, на которых работали выделенные в наряд солдаты. Эти фермы в основном занимались выращиванием свиней и кур и были выгодны казне и полковому начальству. Кое-что доставалось и солдатам, но такое было нечасто. Мясо в основном забирали офицеры, казна экономила на питании солдат, а те были при деле. Вот на такое подсобное хозяйство и напала вооружённая ножами и дубинами толпа поляков. Наверняка такое оружие взяли не случайно, а с умыслом. В обычное время полторы сотни поляков легко справились бы с тремя десятками солдат первого года службы, которых только и посылали на такие работы, но на этот раз сложилось по-другому. В соответствии с приказом в хозяйстве присутствовало отделение вооружённых винтовками солдат во главе с унтер-офицером, поэтому напавшие не добились своей цели и отступили, потеряв три десятка ранеными и убитыми. Это послужило сигналом к массовым выступлениям поляков в Радоме, Ломже, Петрокове и других городках поменьше. В Варшавской губернии волнения удалось предотвратить, потому что туда заранее стянули большие силы армии и жандармерии. Кроме того, полицией в Варшаве была проведена успешная операция с арестом главарей националистического подполья и изъятием большого количества оружия и боеприпасов. Вооружённые выступления продолжались несколько дней, до тех пор, пока против восставших не применили химические гранаты, вызывающие временную слепоту и другие расстройства. Удалось, не прибегая к оружию, быстро разогнать толпы плохо вооружённых горожан. А вот с теми, кто был хорошо вооружён и организован в отряды, не церемонились. Очаги сопротивления подавлялись с помощью пулемётов, а в отдельных случаях и огнём малокалиберной артиллерии. В прессе большинства европейских государств разразилась настоящая истерия, в которой русских обвиняли во всех смертных грехах, а поляки выставлялись невинными жертвами произвола. Как выяснилось в результате расследования, поляки выступили намного раньше срока, поэтому остались без обещанной поддержки тройственного союза.

Двадцать седьмого марта император приехал в Москву. В эту поездку он не взял жену. На следующий день мне позвонил Машков и предупредил, что за мной сейчас приедут.

– Вас повезут к тому, о ком мы говорили, – сказал Денис Васильевич, – поэтому быстро приводите себя в порядок. Да, оружие оставьте дома, в этой поездке оно вам не понадобится.

Приехали за мной на «медведе», на котором я уже ездил несколько раз. Помимо знакомого шофёра были князь Шувалов и двое крепких мужчин в штатском, но с армейскими замашками. Я уже приобрёл опыт и мог сходу определить офицера. В прошлой жизни это тоже было заметно, но не всегда и не так сильно. Мы поздоровались, после чего один из сопровождавших спросил, есть ли у меня с собой оружие.

– Оставил дома, – ответил я. – Можете проверить, я не обижусь.

Он принял к сведению мой ответ и не стал ничего проверять. Мы сели в машину, но поехали не в Кремль, как я думал, а в другую сторону. Целью поездки был двухэтажный особняк где-то далеко от центра. Его огораживала литая чугунная ограда, а за ней был разбит небольшой, но красивый и ухоженный парк. Листвы на деревьях не было, поэтому можно было рассмотреть дом с колоннами. Летом я не увидел бы его с улицы. Нам открыли ворота, и машина подъехала к дому по узкой асфальтированной дороге. Мы с Шуваловым вышли из салона, а остальные уехали куда-то за дом. Меня обыскали два встретивших нас на первом этаже охранника, а Шувалов прошёл без проверки. По широкой лестнице поднялись на второй этаж, где нас ждал мужчина лет пятидесяти, с волевым умным лицом.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался он с нами, после чего обратился к Шувалову: – Его Величество желает говорить со своим гостем наедине, поэтому вы, Пётр Павлович, составите мне компанию. А вас, князь, прошу пройти в ту комнату.

Я ожидал увидеть нечто вроде кабинета и одетого в форму императора. На самом деле моим глазам предстала шикарно обставленная гостиная и сидевший в прекрасно пошитом сером костюме-тройке Владимир Андреевич, которого я знал по уже появившимся портретам. Выглядел он значительно моложе своих пятидесяти трёх лет. Я подошёл ближе, остановился в десяти шагах от него и поздоровался.

– Садитесь, князь! – сказал он, показав рукой на стоявшее рядом с ним кресло. – Ну же! Я вызвал вас не на допрос и не собираюсь кричать.

Я сел в предложенное кресло и стал ждать, что он скажет.

– Вы не могли не думать о том, в чём причина моего интереса, – сказал он. – Что-нибудь надумали?

– Любопытство? – попробовал я угадать. – Может быть, ещё недоверие. В такое трудно поверить.

– Вы правы, – сказал он, – всё есть: и любопытство, и недоверие. Если бы не фонтан изобретений и знаний, поразивших наших учёных, вам бы никто не поверил. Но нельзя не верить очевидным фактам, поэтому в конце концов поверил и я. И теперь возникают вопросы: кто же вы на самом деле и с чем связано ваше появление? Я беседовал с опытным психологом, так вот, он считает, что юноша, получив память жизни другого человека, уже не сможет сохранить себя как личность. Он во многом станет тем, чьи знания получил. Князь Шувалов, который вас сюда привёз, сказал, что, по его впечатлению, в вас живут два человека. Один из них пожилой и умудрённый жизнью мужчина, а второй – мальчишка, который не склонен обдумывать последствия своих поступков.

– А если даже и так? – отозвался я. – Это что-то меняет? Пусть две личности слились в одну, личность князя Мещерского никуда не делась. Я не ощущаю в себе раздвоенности. Некоторая импульсивность в действиях есть, из-за чего я иногда попадаю в неприятности. Позже, всё обдумав, понимаю, что в той жизни так не поступил бы.

– Ваша статья, – кивнул он. – Хотя вы могли недооценить опасность просто из-за незнания. Не скажете, в связи с чем возник такой феномен, как вы? Вряд ли подобное случалось раньше. Даже реинкарнация индусов не подходит. Память прожитой жизни подарит знания прошлого, а не будущего. Вы очень вовремя появились, князь, и это наводит на мысли.

– Людям такое не по силам, – сказал я, – а если это дела тех, кто выше, мы не разберёмся в их мотивах. Я всеми силами хочу помочь отечеству, а вам нужно этим воспользоваться.

– Вот и я говорю об этом же, – согласился он. – Кстати, вы назвали меня по титулу, только когда приветствовали, а сейчас беседуете, как с равным. Странное поведение для молодого князя Мещерского.

– Извините, ваше величество, – смутился я. – Я исправлюсь.

– Исправитесь потом, – сказал он, – когда отсюда выйдете. А сейчас я хочу знать, нет ли у вас желания сказать мне что-то такое, с чем не можете или не хотите обращаться к другим.

– Есть у меня одна мысль, – начал я. – Когда мы жили в лагере, где было развёрнуто производство химического оружия, приходилось общаться с многими умными людьми. Руководство Братства не посвящало никого из них в свои планы, но эти люди очень много знали и сделали, с моей точки зрения, правильные выводы…

– А поскольку это их домыслы, они их от вас не скрывали, так?

– Совершенно верно! Перевозка контейнеров с ядом в крупные города тройственного союза и акция, которая посеет страх и приведёт к панике и неразберихе в экономике. Воевать в таких условиях станет только идиот, поэтому войска вернут.

– Очень похоже, – согласился император. – Ваша мысль связана с этим?

– Я думаю, что умнее вбить клин между союзниками, – сказал я. – Травить только англичан и французов, а с немцами вступить в соглашение.

– Уже думали, – ответил он. – Не вы один такой умный. Не получается, немцы на это не пойдут.

– А мне кажется, что пойдут, – возразил я. – Давайте я попробую обосновать своё предложение.

– Обоснуйте, – согласился он. – Если у вас получится, разгоню советников и возьму вас.

– В своих рассуждениях я буду опираться на историю другого мира, – сказал я. – Там Германия тоже обошла своих соседей в развитии экономики, а потом и росте военной мощи. И её тоже сковывали размеры национальной территории и недостаток ресурсов. Колонии поделены в основном между Англией и Францией, а Германии осталась сущая ерунда. Отвоевать их, не развязав войну в Европе, было нереально. Да и в самой Европе, кроме нас, завоёвывать некого: территории и ресурсов мало, а населения, которое не уничтожишь, много. В том мире война началась в четырнадцатом году.

– И кто с кем воевал? – спросил император.

– В восьмидесятом году прошлого века наша империя заключила военный союз с Англией и Францией, – сказал я, а потом обрисовал расстановку сил и то, кто с кем воевал, и чем всё закончилось.

– Мы такого договора не заключали, – заметил он. – И что было дальше?

Я не стал рассказывать о возникновении Советского Союза, потому что это был разговор на полдня, а просто сказал, что империя стала республикой и было отменено сословное деление, после чего сразу перешёл ко Второй мировой войне.

– Это всё интересно, – послушав меня минут пять, прервал он, – но вторая война возникла из-за первой, поэтому давайте к ней и вернёмся. Я вас с удовольствием послушаю, но как-нибудь в другой раз.

– Хорошо, – согласился я, – давайте вернёмся. Главной целью для Германии были мы, просто, не разгромив наших союзников, они не могли завоёвывать империю. Никто не дал бы Германии настолько усилиться. Поэтому даже англичане, которые всю свою историю нам пакостили, в обеих войнах были на нашей стороне. Впрочем, они всегда тянули до последнего, отсиживаясь на своём острове и ожидая, когда мы с немцами ослабим друг друга. Французы в этом не лучше, только у них не получалось отсидеться. Я сильно упрощаю, потому что воевали многие, даже в колониях, но это определяющее.

– Англичане были нашими союзниками в войне с Наполеоном, – сказал император, – а в остальном вы правы, хоть действительно сильно упрощаете.

– Здесь всё то же самое, – продолжил я, – только европейские державы почему-то не передрались, а договорились решить свои проблемы за счёт нас. Но ведь и здесь никто не желает усиления Германии! Отдать ей часть империи, чтобы немцы смогли обеспечить себя продовольствием, дешёвой рабочей силой и сырьём, и что потом? Долго просуществует независимая Франция, не говоря уже об остальных? Поэтому я думаю, что в грядущей войне постараются переложить всю её тяжесть на немцев, а потом сунуть им что-нибудь, что не сильно жалко. Мы даже в нынешнем состоянии не так уж слабы, поэтому одним немцам хорошо пустим кровь, а англичане с французами сохранят силы и возьмут их за горло. Наверное, у немцев есть какие-то козыри, но, скорее всего, они просто неверно оценивают расклад сил. Есть за ними такой грех.

– И вы хотите раскрыть им глаза? – насмешливо спросил император.

– Я хочу их напугать, а потом, не посвящая в детали, рассказать о грядущих событиях и предложить английские колонии, а если они нам помогут, то и французские. Конечно, всё захватить не смогут, но наедятся вдосталь. Да и мы сможем что-нибудь прибрать. Колонии нам не нужны, но военно-морские базы не помешают. Американцы тоже постараются что-то урвать, но наследство большое, его хватит на всех.

– Как вы это представляете? – спросил он, удивлённо на меня посмотрев. – У англичан неплохая армия и громадный флот. Даже наш удар по городам не разрушит их могущества, только на время ослабит.

– Англичане, да и французы, приведут к нашей границе большие армии, – сказал я. – Даже если они планируют толкнуть немцев в огонь, чтобы те таскали для них каштаны, всё равно придётся поучаствовать, а когда придёт время делёжки, её лучше делать с дубинкой в руке. И вряд ли они перемешают свои армии с немцами, постоят где-нибудь в стороне. И если немцы нам подробно расскажут, где и что стоит… Не так уж сложно наделать вакуумных бомб, а в ночное время и наша немного устаревшая авиация сработает нормально. Выбрать хорошую погоду…

– И они будут стоять и ждать? – с сомнением сказал император. – Если объявят войну…

– А зачем ждать нам? – в свою очередь спросил я. – Выберем время и сами объявим войну! Вручить ноту послам, а через час ударить. Они именно так и действовали. А чтобы подорвать их силы окончательно, направить к берегам Англии субмарины. Пусть скрытно подойдут к базам их флота в Портсмуте и Девонпорте. На Кипр можно послать. Я не знаю, где стоит флот французов, но это должны знать адмиралы. А если ещё поучаствуют немцы… Это во время войны базы серьёзно охраняются, а в мирное время это делается постольку-поскольку. Чего бояться «Владычице морей» у своих собственных берегов? И удар нанести одновременно и по их передовым частям, и по городам, и по морским базам! А немцы пусть немного затянут начало войны, чтобы дать нам больше времени на подготовку.

– Сумасшедший план! – восхитился император. – Но если получится… А как вы хотите пугать немцев?

– Я приготовил бы десятка два вакуумных зарядов и взорвал их одновременно, пригласив на это зрелище немецкого посла. Уверяю вас, что он будет потрясён. Немцы не идиоты и должны понимать, что их хотят использовать. Наверное, их согласие объясняется нашей слабостью, а если убедить, что никакой слабости нет…

– Посмотрим, – сказал император. – Всё нужно хорошо взвесить и обговорить с самыми разными людьми. Я мало знаю о состоянии нашей военной авиации, а о подводном флоте не знаю совсем. Пока не было времени этим заниматься. Давайте вернёмся к тому, почему два почти одинаковых мира так сильно разошлись в развитии.

– Первое, что мне бросилось в глаза, – это результаты Русско-японской войны. Там был разгром, здесь – ничья. Но вряд ли это сильно повлияло на немцев, разве что лишний раз показало нашу слабость. Но договор восьмидесятого года здесь не заключали, а это было намного раньше.

– А если вы такой не один? – предположил император. – Если кому-то из тех, кто определял европейскую политику, тоже дали знания будущего, но не такого далекого, как у вас? Научных знаний у него не будет, а вот последствия войны может знать. По большому счёту в вашей войне проиграли все, разве что меньше других потеряли англичане, но во второй войне, которая явилась следствием первой, досталось и им. Есть повод переиграть? Вот что вам нужно сделать. Садитесь-ка у себя дома и в подробностях опишите всё, что помните, по этим двум войнам. Опишите и период между ними. Свои записи отдадите мне.

– Ваше величество, – обратился я к нему, отреагировав на командный тон, – это уже сделано по распоряжению графа Шувалова. Осталось немного допечатать.

– Вот как? – удивился он. – А Пётр Павлович мне об этом не говорил. Ну и ладно, это очень кстати. Заканчивайте и отдайте ему. Ещё один вопрос, и я вас отпущу. Песни из другого мира?

– Конечно, – ответил я. – Чтобы сочинить музыку и стихи для стольких песен, да ещё за какие-то полгода, надо быть гением. Я знаю их сотни две, только не всё можно петь.

– А мне споёте? – спросил император. – Не сейчас, а как-нибудь потом. Я хочу послушать о том мире. Не одни же в нём были войны! Наверное, было немало полезного, помимо науки. Но всё это, когда мы переедем в Москву. Заодно послушает жена, она без ума от ваших песен. Спасибо, князь, за то, что приехали, и за интересные мысли и прощайте! Да, скажите графу Шувалову, чтобы он зашёл.

Я попрощался и вышел, закрыв за собой дверь. Шувалов о чём-то говорил со встретившим нас господином, поэтому пришлось оторвать его от беседы и передать слова императора. После этого я хотел отойти в сторону, но не получилось.

– Задержитесь, князь, – попросил меня неизвестный. – Я вас знаю, а сам не представился. Хочу исправить эту оплошность. Я хозяин этого дома генерал-адъютант князь Алексей Дмитриевич Хилков. Как и многие, являюсь большим поклонником ваших песен. Вы пока не почувствовали своей популярности, но уверяю вас, что это ненадолго. Как только узнают о том, что вы поселились в Москве, не дадут прохода вам и вашей жене. А пока я хочу воспользоваться случаем и пригласить вас к себе. Не сейчас, а позже, когда перевезу сюда семью из Питера. Вы не станете возражать, если я вас побеспокою?

– Беспокойте, князь, – разрешил я. – У нас здесь совсем нет знакомых, если не считать мою тётю, так что с удовольствием вас навестим.

Из гостиной вышел Шувалов и быстрым шагом направился к нам.

– Вы уже поговорили? – спросил он Хилкова. – Тогда мы уезжаем. Дела, уважаемый Алексей Дмитриевич!

Уже в машине он повернулся ко мне и с укоризной спросил:

– Была необходимость говорить государю о вашей неоконченной работе?

– Завтра я закончу, – ответил я. – Я не собирался, Пётр Павлович, этим хвастать, просто император дал ту же самую работу, что и вы. Я не счёл возможным хитрить и сказал, что она уже делается по вашему распоряжению и близка к завершению. Я что-то сделал не так?

– Всё так, – вздохнув, сказал он. – Просто я хотел… впрочем, это неважно.

Остальной путь проехали молча. К себе я поднялся в сопровождении телохранителя. Уже в прихожей услышал доносившийся из гостиной громкий голос отца Веры. Когда я открыл в неё дверь, был схвачен и так сжат в объятиях, что затрещали кости.

– Папа, ты его задушишь! – засмеялась жена. – Отпусти, он мне нужен живым!

– Подрос и заматерел! – говорил Николай Дмитриевич, поворачивая меня своими ручищами. – Уже не тот хилый мальчишка, которому я отдал дочь! И эту лентяйку заставил заниматься, хвалю!

– Извините за то, что произошло, – смущённо сказал я. – Затея с пожаром не наша, но косвенно я виноват. Если бы не та статья…

– Если бы да кабы, – сказал он. – Ладно, чего теперь об этом говорить. Горе мы, конечно, испытали, но была и радость, когда всё выяснилось. И теперь у вас есть могилы, поэтому будете жить долго-долго!

– Надолго к нам? – спросил я.

– Сегодня побуду, а завтра вернусь, – ответил он. – Дело на сыне, а он слишком молод, чтобы долго его тянуть.

В нашей комнате зазвонил телефон, и пришлось на время прервать разговор. Звонил Гинер.

– Здравствуйте, князь! – услышал я из трубки голос Марка Альбертовича. – Я подобрал вам музыкантов. Сколько песен вы думаете записывать под два инструмента?

– Можем записать восемь песен, – ответил я. – Как раз на четыре пластинки.

– Тогда я завтра пришлю за вами машину, – сказал он. – Запишите песни и тут же начнёте работать с музыкантами. У нас на студии много подходящих помещений. К которому часу приезжать?

– К трём, – ответил я. – Только у меня своя машина, поэтому достаточно сказать адрес и встретить у входа, чтобы мы вас не искали.

Договорившись с нашим «импресарио», я вышел в коридор и увидел вернувшуюся из гимназии Ольгу. Вид у сестры был невесёлый.

– Не приехал? – спросил я. – Не расстраивайся, я завтра озадачу Машкова, и он быстро найдёт твоего Сергея. Выше нос, сестрёнка! Приехал Николай Дмитриевич, не будем его расстраивать твоим унылым видом.

Я немного её растормошил, и вечер у нас прошёл замечательно. Утром, вскоре после отъезда отца Веры, появилась машинистка. Она отдала мне лист с вопросами, взяла мои ответы и с час печатала то, что я диктовал. Когда закончили, собрал и отдал ей полторы сотни страниц нашей совместной работы. Интересно, её тоже заставят всё забыть химией и гипнозом? Когда машинистку увезли, занялся вопросами учёных. Сегодня повезло: из девяти вопросов смог дать ответ на четыре. Правда, в двух из них вспомнилось немного, но учёным достаточно дать подсказку, а остальное они делали сами. Только закончил, как зазвонил телефон.

– Я говорю с князем Алексеем Мещерским? – спросил меня мужской голос. – Это вас беспокоит Дунаевский из Московской филармонии…

– Вы, что ли, Исаак Осипович? – ляпнул я, не подумав.

– Вы меня знаете? – удивился он. – Это очень приятно. Я к вам звоню по поручению директора нашей филармонии. Можем ли мы надеяться на ваше выступление в одном из наших залов? Хотя бы два-три концерта?

– Можете дать номер телефона, – предложил я. – Если появится такая возможность, сразу же вам позвоню.

Он продиктовал два номера, свой и директора, и попрощался, а я пошёл в гостиную, где жена играла на рояле.

– И эта женщина врала, что ей надоело играть! – сказал я, обняв её за плечи. – Знаешь, откуда только что звонили?

– Откуда мне знать? – не прекращая играть, ответила она. – Говори, что замолчал?

– Да вот думаю, принимать нам предложение выступить в большом зале консерватории, или ну их всех на фиг?

Глава 17

– Я вижу во всём этом достаточно сложностей и риска, – сказал министр иностранных дел граф Александр Николаевич Муравьёв. – Во-первых, трудно убедить немцев, не раскрывая им всех наших планов, а делать это очень рискованно. А, во-вторых, предложенный вариант с послом просто нежизненный. Даже если удастся убедить, сам он ничего не решает, а переговоры через посредников займут слишком много времени и вряд ли закончатся так, как мы рассчитываем. Слишком мало времени, к тому же переговоры с немцами привлекут внимание их союзников. Если уж договариваться, то с кем-то из ближнего окружения кайзера Августа. Я рекомендовал бы его младшего брата принца Иоахима. У нас есть к нему подходы, и я думаю, что его можно убедить приехать, причём сделать это так, чтобы не привлечь к этому визиту большого внимания.

– Проработайте это в черновом варианте, – приказал император. – Потом соберёмся и решим окончательно. Теперь вам слово, Сергей Евгеньевич.

– Идея интересная, – сказал морской министр адмирал Алексеев. – Я имею в виду не союз с немцами, хотя и он, по моему мнению, возможен, а дальний рейд наших подводных соединений к берегам Великобритании и Кипра. Я такого не предлагал только потому, что стояла задача защиты нашего побережья от вражеских флотов, а не их превентивное уничтожение в собственных портах. Для этого важно нанести удар в условиях мирного времени, потому что с началом военных действий усилят охрану военных баз. Будет осуществляться постоянное боевое патрулирование, запретят движение гражданских судов и задействуют все возможности по прослушиванию. Даже одной лодке трудно подобраться, что уж говорить о целом соединении! А автономность у подводных лодок ограниченная, поэтому мы не сможем долго держать их вдали от своих баз. Но если объявить войну самим и сразу же ударить, всё может получиться. Только у нас не хватит сил ещё и на французов. По ним пусть работают немцы, им это проще.

– А что с подводными лодками? – спросил император.

– Это на армию постоянно урезали ассигнования, – сказал Алексеев. – Нас это почти не коснулось. Больших надводных кораблей в последние годы не строили, а вот подводные лодки закладывали постоянно. Основа ударных сил флота – это подводные лодки «Гринда». У нас их сто три, и почти все в Чёрном море. Эти лодки водоизмещением в полторы тысячи тонн могут погружаться на глубину больше ста метров и пройти в надводном положении около пяти тысяч миль. До Кипра только тысяча, а до побережья Великобритании немногим больше двух. Основная сложность в погоде. Если на переходе попадут в шторм, придётся погружаться, а в подводном положении и скорость меньше, и время нахождения только три-четыре дня. Вооружены восемью торпедными аппаратами и имеют на борту шестнадцать торпед. Есть и орудие калибром сто миллиметров. На Кипре английские корабли можно расстрелять, как в тире, то же касается и базы флота в Девонпорте, а вот в Портсмуте корабли стоят так, что сразу до всех не доберёшься. Учитывая противодействие береговых батарей и авиации, которое окажут после нападения, и то, что часть кораблей находится в колониях и в плавании, суммарно могут потерять две трети флота.

– С учётом остальных факторов этого достаточно, – сказал император. – Вы ничего не хотите сказать, Александр Дмитриевич? Что у нас с боевыми самолётами?

– Не так хорошо, как хотелось бы, но задачу выполним, – ответил военный министр Шуваев. – С обычными бомбами, да ещё без разведки и в дневное время мы мало что могли бы сделать и быстро потеряли бы большую часть машин. Но если немцы дадут нам цели, можно действовать ночью. Это обеспечит внезапность и сведёт на нет преимущества самолётов противника. И по немцам не работать, а значит, можно больше самолётов бросить на их союзников. Ну и новые бомбы, которые мощнее имеющихся на вооружении самое малое в шесть раз. Мы сейчас приводим в порядок все машины и через месяц начнём строительство полевых аэродромов вблизи границ, в том числе и с ложными целями. Нужно создать большие запасы горючего и всего остального. Мы не успеем подготовиться раньше июля, поэтому, если немцы затянут…

– Понятно, – сказал император. – Всё лучше, чем я думал. Хотите что-то сказать, Борис Леонидович?

– Да, ваше величество, – сказал Вяземский. – С вашего позволения, дополню. Я здесь несколько раз слышал о риске, но не понял, что имелось в виду. Немцы узнают о нашей затее с ядом? И ради бога, могут даже поделиться с союзниками, на наши планы это почти не повлияет. Ну не сможет Сергей Евгеньевич послать свои подводные лодки на Кипр, но это мелочи. Будет курсировать вдоль побережья и топить английские корабли здесь. Не нужно мне возражать, я и сам знаю преимущества внезапности, но сейчас говорю о другом. Представьте себя кайзером Августом. Вам стало известно, что эти русские сволочи вот-вот зальют смертельной отравой столицу. И что вы можете сделать, да ещё за месяц-два? Мы внедряли своих людей десять лет назад, а уже потом завозили для них всё необходимое. Их документам и легендам уделялось первостепенное внимание. Таких агентов почти невозможно обнаружить, пока они не начнут действовать. Никаких радиопередатчиков у большинства нет, поэтому они не погорят на связи. Каждый в определённое время слушает одну из станций по обычному приёмнику. Две нужные песни подряд и несколько сказанных цифр будут сигналом к действию. Теперь подумайте, как в многомиллионном городе искать наших агентов, которые ничем не отличаются от его жителей?

– А как бы искали вы? – спросил канцлера император.

– А никак, ваше величество, – ответил он. – Такую ситуацию нельзя допускать, а уж если допустили… Я не смог бы предотвратить удар, только постарался бы ослабить его последствия. Вывез бы правительственные учреждения, запасы продовольствия и транспорт и приготовил палатки, пункты обработки и план расселения людей. Заодно можно создать запасы продукции тех заводов, которые нужно на время остановить. В последнюю очередь предупредил бы жителей, как себя вести. Даже обычные очки с уплотнением и мокрая повязка могут помочь выжить. Конечно, не везде, а там, где будет немного яда. Но такие мероприятия не скроешь, и они могут ускорить акцию. Так что немцам можно говорить всё. Учтите ещё то, что Братство передало армии восемь тысяч химических бомб и пятьдесят тысяч полных респираторов и защищающих от ядов костюмов. У нас не было новых бомб, и упор делался на яды. Их ни у кого нет, поэтому и в войсках нет никакой защиты. Это ещё один кнут для немцев. Если они воспользуются нашей откровенностью и обо всём доложат союзникам, нам не останется ничего другого, как пустить в ход всё, что у нас есть. И наши химические бомбы полетят на немецкую территорию! Тогда мы не станем разбирать, где чьи войска. Многие части будут стоять вблизи городов, а ночью легко промахнуться и сбросить бомбы на какой-нибудь город. Я считаю, что для немцев приготовлен достаточно большой и вкусный пряник и тяжёлый кнут. На месте их императора я не колебался бы. Немцам придётся добить остатки войск бывших союзников и потопить французский флот. Это не так сложно сделать, и они будут надолго к нам привязаны. Ненавидеть их будут больше, чем нас: мы враги, а они всё-таки были союзниками. А наш с ними союз очень естественный, при условии, что они получат в колониях всё, что нужно для развития.

– Вы учитываете, что Англия и Франция оправятся и постараются отыграться? – спросил Муравьёв.

– Вы читали переданные вам материалы? – в свою очередь спросил Вяземский.

– Читал и не верил своим глазам, – ответил Муравьёв.

– А вы поверьте, – усмехнулся канцлер. – Потерять гораздо легче, чем потом вернуть потерянное. Великобритания не вернула свои колонии, да и Франция тоже. А без подпитки из колоний, да ещё после нашего удара, им придётся долго восстанавливаться. Прежней силы уже больше не будет. И вряд ли Американские штаты станут сильно помогать, скорее, постараются занять их колонии и место в мире. Германия очень быстро усилится, да и мы не будем стоять на месте. У нас много своей неосвоенной территории, поэтому я не рвался бы захватывать колонии, захватил бы только небольшой кусок Африки на побережье для нужд нашего флота.

– Может получиться, – задумчиво сказал Муравьёв. – Изолировать нас не смогут. Силу уважают и побаиваются, поэтому многих против нас не настроят.

– Я не боюсь за будущее, – сказал Вяземский, – нам бы отбиться сейчас. А потом займёмся ракетами. Не сейчас, а лет через десять. Со временем сможем достать и до Америки. Неплохо, кстати, напомнить американцам, что через четырнадцать лет истекает срок аренды Аляски. Я думаю, что мы не будем его продлевать. Надо только так работать, чтобы не выкрали наши секреты. Есть план постройки в Сибири небольших закрытых городов с учёными и секретными заводами. Средства найдём. Мы сейчас приведём в порядок армию на одни процентные выплаты по займам, а если возьмём в казну всю собственность иностранцев… Кстати, немцам можно сделать послабление. Мы им должны меньше, чем другим, а стоимость предприятий можно частично оплатить. Это для них ещё один пряник.

– А когда будут готовы первые бомбы? – спросил император. – А то мы строим планы, а нет ни одной готовой!

– Дня через три испытаем первую, –ответил Вяземский. – Я вчера разговаривал со старшим группы. В них нет ничего сложного, так что наделаем быстро. Тонкостенный корпус полностью заполнен горючей жидкостью. В центре установлен стержневой заряд взрывчатки, который её распыляет. В хвостовой части есть стабилизатор и небольшой парашют, а из носовой части свисает тросик метров десять для подрыва на этой высоте. Ещё есть воспламенитель. Все части отработаны, осталось только сбросить с самолёта уже изготовленный образец. Сейчас готовят место для испытания. Это в часе езды от столицы.

– Замечательно, – довольно сказал император. – Давайте обсудим, как идут дела с переносом столицы, и на этом закончим.

– Мне уже надоели эти звонки! – недовольно сказала мама. – Мало того что постоянно звонят вам, теперь начали звонить и по нашему телефону!

– Я его никому не давал, честное слово! – поклялся я. – Да и свой дал только кое-кому из филармонии. Наверное, как-то узнали через администрацию дома или на телефонной станции. А тебе нужно просто посылать всех подальше. Нет их по этому телефону – и всё!

– Я не так воспитана, – ответила она, – тем более что звонят такие люди…

Звонки начались после нашего второго концерта. Мы уже разучили четыре песни вместе с оркестром, который с небольшой натяжкой можно было назвать эстрадным, но их на концерте не пели и выступили только со своими инструментами. Полтора десятка песен, среди которых были три новые, привели московскую публику в восторг. Конечно, слушать наше исполнение было намного приятнее, чем первые паршивые записи. Мы уже перезаписали часть песен и теперь готовились сделать то же с остальными. В филармонии и после концертов приходилось со многими знакомиться, и кое-кто из этих знакомых так меня заинтересовал, что я оставил им свой телефон. Теперь за это приходилось расплачиваться. Хоть я уже не тратил время на историю, его по-прежнему не хватало. Аппетиты учёных росли, и много времени занимали репетиции с оркестром. Шувалов высказал недовольство по поводу наших концертов и частых поездок, но я вежливо его послал, объяснив, что наше творчество – это прекрасное прикрытие моего участия в их проекте. Сейчас мы тоже собирались уезжать, но не на репетицию, а в гости. Два часа назад позвонил Дунаевский и напомнил о моём обещании его навестить.

– Приезжайте вместе с женой, князь, – попросил он. – У меня в гостях будут очень интересные люди. Все надеются вас увидеть. Вы обещали мне, а я почти обещал им…

Он был вторым человеком в консерватории, и я любил его творчество в той жизни, поэтому и дал обещание. Хотелось с ним поговорить и понять, почему здесь искусство, с моей точки зрения, серо и уныло. Я пробовал читать много книг, но не увлекла ни одна. Утомительные описания, косноязычные диалоги и посредственный сюжет. Попадались такие, которые не вызывали сонливости, но и к ним подходило в лучшем случае не слишком лестное определение – «можно читать». Это были по большей части отечественные и французские исторические романы. С кино было ещё хуже. Как выяснилось, здесь не было своего Чарли Чаплина. Снимались другие комедийные актёры, но до Чарли им было далеко. Не было и Макса Линдера, и многих других. Фильмы снимали чёрно-белые, но с нормальной частотой кадров и приличным качеством, вот только смотреть их было просто скучно. Жена трижды вытянула меня в кино, один раз это была кинокомедия. Многие смеялись, а я скучал. В театре было чуть лучше, но ненамного. Единственным спектаклем, который я посмотрел с удовольствием, была постановка Шекспировского «Короля Лира». Хоть этот здесь отметился. Музыка в фильмах тоже была посредственная. Видимо, не вдохновляло такое кино композиторов на создание шедевров. Песни в большинстве были… так себе. Я не любил романсы, а здесь их пели больше всего. Вот симфонии звучали классно, но я не был любителем классической музыки. Оставались стихи и живопись, но я в них ещё не разбирался. Александр Блок здесь был, но мы оба его не любили, а остальных поэтов я не знал. Пушкина и Лермонтова не считаю – это седая старина.

Вызванная группа сопровождения приехала без задержки, и уже через пятнадцать минут мы были у дома, в котором жил композитор. Охранники проводили к нужной квартире и вернулись к машине. Встретил нас сам хозяин и сразу же представил своей жене. Я помнил, что его жену в это время звали Зиной. Здесь это была миниатюрная женщина с именем Ольга и лицом Натальи Варлей, которая весь вечер притягивала мой взгляд. И что эта красивая женщина нашла в мужчине с такой заурядной внешностью, как у Исаака? Квартира Дунаевских не блистала роскошью, но была большой. В просторной гостиной стоял громадный стол, за которым собрались в основном мужчины. Среди них сидели только две женщины, обе молодые и хорошенькие. Процедура знакомства не затянулась. Кроме одной из девиц, которую взяли с собой за компанию, остальные гости были писателями, поэтами и музыкантами. Одним словом, сборище творческих личностей. Ни одно из имён мне ни о чем не говорило. Стол был уставлен блюдами и напитками, но всё было нетронутым, видимо, ждали нас. Поначалу отдали должное еде, а когда подкрепились и оприходовали пять бутылок вина, пропала всякая сдержанность, и до конца вечера уже никто не закрывал рта. Мы были нарасхват, и когда просто разговаривали, сидя уже не за столом, а на диване и стоявших возле него креслах, и позже, когда стали танцевать.

– Вы пишите стихи к своим песням, – говорила танцующая со мной Ольга, – значит, поэт! А написали что-нибудь просто так, для души? Наверное, стихи о любви?

Она чувствовала, что на меня сильно действует её внешность и пыталась форсировать отношения, откровенно прижимаясь ко мне грудью, да и всем остальным. Я читал о том, что Дунаевский был бабником, но и жёнушка у него оказалась тоже из любительниц тяжёлого флирта. Я бросил взгляд на жену, но ей было не до меня. Веру обхаживали сразу три ловеласа, пытавшихся превзойти друг друга в оригинальности и остроумии. Одним из них был уже подвыпивший Исаак. Ольга ничем не рисковала, но мне не нравилось поведение моего организма, поэтому эти прижимания надо было прекращать.

– Да, пишу, – признался я, безуспешно пытаясь отстраниться. – Если хотите, могу прочитать. Только не нужно так откровенно соблазнять: у меня из-за этого путаются мысли, хотя ничего не пил.

– Пойдёмте со мной, князь! – зашептала она мне на ухо, помимо воли рождая желание. – Это ненадолго и никто не заметит! А если заметят, промолчат: здесь все натуры утончённые… Стихи подождут!

«Зря мы сюда приехали, – подумал я. – Обычная пьянка местной богемы. Ещё добавят, и нужно сбегать».

– Вам не повезло, Ольга, – сказал я, убирая её руки с шеи. – Увы, я не любитель чужого мёда, хватает своего. Вы очаровательны, но я не хочу расстраивать жену и наставлять рога вашему мужу. Танец закончился, давайте я провожу вас на диван.

– До дивана я как-нибудь дойду сама! – сердито сказала она. – Порядочные кавалеры так себя не ведут!

Ольга ушла на свой диван, а я направился к жене. Не о чем с ними было беседовать, по крайней мере сейчас.

– Спасибо за компанию, – сказал я хозяину. – Увы, нас ждут дела, иначе мы посидели бы с вами допоздна.

Конечно, нас уговаривали остаться, демонстрировали обиду и всё такое, но я взял жену под руку и ушёл. Поездка вышла пустой, просто я ещё раз убедился в том, что может нравиться творчество человека, но не он сам, и что на такие посиделки нам лучше не ездить. Машина ждала возле подъезда, поэтому скоро были дома.

– Почему мы так рано уехали? – спросила Вера, когда вошли в свою комнату. – Это из-за Ольги? Видела я, как она на тебя вешалась!

– Вешалась, даже пыталась затянуть в спальню, что из этого? Скажи, тебе там понравилось?

– Поначалу было весело, – ответила она, – но потом все быстро напились. Если бы мы с тобой тоже пили…

– То я сейчас развлекал бы Ольгу, – откровенно сказал я, – а тебя бы тоже кто-нибудь охмурил. Это ты трезвая всё понимаешь, а если накачают вином и откажут тормоза… Это такие люди и такая у них жизнь. С ними не нужно водиться или надо быть точно такими же. Разок съездили, посмотрели и хватит.

– А она тебе сильно понравилась? – ревниво спросила Вера.

– Мне когда-то очень нравилась киноактриса, на которую она сильно похожа, – ответил я, – поэтому хотелось смотреть на её лицо. Это фокусы памяти и ничего больше. Красивых женщин много, а любимая только одна. Может, для других иначе, а для меня так. Пока есть ты, мне никто больше не нужен.

– А от её ласки не отказывался!

– Какое сегодня число? – спросил я.

– Третье апреля, – ответила жена. – А почему спрашиваешь?

– Надо записать в дневник, – объяснил я. – В первый раз получил семейный скандал! Такое обязательно нужно отметить.

– У тебя же нет дневника! – сердито сказала она. – Не заговаривай мне зубы!

– Ну и что ты от меня хочешь? Женщина разогрелась вином и решила, как привыкла, разнообразить себе жизнь. Видела, как она в меня вцепилась? Я должен был устроить скандал, отрывая её от себя? Я это сделал без рук и скандала, одними словами. Ну потерлись мы немного пупками…

– Ах ты! – Вера бросилась на меня с кулаками, но я заманил на кровать, где мы сначала разобрались с одеждой, а потом и со своими отношениями.

Это самый лучший способ решать любые проблемы с женой, а меня ещё сильно завёл тот танец, поэтому совсем не сдерживался.

– Дикий зверь! – довольно сказала Вера, когда мы с ней отдыхали.

– Кто бы говорил, – лениво отозвался я. – Всего погрызла. Слушай, как ты отнесёшься к тому, что я начну писать книги?

– Рассказы о том сыщике? – спросила она. – А почему ты сейчас об этом вспомнил?

– О Шерлоке Холмсе нельзя, – с сожалением сказал я. – После того что скоро случится, писать об Англии будет… непатриотично. Но я помню много других книг. Не дословно, конечно, но если учесть, что в прошлой жизни был писателем, а у вас никто не умеет толком писать, то должно получиться не хуже, чем с песнями. Понимаешь, мне стало скучно жить. Вопросов привозят не меньше, но ответов у меня на них немного. И остаётся одно наше пение, а мне этого мало. Ваши книги даже не хочется брать в руки, по крайней мере те, которые читал до сих пор. Может быть, после меня и другие станут нормально писать?

– Это не наши книги неправильные, а ты сам, – сказала жена. – Я же видела, как ты смотришь кино. Всем интересно, а ты зеваешь. Хотела бы я посмотреть те фильмы, которые тебе нравились. Наверное, дело в том, какая жизнь. У нас она скучнее, поэтому тебе скучно в кино, а мы не знаем другой, поэтому нам и это хорошо. Попробуй что-нибудь написать. Только могут сказать, что ты ненормально талантливый. И песни пишешь, и книги…

– Добавь сюда стихи. Я сказал Ольге, что их пишу. Нет, это не я распустил хвост. Просто она сказала, что в моих песнях замечательные стихи, поэтому я их и так должен писать. Вообще-то, я их много знаю.

– Не связывайся со стихами, – сказала Вера. – Может получиться так, что придётся что-то писать самому. Лучше пиши прозу.

– Как съездил? – спросил кайзер Август Вильгельм своего брата Иоахима. – Учти, что это в последний раз! Мне из-за твоей выходки пришлось оправдываться и чуть ли не извиняться! На носу война с русскими, а ты к ним поехал. Очень непатриотичный и нелояльный в отношении союзников поступок!

– Нам нужно серьёзно поговорить, – сказал принц. – От этого разговора будет зависеть, останусь я в рейхе или вместе с семьёй уеду в Америку.

– Вот даже как! – удивился Август. – Хорошо, поговорим, но не здесь, а в моём кабинете.

Путь к кабинету братья проделали молча. Август не стал садиться за свой стол, а сел на один из стульев для посетителей, хлопнув рукой по стоявшему рядом:

– Садись и излагай, что на тебя так повлияло в России!

– Если мы вступим в эту войну, случится беда! – сказал Иоахим. – Мы исходили из того, что Россия слаба и справимся с ней без труда, а потом заставим союзников считаться с собой!

– А она оказалась сильнее нас, – насмешливо сказал Август. – Что же тебе сказали, что так поменял мнение? До этой поездки у тебя не было возражений.

– Мне и сказали, и показали! Я встречался кое с кем из министров, с канцлером и самим императором. Хочу сразу сказать, что абсолютно уверен в том, что мне говорили правду. Я в это поверил бы, даже если бы не видел своими собственными глазами. Такое просто не выдумаешь, это слишком ужасно!

– Может, ты перестанешь заламывать руки и объяснишь, в чём дело? – раздражённо спросил Август.

– Что ты знаешь о Братстве? – спросил Иоахим.

– Заговорщики, – пожал плечами император. – Группа родовитых и влиятельных дворян, подготовивших свержение династии. Сейчас сохраняют влияние на нового императора и заняли ряд министерских постов и место канцлера.

– Они готовили свой заговор тридцать лет! И заговор был не против Романовых, а против иностранного засилья. Как ты думаешь, почему они ждали тридцать лет, хотя контролировали верхушку полиции и могли сто раз убрать императора?

– Иногда нетрудно захватить власть, – сказал Август. – Всегда трудно её удержать.

– Верно, – кивнул Иоахим. – Мне так и объяснили. Общество должно было достаточно сильно пострадать от действий европейских государств, интересы которых защищала прежняя династия. Но это только половина дела. Они прекрасно понимали, что мы будем делать, когда Россия откажется платить по счетам и мы узнаем, что не получим ни пяди русской земли. И все эти тридцать лет они готовили нам сюрприз! Не только Германии, наши союзники получат ничуть не меньше нас!

– И что же мы получим? – спросил Август. – Не ходи вокруг да около, а переходи к сути!

– Они занялись химическим оружием! – выкрикнул брат. – Что скривился? Это не хлор или какая-нибудь другая ерунда! Они объездили всю планету и нарыли всё, что в ней есть ядовитого! Природные токсины получить не удалось, но они получили свои, гораздо более стойкие и ядовитые! Хлор по сравнению с ними не вредней пива! Они воспитали фанатиков и заслали их в наши страны. Не сейчас, а много лет назад. Огромные деньги были истрачены, но теперь во всех крупных городах союза живут их агенты, которых никто не отличит от местных. Каждому из них доставили достаточно отравы, чтобы погибли сотни тысяч жителей!

– Зачем? – спросил побледневший Август. – Если они предъявят ультиматум, их агентов найдут, а что сделают с зачинщиками…

– Во-первых, ты их не найдёшь, если не перетряхнёшь всю столицу! – зло сказал Иоахим. – И где гарантия, что это не заставит их начать? А, во-вторых, они никого не собираются пугать, кроме нас с тобой. Мы им нужны, а французы с англичанами – нет! Как ты думаешь, что случится с государством, если во всех крупных городах погибнут сотни тысяч, а миллионы из них сбегут? Много оно навоюет?

– И чего они от нас хотят?

– Они хотят отдать нам колонии Англии. Что так на меня уставился? Я ведь тебе не всё рассказал. Мне показали испытание нового русского оружия. Ты считаешь, что они слабы? Тебя бы на то поле! Представь себе очень большой луг, на котором построили два десятка домов. Возле них посажены деревья, стоят машины, и орёт всякая живность, нет только людей. В небе появляется звено самолётов, каждый из которых сбрасывает по две бомбы. Не сказал бы, что они очень большие, примерно на сто килограммов. Было видно, как они несутся к земле. До неё не долетела ни одна, все превратились в необыкновенно яркие облака огня, залившие луг! Мы стояли довольно далеко, но меня чуть не свалила ударная волна. Потом мы выждали с полчаса, чтобы немного остыла земля, и поехали туда на машинах. Там не осталось практически ничего, Август! Кирпичное крошево и немного пепла. Нет, вру! Ещё были искорёженные шасси автомашин. Теперь слушай, что нам предлагают. Если мы согласимся на союз, уберут весь яд с территории Германии. Понятно, что это сделают только после всего остального. Доверие нужно заслужить. Русские думают, что наши союзники не полезут первыми, а предоставят это нам, но и сами приведут на нашу границу с Россией достаточные силы. В ночное время русская авиация нанесёт мощные удары новым оружием по местам дислокации войск Англии и Франции, а мы должны дать им целеуказания, а потом добить уцелевших. Одновременно русские обрабатывают ядом города союзников и уничтожается флот Англии. Уничтожить флот Франции – наша задача.

– И как же они его уничтожат?

– Ещё до войны пошлют ко всем базам крупные соединения подводных лодок, потом сами объявят войну и тут же нанесут удар.

– Какая наглость! – с восхищением сказал Август. – Весь флот англичан не уничтожат, но справиться с его остатками будет нетрудно.

– Если мы не пойдём на союз, они пустят в ход не только свои сверхмощные бомбы, но и бомбы с отравой, а их у русских много тысяч. Мне так и сказали, что в темноте нетрудно промахнуться и вывалить их на какой-нибудь город, а то и не на один. И они будут бомбить не только войска союзников, а всех подряд. И ещё одно. Нам они могут частично выплатить долги и компенсацию за имущество.

– А что сказали насчёт колоний?

– Им не нужны колонии, своей земли девать некуда. Возьмут какие-то земли на побережье Африки для военно-морской базы, а остальное предлагают забрать нам. Сказали, что наверняка часть колоний захватят американцы.

– И они не боятся нас так усиливать?

– У меня сложилось впечатление, что они сейчас вообще ничего не боятся. Не знаю, в чём причина такой уверенности в своих силах. Мне сказали, что мы предательством союзников крепко привяжем себя к России. Их устраивает сближение с Германией, причём в долгосрочной перспективе. Я думаю, что второго такого шанса у нас больше не появится. Даже если бы победил союз, нам только бросили бы кость.

– Садись писать отчёт! – приказал Август. – Распишешь всё без эмоций, одни факты. Потом можешь приложить своё мнение с эмоциями. Сам понимаешь, что это не тот случай, когда я могу решить сам. Нужно узнать, чем располагает разведка, выслушать мнение командования нашего рейхсвера и рейхсмарине и кое с кем посоветоваться. А потом направим в Россию того, кто всё решит на месте.

Глава 18

О переносе столицы говорили много, а произошёл он как-то незаметно. Ещё вчера дела решались в Санкт-Петербурге, а сегодня москвичи узнали из газет, что они уже столичные жители. За один день в их город переехали император с женой и Двором и все министерства. Резиденцией Владимир Андреевич, как и ожидали, сделал Большой Кремлёвский дворец. В Кремле же разместили военное и морское министерства и департамент полиции. В сообщении говорилось, что это временная мера, и позже они будут перенесены в построенные для этого здания. Прочитав это, я подумал, что вряд ли такое размещение силовых министерств связано с нехваткой в Москве свободных зданий, скорее, решили собрать их перед войной в одном месте для удобства управления и большей безопасности. В пустующих зданиях Кремля можно было легко разместить чиновников министерств и осталось бы много места.

В нашей жизни почти ничего не изменилось, разве что вопросов ко мне стало меньше, их теперь привозили не каждый день и не торопили с ответами. С музыкой я объявил перерыв. Мы разучили с оркестром восемь песен, и их записали на пластинки, и один раз выступили с большим концертом вместе со своим оркестром. Успех был огромный, и мы получили много предложений выступить в других местах, но я от всего отказался.

– Сделаем паузу, – сказал я расстроенной моим решением жене. – И так вокруг нас шумиха до небес. Это мешает нашей личной жизни и моему участию в проекте. Отдохни от славы, а я пока напишу книгу, и мы с тобой разучим новые песни.

Выбор тем для написания книги был небольшим. Я недостаточно хорошо знал здешнюю жизнь, чтобы написать о ней что-нибудь увлекательное, тем более что писать о нашей жизни было нельзя. О прошлой жизни тоже не напишешь: меня просто не поймут. Немного подумав, я решил обратиться к знакомому мне жанру магии и меча. Не знаю, жили ли здесь Говард и Толкин, но никто из моих знакомых их не знал, а российского фэнтези в это время не существовало в обеих реальностях. Я решил не мудрить и воссоздать одну из своих собственных книг, заменив всяких там Гансов Иванами и Василиями и внеся минимальные правки. Я быстро восстанавливал текст, а рвавшая у меня из рук только что написанные листы жена была в восторге. Хорошо быть первооткрывателем, мне в своё время за эту повесть пришлось выслушать много всякого. Когда я закончил, Вера потребовала продолжения.

– Как так можно? – наступала она на меня. – У тебя ни одна сюжетная линия не доведена до конца! Я должна обо всём догадываться?

– Давай отошлём это книгоиздателям и посмотрим, что они скажут, – примирительно сказал я. – А продолжение можно написать и позже.

Сам я в издательство не ездил, обратился за помощью к Машкову.

– Книга? – удивился Денис Васильевич. – Когда вы успели написать? Я знаком с одним писателем, так он на написание книги тратит целый год.

– Он, наверное, хочет написать шедевр и оставить след в литературе, – засмеялся я, – а я в ней только наслежу. У меня чисто развлекательная книга, что-то вроде сказок для взрослых. Я не разбираюсь в книгоиздании, поэтому решил озадачить вас.

– Сделаю, – сказал он, – но сначала вашу рукопись проверят. Вы не должны обижаться, князь, слишком у нас серьёзное дело.

Проверяли мой опус недолго, и через два дня рукопись передали в издательский дом братьев Гранат.

– Я оставил им ваш телефон, а дальше разбирайтесь сами, – сказал мне Машков, когда приехал с вопросами учёных.

– А кто меня проверял? – полюбопытствовал я.

– Наш Пётр Павлович, – ответил он. – Я взялся читать вашу книгу, но он у меня отобрал. Наверное, читал всю ночь, потому что принёс уже утром.

– Получил первого поклонника в лице графа Шувалова, – сказал я Вере, когда уехал куратор. – Я не Лев Толстой, но мои книги будут расхватывать из-за одной новизны. Критики, конечно, не оставят камня на камне!

– У тебя описан чудесный мир, – сказала она. – Вроде бы сказка, но такая, как будто всё происходило на самом деле. А на критиков наплюй: книги пишутся не для них.

Видимо, и в издательстве мою рукопись читали ночью, потому что позвонили уже на следующее утро. Узнав, что говорит с автором, редактор попросил разрешения приехать.

– Мы, несомненно, возьмём вашу книгу, князь! – заверил он меня. – Прекрасный, оригинальный сюжет, хороший язык, колоритные герои…

– Но при всём этом есть что-то, что вас в ней не устраивает, – добавил я. – Об этом хотели говорить? Может, не вам ко мне, а мне к вам съездить? Разве у вас так принято, чтобы редакторы ездили к начинающим авторам?

– Это смотря какие авторы, – засмеялся он. – Мне будет в удовольствие с вами встретиться и поговорить. Потом ещё похвастаюсь знакомым!

– Ну если так, то не возражаю, – согласился я. – Приезжайте, будем вас ждать.

Редактор оказался невысоким полным мужчиной лет пятидесяти, с круглым, добрым лицом и небольшими, закрученными вверх усами.

– Александр Сергеевич Ухтомцев, – представился он. – Позвольте, княгиня, выразить вам своё восхищение! Я видел вас на концерте, но сидел далеко, а от бинокля мало пользы. Вы просто совершенство, а вашему мужу я завидую!

– Пойдёмте в гостиную, – пригласил я. – Напоим вас чаем, заодно расскажете, что у меня за огрехи.

– У вас не огрехи, – говорил он, сидя за столом. – У вас очень интересный и оригинальный стиль, но в нём всё рассчитано на человека с фантазией. Поверьте, что у большинства её нет. У вас очень мало описаний, в том числе и описаний внешности. Из-за этого герои получаются какими-то… не совсем живыми, что ли. Вы меня извините…

– Не за что вам извиняться, любезный Александр Сергеевич, – ответил я. – Есть за мной такой грех. Не люблю что-то описывать и оставляю внешность на фантазию читателей. Но если у них с этим плохо…

– Я прочитал вашу рукопись и в некоторых местах на полях сделал пометки. Вам нужно самую чуточку их доработать, и ваша книга оживёт. Сейчас это только набор увлекательных и захватывающих действий. Читаешь и поражаешься фантазии автора. Я не мог заснуть, пока не дочитал, но осталась какая-то неудовлетворённость. Так сделаете? Мы могли бы и сами, но ваш авторский стиль…

– Да прав он, – сказал я сердитой жене, когда проводил нашего гостя. – Чтобы писать так, как он хочет, нужно потратить уйму времени на нюансы характеров, особенности разговора и всё остальное. Самое неприятное, что такой труд оценят единицы. Машков говорил, что его приятель тратит на написание книги год, а я писал их за месяц. Есть разница?

– И что теперь? – всё ещё сердито спросила она. – Может, отдадим в другое издательство?

– А теперь я сяду и перепишу отмеченные абзацы заново, – ответил я. – Спешить некуда, и у меня есть ты!

– А при чём я? – не поняла она.

– Ты рвалась в газету писать статьи, и даже приняли в штат, значит, есть дар слова. У нас часто книги писали двое, вот и мы с тобой напишем одну книгу на двоих. У нас женщины любили в своих книгах описания. Мне, например, трудно описывать женские наряды, проще описать голую натуру, а они это делали легко и естественно.

– И я буду в авторах? – уточнила жена. – Тогда согласна! Давай сюда рукопись.

Она взяла тяжёлую папку и ушла править текст, а я подошёл к зазвонившему телефону. Звонил Шувалов.

– Алексей Сергеевич, – звоню вам по поручению канцлера. – Вы с женой приглашены к императору на завтра к двум часам. За полчаса до этого времени за вами приедет машина.

Я не стал говорить жене об этом звонке, чтобы не прерывать творческий процесс, сказал всем, когда семья собралась за ужином.

– И ты молчал! – рассердилась Вера. – У меня нет ни одного платья для такого визита!

– Платьев навалом, – возразил я. – Наденешь вечернее из розового шёлка и всех сразишь!

– Оно летнее, а сейчас только конец апреля!

– Ну и что? – не понял я. – Наверняка во дворце тепло, а ехать минут десять. Заверну тебя в шубу… «Медведь» не продувается, поэтому простуда тебе не грозит. Зато вид лучше, чем в любом тёплом платье. Наденешь рубиновую брошь и серьги, а вместо сапог – туфли. Нужно только погладить платье и сделать высокую причёску.

– Возьмёшь гитару? – спросила сестра. – Вас же наверняка пригласили из-за песен.

С тех пор как Ольга с моей помощью воссоединилась в гимназии со своим Сергеем, наши отношения стали такими, какими они были до размолвки.

– Вот ещё! – ответил я. – Пусть к нему со своими гитарами ездят цыгане. Если захочет нас слушать, инструменты найдут. Когда мы с ним беседовали, он говорил, что хочет с нами пообщаться и познакомить с женой. Конечно, будут и песни, но не только. Это вы у меня такие нелюбопытные, что не интересуетесь другим миром, а у него от любопытства светились глаза.

– Так уж и светились? – не поверила Ольга.

– Это сказано образно, – поправился я. – Император, сестрёнка, во многом такой же человек, как и все остальные.

– Хорошо вам, – с грустью сказала мама. – Отец работает, вы тоже заняты, а я сижу здесь в четырёх стенах! Два раза выбралась к Катерине, но у неё на уме только её книги. Подруги остались в Питере, а одной скучно даже ходить в театр. Сходила несколько раз и больше не тянет.

– Мы это поправим, – пообещал я. – Раз отец такой домосед, возьму дело твоего досуга в свои руки. Нас очень многие пригласили к себе, вот мы и воспользуемся этими приглашениями и съездим вместе с тобой. Не в том ты возрасте, чтобы ни с кем не подружиться.

– Я не домосед, – запротестовал отец. – Просто у меня в Москве не было знакомств. Сейчас начал работать, и они появились. Подождите немного, скоро будут и друзья. Весь наш департамент уже в Москве, мне только надо узнать, где они теперь живут.

Закончился ужин, и мы разошлись по своим комнатам. Вера опять села править рукопись, а я стал думать, о чем завтра говорить и что петь. Я описал обе революции и всю историю СССР до его развала, правда, довольно кратко. Остальная история вышла ещё короче и уложилась на тридцати машинописных страницах. Не видел я смысла описывать это в подробностях. Всё равно ничего из той реальности и близко не повторится. Несомненно, император прочитает и, скорее всего, даст прочитать жене. И главные вопросы должны быть по истории СССР. Я описал только факты, из которых им очень трудно понять, во что же превратилась империя без дворянства и монархии, и как она смогла выбиться на второе место в мире. Сейчас мы были на пятом.

– Почитай и оцени, – сказала жена, протягивая мне лист бумаги. – Я полностью переписала абзац со своими правками.

Я прочитал и с удивлением понял, что в её записи читается лучше. Может быть, в том мире многим мужчинам не понравилась бы излишняя многословность, но написанное было гораздо легче представить. Наверное, именно этого от меня и хотели.

– Молодец! – сказал я и поцеловал её в щёку. – Ставлю пять. Ищи помеченные абзацы и правь. У тебя прекрасно получилось, так что беру в соавторы.

Окрылённая Вера просидела над рукописью допоздна, пока я чуть ли не насильно затащил её в кровать. Утром, сразу же после завтрака, сама занялась своим платьем, не доверив его домработнице. Потом пришёл черёд причёски, которую Вере укладывала мама.

– Княгини занимаются самообслуживанием, – пошутил я. – Могли бы вызвать парикмахера. По-моему, в справочнике были телефоны. Но у вас и так здорово получилось. Надо было только сначала позаниматься борьбой.

– Какая вам сегодня борьба, – недовольно сказала мама. – Где ты был раньше со своим парикмахером? Уже не в первый раз замечаю, что ты соображаешь с опозданием.

– Может, всё-таки вызовем? – нерешительно предложила жена.

– Глупенькая, – сказал я и нежно обнял за плечи. – Посмотри на себя в зеркало! Любой мужчина, увидев такую красоту, отдаст всё, чтобы её получить! Но я уже получил и никому не отдам. Слава богу, что сейчас не дерутся на дуэли, иначе меня быстро убили бы. От одной твоей шеи можно сойти с ума, а у тебя всё такое!

– Ладно, вы сходите с ума, а я лучше уйду, – посмеиваясь, сказала мама. – Только смотри, не помни ей причёску, второй раз будешь вызывать парикмахера.

Она вышла, а я принялся целовать Вере шею, но она вырвалась.

– С ума сошёл? – спросила она. – Через полтора часа уезжать, а ты чем занимаешься? Лучше займись собой! Надень костюм и расчешись, а я потом посмотрю, что получилось. Ты так и не научился делать себе нормальную причёску.

Через полчаса Вера была полностью готова и, осмотрев меня, поправила волосы. После этого она села за рукопись, а я ушёл в гостиную к радиоле слушать новости. Ничего интересного не передавали, поэтому время ползло со скоростью улитки. Когда появился куратор, я помог жене надеть шубу, оделся сам и мы спустились к машине. В «Медведе» было прохладно, но доехали быстро, поэтому Вера не успела замёрзнуть. На кремлевских воротах нас внимательно осмотрели и проверили паспорта и находившееся у Машкова предписание, после чего разрешили проехать. До дворца машина не доехала, и метров сто пришлось пройти пешком. В коридорах было много военных и жандармов, а вот гренадёров я почему-то не увидел. Идти пришлось долго, поэтому мы чуть не опоздали. Не на самолёт, но всё равно было бы неприятно. У дверей, к которым нас привели, стоял караул из жандармов. Я отдал ротмистру приглашение и наши паспорта.

– Почему в шубах? – спросил он.

– Потому что никто не предложил их снять, а я сам ничего здесь не знаю, – ответил я. – Да и холодно в коридорах, а моя жена легко одета.

– Снимайте, – приказал он. – Мы их пристроим.

Я помог Вере раздеться, снял свою шубу и отдал одежду одному из жандармов. Нас внимательно ощупали взглядами, после чего пропустили в большую, богато убранную комнату. Там встретил кто-то из слуг и пропустил в следующую комнату, обставленную как гостиная. В ней на диване сидела женщина, которую я не назвал бы красавицей и в молодые годы. Сейчас ей было сорок с хвостиком. Рядом с ней, повернув к нам голову, стоял император. Женщина, которая наверняка была императрицей Еленой Николаевной, оделась в тёплое шерстяное платье тёмно-серого цвета, а на императоре был такого же цвета костюм. Похоже, что он, в отличие от своих предшественников, не любил ходить в военной форме.

– Дорогая, вот и наши гости, – сказал жене Владимир Андреевич. – Подойдите, князь, и не забудьте жену. Не стоит расшаркиваться, я вас позвал не для этого. Мы хотим с вами поговорить, поэтому держите себя со мной так, как это было у Хилкова. В личном общении можно допустить вольности, главное, потом об этом не распространяться. Садитесь в эти кресла. Княгиня, вы просто ослепительны, но можно было одеться и потеплее. Это в комнатах натоплено, а в коридорах в это время прохладно и сквозняки.

– Мы шли одетыми, – объяснил я. – Никто не сказал, где можно снять шубы, а у вас здесь сотни помещений. Раздел уже здесь ваш караул.

– Вы действительно много знаете о другом мире, князь? – спросила императрица. – Песни, которые вы поёте, написаны не вами?

– Знаю столько, сколько может знать много проживший человек, ваше величество, – почтительно ответил я. – Я ни в той, ни в этой жизни не написал ни одной песни, просто вынужден выдавать чужую работу за свою. Как иначе объяснить, откуда они взялись? Вот книга, которую скоро издадут, моя, точнее, того, кто отдал мне свою память.

– Вы и книги пишите? – оживилась она. – И о чём?

– В конце жизни он был писателем, – объяснил я. – Я вспомнил то, что было когда-то написано, а сейчас жена это улучшает. Писалось для людей другой культуры, и текст не подойдёт без переделки. А содержание… У вас пока нет такого жанра. Это что-то вроде сказочных историй для взрослых.

– Я понял, что ваша старшая половина жила в этом СССР, – сказал император. – Можете передать нам своё отношение к этому государству? То, что напечатано с ваших слов, не может объяснить причин их успеха. И мне не ясно, почему всё развалилось.

– Он родился через несколько лет после Второй мировой войны, – начал рассказывать я. – Об истории СССР написано много книг и сняты десятки кинофильмов. Много, конечно, врали, что выяснилось уже после развала. Поначалу всё было очень плохо. Империя перед войной производила в три раза меньше промышленной продукции, чем Германия. Потом на это наложились неудачная война, революция и гражданская война вместе с интервенцией многих государств. Разруха в промышленности и на транспорте, огромные людские потери, обесценивание рубля и отсутствие опыта управления у новых хозяев… Кроме того, как это обычно бывает, победители начали между собой борьбу за власть. Тому, кто в ней победил, пришлось собирать ресурсы для восстановления народного хозяйства, индустриализации и подъёма жизненного уровня народа и одновременно безжалостно уничтожать врагов и давить всякое сопротивление. Когда репрессии принимают большие масштабы, часто слетают головы не только у виноватых, а у всех подряд. Было очень трудно, но к началу новой войны удалось создать мощную промышленность и сильную по тому времени армию.

– Значит, страх, – кивнул император.

– Не только, – не согласился я. – У кого-то был страх, но у многих была идея! Мы первые в мире и самые справедливые и прогрессивные! Идейному воспитанию уделялось первостепенное значение. Начиналось это с младших классов школы! Детьми и молодёжью занимались специальные организации. И это была не просто говорильня. Перед войной начали расти доходы населения, для людей реально много делали. Во время войны был массовый героизм, без которого мы не выстояли бы! В бой шли за родину и за того самого вождя, который вызывал у многих любовь и страх одновременно!

– Сильная, должно быть, личность, – задумчиво сказал император. – Я не понял, за что его отравили.

– Среди захвативших власть социал-демократов было много всякой дряни и никчемных людей. По известному принципу многие из них всплыли на самый верх. Этот вождь хотел отстранить партию от управления страной и провести в ней чистку. Его влияние в обществе и власть были так велики, что ему это удалось бы. Видимо, о его планах узнали или догадались. Верхушка партии не могла этого допустить, поэтому использовали яд. А после смерти вождя к власти пришёл беспринципный мерзавец, который сделал всё, чтобы новое государство стало нежизнеспособным. Потом было ещё много всего, но заложенные им в экономику мины сработали и разнесли её в клочья. Не обошлось и без помощи наших врагов, в первую очередь в Англии и Америки. Но об этом я писал. Ну и вырождение новой элиты, которая с каждым следующим поколением становилась всё более бездарной и безответственной. Бесхозяйственность, взяточничество, казнокрадство и прямое предательство национальных интересов.

– Не надолго же их хватило, – сказал император. – А то, что вы перечислили, есть и у нас. Российских чиновников нужно время от времени пугать и пропалывать, они не понимают другого отношения. Но мне не до конца понятны причины успеха. На одном энтузиазме не построишь мощную экономику. А там ещё из-за войны понесли огромные людские и материальные потери.

– Главное богатство любого государства – это люди, – начал объяснять я, – но чтобы получить от них максимальную отдачу, сначала нужно дать им образование, научить работать и чем-то увлечь. Можно просто оплачивать труд, но многим этого мало. Человек гораздо лучше работает, когда он увлечён своим трудом и заинтересован его результатами не только потому, что ему за это больше заплатят. Образование было всеобщим, и после войны все должны были учиться одиннадцать лет. Было много университетов и техникумов, в которых готовили мастеров. Успехи в труде прославлялись, за них давали награды, как за воинский подвиг. О разных профессиях слагали песни.

– Как можно петь о профессии? – не поняла императрица. – Вы знаете такие песни? Спойте хоть одну, князь, в кресле у окна лежит гитара.

Я сходил за гитарой, а потом спел им «Лесорубов».

– Таких песен было много. В работе геолога мало романтики, в основном это тяжёлый труд, но и её можно воспеть.

Я спел песню «Геологи»

– То же и с наукой. В обществе создали романтический образ учёного, приучая людей к тому, что разгадка тайн природы – это главная задача человечества, а поскольку мы его авангард, то для нас она важнее, чем для других. Для молодых романтика вообще очень важна, и это использовалось для многого, например, для освоения Сибири. Молодые ехали в необжитые места не за деньгами, а чтобы возвести там города, заводы и электростанции. Кормили комаров, жили в палатках и теплушках, но строили, а потом получали за это государственные награды. Конечно, вы никого так не увлечёте в тайгу строить заводы для братьев Рябушинских, но в СССР всё принадлежало народу, поэтому работали и терпели лишения для общей пользы.

– А ведь вам нравится то государство, – заметил император.

– У меня к нему очень сложное отношение. В нём было немало хорошего, но и плохого хватало. Любую идею воплощают в жизнь люди, поэтому результат будет далёк от задуманного и так же несовершенен, как и сами строители. Но способный человек мог без большого труда получить любое образование, хорошую работу и признание общества.

– Общество не состоит из одних способных, – сказал он. – У нас для них тоже мало препон. И сословное деление не мешает занимать высокие посты.

– Вы правы, ваше величество, – согласился я. – Сильный всегда пробьётся. А что делать слабым? Должна существовать поддержка общества, а этого нет. В Союзе жили, в общем, небогато, но каждый знал, что случись с ним беда, и никто не оставит подыхать под забором. Помогут и поддержат. Это уже после развала никому ни до кого не было дела. Позже социальная поддержка была, но хилая и не для всех.

– Скажите, князь, вы одобряете убийство семьи Романовых? – неожиданно спросила императрица.

– Старших – да, – ответил я. – Заслужили. Девочек я не трогал бы, я даже не тронул бы цесаревича, просто подержал взаперти до земского собора. После него Романовы утратили бы права на трон.

– Спойте ещё что-нибудь, князь, – попросила императрица. – На ваших пластинках почти всё о любви, но вы же знаете много других песен.

– Знаю, но многого нельзя петь публике. Песни о той жизни, о войне, о покорении космоса…

– О космосе в ваших записях ничего не было, – заметил император.

– Рано нам заниматься космосом, – ответил я. – Это очень затратное дело. Чтобы оно начало приносить прибыль, нужно работать десятки лет и вложить в это сумасшедшие средства. В том мире побывали на Луне и отправили умные машины к планетам Солнечной системы. Над Землёй в безвоздушном пространстве летали станции, в которых работали люди, а станции без людей помогали предсказывать погоду и служили для радиосвязи.

Я минут двадцать рассказывал об освоении космоса, сказав и об опасности от астероидов.

– Я в вашем рассказе мало что поняла, – сказала императрица. – Много непонятных слов. Наверное, не надо об этом петь, а то уже скоро обед. Спойте лучше что-нибудь весёлое. Были такие песни?

Я спел «Чёрного кота», вызвав смех, а потом по своему выбору исполнил «Берёзовый сок», «Отчего так в России берёзы шумят» и «В землянке».

– Вы приоткрыли окно в удивительный мир, – вздохнув, сказала императрица, – и сейчас его захлопните. Очень хочется слушать ваши рассказы и песни.

– О чужой жизни не расскажешь за два часа, – отозвался я, – а для того чтобы спеть все известные мне песни, нужно без перерыва петь несколько дней. Но без объяснений вы не поймёте и половины из них.

– Ничего, князь, будет у вас возможность поговорить и что-нибудь спеть, – улыбнулся император. – Помните, что я вам обещал?

– Значит, приняли? – спросил я. – Очень надеюсь, что всё получится и вам не придётся меня костерить. А насчёт советника… Может, я буду советовать частным образом? Мои знания этого мира ограничиваются тем, что знала моя молодая половина, а для советника этого мало. Я вам такого насоветую…

– Это не страшно, – засмеялся он. – У меня есть своя голова, и я принимаю не все советы, а с разбором. У вас большой жизненный опыт, а нужное нетрудно узнать. Специалистов много, они вас научат чему угодно. Так, осталось немного времени, а мы до сих пор слушали только вас, а ваша жена осталась незаслуженно забыта. Но мы это поправим. Приглашаю вас на обед, там сможем пообщаться и на другие темы.

На обеде, помимо нас и императорской четы, присутствовали несколько придворных, с которыми нас познакомили, когда перешли к десерту. Тогда же завязался разговор. Большое оживление вызвало замечание Владимира Андреевича о присвоении мне за заслуги перед отечеством придворного чина камергера и ордена Святого Владимира второй степени. Тем самым он дал понять, что наше присутствие не связано с пением песен. Зря, лучше бы все так и думали. Разговаривали с полчаса, после чего император встал и подал руку жене. Остальные тоже поспешилипокинуть стол. После этого нас не задерживали. Когда вышли в коридор, там уже стояли слуги с нашими шубами, которые помогли одеться и проводили к тому выходу, где ждал Машков. Процедура отбытия была проще и не сопровождалась проверками, поэтому уже через пятнадцать минут были дома.

– Я замёрзла, – пожаловалась Вера, когда я в прихожей снимал с неё шубу. – Можно было надеть тёплое платье, а то вырядилась так, что неудобно перед императрицей. И за обедом все были одеты скромней.

– Она не молодая дурочка, а умная и опытная женщина, – ответил я, – поэтому на тебя не обидится.

– А молодая дурочка – это я? – уточнила жена.

– Ну не старая же? – пошутил я. – Ты уж выбирай что-то одно: или умная, или красивая – одно с другим не сочетается.

– Нашли место выяснять отношения, – сказала заглянувшая в прихожую мама. – Вера, перестань его душить, и оба идите за мной. Были у императора и занимаетесь всякой ерундой, вместо того чтобы отчитаться!

– Мама, скажи Нине, чтобы поставила чай, – попросил я. – И пусть сделает погорячей. Вера замёрзла, поэтому будем отпаивать её чаем, а я тебе всё расскажу. Сейчас мы переоденемся и придём.

– Какой чай? – недовольно сказала она. – Вам давно пора обедать!

– Мы были на обеде у императора, – похвасталась жена. – Я так наелась, что для чая нет места. Лучше теплей оденусь и поговорим в гостиной.

Новости маму поразили.

– Ты обогнал отца! – сказала она. – Камергер – это четвёртый класс, а у отца только седьмой! Это действительный статский советник!

– Если и буду советником, то не из-за своего камергерства, – засмеялся я. – Это почётный чин, не дающий право на гражданское или воинское звание.

– Всё равно, – покачала головой мама. – У камергера много привилегий. И этот орден… А ведь тебе ещё нет девятнадцати!

Глава 19

– Если вы не возражаете, ваше высокопревосходительство, объект проверят мои люди, – сказал канцлеру Вяземскому мужчина лет семидесяти, с приятными чертами лица, небольшими усами и редкими, зачёсанными назад волосами.

– Никаких возражений, господин Болен, – согласился Борис Леонидович. – Пусть работают столько, сколько нужно. Но нам с вами тогда лучше сесть в машину. У нас в начале мая прохладно, а вы легко одеты.

Разговор вёлся на немецком языке, которым канцлер владел в совершенстве. Густав Георг Фридрих Мария Крупп фон Болен унд Гальбах не стал возражать и направился вслед за Вяземским к стоявшему в двух десятках шагов «мерседесу». Ближе к объекту стояла вторая такая же машина с его помощниками, а русский канцлер приехал со своей охраной на двух бронированных «медведях». Объект представлял собой аэродром с двумя взлётно-посадочными полосами, забитыми сейчас старыми самолётами, ангаром и несколькими кирпичными строениями. Болен сел на своё место и по радио передал Майеру, чтобы начинали. Стоявший на обочине «мерседес» выехал на шоссе и умчался к аэродрому. Ждать его возвращения пришлось около часа.

– Взрывчатки не обнаружено, – докладывал Болену севший в его машину невысокий широкоплечий мужчина. – Бетон старый, в самолётах нет боезапаса или горючего. Конечно, мы их не разбирали, и что-то можно спрятать, но такое увидим по характеру повреждений. Закопанные цистерны для горючего пусты, а в домах только старая мебель.

– Передай, что можно начинать, – приказал Болен и выбрался из салона.

Свою машину покинул и Вяземский, который не спеша подошёл к гостю.

– Убедились? – усмехнувшись, спросил он. – Нам нет ни малейшего смысла водить вас за нос, потому что вы начнёте только при условии уничтожения нашей авиацией войск ваших союзников. Сейчас тяжёлый бомбардировщик сбросит на аэродром восемь бомб весом по полторы сотни килограммов каждая. Сегодня низкая облачность, но он пойдёт на высоте две тысячи метров, так что увидим.

Ждать пришлось минут десять, и они успели немного озябнуть на ветру.

– Может, сядем в машины? – предложил Вяземский. – Хоть мы и далеко, но от них сильная ударная волна. Не хотите? Ну тогда хотя бы станьте за одно из тех деревьев или прикажите, чтобы подстраховал кто-нибудь из ваших людей. Я это сделаю, хоть моложе вас.

Он прошёл немного вперёд к росшим отдельно соснам и взялся рукой за одну из них. Немного поколебавшись, его примеру последовал и гость. Вдалеке возник еле слышный гул, который постепенно усиливался.

– Вон он! – показал Вяземский свободной рукой. – Сейчас откроет люки. Бомбы пошли!

– Вижу, – сказал Болен, провожая глазами несущиеся к земле точки. – У них парашюты?

– Совсем маленькие, – ответил Вяземский. – Немного тормозят падение и придают бомбе нужное положение.

Первые бомбы взорвались в дальнем конце аэродрома, а остальные падали вдоль взлётно-посадочной полосы и взрывались с задержкой в доли секунды. Для наблюдавших за бомбежкой людей возникшее вдали пламя рванулось во все стороны и за пару секунд охватило аэродром. Когда оно погасло, перед глазами мелькали цветные пятна, не позволившие увидеть взметнувшееся над объектом огромное облако чёрного дыма. Почти сразу по ушам ударил грохот разрывов, а несколько секунд спустя налетела волна воздуха, чувствительно ударившая собравшихся людей. Охрана канцлера пряталась за машинами и не пострадала, а двух людей Болена сбило с ног. Он сам не упал только потому, что обеими руками вцепился в дерево.

– Что вы там взорвали? – отдышавшись, спросил он. – Не похоже на действие обычной взрывчатки. Специально поставили нас так близко?

– Поехали смотреть результаты, – не отвечая на его вопрос, сказал Вяземский. – Пока доедем, там всё немного остынет.

Когда доехали до аэродрома, прошло минут десять, но от полопавшегося бетона до сих пор несло жаром. На взлетно-посадочной полосе не осталось ни одного целого самолёта, а их обломки виднелись повсюду. Некоторые ещё горели чадящим пламенем. На том месте, где стояли дома, виднелись жалкие остатки стен, возвышавшиеся над полем бывшего аэродрома максимум сантиметров на тридцать, ангар исчез, а трубы от вкопанных цистерн для топлива были порваны и перекручены, как змеи в брачном танце.

– Мы не будем демонстрировать химическое оружие, – сказал Вяземский. – Слишком сильная отрава и заражается большая площадь, замучаемся потом чистить. Придётся вам поверить нам на слово.

– Не передумали заниматься флотом? – спросил Болен.

– Только английским, – ответил канцлер. – С французами разберётесь сами. У них и флот поменьше, и он рядом с вами. У нас на всех просто не хватит подводных лодок. Удар по городам мы гарантируем. Решайте, Болен, второй раз вам такое не предложат. Теперь вы знаете о наших секретах, но в случае войны это не сильно поможет. Вы не выведите население из городов, а значительную часть армии потеряете в первый же день. Действуя без вашей помощи, да ещё против армий стран союза, мы вас не уничтожим, но сократим раза в два, а потом начнём отступать, забрасывая ваши войска бомбами. У вас в армиях почти нет средств химической защиты, и быстро вы их не изготовите. Одного респиратора мало, нужно защищать глаза и всю кожу. И потом в местах применения этого оружия долго нельзя нормально жить.

– И вы примените его на своей территории?

– А куда деваться? – пожал плечами Вяземский. – Ничего, у нас много земли, найдём куда вывезти уцелевших поляков. А дальше Польши мы вас не пустим.

– Что от нас потребуется, кроме целеуказания?

– Мы уже с вами об этом говорили, – терпеливо сказал канцлер. – Вы можете больше ничего не делать, просто не переходите нашу границу. Только в ваших собственных интересах добить остатки войск союзников и потопить французский флот. Тогда никто не призовёт к ответу и не помешает прибирать к рукам колонии. Захватить всё не дадут Американские штаты, но половина Африки будет вашей. Я думаю, что вам этого хватит надолго. Мы возьмём только протекторат Нигерия. Если заключим военный союз, можем вместе приструнить янки. Это в ваших интересах.

– Когда уберёте яд из наших городов?

– Не беспокойтесь, – ответил Вяземский, – с этим тянуть не будем. Как только разобьём ваших союзников, сразу всё вывезем и уберём своих людей. Страх – плохая основа для союза. Надеюсь, вы не помешаете с эвакуацией?

– Проводим с музыкой, – сказал Болен. – Я склоняюсь к тому, чтобы принять ваше предложение. Только учтите, что знать об этом будут немногие, поэтому мы будем готовиться к войне и сосредотачивать войска вблизи ваших границ. Переиграем в последний момент. Нужно договориться о способах целеуказания и о том, где будут установлены радиомаяки. Что по времени?

– По данным нашей разведки, ваши союзники запланировали войну на конец июня. Наверняка и вас будут торопить с подготовкой к этому сроку. Вам нужно тянуть хотя бы до середины июля. Союзники придут раньше, и вряд ли они будут ездить по Германии с места на место, поэтому мы сможем узнать заранее обо всех целях. А когда уточним время, сообщим вам или через посольство, или любой передачей радио. Нетрудно договориться об условных сигналах. Вам нужно посвятить во всё посла или прислать для связи в посольство доверенного человека.

– Вы верите нам на слово? – прищурился Болен.

– Конечно, нет, – улыбнулся Вяземский. – Что бы вы сейчас ни делали, это не повлияет на наши планы. Мы в любом случае будем наращивать нашу западную группировку. Единственный вред, который вы можете причинить, – это убедить союзников начать раньше. Мы хуже подготовимся к встрече, но и у вас будет меньше времени на сборы. Ну и нам придётся в случае нехватки фугасных бомб заменить их химическими. Вряд ли вы от этого что-нибудь выгадаете. Если сорвёте поход наших подводных лодок, мы просто плюнем на Нигерию. Жили без неё, проживём и дальше. Уничтожение английского флота больше выгодно вам.

– Они смогут использовать флот против вас, – возразил Болен. – Вы у них надолго станете врагами!

– Напомните мне, когда мы с ними дружили, – усмехнулся Вяземский. – Они с нами воевали или тихо гадили. У своих берегов мы отобьёмся от кого угодно, а по океану пока плавать не будем. Открою вам маленький секрет. Нам нужно выстоять сейчас, а в недалёком будущем наплюём на злость британцев. И нам будет безразлично, останется у них флот или нет! Поэтому с нами выгодней дружить.

– Если вы усилитесь настолько, что начнёте на всех плевать…

– Не на всех, а на тех, кто этого заслуживает! – возразил Вяземский. – Получив колонии, вы тоже не станете слабее. Вы хорошо знаете нашу историю, Болен? Жаль, почитайте, когда приедете домой. Есть у нас такая особенность – никогда не предавать союзников, даже если это идёт вразрез с нашими собственными интересами.

– А нас к этому подталкиваете!

– У вас союз не по воле, а поневоле! Если бы вы его не заключили в надежде на раздел нашей империи, в Европе полыхала бы война, каких ещё не бывало. И вы прекрасно знаете, что союзники вас боятся и хотят использовать. Мы с вами сцепимся, а они будут наблюдать за этой дракой со стороны, а потом забьют нас, а вам дадут какую-нибудь малость. Вы решили, что справитесь с нами, не потеряв своей силы, и вам не посмеют диктовать условия. Это у вас болезнь, Болен! Мы бьём вас сотни лет, а вы упорно лезете, почему-то считая, что сможете легко справиться с этими русскими. Зря. Прежняя династия немало подгадила, но не подорвала сил государства.

– Я задержусь в Москве на два дня, – сказал немец. – Перед отъездом сообщу, с кем вы будете иметь дело.

– Нападай! – скомандовал я. – И бей в полную силу.

– Зачем мне убитый муж? – спросила Вера, поправляя ленту на лбу. – Я и сама могу пострадать из-за убийства камергера.

– Размечталась, – ухмыльнулся я. – Ты здорово продвинулась в кун-фу и немного быстрей меня, но в целом намного слабее.

– Ты сам напросился! – сощурив глаза, сказала она. – Теперь держись!

На меня обрушился град ударов руками и ногами, которые я едва успевал блокировать. Пришлось полностью уйти в оборону, и жена этим пользовалась. Она не озаботилась своей защитой, все силы вкладывая в то, чтобы взломать мою. Я даже не пытался контратаковать, только отбивал её удары и несколько чувствительных уже пропустил. Мы кружили по гостиной под азартные возгласы Ольги, которая, когда дело дошло до полноценных схваток, начала интересоваться нашими вечерними тренировками. Ещё бы! Такое бесплатное развлечение. Моя задача осложнялась тем, что Вера могла бить в полную силу, а у меня не было такой возможности. Если бы я начал ломать её силой, на этом наша борьба и закончилась бы, потому что с переломами не занимаются спортом.

– Хватит его избивать, – сказала Ольга Вере. – Видно же, что он слабей. Завтра будете в синяках. И вообще пора заканчивать с этими занятиями, пока ты ещё похожа на женщину.

– А что во мне не так? – спросила жена, прекращая схватку.

– Женщина должна быть слабой, – назидательно сказала сестра. – Она должна походить на серну, а ты похожа на тигрицу! И походка стала какой-то кошачьей. Ты должна привлекать мужчин своей слабостью, рождать желание защитить, а ты в них рождаешь совсем другие чувства. Видела я, как на тебя смотрят мужчины, даже в нашей охране.

– Кто сказал тебе такие глупости? – спросил я. – Или вычитала в одном из своих романов? Много тебе поможет слабость, если попадёшь в беду, а рядом не окажется твоего Сергея. И рожать такой хилой просто опасно. Сильная женщина живёт без неуверенности и страха. Она не только сама не требует защиты, ещё и мужу поможет.

– Постой, – вмешалась жена. – Как понимать твои слова? Мне уже не надеяться на твою защиту? Для того и учил?

– Балда, – сказал я, прижав её к себе. – Я за тебя, не задумываясь, отдам жизнь. Но теперь я спокоен, потому что ты сумеешь за себя постоять. А была бы ты такой дохлой, как сестра, я точно не дожил бы до старости из-за постоянных переживаний.

– Выдумываешь ты всё, – неуверенно сказала Ольга. – Откуда будут неприятности при такой охране? А если не справятся охранники с оружием, много вы сможете с пустыми руками?

– Охрана злоумышленникам не нужна, тем более вооружённая, – возразил я. – Её в первую очередь и положат. А нас убивать нет смысла, нас будут похищать. И к людям, у которых нет оружия, другое отношение. В любом случае лучше что-то знать и уметь, чем быть беспомощным и на кого-то надеяться. Это ещё и здоровье, о чём я уже устал тебе напоминать. Ладно, можешь и дальше оправдывать свою лень. Вера иди первая мыться.

Девушки ушли из гостиной, а я сел в кресло ждать, когда освободится ванная комната. Мысли опять вернулись к утреннему визиту Шувалова. Он в первый раз появился в нашей квартире, вызвав у меня своим появлением чувство тревоги.

– Где можно поговорить? – спросил он. – Разговор важный и нежелательно, чтобы нам кто-нибудь мешал.

– Здесь только жена и мать, – ответил я, – ну и домработница, которая сейчас на кухне. Давайте пройдём в гостиную, а их я предупрежу.

Я отвёл его в гостиную, сообщил женщинам, что у меня гость, и вернулся.

– Вам нужно отсюда уехать, – сказал Пётр Павлович, увидел мою реакцию и усмехнулся. – Не бойтесь, никто не засунет вас в какой-нибудь лагерь. На днях переедете во дворец к императору. У вас уже есть придворный чин, а Веру Николаевну сделают статс-дамой. Это не помешает вашему сочинительству, а развлекать своими песнями можете Двор. Сергей Александрович перейдёт работать в свой департамент, поэтому для него переезд удобен. Ваша сестра пока будет заниматься частным образом, есть там такая возможность.

– Война? – спросил я.

– Война может начаться в любой момент, – ответил он, – хотя мы ожидаем через месяц-два. Император хочет, чтобы, когда это случится, вы были у него под рукой. Он считает, что ваши советы могут быть очень полезны, да и вообще проникся к вам симпатией и всячески это демонстрирует. Для вас его расположение может таить неприятности. Неестественно, когда мужчина в его возрасте тянется к юнцу, а вас воспринимают именно так. Поэтому распространилось уже много самых разных слухов, начиная от его симпатии к вашей жене и заканчивая тем, что вы один из членов нашего Совета. Вспомнили и об обвинении вашей семьи в терроризме, и о вашей мнимой смерти. Было много шума из-за песен, а ещё вышла книга, поэтому в Москве о вас многие болтают. Уже пошли слухи о том, что вы разъезжаете в бронированных машинах с большой охраной. Даже вашу сестру так возят в гимназию и обратно. Это опасно уже сейчас, а когда начнутся военные действия, опасность только возрастёт. Мы хорошо почистили агентуру наших европейских соседей, но они найдут людей. Могут использовать поляков, с которыми у них тесные связи. А для вас, князь, это шанс пробиться на самый верх. Это и мне развязывает руки. Надоело мне вас опекать и нести ответственность.

– Я правильно понял, что вы меня только проинформировали, а моё мнение не принимается в расчёт?

– Правильно поняли, – усмехнулся он. – В этом и моё мнение никого не интересует. Скоро начнётся такое, что многим придётся менять привычную жизнь, просто вам это нужно сделать одним из первых. К завтрашнему дню должны подготовить комнаты, а я обеспечу транспорт и охрану.

Он уехал, а я первым делом отправился к жене.

– Хочу тебя поздравить. С завтрашнего дня будешь одной из статс-дам императрицы. Почему на твоём лице нет радости?

– Граф сказал? – спросила она. – Интересно, в связи с чем такая милость? Нас перетаскивают во дворец?

– Мы в него переезжаем. Малыш, на носу война, поэтому нужно на время оставить нашу концертную деятельность. Обещаю, что это ненадолго.

– Хочу свой дом, – уткнувшись мне в грудь лицом, сказала она. – Хочу петь и играть, и чтобы не было ни охраны, ни всяких государственных дел. У нас с тобой мало друзей, и с ними не получается встретиться.

– Будут ещё дом и много друзей, – пообещал я. – Надеюсь, что будет и много детей. А сейчас нужно просто переждать.

– Не обращай на меня внимания, – сказала она. – Просто стало грустно и захотелось поплакаться, а у кого плакать на груди, как не у тебя. Во дворец, так во дворец.

Пришедший с работы отец спокойно принял новость и сообщил, что его повысили до коллежского советника. Мама, наоборот, разволновалась и ушла смотреть свой гардероб. Хуже других отреагировала Ольга.

– Я не могу! – заплакала она. – Как ты не можешь этого понять?

– Понимаю, но ничего не могу поделать! – сказал я, садясь рядом с ней на диван. – Я не имею права говорить, в связи с чем этот переезд, просто поверь, что он связан с событиями, которые изменят мир. Мы не уезжаем за море и недолго будем жить во дворце. К тому же скоро заканчиваются ваши занятия, а я постараюсь сделать так, чтобы вы смогли летом видеться. Извини, сделать большего не в моих силах.

После обещания она немного успокоилась и побежала звонить своему Сергею.

– Ты не заснул? – отвлекла от воспоминаний заглянувшая в гостиную жена. – Я уже закончила.

Я сходил за халатом и пошёл принимать душ. Заниматься чем-либо после купания не хотелось, поэтому прилёг на кровать. Вера проявила солидарность и легла рядом.

– Лёш, – сказала она, положив голову мне на грудь. – А мы совсем не будем петь?

– Будем разучивать новые песни, – пообещал я. – Если захочешь, споёшь их другим девушкам.

– В статс-дамах нет девушек, там, наверное, одни старухи. Буду петь фрейлинам. А Двор большой?

– Не знаю, хоть и камергер. Завтра увидишь сама.

– Послушайте, Хартман, – сказал глава концерна. – Мы попали в очень неприятное положение, и я даже не знаю, как теперь из него выпутываться. Я только что был у кайзера, а за два часа до меня у него побывал французский посол, который в резких выражениях высказался по поводу наших сепаратных переговоров с русскими. Французам известно о ядах в городах и о нашем обещании дать наводку русской авиации на их войска, и вам нужно разбиться в лепёшку, но узнать, кто с ними этим поделился. Кайзер сказал, что, кроме моих людей, о нашем соглашении с русскими знают только двенадцать человек, включая его самого. В пяти из них он абсолютно уверен, а остальных сейчас проверяет секретная служба. Со своими людьми мы должны разобраться сами. Полностью в курсе всего были только я, вы и Клейн, но и те, кого я брал в Россию, многое видели и могли услышать лишнее. Уверен я только в себе, остальных нужно проверить по полной программе! Начать можете с себя.

– Выполню, – пообещал начальник службы безопасности. – Только я сомневаюсь, господин Болен, что это кто-то из моих парней, скорее, утечка произошла в министерстве иностранных дел.

– Ваше дело не высказывать мнение, когда его у вас не спрашивают, а выполнять мои приказы! – рассердился Болен. – Я сегодня вылечу в Москву, поэтому приготовьте охрану. Двоих хватит.

Его самолёт приземлился на Ходынском аэродроме поздно вечером, поэтому посол увёз высокого гостя к себе. До посольства ехали молча, и разговор состоялся только после ужина в кабинете посла.

– Здесь можно говорить совершенно спокойно, – заверил Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург. – Запись есть, но сейчас всё отключено. Что-то случилось?

– Обо всём стало известно французам, – ответил Болен. – Их посол вёл себя так дерзко и вызывающе, что не оставил у кайзера никаких сомнений в том, что они уверены в нашем предательстве. Конечно, кайзер отверг обвинения посла и выразил неудовольствие его поведением, но мне он сказал, что находится в затруднении. Союзники нам не верят и потребуют гарантий, а пойти у них на поводу – значит лишиться самостоятельности. Нас бросят на Россию, а потом ничего не дадут, чем бы всё ни кончилось.

– Плохо! – сказал посол. – Французы, вне всякого сомнения, поделятся этим с англичанами. Они не станут воевать с русскими, а вот нас будут к этому подталкивать. Я не вижу выгоды в такой войне для Германии, даже если русские не применят яд в городах. А если применят…

– Договоритесь, чтобы меня приняли пораньше, – попросил Болен. – Нужно определиться с русскими, а потом что-то решать. Идиотское положение! Германия не может не воевать и воевать она тоже не может!

– А что по этому поводу думает канцлер? – спросил Шуленбург.

– Вы думаете, он передо мной отчитывался? Сейчас проверяют всех, причастных к этим переговорам, возможно, что и его тоже. Он с самого начала без восторга отнёсся к союзу с Россией, но был вынужден уступить. Хотя таких недовольных среди посвящённых было большинство.

Болен поздно заснул и очень плохо спал. Мучили не только мысли, но и боли в ногах, которые в последнее время отравляли жизнь. Проклятые врачи могли только тянуть деньги и ссылаться на его возраст. Утром он проснулся сонный, с головной болью, отказался от завтрака и с нетерпением ждал, когда его отвезут к русскому канцлеру.

Я сидел за письменным столом с черновиком второй книги, когда по нервам ударил телефонный звонок. Надо раздобыть отвёртку и повозиться с телефоном, чтобы каждый раз не подскакивать от испуга. Мы уже третий день жили во дворце, а сегодняшний был воскресеньем, поэтому отец был дома. Придворным дамам не полагались выходные, хотя любая могла отпроситься и уехать из дворца, но, по-моему, вся их жизнь здесь была такой необременительной, что смахивала на один большой выходной. Вера нашла среди приближённых императрицы одну девицу, с которой начали складываться приятельские отношения, и ушла к ней после завтрака, оставив меня заниматься творчеством.

– Я слушаю, – сказал я, подняв трубку.

– Срочно зайдите ко мне, князь! – послышался в ней голос императора.

Я ответил, что иду, положил трубку и подошёл к зеркалу. Волосы слегка растрепались, поэтому пригладил их расчёской и поспешил к кабинету императора. Идти до него быстрым шагом было только три минуты, но взволнованный Владимир Андреевич встретил меня так, будто я ходил полчаса. В кабинете, кроме него, находился заметно нервничавший Вяземский.

– Что вы так медленно, князь! – сердито сказал император. – Нам нужно срочно знать ваше мнение. Немцы грязно сработали, и их союзники обо всём узнали! Теперь немцы оказались между двух огней, и им не позавидуешь, но и для нас во всём этом мало радости!

– А, по-моему, неплохо получилось, – высказался я, вызвав два удивлённых взгляда. – Я предполагал, что так может получиться, поэтому уже об этом думал. Германия – это кипящий котёл в центре Европы. Её экономика быстро растёт, и немцам всё сильнее мешают национальные рамки. Давление пара растёт, и, если ничего не сделать, рванёт так, что никому мало не покажется. В той реальности так два раза бабахнуло. Две войны, в которых немцы воевали против всех главных государств Европы. И если бы не мы, неизвестно, чем бы это закончилось. В обеих войнах их силу переломили русские. А теперь представьте, что мы в такой конфликт не полезем, а то и кое в чём поможем немцам. Я думаю, что Францию завоюют за две-три недели, а Великобритания не сможет, да и не захочет ей помогать и сосредоточится на собственной обороне. Немцам нужно не просто разбить французскую армию, а включить Францию в состав своей империи, причём без этих их штучек насчёт немецкой исключительности, а на равноправной основе. Вместе с Францией они приобретут и её колонии. Конечно, англичан это не устроит, но кто будет их спрашивать? Если Германия получит всю французскую промышленность, англичане ничего не смогут сделать.

– Они могут занять французские колонии, – глядя на меня с интересом, предположил Вяземский.

– Могут попробовать, – согласился я, – если мозги в дефиците. Даже захватить не так просто, а удержать… Пупок не развяжется? Как бы они после этого не лишились и своих собственных колоний. Поскольку они не идиоты, то не будут дробить силы, а сосредоточат их в своих колониях. Вот американцы смогут кое-что захватить, но вряд ли много. А позже мы вместе с немцами попросим вернуть захваченное. Если не захотят… Их нужно ставить на место, и лучше это сделать сейчас, чем потом, когда усилятся. Хотя… Мы с немцами тоже не будем стоять на месте. Да, янки нужно заранее предупредить об Аляске.

– Подождите вы с Аляской! – оборвал меня император. – Какие ещё мысли есть по этой войне?

– Немцам не нужны советчики со стороны, – сказал я, – они и сами неплохо воюют. Но кое-что можно подсказать. Если у них не получится задержать военный флот, то терпящие поражение французы его уведут. Скорее всего, он достанется англичанам, а это лишнее. Поэтому могу предложить утопить его в портах. Почти все моряки останутся живы, а корабли потом нетрудно поднять.

– Подводными лодками? – спросил император.

– Подводными пловцами, – поправил я. – Понятия не имею, есть ли здесь нужные аппараты для подводного плаванья, но, если нет, могу нарисовать чертёж, и на любом хорошем заводе сделают за неделю. У нас их называли аквалангами, а в других странах как-то иначе. На лицо надевают маску, а на спину – два баллона с закаченным под большим давлением воздухом и используют резиновые ласты. Во Вторую мировую войну итальянские боевые пловцы пустили на дно немало кораблей. Нетрудно подплыть под водой под днище корабля и прикрепить к нему магнитную мину с часовым механизмом. Спустить с какого-нибудь корабля груз мин с баллоном, обеспечивающим им нулевую плавучесть и толкать к базе флота. Позже сделали устройства для буксировки пловцов и грузов, но немцы и так обойдутся. Подводные лодки теперь вряд ли подберутся к боевым кораблям, а торпеды так их разворотят, что потом придётся пускать на металлолом.

– Хорошая мысль, – кивнул Вяземский. – Других нет?

– Можно помочь нашими бомбами, – предложил я. – Не против Франции, с ней справятся и так, а против Англии. После захвата Франции нетрудно перелететь Ла-Манш, он в самой узкой части чуть больше двадцати километров. Если немцы удачно бомбили Англию со своей территории, то из Франции её можно забрасывать гранатами. Если начнут бомбить промышленные районы, можно поделиться своими бомбами. Не смотрите на меня так, Борис Леонидович, секрет этого оружия очень ненадолго. Он лежит на поверхности, поэтому быстро догадаются даже по описанию взрывов. У нас ведь самые простые бомбы. Если помудрить с составом и способом распыления больших объёмов горючего, можно сделать бомбу в десятки раз более мощную. Вот секрет конструкции такого оружия сохранится дольше. А немцам нужно помогать. Лучше пусть они воюют против своих союзников, чем они все вместе – против нас. Нам при этом вообще не придётся воевать.

Глава 20

– Все прочитали? – спросил председатель совета министров Луи Виктор Гибер у собравшихся за столом членов кабинета. – Может кто-нибудь из вас объяснить, как мы в это вляпались и что теперь делать?

– Это проверено? – спросил министр торговли и промышленности Шарль Саррьен.

– Быстро не проверишь, – ответил приглашённый на совещание директор Второго бюро полковник Раймон Бриан. – По линии русской агентуры у нас нет об этом никакой информации, а искать самим агентов Братства в наших городах… Скрытно такое не сделаешь, да и открыто многого не добьёмся, только вызовем панику. Можем предложить меры для уменьшения возможных потерь.

– Значит, это может быть блефом, – сделал вывод Саррьен.

– Я не рискну это проверять, – сказал министр внутренних дел Пьер Рувье.

– Будем исходить из того, что это правда, – подвёл черту Гибер. – Я не думаю, что русские взорвут свои мины, если мы не объявим им войну, но мы не можем мириться с такой угрозой. И нужно что-то решать с нашими активами в России и с немцами.

– Немцы напуганы, – сказал военный министр генерал армии Анри Легран. – Яд в крупных городах – это очень серьёзно. Если их население побежит, в стране наступит хаос. Можно подготовиться и уменьшить потери, но и в этом случае нам долго будет не до войны. Русские на это и рассчитывали. К ядам добавилось мощное оружие, которым собирались бомбить наши войска. Это помимо химических бомб. У нас по нему нет никаких сведений, кроме сообщения из Германии. Англичане тоже ничего не знают.

– Немцев нужно как-то вовлечь в войну, – ответил на вопросительный взгляд председателя министр иностранных дел Арман Ферри. – Если они не хотят драться с русскими, можно попробовать сделать так, чтобы русские дрались с ними. Но в этом случае мы понесём большие финансовые потери.

– Что вы имеете в виду? – спросил министр финансов Шарль Бриссон. – Не их займы?

– В первую очередь займы, – подтвердил Ферри. – За предприятия они предлагали рассчитаться.

– За двадцать лет! – крикнул Бриссон. – А займы… Да нас с вами разорвут держатели русских бумаг! И не станут русские одни драться с Германией: они не идиоты! А это значит, что нужно образовать тройственный союз, но на этот раз с Россией против Германии. Вряд ли немцы будут ждать, пока мы это сделаем, как бы нам самим не попасть под удар!

– Ну и заключим, – согласился Ферри. – Главное, чтобы основная тяжесть войны легла на русских. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что Германия долго не выстоит против трёх держав. Разделить её после победы и решить вопрос с немцами навсегда! А потом можно заняться Россией. Какое бы они ни придумали оружие, армия у них сильно ослаблена, а если её ополовинят немцы…

– Ваше мнение, генерал? – обратился Гибер к военному министру.

– Если русские на это пойдут, то план жизненный, – ответил Легран, – но могут и не пойти. Они не собираются возвращать займы, да и выплаты предложили только потому, что были уверены, что мы от них откажемся. И чем вы их привлечёте? Перспективами расчленения Германии?

– А без России? – спросил министр колоний Александр Мелен.

– Одним нам это не по силам, – ответил генерал. – Вместе с англичанами можем победить при условии, что они приложат к этому все силы, а не станут прикрываться нами. Но это будет тяжёлая война с большими потерями. Наши планы строились из расчёта, что воевать будут другие.

– Потеряем половину флота, – добавил министр флота адмирал флота Жорж Кремер. – И это при условии, что англичане выставят примерно такие же силы. Но у меня нет им большой веры.

– Я не понял, о чём мы договариваемся, – сказал министр внутренних дел Пьер Рувье. – Если кто-то хочет, чтобы русские для нас дрались с немцами, то это глупость. И не нужно на меня так сверкать глазами! Я встречался с Вяземским и могу сказать, что это исключительно умный человек. Да вся деятельность Братства за тридцать лет его существования говорит о том, что в его руководстве нет дураков. Императора ставили они, поэтому или он тоже умён и заодно с ними, или находится под контролем. Обмануть их не удастся, купить – тоже. Так что давайте лучше вернёмся к тому, как заставить воевать немцев.

– Вы бы лучше занялись поисками агентов Братства, которым так восхищаетесь! – с сарказмом сказал Ферри. – Это ваша прямая обязанность!

– Я займусь, – отозвался Рувье, – и даже найду, хоть вряд ли всех. Но для этого потребуются несколько лет. В двенадцати самых крупных городах, которые почти наверняка заминированы, проживают около девяти миллионов человек. Проверять придётся каждого десятого, и проверка должна быть… деликатной, а не допрос с пристрастием. Увы, быстро такое не сделаешь!

– Надо давить на немцев, чтобы выполнили свои обязательства по договору! – предложил министр юстиции Эжен Фрейсине. – Пусть теперь начинают сами, а мы подключимся позже. С англичанами консультировались?

– Они в растерянности, – ответил Гибер. – Ход с ядами, несмотря на всю его гнусность, был гениальным. Нас взяли за горло! По этой же причине вряд ли немцы поддадутся давлению. Какая война, если у них не будет тыла?

– А, может быть, нам у русских тоже что-нибудь отравить? – спросил Мелен. – Не на самом деле, конечно, а подготовить и пригрозить?

– У вас есть тридцать лет? – неприязненно спросил Бриссон. – Ну так и нечего предлагать ерунду! Они работали годами над своими ядами, а потом долго внедряли к нам людей, и не просто агентов, а специально воспитанных с детских лет фанатиков. Обычному человеку трудно отравить десятки тысяч человек и не соблазниться выдать свою отраву за вознаграждение. Если на таком поймают, с живых сдерут шкуру!

– Мы с вами сидим целый час, но так ни до чего и не договорились, – сказал Гибер. – Есть хоть у кого-нибудь дельные предложения?

– У меня есть одно, – сказал Фрейсине. – Оно жизненное, но никому из вас не понравится. Нужно собраться главам союза и России на конференцию и решить самые важные вопросы. О материальных претензиях к русским придётся забыть. Если дать гарантии безопасности, они уберут свою отраву.

– Надеюсь, что это не единственное предложение, – вздохнул Гибер, – потому что я не пойду с ним к президенту.

Во дворце нам выделили только четыре комнаты, но каждая была в два раза больше трёхкомнатной квартиры из прошлой жизни. Такой простор был непривычным и действовал на нервы. Хорошо, когда у вас большая гостиная, но когда в спальне можно играть в баскетбол…

– Вам хорошо, а я в ней одна, – жаловалась нам Ольга. – В первые два дня долго не могла заснуть. Единственная польза, что вам есть где бегать с вашей борьбой. Смотрите, если узнают, засмеют. Статс-дама вся потная в штанах гоняет по спальне мужа-камергера!

– Меньше будут приставать, – сказала ей Вера.

– Это кто же к тебе приставал? – спросил я. – И почему я узнаю об этом только сейчас?

– А если бы сказала раньше? – спросила жена. – Неужели избил бы цесаревича?

– Ему мало фрейлин? Как он к тебе приставал, надеюсь, не грязно?

– Зря ты о нём так говоришь, – ответила она. – Вот что ревность делает с самыми лучшими мужчинами. Он, если хочешь знать, с фрейлинами не флиртует, а за мной просто ухаживал, правда, очень настойчиво. Мне это не понравилось, и я ему так и сказала. Сама, мол, знаю, что умница и красавица, а для комплиментов у меня есть муж, только он редко их делает…

– Так и сказала? – не поверила Ольга. – Врёшь, наверное.

– Будем заниматься или болтать? – спросил я Веру.

– На этом закончим, – ответила она. – Я уже не буду драться лучше, чем сейчас, поэтому время занятий можно сократить. Пойду мыться.

Она вышла и сразу же вернулась вместе с императором. Владимир Андреевич посмотрел на меня с весёлым удивлением и спросил, чем это мы занимаемся.

– Шёл мимо, и возник один вопрос, – объяснил он причину своего появления. – Спрашиваю у вашей матушки, где мой советник, а тут появляется это видение в крестьянской одежде. Мы, говорит, учимся драться. Странное занятие для статс-дамы, причём такой милой, вот меня и взяло любопытство, как у вас поднимается рука её бить?

– Вообще-то, больше бью я, – сказала жена.

– Тогда беру назад свои слова насчёт милой, – засмеялся он. – Показывайте, князь, или мне вас попросить ещё раз?

Наверное, Веру вдохновило присутствие августейшего зрителя, потому что на этот раз она превзошла саму себя и мне пришлось плохо в самом прямом смысле этого слова. А вам было бы хорошо от удара пяткой в живот? Да, в борьбе жена обошла меня во всём, кроме силы.

– Тебе очень больно? – забыв об императоре, причитала она над моим телом.

Я свернулся калачиком и пережидал боль. Пресс накачал хорошо, но и удар был изо всей дури. Я Веру так и тренировал, чтобы не намечала удары, а лупила. Раньше было нетрудно защититься, а свои удары я хорошо контролировал, но сейчас не успел с защитой. Бросить, что ли, к чёрту эти занятия?

– Уже всё, – сказал я ей и встал, стараясь дышать поглубже.

– Извините, ваше величество, – смущённо сказала жена.

– А передо мной для чего извиняться-то? – удивился Владимир Андреевич. – Извиняйтесь перед мужем. Если бы жена так меня била, да ещё каждый день, ей богу, развёлся бы!

Говорил он серьёзно, а глаза смеялись.

– Выйдите, – попросил я девушек, и они, получив подтверждающий кивок императора, выскочили за дверь.

– В правительстве нет единства по вопросу, когда заниматься национализацией, – сказал он, садясь в кресло. – Я тоже в затруднении. Есть разные предложения, поэтому хотелось бы выслушать ваше мнение.

– Немедленно, – ответил я. – Их ведь предупредили о наших условиях?

– Предупредили и уже давно, но только французов, – сказал Владимир Андреевич. – С английским послом я встречался дважды, но он эти вопросы не поднимал, хотя наверняка уже всё знал.

– Тем более. Сейчас начнётся драка и всем на какое-то время будет не до нас. Но делать всё нужно быстро, и сразу менять управляющих, особенно если они иностранцы. Уже прошло достаточно времени, и у них могут быть инструкции на такой случай. А если их нет, нетрудно прислать. Вряд ли будут портить оборудование, но могут уничтожить документацию, а это тоже неприятно. Хотя не так уж трудно повредить станки. Мало ли у нас таких типов, которые за рубль разобьют что угодно? У них наших предприятий процентов сорок, и если будут действовать решительно и нагло, могут причинить огромный ущерб. Хорошо, что до конца надеялись на благополучный исход, к тому же слишком много хозяев. Правительство французов или англичан даже при желании не выстроит всех, но всё же не стоит давать им время.

– Посмотрим, – неопределённо сказал он. – У меня есть ещё вопрос. Хочу, чтобы вы познакомились и подружились с моим наследником. Он уже три дня в Москве. Ему двадцать три, а вам девятнадцать – почти ровесники. Мне не нравятся те, с кем он водит дружбу, а с более зрелым человеком он не сойдётся. А вы молоды и умны, да ещё есть опыт прожитой жизни. Вы должны ему понравиться.

– Это вряд ли, – ответил я. – Ему слишком понравилась моя жена. Мужья в таких случаях вызывают не симпатию, а совсем другие чувства.

– Плохо, если так, – расстроился Владимир Андреевич, – но я попробую. Я вызвал сюда и младшего сына, так что познакомлю ещё и с ним. К ним липнет слишком много дряни, пусть рядом будет хоть один порядочный человек, которому я доверяю.

Он поднялся с кресла, и я тоже вскочил, поморщившись от боли в животе.

– Борьба из той жизни? – спросил император, получил утвердительный ответ и ушёл.

В гостиной я застал всех женщин. Мама не встречалась ни с кем из семьи императора и была очень взволнована его визитом, а Ольга сидела какая-то растерянная. Одну Веру интересовал не визит Владимира Андреевича, а мой ушибленный живот.

– Болит? – спросила она, жалобно заглядывая мне в глаза. – Если бы я знала, что ты будешь такой заторможенный, я вообще не била бы. Побегали бы по комнате… Он всё равно смеялся.

– Я вам говорила, что будут смеяться, – встряла Ольга.

– Да, дети, надо с этим заканчивать, – очнулась мама.

– Полностью заканчивать не будем, – сказал я им, – просто сократим занятия и будем осторожней. Достаточно трёх раз в неделю. Ты не купалась?

– Соображать надо! – сказала жена, постучав себя пальцами по голове. – Как я пойду мыться, когда в наших комнатах император? Подожди, мне нужно несколько минут.

Пока мы помылись и привели себя в порядок, пришло время обеда. Нам накрывали вместе с другими придворными в большом обеденном зале. Каждый знал свой стол, а приходили кому когда вздумается, с часа до двух дня. При прежней династии с этим было строже, но Владимир Андреевич был либералом и не придирался по пустякам к окружавшим его людям. Я пока не познакомился со всеми, кто здесь обедал, но знал их в лицо и раскланивался при встрече. Сейчас я тоже улыбался и кивал тем, кто уже сидел за столом. Когда пообедали и направились в свои комнаты, нас обогнал юноша, показавшийся знакомым.

– Великий князь Олег Владимирович, – сказал я своим. – Нет, я с ним не знаком, узнал по фотографиям в газете. Император хочет, чтобы с ним была вся семья. Понятно, что это не коснётся его дочери.

– Это из-за войны? – тихо, чтобы не слышали остальные, спросила Вера. – Не говорили, когда начнётся?

– Не знаю, – так же тихо ответил я. – Слышал только, что немцы провели мобилизацию. А когда начнут… Давай не будем говорить на эту тему в коридоре.

Начали они через два дня. Раньше при таких войнах вторжение начинали крупными силами пехоты и кавалерии, но немцы поступили так же, как и в войне с нами в сорок первом: они бросили на французов авиацию, причём всю, какая была в их распоряжении. Сотни бомбардировщиков ушли бомбить заранее разведанные и хорошо известные цели. Они прикрывались истребителями, которые у немцев были лучше французских. К часу дня у французской армии не осталось ни одного неповреждённого аэродрома. Больше тысячи самолётов сгорели на них, разбитые бомбами и покрошенные огнём авиационных пушек и пулемётов, многие были сбиты при попытке взлететь или в скоротечных воздушных боях. Немцы захватили превосходство в воздухе, и второй удар был обрушен на французские танковые колонны и пехоту, которые командование третьей республики начало срочно подтягивать к границе. В этот же день на военно-морских базах в Бресте и Тулоне в результате диверсий были подорваны боевые корабли. В газетах и по радио об этом сообщили только неделю спустя. В первый день войны, ближе к вечеру, Великобритания объявила войну Германии.Военные действия начались на следующее утро с массового налёта английской авиации. Аэродромы и многие другие объекты были хорошо прикрыты зенитными орудиями и возвращенными с французского фронта истребителями, поэтому пострадали мало. Многие английские лётчики отбомбились по небольшим немецким городкам. Потеряв больше сотни машин, англичане вернулись на свой остров, и в сражениях с ними наступила пауза. Линии Мажино во Франции не было, здесь вообще отсутствовали какие-то защитные сооружения на границе с Германией, поэтому немецкому наступлению препятствовал только недостаток резервов, которые срочно перебрасывали в зону боев из приграничных с Россией земель. Франция продержалась шесть дней, после чего капитулировала. Единственное крупное сражение флотов произошло на пятый день войны. Английский флот, в который входило соединение французских подводных лодок с ещё нетронутой войной базы в Шербур-Октевиле, сошёлся в сражении с флотом Германии, прикрывавшим её побережье от границы с Нидерландами до Дании. Почти шесть десятков кораблей начали сражение, и для многих из них оно стало последним. Англичане считали себя победителями, но понесли такие потери, что были вынуждены вернуться на свои базы, ведя часть повреждённых кораблей на буксире. Сотни самолётов упали в ещё холодные воды Северного моря. После этого сражения других крупных столкновений немцев с англичанами не было. Франция пала, и её островные союзники лихорадочно готовились к обороне и пытались заручиться поддержкой Американских штатов. Американцы не отказывали, но и не спешили соглашаться, у них была задача поинтересней – захватить временно бесхозные колонии Франции. Находящиеся в них боевые корабли третьей республики были интернированы. Захватить все земли даже в одной Африке было трудно, но янки старались.

На второй день после капитуляции кайзер Август выступил по радио с обращением к населению Франции. Он объявил об объединении двух государств в одну империю.

– Одна империя, один народ и великое будущее! – такими словами он закончил свою речь.

– Сказать можно всё, – проворчал слушавший выпуск новостей отец. – Сколько пролито крови! Может, у них и будет один народ, но ещё очень нескоро.

– Главное, что не пришлось воевать нам, – сказал я. – А немецкая империя станет нашим союзником. Англичане никуда не делись со своим флотом, да и американцев надо гнать из Африки и других мест. Нам выгодно помочь немцам, а им ещё выгоднее принять нашу помощь.

– А говорил, что не будем воевать, – отозвалась с дивана Ольга. – Как мы им поможем без драки?

– Войны бывают разные, – объяснил я. – Ты в этом не разбираешься, потому что нам на голову не падали бомбы, и дай бог, чтобы так было дальше! А к войне на море мы подготовимся. Я думаю, что не придётся сражаться с американцами: сами уйдут, разве что выторгуют что-нибудь у немцев. Ну и мы выторгуем за свою помощь. А вот с англичанами немцы мирно не разойдутся, а мы им кое в чём поможем. Здорово всё получилось, причём без ядов и травли мирного населения. Это теперь не будем применять даже в Англии.

– Сколько готовили удар, и всё зря, – сказал отец. – Хорошо, что не будет таких жертв, но для многих – это попусту потраченная жизнь. Для Суханова, например.

– Странно от тебя такое слышать, – удивился я. – Яды сделали своё дело. Если бы не они, мы сейчас воевали бы с немцами, и только обычным оружием. Могли бы и не отбиться, особенно если навалились бы ещё их союзники. А в очереди стояли: Турция, Япония и Американские штаты. Профессору Суханову нужно поставить памятник из золота в натуральную величину.

Зазвонил телефон, и я поспешил взять трубку. Почти все звонки были лично от императора или по его поручению от одного из флигель-адъютантов. Этот не стал исключением.

– Князь, я прошу вас ненадолго подойти, – сказал Владимир Андреевич. – Помните, я вам говорил о сыновьях? Жену брать не нужно.

– Меня вызывает император, – сказал я. – Это ненадолго.

– Подожди, – остановила меня мама. – Жена бегает по подружкам, так хоть я тебя расчешу.

Дав ей возможность расчесать мою шевелюру, я поспешил к покоям императора. Я не любил свой камергерский мундир, а Владимир Андреевич сам редко надевал мундир и от других это требовал только в торжественных случаях, поэтому сейчас на мне был костюм-тройка с галстуком. Я не любил бабочек, которые здесь носило большинство.

В гостиной, куда меня проводил слуга, я увидел императора и его сыновей. Андрей был старше Олега на три года, но я не заметил их разницы в возрасте. Оба, как и их отец, были в гражданском. Как выяснилось позже, Андрей любил военную форму и часто её надевал, а сейчас был в костюме из-за отца. Оба были среднего роста, широкоплечие, с симпатичными лицами и густыми, зачёсанными назад волосами. У Андрея были небольшие усы, а Олег ничего не носил под носом. Видимо, это было связано с его возрастом, потому что мужчины без усов здесь были редкостью. Я вошёл, представился по всей форме и замер.

– Бросьте, князь, – сказал Владимир Андреевич. – Вы пришли ко мне, поэтому извольте вести себя как обычно. Если моим сыновьям не понравится такое обращение, они вам потом об этом скажут.

– Лучше пусть скажут сразу, как мне к ним обращаться, – ответил я.

– Я не знаю, по какой причине вас в таком юном возрасте сделали камергером, – сказал мне цесаревич, – да ещё наградили орденом. Наверное, это сделали не из-за ваших песен или книжки, но пока не узнаю причин, обращайтесь ко мне как положено – ваше императорское высочество. Я тоже либерал, но для фамильярных отношений должны быть основания, которых я пока не вижу.

– Это ведь вы с женой пели песни? – спросил Олег. – Книгу «Преодоление» тоже вы написали? Тогда в подобной обстановке можете называть меня по имени. С женой познакомите?

– Почту за честь, – ответил я ему, – хотя вам нетрудно познакомиться самому. Ваш брат сделал это в день приезда.

– Я не знал, что она замужем, – пожал плечами Андрей. – Приехал и увидел среди фрейлин незнакомую мне очаровательную особу. Кольцо на пальце заметил уже после того, как она меня отшила. Хотя, к вашему сведению, князь, я не позволил себе ничего лишнего.

– С ней позволять лишнее опасно, – хохотнул Владимир Андреевич. – Князь на свою голову приохотил её к какой-то азиатской борьбе. Захожу к ним по делу, а она выбегает вся в мыле и в мужицких штанах. Что это, спрашиваю, за явление природы? А она потупилась и отвечает, что тренируется с мужем бою без оружия. Я над ней немного пошутил, так знаете, как она вскинулась? Глазищами так и засверкала! Правда, тут же опомнилась. Повёл к князю и попросил показать, что это за бой.

– Показали? – с интересом спросил Андрей.

– Чтобы мне да отказали, – засмеялся Владимир Андреевич. – Надо сказать, что я ушёл под впечатлением. Князю, правда, не повезло. Он сильнее жены, но не смог за ней угнаться. Она так быстро двигалась, что трудно уследить глазами, вот князь и не уследил. Жена так заехала ему ногой в живот, что я уже думал, что нужно искать другого камергера. Вы это на всякий случай учтите, а то у меня нет других сыновей и больше уже не будет.

– И для чего это? – спросил меня Олег.

– Нам после выпуска моей статьи пришлось надолго уехать в одно глухое место, – ответил я. – Жилось там неплохо, но очень скучно, особенно тем, у кого не было занятий. Вот на жену и навалилась хандра. Я давно занимался этой борьбой и решил её хоть чем-то занять, чтобы не валялась весь день в постели. Не люблю толстых женщин, а при такой жизни не растолстеть… Были наши песни, но они не заменят спорта. Сначала занималась из-под палки, а потом приохотилась.

– Вы принуждали жену? – удивился Андрей. – У неё довольно сильный характер.

– Борьба сделала его сильнее, – ответил я. – И она сделала очень сильным её тело, а это придаёт уверенности и помогает здоровью. Да и в жизни может пригодиться. Жена может отделаться от навязчивых ухажёров без моей помощи. Это не о вас, ваше императорское высочество, а вообще…

– Может, ты нам скажешь, для чего тебе нужен этот юноша? – спросил Андрей, повернувшись к отцу. – Я не обращаю внимания на слухи и сплетни, поэтому думаю, что дело не в его жене и не в их песнях.

– Мне нужны его советы, – ответил Владимир Андреевич, вызвав удивлённые взгляды сыновей. – У этого юноши большие заслуги перед империей, а наградить его соразмерно им не позволяет его возраст. Остальное узнаете сами, если он захочет вам сказать. Только хочу предупредить, что всё, что касается его самого и его работы, является государственным секретом. Понятно, что говорю не о песнях и книгах.

– Это меняет дело, – сказал мне Андрей. – Пожалуй, я тоже разрешу вам, князь, называть меня по имени в приватной обстановке. Вашей жены это тоже касается.

– Я уже выслушал вас, граф, – сказал Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль Энтони Идену, – теперь послушайте меня. Войны больше не должно быть! Мы проиграли, и продолжение прежней политики приведёт к краху. Потери в самолётах не позволят нам защититься от воздушных ударов, а если русские отдадут немцам свои новые бомбы, нам конец! Немцы понесли большие потери в кораблях, но, получив все ресурсы Франции, за два-три года наделают другие. И я не сбрасывал бы со счёта русский флот. Если нас отрежут от колоний, будет плохо! Много мы сможем сделать в изоляции? Американцы слишком уверены в своих силах и не способны думать о будущем, поэтому мы не получим от них помощи!

– Но, сэр, вас никто не поймёт! – возразил Иден. – Мы слишком вложились в Россию, а в яды почти никто не верит. И все слишком привыкли…

– Придётся отвыкать! – отрезал Черчилль. – Условия диктуют сильные, мы пока к таким не относимся, а я не отношусь к идиотам, не верящим в яды. Слишком многое поставлено на карту, чтобы русские блефовали! А нам нужно не задираться, а заключить мир с Германией и сблизиться с Россией! Немцам достаточно того, что мы признаём их право на Францию и её колонии! И мы его признаем!

– А американцы? – спросил Иден.

– Какое мне дело до американцев? – пожал плечами Черчилль. – Они не помогли нам, поэтому пускай теперь попробуют не отдать захваченные в Африке земли. Германия очень быстро усилится, да и Россия не останется в стороне. Русским не нужно усиление янки, им ещё забирать у них свою Аляску. Вот пусть и схлестнутся, а мы на это посмотрим со стороны. Нам, граф, важно сохранить своё! Без колоний мы быстро потеряем силы и влияние.

– Но можно потребовать от русских выкупа нашей собственности. Они это обещали…

– Когда это было! – махнул рукой Черчилль. – Говорили, зная, что их предложения никто не примет, да и предлагали не нам, а французам. Нет, нам нужно самим от всего отказаться. В конце концов, у нас достаточно золота, чтобы заткнуть рты недовольным.

– Хотите сблизиться с русскими, чтобы выведать их секреты?

– И это тоже, – согласился Черчилль. – Выкупим у них право на очистку наших городов от отравы, а потом надо принять меры к тому, чтобы подобное никогда больше не повторилось. Россия и Германия могут быть союзниками, но такой союз не продлится вечно. И наша задача – сделать всё, чтобы они побыстрее вцепились друг другу в горло! Вот тогда опять настанет золотой век Британии! А до тех пор нужно наладить с ними дружеские отношения. Империя процветала, пока мы воевали чужими руками. Надо вернуться к такой практике и использовать свои силы только тогда, когда без этого не обойтись.

– Убрать из городов яд, украсть секреты русских и немцев и перессорить их между собой, – сказал Иден. – Я ничего не забыл?

– Нужно не только красть чужое, но и побеспокоиться о том, чтобы было своё! Надо развивать науки, а для этого покупать способных учёных в Европе, да и в Американских штатах. Платить больше, чем они могут получить у себя на родине, и обеспечивать все условия. Можно их даже вывезти куда-нибудь в колонии, чтобы не допустить утечки секретов. И надо там же создавать производство, используя местные возможности. Нам бросили вызов, и на него нужно достойно ответить!

Глава 21

– А почему не пришла Вера? – расстроенно спросил Олег.

– Потому и не пришла, что тебя так расстраивает её отсутствие, – ответил я приятелю.

То, что приятель был сыном императора, не сказывалось на нашем общении. Он сам две недели назад предложил перейти на ты, а я не стал отказываться. Олег был старше меня на год, но мне казался мальчишкой. Искренний и импульсивный, он с трудом сдерживался и о многом рассуждал с юношеским максимализмом. Отец настоял на его приезде в Москву, а приятели остались в Питере. Скоро кое-кто должен был переехать сюда, а пока приходилось довольствоваться мной и тремя офицерами охраны, с которыми он время от времени играл в карты. Ко мне Олег прикипел из-за песен, которые приходилось петь при каждой встрече, двух вышедших книг и моей жены, в которую безнадёжно влюбился. Как ни странно, он продолжал дружески ко мне относиться и при этом не скрывал своих чувств к Вере.

– Плохо быть сыном императора! – сказал он, бросив на диван гитару. – Бери, сейчас чего-нибудь сыграешь, только повеселей, а то я сдохну от тоски! Ты счастливый человек! Влюбился и женился на купеческой дочери, хотя она тебе совсем не ровня. Как уломал отца?

– Откуда узнал? – поинтересовался я.

– Вера сама сказала, – ответил Олег. – Вчера меня пожалела. Сказала, что мне не нужно маяться дурью. Даже если бы не было тебя, она мне не пара. Бывшая купеческая дочь… Сказала правду: хоть она сейчас и княгиня, но купеческие корни никуда не делись. Это для тебя не имеет значения, а в моём случае быстро докопались бы, поэтому отец никогда не дал бы согласия на такой брак. И у его либерализма есть границы. Ладно, я ещё могу найти девушку с хорошей родословной, похожую на твою Веру, а жену для брата отец подберёт сам. Скорее всего, ею станет одна из двух немецких принцесс. По возрасту обе подходят. Видел я их. Фигурки вроде ничего, но лица… То сами такое осуждали, а теперь…

– А теперь поменялась ситуация, – сказал я. – Мне отец тоже ставил препоны. Честь рода и всё такое! Я его уломал, когда сказал, что уйду из семьи. Он приказал привести Веру на смотрины, а после уже сам в ней души не чаял.

– Как я его понимаю! – сказал Олег. – Она не пришла из-за меня?

– Из-за тебя или из-за твоего брата – какая разница? Думаешь, мне приятно смотреть на вашу любовь? И Вере это неприятно. Андрей ведь и сегодня придёт?

– Может и не прийти. Ему сообщают, когда вы у меня, скажут и то, что ты пришёл один.

Старшему брату, в отличие от младшего, император всё обо мне рассказал. Андрей не требовал от меня песен, но постоянно просил рассказать о другом мире. Слушал с интересом, но этим наше общение и ограничивалось. К брату он заходил каждый раз, когда приходили мы. Сидел вместе с ним, слушал песни и смотрел на Веру. Меня раздражали его взгляды, а её заставляли краснеть. Олег нравился жене, и ей с ним было легко, а вот присутствие Андрея заставляло напрягаться и рождало желание побыстрее уйти. Я не рвался общаться с этими парнями, хотя Олег мне нравился и я понимал пользу этого общения. Но какому мужу понравится водить жену к двум воздыхателям? Я даже завёл разговор с Владимиром Андреевичем, мол, не слишком ли мы загостились во дворце? Вопросов ко мне уже не было, только несколько раз приезжали для консультации, и сам император три раза спросил моё мнение, а учли его или проигнорировали, этого я не знал. И для чего тогда здесь сидеть?

– Ещё ничего не закончилось, – недовольно сказал он. – И вы обещали мне побыть с сыновьями. Я понимаю ваши сложности, князь, но придётся потерпеть.

Я не мог ему отказать, поэтому приходилось терпеть, а вот жена не захотела.

– Если пригласит император, я пойду, – сказала она мне, – а сама к его сыновьям ходить не буду. Я пережила бы их любовь, но вижу, как это неприятно тебе. Перебьются без меня, хватит им твоего общества. Нам долго здесь сидеть?

– Надоели подруги? – спросил я, взлохматив ей волосы.

– Не порть мне причёску! – отмахнулась она. – Не получается у меня с ними дружбы. Сначала вроде сдружилась с Ольгой Бобринской, потом ещё кое с кем, но стерва статс-дама Надежда Петровна узнала о моём происхождении и всем растрезвонила. Она, видите ли, урождённая графиня Апраксина, а я какая-то купчиха! В глаза, конечно, никто такое не скажет, и по-прежнему общаются и с удовольствием слушают песни, но отношение изменилось. Ровней меня теперь не считают. Наверное, на это накладывается зависть. Видят, как к нам относится семья императора, и никто не может понять, из-за чего такая честь, а я вынуждена молчать. А скрытность – плохая основа для дружбы. Знали бы они, как я мечтаю отсюда уехать и завести свой дом! Не нужна нам благосклонность императора. У нас с тобой есть способности и миллионы, проживём и без его покровительства! Скоро уже это закончится?

– Англичане ведут мирные переговоры с кайзером, – сказал я. – Об этом ты и сама знаешь. Не сегодня-завтра подпишут мирный договор. Вчера услышал от одного из флигель-адъютантов, что английский посол зачастил к Владимиру Андреевичу, но не знаю, с чем он ездит, могу только предположить.

– Тоже мирный договор?

– Какой может быть мирный договор, если мы с ними не воевали? Они знают о ядах и хотят от них избавиться. Наверняка в обмен откажутся от части своих требований по вложениям и займам. Наверное, сейчас торгуются. Я не сомневаюсь, что им пойдут навстречу, вопрос в том, сколько нам выплачивать. Я не платил бы ничего. Не в том они сейчас положении, чтобы что-то требовать, а дружбы между нами не было и не будет.

– А что с французами? – спросила жена.

– Вроде всё понемногу успокаивается, – ответил я. – В первые дни после оккупации их много набежало к нам, а теперь начали возвращаться. Если немцы не сглупят и не будут считать себя первым сортом, то всё получится. В Канаде французы уживаются с англичанами, уживутся и с немцами.

– О чём задумался? – оторвал меня от воспоминаний Олег, – Неужели так сложно подобрать песню?

– Не так легко, как ты думаешь, – ответил я. – Я бываю у тебя каждый день, и каждый раз ты вытягиваешь из меня одну-две песни. А теперь ещё подавай весёлую. Песен у меня много, но не все можно петь.

– А почему ты ничего не говорил о своём мире? – спросил он. – Что так смотришь? Мне брат рассказал, откуда твои знания. Не думай, что если я не всегда сдерживаюсь и режусь в карты с охраной, то мне нельзя доверять секреты. Отец запретил болтать, и мне этого достаточно. И я прекрасно понимаю, что для тебя такая болтовня может быть опасной, а значит, может пострадать и Вера. Дальше продолжать?

– У меня скоро язык отвалится рассказывать Андрею… – сказал я и осёкся.

В дверь постучали и тут же её открыли. В комнату вошёл цесаревич вместе с молодым мужчиной в форме пехотного капитана и крестом Семёновского полка на груди. Он не понравился мне с первого взгляда, потому что терпеть не могу наглецов и хамов, а этот был из таких. Конечно, держался вежливо, но это меня не обмануло. Наверное, капитан был одним из тех приятелей сына, которые не нравились его отцу.

– Здравствуйте, князь, – поздоровался со мной Андрей. – Представляю вам моего друга гвардейского капитана графа Игоря Сергеевича Бутурлина. О вас я ему уже говорил.

– Надеюсь, говорили только хорошее, ваше императорское высочество? – пошутил я.

– Я не преуменьшил ваших заслуг, – ответил цесаревич. – Просто не стал всё рассказывать. Если захотите, сделаете это сами. Не скажете, почему отсутствует княгиня?

– Она не в настроении ходить по гостям.

– Жаль, если так, – сказал он. – Значит, посидим мужской компанией. Семёновский полк перевели под Москву, поэтому граф будет у меня частым гостем. Советую вам с ним подружиться. У него на многое свой, отличный от вашего, взгляд, и мне было бы интересно послушать ваш спор. Кажется, Сократ сказал, что в споре рождается истина? Вот и посмотрим, что родится из вашего.

– Я слышал мнение достаточно умного человека, что истина в споре чаще всего погибает, – ответил я, испытывая огромное желание уйти и напоследок хлопнуть дверью.

Надо было императору раньше озаботиться тем, с кем дружит его старший. А теперь я должен отвоёвывать цесаревича против его желания у приятелей, к которым у него симпатия. Занятие почти безнадёжное и мне совершенно ненужное. Сделав над собой усилие, я им улыбнулся и спросил, по какому вопросу спор.

– Да вот граф полагает, что ничего у нас не выйдет, – сев в кресло, ответил Андрей. – Выгнали иностранцев и отказались оплачивать долги, а сами ни на что не способны. Опять придётся идти к ним за помощью и брать в долг, а теперь могут не дать.

– Ну зачем же по себе судить обо всех остальных, – ехидно сказал я. – Умов в русском народе не меньше, чем у ваших европейцев, нужно только дать хорошее образование всем желающим. Некоторая лень присутствует, но у любого народа есть черты характера, которые обусловлены историей его развития. Изменятся условия – изменится и характер.

– И чем же обусловлена русская лень? – спросил задетый моими словами Бутурлин.

– Своей ленью, граф, вы обязаны своему воспитанию, – ответил я. – Лично у меня никакой лени нет, хоть я стопроцентный русский. А вот у многих мужиков, которые у нас до сих пор составляют две трети населения, лень есть. Нужное они делают, но жил при этом не рвут и лишнее, с их точки зрения, делать не рвутся. А причина здесь одна – неволя. Напомнить вам о двух сотнях лет монгольского ига и о том, когда у нас убрали холопство? Человек трудится в охотку на себя, когда он уверен в том, что воспользуется результатами своего труда. А когда у него нет ничего своего или есть, но он может в любой момент всё потерять, не станет он делать ничего сверх того, что необходимо для жизни. А когда такое тянется сотни лет… Не были наши предки лентяями, пока их не закабалили, потому что никогда не смог бы ленивый народ столетиями сдерживать натиск кочевников и поставить на колени Византию! Так что в этой лени есть вина наших с вами предков. Дайте русским людям цель, обеспечьте нормальные условия и хорошо платите, они будут работать не хуже немцев с англичанами! Только для этого нужно сначала убрать от кормушки бездарей, казнокрадов и любителей решать денежные вопросы спаиванием народа. Не будет здоровым человек с больной головой, это же справедливо и для народов. А вы хаете свой собственный народ, перекладывая на него вину своего сословия.

– Это и ваше сословие, князь! – покраснел Бутурлин. – Странные вещи приходится слышать от камергера! Так недалеко и до слов о необходимости революции!

– А я не отказываюсь от своей доли вины, – сказал я, – и ни на кого её не перекладываю. Лично я ничего такого не делал, но получил в наследство от предков не только их достоинство и привилегии, но и грехи. У каждого народа есть недостатки, но я не знаю ни одного, который бы спаивали его собственные правители. Что вскинулись? Забыли венценосного юнца и то, как он зарабатывал деньги? По-моему, у него тогда в советниках не было ни одного русского, одни иностранцы. Это же надо было до такого додуматься: заставлять пить и курить! Слава богу, что я не жил в те времена. Вот у вас прокурен мундир, и рядом уже невозможно сидеть. Любой умный и патриотичный дворянин должен понимать, к чему вела империю прежняя династия. Сейчас многое пытаются исправить, так что обойдёмся без революции. Революция может очистить общество от его язв, но она лишит его многого из того, что полезно, и принесёт в жертву не только тех, с кого следовало бы спросить, но и многих ни в чём не виновных. Так что вы меня на неё не агитируйте, не поддамся.

– Я вас, князь, ни на что не агитирую! – встав с кресла, зло сказал Бутурлин и добавил для Андрея: – Я ухожу! Не о чём мне здесь спорить!

– Уйдём вдвоём, – решил цесаревич. – Я уже услышал всё, что хотел. Спасибо, князь.

– Здорово ты ответил графу, – одобрил Олег, когда за ними закрылась дверь. – Циничный и наглый тип. Я его не люблю, а брат почему-то привязался. Ты действительно думаешь, что мы справимся без иностранцев?

– От чужого опыта отказываются только идиоты, – ответил я. – Надо только иметь голову на плечах, чтобы правильно судить о том, что нужно заимствовать, а от чего один вред. Сельское хозяйство – это основа, а у нас с ним полный порядок, несмотря на то, что мало хорошей земли и большинство до сих пор пашет не тракторами, а используя коней. Кое-где едят маловато мяса, но можно уменьшить продажу зерна за границу и пустить его на приготовление кормов. В деревнях избыток рабочей силы, поэтому нет недостатка в рабочих руках для заводов, нужно только улучшить образование. Инициативных предпринимателей тоже достаточно. Их придавили кредитами, но после национализации ряда банков, ставки по кредитам уменьшат до нормальных двух или трёх процентов. Наша промышленность хоть и уступает немецкой, но только раза в два. Инженеров много, поэтому будем сокращать этот разрыв. Средств теперь достаточно, а я ещё щедро поделился знаниями, так что не вижу больших проблем. Точнее, проблема всё та же – в руководстве. Если избавимся от дерьма, то дело пойдёт, если на это не хватит решимости или ума, то тогда действительно остаётся или революция, или идти под немцев.

– А если с ними объединиться, как они объединились с французами?

– Объединяться должны равные, – ответил я, – иначе для слабых такое объединение ничем не лучше порабощения. Уничтожить не уничтожат, но и равными не признают. Большая радость для нас и наших детей быть людьми второго сорта? Предки, создавшие самую великую империю в мире, перевернутся в гробах от унижения! А в перспективе… почему бы и нет? Только если такое объединение и случится, то очень нескоро.

– Споёшь? – напомнил Олег.

– Не хочется, – признался я. – И до прихода твоего брата не было настроения, а после – и подавно. Мне здесь уже осточертело! Хочется выйти на свободу и заняться каким-нибудь делом. Пусть под присмотром, потому что просто так меня никто не отпустит. Мне уже и петь надоело, хотя буду продолжать из-за жены. Больше хочется писать. Видимо, желание одной половины личности, совпадает с желанием другой.

– А как ты себя чувствуешь после вселения в это тело?

– Прекрасно я себя чувствую, – ответил я. – Ты просто не понимаешь. Нет никакой раздвоенности и двух личностей. Всё давно слилось воедино, а их упоминаю только для удобства.

– Если уедете, будете со мной видеться?

– Ты мне нравишься, – откровенно ответил я. – С тобой я общался бы и без просьбы императора. И Вере ты симпатичен, вот только эта любовь… Влюбись в хорошую девушку, на которой позволят жениться, а потом милости прошу к нам, ну или мы к вам приедем. От одной любви может спасти только другая, и чем раньше ты её найдёшь, тем лучше. Других средств просто нет.

– Что вы можете сказать по поводу этой бумаги? – спросил президент Американских штатов Чарлз Фелпс Тафт государственного секретаря Джеймса Гранта. – Русские не рехнулись? Неужели они думают, что мы отдадим им один из наших штатов?

– По договору должны, – ответил Грант. – Правда, в нём предусмотрена возможность продления срока аренды, но при согласии обеих сторон.

– Чем они располагают на Тихом океане? – спросил президент.

– Их флот рассчитан на оборону в портах от Японии и будет нам на один зуб, – ответил Грант. – Черноморский флот довольно сильный, но его не переправят на Восток. Долго, дорого и на их побережье нет нужной инфраструктуры. Кроме того, это опасно из-за Великобритании, да и мы сможем ввести свой флот в Чёрное море.

– А что у нас по свободным кораблям? – спросил Тафт. – На днях адмирал Барретт жаловался, что ему не хватает сил для оккупации французских колоний.

– На русских хватит, – заверил президента Грант. – Но прежде чем воевать, я попробовал бы решить дело миром. Они не продлят аренду за такую смехотворную сумму, но в любом случае плата может оказаться дешевле войны. В другое время я не возражал бы, но у нас впереди разборки с немцами, а в них флот станет главным аргументом. Кроме того, я не хочу, чтобы в нашем споре за колонии русские выступили на стороне немцев. И так есть сложности с командами французских кораблей. Мы думали их использовать, а теперь придётся разоружать.

– А в чём проблема? – поднял брови Тафт.

– Похоже, что французы уживутся с немцами, а империя претендует на колониальное наследство Франции. Немцы активно ведут пропаганду, используя для этого французские радиостанции.

– Ну и разоружите, пока они не сбежали вместе с кораблями! – сказал президент. – А нашему послу в России передайте, что никаких возвратов не будет! Если не проявят жадность, согласимся на продление аренды, в противном случае пусть попробуют забрать силой. Что у нас по их ядам?

– Все намеченные мероприятия выполняются, – пожал плечами Грант, – но там очень большой объём работы. Пока нет никаких результатов. Если яд в городах Европы не блеф, то у нас его нет.

Переговоры Великобритании с руководством Франко-Германской империи затянулись и закончились только к концу июля. В итоге аннексия Франции была признана законным результатом войны и стороны признали, что не имеют друг к другу материальных, земельных и прочих претензий. Фактически свои отношения обе империи начали с чистого листа. Правительство Великобритании не признало право Франко-Германской империи на французские колонии, но обязалось их не занимать. Этим заявлением англичане дали понять, что не собираются принимать чью либо сторону в споре за колонии между новой империей и американцами. Переговоры с Россией закончились раньше. Было объявлено, что правительство его величества короля Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии Эдуарда VIII аннулирует российские займы, и берёт на себя выплаты компенсаций пострадавшим подданным короля за национализацию их имущества в России. Мало кто знал, чем вызвана подобная щедрость, для остальных это заявление стало шоком.

Меня к тому времени перестали беспокоить вопросами. К Олегу я ходил редко, потому что он начал ходить к нам сам. Скоро с его хождениями свыклись, и эти визиты уже не приводили в смятение женскую часть семьи. А вот встречи с Андреем прекратились. В Москву из Санкт-Петербурга перебрались многие из друзей, и ему было с кем общаться. Чтобы не раздражать отца, цесаревич встречался с ними вне стен дворца, поэтому мы почти не виделись. Сегодня нас впервые за два с лишним месяца навестил Шувалов.

– Не надоело здесь сидеть? – спросил он меня.

Отец был на службе, а жена видела, что князь хочет беседовать со мной наедине, поэтому оставила нас в гостиной одних.

– Могли бы и не спрашивать, – ответил я. – Надоело и уже давно, по крайней мере, нам с женой. Я уже и императору говорил об этом пару раз.

– И что? – поинтересовался Пётр Павлович.

– Выразил высочайшее неудовольствие. Потерпи, говорит, вот я и терплю.

– Он больше не будет возражать, – сказал Шувалов. – Вашу жену надо убрать подальше от великого князя, у него не хватит сил уйти самому. Это только один момент, есть и другие.

– Подальше – это куда? – спросил я. – Случайно, не во глубину сибирских руд?

– Вам не так далеко, – засмеялся он. – Поедете жить в свой дворец. Правда, на время он перестал быть вашим. Вы передали права на него своей родственнице, а она сдала его нам в аренду на десять лет.

– Неплохой вариант, особенно если в нём провести ремонт, – согласился я. – И чем мы будем заниматься? Заодно хочу спросить, сможем ли мы ездить в Москву.

– Вас посылают не в ссылку, – ответил Шувалов, – поэтому можете ездить в гости или по делам, только с охраной. Остальная ваша семья пока останется здесь. Ваш отец при деле, а там ему нечем заняться. Вам не следует здесь появляться, а они могут к вам ездить. Можете встречаться с ними у своей тёти или где-то ещё. Основное условие заключается в том, чтобы никто из ваших знакомых не знал, где вы живёте. А занятий для вас много. Во дворце будут организованы несколько лабораторий, и постоянно поселят три десятка учёных. Кроме них будут приезжать инженеры московских заводов. Заниматься будут вашими полупроводниками и их использованием. Вы говорили, что прекрасно в них разбираетесь. Была мысль отправить вас в один научный городок, который начали строить в Сибири…

– А что мы там забыли? – спросил я. – Или главное – это увезти нас подальше от великого князя?

– В городке займутся ракетами, но там всё в самом начале, а от вас и здесь много пользы. И Вере Николаевне не так скучно рядом с Москвой. Концерты под запретом, но вы можете писать книги или делать музыкальные записи.

– Чем буду заниматься я? Или вы этого сами не знаете?

– Вы поможете в двух темах. Самая срочная – это радиолокация. Все промышленно развитые страны ею уже занимаются, но пока результаты есть только у американцев. С тем, что вы дали, можно быстро обогнать всех. Вторая тема тоже важная, но большой срочности в ней нет. Это телевидение. Будут и другие темы, например, кодированная радиосвязь, но подключаться к ним или нет, решите сами. Если появится желание и не в ущерб остальной работе… Я не буду обсуждать материальные условия, это сделают другие.

– И когда переезд?

– Там делают ремонт, о котором вы говорили, – усмехнулся он, – поэтому переедете через неделю. Не закончили ещё третью книгу?

– Неужели нравится? – удивился я.

– А чему вы удивляетесь? Очень необычно написано и хороший слог. У меня уже давно скучная жизнь. Делаю нужное, но неинтересное для меня дело, а ваши книги дают возможность хоть ненадолго отвлечься и погрузиться в полный красок сказочный мир.

– За краски можете поблагодарить мою жену, – засмеялся я. – У меня самого с ними не очень…

– Обязательно поблагодарю, – серьёзно сказал Шувалов. – Я дней на десять уезжаю в Сибирь, поэтому до вашего переезда больше не увидимся. Хочу дать совет. Может, это выглядит не очень порядочно, но не надо прощаться с великим князем или предупреждать его о своём отъезде. Лучше оставьте ему записку. У вас получится написать так, чтобы он не сильно обиделся.

– Садитесь, адмирал, – пригласил статс-секретарь морского министерства Франко-Германской империи адмирал Гюнтер Льютенс бывшего министра флота Франции адмирала флота Жоржа Кремера. – Я вправе ожидать от вас содействия.

– Адмирал несуществующего флота! – горько сказал Кремер. – Что вам от меня нужно?

– Есть мнение, что вам можно поручить возглавить французский флот, которого пока не существует, – невозмутимо сказал Льютенс. – Скоро война с американцами, и в первую очередь она будет на море. Вы такой же офицер империи, как и я, а французы и немцы живут в одном государстве. Неужели вы не заинтересованы в том, чтобы вернуть у наглых янки земли, которые недавно были вашими?

– Допустим, заинтересован, – ответил Кремер, – и что дальше?

– Объединение не означает слияния, – сказал Льютенс. – Это касается многого, а флота в первую очередь. Глупо смешивать команды из немцев и французов или ставить на ваши корабли наших офицеров. Это снизит их боевые возможности. В будущем, такое возможно, но не сейчас.

– Это понятно, – согласился Кремер. – Но где вы увидели корабли?

– Если согласитесь, займётесь восстановлением своего флота, – сказал Льютенс. – Подорванные в ваших портах корабли сейчас поднимают в плавучие доки, и будут делать срочный ремонт. При их затоплении старались нанести минимальные повреждения, поэтому через год их отремонтируют. В колониях застряли два десятка ваших кораблей. По нашим сведениям, ваши моряки хотели вернуться, и сейчас американцы собираются их разоружить. Есть план, как этому помешать. В поход к одной из самых крупных группировок из шести кораблей отправятся три подводные лодки и танкер. Он дозаправит субмарины на подходе к цели и вернётся. Задача – высадить диверсионные группы, которые освободят экипажи и пустят на дно два стоящих там американских фрегата. Боевые пловцы будут моими, а ваша задача – подобрать офицеров, которым подчинились бы команды кораблей. Потом займётесь вербовкой экипажей на корабли, которые будут на ремонте. И ещё одно. На военно-морской базе в Портсмуте стоят ваши подводные лодки. Найдите мне несколько авторитетных офицеров-подводников, которых я туда переправлю со своими людьми. Возможно, у них получится сагитировать часть экипажей вернуться на родину. Берётесь?

– Берусь! – решился Кремер. – Один вопрос, адмирал. Мы будем одни в грядущем противостоянии с Американскими штатами?

– Скорее всего, посильную поддержку окажет флот Российской империи, – ответил Льютенс. – Янки отказались выполнять договор и возвращать русским Аляску, причём сделано это очень нагло. Я понимаю, что они там прижились, но договоры для того и заключаются, чтобы их выполняли. И не нужно на меня так смотреть. У нас был особый случай. Русские взяли нас за горло, иначе мы выполнили бы всё, что обещали. У американцев нет никакой угрозы, просто не хотят отдавать то, что почему-то считают своей собственностью. Это плевок в лицо русскому императору, и я не думаю, что он утрётся и простит. Флот у них меньше нашего или того, какой был у вас, но не такой уж маленький. Новых кораблей построить не успеют, но сейчас приводят в порядок те, которые есть. За год-два можно многое сделать, а раньше мы не начнём. Мы потеряли в сражении с англичанами немало кораблей, и эти потери нужно восполнить.

– Это хорошо! – с удовлетворением сказал Кремер. – Русские моряки одни из лучших в мире, они не будут лишними в этой драке. Англичане не станут вмешиваться?

– Они обижены, – усмехнулся Льютенс. – Янки пообещали помощь, а сами бросились захватывать ваши колонии. Но обида – это только предлог, главное, что англичане понесли большие потери, восстановить которые им трудней, чем нам. Если рискнут вмешаться и проиграют, лишатся своих колоний и влияния, да ещё придётся платить. Там нет дураков, поэтому никто не станет так рисковать. У американцев очень сильный флот, и я на месте англичан сидел бы и ждал, наблюдая за тем, как мы топим друг друга. Наверняка они именно так и сделают, ну а мы приложим усилия к тому, чтобы не оправдались их расчёты.

Глава 22

– Вот и лето кончилось, – грустно сказала Вера.

Она сидела рядом со мной в кабинете и смотрела в окно, за которым ветер гнул ветви мокрых от дождя деревьев парка.

– Откуда столько грусти? – спросил я, отложил черновик книги, обнял её и посадил на колени.

– Не знаю, – ответила жена. – Мне и раньше в эту пору было грустно, а сейчас почему-то хочется плакать.

– Ты, случайно, не забеременела? – спросил я. – У беременных бывают немотивированные смены настроения.

– Всё-то ты знаешь, – она поцеловала меня в губы, а потом прижалась щекой к щеке. – Слова какие-то закрученные… Не знаю я, Лёш, но думаю, что пока ничего нет. Если из-за беременности меняется настроение, то не сразу, а позже. Ты стараешься каждый вечер, а результатов нашей любви не видно, и это меня беспокоит. У меня тётя была бесплодной, что если и я тоже?

– Буду стараться, пока не добьюсь результатов, – пообещал я, – а потом будем всё повторять. Мне мало одного ребёнка! Ну вот! Хотел поддержать, а на выходе получил слёзы.

– Сейчас перестану, – всхлипнула Вера. – Давай задёрнем занавеску. Наверное, виновата погода.

– Конечно, погода, – сказал я, ссаживая её с коленей. – Живём в шикарных и почти своих апартаментах, кушать готовят, грязь убирают, даже бельё стирают! Дети сопливые не плачут и не мешают спать, муж каждый вечер домогается с любовью, а иной раз и днём… Подруга появилась – не разлей вода, три книги выпустила и скоро выйдет четвёртая, а наши песни слушает и поёт половина России, а может, уже и вся. И денег у нас куры не клюют, хотя бы потому, что не завели кур. И чего тебе ещё не хватает? Не выпускают на сцену? Так это временно, записи-то делаем, причём под своими именами. Понял! Ты грустишь из-за того, что я увёз от Олега! Захотелось стать великой княгиней, а тут я со своей ревностью. Перекрыл, понимаешь, дорогу к счастью!

– Очень может быть, – засмеялась она. – Он мне нравился, а император ничего не сделал бы. Сбежали бы за границу и там обвенчались. Ещё потом и простил бы. Великий князь – это не наследник.

– Я тебе сбегу! – я схватил Веру на руки и вознамерился отнести в кровать и там окончательно изгнать хандру испытанным способом, но зазвонил телефон.

Нормальной телефонной станции во дворце не было, но в каждой из четырёх лабораторий стояло по аппарату, которыми можно было соединяться с моим.

– Алексей Сергеевич, – услышал я из трубки голос Вадима Глазьева. – Вы сегодня к нам зайдёте? Есть проблемы с работой схемы управления индикатора кругового обзора…

– Сейчас подойду, Вадим Владимирович, – ответил я и положил трубку на рычаг.

Дворец был двухэтажным, но не очень большим. Когда я был в нём в последний раз ещё мальчишкой, он сильно обветшал, что и неудивительно для здания, которому уже полторы сотни лет. Нужно было делать ремонт, но отец не хотел тратиться, и я его понимал: здесь жили только пятеро слуг, а мы ненадолго приезжали хорошо если раз в три года. Теперь такой ремонт был сделан, и дворец преобразился. Роскоши не было, но сделали добротно, удобно и красиво. Вместо тридцати учёных, о которых говорил Шувалов, их поселили только семь, остальные были инженерами. Лишь двое приехали с семьями, остальные или были холостыми, или оставили семьи в Москве и уезжали к ним на воскресенье. В одной из приехавших семей была молодая женщина – жена инженера Николая Лисицина. Умная, живая и общительная девятнадцатилетняя Нина и была его семьёй, поскольку детей они не нажили, а их старики остались в Москве в собственном доме. Красотой она не блистала, но была очень милой и какой-то несовременной. Скорее, она напоминала девчонок из той реальности. Надеть короткую юбку – и не отличишь. Хорошая фигура, шикарные волосы, которые она обрезала по плечи, и очень милое лицо со слегка вздёрнутым носиком и россыпью веснушек. Особую прелесть ей придавали большие, широко посаженные серые глаза, опушённые густыми ресницами. Я не назвал Нину красивой только потому, что её внешность была далека от местных канонов красоты, но, встретив в той жизни, наверняка влюбился бы, учитывая покладистый характер, ум и отсутствие заскоков. Николай был высоким плечистым мужчиной с немного грубоватым лицом, лет на семь старше жены. Инженер от бога, схватывавший на лету любую исходящую от меня идею, работать с которым было одно удовольствие. Мы пока не сдружились, но к этому шло. А вот наши жёны подружились сразу после знакомства. В этом была большая заслуга Веры, которая взяла инициативу на себя. Лисицыны не были дворянами, а тут целая княгиня, поэтому Нина поначалу робела.

Лаборатория, в которой отрабатывали электронные узлы, находилась в противоположном от наших комнат конце дворца. Когда делали ремонт, дровяной котёлзаменили угольным и во всех помещениях и коридорах поставили радиаторы, но похолодало недавно, и мы пока не топили. В окна не дуло, да и вообще дворец строили с умом, и он хорошо держал тепло, но кое-кто из учёных курил, выходя для этого в коридор, и я велел прислуге регулярно проветривать. Вот и сейчас пахло табаком, а по коридору гулял холодный ветер от двух приоткрытых окон. Помянув недобрым словом всех курильщиков и себя за то, что не оделся теплей, я пробежался до лаборатории. В ней было людно, пахло канифолью и горелой изоляцией. Раньше во дворце не было электричества, поэтому, пока делали ремонт, быстро вкопали столбы и протянули от Москвы линию длинной в шесть километров. Сейчас по этим же столбам тянули телефонный кабель. Я подошёл к столу, за которым работали Глазьев и ещё один инженер – Александр Кулагин.

– Что у вас здесь? – спросил я. – В чём проблема?

– Вот смотрите, – сказал Вадим, пододвинул мне чертёж и принялся объяснять, что у них не работало.

Первую радиолокационную станцию мы разрабатывали на миниатюрных лампах. Серийно выпускались только три типа транзисторов, и они были далеки от совершенства, а флоту требовалось надёжное устройство и как можно быстрей, поэтому не стали мудрить и всё делали на лампах. Когда я учился в институте, мы на военной кафедре изучали ракетный комплекс, предназначенный для защиты побережья от кораблей, уже снятый с вооружения и именно на лампах. Все схемы я, конечно, не помнил, а параметры радиоэлементов никогда не знал, но запомнилось много, и теперь это пригодилось. Немного повозившись, мы нашли причину неисправности, после чего я попал в руки одного из учёных.

– Алексей Сергеевич, можно вас на минуту, – подошёл ко мне Головин. – У меня есть вопросы по операционным усилителям. Мне кажется, что ваши схемы избыточно сложны. Посмотрите вот здесь и здесь. А если сделать вот так?

Доказав физику, что простота не везде уместна, я спросил у остальных насчёт вопросов. Они работали и пока не нуждались в моих услугах, поэтому ушёл из лаборатории и вернулся к себе. Жены не было, а на столе лежала короткая записка: «Я у Нины». Я немного озяб, поэтому надел поверх одежды тёплый халат, сел за стол и отдёрнул закрывавшую окно занавеску. Вечерело, и ветер усилился ещё больше. Он гнул струи дождя и раскачивал кроны деревьев. Есть что-то завораживающее в картине непогоды, если наблюдать её вот так, из тёплого помещения через окно. Я засмотрелся на дождь и задумался о жизни. Мне многое нравилось в моей теперешней. Я был знатен и богат, имел замечательную семью и любимую женщину. Из-за молодости и того, что я рано занялся этим телом, была возможность прожить длинную жизнь. Способности никуда не делись, наоборот, добавились новые, которые обеспечили мне известность и уважение. Я и сейчас делал важное дело, единственное, что мне не нравилось, – это связанные с ним ограничения. Личная свобода была урезана, и никто не мог сказать, когда снимут ограничения, ясно только, что это будет ещё очень нескоро. Меня не посвящали в то, как использовались полученные знания, лишь Шувалов обмолвился о городке ракетчиков, и я узнал от одного из инженеров, что под Москвой начали строить новый аэродром, а находившийся неподалеку авиационный завод, который раньше контролировали французы, отошёл государству. Для него дополнительно набирали рабочих и инженеров, и тщательная проверка при этом наборе наводила на мысль, что именно там будут разрабатывать и испытывать мои новинки. У меня не было сомнения в том, что лет через десять мы будем в техническом отношении впереди всей планеты. Сможем ли только удержать первенство? Всё засекретить тоже не дело, поэтому знания будут распространяться. Кроме того, никто не застрахован от предательства. Но вровень с остальными станем – это точно. Работать здесь умели быстро и без халтуры, главное, чтобы хорошо платили и был пригляд, поэтому знания и щедрое финансирование давали большие возможности для развития. Всё упиралось во время, дадут его нам или нет.

– Мне нужна полная ясность с новыми вооружениями, – сказал император. – Кто из вас начнёт первым? Может быть, вы, Борис Леонидович?

– Могу и я, – отозвался Вяземский. – По флоту говорить не буду, чтобы не отбивать хлеб у Сергея Евгеньевича, а расскажу обо всех направлениях нашей работы. В результате национализации и ликвидации долговых обязательств, мы не испытываем недостатка в средствах и не требуем дополнительного финансирования из бюджета. Более того, первые два года будем возвращать в казну часть средств из-за того, что не сможем их освоить. Плохо, когда денег не хватает, но и избыток не приведёт ни к чему, кроме пустой траты и воровства. Часть предприятий забирается в казну, а ненужные нам выставляем на торги. При этом назначенные временные управляющие обеспечивают их бесперебойную работу. Банки мы себе не брали, но заставили новых хозяев в три раза понизить процентные выплаты по кредитам. Остальным не осталось ничего другого, как только последовать их примеру.

– Давайте от общих вопросов перейдём к вооружениям, – поторопил канцлера император.

– Кое-что запущено в производство, но немного, – продолжил Вяземский. – По эскизам и описанию отработана конструкция автоматического карабина, который Мещерский назвал автоматом Калашникова. По его словам, это было самое распространённое стрелковое оружие в его мире. Главные его достоинства – простота, надёжность и неприхотливость. Можно дать неопытному солдату, можно положить в лужу, а потом слить воду из ствола и стрелять. Наши автоматические карабины не могут этим похвастаться.

– Что с этим Калашниковым?

– У нас нет такого оружейника, а Мещерский не знает подробности его биографии.

– И что получилось у нас?

– Очень хорошее оружие, – ответил Вяземский, – действительно, надёжное и простое в обращении. Нельзя сказать, что совсем дешёвое, но дешевле остальных карабинов. Под него нужно выпускать свои патроны, но работы по подготовке к их производству уже начаты.

– Почему задержка с остальным?

– Очень много предварительной работы. От идеи до её воплощения должны пройти годы. Полученные знания позволят ускорить работы, но всё равно нужно время. Радиолокационные станции начнём строить через год, а через два они уже будут стоять на всех больших кораблях. Пока решили делать на лампах, а то потеряем ещё два-три года.

– Что они дадут? – спросил император.

– Появится возможность раннего обнаружения кораблей и самолётов и увеличения точности стрельбы. Позже планируется ставить на корабли управляемые ракеты, но у них будут свои станции. Пока мы только наполовину построили закрытый городок для специалистов, которые будут ими заниматься. Рядом строится небольшой завод для опытного производства. Чтобы не терять время, работы уже ведём, но пока малым числом специалистов. Большой срочности нет, потому что инженеров сдерживает отсутствие необходимых приборов. Сейчас ими занимаются в первую очередь, потому что это надо и для самолётов, и для многого другого.

– Значит, и новые самолёты получим через годы? – нахмурился император.

– Не раньше чем через пять лет, – ответил Вяземский. – Там и помимо приборов много чего не хватает. Сейчас идёт реконструкция завода, строятся дополнительные цеха и набираются специалисты. Не хватает авиаконструкторов, и у них нет нужного опыта, а полученные от Мещерского знания страдают неполнотой. Создание самолётов с реактивными двигателями и турбинами даст нам много преимуществ, но оно требует больших подготовительных работ. Вертолётами мы пока не занимаемся из-за недостатка специалистов. В министерство народного просвещения передано распоряжение принять меры к тому, чтобы со следующего года по нужным нам специальностям было принято в три раза больше студентов. Я понимаю, что хочется получить всё и сразу, но это не в наших силах.

– Что по самому Мещерскому?

– Работает и неплохо. Его советы существенно ускоряют работы по трём темам. Да и другие у него всё ещё консультируются.

– Что можете добавить, Александр Дмитриевич? – повернулся император к военному министру.

– Кое-что могу, – ответил Шуваев. – Помимо автомата, о котором уже говорил Борис Леонидович, мы запустили в производство более совершенный пехотный пулемёт. Это не имеет отношения к Мещерскому. А вот по его линии есть очень перспективные предложения по реактивным миномётным системам залпового огня. По его словам, это необычайно мощное оружие, предназначенное для обработки больших площадей. В них возможно применение и традиционных взрывчатых веществ и горючих смесей, и той начинки, которая используется в новых бомбах. Уже создана рабочая группа и определён завод. Первые результаты ожидаем через год. Мы не ждём войны с Франко-Германской империей, поэтому пока не будем тратить больших сил на бронетанковые средства. Война будет на море, поэтому основное внимание уделим флоту. Армию усилим лёгким и тяжёлым автоматическим оружием и артиллерией. Пока нет новых типов самолётов, будем выпускать поршневые, внеся в них некоторые улучшения. Армии предлагается многое, но не раньше чем через три года. Её численный состав пока увеличивать не будем. У меня всё.

– Остались вы, Сергей Евгеньевич, – сказал император морскому министру.

– Хоть у меня не хотели отбирать хлеб, но почти всё сказали, – усмехнулся Алексеев. – Могу только добавить, что мы хотим за три года модернизировать все корабли Черноморского, Балтийского и Тихоокеанского флотов, причём в ряде случаев будет не просто проводиться ремонт кораблей и замена орудийных стволов, но и замена двигательных установок. О радиолокаторах уже говорили, но помимо них на многих кораблях заменят приборы управления огнём на более совершенные. Заменим и торпеды. Это повысит наши возможности раза в два. Новых кораблей пока строить не будем, на это просто не хватит сил. Немцы эффективно использовали подводных пловцов для диверсий. Мы получили чертежи аппарата для дыхания и кое-что ещё от Мещерского. Идея была наша, теперь начнём применять у себя.

– Всё-таки не хотите перегонять корабли, – сказал Вяземский. – Не пожалеете?

– Не вижу смысла, – ответил адмирал. – Мы не сможем так усилить Тихоокеанский флот, чтобы противостоять американцам, а союзный немцам Черноморский ослабим. В Тихом океане будем действовать подводными лодками и боевыми пловцами и ждать ракеты. Пока они не полетят на американские города, Аляску нам не вернут. Я хорошо знаю американцев. Они уважают только силу и плевать хотели на всех, кто слабее. А вот если мы из Владивостока обстреляем, скажем, Сан-Франциско, да ещё ядами или новой взрывчаткой, отдадут как миленькие, особенно если до этого немцы вместе с нами накостыляют им по шее и отберут французские колонии.

– Мне по своей части почти нечего сказать, – ответил на вопросительный взгляд императора Апраксин. – Организованной оппозиции в империи нет. Единственные, кто постоянно мутит воду и служит нашим врагам, – это поляки. Раньше через них действовали немцы и французы, теперь этим займутся англичане. Мы стараемся внедрять в ряды недовольных своих агентов, и это себя оправдывает, хоть и не во всех случаях. Франко-Германская империя нам не противник, но есть ещё промышленный шпионаж. У французов осталось очень мало агентов, но у немцев их хватает. Англичане тоже потеряли почти всю агентурную сеть, но сейчас им ничто не мешает её восстановить. Я считаю, что нужно всемерно поднимать патриотизм и сурово наказывать за измену. Сейчас это ссылка, а неплохо было бы заменить её большими тюремными сроками или казнью, в зависимости от нанесённого вреда. Нужно устраивать публичные суды и широко освещать в печати. На продажных чиновников пропаганда действует слабо, страх казни подействует сильнее!

– Нынешний состав Думы на это не пойдёт, – сказал Вяземский. – Надо думать, что с ними делать. Многие довольны тем, что сидят дома и получают за это половинный оклад, но есть и крикуны. Нужно менять законы, но думцев нельзя допускать к этой работе, а сейчас возиться с выборами… Может, на какое-то время императорскими указами…

– Посмотрим, – неопределённо ответил император. – У вас всё, Сергей Андреевич?

– Заканчиваю, – заторопился министр внутренних дел. – Мы сейчас применяем повышенные меры безопасности для охраны членов императорской семьи, членов кабинета министров и ключевых фигур в проекте. Выделено отдельное делопроизводство, в ведении которого охрана государственных секретов. У меня всё, хотелось бы только попросить увеличить финансирование на внештатных агентов. Приезжает много англичан, и мои люди просто не справляются.

– Я распоряжусь, – пообещал Вяземский. – Подготовьте докладную записку с обоснованием и суммой.

– Ну что же, мне более или менее всё ясно, – сказал император. – Вам, Сергей Андреевич, нужно нацелить прессу на патриотический настрой. Американские штаты не выполняют своих обещаний и не возвращают Аляску. Это нужно обыграть, тогда нормально воспримут союз с немцами и брак цесаревича с их принцессой. Поработайте с Синодом, пусть подключится церковь. Теперь последний вопрос, как идёт эвакуация ядов и наших людей?

– Из Франко-Германской империи – нормально, – ответил Вяземский, – а у англичан ещё не приступали. Эвакуируем нашими боевыми кораблями, а с мест забираем своими воинскими командами. Я думаю, что наш яд не попадёт в чужие руки. Все и так начали работать с ядами, ни к чему облегчать им работу. Мы нашли свой состав случайно, посмотрим, что получится у них.

– Надо наградить этих людей и помочь им устроиться на родине, – сказал Шувалову император, – только так, чтобы никто не знал, чем они занимались. Мы им очень обязаны, поэтому возьмите это на себя. Никто из наших агентов не должен ни в чём нуждаться.

– Идиотская вахта! – сердито сказал Боб Гловер напарнику Джону Дункану. – Скажи, кому может понадобиться это французское корыто? Экипажи сидят на берегу под замком, а их корабли стоят на якорях под прицелом наших эсминцев. Кто…

Со стороны едва виднеющихся американских кораблей раздался глухой удар, который повторился через несколько секунд. На кораблях забегали матросы, на одном зажглись огни, а второй так и остался в темноте.

– Они спускают шлюпки! – закричал Гловер, показывая рукой, как будто Дункан сам этого не видел. – Смотри, он наклонился!

Эсминец начал медленно крениться на правый борт, а потом лёг набок и скрылся под водой. До солдат донеслись сильный всплеск и отчаянные крики тонущих людей. Попытка рассмотреть второй корабль ни к чему не привела, так как темневший раньше силуэт эсминца бесследно исчез.

– Надо доложить капралу… – неуверенно сказал Дункан и упал, уронив винтовку.

В лицо Бобу плеснуло чем-то тёплым, но он не успел удивиться или испугаться.

– Оба готовы, – тихо сказал одетый в гидрокостюм мужчина двум другим в такой же экипировке, убирая в футляр винтовку с оптическим прицелом. – Эти придурки даже не убрали штормтрап. Давай быстрее, пока никто не проснулся. Всё-таки сильно нашумели.

Сидевшие в надувной лодке боевые пловцы взяли короткие вёсла и погнали её к французскому миноносцу «Ле Малэн». Спавший в капитанской каюте американский капрал так и умер во сне. Часть боевых пловцов с трёх субмарин очистила корабли от морских пехотинцев, а остальные быстро покончили с немногочисленной охраной на берегу и освободили запертых в казарме моряков. Прибывшим с пловцами французским офицерам не понадобилось много времени, чтобы договориться с соотечественниками. Забрав оружие убитых американцев, они дошли до пристани, где уже собрались разбуженные взрывами рыбаки, реквизировали у них баркасы и начали спешно переправляться на корабли. Подошедшие полицейские сочли за лучшее побыстрей исчезнуть, а немногочисленный американский гарнизон был поднят в ружьё и прибыл к пристани, когда уже начало светать, а на рейде не было ни одного судна, кроме брошенных рыбачьих баркасов.

– Виски или коньяк? – спросил Стюарт у младшего брата.

– Ничего не надо, – ответил генерал армии Джордж Маршалл. – Ты пригласил по делу или просто поболтать?

– Мне не нравится наша политика в Европе, – сказал Стюарт. – В последнее время там творится что-то непонятное, а в Конгрессе это то ли не замечают, то ли не считают нужным реагировать. Хочется знать, что по этому поводу думают военные.

– Ты имеешь в виду новую Франко-Германскую империю или реакцию России на наш отказ вернуть им Аляску?

– Я имею в виду всё, Джордж, – ответил Стюарт. – Немцы нагло угоняют французские корабли, перебив при этом наших солдат и потопив несколько кораблей, а правительство отделалось нотой. И это при том, что они не оправились от войны с французами и англичанами! Русские выгоняют нашего посла и развязывают в своей прессе направленную против нас компанию, и на это тоже нет никакой реакции! Мне плевать на посла, но они фактически свернули торговлю, причём прекращают выполнять уже заключённые контракты. Мало того что это делают обе империи, они ещё оказывают давление на другие европейские государства, чтобы те поступали так же! Мы сейчас поддерживаем нормальные отношения в Европе только с англичанами и турками! Это фактически объявление войны. И чем мы ответили?

– Не ты один недоволен, – сказал Джордж. – Торговая палата подняла шум дней десять назад, а в Конгрессе нет шума, потому что он не нужен. Принято решение о защите наших интересов, которое находится в стадии выполнения. Никто не простил немцам ни наших парней, ни потопленных эсминцев, просто мы не готовы ответить так, как подобает. С русскими решили не связываться, потому что они вправе удалить нашего посла, и это небольшая цена за Аляску. Если сами не полезут, их пока не тронем.

– Пока?

– Кто же оставит им одну шестую часть суши? – усмехнулся генерал. – Вы же сами составляли рекомендации. Просто всему своё время.

– По последним данным, они начали вкладывать в экономику громадные средства. Мне это не нравится, Джордж! Огромная страна, не испытывающая нужды в импорте продовольствия, имеющая мощную экономику, все необходимые сырьевые ресурсы и многочисленное население, может усилиться так, что станет нам не по зубам. Стоит ли давать им шанс?

– У нас не такой большой флот, чтобы мы разбирались сразу со всеми, – недовольно сказал Джордж. – Захватившие ресурсы Франции немцы намного опаснее! Вот им нельзя давать много времени, а русские… Половина их экономики построена иностранцами, им сохранить бы её, а не вкладывать деньги в новые проекты. Их столько времени спаивали и травили дурью, что там, наверное, не осталось нормальных людей. Их только и хватило на азиатскую хитрость с ядами. В России есть агенты, которые доносят, что армия в плачевном состоянии. Там согнали резервистов и каждому дали винтовку. И это армия? Современных танков почти нет, а современных самолётов нет совсем! С артиллерией, правда, немного получше. Они даже перестали строить корабли, бросив силы на ремонт старых. Прежняя династия хорошо постаралась, готовя раздел своей империи, поэтому Россию можешь не бояться. Разделаемся с немцами, а потом дойдёт черёд и до неё. А после этого у нас не останется соперников. Скажу по секрету, что в штабе создана группа перспективного планирования, которая разрабатывает планы захвата Японии, Индии и Китая. Конечно, всё это не скоро, но двадцатый век будет веком Америки!

– И всё это без одобрения Конгресса и компании в прессе?

– Ты ведь знаешь, кто наши хозяева, – с ноткой раздражения сказал младший брат, – и они уже всё решили. Подготовка идёт, и нам пока не нужна шумиха. Через год выборы, которые сильно обновят Конгресс. Придёт новый президент, с которым можно нормально работать, тогда и настанет черёд компаниям в прессе. Дадим немцам ещё что-нибудь потопить, а потом раскрутим так, что для победы не пожалеют выдрать и сдать собственные золотые зубы.

– Значит, год, – сделал вывод Стюарт, – а если учесть выборы и всё остальное, то полтора.

– Да, примерно полтора года, – согласился Джордж. – К этому времени наш флот будет в три раза сильнее того, который смогут выставить немцы. Постараемся заставить принять участие и англичан, чтобы они не отсиживались на своём острове. Справимся и без них, но их участие уменьшит потери. Кроме того, нам нужны базы для авиации, с одними авианосцами много не навоюешь.

– Как ты уверен! – сказал Стюарт брату. – У меня такой уверенности нет. Пожалуй, приму меры, чтобы не сильно пострадал семейный бизнес.

– Ты просто не представляешь, чем мы будем располагать, – пожал плечами Джордж. – Но если хочешь, можешь подстраховаться.

– Значит, договор подписан, – сказал начальник четвёртого отдела Генерального штаба Императорской армии Японии Ёсицугу Татэкава, – и Черноморский флот России будет действовать вместе с флотами новой империи…

– Эта война не ограничится Атлантикой, – заметил бывший посол во Франции Хатиро Арита. – Американские штаты начнут войну здесь. Это перечеркнёт наш спор с Россией.

– Полтора года, – задумался Татэкава, – может, два. А если мы успеем раньше?

– Меня давно не было на родине, – сказал бывший посол. – Как изменилось соотношение сил?

– Как оно могло измениться, если мы строим корабли, а русские этим не занимаются? – усмехнулся Татэкава. – У них чисто оборонительная стратегия. Отведут то, что называют флотом, в свои базы под прикрытие береговых батарей, выпустят подводные лодки, после чего заминируют подходы к базам. Их подводный флот – единственная реальная угроза. Подводные лодки неплохие, но их только два десятка. И на суше у нас двукратное превосходство в танках и авиации. Русские традиционно сильны артиллерией, но она не заменит других родов войск, поэтому они опять будут воевать числом.

– Идите к руководству! – попросил Арита. – Пусть обратятся к императору! Может, для нас это последний шанс! А потом… Кто в этом мире считается со слабыми!

Глава 23

– Поднимем бокалы за уходящий год! – сказал я, подняв свой бокал с шампанским. – Не знаю, как для вас, а для меня он был счастливым!

– Мы никогда не работали так интересно и плодотворно, – согласился Глазьев. – И условия идеальные: всё дают по первому требованию, так что я с вами полностью согласен!

Больше никто ничего говорить не стал, и мы, выпив шампанское, откупорили ещё две бутылки. До нового года остались считанные минуты, и все, кто остался на праздник во дворце, за исключением слуг, собрались в нашей большой гостиной, где стояла красивая, украшенная игрушками ёлка. Больше половины учёных и инженеров уехали в Москву, но это и хорошо, потому что и так за столом сидели двенадцать мужчин и три женщины.

– Осталось две минуты. Всем налили? Тогда давайте скажу я! – начала тост Вера. – Я тоже довольна уходящим годом. Довольна тем, что мы сюда приехали, довольна знакомством и дружбой с вами, довольна своими занятиями, которые не оставляют времени для скуки! А от нового года я жду только одного – ребёнка! Каждому из вас есть что себе пожелать, вот давайте и выпьем за то, чтобы исполнились наши желания!

Тост дружно поддержали, и, когда часы показали ровно двенадцать, комната наполнилась звоном бокалов.

– За вашего будущего ребёнка мы выпили, – сказал Лисицын, – но если он появится, что будет с вашими учениками? Что это за тренер с грудничком?

– Ничего, вами займётся муж, – под смех собравшихся ответила Вера. – Для меня ребёнок важнее!

Она уже два месяца учила кун-фу всех желающих. Началось с Нины, перед которой жена похвасталась своей борьбой, а потом затащила её на нашу тренировку. Молодая женщина была в восторге при виде того, как меня гоняет жена, и попросила научить. Николай отнёсся к этому баловству снисходительно и даже пришёл посмотреть, чем занимается его жена. Вере надоели снисходительные ухмылки мужа подруги, поэтому она затянула его на ковёр и вознамерилась повозить по нему носом. С этим ничего не получилось, потому что Лисицын был для неё слишком силён и довольно проворен. Получив несколько чувствительных ударов, он перестал ухмыляться и стал защищаться в полную силу. Часть ударов всё-таки пропускал, а зацепить Веру за молотящие его конечности не получалось.

– Брек! – развёл я их после пяти минут спарринга. – Тебе не достать Веру, а она не оставит на тебе живого места. Будем считать, что у вас боевая ничья.

Полученные синяки преисполнили Николая уважением к моей жене и к новой борьбе. Прошло несколько дней, и он начал приходить на тренировки вместе с Ниной. Об этом узнали, и со временем у жены появились ещё шесть учеников из инженеров помоложе. Вера была очень довольна и взялась их учить, засучив рукава. Был доволен и я, потому что у неё полностью исчезла хандра, и теперь мне меньше доставалось на тренировках.

– Почему у нас пустые бокалы? – спросил Головин, который единственный из учёных остался во дворце. – Давайте их наполним и выпьем за то, чтобы в новом году не было войны!

– Хороший тост, и выпить можно, – сказал я, – только война, наверное, будет.

– Почему вы так думаете, Алексей Сергеевич? – спросил он.

– Мне по старой памяти кое о чём говорят, – ответил я. – Крохи, но уже можно сделать кое-какие выводы. Недавно узнал, что мы осенью начали вывозить население с Сахалина. Многих вывезти не успели и будут этим заниматься весной. Их там около двухсот тысяч, и очень нелегко вывезти и как-то устроить столько людей. Вряд ли этим будут заниматься без крайней необходимости.

– Японцы? – спросил Николай. – Или будем драться с американцами?

– Я думаю, что японцы, – ответил я. – Американцы возьмутся за нас только после разборок с немцами. Воевать с ними придётся, но такая война начнётся в Атлантике.

– Плохо, если так, – сказал Головин. – Вы закончите со станцией только к лету, и на изготовление таких станций нужно время, а остальные вообще работают на перспективу, поэтому мы ничем не успеем помочь.

– Может, хоть в праздник поговорим не о политике? – сказала жена инженера Маркова Галина. – У меня от этих разговоров и в будни уши вянут. Испортите себе праздничное настроение, а заодно и нам. Давайте лучше танцевать! А те, кому не хватит партнёрш, могут отойти подальше и обмывать кости японцам.

Предложение поддержали, и, пока я включал радиолу и ставил пластинку, к жене выстроилась очередь желающих танцевать. Я этим заниматься не рвался, поэтому ушёл в кабинет вместе с Головиным.

– Мы уже много чего выполнили, – сказал он, занимая свободное кресло. – Пусть в единичных экземплярах, но отработать технологии не так уж сложно.

– Приготовьтесь к тому, что, пока не добьётесь нужной чистоты материалов и контроля над процессами, будет много брака, – предупредил я, – так что не ждите лёгкой жизни.

– Таких лабораторий десятки, – пожал он плечами. – А сколько их ещё на заводах! Правительство не жалеет денег, но не хватает специалистов, тем более что берут с разбором. Да и нужного опыта поначалу ни у кого нет, мы только сейчас начали работать в полную силу.

– А как вы отнеслись к смене династии? – спросил я. – Я не состоял в Братстве, хоть и был вынужден пользоваться их помощью. Дальше меня ваши слова не уйдут, просто мне интересно. Вы ведь дворянин?

– Дворянин, – подтвердил Головин, – но это имело большое значение для моего отца. Мне дворянство иногда помогает, но не затрагивает ни одну из струн в душе. Нет у меня какого-то трепета к императорской власти, но она не вызывает и протеста. Я стараюсь судить по делам. Прежняя династия работала на своих заграничных родственников, из-за чего мы чуть не лишились родины. Но ведь не они одни виноваты. У дворянства, особенно высшего, очень много прав и возможностей, но их никто не использовал. Исправно служили толкавшим нас в пропасть Романовым, а сейчас так же исправно служат Оболенским.

– Нужно большое мужество для того, чтобы пойти против власти, – сказал я. – Она себя защищает, поэтому такие походы не кончатся добром. И хорошо, если пострадаешь сам, а не потянешь за собой всю семью. От одиночных протестов толку мало, а попробуй организоваться! Выдаст кто-нибудь из друзей, и будет ещё хуже, чем от простого проявления недовольства. Поэтому большинство сидит и ждёт, пока найдётся умный и смелый, который всё за них сделает. На наше счастье, такие нашлись.

– Вы же выступили! – возразил он. – Я помню, какой шум был после вашей статьи. И польза была!

– Моё выступление привело к тому, что всю семью хотели убить. Отца дважды ранили, и нам пришлось скрываться. И пользу это принесло только из-за выступления братства, иначе толку от моей фронды… Честно вам скажу, что сейчас я так не сделал бы. Постарался бы что-то написать, но не от себя и так, чтобы на нас не вышли. Так что это была не столько отвага, сколько глупость и неправильная оценка последствий.

– Вы что здесь уединились? – спросила заглянувшая в кабинет жена. – Пойдём, все хотят, чтобы мы спели. Как ты думаешь, что лучше подойдёт для Нового года?

Эдуард Альберт Кристиан Георг Андрей Патрик Давид прожил без четырёх месяцев полвека и почти восемь лет стоял во главе Соединенного Королевства. А сегодня его отчитали, как мальчишку. Что-то нарушилось в этом мире, если вчерашние партнёры и союзники сочли возможным бросить в трудный час, а потом выкручивают руки, требуя себе помогать. Королевская власть сильно истрепалась, но пока не стала чисто декоративной. И Соединенное Королевство даже после потери Индии было самым большим государством планеты! Неудачи последних лет привели к ослаблению военной мощи, но приняты все меры, чтобы вернуть себе былое величие. Он знал, кто окопался в государстве, разросшимся из бывшей английской колонии. С ними давно поддерживали связи и согласовывали планы, но раньше подобное сотрудничество было партнёрством, теперь же его просто поставили перед фактом.

– Что скажете? – спросил он сидевшего рядом премьер-министра.

– Немного вызывающее поведение, – ответил сэр Уинстон, имея в виду поведение посла Американских штатов, – и его требования идут вразрез с той тактикой, которой нам выгодно придерживаться. У меня сложилось впечатление, что наши американские друзья нашли что-то такое, что даёт им право плевать на свои обязательства в отношении кого бы то ни было. Наша разведка доносит об усиленных военных приготовлениях, но во всей их деятельности нет ничего необычного, просто количественное увеличение армии и флота. Основной упор сделан на линейные корабли, десантные средства и авиацию. Это и понятно, если учесть, что у них на носу война с нашими соседями.

– Это заявление очень смахивает на ультиматум, – сказал король.

– Если вы, ваше величество, хотите знать моё мнение, то я проигнорировал бы их требования. Править миром без нас у них не выйдет, поэтому пусть сколько угодно высказывают неудовольствие. Их война нам выгодна, но пусть воюют самостоятельно. Из-за того, что они нас бросили в прошлой войне, мы понесли большие потери. О какой помощи можно теперь говорить? Нам нужен год, чтобы восстанавливать флот.

– А аэродромы? – спросил король.

– Мы рискуем, – ответил премьер-министр. – Наши соседи наращивают военно-воздушные силы, и мне очень не хотелось бы, чтобы они бросили их бомбить наши аэродромы. Если бомбили бы только американцев, я не беспокоился бы, но достанется и нам. Помогающий врагу сам становится врагом. Влезем в их войну, понесём потери и ничего не получим взамен. Боюсь, что нас не поймут.

– Значит, ничего не делать?

– Нужно форсировать выпуск всех видов вооружений! – сказал сэр Уинстон. – Англичанам придётся немного затянуть пояса. Сейчас все активно вооружаются, и нам нельзя отставать. Я думаю, что скоро Европа заполыхает огнём, и нужно не просто прикрыться, чтобы не обожгло пламенем, а иметь силы воспользоваться ситуацией. Нарушены правила игры, которых придерживались столетиями, и осталось только одно право сильного! Наверняка этим летом ещё не начнут.

– Почему? – спросил король. – Из-за нас?

– Это же американцы. Осенью у них выборы, поэтому начнут на следующий год поздней весной или летом. Если мы откажем с аэродромами, они будут с кем-нибудь договариваться, а потом готовить всё необходимое. Значит, у нас в запасе год и два-три месяца. Это время нужно использовать.

– Значит, у нас тридцать девять больших кораблей, включая три авианосца, – подвёл итог кайзер. – Что по подводным лодкам?

– Шестьдесят семь наших и тридцать пять французских, – ответил адмирал Гюнтер Льютенс. – К лету будут в строю ещё шесть. У американцев общее число вымпелов в два раза больше, но линейных кораблей и тяжёлых крейсеров больше только на треть. У них в составе флота много десантных кораблей и пять авианосцев.

– А авиация? – спросил кайзер.

– Они вели переговоры с англичанами, – ответил адмирал. – Результаты для нас благоприятные. Им отказали в помощи флотом и аэродромами. Сейчас переговоры об аэродромах ведутся с правительством Норвегии. Мы пытаемся помешать, но боюсь, что ничего не получится. Если у нас и будет преимущество в самолётах, то небольшое. Без русского флота мы сможем отбиться только в портах.

– Русские помогут флотом, – сказал кайзер. – Соглашение об этом уже есть. Более того, они поделятся своими бомбами. Ладно, идите, адмирал, я вами доволен.

Когда Льютенс вышел, в кабинет заглянул секретарь.

– Ваше величество, по вашему приказу прибыла воспитательница принцессы Александры!

– Пусть войдёт, – приказал кайзер. – Предупредите принцессу, чтобы была в своих комнатах. Я скоро к ней зайду.

Секретарь удалился, и через минуту в кабинет вошла пожилая некрасивая женщина, которая, не доходя до стола, сделала реверанс.

– Садитесь, баронесса, – сказал кайзер. – Через несколько дней должен приехать цесаревич, поэтому я хочу знать, всё ли сделано из того, что вам поручили.

– Принцесса уже может изъясняться на русском языке, – ответила женщина, – но пока не очень чисто и не на все темы. Я не смогла сделать большего за такое малое время. Занятия будем продолжать до приезда жениха. Вашу дочь знакомили с православием и обновили её знание истории Российской империи.

– А остальное? – спросил Август.

– Сделано в соответствии с вашими пожеланиями.

– Хорошо, – сказал он. – Я вами доволен.

Покинув кабинет, кайзер поднялся на третий этаж и прошёл по длинному коридору Городского дворца до апартаментов старшей дочери принцессы Александры. Предупреждённая девушка ждала отца в своей гостиной. Он быстро подошёл к ней и обнял.

– Ты как?

– Не хочется никуда уезжать, отец! – прижалась к нему дочь. – Бросать тебя, сестру и братьев и переходить в чужую веру…

– Глупости, – сказал Август. – Вера та же самая! Тебя не турку отдают, а христианину. Давай сядем и поговорим. В прежней династии несколько поколений русских императоров выбирали себе в жёны немецких принцесс. Фактически в них почти не осталось русской крови. Их близостью к нам попытались воспользоваться. Больше пятидесяти лет европейские державы, в том числе и мы, готовили раздел России. Манили её земли и несметные богатства, а сами русские были не нужны. По нашим планам большинство из них должно было со временем исчезнуть. Мы просчитались. Среди них нашлись влиятельные и решительные люди. Выбрав момент, они уничтожили одну династию и возвели на трон другую. Нынешний император был их единомышленником. Нас взяли за горло, и вместо войны с Россией, которая привела бы к поражению, пришлось воевать с Францией. А теперь ты станешь женой наследника. К твоему мужу будут присматриваться, а больше будут присматриваться к тебе. Они уже обожглись на таких браках и пошли на ещё один только потому, что сближение наших империй жизненно важно и для нас, и для них. Скоро начнётся война с американцами, в которой мы, возможно, будем сражаться плечом к плечу. И ничего не закончилось с англичанами. Наступила эпоха перемен, когда рушатся и создаются империи. В такое время даже сильным страшно жить в одиночку, и они ищут, с кем заключить союзы. Россия для нас жизненно важна, поэтому ты примешь православие и станешь женой цесаревича Андрея. Думай в первую очередь не о нас, а о своём новом народе. Мы позаботимся о себе сами, а тебе надо стать там своей, только тогда сможешь помочь родине. Если тебя не полюбят, такая помощь может вызвать лишь подозрения, неприязнь, а то и ненависть.

– Мне страшно, отец!

– А вот бояться не надо! У тебя будет сильный и красивый муж, который со временем станет правителем огромной империи. Люби его и будь помощницей во всём и получишь в ответ любовь и защиту. Мне сказали, что ты уже неплохо говоришь по-русски. Продолжай учить язык, для тебя это очень важно. Твой жених приедет через пять дней. Ну что ты, глупышка, не нужно плакать! Жаль, что умерла твоя мать, она лучше подготовила бы тебя к браку, чем твоя баронесса. Дочери уходят из дома, это их судьба. А пристроить принцесс сложно, так что тебе ещё повезло. Так и воспринимай свой брак.

– Откуда это? – взволнованно спросил император.

– За эти фотокопии пришлось много заплатить, – ответил Апраксин. – Мы никогда не раскрываем источники. У нашего департамента в Американских штатах не так много агентов, но они есть и неплохо работают.

– Вы проверяли подлинность этого? – спросил Владимир Андреевич, не выпуская из рук фотографии.

– Только косвенно, – ответил Апраксин. – В Военном министерстве в Вашингтоне действительно есть отдел перспективного планирования. Создан приказом министра примерно год назад. Возглавляет его бригадный генерал Александер Брукс. Как видите, расшифровка на подписи именно такая. А больше ничего нашими средствами не проверишь.

– Я думаю, эти фотографии очень заинтересуют японцев, – сказал тоже сидевший в императорском кабинете Вяземский. – На их месте я хорошо подумал бы, стоит ли затевать с нами войну, когда они у американцев следующие на очереди после нас. Нам нужно не воевать, а заключать оборонительный союз. А чтобы они меньше думали… У императора четыре дочери, и старшей принцессе Тэру скоро исполнится восемнадцать, а другой её сестре – принцессе Хисе почти шестнадцать и обе не замужем. Две другие принцессы слишком молоды для брака. А у нас великий князь не может найти жену. Кроме того, зачем воевать с нами, когда у них под носом есть другие земли? Окоротим американцев, и пусть занимают Филиппины. Если не боятся каких-то Нидерландов, могут воевать за Индонезию, а у нас для них и климат неподходящий.

– Вот что, Пётр Николаевич, – сказал император Апраксину, – обратитесь от моего имени в министерство иностранных дел к Александру Николаевичу, чтобы выбрал кого-нибудь потолковее из Восточного отдела. Отправим его к императору Сёва с этими фотографиями и нашими предложениями. Пусть всё тщательно проработают вместе с теми, кого выделит Шуваев. А я немедленно поговорю с сыном. Если получится, избавимся от ненужной войны, сэкономим силы и приобретём союзника.

Разговор императора с сыном состоялся десять минут спустя в комнатах великого князя.

– Мне жениться на японке? – удивился Олег. – Вот уж чего никак не ожидал!

– А что тебе не нравится? – спросил отец. – Говорят, что японские женщины очень изящные. Пойми, это поможет нам избежать войны и огромных жертв. Это очень важно особенно сейчас, когда у нас намечается война с Америкой. Мы даже население Сахалина не сможем защитить и вынуждены его вывозить. Ты представляешь, как трудно оторвать от хозяйства двести тысяч человек и вывезти их на материк?

– У вас есть её фотография?

– Надо спросить у Муравьёва. Олег, это нужно сделать!

– Делайте что хотите! – согласился сын. – Сколько ей лет?

– Канцлер сказал, что семнадцать. По возрасту она прекрасно подходит. Если отдадут…

– А могут не отдать? – оживился Олег.

– Не отдадут эту, найдут другую, – сказал отец. – У императора есть ещё одна подходящая дочь, правда, ей только шестнадцать. Но у отца императора, помимо сына, были четыре дочери, и у всех есть дети, так что ты не останешься без принцессы. Откажутся только в том случае, если не станут менять планы. Но это надо быть без головы, а там народ умный.

– Скажи хоть, куда спрятали Веру!

– У тебя есть ум? – рассердился Владимир Андреевич. – Зачем тебе чужая жена? Она тебе не нужна и ты ей не нужен! Из-за твоей блажи я был вынужден удалить человека, советы которого несколько раз выручали. Запомни, чем скорее ты забудешь эту любовь, тем лучше будет для всех!

Сегодня выдался удивительно тёплый для конца апреля день, поэтому многие вышли во двор, не застегнув пальто, а некоторые вообще в одних свитерах. День был не только тёплым и солнечным, он был для нас особенным. Три дня назад рабочие сколотили деревянную вышку, высотой десять метров, на которой была смонтирована антенна первой в России радиолокационной станции. Сейчас заканчивали подключение кабелей, уходивших в окно лаборатории, в которой на двух стойках была собрана станция. Мы испытали её блоки, а сегодня должны были проверить всю станцию на реальных целях.

– Долго ещё? – спросил меня приехавший на испытания полковник Суворин.

– Спросите у Гладьева, – ответил я. – Думаю, с полчаса. В лаборатории всё уже подключено, да и здесь почти закончили.

– Скоро закончите? – спросила подошедшая к нам жена.

– Как только спустятся с вышки, так и начнём, – сказал я ей. – Застегни пальто! Это обманчивое тепло, не хватало тебе простудиться. Бери пример с Игоря Николаевича.

– Я тоже с удовольствием расстегнул бы шинель, – сказал полковник. – Увы, слишком много начальства.

Начальства действительно хватало. Помимо самого полковника приехали два генерала. Кроме них во дворе стояли офицеры Семёновского полка, солдаты которого теперь охраняли наш объект вместо занимавшихся этим раньше жандармов. Стоявший в отдалении флигель заняли два отделения солдат, а командовавшего ими подпоручика поселили во дворце. Для меня неприятным сюрпризом была встреча с капитаном Бутурлиным, который приезжал с инспекцией охраны. Надеюсь, что готовящемуся к свадьбе цесаревичу было не до его дружка. Он мог сказать о нас брату, а я не горел желанием увидеть здесь страдающего от любви великого князя.

– Всё! – крикнул с вышки Лисицын и вместе с помогавшим ему инженером начал спускаться по лестнице.

– Здесь нам делать нечего, – сказал я полковнику, – а когда эта штука заработает, лучше находиться от неё подальше. Зовите своих и пойдём в лабораторию.

Все и так уже увидели спускавшихся инженеров и направились к левому входу во дворец. Мы дождались Николая и пошли следом за ними. В лабораторию набились человек двадцать, поэтому к пульту управления станцией было не подойти.

– Я уже позвонил, – сказал один из генералов, – Сейчас поднимут цель.

– Одна цель уже есть, – сказал Глазьев, ивсе взволнованно зашумели. – Смотрите, вот она! Идёт с запада примерно в тридцати километрах от нас.

Я тоже подошёл полюбоваться. На круглом экране электронно-лучевой трубки вращался зелёный луч, высвечивавший медленно движущуюся точку цели. Внезапно в другой части экрана появилась ещё одна отметка.

– Вот он! – сказал второй из генералов, который сидел у пульта вместе с Глазьевым. – Какая здесь дистанция?

– Примерно пятнадцать километров, – ответил Вадим. – На этом экране максимум, что можно увидеть, – это сорок километров. В рабочей станции сделаем больше. Видите, он уходит.

Отметка цели с каждым оборотом луча немного смещалась к краю экрана.

– Посмотрела? – тихо спросил я вставшую на цыпочки жену. – Пошли, больше не будет ничего интересного.

– Лёш, а они теперь уедут? – спросила Вера, когда пришли к себе и я помогал ей снять пальто.

– Только те, кто занимался станцией, – уточнил я. – Её будут доводить до ума и запускать в серию на одном из заводов. Мне тоже жалко расставаться с Николаем. Ничего, будем переписываться, а потом и увидимся. Сюда вместо них пришлют других, а ученики у тебя ещё остались.

– Хоть ни с кем не дружи! – сердито сказала она. – Я сдружилась с Ниной, а теперь придётся отрывать от себя с кровью! Что дадут письма, если мне нужно видеть её каждый день!

– Это жизнь, – сказал я, обняв жену. – Ты будешь знакомиться с очень многими людьми, некоторые из них войдут в твоё сердце. Даже матерям приходится расставаться с детьми, потому что у многих не получается сидеть на месте. Я тоже скучаю по Олегу Гагарину, по Фролову с Гореловым, а теперь буду скучать и по Лисицыну, но никакой трагедии в этом нет. Они живы и где-то есть, а встреча – это только вопрос времени.

– Тебе хорошо так рассуждать, имея за спиной одну жизнь, – буркнула она. – Я не дура и всё прекрасно понимаю, только это понимание ничего не меняет! Они уедут, и приедут другие, чужие для меня люди, с которыми, может не быть никакой дружбы! Слушай, сегодня опять приехал этот граф. Мне не нравится, как он на меня смотрит. Так и хочется подойти и врезать по морде!

– Бутурлин, что ли? – спросил я. – Мне он сегодня не попадался. Что-то он сюда зачастил. Одна надежда на то, что у него неважные отношения с Олегом, хотя может к нему подкатить только для того, чтобы сделать мне гадость. Я его сильно разозлил при первой встрече, а натура пакостная, поэтому может попытаться отыграться.

Я как в воду смотрел. Бутурлин действительно нашёл способ сообщить о нас великому князю, и тот даже собрался нас навестить, но ему помешали. Из Японии приехал посланный туда с секретной миссией статский советник Евдокимов. Узнав результаты его поездки, император вызвал сына к себе.

– Могу тебя поздравить, – сказал он Олегу. – Ты у нас теперь жених. С принцессой Тэру ничего не получилось: она уже невеста. Тебе предлагают на выбор или дочь императора принцессу Хису, или дочь сестры императора принцессы Фусако и принца Китасиракава Нарухиса. Читаю по бумажке, потому что имена твоих новых родственников сразу трудно запомнить. Вот фотография принцессы Ёсико, которая кажется мне лучшим выбором. Ей уже семнадцать, и она гораздо красивее принцессы Хисы, которой к тому же не помешало бы повзрослеть. Вот фотография.

– Действительно, совсем девочка, – согласился Олег. – А Ёсико красивая, но какая-то необычная.

– Это хорошо, когда в женщине есть что-то необычное, – сказал Владимир Андреевич, – так что тебе повезло. Невесту твоего брата не назовёшь красавицей, хорошо, что у неё стройная фигура.

– Так что у нас с Японией? – спросил Олег. – Если согласились на брак, надо полагать, что получилось и всё остальное?

– Войны между нами не будет, – ответил отец, – поэтому с теплом начнём возвращать на Сахалин тех, кого оттуда вывезли. Японцы согласились не сразу, видимо, проверяли по своим каналам, не подсунули ли им фальшивку. Результаты проверки их напугали, поэтому наши предложения были приняты за несколько дней. Утвердишь от моего имени договор об обороне, когда поедешь туда за невестой. И выехать нужно пораньше. Сближение с Японией может принести большие выгоды. Японцы давно начали бы политику захватов, если бы не Англия и Американские штаты. С Англией после её поражения в последней войне можно не считаться, но остаются американцы. Они не дадут японцам двигаться на юг, поэтому для них остаётся только север, то есть мы. Китай они не тронут по многим причинам. Теперь всё меняется. С одной стороны у японцев появилась угроза войны с Америкой, с другой – Америка сама скоро начнёт войну с европейскими державами. Если американцы потерпят поражение или понесут большие потери, это развяжет японцам руки. Имея нашу поддержку, они могут действовать без оглядки на другие державы.

– И мы будем помогать им вести захватнические войны?

– Меня сейчас не интересует какой-то Сингапур, – сказал император. – Главное, что мы надолго отводим угрозу от наших границ и ослабляем противников. А что будет дальше, сейчас не скажет никто.

Глава 24

«Виллис» миновал ворота и, набирая скорость, поехал по территории базы к видневшимся за лётным полем ангарам. Рядом с ними стояли три одноэтажных домика, возле которых шофёр остановил машину.

– Добро пожаловать на авиабазу «Мюрок»! – сказал сидевший на заднем сидении военный с погонами генерал-майора своему спутнику, одетому в коричневый шерстяной костюм. – А это её командующий бригадный генерал Майкл Брукс. Генерал, оставляю вам представителя нашего президента Николаса Коулмана. Покажите ему всё, что вызовет интерес.

Последние слова были сказаны встретившему их офицеру. Он был невысокого роста, широкоплечий, с ёжиком поседевших волос и некрасивым, волевым лицом.

– Добрый день, сэр! – поздоровался генерал с гостем. – Прошу вас пройти со мной. Это рядом, и нам не понадобится машина.

«Виллис» уехал, а командующий базой вместе с Коулманом направился к ангарам.

– Мне сообщили, что президента интересуют новые виды оружия, – сказал генерал. – На базе почти ничего нет, но мы можем показать образцы.

– Не понял! – удивился гость. – Если нет оружия, зачем меня привезли на эту базу?

– Оружие есть, но его пока мало, – объяснил Брукс. – К весне база должна быть полностью загружена, а до начала военных действий мы успеем перегнать всё через Канаду в Норвегию.

– А на других базах? – разочарованно спросил Коулман. – Неужели и там такая же картина? Ведь президента уверяли…

– Я не могу с точностью утверждать, что так везде, – терпеливо сказал генерал, – но у наших соседей примерно такое же положение. Заводы работают на полную мощность, и техника начала поступать, но нужного количества до весны не получим.

– Показывайте. Куда идём?

– В этот ангар. Подождите, я наберу код.

– А почему нет охраны? – спросил Коулман.

– Сейчас включу свет… – сказал Брукс. – У нас хорошо охраняется база и ведётся наблюдение за лётным полем, а караулы стоят у всех значимых объектов. Ангары пустуют, только в этот свезли необходимое для демонстрации. – Он щёлкнул выключателем, и ангар залил свет двух десятков светильников, расположенных под потолком и на стенах.

– Какой он огромный! – восхитился Коулман, подходя к действительно очень большому самолёту.

Размах его крыльев был метров тридцать, фюзеляж казался немного короче, а кабина находилась на высоте шести метров.

– Летающая крепость! – гордо сказал генерал. – Этот красавец может обрушить на противника восемь тонн бомб с высоты больше шести миль, и новый прицел обеспечит попадание в цель! И летает он на одной заправке с полной боевой нагрузкой около двух тысяч миль! На этом самолёте больше десятка крупнокалиберных пулемётов, так что даже на небольших высотах он отобьётся от двух-трёх истребителей, хотя прикрывать истребителями, конечно, будем.

– Надеюсь, что это не всё? – спросил Коулман.

– Естественно, – усмехнулся Брукс. – Идите сюда.

Они обошли самолёт и увидели лежавшие на подставках бомбы.

– Самолёт – это только средство доставки, – сказал генерал. – А вот это наши сюрпризы. Эта кассетная бомба состоит из пятидесяти небольших бомб. На нужной высоте заряд взрывчатки разрывает тонкий корпус и разбрасывает бомбы по большой площади. Мы используем противопехотные и зажигательные бомбы. Эта ещё не самая большая. А вот эта – наша гордость!

– Сколько же она весит? – поражённо спросил Коулман, дотрагиваясь рукой до огромной бомбы.

– Десять тысяч фунтов! – сказал Брукс. – В ней тысяча бомб, каждая из которых имеет в качестве поражающих элементов триста стальных шариков! Когда с неба обрушится стальной дождь, площадь поражения составит треть квадратной мили! Если учесть, что пехотинцы воюют без брони, одной такой бомбой можно нанести колоссальный урон. Её очень эффективно применять в городах. Убойная сила шаров невелика, но раны очень тяжёлые, а когда их много…

– Отличная идея! Но жаль, что вам нужно так много времени на подготовку.

– Не нам одним, – пожал плечами генерал. – Этой птичке нужна очень хорошая полоса бетона длиной почти в милю. Для нескольких сотен самолётов придётся строить хотя бы пять-шесть аэродромов. Если в Норвегии есть хоть один такой, то только в столице. И быстро их не построишь. Да и флоту нужно время на подготовку. Поспешное выступление может привести к таким потерям, после которых мы не скоро оправимся. Вряд ли это понравится избирателям. Вы меня понимаете? Армия не меньше президента заинтересована в том, чтобы начать, и не из-за провальной избирательной компании, а по другим причинам.

– Вы откровенны, – заметил Коулман.

– Не вижу смысла играть с вами в прятки, – сказал Брукс. – Нам нужна победоносная война, но если президент решит начать этим летом, выборы он не выиграет, а мы не выиграем войну. Постарайтесь это до него донести.

Гость уехал, а час спустя генералы встретились у тех же домиков. База преобразилась: на летном поле стояли самолёты, ездили заправщики и бегали люди.

– К чему были эти смотрины? – спросил Брукс. – Неужели не нашлось никого, кто объяснил бы ему с цифрами в руках, что это авантюра?

– Он проиграет выборы и прекрасно это знает, – ответил генерал-майор Стив Харрис, – а удачно проведённая война может дать шанс задержаться в президентском кресле. На него надавили, но, видимо, недостаточно. Я думаю, что сейчас обрабатывают его окружение. Президент не идиот и сделает то, что от него требуется. Лучше проигранные выборы, чем пуля в голове.

– Показывай невесту! – весело сказал Владимир Андреевич, разрывая объятия. – Кто из них?

– Ёсико! – позвал Олег. – Подойди к моему отцу. Вторая – это служанка.

Одна из двух японок поспешно приблизилась и низко поклонилась.

– Приветствую моего императора! – сказала она довольно чисто по-русски.

– Красавица! – оценил Владимир Андреевич зарумянившуюся девушку. – А ты ещё не хотел ехать.

– Дайте и мне посмотреть, – сказала Елена Николаевна. – Да, очень славная, только худая. Куда дел свиту?

– Я их распустил, – ответил Олег. – Они целый месяц не были дома, а здесь мне пока не нужны. У тебя своих женщин толпа.

– Пошли, родная! – сказала императрица принцессе. – Я распоряжусь, и тебя отведут в твои покои и приставят тех, кто о тебе позаботятся. Служанку тоже забирай. Твои вещи сейчас доставят.

Женщины ушли, и Олег остался наедине с отцом.

– Договор я подписал, – сказал он. – Наш экземпляр у секретаря. Мы ещё многое обсуждали, потом об этом поговорим.

– Как тебе невеста? – спросил отец, пытливо взглянув сыну в глаза. – Нравится?

– Она не может не нравиться, – ответил Олег. – Я в неё влюбился. Только беспокоит, что у них такие слабые принцессы, что не все доживают до старости. Она умудрилась простудиться в дороге, хоть закутывали и кормили только горячим. И мой врач сказал, что такие женщины переносят роды через одну.

– И с чем связана такая слабость? – удивился отец.

– Он считает, что с недостатком движения и с наследственностью. В семьях императоров Японии традиционно была высокая детская смертность.

– А не могли найти покрепче? Дали самую дохлую.

– Отец! – возмутился Олег. – Я выбрал её сам!

– Ладно, что-нибудь придумаем, – сказал Владимир Андреевич. – Есть у меня мысли по этому поводу. Но сначала её нужно крестить, потом вас поженим. Всё остальное подождёт.

С крещением тянуть не стали и провели его на следующий день в Благовещенском соборе. Принцессу Ёсико нарекли Еленой Владимировной. В тот же день прибыли из поездки в Санкт-Петербург брат Андрей и его жена Александра Августовна. Братья увиделись после долгой разлуки и познакомили друг друга со своими избранницами. Александра уже чисто говорила по-русски, а Ёсико-Елена пока не могла этим похвастаться, но уже понимала большую часть разговора. Встреча произошла в комнатах, которые занимала невеста. Оставив женщин общаться в большой гостиной, братья вышли в малую.

– Красивая, – с ноткой зависти сказал Андрей, – но слишком бледная. И в бёдрах узкая, там все такие?

– Я ей бёдра не мерил, – ответил Олег, – а бледность уберём. Отец сказал, что у него по этому поводу есть мысль, но и я кое-что придумал.

– Я смотрю, ты к ней неравнодушен, – заметил брат. – А как же Вера?

– Что ты хочешь услышать? – спросил Олег. – Какой смысл в любви, если она не принесёт ничего, кроме неприятностей и страданий?

– А в ней вообще есть смысл? – усмехнулся Андрей.

– В моей к Елене есть! – ответил Олег. – Мы сделаем друг друга счастливыми и оставим после себя детей. Если в жизни и есть какой-то смысл, то он в этом! Я Алексея считаю своим другом, хоть он и обошёлся со мной по-свински. И любовь к его жене я из себя вытравил, хотя она по-прежнему волнует как женщина. Но влечение мужчины к красивой и сильной женщине – это ещё не любовь. Если бы не было невесты, я продолжал бы страдать, теперь думаю только о ней.

– Хорошо, если так, – сказал Андрей. – Ты что-то говорил насчёт мысли?

– Вера говорила, что была очень дохлая, – улыбнулся Олег. – Муж заставил заниматься борьбой, а потом она приохотилась сама. И мой врач сказал, что большинство болезней проистекает из-за недостатка движений. Вроде это нарушает обмен. Старики, говорит, потому и болеют, что мало двигаются. А кого гоняют, тот до ста лет проживёт без болезней!

– С ума сошёл? – спросил Андрей. – Я не знаю, какой была Вера, но сейчас она напоминает дикую кошку. Такая же маленькая, но сильная, гибкая и готова показать когти. А твоя Елена развалится на части, да и отец не позволит заниматься борьбой. Об этом узнают и будут болтать.

– А что в этом позорного? – спросил Олег. – Необычное занятие для женщины? Так она у меня сама необычная. А с отцом я поговорю, только уже после свадьбы.

– Когда венчание?

– Примерно через неделю, – ответил Олег. – Отец пока не решил.

– Куда теперь? – спросил я Шувалова.

– Вы о чём? – не понял Пётр Павлович.

Он приехал во дворец несколько минут назад и сразу же направился к нам. Мой вопрос последовал после обмена приветствиями.

– Ну как же, – сказал я. – Вы к нам приезжаете только для того, чтобы сдёрнуть с одного места и перевезти куда-нибудь в другое.

– А вы так сильно держитесь за свой дворец? – спросил он.

– Какой он мой! – ответил я. – Надо поговорить с тётей, чтобы продала его казне. Это уже не дворец, а научный центр. А насчёт того, что держусь… До того как убрали тех, кто занимался радиолокацией, мне было бы жалко уезжать, а теперь уже нет. Там были друзья, да и я принёс пользу, а с пополнением дружба не складывается и среди них нет женщин. И в новых темах я вам не помощник: всё, что по ним знал, давно выложил.

– А зачем вам женщины? Мало жены? – пошутил Шувалов.

– Уехала её подруга, – объяснил я. – Да и большинство тех, кого она учила борьбе, тоже сейчас в Питере. Занять себя нечем, поэтому у нас опять хандра.

– Слышал об этих занятиях. И как результаты?

– Кто как занимался, – ответил я. – Многие за четыре месяца кое-чего достигли. Если не бросят, толк будет. А почему вас это интересует?

– Есть одна мысль, – хмыкнул он. – Три дня назад женился великий князь…

– Изящный ход с японцами, аплодирую. Я думал, что с ними придётся воевать.

– Я тоже так думал, – сказал Шувалов. – В той бочке мёда, которую мы привезли из Японии, оказалась ложка дёгтя – здоровье принцессы.

– И чем она больна? – спросил я. – Или это секрет?

– Её обследовали после свадьбы и не нашли никаких болезней, но излишне субтильное сложение и слабость… Врачи полагают, что в нашем климате она будет часто болеть, и могут возникнуть сложности с родами.

– У наших дворянок такие сложности через одну, – сказал я. – Многие после второго или третьего ребёнка прекращают рожать, а то и вовсе отдают богу душу. А крестьянки рожают по десятку и без всяких проблем. Это от лени и безделья. Видели бы вы мою Веру, пока я за неё не взялся!

– А возьмётесь за великую княгиню? – спросил он, вогнав меня в ступор.

– Вы долго думали, прежде чем такое сказать? – отойдя от удивления, спросил я.

– Вообще-то, это не моя идея, – сообщил с интересом наблюдавший за мной Шувалов. – Эта мысль почему-то пришла в головы великого князя и императора. Врачи императорской семьи выразили сомнение…

– Это понятно, – кивнул я. – Покажите мне врача, который в такой ситуации возьмёт на себя смелость что-то советовать. На их месте я тоже сомневался бы. Скажу вам больше, я и на своём сомневаюсь! Я вытягивал жену в спорт насильно, и был совершенно уверен, что у неё нет никаких болезней, кроме лени. А с вашей княгиней я ни в чём не уверен! Насколько я помню, императорская семья в Японии никогда не отличалась большим здоровьем. И медицина сейчас… так себе. Просмотрят какую-нибудь гадость, а мы окажемся крайними.

– Не замечал за вами трусости, – покачал он головой.

– Боятся все! Страх – это нормальное чувство, которое помогает выжить. Превозмогать нужно только тогда, когда он мешает, – в этом и заключается мужество. А когда страх разумный, глупо с ним бороться.

– Ладно, может, вы и правы, – согласился он. – В любом случае это решите не со мной. Император хочет вернуть вас в свой ближний круг. Придворных должностей вас не лишали и комнаты остались за вашей семьёй, так что нужно только собрать вещи и переехать. Когда это удобно сделать?

– Вещи мы соберём хоть сегодня, а переезжать лучше завтра, в первой половине дня. Я не надрываюсь на работе, но кое-какие дела есть, и их нужно закончить.

– Значит, завтра, в одиннадцать, будут машины и охрана, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Когда выпустите следующую книгу? Сами говорите, что нет работы, а за три месяца не написали ни одной книги.

– На днях отправим рукопись в редакцию, – ответил я, тоже встав, чтобы его проводить. – Книги не пирожки, а мы вам не булочники. Как получается, так и пишем.

Когда я рассказал о нашем разговоре жене, она растерялась.

– Я не против того, чтобы отсюда уехать и вернуться к родителям, но заниматься с этой японкой… Я занималась с теми, кто смотрел мне в рот и делал всё, что я говорила. По-другому в этой борьбе просто нельзя. А как заставить её что-то делать? И потом почему обязательно борьба? Если она, как ты говоришь, дохлая, достаточно обычных упражнений.

– Посмотрим, – сказал я. – Нужно послушать, что нам скажут, поговорить с врачами и познакомиться с женой Олега. Может быть, решат что-нибудь другое. Мне самому не хочется с этим связываться. Никогда бы не подумал, что такое может прийти в голову императору. Нам с тобой нужно забрать вещи и проститься с ребятами. Твои ученики будут расстроены.

– Их только трое. Они получили необходимый минимум и при желании смогут заниматься без меня. А вещи я сегодня соберу, тебе не нужно этим заниматься.

В этот день я обошёл лаборатории, оповестил всех о нашем отъезде и ответил на некоторые из возникших вопросов. По-хорошему надо было собраться и посидеть за столом с теми, с кем у нас завязались приятельские отношения, но проводить такие посиделки не тянуло. Вера высказалась точно так же.

– Были бы здесь друзья – другое дело, а я не хочу собираться из-за одного твоего Головина. О чём можно втроём говорить весь вечер без водки?

День закончился, а на следующий за нами приехали сразу после завтрака.

– Нам велели подождать, если вы не готовы, – сказал мне командовавший охраной штабс-капитан.

– Давно готовы. Прикажите солдатам забрать вещи.

Провожать нас, бросив работу, вышли все учёные и инженеры. Я помахал им рукой из окна «медведя» и почему-то подумал, что сюда уже не вернусь. Наверное, Вера подумала о том же, потому что всхлипнула и прижалась ко мне. Нервы у жены в последнее время слегка растрепались. Неустроенность из-за этих переездов с места на место и страх бесплодия действовали на неё не лучшим образом.

До окраин Москвы ехали минут десять и в два раза дольше добирались до дворца. На воротах стояли знакомые офицеры, которых заранее предупредили о нашем приезде, поэтому не было проверки документов. За время отсутствия родители выбирались к нам только два раза, поэтому встреча получилась очень тёплой. Сестра пока жила здесь, но скоро оканчивала гимназию и собиралась замуж.

Долго общаться не дали: зазвенел телефон, и взявший трубку отец позвал к аппарату. Звонил сам император.

– Я в кабинете, – сказал он и положил трубку.

Я сообщил родным, что меня вызывают, и поспешил в императорский кабинет. В охране стояли императорские гренадёры, которые меня не знали, но из дверей выглянул секретарь и велел пропустить.

– Проходите в кабинет, князь, вас ждут, – сказал он мне и сел на своё место в приёмной.

В кабинете собралась вся мужская часть императорского семейства. Сам Владимир Андреевич сидел за своим столом, а его сыновья заняли стулья, которыми пользовались те из посетителей, кому это позволяли их положение или хозяин кабинета. Я их приветствовал как положено, начиная с императора. Получилось довольно долго, но меня не прервали.

– Закончили? – спросил Владимир Андреевич. – Тогда перейдём к делу. Пётр Павлович должен был вам передать, в чём у нас нужда.

– А почему именно я? – спросил я. – И почему обязательно борьба? У вас есть куча врачей, под руководством и наблюдением которых княгиня может заниматься спортивной гимнастикой. Это и легче, и безопаснее, и не вызовет лишних разговоров.

– Я предлагал то же самое, – вставил Андрей.

– А почему вы сами не ограничились гимнастикой? – спросил император.

– Гимнастика развивает мышцы и связки, – ответил я. – Регулярные занятия делают женщину здоровой и сильной. А если заниматься долго и много, намного проще переносятся роды. Я не ограничился физическими упражнениями потому, что моя жена ленилась и ей было неинтересно нагружать тело пустой работой. Кроме того, борьба закаляет характер и даёт возможность испытать себя в схватке, что редко выпадает женщине. Развивается координация движений, увеличивается скорость реакции и появляется уверенность в собственных силах. Вашим жёнам такое вряд ли понадобится, а для моей, да ещё при той жизни, которую мы вели, это было нелишним. Мне и сейчас спокойнее, потому что она может за себя постоять. У Веры оказался талант к борьбе, другим, чтобы добиться её мастерства, требуется намного больше времени.

– Я всё-таки тебя попрошу, – сказал Олег, перейдя со мной на ты при отце и брате, заставив их переглянуться. – Я говорил с Еленой, она согласна. Неужели не поможешь?

– Вы не понимаете, о чём просите, – ответил я. – Заняться гимнастикой согласен, могу даже заняться индийской йогой, а заниматься борьбой – увольте!

– Жаль, – сказал Олег. – Я думал, что ты мне друг.

Его слова разозлили и заставили плюнуть на этикет.

– Да, друг! – сердито сказал я. – Но я не смогу заниматься с твоей женой так, как занимался со своей. Дворянки не привычны к труду и к каким-то усилиям, а здесь придётся изо дня в день нагружать себя всё больше и больше! Конечно, потом она скажет спасибо, но до её спасибо нужно дожить! А до этого нужно заставлять заниматься. И нужен постоянный врачебный контроль. У жены отец размером с медведя, и никто в их семье серьёзно не болел, а японского императора можно перешибить соплёй, да и вообще…

Я замолчал, решив, что и так сказал больше, чем следовало.

– Значит, так! – подвёл черту Владимир Андреевич. – В двенадцать покажете великой княгине всё, на что способны. Заодно Веру Николаевну осмотрит мой врач, а потом решим.

– Готовься к демонстрации! – сказал я Вере, когда злой вернулся к семье. – Через час будем давать представление для японки. Только не вздумай меня так же приголубить, как при показе императору. Ей такое может понравиться, а мне – нет. Надо было вчера отрепетировать для них танец.

Я немного ошибся: смотрела нас не одна великая княжна, а всё императорское семейство, да ещё два врача в придачу, так что мы смогли увидеть не только Елену Владимировну, но и Александру Августовну. Японка понравилась, хотя я видел более красивых, правда, только на фотографиях, а немка могла работать моделью, если бы была красивее лицом. Фигура у неё замечательная. Все были одеты без лишней роскоши, но мы в своих кимоно всё равно смотрелись на их фоне бомжами. Роль татами выполнял большой персидский ковёр, а зрители сели с двух сторон на стоявшие у стен стулья. Перед схваткой император лично представил нас своим невесткам. Дрались мы две минуты, на большее меня не хватило. Вера, как обычно, превратилась в пропеллер, в котором роль мелькавших лопастей выполняли её руки и ноги. Я постоянно не успевал, пропуская удар за ударом. Было больно, но она старалась не доводить удары до конца, поэтому я продержался так долго.

– Хватит! – разорвав дистанцию, сказал я. – Я надеюсь, что все оценили.

– Тебе понравилось? – спросил Олег у жены.

– Княгиня страшный воин! – вздрогнув, ответила Елена, медленно подбирая слова. – Она может убивать сильных мужчин. У нас таких женщин-ниндзя называют куноити. В переводе это означает «несущие смерть цветы». Они были в древности, сейчас таких мастеров нет. Я готова у неё учиться, но, боюсь, что у меня не получится. Чтобы так научиться, нужно начинать учёбу ребёнком.

– А меня можете научить? – спросила немка. – Наверное, это здорово – так владеть своим телом. Свободного времени всё равно много.

– Я буду учить хоть всю семью, – покорно согласился я. – Не понравится – бросите.

– Учить будет ваша жена, – сказал император. – Сейчас её осмотрят врачи.

Вера вместе с эскулапами ушла в соседнюю комнату, где они пробыли минут десять, после чего вышли. Врач императора Борис Карлович Гаевский подошёл к Владимиру Андреевичу и отчитался о медосмотре.

– Удивительно сильная и гибкая женщина, – сказал он о Вере. – За всю мою практику я видел таких дважды. Сильных женщин много среди крестьянок, но они имеют другое строение и весят намного больше княгини. Я не против занятий, но при условии, что кто-то из нас будет рядом.

– Так и сделаем, – решил император, не поинтересовавшийся желанием моей жены учить его невесток. – Княгиня, скажете, что вам нужно для занятий и, когда всё сделают, можете начинать. А вы, князь, получили свой чин камергера против правил, поэтому мы это поправим. Оформим вас в дополнении к камергеру действительным статским советником по ведомству министерства иностранных дел, а службу будете проходить у меня.

– Как ты взлетел! – с удивлением сказал отец, когда я рассказал о своём назначении. – Ещё нет двадцати, а уже имеешь право на чин генерал-майора. А почему Вера такая грустная?

– Она не грустная, а задумчивая, – засмеялся я. – Никогда не думал, когда начинал учить её кун-фу, что она сама когда-нибудь будет учить тому же самому великую княгиню и будущую императрицу. Когда-нибудь расскажет внукам, что с неё в семьях высшего дворянства вошло в моду обучать девиц драке. Я, скажет, возила носом по ковру саму императрицу!

– А ведь действительно, – очнулась от раздумий жена. – Это ты во всём виноват! Побить тебя, что ли?

– Если ты это сделаешь, побегу к сыновьям императора, – в шутку пригрозил я. – Продемонстрирую синяки и скажу, кто их посадил. Думаю, они после этого быстро передумают учить бою своих жён, а ты так и останешься обычной статс-дамой.

– Так ты не шутил? – дошло до отца. – Как же так? Ведь это же не дамское дело…

– Я сначала тоже обалдел, – кивнул я. – Совсем так же, как ты сейчас, а потом подумал: почему бы и нет? В моей второй реальности принцессы и не таким занимались, только это было лет на тридцать-сорок позже.

– Всё равно это неправильно, – вздохнул отец. – Есть привычный круг занятий для девиц их положения, и о вашей борьбе будут говорить с неодобрением.

– Пускай, – равнодушно сказал я. – Для тех, кто с неодобрением отзывается об императоре и его решениях, существует ваш департамент, вот вы ими и займётесь, а Вера только выполняет свои придворные обязанности.

– Странное время, – задумался отец. – Сколько всего случилось в империи и во всём мире! А ведь началось с тебя!

– Династию сменили бы и без меня, – возразил я. – И к созданию Франко-Германской империи не имею отношения. Ну посоветовал кое-что императору, но до этого додумались бы и без моих советов. И к появлению японской принцессы я непричастен, думал, что мы будем с ними воевать. Я своим появлением многое здесь поменяю, но года через три-четыре, раньше не получится.

Этот разговор состоялся вечером, когда задержавшийся на службе отец пришёл домой, а до этого я обежал несколько учреждений, включая и родное теперь для меня министерство иностранных дел, и оформил кучу бумаг. Осталось заказать мундир, но это было не к спеху. Можно было ходить в камергерском или просто в цивильной одежде.

На следующий день, как и было предписано, направился к императорскому кабинету минут за десять до назначенного срока. Вера осталась дома, потому что её занятия были назначены на более позднее время. Наша судьба изменилась в очередной раз, и теперь предстояло оценить, к худу или к добру эти перемены.

Глава 25

Мы уже две недели жили с родителями. Я каждое утро, кроме воскресений, отправлялся на службу. Она была необременительной и заключалась в ознакомлении с отчётами министерств, которые ежедневно присылали императору. У него этим занимался не один я. На мою долю выпали отчёты военного и морского министерства, а также министерств внутренних и иностранных дел. По промышленности и финансам отчёты просматривал тайный советник Николай Михайлович Рейтерн, которому уже перевалило за семьдесят лет. Раньше на моём месте работал генерал-адъютант и генерал-лейтенант Василий Николаевич Братанов, которому было лет восемьдесят. С моим появлением его отправили на отдых. Сами отчёты были выборкой самого важного из того, что произошло за прошлый день с прилагаемыми пояснениями по отдельным вопросам. Нашей задачей было читать, отмечать в них самое важное и в случае надобности дать свои комментарии. Эту надобность мы определяли сами, а поскольку отчёты составляли профессионалы, она возникала очень редко. Я пока ничего не добавил, да и Николай Михайлович при мне занимался только чтением или болтал, когда немного отошёл от удивления из-за появления на месте его престарелого напарника такого юнца, как я. Несколько раз император вызывал советоваться по разным вопросам. Во второй такой раз я набрался нахальства и спросил, для чего нужна наша работа.

– Если вы думаете, что это синекура, то заблуждаетесь, – недовольно посмотрев на меня, сказал Владимир Андреевич. – В правительстве работают знающие люди, но они дают оценки пристрастно, исходя из своих представлений и интересов, а мне трудно судить обо всём и не сделать ошибки. Кроме того, читая отчёты, вы будете в курсе всех дел и сможете дать полезный совет. Так что отнеситесь, князь, к службе с вниманием.

Возня с отчётами занимала меня до обеда, а после него я чаще оставался в своих комнатах. Если в моём присутствии возникала необходимость, звонил секретарь императора или кто-нибудь из его флигель-адъютантов. Вера возилась со своими высокородными ученицами, а на мои вопросы, какие у них успехи, отвечала, что занимаются усердно и её во всём слушают.

– Какие могут быть успехи за такое небольшое время? – говорила она. – Потихоньку нагружаю и слежу, чтобы они ничего себе не потянули. Александра сильнее, но у неё неважные растяжки. Елена гибче, но очень слабая. Только начало появляться что-то похожее на мускулы. Мне заниматься с ними упражнениями месяца два или три. Боюсь, что им это надоест.

– А что они за женщины? – спросил я.

– А об этом нужно спрашивать у великих князей, – засмеялась она. – Мне они нравятся. Обе у нас недавно и ещё не обзавелись подругами. Александра хоть занимается рисованием и пробует читать книги на русском, а у Елены совсем нет занятий. Говорит, что любит писать стихи, но кому у нас нужны стихи на японском! Но что-то пишет и читает своей служанке. А для чтения книг она недостаточно хорошо знает язык.

– Взяла бы и почитала ей наши, – в шутку посоветовал я.

– Попробую, – сказала жена. – Она ко мне тянется, а говорить нам не о чём, так хоть будет чем занять время. Тебя до обеда всё равно нет.

Эффект от чтения наших фантазий превзошёл ожидания. Жена оказалась отличной рассказчицей и читала с выражением, поэтому в неё вцепились обе скучающие великие княгини. Продираться самой через текст, отпечатанный на чужом пока языке, не испытывая удовольствия от чтения, или слушать рассказ – есть разница? А тут ещё такая захватывающая то ли сказка, то ли быль. В дополнение к чтению от Веры потребовали петь. Александра узнала от мужа, что понравившиеся ей пластинки – это наши записи, и поделилась этой новостью с Еленой. Сначала они довольствовались женой, а потом взялись за меня.

– Лёш, – сказала Вера, когда я пришёл обедать. – Они хотят, чтобы ты что-нибудь спел. Нас пригласили на вечер и сказали, что будут мужья.

– А цыганского хора не будет? – недовольно сказал я. – Тебе лучше держаться подальше от Олега.

– Как ты это себе представляешь? – спросила она. – Общаться с жёнами и сторониться их мужей? Андрея я вижу редко, а Олега – каждый день. Но он без ума от жены, поэтому ты зря ревнуешь. Вчера он сказал, что они всей семьёй в июле поедут отдыхать на Чёрное море. Нас тоже пригласили. Давай съездим? Я с отцом несколько раз ездила, только не в Крым, а у них в Ливадии большой дворец…

– А отработать эту поездку нужно, развлекая их песнями, – хмыкнул я. – Ладно, споём. Мы с тобой немного запустили свои песни. Книги продолжаем писать, а ни одной новой песни за год не записали. И наш ансамбль давно разбежался.

– Уже и другие так поют, – сказала Вера. – И наши песни, и мне незнакомые. Я слышала по радио.

– Давай тоже споём новую песню, – предложил я. – Время ещё есть, а музыку ты подбираешь влёт. Неинтересно петь то, что уже слышали не по одному разу. И песня у меня есть из тех, которые сочинили японцы. У нас сначала пели на японском, а русский текст появился позже. Называется «Каникулы любви». Подожди, сейчас возьму гитару.

Я сходил в нашу комнату за гитарой, вернулся в гостиную и, чтобы было удобней играть, сел на диван. Моё исполнение не тянуло на дуэт двух японок, но получилось тоже неплохо.

– У моря, у синего моря со мною ты, рядом со мною. И солнце светит, и для нас с тобой целый день поёт прибой. Прозрачное небо над нами, и чайки кричат над волнами, кричат, что рядом будем мы всегда, словно небо и вода.

– Замечательная песня! – оценила жена. – Почему ты раньше не пел?

– Да как-то не приходило в голову, – ответил я. – Садись и подбирай мелодию, а я пока запишу текст. Если нужно, сыграю ещё.

К вечеру жена выучила песню, и в семь мы уже были у апартаментов великого князя. Нам назначили встречу на то время, когда во дворце обычно ужинали, поэтому я не удивился тому, что в одной из комнат был накрыт стол.

– Немного подождём, – сказала встретившая нас Елена. – Муж с остальными сейчас должен подойти. Может, вы пока что-нибудь споёте, князь?

– Можно, – согласился я. – Я знаю, что у вашего мужа есть рояль, на котором приходится играть Вере, а как насчёт гитары?

– Аяка, принеси князю инструмент! – приказала Елена служанке.

Та поклонилась и, мелко семеня ногами, выбежала в другую комнату. В отличие от госпожи, носившей местные платья, эта девушка была замотана тканью на японский манер. Вернувшись, она опять поклонилась и протянула мне гитару. Я с позволения хозяйки сел на диван и исполнил ей песню Высоцкого о рае в шалаше.

– Украду, если кража тебе по душе, – зря ли я столько сил разбазарил? Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, если терем с дворцом кто-то занял!

– Вы, князь, будете почище Казановы, – услышал я голос Андрея. – Вот так оставляй с ним жён! Свою от нас увёз, а наших охмуряет!

Оказывается, пока я рвал душу и терзал струны, пришли недостающие участники вечеринки.

– Меня попросили – я сыграл, – пожав плечами, ответил я, откладывая гитару. – Княгиня просто чудесная женщина, но у меня уже есть своё чудо!

Мы сели за стол, на котором помимо большого торта были фрукты и много других сладостей, и с полчаса ими наедались, разговаривая о пустяках. В конце говорили о картинах Александры, с которых переключились на её родственников.

– Я так за них боюсь! – сказала она. – Американские штаты очень сильное государство, и если будет война…

– Будет, но не в этом году, – сказал я. – Основа их ударной мощи, помимо флота, – это авиация. Корабельной мало, а другим самолётам нужны аэродромы в Европе. Англичане отказались давать свои, а в Норвегии до следующего лета не успеют построить. И нужно перевезти через океан слишком много солдат и боевой техники.

– Вы меня не сильно успокоили, князь, – вздохнула Александра. – Мне муж уже говорил и об их выборах, и об аэродромах, но это только отсрочка. Я рада, что российский флот поможет Франко-Германской империи, но всё равно страшно. Почему мужчины так любят воевать? Этих колоний… их же очень много. Почему нельзя разделить?

– Американцы почувствовали свою силу и не удовлетворятся малым, – покачал я головой. – Они захотят править миром. Дурная затея, которая за тысячи лет так никому и не удалась, но желающие находятся. Если им вмазать как следует, на время утихнут. Постоянного и долгого мира не было никогда и нигде. Люди слишком драчливые и жадные до чужого добра, чтобы тихо сидеть на своей земле и пользоваться плодами своего труда. Им вечно чего-нибудь не хватает, да и напрягаться неохота, а у соседей всего больше, да ещё не по праву!

– У нас действительно очень мало хорошей земли, – грустно сказала Елена. – Раньше в плохие годы в деревнях старики уходили умирать, чтобы не отнимать еду у детей и внуков.

– В ближайшие годы в этом мире многое изменится, – сказал я. – Наша империя должна стать сильнее многих. Новая империя и Япония – наши союзники, которых мы не оставим без помощи. Главным будет отбиться от янки. А вам не нужно так переживать. Это не принесёт пользы вашим близким и нанесёт ущерб вам. У императора Августа под рукой два народа, мощная промышленность и сильные армия и флот. Американцы всегда были самоуверенной нацией, думаю, что Бог их за это накажет.

– После этих слов я спокоен за наше будущее, – усмехнулся Андрей. – Мы, кажется, собрались веселиться? Князь вы не объелись? Сможете петь?

– У нас приготовлена новая песня, а остальной репертуар старый, – предупредил я. – Так получилось, что мы давно не занимались пением.

Меня заверили, что с удовольствием послушают и старые песни, после чего вся компания перешла в ту комнату, в которой у Олега стоял рояль. Он сам умел неплохо играть, только сейчас пользовался редко. Мы пели и играли больше часа. Великие князья уже слышали почти все песни, когда мы ходили петь к Олегу, а их жёны довольствовались не очень хорошими грампластинками, поэтому были в восторге от живого пения. Больше других понравилась песня «Каникулы любви», которую слушали в первый раз.

– Что вы хотите, князь, за этот чудесный вечер? – в шутку спросил Андрей.

– С вас море, – ответил я. – Жена сказала, что отпустят в Крым, вот я и выкладывался.

– Я поговорю с отцом, – пообещал он. – Он не всегда с нами ездит, но на время найдёт вам замену, так что считайте, что вы уже на пляже. Нужно только подождать полтора месяца.

Мы простились и вернулись в свои комнаты, где узнали о грядущей свадьбе Ольги.

– Мне уже семнадцать и я окончила гимназию, что вам от меня ещё надо! – сердито выговаривала она родителям. – Если и дальше будут проволочки, я просто уйду в семью Сергея!

– И на что станете жить? – спросил отец. – Сидеть на шее у его родителей? Твой Сергей уже решил, чем займётся?

– Он будет инженером, как и его отец! – ответила Ольга. – И не нужно мне ничего говорить! Он это не я: ему брак не помешает учиться, а его родители согласны. Я понравилась его деду, и он обещал помочь. Он очень состоятельный человек!

– Ты и мне нравишься, – обнял я её, – так что обойдёмся без чужого деда. Что я не найду денег для родной сестры?

– Ты это одобряешь? – удивился отец.

– Пусть выходит замуж, – сказал я. – Сергей хороший парень, и из них получится прекрасная пара. Ему немного рановато, но если сестре не терпится… Если есть средства, мужчине семья не помеха для учёбы.

В общем сестра нас уломала. Мы, как я и обещал, помогли ей деньгами, хоть родители Сергея были этим недовольны, по крайней мере, на словах. Свадьбу назначили на конец июня и переложили её организацию на семью жениха. Только разобрались с Ольгой, как пришло известие о гибели американского эсминца. Если верить сообщениям американских радиостанций, его кто-то подорвал торпедой в двухстах милях от их восточного побережья. В некоторых передачах прямо обвиняли Франко-Германскую империю. Якобы была радиопередача с эсминца, что обнаружен перископ подводной лодки.

– Есть мысли? – спросил вызвавший меня император. – Я созванивался с кайзером. Ни одной их подводной лодки у берегов Америки сейчас нет.

– Ни минуты не сомневался в том, что империя здесь ни при чём, – ответил я. – Обострение отношений не в их интересах, а с военной точки зрения подобная операция просто нелепа. Или этот эсминец по какой-то причине взорвался сам, или ему помог это сделать кто-то из американцев. Только неясно, для чего это делать именно сейчас. Через год – понятно, но американцы ещё не готовы к войне, а реагировать придётся. Они уже лишились нескольких кораблей и ограничились нотой в адрес кайзера. Сейчас это трудно сделать.

– Думаете, они взорвали его сами? – задумался император. – И чья это может быть работа?

– В известной мне реальности в Америке всё было по-другому, – ответил я, сопроводив ответ пожатием плеч, – а в этой реальности я о ней мало знаю. У нас есть знатоки в министерстве, вот их и нужно спрашивать.

Император позвонил вминистерство иностранных дел, и через пятнадцать минут такой знаток был доставлен в его кабинет.

– Коллежский советник Данилов, – представился он после положенного приветствия.

– Хотелось бы знать, с чем мог быть связан подрыв американцами своего корабля? – спросил его Владимир Андреевич.

– Если это не случайность, то даже не знаю… – в замешательстве ответил чиновник. – Америка ещё не готова к войне.

– А если её объявят, но не начнут? – спросил я. – Кто от этого будет в выигрыше?

– Я думаю, что президент Олбен Баркли, – ответил он. – Демократы проиграют выборы, причём и президентские, и в Конгресс. В этом уже никто не сомневается. Но если президент получит согласие Конгресса и объявит войну Франко-Германской империи, то это позволит ввести военное положение на всей территории страны и отменить выборы до окончания военных действий. Такое предусматривается конституцией, хотя за всю историю ни разу не применялось. Кроме того, президент у них является главнокомандующим, а это в случае удачной войны…

– И Конгресс даст такое право? – с сомнением спросил император.

– Я думаю, что даст, – ответил чиновник. – У демократов в нём значительное большинство, а этот взрыв так обыграют в прессе, что будет опасно выступать против. Нужно немного подождать. Если это действительно президент, он должен выступить сегодня или завтра. В органах власти в войне обычно больше других заинтересованы военные, но не в этом случае. Эта провокация может помешать их подготовке в Норвегии. Производители военной продукции и так загружены заказами, поэтому взрыв эсминца ничего им не даёт.

Американский президент выступил через три часа после первых сообщений о трагедии. Он сказал следующее:

– Граждане Американских штатов! Со скорбью и гневом хочу вам сказать, что сегодня вблизи наших берегов неизвестная подводная лодка потопила наш эсминец, прервав жизнь двухсот семидесяти трёх наших соотечественников! Подобное преступление не должно остаться без возмездия! Не так давно, когда мы занимали бывшие колонии Франции, чтобы не бросать без присмотра их население и привести туземцев в лоно цивилизации, головорезы кайзера Августа совершили ночное нападение на наших моряков и морских пехотинцев. Подводные лодки потопили два корабля, а высаженный с них десант вырезал наших солдат. Погибло в общей сложности восемьсот американцев. Я уже тогда хотел обрушить на захватившую Францию Германскую империю всю силу нашего гнева, полагая, что разговаривать с убийцами бесполезно, но воспротивилась республиканская часть Конгресса, и для объявления войны у меня не было в нём нужного большинства. Мне сказали, что мы должны ждать и готовиться, чтобы нанести удар наверняка и с минимальными потерями. Я дал им себя убедить, и, как выяснилось, зря! Уверен, что сегодняшняя трагедия – это нападения немецкой подводной лодки! Я вторично обращусь к Конгрессу с требованием вручить мне всю полноту власти для ведения войны. Прогнившие монархии Европы бросают вызов самой демократичной стране мира! Я обещаю, что наши доблестные армия и флот сокрушат их с вашей помощью и принесут свободу на земли, откуда пришли наши прадеды! Величие Американских штатов и наши идеи равенства покажут освобождённым народам Европы истинный пример жизни! А виновные в преступлениях будут сурово наказаны по нашим законам. Враг силён, поэтому каждый из вас должен сделать всё, что в его силах, чтобы помочь своим соотечественникам, которые, рискуя жизнями, будут отстаивать свободу с оружием в руках! Мы победим, потому что на нашей стороне Бог и правда!

– Как он завернул! – сказал сидевший со мной у приёмника отец. – Прогнившие монархии Европы! Это не только немцы с французами, но и мы. Наверное, узнали о нашем союзном договоре. Только ведь сюда можно включить и англичан. Не хотят ли они заодно отобрать колонии и у короля Эдуарда?

– Пуп у них развяжется воевать против всех сразу, – ответил я. – Хотя сказано очень нагло. Не нравится мне это. Он уверен в том, что мы – это уже прошлое, а для такой уверенности должны быть серьёзные основания.

– Ложились бы вы спать! – сказала заглянувшая в гостиную мать. – Уже двенадцатый час! Завтра узнаете.

– Уже идём, – ответил ей отец и обратился ко мне: – Действительно, выключай приёмник и ложись. Это у американцев четыре часа дня, а мы с тобой завтра из-за них не выспимся. Новости будут в утреннем выпуске.

Я не стал спорить, потому что тоже хотел спать. Дурное дело – не выспаться и ходить сонным, особенно когда в этом нет никакой необходимости. Но утром я первым делом побежал включать приёмник. Отец встал позже меня.

– Ну что там? – спросил он, появляясь в гостиной. – Мне уже некогда слушать новости, нужно завтракать и идти на службу.

– Морские министры наших империй выступили с заявлениями, что их подводных лодок вблизи Америки не было, поэтому никто этот эсминец не топил. Англичане пока молчат, но их никто и не обвинял. Но для американцев наши оправдания – это только лишнее подтверждение нашей вины и лживости. Сегодня ожидается заседание Конгресса. Американские комментаторы уверены в том, что война будет объявлена. Не знаю, что печатают в их газетах, а в эфире подняли такую бучу! Настоящая истерика! Не удивлюсь, если скоро многие американцы понесут свои деньги в фонд обороны. Компания организована очень профессионально. Даже мне захотелось побежать в банк и чего-нибудь им перевести.

– А мы хотели спокойно дожить до следующего лета, – вздохнул отец. – Ладно, ты слушай, а я пошёл.

Долго я сидеть не стал, потому что подозревал, что разбора отчётов сегодня не будет. Так и оказалось. Стоило мне прийти в расположенную неподалёку от императорского кабинета комнату, где мы с Николаем Михайловичем возились с бумагами, как зазвонил телефонный аппарат, и раздражённый Владимир Андреевич велел всё бросить и идти к нему. При моём появлении императорские гренадёры отдали честь и слаженно расступились в разные стороны. Секретарь вскочил со своего места и поспешил открыть передо мной дверь. Раньше за ним не водилось такой предупредительности. В кабинете, помимо императора, сидели канцлер и военный министр. Я начал приветствие по всей форме, но был прерван.

– Садитесь за стол, князь! – сказал Владимир Андреевич. – Считайте, что уже со всеми раскланялись. Меня сейчас интересуют не ваши манеры, а то, что вы стали бы делать.

Я послушно сел за стол и начал:

– Я далёкий от армии и флота человек, хоть и имею воинское звание, но мне кажется, что ситуация для нас очень благоприятная. Ну объявят войну нашим соседям…

– Уже объявили, – перебил меня Вяземский.

– Мы знали, что так и будет, только думали, что это случится позже, – продолжил я. – Но начав так рано, они подгадили сами себе. Нельзя атаковать побережье силами только одного флота без мощной авиационной поддержки, а у них её нет и не будет до следующего лета.

– У них пять или шесть авианосцев, – возразил министр, – а это четыреста самолётов.

– Там в основном пикировщики, – в свою очередь возразил я. – Истребителей немного. Если бросить на американский флот много самолётов, он не отобьётся одними зенитными средствами. Потери в самолётах будут большие, но корабли они перетопят! Кроме того, для нормального ведения войны с сильным противником где-то в Европе должна быть база, куда нужно заранее перевезти кучу припасов и много солдат и техники. Того, что могут взять на борт десантные суда, совершенно недостаточно. Отказав янки в помощи, англичане сильно им подгадили.

– Они развернули строительные работы в Норвегии, – сказал канцлер. – Солдат там пока мало, но припасы и технику уже везут.

– Ну и разбомбить всё это к чёртовой матери! – посоветовал я. – Войну кайзеру уже объявили, так что я на его месте не думал бы ни минуты. У американцев сейчас нет прикрытия от налётов авиации, так что немцы разнесут там всё в пух и прах. И норвежцам урок. Вряд ли после этого найдётся много желающих оказывать помощь Америке. Франко-Германскую империю и так обливают грязью, так что хуже в этом уже не будет. Этой операцией кайзер нанесёт янки большие потери, затруднит им всю военную компанию, выиграет время и поднимет дух своим подданным. Вот нам пока встревать нежелательно. У американцев на Тихом океане полно кораблей, как бы они не решили отыграться на нас. Но бомбы объёмного взрыва я союзникам дал бы. У нас с ними союз всерьёз и надолго.

– Я об этом думал, – сказал Вяземский, – но были сомнения. Не хотелось начинать первым.

– Уже не получится отсидеться, – возразил я. – Мира не будет, так зачем давать противнику укрепиться и создать плацдарм для нападения? Они объявили войну, не пожалев своего корабля. Пусть это сыграл президент, нарушив тем самым чьи-то планы, остановиться теперь не сможет никто.

– Будут ещё какие-нибудь мысли? – спросил император.

– Только одна, – ответил я. – Усилить против янки компанию в прессе. К началу боевых действий весь народ должен ненавидеть американцев, начиная с чистильщика сапог и заканчивая их президентом. О том, что в Америке не одни мерзавцы, можно поговорить после войны. Война будет долгой и тяжёлой, и нужна поддержка всех сословий. Американцы уже объявили о сборе пожертвований на поддержку военного строительства, а чем мы хуже? Это сейчас хватает средств, в военное время их никогда не бывает много.

– Спасибо, князь, – сказал мне император. – Можете идти, но пока не отлучайтесь из своей комнаты.

Я вернулся к Николаю Михайловичу и застал его у невесть откуда взявшегося радиоприёмника.

– Слушаю новости, – сказал он. – Нам его принесли, как только вы ушли. Не хотите присоединиться? Передают много интересного.

Я присоединился, но ничего интересного не услышал. Американцы по-прежнему нагнетали военную истерию, англичане отмалчивались, а станции, вещавшие на немецком и французском, обвиняли янки в провокации и запускали в эфир патриотические передачи. Испанского языка мы не знали, поэтому не смогли оценить реакцию Латинской Америки. На месте латиноамериканцев я не радовался бы. Закусившие удила и отбросившие прежние правила Американские штаты были опасным соседом. Если они и раньше не слишком считались со странами Южной Америки, что хорошего можно было ждать теперь? Пока янки не до них, но не нужно большого ума, чтобы понимать, что рано или поздно придёт и их черёд. А вот наши радиостанции выглядели бледно. Общая направленность передач, несомненно, была антиамериканской, но какой-то беззубой, что ли. Так одна из трёх самых популярных станций всего лишь выражала сомнения в том, что эсминец был потоплен немцами. Когда я сказал об этом Рейтерну, он пожал плечами.

– А что вы от них хотите, князь? Это же купеческая станция. Там главные акционеры Губонин и Рябушинские, а они больше других пострадали от нарушения торговых связей с Америкой. Люди неглупые и должны понимать положение, но радости у них от этого нет. Наверное, надеются, что всё как-нибудь утрясётся, и не хотят портить отношения с американцами. Отсюда и эти осторожные оценки. Сейчас такие станции нужно брать под правительственный контроль. Ладно, займусь своими отчётами. Вам не мешает приёмник? Тогда пусть работает, может, услышим что-нибудь важное.

Важного мы в тот день не услышали. На следующий тональность передач на русском радио заметно поменялась, став более агрессивной и наступательной. Мы уже не оправдывались и высказывали осторожные предположения, а обвиняли американцев во всех смертных грехах. Послушав такое с час, я хотел выключить приёмник, но Николай Михайлович воспротивился.

– Не выключайте, князь, просто немного приглушите звук, может, передадут что интересное.

Он оказался прав. Уже перед самым обедом, когда мы закончили работу, правительственная радиостанция союзников сообщила о массированном налёте на американские объекты в Норвегии. Три сотни бомбардировщиков и около сотни прикрывавших их истребителей в дневное время легко подавили противовоздушную оборону янки и нанесли удары по строящимся аэродромам и складам военной техники. Заодно был потоплен грузовой корабль с танками на борту. Видимо, хорошо сработала разведка, так как шли не наобум Лазаря, а каждая группа по заранее намеченным целям. Первым же ударом было уничтожено всё, что американцы построили и привезли за последние полгода. Но кайзер этим не ограничился. Потери в самолётах были незначительные, поэтому второй налёт, который последовал через десять часов, был таким же масштабным. На этот раз не только добили американцев, досталось и норвежцам. Империя этими бомбёжками показала всем европейцам, что помогающие её врагам не будут забыты. Судя по скорости, с которой руководство союзников подготовило и провело эту операцию, оно обошлось без наших бомб и моих советов. Теперь нужно было ждать, как на это отреагируют американцы. Я думал, что они начнут ломать англичан через колено. Других возможностей что-то быстро исправить и подготовить вторжение к следующему лету у них не было. Хотя кто его знает, как всё повернётся. В последнее время я не один раз ошибся в своих прогнозах. Лишь бы для поднятия духа не попытались захватить наши дальневосточные города или хотя бы разрушить их силами флота. Сил этих у них было намного больше, чем у нас, а японцы вряд ли придут на помощь. Не потому, что не захотят, просто не успеют.

Глава 26

Сегодня император меня удивил. Его звонок оторвал от отчётов и заставил поспешить в кабинет.

– Я изучил ваши записи, князь, – сказал мне Владимир Андреевич, – и решил, что в прошлом вашей половины было немало такого, что может пригодиться и нам. Сейчас в министерстве народного просвещения работают над реформой образования. Восьмилетнее должно стать обязательным, а число гимназий и школ, дающих полное образование, будем увеличивать. Заодно проведём реформу письменности, о которой вы упоминали. Много менять не будем, уберём самое неприятное. Но это я сказал к сведению. Есть мысль создать молодёжную организацию вроде описанного вами комсомола. Нужно срочно строить казённые заводы, железные дороги и электростанции, и делать это в тяжёлых условиях, там эту организацию и используем. Политики в ней быть не должно, только патриотизм и христианские ценности. Берётесь?

– Что я должен делать? – растерялся я. – Создавать такую организацию? Ваше величество, увольте, ради бога! Я всю ту жизнь бегал от общественной работы, да и кем-то управлять не люблю и не умею! Могу написать, что она должна собой представлять, её программу и устав, но занимаются пусть другие.

– Всё можете и умеете, – вздохнул он, – просто вы лодырь. Ладно, пишите, что посчитаете нужным, а потом принесёте мне. Можете идти.

Неприятно, когда тебя называют лодырем, особенно если это делает самое высокое начальство из всех возможных, но, выйдя из кабинета, я с облегчением вздохнул. Взваливать на свою шею такую обузу… Нет уж, пусть лучше буду лодырем. Сидение за записями не заняло много времени. Я не собирался делать ставку на религиозный фанатизм, поэтому религия в моём программном документе была вроде изюма в булке: вкус придаёт, но ешь всё-таки больше тесто. Основной упор был сделан на патриотическое воспитание. Заодно предложил начать заниматься им с младших классов, создав в них что-то вроде пионерской организации. Символику, не мудрствуя лукаво, содрал ту, которая была в СССР, пионеров тоже назвал пионерами, а вот с названием для организации молодёжи пришлось поломать голову. В конце концов я остановился на Пасомоле, что в переводе означало патриотический союз молодёжи. В той реальности привыкли к комсомолу, который звучит ничуть не лучше, в этой пусть пасомольцы привыкают к моему творению. А если не понравится, пусть думают сами. Переписав начисто, я отнёс свои записи императору.

– Понравилось всё, кроме названия, – сказал он мне на следующий день. – Ладно, отдам тем, кто этим займётся, пусть подумают. И с детьми вы хорошо придумали, особенно с начальной военной подготовкой. Это пригодится.

Я вернулся в нашу комнату и опять увидел Рейтерна у радиоприёмника, который у нас так и не забрали. Теперь у старика было чем занять время.

– Что произошло, пока я отсутствовал? – в шутку спросил я.

– Вот вы шутите, – сказал он, – а интересные сообщения были на самом деле. Например, о прибытии в порт Лондона американского крейсера «Уичита». Передали, что это дружеский визит, хотел бы я только знать, кто на нём прибыл с изъявлением дружбы.

– А что говорят сами американцы? – спросил я.

– Об этом крейсере – ничего. Они стали меньше говорить, больше пускают в эфир музыку. Но компания в газетах продолжается.

– Думаете, они договорятся? – спросил я.

– Трудно сказать, – задумался Николай Михайлович. – С одной стороны, они в последнее время наделали друг другу гадостей, а с другой – у американцев и англичан очень тесные связи и много общих интересов. Англичане оказались между двух огней и должны сделать выбор. Я на их месте был бы в затруднении. Если они вступят в союз с американцами, то тем самым сразу объявят войну кайзеру, а союзники смогут им помочь только флотом и лишь немного авиацией. И отказать американцам будет трудно. Британия очень уязвима из-за колоний. В них никогда не было больших сухопутных сил, разве что во время боевых действий, а кораблей сейчас мало. Для Американских штатов несложно занять их и интернировать всех военных. Создадут на территории колоний несколько авиационных баз, и англичанам придётся забыть о том, что они когда-то принадлежали короне. В доминионы янки не полезут, но и из них англичанам не окажут никакой помощи. Это надолго отодвинет войну с нами, но потом она будет ещё более кровопролитной.

– Налево пойдёшь – коня потеряешь, – сказал я. – Направо пойдёшь – жизнь потеряешь.

– В вашем случае выбрать легче, – усмехнулся Рейтерн. – Коня, конечно, жалко, но выбор понятен. А у них всё не так очевидно.

– И чего вы от нас хотите? – спросил премьер-министр гостя.

– Вам уже передавали наши требования, сэр Уинстон, – сказал Ллойд Гольдман. – С тех пор они ничуть не изменились.

– Мы не можем предоставить вам свою территорию, – покачал головой Черчилль. – Подождите с возражениями, сначала выслушайте, что я вам скажу! Мы могли бы обсуждать этот вопрос, если бы вы не поспешили со своим объявлением войны! Сейчас любой, кто окажет вам помощь и предоставит территорию, окажется врагом Франко-Германской империи со всеми вытекающими для него последствиями. Мы пока значительно слабее вашего противника и не желаем повторить судьбу Норвегии. Вы не окажете нам существенной помощи, более того, даже не сможете использовать нашу территорию для накопления войск и развёртывания бомбардировочной авиации. Какое может быть накопление под бомбёжками? Немцы построили на территории Франции десятки аэродромов и склады с горючим и боеприпасами. От них до Лондона только сотня миль! У меня есть предложение. Вы заняли оставленный Францией Алжир, и можете накапливать там силы. Мы пропустим ваш флот через Гибралтар, и он сможет атаковать и занять побережье Франции. От места высадки до побережья Алжира пятьсот миль. Ваши самолёты вполне могут прикрыть флот от вражеской авиации и бомбить тех, кто будет вам препятствовать, им хватит горючего для того, чтобы вернуться. Я понимаю, что это неудобно, но это более безопасный вариант и для вас, и для нас. А русскому флоту, чтобы до вас добраться, нужно идти из Севастополя через проливы полторы тысячи миль.

– А при чём здесь русские? – не понял американец.

– У них военный союз с кайзером, – любезно просветил гостя Черчилль. – А немцам придётся перегонять корабли из Северного моря две тысячи миль. И весь флот они не уведут. Вам достаточно захватить Марсель…

– И вы пропустите флот империи через Гибралтар?

– Мы не можем их не пропустить, – ответил Черчилль, – разве что немного задержать, да и то это слишком рискованно. Рассчитывать вы сможете только на свои силы. Мы если и поможем, то уже в конце войны. Вам некого винить, кроме самих себя. Вы не оказали нам поддержку, занявшись колониями, которые от вас и так никуда не делись бы, а мы в результате понесли большие потери. Сейчас восстанавливаемся, и я не могу сказать, будем ли в состоянии сражаться к следующему лету.

– Насчёт русских – это точно?

– Мы получили эту информацию от посла как достоверную.

– Ваше предложение кажется мне интересным, – сказал Гольдман, – и я передам военным, но и у меня есть к вам одно предложение, которое не очень трудно выполнить. Вы вполне сможете построить для нас хороший аэродром, скажем, в Шотландии. Там достаточно диких мест, так что разведка кайзера о нём не пронюхает, а если что и узнают, вы в своём праве. Всё, что нам потребуется, перебросим туда к началу войны. С него наши тяжёлые бомбардировщики смогут бомбить всю Германию. И мы будем это делать уже после вторжения на побережье Франции. Вряд ли немцы станут мстить: им будет не до вас, да и не захотят они связываться с ещё одним врагом.

– Я скажу королю, – кивнул Черчилль. – На таких условиях на это можно пойти. Вы к нам надолго?

– Уйдём ночью, – ответил Гольдман. – О нашем приходе знают, поэтому не будем рисковать. Сообщите о решении через посла.

Вернувшись на корабль, эмиссар вызвал радиста крейсера.

– Зашифруйте и срочно передайте! – приказал он, отдавая матросу записку.

У него всё получилось, но это не радовало. Конгресс проголосовал, как и ожидалось, наделив нужными полномочиями, но взрыв эсминца спутал карты военным и привёл к катастрофе в Норвегии. Вину за неё тут же возложили на президента. Его обвинили не Конгресс и не пресса, а те, кого он обыграл. Он пытался договориться, но с ним не стали разговаривать. Плохо, он рассчитывал на другое.

– Я вам ещё нужен, господин президент? – спросил его Николас Коулман.

– Позови охрану, Ник, и можешь уезжать, – ответил он. – Я сейчас тоже уеду домой.

Николас кивнул и вышел из кабинета. Вернулся он с двумя крепкими парнями в строгих костюмах. Телохранители подошли к президенту и завернули ему руки за спину.

– Что это значит? – со страхом спросил Олбен Баркли у секретаря. – Ник!

– Извините, сэр, – ответил тот, – но так надо.

Один из парней зажал президенту рот, а Коулман быстро сделал укол небольшим шприцем прямо через одежду. Олбера держали, пока не затихли бившие его судороги.

– Положите в кресло, – велел Коулман, – и возвращайтесь к себе.

Минут через двадцать он поднимет тревогу. Препарат распадётся, а вскрытие покажет обширный инфаркт. На едва заметную точку на теле не обратят внимания, тем более что врачи в курсе того, что не стоит проявлять излишнее рвение.

Я так и не привык к этим плавкам. Не знаю, что использовали в пятидесятые годы той реальности, но думаю, что не такие консервативные наряды. Женские купальники были сплошные, полностью закрывали грудь, и штанишки на пару ладоней не доходили до коленей. Но фигуру они обтягивали точно так же, как и в двадцать первом веке. А мужчинам полагался комплект из майки и облегающих трусов, более длинных, чем у женщин. Расцветка у тех, которые я видел, была тёмно-синяя, тёмно-зелёная или арестантская – в полосочку, вызывавшая у меня непроизвольную улыбку. Мы вторую неделю отдыхали в Ливадии. Дворец был огромный и почти пустой. Император не поехал на море, поэтому, кроме великих князей с жёнами и нас, здесь были только слуги и охранники. Первый этаж дворца был отдан под залы, а наши хозяева жили в своих комнатах на втором. Нас поселили в гостевых покоях. Всё было сделано очень красиво, необычайно удобно и слишком, на мой взгляд, роскошно. Замечательный парк террасами уходил к прекрасному песчаному пляжу. Единственным неудобством было то, что по этим красотам долго добираться до воды, но это не нравилось только мне одному. Вера была в восторге, великие князья ко всему здесь привыкли, а их жёны находились в таком же восторженном состоянии, как и моя. В той жизни я один раз был в Крыму, но далеко от Ялты. Было сухо и жарко и до моря приходилось идти полчаса по выжженной солнцем степи. Питались плохо, а тут ещё простыл один из сыновей, поэтому я не получил от той поездки большого удовольствия. В этой всё было по-другому. Мы пока не видели штормов и дождей, а кристально-чистая вода была тёплой с утра до вечера, и из неё не хотелось вылезать. Кроме купания мы загорали, точнее, прожаривали на солнце конечности, потому что остальное было закрыто одеждой, и катались на лодке. Сейчас я с Олегом отдыхал на лежаках, а Андрей плескался в воде с женщинами. Два с лишним месяца занятий не прошли для великих княгинь даром: у обеих появились небольшие, но крепкие мускулы, немного изменилась осанка, а Елена стала крепче здоровьем. Вопреки ожиданиям, я не слышал, чтобы об этих занятиях кто-то болтал. Видимо, о них пока не узнал никто из тех, кто мог бы пустить слух.

– Алексей, – не открывая глаз, сказал Олег. – Ты уже несколько раз говорил о том, что вскоре империя станет гораздо сильнее. Я не учёный, можешь по-простому рассказать, в чём источник этой силы?

– Если по-простому, то в ракетах, – лениво ответил я. Говорить не хотелось, но я не мог отказать Олегу. – Разница между ракетой и снарядом в том, что полёт снаряда не изменишь, а ракетой можно управлять. Некоторые даже будут сами наводиться на танк или самолёт.

– Как такое может быть? – недоверчиво спросил он.

Пришлось прочитать лекцию об инфракрасных лучах и радиолокации.

– Кроме того, дальность полёта снарядов сильно ограничена, – продолжил я, – а ракетами можно стрелять даже на тысячи километров, только для этого они должны быть очень большими.

– А зачем так далеко? – не понял он.

– А ты представь, что стреляешь из Владивостока по Сан-Франциско. В головной части новая взрывчатка или яды.

– Какие яды? – спросил он, открыв глаза.

– Те, которые разработало и использовало Братство, – ответил я. – Неужели ты об этом не знаешь? Я думал, что вам сказали.

– Брату, может, и сказали, а я о ядах слышу впервые. Говори, если начал.

Я рассказал всё, что знал сам.

– Какая гадость! – выразился Олег. – Слава богу, что это не пошло в ход. Так ты хочешь обстреливать этим города?

– Знаешь, в чём между нами разница, если не считать того, что я простой князь, а ты великий? – спросил я. – Во мне память человека, который жил в страшное время. Незадолго до его рождения по десяткам стран прокатилась такая война, которую ты просто не можешь представить. В огне исчезли тысячи городов, и были убиты десятки миллионов людей, и гражданских погибло гораздо больше, чем солдат. И их не только убивали при бомбёжках и артобстрелах городов, их расстреливали, вешали и травили газом. А потом изобрели новые бомбы, каждая из которых могла стереть с лица земли город. Изобрели многие, но применили только американцы, о которых ты только что пёкся. И применили не по необходимости, а просто испытали на двух городах, в которых жили соотечественники твоей жены. Больше двухсот тысяч человек погибли сразу, тысячи умирали от последствий взрывов много лет спустя. Никаких армейских частей там не было.

– Это ужасно, – сказал он. – Мне даже плохо верится, но при чём здесь мирные американцы? Решали-то не они!

– Запомни, что непричастных не существует! – сердито сказал я. – Тебе, как великому князю, это нужно хорошо знать. Могли бы американские генералы двести сорок раз применять военную силу за последние двести лет, если бы им это не позволял собственный народ? Народ, налоги с которого шли на производство вооружений и содержание армии! Почти всё время этот народ одобрял политику своих властей и возмущался только тогда, когда что-то не получалось и в Америку начинали вереницей везти гробы с американскими парнями. А когда эти парни тысячами убивали каких-то там корейцев или вьетнамцев, большинству не было до этого дела. Убивают, значит, этого требуют интересы Америки! Их так и называли – молчаливое большинство. А для тех немногих, у кого были совесть и смелость протестовать, хватало тюрем.

– Ты их не любишь, – заметил Олег.

– А не за что их любить, – ответил я. – Отдельные американцы могут быть замечательными людьми, а вся нация… Их мало кто любил, в основном ненавидели, завидовали или боялись. Они жили за счёт других, ввергая в войны и беспорядки те страны, которые считали для себя опасными. А из тех, кого удалось подмять, а таких было много, тянули все соки. Богатства таких стран уходили у их народов, как песок сквозь пальцы, чтобы безбедно существовали эти… Ладно, не хочу о них говорить.

– А яд – это всё равно дрянь!

– Может быть, – согласился я, – но в другой реальности на наши города были нацелены и ракеты с такими ядами. И потом неужели ты считаешь, что мгновенная смерть от яда страшнее, чем мучительная смерть в огне взрыва? Какая разница для человека, чем ты его убьёшь? И не нужно говорить, что нельзя обстреливать города. Если к нам придут американцы, орудия их кораблей обстреляют города, а авиация будет их бомбить. В этом логика войны. Мало убить солдат и уничтожить танки. Рабочие сделают другие машины, а правительство найдёт солдат. А если ты посеешь в народе страх, нарушишь управление и разбомбишь заводы, тем самым разрушишь врагу тыл и быстро выиграешь войну. Война ведётся не с армией, а с народом, поэтому и страдать будет народ.

– А почему Сан-Франциско? – спросил он.

– Надо показать силу, – объяснил я. – Уничтожим их корабли и пустим одну или несколько ракет. Ставится задача не убить как можно больше людей, а показать свои возможности, поэтому обойдёмся взрывчаткой.

– Аляска?

– Аляска, – подтвердил я. – Дело даже не в самой земле, которая когда-то была нашей, у нас своей девать некуда, а в самом факте нашего присутствия. Не только они могут повсюду наводить свои порядки, найдётся и на них управа! Пусть попробуют пожить бок о бок с сильным соседом.

– Хорошо, ракеты, – сказал он. – Будет что-то ещё?

– Сделаем много нового. Что-то оставим только для себя, другим поделимся с остальными. Мне сложно тебе об этом рассказывать.

– О чём беседуете? – спросил подошедший Андрей.

– Рискнул бросить женщин? – спросил я. – Не утонут?

Через неделю после прибытия он начал обращаться ко мне на ты, ну и я ответил тем же. Елена не обратила внимания на наше панибратство, а Александру оно удивило. Но она удивлялась недолго, и в тот же день женщины последовали примеру своих мужей.

– Не хотят они выходить из воды, – ответил он, занимая третий лежак, – а мне уже надоело. Так о чём говорили?

– О ядах, – ответил Олег. – Ты о них знал?

– Нашли тему для разговора, – удивился Андрей. – Не вздумайте говорить об этом при женщинах.

– Значит, знаешь, – сделал вывод Олег. – Отец был в Братстве, поэтому тоже должен знать. Один я среди вас незнающий.

– Узнал бы и ты, – ответил Андрей. – Сейчас ты не сможешь дать правильную оценку.

– Яд – это мерзость, а города бомбить нельзя, – повторил я слова Олега. – А если бы не было этого яда в европейских городах, ты сейчас не грел бы здесь пузо. На нас навалились бы Англия, Франция и Германия. Думаешь, мы выстояли бы? Я в этом сильно сомневаюсь. Не знаю, посвящали тебя в это или нет, но они хотели после победы сократить численность нашего населения в десять раз. И сократили бы, пусть и не сразу. Добро, сочувствие, человечность – эти качества уместны в общении между людьми, государства общаются между собой по-другому. Поэтому я никогда не любил политику. Большинству политиков наплевать не только на чужие народы, но и на свой собственный. Они служат верхушке общества и своим собственным интересам.

– Отец печётся о благе народа! – с негодованием сказал Олег. – Не думал, что ты так циничен!

– Печётся, – согласился я. – Он правитель не из худших. Но народ – это такая разношёрстная масса людей, что печься обо всех трудно. Он тоже больше печётся о тех, кто ему ближе и составляет основу власти. Я не циник, просто я много видел и знаю. Придёт время, и ты тоже станешь таким циником.

– Слушай, что тебе говорит умный человек, – насмешливо сказал Андрей, – сам станешь умнее. И присмотрись к тому, что и как делает отец. Он тоже от многих зависит и не всё делает так, как хотел бы. А вообще, прекращали бы вы здесь эти разговоры. Вернёмся в Москву, тогда можете портить друг другу настроение, а мне его здесь портить не надо. Алексей, ты слушал радио? Что в Америке?

– Выбирают, – ответил я, – и будут заниматься этим увлекательным делом ещё дней десять. По прогнозам, демократы проиграют. Военная риторика немного притихла, но война – дело решённое, оба кандидата включили её в свои предвыборные обещания. С англичанами, похоже, опять ни до чего не договорились, хотя ругани в их адрес почти нет.

– И какой у тебя прогноз по военным действиям?

– Сам не хотел говорить о политике и затеял этот разговор, – недовольно сказал я. – Опасаюсь я делать прогнозы, что-то они у меня в последнее время не сбываются.

– А всё-таки?

– Воевать одним флотом полезет только идиот, – ответил я. – Я не считаю американцев идиотами, поэтому они обязательно будут где-нибудь собирать ударную армию и накапливать резервы. Быстро это через океан не перевезёшь, поэтому начнут не раньше мая. В Европе никто не захочет оказывать помощь, поэтому воспользуются колониями в Африке. Наиболее удобным мне представляется Алжир. От него рукой подать до французского побережья, а нам или немцам долго вести туда флоты. Кроме того, если они его захватят, для наших кораблей не будет баз снабжения. Все страны постараются отмежеваться от конфликта, поэтому помощи ни от кого не получим. И у янки будет авиационное прикрытие.

– И как они будут действовать? – спросил Олег.

– Я выгружал бы всё на атлантическом побережье Марокко, – сказал я. – Там есть порты, а расстояние до побережья Американских штатов по прямой примерно пять тысяч километров. Не знаю, что построили французы, но хорошие дороги должны быть, конечно, не через Сахару, а ближе к побережью. Вот ими и возить грузы. Порты Марокко в Средиземном море заняты испанцами, но их навалом в Алжире. Песка и воды достаточно, нужно только завезти цемент, а работать американцы умеют. Я думаю, что к зиме построят достаточно аэродромов. Перегонят самолёты, и можно подтягивать флот. Англичане не закроют им проход.

– Пять тысяч километров не пролетит ни один самолёт, – заметил Андрей.

– Варианты есть, – подумав, сказал я. – Можно с дозаправками лететь вдоль Южной Америки, а потом пересечь океан в самом узком месте. Гвинея занята американцами, а в неё без боеприпасов долетит любой самолёт. Это я говорю о тяжёлых бомбардировщиках, остальные самолёты легко перевезут авианосцы. Можно лететь через Канаду с дозаправкой в Норвегии или Англии, но это рискованно. Одним словом, они найдут способ переправить.

– А прогноз по войне? – спросил Олег.

– Я вам не Кассандра! – рассердился я. – Единственное, что могу предсказать без ошибки, так это то, что прольётся много крови. Американские штаты сильнее во всех отношениях, но им придётся всё возить через океан, а это нелегко, особенно в непогоду. А у немцев с французами всё под рукой. В этом их сила и слабость.

– Объясни, что ты имеешь в виду, – попросил Андрей.

– Когда всё под носом, войска ни в чём не испытывают нужды, – ответил я. – Это должно быть ясно. Но американцы смогут бомбить заводы и города империи, а вот кайзер не сможет ответить тем же. Это громадное преимущество, которым американцы пользуются всю свою историю. Все войны где-то на стороне, а у них дома никаких разрушений. У европейцев есть ещё две сильные стороны. Первая – это то, что они дерутся за свою землю, а вторая заключается в том, что они неплохо умеют воевать. Из американцев хреновые вояки. Навалиться на более слабого противника – это они могут, а на то, чтобы долго воевать с сильным, их не хватает. Может быть, защищали бы изо всех сил родную Америку, но здесь так воевать не будут. Для немцев с французами главное – это выдержать первый удар и нанести янки как можно больший урон. Женщины идут.

Действительно, нашим русалкам тоже надоело сидеть в воде, и они решили присоединиться к нам.

– Скучные вы люди! – сказала подошедшая первой Вера. – Загорать можно и в Москве, а такой воды там не будет.

Она легко подняла один из лежаков и поставила его рядом с моим.

– Ещё не вырос рыбий хвост? – спросил я. – Вода замечательная, как и всё здесь, но нельзя же сидеть в ней полдня.

– Я сидела бы, – сказала Александра, устраиваясь на лежак рядом с мужем. – У нас никогда не было такой воды. Даже летом она прохладная и какая-то тёмная, с этой сравнить нельзя. Я отсюда никуда не уезжала бы. Жаль, не взяла краски, а то обязательно нарисовала бы эту красоту!

– Не вылезая из воды, – пошутил я. – Здесь хорошо летом, а в другое время ветрено и море часто штормит. И рисовать море тяжело, это получается не у всех художников.

– Скучно так лежать, – сказала Елена. – Алексей, расскажите ещё что-нибудь о сыщике.

Вера сболтнула о том, как я развлекал семью рассказами о Шерлоке Холмсе, и теперь мне приходилось время от времени развлекать. Им нравилось, а для меня это было довольно утомительно и скучно.

– Давайте отложим на вечер, – сказала жена, которая увидела выражение моего лица и решила помочь. – Под таким солнцем не хочется ничего, даже работать языком. Нескоро нам удастся так отдохнуть. Сколько мы здесь пробудем?

– Если ничего не случится и не вызовут в Москву, то можем отдыхать до конца июля, – сказал Андрей, – или пока не надоест, но вам это не грозит.

– А тебе уже скучно? – спросила Александра.

– Разве можно соскучиться, когда с нами Алексей? – засмеялся он. – Он полон талантов и сюрпризов. Если наскучат развлечения, поговорим о жизни или займёмся политикой.

– Откуда вы столько всего знаете? – спросила меня Александра. – Вы для меня человек-загадка. Юноши в вашем возрасте столько не знают и так себя не ведут. И к вам почему-то у всех серьёзное отношение. Сочинителя песен и книг могут уважать и любить, но отношение будет другим, а с вами даже советуется император. Когда вы со мной говорите, у меня такое чувство, что я говорю с много прожившим человеком.

– Я думаю, что их можно посвятить в твою историю, – сказал мне Андрей. – Дальше нашей семьи это не уйдёт. Если узнают, то не от нас. Ты же уже многим говорил?

– Лично я – не многим, но сколько человек знают в Братстве… – я пожал плечами. – Если собрать всех, наберётся с полсотни. И есть знающие среди инженеров, но таких немного. Я тоже думаю, что можно удовлетворить женское любопытство. Умеете хранить секреты?

– Если скажете никому не говорить, я буду молчать, – пообещала Александра.

– Я тоже не скажу, – добавила Елена.

– Писать родным об этом тоже нельзя, – предупредил я и очень коротко рассказал то, что уже знали их мужья.

Знания обо мне потихоньку расползались, и озвученная цифра в пятьдесят человек, наверное, была занижена в два-три раза. Так что я рисковал не многим, а доверительности в наших отношениях сразу прибавилось. Если учесть, что Александра лет через десять станет императрицей, это было нелишним. Дожить бы ещё до того времени.

Глава 27

Вчера была ветреная холодная погода и, видимо, Рейтерна продуло, когда он шёл домой. Много ли нужно человеку в его возрасте. Ведь предлагал я ему вызвать машину. Обычно он приходил на службу раньше меня, хотя ему было долго добираться до дворца, а я в нём жил. Сегодня комната оказалась запертой, и мне пришлось открывать своим ключом, а потом самому идти за отчётами к секретарю. Перед тем как я это сделал, позвонил Николай Михайлович и простуженным голосом отчитался о высокой температуре.

– Ничего страшного, – сказал мне секретарь императора, – сейчас позвоню в министерство, и нам пришлют замену.

Замена появилась через час. Молодой мужчина моего роста, с большими залысинами и очками в тонкой золотой оправе поздоровался, отдал мне предписание и, получив свой отчёт, сел с ним знакомиться. На этом изменения в привычной текучке не закончились. Я не успел просмотреть половину бумаг, как в дверь постучали, и появился Шувалов.

– Только не говорите, что мне нужно куда-то переселяться! – с показным страхом сказал я ему после приветствия. – В такую погоду никуда не поеду, так и знайте!

– Я по другому поводу, – засмеялся он. – Молодой человек, я попрошу вас ненадолго выйти: дело государственной важности.

Чиновник из министерства финансов поспешно собрал свои бумаги и вышел.

– Я к вам опять за консультацией, – сказал Пётр Павлович. – В этой тетради с полсотни вопросов, которые накопились по разным темам. Посмотрите, может, что-нибудь вспомните. Мы решим и сами, но время…

Я быстро перелистал несколько исписанных тетрадных листков, делая пометки на полях.

– На двенадцать вопросов могу дать подробные объяснения, – сказал я, поворачивая к нему тетрадь. – Против них стоят крестики. По семи другим могу сказать совсем мало, а по остальному, извините, ничем помочь не могу.

– Это же прекрасно! – обрадовался он. – Я на такое не рассчитывал. Сколько вам понадобится времени?

– Много, – ответил я. – Сейчас закончу с отчётами и займусь вашими вопросами, но вряд ли успею до конца дня, так что вам лучше прийти завтра. Только, Пётр Павлович, с вас магарыч! Что на меня так смотрите? Мне не нужна водка. Расскажите хоть в двух словах, чего удалось достичь.

– В двух словах, – усмехнулся он. – Мне дольше рассказывать о наших делах, чем вам писать ответы. По вашим темам работают двенадцать тысяч учёных и инженеров. Работало бы и больше, но их пока негде взять. Мы ведь берём в проект не всех подряд и на таких условиях, что не все соглашаются. Сейчас задействованы тридцать два завода и будут строить ещё полсотни. Кое-что для нас делают университеты и государственные лаборатории. Придётся увеличивать добычу угля и выпуск стали, нужен алюминий, и не хватает электроэнергии. Работают много людей, но реальные результаты по большинству тем будут только через несколько лет. Но зато потом всё должно сильно ускориться.

– Но есть хоть какой-то выход? – спросил я. – Радиолокационные станции для флота уже должны делать.

– Делают, – подтвердил он. – К лету они должны стоять на всех кораблях Черноморского флота. На очереди Балтийский и Тихоокеанский, но туда их нужно меньше, так что быстро управимся. Подобные же станции делают для дальнего обнаружения самолётов. В хорошую погоду засекают за сто километров. В первую очередь сделаем два десятка для союзников, а потом будем делать для себя. Ваших транзисторов разработали уже два десятка, но станции пока делаем на лампах. На выходе ручные противотанковые гранатомёты и системы залпового огня. Ракеты с твёрдым топливом получились настолько хорошо, что их будут ставить на корабли и самолёты. При стрельбе на дистанцию до десяти километровполучили довольно высокую точность. При больших дистанциях стрелять можно только по площадям. С зенитными ракетами всё в самом начале. Слишком много вопросов и почти нет опыта, но люди работают с энтузиазмом. Ну и по другим темам примерно то же самое. Решат один вопрос – возникают два других. Да, в войска начали поступать ваши автоматы. Их наделали много, и задержка была из-за патронов. Хватало только на тестовые стрельбы, но два месяца назад наладили производство, а за три года думаем перевооружить автоматами всю армию. Назвали АК, но без расшифровки.

Он ушёл, а я быстро досмотрел отчёт, не нашёл в нём ничего такого, чтобы писать замечания, и отнёс секретарю. Когда вернулся, чиновник уже работал на том месте, откуда его согнали. Я до обеда писал ответы в тетрадку, а потом пошёл за женой. Ольга уже жила с мужем, а родители ходили обедать отдельно от нас. Когда вернулись с обеда и подошли к входным дверям, за ними непрерывно звонил телефон.

– Князь, убит канцлер! – услышал я в трубке взволнованный голос секретаря. – Идите в свою комнату и там сидите. Его величество сказал, что может вызвать в любую минуту.

– Убили Вяземского, – сказал я в ответ на вопросительный взгляд жены. – Мне нужно быть на своём месте.

Захватив с собой тетрадь Шувалова, отправился в свою служебную комнату. Я почти не знал канцлера, видел его раз пять и два раза с ним разговаривал, поэтому не испытывал никакого горя, только понятное беспокойство. Но я ничего не знал, кроме факта смерти, поэтому не стал попусту об этом думать, а занялся вопросами. Работал с час, пока не вызвал император. У него в кабинете сидели двое: Апраксин и какой-то пожилой мужчина в цивильном костюме, с густыми, зачёсанными назад волосами и неприятным взглядом серых, немного выпученных глаз.

– Вас здесь все знают, – сказал мне Владимир Андреевич, – а этот господин – командир корпуса жандармов генерал-лейтенант Николай Владимирович Дедюлин. Генерал, расскажите ему обо всём, только покороче.

– Видимо, у канцлера был заминирован автомобиль, – сказал мне Дедюлин. – Когда он сел в него вместе с двумя охранниками и отъехал от гаража на полсотни метров, прогремел взрыв. От автомобиля почти ничего не осталось, а тех, кто сидел в салоне, пришлось собирать по частям. Был тяжело ранен один из двух казаков, которые охраняли ворота, хотя он находился в сорока метрах от взорвавшейся машины. Второго только контузило взрывом.

– Что можете сказать? – спросил меня император.

– А что я могу сказать? – удивился я. – Я не знаю, кто и как охранял Вяземского и как охранялся гараж. Заложить в машину большое количество взрывчатки мог только кто-то из своих или наёмные работники. Это нужно разбираться, и не мне, а специалистам. Могу рассказать о том, как охраняли руководство, чтобы впредь не было таких покушений. Он ведь ездил на бронированном «медведе»?

– Да, у него была такая машина, – подтвердил жандарм.

– Должны быть две машины, – сказал я, – и их надо регулярно менять. Стёкла закройте шторками, чтобы не было видно, кто в салоне. И главное – эти машины нужно охранять так, чтобы они ни минуты не оставались без присмотра. Лучше, если это будут делать два охранника из разных ведомств. Да и вообще нужно проверить всю систему охраны, вашей в том числе. Если начались такие покушения…

– Напишите всё, что помните по организации такой охраны, – приказал мне император. – И опишите удавшиеся покушения, если они были.

Я попрощался и ушёл писать. Поскольку мне не дали отбой, домой не пошёл. Придётся Шувалову подождать. Я никогда специально не интересовался охраной первых лиц или покушениями на них, но удалось вспомнить много. Отдав исписанные листы секретарю, я с чувством выполненного долга вернулся в свои комнаты.

– Что там случилось? – спросила жена, стоило мне появиться на пороге.

Я очень кратко рассказал.

– Борис Леонидович был замечательным человеком, – высказалась она. – Как ты думаешь, кто это сделал?

– На разборки в правительстве не похоже, а бомбометатели здесь давно перевелись, – ответил я, – поэтому это кто-то из руководства Братства, или англичане с американцами. Лично я склоняюсь к англичанам. Есть ещё хилая версия, что так с ним рассчитались социал-демократы за то, что Братство подставило их при убийстве императорской семьи.

– А зачем взрывать, Лёш? Неужели нельзя было просто выстрелить? Наверное, при взрыве погибло много людей.

– На первый взгляд кажется дуростью, – сказал я. – Я вначале так и подумал, а теперь считаю, что план с взрывом очень неплох. Канцлер разъезжал в бронированной машине, которую не прострелишь очередью из автомата. Из хорошей винтовки может получиться, но попробуй попасть в того, кого нужно, в быстро движущемся закрытом автомобиле. А покидал он его на охраняемой территории. Если куда и ездил, где можно было расстрелять, то редко и нерегулярно, поэтому засаду не сделаешь. Убить любого не очень трудно, если убийца не дорожит своей жизнью, но у таких психов покушения получаются редко, а профессионалу главное – это позаботиться о собственной безопасности. Если охрана гаража была плохой или отсутствовала, не так уж трудно заминировать машину. Дверцы запирают, поэтому взрывчатку примотали снаружи, засунув её под днище. А поскольку это бронированная машина и шасси на ней не прошибёшь из пулемёта, взрывчатки не пожалели. Пусть из этого случая делает выводы Апраксин, а мы свои тоже сделаем. Покушения на первых лиц – это очень естественный ход перед войной, особенно в монархическом государстве. До канцлера было легче дотянуться, его первым и убрали.

– Хочешь сказать, что теперь могут последовать покушения на семью императора? – испугалась Вера.

– Могут. Надо поговорить с великими князьями, а то они слишком легкомысленно себя ведут. Казаки и лейб-гвардия хороши на параде и в бою, как телохранители они ничего не стоят. Жандармы получше, но и от них мало толку. Если бы я взялся за организацию покушения, не напрягаясь, убил бы всех. Их апартаменты охраняются только ночью, днём туда может войти кто угодно, а женщины часто одни. Да и по коридорам ходят без охраны, включая императрицу. Охраняют одного Владимира Андреевича, да и то… Смертник легко расстреляет его вместе с охраной, да и взорвать не так сложно.

– Как взорвать? – не поняла жена. – Его комнаты и кабинет круглосуточно охраняют.

– Бомбу можно положить даже в одну из тех папок, которые он просматривает, – пояснил я. – Они тяжёлые и вложенные двести граммов взрывчатки будут незаметны. Открыл папку – и конец! В лучшем случае останется калекой, а то и вовсе погибнет. Это я придумал навскидку, возможностей много. В другой реальности чего только ни придумали, а что применяют здесь, я не знаю. Надо справиться у отца. Я на всякий случай записал всё, что вспомнилось.

– Я думаю, что о нас скоро узнают, – сказала Вера. – Тоже будут убивать?

– Обязательно узнают, – подтвердил я. – Только в убийстве нет смысла. Всё, что я знал, уже давно выложил. Нас я бы похитил. Хотя могут поступить не по-умному. Нужно быть осторожней и не подставляться. И родителей нужно предупредить. Надеюсь, что ни у кого не возникнет мысль воздействовать на меня через сестру.

– У него больная фантазия, – сказал Дедюлин Апраксину. – Придумать такое! Конверт с ядом!

– Эти бумаги нужно немедленно засекретить, – приказал Пётр Николаевич. – Будем с ними знакомить лишь тех, кому это положено для работы. А вы, Николай Владимирович, запомните, что этот молодой человек не выдумывает ничего, кроме своих книг. Относитесь ко всему, что от него исходит, с вниманием. Эту, как вы выразились, выдумку очень просто организовать. Мне она в голову не пришла, вам – тоже, а кому-нибудь из наших противников может прийти. А наша задача – перекрыть им все лазейки и не дать ни малейшего шанса. Организуйте круглосуточную охрану всех помещений членов императорской семьи и их самих. И сделать это нужно в соответствии с рекомендациями, я не увидел в них ничего неразумного. Всё сразу не получится, но постарайтесь уложиться в три-четыре дня. И набирайте отряд телохранителей. У нас есть люди с опытом, пусть займутся их обучением. Вы знаете кого-нибудь, кто изучает азиатские стили боя?

– Что-то слышал о японской борьбе ногами, – ответил Дедюлин. – Вы же знаете, что у нас повсюду французская борьба и бокс. Есть ещё вольная борьба, но ею занимаются меньше. Наши офицеры предпочитают бокс. А азиатские стили… Может, о них справиться в министерстве иностранных дел? Их чиновники подолгу живут в странах Азии и должны знать.

– Справьтесь, – согласился Апраксин, – только толку от этого… Даже если вам что-то скажут, сами они вряд ли владеют этой борьбой.

– А почему вы этим заинтересовались? – спросил Дедюлин. – Неужели из-за записей?

– Князь Мещерский – знаток такой борьбы, – ответил Апраксин, – и обучил свою жену, а она по приказу императора занимается с великими княгинями. Только вы об этом молчите. У меня был разговор о Мещерском с графом Шуваловым, так он видел их тренировку и был поражён. По его словам, княгиня может отбиться от нескольких сильных мужчин. А она на голову ниже вас и в два раза меньше весит. Нашим офицерам не помешало бы так владеть телом.

– А стоит ли? – выразил сомнение Дедюлин. – Чудес не бывает, и если княгиня действительно так дерётся, это результат многолетних и каждодневных усилий. Ещё и не у всех, наверное, получится. Зачем такое, если есть оружие? Мы от своих офицеров и бокса не требуем, сами занимаются.

– Поговорим с Мещерским и посмотрим, – решил Апраксин. – Он зря писать не станет. Если это изучали даже в специальных войсках…

– Кто же он такой, Пётр Николаевич? – спросил Дедюлин. – И о каких войсках вы говорите?

– Пожалуй, вам нужно знать, – сказал Апраксин. – Пока им занималось третье делопроизводство, но не исключено, что охрану его семьи поручат вам. Пойдёмте, я дам вам его дело. Читать будете в моём кабинете. Этот молодой человек – один из секретов империи. К сожалению, число лиц, посвящённых в его историю, постоянно растёт и недалёк тот день, когда секрет перестанет быть секретом для наших союзников и врагов. И тогда его придётся охранять так, чтобы не похитили, или убить, если охрана не удастся.

Со мной созвонились заранее. Звонил сам Апраксин.

– Мой звонок по поводу ваших рекомендаций. Нет, я не буду говорить об этом по телефону. Есть желание посмотреть вашу борьбу. Когда можно подъехать с моими людьми? Было бы очень хорошо, если бы на этой встрече присутствовала ваша жена.

– У нас обоих много свободного времени после трёх часов, – ответил я. – Это устроит? Если нужно раньше, я могу отпроситься.

– Это нормально. Мы будем сегодня, в половине четвёртого.

Этот разговор был перед обедом, поэтому я не стал звонить жене, сказал, когда собирались обедать.

– Сильно не наедайся. Через два часа приедет Апраксин со своими головорезами и нам с тобой придётся драться. Я им расхвалил азиатские стили боя, а здесь ничего такого не практикуют. Если и есть знатоки, попробуй их найти! Удивишь министра?

– Я могу не есть совсем, – ответила Вера. – Только, Лёш… Если удивлять, то драться придётся по-настоящему – в полную силу. Если они не сумеют защититься, я ведь могу покалечить.

– Таких жертв не нужно, – засмеялся я. – Съешь половину обычной порции, за два часа всё уляжется. А насчёт покалеченных… Это нужно для дела, так что потерпят. У них, наверное, такие лбы, что даже ты не причинишь им больших травм.

Мы пообедали, вернулись к себе и расположились в гостиной. Я мог назначить Апраксину встречу на более раннее время, но тогда пришлось бы не обедать или прыгать с полным брюхом. Вера немного посидела со мной, а потом ушла в спальню читать книгу, а я с час слушал новости. Их было мало. У нас шли патриотические передачи и клеймили грязных убийц Вяземского. Новый канцлер, которым стал граф Иван Павлович Шувалов, заявил, что виновные будут найдены и наказаны по всей строгости закона. Может, и в самом деле найдут: сыск здесь работал хорошо. У союзников радиостанции продолжали на двух языках поносить американцев, но я не услышал ни одного ругательства в адрес англичан. Американцы вышли на финишную прямую с выборами, и на время весь остальной мир перестал для них существовать. Понятно, что они продолжали готовиться к войне, но оценить такую подготовку можно было только косвенно по активности в их портах.

В три мы надели кимоно и совместными усилиями убрали лишнюю мебель в гостиной. Комната была громадной, и в ней хватало места для тренировок, но для коллективной драки его лучше было приготовить побольше. Гости прибыли ровно в половине четвёртого. Вместе с Апраксиным приехал уже знакомый мне Дедюлин, вслед за которым вошли трое крепких молодых мужчин в цивильных костюмах, но с военной выправкой. Веру познакомили с Николаем Владимировичем, а его подчинённых нам представлять не стали.

– Тренировочные костюмы, – ответил я на вопрос Апраксина, во что это мы одеты. – Они не стесняют движений, да и не так жарко заниматься, как в обычной одежде. Что бы вы хотели посмотреть?

– Мы беседовали кое с кем из чиновников министерства иностранных дел, – сказал Дедюлин. – Они расхваливали азиатскую борьбу, хотя никто её не видел, только читали или слышали. Хотелось бы увидеть, что это такое.

– Давайте мы покажем небольшую схватку, а потом продемонстрируем на ваших людях, – предложил я. – Вы ведь для этого их привезли?

– И для этого тоже, – усмехнулся он, – но, вообще-то, это охрана.

– Вот мы её и проверим, – сказал я, – но сначала попробуем сами. Садитесь на стулья у стены, так больше места и лучше увидите.

Мы давно отрепетировали небольшую схватку на тот случай, если кому-то придётся демонстрировать свои способности. Теперь такой показ стал более зрелищным и ничем мне не грозил. По лицам наших зрителей не получилось догадаться о впечатлении: их выражение осталось прежним.

– Давайте княгиня разберётся с вашей охраной, – сказал я Апраксину. – Пусть достанут и разрядят оружие, а потом попробуют её отконвоировать. Только оружие я проверю лично, а то мало ли что.

Проверка получилась убедительной и никого не оставила равнодушной. Все три жандарма с разряженными револьверами обступили жену, но оружия на неё не направили. По-моему, им было стыдно угрожать такой малышке даже понарошку. Наш спарринг они не приняли всерьёз и не считали Веру противником, за что и поплатились. Я специально выставил её, а не пошёл сам. У меня не хватило бы скорости на троих, она с ними справилась. Жена посмотрела на смущённых мужчин, а что случилось потом, не смог отследить даже я. Схватка длилась меньше двух секунд, к тому же мешали смотреть жандармы. Но результаты были впечатляющими. Двое, постанывая, лежали на ковре, а третий потерял сознание. Они были без оружия, которое пришлось собирать по всей гостиной.

– Кажется, никого не убила, – сказала Вера Апраксину. – Это не враги, поэтому я не била в полную силу и не могла наносить удары в опасные места, например, в горло. Я думаю, что они быстро придут в себя.

– Если честно, я ничего не увидел, – признался Пётр Николаевич. – Сколько вы тренировались, княгиня?

– Больше двух лет, – ответила она. – И продолжаю тренироваться, хоть уже и не так много. Но муж говорит, что у меня талант к бою. Другим нужно намного больше времени.

– И как это сообразуется с подготовкой войск? – спросил Дедюлин. – Три-четыре года гонять бойца, а потом его демобилизовать? В армии от таких мало пользы, а на гражданке от них будет много проблем.

– В армии такая подготовка не нужна, – ответил я, помогая подняться одному из пострадавших. – В тех войсках, о которых я упомянул, солдат учат рукопашному бою упрощённо. Но и это позволяет им выполнять сложные задания меньшим числом. А ребят в них подбирайте таких, чтобы потом с ними не было проблем, о которых вы говорили. Серьёзная подготовка нужна офицерам элитных частей и вашим специалистам, которых будете использовать для охраны первых лиц или задержания особо опасных преступников. Не во всех случаях это поможет, но во многих. Господа, прошу вас ненадолго пройти в соседнюю комнату.

Начальство не возражало, поэтому уже пришедшие в себя жандармы ушли в комнату, в которой раньше жила сестра.

– Николай Владимирович в курсе? – спросил я Апраксина.

– Да, он о вас знает, – ответил Пётр Николаевич. – Можете говорить при нём на любые темы.

– Тема у меня сегодня одна – это спорт, – сказал я. – Я не знаю, что с ним было в империи в другой реальности, но здесь его просто нет. Я не считаю профессионалов и немногочисленных любителей. В школах и гимназиях нет уроков физкультуры, а любительскому спорту нет никакой государственной поддержки.

– А почему мы должны его поддерживать? – не понял Апраксин. – Мне непонятно, князь, почему вы придаёте такое значение спортивным занятиям.

– По многим причинам, – ответил я. – Во-первых, с ними напрямую связано здоровье населения. Когда-то в таких занятиях не было необходимости, но жизнь изменилась, и многие ничем себя не нагружают, причём для дворян это особенно актуально. Я вышел из гимназии таким хиляком, что потом пришлось полгода приводить в порядок тело. Со временем появятся проблемы у армии, да и у вас. Кроме того, здесь очень скучно жить.

– А как ваша скука связана со спортом? – спросил Дедюлин.

– Спорт это не только здоровье, но и зрелищные мероприятия, – объяснил я. – В другой реальности на футбольные матчи на громадные стадионы собирались десятки тысяч зрителей, а желающим их показывали дома. Скоро и здесь у многих дома будет небольшой кинотеатр, в который можно передавать изображение по радио. И что по нему будут показывать? Проповеди и хронику императорского двора?

– Вы что-то имеете против таких передач? – прищурился Дедюлин.

– Не надо приписывать мне того, что я не говорил! – ответил я. – Передачи должны быть разные, в том числе и такие. Мы до сих пор не участвуем в олимпиадах, как какие-то дикари! А это и зрелища, и пример для молодых, и честь нации! Я понимаю, что сейчас не до олимпиад, но войны закончатся, а спортсмены у нас не появятся сами. Их нужно воспитывать с детских лет. Мне странно доказывать вам важность спорта.

– Допустим, вы её доказали, – сказал Апраксин, – и что дальше?

– А дальше я хочу, чтобы вы взяли шефство над спортом в империи. Вы знаете, что я могу пойти с этим к императору, и, скорее всего, получится его убедить. Но почему не заняться вам? Вам, Пётр Николаевич, это сделать легче, чем многим другим. Вам не нужно ничего продавливать: и в министерстве народного просвещения, и в финансовом пойдут навстречу, а высокий авторитет полиции станет гарантом того, что поддержат и в народе.

– Я подумаю над вашим предложением, – кивнул Апраксин, – а теперь давайте поговорим о том, как помочь нам.

– Я напишу конспект с рисунками, – вздохнув, ответил я, – а потом буду приезжать и показывать приёмы и указывать на ошибки, а учитесь сами. Нужно подготовить просторное и хорошо проветриваемое помещение и покрыть его коврами или матами. Подберите группу из двух-трёх десятков офицеров из тех, у кого хорошая физическая форма и в достатке настойчивости и терпения. Надо ещё изготовить тренажёры, но это не к спеху.

– Это хорошо, – довольно сказал Дедюлин, – мы всё сделаем, созвонимся и пришлём за вами машину. Не скажете, почему так тяжело вздохнули? Не хотите этим заниматься?

– Надоело писать, – откровенно ответил я. – Если бы вы знали, Николай Владимирович, сколько я написал за последние два года! Посмотрите, не палец, а мозоль. Для меня несложно заняться с вашими людьми, но на будущее могу посоветовать договориться в Китае с кем-нибудь из мастеров, которые смогут уделить им гораздо больше внимания. Муравьёв окажет вам такую услугу.

– Откуда взяли эти сведения? – спросил Черчилль.

– У нас в России много своих людей, – ответил секретарь разведывательного комитета Денис Райт. – Мы не только восстановили численность агентуры, но и приобрели среди чиновников российских министерств несколько ценных информаторов. Всё, что здесь изложено, подтверждено другими источниками и может считаться достоверным.

– Я почитаю, – сказал премьер-министр, – а сейчас коротко расскажите, что важного в вашей подборке.

– Я думаю, что в ней всё важно, сэр, – настойчиво сказал Райт, – иначе этих бумаг не было бы на вашем столе. Но если коротко… Русские получили огромные средства из-за отказа платить по долговым обязательствам и национализации иностранной собственности и большую их часть пустили на развитие электроники, производство стали, электроэнергии и многого другого. За государственный счёт строятся десятки новых заводов и шахт, большие работы проводятся в дорожном строительстве. Но это, на мой взгляд, не главное. У них развернулись беспрецедентные по размаху научные исследования. Повсюду ищут и привлекают к работе учёных и инженеров нужных специальностей. Работы ведутся в обстановке строгой секретности, поэтому удалось узнать очень мало.

– Но всё-таки что-то узнали? – спросил Черчилль.

– В основном от тех же чиновников, – ответил Райт. – Эти работы связаны с вооружениями, и разрабатываются многие виды оружия, которых пока ни у кого нет. Конкретных сведений по ним получить не удалось. Единственное, что узнали, касается радиолокационных станций и ручного автоматического оружия. Станции в большом количестве изготавливают на двух заводах. Ими оснащают флот, а более мощные используют для дальнего обнаружения самолётов. Подробностей по ним тоже нет.

– Что ещё известно?

– Дума распущена, а когда будут выборы следующей, не сообщалось. Но русские – это не американцы, так что они не будут спешить с выборами. Это для нас плохо по двум причинам. Во-первых, среди депутатов было много наших людей, а, во-вторых, император может издавать указы, ни перед кем не отчитываясь. Он уже начал этим заниматься. Указ об усилении ответственности за государственную измену был одним из первых. Он может сильно затруднить нашу работу.

– Что ещё интересного по России? – спросил Черчилль.

– Подборка самых разных фактов. Русские начали строительство мощной электростанции вблизи своих крупных газовых месторождений. Возле неё построят около десяти заводов. Есть сведения, что где-то в Сибири строятся закрытые города для учёных. В ряде крупных университетов в следующем году в два-три раза увеличат набор по техническим специальностям. Они вообще хотят провести реформу образования и сделать его всеобщим.

– Что с расследованием убийства их канцлера?

– Нашего человека вывезли, а остальных зачистили, поэтому расследование ничего не даст. Но повторение подобных акций под большим вопросом из-за принятых мер безопасности.

– Что-то ещё? – спросил Черчилль.

– Мы пытались разобраться с руководством Братства, кто и какое место занимает в системе власти. При этом всплыл младший князь Мещерский.

– Имя кажется знакомым. Напомните, где я мог его слышать.

– Это тот молодой человек, который написал статью о наркотиках и сорвал принятие нужного нам закона, – сказал Райт. – Братство выдернуло его в последний момент из-под носа у французов и где-то прятало вместе с семьёй. Но я заговорил о нём по другой причине. Этот юноша, которому только двадцать лет, обласкан императором несоразмерно заслугам. Здесь и награды, и очень высокие чины, и проживание во дворце. Вряд ли это связано с его книгами или песнями…

– Он ещё и поёт? – удивился Черчилль.

– Поёт вместе с женой и недурственно. Очень странная манера исполнения, которой многие стали подражать, даже у нас. По слухам, он очень близок с наследником и его братом, а его жена дружит с их жёнами. Тот же источник утверждает, что император лично советуется с Мещерским по всем важным вопросам, для того и держит его под рукой.

– С двадцатилетним юношей?

– Кроме того, Мещерские были единственными, кто поехал отдыхать этим летом в компании великих князей. Мы заинтересовались тёткой Мещерского и натолкнулись на интересный факт. У неё под Москвой есть дворец, в котором до переезда в резиденцию императора жил её племянник. Так вот, теперь к этому дворцу не подобраться из-за охраняющих его гвардейцев. В нём живут и работают учёные, а из Москвы протянули линию электропередачи и телефон. Линию патрулируют казаки, поэтому не получилось подключиться к телефону. Это пока всё, но Мещерскими занимаются.

Глава 28

– Первый снег! – сказала Вера, которая отодвинула занавеску и наблюдала за тем, как кружатся и падают снежинки. – Сколько мы с тобой сидим взаперти?

– Так уж и взаперти, – возразил я. – По дворцу можно гулять и на запись ездили.

– Ездили, – согласилась она. – Сначала студию проверила орава жандармов, а потом нас туда отвезли на броневике в сопровождении трёх машин охраны. Наверное, так не охраняют короля Эдуарда. Только перепугали работников студии, а у оркестрантов дрожали руки.

– Кому он нужен, твой Эдуард, – сказал я, поднялся со стула и подошёл к ней, – а мы нужны всем!

– Лучше бы о нас забыли! – с тоской сказала жена, уткнувшись мне в грудь лицом. – Неужели и дальше сидеть в этой золотой клетке или выезжать из неё с полком охраны?

– Наследника с женой так же охраняют, – смущённо ответил я. – Малыш, ну что тебе сказать? Наверное, когда начнётся война, станет полегче, а лет через десять мы уже не будем представлять для врагов такой ценности, тогда и охрану уменьшат.

– И ребёнка у меня нет, – не слушая, продолжала плакаться Вера. – Знаешь, мне уже не доставляют радости ни новые песни, ни твои книги. Не надо меня обнимать, я ведь знаю, что сейчас понесёшь в кровать. Мне будет хорошо, но очень недолго, а потом вернётся тоска!

– Мы с тобой вместе меньше трёх лет, – возразил я. – И вообще ещё очень молоды, а ты впадаешь в меланхолию. Я выполнил свой долг перед Родиной и помог ей уцелеть и стать сильной. Разве это не стоит временных неудобств и ограничений? У тебя есть всё, стоит только пожелать! И друзья теперь рядом, так что не нужно никуда ехать. А дети и свобода у нас ещё будут.

Два месяца назад нам сообщили, что пойманы два агента английской разведки, целью которых были мы. Они только собирали сведения, но после этого нам сначала усилили охрану, а потом фактически запретили куда-либо выезжать. Тот выезд на студию, о котором упомянула жена, был исключением. Было совершено неудачное покушение на нового канцлера, и после проведённых арестов раскрыли группу, которая собиралась убить императора. Аресты приняли массовый характер и на захваченных английских агентах опробовали указ императора об измене. Семнадцать человек расстреляли, втрое большее число арестованных получили хорошие сроки с конфискацией имущества, а у остальных любителей устраивать покушения и торговать государственными секретами появился повод хорошо подумать.

– Если хочешь, можно поехать в один из закрытых городов, – предложил я. – Там будет почти нормальная жизнь. Нужно только подождать до лета, а то ещё не всё построено.

– Мы уже жили в одном таком, – сказала Вера. – В этом дворце людей больше, чем было там.

– Ты не права, – возразил я. – Это действительно города, а не тот лагерь. Мне о них рассказал Шувалов. Население в каждом двадцать или тридцать тысяч, будут даже кинотеатры.

– Почему мне так плохо? – спросила жена. – Я ведь и до этих арестов почти не выезжала из дворца, а как узнала, что этого делать нельзя, что на нас охотятся… Все занятия сразу потеряли привлекательность, делаю по привычке, не испытывая удовольствия…

– И это тоже? – спросил я, лаская её в нужных местах. – Неужели совсем никакого удовольствия?

Она тяжело задышала и подставила губы. Целуя, я унёс в спальню и там продолжил лечение. На время она стала почти прежней. Жаль только, что хандра скоро вернётся. Я не знал, что делать. Если бы ей удалось забеременеть, но пока мои усилия в этом были безрезультатными.

Кайзер не любил зиму за промозглую сырость, частые дожди и висевшее над головой свинцовое небо. На зимнюю хандру накладывалась тревога, связанная с грядущей войной. Империя, которая наконец стала единым государством, напрягала все силы, но он знал, что за океаном сил больше. Была уверенность, что победа будет достигнута, вопрос в том, какой ценой. Он боялся, что цена может оказаться очень велика. На войну работало каждое четвёртое предприятие, а на военные нужды шла половина бюджета. Долго так продолжаться не могло. Численность армии довели до двух миллионов бойцов и увеличивать больше не собирались. Исход битвы решат авиация, артиллерия и флот. На всём побережье объединённой империи строились мощные оборонительные сооружения и создавались новые аэродромы. Флоту уделялось первостепенное внимание, но в грядущем сражении должны были участвовать в основном подводные лодки. Защищаясь, войну не выиграешь – это известно даже школьникам. Он хотел сыграть ва-банк. Когда ударный флот американцев завязнет в Средиземном море, флот империи совершит переход в шесть тысяч километров и пройдёт по атлантическому побережью Американских штатов, сея смерть и разрушение в портовых городах. Американцы забыли, что такое война, пора им это напомнить. У них останутся боевые корабли, но далеко на юге, а флот с Тихого океана в Атлантический быстро не перебросишь. Небольшие корабельные группы на военно-морских базах будут его флоту на один зуб, а боевой авиации на побережье мало. Конечно, американцы могут прервать операцию по захвату французского побережья, но у них не получится пройти через Гибралтар. Сотня подводных лодок не пропустит в океан ни одного корабля. Англичане не посмеют вмешаться, иначе вся Англия запылает в огне. Каждый месяц заводы выпускали двести первоклассных самолётов, для которых по ускоренной программе готовили экипажи. К лету у него будет невиданная сила – три тысячи одних бомбардировщиков! Число самолётов пытались скрыть, строя ангары и применяя маскировку. Танками не занимались: хватало тех, которые были построены для русских и уцелели в битве с французами. Их держали только в качестве резерва при прорыве береговой обороны. Важнее артиллерия, на неё и тратились.

Он не понимал упорства, с которым американцы пытались развязать войну, сам действовал бы совсем не так. Колонии захвачены, в том числе и германские, и не так уж сложно устроить империи морскую блокаду. Это намного дешевле прямого столкновения. Но нет, они строят аэродромы в Алжире и перебрасывают в Африку сотни тысяч тонн военных грузов и боевую авиацию. В самих Американских штатах были его агенты, которые в своих донесениях сообщили даже состав флота и примерную дату его отплытия.

– Ваше величество, – сказал заглянувший в кабинет секретарь, – вы вызывали генерал-майора Николаи…

– Да, пусть войдёт, – разрешил кайзер, довольный тем, что можно на время прогнать тяжёлые мысли и заняться делом.

Ответив на приветствие начальника разведывательной службы, он выслушал его отчёт. В свои семьдесят четыре года Вальтер Николаи сохранил ясную голову и был во многом незаменим, поэтому его до сих пор не отправили в отставку.

– Значит, вы так и не установили причину научных успехов наших союзников, – подвёл итог кайзер. – Плохо! Я обратился лично к императору, но он ответил, что у нас нет времени чем-либо воспользоваться, а после войны можно вернуться к этому разговору. Может, он и прав, но я хотел бы судить об этом сам, а не с его слов. Мы в тяжёлом положении, и любая помощь не будет лишней.

– Всё слишком хорошо охраняется, – ответил генерал, – а от чиновников можно получить лишь сведения самого общего характера. К тому же они напуганы казнями.

– А что выяснили по молодому дарованию?

– К нему, ваше величество, подобраться не легче, чем к остальным секретам. Не знаю, с чем это связано, но его охраняют не хуже наследника престола. Под охраной и все его родственники, кроме дальних.

– Значит, вы утверждаете, что он дружен с семьёй наследника?

– Так утверждают оба наших источника. У него дружба и с братом наследника, да и с самим императором непонятные отношения. Я сказал бы, что он симпатизирует Мещерскому и высоко его ценит, если бы не возраст. Русский император, по слухам, склонен общаться с людьми пожилыми, а двадцатилетний мальчишка не может быть для него авторитетом.

– Не тратьте на него времени, генерал, – сказал кайзер. – В конце концов, русские – наши союзники, а слабости императора – это его дело. А вот сведения по новым видам оружия не помешают. Только действуйте очень деликатно.

Когда Николаи вышел из кабинета, Август ненадолго задумался, потом что-то для себя решил и взял лист бумаги. Через несколько минут было готово письмо такого содержания:

«Дорогая дочь! Если это не входит в противоречие с твоим долгом, я буду очень признателен, если рассеешь моё недоумение касательно князя Алексея Мещерского, с которым дружен твой муж. Мне непонятна всеобщая приязнь императорской семьи к такому молодому и ни в чём себя не проявившему человеку. Зная императора, я не могу поверить, что его склонность объясняется творчеством князя. Нас он заинтересовал из-за того, что почему-то вызвал большой интерес у англичан. Фигуры в окружении императора или твоего мужа интересуют многих, и я в этом не исключение. Могу заверить, что, как друг и союзник, а с недавних пор и родственник российского императорского дома, никогда не использую ничего, что пошло бы ему во вред. Целую тебя, твой отец».

Он решил закончить работу, поэтому не стал вызывать секретаря, а сам вышел в приёмную. Отдав письмо для отправки дипломатической почтой, Август уже собрался уйти, но в приёмную быстрым шагом вошёл младший брат.

– Ты можешь уделить мне немного времени? – спросил Иоахим.

– Я уже закончил с делами, – ответил Август. – Тебя устроит кабинет или поговорим у себя наверху? Как ты съездил?

– Об этом тоже поговорим, – сказал Иоахим, открыл дверь кабинета и, пропустив в него Августа, вошёл сам. – Моя поездка не выявила ничего нового. Всё, как мы и предполагали. Если война будет быстрой и не очень тяжёлой, французы как-нибудь её переживут, но если они понесут большие потери, нашему союзу придёт конец. Наверное, американцы на это и рассчитывают. Чуть позже я подготовлю для тебя отчёт.

– О чём ты хотел поговорить? – спросил Август.

– Война на носу, а я слишком многого не понимаю, чтобы чувствовать себя спокойно! Я не понимаю американцев, и я не понимаю тебя!

– Что тебе не ясно с американцами? – спросил Август. – Они перебросили в Алжир много самолётов, бомб и другого, что нужно для ведения авиационной войны. Её и будут вести. Со своих африканских баз они смогут бомбить половину Франции, вот дотянуться до нас будет сложней. Горючего у самолётов хватит только до Мюнхена. Я не ожидаю боевых действий на суше. Десантные корабли смогут высадить за один раз тысяч двадцать бойцов и небольшое количество танков. Даже если они сделают ещё два-три захода, сил хватит только для захвата небольшого плацдарма. Для крупномасштабных боевых действий американцам нужно в пять раз больше солдат и в десять – техники. Об оккупации речь вообще не идёт, для этого им не хватит и полумиллиона солдат.

– А зачем тогда флот? – не понял Иоахим. – Если принуждать нас только бомбежками…

– У нас тоже много самолётов, – напомнил Август. – Наносить удары из Алжира очень неудобно, поэтому я бы на месте наших противников постарался захватить плацдарм во Франции. Если бы англичане пошли американцам навстречу, без этого можно было бы обойтись, но они отказали в помощи. Но даже если ничего не станут захватывать, флот отвлечёт на себя часть наших сил, а на авианосцах четыре сотни самолётов.

– Не верю! – сказал Иоахим. – Что-то здесь не так! У них не получится превосходства в воздухе, поэтому захват плацдарма ничего не даст. Как ты себе представляешь его использование под непрерывными ударами нашей авиации?

– Это один из вариантов, – пожал плечами Август. – Я не знаю планов американцев и всего того, чем они располагают. Наверное, у них будут для нас сюрпризы, но и мы их тоже готовим, и не один.

– А почему я о них ничего не знаю? – спросил Иоахим. – Не доверяешь?

– О некоторых знаешь, – ответил брат, – а знать другие тебе просто не нужно. Скажу только об одном. Мы не используем флот в предстоящем сражении. Все боевые корабли, кроме подводных лодок, скрытно выйдут к американскому побережью и нанесут американцам максимально возможный ущерб. Огнём корабельной артиллерии и бомбёжками с авианосцев уничтожим большую часть портов, находящиеся в них корабли и частично разрушим города.

– Дерзкий план! – сказал Иоахим. – Я даже назвал бы его безумным. Американцы дадут нам возможность уничтожать города?

– Мы знаем состав флота, который они приведут в Средиземное море и всё, чем они вообще располагают. Ты назвал мой план безумным, а в чём ты видишь безумие? В Тихом океане у американцев останется сильный флот. По сведениям нашей разведки, его не собираются использовать. У них и так двойное превосходство в кораблях, к тому же существует угроза от заключивших военный союз Японии и России. А потом они не успеют воспользоваться своим флотом. На военно-морских базах осталось немного боевых кораблей, а береговой обороны почти нет. Остальные силы разбросаны по базам в колониях.

– А авиация?

– С ней примерно та же картина, что и с флотом. Я не ожидаю сильного противодействия.

– Американцы могут прервать операцию, – сказал Иоахим. – Что им помешает вернуть флот?

– Мы, – ответил Август. – На выходе из Гибралтара их встретят наши подводные лодки.

– Если они пронюхают о твоём замысле, лишимся флота.

– Вот поэтому о нём пока знали только три человека в империи, ты теперь будешь четвёртым. Пойми, брат, что это единственный способ закончить войну. По крайней мере, я другого не вижу. Не станут американцы воевать до победного конца. Потеряв свой ударный флот и понеся громадные жертвы на побережье, они все силы бросят на его защиту, а потом постараются решить дело миром. Одно дело – победоносная война где-то за океаном, и совсем другое – когда она приходит к ним, сея смерть и разрушения. В войне у них заинтересованы очень немногие, и не такой ценой.

– А если они предусмотрят твой план?

– Я склонен к авантюрам? – с улыбкой спросил Август.

– Никогда такого не сказал бы, – ответил Иоахим, – по крайней мере, до сегодняшнего разговора.

– Они тоже неплохо меня изучили. С точки зрения командования американцев, такой поход не может быть ничем, кроме авантюры. Да никому из них и в голову не придёт, что мы в сложившейся ситуации ослабим свою оборону и так рискнём. Нападение на Америку вообще за гранью их воображения. От японцев они ещё могут ожидать такое, но не от меня.

– Слишком много риска, – вздохнув, сказал Иоахим. – Неизвестны планы американцев и неизвестно, как себя поведут англичане. Даже погода может сильно повлиять на твой план.

– Война не бывает без риска, а всё не предусмотришь. Меня сильно беспокоят французы. Не те, кто в нашей армии, они-то выполнят свой долг. Жаль, что нам дали так мало времени.

– А как мы теперь используем русский флот?

– Никак, – ответил Август. – Не будем мы его пока использовать. К американскому континенту его не пошлют, а русские не станут драться в одиночку. Чтобы его хоть как-то использовать, мне нужно заранее посвятить русских в свои планы, а я не могу так рисковать. Ничего, обойдёмся своими силами.

– У вас получился замечательный мир, – сказал мне ангел.

Мы с ним сидели в той же комнате, где я пришёл в себя после смерти. От его слов меня прошиб холодный пот. Стало так жутко, что я чуть было не заорал.

– Ничего я не придумывал! – сказал я ему. – Вы врёте! Ни один человек не в силах такого вообразить!

– У вас же получилось, – он по-человечески пожал плечами. – Неужели вы действительно думаете, что это какая-то другая реальность? Она вообще только одна, причём не такая бредовая, какую выдумали вы.

– Значит, вы мне солгали?

– Я пошутил, – без улыбки ответил он. – Было интересно посмотреть на вашу работу, а фантазировать самому у вас не было желания. И что вас не устраивает? Всё не отличается от настоящей жизни. Вы и правила установили такие, что в случае смерти исчезните навсегда.

– И моя жена – это пришедшая в мой мир душа? Почему же она ничего об этом не знает и не помнит прежней жизни?

– Об этом нужно спрашивать у вас, – сказал он. – Вы установили именно такие правила, и пришедшие в ваш мир вынуждены их принять. Если бы у всех сохранилась память, они играли бы в жизнь, сейчас они живут. Ведь у вашей жены нет детей?

Меня накрыло бешенство. Вскочив с кресла, я бросился его душить и проснулся. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а страх не отпускал, а, наоборот, становился всё сильнее! Рядом под одеялом посапывала жена, а за окнами в свете фонарей летел и кружился снег. Я постарался взять себя в руки, и это получилось. Идиотский сон зародил сомнение в реальности собственной жизни, и с ним надо было срочно разобраться. Ещё не хватало из-за этого свихнуться. Что там было? Я всё это придумал? В подобное не верилось. Даже если мозг сам дорисовывал детали, его на подобное не хватило бы. Ангел говорил, что мир безумный, но я его таким не считал. Очень отличается от моего, но всё логически увязано и нет явных нелепостей. А отсутствие ребёнка у Веры вообще не аргумент, тем более что Елена уже была беременна, а, если верить ангелу, такого не могло быть. А если не верить в этом, то с таким же успехом можно предположить, что он врёт и во всём остальном. И вообще это просто кошмарный сон. Я немного успокоился, но вторично заснуть не удалось. Стараясь не разбудить жену, встал с кровати и по ковру прошёл к окнам. Не знаю, как пурга действует на других, но меня почему-то успокаивал вид летящего по ветру снега. Я стоял, пока не замёрзли ноги, а потом вернулся в кровать, лёг и уснул. Утром сон вспомнился, но уже не вызвал никаких эмоций. Жена спала, но на этот раз я разбудил её своим шевелением и был схвачен за руку.

– Куда? – спросила она, рывком притягивая меня к себе. – Жена замёрзла, а ты убегаешь? Немедленно грей!

Сегодня «согревание» длилось больше обычного и прошло как-то не так.

– Что-то случилось? – спросила Вера, заглядывая мне в глаза. – Столько нежности… Я уже и не помню, когда ты был таким, наверное, только сразу после свадьбы. Потом было ещё лучше, но как-то привычно, что ли.

Я решился и впервые рассказал ей всю правду до конца, а потом ещё и свой сон.

– Для меня это ничего не меняет, – сказала она. – Здорово, конечно, знать, что после смерти будет какая-то жизнь, хотя это далеко от того, во что я верю. Но твой сон – это ерунда. Как я могла к тебе прийти и согласиться всё забыть, если помню всю свою жизнь в якобы придуманном тобой мире? И у всех остальныхтоже так. Ты им и жизни придумал? Такого просто не может быть, поэтому не морочь себе голову. Хочешь, стукну, чтобы поверил в мою реальность?

Наша возня привела к тому, что опять занялись «согреванием» и пришли на завтрак одними из последних.

– Чем займёмся? – спросил я, когда приступили к десерту.

– Сходим к Елене, – решила жена. – Она стала такой ранимой и плаксивой. Поглажу живот, и она сразу успокаивается. Сказал бы ты Олегу, чтобы он проявлял свою любовь не только в кровати. Видно, что любит, а при мне ни разу её не приласкал. Ты у меня не такой.

Закончив с завтраком, направились к комнатам друзей. Когда подошли к стоявшим в карауле жандармам, старший сообщил, что в комнатах никого нет.

– Вышли минут двадцать назад и куда-то ушли с охраной, – сказал мне офицер. – Извините, князь, но нам больше ничего не известно.

Сходили к Андрею, но и там нам ответили то же самое. Пришлось возвращаться домой. Я сел писать уже седьмую книгу, но вскоре пришлось прерваться. Зазвонил телефон, который взяла жена.

– Лёш… – растерянно сказала она, войдя в гостиную. – Только что умер Владимир Андреевич… Звонил Олег. Он хочет, чтобы мы побыли с Леной. Ему стало плохо, а врачи ничего не смогли сделать.

Мы вернулись к комнатам друзей и нашли в спальне заплаканную Елену. При виде нас она опять разревелась. Я впервые обнял её и стал гладить волосы и говорить те ласковые слова, которые обычно говорят в таких случаях. Если бы утешать взялась Вера, они сейчас плакали бы вместе, а в моих руках она быстро успокоилась.

– Мне больше жалко Олега и Елену Николаевну, – призналась девушка. – Она сидит возле мужа, как сделанная из камня, и ни на что не реагирует.

Через час пришёл Олег.

– Спасибо, – сказал он мне. – Ей нельзя переживать, а тут такое…

– Как мать? – спросил я.

– Плохо. У отца обширный инфаркт, и всё случилось очень быстро. А с матерью сейчас даже нельзя разговаривать.

Следующие несколько дней прошли в хлопотах, связанных с похоронами Владимира Андреевича и коронацией Андрея. Конечно, хлопотали не мы, мне только пришлось недолго постоять у гроба. Император меня выделял, но между нами не было близких отношений, поэтому я переживал за друзей. Впрочем, с Андреем теперь не подружишь. Даже если он не захочет ничего менять в наших отношениях, это сделаю я. До конца зимы мы с ним почти не виделись. Молодому императору пришлось вникать в государственные дела, к которым его хоть и готовили, но, учитывая возраст отца, не слишком при этом старались. Да он и сам не рвался. Теперь приходилось выкладываться. До появления у него сына цесаревичем был объявлен Олег.

– Мне от этого нет никакой радости, – жаловался он мне. – Нашим детям будет проще, а нам этот трон буквально свалился на голову. У меня уже не осталось никого из прежних друзей, один ты, да и у брата с этим не лучше. Ты его не бросай, а то тоскливо, когда нет ни одного друга. Все источают почтение, хорошо если искреннее, но ты для них не человек, а символ, а это хреново – быть символом. Жена и брат, конечно, тоже друзья, но этого мало. А с матерью совсем плохо. Как бы и её не пришлось хоронить.

Весна была затяжная, и даже в конце апреля было очень холодно, ветрено и сыро. Впрочем, на нас это почти не отражалось, потому что, кроме двух выездов на природу, остальное время приходилось сидеть во дворце. Я всё так же просматривал отчёты и иногда делал небольшие записи. За это время Андрей вызвал меня только один раз по какому-то малозначительному вопросу. В кабинете не было никого, кроме нас, но я держался, как подобает. Когда через два дня Олег сказал, что брат на меня в обиде, я рассердился.

– Он император, а я обыкновенный князь! – ответил я. – Таких, как я, пруд пруди! Если он считает возможным наедине поддерживать прежние отношения, мог бы так и сказать, а проявлять инициативу с моей стороны будет наглостью!

Сегодня он вызвал вторично и тоже для беседы наедине.

– Садись, – сказал Андрей, – надо поговорить. – Уже середина мая, скоро начнутся боевые действия, а у нас никак не могут прийти к общему мнению, как они будут развиваться.

– А я, значит, должен поработать за морское министерство и генштаб? – засмеялся я. – Отсутствие единого мнения говорит о том, что нет достаточно данных для анализа. Кроме того, существенно возросли возможности военных в части применения техники, а опыта её применения нет. Кайзер чем-нибудь делится?

– Данными разведки по американцам. Своими планами он делиться не хочет. Написал в личном письме, что наш флот может понадобиться только в том случае, если и их империя использует свой флот в Средиземном море. Попросил поддерживать готовность к походу и обещал предупредить заблаговременно. Нам туда плыть по хорошей погоде не меньше четырёх дней.

– Что по американцам? – спросил я. – Тянут бомбы и самолёты в Алжир?

– Тянут, – подтвердил он. – Отец говорил или сам догадался?

– А тут и догадываться нечего, – ответил я. – Империя – это не какая-нибудь Дания, которую можно захватить и не заметить. Для её захвата и последующей оккупации нужна как минимум миллионная армия и куча техники. Ничего этого у американцев нет, поэтому не будет захватов. Начнут тупо бомбить Францию, пока у французов не иссякнет терпение. Не думаю, что им потребуется много времени, чтобы выйти из империи. Были бы они в ней лет пятьдесят – дело другое. Из Алжира можно зацепить и Германию, хотя я не знаю возможностей американских самолётов. Вот если бы им помогла Англия, хотя бы аэродромами, я немцам не позавидовал бы. На что кайзер делает упор? На самолёты?

– Он перед нами не отчитывается, – ответил Андрей, – видимо, боится утечки.

– Для него это самый естественный ход. Наштамповать самолётов и создать мощную противовоздушную оборону.

– Разве их штампуют? – удивился Андрей. – Я думал…

– Я применил это слово в другом значении. Если подвести итог, то американцам нужно бомбовыми ударами разрушить империю и уничтожить в Германии как можно больше всего: городов, заводов и населения. Понятно, что они должны захватить или уничтожить флот. Цель – отбросить Германию в военном и экономическом отношении и дать немцам урок, чтобы они ещё долго не разевали рот на колонии. Пока они оправятся от этого поражения, американцы так в них укрепятся, что назад уже не отберёшь. И оправятся только в том случае, если не вмешаются англичане, а они вполне могут вмешаться: добивать – это не драться с сильным противником.

– Значит, война самолётов?

– Американцы обязательно используют флот, – сказал я. – У них в нём полно авианосцев. Лететь в Алжир и обратно – это полторы тысячи километров, а эти самолёты под носом. Их можно почти постоянно держать в воздухе. Идеально захватить во Франции какой-нибудь аэродром, например, в Марселе, но его трудно защитить от ударов с воздуха, да и бомбы придётся везти из Алжира. Мало сведений, поэтому можно долго гадать, кто и что предпримет. Ясно, что флота империи не будет в Средиземном море, а значит, и нашему флоту там делать нечего. И слава богу!

– Почему такой вывод по флоту? Из-за письма кайзера?

– Не только. У американцев слишком большое превосходство в кораблях. Ставить на пути их флота свой – значит его потерять. Мы, конечно, поможем, но положение не изменим. Я поместил бы в засаде, на выходе из Гибралтара, с полсотни подводных лодок. При удаче можно ополовинить американский флот. Не во время битвы, а когда пойдёт домой.

– Но почему не ударить ими во время сражения?

– Акустики засекут шум винтов, особенно если лодок много. Такой флот, как у американцев, не так легко расстрелять. Лодкам не дадут занять позиции и забросают глубинными бомбами. Наверное, и они потопят несколько кораблей, но большого ущерба не нанесут. Вот из засады – другое дело.

– Плохо ничего не знать, – пожаловался он. – Нужно многое учить, а времени не хватает. Знаешь, мне отец казался вечным. У нас в роду мужчины умирали поздно, а ему было только пятьдесят пять. Он ещё долго жил бы, если бы не взвалили это правление.

Глава 29

– Сеньор! – сказал открывшему дверь мужчине пожилой рыбак. – Вы обещали заплатить! Он пришёл!

– Сколько кораблей? – спросил с небольшим акцентом приезжий.

– Да разве их сосчитаешь! – воскликнул рыбак. – Корабли повсюду!

– Держи, – он сунул в протянутую руку рыбака несколько смятых купюр, после чего скрылся в доме и вернулся уже с биноклем.

Снятый домишко стоял на окраине Бенсу в километре от берега, поэтому ему понадобилось минут десять на ходьбу. Бинокль оказался не нужен. Этот городишко Испанского Марокко стоял на берегу в самом узком месте Гибралтарского пролива, где до противоположного берега было немногим больше десяти километров, и он без бинокля видел десятки боевых кораблей, которые, выдерживая дистанцию, шли и шли один за другим. Немного постояв, мужчина вернулся в дом, достал рацию и подключил к ней провод антенны. Включив передатчик, он дал прогреться лампам и нажал на кнопку. Агент мог принимать инструкции, но ни ключа, ни голосовой связи у его передатчика не было, а при нажатии одной-единственной кнопки кратковременно излучался сильный специальный сигнал, который нельзя было запеленговать из-за его кратковременности. Но тем, кто его сюда послал, этого было достаточно.

Круглосуточно дежурившие в одном из центров связи разведки Генерального штаба радисты получили сообщение о том, что американский ударный флот вошёл в Средиземное море. Через полчаса об этом знали все, кому это было нужно, а ещё через час в морское министерство прибыли несколько высших офицеров флота. Встретил их статс-секретарь адмирал Гюнтер Льютенс.

– Садитесь, господа, – предложил он им. – Хочу проинформировать вас о том, что сегодня американский флот прошёл Гибралтарский пролив и сейчас движется к базам в Алжире. Ориентировочное время его выхода для атаки французского побережья – от трёх до пяти дней. Флот империи не будет участвовать в этом сражении. Сейчас я раскрою вам планы нашего кайзера, которые разрабатывал лично с привлечением двух доверенных офицеров. От выполнения этих планов и сохранения их секретности зависит судьба империи и наши с вами жизни. Прежде всего поговорим с вами, гросс-адмирал.

– Я внимательно слушаю, – сказал Карл Дёнец.

– Восемьдесят три подводные лодки – почти весь наш подводный флот – стоят в порту базы Сен-Жан-де-Люс. Через два часа вылетите туда на специальном самолёте. Вам поручается скрытно провести лодки в португальский порт Портиман. При переходе сохранять полное радиомолчание. Радиорубки должны быть заперты и опечатаны. Порт находится в устье реки Араде в ста сорока милях от Гибралтара. Войдёте в него ночью. Вас встретят и проводят в освобождённую часть порта, которую на время вашей стоянки закроют для других судов. Там же будет стоять наше судно-заправщик. Всплывать для смены воздуха и пополнения горючего только ночью. Тогда же зарядите аккумуляторы. Наши агенты заранее предупредят в случае вывода ударного флота американцев из Средиземного моря в океан. Задача – скрытное приближение и установка засады на выходе из пролива. Ваших сил хватит, чтобы уничтожить от половины до двух третей всех сил флота. Запомните, что главное – не потопить все корабли, а не выпустить их в океан. Заправщик будет находиться поблизости, поэтому вам нужно закрывать выход из пролива, пока позволит погода или не получите сигнал на возвращение. С момента начала боевых действий разрешается радиообмен. Задача ясна?

– Ясно, – ответил адмирал. – Мы выполним приказ.

– Теперь ваша задача, – обратился Льютенс к гросс-адмиралу Эриху Редеру. – На двух наших военно-морских базах собрана ударная группа, основу которой составил усиленный французскими кораблями флот открытого моря. В его составе тридцать шесть линейных кораблей и линейных крейсеров, три авианосца, двенадцать крейсеров и пятьдесят три эскадренных миноносца. Будут и вспомогательные суда для заправки топливом, грузовые корабли с боеприпасами, корабли-разведчики и три подводные лодки. Требования по радиообмену к вам те же самые. Запереть радиорубки и опечатать. Предупредите командиров кораблей, что за нарушение приказа они ответят своими жизнями. Вам надо за десять дней скрытно провести корабли к атлантическому побережью Северной Америке в порт Портленд. Понятно, что пойдёте не через Ла-Манш, а по другому маршруту. Пройти придётся три с половиной тысячи миль. В голове ордера будут двигаться три небольших траулера с разведывательно-диверсионными группами и подводные лодки. Их цель – предупредить вас о появлении любых кораблей. Если встречные суда можно пропустить без встречи с вами, их пропустят, если нет, то их должны уничтожить, причём так, чтобы в эфир не ушла ни одна радиопередача. Скрытность – залог вашего успеха. На случай сильного шторма каждому командиру корабля приготовлен пакет, в котором предписывается, что ему делать после восстановления погоды. После перехода вы должны двигаться вдоль побережья на юг, нанося как можно больший ущерб встречным портовым городам, включая уничтожение всех судов и портовых сооружений. Города бомбить и обстреливать из орудий, но с таким расчётом, чтобы вам хватило боеприпасов на весь рейд. В этом пакете расписаны цели и силы неприятеля, которые действуют в Атлантике. Вы должны уложиться в десять дней и уйти. На побережье нет больших сил флота или авиации, но если сильно задержитесь, американцы успеют переправить через Панамский канал часть Тихоокеанского флота. Кроме того, наши подводные лодки не будут вечно удерживать выход из Гибралтара, а вам ещё возвращаться. Планы тщательно проработаны, вам нужно их изучить и строго придерживаться. Отступление допускается только при условии выполнения основной задачи и под вашу личную ответственность. Вопросы есть?

– Когда мне выходить? – спросил Редер.

– Сегодня вас доставят на одну из баз, а адмирала фон Шредера на другую. Вот ваш пакет, адмирал. В бумагах указаны время и район сосредоточения. Господа, на вас надеется кайзер! Если вы не выполните своей задачи, война затянется и будет иметь для империи разрушительные последствия. Кроме того, второй раз американцы уже не будут столь беспечны и обеспечат должную охрану побережья.

Отпустив адмиралов, Льютенс приказал, чтобы подали его автомобиль, и через двадцать минут доложил обо всём кайзеру. Было решено без крайней необходимости не пользоваться даже защищённой телефонной линией, а докладывать лично.

– Флот начал, – сказал кайзер, – что по остальным?

– Я не знаю всех планов, – ответил адмирал, – но подготовленную группу ночных бомбардировщиков должны отправить с авиабазы в Тулузе с таким расчётом, чтобы самолёты оказались над объектами в три часа ночи. Если тепловые прицелы так эффективны, как их расхваливают, они там наделают дел. Но это уже не моя компетенция.

– Ливорно, господин капитан-лейтенант! – сказал проводник, указав рукой на виднеющуюся в дымке бухту. – Здесь повсюду большие глубины, поэтому можно идти быстрее.

Капитан отдал приказ, и большое грузовое судно под португальским флагом заметно ускорило ход. Операция, которую полгода готовила разведка вместе с Государственным департаментом подходила к завершающей стадии. В порту Ливорно уже стояли два грузовых судна с авиабомбами на борту, его было третьим. На небольшом аэродроме этого городка были созданы запасы горючего, а городская верхушка знала, как себя вести, когда город займут американские солдаты. Курсантов военно-морской академии по летнему времени в городе не было, как и вообще каких-либо военных. Итальянцы заблаговременно убрали корабли береговой охраны, а в ведомстве короля Италии Виктора Эммануила третьего уже была готова нота правительству Американских штатов. Она должна была стать единственным проявлением недовольства итальянцев на временную оккупацию их города и использования его для бомбардировки соседней империи.

– Американский флот уже в Средиземном море, – сказал мне Андрей. – Мы получили сообщение от кайзера, в котором он отказался от помощи нашего флота. На этот счёт имеются предположения, хотелось бы, князь, выслушать ваше.

Рядом с ним сидел канцлер, поэтому мы оба придерживались этикета.

– Трудно сказать что-то новое, ваше величество, – ответил я. – Наверняка союзники не собираются воевать своим флотом в Средиземном море, иначе не отказались бы от такой силы, как наш Черноморский флот. Остаётся только Северное море, потому что я не думаю, что они попрутся со своими кораблями к берегам Американских штатов.

– Как вы сказали? – уставился на меня Шувалов.

– А что я сказал? – в свою очередь удивился я. – Американцы притащили в Европу свой флот, поэтому само напрашивается нанести им ответный визит, тем более что побережье Американских штатов в Атлантике сейчас почти не охраняется, а горловину Гибралтара нетрудно минировать или перекрыть подводными лодками. Другое дело, что это очень рискованное мероприятие. Не так легко незаметно провести через океан почти сотню боевых кораблей, если не идти в обход морских путей. А если идти, такой поход затянется, и может помешать первый же сильный шторм. Да и американцы смогут подтянуть силы, поэтому такой налёт нужно рассчитать так, чтобы они не успели этого сделать. Я бы за такое не взялся.

– Это не пришло в голову никому из наших адмиралов, – задумчиво сказал Шувалов.

– Наверное, потому и не пришло, что каждый из них ставил себя на место немцев, – отозвался я. – Если бы они планировали сами, у нас нашлись бы такие авантюристы. В случае успеха можно такого натворить, особенно если не церемониться с гражданским населением… Америка умылась бы кровью и задумалась, не слишком ли высокую цену приходится платить в этой войне. Они ведь со времён гражданской войны не воевали на своей территории, да и тогда по современным понятиям это была не война. Так, постреляли да порубили друг друга саблями. Города из орудий не обстреливали и бомб на них никто не бросал. Поэтому и плюют, когда их парни занимаются этим где-то за морями. Только боюсь, что немцам придётся дорого заплатить за такой урок для американцев. Вряд ли кайзер на это пойдёт.

– У нас в Черноморском флоте есть желающие помахать кулаками, – сказал Андрей.

– Что за глупость? – удивился я. – Пусть сидят и благодарят Бога за то, что их пока не трогают. Если бы знать заранее, что мы не понадобимся союзникам, лучше было бы часть флота перебросить на Тихий океан, а сейчас нужно сидеть и ждать, чем всё закончится. Союзникам передали наши бомбы?

– Да, передали бомбы и радиолокационные станции, – подтвердил Шувалов.

– Вот пусть и воюют, – сказал я. – Это их война, а не наша, наша ещё впереди, и вряд ли немцы будут нам помогать на Тихом океане, скорее, союзниками там будут японцы. А любители махать кулаками пусть держат флот в боевой готовности. Сейчас никто не скажет, чем всё закончится, может, и им придётся повоевать.

Сигнал тревоги разбудил главнокомандующего ударным флотом адмирала флота Честера Нимица в три часа ночи. Бросив взгляд на светящийся циферблат ручных часов, он быстро обул ботинки и открыл дверь каюты, в которую уже стучали.

– Боевая тревога, сэр! – сообщил ему лейтенант-коммандер Тони Джеймс. – Множественные воздушные цели со стороны французского побережья. Примерное время подлёта – двенадцать минут. Извиняюсь, уже десять. Истребители с авианосцев поднять не успеем, но с аэродромов уже взлетают.

Адмирал поспешил на командный пост авианосца «Йорктаун», где уже собрались старшие офицеры.

– Все службы готовы к отражению воздушной атаки, сэр! – отрапортовал контр-адмирал Фрэнк Флетчер. – Только «Эрликоны» не используем из-за высоты целей.

– На какой высоте идут? – спросил Нимиц.

– Примерно четыре, – ответил Флетчер. – Зенитные орудия прикроют аэродромы, а нам придётся надеяться на истребители. С полсотни уже в воздухе и продолжают взлетать. Правда, драться в такой темноте даже с радарами… Подходят!

– С такой высоты отбомбятся вслепую, – сказал кто-то из офицеров. – Даже днём…

Его слова заглушил грохот сильного взрыва. Стоявший в двухстах метрах миноносец развалился на две части, и обе затонули в считанные секунды. На берегу зажглись прожектора, и по ушам ударил грохот двух сотен зенитных орудий. Возле корабельных «Эрликонов» застыли расчёты, но никто из них не стрелял. Высоко в небе вспух шар взрыва, разбросав во все стороны горящие обломки, чуть дальше взорвался ещё один самолёт. Среди кораблей стали рваться бомбы. Большинство падало в воду, но были и попадания. Где-то на берегу так рвануло, что вылетело несколько стёкол и у всех заложило уши. С леденящим душу воем недалеко от авианосца пролетел горящий самолёт и упал в воду. Истребители продолжали взлетать, и вскоре звуки боя отдалились в сторону базы в Беджайе. Стихла и канонада.

– Пусть соберут сведения о результатах налёта, – распорядился командующий. – И поднимите на палубы авианосцев истребители. Этих отбили, но могут прилететь другие.

Прошло десять дней с прихода американского флота. Воздушная война была в самом разгаре. Стороны обменивались бомбовыми ударами и в большом количестве уничтожали друг у друга самолёты. Гибло много мирных жителей, и каждый день разрушались тысячи домов, а потери среди американских моряков и лётчиков были многократно меньше. В империи находились корреспонденты многих русских газет и радиостанций, поэтому новости с фронтов сразу становились общим достоянием. В первые же дни боев для немцев стало неприятным сюрпризом, что почти вся территория Германии оказалась доступной для вражеской авиации. Американцы договорились с англичанами и итальянцами и использовали их аэродромы. Итальянское правительство обвинило янки в наглом захвате города Ливорно и потребовало немедленно вывести из него все войска, но этот демарш никого не обманул. Англичане вообще не стали оправдываться, справедливо посчитав, что немцам выгодней всё простить, чем сейчас вступать в войну ещё и с ними. Правительство кайзера ограничилось нотой в адрес соседей и рейдом дальней авиации к расположенному на севере Англии аэродрому. Половина немецких бомбардировщиков не вернулась из этого рейда, но полсотни догоравших на лётном поле «Летающих крепостей» были хорошей платой за эти потери. В воздухе эти американские самолёты тоже сбивали, но это было нелёгким делом из-за большой высоты их полётов и двенадцати крупнокалиберных пулемётов. Кроме того достать «Летающую крепость» с задней полусферы было тяжело из-за бронирования и особенностей конструкции, а встречный бой длился секунды. Пробовали бомбить и аэродром в Ливорно. Американские самолёты уничтожили, но из-за сильной противовоздушной обороны потеряли много своих, а янки быстро забетонировали воронки от взрывов, убрали с летного поля обломки и через три дня возобновили налёты. Судить о потерях во флоте было тяжело. Наших корреспондентов в зоне боев не было, а если верить немцам, весь американский флот уже уничтожили два раза. В первые же дни американцы применили шариковые бомбы. К этому не были готовы, к тому же немцы не ожидали налётов на свою территорию и система предупреждения работала плохо, поэтому число жертв ужасало. Но немецкое командование быстро исправило недостатки, и американцам пришлось вернуться к обычным боеприпасам, потому что теперь шарики только портили штукатурку домов и выбивали в окнах стёкла. Помимо этого широко использовались зажигательные бомбы, судя по описанию, с напалмом и кассетные бомбы. В ответ немцы начали применять зажигательные бомбы на основе фосфора. Американцы проявляли настойчивость в попытках разрушить промышленные предприятия, в первую очередь те, которые работали на армию. Они были хорошо прикрыты зенитками, поэтому из таких налётов каждый раз не возвращались два-три самолёта. Французам доставалось меньше, но они не хотели терпеть и этого. Союз двух народов трещал по швам и не развалился до сих пор только потому, что это было трудно сделать в военное время. Никто не знал, где флот империи, и в газетах об этом ничего не писали. Узнали мы только сегодня. Я с Верой был в гостях у Андрея и занимался привычным для последних дней занятием – пытался утешить Александру, а жена о чём-то болтала с хозяином. О нашей дружбе все знали, поэтому мы уже не старались её скрывать.

– Пошли они все! – высказался по этому поводу Андрей. – Император тоже человек и имеет право на дружбу. Так что наплюй на всё!

Ему легко так советовать, а мне было неприятно видеть, как меняется отношение окружавших меня людей на демонстративное почтение и откровенную лесть. Не всех, но многих. И это при том, что меня прекрасно знали и понимали, что я не использую эту дружбу для себя.

– Быстро включайте приёмник! – крикнул ворвавшийся в гостиную Олег. – Там такое передают!

Когда прогрелись лампы, я быстро нашёл одну из американских радиостанций. Диктор взахлёб сообщал о варварских бомбардировках порта и города Портленд и о потоплении десятков гражданских кораблей.

– Убиты и ранены десятки тысяч человек! – кричал он в микрофон. – Весь город в огне, а разрушивший его флот движется вдоль побережья к Бостону! Тронут ли немцы находящийся в двадцати милях от побережья Манчестер? Боевых кораблей поблизости нет, а те, которые стояли в Норфолке, по слухам, покинули военно-морскую базу и ушли на юг! Корабли и самолёты береговой охраны не в силах ничего сделать, а налёт нашей авиации из авиабазы Лэнгли в Хэмптоне привёл только к потере почти всех самолётов. Нам неизвестно, понесли ли потери корабли немецкого флота, но он продолжает движение! Многие жители бросают свои дома и уезжают как можно дальше, а из портов спешно выводятся корабли! Мы не знаем, что собирается предпринять командование базы Мейпорт и много ли у него кораблей, но хочется задать вопрос правительству: как можно было уводить все корабли в Европу, оставляя нас без защиты? Пока сюда придут корабли Тихоокеанского флота или вернётся ударный флот, немцы уничтожат города побережья! Кто ответит за тысячи погубленных жизней и нанесённый ущерб? Не слишком ли высокая цена войне с немцами?

– У кайзера всё получилось, – сказал я. – Слышите, как запели? А ведь обстреляли только один не самый большой город. Мне страшно подумать, что такой флот может сотворить с Нью-Йорком!

– Страшно? – не понял Олег. – Это же американцы. Ты сам говорил…

– Что они мне не нравятся, – закончил я за него. – Но это не основание радоваться, когда разрушаются города и гибнут их жители. Я с удовольствием нашёл бы с ними общий язык, вот только им это и на фиг не нужно. Возможно, что-то изменится сейчас.

– Что теперь будет, как ты думаешь? – спросила Вера.

– Американцы начнут драпать с побережья, а немцы будут бить тех, кто останется, – ответил я. – Но их там миллионов пятнадцать, а большинству просто некуда бежать. Оставшихся кораблей мало, поэтому срочно начнут проводить через канал Тихоокеанский флот. Весь его убирать нельзя из-за японцев, поэтому дадут приказ главнокомандующему ударного флота вывести часть кораблей с целью быстрейшего разгрома немцев. В общем-то, он может это сделать. Не думаю, что у американцев такие уж большие потери в кораблях, а флот они привели избыточно большой. Рассчитывали воевать с флотом империи, а его там не оказалось. Поскольку флот только лениво уничтожает укрепления немцев на побережье Франции и перемалывает часть немецкой авиации, его вполне можно ополовинить, и это не сильно скажется на ходе войны. Но я думаю, что кайзер умница, поэтому у янки ничего не выйдет. Замышляя такую операцию, он не мог не придумать способа запереть американцев на выходе из Гибралтара. Ширина пролива километров пятнадцать, так что возиться с минами долго, а у противника есть тральщики. Скорее всего, использовали подводные лодки. Им тяжело подобраться к флоту из-за шума винтов, но если станут в засаде и не станут включать двигатели, их никто не обнаружит. В самый последний момент поднимут перископы и шарахнут торпедами. Двух современных торпед может хватить на авианосец, а большинству кораблей достаточно одной. А теперь представьте, что смогут натворить полсотни лодок, если у каждой в запасе больше десятка торпед. Там даже трудно промахнуться. Промахнёшься по одному и попадёшь в другой. При таком шуме можно маневрировать и никто не услышит. И глубинные бомбы не слишком-то применишь. Если знать о засаде, то и тогда не избежишь потерь, а если спешить… Всё будет зависеть от того, как организуют засаду и как чётко сработают. Американцы должны подстраховаться от такой засады, но там удобное место для нападающих, а не для тех, кто защищается. Сейчас нет самонаводящихся торпед и другого вооружения против подводных лодок, только глубинные бомбы, которые сбрасывают с кораблей и самолётов. Подводники будут слышать идущие корабли, а акустики на кораблях ничего не услышат. И радары на самолётах, если они есть, ничего не покажут, а от бомбометания вслепую мало толку.

– Значит, очередная бойня? – спросил Олег.

– Чёрт его знает, – ответил я. – Не хочу ничего предсказывать, давайте поговорим о чём-нибудь другом!

– В чём дело, – спросил Андрей. – Что с тобой не так?

– Со мной всё так, – ответил я, – это не так с вашим миром! Я в прошлой жизни не убил ни одной живой души, кроме котёнка, да и то только для того, чтобы прервать его мучения. Мне никто никогда не предлагал лезть в политику, но если бы предложили, я послал бы их далеко-далеко, а здесь этим приходится заниматься постоянно! Получается, что я, спасая своих, подставляю чужих. Может, это и правильно, но меня не так воспитывали.

– Какая прошлая жизнь? – спросил Олег. – Ты имеешь в виду доставшуюся тебе память?

Видимо, я действительно был не в порядке, потому что плюнул на секреты и рассказал им всё, как было, начиная с того момента, когда меня пырнули ножом.

– А почему не рассказал сразу? – спросил Олег.

– А ты подумай, прежде чем спрашивать, – рассердился я. – Я даже родителям рассказал только о памяти. Кто бы мне поверил, если бы я завёл разговор о том свете? Не было у меня ни малейшего желания сидеть в психушке. И мой ангел слабо сочетается с христианской верой. Для большинства нет никакой разницы, прожил ли я ту жизнь сам или только получил о ней память. Это имеет разницу для меня.

– Ты думал о том, для чего тебе дали возможность здесь родиться и сохранить память? – спросил Андрей.

– Думал, да не надумал. Единственное, что получилось в результате моих усилий – это спасение России и ослабление Американских штатов. Мы начнём быстро развиваться и в перспективе можем стать одной из основных сил в мире, если не самой основной. В моём мире это место занимали американцы. Сначала по праву, а потом уже больше на халяву за счёт других. Я сейчас даже не берусь предсказывать, во что может выродиться наше первенство.

– Но Россию спасли яды, – возразил Андрей. – Твои знания пока в работе.

– Ты или не всё знаешь, или не придал этому значения. К ядам добавились бомбы объёмного взрыва, на испытании которых был брат кайзера, а потом кто-то из его доверенных лиц. Когда восемь бомб уничтожают аэродром с самолётами, – это впечатляет. Мне недавно рассказывал Шувалов. Не канцлер, а его младший брат. Одних ядов могло не хватить.

– Я не понял, чего тебе не хватает, – сказал Андрей.

– Думаешь, что для счастья достаточно быть другом императора и жить с ним под одной крышей? – отозвался я. – У нас с Верой и помимо вас есть друзья, которых мы не имеем возможности видеть. Нас даже на прогулку сопровождает десяток жандармов, так что непонятно, гуляем мы или прогуливаемся под конвоем. Это для тебя я друг, а для твоего канцлера – объект, который ни в коем случае нельзя выпускать из рук. Он мне благодарен и ценит, но без колебания прикажет ликвидировать, если я попаду не в те руки. Но дело не только в отсутствии личной свободы, хотя это нас угнетает. Вера сходит с ума из-за отсутствия ребёнка, а я… Мне трудно вам объяснить… Я ведь не так молод, каким кажусь, и неплохо знаю жизнь, а не просто помню что-то полезное. Именно поэтому ваш отец держал меня рядом с собой и часто советовался. Он не стал бы так приближать знающего технические тайны мальчишку. Я устал от той жизни, которую приходится вести. Мной все пользуются, а я сам ничего не решаю. Всё решено за меня: где жить, с кем дружить и чем заниматься. Я только свою женщину выбрал сам! А теперь наша жизнь тяготит и её. И самое плохое, что даже вы ничего не сможете с этим сделать. Пока не закончатся война и наша грядущая разборка с Американскими штатами, ничего не изменится. А мне уже не хочется с ними разбираться, не хочется драться из-за ненужной нам Аляски. И с Японией всё не так просто. Мы отвели от себя угрозу войны и перевели стрелки на других. Малайзия, Сингапур или кто-то другой – какая разница! Извини Лена, но твой народ может быть чудовищно жесток. В той моей жизни японцы захватили много стран и вырезали в них полмиллиона мирных жителей. Это только то, что подтвердилось, на самом деле наверняка жертв было гораздо больше. Во время войны в Китае они уничтожили тридцать пять миллионов китайцев. От испытаний химического и бактериологического оружия погибли ещё полмиллиона. Вот я и думаю, благо это или нет – наш союз? В той реальности зверство японцев сокрушили американцы. Конечно, не из соображений гуманности, просто столкновение интересов. Сейчас американцы будут ослаблены, а англичане уже ослаблены, и я не исключаю того, что в конце войны немцы вспомнят о бомбёжках с территории Англии и ослабят их ещё больше. В результате получится, что у Японии не останется никакого сдерживающего фактора и миллионы людей в Азии умоются кровью. И я косвенно в этом виноват, хотя даже не думал о заключении этого мира. В той жизни в это время в Европе, Азии и даже Африке бушевала самая страшная из всех войн, которую затеяли Германия и Япония. Они даже заключили союз, хотя мало помогали друг другу. Погибли больше семидесяти миллионов человек, а материальные потери просто не поддавались подсчёту. И здесь, хоть пока и в меньших масштабах, началось то же самое! Проклятая человеческая природа, толкающая в драку целые народы!

– Природа ли? – с сомнением сказал Андрей. – Я не испытываю никакой потребности в драке, и ты тоже.

– Есть те, кому это выгодно, – согласился я, – но если бы не желание многих других, ничего бы они не сделали. Людям нравится, когда кто-то воспевает их исключительность и говорит, что соседям всё досталось не по праву! Мы лучше других, поэтому и жить должны лучше! А если это не получается сделать самим, или чего-то не хватает, или просто не хочется надрывать пуп… В конце концов, эти лучшие подгребают под себя большую часть мировых богатств и в дальнейшем насмерть бьются за то, чтобы так было всегда! А несогласных начинают убеждать бомбами или стравливать их с кем-то другим. В том мире американцы поняли, что весь мир своей армией не завоюешь и всеми управлять невозможно да и утомительно. Поэтому они стали делать так, чтобы им служили элиты других стран и всё делали за них. Сами они применяли силу только в крайних случаях.

– И как же это у них получилось? – заинтересовался Андрей.

– Из-за той самой мировой войны, – объяснил я. – Великие державы воевали на своей территории и в результате получили разрушенную экономику, разваленные города и миллионы погибших. Американцы и сражались меньше других, и делали это не у себя. Их самая сильная в мире экономика во время войны ещё больше окрепла, а потери в людях были небольшие, если сравнивать с тем, что потеряли основные воюющие государства. После окончания войны американцы навязали свои деньги большинству стран, а когда печатаешь валюту для всего мира, уже необязательно надрывать пуп, чтобы жить лучше всех. Напечатал и отдал в долг какому-нибудь королю или президенту, а потом добиваешься того, что тебе дёшево продают всё необходимое. Я объясняю упрощённо, на самом деле схемы были самые разные.

– Давайте на этом закончим, – сказала Вера. – Что-то я себя плохо чувствую.

Глава 30

Прошло ещё десять дней. Флот кайзера двигался вдоль побережья, не пропуская ни одного города. Манчестер стоял в стороне, но досталось и ему. Три сотни самолётов совершили один вылет, но городу этого хватило. Применили зажигательные бомбы, которые вызвали массовые пожары, уничтожившие большинство строений. Две трети населения бежали до бомбежки, но погибших и обгоревших было столько, что ужаснулась вся Америка. Бегство из прибрежных городов приняло массовый характер. Заторы на дорогах заставляли людей бросать машины и уходить пешком. Власти старались вывезти беженцев и хоть на время где-то поселить, но они не справлялись. Один за другим подверглись обстрелам Плимут, Фолл-Ривер и Нью-Хейвен. На небольшие покинутые людьми курортные городишки не обращали внимания. В Нью-Йорк пришли утром и ушли вечером. Островной характер города давал большие возможности для манёвра всеми силами. Несмотря на то, что часть судов успели вывезти, многие сотни брошенных командами кораблей были пущены на дно торпедами. Весь день не смолкала канонада, а самолёты авианосцев израсходовали две трети авиабомб. В первую очередь старались уничтожить высотные здания и промышленность, а когда уходили, взорвали мосты. Огромный город занялся сотнями пожаров, которые не могли тушить из-за завалов на улицах, а число жертв исчислялось сотнями тысяч. Если бы немцы с французами больше ничего не сделали, американцам с головой хватило бы и этого. Но после Нью-Йорка артиллерийским ударам подвергли Мидлтаун, Брик, Томс Ривер и Атлантик-Сити. Населения в них уже практически не осталось, поэтому жертв было мало. Авиацию здесь не использовали. После этого флот пятнадцать часов двигался с максимально возможной скоростью, не трогая небольшие поселения, сделав остановку только у курортного города Вирджиния-Бич. Долго его не обстреливали, потому что городов впереди было много, а боеприпасов осталась меньше трети. Гросс-адмирал Эрих Редер принял решение наведаться на американскую военно-морскую базу Норфолк, которая, судя по передачам американского радио, была оставлена военными. Флот вошёл в Чесапикский залив и встал на стоянку, а на базу отправили три эскадренных миноносца. Они вошли в реку Элизабет и через три часа были на базе флота. Она действительно оказалась брошенной, причём американцы не поставили даже мин. Они не уничтожили арсеналы, но это и понятно: двести тысяч тонн бомб и снарядов, собранных здесь для отправки в Европу, при взрыве уничтожили бы весь город. То, что не сделали американцы, сделал флот империи. Целый день на корабли грузили подходящие боеприпасы, а потом заминировали всё оставшееся и ушли, не тронув город. Незачем было терять время на его разрушение, от города и базы и так ничего не осталось, когда через два часа взорвались арсеналы. После этого флот за три дня разрушил десяток городов. Последним таким городом был Майами. По предписанию следовало срочно возвращаться, но боеприпасы ещё были, а ударный флот американцев застрял в Гибралтаре, поэтому Редер решил проявить инициативу. Флот через Мексиканский залив вошёл в Карибское море и взял курс на Панаму. В порту Кристобаль были захвачены шесть грузовых судов, которые затопили перед первым шлюзом, изуродовав его перед этим торпедами. После этого движение по каналу прекратилось почти на месяц. Редер счёл поставленные задачи выполненными и дал приказ на возвращение. Возвращались не к берегам Франции, а к Гибралтару.

С первым же обстрелом Портленда адмирал флота Нимиц получил приказ срочно отправить к атлантическому побережью группу кораблей для уничтожения флота империи. К этим кораблям собирались присоединить двенадцать других, выведенных из оставленных баз. Командующий Тихоокеанским флотом не мог быстро оказать помощь из-за штормовой погоды, но её должны были получить из колоний. Сам ударный флот к этому времени лишился четверти боевых кораблей, не потеряли лишь ни одного авианосца, хотя три из них получили заметные повреждения и лишились половины палубной авиации. Нимиц принял решение отправить два авианосца, десять линейных кораблей, пятнадцать крейсеров, тридцать два миноносца и пять эскортных эсминцев. Подводные лодки в поход не брали из-за малой скорости хода. Возглавлял соединение адмирал флота Уильям Хэлси. При выходе из Гибралтара с одного из авианосцев взлетели двенадцать пикирующих бомбардировщиков, которые отбомбились перед ордером. Субмарины империи находились в подводном положении и не были обнаружены самолётными радарами, поэтому бомбы сбросили вслепую. Как выяснилось позже, почти все они упали в стороне от субмарин, лишь три из которых были повреждены и не смогли принять участия в бою. Подводные лодки были расположены в линию по ходу движения кораблей и начали сражение, когда из пролива в океан вышли эскортные эсминцы и одиннадцать миноносцев. Лодки заметили после первых же пусков торпед, но что-то сделать уже не успели. В каждый корабль с небольшой дистанции были выпущены две-три торпеды, поэтому ни один из них не уцелел. Несколько минут на выходе из пролива гремели взрывы, а с обоих авианосцев спешно взлетали бомбардировщики. Субмарины успели погрузиться и сменить позицию, но пять из них были потоплены ударами с воздуха. Акустики не смогли засечь подводные лодки противника из-за шумов собственных кораблей, поэтому американцы подверглись вторичному нападению уже из подводного положения. Потеряв ещё два корабля, адмирал Хэлси, проклиная все на свете, отдал приказ о возвращении.

– Я потерял эскортные корабли, сэр! – докладывал он по радио Нимицу. – Этих чёртовых подводных лодок была сотня, если не больше. Я вывожу корабли в Альборан и жду! Пришлите эсминцы, пусть там всё почистят глубинными бомбами.

Подводники кайзера не стали дожидаться, пока их будут чистить. Адмирал Дёнец отдал приказ, и уцелевшие субмарины ушли на двадцать миль на запад. Весь день, не смолкая, гремели взрывы: семь эскортных эсминцев обрабатывали глубинными бомбами подходы к Гибралтару. После этого была предпринята ещё одна попытка вырваться из ловушки и выполнить приказ. Повторное нападение стаи подводных лодок было ожидаемо и не привело к большим потерям, но им удалось потопить один линейный крейсер и повредить другой, а также вывести из строя один из авианосцев. За это пришлось заплатить высокую цену: тридцать две подводные лодки были уничтожены и семь сильно повреждены. Погиб и сам адмирал Дёнец, но задача была выполнена: адмирал Хэлси не решился с такими силами воевать с вражеским флотом и вернулся обратно. К тому времени, когда определились с новым составом группы, узнали о диверсии в Панамском канале.

– Я никого не могу к вам отправить! – сказал адмирал Нимицприлетевшему в Алжир адмиралу Чарлзу Бенсену. – Тихоокеанского флота не будет, а в колониях нет ничего серьёзного! Если уходить, то делать это всем и бросать здесь всё к чёртовой матери! Мне и в этом случае придётся взорвать часть кораблей. Я не смогу отремонтировать их своими силами, а в теперешнем состоянии даже не доведу до дома, не говоря уже об использовании в бою!

– Не орите на меня, Честер! – ответил ему Бэнсен. – Всё хуже, чем вы думаете. По нашим сведениям, флот противника идёт не к Ла-Маншу, а сюда к вам. Они вполне смогут занять побережье Марокко и окончательно закупорить вас в Средиземном море. Ничего не стоит перерезать единственную железную дорогу, и никого из вас не эвакуируешь даже через Африку, а европейцы тоже не помогут, побоятся немцев. Вы можете сразиться с ними на равных?

– Не знаю, сэр, – уже тише ответил Нимиц. – Сейчас, наверное, уже нет. Нам больше месяца не подвозят боеприпасы, а расход очень большой. На авианосцах осталась треть самолётов, а один из них наполовину затоплен, и с него нельзя взлетать. Но хуже всего моральное состояние моих людей. Они устали от этой войны и напуганы. Страх вызвали известия из дома и свои потери. Вы знаете, что нас объявили преступниками? В империи от бомбардировок погибли в общей сложности полмиллиона гражданских, поэтому наших пилотов уже приговорили. Если собьют над империей и повезет уцелеть, это везение будет недолгим, их просто расстреляют. Уже есть отказы от вылетов. Не у меня, а у лётчиков ваших «Крепостей». Их тоже осталось не так много. Боюсь, что у нас ничего не выйдет с этой войной. И говорить о мире с кайзером сейчас бесполезно. Он выставит такие условия, что лучше воевать до конца, каким бы он ни был!

– Мы немного переоценили свои силы, и даже в мыслях не было, что кайзер может сделать такой ход, – признал Бэнсен. – В стране паника, и она будет только нарастать. Сотни тысяч погибли и миллионы лишились жилья. Кому-то придётся ответить, но об этом пусть болит голова у политиков, а нам с вами нужно думать о том, что можем спасти своими силами.

– Если сюда придёт флот империи, войне однозначно конец, – сказал Нимиц. – Даже если они не применят против нас свою авиацию, мы больше не получим боеприпасов, а их осталось максимум на неделю. Они захватят и Алжир – это только вопрос времени. Поэтому надо как-то мириться, и срочно вывозить всех, кого сможем, по железной дороге, и спасать оставшиеся самолёты и пилотов. Вы когда полетите обратно?

– Я должен всё увидеть своими глазами и поговорить с вашими людьми, – ответил Бэнсен. – Потом сразу вылечу. В Вашингтоне ждут моего отчёта.

– Значит, моим шифровкам не доверяют! – сказал командующий. – Ладно, чёрт с ними! Карьере всё равно конец, да и сам я не захочу служить на флоте. Теперь каждый станет плевать вслед военным морякам. Скажите им, Чарльз, чтобы решали быстро, иначе я уйду к русским, отдам им корабли и попрошу в обмен отправить моих парней домой через Россию. И плевать мне на то, что потом кто-нибудь скажет!

– Может быть, так и придётся сделать, – вздохнул Бэнсен. – Чёртовы англичане! Если бы они нам помогли, не было бы такого финала!

– Что передают? – спросила вошедшая в гостиную жена.

– Ничего нового, – оторвавшись от радиоприёмника, ответил я. – Американцы заняты своими городами и больше пока ничем не интересуются. Когда на кого-то часто валятся беды, он к ним привыкает и уже не так остро реагирует, а у них с этим плохо. Сейчас все растеряны и не столько пытаются устранить последствия, сколько плачутся друг другу в жилетку и пытаются выяснить, кто во всём виноват.

– Им всё-таки сильно досталось, – вступилась она за янки.

– Немцам с французами досталось гораздо больше! – возразил я. – Если бы не этот поход флота в Америку, империя распалась бы, к этому всё шло. Но европейцы быстро восстановят разрушенное, а за океаном с этим хуже, хотя у них по-прежнему больше возможностей. Вместо того чтобы восстанавливать города, все силы бросят на строительство военного флота. Сто лет назад это был совсем другой народ.

– Тебе видней, – вздохнула она.

– Как себя чувствуешь? – заботливо спросил я.

С тех пор как Вере десять дней назад стало плохо, и спешно вызванный врач установил беременность, её самочувствие стало для меня самым важным из всех вопросов.

– Да вроде неплохо, – ответила она. – Плохо было в первый раз, и потом два раза сильно тошнило, а сейчас только иногда немного подташнивает. Борис Карлович удивлён таким ранним проявлением беременности и тем, что это случилось со мной. Он считает меня эталоном здоровья.

– Из вас троих беременности нет только у Александры, – сказал я. – По-моему, она вам завидует.

– Она мучается из-за немцев. Если бы я куда-нибудь уехала, а кто-то начал бомбить наши города, я тоже переживала бы. Слушай, Лёш, я вот о чём подумала. Если ты вдруг умрёшь…

– С чего это вдруг решила меня похоронить? – удивился я.

– Не говори глупости, – ответила она. – Никто тебя не хоронит, но ведь всякое бывает. Тебя никуда не пошлют?

– Меня и в этот раз никто не посылал, сам удрал. Мои слова – это только предположения. А к чему этот разговор?

– К тому, что, если начнёшь создавать свой мир, не бери никого в жёны, подожди меня! Я только немного выращу ребёнка, а потом приду сама.

– Рехнулась? – я постучал пальцем по её лбу. – Я тебе приду! На порог не пущу – так и знай! Жизнь лучше фантазии, а тебя я готов ждать сто лет. К тому же я не собираюсь умирать и тебе не дам.

Этот дурной разговор был прерван появлением Олега.

– У меня есть новости, приятные и неприятные одновременно, – сказал он. – Во-первых, брат решил вас наградить.

– За какие заслуги? – спросил я.

– У тебя мало заслуг? Зачем говоришь глупости?

– Много, – согласился я. – О них знают человек сто-двести, а что подумают остальные? Что император наградил своего дружка?

– Этого можешь не бояться, – засмеялся он. – Те, кому нужно, в курсе, а остальные не будут знать об этой награде. Не интересно, что дадут?

– Мне интересно, – сказала Вера, – даже тошнить перестало.

– Казна выкупила усадьбу Алтуфьево. Её подарили тебе за особые заслуги перед отечеством. Ты у нас, конечно, богатый и мог бы сам потратить двести тысяч, но сейчас не нужно тратиться, да и не продал бы тебе её бывший владелец. Брат уломал его, пообещав дворянство, ну и ещё кое-чего. Усадьба шикарная, хоть и похуже нашего дворца. Есть большой пруд и парк. И от нас только в двадцати километрах. Кроме того, тебя наградят орденом и повысят чин.

– Куда уже выше! – проворчал я. – Чин с орденом тоже дадут инкогнито? И из-за чего этот дождь монарших милостей?

– Вот теперь я верю в то, что тебе больше семидесяти лет, – засмеялся Олег. – Бурчишь как старый дед, вместо того чтобы радоваться.

– А если сказать прямо? Нас выгоняют из дворца?

– Не ожидал от тебя такой глупости, – обиделся он. – Дурак.

– Ладно, извини, выбрал неудачное слово, но ведь угадал? Нужно съезжать?

– Ваши родители останутся здесь, – ответил Олег, – и эти комнаты у вас не забирают. Можете приехать в любое время. Вам опасно оставаться у нас во дворце. Сам же против того, чтобы с тобой ходила охрана. Здесь бывает слишком много разных людей, даже в этой части дворца. Выкрасть тебя не смогут, а зарезать – запросто. В этом деле искусников хватает: сунут нож в спину, и не поможет всё твоё искусство.

– А там? – спросил я. – Тоже охрана?

– Дом очень большой, парк тоже не маленький и окружён хорошей оградой. Вот она и будет охраняться, а внутри ходите, куда хотите. Можете выезжать к друзьям, но только с охраной. Лучше, конечно, чтобы приезжали к вам. В доме есть телефон и будут две машины: разъездная и для всяких неожиданностей. Служанка только одна для готовки и уборки в доме. Стирать будут на стороне. Кажется, ничего не забыл.

– А что в твоей новости печального?

– Печально, что я не смогу каждый день видеть такую неблагодарную свинью, как ты, – ответил Олег, – а Елена будет скучать по Вере. О брате не говорю, сам должен понимать. Учти, что телефон обычный и по нему нельзя говорить ни о чём важном. Да, когда у Веры подойдёт срок, её заберут в специальную лечебницу. Роды примут прекрасные специалисты. Нужно ценить, как о тебе заботятся друзья, а не кривить морду.

– Ты же знаешь, что я на вас не обижен, – примирительно сказал я. – Когда переезжать?

– После окончания войны. Сейчас ты нужен здесь. Только постарайся потерпеть и никуда не ходить без охраны, и жену не пускай. Трудно, что ли, позвонить и немного подождать? На этих ребятах не написано, что они охранники.

Он ушёл, и мы остались вдвоём. Мать обзавелась множеством подруг и редко проводила время дома, а отец должен был прийти со службы только через два часа.

– Я вижу, что ты не рад, – сказала Вера, садясь мне на колени. – Вспомнил лагерь?

– Нет, здесь другое, – ответил я. – В лагере нам ограничили общение и не пускали за ограду. Почти тюрьма, только размером с посёлок и комфортабельная. Здесь мы можем дружить, с кем хотим, и ездить везде в пределах Москвы. Свобода, хоть и ущербная, но другая появится очень нескоро. Там безопасней, но и скучней, потому что в гости не наездишься. Значит, придётся коротать время друг с другом и с охраной. Что-то выиграем, что-то проиграем.

– Выиграли двести тысяч, – напомнила она, – а ты действительно скривился, как будто хлебнул уксуса.

– Мы могли и сами купить эту фазенду и потребовать охрану. Понимаешь, малыш, для меня деньги уже давно ничего не значат. Когда их слишком много и мало тратишь, о них вообще забываешь. Фазенда? Это что-то вроде имения. Моё поведение не связано с этим подарком или почти не связано. Просто я сейчас жду, чем всё закончится, и боюсь! В моих знаниях есть преимущества и недостатки. Недаром говорят, что меньше знаешь – крепче спишь.

– И долго тебе бояться? – спросила она.

– От месяца до года, – засмеялся я. – Как только всё в мире установится, так я сразу стану спокойным-преспокойным! Вот дней через пять к нам обратится американский посол…

Я ошибся со своим прогнозом ровно на пять дней: посол попросил у императора срочной аудиенции уже через час после ухода от нас Олега.

– Оденься приличней и не забудь орден, – сказал мне Андрей в телефонную трубку. – Сейчас должен подъехать американский посол с очень срочным делом. Поскольку оно не терпит отлагательств, я не смогу с кем-то советоваться задним числом. Кроме тебя будут канцлер и Олег.

Я в спешке надел парадный мундир, прикрепил звезду «Святого Владимира» с левой стороны груди, а на шею повесил крест на ленте. Жена по традиции привела в порядок мою причёску, и я чуть ли не бегом выскочил за двери. Опаздывать не хотелось, а заставлять из-за своего опоздания ждать посла хотелось ещё меньше. Я там и так буду как бельмо в глазу, не стоило лишний раз обращать на себя внимание. Хотя всё равно не удастся отсидеться в сторонке, иначе не стоило туда вообще идти. Я успел: посол ещё не приехал, но остальные были в сборе и сидели за большим круглым столом.

– Садись сюда! – Андрей показал на самый дальний от него стул. – Как думаешь, с чем он приехал?

– Почти наверняка хотят отдать нам свои побитые войной корабли в обмен на провоз их экипажей через Россию в Америку, – ответил я. – Англичане их не приютят, потому что это равносильно войне с империей, да и остальные… Стоит кайзеру топнуть ногой, как отдадут и корабли, и моряков. Нам это выгодно по многим причинам, только нужно сразу предупредить, что мы вышлем инспекцию. Если этого не сделать, потопят палубную авиацию и взорвут всё лишнее. Нам эти корабли пригодятся, хотя кое-что придётся отдать кайзеру. Не стоит обижать союзника, забирая у него все трофеи.

– А он не обидится на «кое-что»? – усмехнулся Иван Павлович.

– Кайзер может не получить и того, что дадим, – ответил я. – На это и нужно напирать в разговоре. Он перегнул палку, объявив всех американцев преступниками. Кто же ему сдастся на таких условиях? Это как минимум десять лет принудительных работ по восстановлению разрушенных городов, а кого-то могут и расстрелять. Вообще-то, это было бы справедливо, но империя уже отплатила американцам той же монетой. Если их ударный флот пойдёт на прорыв, возможно, его потопят, но и у немцев мало что останется, а у них под боком англичане. Да и с американцами лучше говорить о мире не с пустыми руками.

Я никогда не видел американского посла, поэтому рассматривал его с интересом, и удостоился от него такого же любопытного взгляда. Мне на его месте тоже было бы интересно, что делает на приёме такой мальчишка, как я. Посол поздоровался первым, произнеся все протокольные фразы. Ответил на приветствие только император, а потом он представил меня и предложил перейти к цели визита.

– От имени моего правительства прошу ваше величество об одной услуге, – сказал посол, садясь на предложенное ему место. – Нужно перевезти по вашей территории наших моряков, и позволить нам вывезти их на родину из одного из ваших дальневосточных портов.

– Только моряков? – спросил Андрей. – Я хочу знать, мистер Буллит, что вы собираетесь делать с кораблями?

– Скорее всего, они будут затоплены, – ответил посол.

– Ваше мнение, князь? – обратился ко мне Андрей.

Вот надо было ему это делать? Лучше бы ответил Шувалов.

– Пусть топят свои корабли вместе с экипажами, – посоветовал я. – Для них такая героическая смерть лучше плена, а нам ни к чему ссориться с проверенным временем союзником. Франко-Германская империя фактически разгромила ваш флот, а вы предлагаете пренебречь союзническими обязательствами и спасти моряков, которых кайзер объявил преступниками, да ещё при этом лишить его законных трофеев. Мы не получим ничего, кроме неприятностей.

– А если корабли отдадут вам? – спросил посол.

– Кое-что отдадим кайзеру, а остальное используем сами в оплату своих услуг, – улыбнулся я ему. – Мы единственные, с кем кайзер не станет из-за вас драться. Можем даже поспособствовать в проведении мирных переговоров.

– На это можно пойти при выполнении двух условий, – осторожно сказал Буллит. – Мы заключаем договор о взаимной обороне, а вы переводите большинство полученных кораблей в свои дальневосточные порты, чтобы от вас была польза, как от союзников.

– Боитесь японцев? – спросил я. – А это ничего, что у нас уже есть с ними союзный договор?

– Вы не делали секрета из текста договора, – сказал он, пожав плечами. – Ваш договор с японцами такой же, какой предлагаю и я. Вы не нападаете на них и не нападаете на нас, но оказываете помощь тому, кто подвергся нападению. Если на нас нападут японцы, оказывая нам помощь, вы не нарушите ни один из договоров. Естественно, у такой помощи будут ограничения. Так вы не сможете, помогая нам, воевать на их территории, только на нашей или в международных водах.

– Хорошо, что вы вспомнили о вашей территории, – сказал я. – Что мы решим насчёт Аляски? Нам не помешает база рядом с союзником, которому нужно помогать.

– Не большая получится база? – спросил посол. – У нас необходимость в союзе на время, хотя мы и потом готовы поддерживать добрососедские отношения. Я думаю, что мы сможем отдать вам несколько Алеутских островов в обмен на согласие никогда в будущем не выдвигать к нам территориальных претензий, но даже это я не могу решить без консультаций. Давайте отложим решение этого вопроса на более позднее время.

– Тогда у меня, ваше величество, больше вопросов нет, – сказал я Андрею. – Если согласятся передать нам корабли и находящееся на них боевое имущество, всех переправим во Владивосток, а там будем действовать, как договоримся. Можем перевезти мы, а могут прислать свои корабли. Сколько их?

– Около семидесяти тысяч, – ответил посол. – Возможно, будут не одни моряки. Немцы перерезали железную дорогу, а мы не успели вывезти всех из Алжира.

– Я не возражаю, – кивнул Андрей. – У вас нет вопросов, канцлер?

– Большие расходы, – сказал Шувалов. – Ваших военных будут долго перевозить. Пока с пересадками доставят во Владивосток, пройдут два месяца, а уже начало сентября. Часть из них не успеем перевезти до зимы, и их придётся где-то размещать и содержать. Корабли – это, конечно, ценность, но я представляю в каком они состоянии после четырёх месяцев боев. И если ещё будут что-то взрывать или вредить… Я вам сразу скажу, что к ним в таком случае будет другое отношение.

– Это можно оговорить в документах, – согласился посол. – Если будем заключать договор, какой нам смысл вредить своим союзникам?

Когда договорились по всем вопросам и уехал посол, ушёл и Шувалов.

– Нельзя было дожать его без меня? – недовольно спросил я Андрея. – Мало мне было внимания англичан, теперь ещё янки заинтересуются такой непонятной фигурой у трона. Не пора ли мне переезжать? С американцами договорились, причём с их помощью можно придержать японцев. И кораблей у нас теперь будет достаточно, и Филиппины им не удастся завоевать, а об остальном пусть болит голова у англичан с голландцами. А с кайзером как-нибудь договоритесь.

– Завтра, – сказал он. – Я распоряжусь, чтобы отправили охрану и приготовили к вашему приезду всё, что нужно. После обеда будут машины, тогда и поедете. И учти, что вы должны раз в неделю нас навещать.

Когда я пришёл домой, отец уже вернулся со службы.

– Красавец, – одобрил он мой внешний вид. – Мужчине идёт мундир, жаль, что ты его не любишь. И орден на тебе прекрасно смотрится. Да, можешь меня поздравить со статским советником. Твоя работа?

– Тогда и ты поздравь меня с тайным советником, – отозвался я. – Даю слово, что не прикладывал руку ни к твоему повышению, ни к своему. Да, меня наградили орденом Святого Александра Невского, только пока почему-то не вручили. Наверное, забыли.

– Не врёшь? – поразился отец, от удивления забыв о манерах. – Я понял, за что наградили, жаль, что другие поймут превратно.

– Плевать, – сказал я. – Мы завтра от вас уедем. Будем жить недалеко в собственном имении и приезжать раз в неделю.

– Тебя отпускают раньше, чем всё закончится?

– Уже почти закончилось, а оставшееся доделают без меня. Где Вера?

– В спальне твоя жена, – ответил отец. – Ей опять нехорошо. Когда твоя мать вас вынашивала, она так не мучилась, хотя была слабее Веры.

Я вошёл в спальню и сел на край кровати, на которой лежала жена.

– Опять тошнит, – виновато сказала она. – У нас вчера ничего не было и сегодня я не смогу.

– Глупенькая, – сказал я, целуя её глаза. – Нашла о чём печалиться! Лучше думай о том, что возьмём с собой на новое место жительства. Переезжать будем завтра после обеда.

– Я уже привыкла к переездам и быстро всё соберу. Лёш, а кого ты больше хочешь, девочку или мальчика?

– Ты уже спрашивала, а я отвечал, – засмеялся я. – Я хочу больше и мальчиков, и девочек, лишь бы роды не отразились на твоём здоровье. Но ты у меня сильная, и всё должно быть хорошо.

Утром сходили позавтракать, а потом Вера подавала мне вещи, а я укладывал их в саквояжи. Комнаты оставались нашими, поэтому всё с собой не брали, только четыре саквояжа, которые забрали пришедшие в три часа жандармы. Уехали на двух машинах, в одной из которых были мы, а в другой – четыре жандармских офицера. До усадьбы ехали двадцать минут. Она располагалась недалеко от дороги, но дом был в глубине парка, поэтому проезжавшие машины не должны были мешать. Один из офицеров открыл своим ключом замок на воротах, и машины поехали по дороге через парк к большому одноэтажному дому и возвышавшейся над ним маленькой церкви.

Эпилог

Этот дом стал для нас домом на всю жизнь. Позже были ещё дома в Крыму и на юге Франции, но всё это использовалось только для отдыха, а жили мы по-прежнему в Алтуфьево. Первые шесть лет нас охраняли не хуже членов правительства, потом остался только один охранник. Ещё через пять лет по нашей просьбе убрали и его. Правда, когда я поделился атомными секретами, охрану на какое-то время вернули.

Российская империя во многих областях науки и техники вырвалась далеко вперёд, по сравнению с остальными ведущими державами, но долго такое лидерство не продлилось. Что-то у нас украли, чем-то мы поделились сами, а до многого додумались без нашей помощи. Когда знаешь, в каком направлении думать, результаты – это только вопрос времени. В империи большое внимание уделялось образованию и наукам, поэтому, хоть мы и не сохранили безусловное лидерство в научно-техническом прогрессе, в хвосте не плелись. Первого человека в космос послали именно мы в шестьдесят пятом году, но вскоре программу пилотируемых полётов свернули, решив, что быстрее и дешевле работать с автоматами. На Луну или Марс пока никто не рвался, но в планах было построить большую орбитальную станцию, самим или в кооперации с кем-то. Этот мир получился очень непохожим на мой прежний. В нём отсутствовал явно выраженный лидер, а ведущим государствам пока удавалось уживаться без больших разногласий. Вторым отличием было то, что в нём сохранились колониальные империи. Часть Африки поделили между собой Великобритания, Американские штаты и Франко-Германская империя, а в Азии колонии сохранились у англичан и японцев. В большинстве этих колоний аборигенам жилось не хуже, а кое-где и лучше, чем в моём бывшем мире, где они получили самостоятельность. По крайней мере, они не страдали от войн, революций и межплеменной розни, а уровень жизни был повсеместно выше. Японцы отобрали у американцев Филиппины, прежде чем мы подписали с Американскими штатами договор и перевели трофейный флот в свои дальневосточные порты. Понятно, что мы не стали вмешиваться, да и сами американцы не решились воевать. Обидно, но после раздела французского наследства с империей кайзера колоний у них осталось достаточно. Одни мы не рвались никого захватывать, удовлетворившись половиной отданных нам Алеутских островов. Было решено, что возвращение Аляски – слишком дорогостоящее мероприятие в части последствий, а поскольку жизненной необходимости в новых территориях нет, то ни к чему развязывать войну. Японцы показали свой норов на Филиппинах, устроив резню, но со временем и там всё стало более или менее нормально. В этом мире сохранились не только колонии, но и много монархий. Я не считал это анахронизмом. Дворянство было привилегированным классом, но что в этом плохого? Элита была везде и во все времена, главное, чтобы она оправдывала своё существование, а не просто жрала в три горла. Остальные проблемы покинутого мной когда-то мира были и здесь, разве что пока не успели прихватить от африканских обезьян ВИЧ-инфекцию, да не занялись гонкой ядерных вооружений. Во всём мире, кроме Азии, пока не было большого избытка населения, но к этому шло, а вот во многих странах Азии число жителей превышало разумные пределы, и все тлеющие и временами вспыхивающие конфликты были в основном там. В Китае не было гражданской войны, войны с Японией и маразма «больших скачков» и «культурной революции», поэтому с китайцами в этом мире стали считаться намного раньше. У нас были неплохие отношения, но не дружба из-за их претензий на часть нашей территории.

Как я и хотел, жена родила двух мальчиков и двух девочек. Дети выросли, и у нас от них были девять внуков и внучек. Многие из наших друзей ещё живы, но видимся редко, больше общаемся по сети. Андрей умер два года назад, и сейчас правил его старший сын Василий. Александра уехала в Франко-Германскую империю, поэтому мы с ней не общались. Олег с Еленой были единственными, кто часто приезжал к нам в гости. Больше пятидесяти лет дружбы – таким мало кто может похвастаться.

Обо мне так никто и не узнал. Когда я так говорю, то имею в виду народные массы, а не тех, кто ими управляет. Я написал за свою жизнь сорок три книги, и все они, кроме одной, написаны в жанре фэнтези, родоначальником которого меня здесь считали. Сорок две из них были изданы, а сорок третья, в которой я описал обе свои жизни, ждала моего конца. Умру, тогда пусть печатают, а люди гадают, выдумал я всё это или впервые в жизни написал о том, что действительно было.

Вера вошла в кабинет и застыла. Алексей лежал в кресле, слегка свесившись набок, и она сразу поняла, что он мёртв. Поцеловав холодный лоб, Вера закрыла мужу глаза и с трудом подтащила второе кресло к тому, в котором он сидел. Открыв ключом один из ящичков трюмо, она достала стоявший в нём флакон, села в кресло и выпила его содержимое.

– Только попробуй меня не пустить! – сказала она и ещё успела взять руку мужа в свои.

На этот раз я сразу понял, что значит мой полёт во тьме с мелькающими светящимися спиралями. Очнулся, как и в прошлый раз, в пустой комнате с креслом. Кресло занимал я, а у стены стоял ангел, наблюдавший за мной ничего не выражавшими глазами.

– Ну что, оправдал я оказанное мне высокое доверие? – насмешливо спросил я.

Страха не было, только усталость от двух прожитых жизней и желание скорее встретиться с женой. Без неё я не представлял существования ни в том мире, ни здесь.

– А вы как думаете? – спросил он и сел в возникшее за спиной кресло.

– Мне понравилось, – ответил я, – а за вас судить не берусь. Не скажете, когда появится моя жена? Вы должны знать такие вещи.

– Знаем, – кивнул он. – Ваша никогда не появится, можете не ждать.

– Это ещё почему? – похолодев, спросил я.

– Она приняла яд, – ответил он. – Самоубийцы здесь не появляются. У них свой сектор с гораздо худшими условиями.

– Я хочу поменять место проживания, – сказал я. – Условия не имеют значения.

– Вы не понимаете, что просите. Там у вас не будет мира, так, комнатушка.

– Я долго жил и уже не держался за жизнь, – сказал я ему. – Я и за смерть не держусь. Единственное, что придаёт смысл моему существованию, – это она. Если мы не соединимся, я просто себя разрушу. Вы говорили, что это нетрудно.

– А если я помогу? – спросил он.

– Баш на баш, – засмеялся я. – С ума сойти, и здесь то же самое! И что вам от меня нужно?

– Сходите ещё разок в другую реальность на тех же условиях.

– С места не сдвинусь, пока не объясните смысла ваших игр, – заявил я.

– Вы правильно сказали об игре. Люди играют в свои игры ради выигрыша или для того, чтобы убить время. У нас нет ничего, кроме обязанностей. Мы живём вашей жизнью и вашими воспоминаниями. Есть возможность вмешаться в жизнь таких, как вы, но ею редко пользуются. На вас никто не влиял.

– А почему мне ничего не сказали, а подсунули эти двери?

– В первый раз душа должна сделать выбор самостоятельно, – объяснил он. – Если у неё всё получилось, выигравший может послать её вторично своей волей. Такие правила.

– Какая глупость, – высказался я об их играх.

– Вы играете в дурака. Умные в этой игре правила или нет? Вижу, что поняли. В любой игре свои правила, и чаще их устанавливают не игроки. Если играешь, ты должен их соблюдать. Я не могу не играть. Вы у меня последняя кандидатура в этом тысячелетии, остальных я израсходовал без толку.

– И много было таких в тринадцатой реальности? – спросил я.

– Их много в любой реальности, – ответил ангел, – только знание прожитой жизни часто оказывается бесполезным или его носитель не может им воспользоваться. Это не так легко, вам во многом везло.

– И куда вы хотите меня засунуть? В отсталый мир?

– В прошлый раз вы сами выбирали дверь, в этот пойдёте в более развитый мир. Межпланетные полёты в нём обычное дело. Далеко не летают, но на Марсе уже есть колонии.

– Вы же сказали, что ни одна человеческая цивилизация…

– А кто вам говорил о людях? Очень похожая на вас раса, но есть и отличия. Вселение происходит в эмбрион, а память открывается в зрелом возрасте, поэтому не будет проблем с адаптацией.

– А моя задача?

– Вы должны оказать влияние на развитие цивилизации. Меня не интересует, куда вы её подтолкнёте, главное, чтобы толчок был как можно сильнее.

– Я соглашусь уйти только вместе с женой! – поставил я условие.

– Я не могу отправить двоих, – возразил он, – только вас одного. Ваша жена подождёт здесь. В моей власти заморозить время, поэтому она не заметит вашего отсутствия.

– Зато замечу я, – возразил я. – Целую жизнь без неё, да ещё среди нелюдей!

– Вы не заметите разницы, – сказал ангел. – Думают они так же, даже ваш внутренний словарь будет тем же самым. И учтите, что у вашей жены была бы другая внешность.

– Сможете сохранить пол? – спросил я. – Я проведу её сам, если мы родимся в одно время, а не с разницей в полсотни лет. А внешность для меня в ней не главное, лишь бы не была мужиком.

– Как вы найдёте друг друга? – спросил он. – Их пять миллиардов на планете и больше миллиона в космических поселениях.

– Это мы решим сами, – ответил я. – Решайте, пока я не начал себя разрушать. Я уже понял, как это делается.

– Как хотите, – пожал он плечами, и посреди комнаты возникла Вера.

– Наконец-то, – сказал я ей. – Тебя даже после смерти приходится ждать! И почему ты до сих пор старуха?

Я уже разобрался, как менять свой вид, и сбросил себе шестьдесят лет.

– Я так испугалась! – захлёбываясь словами, говорила она, упав в мои объятья. – Попала в какой-то тёмный чулан. Попыталась попроситься к тебе, а мне на просьбы кто-то бубнит, что нельзя! Как ты сделал себя молодым?

– Вот так, – сказал я, превращая её в пятнадцатилетнюю. – Извини, перестарался. Ну ничего, тебе всё равно такой долго не быть. Познакомься, это и есть ангел. Загробное существование откладывается, потому что нам дают новую жизнь. Примерно как мне тогда, только в другом мире. Главное – встретиться, когда вернут память. Мир продвинутый, поэтому как-нибудь найдём друг друга. Или поисковиком в компьютерных сетях, или я забросаю их своими книгами. Будь осторожней в самом начале, чтобы не запихнули в психушку, и отметься своим именем на разных сайтах. А если там этого нельзя, я что-нибудь придумаю. Какая у нас теперь будет реальность?