Полицейский и философы [Джорджо Щербаненко] (fb2) читать онлайн

Джорджо Щербаненко Полицейский и философы

I. Дом, персонажи, первый день

Все события, описанные в этой главе, относятся к вечеру 16 августа 1940 года — дню, предшествовавшему исчезновению Люси Эксел. Они стали известны в результате тщательного расследования, проведенного Артуром Йеллингом, которому было поручено выяснить все обстоятельства, связанные с запутанным делом семейства Стивов.

Дом Стивов стоял в одном из наименее приятных мест на окраине города. Это было нечто вроде песчаного пустыря, пыльного и полного отвратительных запахов летом, а зимой превращающегося в скользкий каток — подобие плавучей льдины в полярных морях, в остальные же времена года — в сырую, грязную болотину, над которой вечно нависал туман. Развалюха, в которой ютилось семейство Стивов, некогда, вероятно, была небольшой загородной виллой. Но ныне она представляла собой ветхую двухэтажную лачугу с облупленными отсыревшими стенами, еле держащимися ставнями и выбитыми кое-где стеклами, вместо которых в окнах торчали куски картона.

Вокруг дачи Стивов (будем для простоты называть ее так) в радиусе тридцати-сорока метров не было других строений. Справа высился большой жилой дом — настоящий улей, кишмя кишевший рабочими семьями, а подальше, приблизительно в километре, начинался город. Стивы обитали в этом доме уже лет двадцать и уверяли, что довольны своим жильем и поныне. Учитывая характер и весьма странные привычки Стивов, в этом их заявлении не было ничего удивительного. Такие люди, как они, должны себя хорошо чувствовать именно в таком доме.

Вечером 16 августа Джереми Стив, один из самых главных членов семейства, вышел из дому. Он поужинал вареным картофелем с косточками молодого козленка, пышно зовущимися «южным рагу», и направился в Ассоциацию бдящих, где должен был читать лекцию. Было уже около восьми, солнце садилось и после того, как целый день беспощадно палило, теперь пряталось за грозные лиловатые тучи. От выжженной зноем земли поднимались самые тошнотворные ароматы, и Джереми Стив, как всегда в это время года, зажал нос платком и зашагал к пятачку метрах в двухстах от их дома, где останавливался шедший в город автобус.

Джереми Стив был высок и худ, но — как бы это сказать? — какой-то мосластый, корявый, без малейшего следа стройности и изящества, которыми обычно обладают высокие и худощавые мужчины. На нем был когда-то светлый костюм в клеточку, весь засаленный, в пятнах, и серый спортивный свитер с высоким, до подбородка, воротом. Сидевшая у него на голове давно утратившая свою форму серая соломенная шляпа придавала ему комичный и в то же время грозный вид. Комичный — потому что была слишком мала для его огромной головы и большого лица; грозный — потому что из-под этого смешного головного убора выглядывала суровая физиономия, с грубыми, словно вытесанными топором чертами, которая контрастировала с шутовской шляпой и казалась еще более свирепой.

Подойдя к автобусу, Джереми Стив сел в него, ни слова не ответив кондуктору, который возил его каждый вечер — первого и единственного пассажира до парка Клобт — и всегда пытался завязать с ним разговор. Однако это никогда ему не удавалось, ибо Джереми Стив никогда не удостаивал его ответом, но, поскольку у кондуктора был хороший характер, он не придавал этому значения и каждый раз возобновлял свои попытки.

— Добрый вечер, профессор, сегодня, наверно, опять дождь будет. Вам не жарко в этом свитере?

Никакого ответа. Джереми Стив хотя и был профессором этики и морали, но сердечным отношением к ближним отнюдь не отличался. Он уселся у окошка и, не отнимая от носа платок, устремил взгляд вдаль — на пустынную низину, на солнце, опускающееся за невысокие холмики мусора. Он обдумывал тему своего еженедельного доклада, с которым должен выступить вечером в Ассоциации бдящих. Во всяком случае, весьма вероятно, он думал именно об этом. Поскольку заботы о собственной персоне (весьма поспешные и приблизительные, как сказал бы гигиенист, видя подозрительные подтеки на шее и сомнительные пятна и темные тени в ушах) занимали у него минимум времени, и даже ел он, обычно читая книги по вопросам морали или размышляя о моральных проблемах, то смело можно исключить, что в тот вечер 16 августа темой его раздумий было что-либо не связанное с моралью.

Автобус нырнул в сгущавшиеся сумерки, покатил к городу и прибыл к парку Клобт — за все это время Джереми Стив не только не изменил позы, но даже не шелохнулся.

— Приехали! — любезно объявил водитель.

Джереми Стив услышал, поднялся и вышел, не проронив ни слова и не попрощавшись. Затем пересек парк. Таким образом, он удлинял себе путь, но зато мог проследить, не увеличилось ли число парочек на скамейках по сравнению с прошлой неделей. Неоднократно он говорил об этих идиллиях на скамейках парка, требуя вмешательства властей, но сам понимал, что летом он бессилен остановить падение нравов.

У входа в Ассоциацию бдящих Джереми Стив кое-кого удостоил поклоном, но не приподнял шляпы. Он ее не сдернул, даже войдя в большую темную комнату, служившую залом для собраний. Только усевшись за стол, на место, с которого должен был говорить, он наконец снял шляпу.

Потом он оглядел свою аудиторию и сделал недовольную гримасу. Еще одним пагубным последствием наступившего лета было таяние рядов его последователей. Всего каких-нибудь десятка два человек, по большей части стариков и старух, и без того набожных и высокоморальных, приготовились слушать его выступление. А молодежи, душам которой грозит опасность, не видать. Никакого следа.

Джереми Стив, главный в доме Стивов, взмахнул рукой, не для того, чтобы призвать к тишине, так как и без того все молчали, а чтобы подать знак, что он начинает. Висящий на стене позади него плакат гласил:

Сегодня вечером в двадцать часов пятнадцать минут ровно проф. Джереми Стив прочтет лекцию на тему:

ИСТИНА — ЭТО ТОЛЬКО ОДНА СТОРОНА МОРАЛИ.

В девять сорок пять, Исчерпывающе доказав, что истина — это всего лишь одна сторона морали, а другая ее сторона — справедливость, и ни одна из них сама по себе в действительности еще не является моралью, каковая достижима лишь когда справедливости сопутствует истина или истину изрекают в соответствии со справедливостью, исчерпывающе доказав все это и холодно кивнув на прощание членам Ассоциации бдящих, Джереми Стив вышел на улицу, сел в автобус и возвратился домой ровно в десять часов и пять минут. Все эти обстоятельства были впоследствии проверены Артуром Йеллингом в его расследовании по делу об исчезновении Люси Эксел.

Младший брат Джереми Стива, Оливер, вышел из дома в половине девятого вечера. Он отправился в город, в акционерное общество «Нитролин» — одно из самых крупных предприятий в штате, производящих краски, на сверхурочную работу в управлении.

Оливеру Стиву было тридцать два года, тогда как брату было сорок. Он очень походил на Джереми, но в его чертах чувствовалась некоторая мягкость, которой тот совершенно не обладал. И одевался он более нормально — носил рубашку с галстуком. Но, как и всех членов семейства Стивов, его отличала какая-то одним им присущая резкость и грубость черт лица и жестов. Он был копией, но только более молодой, Джереми Стива и, быть может, поэтому еще менее приятной. Безжалостная суровость более вязалась с сорока годами Джереми, иссушившими и покрывшими морщинами его лицо, но слишком контрастировала с тридцатью двумя годами Оливера, со свежестью его кожи, с черной волнистой шевелюрой.

Оливер Стив не изучал проблем этики и морали, но неизбежно вдыхал царившую в их доме атмосферу, и его взгляды, его принципы не отличались от взглядов и принципов старшего брата. Его жизнь представляла собой, в буквальном смысле слова, недостижимый образец добродетели. Окончив среднюю школу, он поступил в «Нитролин» посыльным, а теперь занимал пост заместителя управляющего. По должности ему полагалось довольно большое жалованье, но, посоветовавшись с братом четыре года назад, при очередном повышении зарплаты он от него отказался. Он не желал обогащаться, а хотел работать и получать лишь необходимое на жизнь. И действительно, он зарабатывал так мало, что еле сводил концы с концами. Если, на несчастье, у него раньше установленного срока износился бы костюм, он не смог бы купить себе новый. Женившись два года назад на Люси Эксел, он позаботился о ее содержании, попросив, однако, не о прибавке жалованья, а о предоставлении ему дополнительно оплачиваемой работы. Поэтому каждый вечер он отправлялся в «Нитролин» работать сверхурочно с девяти до одиннадцати. Вознаграждение за эти два часа работы шло на пропитание и гардероб его жены.

Приехав в «Нитролин», Оливер Стив показал свое служебное удостоверение ночному сторожу. Тот и без того его прекрасно знал и, еще издали заслышав знакомые торопливые и тяжелые шаги, заранее открыл калитку и приветствовал его с робким почтением. Но Оливер Стив все равно протянул пропуск, и сторожу пришлось сделать вид, что он его проверяет. Так было положено.

Кабинет Оливера Стива представлял собой большую комнату, сплошь уставленную огромными шкафами-картотеками темного дерева. Широкий письменный стол — совершенно пустой, без чернильниц, ручек, бумаг — украшала лишь фотография в простой деревянной рамочке. На ней была изображена молодая женщина с каштановыми волосами и добрыми светлыми глазами. Внизу виднелась надпись чернилами: «Люси — Оливеру, сентябрь 1938 года». Это была жена Оливера — Люси Эксел, а указана — дата их свадьбы.

Оливер Стив открыл ключом ящик письменного стола, вынул какие-то бумаги, стаканчик для ручек, большую чернильницу и расположил все это на столе. Потом из одного из шкафов извлек толстую папку, раскрыл ее и погрузился в работу. Лампа с зеленым абажуром бросала перед ним на стол яркий свет, тогда как вся остальная просторная комната оставалась погруженной в зеленоватый полумрак. Оливер работал методично, заглядывая то в один, то в другой документ, листая толстенный скоросшиватель. Но, как ни аккуратны и точны были его движения, он не заметил, как, работая, сдвигал все ближе к краю стола скоросшиватель, а тот подталкивал чернильницу, которая, в свою очередь, толкала рамочку с фото.

Вдруг он услышал глухой удар, звон разбивающегося стекла и поднял голову от бумаг. Рамка, чернильница и стаканчик для карандашей упали на пол. Он сразу же, но без суеты, поднялся, зажег верхний свет и посмотрел, велик ли ущерб. Рамочка сломалась, чернильница разбилась, и чернила растеклись по полу, залив фотографию, ручки и карандаши.

— Прекрасно! — пробормотал Оливер Стив. Взял трубку и позвонил ночному сторожу:

— Я уронил чернильницу. Зайдите, пожалуйста, немного прибрать. Благодарю вас.

Потом вновь погрузился в работу. Поднял голову, чтобы удостовериться, что вошедший в комнату человек — действительно вызванный им сторож, и снова склонился над бумагами.

В одиннадцать зазвонил телефон, но он не снял трубку. Это был сигнал, который подавал сторож, сообщая, что уже без трех минут одиннадцать. За эти три минуты Оливер Стив положил бумаги и папки на место, погасил свет, запер двери, спустился на первый этаж и вышел из здания «Нитролина».

Также и эти факты были впоследствии установлены Артуром Йеллингом путем весьма трудоемкой и тщательной проверки.

В тот вечер 16 августа Кэрол Стив и Люси Эксел вышли из дому без четверти девять. Кэрол Стив, младшей сестре, было двадцать пять лет. Характерные черты Стивов были в ней не так заметны благодаря мягкой женственности всего ее облика. Светло-русые волосы, добрый взгляд серых глаз никак не напоминали грубую внешность ее братьев. Но все же нечто от Стивов в ней было, это трудно выразить, но, несомненно, чувствовалось: может быть, какой-то жест, какое-то мимолетное выражение лица. Люси Эксел, одного роста с ней и в общем похожая на золовку, все же внешне от нее отличалась: в ней не было этой неуловимой резкости, суровости Кэрол, а только мягкая женственность.

Уже стемнело. Песчаный пустырь вокруг дома был раскален от дневного зноя, от земли шел жар и поднимались зловонные испарения. По небу неслись длинные грозовые лиловые облака. Женщины заперли дверь и направились к конечной остановке автобуса.

— Вот увидишь, что Джереми здорово разозлится, — сказала Люси. — Ты ведь знаешь, что он не любит, когда мы вечером уходим из дому.

— Он может не любить, но не может мне этого запретить, — уточнила Кэрол Стив. Уже сама эта манера толковать слова говорила о том, что она тоже выросла в насыщенной разными сложностями и нюансами атмосфере дома Стивов. В самом деле, не любить, не желать — это одно, а запрещать — совсем другое. Джереми хоть и старший брат, но она совершеннолетняя, и, даже если Джереми это не нравится, она вправе уходить и полностью сама отвечает за свои поступки.

Люси Эксел ничего не возразила, наверно, она уже привыкла ко всем этим тонкостям. Может, они ей не нравились, а может, она не слишком в них разбиралась. Она ограничилась тем, что предупредила:

— Однако мы должны поскорей возвратиться. У тебя повышена температура, ты поднялась с постели.

— Жар — это ерунда, — заявила Кэрол Стив.

Автобус покатил к городу — вдали виднелись его сверкающие огни. Кэрол Стив и Люси Эксел сошли на широкой площади, миновали несколько забитых машинами и слепящих светящимися вывесками улочек и остановились у входа в «Караван-холл бокс».

«Караван-холл бокс» было одним из самых больших кафе в городе. Больших по величине, а не в смысле шика или роскоши убранства. Четыре просторных зала, каждый вмещал не меньше полусотни столиков. Быть может, размеры кафе были и в ущерб роскоши, которой оно не отличалось, но это ничуть не мешало развлекаться его посетителям. Оркестр, нескончаемо длинные стойки бара, площадки для танцев не позволяли клиентам замыкаться в печальном одиночестве, даже если кто-то и был к этому склонен. Там, где вокруг хохочут, разговаривают во весь голос, перекликаются из-за столиков, бросают друг в друга бумажные шарики и переходят на «ты» через две минуты после знакомства, трудно не начать тоже развлекаться. Но эти размеры, этот веселый шум, возможно, имели один недостаток: выбор публики. Когда посетителей такое множество, не так-то просто их строго отбирать. В «Караван-холле» кого только не было, но, следует признать, ни полиция, ни организации блюстителей нравов ни разу не имели серьезного повода для жалоб. Если и были, то какие-то мелочи: то ссора, то пьяный, то азартная игра за одним из столиков, которую сразу же пресекали, а деньги конфисковывали. Но никогда ничего серьезного. Поэтому по утрам в праздничные дни сюда под предлогом слегка перекусить заглядывали целыми семьями также и местные буржуа и не покидали кафе до тех пор, пока им не надо было идти домой обедать.

Вот в это-то кафе и вошли Кэрол Стив с Люси Эксел. Сели за столик и что-то заказали. Их лица покрывал лишь тонкий слой пудры, тогда как все остальные посетительницы были, как водится, густо накрашены. Не прошло и нескольких минут, как к ним подошел и сел за их столик полноватый, не очень высокий мужчина.

— Добрый вечер, Пэддер, — первой поздоровалась с ним Кэрол Стив.

— Здравствуйте, Кэрол. Здравствуй, Люси. Я не ждал вас сегодня. Тем более, знал, что вы больны.

— Дома мне невообразимо скучно, — ответила Кэрол. — Голова у меня так устала, что я не в состоянии читать. Поэтому я не могу лежать, даже если у меня жар.

— Я заметил, что у вас блестят глаза, — сказал тот, кого называли Пэддером. — Наверно, тридцать восемь?

— Тридцать восемь и пять.

Люси Эксел молча потягивала питье из высокого бокала. Пэддер внимательно поглядел на нее — не то с симпатией, не то с холодным любопытством.

— Наверно, Люси тоже заскучала в доме Стивов. Она разучилась говорить, — сказал он. — Когда она работала в этом заведении, то была совсем другая.

— Ну что ж, люди меняются, — ответила Кэрол, а Люси только улыбнулась. — Кроме того, не забывайте о нашей бедности. У кого нет денег, тот всегда немногословен.

— Да нет, мне не на что жаловаться, — пробормотала Люси, глядя на золовку. — Мне теперь куда спокойнее, чем тут, за кассой, среди этих вечных ухажеров.

— Ну уж такая у тебя судьба, — улыбнулся Пэддер. — Однако здесь каждый день тебя ждало что-нибудь новенькое. То один предлагает тебе отправиться с ним на Луну, то другой сочиняет для тебя поэму, то хозяин грозит уволить…

Разговор продолжался в таком же тоне — насмешливом и дружеском. Небольшой оркестрик играл не умолкая. Вдруг какой-то высокий толстяк, робко глядя на Люси, пригласил ее танцевать, и она приняла его приглашение.

Кружась с этим парнем, который не умел танцевать и краснел при каждом взгляде на нее, Люси видела, как Кэрол и Пэддер о чем-то очень оживленно разговаривают, а когда вернулась к столику, заметила, что беседа их сразу увяла, и по тону поняла, что они переменили тему разговора.

— Хотите еще по одному коктейлю? — предложил Пэддер. — Говорят, они вредны для желудка, но это не так. Надо только уметь смешивать. Густые ликеры с густыми, прозрачные — с прозрачными. Это обязательное правило. Тогда они не вредны, а, наоборот, проясняют мысли и согревают сердце.

— Спасибо, Пэддер, — ответила Люси, — но ты ведь знаешь, я предпочитаю не пить.

— А мне необходимо поддержать сердце, — сказала Кэрол Стив. — У меня слабость из-за этой постоянно повышенной температуры, закажите мне еще один коктейль.

Принесли еще один бокал для Кэрол. Часы показывали половину одиннадцатого. Оркестрик не умолкал, даже официанты двигались в ритме фокстрота, лавируя между столиками, за которыми теснились компании очень довольных посетителей — во всяком случае, если судить по их веселому смеху и громким голосам.

Теперь разговор принял сентиментальный характер. Пэддер предался воспоминаниям:

— Эту бедняжку Люси я знаю так давно, даже уже не помню, сколько лет. Когда я узнал, что она выходит замуж за вашего брата Оливера, то подумал, что напрасно она это делает. Вы должны со мной согласиться, Кэрол. Вы не такая твердокаменная, как остальные Стивы. Разве Люси место в таком доме, как ваш, где с утра до вечера только и делают, что всех подряд осуждают со всей строгостью? Вы еще не утратили способности рассуждать, не стали маньяком, как ваши братья, вы должны признать, что это не для нее. Абсолютно не для нее. Люси молода, жизнерадостна, еще не изверилась и полна надежд. А вы все старые, апатичные, озлобленные, без конца философствуете. И к тому же, как вы сами сказали, бедность. Этот ваш Оливер отказался от прибавки жалованья, чтобы не получать слишком много, а на обед у вас одна картошка. Да что уж тут говорить…

— Да, и сегодня тоже мы ели картофель, — холодно признала Кэрол.

Она не глядела на Пэддера, смотрела по сторонам, на танцующие пары, на столик, за которым пели хором. До них доносились слова песенки:

— Есть картошку еще не самое страшное, — отозвался Пэддер. — В сущности, это здорово и питательно. Но ваш дом, эта грязная берлога, вечная атмосфера инквизиции… И моя Люси вынуждена там жить… Не станете же вы меня уверять, что ей у вас хорошо?

— С тех пор как я потеряла работу из-за своей болезни, — продолжала Кэрол, словно не желая отвечать Пэддеру, — даже картофель стал у нас роскошью.

Наступило молчание. Также и Пэддер слушал песенку о Полли. Мотив был ритмичный, но печальный, он не веселил, хотя слова песенки были шутливые, а навевал грусть.

— Дорогая Кэрол, не так давно у нас с вами уже был разговор, — произнес он, глядя на нее, и глаза его зажглись. — Если хотите, я могу повторить то, что тогда сказал. Но, думаю, в этом нет необходимости.

Люси Эксел молчала. Пэддер то и дело легко поглаживал ей руку, и она нежно сжимала его ладонь в своей.

— Моя маленькая, — говорил он, — ведь я и вправду питаю к ней настоящие отцовские чувства.

Было уже без десяти одиннадцать.

— Выкурите еще по сигарете, и пойдем отсюда, — сказал Пэддер, доставая из кармана большой портсигар литого золота. Без всяких сомнений, это было настоящее золото. Даже потомственный идиот сразу бы понял, что это не позолота.

Они выкурили по сигарете, потом Люси пришлось еще раз станцевать с тем толстым и робким парнем, и наконец они поднялись и направились к выходу. Люси Эксел обернулась и проводила взглядом одну посетительницу в потрясающем платье с жакетом, стараясь запомнить фасон; тем временем Кэрол и Пэддер успели перекинуться еще несколькими словами.

— До свидания, девочки. По вечерам я всегда здесь. Когда захотите, приходите меня проведать.

— Спокойной ночи, Пэддер.

В десять минут двенадцатого Кэролин Стив и Люси Эксел сели в автобус, который должен был отвезти их домой. Артур Йеллинг записал дату и время, а также и все другие фактические сведения на маленьких квадратиках бумаги, которыми у него до отказа были набиты карманы жилетки.

Номинально главой семьи являлся Лесли Стив. Номинально, поскольку был отцом всех троих Стивов: Джереми, Оливера и Кэрол. Он мог бы являться таковым и в силу своего возраста: ему было шестьдесят пять лет. Однако практически с ним мало считались. С тех пор как из-за пьянства он лишился кафедры философии, его авторитет совсем упал, и главенствующее положение в семье перешло к старшему сыну — Джереми. Тот, несмотря на свою скупость, хотел нанять прислугу, так как прежняя от них ушла, но Лесли Стив после своего краха этому воспротивился. Раз он совершил серьезную ошибку, то должен понести наказание. И в качестве кары он решил взять на себя все обязанности по дому. Убирать комнаты, ходить за продуктами, мыть посуду и делать мелкую постирушку. Помимо того, это наказание имело другую, чисто моральную, сторону: каждый должен зарабатывать себе на жизнь. И поскольку в один прекрасный день он перестал что-либо получать как преподаватель философии, то должен начать зарабатывать на хлеб в качестве домашнего работника. Они (дети) должны ему платить как любой прислуге, а он это жалованье будет вносить в общий котел как свой вклад в расходы всей семьи.

Состоялся семейный совет (это было за несколько лет до описываемых событий), чтобы решить, как им быть. Споры продолжались целую неделю, каждый вечер с девяти до одиннадцати, но потом Стивы пришли к выводу, что старик прав. Он должен сам себя наказать за то, что его выгнали с кафедры, и ему надо как-то зарабатывать на жизнь. В результате такого решения профессору Лесли Стиву было поручено выполнение всех обязанностей по дому, включая готовку, и в качестве вознаграждения за работу предоставлено жилье, положены кормежка и десять долларов в неделю, из коих пять удерживал Джереми Стив (во избежание того, чтобы старик не пропил все в кабаке).

Поэтому вот уже несколько лет, как Лесли Стив вставал ни свет ни заря и отправлялся за покупками на обед. По возвращении убирал все пять комнат и принимался за готовку. Конечно, у него не было опыта домашней работы, но он в избытке обладал здравым смыслом, которого ему так не хватало в его философских построениях — слишком жестких и категоричных, как утверждали его оппоненты. Благодаря своему здравому смыслу ему удавалось держать в относительном порядке комнаты, готовить пищу без слишком катастрофических промахов, относить в прачечную постельное белье и тщательно стирать дома всякую мелочь. Лишь за одним он обращался к помощи женщин, Кэрол или Люси: когда надо что-то заштопать. У него было неважно со зрением, да и с его типичными для Стивов резкими движениями он никогда не мог управиться с иголкой.

Все это свидетельствует о том, что его моральные принципы были не менее строги, чем у сыновей. Он резко отделял эти принципы от своих пороков, среди которых главным было пристрастие к спиртному. Когда он преподавал философию, одним из краеугольных утверждений в его лекциях было, что человек, который поступает морально, но не обладает моральными принципами, не заслуживает уважения. Чтобы быть по-настоящему моральным и пользоваться за это уважением, необходимо обладать принципами.

В тот вечер шестнадцатого августа, когда его сын Джереми ушел читать лекцию, когда другой сын — Оливер отправился на работу, когда Кэрол, несмотря на то, что у нее был жар, встала с постели и вместе с Люси собралась в «Караван-холл», Лесли Стив остался один дома.

Он убрал со стола, помыл тарелки, немного прибрался в комнате. Когда он всем этим занимался, то совсем не казался смешным, несмотря на свою классическую профессорскую бородку и пенсне, которое надевал, чтобы разглядеть, чисто ли моет посуду и подметает пол. Он не казался смешным, потому что делал все это с самым естественным видом, весьма тщательно и без отвращения.

По своей внешности, физическому облику это был настоящий родоначальник Стивов. Высокий, худой, мосластый, нескладный, как его сын Джереми. И черты лица крупные, резкие, чуть смягченные грязно-белой бородкой, придававшей ему несколько надменный вид. Одним только он отличался от сыновей: взглядом, который из-за употребления алкоголя стал чуть влажным и мягким, тогда как светлые глаза сыновей выражали лишь безжалостную холодность.

Закончив свою работу, Лесли Стив надел пиджак, кое-как пригладил волосы и вышел из дома, заперев дверь на ключ. Плоская низина, посреди которой стояла дача, была почти вся погружена во мрак. Ближайшие фонари горели у конечной остановки автобуса, откуда доносился мерный гул мотора. Из-за духоты было нечем дышать, от земли поднимались зловонные испарения. Тучи скрывали звезды, небо нависло темное и тяжелое. Лесли Стив сразу же это приметил. Выходя вечером из дома, он первым делом бросал взгляд на небо, а потом на огонек распивочной, находившейся в большом жилом доме по соседству с их развалюхой.

Именно туда Лесли Стив и направил свои шаги, вошел и уселся за столик. Под мышкой он держал книгу — «Атомизм Демокрита и Левкиппа». Он заказал бутылку пива и принялся за чтение, время от времени отхлебывая из стакана и не обращая никакого внимания на остальных посетителей. Впрочем, это была распивочная самого последнего разряда, посещаемая лишь рабочими в дни получки. Автоматы, выдающие орешки, и игральные автоматы бездействовали. Не вертелся и стеклянный шар с пакетиками жевательной резинки. Дремал и молодой парень за стойкой бара. Изредка заходил какой-нибудь посетитель, опрокидывал стаканчик у стойки, обменивался несколькими словами с барменом насчет жары, расплачивался и уходил. Лесли Стива все это не могло интересовать. Когда он оторвался от своей книги, две бутылки пива на его столике были пусты, а часы показывали одиннадцать.

— Молодой человек! — позвал он.

Бармен подошел, опустил в карман деньги и заметил:

— Если эта жара не спадет, быть сильной буре.

Более экспансивный, чем его сыновья, Лесли Стив, не глядя на него и уже направляясь к двери, ответил:

— Да, наверно.

Было ровно одиннадцать. Это подтвердил молодой бармен Артуру Йеллингу, который проводил расследование:

— Я сказал профессору: «Если эта жара не спадет, быть сильной буре», а потом взглянул на часы, не пора ли закрывать: было ровно одиннадцать.

В половине двенадцатого Кэрол Стив и Люси Эксел пришли домой из «Караван-холла». Вокруг большого стола в комнате, служившей столовой и гостиной, молча сидели, поджидая их, Джереми, Оливер и старый Лесли Стив. Женщины положили сумочки и, не произнося ни слова, даже не сказав «добрый вечер», тоже сели за стол.

— Продолжим, — проговорил Джереми. — Твоя очередь, папа.

Голос у него был такой же деревянный, как и весь он сам. В тоне не было ни капельки сердечности, хотя не было и холодности. Голос был просто никакой, совершенно безликий.

Лесли Стив с трудом по вине выпитого пива приподнялся и, запинаясь, продекламировал:

— Сегодня я согрешил, как и в другие дни: мне не хватило силы воли. Из-за лени я не подмел комнаты и отложил на завтра стирку носовых платков, хотя должен был постирать их сегодня. Кроме того, я опять выпил слишком много пива и поэтому неважно себя чувствую. Надеюсь, завтра я буду сильнее, но если вновь согрешу, то торжественно заявляю, что не буду скрывать своей вины и в ней открыто перед вами покаюсь.

Произнеся это, он сел. Тут поднялся Джереми Стив. Он оперся о стол, обвел тяжелым взглядом всех присутствующих и тоже продекламировал, словно читая псалом из Библии:

— Сегодня, если мне не изменяет память, я не совершал грехов. Я выполнил свои обязанности, даже самые неприятные, все до единой. Надеюсь поступить так и завтра, но, если случится согрешить, торжественно заявляю, что не скрою ни от кого своих прегрешений и открыто в них признаюсь перед вами.

Наступил черед Оливера Стива. Он заявил, что согрешил. Он накричал на посыльного на работе, наверно, был с ним излишне строг. Он обещал завтра быть сильнее, и так далее и тому подобное.

Каждый вечер, прежде чем улечься спать, Стивы делились друг с другом совершенными за день мелкими прегрешениями. Это был пуританский обычай, установленный старым Стивом еще когда трое детей были маленькими, и он свято до сих пор соблюдался. Это действо, происходящее в большой комнате, освещенной лишь лампой над столом, где еще слегка пахло вареной картошкой и слышался доносящийся из кухни монотонный стук падающих из крана капель, участники которого, нахмуренные и погруженные в свои мысли, бормотали по очереди, один за другим, почти одни и те же слова, походило на какой-то мрачный заговор. На улице залилась долгим лаем собака, потом лай ее перешел в жалобный визг.

Кэрол Стив поднялась со своего места.

— Сегодня я не грешила, но это не моя заслуга. Я больна, лежу в постели и не имела случая согрешить. Надеюсь, что окажусь достаточно сильна, чтобы не поддаться искушению, но если согрешу, то торжественно заявляю, что ни от кого не скрою своей вины и открыто покаюсь перед всеми вами.

Она уже хотела сесть, когда Джереми остановил ее властным жестом.

— Ты уверена, что все сказала? — спросил он.

Кэрол Стив села.

— Я сказала то, что должна была сказать.

Глаза Джереми Стива сверкнули.

— Неправда. Ты виделась с Пэддером и не созналась в этом.

— Видеться с Пэддером не грех. И ты прекрасно это знаешь.

Не скрывая своей ярости, к ней обратился Оливер Стив:

— Я запретил Люси продолжать встречаться с этим человеком. Зачем ты своим присутствием санкционируешь это новое нарушение ею моих запретов? Зачем ты сопровождаешь Люси в «Караван-холл»?

Он выражался в стиле служебных приказов государственных учреждений, с суровостью официальной газеты. Но Кэрол Стив, которая была той же породы, не дрогнула и не растерялась.

— Я не считаю, что видеться с Пэддером — грех, и поэтому в нем не каюсь. Я нахожу несправедливым запрещать мне или Люси встречаться с ним и поэтому вольна делать это и сопровождать кого хочу. Кроме того, мы уже тысячу раз говорили на эту тему, и я полагаю, что нет смысла бесконечно к этому возвращаться.

— Нет, это не так! — категорическим тоном возразил Джереми Стив.

— Так же и я считаю, что это не так! — не менее категорически добавил Оливер.

— Хорошо, — сказала Кэрол. — Значит, наши мнения просто не совпадают.

На несколько секунд воцарилась напряженная тишина, потом Джереми подал знак Люси встать.

Слегка побледнев, Люси посмотрела на Джереми, на Кэрол, потом на своего мужа Оливера и нерешительным тоном начала:

— В последние дни я, как и всегда, грешила, и мне не хватало силы воли. Я не подчинилась приказу мужа, которого должна слушаться, и пошла повидаться с Пэддером. Надеюсь, завтра я буду сильнее, но если вновь согрешу, то торжественно заявлю, что не скрою свою вину и открыто вам во всем покаюсь.

На сегодня было кончено. Завтра эта сцена должна была повториться вновь, как и в другие бесконечные вечера, когда все члены семьи возвращались домой.

Однако назавтра она не повторилась, потому что, хотя Стивы дожидались Люси Эксел до начала второго часа ночи, она не возвратилась домой. Она исчезла.

II. День 19 августа

Стеклянную дверь украшала надпись:

АРХИВ

М-Р АРТУР ЙЕЛЛИНГ

Дежурный полицейский приоткрыл дверь, просунул голову и доложил:

— С вами хочет поговорить один господин. Его зовут Джереми Стив.

Любезный и мягкий, чуть ли не робкий голос ответил:

— Проводите его ко мне.

Прижимая серую соломенную шляпу к груди, решительным, размашистым шагом вошел Джереми Стив.

— Присаживайтесь, — сказал Артур Йеллинг, вставая и подвигая ему стул.

Было жарко и душно, но Йеллинг, как неизменно, был при галстуке, в жилете и тяжелом сером костюме. Все служащие Центрального полицейского управления сняли пиджаки и закатали рукава рубашек, начиная с самого капитана Сандера, который был тут начальником. Все, за исключением Артура Йеллинга. Это было не в его стиле.

Джереми Стив, с подозрением оглядев предложенный ему стул, уселся и пояснил:

— Меня к вам прислал капитан Сандер. Я пошел к нему, чтобы сообщить о происшедшем, но он просил меня обратиться к вам, ибо это относится к вашей компетенции.

Артур Йеллинг любезно кивнул и окинул взглядом сидящего перед ним человека: его огромные руки, его засаленный клетчатый костюм, серый свитер, его лицо с грубыми, холодными чертами.

— Дело заключается вот в чем, — продолжал канцелярским языком Джереми Стив. — Позавчера, семнадцатого числа, неожиданно исчезла моя невестка, жена брата. Она ушла из дома около девяти вечера и больше не возвращалась. Мы ее прождали до сегодняшнего утра и, поскольку она не вернулась, начали беспокоиться.

Артур Йеллинг взял листок бумаги и ручку.

— Будьте добры, сообщите мне, пожалуйста, данные. Как зовут вашу невестку?

— Люси Эксел.

— Домашний адрес?

— Она живет с нами. Мой брат на ней женился и привел к нам. Бордер-Хилл, 3/3.

— Бордер-Хилл, три дробь три, в семье Стивов. Правильно?

— Совершенно правильно.

— Пропала вечером 17-го… Нет ли у вас случайно ее фотографии?

— Нет. У себя в доме мы не держим фотографий.

— В таком случае не можете ли сообщить какие-нибудь сведения? Как она была одета в момент исчезновения?

Джереми Стив нахмурил брови. Потом уверенно ответил:

— Юбка с жакетом коричневого цвета и голубая кофточка.

Артур Йеллинг записал:

— А какого она роста?

— Среднего. Думаю, примерно метр шестьдесят пять.

— Волосы?

— Светло-каштановые.

— Глаза?

— Светлые.

— А точнее?

— Кажется, голубые. Но с серым отливом.

Джереми Стив отвечал точно. Без колебаний. Его глаза следили за делавшим записи Йеллингом и смотрели на него изучающе и с холодной враждебностью.

Йеллингу стало под этим взглядом не по себе, он чувствовал, что робеет. Ему следовало бы прежде всего спросить, почему вдруг об исчезновении пришел сообщить не муж пропавшей, а деверь, но у него не хватило смелости. Глаза Джереми Стива не допускали подобных вопросов. Если он пришел вместо брата, значит, для этого есть причина — и все тут.

— Не могли бы вы высказать какое-нибудь предположение относительно мотивов, которые, возможно, побудили миссис Эксел… то есть миссис Стив вот так вдруг исчезнуть?..

Это был вовсе не глупый вопрос. Вопрос с подковыркой. Но, очевидно, Джереми Стив был хорошо подготовлен к ловушкам на допросе.

— Я не мог бы сказать, исчезла она по собственной воле или же с ней что-то случилось. Я заявляю лишь о ее неожиданной пропаже.

Наступила короткая пауза. Йеллинг вновь набрался храбрости и задал побочный вопрос:

— Вы, со своей стороны, уже навели справки в больницах, приемных покоях, скорой помощи?

— Разумеется. Нигде ничего.

Еще одна пауза, после которой Йеллинг вернулся к главному:

— Простите, мистер Стив, а что вы думаете об этом сами? Вы больше склоняетесь к тому, что это несчастный случай или что это побег?

В самом деле, именно это и надо было выяснить прежде всего. Но с этим человеком с упрямым, враждебным взглядом это было не так-то легко. Очень часто люди, приходящие заявить о чьем-либо исчезновении, подозревают истинную причину, хотя и редко обоснованно, но молчат об этом, так как стыдятся. Исчезает женщина, ее жених заявляет об этом. Он почти уверен, что она убежала, может, даже знает с кем, но не говорит, теша себя иллюзией, что это не так, что нет никакой надобности рассказывать полиции о своем несчастье.

— Я склоняюсь и к тому, и к другому, — после недолгого раздумья ответил Джереми Стив. — Она достаточно молода, чтобы попасть в какую-нибудь беду, а также и для того, чтобы ее кто-то подговорил бежать из дома.

Джереми Стив, когда говорил, глядел людям прямо в глаза. Считается, что это свидетельство искренности. Артур Йеллинг не разделял такого мнения. От этого пристального взгляда ему просто было как-то не по себе. Он сделал последнюю попытку растопить лед, заставить этого сухаря быть хоть чуточку посердечней, и приблизился к нему с любезной улыбкой.

— Еще минутку терпения, мистер Стив. Может быть, я покажусь вам неделикатным…

— В полиции нет места деликатности, — проговорил Джереми Стив, никак не реагируя на любезные тон и улыбку Йеллинга.

Йеллинг чуть ли не испуганно от него попятился, словно улитка, которую тронули за рожки.

— В общем, вот что… Пока исключим, что произошел какой-то несчастный случай, поскольку, думаю, вас бы уже об этом известили. Значит, остается думать, что она… исчезла по собственной воле… то есть убежала. В таком случае необходимо выяснить, какие возможные мотивы у нее для этого имелись… Вы лично считаете, что у нее для этого могли быть причины?

Джереми Стив продолжал прижимать свою соломенную шляпу к груди, словно рекрут или граф прошлого века. Из открытых окон веяло жаром, пропитанным запахом асфальта и бензина. А ведь еще не было одиннадцати. После обеда вообще можно будет сдохнуть от жары.

— Не знаю, насколько вам может пригодиться мое личное мнение, — ответил он. — Мисс Люси Эксел происходила из совсем другой среды, чем наша. Она родилась в рабочей семье, в бедном квартале, в еще более бедном доме, где не очень-то заботились о моральных принципах. Потом работала кассиршей в заведении, которое не приведи Господь мне когда-нибудь посетить. Кажется, оно называется «Караван-холл бокс». Именно в этом кафе мой брат с ней и познакомился и решил на ней жениться, чтобы вырвать из подобной обстановки и спасти. Я никогда не одобрял этого брака. Я не очень-то верю в подобного рода попытки спасти чью-то душу, но брат загорелся этой мыслью, и я не стал ему перечить. Пусть поступает как считает нужным. Каждый ответствен за свои поступки. Но, конечно, мисс Люси Эксел вряд ли могло слишком понравиться в нашем доме. Мы живем, следуя морали, которая, наверно, чрезмерно строга для привычек мисс Люси Эксел, и вполне понятно, если она решила уйти от нас. Однако, повторяю, это всего лишь мое личное мнение, и, возможно, совершенно ошибочное.

Слушая его, Артур Йеллинг испытывал легкую тошноту. Этот бесстрастный тон, безликий голос, эти канцелярские слова и обороты без капли чувства, без капли жалости (ведь все-таки речь шла об исчезновении близкого человека) вызывали у него отвращение. Заставить этого типа раскрыться было невозможно. Лучше и не пытаться.

— Ну что ж, все равно благодарю вас. Выслушать мнение умного человека всегда полезно, — проговорил он. — Теперь позвольте еще пару вопросов. Когда миссис Стив в последний раз уходила из дома, она ничего не говорила насчет того, куда направляется?

Профессор этики и морали несколько секунд поразмышлял.

— Нет, — ответил он. — У нее не было привычки ставить нас в известность относительно своих вечерних походов.

— И даже мужу она ничего не сказала? — спросил Йеллинг с явным сомнением в голосе.

— Мой брат Оливер по вечерам каждый день работает в «Нитролине». Когда мисс Эксел уходит (он явно не удостаивал ее чести называть «миссис Стив»), Оливера уже нет дома. — Джереми Стив сделал паузу и добавил: — Именно из-за того, что он занят на службе, мой брат не явился лично заявить о случившемся и вместо себя Послал меня. Он не может, что бы ни произошло, оставить свою работу.

Йеллинг покраснел, потому что Стив произнес эту последнюю фразу тоном упрека, словно желая сказать: «Я прекрасно понимаю, что тебе кажется странным то, что заявить об исчезновении Люси пришел я, а не мой брат. Но ты дурак, если полагал, что я не сумею парировать удар».

— А я так и думал… — любезно ответил Йеллинг. — Однако для соблюдения формальностей требуется, чтобы заявление было подписано мужем, поскольку речь идет об исчезновении жены. Я готов принять мистера Оливера Стива в любое удобное для него время… Но протокол необходимо подписать как можно скорее, иначе мы не сможем начать расследование…

Джереми Стив одарил его насмешливым взглядом, выражающим презрение к бюрократии всего мира, воплощением которой в этот момент для него являлся Йеллинг.

— Хорошо, — сказал он, поднимаясь. — Благодарю вас. Брат явится сегодня же, от двух до трех, подписать протокол.

Он попрощался, ере заметно кивнув головой, надел шляпу и быстро вышел.

У Артура Йеллинга было к нему еще несколько вопросов, но он не решился его остановить. Такой человек, если уж решил уйти, то уйдет, и, конечно, не робкому Йеллингу ему помешать. После своих недавних успехов при расследовании нескольких дел Йеллинг стал, если это только возможно, еще более стеснительным и болезненно замкнутым. Расследованные им преступления принесли ему некоторую популярность. Время от времени газеты, сообщая о каком-нибудь запутанном деле, писали: «…Тут нужен такой проницательный сыщик, как Йеллинг». Его фотография уже дважды появлялась в «Вестнике Северного департамента полиции» в сопровождении весьма лестных отзывов. И все это заставляло его еще больше, чем когда-либо, желать мира и покоя. Он пытался увильнуть от заданий, которые ему давал капитан Сандер, но сегодня ему это не удалось. Сандер действовал принуждением. Направил к нему в кабинет Джереми Стива, и теперь он, хочешь не хочешь, вынужден заниматься этим делом. У Сандера был нюх. При всей своей неповоротливости, толщине, вечном кашле и раздражительности он сразу чувствовал, где дело нечисто. А тут оно было совсем нечисто.

Джереми Стив темнил. Надо было докопаться до конца. Йеллинг позвонил в муниципалитет, вполицейский участок того района, где жили Стивы, и срочно запросил анкетные данные и все имеющиеся сведения о членах этого семейства и о Люси Эксел. К часу дня их доставили двое агентов. Жара становилась невыносимой. Йеллинг задыхался в своем пиджаке и, может, упал бы в обморок, если бы вдруг в его кабинет не вошел капитан Сандер.

— Как? Вы еще здесь? Не ушли обедать?

— Видите ли… я жду одного человека по делу об исчезновении, которое вы поручили мне сегодня утром.

— Ах, Стивы?.. А почему вы не снимете пиджак?

— Да нет, капитан… Ничего… — пробормотал Йеллинг. Воротничок его сорочки был мокрый, хоть выжимай. По спине сбегали струйки пота, останавливаясь у туго затянутого брючного ремня. Рукава сорочки липли к коже, затрудняя движение.

— Ничего?! — заорал капитан Сандер. — Вы что, хотите растаять, как свеча?.. А ну-ка подойдите сюда! Шагом марш!

Несмотря на почтительные отказы Йеллинга, капитан Сандер подошел к нему, силой стащил с него пиджак, с удивлением обнаружив, что под ним имеется еще и жилет, снял также жилет, сдернул с шеи галстук, расстегнул пуговицу воротничка и в довершение всего закатал рукава рубашки.

— Сейчас я прикажу, чтобы вам принесли два вентилятора. А тем временем вы расскажете мне об этом типе, что я послал к вам утром.

Смущенный, полураздетый, не осмеливаясь поднять глаза на капитана Сандера, так как стеснялся своих слишком белых и худых рук и расстегнутой рубашки, открывавшей костлявую грудь, Йеллинг заговорил не сразу.

— …Мне кажутся довольно любопытной семейкой эти Стивы.

— А что вы думаете об исчезновении девушки? Этот тип производит впечатление слишком уверенного в себе человека. Наверно, придется порядком попотеть, чтобы вывести их на чистую воду.

— Не знаю. Джереми Стив, вероятно, всегда так самоуверен. Одно ясно: его не слишком волнует, что пропала жена брата… Одно это уже может послужить для нас отправной точкой.

— Я тоже понял, что ему на это наплевать, поэтому и хотел заняться им сам и заставить до конца расколоться. Вы работаете уж слишком тонко… Но потом подумал, что вам это может доставить немалое удовольствие, и направил его к вам.

Принесли два вентилятора. Сандер сам принялся их включать и устанавливать — так, чтобы они вращались по обе стороны от Йеллинга.

— Вы не думаете… что так можно простудиться? — попытался робко возразить Йеллинг, у которого рубашка вздулась от ветра, как парус на несущейся яхте.

— Простудиться? — переспросил Сандер, выходя из кабинета. — Возможно. Но вам это даже полезно. Вы должны держаться с людьми порешительнее, не робеть. И вот так — с засученными рукавами и расстегнутым воротом вы произведете большее впечатление на Стивов. Прощайте.

Сандер был прав. А кроме того, этот ветерок проветривал также голову. На письменном столе лежали три папки — каждая с каллиграфически выведенной надписью «Стивы». Йеллинг принялся внимательно изучать их содержимое.

Когда Оливер Стив вошел в кабинет, было уже поздно пытаться хотя бы надеть пиджак. Артуру Йеллингу пришлось смириться с тем, что он принимает его в таком виде.

Жалюзи были опущены. Кабинет тонул в душном, зеленоватом полумраке. В этой темноте Оливер Стив не мог ничего толком разглядеть, и на лице у него мелькнуло выражение досады. Шляпу он, как и его брат, держал, прижав к груди, лицо блестело от пота, но он сохранял надменный вид, словно жара ему нипочем, и не выглядел ни расстроенным, ни измученным.

— Садитесь, пожалуйста, — проговорил Йеллинг.

— Спасибо, — и Оливер Стив, выпятив грудь, не сгибаясь, словно аршин проглотил, опустился на стул.

Артур Йеллинг одним глазом рассматривал светлый пушок у себя на руке, а другим наблюдал за посетителем.

— У меня тут заготовлен протокол с заявлением об исчезновении, — сказал он, притягивая ему бумагу. — Пожалуйста, прочитайте и распишитесь.

Оливер Стив взял листок, и на бумаге сразу же появились следы его потных пальцев. Затем он поставил подпись, положил на место ручку и поднялся. Всем этим Стивам просто не терпелось уйти. Но нужно было его остановить.

— Прошу, прошу вас, — пробормотал Йеллинг. — Извините, что вас задерживаю, но мне необходимо задать несколько вопросов.

Оливер Стив вновь уселся, взглянул на часы, которые носил в жилетном кармашке, и проговорил:

— В моем распоряжении всего десять минут. Иначе я опоздаю на работу.

Быть может, то, что он был без пиджака, как и говорил Сандер, придало Йеллингу чуточку смелости.

— Не знаю, будет ли нам этого достаточно, — мягко проговорил он, беря в руки протокол. — Я должен получить от вас некоторые дополнительные сведения…

— Я уйду через десять минут, — сразу же ответил Оливер Стив. — Я могу вновь прийти сегодня вечером, в восемь, на полчаса. Если только вы не сочтете необходимым задержать меня здесь против моей воли.

Сущая копия брата. Та же манера говорить, мыслить — все то же. Йеллинг пошел на попятный:

— Вы так думаете? Мне не хотелось бы злоупотреблять вашей любезностью…

С улицы донесся оглушительный вой сирены полицейской машины.

Когда вновь настала тишина, Йеллинг начал:

— Как я уже говорил вашему брату, исключая в настоящий момент предположение о несчастном случае, нам хотелось бы выяснить, есть ли основания полагать, что ваша жена ушла из дома по собственному желанию…

— Я не понимаю вопроса, — немедленно последовал ответ Оливера Стива.

Йеллинг почувствовал, что у него опускаются руки.

Он выключил один из вентиляторов, слегка покашлял и продолжал:

— Так вот… Сделаем такое предположение. Это, подчеркиваю, только предположение. Быть может, миссис Стив не очень хорошо себя чувствовала в вашем доме?

— Опять не понимаю, — ответил Оливер Стив. — Если бы моей жене не было у нас хорошо, она бы мне об этом сказала. Не понимаю, зачем ей понадобилось бы исчезать подобным образом.

— Значит, — проговорил Йеллинг терпеливым тоном, — вы исключаете, что она ушла по своей воле, и допускаете только несчастный случай?

Опять последовала долгая пауза. Казалось, в семействе Стивов вопросы проглатывали с трудом, словно это булыжники, и требовалось немало времени, чтобы их переварить.

— Я не могу ничего ни исключать, ни допускать, — наконец ответил Оливер Стив. — Я знаю только, что она ушла вечером семнадцатого числа и не вернулась домой. Поэтому я обратился в полицию, считая это своим долгом.

Йеллинг выключил второй вентилятор и чихнул. Он все-таки простудился.

— Еще немножко терпения, — с любезной улыбкой проговорил он, сцепляя пальцы. — Но если бы мы могли установить, что миссис Стив не чувствовала себя хорошо в вашем доме, то уже знали бы, с какого конца начать поиски и, может быть, сразу же ее бы нашли. Я не утверждаю, что это так. Я спрашиваю. И простите, что я вынужден задавать нескромные вопросы. Например: ваш брак с мисс Эксел действительно одобряли другие члены вашей семьи?

Оливер Стив медленно покачал головой.

— Нет. Отнюдь. Я не понимаю, какое отношение имеют эти вопросы к моему заявлению, но все равно на них отвечаю, ибо вы представитель власти.

От этого человека можно было сдохнуть. Но Йеллинг обладал подлинным терпением людей, робких по характеру, всегда готовых понять ближнего, его слабости и недостатки.

— Вновь прошу прощения, но почему же ваш брак не встретил одобрения?

Стив поглядел на часы. Потом произнес с подчеркнутой любезностью:

— Речь идет о расхождении моих философских воззрений с братом, что я постараюсь вам объяснить как можно короче, так как у меня в распоряжении всего лишь шесть минут. — Он сделал паузу. — Я женился на мисс Эксел не только по любви, но также из-за желания вытащить ее из пагубной среды и дать ей возможность вести здоровый образ жизни. Мой брат, хотя и одобряет этот поступок как гуманный, всегда отрицал, что вообще кого-то можно исправить. Он утверждает, что грешниками рождаются и что человека нельзя перевоспитать, если на роду у него написано быть грешником. И что поэтому, женившись на Эксел, я совершил ошибку, поскольку не только не сумею ее переделать, но и ввел в нашу семью чуждый элемент, который может стать источником хлопот и неприятностей. Я с этим не согласен. Я считаю, что человеческая душа способна выздороветь, и привел в дом жену. Брат, хотя теоретически был против этого, не мешал мне поступать так, как я считал нужным.

«Потому что каждый ответствен за свои поступки», — подумал Йеллинг, которому казалось, что эту странную речь — смесь безумного пуританства и бесчеловечности — он слышит во сне.

— …Потому что каждый ответствен за свои поступки, — ив самом деле произнес в заключение Оливер Стив.

Йеллинг высморкался. Ему хотелось надеть пиджак, но он не решался сделать это на глазах у одного из Стивов.

— А это расхождение во взглядах, — спросил он, — не привело ли, быть может, к недостаточно сердечному отношению к вашей жене со стороны остального семейства?

— Говорить о сердечности или ее отсутствии неуместно, — ответил Оливер Стив. — В нашей семье всегда и ко всем относятся справедливо. В том числе, значит, и к моей жене.

— Но, возможно, иногда, — смело продолжал Йеллинг, — справедливое отношение — это не совсем то же самое, что сердечное отношение…

— Не понял, — решительно ответил Оливер Стив. И посмотрел на часы.

Артур Йеллинг заторопился.

— Разрешите еще несколько вопросов, мистер Стив, и на этом кончим. Чем занималась ваша жена до замужества?

— Она работала кассиршей в кафе, носящем название «Караван-холл бокс».

— А до того?

— До девятнадцати лет она находилась в колледже для бедных — Доме призрения. Сначала как ученица, потом как служащая администрации. Но вечером уходила ночевать домой.

— Известны ли вам ее знакомства или связи вне вашей семьи? Знаете ли вы людей, у которых она, возможно, могла бы укрыться?

Оливер Стив поднялся со стула, в третий раз взглянув на часы.

— Мне пора идти, — сказал он. — Насколько мне известно, из всех ее прежних знакомых это лишь один человек — постоянный посетитель «Караван-холла» мистер Пэддер.

Он холодно, как и его брат, кивнул головой, надел шляпу и, не произнеся больше ни слова, вышел.

— Извините… Извините… — закричал ему вслед Йеллинг, догоняя у двери. — Будьте так добры прийти еще раз сегодня вечером… Как вы раньше сказали… с восьми до половины девятого?..

— Я приду, — ответил Оливер Стив.

Он был уже в конце коридора, прежде чем Йеллинг успел, как собирался, его поблагодарить.

Оставшись один в кабинете, у окна с закрытыми жалюзи, сквозь которые проникали ослепительно яркие лучики солнца, Йеллинг долго размышлял об этом странном разговоре и об этих невероятных людях. Он уже ознакомился с документами и знал, что ему еще предстоит встретиться с двумя членами этой удивительной семейки. С сестрой — Кэрол Стив и со стариком — Лесли Стивом. Он был готов отправиться к ним немедленно, но имелось более неотложное дело. Люси Эксел исчезла. Как и почему она исчезла, что это за женщина, он еще толком не знал. Узнать это он должен был как можно скорее. Но пока что следовало с чего-то начать поиск. У него уже возникли некоторые гипотезы. Наиболее вероятным казалось, что Люси Эксел задыхалась во враждебной и чуждой ей суровой пуританской среде и в один прекрасный день решила бежать. Основания предполагать это давало поведение обоих братьев — холодное, бездушное. Ни в том, ни в другом не было и следа человечности. Они казались ожившими манекенами, средневековыми философами-схоластами; исчезновение Люси восприняли бесчувственно и бессердечно, в их отношении к ней нетрудно было угадать враждебность. Но Йеллинг принципиально не доверял первым впечатлениям и предположениям — для всякого предположения нужны доказательства. И он хотел во всем убедиться своими глазами.

Он вновь чихнул и подумал о Пэддере.

Имя, второпях вырванное у Оливера Стива. Кто он такой? Это имя или фамилия? Пэддер… Посетитель «Караван-холла». Быть может, единственный знакомый Люси Эксел. Кто-то из прежнего окружения. Девушка убежала с ним. Но это только предположение. От жары кружилась голова, мысли мелькали слишком быстро и путались.

Артур Йеллинг надел жилетку, застегнул пуговку воротничка, повязал галстук, натянул пиджак, вышел на улицу и направился в «Караван-холл».

Он никогда еще не был в таком большом заведении. Когда он вошел, то почувствовал, что у него даже дрожат колени от таких пугающих размеров. Кафе казалось огромной бескрайней пещерой, в которой царил искусственно созда[нный полумрак, в то время как на улице яркое послеполуденное солнце растапливало асфальт и раскаляло стены домов.

Сотни — да, именно сотни — столиков заполняли все свободное пространство. Заняты были лишь немногие. В такую жару мало кто отваживался выйти из дома. Вокруг царила тишина — какая-то зловещая, напряженная, словно в ожидании чего-то, что вот-вот должно произойти. Бармены за длиннейшими стойками боролись со сном. У каждой стены в обоих огромных залах виднелось нечто вроде маленькой часовенки с кассовым аппаратом и сидящей за ним молодой блондинкой. Время от времени кассовые аппараты издавали мелодичный звон. Кассирша бормотала «спасибо» неизменно одинаковым тоном, словно голос ее записан на пластинке. Восемь стен, восемь касс, восемь кассирш. Артур Йеллинг нерешительно углубился в лабиринт между столиками.

Он искал директора. Но никто и не думал подойти к нему. Он прошел еще немного вперед, все более робея, пока не достиг одной из касс.

— Что желаете?

Девушка смотрела на него, но как бы не видела. Ей тоже хотелось спать. Веки падали сами собой, она то и дело хлопала ресницами, пытаясь отогнать сон.

— Одну… кружку пива, — сказал Йеллинг. Потом уже решительнее добавил: — Не могли бы вы дать мне маленькую справочку? — и, отвернув лацкан пиджака, показал свой полицейский значок.

— Тридцать центов, сэр. К директору прямо и налево, пройдя лестницу, — ответила кассирша все тем же тоном, словно полицейские агенты подходили к ней и задавали вопросы каждую минуту.

— Благодарю вас, мисс. Но мне хотелось бы услышать кое-что от вас… — настойчиво продолжал Йеллинг. Он терпеть не мог официальной, бюрократической информации — такой, какую ему сможет дать директор. Ему требовались сведения из первых рук, как можно ближе к реальной жизни. Он хотел допросить кассиршу.

Девушка на него посмотрела, в какое-то мгновение его оценила, взвесила, составила о нем мнение, чуть ли не испепелила взглядом, потом снова захлопала ресницами и, глядя куда-то вдаль, проговорила:

— Персонал, обслуживающий кассы, имеет право разговаривать с посетителями только на темы, относящиеся к работе. Прошу вас, сэр.

Она нажала кнопку рядом с кассовым аппаратом, и с неожиданной быстротой — учитывая жару — прибежал официант.

— Проводите этого господина к директору. Полиция, — коротко сказала кассирша.

Йеллингу не оставалось ничего другого, как следовать за официантом. В маленьком кабинетике с застоявшимся запахом дезинфекции и табачного дыма сидел грузный мужчина в темном костюме, мокрый от пота, как только что вылупившийся цыпленок. Он спросил, что ему нужно.

— Некоторые сведения о вашей бывшей служащей — Люси Эксел.

Толстяк продолжал заниматься тем, что делал раньше: лить лавандовую воду на ладони и освежать себе лицо и шею.

— Люси Эксел… Как же, как же, прекрасно помню. Она работала кассиршей и ушла от нас года два назад, так как вышла замуж.

— Спасибо, сэр, — воспитанно поблагодарил Йеллинг. — И сколько же времени она у вас прослужила?

— Точно не помню, но, думаю, года два или три. Могу посмотреть в архиве.

— Нет, нет, не беспокойтесь… Благодарю вас, вполне достаточно… И еще мне хотелось бы задать один вопрос… деликатного свойства. Как она вела себя в вашем заведении?

Директор взглянул на него с улыбкой.

— Нам абсолютно наплевать, как ведут себя девушки. Лишь бы не сперли из кассы выручку. Поэтому они у нас сидят под замком в своих коробочках. Понимаете, к концу вечера у них на руках оказываются тысячи долларов. Раньше они совали деньги какому-нибудь типу, который выдавал себя за посетителя, а потом говорили, что их обокрали. Теперь этого не случится. Теперь мы производим контроль и снимаем кассу каждый час.

Все это ни капельки не интересовало Артура Йеллинга, его интересовало совершенно другое, но он терпеливо слушал.

— Но ведь мисс Эксел никогда не подозревали ни в чем подобном, не так ли?

— Никогда. И ни в чем остальном, — добавил он,

продолжая тереть лицо и шею ладонями, смоченными лавандой. — Вокруг кассирш вечно вьются ухажеры, но Люси всегда умела от них вовремя избавиться.

Йеллинг робко вытянул шею, как инстинктивно делал, когда хотел задать какой-нибудь нескромный вопрос.

— А не было ли среди них кого-нибудь, кому больше повезло? — спросил» он. — Если не ошибаюсь, я слышал о каком-то Пэддере или Пэттере…

— Ах, ну Пэддер — это совсем другое дело, — ответил толстяк. Он перестал освежать лицо и закурил толстую сигару. — Пэддер для Люси что-то вроде отца. Это он несколько лет назад устроил ее сюда на работу. Он знал, что дома ей живется несладко, и хотел помочь ей стать самостоятельной. Кстати, интересно, куда подевался этот старый чудак? Вот уже два или три вечера, как я его не вижу, а он всегда пунктуален, как смерть…

— Разве мистер Пэддер приходит сюда каждый вечер?

— Каждый вечер — так же неизменно, как заходит солнце.

— А вы не знаете, как он познакомился с мисс Эксел?

Толстяк был человек терпеливый, и эти нескончаемые вопросы не вызывали у него раздражения. Он выпустил из носа два-три смертоносных облака дыма и ответил:

— По-моему, в Доме призрения. Он его патрон. С виду обыкновенный старичок, как все остальные, а на самом деле занимается настоящей благотворительностью, причем тайком. Люси находилась в этом жалком приюте с самого рождения, брошенная или почти что совсем брошенная своими родными, а он ее оттуда вытащил… — Он положил сигару в пепельницу и, не скрывая любопытства, спросил: — А почему все это может интересовать полицию? Она что-нибудь такое натворила?

— Она исчезла, — коротко ответил Йеллинг.

— Как так — исчезла?

— Ушла позавчера вечером из дома своего мужа и больше не возвращалась, — пояснил Йеллинг.

— Вот черт… — проговорил толстяк, но больше для порядка, уже без всякого интереса. — Вы хотите еще о чем-нибудь спросить?

Артур Йеллинг Поднялся.

— Простите, но мне хотелось бы знать, где найти этого мистера Пэддера…

— У меня нет под рукой его адреса, — ответил директор, которому каждое движение, несомненно, стоило пота и крови. — Поглядите в телефонном справочнике…

— Пэддер?

— Да нет! Пэддер — это прозвище. Патрик Жеро.

— Как вы сказали?

— Патрик. Патрик Жеро.

Артур Йеллинг порылся в памяти. Эту фамилию он уже слышал. Он не помнил, где и когда, но она была ему знакома. Он вышел из закутка директора, пытаясь вспомнить, возвратился на работу по раскаленным зноем улицам, погружая ботинки в расплавленный асфальт, и все с одной мыслью: Патрик Жеро, Патрик Жеро…

Из своего кабинета он позвонил Сандеру.

— Скажите, пожалуйста, вам что-нибудь говорит имя Патрик Жеро? У меня эта фамилия сидит в голове, но никак не могу вспомнить, где ее слышал…

— Вы встречали ее в газетах, — сразу ответил Сандер. — Сейчас я вам пришлю одну из газет, где о нем пишут. Уделяйте больше внимания нашей прессе, дорогой Йеллинг!

Ровно в восемь Оливер Стив вновь появился в кабинете Йеллинга. За окном пылал багровый закат. Из распахнутых окон лился мягкий, густой свет и слышался оглушающий щебет птиц, затерявшихся в каменных джунглях города. Йеллинг погрузился в это море света и вечернего тепла, словно в волны поэзии, когда его вернула к реальной жизни внезапно появившаяся перед ним грубая, будто вырубленная топором физиономия Оливера Стива, в выражении которой абсолютно не было ничего поэтического.

— Добрый вечер, мистер Стив, очень сожалею, что вам пришлось вновь побеспокоиться… Присаживайтесь.

Оливер Стив, не отвечая, опустился на стул. Йеллинг, чтобы выиграть время, сделал вид, что кладет на место бумаги, потом достал из ящика стола газету.

— Вы читаете газеты? — робко спросил он.

— Изредка.

Йеллинг развернул газету, которую вынул из стола, и не спеша пробежал глазами заголовки на одной из внутренних страниц.

— Мы уже провели розыски этого Пэддера, о котором вы говорили мне сегодня утром, — сказал он.

Так как это не был прямой вопрос, Оливер Стив не ответил даже «А!».

— В действительности Пэддер — это уменьшительное имя. Его настоящее имя и фамилия Патрик Жеро.

Оливер Стив не издал ни звука. Он напоминал манекен, картонную фигуру, сидящую на стуле.

— Вы это знали?

— Что — знал?

— Что настоящее имя Пэддера было Патрик Жеро.

— Нет, не знал.

Артур Йеллинг воспитанно подвинул к нему газету, повернул ее в его сторону и указал на один из заголовков.

— Прошу вас, прочтите. Тут сообщается о смерти Патрика Жеро, последовавшей на следующее утро после исчезновения вашей жены.

III. Гибель старого пэддера

Газета была вчерашняя, от 18 августа. Оливер Стив прочитал то, что ему велели. Он подчинялся приказам без лишних разговоров.

Трагедия на автостраде

Вчера утром, на рассвете, служащий Рональд Домей, ехавший на своей малолитражке по дороге, ведущей в Конкорд, сделал жуткое открытие. На семьдесят втором километре, почти сразу за мостом через Девилиз, на дне оврага лежала обгоревшая машина. Внутри автомобиля находился наполовину обугленный труп мужчины. Неподалеку от места катастрофы — а точнее, не доезжая моста, прибывшие представители власти обнаружили кожаный портфель, полный денег и документов, благодаря чему стало возможным опознать жертву. Это промышленник Патрик Жеро, владелец знаменитых сталелитейных заводов Жеро, известный также своей филантропической деятельностью. Патрон многочисленнейших благотворительных организаций, в том числе «Гуманитас», Дом призрения, «Наши дети» и многих других, он был уважаем и любим всеми, кто его знал и видел в нем пример подлинного гуманного сострадания к ближнему. Расследование, проведенное дорожной полицией, медицинская и техническая экспертизы позволили прийти к выводу, что Жеро, очевидно, выехал вчера вечером по делам, но, потеряв при каких-то особых обстоятельствах портфель с деньгами, решил вернуться назад для его поисков, однако, когда он разворачивался, машина свалилась в овраг и загорелась. ЧИТАЙТЕ НА 3-Й СТРАНИЦЕ БИОГРАФИЮ ПАТРИКА ЖЕРО, АНГЕЛА БЕДНЯКОВ, написанную сотрудницей нашей редакции Сюзанной Андерс».

Оливер Стив не стал читать на 3-й странице биографию Патрика Пэддера, Ангела бедняков. Он ограничился тем, что молча вернул газету.

Йеллинг ждал, что он что-нибудь скажет, его молчание сбивало с толку. Наконец инспектор, возможно, не слишком удачно прервал затянувшуюся паузу:

— Этот несчастный случай произошел на следующее утро после исчезновения вашей жены.

— Да, я знаю, — ответил Оливер Стив. — Вы мне уже сказали, а кроме того, я видел, за какое число газета.

— Я не хочу утверждать, что существует связь между этими двумя событиями… — начал Йеллинг, чувствуя, что его слова звучат все менее искренне. Он просто не знал, с какого бока подступиться к этим Стивам.

— Какие два события? — спросил Оливер Стив.

Это было уж слишком! Но Йеллинг никогда не взрывался, он лишь опустил на мгновенье глаза, почти прикрыл их.

— Исчезновение вашей жены и этот несчастный случай со смертельным исходом с Патриком Жеро.

— А! — отозвался Оливер Стив.

— Так вот, как я говорил, не хочу предполагать, что между двумя этими событиями существует какая-то связь. Но, поскольку ваша жена была знакома с Жеро и поскольку Жеро погиб как раз на следующий день после того, как она пропала из дому, мы прежде, чем продолжать поиски, должны установить, действительно ли исключена всякая связь между аварией и исчезновением.

— Разумеется, — согласился Оливер Стив. — Вам необходимо удостовериться в том, что действительно нет никакой связи.

— А пока что, — продолжал Йеллинг с ангельским терпением, — поскольку вы являетесь мужем пропавшей, можете ли вы сказать нам что-либо насчет характера отношений, существовавших между Люси Эксел и мистером Жеро?

— Мне ничего не известно. Я знал лишь то, что она иногда встречается с неким Пэддером, и запретил ей это.

— А вы не знаете, зачем она с ним встречалась?

— Нет.

— Неужели возможно, — ласково проговорил Йеллинг, — что вы, будучи ее мужем, ничего не спрашивали у своей жены относительно этого знакомства?

— Да, возможно. Она мне ничего не говорила, а я

ее об этом не спрашивал. Однако запретил ей ходить к нему.

— Так она продолжала видеться с Жеро, несмотря на ваш запрет?

— Мой запрет был морального характера, — холодно ответил Оливер Стив. — Это не было физическое принуждение.

Какой-то сумасшедший дом, да и только! Беседы сначала с Джереми, потом с Оливером все глубже раскрывали характер этого парадоксального семейства. «Я запретил ей ходить к Пэддеру, но не спрашивал, зачем она к нему ходит». И вряд ли можно было думать, что Оливер Стив лжет.

— Тогда я вам кое в чем признаюсь, — выдержав паузу, скромно произнес Йеллинг. Солнце уже зашло, и комната тонула в полумраке. С улицы не доносилось ни звука. Это был час, когда люди после трудового дня сидят за ужином, а разносчики газет, присев на скамейку, тоже перекусывают чем бог послал, прежде чем вновь начать выкрикивать сенсационные и скандальные заголовки. — …Признаюсь, что сообщение с смерти Жеро, в том виде, в каком оно опубликовано в газетах, не совсем соответствует действительности. У Жеро как у крупного промышленника было много жесточайших конкурентов, завидовавших его успеху и богатству. Эти конкуренты были готовы на все, чтобы от него избавиться. И вот, как мне сообщил капитан Сандер, начальник нашего Центрального управления, возникли подозрения, что смерть была не случайной. Имеется серьезнейшая улика: портфель с деньгами находился в доброй сотне метров от разбитой машины. Обычный преступник украл бы портфель. Только богачи, чтобы заставить поверить в несчастный случай, могли оставить его нетронутым, быть может, лишь вытащив какой-нибудь важный для них документ. Газеты мы просили представить дело так, словно полиция действительно верит, что это было дорожное происшествие. Это весьма облегчит расследование.

— И вы считаете, что все это имеет какое-то отношение к исчезновению моей жены? — ледяным тоном спросил Оливер Стив.

Артур Йеллинг включил электричество. Лицо Оливера Стива было полностью освещено. Он казался копией Джереми, только чуть помоложе и цвет лица был менее землистым и мертвенным, чем у грозного Джереми.

— Косвенно имеет, — все так же любезно, без тени раздражения ответил инспектор. — Если будет доказано, что Жеро убит его конкурентами, то в таком случае, весьма вероятно, не существует никакой связи между исчезновением вашей жены и смертью мистера Пэддера. Если же это не удастся доказать, то всегда можно допустить существование такой связи.

— Все это абсолютно логично, — заметил Оливер Стив. — Не мне судить о методах, при помощи которых полиция считает нужным вести поиски пропавшей женщины. Единственное, что я могу сказать: моя жена до сих пор не найдена.

— Заявление было сделано только сегодня утром, — возразил Йеллинг, — а мы немало уже чего нашли.

— Но не мою жену.

— Видите ли, мистер Стив, если бы вы могли рассказать мне немного больше, — попросил Йеллинг. — Ну еще что-нибудь, хотя бы самую малость. Но из-за вашего молчания, вашей лаконичности у нас нет никаких исходных данных. Всего лишь внешние приметы. Не так-то легко найти женщину с каштановыми волосами и светлыми глазами.

— Я не могу сказать вам того, чего не знаю.

— Это все так, мистер Стив. Но если бы, например, я хоть что-нибудь знал о характере вашей жены… Ну, скажем, о ее темпераменте… Хорошо ли ей жилось в вашем доме… Усвоила ли она ваши привычки или же нет…

Неподвижный и холодный, как скала, Оливер Стив ни чуточки не оттаял от того жара, той сердечности и тепла, с какими говорил Йеллинг. Он промолвил:

— Я уже ответил на эти вопросы. Но если вы считаете нужным, задайте и другие, я на них отвечу. Это мой долг.

Вокруг абажура вилось множество бабочек. Йеллинг проследил за ними взглядом, потом спросил:

— Ну, например. Вы сказали, что женились на Люси Эксел, чтобы вырвать ее из нездорового окружения и вылечить. Хорошо. Так, как вы думаете: вам это удалось?

— В чем смысл вашего вопроса?

Йеллинг опустил глаза, на какое-то мгновение почти их прикрыл. Его начала бить нервная дрожь.

— Смысл в том, — терпеливо объяснил он, — что я хотел бы знать, действительно ли мисс Эксел изменилась, действительно ли она, как вы это называете, выздоровела, избавилась от прежнего нездорового образа мыслей? Или же нет.

Наконец в глазах Оливера Стива мелькнуло нечто человеческое.

— Это очень важный вопрос, — сказал он. — Разрешите мне минутку подумать, прежде чем ответить.

Йеллинг скрыл улыбку.

— Думайте сколько вам угодно.

Оливер Стив принялся размышлять. Опустил голову так, что подбородком коснулся груди, и закрыл глаза. Подлинное воплощение глубокой медитации.

Бабочки продолжали носиться вокруг лампы, небо за окном совсем потемнело. Громче заревели душераздирающие автомобильные гудки, а еще зазвенел колокольчик человека с телескопом, приглашающего прохожих всего за пять центов поглядеть на Сатурн, Марс и все другие планеты.

— Так вот, — сказал Оливер Стив, чтобы привлечь внимание Йеллинга, погрузившегося в созерцание бабочек. — Если моя жена ушла из дома по собственной воле, чтобы отправиться не знаю — и не желаю знать — куда, значит, приходится сделать вывод, что мои старания морально ее исцелить, продолжавшиеся целых два года, полностью пошли прахом и что мой брат Джереми прав. Но если с ней случилось какое-то несчастье, нечто не зависящее от ее воли, то я могу сделать вывод, что почти преуспел в ее моральном исцелении и что единственным отрицательным в этом смысле фактом были ее посещения Пэд-Дера.

Этот ответ ничего не говорил. Йеллингу хотелось лучше узнать эту Люси, ведь он знал о ней так мало: только имя, цвет глаз, волос и приблизительно рост, но никто не желал ничего ему говорить. Он хотел знать, что у нее было в мыслях до того, как она вышла замуж за Оливера Стива, что после этого, а ему обо всем этом отказывались рассказать даже те, кто жил вместе с ней, кто ее каждый день видел, каждый час разговаривал с ней. Нет, из этих Стивов ни черта не вытянешь. К тому же Оливер уже опять вытащил свои часы.

— Благодарю вас, — разочарованно сказал инспектор. — Думаю, что пока не буду вас больше беспокоить. Как только мы что-либо узнаем о вашей супруге, я вас извещу.

Оливер Стив поднялся, попрощался еле заметным кивком головы и тотчас исчез. Уже успев привыкнуть к таким манерам, Йеллинг перестал обращать на это внимание. Оставшись один, он подошел к окну.

Зазывала с телескопом расхаживал взад-вперед у своего аппарата. Инспектору захотелось спуститься и поглядеть на звезды, его уже давно мучило такое желание, но он не мог себе этого позволить. Телескоп стоял как раз напротив входа в управление, и вряд ли было бы прилично, если бы кто увидел, как человек в его должности приник к глазку, словно мальчишка.

Так как всю ночь лил дождь, утро двадцать первого августа выдалось не такое жаркое. Было немножко легче дышать. Йеллинг одним из первых вошел в мрачный подъезд управления: примерно без четверти девять. Но его уже кто-то ждал. Это был Джереми Стив.

— Я пришел сообщить вам нечто важное, — проговорил Джереми, едва его увидел. Как было принято у них в семье, он изгнал из своего лексикона «добрый день», «добрый вечер» и прочие легкомысленные словечки.

— Идемте, — сказал Йеллинг и провел его в свой кабинет. — Присаживайтесь.

Джереми Стив снял серую соломенную шляпу и уселся.

— Каждое утро, с тех пор, как пропала Люси Эксел, я обзваниваю по телефону больницы и полицейские участки. Потом захожу в морг. Сегодня утром в морге я обнаружил труп Люси Эксел.

Ни единого слова больше. Ни малейшей тени огорчения.

Артур Йеллинг достал из кармана пиджака газету.

— Так я и думал, — сказал он. — Вчера вечером я прочел заметку о найденном трупе женщины, одетой в юбку и жакет коричневого цвета и голубую блузку. Я собирался вас вызвать. Полиция еще не начала расследование, так как труп нашли только вчера, на берегу реки в пяти километрах от города. Смерть наступила за сутки до того, как обнаружили тело. Значит, примерно семнадцатого вечером.

Джереми Стив молчал. Он опознал останки Люси Эксел и информировал об этом полицию: выполнил все, что требовал его долг.

Йеллинг устремил взгляд — робкий, но испытующий — на Джереми Стива.

— А почему, собственно, вы каждое утро заходили в морг? У вас имелись причины предполагать, что Люси может погибнуть вот так — без всяких документов, даже без сумочки?

— Когда человек необъяснимым образом исчезает из дома, то сразу же ставят в известность власти, а затем постоянно наводят справки в больницах, полицейских участках и моргах, чтобы не упустить ни малейшей возможности как можно скорее что-нибудь узнать.

Он говорил так, словно цитировал какой-то параграф из книги практических советов на все случаи жизни. Йеллинг сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей, и задал следующий вопрос:

— Ваш брат передавал вам то, что я говорил ему насчет смерти Патрика Жеро и исчезновении Люси?

— Да, передавал.

— Он вам сказал, что я выдвинул предположение, что между этими двумя фактами, возможно, существует связь?

— Да, сказал.

— Так вот. Тело Люси Эксел обнаружено на берегу реки Девилиз, совсем близко от дороги, на которой найден труп Патрика Жеро. Его нашли на семьдесят втором, а Люси Эксел на пятом километре той же дороги. Время смерти в обоих случаях одно и то же. Очевидно, на семьдесят втором километре разыгралась какая-то трагедия. По крайней мере, все о том говорит. В этой связи хотелось бы услышать от вас чуть больше того, что вы говорили, об отношениях, существовавших между Люси Эксел и Патриком Жеро.

— Я вам сказал все, что знал.

Йеллинг продолжал рисовать на листке цветочки.

— Если предположить, что на семьдесят втором километре дороги на Конкорд произошло нечто весьма загадочное и трагическое, настолько трагическое, что явилось причиной смерти — более или менее случайной — двух человек, то очень странно, что родственники одного из погибших не в состоянии абсолютно ничего сказать о существовавших между ними отношениях.

Когда Йеллинг начинал говорить так спокойно и бесстрастно, это значило, что он в крайнем раздражении. Но Джереми Стив тотчас хорошенько нагнал на него страху.

— Мы не обязаны знать то, чего не знаем. Я считаю, что это дело полиции разбираться в том, что ей кажется загадочным. В качестве представителя семейства Стивов я должен заявить, что мы чувствуем себя оскорбленными тем, что происходит по вине человека, который не принадлежал к нашему роду и своей смертью, произошедшей при двусмысленных и аморальных обстоятельствах, доказал, что он абсолютно не достоин к нему принадлежать. Мы расплачиваемся за ошибку, совершенную нашим братом, и находимся здесь, чтобы искупить ее и нести за нее всю ответственность. Но власти не должны еще больше унижать нас своими неделикатными и неуважительными расспросами по поводу тех прискорбных обстоятельств, в которых мы, увы, очутились.

Глаза Джереми Стива сверкали каким-то неподвижным, фанатическим блеском, который Йеллинг не в силах был выдержать. Чуть ли не целую минуту он растерянно молчал, подбирая нужные слова, чтобы продолжить разговор, и наконец нашел.

— Опознание трупа должно быть произведено как минимум четырьмя людьми… — начал он.

— Знаю. Я спрашивал. Сегодня же, в два часа, мой отец и мы трое придем в морг для выполнения необходимых формальностей. Хочу заметить, что моя сестра Кэрол лежит в постели и у нее высокая температура, однако я не просил медицинскую справку, чтобы освободить ее от посещения морга.

— Наверно, вам не стоит так беспокоиться. Если муж опознает Люси Эксел, будет достаточно только еще одного свидетельства… — любезно проговорил Йеллинг. — Жду вас сегодня в два часа в морге. Извините, — добавил он, — наверно, мне придется еще надоедать вам своими расспросами, но я уверен, что вы поймете…

— Мы в вашем распоряжении. Выполняйте ваш долг.

Немножко придя в себя от этого неприятного разговора, Йеллинг начал прохаживаться взад-вперед по комнате. Патрик Жеро, патрон, благотворитель. Люси Эксел, бывшая кассирша в «Караван-холле». Погибли. Оба на одной и той же дороге, в один и тот же час. В отношении Жеро можно подозревать, что с ним расправились конкуренты. А Люси Эксел? Медицинская экспертиза обнаружила еще одну странную аналогию: у обоих размозжена голова. Жеро мог разбить череп, когда перевернулась машина. А Люси Эксел?

Вот почему Йеллинг вел себя так терпеливо и спокойно с Джереми Стивом. Дело было куда более сложное и неприятное, чем могло показаться сначала. Гибель Люси Эксел, показания медицинской экспертизы свидетельствовали о чем-то гораздо более серьезном, чем пуританские странности Стивов. Тут было нечто другое.

Поистине необходимо было лучше познакомиться с Люси Эксел. Убийством Жеро пусть занимается Сандер. А он должен знать, какой была эта странная девушка, прежде работавшая кассиршей в кафе, потом вышедшая замуж за пуританина, а затем найденная убитой при таких загадочных обстоятельствах. Он уселся за письменный стол и сформулировал вот уже несколько минут мучившую его мысль. Он взял лист бумаги и написал:

«ПОРТРЕТ ЛЮСИ ЭКСЕЛ

Родившись в семье бедняков-рабочих, у отца, который думал только о выпивке, и у вечно болевшей матери, Люси Эксел росла без всякого воспитания. Нищенские условия ее жизни неминуемо привели к тому, что она стремилась к богатству, но потом, после долгого пребывания в Доме призрения, ее моральное состояние и характер стали несколько устойчивее, настолько, что, найдя место в «Караван-холле», она попыталась сама зарабатывать себе на жизнь, избавившись от необходимости прибегать к общественной благотворительности. Здесь она познакомилась с Оливером Стивом. Для него девушка, работающая кассиршей в таком заведении, как «Караван-холл», была «заблудшей женщиной», и он решил «спасти» ее, на ней женившись. Люси этот мужчина, хотя и молодой, но угрюмый, с характером фанатика, не нравился. Но выйти замуж — значит, устроиться в жизни, а кроме того, Оливер Стив — неплохой человек. Она не будет с ним слишком счастлива, но жизнь ее будет спокойной и обеспеченной. Так она вышла замуж. Придя в дом Стивов, она почувствовала враждебность со стороны Джереми Стива, который был против этого брака. К ней тут относятся не сердечно, а лишь справедливо. Спрашивается: что тогда может случиться? Что происходит в душе у Люси? Почему она исчезает?»

Йеллинг перечел то, что написал, потом снова взялся за перо.

«ДРУГОЙ ПОРТРЕТ ЛЮСИ ЭКСЕЛ

Выросшая без всякого воспитания, в нищете, имея перед собой плохой пример своих родителей, озлобленная долгим пребыванием в Доме призрения, который для нее все равно что тюрьма, Люси Эксел обладает лишь внешне кажущимся спокойным и нормальным характером, но внутри, в ее душе, таятся дурные инстинкты и желания. Она только и ждет момента, чтобы взять реванш у общества. С Жеро, своим благодетелем, она притворяется воспитанной, почтительной, но вместе с тем осаждает его настойчивыми просьбами и заставляет найти ей место кассирши в «Караван-холле». Это для нее трамплин. Она стремится вверх, и это для нее лишь первая ступенька. Позже, когда Оливер Стив делает ей предложение, она, хотя и считает его идиотом и фанатиком, все равно соглашается. Быть замужем, войти в такую приличную семью, как семья Стивов, это еще один трамплин, с которого можно прыгнуть еще дальше. И она выходит за него замуж. В доме Стивов она не обращает никакого внимания на окружающую ее враждебность. У нее, очевидно, имеется свой план, и ей выгодно притворяться и подчиняться пуританским строгостям Стивов… Спрашивается: каков же ее план?»

Какой же из этих двух портретов правилен? Первый или второй? На этот вопрос необходимо дать ответ, и как можно скорее. Но никто не может ничего сказать ему об этой Люси, а сама она теперь мертва. Если бы он хоть разок видел ее своими глазами, то смог бы составить о ней мнение. А так он ничего не знает…

Он вспомнил о кассирше из «Караван-холла», с которой говорил накануне. Она или кто-то другой должны же были ее знать. Может, у нее была подруга, кто-то из этих восьми кассирш. Он взял маленький квадратик бумаги, написал на нем «кассирша», сунул в жилетный карман и принялся вновь мерить шагами кабинет.

Незадолго до полудня он спустился в кабинет Сандера и доложил ему о ходе следствия. Сандер, в одной лишь майке, обтягивающей его мощный и жирный торс, выслушал инспектора с задумчивым видом.

— Наверно, все дело тут в этом Пэддере. Я установил слежку за двумя его самыми ярыми врагами: Майклом Мэттером, главой фирмы автомобильных покрышек, и Эндрью Симеем, владельцем предприятий по производству серы и выплавке меди. Надо проверить, не связаны ли они с кем-то из наших подопечных — обычными уголовниками или какой-нибудь организованной бандой. Если у них есть контакты с преступным миром, то дело ясно: Пэддер поехал заключать какую-то крупную сделку, бандиты его остановили, подожгли машину, похитили документы из портфеля и, следуя указанию организаторов преступления, оставили нетронутыми деньги…

— А при чем Люси Эксел?

— Вот в этом-то и загадка. При чем тут Люси и семейство Стивов? Вам не приходила мысль, что Люси Эксел использовали как приманку, чтобы завлечь Жеро в ловушку?

— Да, конечно, я думал об этом. Но в таком случае, зачем же ее потом убивать?

— Из опасения, что она может проговориться. Но это предположение маловероятно. С какой стати Эксел было завлекать Жеро в ловушку?

— Может быть, ее заставили это сделать при помощи угроз или шантажа?..

— Послушайте, Йеллинг. Это все очень вероятные гипотезы, но никаких фактов в руках у нас нет. Я беру на себя след Жеро и буду держать вас в курсе дела. А вы занимайтесь Стивами. Но незабывайте: тому, кто вас не знает, вы можете показаться каким-то странным чудаком со всеми этими вашими тонкостями и реверансами. Постарайтесь чего-нибудь добиться также и старыми, добрыми методами. Улики, слежка, экспертизы…

Йеллинг покраснел, но от удовольствия, ибо тон Сандера был дружеский, одобрительный, а главное — совесть у него была чиста. Он извлек из жилетного кармашка и показал записку.

— Вот, я составил тут списочек того, что надо сделать в первую очередь:

а) произвести обыск в доме Стивов,

б) установить слежку за всеми без исключения членами семейства,

в) запросить в научно-экспертном отделе все данные об обоих убитых: отпечатки пальцев, фотографии, результаты медицинской и технической экспертиз.

— Браво! — отозвался Сандер, хлопая его по спине. — Эти Стивы сумасшедшие, но вовсе не дураки: примите в отношении них все необходимые меры.

В два часа дня, когда Йеллинг вместе с Джереми и Оливером Стивами вошел в зал морга, город жарился на солнце, как цыпленок на вертеле. Воздух в зале был пропитан парами формалина, а возле столов-холодильников можно было замерзнуть. В этом ледяном холоде, после уличной жары, насморк Йеллинга сразу разыгрался вовсю. У пего потекло из глаз и из носу с такой силой, что платок мгновенно намок.

Служитель подвел его к столу, на котором лежали останки Люси Эксел, и откинул простыню. Йеллинг впервые увидел эту женщину, но лицо и все тело были так деформированы от долгого пребывания в воде, что в них осталось мало человеческого.

Оливер Стив с братом тоже смотрели на труп, оставаясь, как всегда, холодными и бесстрастными. В этом печальном месте часто разыгрывались душераздирающие сцены, нередко в этом просторном зале звучали громкие или сдерживаемые рыдания. Но этим двоим подобные проявления горя, наверно, показались бы безнравственными. А кроме того, ведь Люси Эксел была не из их рода, «чужая», запятнавшая имя их семьи своей недостойной, даже неприличной смертью. Поэтому никакой реакции.

Служитель показал также платье покойной, лежавшее в большом пластиковом пакете. Джереми и Оливер взглянули, потом Оливер пробормотал:

— Это моя жена.

— Это моя невестка, — вторил ему Джереми.

— Вы не могли бы указать какую-нибудь особую примету? — спросил служитель. — Когда труп в таком состоянии, это предусмотрено правилами.

Оливер Стив тотчас ответил:

— У нее на спине, там, где почки, маленький шрам.

Служитель перевернул труп. Действительно, на указанном месте был отчетливо заметен небольшой шрам.

— Хорошо, — проговорил служитель. — Пройдите подписать протокол.

Он проводил их в тесную контору к краснолицему старичку, который быстро составил протокол, велел братьям Стивам присягнуть и потом протянул перо, чтобы они поставили свои подписи. Йеллинг тоже подписал протокол со стороны полиции.

— Мы можем идти? — спросил Джереми Стив.

— Да, конечно. Больше от вас ничего не требуется, — ответил старичок.

— Я останусь, — сказал Йеллинг. Лицо у него побагровело. Как только Стивы вышли, он повалился на стул и пробормотал: — Скорее дайте мне чего-нибудь крепкого…

Старичок еле успел поддержать его. Он потерял сознание. Прибежал служитель, они вдвоем перенесли Йеллинга на диван и привели в чувство.

— Черт возьми, — сказал старичок, когда увидел, что он пришел в себя. — Как вы можете служить в полиции, если вы такой чувствительный!

— Ох! — простонал Йеллинг, поднимаясь с дивана. — Это… там на столах… так ужасно!

Всю вторую половину дня Йеллинг чувствовал себя отвратительно. Насморк и посещение морга доконали его. Он пошел домой и улегся в постель, вверившись любящим заботам миссис Йеллинг, которая еще никогда не видела, чтобы ее супруг так жестоко маялся животом.

Только около восьми вечера он заставил себя встать. Но эти послеобеденные часы, что он провел в постели, не были пустой тратой времени. Даже когда ему было так плохо, он непрерывно размышлял. Многое передумал и принял решение. Поэтому, разумеется, отказавшись от ужина, он поспешно вышел из дому и направился к парку Клобт, на конечную остановку автобуса 1/С (Клобт — Бордер-Хилл).

Он собрался нанести визит семейству Стивов.

Автобус прибыл в зловонную низину Бордер-Хилл. В еще ярком, пронизанном солнцем предзакатном свете Йеллинг огляделся вокруг. Посреди этой пустыни виднелись два кубика. Один высокий, огромный, в двенадцать этажей, другой маленький, ветхий, двухэтажный — дом Стивов. Вдали, в вечерней мгле, громоздился город.

Благодаря разыгравшемуся не на шутку насморку инспектор совсем не почувствовал вони. Но мог догадаться о ней, шагая по заваленным отбросами пустырям и лужайкам, направляясь к лачуге Стивов. Когда он туда добрался, из нее выходил какой-то мужчина и запирал дверь на ключ.

Это был высокий, чуть сутулый старик. Под мышкой у него была зажата книга. Он поглядел на Йел-линга равнодушно, без всякого интереса.

— Что вам угодно? — спросил он.

— Я из полиции, — ответил инспектор, снимая шляпу. — Артур Йеллинг из Центрального полицейского управления…

Хотя он никогда раньше не видал старика, он его узнал. Не было никакого сомнения. Те же грубые, надменные черты лица, тот же рост, та же словно деревянная фигура. Это мог быть только один из Стивов, а судя по возрасту — их отец, глава рода Лесли Стив.

— А, — отозвался старик. — Дома никого нет, кроме дочери. Но Кэрол больна и сейчас спит. Сыновья вернутся не раньше одиннадцати… — потом с некоторой тревогой спросил: — Что, еще что-нибудь стряслось?

— Нет, нет, — любезно успокоил его Йеллинг, по-прежнему стоя с непокрытой головой. — Я пришел только кое-что узнать…

— Сыновей нет, они вернутся к одиннадцати, — повторил старик нерешительно и с досадой. — 268

…А мне надо идти… — И, произнося это, покосился на большой соседний дом, на котором красовалась вывеска распивочной.

— Да вы не беспокойтесь, — сказал Йеллинг, — если не возражаете, я могу вас немножко проводить, и по дороге вы мне кое-что расскажете. А с вашими сыновьями, выходит, придется побеседовать в другой раз.

Говорил он очень вежливо, но настойчиво. Лесли Стив понял, что от него не избавиться, и стал менее вежлив.

— Я иду в распивочную, тут поблизости. Если хотите, можете пойти со мной. Пошли!

— Благодарю вас, вы очень любезны. Надеюсь, что не слишком вас побеспокою… — Йеллинг, наконец надев шляпу, зашагал рядом с ним.

Прежде чем войти в распивочную, Лесли Стив задрал голову и поглядел на звезды. Они начали появляться на темно-лиловом, переходящем в черное, небе с востока, крупные, ясные, мерцающие.

— Скоро жара эта кончится. Близится осень…

Лесли Стив повернулся к нему и, холодно проронив: — Я смотрел на звезды, при чем тут жара? — вошел в распивочную.

Еще несколько предварительных фраз. Пиво или джин? Хотите сесть здесь? Очень симпатичное местечко… и тому подобное. Потом, когда Йеллинг только собрался задать, ему несколько вопросов, Лесли Стив, осушив первый стакан пива, раскрыл книгу и погрузился в чтение.

Артур Йеллинг несколько минут растерянно ждал. Потом, скосив глаза на заглавие книги, спросил:

— Философия?

— Проблема времени и пространства, — ответил старик, не поднимая головы от книги.

— Захватывающе интересно, — не слишком удачно заметил Йеллинг, пытаясь как-то завязать разговор. — Вы ведь профессор философии, не так ли?

— Был профессором, — ответил Лесли Стив, наливая себе второй стакан. — Вы, наверно, прекрасно знаете из ваших архивов, что меня отстранили от преподавания из-за пьянства.

— Да, разумеется, знаю, — смущенно признался Йеллинг. На стойке бара заработал электрический миксер: какой-то парень заказал коктейль, а теперь смотрел на вращающиеся стеклянные шары, в которых смешивались напитки.

— Меня тоже всегда привлекала философия, — продолжал Йеллинг, повысив голос, чтобы его не заглушал шум миксера. — И помнится, не спал несколько ночей, пытаясь постичь проблему времени и пространства…

Наконец Лесли Стив, кажется, перестал ершиться,

— Дело в том, что неправильна сама постановка вопроса, — проговорил он. — Более того: этой проблемы вовсе не существует. Ибо время и пространство не являются задачей, требующей решения. Поэтому эта проблема так никогда и не будет решена.

— Вероятно, — сказал Йеллинг, — вы считаете, как и Кант, что время и пространство — не что иное, как формы нашего сознания.

— Так учат в школе, — проговорил Стив с глубоким презрением к Канту. — Так же как завтра будут изучать теорию искривленного пространства, а послезавтра еще какую-нибудь еще более новую теорию, давая ей лишь поверхностное объяснение. Но в действительности дело обстоит совсем по-другому…

Стив приостановился и взглянул на него с нескрываемым подозрением.

— Продолжайте, продолжайте, пожалуйста, — попросил Йеллинг с неподдельным интересом. — Меня эти проблемы очень занимают.

Лицо старика слегка нахмурилось. Он обвел взглядом плохо освещенное помещение, рекламные плакаты сигарет и напитков, свешивающиеся с потолка рулончики клейкой бумаги для мух и резко сказал Йеллингу:

— Вы пришли сюда вести разговоры о философии или для проведения расследования?

Йеллинг слегка покраснел.

— Разумеется, чтобы вести следствие… но не сердитесь, мистер Стив, я не отниму у вас много времени…

— Что вы хотите знать? — спросил все таким же резким тоном старик.

Йеллинг понял, что ничего не поделаешь. Сердечные отношения с представителями этого семейства исключались.

— Мне хотелось бы что-нибудь услышать о Люси Эксел. Получше познакомиться с ее жизнью. Как ей у вас жилось. Как к ней относились. Что, например, думаете обо всем этом вы…

Лесли Стив плеснул себе пива.

— Мне она нравилась, — проговорил он. — Может, потому, что я уже не так строг, как мои сыновья. Мне она казалась хорошей девушкой. Она жила плохо, в нищете, не получила ни образования, ни воспитания, но дурных наклонностей у нее не было… — Он выпил, рассеянно перевернул страницу книги и продолжал потеплевшим голосом: — Оливер любил ее. Он женился на ней не только, чтобы спасти, как он говорит. Он, наверно, в нее по-настоящему влюбился и хорошо к ней относился… Возможно, конечно, нашего хорошего отношения, так, как мы его понимаем, было для нее недостаточно… Мы, пожалуй, чуточку слишком прямые, искренние люди, мы не терпим никаких недоговоренностей, слабостей. И Джереми тоже неплохо к ней относился. Конечно, он слишком влезал ей в душу, требовал абсолютно во всем отчета…

— Вы считаете, что она была довольна жизнью в вашем доме? — спросил Йеллинг, сам удивляясь тому, что наконец ему удается хоть что-то узнать от одного из Стивов.

— Довольна она не была, но жила у нас, потому что должна была это делать. Этому она научилась у нас: выполнять свой долг, нравится это или нет.

— Вы полагаете, она могла задумать побег?

Лесли Стив вновь озлился. Голос его вновь зазвучал жестко и холодно — Стивы на это были мастера.

— Я не могу что-либо полагать по поводу того, что думают другие.

— Но ваше личное мнение? — не отставал Йеллинг, не обращая внимания на перемену его настроения — уж очень важен был этот разговор.

— Может, и задумала. Когда человек где-то не слишком хорошо себя чувствует, он думает о том, как бы уйти.

— А в тот вечер, когда она ушла, Люси ничего не сказала, куда собирается?

— Ничего не сказала. Но мне кажется, она хотела пойти к портнихе. Днем она говорила об этом с моей дочерью Кэрол.

— К портнихе… — задумчиво повторил Йеллинг. — …А когда она так долго не возвращалась, неужели вам не пришло в голову спросить у этой портнихи, действительно ли она к ней заходила?

Старый Стив прикрыл глаза, с досадой поморщился, захлопнул книгу, смирившись, что ему все равно не дадут читать, и произнес:

— Нет, эта мысль пришла и мне тоже, но только сейчас.

Йеллинг сказал как можно мягче, пытаясь его успокоить:

— А вы не могли бы дать мне адрес этой портнихи?

— Я вам его дам, когда мы в следующий раз с вами увидимся. Надо найти счет за прошлый год.

— Спасибо, мистер Стив. Вы очень любезны.

С чувством благодарности он налил ему пива, но, увидев, что старик следит за его действиями с несколько ироническим выражением, проговорил вежливо, но решительно:

— Я вам наливаю вовсе не потому, что хочу подлизаться. Просто, чтобы поблагодарить вас за действительно полезную для меня информацию.

Старик не подал виду, что задет. Он только наморщил лоб и, осушив стакан, пробормотал:

— Да мне не кажется, что я сказал вам что-то важное. Все вокруг об этом знают…

Он еще пытался иронизировать. Но Йеллинг повторил:

— Нет, это действительно важно, и я вам благодарен. Но, несомненно, у нас еще будет случай встретиться и поговорить, если вас это не очень побеспокоит.

Лесли Стив с добродушным видом утвердительно кивнул. Возраст и выпитое, наверно, немного смягчили его характер, агрессивный и фанатичный, как у всего его семейства. Он вновь обвел взглядом убогое заведение, в котором они сидели и где он проводил каждый свой вечер.

— Меня, — ответил он, — уже ничто больше не может побеспокоить.

IV. Давайте-ка рассмотрим алиби

Кто был Жеро? Патрик Жеро по прозвищу Пэддер? Артур Йеллинг вел расследование своими обычными методами, робко, с недомолвками и намеками, порой допуская ошибки — кто, как говорится, их не делает, — но в конце концов многое выяснил. Хотя все это выглядело совершенно бесполезным, кто знает, так ли это было в действительности.

Конечно, люди делятся на хороших и плохих. В сущности, эти два типа людей никогда не смешиваются, как хотелось бы думать тем, кто не любит четких разграничений. Плохой человек всегда в главном плохой, даже если у него иногда бывают добрые порывы. Патрик Жеро, по прозвищу Пэддер, наверно, мог быть отнесен — о таких вещах никогда нельзя судить с полной уверенностью — к категории хороших людей. Родившись в бедности, к сорока годам он достиг богатства, ему принадлежал самый большой сталепрокатный завод в штате. Такое богатство не дается случайно, по капризу судьбы. Он достиг его потому, что этого хотел. В молодости он работал токарем на маленьком заводике, выпускавшем будильники. Зарабатывал он такие гроши, что первый год питался только хлебом и молоком и ходил в штанах с дырой на заду. На второй год он смог купить себе новые брюки, на третий — смог обедать уже не одним молоком, но и сосисками, а раз в месяц есть хороший бифштекс. На четвертый год он стал владельцем этой фабрики. Но на будильниках много не заработаешь, и, прослышав, что прокат стали — дело куда более прибыльное, решил основать сталепрокатный завод. Он не знал толком, что это такое, но нанял специалистов, выслушал их объяснения, и не прошло и трех лет, как завод был построен и заработал на полную силу. Потом Пэддер подумал: «А почему, собственно, только один завод, а не два, три, четыре?» За идеей последовало дело, и он стал крупным промышленником, магнатом. Когда Пэддер был беден, у него не было друзей, ибо многие считали, что иметь друга-бедняка весьма хлопотно и опасно — от вас всегда может что-то понадобиться, и вы наверняка рискуете, что к вам обратятся с какой-нибудь просьбой. Но зато он не имел и врагов. Как только же он разбогател, между Пэддером и обществом возникли разногласия. Пэддер был хорошим человеком, а многие из его коллег были явно плохими людьми. У Пэддера был нюх, и, когда он заключал сделку, она неизменно оказывалась выгодной. Его же коллеги были лишь ненасытно жадны и в вечной погоне за прибылью нередко совершали неудачные спекуляции. В конце 30-х годов у Пэддера были активные деловые отношения с Эндрью Симеем — владельцем медных и серных рудников, а также с Майклом Мэттером — хозяином известной фирмы автопокрышек. Эта парочка вбила себе в голову во что бы то ни стало сделаться компаньонами Жеро, ибо компаньонство с ним сулило прибыли. Однако Жеро вовсе не желал иметь их в качестве постоянных компаньонов. Для каждой сделки он сам выбирал себе партнеров, делал предложение тому или иному предприятию, а когда дело было закончено, — все, до свидания, до следующей встречи! Однако Мэттер и Симей стремились к постоянному соглашению. На этой почве между ними начались раздоры, и Пэддер, которому они надоели, прекратил с ними все дела и при встрече даже не здоровался. Помимо этих двоих, имелось еще немало мелких врагов, завистливых, жадных, злословящих и сплетничающих, но эти были неопасны, и Пэддер делал вид, что их не замечает.

Такова деловая сторона жизни Пэддера. Но имелась также и личная. И притом довольно интересная. В молодости, когда Жеро работал на часовом заводе, он познакомился со служащей этой фирмы некой Микаэлой Богарт. У нее были зеленые глаза, очень хорошенькое личико и прекрасная фигура. За ней бегали все мужчины на заводе. Пэддер, который был романтическим юношей, потерял голову из-за этой девушки и сразу же завел разговор о женитьбе. Любезная и холодная, она позволяла водить себя в кино и угощать мороженым, приняла в подарок сумочку и зажигалку, но ответила отказом. Потом ее уволили, и она исчезла. Но Жеро никак не мог ее забыть; время от времени у него появлялась очередная невеста, однако он каждый раз спохватывался, что не любит ее и думает только о Микаэле. Однажды, когда ему было уже больше тридцати пяти, он, проезжая в своей двенадцатицилиндровой машине через парк Клобт, встретил ее. Она ничуть не изменилась. Все такая же молодая, все так же прекрасна. Она казалась студенткой, хотя ей было добрых тридцать лет. Пэддер усадил ее в машину, рассказал о чувствах, что испытывал к ней все эти годы, пригласил к себе. Она улыбалась, кокетничала, ни в чем ему не отказывала. Пэддеру понадобился целый месяц, чтобы наконец понять, что девушку единственно интересуют его деньги, что она холодна, как мрамор, и ей даже в голову не приходит, что Пэддера можно полюбить. Для Пэддера, который ждал целых пятнадцать лет, это было порядочным разочарованием. Он вежливо выгнал ее, дав на прощание чек, она была очень довольна, и на этом все кончилось. Но Пэддер был категоричен в своих решениях: он сказал себе, что никогда больше не отнесется всерьез ни к одной женщине, чтобы избежать подобных историй. Он так и не женился и продолжал жить с двумя младшими сестрами на маленькой вилле в Дерэй-Брук. Иногда в тоскливые вечера (ибо Жеро отнюдь не был человеком, приносящим в жертву делам все свое существование — он работал пять-шесть часов и считал, что этого достаточно, а остальное время скучал) он наблюдал за тем, как проводят время его сестры, и увидел, что они занимаются благотворительностью. Они участвовали в деятельности различных благотворительных организаций, а также лично искали на улицах бедняков — одевали их, согревали, находили им кров, работу. И тут он вспомнил (раньше он об этом забывал), что не все богаты, как он, но многие, очень многие живут в бедности, как когда-то жил он, и даже еще хуже того. Надо было, черт побери, что-то предпринять. Здесь-то и раскрылась вся его исключительная доброта. Он велел дать ему список всех благотворительных организаций, приютов и богаделен и лично посетил их, чтобы собственными глазами убедиться в том, как живут бедняки, и посмотреть, что для них можно сделать. Он и его незамужние сестры — Дэзи и Мэри создали своего рода центр помощи беднякам. Они прекрасно знали, что очень часто облагодетельствованные ими люди тратят их денежки не так, как надо. Многие бывшие заключенные преспокойно начинали вновь заниматься воровством; многие профессиональные безработные не выдерживали на работе больше недели; помещенные на излечение алкоголики бежали из клиник или кидались с кулаками на пытавшихся задержать их врачей (Пэддеру приходилось оплачивать также и эти нанесенные медперсоналу побои). Но разве все это имело какое-нибудь значение? Ведь большинство бедняков, возможно, действительно нуждались в помощи, в самом необходимом для жизни — хлебе, одежде, жилье, и Пэддер им это давал. Вот так и случилось, что он познакомился в Доме призрения с Люси Эксел. Ее отправили туда власти, потому что отец ее был пьяница, а мать болела, и она не могла с ними жить. Когда Люси исполнилось пятнадцать лет, ее оставили в приюте, потому что дома у нее ничего не изменилось, и взяли служащей в администрацию. Поговорив с нею, Жеро, однако, понял, что девушка там задыхается, и устроил ее работать кассиршей в «Караван-холл».

Жеро не считал, что «Караван-холл» — гиблое место. Так и было на самом деле. Он не разделял пуританских взглядов Стивов. «Караван-холл» был местом, где люди пили — кто что хотел, и невинно развлекались. Он сам туда заходил каждый вечер, играл на бильярде, был знаком с хозяином и считал, что Люси пора узнать жизнь. Когда она ему рассказала, что некий мистер Оливер Стив хочет на ней жениться, и спросила его совета, Жеро ей сказал: «Это дело касается тебя. И ты должна решить сама собственным умом». И в день свадьбы, зная, что муж не захочет принять дорогой подарок, послал ей книгу о долге и обязанностях женщины в доме. Меж страниц спрятал пятьсот долларов, которые Оливер Стив не должен был видеть.

Однажды вечером — а именно около восьми часов семнадцатого августа — Патрик Жеро по прозвищу Пэддер, встав из-за стола после обеда, велел слуге Антонино подать ему портфель с бумагами и попрощался с сестрами, сказав, что едет ненадолго отдохнуть. Его не будет самое большое с неделю. Потом вывел из гаража машину, сел за руль и уехал. Это никому не показалось странным. Он так делал и раньше, и сестры только ехидно подсмеивались над этими его поездками, ибо старику Пэддеру, хотя голова у него вся седая, было всего сорок два года, и он, несмотря на отличавшую его во всем умеренность, не отказывал себе в кое-каких невинных развлечениях.

Итак, сестры и в тот раз лишь ехидно улыбнулись, но Пэддера на следующее утро, на рассвете, нашли в овраге на семьдесят втором километре дороги на Конкорд сгоревшим вместе с машиной. А четыре дня спустя, а именно двадцать второго августа, высокий мужчина, держащийся очень воспитанно и вежливо, но, сказать по правде, как-то неуверенно, попросил сестер Жеро его принять. Он был из полиции, полицейские уже несколько раз приходили, и вот нате вам, пришли снова.

— Как о вас доложить? — испуганно спросил, видно, еще не опомнившийся после происшедшего несчастья слуга Антонино.

— Артур Йеллинг… Йеллинг из полиции, — робко ответил посетитель.

Йеллинг тщательнейшим образом изучил досье на Жеро и первые результаты расследования, начатого Сандером (так как делом Жеро Сандер захотел заняться сам), и подумал, что было бы полезно нанести визит сестрам Пэддера, чтобы хоть немножко развеять мрак, сгустившийся над гибелью Люси Эксел.

Сестры — обе в глубоком трауре — приняли его очень церемонно и любезно. Дэзи Жеро, которая была, наверно, менее стеснительной, чем ее сестра, проведя Йеллинга в гостиную, сразу же сказала:

— Сэр, мы понимаем, что вы выполняете свои обязанности, но мы обе, особенно моя сестра Мэри, еще не оправились от потрясения. Я уверена, что вы, насколько возможно, избавите нас от необходимости говорить об этом ужасном несчастье.

Эта просьба была высказана так любезно, таким вежливым голосом, что Йеллингу стало даже неудобно, что он пришел беспокоить людей, находящихся в таком глубоком горе.

Обе женщины выглядели очень моложаво, но в целом производили впечатление пожилых. Цвет лица был свежий, кожа почти без морщин, красивые каштановые волосы, без единого седого волоска, глаза, хотя еще и печальные после недавней трагедии, живые и ярко блестели. И все же все вместе взятое говорило о том, что они немолоды. Казалось, что им далеко за сорок, а на самом деле одной было только тридцать семь, а другой тридцать девять.

Жилище их вовсе не было роскошным, как воображал Йеллинг, робевший от одной мысли посетить их. Пэддер был богат, но никогда не желал выставлять свое богатство напоказ. Атмосфера дома чем-то напоминала описания квартир богачей в «Дэвиде Копперфилде» — конечно, все было на современный лад, но обставлен он был в таком же вкусе.

Йеллинг смущенно, то и дело отводя взгляд, смотрел на сестер, с головы до ног в черном; их большие, добрые глаза, в которых застыл испуг, напоминали глаза ланей, и словно две лани, они вытягивали шею и наклоняли вбок голову, ожидая, когда посетитель заговорит.

— Право, не знаю, с чего начать… — нерешительно промолвил Йеллинг. — Ия даже раскаиваюсь, что пришел… Но в тот самый день, когда произошло это ужасное несчастье с вашим братом… случилось еще одно, с другим человеком, с одной женщиной… приблизительно в то же время…

Дэзи и Мэри Жеро изумленно на него уставились.

— Эту женщину звали Люси Эксел, она жена Оливера Стива. Ее тело нашли в реке Девилиз… Обстоятельства ее смерти не совсем ясны… Люси Эксел была в числе тех, кому помогал ваш брат…

— Да… Мы ее помним… — растерянно пробормотала Дэзи Жеро.

— …И полиции надо было бы уточнить, — все более нерешительно продолжал Йеллинг, — какого рода отношения существовали между Люси Эксел и вашим братом… И не сказал ли случаем мистер Жеро, когда уезжал вечером семнадцатого числа, что-нибудь относящееся к Люси Эксел…

Сестры некоторое время задумчиво глядели на него, потом переглянулись друг с другом.

— Нам не много известно об этой… бедной девушке. Пэддер, — и, произнося это имя, Дэзи запнулась, и голос ее дрогнул, — Пэддер упоминал о ней всего три-четыре раза. Помнится, она была… кажется, в Доме призрения, а потом он ее оттуда взял и нашел ей место… Вот и все, что мы о ней знаем.

— А вы лично с ней никогда не встречались? — спросил Йеллинг.

— Один-единственный раз, много лет назад, — робко проговорила Мэри Жеро, в первый раз подав голос с тех пор, как пришел Йеллинг. — В Доме призрения.

— И какое она на вас произвела впечатление?

— Не знаю. Наверно, это была хорошая девушка. Но я видела ее лишь мельком…

Больше из них ничего не вытащить. Обе женщины знали о ней еще меньше остальных. Йеллингу хотелось задать еще один вопрос, но он бы весьма задел обеих сестер, хотя сам по себе был вполне закономерен. Инспектор минутку помолчал, подумал, потом набрался смелости и спросил:

— Извините, я должен задать вопрос, который, возможно, покажется вам неуместным, но он весьма важен для нашего расследования. Очень часто наше ремесло заставляет нас быть не слишком деликатными… Так вот, я хотел спросить: вы допускаете, что между мистером Жеро и Люси Эксел существовали любовные отношения?

Спросив это, Йеллинг покраснел. И обе сестры тоже. Дэзи Жеро потупилась, Мэри принялась рассматривать свои руки. Смягченные листвой деревьев в саду и занавесями на окнах в комнату проникали жгучие лучи послеполуденного солнца. В тишине слышалось нежное журчание фонтана.

— Да. Мы не могли этого исключать, — прошептала Дэзи Жеро, еще больше покраснев. Потом глаза ее наполнились слезами, и голос задрожал: — Пэддер тогда был еще совсем мальчишка. Он был такой добрый, никогда не делал ничего плохого, только изредка, так как жил совсем один, без дома, без жены… закусывал удила… — Дэзи вытерла продолжавшие лить из глаз слезы. — Нам насчет него и мисс Эксел ничего определенного не известно, мы только знаем, что он был молод и иногда с ней встречался… И поэтому нельзя исключать… Нет, мы не можем исключать.

Мэри залилась краской, но глаза у нее засверкали, словно она была возмущена до глубины души.

— Ах, Дэзи! — воскликнула она. — Как ты можешь говорить такие вещи?! Ведь Люси Эксел была одной из тех, кто пользовался его благотворительностью! Он никогда бы так не поступил с человеком, которому оказывал помощь!..

На лице Дэзи отразились удивление и растерянность.

— Боже мой! Как я не подумала об этом! — воскликнула она. — Я так взволнована, что совсем забыла… Но сестра права. То, о чем вы думаете, невозможно. Я ошиблась, сказав вам, что этого нельзя исключить. Напротив, мы должны это самым категорическим образом исключить. Он никогда не смешивал благотворительность со своими личными чувствами.

Артур Йеллинг кивнул, лицо его по-прежнему было залито краской.

— Да, я понимаю, понимаю. Все совершенно ясно. Я проявил нескромность. Извините. На этом закончим… Я хотел только спросить напоследок одну вещь… Мистер Жеро вечером семнадцатого числа взял с собой портфель с различными деловыми документами и сорока шестью тысячами долларов. Как вы полагаете, зачем ему понадобилось везти с собой столько денег?

— Мы немножко помогали ему вести дела, — ответила Дэзи. — Но об этих деньгах услышали только после… его смерти.

Тут вмешалась и более робкая Мэри:

— Он обычно ставил нас в известность даже о самых мелких сделках. Если он скрыл от нас такую значительную сумму, значит, у него были на то свои причины.

— Да, — отозвался Йеллинг. — У него должны были быть свои причины… А найденные вместе с деньгами документы могут помочь нам раскрыть эти причины?

— Увы, нет, — ответила Дэзи. — Это два контракта на поставку металла и несколько листков с заметками, касающимися покупки домов. В последние годы он занимался также недвижимостью… Впрочем, деньги и документы полиция уже изучила.

— Да, но мы ровным счетом не извлекли ничего. Я думал, что вам, может быть, еще что-нибудь известно.

С множеством извинений и поклонов Йеллинг покинул этот дом, в котором пахло лавандой и царил дух пансиона для благородных девиц. Странное дело, обе кровавые тайны — гибель Пэддера и Люси Эксел — имели местом действия в первом случае — виллу с двумя робкими старыми девами, а во втором — дом семейства пуритан, которые готовы скорее дать себя сжечь живьем, чем сказать неправду. Куда легче, когда такие загадки случаются в среде преступников, в уголовном мире. Там хоть знаешь, с какого конца браться за дело. Не то, что тут! Столкнувшись с библейским высокомерием Стивов и испугом дрожащих, как газели, сестер Жеро, Йеллинг просто не знал, что ему делать.

Или должно было иметься еще одно «место действия», или же Пэддер и Люси умерли в результате несчастного случая: что довольно трудно допустить, ибо вряд ли два человека могут разбить себе голову в один и тот же день, в тот же час и приблизительно в одном и том же месте.

Йеллинг задумчиво шарил в кармашках своего жилета. В руки ему попалась бумажка со словом «кассирша». Ах да, кассирша из «Караван-холла». Надо пойти по этому следу. Но раньше ему хотелось получше познакомиться с жилищем Стивов. Он отказался от мысли о настоящем обыске, когда полицейские вспарывают матрацы, разбирают мебель, отламывают кафельные плитки. Это ему казалось уж слишком. Обыск он произвел бы сам. Сказать по правде, мысль о том, что обыск в доме у Стивов будет производить он, вызывала у него дрожь. Ему придется выдерживать колючие взгляды этих странных людей, которые будут повторять своими бесстрастными голосами: «Пожалуйста, выполняйте свой долг». Но все же он хотел попытаться.

23 августа, в пять часов пополудни, он добрался на автобусе до Бордер-Хилл. Иными словами, он приехал, когда весь зловонный пустырь плавился под убийственным солнечным зноем. Нигде ни островка тени. Земля сухая и каменистая. Белый многоквартирный дом вздымался в небо, как раскаленная добела башня, а неподалеку от него развалюха Стивов являла в ослепительном солнечном свете все свои дыры и заплаты. Грязные, обшарпанные стены с осыпавшейся штукатуркой. Шиферная крыша, тут и там залатанная кусками жести, которые придерживали камни. На окнах жалюзи, ободранные, как солома на старом плетеном стуле.

У двери Йеллинг тщетно поискал звонок, потом решился постучать костяшками пальцев. Почти тотчас же он услыхал шаги, и на пороге появился Лесли Стив в замызганном переднике. От старика шел тяжелый запах стирального мыла и грязного белья.

— Ах, это вы, — сказал он. — Еще никого нет дома. Только я и моя дочь Кэрол. Я стираю, а дочь в постели. Я же вам говорил, чтобы вы приходили вечером, когда мы ужинаем, если хотите кого-нибудь застать.

Он прикрыл дверь с явным намерением не дать ему войти. Йеллинг нежно проворковал:

— Я именно и хотел потолковать с вашей дочерью, если это не причинит вам большого беспокойства. А заодно поглядеть, как вы тут живете.

Лесли Стив нахмурился.

— Поглядеть, как мы живем? То есть произвести обыск?

— Да нет… Знаете ли… Вовсе не обыск. Но полиция, возможно, может что-то обнаружить, какой-нибудь след, намек, который вам ничего не говорит, а нам сможет пригодиться, чтобы прояснить дело.

— Ну, ладно, ладно, — с досадой ответил Лесли Стив. — Входите.

Артур Йеллинг очутился в большой, темной и душной комнате, занимавшей, вероятно, весь первый этаж. Посреди стоял большой стол. В углу, за занавеской, наверно, находилась кухня. В другом углу виднелась винтовая лестница, ведущая на второй этаж.

— Делайте все, что считаете нужным, — произнес Лесли Стив, оставляя его одного. — Дочь наверху, первая комната направо. Мне надо к вечеру успеть все перестирать.

И человек, который прежде был профессором философии, открывший, что пространство и время вовсе не составляют проблемы, скрылся за занавеской в своем грязном переднике и рубахе с рукавами, закатанными до самых плеч. Ему надо было к вечеру закончить стирку.

Артур Йеллинг застыл в изумлении. Какое-то время он слушал шум льющейся из крана воды и громкое хлюпанье белья в корыте. Потом подумал, что, как это все ни странно, он, пока ему никто не мешает, вполне может начать обыск. Он нерешительно сделал несколько шагов и огляделся вокруг. На стенах не было ни одной картины, ни эстампа, ни ковра. Когда-то они, наверно, были белые, оштукатуренные, теперь же стали желто-серые. Поблизости от винтовой лестницы виднелся большой черный шкаф — вместе с комодом, столом и множеством очень неудобных на вид стульев он составлял всю обстановку этой огромной комнаты.

Оставалось лишь открыть шкаф. Он хотел спросить разрешение у Лесли Стива, но был уверен, что нарвется на грубость. Поэтому он отворил дверцу без всякого разрешения, потихоньку, стараясь не скрипнуть.

Ничего интересного. Шкаф был набит тарелками, сковородками, разной кухонной утварью, салфетками и скатертями, сваленными в полном беспорядке. Только наверху, на последней полке, выстроились в ряд книги. Они, судя по названиям, принадлежали Лесли Стиву.

Он прикрыл дверцы шкафа и подошел к комоду. На первом его ящике было написано «Лесли», и содержимое ящика состояло из носильного белья, туалетных принадлежностей и всяких мелочей, лежавших вперемежку. Гребенка рядом с зубной щеткой, коробочка лекарств — рядом с маникюрными ножницами. На втором ящике — надпись «Джереми» — и такое же содержимое. То же и в третьем, принадлежавшем Оливеру. Четвертый ящик был Кэрол Стив, и в нем было чуть больше порядка. Йеллинг осторожно пошарил рукой меж белья и старых тюбиков из-под зубной пасты; несколько дольше шарил он в последнем ящике, на котором была наклеена бумажка с именем Люси.

Но в нем ничего не было, кроме кучки женского белья, довольно дешевого, коробочки недорогой пудры, щипцов для завивки, нескольких пар спущенных и штопаных-перештопаных чулок.

Скрипнула ступенька винтовой лестницы, и он обернулся. По лестнице на второй этаж, вытирая руки о передник, поднимался Лесли Стив. Когда вскоре лестница вновь скрипнула и Лесли спустился, Йеллинг даже не поднял головы.

— Нашли что-нибудь интересное? — спросил Стив, проходя мимо него, направляясь в угол, отгороженный занавеской.

— Думаю, что да, — ответил Йеллинг, продолжая рыться в ящике Люси Эксел.

Лесли чуть заметно иронически улыбнулся в свою бородку.

— Ну, продолжайте себе на здоровье, — произнес он и исчез за занавеской.

Вновь послышался шум струи из крана и плеск воды в корыте. Артур Йеллинг с опаской посмотрел в сторону занавески, а потом взял из ящика Люси Эксел зубную щетку и быстро сунул себе в карман. Совершив эту маленькую кражу и удостоверившись, что этого никто не видел, он с облегчением вздохнул и задвинул ящик.

А теперь на второй этаж! Это для Йеллинга оказалось не так-то легко из-за его высокого роста. Он вообще не помнил, приходилось ли ему когда-нибудь в жизни подниматься по винтовой лестнице — этой скрежещущей и танцующей под ногами железине, то и дело рискуя стукнуться лбом. Но все же он ее преодолел и очутился в коридоре, в который выходили четыре узенькие двери.

Царила мертвая тишина. Опущенные жалюзи пропускали лишь тонкие лучики зеленоватого света. Духота была невыносимая. Йеллинг осторожно постучал в первую дверь направо.

— Войдите, — ответил задыхающийся голос.

Йеллинг робко приоткрыл дверь.

— Входите, входите, — повторил голос.

Йеллинг вошел в комнату. Кэрол Стив полусидела в постели и смотрела на него. Выражение лица у нее было серьезное, даже мрачное, лоб и нос блестели от пота. На ней была белая ночная рубашка с длинными рукавами, а поверх наброшена большая цветастая шаль искусственного шелка. Спальня была маленькая, меньше четверти большой комнаты внизу. Такая маленькая, что в ней с трудом помещались кровать, буфетик, стол и один стул. В комнате было нестерпимо жарко.

— Вам, наверно, говорили обо мне ваши братья, — сказал Йеллинг в замешательстве, так как его никто не проводил к Кэрол. — Я Артур Йеллинг, из полицейского управления…

Без улыбки, с каким-то нервным волнением женщина ответила:

— А я Кэрол Стив. Присаживайтесь.

Йеллинг поблагодарил и уселся, не зная куда деть свои длинные ноги. Стул был, как он и предполагал, невероятно неудобен. Казалось, что сидишь на камнях.

— Я не хотел вас беспокоить, — начал Йеллинг, положив шляпу на колени, — также и потому, что знал о вашей болезни. Надеюсь, вы не будете на меня в претензии, если мне придется задать вам парочку вопросов.

— Пожалуйста, спрашивайте. Теперь мне немножко лучше.

Лицо у нее было осунувшееся, и вовсе не казалось, что ей действительно лучше. Йеллинг и тут проявил такт. Ремесло сыщика заставляло его быть не очень-то любезным. Но он никак не хотел утомлять больную женщину своими расспросами.

— Видите ли, мисс, наше расследование продвигается слишком медленно, так как у нас нет никаких фактических данных, которые обычно в таких случаях всегда имеются. Я хочу сказать, что мы не знаем, по какой причине Люси Эксел ушла в тот вечер, семнадцатого числа, из дома и куда она направилась. Никто этого не может нам сказать… Ваш отец полагает, что она пошла к портнихе… Вашим братьям ничего об этом не известно. Мы установили только одно: в тот вечер она не садилась в автобус. Мы допросили кондуктора, который работал в ту смену, и он заверил нас, что никто из женщин семьи Стивов семнадцатого не садился в автобус. Вы, наверно, были ближе других к бедняжке Люси, и, может быть, вам известно немного больше…

Кэрол Стив не изменила позы, но выражение ее лица стало жестче. Чертами она не походила на остальных Стивов, но эти вдруг напрягшиеся мускулы лица были семейной особенностью.

— Мои братья ничего не сказали, потому что они ничего не знают, — проговорила она. Потом вынула сигарету из пачки, лежавшей на стуле рядом с постелью, заставленном стаканами и пузырьками с лекарствами.

Артур Йеллинг навострил уши.

— А вам что-то известно? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

— Мне известно то, что и моим братьям. Только они решили ничего не знать, игнорировать все, что могло бы повредить морали и достоинству семейства. А я — нет. Я не принимала такого решения.

Последовало напряженное молчание. Оно затягивалось все больше и становилось невыносимым. Наконец Йеллинг придумал единственный вопрос, который он мог задать:

— Так, значит, вам известно, куда отправилась Люси Эксел вечером 17-го числа?

— «Мне известно» — не точное выражение. Она отправилась к Жеро. Мне это подсказывает интуиция. Но я не могла бы в этом поклясться.

«Отправилась к Жеро»… Голова у Артура Йеллинга заработала с бешеной скоростью. Он поглядел на мягкие каштановые волосы женщины, ее бледное, осунувшееся лицо и спросил:

— А зачем?

Кэрол Стив ответила без колебаний. У нее, казалось, были подготовлены ответы на все вопросы. Она проговорила:

— Вы ведь, наверно, сами могли убедиться, что мы бедны.

Йеллинг понимающе улыбнулся. Да, он убедился. И даже немного растрогался.

— Когда люди бедны, им нужны деньги. Люси увидела, что у нас дома не хватает даже хлеба, и обратилась к единственному человеку, который мог бы помочь.

Артур Йеллинг невольно произнес вслух:

— Жеро…

— Да, именно к Жеро. Он по-отечески ее любил и давал ей деньги. Но, когда она в первый раз принесла их домой, ее подвергли целому допросу. Где она их взяла, кто их ей дал и почему. Тогда она поняла, что должна приносить деньги домой тайком. Но принципы нашего семейства не допускали такого рода помощи, хотя она была абсолютно бескорыстной. Более того — ей запретили ходить к Жеро.

Артур Йеллинг сделал знак, что хочет что-то сказать, и Кэрол замолчала.

— Значит, вы не разделяли мнение ваших братьев? — спросил он.

— Совсем не разделяла, но это не имеет значения, — ответила Кэрол Стив. — Люси привязалась к нам. Если она и ходила к Жеро просить денег, то делала это ради нас, а не для собственного удовольствия. Но этого они никак не желали признавать. Они говорят, что никогда не следует нуждаться в деньгах. Но я зарабатывала пятнадцать долларов в неделю, когда работала в государственной библиотеке. Джереми получает пять за каждое выступление, а их у него три-четыре в неделю. Оливер — единственный, кто мог бы содержать всех нас, но он отказался от прибавки жалованья. Нас пятеро. Денег не хватало. Люси попросила вновь начать работать, но Оливер не разрешил. Тогда она обратилась к Жеро и стала часто к нему ходить, почти каждую пятницу, когда надо было дотянуть до субботы и в доме было нечего есть.

Кэрол Стив по-прежнему говорила с некоторым трудом, но вполне ясно. Букву «с» она произносила чуть с присвистом, как некоторые девочки, когда теряют зубы, и это было очень приятно слушать.

— Когда я увидела, что нам не обойтись без помощи Жеро, я решила сопровождать Люси в ее походах. Люди очень злы. Они воображают то, чего нет. Однако мое присутствие помогало избежать всяких пересудов. Я познакомилась с Жеро. Это был по-настоящему порядочный и хороший человек. Он не был таким моралистом, как мы, но был порядочным человеком.

— Вы сопровождали Люси, когда она встречалась с Жеро?

— Да. Иногда даже когда у меня был жар. Братья этого не хотели. Они даже требовали, чтобы я заставила Люси перестатьходить к Жеро. Но я не могла ее заставлять это сделать. Моя болезнь требует больших расходов. Если бы Люси не ходила к Жеро, я не могла бы покупать никаких лекарств. Я ограничивалась тем, что сопровождала ее, не потому, что не доверяла ей, а для того, чтобы никто не мог ничего сказать.

Запах жирной мыльной воды поднимался снизу и проникал сквозь спущенные жалюзи. Йеллинг слегка взмок, воротничок прилип к шее.

— Если предположить, что Люси Эксел отправилась к Жеро, почему же вы ее не сопровождали в тот вечер, когда она пропала? — спросил он.

— Она всегда мне говорила, когда собиралась к Жеро, а кроме того, я и сама понимала. Но в тот вечер она мне ничего не сказала и ушла неожиданно. Я узнала, что ее нет дома, когда уже было поздно ее догонять.

Артур Йеллинг кинул взгляд на красивые каштановые волосы Кэрол. Насколько верно, что женщин украшают даже недостатки. Эти каштановые волосы, которые у Стивов-мужчин казались недостатком, настолько они были толстыми и сухими, у Кэрол Стив превратились в достоинство. Мягкие, шелковистые, наверно, они стали бы еще красивее, если бы она поправилась.

— Извините, мисс, — задал он вопрос, уже почти не испытывая прежней скованности, — а что вы сами думаете по поводу того, что произошло с Люси? Почему она погибла в тот же час и в тот же день, что и Жеро?

Кэрол Стив с жадностью курила, пока сигарета не ожгла ей пальцы. У нее были красивые бледные губы. И красивые светлые глаза. Кто знает, каково ей приходится в этой семье. Это было бы не слишком прилично, но его так и подмывало прямо спросить об этом. «Извините меня, но скажите по правде, вы-то сами хорошо себя чувствуете в этом доме, среди всех этих правил и принципов?»

— Я могу думать самое разное. Но ни одно из моих предположений меня по-настоящему не убеждает. Может быть, она задумала убежать с Жеро из нашего дома. И привела это в исполнение. И произошел несчастный случай. Вот и все. Но многое этому противоречит…

— Например, портфель с деньгами, найденный далеко от машины, — продолжал за нее Йеллинг очень любезно, но настойчиво. — Почему портфель очутился далеко от машины?.. А потом почему как у Жеро, так и у Люси оказался почти одинаковым образом проломлен череп? Учтите, что Люси умерла не оттого, что утонула, а из-за перелома основания черепа. И Жеро тоже: он погиб не от того, что сгорел в аршине, а умер из-за перелома основания черепа.

— Да, я хорошо понимаю, это невероятная гипотеза. Но я не могу придумать ничего другого.

Йеллинг задумчиво, словно говоря сам с собой, продолжал:

— Мы установили наблюдение над двумя лицами. Кто знает, может, искать разгадку надо здесь — со стороны Жеро… Но это другой разговор… Я бы еще хотел услышать от вас, как жила тут Люси, как к ней относились, была ли она всем довольна…

— Довольна… — отозвалась Кэрол с некоторой иронией. — Не очень-то легко быть довольной в этом доме. И все же по-своему она была довольна. Конечно, она была бы счастлива уехать из этой трущобы, если бы только это было возможно, но научилась даже об этом и не мечтать.

И тут Йеллинг больше не выдержал. С грубой прямотой, свойственной робким натурам, он задал вопрос, который ему хотелось задать уже несколько минут:

— Ну а вы? Вам-то тут хорошо? Вы разделяете принципы вашего семейства? Мне кажется, что нет… — Подобный вопрос трудно было задать в более неделикатной форме. Йеллинг сам не заметил, как он у него вырвался, и покраснел.

Однако Кэрол, не обратив внимания на резкую

форму вопроса, ответила со всей непосредственностью:

— Хорошо мне тут или нет, не имеет большого значения. Человек всегда недоволен, где бы ни находился.

Казалось, она уклонилась от ответа. Но Йеллинг почувствовал, что для нее действительно не имеет значения, хорошо ли ей живется. Однако это означало, что даже для нее, тоже принадлежащей к этому семейству, дом Стивов не был раем.

— Простите, — вдруг спросил Йеллинг. — А вечером семнадцатого числа вы не вставали с постели? Вы ведь совсем не выходили из дома?

— Нет. Я вам уже это сказала.

— И, конечно, не имеется никаких свидетелей, которые могли бы это подтвердить?

— Нет, ни одного. Мы живем уединенно. Никто к нам не заходит. И мы ни к кому не ходим. Никто нас не знает…

Она хотела еще что-то добавить, когда послышался скрип винтовой лестницы, затем шаги, потом дверь отворилась, и на пороге появился все так же одетый, в своей неизменной серой соломенной шляпе на голове, Джереми Стив.

— Мне отец сказал, что вы здесь, — сухо проговорил он.

Йеллинг поднялся со стула. Этот человек всегда приводил его в некоторое смущение.

— Мне было необходимо задать несколько вопросов также и вашей сестре, — промямлил он извиняющимся тоном.

— Это ваше право, — отозвался Стив, не глядя на него. Он смотрел на сестру, потом обвел взглядом всю комнату; наконец заметил на полу два окурка, нагнулся, поднял, приоткрыл на минутку жалюзи и выбросил их из окна.

— Мне надо было бы еще немного поговорить и с вами… — обратился к нему Йеллинг, нарушив становящееся все более гнетущим молчание.

— Сейчас не могу. Мне нужно читать лекцию в Ассоциации новой науки. После нее я в вашем распоряжении.

— Если разрешите, я буду ждать после лекции у выхода. Буду очень рад вас послушать.

— Вход свободный для всех. Можете прийти и вы, — произнес Джереми Стив и распахнул перед 290

ним дверь, недвусмысленно намекая, чтобы он уходил.

— До свидания, мисс Кэрол. Извините, что вас побеспокоил, — слегка поклонившись, попрощался Йеллинг.

— До свидания, — ответила Кэрол Стив.

Джереми затворил за ним дверь и остался в комнате с сестрой. Йеллинг с удивлением обернулся, глядя на захлопнувшуюся дверь — свидетельство воспитанности этого профессора этики и морали.

Потом, прежде чем спускаться по опасной винтовой лестнице, сунул руку в карман и погладил лежавшую там зубную щетку, которую нашел в ящике Люси Стив.

— А теперь давайте-ка проверим алиби всей этой компании, — произнес он про себя. Вид у него был довольный.

V. Интересная лекция (и алиби)

Алиби были оформлены в виде документов и подшиты в папку «Стивы», занимавшую центральное место на письменном столе Йеллинга. Это были плоды работы, проведенной людьми Сандера, и Йеллинг, идя в Центральное управление, знал, что найдет там эти документы, как ему и обещал Сандер.

Придя на работу и проглядев документы, Йеллинг улыбнулся. Вместо того чтобы внести хоть немного ясности, эти алиби больше затемняли дело и ставили новые вопросы. В самом деле, относительно вечера 17-го числа, времени с семи до одиннадцати часов, Стивы представили следующие сведения:

ЛЕСЛИ СТИВ. С семи до девяти — гулял в Бордер-Хидл. Ни одного свидетеля. С девяти до одиннадцати: находился в распивочной там же, в Бордер-Хилл, в доме номер 3/2, принадлежащей мистеру Арнольду Пейну. Свидетели: официант Льюис Селдинг, который его обслуживал.

ДЖЕРЕМИ СТИВ. Вышел из дома в семь часов, отправился пешком в Ассоциацию бдящих, куда пришел точно без четверти девять, чтобы начать свою лекцию. С без четверти девять до половины одиннадцатого читал лекцию. Свидетели — все слушатели и персонал ассоциации. В десять сорок сел в автобус, идущий в Бордер-Хилл, на котором доехал до конечной остановки. Свидетель: водитель автобуса.

ОЛИВЕР СТИВ. В семь часов вышел из дома вместе с братом, но сразу же расстался с ним, направившись пешком к себе на работу, куда пришел в полдевятого. Находился на работе, как обычно, до одиннадцати. Свидетель (с половины девятого до одиннадцати): ночной сторож Вендер, служащий компании «Нитролин».

КЭРОЛ СТИВ. Весь вечер находилась в постели, больна. Ни одного свидетеля, кроме отца Лесли Стива.

Алиби были довольно бесспорные, в отношении большей части времени, затраченного Стивами, имелись подтверждения свидетелей. Однако самый важный отрезок времени — с семи до девяти, в течение которого, согласно медицинской экспертизе, были убиты Жеро и Люси, — оставался непроверенным. Все гуляли. Гулял старший Стив, гуляли оба его сына, лежала в постели Кэрол, и все без малейшего доказательства. Конечно, это было просто совпадение, но совпадение в высшей степени досадное.

Артур Йеллинг покачал головой, он ничего не понимал. Казалось, запущен какой-то механизм, чтобы навлечь на Стивов еще больше подозрений, чем они и так вызывали. И когда подозрения в отношении их достигали предела, оказывалось, что ты не сдвинулся с места, так как оставалось неясно, в чем именно их можно подозревать.

«Но выдвинем такую гипотезу», — произнес Йеллинг, разговаривая сам с собой. Он имел такую смешную привычку, и это нередко с ним происходило. «Стивы, за исключением Кэрол, не хотят, чтобы Люси Эксел ходила к Жеро и обращалась к нему за помощью. Так как она их не слушается и нарушает запрет и более того — пытается бежать с Пэддером, они следуют за ними, проламывают головы Пэддеру и Люси, а потом делают вид, что она исчезла».

Йеллинг поразмышлял над сказанным. Первое, главное возражение состояло в следующем: выглядело не слишком правдоподобным, чтобы Стивы так легко проламывали голову людям, лишь стоит кому-то не подчиниться их приказанию. Йеллинг прекрасно запомнил слова, сказанные ему Оливером Стивом: «Мой запрет носил моральный характер. Дело не шло о физическом принуждении». Во-вторых — и это было более конкретное доказательство, — машина Жеро была обнаружена в семидесяти двух километрах от Бостона. Туда и обратно — сто сорок четыре километра. Другими словами, два часа пути машиной на самой большой скорости. Но у Стивов не было автомобиля, и период времени, за который они могли отчитаться, составлял не два, а самое большее полтора часа; в отношении же остального вечера имелись свидетели и достаточные доказательства. Итак, эту гипотезу следовало категорически исключить.

Оставались Майкл Мэттер и другой промышленник Эндрью Симей. Под папкой «Стивы» лежала другая, с надписью «Жеро». В ней были собраны результаты расследования, проведенного Сандером в отношении этих двух лиц.

ЭНДРЬЮ СИМЕЙ. Сведений о том, что названное лицо связано с профессиональными уголовниками, которым можно поручить убийство Жеро, не имеется. Известно, что он предлагал Жеро совместно приобрести несколько объектов недвижимости и учредить специально с этой целью компанию по финансированию и эксплуатации. Жеро ответил отказом (смотри приложенные письма под номерами 1, 2, 3), и Эндрью тогда, в разговоре с друзьями, обещал «хорошенько его проучить, чтобы он надолго запомнил». 17-го числа Эндрью провел целый день в своем офисе, а в шесть часов вечера поехал в «Караван-холл» для того, чтобы, как он говорит, встретиться с Жеро. Не найдя его там и услышав, что Жеро намеревался поехать в Чарлзтаун, он отправился туда на своей машине, но на полпути передумал и возвратился домой в Бостон. Во всяком случае, что он делал в течение всего этого времени, может быть точно установлено только начиная с девяти часов вечера, так как не имеется свидетелей, могущих подтвердить его показания в отношении того, где он находился с момента, как вышел из «Караван-холла», до того, как вернулся домой.

Внизу листка была пометка Сандера, сделанная синим карандашом: «III». И ничего больше. Но Йеллинг знал, что это значит. Сандер оставлял за собой право подвергнуть этого Эндрью допросу третьей степени, если не удастся удостовериться, что он действительно ни при чем.

Чувствительное сердце Йеллинга сжалось. Но таковы были методы Сандера, и он тут не мог ничего поделать. Но все же, может быть, мог кое-что предпринять, чтобы не допустить такого варварства.

Затем шел листок, посвященный Майклу Мэттеру.

МАЙКЛ МЭТТЕР. Сведений о том, что названное лицо связано с профессиональными уголовниками, не имеется. Были подвергнуты допросу члены банд Гамильтона, Скаффа, Хаванеро, но им ничего не известно. Названное лицо находилось днем 17-го числа в своем офисе, затем в помещении Всеобщей резиновой компании, где состоялось заседание административного совета. Все, что он делал в течение этого времени, полностью подтверждается показаниями свидетелей (смотри документы А/354). Его отношения с Жеро были весьма напряженными. При всяком удобном случае он повторял, что Жеро «дурак на воздушном шаре» и что все его могущество сразу лопнет, как только кто-нибудь сообразит «проткнуть шар, который его держит в воздухе».

Пометка Сандера гласила: «Абсолютно порядочный человек. Вне всяких подозрений».

Может, Сандер и был прав, но Йеллинг не находил абсолютно порядочным человека, который мог сказать про другого «дурак на воздушном шаре». Ему такое выражение казалось крайне вульгарным, не подходящим для приличного господина.

Йеллинг перекусил в ресторанчике на улице Ганновер, размышляя о всех этих алиби. Он поел в спешке, даже не глядя, что ест. Потом попросил принести ему городской справочник и стал искать адрес Ассоциации новой науки. Наверно, было еще рано, и Джереми Стив еще не успел закончить свою лекцию. Но Йеллинг был не против того, чтобы послушать, о чем говорит Джереми Стив. Он еще недостаточно глубоко постиг этого человека — его психология, его истинное внутреннее «я» ему еще были неясны. И это Йеллцнг считал своим серьезным промахом, ибо он любил основываться не столько на алиби и показаниях, сколько на том, что называл «психорасследованием». Для него расследование было удачным не тогда, когда находились неопровержимые улики виновности обвиняемого, а когда удавалось заставить его самого признать свою вину, прижав к стене множеством тонких психологических замечаний, которые он не мог опровергнуть и был вынужден признать поражение. Метод Йеллинга (который Сандер находил весьма спорным) состоял в следующем: на основании первых документов и первых результатов расследования составить гипотезу. Например: виновным является А. Тогда Йеллинг начинает кружить вокруг Л., исходя из предположения, что он виновен и пытаясь убедить самого А. в том, что ему лучше во всем признаться, так как он уже разоблачен. Возможности было две: либо он добивается успеха, либо получает доказательства того, что А. невиновен. Во втором случае Йеллинг выдвигал другую гипотезу: виновным является Б., и так далее.

Йеллинг даже написал статью в «Газету департамента полиции», но полученные критические отзывы, едкие и насмешливые, заставили его отказаться от намерения продолжать писать. Сандер ему прямо заявил, что он — сумасшедший и что вообще трудно понять, как можно что-то раскрыть посредством этого идиотского «психорасследования». И все же именно благодаря психорасследованию Йеллингу удалось распутать много тугих узелков. Но робость мешала ему добиться заслуженного признания. И он с этим уже смирился.

Наконец он добрался до Ассоциации новой науки и уселся в глубине зала, приготовившись слушать Джереми Стива, который еще не кончил свою лекцию. Йеллинг был уверен, что лекция пуританина Стива что-то подскажет ему, окажется для него куда полезнее, чем изучение отпечатков пальцев и бесчисленных донесений.

Джереми Стив вещал своим неприятным голосом перед аудиторией, состоявшей не более чем из двух десятков человек, в основном стариков.

Висевший позади него написанный от руки плакат гласил:

Сегодня вечером, ровно в восемь часов пятнадцать минут, проф. Джереми Стив прочтет лекцию на тему:

СНИСХОЖДЕНИЕ ОПАСНО.

— …не следует полагать, — гремел Джереми Стив, и глаза его горели таким огнем, которого Йеллинг еще никогда не видел, — что снисхождение является проявлением доброты. Доброта не имеет ничего общего со снисхождением! Совсем наоборот, мы добры к подобным себе и к самим себе только тогда, когда не проявляем снисхождения ни к чему и ни к кому. Разве все не согласны с тем, что врач не должен быть жалостливым? А если врач, лечащий наши физические недуги, не должен быть жалостливым, то почему должен быть таковым тот, кто лечит наши нравственные болезни? Если мы хотим, чтобы все делалось по справедливости, это должно делаться без всякой снисходительности. И не говорите, что эта концепция слишком жесткая, слишком строгая и что человеческое сердце нуждается также в понимании, любви, доброте, сострадании! Когда понимание, любовь, сострадание означают снисходительность и лишь маскируют снисходительность, я отказываюсь их одобрять. Поддавшись снисходительности к себе самим, мы множим свои маленькие пороки, мелкие прегрешения, они постепенно растут и становятся большими. Курить, пить что-либо, кроме воды, чревоугодничать, спать столько, сколько хочется, — вот мелкие проявления снисхождения к самому себе. А снисхождение по отношению к другим ведет к той все шире распространяющейся безнравственности, свидетелями которой мы все являемся. Мы грешим также и потому, что знаем, что другие снисходительны по отношению к нам, что они нас не будут упрекать, не подвергнут, неминуемо и непреклонно, наказанию…

Джереми Стив продолжал кричать. Голос его не имел оттенков, фразы были лишены каденции. В этом навевающем тоску зале одной из самых что ни на есть пуританских ассоциаций, полупустом, убогом, плохо освещенном, голос Джереми звучал чуть ли не как библейское проклятие.

— …Нашей единственной целью должна быть справедливость, царство справедливости. Нельзя допускать ни малейшего снисхождения, и все средства хороши, в том числе и несправедливость, если речь идет о том, чтобы достичь большей справедливости. Несколько дней тому назад на моей лекции об истине и морали один из моих оппонентов задал вопрос: «Можно ли солгать, если без этого не достичь торжества справедливости?» И я ответил: «Не только можно, но должно!»

Йеллинг рассматривал ногти. Они были лишь аккуратно подстрижены, но Джереми Стив все равно нашел бы их греховными и осудил без всякого снисхождения. Наверно, он не знал, что ухоженные ногти помогают Йеллингу думать и размышлять.

— …Каждому, кто вам скажет «любовь», ответьте «справедливость». Каждому, кто вам скажет «истина», ответьте «справедливость». И на все, что бы вам ни говорили, неизменно и единственно отвечайте: «Справедливость!»

Лекция была окончена. Эффектная концовка, ничего не скажешь. Джереми Стив явно игнорировал христианское учение и, как одержимый, стремился к этой своей катастрофической справедливости, ради достижения которой начисто отвергал самые большие человеческие ценности и самые высокие чувства.

Йеллинг увидел, как Джереми Стив спускается с кафедры и рассекает толпу слушателей, наградивших его жидкими аплодисментами. Но под насмешливым взглядом лектора, покидавшего зал ни с кем не попрощавшись, в шляпе на голове, рукоплескания сразу смолкли.

— Добрый вечер, профессор Стив, — тихо проговорил Йеллинг, вставая со скамьи и загораживая ему Дорогу.

— Идемте, — сухо сказал Джереми.

Йеллинг последовал за ним. Несгибаемый лектор привел его в маленький зальчик, вся обстановка которого состояла из стола и четырех стульев. В центре с потолка свисала желтая лампа, освещая голые белые стены, серый цементный пол. Комната походила на камеру в полицейском участке. Однако это была гостиная Ассоциации новой науки.

— Говорите, — ледяным тоном, не садясь, скомандовал Джереми Стив.

Йеллинг вертел в руках шляпу, как деревенский, приехавший в город к нотариусу.

— Вы не хотите присесть? — спросил Йеллинг, не любивший разговаривать стоя и вообще чтобы выиграть время.

— Предпочитаю не садиться.

Йеллинг проговорил:

— Я слышал часть вашей лекции. Она меня очень заинтересовала…

— Вас вовсе не интересуют мои выступления, — отозвался со своей обычной любезностью Джереми.

— Это не так, мистер Стив. Уверяю вас.

— Во всяком случае, вы пришли сюда не за тем, чтобы говорить со мной о лекции.

— Нет… Не совсем о лекции.

— Ну так говорите о том, о чем вы собирались говорить.

Казалось, что ты гладишь ежа. Йеллинг сказал:

— Извините. Мне казалось, что я достаточно любезен.

— Да, вы любезны, но мне ни к чему ваши любезности.

Глаза его все еще светились одержимостью. Он был еще под впечатлением своей лекции и всего, что в ней наговорил. Однако чувствовалось, что возбуждение его постепенно спадает и взгляд вновь становится ледяным и непроницаемым.

— В таком случае, скажите мне, пожалуйста, где именно вы гуляли семнадцатого вечером. Вы говорили, что дошли пешком до Ассоциации бдящих. Какой дорогой вы шли?

Джереми без раздумий ответил:

— Той дорогой, которой обычно хожу: по Бордер-Хилл до улицы Бэкона, потом свернул направо и пошел по бульвару Сейн до площади Робертса, а дальше по улице Джервина Даля до парка Клобт. Прошел парком и вышел к ассоциации.

Йеллинг вынул записную книжку и записал названия улиц. Он сделался очень серьезен. В глубине души он чувствовал себя действительно оскорбленным грубостью этого человека, а когда его оскорбляли, Йеллинг становился не таким робким.

— У вас ведь нет автомобиля? — задал он еще вопрос.

Джереми Стив не рассмеялся. Он ответил просто:

— Нет.

— А кто-нибудь из ваших знакомых имеет машину и мог бы вам ее одолжить?

— Тоже нет.

— Вы умеете водить машину?

— Нет, не умею.

— Итак, — проговорил менее резким тоном Йеллинг, — исходя из сказанного вами, следует исключить, что вы могли бы отправиться на машине до семьдесят второго километра автострады на Конкорд вечером семнадцатого?

Йеллинг задал этот вопрос в надежде, что Джереми Стив вспылит и, в свою очередь, спросит: «А зачем?» Однако Джереми ничего не — спросил и не вскипел. Он лишь ответил:

— Да. следует исключить.

Надо было найти какие-то другие слова, надо было как-то проникнуть в эту своего рода неприступную крепость, иначе не продвинуться пи на шаг. И Йеллинг, вооружившись терпением, возобновил атаку:

— Мы пытаемся пролить свет на обстоятельства гибели несчастной Люси Эксел. Я знаю, что вам до этого нет дела, что, более того, вы раздражаетесь, так как считаете, что она навредила вашей семье. Но не забывайте, что, в конце концов, дело идет о человеческом существе, погибшем загадочным образом, и что справедливость требует установить истину. Та самая справедливость, которую вы так любите, ради которой призываете всем пожертвовать. Не мешайте моей работе своей враждебностью. И, пожалуйста, сядьте, давайте оба сядем. Отвечайте мне, не раздражаясь и не замыкаясь. Люси Эксел мертва. Ваше моральное осуждение не может висеть на ней и на том свете. Мы должны установить, как она умерла. Помогите мне, вы можете это сделать…

Артур Йеллинг говорил горячо и убедительно. Джереми Стив сел, но взгляд его оставался почти так же холоден. В ответ на эту гуманную речь он лишь процедил:

— Продолжайте.

— Я буду с вами откровенен, — продолжал Йеллинг. — Пока нам еще ничего не известно, мы ничего не раскрыли. Люси Эксел, может быть, погибла в результате несчастного случая, а может быть, убита. Мы этого не знаем. Мы можем лишь строить предположения. Одна из этих гипотез следующая: вы не хотели, чтобы Люси встречалась с Жеро. А однажды вечером вдруг узнаете, что она готова с ним бежать. До сих пор все так?

— Не совсем. Я не хотел, чтобы Люси встречалась с Жеро, но я вовсе не знал, что она задумала с ним бежать.

— Но вы разве этого даже не предполагали, не боялись?

— Нет.

— И ни у кого из ваших домашних не было такого опасения?

— Не знаю. Мы живем, не слишком влезая в дела друг друга.

— Ваша сестра Кэрол, однако, мне сказала, что такая мысль ей приходила в голову.

Джереми Стив на мгновение растерялся, но сразу же взял себя в руки и ответил:

— Очень может быть. Я не запрещаю сестре думать то, что ей нравится.

Йеллинг покачал головой.

— Я имел в виду не это. Я хотел сказать, что, если она так думала, значит, у нее были основания. Вы не знаете, какие именно?

Джереми, казалось, уже пришел в более нормальное состояние, голос его звучал поспокойнее, без обличительного пафоса.

— Нет, — ответил он. — Не знаю, какие у нее были основания так думать. Если бы знал, то сказал бы вам.

— Спасибо, мистер Стив. Но попытаемся уточнить нашу первоначальную гипотезу. Вам известно, что заставило Люси Эксел бежать из вашего дома. Вы допускаете, например, такую причину, как бедность? Ваша семья, извините, не богата, живете вы не зажиточно. Можете ли вы согласиться — лишь как с гипотезой — с тем, что Люси могла убежать в поисках лучшей, более обеспеченной жизни?

— Я буду с вами искренен так же, как вы со мной, — ответил Джереми. — Я думаю о Люси Эксел все, что только может быть самого плохого. То, что она умерла, ни в коей мере не меняет моего мнения. Я не вижу причины, почему надо прощать мертвым грехи, которые мы не прощаем живым… Поскольку я о ней думаю все самое плохое, я прекрасным образом могу допустить и то, что она покинула наш дом по самым вульгарным корыстным мотивам. Более того, я считаю это вполне возможным.

— Прекрасно, — проговорил, воодушевляясь, Йеллинг, оставляя без внимания пуританскую жестокость этого человека по отношению к умершей. — Итак, допустим, что наше предположение верно. Люси бежит из дома. У нее свидание с Жеро. Она с ним встречается, садится к нему в машину. Она хочет с ним уехать, она так решила. До сих пор все логично, вы тоже считаете это вероятным. Но почему же на следующее утро находят Жеро убитым в его сгоревшей машине, а день спустя вылавливают тело Люси в семидесяти километрах от того места, где погиб Жеро? И почему его портфель с деньгами оказывается целехонек? Очевидно, должно было произойти что-то непредвиденное, не так ли?

— Вполне возможно, — отвечал Джереми Стив с некоторой иронией.

— Пожалуйста, не улыбайтесь и следите за ходом моих мыслей. Говоря, что произошло нечто непредвиденное, мы имеем в виду, что вмешались некие посторонние факторы, не зависящие ни от Люси, ни от Жеро. Вы понимаете важность этого вывода?

— Думаю, что да, — ответил Джереми, начиная интересоваться ходом рассуждений Йеллинга. — Вы хотите сказать, что следует исключить то, что между двумя беглецами произошла какая-то трагедия, приведшая к их смерти, а что они погибли в результате вмешательства третьей силы или третьих лиц.

Когда он того хотел, Джереми Стив был молодцом. Он все понял, да еще как! Йеллинг продолжал:

— Исключим также возможность несчастного случая. Если бы произошло какое-то несчастье, тело Люси нашли бы рядом с Жеро, поскольку мы исходили из предположения, что они бежали вместе. То, что труп Люси не был обнаружен рядом с Жеро, означает не только, что не произошло несчастного случая, но и то, что в один прекрасный момент их поездки они расстались, разделились. Вы следите за ходом мысли?

— Да, слежу.

— Но они расстались, разделились не по своей воле. Ранее мы предположили — также в виде гипотезы, что речь идет о чем-то непредвиденном, независимом от их воли. Это нечто непредвиденное может быть лишь не чем иным, как человеком или группой лиц, которые в определенный момент разлучают собравшуюся бежать парочку и убивают обоих. Я не хочу сказать, что это преднамеренное убийство. Вполне возможно, что убивают их случайно. В последнем случае это означало бы, что лицо или группа лиц хотели лишь помешать поездке, а не убивать их, и, что пытаясь остановить, случайно стали виновниками их смерти… Скажите, если я утомил вас, мистер Стив, но вы сейчас поймете, к чему я это все говорю.

— Да нет, вы меня ничуть не утомили. Продолжайте.

— Так вот, — продолжал Йеллинг, приободренный не столь сухим, как прежде, тоном Джереми Стива, — посмотрим, откуда могла исходить эта непредвиденная помеха? Со стороны Жеро, то есть его окружения — коллег-промышленников или родственников или же, так сказать, со стороны Люси Эксел.

Во взгляде Джереми Стива мелькнула ироническая усмешка. Он явно хотел сказать: «Ах, вот куда ты, оказывается, клонил!» Но Йеллинг не смешался и продолжал:

— Я не боюсь говорить с вами совершенно откровенно, мистер Стив. Я делюсь с вами всеми своими мыслями, без всякой утайки… Мы ведем расследование как среди окружения Жеро, так и среди окружения Люси Эксел. Мы не раскрыли ничего, что имело бы решающее значение, но это неважно. Давайте рассмотрим другие гипотезы. Допустим, что причина смерти их обоих исходила из мира Жеро. Это мир миллионов, мир пиратов, которые ради своих целей не остановятся перед убийством. В этом случае гибель Жеро и Люси можно реконструировать следующим образом. Кто-то из конкурентов Жеро нанял уголовников, чтобы они их убили. Бандиты, которые следили за Жеро, следуют за ним по дороге в Конкорд и в пустынном месте преграждают путь. Люси удается выскочить из машины, но ее догоняют у берега Девилиза, наносят удар по голове и бросают в реку. Жеро же не выпускают из машины, ему тоже наносят удар по голове, а потом автомобиль переворачивают и поджигают…

Джереми Стив слушал спокойно, не проявляя ни досады, ни раздражения. Он сидел, выпрямившись на стуле, держа в руках соломенную шляпу, в своем свитере с высоким воротом, несмотря на жару, в мятом, украшенном пятнами тяжелом клетчатом костюме. Но его деревянная поза, суровое выражение грубых черт лица словно чуточку смягчились. Казалось, от него даже исходит некоторая сердечность.

— А что, если причина, вызвавшая смерть Жеро и Люси, исходила бы из нашего мирка, то есть со стороны семейства Стивов? — спросил он серьезно и с интересом, без всякой иронии в голосе.

Йеллинг поднял на него заблестевшие вдруг глаза.

— А вот это я не знаю, — произнес он, пристально глядя на Джереми. — Не знаю, что и думать. Не 302

могу себе представить, чтобы вы могли стать причиной смерти двух человек…

— Благодарю вас, — все так же серьезно промолвил Джереми Стив. — Но ваш долг как следователя никому не верить. Чтобы исключить, что мы каким-то образом причастны к смерти Жеро и Люси, еще недостаточно того, что я профессор этики и морали и что вся моя семья исповедует самую строгую нравственность.

Йеллинг встал и задумчиво проговорил:

— В общем-то у меня есть доказательство того, что никто из Стивов не мог находиться семнадцатого числа около восьми часов вечера в семидесяти километрах отсюда на автостраде в Конкорд… Правда, в двухстах метрах по дороге Бостон — Севен проходит автобусная линия, которая соединяет это селение с городом, и вы, поскольку у вас нет машины, могли бы поехать этим маршрутом. Но, чтобы допустить это, пришлось бы допустить слишком многое другое… Нет, нет… эта гипотеза не годится.

— У вас есть и другие? — поинтересовался Джереми Стив.

— Нет… Вернее, у меня, возможно, их даже слишком много, но при детальном рассмотрении ни одна не подходит… Главным препятствием в расследовании для меня является то, что вы не можете ничего мне рассказать о Люси Эксел.

— Мне хотелось бы быть вам полезным, — с необычной любезностью отозвался Джереми. — Однако не могу же я рассказать вам о том, чего не знаю. Меня лично совершенно не интересует, при каких обстоятельствах погибла Люси. Убили ее предумышленно или случайно, погибла ли она в результате несчастного случая — мне до этого нет никакого дела. Я на ней поставил крест — и все. Однако я всегда в вашем распоряжении. Можете не церемониться. Если считаете необходимым, арестуйте меня и подвергните тому, что у вас называется допросом третьей степени. Пожалуйста, на здоровье, я к вашим услугам.

Йеллинга прямо мороз по коже продрал. Этот Джереми Стив, должно быть, сумасшедший. Такое сказать мог только человек не в себе. Инспектор даже не стал против этого необычного предложения возражать. Он ограничился тем, что поблагодарил Джереми Стива за то, что тот его выслушал, и молча вышел вместе с ним.

Выйдя из Ассоциации новой науки, они разошлись в разные стороны. Йеллинг глубоко задумался. Он шел, не глядя куда. Вдруг остановился и проговорил: «Кассирша». Настало время отправиться к ней.

В «Караван-холле» в этот час стоял дым коромыслом. Казалось, находишься на большой базарной площади. По переполненному залу разносились обрывки песенок, крики, громкий смех. Официанты сновали меж столиками, стараясь не опрокинуть в этой толчее свои подносы. Зал был залит ослепительно ярким светом. Вокруг ламп и клиентов вились роем ночные бабочки.

Йеллинг направился к кассирше, которую высмотрел в прошлый раз, в сопровождении директора, все так же обтиравшегося платком, смоченным лавандой.

— Что желаете? — спросила кассирша, продолжая обслуживать клиентов.

Йеллинг, не хитря, ответил:

— Мне надо вас кое о чем спросить. Я знаю, что вы скоро заканчиваете смену. Мы могли бы вместе немного пройтись.

Кассирша, по-прежнему продолжая обслуживать других клиентов, подняла на него глаза.

— Спасибо. Я и одна дойду до дома. Хотите, мистер, пива?

Йеллинг покраснел и возразил:

— Не хочу я пива. Я из полиции. И должен вас допросить.

— Оставьте меня, мистер, в покое. Если не прекратите, я буду вынуждена позвать директора.

— Да директор здесь! — вскричал Йеллинг. — Я в самом деле из полиции.

— Ну перестань, Эн, — вмешался, широко улыбаясь, толстяк директор. — Этот господин из полиции. Иди поговори с ним, не дожидаясь смены. Я велю тебя заменить.

Наконец, после еще нескольких недоверчивых взглядов кассирши, которую звали Энни Мак-Рэнди, и шуточек смотревших им вслед и вообразивших невесть что клиентов, Йеллинг выбрался из этого шума и суеты в сопровождении подозрительной и простоватой на вид Мак-Рэнди.

Девушка по происхождению была ирландкой. Лицо ее украшало множество веснушек. Но у нее были красивые светлые глаза, крашеные рыжие волосы и хорошенький носик, что заставляло позабыть о веснушках.

— Вы, наверно, еще не ужинали? — заботливо спросил Йеллинг, шагая рядом с ней.

— А что, уж не собираетесь ли вы пригласить меня ужинать? — спросила она, останавливаясь и с подозрением глядя на него.

— Конечно, если вы не имеете ничего против…

Глаза Мак-Рэнди метали молнии.

— Это трюки этого идиота-директора. Ни из какой вы не из полиции. Полицейские не приглашают на ужин, а пихают тебя в спину и сажают в фургон. Но, уверяю вас, вы зря теряете время. Убирайтесь сию же минуту, и чтоб я вас больше не видела.

Йеллинг впервые попал в подобное положение и вконец растерялся.

— Клянусь, мисс, я из полиции, у меня и в мыслях нет к вам приставать. Вот, глядите, мой значок, а это удостоверение…

Мак-Рэнди внимательно проверила документы, потом взглянула ему в лицо и с изумлением спросила:

— Так на кой же черт в таком случае вы приглашаете меня ужинать?

— Видите ли, полицейские не всегда запихивают людей в фургоны. Во всяком случае, я не из таких. Мне просто нужно задать вам несколько вопросов, и я думаю, на сытый желудок разговор пойдет веселее.

Ирландка кивнула скорее с сомнением, чем до конца поверив. Она была в замешательстве. Ее смущение еще больше усилилось, когда Йеллинг повел ее ужинать в хороший ресторан и заказал для нее лучшие блюда. Она ела и поглядывала на него, ожидая, когда он заговорит. Но Йеллинг, казалось, и не собирался задавать вопросы. Он пристально на нод уставился, словно считал веснушки. Это помогало ему сосредоточиться. Наконец, когда девушка принялась за жареную курицу, он спросил:

— Вы ведь знали Люси Эксел?

Мак-Рэнди положила куриную ножку на тарелку, поспешно дожевала то, что у нее было во рту, вытерла губы салфеткой, сделала глоточек пива и ответила:

— Что за вопрос. Мы с ней дружили. У нас все ее знали.

— Вы слыхали, что с ней случилось?

— Еще бы! Когда я узнала, всю ночь не спала. Ей разбили голову и бросили в реку.

Йеллинг нагнулся к ней:

— А вы не знаете, у нее был еще кто-нибудь, кроме Жеро, в «Караван-холле»?

— Вы про кавалеров?

— Да, кавалеров, — повторил за ней Йеллинг.

— Я всех ее дел, конечно, не знаю, но ведь мы с ней были подруги. По-моему, не было. Она всем давала от ворот поворот. У нее был еще тот характер. Крепкий орешек!

Минуту-две Йеллинг помолчал, давая ей возможность расправиться с куриной ножкой.

— Ас Пэддером, по-вашему, что за отношения у них были?

Девушка искренне, непосредственно рассмеялась.

— Вот именно это-то никогда и не умещалось у меня в голове! — ответила она, постучав пальцем по лбу. — Денег у этого человека было хоть завались, но, по-моему, если уж я не совсем дура, он к ней относился как брат к сестре.

— А может, они так держались только на людях, для приличия? Ведь Пэддер, наверно, вы знаете, помогал Люси. И, возможно, не хотел, чтобы говорили…

— Да Люси бы мне рассказала! Я так думаю. Кроме того, она была не из тех, кто любит притворяться. Вся на виду. Однажды я прямо спросила, чего она тянет и не тащит его в мэрию, тем более что он холостяк, но она ответила, что не желает на эту тему говорить.

— Ах, так она, значит, ответила, что не желает об этом говорить, но не сказала, что не попытается когда-нибудь выйти за него?

— Да, — подтвердила девушка, пораженная этим слишком тонким для нее нюансом. — Она ответила слово в слово так.

— А когда она вышла за Оливера Стива, — не отставал Йеллинг, — она вам что-нибудь говорила насчет своего замужества?

— Уж тут я ей такого наговорила! — с живостью воскликнула Мак-Рэнди. — Выйти за такого кретина, которого однажды случайно занесло в «Караван», который все читал ей проповеди и ни разу но свел в кино, потому что, видите ли, это грех! Но она отвечала, что хочет честной и спокойной жизни. И ничего с ней было не поделать.

— Так, значит, по-вашему, Люси Эксел была хорошей девушкой, которая стремилась к спокойной жизни и у которой не было каких-то капризов?

— Она была, конечно, со странностями. Вот что я о ней думаю. Неразговорчивая, держалась от всех в сторонке. Я, конечно, не гений, но в людях маленько разбираюсь, а вот она — единственная, кого я не могла раскусить до конца.

Йеллинг сложил руки и еще больше наклонился через стол к девушке.

— Слушайте внимательно, — сказал он. — Вы считаете возможным, что в тот вечер, когда Люси исчезла, она решила бежать с Жеро?.. Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать. Это очень важно.

— Нечего тут особенно и думать, дорогой мой: нет! По-моему, нет. Ведь она была свободна, прежде чем выйти замуж за этого типа, и прекрасным образом могла уехать себе с Пэддером. Зачем же ей было бежать с ним после замужества, если она этого не сделала раньше?

— Может, ей было плохо в доме у мужа…

— Это-то уж точно. Конечно, ей там приходилось несладко. Но она не такой человек, чтобы так поступить. Она просто ушла бы, а не бежала, развелась бы — и все. Нет, по-моему, она не уезжала с Жеро.

Из кармашков жилета Йеллинг извлек два листочка, на которых у него были написаны два «портрета» Люси. Перечитал второй, который заканчивался так: «…Быть замужем, войти в такую приличную семью, как семья Стивов, это еще один трамплин, с которого можно прыгнуть еще дальше. И она выходит за него замуж. В доме Стивов она не обращает никакого внимания на окружающую ее враждебность. У нее, очевидно, имеется свой план, и ей выгодно притворяться и подчиняться пуританским строгостям Стивов… Спрашивается: каков же ее план?»

Прочитав, он сунул листок обратно в кармашек и вновь обратился к Мак-Рэнди.

— Извините.

— Пустяки… Не могла бы я взять немножко крема? — спросила девушка. — Не думайте, что я нахалка, но такие симпатичные полицейские, как вы, попадаются не каждый день…

— Заказывайте, пожалуйста, что хотите, — любезно ответил Йеллинг.

— Вы это серьезно? Боюсь вас разорить, но вы только подумайте: я ни разу в жизни не пробовала шампанского…

Йеллинг заказал шампанское. Он не был богат, но насчет допросов третьей степени его взгляды сильно отличались от взглядов капитана Сандера.

— Теперь внимательно меня послушайте, мисс Мак-Рэнди…

— У меня есть имя — Энни. Не то, когда вы ко мне так обращаетесь, мне кажется, что я графиня.

— Так вот, Энни, слушайте хорошенько. Вскоре после того, как она вышла замуж, Люси вновь стала ходить в «Караван-холл», где встречалась с Пэддером. Вам об этом известно?

— Да, прекрасно знаю. Она и не думала скрывать, — ответила девушка, с наслаждением потягивая ледяное шампанское. — Она сама мне рассказывала. Пэддер был добр и каждый раз подкидывал ей деньжат.

— Вы можете приблизительно назвать сумму?

— Полсотни долларов. Всякий раз Пэддер подходил ко мне и менял сотенную, а потом я видела, как он, прямо у меня на глазах, половину отдавал ей. Мы все там как одна семья.

Йеллинг подал знак официанту принести счет.

— Значит, вы видели и золовку, которая ее сопровождала?

— Да, несколько раз. Но эта страшила мне не очень-то нравилась.

— Не такая уж она страшная.

— Нет, конечно. Я сказала «страшила», потому что меня от нее воротит. Издали может показаться такой же хорошенькой, как Люси, но вблизи можно сдохнуть от ее гонора.

— Я разговаривал с Кэрол Стив. Она сказала, что сопровождала Люси, чтобы избежать пересудов на ее счет. Вы это можете подтвердить?

— Вполне может статься. Такие зануды, как они… Но, кроме того, что она стояла на стреме, эта Кэрол не забывала и опрокинуть стаканчик.

Йеллинг, расплачивавшийся по счету, поднял голову.

— Она пила?

— Еще как! В один из последних вечеров она выставила Пэддера на три-четыре порции рома. Ром — это ее самый любимый напиток — так сказать, коронный номер.

— А… — пробормотал Йеллинг.

Они вышли. Артур Йеллинг проводил кассиршу до дома, и она на пороге призналась в том, что до сих пор еще не совсем уверена, что провела вечер действительно с полицейским, такой он симпатичный. Когда он сказал, что, возможно, ему придется еще разок ее побеспокоить, девушка воскликнула:

— Какое там беспокойство! Будете проходить мимо «Каравана», только свистните, и я сразу примчусь.

В тот вечер Артур Йеллинг вернулся домой очень веселый, но взволнованный. Его позабавили живописная манера выражаться, искренность и непосредственность кассирши. А взволновало то, что он услышал. Может быть, мелочи, но они заставляли задуматься. Все гипотезы летели кувырком. Люси Эксел не бежала с Жеро. Мак-Рэнди была готова в этом поклясться. Но что же тогда?..

День его еще не был закончен. Он давно думал об одном деле, которое обязательно надо сделать. Очень важном. Но никак не мог решиться. Однако сейчас, в одиночестве и тишине кабинета, он наконец набрался смелости.

Йеллинг взял телефонную книгу и нашел телефон Эндрью Симея. Набрал номер. Рука у него слегка дрожала, но он унял дрожь.

— Квартира Симея? Попросите, пожалуйста, мистера Симея.

— Хозяин спит, — ответил почтительный голос слуги.

Йеллинг заколебался. Он не думал, что бизнесмены-миллионеры ложатся спать задолго до полуночи.

— Дело очень важное инеотложное. Скажите, что речь идет о Пэддере.

— Ваша фамилия, пожалуйста?

— Скажите, что речь идет о Пэддере. Он поймет… — неуверенно ответил Йеллинг.

Слуга на другом конце провода что-то пробурчал, потом последовала долгая пауза, и наконец в трубке послышался громкий, раздраженный, хриплый со сна голос:

— Кто говорит?

Это был Эндрью Симей.

— Я друг Пэддера и хотел поговорить с вами о нем, — начал Йеллинг, стараясь побороть робость.

— Мне нет никакого дела до Пэддера и его друзей, — отвечал Симей. — Лучше скажите, кто говорит!

Йеллинг понял, что, если он не назовет свою фамилию, не останется ничего другого, как повесить трубку. Но если он хотел добиться своей цели, нельзя было называть себя.

— Вас собираются подвергнуть в полиции допросу третьей степени, если вы не представите вполне достоверного алиби в отношении вечера семнадцатого числа, когда погиб Пэддер… — быстро проговорил он. — Я звоню, чтобы предупредить вас.

Тон Эндрью Симея стал более встревоженным, но не менее грубым.

— А вам это откуда известно? И зачем вы мне об этом сообщаете? Хотите содрать с меня немножко денег за ваши выдумки?

— Это не выдумки, мистер Симей. Полицию не слишком убедило алиби, которое вы представили в отношении вечера семнадцатого числа. Вы сказали, что отправились на вашей машине, один, в Чарлзтаун, чтобы встретиться с Пэддером, и что на полпути передумали и вернулись назад. Но действительно ли у вас ушло на это время с семи до девяти вечера? Свидетелей у вас нет. Полиция вам не верит…

— Да пусть провалится ваша полиция! Пусть думает все, что ей только взбредет в голову! — заорал Симей. — Пусть только попробуют устроить мне допрос третьей степени, я им покажу! Пусть только попробуют!.. Да я против них подниму всех и вся!

Йеллинг весь вспотел от волнения, лицо его было бледно.

— Уверяю вас, мистер Симей, что полиция не шутит и подвергнет вас такому допросу. После вы можете поднимать кого вам угодно, но сперва они все-таки это сделают…

Несколько секунд в трубке царило гробовое молчание. Симей размышлял. Если он человек практичный, то должен был понять, что неизвестный собеседник говорит ему правду. Сперва его подвергнут этому ужасному допросу, и уж потом только он сможет жаловаться и протестовать сколько ему угодно.

— Будь проклят этот Пэддер! — неожиданно заорал Симей. — И от мертвого от него одни неприятности!.. Ну а вы как поступили бы на моем месте?

Йеллинг вытирал пот. Он проговорил:

— Я бы уехал.

— Браво, спасибо за совет. Меня и так подозревают, а если я смоюсь, то решат, что я и впрямь виновен.

— Ну, решайте сами. Если останетесь, знайте, что вас ждет. Глядите, что вам подходит…

— Да не могу я уехать! У меня на мази огромные сделки, не могу я себе позволить роскошь скрываться от полиции!

— Не знаю, что вам и сказать, мистер Симей. Вы сами должны решить, что для вас лучше — уехать или подвергнуться допросу.

Еще одна пауза. Потом Симей, кажется, успокоился.

— Хорошо, благодарю вас, я как-нибудь устроюсь. Я оставлю для вас сто долларов у швейцара в моем доме. Можете за ними зайти. Скажите, что… ну, например, «третья степень», если уж вы так дорожите своим инкогнито…

Совершенно очевидно, это была со стороны Симея ловушка, чтобы раскрыть, кто ему звонил. Йеллинг ответил:

— Спасибо, — и повесил трубку.

Он был совсем без сил, но все удалось как нельзя лучше.

VI. На тихих берегах девилиза

«Очень важно, — думал Артур Йеллинг, — получше узнать Люси Эксел. Это была поистине загадочная женщина. Никто, даже те, кто ее близко знал, почти ничего не может о ней рассказать. И все же, до тех пор, пока мы не узнаем, была она хорошей или плохой, притворялась или нет, нам не прийти к решению загадки».

У Артура Йеллинга в кармане еще лежала зубная щетка Люси Эксел, когда на следующее утро он отправился нанести визит Стивам. Он то и дело натыкался на нее в кармане, и всякий раз его мысли шли в направлении, которое подсказывал этот предмет. Но пока что этот путь не привел ни к каким выводам.

В то пыльное и душное утро Лесли Стив оказал ему обычный прием — встретил насмешливо и не слишком дружелюбно.

— Это опять вы?

Они стояли в большой комнате на первом этаже. Что-то жарилось на газовой плите, и у профессора философии были жирные руки. Он явно стряпал. Неприятный запах подгоревшего лука наполнял весь дом.

— Я только на минутку, — в высшей степени любезно заверил Йеллинг. — Только на одну минутку… Позавчера вечером в той распивочной, где вы позволили мне составить вам компанию, вы упомянули о том, что семнадцатого вечером Люси Эксел, возможно, отправилась к портнихе… Я попросил вас дать адрес этой портнихи, но у вас не было его под рукой… Не могли бы вы дать мне его сейчас?

Лесли Стив в ответ на все его любезности только насмешливо усмехнулся, и при каждом слове его бородка презрительно дергалась.

— Надо посмотреть на счете. Там напечатан адрес, — коротко ответил он.

Потом открыл ящик стоящего посреди комнаты стола, в беспорядке набитый множеством бумаг, и начал в нем рыться.

— Как чувствует себя мисс Кэрол? — через некоторое время спросил Йеллинг.

Продолжая искать, Лесли Стив обернулся, но не ответил. Йеллинг немного подождал и вновь спросил:

— Что говорит врач?

Лесли Стив наконец соблаговолил ответить.

— А мы не зовем врача. Наше лечение — постель и диета…

— А, понимаю…

— И самое главное — не грешить. Болезни — это не что иное, как наказание за наши прегрешения.

— Да, конечно… с вашей точки зрения…

— А кроме того, вас вовсе не интересует здоровье моей дочери. Если вам нужно с ней поговорить, то оставьте эти церемонии и поднимайтесь к ней…

Он говорил, не глядя на Йеллинга, продолжая, низко наклонившись, рыться в ящике.

— Нет, нет, уверяю вас. Я не хочу беспокоить мисс Кэрол. Но. когда я в последний раз был здесь, мне показалось, что она действительно серьезно больна…

— А, вот он, этот счет на бланке: Присцилла Фахнарт, площадь Кларка, дом 4. Запишите.

Йеллинг списал адрес портнихи.

— Спасибо. Надеюсь, я вас не слишком побеспокоил.

— Ничего, — отозвался старый Стив. — Вы нас всегда можете тут найти.

Он проводил инспектора до двери и не слишком любезно захлопнул ее за ним. Йеллинг не удивился. Теперь он уже знал, чего можно ожидать от Стивов.

Установив по плану города, что площадь Кларка находится неподалеку, он решил пойти пешком. Но для прогулки нельзя было придумать ничего хуже. Он задыхался от жары, пыли, а также от зловония, которое начал замечать, как только у него прошел насморк. Но, когда, пройдя с полкилометра по песчаному пустырю, он увидел впереди первые городские дома, а возле них — стоянку такси, он не стал раскаиваться, что пошел пешком.

Эта стоянка такси навела его на размышления.

Люси вышла семнадцатого вечером из дома Стивов и больше туда не вернулась. Дом Стивов находился на Бордер-Хилл, а труп ее нашли вечером восемнадцатого в водах Девилиза, примерно в двенадцати километрах от Бордер-Хилл.

Значит, Люси направилась с Бордер-Хилл более или менее в сторону Девилиза. Но на чем она уехала? В автобус она не садилась — имеются показания знавшего ее в лицо кондуктора. Какими другими средствами транспорта она могла воспользоваться? Например, такси. Или же дошла пешком до ближайшей остановки трамвая. Или же… Или же кто-то ждал ее с машиной неподалеку от Бордер-Хилл.

Во всех этих случаях явствовало, что Люси Эксел не хотела оставлять следов. В самом деле, самым быстрым и удобным средством добраться до города был автобус, и если Люси им не воспользовалась, значит, у нее на то были свои причины.

Под слепящими лучами раскаленного добела солнца Йеллинг дошел до остановки и приблизился к водителю стоявшей первой машины.

— Нет, спасибо, — проговорил он, видя, что тот хочет включить зажигание, — я хотел только получить от вас информацию, — и показал полицейский значок.

— Слушаю, начальник, — ответил шофер и шутливо приложил пальцы к козырьку фуражки.

— Такси каких компаний обслуживают эту стоянку?

— Трех компаний. «К. Ван», «Торхауз» и «Плетчэр».

— А как они меняются?

— Машины каждой компании по очереди работают по одному дню.

— Вы случаем не знаете, такси какой компании работали семнадцатого вечером?

— Погодите минутку, дайте сообразить… Что я за дурак! Работали машины как раз нашей компании — «Плетчэр».

— А вы были тут в тот вечер с семи до девяти?

— Гм, не так-то легко вспомнить… Подождите… что у нас было семнадцатого? Среда?.. Да, среда. Утром я сделал две ездки… одну сразу после завтрака… с той блондинкой… А потом… Нет, меня здесь не было. В шесть я взял пассажира, а потом стоял на другой стоянке нашей компании.

Эти же вопросы Йеллинг терпеливо задал водителю второй машины, потом — той, что стояла третьей — и так до последней. И, наконец, ее шофер сказал, что тут был. Он находился на этой стоянке с семи до девяти, но ни он, ни его товарищи не посадили ни одного пассажира.

Прекрасно, подумал, уходя, Йеллинг. Значит, Люси Эксел не воспользовалась ни автобусом, пи такси. Это было установлено. Итак, каким же транспортом она отправилась в город?

Трамваем? Маловероятно. Трамвайная линия проходила почти в двух километрах от дома Стивов. Пешком? Если допустить, что Люси хотела добраться только до центра города, ей и то пришлось бы отмахать восемь километров. Два часа пути. Это тоже маловероятно.

Оставалось одно-единственное предположение: кто-то заехал за ней на машине. На личном автомобиле.

Но, насколько известно, из всех знакомых Люси машина была только у Жеро.

Значит, Жеро заехал за Люси на своей машине.

Казалось, безупречный силлогизм. Шагая в сторону площади Кларка, Йеллинг продолжал размышлять. Патрик Жеро набил портфель деньгами и документами. Затем сел в машину, подъехал к Бордер-Хилл и стал ждать Люси. Прекрасно. Но все это означало, что они не хотели, чтобы их кто-то видел. А почему?

Вот где загвоздка. Почему вдруг Пэддер и Люси, которые встретились накануне вечером в «Караван-холле» на глазах у сотен свидетелей, а также в присутствии Кэрол Стив, вдруг почувствовали необходимость прятаться, не оставлять следов?

Он дошел до площади Кларка. Вошел в дом номер 4 и поднялся к портнихе — респектабельной миссис Присцилле Фахнарт, которая шила — как она немедленно сообщила, только лишь Йеллинг представился как инспектор полиции — лучшим семействам в городе, пусть у нее нет такого громкого имени, как у ателье «Дон Донгарт», владелица которого разбогатела, втирая очки клиентам, что получает модели прямиком из Парижа. А это, конечно, чистое вранье.

Да, действительно, миссис Люси Стииф (она произносила фамилию Стив именно так, как настоящая северянка) должна была прийти к ней в прошлую среду на последнюю примерку, но так и не явилась. Нет, нет, она не приходила. А вам что-нибудь об этом известно, мистер Йеллинг?

Весьма почтительно инспектор ответил, что да, ему кое-что известно. Так как при их разговоре присутствовала также девочка восьми-девяти лет, Йеллинг в осторожных выражениях сообщил, что Люси Эксел умерла, ее тело нашли несколько дней назад, и ему как раз поручено провести расследование, так как не до конца выяснена причина ее смерти.

— А как же мое платье?! — взвилась миссис Присцилла Фахнарт. — По последней моде… Нет, это невозможно!

Йеллинг успокоил ее. Когда она закончит платье, пусть пришлет его Стивам. Раз оно было заказано, Стивы его получат, может быть, его возьмет золовка бедняжки Люси, во всяком случае, ей заплатят за работу.

Кажется, миссис Фахнарт его заверения немного успокоили. Но известие о смерти Люси опечалило ее. Она позвала дочь и прижала ее к себе, гладя по головке. В ее поведении было нечто театральное.

— Вы не могли бы мне что-нибудь рассказать о миссис Стив? — спросил Йеллинг, убедившись, что она немного успокоилась. — Вы ее хорошо знали?

— Миссис Стииф была настоящая дама, — проговорила Фахнарт, сопровождая свои слова округлыми жестами, словно разглаживая воображаемую ткань на платье одной из заказчиц. — Я вижу людей насквозь, сэр, даже если встретила всего один раз. Мне достаточно поглядеть из окна на прохожего на улице, и я вам сразу скажу, что это за человек. Миссис Стииф была женщиной в полном смысле этого слова, с сильным характером и нежной душой… Ах, что за ужасная смерть!

Блестящие и проницательные глаза Фахнарт, глаза настоящего медиума, пристально глядели на него. Взгляд был какой-то возбужденный. Ее дочь — наверно, это была дочь, так как она на нее действительно походила, — по-прежнему жалась к юбке матери и, кивая головкой, подтверждала каждое ее слово. Несомненно, и девочка тоже, выглянув из окошка, видела людей насквозь.

— Она часто приходила к вам?

— Ах, нет! Я видела ее всего дважды, на примерках. Это было первое платье, что она у меня заказала…

Ничего не попишешь. Было ясно, что этой женщине ничего не известно. Однако подтвердилось, как и можно было ожидать, что вечером семнадцатого Люси пе ходила к портнихе. Ну, так как круг знакомств Люси был чрезвычайно узок, можно было почти наверняка сказать, что она встретилась с Жеро, который за ней заехал.

— А мисс Кэрол Стив вы тоже знаете?

— Ну, конечно, — ответила портниха весьма сухо. Йеллинг почувствовал, что тут что-то кроется, и решил выяснить, что именно.

— Какое она на вас произвела впечатление? — спросил он.

— Сэр, прошу вас, — ответила женщина, оторвав от себя девочку, словно миновала какая-то угрожавшая ей опасность. — Мисс Стииф — моя клиентка, а мне не хотелось бы высказывать какие-то мнения о своих клиентах…

— Но речь идет о том, чтобы помочь полиции в расследовании, — спокойно проговорил Йеллинг.

— Вы просите меня сделать то, что я никогда не делала, — с отчаянием в голосе сказала Фахнарт, — ну, в общем, я вам уже говорила, что читаю в душах людей, и мисс Стииф, хотя конкретно ничего о ней я сказать не могу, мне не нравится.

Она будто для молитвы сложила руки и продолжала:

— Видите ли, вокруг нее словно очень темная аура. Да, черная аура. Когда она приходит сюда, я лишаюсь всей своей непосредственности. Видите ли, я человек экспансивный, может быть, даже слишком, искренний. Но, стоит ей войти, я замыкаюсь, вся настораживаюсь… Я не в силах объяснить почему, но не могу ошибиться. Каждый имеет вокруг себя ауру. Поэтому и возникает симпатия или антипатия. У мисс Стииф черная аура…

Для результатов полицейского расследования, как его понимал Сандер, все эти разговоры об ауре вряд ли могли пригодиться. По правде говоря, нельзя было явиться к Сандеру и доложить, что у Кэрол Стив черная аура, а это — важная улика. Но у Йеллинга были свои взгляды, ему нужны были сведения именно такого рода. Поэтому он настойчиво продолжал:

— Но, как вы знаете, мисс Кэрол принадлежит к семейству Стивов. Это семья, воспитанная на самых строгих моральных принципах… Поэтому мне кажется немножко странным, что вы ее находите… как бы это сказать?., плохой, с черной аурой…

Портниха тотчас с живостью ответила:

— Нравственность, мораль тут ни при чем, мистер Йеллинг. Все зависит, какое у человека сердце. Наша аура идет от сердца, соответствует ему. Разве вы не знаете, что недостаточно быть нравственным, чтобы жить в добре?* Можно быть самым строгим моралистом и не жить в добре…

— Но, к примеру, — не отставал Йеллинг, чувствовавший себя в своей стихии, — вы полагаете, что мисс Кэрол была бы способна совершить плохой поступок?

— Прошу вас, прошу вас! — в отчаянии воскликнула Присцилла Фахнарт. — Я не могу отвечать на такие вопросы. Вы в полиции, извините меня, мистер Йеллинг, слишком грубо подходите к жизненным проблемам… Вы можете использовать мои слова как страшную улику… без всякой деликатности, толком не разобравшись…

— Уверяю вас, миссис, что вам нечего беспокоиться. Я вас только лишь слушаю. Вы не берете на себя ни малейшей ответственности…

Уговорить миссис Фахнарт не составило особого труда, тем более ей, как легко было заметить, очень хотелось об этом поболтать, показать свою проницательность. Вероятно, спиритических сеансов, в которых она наверняка участвовала, ей уже было недостаточно.

— Я верю вам… Я чувствую, что должна вам довериться… У вас аура светлая и лучистая. Я знаю, что могу говорить. — Она сделала паузу и проговорила: — Должна вам ответить утвердительно. Мисс Кэрол Стииф могла бы совершить плохой поступок. Знаю, что говорю достаточно серьезную вещь, но я чувствую, что это так. Я бы никогда не позволила ей приласкать свою девочку, мою маленькую Сюзи. Я боялась ее. Такие люди могут плохо повлиять, сглазить…

С рассуждений о психологии и интуиции Фахнарт с легкостью переключилась на суеверия. Для нее, видно, все было одно — что сглаз, что психоанализ. Но Йеллинг узнал уже достаточно и любезно распрощался с проводившей его до двери портнихой.

Был уже почти полдень. Самое подходящее время, чтобы навестить Эндрью Симея, которому предстоял допрос третьей степени. Йеллинг взял такси и дал шоферу адрес его офиса.

Эндрью Симей сколотил капитал, и его офис находился в принадлежащем ему большом доме, богато отделанном зеленым мрамором. Мрамора было так много, что Йеллингу казалось, что он попал в огромный бассейн, и только пушистые ковры, еще более щедро устилавшие все холлы и комнаты, избавили его от этого ощущения.

Не предъяви он удостоверения и полицейского значка, вряд ли он был бы когда-нибудь принят. Целый рой швейцаров и курьеров в зеленой форме на каждом шагу преграждали ему дорогу и непрерывно требовали назвать себя, уверяя, что мистер Симей не принимает никаких посетителей. Но Йеллинг, несмотря на робость, уже обладал некоторым опытом и достаточно умело пользовался своим удостоверением. В самом деле, не прошло и пяти минут, как его, поднимая на лифтах, через холлы, залы, гостиные, ввели в гигантский кабинет, в котором стоял не менее грандиозный

письменный стол и там и сям были расставлены монументальные кресла. Ковры были такие мягкие, что Йеллинг испытывал неприятное ощущение, будто ноги его тонут в вате.

— Артур Йеллинг из Центрального полицейского управления, — прочитал его визитную карточку невысокий толстяк с орлиным носом, сидящий за столом. — Ну что же, садитесь. Кажется, я стал любимым персонажем правоохранительных органов.

Йеллинг был порядком смущен. Эта роскошь, этот человек без следа улыбки на лице, такой неприветливый прием — все это его парализовало. Он сделал над собой усилие.

— Вы должны извинить меня. Мы понимаем, что наши посещения мало приятны.

— Да неужели? — иронически отозвался Симей. — Вы, наверно, все насчет алиби? Вбили себе в голову, что якобы я укокошил Пэддера. Что мне надо сделать, чтобы убедить вас, что я никогда на этого несчастного не обращал никакого внимания? Уж не думаете ли вы, что он когда-нибудь был мне нужен?

Йеллинг кивнул.

— Да, конечно… Однако у вас с ним были кое-какие расхождения… Вы сами это признали на допросе.

— Расхождения! — презрительно фыркнул Эндрью Симей, наморщив орлиный нос. — Пару раз я строил из себя альтруиста и пытался убедить этого несчастного, что ему выгодно делать бизнес вместе со мной. А он в ответ корчил из себя бог знает кого, говорил, что выгодные дела умеет делать сам, и тогда я посылал его ко всем чертям. Но мне никогда не пришло бы в голову унизиться даже до того, чтобы наступить ему на мозоль, а не то что убить…

— Но никто этого не говорит, — возразил Йеллинг. — Знаете, обычная бюрократическая проформа… Мы должны удостовериться, что вы тут ни при чем. А ваше алиби выглядит неубедительно. Более того: опасно для вас. Вы ехали в машине, за город, как раз в тот вечер, когда был убит Жеро, и именно в то время…

— Итак, имеются две возможности, — прервал его Симей. — Или вы верите мне: мне, который заявляет вам, что я поехал в Чарлзтаун, предполагая, возможно, застать там Пэддера, и что на полдороге передумал и повернул обратно. Или же сами ищите улики, доказывающие, что я ехал не в Чарлзтаун, а в Конкорд, чтобы размозжить голову Пэддеру. Но не требуйте от меня, чтобы я сказал вам, что ехал в Конкорд. Я не ехал в Конкорд, а направлялся в Чарлзтаун. Я вам это твержу без конца, повторяю на все лады. Свидетелей у меня нет, но я не ехал в Конкорд.

Йеллинг утвердительно кивал головой: да, да, он ему верит, вполне убежден. Но был настороже, ожидая, скажет или нет Симей об анонимном телефонном звонке насчет допроса третьей степени. Это и была одна из причин того, что он к нему пришел.

— Помимо того, — любезным тоном проговорил он, — в тот же день погиб еще один человек, не знаю, известно ли вам это: миссис Люси Стив, знакомая Жеро…

— Известно, известно. Я знал также и эту девушку. Она работала кассиршей в «Караван-холле».

Эндрью Симей говорил, нервничая, и его длинный нос двигался вместе с губами, словно постоянно выражая его презрение и отвращение. Это впечатление усугублял и его голос — категорический и с оттенком иронии. Казалось, он идет по жизни, как по наполненной зловонием улице и непрерывно морщит нос.

— Вы ничего не могли бы рассказать о миссис Люси Стив и ее отношениях с Жеро? — спросил Йеллинг, пытаясь побороть неприятное чувство, которое у него вызывало это непрерывное дерганье носа.

— Я видел ее всего три-четыре раза. Мне кажется, Пэддер был к ней очень привязан. В каком уж смысле, не знаю. Она была довольно симпатичная. Пэддер рассказывал мне о ее замужестве и, кажется, считал его ошибкой…

Йеллинг рискнул спросить:

— А вы с Люси Стив в каких были отношениях?

В первый раз Симей улыбнулся. Он хотел было ответить, но тут у него на столе прохрипел селектор:

— Главный управляющий ожидает вас сегодня в четыре часа у себя дома.

— Хорошо, я приеду, но в пять. Раньше не могу, — ответил Симей.

Потом нажал кнопку селектора и проговорил:

— Проследи за акциями «Сульфьюри» к закрытию биржи в полдень. Сегодня утром они падали. Мне нужны точные сведения через двадцать минут, я должен сегодня сообщить их управляющему.

Потом последовала пауза. Симей взглянул на часы, выглянул в широкое окно, бросил взгляд на Йеллинга, затем взял из стоявшей на столе коробки шоколадную конфету.

— Вы любите сладкое? — спросил оп, протягивая коробку Йеллингу.

— Спасибо, я действительно сладкоежка, — покраснев, ответил Йеллинг и взял конфету.

— Берите, берите. Я тоже люблю сладкое… — жуя конфету, промычал Симей. Он был абсолютно спокоен. — Ах да! Вы спрашивали… Да, понимаю. Никаких отношений с этой девушкой у меня не было. Я видел ее, когда приходил вместе с Пэддером. Здравствуйте, до свидания. Наверно, с ней больше и слова не сказал…

— Какое на вас она произвела впечатление?

— Я вам уже сказал. Довольно симпатичная. Хорошая девушка, с характером. Не понимаю, почему Пэддер говорил, что она неудачно вышла замуж. Не похоже, что такая девушка, как она, могла бы так ошибиться…

Йеллинг решил посидеть чуточку молча, ожидая, заговорит ли Симей о телефонном звонке, но и тот молчал, шаря рукой в коробке с шоколадками, с выражением терпения и презрения на лице ожидая новых вопросов.

— Наверно, побеспокоил вас по пустякам. Мы хотели только выяснить, знали ли вы Люси Эксел… — сказал Йеллинг, вставая.

— Да… у полиции хватает хлопот, не соскучишься… Я вас прекрасно понимаю, — устало отозвался Симей, тоже поднимаясь. Потом самым безразличным тоном добавил: — Послушайте, я не хочу показаться нескромным, но я довольно крупный бизнесмен, — он улыбнулся, — и мне тут надо кое-куда съездить. Надеюсь, полиция не будет возражать, если я отлучусь из города?

Эндрью Симей попался в ловушку. Он задумал смыться, было ясно, что после вчерашнего телефонного разговора он решил уехать, чтобы избежать допроса третьей степени. Только хотел сделать это с согласия органов правосудия. Ну, и хитрец!

— Знаете ли, — робко проговорил Йеллинг, даже не решаясь взглянуть ему в лицо, — я не могу дать вам определенный ответ… Ведь решает начальство… Но по опыту знаю, что полиция не любит, когда подследственные уезжают… У меня нет на этот счет никаких конкретных распоряжений, но, знаете, как это бывает…

— Ну это уже слишком! — взорвался Симей. — Выходит, что теперь я должен приостановить все дела своего предприятия только потому, что убили Пэддера и полиция ведет следствие! А потом мне говорят, что мы живем в свободной стране. Ничего себе свобода! Я не могу оставаться в Бостоне, понимаете? Завтра я должен уехать, может, я буду отсутствовать пару дней, может, месяц, не знаю. Мне надо думать о своих делах. Предупреждаю, если вы меня задержите, вам придется возместить мне все убытки! Я буду жаловаться, если понадобится, обращусь в сенат…

Эндрью Симей прекрасно знал, что обращаться в сенат абсолютно бесполезно. Прекрасно знал, что всем его высоким связям, его миллионам и его отделанному мрамором дворцу не остановить полицейскую машину, раз уж она завертелась. Он говорил все это просто так, было ясно, что он храбрится.

— Я не хотел сердить вас, мистер Симей… Конечно, очень досадная ситуация. Но, чтобы быть уверенным, что у вас не будет никаких неприятностей и если хотите спокойно уехать, вам надо сходить за разрешением в Центральное полицейское управление…

— За разрешением! — вскричал Симей, презрительно морща нос. — Я получу его от губернатора… Да, я прекрасно вижу, что вы тут ни при чем. Я сам обо всем позабочусь…

Йеллинг вышел из дворца Симея весьма довольный. Всякий раз, опуская в карман руку, он чувствовал зубную щетку, и его удовлетворение возрастало. Он решил отправиться домой и хорошенько все обдумать. Так он и сделал. Поел с большим аппетитом, похвалил жену за вкусный обед и заперся у себя в кабинете.

Вышел оттуда только к ужину, поел и снова заперся, послав купить план города и окрестностей.

Он долго изучал план города. Снизу, из сада, в душных сумерках доносился щебет птиц. Небо принимало нежнейшие оттенки, постепенно все больше темнея. Несмотря на жару, Йеллинг любил это вечернее время так же, как любил его в юности, когда совершал романтические прогулки с миссис Йеллинг и только недавно перестал изучать медицину. В эти часы ему очень хорошо работалось: голова была ясная, соображал быстро, возникали блестящие ассоциации. Можно считать, что решение загадки гибели Жеро и Люси Эксел пришло в тот день, в тот вечерний час, когда он так внимательно, так любовно изучал карту города и окрестностей.

Дорога, которая шла на Конкорд, была одной из наименее важных и наименее оживленных. Она была обозначена тонкой зеленой линией, змеящейся до самого края карты. Река Девилиз была указана извилистой черной линией, пересекающей эту дорогу в самом ее начале — в пяти километрах от города. Йеллинг красным карандашом сделал две отметки. Одну — на пятом километре на месте пересечения реки с дорогой, другую — на семьдесят втором километре, где река текла почти параллельно дороге и где были найдены обгоревшая машина и тело Жеро.

Расстояние между этими двумя красными отметками — вот в чем была загвоздка! И, возможно, одна из самых трудных. Если исходить из предположения, что Люси вечером 17-го уехала с Жеро, то совершенно непонятно, каким образом ее тело оказалось найдено так далеко от тела Жеро.

Расстояние это было порядка шестидесяти пяти километров.

Люси и Жеро погибли почти одновременно, а найдены на таком большом расстоянии друг от друга. То обстоятельство, что их убили в одно и то же время, подтверждало предположение, что жертвы были между собой тесно связаны. Но то, что тела их обнаружили так далеко друг от друга, делало это маловероятным.

Йеллинг принялся отбивать такт неожиданно припомнившейся ему песенки. Он отстукивал его карандашом по столу, на котором была разложена географическая карта. «Ах, моя Полли, ах, моя Полли. Ну когда же ты скажешь мне «да»? Пойдем со мной в поле. Будешь моей навсегда». Что за черт? Где он слышал эту идиотскую песенку? А, в «Караван-холле», вчера вечером, когда зашел за кассиршей, этой Мак-Рэнди. Оркестрик наяривал этот мотивчик без устали.

— Ах, моя Полли…

Вот оно, наконец-то догадался! Он совсем забыл о течении. Во многих реках сильное течение, в Девилизе тоже. В среднем скорость его от трех до шести километров в час, в зависимости от времени года. Если допустить — но пока это лишь предположение, — что Жеро и Люси погибли вместе на семьдесят втором километре дороги на Конкорд и по неизвестным причинам тело Люси упало (или было брошено в реку), проходящую в сотне метров от дороги, то вполне вероятно, что течение унесло его вниз по реке, то есть по направлению к городу. Так как смерть произошла семнадцатого числа приблизительно в половине девятого вечера, а труп Люси был найден на следующий день в четыре часа с минутами на расстоянии в 64–65 километров от места смерти Жеро, то можно сделать вывод о том, что это расстояние в 65 километров тело Люси несло течением.

Оставалось посчитать. С половины девятого вечера семнадцатого до четырех часов следующего дня прошло девятнадцать с половиной часов.

За это время течение реки, при средней скорости в три километра, проделало семьдесят восемь с половиной километров.

С поправкой на то, что тело Люси могло натыкаться в воде на разные препятствия, следовало, что расстояние в шестьдесят пять километров между местом гибели Жеро в машине и местом, где выловили тело Люси, вполне соответствует скорости течения реки.

Йеллинг долго размышлял над этим предположением. Очень уж оно казалось соблазнительным. Даже более того — вероятным. Ведь если это не так и смерть Люси никак не связана с Жеро, тогда надо начинать все сначала.

Прогулявшись вокруг стола, Йеллинг вновь уставился на карту.

Вот дорога, которая ведет из города в Чарлзтаун. Она идет параллельно дороге на Конкорд, и их разделяет только автострада на Севен — другая артерия с сильным автомобильным движением, по которой ходят автобусы.

Между дорогой на Чарлзтаун и дорогой на Конкорд по прямой было не больше десятка километров, и их связывала другая дорога, выходящая на шоссе в Конкорд примерно на семидесятом километре. Если — разумеется, это тоже была только гипотеза, — Эн-дрью Симей отправился на своей машине вечером семнадцатого, как он говорит, в Чарлзтаун, вполне могло быть, что в один прекрасный момент он свернул на эту поперечную дорогу и, проехав километров десять, выехал на дорогу на Конкорд, почти в том самом месте, где погиб Жеро.

Против этого не было никаких доказательств. Вполне могло быть и так.

Предумышленно или случайно Симей, немного проехав по дороге на Чарлзтаун, решил вернуться назад и поехал по дороге на Конкорд. Едва выехав на эту дорогу, он встретил (как, возможно, того и ожидал) Жеро, у которого в машине была Люси.

Что же тут произошло?

Это в подробностях выяснится потом, пока же налицо результат — смерть и Жеро, и Люси.

От волнения и умственного напряжения кровь прилила к лицу Йеллинга. В конце концов он решился и встал, чтобы позвонить по телефону, когда висевший на стене у дивана телефон зазвонил сам.

— Алло. — Йеллинг снял трубку.

— Говорит Фабер, полицейский из двенадцатого участка. Мне нужен Йеллинг.

— Это я, Фабер. Слушаю вас.

— Я на дежурстве, слежу за одним из Стивов, знаете, за стариком, Лесли Стивом. Вчера вечером сменил Дудсона…

— Что-то случилось?

— Да не знаю… судите сами… Старик сегодня вечером вышел из дома и сел на автобус. В городе заходил выпить в несколько мест да еще купил бутылочку джина. Потом взял такси и поехал за город, до перекрестка с дорогой на Конкорд. Я все время следил за ним. Здоровый кусок дороги он прошел пешком, потом спустился к реке и уселся на берегу. Уж не знаю, что он там делает. Слышно только, как плачет и что-то про себя бормочет… Это та самая дорога, где укокошили Жеро и ту женщину… Я решил вас предупредить на всякий случай, потому как не знаю, что должен делать. Я звоню вам с автомобильной стоянки, это тут неподалеку…

Йеллинг еще больше покраснел от возбуждения.

— Пожалуйста, оставайтесь там, Фабер, не уходите. Вы хорошо сделали, что мне позвонили. Я сейчас приеду. Я буду ехать по дороге, пока вы меня не остановите. Машину вы сразу узнаете — у нее будет зажжена только правая фара. Не забудьте: правая фара… Спасибо.

Он повесил трубку, схватил шляпу и бегом выскочил из дома, крикнув жене, что скоро вернется и чтобы она не беспокоилась. Как назло, не видно ни одного такси; ему пришлось бежать на ближайшую площадь, где стояли две машины.

— На дорогу в Конкорд, на полной скорости!

— А штрафы кто платить будет? — вяло отозвался водитель.

Когда нужно, Йеллинг умел держаться властно. Сейчас был именно такой случай. Лесли Стив на месте преступления! Чтобы броситься туда сломя голову, мало было вспомнить известную теорию о преступнике, которого неудержимо тянет на место преступления. Пьяный Лесли Стив на берегу Девилиза — это слишком важный элемент в расследовании, чтобы его упустить: нужно было торопиться, чтобы застукать старика там. Поэтому, отогнув лацкан пиджака, он показал таксисту полицейский значок и крикнул:

— Не думайте ни о каких штрафах! Полиция! Нельзя терять ни минуты!

Водителя разом покинула его флегматичность. Машина сделала резкий рывок и, громко сигналя, понеслась на полной скорости. От этой гонки возбуждение Йеллинга несколько спало. Порой казалось, что машина вот-вот кого-то сшибет или на что-нибудь налетит. Тормоза скрежетали и визжали, как раненный насмерть зверь. Такси мчалось, не обращая внимания на светофоры, выскакивая на встречную полосу, нарушая все правила движения. Чуть испуганного Йеллинга бросало из стороны в сторону, и, когда машина свернула на дорогу на Конкорд, он еле сумел прокричать водителю:

— Теперь поезжайте потише и выключите левую фару. Должна гореть только правая!

Шофер выполнил приказание, сбросил скорость, и Йеллинг чуть отдышался. Так они ехали еще минут десять, пока перед машиной на дороге не появился человек, сделавший знак остановиться.

Это был Фабер.

— Он еще здесь, на том же месте, где я его оставил. По-моему, ему плохо. Кажется, его рвет, — доложил он Йе л лингу, открыв дверцу машины.

— Пошли, — сказал Йеллинг и добавил, обращаясь к водителю: — А вы ждите нас здесь.

Фара автомобиля выхватывала из мрака только несколько метров дороги, все вокруг тонуло в полной темноте. Из-за туч не было видно звезд. Доносился мерный плеск реки — она была в каких-нибудь нескольких метрах. Фабер, большой и грузный, но двигавшийся очень легко и быстро, зажег карманный фонарик и подал знак Йеллингу следовать за ним.

Они сошли с дороги и углубились в прибрежные заросли. Стояла полная тишина, слышался только плеск воды. По дороге не проехало ни одной машины.

— Должен быть где-то здесь, — проговорил Фабер, освещая кустарник.

Они подошли еще ближе к реке. К самому берегу, «тихому берегу Девилиза», как поется в одной известной песенке. Вода в реке была желтоватая, густая, неспокойная.

— Вроде вот тут, — продолжал Фабер. И вдруг его фонарик ярко осветил Лесли Стива.

Старик, глава семьи Стивов, сидел на берегу, у самой воды, опустив голову на руки. Свет фонаря и их присутствие, казалось, его ничуть не побеспокоили. Он даже не обернулся. Плечи его то и дело содрогались от коротких всхлипываний. Он плакал.

— Эй, послушайте… — обратился к старику Фабер, наставив на него фонарик.

Лесли Стив, не оборачиваясь, затряс головой.

— Оставьте меня. Что вам надо? Мне ничего не нужно. Я прекрасно себя чувствую.

— Да и мы неплохо. Мы из полиции, — проворчал Фабер.

Даже при этих словах Лесли Стив не обернулся. Но перестал всхлипывать и довольно спокойным голосом проговорил:

— В таком случае уберите фонарь. Вы меня слепите.

— Отверните фонарик, Фабер, — вмешался Йеллинг, до тех пор молча наблюдавший за стариком.

Как только Фабер отвел луч фонаря, старик поднял лицо. Глаза у него были красные и заплаканные, весь он был всклокоченный, рубашка в темных пятнах.

— Вот он, глас правосудия, — усмехнувшись, хриплым пьяным голосом проговорил Стив. — То есть голос Артура Йеллинга. Значит, правосудие за мной следит, не так ли?

С трудом он поднялся на ноги, огладил грязную бородку. Фабер держал фонарик пониже, так чтобы его свет не слепил старика.

— Вы не расшиблись, мистер Стив? — спросил Йеллинг, указывая на темные пятна на его рубашке.

— Это кофе, — ответил старик. — Я пил кофе, но у меня дрожала рука, потому что я пьян и вот — облил рубашку. У вас есть еще ко мне вопросы?

— Да нет, нет, успокойтесь, — заботливо проговорил Йеллинг и взял его под руку. С другой стороны старика поддерживал Фабер.

— У вас такой вид, будто собираетесь отвести меня в тюрьму, — пробурчал Лесли Стив. — Да пустите меня, я умею ходить и без вас! — вдруг вскипая, добавил он, отталкивая их руки.

Йеллинг с Фабером молча повели его к стоящей на дороге машине.

— И могу я узнать, что вы намереваетесь со мной делать? — заорал Стив, приходя еще в большее раздражение от их молчания. — Почему вы за мной шпионите?

Он спотыкался так, как изображают пьяных актеры в театре, и им то и дело приходилось поддерживать его, чтобы он не упал.

— Мы отвезем вас домой, — все тем же заботливым тоном сказал Йеллинг. — Оставьте ваши страхи.

— А почему вы за мной следите? Что вы высматриваете? Разве я не могу прийти туда, где погибла моя Люси? Разве нельзя мне приходить и смотреть на это место? Я любил ее и прихожу сюда вспоминать о ней…

Они подошли к машине. Лесли Стив орал как сумасшедший и размахивал руками. Фабер, подчиняясь Йеллингу, с трудом сдержал желание надеть на него наручники и пинками загнать в машину.

— Садитесь, садитесь, пожалуйста, — увещевал его Йеллинг, распахнув дверцу машины.

— Черта с два сяду! — еще громче заорал Стив, отшатнувшись от машины, в то время, как таксист, забавляясь, с усмешкой следил за происходящим. — Я свободный гражданин, я профессор! А вы всего лишь пара легавых! Прочь! Не прикасайтесь ко мне!

Йеллинг побледнел.

— Но, мистер Стив, прошу вас…

Видя замешательство Йеллинга, Фабер не мог больше сдерживаться. У него в жилах текла кровь полицейского, а не водица, а кроме того, его выводили из себя смешки таксиста, который даже предложил: «Хотите, я вам помогу?»

Профессора Лесли Стива поразил точный и категоричный удар в челюсть. Профессор издал стон, пошатнулся и упал в объятия Фабера, который швырнул его в машину, как мешок с картофелем.

— О, боже мой! — в ужасе воскликнул Йеллинг. — И что же мы теперь будем с ним делать?

— Теперь мы отвезем его в кутузку, а завтра допросим. Хороши мы были бы, если бы слушали пьяных. Неизвестно, сколько тут бы с ним валандались.

— Нет, нет, только, ради бога, не в участок! — взмолился Йеллинг, влезая в машину и, превозмогая себя, садясь рядом с бездыханным телом Лесли Стива. — Мы отвезем его к нему домой.

— Как прикажете, — терпеливо ответил Фабер. — Дело хозяйское. Мне-то все равно.

Артур Йеллинг дал адрес:

— Бордер-Хилл, дом 3/3, — и водитель недовольно поморщился. Ему явно не хотелось ехать туда так поздно.

Но он довез их довольно быстро, и Йеллингу не пришлось ни торопить его, ни объяснять дорогу.

У дома Стива они вышли. В одном из окон горел свет. Таксист и Фабер взяли профессора под руки и потащили, к двери. Йеллинг постучал.

Открыл сам Джереми Стив.

— В чем дело? — проворчал он, но, увидев отца в таком состоянии, так же холодно спросил:

— С ним произошло какое-то несчастье?

— Да нет, — ответил Йеллинг. — Мы нашли его на берегу Девилиза… Наверно, немного выпил…

— Он мертвецки пьян, — поправил его Джереми Стив. — Посадите его вон там на стул, мы сами им займемся.

Оливер Стив сидел в углу комнаты с газетой в руках. Он даже не встал, не пошевелился. Лицо его ничего не отразило. Это была не бесстрастность. Это было полное равнодушие.

Усадив профессора на стул, — руки его болтались, голова упала на стол, — Фабер и таксист вышли. Йеллинг со шляпой в руках на мгновенье задержался, глядя на двух братьев. Они обменялись с ним взглядом, в котором даже не было раздражения.

Наконец Йеллинг проговорил:

— Возможно, я зайду завтра утром, если вам не помешаю.

— Мы с братом будем дома в полдень, — ответил Джереми Стив.

Йеллинг вновь взглянул на них, сначала на одного, потом на другого, спокойно, без вызова, но довольно пристально.

— Благодарю вас, — и вышел.

Он не добавил «до свидания», потому что знал, что все равно не получит ответа.

VII. Бежать — значит быть виновным!

Вода в ванне была прохладной. Майкл Мэттер, Барон резины, как он себя в шутку называл, плескался в ванне, похрюкивая от удовольствия, в то время как Мак пытался намылить ему голову.

— Ну, что скажешь? Отличный сегодня денек, Мак.

— Так точно, сэр.

— Холодная ванна каждое утро, даже зимой. Проживешь до двухсот лет.

— Конечно, сэр.

Майкл Мэттер удовлетворенно улыбнулся. Ему нравилось разговаривать с Маком, потому что тот всегда говорил ему «сэр». Всего десять лет назад-никто за него, Майкла Мэттера, не дал бы и ломаного гроша. А теперь у него роскошный дом, два шофера, несколько слуг, и Мак купает его в ванне. Прекрасная штука — деньги. И Мак ему нравился, потому что никогда не возражал. Он терпеть не мог спорить. Он чуть не умер со смеху, когда ему рассказали, что у одного магната над столом висел плакатик: «Я ценю тех, кто умеет сказать мне «нет». Старый дурак. Кого он думает провести? Слово «нет» Мэттер позволял говорить себе только сам, а все другие пусть остерегутся даже об этом подумать.

— Гляди, какая у меня атлетическая фигура, Мак.

— В самом деле, сэр.

— А ведь мне сорок пять. Даже двадцатилетнему со мной не справиться.

— Никогда не справиться, сэр.

Разговор продолжался в таком духе, как каждое утро, когда он принимал ванну. У Барона резины была привилегия — просыпаться неизменно в хорошем настроении. Каждый день в семь утра он был на ногах, когда бы накануне не лег. Он работал как каторжный. Очень редко позволял себе отдых, развлечения и требовал от всех других, чтобы они работали, как он, и сидели в конторе допоздна. Поэтому все служащие его ненавидели, кроме нескольких человек, считавших его просто забавным идиотом.

Утреннее солнце заливало светом просторную ванную комнату, играя на кафеле, никелированных кранах. Операцию по вытиранию головы хозяина Мак проделывал с осторожностью и тактом, приводившими Мэттера в восторг.

Но вдруг раздался осторожней стук в дверь.

— Войдите! — весело крикнул Мэттер.

Вошел пожилой слуга, с головы до ног в белом, и протянул на подносике визитную карточку.

— Что за болван приходит с визитом в семь утра? — расхохотался Мэттер, беря карточку мокрыми руками и читая, что на ней написано. — «Артур Йеллинг из Центрального полицейского управления…» И приписка: «Срочно! Извините!»

Лицо его на мгновенье омрачилось, но к нему тотчас вернулось веселое настроение.

— Ну что ж, сейчас сыграем с ним шутку. Скажи, что я в ванной и выйду только через час. Если хочет, чтобы я его принял немедленно, пусть идет сюда, в ванную, — и расхохотался.

— Слушаюсь, сэр.

Слуга исчез. Через минуту возвратился и доложил: — Мистер Артур Йеллинг здесь.

Он распахнул дверь, и Йеллинг вошел.

Мэттер этого не ожидал. Он думал, что тот будет его дожидаться. Но он не знал Йеллинга. Инспектор терпеть не мог шуток, а особенно отсутствия к нему уважения. Когда он считал, что кто-то проявляет к нему неуважение, вся его робость разом пропадала.

— Добрый день, мистер Мэттер. Мне очень жаль, но мне действительно нужно срочно с вами поговорить.

Мэттер сразу вроде поскучнел. В самом деле, нелегко разговаривать в голом виде, когда собеседник полностью одет.

— Я не даю вам руки, потому что она мокрая, мистер Йеллинг. Это опять насчет той истории с Пэддером? — проговорил он. По счастью, от мыльной пены вода в ванной стала непрозрачной, и были видны только его грудь и плечи.

— Да, мистер Мэттер, — очень вежливо, но холодно отозвался Йеллинг. — Мне нужно выяснить у вас еще один вопрос.

— Спрашивайте, пожалуйста, если вам не мешает Мак, — сказал Мэттер, указывая на молодого слугу, продолжавшего старательно обтирать его тело губкой.

— Неважно. Я могу говорить и при нем. Дело в следующем. Патрик Жеро был знаком с некой Люси Эксел. Как вам известно, ее убили в тот же день, что и Жеро.

— Знаю, знаю, черт возьми… Эй, Мак, побыстрее.

— А вы были знакомы с миссис Эксел?

— Да, конечно. Ведь она, если не ошибаюсь, работала кассиршей в «Караван-холле»? Когда я ходил туда к Пэддеру, я всегда ее видел.

Несмотря на сердечный тон Мэттера, Йеллинг продолжал держаться все так же холодно и официально.

— Благодарю вас. А как вы думаете, в каких они были между собой отношениях?

— Ах, право, не знаю. Но при желании позлословить это было бы нетрудно сделать.

— Видите ли, мистер Мэттер, тут дело не в желании позлословить. Надо получить доказательства того, в каких отношениях состояли Жеро и Люси Эксел.

Мак взял большую махровую простыню и, сделав из нее подобие ширмы, дал возможность Мэттеру вылезти из ванны.

— Доказательств у меня нет. Но когда я вижу мужчину вместе с хорошенькой женщиной, мне этого достаточно, и я знаю, что на этот счет думать.

Чувствительность Йеллинга была задета таким грубым подходом к этому вопросу. Он не мог себе представить, как Сандер мог характеризовать Мэттера как «абсолютно порядочного человека».

— Так, значит, если бы я вам сказал, что Люси Эксел и Жеро вместе бежали в тот вечер, когда их убили, вы сочли бы это вполне вероятным?

— В высшей степени, — ответил Мэттер, начав одеваться под опытным руководством Мака. — Люси замужем, и им не оставалось ничего другого, как бежать.

— Разве Жеро был способен на подобный поступок?

— Жеро был человек горячий. Он был способен не только на это, но и на многое другое. Вы не видели его сталепрокатного завода? Основать такое предприятие с весьма ограниченными финансовыми возможностями и без всякого опыта… Ему чертовски повезло — вот что я вам скажу.

Вернулся пожилой слуга, принес телефон и включил в розетку возле ванны.

— Вас спрашивают из «Недвижимости», — доложил он.

— Сегодня утром все, видно, свалились с кровати! — усмехнулся Мэттер, беря трубку.

Последовал долгий разговор о каких-то срочных поставках и процентных отчислениях. Наконец Йеллинг сумел задать приготовленный им вопрос:

— Вам случается работать в конторе вечерами?

— Разумеется. Мне кажется, я уже об этом говорил, — ответил Мэттер, причесываясь и смотрясь в зеркало над умывальником.

— Но в день гибели Жеро ваши коллеги из правления пришли в контору к половине десятого, значит, вы были один, ожидая их прихода…

— Конечно. Сидел в одиночестве в своем кабинете и работал, пока они не явились. Но я сделал уйму телефонных звонков. Наверно, вы их уже проверили, — закончил он с легкой иронией.

— Да, проверили, — ответил Йеллинг. — Но нет никого, кто мог бы засвидетельствовать, что с восьми до девяти вы не покидали кабинета, так как в течение этого отрезка времени вы никому не звонили…

— Надо же! — засмеялся Мэттер, уже совсем готовый, надевая домашнюю куртку. — Уж не утверждаете ли вы, что я незаметно вышел из кабинета и здания компании и отправился прикончить Пэддера?

— Нет, нет… разумеется… — любезно запротестовал Йеллинг. — Но все равно надо бы это доказать. Знаете, это лишь формальность, но из-за этой формальности мистер Эндрью Симей… — тут Йеллинг умышленно сделал долгую паузу.

— Ну и что же с ним произошло? — спросил Мэттер, собираясь уйти из ванной.

— Да вот, он не сумел подтвердить некоторых своих показаний… а потом, кажется, решил убежать… Возможно, это не совсем подходящее слово… Но, в общем, он говорил, что собирается в деловую поездку…

— Ну и что же? — спросил Мэттер, лицо его омрачилось, но выражало большой интерес.

— Вчера вечером мы были вынуждены задержать его в Центральном управлении.

— Вы его арестовали?

— Ну, не совсем так… Но в общем-то…

Это была сущая правда. Йеллинг, глядя в лицо Мэттеру, изучал, как тот воспринял эту новость. Барон резины встревоженно нахмурился.

Он пригласил Йеллинга покинуть ванную, проводил в богато обставленную гостиную и усадил в кресло.

— Но это же неслыханно. Разразится большой скандал… Чтобы такого человека, как он, арестовали за убийство Пэддера… — задумчиво проговорил Мэттер.

— Мы просили мистера Симея не протестовать и не поднимать шума вокруг ареста. Ведь если разразится скандал, то пострадают лишь он сам и его дела, — разъяснил Йеллинг.

Майкл Мэттер поправил воротничок, потом лицо его озарилось, будто в голову ему пришла неожиданная мысль, и он иронически спросил:

— Вы что, намекаете, что если я тоже не представлю убедительного алиби, то и меня может постичь судьба Симея?

— Не думаю, чтобы это случилось, — спокойно ответил Йеллинг. — Но было бы куда лучше, если бы вы представили точные доказательства насчет того, что вы делали семнадцатого вечером между восемью и девятью. Я и пришел именно для того, чтобы вам это сказать.

Йеллинг поднялся, а Мэттер остался сидеть, ошарашенно глядя на него снизу вверх.

— И Симей, и я, — немного помолчав, произнес он впервые за весь разговор решительным и серьезным тоном, — занимаем достаточно высокое общественное положение, у того и другого есть имя и сфера деятельности, которые сами за себя говорят. Нас нельзя арестовать или задержать просто так, как каких-то двух бродяг. И еще меньше нас можно с такой легкостью обвинять в убийстве.

— Совершенно справедливо, — согласился с ним Йеллинг, продолжая держаться отчужденно и холодно (он не забывал, что его приняли в ванной). — Но всем известна ваша антипатия, даже можно сказать — ненависть к Патрику Жеро.

— Но одно дело говорить, что Пэддер дурак, а другое — его убить! — взвился Майкл Мэттер. — Вы чувствуете разницу?

Йеллинг не ответил, ограничившись неопределенным жестом. Тогда Мэттер поднялся и проговорил:

— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал. Мне нечего больше доказывать сверх того, что я уже доказал… — В голосе его слышалась с трудом сдерживаемая ярость. — Но хотел бы я посмотреть, посмеете ли вы арестовать меня, как Симея!

Наконец-то, уже выйдя на улицу, Йеллинг улыбнулся. Разыгрываемая им шахматная партия развивалась неплохо. Его метод — доводить противника до белого каления — себя оправдывал. Когда вчера вечером, отвезя Лесли Стива домой, он возвратился в управление, то рассказал Сандеру об этом своем методе, и, к собственному удивлению, тот его полностью одобрил.

— Вы правы, Йеллинг, — сказал ему Сандер. — Пора размотать этот клубок. Мы до сих пор не знаем, кто тут замешан — Симей с Мэттером или Стивы. Но думаю, не ошибусь, если скажу: других ниточек здесь нет. Мы имеем дело с людьми, которые многое знают и так хорошо заметают следы, что нам их не поймать в ловушку. Но мы их припрем к стене. Прежде всего, как вы и предлагали, арестуйте Симея. А завтра утром отправляйтесь к Мэттеру и хорошенько его припугните. Потом мы должны будем что-нибудь придумать и для Стивов, чтобы вывести их из себя. Я знаю, что эти аресты ни к чему. Более того: у нас из-за них будет уйма неприятностей, но, держа этих людей на поводке, мы сможем довести их до бешенства, так взбесить, что кто-то из них и расколется…

Именно в этом, как со свойственной ему грубостью изложил ее капитан Сандер, и состояла новая тактика, примененная Йеллингом. Так как дело застопорилось, чтобы сдвинуть его с мертвой точки, надо было придумать что-то новенькое.

Новая тактика Йеллинга помогала увидеть, что как Стивы, так и Мэттер с Симеем знают куда больше того, что говорят. Надо заставить их выложить все до конца. Но как? Доводя до белого каления. Мучая. Притворяться, играть роль можно недолгое время — ну час, ну день, но, когда у тебя каждую минуту требуют доказательств, надоедают тебе, оскорбляют, это становится невозможным.

Поэтому и посадили Симея. Неожиданно к нему до-мои явились двое агентов, затолкали его в такси и доставили в Центральное полицейское управление. Он и пикнуть не успел, как угодил за решетку. Предполагалось продержать его два-три дня в полной изоляции, а потом выпустить, а на следующий день опять арестовать. Если ему что-то известно, он расколется.

Следуя этой тактике, Йеллинг отправился и к Мэттеру и имел с ним тот разговор. Угрожающий, раздражающий, способный вывести из себя и заставить выложить то, что он знает.

Затем настала очередь Стивов. Этих людей вряд ли можно было так легко вывести из равновесия. Их бесстрастное спокойствие, равнодушие были поистине каменными. Йеллинг с Сандером довольно долго прикидывали, что предпринять, потом Йеллинг сказал:

— Можно попробовать с врачом…

— Каким врачом? — спросил Сандер.

— Мисс Кэрол больна. Но к ней никогда не звали доктора. Мы можем сделать вид, что не верим в ее болезнь, и послать к ним для проверки муниципального врача. Нам наплевать, действительно она больна или нет, но посмотрим, как они воспримут эту проверку…

— Прекрасная мысль! — воскликнул Сандер. — Они позеленеют от злости. Завтра утром пораньше я пошлю врача в сопровождении полицейского. И скажем, чтобы они с этими Стивами не очень-то миндальничали…

— Именно это я и хотел предложить, мистер Сандер: они должны вести себя как можно менее любезно.

В тот вечер Йеллинг улегся спать очень довольный. Одобрение со стороны Сандера, его начальника, радовало Йеллинга как хорошая отметка, полученная школьником. Назавтра поутру он посетил Мэттера, а теперь сидел в своем кабинете и беседовал с врачом, который осматривал Кэрол Стив — доктором Джоном Ейсом.

— Уверяю вас, что, если бы меня не сопровождал полицейский, я там натерпелся бы страху, — рассказывал, улыбаясь, врач. — Прежде всего, сам этот дом, эта вонь, эти люди. А кроме того, мы явились к ним ни свет ни заря — в полседьмого. Полицейский изо всех сил стал дубасить в дверь. Открыл нам какой-то заспанный тип лет сорока со зверской рожей (наверно, Джереми, подумал Йеллинг), который, едва услышав слово «полиция», начал вопить, что он до восьми утра вправе не отворять. Полицейский убедил его, сказав пару теплых слов, и он нас впустил. Когда мы сообщили цель прихода, он готов был вышвырнуть нас обратно на улицу. На шум по винтовой лесенке спустились со второго этажа двое мужчин и женщина. После долгой дискуссии благодаря энергичному вмешательству полицейского наконец все же удалось осмотреть Кэрол Стив…

— Как вы ее находите? — спросил Йеллинг.

— У нее, несомненно, сильное нервное истощение. Но в остальном — все в порядке. Говорит, что вот уже два месяца у нее иногда сильно повышается температура. Может, и так, при нервном истощении это вполне возможно. Но в тот момент, когда я ее осматривал, никакого жара у нее не было. Скорее мне кажется, что она плохо питается…

— Они бедняки, — сказал Йеллинг, — вполне может быть, что она недоедает.

— Вот справка, — сказал Ейс. — Вы не желаете предложить мне еще что-нибудь в таком роде?

— Кто знает, — улыбнулся Йеллинг и попрощался с врачом.

Теперь оставалось только ждать, пока созреют плоды новой тактики. Йеллинг сложил медицинскую справку и сунул в карман. Но это было еще не все. Пусть Стивы не думают, что им так пройдет происшедшее вчера вечером. Лесли Стив, обнаруженный пьяным на берегу реки, — это след, которым нельзя пренебрегать. И Йеллинг не собирался оставлять его без внимания. Ровно в половине первого он был на Бордер-Хилл и стучался в дверь развалюхи Стивов.

Ему отворил сам Лесли Стив с опухшей физиономией — со вчерашнего похмелья и от кулака Фабера. В большой комнате сидели за столом Джереми и Кэрол.

Никто с ним не поздоровался. Джереми указал на стул, и Йеллинг сел. Стол был накрыт на троих. На клеенке стояли три глубокие тарелки с красным густым супом, от которого шел малоаппетитный запах. Кэрол молча ела, не поднимая глаз от тарелки и время от времени отламывая кусочек хлеба от ломтя, лежавшего рядом со стаканом. Джереми отвратительно чавкал и отдувался, хлебая густой суп. Странно, что эти моралисты не усвоили более изысканных манер поведения за столом. Что же до Лесли Стива, то он сидел, уставившись опухшими глазами на стоявшую перед ним тарелку, и не ел.

Молчание становилось поистине тягостным. Уличный зной проникал в дом, превращая его в раскаленную печь, было нечем дышать. Йеллинг как ни пытался, не находил нужных слов и не знал, с чего начать. Первым заговорил Джереми Стив.

— Вы пришли за объяснениями по поводу случившегося вчера с моим отцом? — спросил он.

— Не за объяснениями, — сладко ответил Йеллинг. — Лишь задать несколько вопросов.

— В таком случае объяснений от вас потребую я, — с плохо скрытым вызовом произнес Джереми. — Прежде всего, почему мы, как преступники, подвергаемся слежке? Мы не можем ступить ни шагу без того, чтобы ваши люди не следили за нами. Во-вторых, почему вчера вечером моего отца избил ваш полицейский? Благодарю вас, что вы доставили его домой, но считаю, что не было никакой необходимости его бить…

Артур Йеллинг смущенно потупился.

— Это со стороны полицейского были неправильные действия, которым я не успел помешать, — сказал он. — Мистер Стив сопротивлялся и не давал отвезти его домой, как мы хотели для его же блага…

— Пусть и так, — продолжал Джереми. Он перестал что-то вылавливать в похлебке и резко отодвинул тарелку. — Но объясните, на основании какого закона или постановления мою сестру полицейский врач насильно подверг осмотру. И к тому же в полседьмого утра. Я не хотел слишком энергично протестовать, потому что я дисциплинированный гражданин, но требую, чтобы мне объяснили причину этого произвола.

Йеллинг не знал, куда ему деться. Все вокруг молчали. Кэрол и Лесли Стив избегали смотреть на него, словно его тут не было. Можно было подумать, что допрашивают тут не их, а его.

— Я понимаю, что у вас есть основания сердиться… Но в интересах расследования нам иногда приходится быть не столь вежливыми, как бы хотелось…

— При чем тут вежливость? Это чисто правовой вопрос, — возразил Джереми.

Начиная нервничать, Йеллинг становился менее робким.

— Если уж разговор зашел о праве, то полиция вольна делать все, что считает необходимым для выполнения возложенных на нее обязанностей.

Лесли Стив по-прежнему сидел, склонившись над тарелкой. Наверно, у него еще трещала голова, это было видно по его глазам.

— Ну раз так, то нечего и спорить. Я вообще не люблю дискуссий. Спрашивайте, что вам надо.

Йеллинг взглянул на Кэрол и проговорил:

— Я хотел спросить у мистера Лесли Стива, почему он вчера вечером находился у дороги на Конкорд, как раз в том месте, где были убиты Жеро и Люси Эксел?

Это был прямой вопрос. Йеллинг задал его, опустив глаза на рисунок клеенки в мелкую клеточку. Лесли Стив чуть приподнял голову, на какое-то мгновенье уставился на худощавое, с тонкими чертами лицо Йеллинга, потом поглядел на сына и, продолжая вертеть в руке ложку, ответил:

— Я очень любил Люси. И никак не могу успокоиться. То и дело мне кажется, что она еще здесь, с нами, я действительно был к ней очень привязан. Вчера я не выдержал, также и по другим причинам, и решил туда поехать. Такая вдруг напала на меня тоска. — Лицо его покраснело и напряглось. И чуть ли не с яростью он добавил: — Разве запрещено людям иногда тосковать?!

Сейчас было самое время вновь прибегнуть к избранной им тактике, и Йеллинг не преминул этим воспользоваться. Он был немного обескуражен раздраженной реакцией Стивов, но следовало попробовать.

— Я лично готов верить вашим словам, — негромко проговорил он, — но полиция не очень-то склонна верить таким вещам. Она, наоборот, полагает, что преступник часто возвращается на место преступления, не в состоянии справиться с силой, которая туда его неудержимо влечет.

— Идиоты! — взорвался Лесли Стив, теряя над собой контроль. — Надо быть сумасшедшими или полными идиотами, чтобы придумать такое!.. Выходит, что это мы предполагаемые убийцы? Значит, по-вашему, это мы убили Люси? Вы шпионите за нами, мучаете нас, потому что мы, считаете, способны отправить на тот свет женщину из собственной семьи!

— Папа, пожалуйста, успокойся! — вмешалась Кэрол, кладя руку на плечо отца.

Йеллинг не подал вида, что слышал оскорбление. Напротив, он был доволен, что его расспросы вывели из себя старика. Однако не надо пережимать.

— Да никто этого не говорит, мистер Стив. Но пока мы не найдем разгадку этого дела, мы не можем слишком церемониться ни с вами, ни с кем другим.

— Ладно, ладно, спрашивайте дальше, — сказал Лесли Стив, взяв себя в руки. На нем была все та же облитая кофе рубашка. Видно, он не успел еще ее постирать.

— Еще более серьезно то, мистер Стив, — продолжал Йеллинг, — что вы были… были пьяны, и полицейский слышал, что вы плакали… Я не хочу лезть вам в душу, но мне кажется, что эта поездка на реку, то, что вы напились, ваши рыдания — все это нельзя объяснить, как вы выразились, приступом тоски. Может, есть нечто другое, о чем вы не хотите сказать?..

— Нет. Ничего другого нет, — резко ответил Лесли Стив.

— То, что вам известно, могло бы очень пригодиться для нашего расследования, помочь нам раскрыть правду. А умалчивать было бы не только нехорошо, но и опасно…

— Я вам уже сказал, что ничего другого нет — и все тут.

— А я не думаю, что это так… — отважился возразить Йеллинг и приготовился к новой вспышке.

— Думайте, что хотите, но это правда, — неожиданно совсем спокойно ответил Лесли Стив и, опустив ложку в тарелку, начал есть.

Вмешался Джереми:

— Нам нет никакого дела до того, верите вы нам или нет.

— Да, все это, может, и так, — сказал, вставая, Йеллинг и пошарил в кармане, в котором лежала зубная щетка. — Но я все равно должен вам совершенно откровенно сказать: вы не можете не согласиться, что с психологической точки зрения выглядит очень странно, что мистер Лесли Стив вчера вечером отправился на берег Девилиза и вел себя там так, как мы видели. А ваши ответы на мои вопросы ничуть не объясняют всей странности вашего поведения.

— Пусть это странно, но это так, — сказал Джереми. — Отец не может вам сказать того, чего нет, как бы это ни казалось странным.

— Хорошо, — проговорил Йеллинг с таинственным видом, который иногда на себя напускал. Потом извлек из кармана зубную щетку и показал им. Это была обыкновенная щетка, сильно стершаяся от употребления, с тонкой розовой пластмассовой ручкой. — На днях, — сказал он, — я позволил себе взять на время этот предмет. Могу я сейчас положить его на место?

‘ Он быстро обвел взглядом Лесли, Кэрол и Джереми и стремительно подошел к комоду, открыл крайний ящик — тот, на котором было написано «Люси», и водворил на место щетку.

— Извините, — проговорил он, выпрямляясь.

Стивы молча глядели на него. Это было в их обычном духе. Йеллинг большего и не ожидал. Слегка поклонившись, он направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся и спросил:

— А мистер Оливер Стив сегодня не придет?

— Нет, не придет, — ответила Кэрол.

Йеллинг поблагодарил ее легким поклоном.

— Мог бы я узнать, где его найти? Может быть, на работе?

— На работе его нет, — ответил Джереми. — Я утром говорил с ним по телефону, и он мне сказал, что уезжает.

— Уезжает? — слегка удивленно переспросил Йеллинг.

— А что, разве он не может уехать? — задал вопрос Лесли Стив, с раздражением глядя на него.

— Вам так кажется? — ответил Йеллинг. — Я только хотел с ним поговорить. Не знаете, когда он вернется?

— Нет, — грубо ответил Джереми.

— Извините, а… куда он уехал?

— Мы не знаем, — еще грубее отрезал Джереми.

— Еще раз извините, — пробормотал Йеллинг.

Вновь слегка кивнув головой, он вышел, медленно притворив за собой дверь.

Солнечные лучи отвесно падали на землю. В доме Стивов было темно, а улицу заливало такое яркое солнце, что Йеллинга ослепил этот резкий переход от темноты к свету. Он быстрым шагом направился к стоянке такси — той самой, где уже был за день до того, и взял таксомотор.

— В «Нитролин», — сказал он водителю.

В машине он на минутку расслабился, чтобы отдохнуть после нервного напряжения, которое его всякий раз охватывало после разговора со Стивами. Надо было как можно скорее найти Оливера Стива, считавшего, что он может вот так легко и беспрепятственно уехать, даже не сказав куда. Ясно было, что он отправился не по служебным делам, — в таком случае брат сразу же это сказал бы. А если не в командировку, то что заставило его уехать?

Разыскать следы Оливера в этот час было не так легко. Времени было половина второго, и в «Нитролине» он застал лишь сторожей и рассыльных, так как служащие возвращались после перерыва к четырем. Йеллинг навел справки и узнал, что прямой начальник Оливера Стива — Льюис Андерсон и живет он на Нью-Парк, 27. Он направился домой к этому Андерсону, который спал после обеда. Нарушив его послеобеденный отдых, он задал ему несколько вопросов.

— Мистер Оливер Стив, возможно, уехал по какому-нибудь служебному делу?

Заспанный Андерсон, раздраженный тем, что его неожиданно разбудили, слегка испуганно ответил:

— Нет, нет… Он взял полагающийся ему отпуск…

Йеллинг, подумав, задал следующий вопрос:

— Его отпуск начинался именно сегодня, или он попросил отпустить его пораньше?

Льюис Андерсон с удивлением на него уставился:

— А откуда вы знаете? — спросил он. — Он должен был уйти в отпуск в середине сентября, но вдруг сегодня утром попросил дать ему отпуск с сегодняшнего дня…

Расхаживая взад-вперед по затемненной прохладной гостиной мистера Андерсона, Йеллинг продолжал напряженно соображать. И спросил:

— В котором часу он ушел со службы?

— Около одиннадцати… Без десяти одиннадцать.

— Благодарю вас. Извините.

Йеллинг стрелой вылетел на улицу и велел таксисту отвезти его в Центральное полицейское управление. В своем кабинете он заглянул в железнодорожное расписание. Поездов, уходивших из города в одиннадцать с чем-то, было только два. Один — в Чарлзтаун, другой — в Буффало. Зайдя к Сандеру, он обзвонил от него все полицейские участки в городках вдоль обеих линий следования поездов, сообщив приметы Оливера Стива и дав распоряжение установить за ним наблюдение, как только его обнаружат, но, однако, не подвергать задержанию.

— Что это с вами? — спросил Сандер, когда он кончил звонить. — С чего вы вдруг охотитесь за Оливером Стивом? Вы что-то нашли насчет него?

— Нет. Но он хочет смыться, — ответил Йеллинг. — Это не простая поездка, я чувствую. Слишком уж внезапно. А кроме того, у Оливера Стива нет денег. Если уж он решил потратиться на поездку, значит, у него для этого серьезные причины.

Целый день Йеллинг безвыходно просидел у себя в кабинете, ожидая донесений. От волнения не мог найти себе места. Стрелки часов, казалось, застыли на месте. Раскалившая стены здания жара проникала внутрь, превращая служебные кабинеты в душные парилки и делая еще невыносимее ожидание.

В пять часов Йеллинг решился, будь что будет, выпить пива. Он послал за пивом полицейского и несколькими глотками осушил бутылку. Пиво было ледяное и тяжелым грузом давило на желудок, словно он проглотил кусок мрамора. Однако он чуточку успокоился. И как раз, когда он действительно был уже совсем спокоен и готов ждать еще хоть целые сутки, его вызвал к себе Сандер.

— Ваш подопечный в Чарлзтауне. Сейчас звонил начальник местной полиции. В гостинице он дал свое настоящее имя. По-моему, он не скрывается.

Йеллинг взял протянутый ему Сандером листок с заметками.

— Вы не могли бы дать мне машину сейчас же туда поехать? — несмело спросил он.

— Разумеется, — ответил Сандер, позвонил в гараж и дал необходимые распоряжения. Потом, обмахиваясь папкой с бумагами, заметил: — Вам ничего не говорит, что наш Оливер отправился в Чарлзтаун?

— Также и Эндрью Симей туда поехал вечером семнадцатого, — уже с порога сразу ответил Йеллинг. — Или, во всяком случае, сказал, что туда поехал…

— А то я уж думал, что вы не заметили этого совпадения, — с дружеской иронией усмехнулся Сандер.

Йеллинг попрощался и бегом спустился с лестницы. Во дворе его ждала машина.

— Если не ошибаюсь, в Чарлзтаун? — улыбаясь, спросил водитель.

— И на полной скорости, — отозвался Йеллинг.

Лучше бы он не отдавал такого приказания водителю полицейской машины. Безумная гонка два дня назад, когда он поехал за Лесли Стивом на берег Девилиза, перед этой просто бледнела. Автомобиль был одной из самых новых моделей, с мощным мотором. С места он сорвался одним прыжком со включенной полицейской сиреной, от пронзительного воя которой можно было оглохнуть. Центр города они миновали на скорости девяносто в час. Выехав за город, скорость перевалила за сто десять. Йеллинг даже не осмеливался попросить ехать помедленнее. У него просто захватило дыхание, и он поклялся себе никогда больше не просить ни одного шофера ехать побыстрее. Когда машина у въезда в Чарлзтаун замедлила ход, Йеллинг мысленно поблагодарил судьбу, что она еще раз сохранила жизнь.

— Найдите гостиницу «Вентея», — сказал он водителю.

Оливер Стив находился в своей комнате в гостинице, как и доложил Йеллингу полицейский, ведший за ним наблюдение. Средний брат из семейства моралистов лежал на кровати и глядел в окно на улицу. Он был в одной рубашке, без ботинок, растрепанный. Видно, только недавно проснулся. Услышав стук в дверь, он хриплым со сна голосом спросил:

— Кто там?

— Это Артур Йеллинг, мистер Стив, — сказал из-за двери инспектор, стараясь, чтобы его голос звучал как можно приветливее. — Откройте, пожалуйста.

Не прошло и двух минут, как Оливер открыл дверь. Он уже надел пиджак, ботинки и слегка пригладил волосы.

— Вы за мной шпионите так же, как и за отцом, — пробурчал он, впуская его в комнату. — Что вам от меня надо?

— Конечно, вы будете сердиться, но мне просто необходимо безотлагательно с вами поговорить.

И Йеллинг, не ожидая приглашения, которое, впрочем, вряд ли бы и последовало, опустился в обшарпанное кресло. Оливер Стив остался стоять и глядел на него с выражением неприкрытой враждебности на грубой физиономии.

— Почему вы так внезапно уехали? — продолжал Йеллинг.

Оливер посмотрел на него еще более враждебно и насмешливо ответил:

— Потому что мне так захотелось.

— Вы действительно вольны ехать куда и когда вам заблагорассудится, — согласился с ним Йеллинг, — но не должны забывать, что полиция еще не выяснила обстоятельства смерти вашей жены, и пока этот вопрос не разрешен, вам, Как и другим членам семьи, следует оставаться в распоряжении полиции.

В злобном выражении лица Оливера проглядывали усталость и страдание.

— Это все равно, что быть под арестом, — ответил он. — Но разрешите спросить: почему? Может быть, вы подозреваете, что жену мог убить я?

Йеллинг покачал головой и вежливо улыбнулся.

— Нет. Я ничего не подозреваю. Я ищу улики, хотя бы недоказанные. Ваше бегство, то, что никому не сказали, куда вы отправляетесь, может представлять собой неподтвержденную улику, если не доказательство.

— Доказательство чего?

— Значит, вы согласны с тем, что это бегство. Если бы это было не так, то вы меня бы поправили, когда я сказал «бегство»… А если это бегство, то, пожалуйста, объясните, от чего вы бежали?

Оливер Стив сел.

— Я уже больше не возмущаюсь вашими формулировками и выражениями, так же как вообще ничем другим, что вы могли бы сказать или сделать. Я просто вас терплю, — ответил он.

Теперь он выглядел таким измученным, каким Йеллинг раньше его никогда не видел. Возможно, Оливера Стива угнетало безликое убожество этого гостиничного номера. Хотя он, конечно, не привык к роскоши и комфорту, но обшарпанная и унылая обивка, грязные, пожелтевшие занавески, исходивший от мебели запах плесени — все это, наверно, раздражало его.

— Вы мне так и не сказали, зачем сюда приехали, — напомнил Йеллинг.

У инспектора впервые было ощущение, что этот человек у него в руках. Вероятно, в жестком характере Оливера Стива что-то сломалось, будто лопнула в механизме какая-то пружина.

— В отпуск. Я очень много работал этой зимой. Мне нужно отдохнуть.

Йеллинг на мгновенье остановил взгляд на свисающей с потолка почерневшей липкой ленте, на которой нашли смерть сотни неосторожных мух, и проговорил:

— Это мне кажется не совсем точным. Извините, что я осмеливаюсь так выразиться, но я действительно нахожу это недостаточно точным. Ведь отпуск у вас в середине сентября, не так ли?

Оливер Стив, казалось, был ошарашен его словами.

— Да, это так. Но я поторопился взять отпуск, потому что нехорошо себя чувствую.

— Кроме того, — продолжал Йеллинг, — кто же уезжает на отдых так внезапно, даже не предупредив домашних, куда именно намеревается ехать?

Оливер вовсе не казался обеспокоенным или взволнованным, но только ничего не отвечал. Один-два раза он вроде собирался заговорить, но так ничего и не сказал. Было видно, что ему хочется и не хочется говорить.

Тогда Йеллинг вернулся к своим старым методам, исполненным сердечности и гуманности.

— Я хочу, чтобы вы видели во мне друга, мистер Стив, а не полицейского. Мне не доставляет никакого удовольствия мучить вас, и чем скорее вы мне скажете то, что вам известно, тем скорее я перестану ходить за вами словно тень…

— Да ведь я ничего не знаю, — вяло возразил Оливер.

— Вы много знаете… — приблизившись к нему и положив ладонь на его руку, проговорил Йеллинг. — Может быть, вы знаете все. Также и ваши брат и сестра, также и ваш отец. Скажите им, что я знаю, что они знают. Обязательно скажите. Это слишком ясно, слишком очевидно… У меня нет никаких доказательств, я не имею представления, что именно вам известно, но уверен, что вы знаете. И скоро я все выясню. И тогда то обстоятельство, что вы не заговорили раньше и препятствовали расследованию, будет вменено вам как тяжкая вина. Помните это.

Оливер Стив бесстрастно его выслушал, но ничего не отвечал. Он упрямо молчал.

— Почему, например, — не дождавшись ответа, терпеливо продолжал Йеллинг, — вы приехали прятаться именно сюда, в Чарлзтаун?.. В тот вечер, когда убили вашу жену, тут находился один человек, которого вы, может быть, знаете — Эндрью Симей. — Йеллинг сделал паузу. — Этот человек сейчас в тюрьме. Арестован.

Оливер Стив немного отошел от напряжения, в котором находился.

— Арестован? За что? — спросил он с плохо скрываемым удивлением.

— Мы его подозреваем.

— В чем?

Йеллинг сделал неопределенный жест рукой.

— Да во многом. Но и в отношении его нет прямых улик. Но, если мы не нападем на другой след, его ждут серьезные неприятности. Он — единственный, кто физически мог находиться в тот вечер, когда были убиты ваша жена и Жеро, на семьдесят втором километре дороги в Конкорд, так как у него есть автомобиль. Он сказал, что в тот вечер поехал в Чарлзтаун, то есть сюда, а, как вы знаете, тут есть другая дорога, по которой за десять минут можно отсюда добраться до дороги на Конкорд…

— Но нельзя же арестовывать человека по такому ничем не подтвержденному предположению! — воскликнул Оливер, не замечая того, что наблюдавший за ним Йеллинг изумлен этой его неожиданной вспышкой. А заметив, сразу взял себя в руки.

— Вы знакомы с Эндрью Симеем?

— Нет. Никогда его в глаза не видел.

— Возможно, я ошибаюсь, но проявленный вами интерес к судьбе незнакомого человека кажется несколько чрезмерным.

На этот раз Оливер не медлил с ответом:

— Меня в равной мере возмущает как творимый вами произвол в отношении меня самого, так и в отношении других. Моя нетерпимость к вашему расследованию — это вопрос, касающийся не только лично меня. Это вопрос принципиальный…

— Ну, если так… — спокойно проговорил Йеллинг. — Но вы так и не сказали, почему приехали проводить отпуск именно в Чарлзтаун…

— У меня нет денег на далекие путешествия. Еду туда, где меньше трачу.

— Ответ, мистер Стив, кажется мне недостаточно точным. Чарлзтаун — не место для отдыха. Тут даже находится тюрьма… Что же было на деле, скажу вам я сам: вы около одиннадцати часов утра неожиданно решили уехать. Причин я не знаю, но вы пожелали как можно скорее исчезнуть из города и уехали под тем предлогом, что взяли отпуск. Но совершенно очевидно, имеются какие-то другие мотивы. И если бы это не было опасно, то вы бы их от меня не скрывали, как вы это делаете.

Это рассуждение Йеллинга приперло Оливера к стене, и, несмотря на всю свою бесстрастность, он не мог сдержать раздражения. Он сказал со злостью:

— Никаких других мотивов нет. Я утомился и сегодня начинаю свой отпуск. Куда ехать, мне было все равно, лишь бы подальше от города и от работы.

Йеллинг поднялся, молча сделал два-три шага по комнате и остановился перед Оливером Стивом.

— Мне очень жаль, — сказал он, — и прошу вас не терять спокойствия, но я буду вам благодарен, если вы согласитесь отправиться со мной в город, в полицейское управление.

Оливер Стив остолбенел:

— Вы меня арестовываете?

— Не совсем подходящее слово, — мягко сказал Йеллинг. — Но, в сущности, это одно и то же.

Нервными, резкими движениями Оливер Стив встал, пошел за лежащим на стуле кожаным портфелем, взял его под мышку и спокойно проговорил:

— Ну, пойдемте?

Они вышли из номера и спустились по лестнице в холл гостиницы. Оливер направился к кассе и заплатил по счету. Йеллинг тем временем перемолвился несколькими словами с полицейским, разыскавшим Стива в Чарлзтауне.

— Тут у вас еще жарче, чем у нас, — сказал Йеллинг. — Мы вам задали работы своим звонком.

— Да нет, я его быстро нашел. Городок у нас небольшой… — агент обвел глазами холл и встревоженно сказал: — Глядите, этот тип поднимается по лестнице. Уж не задумал ли он навострить лыжи?.. Присмотреть за ним?

— Нет, не нужно, — ответил Йеллинг, тоже глядя на Стива, который, отойдя от кассы, поднимался по той самой лестнице, по которой они только что спустились. — Наверно, что-то забыл в номере.

Они еще несколько минут болтали, но агент все больше нервничал.

— Уверяю, шеф, что мы дали ему смыться, с другой стороны есть еще один выход, по служебной лестнице.

Солнце садилось в серую мглу — легкий ветерок поднимал с выжженной солнцем земли тучи пыли. Йеллинг любовался этим зрелищем.

— Подождем еще немного, — сказал он. — Некуда спешить…

— Возможно, и так, шеф, но мне бы хотелось пойти взглянуть… — И агент бегом пересек холл и бросился вверх по лестнице.

Через несколько минут он вернулся возбужденный и встревоженный.

— Я вам говорил. Он смылся. Видели, как он выходил через сад… Проклятие! Но он далеко не уйдет, клянусь вам — из Чарлзтауна не убежишь!

— Нет, нет, — произнес Йеллинг с довольным видом. — Оставьте его, пусть себе бежит. Именно это я и хотел видеть…

И, поблагодарив агента, оставшегося стоять раскрыв рот, Йеллинг вышел из гостиницы и размашистым, легким шагом направился к автомобилю, чтобы возвратиться в город.

VIII. «Ах, моя Полли, ах, моя Полли…»

Наступило двадцать девятое августа. Со смерти Жеро и Люси Эксел прошло уже двенадцать дней. Сандер, приверженец научной теории в полицейских расследованиях, собрал уйму информации, донесений, фотографий, отпечатков пальцев. На основании всех этих материалов он образцово провел расследование, не упустив ни одной детали, но вся эта информация, все донесения и так далее и тому подобное не принесли никаких результатов. Стивам досаждали, их злили, выводили из терпения — все впустую. Эндрью Симея выпустили, потом вновь арестовали, затем еще раз выпустили — все впустую. Майкла Мэттера тоже всячески мучили — все впустую. Искали другие следы, другие версии. Устроили облавы на банды Хаванеро и Скаффа, «специализирующиеся на преступлениях и шантаже по заказу третьих лиц», — тоже впустую. Никто из этих деловых ребят не имел никакого отношения к делу Жеро.

А рассматривать версию о несчастном случае было невозможно. Более того: просто глупо. Два человека не могут умереть в результате несчастного случая так, как погибли Патрик Жеро и Люси Эксел. Перелом основания черепа показывал, что речь идет о предумышленном преступлении.

Артур Йеллинг, приверженец психологической теории в полицейских расследованиях, собирал лишь записочки в кармашках жилета. Они у него были всех фасонов и размеров. Йеллинг отрывал клочок от края газеты и на нем делал свои заметки.

Сейчас приверженцы двух противоположных теорий — один высокий, худой, корректный, робкий; другой среднего роста (по правде говоря, даже чуточку ниже среднего), мускулистый, сильный, экспансивный, шумный, сидели друг против друга в кабинете Центрального полицейского управления. Йеллинг что-то писал за своим столом старым-престарым «вечным пером», когда-то подаренным ему женой. Сандер курил и кашлял, глядя вокруг со скучающим видом.

— Я уже почти кончил, — сказал Йеллинг, на мгновенье подняв голову от стола.

— Не спешите. Я тем временем отдохну, — пробормотал, зевая, Сандер.

Прошло еще несколько минут, потом Йеллинг отложил ручку, перечел написанное и протянул листок Сандеру.

— Вот все неясные моменты, надо их изучить и посмотреть, не связаны ли кое-какие из них между собой.

Сандер взял листок и прочел:

1. Деньги, которые имел при себе Жеро в вечер, когда его убили, не были украдены, но найдены в сотне метров от места, где он убит.

2. Несомненно, должна существовать связь между смертью Жеро и смертью Люси Эксел, но не удается ее установить. Если Жеро вез с собой столько денег, значит, он отправился в деловую поездку, но, если он поехал по делам, при чем тут Люси, которая вовсе не была в курсе его дел?

3. Нельзя подозревать Стивов, поскольку Жеро убит в семидесяти двух километрах от города и более чем в восьмидесяти от их жилища. Достаточно определенно установлено, что все Стивы не позднее одиннадцати были дома. Поскольку у них нет машины, следует исключить, что кто-то из Стивов мог совершить преступление и успеть возвратиться в город к одиннадцати часам.

4. Девяносто процентов из ста, что отношения между Жеро и Люси Эксел были дружеские. В таком случае следует почти наверняка исключить, что Жеро и Люси задумали вместе бежать.

5. Поведение Стивов явно подозрительно, но спокойно. Из этого можно заключить, что они что-то знают относительно убийства, но не о самом убийстве. Кэрол, наиболее нормальная из всех Стивов, в конфликте с семьей, но все равно не выдает этого семейного секрета. Почему?

6. Не имеется ни одного письменного документа, ни одной фотографии, ни одной вещи, принадлежащей Люси Эксел, за исключением одежды, которые помогли бы лучше узнать покойную. О ней нам известно лишь то, что мы извлекли из актов гражданского состояния и некоторых собранных нами сведений.

7. Фанатическое пуританство Стивов и двойное убийство находятся в непримиримом противоречии. Жадность к деньгам и богатство Эндрью Симея и Майкла Мэттера также находятся в непримиримом противоречии с тем, что деньги Жеро не были украдены и оба промышленника не получили какой-то ощутимой выгоды от гибели Жеро.

8. То, что тело Люси Эксел найдено на таком большом расстоянии от тела Жеро, указывает, что если между двумя преступлениями и имеется связь, то произошло нечто такое, чего мы не знаем и что, вероятно, имеет важное значение.

Сандер кончил читать, положил листок на стол, некоторое время сидел в задумчивости, потом сказал:

— Мне не слишком ясен этот пункт, — и показал на седьмой пункт. — Что вы имеете в виду, говоря «непримиримое противоречие»?..

Йеллинг, всегда стремящийся к предельной ясности, покраснел при этом замечании.

— Я хотел сказать вот что… что хотя и можно допустить, но весьма странно, чтобы такие люди, как Стивы, вдруг стали преступниками, способными разбить голову двум людям, поджечь машину, а потом как ни в чем не бывало продолжать проповедовать нравственность…

— Но вы знаете лучше меня, что с фанатиками шутки плохи, — возразил Сандер.

— Да, конечно, — ответил Йеллинг. — Поэтому поначалу я сильно подозревал Стивов. Но потом пришел к выводу, что здесь фанатизм — одна из побудительных причин преступления, но не единственная. По-прежнему остается загадка с портфелем, набитым деньгами, найденным не в автомобиле вместе с трупом Жеро, как должно было быть, а далеко от него — в сотне метров. — Йеллинг закончил категорическим тоном: — Этому должна найтись причина. И, может быть, та же самая, по которой тело Люси не нашли рядом с телом Жеро.

— Но у нас нет доказательств, что Люси уехала вместе с Жеро.

— Нет, — быстро ответил Йеллинг, — но у нас есть доказательство того, что Люси умерла в результате перелома основания черепа, так же, как Жеро…

Сандер, казалось, со всем этим согласился. Но спросил:

— А другое противоречие?

— Другое противоречие в том, что если мы предположим, что Эндрью Симей илиМайкл Мэттер могут быть виновны, то непонятно, почему они из смерти Жеро не извлекли никакой выгоды, даже не украли деньги, которые у него были в портфеле. И непонятно также, какое ко всему этому отношение имеет смерть Люси… — Йеллинг воодушевился и еще пояснил: — В общем, проблема вот в чем: допуская, что у Стивов могла быть какая-то причина убить Люси Эксел, считая ее аморальной и так далее, полагая, быть может, что она собралась бежать с Жеро, почему они укокошили также и его? Они слишком логичны для того, чтобы совершать нелогичное убийство, еще одно, лишнее убийство. Допуская же, что убийство Жеро — дело рук Мэттера или Симея, к чему им было убивать также и Люси? Какая им от этого польза? Мир Жеро и мир Люси — это два слишком разных мира. Один мир промышленности, финансов, свободной жизни без излишних строгостей. Другой же — мирок тружеников, бедняков, фанатичных моралистов, обличителей богатства, тщеславия и пустоты жизни. Как эти два мирка могли пересечься в этом мире, как произошла эта трагедия?

— И это вы спрашиваете у меня, — иронически проговорил Сандер. — Я сделал все, что только мог и умел. И по-прежнему не сдвинулся с мертвой точки.

— Так и я, — невесело пробормотал Йеллинг. — Вся моя надежда теперь вот на эти восемь пунктов…

— И что же вы с ними думаете делать? — спросил Сандер не без некоторого сарказма. Он встал, ужасно закашлялся и, когда приступ кашля прошел, проговорил: — Мы с вами сидим в дерьме, дорогой Йеллинг. Мне уже дважды звонил наш самый высокий начальник и спрашивал про дело Жеро. И мне нечего было ему ответить…

— И все же разгадка здесь… — несмело сказал Йеллинг, показывая на листок с восемью пунктами.

— Будем надеяться, — меланхолически откликнулся Сандер и вышел.

Йеллинг остался один. Все утро он не покидал своего кабинета, потом поехал обедать домой, а во второй половине дня отправился на Бордер-Хилл, к Стивам. На небе собирались грозовые тучи. Задул ветер, и над плоским пустырем, где стояла дача Стивов, поднялись клубы пыли. Стемнело, как вечером, хотя было всего четыре часа дня.

Лесли Стив открыл ему, не удостаивая ни словом. Когда Йеллинг вошел, старик вновь уселся за стол и продолжал читать раскрытую перед ним книгу.

— Могу я на минутку подняться к мисс Кэрол? — спросил Йеллинг.

Не отрываясь от книги, Лесли Стив жестом указал на лестницу. Йеллинг, уже ничему не удивляясь, поднялся на второй этаж и постучал в дверь комнаты Кэрол.

— Войдите.

Кэрол была в халате и сидела у окна. Жалюзи были подняты, окно распахнуто в необъятное темное небо, на котором с глухой угрозой уже грохотал гром. Увидев Йеллинга, Кэрол ничуть не смутилась, словно она ожидала его прихода. Улыбнувшись, она указала на стул рядом с собой.

— Добрый день. Присаживайтесь.

Йеллинг поблагодарил и осторожно сел. В окно задувал свежий, почти холодный ветер, доносивший — как это ни странно для Бордер-Хилл — легкий аромат прелых осенних листьев, смешанный с запахом бензина и раскаленного асфальта.

— Вас не продует? — спросил Йеллинг. — Вы ведь еще не совсем поправились.

— Пожалуй, вы правы.

Кэрол закрыла окно, поискала в кармане халата сигареты и закурила.

— Мы, полицейские, наверно, действительно очень надоедливы, — помолчав, проговорил Йеллинг.

В ответ она сделала протестующий жест и любезно улыбнулась.

— У вас нет никаких сведений о вашем брате Оливере? — спросил Йеллинг.

— Никаких.

Йеллинг начал рассказывать самым естественным и равнодушным тоном:

— Мне удалось узнать, где он. В Чарлзтауне. Я тоже поехал туда, чтобы с ним встретиться. Попросил его вернуться со мной в город и зайти в полицейское управление, но он…

Кэрол Стив не проявила к его рассказу никакого интереса. Слушая, она то и дело поглядывала в окно. Раскаты грома становились все оглушительнее, и по стеклу застучали первые капли дождя.

— Но он удрал, — закончил Йеллинг. — Удрал, словно вор, который боится, что его арестуют.

Она с удивлением посмотрела на него. Ее лицо, только что спокойное и равнодушное, напряглось, и на нем появилось жесткое выражение, свойственное всем Стивам.

— Странно, — проговорила она.

— Да, в высшей степени странно.

— А что сделали вы? — спросила с некоторой тревогой Кэрол.

— Ничего. Дал ему убежать. Снова поймать его будет легче.

— Да, конечно, — согласилась Кэрол.

— Своим бегством он подтвердил мои подозрения, что он что-то скрывает.

— Да, конечно, — повторила Кэрол. — Вполне может быть.

— А вам не известно, что же такое он может скрывать? — вкрадчиво спросил Йеллинг.

— Думаю, что собственный стыд.

— Свой стыд?

— Ну да… Ваше расследование его унижает, раздражает, пугает. Мы, Стивы, не в силах выносить ваши подозрения. Иной раз мне самой хочется бежать.

Кэрол непрерывно курила, одну сигарету за другой. Говоря, она делала короткие паузы, чтобы затянуться.

— Мои братья молчат, потому что не любят говорить. Но я не такая, как они, и говорю вам то, что они никогда бы не сказали, — продолжала она. И затем: — Что это такое, например, за история с зубной щеткой, которую вы вчера нам показывали? А медицинский осмотр, который мне устроили ваши врачи? Это запугивание, произвол, подозрения.

Йеллинг в некотором замешательстве утвердительно кивнул.

— Да, действительно, — ответил он. — Наши обязанности весьма малоприятны… Значит, вы предполагаете, что Оливер бежал, чтобы избавиться от наших подозрений?

— Я не предполагаю, — тотчас возразила она. — Это в самом деле так.

— Но если нечего скрывать, то ему нечего и бояться.

— Неправда! — раздраженно ответила Кэрол. — Вы лучше меня знаете, что не виновные боятся полиции, а именно те, кто ни в чем не виноват.

— Это тоже верно, — признал Йеллинг, восхищаясь решительным и искренним тоном женщины.

Теперь уже полил ливень, и в комнате стало почти совсем темно. Кэрол встала и зажгла электричество. Холодный желтоватый свет лампочки наполнил маленькую комнатку. После долгой паузы Йеллинг проговорил:

— Вам покажется странной моя просьба, но я вижу, что ваши моральные воззрения чуточку отличаются от остальных Стивов. Не могли ли бы вы мне их изложить?

Однако Кэрол не выказала удивления. Она зажгла очередную сигарету и сказала:

— У меня нет никаких теорий. Я просто живу.

Немного помолчав, она продолжала:

— Братья думают лишь о далекой, абстрактной справедливости, холодной, как геометрическая теорема. Я же — о справедливости менее теоретической, более человечной. Их и отца оскорбляет и раздражает то, что произошло с Люси. А меня нет. Раз так случилось, значит, судьба.

— Это фатализм, — пробормотал Йеллинг.

— Да нет, не фатализм. Напротив, я считаю, что нужно бороться с судьбой, но за будущее, а не задним числом. Прошлого не исправишь.

— Тогда я думаю, что Люси, наверно, больше любила вас, чем остальных членов вашего семейства… — заметил Йеллинг.

— Люси была такая же, как я. Мы с ней одинаково думали, даже внешне были немножко похожи. Поэтому она и вышла за Оливера и, в общем, ладила с нами. И все было бы хорошо, будь у нас побольше денег.

Кэрол Стив говорила раскованно, словно вспоминала о чем-то далеком, но с лица ее не исчезало напряженное выражение. Когда она на минутку замолкала, слышался громкий стук дождя в окна.

— Если бы мы не были так бедны, я никогда бы ей не позволила ходить в «Караван-холл» и опять встречаться с Жеро. Я знаю, что ничего плохого в этом не было. «Караван-холл» — вовсе не ад, как считают братья, а Жеро по-отечески относился к Люси. Но если бы она не стала туда вновь ходить, может, она была бы еще жива.

— Значит, вы считаете, что если мы хотим найти разгадку, то за исходную точку надо взять «Караван-холл»?

— Я ничего не считаю, — ответила, может быть, слишком категорично Кэрол. — Я только говорю, что, если бы Люси не ходила туда, может быть, она была бы еще жива.

Артур Йеллинг встал. Он хотел уйти, хотел сразу же отправиться в «Караван-холл», но увидел в окно настоящий потоп и, раздосадованный, вновь опустился на стул. Кэрол улыбнулась.

— Вы собирались бежать в «Караван-холл»? — спросила она. — Придется переждать ливень…

— Да, вы правы.

Некоторое время они молчали. Хотя лил еще сильный дождь, небо уже прояснялось, и раскаты грома становились все слабее и отдалялись. Йеллинг сказал:

— Знаете, полиция обычно собирает сведения, расспрашивая всех в округе, жителей соседних домов… Так вот, я узнал, что у вас есть один забавный обычай… извините, я не хотел сказать «забавный»…

— Какой же? — холодно спросила Кэрол.

— Не знаю, как бы точнее сказать… Я говорю то, что мне доложили, — продолжал Йеллинг. — …Вроде по вечерам, прежде чем лечь спать, вы все садитесь вокруг стола и…

— Это проверка нашей совести и морали, — как нечто совершенно естественное объяснила Кэрол. — Мы громко, вслух, рассказываем о том, что совершили недостойного за день, и даем обещание завтра быть лучше, достойнее.

Она говорила без улыбки, но в ее словах не чувствовалось никакого жара. Словно она сама не особенно-то верила в то, что ему объясняла.

— Проверка совести и морали… — пробормотал Йеллинг. — Люди по соседству говорят об этом как о каком-то колдовстве. Мальчишки подслушали в окно…

Вновь наступило молчание. Йеллинг поднялся, так как на небе появились голубые просветы, дождь ослабел, хотя еще не совсем прекратился.

— Последний вопрос, — сказал он. — Я не раз спрашивал себя, как такой человек, как ваш брат Оливер, мог познакомиться с Люси Эксел и на ней жениться? Ведь он не был завсегдатаем «Караван-холла» и не из тех, кто волочится за кассиршами кафе…

Прежде чем ответить, Кэрол хорошенько подумала, потом покачала головой.

— Не знаю… В самом деле, не знаю, — ответила она. — И мы тоже толком этого не поняли. Однажды он привез сюда женщину и сказал, что на ней женится: это была Люси.

В голосе Кэрол звучали чуть ли не нежность и сожаление. Йеллинг это заметил, но не подал виду. Он попрощался легким поклоном и подошел к двери.

— Извините, постараюсь по возможности вас как можно реже беспокоить… — отворил дверь, чтобы выйти, и вдруг, словно вспомнив что-то важное, остановился и спросил:

— А у вас в доме есть оружие?

— Что?

Йеллинг как можно вежливее повторил:

— У вас в доме есть оружие?

Кэрол раздавила ногой окурок.

— Да, — спокойно ответила она. — Старый револьвер отца. Дом наш стоит на отшибе, и отец хотел, чтоб у нас было оружие.

Лицо Йеллинга отобразило тревогу и удивление.

— Но вы же о нем не заявили, — сказал он.

— Редко кто заявляет об оружии, которое у него дома. Заявляют, когда хотят получить разрешение на ношение…

— Вы должны были заявить о револьвере…

Кэрол улыбнулась.

— Знаю, знаю, теперь вы заставите платить штраф…

— Нет, штрафа, наверно, платить не надо, — сказал Йеллинг. — Но оружие я должен конфисковать.

Она изумленно на него уставилась.

— Да, очень сожалею, но это так… — смущенно пробормотал Йеллинг.

— Хорошо. Идемте к отцу, — холодно ответила Кэрол.

Они вместе спустились по узкой лестнице. Внизу Лесли Стив, по-прежнему сидя за столом, читал книгу. Вероятно, какой-то труд по философии, но очень возможно и то, что он вовсе не читал. Скорее казалось, что он только делает вид, что читает, чтобы ему не мешали размышлять; взгляд у него был сосредоточенный, как у человека, захваченного какой-то мыслью.

— Папа, — окликнула его Кэрол. — Мистер Йеллинг говорит, что должен конфисковать твой револьвер, потому что мы о нем не заявили…

Лесли Стив взглянул на инспектора с ледяной враждебностью. Он был еще более, чем обычно, растрепан, грязен и неаккуратен.

— Мой револьвер… — сказал он с усмешкой.

Встал, открыл большой шкаф, начал шарить на верхней полке, где стояла его философская библиотечка, и наконец извлек оттуда миниатюрный револьвер.

— Вот, — сказал он, протягивая его инспектору.

— Вы должны извинить меня… — начал Йеллинг.

— Кончайте вашу болтовню, — резко прервал Лесли Стив.

— Я хотел только спросить, есть ли у вас и патроны, — сказал Йеллинг, делая вид, что не заметил грубости.

Лесли Стив уже вновь усаживался за свою книгу. Недовольно отдуваясь, он возвратился к шкафу, снова стал шарить среди книг и наконец достал коробочку с дюжиной патронов.

— Вам еще что-нибудь нужно?

— Нет… Спасибо.

Йеллинг вышел на улицу. Сильный ветер разогнал последние тучи. Солнце выглянуло из-за напоминавших огромные клочья ваты облаков и, ослепительно блестя и сверкая, отражалось в лужах. Йеллинг сел в стоявший на конечной остановке автобус и доехал до центра города. Там вышел и пешком дошел до дома.

Первым делом он запер в ящик револьвер и патроны. Потом растянулся на диване. Он подумал, что отправиться в «Караван-холл» лучше вечером, когда закончится смена этой забавной кассирши-ирландки. Поэтому пока он мог вздремнуть. И он действительно заснул, но так, как умел делать только он, то есть не переставая размышлять. Поэтому, когда он проснулся, первое, о чем он подумал: проблем становится не меньше, а еще больше.

В самом деле, надо было ответить на такой важный вопрос: как это такой человек, как Оливер Стив, мог найти себе Люси Эксел и жениться на ней. Он это спрашивал у Кэрол, но она ответила, что не знает. Все же это было очень странно. Моралист, пуританин, как Оливер, и какая-то кассирша. Такая встреча не могла произойти без причины. Недостаточно объяснять это тем, что Оливер хотел «спасти» эту женщину. Нужно было еще какое-то объяснение. «Мне это скажет Мак-Рэнди», — пробормотал он себе под нос. Затем пошел умылся, поужинал, похвалив, как всегда, миссис Йеллинг за удивительно вкусные пирожки, потрепал по щеке сына, приставшего к нему с просьбой помочь решить трудную математическую задачу.

В без четверти десять Йеллинг уже был в «Кара-ван-холле», где царила обычная суета — толкалась толпа посетителей, гремела музыка, стоял оглушительный шум голосов. Кассирша Мак-Рэнди, едва увидев его, послала ему самую нежную и лукавую улыбку, от которой ему сразу стало не по себе.

— А я-то думала, вы меня уже бросили, — сказала она, продолжая обслуживать клиентов. — Когда мы в тот раз расстались, я подумала: вот один из самых симпатичных мужчин, которых я когда-нибудь знала.

Йеллинг покраснел.

— Ну, не стойте же как истукан. А то я начну сомневаться, что вам нравятся женщины с такими рыжими волосами, как у меня. Но это дело можно поправить — они крашеные. От природы-то я блондинка. Потом стала платиновой — это было модно, потом покрасилась в черный цвет, чтобы походить на Мирну Лой^[1], а теперь — рыжая… Не отстаю от моды…

Йеллинг попытался улыбнуться, но не был уверен, что это ему удалось. От смущения он готов был провалиться сквозь землю и хотел лишь поскорее выбраться из кафе и скрыться От насмешливых взглядов завсегдатаев, толпящихся у кассы и слышащих все, что говорит ему Мак-Рэнди.

— Вы, наверно, хотите опять угостить меня? А? Считайте, что приглашение принято. Я ведь не очень-то церемонюсь.

Йеллинг кивнул. Он не собирался опять приглашать ее ужинать, но кассирша уже сама себя пригласила.

— Подождите меня вон за тем столиком, я освобожусь через четверть часа, — сказала Энни Мак-Рэнди, указывая на свободный столик в нескольких шагах от кассы.

Йеллинг послушно уселся и заказал бутылку пива. Смущение постепенно начало проходить, и он вновь услышал наполнявший зал оглушительный шум. И в этом гуле голосов, криков, звуков музыки различил уже знакомый ему мотивчик. Тара-тара, тара-тара… «Ах, моя Полли, ах, моя Полли…»

Занятый своими мыслями, он не заметил, как пролетели четверть часа. Мак-Рэнди уже сидела за его столиком и насмешливо на него глядела.

— Вы что, задумались над тщетой человеческого существования? — спросила она. — А я подумала о том, что нам лучше перекусить здесь, потому что потом мне надо будет пойти с одной сослуживицей…

— Как вы хотите, — как истый кавалер ответил Йеллинг. — Да и для меня, наверно, лучше остаться здесь.

— Ну, значит, все довольны. Я вас на много не выставлю, потому как съем только бутербродик, — сказала Мак-Рэнди.

На ней уже было не черное шелковое платье, в котором она сидела за кассой, а юбка и жакет, может, и не слишком хорошо сшитые, но зато очень бросающиеся в глаза из-за своего ярко-синего цвета. Энни была почти элегантна.

Подозвав свистом проходившего мимо официанта, она сама заказала ему, что хотела, и с аппетитом съела, сидя молча, как послушная девочка, в ожидании вопросов Йеллинга. Потом ей показалось, что у того нет никакого намерения ее допрашивать, потому что он очень внимательно слушал песню, которую играл оркестр, и отбивал ритм пальцем по краю стола.

— Вам нравится? — спросила девушка. — Это «Прощание с Полли», песню сочинил дирижер нашего оркестра. Он взял старую народную мелодию и переделал, и песенка имела большой успех. Он всегда ее играет, чтобы побольше заработать, а кроме того, она нравится публике…

— Я как раз хотел вас спросить, как называется эта песенка, — проговорил Йеллинг. — И еще: как давно ее исполняют в этом кафе?

— Так вы чем интересуетесь: песенками или преступниками? — спросила Мак-Рэнди. — Я все не могу разобраться, что вы за человек.

— Иногда тех, кто ловит преступников, интересуют и песенки, — ответил Йеллинг, не вдаваясь, однако, в объяснения, «что он за человек».

— Ну, наверно, уже два-три месяца. И чем больше ее слушают, тем больше она нравится.

— Таким образом, — продолжал Йеллинг, — и тогда, когда Люси Эксел со своей золовкой приходила сюда к Жеро, играли эту мелодию?

— Конечно. Каждый вечер обязательно исполняют «Прощание с Полли».

Йеллинг, подождав, пока кассирша дожует второй бутерброд, заметил:

— Очень трогательная песенка. Прямо за душу берет. — Кассирша слушала его с насмешливым и вместе с тем удивленным видом, но он этого не замечал. — Старинная грустная мелодия с налетом современного безумия. Послушайте внимательно, когда сейчас ее заиграют только на губной гармонике. Она наводит на мысли о старом селении в долине в вечернюю пору. Жизнь там безмятежно-спокойна, люди встают рано поутру и отправляются в горы. А потом она заставляет подумать о том, что теперь все это ушло в далекое прошлое, что мы уже разочарованы, озлоблены, отчаялись…

Двое музыкантов на эстраде встали, вышли вперед и продолжали играть мелодию «Прощание с Полли» на больших губных гармониках, в то время как весь остальной оркестр умолк. И в самом деле, играли так, что музыка наводила на те мысли, о которых говорил Йеллинг.

— Ну вот, из-за вас я сейчас разревусь, — сказала Мак-Рэнди скорее всерьез, чем в шутку. — Ведь у каждого есть в сердце свое старое селение.

— Вот именно! — воскликнул Йеллинг, не замечая, что, воодушевившись, он говорит слишком громко. — В каждом из нас живет воспоминание о маленьком селении, где мы были когда-то счастливы и куда больше уже никогда не вернемся…

Спохватившись, он сбавил тон и уже по-деловому попросил Энни:

— Вы не могли бы позвать дирижера оркестра? Мне хотелось бы с ним поговорить.

— Вот уж вряд ли он обрадуется, — усмехнулась Мак-Рэнди. — У него уже были неприятности с полицией…

Но встала, направилась к эстраде и почти тотчас же возвратилась в сопровождении дирижера — очень элегантного молодого человека. Вид у него, однако, был испуганный и робкий.

— Энни сказала, что вы хотели со мной поговорить, — начал он смущенно.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал Йеллинг. — Я хотел поговорить о песне, которую вы написали. Очень красивая мелодия.

Юноша сел за столик и еле слышно поблагодарил. Ему явно не нравился этот разговор.

— Более того, я хотел бы попросить вас об одном одолжении, — продолжал Йеллинг. — Видите ли, мне было бы нужно, чтобы завтра в пять часов эти два ваших музыканта, что играют на губных гармониках, пришли ко мне в полицейское управление…

Дирижер и Энни открыли рот от изумления.

— Они что-то натворили? — пролепетал юноша.

— Да нет, нет, — успокоил его Йеллинг. — Им требуется прийти со своими инструментами, чтобы исполнить вашу песню «Прощание с Полли».

— В полицейском управлении? — воскликнула Мак-Рэнди, а дирижер уставился на него, как на пьяного, который сам не знает, что несет.

— Да нет, не совсем так, — пояснил Йеллинг, до которого наконец дошло, что его собеседники, наверно, думают, что он рехнулся. — В другом месте, я завтра уточню… Я понимаю ваше удивление, но сейчас не могу объяснить причины этой просьбы. Могу вам лишь сказать, что это очень важно и я действительно нуждаюсь в вашей помощи.

— Да, но дело в том… — промямлил дирижер, пристально поглядев на Мак-Рэнди, чтобы узнать, что она об этом думает.

Кассирша была девушка не промах и сразу смекнула, что у Йеллинга должна быть какая-то серьезная причина для такой просьбы.

— Делай то, что тебе говорят. Этот мистер знает свое ремесло. И перестань дрожать, полиция занимается вовсе не тобой.

— Разумеется, — уточнил Йеллинг, — ваши музыканты за беспокойство получат, что полагается. Вот вам маленький аванс. Однако очень важно, чтобы завтра ровно в пять они были у меня в кабинете.

Вместе с деньгами Йеллинг вручил дирижеру свою визитную карточку. Тот ушел, возможно, не до конца успокоившись, но обещав выполнить уговор.

Энни Мак-Рэнди, оставшись вдвоем с инспектором, покачала головой.

— Отказываюсь хоть что-нибудь понять, но уверена, что вы заявились сюда не только ради песенки.

— Нет, — ответил Йеллинг. — Хотите еще что-нибудь выпить?

Он уже начал привыкать к гаму и толчее, царившим в этом заведении, и чувствовал себя тут неплохо, без прежней скованности. Это был маленький, уютный ад, не слишком опасный и страшный, где можно приятно скоротать вечерок. Но хоть он был и неопасный, все же это неподходящее место для Оливера Стива и его принципов. Так почему же…

— Так как же, Энни, Люси Эксел сумела познакомиться со своим мужем? Оливер Стив был не из тех, кто охотно посещает такие заведения.

— Почему «был»?..

— Да нет, с ним ничего не произошло. Я сказал «был» по ошибке, наверно, потому, что Оливер бежал.

— Бежал… — медленно повторила, видимо, не поняв, Мак-Рэнди.

— Ну да. Я пригласил его отправиться со мной в управление, а он решил исчезнуть.

— А! — Девушка, видимо, не совсем поняла, но была взволнована этой новостью. Немного помолчав, она проговорила: —…Люси мне не слишком подробно рассказывала, как они познакомились, но, как они впервые встретились, я сама прекрасно помню. Касса Люси находилась у самой витрины. Вдруг среди прохожих, что целый день снуют туда-сюда по панели, появился этот Оливер. Я тоже его прекрасно видела. Он стал ходить взад-вперед, то и дело останавливаясь у витрины и глядя на Люси, потом вошел в кафе. Подошел к ней и заговорил. Я его приметила, потому что он показался мне каким-то странным. Нельзя сказать, что некрасивый, но похож на учителя или проповедника. Он долго ей что-то вкручивал, а Люси это, видимо, вовсе не наскучило, и она не дала ему отворот, как обычно делала, и не позвала директора. На следующий день он вновь явился. И на следующий — опять. Я спросила у Люси, что она в этом типе нашла, почему позволяет ему около нее виться, а она ответила, что, в сущности, он неплохой человек. А немного спустя она меня огорошила, сказав, что выходит за него замуж.

Йеллинг, вертя в руках бумажную салфетку, внимательно слушал Энни и, когда она кончила, спросил:

— Значит, вы говорите, что Оливер проходил мимо и неожиданно остановился, увидев за стеклом Люси?

— Ну да. Именно так. Видимо, она поразила его с первого взгляда. Люси, конечно, была хорошенькая, но уж не настолько, чтобы поразить с первого взгляда.

— У вас не было такого впечатления, что он остановился так, будто кого-то узнал?

— Я об этом никогда не думала, но теперь, когда вы сказали, мне кажется, это и в самом деле так. Будто он ее уже видел раньше.

Йеллинг тем временем уже изготовил из бумажной салфетки кораблик и — даже трудно представить при его воспитанности! — пустил его плавать в стоявшем на столе кувшине с водой.

— Это очень, очень важно! воскликнул он с искренним воодушевлением. — Вы не могли бы завтра тоже прийти в Центральное управление?

— Ай! — вскрикнула Мак-Рэнди, наполовину шутя, наполовину с тревогой.

— Я знаю, что вы не любите полицию, — улыбнулся Йеллинг. — Но полиция нуждается в вас — завтра, в пять. Если вам нужно освободиться от работы, я скажу директору.

— Нет, разрешения не надо. Завтра в это время я свободна. Но не могли бы мы встретиться где-нибудь в другом месте? — сказала Мак-Рэнди просто так, из любезности. Но было ясно, что она придет именно туда, куда просил Йеллинг, и вовремя.

Этот вечер прошел не впустую. К тому же оказался и приятным. Компания Энни доставляла удовольствие Йеллингу, хотя ее жаргон порой его шокировал. Но, прежде чем идти домой, инспектор вспомнил, что надо было еще уделить пару минут Оливеру Стиву.

Фирма «Нитролин» находилась неподалеку от «Караван-холла». Любопытства ради стоило на минутку заглянуть на работу к Оливеру. И уже через десять минут Йеллинг стоял у подъезда фирмы и объяснял ночному сторожу, кто он такой и чего он хочет: осмотреть кабинет Оливера Стива.

— Но мистер Стив у себя! — возразил сторож, возмущенный тем, что полиция интересуется таким высокопоставленным чиновником. — Он вернулся из отпуска.

— Мистер Стив вернулся? — повторил инспектор, не слишком удивляясь. — В таком случае, пожалуйста, доложите обо мне.

Было без четверти одиннадцать. Во всем «Нитролине» царила абсолютная тишина и не было ни души. Только в одной большой комнате на втором этаже теплилась жизнь. Сквозь опущенные жалюзи был виден свет. Оливер Стив сидел, склонившись за большим письменным столом, и корпел над регистром. Настольная лампа ярко освещала бумаги, а вся остальная комната тонула в зеленоватом полумраке.

Зазвонил телефон. Оливер снял трубку и автоматическим жестом поднес к уху. Услышав слова сторожа, он нервно дернулся и, немного помолчав, ответил:

— Хорошо, проводите его ко мне.

Повесив трубку, он застыл, уставившись невидящим взглядом на регистр, и очнулся, лишь когда услышал стук в дверь.

— Войдите.

Следом за ночным сторожем вошел Артур Йеллинг.

— Можете идти, — сказал Оливер сторожу.

Голос у него был хриплый, раздраженный. Когда сторож вышел и они остались одни, Оливер молча поднял глаза на инспектора.

Первым делом Йеллинг уселся, так как был уверен, что Стив и не подумает это ему предложить, а потом проговорил:

— Благодарю вас за то, что вы так скоро вернулись. Вы меня избавили от необходимости принимать неприятные для вас меры.

— Я готов сейчас же отправиться с вами в полицию. Я в вашем полном распоряжении, — ответил Стив. Его побледневшее, покрытое потом лицо походило на маску.

— Можете не беспокоиться, — любезно отозвался Йеллинг. — Теперь вам уже ни к чему идти в полицию. Ваше бегство было достаточно красноречиво. Так же, как и ваше возвращение.

— Я был в отчаянии, понимаете?! — вскричал Оливер Стив. — Я не в силах больше вас видеть, говорить о Люси, о ее жизни.

— Понимаю, — ответил Йеллинг. — Но прошу вас сделать последнее усилие. Я не требую от вас искренности, так как знаю, что все равно вы не будете искренни. Мне достаточно лишь того, чтобы вы отвечали — так, как сочтете нужным.

Нервы у Оливера были на пределе. Суровый, твердокаменный пуританин исчез. Теперь перед Йеллингом сидел человек, потерявший над собой контроль. В тишине здания гремел его голос:

— Значит, вы уверены, что я всегда говорил вам неправду? Прекрасно! Повторяю: ваше мнение меня совершенно не интересует!

— Не знаю. Возможно, могло бы и интересовать, — пробормотал Йеллинг, пристально глядя ему в глаза. — Однако успокойтесь. Я тоже повторю то, что вам уже однажды сказал: вы не должны считать меня своим врагом, но вы к моим словам не прислушались.

Последовала пауза, и Йеллинг доверительным тоном продолжал:

— Вы не могли бы дать мне посмотреть фотографию вашей жены?

Оливер прекрасно слышал вопрос, но не торопился отвечать. Он захлопнул регистр, положил на место лежащие перед ним на столе бумаги и наконец проговорил:

— У меня была всего одна ее карточка, в рамке, она стояла здесь, на столе, но однажды, когда я как-то вечером работал, она вместе с чернильницей упала на пол…

Казалось, он уже успокоился. Или же за вспышкой гнева последовал нервный спад. Йеллинга, во всяком случае, это устраивало, ему вовсе не улыбалось допрашивать человека в таком возбужденном состоянии.

— Жаль, — сказал он. — Дома у вас тоже нет ее фотографии…

— Странное дело, — проговорил Оливер, пропуская мимо ушей слова инспектора. — Вы не спрашиваете меня, почему я убежал в Чарлзтауне, не стали меня искать, а теперь, когда я вернулся, вас даже не интересует, почему я снова здесь.

— Мне это просто ни к чему, — объяснил Йеллинг. — Ваша сестра сказала, что вы бежали, чтобы избавиться от моих неприятных расспросов. Поэтому вполне логично, что я не хочу опять задавать вам неприятные вопросы, тем более насчет того, что мне и так известно.

— Вам известно и то, почему я вернулся? — И впервые Йеллинг услышал в голосе сурового Оливера Стива, не терпящего шуток и смеха, некое подобие иронии.

— Потому что вы умный человек, — сразу ответил Йеллинг. — Что значит бежать при современной организации полицейского дела? Достаточно одной лишь телефонограммы, и будут заблокированы все ходы и выходы, потом круг постепенно сужается, и в конце — неминуемая поимка. Вопрос нескольких дней.

— Поэтому вы меня и не искали?

— Не только поэтому, — ответил Йеллинг с искренним добродушием. — Также и потому, чтобы не доставлять вам лишних неприятностей.

Казалось, Оливер Стив был тронут такой гуманностью, которая самому ему была чужда, он опустил глаза.

— Видите, я с вами не вел себя как полицейский, — сказал Йеллинг, вставая. — А теперь не сердитесь, если попрошу вас завтра в половине шестого вечера быть дома.

— Я же работаю, — ответил Оливер, но без враждебности. — Я в это время занят.

— Но не могли ли бы вы все равно оказать эту услугу? Я поистине был бы вам очень благодарен…

Муж Люси сразу же дал согласие, словно для него уж не так важно было, находиться или нет на службе. И на стуле он сидел не так прямо, как обычно, а чуточку сгорбившись и расслабившись, словно и это теперь его мало заботило.

— Значит, до завтра, — попрощался Йеллинг, подходя к двери. — Уверен, что застану вас дома.

— Да, — ответил Оливер.

IX. Готовится ловушка, и кто-то в нее угодит

В один прекрасный день круг замкнулся. Внутри его оказались пять-шесть человек. Йеллинг чувствует, что все они немного виновны… Но в чем? И кто из них виновен больше, чем остальные? Используя традиционные методы, разгадка может показаться делом нетрудным, однако это вовсе не так. Нужно выманить волка из логова, нужно заставить убийцу сдаться, поднять руки вверх. А чтобы добиться этого, старая техника расследования не годится. Поэтому Артур Йеллинг изобретает новую.

Утро 30 августа выдалось у Артура Йеллинга очень хлопотное. Он изо всех сил старался побороть свою скованность, энергично, ни на что не отвлекаясь, продолжать поиски, но, сказать по правде, предпочел бы остаться дома и заняться решением вот уже несколько дней мучившей его шахматной задачи. Он любил сидеть взаперти в кабинете, в надежной тишине своей квартиры. Он страдал, когда попадал в новое место, был вынужден встречаться с незнакомыми людьми. Куда-то идти, ехать, спорить, отвечать, настаивать —

все это было не для него. И все же, поскольку распутать дело Жеро было его долгом, он его исполнял со всей возможной тщательностью и ответственностью.

Прежде всего, в соответствии с планом, который он продумал ночью, следовало пойти навестить сестер Патрика Жеро, благочестивых Дэзи и Мэри. И солнечным летним утром Йеллинг, отправившись пешком на Дерей-Брук, в десять часов уже звонил у подъезда маленькой виллы Жеро.

Сестры, конечно, уже не только были на ногах, но собирались уйти из дома. По-прежнему в строгих траурных платьях, как всегда, с боязливым выражением лица и испуганным взглядом больших и кротких, как у газелей, глаз, они приняли любезно, но удивленно посетителя, напоминавшего им об ужасной гибели брата.

— Вы нас случайно застали. Мы, как обычно, собирались пойти по благотворительным делам, — сказали они, проводив его в гостиную. Говорила, разумеется, Дэзи, ибо Мэри была слишком застенчива.

Йеллинг поклонился, попросил извинить его, сел и наконец начал:

— Я прекрасно понимаю, что некоторые темы вам не слишком приятны, и прошу извинить меня за то, что вынужден задать вам еще несколько вопросов.

— Конечно, конечно, — доброжелательно ответила Дэзи, — к тому же вы так деликатны, что стараетесь по возможности не затрагивать того, что может причинить нам боль.

— Благодарю вас, — сказал Йеллинг с легким поклоном. — Я пришел только, чтобы спросить у вас про одну деталь… Да, деталь финансового порядка… я имею в виду завещание вашего брата.

Дэзи и Мэри переглянулись с искренним удивлением, как бы советуясь взглядом друг с другом.

— То есть я хотел выяснить, в пользу кого сделал завещание мистер Жеро, — пояснил Йеллинг.

— Ну, естественно, в нашу пользу, — воскликнула Дэзи, всем видом показывая, что она несколько удивлена его вопросом, а Мэри взглядом одобрила ее ответ. — Мы же единственные наследницы. Иначе и не могло быть!..

Йеллинг, минутку помолчав, вновь задал вопрос:

— А он ничего не оставил в дар какому-нибудь благотворительному учреждению? Ну, например, Дому призрения, о котором он особенно заботился?

Сестры вновь переглянулись. Потом та, что поразговорчивее, Дэзи, ответила:

— Бедняжка Пэддер предпочел, чтобы благотворительностью из его средств продолжали заниматься мы.

— И он оставил вам все, заводы тоже?

— Разумеется, мистер Йеллинг, — ответила Дэзи Жеро. — Что касается заводов, то мы решили их продать и уже ведем переговоры.

— Мог бы я узнать, с кем?

— Это не секрет. Мы ведем переговоры с мистером Эндрью Симеем и мистером Майклом Мэттером.

Уши у Йеллинга покраснели, как обычно, когда нельзя было показывать, что его что-то очень интересует: он был не способен притворяться, и уши у него краснели от того, что он вынужден был скрывать правду.

Он лишь воскликнул:

— А! — встал и, не решаясь взглянуть сестрам в глаза, сказал: — Теперь я хочу попросить вас о большом одолжении. Вам сегодня нужно будет прийти к половине седьмого вот по этому адресу и спросить меня.

Он протянул записку, и Дэзи прочла адрес.

— Честно говоря, довольно далековато, — проговорила она. — Если это не очень необходимо…

— Это совершенно необходимо, — любезно, но решительно прервал ее Йеллинг.

— Хорошо, — улыбнулась Дэзи, в то время как Мэри, в свою очередь, прочла адрес. — Вы столь любезны, что вам невозможно отказать в услуге.

Разговор был закончен. Инспектор проехал в полицейское управление и сразу же вызвал Фабера — старшего полицейского, который иногда помогал ему в расследованиях.

— Пожалуйста, вызовите ко мне этих двоих, — сказал он, протягивая ему визитные карточки Майкла Мэттера и Эндрью Симея. — Обращайтесь с ними вежливо, но обязательно доставьте сюда ровно в двенадцать.

— Черт побери! — воскликнул Фабер. — Это важные шишки. Они здорово покипятятся, прежде чем сюда идти.

Йеллинг, вопреки своему обыкновению, принял строгий вид.

— Для правосудия нет крупных шишек. И смотрите, чтобы они не слишком долго кипятились.

— Слушаюсь, шеф, вы не сердитесь. Я просто так сказал, — и Фабер вышел.

До самого полудня Йеллинг сидел в кабинете, буквально ничего не делая. Он забыл о всякой писанине, да и отчеты писать было особенно не о чем, не было и документов для сдачи в архив. Он сидел, курил, попросил принести кружку пива, подошел к окну и стал слушать, что говорит человек с телескопом. Тот, как всегда, рассыпался перед кучкой мальчишек и бездельников-прохожих.

— Господа, ведь вы не можете смотреть на солнце! Вас слепят его яркие лучи. А вы никогда не задавались вопросом, как же наблюдают за солнцем ученые, как собирают о нем данные, как видят солнечные пятна, оказывающие, как утверждают некоторые, влияние на события человеческой жизни, определяющие мир и войну, голод и обильный урожай?

Зазывала надрывался из последних сил. Было непонятно, почему так близко от полицейского управления его до сих пор не засадили за решетку.

— Я отвечу за вас! Они наблюдают за солнцем при помощи вот этого специального телескопа, снабженного сложнейшим устройством.

Йеллинг поглядел в щелку жалюзи на улицу. Ему и впрямь хотелось посмотреть в телескоп. Он никогда не видел солнечных пятен — только на фотографиях в журналах. Но как это сделать? Кто знает, что скажут сослуживцы. Придется отказаться.

— Всего десять центов, господа! Всего десять центов — и вы приобщитесь к науке, а не к той болтовне, что мы находим в журналах!

Йеллинг с легким разочарованием вернулся за письменный стол. До него вновь донеслись вопли зазывалы:

— Суньте голову, мистер, под эту черную тряпку! Не бойтесь! Наука не должна бояться смешного, только дураки следуют чужому мнению.

Около полудня в дверь постучал Фабер. За ним в кабинет вошли Мэттер и Симей. Оба с трудом сдерживали ярость. У Симея, пожилого, важного, даже слегка надутого, глаза метали молнии. Мэттер будто что-то жевал и, сжимая кулаки, мял элегантную шляпу.

— Садитесь, — сказал Йеллинг и, желая их успокоить, поспешил добавить: — Прежде всего я хочу извиниться…

— Какие уж тут извинения, не тратьте время! — прорычал Симей, еле сдерживая злобу. — Пора уже подать на вас в суд за причиненный ущерб!

Так же взорвался и Мэттер. Раздраженно плюхнувшись на стул, он проговорил:

— По-моему, надо кончать эту историю!

Похоже, разговор грозил принять малоприятный для Йеллинга оборот, если бы Фабер, выходя из кабинета, не обратился к Йеллингу и, указывая на них, не сказал бы ему:

— Они здорово покипятились и вроде до сих пор кипятятся!

Его слова заставили Йеллинга улыбнуться, а оба промышленника побоялись показаться смешными. Поэтому они сразу же успокоились, и Симей проговорил:

— Прошу вас только поторопиться. У меня через десять минут деловое свидание, и мне не хотелось бы опаздывать.

— Я у вас отниму всего пять минут, — как можно любезнее сказал Йеллинг. — Всего один вопрос… Я обращаюсь также и к вам, мистер Мэттер: правда ли, что вы ведете переговоры о покупке заводов Патрика Жеро?

— Да, — ответил Мэттер, закуривая сигарету. — Именно так. Может быть, что-то не в порядке?

— Мы с Мэттером, — добавил Симей, держась все так же самоуверенно, — создали совместную компанию для их покупки. Все по закону. Документы, фонды, регистрация…

Йеллинг, когда хотел, также умел держаться внушительно. Он не спеша поглядел на одного, потом перевел взгляд на другого.

— Конечно, сделка вполне законная… — мягко согласился он. — Однако те, кто вам продает — две старые девы, робкие, неопытные, не обладающие деловой хваткой…

Мэттер хватил кулаком по столу, заставив инспектора слегка вздрогнуть.

— И вы называете этих бандиток робкими старыми девами! — заорал он. — Да они хитры, как черт, и окружили себя целой сворой адвокатов, от которых можно сойти с ума! Если захотят, дадут сто очков вперед самому Аль Капоне!.. В прошлом году Пэддер решил избавиться от своей рухляди и назначил цену. Так теперь эти, как вы их называете, робкие старые девы повысили назначенную им цену на двадцать процентов, и, если мы хотим приобрести эти предприятия, нам придется принять их условия и внакладе останемся мы, а не они, эти бедные старушки!

— Мэттер верно говорит, — проговорил Симей, поскольку Йеллинг молчал и не задавал вопросов. — Мы заинтересованы в приобретении, и мы покупаем, но если бы вы знали, сколько разных условий хотят включить в контракт сестры Жеро, то не говорили бы, что это две несчастные одинокие женщины. Они, напротив, заключают очень выгодную для себя сделку.

Йеллинга, казалось, убедили их слова.

— Может, все и так, но, как бы то ни было, только смерть Жеро позволяет вам приобрести его заводы. Будь он жив, у вас, наверно, ничего бы не вышло.

— Уж это конечно, — ухмыльнулся Мэттер. — Старичок больше не желал иметь с нами дела. Считал нас недостойными…

— Благодарю вас, — перебил Йеллинг. — И попрошу еще об одной — последней — услуге. Мне необходимо, чтобы вы сегодня пришли не позднее половины седьмого по этому адресу, — и протянул им листок с адресом.

Симей прочел и передал Мэттеру, вопросительно на него поглядев.

— В чем тут дело? — спросил тот.

— Было бы слишком долго объяснять, — ответил Йеллинг. — Но прошу вас обязательно быть. Постучите и спросите меня: я уже там буду. Обещаю, это в последний раз и больше я вас не побеспокою.

Мэттер и Симей, казалось, были не слишком убеждены, но их опыт в отношении всемогущества полиции и уместности подчиняться ее приказам подсказывал, что не следует протестовать.

— Мы придем.

Йеллинг не поехал домой обедать. Он пробыл на работе до пяти, и в половине шестого вышел из такси на площади Кларка у дома портнихи Присциллы Фахнарт.

— Ах, мистер Йеллинг! — воскликнула портниха, открывая ему дверь. Потом, широко улыбаясь, добавила: — Видите, я не забываю фамилии и лица… Проходите, пожалуйста…

— Да я к вам на одну минутку, миссис, — сказал Йеллинг, следуя за ней, в то время как она, жестикулируя, продолжала распространяться о своих необыкновенных способностях.

— Вот о вас я знаю, что вы человек вежливый и деликатный, — продолжала Фахнарт и, натолкнувшись в коридоре на дочь, увлекла ее следом за собой в гостиную. — Я, знаете ли, читаю в душе… Хотя вы и пришли по малоприятному делу, я знаю, что у вас нет никаких дурных намерений и что вам можно доверять… Сюзи, поздоровайся с гостем. Он наш друг.

— Добрый день, мистер, — сказала маленькая Сюзи, делая реверанс.

Йеллинг был смущен и подавлен всеми этими разговорами и церемонными манерами.

— Да вы не беспокойтесь, миссис. Я хотел только узнать…

— Надеюсь, вы выпьете пива… Я знаю, что такие мужчины, как вы, любят пиво, хотя и пьют его в меру. В прошлый раз я не успела предложить…

Йеллингу пришлось выпить пива и выслушать еще одну порцию ее болтовни. Наконец минут через десять емувсе-таки удалось задать свой вопрос:

— Значит, вы подтверждаете, что семнадцатого августа вечером мисс Люси Эксел не приходила к вам на примерку платья?

— Без всяких сомнений! — воскликнула портниха чуть ли не с обидой.

— Видите ли, — сказал Йеллинг, — я подумал, что она, может быть, заходила в тот момент, когда вас не было дома, и ей открыла ваша дочь… а девочка, конечно, забыла или не знает толком, о ком идет речь.

— Нет, нет, моя Сюзи хорошо знала Люси Эксел и даже ее полюбила. Никто не приходил. Не правда ли, Сюзи?

— Конечно, мама, — ответила девочка и, повернувшись к Йеллингу, вновь сделала реверанс под одобрительный взгляд мамаши.

— Ну, хорошо, — поднимаясь, проговорил Йеллинг и развел руками. — Значит, у меня больше нет вопросов… Ах! Я хотел еще вот что сказать: вы закончили то платье, что она вам заказала?

— Да нет, зачем же? — ответила портниха, с невероятной быстротой вращая глазами, как настоящий медиум. — Нужна была еще одна примерка, а заказчица умерла…

— Наверно, вам следовало бы отослать платье в том виде, как оно есть, Стивам… — заметил с безразличным видом Йеллинг. — А еще лучше вот что: вы мне окажете услугу, если через часик придете сами к Стивам. Я тоже там буду…

— Не смогу, мистер Йеллинг. У меня как раз через час примерка… — неуверенно ответила Присцилла Фахнарт.

— А вы не смогли бы прислать девочку? Стивы живут совсем близко…

Фахнарт засомневалась еще сильнее и ловила взглядом, «видящим людей насквозь», глаза Йеллинга.

— Там эта Кэрол Стииф… Мне не хотелось бы оставлять с ней дочь…

— Да не бойтесь, — заверил ее Йеллинг. — Я же сказал, что там тоже буду.

Ему удалось ее уговорить, но пришлось еще выслушивать ее разглагольствования, и, когда он подошел к дому Стивов, было уже без десяти шесть. Непростительное опоздание.

Прежде чем постучать, он минутку постоял и прислушался — в воздухе лилась негромкая музыка. Играли где-то неподалеку. Плоская невозделанная равнина между городской окраиной и сельской местностью там и сям поросла сухим кустарником, который еще не успели окончательно доломать окрестные мальчишки. Под одним из кустов сидели двое прилично одетых мужчин и играли на губных гармониках. Против них на земле сидели, а вернее валялись, трое мальчишек, слушавших их как завороженные.

— А вы не сыграете «Мы были с тобою у моря»? — попросил один из них, такой загорелый и грязный, что было ясно, что он целыми днями на солнце и является домой лишь поесть.

— Нет, не надо, — сказал другой. — Лучше «Папочка, я вернулся из тюрьмы».

— Почему нравится это старье? — вмешался третий. — Что за дрянь вы играете. А ну-ка давайте вот эту… та-ра — та-ра-та-та-та…

— Минутку, ребята, — проговорил один из музыкантов. — Перестаньте шуметь и не мешайте нам играть. Нам нравится «Прощание с Полли», и мы ее играем… Если вам не нравится, катитесь отсюда или заткните уши.

— У, какой нервный! — сказал мальчишка. — «Полли» так «Полли», тоже клевая песенка.

Двери Йеллингу открыл Лесли Стив. В большой комнате, явившись вовремя, собрались Оливер Стив, его брат Джереми и сестра Кэрол. Все трое сидели за столом.

— Извините за опоздание, — проговорил инспектор, улыбнувшись каждому из них в знак приветствия.

Никто не ответил. Лесли Стив, закрыв за ним дверь, тоже уселся за стол. Кэрол закурила сигарету. Оливер и Джереми сидели молча, положив локти на стол. Все ждали, когда заговорит Йеллинг. В комнате царила напряженная атмосфера, было душно, как перед грозой.

— Думаю, что сегодня беспокою вас действительно в последний раз, — произнес, не садясь, Йеллинг. — Наше расследование не привело ни к каким результатам. Мы собираемся отправить дело в архив.

Наконец Джереми собрался предложить ему сесть и, указывая на стул, процедил сквозь зубы:

— Садитесь.

Можно было подумать, что Йеллинг — обвиняемый, а Стивы — судьи. Они уставились на него с холодной враждебностью, полностью предоставив его самому себе, не давая никакой зацепки для продолжения разговора.

— Во всяком случае, закончено мое расследование, — немного помолчав, продолжал инспектор, подчеркивая последние два слова и внимательно следя за выражением лица каждого из сидящих за столом. — Теперь начнется настоящее полицейское расследование. Я попробовал обратиться к вашей любезности, к вашим добрым чувствам, но все было тщетно. Теперь закон будет действовать так, как ему положено. Я пришел вас об этом предупредить. Полагаю, что будет выдан ордер на ваш арест, мистер Стив, — проговорил он, обращаясь к Оливеру. — Я противник подобных методов, но полиции некогда заботиться о тонкостях.

То и дело с улицы доносилась, негромко, но отчетливо, мелодия песенки о Полли, исполняемой на губной гармонике. Она не мешала разговору, но звучала достаточно ясно, заставляя прислушиваться.

— Я знаю, — терпеливо продолжал Йеллинг, пытаясь побороть чувство смущения и неудобства, вызываемое язвительным молчанием Стивов, — что вам всем что-то известно относительно гибели Люси Эксел и Жеро. Не хочу сказать, что вы замешаны в убийстве. Я только говорю, что вы могли бы предоставить нам очень важные сведения, а вы их намеренно скрываете, затрудняя таким образом нашу работу. Я всячески, но никогда не прибегая к грубым методам, старался убедить вас заговорить, но вы не желали что-либо рассказать. Теперь следствие веду уже не я, оно перешло в руки капитана Сандера — начальника Центрального полицейского управления. Поэтому будет лучше, если вы скажете все, что знаете, не заставляя полицию прибегать к ее не самым лучшим методам.

Было уже шесть. В окна по-прежнему лилась далекая музыка, навевавшая воспоминания о маленьком селении, тихих рассветах, навеки утраченном светлом счастье…

— Ордер на арест моего брата? — спросил Джереми Стив. На лице его застыло обычное выражение непримиримого упрямства. — И почему же?

— Потому что власти находят странным его бегство, когда он был вызван в полицию, — спокойно ответил Йеллинг. — Лично я не вижу тут ничего особенно странного, и я бы его не арестовывал, но мое начальство думает по-другому.

— Ах, вот как! — произнес Джереми с неожиданной яростью, внезапно утратив свою непоколебимую бесстрастность. — Вы не посмеете арестовать кого-либо из Стивов.

Йеллинг без тени иронии уточнил:

— Я-то действительно не осмелился бы. Но арестую его не я, а капитан Сандер.

— Вы не можете этого сделать! Он ни в чем не виноват!

— Возможно. Но властям нужны доказательства, — пробормотал инспектор, внимательно следя за каждым движением Джереми.

— …И что это там еще за музыка! — закричал Джереми. — Хватит, прекратите!

Йеллинг молчал. Оливер Стив сидел, обхватив голову руками, уставившись на геометрический рисунок клеенки. Лесли Стив и Кэрол молча и неподвижно присутствовали при этой сцене.

А мелодия продолжала звучать. Короткие паузы еще больше усиливали выразительность неотвязчивого мотивчика. В большой темной, полупустой комнате Стивов с застоявшимся, душным воздухом, пропахшим пылью, старьем и кухней, эта внешне веселая, а потаенно грустная мелодия не могла в конце концов не пронять даже самые зачерствелые и бесчувственные души.

— Эту песенку всегда играют в «Караван-холле», — пробормотал Йеллинг, словно разговаривая сам с собой.

— Но здесь мы, слава богу, не в «Караван-холле», — спокойно ответил Лесли Стив и презрительно усмехнулся.

Между тем Джереми Стив успокоился после своей последней вспышки и обратился к Йеллингу:

— Однажды вы меня спросили, что я думаю относительно смерти Люси и Жеро. Я вам ответил, что мне об этом ничего не известно.

— Вы мне сказали неправду, я это знал.

— Действительно, я вам солгал. Я солгал, как и мой брат…

Оливер Стив на мгновенье поднял на него глаза, а затем, по-прежнему сидя, обхватив голову руками, вновь принялся разглядывать рисунок клеенки.

— Он вам не сказал того, что думал, потому что это для него было слишком ужасно. Но теперь пора все раскрыть.

Не проявляя нетерпения, Йеллинг приготовился слушать.

— Люси убила Жеро, чтобы забрать его деньги. Чтобы не осталось следов, она перевернула и подожгла машину. Потом убежала с портфелем. У моста через Девилиз, в темноте, в спешке, она, наверно, поскользнулась и ударилась головой о какой-нибудь камень. — Джереми Стив немного помолчал, потом сделал какой-то неопределенный жест, разводя перед собой большими, грубыми, узловатыми и волосатыми руками. — Вот что мы думали о Люси. И по этой причине Оливер хотел избежать ваших расспросов, чтобы вы его не вынудили сознаться в страшном преступлении, совершенном его женой…

Глаза у Джереми загорелись, как тогда на лекции,

когда его слушал Йеллинг, каким-то безумным огнем.

— Брат совершил ошибку, женившись на этой женщине, — продолжал он, — ошибся, приведя ее в наш дом, думая, что сумеет ее спасти! Но имя Стивов не запятнано, ибо я отказываюсь считать Люси Эксел членом нашей семьи. Однако ее вина глубоко ранит нам душу. Брат страдает, он полностью искупил свою ошибку. Отчасти мы все искупаем свою ошибку: мы недостаточно решительно воспротивились этому браку. Она была жадна до денег, мы все можем это подтвердить: она ходила просить их у Жеро, потому что не могла смириться с нашей бедностью, — жизнь в этом доме казалась ей замкнутой, жалкой, она жаждала другой жизни — далеко отсюда, в городе, в общественных местах, где рекой текут деньги и царит порок. Однажды Жеро ей сказал, что должен поехать в Конкорд с большой суммой денег, чтобы заключить там очень крупную сделку. Она попросила взять ее с собой, сопровождать его… Не так ли, Кэрол? — обратился он к сестре. — Хватит об этом молчать, хватит стесняться! Это правда или нет, что она тебе сказала о том, что узнала о намерении Жеро поехать по делам с большой суммой денег и говорила об этих деньгах с нескрываемой жадностью? Отвечай!

Кэрол Стив, бледная, с лицом, осунувшимся от нервного напряжения, ответила:

— Да, она мне это говорила.

— …И, когда мы узнали о смерти Жеро, мы посмотрели друг другу в глаза и все поняли. Это сделала она, Люси Эксел… — Джереми, произнося это имя, сделал жест, выражающий бесконечное презрение, и продолжал: — Вот, что мы хотели вам сказать. Теперь мы сказали, и вы все знаете…

Лесли Стив потряс седой бородкой, желая что-то добавить, и Джереми тотчас дисциплинированно замолчал из уважения к старшему.

— Мы молчали отчасти также из-за жалости к покойной. Нам хотелось, чтобы полиция сама установила виновность Люси Эксел… чтобы это исходило не от нас…

— Поэтому тогда вечером вы отправились на берег реки? — спросил Йеллинг, слушавший их с крайним интересом.

— Да, поэтому, — признался Лесли Стив. — Я знал, что должен сказать вам правду, но никак не решался. Я не так суров, как мой сын. Мне было жаль Люси, даже после того, что она натворила. Плохое воспитание, безрадостная жизнь в приюте сделали ее такой, какой она была…

Губные гармоники, звучавшие где-то неподалеку от дома Стивов, после долгой паузы вновь заиграли неотвязный, могущий свести с ума мотивчик. «Ах, моя Полли, ах, моя Полли. Ну когда же ты скажешь мне «да»?..» Йеллинг встал, подошел к окну с левой стороны дома, немного приподнял жалюзи и поглядел в сторону кустиков, где расположились двое музыкантов из «Караван-холла». Обвел взглядом и пустырь перед домом. Уже близился вечер, горячий золотистый диск солнца начинал тонуть в серой мгле сумерек. От распростершейся вокруг пустынной равнины, хотя земля была выжжена и бесплодна, веяло миром и покоем. В такую минуту можно было понять, почему Стивы так любят свой дом. Йеллинг обернулся, только услышав, что кто-то заговорил. Это была Кэрол.

— Мне бы хотелось подняться ненадолго наверх. Я неважно себя чувствую.

Йеллинг заботливо к ней подошел.

— Вы не могли бы еще минутку не уходить? Мне бы хотелось кое о чем спросить, и, может быть, вы тоже могли бы ответить на мой вопрос… — Он повернулся к Джереми Стиву и произнес: — То, что вы сказали, неправда. Сейчас я вам объясню, как было дело в действительности…

Он собрался продолжать, когда раздался стук в дверь.

— Разрешите, я сам открою, — сказал Йеллинг и, не ожидая ответа, отворил дверь и впустил посетителя.

Это была девочка — дочь портнихи Присциллы Фахнарт. В руках у нее был большой сверток, и она робко остановилась, смущенная присутствием стольких людей. Но присутствие Артура Йеллинга, которого она знала, ее приободрило, и она улыбнулась.

Сделав реверанс, девочка протянула пакет Йеллингу:

— Я принесла платье мисс Люси…

Она вновь обвела взглядом комнату, теперь уже смелее, и вдруг громко вскрикнула от изумления и страха.

— Но, значит, мисс Люси не умерла! Она воскресла!.. Вон она там! Мама! — и, ища защиты, укрылась в объятиях Йеллинга, не сводя испуганного взгляда с Кэрол Стив.

Йеллинг погладил девочку по головке и ласково проговорил:

— Но там сидит не мисс Люси. Это мисс Кэрол. Люси умерла, она не может здесь быть.

Воцарилось глубокое молчание. Умолкла и музыка за окном. И в наступившей тишине девочка, удивленная словами Йеллинга, вновь взглянула на Кэрол Стив и вновь возбужденно закричала:

— Нет! Нет! Неправда! Это мисс Люси! Я же вижу! Я сразу узнала ее!

— Ну что ты, деточка, — все так же ласково проговорил Йеллинг. — Ведь мисс Люси умерла, ее больше нет. Женщина, которая перед тобой, похожа на мисс Люси, но это не она: это Кэрол Стив.

На этот раз девочка ответила, ни минуты не колеблясь:

— Неправда. Я ее прекрасно знаю. Она всегда называла меня Сюзи, а так как плохо произносит «с», у нее выходило «Фюфи»… — Она обратилась к Кэрол: — Вы — Люси! — и вновь в отчаянии вцепилась в Йеллинга.

— Не хотите попробовать назвать ее по имени? — спросил Йеллинг у Кэрол. — Пусть девочка убедится…

Кэрол молчала и смотрела с вызовом, но лицо ее было бледно и руки дрожали^ хотя она положила их на стол. Не получив ответа, инспектор терпеливо повторил:

— Попробуйте…

Кэрол отрицательно покачала головой.

— Почему вы не хотите? — спросил Йеллинг.

— Потому что Сюзи права, — ответила она.

И, когда Кэрол произносила имя девочки, полностью обнаружился дефект произношения: «Фюфи…»

Тем временем Джереми Стив встал из-за стола, не таясь подошел к шкафу, отворил его и начал шарить на верхней полке среди книг, словно искал какую-то из них.

— Я позабыл предупредить вас, мистер Стив, — сказал тогда ему Йеллинг, ни на минуту не терявший его из вида, — что был вынужден конфисковать револьвер и патроны… Ваши родные, видно, тоже забыли вам об этом сказать…

Джереми Стив, стоявший спиной, роясь в шкафу, обернулся. На лице его появилось странное, безумное выражение — злоба, страдание, унижение слились воедино в отвратительную маску.

В этот момент вновь раздался стук в дверь. Йеллинг, казалось, его не слышал. Он обратился к девочке:

— Значит, ты ее узнаешь? Эта мисс — Люси Эксел, не так ли?

— Да, сэр, конечно! Это Люси, я ее узнала.

— Извините, если я опять открою сам, — сказал инспектор, следя за каждым движением хозяев дома.

Это были Мэттер и Симей. В негодовании от того, что их заставили прийти в эту трущобу, они собрались излить на Йеллинга свое раздражение, но кто-то вновь постучал в дверь. Йеллинг отворил, и в комнату вошли сестры Жеро. Они застыли в смущении, обводя комнату испуганным взглядом газелей. Дэзи была в черном, Мэри тоже, одинаковые жесты, одинаковое выражение лица. В полутьме они никого не узнавали, за исключением Йеллинга, и сразу же бросились к нему, словно ища защиты.

Следом за ними тут же пришла Мак-Рэнди в своем костюме цвета «электрик».

— Привет, привет! — фамильярно поздоровалась она, заметив Йеллинга, но, увидев вокруг так много народа, осеклась и тоже встала поближе к инспектору. Убедившись, что все приглашенные здесь, Йеллинг погладил по головке маленькую Сюзи и проводил ее к двери.

— Ну а сейчас, деточка, иди и очень поблагодари от меня маму.

Теперь большая комната была полна людей. И все молчали. Ждали Йеллинга, который, поборов свою стеснительность и смущение от мысли, что ему предстоит играть такую важную роль, обратился к Мэттеру:

— Скажите, пожалуйста, узнаете ли вы эту мисс? — и указал на Кэрол Стив. Потом почтительно добавил: — Не будете ли вы так добры, мисс, подняться из-за стола?

Она встала.

— Да ведь это Люси! — воскликнул Мэттер. — Может, мне это снится?! Все говорят, что она мертва, а она вот перед нами!..

— Это мисс Люси, — проговорил Симей, всегда выражающийся более сдержанно и официально.

— Вы в этом ни капельки не сомневаетесь, не так ли?

— Черта с два сомневаюсь, — категорическим тоном ответил Мэттер. — Я могу узнать человека, даже если не видел его двадцать лет!

— Люси! — вскричала Мак-Рэнди, поднеся руку ко рту. — Да это и впрямь она! Что, черт побери, с тобой стряслось?

— А вы ее узнаете? — задал вопрос инспектор, обращаясь к сестрам Жеро.

Мэри Жеро прижалась к сестре и дрожащим от страха голоском пролепетала:

— Сестра ее никогда не видела, а я встречала. Да, я ее узнаю. Я видела ее в Доме призрения. Она была помоложе, но не изменилась… Я узнаю ее…

Вновь воцарилась мертвая тишина. Джереми Стив вернулся на свое место за столом. Кэрол же Стив продолжала стоять; Оливер, дрожа как в лихорадке, откинулся на спинку стула. Старый Лесли Стив оперся локтями о стол и застыл неподвижно, словно заснул.

— Ну что ж, нет никакого сомнения, — медленно произнес Йеллинг. — Вас узнали шесть человек. Вы — не Кэрол Стив, а Люси Эксел. А вы, — обратился он к Джереми, — опять мне солгали. Надеюсь, что в последний раз.

Инспектор сделал паузу. Взглянул на Мэттера и Симея, с которых как ветром сдуло их самоуверенную наглость. Взглянул на сестер Жеро, которых Мэттер называл «бандитками», и на Энни Мак-Рэнди. И наконец сказал:

— Выслушайте меня внимательно. Я хочу рассказать вам интересную историю.

X. Люси среди сумасшедших

16 августа, 22 часа. (Люси Эксел, Кэрол Стив и Пэддер находятся в кафе «Караван-холл». Люси танцует с робким толстым парнем. Кэрол осталась вдвоем с Пэддером.)

— Ну так что? — спрашивает Пэддер.

— Подъезжай на машине к стоянке такси на Бордер-Хилл, — отвечает Кэрол.

— Неделька отдыха пойдет тебе на пользу, — продолжает Пэддер. — Тебе это необходимо. Тем временем я сделаю все дела в Конкорде и привезу тебя домой свежей, как роза!

— Ты очень добр, Пэддер, — говорит Кэрол. — Обычно такие богачи, как ты, не очень-то щедры.

— Ну, богатство-то — понятие относительное. Вот, подумай, завтра я повезу с собой почти пятьдесят тысяч долларов. Для тебя это целый капитал, а для меня — лишь сумма на самое необходимое… Но не думай о деньгах… Думай, как тебе поскорее поправиться. Твои братья вряд ли одобрят, что я взял тебя с собой немножко отдохнуть. Наверно, лучше ничего не говорить даже Люси, ты ведь знаешь, какая она правильная…

— Молчи, она возвращается. Значит, условились: завтра в полвосьмого вечера…

Люси садится за столик, потанцевав с толстяком. До ее слуха долетают последние слова Кэрол. Потом, возвращаясь домой с золовкой, она пытается расспросить ее. Но та ничего не говорит.

17 августа. 19.25. (Кэрол Стив, хотя у нее высокая температура, готова выйти из дома. Люси, испуганная и растерянная, наблюдает за ней.)

— Куда ты собралась?

Кэрол Стив находится, как нередко с ней случается, в состоянии с трудом сдерживаемого возбуждения и озлобления. Глаза у нее неестественно блестят, движения лихорадочно быстры, каждую минуту она готова взорваться: типичная неврастения.

— Тебя не касается. Я не обязана давать отчет.

— Не могу я пустить тебя одну. Ведь у тебя жар!

Люси надевает шляпку и выходит вместе с ней.

— Оставайся дома, идиотка. Ты что, не понимаешь? — кричит Кэрол. Голос у нее прерывается, ладони то потеют, то горят от сильного жара.

— Нет, я провожу тебя, даже если ты меня ударишь… — настаивает Люси.

Кэрол подходит к стоянке такси. Там уже ждет машина Пэддера. Жеро идет им навстречу, немного удивленный. Кэрол сразу же меняет тон, становится ласковой и нежной.

— Люси решила меня немножко проводить, потому что у меня жар. Раз уж она так этого хочет, доставим ей удовольствие. Потом ей придется сесть в Севене на автобус.

Обе женщины садятся в машину. Жеро включает мотор. Кэрол с Люси — на заднем сиденье. Все молчат. Машина трогается. Люси хочется задать вопрос, но она не решается.

17 августа. 20 часов. (Машина уже вырвалась из города и едет по автостраде на Конкорд.) Кэрол говорит: «Я на несколько дней уеду с мистером Пэддером. Братья не в состоянии оплатить мне отдых за городом, а мистер Пэддер может. Теперь, Люси, тебе пора выходить. Свернешь на проселок, он выведет тебя на дорогу на Севен — это меньше километра. Там сядешь на автобус, который отвезет тебя в город…»

«Я не выйду из машины. Я поеду с вами», — упрямо настаивает Люси.

Кэрол ничего не говорит в ответ. Жеро произносит:

«Ну что ж, малышка, почему бы и нет? Можешь поехать и ты, тем более что мы вовсе ни от кого не таимся. Я только хочу отвезти твою золовку в одно место, тут неподалеку, где она сможет подлечиться».

Под сиденьем лежит сумка с инструментами для ремонта машины. Кэрол об этом знает. Она ездила вместе с Жеро и Люси на этой машине, когда он отвозил их на Бордер-Хилл. В сумке среди прочего лежит тяжелый гаечный ключ. Кэрол незаметно вытаскивает его из сумки, зажимает в руке, прикрыв длинным шелковым шарфом.

17 августа. 20.45. Солнце зашло, сгустились сумерки. Сейчас они переедут мост через реку Девилиз на семьдесят втором километре от города. Жеро закурил сигарету и ведет машину со средней скоростью. Рядом с ним лежит кожаный портфель с деньгами и документами. Люси молчит, на душе у нее тяжело.

17 августа. 20.47. Едва проехали мост через реку, Кэрол Стив вдруг высоко замахивается правой рукой, в которой сжимает гаечный ключ, и изо всех сил наносит удар по затылку Жеро. Пэддер издает короткий стон, отпускает руль, но Кэрол выравнивает потерявшую управление машину, перелезает на переднее сиденье, тормозит и обращается к Люси, которая, забившись в глубь машины, с ужасом смотрит на нее, зажав ладонью рот, чтоб не закричать: «Ты ведь сама хотела ехать со мной. Ну как, довольна?..»

Она ставит машину на обочину пустынной дороги и приказывает: «Выходи из машины, кретинка».

Потом берет кожаный портфель, ждет, пока дрожащая, потрясенная Люси вылезет из машины, затем отпускает тормоз автомобиля. Машина скользит вниз по откосу и перевертывается.

«А теперь хорошенько послушай, — говорит Кэрол. — Возвращайся домой, ты ничего не видела, ничего не слышала: За свои поступки отвечаю я сама. Если они плохие, тем хуже для меня…»

Наступила ночь, небо покрыто тучами, но все равно трещат цикады и нежно плещет речная волна. Люси наконец обретает дар речи. Дорога пустынна, сильно пахнут травы, от этого аромата кружится голова.

«Ты не можешь так поступать! — задыхающимся голосом говорит Люси. — Подумай о своем брате Джереми, подумай об Оливере, о своем отце! Ведь ты одна из Стивов! Ты не можешь быть убийцей! Не можешь красть!..»

Между тем они движутся по направлению к мосту. Сигарета, которую закурил Жеро перед тем, как получил удар по голове, не погасла. Она выпала из рук, упала на обитое тканью сиденье, и ткань начала тлеть.

«Я сознаю, что делаю, и отвечаю за это», — говорит Кэрол Стив, шагая по заросшей травой обочине дороги, чтобы не оставлять следов: она все продумала и все предусмотрела.

«Кэрол! — кричит Люси. — Ты должна возвратиться в Бостон! Должна вернуть то, что украла у Пэддера… Я слышала, что ты говорила в «Караван-холле», поэтому я с тобой и поехала! Если ты этого не сделаешь, то сделаю я!..»

Кэрол решительно качает головой и продолжает идти все дальше, заставляя следовать за собой Люси по заросшему травой берегу. И тут Люси быстрым рывком выхватывает у нее портфель, который она прижимала к груди, и пускается наутек. После секунды растерянности Кэрол бросается за ней. Они минуют мост через Девилиз. Люси чувствует, что Кэрол ее догоняет, и, пытаясь убежать, спускается по откосу, который здесь крутой и скалистый, и ищет, где спрятаться. Но Кэрол увидела, догоняет и накидывается на нее как безумная, стараясь отнять портфель. Ее руки со страшной силой сжимают горло Люси, та чувствует, что задыхается, и слышит, как Кэрол шепчет ей в ухо, чтоб она отпустила портфель, не то она ее задушит. Тогда Люси, собрав последние силы, отбрасывает далеко от себя портфель. Кэрол ослабляет тиски, чтобы пойти за ним, но теряет равновесие. В темноте слышится ее глухой вскрик, шум падающего тела и всплеск воды.

17 августа. 21 час. Люси Эксел на добрый десяток минут неподвижно застывает на месте. Потом начинает звать Кэрол, спускается ближе к реке, продолжая ее звать. Никакого ответа. Река уже далеко унесла тело Кэрол. Между тем сигарета, что курил Жеро, уже прожгла сиденье, огонь начинает лизать деревянную обшивку, и вдруг яркая, сразу же гаснущая вспышка. Это взорвался бензобак. Сердце Люси разрывается от отчаяния, безмолвного, невыразимого ужаса. Нужно бежать, нельзя, чтобы здесь ее нашли. Если ее здесь найдут, подумают, что это натворила она. Все улики против нее. Ее прошлое, ее знакомство с Жеро, ее просьбы к нему дать ей денег — все это вместе. Она не одна из Стивов, она может быть только сама собой. Может быть, даже еще подумают, что она убила и Кэрол. Она бежит как затравленный зверь. В ушах звучат слова Кэрол: «…Свернешь на проселок, он выведет тебя на дорогу на Севен — это меньше километра. Там сядешь на автобус, который отвезет тебя в город». Люси бежит, сворачивает на проселок — узкую, неасфальтированную дорогу. Когда видит огни автострады на Севен и слышит рокот моторов бегущих по ней автомобилей, замедляет шаг, приводит в порядок одежду.

А вот и бензоколонка и рядом — остановка автобуса, идущего из Севена. Ее слепит яркая реклама бензина, масел, покрышек. Ей кажется, что она пробудилась от страшного ночного кошмара. Вскоре подъезжает мощный междугородный автобус, салон его ярко освещен. Люси садится в автобус, находит в кармане деньги на билет, платит, усаживается в уголке, среди немногочисленных заспанных пассажиров, не обративших на нее никакого внимания.

В десять часов вечера она уже в городе.

Артур Йеллинг сделал паузу. Потом обратился к Люси Эксел:

— А теперь продолжайте вы, Люси.

Мэттер и Симей вытирали пот, но по выражению их лиц было видно, что им отнюдь не скучно. То и дело они бросали исподтишка взгляды на Йеллинга, как на какое-то невиданное чудо. Они никак не предполагали, что этот молодой человек способен вот так все распутать.

Люси обвела взглядом Стивов. Она проглотила слюну, словно что-то ей мешало говорить. Может быть, страх. Страх перед Джереми, страх перед Оливером, перед Лесли Стивом. В их устремленных на Люси глазах было еле сдерживаемое бешенство, нечто ненормальное, дебильное. Она не могла больше выдержать. Бросилась к Йеллингу, обхватила его за плечи и пробормотала из последних сил:

— Я боюсь их… Только на них посмотрите…

— Не бойтесь… Тут рядом четверо полицейских. Достаточно лишь крикнуть, и они мигом прибегут…

Сестры Жеро прижались друг к другу тоже испуганно. Йеллинг, заметив, что в комнате стало слишком темно, обратился к Лесли Стиву:

— Мистер Лесли, вы не будете так добры поднять жалюзи?

Бывший профессор философии кивнул. С трудом выбрался из-за стола и поднял жалюзи на окнах. Комнату залил желтовато-золотистый вечерний свет, в котором стали явственно видны напряженные лица всех присутствующих. С тех пор как приходила дочь портнихи, маленькая Сюзи, никто из Стивов не произнес ни слова. Они молча сидели за столом, тогда как остальные продолжали стоять. Стивы казались представителями не только какой-то другой расы, но иного мира, настолько были своеобразны их топорные, так похожие друг на друга физиономии.

— В половине одиннадцатого я пришла домой… — начала Люси… — Они все были здесь, ожидая меня… Когда я рассказала, что произошло, я думала, что они сошли с ума. Они не желали верить, что кто-то из Стивов мог совершить нечто подобное. И все же им пришлось поверить. Они знали свою сестру, знали, что в последние годы она не хотела больше мириться с нищетой, не раз слышали от нее, что она могла бы убить, лишь бы иметь деньги…

— Это правда? — спросил Йеллинг Джереми Стива. — Теперь уж ни к чему лгать.

Джереми провел рукой по лицу. Некоторое время он сидел молча, потом вдруг резко поднялся и, Щелкнув каблуками, встал по стойке «смирно»:

— Так точно. Это правда, сэр. Сущая правда… — произнес он торопливо и неразборчиво. — Сущая правда. Она говорила, что способна кого-нибудь убить ради денег. Моя сестра, Кэрол Стив. Это кажется невероятным, сэр, но моя сестра так говорила. Я подтверждаю… — и он мешком упал на стул.

Мэттер встревоженно прошептал на ухо Симею:

— По-моему, он рехнулся…

— У него припадок… — проговорила Люси, однако ни на шаг не отошла от Йеллинга. — Это у него бывает, я знаю… Потом само проходит. Также и в тот вечер с ним это было. Я немного успокоилась, подумала и сказала ему, что хочу пойти в полицию и все рассказать… Тут с ним и случился такой припадок.

— Совершенно верно! Совершенно верно! — как на пружине, вскочил Джереми. Он был похож на автомат, на движущийся манекен. — Со мной случился тогда такой припадок. Это ничего, я не сумасшедший, не беспокойтесь, я никого не трону.

Впервые, пусть таким ужасным образом, в Джереми Стиве прорезалось что-то человеческое. Это уже не был абстрактно мыслящий свирепый моралист, хладнокровный в своих преступных решениях. Это было несчастное человеческое существо, увидевшее, как вокруг рушится все самое ему дорогое, не в силах справиться с нервным срывом, граничащим с безумием и заставляющим непроизвольно дергаться все его тело.

— Это все он… — продолжала Люси. — Он не дал мне пойти в полицию, запугал меня. Сказал, что если я пойду, то будет свидетельствовать против меня, заявит, что это я убила Пэддера, что это я убила Кэрол. Все было против меня…

— Но это еще не все.

Заговорил Лесли Стив, профессор философии. Он тоже теперь являл собой жалкое зрелище, весь обмяк, тяжело опирался на стол, лицо у него было все в поту.

— Оливер хотел умереть. Он не мог пережить такой позор. Не мог примириться с тем, что сестра его — убийца. Одна из семьи Стивов, моралистов, пуритан… Если бы Люси донесла в полицию, он покончил бы с собой… Люси любит его. Очень любит. Поэтому она молчала.

Неожиданно распахнулась входная дверь, и в комнату с шумом ввалились четверо полицейских во главе с капитаном Сандером.

— Ну, как дела? — спросил он Йеллинга. — Вижу, что вы задерживаетесь, и решил прийти вам помочь.

Шумное вторжение Сандера еще больше напугало сестер Жеро, которые обменялись испуганными взглядами и теснее прижались друг к другу.

— Тс! — произнес инспектор. — Тут миссис нам кое-что объясняла…

Он взял руку Люси и, держа ее в своей, сказал:

— Продолжайте, прошу вас.

Люси смотрела на мужа. Оливер тоже поднял на нее глаза, но глядел на жену, словно не видя. Мысли его витали где-то далеко.

— Так вот, Джереми велел мне молчать. Сказал, что сам обо всем позаботится. Мне надо только молчать и никому не показываться на глаза. Если же кто-нибудь придет говорить со мной, то я должна выдавать себя за Кэрол. Мы ведь с ней были немного похожи, а, кроме того, живем так уединенно, что никто нас и не знал. Достаточно так сделать, и никто не узнает о нашем позоре.

— И что же вы?

— Мне пришлось согласиться. У меня не было выбора, да и не было желания бунтовать. А потом ведь меня мучил страх, я боялась, что подумают, что убила их я. Вот так началось это ужасное притворство. Я должна была делать вид, что я Кэрол, слушать, как Джереми и Оливер всячески обливают грязью меня, Люси Эксел, чтобы выгородить Кэрол, одну из Стивов… Но я знала, что мне долго не выдержать, знала, что не сегодня, то завтра…

Джереми Стив вновь подскочил, как на пружине:

— Это я виноват. Так точно, сэр, я ей угрожал, запугивал. Она была вынуждена подчиниться… — Он говорил, как заводная кукла, — отрывисто, с неожиданными остановками, без всякого выражения, твердя одно и то же: — Моя сестра убила Жеро, моя сестра убила Жеро, моя сестра убила Жеро…

Он повторял бы эту фразу без конца, если бы Йеллинг не подошел к нему и не протянул ему стакан воды.

— Выпейте. Успокойтесь. Теперь уже все кончилось.

— Моя сестра убила Жеро. Так точно, сэр. Моя сестра…

Он выпил воды. Инспектор слегка также смочил ему глаза и лоб. Оливер Стив плакал, закрыв лицо руками.

— Обе мисс Жеро, мистеры Мэттер и Симей, мисс Мак-Рэнди могут идти, — официальным тоном объявил Йеллинг. — Установление личности Люси Эксел было очень полезно полиции. Благодарю всех вас.

К половине десятого вечера, пропустив время ужина, Йеллинг и Сандер окончательно разобрались с этой историей. Дело на Стивов, включая Люси Эксел, было передано в суд по обвинению в соучастии и лжесвидетельстве, ибо именно к этому сводилась их вина. Джереми Стива, в ожидании суда, направили на лечение. Против него и его брата Оливера было выдвинуто также обвинение в угрозах и шантаже в отношении Люси Эксел.

Сандер уже доложил по телефону своему начальству об окончании дела Жеро и теперь приводил в порядок бумаги на своем столе, готовясь идти ужинать.

— А теперь расскажите, как вы до этого додумались, — сказал он, обращаясь к Йеллингу, осунувшемуся от усталости и пережитого волнения.

— В сущности, помогла зубная щетка, — слегка смущенно ответил Йеллинг.

— Что-что?

— Да, именно это. Производя маленький обыск в доме Стивов, я стал рыться в комоде, в ящике с наклейкой «Люси Эксел», которую мы считали умершей, — объяснил Йеллинг. — И в этом ящике — дело было днем — я обнаружил зубную щетку. — Он сделал паузу. — Щетка была влажной, — закончил инспектор.

— И что с того?

— Значит, ею кто-то пользовался. Но как это объяснить? Кто же станет чистить зубы щеткой покойницы? Даже по ошибке. Потом я понял. Люси Эксел (которая выдавала себя за Кэрол Стив) пользовалась ею, потому что это была ее зубная щетка, но никак не предполагала, что она попадется мне на глаза и меня удивит, что кто-то в доме Стивов пользовался щеткой покойницы.

Сандер подмигнул Йеллингу.

— И после этого вы еще плохо отзываетесь о старых методах полицейского расследования?.. И вы сразу из этой улики сделали выводы?..

— Увы, нет, — ответил инспектор. — Интуитивно я что-то почувствовал, но меня не осенила догадка. Большие подозрения вызвала у меня лекция Джереми Стива… — последние слова он произнес с некоторой робостью, зная, что Сандер будет смеяться — пусть про себя — над его методами. Но капитан Сандер слушал его с таким интересом, что забыл об обычных насмешках.

— Да, его лекция, — повторил, взглянув на него, Йеллинг. — Джереми произнес фразу, которую я никогда не забуду. «Тому, кто вам скажет «истина», отвечайте — «справедливость». А тому, кто вам скажет «любовь», отвечайте — «справедливость*… Было ясно, что ради справедливости — как он ее понимает — этот человек способен солгать, а может, и что-нибудь похуже. Тогда я подумал, что он мне лгал, и мои подозрения насчет зубной щетки усилились. Только было одно очень серьезное препятствие: полное и безусловное опознание трупа Люси Эксел, которая на самом-то деле была Кэрол Стив. Вы помните эту историю со шрамом. Они точно и без всяких колебаний указали шрам, который был у покойной на пояснице. Я не представлял себе, что они смогут сделать это, хотя и лгут, потому что дело шло об их сестре. Очевидно, это был шрам после какой-то операции, которой Кэрол подверглась в детстве, и поэтому они прекрасно о нем знали…

Как Сандер ни был заинтересован, голод давал себя знать. Поэтому он предложил инспектору:

— Давайте поговорим лучше по дороге в закусочную.

Спускаясь к выходу, Йеллинг продолжал:

— На какое-то короткое время я сосредоточил внимание также на Симее и Мэттере и даже на сестрах Жеро. Мне внушали подозрение огромные капиталы, которыми ворочают эти люди. Но вскоре мне пришлось отказаться от этой версии. Я чувствовал, что вся проблема в одном: узнать Люси, узнать все о покойной. В этом направлении я и вел расследование и пришел к выводу, что Люси Эксел была честной девушкой, хотя и происходила из «трудной» семьи. Все говорили о ней хорошо — ее портниха, ее коллеги, ее начальство. И вместе с тем из описаний ее внешности, что я слышал, явствовало, что она немного походила на свою золовку, Кэрол Стив. Я стал искать фотографию покойной. Тщетно! И мои подозрения все больше усиливались, также и потому, что Стивы, в отличие от всех остальных, неизменно говорили о ней только одно плохое. Был еще один вопрос, требовавший ответа: с чего это вдруг Оливеру Стиву вздумалось искать жену в таком месте, как «Караван-холл». Это вовсе не подходящее для него кафе, да и кассирши — вряд ли подходящие кандидатуры в жены для одного из Стивов. Разгадку принес разговор с одной из кассирш этого кафе — Энни Мак-Рэнди. Она мне рассказала, что Оливер Стив, как-то проходя мимо «Караван-холла», вдруг застыл как вкопанный, увидев за стеклом Люси Эксел, а потом вошел и заговорил с ней. Когда человек вдруг останавливается, увидев кого-то на улице?.. Когда ему кажется, что он его знает. Но так как Оливер Стив не мог узнать Люси, которую впервые увидел, то, значит, она очень на кого-то была похожа. На кого? На Кэрол Стив.

Они остановились у подъезда Центрального полицейского управления, в нескольких шагах от человека с телескопом, и Йеллинг, прочистив горло, продолжал;

— Брак Оливера Стива с Люси Эксел можно объяснить следующим образом. Для Оливера женщина, сидящая в кассе в таком месте, как это кафе, — заблудшая душа, падшая. Он не мог перенести, чтобы девушка, так похожая на его сестру Кэрол, вот так пропадала. Он решил ее спасти, наставить на путь истинный. Если она так похожа на Кэрол физически, может, она походит на нее и духовно, и еще не все потеряно. Он предпринимает такую попытку и женится на ней. Когда же я уверился в сходстве между Люси и Кэрол, о чем я уже интуитивно догадывался, слыша расплывчатые описания, мне оставалось лишь получить формальное подтверждение того, что Кэрол Стив — это Люси. Покойница в морге была Кэрол Стив. Бегство Оливера, который, когда я припер его к стене своими вопросами, был готов во всем сознаться, но не решился, потому что, как и Люсч, боялся брата; поездка Лесли Стива в состоянии опьянения на берег реки — все это убеждало, что я на правильном пути. Поэтому я собрал всех, кто знал Люси, и она была узнана.

Немного поколебавшись, Йеллинг закончил с оттенком легкого сожаления:

— Я всеми силами старался убедить Стивов все рассказать по собственной воле, не заставляя их сделать это грубыми полицейскими методами, не прибегая к насилию. Вместо угроз пытался дружески расположить их к себе. Прибег даже к психологическому воздействию музыки. Эту песенку часто исполняли в «Караван-холле», наверно, и в тот вечер, когда Кэрол задумала убить Жеро. Я надеялся, что она поможет Стивам признаться, внушит им желание очиститься, сбросить груз лжи. Однако все было напрасно. Еще сегодня Джереми Стив, за несколько минут до того, как я его разоблачил, пытался уверить, что Люси погибла и что это она убила Жеро…

Сандер, давно уже позабыв о голоде, задумчиво отозвался:

— Да, довольно забавная история… Подумать только, что могут натворить такие сумасшедшие, чтоб спасти свое доброе имя… А вы, инспектор, не хотите пойти перекусить вместе со мной?

Йеллинг, в замешательстве и смущении, словно желающий что-то скрыть ребенок, пробормотал:

— С вашего разрешения я лучше пошел бы домой… Всего хорошего, сэр…

— Ну как хотите, — ответил Сандер, пожимая ему руку. — И примите мои поздравления. Вы очень здорово справились с этим делом…

Инспектор подождал, пока Сандер не скрылся за углом. Человек с телескопом вновь принялся воодушевленно призывать:

— Господа, уделите пять минут вашего времени наблюдению за звездами. Не давайте делам поглотить вас с головой! Радости жизни не только в бизнесе! За ничтожную плату вы сможете рассмотреть все планеты нашей Солнечной системы…

Предложение звучало заманчиво. Это желание зрело в нем уже давно. Йеллинг огляделся по сторонам. Подъезд в полицейское управление в двух шагах, но никого из сослуживцев в этот час не видно. Можно рискнуть. Краснея от своего поступка, Йеллинг подошел к владельцу телескопа, сунул ему монету и робко произнес:

— Мог бы я поглядеть на Марс, сэр?

Примечания

1

Популярная в 30—40-е годы американская киноактриса

(обратно)

Оглавление

I. Дом, персонажи, первый день

II. День 19 августа

III. Гибель старого пэддера

IV. Давайте-ка рассмотрим алиби

V. Интересная лекция (и алиби)

VI. На тихих берегах девилиза

VII. Бежать — значит быть виновным!

VIII. «Ах, моя Полли, ах, моя Полли…»

IX. Готовится ловушка, и кто-то в нее угодит

X. Люси среди сумасшедших

*** Примечания ***