Перетворцы [Алёна Моденская] (fb2) читать онлайн

Алёна Моденская Перетворцы

Длинная стрелка с витым наконечником остановилась, не дойдя до двенадцати всего два деления. Маятник по инерции качнулся и замер. Параскева подошла к часам. Двигалась по привычке степенно, будто вышагивала по главной улице в своём лучшем наряде. Открыла стекло, потянула за гирю.

Стоило ли теперь заводить часы…

Аккуратно закрыв дверцу на крючок, Параскева зябко укуталась в тёмную кружевную шаль. Пальцы коченели и не слушались. Из каждой щели струились ледяные сквозняки, оконные рамы изнутри покрылись инеем.

Пожалуй, она правильно сделала, заведя часы. Привычное тиканье хоть немного растворяло ночную тишину пустынного дома. Некогда светлая и наполненная родными голосами, усадьба теперь мрачнела совершенным отсутствием звуков.

Того, что доносилось из рощи, лучше бы совсем не слышать. Треск выстрелов пугал чёрных птиц, взлетавших тучами с нагих осенних деревьев.

Отряды проходили совсем близко к дому. Нарочно так делали – вели связанных впереди, подгоняя штыками, косо посматривая на усадьбу. У главных аж слюнки текли при виде особняка. Всех, кто не успел сбежать, уже или сослали, или расстреляли. Лишь гнездо Кашиных оставалось нетронутым.

Но и это ненадолго. Каждое движение стрелок на часах приближало их появление. Они войдут, предъявят бумагу. Будут рыскать по шкафам, вытаскивать мебель, швырять посуду. Кривые царапины по паркету, трещины и сколы на изразцах, едкий дым от костра из картин и икон в парке…

Скотный двор уже разграбили. Курей и свиней порезали, коров и лошадей увели. Собак пристрелили.

Прошлой ночью визжала дочка бывшего городского головы. Та, что вечно надменно морщилась и называла Кашиных «торгашами». Каждый месяц новое платье, брошка, шляпка. Карета красивая. Была. Градоначальник пытался с ними договориться, да получил пулю в лоб. Вчера пришли и за его дочкой.

А сегодня придут сюда. Вот они, один за другим выходят из парадного на площади. В сырой ночной тишине Параскева слышала, как десять пар сапог, хлюпая, месили ноябрьскую грязь. Прикрыв глаза, рассмотрела даже штыки, торчавшие за плечами.

Часы тикают, неумолимо приближая крах. Стёкла дребезжат.

На столе – резная шкатулка. Всё, что осталось. Родители не взяли эти украшения с собой. Мать сказала, на них можно будет что-то выторговать.

Параскева выпрямилась, поведя плечами. Быстро осмотрелась. Теперь даже свечей не зажигали, и глаза привыкли к темноте. Жаль, времени мало. Схватив с полки маленький яшмовый подсвечник и малахитовую шкатулку, поставила их на стол и сюда же вытряхнула украшения. Кулон с изумрудом, кольцо с рубином, серёжки с чёрными жемчужинами, браслет с топазами. Бусы из прозрачного янтаря. Чётки, по которым молилась ещё прабабушка. Параскева сняла с платья брошку, которую носила, прикрывая шалью, и положила на стол.

Хорошо, что теперь так тихо. Склонив голову, Параскева присмотрелась. Отлично, им шагать ещё долго. К тому же, сухое дерево уже скрипит, вот оно накреняется и с хрустом падает поперёк и без того непроходимой дороги. Что-то кричат, ругаются. Или остановить их, или сделать что задумано. Бессмысленно. Эти сгинут, придут другие.

Что ж, придётся смириться. Вспомнив своё намерение положить всю себя на борьбу с ними, Параскева грустно улыбнулась. Не выйти ей из этой схватки победителем. Живой бы остаться.

Отгородившись от приближающихся силуэтов, Параскева повела ладонями над лежащими на столе украшениями. По пальцам пробежали иголочки, в жилах полыхнуло. Тихо произнося слова, направила потоки лавы в камни. Собирала всё, до чего могла дотянуться, каждую искорку, каждое воспоминание.

Камни наполнялись и начинали потихоньку пульсировать. Шаги звучали всё громче. Параскева соединила ладони и глубоко вдохнула. Что бы ни случилось, она не исчезнет бесследно. Ссыпав вещицы со стола в шкатулку, последняя хозяйка огромного купеческого дома спрятала их под половицей. Конечно, тайник найдут и, возможно, все украшения разойдутся по разным рукам. Но рано или поздно они снова соберутся вместе.

Осталось несколько секунд. Пробежав внутренним взором по замершим комнатам дома, Параскева улыбнулась. Непрошеным гостям здесь не рады. Впрочем, они могут войти. Ведь нужно ещё суметь выйти.

Двойные двери дрогнули под грохотом ударов. Увидев, как на пол слетели кусочки отслоившейся краски, Параскева выпрямилась, оправила шаль и пошла открывать.

1.

Звонок в дверь как всегда не вовремя. Кира как раз заканчивала выводить завитушки на эскизе стрелок часов, когда раздался противный треск. Интересно, из каких соображений тётя Маша выбрала настолько отвратительный звонок – мерзкое дребезжание заранее создаёт гадкое отношение к тому, кто пришёл. Как негостеприимно.

– Кира, посмотри, кто там! – прокричала тётушка.

Разумеется, разве она отлипнет от своего сериала. Кира отложила карандаш и приняла вертикальное положение, в глазах сразу потемнело – слишком долго просидела, закинув ноги на стол и выводя вензеля и римские цифры в скетчбуке. Монитор зиял пустым пространством. Сроки поджимают, а макет даже не начат. Зато набросков в блокноте всё больше и больше. Жаль, за них не платят. Вздохнув, Кира надела пушистые тапки-кролики и пошаркала к входной двери. Увы, визитёры ещё не ушли.

– Кто?

– Газовая, – ответил грубоватый женский голос.

– Неделю назад приходили, – промямлила Кира, отпирая замки.

– Мы из областной, – гаркнула молодая девица, пытаясь протиснуться в квартиру. Вторая тут же подсунула лист с таблицей и стала тыкать в клетки, где нужно было поставить подпись.

Пока Кира соображала, где нарисовать закорючку, первая «газовщица» всё пыталась пролезть в дверь.

– Не буду я ничего подписывать. – Кира раздражённо оттолкнула руку с листком.

– Как вы себя ведёте! – вскрикнула тётка.

– Вы обязаны впустить нас и выполнить все наши инструкции! – подхватила девица.

– Пошла вон! – рявкнула Кира прямо в лицо тётке с договором.

– Да как ты смеешь! – та аж задохнулась от возмущения.

Девица что-то голосила о договорах и штрафах. Её верещание раздавалось как будто издалека. Кира рассматривала нарисованные брови на когда-то красивом, но теперь опошлившемся лице.

– Курва, – шёпотом произнесла Кира, усмехнувшись.

– Сама ты курица! – взвизгнула девица.

– Если вы не уйдёте, я вызову полицию.

– Да вызывайте кого хотите! – гаркнула тётка, но тут же бочком начала отходить к лестнице. Её молодая спутница, продолжая сыпать угрозами, ретировалась вслед.

– Чтоб вы провалились, – процедила Кира. Прислонившись спиной к двери, мысленно разверзла под «газовщицами» глубокую яму. Но картинка мигом превратилась в пустой макет, по которому промелькнул ярко-зелёный отсвет.

– Кто приходил? – спросила материализовавшаяся в прихожей тётя Маша.

– Сказали, из газовой. – Кира сразу поняла, куда ветер дует.– Может, позвонить туда и уточнить?

– Лучше матери позвони, день рождения всё-таки. – Тётя Маша развернулась и плавно удалилась из прихожей. Уже из другой комнаты донеслось: – И не открывай больше всяким аферистам!

Кира поплелась к себе. Вместо идеи для макета в воображении плавал утыканный стразами и пайетками джемпер девицы «из газовой». Пуховик нараспашку, а под ним это пошитое в гараже великолепие, да ещё ремень сверкающий. Кира настолько ясно представила, как её руки сжимают горло хамоватой девицы, что даже пульс зачастил. Пальцы сами собой скрючились, кольцо сильно надавило, и ногти впились в ладони. Кира медленно разжала пальцы и встряхнулась. Она ведь никогда не носила колец, и теперь никаких украшений на руке не было. Но картинка проступила так ясно… Может, в следующий раз предложат сделать макет для ювелирного магазина?

Кира, вращая запястьями, подошла к окну. Двоица «из газовой» как раз выходила из подъезда. Та, что помоложе, увлечённо тыча пальцем в экран смартфона, не заметила, как наступила на чуть сдвинутую крышку канализационного люка, и тут же провалилась.

Улыбнувшись, Кира отвернулась от окна и поперхнулась.

– Матери-то позвонила? – Тётя Маша появилась как всегда бесшумно.

– Позвоню… потом, – вяло пообещала Кира, глядя в сторону.

До вечера Кира безуспешно пыталась придумать хоть сколько-нибудь приличный макет вывески для магазина одежды. В конце концов, пошла простой дорожкой – нарисовала женский силуэт с округлыми формами в мини-шортиках. Неважно, что самой одежды на изображении минимум, секс продаётся куда лучше, чем сшитые в подвалах шмотки.

Засигналил смартфон, на экране высветилось «Аня». Не желая слушать нотации гиперзаботливой сестры, Кира намеренно долго не отвечала. Аня отличалась завидным упорством, поэтому смартфон не утихал минут десять. Но на этот раз младшая сестра переупрямила старшую – Аня отступила, и звонки прекратились.

В соседней квартире, кажется, намечалась очередная вечеринка – из-за стены доносился хохот и взвизгивания. Потерев уставшие от работы глаза, Кира взяла смартфон и пошла в ванную.

Присев на край большой чугунной ванны и продолжая выводить гнутые линии в блокноте, слушала протяжные гудки в трубке. Лающий хохот соседей доносился даже сюда, так что дверь пришлось плотно прикрыть.

– Да? – раздалось в трубке.

– Это я, мам. В общем, с днём рождения, всего хорошего, счастья там…

– Спасибо, – сухо ответила Пульхерия Панкратовна.

– Как дела? – спросила Кира после паузы. За дверью слышались тихие шаги тёти Маши, но в ванную она из деликатности не стала заглядывать.

– Нормально.

– Отмечаешь? В ресторане? – Карандаш продолжал скользить по листу.

– В ресторане. – Где-то за голосом Пульхерии Панкратовны приглушённо играла музыка из восьмидесятых.

Снова помолчали.

– Ну, тогда пока.

– Пока.

Кира завершила вызов и вышла из ванной.

– Помирились? – спросила тётя Маша, стоявшая в коридоре в халате, накинутом поверх ночной рубашки.

– Да мы вроде не ссорились, – пожала плечами Кира.

– Надо было тебе выпендриться, да? Училась бы себе…

– Не училась бы! Ненавижу тот институт, всю эту дурацкую систему. Ненавижу.

– Ишь ты! «Ненавижу», тоже мне. – Тётя Маша протиснулась в ванную. – Не всегда приходится делать то, что хочется.

– А почему я должна учиться там, где родители выбрали?

– Престижный институт…

– Дыра, – выплюнула Кира.

– Что теперь-то? – тётя Маша повернулась к племяннице.

– Накоплю денег и снова буду поступать на художника в Питере.

– Когда ещё накопишь! – махнула рукой тётка. – С твоей-то зарплатой. И на что ты там жить будешь?

– Найду на что, – буркнула Кира и поплелась к себе, где некоторое время просто мерила шагами комнату.

За стеной набирала обороты пьянка. Чтобы отвлечься, Кира села на кровать, устроила рядом коробку пастели и потянулась за блокнотом. Оказалось, во время разговора с мамой на листе появилось изображение изящной женской руки с необычным, как будто старинным, перстнем на пальце.

Гогочущий лай за стеной заставил сжать зубы. Кира снова попыталась сосредоточиться на рисунке. Выбрала алый мелок и закрасила перстень так, что получился рубин. Унимая дрожь в руках, кое-как закончила набросок, закинула блокнот на стол и выключила лампу.

К двум часам уснуть так и не удалось. За стеной грохотала музыка, доносился гогот, клёкот, визг, ржание и ещё целая гамма пьяных звуков. У сталинок вроде должны быть толстые стены, но здесь законы звуконепроницаемости, увы, бессильны.

Соседняя квартира, трёшка, принадлежала девице чуть постарше Киры. Доминика не работала, училась в магистратуре какой-то академии, жила с женихом. Её родители, видимо, в нём сомневались, раз подарили квартиру до свадьбы, а не после. Хотя жилплощадь, скорее всего, купил дед. Однажды Кира видела, как они с внучкой выходили из дома. Чересчур сладенькая улыбочка соседки вызывала тошноту. Дедуля щекотал её под подбородком и называл Никушей, а потом сел в огромный, сверкающий пафосом, автомобиль с водителем и укатил. А Никуша с сахарной улыбочкой махала ручкой ему вслед.

Но как только машина скрылась в арке, лицо Никуши приняло обычное брезгливо-высокомерное выражение – как будто всё вокруг решительно недостойно даже её взгляда, да ещё отвратительно воняет. Распустив длинные белокурые волосы, Доминика модельной походкой направилась к подъезду, не забыв картинно осмотреть свою шикарную машину. Ради парковочного места для этой дорогущей колымаги вырубили несколько кустов сирени редкого сорта.

С месяц назад дедуля Доминики преставился. Сорока дней ещё не прошло, а любимая внучка уже с удовольствием просаживала его деньги на пьянку с так называемыми друзьями.

Кира рывком скинула одеяло и встала. Распахнула окно. Во дворе шуршали листьями деревья, отбрасывая кружевные тени в свете фонаря. Скоро листва пожелтеет, покраснеет, и тщедушный городишко хоть немного приукрасится. Угрюмая серость промышленного Добромыслова угнетала. Вот в Питере тоже много серого цвета, но там кругом красота, история, можно часами гулять с планшетом и рисовать, рисовать… Туман, свинцовые волны, холодные камни, колонны, застывшие маски львов…

Рисовать ночи напролёт, просыпаться ближе к полудню и пить свежесваренный кофе, глядя на город из окна мансарды…

Пока же приходилось довольствоваться удобным широким подоконником в старом доме сталинской застройки. Окно, выходящее во двор, давало неплохой обзор и возможность рисовать с натуры. Забавно, дом отремонтировали только с внешней стороны. Часть, выходившая на проспект, приятно зеленела матовыми фасадами, беленькие фальшкарнизы и балконы с гнутыми металлическими прутьями сияли новизной. Но стоило войти во двор, как дом превращался в облупившуюся халупу болотного цвета с крошащимися балконами (некоторые полностью отвались) и потрескавшимися стенами.

Соседки по площадке, три сестры, неутомимо пытались внести красоту в ветшающее уныние – разбили в палисаднике цветник, служивший неплохой натурой. Пока девчонки копошились в земле, Кира, сидя на подоконнике, зарисовывала цветы и фигуры. Особенно удачно вышла та самая сирень, которую потом выкорчевали по поручению дедули Никуши.

Доминике плевать на сирень и на палисадник, куда она с дружками после попоек сбрасывала мусор. На всё плевать, кроме себя любимой. Хотя нет, ей подобные даже себя любить не умеют. Ценить, холить, лелеять, выгодно продать. Но не любить.

Какой же мерзкий у неё хохот. Дедуля-то не слышит. А может, и слышит, кто знает. Хотя для него это, наверное, нежный колокольчик. Кира попыталась расслабиться. Иногда у неё спонтанно получалось…

Как тогда, ещё в начальной школе, с Вадиком. Инициалы К.А. Кашина показались ему очень смешными. Весь класс дразнил её «какашиной». Кира устраивала крик, гонялась за мелкими уродцами-одноклассниками, но не могла поймать всех. А начал всё Вадик. Но однажды хор дразнящих голосов стал отдаляться, как в тумане расплывались искажённые ругательствами рожицы, гаденькие улыбки и тычущие в неё пальцы. Всё это осталось за кругом тишины. Из глубины поднялось… нечто…

– Подавись какашкой, – сказала Кира, глядя в лицо Вадику, и спокойно вышла из круга гогочущих одноклассников. Он что-то прокричал ей вслед.

А потом пошёл в туалет на перемене. Что именно там случилось, позже не могла объяснить даже специально созванная комиссия. Так или иначе, унитаз разворотило мощным потоком фекалий из канализации, в котором несчастный Вадик чуть не захлебнулся.

Или училка математики. Называла Киру табуреткой за неспособность решать задачки. Пока в наступившей тишине Кира не «направила» табуретку в саму училку. Когда та садилась на стул, он с треском развалился.

А вот теперь как-то не получалось. Сегодняшней волны гнева, похоже, не хватало, чтобы выдавить посторонние звуки и размазать Никушу по полу.

Вернувшись к столу, Кира снова раскрыла блокнот. Борясь с досадой и отвращением к соседке, она, оказывается, нарисовала в изящных женских пальцах нож с длинным лезвием и белой рукояткой.

По комнате прошли тихие шаги – тёте Маше тоже не спится? Обернувшись, Кира никого не увидела, но краем уха ухватила новый звук. Склонив голову, сквозь хохот и грохочущую музыку попыталась уловить тихое… тиканье? Как оно могло здесь появиться, в комнате даже будильника нет.

Постояв с минуту, прислушиваясь, Кира так и не смогла хотя бы примерно определить источник звука.

Утром тётя Маша, спавшая крепко, растолкала племянницу и отправила за молоком. Кира пыталась отнекиваться, но тётя Маша осталась непреклонной. Купленное только вчера фермерское козье молоко за ночь позеленело, вспучилось и превратилось в скользкую дурно пахнущую массу.

– Никогда такого не было, надо же. Хороший же фермер-то, уже лет пять как только у него молочку и беру, – бормотала тётя Маша, выливая едко воняющую субстанцию в унитаз. Туда же отправился серо-буро-малинового цвета вчерашний творог, борщ, на котором за ночь наросла чёрная плесень, и хлеб, за ту же ночь превратившийся в сопливый кирпич.

Борясь с тошнотой от бессонницы и вида испорченных продуктов, Кира кое-как натянула ботинки и выползла на улицу. На газоне копошились соседки – три сестры, поставившие себе цель превратить придомовой газончик в цветущий сад. Как им удалось в конце сентября заставить так пышно расцвести не только лилии, бархатцы, бегонии и астры, но и определённо летние цветы – ирисы и пионы, оставалось загадкой для всех соседей, неустанно подглядывающих за сёстрами через щёлки между кружевными шторами.

– Доброе утро, – гаркнула Кира и, широко улыбаясь, помахала рукой силуэту, мелькнувшему за занавеской в окне второго этажа.

– Доброе, – в унисон отозвались три голоса. Сёстры пели в церковном хоре.

Младшая из них, Люба, выпрямилась и подошла к заборчику.

– Не выспалась? – сочувственно спросила соседка, внимательно обводя Киру взглядом миндалевидных зелёных глаз. От такого взгляда почему-то всегда хотелось спрятаться.

– А вы выспались? – вопросом на вопрос ответила Кира.

Сёстры не стали отвечать.

– Ты в магазин? Если не затруднит, выброси, пожалуйста, в контейнер. – Люба протянула чёрный пакет, в котором звякнули бутылки.

– Даже не буду спрашивать, чьё это, – буркнула Кира, забирая мешок. Никуша и её компания имели привычку вываливать свой мусор в палисадник прямо из окна. – Чтоб их всех в цемент залило. – По телу пробежала лёгкая покалывающая волна.

– Не надо сыпать проклятиями, – ровно произнесла Люба, опять измеряя Киру внимательным взглядом. К ней присоединились и сёстры, синхронно поднявшие головы и вперившие в Киру такие же зелёные миндалевидные глаза.

– Я… хм… Да ладно вам. Некоторые только этого и заслуживают.

– Это не нам судить, – мягко, но с непоколебимыми нотками произнесла Люба. Иногда сёстры начинали читать мораль, от которой сводило скулы.

– Если бесконечно их прощать, ничего не изменится, – упорствовала Кира. – Или, например, эти бабы. К вам заходили? Типа из газовой?

– Заходили, но я их не впустила, – отозвалась из палисадника София, старшая из сестёр.

Видимо, Кира оказалась единственной идиоткой в доме, собственноручно открывшей дверь аферисткам.

– Ну, газ-то всё равно надо проверять, – вяло протянула Кира. – Вон, говорят, дом в посёлке сгорел. Кажется, там ведьма какая-то жила. – В памяти вспыли фрагменты новостного сюжета с обугленными стенами и обвалившейся кровлей.

– Газ там, может и ни при чём, – пробормотала Люба и вернулась к сёстрам.

Слова соседки показались знакомыми, точно то же самое пару дней назад сказала тётя Маша, когда в новостях показывали тушение пожара в доме этой не то ведьмы, не то жрицы.

Дверь соседнего подъезда распахнулась и появилась Доминика. С идеально уложенными белокурыми волосами и без единого следа бессонной ночи на лице. Покачивая бёдрами, поплыла к своей машине. Сестёр, убиравших за ней мусор, наградила презрительным взглядом, а мимо Киры прошла так, будто той вообще не существовало.

«Чтоб ты споткнулась», – пронеслось в полной тишине.

Тонкий каблук сапога хрустнул и надломился. Нелепо взмахнув руками, Доминика вскрикнула и упала прямо в грязную лужу, подняв фонтан брызг. По шикарному белому пальто расплескались бурые пятна.

Лишь краем глаза Кира глянула на то, как сёстры перешагивали через низенький заборчик и спешили на помощь громко ругавшейся соседке. Тяжесть бессонницы моментально прошла, даже воздух как будто стал чище. Размахивая пакетом с мусором, Кира вприпрыжку направилась в магазин.

2.

Евгения Ивановна ещё раз внимательно перечитала заключение. Вывод гласил, что источника возгорания не удалось обнаружить. Версию поджога эксперты исключили, равно как и газ, и неисправность проводки. Собственно, дом вообще не был газифицирован, а проводку сделали недавно и на удивление качественно.

Во всех местных новостях, правда, напирали именно на версию с газом. Псевдогазовщики, обходившие квартиры и подсовывающие договоры на установку сомнительного оборудования по заоблачным ценам, наводили на людей панику. У Леси Щавелёвой, младшей коллеги Батенко, уже скопилось четыре десятка заявлений.

Шумно выдохнув, Батенко подписала отказ в возбуждении уголовного дела. Утром приходили родственники, они ясно дали понять, что версия с самовозгоранием их вполне устраивала, так как страховка всё покрывала. Нечасто покрытие включало самовозгорание, и в данном случае эта деталь вызывала особый интерес. Как будто хозяйка предвидела нечто подобное.

Быстро окинув взглядом кабинет и убедившись, что все занимались своими делами, Евгения Ивановна раскрыла ежедневник. На визитке, вложенной между страницами, значилось: «Ноябрина. Старшая жрица Артели Перетворцев. Творим судьбы». Адрес и номер телефона совпадали с указанными в материалах по пожару.

Визитку Батенко нашла в почтовом ящике и не выбросила сразу только потому, что мусоропровод оказался забит. Так и носила в сумке неделю, пока карточка не попалась под руку при поиске ключей. Евгения Ивановна набрала указанный номер, но всё же не решилась нажать на вызов. А следующим утром уже осматривала пепелище дома Ноябрины.

Перетворцы. В последнее время это название стало встречаться на удивление часто. Вот и в новом деле не обошлось без них. Постукивая краем карточки по столу, Батенко прикрыла глаза и вызвала в памяти сегодняшний выезд.

Двор элитного дома, цоканье каблуков. Казалось, серое кирпичное здание буквально вырастало из земли, так походили друг на друга оттенки стен и брусчатки. На небольшом удалении, ближе к декоративному газону – накрытое чёрным полиэтиленом тело.

Вокруг вальсировал эксперт Николайчук. Длинный и изящный, в своём идеальном костюме и укороченном пальто, он двигался так грациозно, будто давал уроки танцев.

– День добрый. – Николайчук поклонился, рукой в белой медицинской перчатке придерживая замысловато накрученный голубой шарф.

– Добрый. Что-то знакомое. – Евгения Ивановна окинула взглядом недавно построенный дом.

– Ну как же, как же, – протянул Николайчук. – Это здесь год назад девушка погибла.

– А, да. Несчастный случай.

– Ещё какой несчастный, – кивнул эксперт.

Дочка местного олигарха, найденная в ванной прошлой зимой, стоила карьеры одному из следователей.

– Что ж. – Николайчук откинул полиэтилен, подождал пару секунд, пока Батенко бегло осмотрела тело, и вернул всё на место. – Падение с пятого этажа.

Евгения Ивановна взглянула на фасад дома. Открытое окно одного балкона чернело ровным квадратом. Николайчук, поправив очки в блестящей оправе, проследил взглядом траекторию предполагаемого падения. Он так резко дёрнул подбородком на исходе «полёта», что услышав призрачный глухой удар, Батенко инстинктивно стиснула зубы.

– Что-то ещё?

– Да. Очевидно, перед тем, как шагнуть вниз, этот господин порядочно накачался элитным алкоголем. Остальное, по традиции, после вскрытия.

Евгения Ивановна поднялась по лестнице на пятый этаж. Полутёмный подъезд матовыми стенами отражал стук каблуков. Ни одной живой души, только массивные вычурные двери с блёклыми линзами глазков.

Тёмный мраморный пол площадки тускло посвёркивал в угасающем свете предзимних сумерек. Строго посередине подъездного подоконника стоял одинокий пластиковый горшок с неизвестным растением.

Евгения Ивановна вошла в квартиру господина Газнова, выпорхнувшего из окна. Три просторные комнаты, все в идеальном порядке – заслуга домработницы. Ни пылинки, ни морщинки, ни соринки. Петля смятого галстука на кресле. Балконная дверь распахнута, стекло на ней пересекла изогнутая трещина. Видимо, открывал рывком.

Выйдя на балкон, Батенко посмотрела вниз. Санитары заталкивали носилки в машину. С высоты казалось, они грузили мятый чёрный ком.

Галстук как будто пожёван. Внизу, при осмотре тела она заметила, что на рубашке Газнова верхняя пуговица оторвана. Пиджак аккуратно повешен на спинку стула.

Вмятинка на обоях. Значит, швырнул что-то об стену. Телефон. Под диваном. Евгения Ивановна присела на корточки. «Яблоко» последней модели. Корпус в царапинах, паутина трещин на экране.

– Что-то ещё? – обратилась Батенко к мальчику в форме, всё время бесшумно следовавшему за ней по пятам. Он показал бутылку виски. – Знаю, – отмахнулась Батенко. – Что ещё?

Паренёк покрутил головой, как будто озираясь, подошёл ближе и протянул небольшой пластиковый мешочек.

Евгения Ивановна подняла этот пакетик повыше и стала рассматривать его содержимое на свету. Там оказался огарок красной свечи и проткнутый иглой лист бумаги. Паренёк молча протянул ещё один подобный предмет. В него упаковали сложенный в квадратик листок с написанными красивым округлым почерком строчками. Все слова заштрихованы красной пастой. Ещё там лежала цепочка.

– И что это?

Мальчик пожал плечами и достал из папки буклет с надписью «Артель Перетворцев. Творим судьбы».

– Жена? – спросила Батенко, быстро пролистав буклет.

Парнишка кивнул на выход из комнаты.

«Ты говорить-то умеешь?» – пронеслось в мыслях Батенко.

Резкий запах валерианки. В кресле обмякла женщина в пальто и кожаных сапогах на тонкой шпильке.

Жена господина Газнова уже успела дать кое-какие показания. Выходило, что Газнов, хозяин сети страховых компаний, в последнее время начал вести себя странно – скандалил на работе, а мог и вовсе не появляться в офисе несколько дней. Значительную часть обязанностей переложил на подчинённых, и если бы его замы не имели долей в бизнесе, дело уже находилось бы на краю.

Загадки века в подобном поведении, конечно же, не крылось. Газнов всего лишь завёл любовницу. И намеревался изменить завещание.

Когда Батенко протянула вдове два пакетика со странными мелочами, та побледнела, лицо приобрело желтоватый оттенок. Вскрикнув, она закатила глаза и запрокинула голову.

Далее на сцене появилась та самая любовница Газнова. Она фурией влетела в квартиру и осыпала вдову шквалом брани, чем и привела её в чувство.

Девица вызывала у Батенко отвращение, однако именно она дала важное пояснение. Когда Батенко показала ей «загадочные» предметы, та явно занервничала.

– Ну, понимаете, он никак не мог развестись, а я хотела… в общем… – Девица засунула ноготь в рот, что сделало её похожей на девчонку из детского сада. – Я ходила к Перетворцам, и вот…

Чуть позже одна из соседок шёпотом рассказала, что и вдова обращалась к этим Перетворцам. Они даже приходили в дом, что-то распевали, жгли бумагу, брызгали водой.

Батенко открыла глаза и снова оказалась в своём кабинете. Сосредоточиться не получалось. Дело Газнова становилось прозрачным, как калька, и через белёсую завесу просвечивали собственные проблемы. Может, у Славки тоже такая вот пигалица…

Евгения Ивановна снова закрыла глаза и покрутила головой, разминая мышцы шеи. Так. Газнов. Пятьдесят один год. Двое взрослых детей, живут отдельно. Жена – хозяйка салона красоты. Дашка там раньше маникюр делала. И стрижки. Интересно, где она теперь марафет наводит? Ну, в Нижнем-то салонов больше, есть из чего выбрать. Батенко машинально «завязала узелок» на память – позвонить старшей дочери.

Надо собраться. Молодая любовница. Перетворцы.

Ну и глупо же это выглядит со стороны. Какие-то перетворцы, Артель у них. Ещё бы комбинат открыли.

Она ведь точно не уверена. Подумаешь, муж отключил всплывающие сообщения на смартфоне. Может, он и раньше хотел их отключить, но не знал, как. А теперь разобрался. Это не доказательство. Не читать же его переписки. Так делать – себя не уважать.

Пигалица Газнова так легко рассказала о перетворцах. Слишком легко, обычно такую информацию клещами нужно вытягивать. Но здесь ларчик просто открывался. В недавно сгоревшем доме Ноябрины обнаружился огнеупорный сейф, который почти не пострадал. В нём лежали коробочки с ювелирными украшениями и именами. Одно из имён носила любовница Газнова.

– А браслет с топазом вы нашли? – У пигалицы даже зрачки от волнения расширились.

– Вы хотите сказать, это ваш браслет?

– Сказать! Конечно, мой. И я хочу его забрать!

– А как он там оказался?

– Ну, в общем, я пришла по поводу… ну, понятно. – Девица кивнула в сторону. – А она мне сказала, что одних сеансов мало, надо… ну, типа, энергетическую связь поддерживать… что-то в этом роде. Но я же не могу постоянно туда ходить и там сидеть. Поэтому надо как бы на расстоянии… ну… в общем, как-то там… на расстоянии…

– Ноябрина предложила вам энергетическую поддержку на расстоянии, правильно?

– Вот, точно. Но для этого нужна была какая-нибудь моя вещь. Лучше всего из золота, серебра, и с натуральным камнем. Ну, она там ещё сказала, какие подойдут. Я принесла браслет. Мне ведь его Котик подарил.

– Ясно. – Что, если такая вот девица её Славку тоже каким-нибудь зверьком кличет. Батенко подавила приступ отвращения. – Ладно. Если вы утверждаете, что в сейфе Ноябрины лежал ваш браслет, вам нужно прийти в отделение и написать заявление. Если у вас сохранился чек…

В списке предметов из сейфа «жрицы» действительно значился браслет с топазами. У Батенко набралась стопка заявлений от разных женщин, утверждавших, что ювелирные украшения принадлежали им. Дело грозило принять скверный оборот. Часть украшений уже отправилась на экспертизу, и некоторые отчёты ясно указывали, что вероятнее всего, «брюлики» придётся возвращать клиенткам Ноябрины. Хорошо, если наследники добровольно догадаются пойти на мировую, а не доводить до судов.

Занятная подробность – все вещицы оказались разделены на две коробки. В одной, судя по отчётам, находились изделия либо совсем новые, либо купленные не так давно. А во второй коробочке лежали старинные украшения, нашлись даже довоенные и дореволюционные. Правда, всего два. Брошь с бриллиантом и кулон с изумрудом. Причём кулон оказался самой примечательной вещицей из всех. Нашлась ведь ещё и третья коробочка, в которой лежала точная копия кулона. Никакой надписи, правда, не значилось.

На «этикетке» старинного кулона с изумрудом Ноябрина написала имя – Доминика Штанова.

Штанова. Один местный знаменитый Штанов преставился летом. Влиятельный человек. Но никакие связи и деньги с собой туда не унести, и как только этого Штанова похоронили на почётной аллее кладбища, вся его мирская слава превратилась в пыль.

Доминика – любимая внучка, вот дедуля и подарил ей этот кулон. Когда хозяйка дорогостоящего украшения, самодовольно улыбаясь, назвала цену, даже Олеся Щавелёва, копавшаяся в своих папках, округлила глаза. Старинный кулон обладал какой-то романтической историей. Как и в случае с любовницей Газнова, «жрица» Артели попросила Штанову принести какую-нибудь ювелирную вещь (желательно любимую, читай – подороже) для дистанционного «обслуживания».

– А зачем вы вообще обратились к Перетворцам? – спросила Батенко, когда пришедшая за кулоном Доминика устроилась на стуле для посетителей.

– Ой, знаете, сколько зависти кругом. – Получив кулон, Штанова сразу же надела его на шею и откинула белокурые волосы. – Люди почему-то такие злые. Подумаешь, если у тебя что-то есть, если родители позаботились о том, где тебе жить, учиться, машину купили… Так всё – вокруг один негатив.

– И что? – задала вопрос Батенко, когда Доминика молчала уже несколько секунд, глядя зелеными стеклянными глазами в лицо следователя. Надо признать, изумруд в кулоне прекрасно гармонировал с модными линзами.

– Как – что? – Доминика задала вопрос тоном, каким разговаривают с теми, кого считают намного глупее себя. – Я говорю – кругом полно завистников. Мне нужна была защита.

– А как вы узнали о Ноябрине?

– Ну, не помню точно. Кажется, дедушка посоветовал. Ой, точно! Она же ему творила на привлечение денег и удачу в делах.

– Творила, – пробормотала Батенко. – Успешно?

– Что успешно?

– Помогали ритуалы? – сохранять дружелюбный тон становилось всё труднее.

– Не ритуалы, а творение! Конечно, помогло! Это же старшая жрица, а не какая-нибудь там… А ещё, когда дедушки не стало, Ноябрина с ним общалась. Кулон очень для этого пригодился. – Вместо слёз по любимому дедушке, хотя бы и притворных, взгляд и тон Доминики лучились энтузиазмом. – Мы сидели по кругу, а она входила в транс. В общем, он сейчас в раю. Он же был правдивый.

– То есть – праведник? – подсказала Батенко.

– Ну, типа того.

О копии кулона Доминика ничего не смогла рассказать. Как только старинная вещица оказалась у неё на шее, Штанова стала демонстративно поглядывать на часы.

– Это Штанов-то был праведником? – шёпотом спросила Щавелёва, когда Доминика, не попрощавшись, выпорхнула из кабинета.

– Подумать только, – усмехнулась Батенко.

Прогнав воспоминание о Доминике, Батенко открыла глаза. В сухом остатке имелись: 1.Ноябрина, жрица Артели Перетворцев, сгоревшая в собственном доме. 2. Полный сейф ювелирных украшений, найденный у Ноябрины. 3. Вылетевший из окна состоятельный Газнов, которого на пару «заказали» Ноябрине его жена и любовница.

Попытавшись схематично систематизировать весь этот хоровод в блокноте, Батенко не заметила, что за окном давно уже стемнело, и коллеги разошлись по домам. Аккуратно разложив все бумаги для завтрашнего дня, Батенко выключила свет и вышла из кабинета.

Припарковавшись в тёмном дворе своего дома, Евгения Ивановна сразу увидела долговязый силуэт мужа. Слава брёл по тротуару, засунув руки в карманы и глядя под ноги. Жену заметил, только когда она кашлянула прямо ему в лицо. Иначе машинально обогнул бы её и потопал дальше.

– Ты откуда так поздно? – спросила Евгения Ивановна, когда они вместе подходили к подъезду.

– Да так, – промямлил Слава. – Гулял, дышал воздухом.

Евгения Ивановна в ответ только хмыкнула. Воздух в Добромыслове давно перестал быть прозрачным. Так называемый бизнес-парк, а проще говоря, возрождённая промзона, конечно, некоторым образом обеспечивала жителей города рабочими местами, только вот отходы производств здоровья людям не добавляли.

– Давай возьму. – Слава потянулся к огромным пакетам, которые супруга тащила из супермаркета.

– Обойдусь. – Евгения Ивановна кое-как достала ключ от домофона и первой вошла в подъезд, ещё более тёмный, чем двор. – Свет включи.

Несколько секунд муж шарил рукой по стене, слышались тихие щелчки.

– Не получается, – печально выдохнул Славин голос. – Наверное, лампочка перегорела.

С надрывным выдохом Евгения Ивановна поставила пакеты на пол и на ощупь нашла выключатели. Резкий свет лампы дневного освещения заставил чету Батенко зажмуриться.

– Сначала нажимаешь на рычажок, где написано «подъезд», потом ждешь три секунды, и нажимаешь туда, где написано «улица». Так трудно запомнить?

Подхватив пакеты, Евгения Ивановна направилась к лифту.

– Надеюсь, кнопку нашего этажа найдёшь?

Слава молча надавил на «пятёрку» и уставился на доску с объявлениями. Сжав зубы, Евгения Ивановна ткнула локтем в кнопку закрывания дверей.

Дома Слава успел скрыться раньше, чем жена сняла обувь. Разувшись, она прошла в комнату и увидела спину мужа на фоне светящегося экрана компьютера.

– Иди проверь домашнее задание у Светки, – скомандовала Евгения Ивановна и отправилась на кухню.

Слава что-то нечленораздельно промычал и затих. Евгения Ивановна стряпала ужин, отчаянно пытаясь подавить накопленное раздражение. Разумеется, готовить в таком состоянии всё равно, что наносить макияж в боксёрских перчатках – всё падало, звенело, на только что купленном сыре зеленела мохнатая плесень, котлеты подгорели и пахли жжёной резиной, солонка опрокинулась.

– К столу! – прокричала Евгения Ивановна, отскребая слипшиеся макароны от кастрюли.

Слава, шаркая старыми тапочками, зашёл в кухню, сел за стол и, молча работая челюстями, стал сосредоточенно разглядывать тарелку.

– Светка почему не идёт? – спросила Евгения Ивановна, наблюдая, как муж монотонно пережёвывал обугленные магазинные котлеты.

Слава, не переставая жевать, только пожал плечами.

– Ты хоть задание у неё проверил?

После почти минутной паузы Слава вздохнул.

– Она вроде взрослая, сама может всё сделать.

– Пятнадцать – это не взрослая.

– Ну, всё-таки ей уже не пять.

Евгения Ивановна встала и пошла в комнату дочери. Та лежала на кровати, глядя в смартфон. В углу, за шторой, тускло поблёскивал пыльный саксофон. Уже приготовившись напомнить дочке о стоимости занятий в музыкалке, Евгения Ивановна вдруг ощутила навалившуюся усталость.

– Ужинать.

– Я не хочу, – проговорила Светка, не отрываясь от сенсорного экрана.

– Тебя никто не спрашивает. Встала и пошла есть.

Картинно вздохнув, Света всё-таки скатилась с кровати и пошаркала на кухню. Не сказав друг другу ни слова, семья закончила ужин. Когда дочь скрылась в своей комнате, Евгения Ивановна собрала посуду со стола. Слава уже привстал, чтобы тоже улизнуть, но взгляд жены вернул его на место.

– Что?

– Ничего. Всё в порядке. В полном. Только наша дочь рискует вылететь из школы.

– В смысле?

– В смысле, – передразнила Евгения Ивановна. – Ты её оценки видел? Ещё и музыку забросила.

– Да ладно тебе, – махнул рукой Слава.

– Ладно? Ладно? – Евгения Ивановна нависла над мужем. – А если она ЕГЭ завалит? Что тогда?

– Ну…

– Баранки гну.

– Что ты предлагаешь?

– Например, уделять ребёнку побольше внимания.

– Хорошо, – вяло отозвался Слава, глядя в сторону. – Только у нас времени нет.

– На ночные прогулки у вас времени хватает. Воздухом дышите, да? Как будто на заводе тебе газов мало.

– Ну…

– Боже мой! – воскликнула Евгения Ивановна и ударила ладонями по столу, так что башенка из собранных чашек звякнула и развалилась.

И не подумав помочь жене собрать катавшиеся по столу чашки, Слава встал и вышел, тихо притворив за собой дверь.

Сильный напор воды разбивался о поверхность тарелок фонтанами брызг. Громкое журчание успокаивало и немного расслабляло, иначе половина посуды полетела бы на пол.

Кое-как домыв посуду и даже ничего не разбив, Батенко ушла в комнату и уселась на диван. В семье только Евгения Ивановна смотрела телевизор. Муж и младшая дочь «зомбоящик» начисто игнорировали. Орущие друг на друга персонажи ток-шоу и их показушные проблемы на время заглушали бесконечно повторяющиеся мысли. Сегодня вот очередная любовница требовала от очередного богатея баснословные алименты. Предполагаемый отец «плода любви» даже не потрудился прийти в студию, за него краснели и отдувались адвокаты.

Блондинка с надутыми губищами, вальяжно закинув ногу на ногу, нагло улыбалась кипящей студии. Может, и у Славки где-то такая кукла есть.

Евгения Ивановна склонилась набок и вытянула шею, заглядывая в соседнюю комнату. Слава, ссутулившись, сидел за компьютером. Евгения Ивановна не регистрировалась ни в одной из социальных сетей. По работе ей так часто приходилось просматривать страницы и переписки, что чужая виртуальная жизнь напрочь отбила желание обзавестись собственной.

– Мы познакомились по переписке, – вещала из телевизора девица.

Светка в другой комнате рассматривала своё лицо в зеркальце. Недавно она заявила, что хочет исправить нос.

Скандал в ток-шоу набирал обороты, в ход пошла матерная брань, непристойные фотографии и видео. У богатея оказалось целых три семьи, о которых жена, судя по всему, не имела представления.

Если у Славы просто такая кукла, это можно пережить. Понятно, самой Батенко пошёл пятый десяток. Она, конечно, ещё вполне себе ничего. Так, по крайней мере, подруги говорят. Ну, мужчины иногда делают комплименты. Опять же регулярный спортзал, салон красоты. Но понятно, что ей уже не двадцать пять.

Если муж нашёл себе молоденькую по переписке… Хотя нет. Так ещё хуже. Лучше уж тёлка для встреч на какой-нибудь занюханной квартирке с почасовой оплатой. Секс без обязательств, выкрутасы там какие. Это можно понять.

Но вот переписка. А если он ей об их проблемах рассказывает? Переживаниями делится? Впечатлениями?

Месяц назад на работе бесплатно раздавали билеты в театр. Вроде бы провинция, а постановки не хуже, чем в больших городах (в каждой командировке Батенко обязательно старалась посетить спектакль или балет). Но затащить туда мужа и дочь почти никогда не получалось. Для Славы скучно, для Светки не модно. Хотя в тот раз удалось. Над уморительной комедией смеялись все, кроме Светки, весь спектакль смотревшей стеклянными глазами в пустоту. Она бы, конечно, предпочла смартфон, но Батенко забрала его ещё до второго звонка.

По дороге домой Евгения Ивановна без умолку делилась впечатлениями с семьёй. Светка пару раз хмыкнула и что-то промямлила, даже в тему. А вот Слава так ни слова и не сказал. Зато на следующей неделе Олеся Щавелёва показала Евгении Ивановне отзыв, оставленный в группе театра в соцсети. Подробный остроумный разбор, набравший сотни «лайков», в том числе от актёров, написал Слава.

Лёжа в кровати и притворяясь спящей, Евгения Ивановна слушала стук клавиш и щелчки мыши. Почти каждый день одно и то же «Ложись, мне ещё нужно…», «Не жди, я потом приду…».

«Сотвори свою судьбу», – прошелестело в мыслях. В памяти всплыла визитка Ноябрины.

3.

За стеной Доминика с друзьями шумно праздновала Хэллоуин.

«Вот уж действительно, нечисть буянит», – подумала Кира, глядя в потолок, где плавно колыхались матовые тени от деревьев.

К первому часу ночи членораздельная речь «милой соседушки» канула в поток грохочущей музыки и в хорошо знакомые вопли и ржание. Время от времени грохотало что-то тяжёлое, так что даже пол вибрировал. Вот не повезло Никушиным соседям снизу, там ведь семья с маленькими детьми.

Однако сочувствия на всех не хватало, куда острее ощущалась несправедливость по отношению к себе самой. Кира ни разу не нахамила соседке и не сделала никакой пакости. Хотя хорошо бы, скажем, постучать лопатой по лобовомустеклу Никушиной иномарки. Или по головке владелицы. Может, корона бы и слетела.

За стеной взорвался дикий хохот. Спать решительно не получалось, никакие беруши не помогали. Только в ушах стучал собственный пульс. Кира встала с кровати и прошлась по комнате, стараясь не топать, хотя соседям снизу наверняка тоже не спалось. А ведь завтра работать, рисовать очередной логотип для магазина одежды. Хотя директор ещё за прошлый заказ не заплатил. Допустим, гибкий график позволяет спать хоть до обеда, но это не даёт Никуше права лишать соседей сна по ночам.

Летом Киру пригласили в Петербург. Отец Жанны, школьной подруги, оплатил им поездку с проживанием в приличной гостинице. Спали днём, потому что Жанна устроила тур по ночным клубам, а Кира стремилась запечатлеть белые ночи и рисовала с вечера и до утра. Теперь эти скетчи, развешанные по стенам комнаты, служили своего рода ориентиром, напоминающим, ради чего приходилось за гроши клепать вывески, рекламные буклеты и визитки.

В Петербурге Кире случилось побывать на литературном вечере одной известной писательницы, жившей в шикарном дореволюционном доме с витой лестницей, лепниной и огромными витражными окнами. Мастерица пера рассказала, что «дышала свободой», то есть существовала по собственному графику, и это никого не касалось.

Хорошо, когда есть всё, что нужно, и не надо ни перед кем отчитываться. Когда не надо откладывать копейки, чтобы потом, когда-нибудь, может быть, попытаться воплотить мечту. Если к тому времени ещё останутся силы. И желание.

А ещё хорошо, когда соседи вменяемые.

Доминика что-то прокричала, вся компания дружно завизжала. К визгу примешался тихий монотонный стук. Тиканье. То самое, что слышалось прошлой ночью. Теперь появилось снова, но найти источник звука опять не удалось.

Во время очередного приступа продолжительного хохота за стеной Кира в раздражении ударила руками по столу. Тут же спохватилась и прислушалась. Тётя Маша вроде бы не проснулась. Под ладонью холодел гладкий камешек.

Накануне днём тётка отправилась за продуктами, а Кира в поиске идеи для логотипа слонялась по квартире и случайно увидела одну из шкатулок, на которую почему-то раньше не обращала внимания. Тётя Маша не возражала, когда внучатая племянница лазила по шкафам и ящикам. Надо только честно в этом признаваться. О чём Кира к своему стыду в этот раз забыла. То есть, сознательно забыла. И по-честному, никакого стыда не испытывала.

В шкатулке с Городецкой росписью хранились украшения. На дне, под бусами и брошками, обнаружились сцепленные застёжками серьги. Без всяких вычурностей, серебряные с чёрными жемчужинами, они перекатывались на ладони, тускло посвёркивая. Блики, бегущие по жемчугу, казались живыми. Сами серьги как будто пульсировали. Кира подошла к зеркалу и продела в уши серебряные дужки. Серьги ей совсем не шли – чёрный жемчуг не сочетался ни с огненно-рыжими непослушными волосами, ни с веснушчатым лицом, ни с глазами цвета «болота с кочками».

Тем не менее, серьги оказались на своём месте. Кира не смогла бы этого объяснить, но ей как будто не хватало именно этих серёжек.

Вернувшись, тётя Маша почему-то не заметила (или только сделала вид), что внучатая племянница надела её серёжки. Снимать их не хотелось, но Кира взяла себе за правило не спать в серьгах. Когда-то, в глубоком детстве, мама напугала её страшилкой о том, что, если на ночь оставить серёжки, то уши оттянутся до колен. Став взрослой, Кира поняла, что пугалка ничего общего с реальностью не имела, но серьги перед сном всё же снимала. Так она растеряла несколько пар украшений.

Теперь Кира стояла посреди тёмной комнаты, сжимая в кулаке тёткины серьги. За стеной орали. Внутри клокотало. Дыхание прерывалось. Перед глазами плыл туман. Угловатые тени ветвей на потолке побледнели и расплылись, пространство дрогнуло, как струна, и исчезло.

Стук в ушах постепенно стих, пульс успокоился. Приятная тишина окружала мягким коконом, в ладони перекатывались чёрные жемчужинки, будто согревающие живым теплом.

Подняв голову, Кира увидела за стеной хохочущую Доминику, развалившуюся на огромной двуспальной кровати. Её бойфренд Аскольд сидел в кресле с бутылкой пива. Трюкачество – он всю вечеринку держал в руках бутылку, но ни разу из неё не отпил. Фокус для непьющих людей, вынужденных посещать вечеринки, фуршеты и банкеты. Сознание Аскольда светилось прозрачностью. Единственное во всей компании. Его грандиозные планы на Никушу слегка пошатнулись с уходом её дедули в мир иной. Аскольд теперь не мог определиться, стоит жениться, или нет. Он склонялся к женитьбе, но только до того момента, пока Доминика, а вернее, её родственники будут обеспечивать их обоих всем необходимым, а необходимого предполагалось всё больше и больше.

В тишине зародилось злорадство. Никушины друзья на самом деле оказались просто халявщиками, ни одного чистого сознания не наблюдалось. Только хмельное месиво, прошитое жадностью и желанием наживы. Аскольду на невесту вообще плевать, его интересует только собственное благосостояние.

Сама Доминика – пустая, как ёлочная игрушка. И такая же пёстрая. Сейчас она сочилась удовольствиями, особенно от того, что находилась в центре внимания. Усилиями дедули Никуша выросла в уверенности, что все вокруг ей должны, и мир существует исключительно для удовлетворения её потребностей.

А вот и сам дедуля. Многие в Добромыслове даже не пытались скрывать радости, когда его душонка разлучилась с пузатым телом.

Рука сама собой сжалась вокруг серёжек. Стремительный удар…

Кира резко проснулась и тут же потеряла равновесие. Оступилась и глухо плюхнулась на пятую точку, выронив серёжки. Голова пульсировала, перед глазами плыли разноцветные круги. Прерывисто дыша, Кира кое-как встала на четвереньки, потёрла копчик. Постепенно придя в себя, поднялась на ноги, сделала два шага и повалилась на кровать.

Сквозь сон пробился мерный стук капель дождя. Некоторое время Кира лежала, не открывая глаз и радуясь, что наконец-то выспалась. Откуда-то слышался голос тёти Маши. Вставать не хотелось.

Капли звонко перестукивали по стеклу, комната наполнилась холодным воздухом. Правда, к осеннему мокрому ветру примешивался неприятный технический запах горящих химикатов. Но для Добромыслова это дело обычное. Ворох голосов с улицы мешал снова заснуть.

– Что же это делается, что делается, – донеслось бормотание тёти Маши.

Кира с удовольствием проспала бы ещё часов пять, но что-то в тёткином бубнеже вызывало смутное беспокойство. Придётся вставать. Кира повернулась на бок, села и спустила ноги с кровати. Оказалось, в комнате стало совсем холодно, стопы сразу заледенели. Ёжась и потирая ноющий копчик, Кира подошла к окну и протянула руку, чтобы закрыть фрамугу, но её привлекло шумное движение у подъезда.

Пёстрая гудящая толпа наполнила двор, посреди снующего народа несколько человек выделялись деловитым поведением. Чтобы получше рассмотреть предмет всеобщего интереса, Кира почти по пояс высунулась из окна, дождь вмиг намочил ночную рубашку и волосы, но капли казались горячими, ведь зрелище впечатляло. То, что осталось от новенькой блестящей иномарки Доминики, магнитом притягивало внимание. Покорёженные двери валялись на газоне, сверху машины в разные стороны торчали обгоревшие ошмётки, как будто какая-то сила вырвалась из салона вверх, как чугунный шар, и пробила крышу. Колёса расплавились и застыли бесформенными чёрными кучами, стёкол не было и в помине.

Рядом с машиной лежало нечто, напоминавшее большой мятый пакет для мусора.

Кира закрыла окно, нашла джинсы и, прыгая, старалась поскорее натянуть штанины.

– Проснулась наконец-то. – Тётя Маша застыла в дверях комнаты. – Ты чего это?

– Пойду посмотрю, что там. – Кира, держа в зубах резинку, скручивала волосы в жгут.

– Не на что там смотреть, – сказала тётка, становясь в дверях так, чтобы закрыть выход.

– Да ладно тебе, я быстро. – Кира протиснулась мимо тёти Маши, накинула куртку и вприпрыжку спустилась вниз.

Во дворе возбуждённо переговаривались соседи.

– Кабель в машину попал… оборвался, а там такое напряжение высокое… волосы сгорели…

Кира, лавируя между людьми, вполголоса обсуждавшими разные версии, подобралась к бело-красной ленте. За ней, у груды металлолома, бывшей когда-то машиной, на асфальте под дождём трепетал чёрный полиэтилен. Из-под края виднелись обугленные пальцы. Даже не видя тела, легко было догадаться, что под смятым «пакетом» лежала Доминика.

Изящный долговязый мужчина в элегантном пальто и стильном голубом шарфике, перебирая пальцами в белых перчатках, что-то громко диктовал. Мальчик в форме аккуратно записывал за ним, стараясь отвернуться от тела.

Долго стоять под ледяным дождём никому не хотелось, так что народ потихоньку начал расходиться. Смешавшись с людским потоком, Кира вошла в соседний подъезд, поднялась на нужный этаж. В открытую дверь входили и выходили люди, никто не обратил внимания на невысокую девушку в капюшоне, проскользнувшую в квартиру.

Просторная квартира Доминики не оправдала ожиданий. Старые обои, тяжёлая мебель как из советских фильмов пятидесятых годов. Выбивалась из обстановки лишь кровать под нелепым балдахином, примыкавшая к той самой стене, за которой спала Кира. Судя по воплям, вечеринки проходили именно в этой комнате. Это же надо – впустить «друзей» в свою спальню. Пьяные недолюди на кровати. Всё равно, что гадить там, где ешь. Подавив тошноту, Кира повернулась, чтобы потихоньку ускользнуть.

Но остановилась, как будто налетела на невидимый барьер. Обернулась. Как будто произнесли её имя. Что-то пряталось в комнате. Что-то… требующее внимания.

Спустив рукава, чтобы не оставлять отпечатков, Кира осторожно открыла старый шкаф с огромным зеркалом. Внутри оказались только смятые комья одежды на полках и вещи в пакетах из химчистки на плечиках.

Трюмо с овальным зеркалом, сотня тюбиков и баночек. В ящике разноцветный склад косметики. Пудреница с зеркальцем на кровати. Как же надо сочиться самолюбованием, чтобы окружить себя таким количеством зеркал.

Всё не то. Взгляд зацепился за яркое пятно под стульчиком с гнутыми ножками у трюмо. Кира присела на корточки и рукой в натянутом рукаве аккуратно отодвинула фантик из-под шоколадки.

Как будто прямой взгляд в глаза. На миг Кире показалось, что она узнала ромбовидный кулон с зелёным камешком, валявшийся на полу. Быстро осмотревшись, сгребла кулон и сунула в карман.

Поднявшись на ноги, вернула рукава на место и потихоньку стала двигаться к входной двери. В одной из комнат сидела женщина средних лет, глядя в одну точку. Сходство выдавало мать Доминики. Её отец стоял на кухне, смотрел в окно, засунув руки в карманы. По крайней мере, со спины выглядел совершенно спокойным. Аскольд в третьей комнате, развалившись в кресле и блуждая взглядом по сторонам, вяло отвечал на вопросы красивой блондинки в строгом костюме.

Выскользнув из квартиры, Кира бегом спустилась с лестницы, пробежала по газону между подъездами и, запыхавшись от быстрого подъёма, ввалилась домой. Чуть отдышавшись, сняла ботинки, прошла на кухню и прилипла к полу – тётка прожигала её взглядом.

– Это ещё что такое? – прошипела тётя Маша, демонстрируя на ладони серьги с чёрными жемчужинками.

– Ой… я это… в общем, случайно нашла… забыла…

– Случайно? – тётя Маша угрожающе сделала шаг вперёд.

– Да, извини, так получилось.

– Тебя, что не учили, что нельзя брать чужие вещи без спроса?

– Ну, прости. Больше не повторится.

Поджав губы, тётя Маша отвернулась.

«Наверное, перепрячет серёжки», – печально подумала Кира. Но тут же утешилась тем, что всё равно их найдёт.

Теребя в руках кулон, Кира лихорадочно осматривала комнату, прикидывая, куда бы его спрятать.

– Завтракать бу… дешь? – Неожиданно появившаяся тётка увидела кулон и осела на незастеленную кровать. – Это ещё откуда?

– Это… ну… в общем…

– Ох… – тётя Маша картинно закатила глаза.

Избежать приступа ипохондрии не удалось. Кира выскочила из квартиры и постучала к сёстрам.

– Опять? – София, открывшая на стук, не удивилась. – Сейчас приду.

Тётя Маша обладала отменным здоровьем и повышенной мнительностью. Время от времени, возможно, от скуки, она придумывала себе болячки и с энтузиазмом начинала лечение. Примерно раз в две недели Кира бегала в аптеку за новым набором лекарств, которые тётка переставала принимать через пару дней.

София и Люба вошли, вытерли ноги, вежливо поздоровались. София, терапевт из городской больницы, даже в выходные никогда не оставалась без пациентов. Если она не облагораживала газон в компании сестёр, то обходила пожилых соседей, выслушивала жалобы, мерила давление и прописывала витамины.

Вот и сейчас тёте Маше с давлением сто двадцать на восемьдесят мигом полегчало после внутривенного вливания аскорбиновой кислоты с глюкозой. Пока София мягким голосом успокаивала тётю Машу и обсуждала последние новости (беседа вообще считалась лучшим лекарством и почти всегда помогала куда лучше уколов и таблеток), Люба просочилась в комнату Киры.

– Кошмар, – прошептала Люба, качая головой.

– Угу, – кивнула Кира, глядя в сторону.

– Тебе, что, совсем её не жалко? – Лицо Любы выражало крайнее удивление.

Кира в ответ только пожала плечами.

– Как? – огорошенно спросила Люба.

– Она меня достала своими вечеринками. Что хоть случилось-то?

– Кабель оборвался, попал в машину, и сразу в Доминику, – быстро проговорила Люба, отведя глаза. – А что это?

Люба подошла к столу, на котором рядом лежали забытый впопыхах кулон и непонятно как оказавшиеся здесь серьги.

– Это… так. – Кира сгребла украшения и сунула их в карман.

От немигающего взгляда зеленоватых глаз Любы стало не по себе, по спине побежали горячие мурашки.

– Ты что наделала? – прошипела Люба.

– В смысле?

– Так нельзя, понимаешь ты это? Не тебе её судить! Какое ты имела право?

Люба напирала, не давая опомниться. В общем-то, Кире эта заботливая соседка нравилась, но теперь хотелось скрыться. Своими претензиями она задевала чувствительные места, которые Кира не собиралась никому демонстрировать.

– Ничего я не знаю! – Выкрик Киры отбросил Любу на несколько шагов. В комнату вбежала София, из-за занавесок выглядывала тётя Маша.

Глядя на Киру округлившимися глазами, Люба встала с кровати, куда плюхнулась как от взрывной волны, и бочком вышла из комнаты, потянув за руку Софию. Быстро попрощавшись с тётей Машей, сёстры аккуратно закрыли за собой дверь.

Тётя Маша, косо поглядывая на внучатую племянницу и совершенно забыв про свою ипохондрию, быстренько соорудила омлет. Она легко порхала по кухне, выставляя на стол белый хлеб, варенье и заваривая кофе.

– Молоко и масло свежайшие, сметанка вот – ложка стоит, надо же. Хороший фермер, не обманывает. В следующий раз обещал сливок привезти, они тоже густые, вкусные, настоящие-то.

Кира слушала тётку вполуха и поглощала завтрак, не чувствуя вкуса. Перед глазами поблёскивали жемчужины в серьгах и зелёный камень в кулоне. Рука так и тянулась к карману.

Звонок в дверь рассеял видение. На пороге стояла та самая красивая женщина, что беседовала с Аскольдом.

– Евгения Ивановна Батенко, следователь. – Она показала удостоверение.

– Входите, входите, – с энтузиазмом пригласила тётя Маша. – Будете кофе? У нас свежесваренный, мы растворимый не покупаем.

– Нет, благодарю. – Батенко прошла в комнату и села на предложенный тёткой стул.

– Вы видели, что случилось у соседнего подъезда?

– Ох нет, – запричитала тётя Маша, усаживаясь в кресло. – Я чистила плиту на кухне.

– Разве окна вашей кухни выходят не во двор? – Следователь раскрыла блокнот.

– Да, – после едва заметной паузы признала тётя Маша. – Но по радио сегодня передавали концерт, старинные романсы пели, я сделала погромче, вот всё и пропустила. Ай-ай-ай.

Батенко прищурилась. Тётя Маша невозмутимо качала головой, шлёпая руками по коленям, цокая и изображая крайнее разочарование своей опрометчивостью.

– А вы? – обратилась следователь к Кире.

– Я спала, – сухо сказала Кира. Она пока не решила, стоило ли жалеть о пропущенном происшествии.

– И шум вас не разбудил?

– Куда там, – весело встряла тётя Маша. – Она работает до полуночи, потом не добудишься.

– А где вы работаете?

– Я дизайнер в рекламной компании, но работаю на дому. – Кире очень хотелось поскорее прекратить разговор. – Часто до глубокой ночи.

– Вы хорошо знали Доминику Штанову? – продолжала расспрашивать Батенко.

– Нет, – сухо ответила Кира. – Мы вообще не общались.

– Вы, кажется, одного возраста?

– Наверное, – пожала плечами Кира. Она понятия не имела, сколько лет Доминике.

– Хоть что-то можете о ней рассказать? – устало спросила Батенко.

– Она любила вечеринки, – выдала Кира прежде, чем тётя Маша успела вставить какую-нибудь чушь (почему-то было понятно, что тётка хотела сказать что-то малозначимое).

– А откуда вам это известно? – в голосе Батенко послышался интерес. Тётя Маша нахмурилась.

– А я всё слышала. Каждую ночь. Стенка-то не очень толстая.

– Ясно. А какие отношения у неё были с женихом?

– Понятия не имею. – Кира зевнула и потёрла глаза.

– Но ведь стенка-то не очень толстая. – Батенко чуть улыбнулась.

– Интимные отношения у них были, и регулярные. Если вас это интересует.

Задав ещё пару вопросов и не получив на них вразумительных ответов, Батенко распрощалась и ушла. За соседней дверью послышался шорох, в лучике глазка мелькнула тень. Не раздумывая, Евгения Ивановна нажала на кнопку звонка. Лицо девушки, открывшей дверь, показалось знакомым.

Разговор с тремя сёстрами сложился примерно так же, как и с остальными соседями Штановой. Никто ничего не видел и не слышал. Выйдя из подъезда, Батенко обернулась и окинула взглядом дом. Несколько десятков потенциальных свидетелей, место просматривалось… да откуда только не просматривалось. Но – никто ничего.

Тело увезли, остатки машины уже стояли на платформе эвакуатора. Кабель болтался вдоль стены. Это какое же там было напряжение, что машину буквально разорвало на куски.

Все соседи отводили глаза, когда речь заходила о Штановой. Пятеро во время происшествия смотрели сериал, трое принимали душ, двое мыли полы, бабуля слушала концерт, остальные вообще не помнили, чем занимались.

Единственной, кто сказал хоть что-то мало-мальски полезное, оказалась рыжая девчонка. Штанова устраивала частые вечеринки, которыми не могла не раздражать соседей. Семейство снизу ни слова об этом не проронило. Три сестры из соседнего подъезда тоже, глядя по сторонам, отделались общими фразами о «приличной девушке из очень интеллигентной семьи».

Евгения Ивановна снова поднялась в квартиру погибшей. Аскольд стоял на кухне и строчил сообщения в смартфоне. Как только увидел Батенко, тут же спрятал смартфон в карман и демонстративно печально вздохнул.

– Я хотела задать ещё один вопрос, – сказала Евгения Ивановна. – Из квартиры ничего не пропало?

– Ну, – Аскольд озадаченно почесал затылок. – Вроде нет, а что?

– А в последнее время Доминика не говорила о том, что что-то пропало? Или потерялось? Например, из украшений?

– Кажется, нет, – медленно произнёс Аскольд. Этот парень явно обладал изворотливым умом, хотя и стремился казаться простачком.

– Вы могли бы это проверить?

– Сейчас?

– Да. Меня интересует одна конкретная вещь – кулон с изумрудом.

– А у неё такой был? – слишком глупое выражение лица с потрохами выдало нежелание Аскольда рассказывать об украшениях бывшей невесты. Ясно, решил их прикарманить.

– Да, мне это точно известно.

– А откуда?

– Доминика на некоторое время передавала кулон одной… женщине, но недавно забрала назад. Я сама его ей вернула.

– А как он оказался у вас? – Аскольд беззастенчиво тянул время.

– Проверьте, пожалуйста, на месте ли кулон, – терпеливо проговорила Евгения Ивановна.

– Я могу, конечно, но…

– Что?

– Ника оставляла вещи в разных местах, часто теряла, так что… сами понимаете. – Но под твёрдым взглядом Батенко Аскольд всё же пошарил по разным полкам и ящикам, открыл несколько шкатулок. Кулон не нашёлся. – Я же говорю, она могла его потерять.

– Если найдёте, дайте мне знать. – Батенко повернулась, чтобы уйти.

– А зачем он вам?

Евгения Ивановна молча вышла из квартиры.

4.

Не прошло и недели, как громоздкую кровать с балдахином выбросили за ненадобностью. Кира сидела на подоконнике с блокнотом и делала зарисовки, когда крепкие парни вынесли из соседнего подъезда матрас, ножки и спинки. «Запчасти» свалили угловатой кучей прямо на том месте, где раньше парковалась владелица ложа. Там груда обломков пролежала дня три, потом усилиями соседей её переместили к мусорным контейнерам.

Поговаривали, папаша Никуши на следующий день буквально выставил Аскольда из квартиры. Тот только и успел, что вещи собрать.

За стеной царила непривычная тишина. Однако Кира хорошо спала только первые две ночи. А на третью ворочалась до двух часов, то проваливаясь в тонкий сон, то выныривая обратно. На поверхность выталкивала мысль, что, похоже, она всё-таки приложила руку к тому, что случилось с Доминикой. С другой стороны, не она же оборвала кабель.

В какой-то момент за стеной даже послышалось тихое хихиканье, как у бывшей соседки. И вот снова сквозь пелену сна Никуша с компанией заходились волнами надрывного хохота, затихающего в тумане.

Плавая между сном и явью, Кира не могла вспомнить, когда она сама так хохотала. Скорее всего, никогда. Она вообще старалась улыбаться, не открывая рот – кривоватые зубы даже дорогие брекеты не смогли исправить.

Как-то в одном модном журнале Кира прочитала, что надо обязательно улыбаться. В статье даже конкретные инструкции приводились – вот она и репетировала очаровательную улыбку перед зеркалом. Ещё училась рисовать стрелки и делать «зовущий» взгляд, как у моделей на картинках. А потом на дискотеках применяла полученные навыки на практике. Мальчишки, которым она строила глазки и загадочные улыбки, в ответ только прыскали смехом. Не сбежал только Вадик, с которым после «туалетной» истории ни одна девчонка не хотела танцевать.

Серёжки и кулон так и остались у Киры. Наверное, неправильно брать чужое. Только вот кулон не был чужим. И тени сомнения не возникало, что вещь нашла свою хозяйку.

Подвеска с большим зелёным камнем шла Кире больше, чем серёжки с жемчугом. Хотя смотрелась явно старомодно. Здесь скорее подойдёт платье с кринолином, кружевной зонтик, шляпка, ажурная шаль. Позапрошлый век.

А серьги вообще не в тему.

– Да прямо как в описании… идеально подходит…

Кира отвернулась от зеркала и прислушалась. Тётя Маша разговаривала с кем-то по телефону, закрывшись в ванной.

– Откуда я знаю, где она его взяла… когда девчонку из соседнего подъезда подпалило, она пошла посмотреть… откуда я знаю! Может, он там и был…

Кира, осторожно ступая, подошла к двери в ванную и прислушалась.

– Лера, я же тебе объясняю…

Лерой все называли мать Киры, и, судя по тону тёти Маши, на другом конце провода была именно она.

– Ещё спроси, где та девица его взяла… серьги… да я оставила их на её столе… ага, сейчас! Вот прямо сейчас пойду и заберу!… Как же!… Ну, подерзи тётке, подерзи…

Несмотря на закрытую дверь, мамин голос доносился довольно чётко. Обычно Пульхерия Панкратовна, которую все почему-то звали Лерой, повышала голос только на подчинённых. Кира ни разу не слышала, чтобы мама кричала на кого-то из родственников.

– Вот была бы жива Фомаида…

Фомаидой звали бабушку Киры, родную сестру тёти Маши, преставившуюся пару лет назад в Растяпинске.

– Что значит – «не смей рассказывать»? Ты с кем говоришь, соплячка?!

Кира даже замерла, задержав дыхание. Никто и никогда не позволял себе разговаривать с её мамой в подобном тоне. Но Пульхерия Панкратовна, кажется, воспринимала такое отношение тётки вполне нормально. Дальше говорила только мама, уже глуховато, и разговор через полминуты завершился. Кира успела отскочить от двери на кухню и отвернуться к окну.

– Ты чего это? – тётя Маша ещё не отошла от разговора с племянницей, и вопрос вышел резковатым.

– Я обед хочу готовить, – ляпнула Кира первое, что подвернулось.

– Ну-ну. – Тётя Маша хмыкнула и ушла в комнату.

Кира вздохнула – она вообще не умела готовить. Вершиной её кулинарного мастерства считалась не сгоревшая до углей яичница или бутерброд с колбасой (кусочек, правда, выходил тонюсеньким с одной стороны и толстенным с другой). Сейчас умений хватило лишь на то, чтобы разогреть вчерашний борщ и котлеты.

– Хорош обед, – усмехнулась тётя Маша.

Пока тётка то ли чихала, то ли хихикала за её спиной, Кира нарезала хлеб – криво и разной толщины.

– Тёть Маш. – После небольшой паузы Кира отважилась спросить: – Тёть Маш, а ты с мамой сегодня разговаривала?

– Может, и разговаривала.

– И как?

– Что – как?

– Как у неё дела?

– Нормально дела, как обычно. – Тётя Маша не в меру сосредоточенно разливала борщ по тарелкам.

– А о чём вы вообще говорили?

– Тебе какая разница? Говорили – и говорили. Как обычно. – Тётка бухнула в свою тарелку две ложки сметаны. – Ох и хороша молочка, ничего не скажешь. А фермер этот, между прочим, не женат, да и вполне…

– Тёть Маш, не надо. – Поняв, что ничего путного от тётки добиться не удастся, Кира прекратила расспросы.

Ближе к вечеру снова затрещал дверной звонок. Тётя Маша с кем-то поговорила, и в комнату постучали. Кира быстро свернула фотографии Петербурга, которые рассматривала вместо того, чтобы заниматься макетом, и разрешила войти.

– Привет. – Люба остановилась посреди комнаты, сцепив руки, и бегло осмотрелась. – Как дела?

– Пока не родила, – буркнула Кира, вздохнув и уставившись в экран, где переплетение кривых линий должно было убедить любопытствующих, что макет логотипа в разработке.

– Мы с сёстрами завтра утром едем в монастырь.

– А я тут причём? – Кира сделала линию на экране более выгнутой, потом вернула всё обратно.

– Может, поедешь с нами? – Люба подошла плотную к Кире, и теперь стояла прямо за спиной.

– С какой стати? – Непонятно почему, но повернуть голову не получалось, поэтому пришлось встать.

– Вдруг тебе будет интересно. Творческое вдохновение опять же. – Люба буравила Киру непроницаемым зеленоватым взглядом.

– Никогда бы не подумала, что в монастыре можно найти вдохновение.

– Просто ты не пробовала. – Люба мило улыбнулась. У Киры покалывало подушечки пальцев.

– Это какой монастырь? – спросила невесть как оказавшаяся рядом тётя Маша. – Тот, женский, под Растяпинском?

– Да, его теперь восстанавливают.

– Очень хорошо, поезжайте.

– Но… – попыталась возразить Кира.

– Ничего, работа твоя – не волк, никуда не денется. Вот и славно. – Тётя Маша выплыла из комнаты, довольно похлопывая ладонями по бокам.

– Я завтра зайду часов в одиннадцать. – Люба говорила всё таким же ровным тоном, перебить её решительно не получалось. – С собой возьми длинное платье или юбку. И платок. До завтра.

Не оставив ни малейшей возможности отвертеться от поездки, соседка исчезла.

Посреди ночи Кира снова проснулась от мерзкого Никушиного хихиканья. Этот ненавистный звук заставил буквально подпрыгнуть на кровати и сжать кулаки. И только спустя минуту пришло понимание – а Никуши-то за стеной быть не могло.

Сев на колени, Кира прислушалась. Ни звука не доносилось. Прижала ухо к стене. Вроде бы послышались шаги, но никаких голосов. Затем всё полностью стихло.

Утром Киру растолкала тётя Маша.

– Поднимайся, надо позавтракать, сейчас Люба зайдёт.

– Не хочу я никуда ехать, чего вы ко мне пристали? – Кира натянула одеяло на голову.

– Вставай, вставай. – В миг одеяло улетело на кресло. Довольная тётя Маша ушла на кухню.

Ровно в одиннадцать на пороге появилась жизнерадостная Люба с большим спортивным рюкзаком за плечами.

– Ну что, поехали? – весело сказала Люба, из-за её спины улыбались сёстры.

– Угу, – промычала Кира, вываливаясь из двери. Тётя Маша собрала для неё в рюкзак «самое необходимое». Что именно могло оказаться необходимым в женском монастыре, Кира не представляла и в рюкзак не заглядывала.

До автовокзала добрались пешком. Несмотря на позднюю осень, дачный сезон ещё не завершился, платформы посадки оказались заполнены толпой, к кассам выстроились длинные очереди. Но надежда Киры на невозможность покупки билета рухнула – сёстры позаботились об этом заранее.

Вчетвером они встали в очередь на одной из платформ. Промозглый дождь пробирал до костей, холодная изморось колола лицо. Переминаясь с ноги на ногу, Кира осматривалась. Она и не знала, что в Добромыслове такой солидный автовокзал со множеством направлений.

– Это из-за развития внутреннего туризма, – пояснила Мила, средняя из сестёр. Она трудилась операционисткой в пенсионном фонде и была в курсе всех новостей. Натренировав навыки коммуникабельности до высочайшего уровня, Мила могла разговорить и расположить к себе любого, даже самого угрюмого и раздражительного человека. И теперь, не теряя времени, она разузнала всё о ситуации на дороге. Оказалось, что трассу до монастыря отремонтировали только наполовину, поэтому скучать в пути не придётся: повышенная ухабистость обещает обеспечить всем путешествующим непрямой массаж внутренних органов.

– Может, в другой раз поедем? – попыталась отвертеться от посещения монастыря Кира.

Но сёстры не обратили внимания на её реплику.

К платформе подполз громыхающий старый автобус. Люди оживились, и сразу началась давка с перепалкой. Сёстры, излучая спокойствие и умиротворение, с вежливыми улыбками пропустили всех вперёд, сами вошли последними.

Повиснув на поручне и держа в руке тяжёлый рюкзак, Кира, сжав зубы, чтобы не накричать ни на кого, смотрела в запотевшее окно. Соседки устроились рядом, в проходе. Верхние полки моментально заполнились громоздкой поклажей дачников. Весь багаж подпрыгивал, бряцал и грозил упасть на головы пассажиров.

Сёстры сохраняли удивительное самообладание. Люба безмятежно смотрела в окно, София и Мила тихо переговаривались.

Постепенно в автобусе становилось свободнее – дачники подхватывали свой скарб и сходили на остановках в посёлках и дачных товариществах. Наконец освободились и сидячие места. Кира закинула рюкзак на полку и плюхнулась на продавленное сиденье. Протёрла рукавом окошечко на запотевшем стекле. Севшая рядом Люба открыла книжечку в потрёпанном перелёте. Взглянув на страницы, Кира не поняла ни слова, хотя буквы и походили на кириллицу.

– Это церковнославянский язык, – пояснила Люба, мягко поглаживая пальцами страницы с погнутыми уголками.

Пожав плечами, Кира отвернулась к окну. Мокрая трава и облетевшие кусты посеревшей природы, казалось, тянулись бесконечно. Время от времени автобус тормозил у ржавых каркасов остановок. Лишь одно название показалось смутно знакомым.

– Ежевичная, – вслух прочитала Кира.

– Да, – оживилась Люба. – Мы с тётей Машей у местного фермера молочные продукты покупаем. Хорошая у него продукция, правда? Мне больше всего нравится сыр из козьего молока, особенно копчёный на ольхе. Здорово, когда всё натуральное, правда? Козы здесь здоровые, питаются травой, сеном, никакой химии. И хозяин такой интересный, между прочим, не женатый.

Мысленно застонав, Кира уткнулась в окно. Снаружи простиралось чёрное поле, над которым кружили крикливые тёмные птицы. Дальше виднелся разноцветный городок Растяпинск, в пасмурной дали казавшийся немного выцветшим. За ним поднималась одинокая гора, а поодаль белел монастырь.

Этим видом немногочисленные пассажиры любовались минут десять, пока автобус пробирался сквозь пробку.

– Видишь, пробка не такая уж и длинная, – улыбнулась Люба, когда ремонтные заграждения остались позади.

Кира только хмыкнула в ответ.

Дальше пошла грунтовая дорога. Казалось, каждая деталь автобуса вибрировала, отзываясь на рельеф. От постоянных подпрыгиваний с приземлением на жёсткое продавленное сиденье кружилась голова и возмущался желудок.

На повороте с указателем «Колхоз им. Веры в Светлое Будущее» Кира и сёстры наконец выбрались на воздух. Первым делом Кира упёрлась руками в колени и отдышалась. Мир раскачивался, подступивший к горлу ком мешал нормально дышать.

– Тебе нехорошо? – Лицо Софии расплывалось.

– Нет, что ты. Мне отлично, давно так замечательно не было. – Кира выпрямилась и кивнула в сторону таблички с надписью. – Странновато, а?

– Да, в тридцатые годы монастырь закрыли и передали этому колхозу, а недавно всё вернули, – пояснила Мила. – Правда, там одни развалины остались после Перестройки. Поменять название остановки, наверное, руки не доходят.

– Зато на месте сейчас всё восстанавливается, – встряла Люба. – Кельи, трапезная, даже небольшая гостиница для паломников.

– А удобства есть? – спросила Кира, всё ещё покачиваясь.

– Удобства на улице, – сказала Люба.

– Электричество есть, – одновременно с сестрой произнесла Мила.

– Класс.

– Понести твой рюкзак? – предложила София.

– Да уж сама как-нибудь дотащу, – сказала Кира, закидывая рюкзак на плечи. В этот раз её почти не качнуло. – Далеко идти?

– Нет, здесь рядом. Пара километров. – Люба махнула рукой в сторону мокрой грунтовой дорожки, уходившей в пролесок.

Примерно через полчаса шлёпанья по слякоти под холодной моросью Кира смогла рассмотреть за деревьями светлые постройки. Виднелись несколько невысоких побеленных зданий с новыми крышами, хорошо отреставрированная однокупольная церковь, несколько деревянных строений. Рядом возвышались заново возведённые кирпичные стены с пустыми квадратами окон и высокая пятикупольная церковь с колокольней, окружённой строительными лесами.

Грунтовая дорожка проходила под ржавой металлической аркой. Очевидно, раньше в обе стороны убегал забор, но его выломали, оставив только остов ворот. Название колхоза на металлической табличке почти полностью закрасили, одну букву исправили, так что над аркой осталось лишь слово «Вера».

– А где светлое будущее? – слабо спросила Кира. Плечи и спина ныли из-за тяжёлого рюкзака, вся одежда вымокла.

– Скоро наступит, – улыбнулась София, шагавшая так бодро, будто ни капельки не устала.

Сёстры уверенно направились в одно из невысоких зданий, навстречу им выплыла монахиня в тёмной одежде. Люба её представила, но имя тут же вылетело из памяти Киры. Монахиня что-то записала в тетрадь, и все последовали наверх по крутой деревянной лестнице, пахнущей масляной краской.

– Переодеваемся и идём в церковь, – сказала София, когда монахиня закрыла за ними дверь одной из комнат в длинном коридоре.

Здесь стояло десять железных коек в два ряда, на каждой лежали матрас и подушка, накрытые покрывалом.

– А отдохнуть? – простонала Кира, усаживаясь на одну из коек. Сетка прогнулась чуть не до пола.

– Отдых потом, – сказала Люба, принимая постельное бельё из рук вернувшейся монахини.

– Зачем вы вообще меня сюда притащили. – Кира повалилась боком на кровать и закрыла глаза.

– Чтобы ты поисповедалась, – произнёс голос кого-то из сестёр.

– Ага, щас.

– Надо покаяться, – снова сказал голос.

– В чём? – спросила Кира, не открывая глаз.

Сёстры молчали. После долгой паузы Кира всё-таки разлепила веки и обнаружила, что сёстры стояли вокруг её койки.

– Вы чего это? – Кира попыталась сесть, но растянутая сетка под ней позволила только принять положение «лягушки» – колени почти на уровне плеч.

– Это же ты сделала. – София скорее утверждала, чем спрашивала.

– Что сделала?

Сёстры помолчали.

– Расправилась с Доминикой, – наконец подала голос Люба.

– Что?! – Кира с трудом выбралась из сетки и натужно хохотнула. – Вам самим-то не смешно?

– Нет, не смешно, – серьёзно сказала София.

– Вы, что, обвиняете меня в… чём, собственно? Что я оборвала тот кабель?

– Нет, но ты очень постаралась, чтобы он оборвался, – глухо произнесла София.

– В нужный момент, – добавила Люба.

– С чего вы вообще взяли, что… – И тут Кира вспомнила, как её криком отбросило Любу. Прокашлявшись, заявила: – Я тут ни при чём. Вам надо, вы и кайтесь, а мне и так хорошо.

Кира наотрез отказалась идти на исповедь. Даже когда во время службы священник сам подошёл и пригласил к аналою, она только помотала головой.

По церкви разливалась тёплая мгла, тёмные силуэты немногочисленных монахинь скользили среди подсвечников и икон в деревянных киотах. Разноцветные лампады мягко подсвечивали лики, женский хор пел по-церковнославянски. Кира не понимала ни слова.

Погас свет, женский голос стал что-то читать. Во тьме храма плавали лишь огоньки лампад, в полной тишине звучал красивый женский голос, разливался сладковатый запах. Пронёсся тихий нежный шорох, похожий на вдох. У ближайшей иконы чуть дрогнули цепи, державшие лампадку, огонёк заплясал, отбрасывая причудливые тени.

Ноги Киры приросли к полу. Лицо на иконе смотрело прямо на неё. Кира через силу сделала шаг в сторону. Взгляд больших тёмных глаз проследил за её движением. Она отступила ещё на шаг. Лицо с иконы по-прежнему смотрело прямо на Киру.

Еле волоча ноги, Кира зашла за большую колонну, икона скрылась из поля зрения. На лбу выступил пот. Подняв голову, встретилась взглядом с другой иконой. Большие сверкающие глаза белобородого старца устремились прямо на Киру. Он как будто собирался что-то сказать.

Кира собралась с силами и выбежала из церкви, громко хлопнув дверью. В лицо летели острые льдинки. Прочь отсюда, куда глаза глядят, лишь бы подальше. Ботинки скользили, длинная юбка намокла и мешала двигаться, платок слетел с головы и исчез в мокром холодном мраке. Ноги намокли по колено. Вокруг виднелись лишь стволы деревьев. Кира отдышалась и обернулась. Вдали расплывались огоньки.

Хотя бы недалеко ушла. Кира прислонилась к дереву. Они ошибаются. Доминика сама виновата в том, что случилось. Здесь не в чем каяться.

Мокрые волосы облепили лицо. Убрать их не получалось, волосы лезли в рот, обдавали шею сырым холодом. Отплёвываясь, Кира резким движением сгребла прядь с лица. Боли не последовало – локон так и остался в руке. Рассмотрев прядь волос, Кира взвизгнула и рванула к монастырю. Но тут же споткнулась, упала, проползла немного, попыталась подняться, опять упала. Руки скользили в жиже, мокрая холодная одежда липла к телу.

Огоньки приближались слишком медленно, ноги то и дело путались в траве, юбка порвалась и хлопала на ветру. Когда в пелене дождя стали проступать очертания построек, в паре метров вдруг вырос тёмный силуэт. Не успев посторониться, Кира налетела прямо на него, вместе они шлёпнулись в жидкую грязь.

Кое-как откатившись в сторону, Кира попыталась подняться. Человек, тихо произнеся что-то женским голосом, тоже встал на ноги.

– Кира, это вы? – спросил женский голос.

– Да, – промямлила Кира.

– Тогда пойдёмте назад, куда же вы убежали.

Кира поплелась вслед за монахиней. В свете фонарей мелькали тени. Навстречу двинулась фигура в длинном одеянии.

– Наконец-то, мы так волновались! – воскликнула Люба. – Куда ты… – Рассмотрев Киру, Люба ахнула. – Идём сушиться.

Вслед за сёстрами Кира поднялась в комнату с койками. Только при ярком свете удалось рассмотреть сбитые в кровь грязные ладони, поцарапанные пальцы, дыры на вымокшей одежде.

– Надо переодеться в сухое, девочки, давайте что-то придумаем. – Люба трещала без умолку, суетливо перемещаясь по комнате.

София копалась в сумках в поисках аптечки. Мила молча смотрела на Киру. Наконец она подошла и что-то сняла с мокрого плеча. В пальцах средней сестры светлела прядь длинных волос.

– Как у Доминики, – тихо произнесла Мила, глядя на волосы.

Её реплика прозвучала в тот редкий момент, когда другие сёстры замолчали.

– Что – как у Доминики? – Люба резко развернулась, увидела волосы и, открыв рот, села на койку.

– Это откуда? – спросила София, подойдя к сестре. Мила молча кивнула на Киру. – Да ты вся в этих волосах. – София тоже сняла прядь с одежды Киры.

Дверь открылась, и в комнату вошла монахиня.

– Вот, платье нашла. – Монахиня остановилась и внимательно посмотрела на Киру. Лицом насельница монастыря чем-то напоминала сестёр.

– Кира, познакомься, – прервала затянувшуюся паузу София. – Это сестра Маргарита, она… в общем, это наша мама.

– Да ладно?! – Кира даже не секунду забыла о своих приключениях. Она внимательно всматривалась в лицо Маргариты. Острый подбородок, как у сестёр, высокие скулы и зелёные миндалевидные глаза – сходство очевидное. Только выглядела монахиня не как мать троих молодых женщин, а… Её можно было бы принять ещё за одну сестру, самую старшую, так как на лице Маргариты пока не появилось ни одной морщинки. Однако в облике монахини сквозило нечто… не старческое, а измотанное или уставшее.

– Вот платье, – повторила монахиня, протягивая свёрток. Оказалось, у Маргариты не хватало зубов, а те, что остались, торчали осколками.

– Спасибо. – Кира приняла одежду и ушла за ширмочку в углу. Пока она переодевалась, в комнате шёл разговор, но все четверо изъяснялись шёпотом, так что расслышать ничего не удалось.

Кира вышла из-за ширмы в длинном цветастом платье. Старое, поношенное и по виду простецкое, оно село идеально, и смотрелось отлично.

– И платочек. – Невесть как оказавшаяся за спиной Мила ловко собрала рыжие волосы под косынку.

– Кира, может, вы хотите с кем-то поговорить? – спросила Маргарита.

– О чём?

– Понимаете, всё это бесследно не проходит.

– Что не проходит? – со вздохом спросила Кира.

– За свои действия приходится нести ответственность. – Монахиня сделала движение рукой, и перед Кирой промелькнули перламутровые белые жемчужины. Запястье Маргариты овивали два ряда чёток.

– Какие красивые чётки, – сказала Кира, совсем не слушая, что ещё говорила монахиня, но в упор глядя на её руку.

Маргарита быстрым движением одёрнула рукав. Чётки скрылись, а Кира всё равно их видела. Даже сквозь ткань.

– Вам пора ложиться, – глухо произнесла Маргарита и вышла из комнаты.

Ночью Кире в зыбком сне то и дело являлись серьги, кулон и чётки, по-хорошему заснуть получилось лишь под утро, уже после того, как прокричал петух. Утром она не поднялась вместе со всеми, и сёстры не стали её будить.

Маргарита в этот день больше не встречалась. После обеда Кира со спутницами набились в маленький старый автомобильчик сестры-эконома.

Подпрыгивая на ухабах, машинка везла их сначала по грунтовке, потом по шоссе. Сестра-эконом, полная розовощёкая монахиня, ни на минуту не умолкала, всё рассказывала историю монастыря. Кира ни слова не уловила, только время от времени поддакивала, кивая, как игрушечная собачка.

Машинадоехала до остановки с табличкой «Ежевичная», и свернула на дорогу через поле. У фермы сестра-эконом и три сестры-соседки Киры вышли из машины и отправились искать хозяина. Кира осталась и расхаживала вдоль деревянного забора. В мыслях, сменяя друг друга, возникали то чётки, то серьги, то кулон. Только вот до чёток не дотянуться.

Кажется, к сёстрам вышел фермер. Кира как будто издалека слышала несколько женских голосов и один мужской.

Допустим… нет, Кира отказывалась признавать, что украла кулон. Собственно, её в этом никто и не обвинял. Всё равно Доминике украшение уже не пригодится. Да и неплохо бы узнать, на какие деньги оно куплено. А вот чётки… Такие белоснежные… Монахиня, что, выменяла на них свои зубы?

– Это тебе. – Выросшая перед Кирой Люба протягивала ей пакет.

– А что тут? – Кира заглянула внутрь.

– Тётя Маша просила привезти сливок, творога, молока и козий сыр.

– А почему она меня не попросила?

Но Люба уже шла к машине. Кира засеменила следом. Уже у машины она зачем-то обернулась, и краем глаза заметила, как мужская фигура в комбинезоне исчезает за дверью одного из низких бревенчатых строений.

Сестра-эконом подбросила компанию до остановки, дальше пришлось ехать на рейсовом автобусе. Возвращавшиеся дачники заняли все сидячие места, так что Кира и сёстры опять подпрыгивали вместе с автобусом, повиснув на поручнях.

– Тебе хоть понравилось? – спросила София, когда они прощались в подъезде.

– Бессмыслица какая-то, – буркнула Кира, открывая свою дверь.

5.

Ввалившись в квартиру, Кира первым делом выложила привезённые фермерские продукты на кухонный стол.

– Привет, тёть Маш, – устало проговорила она, проходя мимо тётки, сидевшей с вязанием перед телевизором. Войдя в комнату, бросила рюкзак на пол и переоделась.

– Как съездили? – донёсся из другой комнаты голос тёти Маши.

– Нормально, – равнодушно отозвалась Кира. Не рассказывать же тётке, что из всей поездки ей запомнились только белые чётки. Направляясь в душ, она остановилась у телевизора. – Тёть Маш, а ты знала, что мамаша наших соседок живёт в этом монастыре?

– Да, давно уже. – Тётя Маша с чрезмерной увлечённостью следила за рекламой колбасы, при этом непрерывно работая спицами.

– Вот они и решили меня на семейную встречу пригласить, – пробормотала Кира, тоже глядя на экран. Теперь белозубое семейство с широченными улыбками глотало сомнительное молоко из высоких стаканов. – Да, я там привезла сливки, творог, что-то ещё.

– Вы на ферму заезжали? – Тётя Маша мигом потеряла интерес к рекламе и с энтузиазмом начала расспрашивать: – Как там дела? Познакомились? Сколько у него теперь коз? Посмотрела, как сыр-то варится?

– Понятия не имею, – разом на все вопросы ответила Кира. – Я там вообще ничего и никого не видела, ждала у машины.

Тётя Маша разочарованно махнула рукой и вернулась к просмотру рекламы и своим кружевам. Кира поплелась в душ.

Заправившись блинчиками со сметаной, которые уже успела пожарить тётя Маша, всё нахваливавшая фермера, Кира на заплетающихся ногах добралась до кровати и рухнула лицом вниз. Проснулась как будто через пять минут от телефонного звонка.

– Привет! – жизнерадостно раздалось в трубке. – А я у бабушки! Гоу в клуб!

– Кто это? – не открывая глаз, промямлила Кира.

– В смысле – кто? Кир, ты чего?

Сквозь разлепившиеся веки светился экран с именем «Жанна».

– А, привет. Я сплю сейчас, может, вечерком поговорим?

– Так уже вечер, восемь. Ты чего дрыхнешь-то? Я зайду через час. – Жанна отключилась.

Хорошо, конечно, что Жанна приехала, но лучше бы встретиться завтра. Повалявшись ещё минуту с закрытыми глазами, Кира всё-таки сделала усилие и поднялась. Тут же покачнулась. Как будто не проспала семь часов.

Всё же, встряхнувшись, уселась у зеркала. Для выхода в клуб даже не нашлось подходящего платья. С тех пор, как Пульхерия Панкратовна предоставила дочери возможность обеспечивать себя самостоятельно, Кире хватало только на карандаши и блокноты.

Первым из шкафа выпало платье, привезённое из монастыря. Тётя Маша уже успела его постирать, высушить и погладить. А вот для ночного клуба ничего подходящего откопать так и не удалось.

Натянув обычные джинсы и майку, Кира достала косметичку. Краситься она не любила – в косметике казалась себе похожей на потасканную «женщину с пониженной планкой социальной ответственности». Распустив волосы, нанесла на них пенку. Чуть-чуть подкрасила глаза. Никаких «тончиков», кожа Кире досталась что надо – идеально гладкая и мягкая, с персиковым румянцем.

Пару секунд посмотрев на своё отражение, вытащила из дальнего ящика коробочку. Вынула серёжки с чёрными жемчужинками. Надеть кулон было бы здорово, но дорогая вещь могла привлечь нежелательное внимание. К тому же…

– Не краденая она, – твёрдо прошептала Кира.

Откинув волосы, раскрыла замочек серёжки. Мелкое пятнышко на белом металле привлекло внимание. Пошарив в столе, Кира нашла лупу и, встав у лампы, рассмотрела на серёжке выгравированную изящную букву К. На второй оказалась такая же. И с обратной стороны кулона, ближе к петельке, тоже стояла эта буква. Интересно, на чётках тоже есть гравировка? Почему-то наличие буквы где-то на нитке жемчуга не вызывало сомнений.

– Надо же. – Кира села на стул, перекатывая в руке серёжки. Она могла бы просидеть так весь вечер, может, даже ночь. Но зазвонил телефон. Вздрогнув, Кира ответила: – Да?

– Я в такси внизу, – прощебетала Жанна.

– Сейчас спускаюсь.

Быстро надев серёжки, Кира на ходу объяснила тётке, что вернётся поздно, накинула свою повседневную курточку и спустилась вниз.

В такси Жанна первым делом крепко обняла подругу, а потом пустилась в рассказы о бывших однокурсниках и жизни в университете.

– Не жалеешь, что уехала? – спросила Жанна после уморительной истории о том, как половина группы попалась со шпаргалками.

– Нет, – мгновенно ответила Кира.

– И не скучно тебе здесь? – протянула Жанна, глядя в окно.

– Нисколько. – Это была чистая правда.

В клуб они прошли благодаря очарованию и модному наряду Жанны. Внутри в разноцветном мелькании и оглушительном шуме пробрались к барной стойке. После первого же коктейля повеселевшая Жанна исчезла на танцполе.

На вечеринках Кира всегда пряталась где-нибудь в дальнем углу. Она часто представляла, как окажется в центре внимания и будет непринуждённо смеяться и флиртовать. Но дальше фантазий дело ни разу не зашло.

Выпив ещё один коктейль, о осмотрелась. Полный клуб парней, и ноль шансов. Впрочем, всё как обычно. На курсах женского пикапа Кира с треском провалила все практические задания. Собственно, большинство рекомендаций сводилось к тому, что надо больше общаться и знакомиться везде и всюду. Тренер, на которую все смотрели чуть ли не с обожанием, уверенно объясняла, что мужчины пугливы, и нужно проявлять инициативу. Создавать круг общения и занимать место в центре. К сожалению, Кире при выполнении практики по знакомствам «в самых разных местах» попадались только лысеющие мужчины с маслеными глазками, этакие любители Лолит.

После третьего коктейля настроение немного улучшилось. И вдруг, почему-то всплыла ночь после выпускного. Пьяный в хлам Вадик уснул почти сразу. Мерзкое воспоминание – выбрать подвыпившего парня, которым не заинтересовалась ни одна другая девушка.

Но теперь, в этом клубе пульсация разгорячённых тел стала почти осязаемой, грохочущая музыка понемногу отдалилась. Осматриваясь, Кира теребила серёжку. Нет, сегодня определённо совсем другой день. И сейчас она зацепит самого красивого парня. Сжав серёжку, Кира раскрыла восприятие. Из толпы выделились двое. Один, почти трезвый, сидел у барной стойки в ожидании коктейлей. Второй развалился на диванчике в глубине зала. Выбор остановился на том, что подальше.

Кира выпрямилась, прошла через танцпол и села на диванчик рядом с парнем, заполнив собой тонкий проблеск его сознания. Обычно она не могла так запросто заговорить с незнакомым человеком без изрядной алкогольной подпитки, теперь же просто следовала порыву.

– Привет, я Кира. – Пальцы сами собой сомкнулись на тонком запястье нового знакомого.

– А я Гарик, – произнёс парень, сфокусировав мутный взгляд на Кире. Полностью завладев слабым вниманием и жёстко отсекая окружающих, Кира «позвала» его, притянула к себе, как магнит.

Часа через полтора Кира, одевшись, покидала квартиру спящего Гарика. Уже взялась за ручку двери, но передумала. Вернувшись в комнату, всё-таки решила оставить записку со своим номером. Никакого листочка поблизости не оказалось, так что пришлось вырвать страницу из скетчбука, который всегда носила с собой на случай удачной натуры. Написала своё имя и номер телефона, машинально сделав обрамление изящными завитками. Положив записку на столик у кровати, потихоньку ушла.

Ноябрь оказался на удивление тёплым. В начале месяца, когда обычно начинает падать снег, всё ещё сохранялась плюсовая температура. Шагая по ночной мокрой улице Добромыслова, Кира наблюдала за чёрными ветвями деревьев, переплетающимися в свете фонарей. На искрящемся асфальте влажной акварелью растекались золотистые, зелёные и красные отсветы фар и светофоров. И почти никого не видно.

Провинциальный Добромыслов не отличался привлекательностью, не то что Петербург, прекрасный в любом сером тумане и моросящем ледяном дожде. Но этой ночью переливающиеся краски города заслуживали высших оценок.

Придя домой, Кира на цыпочках, чтобы не разбудить тётю Машу, сначала прошла к себе, потом в душ. Нескучный вечер, красивая ночь. Уныние пропало, как вода, исчезающая в стоке. Хотя кое-что немного омрачало великолепное настроение.

– Ну, не так уж он был плох. Выпил всё-таки, – сказала Кира сама себе, больше для того, чтобы не портить финальное впечатление от вечера.

И не надо никаких советов из глянцевых журналов, не надо тренингов и коучей. Она сама всё знает лучше их всех вместе взятых. И да, она заметила девиц, провожавших её злобными взглядами. Обычно в присутствии других девушек, особенно поглядывавших на неё свысока, Кире хотелось сжаться в комок. Но в этот раз их гнев и зависть, похоже, только усилили азарт.

Быстро уснуть не получалось. Всё не уходили из памяти завистливые взгляды конкуренток. А ведь Кира всегда искренне считала себя малопривлекательной, даже селфи не умела делать. Лицо получалось искажённым, выпячивая недостатки. Плюс больше половины фотографий оказывались заполненными странными светящимися бликами. Зато теперь она в топе. Надо бы почаще выбираться в клубы. Только вот на какие деньги? Решив не упускать момент, пока силы не иссякли, Кира прикрыла глаза и сосредоточилась на своём начальнике. С удивительной лёгкостью дотянулась до него и пару раз хорошенько «тряхнула». Потом «притянула» к себе деньги, которые он ей до сих пор не заплатил.

Снова появилось тиканье, но выяснять, откуда оно взялось, не хотелось. Повернувшись на бок, Кира вдруг обнаружила, что стена, отделявшая её спальню от квартиры Доминики, исчезла. Сон всё равно не шёл, так что Кира встала, надела тапочки и прошла в соседнюю квартиру.

Всё осталось примерно так, как помнилось по прошлому визиту: тяжёлая мебель, тускло посвёркивающая в слабом ночном свете, разбросанные вещи. Не было только кровати с балдахином. Сколько же раз продавалась эта квартира прямо с обстановкой? Видимо, всё это хранилось здесь с незапамятных времён. Только кровати хозяек менялись. Кира так и не смогла припомнить, откуда ей стало известно о меблировке, переходящей от одного владельца жилплощади к другому. Вероятно, об этом говорил кто-то из соседей.

Побродив по пустой квартире, Кира дошла до ванной. Уже потянулась к выключателю, но услышала скрежет в прихожей. Быстро юркнув за дверь, задвинула щеколду, так кстати попавшуюся под руку. А кто-то у входа очень старался не производить лишних звуков. Мимо прошли мягкие шаги.

Нервно сцепив руки, Кира ходила по кругу, тоже делая всё возможное, чтобы ничего не задеть. Казалось, прошло уже с полчаса, но поздний посетитель всё ещё находился где-то в квартире, так что приходилось торчать в ванной, пытаясь успокоить пульс шагами.

Бег по кругу стёр пространство. Остановившись, Кира протянула руку, чтобы нащупать раковину или дверь и понять, что где находилось. Сделав шаг вперёд, потом ещё один, так ни на что и не наткнулась. Только стопа вдруг оказалась наполовину нависающей над пустотой. Встав на колени, Кира попыталась пошарить рукой по полу, но его не оказалось. Пол под коленями заканчивался, впереди зияла пропасть.

Вытянув шею, Кира попыталась рассмотреть, что находилось внизу. В кромешной тьме слышался слабый звук, похожий на шорох. Или скорее плеск воды. В чёрной пустоте что-то поблёскивало. Действительно, там плескала вода. От напряжённого вглядывания в колодец перед глазами поплыли разноцветные круги.

Зажмурившись, Кира собрала силы и на миг заставила пространство озариться вспышкой. За долю секунды она успела рассмотреть то, что находилось в яме посреди ванной комнаты. В багровой жидкости плавало лысое обгоревшее тело Доминики. Во время вспышки то, что было лицом, резко дёрнулось и заметило Киру у края колодца. Приподнявшись на подламывающихся локтях, тело попыталось перевернуться и встать, но ничего не вышло, Доминика продолжала барахтаться в тёмной жиже. В заново сгустившейся тьме Кира каким-то образом продолжала видеть, как бывшая соседка всё тянула к ней искорёженные конечности.

Пятясь, Кира отползла от колодца и упёрлась спиной во что-то твёрдое. Пошарив руками, обнаружила дверь, нащупала щеколду, кое-как отодвинула её и вывалилась в прихожую. На четвереньках проползла к спальне, но из-за угла увидела тень посреди комнаты. Шмыгнула в другую комнату, спряталась за шкафом. Мимо, уже не заботясь о шуме, пробежал человек и быстро исчез.

Пару секунд отдышавшись, Кира, пригибаясь, подошла к окну. Осторожно выглянув, рассмотрела силуэт, выскочивший из подъезда и бегущий по двору. Даже ночью Аскольд узнавался без труда. Снова пригнувшись, прошла в спальню. Часть плинтуса лежала на полу, открывая небольшую нишу между полом и стеной. В этом тайнике Аскольд прятал часть ювелирных украшений своей несостоявшейся невесты. Откуда и как эта информация оказалась известна Кире, даже думать не хотелось.

Вспомнив о Доминике и ощутив рвотный позыв, Кира вернулась в свою спальню и лицом вниз упала на кровать.

Утром раздался сигнал телефона. Банк оповещал о том, что на карту пришли деньги – начальник наконец-то выплатил причитающийся гонорар. На кухне тётя Маша подпевала концерту по радио, традиционно выпекая блинчики.

– Доброе утро, – бодро произнесла тётя Маша. – Как погуляли?

– Доброе, – вяло отозвалась Кира, усаживаясь за стол. – Нормально.

– Послушай, тебе обязательно надо принять ванну. Со сливками.

– Что? – Кира чуть со стула не упала.

– Я говорю, для кожи очень полезно. И масла какого-нибудь добавь. Для запаха. Будешь благоухать. На лицо опять же можно, для цвета, для румянца. – Хитро подмигнув, тётя Маша отвернулась к плите.

Сразу после завтрака позвонил Гарик, так что времени подумать о ночном приключении не нашлось. Он назначил свидание в бургерной в торговом центре. До встречи оставалась ещё куча времени, и Кира побежала в тот самый магазин одежды, для которого недавно нарисовала логотип.

На первой же вешалке нашлось вполне подходящее платье. На кассе подарили купон на скидку в соседнем обувном. «Удачный день», – подумала Кира и купила отличные осенние ботинки.

Вернувшись домой, решила, что можно бы и в самом деле принять ванну со сливками. Чувствуя себя практически египетской царицей, Кира в маске из мёда и миндаля, перемолотого с овсяными хлопьями, залезла в молочно-белую воду. Положила голову на край и прикрыла глаза.

В тишине послышались шаги с верхнего этажа. Скрипел пол, журчала вода, звучал женский голос. Соседка разговаривала с кем-то по телефону.

– … да не знаю, вспышка какая-то, – донеслось сверху. – Посреди ночи… нет, недолго, секунда… ну, как у фотоаппарата… или как молния…

Вспомнив, что сама видела при этой вспышке, Кира открыла глаза. Отогнав воспоминание, полежала в ванне ещё немного, потом смыла маску, вылезла, завернулась в мягкое махровое полотенце (после такой ванны не вытираются, учила тётя Маша), прошла в спальню. Стена, конечно же, на месте. Стоит крепко, надёжно, и нет здесь никакого прохода или тайной двери.

Спустя полчаса Кира вошла в бургерную. Ещё на подходе к ресторанчику пришлось прикрыть нос перчаткой – в воздухе стоял душный запах горящего масла, от которого свербело в горле и щипало глаза. Взяв салат и кофе (самые презентабельные блюда из меню, которые можно употреблять изящно), прошла к столику у окна.

За стеклом посреди площади торчал рекламный щит. Мастерство дизайнеров плаката заставило хихикнуть. Две высотки под претенциозным названием «Плаза» возвышались там, где пока ещё разваливалась заброшенная психиатрическая больница. На макете, разумеется, отсутствовало и само полуразрушенное здание, и свалка, и разрастающийся карстовый провал, из-за которого больницу и закрыли. Зато ввысь взмывали два сверкающих небоскрёба, рядом ширилась парковка, слева расположилась детская площадка. Дизайнеры, очевидно, хотели изобразить дома на фоне золотистого заката, но перестарались с насыщенностью, и получалось, что дома горят в адском пламени.

– Привет. – Гарик сел напротив Киры и поставил на стол поднос.

– Привет. – Кира попыталась очаровательно улыбнуться, как когда-то её учили на семинарах. Но поперхнулась, и изо рта вывалился жёваный салатный лист.

Спустя несколько минут обсуждения качества еды, повисла пауза, которую Гарик заполнял жеванием бургера, хлюпаньем газировкой и разглядыванием каждой проходящей мимо девушки.

– Расскажешь о себе? – Кира чуть подалась вперёд и направила внимание Гарика на себя. Это оказалось на удивление просто.

– Ну… – Парень смотрел на неё немного рассеянно. – Я учусь на экономиста.

Упоминание специальности, которой сама Кира отказалась посвятить своё будущее и тем самым спровоцировала ссору с мамой, разорвало контакт. Глаза Гарика тут же сфокусировались на девице, сидевшей за соседним столиком. Эта пигалица вырядилась в тонкие колготочки и мини-юбку, и теперь сверкала своими прекрасными ляжками. Девушка игриво улыбнулась Гарику, встала и, виляя бёдрами, пошла в уборную. Вслед пронеслось пожелание от Киры. Девица, повернувшись, чтобы послать Гарику ещё один кокетливый взгляд, налетела боком на край стола и с неприличным возгласом повалилась на пол, утянув за собой стул с чьей-то круткой.

Гарику сцена так понравилась, что он даже фыркнул газировкой. Но в следующее мгновение его внимание снова сконцентрировалось на Кире. Не без её участия.

– Кира – это имя такое?

– Да, сокращённое. Вообще, я Кириакия. У нас в семье традиция – называть всех необычными именами. Маму зовут Пульхерия, хотя все называют её Лерой. А сестра – Анимаиса, сокращённо – Аня. Ещё одна сестра – Феодулия. Её все зовут Лия. А полное имя тёти Маши, у которой я живу, Смарагда.

Внимание Гарика рассеялось ещё на объяснении имени самой Киры. В кафе зашли две девушки, уселись рядом и, хихикая, начали строить Гарику глазки. Устав удерживать его внимание, Кира засобиралась домой. Гарик вызвался её подвезти, и по дороге рассказал почти всю свою невыдающуюся биографию.

Уже у подъезда Кира неожиданно для самой себя подарила Гарику длинный поцелуй, в который вложила максимум «притяжения». Впившись в него, Кира втянула в себя силу, пропустила по кругу и вернула Гарику. Провела ладонью по его шее и спине, чувствуя покалывающую пульсацию под пальцами.

Удостоверившись, что эффект закрепился, и Гарик никуда теперь не денется, Кира быстро попрощалась и выпорхнула из машины, не дав парню напроситься «на чай».

Весело перепрыгивая через ступеньки, Кира добежала до своего этажа и уже достала ключ, когда её развернуло на сто восемьдесят градусов.

– Привет, – ровно сказала Люба.

– При-вет, – по слогам произнесла Кира, жалея, что не успела прийти на секунду раньше.

– Так нельзя.

– Начинается, – вздохнула Кира. – Тебе не надоело меня поучать?

– Я тебе добра желаю.

– Да что ты говоришь. Какое твоё дело, с кем я… да какая разница! – В этот момент где-то со звонким треском хлопнуло окно.

– Большая. – Люба вплотную приблизилась к Кире. – Нельзя воздействовать на людей.

– С чего ты взяла, что я на кого-то воздействую? – Не имея возможности отодвинуться от соседки, Кира смотрела под ноги.

– Вон, посмотри на Веру.

– На кого?

– Вера. Эта семья, которая живёт под Доми… – Люба осеклась. – В общем, в соседнем подъезде. Так вот, Вера своего мужа перетвором из семьи увела. Вымотала его жене все нервы.

– И что? – Теперь Кира смотрела в потолок, но всё равно видела зеленоватые глаза Любы.

– А то, что он теперь её бьёт. Такое влияние, знаешь ли, имеет срок действия, после которого наступают последствия.

– Откуда ты знаешь, что он её бьёт? – Кира произнесла вопрос ровно тем спокойным, почти шепчущим тоном, каким разговаривала Люба. Та немного отстранилась и опустила взгляд. – Тебе до всех соседей есть дело?

– Ты вообще не понимаешь, что творишь. – Не дождавшись ответа, Люба ушла к себе и закрыла дверь.

Вечером Кира перед зеркалом рассматривала серьги и кулон. Каждый день она подолгу не могла выпустить их из рук. Игра света на гранях изумруда и блики на покатых жемчужинках завораживали.

– …абсолютно безопасное использование природных сил… – донеслось из соседней комнаты. Кира встала, чтобы закрыть дверь, но замерла, глядя в телевизор. На экране ярко накрашенная женщина в тёмном платье что-то рассказывала о творении и призывании энергии из нематериального мира. На чёрном бархатном столе горела церковная свечка. – На наших семинарах мы практикуем безмолвие, высвобождающее внутреннее понимание собственного истинного пути. Бессознательное записывание поможет сотворить аффирмации, которые в дальнейшем укажут, где пролегает именно ваша жизненная дорога. Вы притянете в свою жизнь только тех людей, которые предназначены именно вам…

Киру как магнитом притянуло к экрану. Свечка стояла в красновато-коричневом шарообразном подсвечнике. Ровным счётом ничего не понимающая в камнях, Кира откуда-то точно знала, что подсвечник изготовлен из яшмы. И что на его основании выгравирована изящная буква К.

Внизу экрана высветился номер телефона.

– Что за чушь! – Вернувшаяся из кухни тётя Маша переключила канал. Диктор новостей рассказывала что-то об инфляции, причём так громко, будто старалась докричаться из своей студии до каждой провинции.

Прикрыв дверь, Кира села за стол. Зажмурив глаза, вызвала в памяти картинку с накрашенной женщиной. Проплыли бледные пальцы с когтями, как у птицы. Чёрный бархат… всё расплылось, чётким остался лишь подсвечник. Руки так и тянулись к нему, даже ощущался гладкий холодный камень…

Номер никак не хотел появляться. Удерживая в поле зрения подсвечник, Кира всё-таки сумела сместить фокус и рассмотрела цифры. Открыв глаза, нацарапала номер телефона на листке блокнота.

6.

Выйдя воскресным утром из подъезда, Евгения Ивановна поскользнулась и едва удержалась на ногах. Неуклюже взмахнув руками, всё-таки обрела равновесие, пусть и в весьма комичной позе. Ночью подморозило, и вчерашний дождик застыл на асфальте сплошным ледяным покровом, превратив тротуары в одну бесконечную дорожку для кёрлинга.

Передвигаясь шаркающими шажками, и надеясь, что никто не заснял её пируэты на телефон, Батенко добралась до угла дома и чуть не столкнулась с соседкой, ведущей за руку девочку в пушистом розовом шарфике.

– Доброе утречко, – широко улыбаясь, пропела соседка. Спустя секунду она дёрнула внучку за руку, после чего та, не поднимая взгляда, тихо произнесла «Здрастье». – В «Вишенку»?

– Да, – кивнула Евгения Ивановна, осторожно огибая канализационный люк. – Там, говорят, привоз фермерского молока.

– А мы вот из церкви идём. Свечечки поставили.

– Как ваша… – Батенко к своему стыду никак не могла вспомнить имя девочки.

– Роза? – К счастью, соседка ничуть не смутилась. – Прекрасно, просто замечательно! Нас так хорошо перетворили, что у нас и заикание почти пропало, и животик болеть перестал. Молитовки и афримации читаем каждый день. Нам сказали, через месяц заикание совсем пройдёт.

– Кто сказал? – спросила Батенко, не в силах разобраться в вывалившемся на неё сумбуре.

– Так эта, жрица перетворцев. Ой, вы знаете, она такая замечательная, лишнего не возьмёт, никаких глупостей делать не заставляет. Только сама молится, и нам рассказала, какие молитвы читать.

– Лечит молитвами? – Наконец что-то стало проясняться.

– Не лечит, творит. Ещё, конечно, раз в недельку надо в церковь ходить, свечки ставить к иконам. И афримации. А как ваша Светочка? Что-то я смотрю, похудела она как-то, побледнела.

– Да, но мне надо идти…

– Вот правильно, что вы решили натурального молочка купить. И творога возьмите, в «Вишенке» самый хороший творог, нигде лучше не найдёте. Так что пусть ваша Светочка кушает и поправляется. А если что, то вот, возьмите. – В руке соседки материализовалась карточка, которую она сунула Евгении Ивановне.

– Я не…

– Ну, вдруг пригодится. До свиданьица. – Соседка потянула внучку за руку и они, шаркая, чтобы не упасть, пошли к подъезду.

Евгения Ивановна сунула карточку в карман и, не отрывая подошв от скользкого, как каток, асфальта, направилась к магазину.

На витрине рядком лежали цилиндры козьего сыра в жёлтом воске, расфасованный творог в пакетах, чуть дальше выстроились бутылки с молоком и банки со сметаной и сливками. Евгения Ивановна купила всего понемножку и отправилась домой. Она даже не пересчитала сдачу и не попросила чек, что обычно делала неукоснительно. Перед глазами всё маячила фотография, которую показала ей вчера Светка.

В выходные друзья пригласили их всей семьёй на шашлыки к озеру. Прогноз обещал похолодание (и полностью оправдался, редкий случай), так что товарищи мужа по работе решили не упускать момент и выбраться на последний в этом году осенний пикник. Но Евгении Ивановне нужно было кое-что доделать по работе, а Светка попросту отказалась ехать, так что Слава отправился на шашлыки один.

Вечером вернулся трезвым как стёклышко и с хорошим настроением. Правда, выспросить у него хоть что-то оказалось нереально.

– Всё нормально, – только и произнёс Слава.

А вчерашним вечером Светка нашла в социальной сети фотографии с пикника и показала их матери. И вроде бы снимки не отличались ничем примечательным, обычный выезд на шашлыки. Только вот… На одном из фото рядом со Славой оказалась молодая женщина. Они просто стояли в компании других ребят и улыбались, но что-то в этом снимке заставило пульс Евгении Ивановны участиться. Они не касались друг друга даже мизинцем, но непостижимым образом стало очевидно, что с этой дамочкой Славу связывали не только шашлыки.

– Кто это? – прямо спросила Евгения Ивановна.

– Да так, жена одного парня с работы, – пробурчал муж. Больше ничего от него добиться не удалось.

– Это какая-то Вера, – сказала Светка и показала матери страницу в сети.

Миловидная брюнетка со стрижкой каре улыбалась со вполне обычных фотографий. Статус «замужем», двое детей с лицами, заклеенными стикерами. Теперь этот симпатичный образ Веры почти постоянно маячил перед Евгенией Ивановной рядом со Славой.

На второй план отошли даже не вполне понятные экспертизы по делу Доминики Штановой. Разобраться, как именно оборвался кабель, и каким образом случилось так, что машину буквально разорвало на части, а тело обуглилось, не вышло. Эксперты только разводили руками, материалы отправили на исследование сначала в Нижний, потом в столицу (не без участия влиятельного папаши Доминики). И ещё один момент – определить, кто отвечал за тот злосчастный кабель, тоже оказалось непросто. Управляющая компания всё сваливала на электросети, те на администрацию, администрация клялась, что у них ничего подобного не числилось. Да и сам кабель загадочным образом исчез на следующий день после происшествия. Установить, для чего этот кабель предназначался, что соединял, и кто его срезал, тоже не удалось.

Голова шла кругом. Немного порадовали отличные фермерские продукты. Правда, Слава молча поел и, как обычно, ушёл к себе пялиться в монитор компьютера. Светка хотя бы пробормотала скучное «спасибо». Когда дочь убежала гулять, Евгения Ивановна села на диван и некоторое время смотрела в одну точку. Мысли путались. Слава и эта Вера. Светка и её желание отгородиться, заброшенная школа и музыкалка. Госпожа Ноябрина и погибшие клиенты. Доминика Штанова и непонятный кабель. Кулон и копия. Рыжая девица, явно чего-то не договаривающая. Три сестры.

Евгения Ивановна вскинула голову. И они там. Как же она забыла. Она ведь видела эти лица. Совершенно точно. Достав свой ноутбук, Евгения Ивановна, подумав, ввела в поисковую систему запрос, и тут же нашёлся нужный результат. Фото трёх сестёр и их матери Изольды до сих пор висели на разных эзотерических форумах. Причём отзывы семейство получало весьма лестные. Изольда числилась Верховной жрицей Артели Перетворцев, и в компании трёх дочек (старших жриц) «творила чудеса».

Именно к ним хотела обратиться Евгения Ивановна, когда впервые заподозрила Славу в изменах. Но вот незадача – весь семейный подряд некоторое время назад, если так можно выразиться, отошёл от дел. Приём прекратился, сайты, группы и страницы в соцсетях исчезли. Поговаривали, что все они то ли куда-то уехали, то ли ушли в монастырь.

Евгения Ивановна достала карточку, которую дала ей соседка. Некая Юнона приглашала всех на сеансы творений, решающие разнообразные проблемы. И правда, внучка соседки вполне чётко произнесла «Здрасьте». Раньше она заикалась так, что и самого короткого слова не могла нормально выговорить. Может, действительно, стоило попробовать.

– Приёмная старшей жрицы Юноны, – ответил после двух гудков приятный женский голос. – Здравствуйте.

Через час Батенко уже сидела в приёмной. Юнона принимала клиентов в частном доме за городом. Вполне обычный снаружи, внутри коттедж соответствовал профессии хозяйки. Приёмная представляла собой просторную комнату с тёмными обоями и приглушённым светом. Стены увешаны гравюрами, изображающими мифических животных, картинами с церквями и цветными иконами, на полках – посвёркивающие статуэтки, прозрачные шары и пирамиды. В воздухе курились благовония, от которых голова шла кругом.

– Хотите чаю? – промурлыкала секретарь Юноны, миловидная девушка с малиновыми волосами, на вид чуть постарше Светки.

– Нет, спасибо.

– Вам очень повезло. – Видимо, секретарше хотелось поболтать, пока не поступало новых звонков от клиентов. – Время для вашего приёма освободилось совершенно случайно. В выходные обычно всё занято, за две недели надо записываться.

Просигналил смартфон секретарши.

– Вы можете войти. – У девушки даже изменился тон голоса. Секунду назад она сидела, рассматривая вишнёвый маникюр, и запросто болтала, как обычная девчонка. Теперь же превратилась в настоящую помощницу жрицы с глубоким грудным голосом и плавными движениями.

Отодвинув тяжёлую бархатную занавеску, секретарь открыла для посетительницы массивную тёмную дверь. Войдя, Евгения Ивановна оказалась в комнате, определить размер которой не получалось. Стены и потолок тонули во тьме. Кругом нависали тяжёлые мерцающие складки, окна, казалось, отсутствовали. Всё освещение сводилось к свечам, расставленным в разных местах.

Со стен на посетителей поглядывали тёмные лики икон. В приёмной размещались цветные иконы, явно новые и недорогие, здесь же в тяжёлых рамах висели на стенах настоящие раритеты. По крайней мере, такое создавалось впечатление.

– Пожалуйста. – Секретарь указала на стул с гнутой спинкой и мягким сиденьем.

Евгения Ивановна устроилась за круглым столом, накрытым тёмным шёлком. Напротив восседала Юнона – женщина неопределённого возраста. Темноволосая, с крупными чертами лица и маской из косметики, Юнона буравила клиентку тяжёлым проникающим взглядом. Тонкие пальцы жрицы плавно двигались вокруг большого стеклянного шара. На столе стояло несколько церковных свечек разных цветов и небольшая иконка в сверкающей металлической ризе.

– З-здравствуйте, – кашлянув, прохрипела Батенко.

– Добрый день, – низким голосом пропела Юнона. – Что привело вас ко мне?

– Я… у меня муж…

– Вы хотите знать, верен ли он вам? – Жрица смотрела в свой шар.

– Пожалуй, да. – Евгения Ивановна нервно теребила обручальное кольцо.

– Это ваш второй муж, не так ли? – спросила Юнона, продолжая водить ладонями вокруг шара.

– Верно.

– У вас есть ребёнок. Девочка.

– Да, – кивнула Евгения Ивановна, чувствуя, как разгоняется пульс.

– И от первого брака есть ребёнок.

– Да, но она живёт отдельно.

– Что ж, посмотрим. – Юнона расставила свечки по кругу и, встав за спиной Батенко, произнесла: – Думайте о своём муже, сосредоточьтесь.

Мерцающий хоровод свечей как будто двигался, в центре мелькали полузнакомые лица, похожие на маски.

– Что ж, могу сказать определённо – вы не единственная женщина у вашего супруга, – донеслось из-за спины. – Как его полное имя?

– Станислав, – кое-как произнесла Евгения Ивановна, борясь с головокружением.

– Да, – прошептала жрица, возвращаясь на своё место. – У него есть кто-то ещё, но насколько эта связь сильна, сказать трудно. Вы хотите сохранить семью?

– Разумеется.

– Вы очень правильно поступили, когда пришли ко мне до того, как ваш муж вас оставит.

– А он…?

– Да. – Юнона провела рукой над пламенем свечи, и оно погасло. – Дорога. Прямо перед ним. И она уводит его прочь от вас. К другой женщине. – Так, посмотрим. – Юнона, сев на место, сложила ладони и закрыла глаза. – Теперь мысленно назовите имя вашей дочери, той, что живёт с вами.

Батенко так и сделала.

– Дочь отвернулась от вас, верно?

– Ну, не совсем так.

– Пока не совсем. У неё сложная ситуация. – Юнона так и сидела с закрытыми глазами. – Ваша связь ослабевает.

– А в чём дело? – Евгения Ивановна подалась вперёд, но наткнулась на пружинящую преграду, отбросившую её на спинку стула.

– Задайте этот вопрос мысленно. – Проговорила жрица. – Это любовь. Препятствия, вот они. Ах, какие тернии.

– Что же делать?

– Всё поправимо. – Распевные интонации Юноны уступили место деловым. – Итак, у нас с вами два вектора работы. Во-первых, ваш муж. – Жрица раскрыла глаза. – Творение особых молитв позволяет решить проблемы с любовницами. Но вам понадобится поддержка. Я, конечно, могу призвать силы, чтобы создать вокруг вас силовое поле, но, боюсь, оно будет недолговечным. Пассия вашего мужа тоже не лыком шита.

– Что это значит?

– Это значит, просто так она вашего мужа не отпустит. Но я могу вам помочь. Мы можем установить силовой контакт на расстоянии. Вы будете молиться дома и в церкви, я буду молиться о вас. Но потребуется ваша личная вещь, лучше всего подойдёт какое-нибудь украшение из натурального камня. Например, янтарные бусы, серьги с жемчугом. Лучше, если с чёрным. Браслет с топазом, брошь с бриллиантом. Или что-нибудь с изумрудом, например, подвеска. У вас есть что-то подобное?

– Пожалуй, да.

– Что именно? – Юнона говорила так быстро, что Евгения Ивановна не успевала собраться с мыслями.

– Янтарные бусы.

– Отлично. Принесёте бусы, мы с вами будем дальше работать. Когда вам удобно? Завтра? – В руках Юноны появился смартфон.

– Да, можно завтра вечером.

– Прекрасно, тогда до завтра.

– Это магия? – спросила Батенко, будто прорываясь сквозь тернистые кусты.

– Что вы, это творение, – пропела Юнона. – Призывание высших сил и сил природы для изменения судьбы.

– А в чём разница?

– Как вам объяснить… Магия – это просто сила, которую люди, обладающие особыми способностями, используют в своих целях. Мы же обращаемся к высшему разуму и просим указать нам путь и даровать возможность творить судьбу. Как правило, люди просто плывут по течению жизни, и лишь немногие обладают знаниями, открывающими истинный путь и дарующими возможность его достойно пройти. Мы творим судьбу, иногда меняем её, поэтому зовёмся перетворцами. Но так как мы служим высшему разуму, то считаемся жрецами. Выход здесь. – Юнона поднялась и, приподняв одну из портьер, открыла дверь, ведущую из комнаты прямо в коридор, минуя приёмную.

Только оказавшись на улице и глотнув морозного воздуха, Евгения Ивановна наконец пришла в себя. Ароматный дурман дома схлынул, мысли прояснились.

По пути домой Евгения Ивановна зашла в торговый центр и купила недорогие бусы из искусственного янтаря. Уже дома она достала из шкафа шкатулку, где хранились старые янтарные бусы, доставшиеся от бабушки. Разумеется, такую ценную вещь она и не подумала бы отнести к жрице.

Семейная реликвия исчезла.

– Света, ты бабушкины бусы не брала? – Евгения Ивановна вошла в комнату дочери с пустой шкатулкой в руках. Новый «янтарь» бряцал в кармане.

– Нет, – ответила Света через плечо. Она снова рассматривала своё лицо в зеркале.

Евгения Ивановна подошла к дочери и некоторое время стояла молча, наблюдая, как дочь поворачивала голову, прижимая пальцем кончик носа и поднимая уголки глаз.

– Что? – Светка всё-таки удосужилась обернуться.

– Где бусы?

– Не-зна-ю.

Евгения Ивановна села на край кровати.

– Зачем ты ходила к перетворцам? – Батенко решила пропустить многократное отнекивание.

– С чего ты…

– Зачем ты туда ходила?

– Мне было нужно. – Света отвела взгляд.

Вот и ответ на вопрос, откуда жрица так много знала о дочери Батенко. Светка сама всё выложила. Юноне или кому-то из её коллег по Артели. Про сложности родительских отношений, видимо, тоже.

– Так зачем тебе было нужно туда идти? – Евгения Ивановна говорила максимально спокойно.

– Понимаешь, там… в общем…

– Как зовут-то?

– Кого? – вскинулась Светка.

– Его. Кого ты там собираешься привораживать.

– Это никакой не приворот, это творение. Перетвор.

– Да ладно, дело-то житейское. – Евгения Ивановна улыбнулась и погладила Свету по руке.

– Ну, Толик. Из параллельного. – Светка сосредоточенно изучала свои ногти.

– А что, без потусторонних сил никак? – мягко спросила Евгения Ивановна.

– Никак, – вздохнула Светка. – У него есть там одна монашка.

– То есть – монашка?

– Она в церкви всё время пасётся.

– У них серьёзно?

– Откуда я знаю! Серьёзно, наверное, – уже спокойнее сказала Светка.

– Так может, не стоит…

– Да тебе-то какая разница! – Светка вскочила и забегала по комнате. – Я целый год только о нём и думаю! Я всё уже испробовала!

– А он что? Ты вообще с ним разговаривала?

– Как же! У него на ней свет клином сошёлся! Ну ничего, это мой путь, Година сказала.

– Кто?

Светка вдруг замерла и как-то съёжилась.

– Кто это – Година?

– Это верховная… неважно. – Света обхватила себя руками и отвернулась к окну.

– Нет, важно. – Евгения Ивановна встала и медленно подошла к дочери. Но заглянуть ей в глаза не получалось, Светка постоянно отворачивалась. – Ты что задумала, а?

– Не твоё дело! – выкрикнула Светка и выбежала из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.

Сайт Годины нашёлся за два клика. По всей видимости, именно эта госпожа заняла место верховной жрицы Артели после того, как Изольда и её семейный подряд отошли от дел.

На следующий день Евгения Ивановна прибыла на сеанс уже в сумерках. Голова после работы и так кружилась, а сладковатый дым в «офисе» жрицы вызывал рвотные позывы. Папаша Доминики недавно заявил о краже, а влияние и связи позволяли ему регулярно выматывать нервы всем, так или иначе связанным с делом его дочки.

– Вы принесли то, о чём я вас просила? – мелодично проговорила Юнона. От окружавшего её шарма осталась бледная тень. Всё влияние загадочности испарилось вместе с признаниями Светки, которые Батенко всё-таки из неё вытрясла.

– Пожалуйста. – Евгения Ивановна положила на стол недавно купленные бусы. Теперь она видела перед собой только ярко накрашенную женщину в чёрном шёлковом капюшоне.

– Хорошо, очень хорошо. – Юнона медленно подняла их и стала вертеть в руках, пропуская через пальцы. Но таинственность сих действий до абсурда напоминала жесты гадалок из сериалов, так что Евгения Ивановна с трудом сдерживала смех. Совершенно очевидно, Юнона всего лишь приценивалась к бусам. Поняв, что держит в руках обыкновенную бижутерию, жрица сухо сказала: – Что ж, будем с этим работать, будем читать молитвы. Нужно не менее десяти сеансов с вашим личным присутствием и столько же я совершу сама с вашими бусами. – Она небрежно бросила их на стол.

– И вы можете гарантировать, что мой муж оставит любовницу?

– Ну, во-первых, нужно призвать высший разум и узнать, ваш ли это муж. То есть, путь. Затем нужно понять, как и что можно сотворить. Это будет понятно только после пятого-шестого сеанса. Скажу сразу, вы можете заказать всего пять сеансов, но это выйдет дороже.

– Лучше сразу десять?

– Да, так и надёжнее, и дешевле. Если внесёте предоплату, получите скидку в десять процентов. – Юнона перешла на сугубо деловой тон.

– Мне нужно подумать. – Батенко сказала чистую правду. Усталость взяла своё, мысли начали путаться.

А почему бы и нет? Если эти творения действительно помогут сохранить семью…

Нет, это ерунда, просто вытягивание денег…

Но Слава может уйти к этой, как её, Вере…

У неё же своя семья, муж и дети…

Батенко вернулась в приёмную. Голова шла кругом. Почему-то сегодня ей не предложили выйти через другую дверь, как странно.

Её рука протягивает секретарше банковскую карту.

По позвоночнику пробежала горячая вибрация. Сама собой спина выпрямилась, голова вскинулась, сознание просветлело. Батенко отдёрнула руку с картой.

– Что-то случилось? – настороженно спросила секретарша.

– Я не… – Батенко обернулась и встретилась взглядом с рыжеволосой девицей, ожидавшей своей очереди. Профессиональная память подсказала, что это лицо Батенко уже видела. Где же?

– Вы будете оплачивать? – повысив голос, спросила секретарша.

Батенко снова обернулась, как будто кто-то позвал её по имени. Рыжая девушка сидела на чёрном диване вроде бы расслабленно, но во всём её облике прочитывалась готовность к прыжку. Так собаки иногда делают вид, что просто обнюхивают кусты или столбы, а сами следят за людьми около своих хозяев. Поймав взгляд девицы, Батенко снова почувствовала, как по спине пробежал горячий поток. У рыжей в глазах как будто зелёный огонь горел.

– Что происходит? – Юнона выплыла из своегокабинета.

– Да здесь вот, – начала секретарша, тыча пальцем в Батенко, но осеклась. Шикарная хрустальная люстра звякнула, покачивая прозрачными каплями висюлек.

По полу прошла лёгкая вибрация, раздался глухой гул. Все четыре женщины, находившиеся в приёмной, замерли. Секунду или две по дому разливалась давящая тишина, потом прошелестел ветерок, как будто кто-то вдохнул.

А затем последовал удар. Пол ходил ходуном и раскалывался, тяжёлые портьеры попадали вместе с иконами, штукатурка отваливалась кусками. От места, где висела люстра, в стороны разбежались лучи трещин, Батенко не удержалась на ногах и повалилась на пол, который тут же подбросил её вверх.

Евгения Ивановна снова упала плашмя и откатилась к стене. Сверху неслось нечто чёрное и огромное, в секунду предмет налетел прямо на неё. Однако вреда не причинил. Вокруг сжималась тёмная теснота. Батенко снова подбросило, и она ударилась обо что-то мягкое. Ещё несколько раз её кидало вверх-вниз, кто-то истошно взвизгнул, но крик мигом оборвался. Раздался лязг, что-то тяжело ударило о диван, накрывший Батенко, потом послышался звук, похожий на стук капель дождя.

Всё накренилось, диван опрокинулся и уехал, пол наклонялся, Евгения Ивановна уже покатилась было во мглу, открывшуюся на том месте, где обрывались остатки стены, но её что-то удержало.

Воротник впился в горло, от боли потемнело в глазах. Давление отпустило шею, зато сжало подмышки.

– Да чтоб тебя, валить надо, – прохрипел сдавленный голос над ухом.

Кое-как извернувшись, почти без возможности дышать, Евгения Ивановна ухватилась за что-то, её тянули за одежду, всё накренялось и трескалось. Кое-как уцепившись за порог, Батенко перелезла через него, потеряла опору и пролетела метра два по наклонной. Упала на что-то мягкое и вскрикнувшее. Силы убывали, конечности отказывались слушаться. Кто-то тащил Евгению Ивановну волоком по холодной неровной земле.

Наконец движение остановилось, Батенко затылком ударилась обо что-то гладкое и твёрдое и с трудом перевернулась. Темнота то наваливала, то пропадала. Евгению Ивановну вырвало, кто-то брезгливо произнёс нецензурное слово. На месте, где стоял дом, торчали только остатки стен.

7.

Поздним вечером вымотанная Кира ввалилась домой. Скинув ботинки в прихожей, протопала в кухню, проигнорировала жизнерадостный «привет» от старшей сестры, выхватила у неё из рук банку и выхлебала залпом.

Прохладная кремообразная масса, обволакивая горло, спустилась в желудок, прекратила судороги и успокоила нервы.

– Тёть Маш, а сливки ещё есть? – спросила Аня, поворачивая в руке пустую банку, по стенкам которой стекали белёсые остатки жирных сливок.

– Завтра утром схожу. А ты где была, красавица? – Тётя Маша обошла Киру кругом, оглядывая её грязную одежду.

– Где была, там уже нет, – буркнула Кира и поплелась в свою комнату.

– Хоть бы поздоровалась, – донёсся из-за спины Анин голос.

– А, привет, – бросила через плечо Кира. – С приездом, добро пожаловать и всё такое.

– Может, молоко есть? – спросил Анин голос.

– Да, в холодильнике было, – ответила тётя Маша.

Кира упёрлась руками в стол и с минуту просто стояла, пялясь в пространство. Потом достала из кармана небольшой яшмовый подсвечник в виде шарообразной вазочки. Грязные пальцы так и оставались сцепленными на нём. Эта штуковина сработала как спасательный круг. Когда дом начал разрушаться и пол ушёл из-под ног, Кира вместо того, чтобы броситься к выходу, рванула в комнату за дверью. Именно там на шатающемся столе стоял подсвечник, который она впервые увидела на экране телевизора. Схватив его, Кира внезапно успокоилась. Потом взяла со стола иконку и сунула в карман. Она откуда-то знала, что в кабинете Юноны пряталась ещё одна дверь, которая вела в коридор, а дальше – прямо на улицу. Однако подсвечник, зажатый в руке, потянул обратно в приёмную.

Перескочив через упавшую люстру и опрокинутый диван, Кира уже готова была вывалиться в открывшуюся дверь, но вспомнила о той следовательнице, которую видела в приёмной. Вытащить эту мадам оказалось непросто, а вместо благодарности она ещё заляпала своими рвотными массами и без того испачканную одежду Киры.

Потом – мигалки, обеспокоенные лица жителей посёлка, объяснения, носилки, красно-белая лента, репортёры.

В беседе с человеком в форме Кира благоразумно умолчала о светящейся пирамиде, уходящей вверх от дома. И о полупрозрачной фигуре на её вершине. И, разумеется, о подсвечнике и иконке, прихваченных из кабинета жрицы.

Закинув одежду в стиральную машину, Кира отмокала в ванной, почти не прислушиваясь к тому, о чём где-то рядом приглушённо спорили Аня и тётя Маша. Мысли путались, хотелось провалиться в крепкий сон часов на пятнадцать.

Кажется, Аня и тётя Маша договорились что-то сделать завтра. На то чтобы поинтересоваться, о чём шла речь, у Киры не хватило сил. Она упала на кровать и уже собиралась уснуть, когда над ней нависла сестра.

– Это у тебя откуда? – Аня держала в руках подсвечник и иконку.

– Оттуда, – буркнула Кира и отвернулась к стене. Но Аня, схватив её за плечо, резким движением развернула к себе.

– Отвечай. Быстро.

– Хорошо, отвечаю. – Кира знала, что отвертеться от сестры не удастся. – Я была у жрицы, потом дом ушёл под землю.

– То есть – под землю?

– Карстовый провал или что-то в этом роде.

– А это ты украла?

– Почему сразу украла? Просто… не знаю, спасла. Вот, точно. Спасла. Ей-то уже не пригодится.

– Как и кулон с изумрудом не понадобится твоей бывшей соседке, да?

– Да! – выкрикнула Кира, сев на кровати. Сонливость испарилась. – И вообще, ещё вопрос, на какие деньги этот кулон куплен! Знаешь, кем был её дедулька?

– Во-первых, неважно, как и где кулон куплен, – совершенно спокойно сказала Аня. – И кем был её дед, тоже неважно. Важно, что вещь чужая.

– А может, моя.

– Ты это о чём? – медленно спросила Аня.

Кира и сама не знала ответа на этот вопрос. Но тот факт, что кулон, подсвечник и чётки монахини принадлежали именно Кире, казался неоспоримым.

Аня вернула подсвечник с иконкой на стол и тихо спросила:

– Ты это сделала?

– Почему мне все задают этот дурацкий вопрос?

– Потому что ты это сделала. – Теперь Аня утверждала, а не спрашивала. – Тебе так сильно понадобился подсвечник?

– Ага, так сильно, что я двух человек на тот свет отправила. Думай, что говоришь.

После паузы Аня спросила:

– Ты слышала о завещании Параскевы?

– Кого?

– Параскевы Кашиной. Это наша прапрабабушка. У неё была дочь Дросида, у неё – две дочери. Наша бабушка Фомаида и её сестра Смарагда, то есть тётя Маша. Дальше ты знаешь.

– И что?

– У Параскевы, кстати, сегодня именины. – Аня села в кресло, подогнув под себя ноги, и задумчиво смотрела в пустоту.

– Очень занимательно, но причём тут я?

– Слушай.

***

Самый большой дом в Троицком принадлежал Кашиным. Потомственный купец, из старообрядцев, глава семейства многократно приумножил доставшееся от отца состояние. Когда он, выпятив грудь, медленно проходил по улицам посёлка, трактирщики выглядывали из своих заведений, чтобы поздороваться, городовой вежливо кивал, а дворники кланялись в пояс.

Кашин, хотя и слыл человеком буйного нрава, умел поддержать со всеми дружеские отношения. И, разумеется, никто и никогда не посмел бы высказать ему в лицо подозрения относительно нажитого богатства.

По городу уже много лет ходили слухи, что редкая удачливость купца связана не столько с его острым умом, находчивостью и изворотливостью, сколько с женой и тёщей.

Огромный дом Кашиных, превосходивший любую другую усадьбу по размерам и убранству, стоял на отшибе. Кашины славились гостеприимством, однако никто никогда не гостил у них больше одного-двух дней.

Поговаривали, что долго находиться в одном помещении с купчихой Кашиной решительно невозможно. «Дурной глаз», как выражались местные, просто-напросто вышвыривал гостей из дома. Ни изысканные манеры купчихи, ни музыкальный талант её дочери Параскевы не помогли наладить дружеских отношений с соседями.

Когда Кашины с дочерью прогуливались по городу, все встречные, конечно же, улыбались и здоровались, но стоило чете отойти чуть подальше, за их спинами начинались тихие разговоры.

Жена Кашина (урождённая Русакова), из дворян, да ещё и приезжая, вызвала толки сразу, как только появилась в Троицком. Статная, прямая, с большими угольно-чёрными глазами, Кашина слыла ведьмой. Конечно, никто не мог бы сказать с уверенностью, что видел или заметил за ней что-то неладное. Но когда одна генеральша отпустила колкое замечание по поводу якобы вышедшего из моды платья купчихи, генерал тут же погорел на истории с молодой любовницей. Жена полицмейстера, распускавшая самые нелепые слухи о купеческом семействе, оказалась в богадельне – её муж отправился на каторгу за казнокрадство. Самые пустяковые ссоры с Кашиной оборачивались то падежом скота, то развалом моста, то каретой, опрокинувшейся в канаву. А у одной престарелой помещицы, отчего-то невзлюбившей Параскеву, на светском приёме с головы слетел парик, и его полчаса таскал по дому хозяйский пудель.

Когда пришла Революция, весь город, затаив дыхание, ждал ареста Кашиных. Даже те, кого намотало на «красный маховик», несмотря на собственные невзгоды, злорадно потирали руки. Всем настолько сильно хотелось увидеть крах семейства, что доносы чекистам поступали один за другим.

Но новая власть отчего-то всё медлила. Уже арестовали генерала, выселили престарелую помещицу, разрушили церковь, расстреляли городского голову, а дом Кашиных так и стоял на своём месте. Ни одной трещинки не появилось на белых стенах. Роща вокруг всё так же шумела ветвями, как и до Революции, только уже не разносились по лесам весёлые звонкие песни.

Поздней ноябрьской ночью в дом постучали. Открывать вышла Параскева, которой к тому моменту исполнилось двадцать. Родители успели уехать за границу, дочь же оставалась дома вместе с одноглазым дворником и немой кухаркой.

– Целый отряд к нам пожаловал, какая честь. Входите. – Параскева посторонилась, сделав изящный приглашающий жест.

В дом, не снимая грязных сапог, вошли вооружённые люди в форме.

– Вот ордер на обыск. Мы составим опись имущества, которое будет национализировано. – Комиссар протянул Параскеве лист с печатью.

– Что ж, пишите, – произнесла хозяйка, даже не взглянув на листок.

Комиссар махнул рукой, и его подчинённые разбрелись по дому. Сам командир учинил Параскеве допрос. Она отвечала на вопросы спокойно, несколько холодно. Сидела на стуле прямо и буравила комиссара немигающим взглядом огромных чёрных глаз.

Спустя полчаса сверху послышался протяжный вой. Выйдя из кабинета, где беседовал с хозяйкой, комиссар натолкнулся на одного из своих людей. Тот вращал налитыми кровью глазами и блеял, тыча пальцем куда-то вверх.

Поднявшись по широкой скрипучей лестнице, накрытой тёмно-синим ковром, комиссар вошёл в комнату, дверь которой со скрипом отворилась сама собой. На резной дверке шкафа, обмотав собственный ремень вокруг шеи, висел его подчинённый.

Сам комиссар выбрался из дома только под утро. Совершенно седой, с побелевшими глазами, он прошёл по пустынным улицам города и исчез.

К Кашиным ещё трижды посылали отряды, но первый из них не дошёл даже до дома – чекисты попросту перестреляли друг друга. Останки бойцов второго отряда спустя месяц наши в лесу, опознали только по одежде. Третий отряд сгинул бесследно.

Кашиной в конце концов разрешили и дальше проживать в усадьбе, но попытались подселить соседей. Добровольно никто не соглашался переехать в этот дом, случайные и пришлые люди никогда не проводили там больше трёх дней.

Так прошло несколько лет. Город переименовали в Добромыслов, рощу вырубили, понастроили бараков. Но дом Кашиных всё равно выделялся, даже в уплотнённой застройке он как будто находился на пустыре.

Всё изменилось, когда в город прибыла новая комиссарша. Низенькая, некрасивая и злобная, она так лихо закручивала гайки, что с ней даже на улице старались не встречаться. Если она появлялась, люди прятали глаза, опускали головы, вжимались в стены и пытались поскорей скрыться. Комиссарша постановила выселить Параскеву из дома и устроить там склад и несколько контор.

Кашина вместе с дворником и кухаркой переехала в недавно построенный маленький деревянный домик прямо напротив своего особняка. Параскева устроилась работать учительницей и как будто не замечала взглядов и злобных слухов, преследовавших её по пятам.

Но однажды в ночи вспыхнул пожар. Купеческий особняк полыхал, из окон вырывались багровые языки, весь город сбежался на тушение, но ничего спасти не удалось. К утру от дома не осталось даже стен, обрушившихся на рассвете.

Комиссарша вызвала Параскеву к себе. Та вышла от неё спустя несколько часов. Она ступала по городу, гордо подняв голову и будто не замечая крови, струившейся по опухшему разбитому лицу.

Через несколько дней комиссаршу прямо во время выступления перед работниками колхоза убила молния.

***

– Печальная история, – зевнула Кира.

– Это ещё не всё. На месте сгоревшего дома долго оставался пустырь. Говорят, туда даже бродячие собаки не совались. Застроили только в пятидесятые.

– И что построили?

– Дом, в котором мы сейчас находимся. А после выселения Параскева жила в доме напротив. – Аня сидела в кресле, прислонившись спиной к одному подлокотнику и закинув ноги на другой.

– В гнилушке?

– Это сейчас гнилушки. Впрочем, и тогда было не лучше. Параскева оставила завещание.

– И что в нём? – скучающим тоном спросила Кира.

– Само письмо, увы, не сохранилось, а вот его содержание дошло до нас во вполне приличном виде. Дело в том, что родители Параскевы успели убежать за границу, прихватив с собой только часть их… ну, назовём это сокровищами.

– Сокровища? – с интересом спросила Кира.

– Это условно. В общем, красные отобрали у Параскевы Кашиной несколько предметов. Слушай внимательно. – Аня загибала пальцы. – Чётки из белого жемчуга в тридцать три зерна, пара серебряных серёжек с чёрными жемчужинами, янтарные бусы из сорока продолговатых прозрачных камней, золотое кольцо с восьмиугольным рубином, ромбовидный кулон с изумрудом, круглая малахитовая шкатулка с рельефом в форме виноградной лозы, подсвечник из яшмы в виде вазочки, серебряный браслет с тремя топазами, золотая брошь с круглым бриллиантом.

Некоторое время Кира молчала.

– А откуда такая чёткость описаний?

– Понимаешь, само завещание утеряно, но прабабушка Дросида восстановила список по памяти. Вот копия. – Аня вытащила откуда-то листок и протянула Кире.

Включив бра над кроватью, Кира села и просмотрела копию листа, испещрённого красивым почерком с завитушками. Описание предметов оказалось довольно подробным. Под перечнем стояла ещё одна надпись: «На каждом предмете есть выгравированная буква К: на серёжках их две, на чётках на одном из зёрен, на дне подсвечника, у шкатулки внутри, на бусах у замка, на ободке кольца, у петельки кулона, на замке браслета, на броши с обратной стороны».

– Погоди-ка, – Кира вернула листок сестре. – Но если, как ты говоришь, всё это было у неё, как это… экпра…про…

– Экспроприировано, – подсказала Аня.

– Да. Если всё отняли, как она умудрилась их завещать? И кому?

– А вот это самое интересное. Параскева не просто их завещала, она их ещё и закляла.

– Как это?

– Ну, говоря простым языком, наложила на них заклятие. Все предметы соберутся в одних руках, и та, кто их соберёт, будет обладать силой всех предыдущих поколений. – Аня помолчала. – Как-то так.

– Та, кто соберёт?

– Да, она почему-то настаивала на том, что это будет женщина.

– Занятно, конечно. – Кира усмехнулась. Вышло ненатурально. – Извини, не верю я этой сказке.

– У тебя уже есть серьги с чёрным жемчугом, яшмовая вазочка, – Аня накручивала прядь волос на палец, – кулон с изумрудом. На них ведь есть буква К?

– Ну, допустим. – Кира не стала пока говорить, что ей известно местонахождение ещё как минимум одного предмета из списка.

– Связь-то просматривается.

– Ерунда всё это. Спокойной ночи. – Кира выключила бра и отвернулась к стене.

Аня не стала настаивать на продолжении разговора, разложила кресло-кровать и через некоторое время выключила свет.

Кира так и лежала с открытыми глазами. Да, это очень симпатичная идея. Получить силу, какой обладали все предыдущие поколения Кашиных. Вообще-то краем уха Кира слышала истории о своих предках, да и о ближайших родственницах кое-какие занятные слухи ходили.

Вот, например, каждая из них всегда получала именно того мужчину, которого хотела. Всплывший в памяти образ Гарика почему-то вызвал отвращение.

Но ни одна из Кашиных счастливого брака не построила, недаром все они так и не поменяли фамилию. Отец Ани, известный в городе адвокат, на их матери не женился. Он быстро надоел Пульхерии, и она переключилась на директора завода. Появилась Кира, но всё ещё без штампа в паспорте – промышленник не ушёл от жены. О папе младшей сестры Кира почти ничего не знала, в их доме он ни разу не появлялся. Отцы не обделяли девочек алиментами, хотя в их жизни и не участвовали, а сама Пульхерия оставила попытки выйти замуж и сосредоточилась на карьере. В своём возрасте она по-прежнему могла заполучить любого, даже на тридцать лет моложе, но пресловутого «женского счастья» так и не обрела. Хотя по её словам, оно и не требовалось.

Аня под венец тоже не стремилась, а после истории с женихом, разбившемся на машине вместе с любовницей, вообще перестала заговаривать на эту тему.

Тётя Маша побывала замужем аж шесть раз. От каждого мужа она «брала лучшее» и без печали двигалась дальше. Её сестра Фомаида, родная бабушка Киры и Ани, пожалуй, оказалась единственной, кому удалось создать крепкую счастливую семью. Правда, её муж всю свою очень недолгую жизнь проработал в колхозе и никаких особых благ после себя не оставил. Бабушка Фомаида, правда, всегда говорила, что ей достаточно светлой памяти о нём.

Да, кому-то приходится покрутиться. А вот некоторым всё даётся просто так. И никаких усилий прилагать не надо. Как, например, этой блондинистой шкуре. При воспоминании о Доминике у Киры сами собой сжались кулаки. Внешность – пожалуйста, деньги и цацки – сколько хочешь, личная жизнь – всё прекрасно, друзья – полно.

На щиколотке сцепились холодные пальцы и потянули вниз. Кира даже вскрикнуть не успела, как поехала по наклонной. Где-то внизу под зловонным клубящимся облаком раскинулось болото. В нём барахтались и не могли выбраться существа, оглашавшие округу стонами и матерными выкриками.

Кое-как Кира рассмотрела того, кто тянул её за ногу. Разумеется, это Доминика вцепилась в лодыжку своими наманикюренными когтями. На каждом пальце поблёскивало по массивному кольцу, царапавшему кожу. Размалёванное лицо Доминики кривилось в злорадной усмешке, отлично уложённые белокурые волосы сияли единственным светлым пятном в клубящейся кругом тьме.

– Моё! – взвизгнула Доминика и рванулась к шее Киры. Схватив кулон, она резко потянула за цепочку, но Кира рубящим движением ударила бывшую соседку по горлу, и та кувыркнулась назад.

Но вскинувшись, Доминика тут же снова вцепилась в ногу Киры и потащила её в болото. Кира брыкалась, цеплялась за склизкую землю склона, но противостоять силе бывшей соседки не могла. Гадкая жижа с кишащими в ней людскими телами становилась всё ближе. Получив пару мощных пинков, Доминика чуть изломалась, однако хватку не ослабила.

Кто-то схватил Киру сзади и рванул прочь от болота. Коленка от резкого натяжения громко щёлкнула, поясница вытянулась в струнку. Доминика, почувствовав сопротивление, обернулась и, оскалившись, бросилась на того, кто посмел ей помешать. Однако, получив ещё один пинок, полетела кубарем в болото.

Киру встряхнуло, и она проснулась. Сев и отдышавшись, краем глаза заметила тень. Сначала подумала, что это Аня стоит посреди комнаты, но присмотревшись, увидела не каштановые волосы сестры, а распущенную высветленную гриву. Доминика стояла посреди комнаты и нагло улыбалась.

– Ты натоптала, – сказала Кира, указывая на грязные следы от уличной обуви по всему ковру.

– Тебе надо, ты и убирай, – высокомерно ответила Доминика.

Вскочив, Кира с силой пнула бывшую соседку ногой в живот, отчего та согнулась. Намотав шикарные волосы Доминики на руку, Кира несколько раз ударила её головой об пол, тыкая лицом в пятна.

Волосы оторвались, Доминика повернула голову. Искажённое и измятое, будто пластилиновое, лицо так и оставалось высокомерным. После сотни ударов черты исказились до такой степени, что их невозможно стало узнать. Тело Доминики изломалось, как солома.

Кира проснулась. Аня сидела на своём кресле-кровати, свесив на пол босые ноги.

– И что это? – Она кивнула на бурые отпечатки подошв на ковре.

– Не знаю. Может, я вчера натоптала. – Кира тоже села, но встать сразу не смогла – ногу пронзила боль. Над щиколоткой синели следы от пальцев.

– А это ты вчера ударилась, да? – Аня подошла к сестре и осмотрела её лодыжку.

– Да, – огрызнулась Кира. – Пока выбиралась из дома, который провалился.

– Мне можешь не врать. Это я тебя вытащила.

Накинув халат, Аня молча вышла из комнаты. На кухне тётя Маша вынимала из пакета свежие жирные сливки.

8.

Евгения Ивановна выпросила у Щавелёвой материалы по провалу дома Юноны. Сама Леся выглядела бледной, под красными глазами синели круги. После нескольких дней на месте происшествия она клевала носом, никого не стесняясь.

Ещё вчера Батенко по памяти записала список украшений, которые назвала жрица, якобы для дистанционной работы. Список на удивление точно совпадал с теми ювелирными изделиями, что нашли в сейфе Ноябрины. У Юноны тоже обнаружился сейф. И в нём также лежали два набора брюликов – более редкие и старые подороже и новые подешевле. Только вот у Ноябрины нашлась ещё копия кулона Штановой, у Юноны же никаких копий не оказалось.

Может, Ноябрина просто решила прикарманить дорогую вещицу, а копию отдать Штановой. Доминика не производила впечатления интеллектуально развитой девушки, так что жрица могла понадеяться, что хозяйка просто не заметит подмены. С другой стороны, слишком это рискованно. Не сама Штанова, так кто-то из её окружения вполне мог распознать подделку.

Но вот что странно – Батенко ожидала найти в сейфе Юноны янтарные бусы, которые принесла Светка. Но их там не оказалось. Вот нитка из искусственного янтаря, которую сама Евгения Ивановна отдала жрице, лежала в коробке с недорогими украшениями. На пакетике стояли инициалы и фамилия самой Батенко.

Хотя Светка что-то говорила о… как же её… Година. Вот. Светку же вроде как перенаправили. Видимо, и бусы тоже переехали к этой верховной жрице.

Евгения Ивановна уже достала смартфон, чтобы набрать номер Годины, указанный на сайте, но передумала. Положив телефон на стол экраном вниз, она открыла сайт ювелирного магазина. Достала список украшений, какие предлагали принести жрицы, и ткнула наугад. Выпала брошь с бриллиантом.

Цены на подобные украшения, конечно, кусались. Бриллианты – удовольствие не из дешёвых. Решив потратить часть денег, отложенных на новогодние каникулы, Батенко выбрала симпатичную брошку с небольшим круглым бриллиантом и зарезервировала её в магазине.

Затем ввела в поисковике запрос об Артели Перетворцев и снова ткнула наугад. Некая жрица Октябрина в блоге рассказывала о том, что все жизненные проблемы даются людям за их грехи, соответственно, работать надо не с результатом, а с причиной. То есть каяться в грехах и больше их не повторять, чтобы не притягивать новые неприятности.

Сама жрица предлагала помощь в обретении собственного жизненного пути, подборе правильной диеты, формировании целей и поиске способов их достижения.

И проводила набор на семинары. Всем желающим предлагалось посетить пробное занятие, и узнать, предназначены ли они для «творения». Избранным обещали «продвинутый курс и открытие новых возможностей для поиска жизненных путей и творения судеб».

Правда, на текущий год набор в «ученики Артели» уже закрыли. Батенко искренне надеялась, что Светку на эти сомнительные курсы не занесло.

Перед визитом к Октябрине Евгения Ивановна заехала в магазин и оплатила брошь с бриллиантом, которая в реальности выглядела более маленькой и блёклой, чем на фото в каталоге.

Визит к Октябрине почти ничем не отличался от приёма у Юноны. Примерно та же обстановка с тёмной драпировкой, свечами и иконами, тот же разговор о дочери (только о младшей, старшую жрица в своём шаре так и не рассмотрела) и о муже. На соперницу указывали знаки, этакие вешки на жизненном пути семьи Батенко. И конечно, без ювелирного изделия избавиться от конкурентки никак нельзя. И список подходящих украшений почти не отличался. Узнав, что у Батенко с собой «чисто случайно» оказалась брошь с бриллиантом, Октябрина поначалу воспрянула, но, увидев только что купленную вещицу, сникла.

Забрав брошку и сухо назначив следующий приём на завтра, жрица быстро выпроводила Батенко.

Евгения Ивановна решила пройтись. С неба падали редкие снежинки, немного очищая воздух от выхлопных газов.

Октябрина не просила принести янтарные бусы. Видимо, потому что Светка уже успела их туда отнести. Только вот куда именно? И почему в список Юноны бусы ещё входили? Значит, их не сразу доставили адресату? Кто-то проверял качество украшений? Или их подлинность?

Светофор мигнул, лихач на тёмной иномарке проскочил на красный, заставив пешеходов отпрянуть и послать пару ругательств ему вслед. Подождав пару секунд, Батенко ступила на зебру.

Значит, жрицы Артели зачем-то собирали ювелирные украшения. Причём их интересовали вполне определённые вещи – серьги с жемчугом, броши с бриллиантами, браслеты с топазами, янтарные бусы, кулоны с изумрудами. Или они так пытались найти какие-то конкретные вещицы? И кулон, что принесла Доминика, оказался «тем самым»? И именно поэтому Ноябрина решила вместо оригинала вернуть Штановой копию? Только вот что это за «те самые» вещи? И неужели бусы, доставшиеся Батенко от бабушки, тоже входили в список особых вещиц?

Среди прохожих мелькнул знакомый силуэт. Розовое пальтишко лавировало между людьми, заполнившими торговую площадь. Светка. Вот подошла к толпе пешеходов, готовившихся перейти дорогу на перекрёстке, но когда засветился зелёный и людской поток двинулся через дорогу, осталась на месте. Она стояла, опустив голову, и что-то читала по бумажке. Потом отвернулась, подошла к столбу, заклеенному объявлениями, и почти уткнулась в него лбом. Обойдя дочь по дуге, но не слишком приближаясь, Евгения Ивановна смогла рассмотреть, как Светка сожгла бумажку, по которой что-то читала. Пепел зажала в варежке.

Отставая от дочери на несколько метров, Евгения Ивановна подошла к переходу. Пересекая проезжую часть, Светка разжала кулак и высыпала золу прямо на асфальт посреди дороги.

Вдруг Светка ускорила шаг, а потом побежала. Евгения Ивановна едва успела вскочить следом за дочерью в автобус. На улице совсем стемнело, зажглись фонари. Светка сидела на пластиковом кресле и остановившимся взглядом смотрела в окно. Сама Евгения Ивановна устроилась на задней площадке автобуса, так, чтобы дочь её не видела.

Спустя минут двадцать все пассажиры вышли, и, кроме матери и дочери Батенко, в салоне остался лишь кондуктор. Автобус выехал из города и теперь двигался вдоль одного из рабочих посёлков, за окном проплывали тёмные деревянные домики и бараки.

Светка встрепенулась и встала с места. Выйдя из автобуса, она даже не осмотрелась, быстро перешла дорогу и побежала вдоль грунтовки. Батенко еле поспевала за ней, отставая на несколько метров и мысленно радуясь, что дочь в такое время здесь не одна. Через несколько минут вдалеке показались очертания ворот. Миновав деревянную церковку, темневшую у кованого забора, Светка прошла под вывеской «Городское кладбище» и исчезла в темноте.

Батенко прибавила шаг, чтобы догнать дочь, но Светка как будто двигалась со скоростью профессионального бегуна, хотя вроде бы шаги её ничем не отличались от обычных. Подсвечивая телефоном, Светка достала из кармана листок и шла, сверяясь с ним. Время от времени крутила головой и подходила к могилам, как бы что-то рассматривая.

Мать и дочь углублялись в сторону старых захоронений. Гранитные плиты с реалистичными портретами исчезли, а вскоре во тьме растворились и памятники-пирамидки со звёздочками и кресты из металлических прутьев. Ступая по заснеженной тропинке, Светка пробиралась дальше, туда, где от оград ничего не осталось. Только старые земляные холмики говорили о том, что это не просто лес. Кое-где между деревьями мелькали светлые пятна каменных крестов. Поднявшийся ветер трепал голые ветви деревьев, старые стволы поскрипывали, кренясь и угрожая свалиться. Кусты танцевали, размахивая тонкими мокрыми веточками.

Наконец Светка свернула с дороги, пошла между старыми надгробиями. Среди деревьев мелькнули бледные развалины и тут же скрылись за сгибающимися деревьями.

Освещая путь телефоном, Светка бегала от одного захоронения к другому, но Батенко никак не могла её поймать. Стоило матери броситься наперерез дочери, как та меняла направление. Вдруг Светка остановилась, долго присматривалась. Потом опустилась на колени, стянула варежки и стала голыми руками копать землю.

Не выдержав, Евгения Ивановна подбежала к дочери и рывком развернула её к себе. Вскрикнув, Светка повалилась прямо на земляной холм.

– Ты что здесь делаешь? – Понимая, где они находятся, Евгения Ивановна старалась говорить как можно спокойнее.

– Я? Это ты что здесь делаешь? Следила за мной, да?! – Светка сорвалась на крик, но скрипящие деревья не дали её голосу разнестись эхом.

– Так, поднимайся, пойдём отсюда. Давай. – Евгения Ивановна протянула дочери руку, но та её оттолкнула.

– Ты всё испортила, понимаешь? Всё! Испортила! – Кое-как поднявшись на ноги, Светка с воем залилась слезами. – Такой день раз в полгода бывает! Никто не должен знать! А ты тут!

Услышав за спиной шорох, Евгения Ивановна резко развернулась, инстинктивно закрывая собой дочь.

– Здрасьте. – Из-за дерева вышла та самая рыжая девица, что вытащила Батенко из рухнувшего дома Юноны. За ней следовала ещё одна, потоньше и побледнее. – А что вы здесь делаете?

– Я… мы… – У Батенко горло пересохло так, что ни одного слова толком не получалось произнести. – А вы?

– Здесь наша прабабушка. – Рыжая, имя которой напрочь стёрлось, кивнула на могилу. – А здесь – прапрабабушка.

– Да, мы пришли их навестить. – Вторая девица странно улыбнулась, будто только что удачно пошутила.

Обе девушки стояли ровно и буравили Евгению Ивановну тяжёлыми взглядами. У рыжей глаза светились как у кошки, у второй фосфорицировали.

Пятясь, Евгения Ивановна пыталась нащупать Светку, но та продолжала рыдать и отталкивать мать.

– Так что вас сюда привело? – спросила вторая девушка, наклоняясь, чтобы заглянуть за спину Батенко.

Евгения Ивановна шагнула влево и перекрыла ей обзор.

Оглушительный раскат грома заставил всех замолчать, даже Светка притихла. Небо рассекла ломаная светящаяся линия.

– Вот это да, – прошептала бледная девушка, глядя вверх. Лицо её светилось восторгом.

– Может, спрячемся куда-нибудь? – предложила рыжая, осматриваясь. – Вон туда можно. – Она махнула рукой.

– Да, пожалуй, – согласилась её подруга.

– Нет, мы пойдём. – Голос Батенко утонул в очередном раскате грома.

– Ну, как хотите. – Рыжая и бледная развернулись и совершенно спокойно, как на прогулке, стали удаляться.

Евгения Ивановна вцепилась в Светкин рукав. Полил дождь, холодные капли стекали по лицу. До выхода с кладбища ещё надо добраться, а пока прибудет такси, которое в такую погоду вряд ли вообще поедет по подобному вызову…

Мысленно застонав, мать потянула Светку туда, где исчезли силуэты двух девиц. В свете молнии проявились две тени на фоне белой потрескавшейся стены. Кое-как добежав до развалины, Евгения Ивановна затащила дочь под крышу.

– Что это за место? – спросила Евгения Ивановна, стряхивая воду с пальто.

– Старая кладбищенская церковь, – сказала бледная девушка, выжимая длинную каштановую косу. Голос звучал на удивление чётко, хотя всё тонуло в шуме дождя и раскатах грома.

– Гроза в ноябре, надо же, – улыбнулась рыжая.

– С днём рождения, – вдруг сказала бледная, и обе они расхохотались.

Батенко бочком отошла от смеющихся девиц и встала между ними и Светкой.

– Так что привело вас сюда? – спросила бледная, отсмеявшись. – Хотели землицы позаимствовать? Или скинуть свои проблемы на усопших?

– Что? – только успела проговорить Батенко.

– Не твоё дело! – вдруг прокричала Светка.

Бледная только усмехнулась и пожала плечами.

– Простите, – Евгения Ивановна кашлянула. – Я не помню, как вас зовут…

– Кира, – охотно назвалась рыжая. – А это моя сестра Аня.

– Очень приятно, – светски улыбнулась Аня.

– Да, хм, взаимно. Я, кажется, не успела вас поблагодарить.

– Да, самое время и самое место это сделать. Ой, извините. – Кира перестала смеяться после толчка под локоть от сестры.

Некоторое время все молчали, только Светка всхлипывала. Она размазывала слёзы по лицу, не давая матери себя успокоить. Скидывая руку Евгении Ивановны, Светка всё отступала, перемещаясь по заваленному камнями бывшему полу церкви.

– Почему? Ну почему так? – сквозь рыдания только и смогла разобрать Батенко. Подняв голову, Светка вдруг взвизгнула. Развернулась и снова вскрикнула, как будто что-то увидела.

– Что там? – Евгения Ивановна притянула её к себе, но Светка вырвалась, попятилась, расширившимися глазами глядя во тьму. Потом ноги подогнулись, она зашаталась и опрокинулась, будто земля под ней дрожала. Евгения Ивановна опустилась рядом на корточки, сёстры подошли ближе. Светка, сидя, отползала, во время очередной вспышки молнии, она даже закрыла рот руками, чтобы не закричать.

В озарившемся резким светом проходе стояла женская фигура, видимая, правда, только сёстрам и Светке. Евгения Ивановна переводила взгляд с сестёр на, как ей казалось, пустое место снаружи, и на дочь.

То и дело вспыхивала молния, стены как будто дрожали, женская фигура в длинном платье стояла прямо под аркой бывших церковных дверей. Из-за её спины на миг показался ещё один силуэт.

– Стой! – Аня не успела схватить сестру, направившуюся к фигурам.

Кира ступала смело, Аня побежала следом. Силуэты посторонились, и между ними возникла третья фигура. Кира замерла на полпути. Резкий свет озарил блондинку с длинными волосами. Её свадебное платье, казалось, ничуть не намокло под дождём.

Невеста сделала шаг вперёд, но переступить порога церкви не смогла. Попыталась ещё раз, снова безуспешно. В ярости она дважды будто натолкнулась на невидимую преграду. Кира, ускорив шаг, пошла навстречу.

– Нет, – Аня перехватила сестру поперёк тела. – Не ходи.

– Пусти! – Кира вырывалась.

Раскаты грома оглушали, молния сверкала, озаряя искажённое яростью лицо Доминики.

Силуэты, теперь уже не просто тени, а вполне оформившиеся женские фигуры, подошли ближе. Встав по обеим сторонам Доминики, они подхватили её под руки и потащили прочь от церкви. Доминика брыкалась и, казалось, кричала, но две Кашины волокли её как куклу.

Кира перестала вырываться и только выглядывала на улицу, пытаясь рассмотреть, куда ушли её прапрабабушка и прабабушка. Как только Кашины и Доминика исчезли, гроза пошла на убыль. Гром и молния перестали, ветер стих, дождь уступил место редким снежинкам.

Батенко переводила взгляд со Светки, застывшей с расширенными глазами и открытым ртом, на двух девушек, тоже что-то видевших. Сама Евгения Ивановна так ничего особенного и не рассмотрела.

– Ну и погодка, – проговорила Аня, выходя из церкви. – А что, прогноз именно такую обещал?

– Ага, только там ещё торнадо должно было быть. – Кира осмотрелась.

Евгения Ивановна вывела дочь на улицу.

– Давайте вызовем такси, – предложила Аня.

– Думаете, кто-то сюда поедет? – скептически спросила Евгения Ивановна.

– А мы всё-таки попробуем.

Пока все четверо шли через кладбище, Аня дозвонилась до диспетчерской службы. Когда показались ворота, там уже ждала машина.

На удивление спокойный водитель усадил мокрых пассажирок и повернул прочь от въезда на кладбище.

– Где это вы так вымокли? – спросил таксист.

– Под дождём, – пожала плечами Кира, устроившаяся на заднем сидении вместе с четой Батенко.

– А что, здесь дождь был? Надо же. А в городе только снежок падает да тут же тает.

Когда Батенко выходили из машины, сёстры вежливо попрощались с ними и поехали в торговый центр.

– Уверена, что хочешь туда пойти? – спросила Аня.

– А почему нет? – Кира весело рассмеялась. – Вечер начинает удаваться.

– Ладно, – улыбнулась Аня. – Я домой.

Возвращалась Кира уже ночью, как обычно, пешком. Похолодало, ветви деревьев и газоны покрылись хрустящим инеем. Только вместо обычной белизны иней отливал сиреневым. Ясное дело, какое-то производство выпустило на город ядовитый газ, застывший на морозе кристаллами. Кира остановилась прямо посреди тротуара. В ночной час навстречу никто не попадался, так что замершая посреди дороги девушка никому не помешала.

Достав свой скетчбук, Кира набросала на листе деревья с сиреневыми ветвями, чадящие трубы и людей в противогазах. Потом смяла листок и, зажав комок в руке, прикрыла глаза. Откуда бы ни пришла эта гадость, туда же она должна и вернуться. По телу пробежала горячая волна. Некоторое время Кира пыталась её поймать, когда это удалось, направила горячий поток в кулак. Ладонь обожгло. Пальцы сами собой разжались, и горящий смятый листок упал на асфальт. Когда бумага дотлела, Кира ногой растоптала пепел.

Вечером звонила Жанна. С той ночи в клубе она не появлялась, оказалось, подруга неудачно поела в кафе и теперь лечилась от отравления. Вместе с ней таблетки глотали ещё почти два десятка любителей пиццы. На странице скетчбука появились контуры накрытого стола, но расставленные на нём деликатесы поедали черви и крысы. Смятый листок отправился в грязь.

Когда Кира пришла домой, тётя Маша уже спала, а Аня что-то печатала на ноутбуке, сидя по-турецки на разложенном кресле-кровати.

– Как дела? – с хитрой улыбкой спросила сестра, пока Кира переодевалась.

– Не спрашивай.

– Что, опять не понравилось? – Аня откинулась на спинку кресла-кровати и закинула руки за голову.

– С чего ты взяла?

– В прошлый раз…

– В прошлый раз он был пьяным, – перебила Кира, бросая одежду на стул.

– А в этот? – улыбка Ани стала шире.

– Да, не понравилось, – признала Кира, усевшись на кровать. От воспоминания о Гарике мутило. – Вот смотри. Подарил. Про день рождения из соцсети узнал.

Аня взяла с ладони сестры серебряную подвеску в виде сердечка.

– Ничего, симпатично.

– Пошло и банально.

– Да ладно тебе, не придирайся. – Аня вернула подвеску сестре. – Лучше, чем ничего. Послушай, а ты точно на него не воздействовала?

Кира промолчала, глядя на сердечко, посверкивающее на ладони. Ей больше не составляло труда удерживать внимание Гарика на себе, только вот никакого удовольствия это не приносило. Куда больше нравилось расправляться с самодовольными девицами, смотревшими пренебрежительно, как бы сверху вниз. Пару часов назад две куклы посмели начать хихикать, когда увидели, как выглядела Кира, войдя в кафе. Можно подумать, они смотрелись бы лучше после беготни по кладбищу. Но насколько весело было наблюдать за тем, как они синхронно поперхнулись газировкой и заплевали модные шарфики друг дружки.

– Ты меня слушаешь? – голос Ани прервал поток воспоминаний.

– Даже если я его, скажем, привлекаю, что в этом плохого?

– Вообще-то, всё. Так нельзя.

– Вот все говорят, что нельзя, но никто ни разу не объяснил, почему.

– Воздействие на чужую волю добром обычно не заканчивается.

– Даже если человек злой, и ты просто восстанавливаешь справедливость?

– Гарик же не злой, правильно? Ты хочешь зациклить его на себе, вот и всё. Просто из прихоти.

– Дай-ка ноутбук. – Кира перебралась на постель Ани и открыла социальную сеть. – Вот, смотри.

На странице Доминики Штановой в потоке слезливых комментариев обнаружились фотографии с выноса тела. Лицо её прикрыли фатой, но свадебное платье узнавалось безошибочно, именно в нём Доминика и появилась на пороге разрушенной церкви.

– А это кто? – Аня указала на отряд молодых людей в форменных футболках.

– А это добровольцы.

– Она, что, была волонтёром?

– Нет, конечно. Просто её родственники щедро жертвовали на нужды этой организации, чтобы она могла номинально там числиться. Для карьеры полезно.

Кира запустила видео, на котором девушка в футболке, надетой поверх пуховика, вдохновенно декламировала что-то посреди толпы. Нахвалив их «товарища, доброго и отзывчивого человека, преданного общему делу», она назвала Доминику Вероникой, и ребята в таких же футболках отпустили в небо несколько десятков белых гелиевых шаров.

– В её честь ещё и природу загадили, – пробормотала Аня. – Это добровольцы-экологи, да?

– Всё как надо. Ладно, давай ложиться.

– Давай. Спокойной ночи. – Аня выключила свет.

Кире снова не спалось. Всё казалось, что из-за стены вот-вот раздастся лающий смех Доминики. Но в полной тишине слышалось только тихое дыхание Ани. Как хорошо, что сестра решила приехать. Когда Кира ни с того, ни сего рванула на кладбище со жгучим желанием увидеть могилу Параскевы, Аня без раздумий увязалась за ней. Пожалуй, в одиночестве Кире не хватило бы смелости добраться до нужного захоронения.

По пустой просторной комнате гулял прохладный ветерок. За спиной стояла Параскева. Кира её не видела, но точно знала, что прапрабабка там. Кроме неё, позади осталась Аня и кто-то ещё. На огромных окнах трепетали светлые полупрозрачные занавески, раздувавшиеся парусами.

Деревянный пол, старый и поцарапанный, тихо прогибался и поскрипывал под шагами тех, кто находился за спиной. Во мгле белели двойные дверные створки. Медленно двери стали расходиться в разные стороны, Кира почему-то ожидала, что оттуда польётся свет, но этого не случилось. За дверьми мрак сгустился ещё сильнее, так что совсем ничего не получалось рассмотреть.

Створки остановились, открыв проход во тьму. Из глубины что-то приближалось. Каждый шаг отражался эхом от пустых стен. Постепенно конусообразная бледная фигура вышла к дверям и остановилась. Лицо женщины в свадебном платье скрывала чуть колышущаяся вуаль. То самое платье. На груди посвёркивал кулон с изумрудом.

– Это моё, – хотела крикнуть Кира, но из горла вышел только сухой шелест.

Женщина в белом платьеподняла вуаль. Оказалось, Кира смотрела на своё отражение в зеркале. Только лицо побледнело так, что по цвету не отличалось от платья и вуали. Лишь глаза пылали зелёным, а зрачки приобрели другую форму – стали вертикальными и узкими, как у змеи.

Синхронно с отражением Кира поднесла руку к груди и нащупала кулон. За спиной прошелестело движение, по мутному стеклу пробежала рябь. Обернувшись, Кира увидела несколько женщин в белых свадебных платьях.

Шторы на окнах потемнели и стали рассыпаться чёрными хлопьями, стены и потолок пустой комнаты озарились алыми всполохами, по гладким поверхностям заплясали угловатые тени.

Дышать становилось всё труднее, в горле першило от дыма, но никто из женщин не собирался уходить. Все они стояли, не шевелясь.

Из щелей между досками пола полетели искры, дым заволакивал пространство, скрывая всех, находившихся в комнате. Между белыми фигурами мелькнула одна чёрная. Не успев толком её рассмотреть, Кира проснулась.

– Давай, поднимайся. – Аня уже успела встать и одеться. – Надо сходить в магазин.

– Может, ты как-нибудь одна?

– Поднимайся! – Аня стянула с Киры одеяло. – Надо успеть, пока всё самое свежее не разобрали.

У входа в «Вишенку» сёстры встретили Любу. Она стояла у пандуса с пакетом в руке и разговаривала с кем-то по телефону.

– Нет, не получится, я этим больше не занимаюсь… нет… и сёстры не тоже… – Увидев Кашиных, Люба быстро закончила разговор и обещала подождать их на улице, чем совершенно не порадовала Киру. Разговаривать с Любой становилось всё труднее, её манера лезть не в своё дело и читать мораль раздражала.

Весь творог уже раскупили, так что Аня выбрала только свежие сливки (две банки, чтобы ещё осталось для косметических процедур и ванн) и молодой овечий сыр. Пока Аня расплачивалась, Кира вышла из душного магазина на улицу.

– Ты вчера поздно пришла, – сказала Люба.

– И что? – ответила Кира, глядя в небо, где собирались снежные тучи.

– Интимные отношения до брака – это…

– А можно меня не воспитывать? – резко перебила Кира. – Я как-нибудь сама разберусь, ладно?

– В чём ты собираешься разбираться? – весело спросила Аня, аккуратно прикрывая за собой дверь. Втроём сёстры и Люба медленно пошли домой.

– В своих отношениях, – буркнула Кира.

– Это неправильно, – настаивала Люба. – Встречаться можно, никто не запрещает, но…

– До всего тебе есть дело, – пробормотала Кира.

– А привлекать мужчин, используя, – Люба замялась, – запрещённые средства, совсем нехорошо. Можно и поплатиться.

Кира глянула на Аню, та только пожала плечами.

– Вот Вера, например, – продолжала Люба.

– Начинается, – Кира закатила глаза.

– Кто это – Вера? – спросила Аня.

– Она живёт под Доминикой, – ответила Люба. При упоминании имени Доминики у Киры резануло в животе. Она поморщилась, но так, чтобы никто не заметил. – Так вот, Вера своего мужа увела из семьи. Чего только ни делала – и в постель к нему залезла, и жене его писала и даже к перетворцам ходила.

– Ты-то откуда знаешь? – спросила Аня.

– Я… – Люба, до этого говорившая уверенно, будто вещала непреложную истину, опустила взгляд.

– Понятно, – махнула рукой Аня. – Ты ей и помогла, да? Вместе со своим семейным подрядом?

– Что? – вскинулась Кира, следившая за разговором лишь мельком.

– Ты, что не знала? – Аня усмехнулась. – Мамаша и три дочурки, главные жрицы Артели Перетворцев. Эх, были времена, давали вы жару, да?

– За свои грехи мы сами расплатимся, – почти выкрикнула Люба.

– Ага, как лезть в чужие дела, так… – начала Кира.

– Вот я потому и пытаюсь тебе мозги вправить, что знаю, каково всё это изнутри! – Люба даже остановилась посреди тротуара. – И как потом придётся платить!

– Девочки, пойдёмте, а то на нас люди оборачиваются. – Аня обняла Любу и Киру за плечи, мягко их развернула и повела вперёд.

– Так вот, – отдышавшись, проговорила Люба. – Муж Веру лупит так, что ей даже швы накладывали. Он ей руку сломал. И дети больные, они всю зарплату на лекарства тратят. И ужасно много пьёт.

– Кто? – не поняла Кира.

– Да муж Веры.

– Это он? – Аня кивнула вперёд.

– Где? – машинально спросила Люба. – Нет, это не он.

Люба и сёстры остановились у поворота около арки. Вера стояла у подъезда и разговаривала с мужчиной. Он наклонялся к ней, мягко улыбаясь, как ребёнку, и что-то говорил. Потом снял с её рук перчатки и стал дыханием их согревать, Вера смеялась, глядя на него снизу вверх.

– А кто это, интересно? – спросила Аня, с любопытством рассматривая пару.

– Ещё чей-то муж, наверное, – пожала плечами Кира. – И, кажется, я знаю, чей.

Люба и Аня, проследив взгляд Киры, увидели женщину, тоже внимательно наблюдавшую за сценой у подъезда. Высокая красивая блондинка в узком чёрном пальто стояла так, чтоб её не могли заметить Вера и её кавалер.

– Сейчас что-то будет, – пробормотала Кира, с интересом рассматривая наблюдательницу.

Долго ждать не пришлось – как только пара слилась в долгом поцелуе, Батенко подлетела к ним и огрела мужчину сумкой. Потом с размаху отвесила Вере звонкую пощёчину. Та от неожиданности вскрикнула и, закрыв лицо руками, попятилась на пару шагов.

– Ты что! – мужчина схватил Батенко за плечи и мощно встряхнул. Но та рывком освободилась и влепила ему оплеуху.

Выкрикнув несколько бранных слов, Батенко резко развернулась и, цокая каблуками, выбежала из двора. На сестёр Кашиных и Любу даже не обратила внимания.

9.

Понадеявшись, что морозный воздух поможет унять нервы, Евгения Ивановна шла домой пешком. Однако спокойно шагать по городу не получалось – ноги сами собой почти бежали, не давая толком отдышаться.

Выследить Славу не составило труда. Неожиданно он стал активно проявлять заботу о здоровом питании, для чего непременно нужно было покупать свежие продукты в магазине «Вишенка», хотя раньше вообще не обращал внимания на рацион. Возвращался всегда бодрый и довольный. Только вот к принесённым покупкам никакого интереса не проявлял – просто оставлял в холодильнике.

Наверное, она сама виновата, превратила уверенность и доверие в абсурд. С другой стороны, именно такого мужа она и искала тогда, почти двадцать лет назад. С отцом старшей дочери не сложилось. Самая красивая девушка факультета и самый перспективный молодой человек, за романом которых следил весь институт, включая преподавателей. Свидания, записки, бесконечная романтика и страсть, выгоревшая неожиданно быстро. Остыли оба, только вот Евгения Ивановна осталась с ребёнком, а отец дочки исчез.

Хотя нашлись в ситуации и плюсы – когда Евгению Ивановну захлестнуло желание отомстить, она с готовностью выкопать бывшего любовника хоть из-под земли взялась за его поиски с таким энтузиазмом, что талант следователя проявился во всей полноте. Потом она ещё и выиграла суд по алиментам, так что ей даже предлагали адвокатское место.

Вот со Славой всё сложилось по-другому. Евгения Ивановна намеренно искала самого предсказуемого мужчину, спокойного, без странностей и скелетов в шкафу. Перед тем, как сойтись, проверила Славу по всем каналам – выходило, что скучнее него мог быть только старый бетонный столб. Семью они строили на разуме, а не чувствах, без скандалов и разборок с криками. От романтики и приятных сюрпризов пришлось отказаться, зато Батенко наконец-то выдохнула и спокойно жила все эти годы, уверенная, что никаких неожиданностей со стороны мужа никогда не случится.

И вот – молодая любовница. Давно стоило догадаться. Но даже фото в соцсетях не убедило Евгению Ивановну, она подумала, что просто накрутила себе фантазий на нервах. Зато теперь стало ясно, почему Слава вдруг начал странновато себя вести. Общаясь с женой, с полсекунды всегда внимательно на неё смотрел, прежде чем что-то сказать. Ясно, проговаривал в уме имя, чтобы не перепутать с любовницей.

За размышлениями Евгения Ивановна не заметила, как оказалась в своём дворе. Хотелось ещё погулять, но пришлось идти домой – после истории с кладбищем она отняла у Светки ключи, так что дочь всё утро просидела одна взаперти.

Войдя в квартиру, Евгения Ивановна сняла пальто и прошла в комнату. Дверь в Светкину спальню оказалась закрытой. Почуяв неладное, Батенко осторожно заглянула в щёлку и увидела, как Светка, сидя на полу, водила над чем-то зажжённой церковной свечкой.

– Так. – Батенко рывком распахнула дверь. – Это ещё что?

От неожиданности Светка даже выронила свечку, та покатилась по разложенным на полу листам, исписанным крупными буквами.

– Мы о чём договаривались? – Батенко затушила свечку ногой, подняла несколько листов и прочитала: – «Я строю счастливые доверительные взаимоотношения, полные нежности», «Мы идеальная пара», «Мой партнёр идеально мне подходит». Это что?

– Слушай, чего ты докапываешься, а? – Светка угрюмо скрестила руки на груди.

– А это кто? – Батенко подняла с пола фотографию девушки, лежавшую в круге листов. Изображение крест-накрест пересекали красные линии.

Светка молчала.

– Кто это? Я тебя спрашиваю.

– Это она, – процедила Светка, глядя на мать снизу вверх.

– Кто – она?

– Ну…

– Ясно. Подруга твоего… как там его?

– Что ты всё лезешь в мою жизнь! – Светка вскочила и выбежала из комнаты. Её план по побегу не удался – Евгения Ивановна теперь прятала ключи в карман, а не оставляла в прихожей.

Подобрав с пола листы и свечку, Евгения Ивановна выбросила их в пакет с мусором. В этот момент просигналило напоминание на смартфоне.

– Света, сейчас придёт папа… я надеюсь. Ты ему скажи, чтобы он никуда не уходил, пока я не вернусь. – Батенко накинула пальто. – Нам с ним надо кое-что обсудить.

– Что это – кое-что? – Во взгляде Светки впервые за долгое время промелькнул интерес к чему-то, кроме её собственных проблем с несчастной любовью.

Секунду Батенко сомневалась, стоит ли рассказать дочери. С одной стороны, лучше скажет она, чем Слава преподнесёт свою версию событий. С другой – не травмировать бы Светку, ей и так непросто.

– Я тебе потом всё объясню, хорошо?

– Ага. Вырасту – пойму. Ясно. – Светка ушла к себе в комнату.

Батенко подхватила мешок с мусором и вышла из квартиры. Закрыв дверь на замок и надеясь, что Слава не очень задержится со своей шмарой и Светке не придётся долго сидеть одной, Евгения Ивановна побежала вниз по лестнице.

У церкви, куда пришла Батенко, толпился народ. Служба закончилась, люди начали расходиться. Пройдя через группу женщин в цветных платочках, обсуждающих какое-то мероприятие, связанное с большой праздничной трапезой, Евгения Ивановна наспех повязала косынку и направилась ко входу.

Чем ближе подходила она к дверям, тем сильнее кружилась голова. Пару раз Евгения Ивановна даже чуть не споткнулась. С трудом добравшись до скамейки у самого входа, Батенко, даже не потрудившись стряхнуть с сиденья снег, села и попыталась привести себя в равновесие.

Наверное, стоило вернуться домой, но она твёрдо обещала маме зайти в церковь и подать записки. Уже три недели тянула с выполнением, вчера мама позвонила и строго напомнила, что сделать это нужно непременно.

Кое-как встав, Батенко поднялась по скрипящим ступенькам и вошла в притвор. Женщина в лавке молча указала ей на столик с бланками записок и ручкой. Евгения Ивановна никак не могла припомнить всех, чьи имена просила вписать мама. С трудом заполнив листочки, купила пару свечек и прошла в помещение храма.

Сладкий запах фимиама смешивался с ароматом восковых свечей, туман потихоньку начал рассеиваться. Поставив свечку на канунник и у большого креста, Евгения Ивановна вдруг заметила знакомое лицо. Одна из трёх сестёр, бывших жриц Артели, сидела на корточках у подсвечника и скоблила пол шпательком.

Евгения Ивановна вдруг вспомнила, что, кажется, сегодня эту девушку она уже видела. Да, там, в закрытом дворе, где Слава целовался со своей пассией.

Евгения Ивановна замерла. И она здесь, та самая. Её имя отпечаталось в памяти чётко. Вера. По инерции всплыло и имя бывшей жрицы – Люба, одна из соседок Штановой.

«Интересно, рыжая со своей сестрицей тоже где-то недалеко?»

Но рыжей девушки в церкви Батенко не встретила, зато заметила другую знакомую. Вернее, лично она эту девушку не знала, зато Светка её, кажется, люто ненавидела. Бочком Батенко приблизилась к сопернице дочери, чтобы получше её рассмотреть. Она стояла у окна, рассматривая на свету листки с нотами. Вроде бы ничего особенного, совершенно обычное, непримечательное лицо, какие встречаются каждый день по многу раз. И всё же, тот мальчик рассмотрел нечто привлекательное именно в этой худоватой веснушчатой девочке со вздёрнутым носиком.

Светка, внешне походившая на мать, конечно, дала бы фору этой девице. Но поди пойми мужчин. И Слава туда же. Батенко нашла взглядом Веру. Та стояла у большой иконы и что-то бормотала, глядя на образ сквозь пламя свечи. Потом обернулась, убедилась, что на неё никто не смотрел, задула свечку, переломила её в нескольких местах и сунула в карман. Подошла к другой иконе, зажгла ещё одну свечку от лампадки. Снова долго что-то бормотала, только теперь водила свечой над фотографией. Батенко и без взгляда на снимок догадалась, кто на нём изображён.

Евгения Ивановна уже сделала шаг в направлении Веры, но её опередила Люба. Она подошла к своей соседке тихо, со спины, и вцепилась ей в руку. Вера попыталась высвободиться, но не смогла. Прошипев что-то Вере прямо в лицо, Люба выхватила у неё свечку, задула и бросила в ведёрко с огарками. Вера подскочила и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но под грозным взглядом замолчала и выбежала из храма. Люба выскользнула следом.

Выйдя за ними на улицу, Евгения Ивановна увидела, как Люба догнала Веру и рывком развернула к себе.

– Ты опять за старое, да? – почти прокричала Люба.

– Кто бы говорил. Сама мне в прошлый раз помогала.

– Так что, муж тебе уже надоел? Ещё одну семью хочешь разбить?

– А вот это уже не твоё дело, монашка. – Вера усмехнулась.

– Ты вообще в состоянии думать хоть о ком-то, кроме себя самой?

– Да, – с готовностью кивнула Вера. – Моим детям нужен нормальный отец.

– И поэтому ты готова оставить без отца чужих детей?

– Это уже не мои проблемы, – пожала плечами Вера.

– Хочешь хорошо устроиться? Получать алименты от бывшего мужа и жить на обеспечении у нового?

– Да, а что? – Вера говорила как о чём-то вполне естественном.

Батенко подошла к Вере сбоку, и, наклонившись к её шее почти вплотную, прошептала:

– А если его жена тебя живьём закопает?

Вера даже подпрыгнула от неожиданности.

– Боже мой! – простонала Люба, прикрыв глаза рукой. – Вы – его жена.

– Подумаешь! – Лицо Веры скривилось. – Я уже не в первый раз это проворачиваю, так что у тебя нет шансов.

– А я уже не в первый раз потаскухам шеи сворачиваю. – Батенко сделала шаг в направлении Веры. Та отступила и больше не ухмылялась.

– Послушайте, это не выход. – Люба встряла между ними.

– Какая ты стала правильная, аж противно, – пробубнила Вера. Бросив на Батенко гневный взгляд, она развернулась и припустила к воротам.

– Послушайте, – начала было Люба.

– Вы бы, и правда, не встревали, – Батенко глянула на неё искоса. – Сколько семей вы сами разрушили вместе со своими сёстрами?

Люба осеклась и, понурив голову, побрела обратно к церкви.

Придя домой, Евгения Ивановна лицом к лицу столкнулась с мужем. Выглаженный и приятно пахнущий парфюмом, Слава причёсывался перед зеркалом.

– Тебе хоть перед дочерью-то не стыдно? – с порога спросила Евгения Ивановна. Из-за угла высунулась Светкина голова.

– Вы чего это? – спросила Светка, переводя взгляд с отца на мать.

– Ну? – после небольшой паузы сказала Евгения Ивановна мужу. – Давай, объясняй ребёнку.

– Она уже не ребёнок, – медленно произнёс Слава.

– Вообще-то, я тут стою. – В Светкином голосе звенело беспокойство. – Так что случилось?

– А случилось вот что: наш папа нашёл себе молоденькую девицу, и теперь он собирает вещи и катится к ней. Всё правильно? – Евгения Ивановна скрестила руки на груди и вопросительно посмотрела на мужа.

– Пап, ты чего? Это, что, правда?

– Света, ты не понимаешь…

– Ну конечно! – выпалила Светка. – Куда мне, такой тупой! Правильно мама говорит, катись отсюда!

Через пятнадцать минут Слава аккуратно закрыл за собой дверь. Всё это время Евгения Ивановна неподвижно стояла на кухне, глядя в окно. Светка сидела за столом и иногда вытягивала шею, чтобы увидеть отца, бродившего по квартире с большой дорожной сумкой.

– Может, не надо было его выгонять? – тихо спросила Светка, когда Слава ушёл.

– А что надо было сделать?

– Ну, не знаю. Вообще, есть методы.

– Какие?

– Ну, можно же устранить соперницу. Теперь ты меня понимаешь? – вдруг спросила Светка.

В памяти Евгении Ивановны всплыл образ курносой девочки из церкви, той самой, у кого Светка отбивала парня.

– Света, это другое.

– Ну конечно.

– Именно так. Послушай. Эта девочка сейчас на нашем с тобой месте. Ты у неё отбиваешь мальчика, не наоборот. А ты на месте той…

– Да ну тебя. – Светка вскочила и вышла из кухни.

На улице стемнело. А хорошо бы эту Веру проучить. Почему бы ей самой не хлебнуть того же самого? Чтобы у неё что-то отобрали. Но не обращаться же ради этого в Артель.

Батенко только теперь вспомнила, что собиралась нанести очередной визит к Перетворцам. Внутри вдруг возникло стойкое отвращение ко всякого рода свечкам, шарам, всей этой их атмосфере. С другой стороны, она уже отнесла туда брошь с бриллиантом, за которую деньги уплачены.

Тем временем Люба возвращалась домой после вечерней службы в храме. Из соседнего подъезда выпорхнула Вера в короткой плиссированной юбочке и кожаных ботфортах. Молодой мужчина, куривший у скамейки (явно не тот, с кем она целовалась утром), бросил окурок на газон и галантно открыл для Веры дверь серебристого авто. Машина мигнула фарами и укатила из двора.

Проводив машину взглядом, Люба зашла в подъезд и поднялась на свой этаж. Только взялась за ручку двери, как та распахнулась.

– Наконец-то, – вместо приветствия шумно выдохнула София. Когда Люба вошла, сестра выглянула в подъезд, осмотрела площадку и только после этого закрыла дверь.

– Ты чего это? – спросила Люба. Из комнаты вышла бледная Мила, сцепившая пальцы, как она всегда делала, когда волновалась.

– Шкатулка пропала, – сказала София, нервно стуча ногтями по подбородку.

– Что? Какая ещё… Что?! – От неожиданности Люба даже присела на край тумбы с обувью. – Куда она могла деться?

– Известно, куда. Фухх. – София шумно выдохнула и, растирая ладонями виски, заходила туда-сюда по прихожей.

Люба перевела взгляд на Милу, у которой побелели костяшки переплетённых пальцев.

– Кира заходила, – сказала средняя сестра, следя за перемещениями старшей.

– Зачем? – спросила Люба, тоже переводя взгляд на Софию.

– За витаминами для тётки. – Мила вцепилась зубами в ноготь (сёстры думали, что с этой привычкой она справилась много лет назад).

– После того, как она ушла, мы и заметили. – София наконец остановилась.

– Может, это всё-таки не она взяла? – слабо спросила Люба, почувствовав, что от перемещений сестры появилось головокружение.

– А кто ещё? Вариантов-то нет. – София развела руками. – Утром шкатулка стояла на месте. Больше сегодня никто не заходил.

Люба закрыла глаза. Проведя пальцами по векам и ничего не увидев, кроме сверкающих зелёных глаз с вертикальными зрачками, бессильно опустила руки. Молча поднявшись, вышла из квартиры и без стука открыла соседскую дверь.

Кира как раз держала небольшую круглую малахитовую шкатулку на ладони, показывая сестре.

– Это наше. – Твёрдо произнесла Люба. Из кухни выглянула тётя Маша, окинула компанию быстрым взглядом и скрылась.

– Являться без приглашения, а тем более, без стука, неприлично, – медленно произнесла Аня.

– А брать чужие вещи прилично?

– А это моё, – спокойно сказала Кира.

– Да что ты говоришь. – Из-за спины Любы показалась София. Мила, впившись зубами в ноготь, остановилась поодаль.

– Девочки, что здесь такое? – Из кухни выплыла тётя Маша в фартуке с оборочками и с длинной деревянной ложкой в руке.

– Верни шкатулку. – Люба протянула руку. Кира в ответ показала ей кукиш.

– Это не твоя вещь. – София встала рядом с Любой.

– А вот и моя. – Кира исподлобья смотрела на Софию.

– Ты можешь это доказать? – Мила подошла ближе.

– Могу. Круглая малахитовая шкатулка с рельефом в форме виноградной лозы. – Кира поднесла вещицу к глазам. – Под крышкой выгравирована буква К.

Открыв шкатулку, Кира продемонстрировала сёстрам изящную букву с вензельками на внутренней стороне крышки. Тётя Маша беззвучно охнула и прикрыла рот рукой.

– И что? – после паузы спросила Люба.

– Эту шкатулку, как и несколько других вещей, мне завещала прапрабабушка. На всех есть такие гравировки.

Аня открыла рот, чтобы сказать, что имя наследницы нигде не указывалось, но не смогла произнести ни звука. Закрыв рот, она тоже внимательно посмотрела на Киру.

– Верни. – Теперь Люба не просила, а приказывала.

– А ты отними.

Кира и Люба стояли друг напротив друга. По обеим сторонам глаза в глаза смотрели Аня и Мила, София и тётя Маша. Первой выступила София. Она выкинула вперёд руку, но дотянуться до Киры не смогла, получив по пальцам деревянной ложкой.

Мила отлетела назад от одного взгляда Ани. Ударившись плашмя о входную дверь, она, обмякнув, сползла на пол. Люба повела плечами, сбросила оцепенение, раздвинула пространство локтями и рванула к Кире. Её пальцы сомкнулись на запястье руки, сжимавшей шкатулку.

– Обломись, – прошипела Кира. Её острые вертикальные зрачки резанули по лбу Любы, из косой царапины потекла тёмная багровая струя.

– Верни, – просипела Люба, не обращая внимания на тёплую кровь, заливающую глаза.

– И не подумаю. – Кира чуть приподняла руку, так что шкатулка оказалась на уровне взгляда Любы. Бледные пальцы Киры сжимались всё сильнее, по малахитовым стенкам пробежали трещины. Раздался хруст, Люба отшатнулась, отцепившись от запястья Киры.

На пол полетели осколки малахитовой шкатулки. Кира распрямила пальцы. Её кисти стали похожи на лапы птицы – тонкие длинные фаланги и выпирающие суставы. И чёрные миндалевидные ногти с белыми продольными полосами по центру.

– Можешь забрать. – Кира кивнула на тёмно-зелёные осколки и крошки, разлетевшиеся по полу. – Мне это больше не нужно. И пошли вон отсюда.

Три сестры вернулись домой, не притронувшись к тому, что осталось от шкатулки. Мила с трудом смогла выползти в подъезд и поднялась на ноги, только держась за перила. У Софии покраснели и распухли пальцы в тех местах, куда попала ложка тёти Маши. Люба вообще не могла шевелить рукой, которой держала Киру, из рассечения на лбу струилась кровь, залившая половину лица.

– Надо хоть обработать. – София пошла на кухню за аптечкой.

Мила стояла в прихожей, прислонившись всем телом к стене, и тяжело дышала, склонив голову на плечо. Люба снова села на край тумбы, свесив вдоль тела онемевшую синюшную руку.

– Знаете, куда она теперь пойдёт? – проскрипела Мила, пока София мазала Любин лоб зелёнкой и наклеивала пластырь. Сёстры молча обернулись к ней.

В соседней квартире Кира лежала на кровати. Перед мысленным взором проступили белые чётки с выгравированной на одном из зёрен буквой К.

10.

Аня пересыпала с ладони на ладонь осколки малахитовой шкатулки, собранные с ковра. Кира лежала на кровати, не глядя на сестру. Шкатулка опустела. Когда Кира сжала её перед носом Любы, горячие потоки из камня заструились по канальцам в руках и впитались в ткани тела. Теперь надобность в шкатулке отпала, эти бесполезные кусочки малахита больше не нужны.

Кира выпрямила пальцы и посмотрела на тыльные стороны кистей. Странное ощущение – руки будто окаменели, чувствительность полностью пропала.

– Когда ты успела сделать такой жуткий маникюр, – пробормотала Аня, глядя на ногти сестры.

– Мне завтра надо будет уехать, – проговорила Кира, угрюмо рассматривая длинные заострённые чёрные когти.

– Куда?

– По делу. А сейчас пойду прогуляюсь. – Кира поднялась.

– Я с тобой, – с готовностью сказала Аня.

– Не надо, – спокойно произнесла Кира, и её ледяной тон заставил сестру прирасти к полу.

Проходя мимо тёти Маши, смотревшей вечерние новости, Кира немного задержалась. На экране холёный мужчина с бегающими глазками клялся, что на его производстве всё в порядке, никаких вредных выбросов в воздух Добромыслова никогда не происходило. Но молчаливые люди в форме, опечатавшие двери, видимо, ему не верили.

Следующий сюжет начался с записи камеры телефона, на которой посетители кафе с визгом залезали на столы и стулья, поднимая повыше ноги. По полу в три потока перемещались косматые шарики. Изображение приблизилось, и стали отчётливо видны голые крысиные хвосты.

Хмыкнув, Кира накинула куртку и вышла в подъезд. Секунду постояла на площадке, глядя на дверь сестёр. Развернулась и побежала вниз по лестнице.

Город заметало снегом. Белые крупинки падали на асфальт и не таяли, рассыпаясь жемчужинками по мокрой черноте. На негнущихся ногах Кира прошагала почти половину города. Редкие встречные люди превратились в едва различимые тени, взгляд проникал сквозь них.

Мимо прошмыгнула парочка, державшаяся за руки. У мальчика сознание полностью утонуло в желании, так что он вообще мало что воспринимал. Девочка ещё колебалась, ей мама не велела «прыгать в кровать к каждому встречно-поперечному». Но через двадцать минут они уже окажутся под одним одеялом, а через месяц девочка будет рыдать на коленях у мамы.

Шатающийся мужик брёл, не разбирая дороги. Его мир растворился в боли. Час назад на операционном столе умер его сынишка, попавший под колёса внедорожника на детской площадке во дворе дома. Ржущий холёный юноша (между прочим, приятель Доминики), сидел со своими пьяными друзьями в ресторане. Отмечали. В который раз ему всё сошло с рук, только внедорожник надо будет быстренько продать. Через неделю этого парня в алкогольной коме привезут в ту же самую больницу, где скончался мальчик, и он отправится следом. Мужик, узнав об этом, сначала обрадуется, но потом снова напьётся – сынишку-то всё равно не вернуть.

Худощавая женщина, выходившая из круглосуточного магазина, недавно стащила в офисе пачку бумаги для принтера. Через два дня её за это уволят. А так называемая подруга, та, что напишет донос, займёт освободившееся место.

Сделав усилие, Кира перестала смотреть сквозь людей, и они превратились в картонные силуэты. Две такие фигурки кривлялись посреди тротуара, третья снимала их на телефон. Яркий свет от фонарика слепил глаза, так что Кира, проходя мимо, сделала движение пальцами, будто щёлкнула кого-то. Смартфон выскользнул из рук девчонки и, гладко покатился по асфальту прямо под ноги Киры. Она, конечно же, «случайно» наступила прямо на светящийся экран, который приятно хрустнул под ботинком.

Не дослушав блеющие вопли девчонок, Кира свернула в тёмный двор и села на лавку у детской площадки. Ни ветринки не проносилось над городом, карусели и качели замерли, куст пируса чернел тонкими ветвями. На краю площадки из земли торчали обрезки тонких труб. Один из жильцов дома пару ночей назад попросту срезал качели болгаркой и увёз их на дачу. Его жена спит с соседом. У соседа ВИЧ, но он ещё об этом не знает.

Встав, Кира подошла к огрызку трубы, торчавшему из земли. Размахнувшись, ладонью ударила по краю. И ничего не почувствовала. Только металл погнулся.

Всё становилось бессмысленным, мир стремительно терял цвета и звуки. Кира не обернулась, когда пустая карусель, скрипя, стала медленно вращаться. Цепи качелей звякнули. Горка гулко вздрогнула.

Кира поплелась прочь с площадки. Обогнула дом, пошла по тротуару вдоль проспекта. Что-то тёмное пролетело перед глазами и задело кончик носа. Со звоном упало к ногам и покатилось. Нагнувшись, Кира подняла зелёную бутылку из-под пива.

Кот, сидевший в форточке третьего этажа, увидев два зелёных огонька с вертикальными щелями, зашипел, шерсть встала дыбом. Он метнулся на пол и забился под диван.

Кира размахнулась и швырнула бутылку в окно. Стекло разлетелось дождём осколков. Грязно ругаясь, молодая мамаша, выбросившая бутылку, чтобы свекровь не нашла, открыла раму и высунулась на улицу. Обозвав Киру множеством отборных ругательств и осыпав угрозами, она решила спуститься вниз.

Кира брела вдоль дома. Через полминуты ей навстречу уже бежала разъярённая мамаша в розовом плюшевом халате и леопардовых лосинах. Конечно, она расскажет свекрови и мужу только ту часть истории, где наглая рыжая девица разбивает стекло пивной бутылкой. А о том, как она сама бросила ту самую бутылку из окна, даже не потрудившись убедиться, что внизу никого нет, умолчит.

Хотя нет, уже не умолчит. То есть просто ничего никому не скажет. Земля осталась где-то внизу. Перекошенное ярко накрашенное лицо приблизилось, раздался глухой треск. Каменный лоб Киры не ощутил удара. На асфальте распростёрлась молодая женщина. Снова обретя твердь под ногами, Кира ткнула лежащую в плечо носком ботинка. Никакой реакции не последовало.

Засунув руки в карманы, Кира медленно пошла прочь, но через некоторое время остановилась. Вернулась, присела рядом с лежавшей на земле. Размахнулась и влепила любительнице бросать бутылки из окон пощёчину, потом ещё одну. Когда та застонала, Кира рывком подняла её на ноги и, поддерживая под локоть, потащила вдоль дома.

У подъезда их уже ждал подвыпивший сожитель молодой мамаши. Кира молча передала бурчащему мужику ношу и пошла прочь. Его матерные реплики пролетели мимо, не оставив и следа в памяти.

Вернувшись домой, Кира ни слова не сказала сестре и тётке. Почти сразу легла в постель, но сон опять не шёл. Пространство вокруг стало глухим и густым, как сироп. Безвкусный сироп, не обладающий даже лёгким запахом. Полупрозрачные скользящие тени, далёкое эхо – только и всего.

В сознании – почти полная пустота, только одно воспоминание сияет маяком. Горячие потоки струятся по жилам, наполняя всё внутри, проникая в каждую клеточку. Сила разливается, сознание проясняется, хочется двигаться, творить, проносятся вихри мыслей и идей. Но сейчас это всего лишь воспоминание, в настоящем конечности будто окоченели, тело лежит на кровати камнем. И ничего не хочется, даже дышать.

Где-то вдали пульсируют белые чётки, светится буква К на одном из зерён. Живое явление в сгустившемся оглохшем мире.

Кира не сразу расслышала сопенье у кровати. С трудом разлепив веки, рассмотрела длинные светлые пряди в тусклом луче. Веки снова сомкнулись, но силуэт у кровати продолжал проступать сквозь мглу. Кира перевернулась на бок, выпрямила руку и, как молотом, ударила кулаком по склонившейся над ней фигуре. Та рассыпалась высохшей древесиной.

Сироп сгустился и поглотил все звуки, цвета и запахи.

– Это ещё что? – Над кроватью Киры стояла Аня, уже в джинсах и джемпере. Носком тапочки она ворошила рассыпанные по полу опилки и куски трухлявого гнилого дерева.

– А на что похоже? – спросила Кира, не открывая глаз. Собственный голос слышался как из-за глухой стены.

– Откуда?

– Когда тебе надоест задавать тупые вопросы, можешь здесь прибрать. – Кира кое-как села, свесив ноги с кровати. Её тело изменилось – стало жилистым, мышцы превратились в тугие жгуты, суставы округлились, кожа натягивалась блестящей гладкой резиной.

– Ничего себе, – пробормотала Аня, впервые за долгое время хорошо рассмотрев сестру при свете.

Кира поднялась и стала молча одеваться.

– Завтракать будешь?

– Нет. – Есть не то чтобы не хотелось, просто воспоминания о вкусах стёрлись из памяти.

Одевшись, Кира вышла из дома. Только в рейсовом автобусе она как будто очнулась и обнаружила, что сестра сидит рядом.

– Куда едем? – спросила Аня, заметив, как Кира осмотрела её с головы до ног.

Кира молча отвернулась. Присутствие сестры ровным счётом ничего не меняло. Руки камнем лежали на коленях, пейзаж за окном виделся как нарисованный.

Автобус прибыл в Городец Заволжский, высыпавшие на платформу автостанции пассажиры разошлись в разные стороны.

– А мы куда? – спросила Аня, осматриваясь.

– А где мы вообще?

– Городец Заволжский, – пожала плечами Аня.

– Нам надо в монастырь, – наконец проговорила Кира.

– Вот оно что. Зачем?

– Покаяться, – бросила Кира и направилась прочь от автостанции.

– Мы проехали свою остановку. – Аня догнала сестру. – Нам нужно сесть на другой автобус и вернуться.

Кира молча шагала по улице с деревянными домами. Разноцветные теремки глядели на прохожих кружевными наличниками и резными воротами. Ни одного человека не встретилось на пути.

Вскоре домики остались позади, Кира шла через небольшое поле, за которым темнели деревья. Она толком не знала, куда идёт, больше того, где-то в глубине кричало и билось понимание абсурдности происходящего. Дорога совершенно точно уводила прочь от монастыря, но Кира упрямо топала вперёд.

Тонкая наледь ломалась под ботинками, покрытые застывшим инеем травинки тихо хрустели. Берёзки и осинки, покачивающие оголёнными тёмными ветвями, встречались всё чаще, пока не окружили со всех сторон. Сёстры оказались в довольно густом лесочке. То и дело приходилось перешагивать через поваленные деревья, с разных сторон огарками торчали гладкие стволы, лишённые ветвей.

Постепенно земля становилась всё мягче, пока подошвы не начали хлюпать в коричневатой жиже.

– Я знаю, где мы. – Аня остановилась и опёрлась рукой о ствол косой рябины.

– Где? – ровно спросила Кира. Она тоже стояла неподвижно, пустым взглядом обводя круглую опушку.

– Мы забрели в Глухие болота. – Аня посмотрела наверх. Яркие ягоды алели на фоне тяжёлого свинцового неба. – Надо возвращаться.

Кира, не обернувшись, двинулась вперёд.

– Ты понимаешь, что мы можем заблудиться? Как выбираться-то? – Аня пыталась догнать сестру, но та так ловко лавировала между часто растущими деревцами, что идти с ней в ногу никак не получалось. – Это же трясина.

– Да ладно тебе, – наконец подала голос Кира. – Можно подумать, ты в первый раз здесь.

Аня не нашлась, что ответить. Кира говорила чистую правду, Аня не единожды плутала по болотам, и ей здесь нравилось. Только вот сестре она никогда об этом не рассказывала и не пожелала бы ей попасть в местную круговерть.

– Видно, от судьбы не уйдёшь, – пробормотала Аня.

– И против природы не попрёшь, – согласилась Кира. Через некоторое время она спросила: – Ты быстро привыкла?

– Я всю жизнь так живу. И заметь, мне никто никаких даров не завещал. Я по природе такая, это ты верно заметила. Тебе труднее.

– Мне труднее, – снова согласилась Кира. Действительно, она сильно изменилась. Где-то вдалеке слабо маячило собственное отражение. Кира понимала, что её сильно перекрутило, что нутро перетряхнулось и продолжало изменяться. И вроде даже казалось, что пора бы и остановиться. Но эта мысль потухла вместе со всеми остальными эмоциями. Продолжала звучать только жажда живых горячих потоков, огня в жилах, силы, изменяющей мир вокруг.

Кира остановилась на склоне.

– Знакомое место, а?

Аня подошла ближе. Внизу темнела матовая водная гладь. Это сюда Киру пыталась утянуть та обгоревшая девица.

– Может, не надо? – Аня осталась стоять на пригорке.

Кира спускалась вниз и на вопрос сестры не отреагировала. Она широкими шагами подошла к кромке и остановилась. На тёмной глади слегка подрагивало её собственное размытое отражение. Прикрыв глаза, Кира превратила его в изображение надменной девушки с длинными светлыми волосами. Когда черты оформились, Кира плюнула в воду, отчего блондинка разбилась на сотни чёрточек, разошедшихся рябью.

– Это напрасно, – только и успела проговорить Аня. Тёмная гладь дрогнула, пошла пузырями и всплесками. Озерцо стало увеличиваться в объёмах, чёрная вода поднималась, поглощая сушу. – Давай назад!

Кира попятилась, но взгляд от воды не отводила. Брызги долетали до ботинок, попадали на джинсы. Когда бурлящая жидкость достигла подошв, Кира развернулась и спокойно стала взбираться на пригорок.

– Давай! – Аня протянула ей руку. Но сестра только скривилась и покачала головой.

Кира развернулась, сжала кулаки и грозно глянула на воду, поднимавшуюся всё выше и выше. Направленный её усилием горячий поток сгустился и камнем накрыл всю поверхность озерца. На миг вода будто замерла, рябь разгладилась, отразив в чёрном зеркале небо и ветви деревьев. Потом озерцо медленно спустилось и приняло обычные размеры.

Кира улыбнулась.

– Если мы пойдём туда, – Аня указала рукой направление, – то выйдем к окраине Растяпинска.

– Иди, если хочешь, а мне в другую сторону. – Кира зашагала прочь от болота.

Аня, глубоко вздохнув, отправилась следом. С Кирой никогда не было легко, но раньше как-то удавалось с ней договориться.

Мама очень просила Аню присмотреть за Кирой, так некстати вывалившейся из гнезда. Аня, привыкшая опекать сестёр, конечно, сразу собралась и приехала в Добромыслов. Но нашла Киру переменившейся, и теперь представления не имела, чего ожидать.

Между деревьями мелькнул огонёк.

– Этого не хватало, – простонала Аня.

Прямо перед Кирой появился большой светящийся шар размером с баскетбольный мяч. Он повис на уровне шеи и, вибрируя, двигался вверх-вниз. Вокруг плазменно-белой середины, свет от которой резал глаза, сияло огненное кольцо.

Кира не отрываясь смотрела на пульсирующий шар. Она протянула руку и сделала шаг к шару, тот чуть отодвинулся.

– Не надо! – Аня обогнала сестру и шлёпнула по протянутой руке. С таким же успехом она могла бы попытаться согнуть стальную трубу. Кира ничего не заметила, Аня же схватилась за ноющую от удара кисть.

Кира подступила к шару ещё на шаг. Лицо её от света стало белым, в глазах отражались искры. Шар отлетел на пару метров. Кира сдвинула брови и согнула пальцы протянутой руки. Шар дёрнулся и медленно поплыл к Кире, он сильно вибрировал, метался в разные стороны, но всё равно неумолимо приближался к длинным скрюченным пальцам. Кира опустила руку и чуть приоткрыла рот. Когда огненная сфера вплотную приблизилась к лицу, Кира просто вдохнула её. Жар прокатился по жилам, природа снова заиграла красками.

Кира с довольной улыбкой повернулась к сестре, державшейся за дерево. Глаза Киры сияли как бенгальские огни, их цвет полностью пропал в искрах, только чёрные вертикальные зрачки зияли двумя щелями.

– Идём дальше? – жизнерадостно спросила Кира.

Аня только кивнула. Её стопы будто приросли к земле. Она почему-то подумала, что голос сестры должен измениться, но всё осталось по-старому, только пропала приглушённость, с которой Кира говорила в последние дни.

Сёстры сделали всего несколько шагов, и путь им преградила шеренга светящихся шаров.

– Двенадцать, – пробормотала Аня. – Вот это да…

Кира сложила губы трубочкой и подула на шары. Поднявшийся вихрь разметал их в разные стороны, повалив несколько сухих деревьев. Ветви одного дерева прошли прямо сквозь шар, и на кончиках прутьев зашлось пламя. Но Кира не дала ему разгореться, одним коротким взглядом потушив все огоньки.

Ветер, пронёсшийся по лесу, поднял волны на озерцах, согнул облетевшие кусты в дугу и вернулся. Старая сухая сосна накренилась и с громким треском рухнула рядом с сёстрами. Косо глянув на гладкий ствол, Кира перешагнула через него и пошла дальше.

Аня, по инерции подпрыгнувшая от падения тяжёлого дерева, стряхнула оцепенение и побежала вслед за сестрой. Аня много повидала на этих болотах, да и в жизни вообще, но теперь творилось нечто из ряда вон выходящее. Огненные шары обычно повергали людей в ужас, вводя их в ступор и высасывая силы. К чёрной воде вообще лучше не подходить, и, тем более, никогда нельзя смотреть на своё отражение в ней.

Под землёй началось движение. Сама твердь под ногами изменялась, будто внутри что-то перекатывалось. Деревья скрипели и раскачивались, кусты дрожали, шуршали и разлетались опавшие листья.

Аня хотела догнать сестру, остановить её и хотя бы попытаться поговорить, но стало очевидно, что всё это пустое. Кира изменилась, и теперь впереди шагал другой человек, не та её неуклюжая, вечно ноющая и всем недовольная маленькая сестрёнка. Это нечто (Аня не могла пока подобрать другого слова) валило деревья, проглатывало огненные шары и управляло чёрными озёрами. И представить страшно, на что ещё оно способно.

Земля перестала дрожать. Раздался глухой звук, будто лопнуло что-то большое и плотное, и под ногами Киры пробежала трещина. Трава, опавшая листва и сухие иголки поползли по наклонной, куски земли отламывались, открывая слои грунта и песка. Деревья и кусты кренились, опрокидывались, и всё летело в центр огромной воронки, расширявшейся прямо посреди лесочка. Хруст и треск разносились по округе, земля поглощала саму себя.

Аня в испуге попятилась, Кира же стояла на одном месте и, заложив руки за спину, смотрела, как проседала почва. Яма простёрлась на десяток метров, что находилось в тёмной глубине, рассмотреть не получалось. Тонкие корни повисли над пропастью и чуть покачивались, пока с них осыпался песок.

– Что дальше? – спросила Аня, когда шум затих.

Кира молча подошла к оголённому стволу сухой сосны. Дерево не провалилось, но накренилось на самом краю ямы. Кира подняла руки вверх и резко ударила ладонями по стволу. Тот дрогнул и упал, верхушкой достав до противоположного края ямы. Кира взобралась на дерево и с ловкостью профессионального канатоходца перебралась через пропасть. Она шла так уверенно, будто ступала не по сухому дереву над глубоким провалом, а по обычной широкой ровной дороге.

Обычно у Ани тоже не возникало проблем с подобными переправами, но в этот раз беспокойство не давало сосредоточиться, и, когда она перебралась через яму, Кира уже успела скрыться в роще.

Аня не могла рассмотреть сестру и ориентировалась только на звук шагов. Подморозило, и травы с опавшими листьями хрустели под ботинками. Наконец Аня увидела впереди мелькнувший силуэт. Прибавив шаг, она нагнала Киру и только теперь заметила, что подошвы прилипали к земле.

– Трясина, – пробормотала Аня. Она хотела предложить обходной путь, но передумала. Кира сейчас ничего не слушала и не слышала, только двигалась вперёд как танк.

Ботинки Киры тоже начали проваливаться, стопы отрывались от земли с трудом, каждый шаг сопровождался чавканьем. Постояв с полминуты, Кира раскрыла ладони. По рукам пробежала волна, но не жаркая, как раньше, а ледяная. Изо рта пошёл пар.

Аня поёжилась и спрятала руки в карманы. Следом за сестрой она пошла по замёрзшей трясине. Ноги скользили по обледеневшим кочкам, приходилось сохранять равновесие, чтобы не упасть.

Впереди что-то белело. Кира подошла первой и остановилась. Выйдя из-за еёспины, Аня рассмотрела блондинку, вмёрзшую в трясину. Застывшее тело погрузилось в зыбь чуть больше, чем наполовину, на поверхности осталось лишь бледное как бумага лицо, грудь, обтянутая ледяной коркой тонкой сорочки, колени и пальцы ног. Светлые волосы волнами застыли во льду трясины.

Кира подошла и пнула торчавшую из земли стопу. Пальцы с хрустом отломились и разлетелись на несколько метров.

– За что ты её так ненавидишь? – Аня задала скорее риторический вопрос, ответа она не ждала.

– За всё хорошее, – неожиданно гаркнула Кира. Аня даже вздрогнула. – Знаешь что? Когда эта тварь веселилась за стенкой с толпой таких же подонков, как она сама, когда они ночи напролёт орали, лаяли и ржали, знаешь, каково было мне? Как я не могла уснуть, как бессонница выжимала все силы? Как я еле-еле ноги передвигала? А ей было хорошо! Когда мне было плохо! А ей весело!

Кира выкрикнула последнюю фразу в лицо сестре, резко развернулась и пинками превратила вмёрзшее в трясину лицо в измятую кочку. В ярости она топтала тело ногами, выкрикивая что-то нечленораздельное. Остановившись, откинула с лица рыжую прядь и перевела взгляд на сестру.

– Не я это сделала, – спокойно сказала Кира.

– Я знаю. Но ты взяла кулон.

– Он мне нужен.

– Зачем?

– Чтобы такие, как она, близко не могли ко мне подойти. – Кира двинулась вперёд. Аня обернулась и увидела, как вокруг измятого тела расползлись трещины, и оно с треском погрузилось в глубь трясины.

Над лесочком повисла тишина. Кира победила, противоборствующая сила отступила. Весь оставшийся путь сёстры прошли в молчании. Аня не знала, как быть дальше. Пока Киру могло что-то сломить, для неё существовала возможность исправления. Но теперь полностью поглощённая силой, её личность стремительно истончалась.

Деревья стали редеть, потом и вовсе остались позади. Сёстры пересекли небольшое поле и оказались у дороги. Кира первой ступила на зебру, но водитель красивой красной иномарки не собирался её пропускать. Взвизгнув тормозами, машина остановилась в паре сантиметров от Киры, но та даже не повернула головы, спокойно прошла дальше. Боковое стекло опустилось, и водитель, молодая блондинка с толстыми чёрными бровями, выкрикнула в адрес сестёр несколько ругательств.

Кира так же спокойно развернулась, подошла к машине и пнула дверь со стороны водительского кресла. Машина с грохотом подпрыгнула, на двери осталась глубокая вмятина. Аня обошла капот по дуге и нагнала ушедшую вперёд сестру. Визг водительницы заглох через пару минут, как только сёстры свернули на тропу, ведущую к монастырю.

– Ты бы всё-таки поаккуратнее, – осторожно сказала Аня. – Мало ли что.

– А что?

– Вдруг увидит кто.

– И что?

– Да всякое может случиться.

– Ничего не будет, – уверенно заявила Кира.

Из-за кустов и тонких почерневших деревьев проступили очертания белой низкой стены. Кира твёрдо шагала по тропинке, направляясь к монастырю, Аня, отставая на пару метров, плелась сзади.

Из-за тяжёлых ноябрьских туч выглянул луч солнца. Скользнув по высохшей траве, он позолотил ствол рябины, по веткам которой прыгали синички. Кто-то повесил на дерево кормушку, вырезанную из старой пластиковой бутылки, и теперь птички по одной подлетали к чашечке, брали семечки и тут же освобождали место для других.

Кира остановилась и уставилась на кормушку. В изумрудных глазах мелькнул блик от солнечного луча, утонув в вертикальных щелях зрачков. Синицы стайкой вспорхнули и моментально разлетелись по кустам.

Молча Кира повернулась и пошла дальше. На верхушке одной из церквей сияла золотистая звезда, такая яркая, что даже смотреть на неё не получалось. Прикрыв глаза рукой, Аня рассмотрела на куполе церкви позолоченный крест, отражавшееся от него солнце слепило глаза. Кире, впрочем, это не доставляло никаких неудобств, она продолжала топать по дорожке.

Уже на территории обители Аня вдруг вспомнила, что здесь нужно покрывать голову. Вытащив из-под воротника куртки капюшон вязаной кофты, она натянула его. Кира, не обращая на сестру внимания, направилась к трапезной.

– Может, расскажешь, куда мы идём?

Кира не ответила. Сам вопрос казался глупым и неуместным. Как можно не понимать, куда двигаться, когда чётки сияют в сознании как отблеск на кресте? Когда всё вокруг расступается и остаётся только одна цель?

Распахнув дверь кухни, Кира с порога подошла к одной из монахинь, чистившей картошку.

– Чётки. – Кира протянула раскрытую ладонь.

Рядом появилась София и с размаху ударила по руке большой металлической ложкой. Раздался звонкий стук, пальцы Киры даже не дрогнули, ложка, кувыркаясь, улетела под стол.

Монахиня Маргарита медленно поднялась с низкой табуретки, сняла рабочий фартук и отряхнула руки. Остальные женщины в небольшой чистенькой кухне наблюдали сцену в полном молчании.

– Пойдёмте во двор, – предложила Маргарита и указала на дверь.

Монахиня вышла первой, за ней Кира и Аня, следом София, Люба и Мила.

– Так чего вы хотите? – мягко спросила Маргарита, когда они оказались во дворе трапезной.

– Чётки. – Кира снова протянула руку с раскрытой ладонью.

Монахиня долгим внимательным взглядом смотрела на странное лицо с бледной кожей и проступающими на ней иссиня-чёрными венами, на длинные рельефные пальцы с выпирающими суставами и жёсткими миндалевидными когтями.

– Почему она должна тебе их отдать? – подала голос Мила.

– Потому что они мои.

– С чего это? – насупилась София.

– Я тебе уже рассказывала, повторять не собираюсь. – Кира не отводила немигающий взгляд от чёток, спрятанных в кармане Маргариты.

– Так вы утверждаете, что ваша прапрабабушка Параскева завещала эти чётки вам? – спросила монахиня.

– Утверждаю.

– На каком основании? – резко спросила Люба. – Даже бумаги с завещанием нет.

– А как эти чётки попали к вам? – Аня вышла из-за спины сестры.

Глаза Маргариты расширились, уголки рта опустились. Вспомнив, как расправилась с бабулькой, монахиня медленно опустилась на пенёк для рубки дров.

Обшарпанные обои, щербатые тарелки, мутное зеркало, засиженное мухами, и высохшая старушонка на железной кровати. Никто из родственников не знал о чётках, только старый священник, прошедший лагеря. Он подержал чётки в руке, но забрать отказался, посоветовав старушке никому их не показывать. Но их уже успела заметить Изольда, которую приятельница старушки приводила пару дней назад для «отмаливания».

Поисповедовав бабушку, батюшка ушёл, опираясь на старую трость, вырезанную из сучковатого дерева. Этой палкой его когда-то чуть не забили охранники лагеря. Стоявшая этажом выше, Изольда проводила священника взглядом, спустилась по лестнице и позвонила в квартиру.

Только взяв чётки в руки и перекатывая жемчужины между ладонями, Изольда наконец ощутила, как по клеткам тела стала просачиваться жизнь. Всё менялось, заржавевшее колесо сдвинулось наконец с места, и всего через полгода Изольда, уже не какая-то нищая оборванка, смогла забрать трёх дочек из приюта.

Это она основала Артель, именно ей хватило сил и ума организовать неумех и научить их пользоваться силой. Хотя не все соглашались добровольно перейти под её начало, некоторых пришлось заставить, других попросту устранить.

Ещё через год старшая дочь принесла от одной из клиенток круглую малахитовую шкатулку, сказав, что вещица её «позвала».

Подержав шкатулку в руках и впитав поток силы, Изольда ощутила могущество, которого и представить не могла. И через несколько месяцев, подпитываясь от чёток и шкатулки, расправилась с последней конкуренткой в городе.

Бывшая Изольда, ныне монахиня Маргарита, сидела на пне, сложив дрожащие руки на коленях. Ночью снова приходил священник с сучковатой палкой, что умер почти сразу после старушонки, хранившей чётки.

Маргарита достала чётки из кармана и протянула их Кире.

– Мама, не надо, – умоляюще проговорила Мила.

– Как интересно, – прошептала Кира, прижав белоснежный жемчуг к щеке. Её змеиные зрачки сфокусировались на Софии. – Как украсть шкатулку у человека, а потом его же сгноить, так ты в первых рядах.

– Да что ты о нас знаешь! – выкрикнула София.

– Знаю. – Кира прокатила нитку жемчужин по щеке. – Забрала шкатулку с комода женщины, а когда она пришла разбираться, отняла у неё ноги. Молодец.

Все молчали. Кира говорила правду. За могущество сестёр и их матери расплатились другие люди.

– А теперь расплачиваюсь я, – тихо произнесла Маргарита. – Пусть они приходят, но ко мне, а не к девочкам.

– Девочки, судя по всему, тоже хороши, – заметила Аня.

– Не тебе нас судить, – сказала Люба, глядя в одну точку.

– Это я их втянула, мне и отвечать. – Вздохнув, Маргарита поднялась, поправила фартук и пошла к трапезной, но развернулась. – Чётки твои. Но не стоит… Впрочем, ты не станешь меня слушать. Они уже приходят?

– Кто? – Кира, сощурившись, продолжала перекатывать жемчужины по щеке.

– Те, кого ты…

– Конечно, приходят, – встряла Люба. – Даже мы видели.

– А, Доминика. – Кира совсем закрыла глаза. – Я ни при чём. Ну, почти.

– Это почти правда, – быстро сказала Аня, опередив уже приготовившуюся возразить Любу.

– Оставайтесь на ночь, уже стемнело. – Маргарита, спрятав руки в карманы и понурив голову, ушла на кухню. Три сестры переглянулись и молча последовали за ней.

– Останемся? – спросила Аня, когда дверь закрылась.

– Всё равно, – ответила Кира, отнимая чётки от лица.

Кира не пошла на вечернюю трапезу, оставшись в комнате, где ночевала в первый приезд. Вернувшись с ужина, Аня застала сестру ровно в том же положении, в котором та пребывала, когда остальные уходили – сидящей на койке с вытянутыми ногами и закрытыми глазами.

– Ты спать собираешься?

– Ты уже вернулась? – Кира разлепила веки. – Так быстро?

– Может, тебе, правда, не стоит брать эти чётки? – осторожно спросила Аня, усаживаясь на соседнюю кровать.

– Может, не будешь ко мне приставать?

Больше за вечер Кира не произнесла ни слова. Она так и продолжала сидеть, пока Аня и сёстры входили и выходили, бормотали молитвы, переодевались и укладывались спать.

– Можно выключить свет? – спросила Мила, когда все остальные уже легли, и только Кира продолжала неподвижно сидеть на койке.

– Можно.

Кира поднялась, разделась и, расстелив постель, легла. Тишину нарушало только тихое дыхание соседок по комнате и шорох, если кто-то поворачивался. Кира лежала, перебирая чётки. Она пробовала закрыть глаза и уснуть, но ничего не вышло. От окна тянуло холодной сыростью, хотя сама комната ощущалась вполне тёплой.

Пролежав пару часов, Кира встала и, стараясь не издавать лишних звуков, оделась. На цыпочках вышла в тёмный коридор и спустилась вниз. Увязая подошвами ботинок в рыхлой мокрой земле, прошла через монастырский двор. Большая белая церковь темнела окнами, кресты тянулись в мглистую высь.

Краем глаза Кира заметила искорку. Присмотревшись, обнаружила, что это мелькнул огонёк в окне здания, расположенного за церковью. Обогнув храм, оказалась у небольшого тёмного строения, в окне которого, действительно, мерцал тёплый оранжевый свет.

Подойдя ближе, Кира оглянулась по сторонам и вплотную приблизилась к окну, находившемуся примерно в метре от земли. Внутри несколько человек в длинных тёмных одеждах столпились вокруг чего-то. Комната освещалась множеством свечей, но фигуры сгрудившись посреди комнаты, закрывали собой то, что собрало их в такой час.

Привстав на цыпочки и опираясь ладонями о ледяное стекло, Кира вытянула шею, но всё равно смогла рассмотреть только покрытые тёмными платками склонённые головы. Нечто, находившееся в глубине комнаты, манило, как источник воды в пустыне.

За скрипучей дверью оказался небольшой коридор. Кира прекрасно ориентировалась в поглотившей её тьме.

На небольшой площадке вправо и влево вели две двери, Кира потянула на себя ту, что справа, и оказалась в освещённой свечами комнате. Никто не шелохнулся, и только когда дверь бесшумно затворилась за спиной, все женщины разом обернулись. Колыхнулись чёрные ткани.

От неожиданности Кира попятилась и спиной попыталась толкнуть дверь, которая застыла и не двигалась. Комнату наполняли отнюдь не монашки, как поначалу подумала Кира. Несколько женщин в длинных чёрных одеяниях с лицами, прикрытыми полупрозрачными чёрными вуалями, потихоньку сомкнули плотный ряд.

Кира ещё раз торкнулась в дверь спиной, но безуспешно. Да и жажда дотянуться до того, что находилось в комнате, всё равно не позволила бы просто так уйти. Шеренга женщин медленно приближалась, хотя они не сделали ни шагу. Из-за спин колыхавшихся чёрных фигур послышался тихий голос, прошелестевший нечто, что заставило строй расступиться.

В глубине комнаты оказалась кровать со спинками из кованого металла. На горе подушек с оборками возлежало нечто бледное и тощее, как скелет. Бескровная, обтянутая похожей на бумагу кожей, рука поднялась и поманила Киру. На тощем когтистом пальце мерцал кроваво-красный камень. Кира сухо сглотнула. Пальцы сами собой сгибались, желая схватить красную искру.

Кира отлепилась от двери и сделала два шага в направлении кровати. Лежавшее там тело почти сливалось с простынями и наволочками, так что рассмотреть получилось только бугристый череп с жидкими седыми волосинками и натянутую тонкую кожу.

Поравнявшись с женщинами в чёрном, Кира остановилась. Рука сама собой сжалась вокруг чёток, которые жгли ладонь. Кира опустила взгляд и неслышно вдохнула. Резко вскинувшись, когтями сорвала с лица одной из женщин вуаль. Кружевная ткань вспыхнула прямо в руке, по комнате разлился гнилостный запах и полетели чёрные хлопья.

Из-под капюшона смотрело безносое лицо с кожей, покрытой тёмными мокрыми пятнами. Яростно скалясь, существо потянулось к Кире, но она ловко отпрыгнула, попутно сорвав вуаль ещё с одной женщины. На сей раз ткань превратилась в зловонную жижу, с хлюпаньем шмякнувшуюся на пол. Из-под вуали выглядывала только половина лица, с другой стороны выступили желтоватые кости черепа с провалившейся глазницей и обнажёнными зубами.

К Кире тянулись скрюченные пальцы, но никто не мог её достать. Кира скользила по комнате, с лёгкостью уворачиваясь от свистевших в воздухе острых когтей. Но лавировать между мелькающими вокруг тёмными фигурами и одновременно приближаться к кровавому камню оказалось невозможно. Мышцы ныли, распространяющаяся вонь мешала нормально дышать, по всему телу выступил пот.

За низким окном занимался бледный рассвет. Разбив стекло локтем, Кира забралась на подоконник, пролезла через раму и спрыгнула вниз. Из-под ботинок с хлюпаньем разлетелась грязная жижа.

Пробежав пару метров, Кира чуть не сбила с ног седого священника, ковылявшего через двор. Опираясь на сучковатую кривую палку, он с трудом пробирался через осеннюю слякоть.

– Ой, извините, – выдохнула Кира, затормозив и взмахнув руками.

– Ничего, ничего, – пробормотал батюшка, бросив короткий взгляд на чётки, обмотанные вокруг запястья Киры. Он вошёл в то самое здание, где у существа на кровати осталось манящее кольцо. Но священник открыл не правую дверь, а левую.

Мокрый утренний туман прочистил горло, покрывшееся изнутри пеплом. К рукам прилипла чёрная лоснящаяся масса. Отправившись на поиски умывальника, Кира встретила Маргариту.

– Вот вы где. А девочки вас потеряли. Вы пойдёте на литургию?

– Нет, надо ехать домой. А что у вас там? – Кира махнула рукой в сторону небольшого строения за церковью.

– Там… – Маргарита наморщила лоб. – Сарай. Вроде бы больше ничего там нет.

– Да ладно. – Широкими шагами Кира обошла белую стену, монахиня семенила следом. Действительно, недалеко от храма стоял полуразвалившийся деревянный сарай с огромной дырой в крыше. Голые балки торчали, как рёбра скелета огромного животного. Больше ни одного строения близости не было.

– Где ты ходишь, – запыхавшись, произнесла Аня. – Ой, доброе утро.

– Доброе, – беззубо улыбнулась Маргарита.

– Ладно, поехали домой, – пробормотала Кира.

– Как, а на службу?

– Хочешь, оставайся. – Кира пошла прочь от церкви.

11.

Евгения Ивановна в очередной (наверное, уже сотый) раз посмотрела на экран телефона – в списке исходящих тридцать вызовов Светки, и ни одного с ответом. Настенные часы убежали вперёд на десять минут. Надо бы их подвести. Или выбросить.

Светка не торопилась. Хотя идти здесь всего минут пятнадцать. Леся Щавелёва позвонила с полчаса назад, сказала, что увидела Светку в своём дворе. Она болталась там уже почти два часа, но как только увидела Лесину сестрёнку с соседским мальчишкой, спряталась за угол дома и тайком выглядывала оттуда, пока они не скрылись.

Евгения Ивановна уже оделась, чтобы бежать к дому Леси, но, поразмыслив, остановилась. Села на табурет, сняла сапоги. Светка, утром клятвенно обещавшая сразу после школьной дискотеки прийти домой, появлению матери в чужом ночном дворе явно не обрадуется.

Только тиканье кухонных часов нарушало ночную декабрьскую тишину. Прихожую окружали чёрные прямоугольники дверных проёмов, лишь свет от пыльного бра в виде цветка не давал тьме поглотить всё пространство.

Из зеркала на Евгению Ивановну смотрело усталое лицо. Она забывала краситься по утрам. Вернее, не забывала, это скорее оправдание, причём для самой себя. Просто расхотелось. Волосы отросли, надо бы сходить в парикмахерскую, да времени всё нет. Хотя это тоже ложь. Времени – вагон. Желания нет.

За вчерашний день чета Батенко умудрилась поскандалить дважды. В первый раз Евгения Ивановна, выйдя из душа, увидела, как Светка, что-то бормоча, перешагивала листы, разложенные на полу. Заметив мать, она стала кричать, что нечего за ней шпионить. Евгения Ивановна, и не думавшая подсматривать, сначала пыталась оправдаться, сказать, что вышла из душа не вовремя по случайности, но потом тоже распалилась и наговорила Светке грубостей.

Во второй раз дочь закатила истерику, когда выяснилось, что Евгения Ивановна постирала её пижаму, в кармане которой находилось что-то «архиважное». Что именно лежало в кармане фланелевого комбинезона, Светка так и не сказала, лишь снова обвинила мать в давлении, вынюхивании и пренебрежении. Только когда она убежала и закрылась в комнате, Евгения Ивановна осмотрела пижаму. В кармане обнаружился смятый выцветший листок бумаги. Написанные на нём строчки из-за стирки полностью стёрлись.

Теперь Евгения Ивановна высматривала дочь, стоя у окна и не включая свет. Так её не видно с улицы. Наконец появилась Светка. Повесив голову, она медленно брела прямо по проезжей части, редкие машины, объезжая её, громко сигналили. Задавив порыв выскочить из дома, Евгения Ивановна сжала зубы и кулаки и дождалась, пока Светка добрела до подъезда. Только услышав скрежет ключа в замке, Евгения Ивановна на цыпочках прошла в свою спальню и залезла в кровать.

Светка не очень-то заботилась о сне матери – она включила верхний свет в прихожей и ещё с полчаса топала по квартире. Евгения Ивановна уснула только после того, как дочь легла в кровать и затихла.

Утром Светка, как обычно, села завтракать непричёсанная и в пижаме.

– Полугодие заканчивается, – сказала Евгения Ивановна, размешивая растворимый кофе в чашке.

– И что? – вяло спросила Светка, глядя в окно.

– Экзамены скоро.

– И что? – повторила Светка, по-прежнему не глядя на мать.

Евгения Ивановна поставила на середину стола корзинку для тостов и взяла батон.

– Как вообще дела?

– Нормально, – после небольшой паузы сказала Светка.

Евгения Ивановна молча нарезала батон тонкими ломтями. Светка, поставив локти на стол, так что выпирали исхудавшие плечи, остановившимся взглядом продолжала смотреть в окно.

– Света… – Уже готовый вопрос прервал звонок телефона. Леся Щавелёва торопливо сообщила о случившейся ночью аварии. – А я здесь причём? – недовольно спросила Батенко.

– Там ваш муж и одна дама…

– Что ещё за дама? – Батенко мощным ударом вогнала нож в разделочную доску. Светка подпрыгнула и пролила кофе на только что выстиранную пижаму.

– В другой машине, – Леся поперхнулась. – Октябрина из Артели.

– Вот оно что. – Выдержав паузу, Батенко всё-таки задала вопрос: – И как он?

– В порядке, – быстро ответила Леся. – Пара ушибов, а вот Октябрина…

– Что?

– В коме.

Услышав новость, Светка лишь хмыкнула. Пока Евгения Ивановна вытаскивала нож из разделочной доски, дочь успела собраться и, не попрощавшись, хлопнуть дверью.

Приехав на работу, Батенко некоторое время крутила в руках телефон, потом всё-таки набрала номер Славы. Он сухо сказал, что всё в порядке, и отключился. Напомнив себе, что телефон ни в чём не виноват и не стоит разбивать его об пол, Евгения Ивановна сделала глубокий вдох. Перед глазами побежали разноцветные пятнышки. Из них сложилось женское лицо, только вспомнить, кто это, не вышло. Открыв глаза, Батенко написала на листе в столбик имена: Изольда, София, Любовь, Людмила. В другой столбец занесла: Ноябрина, Октябрина, Юнона, Година.

«Труженицы» Артели никогда не попадали в поле зрения спецслужб, так что никаких готовых материалов о них не достать. Например, нет точных данных, кто именно входил в Артель. Хотя…

Перепробовав с десяток разных сочетаний запросов, Батенко всё-таки сумела найти в Сети несколько сайтов, групп и форумов. Собрав крохи информации разного времени, выписала ещё несколько имён. Пара показались знакомыми.

К вечеру Батенко, пролистав несколько архивных томов, дополнила свои записи новыми данными. Получилась схема.

Ноябрина – пожар

Юнона – провал грунта

Октябрина – автоавария (пока в коме)

Януарий – утонул

Майя – удар током

Сентябрина – отравление поганками

Иулий – загрызли волки (или другие хищники)

И это только в течение года. Ряды Артели стремительно редели.

Раздался телефонный звонок, трубку подняла Леся.

– Евгения Ивановна. – Леся прижала трубку к шее, так чтобы прикрыть динамик. – Там вызов в квартиру Штановой.

– А что случилось? – Батенко не сразу смогла переключиться с размышлений об Артели на Штанову.

– Вроде кто-то в квартиру залез.

– Поеду, – вздохнула Батенко, закрывая свои записи.

Уже в подъезде Батенко услышала мужские голоса, доносившиеся из-за приоткрытой двери квартиры Доминики Штановой. Приехавшие на вызов ребята топтались у порога и, когда Батенко дала отбой, с радостью покинули место происшествия.

– Добрый день, – поздоровалась Батенко, войдя в тёмную прихожую.

Раскрасневшийся отец Доминики обернулся на голос. Он стоял, перекрывая выход. В глубине комнаты маячил ещё один знакомый силуэт, только имя его вылетело из памяти. Аристон? Аристарх? Андрон?

– Вот, полюбуйтесь! – вместо приветствия выкрикнул Штанов. – Пришёл, значит, сюда, а тут… – Он ткнул пальцем в сторону бывшего жениха дочери.

Как же его? Аверкий? Агапит? Авраам?

– И что дальше? – Бойфренд Доминики, засунув руки в карманы и чуть запрокинув голову, покачивался с пятки на носок.

– Какого хрена?!

– Так, давайте разберёмся, – предложила Батенко. – Когда вы сюда пришли?

– Минут двадцать назад, – выпалил Штанов, вращая выпученными глазами.

– И обнаружили…?

– Этого ублюдка.

– Эй, полегче! – Парень уже строчил что-то в смартфоне. – Старый хрыч.

– А вы когда сюда пришли? – Батенко старалась говорить как можно спокойнее.

– Ну, с полчаса назад. – Парень упрямо смотрел в экран смартфона.

– Как вы попали в квартиру?

– Ну… – Он так и не поднимал взгляда.

– Тебя, спрашивают, ублюдок! – Папаша Доминики приблизился к несостоявшемуся зятьку и довольно сильно ткнул его в плечо.

– Эй! Руки убрал!

– Чего?!

Штанов схватил Аскольда (вот оно!) за грудки и повалил на бок, тот выронил смартфон и тоже вцепился в оппонента. Так они таскали друг друга по комнате минут пять, крича и матерясь.

Евгения Ивановна и не подумала вмешиваться. Прямо под её ногами, под старинным паркетным полом, возможно, даже в эту самую минуту, по своей квартире расхаживала Вера. Наверняка, в тонком коротеньком халатике. Или в кружевной комбинации.

Та самая Вера, из-за которой Слава аккуратно закрыл за собой дверь, из-за которой уже почти месяц Евегния Ивановна спала одна в двуспальной кровати, так ни разу и не решившись занять всю огромную площадь матраса. Даже под двумя тёплыми одеялами она мёрзла по ночам, сжимаясь в комок и безуспешно пытаясь согреть ледяные стопы и ладони. А Вера, наверное, радуется. Врёт мужу и сбегает к Славе, бросив детей на бабушку.

Батенко сжала кулаки, от желания отвесить Вере мощную оплеуху застучало в ушах.

– Хватит! – гаркнула Батенко на двух мужчин, катавшихся по пыльному полу и мутузивших друг друга. В миг они расцепились и поднялись на ноги, мятые, красные и лохматые. – Ключи.

– Что? – спросил Аскольд, глубоко дыша.

– Ключи. Отдай ему. – Батенко кивнула на Штанова.

– У меня не…

– Сейчас! – Это слово полетело в Аскольда камнем. Он вытащил из кармана небольшую связку ключей, бросил под ноги Штанову и выбежал из комнаты. Хлопнула входная дверь.

– Надо сменить замки, – пробормотал Штанов, с трудом выпрямляясь после наклона за ключами.

– Давно надо было это сделать. Всего доброго. – Батенко направилась к выходу.

– Есть что-то? Какая-то…? – промямлил за её спиной Штанов.

– Пока нет. И вряд ли будет. – Батенко на протяжении нескольких недель юлила и уходила от вопросов Штанова. Видимо, настала пора сказать правду. – Дело безнадёжное, никого не получится привлечь.

– Да неужели! То есть, вы хотите сказать, Ника сгорела во дворе своего дома, и никто в этом не виноват?! – Глаза Штанова почти вылезли из орбит (может, посоветовать ему хорошего окулиста?).

– Я сказала, – твёрдо произнесла Батенко, – что вряд ли кого-то получится привлечь к ответственности, потому что всё произошедшее – несчастный случай. Только и всего.

– Только и всего?! – проорал Штанов, брызгая слюной. – Да я… да вы… я вас…

Батенко молча развернулась и вышла из квартиры Штановой, оставив отца бывшей хозяйки посылать ей вслед ругательства, отскакивающие от стен.

Спустившись по лестнице на один этаж, Батенко лицом к лицу столкнулась с Верой. Та, придерживая задом дверь, пыталась вытащить на площадку громоздкую коляску. Колёса застряли на пороге и не хотели вылезать, Вера трясла коляску, ребёнок хныкал, старшая девочка спокойно наблюдала за происходящим.

– Да чтоб тебя! – выругавшись, крикнула Вера. Пнув коляску, так, что та подпрыгнула, она развернулась к старшей девочке. – Что ты стоишь?!

– А что?

Только в этот момент Батенко заметила, что девочка опиралась на костыли. Взгляд Веры переместился на Евгению Ивановну.

– А тебе ещё что здесь надо?!

– Не ваше дело, – отчеканила Батенко, спускаясь по лестнице.

– Мужика своего пришла отбивать?! Да забирай! Он мне не нужен! – Вера рванула к Батенко, оттолкнув с дороги девочку на костылях. Даже не заметив, как дочь упала и заплакала, Вера перегнулась через перила и выкрикнула в лицо Евгении Ивановне: – Да пошла ты! И идиота своего забери! Полно мужиков, другого найду!

– У вас девочка плачет, – спокойно произнесла Батенко и пошла по ступенькам вниз. За спиной отскакивали от стен крики Веры, плач её дочери и хныканье ребёнка в коляске.

Выйдя на улицу, Батенко вдохнула морозный воздух и улыбнулась. Она и не припомнила бы, когда хотелось улыбаться просто так, без повода. Груз, давивший на плечи и грудь, сам собой испарился, в теле появилась лёгкость, как будто прямо сейчас можно подпрыгнуть и взлететь.

К земле вернул очередной звонок от Леси. Пришлось срочно ехать на другой конец города.

По дороге, рассматривая сумеречные улицы, припорошённые снегом, Батенко вспомнила лицо Веры. Наглое самодовольство испарилось, зато появились складки у рта и мешки под глазами. И замаскированный тональным кремом фингал. У девочки гипс, младший надрывно хнычет. И Слава ей, видите ли, больше не нужен. Неужели сработало?

В памяти всплыла просторная комната, увешанная иконами в сверкающих ризах. Большой блестящий подсвечник, как в церкви. И Година с прикрытыми глазами, восседающая на массивном полированном стуле красного дерева с высокой резной спинкой.

Разговор о броши, за которой приехала Батенко по личному приглашению Годины, так и не состоялся, зато Верховная жрица Артели рассказала, что Слава на самом-то деле мучается не меньше самой Евгении Ивановны, и надо лишь чуть-чуть оттолкнуть его от любовницы.

Батенко отказывалась, помня об обещании, которое сама себе дала. Но потом… да что такое, в сущности, это обещание? Кому какая разница, ходит она к Перетворцам, или нет. Это только её личное дело, а семью сохранить необходимо. Один муж от неё уже сбежал, у старшей дочери теперь никак не складывается, наверняка, причина именно в этом – отсутствии отца. Не обрекать же Светку на то же самое.

Година пела что-то перед иконами, размахивала снопом свечей, в конце сеанса дала несколько листов с аффирмациями. Заплатить за них пришлось дополнительно и на месте. Жрица предлагала составить индивидуальные аффирмации, но Батенко не хотела ждать.

«Мой муж всегда рядом со мной», «У меня полная счастливая семья»…

Произносить эти утверждения, написанные разными цветами на листах, полагалось с разной периодичностью, но каждый день. И обязательно втайне, чтобы никто ничего не увидел и не услышал, иначе вся работа пойдёт прахом. Часть записей всегда иметь при себе, другие расположить в квартире по сторонам света. Хорошо бы и Славе подбросить один маленький листочек, но шанса пока не выдалось.

Только выйдя на улицу, Батенко стряхнула оцепенение и снова обрела возможность действовать по своему разумению. Оглядываясь назад, она чётко увидела, что на приёме Годины все действия и даже ответы на вопросы диктовала жрица.

Вновь дав себе обещание не связываться больше ни с какими потусторонними силами, Батенко сосредоточилась на предстоящем деле. Но надо же, как совпало. Может, Слава теперь вернётся. Может, позвонить ему? Или не стоит?

За воротами ввысь тянулась только что сданная высотка «Добромыслов Плазы», строить вторую ещё и не начинали. Слоган «Жильё для тех, кто ценит покой» до сих пор болтался на всех рекламных баннерах. Ещё бы написали о «Жилье над вечным покоем». Забавно, дома построили рядом с небольшим лесочком, пройдя напрямик через который можно добраться до кладбища. Наверное, из окон верхних этажей видны старые захоронения. Те самые.

Батенко усилием воли прогнала воспоминание о беготне по кладбищу, после которой Светка засыпала только с успокоительным.

Дом сдали, но лифт ещё не пустили, так что взбираться на девятнадцатый этаж пришлось пешком. К своему стыду и удивлению, Батенко здорово запыхалась. Наверное, стоило вернуться к тренировкам в фитнес-клубе, которые она забросила из-за проблем со Славой и Светкой.

– Добрейший денёк, – пропел Николайчук, выглядывая из открытой двери. – Здесь безопасно, можете войти.

– Угу, – только и смогла выдохнуть Батенко, громко сглатывая. Восстановив дыхание, спросила: – Что тут?

– Ну, что сказать. – Эксперт посторонился, пропуская Батенко в квартиру. – Будут сложности. Определённо.

– Конкретнее?

– Дело вот в чём. Этот господин приобрёл сразу три квартиры на одном этаже. Идея простая – из трёх сделать одну. Разумеется, несколько стен пришлось снести. И вот результат.

Батенко и Николайчук, пройдя несколько пустых комнат со свежим ремонтом, остановились у груды камней, разлетевшихся по блестящему новому паркету. Дальше громоздились огромные бетонные балки, из которых торчала тёмная арматура.

– Угу, – кивнул эксперт на вопросительный взгляд Батенко. – Снесли стену, перекрытия рухнули.

– Прямо на хозяина?

– Не совсем так. Дело в том, что квартира приобретена и записана на дочь потерпевшего. Всем, конечно, руководил он сам. Весьма влиятельный господин.

Батенко только молча кивнула. Ещё по телефону Леся в двух словах описала суть дела. Под завалами оказался чиновник из администрации города. По иронии, именно он выдал разрешение на строительство этой высотки. Не для себя, значит, старался, для дочки. Мелькнул образ Доминики Штановой и её папаши с их барскими замашками.

– Вот ещё что. Это нашли за косяком входной двери. – Николайчук протянул Батенко небольшой пакетик. Потом ещё один: – А это – в бумажнике потерпевшего.

В первом пакетике оказался нож вроде медицинского скальпеля, завёрнутый в листок с написанными от руки словами. Свёрток по спирали овивала цепочка, по виду серебряная. Ясно, оберег, чтобы никто со злыми намерениями не проник внутрь.

Во втором пакетике лежала монета и потрёпанный лист бумаги, перевязанный красной лентой.

– Для привлечения и сохранения капитала, – через плечо проговорил Николайчук. – Наверное. А это – отдельно. Вряд ли имеет большое значение.

На ладонь Батенко опустился пакет с чёрным когтем и несколькими белыми клыками.

– А это что?

– Были упакованы в бархатный мешочек. Похоже на части хищника, скорее всего, медведя. Знаете, потерпевший был заядлым охотником. Может, на удачу носил с собой.

Уже сидя за своим рабочим столом Батенко изучила список контактов из телефона погибшего чиновника. Искомое обнаружилось почти сразу – номер, с которого звонили самой Батенко. Година. Ясно, откуда взялись нож и листок за косяком и аффирмации в бумажнике.

На столе Батенко лежал ещё один любопытный документ. По заявлению жены погибшего, в то время, пока она и дочь давали показания, к ним в квартиру кто-то влез и украл несколько ювелирных украшений. Список прилагался. Среди похищенного оказалась очень дорогая антикварная брошь, ещё дореволюционная. На приложенном фото, сделанном для страховой компании, посвёркивал довольно крупный бриллиант в обрамлении множества золотых завитков. По описанию, составленному для той же страховой, у замочка располагалась выгравированная буква К.

– Так вот ты какая, – пробормотала Евгения Ивановна, откидываясь на стуле. Брошь, купленная самой Батенко, не шла ни в какое сравнение с этой. – Н-да. Чем дальше, тем интересней.

Вечером у подъезда Евгения Ивановна встретила мужа. Он топтался у двери, поглядывая вверх, на окна их квартиры. В резком свете уличного фонаря его долговязая фигура очертилась резкими контрастными линиями. Приблизившись, Евгения Ивановна рассмотрела мужа как будто в первый раз. С их последней встречи он здорово похудел, так что брюки обвисли, и, судя по щетине, почти перестал бриться.

– Привет, – громко сказала Евгения Ивановна, подойдя ближе.

– Привет, – глухо проговорил Слава. – Мне бы… это… может, поговорим?

– Почему бы и нет. – С деланным равнодушием и колотящимся пульсом Евгения Ивановна открыла дверь подъезда. – Пойдём.

В лифте оба молчали, старательно изучая рекламные объявления на стене. Один из баннеров до сих пор предлагал всем желающим поселиться в «Плазе» рядом с кладбищем.

– Сегодня там пара этажей рухнула, – нарушила молчание Евгения Ивановна, кивнув на баннер. Воспоминание о случае в «Плазе» отозвалось тупой болью во лбу.

– Да, я что-то такое слышал, – пробормотал Слава.

Только переступив порог, Евгения Ивановна мигом почувствовала неладное. Как ищейка, она быстро обошла все комнаты, но ничего не обнаружила, за исключением запертой изнутри двери в ванную. Слава за это время успел только разуться.

– Света, ты там? – Евгения Ивановна костяшками пальцев постучала по двери. Изнутри слышались всхлипы и журчание воды. – Боже мой. Света, открывай!!! Сейчас же!!!

Слава мягко отстранил лупившую кулаками в дверь жену и, приблизившись к щели между дверью и косяком, произнёс:

– Света, открой, пожалуйста.

Щёлкнула задвижка. Заплаканная взлохмаченная Светка стояла посреди ванной с лезвием в руке. Евгения Ивановна рванулась к дочери, но Слава плечом её отодвинул.

– Отдай мне, пожалуйста. – Слава спокойно протянул руку. Светка, глядя на него расширенными глазами, как под гипнозом, положила лезвие на ладонь. – Вот и хорошо.

Слава посторонился, Евгения Ивановна вошла в ванную, выключила воду и, обняв обмякшую Светку за плечи, отвела её в спальню. Быстро стянула с дочки футболку и, погладив по голове, как на маленькую, надела тёплый свитер. Усадив Светку на диван и закутав в плед, не спуская с неё глаз, разогрела электрический чайник прямо в комнате и заварила чёрный чай.

Тем временем Слава принёс лимон и чайные чашки. Потом достал из шкафа коробку конфет, припрятанную на Новый год. Светка сидела, укутанная в кокон пледа, и смотрела в одну точку. Слава вытащил её руки и сложил пальцы вокруг чашки. Евгения Ивановна молча глотала чай, не чувствуя вкуса и в упор глядя на дочку. Слава, как обычно, пил из блюдца, зажав между зубами кусок сахара.

– Как дела на работе? – вдруг спросил Слава.

Евгения Ивановна перевела на него взгляд и пару секунд тупо моргала, не понимая вопроса.

– Да так себе, – наконец, произнесла Евгения Ивановна, держа чашку навесу. – Рухнула стена в новостройке, и прямо на хозяина нескольких квартир.

– Представляю, какой шум начнётся. – Слава снова налил чай в блюдце и потянулся за очередным кусочком сахара.

– Уже начался. Застройщики сбежали, даже не все квартиры успели продать.

– А что, в этом доме ещё можно жить?

– Да, так эксперты сказали. Но половина квартир ипотечная, так что ты прав – скандал будет тот ещё.

– Как в школе? – Слава буднично обратился к Светке.

Она перевела на него неподвижный взгляд и пожала плечами.

– Нормально.

– Какие планы на Новый год?

– Не знаю, – снова пожала плечами Светка и наконец отпила чай. Поморщилась от горечи (Евгения Ивановна специально налила ей покрепче) и положила в чашку сахар. – Ты к нам насовсем?

– Пока не знаю, – отозвался Слава, глядя в своё блюдце.

– Хорошо бы. – Светка, причмокивая, тоже пила чай из блюдца.

После чая Светка, зевая, пошла к себе. Когда она легла, в комнату вошла Евгения Ивановна и села на край кровати.

– Ты чего? – сонно спросила Светка.

– Пришла пожелать спокойной ночи.

– И спросить, с чего это я… – Светка приподнялась на локте. – Пустота, понимаешь? Как будто куска меня не хватает. Дыра внутри. И она всё ширится, ширится…

– И ты думаешь, эту пустоту может заполнить только, – Евгения Ивановна не сразу вспомнила имя и назвала наудачу: – Толик?

– Да. – Светка легла на спину, натянув одеяло до подбородка. – Только я ему не нужна. Ему нужна эта.

– Всё ещё может измениться.

– Ничего не изменится. Я уже всё перепробовала.

– Тогда можно попробовать переключиться на кого-то другого.

– Он самый лучший, – мечтательно сказала Светка.

– Даже если и так. Но не стоит же из-за него… Понимаешь, многие люди живут ещё хуже, им ещё тяжелее. Но живут, вены не режут.

– Я слабая, – после паузы тихо сказала Светка.

– Какая же ты слабая, – улыбнулась Евгения Ивановна. – Не побоялась одна на кладбище пойти. Ты смелая и самая лучшая.

– Спокойной ночи. – Светка отвернулась к стене.

Евгения Ивановна погладила её по плечу и вышла из спальни. Поговорить со Славой не получилось – пока она укладывала дочь, муж успел уйти.

12.

Следующим утром Евгения Ивановна растолкала Светку пораньше, потому что накануне снова позвонила мама и напомнила об очередной дате, когда нужно подавать записки в церковь. Евгения Ивановна не хотела оставлять дочь дома одну, а снова забирать ключи не видела смысла, поэтому, как только рассвело, они вдвоём вышли из подъезда.

– Чего так рано, выходной же, – ныла Светка, нога за ногу плетясь следом за матерью.

– Надо успеть написать записки до конца службы. И постоять немножко.

– Ещё и стоять там, – простонала Светка, закатывая глаза. – У меня платка нет, и я в джинсах.

Старый трюк.

– Неважно. Там в комоде у входа можно взять.

– Чужую вещь надевать? Ещё чего. – Светка насупилась.

Когда мать и дочь Батенко вошли в церковь, служба уже началась. Написав записки, Евгения Ивановна за руку втащила упирающуюся Светку в храм. Первой, кого заметила Батенко, оказалась Люба. Она методично задувала догорающие свечи у одной из икон, вытаскивала огарки из подсвечника и бросала их в сундук.

– Иди, поставь. – Евгения Ивановна сунула Светке в руку свечку и кивнула в сторону Любы.

– Не хочу я ничего ставить, – пожалуй, чересчур громко прошипела Светка, пихая свечку обратно матери. Несколько благообразных бабушек в платочках обернулись и смерили чету Батенко строгими взглядами.

– Ладно, сама пойду. Стой здесь. – Евгения Ивановна, лавируя между прихожанами, прошла к иконе и, перекрестившись, поставила свечку. Люба никак не показала, что узнала Батенко.

Поставив ещё несколько свечек, Евгения Ивановна вернулась к Светке, которая, скрестив руки на груди, нервно переминалась с ноги на ногу. Встав рядом, Евгения Ивановна сложила руки и попыталась успокоить мысли. Рядом кашлянула бабушка в цветастом платочке. Две женщины с клюшками, сидевшие на лавке, громко обсуждали кого-то третьего, купившего хорошую квартиру. Подключилась ещё одна женщина, рассказавшая, что в том доме, где продавались квартиры, рухнула стена. Мимо, задев Евгению Ивановну, прошаркала пожилая женщина в синем халате и кедах. Она подошла к свечнице, и они вместе начали что-то перекладывать в синий пластмассовый таз.

Служба шла медленно и душно. Сумка оттягивала руку, Евгения Ивановна обернулась, но положить её на скамейку не получилось – свободного места не осталось. От запаха фимиама хотелось чихать, и спёртый воздух церкви действовал на нервы. Светка недовольно фыркала, блуждая взглядом по сторонам.

Две девицы в джинсах стояли посреди храма. Рыжеволосая обернулась и насмешливо глянула на Батенко. Странно, что Евгения Ивановна сразу её не узнала. Та самая… как её… что-то все имена стали вылетать из памяти. Кира, конечно. Соседка Штановой. А рядом – с косой до пояса, разумеется, её сестричка.

Открылись золочёные ворота в центре иконостаса. Появился священник с Чашей в руках. Сестра толкнула Киру локтем, и они обе склонили головы. Все старушки повставали со своих мест, разговоры стихли.

Только Светка продолжала ёрзать, цыкать и картинно вздыхать. Евгения Ивановна, тоже склонившая на всякий случай голову, дёрнула её за рукав, но дочь резко вырвала руку.

Священник, державший в руках сверкающую Чашу, произнёс скороговорку. Народ, затянув песнопение и скрестив на груди руки, стал выстраиваться в очередь.

– Поаккуратнее! – выкрикнула Светка, когда в дверь протиснулась запыхавшаяся мамаша с малышом на руках и довольно сильно толкнула её локтем.

– А что вы здесь встали?! Не видите, я с ребёнком иду!

Несколько человек обернулись.

– Нет, не вижу! – гаркнула Светка, демонстративно потирая плечо.

За перепалкой наблюдали почти все прихожане, даже священник, уже приготовивший ложечку, поднялглаза.

– Смотреть надо лучше! Очки купи! – продолжала голосить мамаша, ребёнок начал хныкать. Расталкивая людей в очереди, дамочка направилась прямо к священнику.

– Дура, – чётко произнесла Светка ей вслед.

Окружающие бабушки начали перешёптываться.

– Тихо! – громогласно скомандовал священник. – Идёт Причастие!

Каждому из очереди батюшка клал в рот частичку из Чаши, дьякон промакивал им губы красной салфеткой. Молодая мамаша, причастив своё чадо, вышла из храма, не забыв бросить пренебрежительный взгляд на Светку.

Но через некоторое время она вернулась, уже без ребёнка и, как показалось Евгении Ивановне, нарочно наступила Светке на ногу. Та, недолго думая, дёрнула обидчицу за волосы, да так сильно, что она с визгом повалилась на пол. Поднявшись, мамаша с криком налетела на Светку. Оголтело вцепившись друг другу в волосы, они некоторое время перетаптывались у дверей, потом вместе рухнули под ноги расступившимся прихожанам. Окружающие, те, что постарше, попытались разнять свару, но не вышло.

Сестра Киры и Люба кое-как смогли оттащить Светку, пожилой лысоватый мужчина сгрёб в охапку агрессивную мамочку. Обе они гавкающими голосами выкрикивали ругательства, да такие, каких Евгения Ивановна в жизни не слыхала. Вокруг образовалось пустое пространство, седенькие прихожанки жались друг к дружке и испуганно крестились.

Чуть только затихшая, мамаша вдруг рванулась вперёд, и настолько яростно, что мужчина едва удержал её за локти, немного проехав за ней по гладкому полу. Лицо молодой женщины исказилось, нос сморщился, вперёд торчали зубы. Дико вращая глазами, она плевалась в сторону Светки и что-то шипела.

Светка же просто билась на полу в конвульсиях, свернувшись в клубок. Евгения Ивановна встала рядом на колени, но сделать ничего не могла, все мысли испарились.

– Разойдитесь, разойдитесь. – Когда люди расступились, появился священник. Кира подняла Батенко на ноги и оттащила от Светки. Священник, помахивая кадилом и что-то бормоча, несколько раз обошёл Светку кругом, всё это время скандальная мамаша вырывалась из хватки мужчин и лаяла уже на батюшку.

Оставив Светку, он подошёл к дёргающейся, осевшей на пол, мамочке и махнул кадилом перед её лицом. Она стукнула рукой по дымящейся металлической чашечке, но тут же взвизгнула. Попятилась назад, отползла в угол, испуганные люди расступались, давая ей проход. Священник, помахивая кадилом, пошёл следом.

Пока он тихо и монотонно читал что-то в углу, Евгения Ивановна подняла дочь на ноги и вывела на улицу. Светка зевала и тёрла глаза.

– Вам бы в монастырь, – произнёс женский голос рядом с Батенко. Вздрогнув, она обернулась и увидела Любу.

– Зачем? – спросила Евгения Ивановна.

– Полегчает, – пожала плечами Люба.

– Ага, ещё как. – Проходившая мимо Кира окинула равнодушным взглядом Светку и направилась к воротам. Их с сестрой нагнала Люба. Она рывком развернула Киру к себе и что-то тихо прошептала ей в лицо.

Евгения Ивановна, ладонями гладившая лицо Светки, почти ничего не расслышала, кроме слов «надо вернуть».

Рядом, расталкивая прохожих, молодой мужчина, вёл под руки к своему «Форду» ту самую женщину, что гавкала на Светку. Ребёнок уже пищал из открытого авто. Развернувшись, супруг бросил несколько грубых слов священнику, стоявшему на крыльце. Мамаша с закатившимися глазами, тупо переставляла ноги, почти упав на своего спутника.

– Чего только не бывает, – улыбнулась Кира, когда пара проходила мимо. Мужчина обернулся и уже хотел что-то сказать, но споткнулся и, утянув за собой жену, шмякнулся на обледеневший асфальт. Оттолкнув подошедшую на помощь Любу, с матом рывком вздёрнул жену на ноги и потащил к машине.

Евгения Ивановна позвонила мужу, и когда они с дочерью вернулись домой, Слава уже ждал у подъезда. Светка прошла к себе, разделась, разбросав одежду, и завалилась спать.

– Посиди с ней, ладно? – тихо попросила Евгения Ивановна мужа, в двух словах описав случившееся в церкви. – Мне надо кое-куда съездить.

– Опять? – печально спросил Слава. – Работа важнее всего?

– Ты побудешь с ней или нет? – раздражённо прошипела Евгения Ивановна.

– Конечно, побуду.

Через двадцать минут Батенко вошла в небольшую комнату и села на предложенный стул. Напротив, подтянув ноги, в кресле устроилась Кира и буравила посетительницу неподвижным взглядом зеленоватых глаз. Батенко не сразу распознала, что её так пугало в облике этой девушки. И только при хорошем освещении смогла рассмотреть вертикальные змеиные зрачки и чересчур длинные пальцы с выпирающими суставами и острыми ногтями.

– Чему обязана? – вежливо спросила Кира, изобразив светскую улыбку. Лучше бы ей этого не делать, от подобной гримасы собеседника начинала бить дрожь.

Батенко молча продемонстрировала открытую «корочку».

– О-о, – протянула Кира, растягивая тонкие бледные губы в зверином оскале.

– У вас находится вещь, которая вам не принадлежит, – чётко произнесла Батенко.

– Да неужели. И что это за вещь?

– Кулон с изумрудом. У петельки гравировка в виде буквы К. Вы поэтому забрали его из квартиры Штановой?

– С чего вы взяли, что я его оттуда забрала? – Кира сцепила пальцы чуть ниже острой коленки и склонила голову набок. – Меня, что, кто-то видел?

– Хотите обыск?

– А что, если она мне его подарила? – Кира, продолжая улыбаться, рассматривала Батенко через полуприкрытые веки.

– Возможно, – согласилась Батенко, ёрзая на ужасно неудобном стуле.

– Вам что-то от меня нужно, – промурлыкала Кира. Она отчётливо видела Аню, застывшую у закрытой двери в соседней комнате. Тётя Маша неподвижно сидела в кресле и как бы смотрела на экран громко работающего телевизора, механически работая спицами, но её внимание тоже сосредоточилось на соседней комнате.

– Сначала расскажите, как к вам попал кулон. – Батенко всё пыталась найти удобное положение на стуле, но спинка больно давила на лопатки, сиденье наклонялось, и приходилось упираться ногами, чтобы не сползти с него.

– Кулон мне завещала прапрабабушка.

– Что вы имеете в виду? – Батенко подалась вперёд, как будто её тянул магнит.

– Я имею в виду, что есть вопрос поинтереснее. – Кира снова улыбнулась оскалом, сощурив змеиные глаза. – Как кулон попал к Штановой?

– Ей его подарил дедушка. – По затылку Батенко скользили ледяные щупальца.

– А где он его взял?

– Это важно? – Батенко дёрнула плечами, но сбросить мерзкое ощущение не получилось.

– Ещё как важно. Кулон для него украли. Хотел сделать оригинальный подарок внучке.

Батенко не хотелось выяснять, сколько правды было в словах Киры. Почему-то казалось, что сто процентов.

– Что вы там говорили про завещание? – Батенко провела рукой по волосам, пытаясь стряхнуть извивающиеся щупальца. Не вышло.

– Прапрабабушка Параскева оставила мне несколько вещиц, в том числе и кулончик. – Кира наблюдала за движениями Батенко. – А ещё там значатся янтарные бусы. Тоже с гравировкой.

Перед мысленным взором Батенко проплыли её собственные бусы, которые Светка успела отдать «труженицам» Артели. Появление янтаря проследила и Кира.

– Ах, да. Ваши предки служили в НКВД. Нравится вам носить вещи, политые кровью?

– Что? О чём… – Батенко не могла сосредоточиться. Мысли путались, мелькали то бусы, то её молчаливая бабушка, то какие-то пустые комнаты, подвалы, крики, звуки выстрелов.

– Что вам от меня нужно? – Вопрос Киры вмиг прояснил сознание, вытеснив нахлынувшие воспоминания.

– Вы слышали об Артели?

– Вы это серьёзно? – Брови Киры насмешливо изогнулись.

– Ну да. – В памяти Батенко всплыло место, где она впервые встретилась с Кирой. От осознания глупости вопроса стало жарко и стыдно. – Так вот. Вы запишитесь на приём к начальнице этих Перетворцев.

– И что дальше?

– Вам должны будут дать список ювелирных изделий, которые как бы понадобятся для работы. Вроде как вам придётся принести какую-нибудь вещь из списка. Этот перечень вы передадите мне.

– А почему сами не пойдёте? – Кира наклонила голову и улыбнулась. – Ясно. Вы там уже побывали. И как, помогло?

– Если вы сделаете всё так, как я скажу, я приму на веру, что Штанова вам этот кулон подарила. – Факт кражи всё равно доказать не удастся, а сама Доминика уже ничего не расскажет, но Батенко предпочла об этом помалкивать.

– Маловато, – притворно вздохнула Кира.

Она явно догадалась о слабости аргумента Батенко. Но имелся и ещё один. Евгения Иановна достала из сумочки фотографию и протянула Кире. У той раскрылись глаза. Зрачки медленно стали расширяться, пока края их не закрыли полностью радужки. Кира кончиками пальцев провела по фото и нервно сглотнула.

Унимая дрожь, Батенко протянула руку и вырвала фото. Метнувшийся по ней чёрный взгляд прошиб тело жаром.

– Я думаю, – кашлянув, хрипло произнесла Батенко, – что эта брошь сейчас у Годины, главы Артели. Как и мои бусы. – Последняя фраза вылетела сама собой, против воли.

Зрачки Киры пульсировали, то сжимаясь в щёлки, то раскрываясь до широких овалов.

– Диктуйте номер.

13.

На следующий день Кира приехала в Дедушкино – посёлок на окраине Добромыслова. Хотя место жительства здесь не считалось элитным, кое-где всё же повырастали дворцы и замки.

Резиденция Годины расположилась на отшибе, этакий классический готический дом ведьмы из страшных сказок. Металлическая решётка ворот, угольно-чёрный фасад, занавешенные тёмными портьерами окна.

Некоторое время Кира расхаживала по вместительной приёмной, рассматривая картины и рукописи на стенах. Псалмы, парамиты, цитаты из священных книг перемежались с психоделическими рисунками и изображениями мифических существ. Ни картины, ни тексты не оставляли ни малейшего отпечатка в сознании, заполненном мыслями о броши с бриллиантом. Но время от времени мелькало ещё что-то, вызывающее такую же жажду, как и другие предметы, завещанные Параскевой.

По приглашению секретаря Кира вошла в кабинет Годины. Просторная комната, увешанная иконами в сверкающих ризах и уставленная свечами, не вызвала никаких эмоций, кроме скуки.

Но, помня обещание, данное Батенко, Кира села в кресло у большого стола и уже приготовилась состряпать страдальческое выражение лица, когда перед глазами промелькнула красная искра. Сухо сглотнув, Кира просканировала пространство. На пальце Годины мерцал алый камень в массивном перстне, именно он и светился, как сигнальная ракета.

Сжав кулаки и облизнув пересохшие губы, Кира с трудом перевела взгляд на тёмную полированную столешницу и сосредоточилась на отражении играющего пламени свечи.

– Так что привело вас ко мне? – глубоким грудным голосом пропела Година привычную фразу. Кажется, пока Кира тужилась не таращиться открыто на перстень, жрица что-то говорила, но ни одно слово так и не достигло сознания.

– Я… я… – Кира снова сухо облизнулась. – Родители хотят, чтобы я училась на экономическом. А я хочу быть… – Нет, всю правду лучше не говорить. – Пианисткой. Точно, пианисткой. Но провалилась в институт. Мне нужно привлечение успеха или что-то в этом роде.

Кира сглотнула и бесшумно выдохнула ртом. Врать, когда все мысли стремятся к одному предмету, находящемуся на расстоянии втянутой руки, оказалось крайне сложно. Но жрица, скорее всего, спишет странное поведение на нервозность клиентки, так что можно особенно не волноваться.

– Что ж, посмотрим, что можно сделать. – Година поднялась, сказала Кире встать посреди белого круга, начерченного на полу, и долго расхаживала по комнате с зажжённой свечой. – Между вами и успехом в делах стоит преграда. Как стена. А как у вас с личной жизнью?

– Да так, нормально. – Смысл вопроса дошёл как далёкое эхо.

– У вас и в этом плане не всё гладко.

– Тоже стена? – Кира, чтобы отвлечься, стала рассматривать ризу ближайшей иконы. В металлической оправе сверкали камни, но сам лик потемнел настолько, что рассмотреть изображение не получалось.

– Не то чтобы стена, – вещала Година. – Просто ваше женское счастье в одной стороне, а вы идёте в обратную. Если вы не развернётесь, ваше место может занять кто-то другой.

– Ага. Так что насчёт успеха в делах? – Кира цеплялась за свою легенду, не в силах следовать за вопросами Годины.

– Что ж. – Жрица вернулась на свой трон у стола. – Для творения успехов в учёбе и делах, для привлечения удачи есть особый сорокоуст. Но читать его надо вдвоём или втроём. Я дам вам молитвы и свечи. Каждый день в определённое время вы будете зажигать свечу и читать молитву. Я буду делать то же самое. Сорок дней – сорок молитв, сорок свечей.

– Понятно. И сколько это будет стоить?

– Сорок тысяч.

– Дороговато, – вылетело у Киры, прежде чем она успела поймать неподходящую фразу за хвост.

– Поверьте, ваши дела наладятся, и вы потом заработаете гораздо больше. Лучше потратить немного сейчас, чтобы потом получить многое. И ещё понадобятся аффирмации.

– Чего?

– Позитивные утверждения, которые настроят вас на достижение цели и отсекут все сопутствующие препятствия. За формирование одного такого утверждения нужно заплатить тысячу.

– Ага, – рассеянно кивнула Кира. Где-то рядом пульсировала брошь с бриллиантом. И что-то ещё, пока скрывающееся в тумане.

– Так вы согласны? – громко произнесла Година, привлекая внимание.

– Да. – Кира передёрнула плечами, чтобы сосредоточиться. – Что-то ещё от меня нужно?

– Хорошо бы мне иметь у себя какую-нибудь вашу вещь. Лучше всего с натуральным камнем. – Година старалась говорить своим фирменным «таинственным» тоном, но выходило буднично, как заученное и рассказываемое каждый день стихотворение. Или аффирмация. – Есть особые предметы, которые наиболее сильно поддерживают связь. Дать вам список?

– Да, давайте, – бросила Кира, не до конца понимая, о чём речь.

Година вручила Кире листок со списком. Пробежав перечень, Кира встряхнулась. Аккуратно сложила бумагу и убрала в карман.

– Тогда до следующего раза?

– Оплатите свечи и молитвы у секретаря? У вас есть при себе сорок тысяч наличными?

– Нет, в другой раз принесу. – Кира попыталась заглянуть под капюшон, скрывший половину лица жрицы, но глаз увидеть так и не смогла.

Записавшись ещё на один приём, Кира отправилась на встречу с Батенко. В сумеречном холодном дворе список ювелирных изделий перешёл из рук в руки.

– А броши здесь уже нет, – пробормотала Батенко, пробегая взглядом перечень.

Кира в ответ угукнула, мысленно наблюдая за алыми рубиновыми искорками, играющими во мраке.

– Кира, вам не кажется, что списки совпадают? – прозвучало где-то вдалеке.

Вернувшись, Кира вопросительно посмотрела на собеседницу. Батенко показала два листа.

– Это, – она указала на один из листков, – то, что, по вашим словам, завещала вам прабабушка. А это – те предметы, которые просят принести на приёмы жрицы из Артели. Они почти идентичны.

– И что? – сухо спросила Кира.

– Артель зачем-то собирает подобные предметы. Или те самые? Ждут, что кто-то принесёт именно то, что нужно.

– Какие «те самые»?

– Которые вам завещали. Часть они уже получили, поэтому в списке их нет. Зато есть кулон с изумрудом, который до сих пор у вас, серьги с чёрным жемчугом, белые жемчужины… Это что значит? – Батенко нахмурила брови.

– Это значит, они опасаются, что кто-то мог распустить жемчужные чётки на отдельные бусины.

– Чётки? А откуда вы про них знаете? – Вопросительный взгляд Батенко сменился прищуром. – Они у вас.

– И что дальше? – Взгляд Киры блуждал по двору.

– Что ещё находится у вас?

– Слушайте, какая вам разница? Зачем вы вообще в это влезли?

На этот вопрос Батенко не могла ответить даже себе самой. Она посмотрела на темнеющее серое небо, в котором маленькими чёрными точками кружили крикливые галки. Изо рта шёл пар. Пальцы, сжимающие листы, закоченели без перчаток. А этой рыжей, похоже, никакой мороз не страшен. Спокойно сидит без шапки и шарфа, варежек тоже нет, бледная шея вся открыта. И… Батенко даже отстранилась, когда наконец заметила очевидную деталь. Изо рта Киры не шёл пар.

– Что? – устало спросила Кира, когда увидела округлившиеся глаза собеседницы.

– Ничего. – Батенко быстро отвернулась. Действительно, никакого пара. Сложив листки, убрала их в сумочку. Кира права, не стоило влезать в эту кашу. Из всего набора происшествий, связанных с Артелью и ювелирными изделиями, ни одного реального преступления не совершено. За исключением, разве что, пропажи броши у жены клиента Годины, раздавленного рухнувшей стеной. И кражи кулона у Доминики Штановой, которую никогда не удастся доказать. Конечно, её папаша приложил бы максимум усилий, но… Батенко косо глянула на Киру, остекленевшими зелёными глазами смотревшую в пустоту. С этой девицей, пожалуй, лучше вообще не связываться. Если она сама сумела раздобыть вещицы из завещания прабабки…

– Они правы, – бесцветно произнесла Кира.

– Кто? – не поняла Батенко.

– Люба и её сестрички. Вашей дочурке хорошо бы в монастырь.

– Что? Как вы…? Впрочем, какая разница. – Вместо удивления Батенко почувствовала скорее раздражение вторжением в свою жизнь.

– А не надо было бегать по жрицам и трещать о личном. – Кира всё смотрела вверх.

– Вас это не касается, – как можно строже произнесла Батенко.

– Угу, не касается. Мужика своего простите. Другого всё равно не найдёте.

«Зато он другую найдёт», – пронеслось в мыслях Батенко.

– Неа, – качнула головой Кира. – Он уже наелся. Но вы сами виноваты. Такая сильная, куда деваться. И коня на скаку, и в горящую избу, и что там ещё. А Вера тупо сделала вид, что она слабенькая и несчастная, её муж колотит, ай-ай-ай. И всё, ваш мужик – герой. Штаны с дырой.

Кира усмехнулась собственной шутке.

– Всего хорошего. – Батенко поднялась, стряхнула снег с брюк и, не дожидаясь ответа, пошла к выходу из двора.

Кира мигом забыла, что с кем-то беседовала. Рубин и бриллиант переливались совсем рядом. По жилам бежало тепло, мир обретал краски и запахи. Причём не слишком приятные. Морщась от вони, Кира встала со скамейки и потихоньку пошла домой.

Но направилась не к проспекту, как Батенко, а вышла на параллельную улицу, более узкую и тихую. С одной стороны возвышались металлические заборы школ, с другой бесконечной грядой тянулись серые стены гаражных массивов. Вонь усиливалась, горькая слюна загустела, в горле першило, хотелось кашлять.

Покрутив головой, Кира тут же заметила столбы сизого дыма, тянувшиеся от невысоких труб, торчащих из низких плоских крыш гаражей. Ясно, центрального отопления там нет, поэтому местные умельцы мастерят кустарные печки, которые топят непонятно чем. Удушливый туман окутывал всю улицу, включая школы.

С отвращением Кира сплюнула вязкую слюну в бурый придорожный сугроб. Перед глазами появилась картинка, где гаражный массив объяло пламя. Рыжие и алые всполохи, обугливающиеся кирпичные стены, плавящаяся крыша. В завихрениях обжигающих языков сверкнул рубин.

Кира потянулась к нему и чуть не вывалилась прямо на дорогу. Проезжающая мимо иномарка громко просигналила. Послав вслед машине пожелание заглохнуть, Кира ещё раз окинула взглядом заметённые снегом чадящие гаражи. Замотав лицо шарфом, чтобы хоть немного снизить количество вдыхаемой вони, прибавила шаг и свернула во дворы.

Аня и тётя Маша уже спали. Стараясь не производить лишних звуков, Кира разделась и легла в постель. Сон находил волнами, но почти сразу истончался и растворялся в алых отсветах рубина. Оставив бесплодные попытки отключиться, Кира открыла глаза и закинула руки за голову.

О том, чтобы пробраться в дом Годины и стащить кольцо с брошью, и думать нечего. Наверняка там куча замков, а может ещё и охрана. И совершенно точно все драгоценности заперты в надёжный сейф.

Хотя в прошлый раз Кира пошла к жрице просто наудачу, и всё так замечательно получилось – дом сложился внутрь, подсвечник теперь стоял рядом, можно руку протянуть. Что Кира и сделала. Узловатые пальцы скользили по прохладным выпуклым бокам. Хорошо, что эта следовательница про него не знает.

А что, если… Кира прикрыла глаза. Земля под домом Годины плотная, никаких пустот. Вода… была бы рядом дамба… тоже нет. Разве поджечь? Но сейф, если он огнеупорный, а он именно таков (перед мысленным взором возник довольно громоздкий сейф), конечно, выдержит натиск пламени. Только вот никто не позволит просто так в нём покопаться.

Тёмные лестницы, комнаты, ванные. Сколько же санузлов в этих хоромах? Кира насчитала три ванных комнаты в трёхэтажном доме. Плюс огромный подвал с сауной и бассейном. Эта начальница Артели неплохо устроилась.

В миг Кира оказалась у массивной кровати с балдахином. Под тёмным куполом складок – не меньше десятка подушек, шёлковое покрывало, кругом мебель с завитушками.

В блёклом свете – бледная рука на покрывале. Тёмный спящий рубин. Но до него не дотянуться. Тьма в камне потихоньку зашевелилась, сквозь чёрные клубы из глубины пробилась крохотная алая искорка. Потом ещё одна. Камень начал пульсировать, по золотистым вензелям обоев заплясали багровые блики.

Рука сжалась в кулак. Година проснулась и резко села. На миг Кира увидела себя как в зеркале – бордовая мерцающая кожа на впалых щеках, светящиеся медью волосы и кроваво-красные глаза с вертикальными зрачками. Жилы сковало льдом, но в то же время всё нутро полыхало жаром.

Мгновенно вернувшись, Кира обнаружила, что её пижама вымокла от пота. Скинув на пол прилипшее одеяло, потихоньку восстановила дыхание. И улыбнулась.

Утром пришлось снимать постельное бельё с обеих кроватей – по простыням, наволочкам и пододеяльникам расплылись багровые пятна.

– Ты долго ещё собираешься здесь оставаться? – спросила Кира, пока Аня молча вынимала подушку из наволочки.

– Я тебе мешаю?

– Нет, просто интересно. Тебе на работу не надо возвращаться?

– В январе вернусь. Я договорилась.

Присутствие сестры всё больше раздражало Киру, впрочем, как обычно. Аня почему-то всегда стремилась задушить её заботой, не давала шагу ступить. Провалившись на экзаменах и перебравшись к тётке, Кира уже вздохнула было свободно, но вот – старшая сестра снова рядом, опять следует за ней по пятам, даёт ненужные советы.

Кто-то пришёл, из кухни доносились приглушённые голоса.

– … у вас то же самое…

– Нет, только не она, – простонала Кира. – Чего она всё сюда шастает?

Аня сгребла бельё в охапку и понесла в ванную. Её голос прибавился к двум голосам, тихо звучащим в прихожей. Через несколько минут входная дверь закрылась.

Аня вошла в спальню и показала Кире бутылку с покрасневшим молоком.

– У всех соседей так.

– Кровь из кранов не течёт, нет? – вкрадчиво спросила Кира.

– Да сколько можно! – Бутылка в Аниной руке лопнула, заплескав тошнотворно-розовой жидкостью ковёр и одежду. – Приди в себя!

Кира опёрлась на спинку стула и молча смотрела на сестру, склонив голову на бок.

– Что ты творишь! Ты же на куски развалишься! Посмотри в зеркало!

Кира перевела взгляд на большое прямоугольное зеркало на двери старого шкафа. От угла с тихим треском побежала трещина, но на середине остановилась, когда Аня накинула на шкаф белую простыню, которую приготовила для постели.

Снова послышалось тиканье. Почему-то в этот раз этот звук вызвал внутри раздражение и желание раздолбить его источник в щепки. Вскочив, Кира бросилась в дальний угол спальни, по пути отшвырнув кресло-кровать. Рывком стянув покрывало с вертикального ящика почти в человеческий рост и подняв облако пыли, Кира отступила на шаг.

– Это ещё что?

В углу тикали огромные покосившиеся часы с гирями. Стрелка с витиеватым наконечником медленно перемещалась по кругу обшарпанного циферблата.

– Интересно, они давно здесь? – пробормотала Кира, в оцепенении следя за стрелкой.

– Понятия не имею, – отмахнулась Аня. – Впервые их вижу. Так как мне до тебя достучаться?!

– Никак. – Кира накинула покрывало обратно, села за стол и включила ноутбук. – Ты всю жизнь пользуешься своими способностями, а мне почему нельзя?

– У тебя не способности, у тебя… да я даже не знаю, что это!

– Не знаешь – так и не лезь. – Кира открыла очередной макет вывески очередного магазина одежды.

– Завтракать будешь? – через некоторое время спросила Аня.

– Нет. – Кира даже не обернулась.

Все вывески, визитки и рекламные макеты давно казались совершенно одинаковыми, Кира штамповала их как конвейер. Пару недель назад одна из приближённых начальника рекламной конторы, где Кира числилась рядовым дизайнером, устроила в компанию свою родственницу, мерзкую сахарную блондинку с улыбкой в тридцать три зуба и кукольным голоском. Предполагалось, что самые жирные заказы будут уходить этой девице, хлопающей искусственными ресницами, Кире же стали скидывать неинтересные остатки и задерживать оплату.

Выпрашивать заказы быстро надоело, и Кира нанесла визит в офис. Когда от её удара ладонью с оглушительным треском разлетелась столешница, сидевший напротив начальник обмочил штаны. На шум тут же прибежала та самая приближённая. Приоткрыв дверь, просунула в кабинет голову с аккуратными кудряшками. А через час уже ехала в травмпункт. Дверь, прищемившую её шею, не могли сдвинуть с места три менеджера и крепкий охранник, пришлось вызывать спасателей, которые выпилили болгаркой вокруг застрявшей головы круглый воротник из двери. Так, с «воротничком», приближённую и погрузили в машину «скорой».

Шеф просидел всё это время, не отрывая зада от стула. Только выкрикивал распоряжения, испуганно глядя на Киру, забравшуюся на подоконник и с любопытством наблюдавшую за весёлой сценой.

– Ты, может, хочешь найти какое-нибудь место получше? – проскрипел шеф, натягивая пиджак до колен.

– Ага, щас.

Кира спрыгнула с подоконника, пинком открыла болтавшуюся на одной петле дверь и вышла.

Больше проблем с заказами не возникало, а оплата приходила вовремя.

Закончив с макетами, Кира, зажмурившись, закинула руки за голову. Перед глазами поплыли разноцветные круги.

– Может, пойдём прогуляемся? – спросил Анин голос. – Надо молока купить.

– А ты одна не справишься?

– Тебе надо пройтись. Раз уж ты не ешь, хоть воздухом подыши.

– В смысле – не ем?

– В прямом. Ты хоть помнишь, когда ела в последний раз?

Кира открыла глаза. На память, действительно, ничего не приходило.

– Ты не отстанешь, да? – спросила Кира, повернувшись к сестре.

– Нет, не отстану.

Кира наспех оделась, и они с Аней вышли на улицу. Сумеречный город заметало снежной крупой, воздух как будто стал чище. Никакого неприятного запаха не чувствовалось, фонари, обычно плавающие мутными шарами в вонючей дымке, сегодня сверкали ясными лучами.

– Сколько я проработала? – растерянно спросила Кира, щурясь на фонарь, чтобы вокруг точки света поплыли радужные дуги.

– Полдня без перерыва, – ответила Аня, пряча руки в карманы. – Начальство, наверное, довольно.

– Оно всегда мной довольно. – Кира усмехнулась.

– Ты знаешь, этой ночью сгорели гаражи, – после продолжительного молчания сказала Аня.

– Какие гаражи?

– Там, за школами. Весь массив дотла выгорел. – Аня косо глянула на сестру. – Хорошо, никто не погиб.

– Ну и что, – пожала плечами Кира.

– Да так, ничего.

Сёстры зашли в «Вишенку» купить молока, сливок, творога и копчёного козьего сыра (продавщица клялась, что головки привезли утром, но Кира точно знала, что они пролежали в витрине два дня). Аня уже протянула деньги, но младшая сестра выхватила головку из руки сестры и, вогнав длинный заострённый ноготь под воск, оторвала длинную жёлтую полоску. Под воском зеленели пятнышки плесени.

– Это что? – Кира показала продавщице сыр.

– Ну… это… – глаза женщины за прилавком забегали. – Это можно срезать.

– Я сейчас с тебя сало срежу, – прорычала Кира и швырнула головку сыра за прилавок.

Аня перехватила уже сделавшую шаг вперёд сестру и с трудом развернула её к выходу.

– Иди на улицу. Давай, проветрись.

Получив толчок между лопаток, Кира, бросив гневный взгляд на продавщицу, уже приготовившуюся громко возмущаться, вышла из магазинчика. Стоя на улице, она уловила лёгкую вибрацию и уже протянула руку к двери, чтобы войти обратно. Но передумала, решив не мешать сестре. Аня в этот момент читала продавщице лекцию о натурпродуктах, прожигая её сознание насквозь, чтобы лучше дошло.

– Не надо там больше ничего покупать, – пробурчала Кира, заметив в пакете у вышедшей сестры головку такого же сыра.

– Этот на самом деле сегодняшний, нам его дали бесплатно в виде извинения за недоразумение.

– Вот оно как. А другие пусть покупают испорченный, да?

– Нет, она его убрала, – медленно проговорила Аня. – Там условия хранения нарушены, холодильники неправильно работают. Продукция-то полностью натуральная, вот и портится.

– Начались песни о натуральном, – недовольно вздохнула Кира.

– Хочешь свежего – бери у фермера из рук. Только вставать надо пораньше. Давай в церковь зайдём. – Аня свернула к переходу через проспект, на противоположной стороне которого уже зажглись фонари вокруг храма.

– Зачем? Мы же недавно были. – Нехотя Кира поплелась за сестрой.

– Сегодня воду будут святить, тётя Маша попросила принести бутылочку.

Шумно выдохнув и, время от времени недовольно причмокивая, так чтобы старшая сестра слышала, Кира всё же согласилась пойти в храм.

В небольшом помещении церкви уже толкались люди, шуршащие пакетами с бутылками для воды. В тесном притворе выстроилась очередь за свечками и записками.

На самодельной вешалке образовалась гора из пальто и пуховиков, так что сёстрам пришлось остаться в зимних куртках. Встав в самый дальний угол, Кира, как обычно, запрокинула голову и сосредоточилась на иконах. К этому времени она успела исследовать несколько образов с правой стороны, сегодня планировала подвинуться поближе к иконостасу, чтобы получше рассмотреть ряды, но так как пришлось забиться в угол, выбрала для изучения небольшие иконы в деревянных киотах на стенах.

Как художник, Кира внимательно рассматривала лики и представляла процесс создания икон поэтапно, со всеми деталями. О чём во время богослужений думала Аня, Киру совершенно не интересовало.

Вечерня ещё не началась, когда по церкви разнёсся гортанный хриплый крик. Выглянув из-за колонны, Кира заметила промелькнувшее искажённое лицо дочки той следовательницы. Девчонка рванула прямо сквозь толпу к железной винтовой лестнице, ведущей на клирос. Одна из певчих в этот момент как раз поднималась по крутым ступенькам, прижав к груди папку с нотами. Обернувшись на крик и увидев злобную гримасу, она вскрикнула от неожиданности, оступилась, повалилась назад и, уцепившись за перила, жёстко приземлилась на ступеньку.

Девчонка Батенко с рыком рванула вверх, пытаясь достать певчую, та успела подогнуть ноги, и её преследовательница, схватив воздух, грохнулась на лестницу. Встать у неё не получалось. Выкрикивая нечто злобно-нечленораздельное, она барахталась, то попадая коленями в зазоры между ступенями, то цепляясь за кованную решётку и подтягиваясь, но снова поскальзываясь. В конце концов её рука застряла между изогнутыми прутьями ограждения, нога соскочила, и девчонка звонко ударилась о ступеньку лицом.

Появившиеся сверху руки подняли певчую за подмышки и утащили на клирос. Её злобная оппонентка, выплёвывая сгустки крови и продолжая изрыгать проклятия, всё корчилась на лестнице. Её безуспешные попытки выпутаться Кира сняла на телефон, а потом отправила видео Батенко-старшей.

Вокруг лестницы образовался пустой полукруг, прихожане возмущённо перешёптывались, те, что оказались поодаль, вытягивали шеи, но подойти никто не решался. Пробравшись через стену людей, Аня подошла к лестнице и попробовала с внешней стороны вытолкнуть застрявшую руку, но ничего не выходило – девчонка постоянно дёргалась, рука, вихляясь, выскакивала из Аниной хватки. Застрявшая с силой долбанула ногой по перилам, так что вся лестница гулко дрогнула, толпа разом охнула и отступила ещё на шаг.

Кира прищурилась. В радужных разноцветных кругах лампад и золотистых ореолах свечей поодаль извивалось нечто тёмное и скользкое. Издалека казалось, что какая-то липкая тварь овивает истощённую девчонку скользящими кольцами и мешает ей подняться. Открыв глаза, Кира увидела только сестру, уже сделавшую шаг вверх по лестнице и чудом увернувшуюся от удара ногой. Миг – и ботинок попал бы Ане в лицо.

В ярости Кира рванула к лестнице, но что-то ярко-красное звонко ударило её по лбу. Резко развернувшись, Кира оказалась лицом к лицу с иконой. Седая женщина печально смотрела на неё большими добрыми глазами. Резко отпрянув, Кира всё-таки успела увернуться от второго удара. Красная лампадка раскачивалась на цепях и крутилась перед образом. Поймав лампадку, Кира кое-как сумела прекратить её движение, но руки и лицо оказались облитыми маслом.

Утерев струи, стекающие по подбородку, Кира уже сделала шаг к лестнице, но снова остановилась и вернулась к иконе. У стекла лежала ещё не зажжённая свечка, оставленная кем-то из прихожан. Кира взяла свечку, затеплила фитиль от лампадки и, прикрывая пламя ладонью, стала протискиваться к лестнице.

Оттеснив Аню локтем, Кира поймала блуждающий стеклянный взгляд девчонки и, приковав его к себе, медленно убрала ладонь от пламени свечи. Потом приподняла руку так, чтобы пламя оказалось ровно между её глазами и лицом дочки Батенко. Девчонка замерла и, приоткрыв рот, из которого по острому подбородку текли багровые струи, следила за пламенем свечи, как загипнотизированная. Аня подошла сбоку и легко высвободила застрявшую руку. Потом потянула за локоть, и затихшая девчонка покорно, не отрывая взгляда от свечки, последовала за Кирой, спиной двигавшейся к выходу из церкви.

Потихоньку они прошли притвор и оказались на улице. Осторожно ступая, Кира, пятясь, спустилась с лесенки. Аня придерживала девчонку за локоть. У той шею расчертили кровавые линии.

– Добрейший вечерочек. – Краем глаза заметив знакомое лицо, Кира резким выдохом задула свечку. Дочка Батенко вздрогнула, зажмурилась и часто заморгала.

– Что происходит? – спросила Евгения Ивановна, переводя прищуренный взгляд с дочери на Киру.

– Я даже говорить об этом не стану. – Кира, не оборачиваясь, обошла Аню и Батенко-младшую и вернулась в храм. Люди внутри уже отошли от произошедшего и распределились по церкви. Но при появлении Киры вокруг неё образовалось свободное пространство, сохранявшееся, куда бы она не направилась.

Через пару минут появилась Аня. Она молча подошла и встала рядом с сестрой.

14.

На следующий день около полудня Кира прибыла к дому Годины. К её удивлению, на звонок домофона никто не ответил, железные ворота открылись сами собой. Секретаря в приёмной не оказалось.

Кира уже протянула руку, чтобы взяться за ручку двери, ведущую в кабинет жрицы, когда дверь распахнулась и появилась Батенко.

– Здрасьте, – мельком бросила Кира, заглядывая за плечо Батенко.

– Добрый день.

Батенко не спешила уступать дорогу. Година в своём тёмном капюшоне перемещалась в глубине полумрака комнаты. Кира кое-как протиснулась мимо Батенко и закрыла за собой дверь, даже не взглянув назад.

– О, вы уже здесь, – пропела Година, не поворачиваясь к посетительнице. – Как ваши дела?

– Всё в порядке, спасибо. – Кира медленно, шаг за шагом, приближалась к массивному столу, вокруг которого, шурша чёрными лоснящимися складками, передвигалась жрица. Пальцы сами собой несколько раз согнулись и разогнулись, по венам и суставам бежали жаркие искры.

– Вы подумали над моим предложением? – Година наклонилась и заглянула под стол. Её напевный тон пропал, голос стал глухим и трескучим.

– Над каким? Про сорок тысяч? – Кира положила руки на спинку стула.

Година мгновенно распрямилась, взмахнув рукавами мантии, как чёрными крыльями. В её руке сверкнуло лезвие, и она мощным ударом вогнала клинок в столешницу. Бледные тощие пальцы, на одном из которых переливался кровавый рубин, сжимали гнутую костяную рукоятку. Из-под капюшона сверкали сливовые глаза с вытянутыми вертикальными зрачками. На тонком запястье болтался браслет с синими топазами, над яремной ямкой блестела брошь.

Обогнув стул, Кира медленно подошла к столу. Не отрывая взгляда от глаз Годины, она протянула руку и обхватила пальцами верхнюю часть рукояти ножа. Губы жрицы растянулись, обнажив острые клыки. По руке Киры заскользило нечто чёрное и холодное, извиваясь, оно быстро поползло вверх, к плечу, но воспламенилось и, извиваясь, истлело.

Кира небрежно сдула пепел, хлопьями закружившийся в воздухе. Опустив голову, сделала глубокий вдох и выдохнула перед собой. Хлопья превратились в тёмный вихрь и полетели в лицо Годины, та отплёвывалась и отмахивалась свободной рукой, Кира же стремилась забить золой рот и нос соперницы.

С криком Година дёрнула головой, так что слетел капюшон, обнажив почти лысый бугристый череп. Чёрные частицы вздрогнули в воздухе и осели на мантию. Жрица потянулась вперёд, костлявыми пальцами пытаясь достать клиентку через стол. Один из когтей оставил на щеке тонкий след, но Кира успела перехватить руку соперницы и до хруста сжала запястье. Година морщилась и скрипела, пытаясь высвободиться, по столу пошли трещины, все предметы в комнате вибрировали, стулья подпрыгивали и опрокидывались, свечи падали и гасли.

С рёвом Година всё-таки высвободилась из хватки, рывком откинувшись назад. Мига Кире хватило, чтобы другой рукой вцепиться в браслет с топазами. Рыча, жрица вновь метнулась и зубами впилась Кире в руку. Моментально Кира с размаху ударила жрицу лбом по затылку. Нож глубже вошёл в столешницу, челюсти Годины сжались сильнее. Тогда Кира зубами вцепилась в ухо соперницы, та стонала но не ослабляла ни хватку, ни укус. Оторвав кусок уха жрицы, Кира выплюнула его на стол.

Свободной рукой Година держалась за столешницу, когти уже проделали в дорогом дереве несколько глубоких царапин. Поняв, что противницу не отбросить, Кира, превозмогая боль от укуса, со скрежетом сжала пальцы и рванула руку на себя. На коже остались глубокие кровавые следы от зубов жрицы, но теперь в руке Киры позвякивал браслет с голубыми камнями. Не теряя ни секунды, молниеносным движением Кира обхватила свою вторую руку, всё ещё сжимавшую рукоять ножа. Година попыталась поймать её, но не успела. Двумя руками, между которыми оказался зажат браслет, Кира мощно повернула рукоятку. Нож с оглушительным треском расколол столешницу и выскочил, рука жрицы соскользнула. Зажав нож двумя руками, Кира размахнулась и ударила. По столу покатился отрезанный палец со сверкающим камнем. Сковырнув кольцо с рубином лезвием ножа, Кира ловким движением подбросила его в воздух и поймала пораненной рукой.

Година дёрнулась было за перстнем, но Кира вытянула руку с ножом, указывая на горло жрицы, у которого посвёркивал бриллиант. В сознании вдруг всплыл недавний рассказ о краже брошки.

Батенко тем временем уже несколько минут безуспешно пыталась открыть дверь в кабинет Верховной жрицы, и только мелькнувшее воспоминание о Кире позволило наконец войти в комнату.

– Что здесь происходит?! – Батенко переводила настороженный взгляд с Киры, держащей окровавленный нож, на жрицу. Хорошенько рассмотрев облик Годины без капюшона, Батенко чуть не охнула, но вовремя сжала челюсти.

– Бусы, – прохрипела Кира.

– Что? – удивлённо прошипела жрица.

– Бусы верни, – прокашлявшись, повторила Кира, уже нормальным голосом. – Ей. – Она кивнула на Батенко.

Тряхнув жидкими волосами, так что часть их чёрным песком слетела на плечи, Година вытащила из-под мантии янтарные бусы. Швырнув их на расколотый стол, вопросительно посмотрела на Киру. Проследив за бусами, с дробным стуком упавшими на покорёженную поверхность, Батенко вдруг увидела на тёмной древесине окровавленный палец. Подавив приступ рвоты, перевела взгляд на плешивую жрицу и тут же чуть не отхаркнула комок – от багрового остатка уха жрицы по шее текла тягучая тёмно-бордовая кровь.

– Вам, – с трудом проглотив комок, выдавила Батенко, – вам надо…

– Я сама знаю, что мне надо, – быстро проговорила жрица. – А вы убирайтесь отсюда. Обе.

– Но… – Батенко косо посмотрела на нож, который до сих пор сжимала в руке Кира.

– У меня нет претензий. Ни к кому. А теперь уходите. – Година накинула капюшон, прикрыв лицо, и сложила окровавленные руки на груди.

Глядя в глаза жрице, Кира подошла к столу и с размаху воткнула нож в трещину на поверхности. Батенко подскочила, Година даже бровью не повела. Кира сгребла бусы здоровой рукой, сунула их в карман и молча вышла из комнаты. Батенко последовала за ней, оглянувшись напоследок на жрицу, исподлобья проводившую Киру сливовым взглядом.

Батенко догнала Киру уже на улице. На высоких каблуках поспевать за ней оказалось непросто.

– Вы там, что, дрались?

– Вроде того, – буркнула Кира через плечо. – А что вы там делали?

– Я… спрашивала насчёт пропавшей броши.

– Брошь? Которая была у неё на мантии? – Кира усмехнулась.

– Оказывается, та женщина сама ей эту брошку подарила. Даже расписка есть.

– Как предусмотрительно. – Кира, глядя вперёд, шагала по обочине дороги мимо домов за высокими заборами.

– Так что там случилось? – Батенко начинала понемногу отставать.

– Не ваше дело. Вы бы лучше дочуркой занялись.

– Послушай-ка, – Батенко, догнав Киру, схватила её за локоть и попыталась развернуть к себе. С тем же успехом она могла бы попробовать сдвинуть с места бетонный столб. – Бусы-то верни, – слабо проговорила Батенко Кире в спину.

Даже не удостоив Батенко взглядом, Кира прибавила шаг и свернула в узкий проход между заборами. Пробежав по тропинке, обогнула дома и двинулась дальше к железнодорожной насыпи. Батенко осталась где-то позади, скрывшись за стучащим колёсами товарняком, перед локомотивом которого Кира перепрыгнула железную дорогу.

Придя домой, Кира скинула ботинки в прихожей и сразу прошла в спальню. Выложила на стол браслет с небесно-голубыми топазами, янтарные бусы и заляпанное бурыми пятнами кольцо с большим рубином.

– Ты где это взяла? – Аня округлившимися глазами смотрела на сестру снизу вверх. Кира только теперь обратила на неё внимание. Оказалось, всё это время Аня сидела совсем рядом, работая на ноутбуке.

Кира тыльной стороной кисти почесала нос. Аня громко ахнула, прикрыв рот рукой. Из-за занавески выглянула тётя Маша.

– Кира, куртку-то надо снимать в прихо… ох… – Тётя Маша подошла ближе. – Кто это тебя так?

Не понимая, о чём идёт речь, Кира окинула себя взглядом и наконец обратила внимание на свою окровавленную руку. Рваные раны красовались на предплечье. Покрутив кистью, Кира пожала плечами:

– Да ладно, пройдёт.

– Я принесу йод, – тётя Маша по-деловому развернулась, чтобы пойти за аптечкой,но её удержала Аня.

– Какой йод, здесь зашивать нужно!

Тётя Маша на миг остановилась, потом кивнула и быстренько вышла из комнаты. Хлопнула входная дверь.

– Пойдём хоть промоем, – предложила Аня.

– Да чего вы раскудахтались, – раздражённо бросила Кира. Ей не терпелось выпроводить всех из спальни и остаться наедине со своими сокровищами.

– Как чего…

– Хватит! – почти выкрикнула Кира. Аня, бесшумно глотнув, замолчала.

Вернулась тётя Маша в сопровождении Софии и Любы, державшей большую коробку с бинтами, ватой и пузырьками.

– Только вас не хватало, – с гримасой, обнажающей острые зубы, проскрипела Кира.

София, не реагируя, включила верхний свет, потом настольную лампу и засучила рукава. Аня быстро убрала со стола ноутбук, освобождая место для коробки. Люба уже собралась поставить свою ношу на стол, но её взгляд упёрся в украшения.

– Это чья кровь? – спросила Люба, переводя взгляд на Киру.

Кира махом сгребла все вещицы в ладонь, осмотрелась и засунула их под свою подушку.

– Пойдём в ванную, – сказала София.

– Ещё чего, – буркнула Кира, становясь так, чтобы собой закрыть вид на подушку.

– Я принесу воды. – Тётя Маша выскользнула из спальни.

– Хотя бы куртку сними, – после недолгого молчания произнесла София, протирая руки спиртовой салфеткой.

– Давай помогу. – Аня подошла сзади и, стараясь оттянуть куртку так, чтобы не касаться руки, пыхтела за плечами Киры.

Резко высвободившись из заботливых рук сестры, Кира махом скинула куртку и швырнула её в сторону. Вернулась тётя Маша с тазиком воды, черпаком и небольшой кастрюлькой под мышкой. Люба ловко подхватила посуду и расставила на столе.

– Давай сюда. – София деловито вынимала пузырьки из принесённой коробки. Кира нехотя протянула руку. София и Люба черпали воду из таза и над кастрюлькой промыли рваные раны.

– Ну, что там? – вытягивая шею, шёпотом спросила Аня. Тётя Маша, топтавшаяся за дверью, заглянула в комнату.

– Надо же. – София, наклонившаяся, чтобы при свете лампы хорошенько рассмотреть повреждения, выпрямилась. – Уже затянулись.

– Ишь ты, – прошептала тётя Маша.

– Я же говорила, что всё нормально. – Кира попыталась убрать руку, но София её удержала.

– Раны как от звериных укусов, – сказала София, изучая шрамы. – Выглядят, как недельной давности. Но здесь же свежие следы крови.

– Тебя, что собака покусала? – обернулась Люба, недоумённо разглядывавшая простыню на зеркале.

– Человек, – пробормотала Кира.

София пару секунд молча смотрела на Киру, потом промокнула стерильной салфеткой её руку и на всякий случай обработала раны зелёнкой. Закончив, вернула пузырёк в коробку, которую подхватила Люба. Уже в дверях София обернулась.

– Она тебе отомстит.

– Спасибо, – сказала Кира, кивнув на руку в зелёных пятнах.

Через полминуты после того, как закрылась дверь за Любой и Софией, зазвонил телефон. Определился номер приёмной Годины.

– Госпожа Година приглашает вас для беседы, – произнёс приятный голос молодой секретарши.

– Да что вы говорите. – Кира, плечом прижимая телефон к уху, ходила по большой комнате под пристальными взглядами тёти Маши и Ани.

– Именно так, – подтвердил голос, в котором сквозило раздражение. Видимо, на том конце не привыкли к отказам и лишним вопросам.

– О чём беседовать? – спросила Кира, стараясь придать голосу побольше уверенности.

– О примирении, – выдала секретарша заученную фразу. – А ещё у госпожи Годины есть для вас выгодное предложение.

– Буду завтра в полдень, – бросила Кира и отключилась, не дав собеседнице шанса ответить.

– Мне кажется, это зря, – покачала головой тётя Маша. – Не надо тебе больше туда ходить. Мало ли что.

– А можно мне как-нибудь самой решить?

– Но это же опасно. – Аня, сжав пальцы в замок, перевела тревожный взгляд на израненную руку Киры.

Кира со стоном закатила глаза и не увидела, как Аня и тётка переглянулись. Тётя Маша в ответ на вопрошающий взгляд внучатой племянницы только пожала плечами.

– Я пойду с тобой, – заявила Аня.

– Ещё чего.

– Ты думаешь, она ещё раз даст тебе шанс встретиться с ней один на один?

– Я думаю, она попытается предложить мне сотрудничество.

– А потом воткнёт нож в спину. – Аня упрямо не отставала.

Вспомнив нож с белой костяной рукояткой, Кира почесала бровь.

– Зачем тебе вообще всё это надо? Для чего ты собираешь эти побрякушки?

– Затем. Я не побрякушки собираю, а саму себя, понятно?

– Что? – удивлённо спросила Аня.

– С этими побрякушками я больше не бестолочь, не ничтожество, не «какашина», ясно? – Кира почти кричала в лицо сестре. – Я человеком хочу себя почувствовать!

– Кто ж тебе не даёт, – пробубнила тётя Маша.

– Серьёзно? – Аня насмешливо подняла брови. – Ты только с этими брюликами ощущаешь себя человеком?

– И что в этом смешного?

– Да они разваливают тебя на части!

Кира раздражённо махнула рукой и ушла в спальню. Не включая свет, быстро разделась и легла в постель. Пожалуй, завтра нужно будет привести все вещи Параскевы в порядок и взять их с собой. Весь набор получит только одна из них. И всю власть.

В памяти всплыл вопрос Ани. Действительно, что можно сделать, собрав весь комплект? Как его применить? Занять место Годины? А почему бы и нет? Имея такую силу, можно наладить не только свою жизнь, но и помогать другим. Что плохого в том, что те, кто продавал отраву в кафе, получили по заслугам? Или те, кто загадил воздух?

– Или та, которая мешала тебе спать, – произнёс глубокий женский голос где-то совсем рядом.

У ног Киры распростёрлось тело Доминики. Стеклянными глазами она смотрела в пустоту, длинные светлые волосы разметались по тёмному бархату, мерцающими складками оттенявшему белизну свадебного платья. В длинных сложенных на груди пальцах завял букет красных роз.

– Это твоя вина.

– Хорошая попытка. – Со злобной улыбкой Кира топнула по груди Доминики, и тело мигом рассыпалось в прах. Когда пыль осела, из тьмы выступило скрюченное кособокое существо. Присмотревшись, Кира узнала собственное искалеченное лицо. Серая кожа, покрытая шрамами, свисала складками с выступающих скул, зубы исчезли, нос вытянулся и доставал до подбородка, волосы выпали. Звонко рассмеявшись в пустые глаза существа, Кира отмахнулась, попав когтями по серому лицу. Мерзкий двойник исчез в сером дыму.

– Напрасно, – сказал женский голос. – Это ты сама. Именно так изменят тебя украшения Параскевы.

Внутри клокотало. С трудом успокоив потоки, мчавшиеся по жилам, Кира вызвала тишину. Где-то рядом притаилась обладательница глубокого голоса. И бриллиантовой броши.

– Ты-то откуда знаешь о Параскеве? – спросила Кира, стараясь выиграть время.

– Моя прапрабабушка описывала изъятые украшения. – Повисла пауза, потом голос продолжил: – Параскева её убила.

– Молнией? – И откуда только Кире это известно. – Имела право.

– Да что ты говоришь, – злобно прошипел голос.

– А не ты ли приговорила свою коллегу? Ту, что сгорела в своём доме?

– Она хотела прикарманить то, что ей не принадлежало, – голос Годины перемещался среди развешанных кругом чёрных полотен с отливом. – Даже копию сделала, думала меня обмануть.

– Не принадлежало, – с улыбкой повторила Кира, лавируя между занавесами. – Эти вещи и тебе не принадлежат.

– Увидим.

Земля дрогнула и пошатнулась. Перепрыгнув трещину, разверзшуюся под ногами, Кира рванула вперёд, но запуталась в чёрных складках. Выпустив наружу жар, подожгла все занавесы разом. Мигом волны огня пожрали ткань, оставив в воздухе хлопья пепла.

А соперница ускользнула. От навалившейся ярости пальцы опять начали крючиться. Сделав глубокий вдох, Кира сумела сосредоточить жгучие потоки в руках, пропустила их через вытянувшиеся с хрустом пальцы и с оглушительным криком запустила в ту, что пряталась где-то рядом.

Раздался визг. Кира вытянула руки и потащила канаты огненных струй к себе. Брыкаясь, к ней кубарем катилась Година. С гортанным рыком разорвав путы, она, упав на колени, выбросила вперёд растопыренные пальцы, и в Киру полетел десяток лезвий. Кое-как, взмахами обеих рук, она сумела рассыпать их в стороны, но по щеке из тонкого разреза всё же потекла кровь.

Взвизгнув, Кира махнула перед собой когтистой пятернёй. Она даже не достала оппонентку, но лицо Годины рассекли четыре глубокие раны. Злорадство жрицы сменилось испуганным удивлением. Взмахнув краем мантии, она исчезла в дыму, Кира тут же отскочила и развернулась, так что зайти со спины Године не удалось.

Но сзади навалилось нечто тяжёлое и прижало к земле. Смеясь, Година подошла ближе, достала из складок мантии клинок и уже занесла руку для удара, когда её перехватила Аня. Секунды непонимания хватило, чтобы Година, получив пинок под коленку, взвыла и выронила нож, который подняла Кира. Поняв, что скинуть навалившуюся массу не выйдет, Кира истончилась в ленту и выскользнула из хватки, извиваясь змеёй по полу и не забыв резануть преследователя ножом.

Что-то рвануло следом, и Кира, уже успев подняться, лягнула существо. Раздался хруст и глухой звук падения. Нечто, прихрамывая, скрылось. Сжав рукоятку ножа, Кира бросилась на Годину, та ловко увернулась, распластав перед её лицом широкие рукава мантии. Запутавшись в них, Кира упустила жрицу из вида. Рёбра пронзила боль от мощного тычка, тупой удар тут же прогнул спину.

Упав на колени, Кира выронила нож. Но его подняла Параскева. В тот момент, когда Година, размахнувшись, готовилась обрушить на Киру сверху всю свою тяжесть, сквозь все накрученные складки её чёрной мантии глубоко и основательно вошёл клинок.

Прикрыв голову, Кира застонала. На неё вылился обжигающий дождь тлеющих углей.

Рассыпавшиеся искры плавили волокна ковра, кругом стали появляться удушливо пахнущие подпалины. Кое-как, превозмогая жгучую боль и задыхаясь от дыма, Кира ладонями тушила огоньки. Часть углей попала на постель. С трудом поднявшись на ноги и выпрямившись, Кира чуть не закричала от пронзившей тело боли, но всё же стащила на пол одеяло, затоптала пламя ногами, захлопала обожжёнными ладонями огоньки на подушке.

Дым не давал вздохнуть. Кое-как, спотыкаясь, Кира бросилась к окну, чуть не упала, налетев на ползавшую по полу сестру. Рама поддалась не сразу, стекло едва не треснуло, когда Кира рывком открыла окно. От морозного воздуха стало легче.

В углу часы под покрывалом били двенадцать.

– У меня волос нет, – кашляя, просипела Аня.

Надышавшись, Кира развернулась. Сестра в футболке и шортах сидела на полу, водя измазанными сажей руками по голове. Вроде бы волосы были на месте.

– Дай посмотрю. – Кира плюхнулась на постель сестры, тело снова пронзили клинки боли. – Да, придётся тебе подстричься.

Длинные каштановые волосы Ани истлели почти до ушей. Кончики завились и пакостно воняли.

Бой часов отдавался тупыми ударами в голове. Мысленным приказом Кира остановила механизм.

– Давай, поднимайся. – Кира встала и помогла подняться сестре. Дым почти рассеялся. Белая простыня, скрывавшая треснувшее зеркало, зияла обугленными дырами. Кира сдёрнула ткань и замерла. Трещина исчезла, но стекло зеркала оплавилось и теперь стало как быстро застывшая вода – бугры и впадины искажали отражение.

– Что тут у вас творится, – отплёвываясь, тётя Маша размахивала мокрым полотенцем. – Пустила племянниц пожить, надо же.

Затрещал дверной звонок. Кто-то, не переставая, давил на кнопку. Тётя Маша, продолжая бубнить, пошла открывать.

– Кажется, я знаю, кто пришёл. – Кира потёрла лоб. Через несколько секунд в комнату вбежала Люба. Кира растянулась в улыбке. – Доброе утро. Как ваши дела?

– Ужас какой, ужас какой, – всё повторяла Люба, беспорядочно натыкаясь на углы мебели. Кира взяла её за шиворот и усадила на постель Ани. От встряски соседка вроде бы пришла в себя. – Я так и знала, так и знала, что это вы.

– Да, это мы. – Кира движением фокусника, показавшего ошеломительный трюк, раскинула руки в стороны.

– А я… я… – Люба закрыла лицо руками. Кира подошла и заглянула внутрь Любы. За ночь та несколько раз увидела гибель своих сестёр. В вариациях, какие и в фильмах ужасов не покажут. Ощутив тошноту, Кира прогнала видение.

– Да ладно тебе, это же только сны.

– Ой, и мне тоже такая жуть снилась, – выглянула тётя Маша. – Кто будет завтракать?

– Все, – громко ответила Кира.

Люба, дрожа, обхватила себя руками и раскачивалась вперёд и назад.

– Может, София тебе успокоительное даст? – спросила Аня. По её лицу размазались чёрные следы золы.

– Она сегодня дежурит, – выдавила Люба.

Вздохнув, Аня, хромая, вышла из спальни.

– Девочки, есть нечего. – Появившаяся тётя Маша показывала открытую сковородку, наполненную блинчиками с творогом – там во множестве кишели черви. – Пойду в магазин, а вы пока приберитесь.

– Всё ты, всё из-за тебя. – Растрёпанная Люба, расцарапавшая сама себе лицо, с дрожащими губами, буравила Киру зелёным взглядом.

– На, попей. – Вернувшаяся Аня протянула Любе стакан воды. – Полегчает.

– Это что? – Люба отшатнулась.

– Вода с молебна. Единственное, что не испортилось.

Люба дрожащими руками вцепилась в стакан и, шумно глотая, не сводила глаз с Киры. Стакан звонкой дробью стучал по зубам.

– У соседей тоже всё протухло. – Аня достала пудреницу и, поворачиваясь, рассматривала обгоревшие волосы. – Сейчас у двери слышала, как соседки кудахтали.

– Вот магазинам выручка будет, – усмехнулась Кира. Достав телефон, набрала номер Годины и прокашлялась. – Доброе утро. Я бы хотела уточнить пару деталей сегодняшней встречи…

– Не будет никакой встречи, – грубо оборвала её секретарша. – Госпожа Година в больнице.

– А что случилось? – с приторной наивностью спросила Кира. Но связь прервалась. – А София может пустить нас в больницу?

– Это ещё зачем? – спросила Аня. Люба опустила дрожащую руку со стаканом на колени. Недопитая вода выплеснулась на халат.

– Надо кое-что проверить, – отмахнулась Кира от сестры. – Так что?

– Ну, – Люба громко сглотнула. – Там такое дело…

– Какое? – Кира стремительно теряла терпение.

– Она утром звонила… всю ночь странности…

– Поехали. Иди, собирайся. Через пять минут мы зайдём. – Кира подняла Любу на ноги, дотолкала до двери и выпроводила в коридор.

– Может, не стоит? – осторожно спросила Аня.

– В парикмахерскую заодно зайдём. – Кира, скривившись, окинула взглядом волосы сестры.

Через десять минут Кира, с трудом сдерживавшая порыв бежать со всех ног в больницу, Аня в натянутом капюшоне, и бледная Люба с дрожащими губами вышли на улицу. И тут же встретили тётю Машу.

– Вы куда это? Ну, да ладно. Представляете, прихожу в «Вишенку», а там такое! – Тётя Маша выразительно махнула рукой. – У них ночью канализацию прорвало, так теперь там аж целое озеро, и оно замёрзло. А вонь-то! Ужас!

– Не надо было просрочку толкать, – пробормотала Кира. – Мы скоро вернёмся!

Кира уже взяла Аню за рукав и потащила к выходу из двора, когда из соседнего подъезда вышла Нажеджа Пална, приятельница тёти Маши. За руку она вела дочку Веры, опиравшуюся на костыль.

– Вот оказия, – затараторила Надежда Пална, не дав тёте Маше даже поздороваться. – Сыпь-то какая! В поликлинику вот идём.

– А Вера? – успела вставить тётя Маша.

– Ой, что с ней творилось! Её мужик как с ума сошёл, честное слово! Лупил, орал матом, загнал в ванную! И дверь топором порубил! Мы полицию вызвали, так они только к утру приехали, говорят, вызовов много, не справляются! – Надежда Пална перевела дух, но как только тётя Маша открыла рот, снова затараторила со скоростью пулемётной очереди: – А младший у них посинел, его рвало! Вот, Вера теперь с ним в больнице, хотя сама вся побитая! А мужика забрали, да. А та семья, ну, с третьего этажа, вы представляете, у них всю ночь телефон не замолкал! И знаете, кто звонил? Аксинья!

– Как это? – всё-таки успела спросить тётя Маша.

Но остальная часть истории Надежды Палны утонула в шуме проспекта, куда через арку вывернули Кира и её спутницы, которых она буквально тащила волоком за собой.

– Кто такая Аксинья? – спросила Аня у Любы, пытаясь высвободиться из хватки сестры.

– Да их бабушка. Это семейство… Сейчас. – Люба кое-как развернулась и теперь бежала за Кирой боком, чтобы хорошо видеть Аню. – Они там какие-то афёры с недвижимостью проворачивали, но потом всё пошло прахом. А эта бабушка Аксинья как раз жила в нашем доме. Говорят, они её в могилу свели из-за квартиры. Ютятся теперь вшестером в двух комнатах.

– Смотрите-ка! – Кира вдруг резко изменила направление и потащила сестру и соседку к переходу.

– Да отпусти ты! – Аня всё-таки сумела вырваться. Оправившись, она зацепила взглядом противоположную сторону дороги и изумлённо выдохнула: – Это как же?

– Борщевик? – удивлённо проговорила Люба, забыв даже о хватке Киры. – В декабре?

За гнилушками на противоположной стороне проспекта раньше располагался сквер с белыми акациями, яблонями и липами. Но летом администрация города продала землю частному лицу, которое вырубило деревья и объявило о строительстве на этом месте торгового центра. Стройка, правда, замерла ещё осенью, за синим забором одиноко торчали несколько свай. Теперь же забор повалился, а вся территория стройки исчезла в густых зарослях борщевика в человеческий рост.

– А там что? – Аня вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что так активно обсуждали люди, заполнившие тротуар поодаль. – Пойдём, посмотрим.

Кира хотела возразить, но сестра быстро перебежала дорогу и направилась к толпе. Люба и Кира пошли следом.

– Машин что-то сегодня мало, – пробормотала Люба, глядя по сторонам, прежде чем ступить на нерегулируемый переход.

В самом деле, обычное интенсивное движение на проезжей части пропало, одинокие машины двигались по дороге строго с разрешённой скоростью. Два автомобиля даже остановились, пропуская девушек, хотя обычно приходилось минут по пять стоять у зебры, ожидая, пока кто-нибудь притормозит.

Догнав Аню, Кира и Люба протиснулись мимо зевак и увидели глубокую яму, заполненную грязной водой. Пешеходная дорожка обрывалась у мутного озера, от которого шёл гнилостный болотный запах. Несколько человек орали в свои смартфоны, объясняя, что их машины ушли под землю.

– И что?! – кричал раскрасневшийся мужчина в расстёгнутой дублёнке, расползавшейся по швам. – Какое мне дело до других?! Вы мою тачку достаньте! Где? Да, на газоне! А где мне её ставить?! Да хоть сто таких же случаев! Мне на них нас…

Дальше Кира не стала слушать, снова ухватила сестру за рукав и потащила вперёд. Пройдя через двор, троица вышла к забору, окружавшему кирпичное здание городской больницы.

– Сегодня здесь многолюдно, – проговорила Люба, наблюдая за людьми, снующими по двору.

В главном корпусе больницы тоже перемещались толпы людей. Единственной, кто пытался поддерживать хлипкий порядок, оказалась грузная санитарка, трубным голосом приказывающая всем посетителям надеть бахилы. В остальном царил полный хаос. Люди бегали по коридорам с картами и рентгеновскими снимками, крикливо выясняли, кто последний в длинных очередях, беспорядочно заглядывали в кабинеты. Конечно же, находились и те, кто лез вперёд, и некоторым особо инициативным и наглым попало так, что им понадобилась экстренная помощь, оказать которую было некому.

Нацепив бахилы, Кира стала проталкиваться вслед за Любой к лестнице. На третьем этаже они почти сразу встретили измученную Софию.

– Где Година? – без предисловий выпалила Кира, всё больше снедаемая жаждой увидеть жрицу.

– Что? – переспросила София, тыльной стороной кисти проводя по глазам. – Тебе зачем? А, понятно. – По её лицу пробежала гримаса. – Тебя всё равно туда не пустят.

– Что хоть случилось? – спросила Люба, распластавшись по стене, чтобы пропустить каталку.

– Что случилось? Город сошёл с ума, – выдохнула София, заправляя растрепавшиеся волосы под форменную шапочку. – Вот эта дама, например, – она кивнула на каталку, – работала начальницей отдела в банке. Так одна из сотрудниц с утра вошла к ней в кабинет и шарахнула по голове чем-то тяжёлым. А потом сбросила её на пол, уселась в кресло и стала руководить. Причём вела себя так, как будто ничего не случилось. Сильно удивилась, когда её скрутили.

– Эй, а я вон того парня знаю. – Люба вытянула шею, заглядывая в одну из палат.

– Что, твой жених? – спросила Кира, проследив за её взглядом.

– Как тебе не стыдно, – с укором сказала Люба.

– А что здесь стыдного? – Кира снова нервно оглядывалась по сторонам, боясь потерять время.

– Это мастер по компьютерам. – София потёрла глаза. – Утром выскочил в окно. Хорошо, что первый этаж, не сильно поломался. Но написал жалобу на врачей «скорой».

– За что? – спросила Аня, давая дорогу бегущей по коридору медсестре с букетом капельниц в руках.

– Якобы они отрезали его крылья.

София говорила что-то ещё, но Кира уже не слушала. Поняв, что к Године не пробраться, даже в условиях жуткой суеты, она просканировала этажи здания и обнаружила темноватую пульсирующую воронку. Нечто вытягивало из слабеющих людей жизненные силы.

Кто-то толкнул Киру в плечо. Вздрогнув и уже готовясь выразить возмущение, она повернулась и взглядом встретилась с тем, кто её задел. Слова мигом растворились в пустоте. Высокий стройный молодой человек в элегантном чёрном костюме, только мельком глянув на Киру совершенно белыми глазами без радужек и зрачков, плавно прошёл дальше по коридору. Больше он никого не зацепил, казалось, люди даже не замечали его присутствия, но толпа расступалась сама собой.

Киру будто обдало ледяной волной.

– Пойдём отсюда, – глухо сказала Кира, глядя туда, где скрылся человек в костюме.

– Что? Ты же… – Аня, кивнув Софии, помчалась за сестрой, которая сломя голову бежала к выходу из отделения. Расталкивая встречных, Кира слетела с лестницы и выскочила на улицу. Бегом пересекла двор и перемахнула через забор. Если бы Аня не успела поймать сестру сзади за куртку, она бы вывалилась на проезжую часть.

– Что случилось-то? – спросила запыхавшаяся Аня.

– Я… – От воспоминания о человеке в чёрном Киру скрутило. Уперев руки в колени, она некоторое время надрывно задыхалась, потом её вырвало желчью.

– Может, нам вернуться? – слабо спросила появившаяся рядом Люба.

– Нет, – выдавила Кира. – Я в порядке.

Вытерев губы, она кое-как распрямилась. Но, подняв взгляд, увидела рябь над крышей больницы и, икнув, примолкла. Что-то прозрачное поднималось и вибрировало в высоте. Люба и Аня тоже смотрели на расходившиеся над крышей волны, как от брошенного в воду камня. Последнее движение замерло в центре, и всё успокоилось.

– Разрешите. – Девушки расступились, пропуская женщину, ведущую к такси девочку-подростка с забинтованной головой.

– День добрый, – бросила им вслед Кира.

– Здравствуйте. – Обернувшись, Батенко некоторое время, моргая, смотрела на Киру, будто не узнавала. – А мы…

– Разбили голову об зеркало? Бывает.

Хмуро глянув на Киру, Батенко аккуратно усадила дочь в такси и сама забралась следом.

– Домой? – слабо спросила Аня. – Есть хочется.

– Пойдём. Только по дороге в парикмахерскую.

Первая парикмахерская, куда пришли девушки, оказалась закрыта. Когда они зашли в соседний салон красоты, у Любы зазвонил телефон. Кира и Аня уже вошли внутрь, Люба некоторое время разговаривала, оставаясь на улице.

– София звонила. Там Година… – шёпотом сказала Люба, устраиваясь на диванчике рядом с Кирой.

– Я знаю.

Пока Аня сидела в кресле у мастера, Кира и Люба смотрели новости. На экране огромного плазменного телевизора транслировался ролик, снятый на камеру смартфона. Разбросанная по кафельному полу безголовая потрошёная рыба билась и подпрыгивала, как живая, только что вытащенная из воды.

– Многие пользователи называют эту запись фейком, – произнёс мужской голос за кадром. – Но следующая запись точно настоящая, она сделана в студии нашего канала за пять минут до эфира.

На экране возникла диктор местных новостей. Она, как обычно, сидела на своём рабочем месте, вокруг топтались растерянные люди. Вместо стандартно-строгого пиджака ведущая оказалась одета в огромный шарообразный костюм-глаз.

– По словам очевидцев, – вещал закадровый голос, сочившийся удовольствием от происходящего, – наша коллега утром, по дороге на работу, напала на промоутера, раздававшего рекламные буклеты возле оптики. Повалив молодого человека на землю, она стащила с него этот костюм и, придя в студию, попыталась выйти в нём в прямой эфир.

Следующий сюжет посвящался местной чиновнице, находившейся под следствием за растрату. Придя на работу, дама первым делом окатила двух коллег фекалиями из пакета. Потом переломала всю мебель и офисную технику в своём кабинете.

– Вероятно, это следствие нервных срывов, – подытожил закадровый голос два сюжета.

Далее рассказали о том, что местное озеро вышло из берегов. Судя по записи одной из камер видеонаблюдения, установленной на заборе элитного дома, лёд лопнул, вода забурлила и стала прибывать с огромной скоростью. Скоро изображение накренилось и совсем пропало.

– В карстовом плену оказались десять особняков, возведённых на берегу. К сожале… простите, к счастью, обошлось без жертв, все обитатели домов успели покинуть свои жилища. Кстати, коттеджи были возведены в природоохранной зоне, решение о сносе суд вынес ещё полгода назад. Как видите, никто из собственников не торопился исполнять постановление. Именно незаконная продажа участков под строительство этих домов и вменяется в вину героине нашего предыдущего сюжета.

На экране снова появилась чиновница, громящая собственный кабинет.

– Как вам? – появившаяся Аня покрутилась, демонстрируя новую стрижку-каре.

– Тебе идёт, – улыбнулась Люба.

– А мне косичка нравилась больше. – Кира поднялась с диванчика.

Уже дома Кира и Аня посмотрели ещё несколько новостных сюжетов. Так, владелица салона красоты, который утром не открылся, ночью покончила с собой. Рядом с телом нашли завещание, в котором она свой салон передавала хозяйке заведения, где делала стрижку Аня. При этом все знакомые с ситуацией описывали отношения двух женщин как очень напряжённые.

– Они ведь были прямыми конкурентками, салоны-то совсем рядом, – рассказывала продавщица расположенного поблизости цветочного магазина. – Переманивали клиентов друг у друга. Даже ругались, один раз подрались из-за парковки.

Потом люди с трясущимися руками и выпученными глазами, дрожащими голосами рассказывали о звонках усопших родственников. Посетовав, что Параскева не позвонила, Кира широко зевнула.

Внезапно звук телевизора пропал, экран помутнел, потом его полностью размыло. Пространство стало густым и тягучим. Кира не могла совершать самые простые действия, даже двинуть рукой получалось только с сопротивлением, как в гелевой массе.

Когда Аня и тётя Маша с криками вдруг сорвались с мест и куда-то помчались, Кире стоило огромного труда подняться с кресла. В воздухе появился едкий запах, всё затянула дымка. Кира не могла понять, появился ли туман в комнате, или это тормозило её сознание.

Держась за стену, Кира кое-как сделала несколько шагов, но её чуть не сшибла сестра. Раздался плеск воды, снова промчалась Аня, неся в руках что-то большое.

– Заливай, заливай! – кричал голос тёти Маши. Снова плеск, топот.

– Надо окно открыть… как она загорелась-то…

Кира наконец добралась до прихожей, где в луже воды тёмной бесформенной кучей лежала её собственная куртка. Под оплавившимися ошмётками пульсировало нечто… что-то сверкающее… Но сил не осталось.

Упав на колени, Кира на четвереньках, еле дыша, упрямо ползла к жиже. Пространство становилось всё гуще, оно не давало двигаться, но Кира всё же продавила себе дорогу и добралась до предмета, который её звал.

Отшвырнув обуглившиеся остатки куртки, дрожащими негнущимися пальцами подняла с пола брошку с бриллиантом. Рядом кто-то шумно вздохнул.

Свет, исходивший от броши, затмил всё вокруг. Тело стало лёгким, невесомым. Последний предмет коллекции. Завещание Параскевы выполнено.

Взмыв над полом, Кира лёгкой мыслью вызвала тишину. Развернув ладони, она тут же притянула к ним остальные предметы. Серёжки, подсвечник, чётки, остальные вещицы стали совершенно бесполезными, потому что отдали свою силу Кире без остатка. Опустошённые, они отвалились и брякнулись… куда-то.

Каждая частичка, каждая клеточка, всё вокруг и внутри пульсировало, готовое к движению. Проявилась картинка, где две мошенницы под видом газовщиц хамили Кире, женщине в халате, испуганной старушке с клюшкой, глухому старику… Они прекрасно знали, что и зачем делали. Всего лишь лёгким намерением Кира прихлопнула их обеих. Перетворцы Артели, те что ещё оставались, так недавно снедаемые жаждой власти и могущества, разбегались как тараканы. Ничего не стоило перебить их всех.

А откуда в кармане взялась брошь? В разноцветных потоках Кира пронеслась назад во времени и, резко остановившись, увидела со стороны, как тот, в чёрном костюме, намеренно задев её плечом, подкинул брошь в карман.

Персонаж вдруг распался на множество тёмных частиц, каждая из которых поглощала всё живое на своём пути, втягивала без следа. Пространство наполнилось ужасом, от которого невозможно скрыться. Миллион воронок засасывал, Кира, чувствуя, как от неё начинают отслаиваться частицы, мелкие, потом всё больше и больше, призвала всю свою силу, чтобы прекратить разрушение.

Силы быстро иссякали, в чёрном вихре проявился силуэт, бесцветный и бесплотный, целостный и вне пространства. Кира его узнала – эта сущность приходила тогда, когда дом провалился… воспоминание улетело в воронку…

Нечто сопровождало кого-то. Образ Годины вспыхнул, разлетевшись миллионами частиц, и померк. И вдруг Кира поняла, что она следующая, что из этой вихревой круговерти уже не выбраться.

Чувствуя, как изнутри рвутся связи клеток, и те, что послабее мигом исчезают, Кира издала вопль отчаяния, на мгновение заполнивший всё вокруг. Он тоже сразу пропал, но всё же нашёл отклик где-то вдали. Сущность, всё ещё парившая рядом, донесла его до адресата, и перед потухающим взором Киры мелькнула сверкающая полоска.

Усилием воли ухватившись за неё, Кира пыталась выбраться из затягивающей черноты, но совершенная опустошённость по-прежнему держала её в тёмном коконе. Вокруг выло безысходное отчаяние и желание, которое не могло исполниться.

Даже огромная сила Параскевы не повернула бы время вспять. Седая и дряхлая, насквозь больная, лежащая на кровати под тёмными образами с тлеющей лампадкой, она беззвучно выла. Те украшения, что она своевольно и так легкомысленно закляла, уже рассыпались по разным рукам, и их не собрать. Не снять с них заклятия, не остановить маховик, запущенный гордыней и тщеславием. Силы её оставили, границы между мирами истончились, и Параскева ясно увидела, к чему привела ненависть к тем, кто вломился в дом, в жизнь целого народа, и всё поломал. На то была вышняя воля, и нельзя ей перечить.

Осознав, что рядом кто-то появился, Параскева собрала последние силы и впервые обратилась к той, что билась внутри. Трясущейся рукой сжав что-то сияющее и остроконечное, она, уже не в силах даже хрипеть, мысленно произнесла:

– Завещаю…

Лампадка под образами погасла, весь свет померк.

Кира, распластавшись, парила в темноте и безучастно следила за собственным разрушением. Частицы отделялись и струями исчезали во мгле. Рядом находилось бесплотное существо.

Появился чей-то голос, потом ещё один, и ещё. Они обращались к бесплотному, просили и плакали. Их мольбы прошли насквозь и исчезли. Спустя вечность пришёл ответ. Бесплотное шевельнулось и объяло Киру.

15.

Кира открыла глаза. Она лежала на чём-то жёстком, каждый вдох отдавался режущей болью во всём теле. Над ней плавали бледные лица, которых она не узнавала, и глухо звучали голоса. Одно лицо, с совершенно белыми глазами, отдалилось. Повернувшись спиной, тот, в чёрном, вышел за дверь. Никто не обратил внимания на его уход.

– Да что же это, – надрывно причитала тётя Маша.

Кира смогла разобрать слова. И голос узнала.

– Слишком много вызовов, – произнёс ещё один знакомый голос.

Это Люба, которой больше всех надо.

Кира попыталась поднять голову, но тут же всё вокруг закрутилось, и затылок стукнулся об пол.

– Лежи, не вставай.

Аня тоже рядом. Её присутствие успокаивало.

Кира решила начать с малого. Пошевелила пальцами ног. Оказалось, они окоченели, но всё-таки слушались. Пальцы рук тоже кое-как удалось согнуть и разогнуть. Локти и колени поначалу вообще отказывались подчиняться, но и по ним пробежало слабое тепло. Повернув голову вправо и влево и подавив приступы тошноты, Кира ещё раз попыталась сесть. Аня и Люба с двух сторон подхватили её за плечи.

– Ей надо хотя бы на диван перейти, – где-то рядом сказала тётя Маша.

Поддерживаемая тремя парами рук, Кира доковыляла до кровати и повалилась навзничь.

Когда Кира очнулась, комнату заливал солнечный свет. Чувствуя себя хорошо отдохнувшей, она потянулась, резво скинула одеяло и села, широко зевая.

– Доброе утро, – жизнерадостно проговорила Кира.

Аня, сидевшая за столом и печатавшая на ноутбуке, повернулась и попыталась что-то сказать, но только по-рыбьи открыла и закрыла рот. По лицу её пробежала судорога. Кашлянув, она прочистила горло и натужно ответила:

– Доброе. – Даже сумела выдавить улыбку. – Уже двенадцать. Ты проспала почти сутки.

– Вот и хорошо. Выспалась, представляешь. Первый раз за… А, не помню. – Быстро переодевшись и точно зная, что надо делать, Кира услышала громкое бульканье, желудок сжало. – А завтрак?

– Да, конечно. – Мрачно наблюдавшая за сестрой Аня немного оживилась. – Там тётя Маша сырники жарит.

Кира бодро прошагала на кухню, откуда доносился аппетитный запах. Тётя Маша как раз пританцовывала у плиты, когда вошла племянница.

– Доброе утро.

– Доб… кхххм. – Тётя Маша сделала вид, что закашлялась и, помахивая перед собой прихваткой, отвернулась к шипящей сковороде.

– А сметана есть? И молочка хорошо бы. – Кира открыла дверцу холодильника. Пока она доставала свежую фермерскую снедь, Аня и тётя Маша выразительно переглянулись.

Кира выпрямилась, перетащила банки на стол, уселась, быстро сняла крышку с пластикового ведёрка и стала столовой ложкой уплетать сметану.

– А у нас есть лопата?

– Тебе зачем? – медленно спросила сидевшая напротив Аня. Тётя Маша глянула на них через плечо.

– Надо.

Тётя Маша поставила на стол большую тарелку и выложила на неё с десяток пухлых золотистых сырников. Кира хватала их руками, обмакивала в ведёрко со сметаной и проглатывала, почти не жуя. Аня, прикрыв лицо волосами, строчила в телефоне, держа его под столом.

– Горячо же! Ты бы хоть сметану в розеточку… А, ладно. – Тётя Маша с притворным раздражением махнула рукой и стала выкладывать на сковороду следующую партию творожных шариков.

– А где лопату можно купить? – с набитым ртом спросила Кира.

– Ты клад, что ли, собралась искать? – не оборачиваясь, спросила тётя Маша.

Обе сестры синхронно посмотрели на тётку, пошутившую впервые за всё время, что они жили здесь.

– Вроде того. – Кира залпом выхлебала кружку молока.

Без стука открылась входная дверь, и в кухню прошла Люба.

– У тебя лопата есть? – вместо приветствия спросила Кира.

– Лопа-та, – растерянно повторила Люба, расширенными глазами глядя на Киру. Она перевела осоловелый взгляд на Аню, которая, поведя бровями, вернулась к своей переписке.

– Садись, чего стоишь. – Тётя Маша подтолкнула Любу в спину, та, косо глядя на Киру, послушно села на стул.

– У вас должна быть лопата, – сказала Кира, жуя очередной сырник. – Вы же в палисаднике копаетесь, я видела.

– Да, вроде есть. – Лицо Любы перекосило. Она повернулась к Ане и почти беззвучно спросила, указывая взглядом на Киру: – Это что?

Аня, не поднимая взгляда, только пожала плечами.

– А что такое? – До Киры, наконец дошло, что все как-то странно на неё поглядывали. Вернее, лишь раз взглянув, старались как можно быстрее отвернуться.

Никто не ответил. Тётя Маша так и стояла спиной, сосредоточенно изучая прихватку, Аня строчила сообщения, Любу теперь перекосило полностью – она сидела, отклонившись на бок, будто хотела оказаться как можно дальше от соседки.

– Да что случилось-то?!

Люба хотела что-то сказать, но выдавила только слабый хрип.

– Я, наверное, пойду. – Она привстала, но вскочившая Кира мощным движением усадила её на место.

Кира прошла в прихожую, включила свет, и посмотрела на себя в зеркало. От увиденного руки повисли бессильными плетьми.

Гипсово-белое лицо рассекали тёмные борозды. Как будто потрескался фарфор. По шее расползлась паутина лилово-чёрных капилляров, то же самое выступило на руках с выпуклыми синюшными венами. В выпрямившихся волосах просматривалась седина. Зрачки вернулись в нормальную форму, только вот радужки стали водянисто-прозрачными, совсем потеряли цвет. Вокруг глаз темнели фиолетовые пятна. Ногти исчезли полностью, на кончиках пальцев Кира ощупала сухую посиневшую кожу.

Из-за спины выступили Аня, сжимавшая в руках смартфон, так что костяшки побелели, и испуганная Люба.

– Мне нужна лопата, – шмыгнув и задавив свербение в носу, проговорила Кира.

– А зачем? – шёпотом спросила Люба.

– Тебе жалко?

Люба протиснулась к двери и вышла.

– Как я сразу-то не заметила. – Кира провела рукой по волосам, отделив и приподняв белую прядь.

– Может, это пройдёт, – слабо проговорила Аня, ещё крепче сдавив в руке смартфон.

– Надо Гарику написать. – При воспоминании о Гарике Кира передёрнула плечами.

Когда ей надоело оправдывать его полную… некомпетентность (как деликатно назвала это Аня), Кира при встречах стала направлять его скудные умения в нужное ей русло. Она, конечно, знала, что он с упоением хвастался друзьям своим «мастерством», но находила в тайном руководстве странное удовольствие. Её веселило его тщеславие и самоуверенность. И нравилось понимание того, что он не сумеет повторить её задумок ни с одной другой девушкой.

– Думаешь, он тебя разлюбит? – приторно певуче спросила Аня.

Кира только усмехнулась. Она могла бы заставить принять её новый облик. Потребовалось бы много сил, но… Гарик превратился для неё в бледное воспоминание. Как будто тяжеленная ноша упала с плеч.

Вернулась Люба в тёмно-розовом пуховике. Она протянула Кире заострённую лопату с крепкой деревянной ручкой.

– Спасибо. – Кира взвесила лопату в руке. – Я быстро.

Вбежав в спальню, Кира натянула джинсы и свитер, вытряхнула из деревянной шкатулки на постель все вещи, завещанные Параскевой, наспех сгребла их в сумку, которую повесила через плечо. В прихожей уже ждали Люба и Аня, успевшая надеть пальто.

– Где моя куртка? А, ну да. – Кира задумчиво почесала затылок.

– На. – Люба протянула Кире зеленоватый ком. – Это старая куртка Милы. Тебе должна подойти.

– Спасибо. – Кира быстро просунула руки в рукава и, надев ботинки, выбежала в подъезд. Только внизу она заметила, что Аня и Люба увязались следом.

– Я не просила…

– Ты хоть людей не пугай, – сказала Аня, натягивая сестре на голову капюшон. – Куда мы направляемся?

Кира в ответ шмыгнула, Люба застонала, закатив глаза.

– Я вызову такси. – Поняв, о чём речь, Аня вытащила телефон.

Когда машина подъехала, Аня и Люба уже замотали лицо Киры шарфом так, что остались видны только глаза. Можно было подумать, что девушка просто берегла лицо от мороза.

Через двадцать минут таксист высадил их у кладбища. Напевая что-то про зарывание или откапывание, он быстро завёл мотор и укатил.

Кира молча пробиралась знакомой тропой. Когда утоптанные дорожки остались позади, и появились старые захоронения, Кира размотала шарф. Изо рта шёл пар, ноги проваливались в снег, но Кира старалась не сбавлять шаг, потому что ещё в машине осознала, что стоит чуть замедлиться, и она уже не сумеет довести начатое до конца.

– Пришли. – Втроём девушки остановились у могилы с белым камнем. Из большого сугроба поднималась верхняя, уже порядком развалившаяся часть мраморного надгробия в снежной шапке.

– Земля-то промёрзла, – проговорила Люба, спрятав руки в рукава и приплясывая на холоде.

Кира сняла шапку и шарф и передала их Ане. Повращала плечами и прикрыла глаза. Люба права, земля твёрдая, как камень. А копать глубоко. Ладно, это в последний раз, – пообещала себе Кира и вдруг, на глубине метров трёх, заметила искорку. По телу пробежал жар, спустившийся в землю. Снег начал таять и струиться, комья земли размякали.

Но не только Кира запустила вниз поток жара. Аня тоже прогревала землю, и только Люба, давшая зарок больше не заниматься ничем подобным, стояла в стороне. Хотя нет, не стояла. Сквозь прикрытые веки Кира видела, как Люба опустилась на колени и начала молиться. Откуда-то донёсся другой голос, потом ещё несколько. Неожиданно стало так хорошо и спокойно, что захотелось просто всё бросить и уйти.

Но дело требовало завершения. Если не закончить сейчас, притяжение возникнет снова, и тогда… Кира вспомнила ужас от человека в чёрном.

Размахнувшись, она воткнула лопату в мокрую чёрную землю, выступившую из-под растаявшего снега. Копать мог кто-то один, но Аня, стоя рядом, передавала сестре столько сил, что она смогла довольно быстро вырыть приличную яму. Когда лопата глухо ударилась о сгнившие доски, Аня и Люба синхронно открыли глаза. Стоя в яме, Кира выбросила лопату наверх. Аня и Люба подошли с двух сторон и, вытянув шеи, осторожно глянули вниз.

Присев на корточки, Кира руками разгребла землю и вытащила несколько гнилых деревяшек. В расчищенном отверстии показались желтоватые рёбра, исходящие из грудины, на которой поблёскивал…

– Завещаю, – пронеслось над разрытой могилой. Люба вздрогнула, Аня широко раскрыла глаза.

Кира протянула руку и взяла золотой крестик. Цепочка легко вытащилась за ним и повисла между пальцами.

Люба, дрожа крупным ознобом, отвернулась и вытирала слёзы. Побледневшая Аня, приоткрыв рот, остановившимся взглядом следила за сестрой. Кира горстью вынула из сумки вещицы, завещанные Параскевой, и ссыпала их в могилу. Потом прикрыла отверстие сгнившими деревяшками.

Когда сестра поднялась на ноги, Аня толкнула локтем Любу, и они вдвоём вытащили Киру из могилы. Работая лопатой, Кира закапывала яму, Аня и Люба помогали, бросая землю руками. Закончив, Кира с полминуты постояла, глядя на покосившийся памятник. Тело потихоньку расслаблялось, как будто исчезали сжимавшие нутро путы.

– Идём? – тихо позвала Аня.

Почистив кое-как руки снегом, они двинулись к выходу. Когда между деревьями показалась деревянная кладбищенская церковка, Кира остановилась. Оглядевшись и убедившись, что вокруг никого не было, она достала из кармана белыежемчужные чётки и протянула их Любе.

– Зачем это, не надо. – Люба, испуганно выставив ладони, даже отступила на пару шагов.

– Отдашь матери. Бери.

Помявшись, Люба всё-таки взяла чётки и спрятала их во внутренний карман пуховика.

– Надо вызвать такси, – сказала Аня, доставая смартфон. – Связи нет.

Выйдя за ворота кладбища, Аня прошла чуть дальше, чтобы оказаться в зоне действия сети. Люба побежала в церковь. Кира же села на деревянные ступеньки, положив грязную лопату рядом.

Раскрыв сумку, чтобы достать зеркальце (почему-то тянуло рассматривать трещины и чёрные линии на коже), нащупала что-то твёрдое и угловатое. В руке оказалась иконка, прихваченная из ушедшего под землю дома жрицы.

Поднеся иконку к глазам, Кира рассмотрела печальный лик Богородицы и личико Младенца. Он овивал ручками шею Матери и касался Её лица щёчкой. Из-под складок одежды выступала пяточка. Такая маленькая ножка с кругленькими пальчиками. В глазах защипало, по щекам потекли слёзы. От жалости к маме, которая хоть и не показывает, но точно волнуется за неё. Она устроила дочку в ненавистный ВУЗ только потому, что хотела для неё перспективного будущего. А Кира даже не звонит.

Наверное, и Доминику мама так же носила на руках, а та тянула к ней пухлые ручонки. И улыбалась, так открыто и счастливо, как только маленькие дети умеют.

– Очень трогательно. – Доминика, спрятав руки в карманы укороченной шубки из тёмного лоснящегося меха, села рядом на ступеньку и вытянула ноги в узких джинсах.

Кира, утерев слёзы и шмыгнув, глянула на бывшую соседку.

– Чуть опять соседками не стали, – едко усмехнулась Доминика, уперев в землю тонкий каблук замшевого сапога и покачивая носком. – Тебе дали шанс. А вот я свои упустила.

– Это не моя вина.

– Знаю. Я сама виновата. Ты только подтолкнула.

– Как ты… там? – спросила Кира, стараясь не смотреть на Доминику.

– Сама-то как думаешь? Вина есть вина. Ты хоть ещё можешь попросить прощения, всё исправить.

– А ты?

– Поздно. Радуешься, да?

– Ещё чего. – Кира не врала. Злорадство, которого она ожидала, испарилось, едва появившись.

– Ты могла бы за меня помолиться, – после небольшой паузы сказала Доминика.

– Я не умею. – Кира упёрлась локтями в коленки.

– Тогда хоть свечку поставь. И за деда. Ему ещё хуже.

– А что там с ним? – с любопытством спросила Кира.

– Думаешь, хоть кто-то, хоть один человек помянул его добрым словом?

– Ну… ты?

– Увы, мне ума не хватило, а теперь поздно. – Доминика вздохнула.

– Ты зачем пришла?

– Чтобы хоть ты меня простила.

– А что, есть и другие, кто тебя ненавидел?

– Полно. Но до них мне не достучаться. – Доминика печально усмехнулась. – Отсюда прекрасно видно, кто чего стоит. Как оказалось, у меня и друзей-то никогда не было.

Порывшись в сумке, Кира достала кулон с изумрудом. Доминика взяла его с вытянутой ладони.

– Мне тоже досталось. – Кира указала на своё лицо.

– Ты всё равно выглядишь лучше, чем я. Пора. – Доминика поднялась. – Хочешь совет? Учись прощать. Ну, пока.

– Пока, – проговорила Кира, глядя вслед уходящей Доминике.

Накинув капюшон, но так, чтобы длинные распущенные волосы красиво лежали на плече, Доминика, виляя бёдрами, ушла в сторону кладбищенских ворот. Ей навстречу вышел невысокий мужчина с рыжеватой бородой. Из-под куртки выглядывала чёрная ряса. Проводив Доминику удивлённым взглядом, он подошёл к ступенькам, где в сумке швырялась Кира. Пожалев, что не успела намотать шарф, она специально опустила голову пониже и надеялась, что священник просто пройдёт мимо. Но он остановился у ступенек, внимательно посмотрел на заляпанную землёй лопату и обратился к Кире:

– Вы ко мне?

Кира подняла голову и, отбросив со лба седую прядь, посмотрела священнику прямо в глаза. Увидев её лицо, тот крякнул.

– Меч, – вдруг произнесла Кира. Перед глазами промелькнула Доминика и тот бесплотный, в ореоле. Только теперь Кира осознала, что он сжимал меч и уже готов был нанести удар.

– Какой меч? – ошарашено переспросил священник.

– Меч? Нет, свечку, – быстро сказала Кира, поднимаясь на ноги и отряхивая руки о джинсы. – Мне свечку поставить.

– Всем только свечку поставить, – пробормотал батюшка, открывая для Киры дверь и пропуская её вперёд.

***

Батенко захлопнула папку и положила её на стопу, скопившуюся на столе. Откинувшись на спинку стула, потёрла глаза. Слава всё не звонил, хотя близился полдень. Сама Батенко обычно успевала забрать Светку около одиннадцати, как только в монастыре заканчивалась служба.

Евгения Ивановна обычно объясняла спешный отъезд тем, что Светке надо в школу, плюс успеть сделать домашнее задание, помыться и ещё что-нибудь. На самом деле её стало пугать желание дочки проводить каждые выходные в бывшем колхозном общежитии, то есть в так называемой «гостинице для паломников» с железными скрипучими койками в два ряда.

Хотя поначалу улучшения в состоянии Светки только радовали. Глубокие шрамы, оставленные осколками зеркала, не заживали две недели, но затянулись после первой же ночи в монастыре. Восстановилась речь, прошла бессонница. Врач даже отменил антидепрессанты.

Только из-за общей суеты Батенко смогла тогда забрать Светку домой, а её ведь хотели вместе с остальными отправить в психушку. Один вылетел из окна и жаловался, что врачи «скорой» отрезали его крылья. Чуть позже, когда суматоха потихоньку сходила на нет, Батенко выяснила, что тот парень тоже значился в писке клиентов Артели. Даже пару семинаров у них прошёл. Этакий недоделанный перетворец.

И не он один. Та, что покончила с собой, отписав имущество прямой конкурентке, тоже имела связи с Артелью. Как раз устранение конкурентки и «творила». Её признали невменяемой, чтобы опротестовать завещание. А наследница оказалась не промах – много крови выпила у родственников.

И та девица из банка, что начальницу огрела. Тоже, кстати, просила перетворцев продвинуть её по службе. Хотя, судя по всему, она и сама прекрасно справилась бы. Нет, конечно, бить начальников по голове нельзя.

Батенко ещё раз посмотрела на часы и уже достала телефон, чтобы позвонить Славе, но передумала. Он всё-таки взрослый человек, сам справится. Но надо же побыстрее Светку привезти, конец весенних каникул как-никак, экзамены скоро.

Побарабанив пальцами по столу, Батенко в очередной раз стала перелистывать тома дел, которые приготовила для отправки в архив. Несчастные случаи с перетворцами и их клиентами… Имущественные претензии наследников… Документы по ликвидации Артели…

Да где их носит? Хоть бы позвонили. Светка – понятно, она вообще недавно заявила, что не прочь остаться в монастыре насовсем. Ей, видишь ли, теперь нравится петь на клиросе. А вот играть на саксофоне, на который столько денег потрачено, ей не нравится. Хорошо, тамошний священник уговорил её закончить школу.

Да ещё эта Кира. Хотя Светка говорила, что Кира уехала из монастыря ещё в начале марта. Вроде как перебралась на ферму в Ежевичную. Наверное, от одного её вида там всё молоко разом скисло.

Тогда, ещё в декабре, Евегения Ивановна только-только устроила Светку в комнате «гостиницы» и вышла на поиски уборной. И вдруг столкнулась лицом к… ладно, это всё же лицо. В общем, неожиданно встретила Киру. Та коротко кивнула и прошла мимо Батенко, глупо застывшей с открытым ртом.

Даже теперь, от одного воспоминания о лице, будто сшитом чёрными нитями из белых лоскутов, и синюшных разводах на руках, дрожь пробирала. Ладно, хоть бусы вернула.

Евгении Ивановне очень не нравилось соседство Светки с Кирой, хотя дочь говорила, они совсем не общались. Кира вроде как вообще почти ни с кем не разговаривала, кроме одной беззубой монахини. Да и жила, к счастью, не в гостинице (правильно, от подобного соседства все паломники мигом бы разбежались). Ей выделили старый сарай у ворот, где она спала на топчане из соломы, согревалась печкой-буржуйкой и ухаживала за козами в монастырском подсобном хозяйстве.

Снова посмотрев на часы и тряхнув головой, Батенко в который раз попыталась сосредоточиться на уже закрытом деле. Так, Доминика Штанова. Даже её папаша, несмотря на всё своё влияние, не смог ничего добиться. Несчастный случай, как и пожар, карстовый провал под домом, обвал стены и всё остальное.

Наконец позвонил Слава. Батенко схватила телефон.

– Ну что так долго? – И тут же пожалела о чересчур резком тоне.

– Да мы обедали после службы, – прошуршал Слава. – Скоро будем.

– Хорошо. Там… – Батенко осеклась. Ничего, оставленный на плите обед подождёт и до ужина. – Ладно, позвони, как приедете.

Облегчённо выдохнув, Батенко отложила телефон и уже подняла край папки, чтобы её захлопнуть, но внезапно остановилась. Присмотрелась, даже включила лампу. Папка оказалась открыта как раз на фотографии с выноса тела Доминики Штановой. Батенко поднесла фотографию ближе к глазам, наклонилась к лампе.

– Быть этого не может.

Довольно крупный план изображал накрытое белой кружевной вуалью лицо Доминики, сложенные руки в шёлковых перчатках, оборочки, стразы на платье. Всё это Батенко уже рассматривала не один раз. Но теперь вдруг заметила, что под перчатками поблёскивало что-то ярко-зелёное.

Батенко достала из ящика стола лупу. Приближала и отдаляла несколько раз. Определённо, на фото появилось изумрудное пятнышко.

– Изумруд… Да нет, не может быть. Я же уже видела эту фотографию, не было здесь ничего.

Как ни крутила Батенко фотографию, рассмотреть картинку получше не получалось. Точно сказать, что это тот самый кулон, Батенко бы не рискнула, хотя очень похоже.

Отогнав лишние мысли и напомнив себе, что история закончена, Батенко с громким хлопком закрыла папку и лично отнесла её в архив.

При подготовке обложки издания использована художественная работа автора.

Оглавление

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

  ***

  ***

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.