Трудные дороги освобождения. Третья битва за Харьков [Игорь Юрьевич Додонов] (fb2) читать онлайн

Игорь Додонов Трудные дороги освобождения. Третья битва за Харьков

ОТ АВТОРА

ПРИЧИНЫ ВЫБОРА ТЕМЫ

У читателя может возникнуть вполне закономерный вопрос: почему автором выбрана именно эта тема? По каким причинам из многочисленных страниц Великой Отечественной войны его внимание оказалось привлечено именно к этому эпизоду?

Первая причина, если можно так выразиться, – чисто личная: данная работа является логическим продолжением одной из предыдущих книг автора, посвящённых событиям Великой Отечественной войны – «Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский “котёл”». Второй очерк этой книги рассказывал о событиях второй битвы за Харьков в мае 1942 года, закончившейся крупным поражением Красной Армии (первая битва за Харьков – октябрь 1941 года).

О второй причине надо сказать следующее. 1943 год – год коренного перелома в Великой Отечественной войне. В этом году Красная Армия окончательно перехватила стратегическую инициативу у вермахта и его союзников. Но было это совсем не лёгким делом. После победы под Сталинградом не всё шло как по маслу. События 1943 года вообще очень ярко, на мой взгляд, показывают, как училась воевать Красная Армия, как возрастали и её боевая мощь, и умения и навыки советских военных – от простых солдат до высших командиров. И были на этом пути и откровенные неудачи. Особенно первую половину 1943 года можно охарактеризовать как период определённого паритета между РККА и вермахтом. Весьма убедительной иллюстрацией подобного положения и служат события под Харьковом в феврале – марте 1943 года. Собственно они и привели к установлению стратегического равновесия на советско-германском фронте. События эти явились своеобразным моментом истины. Причины поражения Красной Армии в третьей битве за Харьков являются и причинами утраты ей стратегической инициативы в конце зимней кампании 1942 – 1943 годов. Поэтому они заслуживают внимательного рассмотрения и тщательного изучения.

Чаша весов склонилась в советскую сторону после Курской дуги. Но даже и после ой как нелегко давались Красной Армии победы. Только в 1944 году советское превосходство стало неоспоримым. Причём, утверждая так, имею в виду не только, да и не столько, людской и материальный военный потенциал (количество солдат, армий, дивизий, танков, самолётов и орудий), но и военное искусство, боевое мастерство.

Если резюмировать, подвести всё к краткой схеме, то можно сказать: в 1941 и 1942 годах советская сторона воевала хуже немцев (речь идёт не о героизме и самопожертвовании, а именно об умении воевать, причём военных всех уровней – от рядового до маршала). Значительная часть 1943 года явилась периодом равновесия. В течение второй половины года чаша весов всё сильнее склонялась в советскую сторону. В 1944 году Красная Армия воевала уже значительно лучше немцев. Ну а 1945 год – это, образно выражаясь, вообще игра в одни ворота.

Такова схема. Данная книга, полагаю, подробно проиллюстрирует первое из её звеньев – установление равновесия. В дальнейших планах автора работы, которые осветят и последующие звенья схемы (коренной перелом в войне, всё больший перехват стратегической инициативы Красной Армией, постепенный рост её мастерства во второй половине 1943 года).

И ещё. Прекрасно понимаю, что не открываю своей работой чего-то нового. В книге нет никаких сенсаций. Она основана на документах, мемуарах, хорошо известных работах историков. Тем не менее считаю, что книга эта совсем не будет лишней, никчёмной, простым «перепевом старых мотивов». Для подобного вывода есть основания.

Прежде всего глубоко убеждён, что в наши дни историю Великой Отечественной войны надо писать заново. И дело не в том, что в СССР официальная история этой войны была сильно искажена и сфальсифицирована. Как раз нет. По сравнению с тем, что сейчас делают писаки «от демократии», можно сказать, что в советское время история той войны излагалась очень даже правдиво. Во всяком случае, не было той лжи, наглого вранья, подтасовки и передёргивания фактов, которые пышным цветом расцвели в постперестроечную эпоху в «демократической» историографии. Целая свора браздописцев как будто ждала сигнала, чтобы броситься поливать грязью эту святую для советских людей тему. Сигнал этот был дан из-за рубежа Резуном.

Однако недостатки у советской историографии Великой Отечественной войны всё же были. Точнее, был один главный недостаток, а остальное являлось его прямым следствием – идеологическая прилизанность истории войны. В чём она заключалась? Примерно вот в такой формулировке: «Весь советский народ, как один человек, под руководством нашей славной Коммунистической партии встал на защиту своей Советской Родины…» Ну, а дальше: поскольку строй у нас передовой, партия коммунистическая, народ, как один человек, встал на защиту, то поражение гитлеровской Германии было предопределено. Неудачи начального периода войны объяснялись коварностью неожиданного нападения, численным и техническим превосходством гитлеровской армии. Но так было только в 1941 и 1942 годах. А потом, к 1943 году, всё стало иначе, и мы переломили ход войны. Все факты, которые в эту идеологически выверенную схему не укладывались, попросту замалчивались. В конечном итоге подобная тактика сыграла на руку «буйным демократам», всяким там «резунистам», «солонистам», «соколистам» и проча и проча, «несть им числа», ибо «имя их – легион».

Надо отдать должное эпохам «перестройки» и «демократии» – в архивах стали доступны многие документы, к которым раньше исследователям было не подступиться. Конечно, кое-кто сделал из этих документов извращённые выводы (например, чего только стоит «демократическая истерика» вокруг «Соображений по плану стратегического развёртывания Вооружённых Сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками» от 15 мая 1941 года), но главное состоит всё-таки в том, что у честных исследователей, исследователей настоящих (ибо не может называться исследователем-историком перевиратель и подтасовщик фактов) появилась прекрасная возможность написать действительно правдивую историю Великой Отечественной войны, без старых советских умолчаний и современного «демократического» вранья. Написать и тем отдать долг памяти всем тем, кто отстоял нашу Отчизну в ту страшную годину.

Итак, наличие большого количества ранее неизвестных документов – это первая причина, по которой можно и нужно писать о событиях, казалось бы, известных.

Вторая причина заключается как раз в том, что тематика Великой Отечественной стала целью разного рода писак «от демократии». Кто из них какую цель преследует, очерняя и шельмуя историю Великой войны: стремление ли это сделать себе имя на жареных фактах или идеологическая борьба с советским наследием, а заодно и с Россией, как таковой, – это нас в данном случае не интересует. Гораздо важнее в настоящий момент то, что эти «стервятники» чрезвычайно активны и творчески плодовиты. Их творения заполняют полки книжных магазинов. Вкупе с тем, что в новой «демократической» России многие издатели просто-таки полюбили (а иного слова и не подберёшь) разного рода немецких мемуаристов, а про своих как-то и подзабыли, эффект получается просто убойный. За четверть века «демократии» у нас выросло целое поколение, которое, во-первых, знает о Великой Отечественной войне мало, а, во-вторых, если что и знает, то из творений «демократических» историков и мемуаров гитлеровских вояк. А «демократические» историки всё это время настойчиво проводили мысль, что всё то, что писалось о войне в Советском Союзе, – сплошная неправда, что истину-то можно прочесть только у них, «демократических» историков, да ещё в мемуарах немецких военных. Вот и заставь после этого современного молодого человека почитать работы советских исследователей по теме Великой Отечественной. Он ведь заранее убеждён, что ничего стоящего и правдивого в этих работах нет, одна коммунистическая идеология.

Потому-то так важно писать сейчас новые правдивые работы по истории войны, не боясь повторений и обвинений в описательном характере своих книг, а может быть, даже и компиляторстве.

Другими словами, надо писать больше книг, противостоящих той волне очернительства подвига нашего народа, которая захлёстывает умы и души людей. Волне надо противопоставить волну, по количеству ударить количеством, на резкие выпады отвечать не менее резкими. То есть надо бить врага его же оружием, с той лишь разницей, что мы не должны опускаться до лжи – излюбленного приёма «демократических» «правдолюбцев», «правдюков», как очень верно назвал их Владимир Бушин.

Поэтому, упреждая возможные упрёки, скажу сразу, что эта книга не представляет интереса для исследователей, она адресована массовому читателю, носит научно-популярный и даже, отчасти, агитационный характер.

ГЛАВА I

НАЧАЛО 1943 ГОДА. КАСКАД НАСТУПАТЕЛЬНЫХ

ОПЕРАЦИЙ КРАСНОЙ АРМИИ В ЮЖНОМ СЕКТОРЕ

СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОГО ФРОНТА

Окончание 1942 года очень походило на окончание 1941-го. Как начавшееся в декабре 1941 года контрнаступление под Москвой, так и удар, нанесённый немцам под Сталинградом, коренным образом изменили обстановку на советско-германском фронте. Красная Армия снова перехватила стратегическую инициативу у вермахта. Огромен в обоих случаях был и моральный эффект от успехов наших войск: победы окрыляли, заставляли ещё больше верить в свои силы, вселяли надежду в скорый окончательный разгром врага.

Как и в конце 1941 года, советское Верховное командование решило максимально использовать успех контрнаступления и развернуть активные действия по всему советско-германскому фронту – от Ленинграда до Кавказа.

В январе 1943 года планировалась наступательная операция по прорыву блокады Ленинграда. На северо-западном и западном направлениях очередную попытку разгрома демянской и ржевско-вяземской группировок противника должны были предпринять армии Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов [36; 462 – 463].

Однако главные усилия, что вполне естественно, Ставка ВГК решила сосредоточить на юго-западном направлении, т.е. там, где немцам было нанесено наиболее ощутимое поражение и где приходилось, в силу последнего обстоятельства, ожидать наименьшего их сопротивления. Здесь планировалось силами Брянского, Воронежского, Юго-Западного, Южного (так с 30 декабря 1942 года стал называться Сталинградский фронт) и Закавказского фронтов разгромить соединения немецких групп армий «Б», «Дон» и «А», освободить Северный Кавказ, Донбасс и Харьковский промышленный район. Войска Донского фронта должны были ликвидировать окружённую под Сталинградом вражескую группировку.

Поставленные задачи выполнялись нашими войсками в ходе ряда наступательных операций на южном участке советско-германского фронта. С 1 января по 18 февраля 1943 года проводилась Ростовская наступательная операция (освобождение Ростова-на-Дону), с 3 января по 4 февраля – Нальчикско-Ставропольская операция (освобождение Ставрополя). В ходе операции «Кольцо» с 10 января по 2 февраля Донской фронт под командованием К.К. Рокоссовского провёл ликвидацию окружённой под Сталинградом группировки фашистов. 11 января началась Краснодарско-Новороссийская операция, закончившаяся уже в мае очищением от гитлеровских войск почти всего Прикубанья.

Но для темы данной работы непосредственный интерес представляет ряд ударов, нанесённых Красной Армией по немцам севернее. Речь идёт от Острогожско-Россошанской (13 – 27 января), Воронежско-Касторненской (24 января – 17 февраля), Харьковской (операция «Звезда», 2 февраля – 3 марта) наступательных операциях и операции «Скачок».

1. События на Среднем Дону. Окружение под Сталинградом 6-й армии Ф. Паулюса имело для немцев катастрофические последствия не только само по себе (в окружение попала одна из сильнейших армий вермахта), но и в силу того, что в линии фронта образовалась огромная брешь, которую немецкому командованию надо было срочно заделывать.

Вот как сложившуюся ситуацию описывает Эрих фон Манштейн в своих «Утерянных победах»:

«Германский фронт проходил большой изогнутой на восток дугой по Северному Кавказу и Восточной Украине. Правый фланг этой дуги у Новороссийска упирался в Чёрное море. Дальше фронт группы армий «А» (17-я армия и 1-я танковая армия) проходил по Северному Кавказу, но на востоке непосредственного соприкосновения с берегом Каспийского моря не имел.

Глубокий открытый фланг этого обращённого на юг фронта прикрывала со стороны Нижней Волги 16 мд, находившаяся в калмыцких степях восточнее Элисты (Степное).

Только Южнее Сталинграда начинался сплошной фронт группы армий «Б», который отходил затем назад к Дону и пролегал вдоль Дона до Воронежа. Здесь стояли 4-я румынская армия, 4-я танковая армия, 6-я армия, 3-я румынская армия, итальянская армия, венгерская армия и ещё одна немецкая армия (2-я армия). Основные силы немецких войск уже в течение нескольких месяцев были сосредоточены в кулаке под Сталинградом, в то время как остальные участки фронта, главным образом рубеж по реке Дон, в основном были доверены союзным армия. Ни группа армий «А», ни группа армий «Б» не располагали сколько-нибудь существенными резервами» [27; 410].

Гитлеровский генерал Курт фон Типпельскирх, ставший после войны военным историком и создавший одну из наиболее солидных немецких «Историй» Второй мировой войны («История Второй мировой войны»), в отношении подобного расположения германских войск и войск германских союзников сделал следующее замечание:

«Командование группы армий «Б», которому подчинялись эти армии (имеются в виду румынские, итальянская и венгерская армии – И.Д.), уже давно не сомневалось в том, что войска союзников Германии могут ещё как-то удерживать 400-километровый фронт, пока русские ограничиваются отдельными атаками, но что перед крупным наступлением русских им не устоять… Немногочисленные немецкие резервы, располагавшиеся позади румынских, итальянских и венгерских войск, были большей частью оттянуты к Сталинграду. Одна лишь ненадёжность этого фронта союзников, после того как цели немецкого наступления, по-видимому, уже не могли быть достигнуты, должна была бы привести к сокращению линии фронта и отказу от Кавказа и Волги» [44; 350 – 351].

Окружение 6-й армии Ф. Паулюса вырывало «краеугольный камень» из подобного расположения немецких войск и войск их союзников. Кроме того, ненадёжность флангового обеспечения не только сыграла злую шутку со сталинградской группировкой немцев, но и создавала опасность для группы армий «А» и 2-й немецкой армии группы армий «Б».

Поэтому германское командование с первых же дней окружения прилагало все усилия, чтобы ударом извне деблокировать окружённых. В конце ноября – начале декабря 1942 года соединения XXIX армейского корпуса, поддержанные крупными массами танков и авиацией, пытались прорвать центр Юго-Западного фронта. Однако все атаки противника были отражены с большими для него потерями. Лишь в районе станицы Нижне-Чирской немцам удалось прорваться к Дону и даже частью сил переправиться на его левый берег. Но большего достигнуть они не смогли [21; 43].

Тогда командование вермахта приняло решение о создании между группами армий «А» и «Б» группы армий «Дон». В задачу ГА «Дон» входило и «залатывание» бреши во фронте немецко-союзнических армий, и деблокирование Сталинградской группировки.

Управление этой группы формировалось на базе штаба 11-й немецкой армии, а командующим назначался бывший командующий 11-й армии генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн.

В состав группы армий «Дон» включались все войска, располагавшиеся к югу от Среднего Дона до астраханских степей: армейская группа «Гот» (4-я немецкая танковая и 4-я румынская армии), сводные группы, объединённые под командованием 3-й румынской армии, и оперативная группа «Голлидт» [21; 44].

Говоря о 4-й танковой армии, необходимо заметить, что вне Сталинградского «котла» осталась лишь незначительная её часть, да и та была изрядно потрёпана в боях. Поэтому на её усиление из группы армий «А» передавался штаб LVII танкового корпуса с 6-й, 23-й танковыми и 15-й авиаполевой дивизиями [13; 156]. По сути, 4-я танковая армия формировалась заново.

Оперативная группа Голлидта, развёртывавшаяся в полосе 3-й румынской армии, включала 62, 294, 335-ю пехотные дивизии, XLVIII танковый корпус в составе 11, 22-й танковых, 3-й горнострелковой, 7-й и 8-й авиаполевых дивизий [13; 156].

На южном фланге группы армий «Дон» располагалась 16-я моторизованная дивизия [13; 156], [27; 410].

Наконец, Манштейну была подчинена и окружённая под Сталинградом германская группировка.

В общем, в распоряжении Манштейна оказались довольно крупные силы. Однако проблема заключалась в том, что эти силы надо было ещё собрать для того, чтобы провести деблокирующую операцию. По мнению Манштейна, одной 4-й танковой армии для этого было недостаточно. Собственно, войска 4-й танковой должны были составить одну из деблокирующих группировок – котельниковскую. Вторая группировка, которая, по плану Манштейна, наносила удар с целью прорыва кольца окружения 6-й немецкой армии, – тормосинская – состояла из войск опергруппы Голлидта.

Но сосредоточение немецких войск затягивалось. Причиной этого, главным образом, были транспортные трудности. И 23-я танковая, и 15-я авиаполевая дивизии, входившие в котельниковскую группировку, прибывали к месту дислокации очень медленно. Ещё хуже обстояло дело с 6-й танковой дивизией немцев – ей приходилось добираться после переформирования из Франции. При этом задержки с её передислокацией были вызваны не только удалённостью от района боевых действий, но и тем, что при движении по оккупированной территории эшелоны дивизии подвергались нападениям партизан. Немцы, чтобы избежать потерь в живой силе и технике данной дивизии, многократно вынуждены были менять маршруты следования её эшелонов. Тем не менее потерь избежать не удалось, а части дивизии прибывали в район выгрузки с большим опозданием [21; 44].

Артиллерия главного командования, которую должны были передать Манштейну из группы армий «А», не прибыла вообще, за исключением полка тяжёлых миномётов [13; 156 – 157], [27; 418].

Сложности имели место и в процессе сосредоточения войск, предназначенных для тормосинской группировки. Из восьми дивизий, предназначенных для группы Голлидта, Манштейн мог использовать одну танковую (11-ю) и одну пехотную (335-ю) дивизии [13; 156 – 157].

«Кулак», который Манштейн собрал в районе Котельниково, был мощнее, чем «кулак» под Тормосиным. Кроме того, условия для наступления 4-й танковой армии были более благоприятными: «Ей ближе было до Сталинграда, – пишет Манштейн в своих мемуарах. – На своём пути к Сталинграду ей не приходилось бы преодолевать Дон. Можно было надеяться, что противник меньше всего будет ожидать такое наступление на восточном берегу Дона, так как при существовавшей на фронте обстановке сосредоточение в этом районе крупных сил было бы связано для немцев с большим риском. Поэтому противник вначале выдвинул только относительно слабые силы в направлении на Котельниково для прикрытия внутреннего фронта окружения. Здесь на первых порах 4-й танковой армии противостояло 5 дивизий противника, тогда как на реке Чир (против тормосинской группировки – И.Д.) противник имел уже 15 дивизий» [27; 361].

В силу всех указанных обстоятельств разработанный штабом группы армий «Дон» план операции под кодовым названием «Зимняя гроза» предусматривал нанесение главного удара из района Котельниково. Наносили удар и войска XLVIII танкового корпуса с плацдармов на реках Дон и Чир в районе станицы Нижне-Чирской. Но удар этот носил вспомогательный характер [13; 157].

В случае возрастания сопротивления на направлении удара 4-й танковой армии предусматривалась срочная скрытая переброска её дивизий на плацдарм у Нижне-Чирской. И вспомогательное направление превращалось в главное [13; 157], [27; 361].

Утром 12 декабря 1942 года немецкие войска перешли в наступление из района Котельниково на узком участке фронта вдоль железной дороги Тихорецк – Сталинград. Главный удар наносила 6-я танковая дивизия, наступавшая западнее железнодорожной линии. Восточнее наступала 23-я танковая дивизия. На флангах танковых дивизий немцев продвигались пехотные соединения.

На пути войск Манштейна действительно оказалось пять советских дивизий 51-й армии (три пехотных и две кавалерийских) далеко не полного состава. Немцы превосходили их по численности в 2 раза, а по количеству танков – в 5 раз [21; 45]. Развернулись ожесточённые бои. Германские войска продвигались вперёд с большим трудом. Тем не менее им удалось, пройдя за три дня 45 км, выйти к реке Аксай-Есауловский и форсировать её. Однако на правом берегу немцы встретили ещё более сильное сопротивление. Героически сдерживали противника на протяжении трёх дней (16 – 18 декабря) в районе населённого пункта Верхне-Кумский бойцы и командиры 1378-го стрелкового и 55-го танкового полков и 1-го дивизиона 1058-го артиллерийского полка [21; 46].

Успехам гитлеровцев способствовало то, что для усиления ударной группировки Манштейна была переброшена 17-я танковая дивизия из группы армий «Центр» [19; 199], [21; 46].

19 декабря немцев отделяло от Сталинграда 40 – 48 км. Как пишет Манштейн: «Передовые части 57-го танкового корпуса уже могли видеть зарево огня Сталинградского фронта» [21; 47], [27; 385]. В этот день Манштейн отдал приказ Паулюсу в ближайшее время приступить к прорыву кольца навстречу котельниковской группировке (операция «Удар грома») [13; 158 – 159], [19; 201–202], [21; 44, 47].

На парирование удара войск Манштейна была брошена 2-я гвардейская армия Сталинградского фронта под командованием генерал-лейтенанта Р.Я. Малиновского (директива Ставки ВГК № 170708 от 14.12.1942) [36; 467], [19; 201], [14; 137]. Она сосредоточивалась на рубеже реки Мышкова. К 19 декабря туда прибыл танковый корпус П.А. Ротмистрова, подтягивались войска 2-го гвардейского механизированного корпуса генерал-майора К.В. Свиридова и 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора П.Н. Чанчибадзе [19; 202].

Продвижение немцев вперёд сильно замедлилось, но всё же не остановилось совсем – к 24 декабря передовым частям Манштейна оставалось до армии Паулюса всего 33 километра (т.е. с 19 по 24 декабря немцы продвинулись всего от 7 до 15 км). Становилось ясно, что прорваться к окруженцам котельниковской группировке немцев не удаётся. Если бы Манштейн нарастил удар, то события могли бы разворачиваться для армии Паулюса и более благоприятно. Однако вместо этого именно 24 декабря 6-я танковая дивизия (самая мощная в LVII танковом корпусе немцев) получила приказ на выход из боя и сосредоточение в новом районе. Что же произошло?

Ещё 13 декабря 1942 года в виду начала наступления немцев под Сталинградом Ставка ВГК издала директиву об изменении плана операции «Сатурн» (план развития наступления советских войск от Сталинграда в сторону Ростова и Таганрога; в ходе этого продвижения перерезались основные коммуникации немецких групп армий «А» и «Б») [36; 459, 466]. Размах операции несколько суживался (вследствие чего она получила наименование «Малый Сатурн») – главный удар войска Юго-Западного и Воронежского фронтов должны были наносить теперь «не на юг, а на юго-восток в сторону Нижнего Астахова и с выходом на Морозовский», разгромив врага на Среднем Дону, выйти в тыл тормосинской группировки немцев [36; 466 – 467].

В соответствии с директивой Ставки ВГК рано утром 16 декабря войска Юго-Западного (1-я и 3-я гвардейские армии) и левого крыла Воронежского (6-я армия) фронтов перешли в наступление. Перед советскими войсками оборонялась 8-я итальянская армия, оперативная группа Голлидта и остатки 3-й румынской армии. В ходе ожесточённых двухдневных боёв советские танковые корпуса и пехота прорвали оборону противника. К исходу 18 декабря 1-я гвардейская и 6-я армии расширили фронт прорыва до 60 км. К этому времени 3-я гвардейская армия пробила 20-километровую брешь в обороне немцев и их союзников [19; 208 – 209], [21; 47 – 48], [14; 137].

Развивая успех, советские соединения заняли Новую Калитву и Кантемировку. 17-й и 18-й танковые корпуса двигались на Миллерово, а 24-й и 25-й танковые корпуса – на Тацинскую и Морозовскую.

20 декабря войска Юго-Западного фронта вступили на территорию Ворошиловградской области. Тем самым было начато освобождение Украины.

К исходу 21 декабря были окружены три итальянские и одна немецкая пехотные дивизии северо-восточнее Алексеево-Лозовское. Эта группировка врага была ликвидирована к 24 декабря. В плен попало более 15 тысяч вражеских солдат и офицеров. Были также окружены группы противника юго-восточнее Кантемировки, в Чертково, в Верхне-Чирском, восточнее Каменского [21; 48], [19; 209 – 210].

В связи с вышеописанными событиями над группой армий «Дон» с севера нависла опасность, и Манштейн вынужден был начать «раздёргивать» свои ударные группировки, чтобы обеспечить северный фланг группы. В частности, 6-я танковая дивизия немцев из состава котельниковской группировки, рвавшейся к Сталинграду, была переброшена в направлении Тацинской [19; 211].

Но именно 24 декабря, когда танки, бронетранспортёры и автомашины этой выведенной из боя немецкой дивизии, растянувшись в длинные колонны, двигались к новому месту сосредоточения, на котельниковском направлении советские войска нанесли мощный контрудар. В контрударе приняли участие 2-я гвардейская, 51-я и 5-я ударная армии Сталинградского фронта [26; 222], [19; 217], [14; 138].

Главный удар навстречу котельниковской группировке немцев наносила 2-я гвардейская армия (в её состав был передан 7-й танковый корпус из состава 5-й ударной армии). 51-я армия наступала на Котельниково с востока и северо-востока, а два её механизированных корпуса (3-й гвардейский и 13-й) одновременно осуществляли охват группы Гота с юга [26; 222], [19; 217].

В первый день наступления войска 2-й гвардейской армии прорвали оборону противника и захватили переправы через реку Мышкова. Подвижные соединения армии были введены в прорыв. 27 декабря к Котельниково с запада вышел 7-й танковый корпус, а 6-й механизированный корпус обошёл Котельниково с юго-востока. В это же время механизированные корпуса 51-й армии отрезали группировке противника пути отхода на юго-запад [26; 222], [19; 218].

29 декабря Котельниково было освобождено. 30 декабря советские войска вышли на рубеж Тормосин, Нижний Курман, Комиссаровский, восточнее Зимовников, Степной. Немцы были отброшены от внешнего фронта окружения 6-й армии Паулюса на 200 – 250 км, и участь последней была фактически решена [14; 138].

Несмотря на все усилия, Манштейну не удалось помочь Паулюсу. Более того, у командующего группы армий «Дон» была теперь другая головная боль – положение самой группы армий «Дон» было весьма тяжёлым. Вот как об этом пишет сам Манштейн:

«Командование группы армий оказалось вынужденным сосредоточить все свои усилия на выполнении задачи по спасению всего южного крыла Восточного фронта…

Выше мы уже обрисовали затруднительное положение, в котором оказалась на восточном фланге группы 4-я танковая армия, вследствие того, что противник бросал всё новые и более крупные силы (речь идёт о нашем контрударе под Котельниково – И.Д.)…

Не менее критическая обстановка складывалась на остальных участках фронта группы армий «Дон». На участке, прежде занимавшемся 3-й румынской армией, 4-я танковая армия была оттеснена противником на восточный берег Дона. Это дало возможность противнику форсировать по льду Дон в районе Потёмкинской, а затем вскоре и в районе Цимлянской, чем создавалась угроза флангу и тылу наших войск, занимавших оборону по реке Чир… Нам не оставалось ничего другого, как постепенно отвести с боями группу генерала Мита за реку Кагальник (генерал Мит осуществлял командование немецкими войсками на данном участке фронта ГА «Дон» – И.Д.).

Однако значительно более критическая обстановка… сложилась на левом фланге группы армий. Группе генерала Голлидта всё же удалось, несмотря на бегство румынских дивизий, отвести свои силы с Верхнего Чира на юг. Но вновь прибывшая заново сформированная дивизия, которой было поручено прикрывать фланг группы Голлидта у реки Быстрая Гнилая, отступила на этом участке без достаточной необходимости и оставила, таким образом, противнику переправу у Милютинского. Тем самым ему был открыт путь к флангу группы Голлидта, а также к важной авиабазе в Морозовском.

Ещё хуже было то, что вследствие развала итальянской армии и бегства почти всех румынских войск (1-й и 2-й румынские ак на прежнем левом фланге группы Голлидта) противник мог продвигаться в направлении переправ через Донец у Белой Калитвы, Каменска и Ворошиловграда, не встречая почти никакого сопротивления. Только в районе Миллерово… оказывала сопротивление… группа Фреттер-Пико. Но всё же противник имел возможность по своему усмотрению повернуть на восток для удара в тыл группе Голлидта или группе Мита или продолжить продвижение на юг, по направлению к Ростову.

Положение группы «Дон» было весьма серьёзным. Если бы дело шло только о нашей группе, то следовало бы немедленно приступить к неуклонному проведению в жизнь плана переброски сил с востока на запад, чтобы, таким образом, справиться с критическим положением…

Но такому решению препятствовало то обстоятельство, что группа армий «А» по-прежнему неподвижно стояла на своих позициях на Кавказе. Ни в коем случае нельзя было обнажать её тыл… Напротив, группа «Дон» должна была не только прикрывать группу «А» с тыла, но также защищать её коммуникации, проходившие через Ростов.

Таким образом, ещё нельзя было приступить к выполнению основного оперативного замысла, которым в основном и должно было руководствоваться командование группы…» [27; 418 – 419].

Какие оперативные замыслы вынашивал Манштейн, скажем позже. Сейчас же всё-таки вернёмся к тому положению, в котором оказались немцы в результате операций «Уран» и «Малый Сатурн». Командующий группы армий «Дон» в мемуарах осветил проблемы и опасности, с которыми столкнулись подчинённые ему войска. В связи с этим он указал и на угрозу тылам группы армий «А», ведшей боевые действия на Кавказе. Но положение располагавшейся севернее войск Манштейна группы армий «Б» было ничуть не лучше. Её фронт утратил свою целостность. Его правый фланг, можно сказать, висел в воздухе, ибо локтевую связь с ГА «Дон» осуществляла только группа Фреттер-Пико, позиции которой были чрезвычайно растянуты. Продвижение на запад 6-й армии Воронежского фронта, затем переданной в состав Юго-Западного фронта, привело к охвату фланга оборонявшегося на Дону итальянского альпийского корпуса. Перед советским командованием открывалась возможность постепенного сокрушения немецкого фронта путём последовательного обхода открытого фланга. В случае окружения оборонявшейся на Дону 8-й итальянской армии не только нависала опасность с севера над группой Голлидта группы армий «Дон», о чём совершенно справедливо написал Манштейн, но и открывался фланг 2-й венгерской и 2-й немецкой армий, входивших в группу армий «Б». Окружение же этих немецко-союзнических сил давало возможность советским войскам угрожать тылам группы армий «Центр». Перспектива более чем заманчивая (конечно, не для немецкой стороны). Естественно, что советское командование попыталось использовать представившуюся возможность. И первыми шагами в этом направлении явились Острогожско-Россошанская и Воронежско-Касторненская операции. Они-то и послужили прологом к харьковской эпопее февраля – марта 1943 года.

2. Острогожско-Россошанская наступательная операция (13 – 27 января 1943 года). Те перспективы, которые создавшееся на южном участке советско-германского фронта положение открывало для войск Красной Армии, стали ясны в полной мере к началу января 1943 года. Но, как указывает в своих воспоминаниях «Генеральный штаб в годы войны» С.М. Штеменко, Сталин ещё 21 декабря 1942 года «приказал готовить операцию в полосе Воронежского фронта с целью разгрома острогожско-россошанской группировки противника…» [48; 90].

И подобный приказ родился вовсе не из стремления к постепенному «отламыванию» висящих в воздухе флангов немецко-союзнических войск. Первоначальные мотивы Верховного Главнокомандующего были, если можно так выразиться, более прозаичны.

С.М. Штеменко пишет:

«Развитие боевых действий Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов во многом осложнялось тогда трудностями подвоза материальных средств. Потоки грузов для этих фронтов продолжали идти по тем же каналам, что и в период подготовки контрнаступления под Сталинградом. А войска-то продвинулись далеко на запад, оторвавшись от рокадных железных дорог на 250 – 300, а в некоторых случаях и на 350 километров.

Повернуть грузы вслед за войсками по железной дороге, идущей от Сталинграда на Каменск и далее через Донбасс, мешала окружённая армия Паулюса: она оседлала эту дорогу у Сталинграда. Вполне подходила для той же цели железная дорога Воронеж – Миллерово, но на участке Лиски – Кантемировка она тоже оставалась в руках противника. У нас в Генштабе всё больше укреплялось мнение, что без овладения этой дорогой нельзя осуществить новые наступательные операции на юге.

К такой же мысли склонялась, по-видимому, и Ставка Верховного Главнокомандования, всегда относившаяся с особым вниманием к питанию действующих фронтов всем необходимым для жизни и боя» [48; 90].

Поэтому приказ Сталина на подготовку наступательной операции в полосе Воронежского фронта и содержал требование о восстановлении свободного движения по железной дороге Лиски – Кантемировка [48; 90].

Любопытно, что ещё почти за месяц до этого приказа Ставки ВГК идея проведения Острогожско-Россошанской операции родилась у командования 40-й армии Воронежского фронта.

«По моим предположениям, – вспоминает бывший командарм-40 К.С. Москаленко, – войска Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронта должны были в самое ближайшее время продвинуться вперёд и выйти в глубь большой излучины Дона. Отсюда следовало, что они окажутся ещё дальше от железных дорог, чем теперь, и при наступлении в сторону Донбасса возникнут серьёзные трудности в материальном снабжении войск. Для предотвращения таких перебоев целесообразно иметь в своих руках рокадную железную дорогу Воронеж – Ростов. А так как её участок от ст. Свобода и южнее находился у противника, то нужно было освободить его ударом на Острогожск, Россошь, Кантемировку, т.е. навстречу наступавшим войскам Юго-Западного фронта. Это могла сделать только 40-я армия» [29; 356].

Как видим, командующего 40-й армией также подталкивали к проведению наступательной операции не блестящие перспективы обходов и охватов флангов противника (в начале 20-х чисел ноября 1942 года они ещё вряд ли вырисовывались столь отчётливо), а те же транспортные соображения, которые в декабре побудили Сталина дать команду на подготовку Острогожско-Россошанской наступательной операции.

Можно также полагать, что соображения, изложенные К.С. Москаленко по поводу возможности и необходимости данного наступления, сыграли определённую роль в том, что Ставка ВГК и Генштаб всерьёз занялись этим вопросом. Во всяком случае, в описании К.С. Москаленко дело обстояло следующим образом:

«Когда у меня созрел план операции, я поделился своими соображениями с членами Военного совета и сказал:

– Ясно, что 40-й армии следует наступать в юго-западном и южном направлениях для очищения от врага участка этой железной дороги от ст. Свобода до ст. Миллерово.

Крайнюков и Грушецкий были того же мнения.

– Вот ты и доложи Верховному Главнокомандующему, – убеждали меня они. – Позвони по ВЧ и попроси активную операцию для нашей армии…

Я задумался. В самом деле, почему бы и не позвонить, ведь ясно, что такая наступательная операция в скором времени станет необходимой, так не лучше ли заранее подготовиться к ней. Командующий войсками Воронежского фронта генерал-лейтенант Ф.И. Голиков находился в то время на левом фланге в полосе 6-й армии, которая готовилась к наступлению на Среднем Дону совместно с войсками Юго-Западного фронта.

Обдумав всё, я подошёл к аппарату ВЧ и попросил соединить с Верховным Главнокомандующим…В трубке вдруг послышалось:

– У аппарата Васильев.

Мне было известно, что «Васильев» – это псевдоним Верховного Главнокомандующего… Волнуясь, я назвал себя, поздоровался. Сталин ответил на приветствие, сказал:

– Слушаю вас, товарищ Москаленко.

…Я тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного фронтов на Харьков и Донбасс.

Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнёс:

– Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа.

И, не прощаясь, положил трубку.

…Ровно через два часа – звонок из Москвы. Беру трубку:

– У аппарата Москаленко.

Слышу тот же голос:

– Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 40-ю армию тремя стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, двумя – тремя гвардейскими миномётными полками, а позднее получите танковый корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции?

– Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий, – отвечаю я. – Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие оправдаем.

– Желаю успеха, – говорит на прощание Сталин.

…Изложенные выше переговоры по ВЧ с Верховным Главнокомандующим происходили 23 ноября. А несколько дней спустя по его поручению на командный пункт 40-й армии прибыл генерал армии Г.К. Жуков. Для меня это было подтверждением того, что Ставка не только заинтересовалась возможностями проведения наступательной операции на нашем участке фронта, но и придавала ей важное значение» [29; 357 – 360].

В разработке плана операции командованию Воронежского фронта помогали сразу два представителя Ставки ВГК – А.М. Василевский и Г.К. Жуков [7; 297].

План операции предполагал удар тремя группировками. Северную группировку составляла 40-я армия генерала К.С. Москаленко. Она использовала нависающее положение над расположением противника, которое она имела вследствие изгиба русла Дона. Удар наносился ей со Сторожевского плацдарма, расположенного к югу от Воронежа. Именно на этом плацдарме, а также на левом берегу Дона непосредственно за ним сосредоточивались основные силы 40-й армии в составе пяти стрелковых дивизий, одной стрелковой бригады и 4-го танкового корпуса со средствами усиления. Северная ударная группировка прорывала оборону противника на 10-километровом участке и, меняя западное направление на южное, развивала наступление на Острогожск и Алексеевку. В этих районах войска 40-й армии должны были соединиться с двумя другими ударными группировками. 4-й танковый корпус армии К.С. Москаленко должен был использоваться не для замыкания внутреннего кольца окружения, а, нанося удар на северо-запад в направлении Болдыревки и Репьевки, имел задачу обеспечения действий основных сил армии на данном направлении, а также создания внешнего кольца окружения [19; 337 – 338], [7; 297 – 298], [21; 100], [29; 370 – 371].

Южную ударную группировку составляла 3-я танковая армия генерала П.С. Рыбалко в составе 12-го и 15-го танковых, 179-й отдельной танковой бригады, 48-й гвардейской и 184-й стрелковых дивизий, а также 7-й кавкорпус генерал-майора С.В. Соколова. 3-я танковая наносила удар из района Кантемировки, используя открывшийся вследствие «Малого Сатурна» фланг немецкой группы армий «Б». Прорвав оборону противника на 16-километровом участке, она развивала удар сразу по двум направлениям. Главные силы били на север и северо-запад на соединение с войсками 40-й армии в районе Алексеевки, а часть сил наступала на Карпенково для соединения с третьей ударной группировкой.

7-й кавалерийский корпус, организационно в 3-ю танковую армию не входивший, получал задачу, наступая на Валуйки, обеспечить операцию с юга, а также образовать внешний фронт окружения. Для выполнения этих задач корпус усиливался одной отдельной танковой и тремя лыжно-стрелковыми бригадами [7; 298, [21; 100], [19; 337 – 338], [29; 370 – 371].

Третью ударную группировку – центральную – составлял 18-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора П.М. Зыкова в составе трёх стрелковых дивизий и одной стрелковой бригады. Он наносил удар с плацдарма у Щучье (50 км северо-восточнее Острогожска), прорывал вражеский фронт на 8-километровом участке, а затем развивал наступление по двум расходящимся направлениям – на Острогожск (на соединение с северной ударной группировкой) и на Карпенково (на соединение с южной ударной группировкой). Удар 18-го отдельного стрелкового корпуса дробил окружённую группировку противника на несколько частей [7; 297– 298], [21; 100], [19; 337 – 338], [29; 370 – 371].

С воздуха действия войск Воронежского фронта обеспечивала 2-я воздушная армия генерал-майора К.Н. Смирнова.

Кроме того, для содействия Воронежскому фронту в его наступлении и обеспечения его левого крыла привлекалась правофланговая 6-я армия Юго-Западного фронта (ранее эта армия входила в состав Воронежского фронта, но к тому моменту уже была передана ЮЗФ), которая должна была наступать из района юго-западнее Кантемировки на Каменку и Покровское [7; 298], [21; 100].

Предполагалось, что в результате этой наступательной операции будет окружено и уничтожено около пятнадцати вражеских дивизий [7; 298].

Начало операции намечалось на 14 января 1943 года.

Надо отметить, что по своему замыслу Острогожско-Россошанская операция представляла собой классические «Канны» – фланговые удары по сходящимся направлениям с целью окружения противостоящего противника. Однако с самого начала в замысел наступления была заложена асимметричность – наиболее сильный удар предполагалось нанести со стороны слабо обеспеченного южного фланга противника силами 3-й танковой армии. Поэтому представляется необходимым сказать о ней несколько слов.

Современный российский историк А. Исаев называет 3-ю танковую армию в разных своих работах как «”тузом в рукаве” советского командования» [19; 337], так и «своего рода “реликтом” советской военной машины» [20; 11] именно на момент описываемых событий. Откуда такие, казалось бы, взаимоисключающие определения? На самом деле никакого противоречия здесь нет. Оба определениявзаимодополняют друг друга. «Тузом в рукаве» нашего командования 3-я ТА была в силу того, что «после Козельской операции августа 1942 года она приводила себя в порядок, ремонтировала технику, вела боевую подготовку. Когда под Сталинградом гремели залпы «Урана», а под Ржевом – «Марса», 3-я танковая находилась в резерве и могла быть использована для дальнейшего развития операций на московском или Сталинградском направлениях» [19; 336 – 337]. В конечном итоге наши успехи под Сталинградом привели к тому, что армия П.С. Рыбалко в конце декабря 1942 года – начале 1943 года была переброшена на юг для развития наступательных действий.

«Реликтом» же эта армия являлась потому, что «относилась к первой волне создания танковых армий и была сформирована по директиве Ставки ВГК от 25 мая 1942 года [20; 11]. Эти первые танковые армии имели смешанный состав – помимо танковых соединений в них входили и стрелковые дивизии. 3-я танковая к зиме 1943 года сохраняла именно подобный смешанный состав (см. выше), тогда как танковые армии второй волны формирования стрелковых дивизий в своём составе уже не имели, в них входили моторизованные соединения.

В предстоящей наступательной операции войскам Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта противостояли войска немецкой группы армий «Б», точнее, её острогожско-россошанской группировки. В неё входили 8-я итальянская и 2-я венгерская армии, включающие в свой состав и немецкие соединения. Целостность правого фланга 8-й итальянской армии командование группы армий «Б» восстанавливало с помощью сбора остатков разгромленных в ходе «Малого Сатурна» итальянских дивизий и переброски с других участков немецких соединений под общим управлением XXIV танкового корпуса [21; 99 – 100, 102], [19; 339], [9; 119], [35; 284].

В послевоенных работах немецких военачальников (у того же Манштейна или Меллентина) просто-таки общим местом стало указание на огромное численное превосходство советских войск в боях на Среднем и Верхнем Дону в декабре 1942 года – январе 1943 года [27; 410 – 411], [28; 180, 183].

Однако если конкретно присмотреться к соотношению сил противостоящих сторон перед началом Острогожско-Россошанской операции, то можно увидеть, что никаким подавляющим преимуществом в силах Воронежский фронт не обладал.

Вначале о численности личного состава. Весь Воронежский фронт к 13 января 1943 года (дате фактического начала Острогожско-Россошанской операции) насчитывал 347 200 человек [9; 121], [35; 284]. Однако в операции участвовали далеко не все войска фронта, а только его левофланговые силы – 40-я армия, 3-я танковая армия, 18-й отдельный стрелковый корпус и 7-й кавалерийский корпус, в то время как 38-я и 60-я армии фронта в данном наступлении не участвовали. Правда, часть сил двух последних армий передавалась в войска, участвовавшие в наступлении. В состав 40-й армии «рокировались» 340-я стрелковая дивизия и 150-я танковая бригада из 38-й армии, 305-я стрелковая дивизия и 253-я стрелковая бригада из 60-й армии. 18-й стрелковый корпус получил 161-ю стрелковую дивизию из 38-й армии [19; 340].

Ясно, что подобное массирование войск ударных группировок было необходимым. Но то, что проводилось оно за счёт войск правого крыла Воронежского фронта, было, как говорится, не от хорошей жизни.

Вот как характеризуют данное сосредоточение советские военачальники, непосредственно принимавшие участие в подготовке операции, – А.М. Василевский, бывший представителем Ставки ВГК непосредственно на месте событий, и С.М. Штеменко, работавший в Генштабе.

А.М. Василевский:

«Для создания ударных группировок пришлось идти на риск, как и под Сталинградом, и снять немало войск и средств усиления с второстепенных участков фронта» [7; 298].

С.М. Штеменко:

«Воронежский фронт, не имевший над противником общего превосходства в силах, смело пошёл на ослабление своих пассивных участков в интересах массирования войск и технических средств на главных направлениях» [48; 90].

Таким образом, никакого подавляющего численного превосходства у наступающих войск Воронежского фронта над противником не было. А умело проведённое массирование сил на направлениях ударов – это и есть воинское искусство. Это то же самое, что так успешно проделывали немцы в 41-м и 42-м годах. Что немецким генералам и фельдмаршалам, битым в зимних сражениях 1942 – 1943 годов «и в хвост, и в гриву», а после войны засевшим за мемуары и «Истории…», не хочется этого признавать – как раз очень понятно. Гораздо труднее понять их современных российских «подпевал», которые где только возможно кричат, что выигрывали мы сражения у немцев только за счёт гор трупов наших солдат.

Но вернёмся к вопросу численности противостоявших в Острогожско-Россошанской операции друг другу войск. Какова всё-таки она?

В советское время отечественные исследователи определяли численность острогожско-россошанской группировки немецко-союзнических войск в 270 тысяч человек и указывали на значительное превосходство её в численности над нашими войсками (в полтора раза) [21; 102].

Современный российский историк А. Исаев говорит о примерном равенстве сил по пехоте [19; 339]. Им подчёркивается в то же время, «что 23 стрелковым дивизиям (средней укомплектованности 7 тыс. человек) и 5 стрелковым бригадам противостояли 28 соединений противника, преимущественно потрёпанных в боях или лёгких» [19; 339]. Даже с учётом соединений 6-й армии Юго-Западного фронта, осуществлявшей вспомогательный удар (пять стрелковых дивизий, одна стрелковая бригада, две танковые бригады [9; 121], [35; 284]), говорить можно о примерном паритете и в количестве соединений.

На стороне противника было почти полуторное превосходство в авиации: на 208 боевых машин 2-й воздушной армии К.Н. Смирнова (из которых к тому же значительную часть составляли ночные бомбардировщики (примерно 1/5)) приходилось около 300 боевых самолётов немцев и их союзников [21; 99, 102], [19; 342].

Зато Воронежский фронт имел значительное превосходство в артиллерии и танках. Против 2 600 орудий и миномётов врага он располагал 4 379 орудиями и миномётами [21; 102], [19; 340]. Хотя, конечно, не весь артиллерийский парк фронта привлекался к наступлению, а немногим более 70% (3 150 стволов), но ведь артиллерия противника вообще была разбросана по всему фронту.

Что касается танков, то здесь цифры были таковы: у противника – 300, у нас – 896, то есть мы превосходили врага чуть ли не в три раза.

Интересен состав танковых сил Воронежского фронта: 112 КВ, 405 Т-34, 87 М3 «Ли», 29 М3 «Стюарт», 263 Т-60 и Т-70 [19; 341]. Хорошо видно, что большую часть (около 58%) составляли отечественные тяжёлые и средние танки (КВ и Т-34). Значителен процент (около 30%) лёгких танков советского производства (Т-60 и Т-70). Но немало и средних иностранных боевых машин – около 12%.

Из указанного общего числа танков, которыми располагал Воронежский фронт, 99 танков выделялись для обеспечения обороны 38-й и 60-й армий, т.е. непосредственного участия в наступлении не принимали. Из 797 привлекавшихся к наступательной операции машин 382 составляли эшелон развития успеха (два танковых корпуса 3-й танковой армии; 4-й танковый корпус, который должен был войти в состав 40-й армии, к началу операции не прибыл), а 415 привлекались для непосредственной поддержки пехоты трёх ударных группировок фронта. В 40-й армии для этой цели использовались 116-я (28 машин: 23 КВ, 5 Т-70), 150-я (43 машины: 29 Т-34, 10 Т-70, 4 Т-60) и 86-я (18 машин: 6 КВ, 12 Т-34) танковые бригады. В 18-м отдельном стрелковом корпусе – 96-я (21 машина: 15 Т-34, 6 Т-60), 192-я (50 машин: 34 М 3 «Ли» и 16 М3 «Стюарт») танковые бригады и 262-й танковый полк (21 КВ-1С). В полосе наступления 3-й танковой армии к непосредственной поддержке пехоты привлекались 179-я отдельная танковая бригада, 173-я танковая и 97-я тяжёлая танковая бригады 12-го танкового корпуса, а всего 162 танка [19; 341].

Таким образом, для действий южной ударной группировки привлекалось 544 танка, что составляло почти 70% привлечённых к операции боевых машин. На долю двух других ударных «кулаков» Воронежского фронта пришлось чуть более 30% танков. При этом оба самостоятельных подвижных танковых соединения и 7-й кавкорпус (также, как помним, усиленный танковой бригадой) задействовались в полосе именно южной ударной группировки. Потому-то выше и говорилось об асимметричности «Канн» Острогожско-Россошанской операции.

И ещё несколько слов о концентрации сил Воронежского фронта на направлениях главных ударов. В результате искусно проведённой командованием фронта перегруппировки сил тактические плотности на участках прорыва армий составляли: 1,7 – 3,3 батальона, 41 – 118 орудий и миномётов, 10 – 30 танков на 1 км фронта. Это давало превосходство над противником по пехоте – в 2,3 – 3,7 раза, по артиллерии – в 5 – 8 раз. Подавляющим было наше превосходство в танках [29; 377– 378], [19; 342], [21; 102].

Для сравнения: на второстепенных участках Воронежского фронта было в среднем оставлено на 1 км по 50 бойцов и 2 пулемёта, на 2 км – 1 орудие и 3 миномёта [21; 102].

Теперь хорошо видно, во-первых, что А.М. Василевский и С.М. Штеменко в мемуарах с полным правом могли назвать подобную концентрацию сил смелой и рискованной, а во-вторых, что никакой «лавины» войск против «слабенькой» группы армий «Б», о чём «плачут» гитлеровские военачальники в своих писаниях, у Воронежского фронта не было.

Зато в избытке имелся у советских воинов боевой дух, стремление бить врага до полной победы над ним. Вот как об этом в своих воспоминаниях «На Юго-Западном направлении» пишет К.С. Москаленко, командовавший в то время 40-й армией Воронежского фронта:

«Самым могучим нашим оружием был высокий боевой дух войск армии. Советский воин видел своё величайшее призвание в том, чтобы очистить родную землю от захватчиков, разгромить врага. И подобно всему нашему народу, каждый солдат и офицер Красной Армии понимал, что после окружения противника под Сталинградом настал, наконец, долгожданный поворот в ходе войны.

Приходили вести одна лучше другой: отбиты попытки деблокировать окружённых под Сталинградом, фашисты разгромлены на Среднем Дону и бегут с Кавказа… Значит, думал каждый, наступил и наш черёд ударить по врагу. И весь личный состав армии, ожидая наступления, как самой большой награды, отдавал все силы подготовке к нему. Огромная радость переплеталась с неудержимым стремлением ускорить час окончательной победы» [29; 375].

«Общие слова, пропагандистские штампы», – могут сказать некоторые современные «историки» и читатели, заражённые «демократической бациллой».

Между тем тот же Кирилл Семёнович Москаленко очень ярко иллюстрирует эти свои слова примерами из деятельности войсковой разведки 40-й армии, которая предоставила много ценных сведений о противнике в период подготовки Острогожско-Россошанской операции. Так, маршал рассказывает:

«Думаю, что А.М. Василевский стремился заодно выяснить, достаточно ли мы сами изучили противостоящие войска и их оборону. Очевидно, он составил определённое мнение на сей счёт, ибо перед отъездом, побывав во всех соединениях армии, сказал нам:

– Вижу, противника знаете хорошо. Значит, при прорыве его обороны не встретите особых неожиданностей.

Эту похвалу в основном заслужили наши отважные разведчики, доставлявшие точные данные о противнике. Возвращаясь из очередной вылазки во вражеский тыл, они неизменно приводили пленных, служивших также важным источником информации. Приведу два примера, достаточно ярко показывающих, как самоотверженно и умело действовали разведчики 40-й армии в период подготовки к наступлению.

Получив приказ доставить «языка», группа разведчиков 78-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, прежде всего, установила наблюдение за двумя неприятельскими дзотами. Они были расположены в 50 – 70 м один от другого. На таком же расстоянии позади них находился блиндаж. Было замечено, что по ночам в дзотах оставались по два солдата. Остальные уходили в блиндаж отдыхать. Зато одновременно в траншее, соединявшей две огневые точки, выставлялся часовой. Его и решили захватить разведчики. Но их отделяло от него расстояние в 150 м, на котором было три опасных препятствия: два минных поля – наше и вражеское, а также проволочное заграждение противника.

Глухой декабрьской ночью разведчики бесшумно проделали проходы в минных полях и в проволочном заграждении. Семь человек были оставлены для прикрытия действий группы захвата, в которую входили остальные пятеро. Последние подползли к траншее, захватили в плен одного из часовых и, подорвав противотанковыми гранатами оба дзота, с «языком» и без потерь вернулись в своё расположение под прикрытием огня группы обеспечения.

Другой пример – действия семи разведчиков из 253-й стрелковой бригады. Проникнув на западный берег Дона, они вскоре были обнаружены противником и обстреляны. Можно было уйти на свою сторону, но как возвращаться с пустыми руками. Разведчики залегли. Тогда противник решил окружить их и захватить в плен. Но не тут-то было. Подпустив врага на близкое расстояние, разведчики организованным огнём уничтожили 20 неприятельских солдат, а возглавлявшего их унтер-офицера взяли в плен и в полном составе вернулись в свою часть» [29; 372 – 374].

Пример смелых самоотверженных действий советских воинов-разведчиков при подготовке Острогожско-Россошанской операции приводится и в книге воспоминаний Николая Григорьевича Штыкова («Полк принимает бой»), на тот момент заместителя командира (а впоследствии и командира) 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в 40-ю армию К.С. Москаленко.

«Подразделение Чашкина (старший лейтенант, командир одного из взводов в 73-м гвардейском стрелковом полку – И.Д.) пошло в разведку в ночь на 11 января, – пишет Н.Г. Штыков. – Его бойцы, одетые в белые масхалаты, незаметно преодолели минное поле и проволочные заграждения, подползли вплотную к вражеским блиндажам. Но здесь их обнаружили. Завязался бой. Осколком гранаты был ранен разведчик Чеботарёв. Но он нашёл в себе силы первым ворваться в блиндаж. За ним последовал старший сержант Павлов и несколько других бойцов взвода. В яростной рукопашной схватке они уничтожили шестерых гитлеровцев, а одного взяли в плен. Отходя, группа закидала гранатами три дзота противника. Словом, разведпоиск удался» [49; 38].

Подъём боевого духа, стремление наступать и бить врага – вот каковы были настроения в наших войсках.

Совсем иная картина наблюдалась по ту сторону линии фронта.

Взятый в плен бойцами старшего лейтенанта П. Чашкина в ходе разведпоиска в ночь с 11 на 12 января 1943 года (см. выше) немецкий солдат 429-го полка 168-й пехотной дивизии, дав ценные сведения об обороне немцев и венгров в полосе будущего наступления 73-го гвардейского стрелкового полка, рассказал и об упадке настроений в их частях:

«Он, в частности, сообщил, – вспоминает Н.Г. Штыков, – что в их полку едва успевают восполнять потери, которые наносят гитлеровцам каждодневные налёты нашей артиллерии и снайперы. Признался, что моральный дух его сослуживцев под влиянием катастрофы немецко-фашистских войск под Сталинградом упал, что сейчас не только солдаты, но и многие офицеры перестают верить в благоприятный для них исход войны. Особенно это заметно в венгерских частях, которым гитлеровское командование всё больше перестаёт доверять. Кстати, об этом нам и самим было хорошо известно. Из попавших в наши руки документов, из показаний пленных мадьяр мы знали, что многие из них начинают осознавать, что участвуют в преступной, чуждой им войне. И уже не желают ничего иного, кроме как вернуться домой» [49; 38].

О подобных настроениях, царивших в рядах 2-й венгерской армии, противостоявшей нашей 40-й, пишет в мемуарах и К.С. Москаленко [29; 360 – 361]. Кстати, он указывает, что эти настроения были одним из факторов, на которых базировалась его уверенность в успехе наступательной операции [29; 360].

Наконец, надо сказать и ещё об одном немаловажном обстоятельстве – несмотря на значительные перемещения и концентрацию войск Воронежского фронта, всю подготовку операции удалось сохранить в тайне. Между прочим, это говорит как о мастерстве наших военных, так и об их высокой сознательности. Противник до последнего момента даже не подозревал о возможности широких наступательных действий в полосе Воронежского фронта. Так, командир 3-й альпийской итальянской дивизии бригадный генерал Геканьо позднее признавал:

«О состоянии русских войск, о боевом составе, о качестве их обороны мы были очень плохо осведомлены, вернее, мы ничего не знали. Мы не предполагали, что русские готовят наступление, и поэтому не обратили внимания на эти важные вопросы» [21; 101].

В начале января офицер разведывательного отдела 2-й венгерской армии майор Мориц докладывал своему командованию об отсутствии каких-либо признаков, говорящих о том, что русские могут предпринять на участке 2-й венгерской армии наступление [21; 101].

Начальник штаба 2-й венгерской армии генерал-майор Ковач 7 января 1943 года (за пять дней до перехода советских войск в наступление!) доносил в Будапешт:

«В создавшейся обстановке я не считаю возможным, что на данном этапе боевых действий противник начнёт крупные операции против венгерской армии» [21; 102].

Он же уже 11 января, т.е. буквально накануне наступления, в своём докладе утверждал, что авиаразведка не обнаружила сосредоточения советских войск для активных действий [21; 102].

Поэтому можно себе представить, какой неожиданностью для противника явились события 12 января 1943 года.

Как уже отмечалось, начало наступления было назначено на 14 января. Однако уже 12 января командование Воронежского фронта предприняло разведку боем передовыми батальонами 25-й гвардейской и 107-й стрелковых дивизий 40-й армии со Сторожевского плацдарма. Внезапность атаки, насыщенность боевых порядков пехоты танками и высокая плотность артиллерийского огня дали возможность передовым батальонам вклиниться в оборону противника на 6-километровом участке на глубину до 3 – 3,5 км [21; 102], [19; 343], [29; 388 – 389].

В этот день разведка боем была также проведена в полосах наступления 3-й танковой армии и 18-го отдельного стрелкового корпуса. Передовые батальоны этих группировок, выявив истинный передний край обороны противника, его систему огня, отошли на исходные позиции [29; 390].

Успех же передовых батальонов 40-й армии, действовавших со Сторожевского плацдарма, объясняется следующим обстоятельством: К.С. Москаленко отдал приказ основным силам поддержать действия передовых батальонов [29; 388]. Подобное решение принималось им не только без согласования с комфронта генерал-лейтенантом Ф.И. Голиковым, но даже вследствие конфликта с ним. Процитируем мемуары маршала К.С. Москаленко, ибо описываемая им ситуация очень хорошо характеризует нестандартность мышления наших военачальников, их, если можно так выразиться, творческий подход к делу, их стремление минимизировать потери, т.е. всё то, в чём им упорно отказывают «демократические» историки:

«…Ещё в начале декабря Верховный Главнокомандующий в распоряжении, касавшемся подготовки наступательных операций Юго-Западного и Воронежского фронтов, указывал: “…Так как немцы знают о наших «М-30» (реактивные установки высокой мощности – К.М.), взрывающих весь передний край обороны, они усвоили поэтому тактику следующую: оставляют на переднем крае только охранение, а сам передний край обороны относят в глубину на 4 – 5 км. Этой тактике немцев мы должны противопоставить свою контртактику, а она заключается в том, что нам нужно раньше, чем перейти в наступление, делать боевую разведку с целью вскрытия переднего края обороны противника… Разведку провести боем, отдельными батальонами за два дня до начала операции”.

(Отсюда должно быть понятно, почему войска Воронежского фронта провели разведку боем 12 января при сроке начала наступления – 14 января – И.Д.).

Мне было известно содержание этого распоряжения, и я вполне понимал его обоснованность. В то же время было ясно, что оно касается тех участков, где передний край обороны противника не вскрыт, следовательно, это распоряжение не могло распространяться на полосу предстоящего прорыва 40-й армии, так как здесь передний край вражеской обороны был нами тщательно изучен. Мы знали организационную структуру каждой пехотной дивизии, её вооружение, боевой и численный состав, места расположения командных и наблюдательных пунктов дивизий, полков и батальонов, расположение огневых позиций артиллерии и миномётов. Нам были известны даже фамилии командиров частей и соединений.

Но сколько я не доказывал это командующему фронтом генерал-лейтенанту Ф.И. Голикову и его штабу, ничего не помогло. Разговор был короткий:

– Выполняйте распоряжение.

Пришлось, разумеется, выполнять. Но я решил сделать это так, чтобы враг, если даже он разгадает наши планы, не успел подтянуть резервы.

Поскольку наступление главных сил намечалось на 14 января, значит, разведку боем силами передовых батальонов нужно было провести 12-го. И вот, не посвящая командующего и штаб фронта в свои намерения, я распорядился – конечно, устно: к 12 января произвести смену войск на плацдарме (Сторожевском – И.Д.), с тем, чтобы дивизии первого эшелона заняли исходные районы для наступления; главным силам быть готовыми в случае успешного продвижения передовых батальонов немедленно перейти в наступление.

Решение несколько рискованное, согласен. Ведь противник мог случайно обнаружить появление у нас на переднем крае новых дивизий. Однако этот риск не шёл ни в какое сравнение с серьёзной угрозой, которая могла возникнуть, если бы мы, проведя разведку боем, предоставили затем врагу двое суток для организации отпора нашему наступлению. Кроме того, риск, на который я решился, намного уменьшала готовность главных сил армии к началу операции» [29; 386 – 388].

События 12 января на участке наступления 40-й армии подтвердили правоту К.С. Москаленко.

Какова же была реакция комфронта генерала Ф.И. Голикова? На сей раз он совершенно верно оценил положение, не стал цепляться за букву приказа Ставки ВГК и принял соответствующее обстановке решение – отдал приказ использовать успех передовых батальонов 107-й и 25-й гвардейской стрелковых дивизий и перейти в наступление главными силами 40-й армии не 14, а утром 13 января [29; 390], [19; 343], [21; 102].

В ночь на 13 января части первого эшелона армии К.С. Москаленко заняли исходное положение для наступления. На рассвете после двухчасовой артиллерийской подготовки они перешли в наступление с рубежа, достигнутого 12 января передовыми батальонами.

Надо отметить, что артподготовка, проведённая войсками 40-й армии 13 января, была чрезвычайно эффективна (как, впрочем, и накануне). Противник понёс большие потери от артиллерийского огня. Но не менее важно было и то, что выявленные нашей разведкой наблюдательные пункты, штабы и узлы связи противника в первые же минуты подверглись ураганному обстрелу. Это привело к дезорганизации управления войсками, к тому, что вражеская артиллерия перестала получать данные наводки для стрельбы, а следовательно, не могла вести ответный огонь. Наши же артиллеристы после основательной «обработки» КП, НП, узлов связи и штабов противника перенесли шквальный огонь на позиции вражеской артиллерии и огневые точки противника, нанеся им страшный урон.

Как пишет К.С. Москаленко, «артиллеристы нашли возможность ещё больше усилить мощь огневого удара по врагу путём применения различных новшеств. Так, 120-мм миномёты, которых у нас было 50, обычно действовали отдельными дивизионами (по 12 – 18 миномётов в каждом). В этот же день все они были объединены в одну группу. Её огонь производил ошеломляющее впечатление. Он сметал проволочные заграждения вместе с кольями, взрывал целиком минные поля, разрушал перекрытия землянок, блиндажей, траншей, буквально выметая из них противника…

Один из пленных рассказывал о гибели двух третей своей роты в течение 2 – 3 минут, пока она находилась под огнём советских миномётов. Необычайный эффект произвели также 40 орудий, которые вели стрельбу прямой наводкой на полукилометровом фронте в полосе наступления 107-й стрелковой дивизии» [29; 390 – 391].

К исходу дня главная полоса обороны 7-й венгерской пехотной дивизии перед Сторожевским плацдармом была прорвана на 10-километровом фронте. Враг попытался остановить наступление 40-й армии контратакой из района Болдыревки, лежащей на направлении главного удара советских войск. Для осуществления этой контратаки немцы перебросили силы с других участков, противостоящих Воронежскому фронту. Сделать это оказалось для них возможным вследствие того, что 13 января в наступление перешла только 40-я армия, а южная (3-я танковая) и центральная (18-й отдельный стрелковый корпус) ударные группировки фронта начали наступать только через сутки. Поэтому у гитлеровцев 13-го числа была возможность манёвра силами. Безусловно, на следующий день это облегчило задачу 18-му отдельному стрелковому корпусу, наступавшему со Щучьенского плацдарма, т.к. из полосы именно его действий против 40-й армии были переброшены два пехотных полка 168-й пехотной дивизии (один из этих полков и наносил удар под Болдыревкой; второй же вступил в бой на правом фланге 40-й армии в районе Довгалевки против частей 25-й гвардейской стрелковой дивизии [29; 393, 395]), но продвижение вперёд армии К.С. Москаленко несколько замедлилось.

В контрударе противника под Болдыревкой, кроме указанного полка 168-й пехотной дивизии, принимали участие танки 700-го немецкого отдельного танкового отряда (в литературе можно встретить и другие названия этого соединения: «700-я танковая бригада» [29; 393, 394], «700-я танковая группа» [21; 103]) [19; 343]. В своей работе «Когда внезапности уже не было» А. Исаев говорит о 50 танках в 700-м танковом отряде (10 Pz.IV и 40 Pz.38(t)) к 13 января 1943 года [19; 343]. Но есть сведения и о 100 танках в этом танковом соединении немцев на данную дату [21; 103]. И остановиться придётся именно на числе «100» боевых машин. В книге воспоминаний «На Юго-Западном направлении» маршал К.С. Москаленко со ссылкой на показания пленного офицера 700-го танкового отряда пишет о 60 танках и 40 штурмовых орудиях в отряде. Т.е. А. Исаев в принципе недалёк от истины, называя число «50» танков. Однако справедливость всё-таки требует говорить и о самоходках врага. Они были очень мощным оружием, грозой советских танков, и, кстати, наши бойцы и командиры очень часто и принимали их за танки. Поэтому когда в писаниях некоторых современных авторов читаешь утверждения типа: «В мемуарах советских военных и даже во фронтовых сводках часто говорят о немецких танках на том-то и том-то участке фронта тогда-то и тогда-то. Хе! Врут советские, не было в то время там у немцев ни одного танка». Верно. Танков могло и не быть, а вот дивизионы САУ присутствовали. И из пушек они стреляли по нашим войскам не хуже танков и бойца в окопе могли «отутюжить» не хуже. Так что судить бойцов и командиров РККА за то, что они подбитую (или неподбитую) самоходку врага именовали танком, у меня лично язык не поворачивается. У этих «демократических» поворачивается. Оно и понятно: в удобном кресле за письменным столом в тиши кабинета – это тебе не под огнём такого вот «нетанка» на поле боя.

Но мы немного отвлеклись. Итак, до полка немецкой пехоты и 30 танков 700-го отдельного танкового отряда контратаковали из района Болдыревки. Подчеркну, в том бою приняли участие только 30 танков отряда. Остальные находились во втором эшелоне и на поле боя 13 января не появлялись (об этом, кстати, тоже можно прочесть в мемуарах К.С. Москаленко [29; 394]; говорю это, чтобы уберечь маршала от обвинений в преувеличении сил противника; такие обвинения в адрес советских военных сейчас модны). Удар пришёлся по 150-й танковой бригаде полковника И.В. Софронова, наступавшей вместе с частями 340-й стрелковой дивизии на Болдыревку. В ходе разгоревшегося встречного танкового боя немцы были разбиты наголову. Потеряв множество человек убитыми, 200 пленными и 14 танков, они отступили и оставили Болдыревку.

В этом бою имел место танковый таран – командир танковой роты 150-й танковой бригады старший лейтенант П.Ф. Захарченко на своей «тридцатьчетвёрке» таранил немецкий командирский танк. В итоге в числе пленных оказались командир и начальник штаба 700-го отдельного танкового отряда [21; 103], [29; 394], [19; 343]. Именно на их показания и ссылается в своих воспоминаниях К.С. Москаленко.

В целом задачу дня 40-я армия выполнила.

14 января началось наступление 3-й танковой армии, 18-го отдельного стрелкового корпуса и 6-й армии Юго-Западного фронта, и день ознаменовался активными действиями всех ударных советских группировок.

Но дела, отнюдь, не шли гладко.

40-я армия к концу дня 14 января расширила прорыв до 50 км по фронту и до 17 км в глубину. Однако захватить с ходу вторую полосу обороны противника не удалось.

«14 января некоторые участки второй полосы вражеской обороны уже оказались занятыми частями трёх немецких пехотных дивизий – … 168-й, … 68-й и 88-й, успевшими подтянуться к фронту прорыва.

Из всего этого следовало, что необходимо усилить натиск и увеличить темпы нашего наступления», – поясняет создавшуюся ситуацию К.С. Москаленко [29; 395].

Командарм-40 ввёл в сражение свой второй эшелон – 305-я стрелковая дивизия была использована для развития наступления на направлении главного удара, а 253-я стрелковая бригада – для расширения прорыва в сторону правого фланга. Эти меры дали результат на следующий день [29; 395 – 396], [19; 344].

18-й отдельный стрелковый корпус, перейдя в наступление после двухчасовой артиллерийской подготовки, к исходу дня прорвал оборону 12-й венгерской пехотной дивизии. Но противник бросил против войск корпуса свои резервы – 26-ю пехотную дивизию и 1-ю венгерскую танковую дивизию. В результате корпус весь последующий день (15 января) потратил на прорыв второй полосы вражеской обороны [21; 103], [19; 345], [7; 301].

Серьёзные проблемы встали перед 3-й танковой армией. Прежде всего, её войска не успели полностью сосредоточиться в заданных районах к началу наступления. Далее, предполагалось, что армия должна была наступать на наспех занятую оборону противника. Поэтому первоначально намеревались даже не проводить в её полосе полноценную артподготовку, а ограничиться двумя 10-минутными огневыми налётами. Однако новые данные разведки заставили серьёзнее отнестись к прочности обороны XXIV танкового корпуса. Было установлено, что корпус был усилен 385-й и 387-й пехотными дивизиями из 2-й армии, а также 27-й танковой дивизией. Кроме того, в район его обороны начали пребывать части танкогренадёрской дивизии «Великая Германия» из 9-й армии группы армий «Центр», в том числе рота танков [19; 345].

Все эти данные заставили командование 3-й танковой армии пересмотреть план артиллерийской подготовки буквально перед началом наступления. Была предусмотрена полуторачасовая артподготовка [19; 345].

Однако утром 14 января густой туман до крайности затруднил наблюдение за результатами артиллерийского огня. А, судя по всему, результативность его оказалась не очень высокой, потому что пошедшие в атаку стрелковые соединения натолкнулись на мощное огневое сопротивление противника. В результате трёхчасового боя трём стрелковым дивизиям удалось вклиниться на 1 – 3 км в оборону противника. Это было очень мало, и П.С. Рыбалко на ходу пересматривает план операции – он решает ввести в бой с целью прорыва вражеской обороны эшелон развития успеха – 12-й и 15-й танковые корпуса.

В 13.40 танковые корпуса начали выдвижение к передовой. Их введение в дело сразу изменило ситуацию – сильнейший танковый удар привёл к прорыву немецкого фронта и открыл путь пехоте. К исходу дня 12-й и 15-й танковые корпуса прорвали оборону противника на 10-километровом фронте и продвинулись в глубину на 23 км, оторвавшись от пехоты на 6 – 8 км. При этом 15-й танковый корпус разгромил штаб XXIV танкового корпуса, а командир корпуса генерал Мартин Вендель был найден мёртвым на поле боя. Стрелковые соединения армии, закрепляя успех танковых корпусов, в течение дня продвинулись от 2 (на правом фланге) до 14 км (на левом фланге) [19; 345 – 346], [21; 103].

Однако «всякая палка о двух концах», как гласит пословица. Несомненный успех прорыва обороны противника в результате незапланированного введения в бой двух танковых корпусов был оплачен тем, что корпуса при действиях в труднопроходимой местности израсходовали за 14-е число всё своё горючее и боеприпасы и попросту встали, ожидая подвоза. Конечно, имели место и потери при «проломе» вражеского фронта, которых не было бы, будь введены корпуса в «чистый» прорыв.

Танковые корпуса простояли всю ночь с 14 на 15 января и возобновили своё движение только на следующий день [19; 346].

К исходу дня 15 января войсками 40-й армии оборона противника была прорвана на всю тактическую глубину. Фронт наступления увеличился до 100 км. Глубина продвижения составила 20 км на правом фланге, 16 км – на левом и 35 км – в центре [29; 397], [19; 344], [7; 300].

В течение 15 января 12-й и 15-й танковые корпуса развернули преследование отступавшего врага. К исходу дня они продвинулись ещё на 20 – 25 км, оторвавшись от стрелковых соединений 3-й ТА на 15 – 25 км. Фронт наступления 3-й танковой к этому моменту составил 60 км, а глубина продвижения – 50 км [19; 346].

18-й стрелковый корпус к концу дня 15 января выполнил задачу по прорыву второй полосы обороны противника и устремился вперёд [7; 301].

В этот день был введён в прорыв для образования внешнего фронта окружения 7-й кавалерийский корпус С.В. Соколова [19; 346], [7; 300].

Таким образом, уже к концу третьего (для северной ударной группировки) и второго (для южной и центральной ударных группировок) дня наступления были созданы условия для окружения, расчленения и уничтожения острогожско-россошанской группировки противника силами взаимодействующих 40-й, 3-й танковой армий и 18-го отдельного стрелкового корпуса.

Формирование нескольких «котлов» и уничтожение в них вражеских сил происходило в период с 16 по 27 января, считающийся вторым этапом Острогожско-Россошанской наступательной операции.

16 января войска 40-й и 3-й танковой армий продолжали стремительно развивать наступление в общем направлении на Алексеевку, охватывая группировку противника с севера и юга. Передовые части этих армий, не ввязываясь в затяжные бои за отдельные опорные пункты и узлы сопротивления, устремились в тыл противника, внося сумятицу в его отходящие части, перерезая коммуникации.

17 января 107-я стрелковая дивизия 40-й армии вышла к городу Острогожску, где соединилась с частями 18-го отдельного стрелкового корпуса. Тем самым был образован первый из созданных в ходе этой операции «котлов». В нём оказалась часть войск противника, оборонявшаяся между Сторожевским и Щучьенским плацдармами [29; 397].

Отступление немецко-союзнических войск зачастую приобретало форму беспорядочного бегства. Дороги, по которым они отходили, были усеяны брошенной боевой техникой (танками, орудиями, автомобилями) и трупами солдат.

Если собственно немецкие части проявляли большую стойкость, в них в большей степени сохранялись порядок и дисциплина, то в союзнических войсках (венгерских и итальянских) наблюдалась полная дезорганизация и деморализация. Так, командир 12-й легкопехотной дивизии 2-й венгерской армии генерал-майор Шоймошши сообщал в штаб армии:

«События 14 – 17 января подорвали боеспособность солдат, вселили ужас в подразделения и в тыловые части. Бои были тяжёлыми и кровопролитными, а люди вынуждены были ночи проводить под открытым небом. Питание не было регулярным, а необходимо было совершать продолжительные марши. Всё это привело к большому расходованию физических и моральных сил, дисциплина пала, подразделения вследствие гибели командного состава распались, и отступление переходило в бегство» [21; 103].

В свою очередь командующий 2-й венгерской армией генерал-полковник Густав Яни доносил в Будапешт, что 3-й венгерский корпус поспешно отступает, оставив всю артиллерию. В связи с этим командование группы армий «Б» переподчинило его 2-й немецкой армии [21; 103 – 104].

Не лучше было положение и в итальянских частях. Позднее командир 4-й альпийской дивизии «Кунеэнзе» генерал Батисти признавался:

«С 17 января никаких приказов ни от командования альпийского корпуса, ни от другого командования я не получал. Связи как с корпусом, так и с другими дивизиями не было. Дивизия всё время вела бои с превосходящими силами русских танков и мотопехоты, против которых не имела противотанковых средств, так как при отходе с Дона большая часть артиллерии была оставлена на месте» [21; 104].

Немцы пытались воспрепятствовать подобному катастрофическому развитию событий. С этой целью они продолжили переброску сил из-под Воронежа навстречу наступающей 40-й армии. Были переброшены два полка 57-й пехотной дивизии, а также ещё ряд частей и подразделений 68-й пехотной дивизии (напомню, что с первыми частями из этой дивизии войска армии К.С. Москаленко столкнулись уже 14 января). Эти силы вместе с остатками отброшенных советским наступлением войск составили так называемую группу «Зиберт», которая начала энергично контратаковать наступающие соединения 40-й армии [19; 346 – 347]. Её удары пришлись по правофланговым 141-й стрелковой дивизии и 253-й стрелковой бригаде [19; 347]. Но это не помешало остальным соединениям армии продолжать наступательные действия.

18 января 305-я стрелковая дивизия вышла в район Иловское и, овладев после ожесточённого боя к концу дня этим населённым пунктом, соединилась в районе Алексеевки с 15-м танковым корпусом 3-й танковой армии. Окружение основных сил острогожско-россошанской группировки противника было завершено. В окружении оказалось 13 вражеских дивизий из состава 2-й венгерской армии, 8-го итальянского альпийского и XXIV немецкого танкового корпусов [29; 397], [21; 104], [19; 347 – 348], [7; 301 – 302].

18 января 12-й танковый корпус 3-й ТА был сменён в боях за Россошь, в которых он увяз ещё 16 января, 48-й гвардейской и 180-й стрелковой дивизиями и устремился на Карпенково, где соединился с частями 18-го отдельного стрелкового корпуса. Этим манёвром окружённая немецко-союзническая группировка дробилась на две части: первая (пять дивизий) находилась в районе Острогожск – Алексеевка – Карпенково (в том числе, окружённые с 17 января в Острогожске две венгерские (10-я и 13-я) пехотные дивизии и часть 168-й немецкой пехотной дивизии), вторая (восемь дивизий) – в районе севернее и северо-восточнее Россоши [21; 104], [7; 302], [19; 348 – 349].

Одновременно происходило образование внешнего фронта окружения. На севере и северо-западе эту задачу выполняли правофланговые соединения 40-й армии (141-я и 25-я гвардейская стрелковые дивизии и 253-я стрелковая бригада). К исходу 18 января они достигли рубежа Костенки – Россошка – Истобное – Караешник – Крестьянский – Хмелевое, удалённого на 40 – 55 км от окружённой группировки врага [29; 397], [19; 348].

На юго-западе внешний фронт окружения был образован силами 7-го кавалерийского корпуса. Наступая в общем направлении на Ровеньки, Валуйки со средним темпом 30 км в сутки при сильных снежных заносах, корпус генерала С.В. Соколова 19 января внезапной атакой овладел городом и железнодорожным узлом Валуйки. В плен при этом были взяты свыше 3 тысяч немцев и итальянцев, а в качестве трофеев советским кавалеристам достались крупные склады продовольствия и другого военного имущества. Кстати, в последнем немалая заслуга местных партизан, которые, поддерживая связь с командиром 7-го кавалерийского корпуса, по его приказу взорвали железнодорожное полотно на участках Валуйки – Уразово и Валуйки – Волоконовка. Немцам и итальянцам поэтому ничего не удалось вывезти из города. Кавкорпус создал внешний фронт окружения по линии Уразово – Валуйки [7; 302], [29; 397], [21; 104], [19; 348].

19 января за отличные боевые действия в условиях суровой снежной зимы, за умелое маневрирование в глубоком оперативном тылу врага (корпус действовал на удалении до 75 км от основных сил Воронежского фронта), за смелость и доблесть личного состава, проявленные в боях с 15 по 19 января, 7-й кавкорпус приказом Народного комиссара обороны был переименован в 6-й гвардейский кавалерийский [7; 302].

Итак, к 19 января были образованы внутренний и внешний фронты окружения. Внутренний фронт проходил по линии Острогожск – Верхний и Нижний Ольшан – Алексеевка – Карпенково – Старая Калитва – Архангельское – Сагуны. Общая площадь окружения составляла примерно 2,5 тысячи кв. км, а его протяжённость – свыше 300 км [7; 302], [19; 348].

Внешний фронт (рубежи его см. выше) находился на расстоянии 40 – 75 км от внутреннего [29; 397], [19; 348].

К этому моменту Воронежский фронт уже захватил в плен 52 тысячи вражеских солдат и офицеров, а в качестве трофеев – 170 танков, 1700 орудий, 2800 пулемётов, 4000 миномётов, 6000 автоматов, 55 000 винтовок, 600 000 снарядов, 1500 лошадей и свыше 150 различных складов [7; 302].

Необходимо отметить, что даже внутренний фронт окружения, созданный нашими войсками, не был сплошным. Силы Воронежского фронта занимали только важнейшие узлы дорог и населённые пункты, находившиеся на наиболее вероятных путях отхода противника. На внутреннем фронте окружения действовали одиннадцать стрелковых дивизий, две стрелковые бригады и два танковых корпуса [19; 348 – 349].

Тем более не приходится говорить о сплошном внешнем кольце. Там на широчайшем фронте действовали всего около пяти наших дивизий [19; 349].

Ликвидация окружённой острогожско-россошанской группировки немецко-союзнических войск производилась в период с 19 по 27 января. Для обеспечения с юга этих действий войск Воронежского фронта представитель Ставки ВГК А.М. Василевский потребовал от командующего 6-й армией Юго-Западного фронта Ф.М. Харитонова быстрейшего выхода на рубеж Покровского и далее на юг, как это и было предусмотрено планом операции [7; 303].

Быстрее всего были уничтожены венгерские и немецкие части, запертые в Острогожске. В течение 19 и 20 января город был взят штурмом силами 107, 309-й и 340-й стрелковых дивизий и 129-й стрелковой бригады. Бои за город носили ожесточённейший характер. В ходе них большая часть гарнизона либо погибла, либо пленена, и лишь незначительной части удалось вырваться из города и уйти в сторону Алексеевки [7; 303], [19; 349].

Но в тот момент советские войска ликвидировали также и «котёл» северо-восточнее Алексеевки. Потому прорвавшиеся из Острогожска немцы и венгры попали из огня да в полымя. В район Алексеевки проследовали и высвободившиеся после ликвидации Острогожского «котла» части 340-й (40-я армия) и 309-й (18-й стрелковый корпус) стрелковых дивизий. Они присоединились к частям 305-й стрелковой дивизии и 15-го танкового корпуса, ведших бои с окружённым под Алексеевкой противником. Последний располагал в этом районе значительными запасами продовольствия и боеприпасов, т.к. в лесу северо-восточнее Алексеевки размещались армейскиесклады 2-й венгерской армии. Тем не менее и здесь враг к 24 января был разбит. В плен сдались около 9 тысяч человек, примерно столько же было уничтожено в ходе боёв. Однако 12 тысяч смогли пробиться и уйти на запад [19; 349 – 350], [7; 303].

Больше всего времени заняла ликвидация вражеских войск, угодивших в «котёл» под Россошью. В этих боях принимали участие 160, 180, 219, 270-я стрелковые дивизии, 113-я и 195-я танковые бригады [19; 350]. Вначале от окружённой россошанской группировки противника была отсечена её южная часть – около четырёх дивизий. К 20 января они были в основном уничтожены в районе Подгорного. До 23 января проходила ликвидация остальных сил этой группы [7; 303]. К 27 января было завершено уничтожение вырвавшихся из Россошанского «котла» групп противника. Они попадали под удары продвинувшихся к реке Оскол соединений 3-й танковой армии. Самые прыткие смогли отойти до Валуек, где были встречены и окончательно разгромлены частями 6-го гвардейского кавалерийского (бывшего 7-го кавалерийского – см. выше) корпуса [19; 350], [7; 303]. 27 января перед советскими войсками сложили оружие остатки трёх итальянских дивизий – 3, 4-й и 156-й. Вместе с войсками этих дивизий капитулировали и их штабы [19; 350].

Острогожско-Россошанская операция войск Воронежского фронта была завершена.

И прежде чем поговорить об её итогах, хотелось бы заметить следующее: советские войска провели столь успешную наступательную операцию в тяжелейших погодных условиях (это к вопросу о «генерале грязь» (в данном случае – снег) и «генерале мороз», которые так мешали воевать гитлеровским воякам и которые, по их послевоенным утверждениям во всякого рода мемуарах, их, собственно, и победили).

Зима выдалась снежной. Непрерывные метели и снежные заносы сделали даже дороги труднопроходимыми для техники и людей. О пространствах вне дорог и говорить не приходится. Об условиях, в которых проходило наступление, Н.Г. Штыков, на тот момент – заместитель командира, а впоследствии – командир 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии 40-й армии, пишет в книге своих воспоминаний «Полк принимает бой»:

«Двигаться нелегко. Высота снежного покрова такова, что бойцы подчас по грудь проваливаются в него» [49; 41 – 42].

К.С. Москаленко рассказывает, что для повышения подвижности войск 40-й армии в условиях столь снежной зимы они обильно снабжались в период подготовки к наступлению лыжами и санями. По его словам, «лыжами обеспечили весь личный состав стрелковых частей. Саней заготовили по 400 – 500 штук на каждую стрелковую дивизию, чтобы в нужный момент посадить на них как можно больше солдат с пулемётами и миномётами. Кроме того, для саней и артиллерийских конных упряжек изготовили деревянные лопаты, которыми быстро расчищали снег. Что касается автомашин, то они были снабжены двумя комплектами цепей на каждое колесо» [29; 383].

Всё так, но сложности с преодолением снежных заносов возникали, и немалые. Темпы наступления из-за них всё-таки снижались. Как говорится, человек может выдержать и преодолеть всё или очень-очень многое, чего, увы, не скажешь о технике (даже боевой). Автомобили, несмотря на наличие двойного комплекта цепей (не забудем, кстати, что К.С. Москаленко говорит о своей армии, 40-й; как обстояло дело в 3-й танковой и 18-м отдельном стрелковом корпусе с цепями, санями, лыжами и деревянными лопатами – судить не берусь), застревали и ломались, что вызывало сложности не только с ускоренным передвижением войск, но и со снабжением последних боеприпасами, горючим и продовольствием. Даже танки, которые, как известно, грязи не боятся, к морозам и снежным заносам оказались куда как более чувствительны. Такая статистика: района Алексеевки достигли всего лишь 20 танков 15-го танкового корпуса, а района Карпенково – 44 танка 12-го танкового корпуса (это из 382 боевых машин в обоих корпусах к началу наступательной операции!). И такое малое количество машин в 12-м и 15-м танковых корпусах 18 января объясняется, отнюдь, не боевыми потерями (они, конечно, были, но не столь уж велики), а тем, что большое количество танков застряло, вышло из строя из-за поломок или просто встало из-за сложностей с подвозом горючего.

Сложные погодные условия, наряду с недостаточным количеством войск, мешали Воронежскому фронту создать сплошные фронты окружения. Если можно так выразиться, «абсолютный» недостаток войск дополнялся ещё и недостатком «относительным»: из-за погодных условий войск очень часто не хватало в данном конкретном месте, как мы это видели на примере действий 15-го и 12-го танковых корпусов под Алексеевкой и Карпенковым соответственно. Справедливо отмечает А. Исаев, что «такой слабый состав» наших частей и соединений зачастую «позволял вести лишь сдерживающие бои против пытающихся пробиваться из окружения войск противника» [19; 351].

Словом, погода нам мешала наступать, и, ой, как мешала, но не помешала одержать в Острогожско-Россошанской операции блестящую победу.

Тем не менее не всё шло гладко. Из-за отсутствия сплошной замкнутости колец немцам и их союзникам удавалось прорываться из окружения группами различной величины. Иногда в ходе подобных прорывов или вследствие их разыгрывались весьма драматические для советских войск события.

Об одном из таких боёв 20 – 21 января с прорвавшейся немецкой группировкой на внешнем фронте окружения повествует Н.Г. Штыков:

«И вдруг среди ночи, уже на марше, получаем из штаба дивизии тревожное сообщение: в районе Синих Липяг попал в беду 78-й стрелковый полк Билютина. Нам приказано срочно повернуть батальоны на сто восемьдесят градусов и как можно быстрее достигнуть Синих Липяг и оказать помощь билютинцам.

Мы так и сделали. Буквально за несколько часов по бездорожью подошли к Синим Липягам.

Здесь кипел жаркий бой. Батальоны 78-го полка то и дело предпринимали атаки на этот населённый пункт, стремясь, как пояснил мне Билютин, пробиться к центру села, где, оказывается, сражались в полном окружении несколько рот их полка. Но, к сожалению, гитлеровцы всякий раз встречали атакующие батальоны таким сильным огнём, что они не в силах были дойти даже до окраины Синих Липяг.

Но как же случилось, что эта группа оказалась в центре села, да к тому же ещё и в окружении? Командир 78-го стрелкового полка вкратце поведал мне эту историю…

Когда полк ещё только подходил к Синим Липягам, Билютин, стремясь разведать обстановку в районе этого населённого пункта, выслал вперёд передовой отряд силою до батальона, а сам тем временем начал подтягивать изрядно подрастянувшиеся другие подразделения и артиллерию.

Вскоре командир передового отряда, достигнув Синих Липяг, доложил по рации, что противника в населённом пункте нет. Это заметно приободрило людей; темп марша значительно ускорился. Всем хотелось как можно скорее дойти до села и там хотя бы полчаса отдохнуть после изнурительного движения по бездорожью.

И вдруг, когда до Синих Липяг осталось что-то около пяти километров, тот же командир передового отряда передал новую, но уже тревожную весть: «Веду бой с крупными силами противника. Окружён. Жду помощи».

Оказывается, к селу только что подошла большая колонна гитлеровцев с танками и артиллерией. Передовой отряд оказался в ловушке. Заняв в центре Синих Липяг круговую оборону, он принял бой…

…Конечно, сейчас дорога каждая минута. Ведь там, в Синих Липягах, гибнут люди. Наши люди! Герои! И мы их должны во что бы то ни стало выручить!

Быстро расставляем артиллерию, буквально поорудийно распределяем выявленные в предыдущих атаках огневые точки противника. Пока производится артналёт, батальоны моего полка обходят Синие Липяги с флангов. С фронта, как договорились, будет по-прежнему атаковать полк Билютина.

Прогремели последние артиллерийские выстрелы. Окраины села в дыму пожарищ. Гитлеровцы почему-то молчат. Вероятно, их ошеломил такой мощный артналёт, и они поняли, что к атакующему их ранее полку подошли новые подкрепления. И теперь готовятся к особенно сильному натиску.

В серое небо взлетает красная ракета. Это сигнал. Полк Билютина поднимается в седьмую по счёту атаку. С флангов и тыла по Синим Липягам бьют батальоны Головина, Никифорцева и Обухова…

Слаженная атака двух полков приносит свои результаты: мы врываемся в село. Но ещё несколько часов на его улицах кипит ожесточённый ближний бой, то и дело переходящий в рукопашные схватки.

И гитлеровцы не выдерживают. Но из Синих Липяг уйти удаётся немногим. Как мы потом посчитали, в бою за село противник потерял только убитыми до полутора тысяч своих солдат и офицеров, немало танков и артиллерийских орудий.

А вот и те герои, что стояли в центре Синих Липяг насмерть против во много раз превосходящих сил врага… В живых из них остались немногие – чуть больше взвода. А было вначале, как принформировал меня Билютин, около батальона…» [49; 46 – 48].

Что ж? И такое бывало.

Каковы же всё-таки итоги Острогожско-Россошанской наступательной операции Воронежского фронта?

За пятнадцать дней операции советские войска прорвали оборону на 250-километровом участке фронта и продвинулись вперёд на 140 км, освободив от врага территорию в 22,5 тысячи кв. км, 3 тысячи населённых пунктов, в том числе такие города и железнодорожные узлы, как Острогожск, Россошь, Алексеевка, Валуйки, Коротояк и другие. В наших руках оказались важные в оперативном отношении железнодорожные участки Лиски – Кантемировка и Лиски – Валуйки, что создавало благоприятные условия для наступления на харьковском направлении и в Донбассе. Кроме того, овладение станцией Валуйки вырывало из рук немцев рокаду Касторное – Ворошиловград, лишая их тем самым возможности маневрировать резервами вдоль фронта.

Войска Воронежского фронта полностью разгромили 2-ю венгерскую армию, итальянский альпийский корпус, XXIV немецкий танковый корпус и ряд других немецких частей и соединений. Всего было уничтожено более пятнадцати дивизий противника, и ещё шести дивизиям было нанесено тяжёлое поражение. В плен попало свыше 86 тысяч вражеских солдат и офицеров, а 52 тысячи было убито. Это составляет 138 тысяч безвозвратных потерь противника [7; 303], [29; 398 – 399], [21; 105], [19; 351].

Любопытную деталь о пленных солдатах и офицерах противника сообщает К.С. Москаленко:

«…Пленных было так много, что мы оказались не в состоянии конвоировать их. Поэтому были созданы так называемые сборные пункты. Наши солдаты ограничивались тем, что объясняли пленным, куда идти. Те отправлялись в указанном направлении, спрашивая у всех встречных, где сборный пункт» [29; 399].

Советские войска взяли большие трофеи: 1400 артиллерийских орудий, 1270 миномётов, 2650 пулемётов, около 30 тысяч винтовок, 294 противотанковых ружья, 18 огнемётов, 92 танка, 32 самолёта, 6200 автомашин, около 300 тягачей и тракторов, 250 мотоциклов, 2500 велосипедов, 2500 лошадей, 136 радиостанций, 700 км телефонного кабеля, 21,5 млн патронов, 2,2 млн снарядов, 255 тысяч мин. Кроме того, были захвачены громадные запасы продовольствия, фуража и прочего имущества, содержавшиеся в 277 складах [29; 398].

Безвозвратные людские потери советских войск составили 4527 человек, что в 30 раз меньше, чем у противника [29; 399].

Продвижение на запад войск Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта несло угрозу для северного фланга группы армий «Дон». Как отмечает в своих мемуарах Манштейн: «От Ворошиловграда на север образовалась широкая брешь…

ОКХ явно не могло рассчитывать на то, что эту брешь удастся заделать с помощью направляемых сюда резервов» [27; 433].

Но в ещё более худшем положении оказывалась 2-я немецкая армия, оборонявшаяся на Дону в районе Воронежа. Её южный фланг оказался глубоко обойдён с юга. Причём на южном фасе того выступа у Воронежа, где эта армия располагалась, оборона была занята поспешно и развита в инженерном отношении слабо, ибо большая часть данного фаса образовалась именно в ходе наступления войск Воронежского фронта в ходе Острогожско-Россошанской операции. Советское командование не преминуло воспользоваться столь выгодным положением. Но об этом чуть ниже.

Образование крупной бреши в построении группы армий «Б» также создавало благоприятные условия для развития наступления на Харьков. Захваченный 6-м гвардейским кавалерийским корпусом рубеж на реке Оскол стал исходными позициями для будущей наступательной операции Воронежского фронта на харьковском направлении, так называемой операции «Звезда» [19; 350 – 351].

Нельзя не отметить и морального эффекта победы в Острогожско-Россошанской операции.

«Воодушевлёние было огромное, – вспоминает К.С. Москаленко, – грудь распирала радость: наступил долгожданный час! Мы били фашистов, освобождали родную землю и изнывавших в неволе отцов, матерей, сестёр, братьев, детей. В славном, незабываемом январе 1943-го у всех нас словно выросли крылья, чтобы быстрее гнать врага на запад» [29; 399].

Безусловно, эта операция обогатила советские войска боевым опытом.

«Она дала богатый опыт организации и проведения прорыва обороны противника», – отмечает К.С. Москаленко.

Современный российский военный историк А. Исаев добавляет, что в ходе неё проходила «отработка методики ведения операций на окружение крупными механизированными соединениями… Одновременно советские войска стали вырабатывать собственные технологические приёмы ведения операций». Так, «широкое применение механизированных соединений для непосредственной поддержки пехоты породило практику их использования как передовых отрядов (замечу, со своей стороны, практику весьма успешную и эффективную – И.Д.)» [19; 351 – 352].

3. Воронежско-Касторненская операция (24 января – 17 февраля 1943 года). Итак, выше отмечалось, что советское командование очень быстро оценило выгодность нанесения удара по южному фасу фронта 2-й немецкой армии группы армий «Б».

«Уже вечером 18 января (т.е. в самый разгар Острогожско-Россошанской операции – И.Д.), – пишет А.М. Василевский, – вместе с командованием Воронежского фронта мы направили Верховному Главнокомандующему план новой, Воронежско-Касторненской наступательной операции… 19 января Ставка утвердила наш план.

20 января в штабе Воронежского фронта, в Боброве, мы всё обстоятельно обсудили с командующим войсками Брянского фронта генерал-полковником М.А. Рейтером и командующим 13-й армией генерал-майором Н.П. Пуховым» [7; 305].

Чтобы план операции был более понятен, ещё раз обратимся к положению 2-й немецкой армии. До 12 января 1943 года линия фронта, которую она удерживала, проходила юго-восточнее города Ливны, где ей противостояли 13-я армия Брянского и 38-я армия Воронежского фронтов. Затем, в полосе нашей 60-й армии, линия фронта резко поворачивала на юг, к Воронежу. Далее, на участке 40-й армии, она шла в том же направлении. Таким образом, советские войска нависали над 2-й армией только с севера. Но поскольку немцы находились в районе Воронежа с августа 1942 года, то у них было достаточно времени, чтобы великолепно укрепить и северный, и восточные фасы Воронежского выступа.

В ходе Острогожско-Россошанской наступательной операции правофланговые соединения 40-й армии вышли за Доном на линию Костенки – Семидесятское – Городище и этим внесли резкий корректив в начертание линии фронта. Теперь в треугольнике Ливны – Воронеж – Старый Оскол образовалась вытянутая на восток дуга, в которой и оказалась 2-я немецкая армия. С севера над ней нависали 13-я и 38-я армии, с востока ей угрожала 60-я армия, а с юга стала угрожать 40-я [29; 403].

Это южное «мягкое подбрюшье» и стало самым уязвимым местом 2-й немецкой армии. Образовалось оно неожиданно и быстро. Для его обороны пришлось перебрасывать силы с других участков фронта армии, а также использовать отошедшие в полосу 2-й немецкой армии весьма потрёпанные две дивизии из состава 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии. Устойчивость венгерских дивизий не могла не вызывать сомнений не только в силу их потрёпанности в предыдущих боях, но и в силу морального состояния венгров, о чём говорилось выше. Кроме того, создать хорошо оборудованные в инженерном отношении оборонительные позиции на южном фасе Воронежского выступа у немцев просто не было времени.

Эти обстоятельства и учитывал план наступательной операции, разработанный советским командованием. Замысел операции заключался в том, чтобы ударами по сходящимся направлениям с севера и юга по флангам 2-й немецкой армии окружить и уничтожить её основные силы и освободить важный в оперативном отношении район Воронеж – Касторное.

С севера из района юго-восточнее Ливен в направлении на Касторное наносила удар 13-я армия (командующий – генерал-майор Н.П. Пухов) Брянского фронта. Второй эшелон этой армии получал задачу выдвинуться на реку Тим с целью создания здесь внешнего фронта окружения.

С юга из района Роговатое – Погорелое на Касторное наступала 40-я армия Воронежского фронта. Одновременно часть сил армии К.С. Москаленко (левофланговые соединения) должна была наносить удар на Старый Оскол и Ястребовку для создания внешнего фронта окружения и обеспечения ударной группировки фронта с запада и юго-запада.

Удары 13-й и 40-й армий мыслились главными. Обе армии, соединившись у Касторного, замыкали кольцо окружения вокруг всей 2-й немецкой армии в Воронежском выступе [7; 305], [29; 404], [19; 353], [21; 106], [48; 91].

Кроме того, предусматривалось нанесение рассекающих ударов. Для этой цели 38-я армия (командующий – генерал-лейтенант Н.Е. Чибисов) должна была наступать из района Тербуны 2-ые главными силами на Нижнюю Ведугу, а одной дивизией на Касторное. Навстречу основным силам 38-й армии из района Яблочное наносила удар 60-я армия (командующий – генерал-майор И.Д. Черняховский) Воронежского фронта. Одна дивизия этой армии должна была продвигаться вдоль правого берега Дона на Латное [7; 305], [29; 404], [19; 353].

В целом надо отметить, что перед нами вновь классические «Канны». Подобно Острогожско-Россошанской операции, помимо подсечения флангов вражеской группировки предусматривались рассекающие удары в лоб. С той лишь разницей, что силы для этих лобовых ударов выделялись значительно большие. Если в Острогожско-Россошанской операции лобовой рассекающий удар наносился силами одного стрелкового корпуса (18-го), то в Воронежско-Касторненской эта задача возлагалась на две армии – 38-ю и 60-ю.

13-й, 38-й и 60-й армиям предстояло взламывать создававшуюся несколько месяцев оборону немецких соединений, к тому же никак не разбавленных союзниками.

В этом отношении 40-й армии повезло больше – она должна была наступать на «мягкое подбрюшье» – наспех созданную полосу обороны южного фаса Воронежского выступа, часть из которой защищалась венграми.

Правда, перед 40-й армией вставала другая сложность – ей предстояло начинать новую наступательную операцию без оперативной паузы, фактически ещё в период проведения Острогожско-Россошанской операции. Следовательно, и подготовку к новой операции приходилось вести «без отрыва от производства», т.е. проводя боевые действия по уничтожению острогожско-россошанской группировки противника. Принимая во внимание сложнейшие погодные условия (см. выше), данная подготовка была труднейшим делом, с которым, тем не менее, 40-я армия успешно справилась.

Всего для участия в операции из состава Воронежского и Брянского фронтов привлекалось двадцать семь стрелковых дивизий, семь стрелковых бригад, два танковых корпуса, восемь отдельных танковых бригад, три отдельных танковых полка и два отдельных танковых батальона [19; 354].

Из этого количества сил и средств на направлениях, избранных для ударов, было сосредоточено 72% стрелковых войск, 90% артиллерийских средств и все 100% танковых войск [19; 354].

В отличие от Острогожско-Россошанской операции, «Канны» которой были асимметричными, Воронежско-Касторненская операция была строго симметрична – для ударов на окружение со стороны обоих фронтов привлекались примерно равные силы (в том числе, по одному танковому корпусу) [19; 354].

Так же как и при подготовке Острогожско-Россошанской операции, при подготовке Воронежско-Касторненской потребовалась крупная перегруппировка сил между армиями для создания ударных группировок. Например, в 13-ю армию перебрасывались из 48-й армии Брянского фронта 81, 211-я и 280-я стрелковые дивизии, 193-й отдельный танковый полк. В 60-ю армию из 40-й передавались 141, 322-я стрелковые и 10-я артиллерийская дивизии, 253-я стрелковая, 86-я и 150-я танковые бригады. Правда, уходили эти соединения в 60-ю армию вместе с 22-километровым участком фронта на правом берегу Дона от Костенки до населённого пункта Семидесятское, т.е. им сниматься с места и совершать передвижения на новый участок фронта не приходилось, они оставались на занимаемых рубежах. В свою очередь, состав 40-й армии был пополнен 183-й (из резерва Воронежского фронта), 309-й стрелковыми дивизиями и 129-й стрелковой бригадой (два последних соединения передавались из 18-го отдельного стрелкового корпуса). Кроме того, прибыл 4-й танковый корпус генерал-майора А.Г. Кравченко, который должен был принять участие в Острогожско-Россошанской операции, но не был переброшен к моменту её проведения [29; 404 – 405], [19; 354], [40; 2 – 3].

Кроме внутрифронтовых перегруппировок производились значительные перегруппировки и внутри армий. Так, в 60-й армии с правого фланга на левый перебрасывались две стрелковые дивизии и одна стрелковая бригада. Такие же примерно перемещения войск происходили и в других армиях [19; 354 – 355].

В ходе перегруппировок многим соединениям приходилось передвигаться на довольно большие расстояния. Скажем, 5-я артиллерийская дивизия Брянского фронта совершила 200-километровый марш. 14-я танковая бригада Воронежского фронта преодолела 160 км, стрелковые соединения 60-й армии – от 60 до 80 км [19; 355], [40; 3].

Большинство соединений было перегруппировано с 16 по 23 января. 40-я армия перебрасывала свои войска с 19 по 23 января [19; 355], [29; 405], [40; 3].

В результате произведённых перегруппировок войска Брянского и Воронежского фронтов к началу операции заняли следующее положение.

13-я армия действовала на 46-километровом фронте. Её ударная группировка была сосредоточена в 18-километровой полосе между реками Кшень и Олым. В первом эшелоне ударной группировки находились четыре стрелковые дивизии (148, 307, 132-я и 8-я), одна танковая бригада и три танковых полка. Во втором эшелоне – три стрелковые дивизии (280, 211-я и 81-я) и одна танковая бригада (129-я). Всего в армии Н.П. Пухова для непосредственной поддержки пехоты выделялись 167 танков. Также в полосе 13-й армии был сосредоточен резерв Брянского фронта – 6-я гвардейская и 137-я стрелковые дивизии и 19-й танковый корпус (81 танк) [19; 355], [40; 3].

В 38-й армии ударная группировка была развёрнута в один эшелон на 14-километровом фронте от Козинок до Озерков. В неё входили 167-я и 240-я стрелковые дивизии, 180-я танковая бригада и 14-й танковый батальон (общее количество танков – 91). За ударной группировкой располагался армейский резерв – одна стрелковая дивизия, курсы младших лейтенантов и танковый батальон [19; 355], [40; 3].

60-я армия, получив, как указывалось выше, от 40-й 22-километровый участок от Костенок до Семидесятского, свою ударную группировку как раз на нём и развернула, т.е. на своём левом фланге. Ударная группировка располагалась в 12-километровой полосе и строилась в два эшелона. В первом эшелоне находились 232-я и 322-я стрелковые дивизии, 253-я стрелковая и три танковые бригады (всего – 51 танк); во втором – 303-я стрелковая дивизия [19; 355 – 356], [40; 3].

40-я армия занимала фронт в 50 км от Семидесятского до Городища. Главные силы располагались в центре этого построения на 30-километровом участке. Здесь были сосредоточены в первом эшелоне четыре стрелковые дивизии (183, 309, 107, 340-я), одна стрелковая (129-я) и две танковые бригады (192-я и 96-я; всего – 28 танков), а также 4-й танковый корпус (219 танков), занявший исходные позиции в полосе 309-й и 107-й стрелковых дивизий. Второй эшелон ударной группировки составили три лыжно-стрелковые бригады (4, 6-я и 8-я). Во второй эшелон должна была войти и 305-я стрелковая дивизия, к началу Воронежско-Касторненской операции выдвигавшаяся от Алексеевки после уничтожения войск противника, попавших под этим населённым пунктом в «котёл» [29; 405 – 407], [19; 356], [40; 3].

Действия сухопутных войск Брянского и Воронежского фронтов с воздуха обеспечивались 15-й воздушной армией Брянского фронта (413 самолётов) и 2-й воздушной армией Воронежского фронта (200 самолётов) [21; 106], [19; 352], [40; 1 – 2].

В Воронежском выступе советским войскам противостояли соединения 2-й немецкой армии и две дивизии 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии. Всего на 300-километровом фронте враг располагал двенадцатью дивизиями. Общая численность его войск достигала 125 тысяч солдат и офицеров, 1100 орудий (в том числе, 500 противотанковых), около 1000 миномётов и 65 танков [21; 106], [19; 352], [7; 304], [40; 1].

На сей раз советская сторона обладала существенным перевесом в силах. По количеству пехотных соединений мы превосходили немцев в 2,5 раза (против десяти немецких и двух венгерских дивизий у нас было 30,5 расчётных дивизии). Не менее, а скорее более чем двукратным должно было быть соотношение в общей численности противостоящих группировок. К сожалению, в моём распоряжении нет данных об общей численности войск Брянского и Воронежского фронтов, принимавших участие в Воронежско-Касторненской наступательной операции. Но с учётом того, что к моменту её начала только 13-я армия Н.П. Пухова насчитывала 95 000 человек, с уверенностью можно говорить, что эта численность никак не могла быть менее 250 000 человек [9; 121], [35; 284].

Две советские воздушные армии превосходили силы немецкой авиации не менее чем в 2 раза.

Но особенно существенным было превосходство наших войск в танках: 637 советских против 65 танков противника, т.е. почти в 10 раз. Хотя можно согласиться с К.С. Москаленко, что на 1 км фронта количество танков в наших наступающих соединениях было явно недостаточным [29; 407]. Конечно, маршал говорит только о своей 40-й армии, где на 1 км фронта прорыва приходилось в среднем 8,2 боевые машины (247 танков/30 км фронта прорыва) [29; 407]. Но в не меньшей, а, пожалуй, даже в большей степени это справедливо и для других участков наступления. На участке 60-й армии на 1 км фронта прорыва приходилось в среднем всего 4,3 танка (51 танк/12 км фронта прорыва), 38-й – 6,5 танка (91 танк/14 км фронта прорыва). И только в 13-й армии Н.П. Пухова танков на 1 км фронта прорыва было больше – 9,3 (167 танков/18 км фронта прорыва), а с учётом фронтового резерва, находящегося в полосе армии, – даже 13,8.

Тем не менее преимущество в танках над немцами было подавляющим.

Начало наступления устанавливалось: для 40-й армии – 24 января, для 60-й и 38-й армий – 25 января, для 13-й армии – 26 января [7; 306 – 307], [19; 353], [40; 2].

21 января в Ставку ВГК были представлены последние уточнения по плану операции. «В них предусматривалось, – пишет А.М. Василевский, – по завершении операции к 30 января развернуть на реке Оскол, от Старого Оскола до Уразово, основные силы фронта (Воронежского – И.Д.) и нанести ими три удара по сходящимся направлениям на Харьков. Армии правого крыла фронта с реки Тим должны были нанести удар на Курск, обеспечивая проведение Харьковской операции с севера» [7; 306]. Фактически данные уточнения представляли собой план новой наступательной операции. Подробнее разговор об этом плане пойдёт в следующей главе.

Ставка согласилась с данными предложениями [7; 306].

Воронежско-Касторненская операция началась 24 января с наступления 40-й армии К.С. Москаленко. Снова К.С. Москаленко наступал первым. Но если в Острогожско-Россошанской наступательной операции первенство 40-й армии в начале наступления было импровизированным, то теперь более ранний её удар предусматривался планом.

Своеобразной традицией операций зимы 1942 – 1943 годов стала плохая погода, затруднявшая артиллерийскую подготовку и поддержку наступления советских войск с воздуха. Выше говорилось о чрезвычайно тяжёлых погодных условиях при проведении Острогожско-Россошанской операции. Не стала исключением и Воронежско-Касторненская наступательная операция.

Утром 24 января 1943 года, т.е. в день начала наступления 40-й армии, поднялась сильнейшая метель. Дороги занесло. При этом стоял ещё и довольно сильный мороз – 20 градусов по Цельсию. Но главное – крайне ограниченной стала видимость. В таких условиях эффективность артподготовки была очень низкой. Поэтому в надежде на то, что метель утихнет, артиллерийскую подготовку с предрассветных часов перенесли на 12 часов дня. Однако и к полудню метель не прекратилась. Независимо от погоды было решено начать артподготовку в 12.30. Она продолжалась, согласно плану, 30 минут, но её результат был незначителен [29; 408], [40; 4].

От авиационной подготовки в условиях сильной метели вообще пришлось отказаться.

Всё это осложнило действия нашей пехоты и танков. Пехота во время артподготовки приблизилась к позициям противника на 300 – 350 метров. После её окончания пехотинцы при поддержке танков тут же атаковали врага, но были встречены плотным ружейно-пулемётным и артиллерийским огнём. По всему фронту наступления 40-й армии разгорелся ожесточённый бой. Уже спустя час на ряде участков войскам 40-й армии удалось вклиниться в оборону противника, однако они тут же вынуждены были отражать сильнейшие контратаки. В итоге к концу дня стрелковые соединения армии на отдельных участках продвинулись на глубину от 3 до 6 км в расположение немцев. На некоторых участках продвижения не было совсем – пехотные части вели бой, не продвинувшись и сотни метров от своих исходных позиций [29; 408], [19; 356 – 357], [40; 4].

Наиболее успешными 24 января оказались действия 4-го танкового корпуса генерала А.Г. Кравченко. Вот что о наступлении корпуса рассказывает К.С. Москаленко:

«Ещё успешнее действовал 4-й танковый корпус. Он сломил сопротивление частей 68-й немецкой пехотной дивизии, за два часа с боем продвинулся на 6 – 8 км и овладел районом Лебяжье. Далее ему предстояло наступать на Архангельское. Большие снежные заносы вынудили генерала А.Г. Кравченко выбрать кратчайший путь – через населённые пункты Старомеловое и Новомеловое.

Условия наступления были и здесь крайне тяжёлыми. Попытки двигаться вне дорог с целью обхода населённых пунктов, приспособленных противником к круговой обороне, ни к чему не привели. Танки застревали в глубоком снегу, буксовали и расходовали большое количество горючего. Дороги были также во многих местах занесены снегом.

Несмотря на все трудности, корпус, посадив мотострелковую бригаду на танки, вышел к Новомеловому и Старомеловому, продвинувшись за день на 16 км. С наступлением темноты он освободил эти населённые пункты. Потери его при этом были весьма значительными, так как из-за снежных заносов бригады вводились в бой поочерёдно и вынуждены были действовать только вдоль дороги.

Двигаться дальше к Горшечному кратчайшим путём не удалось. Разведка, посланная вечером в направлении населённого пункта Нижне-Гнилое, обнаружила там противотанковый опорный пункт. Противник готовился к отражению удара. Генералу Кравченко предстояло либо идти в лоб на врага, либо искать иного маршрута. Он предпочёл последнее» [29; 408 – 409].

Замечу, что дневное продвижение в 16 км для танкового соединения – это маловато. По плану операции, 4-й танковый корпус должен был преодолеть в первый день операции 35 км [19; 356 – 357], [40; 4]. Причины отставания от графика К.С. Москаленко указаны – тяжёлые погодные условия и труднопроходимая, вследствие последних, для танков и техники вообще местность. Эти обстоятельства лишали танковые силы свободы манёвра, заставляли действовать только вдоль дорог, тоже труднопроходимых, атаковать в лоб узлы вражеской обороны.

Кстати, о немецкой обороне на южном фасе Воронежского выступа. Всё познаётся в сравнении. И в сравнении с восточным и северным фасами выступа, как уже отмечалось выше, оборона на южном была значительно слабее, т.к. участок обороны этот был для 2-й немецкой армии новым, занимался спешно, и времени хорошо на нём закрепиться у немцев попросту не было. Об этом в один голос свидетельствуют все мемуаристы (и наши, и немецкие) и все современные историки.

Однако предостерегаю читателя от того, чтобы вообразить, что стояли немцы во чистом поле, на ровном снегу или сидели в абы как выдолбленных в мёрзлой земле мелких (по колено) траншейках и палили из стрелкового оружия по армаде двигавшихся на них советских танков. Типпельскирх о немецкой обороне юго-западнее Воронежа в 20-х числах января 1943 года пишет следующее:

«Эта дивизия (имеется в виду одна из двух венгерских дивизий 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии, отступивших в полосу действия 2-й немецкой армии – И.Д.) вместе с немецкими частями, которые 2-я армия бросила для защиты своего угрожаемого южного фланга в район юго-западнее Воронежа, оказала, наконец, сильное сопротивление, так что здесь после введения других немецких сил была создана довольно прочная оборона, которую войска удерживали целую неделю. Но главную опасность для 2-й армии представляло русское наступление, развивавшееся гораздо дальше к западу. Русские безостановочно продвигались там вперёд с целью охвата и, очевидно, хотели захватить Горшечное, узел дорог в 80 км западнее Воронежа. Одновременно можно было догадаться, что русские готовили удар из района Ливны, Елец в направлении на Касторное против северного фланга 2-й армии» [44; 360].

Итак, немцы не могли создать на южном фасе Воронежской дуги одинаково сильной, глубоко эшелонированной на всех участках обороны. Наиболее надёжной она была ближе к Воронежу. При удалении на юго-запад её прочность снижалась, что вполне естественно, принимая во внимание, что немцам всё дальше и дальше приходилось перебрасывать войска от мест их первоначальной дислокации, да и необходимыми резервами для создания прочной обороны при подобном удлинении линии фронта они не обладали.

В такой обстановке немцы пошли по следующему пути – за сплошной (относительно слабой) полосой обороны в населённых пунктах ими были созданы противотанковые опорные пункты, приспособленные к круговой обороне. В условиях сильно пересечённой местности, по которой проходило наступление 40-й армии, к которым добавлялись высота снежного покрова и тяжёлые погодные условия, русским войскам не оставалось ничего другого, как наступать вдоль дорог. А дороги эти лежали через населённые пункты, в которых и окопались немецкие гарнизоны. Волей-неволей взятие почти каждого такого узла сопротивления превращалось в лобовой штурм и сопровождалось значительными потерями.

На примере действий танкового корпуса А.Г. Кравченко 24 января видно, что в этот день корпусу пришлось брать два опорных пункта немцев – в Новомеловом и Старомеловом. Дальше танкистов ждал сильный узел сопротивления в Нижне-Гнилом, от штурма которого, принимая во внимание его укреплённость, А.Г. Кравченко вообще решил отказаться.

Словом, не надо недооценивать оборону немцев на южном фасе Воронежского выступа. При всей своей сравнительной с северным и восточным фасом слабости она доставляла наступающим советским войскам много проблем.

На следующий день, 25 января, командир 4-го танкового корпуса А.Г. Кравченко принял удачное решение. Проанализировав данные вновь посланной разведки, А.Г. Кравченко решил двигаться не на Нижне-Гнилое, а на населённый пункт Болото, в котором также был опорный пункт немцев, но укреплённый сравнительно слабее.

«Утром 25 января» корпус «перешёл в наступление на Болото, уничтожил там вражеский гарнизон и подошёл к Горшечному с той стороны, откуда противник вообще не ожидал наступления. Фашисты были захвачены врасплох. Это способствовало тому, что вражеская оборона была быстро смята. Танковый корпус с ходу ворвался в Горшечное и овладел им» [29; 409].

В дальнейшем, согласно плану, 4-й танковый корпус должен был продвигаться на Касторное. Однако в корпусе закончилось горючее – сказался его перерасход из-за снежных заносов. Последнее обстоятельство привело также к тому, что безнадёжно отстали тылы, включая автоцистерны с горючим, застрявшие на заснеженных дорогах. Танковый корпус встал в Горшечном. Продолжение операции было возможно только после дозаправки.

Но в этот день эстафету успешных действий перехватили у танкистов пехотинцы. Используя успех 4-го танкового корпуса, стрелковые соединения на всём фронте прорвали оборону противника, устремившись на север и северо-запад, отрезая пути отхода основным силам 2-й немецкой армии [29; 409], [19; 357], [40; 4].

«Лучше всех действовала 25-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П.М. Шафаренко, – вспоминает К.С. Москаленко. – Продолжая развивать наступление, она совместно с 96-й танковой бригадой под командованием генерал-майора танковых войск В.Г. Лебедева продвинулась вслед за 4-м танковым корпусом и в середине дня вышла к Старомеловому и Новомеловому. К исходу дня её части продвинулись на 18 км, разгромили до батальона пехоты 68-й пехотной дивизии противника в Нижне-Гнилом и овладели этим населённым пунктом, превращённым гитлеровцами в опорной пункт сопротивления. Мелкие вражеские группы бежали в северном направлении.

183-я стрелковая дивизия генерал-майора А.С. Костицына и 129-я стрелковая бригада (командир – полковник И.И. Ладыгин) в этот же день продвинулись на 12 км» [29; 409 – 410].

Наименьшее продвижение имели правофланговые части 183-й стрелковой дивизии и 129-й стрелковой бригады, действовавшие у разграничительной линии с 60-й армией. Наткнувшись на опорные пункты врага, они потратили много времени на их взятие, продвинувшись за день всего на 2-3 км [29; 410].

25 января перешли в наступление соединения 60-й армии генерал-майора И.Д. Черняховского. В принципе именно в этот день, согласно плану наступательной операции, войска 60-й армии и должны были нанести удар. Однако имела место некоторая импровизация. По результатам боевых действий 24 января командование группы армий «Б» увидело, что его войска в районе Воронежа оказались в «мешке» и им грозит полное окружение. Поэтому оно приняло решение о выводе из города своих сил. Отход должны были прикрывать небольшие арьергарды. Этот манёвр не остался незамеченным советской стороной. Соединения 60-й армии тут же перешли к преследованию противника. Они разгромили его части прикрытия и к рассвету 25 января полностью освободили Воронеж [21; 106], [19; 357], [40; 4], [7; 306].

Отступая из города, гитлеровцы поджигали и взрывали лучшие городские здания. Были взорваны здания Воронежского государственного университета (бывший кадетский корпус), Дворца пионеров, Обкома партии, вокзала, домик Петра I. Почти всех остававшихся в городе жителей фашисты угнали на запад. Советские воины вступили на пустынные улицы, озарённые заревом многочисленных пожаров [21; 106], [40; 4].

25 января перешли в наступление и войска 38-й армии генерала Н.Е. Чибисова [7; 307].

В 8.08 утра 26 января к наступлению присоединилась 13-я армия Брянского фронта. Артподготовка началась с удара «катюш». Затем заговорила артиллерия. В 8.55 немецкие позиции подверглись массированной бомбардировке с воздуха, осуществлённой штурмовиками и бомбардировщиками 15-й воздушной армии. Пока шла авиационная подготовка, советские танки с десантом автоматчиков начали выдвижение через боевые позиции пехоты. Сразу же по окончании авиационной подготовки танки устремились в атаку. Несмотря на хорошо подготовленную оборону противника, войскам 13-й армии удалось её прорвать. К концу дня продвинулись на глубину 6 – 7 км, что полностью соответствовало задаче первого дня наступления [19; 357], [21; 107], [40; 4]. Начальник разведки штаба 82-й немецкой пехотной дивизии, оборонявшейся на северном фасе Воронежского выступа, обер-лейтенант Мюллер вынужден был признать:

«Мы никак не предполагали, что наступление будет так тщательно подготовлено и будет иметь такой успех. Мы в штабе были поражены его силой и не могли даже опомниться от первых ударов, как русские прорвали нашу линию обороны и стремительно двинулись вперёд» [21; 107].

Налицо явная переоценка немцами возможностей своей обороны и недооценка наступательных возможностей противника.

Весьма драматично 26 января развивались события в полосе наступления 40-й армии К.С. Москаленко. 4-й танковый корпус стоял в Горшечном без горючего. Автоцистерны так и не могли пробиться к нему по заснеженным дорогам. Тогда на помощь пришла авиация. Ночные бомбардировщики У-2 в течение двух ночей (с 25 на 26 и с 26 на 27 января) доставляли дизельное топливо и бензин для корпуса. Отважные лётчики при свете костров садили машины прямо на расчищенные от снега участки дорог. Благодаря этому к утру 27 января корпус А.Г. Кравченко смог возобновить движение на Касторное [21; 106 – 107], [19; 357], [40; 5].

Но 26 января он ещё продолжал стоять. Немцы незамедлительно воспользовались этим обстоятельством. Германское командование прекрасно понимало, что после захвата Нижне-Гнилого и Горшечного у войск 2-й армии остаётся один выход на запад из «мешка», в котором они оказались, – через Касторное. Конечно, сам по себе коридор, не занятый советскими войсками, был ещё довольно широк – около 60 километров [19; 357], [40; 4]. Однако надо учитывать, что ширина его значительно сужалась из-за того, что двигаться в условиях снежных заносов можно было только по дорогам. В такой ситуации узел дорог Касторное и оставался практически единственным выходом из «мешка».

Поэтому немцы решили не только не сдавать Касторное, но и расширить свободный коридор. С этой целью они, перебросив часть выведенных из Воронежа сил в полосу наступления 40-й армии, контратаковали и вновь захватили Нижне-Гнилое [29; 410 – 411].

Соединения 60-й и 38-й армий 26 января также наносили удары в направлении Касторного с юго-востока и северо-востока соответственно [21; 107].

27 января 4-й танковый корпус возобновил наступление из района Горшечного на Касторное. Авангардом корпуса была 45-я танковая бригада подполковника П.К. Жидкова, которая с десантом автоматчиков на броне к концу дня вышла на южные подступы к Касторному. Одновременно корпусом были перехвачены пути отхода противника на юго-запад. Пытавшиеся пробиться в этом направлении группы и колонны противника, встреченные огнём танков, вынуждены были искать другие пути отхода из образующегося «котла» [29; 411], [19; 358], [40; 5].

25-я гвардейская стрелковая дивизия 40-й армии в этот день выбила противника из Нижне-Гнилого, проследовала до Горшечного, откуда уже ушли части 4-го тк, и, заняв этот населённый пункт, взяла под контроль все перекрёстки дорог в его районе [29; 411], [19; 358], [40; 5].

Продвигалась вперёд 27 января и 13-я армия Брянского фронта. К исходу дня она вклинилась в оборону немцев на глубину до 20 км, расширив прорыв до 25 км. Активную поддержку действиям войск 13-й армии оказывалаавиация 15-й воздушной армии, выполнившая в этот день 457 самолёто-вылетов [19; 358], [40; 5].

Утром 28 января танковая бригада подполковника П.К. Жидкова с юга ворвалась в Касторное. Завязались ожесточённые бои на улицах города. В течение дня к городу с севера вышла 118-я танковая бригада 13-й армии, с востока – 180-я танковая бригада 38-й армии, с юга же подходили основные силы 4-го танкового корпуса. После многочасового боя совместными усилиями войск, входивших в три армии двух советских фронтов, к утру 29 января город Касторное был освобождён [21; 107], [29; 411], [19; 358], [40; 5], [7; 309].

С захватом Касторного и выходом стрелковых соединений 40-й армии в район Горшечного основные пути отхода воронежско-касторненской группировки противника были перерезаны. Восточнее рубежа Горшечное – Касторное в «кольце» наших войск оказались восемь немецких (26, 57, 68, 75, 88, 323, 340-я и 377-я) и две венгерские (6-я и 9-я) дивизии.

Однако к этому моменту фронт окружения не был сплошным. Между 4-м танковым корпусом и 25-й гвардейской стрелковой дивизией был 25-километровый разрыв, сама 25-я гв. сд занимала фронт в 50 км, а её левый сосед отстоял от неё на 15 – 18 км [19; 359], [40; 5].

Уничтожение окружённой немецко-венгерской группировки проходило сложно. И дело тут не только в тяжёлых зимних условиях. Как верно отмечает современный российский военный историк А. Исаев:

«Важным действующим фактором, во многом определившим судьбу окружённых соединений… немцев, было принятие советским командованием решения на проведение наступательной операции на харьковском и курском направлениях» [19; 359].

А.М. Василевский в своих воспоминаниях описывает данную ситуацию следующим образом:

«К моменту выхода в район Касторного оперативная обстановка для нас складывалась довольно благоприятно, так как в обороне врага на участке от железной дороги Касторное – Курск до Купянска образовалась примерно 300-километровая брешь, слабо прикрытая войсками. Правда, нам было известно, что враг в спешном порядке перебрасывает сюда значительные силы. В частности, из Западной Европы в район Харькова прибывал 2-й танковый корпус СС (танковые дивизии «Рейх», «Адольф Гитлер» и «Мёртвая голова»). Передовые части корпуса были уже зафиксированы на реке Оскол. Это обстоятельство, безусловно, обязывало нас спешить с развитием наступления на Курск и Харьков. Но из-за невероятно тяжёлых зимних условий завершение Воронежско-Касторненской операции несколько затянулось. Преследуя и уничтожая остатки вражеской группы «Зиберт», советские войска за 15 дней наступления продвинулись на 130 км. В ходе операции были разгромлены основные силы 2-й немецкой армии, 3-й армейский корпус 2-й венгерской армии.

2 февраля Воронежский фронт приступил к проведению Харьковской наступательной операции в условиях, когда войска его правого крыла ещё продолжали вести бои, уничтожая остатки фашистской группировки в междуречье верховьев Сейма, Пселла и Оскола, пытавшейся через Обоянь уйти на запад, к городу Сумы» [7; 309].

Какие выводы можно сделать из данных слов А.М. Василевского?

Первое. Советское командование решило максимально использовать благоприятные возможности для удара в направлении Курска и Харькова, сложившиеся в результате наступления войск Воронежского и Брянского фронтов.

Второе. В силу первого обстоятельства Белгородско-Харьковская наступательная операция «наслоилась» на Воронежско-Касторненскую, т.е. началась ещё до окончания последней, вследствие чего большая часть войск Воронежского фронта была отвлечена от уничтожения окружённой в ходе Воронежско-Касторненской операции группировки противника.

Трудно не согласиться с А. Исаевым, заметившим:

«В сущности, задача окружённых соединений VII и XIII армейских корпусов 2-й армии и остатков 2-й венгерской армии потеряла свой приоритет. Обрушенный двумя последовательно проведёнными операциями фронт группы армий «Б» южнее Воронежа открывал перспективы наступления на запад и выхода в тыл группы армий «Центр», к Днепру и перехвата путей отхода войск групп армий «Дон» и «А». На этом фоне несколько пехотных дивизий перестали быть объектом пристального внимания. Именно этим объясняется странное на первый взгляд распределение сил между внешним и внутренним фронтами окружения. В Острогожско-Россошанской операции меньшая часть войск была на внешнем фронте окружения, в Воронежско-Касторненской – наоборот. Это не замедлило сказаться на результатах боевых действий Воронежского и Брянского фронтов» [19; 359 – 360].

Каким образом указанное наложение сказалось на результатах боевых действий Воронежского и Брянского фронтов, поговорим чуть ниже.

Сейчас же хотелось бы сделать ещё ряд замечаний. Прежде всего, обратить внимание читателя, что решение наступать на Харьков, Белгород и Курск не возникло у советского командования спонтанно, после взятия Касторного. Ранее уже говорилось, что план Белгородско-Харьковской наступательной операции, получивший кодовое название «Звезда», был предоставлен в Ставку ВГК командованием Воронежского фронта и представителем Ставки на данном участке советско-германского фронта А.М. Василевским ещё 21 января, а 23 января, т.е. до начала Воронежско-Касторненской операции, Ставка его утвердила. Другое дело, что А.М. Василевскому и Ф.И. Голикову пришлось в определённой степени импровизировать, чтобы совместить результаты, достигнутые к 30 января в ходе Воронежско-Касторненской операции, и уже имевшийся план операции «Звезда». Какие меры они для этого приняли, ещё будет сказано. Но зачем вообще понадобилась какая-то импровизация, и почему речь идёт о результатах Воронежско-Касторненской операции именно к 30-му числу? Ответ прост: план операции не был выполнен. Операция отставала от графика, ведь к 30 января предполагалось её завершить, в реальности же из-за тяжелейших погодных условий к этой дате немцев только взяли в «колечко», да и то не сплошное, а с разрывами. А Харьков и Курск манили. И главное – немцы начали «запечатывать» 300-километровую брешь во фронте. Возиться в таких условиях всеми силами с окружённой группировкой, терять на неё время, посчитали нецелесообразным. Надо было ловить момент. К тому же советское командование учитывало следующее обстоятельство: чем далее на запад отодвигалась линия фронта, тем меньше шансов на спасение было у окружённых [29; 416].

И ещё. Читателям в исторической литературе могут встретиться разночтения по датировке Воронежско-Касторненской операции. Есть два варианта: 24 января – 2 февраля и 24 января – 17 февраля. В обоих случаях – это не опечатки. Дата окончания «2 февраля», как нетрудно заметить, приурочена к дате начала новой наступательной операции – Белгородско-Харьковской, в которую с самого её начала были вовлечены основные силы Воронежского фронта. При такой точке зрения действия войск правого крыла этого фронта по уничтожению прорывавшихся из окружения войск противника приходится рассматривать уже в рамках операции «Звезда», что, на мой взгляд, не очень логично. Тем не менее подобную датировку Воронежско-Касторненской операции даёт в своих мемуарах А.М. Василевский [7; 295]. К.С. Москаленко, не называющий конкретной даты окончания этой операции, говорит в книге своих воспоминаний «На Юго-Западном направлении» о 20 днях, в течение которых проводились Острогожско-Россошанская и Воронежско-Касторненская операции, таким образом, определяя дату завершения второй из них как 1 – 2 февраля [29; 415]. Вслед за А.М. Василевским и К.С. Москаленко такую датировку дают и отдельные историки [40; 1].

Указание на 17 февраля как дату окончания Воронежско-Касторненской операции вызвано тем, что в этот день войска 38-й армии взяли город Обоянь, где оборонялась часть немецких войск, вырвавшихся из Касторненского «котла». Этим боевые действия с немцами-окруженцами на тот момент и завершились. Поэтому логично, что данное число и считают датой завершения операции. При этом читателя не должно смущать то обстоятельство, что даты проведения Воронежско-Касторненской и Белгородско-Харьковской операций пересекаются. Подобное наложение дат операций случалось. Далеко за примером ходить не будем: та же Острогожско-Россошанская операция завершилась 27 января, а Воронежско-Касторненская началась 24 января. Первую заканчивала незначительная часть войск Воронежского фронта, тогда как его основные силы были привлечены ко второй.

Но вернёмся непосредственно к событиям Воронежско-Касторненской операции.

По планам советского командования, все три армии Воронежского фронта, участвовавшие в операции, т.е. 38, 60-я и 40-я, должны были до 31 января включительно все силы бросить на уничтожение окружённого южнее и юго-восточнее Касторного противника. После этого 40-я и 60-я армии перегруппировывались для нового наступления, готовы к которому они должны были быть уже 1 февраля. Задача окончательного уничтожения окружённых вражеских соединений возлагалась после этого на 38-ю армию. К тому моменту в неё входили 23, 167, 206, 237, 240-я стрелковые дивизии и 253-я стрелковая бригада (23-я сд и 253-я сбр были переданы из состава 60-й армии). После уничтожения окружённого противника 38-я армия должна была присоединиться к наступлению на Харьков [19; 359], [40; 5].

Однако не сидели сложа руки и немцы. Они предпринимали яростные попытки прорыва из окружения. Пробивавшиеся из окружения немецкие войска разбились на три большие группы. Первая включала части 57, 88-й и 323-й пехотных дивизий под командованием генерала Фридриха Зиберта (командира 57-й пд). Численность этой группы составляла 6 – 8 тысяч человек. Вторая группа состояла из остатков 75, 340, 377-й немецких, 6-й и 9-й венгерских дивизий и насчитывала 8 – 10 тысяч человек. Она возглавлялась генералом Гельмутом Бёкеманом (командиром 75-й пд). Наконец, в третью группу вошли части 88-й и 26-й пехотных дивизий и управление VII армейского корпуса. Командовал ей генерал Фридрих Гольвитцер (командир 88-й пд) [19; 360], [40; 6].

Первоначально окружённая немецкая группировка всеми силами ударила на Горшечное. Как пишут А. Исаев и А. Сорокин, произошло это уже 29 января. Причём в этот же день части 25-й гвардейской стрелковой дивизии были выбиты из Горшечного [19; 360], [40; 6]. Захватив узел дорог, который представлял из себя данный посёлок, немцы разделились на три указанные группы. Группы Зиберта и Бёкемана пробивались от Горшечного на запад, а группа Гольвитцера – на юго-запад, к Старому Осколу. «Прорыв из окружения сквозь метель начался», – так заканчивает А. Исаев своё краткое упоминание о событиях в Горшечном [19; 360].

Однако, согласно свидетельству непосредственного участника того боя за Горшечное Николая Григорьевича Штыкова, на тот момент заместителя командира 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии (после этого боя Н.Г. Штыков стал командиром 73-го гв. сп), события в Горшечном развивались не совсем по такому сценарию, какой описан А. Исаевым и А. Сорокиным: мол, 29-го немцы ударили, отбили населённый пункт, тут же разделились и пошли прорываться сквозь метель.

В чём совпадают описания Н.Г. Штыкова и современных историков, так это в том, что в Горшечном к моменту немецкого удара по нему действительно находились части 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Правда, Н.Г. Штыков уточняет, что было этих частей совсем немного:

«…В посёлке остались лишь наш полк (73-й гв. сп – И.Д.), дивизионный резерв – учебный батальон, часть сапёрного батальона и 29-й истребительный противотанковый артиллерийский дивизион» [49; 52].

А вот уже в дате начала боя идёт расхождение. По утверждению Николая Григорьевича, немцы атаковали Горшечное только в середине дня 30 января, причём после сильной артиллерийской и даже авиационной(!) подготовки [48; 53].

Нет никаких оснований сомневаться в дате, приводимой непосредственным участником тех событий. Такую же датировку находим у Типпельскирха [43; 362]. Да и логически 30 января, как дата немецкого удара на Горшечное с целью прорыва из окружения, выглядит более предпочтительно. Согласитесь, ведь 29 января (утром) только закончились бои за Касторное. Касторненские «ворота», через которые немецкая группировка могла уйти на запад, были «захлопнуты» советскими войсками. Немцам нужно было хоть какое-то время, чтобы сгруппироваться после тяжёлых боёв, наметить план действий, определить слабое место в «кольце» окружения, дойти до этого слабого места, т.е. до Горшечного.

Хотелось бы также заметить, что попавшая в окружение группировка была не только довольно многочисленной, сохранила организованность, но и имела в своём распоряжении к 30-му числу даже самолёты, которые и использовала при штурме Горшечного.

Бой за Горшечное шёл 30, 31 января и 1 февраля, т.е. не закончился одним днём, как можно заключить из изложения событий А. Исаевым и А. Сорокиным. Для описания трагических перипетий этого боя используем воспоминания Н.Г. Штыкова. Я, конечно, рискую навлечь на себя упрёки в цитатничестве. Но, с другой стороны, вот известный современный российский историк Б. Соколов, ярый критик всего советского, в своих работах страницами цитирует немецких вояк, даже не давая себе труда «разбавлять» цитаты хоть какими-то комментариями и пояснениями (см., например, Б. Соколов «Сражение за Харьков (февраль – март 1943 года)»). Раз этот эсэсовский апологет может себе такое позволить, то почему мне не позволить себе пространные цитаты из мемуаров наших воинов, защищавших то самое Отечество, в котором Б. Соколов имел несчастье родиться (а иного восприятия данного факта из его писаний и не следует). Более того, чувствую себя обязанным в необходимых случаях широко цитировать наших, советских, военных мемуаристов.

Итак, Николай Григорьевич Штыков вспоминает:

«В середине дня 30 января после сильной авиационной и артиллерийской подготовки противник атаковал Горшечное. Первый его удар пришёлся по учебному батальону дивизии, с которым у нашего полка не было… локтевой связи. Он занимал оборону несколько в стороне, фронтом к совхозу «Каучук». Именно оттуда по нему и ударило не менее полка вражеской пехоты. Учбат сразу же оказался в тяжёлом положении…

При повторной атаке… Учебный батальон оказался буквально разрезанным на две части. Одна из них, в составе примерно 120 человек, отошла к позициям нашего полка, а другая с боем отступила к деревне Ключи, где в то время располагался штаб дивизии. В этом бою курсанты понесли большие потери.

Почти одновременно с атакой позиций учебного батальона противник нанёс удар и по нашему полку. Ему удалось несколько потеснить батальон капитана А.П. Головина, но большего успеха он не добился. Гвардейцы сражались не на жизнь, а на смерть, хотя противостоять во много раз превосходящим силам врага… было очень нелегко. Вот один из примеров героизма, проявленного бойцами и командирами полка в том бою.

На участке батальона капитана М.С. Никифорцева гитлеровцам удалось прорваться к больнице, где располагался его штаб. Старший лейтенант А.Ф. Бутылин, начштаба батальона, не растерялся. С горсткой находившихся рядом бойцов он принял неравный бой. Эта группа отбила несколько атак противника, выстояла до подхода к ней помощи. И в этом была немалая заслуга писаря штаба сержанта Гладышева. Когда пуля сразила нашего пулемётчика, он тут же заменил его и разил врага до тех пор, пока не кончились ленты. А потом, взяв автомат из рук погибшего товарища, сержант первым поднялся в контратаку, увлекая за собой остальных бойцов.

В этом бою комсомолец Гладышев пал смертью храбрых.

Наступила ночь, но гитлеровцы по-прежнему не ослабляли натиска. Теперь бой вёлся при свете пожарищ. Горшечное горело со всех сторон. Рушились дома, заваливая улицы. Но и в этом аду наши бойцы и командиры бесстрашно сражались за каждую пядь родной земли, отходя лишь в самых крайних случаях.

К утру 31 января положение нашего полка особенно осложнилось. Его подразделения к этому времени удерживали в своих руках только здание школы, маслозавод да станционные постройки. А противник во второй половине дня нанёс по нашим позициям ещё два мощнейших удара. На их отражение мы мобилизовали все силы, которые смогли. В боевой строй встали даже раненые. Вооружившись автоматами, на положении рядовых бойцов, сражались и штабные командиры.

За двое суток боёв в Горшечном мы понесли большие потери…

1 февраля мы всё-таки были вынуждены начать отвод полка на южную окраину Горшечного. Наш отход обеспечивали подразделения прикрытия, которые дрались с исключительным упорством.

…Полк истекал кровью в самом прямом смысле этого слова. Вот почему утром 2 февраля было решено отвести его остатки за посёлок, на высоты в район села Богородицкое. Группировке противника, хотя и ценою больших потерь, удалось прорваться на юго-запад. Но полк сделал всё, что мог. И даже больше, чем мог. Уже после войны мне удалось познакомиться с протоколом допроса одного фашистского генерала, взятого в плен после наших боёв в Горшечном. Ответив на поставленные ему вопросы, тот в свою очередь спросил:

– Какое количество частей задерживало наш отход через Горшечное?

Когда ему сказали, что там оборонялся всего лишь один гвардейский полк с приданными ему мелкими подразделениями, генерал был крайне удивлён. Как он полагал, на этом участке им противостояло не менее двух советских дивизий» [49; 53 – 57].

В течение первых дней февраля 1943 года развернулось сражение между группами Зиберта, Гольвитцера и Бёкемана, стремящимися вырваться из окружения, и войсками 38-й армии, а также частью сил 40-й армии. Складывающаяся обстановка не позволила использовать все силы последней для наступления на белгородско-харьковском направлении. Её 107, 303, 25-я гвардейская стрелковые дивизии, 129-я стрелковая бригада и 4-й танковый корпус продолжали действия по ликвидации окружённой вражеской группировки. При этом соединения 38-й армии находились к востоку от неприятеля, а 40-й действовали западнее Горшечного [29; 419].

Группа Гольвитцера, рвавшаяся к Старому Осколу, в случае успеха своего прорыва обрела бы в этом городе хотя и временное, но вполне надёжное убежище, чтобы перевести дух. Дело в том, что в Старом Осколе находился довольно сильный немецкий гарнизон, насчитывавший свыше двух полков 26-й немецкой пехотной дивизии, усиленных артиллерией. Город был превращён в мощный узел сопротивления. Кроме того, германское командование, понимая всё значение Старого Оскола для прорыва из кольца окружённых немецких соединений, направило его гарнизону подкрепление – отряд численностью свыше пятисот человек с пулемётами и миномётами. Передвигался этот отряд на санях, что и позволило ему по заснеженным дорогам довольно оперативно почти достигнуть цели. Почти, потому что в 8 километрах от Старого Оскола у разъезда Набокино на его пути встала группа из пятнадцати бойцов и двух командиров 409-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 40-й армии. Они заняли оборону у будки путевого обходчика Майсюка и в тяжелейшем бою удержали свой рубеж. Гитлеровцы не смогли прорваться к Старому Осколу. В этом бою тринадцать из семнадцати советских воинов погибли, а четверо получили тяжёлые ранения. Вот имена этих героев: старший лейтенант Валентин Плотников, младший лейтенант Василий Бондаренко, Умербай Чажебаев, Сергей Башев, Пётр Николаев, Михаил Яблонов, Тимофей Савин, Григорий Опарин, Михаил Дроздов, Павел Виноградов, Алексей Золотарёв, Николай Литвинов, Пётр Толмачёв, Василий Кукушкин, Тихон Бабков, Абдбек Бутбаев, Павел Рябушкин (последние четыре бойца были тяжело ранены, но в этом бою остались живы) [29; 414 – 415], [21; 108 – 109]. Случилось это ещё 31 января.

Группе Гольвитцера также не удалось прорваться к Старому Осколу. Её движение к городу было остановлено частями 25-й гвардейской и 303-й стрелковых дивизий [29; 419], [49; 57]. Противник, понеся значительные потери, вынужден был искать другие пути для выхода из окружения.

Сам же гарнизон Старого Оскола был разгромлен, а город освобождён частями 107-й стрелковой дивизии полковника П.М. Бежко 5 февраля. Большая часть немецкого гарнизона в ходе ожесточённого боя была уничтожена. Но даже после этого в плен к бойцам полковника П.М. Бежко попали почти 2 тысячи человек [29; 415, 419]. Отсюда можно заключить, насколько сильный немецкий гарнизон удерживал город.

С одной из прорвавшихся из района Горшечного на запад групп противника столкнулись в ночь на 2 февраля танкисты 4-го танкового корпуса. Причём столкновение это произошло случайно, т.к. корпус не был отряжен для ликвидации окружённой вражеской группировки после 1 февраля. Вместе с основными силами 40-й армии он должен был принять участие в Белгородско-Харьковской наступательной операции с самого её начала, т.е. 2 февраля. Именно для переброски на белгородское направление и сосредоточилась в населённом пункте Богатырёво 102-я танковая бригада 4-го танкового корпуса. Но как раз на этот населённый пункт устремились прорвавшиеся под Горшечным колонны немецких войск. Несмотря на то, что появление врага в районе Богатырёво было неожиданным, советские танкисты встретили его во всеоружии. Плотным огнём они отразили все попытки немцев захватить посёлок, нанеся им тяжёлый урон.

Отойдя от Богатырёво, гитлеровцы попытались прорваться через Ястребовку, расположенную юго-западнее. К ней они подошли в ночь со 2 на 3 февраля. Причём, заметим, что смещались окруженцы всё-таки в общем направлении к западу, но ни одной советской части на их пути не оказалось. Это к вопросу о плотности кольца окружения.

Видимо, гитлеровцы не совсем верно оценили обстановку, предположив, что в Ястребовке находится какая-то тыловая часть, потому что очертя голову несколькими плотными колоннами кинулись на этот населённый пункт. Но тут им не повезло ещё больше, чем в Богатырёво, ибо встречали их отнюдь не обозники, санитары и раненые, как они, очевидно, надеялись, а танкисты целых двух бригад (45-й и 64-й) того же 4-го танкового корпуса А.Г. Кравченко. Так же, как 102-я танковая бригада в Богатырёво, 45-я и 64-я бригады готовились в Ястребовке к переброске в район нового наступления. Танковые орудия встретили прущих плотной массой напролом немцев шквальным огнём. Огонь вёлся до тех пор, пока вражеские колонны не оказались рассеянными [29; 419 – 420]. «Утром за околицей Ястребовки были подобраны и захоронены тысячи окоченевших трупов фашистских солдат и офицеров» [29; 420].

Впрочем, на этом попытки двух немецких групп (Зиберта и Бёкемана) прорваться в западном направлении не закончились. Немцы метались по заснеженным дорогам, пользуясь малочисленностью советских войск, от одного населённого пункта к другому. И 4-й танковый корпус, занятый боями с ними, только к 8 февраля смог присоединиться к основным силам 40-й армии, наступающей на Белгород [29; 419 – 420].

4 февраля 73-й гвардейский стрелковый полк 25-й гвардейской стрелковой дивизии, дравшийся, как мы помним, за Горшечное три дня, оставивший его под напором во много раз превосходящих сил противника, начал атаку с целью отбить этот посёлок. Горшечное защищалось немецким арьергардом – полком 377-й пехотной дивизии численностью около тысячи человек.

В ходе напряжённого боя к утру 5 февраля сопротивление противника было сломлено, и Горшечное полностью занято нашими войсками [49; 58 – 59].

Здесь хотелось бы немного отвлечься от хода боёв для освещения вот какого вопроса.

Н.Г. Штыков, к моменту повторного занятия Горшечного 73-м гв. сп уже командир этого полка, описывает следующий эпизод:

«В посёлке нами было захвачено немало пленных. И тут-то мы и стали свидетелями одного запомнившегося инцидента. В одной из колонн, которую конвоировали наши автоматчики, вдруг возник какой-то шум. В чём дело? Оказалось, гитлеровцы не хотели идти, даже в плену, в одном строю с венграми.

Вот они, “союзнички”!» [49; 59].

Слово «союзнички», употреблённое Н.Г. Штыковым, да ещё взятое им при этом в кавычки, как нельзя лучше отражает отношения между немцами и их союзниками (румынами, итальянцами, венграми) во время событий конца 1942 – начала 1943 года на Среднем и Верхнем Дону.

Немецкие военачальники-мемуаристы стыдливо обходят этот вопрос, максимум указывая на более низкие боевые возможности союзнических дивизий, причём упирают в большей степени на их недостаточный противотанковый потенциал. Очевидно, стремясь избежать упрёка в том, что огульно сваливают всю вину на союзников за неудачи ноября 1942 года – января 1943 года под Сталинградом, Котельниковым, Острогожском и Воронежем, гитлеровские военачальники даже находят слова похвалы мужеству солдат союзных войск.

И ни слова ни о моральном состоянии союзнических войск, которое было, мягко говоря, далеко не блестящим, ни о далёком от всякой воинской чести поведении немцев по отношению к своим союзникам в момент неудач зимы 1942 – 1943 годов.

Н.Г. Штыков очень верно подметил крайне негативное отношение пленных немцев к пленным венграм.

Считая румын, итальянцев и венгров главными виновниками своих неудач, немцы (от солдат до высших командиров) совершенно с ними не считались, срывали на них свою бессильную злобу, использовали их как пушечное мясо, чтобы уменьшить свои потери.

Воронежско-Касторненская наступательная операция советских войск дала немало примеров такого поведения гитлеровских вояк конкретно к венграм.

Так, по донесению уцелевшей группы офицеров штаба 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии, основной причиной колоссальных потерь двух венгерских дивизий, действовавших на южном фасе Воронежского выступа, явилось то, что их, и без того плохо оснащённых и измотанных в боях, командование 2-й германской армии использовало в качестве арьергарда для прикрытия своего отступления [21; 107].

Не более благородными, чем командование 2-й немецкой армии, оказались по отношению к союзникам солдаты и строевые офицеры этой армии. Спасая свою жизнь, они отнимали у венгерских солдат все средства передвижения, продовольствие, тёплую одежду, из домов на мороз выбрасывали раненых, запрещали двигаться по дорогам, по которым отходили германские части [21; 107]. Венгерский генерал Ковач в связи с этим писал:

«Пока венгерские подразделения следовали вместе с немецкими частями, самые большие трудности чинили немцы (выделено мной – И.Д.). Они запрещали венграм продвижение даже и по тем дорогам, где венгры им не мешали бы. Они силой отнимали сани, верховых коней, повозки, оружие. В случае сопротивления пускали в ход оружие. В населённых пунктах немцы выбрасывали венгров из занимаемых ими домов. В те дома, где были немцы, венгров не пускали. При появлении венгров немцы часто их оскорбляли, грубо поносили венгерский народ и венгерскую армию» [21; 107].

Ясно, что подобные действия немцев у венгров восторга не вызывали. В Старом Осколе, Мантурове и ряде других населённых пунктов дело дошло даже до вооружённых столкновений между немецкими и венгерскими солдатами [21; 107].

Да, действительно, «союзнички»!

Но вернёмся непосредственно к боевым действиям по ликвидации окружённой немецкой группировки.

Пользуясь широкими разрывами во фронте окружения, немцы постепенно продвигались в западном и юго-западном направлениях. Советские части, обнаружив выскользнувшего противника, пытались настигнуть его и перерезать ему пути отхода. В такой обстановке зачастую случалось, что наши части кидались вдогонку и вступали в единоборство с превосходящими вражескими силами.

Так случилось, например, 9 – 10 февраля в боях под населённым пунктом Пузачи.

9 февраля командир 96-й танковой бригады (входила в 40-ю армию) генерал-майор В.Г. Лебедев получил от своей разведки донесение, что в сторону Мантурово по дороге движется большая колонна противника численностью до 13 тысяч человек. В.Г. Лебедев приказал атаковать её на максимальной скорости. Танки с автоматчиками на броне неожиданно врезались в колонну, состоявшую из 150 машин и 30 самоходных орудий, уничтожили 1500 солдат и офицеров, захватили до 2500 пленных [21; 108].

Затем бригаде пришлось разделиться, чтобы перекрыть различные дороги, ведущие к Мантурово. Часть танкистов «оседлала» развилку дорог у села Пузачи.

В ночь с 9 на 10 февраля противник силами, во много раз превосходящими силы танкистов, атаковал Пузачи. Всю ночь и весь следующий день кипел жаркий бой. Немцы упорно старались прорваться через Пузачи. Но все их атаки отбивались нашими бойцами. Уступая врагу в численности, танкисты и мотострелки 96-й танковой бригады стойко держали свои позиции, дрались героически.

Вот некоторые эпизоды того боя.

Пулемётный расчёт И.С. Поскрёбышева был выведен из строя. Оставшись один, И.С. Поскрёбышев не отступил, сменил позицию, выдвинувшись навстречу атакующим врагам. Не ожидавшие такого немцы попали под кинжальный огонь его пулемёта. Пока они опомнились, И.С. Поскрёбышев уничтожил до ста гитлеровцев. Их атака захлебнулась. При повторной атаке отважный боец подпустил вражеских солдат на 50 м и вновь метким огнём заставил их отступить. Даже раненый в руку, И.С. Поскрёбышев продолжал сражаться. Гитлеровцы захватили его позицию только после смерти героя [21; 108].

Танк старшего лейтенанта А.Ф. Щеглова играл роль подвижного резерва у защитников Пузачей. С несколькими автоматчиками на броне он появлялся на самых угрожаемых участках обороны и неизменно помогал отражать вражеский натиск. В одной из таких схваток у танка закончилось горючее, и был израсходован весь боекомплект. Гитлеровцы окружили машину. Оборонявшиеся около танка мотострелки были перебиты. В приближающихся к танку фашистов из люков полетели гранаты. Под прикрытием их разрывов экипаж выбрался из машины и со стрелковым оружием ринулся на врага в свою последнюю атаку [21; 108].

К вечеру 10 февраля из защитников Пузачей в живых осталось только тридцать два человека. Они заняли круговую оборону на окраине деревни в одном из колхозных сараев, по-прежнему преграждая гитлеровцам дорогу через пузачи. Тринадцать бешеных атак отбил этот маленький гарнизон. Немцам удалось поджечь соседний дом, в который переносили раненых бойцов. Спасать раненых из огня под пулями врага бросился старший лейтенант И.А. Бабкин, помощник начальника политотдела бригады. Ему удалось вытащить из горящего дома многих из них, но вскоре он сам был смертельно ранен осколком гранаты. В память подвига отважного комиссара деревня Пузачи, по просьбе её жителей, впоследствии была переименована в Бабкино.

Немцам удалось поджечь и сарай, где защищались оставшиеся в живых бойцы. Бросившись из огня в неожиданную атаку, эта горстка героев сумела прорваться сквозь вражеское кольцо. Чуть позже они соединились с основными силами бригады. Когда 11 февраля в Пузачи вошли танки 96-й танковой бригады, только около сарая, где дрались последние защитники деревни, насчитали двести сорок убитых вражеских солдат и офицеров [21; 108].

Прорыв через Пузачи не помог уходящим на запад гитлеровцам вырваться из окружения.

Как раз к 10 февраля двигавшиеся с севера войска 38-й армии стали «запечатывать» свободные пути отхода на северо-запад и запад. Пробиться через эти заслоны ни группе Зиберта, ни группе Бёкемана не удалось [19; 362].

Более повезло группе Гольвитцера. Продолжая медленно продвигаться на юго-запад, она наконец нащупала слабый участок на стыке 40-й и 38-й армий. Немцы сбили несколько немногочисленных советских заслонов и устремились в свободный коридор. Остатки групп Зиберта и Бёкемана последовали за группой Гольвитцера. Транспортная авиация немцев сбрасывала на дорогу своим отходящим войскам боеприпасы и продовольствие. Данной работе вражеской авиации погода не препятствовала, т.к. 10 февраля буран прекратился. Но не оказывала ей практически никакого противодействия и авиация Воронежского фронта, т.к. почти вся была задействована в наступлении на курском и белгородско-харьковском направлениях. Почти не было и налётов истребительной, штурмовой и бомбардировочной советской авиации на немецкие отступающие колонны. А ведь массированные налёты могли бы причинить немцам много проблем. Но по указанной причине удержание вырывающихся из кольца окруженцев, несмотря на улучшившиеся погодные условия, так и осталось задачей исключительно наземных войск [19; 362].

Ударом с севера 12 февраля силами 240-й стрелковой дивизии 38-й армии удалось отрезать и почти полностью уничтожить группу Бёкемана. Группам Гольвитцера и Зиберта удалось пробиться к Обояни и соединиться с немецким гарнизоном этого города [19; 362].

Войска 38-й армии вышли к Обояни 16 февраля и охватили город с трёх сторон. Опасаясь полного окружения, в ночь с 17 на 18 февраля немцы покинули Обоянь, а соединения 38-й армии продолжили движение с целью участия в Белгородско-Харьковской наступательной операции, занимая те районы, которые вскоре получат название Курской дуги [19; 362].

Воронежско-Касторненская операция завершилась.

В результате Воронежско-Касторненской операции было нанесено поражение крупной вражеской группировке, действовавшей западнее Воронежа. Свыше одиннадцати дивизий противника оказались разгромленными. Только 6 – 7 тысяч человек смогли вырваться из окружения [29; 412]. Был ликвидирован Воронежский выступ, удерживавшийся противником с августа 1942 года. Советские войска освободили большую часть Воронежской и Курской областей, включая города Воронеж, Старый Оскол, Тим, Обоянь и множество других населённых пунктов.

В построении группы армий «Б», основные силы которой в результате двух последовательно проведённых советскими войсками наступательных операций – Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской – оказались разбитыми, была пробита широкая, свыше 300 км, брешь. Через неё войска Брянского и Воронежского фронтов устремились на запад. Первые продвигались на брянском направлении, вторые – на белгородско-харьковском.

Фактически немцев и их союзников на Верхнем Дону постигла военная катастрофа, не уступавшая по размерам Сталинградской. Бывший гитлеровский генерал фон Бутлар в своём труде «Мировая война 1939 – 1945» написал о ней так:

«Итог, который немецкому командованию пришлось подвести на этом участке фронта в конце января 1943 г., был поистине ужасным. За 14 дней русского наступления группа армий «Б» была почти полностью разгромлена. 2-я армия оказалась сильно потрёпанной. К тому же она потеряла во время прорыва основную массу своей боевой техники. 2-я венгерская армия была почти полностью уничтожена, из 8-й (итальянской – И.Д.) армии спастись удалось лишь некоторым частям корпуса альпийских стрелков. От остальной части соединений уцелели только жалкие остатки. Из числа немецких войск, действовавших в полосе 8-й итальянской армии, остались лишь потрёпанные остатки нескольких немецких дивизий, которым удалось спастись за рекой Оскол. Связь с группой армий «Центр» и с группой армий «Дон» была потеряна, стыки находились под угрозой» [29; 413], [21; 109 – 110].

То же самое, но как бы сквозь зубы, спасая честь мундира, а потому более сдержанно, признаёт и фон Типпельскирх:

«…Во фронте немецких и союзнических армий образовалась брешь шириной в 350 км. Потери 2-й немецкой армии были очень большими, на 2-ю венгерскую армию вообще не приходилось больше рассчитывать. Введенный в её полосе немецкий армейский корпус отошёл с боями на реку Оскол. Остатки альпийского корпуса и 24-го танкового корпуса также не могли больше вести боевые действия… Непосредственная связь с группой армий «Дон», чьё левое крыло находилось за Северским Донцом в районе Лисичанска, готова была порваться» [44; 363].

И в заключение разговора о Воронежско-Касторненской операции хотелось бы отметить, что она была первым «примером успешного перехода от одной крупной наступательной операции к другой без оперативной паузы» [29; 413].

Однако вскоре за этим первым примером последовал и второй, не менее успешный.

ГЛАВА II

«ЗВЕЗДА», ВЕДУЩАЯ К ХАРЬКОВУ

21 января 1943 года командование Воронежского фронта и представитель Ставки ВГК на Воронежском и Юго-Западном фронтах А.М. Василевский направили Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину доклад с планом проведения наступательной операции на Харьков:

«ДОКЛАД ПРЕДСТАВИТЕЛЯ СТАВКИ И КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ВОРОНЕЖСКОГО ФРОНТА № 00179/ОП ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ПЛАНА ОПЕРАЦИИ ПО ОСВОБОЖДЕНИЮ ХАРЬКОВА.

21 января 1943 г.

18 ч. 00 мин.

1. Выполняя Ваши указания, войска левого крыла Воронежского фронта (3-я танковая армия и 18 ск) после окончательной ликвидации группировки противника, окружённой в районе к западу от железной дороги Лиски – Россошь, своими главными силами к 25 января выйдут на рубеж Нов[ый] Оскол, Валуйки, Покровское. 3-я танковая армия будет готова к нанесению удара на Харьков к 28 января в составе двух танковых корпусов (12 и 15), одной отбр, пяти стрелковых дивизий (48 гв., 62 гв., 160, 111, 184), 6 гв. кавкорпуса (двухдивизионного состава с танковой бригадой). Дополнительно в состав армии несколько позднее подойдёт ещё одна стрелковая дивизия.

2. Считаем целесообразным главный удар 3-й танковой армии наносить в направлении Валуйки, Ольховатка, Печенеги, Чугуев, Мерефа с задачей обойти и взять Харьков с юго-запада. Главный удар наносить силами двух танковых корпусов, четырёх сд, одной отдельной тбр по следующему плану: первый день – подвижными частями выйти на линию Ольховатки; второй день – Печенеги; третий – Рогань, Введенский; четвёртый – Мерефы; пятый – шестой – овладение Харьковом с юго-запада. Стрелковые дивизии армии подойдут к Харькову (ориентировочно) на 8 – 9 день.

Обеспечение операции с юга будет возложено на 6-й гвардейский кавкорпус с направления – Уразово, Двуречная, Шевченково, Андреевка, Алексеевское, ст. Беспаловка.

18 ск в составе трёх сд, двух сбр с фронта ст. Чернянка, (иск.) Валуйки будет готов к наступлению с целью обеспечения 3-й танковой армии справа – с 28 января. Направление удара – Волоконовка, Волчанск, Непокрытое, Харьков.

3. Войска правого крыла фронта (60, 40-я армии) в составе одиннадцати сд, двух сбр, трёх лыжных бригад, 4 тк, трёх отдельных танковых бригад – после окончания Воронежской операции будут готовы к наступлению на Белгород, Харьков главными силами с рубежа р. Оскол – 30 января.

38-я армия в составе четырёх сд после окончательного завершения Воронежской операции будет в дальнейшем использована для обеспечения удара 60-й и 40-й армий со стороны Курска.

4. Удар подвижной группировки правого крыла фронта наносить в направлении Стар[ый] Оскол, Боброво-Дворское, Белгород, Уды, северо-западная и западная окраины Харькова.

Состав подвижной группировки: 4 тк, северная группа из трёх тбр, три лыжные бригады.

Главный удар стрелковых дивизий 60-й и 40-й армий (всего десять сд и одна сбр) наносить с фронта Ястребовка, Казачек в общем направлении на Белгород, Харьков с расчётом выхода на сев.-зап. окраину Харькова на 9 – 10 день.

С выходом стрелковых дивизий 60-й и 40-й армий на рубеж Марьино, Александровский, Алексеевка – 38-ю армию развернуть для удара в направлении Ивни с целью обеспечения фронта операции со стороны Курска.

5. Общей задачей предстоящей операции иметь – овладение районом Белгород, Харьков и на 15 – 20 день операции – выход на рубеж Медвенское, Ракитное, Грайворон, Богодухов, Валки, ст. Власовка для дальнейших действий на Полтаву.

6. Необходимо:

а) установить разгранлинии Воронежского фронта с Брянским: Задонск, Касторное, Тёплый Колодезь, Обоянь, Воложба; из них первые два – для Воронежского, остальные для Брянского фронта включительно; с ЮЗФ – Верхний Мамон, Покровское, Купянск, Шевченково, Змиев, Полтава (все пункты для ЮЗФ включительно);

б) одновременно нанести удар левым крылом Брянского фронта в общем направлении на Курск с выходом на линию Курск, Обоянь;

в) усилить Воронежский фронт одной артдивизией и одной дивизией РС;

г) в связи с тем, что выделенные фронту 100 шт. танков «россыпью» идут на укомплектование только 3 ТА, просим отпустить фронту дополнительно 100 шт. танков «россыпью» для доукомплектования отдельных танковых бригад.

7. Просим рассмотреть и утвердить план.

МИХАЙЛОВ

(условная фамилия А.М. Василевского – И.Д.)

ФИЛИППОВ

(условная фамилия Ф.И. Голикова – И.Д.)

ФЁДОРОВ

(условная фамилия Ф.Ф. Кузнецова – члена Военного совета Воронежского фронта – И.Д.)

ИЛЬИН

(условная фамилия М.И. Казакова – начальника штаба Воронежского фронта – И.Д.)» [37; 274 – 275].

Как видим, план был составлен и направлен в Ставку ВГК ещё до окончания Острогожско-Россошанской операции и начала Воронежско-Касторненской операции. Т.е. командование Воронежского фронта мыслило на перспективу. Тем не менее процитированный документ также показывает, что данное перспективное планирование осуществлялось по прямому приказу Ставки Верховного Главнокомандования: фраза «выполняя Ваши указания» в самом начале документа в увязке со всем остальным текстом пункта 1 однозначно об этом свидетельствует.

С.М. Штеменко в своих мемуарах «Генеральный штаб в годы войны» так рассказывает об этом:

«А в Ставке и Генеральном штабе к тому времени уже созрели соображения относительно дальнейшего наступления. Мыслилось использовать резкое ослабление противника на рубеже Касторное, Старобельск для стремительного овладения Курском, Белгородом, Харьковом и так необходимым стране Донбассом.

В сочетании с операциями войск Южного и Северо-Кавказского фронтов на Нижнем Дону и в предгорьях Кавказа развитие наступления Воронежского фронта на Курск, Харьков и Юго-Западного в Донбассе, по общему тогда мнению, неизбежно должно было привести к разгрому всего южного крыла противника» [48; 91].

Ожидаемый Ставкой ВГК план наступления на Харьков был ей утверждён директивой № 30022 от 23.01.1943 года:

«23 января 1943 г.

00 ч. 30 мин.

1. Представленный вами план операции в части, касающейся Харькова, утверждён Ставкой Верховного Главнокомандования.

2. Операцию эту впредь именовать «Звезда».

3. Начало операции – согласно предоставленному плану 28.01.

ВАСИЛЬЕВ

(условная фамилия И.В. Сталина – И.Д.)»

[37; 33].

Кстати, о названии операции – «Звезда». В этом названии нет ничего идеологического, как можно было бы подумать. К.С. Москаленко поясняет в своих воспоминаниях:

«План наступательной операции, получивший условное название «Звезда»… Своим названием… был обязан тому, что намечал концентрический удар на Харьков по сходящимся направлениям» [29; 416 – 417].

Т.е. удары, которые должны были наносить советские войска, представляли собой как бы лучи звезды. Центром же этих лучей, точкой их схождения был Харьков.

Поговорим теперь о наряде сил,которыми Воронежский фронт должен был наступать и взять Белгород и Харьков. Разговор этот необходим в связи с тем, что фактический наряд сил был несколько отличен от запланированного докладом в Ставку ВГК № 00179/оп от 21 января и утверждённого ею 23-го числа. Одна из причин такого отличия выше уже называлась – советское командование несколько «импровизировало» в связи с затяжкой окончания Воронежско-Касторненской операции. Вторая причина заключалась в проведении наступления на брянском направлении, в результате планирования которого войскам Брянского фронта были поставлены иные задачи.

Главное отличие факта от плана заключалось в том, что 60-я армия И.Д. Черняховского на Харьков не наступала, а должна была наступать на Курск. Как помним, доклад № 00179/оп предполагал, что в направлении Курска будет действовать 38-я армия. При этом цель взятия города ей не ставилась, она должна была лишь обеспечить Белгородско-Харьковскую операцию со стороны Курска (см. выше). А задачу взятия Курска, судя по всему, должны были решить войска Брянского фронта: «б) одновременно нанести удар левым крылом Брянского фронта в общем направлении на Курск с выходом на линию Курск, Обоянь» [37; 275]. Но, с одной стороны, войска 38-й армии к 1 февраля физически не могли обеспечить прикрытие наступления на Харьков со стороны курского направления, поскольку решением командования фронта именно на них возлагалась задача ликвидации окружённой в ходе Воронежско-Касторненской операции группировки противника. Кстати, в ходе боевых действий с окруженцами соединения 38-й армии оказались южнее 60-й армии, хотя накануне операции более северной была как раз 38-я армия. С другой стороны, войска Брянского фронта задействовались в наступлении на брянском направлении. Поэтому-то именно 60-й армии И.Д. Черняховского было поручено наносить удар на Курск (как говорится, ей сам бог велел; веление это обрело земное выражение в директиве Ставки ВГК № 30030 от 26.01.1943 года [37; 40]).

Для овладения Курском генерал-майор И.Д. Черняховский создал две ударные группировки. Одна, в составе двух стрелковых дивизий и танковой бригады, должна была наступать на город с севера, вторая, в составе одной стрелковой дивизии, обходила его с юга [21; 113].

Таким образом, для наступления на Харьков с северо-востока с целью его охвата с северо-запада и запада предназначалась теперь всего одна армия – 40-я К.С. Москаленко. Правда, в неё из 60-й армии были переданы две стрелковые дивизии – 303-я и 100-я. Кроме них в состав 40-й армии к 1 февраля входили 25-я гвардейская, 107, 183, 305, 309-я и 340-я стрелковые дивизии, 129-я стрелковая и 4, 6-я и 8-я лыжные бригады. Средством усиления армии были 4-й танковый корпус, отдельные танковые бригады (96-я и 116-я), три отдельных танковых полка, 10-я артиллерийская дивизия, 4-я дивизия РС и 5-я дивизия ПВО [29; 418 – 419; 420].

В целом по стрелковым и танковым соединениям, наступающим на Харьков с северо-востока, советская группировка уменьшилась по сравнению с первоначальной (плановой): по сд – на три (с одиннадцати до восьми), по сбр – на две (с двух до нуля), по отбр – на одну (с трёх до двух). Зато в составе 40-й армии стали действовать три отдельных танковых полка, наличие которых, по плану от 21 января 1943 года, в её составе не предполагалось. Т.е. группировка получилась всё-таки менее сильной.

К этому надо прибавить ещё и то, что в связи с ликвидацией немецких войск, окружённых в ходе Воронежско-Касторненской операции, не все соединения 40-й армии смогли принять участие в наступлении на Харьков с самого его начала. Выше этот вопрос затрагивался, но всё-таки напомню и скажу дополнительно: 25-я гвардейская, 107, 303-я стрелковые дивизии, 129-я стрелковая, 96-я танковая бригады и 4-й танковый корпус продолжали действия по ликвидации окружённой группировки противника. В итоге, как пишет К.С. Москаленко, «107-я и 25-я гвардейская стрелковые дивизии… лишь 5 – 6 февраля получили возможность присоединиться к остальным силам армии, наступавшим уже на харьковском направлении.

4-й танковый корпус смог сделать это ещё позднее – 8 февраля» [29; 419].

Надо отметить, что указанные К.С. Москаленко даты присоединения 25-й гв. сд, 107-й сд и 4-го тк к остальным силам армии несколько условны и означают либо получение ими приказа на соединение с наступающими на Харьков войсками 40-й армии, либо их выступление, согласно этому приказу, либо, в лучшем случае, присоединение к наступающим каких-то частей данных соединений, но не соединений целиком. Так, Н.Г. Штыков, командир 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, даёт такую хронологию вступления его полка в бои на харьковском направлении:

– Поздно вечером 5 февраля получение полком приказа на выдвижение из Горшечного за остальными силами армии, в направлении Белгорода, в районе которого надлежит быть только 10 февраля.

– 6 и 7 февраля полк, продвигаясь в заданном направлении, вёл бои с отдельными группами прорывающихся из окружения немцев.

– 9 февраля, находясь в посёлке Скородном, отбитом им у немцев, полк получил пополнение.

– Утром 11 февраля полк прошёл через освобождённый уже Белгород (город освободили ещё 9 февраля) и в этот же день вступил в бой за посёлок Дергачи [49; 62].

Н.Г. Штыков, однако, специально подчёркивает, что его полк составлял второй эшелон 25-й гв. сд [49; 62], но и первый её эшелон (78-й и 81-й гвардейские стрелковые полки) в бою за Белгород, судя по всему, участия не принимал. Во всяком случае, К.С. Москаленко говорит о взятии Белгорода частями 183, 309-й и 340-й стрелковых дивизий и сводным танковым отрядом полковника Романова. Прибывавшие 6 и 7 февраля части 25-й гвардейской и 107-й стрелковых дивизий, а также 4-го танкового корпуса направлялись им на усиление правого фланга армии, собственно и ведшего наступление на белгородском направлении. Но к 8-му числу, когда начинался штурм Белгорода, правофланговая ударная группировка ещё не была в полном составе [29; 422]. Т.е. 25-я гв. сд, 107-я сд и 4-й тк прибыли не полностью. Потому-то и не участвовали они в штурме Белгорода.

Словом, ударный «кулак» 40-й армии был слабее, чем предполагалось даже скорректированным планом «Звезда».

Накануне Белгородско-Харьковской наступательной операции 18-й отдельный стрелковый корпус был преобразован в 69-ю армию. На тот момент в неё входили три стрелковые дивизии (161, 180-я и 270-я), одна стрелковая бригада (37-я), одна отдельная танковая бригада (173-я) и одна истребительная дивизия, т.е. дивизия противотанковой артиллерии (1-я) [22; 19]. Будучи преобразован в армию, 18-й ск был усилен танками (одной отбр) и противотанковой артиллерией (одной ид), но не дополучил стрелковую бригаду, которая должна была находиться в его составе по плану от 21 января 1943 года.

Не упомянуть о 38-й армии нельзя. Даже первоначальным планом (доклад № 00179/оп от 21.01.1943 года) она не предназначалась для удара на Харьков, а выполняла задачи обеспечения операции с севера, со стороны Курска. Фактически, как уже отмечалось, она оказалась задействованной в ликвидации окружённой в результате Воронежско-Касторненской операции немецкой группировки. Т.е. тоже обеспечивала наступление на Харьков и даже с севера, но не от курской группировки противника, а от внезапного прорыва во фланг и тыл наступающим на Харьков войскам окружённых соединений немцев. Ну, а с 18 февраля, после взятия Обояни, продвигаясь на запад, обеспечила прикрытие войск 40-й армии со стороны Суджи и Сум.

В боевой состав 38-й армии, согласно распоряжению Ф.И. Голикова от 28 января 1943 года, назначались: 167, 206, 232, 237, 240-я стрелковые дивизии и 253-я стрелковая бригада. 232-я сд и 253-я сбр передавались из 60-й армии. Средствами усиления армии были 14, 150-я и 180-я танковые бригады и три полка РГК [19; 372], [20; 10]. В соответствии с тем, что 38-я армия в одиночку должна была заниматься уничтожением окружённого противника, не допускать его прорыва из кольца, её значительно усилили (плюс с первоначальным планом: одна сд, одна сбр, три отбр, три полка РГК).

Однако наиболее мощным фигурантом зимнего 1943 года сражения за Харьков с советской стороны стала 3-я танковая армия генерал-лейтенанта П.С. Рыбалко. В неё входили: два танковых корпуса – 12-й (командир – генерал-майор М.И. Зинкович) и 15-й (командир – генерал-майор В.И. Копцов), 179-я отдельная танковая бригада (командир – полковник Ф.Н. Рудкин), 48-я гвардейская стрелковая дивизия (командир – генерал-майор Н.М. Маковчук), 62-я гвардейская стрелковая дивизия (командир – генерал-майор Г.М. Зайцев), 184-я стрелковая дивизия (командир – полковник С.Т. Койда), 160-я стрелковая дивизия (командир – полковник М.П. Серюгин) и 111-я стрелковая дивизия (командир – полковник С.П. Хотев). В оперативном подчинении штаба 3-й танковой армии также находился 6-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора С.В. Соколова (в составе двух кавдивизий и одной танковой бригады), предназначенный для обеспечения операции с юга [19; 372 – 373], [20; 10].

Таким образом, боевой состав 3-й танковой армии полностью соответствовал запланированному докладом № 00179/оп от 21 января 1943 года.

Всего, с учётом всех частей и соединений, численность войск 3-й танковой армии составляла 57 557 бойцов и командиров. На их вооружении состояло 9502 автомата, 1250 ручных пулемётов, 535 станковых пулемётов, 1353 противотанковых ружья, 1223 миномёта различных систем, 189 противотанковых орудий, 256 орудий калибра 76-мм, 116 гаубиц калибра 122-мм, 17 орудий калибра 152-мм [19; 373], [20; 13].

Особый разговор о танковом парке армии. Он составлял 223 машины. Безвозвратные потери танков в Острогожско-Россошанской операции были невелики. Однако выше говорилось, что погодные условия и заснеженные дороги в ходе Острогожско-Россошанской операции привели к большому количеству поломок и выбытию танков из строя именно по причинам технических неисправностей. Кроме того, покончив с остатками окружённых немецко-союзнических войск, соединениям и частям армии необходимо было совершить длительный, свыше 100 км, марш к месту сосредоточения для участия в новой наступательной операции – Белгородско-Харьковской [10; 110], [20; 15]. Естественно, что подобный длительный марш по таким же занесённым снегом дорогам, при таких же морозе и пурге, что в период проведения Острогожско-Россошанской операции, ничуть не улучшил состояние танкового парка армии. К моменту сосредоточения на исходном рубеже (Валуйки – Уразово – Каменка) в танковых корпусах и бригаде в строю оставалось всего 50 танков: 20 – в 12-м тк, 20 – в 15-м тк и 10 – в 179-й тбр [19; 373 – 374], [20; 14 – 15], [39; 16]. Приводя статистику по танковым бригадам танковых корпусов 3-й танковой армии на конец января 1943 года, т.е. к моменту окончания сосредоточения на реке Оскол, А. Исаев совершенно справедливо замечает, что «бригады танковых корпусов по существу превратились в мотопехоту, поддержанную незначительным количеством танков» [20; 15].

В самом деле, в 303-й танковой бригаде 12-го танкового корпуса к 1 февраля 1943 года насчитывалось 8 танков (3 Т-34, 1 Т-70 и 4 Т-60). В 97-й танковой бригаде того же корпуса – 7 танков (4 КВ и 3 Т-70) и 41 автомобиль. В 106-й танковой бригаде – 5 танков (1 Т-34 и 4 Т-70) и 38 автомашин [20; 15].

«Несмотря на формальное наименование «танковая», – продолжает свою мысль А. Исаев, – основным действующим лицом армии стала пехота и кавалерия» [20; 15].

Отсюда понятно, почему в докладе в Ставку ВГК № 00179/оп от 21.01.1943 года командование Воронежского фронта говорило о направлении всех танков, выделенных фронту (100 машин «россыпью»), на пополнение именно 3-й танковой армии (см. выше).

Поддержку с воздуха наступления Воронежского фронта, как и в Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операциях, должна была осуществлять 2-я воздушная армия под командованием генерал-майора авиации Смирнова. Особенностью действий воздушной армии в операции «Звезда» было разделение её на две оперативные группы с самостоятельными пунктами управления. Северная оперативная группа в составе 269-й истребительной и 291-й штурмовой авиационных дивизий взаимодействовала с 40-й армией. Командовал ею член Военного совета 2-й воздушной армии генерал Ромазанов. В южную оперативную группу входили 205-я истребительная и 207-я штурмовая авиадивизии. Она действовала в интересах 3-й танковой армии и 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. Командовал ею заместитель командующего 2-й ВА генерал Изотов. Координацию действий обеих групп осуществлял сам генерал Смирнов и его начальник штаба [19; 374], [20; 16].

Общая численность советских войск, наступавших на Харьков, составляла около 200 тысяч человек [41; 4], [45; 1].

Какая же немецкая группировка противостояла советским войскам в ходе их зимнего наступления на Харьков?

Это была всё та же группа армий «Б», с которой наши войска сталкивались в ходе Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операций. Командовал ею генерал-фельдмаршал фон Вейхс. После двух мощных ударов, нанесённых советскими войсками, группа армий «Б» была в довольно плачевном состоянии. Сплошного фронта она не имела – от Ливн до Старобельска (около 400 км) зияла огромная брешь, в которую «вливались» русские армии. Локтевое соприкосновение с расположенной южнее группой армий «Дон» под командованием фельдмаршала фон Манштейна фактически отсутствовало.

Однако немецкое верховное командование, понимая опасность сложившейся ситуации для всего южного крыла германского фронта, активно перебрасывало резервы как группе армий «Дон», так и группе армий «Б». Войска, входившие в группу армий «Дон», также станут активными фигурантами сражения за Харьков. Но будет это несколько позже (и к тому времени они уже будут входить в группу армий «Юг», объединившую силы групп армий «Дон» и «Б»). Потому об этих войсках будет сказано в своё время.

Первоначально же наступлению Красной Армии на Харьков противостояла лишь ГА «Б». Пополнения, которые эта группа армий получила, были следующие:

– Танкогренадёрская дивизия «Великая Германия». Дивизия прибыла на фронт в феврале 1943 года. За два месяца до этого она участвовала в напряжённых боях под Ржевом, понесла большие потери, но к описываемому времени успела получить значительные пополнения. Танковый полк дивизии был двухбатальонного состава. Одну из его рот (13-ю) составили новейшие танки Pz.VI «Тигр». На момент вступления в бой с советскими войсками, наступающими на Харьков, на фронт прибыл всего один батальон танкового полка дивизии. Второй подоспел только к 1 марта. Однако «тигровая» рота прибыла именно в феврале, с первым из прибывших танковых батальонов. Всего в нём насчитывалось 95 танков (10 Pz.III, 42 Pz.IV, 9 Pz.VI «Тигр», 6 командирских танков и 28 огнемётных) [3; 100], [19; 375], [20; 24].

Совместно с «Великой Германией» действовала также отдельная танковая часть, 5-я рота батальона сопровождения фюрера, в которой было 11 боевых машин (4 Pz.III и 7 Pz.IV) [20; 24].

– 168, 298-я и 320-я пехотные дивизии. Последняя была переброшена с Западного фронта.

168-ю пд направили для закрытия бреши севернее Харькова.

29-я и 320-я пд заняли позиции юго-восточнее Харькова [19; 375], [20; 25].

– Танковый корпус СС. В литературе его чаще называют II танковым корпусом СС, что в отношении описываемого времени неверно, ибо в тот момент он не имел в своём наименовании какой-либо нумерации. II танковым корпусом СС он стал только 1 июля 1943 года [3; 100], [39; 1].

Формирование корпуса началось в мае 1942 года в Берген-Бельзене и завершилось только к концу 1942 года. А уже 9 января 1943 года началась переброска корпуса на Восточный фронт, на Украину. Первые его части были в районе Харькова уже 22 января [39; 1], [7; 309]. Т.е. формально на фронт попадало молодое, необстрелянное соединение. Однако это не совсем так, точнее – совсем не так.

Дело в том, что все три входившие в состав корпуса дивизии («Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мёртвая голова»¹) уже воевали на Восточном фронте в 1941 году – зимой 1942 года. Тогда они были просто моторизованными дивизиями СС (точнее, «Лейбштандарт» был мотопехотной бригадой), не входили в один корпус и даже воевали на разных участках советско-германского фронта. «Лейбштандарт» действовал в группе армий «Юг», «Рейх» – в группе армий «Центр», а «Мёртвая голова» – в группе армий «Север» [19; 376], [20; 25].

Понеся в боях с Красной Армией значительные потери, эти эсэсовские соединения были выведены в тыл на отдых и пополнение. Тут-то и родилась идея объединить их в один корпус СС. В дальнейшем появилась мысль превратить моторизованные дивизии, в которых вообще не было танков, в танкогренадёрские, что и было исполнено в соответствии с директивой верховного командования от 14 октября 1942 года [19; 376], [20; 27].

Структура дивизий была приведена к одному стандарту. Каждая из них имела по танковому полку двухбатальонного состава. Батальон состоял из трёх рот. Помимо этого в каждой дивизии имелась отдельная рота новых (на конец 1942 года) тяжёлых танков Pz.VI «Тигр» [19; 376], [20; 27].

К моменту вступления в дело под Харьковом зимой 1943 года количество танков в танкогренадёрских дивизиях СС было следующим:

– «Лейбштандарт» – 92 танка (12 Pz.II, 10 Pz.III, 52 Pz.IV, 9 Pz.VI «Тигр», 9 командирских).

– «Рейх» – 131 танк (10 Pz.II, 81 Pz.III, 21 Pz.IV, 10 Pz.VI «Тигр», 9 командирских).

– «Мёртвая голова» – 121 танк (81 Pz.III, 22 Pz.IV, 9 Pz.VI «Тигр», 9 командирских) [3; 100], [19; 376], [20; 28], [39; 16].

Таким образом, в танковом корпусе СС насчитывалось 344 танка.

Кроме того, каждая дивизия корпуса имела ещё и по батальону САУ «Штурмгешюц» [20; 29].

Помимо танкового полка в «Лейбштандарте» и «Рейхе» было по два трёхбатальонных танкогренадёрских (мотопехотных) полка, а в «Мёртвой голове» – два трёхбатальонных и один двухбатальонный. Часть этих батальонов оснащалась БТРами «Ганомаг» (3 из общего количества в 20 батальонов), остальные на марше передвигались на автомашинах [19; 377], [20; 28].

Во всех трёх эсэсовских дивизиях был артиллерийский полк четырёхдивизионного состава, противотанковый дивизион, дивизион зенитной артиллерии, разведывательный и сапёрный батальоны, а в «Рейхе» ещё и мотоциклетный батальон. Кстати, разведывательные батальоны дивизий были сильными, вполне самостоятельными частями, вооружёнными бронетехникой и способными решать самостоятельно разнообразные задачи [20; 29].

Словом, танковый корпус СС представлял собой грозного противника.

Командовал корпусом обергруппенфюрер и полный генерал войск СС Пауль Хауссер [19; 377], [20; 25], [39; 1], [45; 3 – 4].

Пополнения, прибывавшие как в группу армий «Дон», так и в группу армий «Б», позволили Манштейну и Вейхсу как-то «залатать» брешь между группами армий. Для смыкания флангов подчинённых Манштейну и Вейхсу объединений создавалась армейская группа Ланца, входившая в группу армий «Б». Своё название группа получила по имени генерала горных войск Хуберта Ланца, назначенного её командующим. Первоначально в неё были включены всего две дивизии – 168-я пехотная и «Великая Германия». Затем в группу вошли 298-я и 320-я пехотные дивизии и пребывающие части танкового корпуса СС. Общая численность этой группы (правда, без учёта эсэсовских соединений) определяется исследователями от 30 до 40 тысяч человек [19; 378], [20; 31], [39; 5], [41; 4].

Занимать оборону армейская группа Ланца должна была от Белгорода до Лисичанска, где её южный фланг примыкал к северному флагу ГА «Дон». Это очень большой фронт для войскового объединения такой численности. Поэтому фон Вейхс ставил Ланцу задачу на подвижную оборону:

«3. А. Армейской группе Ланца мешать охвату группы армий «Дон» и охранять район Харьков, Белгород. Для этого 320 усил. пд, в случае оттеснения её противником, отойти на линию Донец, Оскол.

Не терять соприкосновения с группой армий «Дон» (армейская группа Фреттер-Пико) в районе Маяки.

Подвижно охранять район Оскол, Донец и Оскол, Короча (выделено мной – И.Д.)» [20; 30].

На фронте такой ширины, как отмечает А. Исаев, «можно было вести только сдерживающие действия» [19; 377], [20; 30].

На северном фланге 30-километровый участок занимала 168-я пехотная дивизия. Северо-восточнее Харькова такой же широкий фронт прикрывала дивизия «Великая Германия». Далее к югу занимал позиции первым прибывший под Харьков мотопехотный полк «Германия» дивизии «Рейх» танкового корпуса СС. Он также оборонял 30-километровый фронт (от Ольховатки до Великого Бурлука к востоку от Харькова), как и два более северных его соседа, хотя полк – это не дивизия, т.е. на участке полка «Германия» оборона была наиболее разрежённой. За эсэсовским полком юго-восточнее Харькова, в городе Купянске и южнее его по реке Оскол, держала оборону 298-я пехотная дивизия. Стык между нею и эсэсовцами прикрывался весьма слабыми силами численностью около батальона. Наконец, на правом крыле группы Ланца, занимая позиции по реке Красной, находилась 320-я пехотная дивизия – прибывшее с Запада свежее соединение. Её фон Вейхс в своём приказе даже именует усиленной. Она-то и обеспечивала локтевую связь с левым флангом группы армий «Дон» Манштейна в лице 19-й танковой дивизии. Каждая из двух правофланговых дивизий группы Ланца также прикрывала участок по 30 км. Таким образом, протяжённость обороняемого группой фронта составляла 150 км [19; 377 – 378], [20; 30], [41; 4]. По отношению к советским войскам она располагалась против центра и левого крыла Воронежского фронта и правого крыла Юго-Западного фронта.

В сущности, первоначально группа Ланца должна была обеспечить сосредоточение в районе Харькова танкового корпуса СС, а затем вместе с ним нанести контрудар по наступающим войскам Красной Армии. В директиве от 31 января 1943 года командующий группы армий «Б» довольно бодро приказывал подчинённым ему силам:

«2. Задача группы армий «Б»: прикрывать фланги групп армий «Дон» и «Центр» и задержать продвижение противника на линии Оскол, Сейм.

Эта задача может быть выполнена только при твёрдой воле, большой изворотливости командования и при использовании любой возможности для перехода в наступление на отдельные, прорвавшиеся вперёд группы противника. Об этом известить всё командование и части до наименьшего подразделения» [20; 31].

В общем, несмотря на всю критичность ситуации, фон Вейхс, подобно своему «коллеге» и «соседу» Манштейну, не терял головы и присутствия духа. Правда, если последнему эти обстоятельства (вкупе с другими факторами, конечно) помогли, то первому – не очень, ибо положение группы армий «Б» к концу января – началу февраля 1943 года было всё-таки более тяжёлым, чем у группы армий «Дон».

Авиационную поддержку групп армий «Дон» и «Б» обеспечивал 4-й воздушный флот под командованием генерал-полковника Вольфрама фон Рихтгоффена. В состав 4-го воздушного флота входили 4-й и 8-й авиакорпуса и так называемое авиакомандование «Дон», преобразованное 17 февраля 1943 года в 1-й авиакорпус. Боевые действия немцев в районе Харькова обеспечивали с воздуха 4-й авиакорпус и авиакомандование «Дон» (1-й авиакорпус). Разграничительная линия между этими двумя воздушными соединениями проходила как раз в районе Харькова. Район к северу от города был в «сфере компетенции» авиакомандования «Дон» (1-го авиакорпуса), район южнее Харькова и Донбасс прикрывался 4-м авиакорпусом [19; 378], [20; 31– 32].

В связи с тем что войска Воронежского фронта, которые должны были наступать на Харьков, в конце января ещё были задействованы в ликвидации вражеских группировок, окружённых в ходе Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операций, начать операцию «Звезда» 28 января 1943 года, как того требовала директива Ставки ВГК № 30022 от 23.01.1943 года., абсолютно не представлялось возможным. Поэтому её начало было перенесено на 1 февраля [48; 92]. Забегая вперёд, скажу, что и 1-го числа наступление начать не удалось. В реальности 69-я и 3-я танковая армии Воронежского фронта начали наступать только 2 февраля, а 40-я армия ещё спустя сутки, т.е. 3 февраля. В этот же день нанесла удар в направлении Курска 60-я армия И.Д. Черняховского [7; 310], [10; 111], [29; 420].

И прежде чем начать разговор непосредственно о боях за Харьков, хотелось бы затронуть следующий вопрос. Численно войска РККА, наступавшие на Харьков, значительно превосходили противника (без учёта прибывающих эсэсовских соединений – минимум в 5 раз). Однако предостерегаю читателя от мысли, что воевали мы не умением, а числом. Подобные «напевы» – постоянный лейтмотив мемуаров немецких вояк (того же Манштейна), что и понятно – оправдываться за поражение в войне как-то надо было. Вот и придумали знаменитую «тройчатку»: русские дороги плюс русские морозы плюс русское численное превосходство. Причём в 1941 – 1942 годах ни то, ни другое, ни третье не мешало немецким генералам одерживать убедительные победы над русскими. Но и 1941 год закончился для немцев провально, и 1942-й. И вот тут самолюбие «классических» вояк (через одного с «фон» в фамилиях) никак не могло пережить того, что разбили их «лапотные Иваны», которые «от сохи» да ещё и «расовонеполноценные». Чтобы их, «правильных», «фонистых» да «полноценных», передумали эти «унтермэнши»! Да ни за что! Ясно – всему виной дороги, морозы и плодовитость этих «недочеловеков», позволяющая им выставлять «в поле на сечу» просто-таки неисчислимые орды (так что рука немецкого бойца колоть уставала, а там уж, сами понимаете…).

С немцами ясно. Их мотивы понятны. Однако старательно «подпевают» им современные российские «объективные» историки. И процитируют немецких мемуаристов старательно (именно те места из их писаний, где говорится о большом численном превосходстве русских), а потом от себя ещё и добавят, что эти малочисленные немцы ведь ещё и предыдущими боями были так измотаны, так измотаны. И кажется, что измотали-то их какие-то орки или гоблины из пещер, с которыми они и сражались геройски, а уж только потом появились свежие орды русских.

Так вот, господа «объективные» историки, то, что немцев, в итоге, там-то и там-то оказалось меньше, и они к тому же были так измотаны, – это и есть следствие русского (советского) военного искусства. Советская сторона превзошла немецкую в стратегии, оперативном искусстве и тактике. А непосредственно на поле боя наши солдаты и младшие командиры проявили не меньше, а больше воинских умений и мужества. Эти же «фоны» во главе со своим «бесноватым ефрейтором» попросту довоевались. Вот и признайте это, господа «объективные» историки.

Возвращаясь от общих рассуждений непосредственно к операции «Звезда», надо отметить, что проблем у наступающих на Харьков советских войск было немало.

Начнём с того, что войска Воронежского фронта начинали третью наступательную операцию подряд, без какой-либо оперативной паузы и отдыха. Более того, предыдущая наступательная операция не была ещё, по существу, завершена, и на уничтожение окруженного в её ходе врага требовалось отвлечение значительных сил.

Были ли в такой ситуации советские войска измотаны? Можно и так сказать. Были потери, была чисто физическая и моральная усталость людей. Уравнивало это нас с немцами? В какой-то степени да. Так почему же «объективные» историки говорят только об измотанности немцев?

Командарм-40 К.С. Москаленко в своих мемуарах коротко говорит об указанных выше трудностях при подготовке наступления на Харьков, имея в виду конкретно 40-ю армию:

«В связи с этим следует вновь подчеркнуть, что 40-я армия играла важную роль в зимних операциях Воронежского фронта. Отчасти это объяснялось тем, что она располагалась в центре оперативного построения фронта. Поэтому, например, в Острогожско-Россошанской операции левого крыла фронта именно ей было «с руки» осуществлять совместно с 3-й танковой армией окружение противостоящей группировки и одновременно правым флангом обеспечивать отражение возможного контрудара противника со стороны Воронежа. По той же причине и при проведении Воронежско-Касторненской наступательной операции правого крыла фронта участие 40-й армии в окружении и разгроме 2-й немецкой армии носило решающий характер.

Легко представить, что такая напряжённость (выделено мной – И.Д.) накладывала большую ответственность в первую очередь на меня как командующего армией, на её Военный совет и штаб» [29; 417].

Маршал К.С. Москаленко с военной лаконичностью говорит лишь о напряжённости ситуации, когда одна за другой, без оперативной паузы, прошли две наступательные операции, и тут же надо готовить и начинать третью, тоже без оперативной паузы. Причём, как мы помним, всё это в тяжелейших погодных условиях. Маршал не раскрывает, что стояло за этим употреблённым им словом – «напряжённость». Читателю его мемуаров это и так должно быть понятно из предшествующего текста воспоминаний.

Впрочем, об одной проблеме К.С. Москаленко говорит конкретно:

«А для того чтобы нанести такой удар (имеется в виду удар на Харьков – И.Д.), 40-я армия и должна была в начале февраля повернуть фронт наступления с северного и северо-западного направлений на юго-западное. Далее ей предстояло обойти оборонительный рубеж противника на Северском Донце. Только после этого она могла выйти к Харькову с северо-запада и запада, с тем, чтобы оттуда штурмовать город» [29; 417].

Предстояло буквально на ходу перегруппировать и перенацелить целую армию, повернуть ось её наступления на 90 – 120 градусов, не допустив потери управления войсками, хаоса и неразберихи [29; 418].

«Командование и штабы соединений успешно осуществили… это, – с гордостью продолжает К.С. Москаленко, – в чрезвычайно сложных условиях, оставив у себя в тылу окружённую, яростно пытающуюся прорваться на запад крупную группировку противника» [29; 418].

Кстати, господа «объективные» историки, перед вами прекрасный образец советского военного искусства, умения управлять войсками в сложнейших условиях.

Но сложности, напряжённость, о которой говорит К.С. Москаленко, были ведь не только у 40-й армии. Вспомним состояние танкового парка 3-й танковой к моменту выхода на исходные позиции для удара по Харькову, о чём упоминалось выше. Армия П.С. Рыбалко тоже начинала операцию «Звезда» без оперативной паузы, только закончив ликвидацию окружённой в ходе Острогожско-Россошанской операции группировки противника, совершив многокилометровый марш к новому месту дислокации по труднопроходимым заснеженным дорогам. Не только множество танков вышло из строя. Значительны были и людские потери. Госпитали армии уже к началу «Звезды» были переполнены, на больничных койках находилось 3954 человека раненых и больных [20; 12].

Из пяти стрелковых дивизий армии только одна (48-я гв. сд) имела почти 9-тысячный состав (8775 человек), т.е. близкий к штатному [20; 12].

В двух дивизиях в строю числилось немногим более 4 тысяч человек (62-я гв. сд – 4189 человек; 160-я сд – 4215 человек) [20; 12].

184-я сд насчитывала 7262 человека, 111-я сд – 6446 человек, что тоже далековато до штатной численности [20; 13].

Потери людей и техники привели к тому, что уже на этапе сосредоточения 3-й танковой армии отказались от идеи двухэшелонного её построения для наступления. Первоначально предполагалось, что в первом эшелоне будут наступать стрелковые соединения и танковая бригада. Второй эшелон должны были составлять подвижные соединения – 12-й и 15-й танковые корпуса и 6-й гвардейский кавалерийский корпус. Танковые и кавалерийский корпуса не должны были обнаруживать себя до выхода на западный берег реки Северский Донец, где они, вынырнув из-за спин пехоты, наносили неожиданный удар на Харьков с юга и юго-запада.

В реальности, достигнув рубежа Валуйки – Уразово – Каменка, который уже занимали части 6-го гвардейского кавалерийского корпуса и 184-й стрелковой дивизии, все соединения армии (и стрелковые, и подвижные) выстроились на нём для наступления в одну линию, плечом к плечу [20; 13 – 14].

Генштабист С.М. Штеменко следующим образом охарактеризовал главную проблему, стоявшую перед советскими войсками, участвовавшими в операциях «Звезда» и «Скачок» (об этой операции будет рассказано в следующей главе):

«Начало операции «Звезда» намечалось на 1 февраля. Глубина её измерялась почти 250 километрами. По тогдашним нашим взглядам, выполнение такой задачи, требующей от войск фронта не только больших, но и всё нарастающих усилий, должно было осуществляться в глубоком оперативном построении. Между тем Воронежский фронт наступал, имея армии в линию и почти без резервов.

Такое же положение наблюдалось и у Ватутина на Юго-Западном фронте (силы фронта как раз и проводили операцию «Скачок» параллельно с операцией «Звезда», проводимой Воронежским фронтом – И.Д.). Понятно, что развитие успеха, парирование каких-либо неожиданностей в подобной ситуации являлись проблемой весьма сложной. Она волновала Генеральный штаб. Ставке было доложено о необходимости упорядочить дело с резервами, и не только стратегического, но и оперативного назначения. Учитывая перспективу развития событий, им надлежало быть достаточно крупными, включать все рода войск и особенно танки.

Ставка согласилась с доводами Генштаба. Этому делу придали необходимую организационную форму. 29 января 1943 года на фронты пошла директива:

“1. С февраля месяца текущего года приступить к выводу в резерв фронтов стрелковых дивизий и стрелковых бригад для доукомплектования и отдыха с последующим вводом их в бой и вывода в резерв на их место других наиболее ослабленных соединений.

2. Количество выводимых одновременно стрелковых дивизий и бригад и сроки их доукомплектования определять решением командующих фронтами, исходя из оперативной обстановки и наличия ресурсов, необходимых для доукомплектования выводимых соединений…”

Днём раньше ГКО вынес постановление о сформировании 1-й танковой армии, которая должна была составить резерв Верховного Главнокомандования. А 13 марта был создан специальный Резервный фронт под командованием генерала М.А. Рейтера» [48; 92 – 93].

Итак, по мнению С.М. Штеменко, главной проблемой Воронежского и Юго-Западного фронтов было отсутствие у них хоть сколько-нибудь серьёзных резервов. Серьёзных резервов в тот момент, т.е. к началу февраля 1943 года, не было и у Ставки ВГК. Понятно, следствием чего всё это являлось. На южном крыле советско-германского фронта Красная Армия наступала к февралю уже около двух с половиной месяцев. Естественно, она понесла к этому времени чувствительные потери. Но наступательные операции шли непрерывным нарастающим каскадом (см. выше). В то же время не бездействовали советские войска и на центральном участке советско-германского фронта: в ноябре –декабре 1942 года проводилась операция «Марс», представлявшая собой очередную попытку «срезания» Ржевского выступа, а в ноябре 1942 года – январе 1943 года – Великолукская наступательная операция. На северном крыле фронта в январе 1943 года Красная Армия предприняла очередную попытку прорыва блокады Ленинграда (операция «Искра»), увенчавшуюся успехом. Эти масштабные наступательные операции поглотили практически все резервы, имевшиеся в распоряжении Ставки ВГК к концу 1942 года. Новых же создать попросту не успели.

Что же касается конкретно войск Воронежского и Юго-Западного фронтов, то тут, помимо длительности периода непрерывных наступательных операций, сказывалась ещё и обширность фронта, на котором вели наступление армии этих фронтов.

Всё это вместе взятое и привело к той проблеме с резервами у Ф.И. Голикова и Н.Ф. Ватутина, о которой писал С.М. Штеменко.

И ещё хотелось бы заметить. Директива, которую частично процитировал в своих воспоминаниях С.М. Штеменко, – это директива Ставки ВГК № 46015 от 29 января 1943 года [37; 43 – 44]. О ней мы ещё поговорим: упомянем и в связи с немецким контрнаступлением под Харьковом, но особенно подробно рассмотрим в связи с некоторыми пассажами «демократического» историка Б. Соколова.

Итак, как уже отмечалось, наступление Воронежского фронта в операции «Звезда» началось 2 февраля 1943 года.

3-я танковая армия по уточнённому графику начала его в 6.00. В первый день наступления стрелковые дивизии армии продвинулись почти на 20 км. Заслоны эсэсовского полка «Германия» из дивизии «Рейх» были попросту отброшены на северо-запад, в район Великого Бурлука. Наши соединения обошли открытый правый фланг полка, что заставило немцев не очень упорствовать в обороне [19; 382], [20; 42 – 43].

Стрелковые дивизии 3-й танковой наступали на левом фланге её боевого построения, на правом же находились танкисты – 12-й и 15-й танковые корпуса. Вот что пишет о начале наступления 15-го танкового корпуса генерал Александр Александрович Ветров, на тот момент заместитель командира 15-го танкового корпуса по технической части:

«В ночь на 2 февраля генерал В.А. Копцов (командир 15-го тк – И.Д.) решил начать преследование медленно отходящего противника, вести его одной колонной, имея впереди передовой отряд в составе 52-й мехбригады подполковника А.А. Головачёва. К исходу дня выйти этим отрядом на западную окраину Красноармейское-2, перерезать дорогу, идущую на Белый Колодезь, обеспечив тем самым подтягивание остальных частей корпуса в район Великого Бурлука.

Передовой отряд боевую задачу выполнил. Больше того, батальоны 52-й мехбригады сумели просочиться между опорными пунктами противника, расположенными на западном берегу реки Оскол, и продвинуться непосредственно к Великому Бурлуку. Но здесь гитлеровцы контратаковали их и втянули в бои» [10; 111 – 112].

Прервём повествование генерала А.А. Ветрова для того, чтобы обратить внимание читателя на ряд обстоятельств.

Во-первых, на то, как начинается наступление танкистов. Они начинают преследование отходящего противника, двигаясь в походной колонне. Бои ведёт только передовой отряд корпуса. Ни о какой артиллерийской или авиационной подготовке наступления А.А. Ветров не говорит. Видимо, «готовиться» особо было не по чему. Сплошной линии обороны у немцев не было, что и естественно, если принять во внимание растянутость позиций полка «Германия» (см. выше). Кстати, забегая вперёд, скажу, что промолчал об артиллерийской и авиационной подготовке наступления 40-й армии в начале операции «Звезда» в своих мемуарах и К.С. Москаленко, который очень подробно освещает на страницах воспоминаний все нюансы наступательных действий подчинённых ему войск [29; 420]. Т.е., если что-то «подготовительное» и было на участке наступления 40-й армии, то не более незначительных артналётов. И причина этого, так же как и в случае с 3-й танковой армией П.С. Рыбалко, отнюдь не в пренебрежении наших генералов жизнями наших солдат, что любят повторять без устали «демократические» историки, а в том, что, очевидно, чрезвычайно жиденькой была первоначально немецкая оборона. Словом, из пушек по воробьям не стреляли, или почти не стреляли.

Во-вторых, жиденькая эта оборона строилась по принципу создания отдельных опорных пунктов, причём весьма удалённых друг от друга, раз уж батальоны 52-й мехбригады «сумели просочиться» между ними, по словам А.А. Ветрова. Не пробиться между ними, а именно просочиться, т.е. потихонечку пройти, насколько вообще возможно это «потихонечку» для механизированного соединения.

В-третьих, действия стрелковых и танковых соединений 3-й танковой армии «согнали» эсэсовцев к Великому Бурлуку. И вот тут-то они, сконцентрировавшись, и упёрлись. Проблемы с этим начались именно у танкистов, которым и предстояло брать Великий Бурлук.

Дальше вновь предоставим слово генералу А.А. Ветрову:

«Они (т.е. бои передового отряда 15-го тк с немцами под Великим Бурлуком – И.Д.) продолжались до середины дня. В результате батальоны мехбригады подполковника А.А. Головачёва не только выбили фашистов из близлежащего населённого пункта Новопетровка, но и начали преследовать их в направлении села Будёновка.

В Будёновке успешно теснивший до этого гитлеровцев 2-й батальон 52-й мехбригады был вновь контратакован укрепившимися на возвышенности немецкими автоматчиками, которых поддержала огнём противотанковая батарея. И, не успев форсировать пересекавшую деревню болотистую речушку, мост через которую был разрушен, мотострелки, понеся значительные потери, вынуждены были залечь в глубоком снегу.

Подоспевшая им на помощь 195-я танковая бригада тоже не смогла с ходу переправиться через речку и, оставив в болотистой низине две машины, попыталась было свернуть в сторону, но ей помешали залегшие мотострелки.

Создалась пробка. И по ней, не переставая, били вражеские противотанковые орудия. А если немцы вызовут ещё и свою авиацию?

…Генерал В.А. Копцов после довольно крутого радиопереговора с командиром 195-й танковой бригады решил было вначале сам ехать в район образовавшейся пробки. Но я попросил его не делать этого, а послать к танкистам меня. Комкор, подумав, согласился. Заодно приказал обследовать мост, определить, можно ли его восстановить в короткий срок.

И вот уже юркий «виллис» мчит меня к Будёновке. Впереди безостановочно стрекочут пулемёты, бьют орудия. Вскоре показалась речка, через неё – остатки моста, вблизи которого маячат башни двух застрявших в болоте танков. Миновав их, я, выскочив из машины, бросился к разрушенной переправе. Вместе со мной бегут лейтенант Василий Задорожный и три красноармейца в белых масхалатах.

У моста повреждён лишь настил, опоры же все целы. А это главное. Посылаю одного красноармейца к командиру 195-й танковой бригады, приказываю передать, чтобы тот немедленно завозил к мосту на танках брёвна, доски и присылал людей с топорами. Мост можно восстановить в течение получаса…

И вот переправа через речку снова заработала. Слежу за тем, как по мосту проходят танки, за ними – мотострелки. Пробка рассосалась.

…Наши мотострелки и танкисты выбили гитлеровцев из Будёновки. В боях за это село, а также при освобождении Новопетровки враг потерял 170 своих солдат и офицеров, 11 миномётов и орудий, 24 автомобиля.

…Итак, бригады нашего корпуса за первый день продвинулись вперёд на 6 – 10 километров» [10; 112 – 114].

Сам А.А. Ветров в бою за Будёновку получил два ранения, но остался в строю. Сопровождавший его лейтенант Задорожный был убит [10; 113].

Будёновка была взята, однако продвижение за день на 6 – 10 км для механизированного соединения – это очень мало. Тем более что даже пехота 3-й танковой армии продвинулась на расстояние в 2 – 3 раза большее. У 12-го танкового корпуса дела шли не лучше.

3 февраля оба танковых корпуса, преодолевая упорное сопротивление эсэсовцев в опорных пунктах, продолжали медленно продвигаться к Великому Бурлуку. Стрелковые соединения армии П.С. Рыбалко сохранили темп своего продвижения и снова прошли около 20 км [19; 382], [20; 43], [10; 114].

Уже 3 февраля, будучи недоволен столь медленным продвижением главной ударной силы своей армии на правом фланге, П.С. Рыбалко решает перенести действия танковых корпусов на левый фланг наступления, где стрелковые дивизии добились более внушительных успехов. Корпусам была поставлена задача выйти в район Чугуева и Печенег, расположенный в 35 – 50 км от места, где они вели бои, и овладеть этим районом [19; 382,384], [20; 43].

Предварительно 15-й танковый корпус должен был всё-таки овладеть узлом сопротивления немцев в Великом Бурлуке.

В 9 часов утра перешла в наступление 40-я армия К.С. Москаленко. Её боевые порядки были построены в два эшелона. Впереди наступала ударная группировка в составе 309, 340, 305-й и 100-й стрелковых дивизий. Второй эшелон составляли 183-я стрелковая дивизия и сводный танковый отряд [29; 420].

Немцы весьма успешно осуществляли подвижную оборону, на которую их ориентировало командование. Населённые пункты превращались в узлы сопротивления, мосты и лёд на переправах подрывались, дороги минировались. Всё это сильно тормозило продвижение наших войск. Как отмечает К.С. Москаленко, противнику «помогали в этом продолжавшиеся метели с большими снежными заносами, сильные морозы. К тому же ограниченное число дорог увеличивало для наступающих трудности в маневрировании и в своевременном обеспечении всем необходимым для жизни и боя» [29; 420].

Тем не менее остановить советское наступление немцы были не в состоянии. Уже в первый день наибольший успех наметился у правофланговых дивизий первого эшелона 40-й армии – 309-й и 340-й [29; 420 – 421].

3 февраля к операции подключилась и 60-я армия И.Д. Черняховского. Она начала успешно развивать наступление на Курск.

4 февраля к исходу дня части 15-го танкового корпуса 3-й танковой армии разгромили вражеский гарнизон в Великом Бурлуке, освободили город и, продвинувшись до деревни Гнилица, в соответствии с приказом генерала П.С. Рыбалко, круто повернули на юго-запад, устремившись к Печенегам [10; 114].

В течение 5 февраля танковые корпуса успешно развивали наступление на Чугуев и Печенеги. В этот же день передовая 52-я мехбригада 15-го танкового корпуса, отбросив с восточного берега Северского Донца немецкое боевое охранение, приблизилась к Печенегам и начала готовиться к форсированию реки (дело в том, что Печенеги находятся на западном берегу Северского Донца) [10; 114].

Однако разведчики 52-й мехбригады очень быстро выяснили, что штурм города не по зубам одной бригаде. Дело в том, что те самые заслоны, которые батальоны 52-й мехбригады легко отбросили на западный берег Северского Донца, принадлежали уже не полку «Германия» эсэсовской дивизии «Рейх», осуществлявшему в предыдущие дни подвижную оборону против армии П.С. Рыбалко. На западном берегу реки полным ходом окапывались части прибывавшей под Харьков другой дивизии танкового корпуса СС – «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» [3; 101], [10; 114], [19; 384], [20; 43].

Как докладывала наша разведка, оборона эсэсовцев в Печенегах уже была довольно прочная, до предела насыщенная огневыми средствами, дотами и дзотами, минными полями [10; 114].

К штурму Печенег начали готовиться все части и соединения 15-го танкового корпуса [10; 114].

Но в эти же дни, т.е. 4 и 5 февраля, в районе Белый Колодезь, что находился против правого фланга 3-й танковой армии, откуда ушли 12-й и 15-й танковые корпуса, происходило интенсивное сосредоточение полка «Фюрер» и других частей танкогренадёрской дивизии СС «Рейх» [3; 101], [10; 114], [19; 384], [20; 43].

С утра 6 февраля указанные немецкие силы нанесли контрудар по правому флангу армии П.С. Рыбалко. Против них был выставлен заслон из частей 184-й стрелковой дивизии. П.С. Рыбалко не стал менять свои планы из-за контрудара эсэсовцев на правом фланге своей армии. Видимо, оценив (и совершенно правильно) контратакующие силы как не очень значительные, он продолжал рваться к Харькову левым флангом своей армии.

Тем не менее удар дивизии «Рейх» был довольно внушительным. Завязались ожесточённые бои между ней и нашей 184-й стрелковой дивизией. Немцам удалось добиться некоторых успехов: к вечеру 6 февраля около 30 немецких танков Pz.III и Pz.IV прорвались к Великому Бурлуку, стремясь пробиться в стык между 184-й и 48-й гвардейской стрелковыми дивизиями. Но тут враг был остановлен [3; 101], [10; 114]. Нарастить же усилия у немцев возможности не было. У самой дивизии «Рейх» сил для этого не хватало, а перебросить войска с других участков противостояния с 3-й танковой армией мешали активные наступательные действия советских войск. Именно 6 февраля части 15-го танкового корпуса во взаимодействии со 160-й стрелковой дивизией начали штурм Печенегов, а 12-й танковый корпус при поддержке 62-й гвардейской стрелковой дивизии попытался овладеть Чугуевом и Малиновкой [10; 114 – 115], [19; 384], [20; 44]. На обоих участках советские войска натолкнулись на упорное сопротивление, ввязавшись в длительные (на несколько дней) и кровопролитные бои.

За 4, 5 и 6 февраля наибольшее продвижение, как и в первый день наступления 40-й армии, имели две её правофланговые дивизии – 309-я генерал-майора М.И. Меньшикова и 340-я генерал-майора С.С. Мартиросяна [29; 421].

Уже 4 февраля К.С. Москаленко решил нарастить удар в полосе 309-й стрелковой дивизии, продвигавшейся интенсивнее всех остальных. Для этой цели именно туда командармом были направлены сводный танковый отряд (116-я танковая бригада и три отдельных танковых полка) полковника В.Г. Романова и 183-я стрелковая дивизия генерал-майора А.С. Костицына. Последняя, как мы помним, находилась во втором эшелоне армии. Переброшенная на правый фланг, она продолжала оставаться во втором эшелоне, имея задачу усилить удар 309-й сд и сводного танкового отряда в случае необходимости [29; 422].

Массирование сил именно на правом фланге имело определённый риск. «Ведь правый фланг армии был открыт, – пишет К.С. Москаленко, – и на десятки километров к северу советских войск не было. Только далеко в тылу, в районе Горшечного и Старого Оскола, тогда ещё шли ожесточённые бои по ликвидации остатков окружённой группировки врага. Однако в данной обстановке иного решения быть не могло, ибо, во-первых, враг после ударов последних недель не располагал здесь крупными силами, и, во-вторых, стало ясно, что именно в полосе 309-й стрелковой дивизии решался успех всей операции» [29; 422].

Не стоит упрекать К.С. Москаленко в авантюристичности действий. Прежде всего, потому, что в распоряжении командарма-40 были весьма надёжные разведданные, говорящие о том, что правому флангу его армии в тот момент ничто не угрожало. Далее, К.С. Москаленко всё-таки предпринял меры для парирования возможных неожиданностей – именно туда направлялись силы 107-й и 25-й гвардейской стрелковых дивизий и 4-го танкового корпуса, высвобождавшиеся после ликвидации окружённых в ходе Воронежско-Касторненской операции сил врага. Части этих соединений, кроме задачи прикрытия правого крыла армии, ещё и усиливали её ударную группировку. Кроме того, командарм-40 предпринял ряд мер по обеспечению правого фланга артиллерией и авиацией [29; 422].

6 февраля 309-я стрелковая дивизия, продвинувшись на 20 км западнее отведённого ей рубежа, овладела крупным населённым пунктом и станцией Гостищево, расположенной на железной дороге Курск – Харьков в 18 – 20 км севернее Белгорода [29; 421].

Быстро продвигалась вперёд 340-я стрелковая дивизия. Она с севера обошла город Корочу, превращённый немцами в мощный опорный пункт. С юга этот город был обойдён 100-й стрелковой дивизией генерал-майора Ф.И. Перхоровича. На саму Корочу наступала 305-я стрелковая дивизия. Она и завязла в боях под этим городом. По состоянию на конец дня 6 февраля Короча ещё не была взята [29; 421– 422].

К исходу 6 февраля 60-я армия вышла на подступы к Курску и начала охват города с севера (две стрелковые дивизии и одна танковая бригада) и юга (одна стрелковая дивизия) [21; 113].

7 и 8 февраля бригады танковых корпусов 3-й танковой армии продолжали безуспешные попытки овладения Печенегами, Чугуевом и Малиновкой. Надо иметь в виду, что никакой танковой армады эти корпуса не представляли. Выше уже отмечалось, что операцию «Звезда» армия П.С. Рыбалко начинала с очень небольшим количеством боеготовых танков (50 единиц). Уже в ходе операции какие-то машины вводились в строй, но какие-то и выбывали. По свидетельству генерала А.А. Ветрова, в каждой из трёх танковых бригад 15-го тк (88, 113-й и 195-й) было по 10 – 15 боеготовых машин [10; 115]. Не лучше была ситуация и в 12-м тк. В его 30-й танковой бригаде к моменту начала боёв за Чугуев и Малиновку в строю оставалось 5 танков (1 Т-34, 1 Т-70, 3 Т-60), в 97-й танковой бригаде – 3 танка (все КВ), в 106-й танковой бригаде – 4 танка (1 Т-34, 3 Т-70) [20; 45]. Всего – 12 боевых машин.

С учётом того, что и в мотострелковых батальонах танковых бригад оставалось по 60 – 80 бойцов [10; 115], становится ясно, что самостоятельно взять указанные населённые пункты танковые корпуса не могли. Поэтому им и понадобилась поддержка стрелковых дивизий 3-й ТА.

Несмотря на эту поддержку, трёхдневные бои за Печенеги, Чугуев и Малиновку (6, 7 и 8 февраля) успехом для советских войск не увенчались. Более того, части «Лейбштандарта» под Печенегами контратаковали и потеснили полки 160-й стрелковой дивизии. Их отход, как отмечает А.А. Ветров, привёл к значительным потерям в 52-й механизированной и 195-й танковой бригадах 15-го танкового корпуса [10; 115].

Тем неожиданнее для эсэсовцев явилось то, что произошло под Печенегами в ночь на 9 февраля. Предоставим слово генералу А.А. Ветрову:

«В этих условиях комкор генерал В.А. Копцов решил изменить план действий. В ночь на 9 февраля 1943 года стрелковая рота под командованием старшего лейтенанта А.К. Давыденко скрытно просочилась через боевые порядки противника и овладела в глубине его обороны господствующей высотой 173,3. Естественно, это вызвало замешательство в стане врага. И тогда, поддержанные огнём своей героической роты, которая обстреливала гитлеровцев с тыла, в бой двинулись и остальные подразделения 2-го мотострелкового батальона 52-й мехбригады, а также её 3-го батальона. Противник заметался между двух огней. Этим воспользовались другие бригады корпуса, которые вместе со 160-й стрелковой дивизией ворвались на восточную окраину Печенег, а к утру полностью очистили город от фашистов» [10; 115].

В этот же день части 15-го танкового корпуса освободили от немцев населённый пункт Кочеток и продолжали развивать наступление на Каменную Яругу, где подверглись мощной контратаке танков и пехоты противника. Но эта контратака была отражена, а гитлеровцев отбросили к Рогани [10; 115 – 116].

9 февраля 12-й танковый корпус и 62-я гвардейская стрелковая дивизия овладели Чугуевом [10; 115].

Не менее напряжёнными были 7 – 9 февраля события на других участках полосы наступления 3-й танковой армии.

8 февраля П.С. Рыбалко решает ввести в дело единственный свой подвижный резерв – 6-й гвардейский кавалерийский корпус. Генерал придержал это соединение, не стал его использовать в атаках на опорные пункты противника, и сделал совершенно правильно. Теперь у него был козырь на руках, которым он весьма грамотно и успешно воспользовался.

Тут надо пояснить, что бои предыдущих дней привели к обширному разрыву фронта между полком «Германия» эсэсовской дивизии «Рейх» и оборонявшейся южнее 298-й пехотной дивизией немцев. Этот разрыв не смогло ликвидировать прибытие частей дивизии «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», которые тут же были скованы боями с 12-м и 15-м танковыми корпусами.

П.С. Рыбалко решил использовать образовавшийся широкий разрыв фронта для глубокого обхода оборонявших Харьков частей противника. 6-й гвардейский кавалерийский корпус, усиленный 201-й танковой бригадой, получил задачу «прорваться в полосе действий 6 А (на участке 350 сд) и, следуя по маршруту Андреевка, Бол. Гомольша, Тарановка, отрезать противнику пути отхода на Харьков в юго-западном и западном направлениях» [20; 47].

«Тем самым, – отмечает А. Исаев, – кавалерийский корпус, первоначально нацеливавшийся на восточные предместья Харькова, был перенаправлен в обход города с юга» [20; 47].

С подобным утверждением российского историка можно согласиться лишь частично. Дело в том, что первоначально, согласно докладу командования Воронежского фронта в Ставку ВГК № 00179/оп от 21 января 1943 года, планировалось использовать 6-й гв. кк именно для глубокого продвижения в юго-западном направлении с целью обеспечения наступления на Харьков с юга:

«Обеспечение операции с юга будет возложено на 6-й гвардейский кавкорпус с направления – Уразово, Двуречная, Шевченко, Андреевка, Алексеевское, ст. Беспаловка» [37; 274].

Если взглянуть на карту, то хорошо видно, что указанное в плане направление уводит кавкорпус далеко на юго-запад от восточных предместий Харькова. И даже Андреевка, о которой в своём боевом распоряжении говорил П.С. Рыбалко, уже фигурировала в докладе № 00179/оп от 21.01.1943 года.

Безусловно, корректировки, которые советское командование внесло в первоначальный план операции «Звезда» в связи с ликвидацией крупных вражеских группировок, окружённых в ходе Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операций, имевшей следствием отвлечение значительных сил, перенацелили 6-й гвардейский кавкорпус на наступление на Харьков с востока. Однако генерал П.С. Рыбалко «подошёл к вопросу творчески» и быстро перенаправил кавкорпус в юго-западном направлении, уж коли для подобного шага сложились благоприятные условия.

Заметим, кстати, что «творческий подход» П.С. Рыбалко к вопросу заключался и в том, что он использовал для ввода кавалерийского корпуса в прорыв не просто полосу соседней армии, а полосу соседней армии другого фронта (6-я армия входила в состав Юго-Западного фронта).

Подобное быстрое реагирование на складывающуюся обстановку принесло свои плоды. Уже 9 февраля 6-й гв. кк вышел на подступы к Мерефе, завершив обход Харькова с юга [21; 113].

«Побочным эффектом от ввода в прорыв в обход Харькова кавалерии было создание своего рода завесы на пути отдельных подразделений «Лейбштандарта», пытающихся установить контакт с окружённой и отходящей на северо-запад 320-й пехотной дивизией» [20; 47]. Дивизия эта, находившаяся на южном фланге группы Ланца, попала под удар 6-й армии Юго-Западного фронта, была ей окружена и, воспользовавшись отсутствием сплошного кольца окружения, пробивалась из «котла» (об этих событиях подробнее в следующей главе).

Таковы были события на крайнем левом фланге армии П.С. Рыбалко. На крайнем правом фланге армии 9 февраля части дивизии СС «Рейх» (1-й батальон танкового полка дивизии и три мотопехотных батальона полка «Фюрер») предприняли новую контратаку на Великий Бурлук. Атака немцев была отбита огнём советской противотанковой артиллерии. Восемь танков 1-го танкового батальона сгорели на поле боя. Многие машины получили повреждения и так или иначе вышли из строя. Хотя повреждённые танки и не представляли собой безвозвратные потери, т.к. либо вышли из боя сами, либо их вытащили, но тем не менее потери для одной атаки были очень существенными (причём без нанесения ощутимого вреда обороняющимся советским войскам). Отбивавшие немецкую контратаку части 184-й стрелковой дивизии и 179-я отдельная танковая бригада отчитались о 30 подбитых немецких танках, что с учётом сопоставления с немецкими данными об этом бое можно считать точной цифрой. Для возобновления контрудара на следующий день, что требовали от командира дивизии «Рейх» Георга Кепплера и командование группы армий «Б» в лице фон Вейхса, и даже ОКХ в лице начальника штаба ОКХ Курта Цейтцлера, у немцев под Великим Бурлуком имелось всего 24 танка. Сил для удара явно не хватало. Поэтому и командование танкового корпуса СС, и даже генерал Ланц, видевший, что обстановка совсем не благоприятствует наступательным действиям, просили у Вейхса и Цейтцлера отменить приказ на возобновление контрудара 10 февраля. Данная просьба была отклонена. Но наступлению дивизии «Рейх» под Великим Бурлуком 10 февраля так и не суждено было состояться, ибо в этот день немцам стало уже совсем не до наступлений [19; 385 – 386], [20; 50 – 51].

В эти дни, 7 и 8 февраля, войска 69-й армии Воронежского фронта (командующий – генерал М.И. Казаков) развивали наступление на Волчанск. Противостояли 69-й армии части танкогренадёрской дивизии «Великая Германия». Удержать Волчанск они не смогли, и 9 февраля правофланговые соединения армии М.И. Казакова овладели этим городом, выдвинулись к Северскому Донцу, по льду форсировали его и двинулись к северным окраинам Харькова [19; 385], [20; 52 – 53], [21; 113].

Перед 40-й армией К.С. Москаленко продолжала обороняться 168-я пехотная дивизия немцев. Чтобы задержать продвижение советских войск 40-й и 69-й армий, немецкое командование перебросило в район северо-восточнее Харькова подкрепление – венгерскую танковую дивизию. Однако это казалось бы мощное соединение не смогло сколько-нибудь значительно задержать продвижение советских войск. В течение 7 – 8 февраля почти все танки венгерской танковой дивизии оказались выбиты в ходе боестолкновений с нашими Т-34. Хорошо потрудилась «в отстреле» венгерских танков и противотанковая артиллерия 69-й и 40-й армий [19; 385].

7 февраля охват Корочи, осуществлённый накануне с севера (частями 340-й сд) и юга (частями 100-й сд), заставил немцев поспешно оставить город и отступить в направлении Щебекино и Волчанска. Преодолев сопротивление немецкого арьергарда, 305-я стрелковая дивизия полковника И.А. Даниловича освободила Корочу [21; 113], [29; 421 – 422].

Замечу, что в начале 1943 года, после Сталинграда, немцы стали чуть ли не панически бояться окружений. Эта реакция на возможное окружение была абсолютно подобна той, которую выказывали войска РККА в 1941 году. В частности, боясь окружения, немцы поспешно смазали пятки из Корочи. До того таким же образом они эвакуировали Обоянь. А потом по схожему сценарию сдадут и Харьков, вопреки всем приказам ОКХ, ОКВ и лично Гитлера. Последнее говорю, забегая вперёд, и подробнее к этому ещё вернусь. А говорю с целью «пхнуть» «демо-историков», которые просто-таки упиваются в своих опусах геройством и стойкостью немецких войск в окружении, явно противопоставляя их поведению наших войск в 1941 году, и даже в 1942 и 1943 годах. В принципе, да и брызгайте вы слюнями от восторга. На то вы и записные «демократы». В крови вашей рабское преклонение перед Западом, неважно каким – германским ли, англо-саксонским ли, романским. Однако при этом вы забиваете своим слюнявым барахлом головы наших читателей. А вот этого позволить вам не могу. Отсюда и это небольшое «лирическое» отступление.

После освобождения 6 февраля Гостищево силами 309-й стрелковой дивизии генерал-майора М.И. Меньшикова командующий 40-й армией принимает решение организовать наступление на Харьков с трёх сторон. В соответствии с этим решением правофланговая 309-я сд получила приказ продвигаться к городу вдоль железной дороги, т.е. с севера, 340-я сд – с востока. Одновременно вводимая в бой 183-я сд, бывшая до того во втором эшелоне наступления армии, получала задачу, выдвинувшись вперёд, наступать на Харьков с северо-запада, отрезая немцам пути отхода из Белгорода на запад и юго-запад [29; 422].

Именно 183-я стрелковая дивизия с частью сил сводного танкового отряда полковника В.Г. Романова в 5 часов утра 8 февраля ворвалась в западную часть Белгорода и стремительно овладела ею. Частями дивизии были перекрыты все дороги к северо-западу, западу и югу от города. Почти одновременно 309-я стрелковая дивизия совместно со 192-й танковой бригадой заняли северные, восточные и южные окраины Белгорода. Вслед за тем наши части начали планомерную зачистку районов города. В ходе боёв в Белгороде было уничтожено до двух полков пехоты противника, взято свыше тысячи пленных. К утру 9 февраля Белгород был полностью освобождён [19; 385], [20; 49 – 50], [21; 113], [29; 423].

Увидев, что в Белгороде для частей 168-й пехотной дивизии дело пахнет керосином, генерал Ланц уже в 13.00 8 февраля отдал приказ об отходе из Белгорода на юг. Увы, для немцев, но всегда столь информированное посредством радиосвязи (по уверениям «демо-историков») немецкое командование на сей раз всей полнотой информации не владело. Отступать из Белгорода на юг части 168-й пехотной дивизии никак не могли. Посему приказ Ланца остался не более чем благим пожеланием. Впрочем, силам около батальона в сопровождении танков с боем удалось прорваться из города. Правда, прорвались они не на юг, как предписывало командование, а на запад. Да и уйти далеко не смогли: в районе станции Болховец отступающие немцы были настигнуты частями 183-й стрелковой дивизии и полностью уничтожены [19; 385], [20; 49 – 50], [29; 423]. Вообще же от 168-й пехотной дивизии уцелело не более 2000 человек, что, по замечанию А. Исаева, «можно было классифицировать не иначе как разгром» [20; 50]. Эти 2000 человек довольно беспорядочно отступили в западном направлении [20; 50].

Утром 8 февраля части 60-й армии ворвались в Курск и к вечеру полностью освободили город от немецко-фашистских захватчиков [21; 113], [48; 93].

Итак, 9 февраля Белгород был взят советскими войсками. Гитлеровцы оставили Волчанск. Соединения 6-го гвардейского кавкорпуса действовали в районе Мерефы. В район Рогани вышли части 15-го танкового корпуса. К 10 февраля Харьков уже был обложен с трёх сторон.

Фронт группы Ланца находился в весьма плачевном состоянии. Крайняя на северном фланге группы 168-я пехотная дивизия фактически перестала существовать как боевая единица. То, что от неё осталось, в беспорядке отступило на запад и уже не могло как-то повлиять на ход событий на левом фланге группы Ланца. В связи с этим положение танкогренадёрской дивизии «Великая Германия», и без того далеко не блестящее, ещё более ухудшилось – теперь её левый фланг висел в воздухе и, не будучи прикрыт, находился под угрозой удара с севера, обхода и охвата. Но ещё более беспокоил Ланца южный фланг его группировки, а если быть более точным, то глубокое проникновение войск 6-го гвардейского кавалерийского корпуса в район Мерефы. Посему Ланц решил сократить фронт подчинённых ему войск и всеми силами удерживать Харьков. Удар дивизии «Рейх» в районе Великого Бурлука был отменён. Дивизии было приказано отходить на западный берег Северского Донца. Уплотнявшимся к Харькову войскам ставилась задача обеспечения прочной обороны города с востока, северо-востока, юга, юго-востока и юго-запада. Причём генерал Ланц, полагая угрозу немецкой обороне с южного направления более серьёзной, планировал нанесение контрудара по прорвавшемуся в обход Харькова 6-му гвардейскому кавалерийскому корпусу генерала С.В. Соколова. Предполагалось создание подвижной группы, для которой каждая дивизия эсэсовского танкового корпуса должна была выделить какое-то количество войск. Местом сбора этой подвижной группировки назначалась Мерефа. Руководство собранными для контрудара силами было возложено на командира дивизии «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» Дитриха [19; 387], [20; 52].

Забегая вперёд, заметим, что Ланц явно ошибался, признавая угрозу Харькову с юга более существенной, чем с севера. В сущности, угрозы были равнозначны. Но здесь сыграл роль глубокий прорыв кавкорпуса С.В. Соколова. Сам факт более глубокого проникновения советских войск к югу от Харькова заставил Ланца именно там концентрировать основные усилия подчинённых ему войск. Впрочем, выбор у Ланца был невелик. Учитывая силы, которыми он располагал, и результаты первых дней операции «Звезда», любое его решение приобретало характер тришкиного кафтана – тут заштопаешь, там порвётся.

10 февраля бригады 15-го танкового корпуса продвигались на Рогань –небольшой населённый пункт на шоссе из Харькова в Чугуев.

12-й танковый корпус в ходе упорного боя овладел Малиновкой. Причём немцам удалось подбить два из трёх танков КВ, остававшихся в распоряжении 97-й танковой бригады корпуса. При этом данная бригада потеряла 40 человек убитыми и 47 человек ранеными. К началу боя 10 февраля бригада получила из ремонта два лёгких танка Т-70. Они успешно прошли этот бой. Таким образом, боеготовыми после боя в бригаде оставалось только три машины (1 КВ и 2 Т-70) [20; 45].

Немцы не смирились с потерей Малиновки и в тот же день, 10 февраля, предприняли контратаку. Для немцев она закончилась полной неудачей – потеряв значительное количество живой силы, один танк и одно САУ, они вынуждены были откатиться от Малиновки [20; 45].

К исходу 10 февраля войска 69-й армии подошли к внутреннему оборонительному обводу Харькова. Под их натиском дивизия «Великая Германия» отступала, загнув свой левый фланг для прикрытия с севера [20; 52], [21; 113].

В этот день 40-я армия, заняв накануне Белгород, продолжила своё продвижение вперёд, наступая на Харьков с севера и одновременно обходя его с северо-запада и запада. Это был классический манёвр на окружение. Причём обходной удар 40-й армии нацеливался на Мерефу [19; 387], [20; 53 – 54].

Именно в Мерефе происходил сбор группы Дитриха для намечавшегося контрудара по силам 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. В ночь с 10 на 11 февраля группа была готова к наступлению. Немцы планировали наступать тремя «ветвями». Центральной «ветвью» был мотопехотный полк «Фюрер» дивизии СС «Рейх», усиленный 1-м батальоном танкового полка «Лейбштандарта». Справа должен был наступать усиленный разведывательный батальон «Лейбштандарта», слева – 1-й батальон 1-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта». Группе Дитриха также были приданы сапёрный батальон, батальон штурмовых орудий и дивизион зенитных орудий «Лейбштандарта» [19; 387], [20; 53].

Контрудар эсэсовцев начался рано утром 11 февраля. Однако вместо трёх ударных группировок участие в нём приняли всего две. Как образно выразился А. Исаев, «”трезубец” превратился в “вилку” c двумя остриями» [20; 55]. Что же произошло? Дело в том, что к утру 11 февраля к Мерефе вышли части 12-го танкового корпуса и ударили по левому флангу группы Дитриха, т.е. по 1-му батальону 1-го танкогренадёрского полка дивизии «Лейбштандарт» с приданными подразделениями. Естественно, что принять участие в контрударе батальон уже не смог, он сам был вынужден отбиваться от наседающих частей 12-го танкового корпуса.

Меньше всего проблем в наступлении было у правого крыла группы Дитриха. Практически не встречая сопротивления, усиленный разведывательный батальон «Лейбштандарта» уже в 12.30 11 февраля вышел к Новой Водолаге [19; 388], [20; 55].

А вот у центральной ударной группировки трудности были значительно большими. На пути танкистов «Лейбштандарта» и мотопехотинцев «Фюрера» было село Борки. Немцы решили взять его с ходу, даже без разведки сил противника. И тут же были наказаны за свою самоуверенность. Танковая атака на Борки была отбита огнём хорошо замаскированных противотанковых орудий 6-го гвардейского кавкорпуса. Немцы потеряли четыре машины. Три из них были подбиты. Два танка составили безвозвратные потери: один – сгорел, другой был полностью разрушен взрывом боекомплекта. И только одна из подбитых машин имела повреждения, позволявшие произвести её ремонт. Её эсэсовцам удалось ночью вытащить с поля боя. Ещё один танк попросту завяз при атаке в незамёрзшем болоте по самую башню и был покинут экипажем [19; 388], [20; 55].

Атака на Борки без поддержки танков, силами одной мотопехоты полка «Фюрер» также не принесла успеха. Спешенные советские кавалеристы отразили её метким пулемётным и миномётным огнём [19; 388], [20; 55].

Результаты контрудара частей двух эсэсовских дивизий были весьма скромными, но 6-й гвардейский кавкорпус вынужден был приостановить своё продвижение к Харькову и сосредоточить основные силы в районе Новой Водолаги, где немцам удалось добиться некоторых успехов [19; 389 – 390], [20; 64 – 65].

Ланц намеревался развивать достигнутый успех. Поэтому в ночь с 11 на 12 февраля к Мерефе прибыл 2-й мотоциклетный батальон дивизии СС «Рейх» [19; 390], [20; 65].

11 февраля бригады 15-го танкового корпуса при поддержке 368-го истребительно-противотанкового полка начали штурм Рогани. Здесь им пришлось столкнуться, помимо частей дивизии «Лейбштандарт», ещё и с частями танкогренадёрской дивизии СС «Мёртвая голова», которые как раз в этот период начали прибывать под Харьков [10; 116], [20; 54]. Только к концу дня 52-я механизированная бригада, поддержанная танками 88-й танковой бригады, смогла ворваться на восточные окраины Рогани и выбила оттуда эсэсовцев, но на рубеже протекавшей здесь реки Роганьки была остановлена ураганным огнём противника. Переправиться через реку без моста с ходу возможности не было, мост же был подорван сапёрами «Лейбштандарта» [10; 116], [20; 54]. Таким образом, итогом боёв за Рогань в этот день явилось овладение частями 15-го танкового корпуса её восточными окраинами. Большего нашим танкистам добиться не удалось.

Действия 69-й армии М.И. Казакова 11 февраля вызвали резкие нарекания со стороны командующего Воронежским фронтом Ф.И. Голикова. Дело в том, что в этот день армия вообще не продвинулась вперёд. Поэтому Ф.И. Голиков в ночь на 12 февраля приказывал М.И. Казакову:

«Войска вверенной Вам армии в течение целых суток 11.2.1943 г. бездействовали перед арьергардами противника в 10 – 12 км от Харькова.

Такое поведение преступно, т.к. оно приводит к срыву выполнения боевой задачи, позволяет противнику безнаказанно отводить главные силы.

Вы лично не приняли мер и не обеспечили занятие г. Харькова к исходу 11. 2.1943 г.

Приказываю:

1. К утру 12. 2.1943 г. овладеть Харьковом.

2. Донести о виновниках невыполнения задачи дня 11.2.1943 г. и о принятых Вами мерах к ним» [20; 56 – 57].

Комфронта был прав в том, что называл противостоящие 69-й армии силы арьергардами. Конечно, это были арьергарды не по сути своей, а по числу. Дело в том, что дивизия «Великая Германия» к этому времени всё больше заворачивала свой фронт на север для сдерживания соединений 40-й армии. В полосе же наступления 69-й армии оборонялся фактически один полк «Германия» дивизии «Рейх» (конечно, с разнообразными вспомогательными частями). Остальные силы этой дивизии генерал Ланц, как мы помним, перебросил на юг для контрудара по 6-му гвардейскому кавалерийскому корпусу. «Ланц разыгрывал довольно опасную комбинацию», – замечает А. Исаев по поводу такого ослабления восточного и северо-восточного участка немецкой обороны города [20; 53].

И, казалось бы, Ф.И. Голиков пенял командарму-69 вполне заслуженно – не наказать Ланца за эту его авантюру было недопустимо.

Но на счастье Ланца 69-ю армию преследовали проблемы со снабжением, которые очень сильно снижали её наступательные возможности. В своём ответном докладе командующему Воронежским фронтом М.И. Казаков указал на них как на главную причину невыполнения его армией боевой задачи:

«Тылы 69-й армии отстали от армии. Один автобат нр (номер – И.Д.) 864 – без горючего, дистанция подвоза более 200 км.

Сегодня войска армии без боеприпасов и горючего.

Операция материально не обеспечена» [20; 57].

Успешнее всех действовала 11 февраля 40-я армия К.С. Москаленко. Её войска стремительно наступали на Харьков с севера, одновременно продолжая охват города с северо-запада и запада. Теперь, с поворотом фронта на юг, главные задачи были возложены К.С. Москаленко на войска центра оперативного построения армии. До того, как помним, ударная группировка находилась на правом крыле. Теперь ударная группировка включала в себя 340, 183, 305-ю стрелковые дивизии. К ней присоединялись и подходящие части 25-й гвардейской стрелковой дивизии и 4-го танкового корпуса. Именно эти войска осуществляли главный удар в южном направлении. Обход Харькова с северо-запада был возложен на 107-ю стрелковую дивизию (она наступала на Грайворон), с запада – на 309-ю стрелковую дивизию (продвигалась на Богодухов) [29; 425 – 426].

Противостояла армии К.С. Москаленко на тот момент фактически одна танкогренадёрская дивизия «Великая Германия», повернув свой фронт на север. Её бывший северный сосед, 168-я пехотная дивизия, а точнее, то, что от неё осталось, стремительно откатывался на запад. Как доложил Ланц в штаб группы армий «Б», 168-я пехотная дивизия «отступила слишком быстро» (да, профессиональная честь, честь мундира требует аккуратно подбирать слова!) [20; 56]. Однако суть событий от подбора слов в докладах не меняется. А суть была такова, что левый фланг «Великой Германии» повис в воздухе, не будучи никем прикрыт.

Тем не менее немцы оказывали упорное сопротивление наступающим советским частям. 11 февраля два полка (78-й и 81-й гвардейские стрелковые), составлявшие первый эшелон 25-й гвардейской стрелковой дивизии, заняли населённые пункты Прудянка и Дергачи. Но из Дергачей их вскоре немцы выбили неожиданной контратакой, и вернуть посёлок обратно наши части не смогли [49; 64].

Дергачи были отбиты разведывательным батальоном «Великой Германии», который и был самой крайней частью этой дивизии на левом её фланге. Дальше была уже только пустота [20; 56].

На помощь 78-му и 81-му гвардейским стрелковым полкам подошёл 73-й гвардейский стрелковый полк 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Однако и тут дело не сдвинулось с мёртвой точки. Вступивший с ходу в бой полк атаковал южные окраины Дергачей без артиллерийской поддержки, т.к. полковая и приданная артиллерия сильно отстала из-за труднопроходимости дорог. Немцы не только отразили атаку 73-го гв. сп, но и сами предприняли несколько контратак [48; 64]. О дальнейшем командир 73-го гв. сп Н.Г. Штыков повествует так:

«В ходе их отражения (т.е. немецких контратак – И.Д.) к нашему наблюдательному пункту неожиданно подкатили три «виллиса». Из них вышли два генерала в сопровождении группы незнакомых мне командиров.

– Гвардейцы двадцать пятой? – хмурясь, спросил один из генералов.

– Так точно, товарищ командующий! – ответил я, сразу поняв, что передо мной стоит не кто иной, как сам командующий войсками Воронежского фронта генерал-полковник Ф.И. Голиков.

– Почему же тогда воюете не по-гвардейски? Застряли в каких-то Дергачах, а впереди ведь Харьков. Почему так слабо работает ваша артиллерия? Выкатывайте орудия на прямую наводку и бейте.

– Рады бы, товарищ командующий, но артиллерия почти вся отстала, – пояснил я. – Обходимся пока тем, что есть в наличии.

– Ну, тогда дождитесь её, не лезьте на рожон. Зачем нужны лишние потери? И атакуйте не днём, а ночью. Ночь – наша союзница.

(Интересная фраза генерала Ф.И. Голикова. Это к вопросу о сталинских генералах, которых «совершенно не волновали» потери среди советских солдат, как упорно поучают нас «демократические» историки [39; 9] – И.Д.)

Так мы и поступили. Тем более, что теперь могли оправдать свою задержку со взятием Дергачей – приказ командующего! Подтянули артиллерию и, едва стемнело, обрушили весь её огонь на противника. Вслед за этим в атаку пошли стрелковые батальоны. Один из них, под командованием капитана Никифорцева, сразу же ворвался на южную окраину посёлка…

На улицах Дергачей разгорелся скоротечный ближний бой.

Гвардейцы дрались с такой яростью, что гитлеровцы не выдержали и в панике отошли не только с южной окраины, но и вообще оставили посёлок. Это был большой успех, о котором я немедленно сообщил в штаб дивизии.

Итак, ещё один барьер на пути к Харькову преодолён!» [49; 65].

Таким образом, взяв в ночь с 11 на 12 февраля Дергачи, ударная группировка 40-й армии находилась всего в нескольких километрах к северу от Харькова [20; 56].

Однако боевые задачи дня 11 февраля, кроме армии К.С. Москаленко, не выполнила ни одна из штурмующих Харьков советских армий. О приказе командующего Воронежским фронтом Ф.И. Голикова командарму-69 уже говорилось выше. Что же касается 3-й танковой, то по результатам боевого дня 11 февраля она должна была находиться буквально уже на окраинах города, т.к. на 12 февраля П.С. Рыбалко ставил своим соединениям задачи по захвату Харькова и недопущению отхода оборонявших его немецких сил. 6-й гвардейский кавалерийский корпус при этом должен был образовать заслон к западу и юго-западу от города [19; 387 – 388], [20; 54]. В реальности получилось, что войска 3-й танковой армии к концу 11 февраля вели бои на восточных, южных и юго-западных подступах к Харькову. 15-й танковый корпус «забуксовал» под Роганью. 12-й танковый корпус вырвался к Мерефе, но дальше продвинуться не смог, ведя напряжённый бой с левым крылом группы Дитриха. Этот бой, правда, спутал карты немцам, однако и для наших сил стал препятствием. Кавкорпус Соколова не только не был способен что-то перекрывать и блокировать, а сам вынужден был отбиваться от наседающих эсэсовцев и даже подался немного назад, к Новой Водолаге. И К.С. Москаленко ничуть не преувеличивает, говоря о возрастании в таких условиях роли именно его армии, 40-й [29; 426].

Генерал Ланц словно бы и не замечал всё более возраставшей опасности с севера. С завидным упорством он решил разделаться с 6-м гвардейским кавалерийским корпусом, угроза со стороны которого ему, вероятно, представлялась гораздо более серьёзной, чем со стороны армии К.С. Москаленко. Поэтому 12 февраля началось с атаки группы Дитриха на Новую Водолагу. Все попытки эсэсовцев захватить данный населённый пункт, несмотря на активное участие в атаках танков 2-го батальона танкового полка «Лейбштандарта», в этот день провалились [19; 390], [20; 65].

В ночь с 12 на 13 февраля начался рейд так называемой группы Пайпера на выручку выходящей из окружения 320-й пехотной дивизии Георга Постеля. Эта дивизия группы Ланца, находясь на её крайнем правом фланге, попала под удар 6-й армии Юго-Западного фронта, которая вела наступление в ходе операции «Скачок» (об этой операции – в следующей главе). Понеся значительные потери и будучи окружена войсками 6-й армии, дивизия Постеля пыталась вырваться из окружения, отходя на северо-запад, в общем направлении на Змиев. Возможности для выхода из кольца у 320-й пехотной дивизии были, т.к. 6-я армия генерала Ф.М. Харитонова, выполняя поставленную ей комфронта Н.Ф. Ватутиным задачу, вела наступление к Днепру в юго-западном направлении и выделить значительные силы для удержания в «котле» немецкой группировки (в окружение, кроме 320-й, попала ещё и 298-я пехотная дивизия группы Ланца, державшая оборону несколько севернее 320-й пд) была не в состоянии. Как отмечает А. Исаев, воспрепятствовать объединению дивизии Постеля и группы Пайпера могли только отдельные части 350-й стрелковой дивизии 6-й армии Ф.М. Харитонова и заслоны из состава 6-го гвардейского кавалерийского корпуса [20; 47, 61]. Словом, ни о каком создании сплошного фронта окружения речь вести не приходится.

12 февраля частям 320-й пехотной дивизии удалось выйти к деревне Лиман, северо-западнее Андреевки, откуда Постель дал радиограмму в штаб группы Ланца. Расстояние между 320-й пд и объединённой эсэсовской группой, действовавшей в районе Мерефы и Новой Водолаги, сократилось настолько, что давало какую-то надежду на успех деблокирующих действий. Поэтому Дитрих, командир дивизии «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», а по совместительству – и командир объединённой эсэсовской группы, получил приказ выделить силы для помощи окруженцам.

Дитрих оперативно организовал боевую группу, ядром которой стал 3-й батальон 2-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта». Командиром батальона был штурмбанфюрер СС Йоахим Пайпер. Вполне естественно, что он и возглавил боевую группу, призванную прорваться к окружённым пехотинцам Постеля.

Батальон был довольно сильной боевой единицей. Гренадёры батальона перемещались на БТР «Ганомаг». В составе батальона была артиллерия, в том числе и самоходная (взвод «Штуммелей»). Кроме того, командование усилило батальон артиллерией, придав ему среди прочего и две самоходки «Штурмгешюц» [20; 59 – 61].

Таким образом, группа Пайпера, будучи сравнительно немногочисленной, всё-таки как нельзя лучше подходила для боя с отдельными стрелковыми частями Красной Армии и «сшибания» малочисленных заслонов, которые могла встретить в ходе своего рейда.

Основные события рейда группы Пайпера относятся к 13 февраля, и о них ещё будет сказано.

12 февраля 15-й танковый корпус 3-й танковой армии продолжал вести бой за Рогань. Командир корпуса генерал В.А. Копцов перенацелил удар основных сил своего соединения на северо-западные и западные окраины Рогани. Здесь штурм оказался более удачным. Уже к полудню танкисты и мотострелки корпуса очистили западную часть города от немцев.

Гитлеровцы оказались зажаты меж двух огней и начали отход из города в западном направлении, воспользовавшись тем, что сплошной охват с запада 15-й танковый корпус обеспечить физически не мог. Отход эсэсовцев прикрывали пехотные группы, усиленные артиллерией [10; 116].

12-й танковый корпус 12 февраля продолжал вести бои с противником под Мерефой, в районе Лизогубовки и Тернового [20; 64].

В полосе наступления 40-й армии в бой вступил 4-й танковый корпус генерала Кравченко. К этому времени он был преобразован в 5-й гвардейский танковый корпус за успехи в боях в районе Сталинграда и под Воронежем.

С вводом в бой 5-го гвардейского танкового корпуса темп наступления 40-й армии ещё более увеличился. Она продвигалась уже на ближних подступах к Харькову и, как пишет К.С. Москаленко, «командиров дивизий и бригад так и тянуло повернуть к городу» [29; 427]. Командарм-40 одёргивал своих подчинённых, т.к. задачей армии был как можно более глубокий охват города с запада [29; 428].

Части 25-й гвардейской стрелковой дивизии 40-й армии в течение дня вели бои за Ольшаны и Пересечную, населённые пункты на подступах к Харькову. К ночи овладев ими, а также Гавриловкой, передовые части 25-й гв. сд вышли к западной окраине Харькова [49; 66 – 67].

13 февраля группа Дитриха продолжила атаки на Новую Водолагу и Борки. На сей раз немецкий натиск увенчался успехом – соединения кавкорпуса оставили Новую Водолагу и Борки, форсировали реку Удай с севера на юг и заняли новые оборонительные позиции. 11-я гвардейская кавалерийская дивизия и 201-я танковая бригада отошли к Мелиховке, 33-я гвардейская кавалерийская дивизия – в район Охочаго [19; 390], [20; 65].

Начавшая рейд по прорыву к окружённой 320-й пехотной дивизии в ночь с 12 на 13 февраля группа Пайпера уже в 5.15 утра неожиданной атакой захватила мост через реку Удай в районе Красной Поляны и начала продвижение к Змиеву. Уже через час она заняла Змиев, а к 12.30 её передовые отряды соединились с авангардами дивизии Постеля. Никаких крупных советских сил на пути группы Пайпера не оказалось. В течение 13 и 14 февраля в Змиеве происходил сбор растянувшихся частей 320-й пехотной дивизии [20; 61 – 63], [39; 26].

13 февраля 15-й танковый корпус 3-й танковой армии, продвигаясь к Харькову, овладел хутором Лосево и подошёл к Харьковскому тракторному заводу, за который и завязал бой с оборонявшими его гитлеровцами. Эсэсовцы упорно здесь оборонялись. Построению прочной обороны на территории завода способствовало наличие значительного количества прочных железобетонных зданий корпусов заводских цехов. Кроме того, как свидетельствует А.А. Ветров, немцы в массовом порядке применяли свои танки, зарытые по башню в землю. К исходу 13 февраля бой за ХТЗ был в самом разгаре [10; 116 – 117].

К исходу дня танки 5-го гвардейского танкового корпуса были в районах Богодухова и Люботина [19; 392], [20; 66].

13 февраля части сразу трёх дивизий 40-й армии ворвались в Харьков.

С северо-запада в город проник 1140-й стрелковый полк(командир – капитан Д.Д. Бойко) 340-й стрелковой дивизии. Полку удалось при посредстве партизан сделать это скрытно. Партизаны (А.Г. Дрегуляс, Н. Жеретина, Л. Алёхина, Н. Сиденко), зная точное расположение вражеских сил, указали полку Д.Д. Бойко безопасный проход между ними. Заняв несколько улиц и расположенную на одной из них церковь без единого выстрела, красноармейцы открыли внезапный ураганный огонь по противнику. Гитлеровцы от неожиданности запаниковали, и тут нанесли удар с фронта остальные части 340-й стрелковой дивизии. Успешно ворвавшись на северо-западные окраины города, части 340-й сд проникли практически до его центра, очистили от гитлеровцев площади Дзержинского и Тевелёва, а также здание ЦИК УССР, над которым бойцы 1142-го стрелкового полка во главе с младшим лейтенантом Шевченко водрузили Красное Знамя [29; 428 – 429].

С другого направления в Харьков вошли полки 183-й стрелковой дивизии и также значительно продвинулись к его центральным районам [29; 429].

Наконец, поздно вечером 13 февраля с запада после ожесточённого боя в районе Холодной горы в Харьков вступили полки 25-й гвардейской стрелковой дивизии. До полуночи некоторым подразделениям 73-го гвардейского стрелкового полка этой дивизии удалось выйти на одну из центральных магистралей города – улицу Свердлова, пересекавшую его с запада на восток [49; 67 – 68]. Однако в восточной части Холодной горы гитлеровцы продолжали оказывать упорное сопротивление [49; 68].

В ночь с 13 на 14 февраля в системе управления немецкими войсками на южном крыле советско-германского фронта произошли существенные изменения. Группа Ланца передавалась в подчинение группы армий «Юг» (так в ночь с 11 на 12 февраля стала называться группа армий «Дон»). Естественно, что и территория, на которой действовала группа Ланца (даже на тот момент утраченная), передавалась в полосу ГА «Юг». Если говорить более точно, то зона ответственности последней простиралась теперь до Белгорода включительно. 2-я армия передавалась в подчинение группы армий «Центр». Штаб группы армий «Б», как звено управления немецкими войсками на Восточном фронте, ликвидировался [19; 392], [20; 67], [21; 116 – 117], [27; 462 – 463].

Надо полагать, что германское верховное командование и лично Гитлер исходили не только из соображений централизации управления наличными силами на данном участке фронта в столь критический момент. Видимо, тут сыграло роль и присутствие здесь именно Манштейна, которого верховное командование считало способным ликвидировать кризис, стабилизировать, а то и переломить ситуацию. Т.е. сыграл определённую роль личностный фактор. Во всяком случае, с чисто военной точки зрения даже сам Манштейн не считал решение о ликвидации группы армий «Б» бесспорным. Вот что он пишет в своих «Утерянных победах»:

«Намечаемая реорганизация группы «Б» на решающем участке фронта как раз в этот момент означала, несомненно, опасность. Хотя командование этой группы и имело, кроме 2-й армии, только остатки разбитых частей (про «только остатки» Манштейн несколько преувеличил – И.Д.), оно всё же было существенным звеном в цепи объединений, действовавших на Восточном фронте. Исключение его привело бы к разрыву фронта на стыке между группами «Центр» и «Юг».

Практически группа «Юг» не могла ещё принять доставшийся ей участок в районе Харькова (группа Ланца), поскольку отсутствовала связь» [27; 463].

Но далее Манштейн отметил и положительный эффект централизации управления:

«Хотя ликвидация группы «Б» вначале затрудняла общее согласованное руководство операциями на самом трудном участке Восточного фронта, всё же это принесло и свою пользу. В результате подчинения группы Ланца группе «Юг» создалась возможность организовать единое управление операциями в решающий момент на решающем участке. Это как раз и помогло успешно закончить зимнюю кампанию 1942/1943 гг.» [27; 463].

К моменту написания мемуаров Манштейн знал, что плюсы перевесили минусы. Тем не менее о первых днях после реорганизации командования он всё же заметил:

«Сначала район Харькова доставлял группе «Юг» только новые заботы…» [27; 463].

Но обо всём по порядку.

Уже в 5.10 утра 14 февраля Манштейн направил армейской группе Ланца свой первый приказ. Он, по существу, копировал приказ фюрера об удержании Харькова любой ценой [19; 392], [20; 67].

Приказ этот Манштейном дублировался вынужденно, ибо его точка зрения на ситуацию была несколько иной. Во всяком случае, так он пишет в своих мемуарах:

«Группа Ланца получила приказ от Гитлера – во что бы то ни стало удержать Харьков, потеря которого могла отразиться на престиже Германии, как своего рода новый Сталинград.

…Я… предложил Гитлеру, чтобы группа Ланца… отказалась от Харькова и попыталась разбить противника южнее Харькова… Но такое решение не соответствовало планам Гитлера, для которого Харьков… стал уже вопросом престижа. Он отдал поэтому 13 февраля ещё раз строгий приказ группе Ланца при всех обстоятельствах удерживать Харьков.

Я запросил поэтому у ОКХ, сохраняет ли силу этот приказ и после того, как Ланц перешёл в моё распоряжение, в том числе и на случай опасности окружения танкового корпуса СС в Харькове» [27; 464].

Гитлер через генерала Цейтцлера, начальника штаба ОКХ, вновь подтвердил свой приказ об удержании Харькова [27; 464]. Вот после этого Манштейн и отдал вышеупомянутую директиву Ланцу. В общем, ему попросту ничего другого не оставалось делать.

В 5.00 14 февраля группа Дитриха при активной авиационной поддержке (работали бомбардировщики Ю-87) продолжила атаки на позиции 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. Немцы наступали четырьмя боевыми группами. На правом фланге наступления двигался мотоциклетный батальон дивизии СС «Рейх», который достиг деревни Староверовка к западу от Мелиховки и Охочае. Центральная группировка, состоявшая из полка «Фюрер» той же дивизии «Рейх», была наиболее сильной, но её продвижение 14 февраля оказалось наименьшим – ей удалось дойти только до деревни Рябухино к северу от Охочае. Третью атакующую группу составлял усиленный разведывательный батальон дивизии СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Первоначально эта группа продвигалась вперёд довольно уверенно, однако вскоре вынуждена была остановиться из-за нехватки горючего. Четвёртая группа, состоявшая из 1-го батальона 1-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта», вышла к населённому пункту Берека и тем самым пересекла полосу наступления 6-го гв. кк с севера на юг. Это был наиболее весомый результат [19; 390], [20; 65].

Таким образом, немцы предпринимали попытку охватить части кавкорпуса Соколова. Хотя сил для его окружения у группы Дитриха, конечно, не было. Кавкорпус получил сильный удар во фланг, был частично раздроблен, но не более того. Кавалеристы Соколова, развернув свой фронт на север, окопавшись в районе Мелиховки, Охочае и Береки, успешно отражали в этот день все атаки эсэсовцев. При этом снабжение корпуса производилось по воздуху самолётами У-2. Причиной построения воздушного моста был отнюдь не перехват дорог немцами, а технические сложности наземного снабжения, ибо кавкорпус дрался довольно далеко от баз снабжения 3-й танковой армии (значительно дальше остальных её соединений), к тому же находясь в полосе действия соседней (6-й) армии [19; 391 – 392], [20; 66].

Итогом четырёхдневных боёв группы Дитриха явилось только то, что ей удалось не допустить 6-й гвардейский кавкорпус в Мерефу, где он мог соединиться с наступавшими на этот населённый пункт соединениями 40-й армии. Однако корпус оттянул на себя значительные силы немцев, которыми Ланц не смог воспользоваться для обороны Харькова на других направлениях.

14 февраля успешно закончился рейд группы Пайпера по вызволению из окружения 320-й пехотной дивизии. В этот день остатки дивизии Постеля вышли к своим через Красный Лиман. Сама же группа Пайпера отошла к Мерефе через Змиев [20; 63].

Для вызволения из советского кольца северного соседа дивизии Постеля, 298-й пехотной дивизии, подвижной группы у немцев не нашлось. Сама дивизия из окружения, несмотря на всю «рыхлость» его фронта, вырваться не смогла и была полностью уничтожена. В расположение танкового корпуса СС вышли только отдельные небольшие группы её солдат и офицеров [20; 64].

Эти маленькие триумфы эсэсовских вояк состоялись в то время, когда войска 40-й армии уже были на окраинах Харькова и даже продвигались к центральным районам города.

Генерал Ланц, получив приказ на удержание Харькова от своего нового командующего, пытался как-то стабилизировать положение. Первым шагом стал приказ полку «Германия» дивизии «Рейх», который оборонялся на восточных подступах к Харькову против войск 69-й армии М.И. Казакова, подтянуться ближе к городу. Следующий приказ полетел Дитриху: ему приказывалось прекратить наступательные действия против 6-го гвардейского кавалерийского корпуса и как можно скорее высвободить участвовавшие в них части для обороны Харькова. Успех «миссии Пайпера» дал в руки Ланца ещё один «инструмент обороны». Правда, не очень важного качества, но всё-таки. Речь идёт о 320-й пехотной дивизии. Её сильно потрёпанные части, утратившие почти всё тяжёлое вооружение, тем не менее тут же получили задачу сосредоточиться к югу от Харькова в качестве резерва корпуса Хауссера. Здесь их можно было использовать против двигавшихся к городу с этого направления частей 12-го танкового корпуса и 62-й гвардейской стрелковой дивизии [19; 392 – 393], [20; 67]. Как говорится, на безрыбье и рак – рыба.

В составе двух эсэсовских дивизий на тот момент оставалось боеготовыми всего 74 танка и 39 САУ «Штурмгешюц»: в дивизии «Рейх» – 21 танк и 18 САУ; в дивизии «Лейбштандарт» – 53 танка и 21 САУ [19; 393], [20; 68]. Напомню, что накануне вступления в бои с советскими войсками под Харьковом танковый парк этих дивизий насчитывал 223 машины (92 танка в «Лейбштандарте» и 131 танк в «Рейхе»; см. данные выше). И это без учёта САУ.

Как видим, потери танков были очень существенными. Особенно в дивизии «Рейх». Поэтому в этой дивизии даже стали использовать захваченные советские танки (1 КВ и 5 Т-34) [19; 393], [20; 68].

Понимая всю критичность ситуации, Ланц вылетел в 8.00 14 февраля для совещания к Хауссеру в Мерефу и на месте убедился в том, что у танкового корпуса СС взять для перекрытия бреши в обороне на западе и северо-западе города просто нечего. Третья танкогренадёрская дивизия эсэсовского корпуса, на которую рассчитывал Ланц, только прибывала в район Харькова. Но и её силы (полк «Туле»), по приказу Манштейна, занимали оборону в 40 км к западу от города с целью воспрепятствовать продвижению войск Красной Армии в этом направлении [19; 393 – 394], [20; 68]. Т.е. Манштейн никаких иллюзий в отношении удержания Харькова не питал, а потому, видимо, и решил не бросать «свеженькую» эсэсовскую дивизию (да ещё прибывающую по частям) под «русский каток» – она всё равно в городе ничего не могла изменить. Командующий группы армий «Юг» решил использовать силы этой дивизии с большей пользой. Забота же Манштейна о группе Ланца в данный момент выразилась в том, что он отдал приказ её командующему (т.е. генералу Ланцу) о перебазировании штаба группы из Харькова в Полтаву, чем ещё раз подтвердил, что с большим скепсисом смотрит на возможность удержания Харькова [19; 394], [20; 68 – 69].

Насколько легче стало от последнего распоряжения Манштейна Ланцу, который имел «в своём багаже» неоднократные категорические приказы фюрера, повторённые к тому же самим Манштейном, об удержании Харькова – большой вопрос. Единственное, что у него могло появиться в этот момент, так это уверенность, что в самом Харькове он голову не сложит и в советский плен именно там не попадёт.

Дальше события для немцев приобрели обвальный характер.

Танки 15-го танкового корпуса овладели наконец территорией Харьковского тракторного завода и вступили на окраины города.

14 февраля с востока продолжала напирать активизировавшая свои действия накануне 69-я армия М.И. Казакова. Её напор привёл к тому, что дивизия «Рейх» уже была не в состоянии удерживать позиции к востоку от города, о чём её командир Валь и сообщил в 15.30 Хауссеру. Последний среагировал мгновенно: по радио он запросил у штаба армейской группы Ланца разрешения отдать приказ на отход в 16.30 этого же дня. При этом данная просьба фактически просьбой не являлась, ибо Хауссер ставил в своём сообщении Ланцу ультиматум: если до 16.30 приказа на отход из штаба группы не последует, то он, Хауссер, сам отдаст его. В ответ Ланц напомнил Хауссеру о директивах Гитлера и Манштейна, а также попытался указанием, казалось бы, на чисто военно-тактические соображения апеллировать и к совести Хауссера: он отметил в своём сообщении, что если дивизия корпуса СС «Рейх» отступит, то она потеряет локтевую связь с дивизией «Великая Германия», правый фланг которой тогда повиснет в воздухе, а следовательно, для этой дивизии создаётся угроза обхода, удара во фланг и даже тыл.

Однако Хауссер был опытным военным, хоть и носил форму СС ², и прекрасно разобрался в обстановке. Никакой локтевой связи его дивизия «Рейх» с «Великой Германией» уже не имела. Последняя сама под напором советских войск откатывалась назад. Поэтому Хауссер пошёл на следующий шаг: в 16.45 14 февраля отправил Ланцу донесение, в котором сообщал, что приказ на отход дивизии «Рейх» уже отдан. Ланц напомнил Хауссеру директивы Гитлера и, лично позвонив ему по телефону в 18.00, потребовал немедленно приостановить отход и продолжать оборонять Харьков до последней возможности. Хауссер попытался было сослаться на сложности приостановки уже идущего отхода, но Ланц был непреклонен. И тогда командир эсэсовского корпуса в 18.15 радировал в штаб дивизии «Рейх» о приостановке отступления и удержании города до последнего человека.

Впрочем, командир дивизии «Рейх» тоже оказался не лыком шит. Валь промолчал до 22.00, а затем послал Хауссеру «изящный» ответ, что отходящие части дивизии находятся «вне зоны радиоконтакта» [19; 394], [20; 69 – 70].

Словом, части корпуса Хауссера уходили из Харькова вопреки директивам командования всех уровней. Ситуация получалась довольно скандальной. По её поводу Манштейн заметил в своих мемуарах:

«Если бы Харьков был оставлен по приказу какого-либо армейского генерала, то Гитлер, несомненно, предал бы его военному суду. (Чуть более года назад за подобное несанкционированное отступление в Крыму под угрозой окружения загремел под суд подчинённый Манштейна – командир 46-й пехотной дивизии генерал Шпонек. Так что Манштейн знал, что говорил – И.Д.) Но так как это был танковый корпус СС, который, – действуя, впрочем, совершенно правильно, – избежал окружения, этого не произошло. Правда, командующий группой – Ланц через несколько дней был заменён генералом танковых войск Кемпфом под тем предлогом, что генерал Ланц принадлежал к горнострелковым войскам, а Кемпф был танкистом» [27; 464 – 465].

Так и сквозит в этих словах определённая обида на любимчиков Гитлера – эсэсовских военных. Впрочем, обида, как представляется, отчасти и справедливая: последним действительно прощалось то, что армейским генералам с рук не сходило. Отсюда, наверное, и достаточно вольное поведение эсэсовцев перед лицом армейского командования, что подтвердили и дальнейшие события под Харьковом.

Пока 14 февраля продолжалась «директивная дуэль» немецких командующих, боевые события шли своим чередом.

Части 40-й армии вели бои на улицах Харькова, а вот к югу от города своё наступление на позиции 6-го гвардейского кавалерийского корпуса продолжала эсэсовская группа Дитриха, продолжала, несмотря на отданный ещё в шестом часу утра Ланцем приказ прекратить контрнаступление, максимально быстро вывести части из боя и отойти к Харькову для его обороны. Вот вам и эсэсовская вольность. Вольность эта, впрочем, принесла кое-какой результат: немцам удалось к концу дня захватить деревни Мелиховка и Парасковия. Попытки атаками на Береку с севера (1-й танкогренадёрский полк дивизии «Лейбштандарт») и юга (разведбат дивизии «Лейбштандарт») полностью окружить кавкорпус С.В. Соколова успеха не принесли. В ночь с 14 на 15 февраля части кавкорпуса стали выводиться из боя и отходить на восток. Выше уже говорилось, что кавалеристы С.В. Соколова оттянули значительные немецкие силы от защиты непосредственно Харькова, чем облегчили другим советским войскам взятие города. В схватке с механизированными частями противника они с честью выполнили свой долг. А. Исаев так отозвался о действиях 6-го гвардейского кавалерийского корпуса в ходе операции «Звезда»:

«Обходной манёвр корпуса вполне может претендовать на звание одной из самых результативных акций советской кавалерии в Великой Отечественной войне» [19; 396], [20; 75].

В эту же ночь, с 14 на 15 февраля, получила продолжение «директивная дуэль» немецких командующих. На сей раз в неё вмешался командующий группой армий «Юг». В 2.40 Манштейн радировал Ланцу напоминание о категоричном приказе фюрера удерживать Харьков при любых обстоятельствах [19; 395], [20; 72]. О данной радиограмме Манштейн, признавший в мемуарах «высшую» правоту действий Хауссера, почему-то на страницах своего труда умалчивает. Оно и понятно: не очень красиво получается – считаем так, а в реальности поступаем этак, явно ведя игры по прикрытию одной части тела. «Веселей» всего в данной ситуации было Ланцу: в городе русские, одни эсэсовцы уходят, другие так и не подошли, продолжая «увлекательное» единоборство с советскими конниками. В распоряжении у него только дивизия «Великая Германия», потрёпанная и не успевшая хоть как-то прийти в себя 320-я пехотная дивизия и различные вспомогательные части.

В 11.00 15 февраля Ланца прорывает: он отправляет в штаб группы армий «Юг» донесение, в котором обрисовывает создавшуюся ситуацию, утверждает, что удержание существующих позиций приведёт к большим потерям, при том что удержание Харькова не будет гарантированно [19; 395], [20; 72].

Очевидно, Манштейн тут же переправил это донесение в штаб ОКХ, поскольку вскоре Ланцу позвонил генерал Цейцлер. Ланц повторил и ему свои доводы. Начальник штаба ОКХ обещал Ланцу доложить о ситуации Гитлеру. Ответ фюрера прибыл вскоре после полудня: «Приказ удерживать город остаётся в силе» [19; 395], [20; 72].

Но, как замечает Манштейн, «обстоятельства оказались сильнее, чем желания Гитлера» [27; 464].

Фактически, части дивизии «Рейх» уже уходили из города. Не дождавшись положительного ответа от Гитлера, Хауссер в 13.00 отдаёт своим соединениям приказ на отход. Отступление эсэсовцев получило формальное обоснование хотя бы на корпусном уровне (к чести Хауссера, кстати) [19; 395], [20; 72 – 73].

В 14.00 из города в сторону Люботина начала отход дивизия «Великая Германия». Вслед за эсэсовцами Хауссера покатилась и 320-я пехотная дивизия. Причём Ланц так никакого приказа на отход и не отдал. Манштейн в «Утерянных победах» специально отмечает, что всё происходило «вопреки приказу генерала Ланца» [27; 464].

К 17 часам 15 февраля войска 40-й армии очистили от противника юго-западную, западную и северо-западную части города. С востока и юго-востока в Харьков входили части 3-й танковой и 69-й армий [19; 397], [20; 73], [29; 429].

Впрочем, несанкционированное командованием отступление немецких войск из Харькова не было паническим и беспорядочным бегством. Немцы уходили организованно, прикрываясь арьергардами, в состав которых входил батальон САУ «Штурмгешюц» (более 30 машин) и 13-я тяжёлая танковая рота (танки Pz.VI «Тигр») дивизии «Великая Германия» [3; 105], [19; 397], [20; 73 – 74].

Любопытно, что когда 15 февраля немецкие соединения покидали Харьков, ведя арьергардные бои, группа Дитриха по-прежнему атаковала Береку с целью окружить кавкорпус С.В. Соколова. 6-й гвардейский кавалерийский корпус, как указывалось, ещё ночью стал выводиться из боя и оттягиваться на восток. Сумев преодолеть сопротивление арьергардов кавкорпуса, немцы ворвались в Береку, но захлопнуть коридор, по которому отступали арьергарды 6-го гв. кк, они так и не смогли. Корпус успешно выскочил из старательно создаваемого ему «колечка» [20; 73].

В ночь на 16 февраля решительной атакой со всех сторон войска 40-й, 69-й и 3-й танковой армий полностью освободили Харьков [21; 113 – 114], [29; 429].

В это же время в районе Ольшан части 305-й и 25-й гвардейской стрелковых дивизий 40-й армии предотвратили попытку прорыва немцев на запад. По всей вероятности, на прорыв там шли части дивизии «Великая Германия», ибо в западном направлении, на Люботин, уходили из Харькова именно они. Бой был очень жарким, но немцы не прошли. Вот что рассказывает об этом бое командир 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии Николай Григорьевич Штыков в книге своих воспоминаний «Полк принимает бой»:

«Это случилось, как мы потом узнали, в районе Ольшан, где полк Казакевича (81-й гв. сп 25-й гв. сд – И.Д.) совместно с несколькими батальонами из стрелковой дивизии полковника И.В. Данилевича перекрывал противнику пути отхода на запад. Гитлеровцы здесь шли буквально напролом. Пустив вперёд до 50 танков, а за ними моторизованную пехоту, противник очень скоро смял батальоны из дивизии Данилевича, но полк Казакевича стал для него непреодолимой преградой. Разгорелся упорный бой. Во время него осколками от снаряда, разорвавшегося вблизи наблюдательного пункта, был убит П.К. Казакевич, а его заместитель по политической части Н.Е. Головашев тяжело ранен.

…Родина высоко оценила ратные дела командира 81-го гвардейского стрелкового полка. Полковнику П.К. Казакевичу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза» [49; 70 – 71].

Итак, войска Воронежского фронта выполнили предусмотренные планом операции «Звезда» задачи по освобождению Курска (в изменённом варианте плана), Белгорода и Харькова. Но окружить харьковскую группировку противника не удалось. 40-я армия смогла охватить город с северо-запада и запада и пресечь попытки прорыва противника в западном направлении, однако охват города с юго-запада 3-й танковой армией не был осуществлён. По причине недостаточности своих сил 6-й гвардейский кавалерийский корпус, прорвавшись до Мерефы, не смог овладеть ею. Более того, командование армейской группы Ланца, увидев в действиях кавкорпуса С.В. Соколова наибольшую для себя опасность, бросило против него довольно крупные силы, и корпус не только не смог наступать, но вынужден был обороняться. Таким образом, действия объединённой эсэсовской группы Дитриха сыграли очень положительную роль (для немцев, конечно).

Позволю себе высказать предположение. Даже не будь контрудара группы Дитриха, а 6-й гвардейский кавкорпус займи Мерефу – прорыв немцев через неё всё равно состоялся бы. Дело в том, что 3-я танковая армия в силу ряда обстоятельств, о которых выше подробно рассказывалось, не смогла подкрепить действия кавкорпуса дополнительными силами. С другой стороны, до Мерефы по состоянию на 15 февраля не дошли и соединения 40-й армии. Поэтому занявший Мерефу кавкорпус С.В. Соколова мог оказаться под ударом немецких сил, значительно превосходящих силы группы Дитриха. Нетрудно представить себе итог этого противостояния – корпус был бы просто отшвырнут с дороги немецкой группировки. Хотя окружение и полное уничтожение в такой ситуации ему вряд ли угрожало – заниматься окружением частей кавкорпуса отступающей группе Ланца в тот момент, когда ей в затылок дышали советские войска, было просто некогда.

Отступившие из Харькова немецкие войска занимали оборону к юго-западу от города. Они сыграют значительную роль в тех трагических событиях, которые вскоре развернуться под стенами второй столицы Украины. Но об этом в следующей главе.

ГЛАВА III

«СКАЧОК» К ПОРАЖЕНИЮ

Вообще, события, связанные с операцией войск Юго-Западного фронта «Скачок», развивались параллельно с событиями операции «Звезда» войск Воронежского фронта. Более того, операция «Скачок» началась на несколько дней раньше. То, что мною рассказ об этой операции ставится после рассказа об операции «Звезда», связано исключительно с удобством изложения и, полагаю, удобством восприятия материала. Кроме того, именно роковая неудача «Скачка» повела к новой сдаче Харькова советскими войсками. Образно говоря, провал «Скачка» аннулировал результаты «Звезды». Таким образом, события, связанные с операцией «Скачок», целесообразно рассмотреть после событий, связанных с операцией «Звезда».

Итак, фактический обвал фронта группы армий «Б», произошедший в ходе Острогожско-Россошанской операции советских войск, углубление кризиса немецкой обороны, которое сулило проведение Воронежско-Касторненской наступательной операции, побудили и командование Юго-Западного фронта подготовить крупное наступление. «По-другому просто и не могло быть, – отмечает А. Исаев, – во главе фронта стоял один из самых амбициозных и дерзких советских военачальников, генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин» [20; 16].

Конфигурация фронта и в самом деле была очень выгодна для войск ЮЗФ. Его правое крыло заняло нависающее положение по отношению к обороняющейся в Донбассе группе армий «Дон». Это создавало предпосылки для освобождения Донбасса и окружения находящихся там немецких войск. Одновременно выход в тыл группе армий «Дон» ставил под угрозу окружения 1-ю и 4-ю немецкие танковые армии, отходившие через Ростов. «Возможность одним ударом разделаться с крупной группировкой противника Ватутин никак не мог упустить» [20; 16].

Манштейн охарактеризовал создавшееся положение как стратегическую угрозу «важным узлам коммуникаций южного крыла германской армии» – Ростову и переправам через Днепр [27; 412].

20 января 1943 года Н.Ф. Ватутин направляет в Ставку ВГК план предстоящей наступательной операции:

«ДОКЛАД КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА № 15 ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ПЛАНА ОПЕРАЦИИ ПО РАЗГРОМУ ПРОТИВНИКА В ДОНБАССЕ.

20 января 1943 г.

07 ч. 30 мин.

К 22 января 1943 года рассчитываю твёрдо выйти на фронт Покровское, Тарасовка, Старобельск, р. Айдар, р. Северский Донец и овладеть районом Каменск, Лихая, Зверево, Красный Сулин.

Справа части овладели районом Валуйки, Уразово.

В связи с этим в план дальнейших действий ЮЗФ я внёс следующие поправки:

1. Сильной и подвижной группой в составе 3, 10, 18-го танковых корпусов, трёх сд, трёх иптап, трёх гмп и трёх ап ПВО, усиленных впоследствии прибывающими по ж. д. тремя лыжными бригадами, наношу удар с фронта Тарасовка (30 км северо-восточнее Сватово), Старобельск в общем направлении на фронт Краматорская, Артёмовск и далее на Сталино, Волноваху, Мариуполь с задачей отрезать всю территорию Донбасса, окружить и уничтожить войска противника на этой территории, забрать всю технику, запасы и прочие богатства на этой территории, не дав противнику ничего вывезти.

Небольшая часть сил будет направлена в направлении Старобельск, Дебальцево, Макеевка. Группу возглавит мой заместитель генерал-лейтенант Попов, а в качестве штаба будет использована часть личного состава штаба фронта и штаб 4 гв. тк, которых усилю радиосредствами связи.

Танковые корпуса к 24.01.1943 г. будут сосредоточены в районе Тарасовка, Старобельск. К этому же времени для корпусов будет подвезено три заправки горючего и три бк (боекомплекта – И.Д.).

Прибытие стрелковых дивизий и лыжных бригад запаздывает. Однако с применением автоперевозок две новые сд намечено перебросить в район Старобельска к 25.01.1943 г.

Начало действий – ориентировочно 26 – 27 января 1943 г.

Выход в район Мариуполя будет осуществлён в течение семи дней по следующему плану:

а) к реке Северский Донец – на первый день;

б) в район Краматорская, Константиновка, Никитовка, Дебальцево – на третий день;

в) в район Кураковка, Сталино, Макеевка – на четвёртый день;

г) в район Волновахи – на пятый день;

д) в район Мариуполь – на седьмой день.

Действия подвижной группы будут поддерживаться главными силами фронта.

Действия остальных войск фронта будут приурочиваться к указанному выше плану.

2. Следующей по важности выпадает роль на 3-ю гв. армию, которая будет наносить удар из района юго-западнее Каменска на Сталино и своей подвижной группой в составе 23 и 2 тк, 2 гв. тк и 1 мк на третий и четвёртый день операции выйдет на фронт Дебальцево, Макеевка, Сталино, где и соединится с подвижной группой Попова, окружив и уничтожив все войска противника в Донбассе.

3. 5-я танковая армия будет наносить удар из района западнее Красного Сулина на Волноваху и частью сил на Таганрог.

4. 6-я армия наносит удар на Купянск и частью сил на Изюм.

5. Район Ворошиловграда будет окружён двумя левофланговыми дивизиями 1-й гв. армии и двумя дивизиями 3-й гв. армии.

6. В результате действий стрелковые дивизии армий должны выйти:

а) 6-й армии – на фронт Двуречная, Савинцы – на седьмой день операции;

б) 1-й гв. армии – на фронт (иск.) Савинцы, Барвенково, Левшино – на восьмой день операции;

в) 3-й гв. армии – на фронт Левшино, Красноармейское, Кураковка – на девятый день операции;

г) 5-я танковая армия – на фронт Кураковка, Волноваха – на девятый день операции.

Таким образом, операция должна быть закончена к 5.02.1943 г. Это даст возможность до конца зимнего периода провести ещё одну операцию и выйти на более выгодный рубеж, а именно Ахтырка, Полтава, Переволочна, Днепропетровск, Запорожье, Мелитополь, а при благоприятных условиях захватить также район Каховка, Херсон, Перекоп, Геническ и отрезать Крым.

Однако эта операция должна быть точно увязана с действиями соседних фронтов, особенно с Воронежским фронтом.

В резерве у меня остаются:1 гв. тк, 4 гв. тк и 25 тк – все без матчасти. При этом 1 гв. тк мною будет полностью пополнен за счёт подходящих танков россыпью. Для 4 гв. тк и 25 тк танков не хватает.

Прошу: 1. Утвердить изложенный выше план (предварительно по нему подготовительная работа проводится).

2. Дать танков для пополнения полностью двух танковых корпусов.

3. Дать дополнительно три полка РС М-13 и одну дивизию РС.

4. Указать на большую глубину разгранлинии с соседними фронтами.

5. Было бы хорошо получить один свежий кавкорпус.

6. Назначить командующим 5-й танковой армией вместо тов. Попова – генерал-майора Шлемина.

ФЁДОРОВ

(условная фамилия Н.Ф. Ватутина – И.Д.)

ФОМИН

(условная фамилия генерал-лейтенанта А.С. Желтова – члена Военного совета Юго-Западного фронта – И.Д.)» [37; 271 – 272].

В этот же день Ставка ВГК утвердила предоставленный Н.Ф. Ватутиным план:

«ДИРЕКТИВА СТАВКИ ВГК № 30020 КОМАНДУЮЩЕМУ ВОЙСКАМИ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА ОБ УТВЕРЖДЕНИИ ПЛАНА ОПЕРАЦИИ ПО РАЗГРОМУ ПРОТИВНИКА В ДОНБАССЕ.

20 января 1943 г.

23 ч. 15 мин.

Ставка Верховного Главнокомандования утверждает представленный вами план дальнейших действий.

Разграничительная линия справа с Воронежским фронтом, устанавливается: Александровка, Покровское, Купянск, Шевченко, Змиев, Полтава (всё для Юго-Западного фронта включительно). Разграничительная линия между Юго-Западным и Южным фронтами: разъезд Пролетарка, Голодаевка (всё включительно для Юго-Западного фронта).

Ставка Верховного Главнокомандования

ВАСИЛЬЕВ

(условная фамилия И.В. Сталина – И.Д.)»

[37; 32].

В отношении данного плана Н.Ф. Ватутина хотелось бы сделать ряд предварительных замечаний.

Во-первых, в момент его утверждения план не получил того названия («Скачок»), под которым он и вошёл в историю. Это в отличие от операции «Звезда» – Ставка ВГК, утверждая её план, сразу же и присвоила ей данное кодовое наименование (см. выше).

Ни доклад № 15 командования ЮЗФ, ни утверждающая его директива Верховного Главнокомандования, как сам читатель смог убедиться (документы процитированы полностью), наименование «Скачок» не содержали. Каким документом и когда оно было введено в официальный оборот – с уверенностью сказать затрудняюсь. В моём распоряжении есть только один документ Ставки ВГК, где это название фигурирует, но он относится к 17 февраля и явно не вводит наименование «Скачок» в оборот. О данном документе чуть ниже речь у нас пойдёт.

В современной военно-исторической науке существует тенденция употреблять название «Скачок» в приложении к наступательной операции войск Юго-Западного фронта против сил группы армий «Дон» в Донбассе (операция также носит название Ворошиловградской) с момента утверждения плана этой операции. Скажем, такого мнения придерживаются ведущие современные российские военные историки В. Дайнес и А. Исаев.

«План операции был утверждён, и она получила наименование “Скачок”» (А. Исаев «Освобождение 1943», стр. 17); А. Исаев «Когда внезапности уже не было», стр. 369).

«29 января войска Юго-Западного фронта, приступившие к проведению Ворошиловградской операции (кодовое название “Скачок”)…» (В. Дайнес «Конев против Манштейна», стр. 162).

С В. Дайнесом и А. Исаевым полностью согласны в этом вопросе и авторы интернет-статьи «Третья битва за Харьков» [45; 5].

Что же касается мемуарной литературы, то наименование «Скачок» встречается во втором томе воспоминаний Александра Михайловича Василевского «Дело всей жизни». Причём то, как говорит об этом плане А.М. Василевский, позволяет утверждать, что «Скачком» следует именовать второй этап наступательной операции войск Юго-Западного фронта, тот, начало которого Н.Ф. Ватутин в своём докладе в Ставку ВГК № 15 от 20.01.1943 года планировал после 5 февраля. Впрочем, читатель может убедиться в этом сам. Вот что пишет маршал А.М. Василевский:

«…И.В. Сталин в переговорах с Н.Ф. Ватутиным в ночь на 11 февраля сказал следующее: пока Харьков не взят нашими войсками, вместо предлагаемой фронтом операции “Скачок” лучше было бы принять другой план – с ограниченными задачами, но более реальными на данный момент.

…17 февраля, после освобождения Харькова, И.В. Сталин лично передал по телефону Н.Ф. Ватутину, что представленный им новый план фронтовой операции утверждён. Но Верховный просил учесть его замечания о задачах 6-й армии, сделанные ещё при переговорах об операции “Скачок”» [8; 6 – 7].

Телефонные разговоры И.В. Сталина с Н.Ф. Ватутиным, о которых пишет А.М. Василевский, были оформлены соответствующими директивами Ставки ВГК. Первая из них – это директива № 30044 от 11 февраля 1943 года, вторая – директива № 30048 от 17 февраля 1943 года [37; 74, 76]. Планы Н.Ф. Ватутина, о которых идёт речь, были изложены в докладах № 01583 от 9 февраля 1943 года и № 128 от 17 февраля 1943 года. Все эти документы имеются в моём распоряжении, и говорю я о них, несколько забегая вперёд, но того требует исследуемый вопрос. Именно директива Ставки ВГК № 30048 от 17 февраля и есть тот самый единственный документ, содержащий термин «операция “Скачок”», о котором упоминалось выше. Директива эта совсем невелика, потому процитирую её прямо сейчас и полностью:

«ДИРЕКТИВА СТАВКИ ВГК № 30048 КОМАНДУЮЩЕМУ ВОЙСКАМИ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА ОБ ОПЕРАЦИИ ПО НЕДОПУЩЕНИЮ ОТХОДА ПРОТИВНИКА ЗА ДНЕПР.

17 февраля 1943 г.

Полученный сегодня Ставкой ваш план операции утверждаю. Прошу при этом учесть мои замечания о задачах 6-й армии, высказанные в телефонном разговоре с Вами по вопросу об операции «Скачок».

ВАСИЛЬЕВ»

[37; 76].

Таким образом, на основании слов А.М. Василевского и директивы № 30048 от 17 февраля 1943 года, как представляется, можно сделать однозначный вывод, что операция «Скачок» – это операция, которую Н.Ф. Ватутин планировал начать после овладения Мариуполем и Ворошиловградом. По срокам её начало приурочивалось им где-то после 5 февраля. Более конкретно план этой операции был доложен командующим ЮЗФ в Ставку ВГК в докладе № 01583 от 9 февраля 1943 года. Вот именно операция, предлагаемая в этом докладе, и получила наименование «Скачок». Правда, должен повториться, что только в директиве Ставки ВГК № 30048 от 17 февраля, утверждавшей изменения, внесённые Н.Ф. Ватутиным в план операции «Скачок», это название впервые и профигурировало. До того ни один из документов, касающихся наступления ЮЗФ, этого названия, как ни странно, не содержал. Приходится предполагать, что появилось оно в ходе телефонных переговоров И.В. Сталина и Н.Ф. Ватутина и в течение определённого времени на бумагу так и не попало.

Кстати, вполне логично, что именно наступление Юго-Западного фронта к Днепру получило кодовое название «Скачок». Ведь это был именно резкий бросок, прыжок, рывок советских войск к днепровским переправам.

Однако же операция по разгрому немцев в Донбассе и наступление к Днепру представляли собой, в сущности, одну операцию. Во всяком случае, если уж и говорить о двух операциях, то никаких оперативных пауз между ними не было. Потому и тенденция современной военно-исторической литературы, заключающаяся в распространении названия «Скачок» и на первую стадию наступления против группы армий «Дон» (впоследствии – «Юг»), не кажется мне ошибочной. Посему, со своей стороны, я также последую за данной тенденцией.

Во-вторых, А. Исаев совершенно верно указывает, что план «Скачка» был подобен плану Барвенково-Лозовской операции января – февраля 1942 года:

«Это “окно” (практически 400-километровая брешь от Ливен до Старобельска – И.Д.) побудило советское командование реанимировать замысел операции по окружению немецких войск в Донбассе и выходу к Днепру, который не был реализован зимой 1942 года в ходе Барвенково-Лозовской операции… Операционные направления разработанного командующим Юго-Западным фронтом Н.Ф. Ватутиным плана практически полностью совпадали с Барвенково-Лозовской операцией: к переправам через Днепр и через крупный узел железных и шоссейных дорог город Красноармейское в обход донбасской группировки противника» [19; 367, 369].

А. Исаев даже употребляет выражение «очередная реинкарнация старого замысла» [19; 369].

Остаётся только добавить, что значительное совпадение плана «Скачок» с планом Барвенково-Лозовской операции наблюдается с учётом дополнений, внесённых в последний боевым донесением главнокомандующего Юго-Западным направлением № 089/оп от 24.01.1942 года Верховному Главнокомандующему и директивой Ставки ВГК № 151518 от 26.01.1942 года, утвердившей эти дополнения с некоторой конкретизацией действий войск ЮЗН [36; 62 – 63, 490 – 492].

В-третьих, мною специально текст донесения Н.Ф. Ватутина с планом разгрома донбасской группировки противника был процитирован без сокращений. Тут дело не только в том, что план командующего ЮЗФ чёток и конкретен, в нём строго распределены задачи не только армий, но отчасти и входящих в них соединений, и всё это даст читателю ясное представление о замыслах Н.Ф. Ватутина. Дело ещё в том, что, прочитав документ, читатель сам может оценить масштабность, амбициозность этих замыслов. Ведь в сущности доклад Н.Ф. Ватутина содержит намётки ещё одной наступательной операции, которая должна последовать практически сразу же за разгромом донбасской группировки немцев и привести к выходу войск Юго-Западного фронта на рубеж «Ахтырка, Полтава, Переволочна, Днепропетровск, Запорожье, Мелитополь» и даже к захвату ими при благоприятных условиях Каховки, Херсона, Геническа и отсечению немецких войск в Крыму [37; 272].

Планы действительно далеко идущие, захватывающие дух, но вот насколько они соответствовали реальным возможностям ЮЗФ и насколько верно оценивали способность германских войск к сопротивлению?

Надо признать, что Н.Ф. Ватутин в своих планах оторвался от реальности. Однако ведь Ставка ВГК и Генштаб не одёрнули командующего Юго-Западным фронтом, а, следовательно, в полной мере разделяли его чрезмерный оптимизм.

Вот что по этому поводу говорит работник Генштаба С.М. Штеменко:

«В итоге этих двух январских операций (имеются в виду Острогожско-Россошанская и Воронежско-Касторненская операции – И.Д.) фронт противника был серьёзно ослаблен на значительном протяжении. А в Ставке и Генеральном штабе к тому времени уже созрели соображения относительно дальнейшего наступления. Мыслилось использовать резкое ослабление противника на рубеже Касторное, Старобельск для стремительного овладения Курском, Белгородом, Харьковом и так необходимым стране Донбассом.

В сочетании с операциями войск Южного и Северо-Кавказского фронтов на Нижнем Дону и в предгорьях Кавказа развитие наступления Воронежского фронта на Курск, Харьков и Юго-Западного в Донбассе, по общему тогда мнению, неизбежно должно было привести к разгрому всего южного крыла противника. “Наступила благоприятная обстановка для окружения и уничтожения по частям донбасской, закавказской и черноморской группировок противника”, – писала тогда Ставка. Вместе с тем открывались большие возможности и на центральном направлении: Верховное Главнокомандование намеревалось ввести там в дело Донской фронт, заканчивавший ликвидацию противника под Сталинградом.

…Позволю себе напомнить, как Ставка оценивала в то время уже достигнутые результаты. Она считала, что на Волге, на Дону и Северном Кавказе, под Воронежем, в районе Великих Лук и южнее Ладожского озера Советская Армия разбила сто две дивизии противника. Только в плен мы захватили более 200 тысяч неприятельских солдат и офицеров, а среди боевых трофеев насчитывалось до 13 тысяч одних лишь артиллерийских орудий… Наши войска продвинулись вперёд до 400 километров.

На основе этих очень внушительных данных, обнародованных в приказе Верховного Главнокомандующего от 25 января 1943 года, делался важнейший вывод: вражеская оборона взломана на широком фронте, в ней образовалось много пустых мест и участков, которые прикрываются лишь отдельными отрядами и боевыми группами, резервы противника истощены, и остатки их он вводит в бой разрозненно, с ходу.

Общее поведение немецко-фашистских войск к югу от Воронежа до Чёрного моря многими командующими фронтами и Ставкой оценивалось в то время как вынужденный отход за Днепр с намерением закрепиться на западном берегу этой серьёзной водной преграды. Признавалось бесспорным, что инициатива, захваченная под Сталинградом, удерживается прочно, и для перехвата её у противника возможностей пока нет. Больше того, считалось маловероятным, чтобы гитлеровская армия предприняла в ближайшее время сколько-нибудь значительные контрдействия на Левобережной Украине или в центре стратегического фронта.

Из такой оценки обстановки вытекало и решение: наступать без пауз, поскольку любая потеря времени с нашей стороны даёт противнику возможность прочнее осесть на занимаемых рубежах.

…Дальнейшие события показали, что мы, к сожалению, переоценили раскрывшиеся перед нами перспективы, не всё учли» [48; 91 –92].

Итак, генштабист С.М. Штеменко прямо указывает, что «радужное восприятие» перспектив на фронте было присуще и Ставке ВГК, и Генштабу, что подобное восприятие привело к недооценке противника, к неправильному истолкованию его действий. Удивляться в такой ситуации появлению чрезмерно лихого плана Н.Ф. Ватутина вряд ли стоит. Его взгляды совпадали с взглядами Верховного командования во всех звеньях последнего (и Ставки ВГК, и Генерального штаба).

Любопытно, что А.М. Василевский в книге своих мемуаров также не снимает ответственности ни со Ставки ВГК, ни с Генштаба за поражение, которое наши войска понесли в Донбассе и под Харьковом во второй половине февраля – марте 1943 года, прямо указывая на ошибочность оценки ситуации Верховным командованием [8; 6 – 7].

Однако признание этой ошибочности имеет у А.М. Василевского, если можно так выразиться, несколько более узкие хронологические рамки, чем у С.М. Штеменко. Он ведёт речь об ошибке в оценке стратегической обстановки, сложившейся под Харьковом и в Донбассе в середине февраля 1943 года, не признавая изначально очень рискованным, по крайней мере, планирование Н.Ф. Ватутина и одобряющие это планирование решения Ставки ВГК [8; 6 – 7].

Предостерегаю читателя от мысли, что С.М. Штеменко считает ошибочной саму идею каскада наступательных операций Красной Армии на Верхнем Дону и на Украине, в частности, в Донбассе. Но он прямо указывает, что наше командование несколько «зарвалось», переоценило свои силы и недооценило противника. И все эти недостатки имели место уже к февралю, т.е. своеобразная эйфория после Сталинграда и двух успешных наступательных операций на Верхнем Дону (Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской) сыграла с советским командованием злую шутку. То же, что случилось под Харьковом и в Донбассе – уже следствие этих недостатков. И тогда имела место неверная оценка намерений и сил противника, переоценка своих возможностей, но это была уже тенденция, возникшая несколько ранее.

Впрочем, вернёмся конкретно к состоянию войск Юго-Западного фронта к концу января 1943 года.

Прежде всего надо отметить, что войска эти испытывали очень большие трудности со снабжением. Разрыв между войсками и станциями снабжения достигал 300 км, а то и превышал это расстояние. В условиях неразвитости железнодорожной сети основным средством подвоза становился весьма малочисленный автотранспорт. Так, для обеспечения нужд всего фронта в наличии имелось всего 1300 бортовых автомашин и 380 автоцистерн, которые могли вместе взять всего лишь 900 тонн горючего. Между тем потребность войск составляла 2000 тонн. Т.е. даже использование всего автотранспорта фронта для транспортировки топлива не обеспечивало потребности войск в нём. Но ведь войскам требовались ещё и боеприпасы, и продовольствие [20; 17 – 18].

Читатель, должно быть, обратил внимание, что Н.Ф. Ватутин в своём плане в качестве фронтовых резервов определил три танковых корпуса без матчасти и ни словом не обмолвился о вторых эшелонах подчиненных ему войск. Это не случайность. Просто в распоряжении командующего Юго-Западным фронтом не было достаточных сил для создания резервных группировок и эшелонирования своих боевых порядков, войска фронта должны были наступать в одну линию, без сколько-нибудь серьёзных вторых эшелонов и резервов. Никакой глубины оперативного построения войск не было. На это прямо указал С.М. Штеменко в своих воспоминаниях [48; 92].

Главной ударной силой предстоящего наступления Юго-Западного фронта должны были стать танковые и механизированные корпуса. Однако состояние танковых войск фронта было далеко не блестящим. Командующий танковыми войсками РККА и Военный совет ЮЗФ по состоянию на 4 февраля характеризует его следующим образом:

«В настоящее время в Юго-Западном фронте в наличии имеется девять танковых корпусов, два механизированных корпуса, три танковые бригады и четырнадцать танковых полков.

Во всех танковых и механизированных войсках фронта с учётом отпущенной и направленной фронту боевой материальной части на ходу имеется: танков КВ – 14, Т-34 – 565, Т-60 (Т-70) – 370, английских – 37. Всего – 986 танков.

Этой боевой материальной частью можно укомплектовать по штату (без танкового резерва) пять танковых корпусов, две танковые бригады и два танковых полка.

Остальные четыре танковых и два механизированных корпуса, одна танковая бригада и двенадцать танковых полков остаются без боевой материальной части» [20; 18].

Итак, добрая половина танково-механизированных соединений фронта оставалась без танков. Что касается танковых полков, то среди них без боевых машин было подавляющее большинство.

Тем не менее Н.Ф. Ватутин глядел в будущее с оптимизмом. Всё-таки надо признать, что фронт располагал без малого 1000 танков. Это – большая сила.

Главным инструментом реализации наступательных замыслов командующего Юго-Западным фронтом выступала подвижная группа генерал-лейтенанта М.М. Попова. По факту к началу операции в эту группу вошли четыре танковых корпуса (3, 10, 18-й и 4-й гвардейский), две стрелковые дивизии (52-я и 57-я гвардейская) и средства усиления. Таким образом, по сравнению с плановым нарядом сил в ударной группе генерала М.М. Попова произошло увеличение на один танковый корпус и уменьшение на одну стрелковую дивизию.

Три танковых корпуса (3, 10-й и 18-й) должны были двигаться в первом эшелоне. Центральное положение занимал 10-й танковый корпус генерал-майора танковых войск В.Г. Буркова. На правом фланге располагался 3-й танковый корпус генерал-майора танковых войск М.Д. Синенко, на левом – 18-й танковый корпус генерал-майора танковых войск Б.С. Бахарова [18; 8], [19; 369], [20; 18 – 19], [21; 114], [32; 1].

Всего в этих корпусах насчитывалось 137 танков [19; 369], [20; 19], [21; 114], [32; 1]. Маловато, прямо сказать. В сущности, по количеству танков три корпуса были равны трём укомплектованным по штату танковым бригадам (при штате в 46 боевых машин) или одному даже недоукомплектованному по штату танковому корпусу (по существующему на тот момент штату, в последнем должно было быть 168 танков) [22; 187, 189].

4-й гвардейский танковый корпус генерал-майора П.П. Полубоярова был передан Н.Ф. Ватутиным из фронтового резерва в подвижную группу М.М. Попова, где должен был находиться во втором эшелоне [19; 369 – 370], [20; 19]. Таким образом, командующий ЮЗФ, можно сказать, «штопал тришкин кафтан»: из фронтового резерва танковый корпус передавался для создания «приличного» второго эшелона ударной группировки.

Сколько боевых машин было в 4-м гв. тк на тот момент – сказать однозначно сложно. Очевидно, Н.Ф. Ватутин всё-таки передал все или часть танков, которыми планировал укомплектовать 1 гв. тк [37; 272], в корпус П.П. Полубоярова, иначе выдвигать его, не имеющего матчасти, во второй эшелон ударной группировки попросту не имело смысла. В литературе можно встретить различные указания на количество танков в 4-м гвардейском танковом корпусе к моменту начала наступления Юго-Западного фронта, причём эти указания бывают диаметрально противоположны. Так, в шеститомнике «История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941 – 1945» (Москва, 1961, том 3) утверждается, что во всех четырёх корпусах группы М.М. Попова было 137 танков [21; 114]. Отсюда может следовать два вывода: либо корпус П.П. Полубоярова был «поставлен в строй» вообще без танков (а смысл?), либо количество боевых машин в нём равнялось 30 – 40 (имеется в виду, что каждый из четырёх танковых корпусов подвижной группы был укомплектован танками примерно в равном количестве).

С другой стороны, современный российский военный историк А. Исаев отмечает, что оставшиеся у Н.Ф. Ватутина в резерве к началу операции 1-й гвардейский танковый корпус и 25-й танковый корпус «материальной части не имели, но должны были постепенно комплектоваться техникой с заводов и из ремонта» [20; 21]. Однако если вспомнить, что Н.Ф. Ватутин намеревался укомплектовать 1-й гв. тк полностью за счёт подходящих для ЮЗФ танков [37; 272] (а комфронта, очевидно, должен был знать, сколько боевых машин предназначалось его фронту и было на подходе), то из такого утверждения А. Исаева может вытекать только то, что 4-му гв. тк передали все танки, предназначавшиеся для полного укомплектования 1-го гв. тк. Следовательно, к началу наступления в корпусе П.П. Полубоярова могло быть 160 – 170 танков (именно такое количество боевых машин было в танковом корпусе при полной его комплектации [22; 189]).

Таким образом, можно предполагать, что количество танков в группе М.М. Попова достигало примерно 300 единиц.

Авторы интернет-очерков «Зимняя операция 1943 года», «Ворошиловградская операция (1943)», «Операция “Скачок” на подъёме» утверждают, что во всех четырёх танковых корпусах группы М.М. Попова было 180 танков [5; 1], [11; 2], [18; 9]. Если подобное утверждение верно, то в 4-м гвардейском танковом корпусе к моменту начала наступления должно было находиться всего 43 боевые машины (опять наблюдаем комплектацию танкового корпуса танками на уровне танковой бригады). Отсюда может следовать два вывода: либо остальные машины были переданы резервному 1-му гвардейскому танковому корпусу (а это около 120 единиц; и тогда без матчасти 1-й гв. тк не был, вопреки утверждениям А. Исаева), либо количество танков, которое должен был получить перед наступлением Юго-Западный фронт, было недостаточно для полного укомплектования 1-го гв. тк, и тогда ошибался Н.Ф. Ватутин, говоря в своём докладе о полном его укомплектовании за счёт подходящей техники.

Интересно отметить сходство боевого состава 3-й танковой армии Воронежского фронта, которая должна была «вести основную партию» в наступательной операции «Звезда», и подвижной группы М.М. Попова, которой также отводилась решающая роль в наступлении Юго-Западного фронта. И то, и другое объединения включали два – четыре танковых корпуса, несколько стрелковых дивизий и части усиления. Пожалуй, группа М.М. Попова даже мощнее по комплектации танковыми корпусами, чем танковая армия П.С. Рыбалко (четыре корпуса по факту у М.М. Попова и два корпуса и одна отдельная танковая бригада у П.С. Рыбалко). Но притом у группы М.М. Попова не было армейского управления с его тылами и частями связи. А это значительно осложняло управление ею. Мы помним, что Н.Ф. Ватутин для командования группой выделял часть штаба фронта, а также намеревался использовать для этой цели штаб 4-го гвардейского танкового корпуса, которым придавал дополнительно средства радиосвязи. Правда, приходится полагать, что поскольку корпус П.П. Полубоярова перестал быть резервным и с самого начала наступления оказался «в деле», то штаб группы комплектовался без его участия.

Как бы там ни было, но армия с соответствующими армейскими структурами управления и тыла – всё-таки более подходит для выполнения масштабных задач, чем временное объединение, собираемое с бору да с сосенки. Именно поэтому командующий танковыми войсками РККА Я.Н. Федоренко в упоминаемом выше докладе от 4 февраля 1943 года предлагал создать в составе ЮЗФ две танковые армии [20; 19]. И танков, и танковых соединений у Н.Ф. Ватутина для этого в принципе хватало. Но коней на переправе не меняют, а потому начинать преобразование танковых войск Юго-Западного фронта в момент развития наступления никто не стал. Предложение Я.Н. Федоренко на тот момент не прошло, но, очевидно, могло быть принято в перспективе, развернись события по-другому.

Ввод подвижной группы М.М. Попова в сражение планировалось осуществить после прорыва стрелковыми соединениями 6-й и 1-й гвардейской армий фронта противника на оперативную глубину. Собственно и ввод-то этот осуществлялся в полосе между указанными армиями.

Наиболее северной (правофланговой) была 6-я армия под командованием генерал-лейтенанта Ф.М. Харитонова. Именно она обеспечивала стык с войсками Воронежского фронта. Планом операции предусматривалось её наступление в западном и юго-западном направлениях (на Купянск и Изюм). Тем самым достигалось обеспечение действий группы М.М. Попова с севера. К началу наступления в составе армии было четыре стрелковые дивизии (6, 172, 267, 350-я), одна стрелковая бригада (106-я), одна танковая бригада (115-я), один танковый полк (212-й) и три истребительно-противотанковых артиллерийских полка (150, 462, 870-й) [19; 370], [20; 20]. В докладе № 15 от 20 января 1943 года в Ставку ВГК, содержащем план наступательной операции фронта, Н.Ф. Ватутин боевой состав 6-й армии не указал [37; 271 – 272].

Армия Ф.М. Харитонова обеспечивала действия войск Воронежского фронта в Острогожско-Россошанской операции с юга, наступая на Покровское. Потери, понесённые армией при этом, оказались весьма ощутимы. Поэтому численность её частей и соединений была довольно далека от штатной. Так, из стрелковых дивизий только 6-я Краснознамённая стрелковая дивизия (командир – полковник Я.Л. Штейман; с 10 февраля – полковник Л.М. Горяшин) имела в строю 9435 человек на 27 января 1943 года (численность, равная штатной). В 350-й стрелковой дивизии генерал-майора А.П. Гриценко на ту же дату насчитывалось 6449 человек, в 267-й сд полковника В.А. Герасимова – 4100 человек, в 172-й сд полковника Н.С. Тимофеева – 3462 человека. 106-я стрелковая бригада по численности была сопоставима с двумя последними дивизиями – в ней насчитывалось 3421 человек [19; 370], [20; 20], [22; 113].

Армия располагала всего 28 танками: 16 в 115-й танковой бригаде и 12 в 212-м танковом полку [19; 370], [20; 20 – 21].

Три истребительно-противотанковых артиллерийских полка армии имели всего 58 орудий: 20 в одном полку и по 19 в двух других [20; 21].

Фронт наступления армии составлял 60 км. Главный удар наносился на правом фланге в полосе шириной 20 км. Обеспечив ввод в прорыв 3-го танкового корпуса, 6-я армия, наступая в западном и юго-западном направлениях, должна была на седьмой день операции выйти на фронт Двуречная, Савинцы, продвинувшись вперёд на 110 км [19; 370 – 371], [20; 21], [37; 272].

Южнее 6-й армии в полосе 130 км должна была наступать 1-я гвардейская армия под командованием генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова. В её состав входили семь стрелковых дивизий (35 гв., 38 гв., 41 гв., 44 гв., 58 гв., 78 гв. и 195-я) и части усиления (пять артполков, два дивизиона реактивных миномётов и батарея отдельного зенитного артдивизиона) [5; 1], [11; 1], [18; 5 – 8], [19; 379], [20; 36 – 38], [22; 96 – 113], [30; 5 – 6], [31; 74, 85]. Ей была поставлена задача, прорвав вражескую оборону, обеспечить вместе с войсками 6-й армии ввод в прорыв частей фронтовой подвижной группы М.М. Попова и, наступая на запад, выйти на восьмой день операции на рубеж Савинцы, Барвенково, Левшино. При этом в её задачу входило охватить с севера ворошиловградскую группировку противника [18; 5], [19; 370 – 371], [20; 20 – 21], [37; 272].

В плане наступательной операции боевой состав армии Н.Ф. Ватутиным указан не был.

С юга к 1-й гвардейской армии примыкала 3-я гвардейская армия (командующий – генерал-лейтенант Д.Д. Лелюшенко). Она должна была наступать в полосе 100 км. В своём составе имела десять стрелковых дивизий (14 гв., 50 гв., 59 гв., 60 гв., 61 гв., 203, 243, 259, 266-я и 279-я), одну стрелковую бригаду (223-ю), три танковых корпуса (2, 23-й и 2-й гвардейский), один механизированный корпус (1-й) и один кавалерийский корпус (8-й), а также разнообразные части усиления [18; 17], [22; 96 – 113], [31; 90, 97], [37; 272], [46; 1 – 2].

В плане Н.Ф. Ватутин оговаривал только наличие в армии танковых и механизированных корпусов, которые должны были составить подвижную группу, не уделяя внимания стрелковым соединениям, артиллерийским и прочим частям. Однако, как помним, им отмечалось, что задачи, выполняемые 3-й гвардейской армией, являются следующими по важности после задач группы М.М. Попова. Выйдя своей подвижной группой на третий – четвёртый день операции на фронт Дебальцево, Макеевка, Сталино, армия должна была соединиться с группой М.М. Попова, обеспечив окружение и уничтожение противника в Донбассе, а двумя правофланговыми дивизиями совместно с двумя левофланговыми дивизиями 1-й гвардейской армии окружить вражескую группировку в районе Ворошиловграда [18; 17 – 18], [19; 371], [20; 21], [37; 272].

Левофланговой (самой южной) являлась 5-я танковая армия (командующий – генерал-лейтенант И.Т. Шлемин). Оговорив в своём плане не только задачи 5-й танковой армии, но даже смену её командующего (им вместо М.М. Попова и должен был стать И.Т. Шлемин), Н.Ф. Ватутин ни словом не обмолвился об её боевом составе. Поэтому так же, как и в случае с 6-й, 1-й гвардейской и 3-й гвардейской армиями, сравнить «план» с «фактом» не представляется возможным. По факту же к началу Ворошиловградской наступательной операции в 5-ю ТА входил 5-й механизированный корпус (45, 49, 50-я механизированные бригады, 168-й и 188-й танковые полки, 64-й мотоциклетный батальон и ещё ряд частей усиления), пять стрелковых дивизий (47 гв., 54 гв., 321, 333-я и 346-я) и ряд артиллерийских (в том числе, противотанковых, миномётных, зенитных) полков и дивизионов [33; 1, 3]. Интересно, что к началу наступления ни одного танкового корпуса в 5-й танковой армии не было. Армия должна была, начав наступление из района Красный Сулин, окружить совместно с левофланговыми соединениями 3-й гвардейской армии группировку противника в этом районе и к девятому дню операции выйти на фронт Кураковка, Волноваха. При этом часть её сил должна была наступать на Таганрог [20; 21], [37; 272].

Поддержку с воздуха войскам Юго-Западного фронта должна была оказывать 17-я воздушная армия. К началу Ворошиловградской наступательной операции в её составе насчитывалось 274 исправных самолёта. В течение операции воздушная армия получила пополнение бомбардировочной авиацией: ей были поставлены американские бомбардировщики А-20 «Бостон», и в её состав вошёл отдельный бомбардировочный авиаполк, укомплектованный новейшими бомбардировщикам Ту-2 [18; 3], [19; 371], [20; 21 – 22].

Общая численность войск Юго-Западного фронта, принявших участие в операции «Скачок», определяется примерно в 300 – 325 тысяч человек [9; 121, 180], [35; 284, 312]. При этом надо учитывать, что укомплектованность соединений личным составом составляла в среднем от 60 до 70%. Скажем, в стрелковых дивизиях насчитывалось от 5500 до 7000 человек [18; 3]. Но, повторяю, это в среднем. В реальности мы видели, что в той же 6-й армии численность стрелковых дивизий могла составлять и 35 – 45% от штатной. В других армиях Юго-Западного фронта ситуация была подобной.

Если говорить о немецкой группировке, противостоявшей войскам Юго-Западного фронта, то необходимо принимать во внимание то обстоятельство, что в январе – марте 1943 года она интенсивно пополнялась как за счёт войск, перебрасываемых с других участков советско-германского фронта, так и за счёт войск, прибывающих с Запада, где фронт на тот момент фактически отсутствовал.

В основном Юго-Западному фронту противостояли силы группы армий «Дон» Манштейна. И лишь на крайнем северном фланге фронта, т.е. против 6-й армии Ф.М. Харитонова, занимали оборону две правофланговые пехотные дивизии (298-я и 320-я) армейской группы Ланца группы армий «Б».

О составе группы армий «Б» говорилось выше. Что же касается группы армий «Дон», то в её состав входило двадцать шесть дивизий, в том числе восемь танковых и две моторизованные [18; 33], [21; 111].

Эти силы были объединены в составе 1-й и 4-й танковых армий, оперативной группы Голлидта и армейской группы Фреттер-Пико. Несколько позже в состав ГА «Дон» вошли 3-я и 4-я немецкие армии [19; 374 – 375], [20; 22 – 25], [21; 112], [27; 412].

Армейская группа Фреттер-Пико обороняла крайний северный фланг группы армий «Дон», обеспечивая стык с группой армий «Б». В конце января 1943 года группе Фреттер-Пико было возвращено наименование ХХХ армейского корпуса. Корпус был подчинён 1-й танковой армии фон Маккензена, перебазировавшейся в район действия бывшей группы Фреттер-Пико с Кавказа [11; 2], [19; 375], [20; 25], [21; 112].

В центре построения ГА «Дон» занимала оборону оперативная группа Голлидта [19; 375], [20; 25], [21; 112], [43; 1].

Наконец, на южном фланге войск Манштейна располагалась 4-я танковая армия под командованием Гота.

22 января Гитлер принял решение отводить 1-ю танковую армию, входившую в группу армий «А» на Кавказе, не на Кубань, куда отходили основные силы данной группы, а через Ростов в распоряжение командующего группой армий «Дон». При этом на 4-ю танковую армию Гота возлагалась задача прикрыть отход танковой армии фон Маккензена через Ростов на Донбасс. Последняя должна была усилить левый фланг группы армий Манштейна, что помогло бы этой группе избежать охвата с севера советскими войсками.

После обеспечения продвижения 1-й танковой армии в Донбассе 4-я танковая армия также отходила через Ростов в Донбасс. Но при этом она оставалась наиболее южной в построении войск Манштейна [19; 374], [20; 22 – 23], [21; 112], [27; 426 – 427].

Надо заметить, что хотя положение ГА «Дон» было очень тяжёлым, но именно в этот момент у Манштейна в руках оказался очень действенный инструмент – две танковые армии. И пусть они были весьма потрёпаны в боях, но боеспособность свою сохранили вполне. Чуть ниже мы поговорим о конкретных танковых и моторизованных дивизиях, которые входили в состав подчинённых Манштейну войск. Сейчас же напомним читателю, что немецкая танковая армия – это аналог немецкой танковой группы 1941 года (преобразование танковых групп в танковые армии началось в вермахте в 1942 году). Т.е. Манштейн располагал таким же количеством мощных подвижных объединений, каким располагала группа армий «Центр» в 1941 году, нанёсшая наиболее сокрушительный удар по войскам РККА. За год до описываемых событий, в начале 1942 года, в южном секторе советско-германского фронта, т.е. именно там, где сейчас действовала ГА «Дон», немцы имели в своём распоряжении всего одну танковую армию – 1-ю ТА под командованием фон Клейста.

Обе моторизованные дивизии, которыми располагал Манштейн, вошли в состав 4-й танковой армии. Это 16-я моторизованная дивизия и моторизованная дивизия СС «Викинг». Обе не были «свежими» дивизиями, участвовали в боях и несли потери. 16-я мд изначально входила в ГА «Дон», занимая в ней крайний южный фланг. С середины января 1943 года Манштейн подчинил её командованию 4-й танковой армии. Мд СС «Викинг» прибыла в группу армий «Дон» из состава группы армий «А» [20; 23], [27; 427].

С 1942 года в немецкие моторизованные дивизии, помимо батальонов штурмовых орудий (т.е. САУ), стали включать и по танковому батальону (а это 60 – 70 боевых машин) [2; 236]. В моём распоряжении нет данных о количестве танков в 16-й моторизованной дивизии и моторизованной дивизии СС «Викинг» по состоянию на конец января 1943 года. Но что танки в этих соединениях к началу Ворошиловградской наступательной операции советских войск были – сомнений не вызывает.

«Ветеран» группы армий «Дон» – LVII танковый корпус, входивший в 4-ю танковую армию, включал 17-ю и 23-ю танковые дивизии, сильно пострадавшие в боях. О количестве танков в них на конец января информацией не располагаю – молчат об этом отечественные историки, «скромно» умалчивает в своих мемуарах Манштейн, акцентирующий внимание только на больших потерях этих дивизий, ничего не говорят ни Типпельскирх, ни «танковый» Меллентин.

3-я и 7-я танковые дивизии входили в группу армий «А» и были переданы Манштейну в январе 1943 года. Наиболее мощной была 7-я тд: в январе в ней насчитывалось 155 танков (21 Pz.II, 105 Pz.III, 20 Pz.IV и 9 командирских) [19; 374], [20; 23].

6-я танковая дивизия была передана Манштейну ещё в ходе его попыток деблокировать армию Паулюса, т.е. она тоже была «старожилом» группы армий «Дон». Дивизия понесла большие потери в боях конца ноября 1942 года – января 1943 года. Однако в течение января она трижды получала пополнение. Но потери дивизии были столь существенны, что даже и пополнения не позволили довести численность её танкового парка до штатной. На 30 января в 6-й тд насчитывалось 64 танка [20; 23].

11-я танковая дивизия поступила к Манштейну ещё в конце 1942 года из резервов группы армий «Центр». К 29 января в танковом полку дивизии числилась 61 боевая машина [19; 374 – 375], [20; 23 – 24].

В составе группы Фреттер-Пико, а затем ХХХ армейского корпуса 1-й танковой армии действовали ещё две танковые дивизии – 19-я и 27-я. В 19-й тд было не менее 100 танков [5; 1], [11; 1 – 2], [18; 4, 6]. О количестве боевых машин в 27-й тд данных не имею.

В группу Голлидта входила также 22-я танковая дивизия, но в ходе боёв до середины января 1943 года она была совершенно разгромлена. Её даже не стали пополнять или переформировывать, а попросту расформировали [27; 431].

Рассчитывал командующий группы армий «Дон» и на получение ещё одной танковой дивизии из группы армий «А» – 13-й. Но её, как пишет Манштейн, «в последний момент после долгих колебаний Гитлер решил… вновь вернуть на Кубань в состав группы армий «А»…» [27; 441].

Таким образом, даже по четырём танковым дивизиям (6, 7, 11-й и 19-й) имеющиеся данные позволяют говорить о 380 танках в войсках Манштейна. Однако танковых дивизий было в два раза больше (восемь), плюс – две моторизованные дивизии. Думается, что не будет преувеличением говорить о минимум 600 танках в группе армий «Дон». При таком раскладе потенциал Юго-Западного фронта (986 боевых машин) превосходил вражеский примерно в 1,6 раза. Подсчёт соотношения, конечно, весьма условен по ряду обстоятельств. Во-первых, отсутствие в нашем распоряжении сведений по наличию танков в более чем половине (6) подвижных соединений группы армий «Дон». Во-вторых, ГА «Дон» противостояла не только Юго-Западному, но и Южному фронту. Последний должен был наступать синхронно с ЮЗФ, разгромить ростовскую группировку немецких войск, освободить Ростов-на-Дону и Новочеркасск и развивать наступление на запад вдоль побережья Азовского моря [18; 2]. В-третьих, и Юго-Западный фронт имел дело не только с группой армий «Дон», но и с южным флангом группы Ланца. Танков немцы там не имели (батальоны САУ, конечно, у них были), но советские танки, независимо от этого, дрались против южного фланга группы Ланца, т.е. были отвлечены от противостояния с танковыми силами группы Манштейна.

Предостерегаю читателя от просто механического сравнения количества танковых соединений в ГА «Дон» и в советских армиях, наступавших на неё. При аналогичных названиях между этими соединениями ни в коем случае нельзя ставить знак равенства. Скажем, немецкий танковый корпус вовсе не равен советскому танковому корпусу. Последний можно сравнивать только с немецкой танковой дивизией. А уж немецкий танковый корпус примерно равен советской танковой армии. Некоторые современные авторы «демократической» ориентации грешат уравниванием неравного, следуя, собственно, за тем же Манштейном, который в своих мемуарах подчёркивал, что в марте 1943 года группа армий «Юг» (бывшая группа армий «Дон») имела против 341 советского соединения всего 32 дивизии [27; 411 – 412]. При этом Манштейн совершенно без тени смущения сравнивает «разнокалиберные» советские соединения со своими дивизиями, даже не озабочиваясь эквивалентным пересчётом (например, те же стрелковые бригады принято переводить в расчётные (эквивалентные) дивизии по принципу – две сбр равны одной сд). Германский полководец Манштейн преследует вполне ясные цели (оправдать свои поражения, ещё более превознести свои победы), прибегая к подобным приёмам. Какие же цели преследуют некоторые современные российские авторы, следуя этой шулерской методе подсчётов? Самое интересное, что у этих браздописцев «стенания» по поводу небольшого количества соединений у немцев на южном участке советско-германского фронта и малого количества людей в них удивительным образом сочетаются с молчанием о состоянии соединений советских армий, которые к концу января 1943 года наступали, ведя тяжёлые бои, уже свыше двух месяцев.

В итоге у современного читателя создаётся впечатление о гигантской армаде советских корпусов и дивизий, укомплектованных людьми и вооружением чуть ли не стопроцентно, и буквально горстке немцев, которые и оборону умело держали, и добивались успехов в контрнаступлениях исключительно благодаря полководческому искусству своих военачальников, мужеству и боевым умениям и навыкам своих офицеров и солдат. Отсюда автоматически следует вывод: русские воевали плохо, успехов добивались только числом, и военачальники у них были, пардон, – дубы.

Вот, читатель, полюбуйся на нижеприведённые слова:

«Советские войска имели значительное преимущество в вооружении и численности. Манштейн, который постоянно отслеживал намерения и районы сосредоточения противника, мог противопоставить превосходящей мощи только свой талант военачальника, единственная стратегия, оставшаяся командиру численно меньшей силы, – «второй удар», следующая после удара неприятеля контратака, которую Клаузевиц назвал «сверкающим мечом возмездия». Говорить о линии фронта в истинном смысле слова было невозможно: лишь разбросанные отдельные ударные группы, создаваемые центры сопротивления в нескольких важнейших точках. Взвод здесь, там – противотанковое орудие или пулемётное отделение, где-нибудь ещё целая рота. Слово «рота» звучит обнадёживающе, однако в ротах 1-й немецкой танковой армии осталось самое большее человек шестьдесят, а то и двадцать. И от такой горстки людей ожидали, что они будут оборонять участок в два с половиной километра шириной…» [43; 2].

И далее:

«Манштейн предположил тогда, а впоследствии это подтвердилось…» [43; 2].

«Сталин решил пойти на этот риск, Манштейн рассчитывал, что он сделает это» [43; 3].

И т.д. и т.п. в таком же духе.

Какова патетика! Каков слог!

Так и воображается немецкий чудо-рыцарь, в одиночку стоящий в южнорусском «диком поле» и «сверкающим мечом возмездия» разящий многочисленные орды диких, тупых и трусоватых «русских-азиятов».

И писал это не какой-нибудь «фриц», которому в январе 1943 года «наваляли» в этом «диком поле» так, что ему и спустя десятилетия икалось, а какой-то отечественный идиот. До такого не додумался Манштейн и даже бахвал Меллентин (хотя по стилю на него очень похоже). А вот какой-то современный «свой» такое «изваял».

Ты только подумай, читатель, что значит 20 человек на 2,5 километра. Это значит, что один человек оборонял полосу в 125 метров. А ведь пёрли-то по этим полосам орды до зубов вооружённых русских. И таки немцы выстояли! И что же русские за вояки после этого?!

И над всем этим полем немецкой славы и русского позора реет дух гения Манштейна, а дураки Ватутин, Голиков, Василевский и Сталин от досады, видимо, ногти грызут, да уж с гением ничего поделать не могут. Тем более что над духом гения Манштейна веет дух другого немецкого гения – Клаузевица.

Вот вам и «отечественные» авторы-«историки». Где только их Отечество? Если оно у них вообще имеется.

Конечно, всё это лирическое отступление. Однако со вполне определённой целью. Цель же такова: застраховать читателя от неправильной оценки сил немцев в южном секторе советско-германского фронта в январе – марте 1943 года. Манштейн находился в тяжёлом положении (интересно, благодаря кому, марсианам, что ли?), но слабым он не был. Подчинённая ему группа армий обладала вполне достаточным количеством соединений, чтобы смочь держать оборону против наступающих советских войск.

К тому же не будем забывать, что верховное немецкое командование прекрасно понимало всю критичность положения войск южного крыла своего фронта. Манштейн в мемуарах уделил много внимания прениям, имевшим место между ним и Гитлером. Но разногласия между фюрером и командующим группы армий «Дон» (а затем группы армий «Юг») касались не оценки ситуации как кризисной (это и Гитлер признавал), а способов выхода из кризиса. Что же касается военных из ОКХ и ОКВ, то им не хуже Манштейна было ясно, что весь южный фланг германского фронта стоит на грани глобальной катастрофы (вот интересно, кто же его на эту грань поставил, марсиане, что ли?). И Цейтцлер, и Кейтель прекрасно понимали, чем грозит «дыра» в почти 400 км в построении немецких армий, протянувшаяся от Ливен до Старобельска. А потому весьма интенсивно перебрасывали пополнения и Манштейну, и Вейхсу с целью «заштопать» эту «дыру».

О пополнении группы армий «Б» речь шла выше. Также было рассказано уже, какие подкрепления получили танковые и моторизованные войска группы армий «Дон».

Однако помимо танковых и моторизованных соединений группа армий «Дон» получала и пехотные дивизии. Так, в течение января в состав группы Голлидта вошли 206, 294-я и 304-я пехотные дивизии. Причём если первые две понесли потери в предыдущих боях, то последняя (т.е. 304-я) была «свеженькой». Группа Фреттер-Пико, ставшая в конце января ХХХ армейским корпусом, получила две пехотные дивизии – 302-ю и 335-ю. Для 4-й танковой армии предназначалась 15-я авиаполевая дивизия [18; 3], [19; 375], [20; 25], [27; 427, 431, 435 – 436].

Выше отмечалось, что танковые дивизии группы армий «Дон» получали также и пополнение боевой техникой.

К началу операции «Скачок» войскам Юго-Западного фронта противостояли четырнадцать дивизий группы армий «Дон», в том числе семь танковых. Организационно они входили в 1-ю танковую армию (куда вошёл и ХХХ армейский корпус – бывшая группа Фреттер-Пико) и в оперативную группу Голлидта. Кроме того, на участке наступления 6-й армии ЮЗФ занимали оборону две пехотные дивизии группы Ланца (298-я и 320-я) [18; 4].

Действия группы армий «Дон» с воздуха обеспечивали 4-й и 8-й авиакорпуса 4-го воздушного флота под командованием генерал-полковника Вольфрама фон Рихтгоффена [19; 378], [20; 31– 32].

Интересна оценка сил противника, сделанная штабом Юго-Западного фронта в конце января 1943 года, т.е. перед началом наступательной операции. Эти силы определялись в «12 дивизий противника, 5 отдельных полков и несколько отдельных и специальных батальонов»:

«1. Немецких пехотных дивизий – 6 (320, 382, 304, 306, 294 пд, 8 впд), из которых 304 и 294 пд понесли настолько тяжёлые потери, что совершенно не способны к каким-либо самостоятельным действиям.

2. Немецких танковых дивизий – 4 (27, 19, 7, 6 тд). 6 тд действует в составе мотополков, танковый полк переброшен на участок Южного фронта» [20; 22].

Как отмечает А. Исаев, «эти расчёты вскоре были опрокинуты рокировками танковых и пехотных соединений немцев с других участков фронта и прибытием резервов» [20; 22]. В самом деле, казалось бы, командование ЮЗФ ошиблось незначительно – не учло всего-то четыре дивизии (насчитали двенадцать, а в реальности, с учётом двух южнофланговых дивизий группы Ланца, было шестнадцать). Однако просчёт касался не только, да и не столько, количественной, сколько качественной стороны. Во-первых, из шести пехотных дивизий две признавались фактически небоеспособными, что было не так. А раз они признавались небоеспособными, то и принимать в расчёт надо было только четыре пехотные дивизии вместо шести. Во-вторых, штаб ЮЗФ «не увидел» трёх танковых дивизий. Более того, одну из имеющихся (6-ю тд) он определил как дивизию без танков (поскольку её танковый полк действовал против Южного фронта). Таким образом, по мнению командования Юго-Западного фронта, войскам фронта пришлось бы иметь дело с танками только трёх дивизий.

Как видим, качественная недооценка противника была значительней просто количественной недооценки.

Увы, все эти просчёты будут иметь самые негативные последствия для советской стороны.

* * *

Ворошиловградская наступательная операция (она же в современной литературе – операция «Скачок») началась 29 января 1943 года. В этот день нанесла удар 6-я армия Ф.М. Харитонова. Ей противостояли части 298-й и 320-й пехотных дивизий группы Ланца и 27-я танковая дивизия ХХХ армейского корпуса группы армий «Дон».

В первый же день немцы предприняли отчаянные контратаки при поддержке батальонов штурмовых орудий и 88-мм зениток, использовавшихся как противотанковые орудия.

Левофланговые 106-я стрелковая бригада и 267-я стрелковая дивизия были остановлены. 106-я сбр вела ожесточённый трёхчасовой оборонительный бой с контратакующими немцами. В конечном итоге бригада отбила все атаки противника и продолжила своё наступление.

А вот у 267-й стрелковой дивизии дела шли менее успешно – отбив контратаки, она в своём движении вперёд тут же напоролась на сильный опорный пункт немцев в деревне Сватово. Взять его до конца дня так и не удалось, и дивизия продвижения на запад 29 января больше не имела [5; 1], [11; 1], [18; 4], [19; 378 – 379], [20; 33 – 34], [21; 114].

Более успешно в этот день складывались дела у войск центра (172-я сд) и правого фланга (350-я сд) боевого построения 6-й армии. Немцам не удалось задержать их наступление.

Также 29 января началось наступление правого крыла 1-й гвардейской армии. В нём принимали участие две стрелковые дивизии армии – 195-я и 35-я гвардейская. Совместно с ними начала наступление и 57-я гвардейская дивизия группы М.М. Попова. Эти силы форсировали по льду реку Красная и атаковали позиции 19-й танковой дивизии. Удар пришёлся по участку, занимаемому мотопехотой дивизии. Наступление наших войск было встречено мощным артиллерийским и пулемётным огнём. Немцы даже начали контратаковать при поддержке САУ «Штурмгешюц» 209-го батальона штурмовых орудий и 901-го учебного полка.

Подобное ожесточённой сопротивление при массированной поддержке «самоходок» вынудило командование ЮЗФ в первый же день бросить в бой второй эшелон группы М.М. Попова, т.е. 4-й гвардейский танковый корпус генерал-майора П.П. Полубоярова. Собственно, на этом участке 4-й гв. тк был единственным танковым соединением, которое позволило бы хоть как-то «утихомирить» немецкие «самоходки», борьба с которыми для советской пехоты мало чем отличалась от борьбы с танками.

После ввода в бой корпуса П.П. Полубоярова (в состав которого, напомним, вряд ли входило более 50 боевых машин; скорее всего – 43) немцы начали отступление [19; 379 – 380], [20; 36].

На следующий день, 30 января, 6-я армия продолжила движение вперёд, отбрасывая противника на рубеж реки Оскол. Наибольшего успеха добилась 172-я стрелковая дивизия, которая совместно со 115-й танковой бригадой овладела станцией Кисловка и перерезала железную дорогу, идущую от Купянска на Сватово. Контратак в этот день немцы уже не предпринимали. 106-я стрелковая бригада подошла к немецкому узлу сопротивления в населённом пункте Софиевка и весь день вела бой, пытаясь овладеть этим населённым пунктом. Остальные соединения армии хоть и медленно, но продвигались вперёд [20; 34].

30 января также перешли в наступление центр и левый фланг 1-й гвардейской армии, группа М.М. Попова и 3-я гвардейская армия.

На участке наступления 1-й гвардейской армии была прорвана первая полоса немецкой обороны, и правофланговые соединения армии (танковый корпус и две стрелковые дивизии) устремились на юго-запад, в направлении Красного Лимана и узловых железнодорожных станций Славянск и Барвенково. Оба железнодорожных узла располагались на железной дороге, ведущей к Днепру. По ней осуществлялось снабжение всех немецких войск, действующих в Донбассе. ХХХ армейский корпус (бывшая группа Фреттер-Пико) ничем не мог парировать этот удар, несмотря на важность пунктов, которым устремились войска 1-й гвардейской армии [5; 1 – 2], [11; 1 – 2], [18; 5], [19; 380], [20; 36], [21; 114].

Однако несколько южнее, перед 41-й стрелковой дивизией, оказался танковый полк 19-й танковой дивизии (около 100 танков). И здесь наступление развивалось гораздо сложнее. Немцы упорно контратаковали, опираясь на свой танковый потенциал. Но вслед за стрелковыми соединениями 1-й гвардейской армии в бой были введены танковые корпуса подвижной группы М.М. Попова. При поддержке 10-го и 18-го танковых корпусов части 195-й и 41-й стрелковых дивизий сломили сопротивление немцев и двинулись вперёд, овладев в тот же день несколькими населёнными пунктами и выйдя к Северскому Донцу [18; 5 – 6].

3-я гвардейская армия успешно продвигалась к Ворошиловграду.

День 31 января был довольно успешным для советских войск. 106-я стрелковая бригада 6-й армии, потерпев накануне неудачу в лобовом штурме Софиевки, начала обходить этот узел сопротивления с юга. Её правый сосед, 172-я стрелковая дивизия, прорвав оборону 298-й пехотной дивизии немцев в районе Кисловки, совместно с 350-й стрелковой дивизией наступали высокими темпами, усугубляя кризис на крайнем южном фланге группы Ланца, т.е. в полосах обороны 298-й и 320-й немецких пехотных дивизий [11; 2]. 267-я стрелковая дивизия заняла Сватово, и оборонявшиеся в этом районе части 320-й пехотной дивизии начали отход на запад [11; 2].

Действовавшая левее армии Ф.М. Харитонова 1-я гвардейская армия силами 195-й стрелковой дивизии и 4-го гвардейского танкового корпуса взяла Кременное, продвигаясь к Красному Лиману. Остатки 19-й танковой дивизии противника отступали в направлении Лисичанска [11; 2].

Безусловно, первые три дня операции «Скачок» были весьма успешными. Была очень сильно потрёпана 19-я танковая дивизия немцев, дезорганизован южный фланг обороны группы Ланца, взяты крупные опорные пункты Сватово и Кременное, что означало воспрещение движения германским силам по железной дороге Лисичанск – Сватово – Купянск [11; 2].

Но уже 1 февраля на сцене с немецкой стороны появляется новый фигурант – III танковый корпус 1-й танковой армии, в который входили 7-я и 3-я танковые армии дивизии. Правда, 3-я тд несколько запаздывала с сосредоточением в месте событий (её прибытие ожидалось только 4 февраля), зато Манштейн включил в III танковый корпус 27-ю и 19-ю танковые дивизии. В этот же район должны были подтянуться и силы XL танкового корпуса. После Манштейном планировалось нанесение контрудара по советским войскам, которые смогли прорваться южнее Северского Донца. Пока же сосредоточение указанных войск не было закончено, III танковому корпусу вменялось в задачу оборонять участок фронта от Лисичанска до Славянска [11; 2], [19; 380], [20; 37].

Прибытие дополнительных сил позволило немцам загнуть свой левый фланг фронтом на север, тем самым предотвратив его обход советскими войсками и их выход в тыл ХХХ армейскому корпусу и всей группе армий «Дон» в целом.

Тем не менее 1 февраля советские войска 6-й, 1-й гвардейской армий и группы М.М. Попова на широком фронте начали выход к Северскому Донцу и даже его форсирование.

Левофланговая дивизия 6-й армии – 267-я стрелковая, продвигалась в направлении Изюма, который немцы называли «задней дверью Донбасса». Причём темпы продвижения авангардов дивизии превышали темпы отхода 320-й пехотной дивизии немцев, оборонявшейся на этом участке [5; 2], [11; 3].

Лёд на Северском Донце в ряде мест оказался слишком тонким и не выдерживал вес танков. Были даже случаи ухода танков под воду. Поэтому сапёрам 1-й гвардейской армии и группы генерала М.М. Попова пришлось налаживать переправы через реку. Для стрелковых частей подобная проблема не существовала. 35-я гвардейская дивизия 1-й гвардейской армии, перейдя по льду реку, продолжила наступление в направлении Барвенково, прикрывая поворот ряда соединений армии на юг. При этом частями дивизии была перерезана железная дорога Изюм – Славянск [5; 2], [11; 3], [18; 6], [19; 380 – 381], [20; 37].

195-я стрелковая дивизия 1-й гвардейской армии и 57-я гвардейская стрелковая дивизия группы М.М. Попова, обойдя с запада Красный Лиман, форсировали Северский Донец и, захватив плацдарм на правомберегу реки в районе Маяков, начали с него наступление в направлении Славянска. Уже 1 февраля бойцы этих дивизий отразили ряд контратак противника и продолжили движение вперёд.

Три указанные стрелковые дивизии (35-я гв., 57 гв. и 195-я) обошли Красный Лиман с запада, но бои восточнее и северо-восточнее данного населённого пункта в этот день продолжались. Сломив сопротивление немцев, 4-й гвардейский танковый корпус, действуя совместно с частями 38-й гвардейской стрелковой дивизии, форсировал Северский Донец. Захватив ряд населённых пунктов (Ямполь, Закотное, Ново-Платоновка, Кривая Лука), корпус обошёл Славянск с запада и двинулся на Краматорск, к которому и вышел в этот же день, тем самым перехватив железную и шоссейную дороги, ведущие от Славянска на юг. Однако движению к Краматорску предшествовал бой с частями 7-й танковой дивизии немцев, которые 1 февраля также подошли к Северскому Донцу на усиление войск ХХХ армейского корпуса, тщетно пытавшихся сдержать советское наступление на рубеже реки. В танковой схватке советские танкисты вышли победителями. Немцы вынуждены были отступить, а корпус П.П. Полубоярова начал своё обходное движение вокруг Славянска, устремляясь к Краматорску. Взятие Славянска командир 4-го гв. тк предоставил осуществить стрелковым соединениям [19; 380 – 381], [20; 37].

Захват Краматорска прошёл без особых проблем, но сильно оторвавшийся от остальных сил армии корпус П.П. Полубоярова начал испытывать трудности с горючим и боеприпасами. В корпусе на тот момент оставалось 37 танков, и положение его было весьма серьёзным. Вырвавшийся вперёд с незначительным количеством боевых машин, испытывающий трудности со снабжением 4-й гв. тк оказался с трёх сторон охвачен противником: немцы были к западу от Краматорска, к востоку от города сосредоточивалась их 7-я танковая дивизия, авангарды которой отшвырнул корпус П.П. Полубоярова при своём движении к Краматорску, с севера нависал ещё не взятый советскими войсками 1 февраля Славянск. Что ждало корпус в заснеженных полях к югу от Краматорска, путь куда был, по видимости, свободен, – бог весть. В общем, к концу 1 февраля 4-й гвардейский танковый корпус находился в весьма подвешенном положении. События могли развернуться в крайне неблагоприятном для него направлении [19; 380 – 381], [20; 37].

В этот же день 10-й танковый корпус и 52-я стрелковая дивизия группы М.М. Попова вели форсирование Северского Донца. Лёгкие танки 10-го тк смогли форсировать реку без наведения переправ и совместно с мотострелками и пехотой овладели селом Серебрянка. Но вскоре эта группа была остановлена в своём продвижении авангардами 3-й танковой дивизии немцев, которые начали выходить в данный район даже раньше намеченного срока (напомним, что 3-я тд должна была сосредоточиться на линии Славянск – Лисичанск 4 февраля) [11; 3].

В центре наступления 1-й гвардейской армии действовали 41-я гвардейская дивизия этой армии и 18-й танковый корпус подвижной группы генерала М.М. Попова. 1 февраля эти силы начали движение к Лисичанску. особо ожесточённые бои развернулись на рубеже Лисичанск – Крымская (28 км юго-восточнее Лисичанска). Здесь на бойцов 41-й стрелковой дивизии, закрепившихся на правом берегу Северского Донца, обрушились контратаки до двух полков пехоты противника при массированной поддержке танков. Но все контратаки были успешно отражены. Более того, к исходу 1 февраля части 41-й сд при поддержке танков 18-го тк овладели укреплённым опорным пунктом немцев в Крымской. В ходе боя за Крымскую было уничтожено до 300 солдат противника и 7 танков и бронемашин. Однако немцы не собирались просто так оставлять рубеж Крымской и в тот же день бросили в контратаку на этом направлении до 40 танков 7-й танковой дивизии и полк пехоты 335-й пехотной дивизии. На следующий день под Крымской завязались тяжёлые, изнурительные бои [11; 3], [18; 6], [20; 38].

В общем, к исходу 1 февраля связь между 3-й, 7-й и 19-й танковыми дивизиями немцев ещё держалась, но в стык между 7-й и 3-й тд уже пробился 4-й гвардейский танковый корпус П.П. Полубоярова, и вслед за ним пробивалась 38-я гвардейская стрелковая дивизия [5; 2], [11; 3].

Как раз 1 февраля 1943 года на оперативном совещании в ставке Гитлера под Растенбургом начальник генерального штаба ОКХ генерал Цейтцлер подробно изложил обстановку на Восточном фронте и обрисовал всю тяжесть положения, в котором оказалось южное крыло построения германских армий. Манштейн, которому Цейтцлер сообщил об этом совещании, так в своих воспоминаниях рассказывает о результатах, которых начальник штаба ОКХ достиг своим докладом:

«…Он (т.е. Цейтцлер – И.Д.) сам сказал Гитлеру, что дело идёт о том, отдавать ли Донбасс или терять его вместе с группой армий «Дон». На это Гитлер ответил, что он, видимо, с оперативной точки зрения прав. По военно-экономическим соображениям, однако, оставление Донбасса невозможно. Это важно не только с точки зрения потери угля для нас, сколько потому, что противник в этом случае вновь получит необходимый для производства стали важнейший угольный бассейн. В качестве выхода из положения Гитлер предусматривал осуществить прорыв силами первой из трёх дивизий танкового корпуса СС дивизии «Рейх», прибывшей как раз в район Харькова, в направлении из Харькова в тыл вражеским войскам, наступающим на наш Донецкий фронт» [27; 446 – 447].

По поводу данного решения Гитлера Манштейн замечает:

«Не говоря уже о том, что сил этой дивизии было совершенно недостаточно для такой большой операции (она должна была в качестве ближайшей задачи разгромить 6 вражеских дивизий) (Манштейн в очередной раз «ненавязчиво» намекает на многократное численное превосходство русских; о некорректности подобного сопоставления советских и немецких соединений говорилось выше – И.Д.), и что она не была в состоянии прикрыть всё более растягиваемый северный фланг, введение в бой этой одной дивизии заведомо означало бы распыление единственной ожидаемой в ближайшем будущем ударной силы – танкового корпуса СС» [27; 447].

Что же предлагал в складывающейся ситуации сам Манштейн? В телеграмме Гитлеру он изложил свою точку зрения:

«”Успеха наступления… можно достичь в том случае, если бы удалось увести за собой противника на южном фланге на запад, за нижнее течение Днепра. Тогда можно было наступать из района Харькова крупными силами, которые могли бы разбить русских на стыке между их фронтами, чтобы затем повернуть на юг и окружить противника у Азовского моря”» [27; 446].

Однако, поскольку Гитлер не поддержал идею временного оставления Донбасса, то Манштейну пришлось «импровизировать» в заданных довольно узких и жёстких рамках: «Донбасс не оставляем – группу армий сохраняем – русским наносим поражение».

2 февраля правофланговая 350-я стрелковая дивизия 6-й армии вышла к реке Оскол и завязала бои за Купянск. В этот день ей удалось овладеть северной частью города. К Осколу вышла и 172-я стрелковая дивизия в районе Кисловки. Удар этих стрелковых дивизий армии Ф.М. Харитонова, а также 106-й стрелковой бригады приходился по 298-й и 320-й пехотным дивизиям группы Ланца, которые, не выдерживая напора советских войск, продолжали отступать [5; 3], [11; 3], [18; 4].

На левом фланге 6-й армии 267-я стрелковая дивизия и 106-я стрелковая бригада развивали наступление на Изюм. При этом осуществлялся охват города с трёх сторон с сосредоточением основных усилий на флангах изюмской группировки немцев [18; 4].

2 февраля войска 1-й гвардейской армии вели ожесточённые бои на подступах к Славянску и Лисичанску. Первой на окраину Славянска ворвалась 195-я стрелковая дивизия, а вскоре к городу с севера подошла 57-я гвардейская стрелковая дивизия группы генерала М.М. Попова, вступив в бой с частями 7-й танковой дивизии немцев. Немцы предпринимали отчаянные контратаки, стремясь выбить советские войска из города. Однако успеха им они не принесли [11; 3 – 4], [18; 6].

Войска 38-й гвардейской стрелковой дивизии продолжали пробиваться к Краматорску. В этот день в краматорском направлении начала развивать наступление и 44-я гвардейская стрелковая дивизия из района южнее Лисичанска. Дивизия форсировала Северский Донец южнее города, потеснив части 335-й пехотной дивизии немцев. Пыталась форсировать реку и 78-я гвардейская стрелковая дивизия, но на её участке противник оказал упорное сопротивление (части 19-й тд), и переправа не удалась [11; 4].

Зато завершил переправу основной массы танков по наведённой 60-тонной переправе 10-й танковый корпус и пришёл на помощь своим авангардам из лёгких танков и бойцам 52-й стрелковой дивизии, которые вели бой с 3-й танковой дивизией немцев под селом Серебрянка. Отбросив немцев, корпус повёл наступление вдоль реки Бахмут, держа направление на Артёмовск. Здесь корпусу пришлось столкнуться не только с частями 3-й, но и 7-й танковой дивизии противника. Тем не менее 178-й танковой бригаде корпуса удалось занять станцию Соль на подступах к Артёмовску. Здесь бригада увязла в боях с частями 3-й танковой дивизии [11; 4], [20; 39 – 40].

41-я гвардейская стрелковая дивизия и 18-й танковый корпус 2 февраля вели ожесточённый бой с контрнаступающими немцами, которые пытались вернуть Крымскую и не допустить советские войска к Лисичанску [18; 6].

В ночь на 3 февраля войска 3-го танкового корпуса также форсировали Северский Донец и овладели сёлами Голая Долина, Черкасское, Богородичное, тем самым обходя Славянск с запада и выходя на подступы к Краматорску [5; 3], [11; 4].

3 февраля 350-я стрелковая дивизия 6-й армии освободила Купянск и, форсировав Северский Донец в районе Андреевки, не встречая сильного сопротивления противника, продолжила своё наступление [18; 4]. На центральном участке полосы движения армии Ф.М. Харитонова 172-я стрелковая дивизия продолжала продвижение к Балаклее, а южнее 267-я стрелковая дивизия и 106-я стрелковая бригада успешно наступали на Изюм [11; 4], [18; 4].

3-й танковый корпус группы генерала М.М. Попова в этот день продолжал своё движение к Краматорску, но продвигался он довольно медленно [11; 4].

Уже в тылу наступающих войск 4-го гвардейского стрелкового корпуса закончилась операция по взятию укреплённого пункта немцев в Красном Лимане [11; 4].

57-я гвардейская стрелковая дивизия группы М.М. Попова и 195-я стрелковая дивизия 1-й гвардейской армии предпринимали отчаянные попытки захватить Славянск. Но успехом эти попытки не увенчались. Более того, контратакой силами 7-й танковой дивизии немцам удалось потеснить 195-ю стрелковую дивизию [11; 4].

В полосе наступления 10-го танкового корпуса и 52-й стрелковой дивизии подвижной группы фронта немцы также интенсивно контратаковали. Мощный удар обрушился на станцию Соль. Оборонявшие станцию авангарды 178-й танковой бригады были уничтожены. Затем немцы атаковали основные силы бригады и сражавшихся вместе с нею пехотинцев 52-й стрелковой дивизии. Причём, бригада попала под удар войск как 3-й, так и 7-й танковых дивизий противника. Упорные бои с контратакующими немцами продолжались на артёмовском направлении и последующие два дня (т.е. 4 и 5 февраля) [19; 381– 382]. Очень сильное воздействие на боевые порядки 10-го танкового корпуса оказывала немецкая авиация. По этому поводу командир корпуса генерал В.Г. Бурков докладывал командующему фронтом:

«В течение всех дней 3, 4, 5.2.43 г. противник массированными налётами бомбардировочной и штурмовой авиации бомбил боевые порядки корпуса, нанося значительные потери в колёсных машинах и живой силе, бомбардировка проводилась группами 6 – 9 самолётов с перерывами 20 – 30 минут. Наша истребительная авиация, несмотря на настойчивые вызовы, почти не появлялась» [20; 42].

41-я гвардейская стрелковая дивизия и танки 18-го танкового корпуса 3 – 4 февраля, отражая контратаки противника, продолжали своё продвижение к Лисичанску. К городу с других направлений пробивались 44-я и 78-я гвардейские стрелковые дивизии. С 5 февраля части трёх гвардейских стрелковых дивизий и танкового корпуса Б.С. Бахарова начали общее наступление на Лисичанск по сходящимся направлениям с севера и юга [11; 5], [20; 38].

3 – 5 февраля 4-й гвардейский танковый корпус П.П. Полубоярова отбивал атаки наседающих немцев, которые, поняв, что в городе находятся сравнительно небольшие силы русских, предпринимали попытку за попыткой вернуть себе Краматорск. Положение корпуса, который помимо малой численности ещё и испытывал острую нужду в боеприпасах и горючем, становилось просто отчаянным. Однако именно 5 февраля к танкистам П.П. Полубоярова подошла подмога – к Краматорску прорвался 3-й танковый корпус группы М.М. Попова. Правда, на тот момент в нём насчитывалось всего 23 танка, но тем не менее это увеличивало силы обороняющихся, а кроме того, с 3-м танковым корпусом прибыли столь необходимые горючее и боеприпасы. Вскоре к городу подошла и советская пехота в лице 7-й лыжной бригады [18; 5 – 6], [20; 39].

5 февраля соединения левого крыла 6-й армии Ф.М. Харитонова (267-й сд и 106-я сбр) освободили Изюм, а её центра (172-я сд) – взяли Балаклею. Таким образом, соединения 6-й армии, выйдя на рубеж Балаклея – Петровское, в целом выполнили поставленную перед ними задачу. Командующий Юго-Западным фронтом, учитывая, что 3-я танковая армия Воронежского фронта в ходе своего наступления вышла в районы юго-восточнее Харькова, поставил войскам Ф.М. Харитонова задачу обеспечения продвижения 3-й танковой армии с юга. Во исполнение данной директивы командарм-6 приказал соединениям армии перерезать железную дорогу Харьков – Лозовая, тем самым лишив немцев возможности перебрасывать подкрепления к Харькову с юга [18; 4 – 5].

К вечеру 5 февраля правофланговая 35-я гвардейская стрелковая дивизия 1-й гвардейской армии ворвалась в Барвенково и завязала уличные бои [18; 6].

Начиная с 30 января войска 3-й гвардейской армии Д.Д. Лелюшенко развивали наступление на Ворошиловград. На этом пути им пришлось преодолеть два мощных оборонительных рубежа противника, каждый из которых опирался на опорные пункты в крупных посёлках. Уже в первый день наступления для прорыва вражеской обороны Д.Д. Лелюшенко ввёл в бой свой эшелон развития успеха – 2-й гвардейский (командир – генерал В.М. Баданов) и 2-й (командир – генерал А.Ф. Попов) танковые корпуса [18; 19], [21; 114].

К 4 февраля войска 3-й гвардейской армии вышли на подступы к Ворошиловграду. По окраинам города у немцев проходил ещё один рубеж обороны. Сам Ворошиловград был превращён в мощный узел сопротивления. До 3 тысяч дотов и дзотов опоясывали его. Густая сеть огневых точек дополнялась различными противотанковыми и противопехотными препятствиями. Все рубежи обороны были плотно насыщены войсками. Вообще на ворошиловградском направлении войскам 3-й гвардейской армии противостояли части пяти немецких дивизий (302, 304-й и 335-й пехотных, 6-й и 7-й танковых), а также несколько отдельных полков и батальонов. Немецкая группировка насчитывала до 150 танков [18; 19], [21; 114].

По замыслу Д.Д. Лелюшенко, три стрелковые дивизии и два танковых корпуса его армии наносили по Ворошиловграду охватывающий концентрический удар с целью не только освободить город, но и окружить и уничтожить ворошиловградскую группировку немцев. С этой целью 59-я гвардейская стрелковая дивизия наступала на город с востока, взаимодействуя с войсками южного фланга 1-й гвардейской армии (58-й гвардейской стрелковой дивизией), продвигавшимися к городу с севера. 243-я стрелковая дивизия наносила удар с юго-востока, а 279-я – с юга. Вместе с этими соединениями действовали 2-й гвардейский и 2-й танковые корпуса. Остальные силы армии обеспечивали действия ударной группировки и в то же время развивали наступление в глубину. Части 14, 61 и 50-й гвардейских стрелковых дивизий прикрывали соединения, штурмующие Ворошиловград, с юго-запада. Войска, находившиеся в центре боевого построения 3-й гвардейской армии (1-й гвардейский механизированный корпус и 266-я стрелковая дивизия), получали задачу наступать на юг. Левофланговые соединения (60-я гвардейская и 203-я стрелковые дивизии) должны были, взаимодействуя с войсками 5-й танковой армии, овладеть Каменском и развивать наступление в юго-западном направлении [18; 20].

В ночь с 4 на 5 февраля без артподготовки (с целью достижения внезапности) войска 3-й гвардейской армии начали наступление на Ворошиловград. К 4 часам утра 279-я стрелковая дивизия совместно с частями 2-го гвардейского танкового корпуса прорвали оборону противника и, умело маневрируя, к концу дня находились в 500 – 700 метрах от южной окраины города [5; 8], [11; 9], [18; 20], [21; 114].

5 февраля перешла в наступление 5-я танковая армия (командующий – генерал И.Т. Шлемин). До этого момента армия находилась в обороне, занимая позиции по левому берегу Северского Донца и готовясь к переходу в наступление. Перед её фронтом оборонялись части 304-й и 306-й пехотных дивизий, остатки 22-й танковой дивизии, а также несколько маршевых и сапёрных батальонов противника. Всего здесь находилось до 20 пехотных батальонов, 20 – 23 артиллерийских и 18 миномётных батарей, 40 – 45 танков и около 30 бронемашин [18; 25].

Переход 5-й танковой армии в наступление планировался только на 8 февраля (вследствие неполной готовности частей армии к более ранним срокам). Но 5 февраля противник на ряде участков перед фронтом армии начал отход, прикрываясь арьергардами. К отходу его побудила ситуация, складывающаяся севернее, где войска Юго-Западного фронта хоть и тяжело, но всё-таки продвигались вперёд. Генерал И.Т. Шлемин решил начать преследование отходящего противника, не давая ему возможности закрепиться на новых рубежах. Начались бои с немецкими арьергардами [18; 25 – 26].

6 февраля командующий группы армий «Дон» Эрих фон Манштейн был вызван в ставку Гитлера для обсуждения обстановки, складывающейся на южном крыле советско-германского фронта. Манштейн так описывает ход и результаты своей беседы с Гитлером:

«Сначала я нарисовал Гитлеру фактическую обстановку в районе действий группы и сделал вытекающие из неё выводы. Я доложил ему, что наших сил недостаточно, чтобы удержать дугу Дон – Донец. Как бы велико не было для нас, а также и для противника значение Донецкого бассейна, вопрос состоит только в том, потеряем ли мы при попытке удержать весь Донбасс и его, и группу армий «Дон», а следовательно, и группу армий «А», или мы своевременным оставлением части этого района предотвратим угрожающую нам катастрофу.

Кроме очевидных вопросов создавшейся обстановки, я пытался осветить Гитлеру перспективы неизбежного дальнейшего развития событий на случай, если мы останемся на «балконе» дуги Дон – Донец. Противник в этом случае получит возможность – в связи с почти полным выводом из строя группы «Б» – наступающими в этом районе крупными силами повернуть на нижний Днепр или на побережье моря, чтобы отрезать весь южный фланг. Я объяснил Гитлеру, что на южном фланге может фактически решиться судьба Восточного фронта… Никак нельзя было рассчитывать, что танкового корпуса СС будет достаточно для того, чтобы предотвратить контрударом этот неизбежный глубокий обход… Всех сил, которые можно было ожидать в качестве немецких подкреплений, не хватило бы, чтобы предотвратить этот удар врага. Было необходимо, следовательно, направить за 1-й танковой армией… сразу же 4-ю армию, чтобы она смогла сорвать к этому времени ещё не начавшийся, но неизбежно надвигавшийся охватывающий манёвр противника между Донцом и Днепром. Только тогда будет возможно восстановить во взаимодействии с подходящими подкреплениями положение на южном крыле Восточного фронта… Без вывода 4-й танковой армии с нижнего Дона это было бы невозможно. Но отвод её с этого участка означал бы необходимость отхода с дуги Дон – Донец на более короткую хорду на Миусе. Нельзя было терять ни одного дня… Я должен был поэтому в этот день получить согласие на оставление восточной части Донбасса до Миуса.

После моего доклада, выслушанного Гитлером совершенно спокойно, разгорелся многочасовой спор по вопросу о Донецком бассейне… У Гитлера не было способности предвидеть далеко, по крайней мере, в оперативной области.

…Он брал аргументы преимущественно из других областей. Сначала он высказал своё, конечно, отрицательное отношение к тому, чтобы добровольно отдавать области, завоёванные нами ценой больших жертв…

Другой аргумент Гитлера, который он всё время мне повторял, сводился к тому, что сокращение фронта, которое я предлагал для высвобождения сил, в такой же степени высвободит и силы противника…

Далее, Гитлер всё время подчёркивал, что если упорно драться за каждый клочок земли и заставить противника продвигаться ценой тяжёлых потерь, то когда-нибудь наступательная сила даже Советской Армии иссякнет. Противник уже два с половиной месяца беспрерывно наступал. У него очень большие потери, его наступательный порыв скоро будет исчерпан. Да и трудности снабжения при увеличивающихся расстояниях от исходных пунктов, видимо, остановят намечаемый им глубокий обходной манёвр.

…Самой веской причиной, которую всё время Гитлер подчёркивал, была, по его мнению, невозможность отдать Донбасс. Он опасался влияния политических последствий, связанных с потерей этого района, важного в военно-экономическом отношении, на позицию Турции. Но, прежде всего, он подчёркивал значение донецкого угля для собственной военной промышленности и значение отсутствия этого фактора для военной экономики противника. Овладение донецким углём дало бы возможность русским поддерживать на настоящем уровне производство танков, орудий и боеприпасов. Моё возражение о том, что советы, несмотря на потерю Донбасса, до сих пор производили достаточно танков и боеприпасов, он пытался опровергнуть тем, что они до этого обладали запасами стали. Но если они не получат донецкий уголь, то им не удастся поддерживать прежнее производство, следовательно, они не смогут проводить большого наступления…

В дискуссии, в которой Гитлер стоял на той точке зрения, что оставление Донбасса – всего или его части – будет означать ощутимую потерю для нашей военной экономики и одновременно решающий выигрыш для русских, а я настаивал на оперативной необходимости выравнивания фронта до Миуса, у меня остался, наконец, только один козырь. Незадолго до моего вылета в Летцен (Гижицко) у меня в штабе был председатель президиума имперского объединения угля Пауль Плейгер. Я его спрашивал о действительном значении Донбасса для нашей военной промышленности и для промышленности противника. Он мне сказал, что владение… той частью Донбасса, которая лежала восточнее Миуса, не имеет решающего значения. Добываемый там уголь негоден ни для коксования, ни для наших паровозов. Этому возражению с точки зрения военной экономики Гитлер ничего уже не мог противопоставить!

Но… он, наконец, сослался на погоду, чтобы, по крайней мере, добиться отсрочки эвакуации войск с дуги Дон – Донец. Действительно, в эти дни необычно рано для южной России период холодов сменился оттепелью… Гитлер красноречиво описывал мне, что, может быть, через несколько дней широкая долина Дона станет непреодолимым препятствием, вследствие чего противник до начала лета не предпримет никакого наступления. С другой стороны, наша 4-я танковая армия по дороге на запад завязнет в грязи…

Но когда я остался при своём мнении и заявил, что я не могу ставить судьбу своей группы армий в зависимость от надежды на преждевременную оттепель, Гитлер, наконец, дал согласие на сокращение восточного участка группы до рубежа Миуса. Наша беседа, включая обсуждение и организационных вопросов, длилась с 17 до 21 часа, то есть 4 часа» [27; 449 – 456].

Итак, Манштейн добился от Гитлера согласия на оставление восточной части Донбасса, т.е. права на реализацию своего плана исправления тяжёлой ситуации на южном крыле германского фронта.

Пока Манштейн 6 февраля добирался до ставки фюрера, пока «ломал копья» в многочасовых дискуссиях с ним, события на фронте развивались своим чередом, причём в не очень благоприятном для группы армий «Дон» направлении.

Утром 6 февраля 35-я гвардейская стрелковая дивизия 1-й гвардейской армии освободила Барвенково [5; 5], [11; 6], [18; 6].

Силы группы генерала М.М. Попова, оборонявшиеся в Краматорске, в этот день перешли в наступление. 4-й гвардейский и 3-й танковые корпуса нанесли удар на Сталино. Противник был отброшен в направлении Дружковки на расстояние в 10 км. Передовые отряды танковых корпусов завязали бои в районе Дружковки, Кондратьевки, Константиновки. Частям 3-го танкового корпуса удалось занять Кондратьевку. Однако в этот момент силами 11-й танковой дивизии немцы нанесли контрудар, и Кондратьевку пришлось оставить. Продвижение двух советских танковых корпусов было остановлено [5; 5], [11; 6].

Ещё менее успешно для советской стороны шли дела в районе Артёмовска, где действовали 10-й танковый корпус и 52-я стрелковая дивизия подвижной группы ЮЗФ. Продвижение на этом направлении окончательно заглохло. Более того, нашим танкистам и пехотинцам приходилось отбивать яростные контратаки частей 3-й, 7-й и 11-й танковых дивизий противника. Части последней именно 6 февраля начали действовать в районе Артёмовск – Константиновка. Как раз с ними и столкнулись танкисты 4-го гвардейского и 3-го танковых корпусов. Для 10-го танкового корпуса основным противником являлась всё-таки 3-я танковая дивизия немцев. Разграничительная линия между ней и 7-й танковой дивизией проходила примерно посередине между железными дорогами на Артемовск и Краматорск, через Рай-Александровку и Часов Яр. Основные силы 11-й танковой дивизии были сдвинуты ближе к Константиновке [18; 6], [19; 381 – 382], [20; 40, 42].

Бои под Артёмовском продолжались до 10 февраля. В сущности, решительный результат в них не был достигнут ни одной из сторон. Немцам ценой немалых усилий удалось лишь задержать продвижение танкового корпуса В.Г. Буркова и частей 52-й стрелковой дивизии к Артёмовску, хотя рассчитывали они явно на большее, судя по брошенным на это направление силам трёх танковых дивизий. Напомню читателю, что никакой русской танковой армады на Артёмовск не двигалось. Все четыре танковых корпуса подвижной группы генерала М.М. Попова были укомплектованы танками на уровне танковых бригад. Так, и в корпусе В.Г. Буркова к началу операции «Скачок» значилось всего 60 боеготовых танков: 41 Т-34, 1 КВ и 18 Т-60 и Т-70. По бригадам эти боевые машины распределялись следующим образом:

178-я тбр – 34 танка (22 Т-34, 12 Т-60 и Т-70);

183-я тбр – 19 танков (все Т-34);

186-я тбр – 7 танков (1 КВ, 6 Т-60 и Т-70) [19; 381 – 382], [20; 39].

10 февраля корпус В.Г. Буркова был отведён от станции Соль к Фёдоровке, т.к. дальнейшее его пребывание в районе станции могло привести к катастрофическим в нём потерям. И без того наиболее укомплектованная танками к началу операции 178-я танковая бригада потеряла большую часть своих боевых машин. Бригада выводилась из боя, а оставшиеся в ней боеготовые танки передавались 183-й танковой бригаде. Сам же 10-й танковый корпус командование фронта решило рокировать на правый фланг наступления, где обозначился более явный успех [5; 5 – 6], [11; 6], [19; 382], [20; 40, 42].

Более успешно складывались дела у 18-го танкового корпуса группы М.М. Попова. 6 февраля совместно с частями 44-й гвардейской стрелковой дивизии он завязал бои непосредственно в Лисичанске. В то же время 41-я и 78-я гвардейские стрелковые дивизии охватывали город с севера и юга. Немцы решили не испытывать судьбу и не ждать, пока войска Красной Армии сомкнут «клещи» за Лисичанском. Опасаясь окружения, оборонявшие Лисичанск части 19-й и 27-й танковых дивизий попытались 6 февраля вырваться из города. Погода им благоприятствовала: бушевала снежная буря, снижавшая видимость почти до нуля. В этих условиях, ориентируясь по компасу, германцы проскочили между советскими войсками, отойдя в расположение 3-й танковой дивизии. Однако бои в Лисичанске продолжались ещё три дня – отчаянно дрался немецкий арьергард, оставленный прикрывать отход основных сил [5; 6], [11; 6 – 7], [20; 38].

Совершенно неожиданный оборот приняли события под Ворошиловградом. Успех 279-й стрелковой дивизии и 2-го гвардейского танкового корпуса не был повторён другими соединениями, штурмующими Ворошиловград. 59-я гвардейская, 243-я стрелковые дивизии и 2-й танковый корпус встретили упорное сопротивление на подступах к городу и не смогли преодолеть вражескую оборону. Более того, 2-й гвардейский танковый корпус отстал от 279-й стрелковой дивизии, будучи задержан противником на рубеже реки Луганчик. В результате над частями, прорвавшимися на южные окраины города, нависла угроза быть отрезанными от основных сил армии. Уже к 8 февраля эта угроза превратилась в реальность. В ночь с 7-го на 8-е число немецкая пехота при поддержке танков и бронетранспортёров нанесла контрудары на ряде участков и оттеснила советские войска, отбив несколько населённых пунктов на подступах к Ворошиловграду и перерезав коммуникации 279-й стрелковой дивизии, дравшейся на южных окраинах города. После этого целых три дня бойцы этого соединения сражались фактически в окружении [11; 9 – 10], [18; 20].

Во второй половине 7 февраля после дневной передышки возобновили наступление соединения 6-й армии. Противник, прикрываясь арьергардными частями перед войсками правого фланга армии, начал отход в общем направлении на Харьков. Мы помним, что советским войскам здесь противостояли войска крайнего правого фланга группы Ланца – 298-я и 320-я пехотные дивизии. В районе крупного села Андреевка (20 км юго-восточнее Змиева), превращённого в сильный опорный пункт, немцами была предпринята попытка задержать наступление. Туда же, к Змиеву, пытались прорваться части 320-й пехотной дивизии, защищавшие Балаклею и попавшие в окружение в 5 – 7 км восточнее её. В этих условиях Ф.М. Харитонов приказал ускорить ликвидацию окружённого под Балаклеей противника, не допуская его к Змиеву. Эту задачу выполняли в основном войска 267-й и отчасти 172-й стрелковых дивизий. Основные силы последней, а также 6-я и 350-я стрелковые дивизии и 106-я стрелковая бригада наступали на андреевский рубеж немцев [5; 6], [11; 7], [18; 5].

8 февраля после ожесточённых боёв 106-я сбр овладела рядом населённых пунктов на Андреевском рубеже, а 9 февраля заняла и саму Андреевку. В эти два дня окружённые под Балаклеей немецкие части были в основном уничтожены. 172-я стрелковая дивизия развивала наступление на Змиев. Передовые отряды 6-й армии перерезали железную дорогу Харьков – Лозовая в районе Краснопавловки [5; 6], [11; 7]. Надо заметить, что 6-я армия и взаимодействующий с ней правый фланг 1-й гвардейской армии (35-я гвардейская стрелковая дивизия) продвинулись далеко вперёд, значительно опережая в своём продвижении остальные силы Юго-Западного фронта. Линия фронта в полосе наступления войск Н.Ф. Ватутина обретала выдающийся на севере в западном направлении «балкон».

7 февраля командующий Юго-Западным фронтом в специальной директиве отметил успешные действия соединений 4-го гвардейского стрелкового корпуса (35-я и 41-я гвардейские и 195-я стрелковые дивизии) и объявил его личному составу благодарность. Одновременно он приказал войскам 1-й гвардейской армии решительными действиями сломить сопротивление противника и во взаимодействии с подвижной группой фронта (т.е. группой генерала М.М. Попова) занять Славянск, Константиновку и Артёмовск. В дальнейшем войскам ставилась задача овладеть районом Лозовая – Красноармейск и выйти на рубеж река Орелька (25 км северо-западнее Лозовой) – Славянка – Ново-Троицкое (15 км юго-западнее Красноармейска). Частью сил армия должна была содействовать войскам 3-й гвардейской армии в освобождении Ворошиловграда [18; 7].

По сути, директивой Н.Ф. Ватутин стремился «подтянуть» фронт 1-й гвардейской армии к фронту значительно вырвавшейся вперёд 6-й армии. Обращённый к западу «балкон» должен был увеличиться в южном направлении, но тем не менее так и остаться «балконом», т.к. войска 3-й гвардейской и 5-й танковой армий дрались значительно юго-восточнее той линии, на которую должна была выйти армия В.И. Кузнецова согласно приказу командующего фронтом.

Наибольшего успеха в выполнении указанной директивы добилась 35-я гвардейская стрелковая дивизия. Взаимодействуя с частями 6-й армии, она в высоком темпе продвигалась к Лозовой. Передовой отряд дивизии под командованием капитана В. Евлашева взорвал железнодорожные линии, идущие от Лозовой на Славянск, Павлоград, Красноград и Харьков. В результате этого эвакуация противника или подход подкреплений к нему по железной дороге стали невозможны [18; 7].

10 февраля части 35-й гвардейской стрелковой дивизии ворвались на северную окраину Лозовой, а 11 февраля после упорных уличных боёв полностью освободили этот город и крупный железнодорожный узел. Взятие Лозовой нарушало связь между харьковской и донбасской группировками немцев [5; 7], [18; 7].

Славянск, северо-восточные окраины которого были под контролем частей 195-й стрелковой дивизии уже 2 февраля, к 8 февраля всё ещё удерживался немцами. Выбить немцев из города войска 195-й и 57-й гвардейской стрелковых дивизий так и не смогли. Объясняется это тем, что немецкое командование во что бы то ни стало хотело удержать Славянск, а потому постоянно подбрасывало защитникам города весьма крупные подкрепления. Две же советские дивизии, численный состав которых был весьма далёк от штатного, подкреплений не получали. Наращивая свои силы под Славянском, германское командование 8 – 9 февраля предпринимало неоднократные попытки выбить советские войска с северо-восточных окраин города. Отбив атаки противника, советские стрелковые части переходили в контратаки, стремясь овладеть Славянском, но сил у них для этого явно не хватало [5; 6], [11; 7], [18; 7].

Советским войскам удалось несколько развить 8 – 9 февраля свой успех под Лисичанском: 41-я гвардейская стрелковая дивизия сбила с позиций части 19-й танковой дивизии немцев, окопавшиеся юго-западнее Лисичанска, и фронт сместился ещё на 10 км к югу от города [11; 7].

Поскольку дела под Лисичанском шли более или менее удовлетворительно, а войск под Славянском было недостаточно, то командование фронтом приняло 9 февраля решение перебросить под Славянск 41-ю гвардейскую стрелковую дивизию и 18-й танковый корпус [11; 7].

Под Краматорском тоже не удалось выполнить приказ Н.Ф. Ватутина от 7 февраля о дальнейшем наступлении. Более того, 4-й гвардейский и 3-й танковые корпуса сами 8 – 9 февраля отражали многочисленные атаки противника. Сначала с юга по ним нанесли удар части 11-й танковой дивизии, а затем с севера и востока – 7-я и 3-я танковые дивизии. Тяжёлые бои шли в районах населённых пунктов Красногорка, Соцгородок, Шабельковка, Ясная Поляна, Меловая Гора [5; 6], [11; 7], [18; 7].

9 февраля Манштейн в треугольнике Барвенково – Краматорск – Красноармейское произвёл перегруппировку своих сил, которая оказалась роковой. Моторизованная дивизия СС «Викинг», удерживавшая позиции в районе Сергеевки западнее Краматорска, передавала их 333-й пехотной дивизии, а сама выдвигалась в район Красноармейского [5; 6 – 7], [11; 7]. Чем был вызван этот шаг Манштейна? Приходится полагать, что Красноармейское было вполне очевидной целью советских войск, действующих как в районе Краматорска, так и в районе Славянска. И командующий группы армий «Дон» посчитал необходимым усилить оборону этого важного узла коммуникаций. С другой стороны, Манштейн, удлиняя на 20 – 25 км фланг 333-й пехотной дивизии, боевые порядки которой и без того были весьма и весьма растянуты, полагался, видимо, несколько условно говоря, на тех самых «русских генералов Грязь и Мороз», которые должны были, по его мнению, действовать на сей раз против своих же, русских. Если более конкретно, то местность в системе рек Самара и Казённый (у Манштейна в мемуарах – Кривой [27; 458 – 459]) Торец была сильно пересечённой, изобиловала оврагами. Всё это осложнялось глубоким снежным покровом. Поэтому Манштейн пошёл на риск, думая, очевидно, что для русских танковых «армад» местность будет непроходима, русскую же пехоту 333-я пехотная дивизия сможет сдержать. Манштейн умел рисковать, но риск его частенько граничил с авантюризмом. А тут уж, как повезёт – когда выигрываешь (как в Крыму в мае 1942 года), а когда можешь и проиграть: не всё коту масленица. На сей раз – не повезло. Подробнее об этом чуть ниже. Сейчас же скажу, что Манштейн не был бы Манштейном, если бы не переложил в мемуарах этот свой промах на чужие плечи. Он утверждает, что в создавшейся ситуации было виновно командование 1-й танковой армии, которое, планируя контрудары против сил русских у Славянска, сочло местность в долине Казённого Торца недоступной для своих танков, а потому повело наступление на русских под Славянском совсем не там и не так, а «почти фронтально» [27; 459]. Таким образом, немецких танковых сил в указанном районе не оказалось, а русские… А вот тут не могу удержаться от того, чтобы не процитировать воспоминания бывшего командующего группы армий «Дон» (правда, убегая немного вперёд нашего изложения событий):

«…А вот противник со своей стороны в ночь на 11 февраля прорвался крупными танковыми силами через якобы непроходимую местность западнее Кривого Торца до Гришино. Этот эпизод ещё раз показал, что западные понятия о непроходимости местности для русских имеют лишь ограниченное значение. Широкие гусеницы их танков значительно облегчали преодоление препятствий, которыми являлись для наших танков грязь или глубокий снег» [27; 459].

Словом, и воюя успешно, русские, по западным меркам, воюют неправильно. И гусеницы у их танков не по «евростандарту», и грязь со снегом опять же…

О состоянии дел на артёмовском направлении к 10 февраля выше уже говорилось: наступление там окончательно заглохло. Советские войска под Станцией Соль даже не атаковали, а сами отражали удары превосходящих сил противника, что, в конечном итоге, привело к отступлению 10-го танкового корпуса (по приказу командования фронта) из указанного района.

Не менее драматично развивались 8 – 9 февраля события под Ворошиловградом. Чтобы оказать помощь частям 279-й стрелковой дивизии, блокированным на южных окраинах города, генерал Д.Д. Лелюшенко решил ввести в бой свой последний подвижный резерв – 8-й кавалерийский корпус в составе 21, 55-й и 112-й кавалерийских дивизий. Но боевые возможности этого корпуса были ограничены. Дело в том, что до момента выдвижения к Ворошиловграду корпус находился в непрерывных боях с 19 ноября 1942 года. Его укомплектованность бойцами составляла всего 45% от штатной, лошадьми – 35% (кавкорпус!), артиллерией и пулемётами – 30 – 40%, автоматами – 25 – 40% [5; 8 – 9], [11; 10]. Поэтому Д.Д. Лелюшенко для усиления придал кавалеристам один зенитно-артиллерийский полк, батарею истребительно-противотанкового полка и отдельный гвардейский миномётный дивизион [5; 9], [11; 10], [18; 20].

Корпусу ставилась задача после пробития «коридора» к 279-й стрелковой дивизии во взаимодействии с ней и 2-м гвардейским танковым корпусом овладеть Ворошиловградом. Затем корпус должен был наступать на Дебальцево для соединения в его районе с войсками 1-й гвардейской армии.

В течение двух дней (8 – 9 февраля) 8-й кавкорпус безуспешно пытался пробить брешь во вражеской обороне. Действия кавалеристов не были поддержаны танками – 2-й гвардейский танковый корпус сам вёл ожесточённый бой с противником. Не оказала никакой помощи и наша авиация – части корпуса, сражавшиеся с двумя пехотными дивизиями немцев, подвергались постоянным бомбардировкам с воздуха, которым советские истребители практически не препятствовали. От воздействия вражеской авиации корпус нёс значительные потери [5; 9], [11; 10], [18; 20].

Только в ночь с 9 на 10 февраля конники 21-й кавдивизии прорвались наконец-то к городу. Части кавдивизии оказались тут же втянутыми в ожесточённые уличные бои.

К 10 февраля к Ворошиловграду подошла, прорвав оборонительный рубеж немцев, 59-я стрелковая дивизия. Её части овладели северо-восточной окраиной города.

В течение 10 февраля 279-я стрелковая дивизия совместно с кавалеристами 8-го кавкорпуса предприняла несколько атак на южной и юго-западной окраинах Ворошиловграда. Но все попытки овладеть городом оказались безуспешными. В этих условиях командующий 3-й гвардейской армией принял решение вывести 8-й кавалерийский корпус из города и использовать это подвижное соединение для решения тех задач, для решения которых он и был предназначен – корпусу ставилась задача наступать на Дебальцево и овладеть этим городом к исходу 12 февраля. Намечавшееся соединение в районе Дебальцево с войсками 1-й гвардейской армии перерезало важнейшие коммуникации немецких войск в Донбассе [5; 9], [11; 10], [18; 20].

9 февраля под влиянием событий как на фронте группы армий «Б» (взятие советскими войсками Курска и Белгорода и их успешное наступление на Харьков), так и на фронте своей группы армий Манштейн направил телеграмму в ОКХ генералу Цейтцлеру, в которой указывал, что в таких условиях группа армий «Дон» «не сможет долго обеспечивать собственными силами… безопасность своих коммуникаций», так как складывающаяся обстановка даёт возможность противнику «осуществить глубокий обходной манёвр через Днепр выше Днепропетровска» [27; 457]. Поэтому Манштейн требовал от Цейтцлера «сосредоточения новой армии силой не менее 5 – 6 дивизий в течение двух недель в районе севернее Днепропетровска, а также сосредоточения ещё одной армии за фронтом 2-й армии, то есть в районе западнее Курска, для нанесения удара на юг» [27; 457– 458].

Далее в телеграмме командующий группы армий «Дон» отмечал, что «частичное прибытие отдельных дивизий медленными темпами, как это было до сих пор» не соответствует «требованиям обстановки» [27; 458].

Цейтцлер обещал Манштейну «существенную помощь. Он надеялся снять… 6 дивизий с фронта групп «Центр» и «Север» и более быстрыми темпами, чем это было до сих пор, перебросить их» в распоряжение Манштейна [27; 458]. Предполагался ежедневный подход около 37 воинских эшелонов, что означало прибытие по одной из обещанных Цейтцлером дивизий примерно в два дня [27; 458].

Надо заметить, что как ни прибедняется Манштейн в своих мемуарах, но всё-таки помощь к нему и до 9-го числа поступала довольно интенсивно. Во многом именно подкрепления, пребывающие в район Артёмовска, Константиновки, Лозовой и Красноармейского, позволяли немцам сдерживать советское наступление на артёмовском и Краматорском направлениях [18; 7].

Выше уже отмечалось, что командующий группы армий «Дон» допустил 9 февраля просчёт, произведя перегруппировку мотодивизии СС «Викинг» под Красноармейское и ослабив тем самым правый фланг 333-й пехотной дивизии. Н.Ф. Ватутин тут же «схватил его за руку». Он принимает решение вывести из боя танковые корпуса группы М.М. Попова на участке между Славянском и Лисичанском, сменив их стрелковыми соединениями, и бросить их через наиболее слабо защищённое место в построении немецких войск в указанном районе, т.е. через долины рекСамара и Казённый Торец на Красноармейское.

Как отмечает современный российский военный историк А. Исаев, если «бои за Харьков носили в значительной степени характер сражения за объект политического значения», то «развернувшееся в полосе Юго-Западного фронта сражение за Красноармейское было поединком за обладавший вполне зримым военным значением узел коммуникаций» [20; 76].

Командующий подвижной группой фронта генерал М.М. Попов отвёл роль лидирующего в намечающемся ударе 4-му гвардейскому танковому корпусу генерала П.П. Полубоярова.

Как говорится, ирония судьбы. Корпусу П.П. Полубоярова, согласно первоначальному плану Ворошиловградской наступательной операции, отводилась роль резерва подвижной группы фронта. Однако уже с первых дней наступления корпус занял в нём лидирующее положение. И вот сейчас, в броске к Красноармейскому, ему снова предстояло быть на острие удара.

В 6.00 10 февраля М.М. Попов доводит до П.П. Полубоярова следующий приказ:

«1. Противник начал отход из района Ростов и нижнего течения реки Сев. Донец в западном направлении.

2. Фронтовая подвижная группа имеет задачей отрезать пути отхода противника, для чего 11.2. овладевает Красноармейское, очищает от противника гор. Славянск и прочно удерживает за собой Краматорская.

В дальнейшем, по овладении районом Артёмовск, Константиновка, перегруппировывает силы к району Красноармейское, наносит удар на Волноваха и частью сил на Сталино.

ПРИКАЗЫВАЮ:

а) Командиру 4 гв. тк генерал-майору Полубоярову с приданными 9 Тбр и 7 Остр. Бр. (отдельной лыжнострелковой бригадой – И.Д.) 11.2. овладеть Красноармейское и организовать круговую оборону на путях отхода противника, ни в коем случае не допуская его отхода на запад.

По овладении Красноармейское один лыжный батальон выбросить на ст. Волноваха с задачей – внезапным налётом овладеть станцией, разрушить технические сооружения и привести станцию в негодность, задержать для эксплуатации на срок 10 – 15 суток» [20; 76 – 77].

Свои позиции в Краматорске корпус передавал 3-му танковому корпусу [18; 11], [19; 399], [20; 78].

Прежде всего по тексту этого приказа сразу видно, что 4-му гвардейскому танковому корпусу ставилась задача, подобная той, которую он решал чуть более недели назад, совершая бросок к Краматорску. Сейчас подобный бросок он должен был совершить к Красноармейскому и, овладев городом, так же удерживать его до подхода остальных сил фронта, не допуская отхода противника через Красноармейское на запад. Сверх того, часть сил приданной корпусу лыжной бригады (один батальон) выдвигалась от Красноармейского к станции Волноваха, захватывала её и выводила из строя, делая непригодной для использования в качестве транспортного узла. Цель этого также ясна: лишить противника возможности отступать по железнодорожным путям, проходящим через эту узловую станцию.

И вот тут сразу возникает вопрос: почему советское командование (ясно, что М.М. Попов подобный приказ издавал, руководствуясь директивами командования Юго-Западного фронта) решило, что противник собирается отступать на запад? В этой связи очень интересен 1-й пункт приказа, говорящий об отходе немцев от Ростова в западном направлении. Заметим, приказ ставил задачу овладения Красноармейским и Волновахой не просто как узлами коммуникаций в ближнем тылу противника, что, безусловно, содействовало бы наступлению войск фронта, а именно как транспортными пунктами, через которые противник отходит на запад. Другими словами, данный захват не просто рвал вражеские коммуникации, он перекрывал пути отступления врага.

Здесь необходимо остановиться в хронологическом изложении событий и вернуться буквально на несколько часов назад.

* * *

«Ножки» у рассмотренного приказа М.М. Попова «растут из» доклада № 01583, который в 23 часа 10 минут 9 февраля 1943 года Н.Ф. Ватутин направил в Ставку ВГК. Вот его текст:

«Докладываю: 1. По имеющимся данным, противник начал отход из района Ростов, Шахты в западном и северо-западном направлениях. Почувствовав смертельную угрозу со стороны группы Попова, противник сейчас основные свои усилия сосредоточил против группы Попова и центра армии Кузнецова с одной стороны и оказывает упорное сопротивление против армии Лелюшенко. На фронте Константиновка, Артёмовск, им. Кагановича установлены части 6, 7, 11, 19, 27 и 3 тд противника. К району Константиновка и Барвенково противник подтягивает, видимо, до двух пд.

Против армии Лелюшенко дополнительно установлены в районе Краснодона части 23 тд противника и вновь подошедшие из Франции 335 и 302 пд. Основные усилия авиации противника также сосредоточены против группы Попова.

2. В этих условиях я решил охватывать и резать путь противника западнее Сталино, продолжать всё время выдвижение на запад и юго-запад своего правого фланга и одновременно в самом срочном порядке подготовить сильную подвижную группу для более глубокого удара из района Краснопавловка, Лозовая в направлении Павлоград, Синельниково, Запорожье, Мелитополь с целью отрезать противника от переправ через р. Днепр и не допустить его отхода на запад. Одновременно на правом фланге выходить в район Полтава, Кременчуг, Днепропетровск и обязательно стремиться захватить плацдарм на западном берегу р. Днепр на фронте Кременчуг, Кривой Рог, Каховка.

На левом фланге, по выходе подвижной группы в район Мелитополя, иметь в виду быстро усилить её, стремительно выйти на нижнее течение р. Днепр и захватить плацдарм в Крыму южнее Перекопа и Чонгара.

Для этого: а) группой Попова совместно с 1-й гв. армией к исходу 11.02.1943 г. овладеть Красноармейским, Константиновкой и Артёмовском и очистить от противника Славянск. В дальнейшем силами группы Попова, перегруппировав их ближе к Красноармейскому, охватить район Сталино и частью сил захватить Волноваху. Одновременно левым флангом армии Кузнецова наносить удар на Сталино через Горловку и Макеевку, а частью сил армии Лелюшенко – с востока на Сталино.

В последующем войсками группы Попова захватить Мариуполь.

Группа Попова уже сейчас усилена одной тбр (девятая) и одной лыжной бригадой. 10.02. в её состав подойдёт ещё одна тбр (тринадцатая), а 12.02.1943 г. подойдут ещё две лыжные бригады и, возможно, успеют подойти на пополнение 152 танка.

Из состава армии Кузнецова в указанных выше боях совместно с группой Попова будут действовать пять стр. дивизий со средствами усиления;

б) 6 А – Харитонова, которая уже сейчас ведёт бои на линии ж. д. Харьков – Лозовая, к исходу 11.02.1943 г. выходит на рубеж р. Орел и овладевает Лозовой, и далее будет наступать в общем направлении на Красноград с тем, чтобы выйти в район Полтава, Кременчуг, Днепропетровск. 6-я армия будет усилена не менее как двумя дивизиями из числа подходящих дивизий по ж. д. и одной артдивизией РГК;

в) 1-я гв. армия совместно с группой Попова к 11.02.1943 г. овладевает районами Славянска, Константиновки, Артёмовска и выдвигает часть сил на фронт (иск.) Лозовая, Красноармейское. В дальнейшем меньшей частью сил совместно с группой Попова и 3-й гв. армией овладевает районом Сталино. Остальными силами выходит на фронт Днепропетровск, Запорожье, Васильевка и овладевает плацдармом на западном берегу р. Днепр;

г) 3-я гв. армия – Лелюшенко к утру 10.02.1943 г. овладевает районом Ворошиловграда и далее стремительно наступает в направлении Чистяково, Волноваха и частью сил участвует в овладении районом Сталино. В дальнейшем будет двигаться на запад в зависимости от обстановки;

д) 5 ТА (в составе пяти очень малочисленных дивизий) будет преследовать противника в направлении Каменск, Куйбышево и далее намечается к выводу в резерв фронта;

е) главнейшую роль должна сыграть вновь создаваемая мною подвижная группа в составе: 1 гв. тк, 25 тк, 1 гв. кк, четырёх полков иптап, одной дивизии ПВО и 4 гв. ск из состава 1-й гвардейской армии, – показавших наибольшую мобильность и втянутость в поход. Командование группой возлагаю на генерал-лейтенанта Харитонова, а временное командование 6-й армией будет возложено на его заместителя генерал-майора Фирсова.

Группа ориентировочно к исходу 16.02.1943 г. будет сосредоточена в районе Краснопавловка, Лозовая с задачей нанести удар в направлении Павлоград, Синельниково, Запорожье, Мелитополь.

Начало наступления этой группы – 17.02.1943 г. выход в район Мелитополя – ориентировочно к исходу 22.02.1943 г.;

ж) подходящие семь стрелковых дивизий будут форсированно выдвигаться за правым флангом фронта, причём две головные дивизии будут включены в 6-ю армию;

з) в ходе операции будут выведены в резерв фронта в район Купянска не менее трёх танковых корпусов и одного кк (восьмой) для срочного доукомплектования.

Прошу: 1. Утвердить предлагаемый план действий.

2. Кроме отпущенных Вами фронту средств усиления (одна артдивизия РГК, одна дивизия ПВО, истребительный авиакорпус, бомбардировщики) дополнительно дать фронту три полка РС М-13.

3. Отпустить танки полностью для пополнения трёх танковых корпусов.

ФЁДОРОВ

(условная фамилия Н.Ф. Ватутина – И.Д.)

ФОМИН

(условная фамилия генерал-лейтенанта А.С. Желтова – члена Военного совета Юго-Западного фронта – И.Д.)

ИВАНОВ

(генерал-лейтенант, начальник штаба Юго-Западного фронта – И.Д.)»

[37; 277 – 278].

Документ процитирован полностью, без купюр.

Об этом плане Н.Ф. Ватутина необходимо подробно поговорить.

Во-первых, читатель теперь ясно видит, что задача, которую ставил 4-му гвардейскому танковому корпусу М.М. Попов, была лишь небольшой частью гораздо более грандиозного замысла.

Именно из 1-го пункта доклада № 01583 командующего Юго-Западным фронтом в Ставку ВГК формулировка об отходе противника от Ростова в западном направлении «перекочевала» в пункт 1-й приказа генерала М.М. Попова генералу П.П. Полубоярову. Конечно, «перекочевала» не напрямую. Безусловно, Н.Ф. Ватутин не доводил до сведения М.М. Попова свой доклад Верховному Главнокомандующему. Просто приказ, который он отдавал М.М. Попову, содержал отдельные положения указанного доклада в той его части, которая относилась к действиям подвижной группы.

Во-вторых, доклад от 9 февраля явился планом той самой операции, возможность проведения которой оговаривалась ещё в докладе Н.Ф. Ватутина в Ставку ВГК от 20 января 1943 года, представлявшем собой план Ворошиловградской наступательной операции. Напомню, что уже тогда Н.Ф. Ватутин после разгрома немцев в Донбассе планировал до конца зимнего периода выход на рубеж Ахтырка, Полтава, Переволочна, Днепропетровск, Запорожье, Мелитополь, а при благоприятных условиях также захват района Каховка, Херсон, Перекоп, Геническ и блокирование вражеских сил в Крыму [37; 272]. И, казалось бы, появление доклада № 01583 от 9 февраля 1943 года вполне логично. Но вот цели, поставленные в плане Ворошиловградской операции, достигнуты были далеко не полностью. Только войска правого фланга Юго-Западного фронта (6-я армия и правый фланг 1-й гвардейской армии) стояли к 9-му числу даже дальше определённых им рубежей (правда, рубежи в плане определялись на 5 февраля). Ни основные силы 1-й гвардейской армии, ни 3-я гвардейская, ни 5-я танковая армии, ни подвижная группа М.М. Попова поставленных задач не выполнили. 3-я гвардейская армия топталась под Ворошиловградом и была очень далеко от определённого ей рубежа Левшино, Красноармейское, Кураковка. Более того, спустя одиннадцать дней операции армия Д.Д. Лелюшенко не достигла даже Дебальцево, Макеевки и Сталино, где должна была быть, согласно плану, на третий – четвёртый день операции. Не менее удалена от Сталино оказалась и подвижная группа фронта под командованием генерала М.М. Попова, которая в районе этого города, по плану, соединялась с войсками Д.Д. Лелюшенко, окружая и совместно с последними уничтожая донбасскую группировку противника. А уж до Мариуполя, где группа М.М. Попова должна была оказаться на седьмой день операции, было как до Луны пешком. Очень далеко от фронта Кураковка, Волноваха сражалась 9 февраля 5-я танковая армия.

И тем не менее Н.Ф. Ватутин направляет в Ставку ВГК план новой операции, содержащий просто-таки грандиозные замыслы. Что это? Авантюризм? Прожектёрство? Желание выслужиться перед «начальством»? Неужели Н.Ф. Ватутин заслуживает имени «Генерал “Вперёд!”» в негативном (в отличие от Скобелева и Гурко) смысле? Не будем торопиться с подобными выводами.

Прежде всего заметим, что войска правого фланга Юго-Западного фронта действительно добились довольно внушительных успехов. Действовать им приходилось против крайнего правого фланга группы Ланца (две пехотные дивизии – 298-я и 320-я) и на стыке полосы этой группы с полосой группы армий «Дон». Участок был весьма уязвимым. Потому-то и результаты наступления были лучшими по Юго-Западному фронту. Но при этом открывались и дальнейшие заманчивые перспективы. Неслучайно глубокие охватывающие броски к Днепру Н.Ф. Ватутин планировал именно с правого фланга: новая подвижная группа под командованием Ф.М. Харитонова наносила удар с фронта Краснопавловка, Лозовая на Павлоград, Синельниково, Запорожье и Мелитополь, а 6-я армия била через Полтаву на Кременчуг и Днепропетровск. Именно лидирующий доселе в операции правый фланг фронта становился основным, выполнял наиболее важную задачу.

Далее. Немцы ведь и в самом деле отступали от Ростова в западном и северо-западном направлениях.

И вот с этим фактом связано как раз ещё одно обстоятельство.

В современной литературе по вопросу можно встретить очень легковесные, на мой взгляд, обвинения в адрес Н.Ф. Ватутина и Ставки ВГК в ошибке, совершённой ими в оценке намерений немцев в первой половине февраля 1943 года, – советское командование полагало, что немцы спешно отходят за Днепр, а они лишь перегруппировывались для нанесения контрудара.

Слов нет. Ошибка была. И она была, если можно так выразиться, многослойной.

Выше уже говорилось о глобальной недооценке сил противника и его способности к сопротивлению на южном крыле советско-германского фронта, которая имела место в деятельности и Верховного советского командования, и командования южных фронтов. Но эта ошибка не вела автоматически к поражению, неудаче. Оценку можно было скорректировать и на этой основе скорректировать и свои действия.

То, что доклад Н.Ф. Ватутина № 01583 от 9 февраля 1943 года содержал предположение о том, что немцы хотят отступить за Днепр, – было вторым слоем ошибки. И Н.Ф. Ватутина в этом ошибочном мнении поддержали и Ставка ВГК, и Генштаб. Однако надо подчеркнуть, что все основания у Н.Ф. Ватутина 9-го числа для подобной ошибки были. И меня поражают фразочки типа: «Поразительная ошибка!» – которые можно встретить в писаниях некоторых современных авторов [43; 3].

Господа, вас бы, наверное, не так поражала эта ошибка командующего Юго-Западным фронтом, если бы вы, как и положено историкам, рассмотрели все обстоятельства, в которых он делал подобные выводы в своём докладе от 9 февраля.

А они, эти обстоятельства, были следующими.

6 февраля, как мы помним, Манштейн добился от Гитлера разрешения на эвакуацию восточной части Донбасса. 7 февраля, прибыв в свой штаб в Сталино, он тут же отдал приказ об отходе за Дон. 4-я танковая армия перебрасывалась на западный фланг группы. Ряд дивизий передислоцировались под Константиновку и Красноармейское. Группа Голлидта получила приказ отходить за реку Миус [13; 162], [27; 457]. К 9 февраля указанные переброски войск шли полным ходом. Разведка фронта верно зафиксировала отход немцев из района Ростова и Шахт на запад и северо-запад. В данном случае упрёки в её адрес несостоятельны [43; 3].

Вопрос заключался в том, как расценивать отход противника. Н.Ф. Ватутин (а вслед за ним и Ставка ВГК) расценил его как намерение отхода за Днепр. Ошибка? Да. Но, повторяю, для неё у командующего ЮЗФ были фактические основания. Винить его в этой ошибке, конечно, можно. Но вопрос: а кто бы на его месте не ошибся?

К тому же и данная ошибка ещё не вела фатально к разгрому. Всё ещё можно было исправить, если бы вовремя ошибку разглядеть. Но и спустя несколько дней, когда намерения немцев обозначились довольно чётко, Н.Ф. Ватутин не увидел (или не захотел увидеть?) своей оплошности. И вот тут уже можно обвинять его в близорукости, в безоглядном наступлении, недоучёте (или неучёте вообще) действий противника. Это будет третий слой ошибки, который в конечном итоге и приведёт к трагедии. Но об этом в своё время.

Пока же любопытно следующее обстоятельство. Ряд современных авторов просто-таки «упиваются Манштейном», не побоюсь подобного выражения. Всё-то он у них предвидит, всё-то просчитывает на много ходов вперёд. Умело расставляет ловушки для русских генералов, в которые те неизменно попадаются. Вот, например, как излагается дело в интернет-статье «Стратегические ошибки советского командования (февраль – март 1943 г.)»:

«…Не допустить отступления противника к Днепропетровску и Запорожью, отбросить его обратно в Крым, перекрыть подходы к Крымскому полуострову и отрезать южную группу немецко-фашистских войск. Рискованное предприятие. Сталин решил пойти на этот риск, Манштейн рассчитывал, что он сделает это (выделено мной – И.Д.)» [43; 3].

Между тем то, что предпринимал Манштейн в Донбассе и под Харьковом в феврале – марте 1943 года, было чистейшей воды импровизацией, в успешном исходе которой он отнюдь не был уверен. Никто не отказывает Манштейну в полководческом таланте и в умении просчитывать ходы (свои и противника), но надо признать, что его действия в описываемых событиях носили во многом вынужденный характер, а не представляли собой хитрую многоходовую комбинацию, которую командующий группы армий «Дон» («Юг») проводил, как шахматист, хладнокровно заманивая противника в ловушку.

Что касается мнения самого Манштейна о ситуации, то оно во многом совпало с мнением Н.Ф. Ватутина. «После того как вследствие упрямого нежелания Гитлера отказаться от Сталинграда, – пишет Манштейн в мемуарах, – обстановка стала угрожающей, после того как была потеряна всякая надежда на спасение 6-й армии, германское Главное командование могло избрать ещё один путь. Оставив занятую в ходе летней кампании территорию (которую всё равно нельзя было удержать), можно было бы тяжёлый кризис использовать для победы! Для этого надо было организованно отвести войска групп армий «А» и «Дон» из выступающей далеко на восток дуги фронта за нижний Дон и Донец и далее за нижний Днепр (выделено мной – И.Д.).

Одновременно надо было бы сосредоточить, например, в районе Харькова, все имеющиеся в распоряжении командования силы, включая и дивизии обеих групп армий, высвобождаемые в результате сокращения линии фронта. Эта группировка получила бы задачу ударить во фланг силам противника, преследующим отходящие группы армий или стремящимся отрезать им путь к переправам через Днепр. Таким образом, был бы совершён переход от отступательной операции большого масштаба к обходной операции, в которой немецкие войска преследовали бы цель прижать противника к морю и там уничтожить.

Командование группы армий предложило это решение ОКХ, когда была потеряна надежда на освобождение 6-й армии из окружения, когда к тому же стала ясна шаткость положения группы «А» на Кавказе, и когда начала вырисовываться опасность отсечения всего южного крыла вследствие прорыва противника на фронте итальянской армии.

Но не в характере Гитлера было соглашаться с решением, которое, прежде всего, требовало отказа от достижений летней кампании…» [27; 414].

Итак, отвод значительных сил южного крыла германской армии за нижнее течение Днепра Манштейн не позже начала января 1943 года предлагал своему главному командованию. Гитлер ответил отказом.

В самом начале февраля командующий группы армий «Дон» ещё раз напоминает ОКХ и Гитлеру о предпочтительности отвода войск за нижнее течение Днепра:

«Успеха наступления – если об этом вообще можно было думать (очень характерная фраза, которая ясно показывает, что Манштейн в тот момент ни в чём не был уверен и никуда русских генералов не заманивал – И.Д.) – можно было достичь в том случае, если бы удалось увести за собой противника на южном фланге на запад за нижнее течение Днепра (выделено мной – И.Д.). Тогда можно было наступать из района Харькова крупными силами, которые могли бы разбить русских на стыке между их фронтами, чтобы затем повернуть на юг и окружить противника у Азовского моря.

Гитлер, однако, не был, казалось, склонен соглашаться с этими мыслями» [27; 446].

Таким образом, для Манштейна отход войск за нижнее течение Днепра – лучшее решение для преодоления кризиса на южном крыле германской армии. Да, конечно, предлагал он подобное отступление не из чисто оборонительных соображений, а, наоборот, считая его одним из шагов для проведения грандиозной операции по окружению войск ряда южных советских фронтов. Однако последнее обстоятельство не отменяет того факта, что отход за Днепр Манштейном планировался. И, в сущности, Н.Ф. Ватутин угадал ход мыслей своего оппонента.

А в том, что указанный план Манштейном не стал претворяться в жизнь, виноват один-единственный человек – Гитлер. Именно его упорное нежелание отдавать уже захваченные территории привело к тому, что командующий группы армий «Дон» обошёлся без отхода за Днепр. Крутился-вертелся, но в конечном итоге – обошёлся. И тут нельзя оспорить, что «лишь решительные, порою – нестандартные меры с немецкой стороны (читай – со стороны Манштейна и его штаба – И.Д.) могли позволить последней удержать ситуацию между Доном и Днепром под контролем» [11; 8].

Итак, 9 февраля у командующего Юго-Западным фронтом были все основания подавать в Ставку ВГК подобный план действий войск фронта.

Но что же Ставка, Генштаб? Оценка намерений немцев в этих высших командных инстанциях Красной Армии совпала с мнением Н.Ф. Ватутина. Отчасти здесь свою роль сыграла та самая недооценка сил противника, о которой уже неоднократно говорилось выше. Ведь эта недооценка была присуща не только Н.Ф. Ватутину и Ф.И. Голикову. С.М. Штеменко указывал, что и в Ставке ВГК, и в Генштабе также совершили подобную ошибку. Что же касается конкретной ситуации в Донбассе и южнее Харькова в первой половине февраля 1943 года, то тут на Верховного Главнокомандующего, работников Генштаба большое влияние оказывала именно позиция Н.Ф. Ватутина, его взгляд на ситуацию. «Личное мнение Н.Ф. Ватутина, – пишет С.М. Штеменко, – высоко котировалось в Генштабе и, конечно, оказало большое влияние на формирование здесь замысла операции советских войск в Донбассе. Все ведь мы хорошо знали Николая Фёдоровича и не без оснований считали его одарённым в военном отношении, своеобразным оператором-романтиком» [48; 94].

И тем не менее Ставка ВГК несколько осадила «романтические порывы» командующего Юго-Западным фронтом, не скорректировав, однако, в его плане главной идеи: противник стремится к отступлению, надо отрезать ему пути отхода. Ранним утром 11 февраля (в 04 часа 05 минут) в адрес Н.Ф. Ватутина была направлена директива № 30044 «О задачах по недопущению отхода донбасской группировки противника за Днепр»:

«Вместо предложенного вами плана операции лучше было бы принять другой план – с ограниченными, но более осуществимыми в данный момент задачами.

Следует учесть, что Харьков ещё не взят нашими войсками. Со взятием Харькова, очевидно, придётся расширить план.

Предлагаю 6-ю армию не дробить, группу Фирсова (именно так в документе, хотя Н.Ф. Ватутин предлагал поставить во главе новой подвижной группы генерала Харитонова, а генерала Фирсова, заместителя Харитонова, временно назначить командующим 6-й армии – И.Д.) не создавать, а сохранить 6-ю армию в её нынешнем виде, усилив её несколькими стрелковыми дивизиями, одним или двумя танковыми соединениями и прибывающим к вам кавалерийским корпусом.

6-й армии поставить задачу занять прочно Синельниково, а потом Запорожье, с тем, чтобы воспретить войскам противника отход на западный берег Днепра через Днепропетровск и Запорожье.

Других задач, вроде выдвижения на Кременчуг, 6-й армии пока не давать.

Что касается задач группы Попова и 1-й гв. армии, то они остаются согласно вашему плану.

Общая задача фронта на ближайшее время – не допускать отхода противника в сторону Днепропетровска и Запорожья и принять все меры к тому, чтобы зажать донецкую группу противника в Крыму, закупорить проходы через Перекоп и Сиваш и изолировать таким образом её от остальных войск противника на Украине. Операцию начать возможно скорее.

Ваше решение прислать в Генеральный штаб для сведения.

ВАСИЛЬЕВ

(условная фамилия Сталина – И.Д.)» [37; 74].

Необходимо заметить, что указанная директива ушла Н.Ф. Ватутину более чем через сутки после получения его предложений. Следовательно, ситуация в полосе его фронта глубоко анализировалась, его оценка ситуации проверялась. За то же говорят и изменения, которые Ставка ВГК внесла в план предложенной командующим ЮЗФ операции. Не было никакого верхоглядства, априорных мнений и умозрительных представлений, под которые «подгоняется» реальная ситуация. Не было вот такого идиотизма:

«Наступал Великий час окончательной и решительной победы. Так посчитали советские командующие группами армий (именно так в тексте современных российских авторов, на немецкий манер, не «фронтами», а «группами армий» – И.Д.). Так посчитал Сталин. Ему в голову пришёл план новой грандиозной операции – он предпримет наступление и разобьёт Гитлера восточнее Днепра. Смело, почти безрассудно он повёл свои армии к тому, что, как он полагал, станет решающей победой на берегах великой русской реки» [43; 1].

Недопустимо подобное утрированное представление с лёгким намёком на то, какими, мол, Сталин и его генералы были недалёкими людьми. Хотелось бы посоветовать авторам более аккуратно и взвешенно обращаться с историческим материалом – историческая статья – это всё-таки не художественная литература.

Директива № 30044 от 11 февраля внесла в план Н.Ф. Ватутина две существенные поправки:

1) Не допускалось распыление сил на захваты плацдармов на западном берегу Днепра. Главной задачей, на выполнении которой должны были сосредоточиться войска Юго-Западного фронта, заключалась в недопущении противника к Днепру, исключении всякой его возможности отступить на западный берег реки.

2) Отвергалась идея создания новой подвижной группы. Глубокий обход и отсечение немцев от днепровских переправ должна была выполнить 6-я армия, усиленная рядом стрелковых и механизированных соединений. Другими словами, Ставка предпочла не создавать временное объединение – подвижную группу, а возложить её функции на усиленную армию Ф.М. Харитонова, как на достигшую наиболее впечатляющих результатов в продвижении на запад. Тем более что эта армия и по плану Н.Ф. Ватутина также выполняла задачу выхода к Днепру и отсечения от него противника, только делала это севернее подвижной группы, в районе Днепропетровска.

* * *

Пока Н.Ф. Ватутин ждал утверждения Ставкой ВГК своих предложений, войска подвижной группы М.М. Попова готовились к броску на Красноармейское, т.е. уже действовали в соответствии с неутверждённым Верховным Главнокомандованием планом. Однако действия эти можно считать и выполнением задач по первоначальному плану Ворошиловградской наступательной операции, а главное – они диктовались конкретной обстановкой на фронте. Поэтому ничего из ряда вон выходящего в том, что войска фронта начали перегруппировку к удару на Красноармейское почти за сутки до ответа из Ставки ВГК, нет.

К моменту начала наступления в 4-м гвардейском танковом корпусе, даже с учётом машин приданной ему 9-й гвардейской танковой бригады, было всего 37 танков [18; 13], [19; 398], [20; 77]. Мы помним, что и изначально корпус П.П. Полубоярова был укомплектован танками на уровне танковой бригады (40 – 50 боевых машин). После были ожесточённые бои под Краматорском, в которых корпус, конечно же, понёс потери. Т.е. утверждения Манштейна о крупных танковых силах русских, прорвавшихся в ночь на 11 февраля на Гришино – не более, чем измышление (очередное, подобные измышления – обычная вещь для его мемуаров, когда речь идёт о численности советских войск, противостоявших германским, в частности, войскам, находившимся под командованием самого Манштейна) [27; 459]. Командующий фронтом и командующий подвижной группой полагались не на большое количество танков в корпусе П.П. Полубоярова, а на отсутствие сплошного фронта в полосе действия корпуса. Это позволило бы танкистам добиться успехов благодаря манёвренным действиям.

Удар 4-го гвардейского танкового корпуса на Гришино выводил его глубоко во фланг 1-й танковой армии немцев, а кроме того, перерезал коммуникации группы армий «Дон», ведущие из Днепропетровска на Красноармейское. В её распоряжении, в случае успеха танкистов П.П. Полубоярова, оставалась всего одна дорога – через Запорожье. «Но её пропускная способность, – пишет Манштейн, – была ограничена, так как не был ещё восстановлен большой мост через Днепр у Запорожья, разрушенный противником в 1941 г. Там производилась поэтому перегрузка. Цистерны с горючим не могли подвозиться к фронту.

Снабжение фронта, особенно горючим, стояло, таким образом, под угрозой срыва, и возникла опасность охвата 1-й танковой армии с запада…» [27; 459].

Советское командование прекрасно понимало, что немцы попытаются оперативно ликвидировать возникшие угрозы, а, следовательно, на корпус П.П. Полубоярова, в случае успеха его действий, скоро посыплется град мощных контрударов противника. И в одиночку ослабленному корпусу будет практически невозможно их отразить. Поэтому М.М. Попов уже 10 февраля отдаёт приказ генералу В.Г. Буркову, командиру 10-го танкового корпуса, на прорыв к Красноармейскому. Свои позиции на артёмовском направлении корпус передавал 52-й стрелковой дивизии [19; 399], [20; 78].

В ночь на 11 февраля 4-й гвардейский танковый корпус выступил из Краматорска в направлении Красноармейского Рудника и далее – на Красноармейское. В качестве передового отряда двигалась 14-я гвардейская танковая бригада. Уничтожая встречающиеся на пути мелкие группы противника, она уже к 4.00 11 февраля вышла к Гришино (5 км северо-западнее Красноармейского) и овладела им, взяв под обстрел шоссейную и железную дороги Днепропетровск – Павлоград – Красноармейское, проходившие менее чем в километре от Гришино, и тем самым воспретив всякое движение по ним [11; 11], [18; 11], [19; 398], [20; 77].

13-я гвардейская танковая бригада корпуса в 1.30 ночи небольшой группой танков и мотострелковыми подразделениями на автомашинах овладела селом Анновка и станцией Доброполье, выйдя авангардами к селу Доброполье и оказывая содействие во взятии Гришино [11; 11].

Развивая достигнутый успех, основные силы корпуса в 9 часов утра ворвались в Красноармейское и после короткого боя овладели городом.

Вот что вспоминает о взятии города частями 4-го гвардейского танкового корпуса житель Красноармейского Ф. Моргун:

«Наши танки и мотопехота на американских автомобилях ворвались в город ночью. В Красноармейском было много немецких войск, для них подход наших войск был совершенно неожиданным, их застали врасплох и многих уничтожили…

На станции гвардейцы захватили богатые трофеи, в том числе 3 эшелона с автотранспортом, 8 складов с оружием, горючим, смазочными материалами, зимним обмундированием и огромным количеством продовольствия. Здесь были главные склады немцев, питающие горючим, боеприпасами и продовольствием все немецкие войска, находившиеся в то время в Донбассе, на Дону, на Северном Кавказе…

На предложения… пожилых горожан… рыть окопы для укрытия танков и солдат, на всякий случай быть готовыми к обороне, офицеры отвечали смехом, утверждая, что основные силы немцев разбиты, остатки бегут к Днепру» [18; 11– 12].

По всей вероятности, судя по воспоминаниям Ф. Моргуна, командование Юго-Западного фронта и входящих в его состав объединений позаботилось довести свою оценку ситуации (немцы спешно отходят к Днепру) до личного состава вверенных войск. Отсюда и та беспечность офицеров 4-го гвардейского танкового корпуса со ссылкой на бегство немцев к Днепру, о которой рассказывает Ф. Моргун. Увы, эта беспечность будет иметь самые негативные последствия. Пожалуй, командование, стремясь поднять боевой дух бойцов и командиров, достигло нежелательного эффекта – наши солдаты и офицеры стали недооценивать противника. Этому также способствовали сравнительная лёгкость и быстрота, с которыми корпус П.П. Полубоярова овладел Красноармейским и которые, казалось, подтверждали оценки командования.

Пока 4-й гвардейский танковый корпус наступал на Красноармейское и захватывал его, 10-й танковый корпус совершал 80-километровый марш в указанный район сосредоточения – Маяки, Хрестище. Именно отсюда он должен был начать своё выдвижение к Красноармейскому. К 8.00 утра 11 февраля корпус В.Г. Буркова достиг указанного района. К этому моменту в корпусе снова было три танковые бригады (напомню, что 178-я танковая бригада корпуса, понеся большие потери в боях за станцию Соль, выводилась в резерв, передав оставшиеся танки 183-й танковой бригаде). Третьей танковой бригадой корпуса стала 11-я отдельная танковая бригада, подчинённая корпусу В.Г. Буркова и присоединившаяся к нему как раз в районе Маяков. Всего в корпусе перед началом выдвижения на Красноармейское насчитывалось 42 танка. Распределение боевых машин по бригадам корпуса приведено ниже:

183-я тбр – 18 танков (11 Т-34, 7 Т-60 и Т-70);

186-я тбр – 11 танков (3 КВ, 8 Т-60 и Т-70);

11-я отбр – 13 танков (все Т-34).

Всего – 42 танка [20; 78].

Хотя появление советских танков в Красноармейском и явилось для Манштейна полной неожиданностью, но отреагировал он на неё довольно оперативно. К слову сказать, в своих мемуарах он даже не признаёт захват советскими войсками Красноармейского, утверждая, что дивизии СС «Викинг» удалось остановить «вражеские танки у Гришино» [27; 460]. Во всяком случае, Манштейн «изящно» умалчивает об этом факте.

Но и в реальности события для советской стороны развивались неблагоприятно.

Уже 11 февраля наши части в Красноармейском стали подвергаться интенсивному воздействию немецкой авиации. Вновь обратимся к воспоминаниям Ф. Моргуна:

«И вдруг ранним утром на танки подвыпивших, сонных танкистов и пехотинцев посыпался град бомб. Самолёты… с донецкого аэродрома бомбили наши танки и войска, расположенные в восточной и центральной части Красноармейского. Бомбардировщики с Запорожья накрывали южную часть города, с днепропетровского аэродрома били по восточной и северной территории… Большинство наших танков… были без горючего и боеприпасов…» [18; 12].

С утра 12 февраля немцы крупными силами перешли в контратаку, нанося одновременно удар по городу с юга и востока. Завязались ожесточённые бои, в ходе которых противнику удалось ворваться на городские окраины. В этот момент с северо-запада нанесла удар моторизованная дивизия СС «Викинг» и отбила Гришино. В итоге советские войска в Красноармейском оказались зажаты с трёх сторон. Следствием этого явилось прекращение подвоза им боеприпасов и горючего. Танкисты и мотострелки корпуса П.П. Полубоярова, заняв круговую оборону, умело отбивали атаки противника, но в условиях численного превосходства немцев и недостатка боеприпасов и горючего их положение постоянно ухудшалось [18; 12].

Помощь корпусу П.П. Полубоярова могла прийти со стороны, прежде всего, 10-го танкового корпуса. 11 февраля части корпуса выдвинулись к Красноармейскому, следуя маршруту 4-го гвардейского танкового корпуса. Однако авиаразведка противника легко обнаружила колонны танков и автомашин корпуса В.Г. Буркова, и на них уже с утра 12-го числа обрушились массированные удары немецкой авиации. «Мессершмитты» атаковали с бреющего полёта на высоте 10 – 15 метров сменяющими одна другую группами. В один из налётов удару немецких самолётов подверглась штабная колонна корпуса. В ходе бомбардировки и обстрела генерал В.Г. Бурков был тяжело ранен, его «виллис» сожжён. Подбитой оказалась и машина с радиостанцией, следовавшая за «виллисом» командира корпуса.

От действий вражеской авиации серьёзно пострадали тылы соединения: были сожжены две цистерны с дизтопливом, которые составляли весь запас горючего корпуса. В итоге уже вечером 12 февраля колонны корпуса встали [19; 399], [20; 78 – 79].

В 14.00 12 февраля генерал М.М. Попов направил командованию 10-го танкового корпуса директиву следующего содержания:

«1. Противник продолжает поспешный отвод войск с рубежа нижнего течения р. Северский Донец.

Авиаразведка за последние дни отмечает непрерывный поток эшелонов по железным дорогам Донбасса на запад.

2. Армии фронта успешно развивают наступление. 4 ГТК (гвардейский танковый корпус – И.Д.) ведёт бой в районе Красноармейское и прочно удерживает его, чем перерезает основные выходы из Донбасса.

3. 10 ТК с 11 Тбр и прежними частями усиления к рассвету 14.2. сосредоточить корпус в районе Семидовка, Красное с задачами:

а) прочно стать на путях отхода противника из Донбасса, перехватить частью сил магистраль на город Сталино, Улаколы;

б) содействовать 4 ГТК в прочном удержании района Красноармейское;

в) подготовить к утру 15.2. наступление на Сталино, взаимодействуя с 3 г. Арм., наступающей с востока;

г) подготовиться к исходу 14.2. к выдвижению в район Волноваха» [20; 79].

Данный приказ М.М. Попов отдавал на основании директивы штаба фронта, в чём нетрудно убедиться, сопоставив его с докладом Н.Ф. Ватутина № 01583 от 9 февраля 1943 года в Ставку ВГК.

Но дело в том, что 12 февраля приказ уже не отвечал складывающейся обстановке. 10-й танковый корпус хоть и следовал по маршруту 4-го гвардейского танкового корпуса, но немцы успели перебросить на этот участок дополнительные силы – части 7-й и 11-й танковых дивизий.

К вечеру 12 февраля атаковала пробившаяся между Славянском и Краматорском боевая группа 11-й танковой дивизии. Она нанесла удар на Черкесское (10 км западнее Славянска), где разгорелась «дуэль трёх 11-х». Дело в том, что в это время через Черкесское проходили 11-я танковая и 11-я моторизованная бригады 10-го танкового корпуса. В 11-й тбр на этот момент оставалось 11 танков из 13, с которыми она вступила в бой. В боевой группе немцев было 30 танков и многочисленная мотопехота на бронетранспортёрах. Кроме того, на стороне немцев оказалась неожиданность удара. Поэтому им сопутствовал успех: к 24.00 12 февраля восточная часть Черкесского была занята наступающими. Однако уже ночью танкисты и мотострелки 11-х бригад провели контратаку и восстановили положение. В ходе этих боёв 11-я танковая бригада потеряла 10 танков, т.е. осталась практически без боевых машин. Людские потери в бою за Черкесское в отчёте штаба корпуса оценивались как «незначительные» [11; 13], [18; 13], [19; 400], [20; 80].

Получив отпор под Черкесским, боевая группа 11-й танковой дивизии с утра 13 февраля развернулась и стала обходить Краматорск атакой на Шабельковку (деревню к западу от города). В Шабельковке в тот момент располагался штаб 10-го танкового корпуса. Он подвергся атаке танков противника. Был подбит штабной танк. Неизвестно, как развернулись бы события, если бы немецкая боевая группа не была контратакована 186-й танковой бригадой. Противник был выбит из Шабельковки. В ходе ожесточённого боя бригада потеряла 3 танка (1 КВ и 2 Т-70). Таким образом, в бригаде осталось всего 8 машин (2 КВ и 6 Т-70) [19; 400], [20; 80 – 81].

Наступление немцев в треугольнике между Красноармейским, Краматорском и Славянском, сковавшее продвижение 10-го танкового корпуса, заставило командование Юго-Западного фронта привлечь для его отражения действовавшие в этом районе стрелковые соединения – 195-ю, 57-ю гвардейскую (вели бои за Славянск) и 38-ю гвардейскую (вела боевые действия между Славянском и Краматорском) стрелковые дивизии [11; 13].

Тем не менее 13-го числа двинуться на помощь 4-му гвардейскому танковому корпусу смогла только 183-я танковая бригада, насчитывавшая в своём составе всего 18 танков. Но на подходе к населённому пункту Доброполье она была встречена группой немецкой пехоты с танками и самоходными орудиями. С ними бригада вела бой до утра 16 февраля, потеряв при этом 5 танков (4 Т-34 и 1 Т-60). Потери личного состава в донесении о бое классифицировались как «незначительные» [20; 80]. Интересная подробность – в этих боях бригаде оказывали активную помощь местные партизаны, что было очень ценно для бригады, поскольку мотопехоты в её составе было мало [18; 13].

Таким образом, ни 13-го, ни 14-го, ни 15 февраля 10-й танковый корпус прорваться к Красноармейскому не смог.

Поскольку 10-й танковый корпус «буксовал», то М.М. Попов 13 февраля принимает решение бросить в атаку на Красноармейское ещё и 18-й танковый корпус генерала Б.С. Бахарова. В состав корпуса входили 110, 170-я и 181-я танковые бригады. Все три бригады насчитывали всего 17 танков (7 Т-34 и 10 Т-70) [11; 13], [19; 401], [20; 82].

14 февраля положение 4-го гвардейского танкового корпуса было отчаянным – боеприпасы и горючее были почти на исходе. В этих условиях артиллеристы и танкисты корпуса применили тактику «кочующих» орудий и «кочующих» танков. Отдельные машины, у которых ещё оставался боезапас и горючее, и единичные орудия ПТО, к которым ещё были снаряды, стремительно перемещались из одной точки города в другую на наиболее угрожаемые направления, нанося неожиданные удары по атакующему противнику. В применении такой тактики наиболее преуспел взвод противотанковых орудий гвардии лейтенанта В.И. Клещевникова. В конечном итоге взвод был уничтожен огнём противника. Уцелело единственное орудие, расчёт которого вышел из строя. Тогда огонь из орудия, расстреливая последние снаряды, повёл сам лейтенант В.И. Клещевников. Метким огнём герой подбил 3 танка, 4 автомашины противника и уничтожил до 100 человек пехоты [18; 12].

Обороне Красноармейского способствовал тот факт, что большинство зданий в городе были кирпичными и приспосабливались мотострелками и оставшимися без машин танкистами под доты [11; 13], [20; 81].

14 февраля корпус потерял сразу двух комбригов: командир 14-й бригады В.И. Шибанков был убит осколком снаряда, а его начальник штаба Заранькин пропал без вести; командир 12-й бригады Ф.М. Лихачёв получил тяжёлое ранение, 19 февраля он скончался во фронтовом госпитале [18; 13], [20; 81].

Корпус П.П. Полубоярова был буквально спасён 7-й отдельной лыжной бригадой, которая к концу дня 14 февраля подошла к Красноармейскому с севера. Эта бригада должна была изначально наступать вместе с частями корпуса, но отстала.Сейчас это отставание оказалось спасительным. Совместно с 7-й лыжной бригадой бойцы 4-го гвардейского танкового корпуса контратаковали противника и 15-го числа потеснили его. Создались условия для подвоза боеприпасов, горючего и смазочных материалов, которые, правда, доставлялись только ночью (из-за воздействия авиации и артиллерии противника). Немцы продолжали атаковать с северо-западного и северо-восточного направлений [18; 13].

Были у танкового корпуса П.П. Полубоярова и ещё спасители. Отвлекая силы немцев от Красноармейского, подпольщики посёлка шахты «Центральная» подняли 13 февраля восстание в тылу немецких войск, атакующих город. Чтобы не пропустить через посёлок вражеский бронепоезд, повстанцы разобрали 2 км железнодорожного пути и взорвали два небольших моста. Но силы были явно неравны. Уже 14 февраля гитлеровцы подавили восстание, однако часть сил противника восставшие ценою своих жизней на какое-то время всё-таки отвлекли от Красноармейского [11; 13].

Вечером 14 февраля танковый корпус Б.С. Бахарова достиг Черкесского и начал смену частей 10-го танкового корпуса. Только к 19.00 10-й танковый корпус вышел из боя за коммуникации у Краматорска и начал сосредоточение в Сергеевке (5 км к юго-западу от Краматорска). Здесь 15 февраля собрались 11, 186-я танковые и 11-я мотострелковая бригады. В 11-й тбр к этому моменту числилось 8 машин (3 Т-34 и 5 Т-70). Очевидно, некоторые из танков встали в строй после ремонта, другие, возможно, были получены в качестве пополнения. Столько же боевых машин насчитывалось и в 186-й тбр (2 КВ и 6 Т-70). Во временное командование корпусом вместо выбывшего по ранению В.Г. Буркова вступил генерал-майор А.П. Панфилов [19; 400], [20; 81].

Эти силы к 9.00 16 февраля подошли к Доброполью, где уже находилась 183-я танковая бригада корпуса. В течение этого и последующего дня 10-й танковый корпус занимал оборону в районе Допрополье, окапываясь и выставляя минные заграждения.

В эти же дни 18-й танковый корпус получил приказ сдать свои позиции под Краматорском 38-й гвардейской стрелковой дивизии и сосредоточиться в районе 20 км северо-западнее Красноармейского к 19 февраля [18; 14], [19; 401], [20; 82].

К Красноармейскому, в конечном итоге, перебрасывался из Краматорска и 3-й танковый корпус, передавая оборону города полностью стрелковым соединениям. Корпус имел задачу выйти в район станции Удачная (20 км юго-западнее Красноармейского) к 20 февраля [18; 14].

Наконец выдвигались в общем направлении на Красноармейское 5-я и 10-я лыжнострелковые бригады, переданные командованием фронта в распоряжение командующего подвижной группой [18; 14].

Одновременно и немецкое командование стягивало к Красноармейскому все доступные резервы. Помимо частей 7-й и 11-й танковых дивизий, мотодивизии СС «Викинг», которые уже действовали в данном районе, здесь появились части 6-й танковой, 76-й и даже 333-й пехотных дивизий [11; 12], [18; 14].

Словом, обе стороны сосредоточивали силы для решительной схватки за Красноармейское.

На других участках наступления Юго-Западного фронта в эти дни происходили следующие события.

После того как 298-я пехотная дивизия немцев была разгромлена, а 320-я пехотная дивизия вышла из окружения в район южнее Харькова, в полосу Воронежского фронта, 6-я армия Ф.М. Харитонова наступала на запад, почти не встречая сопротивления противника.

В соответствии с директивой № 30044 от 11 февраля Ставки ВГК, Н.Ф. Ватутин начал производить усиление 6-й армии танковыми и стрелковыми соединениями. 13 февраля в подчинение Ф.М. Харитонова был передан 25-й танковый корпус (командир – П.П. Павлов) из резерва фронта. Приказ на выдвижение корпуса в исходный район, определённый командармом-6 в районе Лозовой, был получен в полдень 15 февраля. Впереди, по решению командира корпуса, выдвигались 175-я и 162-я танковые бригады. За ними шли 111-я танковая и 16-я мотострелковые бригады. К утру 17 февраля корпус сосредоточился в районе Лозовой. Сюда же выдвигалась 244-я стрелковая дивизия, также находившаяся до этого во фронтовом резерве. И, наконец, ещё один резервный танковый корпус – 1-й гвардейский танковый также поступал в распоряжение командующего 6-й армией и сосредоточивался в районе Орельки [11; 13 – 14], [19; 403], [20; 83 – 84].

В моём распоряжении нет информации о количестве танков в 25-м и 1-м гвардейском танковых корпусах по состоянию на 17 февраля 1943 года. Судя по докладу Н.Ф. Ватутина № 15 от 20 января 1943 года в Ставку ВГК, содержащему план Ворошиловградской наступательной операции, на тот момент оба этих корпуса не имели танков вообще. Однако фронт ожидал прибытие новых машин, которых, опять же судя по указанному докладу, должно было хватить на полное укомплектование одного танкового корпуса. Им должен был стать 1-й гв. тк [37; 271 – 272]. Но мы помним, что по крайней мере часть поступивших танков, а может быть и все (в случае поступления танков в количестве, в значительной степени недостаточном для штатного укомплектования танкового корпуса), были в итоге переданы 4-му гв. тк П.П. Полубоярова. Тем не менее основания полагать, что какую-то долю матчасти 1-й гв. тк получил ещё до начала Ворошиловградской наступательной операции, есть.

Несомненно и то, что Юго-Западный фронт получал танки «россыпью», как тогда говорили, уже в ходе наступления. Во всяком случае, в плане операции от 20 января Н.Ф. Ватутин просил выделить танки фронту на укомплектование двух танковых корпусов, а в докладе от 9 февраля упоминает о скором подходе 152 танков «россыпью» (правда, предназначались они для усиления подвижной группы М.М. Попова, а не для резервных танковых корпусов, впоследствии переданных в 6-ю армию) [37; 272, 278]. Так что, и 25-й тк, и 1-й гв. тк комплектовались машинами, скорее всего, уже в конце января – первой половине февраля 1943 года. Но, повторяю, о степени этой укомплектованности на 17 февраля у меня нет данных.

Помимо резервных соединений фронта Н.Ф. Ватутин передал в подчинение Ф.М. Харитонову 4-й гвардейский стрелковый корпус в составе 35-й и 41-й гвардейских стрелковых дивизий из 1-й гвардейской армии [11; 15], [18; 16], [20; 87].

12 февраля Н.Ф. Ватутин отдаёт Ф.М. Харитонову приказ, согласно которому 6-я армия должна была наступать в общем направлении на Красноград и Перещепино [18; 15].

По решению командующего армией, главный удар наносился на правом фланге силами 15-го стрелкового корпуса (6, 172-я и 350-я стрелковые дивизии), поддержанного 115-й танковой бригадой, 212-м танковым полком и двумя полками противотанковой артиллерии. Части корпуса получили задачу к исходу 18 февраля выйти на рубеж реки Орчик (20 км западнее Краснограда). Наступавшая левее 106-я стрелковая бригада к тому же времени должна была достигнуть рубежа в 40 км юго-западнее Краснограда. 267-я стрелковая дивизия обеспечивала левый фланг наступления и наступала на Перещепино [18; 16].

Утром 14 февраля 350-я стрелковая дивизия отразила несколько контратак врага и освободила ряд населённых пунктов. Развивая наступление, она 16 февраля ворвалась в Змиев и освободила его. Успешно продвигались вперёд 172-я и 6-я стрелковые дивизии. Однако даже спустя сутки после установленного срока (к исходу 19 февраля) части корпуса не достигли определённого командармом-6 рубежа – на тот момент они находились в 10 – 15 км восточнее и юго-восточнее Краснограда, т.е. охват города с запада срывался [18; 16].

Полностью выполнила поставленную задачу 267-я стрелковая дивизия на левом фланге армии, овладев к назначенному сроку Перещепино. Развивая успех, дивизия продолжила наступление в район северо-западнее Ново-Московска. Сюда же с боями приближались и части 4-го гвардейского стрелкового корпуса, недавно переданного 6-й армии [18; 16].

Части 35-й гвардейской стрелковой дивизии ускоренным темпом двигались к Павлограду с целью оказать помощь поднявшемуся в городе восстанию. Ещё 12 февраля, получив известие о взятии советскими войсками Лозовой, подпольщики расклеили в городе листовки об окружении Павлограда Красной Армией. Это вызвало панику в среде оккупантов, которые начали спешно покидать город. Воспользовавшись суматохой, группа подпольщиков во главе с комсомольцем В.И. Алексеевым захватила в немецкой комендатуре портфель с документами, среди которых была карта дислокации немецких войск. 13 февраля несколько пришедший в себя немецко-итальянский гарнизон города, подразделения полевой жандармерии и отряды полицаев повели наступление на силы подпольщиков. К тому моменту всеобщее восстание ещё не началось, небольшая боевая группа (21 человек) восставших сосредоточилась на кожевенном заводе. Свыше 300 немецких и итальянских солдат окружили завод и при поддержке артиллерии начали его штурм. В неравном бою пали все герои-повстанцы, но и уничтожили свыше 150 вражеских солдат. Будучи смертельно раненным командир боевой группы А.И. Нестеренко смог начертать на стене слова: «Нас было 21. Стояли насмерть. Погибаем, но не сдаёмся!» [21; 115].

В ночь на 16 февраля восстание вспыхнуло в полную силу. В нём приняли участие девятнадцать боевых групп общей численностью до 500 человек. Кроме того, в резерве находилось около 800 невооружённых бойцов и командиров Красной Армии, освобождённых восставшими из концлагерей. В ходе боя они вооружались и пополняли ряды сражавшихся павлоградцев.

Во второй половине дня 16 февраля боевые группы Ю.И. Осьмиченко и И.Т. Белого окружили штаб 104-го итальянского полка, помещавшийся в четырёхэтажном доме. Восставшие ворвались в здание и после ожесточённого боя овладели им.

После захвата штаба итальянского полка итальянские и немецкие войска практически прекратили сопротивление и начали в панике отступать из города.

17 февраля части 35-й гвардейской стрелковой дивизии решительной атакой отбросили оборонявшиеся на подступах к Павлограду немецкие войска и вступили в город.

Обстоятельства сдачи Павлограда вызвали крайнее недовольство Гитлера, который как раз 17-го числа прибыл в Запорожье для обсуждения с Манштейном вопросов, касающихся кризиса немецкой обороны в Донбассе и под Харьковом [11; 14], [18; 16], [21; 114 – 115].

В этот же день соединения 1-й гвардейской армии наконец овладели Славянском. Опасаясь быть полностью окружёнными в городе, части 7-й танковой дивизии немцев сами начали отступление, оставив в городе и его окрестностях лишь отдельные арьергардные группы для прикрытия своего отхода. Сопротивление этих групп было сравнительно легко сломлено советскими войсками [11; 14], [18; 16].

17 февраля в центре освобождённого Славянска состоялся митинг, в городе были открыты исполком, горком комсомола и военкомат. Однако эйфория жителей города по поводу освобождения очень быстро сменилась сомнениями в том, что наши части смогут удержать Славянск. Немецкие снаряды продолжали рваться на западной и южной окраинах города. На улицах не было ни одного советского танка, очень мало было артиллерии и автомашин. В Славянске находились только пехотинцы, вооружённые лёгким стрелковым оружием [18; 16].

Предчувствия не обманули горожан. До исхода дня немцы нанесли контрудар. Часть наших подразделений, понеся большие потери, вынуждена была отступить. Вражеские танки прорвались в район села Семёновка Мостовая, находящегося в 2 – 3 км восточнее Славянска, но здесь были встречены огнём орудий 212-го гаубичного артполка 9-й артиллерийской дивизии. Артиллеристам удалось остановить противника, но стало ясно его намерение окружить советские войска, находившиеся в районе Славянска [18; 16].

11 февраля соединения 3-й гвардейской армии добились существенных успехов под Ворошиловградом и в самом городе. 229-я отдельная стрелковая бригада и 2-й гвардейский танковый корпус овладели населёнными пунктами Бело-Скелеватый и Орловка в окрестностях Ворошиловграда и завязали бои за узел сопротивления противника в посёлке Лысый. 279-я и 59-я гвардейская стрелковые дивизии, овладев южной, юго-восточной и юго-западной окраинами Ворошиловграда, с боями продвигались вглубь города.

8-й кавалерийский корпус М.Д. Борисова, выполняя приказ командарма Д.Д. Лелюшенко, в 2.00 ночи 11 февраля начал рейд по вражеским тылам, держа общее направление на Дебальцево. В течение 11 февраля частями корпуса были заняты либо выведены из строя станции Ольховка, Успеновка, Иллирия, Селезнёвка. На станции Ольховка кавалеристы захватили 7 паровозов и 2 эшелона с заводским оборудованием, которое гитлеровцы приготовили к вывозу в Германию. От немцев были также освобождены ряд сёл и деревень [11; 15].

К концу дня Д.Д. Лелюшенко принимает решение о создании так называемой группы Монахова из частей 60-й стрелковой дивизии и 299-й стрелковой бригады. Эта группа должна была к северу от Ворошиловграда сменить 58-ю гвардейскую стрелковую дивизию 1-й гвардейской армии [11; 15].

12 февраля 243-я стрелковая дивизия пошла в обход Ворошиловграда с севера, а 2-й гвардейский танковый корпус – с юга. Они должны были соединиться западнее Ворошиловграда. В то же время другие войска армии медленно сжимали кольцо вокруг города, захватывая населённые пункты в его окрестностях, превращённые немцами в узлы сопротивления (Лысый, Васильевка, Валеевка, Поповка и ряд других).

Перед немцами замаячил призрак окружения. Поэтому, хотя возможности удержания Ворошиловграда ещё имелись, командование немецких сил в городе принимает решение в течение 13 февраля его оставить, закрепившись на новых рубежах. Оборону Ворошиловграда 14 – 15-го числа должны были осуществлять арьергарды [11; 16], [18; 22].

В течение дня 12 февраля 8-й кавалерийский корпус дважды разбивал сравнительно небольшие группы противника (с танками и БТР), пытавшиеся остановить его продвижение. К исходу дня корпус вышел в район Ворошиловска, где подвергся ещё одной контратаке со стороны противника, которая была отбита с большими для последнего потерями [18; 15].

Появление советских кавалеристов под Ворошиловском вызвало настоящую панику в тыловых гарнизонах немцев. Гарнизоны Ворошиловска, Дебальцево, Красного Луча начали спешный отход в направлении Сталино [11; 16]. Не исключено, что действия кавкорпуса М.Д. Борисова так далеко в тылу немецкой группировки, оборонявшей Ворошиловград, оказали своё влияние на принятие командованием этой группировки решения об оставлении города.

В 2.00 ночи немецкие сапёры в Ворошиловграде начали подрывы уцелевших промышленных предприятий и железнодорожных путей, а к утру все немецкие части получили приказы об отходе из города, в которых был расписан порядок отступления войск, начиная с вечера 13 февраля [11; 16], [18; 22].

В течение 13 февраля советские соединения в городе и его окрестностях улучшали свои позиции и готовились к общему штурму – в частях создавались штурмовые группы, подтягивались артиллерия и миномёты, значительное число которых выдвигалось непосредственно в боевые порядки, сапёры готовили проходы в минных полях [18; 22].

Немцы начали вывод войск из Ворошиловграда на запад по ещё не занятому советскими частями широкому коридору. Как и планировали, вечером 13 февраля. Отход продолжался всю ночь с 13 на 14 февраля. Поскольку немецкие арьергарды в городе активно оборонялись, то отступление основных сил противника из города было практически не замечено нашими войсками. Рано утром офицер штаба германской группировки в Ворошиловграде записал в своём дневнике:

«Город полностью нами оставлен. Всё, представлявшее ценность, взорвано, и во многих местах он охвачен пожарами. Новая линия обороны занята нами без происшествий, русские пока очень осторожно входят в город небольшими разведывательными группами» [18; 22].

Однако именно утром 14 февраля этой «осторожности» русских войск пришёл конец – начался общий штурм города, в котором приняли участие части 59-й гвардейской, 279-й, 243-й стрелковых дивизий и 2-го танкового корпуса. После 40-минутной артподготовки советские войска пошли в атаку. Пользуясь сильной укреплённостью города, немецкие арьергардные подразделения оказывали ожесточённое сопротивление. Советские штурмовые группы окружали один за другим вражеские опорные пункты и уничтожали их гарнизоны, очищая дом за домом, улицу за улицей, квартал за кварталом. К исходу дня Ворошиловград был полностью освобождён [11; 16 – 17], [18; 22 – 23], [21; 114].

Группа Монахова, наступая севернее Ворошиловграда, овладела рядом населённых пунктов, оставшихся в руках немцев (Лиманом, Цветным, Песками, Красным) [11; 17].

8-й кавалерийский корпус 13 февраля наступал вдоль железной дороги Ворошиловск – Дебальцево, производя подрывы железнодорожного полотна. В этот день частями корпуса были освобождены станция Мануиловка, посёлки Андрианополь, Софиевка и Городище на пути к Дебальцево. В районе совхоза им. Демченко основные силы корпуса подверглись массированным налётам немецкой авиации, понеся значительные потери. Советская авиация, несмотря на неоднократные вызовы, в небе так и не появилась [11; 16].

13 февраля немцы, оправившись от паники, вызванной известием о появлении советской кавалерии под Ворошиловском, не только восстановили гарнизон Дебальцево, но и значительно усилили его, готовясь к упорной обороне этого узла коммуникаций. Более того, они изыскали силы для проведения контратак в районе Софиевки, которые продолжались до наступления темноты, но все были успешно отражены частями кавкорпуса [11; 16]. Однако это уже был первый тревожный звоночек – в полосе действия кавалерийского корпуса враг усилился и активизировался.

Тем не менее 14-го числа корпус ещё наступал. Ночной атакой части 55-й и 112-й кавдивизий корпуса ворвались в посёлок Чернухино, который оборонялся довольно сильным вражеским гарнизоном в составе двух батальонов пехоты при 8 танках и 4 САУ. После многочасового упорного боя кавалеристам удалось овладеть восточной и центральной частью посёлка, а также железнодорожным разъездом у станции Чернухино. На этом продвижение корпуса в данном районе остановилось. Его бойцы вынуждены были, закрепившись на достигнутых рубежах, отбивать многочисленные контратаки противника из незанятой ими части Чернухино, а также со стороны Дебальцево [11; 17].

Несколько дольше вела активные действия 21-я кавалерийская дивизия 8-го кавалерийского корпуса. К утру 14 февраля она овладела станцией Баронская, уничтожив 2 эшелона с продовольствием и боеприпасами. Была захвачена Софиевская водокачка, снабжавшая водой железнодорожный узел в Дебальцево. Работа последней была парализована. Водокачка удерживалась небольшой группой бойцов дивизии в течение трёх суток. Продвигаясь в направлении Октябрьского и Дебальцево, части дивизии успешно отразили несколько контратак противника. Артиллеристы дивизии на участке железной дороги Ворошиловск – Дебальцево артогнём уничтожили 8 вражеских эшелонов (84 вагона с различными грузами и 13 цистерн). В 13.00 передовые отряды 21-й кавалерийской дивизии достигли восточных окраин Дебальцево, уничтожив находившуюся там дивизионную школу 22-й танковой дивизии и захватив 17 орудий и 25 танков. Был совершён налёт на станцию Дебальцево-Сортировочное, где трофеями кавалеристов стали 10 эшелонов с боевой техникой и снарядами, а также несколько складов. Бойцы дивизии в нескольких местах разрушили железнодорожное полотно в районе станции Дебальцево, в том числе на направлении Дебальцево – Горловка [11; 27].

Это был пик успешных действий как всего 8-го кавалерийского корпуса, так и его 21-й кавалерийской дивизии. Уже 14-го числа в дивизии стал ощущаться недостаток боеприпасов и горючего, а их подвоз прекратился. Дело в том, что немцы, контратаки которых кавалеристы дивизии отразили, предприняли обходной манёвр и перерезали коммуникации соединения в районе совхоза им. Демченко [11; 17].

Как раз 14 февраля корпусу М.Д. Борисова за боевые заслуги было присвоено звание «гвардейский», и он стал именоваться 7-м гвардейским кавалерийским корпусом. Приобрели «гвардейскую нумерацию» и дивизии корпуса: 21, 55-я и 112-я кавдивизии стали именоваться соответственно 14, 15-й и 16-й гвардейскими кавалерийскими дивизиями. Вымпел с приказом об этом был сброшен с самолёта в расположение корпуса 15 февраля [11; 17]. С этим новым наименованием корпус и пошёл навстречу скорым тяжёлым испытаниям.

Продвигались вперёд 14 февраля и другие соединения 3-й гвардейской армии. Войска 203-й и 266-й стрелковых дивизий заняли Краснодон. 14-я гвардейская стрелковая дивизия вышла в район Лутугино, 61-я гвардейская стрелковая дивизия – на линию Глафировка, посёлок им. Либкнехта, 50-я гвардейская стрелковая дивизия – на линию Первозвановка, Андреевка, 1-й гвардейский механизированный корпус – к совхозу им. Ворошилова, а 2-й танковый корпус – в район Куцербовки [11; 17].

15 – 17 февраля войска 3-й гвардейской армии, отражая контратаки противника, продолжали наступление. На северном фланге наступления находился 18-й стрелковый корпус (59-я гвардейская, 243-я и 279-я стрелковые дивизии). Южнее его двигались части 14-го гвардейского стрелкового корпуса (14, 50-я и 61-я гвардейские стрелковые дивизии). Оборонявшиеся перед этим корпусом немецкие 304-я и 302-я пехотные дивизии и вновь прибывшая сюда с другого участка фронта 17-я танковая дивизия оказывали упорное сопротивление, стремясь остановить наступление наших войск. На крайнем левом фланге армии наносили удар 203-я и 266-я стрелковые дивизии и 23-й танковый корпус. Здесь немцы не выдержали натиска и начали поспешное отступление в юго-западном направлении. Советские войска преступили к преследованию. За 14 –16 февраля левофланговые соединения 3-й гвардейской армии преодолели свыше 100 км и вышли в район Ровеньки (35 км юго-западнее Краснодона). Здесь 203, 266-я стрелковые дивизии и 23-й танковый корпус 17 февраля, по приказу командующего фронтом, передавались в состав 5-й танковой армии. Одновременно в резерв выводился 2-й танковый корпус, понёсший в предыдущих боях большие потери. Фронт же 3-й гвардейской армии существенно продлевался в северном направлении – до Лисичанска, из района которого соединения 1-й гвардейской армии перебрасывались на усиление правого фланга Юго-Западного фронта.

Тем не менее 17-го числа сильно ослабленная 3-я гвардейская армия ещё продолжала наступать и заняла Славяносербск, за которым, правда, немцы сумели создать довольно прочную оборону по рубежу Славяносербск – Иллирия – Дьяково [11; 17 – 18], [18; 24].

15 – 16 февраля продолжали сгущаться тучи над 7-м гвардейским кавалерийским корпусом. 15 февраля противник несколько раз наносил удары по 14-й (бывшей 21-й) и 15-й (бывшей 55-й) гвардейским кавалерийским дивизиям силами до полка пехоты при поддержке танков и бронетранспортёров. Эти атаки были отбиты, и кавалеристы продолжали удерживать позиции на восточных окраинах Дебальцево, в районе восточнее города и в районе Чернухино.

К Дебальцево немцы продолжали перебрасывать значительные подкрепления. К исходу 16 февраля сюда было стянуто до двух пехотных дивизий и 50 танков. С утра 17 февраля немецкие войска перешли в общее наступление на позиции 7-го гвардейского кавалерийского корпуса. Танки и пехота противника атаковали 15-ю гвардейскую кавдивизию под Чернухино, но были остановлены метким артиллерийским огнём и, понеся большие потери, отступили. Всё-таки к 17.00 немцам удалось охватить Чернухино с востока [11; 16], [18; 24].

Вторая вражеская группировка била по позициям 14-й гвардейской кавалерийской дивизии на станции Баронская и в районе Софиевской водокачки. Испытывавшие недостаток боеприпасов два кавалерийских полка дивизии, взорвав Софиевскую водокачку, начали отступление к совхозу им. Демченко. Однако туда наносила удар третья группировка немцев – пехота при поддержке 16 танков. Гвардейцы-кавалеристы отбивали атаки танков последними противотанковыми гранатами, пехоту же отбрасывали яростными штыковыми атаками в спешенном строю. Все удары были таким образом отражены, врагу не удалось смять полки 14-й гвардейской кавдивизии. Но к исходу дня она оказалась отрезанной от остальных сил корпуса. Отчаянность положения усугублялась тем, что дивизия попала в окружение уже без боеприпасов [11; 18].

Генерал М.Д. Борисов принял решение о переходе к круговой обороне. В штаб 3-й гвардейской армии он доносил:

«Корпус, ведя круглосуточные бои, подвергается непрерывным атакам… Положение серьёзное… Будем драться до последнего» [18; 24].

Д.Д. Лелюшенко выдвинул на соединение с 7-м гвардейским кавалерийским корпусом части 1-го гвардейского механизированного, 2-го гвардейского танкового корпусов и 14-й гвардейской стрелковой дивизии, но их продвижение шло медленно, и 17 февраля ни к Софиевке, ни к Чернухино они прорваться не смогли. Между тем положение корпуса М.Д. Борисова ухудшалось с каждым часом [11; 18], [18; 24].

К исходу 12 февраля 321-я стрелковая дивизия 5-й танковой армии, действовавшая в центре её построения, подошла к железнодорожной станции Лихая (20 км южнее Каменска). Здесь части дивизии, не встречавшие до этого серьёзного сопротивления, а потому двигавшиеся вперёд в походных колоннах, натолкнулись на хорошо оборудованный оборонительный рубеж немцев. Они обрушили на наши войска мощный артиллерийский, миномётный и ружейно-пулемётный огонь. Войска дивизии развернулись для атаки и после обработки позиций противника артиллерией решительно их атаковали. Немцы были сбиты со своего рубежа, и в ночь на 13 февраля железнодорожный узел Лихая был освобождён [18; 26].

В это же время части левофланговой 47-й гвардейской стрелковой дивизии 5-й танковой армии прорвались в район Красного Сулина. Здесь немцы, закрепившись на многочисленных высотах, оказали ожесточённое сопротивление. Командование дивизии предприняло обходной манёвр – 140-й гвардейский стрелковый полк был направлен в обход высот с севера. Утром 14 февраля полк с севера и северо-запада нанёс удар по позициям противника. Немцы не ожидали удара с этого направления и начали поспешный отход. К 11 часам город был в руках наших войск. После взятия Красного Сулина 47-я гвардейская стрелковая дивизия продолжила наступление в западном направлении и вышла 16 февраля к Астахову (30 км западнее Красного Сулина). Здесь она приняла походное построение в одну колонну и, выдвинув в авангард 137-й стрелковый полк, продолжила преследовать отходящего противника [18; 26].

На правом фланге 5-й танковой армии вела бои 333-я стрелковая дивизия. Взаимодействуя с левофланговыми частями 3-й гвардейской армии, она в ночь на 13 февраля овладела Каменском. При этом были захвачены большие трофеи: 46 танков, 230 грузовых автомашин, 21 паровоз, 150 железнодорожных вагонов, склады с боеприпасами, инженерным имуществом и военным снаряжением. С 13 февраля части дивизии продвигались в общем направлении на Свердловск. В ночь на 16 февраля они ворвались в город. К утру 17 февраля Свердловск был освобождён. В тот же день 333-я стрелковая дивизия, преследуя отходящего противника, подошла к Ровенькам и совместно с 203-й стрелковой дивизией 3-й гвардейской армии освободила город [18; 26].

В районе Ровенек, напомню, в состав 5-й танковой армии были переданы 203, 266-я стрелковые дивизии и 23-й танковый корпус из состава 3-й гвардейской армии [18; 24].

Продолжая наступление, войска 5-й танковой армии 17 февраля стали выходить к Миусу [18; 26].

За 12 суток наступления армия генерала И.Т. Шлемина прошла от Северского Донца до Миуса 150 км, освободив при этом сотни населённых пунктов в восточной части Донбасса. Средний темп продвижения армии составлял 12 км в сутки [18; 26].

В целом к исходу 17 февраля войска Юго-Западного фронта продвинулись на своём правом фланге из района Старобельска почти на 300 км, а на левом – от Северского Донца на 120 – 150 км. 6-я, 1-я гвардейская армии и подвижная группа М.М. Попова вышли на рубеж Змиев, несколько восточнее Краснограда и Перещепино, Павлоград, Краматорск, Славянск, Лисичанск, Артёмовск, Красноармейское, а 3-я гвардейская и 5-я танковая армии – на линию Родаково (несколько западнее Ворошиловграда), Дьяково (несколько юго-западнее Ровенек) [11; 18 – 19], [13; 163], [18; 26]. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть, как далеко прорвался вперёд правый фланг фронта, образовав большую выступающую на запад и юго-запад дугу, и как отстали центр и левый фланг. Особенно «глубоким» был «провал» именно в центре построения войск Н.Ф. Ватутина, где немцы под Краматорском, Славянском, Лисичанском и Артёмовском умелой обороной, по сути, сковали продвижение центра и левого фланга 1-й гвардейской армии и фронтовой подвижной группы. Прорыв к Красноармейскому, явившийся такой неожиданностью для командования группы армий «Дон», из-за решительных действий немцев по его нейтрализации так и не получил развития.

Тем не менее успехи правого фланга Юго-Западного фронта создали явную угрозу выхода в тыл группе армий «Дон» (с 12 февраля – «Юг») и её полного окружения.

Поэтому Н.Ф. Ватутин, несмотря на «пробуксовку» наступления в центре (особенно) и на левом фланге фронта, глядел в будущее с оптимизмом, о чём говорит его доклад, поданный в Ставку ВГК в конце дня 17 февраля.

* * *

16 февраля 1943 года войска Воронежского фронта освободили Харьков. Поскольку именно взятие Харькова было выдвинуто Ставкой ВГК в директиве № 30044 от 11 февраля 1943 года как условие для окончательного утверждения плана развития наступательной операции, поданного Н.Ф. Ватутиным 9 февраля (собственно, это и был план операции «Скачок» – см. выше), то командующий Юго-Западным фронтом весьма оперативно (по результатам боевого дня 16 февраля) отправляет Верховному Главнокомандующему уточнённый план:

«ДОКЛАД КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА № 128 ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ПЛАНА ОПЕРАЦИИ ПО РАЗГРОМУ ГРУППИРОВКИ ПРОТИВНИКА В ДОНБАССЕ И ЗАХВАТУ ПЛАЦДАРМА НА Р. ДНЕПР.

17 февраля 1943 г.

11 ч. 25 мин.

Во исполнение Вашего номера 30044 от 11.02.1943 г. я поставил войскам фронта следующие задачи:

6-й армии

а) силами 15 ск (350, 172 и 6 сд), 267 сд и 106 сбр наступать на запад, и так как Харьков взят нашими войсками, то указанным выше силам 6-й армии к 23.02.1943 г. овладеть районом Красноград, Полтава, Кременчуг и выйти на фронт Полтава, Кременчуг и частью сил наблюдать северный берег р. Днепр;

б) силами 1 гв. тк, 25 тк, 4 гв. ск, трёх дивизионов РС, трёх иптап, двух гап, одного кап и шести полков ПВО к исходу 18.02.1943 г. овладеть Павлоградом, к исходу 19.02.1943 г. овладеть районом Синельниково, к исходу 20.02.1943 г. овладеть Запорожьем.

Далее, удерживая Павлоград, Синельниково, Запорожье, частью сил захватить Б[ольшой] Токмак и жд. станцию Фёдоровка, не допустить ни в коем случае отхода противника за р. Днепр через Днепропетровск, Запорожье, Никополь.

Частью сил захватить плацдармы на западном берегу р. Днепр в районе Запорожья и севернее. При благоприятных условиях захватить также Мелитополь.

Эта группа войск 6-й армии будет поддерживаться почти всеми силами авиации фронта и в процессе боя будет усилена ещё одной стр. дивизией.

2. Группе Попова

Собрать главные силы группы в районе Красноармейское, Красноармейский Рудник, Доброполье. Не допустить ни в коем случае прорыва и отхода противника на запад на фронте Славянск, Сталино. Во взаимодействии с частями 3-й и 1-й гв. армий окружить и уничтожить главные силы противника (до семи тд и несколько пд) в районе Константиновка, Сталино, Артёмовск.

Частью сил не позднее 19.02.1943 г. захватит Волноваху.

В случае, если противник начнёт отводить свои главные силы южнее Сталино, не допустить ни в коем случае его отхода за р. Днепр через Запорожье, для чего наносить с севера фланговые удары и параллельным преследованием теснить противника к морю, отрезая его от путей отхода в Запорожье.

Группа Попова уже приняла в свой состав две отдельные танковые бригады и три лыжные бригады.

3. 1-й гв. армии без 4 гв. ск, всего в составе шести сд (57, 195, 52, 78 сд, 44 гв. сд, 58 гв. сд) со средствами усиления

а) силами четырёх сд сковать противника на фронте Славянск, Крымская и к исходу 18.02.1943 г. овладеть Славянском;

б) остальные две сд немедленно форсированным маршем двинуть в направлении Барвенково, Лозовая, Губиниха, Петриковка, 30 км северо-западнее Днепропетровска.

В район Петриковки прибыть к 25.02.1943 г. В дальнейшем вслед за этими двумя сд будут двигаться остальные дивизии 1-й гв. армии, как только они будут освобождаться с фронта Славянск, Крымская.

В район Шульговка, Колхозовка, Чаплинка, Петриковка будет сосредоточена вся 1-я гв. армия ориентировочно к 1 марта 1943 года. При этом 1-я гв. армия будет усилена за счёт 3-й гв. армии и прибывающих дополнительно дивизий с тем, чтобы её состав довести до 12-ти сд, усиленных одной артдивизией РГК, восьмью миномётными полками (сформированных на базе отпущенных ранее Вами 300 миномётов).

Армия будет усилена 1 гв. кк, который соберётся ориентировочно к первому марта 1943 года, и хотя бы одним тк.

После сосредоточения армия должна будет форсировать Днепр во взаимодействии с другими войсками фронта, выполнить задачу по захвату плацдарма на западном берегу р. Днепр, о чём подробно доложу ниже.

Не исключена возможность, что в процессе движения войск армии от Славянска на запад придётся производить повороты на юг для нанесения фланговых ударов по противнику, в случае если ему удастся прорваться через фронт Славянск, Константиновка.

4. 3-й гв. армии, нанося удар в направлении Дебальцева, Сталино, во взаимодействии с войсками группы генерал-лейтенанта Попова и 1-й гв. армией окружить и уничтожить противника в районе Донбасса.

К исходу 18.02.1943 г. выйти на фронт Дебальцево, Чистяково, к исходу 22.02.1943 г. овладеть районом Сталино, в дальнейшем стремительно развивать наступление в направлении Запорожья, не давая противнику оторваться и совершить планомерный отход.

По выходе на рубеж Дебальцево, Чистяково вывести из состава 3-й гв. армии во фронтовой резерв два тк без матчасти.

5. 5 ТА в составе пяти сд и одного тк стремительно продолжать наступление в направлении Ровеньки, Донецко-Амвросиевка и к исходу 20.02.1943 г. выйти на фронт Иловайск, Кутейниково, Цибуляновка.

В дальнейшем стремительно наступать на фронт Орехов, Бол[ьшой] Токмак, а если разгранлиния с южным фронтом будет поднята севернее, то 5 ТА будет постепенно выводиться в резерв фронта для пополнения и рокировки на главное направление.

6. ВВС фронта в основном будут содействовать 6 А и группе Попова.

О захвате плацдарма на западном берегу р. Днепр докладываю следующее: задача эта исключительно важная и должна быть выполнена теперь же срочно и во что бы то ни стало с тем, чтобы сокрушить намерения и план противника организовать фронт и оборону на западном берегу р. Днепр.

Сейчас противник ещё не имеет войск для занятия рубежа по р. Днепр, однако силами инженерных войск и местного населения ведёт окопные работы и, по имеющимся данным, перебрасывает на самолётах в район Запорожья с Северного Кавказа свои войска.

Сюда же, в район Запорожья он подвозит по жел. дороге войска из Крыма.

При проведении операции по захвату плацдарма войска должны выйти на фронт Кременчуг, Кривой Рог, Херсон, а при благоприятных условиях – на фронт Кировоград, Николаев.

Авиационная база в районе Кировограда должна быть захвачена во всех случаях. Выполнение задачи возложить на 1-ю гв. армию в указанном выше составе, которую сосредоточить в районе Шульговка, Петриковка, Чаплинка с задачей форсировать р. Днепр на участке Верхне-Днепровск, Днепродзержинск, после чего развивать успех по направлению Кривого Рога и частью сил на Днепропетровск и на Запорожье.

Другой мощный удар нанести подвижными соединениями и 4-й гв. ск, а если успеют подойти, то и частями Лелюшенко нанести с участка Запорожье, Никополь удар на Кривой Рог и частью сил – на Днепропетровск.

На направлении 1-й гв. армии будет использован 1 гв. кк.

6-я армия будет усилена тремя дивизиями, которые будут форсировать р. Днепр перед районом Мишеньки (40 км юго-восточнее Кременчуга) для действий в направлении Кривого Рога.

Особое внимание будет обращено на инженерное, авиационное и артиллерийское обеспечение.

О плане захвата плацдармов докладываю Вам сейчас потому, что для этого потребуется большая подготовительная работа, в частности много времени уйдёт на сосредоточение войск, и приступать к этому необходимо теперь же с тем, чтобы закончить всю подготовку к 1 марта 1943 г. и в первых числах начать работу.

К этому времени может начаться уже разлив, однако инженерная служба и войска должны будут так подготовиться, чтобы справиться с форсированием реки в период разлива, так как времени противнику давать нельзя.

Большую роль в операции по захвату плацдарма могли бы сыграть авиадесантные соединения. К сожалению, прибывающие по ж. д. семь стрелковых дивизий и 1 гв. кк запаздывают.

Прошу: 1. Утвердить изложенное выше решение по действиям Харитонова и предложение по проведению операции по захвату плацдарма.

2. Дать, если можно, для ЮЗФ авиадесантные соединения.

3. Ускорить продвижение эшелонов с вновь прибывающими соединениями в состав ЮЗФ.

4. Ускорить направление в ЮЗФ танков для укомплектования танковой армии.

ФЁДОРОВ

(условная фамилия Н.Ф. Ватутина – И.Д.)

ФОМИН

(условная фамилия генерал-лейтенанта А.С. Желтова – члена Военного совета Юго-Западного фронта – И.Д.)

ИВАНОВ

(генерал-лейтенант, начальник штаба Юго-Западного фронта – И.Д.)»

[37; 280 – 282].

Документ процитирован полностью, без купюр, несмотря на его внушительный размер. Именно без купюр он и даёт ясное представление о замыслах Н.Ф. Ватутина. Можно выделить следующие характерные черты этого плана:

1) Основной удар наносится войсками фронта на правом фланге. Именно там действует 6-я армия, которая, получив усиление танковыми и стрелковыми соединениями, выполняет задачу по отсечению противника от днепровских переправ и захвату плацдармов на западном берегу Днепра.

2) «Провал» на центральном участке наступления Юго-Западного фронта, где немцы фактически остановили продвижение 1-й гвардейской армии и группы М.М. Попова в районе Краматорск, Славянск, Лисичанск, Артёмовск, Красноармейское, Н.Ф. Ватутин решает обратить в свою пользу, окружив и уничтожив эту глубоко вдающуюся в расположение советских войск группировку противника. Задача возлагается на группу М.М. Попова и основные силы 1-й гвардейской армии В.И. Кузнецова. Таким образом, группа М.М. Попова окончательно перестаёт играть роль передового эшелона, «ударного кулака» в наступлении ЮЗФ.

3) После ликвидации окружённой группировки противника в районе Краматорск, Славянск, Лисичанск, Артёмовск, Красноармейское 1-я гвардейская армия должна быть усилена стрелковыми и подвижными соединениями и начать играть «вторую скрипку» в боях за захват плацдармов на правом берегу Днепра.

4) Подобно изначальному плану Ворошиловградской наступательной операции от 20 января 1943 года, план «Скачок», по существу, включает намётки плана следующей наступательной операции. В последнем случае такой операцией является захват плацдармов на западном берегу Днепра. Представляется, что предлагаемый Н.Ф. Ватутиным масштаб операций на правом берегу этой реки вряд ли можно назвать просто «захват плацдармов». Согласитесь, продвижение до рубежа Кировоград, Николаев, которое предполагалось Н.Ф. Ватутиным при благоприятном развитии событий, и даже до рубежа Кривой Рог, Херсон с совершением броска на Кировоград, что предполагалось как программа-минимум, – это уже полноценные наступательные действия, а не просто захват плацдармов.

В общем, план от 17 февраля был вполне по-ватутински амбициозен и смел. Однако в нём содержался один, но очень большой недочёт – весь он был построен на предположении, что противник спешно отводит свои основные силы к Днепру, стремясь создать по правому берегу реки новый мощный оборонительный рубеж. С советскими войсками в Донбассе дерутся лишь арьергарды, силы сдерживания, пусть внушительные, но составляющие, естественно, лишь меньшую часть немецких сил на данном участке советско-германского фронта.

В своих воспоминаниях «На Юго-Западном направлении» маршал К.С. Москаленко, касаясь вопросов планирования командованием Воронежского фронта наступления войск фронта после взятия ими Харькова, задаёт такой вопрос:

«Какие же имелись данные или признаки, которыми можно было бы объяснить убеждённость командования Воронежского фронта в том, что противник “бежит за Днепр”?»

И отвечает:

«Пожалуй, никаких» [29; 441].

Такой же вопрос можно задать и в отношении командования Юго-Западного фронта. И дать точно такой же ответ.

Выше говорилось, что у Н.Ф. Ватутина были основания сделать подобные выводы 9 февраля. Но к 17-му числу намерения Манштейна уже более чем чётко обозначились. Судя по докладу № 128 от 17 февраля, у Н.Ф. Ватутина в подтверждение тезиса о бегстве противника к Днепру были только данные об окопных работах на западном берегу реки с широким привлечением местного населения. Однако стопроцентным доказательством это рытьё окопов быть, естественно, не могло: оборонительный рубеж мог готовиться и на всякий случай, с учётом неблагоприятного сценария развития событий.

Что же касается переброски войск в район Запорожья с Северного Кавказа и из Крыма, то она с не меньшей вероятностью являлась свидетельством намерения противника продолжать борьбу на восточном берегу Днепра. А с учётом того, что к 17 февраля немцы так и не сосредоточили на западном берегу реки никаких войск (за исключением отдельных инженерных частей), хотя имели для этого восемь дней (считая с 9 февраля – даты первого доклада Н.Ф. Ватутина по плану операции «Скачок»), факт накопления войск в районе Запорожья в большей степени указывал именно на то, что отступать за Днепр противник не собирался.

И уж тем более не должен был игнорировать командующий Юго-Западным фронтом сосредоточение значительного количества танковых соединений немцев, выстроившихся фронтом на север и сдержавших наступление группы М.М. Попова и 1-й гвардейской армии. Данных об отступлении этих сил к Днепру в распоряжении Н.Ф. Ватутина не было.

Можно абсолютно согласиться с мнением А. Исаева, который пишет:

«…План, с которым Юго-Западный фронт вступил в критическую фазу сражения за Донбасс и Харьков, имел один весьма существенный недостаток. Войска фронта должны были двигаться так, словно у противника вообще не было резервов. Это предположение не имело под собой сколь-нибудь устойчивой основы…» [20; 87].

А как же Ставка ВГК и Генеральный штаб?

На сей раз Ставка утвердила план командования Юго-Западного фронта. Это утверждение последовало ещё до истечения дня 17 февраля (директива № 30048). Но Сталин всё-таки оговорился, что просит учесть «замечания о задачах 6-й армии, высказанные в телефонном разговоре с Вами по вопросу об операции “Скачок”» [37; 76]. Именно этот телефонный разговор был оформлен как директива № 30044 от 11 февраля. Напомню, что тогда Н.Ф. Ватутину предписали недробить 6-ю армию с целью создания ещё одной подвижной группы, а, наоборот, усилить её и использовать для отсечения противника от днепровских переправ. В то же время «воспретить войскам противника отход на западный берег Днепра» 6-я армия должна была в районе Днепропетровска и Запорожья, других же задач, т.е. и захвата плацдармов за Днепром, ей предписывалось не ставить [37; 74].

Ситуация, на мой взгляд, получалась двойственной: с одной стороны, план Н.Ф. Ватутина утверждался, с другой – Ставка ВГК ссылкой на директиву № 30044 от 11 февраля, казалось бы, и ограничила «заднепровские порывы» командующего Юго-Западным фронтом. Правда, сделала это как-то невнятно. Складывается впечатление, что Верховное Главнокомандование решило понаблюдать за развитием событий, а уж потом одобрять или запрещать бросок войск ЮЗФ за Днепр.

Впрочем, проблема была, как мы уже убедились, не в броске за Днепр, а в «Скачке» к Днепру. Поэтому невнятность ограничений Ставкой планов по захвату плацдармов на западном берегу реки, в сущности, никакой роли и не сыграла. Просто не успела сыграть.

Ну, а то, что Ставка ВГК и Генштаб совершили ту же ошибку в оценке ситуации, что и командующие Юго-Западным и Воронежским фронтами, можно, пожалуй, объяснить так, как это делает С.М. Штеменко в своих воспоминаниях: большим влиянием личного мнения Н.Ф. Ватутина, как опытного и грамотного военачальника [48; 94]. Если к этому прибавить и мнение командующего Воронежским фронтом Ф.И. Голикова, который оценивал ситуацию схожим с Н.Ф. Ватутиным образом, то возможность совершения ошибки в высшем эшелоне командования РККА ещё более возрастает: мол, на месте двум весьма опытным военачальникам виднее.

Но, безусловно, имело место и определённое головокружение от успехов в самих Ставке ВГК и Генштабе – в конце концов врага успешно били на южном крыле фронта со второй половины ноября 1942 года. Так что склонность принять желаемое за действительное и в Ставке, и в Генштабе, очевидно, существовала. Всё это довольно самокритично признаётся А.М. Василевским и С.М. Штеменко.

А.М. Василевский:

«Таким образом, и Ставка, и Генеральный штаб допускали ту же ошибку, что и командующие Юго-Западным и Воронежским фронтами: не ожидали наступательных операций врага, считая его здесь разбитым. Ставка не только согласилась с предложениями командующих по развитию дальнейшего наступления, но в своих директивах даже расширила планы фронтов. При этом Ставка никаких мероприятий по усилению их войск не предпринимала. В результате Юго-Западный фронт продолжал с боями продвигаться в западном и юго-западном направлениях, с каждым днём увеличивая ширину фронта наступления, к началу контрнаступления врага достигшую уже более 400 км. К тому же наши войска в результате непрерывных и длительных наступательных боёв несли большие потери в живой силе и технике и из-за чрезмерной удалённости от баз снабжения испытывали острый недостаток в боеприпасах» [8; 7].

С.М. Штеменко:

«…В то время и фронт, и Генеральный штаб, и Ставка были убеждены в истинности своих оценок и расчётов. Конечно, это непростительно, но это факт. Победные реляции с фронтов усыпили бдительность и Ставки, и Генштаба, хотя истины ради следует сказать, что у нас сомнения были, и мы делились ими с Ватутиным, а потом доложили их и Верховному Главнокомандующему в присутствии маршала Г.К. Жукова. Однако доклад этот явно запоздал» [48; 94 – 95].

Эта ошибка в оценке сил и намерений противника, совершённая советским командованием как фронтового, так и высшего уровня, вскоре привела наши войска в Донбассе и в районе Харькова к тяжёлому поражению.

* * *

Выше уже упоминалось о планировании командованием Воронежского фронта наступления, которое войска фронта должны были осуществлять после взятия Харькова. И сейчас самое время поговорить, какие же задачи подчинённым ему армиям и соединениям ставил генерал Ф.И. Голиков. Эти задачи вытекали из далеко идущих планов наступления на Киев и Чернигов [29; 438].

Так, 40-я армия уже 12 февраля, во время боёв на ближних подступах к Харькову, получила следующий приказ Ф.И. Голикова:

«1. Армии по взятии Харькова, не позднее 13 февраля 1943 г. приступить к перегруппировке и выполнению новой операции – наступлению в направлении Грайворон, Ахтырка с фронта Казачья Лопань, Дергачи. Ближайшая задача – не позднее 17.2.1943 г. выйти главными силами на рубеж Краснополье, Славгород, Пожня, Спорное. Дальнейшая задача – к 21 февраля выйти на линию города Лебедин.

2. Боевой состав армии – прежний, кроме 303-й стрелковой дивизии, которая переподчиняется 38-й армии с выходом последней на рубеж Обоянь, Верхопенье.

[…]

5. 5-й гвардейский танковый корпус иметь на левом фланге, которому не позднее 19 февраля овладеть городом Ахтырка…» [29; 437].

«Так мы узнали, – пишет К.С. Москаленко по поводу этого приказа, – что нам нужно провести четвёртую за период с 12 января наступательную операцию. Как и прежде, её следовало готовить в ходе завершения предыдущей операции, без какой-либо оперативной паузы и снова с поворотом фронта наступления армии. На Харьков мы наступали в юго-западном направлении, а после овладения им должны были выводить войска на север и наступать в северо-западном направлении – на Лебедин» [29; 437 – 438].

3-я танковая армия должна была наносить удар на Люботин, а после овладения им – на Полтаву [10; 118 – 119].

Севернее 3-й танковой армии действовала 69-я армия. Нанося удар от Харькова в северо-западном направлении, на Богодухов, она после овладения этим городом меняла ось наступления на юго-западную и также должна была двигаться к Полтаве [21; 116 – 117].

Безусловно, К.С. Москаленко прав, утверждая, что новые наступательные задачи, которые ставило войскам фронта командование, не отвечали их возможностям, были явно завышены и не учитывали состояние войск после месяца непрерывного наступления и тяжелейших боёв [29; 438]. Об этом несколько ниже ещё пойдёт речь. Но всё-таки, справедливости ради, стоит заметить, что «выход на рубеж Медвенское, Ракитное, Грайворон, Богодухов, Валки, ст. Власовка» предусматривался ещё планом операции «Звезда» [37; 275]. И хотя командование Воронежского фронта само именовало в приказе от 12 февраля достижение указанных рубежей «новой операцией», в сущности, это было продолжение всё той же «Звезды». А вот удары на Ахтырку, Лебедин и Полтаву – это в полной мере новая операция, для которой рубеж Ракитное, Грайворон, Богодухов, Валки мыслился как исходный ещё в плане операции «Звезда» [37; 275].

Если Юго-Западный фронт, судя по докладу Н.Ф. Ватутина № 128 от 17.02.1943 года, всё-таки ожидал получение пополнений (семь стрелковых дивизий, кавалерийский корпус [37; 282]), то Воронежский фронт для проведения дальнейшего наступления должен был рассчитывать практически лишь на наличные силы (хотя строевое пополнение фронту в определённом размере, конечно, поступало; об этом немного ниже). Состояние же последних оставляло желать много лучшего. В стрелковых дивизиях насчитывалось по 3,5 – 4 тысячи человек. Танковые корпуса фронта по количеству танков не дотягивали до полноценных бригад. Количество боевых машин в танковых бригадах чаще всего исчислялось единицами, не доходя даже до десятка. Скажем, в 88-й и 113-й танковых бригадах 15-го танкового корпуса 3-й танковой армии после взятия Харькова насчитывалось всего по 6 танков. На их фоне 195-я танковая бригада того же корпуса выглядела просто «богатой» – в её строю находилось 14 машин. Мотострелковые батальоны 3-й танковой армии стали подобны неполным взводам – в них оставалось по 16 – 20 человек [10; 119], [21; 118].

К.С. Москаленко совершенно справедливо отмечает, что войска фронта «нуждались хотя бы в кратковременном отдыхе, с тем, чтобы заодно восполнить понесённые потери в живой силе и вооружении, подтянуть отставшие тылы и подвести боеприпасы и горючее. Словом, самое лучшее, что мы могли сделать, это приостановить наступление, закрепиться на достигнутых рубежах и как следует приготовиться к нанесению новых ударов по врагу.

Но командование фронта приняло иное решение» [29; 438].

Приказы в армии не обсуждаются, а выполняются. Однако очевидную ошибочность приказа Ф.И. Голикова о дальнейшем наступлении без всякой передышки командарм-40 объяснил для себя наличием у Ставки в данном районе значительных резервов, которые и сыграют главную роль в новой наступательной операции:

«Ведь по моим представлениям командующий фронтом не мог не знать, что армии ослаблены в предыдущих операциях, и что по этой причине фронт не имел резервов, и его войска уже на Харьков наступали в одноэшелонном построении.

…Следовательно, думалось мне, да вероятно, и другим командармам, мы только начнём, основную же роль в новой наступательной операции сыграют свежие силы, стоящие наготове где-то невдалеке. По моим предположениям они должны были составлять одну – две общевойсковые армии, два – три танковых корпуса и мощные артиллерийские средства.

Отсутствие таких дополнительных сил выявилось очень скоро» [29; 438].

Конечно, Ф.И. Голиков не был ни глуп, ни слеп. Он прекрасно видел состояние войск своего фронта, понимал, что наступать с такими силами рискованно. Поэтому ещё 16 февраля, сразу после освобождения Харькова, направил Верховному Главнокомандующему следующий доклад:

«Войска Воронежского фронта, ведя непрерывные бои с противником в течение месяца, имеют ощутимые потери в живой силе и военной технике. Фронтом принимаются необходимые меры для своевременного выхода войск фронта на рубеж для выполнения очередной боевой задачи, имея в виду наступление на Киев, Чернигов. Однако принимаемых мер силами фронта мало для того, чтобы все части армий иметь в совершенстве боеспособными в смысле их численности и оснащённости их танками и авиацией.

Прошу рассмотреть просьбу Воронежского фронта о следующем:

1. Фронт необходимо усилить танками в количестве 300 штук для восстановления танковых корпусов и бригад.

2. 2-ю воздушную армию, работающую на фронт, усилить самолётами: истребителей – два полка, бомбардировщиков – три полка и штурмовиков – два полка.

3. Для кавкорпуса Соколова дать зенитную артиллерийскую дивизию.

4. Приказать НКПС более форсированными темпами продвинуть направленное фронту пополнение личным составом.

ВАСИЛЕВСКИЙ,

ГОЛИКОВ,

КУЗНЕЦОВ.

16 февраля 1943 г.»

[29; 440].

В отношении пункта 4 данного доклада К.С. Москаленко поясняет в своих мемуарах, что речь в нём шла о 19 тысячах пополнения, которые всё-таки были выделены фронту. Однако в феврале из них реально прибыло всего 1600 человек [29; 440].

И тем не менее все указанные проблемы не помешали Ф.И. Голикову планировать новую крупномасштабную наступательную операцию, целью которой были Киев и Чернигов. Подобное пренебрежение состоянием своих войск объяснялось только тем, что враг считался разбитым, слабым и спешно отступающим к Днепру, т.е. неверной оценкой сил противника и неправильной трактовкой его намерений. Впрочем, в отношении этой ошибки К.С. Москаленко, человек, безусловно, понимающий, о чём говорит, заметил:

«Если бы это было так (имеется в виду отступление немцев к Днепру – И.Д.), то и тогда для наступления на Киев и Чернигов не хватило бы имевшихся у нас сил» [29; 440].

В свете последнего замечания ошибка и командования Воронежского фронта, и Ставки ВГК, и Генштаба выглядит ещё более непростительной.

Сейчас речь идёт о положении войск Воронежского фронта к 17 февраля. Ссылка на пополнение, которое ожидал Н.Ф. Ватутин, не должна заставить читателя думать, что на Юго-Западном фронте положение было лучше. Ничуть. И там были ожесточённые наступательные бои, которые фронт начал ещё со Сталинграда, т.е. значительно раньше Воронежского, без всяких оперативных пауз. И там стрелковые дивизии имели личного состава в 2 – 3, а то и более, раза меньше штатного. И там танковые корпуса были укомплектованы как танковые бригады, а для танковых бригад полтора десятка боевых машин в их составе считалось роскошью (см. выше). Катастрофически отставшие тылы, растянутые коммуникации, недостаток боеприпасов и горючего – от всего этого Юго-Западный фронт страдал не менее Воронежского.

Пополнения же, ожидаемые Н.Ф. Ватутиным, как и запрашиваемые Ф.И. Голиковым у Ставки, до начала немецкого контрнаступления так и не успели подойти. И дальнейшее их прибытие по частям уже ничего не меняло – они просто перемалывались в ожесточённых боях с превосходящими силами противника.

И всё-таки Воронежский фронт, как и Юго-Западный, готовился к дальнейшему наступлению. В таких условиях командармы, командиры корпусов, дивизий, бригад вертелись, как могли, восстанавливая хоть в какой-то мере боеспособность подчинённых им войск. Вот что рассказывает Александр Александрович Ветров, на тот момент – заместитель командира 15-го танкового корпуса по технической части, о том, как корпус пытался после взятия Харькова поставить в строй повреждённые в предыдущих боях машины:

«Много оказалось повреждённых танков, которые ещё можно было вернуть в строй. Но подвижные ремонтные базы и мастерские частей и соединений корпуса не справлялись с восстановлением этих машин.

Неблагополучно обстояли дела и с запасами танкового топлива. Ни одна из находящихся в строю машин не имела полной заправки горючего. А подвоза всё не было.

Желая ускорить хотя бы ремонт бронетанковой техники и привлечь к этому делу предприятия местной промышленности, я с группой представителей от танковых бригад решил поехать на Харьковский завод, на тот, где, собственно, и родилась наша знаменитая тридцатьчетвёрка…

То, что мы увидели, оказавшись на заводской территории, представляло собой картину страшного, варварского разрушения. Один из крупнейших машиностроительных заводов нашей страны лежал в руинах. Да и только ли он! Таким же опустошительным разрушениям немецко-фашистские оккупанты… подвергли тракторный, электротехнический, турбогенераторный и другие заводы Харькова.

Поздним вечером, когда мы уже потеряли всякую надежду найти хотя бы мало-мальски подходящую производственную базу, к нам явились пожилые рабочие, ранее работавшие на танковом заводе, и без долгих слов предложили свои услуги в ремонте танков. Сообщили, что уже нашли подходящее производственное помещение, нужное оборудование, инструменты и даже некоторые ремонтные материалы. Ну не удача ли!

Короче говоря, уже на следующий день мы приступили к ремонту боевой техники. Работали буквально круглые сутки. К харьковским рабочим я подключил танкоремонтные мастерские, техников и механиков-водителей, 96-ю подвижную танкоремонтную базу корпуса.

Но так как в короткий срок отремонтировать даже этими силами все вышедшие из строя танки было невозможно, я оставил за харьковчанами лишь восстановление тридцатьчетвёрок. Для ремонта же лёгких танков Т-70 привлёк 71-ю корпусную авторемонтную подвижную базу, дав в помощь автомобилистам несколько танковых ремонтников.

К чести молодого и энергичного начальника этой авторемонтной базы капитана Н.У. Иванова, подчинённый ему коллектив с возложенной задачей справился блестяще. За несколько суток самоотверженного труда авторемонтники возвратили в строй полтора десятка танков Т-70, оказав немалую услугу нашим танковым бригадам.

Не отстали от них и харьковские рабочие. Благодаря их золотым рукам было отремонтировано 20 тридцатьчетвёрок. В поредевшие ряды танковых бригад влились, таким образом, новые силы» [10; 117 – 118].

Да, действительно, 35 танков, возвращённых в строй, в той ситуации были для 15-го танкового корпуса значительнейшим пополнением. И на другое ему рассчитывать не приходилось.

Армии фронта без всякой передышки начали выполнять поставленные им очередные задачи. Уже во второй половине дня 17 февраля 40-я армия освободила Грайворон и Богодухов. Главные силы армии тут же произвели перегруппировку в новую полосу и начали наступление с тем, чтобы не позднее 20 февраля достичь рубежа Краснополье, Славгород, Пожня, Ахтырка, а к 24 февраля – линии г. Лебедин [29; 443]. Сроки достижения указанных рубежей на три дня отличались от указанных от определённых в приказе Ф.И. Голикова от 12 февраля, но ведь и Харьков был взят на 3 – 4 дня позже предполагаемого срока.

Столь же оперативно начала наступательные действия и 3-я танковая армия П.С. Рыбалко. Стремительным броском части армии овладели хутором Золотиным, лежащим на оси их наступления. Затем противник был выбит из населённых пунктов Гуки, Песочин, Коротин. 3-я танковая нацелила свой удар на Люботин [10; 118 – 119].

* * *

17 февраля стало определённым рубежным днём и для немецкой стороны. Именно в этот день в штаб группы армий «Юг», перенесённый к тому времени из Сталино в Запорожье, прибыл сам Гитлер. Если верить дневниковым записям Геббельса, то фюрер летел в Запорожье не просто с намерением лично обсудить с Манштейном обстановку на фронте подчинённой последнему группы армий. Он летел с намерением снять Манштейна с поста командующего, ибо усомнился в его способности выйти из сложившегося кризисного положения [20; 89 – 90].

В самом деле, донесения с фронта в Берлин рисовали очень мрачную картину. Не было ни одной немецкой армии или армейской группы, положение которых не внушало бы опасений. Группа Голлидта вынуждена была отойти на Миус. Причём советские войска следовали за ней вплотную, уже вышли к восточному берегу реки и готовились к захвату плацдармов на западном. 7-й гвардейский кавалерийский корпус (бывший 8-й кк) действовал в районе узловой станции Дебальцево, затрудняя снабжение группы Голлидта и тем самым усугубляя её и без того сложное положение. 1-я танковая армия фон Маккензена, сражавшаяся севернее армейской группы Голлидта, была глубоко обойдена группой М.М. Попова и задействовала все свои силы для сдерживания удара её танковых корпусов в районе Красноармейского. Брешь между 1-й танковой армией и группой Ланца под Харьковом росла, и через неё советские войска неудержимо рвались к Днепру. Сосредоточение 4-й танковой армии Гота на южном фланге наступления Юго-Западного фронта задерживалось.

И тем не менее непосредственной причиной, вынудившей Гитлера прибыть в Запорожье, в штаб к Манштейну, явилась, по всей видимости, несанкционированная сдача Харькова. Пауль Карель прямо говорит о том, что Гитлер «никак не мог смириться с фактом, что Хауссер сдал этот город вопреки строгому приказу» [23; 139], [20; 91].

Так это было или нет, но первым вопросом, который Гитлер намеревался решить в штабе группы армий «Юг», действительно, являлся вопрос скорейшего возвращения Харькова [19; 406], [20; 90 – 91], [23; 139 – 140], [27; 466], [28; 182]. Главной силой в выполнении этого плана фюрера должен был стать танковый корпус СС, после того как его третья танковая дивизия – «Мёртвая голова» – в скором времени полностью сосредоточится под Харьковом [27; 466].

Но у Манштейна были свои резоны. По его мнению, удар на Харьков мог подождать. Гораздо важнее – остановить и разбить рвущиеся к Днепру в бреши между группой Ланца и 1-й танковой армией русские силы, ибо если последним удастся отрезать войска группы армий «Юг» от днепровских переправ, то и удар на Харьков вскоре превратится в пшик. Без подвоза боеприпасов, горючего, продовольствия и пополнений и 1-я танковая армия, и группа Ланца вместе с танковым корпусом СС очень быстро станут, как пишет сам Манштейн, «нежизнеспособными» [27; 466]. Кроме того, Манштейн полагал, что успешное наступление на Харьков требует привлечения хотя бы части сил 4-й танковой армии Гота. А она-то как раз запаздывала с сосредоточением.

По указанным причинам командующий группы армий «Юг» предложил следующую последовательность действий:

1) Разбить русских, наступающих к Днепру. Для этого привлечь и танковый корпус СС, т.е. те его силы, которые уже были под Харьковом (напомню, что основная часть дивизии «Мёртвая голова» к 17 февраля под Харьков прибыть ещё не успела). Задача сдерживания сил русских, пытающихся наступать к западу от города, возлагалась на остальные соединения группы Ланца.

2) Выполнив первую задачу, группа армий «Юг» силами 1-й, 4-й танковых армий, танкового корпуса СС и группы Ланца била на Харьков и вновь захватывала его [27; 466 – 467].

Однако Гитлер резко выступил против плана командующего группы армий «Юг». Прежде всего, как отмечает в воспоминаниях сам Манштейн, «он не хотел верить, что в районе между 1-й танковой армией и группой Ланца наступают действительно крупные силы» [27; 466]. Карель даже приводит слова фюрера по этому поводу:

«Зачем такое количество сил против надуманного противника?» [20; 91], [23; 139].

Т.е. Гитлер никак не мог поверить в такую «прыть» русских.

Но главной причиной, по которой план Манштейна не принимался Гитлером, было всё-таки его стремление к быстрейшему возврату Харькова.

«В этом конфликте, – отмечает А. Исаев, – по существу, сталкивались политика и стратегия. Политика говорила о значении пятого по величине города СССР, удержание которого одной из сторон было вопросом престижа, психологического состояния людей на фронте и в тылу. Стратегия говорила о значении железнодорожных веток, тянувшихся от нескольких железнодорожных мостов на Днепре к тыловым станциям войск в Донбассе и в районе Харькова. Захват коммуникаций, конечно, ещё не означал окружения войск. Однако увеличение плеча подвоза автотранспортом, потери времени на перегрузку из автомашин в вагоны и обратно означали ухудшение снабжения войск продовольствием, топливом и боеприпасами. В конечном итоге, это могло привести к краху обездвиженных и лишённых патронов и снарядов дивизий из-за невозможности эффективно парировать выпады противника» [20; 90 – 91].

Столкновение мнений Манштейна и Гитлера 17 февраля вылилось, по словам Манштейна, в «бесконечную дискуссию», которая закончилась ничем [27; 467].

Почему же Гитлер просто не отдал приказ Манштейну и не снял его, когда тот отказался бы приказ выполнить, ведь, как мы помним, он и летел в Запорожье с очень серьёзным намерением отстранить Манштейна от командования группой армий «Юг»?

В мемуарах Манштейн объясняет свой выигрыш во времени следующим хитрым ходом:

«Я положил конец этой дискуссии, сказав, что танковый корпус СС должен быть в любом случае сначала сосредоточен на шоссе Харьков – Красноград. Это могло быть сделано самое раннее 19 февраля. Поэтому только тогда можно было окончательно решить – выступать на север или на юг. Эта оттяжка решения вопроса удалась мне благодаря выставленному мною аргументу, что до 19 февраля нельзя рассчитывать на 4-ю танковую армию. Я, очевидно, также правильно полагал, что ход событий, которые теперь сам Гитлер близко наблюдал, заставит его согласиться со мной» [27; 467].

Да, Манштейн полагал правильно.

События, развернувшиеся 18 февраля, заставили Гитлера признать правоту командующего группы армий «Юг».

Манштейн в мемуарах говорит о двух обстоятельствах, «переубедивших» фюрера:

1) Получение неопровержимых данных «о том, что в бреши между 1-й танковой армией и группой Ланца противник действительно наступал крупными силами на переправы через Днепр» [27; 467].

2) Получение сообщения от группы Ланца, «что выгруженные в Киеве моторизованные части танковой дивизии СС «Тотенкопф» («Мёртвая голова» – И.Д.) застряли в грязи между Киевом и Полтавой» [27; 467].

Последнее обстоятельство разрушало все планы Гитлера по быстрому возвращению Харькова. Ведь эти планы строились как раз на танковом корпусе СС в полном составе, как главной ударной силе предстоящего контрудара по Харькову. Но, как справедливо замечает Манштейн, «если танковый корпус СС без дивизии «Тотенкопф» не смог удержать Харькова, то без дивизии, срок боеготовности которой нельзя было предвидеть, он ещё менее был в состоянии вновь овладеть им» [27; 468].

Первое же обстоятельство в полной мере убедило фюрера в первоочередной необходимости удара по рвущимся к Днепру советским войскам. Манштейн в мемуарах «весьма скромно пишет», что « за время пребывания в моём штабе Гитлер более ясно понял опасность обстановки на южном фланге» [27; 469]. В работе Пауля Кареля процесс этого понимания описан очень драматично, с художественными подробностями. Когда 18 февраля в штаб группы армий «Юг» поступило донесение, что советские войска находятся лишь в 60 км от Днепра и всего лишь в 100 км от Запорожья, в штабе, где Гитлер совещался с командованием группы, разыгралась следующая сцена:

«Гитлер подозрительно взглянул на полковника Буссе, начальника оперативного отдела группы армий «Юг». Не вводят ли его в заблуждение? “Я хочу знать об этом подробнее”, – проворчал он.

И, будто он ждал реплики, Буссе быстро начал излагать детали. “Советская двести шестьдесят седьмая стрелковая дивизия находится здесь, южнее Краснограда”, – говорил он, показывая на карте. Затем его палец переместился к Павлограду:

– Танковый батальон тридцать пятой гвардейской стрелковой дивизии взял Павлоград. Итальянская дивизия, которая должна была оборонять город, бежала.

Гитлер смотрел на карту, стиснув зубы» [20; 92], [23; 140].

Гитлер пробыл в Запорожье до вечера 19 февраля. В этот день, дав принципиальное согласие на реализацию плана Манштейна, он, очевидно, конкретизировал и уточнял детали предстоящей операции. Для беседы был приглашён также и фельдмаршал фон Клейст (явная поверка мнения командования группы армий «Юг»). В конечном итоге фюрер «заявил, что теперь группа «А» (ей-то как раз и командовал фон Клейст – И.Д.) должна отдать всё, что может, группе «Юг». Группу «А» надо рассматривать теперь как ближайший резервуар сил фронта группы “Юг”» [27; 469]. Т.е. он полностью признал правоту Манштейна, согласился с его оценкой обстановки и предложенными им путями выхода из кризиса.

Вечером Гитлер вылетел в свою ставку. Манштейн не был бы Манштейном, если бы, будучи довольно сдержанным в описании процесса принятия фюрером решения, одобряющего план действий Манштейна (в отличие от «драматизирующего» Кареля), не «подпустил» «драматизма» в чём-то другом, причём, по обыкновению, передёрнув факты. Мы уже знаем, что особенно в своих мемуарных писаниях бывший командующий группы армий «Юг» любит «передёргивать», когда речь заходит о соотношении сил его группы армий и советских войск. Не удержался от подобного шага он и на этот раз:

«В остальном этот день (19 февраля – И.Д.) принёс дальнейшее обострение обстановки… Противник… крупными силами овладел железнодорожной станцией Синельниково. Тем самым он не только перерезал главную коммуникацию группы «Центр» и правого фланга нашей группы, но стоял уже в 60 км от нашего штаба, в котором находился фюрер Третьей империи. Ни одной части не было между нами и нашим врагом! Я поэтому очень успокоился, когда Гитлер вечером этого дня вылетел в свою ставку. Можно было вполне ожидать, что на следующий день вражеские танки сделают невозможным использование аэродрома восточнее Днепра» [27; 469 – 470].

Несколько ранее Манштейн рассказывает, что для охраны прибывшего 17 февраля в его штаб фюрера в Запорожье не было никаких войск, кроме штабной караульной роты и нескольких зенитных подразделений [27; 465]. И если по состоянию на 17 февраля это было, возможно, правдой (хотя Н.Ф. Ватутин, как помним, упомянул в своём докладе в Ставку ВГК как раз от 17 февраля о переброске немецких войск в район Запорожья; ошибка советской разведки?), то по состоянию на конец дня 19 февраля это правдой быть уже никак не могло. Дело в том, что доподлинно известно, что, начиная с 18 февраля, в Запорожье полным ходом выгружалась «свеженькая» 15-я пехотная дивизия. Прекрасно укомплектованная личным составом, оснащённая и экипированная, она была переброшена на Восточный фронт из Франции, где отдыхала и пополнялась после того, как её в 1941 – 1942 годах изрядно «проредили» на том же Восточном фронте (т.е. абсолютным неопытным новичком в России она не была) [20; 93]. Поэтому к моменту отбытия фюрера в свою ставку из штаба Манштейна между отдельными советскими танковыми батальонами и Запорожьем, куда эти поредевшие в боях батальоны рвались, могла встать не только какая-то воинская часть, но и почти целое соединение. Манштейн же об этом факте попросту умолчал.

Впрочем, это его обычный стиль, и вряд ли этому стоит удивляться.

* * *

Итак, рассказывая о визите Гитлера в Запорожье, вынужденно пришлось несколько забежать вперёд.

Как же развивались в полосах наступления Юго-Западного и Воронежского фронтов после 17 февраля?

В исторической литературе день 18 февраля 1943 года считается последним днём наступательной операции войск Юго-Западного фронта под кодовым названием «Скачок». Это, с одной стороны, вполне оправданная точка зрения, так как уже рано утром 19-го числа Манштейн начал запланированный им контрудар (хотя Гитлер в это время ещё совещался с ним в Запорожье). Начало немецкого контрнаступления, оказавшегося чрезвычайно успешным, можно считать окончанием наступления Юго-Западного фронта. Однако, с другой стороны, 19 февраля войска ЮЗФ в действительности не прекратили наступательных действий. Советский удар и немецкий контрудар какое-то время развивались параллельно, создавая ситуацию своеобразного «слоёного пирога». Поэтому проведение рубежа между 18 и 19 февраля в какой-то мере надо считать историографической условностью, схемой, которая, как и все схемы, верно описывая ситуацию в принципе, всё-таки несколько упрощает реальность.

18 февраля войска 6-й армии Ф.М. Харитонова продвигались к Краснограду (6, 172-я и 350-я стрелковые дивизии и 106-я стрелковая бригада) и к Перещепино (267-я стрелковая дивизия). Последняя, наступавшая на левом фланге армии, овладела к концу 18 февраля Перещепино и продолжила своё наступление в направлении Ново-Московска. Туда же продвигались и части 4-го гвардейского стрелкового корпуса [4; 4 – 5], [11; 18 – 19], [18; 16].

Одновременно 25-й танковый корпус и части 41-й гвардейской стрелковой дивизии завязали бои за Синельниково [18; 16].

В районе Красноармейского в этот день события разворачивались совсем не по планам командующего Юго-Западным фронтом. 7-й танковой дивизии немцев при поддержке частей 335-й пехотной дивизии и мотодивизии СС «Викинг» удалось выбить 4-й гвардейский танковый корпус и 7-ю лыжную бригаду из Красноармейского на линию совхоза Молодецкий. Н.Ф. Ватутин незамедлительно отреагировал на данное обстоятельство, приказав окружить и уничтожить группировку противника в Красноармейском [4; 4], [11; 19].

К этому моменту, сдав позиции в районе Доброполья 18-му танковому корпусу Б.С. Бахарова, 10-й танковый корпус двигался к Красноармейскому, но предотвратить отступление танкистов П.П. Полубоярова из города попросту не успел. Во исполнение приказа комфронта для освобождения Красноармейского создавалась сводная группа под командованием командира 183-й танковой бригады полковника Г.Я. Андрющенко. В неё вошли 9-я и 12-я гвардейские танковые бригады из 4-го гвардейского танкового корпуса, 11-я танковая и 11-я мотострелковые бригады из 10-го танкового корпуса, а также 7-я лыжно-стрелковая бригада и батарея 407-го истребительно-противотанкового полка. Группе были переданы уцелевшие танки 183-й танковой бригады. К вечеру группа Андрющенко заняла позиции к северу и северо-востоку от Красноармейского [4; 4 – 5], [11; 19], [20; 82].

Сменивший 10-й танковый корпус в районе Доброполья 18-й танковый корпус, заняв западную часть Добропольского района, при попытке дальнейшего продвижения был контратакован группой 333-й пехотной дивизии противника северо-западнее Гришино, после чего перешёл к обороне [11; 19].

Под Славянском советские стрелковые части вели ожесточённые бои с танками и пехотой противника, которые настойчиво стремились охватить город с востока и тем самым окружить находящиеся там советские войска.

Не менее драматично развивались события в полосе 3-й гвардейской армии. Утром 18 февраля 50-я гвардейская стрелковая дивизия армии атаковала населённый пункт Боково-Антрацит и после штурма к полудню овладела им. Но вот действия другой ударной группы, созданной Д.Д. Лелюшенко для прорыва к окружённому под Дебальцево 7-му гвардейскому кавалерийскому корпусу, столь успешны не были. 1-й гвардейский механизированный корпус весь день вёл бои на восточной окраине посёлка Иллирия, а 2-й гвардейский танковый корпус В.М. Баданова, понеся значительные потери, производил перегруппировку в районе Орехово с целью возобновления наступления на Чернухино, где оборонялись основные силы кавкорпуса М.Д. Борисова. Однако 18 февраля продвижения в сторону окружённых 2-й гв. тк не имел [11; 20].

Между тем в 16.00 немцы начали наступление с целью полного окружения Чернухино. Район поселковой станции был занят двумя полками пехоты противника, а автодороги вокруг посёлка были перехвачены силами до пехотной дивизии при поддержке 50 танков. К этому моменту в строю кавкорпуса оставалось не более 25% бойцов, были потеряны почти все орудия, а к оставшимся снаряды были на исходе. В таких условиях Д.Д. Лелюшенко вечером 18 февраля по радио передал приказ М.Д. Борисову о выходе из окружения. Корпусу была поставлена задача прорываться на восток для соединения с основными силами 3-й гвардейской армии. О прорыве по кратчайшей линии не могло быть и речи, потому что плотность немецких войск именно на этом направлении была наибольшей. Тогда генерал М.Д. Борисов решил произвести обманный манёвр. В 22.00, предварительно уничтожив оставшиеся автомашины, орудия и миномёты, к которым уже всё равно не было горючего и боеприпасов, части корпуса вырвались из Чернухино на юг и начали отход в направлении населённого пункта Стрюково. В дальнейшем М.Д. Борисов предполагал осуществить разворот в восточном направлении [11; 20], [18; 24].

18 февраля 47-я гвардейская стрелковая дивизия 5-й танковой армии форсировала Миус, захватив ряд плацдармов на его правом берегу. Но развить успех наши войска не смогли. Дело в том, что на правом берегу Миуса ещё с 1942 года имелся хорошо подготовленный оборонительный рубеж (Миус-фронт). Именно на него и отвело свои войска немецкое командование, решив удерживать этот рубеж во что бы то ни стало. Сюда немцы успели перебросить довольно крупные силы. Поэтому все попытки частей 5-й танковой армии, довольно сильно ослабленных предыдущими боями, развить успех окончились неудачей. 5-я танковая армия перешла к обороне по левому берегу Миуса [18; 26].

События дня 18 февраля на центральном участке наступления Юго-Западного фронта ничуть не обескуражили Н.Ф. Ватутина и его штаб. Единственной корректировкой планов комфронта стало решение о возвращении 3-го танкового корпуса М.Д. Синенко в район Краматорска, а затем переброске его к 20 февраля к Красноармейскому для помощи в ликвидации обозначившегося там кризиса [11; 19]. Первоначально предполагалось, что корпус М.Д. Синенко должен был наступать на Ново-Московск, и части корпуса, 17 февраля сдав позиции в Краматорске пехотинцам 195-й стрелковой дивизии, уже выдвинулись в указанном направлении. После сдачи Красноармейского Н.Ф. Ватутин решил перебросить 3-й танковый корпус на усиление группировки фронта в данном районе. К Ново-Московску же должна была двинуться 195-я стрелковая дивизия, оставив Краматорск на попечение частям 57-й гвардейской стрелковой дивизии, которые получили задачу спешно выдвинуться к этому городу [11; 15, 19], [18; 14], [19; 401 – 402], [20; 82]. К слову сказать, в 3-м танковом корпусе на тот момент насчитывалось всего 12 танков, 12 бронемашин и 18 бронетранспортёров [19; 402], [20; 82]. Так что читатель может весьма чётко представить себе, насколько усилилась группировка наших войск под Красноармейским.

В остальном ничего не изменилось. Никто не собирался сворачивать операцию «Скачок». Угрозы, которая уже нависла над правым, наиболее успешно наступающим флангом фронта, командование ЮЗФ не разглядело. Безусловно, это была явная промашка разведки. В полосе соседнего, тоже, казалось бы, успешно наступающего, Воронежского фронта танки Хауссера в ночь с 18 на 19 февраля уже прогревали двигатели, чтобы рано утром ударом на юг начать последнюю успешную наступательную операцию вермахта в войне с Советской Россией.

* * *

План немецкого контрнаступления сводился к тому, чтобы ударами по сходящимся направлениям из районов Краснограда и юго-западнее Красноармейского на Павлоград разгромить вышедшие на подступы к Днепропетровску войска Юго-Западного фронта и отбросить их за Северский Донец. Для этого в 4-й танковой армии создавались две ударные группировки. Одна состояла из двух дивизий танкового корпуса СС, подчинённого Манштейном командованию 4-й танковой армии, в районе северо-западнее Краснограда. Этими дивизиями были «Рейх» и «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Третья дивизия корпуса Хауссера – «Мёртвая голова» – прибыть к месту сосредоточения основными силами не успела. Из её состава под Красноградом находились только полк «Туле» и ряд подразделений.

Вторую ударную группировку 4-й танковой армии составляли две дивизии XLVIII танкового корпуса в районе юго-западнее Красноармейского.

Кроме того, 1-я танковая армия создавала свою ударную группировку в составе XL танкового корпуса (четыре дивизии) в районе южнее Красноармейского.

После разгрома вышедших к Днепропетровску войск Юго-Западного фронта Манштейн рассчитывал окружить советскую группировку под Харьковом, вернуть город и, выйдя во фланг и тыл Воронежского фронта, развивать стремительное наступление на Курск.

В случае, если операция группы армий «Юг» развивалась бы успешно, верховное германское командование предусматривало переход в контрнаступление из района южнее Орла сильной ударной группировки – 2-й танковой армии – в юго-восточном направлении, во фланг и тыл войскам Центрального фронта, которые как раз разворачивались западнее Курска для наступления. Итогом должен был стать ещё один «котёл» для большой группировки советских войск под Курском [19; 407 – 408], [20; 94], [21; 117], [27; 466, 471 – 472].

Таким образом, гитлеровцы надеялись на создание трёх «котлов». И, надо сказать, основания для подобных надежд у них были, что ясно продемонстрировали последующие события.

Всего для контрнаступления из района южнее Харькова командование группы армий «Юг» сосредоточило семь танковых, одну моторизованную и три пехотные дивизии. Немцы располагали примерно 800 танками и САУ. Поддержку с воздуха наземным войскам оказывали 750 самолётов [21; 117].

Словом, Манштейну и верховному немецкому командованию, несмотря на всю пиковость ситуации на данном участке фронта, удалость ценой больших усилий создать мощную группировку для контрнаступления.

Оно началось в 5.00 19 февраля. Его застрельщиком выступил именно танковый корпус СС. К утру 19 февраля он сосредоточился на шоссе Харьков – Красноград, т.е. в исходном для наступления районе. Лидером в наносимом ударе должна была стать танкогренадёрская дивизия «Рейх». Состояние её танкового парка к моменту начала операции было не блестящим. Так, известно, что на 17 февраля дивизия располагала всего 20 боеготовыми танками (14 Pz.III, 2 Pz.IV и 4 Pz.VI «Тигр»). Правда, в течение последующих дней дивизией было получено несколько новых машин, поступали танки и из ремонта. Поэтому к 20 февраля она могла выставить уже 41 танк (33 Pz.III, 7 Pz.IV, 1 Pz.VI «Тигр»). Снижение количества боеготовых «Тигров» объясняется, скорее всего, выходом из строя этих тяжёлых танков на марше, а не боевыми потерями. Плюс к указанным машинам в дивизии «Рейх» было несколько трофейных Т-34 и 15 САУ «Штурмгешюц» [19; 408], [20; 95]. Таким образом, общий танковый потенциал этого соединения корпуса Хауссера можно считать равным примерно 60 боевым машинам. Не много, но и не мало. Во всяком случае, всё постигается в сравнении, и если сравнивать с количеством танков в любом из советских танковых корпусов Юго-Западного фронта на тот момент, то дивизия «Рейх» имела, минимум, полуторакратное преимущество.

Довольно солидным был артиллерийский парк дивизии. Помимо гаубичной артиллерии, она имела в своём составе 35 противотанковых орудий калибром 50- и 75-мм, 37 других противотанковых пушек, включая 76,2-мм советские трофейные, 75-мм самоходные противотанковые орудия (это без учёта «Штурмгешюцев») и 48 88-мм зениток, которые немцы ещё с 1941 года очень часто использовали как действенное противотанковое средство [20; 95]. Артиллерия наряду с мотопехотой сыграла ничуть не меньшую, если не большую роль, чем танки, в наступлении «Рейха».

Вступивший в бои под Харьковом позже «Лейбштандарт» находился в несколько лучшем положении по сравнению с «Рейхом» в отношении танкового потенциала. На 19 февраля в танковом полку «Лейбштандарта» насчитывалось 67 боеготовых танков (45 Pz.IV, 10 Pz.III и 12 Pz.II). В батальоне штурмовых орудий была 21 САУ «Штурмгешюц» [19; 408], [20; 95]. Т.е. количество боевых машин приближалось к 90.

Противотанковая артиллерия дивизии была представлена 32 буксируемыми или самоходными 75-мм и 45 50-мм противотанковыми пушками [20; 95].

Хотя Манштейн и спорил с Гитлером на совещании в Запорожье, настаивая на высвобождении корпуса Хауссера у Харькова и использовании его в контрнаступлении против рвущихся к Днепру советских войск, всё-таки первоначально он решил подстраховаться. Наступать начинала только одна дивизия «Рейх». Дивизия «Лейбштандарт» какое-то время оставалась в заслоне фронтом на северо-восток вместе с частями 320-й пехотной дивизии. Командующий группы армий «Юг» опасался удара со стороны войск Воронежского фронта, который недавно вышедшая из окружения 320-я пд могла в одиночку не выдержать.

Первой подверглась удару эсэсовцев 6-я стрелковая дивизия 6-й армии Ф.М. Харитонова, являвшаяся крайне правофланговой. Наступая вдоль шоссе Харьков – Днепропетровск на Перещепино, части «Рейха» отразили несколько слабых контратак поредевших частей 6-й сд.

К 11.00 улучшилась погода, и в воздух поднялись немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87. При их активной поддержке эсэсовская дивизия захватила деревни Бесека и Отрада. Находившиеся в этих деревнях советские стрелковые подразделения оказали яростное сопротивление, но не могли сдержать наступления противника, сопровождаемого буквально шквалом огня артиллерии и танков и сильными бомбардировками с воздуха [19; 411], [20; 97– 98].

С наступлением темноты передовой отряд немцев вышел к Перещепино и мосту через реку Орель. Город был захвачен в результате скоротечного боя. Только сутки назад Перещепино было освобождено советскими войсками. Появления немцев, да ещё с севера, из полосы соседнего фронта, никто не ожидал. Когда в темноте колонны полка «Германия» дивизии «Рейх» вышли к мосту через Орель, наши бойцы приняли их за своих и не подняли своевременно тревогу. Эсэсовцы беспрепятственно пересекли мост итолько тогда обрушились на охранявших его красноармейцев. Выстрелы и разрывы гранат подняли небольшой гарнизон Перещепино на ноги, и он даже пытался контратаковать с целью отбить мост и отбросить немцев за Орель. Увы, силы были слишком неравны. В течение ночи гарнизон был разгромлен. В Перещепино стали сосредоточиваться основные силы дивизии «Рейх» [19; 411], [20; 98 – 99], [39; 29].

Несмотря на эти успехи первого дня немецкого контрнаступления, они, если можно так сказать, остались незамеченными ни советским командованием, ни командованием группы армий «Юг». Точнее, командование ЮЗФ вряд ли придало им какое-то значение (немцы очередной раз огрызнулись; подумаешь, не в первой). Манштейн же, очевидно, полагал, что делать какие-то выводы из этих первых успехов пока рановато. Спустя годы о дне 19 февраля он скупо напишет в своих мемуарах:

«В остальном этот день принёс дальнейшее обострение обстановки, после того, как противник, по-видимому, крупными силами овладел железнодорожной станцией Синельниково», – отмечая успехи наступления 6-й армии Ф.М. Харитонова, а не корпуса Хауссера [27; 469].

В самом деле, основные силы 6-й армии продолжали 19 февраля своё продвижение вперёд. К исходу дня 350-я и 172-я стрелковые дивизии находились всего в 10 – 15 км восточнее и юго-восточнее Краснограда. После форсирования Орели уверенно продвигалась на запад 106-я стрелковая бригада. 267-я стрелковая дивизия вышла к Магдолиновке (100 км западнее Лозовой). 41-я гвардейская стрелковая дивизия и 25-й танковый корпус вели бои за Синельниково [11; 20 – 21], [18; 16], [27; 469].

Предприняли наступление 19 февраля и советские войска под Красноармейским. В середине дня группа Г.Я. Андрющенко решительной атакой вернула часть Красноармейского. Северные районы города заняли танки группы, взяв под обстрел железную дорогу Днепропетровск – Сталино. Северо-восточные окраины Красноармейского контролировали советские мотопехотинцы. Выбить противника из города полностью не получилось. В ходе боя группа потеряла 4 танка (2 Т-34 и 2 Т-70), а также батарею противотанкового полка. Имея в строю 17 танков (3 Т-34 и 8 Т-70), сводная группа перешла к обороне захваченных рубежей [4; 5], [11; 21], [20; 82].

Между тем положение для советских войск в самом Красноармейском и в близлежащем к городу районе становилось всё более угрожающим. Противник сомкнул фланги 7-й танковой дивизии с востока, а 333-й пехотной дивизии и моторизованной дивизии СС «Викинг» с запада и тем самым окружил 4-й и 10-й танковые корпуса под Красноармейским. В то же время 11-я танковая дивизия из района Райского ударила по тылам группы М.М. Попова [11; 21].

18-й танковый корпус Б.С. Бахарова вперёд не продвигался, сам ведя оборонительные бои с наседающим противником в районе Доброполья [4; 5].

Оставалась надежда на помощь 3-го танкового корпуса, который как раз в этот день двинулся от Краматорска к Красноармейскому [4; 5].

19 февраля под Дебальцево 7-й гвардейский кавалерийский корпус продолжал прорыв из окружения. Обманный манёвр генерала М.Д. Борисова принёс свои плоды. Немцы, полагая, что кавкорпус уходит на юг для удара на Сталино, выдвинули в район разъезда Редкодуб две боевые группы (по два батальона пехоты в каждой) – из Дебальцево и из посёлка Городище. Эти группы, столкнувшись в районе деревни Круглик, в течение целого дня в условиях плохой видимости из-за снегопада вели бой друг с другом [11; 20]. В это время кавкорпус двигался беспрепятственно к станции Фащевка, предоставив немцам «в удовольствие» повоевать друг с другом. Однако застать врасплох гарнизон Фащевки не удалось – корпус попал под ураганный артогонь противника (около 8.00 утра). Силами учебного дивизиона кавалерийского корпуса станция была занята, здесь был уничтожен вражеский эшелон с боеприпасами. В этот же день части корпуса, продвигаясь далее на юг, захватили Стрюково, уничтожив в нём инженерную роту немцев. Заняв в районе села круговую оборону, кавалеристы отразили несколько атак противника [11; 20].

Таким образом, в день начала немецкого контрудара активные наступательные действия вела только 6-я армия на правом фланге Юго-Западного фронта. Попытки наступления со стороны группы М.М. Попова очень быстро выдохлись. На остальных участках войска фронта перешли к обороне.

19 февраля продолжались бои и в полосе северного соседа ЮЗФ – Воронежского фронта.

Выше упоминалось, что первоначально Манштейн «придерживал» дивизию «Лейбштандарт» для обеспечения наступления корпуса Хауссера с северо-востока, поэтому наступление начала одна танкогренадёрская дивизия «Рейх».

Но «Лейбштандарт» не в одиночку создавал заслон на пути советских войск Воронежского фронта. Для этой цели Манштейном был создан так называемый корпус Рауса, получивший название по имени своего командира Эрхарда Рауса, ранее командовавшего 6-й танковой дивизией. Помимо обеспечения наступления танкового корпуса СС, задачей корпуса Рауса являлась защита коммуникаций эсэсовской ударной группировки. Её основной линией снабжения была железнодорожная линия Полтава – Люботин – Красноград. На эту же железнодорожную ветку опиралось и снабжение самих войск под командованием Рауса [20; 104 – 105].

В состав корпуса Эрхарда Рауса вошли 320-я пехотная дивизия, танкогренадёрская дивизия «Великая Германия» и полк «Туле» дивизии СС «Мёртвая голова» [20; 104].

Линия обороны корпуса проходила в 15 – 20 км к западу от Харькова. На северном крыле оборонительной линии располагался эсэсовский полк «Туле», занимавший ряд опорных пунктов к западу от города Ольшаны. Севернее позиций этого полка фронта у немцев вообще не было. Только в районе Ахтырки и Богодухова действовали отдельные части разбитой 168-й пехотной дивизии, но фланговый контакт с ними отсутствовал. Правда, вскоре эта «прореха» в обороне была «залатана» Манштейном. В Полтаве полным ходом шло сосредоточение 167-й пехотной дивизии, переброшенной на Восточный фронт из Голландии. Подобно 15-й пехотной дивизии, сосредоточивавшейся в Запорожье, 167-я пд новичком в России не была. После больших потерь в начале 1942 года её вывели на переформирование в Голландию. И сейчас это было полностью укомплектованное соединение, в строю которого находилось и немало бойцов, нюхнувших русской войны [20; 95 – 96].

Южнее полка «Туле», в районе Люботина, располагалась танкогренадёрская дивизия «Великая Германия». Наконец, крайний южный фланг корпуса обеспечивала 320-я пехотная дивизия. Но поскольку это соединение несколько дней назад вышло из окружения, понеся при этом большие потери, да ещё и успело поучаствовать в обороне Харькова, то Манштейн обоснованно сомневался в его способности выполнить возложенную на него задачу. Потому-то южнее 320-й пд и была оставлена дивизия СС «Лейбштандарт», которая организационно в корпус Рауса не входила [20; 105].

Основным противником немецких войск, осуществлявших западнее Харькова прикрытие наступления танкового корпуса СС из района Краснограда, была 3-я танковая армия П.С. Рыбалко. Выше уже говорилось о том, что её состояние после взятия Харькова, как и прочих войск Воронежского фронта, принимавших участие в операции «Звезда», оставляло желать много лучшего. В строю армии находилось 49 663 бойца. На их вооружении было 36 000 винтовок, 7 601 автомат, 837 ручных пулемётов, 414 станковых пулемётов. Артиллерия армии состояла из 1 044 миномётов различных типов, 16 152-мм орудий, 106 122-мм орудий, 196 76-мм орудий, 189 противотанковых орудий. Кроме того, в армии числилось 1 109 противотанковых ружей. Автомобильный парк состоял из 1 937 автомашин [20; 105].

Что же касается танков, то после окончания боёв за Харьков положение с ними в 3-й ТА было таково:

12 тк – 46 танков (1 КВ, 32 Т-34, 7 Т-60, 6 Т-70);

15 тк – 25 танков (18 Т-34, 2 Т-60, 5 Т-70);

201 отбр – 14 танков (все иностранного производства);

179 отбр – 25 танков (1 КВ, 22 Т-34, 2 Т-60).

Итого – 110 танков [20; 105 – 106].

В общем, вся танковая армия была укомплектована машинами на 2/3 штатного состава танкового корпуса (168 танков по штатам, существовавшим на тот момент).

Правда, мы помним, что какое-то количество танков в ближайшие после взятия Харькова дни было путём, буквально, экстраординарных усилий отремонтировано и поставлено в строй. Так, по 15 тк эта цифра составляла 35 боевых машин. Тем не менее танковый потенциал армии П.С. Рыбалко был невысок. В сущности, в этом отношении с ней могла потягаться немецкая танковая дивизия.

Но без всякой передышки армия продолжала своё наступление, двигаясь на Люботин. Уже 18-го числа она вышла к городу, а 19-го вела бои за него.

Корпус Рауса, учитывая широкий фронт, на котором ему приходилось действовать, и недостаточность своих сил, мог осуществлять только подвижную оборону. Именно такой тактики он и придерживался. Его части периодически переходили в контратаки, тормозя продвижение советских войск [20; 106].

Севернее 3-й танковой армии на рубеж Краснополье – Славгород – Пожня – Ахтырка продолжала успешное наступление 40-я армия К.С. Москаленко. Ей противостояли только остатки 168-й пехотной дивизии, которые, окопавшись в отдельных опорных пунктах, пытались сдержать советские войска. Однако, выполняя указание штаба 40-й армии, её дивизии не ввязывались в бои за отдельные опорные пункты, а только блокировали их, устремляясь основными силами на запад. Уничтожение блокированных гарнизонов противника становилось задачей вторых эшелонов дивизий [29; 444].

19 февраля наметились проблемы у левофланговой 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Её продвижение замедлилось, т.к. дивизия натолкнулась на особенно сильное сопротивление. Враг на рубеже Старый Мерчик – Люботин встретил её ожесточёнными контратаками пехоты при поддержке танков [29; 444]. По всей вероятности, это были силы 320-й пехотной дивизии корпуса Рауса и дивизии «Лейбштандарт» корпуса Хауссера.

Согласно воспоминаниям Николая Григорьевича Штыкова, бывшего тогда командиром 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, именно по результатам боевого дня 19 февраля 25-я гв. сд была неожиданно передана в состав 3-й танковой армии [49; 70].

«Перед этим, – пишет Николай Григорьевич, – развивая наступление из Харькова на Валки, наши полки с ходу захватили крупные сёла Новый и Старый Мерчик. Но вскоре под натиском превосходящих сил противника вынуждены были отойти к Люботинскому шоссе. Мой полк занял оборону в районе хутора Петровский. Держались из последних сил. Чувствовалась острая нехватка боеприпасов» [49; 70].

20 февраля в 5.00 утра части дивизии СС «Рейх» возобновили наступление из Перещепино на Ново-Московск. Первой жертвой наступления стала деревня Губиниха. На позиции советских стрелков, оборонявших эту деревню, обрушился шквал огня САУ «Штурмгешюц», САУ «Веспе» и 20-мм зенитных автоматов. Под его прикрытием в атаку пошли БТР «Ганомаг». Уже в 6.50 Губиниха была захвачена. Отчаянные контратаки незначительных советских сил, пытавшихся вернуть Губиниху, были отбиты. Пока полк «Фюрер» дивизии «Рейх» был занят отбитием контратак частей 6-й стрелковой дивизии и 106-й стрелковой бригады, полк «Германия» этой дивизии продолжил своё наступление. В 11.00 его батальоны захватили деревни Марьяновка и Ново-Николаевка на пути к Ново-Московску. А в 14.00 они установили контакт с 86-м пехотным полком 15-й пехотной дивизии немцев, оборонявшей Ново-Московск. Произошло это северо-западнее города. К 18.00 туда же подошёл и занял позиции артполк дивизии «Рейх». К концу дня немцы контролировали всю местность вокруг Ново-Московска [11; 22], [19; 411], [20; 99 – 100].

Таким образом, к исходу 20 февраля правый фланг 6-й армии оказался глубоко обойдён. Это обстоятельство, однако, не обескуражило ни командование фронтом, ни командарма-6 Ф.М. Харитонова. Как отмечает А. Исаев, к 1943 году «контрудары во фланг перестали вызывать шоковое состояние у советских командармов» [20; 99]. Н.Ф. Ватутиным же обход правого фланга основной ударной группировки ЮЗФ был воспринят, очевидно, в ключе его взглядов на действия немцев южнее Харькова и в Донбассе – по мнению комфронта, последние представляли собой попытки прикрытия отхода основных сил группы армий «Юг» к Днепру.

Ф.М. Харитонов решил парировать фланговое вклинение своими силами. Данная задача как раз и была поручена 106-й стрелковой бригаде и 6-й стрелковой дивизии. Первой поручалось атаковать противника в районе Перещепино с запада, второй – с востока. 267-я стрелковая дивизия вместе с 16-й танковой бригадой должны были атаковать Ново-Московск. По городу также наносили удар войска 4-го гвардейского стрелкового корпуса (его 35-й гвардейской стрелковой дивизии). 25-й танковый корпус получал задачу наступления на Запорожье из района Синельниково и захвата мостов через Днепр в районе Запорожья. В боях за Синельниково его должен был сменить 1-й гвардейский танковый корпус. Последний, взаимодействуя с 41-й гвардейской стрелковой дивизией, к исходу 21 февраля овладевал Синельниково [11; 22], [19; 411 – 412], [20; 99 – 100]. Словом, Ф.М. Харитонов посчитал, что заслон из войск 106-й стрелковой бригады и 6-й стрелковой дивизии будет способен парировать немецкий удар. Основные силы его армии как ни в чём не бывало продолжали выполнять наступательные задачи.

Подобная ситуация вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, ясно, что «победа в манёвренной войне достаётся стороне с самыми крепкими нервами», и «никакие охваты и обходы не могут считаться окончательным выигрышем. Окружающий может завтра сам оказаться в окружении» [20; 100]. Но, с другой стороны, разворачивавшиеся события до боли напоминали трагедию, случившуюся под тем же Харьковом менее года назад (в мае 1942 года). С той лишь разницей, что действие тогда происходило несколько севернее – в Барвенковском выступе, а немцы нанесли свой удар не с севера, а с юга. Ф.М. Харитонов в качестве командующего 9-й армией Южного фронта был непосредственным участником тех трагических событий. Правда, его армия почти целиком (за исключением отдельных частей) «выскочила» из «котла». Тем не менее извлечь определённые уроки генерал должен был. И главным из них должен был стать тот, что очень опасно недооценивать противостоящего тебе противника. Конечно, командарм-6 обязан был выполнять приказы командующего фронтом. Армия есть армия, воинская дисциплина есть воинская дисциплина. Но Ф.М. Харитонов даже и не пробовал возражать Н.Ф. Ватутину, что может быть объяснено только тем, что командующий 6-й армией вполне разделял в тот момент мнение командующего Юго-Западным фронтом.

Между тем немцы к исходу 20 февраля располагали возможностью нарастить свои усилия. Дело в том, что к этому моменту в районе Краснограда сосредоточились основные силы ещё одной дивизии танкового корпуса СС – «Мёртвая голова». Её командир Эйке получил в штабе корпуса приказ о выдвижении 21 февраля на Перещепино. Далее части дивизии совместно с дивизией «Рейх» должны были атаковать Павлоград [19; 412], [20; 101].

Ни разведка Юго-Западного фронта, ни разведка 6-й армии не увидели концентрации в районе Краснограда ещё одной крупной группировки немецких войск. Причиной этого недогляда может быть только то обстоятельство, что чего-то серьёзного от немцев с этой стороны попросту не ждали. Поэтому основные силы 6-й армии рвались к Днепру, в то время как опасная пустота в их тылу довольно быстро заполнялась вражескими войсками.

20 февраля 7-я танковая дивизия и мотодивизия СС «Викинг» свели на нет успехи, достигнутые накануне сводной группой полковника Г.Я. Андрющенко в Красноармейском. Советские войска были выбиты из восточной части города и оттеснены к Доброполью. В ходе боя в городе была блокирована большая группа советской мотопехоты. Из неё не спасся никто. Оказывая отчаянное сопротивление врагу, наши бойцы все сложили головы [11; 21], [19; 420], [20; 116]. Уже цитировавшийся в данной работе житель Красноармейского Ф. Моргун вспоминает:

«Восточную окраину Красноармейского большой дугой огибает железная дорога, отходящая на Донецк… На этой площадке находилось огромное количество грузовых автомобилей, на которых ворвались в город красноармейцы. Их было несколько сот…с расчётом на быстрый заезд и выезд… Возле грузовиков плотно лежат убитые красноармейцы… трупов было больше, чем машин…» [4; 6].

Можно представить этот последний бой наших солдат, окружённых на сравнительно небольшом, почти открытом пространстве и со всех сторон расстреливаемых противником.

Однако в северной части Красноармейского удержалась небольшая группа советских танков, которая продолжала сражаться здесь ещё больше двух дней [4; 5], [11; 21], [19; 420], [20; 116].

Учитывая события последних дней, командующий подвижной группой генерал М.М. Попов стал оценивать положение подчинённых ему войск как крайне опасное, а потому к концу дня 20 февраля направил Н.Ф. Ватутину предложение об отводе группы на север, в район Степановки [11; 21].

В 2.30 ночи 21 февраля Н.Ф. Ватутин ответил М.М. Попову, доведя до него приказ, который очень хорошо показывает, как комфронта оценивал складывающуюся на тот момент обстановку:

«Вы делаете грубую, непростительную ошибку, отводя вопреки моему категорическому приказу свои главные силы из района Красноармейского и даже из района Доброполья на север, открывая тем самым дорогу для отхода противника на Днепропетровск и оголяя фланги и тылы ударной группировки Харитонова. Неужели одного не понимаете, что это резко противоречит возложенной на Вас задаче и создавшейся сейчас обстановке, когда противник всемерно спешит отвести свои войска из Донбасса за Днепр… Категорически Вам запрещаю отводить войска на север и приказываю из р-на Доброполья нанести стремительный удар кратчайшим путём на Гришино и юго-западнее с задачей снова стать на пути отхода противника и к утру 21.2.1943 г. овладеть районом Гришино, Удачная, Сергеевка, а при благоприятных условиях и Красноармейского» [20; 117].

В качестве поддержки Н.Ф. Ватутин обещал М.М. Попову 38-ю гвардейскую стрелковую дивизию [4; 6].

Однако М.М. Попов, находившийся непосредственно на месте боевых действий, гораздо более объективно, нежели командующий Юго-Западным фронтом, оценивал сложившееся положение. Поэтому он даже и не стал пытаться выполнять присланный Н.Ф. Ватутиным приказ.

К моменту получения этого приказа 10-й и 18-й танковые корпуса группы занимали позиции в районе Доброполья (25 км севернее Красноармейского). 10-й тк встал фронтом на юг и юго-восток к западу от Доброполья. В его 183-й танковой бригаде оставалось всего 11 танков (4 Т-34 и 7 Т-70), в 186-й – 3 (1 КВ и 2 Т-34), в 11-й – 4 (1 Т-34 (с неисправной пушкой) и 3 Т-60 и Т-70). Кроме того, управление корпуса располагало 5 танками (2 Т-34, 2 Т-70, 1 Т-60). Таким образом, корпус имел в строю всего 23 боевые машины.

18-й тк оборонял само Доброполье, поставив на его окраине 6 Т-34 – все танки корпуса на тот момент.

Общий танковый потенциал двух танковых корпусов составлял, следовательно, всего 29 машин (да и то один Т-34 был с неисправным орудием).

Кроме того, управление 10-го тк располагало четырьмя 37-мм зенитными пушками, а в составе 18-го тк находились два дивизиона истребительно-противотанкового полка [4; 6], [19; 421], [20; 117– 118].

Что касается 4-го гвардейского танкового корпуса, то он, согласно приказу Н.Ф. Ватутина, выводился из боя и, передав уцелевшие танки 10-му танковому корпусу, сосредоточивался в Барвенково [11; 22], [19; 421], [20; 118]. Те 3 танка (1 КВ и 2 Т-34), которыми располагала 186-я танковая бригада 10-го танкового корпуса, как раз и были переданы из корпуса П.П. Полубоярова. Но необходимо учесть, что советские танки, которые продолжали удерживать северную часть Красноармейского, принадлежали двум танковым корпусам – 4-му гвардейскому и 10-му (его 183-й танковой бригаде). Потому под Добропольем на тот момент держал оборону не весь 10-й тк, а на переформирование в Барвенково был выведен не весь 4-й гв. тк. Речь, конечно, идёт лишь об остатках этих танковых корпусов.

По имеющимся данным, в северной части Красноармейского оставалось около 10 – 11 советских танков [4; 13], [11; 21]. Сколько из них принадлежало 10-му тк, а сколько 4-му гв. тк – вопрос. Во всяком случае, в моём распоряжении подобной информации нет.

Против этих разрозненных сил трёх советских танковых корпусов (при 40 танках максимум) наступление вели четыре немецкие дивизии: моторизованная дивизия СС «Викинг», 7-я и 11-я танковые и 333-я пехотная дивизии. В составе «Викинга» также были танки (с 1942 года в состав немецких моторизованных дивизий стал включаться танковый батальон [2; 236]). О количестве их в дивизии на момент описываемых событий сказать трудно. На начало января 1943 года танковый батальон этой мотодивизии СС насчитывал всего 20 боевых машин – результат потерь в ожесточённых боях. Однако после указанной даты «Викинг» мог как нести потери, так и получать пополнения [20; 116]. Но общее количество танков в 7-й, 11-й танковых дивизиях и в мотодивизии СС «Викинг» на 20 февраля 1943 года известно – 200 единиц [11; 21]. Эта танковая «махина» и обрушилась на 29 наших танков под Добропольем. Разделаться с «осколками» 4-го гвардейского и 10-го танковых корпусов в северной части Красноармейского поручалось 333-й пехотной дивизии.

Ранним утром 20 февраля продолжил свои активные действия 7-й гвардейский кавалерийский корпус под Дебальцево. Уже в 4.00 утра его 16-я гвардейская кавалерийская дивизия (бывшая 112-я кд) атаковала населённый пункт Грабово, уничтожив в нём гарнизон противника и 3 склада с боеприпасами и продовольствием. В это же время 15-я гвардейская кавалерийская дивизия (бывшая 55-я кд) нанесла удар от станции Фащевка на юг – на село Ващевка и, сломив сопротивление немецкого гарнизона, овладела селом. Трофеями кавалеристов дивизии также стали несколько складов с военным имуществом [11; 20].

В 18.00 20 февраля генерал М.Д. Борисов получил из штаба 3-й гвардейской армии радиограмму, в которой сообщалось о выходе 1-го гвардейского механизированного корпуса в район Иллирии. Это был ближайший к местонахождению сил кавкорпуса рубеж, занятый нашими войсками. Поэтому комкор принял решение о прорыве в направлении данного населённого пункта. В 24.00 кавкорпус выступил по маршруту Стрюково – Артёма и снова выскочил из окружения [11; 20].

Воронежский фронт 20 февраля вёл наступательные действия. Части 15-го танкового корпуса, 180-й и 160-й стрелковых дивизий 3-й танковой армии вели бои за Люботин, а войска 40-й армии продвигались к рубежу Лебедин, Ахтырка [20; 106], [29; 444].

21 февраля кризис основной ударной группировки Юго-Западного фронта – 6-й армии, продолжал углубляться. В ночь с 20 на 21 февраля дивизия СС «Рейх» совместно с частями 15-й пехотной дивизии повела наступление от Ново-Московска к Павлограду. Захватив мосты через Самару в районе Ново-Московска, оборонявшиеся подразделениями 35-й гвардейской стрелковой дивизии, и прорвав позиции 101-го гвардейского стрелкового полка этой дивизии, немцы уже к 10.00 вышли к Павлограду. Столь стремительному броску немцев способствовал тот факт, что никакой прочной обороны на пути их следования не существовало. Отдельные части и подразделения 35-й гвардейской стрелковой дивизии, недавно вступившие на эту территорию, не могли противопоставить эсэсовцам ни численность, ни хорошо оборудованные рубежи, на которых можно было бы держаться даже незначительными силами.

Атаку Павлограда немцы начали ровно в 13.00 после массированного налёта пикирующих бомбардировщиков Ю-87. Немецкие гренадёры и пехотинцы наносили удар при поддержке танков. К четырём часам дня в их руках была уже вся южная часть города. Однако дальше дело у эсэсовцев застопорилось. Бойцы 35-й гв. сд, защищавшие Павлоград, не только остановили противника, не сдав ему северную часть города, но и при поддержке 17-й гвардейской танковой бригады выбили из города врага к 23.00 20 февраля [11; 23], [19; 412 – 413], [20; 102].

А. Исаев объясняет этот провал «быстрого шествия» эсэсовской дивизии тем, что «Рейху» пришлось брать Павлоград «по сути, в одиночку, одновременно решая задачу прикрытия фланга наступления», т.к. дивизия «Мёртвая голова» ещё не успела догнать «лидера» немецкого контрудара [20; 102]. Эти факты трудно оспорить. Но всё-таки надо учитывать, что определённую поддержку дивизия «Рейх» имела от 15-й пехотной дивизии. Поэтому под Павлоградом эсэсовцы действовали не совсем в одиночку, а в одиночку именно «по сути», т.е. при наличии помощи со стороны отдельных частей 15-й пд.

Кроме того, противостояла дивизии «Рейх» тоже всего одна советская стрелковая дивизия – 35-я гв. сд. При этом, заметьте, её части и подразделения как пытались задержать «Рейх» под Ново-Московском, так и защищали Павлоград, т.е. были раскиданы на обширной территории. Что же касается 17-й гвардейской танковой бригады, то её в экстренном порядке изъяли из состава 1-го гвардейского танкового корпуса, двигавшегося к Синельниково, и бросили парировать удар немцев на Павлоград. Так что в «первом акте» схватки за город танкисты бригады участия не принимали. А вот когда они «во втором акте» появились, то эсэсовцам пришлось выметаться из города [11; 23].

Тем не менее сил советских войск было мало, чтобы удержать Павлоград. Всю ночь за город шли ожесточённые бои. В результате к утру 22 февраля большая часть города была в руках немцев [11; 23], [19; 413], [20; 102].

Надо сказать, что события под Павлоградом, видимо, вызвали беспокойство у Ф.М. Харитонова, потому что за 17-й гвардейской танковой бригадой движение на Синельниково прекратили и прочие войска 1-го гвардейского танкового корпуса. Их также развернули на Павлоград. Но остальные силы 6-й армии продолжали выполнение поставленных задач. Точнее, пытались их выполнять.

25-й танковый корпус двигался от Синельниково к Запорожью. Первоначально это продвижение было успешным – части корпуса овладели несколькими населёнными пунктами. Основные силы корпуса рвались к Славгороду, а 111-я танковая бригада устремилась к Червонноармейскому, находившемуся всего в 20 км северо-восточнее Запорожья. Однако в своём движении корпус генерала П.П. Павлова почти на 100 км оторвался от других войск 6-й армии и ещё в большей степени от баз снабжения. Поэтому уже к концу дня 21 февраля стала ощущаться нехватка горючего, боеприпасов и продовольствия. На следующий день это приведёт к самым печальным последствиям [11; 23], [18; 37], [19; 413], [20; 102], [47; 597].

Так разворачивались события на левом фланге и в центре боевого построения армии Ф.М. Харитонова. На правом фланге, который, собственно, первым и подвергся вражескому удару, было не лучше. 106-я стрелковая бригада, призванная парировать немецкий удар, физически не могла остановить наступление эсэсовской дивизии «Рейх», поскольку последняя ушла уже далеко вперёд. Однако в Перещепино сконцентрировались главные силы дивизии СС «Мёртвая голова», которая должна была поддержать и нарастить действия «Рейха». Этому и пыталась помешать 106-я сбр. Уже отрезанная от своих войск бригада, тем не менее выполняя поставленную задачу, атаковала с запада Перещепино. Атака была отбита, но выдвижение эсэсовцев «Мёртвой головы» на помощь эсэсовцам дивизии «Рейх» было задержано на несколько часов. Только в 11.30 21 февраля части «Мёртвой головы» выдвинулись по следам «Рейха». Именно действия 106-й стрелковой бригады привели к тому, что под Павлоградом дивизия СС «Рейх» не получила поддержки своей «коллеги» по танковому корпусу Хауссера [20; 102 – 103].

Но на этом действия 106-й сбр не закончились. Бригада пыталась вырваться из окружения и атаковала одну за другой части дивизии Эйке, выходившие из Перещепино, что очень сильно тормозило продвижение эсэсовцев [20; 103].

Тем не менее, несмотря на все трудности, «Мёртвая голова» двигалась вперёд, развернув часть своих сил фронтом на восток. Продвигаясь, эсэсовцы Эйке высвобождали из «восточного» заслона части дивизии «Рейх», которые тут же присоединялись к наступательным действиям своей дивизии. Первым высвободили мотоциклетный батальон «Рейха», который в глубоком рейде из Павлограда на восток установил связь с 4-й танковой армией Гота (с включённой в неё дивизией «Викинг»). Это была первая ласточка в смыкании немецких клещей за спиной 6-й армии Ф.М. Харитонова [19; 413], [20; 103].

Утром 21 февраля 10-й и 18-й танковые корпуса группы М.М. Попова были атакованы частями 7-й танковой дивизии и мотодивизии СС «Викинг». Атака немцев была встречена мощным огнём. На прямую наводку были поставлены даже 4 установки РС. Потеряв 5 танков и 10 автомобилей, немцы отошли, но вскоре вновь возобновили наступление. Несмотря на упорное сопротивление, силы танкового корпуса Б.С. Бахарова были расчленены ворвавшимися в Доброполье немцами на три части и, оставив населённый пункт, стали отступать в северном направлении. Это оголило фланг 10-го танкового корпуса и вынудило и его начать отход. Оба корпуса отходили к деревне Степановка, чтобы занять расположенный там узел дорог. После отступления основных сил 10-го и 18-го танковых корпусов бои в районе Доброполья ещё некоторое время продолжались. Их вели между Добропольем и рекой Бык отдельные части и подразделения, не отошедшие с основной массой войск корпусов. А в районе Каменки десять часов сдерживал колонну вражеской бронетехники отряд партизан [11; 23], [19; 421], [20; 118].

В районе Степановки сходились шоссе на Барвенково и железная дорога на Днепропетровск. Радиограммой штаба подвижной группы частям 10-го и 18-го танковых корпусов было приказано защищать деревню «до последнего человека, танка и орудия» [19; 421– 422], [20; 118]. Данный приказ объяснялся важностью Степановки как узла коммуникаций. Без овладения им нельзя было развивать дальнейшее наступление в любом из направлений.

От 10-го танкового корпуса в Степановке находились 4 Т-34, 5 Т-70, 1 Т-60 и сапёрный батальон. От 18-го танкового корпуса – 6 Т-34, 4 76-мм и 10 37-мм орудий из 181-й танковой бригады, 640-го полка ПВО и 52-го мотоциклетного батальона. Таким образом, в распоряжении обороняющих Степановку советских войск было всего 16 танков [4; 6 – 7], [20; 118].

Выше упоминалось, что 18-й тк был расчленён на три части при захвате немцами Доброполья. Одна из этих трёх групп совместно с остатками 183-й танковой бригады из 10-го тк и 9-й отдельной танковой бригады вела бой с немцами между Добропольем и рекой Бык, о чём также уже говорилось. Очевидно, эта группа полностью погибла [4; 6]. Вторая группа 18-го тк во главе с начальником штаба корпуса гвардии полковником Колесниковым как раз и отошла к Степановке. А вот третья под командованием самого генерала Б.С. Бахарова оказалась немцами от Степановки отсечённой. В эту группу входили остатки 32-й мотострелковой бригады, 170-й и 110-й танковых бригад, 442-го истребительно-противотанкового полка и 412-го дивизиона РС. Ни одного танка в составе группы не осталось, но было 10 бронеавтомобилей БА-61, 13 орудий, 20 миномётов и те самые 4 «катюши», которые били по немцам прямой наводкой под Добропольем [11; 23], [20; 118]. Первоначально Б.С. Бахаров сделал попытку прорыва к Степановке. Но она закончилась неудачей. В бою были потеряны дивизион РС и батарея противотанкового полка. Отказавшись от дальнейших попыток прорваться к Степановке, комкор повёл остатки своей группы в северном направлении и, пользуясь отсутствием сплошного фронта, 26 февраля сумел соединиться с 3-м танковым корпусом генерала М.Д. Синенко в районе Андреевки [4; 6, 8], [11; 23, 30], [20; 119].

К Степановке пытался прорваться также и 3-й танковый корпус М.Д. Синенко, но, будучи атакованным 11-й танковой дивизией противника, «забуксовал» и вёл с ней бой в районе деревни Андреевки [4; 7], [11; 23].

21 февраля под Краматорском в бой с частями 333-й пехотной дивизии, наступавшими на Краматорск, вступил дивизион «катюш» 57-й гвардейской стрелковой дивизии. После ожесточённой схватки немцам удалось почти окружить дивизион. Но благодаря опыту и хладнокровию командира дивизиона гвардейцы-миномётчики вырвались из уготованного им кольца и вывели свои установки РС [11; 23].

* * *

Ситуацию, сложившуюся для советских войск в полосе 1-й гвардейской и 6-й армий Юго-Западного фронта 21 февраля, современные исследователи оценивают по-разному.

А. Исаев почему-то считает, что «общая обстановка была ещё крайне неустойчивой, не дававшей решительного преимущества ни одной из сторон» [20; 102].

Авторы интеренет-очерка «Ворошиловградская операция (1943)» характеризуют её как близкую к катастрофе [11; 23]. И, на мой взгляд, это более обоснованная точка зрения.

Принято считать, что «отрезвление» к Н.Ф. Ватутину «пришло несколькими днями позже» [20; 117], что «только 25 февраля командующий Юго-Западным фронтом… осознал перспективы надвигающейся катастрофы» [4; 7].

Возможно, в отношении осознания именно катастрофичности ситуации Н.Ф. Ватутиным подобный вывод и верен. Но есть все основания полагать, что беспокойство складывающимся положением командующий ЮЗФ начал ощущать именно по результатам боевого дня 21 февраля.

Начать надо с того, что события в Донбассе и южнее Харькова вызвали серьёзную тревогу в Ставке ВГК. Именно 21 февраля Сталин поручает генерал-лейтенанту А.Н. Боголюбову, представляющему оперативный отдел Генерального штаба, определить конкретно, что же всё-таки происходит в полосе Юго-Западного и Воронежского фронтов [47; 597].

Видимо, события у южного соседа беспокоили и командующего Воронежским фронтом генерала Ф.И. Голикова. Выше отмечалось, что уже 19 февраля, именно в день начала немецкого контрнаступления, он переподчинил 3-й танковой армии 25-ю гвардейскую стрелковую дивизию, ранее входившую в состав 40-й армии. Вряд ли это простое совпадение. Конечно, передачу дивизии можно объяснить и стремлением усилить армию П.С. Рыбалко во вновь разворачивающемся наступлении. Но, напомню, что в нём армия К.С. Москаленко играла не менее важную роль (о чём подробнее немного ниже), и ослаблять её, и так измотанную до предела в Харьковской наступательной операции, в которой она, кстати, «вела партию первой скрипки», было совсем нецелесообразно. Однако это только если исходить из чисто наступательных задач. А вот если Ф.И. Голиков с тревогой поглядывал на юг, где разворачивались не очень-то приятные события, то вполне логично усилить свою самую южную армию, каковой как раз и была 3-я танковая армия П.С. Рыбалко.

Представляется, что дальнейшие события вышеозначенный вывод подтверждают.

Теперь мне придётся несколько забежать вперёд, разорвав подневную хронологию изложения событий. С днём 23 февраля связывают решение о переориентации действий 3-й танковой и 69-й армий Воронежского фронта на юг с целью удара во фланг и тыл наступающим против правого крыла Юго-Западного фронта немецким войскам [18; 37], [19; 414], [20; 107]. И в самом деле, соединения 3-й танковой армии получали боевые задачи в период с 5.40 до 6.50 23 февраля [20; 107].

Но задумаемся: если ранним утром 23-го числа уже командование 3-й танковой армии «спускало» директивы в свои корпуса, дивизии и бригады, то ещё ранее приказ генералу П.С. Рыбалко должен был отдать генерал Ф.И. Голиков. И уж понятно, что без одобрения Ставки переориентация наступления целых армий не производится. А стало быть, Ставка ещё ранее рассматривала этот вопрос и после его рассмотрения «дала отмашку» командующему Воронежским фронтом. Таким образом, дату «23 февраля (с утра пораньше)» мы имеем уже «на выходе». Сам же процесс принятия решения о противодействии двумя армиями Воронежского фронта немецкому контрудару по войскам Юго-Западного фронта начался раньше.

И тут возникает два взаимосвязанных вопроса:

1) Когда именно этот процесс начался?

2) С чьей «подачи» он был запущен?

Начнём со второго.

В воспоминаниях С.М. Штеменко читаем:

«Ставка потребовала от Воронежского фронта оказания помощи соседу. Очень ослабленная 69-я общевойсковая и 3-я танковая армии были повёрнуты на юг» [48; 96].

Казалось бы, всё ясно. Ставка ВГК приняла решение и приказала. Когда – С.М. Штеменко не пишет, но, учитывая весь комплекс фактов, можно с большой долей вероятности предполагать 22 февраля. 21-го Боголюбов начал выяснение обстановки. Пока разобрался, пока доложил, пока приняли решение, пока «спустили» его Ф.И. Голикову, а тот со штабом тоже должен был обдумать действия своих войск и только после этого отослать директивы командующим 69-й и 3-й танковой армиями. П.С. Рыбалко потратил какое-то время на «применение к местности». В итоге – рано утром конкретные приказы стали получать уже подчинённые ему соединения. Всё согласуется.

Однако интересную информацию находим в мемуарах К.С. Москаленко:

«Тем временем 19 февраля противник перешёл в контрнаступление силами 1-й и 4-й танковых армий против правого крыла Юго-Западного фронта, наступавшего на днепровском направлении. Удар из района Краснограда наносил тот самый танковый корпус СС, который несколько дней назад бежал из Харькова. Теперь он наступал в направлении Павлограда во фланг и тыл 6-й армии Юго-Западного фронта.

Войска Юго-Западного фронта стали отходить. В связи с этим Ставка приказала Воронежскому фронту оказать помощь левому соседу. 69-я армия должна была нанести удар на Карловку, а 3-я танковая – на Красноград, во фланг и тыл немецко-фашистским войскам, действовавшим против 6-й армии Юго-Западного фронта.

Даже это не привело к пересмотру командованием Воронежского фронта своих планов наступления на Киев и Чернигов.

…Выполняя приказ фронта, 40-я армия 23 февраля освободила города Лебедин и Ахтырку… Одновременно я получил новую директиву (о её конкретном содержании чуть позже – И.Д.)…

Надо сказать, что за два дня до этого (т.е. 21 февраля – И.Д.) командующий фронтом в связи с поворотом левого крыла на юг приказал нам прикрыть своими силами прежнюю полосу наступления 69-й армии. Для этого мне было предписано направить форсированным маршем на левый фланг армии две стрелковые дивизии. Кроме того, требовалось создать подвижный резерв пехоты с танками и артиллерией, которому предстояло быть в готовности к действиям в южном направлении» [29; 444 – 445].

К.С. Москаленко, пересказывая содержание приказа командующего Воронежским фронтом, делает ссылку на Архив Министерства обороны СССР (ф. 203, оп. 2777, д. 68, л. 68). Так что предположение о том, что бывший командарм-40 ошибся в датировке этого приказа, отпадает.

Но тогда вырисовывается интересная картина – получается, что уже 21 февраля Ф.И. Голиков отдал приказы 69-й и 3-й танковой армиям о повороте на юг.

Ещё интереснее эта картина становится, если ознакомиться с одним любопытным документом. Речь идёт о записи переговоров по прямому проводу заместителя начальника оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта А.Н. Боголюбова с начальником штаба Южного фронта генерал-майором И.С. Варенниковым, состоявшихся именно 21 февраля. Эта запись хранится в Центральном архиве Министерства обороны РФ (бывший Архив МО СССР) (ф. 148а, оп. 3763, д. 143, л. 47 – 49) и опубликована в сборнике документов «Русский архив» (том 16-5(3), стр. 77– 79). Разговор А.Н. Боголюбова и И.С. Варенникова касался ситуации на Южном фронте по состоянию на 21 февраля. Но есть там один момент, имеющий прямое касательство к нашей теме. Уже в конце разговора начштаба Южного фронта задал вопрос:

«ВАРЕННИКОВ. …Тов. Боголюбов, прошу уточнить, где находится левый фланг нашего соседа справа (т.е. войск Юго-Западного фронта – И.Д.). У меня есть данные, что на рубеже Дмитриевка и южнее по р. Миус. Нет ли у него продвижения вперёд?

БОГОЛЮБОВ. Войска Фёдорова (это условная фамилия Н.Ф. Ватутина – И.Д.) действуют чрезвычайно успешно (выделено мной – И.Д.). Его правый фланг находится за Павлоградом, и задержка левого фланга происходит от недостаточно активных действий вашего фронта. Армия Шлемина (т.е. 5-я танковая – И.Д.) к утру 21.02. находилась на рубеже Ниж[ний] Нагольчик, Дмитриевка, Куйбышево» [37; 79].

У меня нет возможности сказать, происходил ли этот разговор А.Н. Боголюбова с И.С. Варенниковым до того, как первый разбирался с ситуацией на участке наступления Юго-Западного фронта, или после. Абсолютно ясно одно – по крайней мере, часть дня 21 февраля положение войск Н.Ф. Ватутина у заместителя начальника оперативного управления Генштаба РККА беспокойства не вызывало.

А тем временем две армии Воронежского фронта (69-я и 3-я танковая) уже получили приказ генерала Ф.И. Голикова о повороте на юг, а ещё одна армия (40-я) должна была начать готовить подвижную группу, которой предстояло быть в готовности к выдвижению в южном направлении.

Таким образом, остаётся только предполагать, что Ф.И. Голиков раньше всех насторожился, когда началось немецкое контрнаступление, и, даже не заручившись поддержкой Ставки ВГК, начал отдачу предварительных приказов о переориентации на юг действий двух своих армий. Именно он посеял «зёрна беспокойства» положением в полосе своего южного соседа и в Ставке ВГК. Недаром в современных работах по данной теме можно встретить утверждение, что «для того чтобы облегчить положение соседней 6-й армии, командующий Воронежским фронтом генерал-полковник Ф.И. Голиков с согласия Ставки Верховного Главнокомандования решил соединениями 69-й и 3-й танковой армий нанести удар на Красноград, во фланг и тыл противнику, наступавшему против войск правого крыла Юго-Западного фронта» [18; 37].

Пишущие так исследователи на основании имеющихся в их распоряжении документов верно заметили, что именно Ф.И. Голиков явился инициатором противодействия немецкому контрнаступлению силами двух армий Воронежского фронта. Ставка же только отреагировала на его сигналы.

Однако некоторые современные российские историки в своих работах утверждают и следующее:

«Осознав опасность развивающегося нарастающим темпом немецкого наступления, командование обоих фронтов (т.е. Юго-Западного и Воронежского; выделено мной – И.Д) начало принимать срочные меры для выхода из кризиса в полосе 6-й армии» [19; 414], [20; 106 – 107].

В таком варианте утверждения предполагается, что решение о противодействии бьющим по 6-й армии немцам ударом войск Воронежского фронта было следствием инициативы и Ф.И. Голикова, и Н.Ф. Ватутина. Ставка лишь утверждала это решение своим приказом.

Такой взгляд на проблему вполне обоснован. В самом деле, Ф.И. Голиков не мог принять решение о помощи Юго-Западному фронту, не мог выйти в Ставку с таким предложением, предварительно не обсудив ситуацию с Н.Ф. Ватутиным. Конечно, последний совершенно неверно оценивал намерения немцев, полагая, что основные силы группы армий «Юг» спешно отходят к Днепру, а имеющие место контрудары – попытка прикрытия этого отхода. Подобная оценка сыграла свою губительную роль. Но… Н.Ф. Ватутин был опытным военачальником и, безусловно, не будучи застрахован от ошибок в принципе, верхоглядством не отличался. Он не мог не видеть того, что творится на правом фланге его фронта. Пусть наносимые немцами контрудары Н.Ф. Ватутин оценивал как прикрытие отступления основных сил Манштейна, но чрезвычайную успешность этих контрударов, которая таила в себе огромную опасность для армии Ф.М. Харитонова, он вполне мог оценить. Однако действовал так, будто ничегоопасного не происходит. Почему? С.М. Штеменко спустя годы в своих мемуарах ставил этот вопрос, но так и не нашёл на него вполне убедительного ответа:

«До сих пор остаётся загадкой, – пишет Сергей Матвеевич, – как это Ватутин – человек, безусловно, осмотрительный и всегда уделявший должное внимание разведке противника, на сей раз так долго не мог оценить размеры опасности, возникшей перед фронтом. Объяснить такое можно лишь чрезвычайной его убеждённостью в том, что враг уже не в состоянии собрать силы для решительных действий. В действительности до этого было ещё очень далеко. Гитлеровские генералы не собирались уступать нам победы. Они делали всё, чтобы вернуть себе стратегическую инициативу, утраченную под Сталинградом» [48; 96].

Но убеждённость убеждённостью, а сам-то С.М. Штеменко не уверен в том, что она сделала Н.Ф. Ватутина абсолютно слепым, не видящим очевидного.

Так почему же командующий Юго-Западным фронтом не отреагировал на действия войск Манштейна на своём правом фланге?

Как представляется, произошло это из-за того, что Н.Ф. Ватутин и Ф.И. Голиков согласовали поворот на юг 69-й и 3-й танковой армий Воронежского фронта. Именно они должны были пресечь немецкий удар во фланг и тыл 6-й армии, сами нанеся удар во фланг и тыл немцам.

Обеспокоенный положением у своего южного соседа командующий Воронежским фронтом обсудил с Н.Ф. Ватутиным схему совместных действий, а после вышел со своим беспокойством и совместными, по сути, предложениями в Ставку ВГК. Верховный Главнокомандующий, поручив, очевидно, предварительно генералу А.Н. Боголюбову разобраться с вопросом, дал добро на эти предложения.

И казалось бы, Н.Ф. Ватутин обезопасил войска своего фронта. С севера на атакующий его правый фланг танковый корпус СС должны были обрушиться целых две советские армии, одна из которых – танковая. Этого, казалось бы, должно быть вполне достаточно, чтобы сорвать немецкие намерения. А посему можно, не обращая внимания на контрудар, проводимый эсэсовцами, продолжать рваться к Днепру.

Но вот тут и сыграли роковую роль неверная оценка намерений противника, недооценка его сил и переоценка возможностей своих войск, абсолютный неучёт высокой степени измотанности и 3-й танковой, и 69-й армий.

Манштейн же, предвидя возможность подобного развития событий, в течение 21 – 23 февраля перебросил в стык дополнительные силы, и наступление двух ослабленных советских армий захлебнулось [18; 37]. Они не смогли воспрепятствовать развитию немецкого контрудара, и случилось то, что случилось – провал операции «Скачок» и вторая катастрофа наших войск под Харьковом.

И аналогия с той, первой (майской 1942 года), катастрофой усматривается самая прямая.

Ведь тогда главнокомандующий войсками Юго-Западного направления С.К. Тимошенко тоже не бездействовал (хотя многие современные историки совершенно несправедливо упрекают его в бездействии), когда армейская группа фон Клейста (1-я танковая и 17-я полевая армии) нанесла удар по южному фасу Барвенковского выступа. Убедившись, что наличных сил 57-й и 9-й армий Южного фронта для нейтрализации немецкого наступления недостаточно, главком ЮЗН стал бросать для этой цели и резервы направления, и резервы Юго-Западного фронта, и, в конце концов, даже стал выводить соединения из ударной группировки 6-й армии генерала Городнянского. Однако с самого начала неверно оценив силы противника, бросая в бой резервы по частям, маршал С.К. Тимошенко не смог переломить ситуацию – и случилась катастрофа.

Примерно то же самое произошло в феврале 1943 года с Н.Ф. Ватутиным и Ф.И. Голиковым. Правда, бросали они для остановки немецкого наступления не отдельные соединения и части, а целых две армии, что значительно существенней, но силы противника также недооценили, его намерений не разгадали, а две советские армии на поверку оказались чрезвычайно ослабленными, чтобы воспрепятствовать немцам в выполнении их планов. Не бездействовали ни Н.Ф. Ватутин, ни Ф.И. Голиков. Их не ослепила полностью убеждённость в том, что враг спешно отступает к Днепру. Но оценить опасность объективно она помешала.

И случилась катастрофа…

* * *

Как показали дальнейшие события, генерал А.Н. Боголюбов 21 февраля в разговоре по прямому проводу с начальником штаба Южного фронта генералом И.С. Варенниковым, назвав действия левого крыла Юго-Западного фронта малоуспешными (из-за неудовлетворительных действий войск Южного фронта), ошибался. Как раз действия 3-й гвардейской армии и оказались в этот день самыми успешными. Если в полосе 6-й и 1-й гвардейской армий ЮЗФ контроль над ситуацией уже был потерян, и дела неудержимо катились к катастрофе, то командующий 3-й гвардейской армией генерал Д.Д. Лелюшенко в целом ситуацию контролировал и даже вновь попытался наступать. Войска его армии взяли Дьяково, Верхний и Нижний Нагольчик [11; 24]. Этим продвижением Д.Д. Лелюшенко во многом был обязан генералу М.Д. Борисову, действия кавкорпуса которого создавали крайне неустойчивое положение в тылу противника.

Манштейн, охарактеризовав в своих мемуарах 21 февраля как день, принёсший «первые признаки облегчения на главных участках фронта», пишет о полной сдаче 7-го гвардейского кавкорпуса именно в этот день [27; 472]. Ничем иным, как искажением фактов, подобное утверждение не является. Не исключено, что отдельные бойцы и (или) небольшие группы советских кавалеристов сдавались именно 21 февраля, а может быть, и ранее. Но о полной сдаче корпуса не было и речи. Ни в этот день, ни позже основная масса кавалеристов-гвардейцев оружия не сложит, зачастую предпочтя плену гибель.

Пока же, прорываясь навстречу основным силам 3-й гвардейской армии, в районе села Артёма кавкорпус уничтожил танковую роту СС, шедшую на пополнение 6-й танковой дивизии противника, а также захватил 4 автомашины с продовольствием. Около полудня комкор М.Д. Борисов получил радиограмму из штаба армии, в которой указывалось, что войска армии ведут бои на рубеже Иллирия, Ивановка, силами 1-го гвардейского механизированного и 18-го стрелкового корпусов наступают на Городище, а 14-го стрелкового корпуса – на Красный Кут. М.Д. Борисов решает для соединения с войсками армии наносить удар 16-й гвардейской кавдивизией (бывшей 112-й кд) на Петрово-Красноселье, а 15-й гвардейской кавдивизией (бывшей 55-й кд) – на Красный Кут [11; 24]. Как мы помним, 14-я гв. кд (бывшая 21-я кд) уже несколько дней дралась изолированно от остальных войск корпуса и прорывалась из окружения самостоятельно.

В 14.00 15-я гв. кд атаковала Красный Кут с запада и северо-запада, уничтожив гарнизон противника, штаб 62-й пехотной дивизии, захватив 2 склада с продовольствием, 21 автомашину и 269 лошадей. 16-я гв. сд заняла посёлок шахты № 152 и деревню Владимировку, уничтожив в них немецкие гарнизоны. После этого кавалеристы, заняв оборону, отразили три вражеские контратаки [11; 24].

Согласитесь, всё это довольно сложно назвать сдачей корпуса.

22 февраля инициатива всё более переходила в руки противника, а положение советских войск ухудшалось.

В 5.00 утра 22 февраля дивизия СС «Рейх» предприняла очередную атаку на Павлоград. В 9.15 эсэсовцы взяли город полностью, выбив из него части 35-й гвардейской стрелковой дивизии и 17-й гвардейской танковой бригады. Более того, советские войска были оттеснены к Ново-Александровке (район в треугольнике между Ново-Московском, Синельниково и Павлоградом) и там блокированы [11; 24].

В это же время дивизия СС «Мёртвая голова» продолжала движение через Попасное к Павлограду. Отдельные её части вели бои с окружённой 106-й стрелковой бригадой. Вскоре силам дивизии пришлось вступить в бой и с войсками 267-й стрелковой дивизии, также попавшей в окружение [11; 24].

После взятия Павлограда и высвобождения из флангового заслона полка «Германия» командование дивизии СС «Рейх» создало так называемую группу Хармеля. В неё были включены 1-й и 3-й батальоны полка «Германия», 3-й батальон (на БТР «Ганомаг») полка «Фюрер» и два дивизиона артиллерии этой эсэсовской дивизии. Задачей группы Хармеля была атака на Синельниково. Одновременно эта задача ставилась дивизиям XLVIII танкового корпуса 4-й танковой армии. Успеху этих действий XLVIII танкового корпуса способствовало то обстоятельство, что советских войск на его пути из района юго-западнее Красноармейского (через Чаплино) на Синельниково и Павлоград практически не было. 1-я гвардейская армия и группа М.М. Попова были скованы борьбой за Красноармейское и Славянск. На фланге 6-й армии находилась недавно ей переданная 244-я стрелковая дивизия, занимавшая позиции по реке Самара к востоку от Павлограда. На марше к городу находились 44-я и 58-я гвардейские и 195-я стрелковые дивизии. И только в районе Троицкого держала оборону 32-я мотострелковая бригада. Наличие почти свободного коридора позволило XLVIII танковому корпусу немцев почти безнаказанно выйти на тылы 6-й армии [11; 24 – 25], [19; 413 – 414], [20; 103 – 104], [21; 118].

Уже в 14.30 22 февраля боевая группа Хармеля установила контакт с частями 15-й пехотной дивизии в Синельниково. Выходом к Синельниково корпус Хауссера не только захлопывал «мышеловку» для вырвавшегося вперёд 4-го гвардейского стрелкового корпуса армии Ф.М. Харитонова, но и фактически ликвидировал угрозу днепровским переправам со стороны советских войск [11; 25], [19; 413], [20; 103].

К 23 февраля 17-я танковая дивизия XLVIII танкового корпуса немцев, наступавшая на правом (восточном) фланге корпуса, вышла на реку Самара и захватила плацдарм в районе Петропавловки [19; 413 – 414], [20; 104].

22 февраля 15-й стрелковый корпус (его 6-я стрелковая дивизия) попытался атаковать Красноград. Однако это была более чем смелая попытка. В районе Краснограда и в самом городе количество немецких войск значительно превышало силы ослабленной 6-й стрелковой дивизии. Ей пришлось столкнуться с частями 320-й пехотной дивизии и дивизии СС «Лейбштандарт». Танковый полк последней на тот момент насчитывал 71 боевую машину. Поэтому нет ничего удивительного, что атака наших стрелков потерпела неудачу. Более того, немцы предприняли весьма успешный контрудар в направлении Кегичевки и Циглеровки. Кегичевка была немцами захвачена. Тем самым позиции корпуса Рауса, прикрывающего наступление эсэсовских дивизий, были отодвинуты на его правом фланге дальше на восток [11; 25], [20; 106].

Так обстояли дела в центре и на крайнем правом фланге 6-й армии Ф.М. Харитонова. Но на крайнем левом фланге армии 25-й танковый корпус ещё рвался к Запорожью. К исходу 22 февраля основные силы корпуса П.П. Павлова вышли к Славгороду (20 км южнее Синельниково), а 111-я танковая бригада корпуса – к Червонноармейскому. До Днепра оставалось рукой подать (от Червонноармейского – около 20 км). Но на исходе были запасы горючего. Танки останавливались. По обездвиженным колоннам корпуса интенсивно работала немецкая авиация, от которой танкисты несли значительные потери. Так, политотдел 3-й танковой бригады доносил в штаб корпуса:

«Днём бригада подверглась интенсивным бомбёжкам с воздуха. Выведены из строя 7 танков и большое количество личного состава» [18; 37].

Противник начал контратаковать бригады корпуса. При этом, подтягивая к месту прорыва соединения всё большей силы, немцы начали охват корпуса с трёх сторон: севера, юга и востока. Положение 25-го тк с каждым часом становилось всё более тяжёлым [11; 37 – 38], [11; 23].

В течение всего дня 22 февраля остатки 10-го и 18-го танковых корпусов подвижной группы М.М. Попова, оборонявшие Степановку, подвергались непрерывным атакам противника. Первый штурм рано утром начали силы 7-й танковой дивизии и мотодивизии СС «Викинг». Однако все попытки немцев ворваться в деревню отражались бившими прямой наводкой танковыми орудиями и 37-мм зенитными автоматами. Тем не менее немцы смогли охватить Степановку с флангов. Таким образом, советские войска, защищавшие её, оказались в полуокружении. К атакам 7-й танковой дивизии и мотодивизии СС «Викинг» вскоре добавились атаки 11-й танковой дивизии, которая наносила удары по деревне с востока и юго-востока. Степановка подвергалась интенсивному обстрелу танковых орудий, шестиствольных реактивных миномётов и артиллерии противника. Несмотря на всё это, взять её 22-го числа немцы так и не смогли [4; 7], [11; 24], [19; 422 – 423], [20; 119].

22 февраля 38-я гвардейская стрелковая дивизия, обещанная Н.Ф. Ватутиным группе М.М. Попова на смену 4-го гвардейского танкового корпуса, выведенного на переформирование, и двигавшаяся поэтому к Красноармейскому, в районе Очертино (южнее Барвенково) столкнулась с частями наступающих немецких дивизий – 11-й танковой и «Викинг». 38-я гв. сд перешла к обороне [11; 24].

То же самое случилось с 44-й гвардейской стрелковой дивизией, которая, находясь на марше в западном направлении – к Павлограду, была атакована частями 11-й танковой дивизии и моторизованной дивизии СС «Викинг» в районе Александровки [4; 7], [11; 24].

В ночь с 22 на 23 февраля из Красноармейского начала отступление в северном направлении группа из состава двух танковых корпусов (4-го гв. тк и 10-го тк), удерживавшая на протяжении почти трёх дней после отступления из города основных сил группы М.М. Попова северную его часть. Прикрываясь арьергардом из 8 танков (5 Т-34 и 3 Т-70), танкисты сумели прорваться к своим вечером 25 февраля в районе Прелестное (на железной дороге из Барвенково в Славянск) [4; 5 – 6, 7, 10 – 13], [19; 420 – 421], [20; 116]. Необходимо заметить, что отход из Красноармейского комбриг Г.Я. Андрющенко (а именно он возглавлял блокированную в северной части Красноармейского группу советских танков) предпринял не самовольно (хотя кто бы его осудил или предъявил претензии в подобной ситуации?), а с разрешения генерала М.М. Попова. При отходе группе Г.Я. Андрющенко, искусно маневрировавшей, оказывалась поддержка отрядами народного ополчения и подпольщиками, которые помогали малочисленной по составу группе сдерживать наседающего противника.

И ещё. Есть сведения, что в составе группы Г.Я. Андрющенко из окружения вышли 70 бойцов и 1 танк 4-го гвардейского танкового корпуса. Следовательно, остальные бойцы и боевые машины были из 10-го танкового корпуса [11; 27].

3-я гвардейская армия 22 февраля продолжала наступательные действия, хотя темп наступления был невысокий. В этот день 2-й гвардейский танковый корпус, понёсший большие потери, был выведен в резерв. Из резерва в бой была введена 78-я стрелковая дивизия. Перед 3-й гвардейской армией оборонялись и переходили в контратаки 6, 62, 302, 304, 306, 335-я пехотные и 3-я горнострелковая дивизия противника [11; 25].

Командиру 7-го гвардейского кавалерийского корпуса радиограммой было приказано наносить удар на населённый пункт Широкий в тыл находящемуся там противнику. К этому же населённому пункту продвигались части 14-го стрелкового корпуса 3-й гвардейской армии Д.Д. Лелюшенко. В 22.00 части 15-й и 16-й гвардейских кавалерийских дивизий выдвинулись к Широкому по бездорожью и при большой глубине снежного покрова, что чрезвычайно затрудняло движение. Комдиву-14 М.Д. Борисов приказал самостоятельно прорываться в направлении Уткино, Успенка [11; 25].

В полосе наступления Воронежского фронта 22 февраля части 15-го танкового корпуса 3-й танковой армии овладели городом Люботин. Сражавшийся на этом участке полк «Туле» дивизии СС «Мёртвая голова» отступил на Валки [10; 119], [20; 106].

23 февраля 6-я танковая дивизия XLVIII танкового корпуса немцев вышла к реке Самара, форсировала её и заняла город Богуслав, расположенный менее чем в 10 км от Павлограда. Несколькими часами ранее к Самаре вышла 17-я танковая дивизия этого корпуса (см. выше). Таким образом, заслон за спиной советских войск, прорвавшихся к Синельниково, стал тройным. Непосредственно в районе Синельниково соединились группа Хармеля из дивизии СС «Рейх» и 15-я пехотная дивизия – это был первый «обвод» заслона. Второй составили танковые дивизии (6-я и 17-я) XLVIII танкового корпуса, соединившиеся с немецкой группировкой в районе Павлограда, в которую входили части дивизий «Рейх» и «Мёртвая голова» танкового корпуса СС и части 15-й пехотной дивизии. Наконец, третий «обвод» составляли части дивизий «Рейх» и «Викинг», соединившиеся ранее других немецких группировок [19; 413 – 414], [20; 103 – 104].

Продвигаясь вперёд и развивая достигнутый успех, 17-я танковая дивизия немцев к вечеру 23 февраля атаковала отряд 3-го танкового корпуса в районе Верхней Самары. После этого она перешла в наступление против 195-й стрелковой дивизии [11; 26].

В ночь с 22 на 23 февраля дивизия СС «Мёртвая голова» перешла в наступление на север от Павлограда и на восток от Перещепино. Атакующие в северном направлении части дивизии уже в 5.00 утра заняли село Всесвятское, а в 8.00 в районе деревни Кочерёжки уничтожили советские мотоциклетные подразделения. Затем удар эсэсовцев пришёлся по деревням Вербки и Вязовка (Вязок). В районе Вербки «мёртвоголовые» натолкнулись на упорное сопротивление 101-го гвардейского стрелкового полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии, а в Вязовке бой разгорелся с частями 244-й стрелковой дивизии, подошедшими от Лозовой [11; 26], [19; 415 – 416], [20; 109].

Части «Мёртвой головы», атаковавшие на восток от Перещепино, двигались на город Орелька.

Интересно, что в подобной ситуации 23 февраля полку «Фюрер» дивизии СС «Рейх» пришлось отбивать атаку на Павлоград каких-то советских частей (очевидно, из состава 35-й гв. сд), наносивших удар с северо-востока [11; 26].

В то же время мотоциклетный батальон этой эсэсовской дивизии отправился к Ново-Московску на подавление сопротивления ещё дравшихся там отдельных групп советских войск (также, очевидно, из состава 35-й гв. сд) [11; 26].

Надо заметить, что бойцы 35-й гвардейской стрелковой дивизии вполне оправдали звание гвардейцев, ожесточённо сражаясь с врагом в самых безнадёжных ситуациях.

25-й танковый корпус генерала П.П. Павлова под Славгородом 23 февраля был не только окружён противником, но и расчленён им на несколько частей.

11-я танковая дивизия немцев в этот день вела бои сразу на нескольких участках. Одни её части нанесли удар в направлении Гавриловки и потеснили западнее этого населённого пункта войска 1-й гвардейской армии. Вторая группировка в районе Варваровки сдерживала основные силы 3-го танкового корпуса генерала М.Д. Синенко, рвавшиеся на помощь советским войскам, оборонявшим Степановку. Третья группа частей дивизии принимала участие в штурме самой Степановки.

Атаки немцев на этот населённый пункт 23 февраля привели к полному его окружению. Оборонявшие деревню остатки 10-го и 18-го танковых корпусов оказались в безвыходном положении. Связь со штабом подвижной группы М.М. Попова была потеряна. Становилось ясно, что взятие немцами Степановки – вопрос буквально нескольких часов. Уж больно неравны были силы защитников деревни и атакующих. В таких условиях генерал Панфилов, командир 10-го танкового корпуса, принял самостоятельное решение в ночь на 24 февраля начать прорыв из Степановки. Части и подразделения 18-го танкового корпуса под командой начальника штаба корпуса гвардии-полковника Колесникова также должны были принять участие в прорыве [4; 7], [11; 27], [19; 423], [20; 119].

В подобных условиях, складывающихся на правом фланге и в центре боевого построения войск ЮЗФ, 23 февраля начали перегруппировку для удара во фланг и тыл атакующим немцам 3-я танковая и 69-я армии Воронежского фронта.

Как уже упоминалось выше, соединения 3-й танковой армии получили новые боевые задачи ранним утром 23 февраля (с 5.40 до 6.50 утра).

Однако есть все основания полагать, что предварительные приказы о переориентации наступления 3-й танковой и 69-й армий в юго-западном направлении командующий Воронежским фронтом Ф.И. Голиков отдал уже 21 февраля, о чём также уже упоминалось.

В каком состоянии должны были наступать эти войска Воронежского фронта, хорошо показывают рассказы о совещаниях, состоявшихся 22 и 25 февраля в соединениях 3-й танковой армии в связи с приказом о новом направлении наступления.

Первый рассказ принадлежит Николаю Григорьевичу Штыкову, командиру 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, переданной 19 февраля в 3-ю танковую армию из состава 40-й армии:

«На первых порах это вызвало (т.е. передача дивизии из состава одной армии в другую – И.Д.) некоторые дополнительные трудности. Именно о них-то и шла речь на одном из совещаний у комдива, которое состоялось в ночь на 23 февраля в населённом пункте Фёдоровка.

…Чувствовалась острая нехватка боеприпасов.

Как оказалось, в таком положении был не только наш, 73-й гвардейский. И другие командиры полков говорили на совещании о том же: нет боеприпасов, нечем воевать. Слушавший все эти упрёки исполняющий обязанности начальника тыла дивизии капитан В.Ф. Писарев в конце концов не выдержал, заявил:

– А где я их возьму? Дивизию ведь передали Рыбалко. А его склады буквально у чёрта на куличках. Вот если бы транспорта было побольше… А так… Одна у нас надежда – сороковая, наша бывшая, армия. Может, по старой памяти и выручит? У неё ведь снаряды в Казачьей Лопании, это всё же не так далеко. Попробую договориться… Но и командиры полков должны мне помочь, Пусть находят лошадей, повозки, машины. Иначе…

– А я думаю, что командиров следует разгрузить от этих забот, – сказал присутствующий на совещании начальник политотдела дивизии П.Н. Павлов. – Пусть уж лучше они продолжают руководить боевыми действиями своих полков. Обстановка ведь сложная, товарищи. Ну, а что касается обеспечения транспортом… Этим займёмся мы, политаппарат дивизии. И немедленно! Время не ждёт. На юге наши войска уже отходят к Северскому Донцу. Не ровен час, гитлеровцы вот эту синюю стрелу – ту самую, что у начальника оперативного отдела на карте, – перекинут в нашу сторону, тогда держись!

– Держаться-то будем, на то мы и гвардейцы, – задумчиво сказал командующий артиллерией дивизии полковник М.Ф. Гусельников. – Но долго ли? Ведь сейчас фактически воюет одна пехота. В частях и подразделениях почти нет противотанковых средств. Да и тридцатьчетвёрок давненько не бывало. Одно название, что вошли в состав танковой армии…

Словом, командир дивизии заверил нас тогда в том, что им будут предприняты все меры для обеспечения частей боеприпасами. А в заключение сказал:

– Ну а завтра, в день 25-й годовщины Красной Армии и Флота, будем воевать наличными силами и средствами. Всё, что есть в транспорте дивизии, передаю в полки. Да и самим командирам частей следует поделиться друг с другом всем, чем можно. Мы должны снова отбить у противника Доброполье (очевидно, это ещё один населённый пункт с таким названием; Добропольем в районе Красноармейского он никак быть не может, уж больно удалён от последнего был район действий 25-й гв. сд – И.Д.), Новый и Старый Мерчик и выйти к Валкам. Это и будет наш боевой подарок славной годовщине. – Сообщил: – Кстати, завтра у нас может появиться генерал Рыбалко. Так что всех прошу быть на своих местах…» [49; 70 – 71].

О совещаниях в штабе 15-го танкового корпуса рассказывает в своих мемуарах генерал Александр Александрович Ветров, на тот момент заместитель командира корпуса по технической части:

«Вскоре генерала В.А. Копцова срочно вызвали в штаб армии. Мы гадали, к чему бы это? Оказалось, что генерал П.С. Рыбалко получил от командующего Воронежским фронтом новую боевую задачу. В ней требовалось нанести удар на Карловку и Красноград, выйти в тыл находящейся в том районе группировке войск противника и дезорганизовать её действия.

– В связи с этим нам поменяли боевую задачу, – сказал в заключение Василий Алексеевич. – Корпусу приказано наступательные действия на Полтаву прекратить, а вместо этого двадцать третьего февраля овладеть Новой Водолагой.

Выполняя приказ командования, 195-я танковая бригада в составе 14 тридцатьчетвёрок с неполной ротой мотострелков и батареей противотанковых пушек стремительным броском выдвинулась в направлении Новой Водолаги. Одновременно с ней по тому же маршруту выступили батальоны 52-й мехбригады и 111-й стрелковой дивизии.

В результате упорных боёв Новая Водолага была очищена от войск противника, отступивших в западном направлении.

Ещё не остыв от боя, генерал В.А. Копцов собрал нас, его заместителей, а также командиров бригад в большом классе полуразрушенной местной школы. Сообщил, что только что получил приказ командарма П.С. Рыбалко о немедленном продолжении наступления, цель которого к исходу следующего дня овладеть городом Красноградом.

Сидевший рядом со мной начальник тыла корпуса подполковник Ф.Т. Федотов недоумённо посмотрел на меня и, понизив голос, спросил:

– Но как можно наступать, когда в танках осталось по десятку снарядов, а все автомашины с полупустыми баками?!

Я в ответ лишь неопределённо пожал плечами. Да и что ответить? Мне тоже хорошо известно о крайне тяжёлом положении с обеспечением танковых бригад боеприпасами и дизельным топливом, а автомашин бензином. Знаю я и то, что из-за отсутствия горючего в Мерефе застряли приданные корпусу артиллерийские части, подвижные танкоремонтные базы и другие подразделения боевого обеспечения. Но дело-то здесь не в нерадивости снабженцев. Во-первых, мы сами с каждым днём отрываемся всё дальше от баз снабжения, нам то и дело меняют маршруты движения, районы действий. Обстановка на фронте сложная. Ну а ещё… Подводит погода. То весь январь и часть февраля бушевали снегопады и метели, то сейчас ударила ранняя весенняя распутица. Танкам и тем трудно двигаться, а уж колёсным машинам, в том числе топливозаправщикам, и подавно…

В этот момент комкор, словно угадав то, что почти прошептал мне начальник тыла корпуса, сказал:

– Товарищи! Я знаю, что мы вконец исчерпали корпусные и армейские запасы горючего и боеприпасов. Да и личный состав у нас значительно поредел. Танков же осталось столько, что их едва хватит даже на одну сводную бригаду. Однако прошу понять: до крайности осложнившаяся боевая обстановка требует от нас самых энергичных и решительных действий. Гитлеровцы, как вам известно, потеснили войска Юго-Западного фронта. Так как же нам не помочь им, не взять часть тяжёлой ноши на себя?! – Копцов с силой потёр рукой свой высокий выпуклый лоб и закончил: – А боеприпасы и горючее нам доставят. И в самое ближайшее время. Хоть по воздуху, но доставят! В этом командарм меня заверил.

И действительно, вскоре нам доставили определённое количество и боеприпасов, и горючего» [10; 119 – 120].

Итак, общими проблемами для соединений 3-й танковой армии П.С. Рыбалко, разворачивавшейся для удара во фланг и тыл немецких войск, окружавших и теснивших силы Юго-Западного фронта, были растянутость коммуникаций, недостаток боеприпасов и горючего, значительные потери личного состава, отставание не только тылов, но и боевых частей и подразделений из-за плохой проходимости дорог. Все эти моменты были хорошо известны на всех уровнях командования – дивизионном, корпусном, армейском, фронтовом. Но прав был генерал В.А. Копцов – в тех условиях удар 3-й танковой и 69-й армий, пусть и до крайности ослабленных, в юго-западном направлении был единственным шансом предотвратить катастрофу, нависшую над правым флангом и центром боевого расположения ЮЗФ. И не использовать этот шанс было бы, наверное, преступлением по отношению к терпящим бедствия войскам Н.Ф. Ватутина.

Соединения 3-й танковой армии 23 февраля начали сосредоточиваться в Мерефе. Передовой ударной силой армии явился 15-й танковый корпус. Он первым начал наступление в новом направлении. Судя по воспоминаниям А.А. Ветрова, авангард корпуса – 195-я танковая и 52-я механизированная бригады наносили удар на Новую Водолагу напрямую от Люботина. Остальные войска корпуса, подразделения обеспечения и тыловые службы сосредоточивались в Мерефе. Приказ определял, что Новая Водолага должна быть занята частями 15-го танкового корпуса уже 23 февраля. Однако на пути танкистов стояла довольно серьёзная сила – 320-я пехотная дивизия противника. К тому моменту она получила пополнение людьми и противотанковыми средствами (20 50-мм противотанковых орудий). Так что у недавних окруженцев было что противопоставить 14 тридцатьчетвёркам передового отряда корпуса В.А. Копцова. Поэтому, завязав бои за Новую Водолагу уже 23-го числа, овладеть городом авангард 15-го тк сил не имел [10; 119], [19; 414], [20; 107].

В ночь на 23 февраля ударная группа 3-й гвардейской армии в составе четырёх дивизий 14-го стрелкового корпуса и одной дивизии 18-го стрелкового корпуса перешла в наступление навстречу 7-му гвардейскому кавалерийскому корпусу и прорвала оборону противника [11; 25].

К 4.00 утра головные части главных сил кавкорпуса М.Д. Борисова достигли деревни Юлино. Здесь были получены сведения, что на пути следования конников в деревне Фромандировка находится сильный вражеский гарнизон. Комкор на подавление гарнизона бросил 15-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Атака дивизии не явилась для немцев неожиданностью. Кавалеристы были встречены шквальным огнём и понесли большие потери, тем не менее уничтожив вражеский гарнизон [11; 25].

В 11.00 главные силы корпуса под Юлино отбили мощную атаку танков и пехоты противника [11; 25].

Но немецкие войска приближались с трёх сторон, и над кавкорпусом нависла угроза попасть в плотное кольцо. Требовались быстрые меры, чтобы спасти соединение от окончательного окружения и разгрома. М.Д. Борисов тут же двинул в атаку на Широкое 16-ю гвардейскую кавдивизию в решительный прорыв. Начинать прорыв пришлось без артподготовки, т.к. из-за бездорожья ещё остающаяся у корпуса артиллерия отстала от основных сил. 15-я гвардейская кавдивизия должна была прикрыть прорыв с запада. Сам М.Д. Борисов со штабом корпуса оставался в Юлино для координирования действий обеих дивизий. Генерал подвергал себя большому риску, ибо в той ситуации, когда напирали со всех сторон, штаб легко мог быть отрезан от остальных сил корпуса. Но комкор, надо полагать, вполне сознательно шёл на этот риск. Командирский долг не позволял ему уйти вперёд с дивизией прорыва, оставив без командования вторую кавдивизию и артиллерию корпуса.

В 12.00 немцы контратаковали 16-ю гв. кд силами до батальона пехоты при поддержке трёх танков. Но к этому моменту к месту прорыва подтянулась корпусная артиллерия, и при её огневой поддержке кавалеристы отбили контратаку и продолжили движение вперёд. При выходе на шоссе Ивановка – Мало-Николаевка кавдивизия угодила в «мешок». Первоначально противник открыл ураганный огонь с юга, севера, запада и северо-запада, а затем и атаковал пехотой и танками с трёх сторон. Ситуация складывалась критическая. Комдив М.М. Шаймуратов, приказав подорвать остатки матчасти последними минами, ударил юго-западнее Широкого. Именно на этом направлении к 17.00 оборону противника удалось прорвать, и дивизия начала выход из окружения в районе деревень Должик и Мало-Ивановка. В ходе одной из рукопашных схваток на решающем этапе прорыва погиб командир дивизии генерал-майор Мингали Мингазович Шаймуратов [11; 25 – 26], [18; 24].

15-я гв. кд, успешно прикрыв отход 16-й гв. кд, к 16.00 вышла к деревне Западная и, прорвав оборону противника, в ночь на 24 февраля соединилась с 16-й гв. кд у Мало-Николаевки [11; 26].

К исходу 24 февраля дивизии соединились с частями 14-го стрелкового корпуса в районе Ореховки [11; 26].

Действовавшая в отрыве от основных сил корпуса 14-я гвардейская дивизия также 23 – 24 февраля вела решительные бои по прорыву из окружения. Дивизия выходила из рейда по маршруту Уткино, Успенка. Помощь кавалеристам оказывало ополчение из местных подпольщиков и патриотов. 23 февраля под Успенкой на высоте 240,8 состоялся ожесточённый бой, в ходе которого оборона противника была прорвана и 14-я гв. кд обеспечила себе свободный коридор. Ведя сдерживающие бои, кавалеристы дивизии 24 февраля соединились в Успенке с советскими частями [11; 26].

К исходу 24 февраля основные силы 7-го гвардейского кавалерийского корпуса из рейда вышли [11; 26], [19; 423 – 424], [20; 122].

Выход отдельных подразделений и групп кавкорпуса в полосу 3-й гвардейской армии продолжался до 26-го числа включительно. В этот день прорвались остатки частей, укрывавшиеся с помощью местного населения в штольнях и шахтах в районе деревни Ивановка. В частности, группа из сорока красноармейцев, которая скрывалась в шахте «Дельта-2» [11; 26], [18; 25].

Увы, генерал М.М. Шаймуратов был не единственным представителем командного состава 7-го гвардейского кавалерийского корпуса, погибшим в этом рейде. И особенно высок был процент потерь командиров разных уровней именно в период боёв в окружении и прорыва из него, что и понятно.

Прежде всего надо сказать, что не вышел из окружения командир корпуса генерал М.Д. Борисов со своим штабом. 23 февраля немцам удалось отсечь в Юлино штаб от основных сил корпуса. При попытке пробиться к своим штаб был полностью разгромлен, а его работники и бойцы находившихся при штабе подразделений в основном погибли или пропали без вести. В бою пали заместитель командира корпуса генерал-майор С.И. Дудко, начальник штаба корпуса полковник И.Д. Сабуров, начальник политотдела корпуса полковник А.А. Карпушенко, начальник оперативного отдела штаба корпуса подполковник Г.С. Надашкевич и его помощник подполковник Ю.Х. Гуленков, начальник разведки корпуса подполковник Д.В. Кулемин и его помощник капитан Ф.А. Терентьев и ряд других командиров корпусного штаба [18; 24].

Сам командир корпуса генерал-майор Михаил Дмитриевич Борисов был тяжело ранен и в таком состоянии попал в плен. О дальнейшей его судьбе ничего не известно [11; 25], [18; 24].

В ходе боёв по выходу из окружения погибли также заместитель командира 15-й гвардейской кавдивизии полковник В.М. Горбатенко, начальник штаба 15-й гв. кд майор С.А. Стрижак, начальник политотдела 15-й гв. кд подполковник Г.С. Кузнецов, начальник разведки 16-й гвардейской кавдивизии капитан М.И. Гулов, командир 78-го кавполка майор И.Г. Топлинский, замкомандира 78-го кавполка майор И.В. Бойко, заместитель командира 294-го кавполка Л.Г. Гафаров и многие другие [18; 24 – 25].

Велики были потери и среди рядового и младшего командного состава корпуса. Отдельным группам красноармейцев не удалось вырваться из окружения. Но, даже оказавшись в тылу противника, многие из них продолжали сражаться. Так, лейтенант И.А. Хробуст с отрядом бойцов организовал партизанский отряд, который действовал в районе деревни Ивановка до июля 1943 года, когда из-за предательства был разгромлен немцами [18; 25].

Интересна судьба старшего лейтенанта А.А. Богдалова, командира одного из артдивизионов 7-го гвардейского кавалерийского корпуса. Старший лейтенант не вышел из окружения, попал в плен, прошёл через концлагерь. Бежав в марте 1944 года из концлагеря, А.А. Богдалов воевал в рядах французского сопротивления и за храбрость и мужество был награждён двумя французскими орденами [18; 25].

И вот об этом корпусе, который сражался в окружении с во много раз превосходящими силами противника, испытывая при этом острейшую нехватку боеприпасов и продовольствия, который вышел из окружения абсолютно организованно, сохранив себя как боевое соединение, несмотря на большие потери, в том числе в командирском составе, бойцы которого не складывали оружия даже после того, как не смогли прорваться к своим, об этом-то корпусе Манштейн в своих мемуарах солгал (будем называть вещи своими именами), что он ещё 21 февраля чуть ли не полностью сдался в плен!

Подобной лжи есть единственное объяснение – бессильная злоба лучшего военачальника Третьего рейха. Ведь результаты рейдирования корпуса были более чем впечатляющи.

За время рейда 7-м гвардейским кавалерийским корпусом было пройдено свыше 200 км, из них 160 км – по вражеским тылам. Были перерезаны коммуникации противника в районе Ворошиловска, Дебальцево, Фащевки, Красного Кута. В 56 местах было взорвано железнодорожное полотно в районе Дебальцево, уничтожено 3 железнодорожных моста, 1 водокачка, 18 эшелонов (из них 2,5 – с артиллерией, 1,5 – с танками, 1 – самолётами, 3 – с автомашинами, 7 – с заводским оборудованием, 2 – с горючим и 1 – с подарками для солдат и офицеров немецкой армии – своеобразная «ленточка», украсившая преподнесённый немцам кавалеристами «подарок»), 20 паровозов, 30 складов с боеприпасами, военным имуществом и продовольствием, 6 узлов связи в тылу противника. Разгромлен штаб 62-й пехотной дивизии, уничтожено до 12 тысяч солдат и офицеров немецкой армии (из состава четырёх дивизий и одного сводного гарнизона). Освобождено из плена до 2 тысяч человек. Захвачено, а при отходе уничтожено 2 бронепоезда, 28 танков, 50 орудий, 35 миномётов, 6 миномётных установок, 54 пулемёта, 152 автомашины, 70 мотоциклов, 2686 винтовок, 525 автоматов, 830 повозок [11; 26].

Но не менее, а даже, пожалуй, более важно было то, что на протяжении почти десяти дней кавкорпус М.Д. Борисова дезорганизовывал тылы группы армий «Юг» на участке наступления 3-й гвардейской армии Д.Д. Лелюшенко. Это позволяло последней продвигаться вперёд, когда в центре и на правом фланге боевого построения Юго-Западного фронта наступление захлебнулось, во многом давало возможность Д.Д. Лелюшенко контролировать ситуацию, когда у его северных соседей (В.И. Кузнецова, М.М. Попова, Ф.М. Харитонова) она вышла из-под контроля, в течение значительного времени отвлекало крупные немецкие силы, которые были очень нужны Манштейну для действий на левом фланге его группы армий. Несмотря на ложь о сдаче 7-го гвардейского кавкорпуса, Манштейн в своих «Утерянных победах» вынужден был признать последнее обстоятельство:

«Одному кавалерийскому корпусу противника удалось прорваться до важного железнодорожного узла Дебальцево, который лежал глубоко в тылу правого фланга 1-й танковой армии, а также за рубежом реки, овладеть которым предстояло группе Голлидта. Этот корпус был, однако, окружён у Дебальцево. Но его уничтожение было трудным делом и проходило медленно, так как он оказывал упорное сопротивление в населённых пунктах. 17 тд, в которой так нуждался западный фланг армии, оказалась здесь сначала скованной (выделено мной – И.Д.)» [27; 460].

В дальнейшем по тексту мемуаров Манштейн ещё дважды волей-неволей укажет на сложности борьбы с кавалеристами генерала М.Д. Борисова. Сначала, повествуя о визите Гитлера в Запорожье. В своём докладе фюреру 18 февраля командующий группы армий «Юг» скажет о кавкорпусе, отметив, что его пока ещё не удаётся уничтожить, подчеркнув далее, что «существует срочная необходимость отвести мотосоединения с этого фланга на западный фланг, хотя это в данный момент и невозможно (выделено мной – И.Д.)» [27; 467]. Конечно, ситуацию данной невозможности создала вся армия Д.Д. Лелюшенко, но огромен в это дело вклад и 7-го гвардейского кавалерийского корпуса.

И ещё раз упомянет Манштейн в мемуарах о кавкорпусе генерала М.Д. Борисова. Дезинформируя читателя о сдаче остатков корпуса 21 февраля, он употребит фразу «уже давно окружённого за линией фронта у Дебальцево кавалерийского корпуса» [27; 472]. Вот это «уже давно окружённого» как нельзя лучше свидетельствует о том, какой проблемой были советские кавалеристы под Дебальцево для Манштейна.

23 февраля 40-я армия Воронежского фронта освободила города Лебедин и Ахтырка, и её главная группировка выходила на рубеж реки Псел [29; 444].

Выше уже рассказывалось, что 21 февраля Ф.И. Голиков, отдав предварительный приказ командующему 69-й армией о повороте его армии на юг и её ударе на Карловку, приказал одновременно командарму-40 К.С. Москаленко принять прежнюю полосу наступления 69-й армии. Причём сделать это 40-я армия должна была, лишившись ещё 19 февраля самой южной своей дивизии – 25-й гвардейской стрелковой, переданной в 3-ю танковую армию.

23-го числа штаб Воронежского фронта отдал командарму-40 очередной приказ (директива № 130/ОП):

«1. Армии, выйдя главными силами на рубеж Сумы, Межиричи, Лебедин, Будылка, Камыши, Должик, Опошня, привести части в порядок, подтянуть артиллерию и тылы, пополнить запасы и быть в готовности к дальнейшим наступательным действиям.

2. Для обеспечения выгодного исходного положения для дальнейшего наступления усиленными передовыми отрядами овладеть узлами дорог Степановка, Каменное, Морозовщина и Зеньков…

4. В связи с некоторым отставанием правого соседа на вас возлагаю ответственность за обеспечение стыка с ним и, кроме того, приказываю оказать содействие в овладении Суджа ударом из района Сумы через Хотень на Суджа с запада…

Командующий войсками фронта

генерал-полковник

ГОЛИКОВ

Начальник штаба фронта

генерал-майор

ПИЛИПЕНКО»

[29; 445].

К.С. Москаленко охарактеризовал эту директиву как продолжение «целой серии трудновыполнимых приказов», начало которой положил приказ от 21 февраля о переходе в зону ответственности 40-й армии прежней полосы наступления её южного соседа – 69-й армии [29; 445].

Почему К.С. Москаленко так резко отозвался о данных директивах командования Воронежского фронта?

Тут требуются некоторые пояснения. Казалось бы, подобное определение несправедливо в отношении приказа от 21 февраля. Ведь 69-я армия меняла направление удара с целью помощи войскам правого фланга Юго-Западного фронта, над которыми нависла угроза разгрома. Оставлять непрекрытым разрыв между двигающейся в юго-западном направлении 69-й армией и наступающей на запад 40-й армией было чрезвычайно рискованно. Но единственным объединением советских войск, которое могло этот разрыв закрыть, была армия К.С. Москаленко. Других сил в этом районе просто не было. Получается, К.С. Москаленко перегибает палку? Не совсем.

Во-первых, когда маршал говорит о трудновыполнимости директивы от 21 февраля 1943 года, то он рассматривает её в связи с директивой № 130/ОП от 23 февраля. Согласно же последней, 40-й армии предстояло брать Сумы и Суджу, которые находились в полосе наступления 38-й армии. Но последняя несколько отстала. А потому командующий Воронежским фронтом возложил задачу взятия этих городов на войска К.С. Москаленко, которые к тому же должны были ещё и обеспечивать стык со своим правым соседом. В итоге, «в течение двух суток полоса наступления 40-й армии решением командующего фронтом была значительно расширена вправо и влево» [29; 445].

Во-вторых, несмотря на осложнение обстановки в полосе Юго-Западного фронта, переброски ему на помощь двух армий Воронежского фронта, генерал Ф.И. Голиков не отказался от планов наступления на Киев и Чернигов. Только на участке, где раньше наступало три армии (3-я танковая, 69-я и 40-я), должна была теперь наступать одна армия, из которой к тому же изъяли одну дивизию (25-ю гвардейскую стрелковую) и которая должна была ещё и оказывать помощь своему северному соседу – 38-й армии.

Именно учитывая все эти обстоятельства, К.С. Москаленко в своих воспоминаниях и назвал приказы, отдаваемые комфронта Ф.И. Голиковым 40-й армии с 21 февраля, трудновыполнимыми.

И надопризнать, что с Кириллом Семёновичем тут не поспоришь. Ф.И. Голиков, проявивший осторожность в связи с началом немецкого контрнаступления против войск Н.Ф. Ватутина, ранее всех (как я попытался выше показать) забивший по этому поводу тревогу, настоявший перед Ставкой ВГК на переориентации направления наступления двух своих армий с целью нейтрализации контрудара войск группы армий «Юг», этот же самый Ф.И. Голиков совершил ошибку в оценке возможностей сил своего фронта и недооценил возможности противника. В сущности, его просчёт был абсолютно подобен просчёту Н.Ф. Ватутина, на что прямо указывает С.М. Штеменко [48; 93].

24 февраля командующий 6-й армией Юго-Западного фронта генерал Ф.М. Харитонов под давлением обстоятельств принимает решение отказаться от наступательных действий и перейти к обороне на достигнутых рубежах. 15-му стрелковому корпусу (правофланговому корпусу армии) в составе 172, 350-й и 6-й стрелковых дивизий приказом предписывалось прочно удерживать Рябухино, Охочае, Ефремовка, Дмитровка, Лиговка. Оборонительные задачи ставились 1-му гвардейскому танковому корпусу и 4-му гвардейскому стрелковому корпусу. Блокированные между Павлоградом и Синельниковым части 35-й гвардейской стрелковой дивизии должны были самостоятельно вырываться из окружения в направлении деревень Вербки и Вязовка (Вязок). 25-му танковому корпусу П.П. Павлова также было приказано начать прорыв из окружения своими силами. В полдень 24 февраля в расположение корпуса с самолёта был сброшен вымпел с приказом командующего Юго-Западным фронтом на отход в направлении на Балаклею и сосредоточение в районе Орелька, Артельная, Краснопавловка [4; 7], [11; 27], [19; 416], [20; 109 – 110].

24 февраля директивой Ставки ВГК с целью парирования прорыва дивизии СС «Лейбштандарт» на Кегичевку была создана так называемая Южная группа под командованием командира 6-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора С.В. Соколова. В состав группы вошли: 6-й гвардейский кавалерийский корпус (с 11-й гв. кд в резерве), 184, 219-я и 350-я стрелковые дивизии, 201-я отдельная танковая бригада. Согласно полученному в 9.00 24 февраля боевому приказу, группа должна была «к исходу 24.2. уничтожить противостоящего противника и овладеть Казачий Майдан, Шляховая, Ленинский завод в готовности к 12.00 25.2. овладеть Кегичевкой» [11; 27], [19; 414 – 415], [20; 107 – 108].

Таким образом, к 24 февраля кризисная ситуация стала абсолютно очевидной для всех уровней советского командования (армейского, фронтового и Верховного). Указанные приказы вкупе с директивой о развороте на юг двух армий Воронежского фронта являлись попыткой стабилизировать положение.

24 февраля передовая группа 15-го танкового корпуса продолжала вести бой за Новую Водолагу. На помощь 195-й танковой и 52-й механизированной бригадам подошли части 111-й стрелковой дивизии. Дела у наших войск пошли веселее, и к ночи им удалось ворваться в город с северной и северо-западной сторон, завязав бои на городских окраинах [11; 27], [19; 414 – 415], [20; 107].

Южная группа генерала С.В. Соколова в соответствии с полученным приказом повела наступление в направлении Кегичевки.

Тем временем эсэсовские дивизии «Рейх» и «Мёртвая голова» начали уплотнение кольца вокруг советских войск, окружённых в районе Павлограда. В 6.00 утра 24 февраля полк «Германия» дивизии «Рейх» отбивает атаку каких-то советских частей [11; 27]. По всей вероятности, это были части 35-й гвардейской стрелковой дивизии, шедшие на прорыв из окружения. В это время полк «Фюрер» устремляется на помощь частям дивизии «Мёртвая голова», «забуксовавшим» под Вербками и Вязовкой. В 12.45 эсэсовцы двух дивизий предприняли совместную атаку на Вербки при мощной поддержке пикирующих бомбардировщиков. К 14.00 немцам удалось потеснить бойцов 101-го гвардейского стрелкового полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии, оборонявших деревню, и занять её северную и восточную части [11; 27 – 28].

Одновременно другая группа дивизии «Мёртвая голова» предприняла мощную атаку на Вязовку и в 13.45 полностью овладела деревней, выбив оттуда войска 244-й стрелковой дивизии. После бронетанковая группа этой части дивизии «Мёртвая голова» соединилась с бойцами «Мёртвой головы» и «Рейха» в Вербках [11; 28]. Таким образом, остатки 101-го гвардейского стрелкового полка, защищавшие эту деревню, оказались в плотном кольце, и их уничтожение было вопросом времени.

Кроме того, эсэсовцы дивизии «Мёртвая голова» атаковали позиции частей 6-й армии в районе Орельки и Михайловки [11; 28]. Таким образом, к концу дня 24 февраля район Павлограда был окончательно взят немцами под контроль. Отдельные очаги сопротивления изолированных немногочисленных групп советских войск общую картину не могли изменить. Трагично в данной ситуации было то обстоятельство, что основные силы 35-й гвардейской стрелковой дивизии, попавшие в окружение между Павлоградом и Синельниково, ещё утром 24 февраля ориентировались командармом-6 на прорыв в район Вербок и Вязовки, где ещё находились наши части. К концу дня ситуация поменялась. Части 35-й гв. сд прорывались в район, уже занятый немецкими войсками.

В ночь с 23 на 24 февраля оборонявшие Степановку остатки 10-го и 18-го танковых корпусов начали прорыв из окружения. К тому моменту группа 10-го танкового корпуса потеряла при обороне Степановки 3 танка (1 Т-34, 1 Т-70 и 1 Т-60) из 10, с которыми она начинала оборону, а группа 18-го танкового корпуса лишилась 8 37-мм зениток и 4 76-мм орудий, сохранив 6 своих Т-34. Людские потери обеих групп оценивались как «незначительные» [4; 7], [20; 119 – 120]. Первоначально генерал Панфилов решил прорываться на восток, к Варваровке, на соединение с 3-м танковым корпусом. Однако высланная вперёд разведка натолкнулась на колонну войск 11-й танковой дивизии противника. После этого решение о направлении прорыва было изменено – теперь остатки двух танковых корпусов должны были нанести удар на северо-запад, к Александровке (15 км от Степановки), где с 22 февраля оборонялись части 44-й гвардейской стрелковой дивизии, атакуемые мотодивизией СС «Викинг». 44-я гв. сд находилась на марше в западном направлении, но наступление XLVIII танкового корпуса немцев заставило её встать в оборону фронтом на юг.

Прорыв на Александровку оказался успешным. К 7.00, потеряв при прорыве 1 танк Т-70 10-го танкового корпуса, сводная группа двух танковых корпусов вышла к этому населённому пункту [4; 7], [11; 28], [20; 119 – 120]. И вовремя.

В 8.00 Александровка была в очередной раз атакована частями мотодивизии СС «Викинг». На сей раз эсэсовцы на БТР «Ганомаг» ворвались на окраину деревни. Это вызвало замешательство среди советских стрелков. Начался их отход по дороге на Барвенково. Двух танков 10-го танкового корпуса, посланных на окраину Александровки к месту прорыва немцев, оказалось достаточно, чтобы восстановить положение. Два советских танка расправились с БТРами, а развернувшиеся стрелки выбили немецкую мотопехоту. Но атаки на деревню продолжались – немцы пытались пробить себе дорогу на Барвенково. К вечеру было принято решение оставить Александровку и отвести сводную группу двух танковых корпусов и части 44-й гвардейской стрелковой дивизии на север, к Барвенково. Советские войска начали отход, преследуемые по пятам дивизией «Викинг». На тот момент в 10-м танковом корпусе оставалось всего 4 танка (2 Т-34 и 2 Т-70) [4; 7], [11; 28], [20; 106].

В течение 24 февраля войска 3-й и 11-й танковых дивизий немцев действовали успешно с целью окружения Славянска и Краматорска. Западнее Краматорска, в районе Очеретино, в этот день с немцами вели арьергардные бои остатки группы Г.Я. Андрющенко, вырвавшиеся из Красноармейского в ночь на 23 февраля и пробивавшиеся к своим [11; 28].

Под Славянском, в районе Славянского Курорта, немцы окружили оборонявшиеся здесь части 57-й гвардейской стрелковой дивизии, в составе которых на тот момент было немало местных уроженцев, мобилизованных для пополнения советских войск, понесших значительные потери. Эта группа дивизии начала выход из окружения к Северскому Донцу. Спустя три дня ей удалось вырваться за реку. Но оборона Славянска основными силами 57-й гв. сд ещё продолжалась [4; 8], [11; 28], [18; 16 – 17].

К утру 25 февраля у командующего Юго-Западным фронтом уже не осталось никаких иллюзий в оценке ситуации – войскам правого крыла и центра фронта грозила катастрофа. Н.Ф. Ватутин отдаёт дальнейшие распоряжения, призванные предотвратить подобное развитие событий.

С 8.00 25 февраля группа М.М. Попова расформировывалась, а её соединения передавались в подчинение 1-й гвардейской армии В.И. Кузнецова. Основной задачей 1-й гвардейской армии и войск, ранее входивших в группу М.М. Попова, была оборона района Барвенково. Собственно в Барвенково сосредоточивалась 52-я стрелковая дивизия. С востока город должен был защищать 10-й танковый корпус, который уже в ночь с 24 на 25 февраля получил директиву сосредоточиться в районе села Архангельского. В качестве пополнения корпусу выделялись 11 танков (9 Т-34 и 2 Т-70) из состава 4-го гвардейского танкового корпуса П.П. Полубоярова (его 13-й гвардейской танковой бригады), выведенного в Барвенково на отдых и переформирование, и сводный батальон пехотинцев (всего 120 человек), сформированный из различных отходящих групп [4; 8], [18; 39], [20; 120 – 121].

К 2.30 утра 25 февраля 15-й танковый корпус и 111-я стрелковая дивизия 3-й танковой армии захватили северную и северо-западную окраины Новой Водолаги, а к 12.00 город был освобождён полностью. После этого 15-й тк получил приказ генерала П.С. Рыбалко, развивая наступление на Красноград, к исходу 26 февраля овладеть им. Выполняя это приказание, корпус 25 – 26 февраля вёл напряжённые бои за сёла Станичное, Власовку, Попивку и хутор Пшеничный. По воспоминаниям генерала А.А. Ветрова, «вначале артиллерийским и миномётным огнём противнику удалось притормозить здесь продвижение 195-й танковой бригады. Однако подразделения 52-й мехбригады в это время овладели Кабановкой и подошли к Яротивке. Враг, почувствовав угрозу окружения, оставил сёла» [10; 120], [20; 108].

К этому моменту немецкие войска группы Кемпфа (бывшая группа Ланца) занимали следующее положение юго-западнее Харькова. В долине реки Ворскла оборонялись остатки 168-й пехотной дивизии. Затем шёл рубеж «свеженькой» 167-й пехотной дивизии (см. выше), прибытие которой позволило Манштейну уплотнить фронт. Дивизия на данном участке занимала оборону на 30-километровом фронте севернее железной дороги Люботин – Полтава. Левым флангом к ней примыкал полк «Туле» дивизии СС «Мёртвая голова». Оборонявшаяся ранее южнее танкогренадёрская дивизия «Великая Германия» в течение 21 – 23 февраля была выведена с этого участка фронта и переброшена южнее, в стык Юго-Западного и Воронежского фронтов. Поэтому правый фланг «Туле» теперь соприкасался с 320-й пехотной дивизией, оборонявшейся на 20-километровом фронте до Староверовки. Далее подходы к Краснограду прикрывались дивизией СС «Лейбштандарт», которая организационно не входила в группу Кемпфа [18; 37], [19; 415], [20; 108].

Таким образом, двигаясь к Краснограду, 15-й танковый корпус вступал в полосу обороны дивизии СС «Лейбштандарт». 111-я стрелковая дивизия, наступая, по-прежнему имела дело только с частями 320-й пехотной дивизии противника [20; 108].

В это же время 12-й танковый корпус 3-й танковой армии наносил удар на Валки, стремясь вместе с 25-й гвардейской стрелковой дивизией овладеть этим городом, в котором оборонялся эсэсовский полк «Туле». В ночь с 24 на 25 февраля нашим соединениям удалось это сделать [20; 108], [49; 72].

Как пишет А. Исаев, «несмотря на смещение оси наступления 3-й танковой армии на юг, в наступлении войск П.С. Рыбалко прослеживаются два разнонаправленных вектора. С одной стороны, продолжалось наступление в западном и юго-западном направлении (речь идёт о 12-м тк и 25-й гв. сд – И.Д.)… С другой стороны, второй танковый корпус армии (т.е. 15-й тк – И.Д.) наступал во фланг наступающим войскам Хауссера» [20; 108].

Подобное «раздвоение» усилий армии было вызвано необходимостью обеспечения своего фланга при развороте на юг. В самом деле, тот противник, на которого наступала 3-я танковая до переориентации направления своего наступления, ведь никуда не делся, он становился угрозой правому флангу наступающей на юг армии П.С. Рыбалко. Прикрыть её с запада могли только также развёрнутые на юг соединения 69-й армии. Но пока они не вышли в данный район, обеспечивать себя с запада П.С. Рыбалко должен был сам.

Н.Г. Штыков отмечает в своих воспоминаниях, что 25-я гвардейская стрелковая дивизия находилась в Валках не более суток, приводя себя в порядок и ожидая подхода частей 69-й армии. Утром 27 февраля последние подошли к Валкам, и 25-я гв. сд выдвинулась к Мерефе, имея в качестве последующей задачи Змиев, на южной окраине которого ей предписывалось занять оборону [49; 72 – 74].

Очевидно, 12-й танковый корпус выдвинулся к Мерефе в это же время.

Нельзя сказать, что действия 15-го танкового корпуса и 111-й стрелковой дивизии были ошеломляюще успешны. Но всё же эти два соединения, ломая в ожесточённых боях оборону противника, продвигались вперёд. А вот Южная группа генерала С.В. Соколова не имела и подобных успехов. 25-го числа она не только не взяла Кегичевку, как предписывалось приказом (см. выше), но даже не дошла до неё. В последующий день ситуация не изменилась, и к 27 февраля кавалеристы и пехотинцы группы С.В. Соколова сосредоточились к северу от Кегичевки [19; 414 – 415], [20; 107 – 108].

В общем, надо отметить, что трёхдневные (23 – 25 февраля) результаты ответного удара двух армий Воронежского фронта во фланг и тыл немецкой группировке, громящей правый фланг и центр ЮЗФ, были весьма скромны. Немцы явно опережали советские войска в своих действиях, а контрмеры со стороны последних запаздывали, не достигая нужного эффекта.

В ночь с 24 на 25 февраля начал прорыв из окружения 25-й танковый корпус генерала П.П. Павлова. Корпус двигался в направлении Ново-Васильевки, стремясь к находящимся там переправам через реку Волчья. К началу прорыва в строю находилось 40 танков и 20 бронемашин. Прорваться к своим корпусу удалось только к концу марта. К 25 марта из окружения вышло 2 063 человека, из них 517 человек командно-начальствующего состава, 674 человека младшего командного состава и 872 – рядового состава корпуса. Примечательно, что, несмотря на длившийся месяц прорыв из окружения и большие потери, корпус вышел в расположение советских частей довольно организованно, о чём говорит количество выведенной техники: 10 бронетранспортёров и бронемашин, 174 автомобиля. Но командир корпуса генерал П.П. Павлов из окружения вместе со своим соединением не вышел – в одном из боёв он попал в плен и был освобождён только в 1945 году [11; 27], [19; 416], [20; 110].

Однако 25-й танковый корпус был не единственным соединением 6-й армии Ф.М. Харитонова, оказавшимся к концу дня 25 февраля в окружении. Вообще, армия была раздроблена на несколько больших и малых «котлов». В окружении дрались 267, 35-я гвардейская, 58-я гвардейская стрелковые дивизии, часть 244-й стрелковой дивизии, 106-я стрелковая бригада, 1-й гвардейский танковый корпус [19; 416], [20; 110]. Разорванная на части, большей частью окружённая 6-я армия не могла уже сдерживать продвижение противника на север. Теперь эту задачу должны были выполнить 3-я танковая и 69-я армии Воронежского фронта.

Что касается окружённых частей и соединений 6-й армии, то они в течение 25 февраля пытались вырваться из окружения. Так, в районе Павловки сквозь построение дивизии СС «Мёртвая голова» прорывались части 35-й гвардейской стрелковой дивизии и 106-й стрелковой бригады при 9 танках. К 22.00 этого же дня попытка увенчалась успехом, и значительные силы советской пехоты вышли к Самойловке [11; 28 – 29].

Но в целом обстановка в полосе 6-й армии оставалась близкой к катастрофе. Севернее Павлограда 41-я гвардейская стрелковая дивизия пыталась сдержать наступление частей дивизии «Рейх». В то же время в 4.30 утра 25 февраля полки «Германия» и «Фюрер» дивизии «Рейх» и части дивизии «Мёртвая голова» начали наступление на Лозовую. Уже к 14.00 немцы выходят на южные подступы к Лозовой, с окраин которой по ним открывают беглый артиллерийский и ружейный огонь обороняющие город советские части. Тем не менее полк «Фюрер» смог ворваться в город и к вечеру овладеть вокзалом станции Лозовая. Полк «Германия», захватив село Весёлое, атаковал защитников Лозовой из района этого населённого пункта, а также захватил к вечеру южную часть Самойловки, в район которой выходили из окружения части 35-й гвардейской стрелковой дивизии и 106-й стрелковой бригады [11; 29].

Дивизия СС «Мёртвая голова», встретив ожесточённое сопротивление войск 6-й армии восточнее Орельки, всё-таки к 16.00 достигла Алексеевки [11; 29].

В полосе 1-й гвардейской армии шли тяжёлые бои вдоль трассы железной дороги Лозовая – Славянск, в том числе под Барвенковым. Здесь наступающим немецким 7, 11, 6-й и 17-й танковым дивизиям и моторизованной дивизии СС «Викинг» противостояли остатки 3, 10-го и 18-го танковых корпусов, а также части 38, 44-й и 52-й гвардейских стрелковых дивизий [11; 29], [18; 39], [20; 121]. В Славянске держали оборону части 57-й гвардейской стрелковой дивизии.

Рано утром 25 февраля немцам удалось ворваться в Славянск. Вместе с немцами в город вошёл батальон Туркестанского легиона. По свидетельству очевидцев, именно бойцам последнего принадлежит ведущая роль в резне мирного населения, устроенной оккупантами в этот день в городе [11; 29], [18; 17]. Немцев и «туркестанцев» удалось выбить из города, и оборона Славянска продолжалась до 28 февраля включительно [18; 39].

В окружении 25 февраля оказались части 38-й гвардейской стрелковой дивизии, защищавшие Краматорск [11; 29].

25 февраля 40-я армия Воронежского фронта продолжала движение вперёд с целью выхода на обозначенный директивой командования фронта № 130/ОП от 23 февраля рубеж Сумы, Межиричи, Лебедин, Будылка, Камыши, Должик, Опошня. К этому моменту разрывы фронта с её правым (38-я армия) и левым (69-я армия) соседями достигали примерно по 50 км каждый, т.е. фланги рвущейся вперёд 40-й попросту не были обеспечены. Кроме того, очень остро стояла проблема снабжения и подтягивания тылов. Тылы армии базировались на железнодорожную станцию Валуйки, от которой войска ушли уже на расстояние более чем 300 км. Автотранспорта для перевозок не хватало, и соединения армии испытывали острую потребность в боеприпасах, горючем, продовольствии и фураже. Если прибавить ко всему этому тот факт, что в составе 40-й армии на тот момент оставалось шесть стрелковых дивизий и один танковый корпус, сильно ослабленные в предыдущих боях, то станет ясно, что армия К.С. Москаленко наступала на последних пределах своих возможностей, кроме того, не будучи застрахованной от всяких неприятных неожиданностей, которые до сего момента не случились только потому, что перед её фронтом действовал относительно слабый противник.

Тем не менее, несмотря на все указанные проблемы, командование Воронежского фронта ставит 40-й армии 25 февраля дополнительные задачи:

«С выходом Кравченко и Меньшикова (5-й гвардейский танковый корпус и 309-я стрелковая дивизия – И.Д.) в район Опошня создаются благоприятные условия для захвата Полтавы с севера и северо-запада не в ущерб выполнения моей (т.е. Ф.И. Голикова – И. Д.) основной директивы № 130/ОП. Это даёт возможность не только овладеть Полтавой, но и отрезать значительные силы противника, начавшего отход из района Валки, Ковяги, Коломак на Полтаву, и поможет Казакову (командующему 69-й армией – И.Д.) быстрее справиться с задачей и выйти к Полтаве» [29; 447].

По данному приказу хорошо видно, что генерал Ф.И. Голиков, даже несмотря на усилившееся давление противника с юга и юго-запада, продолжал считать, что к западу и северо-западу от Харькова противник спешно отводит свои войска к Днепру. Это был роковой просчёт.

С получением задачи на овладение Полтавой фронт 40-й армии стал превышать 200 км, в зону её ответственности вошла и часть бывшей полосы наступления 3-й танковой армии. Как отмечает в воспоминаниях К.С. Москаленко, «в таких условиях войска 40-й армии начали буквально расползаться» [29; 448]. В самом деле, теперь на каждую ослабленную долгими боями стрелковую дивизию армии приходился более чем 30-километровый фронт наступления. Ясно, что в таких условиях немецкие соединения, полосы обороны которых также значительно перекрывали всякие уставные нормативы, могли уберечься от окончательного разгрома и так или иначе противостоять советским войскам.

26 февраля 15-й танковый корпус 3-й танковой армии вёл бой за село Староверовку. К моменту начала штурма села в боевом строю корпуса оставалось всего 11 танков. Но части генерала В.А. Копцова овладели этим населённым пунктом [11; 120 – 121].

После взятия Староверовки 15-й тк получил новую задачу: поскольку Южная группа генерала С.В. Соколова не могла отбить у немцев Кеничевку, то корпус совместно со 111-й стрелковой дивизией должен был оказать ей в этом помощь. После чего должен был сосредоточиться в Кегичевке для дальнейшего удара на Красноград.

Выполняя полученное приказание, танковый корпус В.А. Копцова выдвинулся по направлению к Медведовке (примерно 25 км к северу от Кегичевки) [10; 121], [19; 415], [20; 108 – 109].

26 февраля продолжились бои за Лозовую. В 2.00 полк «Фюрер» дивизии «Рейх», усиленный мотоциклетным батальоном, возобновил свои атаки, направленные с южной окраины вглубь города. Бои носили исключительно ожесточённый характер. В ходе их отдельные немецкие подразделения даже блокировались советскими войсками. Но всё-таки эсэсовцы продвигались вперёд и к 16.00 прошли город «насквозь», выйдя к его северным окраинам в районе Новых заводов. Здесь около 19.00 немцы подверглись контратаке советских войск, которую им удалось отбить [11; 29 – 30].

Немецкие танки атаковали Лозовую с юго-запада [11; 30]. В то же время части дивизии СС «Мёртвая голова» смогли выйти на тылы войск 35-й гвардейской стрелковой дивизии в районе деревни Сергеевка. Только накануне вырвавшиеся из окружения части 35-й гв. сд к вечеру 26 февраля снова оказались отрезанными от своих, подвергаясь атакам танков и пехоты противника [11; 30].

В этот день эсэсовская дивизия «Мёртвая голова» в ходе боёв лишилась своего командира обергруппенфюрера СС и генерала войск СС Теодора Эйке. Последний вылетел на передовую на самолёте «Шторх», который был сбит огнём советских зениток в районе города Орелька, у деревни Артельное. Вместе с Эйке погибли его адъютант и пилот самолёта. В командование дивизией «Мёртвая голова» вступил бригаденфюрер Макс Симон, до этого возглавлявший танкогренадёрский полк этой же дивизии под одноимённым с дивизией названием (т.е. полк также назывался «Мёртвая голова» («Тотенкопф»)).

Надо заметить, что Эйке, в отличие от своего командира Хауссера, являлся «подлинным» эсэсовцем. Если Хауссер был профессиональным военным, направленным на службу в войска СС, то Эйке служил в СС «по убеждению». Фронтовик Первой мировой, полицейский после неё, он, прежде чем возглавить эсэсовскую дивизию, зарекомендовал себя как «великолепный» специалист по охране концентрационных лагерей, будучи руководителем охраны концлагеря Дахау [20; 110 – 111].

В районе Барвенково 52-я стрелковая дивизия смогла остановить 11-ю танковую дивизию противника на подступах к городу. Однако 7-я танковая дивизия немцев пошла в обход Барвенково с востока через Гусаровку, развивая наступление на Изюм [4; 8], [11; 30], [19; 423], [20; 121].

26 февраля в районе Андреевки (южнее Барвенково) группа 18-го танкового корпуса под командованием генерала Б.С. Бахарова соединилась с 3-м танковым корпусом М.С. Синенко. Объединённые силы двух корпусов были вскоре атакованы 11-й танковой дивизией противника. Под прикрытием отряда Б.С. Бахарова 3-й танковый корпус начал отход в северном направлении [11; 30].

Поздно вечером 27 февраля 25-я гвардейская стрелковая дивизия вышла к Мерефе, где в то время располагался штаб 3-й танковой армии. Командир дивизии генерал П.М. Шафаренко в штабе армии получил приказ, выдвинувшись к Змиеву, занять оборону по линии южная окраина Змиева, Замостье, Зидыш [49; 73 – 74]. Таким образом, часть сил 3-й танковой армии уже 27 февраля ориентировалась армейским командованием не на наступление, а на оборону.

«Времени на организацию обороны у нас крайне мало. Так что, пока нет непосредственного соприкосновения с противником, постарайтесь использовать каждую минуту», – сказал на совещании в штабе дивизии комдив П.М. Шафаренко своим подчинённым [49; 74].

Безусловно, причиной подобного решения командования 3-й танковой армии было всё более ухудшавшееся положение в полосе правого фланга и центра Юго-Западного фронта, в частности по линии Лозовая – Барвенково – Славянск. От последнего рубежа до Змиева, как говорится, рукой подать.

Но вот что интересно. В это же время 15-й танковый корпус, 111-я стрелковая дивизия и 368-й истребительно-противотанковый полк вели наступление с севера на Кегичевку, под которой действовала Южная группа С.В. Соколова. Если бросить взгляд на карту, то можно увидеть, что оборону занимали соединения 3-й танковой армии, расположенные северо-восточнее района наступления 15-го тк, 111-й сд и 368-го иптап. Последние, наступая на Кегичевку с дальнейшей задачей удара на Красноград, неизбежно подставляли двигавшемуся с юга на север противнику свой левый фланг. Прикрыться они могли только посредством сильных заслонов, сил для которых у них попросту не было. Правда, и сами 15-й тк, 111-й сд и 368-й иптап могли занять выгодную позицию для удара во фланг наступающим на север немцам. Казалось бы, имеет место своеобразный паритет возможностей противоборствующих сторон. Однако, если учитывать явное превосходство в силах немецкой стороны, то шанс склонить в свою сторону чашу весов был у неё изначально, что и подтвердят дальнейшие события.

И ещё. Приказ на оборону, отданный командованием 3-й танковой армии войскам своего левого фланга уже 27 февраля, позволяет, кажется, предположить, что наступление на Красноград П.С. Рыбалко вёл чисто механически, лишь выполняя директиву командования Воронежского фронта, не очень-то веря в его успешность. Во всяком случае, 27-го числа, учитывая положение в полосе Юго-Западного фронта, такой веры он явно стал лишаться.

А дела на правом фланге и в центре боевого построения войск Н.Ф. Ватутина стремительно ухудшались.

Действовавшие в районе Лозовой 1-й гвардейский танковый, вышедший к городу из окружения, и 1-й гвардейский кавалерийский корпуса под давлением 6-й танковой дивизии немцев были вынуждены отступить [11; 30].

В 8.00 27 февраля полк «Германия» дивизии СС «Рейх» начинает наступление на восток от Лозовой из района села Весёлое и к 16.00 достигает Михайловки [11; 30].

В самой Лозовой бои продолжались. Под контролем советских частей утром 27 февраля оставались северная и северо-восточная часть города. В 10.00 после мощного бомбового удара мотоциклетный батальон дивизии «Рейх» овладел северо-восточными районами Лозовой. А к вечеру полк «Фюрер» выбил советские войска из северных районов. Таким образом, Лозовая была полностью захвачена немцами. Брали они под контроль и территорию вокруг города. В этом, помимо 6-й танковой дивизии и полка «Германия» дивизии «Рейх», преуспевали части «Мёртвой головы». Уже утром ими была захвачена Царедаровка, а в 16.00 они вошли в Панютино [11; 30].

27 февраля 7-я танковая дивизия немцев, пошедшая в обход Барвенково, прорвалась через железную дорогу Барвенково – Славянск.

В районе Архангельского, обороняемого остатками 10-го танкового корпуса, усиленного 11 танками 13-й гвардейской танковой бригады 4-го гвардейского танкового корпуса, весь день шли ожесточённые бои. Село было обойдено и атаковано с севера частями моторизованной дивизии СС «Викинг». Чтобы отбросить наседающего противника, защитники Архангельского перешли в контратаку. Враг был отброшен, ему не удалось ворваться в село с севера. Но в этой контратаке 10-й тк потерял последние 4 танка (2 Т-34 и 2 Т-70). Что касается танков 13-й гвардейской бригады, то они, израсходовав в середине дня весь свой боекомплект, самовольно снялись с позиций и ушли в сторону Барвенково. К тому моменту потери 13-й гв. тбр составили 4 машины (3 Т-34 и 1 Т-70). Оставшись без поддержки танков, бойцы 10-го танкового корпуса удерживали Архангельское ещё полдня, отбивая атаки танков и пехоты противника, а к ночи покинули село и отступили в Барвенково. Оттуда остатки корпуса были направлены в Красный Лиман на переформирование [4; 8], [11; 30], [18; 39], [20; 120 – 121].

Немцы начали окружение Барвенково.

3-й танковый корпус под прикрытием группы 18-го танкового корпуса, ведшей арьергардные бои, продолжал отход в северном направлении в район Банного и Ярового.

Наконец, из Краматорска начался прорыв частей 38-й гвардейской стрелковой дивизии, отступавших в направлении Красного Лимана, а из района Славкурорта продолжали пробиваться к Лисичанску части 57-й гвардейской стрелковой дивизии. Славянск пока ещё держался [4; 8], [11; 29 – 30].

К концу боевого дня 27 февраля для Н.Ф. Ватутина стала ясна необходимость отвода войск 6-й и 1-й гвардейской армий на левый берег Северского Донца с целью уплотнения их боевых порядков и создания оборонительного рубежа по берегу этой реки. Правда, командующий ЮЗФ, отдавая директиву об этом, не преминул вспомнить приказ № 227, видя главную причину катастрофического сценария развития событий в нестойкости ряда частей и соединений:

«Командиры и штабы ск (стрелковых корпусов – И.Д.) слабо организовали службу заграждения в тылу и выполнение приказа НКО № 227, в результате чего большое количество командного и рядового состава, забыв свой долг перед Родиной, покинув поле боя, оказалось в глубоком армейском тылу» [20; 121].

Безусловно, случаи проявления нестойкости среди советских войск имели место. Достаточно вспомнить самовольное отступление остатков 13-й гвардейской танковой бригады 4-го гвардейского танкового корпуса из Архангельского, которое продолжали удерживать бойцы 10-го танкового корпуса. Т.е. танкисты 13-й гв. тбр не только без приказа оставили рубеж обороны, но и бросили на нём продолжавших сражаться воинов другого танкового соединения.

Но не в нестойкости отдельных частей и соединений крылась главная причина отступления войск ЮЗФ. Ослабленные до крайности, разбросанные на обширном фронте, который значительно перекрывал все уставные нормативы (рассчитанные, как известно, для полнокровных соединений), советские корпуса, дивизии и бригады были просто не в состоянии сдержать натиск немецких группировок, которые на направлении главных ударов значительно превосходили их в живой силе и технике. Достаточно сказать, что к 19 февраля фронт 6-й армии составлял свыше 200 км при общей численности её соединений в 29 тысяч человек! В сущности, учитывая такую численность войск армии, можно условно считать, что она располагала всего тремя полнокровными стрелковыми дивизиями, на каждую из которых приходилась 70-километровая полоса действий. Это в 7 – 15 раз перекрывает все оборонительные и наступательные нормативы. Подвижная группа М.М. Попова с её танковыми корпусами, количество боевых машин в каждом из которых не дотягивало до штатной численности танковой бригады, растянулась по фронту на 80 км [20; 121]. Стыки между отдельными соединениями ударных групп Юго-Западного фронта были крайне ненадёжны. Поэтому мощный удар немецких танковых группировок привёл к образованию брешей, которые можно было залатать отходом и выстраиванием войск по кратчайшей линии.

Собственно, промежуток времени с 28 февраля по 3 марта был периодом отступления соединений Юго-Западного фронта на левый берег Северского Донца.

Но обо всём по порядку.

Ситуация в полосе Юго-Западного фронта к 28-му числу серьёзно беспокоила Ставку ВГК. В этот день Верховное Главнокомандование отдаёт сразу несколько директив, призванных усилить правое крыло Юго-Западного и левое крыло Воронежского фронтов.

Первой была директива № 30059, переданная Н.Ф. Ватутину, Ф.И. Голикову и представителю Ставки ВГК на этих фронтах А.М. Василевскому уже в 4.30 утра 28 февраля:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. 3-ю танковую армию Воронежского фронта, включая группу Соколова, с 22.00 28 февраля 1943 года передать в состав войск Юго-Западного фронта.

2. Командующему войсками Юго-Западного фронта использовать 3-ю танковую армию и группу Соколова для нанесения флангового удара по наступающему противнику.

3. Командующему войсками Воронежского фронта до подхода войск из резерва Ставки перебросить несколько дивизий с других участков фронта и направить их на подкрепление левого фланга фронта.

4. Исполнение донести.

Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин» [37; 83].

В 17.00 этого же дня последовала целая серия директив:

– № 46060 – командующему 24-й армией о включении в её состав шести стрелковых дивизий, передислокации их и управления 24-й армии в район Валуек в резерв Ставки ВГК [37; 84 – 85].

– № 46061 – командующему Юго-Западным фронтом и 62-й армией о включении в состав армии в составе шести стрелковых дивизий в состав Юго-Западного фронта и передислокации её в район Купянска. Там армия должна была составить резерв ЮЗФ [37; 85].

– № 46062 – командующему ЮЗФ и командиру 7-го стрелкового корпуса о переподчинении корпуса в составе шести стрелковых бригад Юго-Западному фронту и его передислокации в район Купянска [37; 85 – 86].

– № 46063 – командующему войсками Воронежского фронта и 64-й армией о переподчинении армии в составе шести стрелковых дивизий командованию Воронежского фронта и её передислокации в район Валуек [37; 86].

Все эти директивы предусматривали доукомплектование перебрасываемых соединений людьми (стрелковых дивизий до 8 000 человек, стрелковых бригад до 5 000 человек), оружием, воинским имуществом и лошадьми [37; 84 – 86].

Хорошо видно, что «пятичасовые» директивы работали на перспективу. Да, их появление было вызвано обострением обстановки на правом фланге Юго-Западного и левом фланге Воронежского фронтов. Ставка стремилась создать на этих участках резервы, которые могли быть использованы, прежде всего, для преодоления имевшего места кризиса, а впоследствии и для возможного наступления. Но всё дело в том, что непосредственно на ситуацию, складывающуюся в последний день февраля южнее и юго-западнее Харькова, эти решения никак повлиять не могли. Сосредоточение войск в указанных районах предполагалось закончить к 15 марта [37; 85 – 86]. Даже если предположить, что подобные сроки оказались бы выдержанными, то и тогда две недели – «дистанция огромного размера» при столь стремительно развивающихся событиях.

А вот директива № 30059 от 4.30 утра 28 февраля о переподчинении 3-й танковой армии командованию ЮЗФ являлась попыткой немедленно повлиять на развитие обстановки. Конечно, переподчинение армии по существу ничего не меняло, ведь её войска и так уже действовали в интересах Юго-Западного фронта. Но, действуя подобным образом, они к тому же по факту уже и находились в полосе ЮЗФ, а, следовательно, для более оперативного и эффективного управления силами 3-й ТА со стороны вышестоящего командования её нужно было переподчинить Н.Ф. Ватутину.

Также обратим внимание, что армия ориентировалась на выполнение именно той задачи, о которой говорилось выше. Да, пусть немцы в более восточных районах идут на север, армия П.С. Рыбалко нанесёт им с запада мощный фланговый удар. Что ж? Решение вполне логичное. Весь вопрос в том, располагала ли армия силами для таких действий? Ведь не надо забывать о том, что, помимо наступления в восточном направлении во фланг атакующим немцам, П.С. Рыбалко должен был ещё обеспечивать себя с юга и запада, и войск для этого нужно было немало.

К моменту перехода под команду Н.Ф. Ватутина в состав армии входили следующие соединения: 12-й и 15-й танковые корпуса, 179-я и 201-я отдельные танковые бригады, 111, 160, 184, 219-я и 350-я стрелковые дивизии, 25, 48-я и 62-я гвардейские стрелковые дивизии, 6-й гвардейский кавалерийский корпус.

Из указанных соединений 12, 15-й тк, 179-я отбр, 111, 160, 184-я сд, 48-я и 62-я гв. сд были «родными» соединениями 3-й танковой армии. С ними она начинала Белгородско-Харьковскую наступательную операцию, хотя 184-я сд с 24 февраля передавалась в Южную группу генерала С.В. Соколова.

Поскольку группа С.В. Соколова включалась в армию П.С. Рыбалко, то в составе последней оказались и другие соединения, входившие в эту группу, т.е. 219-я и 350-я стрелковые дивизии, 201-я отдельная танковая бригада и 6-й гвардейский кавалерийский корпус.

25-я гвардейская стрелковая дивизия, как мы помним, 19 февраля была передана в 3-ю танковую из 40-й армии.

Следует также заметить, что 62-я гвардейская стрелковая дивизия никак не могла принять участие в активных наступательных действиях 3-й танковой армии на красноградском направлении, поскольку была оставлена в Харькове в качестве его гарнизона [20; 106 – 108, 111].

В составе танковых соединений армии на 28 февраля было следующее количество исправных боевых машин:

12-й тк – 35 танков (1 КВ, 24 Т-34, 5 Т-60, 5 Т-70);

15-й тк – 19 танков (14 Т-34, 1 Т-60, 4 Т-70);

179-я отбр – 15 танков (12 Т-34, 3 Т-60).

Всего – 69 танков [20; 111].

Данными по 201-й отбр, переданной в состав армии П.С. Рыбалко, я не располагаю. Однако с большой долей вероятности можно предполагать, что количество танков в ней было далеко от штатного.

Выше отмечалось, что на красноградском направлении у 3-й танковой армии П.С. Рыбалко действовали первоначально только 15-й танковый корпус и 111-я стрелковая дивизия с частями усиления. Они-то к рассвету 28 февраля и сосредоточились в Медведовке и её районе, примерно в 25 км к северу от Кегичевки, готовясь начать бой за последнюю. После согласования штабами 15-го тк и 111-й сд вопросов взаимодействия советские соединения двинулись вперёд. Под Кегичевкой им противостояли части 15-й пехотной дивизии и дивизии СС «Мёртвая голова».

Уже при подходе к Ленинскому Заводу и Пар-Шляховой бригады 15-го тк встретили упорное сопротивление противника. Немцы не просто оборонялись, но переходили в контратаки, в которых было задействовано значительное количество танков. Действия наземных немецких войск массированно поддерживались авиацией. В таких условиях продвижение корпуса В.А. Копцова застопорилось. Не лучше обстояли дела и у 111-й сд. Неизвестно, чем бы вообще обернулась подобная ситуация, но на помощь пришла 219-я стрелковая дивизия (командир – генерал В.П. Котельников) группы С.В. Соколова. С её помощью уже в середине дня советские войска овладели Ленинским Заводом и Пар-Шляховой. К вечеру 88-я танковая и 52-я механизированная бригады корпуса В.А. Копцова заняли ещё и Ново-Львовку, а с наступлением темноты ворвались в саму Кегичевку и овладели ей. Подтянувшиеся к городу остальные части 15-го тк и 111-й сд заняли вокруг него оборону [10; 121], [19; 415], [20; 108 – 109].

Хотелось бы отметить интересный момент. Ранее, со ссылкой на современного российского историка А. Исаева, были приведены данные по количеству танков в 15-м танковом корпусе к моменту включения 3-й танковой армии в состав Юго-Западного фронта, т.е. на 28 февраля. Указывается цифра «19 боевых машин». Сам А. Исаев ссылается на архивные фонды: ЦАМО РФ, ф. 3 ТА, оп. 4487, д. 66, л. 56 [20; 111]. Так вот. По воспоминаниям Александра Александровича Ветрова, на тот момент заместителя командира 15-го тк по технической части, бой за Кегичевку корпус начинал, имея в строю всего 11 танков (это утром 28 февраля), а после боя в строю осталось 9 машин (это вечером того же дня). 9 и 19 – разница в тех условиях существеннейшая! Правда, к рассвету 1 марта ремонтники корпуса ценой буквально титанических усилий смогли вернуть в строй 7 танков (5 Т-34 и 2 Т-70). Так что, на 1 марта корпус располагал 16 боевыми машинами [10; 120 – 122]. Вот как описывает А.А. Ветров реакцию В.А. Копцова на появление этих 7 танков:

«Генерал В.А. Копцов даже глазам своим не поверил, когда увидел нашу колонну.

– Семь танков! – радостно воскликнул он, обнимая меня. – Да это же больше того, что имеет сейчас вся 113-я танковая бригада! Ну, спасибо, Александр Александрович! Здорово выручил!» [10; 122].

Это к вопросу о разнице в 10 машин.

К исходу 28 февраля 3-я танковая армия получила задачу частью сил (160, 350-я стрелковые, 25, 48-я гвардейские стрелковые дивизии) перейти к обороне, а остальным своим составом (исключая, конечно, 62-ю стрелковую дивизию (см. выше)) с утра 2 марта перейти в наступление и нанести удар по противнику в направлении Мироновки и Лозовеньки [11; 31], [19; 417], [20; 111 – 112]. Т.е. от удара на Красноград (в западном, точнее, даже несколько северо-западном направлении) отказались с целью нанесения удара на восток, во фланг наступающему на север противнику. Собственно, это было выполнение директивы Ставки ВГК № 30059 от 28 февраля, которая предписывала нанесение подобного удара.

В 20.00 П.С. Рыбалко принял решение создать ударную группу армии под общим руководством командира 12-го танкового корпуса генерал-майора танковых войск М.И. Зиньковича. Исходным рубежом для наступления группы М.И. Зиньковича должна была стать только что захваченная 15-м танковым корпусом Кегичевка. В группу включались 12-й и 15-й танковые корпуса, 111, 184, 219-я стрелковые дивизии, 369-й и 1172-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 138, 206-й и 265-й гаубичные артполки, 470-й полк ПВО, два дивизиона 15-го гвардейского миномётного полка («катюши») [10; 123], [19; 417], [20; 112].

Танковый потенциал группы М.И. Зиньковича оценивается А. Исаевым в 51 боевую машину. Данные он приводит на 1 марта [19; 417], [20; 112].

Не берусь оспаривать цифры по 12-му танковому корпусу, но вновь обращаю внимание читателя на число танков в корпусе В.А. Копцова. Конечно, увеличение количества боевых машин в нём за сутки, т.е. за день 28 февраля и ночь с 28 февраля на 1 марта, с 19 до 25 единиц может быть объяснено только ремонтом. Восемь танков встали в строй благодаря стараниям ремонтников корпуса (с учётом того, что в боях за Кегичевку корпус потерял 2 танка). Об этом пишет и А.А. Ветров, правда, указывая, что к утру 1 марта было отремонтировано 7 танков. И разница в количестве машин по указаниям А. Исаева и А.А. Ветрова всё также сохраняется, сократившись, однако, до 9 единиц (16 танков в корпусе по А.А. Ветрову, 25 танков – по А. Исаеву) [10; 120 – 122], [19; 417], [20; 112].

Вообще же на 1 марта 1943 года А. Исаев говорит о 105 танках в армии П.С. Рыбалко. Исследователь даёт такую роспись нахождения боевых машин 3-й танковой армии:

1) Кегичевка, группа М.И. Зиньковича – 51 танк (26 – 12-й тк, 25 – 15-й тк).

2) Район Новой Водолаги, группа под командованием командира 195-й танковой бригады 15-го танкового корпуса Леви – 32 танка. Причём под командой Леви оказались не только танки 15-го, но и 12-го танковых корпусов. Танков последнего было даже больше: 13 машин были из состава 15-го тк, а 19 – из 12-го тк. Эта группа состояла в основном из отремонтированных танков.

3) Район Тарановки, 179-я танковая бригада – 22 танка [19; 417], [20; 112].

Надо признать, что ремонтные базы армии поработали весьма успешно, введя в строй за сутки 36 боевых машин.

Потенциал в 105 танков – внушительная сила, хотя длятанковой армии, конечно, маловато – численность танков не дотягивает даже до штатной численности танкового корпуса (168 машин по штатам, существовавшим на тот момент). Кроме того, как видим, танки армии разбиты на три группы, находящиеся друг от друга на внушительном расстоянии.

Группа М.И. Зиньковича обладала, в лучшем случае, 51 боевой машиной (в худшем – 42). Но и эти силы должны были сначала сосредоточиться вместе в Кегичевке. Вечером 28 февраля части 12-го танкового корпуса были выведены из боя и под покровом темноты двинуты к Кегичевке. К месту назначения они прибыли только к 20.00 следующего дня, т.е. 1 марта [19; 417], [20; 112].

Между тем события в полосе Юго-Западного фронта продолжали развиваться для советских войск крайне неблагоприятно. Из района Краматорска с боями прорывались к Красному Лиману части 38-й гвардейской стрелковой дивизии [11; 31].

28 февраля наши войска (57-я гвардейская стрелковая дивизия) оставили Славянск, также начав отход в направлении Красного Лимана [11; 31], [18; 39]. Участник боёв за Славянск рядовой 57-й гвардейской стрелковой дивизии Борис Иванищенко вспоминает об эвакуации города следующее:

«Средь бела дня, это было уже 28 февраля, начался массированный налёт фашистской авиации на город, улицы которого были переполнены отступающими. «Юнкерсы» сделали в небе большую окружность и по очереди начали сбрасывать свой смертоносный груз на городские улицы, заполненные людьми и обозами. Грохот, пыль, дым, крики, ржание обезумевших лошадей, озверевшие лица шофёров и ездовых, не имеющих возможности продвинуться вперёд в этой каше. А сверху раз за разом заходили на бомбёжку всё новые и новые самолёты, пикируя и поливая пулемётным огнём человеческое месиво… Вместе с валом стремящихся на простор военных и гражданских, среди разрывов бомб и негромких щелчков пистолетных выстрелов, которыми офицеры старались навести порядок, в орущей массе охваченных паникой людей наша группа оказалась, наконец, на окраине. Нас с лейтенантом было всего 15 человек» [18; 39].

Положение отходящих из Славянска частей 57-й гвардейской стрелковой дивизии усугублялось тем, что им приходилось не просто отходить под напором сил противника, а прорываться из окружения. Спасло то, что вражеское кольцо не было ни сплошным, ни плотным, и основным силам дивизии всё же удалось прорваться к Северскому Донцу и отступить за реку.

К исходу дня 28 февраля 3-й танковый корпус сосредоточился в районе Банного и Ярового. Прикрывавшая его отход группа 18-го танкового корпуса под командованием самого комкора генерала Б.С. Бахарова под Барвенково вновь попала в окружение. Но 1 марта группа вырвалась из кольца и отошла к Северскому Донцу в расположение советских войск [11; 31], [20; 119].

Во второй половине дня немецкие танки ворвались в Барвенково. После этого сводный гарнизон города начал отступление к Изюму [11; 31].

Немцы также развивали наступление на Изюм, Балаклею и Лисичанск. К концу дня части XL танкового корпуса немцев вышли к Северскому Донцу западнее Изюма [11; 31].

В своих мемуарах Манштейн отметил, что последние дни февраля, принеся ожидавшийся успех контрудару 4-й танковой армии, обеспечили переход инициативы к немецкой стороне. «К 1 марта, – пишет он, – стало ясно, что русские ввиду своего поражения в районе между Донцом и Днепром и перед северным фронтом 1-й танковой армии ослабили своё сопротивление, и что наша армия вновь сможет овладеть рубежом по Донцу. Было заманчивым последовать за противником через ещё скованный льдом Донец, чтобы потом зайти ему в тыл у Харькова и западнее его» [27; 473].

На южном фланге Юго-Западного фронта, в полосе 3-й гвардейской армии генерала Д.Д. Лелюшенко, обстановка для советских войск была гораздо более благоприятной. Наступление противника в среднем течении Северского Донца хоть и привело к сдаче ими ряда позиций, но в целом окружений подопечным Д.Д. Лелюшенко удалось избежать, и положение на этом участке фронта было относительно стабильным.

К 28 февраля 50-я гвардейская стрелковая дивизия вышла на рубеж Славяносербск, Родаково, освободив Великую Гору, Раевку, Крутояровку, Жёлтое. Командиру 18-го стрелкового корпуса (59, 78-я гвардейские и 243-я стрелковые дивизии) было приказано закрепиться на рубеже хутор Бельков, Рай-Александровка, Берестовое. 279-я стрелковая дивизия занимала рубеж Замошье, Тарасовка, а 14-й стрелковый корпус силами 50-й гвардейской и 259-й стрелковых дивизий – рубеж Камышеваха, Елизаветовка, Ивановка. 29-й стрелковый корпус оборонял позиции по линии Нижнее, Саповка. Сильный гарнизон был оставлен в Ворошиловграде. В районе Ореховки занимал позиции 7-й гвардейский кавалерийский корпус. Штаб 3-й гвардейской армии располагался в Новом Айдаре [11; 31].

1 марта части 15-го танкового корпуса генерала В.А. Копцова совместно с полками 111-й и 219-й стрелковых дивизий, не дожидаясь полного сосредоточения войск группы М.И. Зиньковича, начали наступление из Кегичевки (но не в восточном, а в западном направлении(!)). Вначале наши войска имели успех – мотострелки 52-й мехбригады выбили гитлеровцев с территории совхоза имени Чапаева, а танкисты 88-й танковой бригады отбили сильную контратаку противника [10; 122].

Но вскоре командованию корпуса стало известно о том, что остальные силы группы М.И. Зиньковича, т.е. 12-й танковый корпус и 184-я стрелковая дивизия, подвергаются яростным контратакам противника, поэтому их продвижение к Кегичевке чрезвычайно замедлилось. Более того, корпусная разведка доложила, что обнаружено выдвижение танковых колонн немцев на рубеж Пар-Шляховая, Павловка, Калюжное. Это была непосредственная угроза тылам наступающих на запад от Кегичевки советских войск. Поэтому генерал В.А. Копцов срочно остановил продвижение на запад и повернул фронтом на восток 195-ю танковую бригаду [10; 122– 123].

«И вовремя! – пишет в воспоминаниях А.А. Ветров. – Ибо до двадцати немецких танков Т-IV тотчас ударили по этой бригаде. Завязался ожесточённый бой, в результате которого гитлеровцы, потеряв несколько танков, были остановлены. Но и наша 195-я бригада потеряла три из семи имевшихся у неё машин» [10; 123].

И далее: «Возросшая активность врага позволяла судить о том, что боевая инициатива постепенно переходит к нему. И уже недалёк тот момент, когда гитлеровцы перейдут в решительное контрнаступление против наших ослабленных, далеко оторвавшихся от баз снабжения бригад.

Тревожные сообщения, поступавшие от тыловых частей, тоже подтверждали наши опасения. Фашисты уже начали окружать корпус.

Трезво оценив неблагоприятно складывающуюся обстановку, генерал В.А. Копцов, скрепя сердце, запросил у Военного совета 3-й танковой армии разрешение на выход из ещё не замкнувшегося кольца окружения. Но ответа сразу не получил» [10; 123].

Что же произошло? Почему группа М.И. Зиньковича, ещё не закончив своего сосредоточения, уже подвергалась яростным атакам противника, которые ставили под большой вопрос возможность выполнения ею наступательных задач?

Дело в том, что немецкое командование «по достоинству» оценило захват русскими танкистами Кегичевки. Не ускользнуло от его внимания и подтягивание дополнительных советских сил к этому населённому пункту. Перспектива получить танковый удар по флангу своей наступающей на север группировки ничуть не прельщала Манштейна. Поэтому его реакция была мгновенной. Было принято решение силами дивизий корпуса Хауссера окружить и уничтожить прорвавшиеся к Кегичевке соединения армии П.С. Рыбалко. Дивизия СС «Лейбштандарт» должна была нанести удар на Староверовку, а затем на Ефремовку (деревня примерно в 30 км к северу от Кегичевки) с целью перерезать коммуникации советских войск. Двигавшиеся с юга, из района Лозовой, дивизии СС «Рейх» и «Мёртвая голова» должны были обойти Кегичевку с востока, а затем «Рейх» соединялся с «Лейбштандартом» в районе Староверовки, к северу от Кегичевки. Тем самым группа М.И. Зиньковича окружалась и оперативно уничтожалась [11; 31], [19; 418], [20; 112 – 113].

В 10.00 1 марта генерал Кемпф направил приказ о начале наступления на Староверовку в дивизию «Лейбштандарт». Однако эта атака закончилась ничем: немецкие танки частично завязли в грязи, а частично получили отпор со стороны 195-й танковой бригады корпуса В. А. Копцова [10; 123], [19; 418], [20; 113].

Более успешными оказались действия дивизий «Рейх» и «Мёртвая голова». Наступление они начали рано утром 1 марта. Первая двигалась вдоль железной дороги на Краснопавловку, вторая – западнее, вдоль русла реки Орель.

«Рейх» продвигался двумя колоннами – слева полк «Фюрер», справа – полк «Германия». Уже к 17.00 полк «Фюрер» вышел к позициям советских войск у Ефремовки и завязал с ними бой. В это же время полк «Германия» захватил Алексеевку и выдвинулся в район Береки. Следовавшая параллельным маршрутом дивизия «Мёртвая голова» также к вечеру вышла к Ефремовке. Но взять этот населённый пункт с ходу у эсэсовцев не получилось, они встретили ожесточённое сопротивление советских частей. Всю ночь с 1 на 2 марта за Ефремовку шёл бой, не принёсший немцам успеха.

Собственно, об атаках сил трёх эсэсовских дивизий и написал в своих воспоминаниях А.А. Ветров. 1 марта эти атаки ещё отражались соединениями группы М.И. Зиньковича. Но генерал В.А. Копцов совершенно верно оценил ситуацию – дело шло к окружению его корпуса и других сил группы М.И. Зиньковича. О проведении наступления в тот момент уже не могло быть и речи. По существу, два танковых корпуса и три стрелковые дивизии в районе Кегичевки оказались в мышеловке, которая вот-вот готова была захлопнуться. Приходилось думать уже не о наступательных задачах, а о том, чтобы выйти из наметившегося «котла».

Однако, выполняя приказ командарма, части группы М.И. Зиньковича, продолжали подтягиваться к Кегичевке. Правда, сосредоточение это шло медленно из-за атак эсэсовских частей, но тем не менее к 20.00 1 марта к Кегичевке вышел 12-й танковый корпус. А в ночь с 1 на 2 марта в заданный район подошёл 265-й гаубичный артполк – один из трёх артполков, включённых в группу М.И. Зиньковича [11; 31– 32], [19; 417 – 418], [20; 112].

На фронте 6-й и 1-й гвардейской армий Юго-Западного фронта советские войска 1 марта продолжали отходить или прорываться из окружения к Северскому Донцу.

В этот день обстановка в полосе южного соседа не на шутку обеспокоила командующего Воронежским фронтом генерал-полковника Ф.И. Голикова, и он направляет в Ставку ВГК доклад № 03/ОП, в котором просит санкционировать переход войск Воронежского фронта к временной обороне под Харьковом:

«До ликвидации наступления противника на Харьков в стыке Юго-Западного и Воронежского фронтов для обеспечения устойчивости Воронежского фронта прошу утвердить следующий план действий:

1. Фронту в основном перейти к временной обороне.

2. Наступательные действия ограничить целью захвата пунктов Льгов, ст. Суджа (оба пункта расположены на северном фланге Воронежского фронта, т.е. значительно удалены от «кризисного» южного фланга – И.Д.).

3. Привести войска в порядок:

а) подтянуть и влить людское пополнение в дивизии, которые стали слишком малочисленны (три – пять тыс.);

б) подтянуть из глубокого тыла запасы вооружения, пополнить ими войска;

в) подтянуть склады и пополнить фронтовые и войсковые запасы;

г) упорядочить санитарный тыл, подтянув санучреждения и эвакуировав массу раненых.

4. Оборону занять на сокращённом фронте, который обеспечил бы относительно большую компактность расположения войск, позволил бы выделить армейские и фронтовые резервы, а именно на рубеже Гряды, Льгов, ст. Суджа, Мирополье, ст. Басы, Бишкинь, Олешня, Котельва, Боль[шая] Рублёвка, Чутово, (иск.) Стар[ая] Ольховатка.

5. Сектор Стар[ая] Ольховатка – с. Кегичевка возложить на обеспечение частью сил Рыбалко.

6. После перегруппировки на этот рубеж частью сил 38 А овладеть г. Суджа, а частью сил 40 А овладеть г. Сумы.

ГОЛИКОВ

ПИЛИПЕНКО

(генерал-майор, начальник штаба

Воронежского фронта – И.Д.)»

[37; 283].

На следующий день, 2 марта, Ставка ВГК директивой № 30061 без каких-либо возражений, дополнений и поправок утвердила предложения Ф.И. Голикова:

«Ставка Верховного Главнокомандования санкционирует ваш план действий.

ВАСИЛЬЕВ

(условная фамилия Сталина – И.Д.)»

[37; 86].

Появлению этого доклада генерала Ф. И. Голикова предшествовали следующие события в полосе Воронежского фронта.

К 1 марта войска 40-й армии вышли на рубеж Сумы – Межиричи – Лебедин – Опошня, а частью сил на участке от Сум до Лебедина форсировали реку Псел и овладели на её западном берегу плацдармом глубиной 15 – 20 км. Южнее, после освобождения города Гадяч, был захвачен ещё один плацдарм. Передовые отряды 40-й армии вышли на реку Хорол и достигли реки Сула в её верхнем течении [29; 448 – 449].

Но сопротивление противника в последних числах февраля всё более возрастало. Он всё чаще переходил в контратаки, в которых действия пехоты поддерживались танками. Наиболее упорные бои развернулись в районе Сум, Зенькова, Опошни. Было зарегистрировано появление новых вражеских частей и соединений, прибывавших из состава группы армий «Центр». Так, в районе Сум стала действовать 332-я пехотная дивизия немцев, которая первоначально направлялась под Павлоград, но затем была перенацелена для действий против наступающих войск 40-й армии. С ней первой столкнулась подвижная группа полковника Жидкова, командира 20-й гвардейской танковой бригады 5-го гвардейского танкового корпуса Кравченко, при попытке взятия Сум. В состав подвижной группы входили 20-я гвардейская танковая бригада (на тот момент без танков), 59-й танковый и 4-й гвардейский истребительно-противотанковый артиллерийский полки. «Полнокровная», со всеми средствами усиления, 332-я пехотная дивизия остановила продвижение группы Жидкова. Произошло это как раз 1 марта [29; 473]. Одновременно немцы усиливали давление на стыках 40-й армии с её соседями – 38-й и 69-й армиями. Как отмечалось выше, стыки эти были чрезвычайно слабы, флангового соприкосновения с северным и южным соседями армия К.С. Москаленко фактически не имела (на обоих её флангах разрывы достигали 50 км) [29; 447, 451].

О сложившейся к этому дню ситуации К.С. Москаленко написал в своих воспоминаниях:

«Создавалось впечатление, что немецко-фашистское командование стремится взять в клещи, окружить выдвинувшуюся далеко вперёд 40-ю армию. Так оно и было на самом деле. И происходило это в то время, когда войска правого крыла Юго-Западного фронта под ударами превосходящих сил противника отходили на р. Северский Донец, что вело к обнажению всего левого крыла Воронежского фронта и грозило выходом главных сил противника на тылы фронта и его левофланговых армий» [29; 451].

Манштейн в мемуарах о данном положении заметил следующее:

«…Главное теперь состояло в том, что мы, наконец, находились на пути к овладению инициативой. В сравнении с этим было не так уж важно, если бы за это время противник несколько продвинулся вперёд на Киев и севернее его» [27; 473].

Т.е. неважно, что русские продвинутся к Днепру. Мощный удар с юга, отрезающий их от Северского Донца, а может быть, даже блокирующий их с восточного берега этой реки, Харьковский «котёл» № 2, ещё более внушительный по размерам, чем Харьковский «котёл» № 1, – вот что ждало вырвавшиеся далеко вперёд войска Воронежского фронта.

И генерал Ф.И. Голиков правильно оценил складывающуюся обстановку. Прежде всего, он одобрил решение, принятое Военным советом 40-й армии во второй половине дня 1 марта, о переходе войск армии к обороне по рубежу западного берега реки Псел от Сум до Каменного, а оттуда к юго-востоку – на Зеньков, Опошня [29; 451].

Затем Ф.И. Голиков вышел на Ставку ВГК с уже цитировавшимся докладом, предлагая переход к обороне войск своего фронта, уплотнение его боевых порядков, приведение частей и соединений в порядок, пополнение их людьми, вооружением, снаряжением, подтягивание тылов. А ведь это было 1 марта, когда и Н.Ф. Ватутин, и Ставка ещё возлагали надежды на контрудар 3-й танковой армии во фланг наступающим на север немцам. Получается, командующий Воронежским фронтом, как и в случае с началом немецкого контрудара, вновь первым забил тревогу. Вновь именно Ф.И. Голиков первым правильно оценил угрозу, исходившую с юга, и предложил контрмеры. Но, увы, эти контрмеры в обоих случаях уже не выправили ситуацию. Слишком большой просчёт допустили и Н.Ф. Ватутин, и Ф.И. Голиков в оценке сил и намерений противника, действовавшего перед фронтом вверенных им войск. И никакие контрмеры уже не смогли этот просчёт исправить.

С утра 2 марта в районе Кегичевки продолжалось сосредоточение войск группы М.И. Зиньковича. Около 10.00 подошёл 138-й гаубичный артполк и пять установок М-8 («катюши») на шасси Т-60 [11; 32], [19; 417 – 418], [20; 112]. Сил в районе Кегичевки было собрано достаточно и, казалось бы, можно начинать удар, поскольку приказ на его проведение отменён не был. Но для танков почти не было горючего. Видимо, топливозаправщикам танковых корпусов мешало пробиться к Кегичевке бездорожье. Вспомним, ведь из двух дивизионов РС до села добрались только пять установок на танковых шасси. Автомобили, очевидно, буксовали. В этом нет ничего удивительного. Дело осложнялось и тем, что на коммуникациях группы М.И. Зиньковича уже действовали немецкие войска. Отсутствие горючего заставило перенести контрудар почти на сутки – на 7.00 утра 3 марта [11; 31], [19; 417 – 418], [20; 112].

Такова официальная версия того факта, что в первой половине дня 2 марта контрудар группы М.И. Зиньковича в восточном направлении не состоялся. Однако позволю себе усомниться в том, что проблемы с горючим явились главной причиной переноса срока начала контрудара. А для того чтобы читатель понял причину этих сомнений, вновь обратимся к мемуарам Александра Александровича Ветрова под весьма характерным названием «Так и было». Напомню предварительно, что 1 марта части 15-го танкового корпуса, 111-й и 219-й стрелковых дивизий уже пробовали наступать в западном от Кегичевки направлении, но удар был свёрнут, поскольку наши войска подверглись атакам с тыла, а корпусная разведка регистрировала сосредоточение немецких войск на коммуникациях корпуса. В этот же день В.А. Копцов запрашивал у штаба 3-й танковой армии разрешение на отход из Кегичевки, но ответа не получил. А вот, что произошло, по воспоминаниям А.А. Ветрова, 2-го числа:

«И только вечером 2 марта из Мерефы, где располагался штаб армии, пришёл приказ, из которого явствовало, что мы, по существу, уже окружены врагом. Далее говорилось, что создаётся группа войск 3-й танковой армии в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, 111, 184 и 219-й стрелковых дивизий, объединённых под общим командованием командира 12-го танкового корпуса генерала М.И. Зенковича (в мемуарах А.А. Ветрова именно такой вариант написания фамилии командира 12-го танкового корпуса; выделено мной – И.Д).

В тот же вечер генерал В.А. Копцов с начальником штаба корпуса подполковником А.Б. Лозовским были приглашены в Еремеевку на совещание к генералу М.И. Зенковичу. По возвращении они довели до нашего сведения, что командующий группой генерал М.И. Зенкович наметил следующий порядок отрыва от противника…» [10; 123].

Согласитесь, любопытная картина получается. Если генерал А.А. Ветров ничего не путает (а это вряд ли, если учесть, что А.А. Ветров входил в командный состав 15-го тк и должен был быть в курсе его основных штабных дел), то первый вывод, который мы должны сделать из вышеприведённых строк, заключается в том, что командование 15-го танкового корпуса не было поставлено в известность об образовании группы М.И. Зиньковича и её задачах. В этом свете, кстати, становится ясно, почему советские войска в Кегичевке уже 1 марта, не дожидаясь сосредоточения группы М.И. Зиньковича и на сутки раньше установленного для начала её наступления срока, повели наступление. И что самое поразительное – они наносили удар на Красноград, в западном направлении, т.е. в соответствии с предыдущим приказом, а не приказом об образовании группы М.И. Зиньковича.

Конечно, решение об образовании группы принималось П.С. Рыбалко не вечером 2 марта, а вечером 28 февраля. Конечно, оно явилось реакцией на директиву Ставки ВГК № 30059 от 28 февраля о переподчинении 3-й танковой армии Юго-Западному фронту и нанесении её силами флангового удара по наступающему противнику. Точнее, П.С. Рыбалко выполнял уже соответствующий приказ Н.Ф. Ватутина, родившийся на основе указанной директивы Ставки. Всё это вне сомнения. На это есть подтверждающие архивные документы. Но почему же командарм не оповестил о принятых решениях В.А. Копцова?

Самое простое – предположить, что были проблемы со связью. Возможно. Но, по крайней мере, 1 марта, после приостановления наступления на запад, В.А. Копцов сам выходил на связь со штабом армии, запрашивая разрешение на отход из Кегичевки. Так утверждает А.А. Ветров. Т.е. в это время связь была. Тогда комкор не получил вообще никакого ответа: ни разрешения на отход (что и понятно), ни оповещения о создании группы М.И. Зиньковича. Сам тот факт, что В.А. Копцов, смелый, опытный и дисциплинированный военный, запрашивал 1 марта разрешение на оставление Кегичевки, неоспоримо свидетельствует о том, что о создании группы М.И. Зиньковича и её задачах он извещён не был, иначе бы подобного запроса он себе не позволил.

Итак, предположение об отсутствии связи не подтверждается.

Тогда остаётся предположение, которое уже высказывалось на страницах этой книги несколько выше: П.С. Рыбалко, учитывая складывающуюся ситуацию, не очень верил в успех контрудара силами своей весьма ослабленной армии. Потому-то он ещё 27 февраля отдал приказ о занятии левофланговыми соединениями своей армии обороны в районе, находящемся значительно северо-восточнее района действия войск, включённых впоследствии в группу М.И. Зиньковича. Очевидно, по его мнению, на линию, где занимали оборону левофланговые соединения его армии, должны были быть отведены и правофланговые. Но ослушаться приказа вышестоящего командования (командования фронтом, Ставки ВГК) П.С. Рыбалко не мог. Потому и принял решение объединить действия соединений правого фланга своей армии, создав группу М. И. Зиньковича. Однако, сомневаясь в успехе её действий, командарм мог отдать генералу М.И. Зиньковичу приказ при движении к Кегичевке тщательно оценить складывающуюся в её районе обстановку и действовать по ситуации, подчинив себе войска 15-го танкового корпуса, 111, 184 и 219-й стрелковых дивизий, уже находящихся в Кегичевке и вокруг неё. Тогда становится понятно, почему приказ о создании группы под командованием командира 12-го танкового корпуса не довели до генерала В.А. Копцова. М.И. Зинькович при движении своего корпуса к Кегичевке, столкнувшись с наседающими со всех сторон силами трёх эсэсовских дивизий, прекрасно понял, что о контрударе не может быть и речи, что его группу надо выводить из наметившегося кольца. По этой причине контрудара в первой половине дня 2 марта он начинать не стал, а решил немного подождать развития ситуации. Формальным поводом для перенесения срока контрудара могли послужить имевшие место проблемы с горючим. Но масштаб их, очевидно, не был таким, чтобы сорвать контрудар вообще. Во всяком случае, А.А. Ветров о них в своих мемуарах в таком ключе не упоминает. А уж ему-то, заместителю командира 15-го танкового корпуса по технической части, об этом да не знать! Точнее, о малых запасах горючего в корпусе он говорит. Но этого горючего хватило для начала отступления уже в ночь со 2 на 3 марта.

Словом, смею предположить, что генерал М.И. Зинькович просто несколько часов подождал развития событий. А через несколько часов стало абсолютно ясно, что надо не контратаковать, а отступать.

События же под Кегичевкой развивались следующим образом.

В 2.00 часа ночи 2 марта полк «Фюрер» дивизии «Рейх» начал очередную атаку Ефремовки. Утром село было взято немцами. Поскольку части дивизий «Рейх» и «Мёртвая голова» 1 марта «забуксовали» под Ефремовкой, то командующий 4-й танковой армией Гот, в состав которой был включён танковый корпус СС, решил активизировать действия дивизии «Лейбштандарт» с тем, чтобы замкнуть кольцо окружения вокруг войск 3-й танковой армии в Кегичевке. Утром 2 марта «Лейбштандарт» атаковал двумя боевыми группами, двигавшимися вдоль реки Берестовая. Первая, организованная вокруг 1-го батальона танкогренадёрского полка дивизии, при поддержке БТР «Ганомаг» двигалась по южному берегу. Эта группа достигла Староверовки, где столкнулась с частями 350-й стрелковой дивизии, занимавшими с 28 февраля оборону по рубежу Староверовка, Охочае. Сбив советские части с позиций, группа в 16.20 соединилась с отрядами дивизии «Рейх», действовавшими к северо-западу от Лозовой. Получив это известие, начальник штаба дивизии «Лейбштандарт» Рудольф Леман доложил о замыкании кольца окружения.

Вторая боевая группа «Лейбштандарта», основой которой послужил разведывательный батальон Пайпера, двигалась по северному берегу Берестовой и к 16.00 достигла Мелиховки, находясь всего в нескольких километрах от частей дивизии «Мёртвая голова».

Пока «Лейбштандарт» атаковал с запада, дивизия «Рейх» из района Береки продвигалась на запад, имея в первом эшелоне мотоциклетный батальон [11; 32], [19; 418 – 419], [20; 113 – 114].

Ко второй половине дня обстановка была абсолютно ясна – группа М.И. Зиньковича окружалась. В 15.00 было установлено, что маршруты снабжения группы окончательно перерезаны. Колонна грузовиков с горючим была частично уничтожена, частично вернулась назад, не имея возможности пробиться к Кегичевке [19; 419], [20; 114].

Генерал М.И. Зинькович не стал дожидаться уплотнения кольца окружения и запросил шифром у штаба 3-й танковой армии разрешение на отход: «Считаю наиболее целесообразным идти на соединение к своим войскам» [19; 419], [20; 114].

Около 22.00 из штаба армии пришёл ответ, в котором группе М.И. Зиньковича ставилась задача прорыва из окружения в районе Тарановки, Рябухино и Охочае [19; 419], [20; 114]. Тогда-то и состоялось то самое совещание в Еремеевке, на которое М.И. Зиньковичем приглашался В.А. Копцов, и на котором соединениям группы были поставлены конкретные задачи на период выхода из окружения [10; 123].

Группа строилась в две колонны, в каждой из которых лидировал танковый корпус. Правая колонна возглавлялась 15-м танковым корпусом. В неё входили 111-я стрелковая дивизия и 138-й гаубичный артполк. Прорываться она должна была в направлении Ленинский Завод, восточная окраина Параскавеи и далее на Охочае. В левой колонне за 12-м танковым корпусом следовали 184-я стрелковая дивизия и 265-й гаубичный артполк. Левая колонна следовала параллельным с правой маршрутом, держа курс на Лозовую и далее через Мелеховку на Бровки. В арьергарде для прикрытия тылов и всего боевого порядка группы двигалась 219-я стрелковая дивизия [10; 123 – 124], [19; 419], [20; 114 – 115].

Поскольку 15-й танковый корпус, 111-я и 219-я стрелковые дивизии в это время находились в тесном соприкосновении с противником, и отвод их представлял большие трудности, то был намечен следующий порядок отступления: сначала отводились части 111-й стрелковой дивизии, затем с позиций снимались войска 15-го танкового корпуса, а затем, с двух часов ночи 3 марта, отступали уже полки 219-й стрелковой дивизии. Причём последние должны были пропустить через себя у Антоновки артиллерию, тылы, а затем сами продолжить отход [10; 124].

Необходимо отметить, что генерал М.И. Зинькович поступил очень правильно и грамотно, придав каждой из отступающих колонн гаубичный артполк для сокрушения заслонов противника. Кроме того, обе колонны образовывали своего рода противотанковое «каре» с распределением противотанковых орудий по периметру, готовые к отражению танковой атаки противника с любой стороны [20; 114 – 115]. Однако проблема заключалась в том, что артиллерия колонн имела очень мало снарядов. По воспоминаниям А.А. Ветрова, и танки в 15-м тк к началу прорыва имели всего по 5 – 7 снарядов на машину [10; 124]. Не думаю, что положение со снарядами в 12-м тк было значительно лучше.

Александр Александрович Ветров, кроме информации о «снарядном голоде», приводит такие данные о состоянии 15-го танкового корпуса к моменту отхода из Кегичевки:

«…В корпусе уже оставалось всего лишь 9 танков с ничтожно малым запасом горючего… Вся мотопехота корпуса состояла из 120 – 130 стрелков, вооружённых главным образом трофейным оружием. Автотранспорт насчитывал 72 автомашины, в бензобаках которых оставалось горючего на 20 – 30 километров пути» [10; 124].

Замечу, что, по данным А. Исаева, танков в 15-м тк к утру 3 марта насчитывалось 17 единиц (всё тот же разнобой данных, на который указывалось несколько выше) [20; 115].

С 17 боевыми машинами начал прорыв и 12-й танковый корпус [20; 115].

Наиболее удалённым от Кегичевки соединением корпуса В.А. Копцова была к концу дня 2 марта 52-я мехбригада. В результате наступления, проводимого корпусом в предыдущий день в западном направлении, она заняла совхоз имени Чапаева. Связь с бригадой была нарушена, и для доведения до комбрига приказа об отступлении в совхоз имени Чапаева в ночь со 2 на 3 марта был послан А.А. Ветров. Он оставил интересное описание того, как этот приказ был сообщён командиру бригады подполковнику А.А. Головачёву:

«Штаб 52-й мехбригады размещался в большом, обогреваемом буржуйкой подвале кирпичного дома. Здесь были металлические кровати, дубовый стол с лампой «летучая мышь» и полевым телефонным аппаратом, а также несколько тесовых скамеек. У разложенной на столе топографической карты в окружении командиров батальонов и рот стоял подполковник А.А. Головачёв и, как я понял, отчитывал начальника разведки бригады за упущенную возможность захватить «языка».

Занятые своим делом, командиры не сразу заметили мой приход. А я, желая отдышаться от тряской езды, присел на ступеньку лестницы и стал слушать.

Заросшее двухдневной щетиной, сильно похудевшее, но по-прежнему привлекательное лицо Головачёва было гневным, выражения хлёсткими, но не обидными.

Обращало на себя внимание и то, что почти все присутствующие были вооружены немецкими автоматами и гранатами с деревянными длинными ручками.

Когда Головачёв закончил разговор с разведчиком и перешёл к постановке боевой задачи на завтра, я вышел вперёд и, поздоровавшись, рассказал о цели своего приезда.

Сообщение об усложнившейся боевой обстановке и о решении армейского командования вывести 15-й танковый корпус из боя явилось для присутствующих совершенно неожиданным, вызвало немало недоумённых вопросов. Я, как мог, ответил им.

Да, эти люди, выполняя приказ командования вести активные наступательные действия с превосходящим их по силам противником, делали это без оглядки. Да, им не хватало боеприпасов, но они нашли выход и стали бить врага захваченным у него же оружием. И даже «позаимствовали» у гитлеровцев немного бензина для своих автомашин. Им было трудно, очень трудно! Но они продолжали теснить врага. Предполагали делать это и завтра. Поэтому-то и восприняли с таким недоумением приказ командования об отрыве от противника и отходе.

Железные люди!» [10; 125].

2 марта немецкие войска, наступавшие на север, достигли линии Змиев, Замостье, Зидыш, Тарановка, где держали оборону левофланговые соединения армии П.С. Рыбалко. Это была «первая ласточка» немецкого наступления непосредственно на Харьков. Собственно, приказ об этом наступлении был отдан Манштейном ещё 28 февраля. Вот как сам Манштейн описывает замысел этого наступления:

«После того как в результате этой победы между Донцом и Днепром инициатива вновь оказалась в наших руках, группа (т.е. группа армий «Юг» – И.Д.) согласно приказу, отданному ещё 28 февраля, начала наступление на Воронежский фронт противника, то есть на его войска, расположенные в районе Харькова. Мы намеревались нанести удар по южному флангу противника, чтобы потеснить его с юга, или – если это окажется возможным – позже ударить ему в тыл с востока. Наша цель была не овладение Харьковом, а разгром и по возможности уничтожение расположенных там частей противника.

Ближайшей целью, следовательно, был разгром южного фланга противника, расположенного на Берестовой юго-западнее Харькова, на котором действовала 3-я советская танковая армия» [27; 474 – 475].

Следующим ходом при благоприятном развитии событий, по мысли Манштейна, должно было стать:

«…Зайти в тыл противнику, теснившему группу Кемпфа в направлении на Ахтырку (тут Манштейн, по своему обыкновению, несколько приукрашивает действительность – к 28 февраля силы группы Кемпфа уже давно (с 23 февраля) были вытеснены на запад за Ахтырку – И.Д.), и заставить его принять бой с перевёрнутым фронтом. Для этого 4-я танковая армия должна была перейти Донец ниже Харькова, чтобы потом, повернув на запад, зайти противнику в тыл с востока» [27; 475].

Сразу скажу, что в «расширенном» варианте, т.е. с форсированием Северского Донца ниже Харькова и охватом с востока всей советской харьковской группировки, план Манштейна не удался. Ему пришлось ограничиться ударом по южному флангу Воронежского фронта. О причинах этой «упущенной победы» Манштейна и пойдёт речь ниже.

К наступлению на Харьков привлекались два танковых корпуса 4-й танковой армии Гота – танковый корпус СС и XLVIII танковый корпус.

К концу февраля – началу марта корпус Хауссера был в полном составе – все три его дивизии («Лебштандарт СС Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мёртвая голова») были в наличии со всеми входящими в них частями.

Но бои с советскими войсками, хоть и успешные с 19 февраля, стоили эсэсовцам дорого. Состояние дивизий корпуса Хауссера к моменту издания приказа о наступлении на Харьков нельзя назвать блестящим.

Больше всего потерь понесла дивизия СС «Рейх». В её танковом полку оставалось всего 8 боеготовых танков (все Pz.III). Хауссер запросил штаб-квартиру войск СС о необходимости срочной доставки его корпусу хотя бы полусотни танков Pz.IV, но, естественно, для этого нужно было время. И потому пополняться танковый полк «Рейха» мог только за счёт ремонта выведенных из строя машин (так, к 5 марта в его составе было 11 танков). Однако довольно сильной оставалась противотанковая составляющая этой эсэсовской дивизии: в ней числилось 28 50-мм, 16 75-мм и 8 трофейных советских противотанковых пушек. Причём 75-мм орудия были как в буксируемом, так и в самоходном варианте [20; 122 – 123].

Численность танкового парка дивизии «Мёртвая голова» упала до 64 машин (42 Pz.III, 16 Pz.IV, 6 Pz.VI «Тигр»), т.е. сократилась почти вдвое (напомню, что к моменту своего появления под Харьковом дивизия насчитывала 121 боевую машину (см. выше)). Если учесть, что переброска дивизии на фронт была закончена в полном объёме только в 20-х числах февраля, а в оборонительных боях на подступах к Харькову и за сам город дивизия принимала участие в основном только полком «Туле», то интенсивность потерь в «Мёртвой голове» надо считать наиболее высокой среди соединений танкового корпуса СС. Правда, ещё 17 танков Pz.III находились на разных стадиях ремонта и так или иначе могли в ближайшее время вступить в бой. Батальон штурмовых орудий «Мёртвой головы» насчитывал 16 машин [20; 123].

Самой сильной дивизией корпуса Хауссера на конец февраля – начало марта была дивизия «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Причём как в танковом, так и в артиллерийском отношении. Танковый полк дивизии насчитывал 74 машины. Противотанковый артиллерийский парк состоял из 60 противотанковых орудий, 13 88-мм зениток (которые, как известно, очень эффективно использовались немцами для борьбы с танками) и 16 САУ «Штургешюц» [20; 123].

В ходе наступления предполагалось двухэшелонное построение дивизий корпуса – в первом эшелоне должны были наступать «Лейбштандарт» и «Рейх», во втором – «Мёртвая голова».

Справа от танкового корпуса СС на Харьков должен был двигаться XLVIII танковый корпус. В него входили 11-я и 6-я танковые дивизии. На 28 февраля в 11-й танковой дивизии, которая непосредственно и примыкала к правому флангу корпуса Хауссера, числилось 55 боеготовых танков. Танковый потенциал 6-й танковой дивизии, очевидно, был не меньшим (точных данных на сей счёт в моём распоряжении нет), т.к. для ударного кулака Гот собирал наиболее сильные соединения своей армии. Поэтому-то, кстати, в качестве пехотного «обеспечения» две танковые дивизии XLVIII тк получили 15-ю пехотную дивизию, которая, как помним, была «свежим» полнокровным соединением, переброшенным на данный участок Восточного фронта только в середине февраля 1943 года из Франции [19; 424 – 425], [20; 123 – 124].

Задачу обеспечения правого фланга ударной группировки Гот возложил на XL и LVII танковые корпуса, в которые перегруппировал наиболее ослабленные в предыдущих боях соединения, в частности 17-ю (была включена в LVII тк) и 7-ю танковые дивизии. В последней на 28 февраля насчитывалось всего 9 боеготовых танков. Фронт XL и LVII танковых корпусов проходил по западному берегу Северского Донца [19; 425 – 426], [20; 124].

Вообще надо заметить, что, умело маневрируя своими силами, сосредоточивая их на направлении главного удара, Манштейн сумел к началу наступления против южного крыла Воронежского фронта обеспечить себе серьёзное превосходство в силах и средствах: в людях – в 2 раза, в артиллерии – в 2,6 раза, в самолётах – более чем в 3 раза (против 150 самолётов Воронежского фронта, из которых около половины составляли лёгкие ночные бомбардировщики У-2, у немцев было около 500 боевых самолётов) [21; 119].

Атакующая немецкая группировка насчитывала примерно 300 танков (в трёх танкогренадёрских дивизиях СС, четырёх танковых дивизиях 4-й танковой армии и в мотодивизии СС «Викинг»), которым на 28 февраля противостояли около 100 советских боевых машин. Таким образом, немецкое преимущество было троекратным. Это соотношение ещё более ухудшилось к 5 марта, т.е. к моменту фактического разгрома 12-го и 15-го танковых корпусов 3-й танковой армии П.С. Рыбалко в Кегичевском «котле».

Итак, Манштейн имел все основания «лелеять мечты» о Харьковском «котле» № 2. Но масштабного «котла» не получилось. Первым обстоятельством, которое обусловило срыв «большого» окружения войск левого крыла Воронежского фронта, был бросок двух танковых корпусов армии П.С. Рыбалко на Кегичевку. Даже не начав контрудар в восточном направлении, группа М.И. Зиньковича, тем не менее, оттянула на себя силы трёх эсэсовских дивизий. Последние, окружив и пытаясь уничтожить войска группы, потеряли на этом несколько драгоценных дней.

Вторым обстоятельством явилась упорная оборона остальных соединений армии П.С. Рыбалко. Только 7 мартом датирует сам Манштейн в мемуарах возможность начать успешное продвижение к Харькову. Но к этому моменту на Северском Донце лёд уже стал непригоден для переправы по нему войск, а наведение понтонов было невозможно из-за вот-вот начнущегося ледохода. «Большой» «котёл» стал невозможен. Более того, «вряд ли был также возможен ввиду оттепели, – пишет Манштейн, – даже обход противника на небольшом участке путём переправы через Мож юго-западнее Харькова, чтобы взять с тыла город, через который шли тыловые коммуникации противника. Мы пытались поэтому атаковать противника во фланг и оттеснить его от Харькова» [27; 475].

Таковы оказались последствия упорного сопротивления советских войск, хотя Манштейн, по своему обыкновению, всё свёл просто к «русской» погоде.

Однако, уважаемый читатель, мы несколько забежали вперёд.

Итак, 2 марта немецкие войска вышли к позициям 25-й гвардейской стрелковой дивизии в районе Змиева. Уже в этот день немцы стали интенсивно атаковать Тарановку, где занимал оборону 78-й гвардейский стрелковый полк 25-й гвардейской стрелковой дивизии (командир полка – гвардии-полковник Билютин). Если на остальных участках обороны 25-й гв. сд и соседних соединений было относительно спокойно – немцы предпринимали авиационные налёты и проводили разведку боем, то под Тарановкой со 2 марта завязались жаркие бои. Н.Г. Штыков вспоминает:

«Оставшись на КП один, я тут же позвонил Билютину. Захотелось более подробно ознакомиться с обстановкой в районе Тарановки.

Всегда спокойный, Кондратий Васильевич на сей раз был очень взволнован. Говорил отрывисто, поспешно. Чувствовалось, что ему не до меня.

– Атакуют, гады, со всех сторон… И танки, и самоходки, и бронетранспортёры с автоматчиками… Всего полно, как на параде, – говорил Билютин вперемежку с отдаваемыми им распоряжениями. – Эсэсовцы пьяные, прут в психическую… Только что одного такого субчика взяли в плен. Передо мной стоит. Хоть и наткнулся рылом на кулак, а морду воротит, что твой граф. Словно не он, а мы у него в плену…

Помолчал, видимо что-то высматривая со своего КП, и заговорил опять, уже спокойнее:

– Особенно плохи у меня дела на юго-западной окраине Тарановки. Что-то я там не доглядел. Вон комбат Петухов докладывает: “Атакуют танки, более двух десятков”. А чем их отбивать? Артиллерии-то почти совсем нет. Да и пехоты не густо. – Окреп голосом: – Но будь спокоен, Штыков. Ведь мы всё-таки гвардия! Хотя… Ты всё же, Николай Григорьевич, будь готов помочь…» [49; 74 – 75].

Очевидно, именно 2 марта вступили в бой с противником и 25 бойцов стрелкового взвода 8-й роты 78-го гвардейского стрелкового полка. Командовал взводом лейтенант Пётр Широнин. Взвод занимал оборону на крайнем правом (западном) фланге полка, который одновременно был и крайним правым флангом всей дивизии, у железнодорожного переезда в районе деревни Беспаловка. Здесь пересекались железная и шоссейная дороги, идущие от Лозовой на Харьков. Только в район этого переезда в данной местности могли пройти танки. Ландшафт и высокий снежный покров ни справа, ни слева от переезда не позволяли развернуть танки для атаки. Поэтому взвод П.Н. Широнина принял на себя всю мощь танкового тарана. При этом в распоряжении бойцов взвода было всего одно противотанковое орудие. Борьбу с танками противника можно было вести в основном только противотанковыми гранатами. Пятеро суток держались на железнодорожном разъезде бойцы Петра Широнина, отбив многочисленные атаки пехоты (до полутора батальонов), танков (25 машин) и бронетранспортёров противника. Уничтожив множество пехотинцев врага и свыше 30 единиц бронетехники, пали 20 бойцов взвода, а пятеро, включая и самого лейтенанта Широнина, были ранены. В мае 1943 года всем бойцам-широнинцам было присвоено звание Героев Советского Союза. После войны железнодорожная станция Тарановка по просьбе её жителей стала называться «Станцией имени 25 героев-широнинцев» [21; 119 – 120], [49; 75].

В 4.00 часа утра 3 марта начали прорыв из окружения соединения группы М.И. Зиньковича.

Первым препятствием на пути войск группы стала занятая полком «Фюрер» дивизии «Рейх» Лозовая, атака на которую пехотой 184-й и 219-й стрелковых дивизий при поддержке 5 танков 106-й танковойбригады 12-го танкового корпуса успеха не принесла. Колонна 12-го тк двинулась в обход Лозовой. Немцы, вскрыв попытку прорыва, обрушились на колонну мощным артогнём [11; 32], [20; 115].

Примерно в это же время была обнаружена противником и колонна 15-го танкового корпуса. Генерал В.А. Копцов разделил свою колонну на две группы. Первую, двигавшуюся к совхозу «Ульяновка» и далее на Охочае, вёл он сам. Вторую поручил возглавить А.А. Ветрову. Группа А.А. Ветрова двигалась несколько левее. Она-то и столкнулась первой с немецкими частями (очевидно, в районе деревни Медведевка). Отбивая атаки небольших групп немецких танков, подвергаясь артиллерийскому обстрелу, группа А.А. Ветрова потеряла один броневик, несколько грузовиков и легковых автомобилей и отступила на соединение с группой В.А. Копцова [10; 126 – 127], [11; 32], [39; 39].

Далее предоставим слово Александру Александровичу Ветрову:

«Отдав необходимые распоряжения о возвращении машин своей колонны в части, которым они принадлежали раньше, я поехал дальше вместе с В.А. Копцовым. Василий Алексеевич был, как всегда, собран и бодр.

На мой вопрос, не прояснилась ли общая обстановка, Копцов ответил отрицательно.

– До сих пор нет связи ни со штабом армии, ни с генералом Зенковичем, – озабоченно сказал он. (С 12-м тк связь отсутствовала в силу того, что ураганный артобстрел, под который попала колонна генерала М.И. Зиньковича, привёл к уничтожению или выходу из строя всех раций, имевшихся в колонне. Конечно, ни В.А. Копцов, ни А.А. Ветров знать об этом не могли – И.Д.)

Часов в одиннадцать где-то слева от нас послышались хлёсткие выстрелы, и впереди, около самого шоссе, стали рваться снаряды.

– Немецкие танки! – раздались тревожные крики. Люди посыпались из машин, укрылись в придорожном кювете, выставив в сторону выстрелов стволы винтовок и автоматов.

По всему чувствовалось, что на сей раз нам не избежать серьёзного боя.

Генерал В.А. Копцов тут же организовал круговую оборону. Его голос, когда он отдавал приказы, был твёрд, а сами распоряжения – лаконичны, чётки и продуманны.

В бинокль я увидел в километре от нас колонну вражеских танков из 15 – 20 машин. Да, против такого количества нам будет не так-то легко устоять…

Тем временем по врагу открыли огонь наши немногочисленные тридцатьчетвёрки, противотанковые орудия. Завязалась артиллерийская дуэль. Но долго продолжаться она, конечно же, не могла: снарядов, как уже говорилось, у нас было очень мало.

От частых разрывов дрожала земля, плавился снег. Густо разлетались осколки.

…Танки противника несколько раз пробовали атаковать нас, но организованные и смелые действия наших артиллеристов, стрелявших хотя и редко, но с большой точностью, не позволили врагу приблизиться. Правда, наши потери в людях и особенно в автомашинах росли, но и у гитлеровцев возникли три дымных столба пламени, после чего противник стал менее нахальным» [10; 127 – 128].

В этом бою был тяжело ранен генерал В.А. Копцов. Два ранения получил и А.А. Ветров. К исходу дня колонна 15-го танкового корпуса продолжала оставаться в окружении [10; 128 – 129].

В ходе боёв днём 3 марта войска группы М.И. Зиньковича, маневрируя, уходя из-под ударов противника, пытаясь нащупать слабое место в кольце окружения, сами брали в окружение отдельные вражеские части. Так, при отступлении от Медведевки два советских стрелковых полка (именно так пишет Хауссер; очевидно, это были полки 111-й стрелковой дивизии, следовавшей в колонне 15-го танкового корпуса) окружили к югу от Котляровки два батальона полка «Туле» дивизии СС «Мёртвая голова». На помощь последним был направлен 3-й танкогренадёрский батальон полка «Фюрер» дивизии «Рейх». Совместной атакой эсэсовские батальоны сняли кольцо и, как отмечает тот же Хауссер, «оба советских полка были отброшены к северу от завода “Ленинский”» [39; 39], [11; 32]. Приходится полагать, что советские стрелки не очень уж упорствовали в удержании «мёртвоголовых» в «колечке». Скорее всего, задачей полков 111-й сд было просто прикрытие отхода колонны 15-го танкового корпуса. Не будем забывать, что войска группы М.И. Зиньковича прорывались из окружения.

В ночь с 3 на 4 марта колонны группы пересекли шоссе с обеих сторон от Ефремовки, сделав попытку прорыва на север в районе этого населённого пункта. Именно в эту ночь в ходе боя погиб командир 15-го танкового корпуса генерал Василий Алексеевич Копцов. Произошло это в 300 м от села Красного, где располагался командный пункт танкового корпуса СС. Хауссер особо отметил этот факт в своих мемуарах [10; 130], [11; 32], [19; 419], [20; 115], [39; 43, 47].

Хауссер также утверждает, что в ходе трёхдневных кровопролитных боёв в районе Ефремовки практически все пытавшиеся прорваться здесь советские войска были уничтожены [39; 43]. Подобное утверждение не соответствует действительности. На самом деле группе М. И. Зиньковича удалось вырваться из окружения. Причём потери личного состава в ходе прорыва были сравнительно невелики. По имеющимся данным, из окружения вышли 80% бойцов и командиров, пошедших в ночь со 2 на 3 марта на прорыв вражеского кольца [11; 32], [19; 420], [20; 115]. Это далеко не самый высокий процент потерь при выходе из окружения. Как говорится, бывало и похуже. В мемуарах Манштейна потери советских войск в Кегичевском «котле» убитыми оцениваются примерно в 12 000 человек. Пленных же, по словам Манштейна, «было сравнительно мало» [27; 475]. Даже если использовать эти цифры, т.е. немецкие данные, то очень хорошо видно, какого «рака за камень» хвастливо «заводит» в своих мемуарах Хауссер: ведь, по его словам, численность советских войск, прорывавшихся из Кегичевки, «превышала 100 000 человек»(!) [39; 39], а почти вся советская группировка при прорыве была уничтожена [39; 43]!

Мною неоднократно на фактах показывалось, как любит Манштейн в своих воспоминаниях преувеличивать и силы противостоявших ему советских войск, и потери, понесённые последними в ходе этого противостояния. Но в данном случае, при сравнении со «статистикой» Хауссера, Манштейна просто хочется назвать «гением объективности».

Однако надо признать, что другое утверждение Хауссера значительно ближе к истине. Речь идёт о потерях группы М.И. Зиньковича в технике и вооружении. «Район в кольце окружения был переполнен неимоверным количеством брошенного оружия и техники», – пишет бывший командир танкового корпуса СС [39; 43].

Этому «неимоверному количеству» Манштейн даёт более конкретную оценку: 61 танк, 225 орудий и 600 машин [27; 475].

В моём распоряжении нет советских данных о потерях техники и вооружения в группе М.И. Зиньковича. Поэтому не берусь оспаривать ни 225 орудий, ни 600 автомашин, декларируемых автором «Утерянных побед» в качестве немецких трофеев. Ясно, что потери техники и вооружения при прорыве из «котла» были значительными. Но вот в отношении 61 танка всё же выскажу сомнения. По максимальным оценкам в группе М.И. Зиньковича насчитывалась 51 боевая машина (25 в 15-м тк и 26 в 12-м тк (см. выше)). 15-й танковый корпус действительно потерял все свои танки. А вот в составе 12-го тк из окружения вышли 8 Т-34 из 26 танков, имевшихся в корпусе к моменту броска на Кегичевку. В боях корпус потерял 12 танков, а 6 были уничтожены экипажами при прорыве из-за отсутствия топлива [11; 32], [19; 419 – 420], [20; 115]. Кроме того, вызывает нарекание и зачисление Манштейном в трофеи подбитых или уничтоженных экипажами боевых машин.

В целом, хотя группа М.И. Зиньковича даже не нанесла тот контрудар, ради которого создавалась, но своими действиями она на несколько дней приковала к себе значительные силы трёх дивизий танкового корпуса СС. Только к 5 марта, когда группа вырвалась из окружения, эсэсовские дивизии смогли в полной мере сосредоточиться для наступления на Харьков. Эта дата, заявляемая и Хауссером, и Манштейном как дата уничтожения окружённой советской группировки (первым – почти полного, вторым – частичного [39; 43], [27; 475]), обозначается обоими и как день, когда танковый корпус СС (если быть более точным, то Манштейн говорит о всей 4-й танковой армии, но совершенно ясно, что речь идёт именно о корпусе Хауссера) мог приступить к выполнению новой задачи [27; 475], [39; 43, 49 – 50]. Как отмечалось выше, вполне возможно, что эти несколько дней спасли советские войска под Харьковом от крупного окружения. Образно говоря, ценою малого «котла» (Кегичевского) удалось избежать «котла» большого (Харьковского № 2).

3 марта войска Юго-Западного фронта отступили в основной своей массе на рубеж по левому (восточному) берегу Северского Донца. Фронт в полосе от Балаклеи до Ворошиловграда стабилизировался. 3-я гвардейская армия, благодаря построенным оборонительным позициям, удержала Ворошиловград, но Славяносербск и Лисичанск пришлось оставить [11; 32].

Теперь главным объектом воздействия для группы армий Манштейна стал южный фланг Воронежского фронта. Прекрасно понимая это, Ставка ВГК директивой № 30064 от 3 марта, отправленной командующим Воронежским и Юго-Западным фронтами и представителю Ставки на этих фронтах А.М. Василевскому, вновь передала 3-ю танковую армию в состав Воронежского фронта:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Группу войск генерал-лейтенанта Рыбалко (напомню, что П.С. Рыбалко была подчинена ещё и группа генерала С.В. Соколова – И.Д.) с 24.00 3 марта передать из состава Юго-Западного фронта в состав войск Воронежского фронта.

2. Установить с 24.00 3 марта разграничительную линию между Воронежским и Юго-Западным фронтами: Двуречная (для Воронежского фронта), Чугуев, Тарановка, Кегичевка (для Юго-Западного фронта).

3. Исполнение донести.

Ставка Верховного Главнокомандования

ВАСИЛЬЕВ

(условная фамилия Сталина – И.Д.)»

[37; 87 – 88].

Подобное переподчинение было вполне естественным, так как войска ЮЗФ большей частью отступили за Северский Донец, а 3-й танковой армии приходилось сражаться на южном фланге Воронежского фронта. Однако само по себе оно мало что меняло. Дело в том, что к тому моменту армия П.С. Рыбалко была очень сильно ослаблена. Определение «танковая» могло применяться к ней лишь условно. Оба её танковых корпуса 3 марта ещё находились в Кегичевском «котле», теряя при прорыве из окружения свои последние танки. Вырвавшись из «котла», почти все соединения группы М.И. Зиньковича отправятся на переформирование (кроме 184-й сд), в том числе 12-й и 15-й танковые корпуса. В итоге для обороны фронта в 75 км у П.С. Рыбалко 3 марта будут в распоряжении 48-я гвардейская, 160-я, 350-я, 25-я гвардейская стрелковые дивизии, 6-й гвардейский кавалерийский корпус вместе с 201-й танковой бригадой, 179-я танковая бригада (в районе Тарановки; 22 машины), объединённая группа отремонтированных танков 12-го и 15-го танковых корпусов под командованием командира 195-й танковой бригады 15-го тк полковника С.В. Леви (эта группа танков участия в рейде на Кегичевку не принимала) в районе Новой Водолаги (19 машин). Ещё одно соединение – 62-я гвардейская стрелковая дивизия, оставалось в Харькове, входя в состав гарнизона города.

Начиная с 3-го числа состав армии П.С. Рыбалко менялся – одни соединения убывали из неё (главным образом на переформирование), другие – включались. Так, уже 3 марта из состава армии была выведена 160-я стрелковая дивизия, 8 марта – убыли 6-й гвардейский кавалерийский корпус и 201-я танковая бригада. Выше отмечалось, что почти вся группа М.И. Зиньковича после прорыва из окружения отправится на переформирование. Но 184-я стрелковая дивизия группы останется в подчинении П.С. Рыбалко. Прибывали подкрепления из других армий Воронежского фронта: 4 марта – 253-я стрелковая бригада, 6 марта – 104-я стрелковая бригада, 10 марта – 19-я и 303-я стрелковые дивизии, 12 марта – 183-я танковая бригада и 17-я бригада войск НКВД [19; 426], [20; 112, 124 – 125]. В сущности, это было подбрасывание отдельных соединений под «паровой каток» наступления 4-й танковой армии немцев. Но другого выхода на тот момент у Ф.И. Голикова просто не было.

Говоря об оборонительном потенциале 3-й танковой армии, необходимо отметить наличие проблем со снабжением горючим и боеприпасами. Плечо автоперевозок достигало 400 – 500 км при численности автобата всего 60 машин. К тому же сам автобат с 1 по 5 марта стоял без горючего [20; 125].

Итак, уже 2 марта начались бои в районе Змиев, Тарановка, будучи наиболее интенсивными именно в районе Тарановки. Однако собрать силы в кулак для решительного удара на север немцам ещё не удалось. Только 5 марта, закончив бои с группой М.И. Зиньковича, корпус Хауссера смог начать готовиться к новой фазе своего наступления. Как отмечает в мемуарах сам Хауссер, 5 марта не было ясности с направлением наступления подчинённых ему войск:

«Куда должно быть направлено следующее наступление? Должно ли оно быть направлено на повторный захват Харькова или на уничтожение вражеских сил, находящихся перед армейской группой “Кемпф” (т.е. западнее Харькова – И.Д.)? Решение ещё не было принято. Сначала нужно было достичь района Мжи. 6 марта наступление было продолжено…» [39; 49 – 50].

Действительно, полномасштабное наступление танкового корпуса СС и XLVIII танкового корпуса началось утром 6 марта [19; 426], [20; 125 – 126]. Манштейн в «Утерянных победах» в качестве даты его начала указывает почему-то 7 марта [27; 475]. Запамятовал? Очевидно. Скорее всего, у бывшего командующего группы армий «Юг» произошло некоторое «наложение» дат. Дело в том, что 7 марта к наступлению 4-й танковой армии присоединилась группа Кемпфа. Понадеявшись на свою память, спустя годы Манштейн, приходится полагать, «свёл» даты двух событии (6 и 7 марта) в одну общую – 7 марта. О том, что это так, может свидетельствовать сам текст мемуаров, где упоминания о начале наступления 4-й танковой армии и армейской группы Кемпфа содержатся в следующих друг за другом предложениях:

«В соответствии с этим планом, 4-я танковая армия, включая танковый корпус СС… 7 марта начала наступление из района Краснограда на север. Группа Кемпфа присоединилась к этому наступлению, как только силы противника на её фронте стали ослабевать» [27; 475].

Первоначальным временем начала наступления корпуса Хауссера было назначено 7.00 утра 6 марта, но вследствие задержки на марше артиллерии «Лейбштандарта» и «Тигров» танкового полка этой дивизии оно было несколько отсрочено. Тем не менее «подзадержавшийся» «Лейбштандарт» прошёл за день почти 30 км и к исходу дня захватил плацдармы на реке Мжа, к востоку от города Валки. Остановить наступление эсэсовской дивизии пыталась 48-я гвардейская стрелковая дивизия, но безуспешно. Для уничтожения огневых точек на оборонительных рубежах советских стрелков немцы широко применяли тяжёлые «Тигры», которым нашим войскам тогда практически нечего было противопоставить [19; 426], [20; 125]. Вообще надо заметить, что бои под Харьковом в феврале – марте 1943 года явились полноценным дебютом «Тигров» (в отличие от боёв под Ленинградом осенью 1942 года, где Pz.VI были применены крайне неумело). «Наконец-то они применялись, – пишет М. Барятинский, – в соответствии с теорией, под которую создавались, – для качественного усиления подвижных соединений при ведении наступательных действий на танкодоступной местности» [3; 100 – 101].

Части дивизии СС «Рейх» наступали на Новую Водолагу. Её действия были менее успешными, чем действия «Лейбштандарта». Новую Водолагу обороняли 253-я стрелковая бригада, прибывшая пешим маршем из 40-й армии К.С. Москаленко, и сводная группа отремонтированных танков 12-го и 15-го танковых корпусов под командованием полковника С.В. Леви. 253-я сбр прибыла в Новую Водолагу без артиллерии, которая стояла без топлива в Харькове. Тем не менее все атаки полка «Германия» дивизии «Рейх» были отражены советскими войсками, несмотря на сильную авиационную поддержку атак эсэсовцев. К концу дня «Рейх» отчитался об уничтожении 6 советских танков в бою за Новую Водолагу, но взять город так и не сумел [20; 125].

Третья дивизия корпуса Хауссера – «Мёртвая голова» – имела задачу прикрытия левого фланга наступления корпуса [20; 125].

Много проблем эсэсовцам в этот день доставляли действия партизан и разрозненных частей группы М.И. Зиньковича и 6-й армии Ф.М. Харитонова, не сумевших к этому моменту вырваться из окружения. Для борьбы с ними командование эсэсовских дивизий и частей вынуждено было создавать специальные группы, усиленные штурмовыми орудиями, отвлекая столь необходимые для наступления силы.

Правее танкового корпуса СС наступал XLVIII танковый корпус. 11-я танковая дивизия нанесла удар по 6-му гвардейскому кавалерийскому корпусу генерала С.В. Соколова, оттеснила его к реке Мже, но захватить плацдармы на её противоположном берегу не смогла. 6-я танковая дивизия обрушилась на Тарановку, но там насмерть стояли бойцы 78-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии и 179-й танковой бригады (командир – полковник Ф.Н. Рудкин). Немецкая дивизия «забуксовала» под Тарановкой (см. выше) [19; 426], [20; 126].

В конце боевого дня 6 марта командующий Воронежским фронтом Ф.И. Голиков подбодрил П.С. Рыбалко телеграммой:

«Об упорстве действий Вашей армии я сегодня доложил Главкому и заверил, что Вы дальше этого рубежа не уйдёте, и на этом рубеже противник будет Вами разбит. Вы выйдете победителями, а потом перейдём в наступление теми крупными силами, которые я собираю в этом районе отовсюду» [20; 126].

Увы, генерал-полковник Ф.И. Голиков был чересчур оптимистичен. Эти собираемые отовсюду силы (когда и в какой последовательности они прибывали к П.С. Рыбалко, показано выше) латали дыры во фронте 3-й танковой армии, но ни о каком наступлении с их помощью не могло быть и речи. Прибывая разновременно, на разные участки фронта армии, они попросту перемалывались противником, доводились до такого состояния, что с трудом держали оборону. Тут уж, как говорится, не до жиру (не до наступлений), быть бы живу (устоять бы). К тому же стрелковые соединения, подбрасываемые комфронта армии П.С. Рыбалко, из-за бездорожья и проблем с горючим прибывали к месту событий, как правило, без артиллерии. Об отсутствии артиллерии в 253-й сбр, сражавшейся за Новую Водолагу, уже говорилось. 6 марта, как раз в день начала очередной фазы немецкого наступления, в распоряжение П.С. Рыбалко прибыла 104-я сбр из 60-й армии. И тоже без артиллерии, которая застряла в Богодухове [20; 126].

Надо полагать, что в отличие от Ф.И. Голикова командующий 3-й танковой армией был преисполнен оптимизмом в меньшей степени.

Переброска «пожарных» частей в полосу 3-й танковой из других армий Воронежского фронта, в частности, из 40-й, не ускользнула от внимания немецкой разведки. Эта переброска и подстегнула командование группы армий «Юг» к началу наступления армейской группы Кемпфа. Момент был сочтён чрезвычайно благоприятным. У Кемпфа имелось в распоряжении и подвижное соединение для подобных целей. После некоторой стабилизации обстановки перед фронтом группы её командующий вывел танкогренадёрскую дивизию «Великая Германия» во второй эшелон. И теперь она должна была начать наступление, пройдя через порядки державшей оборону 320-й пехотной дивизии. Двигаясь на северо-восток по правому и левому берегам реки Коломак, дивизия достигала Ковяг и Великополья и, повернув на север, развивала наступление на Богодухов. Совместно с «Великой Германией» должен был наступать левофланговый полк «Туле» дивизии «Мёртвая голова» танкового корпуса СС. В это время с запада на Богодухов наносила удар 167-я пехотная дивизия при поддержке роты «Тигров» «Великой Германии». Наступление должно было начаться в 5.00 утра 7 марта [19; 427], [20; 126 – 127]. Таким образом, к ударам, наносимым на Харьков с юга и юго-запада (два танковых корпуса 4-й танковой армии), немцы присовокупляли удар с юго-запада и запада, наносимый группой Кемпфа с целью обойти город с севера.

7 марта «Лейбштандарт» продолжил атаку на Валки. Город ещё накануне был обойдён частями дивизии с востока. В этот день немцы начали охватывать Валки с северо-востока. В результате оборонявшиеся в городе 143-й и 146-й гвардейские стрелковые полки 48-й гвардейской стрелковой дивизии были окружены, прорвались из окружения и начали отход в северном направлении. Однако они отходили как раз в полосу наступления «Великой Германии» [19; 427], [20; 127].

Тем временем «Лейбштандарт» силами своего 1-го танкогренадёрского полка вёл дальнейшее наступление в северном направлении с плацдарма на реке Мжа. Полк «Германия» дивизии СС «Рейх» наконец-то выбил советские части из Новой Водолаги и тоже захватил плацдарм на Мже в районе Павловки. Через реку спешно организовывалась переправа немецких частей. Второй полк дивизии «Рейх» – «Фюрер» – наступал на Ковяги и Люботин [19; 427 – 428], [20; 127].

Это продвижение соединений танкового корпуса СС и армейской группы Кемпфа приводило к острейшему кризису в полосах 69-й и 40-й армий Воронежского фронта. Сдав Валки и Новую Водолагу, 3-я танковая армия оголила южный фланг 69-й армии, и та вынуждена была начать отход. Одновременно немецкий удар приходился в стык войск этой армии с войсками армии К.С. Москаленко (40-й).

Уже говорилось, что стык 69-й и 40-й армий был обеспечен весьма слабо. Прорыв немцев в промежуток между двумя армиями не сулил этим армиям ничего хорошего. Вероятность отсечения и окружения была для них крайне велика.

Чтобы предотвратить эту опасность, командующий Воронежским фронтом приказал вывести из состава 40-й армии 107, 183-ю и 340-ю стрелковые дивизии, оперативно подчинив их 69-й армии. Цель этих дивизий была в нанесении контрудара на Богодухов, Ольшаны и смычке флангов 69-й и 40-й армий. Однако завязавшиеся на этом направлении кровопролитные бои с противником желаемого результата не дали – сомкнуть фланги армий К.С. Москаленко и М.И. Казакова не удалось [19; 427], [20; 126], [29; 452].

В то же время потеря Новой Водолаги и Валков заставила П.С. Рыбалко вывести из Харькова 62-ю гвардейскую стрелковую дивизию и направить её на рубеж между Мерефой и Борками. Командующий 3-й танковой армией ожидал удара на Харьков в лоб – с юго-западного и западного направлений, и ещё не знал, что немцы намереваются не просто штурмовать город «по прямой», но и обойти его с севера [19; 428], [20; 127 – 128].

Пока эсэсовские соединения рвались на север с целью обойти Харьков, группа Кемпфа, начав абсолютно по графику своё наступление (в 5.00 7 марта), действовала весьма успешно. Главная ударная сила её наступления – танкогренадёрская дивизия «Великая Германия», была разделена на три боевые группы. Первая возглавлялась командиром танкового полка дивизии фон Штрахвицем и состояла из 2-го батальона танкового полка, гренадёрского полка, сапёров и истребителей танков. Вторая боевая группа (под командованием Боермана) включала фузилёрный полк дивизии и 1-й танковый батальон. Наконец, третья группа (Вэтьена) была создана вокруг разведывательного батальона дивизии, усиленного батальоном штурмовых орудий [20; 128].

Группа Штрахвица, в течение четырёх часов встречая лишь слабое сопротивление, прошла 10 км и вышла к Ковягам. В районе этого населённого пункта она вступила в серьёзное боестолкновение, и её продвижение застопорилось. Но немецкой разведкой было установлено, что фланги дерущихся под Ковягами советских частей висят в воздухе и никем не прикрыты. Штрахвиц обошёл Ковяги с запада и ударил по открытому флангу советских частей. Эта атака увенчалась успехом – после полудня Ковяги были взяты. К 13.30 Штрахвиц вышел в район южнее посёлка Перекоп (2 – 3 км от Ковяг). Этот район находился недалеко от Валков, где в это время сражался «Лейбштандарт». Вскоре группе Штрахвица представилась прекрасная возможность воспользоваться плодами усилий эсэсовской дивизии. Севернее Перекопа танки группы обрушились на отходящие от Валков 143-й и 146-й гвардейские стрелковые полки 48-й гвардейской стрелковой дивизии (см. выше).

Успехи группы Штрахвица были в этот день наиболее значительными. Наступление двух других боевых групп «Великой Германии» оказалось менее результативно. Группа Боермана медленно продвигалась вдоль шоссе на Коломак. Группа Вэтьена наступала, взаимодействуя с полком «Туле» дивизии СС «Мёртвая голова». Маршрут движения пролегал вдоль железной дороги, идущей на Харьков, по западному берегу реки Коломак. Группа встретилась с ожесточённым сопротивлением частей 69-й армии у станции Искровка и в районе города Шелестово. Во второй половине дня к группе Вэтьена присоединилась группа Боермана, и совместно они продолжили атаки на Шелестово. Бой за город продолжался в течение ночи с 7 на 8 марта при свете пожаров. В целом результаты, которых достигла «Великая Германия» в течение 7 марта, оказались довольно умеренными. Кемпф и Раус, в корпус которого дивизия непосредственно входила, рассчитывали на большее [20; 128 – 129].

7 марта, так же как и накануне, туже всего шли дела у XLVIII танкового корпуса, который рвался к Харькову с юга. Советские войска на оборонительных рубежах южнее Харькова умело применяли противотанковую и гаубичную артиллерию. Поэтому 6-я и 11-я танковые дивизии корпуса практически топтались на месте. За два дня интенсивных боёв им удалось продвинуться всего на 6 – 8 км (и это были лучшие показатели продвижения по корпусу) [19; 428], [20; 128 – 129], [21; 120].

В течение 8 и 9 марта обстановка на левом крыле Воронежского фронта продолжала ухудшаться. Разбитая совместными действиями «Лейбштандарта» и группы Штрахвица 48-я гвардейская стрелковая дивизия выходила из боя для приведения себя в порядок. 104-я стрелковая бригада в боях за Новую и Старую Водолагу потеряла 70% личного состава и, имея острейшую нужду в боеприпасах, отступила к хутору Кут (8 км юго-западнее Люботина) [19; 428], [20; 129], [21; 121].

Теперь командование танкового корпуса СС поставило дивизии «Мёртвая голова» более активные задачи. Дивизия выводилась из-за левого фланга «Лейбштандарта» и должна была принять участие в формировании внешнего кольца окружения вокруг Харькова. Для этой цели она первоначально развернула наступление на Старый Мерчик, которым и овладела к 17.00 8 марта. Затем силы дивизии были брошены к Ольшанам – узлу дорог к северу от Люботина. Ведший наступление на этот населённый пункт полк «Мёртвая голова», усиленный разведбатальоном и батальоном штурмовых орудий дивизии, до конца дня достичь Ольшан не смог [19; 428], [20; 129 – 130].

«Лейбштандарт» 8 марта начал своё наступление в 7.30 утра. Целью наступления был Люботин. Успешное наступление предыдущих дней стоило эсэсовцам недёшево. Дивизия имела значительные потери людей и боевой техники. Достаточно сказать, что количество танков в танковом полку дивизии «просело» с 74 (на 5 марта) до 36 машин, т.е. более чем в два раза. Но и противостояли эсэсовцам до крайности ослабленные советские части. Поэтому к 15.00 8 марта «Лейбштандарт» захватил Люботин [20; 130].

А далее произошли события, которые и немецкими мемуаристами трактуются по-разному, и привлекают большое внимание некоторых современных российских историков.

Итак, после взятия Люботина вокруг 1-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта» была создана боевая группа, двинувшаяся прямым ходом на Харьков. Это движение было нарушением приказа командования группы армий «Юг», согласно которому танковый корпус СС должен был обойти Харьков с севера. Не доходя 5 км до Харькова, боевая группа «Лейбштандарта» столкнулась с частями 303-й стрелковой дивизии полковника К.С. Федоровского (из 40-й армии), форсированным маршем переброшенной к Коротычу, и танками 86-й танковой бригады, вошедшей в 3-ю танковую армию из фронтового резерва. В завязавшемся бою эсэсовцы вынуждены были отступить [20; 131]. «Кавалерийский наскок» на Харьков не вышел. Как говорится, победителей не судят. Но в данном случае победы не было. Зато, помимо прямого нарушения приказа, касающегося непосредственно действий самого «Лейбштандарта», была ещё и возможность создать неразбериху в полосе наступления более дисциплинированного правого соседа «Лейбштандарта» – дивизии СС «Рейх», которая продолжала своё продвижение в северном направлении. Скажем прямо, ситуация не очень красивая. Её «некрасивость» усугублялась тем, что для Хауссера это было второе нарушение приказа командования менее чем за месяц. Ничего удивительного в том, что в своих мемуарах он предпочёл умолчать об этом инциденте, поэтому нет. О событиях 8 марта, связанных с действиями «Лейбштандарта», Хауссер упоминает кратко:

«8 марта “Лейбштандарт” продвинулся через железнодорожный узел к северу от Валков, его передовые отряды достигли западной окраины Харькова» [39; 50].

Несколько более подробно, но в то же время и завуалированно об этих событиях повествует Манштейн. Видимо, дав волю своему «армейскому раздражению» против «эсэсовских мазунчиков», которым прощалось то, что не прощалось армейским генералам, «называть имён» и даже дат он всё-таки не стал:

«…Мы хотели оттеснить от Харькова противника, стоявшего южнее, против группы Кемпфа, или отрезать его от переправ через Донец восточнее Харькова. Если бы это нам удалось, то мы могли бы штурмом взять Харьков. Группа при всех обстоятельствах намерена была избежать повторения боёв под Сталинградом, где атаки наших сил захлебнулись на подступах к городу.

Но было неизбежно, что слово “Харьков” магически притягивало солдат и среднее звено руководства армии. Танковый корпус СС хотел преподнести столицу Украины “своему фюреру” в качестве знака победы и кратчайшим путём пробивался к нему (выделено мной; выражение “столица Украины” – ошибка Манштейна, следовало сказать “бывшая столица Украины”, т.к. столицей Харьков был до 1932 года – И.Д.). Потребовалось резкое вмешательство командования группы, чтобы добиться отказа командования корпуса от намерения фронтально наступать на Харьков, иначе бы он застрял здесь и этим дал бы возможность частям противника, действовавшим западнее города, избежать окружения. Наконец, удалось направить танковый корпус СС в обход Харькова с востока» [27; 477].

Имя Хауссера Манштейном не названо, но то, что бывший командующий группой армий «Юг» инициативу самовольного наступления на Харьков с запада предписывает лично Хауссеру, – совершенно ясно. Называется и мотив подобных действий – реабилитация перед фюрером за самовольное оставление города в середине февраля.

Казалось бы, Манштейну в данной ситуации виднее. Тем более непонятна рьяность некоторых современных российских историков, бросающихся на защиту Хауссера.

Вот знаменитый «адвокат» войск СС г-н Соколов:

«На самом деле на этот раз командир корпуса СС никаких приказов не нарушал. Первоначально Хауссер в соответствии с приказом командующего 4-й танковой армии Германа Гота бросил на штурм Харькова части двух дивизий – “Лейбштандарта” и “Райха”. Позднее, когда стало ясно, что с налёта захватить город не удастся, и завязались тяжёлые уличные бои, Хауссер, опять же по приказу штаба армейской группы, вывел из города части “Рейха”, которые, в свою очередь, сменили “Тотенкопф”, направленный в обход Харькова» [39; 49].

Перед нами – наиболее полная «апология» командира танкового корпуса СС. Речь ведётся о событиях после 9 марта, и Хауссер действует по приказу командующего 4-й танковой армией Гота. О том, что происходило 8-го числа, – молчок.

М. Барятинский:

«При описании сражения под Харьковом иногда утверждается, что Хауссер начал штурм Харькова 10 марта 1943 года по собственной инициативе. Однако это не соответствует действительности. 9 марта, получив запрос о возможности захватить город штурмом, Хауссер отдал приказ подчинённым ему дивизиям начать наступление на Харьков 10 марта. Гот был информирован об этом приказе и не возражал. Во всяком случае, никаких распоряжений, отменявших его приказ, Хауссер из штаба 4-й танковой армии не получал.

Скорее всего, так и было, вряд ли Хауссер второй раз за короткий промежуток времени пошёл бы наперекор воле своего начальства» [3; 106].

Хорошо виден нюанс в изложении событий М. Барятинским (в сравнении с изложением Б. Соколова) – никаких приказов начинать штурм Харькова Гот Хауссеру ни 9, ни 10 марта не отдаёт. Он всего лишь не останавливает инициативного командира танкового корпуса СС. И опять о событиях 8 марта – ни слова.

Практически полностью совпадает с описанием М. Барятинского описание событий А. Исаевым:

«Иногда при описании событий под Харьковом утверждается, что Хауссер начал штурм Харькова 10 марта 1943 года по собственной инициативе. Якобы он втянулся в тяжёлые уличные бои, стремясь оправдаться перед Гитлером за оставление Харькова в середине февраля. Однако это не соответствует действительности. В 15.30 9 марта, получив запрос о возможности захватить город штурмом, Хауссер выпустил приказы подчинённым ему дивизиям начать наступление на Харьков 10 марта. Гот был информирован об этих приказах и не возражал. Во всяком случае, никаких распоряжений, отменяющих его приказы, Хауссер из штаба 4-й танковой армии не получил» [20; 133 – 134].

М. Барятинский и А. Исаев – историки добросовестные, и мною ничуть не ставится под сомнение их изложение событий (чего об изложении Б. Соколова не скажу). Однако вопрос сейчас о трактовке событий и выводах. Обращают на себя внимание следующие моменты.

Во-первых, общая для обоих историков фраза: «Иногда утверждается, что Хауссер начал штурм Харькова 10 марта 1943 г. по собственной инициативе» [3; 106], [20; 133].

Сразу возникает вопрос: кем утверждается. Вот, например, почти каноническая «История Великой Отечественной войны Советского Союза» (М., 1961 г.). Так там это не утверждается. Или современная «Вторая мировая война» историка А.И. Уткина. И там подобного утверждения нет. Даже немецкая «классическая» «История Второй мировой войны» К. Типпельскирха такого не говорит. Наверное, надо сказать прямо, что утверждается это, прежде всего, в мемуарах Манштейна и у тех авторов, которые безоглядно «следуют в кильватере» его изложения событий. А уж Манштейну, повторю, в данном случае видней. Я сам неоднократно подлавливал немецкого мемуариста на искажениях фактов и сейчас не берусь утверждать, что Манштейн ну никак не мог исказить события. Очень даже мог. Однако тут вот что необходимо учесть: речь-то сейчас идёт не о русских, а о немцах, подчинённых самого Манштейна. Посему вряд ли бы он стал опускаться до прямой лжи. Передёрнуть кое-какие факты, не договорить, умолчать – это он мог. Но впрямую клеветать на Хауссера, обвиняя его в том, что он вообще не совершал, приписывать деяния, которых он не делал, – очень и очень маловероятно. Тем более, что когда Манштейн писал и публиковал свои «Утерянные победы» (первая половина 50-х гг. прошлого века), многие участники событий с немецкой стороны были живы, и бывший командующий группы армий «Юг» сильно рисковал встретить самую жёсткую отповедь и заработать обвинения в лживости.

Охотно допускаю, что Манштейн дал выход своему раздражению, которое вызывали у него по старой памяти эсэсовцы, а потому несколько сгустил краски. Но до прямого вранья он в данном случае точно не опустился. И раз уж он пишет, что Хауссер, в нарушение приказа командования группы армий «Юг», пёр на Харьков в лоб, то так оно и было.

Во-вторых. Тут на память приходят слова знаменитого гайдаевского фильма: «А эта странная фраза: “Собака – друг человека”. Странная, если не сказать большего…» Так вот, речь идёт о «странной фразе», имеющейся в изложении событий и у М. Барятинского, и у А. Исаева о некоем запросе о возможности взятия Харькова штурмом. А. Исаев даже уточняет время его получения командиром танкового корпуса СС – 15.30 9 марта.

М. Барятинский вообще не удосужился сообщить, от кого исходил этот запрос. Принимая во внимание события 8 марта, вполне можно подумать, что подобный запрос могли послать своему начальнику командиры эсэсовских дивизий, в частности, командир «Лейбштандарта» Дитрих. А. Исаев в другом месте своего изложения, а также в другой своей работе всё-таки уточняет, что запрос исходил от штаба 4-й танковой армии, т.е. от Гота [20; 133], [19; 429 – 430]. Но, согласитесь, запрос о возможности – это запрос о возможности, а не приказ. И хотя г-н Соколов считает допустимым произвести смысловую трансформацию и запрос, исходящий от Гота, именует приказом Гота (см. выше), но всё-таки надо признать, что права на подобную трансформацию он не имеет. Такие штуки и называются искажением фактов.

И, наконец, в-третьих. Почему-то никто не увязывает события, развернувшиеся сначала под Харьковом, а затем и в самом городе с 9-го числа (речь идёт о лобовом штурме города, предпринятом эсэсовскими дивизиями), с попыткой взять Харьков наскоком, произведённой «Лейбштандартом» 8 марта.

На мой взгляд, совершенно очевидно, что танковый корпус СС в нарушение приказа командующего группы армий «Юг» стремился взять Харьков ударом с запада, не производя обходного манёвра с севера. Войска корпуса увязли в уличных боях. Недаром Манштейн напишет потом в своих мемуарах про сталинградский сценарий. Он знал, про что писал. По этому сценарию всё и пошло. Хауссеру хотелось столь же лихо лично вернуть Харьков, как лихо он его лично сдал менее чем за месяц до этого. Тогда эсэсовский генерал проигнорировал приказы армейского генерала Ланца, сделав по-своему. Сейчас он менее явно, но тоже игнорировал приказ фельдмаршала Манштейна. В феврале Манштейн, только вступивший в командование группой армий «Юг», в которую включалась армейская группа Ланца, и считавший Хауссера, в конечном итоге, правым, занял пассивную позицию, вяло дублируя приказы фюрера об удержании Харькова любой ценой. Выполнявший эти же приказы Ланц оказался «крайним», а нарушившему их Хауссеру, в сущности, ничего не было (только задержали Дубовые листья к Рыцарскому кресту, которые он должен был получить [3; 106], и всего-то; за год до этого генерал Шпонек за подобные дела угодил под трибунал). Теперь хитрую позицию Манштейна занял генерал Гот. Для него не было секретом, что Хауссер рвётся реабилитироваться перед Гитлером. Причём, как и в феврале, этот эсэсовец весьма волен в своих действиях. Вряд ли дивизия Дитриха 8 марта абсолютно самовольно устроила «прогулку» к Харькову. Думается, Хауссер если и не был изначально в курсе действий гренадёров «Лейбштандарта», то, узнав о них, никаких запретных приказов не отдал. Гот, очевидно, тоже хотел заполучить лавры военачальника, чьи войска вернули вторую столицу Украины. Но ослушаться приказа командующего группой армий «Юг» в открытую он не мог. А вот использовать рвение не в меру вольно ведущего себя эсэсовского командира – это можно было попробовать. Видя, как развиваются события в полосе наступления танкового корпуса СС, безусловно, заметив рывок к Харькову «по прямой» с запада, который предпринял «Лейбштандарт» 8-го числа, Гот в буквальном смысле слова спровоцировал Хауссера на дальнейшее нарушение приказа Манштейна, послав тот самый запрос о возможности начала штурма города, который и без того «роющий копытами землю» Хауссер воспринял как отмашку, – можно начинать штурм! Позиция Гота ясна: авось, что и выгорит. А тогда – победителей не судят. Если же не выгорит… Если не выгорит, то лично он, Гот, никаких приказаний, нарушающих директивы Манштейна, не отдавал. Это командир эсэсовского корпуса в очередной раз своевольничал.

Но «мартовский» Манштейн – это не «февральский» Манштейн. Убеждённый в правоте своих действий командующий группы армий «Юг» на сей раз не намерен был позволять ни Хауссеру, ни Готу ломать свои планы, нарушать свои приказы. Надо полагать, что за словами манштейновских мемуаров о резком вмешательстве командования группы с целью заставить командование танкового корпуса СС отказаться от намерения фронтального наступления на Харьков стоят жаркие баталии Манштейна с Хауссером и «отменная» выволочка, устроенная им Готу (несмотря на все ухищрения последнего). На беду для Хауссера, дела его в Харькове пошли плохо, потому он волей-неволей должен был подчиниться и следовать плану действий Манштейна. Манштейн же в мемуарах припомнил командиру танкового корпуса СС его своеволие, и хоть и рассказал о нём в довольно мягкой форме, но всё-таки не позабыл и, в сущности, назвал вещи своими именами.

Так что, резюмируя, – нарушал ли Хауссер приказ Манштейна? Да, нарушал. Хитрые уловки Гота при этом ничего не меняют по существу.

Но вернёмся непосредственно к событиям 8 марта 1943 года.

В то время как боевая группа, созданная вокруг 1-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта», поменяв, вопреки приказам группы армий, ось наступления, пошла на Харьков с запада, 2-й танкогренадёрский полк этой же дивизии, находящийся на её правом фланге и усиленный дивизионным разведбатом под командой уже знакомого нам Пайпера, продолжал движение в северном направлении, стремясь обойти Харьков [20; 131].

На север наступала и дивизия «Рейх» танкового корпуса СС. В этот день она захватила Пересечное к северо-западу от города. Но продвижение дивизии сдерживалось отставанием XLVIII танкового корпуса. В результате этого отставания правый фланг «Рейха» оголился, и, чтобы его прикрыть, полк «Германия» вынужден был развернуться фронтом на восток, а наступление в северном направлении продолжал один полк «Фюрер» дивизии. Лишь взаимодействие с правофланговой группой «Лейбштандарта» позволяло полку продвигаться вперёд.

Таким образом, отставание XLVIII танкового корпуса начало сказываться на наступлении его левого соседа – корпуса Хауссера. Для исправления подобной ситуации на 8 марта было назначено решительное наступление на этом участке фронта. В 11-й танковой дивизии была создана боевая группа Шиммельмана из 15-го танкового полка, мотопехотного батальона на БТР «Ганомаг» и дивизионной артиллерии. На этот момент в танковом полку дивизии числилось 43 боеготовых танка (36 Pz.III и 7 Pz.IV). Группа Шиммельмана должна была воспользоваться открытым, вследствие продвижения эсэсовцев на север, флангом 253-й стрелковой бригады и сводной группы отремонтированных танков 12-го и 15-го танковых корпусов, оборонявших Ракитное. Ей ставилась задача пересечь реку Мжу в полосе наступления дивизии СС «Рейх» и обойти Ракитное с тыла. С фронта по Ракитному наносил удар 111-й танкогренадёрский полк 11-й танковой дивизии [20; 131– 132].

Но 8 марта захват Ракитного не состоялся, немецкие планы провалились. Группа Шиммельмана не смогла достичь пункта, который был определён исходным для атаки на Ракитное с тыла, а лобовой удар 111-го танкогренадёрского полка успеха не принёс [20; 132].

6-я танковая дивизия XLVIII танкового корпуса в этот день предприняла атаку на Соколово. В её составе на конец дня 7 марта было всего 30 танков. С этим количеством боевых машин она и атаковала Соколово [20; 132]. Интересно отметить, что, по советским и чехословацким данным, в боях под Соколово 8 марта принимало участие до 60 танков с немецкой стороны [21; 121], [49; 78]. Очевидно, помимо каких-то просчётов, подобная разница в данных может бытьобъяснена тем, что с нашей и чехословацкой стороны за танки принимались немецкие штурмовые орудия.

Но при чём же тут чехословацкие данные? Всё дело в том, что в первых числах марта (по одним данным – 3-го числа [49; 75 – 76], по другим – 5-го [20; 125]) в состав 25-й гвардейской стрелковой дивизии 3-й танковой армии был включён отдельный чехословацкий батальон под командованием полковника Людвика Свободы. Батальон был усиленным – насчитывал в своём составе около тысячи человек. Вот как описывает чехословаков Николай Григорьевич Штыков, с полком которого они непосредственно соседствовали:

«Наших новых соседей я увидел уже на следующее утро (речь идёт о 3 марта – И.Д.), когда с офицерами штаба и комбатами проводил рекогносцировку южнее Соколово. На чехословаках – шинели английского покроя цвета хаки, светло-жёлтое снаряжение с двумя наплечными ремнями, русские шапки-ушанки с металлическими кокардами. Все вооружены нашим, отечественным оружием» [49; 76].

Батальон свободы занимал позиции в районе Соколово. В самом селе оборонялась 1-я рота батальона под командованием надпоручика Отокара Яроша. В составе роты было 350 человек (т.е. рота так же, как и батальон, была усиленной). На её вооружении состояло: 4 орудия ПТО, 3 76-мм орудия, 8 противотанковых ружей, 24 ручных пулемёта Дегтярёва, 3 82-мм и 3 50-мм миномёта, 6 станковых пулемётов [20; 132], [21; 121], [29; 442]. Именно на роту Яроша немцы, стремившиеся захватить Соколово, обрушили основной удар. Соседом слева у чехословацкого батальона был 73-й гвардейский стрелковый полк (командир – майор Н.Г. Штыков) 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Непосредственный стык с чехословаками обеспечивала рота лейтенанта Н.Г. Бекшина, занимавшая высоту 162,3 [49; 77].

Первый удар утром 8 марта немцы нанесли именно по стыку позиций 73-го гв. сп и отдельного чехословацкого батальона. Николай Григорьевич Штыков вспоминает:

«Утром 8 марта разведчики и артиллерийские наблюдатели полка донесли на НП о движении пехоты и колонны танков противника в сторону Соколово и высоты 162,3. Мы видели, как врага тут же встретила огнём из Соколово дивизионная артиллерия, поддерживающая чехословацкий батальон. А вслед за этим пришло тревожное донесение и от лейтенанта Н.Г. Бекшина, оборонявшего со своим подразделением высоту:

– Товарищ майор! Нас атакуют танки и до роты пехоты противника. Принимаю бой! Поддержите огоньком.

Рубеж перед высотой был заранее пристрелян. Командую артиллеристам. Те ударили дружно, точно. Вражеская атака на какое-то время приостановилась. Но вот танки снова пошли вперёд, увлекая за собой и автоматчиков. Всё ближе, ближе к высоте… Сможет ли выстоять против этой лавины одна лишь рота Бекшина?

На раздумья нет времени. Высоту нужно во что бы то ни стало удержать! Хотя бы ещё несколько часов.

Срочно создаю группу в составе трёх взводов. Возглавить её приказываю молодому коммунисту лейтенанту А.И. Бабцу.

Помощь подоспела очень своевременно. Силы роты лейтенанта Н.Г. Бекшина были уже на исходе. В строю оставалась едва ли треть бойцов, к тому же многие из них были ранены. Вот почему, когда вражеская атака на высоту всё же была отбита, я приказал отвести остатки этой роты за реку Мжу, в Чемужовку. На высоте осталась лишь группа лейтенанта Бабца. В течение нескольких часов она стойко сдерживала вражеский натиск. И лишь во второй половине дня тоже отошла за Мжу.

Теперь противник сосредоточил весь свой удар на Соколово. Со стороны Тарановки, обойдя её с севера, он бросил в бой до шестидесяти танков, свыше десятка бронетранспортёров и два пехотных батальона» [49; 77 – 78].

О том, как развивались события в Соколово, узнаём из доклада полковника Л. Свободы командиру 25-й гвардейской стрелковой дивизии генералу П.М. Шафаренко:

«…В 13.00 около 60 танков, 15 – 20 бронетранспортёров, около батальона мотопехоты в масхалатах проникли постепенно на северо-западную окраину Соколово и оттуда к церкви двумя колоннами. Немцы оперировали танками «Рейнметалл», открывали сильный огонь из орудий и пулемётов, а также массово применяли огнемёты (в составе 6-й тд немцев в это время находились 6 недавно прибывших огнемётных танка Pz.III [20; 132] – И.Д.), которыми сожгли посёлок. Танки разбили постройки, занимаемые нашими воинами, и уничтожили все дзоты со станковыми пулемётами.

Вражеская пехота вела сильный миномётный огонь. В 16.00 пехота и автоматчики проникли в посёлок с хутора Куряче и Прогоня на юго-восточную окраину посёлка. Бой продолжался в окружении, в церкви и в окопах возле неё. В результате боя враг занял Соколово. Реку Мжу не перешёл.

Подбито и сожжено 19 танков, 4 – 6 бронетранспортёров с автоматчиками. Враг потерял убитыми около 300 человек.

Наши потери: все противотанковые средства, кроме 2 ПТР, 5 станковых пулемётов, 3 – 82-мм миномётов, 2 – 50-мм миномётов, 16 ручных пулемётов.

К 23.00 количество убитых и пропавших без вести около 200 солдат и офицеров. 60 раненых, которые были вынесены или самостоятельно вышли. Среди убитых командир 1-й роты (начальник обороны) надпоручик Ярош и его заместитель надпоручик Лом (командир пулем. роты). В случае поддержки обороны хотя бы 10 танками – Соколово было бы удержано.

К 9 марта 1943 г. батальон занимает оборону: Миргород, Артюховка. Промежуток между Миргородом и Артюховкой обороняется четырьмя танками 179-й танковой бригады и ардивизионом.

Полковник Свобода Л.И.»

[29; 443].

Необходимо добавить, что за этот бой 84 солдата и офицера чехословацкого батальона были награждены орденами и медалями СССР, а надпоручику Отокару Ярошу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Он стал первым из иностранцев, удостоенных этой высочайшей советской награды [21; 121].

Полковник Л. Свобода в своём донесении посетовал на то, что роте Яронша не была оказана поддержка. Но, отправляя свой доклад в 23.50 8 марта, сразу по горячим следам после окончания боя за Соколово, он просто не знал, что его сосед слева, 73-й гвардейский стрелковый полк Н.Г. Штыкова, даже получил приказ совместно с 81-м гвардейским стрелковым полком быть готовым к нанесению удара на север, на помощь чехословакам. Однако обстановка в районе Тарановки, в которую ворвались немцы, заставила командование 25-й гвардейской стрелковой дивизии бросить все наличные силы на удержание этого населённого пункта [49; 78].

«Неожиданно пришла ещё более тревожная весть, – пишет Н.Г. Штыков, – непосредственно в Тарановку ворвались 30 фашистских танков с пехотой. Полк К.В. Билютина отошёл на восточную окраину села.

В этой связи комдив приказал мне вместо Соколово нанести удар по Тарановке и овладеть ею. Помощь нашему полку окажут батальоны 78-го полка, окопавшиеся, как уже говорилось, на восточной окраине села» [49; 78].

Атакой подразделения двух гвардейских стрелковых полков несколько потеснили немцев в Тарановке, но отбить её 8-го числа не смогли. Ожесточённые бои за Тарановку продолжались на следующий день.

Тем временем успехи немецкого наступления к западу от Харькова вынудили командование Воронежского фронта перебрасывать силы с рубежей обороны южнее города в полосу наступления танкового корпуса СС и группы Кемпфа. 8 марта 6-й гвардейский кавалерийский корпус был выведен из состава 3-й танковой армии в распоряжение командования фронта. Корпус сосредоточивался в районе Дергачей (к северу от Харькова) [20; 132].

К исходу 8 марта обстановка для советских войск под Харьковом была очень тяжёлой. Не удалось сомкнуть фланги 40-й и 69-й армий. В то же время рос разрыв между 69-й и 3-й танковой армиями. Но, по всей видимости, советским командованием (как фронтовым, так и Верховным) ситуация ещё не считалась катастрофической. Оно полагало, что имеет время для организации эффективного противодействия удару врага. Представитель Ставки ВГК на Воронежском и Юго-Западном фронтах А.М. Василевский готовил контрнаступление. Предполагалось 25 – 28 марта 1943 года, после сосредоточения 1-й танковой армии М.Е. Катукова и 64-й армии М.С. Шумилова, перейти в наступление на Днепропетровск и Запорожье. Во втором эшелоне предполагалось использовать 62-ю армию В.И. Чуйкова [20; 132].

Пока же Ставка директивой от 20.30 8 марта (номера эта директива не имела) передавала в распоряжение А.М. Василевского 3-й гвардейский танковый корпус для использования его в целях обороны Харькова. Также этой директивой предусматривалось после подхода в район Харькова новых сил из резерва Ставки подчинить 5-ю гвардейскую танковую армию Ротмистрова командующему Юго-Западным фронтом генералу Н.Ф. Ватутину [37; 90 – 91].

Данная директива, таким образом, не только передаёт дополнительные войска для организации обороны Харькова, но и подчиняет новые силы командующему Юго-Западным фронтом, несомненно, для целей организации будущего контрнаступления. Причём если Ф.И. Голикову передают танковый корпус, то Н.Ф. Ватутину – танковую армию. Подобное совмещение задач и расстановка приоритетов как раз очень наглядно и характеризует, как советское Верховное командование оценивало уровень критичности обстановки, сложившейся под Харьковом к концу боевого дня 8 марта, – да, обстановка тяжёлая, но не критическая.

Мемуары маршала А.М. Василевского также хорошо иллюстрируют подобную оценку ситуации. Александр Михайлович пишет:

«После 7 марта обстановка на левом крыле Воронежского фронта продолжала ухудшаться. В ночь на 10 марта у меня состоялся обстоятельный разговор по телефону с Верховным Главнокомандующим. Мы обсудили, что должна предпринять Ставка, чтобы немедленно и серьёзно усилить курско-белгородско-харьковское направление» [8; 8].

О том, какие меры стала принимать Ставка ВГК, – чуть ниже. Пока же отметим, что по воспоминаниям А.М. Василевского видно, что только по результатам боевого дня 9 марта Верховное Главнокомандование осознало всю глубину кризиса под Харьковом.

Как же 9 марта развивались события?

В этот день немецкое наступление продолжалось.

Ещё в ночь с 8 на 9 марта полк «Мёртвая голова» одноимённой дивизии СС занял Ольшаны, а к середине дня захватил плацдармы на реке Удай, к востоку от Ольшан. Полк «Эйке» этой дивизии, шедший вторым эшелоном, подготовил Ольшаны на всякий случай к круговой обороне.

Дивизия «Рейх» в течение дня вела бой с 303-й стрелковой дивизией за Коротыч и к вечеру овладела этим населённым пунктом. Полк «Германия» сосредоточился к северу от Коротыча в готовности наступать на Харьков с запада.

Начавший наступление тремя боевыми группами в 6.00 утра «Лейбштандарт» «забирал» ещё севернее и во второй половине дня вышел на подступы к Дергачам. От Дергачей на юг, к Харькову, шло великолепное шоссе. Более того, судя по всему, эсэсовцам в этот же день удалось продвинуться к Казачьей Лопани – населённому пункту примерно на полпути от Харькова к Белгороду [8; 8], [19; 429 – 430], [20; 133].

По достижении частями «Лейбштандарта» Дергачей Гот и послал тот самый запрос Хауссеру о возможности овладеть Харьковом внезапной атакой (было это в 15.30). Хауссера особо и провоцировать было не надо – он тут же отдал приказы своим дивизиям о начале штурма Харькова 10 марта, для порядка уведомив «провокатора» Гота об отданных распоряжениях. «Провокатор» попросту в тот момент промолчал. И только вечером 9 марта (в 19.20) штабом 4-й танковой армии было направлено в подчинённые соединения, в том числе, конечно, и Хауссеру, принявшему его в 20.43, распоряжение следующего содержания:

«Задачи:

– XLVIII танковый корпус: силами 11-й танковой дивизии корпус контролирует переправы через Мерефу у Мерефы, выдвигается на дорогу Мерефа – Харьков к северо-востоку и мешает продвижению врага к югу от Харькова против восточного фланга танкового корпуса СС.

– Танковый корпус СС: сконцентрировав свои силы, захватывает 10 марта вдоль Лопании район между Харьковом и Дергачами и плотно запирает Харьков с запада и севера.

– Следует прояснить ситуацию в городе. Следует использовать возможности взятия города одним ударом (выделено мной – И.Д.).

– Разграничительная линия между XLVIII танковым корпусом и танковым корпусом СС до Коротыча, как и до сих пор, Липовая роща (XLVIII танковый корпус), Лосево (XLVIII танковый корпус).

– Штаб армии, начиная с утра 10 марта, находится в Вавазовке к югу от Лозовой.

Гот»

[39; 55].

Выделенный фрагмент приказа хорошо показывает роль Гота: он так и толкает Хауссера к штурму города, но прямого распоряжения об этом не отдаёт. Мол, следует сначала прояснить ситуацию, и только в том случае, если она позволит, «использовать возможности взятия города одним ударом». И как будто Хауссером уже не отданы приказы войскам своего корпуса о штурме Харькова 10 марта.

В общем, указанное распоряжение подтверждает сделанный мною выше вывод: желания Гота и Хауссера взять Харьков не по плану Манштейна, а побыстрее – совпали. Оба генерала «дружно» нарушали приказ командующего группы армий «Юг». Гот максимально маскировал это нарушение, «фигурял». Хауссер, пользуясь своим статусом эсэсовского генерала, действовал более прямолинейно, хотя и он мог при случае прикрыться двусмысленными распоряжениями непосредственного начальства (т.е. Гота): мол, не так понял, не допонял и т.п. Уж как он там прикрывался в марте 1943 года и прикрывался ли вообще – мне не известно. Но именно его бесцеремонное нарушение приказа командования группы армий «Юг» вызвало наибольшее раздражение у Манштейна, которое он и выплеснул на страницах своих мемуаров, не упрекнув, кстати, ни в чём Гота, хотя его «лисья» позиция во всей этой истории очевидна.

Развивал свой удар и XLVIII танковый корпус. Боевая группа Шиммельмана из 11-й танковой дивизии в этот день пересекла Мжу по наведённым эсэсовцами дивизии «Рейх» мостам (как мы помним, группа Шиммельмана двигалась в полосе наступления «Рейха», обходя с севера Ракитное). В 11.30 группа вышла в тыл оборонявшим Ракитное 253-й стрелковой и сводной танковой бригадам. К трём часам дня Ракитное было захвачено. Трофеями немцев стали 1 танк Т-34 и несколько орудий. После захвата Ракитного 11-я танковая дивизия стала развивать наступление на Мерефу [19; 429], [20; 132 – 133].

Дела у второй танковой дивизии XLVIII танкового корпуса (6-й) шли туже. Хотя дивизия накануне (к концу дня 8 марта) овладела Соколово и частью Тарановки, но развить наступление из районов этих населённых пунктов ей не давали ожесточённые контратаки советских войск. Весь день 73-й и 78-й гвардейские стрелковые полки 25-й гвардейской стрелковой дивизии атаковали противника в Тарановке, стараясь вновь полностью овладеть этим населённым пунктом. К концу дня полки Н.Г. Штыкова и К.В. Билютина смогли овладеть лишь северной и южной окраинами села (восточная оставалась под контролем наших стрелков, её немцы захватить не смогли), но центр и западная окраина Тарановки продолжали удерживаться немцами. В этот момент на помощь нашим стрелкам подошли несколько танков 4-й танковой бригады. Бой за Тарановку продолжился в ночных условиях [49; 78 – 79].

В середине дня 9 марта 81-й гвардейский стрелковый полк 25-й гвардейской стрелковой дивизии предпринял атаку на Соколово. Его подразделения сбили немцев с высоты 162,3, но дальнейшего продвижения не имели. Однако атаки гвардейцев 81-го гв. сп, отвлекшие на себя значительные силы противника, дали возможность закрепиться отдельному чехословацкому батальону на новых позициях по левому берегу реки Мжи [49; 78].

Успехи 8 – 9 марта дорого стоили XLVIII танковому корпусу: в его 11-й танковой дивизии к 10 марта насчитывалось 29 боеготовых танков, а в 6-й – всего 6 [19; 429], [20; 133].

В этот же день Юго-Западный фронт попытался оказать помощь своему северному соседу – переброшенный из 3-й гвардейской армии 2-й танковый корпус нанёс удар из района Змиева. Но удар этот был отбит 15-й пехотной дивизией противника [19; 429], [20; 133]. Контрудар 2-го тк не явился неожиданностью для немцев. Они были к нему готовы. Манштейн в воспоминаниях отмечает, что немецкая радиоразведка уловила передвижение танковых войск из района Ворошиловграда. По своему обыкновению, он преувеличивает противостоящие силы русских, утверждая, что перебрасывались «несколько танковых и механизированных корпусов» [27; 475 – 476]. Впрочем, далее довольно объективно указывает и на причины неудачи контрудара: «Однако этим частям не удалось начать наступление в больших масштабах. Это произошло либо потому, что эти части в результате предшествовавших боёв в районе Ворошиловграда или на рубеже Миуса уже не были в состоянии развернуть наступление, либо потому, что их наступлению помешало вскрытие Донца» [27; 476]. Да, именно то, что 2-й танковый корпус был изрядно ослаблен предыдущими боями в конечном итоге, и привело к провалу его наступления – изготовившиеся к обороне на этом участке немцы отразили все попытки корпуса прорваться во фланг своей ударной группировке.

Именно к концу дня 9 марта советскому Верховному командованию стала ясна вся глубина и опасность кризиса на фронте под Харьковом – город был охвачен немцами с трёх сторон (юга, запада, севера); разрыв между 3-й танковой и 69-й армиями достиг 45 км, и образовавшийся коридор открывал немцам путь на Белгород; сомкнуть фланги 69-й и 40-й армий также не удалось. Во всяком случае, А.М. Василевский в своих мемуарах утверждает, что его телефонный разговор со Сталиным по этому поводу состоялся в ночь с 9 на 10 марта. Тогда же, как он пишет, были намечены и меры для срочного усиления курско-белгородско-харьковского направления:

«Решили срочно перебросить сюда две общевойсковые и одну танковую армии» [8; 8].

Тем не менее соответствующие директивы родились в Ставке только через сутки – в ночь с 10 на 11 марта (о них будет сказано несколько позже). А пока к Харькову перебрасывались отдельные соединения. О передаче 3-го гвардейского танкового корпуса И.А. Вовченко из состава Южного фронта в распоряжение маршала А.М. Василевского с 23.00 8 марта уже упоминалось. Далее переброска соединений к Харькову и их переподчинение в интересах обороны города шли по нарастающей. В частности, 9 марта в 3-ю танковую армию передавался 2-й гвардейский танковый корпус В.М. Баданова из 3-й гвардейской армии, насчитывавший на тот момент 120 танков [20; 136].

Но тут надо учесть, что передать и переподчинить соединения для целей обороны Харькова – одно, а реально перебросить их к месту боёв – другое. В реальности, перебрасываемые для обороны города соединения зачастую попадали, как говорится, к «шапошному разбору», т.е. втягивались в бои с марша, по частям, а то и вовсе запаздывали. Поэтому приводимое в дальнейшем количество номеров соединений, а то и объединений, в задачу которым вменялось остановить немецкое наступление под Харьковом, не должно привести читателя к мысли о громадном численном превосходстве советской стороны. Никакого превосходства не было на самом деле. А солидные списки соединений в данном случае – это свидетельство запоздалой попытки нашего командования выправить сложившуюся ситуацию.

К 10 марта состояние эсэсовских дивизий, изготовившихся к штурму Харькова, было далеко не блестящим. В дивизии «Рейх» насчитывалось всего 26 боеготовых танков, в «Лейбштандарте» – 40, в «Мёртвой голове» – 49 (30 Pz.III, 14 Pz.IV и 5 Pz.VI «Тигр») [20; 134 – 135].

Автомашины и тягачи дивизий «Рейх» и «Лейбштандарт» прошли уже около тысячи километров в тяжелейших дорожных и климатических условиях (высокий снежный покров и холод, затем – оттепель и распутица) без надлежащего технического обслуживания. Так, командир дивизии «Рейх» Валь характеризовал состояние техники подчинённого ему соединения как критическое [20; 134].

Положение с танками, автомашинами и тягачами в «Мёртвой голове» было несколько лучше по той причине, что дивизия позже своих двух «коллег» вступила в бои под Харьковом, а следовательно, меньше потеряла и «намотала» меньший километраж.

Собственно, значительную часть дня 10 марта дивизии «Лейбштандарт» и «Мёртвая голова» потратили на взятие Дергачей к северу от Харькова, а не на штурм самого города. Здесь эсэсовцам противостоял 6-й гвардейский кавалерийский корпус. Немцы успешно использовали в бою танки «Тигр». После упорного сопротивления советские кавалеристы вынуждены были оставить Дергачи.

Захватив Дергачи, части «Лейбштандарта» продвинулись к деревне Черкасское к северо-востоку от города. После этого можно было считать Харьков блокированным с севера [20; 135], [39; 57].

11-я танковая дивизия XLVIII танкового корпуса в этот день вела наступление вдоль шоссе Мерефа – Харьков.

В «отстающих» оказалась 6-я танковая дивизия. Она по-прежнему вела бои в районе Соколово и Тарановки. В некоторых работах современных историков можно встретить утверждение, что 6-я танковая дивизия немцев отбила у советских войск Тарановку уже 9 марта [19; 429], [20; 133], [39; 54]. Подобное утверждение действительности не соответствует. Более того, 10 марта гвардейцы 73-го и 78-го гвардейских стрелковых полков 25-й гвардейской стрелковой дивизии и танкисты 4-й танковой бригады на какое-то время вновь полностью овладели этим населённым пунктом. Николай Григорьевич Штыков рассказывает:

«Главный наш удар был нацелен в центр села, где высилась старая, с массивными каменными стенами церковь. И вдруг именно там, в районе церкви, вспыхнула ожесточённая стрельба. В чём дело? Оказалось, что там уже дрались наши гвардейцы.

Вот как это призошло. Ещё до начала боя трое бойцов полка – старший сержант Корней Шемонаев, рядовые Иван Кравченко и Семён Репников, захватив с собой пулемёт и гранаты, с разрешения своего комбата незаметно пробрались в церковь. Позже к ним присоединились ещё пятнадцать гвардейцев во главе с лейтенантом Макагоном. Как только наши батальоны пошли в атаку, эта группа открыла огонь по врагу с тыла. Вот имена остальных героев: Мирон Гопса, Пётр Куценко, Александр Забайрагин, Анатолий Марков, Дмитрий Григорьев, Михаил Косенко, Арсений Полевода, Иван Вилокобыльский, Василий Маткозин, Пётр Колесников, Иван Головин, Василий Васников, Григорий Дубенко и Афанасий Ермилов.

Свыше суток находились они в церкви (т.е. проникли туда ещё 9 марта – И.Д.), отвлекая на себя значительные силы противника. Гитлеровцы не раз предлагали нашим воинам сдаться, на что те отвечали гранатами и ружейно-пулемётным огнём. И даже когда фашисты стали бить по церкви прямой наводкой из орудий, гвардейцы не оставили своих позиций. Они сражались до тех пор, пока их не выручили наши стрелки и танкисты.

Итак, Тарановка снова в наших руках. Но успеху, как оказалось, радоваться было рано. Вскоре, сосредоточив крупные силы пехоты и танков, противник сумел-таки потеснить полки нашей дивизии к реке Мжа» [49; 49].

Выше цитировался приказ, отданный Готом соединениям своей армии по результатам боевого дня 9 марта. В нём активные наступательные задачи на 10 марта (наступление вдоль шоссе Мерефа – Харьков) получает только 11-я танковая дивизия XLVIII танкового корпуса. О 6-й танковой дивизии в приказе – ни слова. Правильно, она никак не могла наступать 10 марта, потому что вовсю «буксовала» под Соколово и Тарановкой. Зато в приказе штаба 4-й танковой армии своим соединениям на 11 марта (отдан в 22.30 10 марта) констатируется отход советских войск из Тарановки, и наступательные задачи для 6-й тд появляются:

«…а) XLVIII танковый корпус силами 6-й танковой дивизии преследует врага, отходящего к востоку от Тарановки, вытесняет его из района Мжи и запирает район Мжи между Змиевом и Соколовом» [39; 57].

Вообще, надо заметить, что упорная оборона частей 25-й гвардейской стрелковой дивизии генерала П.М. Шафаренко в районе Соколово, Змиев, Тарановка имела очень большое значение. Даже когда противник силами 11-й танковой дивизии прорвался западнее и устремился к Харькову, сопротивление частей 25-й гв. сд не стало бессмысленным. Оно затрудняло немцам охват Харькова с юга, а главное – препятствовало их выходу с юга в районы к востоку от города, к чему так сильно стремился Манштейн.

10 марта «веское слово» в битве за Харьков сказала армейская группа Кемпфа. В этот день входившая в группу дивизия «Великая Германия» вышла с юга на подступы к Богодухову [19; 431 – 432], [20; 136], [21; 121], [39; 55]. К чему вело это обстоятельство – чуть ниже.

10 марта в состав 3-й танковой армии продолжали прибывать соединения и части, перебрасываемые к Харькову с целью усиления обороны города. В этот день в армию П.С. Рыбалко были включены 303-я стрелковая дивизия полковника К.С. Федоровского, 19-я стрелковая дивизия полковника Г.А. Гоголицына, 86-я танковая бригада (почти без танков), три противотанковых полка и дивизион РС («катюши») [19; 431], [20; 125, 131, 135 – 136]. 303-я сд, переданная П.С. Рыбалко из 40-й армии, и 86-я тбр, прибывшая из фронтового резерва, уже с 8 марта вели под Харьковом бои с немцами. Это именно они встретили боевую группу «Лейбштандарта», устремившуюся 8 марта после захвата Люботина к Харькову.

Также в этот день 3-й танковой армии был подчинён 18-й танковый корпус Б.С. Бахарова. К тому моменту 110-я и 181-я танковые бригады корпуса, не имевшие матчасти, выводились на переформирование. 170-я танковая бригада насчитывала 28 танков (6 Т-34 и 22 Т-70) [19; 431], [20; 136]. Дополнительно корпусу был придан 141-й отдельный танковый полк, в котором было 10 боевых машин (4 Т-34 и 6 Т-70) [19; 431], [20; 136]. Первоначально 18-й танковый корпус предполагалось использовать совместно с 53-й гвардейской стрелковой дивизией для контрудара по армии Гота из района Изюма. Но 10 марта корпус получил приказ совершить 150-километровый форсированный марш и сосредоточиться в районе Чугуева, где он поступал в распоряжение генерала П.С. Рыбалко. В указанное место сосредоточения корпус вышел в 3.00 11 марта [19; 431], [20; 136].

Опираясь на вновь подходящие соединения, командование Воронежского фронта разработало следующий план противодействия немецкому наступлению. Обходу города с севера должен был препятствовать 6-й гвардейский кавалерийский корпус, в помощь которому перебрасывалась часть сил 2-го гвардейского танкового корпуса генерала В.М. Баданова. Остальная часть 2-го гвардейского танкового корпуса совместно с 3-м гвардейским танковым корпусом И.А. Вовченко и 18-м танковым корпусом Б.С. Бахарова наносила удар во фланг армии Гота из района Чугуева. Одновременно группировка в составе 107, 183-й и 340-й стрелковых дивизий и 102-й танковой бригады 69-й армии наносила удар в направлении Ольшан. С 9 марта Ольшаны были захвачены частями дивизии СС «Мёртвая голова», и удар по ним советских войск ставил под угрозу фланг частей танкового корпуса СС, стремившихся к охвату Харькова с севера [19; 431], [20; 136].

Таковы были планы, согласно которым ещё 10-го числа намеревалось действовать командование Воронежского фронта.

Однако события 10 марта спутали Ф.И. Голикову все карты. Во-первых, эсэсовские соединения чрезвычайно стремительно вышли в районы севернее Харькова. Силы корпуса В.М. Баданова попросту не успели прийти на помощь 6-му гвардейскому кавкорпусу. В неравной схватке с дивизиями СС «Мёртвая голова» и «Лейбштандарт» кавалеристы С.В. Соколова вынуждены были отступить, оставив Дергачи и Черкасское. Таким образом, уже 10-го числа Харьков был блокирован немцами с севера.

Во-вторых, чрезвычайно упростил задачу корпусу Хауссера и осложнил положение наших войск прорыв дивизии «Великая Германия» к Богодухову. Этот прорыв означал глубокий охват фланга 69-й армии. Парировать немецкий выпад и восстанавливать положение у командарма М.И. Казакова сил не было. В таких условиях 69-я армия вынуждена была отойти на восток и занять позиции между Богодуховом и Харьковом. Задачей армии было удержание дороги Харьков – Белгород и Богодухова. Однако обе эти задачи М.И. Казаков считал для своей армии невыполнимыми и вышел на Ф.И. Голикова с предложением о передаче обороны Богодухова 40-й армии К.С. Москаленко. Командующий Воронежским фронтом согласился с этим предложением, и границы между армиями были перенарезаны. К тому моменту 40-я армия оборонялась фронтом на юго-восток от Краснокутска до Богодухова, исключая последний. Как отмечает в своих воспоминаниях К.С. Москаленко, фланги 69-й и 40-й армий и так не были сомкнуты, и прорыв «Великой Германии» к Богодухову, отход 69-й ещё более увеличивали этот разрыв [29; 452], [19; 432], [20; 137]. На следующий день события на этом участке фронта будут развиваться в крайне неблагоприятном для советских войск направлении.

По результатам боевого дня 10 марта Готом в 22.30 был издан оперативный приказ соединениям 4-й танковой армии (отрывок из этого приказа выше уже цитировался):

«Враг, кажется, покидает Харьков (выделено мной – И.Д.).

4-я танковая армия берёт Харьков, окружая его с севера и северо-востока.

Задачи: а) XLVIII танковый корпус силами 6-й танковой дивизии преследует врага, отходящего к востоку от Тарановки, вытесняет его из района Мжи и запирает район Мжи между Змиевом и Соколовом. Силами 11-й танковой дивизии корпус продолжает атаку за пределами района Мерефы, дабы запереть Харьков с юга.

б) Танковый корпус СС берёт Харьков. Восточное крыло наступает до дороги Чугуев – Харьков и преграждает её. Как можно более мощные силы сосредотачиваются северо-восточнее Харькова до самого вхождения в город. На западе достаточно запереть город. Для прикрытия с севера следует достичь линии Дементиевка – Золочев и удерживать её» [39; 57].

В этом приказе обращает на себя внимание первая фраза: «Враг, кажется, покидает Харьков». Никто в тот момент покидать Харьков не собирался. Очень сомневаюсь, что разведка 4-й танковой армии немцев передвижения советских войск в районе Харькова, их движение по направлению к городу с целью его обороны могла принять за отход, за оставление ими Харькова. Все те события, которые описаны выше, абсолютно никаких оснований для подобных выводов не давали. Манштейн в «Утерянных победах» прямо отмечает, что разведка группы армий, наоборот, «засекла» переброску войск противника с других участков фронта группы армий «Юг» в район Харькова [27; 475 – 476]. Так откуда же Гот взял, что «враг, кажется, покидает Харьков»? Ответ прост: а ниоткуда. Здесь ключевым словом является слово «кажется». Перед нами продолжение той «лисьей» игры, которую вёл Гот с 9 марта. Ему, на пару с Хауссером, очень хотелось начать штурм Харькова, а Манштейн требовал предварительного обхода города с востока. С обходом дело тормозилось из-за упорного сопротивления советских войск к югу от Харькова. Но начинать штурм нетерпелось. Поэтому Гот подталкивал вольного эсэсовского генерала своими запросами и приказами к началу штурма города, не забывая при этом подстраховаться от «начальственного гнева». И если в приказе от вечера 9 марта появилась фраза о необходимости выяснить обстановку в Харькове и, только если она позволит, использовать возможности для штурма, то в вечернем приказе от 10 марта обстановка уже оказалась, «кажется», выясненной: русские, «кажется», покидали город. А раз так, то город нужно было брать, и немедля, не тратя время на его обход с востока.

Немногим позднее немецкого командования подвела итоги боёв под Харьковом и советская Ставка Верховного Главнокомандования. Увы, итоги эти были для нашей стороны неутешительные (разрыв между 69-й и 3-й танковой армиями достиг 60 км, увеличивался разрыв между 69-й и 40-й армиями, Харьков был охвачен с трёх сторон, а дорога на Белгород была очень слабо прикрыта), и на свет появились приказы, о необходимости которых Сталин говорил с А.М. Василевским ещё в ночь с 9 на 10 марта. В 2 часа 00 минут 11 марта была издана и направлена командующему войсками Центрального фронта К.К. Рокоссовскому (с направлением копий командующему Воронежским фронтом Ф.И. Голикову и представителю Ставки ВГК на Воронежском и Юго-Западном фронтах А.М. Василевскому) директива № 30072. Она гласила:

«Выход южной группы противника сев. Харькова в район Казачьей Лопании создаёт тяжёлое положение для Воронежского фронта и несёт угрозу разрушения тылов всего Центрального фронта. Противник имеет намерения выйти в сторону Белгорода, прорваться к Курску и соединиться с орловской группой немецких войск для выхода в тыл Центральному фронту.

Ставка решила выдвинуть танковую армию Катукова навстречу поднимающемуся на север противнику с задачей совместно с 21-й армией разгромить южную группу противника и ликвидировать создавшуюся угрозу для Центрального и Воронежского фронтов.

Ставка приказывает:

1. Немедленно выдвинуть 21-ю армию в сторону Курска с тем, чтобы она не позднее 13 марта вышла южнее Курска, перехватила магистральное шоссе и начала ускоренное движение в сторону Обояни.

2. Оказать всяческое содействие танковой армии Катукова в деле выгрузки и быстрейшего продвижения вперёд, бок о бок с 21-й армией.

Ставка доводит до вашего сведения, что как 21-я армия, так и танковая армия Катукова передаются с 13 марта с. г. в подчинение командующего Воронежским фронтом.

Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин» [37; 93].

К.К. Рокоссовский тут же отдал приказ командарму-21 начать выдвижение походным порядком в сторону Курска [19; 432], [20; 137].

Оперативность реакции Константина Константиновича объясняется не только воинской дисциплиной. Положение было и впрямь очень серьёзным. Враг угрожал и тылам южного соседа – Воронежского фронта, и тылам фронта, находящегося под командованием К.К. Рокоссовского, – Центрального. Однако в это же самое время Центральный фронт вёл наступление на орловском направлении. Наступление шло тяжело, и вывод из состава войск фронта целой армии ещё более осложнял выполнение поставленных перед фронтом наступательных задач. «Пришлось доложить в Ставку, – пишет К.К. Рокоссовский в книге своих воспоминаний «Солдатский долг», – что наше положение не улучшается, подход войск и тылов фронта затягивается, снабжение войск материальными средствами наладить не удаётся, а враг значительно усилил свою группировку против войск фронта. С уходом 21-й армии соотношение сил будет и вовсе не в нашу пользу» [34; 225].

И тем не менее армия должна была уйти. Ставка в это же время передала приказ заместителю начальника Генерального штаба А.И. Антонову, находившемуся в тот момент в Курске в качестве её представителя, принять все меры для быстрейшего выдвижения 21-й армии на реку Псел [8; 9]. Для усиления фронта К.К. Рокоссовского предусматривалось перебросить из состава Западного фронта 9-й танковый корпус (директива № 46070 от 3 ч 30 мин 11 марта 1943 года). Конечно, танковый корпус взамен общевойсковой армии – замена неравноценная. К тому же предназначен корпус был для переброски именно в район Курска, а не для наступления на орловском направлении [37; 94].

21-я армия генерала И.М. Чистякова была первой из трёх армий (одной танковой и двух общевойсковых), переброска которых предусматривалась для серьёзного усиления курско-белгородско-харьковского направления.

Второй была 1-я танковая армия под командованием генерал-лейтенанта танковых войск М.Е. Катукова. Армия была совсем «молодой» – её сформировали только в феврале 1943 года для резерва Ставки ВГК на базе управления 29-й армии с использованием 3-го механизированного корпуса из состава Калининского фронта и 6-го танкового корпуса из состава Западного фронта [8; 8]. В директиве № 30072 от 2 ч 00 мин 11 марта, которую получил К.К. Рокоссовский, шла речь, как помним, и об армии М.Е. Катукова, которой командующий Центральным фронтом должен был оказать всяческое содействие в её развёртывании в заданном районе.

Наконец, третьей армией, перебрасываемой для усиления Воронежского фронта, была 64-я армия генерал-лейтенанта М.Е. Шумилова. Армия находилась в резерве Ставки Верховного Главнокомандования. Собственно, решение о её переброске на помощь Воронежскому фронту было принято ещё 28 февраля (директива № 46063; об этой директиве речь выше уже шла). Согласно приказу Ставки, передислокация 64-й армии в район Валуек должна была быть закончена 15 марта [37; 86]. Однако, судя по всему, эти сроки не выдерживались, т.к. А.М. Василевский в мемуарах при описании решений, принимаемых Ставкой 10 – 11 марта в связи с положением под Харьковом, подчёркивает, что именно тогда «Ставкой дано… указание срочно перебросить (выделено мной – И.Д.) в распоряжение командования Воронежским фронтом 64-ю армию генерал-лейтенанта М.С. Шумилова, находившуюся в её резерве в районе Сталинграда (выделено мной – И.Д.)» [8; 9]. О нахождении армии М.С. Шумилова в районе Сталинграда к моменту указанных событий сообщает и 6-томная «История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941– 1945 гг.» [21; 122].

И если Александр Михайлович «за давностью лет» не ошибается, а вслед за ним не ошибаются и советские историки, то приходится полагать, что к 11 марта, вопреки директиве Ставки от 28 февраля, основная часть 64-й армии вовсе не находилась в районе Валуек, а располагалась под Сталинградом. Ничего невероятного в этом предположении нет. Сложности с переброской войск из-под Сталинграда из-за транспортных проблем (бедность железнодорожной сети в этом районе, недостаток подвижного состава, плохое состояние автомобильных дорог) существовали, и немалые. Кстати, именно они явились причиной задержек с переброской войск Центрального фронта (бывшего Донского) из-под Сталинграда, о которых в процитированном выше отрывке из его воспоминаний говорит К.К. Рокоссовский. Очевидно, такие проблемы были и у 64-й армии генерала М.С. Шумилова.

Все обстоятельства позволяют отнести к этой напряжённой для Ставки ВГК ночи, с 10 на 11 марта, и разговор Сталина с Ф.И. Голиковым, упоминание о котором, и рассказ о следствиях из которого без указания конкретной даты содержатся в воспоминаниях К.С. Москаленко «На Юго-Западном направлении»:

«В те дни нависла непосредственная угроза над Харьковом. Однажды, когда я был у себя на командном пункте в Тротянце, в 100 – 200 км от Харькова, мне позвонил генерал-полковник Ф.И. Голиков. Он сообщил, что только что говорил по ВЧ со Сталиным, и тот спрашивал, какую роль в обороне Харькова играет 40-я армия и лично Москаленко. По словам Ф.И. Голикова, он сообщил Верховному Главнокомандующему, что 40-я армия без трёх дивизий (107, 183-й и 340-й – И.Д.), переданных 69-й армии для прикрытия белгородского направления, находится на рубеже городов Сумы – Зеньков – Котельва, далеко к северо-западу от Харькова, который и не входит в её полосу. Выслушав, Сталин рекомедовал Голикову срочно направить меня в Харьков для ознакомления с обстановкой и выяснения возможностей участия 40-й армии в его обороне.

Раздумывать не приходилось. После разговора с командующим фронтом я с небольшой оперативной группой выехал в Харьков.

Там в это время назначенный комендантом города заместитель командующего Воронежским фронтом генерал-лейтенант Д.Т. Козлов пытался организовать оборону силами немногочисленного гарнизона. Противник, потеснив ослабленные 69-ю и 3-ю танковую армии превосходящими силами, вёл бои уже на юго-западной и южной окраинах Харькова. Вражеские танки и пехота яростно рвались к центру города.

Поздно! Попытку удержать город, усилив его оборону частью сил 40-й армии, нужно было делать значительно раньше. Теперь нечего было и думать о переброске войск и организации обороны в те считанные часы, которые оставались в нашем распоряжении. Так я и доложил командующему фронтом. Он согласился с тем, что удержать город уже невозможно, и приказал мне вернуться в свою армию, чтобы принять меры против попыток противника обойти её левый фланг» [29; 452 – 453].

Однако осознанию того, что город всё-таки не удержать, о котором говорит К.С. Москаленко, предшествовал ряд событий.

11 марта две дивизии танкового корпуса СС – «Лейбштандарт» и «Рейх» – начали штурм Харькова.

С момента освобождения 16 февраля город готовился к обороне. Оставшаяся в городе в качестве гарнизона 62-я гвардейская стрелковая дивизия 3-й танковой армии и местное население копали рвы, строили надолбы, заборы из колючей проволоки и противотанковые ежи. Баррикады несколькими поясами опоясывали город [19; 430], [20; 135], [39; 50, 58].

2 марта приказом командующего Воронежским фронтом генерал-полковника Ф.И. Голикова начальником обороны Харькова был назначен его заместитель генерал-лейтенант Д.Т. Козлов. Как пишет о нём А. Исаев: «Впрочем, средств связи для управления войсками в городе у него не было» [19; 430], [20; 135]. Что ж? Это, пожалуй, единственное объяснение, которое можно найти тому факту, что реально обороной города Д.Т. Козлов не руководил. Уже 11 марта, когда отдельные группы эсэсовцев прорвались к центру города, Д.Т. Козлов выехал из города «в неизвестном направлении» [19; 430 – 431], [20; 135]. Взятые в кавычки слова фигурируют в отчёте штаба 3-й танковой армии, а не выдуманы мною или кем-либо из историков [19; 430], [20; 135]. Д.Т. Козлов ещё раз подтвердил репутацию человека, которому опасно доверять самостоятельное руководство чем-либо. «Типичный “зам.”», – так назван он в одной из моих предыдущих работ («Горький май 42-го»). Заметьте, у этого генерала было свыше недели для организции обороны города, которую (организацию), кстати, ему не пришлось начинать с чистого листа. И за это время он даже не позаботился обеспечить связь с подчинёнными ему войсками гарнизона! Как же это назывется? Лень? Разгильдяйство? Абсолютное отсутствие организаторских способностей? А поведение генерала в первый же день штурма города? Ему есть вполне однозначное название – трусость. Выходит, прав был армейский комиссар 1-го ранга Л.З. Мехлис, когда в 1942 году в Крыму костерил Д.Т. Козлова на чём свет стоит. А защитникам «бедного» генерала и критикам «кровожадного чудовища» Мехлиса стоило бы приглядеться хотя бы к этому «послекрымскому» эпизоду из жизни Д.Т. Козлова.

Итак, когда 11 марта эсэсовцы штурмовали город, во главе обороны встал заместитель командующего 3-й танковой армией генерал-майор Е.Е. Белов. На тот момент 62-я гвардейская стрелковая дивизия, составлявшая ранее гарнизон Харькова, была из него выведена и вела бои на юго-западных окраинах города. Подходившие в Харьков войска вступали в бой с ходу, зачастую не имея информации о построенных оборонительных сооружениях. 11-го числа в городе находились части 19, 303-й и 350-й стрелковых дивизий, 104-й и 253-й стрелковых бригад, 86, 179-й и сводной (из отремонтированных танков 12-го и 15-го танковых корпусов) танковых бригад [19; 431], [20; 135 – 136, 140 – 141], [39; 56]. 12 марта к войскам, защищающим город, присоединилась 17-я стрелковая бригада войск НКВД под командованием полковника И.А. Танкопия, а позже непосредственно в город отступили и сильно поредевшие части 62-й гвардейской стрелковой дивизии [20; 125, 135 – 136, 140 – 141], [39; 56].

Ранним утром (в 4.00) 11 марта дивизия «Лейбштандарт» начала атаку на город с севера, со стороны Белгородского шоссе, действуя тремя боевыми группами.

Не очень удачно действовал 2-й танкогренадёрскийполк дивизии, который был остановлен контратаками 86-й танковой бригады (напомним, что танков в ней практически не было).

Вторая боевая группа, собранная вокруг 1-го танкогренадёрского полка, обошла район боя своего «коллеги» с запада и продвигалась гораздо более удачно. Её солдаты к полудню прорвались до центральной площади Харькова, которая носила название Красной, но здесь были встречены контратаками 179-й танковой бригады. Продвижение группы было не только остановлено, но немцы вынуждены были даже несколько отступить.

Однако менее всего повезло третьей боевой группе, основой для которой послужил разведывательный батальон дивизии под командованием Курта Майера. Эта группа атаковала город с северо-востока при поддержке 9 танков и 2 САУ. У танков и САУ вскоре закончилось горючее. Его запасами группа не располагала, а подвоза не было. Наступление застопорилось практически в самом начале. Группа заняла оборону на кладбище, располагавшемся возле дороги на Чугуев. Вскоре группа Майера была окружена здесь советскими войсками [3; 106 – 107], [19; 432], [20; 137 – 138], [39; 50, 58].

Во всей этой истории с боевой группой Майера удивительней всего то, что она начала наступление с минимальным запасом горючего в баках боевых машин, т.е. практически без этого запаса, раз горючее закончилось в самом начале наступления. Не менее удивительно и то, что ни командование корпуса, ни командование дивизии «Лейбштандарт» не позаботились о том, чтобы экстренно подвезти горючее группе, хотя район к северу от Харькова контролировался немцами, и возможности для этого подвоза у них имелись. Более того, немецкая артиллерия держала под интенсивным обстрелом дороги к северо-востоку от города, чтобы воспрепятствовать движению по ним советских войск, что являлось дополнительным условием успешности подвоза горючего разведбату Майера. И тем не менее горючее не подвезли. Почему? Как же немцы готовились к штурму? Где же их хвалёная немецкая аккуратность и тщательность? В конце концов не идиоты же они – отправлять танки, САУ и БТР с почти пустыми баками в атаку с решительными целями, на штурм города и при этом не позаботиться о доставке им топлива?

Представляется, что дело тут вовсе не в недостатке бензина. Немцы (а уж тут тем более эсэсовцы) очень не любили признавать, что причиной их неудач в боях с русскими были сами русские. Причины искались различные: «генерал грязь», «генерал мороз». Это, так сказать, глобальные. Из-за них-то немцы, по их же утверждениям, повторяемым ныне некоторыми не очень далёкими российскими авторами (или наоборот – очень далёкими; далёкими, например, от любви к своей Родине), войну нам и проиграли. Ну, а если вести речь о каких-то частных эпизодах, то вот вам, пожалуйста, – не смогли наступать, потому что в самом начале наступления закончилось горючее.

На самом деле, полагаю, что боевая группа Майера, в общем-то довольно слабая, натолкнулась на упорное сопротивление советских войск, продвинуться дальше не смогла, а история с бензином была выдумана для того, чтобы сделать хорошую мину при плохой игре.

В 8.00 утра 11 марта начала штурм Харькова с запада дивизия «Рейх». Фактически весь день она провела в боях на самых окраинах города.

Боевая группа Хармеля в составе усиленного пока «Германия» встретила яростное сопротивление наших войск. Её 1-й батальон к 16.00 дошёл до станции Залютино. В это время правое крыло группы подверглось контратакам со стороны станции Рыжово. Контратака советских войск с трудом была отражена. В конечном итоге продвижение группы Хармеля было остановлено к юго-востоку от высоты 160,0 [39; 58].

Более успешно действовала боевая группа Кума, образованная из полка «Фюрер» дивизии «Рейх». Ей удалось прорваться через советские оборонительные позиции на южной окраине Харькова и во второй половине дня, перейдя реку Уды, перерехать дорогу Харьков – Мерефа [39; 58]. Но и этот успех был успехом на окраине города, а не в самом Харькове.

Дивизия «Мёртвая голова» обеспечивала прикрытие войск корпуса, штурмующих город, с северо-запада и севера от Ольшан до Дергачей. В течение дня 11 марта дивизия отражала атаки советских войск, которые сами немцы характеризовали как «отвлекающие» [39; 50].

В целом же кавалерийского наскока на город не получилось. Ворвавшиеся в город части «Лейбштандарта», натолкнувшись на упорное сопротивление советских войск, завязли в уличных боях. Русские вовсе не собирались, «кажется», покидать Харьков, а оказывали упорное сопротивление. События начали развиваться по «сталинградскому сценарию», с уличными боями, минимальным продвижением, а то и отступлением своих войск, возможностью для защитников города вести бои до тех пор, пока это было целесообразно, а затем без помех покинуть город. То, чего так не хотел командующий группы армий «Юг», начало воплощаться на практике. Ситуация для Гота, прямо скажем, совсем не из приятных. Не судят, ведь, победителей. Тут же никакой победой «и не пахло». А нарушение приказа командующего группы армий было налицо. Мне не известно, после усиленного ли внушения Манштейна или по собственной инициативе, поняв, что быстрого и лёгкого захвата Харькова не получается, но Гот уже в 15.00 11 марта(!) отдал следующий приказ танковому корпусу СС:

«4-я танковая армия препятствует всякому отходу врага к востоку перед XLVIII танковым корпусом. Для этого танковый корпус СС, оставив несколько подразделений для обеспечения безопасности, перебрасывает дивизию «Рейх» с западной окраины Харькова вдоль северной окраины до восточного фланга корпуса. Корпус должен наступать силами этой дивизии восточнее Харькова, нанеся удар к югу, на Змиев, в спину врага, находящегося перед XLVIII танковым корпусом, чтобы сделать невозможным отход противника на Чугуев. Следует действовать сильными подразделениями «Лейбштандарта» через восточные кварталы или по восточной окраине Харькова, к югу на Безлюдовку» [39; 58 – 59].

Что означал это приказ? Прежде всего то, что от первоначальных планов взять Харьков с налёта силами двух дивизий танкового корпуса СС – «Лейбштандарт» и «Рейх» – Готу пришлось отказаться из-за ожесточённого сопротивления наших войск. Далее, дивизия «Рейх» выводилась из города, чтобы обеспечить проведение обходного манёвра с востока. Цели этого манёвра заключались вовсе не в том, чтобы заставить советские войска под угрозой окружения оставить Харьков, как пишет г-н Соколов [39; 59], а в том, чтобы «удалось отрезать отступление через Донец крупных сил противника», как пишет Манштейн [27; 476]. В целом появление данного приказа означало то, что «наконец, удалось направить танковый корпус СС в обход Харькова с востока» [27; 476]. И процитированные слова – это слова Манштейна.

11 марта танкогренадёрская дивизия «Великая Германия» захватила Богодухов. При этом, как утверждает современный российский историк Соколов, явно опираясь на немецкие источники, «две из трёх… дивизий, переданных в 69-ю армию (из 40-й – И.Д.), были уничтожены…» [39; 55]. Строго говоря, повторять немецкие побасенки на месте современного российского исследователя я бы поостерёгся. Советские дивизии, и без того очень сильно ослабленные в предыдущих боях, из которых они не выходили с середины января, понесли большие потери и оставили город, но говорить о полном их уничтожении – явное преувеличение. Однако оставление Богодухова, означавшее окончательную потерю возможности устранить разрыв между 69-й и 40-й армиями, вынудило командование Воронежского фронта перебросить на этот участок 2-й и 3-й гвардейские танковые корпуса. Корпус В.М. Баданова (2-й гв. тк) поступал в распоряжение командующего 69-й армией, а корпус И.А. Вовченко (3-й гв. тк) – командующего 40-й. Это означало отказ от плана контрудара во фланг атакующей Харьков вражеской группировке. Более того, часть танкового корпуса В.М. Баданова теперь не могла принять участие в защите Харькова с севера [19; 432], [20; 137].

И ещё. Чтобы читателю было ясней, почему три советские стрелковые дивизии в районе Богодухова не смогли противостоять одной дивизии «Великая Германия», надо сказать, что ни о каком соотношении сил 3 к 1 в нашу пользу не было и речи. Обескровленные 107, 183-я и 340-я стрелковые дивизии не имели в своём составе танков и максимум, на что могли в этом рассчитывать, – поддержка 102-й танковой бригады, количество машин в которой было далеко от штатного. Танковый же полк «Великой Германии» по состоянию на 7 марта имел в своём составе 147 танков (5 Pz.II, 20 Pz.III, 85 Pz.IV, 9 Pz.VI «Тигр», 2 Pz.Bef.Wg. и 26 огнемётных Pz.III) [3; 109]. Примерно с таким количеством боевых машин (потери 8 и 9 марта, конечно, имели место) «Великая Германия» и прорвалась к Богодухову. При этом ещё не ведётся речь о батальонах штурмовых орудий дивизии (САУ). Отсюда понятно, почему командование Воронежского фронта перебросило навстречу этой немецкой танкогренадёрской дивизии два танковых корпуса (2-й и 3-й гвардейские).

12 марта дивизия «Рейх», согласно приказу командующего 4-й танковой армии, выводилась с западных окраин Харькова. Её полк «Германия» должен был следовать на позиции к северу от города, а полк «Фюрер» – продолжить столь удачно начатое накануне движение, обходя город с юга.

Дивизия «Мёртвая голова» продолжила охват города с севера и к вечеру захватила Байрак [3; 107], [19; 432 – 433], [20; 138].

Выполняя приказ Гота, поменял вектор наступления и нанёс удар на Чугуев XLVIII танковый корпус. Удар наносила 11-я танковая дивизия с плацдарма у Змиева, но действия дивизии оказались неудачными – сильный огонь советской противотанковой артиллерии остановил её продвижение. XLVIII танковый корпус по-прежнему «плёлся в хвосте» немецкого наступления. На помощь корпусу была переброшена 106-я пехотная дивизия [19; 433], [20; 138].

После вывода из города частей дивизии «Рейх» бои в городе продолжал лишь «Лейбштандарт». Уже бои 10 – 11 марта привели к довольно ощутимым потерям в частях этой дивизии – в её строю к 12 марта оставалось всего 23 танка (17 Pz.IV и 6 Pz.III) из 40, с которыми она подошла к дате официального начала штурма Харькова – 10 марта. На ходу не было ни одного «Тигра» – большинство из них числилось в ремонте разной степени сложности, а два «Тигра» были потеряны безвозвратно [3; 108], [20; 138]. Бичом немецких танков и самоходок явились наши 76-мм орудия, которые устанавливались артиллеристами в подвалах домов и вели огонь вдоль улиц. Доставалось немецким танкистам и от «прячущихся» на улицах города советских танков. Вот как об этом рассказывается в журнале боевых действий «Лейбштандарта»:

«Советский танк КВ-1, спрятавшийся за углом дома, уничтожил несколько танков Pz.IV. Другой танк КВ-1 повредил «Тигр». При этом был убит наводчик и ранен командир танка» [39; 61].

Весь день 12 марта ожесточённые бои в Харькове продолжались. Немцы успешно использовали штурмовые группы, в каждую из которых включались, наряду с пехотинцами, 75-мм и 150-мм тяжёлые пехотные орудия, танк или САУ. Применялись также бронетранспортёры и орудия зенитного дивизиона «Лейбштандарта», которые вели огонь прямой наводкой.

Штурмовые группы уничтожали одна за одной огневые точки советских войск и продвигались к центру города. Первой к Красной площади подошла боевая группа, созданная вокруг 1-го танкогренадёрского полка дивизии. Она ещё накануне, как помним, прорывалась к этой площади, но была оттеснена от неё советскими войсками. Тем не менее эта боевая группа ближе других находилась к центру города и потому имела хороший шанс ранее других боевых групп выйти к нему, что и случилось. Но довольно быстро 12 марта в район Красной площади вышла и не очень удачно действовавшая 11-го числа боевая группа 2-го танкогренадёрского полка. На площади закипели жаркие бои. В течение дня она несколько раз переходила из рук в руки [20; 138 – 139], [39; 61].

В это же время 3-й батальон 2-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта», командиром которого был уже известный нам Пайпер, прославившийся «вызволением» из окружения 320-й пехотной дивизии, проводил операцию по деблокированию в районе кладбища около чугуевской дороги разведывательного батальона Майера. И вновь удача улыбнулась Пайперу – разведбат дивизии был деблокирован [20; 139].

Уже вечером 12 марта боевая группа, созданная вокруг полка «Германия» дивизии «Рейх» (группа Хармеля), пройдя северными окраинами Харькова, устремилась в направлении Рогани [39; 63]. На Рогань нацелились из Байрака и силы дивизии «Мёртвая голова» (так называемая боевая группа Баума, в которую входил батальон танкового полка этой дивизии [20; 139]). Рогань располагается к юго-востоку от Харькова. Таким образом, это был тот самый охват города с востока, осуществления которого Манштейн добивался от танкового корпуса СС. «Наконец, удалось направить танковый корпус СС в обход Харькова с востока», – напишет об этом манёвре дивизий «Рейх» и «Мёртвая голова» Манштейн в своих мемуарах [27; 476].

Что мог противопоставить П.С. Рыбалко окружению города, к которому немцы были уже очень близки? После ухода танковых корпусов В.М. Баданова и И.А. Вовченко в район Богодухова, в руках у командующего 3-й танковой армией оставался единственный мобильный резерв – 18-й танковый корпус Б.С. Бахарова (всего 38 танков (см. выше)).

Именно корпус Б.С. Бахарова встал 13 марта на пути группы Баума. Подойдя к Рогани, группа сбила с позиций части 113-й стрелковой дивизии, овладела этим населённым пунктом, но дальнейшему продвижению воспрепятствовали советские танкисты. Под Роганью завязался бой, продлившийся до конца дня. По его результатам 170-я танковая бригада отчиталась об уничтожении 17 танков противника (5 были уничтожены танкистами, 12 – артиллеристами). Приданный корпусу 141-й отдельный танковый полк заявил об уничтожении 3 немецких танков. При этом боевые потери полка составили 2 машины (1 Т-34 и 1 Т-70). В то же время к концу 13 марта в полку оставалось на ходу всего 5 танков (1 Т-34 и 4 Т-70). Очевидно, 3 танка вышли из строя из-за поломок в ходе длительных маршей. С 10 по 13 марта 18-й танковый корпус «намотал на гусеницы» 230 километров отнюдь не шоссейных дорог, и удивляться значительному количеству поломок техники поэтому не стоит [19; 431, 433 – 434], [20; 136, 139]. Дивизия «Мёртвая голова», согласно донесению её штаба, в бою под Роганью уничтожила 10 советских танков [39; 64]. Если принять эту цифру, то 8 подбитых боевых машин надо будет отнести на потери 170-й танковой бригады.

Итак, захватив Рогань уже 13-го числа, части «Мёртвой головы» продвинуться южнее не смогли из-за противодействия 18-го танкового корпуса. Но вопрос: почему эти эсэсовские части не получили поддержки от боевой группы Хармеля дивизии СС «Рейх»? Ведь она, эта группа, тоже была нацелена на Рогань. В конце дня 12 марта – да, группа Хармеля была готова к удару по Рогани, а вот к утру 13 марта – уже нет. Что же произошло? Судя по немецким источникам, дело обстояло так.

В ночь с 12 на 13 марта советские самолёты сбросили 35 бомб на позиции группы Хармеля. Очевидно, это действовали наши лёгкие ночные бомбардировщики У-2. После этого группа Хармеля начала отход, оставив для прикрытия 3-й батальон полка «Германия». Она направилась вдоль железнодорожного пути в западную часть Харькова и на рассвете, в 7 часов 45 минут, вступила на Красную площадь, уже контролировавшуюся немцами, и через неё продолжила движение в направлении тракторного завода [39; 63].

Согласитесь, что отступление из-за бомбёжки в 35 бомб, сброшенных с наших «кукурузников», чуть ли не половины сил эсэсовской дивизии «Рейх» выглядит очень забавно. Конечно, перед нами, на самом деле, продолжение весьма вольного и «автономного» поведения командира танкового корпуса СС, который не расшибся в лепёшку для исполнения приказов ни армейского командования, ни командования группы армий. Вывод «Рейха» 12 марта из боёв за Харьков был произведён Хауссером с большой неохотой. На сей раз Гот, видимо, получивший хороший нагоняй от Манштейна, действительно искренне пытался выдернуть дивизию «Рейх» из уличных боёв и направить её в обход города для охвата его с востока. Однако не тут-то было. У Хауссера было своё мнение по этому вопросу. Наверное, он рассчитывал, что дивизии «Лейбштандарт» и «Рейх» быстро сломят сопротивление русских в городе. Потому на приказ Гота от 11 марта он отреагировал весьма формально – вывел из боя и направил к северу всего лишь несколько подразделений. Сколько раз Готу пришлось повторять свой приказ, чтобы Хауссер ему внял, – мне не известно. Во всяком случае, конечная формулировка приказа производит впечатление выданной чуть ли не в убеждении, что приказ этот очень даже могут и не исполнить:

«Я возлагаю на командира танкового корпуса СС всю ответственность за исполнение моего приказа вывести дивизию «Рейх» из боёв за Харьков и перевести её к северу от Харькова на восточный фланг корпуса» [39; 63].

Очень красноречиво. Но Хауссер всё-таки решил не лезть на рожон. «Рейх» из Харькова и группу Хармеля направил в обход города с севера. И более того, группа взяла на прицел Рогань. Однако, после успешных действий в этом же направлении группы Баума из дивизии «Мёртвая голова», Хауссер решил вернуть большую часть группы Хармеля в город. В том, что это было именно решение Хауссера, сомневаться не приходится. В самом деле, не сам же Хармель поменял задачу своей боевой группы после падения на её позиции 35 бомб с советских У-2?

И для овладения Харьковом данное решение Хауссера было, безусловно, полезно. Но оно осложнило смыкание кольца на востоке за городом, т.е. мешало планам Манштейна. В конечном итоге, как ни крути, оно представляло собой акт неповиновения приказу командования группы армий «Юг». И потому претензии Манштейна к Хауссеру вполне обоснованны и понятны. Тем не менее в Харькове с возвращением туда основных сил полка «Германия» дивизии «Рейх» дела у немцев пошли лучше, и к концу дня 13 марта ими контролировались уже две трети города. Советские войска дрались только в юго-восточной части Харькова [21; 121], [39; 64]. Сами немцы отмечали ожесточённость сопротивления наших войск, которое, к сожалению, не могло переломить ход событий:

«Красноармейцы ожесточённо сопротивляются, используя противотанковые ружья, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Советские снайперы ведут огонь из домов… Советские арьергарды забаррикадировались в юго-восточной части Харькова, в основном с помощью баррикад прикрывая отход остатков гарнизона на восток» [39; 64].

Движение группы Хармеля к тракторному заводу означало разворот на восток, т.е. силы дивизии «Рейх» выходили на восток от города через сам город, а не в обход его с севера. Возможно, это могло послужить для Хауссера хоть каким-то оправданием в глазах Манштейна.

В 22 часа 13 марта Гот издаёт приказ по 4-й танковой армии, в котором, в частности, говорилось:

«…Наступательными силами дивизий «Рейх» и «Мёртвая голова» танковый корпус СС сокрушает вражеское сопротивление на севере и на дороге Харьков – Чугуев, продвигается до реки Уды, на восток до Водяного и к Чугуеву и отрезает отступающему врагу возможность отхода на ту сторону Уды и Донца.

Нужно, чтобы проход через Чугуев был быстро блокирован.

Корпус продолжит силами «Лейбштандарта» уничтожение врага в Харькове и возьмёт город. Разведка в сторону Донца должна быть выслана по обе стороны Салтова и в направлении Волчанска. Особенно важно вовремя выявить намерение врага контратаковать…» [39; 65].

Словом, немцы всеми силами старались сомкнуть кольцо за спиной продолжавших драться в Харькове советских войск. Но к этому готовилось и советское командование. И оно как раз было намерено помешать контратаками подобному варианту развития событий.

В ночь с 13 на 14 марта танковый корпус Б.С. Бахарова получил в качестве усиления 173-ю отдельную танковую бригаду Мишулина (19 танков). А вместе с усилением был получен и приказ контратаковать противника, выбить его из Рогани и выйти на северо-восточную окраину Харькова [19; 434], [20; 139].

Но в эту же ночь в Рогани получили подкрепление и немцы – боевая группа Хармеля дивизии «Рейх» вышла к Рогани непосредственно из Харькова, другими словами, не с севера, как она могла сделать ещё днём 13 марта, а с запада (точнее, северо-запада). Казалось бы, какая разница, каким путём Хармель оказался в Рогани. Но на самом деле разница была большая. Эту разницу составляло время, которое, по сути, выиграла советская сторона.

Соколов, видимо, опирающийся на мемуары Хауссера, пытается представить в качестве основной проблемы, из-за которой немцы (части «Мёртвой головы» и «Рейха») протоптались 14 марта под Роганью, нехватку горючего [39; 65]. На самом деле основной помехой, задержавшей немцев под этим населённым пунктом, была контратака корпуса Б.С. Бахарова. Она началась в 8.00 после залпа 2 дивизионов РСов. 6 советских танков (2 Т-34 и 4 Т-70) с десантом мотострелков атаковали позиции немцев под Роганью и выбили их из её южной части. Но дальше продвинуться не смогли. В свою очередь, эсэсовцы в 14.00 сами предприняли контратаку при поддержке танков и отбросили советские войска назад [19; 434], [20; 139 – 140].

После этого танковый корпус Б.С. Бахарова и части 113-й стрелковой дивизии отступили от Рогани и заняли оборону в Каменной Яруге, населённом пункте, расположенном на полпути к Чугуеву [19; 434], [20; 140].

В боях за Рогань 13 – 14 марта, согласно докладу генерала Б.С. Бахарова, 18-й танковый корпус уничтожил 18 танков противника, 2 бронетранспортёра и 7 автомашин. 173-я отдельная танковая бригада дополнительно отчиталась о 13 подбитых танках и 15 уничтоженных вражеских орудиях. При этом потери самой 173-й отбр составили 12 Т-34, и к концу дня 14 марта в её строю оставалось всего 7 боевых машин [19; 434], [20; 140].

Но надо признать, что основное достижение 18-го танкового корпуса было не в количестве подбитых немецких танков, а в том, что он на двое суток задержал смыкание кольца вокруг Харькова. Группа Баума дивизии «Мёртвая голова» только с утра 15 марта двинулась на Чугуев. 13 и 14 марта советскими танкистами были выиграны.

14 марта шли ожесточённые бои южнее Харькова. На рубеже реки Мжи продолжала держаться 25-я гвардейская стрелковая дивизия, на усиление которой прибыли части 152-й стрелковой дивизии. Их упорная оборона по-прежнему препятствовала XLVIII танковому корпусу немцев принять участие в замыкании кольца вокруг города [49; 79 – 80]. Но в тылу этих стойко обороняющихся советских войск немцы пробивались на восток по южным подступам к Харькову и прямо по южным кварталам города. Здесь действовала боевая группа Кумма, образованная вокруг полка «Фюрер» дивизии «Рейх». Уже в 10 часов утра 14 марта она заняла Липовую Рощу и южные кварталы Харькова, расположенные западнее Лосева. К концу дня группа Кумма вышла к тракторному заводу, расположенному в 6 километрах к востоку от Харькова [39; 65].

Дивизия СС «Лейбштандарт» 14 марта продолжала вести бои в городе. К вечеру ей удалось, наконец, полностью взять под контроль его центр, уничтожив последние разрозненные очаги сопротивления советских войск [39; 65].

15 марта для П.С. Рыбалко стала ясна невозможность избежать окружения Харькова, и он принимает решение вывести окружаемые войска из вот-вот готового сомкнуться кольца. Радиосвязь с частью соединений отсутствовала, поэтому в своём приказе на отход П.С. Рыбалко предписывал по получении этого приказа информировать о нём соседей. Необходимо заметить, что свои действия командующий 3-й танковой армией согласовал с командующим фронтом. Это не был самовольный отход. Генерал Ф.И. Голиков прекрасно понимал, что продолжение удержания Харькова в тех условиях абсолютно бесперспективно и может повести только к большим потерям войск [21; 121]. Уже в 15.00 15 марта А.М. Василевский, представитель Ставки ВГК на Воронежском и Юго-Западном фронтах, информирует Ставку об отходе 3-й танковой армии из Харькова и его окрестностей:

«…3. Армия Рыбалко в тяжёлых условиях продолжает выход на вост. берег р. Северский Донец на фронт Мартовая, Печенега, Чугуев, Шелудьковка. Подробных данных о состоянии вышедших соединений сейчас не имею.

Противник, преследуя Рыбалко, подошёл к западной окраине Чугуева. Приняты меры не допустить противника за р. Северский Донец и быстро собрать армию Рыбалко в районе Мартовая, Печенега» [37; 284].

И Ставка ВГК утверждает план действий, предлагаемый А.М. Василевским (его доклад содержал информацию и предложения о действиях не только 3-й танковой, но и других армий Воронежского фронта), без каких-либо поправок (директива № 30074 от 21 ч 25 мин 15 марта 1943 года) [37; 95]. Т.е., в конечном итоге, оставление Харькова и вывод войск армии П.С. Рыбалко из смыкающегося кольца был согласован с Верховным Главнокомандующим.

Первой в 14.00 15 марта получила приказ командарма на отход 62-я гвардейская стрелковая дивизия. В 19.00 того же дня приказ получили 179-я танковая бригада и 17-я стрелковая бригада войск НКВД. А вот до 19, 303-й и 350-й стрелковых дивизий, 104-й стрелковой и 86-й танковых бригад приказ непосредственно из штаба 3-й танковой армии не дошёл по причине того, что в штабах данных соединений вышли из строя все рации. Однако, благодаря приписке в приказе о необходимости информирования соседей, приказ П.С. Рыбалко был получен и в этих дивизиях и бригадах. Заместитель П.С. Рыбалко генерал-майор Е.Е. Белов, непосредственно, как уже указывалось выше, руководивший обороной Харькова, находился в штабе 19-й стрелковой дивизии и получил информацию об отходе из штаба 62-й гвардейской стрелковой дивизии [20; 140].

Е.Е. Беловым был разработан следующий план прорыва. Прорыв должен был осуществляться в юго-восточном направлении, между Змиевом и Чугуевом. Пробивающиеся советские войска собирались в три группы. В первую входили 303-я и 350-я стрелковые дивизии, 17-я стрелковая бригада войск НКВД и 179-я танковая бригада. Во вторую – 19-я стрелковая дивизия, 104-я и 253-я стрелковые, 86-я и сводная танковые бригады. Третью группу составлял арьергард, в задачу которого входило прикрытие отхода войск. Этот арьергард был составлен из частей 62-й гвардейской стрелковой дивизии [19; 434 – 435], [20; 140 – 141], [21; 122].

Прорыв армии П.С. Рыбалко был осуществлён успешно, и к 17 марта армия заняла оборону по восточному берегу реки Северский Донец, в районе 10 – 20 км юго-западнее Чугуева [19; 435], [20; 141], [21; 122].

В ходе прорыва не обошлось без потерь среди командиров соединений – погибли командир 17-й стрелковой бригады войск НКВД полковник И.А. Танкопий и командир 62-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Г.М. Зайцев [19; 435], [20; 141].

Упоминавшийся выше доклад А.М. Василевского № 5130 от 15 марта 1943 года в Ставку ВГК в качестве одного из пунктов содержал предложение о передаче 3-й танковой армии после её выхода на рубеж на восточном берегу Северского Донца в состав Юго-Западного фронта:

«…4. Армию Рыбалко с 16.3. передать в состав Юго-Западного фронта, поставив перед фронтом задачу прочной обороны восточного берега р. Северский Донец. Разграничительную линию с 22 часов 15.3. между Воронежским и Юго-Западным фронтами установит: Волоконовка, Волчанск, Харьков – всё для Воронежского фронта включительно» [37; 285].

Поскольку предложения А.М. Василевского были утверждены Ставкой в полном объёме, то 3-я танковая армия заканчивала 17-го числа сосредоточение на новом оборонительном рубеже, уже будучи вновь армией Юго-Западного фронта. Одновременно в её состав передавался 1-й гвардейский кавалерийский корпус, что позволило П.С. Рыбалко организовать более прочную оборону на левом берегу Северского Донца [19; 435], [20; 141].

В то время как немцы брали и окружали Харьков, и основные силы армии П.С. Рыбалко начинали отход к Северскому Донцу, южнее города, на рубеже реки Мжи продолжала героически сражаться 25-я гвардейская стрелковая дивизия, усиленная частями 152-й стрелковой дивизии. Бойцы и командиры этих двух советских соединений не давали XLVIII танковому корпусу немцев сначала замкнуть кольцо к востоку от Харькова, а затем, когда действия танкового корпуса СС всё же привели к окружению дивизий и бригад 3-й танковой армии под Харьковом, сдерживая XLVIII танковый корпус, не давали это кольцо уплотнить. Во многом благодаря их стойкости и мужеству прорыв из окружения армии П.С. Рыбалко прошёл относительно успешно. Если бы две танковые дивизии (6-я и 11-я) XLVIII танкового корпуса немцев вырвались на простор к востоку от Харькова с юга, то неизвестно, какая бы судьба ждала наши соединения, защищавшие город.

Однако, удерживавшие рубеж на Мже части 25-й гвардейской и 152-й стрелковых дивизий сами оказались фактически окружены. О боях 14 – 16 марта вспоминает Н.Г. Штыков:

«14 и 15 марта. В эти дни мы из последних сил сдерживали натиск врага на новом рубеже (имеется в виду именно рубеж на реке Мже, на который полки 25-й гв. сд отступили после сдачи Тарановки – И.Д.). О накале тех боёв говорит хотя бы тот факт, что ежедневно гитлеровцы бросали против нас до 80 танков. Противник стремился во что бы то ни стало смять части, мешавшие ему выйти к Северскому Донцу, и тем самым перерезать пути отхода наших войск из района Харькова.

Двое суток обороны на Мже стали для нашей дивизии поистине драматичными… Со стороны Боровое и Рогани противник уже вышел к нам в тыл. На Мже его пехота и танки тоже кое-где просочились через нашу оборону. Полки теперь дрались в окружении, в полной изоляции друг от друга. Дальше так продолжаться не могло.

В ночь на 16 марта наши части вынуждены были пробиваться к Северскому Донцу. Утром мой полк (73-й гвардейский стрелковый – И.Д.) вышел к его западному берегу в районе Мохнача. Но в селении оказался противник. Доложил об этом командиру дивизии. Тот приказал взять Мохнач наличными силами, а затем закрепиться в нём. Подчеркнул, что этот населённый пункт может стать впоследствии важным предмостным районом обороны, который значительно затруднит манёвр немецко-фашистских войск в сторону Чугуева.

Мы выполнили приказ генерала П.М. Шафаренко, взяли Мохнач. Теперь нужно было как следует закрепиться в нём. Оценил обстановку. Правее нас, в районе Эсхара, занял оборону приданный нашей дивизии 914-й стрелковый полк. Это уже хорошо. А что же у нас слева?

Слева, на наше счастье, оказались труднопроходимые болота. Здесь гитлеровцы тоже не пройдут. Значит… Решил построить оборону полка системой опорных пунктов, наиболее плотно прикрыв направление со стороны Замостья и Красной Поляны.

Противник не заставил себя долго ждать. Уже вечером на Мохнач обрушился шквал артиллерийского и миномётного огня. Потом в атаку пошли фашистские танки» [49; 79 – 80].

Плацдарм на западном берегу северского Донца в районе Мохнача части 25-й гвардейской и 152-й стрелковых дивизий удерживали вплоть до 24 марта [49; 81]. Героическая оборона этого плацдарма сначала помешала немцам отрезать отступающим из-под Харькова советским войскам пути отхода к Северскому Донцу. В дальнейшем она воспрепятствовала переправе немецких войск через реку на данном её участке, что дало дополнительное время армии П.С. Рыбалко для организации обороны на новых рубежах.

* * *

Овладение Харьковом было во многом вопросом политического престижа и для советской, и для немецкой стороны. Как-никак вторая столица Советской Украины, один из крупнейших промышленных центров СССР. Потому-то так рвался Воронежский фронт к городу в феврале 1943 года. Потому-то Гитлер отдал своим войскам тогда приказ удерживать Харьков во что бы то ни стало, а затем, после его сдачи, требовал от Манштейна быстрейшего его возвращения.

И вот 15 марта Харьков вновь оказался в руках немцев. Вопрос престижа решился не в пользу советской стороны. Но это было бы ещё полбеды. Планы Манштейна не ограничивались отбитием у русских Харькова. Он имел намерение развивать наступление дальше на север. Захват Белгорода был следующим шагом. Затем же «у группы (т.е. группы армий «Юг» – И.Д.) была ещё одна цель, – пишет Манштейн в мемуарах, – в качестве заключительной фазы операции совместно с группой армий «Центр» очистить от противника дугу в районе Курска, врезающуюся глубоко на запад в немецкий фронт, и создать здесь более короткий фронт» [27; 477 – 478].

Продвижение немцев к Белгороду, а затем Курску, как отмечалось, несло в себе угрозу не только для Воронежского, но и для Центрального фронта, тылы которого подпадали под немецкий удар. То, о чём Манштейн говорит как об очистке от противника дуги в районе Курска, означало окружение крупной группировки Красной Армии западнее Курска в случае перехода в наступление войск группы армий «Центр» с Орловского плацдарма. Словом, перспективы для советской стороны были угрожающими.

Наступление на Белгород, собственно, разворачивалось одновременно с боями за Харьков. Его развивала группа Кемпфа, на острие удара которой находилась танкогренадёрская дивизия «Великая Германия». Противостояли этому наступлению 40-я и 69-я советские армии.

После захвата Богодухова (11 марта) «Великая Германия» двинулась в северном направлении. За ней следовали другие соединения группы Кемпфа. Обозначились два направления немецкого наступления: одно – Грайворон, Борисовка, Томаровка; второе – вдоль шоссе Харьков – Белгород [29; 453].

Положение для наших войск, пытавшихся сдержать немецкое наступление на Белгород, осложнялось тем, что фланги 40-й и 69-й армий не смыкались, между ними существовал разрыв, что очень умело использовал неприятель – он охватил левый фланг 40-й армии [29; 453]. Армия, чтобы избежать выхода противника к себе в тыл, вынуждена была отступать. После ожесточённых боёв были сданы Большая Писаревка и Грайворон, и войска армии К.С. Москаленко (100-я и 309-я стрелковые дивизии и 5-й гвардейский танковый корпус) закрепились в районе Головчино, населённого пункта на полпути между Грайвороном и Борисовкой [29; 453].

В это время 69-я армия М.И. Казакова вела бои с противником на Белгородском шоссе [37; 284].

Продвижение войск группы Кемпфа под Головчино было на какое-то время приостановлено. Бои здесь носили исключительно упорный характер. Вспоминает К.С. Москаленко:

«В Головчино… организовали противотанковый опорный пункт. Враг упорно пытался овладеть им, но каждый раз откатывался с потерями.

Здесь боем непосредственно руководил командующий артиллерией армии полковник И.М. Снегирёв. Таранному удару немецких тяжёлых танков он противопоставил гибкое и эффективное применение всей имевшейся в районе Головчино артиллерии. Две трети её Иван Михайлович Снегирёв, лично возглавлявший расстановку огневых средств, поставил на прямую наводку. Артиллеристы нанесли тяжёлый урон эсэсовским танковым частям (речь идёт о танках танкогренадёрской дивизии «Великая Германия» – И.Д.). Особенно отличился в этом бою 4-й гвардейский истребительно-противотанковый полк, который и прежде не раз наносил врагу весьма чувствительные удары.

Под Головчино мы понесли тяжёлую утрату. Здесь смертью храбрых пали полковник Снегирёв и старший помощник начальника оперативного отделения штаба артиллерии армии капитан М.В. Давыдов» [29; 453 – 454].

После оставления Головчино соединения 40-й армии отступили к Борисовке. Здесь на усиление армии прибыл 3-й гвардейский танковый корпус И.А. Вовченко. На тот момент в составе корпуса насчитывалось около 50 танков [19; 435], [20; 141], [29; 454], [37; 284]. Это танковое подкрепление было очень кстати. 14 марта Борисовка была атакована дивизией «Великая Германия» и захвачена ею. Немцы атаковали при поддержке до 65 танков. Однако продвинуться из Борисовки далее на север «Великая Германия» не смогла, т.к. подверглась контрудару сил 40-й армии, поддержанных 3-м гвардейским танковым корпусом. Немцы были отброшены обратно в Борисовку и даже полуокружены в ней. При этом корпус И.А. Вовченко действовал не в полном своём составе, а всего двумя танковыми бригадами (3-й и 96-й, приданной корпусу). С утра 15 марта с подходом к Борисовке двух других танковых бригад 3-го гв. тк советские войска продолжили атаки на Борисовку. Генерал Раус вынужден был срочно перебрасывать к Борисовке 167-ю и 320-ю пехотные дивизии для помощи «Великой Германии» [19; 435], [20; 141], [37; 284].

Танкисты 3-го гвардейского танкового корпуса в боях под Борисовкой впервые столкнулись с немецкими танками «Тигр». К.С. Москаленко в мемуарах так описывает эту ситуацию:

«Против 40-й армии действовали крупные силы противника, оснащённые новейшим вооружением. Именно там мы впервые встретились с танками “тигр”…

Помню, под Борисовкой пришёл ко мне генерал Вовченко и доложил, что его танки не пробивают лобовую броню немецких танков. Я удивился, так как ничего подобного до тех пор не было. Заинтересовались случившимся также приехавший к нам член Военного совета фронта генерал-лейтенант Ф.Ф. Кузнецов и член Военного совета армии полковник И.С. Грушецкий. Все вместе мы и отправились на наблюдательный пункт генерала Вовченко и убедились, что он прав. В бинокли мы увидели, что снаряды наших танковых пушек высекают сноп искр на лобовых частях немецких танков и рикошетируют в сторону.

Эту “загадку”, однако, разгадали вскоре наши артиллеристы. Они учли, что лобовая броня у новых немецких танков была действительно мощной, и решили, что раз так, то нужно бить их не в лоб, а в борт или в корму. Это, конечно, совсем не одно и то же, так как требовало не только иной расстановки орудий в противотанковых опорных пунктах, но и величайшей силы духа. Ведь теперь нужно было сначала пропускать немецкие танки мимо себя, а уже потом бить по ним. Но, как известно, и силы духа, и отваги у советских воинов достаточно. Поэтому “тигры” горели не хуже, чем все остальные фашистские танки» [29; 454].

Ничуть не ставлю под сомнение этот рассказ Кирилла Семёновича Москаленко. Однако здесь есть один нюанс, вызывающий удивление. Танкогренадёрская дивизия «Великая Германия» к моменту боя под Борисовкой отнюдь не была «новичком» под Харьковом. Сюда она была переброшена ещё в феврале 1943 года и принимала самое активное участие в обороне города. Тогда же, в феврале, вместе с 1-м батальоном танкового полка дивизии прибыла и рота «Тигров» (2-й батальон танкового полка «Великой Германии» прибыл под Харьков 1 марта). Действительно, на начальном этапе операции «Звезда» 40-я армия с «Великой Германией» не сталкивалась. Но уже на подступах к городу её соединения вступили в противоборство с этой танкогренадёрской дивизией. В самом Харькове 40-я армия вела бои и с частями «Великой Германии». И при этом «Тигры» танкового полка последней не были нашими бойцами замечены. Более того, Pz.VI имелись и в составе танковых полков дивизий СС «Рейх» и «Лейбштандарт, защищавших Харьков. С ними бойцы 40-й армии тоже вполне могли столкнуться. И опять эти танки остались вне поля зрения. Далее. И впрямь после освобождения Харькова советскими войсками в середине февраля и вплоть до взятия «Великой Германией» Богодухова 11 марта «тягались» с этой дивизией немцев соединения 69-й армии М.И. Казакова. Но вот когда Богодухов был взят, и «Великая Германия» устремилась на север, противостоять ей стали уже войска армии К.С. Москаленко. Бои под Большой Писаревкой, Грайвороном, Головчино предшествовали бою под Борисовкой. И в них принимали участие танкисты 5-го гвардейского танкового корпуса А.Г. Кравченко, И опять никто, включая танкистов, не заметил «Тигров» танкового полка «Великой Германии». И только под Борисовкой их разглядели танкисты 3-го гвардейского танкового корпуса генерала И.А. Вовченко, которые совсем недавно прибыли с Южного фронта и для которых «Тигры», действительно, оказались «сюрпризом». Но, по воспоминаниям К.С. Москаленко, не меньшим «сюрпризом» Pz.VI «Тигр» явились и для командования 40-й армии. И это, согласитесь, учитывая всё вышеизложенное, не может не удивлять.

И ещё. С «Тиграми» самоотверженно боролись и советские танкисты, и советские артиллеристы, и советские пехотинцы. И, безусловно, подбивали их, выводили их из строя. Однако безвозвратные потери среди танков Pz.VI танкового полка дивизии «Великая Германия» за период с 7 по 20 марта 1943 года составили, согласно рапорту командования дивизии, всего одну единицу [3; 108 – 109]. Приходится полагать, что остальные подбитые нашими бойцами «Тигры» после ремонта вводились в строй, т.е. получаемые ими повреждения допускали восстановление машины.

Когда бои под Борисовкой были в самом разгаре, а П.С. Рыбалко отдавал соединениям своей армии приказ об отступлении из Харькова, А.М. Василевский отправил в Ставку ВГК доклад № 5130 от 15.00 15 марта 1943 года. Фрагменты из данного доклада уже приводились выше. Но сейчас всё-таки хотелось бы привести этот документ полностью (разумеется, выпустив ранее цитировавшиеся участки текста, касающиеся 3-й танковой армии П.С. Рыбалко). Он не только хорошо характеризует обстановку, складывающуюся под Харьковом и на белгородском направлении к 15 марта, но и показывает, как оценивало эту обстановку командование Воронежского фронта и какие намеревалось принимать меры. Итак:

«I. Докладываю обстановку на Воронежском фронте к утру 15.3. и свои предложения по ней.

1. Наступление подвижной группы противника из района Борисовки, имевшей, по показанию пленных, задачей во второй половине 14.3. захватить Белгород и во взаимодействии с ударами из района Липцев на север окружить наши войска южнее Белгорода, остановлено. Корпус Вовченко, действовавший на Борисовку, к исходу 14.3. своей 3 тбр и приданной 96 тбр отбросил танки противника (до 65) в Борисовку и полуокружил последнюю. С утра 15.3. с подходом к Борисовке остальных двух тбр корпуса началась ликвидация этой группы противника.

Направление от Харькова на север по Белгородскому шоссе и северо-восточнее Харькова в обход Белгорода с востока прикрывает армия Казакова, усиленная корпусом Баданова (до 120 танков).

2. На фронте Чибисова (38-я армия – И.Д.) и Черняховского (60-я армия – И.Д.) изменений нет.

[…] ( 3-й пункт I-го раздела доклада содержит сведения об армии П.С. Рыбалко, и выше он уже цитировался – И.Д.).

3. Армия Чистякова (21-я – И.Д.) к утру 16.3. заканчивает сбор и развёртывание на р. Псел в районе Обояни. По данным из Курска и Москвы, эшелоны Катукова (1-я танковая армия – И.Д.) 15.3. направляются на Курск, где сегодня и приступят к выгрузке.

II. Считаю целесообразным:

1. Армию Чистякова к утру 17.3. выдвинуть на рубеж Пены (15 км вост. Белого), Покровка, Гостищево и с этого рубежа 18 – 19.3. перейти в наступление в общем направлении через Борисовку, Золочев в обход Харькова и харьковской группировки противника с запада. С выходом армии южнее Борисовки армию усилить корпусом Вовченко.

Выход армии на указанный рубеж прикрыть армией Москаленко, оставив в её распоряжении до 18.3. корпус Вовченко.

2. С выходом 21-й армии в район южнее Борисовки армию Москаленко уплотнить на фронте Краснополье, Головчино с задачей – наступлением на Ахтырку обеспечить фланг 21-й армии.

3. Одновременно армией Казакова, усиленной корпусом Баданова, нанести удар поХарькову с севера и северо-востока.

Общая цель операции – вырвать инициативу у противника сев. и сев.-зап. Харькова, разбить харьковскую группировку противника и тем самым ещё до подхода армии Катукова ликвидировать угрозу наступления противника на север, в тыл армиям Воронежского фронта, или на восток.

[…] (4-й пункт II-го раздела доклада содержит сведения о задачах 3-й танковой армии и её передаче в состав ЮЗФ; пункт цитировался выше – И.Д.).

5. Армия Шумилова (64-я – И.Д.), по мере прибытия дивизий, подивизионно немедленно выдвигается на р. Северский Донец на фронт Белгород, Волчанск. Одна из её дивизий 15.3. уже выходит в район Волчанска. Дальнейшее использование армии – в зависимости от обстановки к моменту развёртывания её на р. Северский Донец; наиболее вероятно – между Москаленко и Чистяковым на усиление полтавского направления.

6. Армию Катукова, по мере прибытия в Курск её корпусов, немедленно выдвигать и собирать в районе Обоянь, Медвенское. Её сбор в этом районе прочно обеспечит как сумское, так и конотопское направления. После сбора считаю необходимым двинуть её для развития наступления по совместной с Юго-Западным фронтом ликвидации противника в Донбассе.

7. Корпус Вовченко, с захватом Харькова и с началом выдвижения на юг армии Катукова, передать Юго-Западному фронту.

МИХАЙЛОВ

(условная фамилия А.М. Василевского – И.Д.)»

[37; 284 – 285].

Ставка ВГК, как уже отмечалось, полностью утвердила предлагаемый А.М. Василевским план действий (директива № 30074 от 21.25 15 марта 1943 года) [37; 95].

Этот доклад А.М. Василевского – очень интересный документ. Прежде всего необходимо отметить, что командование воронежского фронта намеревалось противодействовать немецкому наступлению на север от Харькова не пассивной обороной, а активными наступательными действиями. Видимо, А.М. Василевский и Ф.И. Голиков полагали, что продвижение немцев на Белгород со стороны Грайворона остановлено под Борисовкой окончательно. Путь же к Белгороду от Харькова вдоль шоссе Харьков – Белгород вполне надёжно прикрыт 69-й армией М.И. Казакова, которой придан весьма «полнокровный» танковый корпус В.М. Баданова (хотя до укомплектования танками по штату корпусу не хватало около 50 машин, но всё-таки по тому времени комплектация у него была просто-таки «шикарной»).

Командование Воронежского фронта полагало, что у него есть время до 17 марта. К этому числу предполагалось завершение сосредоточения 21-й армии И.М. Чистякова севернее Белгорода. Этот рубеж сосредоточения мыслился исходным для наступления армии. 40-я армия, уплотнив свои боевые порядки, должна была наступлением на Ахтырку прикрыть правый фланг армии И.М. Чистякова. Одновременно наступление на Харьков начинала 69-я армия. Если 21-я армия обходила Харьков с запада, а 40-я действовала ещё западнее, то 69-я била на Харьков в лоб с севера и северо-востока. При этом нельзя было исключить её движение восточнее города. Хотя, надо полагать, данный манёвр не являлся столь уж необходимым, ибо к востоку от города, за Северским Донцом, находились позиции советских войск, и в этом направлении немцам было, так сказать, не разбежишься. Словом, А.М. Василевский и Ф.И. Голиков собирались устроить немцам под Харьковом в «зеркальном отражении» то, что Манштейн устроил там же нашим войскам – перехват стратегической инициативы должен был сопровождаться окружением вражеской группировки.

Любопытно, что для осуществления этого замысла командование Воронежского фронта и представитель Ставки ВГК считали вполне достаточным ввести в дело армию И.М. Чистякова. Две другие армии (64-я и 1-я танковая), перебрасываемые в спешном порядке в район Курска, сосредоточение которых заканчивалось несколько позднее, чем сосредоточение 21-й армии, в общем-то и не предполагалось использовать для указанного наступления на харьковском направлении. Армию М.Е. Катукова (1-ю танковую), после использования в качестве «щита» в районе Обояни с ориентацией на сумское (юго-западное) и конотопское (западное и северо-западное) направления, А.М. Василевский хотел передать Юго-Западному фронту для наступления на Донбасс. Что касается 64-й армии, то после прикрытия рубежа по Северскому Донцу на фронте Белгород, Волчанск она должна была быть введена между армиями К.С. Москаленко и И.М. Чистякова для усиления полтавского направления. Но совершенно ясно, что подобную задачу армия должна была получить с разрешением в нашу пользу ситуации под Харьковом. Непосредственно в наступлении на город А.М. Василевский и Ф.И. Голиков её использовать не собирались. Фраза доклада о дальнейшем использовании армии М.С. Шумилова говорит именно о таком сценарии её применения.

В целом, план А.М. Василевского и Ф.И. Голикова – план красивый. Употребляю слово «красивый» без всякой иронии. Грамотное распределение задач между армейскими объединениями, многоходовая, на перспективу, комбинация, создание необходимых резервов (в их качестве, как хорошо видно, выступают 1-я танковая и 64-я армии) на случай неблагоприятного в той или иной степени развития событий – всё это в плане есть. Не может не вызывать положительной реакции и тот факт, что удар немцев предполагалось парировать не просто активными, а, можно сказать, агрессивными действиями. Отсюда видно, как возросла уверенность в себе наших военачальников, как возрос их уровень мастерства. Но…

Была в красивом плане и существенная закавыка, которой, на мой взгляд, отличалось всё советское военное планирование в начале 1943 года: силы немцев недооценивались, их ответные действия как бы «выводились за скобки» и не учитывались или учитывались слабо. Одновременно имела место определённая переоценка возможностей своих войск, находившихся в ожесточённых боях с середины января 1943 года, т.е. уже два месяца, а то и более (если говорить о войсках Юго-Западного фронта).

Немцы же после Сталинграда и поражений на Верхнем и Среднем Дону в начале 1943 года вовсе не разучились воевать, не утратили моральный дух, не исчерпали своих ресурсов. И они жестоко наказывали наши войска за просчёты их командования.

В данном случае произошло то же самое. Плану, изложенному в докладе № 5130 от 15 марта, не суждено было осуществиться, несмотря на всю его красоту, стройность и логичность. Этому помешали немцы.

Прежде всего, расчёт А.М. Василевского и Ф.И. Голикова на то, что наступление немцев на белгородском направлении со стороны Грайворона окончательно остановлено под Борисовкой, не оправдался. С помощью 167-й и 320-й пехотных дивизий, подошедших к Борисовке, «Великая Германия» не только отбила советский контрудар, но и вновь возобновила наступление. Советские войска были оттеснены к Томаровке. Здесь они вновь «упёрлись». Но вся штука в том, что Томаровка расположена уже северо-западнее Белгорода. Следовательно, путь на Белгород с запада оказывался открытым [19; 435], [20; 141], [21; 122], [29; 454].

Далее. И командующий Воронежским фронтом, и представитель Ставки ВГК на этом фронте явно переоценили возможности 69-й армии. Конечно, 2-й гвардейский танковый корпус В.М. Баданова был внушительной силой. И, очевидно, А.М. Василевский и Ф.И. Голиков на него и возлагали основные надежды. Но вот состояние стрелковых дивизий армии было просто ужасающим. Во многих из них в строю оставалось менее 1000 человек, а, скажем, 340-я стрелковая дивизия насчитывала 275 бойцов. Артиллерийский парк армии состоял всего из 100 орудий [21; 122].

Между тем немцы по взятии Харькова решили двинуть танковый корпус СС вдоль Белгородского шоссе на север, т.е. подойти к Белгороду не только с юго-запада, запада, но ещё и с юга. Район Харькова брался под контроль XLVIII танковым корпусом, а соединения Хауссера уже 16-го числа начали подготовку к броску в северном направлении. 16 марта 2-й танкогренадёрский полк «Лейбштандарта» начал действия на Белгородском шоссе. Правда, эти действия ещё не носили решительного характера, а преследовали цель ослабить советский нажим на фронте дивизии «Великая Германия», т.е. представляли собой в большей степени отвлекающий манёвр. Но данный манёвр делался на перспективу. Когда к 18 марта XLVIII танковым корпусом район Харькова был взят под контроль, корпус Хауссера начал решительное наступление на Белгород. На острие удара находилась боевая группа дивизии «Лейбштандарт», созданная вокруг батальона Пайпера. В группу были включены 29 танков – на тот момент все боеготовые танки этой эсэсовской дивизии. В их числе было всего 2 «Тигра». Однако группа получила активнейшую поддержку авиации – пикирующие бомбардировщики Ю-87 и двухмоторные истребители Ме-110, которые использовались немцами в качестве штурмовиков, значительно облегчили задачу Пайперу. Начав наступление в 6.45 утра 18 марта, группа уже в 10.00 доложила о захвате деревни Красное, находящейся всего в километре к югу от Белгорода. В 11.35 Пайпер сообщил, что «город Белгород взят внезапной атакой» [19; 436 – 437], [20; 142], [8; 9], [21; 122], [48; 98]. Т.е. за полтора часа немцы проделали путь от Красного до Белгорода и взяли город. Не просто вошли в него, а именно взяли. Уже отсюда ясно, что практически никакого сопротивления в Белгороде им не оказывалось. Наших войск в городе почти не было. Как отмечает в воспоминаниях А.М. Василевский, командование Воронежского фронта покинуло город ранним утром 18 марта [8; 9]. Очень любопытный штрих. Он заставляет сделать два вывода. Первый – командование Воронежского фронта не имело под рукой абсолютно никаких резервов. Второй – выход немцев утром 18 марта к Белгороду был для Ф.И. Голикова и А.М. Василевского неожиданным. Такой прыти от немцев явно не ждали, а потому и не успели сосредоточить у города хоть какие-то силы, могущие дать отпор войскам танкового корпуса СС.

Советские танки появились под Белгородом в 12.10, т.е. спустя 35 минут после того, как Пайпер взял город. Это, несомненно, были машины корпуса В.М. Баданова. Другими танками 69-я армия на тот момент не располагала. Явно, что пытались отбить Белгород не все силы 2-го гвардейского танкового корпуса. Танки группы Пайпера смогли отразить атаку советских танкистов. Особенно хорошо зарекомендовали себя 2 «Тигра» группы. Советским Т-34 и Т-70 противопоставить этим машинам было нечего [19; 436 – 437], [20; 143].

Наряду с войсками дивизии «Лейбштандарт» утром 18 марта на Белгород двинулись силы дивизии «Рейх». Боевая группа Хармеля, собранная вокруг полка «Германия» этой дивизии, продвигалась к Белгороду восточнее группы Пайпера. Группа Хармеля натолкнулась на более сильное сопротивление советских войск. Поэтому к Белгороду она вышла только во второй половине дня. Но тут случилась досадная неприятность (для немцев, конечно) – эсэсовцы «Рейха» несколько раз были атакованы своей авиацией, принявшей их за русских. От этих ударов с воздуха группа Хармеля понесла потери. Но тем не менее она вступила в Белгород, явившись желанным подкреплением для бойцов из «Лейбштандарта» [19; 437], [20; 143]. К вечеру 18 марта стало абсолютно ясно, что те силы танкового корпуса В.М. Баданова, которые действовали под Белгородом, отбить город не смогут. И именно вечер 18 марта С.М. Штеменко в своих мемуарах называет временем, когда гитлеровцы окончательно овладели городом [48; 98].

Третья дивизия танкового корпуса СС – «Мёртвая голова» – обеспечивала восточный фланг корпуса в его наступлении на Белгород [39; 67].

Таким образом, немцы попросту обскакали наши войска – 21-я армия вступить в дело не успела, а имеющиеся в распоряжении командования Воронежского фронта наличные силы сдержать удар немецких войск не смогли.

Итак, до этого момента – взятия войсками группы армий «Юг» Белгорода, всё, казалось бы, шло «по Манштейну» или «почти по Манштейну». Но в итоге никакой «прогулки» по тылам 38-й и 60-й армий Воронежского фронта и тылам Центрального фронта, никакого окружения крупной советской группировки в районе Курска в марте так и не получилось. В этой своей утерянной победе Манштейн, по обыкновению, обвиняет других:

«Собственно, у группы (группы армий «Юг» – И.Д.) была ещё одна цель – в качестве заключительной фазы операции совместно с группой армий «Центр» очистить от противника дугу в районе Курска, врезающуюся глубоко на запад в немецкий фронт, и создать здесь более короткий фронт. Но мы должны были отказаться от этого намерения, потому что группа «Центр» заявила, что она не может участвовать в этой операции (выделено мной – И.Д.)» [27; 477 – 478].

Отнюдь не берусь утверждать, что группа армий «Центр» такого заявления не делала. Делала. Но Манштейн «изящно» умолчал о второй части проблемы. Почему, собственно, он один не мог произвести попытку «срезания» Курского выступа? За десять месяцев до описываемых событий, в мае 1942 года, фон Клейст проделал нечто подобное – ударом по южному фасу Барвенковского выступа ему удалось окружить находившиеся в этом выступе советские войска (6-ю и 57-ю армии, армейскую группу генерала Бобкина и отдельные части из состава 9-й армии). Причём первоначально немцами тогда предполагались классические «Канны» – с севера должна была нанести удар 6-я армия Паулюса, а с юга 17-я и 1-я танковая армии под общим командованием фон Клейста (план «Фридерикус»). Но поскольку армия Паулюса оказалась скованной боями с 21, 28-й и 38-й армиями Юго-Западного фронта, то германское командование решило нанести удар одной «южной клешнёй» (план «Фридерикус-Юг»). Войска фон Клейста успешно справились с поставленной задачей. И только на завершающем этапе образования кольца вокруг советской группировки на Барвенковском плацдарме в дело вступили соединения 6-й немецкой армии, переиграв армии Гордова, Рябышева и Москаленко (21, 28-ю и 38-ю). Так что ничего в принципе невозможного в том, чтобы в одиночку ударить по «южному подбрюшью» русских в районе Курска, не было.

Предвижу возражение: «Барвенковский выступ был значительно меньше Курского. И сил для выполнения «срезания» последнего только ударом с юга нужно было больше, чем те, которыми располагал Манштейн». Читатель, приведший подобное возражение, сам и уличит Манштейна. Дело не в том, что силы, которые были в распоряжении Манштейна к началу контрнаступления группы армий «Юг» были недостаточны для окружения советских войск в Курском выступе только ударом с юга, а в том, что когда подобный манёвр сделалался для подчинённой Манштейну группы армий возможным, т.е. когда советские войска в Донбассе и под Харьковом были разбиты и оттеснены за Северский Донец, Харьков и Белгород были взяты, то ГА «Юг» попросту выдохлась. Её сил, действительно, оказалось недостаточно, чтобы в одиночку попытаться сделать то, что проделала группа «Клейст» в мае 1942 года.

Очень ярко это иллюстрируется теми событиями, которые развернулись на фронте после взятия немцами Белгорода.

Соединения 40-й армии К.С. Москаленко, отступив к Томаровке, дальше неё соединения армейской группы Кемпфа не пропустили. Как пишет о боях под Томаровкой сам К.С. Москаленко в воспоминаниях, «в ожесточённых боях воины 40-й армии уничтожили основную массу танков наступавшего противника. В течение нескольких дней враг понёс такие потери, что ему уже нечем было атаковать на нашем направлении. 22 марта его наступление здесь выдохлось. Прекратили и мы свои контратаки и контрудары» [29; 454].

Правда заключается в том, что уже 19 марта, т.е. на следующий день после захвата Белгорода, армейская группа Кемпфа получила приказ командования группы армий «Юг» высвободить дивизии 4-й танковой армии, действующие в её полосе (другими словами, помогавшие ей наступать), и занять оборону по фронту Белгород – Томаровка. Далее последовали бои местного значения по улучшению передовых позиций, которые в полосе 40-й армии, как отмечает К.С. Москаленко, продолжались до конца марта [29; 454 – 455].

Зачем Манштейну понадобилось высвобождать соединения 4-й танковой армии, помогавшие группе Кемпфа, – совершенно ясно. Он стремился максимально усилить удар на направлении действия танковой армии Гота. Но и здесь немцы успеха не добились. С 20 по 25 марта они предприняли несколько попыток развить наступление на Обоянь и на Волчанск. Но к этому времени обстановка в полосе Воронежского фронта уже изменилась. На оборонительные рубежи вышли ещё три советские армии – 21-я, 64-я и 1-я танковая.

21-я армия И.М. Чистякова организовала прочную оборону на позициях, расположенных в 25 – 30 км к северу от Белгорода. Её войска перекрыли разрыв между 40-й и 69-й армиями. Советский фронт на этом участке сомкнулся, и зелёный коридор для движения в северном направлении, которым успешно воспользовались немцы, перестал существовать.

64-я армия М.С. Шумилова вышла на Северский Донец.

1-я танковая армия М.Е. Катукова заняла позиции в районе Обояни. Отсюда она могла наносить удары в любом угрожаемом направлении [21; 122], [29; 454].

В целом, все три армии заняли позиции, предусмотренные планом А.М. Василевского от 15 марта 1943 гола (см. выше) [37; 284 – 285]. Однако ни о каком их наступлении уже не могло быть и речи. Можно согласиться с К.С. Москаленко, который, говоря об этих армиях, отметил:

«Жаль, что они не прибыли раньше, быть может, в этом случае противнику не удалось бы ни вновь захватить Харьков, ни вообще потеснить советские войска на юге» [29; 454].

Что ж? Вполне возможно. Но как сложилось – так сложилось. Немцы оказались более оперативны и выиграли время.

Тем не менее 21-я, 64-я и 1-я танковая армии надёжно прикрыли Курск. Их прибытие на оборонительные рубежи значительно усилило Воронежский фронт. Ударная же группировка группы армий «Юг» была измотана в предыдущих боях с советскими войсками, и усилившийся Воронежский фронт оказался ей не по зубам.

Манштейн пытался развить наступление в северном (на Обоянь), восточном (на Волчанск) и юго-восточном (через Чугуев) направлении [21; 122].

С 20 по 23 марта основные усилия делались на обояньском направлении. Они оказались тщетны. Прорвать фронт советских войск немцы здесь не смогли. К 23 марта линия фронта в районе Обояни стабилизировалась. Но южнее, по линии Белгород – Волчанск – Чугуев, ожесточённые бои продолжались. Манштейн решил прорваться здесь. Танковый корпус СС и XLVIII танковый корпус вплоть до 26 марта стремились захватить плацдармы на левом берегу Северского Донца и одновременно ликвидировать наш плацдарм на правом берегу реки в районе Мохнача. И если последнее к 25-му числу им удалось (см. выше), то все попытки добиться первого оказались безрезультатны. 25 – 26 марта линия фронта установилась и на рубеже Северского Донца от Белгорода до Чугуева [21; 122], [49; 80 – 81].

Войска Воронежского фронта перешли к жёсткой обороне, образовав южный фас Курского выступа по линии Коренево – Краснополье – Гостищево и далее по левому берегу Северского Донца до Волчанска [21; 122], [29; 454 – 455].

К этому моменту соединения 4-й танковой армии и группы Кемпфа понесли большие потери в людях и технике. Скажем, наиболее «боевой» из её танковых корпусов, т.е. танковый корпус СС, на все три свои танкогренадёрские дивизии имел около сотни боеготовых танков, по 30 – 35 на дивизию [19; 437], [20; 143]. Решать какие-то глобальные задачи, имея войска в таком состоянии, было попросту невозможно. К тому же не надо сбрасывать со счетов и начинающийся период весенней распутицы.

Если предположить, что группа армий «Центр» поднатужилась и всё-таки нанесла удар по советским войскам с Орловского выступа, то был ли способен в этом случае Манштейн сыграть свою часть игры? На мой взгляд, абсолютно нет. Приводимые выше факты это очень наглядно иллюстрируют. Но, может быть, командующий группой армий «Юг» рассчитывал, что действия группы армий «Центр» отвлекут значительные силы русских с его участка фронта? И вот тогда… Полагаю, расчет был абсолютно необоснованным. Сил Центрального и Брянского фронтов было вполне достаточно, чтобы противодействовать наступлению группы армий «Центр» в том её состоянии, в котором она находилась.

Так что, с какой стороны ни взгляни, а упрёк, брошенный Манштейном командованию группы армий «Центр», несостоятелен. Курский выступ в марте 1943 года не был «срезан» не потому, что это командование не поддержало действий группы армий «Юг» по этому «срезанию», а потому, что сама группа армий «Юг» была остановлена советскими войсками.

Если же допустить вариант развития событий с оперативной паузой, т.е. накоплением сил, то надо ясно отдавать себе отчёт, что накапливали бы силы обе противостоящие стороны. И, в принципе, «вариант с паузой» мы увидели в июле 1943 года – это Курская битва. Результат её известен. Говорить о более раннем, чем июль, начале «срезания» – это, во-первых, вступать в область допусков и гипотез, а во-вторых, выходить за рамки рассматриваемой темы. Поэтому делать этого я не стану.

ГЛАВА IV

ИТОГИ

Итак, зимняя кампания 1942 – 1943 годов завершилась. На южном участке советско-германского фронта последнее слово в ней сказали немцы. Они вырвали стратегическую инициативу у Красной Армии. Но итоги этого перехвата инициативы были далеко не подобны тем, которые гитлеровское командование заполучило в конце мая 1942 года. Тогда немцы оказались способны развернуть широкомасштабное наступление на Волгу и Кавказ, наступление, которое поставило Советскую Россию на грань поражения в войне. Сейчас же, в феврале – марте 1943 года, эффектные действия войск Манштейна в Донбассе и в районе Харькова обернулись ничьей – стратегическим равновесием. Образно говоря, чаши весов замерли на одном уровне. И этот баланс (слово «баланс» переводится с латинского – «равновесие») сохранялся до июля 1943 года. До событий на Курской дуге, когда попытка немцев перетянуть вниз свою чашу весов закончилась в конечном итоге тем, что эта чаша, наоборот, резко пошла вверх.

Конечно, в марте 1943 года гитлеровское командование чрезвычайно преувеличило значение побед Манштейна. Взятие Харькова было представлено как реванш за Сталинград. При этом Гитлер и его клика умолчали о том, что фактически их планы провалились: не вышло ни большого «котла» под Харьковом, ни ещё большего под Курском, не получилось разгрома Красной Армии, подобного разгрому 1941 года, который бы вновь позволил «двигать» фронт на восток. Получилось самим уберечься от военной катастрофы и при этом изрядно «пощекотать нервы» русским. Вот собственно и всё.

И тем не менее поражение есть поражение. Отступление наших войск в Донбассе и под Харьковом привело к образованию линии фронта примерно подобной той, которая существовала на южном крыле советско-германского фронта зимой 1941 – 1942 годов – по Северскому Донцу «от Белгорода до пункта, где ответвляется Миус, и вдоль последнего» [27; 478]. После каскада успешных наступательных операций, больших усилий и жертв наши войска вновь вынуждены были отступить, оставив врагу ряд ранее освобождённых территорий. В руках немцев остались Харьковский промышленный район и значительная часть Донбасса – регионы очень важные для нашей страны в экономическом отношении.

Конечно, тяжёлым был и моральный аспект поражения, которое немцы нанесли войскам Красной Армии после целой серии её впечатляющих побед. Но надо признать, что боевого духа нашей армии это поражение не сломило. Армия, победившая под Сталинградом, разгромившая противника в ходе наступательных операций в январе – первой половине февраля 1943 года, даже после поражения под Харьковом и в Донбассе ощущала себя армией, способной уже в скором времени продолжить изгнание противника с родной земли. Тем более что понесённое поражение не было сокрушительным.

Необходимо отметить, что проигрыш в третьей битве за Харьков имел для советской стороны и некоторые геополитические последствия.

Во-первых, как отмечают исследователи, после поражений под Сталинградом, в боях на Среднем и Верхнем Дону Германия испытала острый кризис в отношениях со своими союзниками [17; 4]. Этот кризис затронул даже отношения с Финляндией, которая не пострадала непосредственно от поражений армии Третьего рейха конца 1942 – начала 1943 года в южном секторе советско-германского фронта. Что уж говорить о румынском диктаторе Антонеску или болгарском царе Борисе III, перед которыми замаячила вполне реальная перспектива увидеть русские войска у своих границ уже летом 1943 года?

Кризис отношений с союзниками был преодолён Германией после стабилизации положения на Украине. Провались контрнаступление Манштейна, кто знает – может быть, ряд союзников Германии пошли на сепаратные мирные переговоры и вышли из войны уже в 1943 году?

Во-вторых, успехи Красной Армии под Сталинградом и в наступательных операциях начала 1943 года породили в правящих кругах США и Великобритании серьёзные опасения возможной быстрой победой своего русского союзника. Английские и американские штабы начали быструю разработку плана «Рэнкин», предусматривавшего высадку англо-американских войск в Западной Европе в 1943 году [17; 4]. Не постигни советские войска неудача в феврале – марте в Донбассе и под Харьковом, второй фронт в Западной Европе вполне мог быть открыт годом раньше. Конечно, в геополитическом плане (имеется в виду расширение сферы советского влияния) Советский Союз тогда, скорее всего, получил бы меньше, чем он получил в реальности. Но сокращение сроков войны, которое, безусловно, произошло бы, будь второй фронт открыт в 1943 году, сохранило бы миллионы жизней советских солдат и сэкономило бы огромные ресурсы нашей страны.

* * *

Когда речь заходит об итогах третьей битвы за Харьков, то неизбежно встаёт вопрос потерь противоборствующих сторон. На нём хотелось бы остановиться подробнее.

В данной работе события излагались в разрезе фронтовых наступательных операций: Острогожско-Россошанской, Воронежско-Касторненской, Белгородско-Харьковской операции «Звезда», Ворошиловградской операции, которую в современной историографии принято именовать «Скачок». Как следствие неудачи «Скачка» были рассмотрены оборонительные бои под Харьковом.

Официальная историография Великой Отечественной войны ещё с советских времён рассматривает все эти операции в рамках двух стратегических операций (одной – наступательной, другой – оборонительной). Отдельно освещается одна наступательная фронтовая операция.

Стратегическая наступательная операция именуется Воронежско-Харьковской стратегической наступательной операцией. Её хронологические рамки: 13 января – 3 марта 1943 года [9; 119], [35; 283]. Она включает в себя Острогожско-Россошанскую наступательную операцию войск Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта (13 – 27 января), Воронежско-Касторненскую наступательную операцию войск Воронежского фронта и 13-й армии Брянского фронта (24 января – 17 февраля), Белгородско-Харьковскую наступательную операцию «Звезда» войск Воронежского фронта (2 – 16 февраля) и наступательную операцию войск Воронежского фронта после занятия ими Харькова (17 февраля – 3 марта).

Данные о потерях советских войск в Воронежско-Харьковской стратегической наступательной операции берутся мной из работ авторского коллектива генерала Г.Ф. Кривошеева, которые являются сейчас наиболее достоверными и научно выдержанными по вопросам потерь РККА в ходе Великой Отечественной войны (хотя к ним и есть претензии у ряда исследователей). Эти данные следующие:

Воронежский фронт:

численность войск к началу операции – 347 200 человек;

безвозвратные потери – 33 331 человек;

санитарные потери – 62 384 человека;

всего потери – 95 715 человек;

среднесуточные потери – 1 914 человек.

6-я армия Юго-Западного фронта:

численность войск к началу операции – 60 200 человек;

безвозвратные потери – 8 268 человек;

санитарные потери – 12 155 человек;

всего потери – 20 423 человека;

среднесуточные потери – 408 человек.

13-я армия Брянского фронта:

численность войск к началу операции – 95 000 человек;

безвозвратные потери – 13 876 человек;

санитарные потери – 23 547 человек;

всего потери – 37 423 человека;

среднесуточные потери – 748 человек.

Итого по войскам, принявшим

участие в операции:

численность войск к началу операции – 502 400 человек;

безвозвратные потери – 55 475 человек;

процент безвозвратных потерь

к численности войск – 11%;

санитарные потери – 98 086 человек;

всего потери – 153 561 человек;

среднесуточные потери – 3 071 человек [9; 121], [35; 284].

Фронтовая наступательная операция – Миллерово-Ворошиловградская наступательная операция войск Юго-Западного фронта. Её хронологические рамки: 1 января – 22 февраля 1943 года [9; 180], [35; 312]. 29 января начался её этап, рассматриваемый в данной книге. Этот этап именуется Ворошиловградской наступательной операцией, а в современной исторической науке получила распространение тенденция называть его операцией «Скачок», хотя, как было показано выше, это не совсем верно (операция «Скачок» – лишь второй этап Ворошиловградской наступательной операции). По данным авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева:

численность войск ЮЗФ (1-я и 3-я гв. армии,

5-я танковая и 17-я воздушная армии, группа

генерала М.М. Попова) к началу операции – 265 180 человек;

безвозвратные потери – 38 049 человек;

процент безвозвратных потерь

к численности войск – 14,3%;

санитарные потери – 63 684 человека;

всего потерь – 101 733 человека;

среднесуточные потери – 1 956 человек [9; 180], [35; 312].

Наконец, стратегической оборонительной операцией является Харьковская оборонительная операция. Её хронологические рамки: 3 марта – 25 марта 1943 года [9; 121], [35; 284].

Исследователи группы генерала Г.Ф. Кривошеева приводят следующие данные о потерях советских войск в этой операции:

Воронежский фронт

(левое крыло – 3-я танковая, 40-я и 69-я армии):

численность войск к началу операции – 281 800 человек;

безвозвратные потери – 29 807 человек;

санитарные потери – 28 437 человек;

всего потери – 58 244 человека;

среднесуточные потери – 2 647 человек.

6-я армия Юго-Западного фронта:

численность войск к началу операции – 64 100 человек;

безвозвратные потери – 15 412 человек;

санитарные потери – 12 813 человек;

всего потери – 28 225 человек;

среднесуточные потери – 1 283 человека.

Итого по войскам, принявшим

участие в операции:

численность войск к началу операции – 345 900 человек;

безвозвратные потери – 45 219 человек;

процент безвозвратных потерь

к численности войск – 13,1%;

санитарные потери – 41 250 человек;

всего потери – 86 469 человек;

среднесуточные потери – 3 930 человек [9; 122], [35; 284].

Таким образом, общая цена побед на Верхнем Дону, в Донбассе и под Харьковом в январе – феврале 1943 года и поражения в Донбассе и районе Харькова в феврале – марте довольно высока. Арифметическое сложение приведённых выше цифр даёт следующие результаты:

безвозвратные потери советских

войск, участвовавших в операциях – 138 743 человека;

санитарные потери – 203 020 человек;

всего потери – 341 763 человека.

Согласитесь, свыше трети миллиона выбывших (общие потери) в результате боевых действий войск – это внушительное число.

Конечно, оперируя всеми этими цифрами, необходимо оговориться. Прежде всего, они несколько хронологически выходят за рамки нашей темы. Первый этап Миллерово-Ворошиловградской наступательной операции Юго-Западного фронта (с 1 по 28 января 1943 года) в этой работе не рассматривается. С другой стороны, Г.Ф. Кривошеев и его коллеги в своих работах не приводят данных о потерях Юго-Западного фронта (за исключением 6-й армии) с 23 февраля по 2 марта 1943 года, т.е. в период наибольшего развития немецкого контрнаступления против войск ЮЗФ. Отсутствие этих цифр, конечно, нужно считать недостатком работ авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева. Однако, полагаю, что данные о январских потерях ЮЗФ (с 1 по 28 января) в какой-то мере могут компенсировать отсутствие цифр за девятидневный период немецкого контрнаступления (с 23 февраля по 2 марта). Естественно, речь идёт лишь о том, что в таком случае неточности в подсчёте потерь не приведут к существенным отклонениям от действительных цифр. И это – вынужденная приблизительность.

Тем не менее в современной России есть исследователь, который готов объявить данные Г.Ф. Кривошеева не имеющими ничего общего с настоящими потерями Красной Армии под Харьковом и в Донбассе в начале 1943 года. Речь идёт о Б. Соколове. И чтобы читателю была ясна позиция этого автора, процитируем солидный отрывок его работы «Сражение за Харьков (февраль – март 1943 года)»:

«Принимая во внимание общее соотношение безвозвратных потерь на Восточном фронте, близкое 7:1, с учётом потерь германских союзников, такое же соотношение численности войск не выглядит невероятным (выше в своём тексте Соколов цитирует ту часть мемуаров Манштейна, где мемуарист определяет соотношение сил советских и германских войск на фронте группы армий «Дон» как 7:1 [39; 7] – И.Д.), но только для боевых частей и с учётом вводимых советской стороной пополнений, в том числе призванных непосредственно в части. О них как раз и говорил в своём рапорте Хауссер (выше Соколов также цитировал рапорт Хауссера [39; 2 – 3] – И.Д.). Этих людей бросали в бой не обученными, не обмундированными и почти не вооружёнными (одна винтовка на десятерых), и многие из них погибли или попали в плен в первых же боях. Это был один из важнейших источников колоссального недоучёта безвозвратных потерь в Красной Армии. В базе данных о безвозвратных потерях Министерства обороны, ныне выложенной в Интернете, я пока ещё не нашёл ни одного человека, который бы числился как призванный непосредственно в части. А таких среди погибших должно было быть миллионы… (выделено мной; многоточие поставлено самим Соколовым – И.Д.).

То, что эти необученные новобранцы не причиняли большого урона противнику, есть свидетельства с советской стороны. Так, Воронежский фронт в феврале 1943 года призвал непосредственно в части 20 902 человека, а в марте – 8 984 человека, получив за эти два месяца в качестве централизованного маршевого пополнения 20 838 человек. И это без призванных также непосредственно в части бывших “окруженцев”. При этом часть местных жителей призывного возраста, чтобы не возникало неприятных вопросов насчёт того, почему их не призвали в Красную Армию в 41-м, предпочитали причислять себя к “окруженцам”. Замечу, что общее число призванных непосредственно в части могло занижаться в донесениях армий и фронтов за счёт того, что часть призывников мобилизовывались непосредственно подразделениями – ротами и батальонами, и об их числе не докладывалось по команде (выделено мной – И.Д.).

[…]

Польза от этой «лапотной пехоты» могла быть только при наступлении на более или менее подготовленную оборону противника. «Вороны» (немцы называли таких новобранцев «воронами» из-за обычно чёрного и тёмно-серого цвета гражданских пальто или ватников, в которые они были одеты – И.Д.) подрывали собой минные поля, заставляли противника расходовать на своё уничтожение снаряды, мины, патроны и авиабомбы. Наконец, непрерывно атакующие «чёрные волны» изматывали немцев, действовали на психику обороняющихся. В обороне же от необученных призывников, почти не имевших оружия, не было никакой пользы. Также и при прорыве из окружения они были скорее обузой. Многие из них в условиях окружения предпочитали расходиться по домам, чтобы потом, при вторичном занятии Красной Армией данной территории, опять быть призванными в части. Несмотря на то, что в ряде донесений боевой эффект от применения «чёрной пехоты» оценивался очень низко, практика призыва непосредственно в части приобретала всё большие масштабы по мере освобождения всё новых и новых территорий. В последние месяцы войны, когда боевые действия шли уже на территории Германии и других стран Европы, непосредственно в части призывали освобождённых из неволи «восточных рабочих» призывного возраста. Огромные и совершенно неоправданные потери среди призванных непосредственно в части Сталина и его генералов и маршалов совершенно не волновали. Генералов беспокоило только то, что «ворон» приходилось кормить в обороне и в окружении, где их боевая ценность равнялась нулю. Вероятно, для Верховного Главнокомандующего жители оккупированных территорий были первыми кандидатами на стирание в лагерную пыль. С этой точки зрения их гибель на фронте должна была только приветствоваться: после войны НКВД меньше работы будет.

На протяжении 1943 – 1945 годов доля призванных непосредственно в части, т.е. практически не обученных, а часто и невооружённых новобранцев неуклонно возрастала. Это наряду с очень большими безвозвратными потерями понижало качество советской пехоты.

[…]

То, что официальные данные о советских пополнениях в ходе битвы за Харьков существенно занижены, показывает следующий пример. В ходе Воронежско-Харьковской наступательной операции, продолжавшейся с 13 января по 3 марта, Воронежский фронт, насчитывавший к началу операции 347 200 человек, безвозвратно потерял, по официальным данным, 33 331 человека. Санитарные потери составили 62 384 человека. К началу Харьковской оборонительной операции 4 марта 1943 года группировка войск фронта, действовавшая на Харьковском направлении, насчитывала 281 800 человек. Другая группировка войск Воронежского фронта, начавшая 4 марта наступление на Рыльском и Сумском направлениях, насчитывала 93 770 человек. В сумме это даёт 375 570 человек. Получается, что утверждения советских историков и мемуаристов насчёт того, что к моменту начала немецкого контрнаступления под Харьковом советские войска испытывали острую нехватку личного состава, мягко говоря, преувеличены. Ведь 4 марта Воронежский фронт имел в своих рядах на 28 370 бойцов больше, чем 13 января, когда начинал Воронежско-Харьковскую операцию. Между тем в феврале он получил не менее 30 тыс. человек пополнения. Не известно, получал ли фронт пополнения в январе после 13-го числа. Скорее можно предположить, что части и соединения были пополнены как раз перед началом наступательной операции. Мартовское же пополнение, скорее всего, поступило в войска уже после 4 марта. Если эти предположения верны, то практически февральское пополнение могло компенсировать только официальные, наверняка заниженные безвозвратные потери в Воронежско-Харьковской операции. Даже если предположить, что каким-то чудом все раненые в ходе этой операции успели вернуться в строй к 4 марта (что, разумеется, абсолютно невозможно), войска Воронежского фронта должны были бы насчитывать около 278,5 тыс. человек. Более реалистичным выглядит предположение, что к 4 марта в строй успело бы вернуться не более половины раненых. Тогда численность войск фронта к 4 марта должна была бы уменьшиться до 247,3 тыс. человек, то есть была бы меньше примерно на 97 тыс. человек, чем она оказалась в действительности. Таким образом, войска Воронежского фронта с середины января и до начала марта получили около 100 тыс. человек неучтённого пополнения (вероятно, часть его пришлась на новые соединения, включённые в состав фронта). Правда, качество наспех набранного пополнения, как мы уже говорили, оставляло желать много лучшего» [39; 8 – 10].

В этой пространной цитате, как в капле воды, отражаются, прежде всего, общие взгляды Соколова по поводу потерь Красной Армии в ходе Великой Отечественной войны. И, конечно, она в полной мере демонстрирует отношение Соколова к официальным данным о потерях советских войск в ходе третьей битвы за Харьков (данные эти содержатся в работах авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева).

Вкратце коснёмся общих взглядов Соколова по вопросу потерь РККА в ходе войны 1941 – 1945 годов. Их главной чертой является полное отрицание официальных цифр потерь нашей армии. Причём Соколов – один из наиболее «кровожадных» исследователей вопроса. Ещё в 1990 году в книге «Цена Победы» он насчитал, что на советско-германском фронте погибло 14,7 млн советских солдат [25; 71]. Тогда подобные «экзерсисы» всячески одобрялись борющейся якобы с наследием сталинизма, а на самом деле – с Советской властью, горбачёвской кликой. И Соколов вошёл во вкус. Через три года, уже при «демократической» власти, открыто боровшейся хоть и с поверженным, но ещё довольно сильным своим моральным наследием – советским строем, он поднял планку безвозвратных потерь Красной Армии до 26,4 млн человек (в статье «Цена потерь – цена системы»), почти вдвое перекрыв свои предыдущие цифры и втрое официальные данные, представленные в том же 1993 году в работе генерала Г.Ф. Кривошеева и его коллег «Гриф секретности снят» (в этой и последующих работах авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева безвозвратные потери Красной Армии в ВОВ оцениваются в 8,67 млн человек) [25; 71 – 72].

На чём же базируются эти сногсшибательные «открытия» Соколова. Сразу скажу, что все серьёзные исследователи уже давно объявили «изыскания» Соколова научно несостоятельными, указывая ему и на ошибки в методике его подсчётов, и на прямую фальсификацию им данных. Сейчас, читатель, не будем вдаваться во все эти подробности, ибо они не относятся к теме данной работы. Отмечу лишь, что основой для подобных заявлений Соколова послужила его «горячая» «демократическая» убеждённость, что в РККА вопрос учёта потерь был поставлен из ряда вон плохо (как, впрочем, было плохо всё советское). Он даже нашёл документ, не только подтверждающий, по его мнению, этот его тезис, но и дающий ему право на применение коэффициента «3» к официальным данным о потерях РККА (разумеется, в сторону увеличения потерь). Опять же, не будем рассматривать, как он «фигурял», завышая потери нашей армии в три раза. А вот об упомянутом документе стоит сказать подробнее. Речь идёт о приказе заместителя наркома обороны СССР Е. Щаденко от 12 апреля 1942 года. В нём, в частности, есть такие слова:

«Учёт личного состава, в особенности учёт потерь, ведётся в действующей армии совершенно неудовлетворительно… Штабы соединений не высылают своевременно в центр именных списков погибших (выделено мной – И.Д.). В результате несвоевременного и неполного предоставления войсковыми частями списков о потерях получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учёта потерь. На персональном учёте состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых. Данные персонального учёта пропавших без вести и попавших в плен ещё более далеки от истины (выделено мной – И.Д.)» [25; 27 – 28].

В общем, в приказе «чёрным по белому» написано о несоответствии численного (общего) и персонального (поименного) учёта потерь. Указано ясно, что второй содержит данные только по одной трети людей, учтённых чисто количественно. Т.е. к численному учёту потерь приказ претензий не предъявляет. С этим видом учёта потерь в Красной Армии было всё относительно нормально в течение всей войны, за исключением её начального периода. Но, кстати сказать, Г.Ф. Кривошеевс коллегами учли этот «провал» численного учёта в начальный период войны – они считали безвозвратно потерянным весь личный состав соединений РККА, по которым данные отсутствовали (вследствие гибели штабов или документации штабов этих соединений). Так что, если помыслить логически, могли даже и завысить потери, а не занизить их.

Однако Соколов пытается представить дело так, что само «военное начальство» признавало «базар» в учёте потерь и говорило о их занижении втрое «в отчётности» по сравнению с действительным положением дел. И такая трактовка приказа даётся им как вопреки явному смыслу его текста, так и вопреки обычной бытовой логики – в самом деле, если «воинское начальство» понятия не имело о действительном числе потерь, то откуда оно взяло, что официальный учёт их занижен втрое? А почему не вдвое или вчетверо, впятеро и т.д.?

Полагаю, что Соколов навряд ли настолько невнимателен и недогадлив, чтобы всего этого не видеть и не понимать. Следовательно, он идёт на сознательное искажение смысла документа, т.е. на фальсификацию. Тем не менее его трактовка приказа Е. Щаденко получила широкое хождение в интернете, где её осмысленно или бездумно повторяют другие борцы «с тоталитарным советским прошлым». Собственно, цели своей Соколов достиг – повлиял на многие неокрепшие умы.

В процитированном выше внушительном отрывке из работы Соколова, посвящённой событиям под Харьковом в феврале – марте 1943 года, явно прорисовывается вторая причина недостоверности, по мнению Соколова, конечно, официальных данных о потерях РККА – это неучёт мобилизованных непосредственно в части на освобождённых территориях. Мол, «гребли» их в части без всяких списков, без какого-либо учёта, а потом ими поля минные разминировали и под немецкие пулемёты и танки их бросали даже безоружными. И погибло таких «камикадзе по неволе» миллионы. Но эти-то миллионы никто не считал. Так-то.

Сразу замечу, что даже если бы дело и обстояло так, как пытается представить Соколов, то эти миллионы были всё-таки учтены группой Г.Ф. Кривошеева как потери мирного населения (расчёт исследователями в данном случае вёлся методом демографического баланса). Т.е., в принципе, бесследно они «не канули в Лету». Но Соколов силится показать их именно как потери Красной Армии, чтобы доказать, как плохо она воевала. Что ж? Давайте поподробнее приглядимся к тем «пассажам», которые он проделал с данными по численности войск Воронежского фронта в третьей битве за Харьков. На сей раз это уже не общие замечания о «соколовской методе» подсчётов, а прямо касается нашей темы.

Итак, прежде всего сразу же бросается в глаза следующее обстоятельство: Соколов утверждает, что никакого учёта призванных на освобождённых территориях непосредственно в части не велось. Тем не менее сам же приводит цифры по таким новобранцам, мобилизованным Воронежским фронтом в феврале – марте 1943 года. Таковых оказалось 29 886 человек (20 902 – в феврале и 8 984 – в марте). Это архивные цифры. Они известны и другим исследователям (см., например, работы А. Исаева). Значит, учёт «ворон» (напомню, что Соколов как истый «патриот» предпочитает немецкую терминологию) всё-таки вёлся? Получается, что да, вёлся. И сам Соколов оперирует его данными. Тогда в чём же дело? Почему Соколов говорит о гигантском недоучёте мобилизованных прямо в части на освобождённых территориях? Очевидно, по той причине, что их подсчитывали, но только ну очень плохо. Так, для проформы. Судя по соколовским выкладкам, считали только каждого третьего, если не четвёртого.

Теперь в самый раз и проанализировать эти выкладки. Их «становым хребтом» является утверждение, что советские мемуаристы и историки врали, что в частях и соединениях Воронежского фронта наблюдался острый дефицит бойцов. В самом деле, говорит Соколов, вот, мол, смотрите… И приводит официальные цифры, по которым выходит, что потери Воронежского фронта занижены на 100 тысяч человек, примерно. Расчёты Соколова читатель видел. Но они оставляют странное впечатление. Прежде всего, чисто арифметическое. В самом деле, пройдёмся по цепочке. Если от численности войск Воронежского фронта перед началом Воронежско-Харьковской наступательной операции (347 200 человек) вычесть количество общих потерь (95 715 человек), то получим 251 485 человек. Если к этому числу прибавить 30 000 человек «официального» пополнения (как делает и г-н Соколов) и «вернуть в строй» к 4 марта всех раненых (как делает г-н Соколов, оговариваясь при этом, что это абсолютно невозможно), а это 62 384 человека, то получим 343 869 человек, а вовсе не 278 500, как утверждает наш горе-математик. И если даже уменьшить количество вернувшихся в строй раненых вполовину, что, действительно, гораздо более реалистично, как утверждает тот же Соколов, и, скорее всего, всё-таки несколько «оптимистично», и раненых в строй вернулось к 4 марта меньше половины (хотя что-то определённое можно говорить только на основе документов), то получаем численность войск 312 677 человек, а не 247 300. В сравнении с официальной численностью войск фронта к 4 марта (375 570 человек; 281 800 – левое крыло и 93 770 – правое) получаем несостыковку в 62 893 человека, а вовсе не в 100 000 человек, как утверждает г-н Соколов. Такая вот арифметика.

Тем не менее и эти почти 63 тысячи «неучтённых» человек надо объяснить.

Только сразу возникает вопрос: «А почему же неучтённых?» И этот вопрос мною и адресуется г-ну Соколову. Ведь и я, и он пользовались официальными данными. Значит, пополнение учитывалось. Численный его учёт вёлся исправно. Вёлся исправно и численный учёт потерь, и недостатки, возможно, продолжали иметь место в их персональном учёте, как и в 1942 году (см. выше). Последнее говорится не просто так, а в силу того, что, судя по утверждениям Соколова, он активно пользуется именно именными списками безвозвратных потерь [39; 8].

Но всё-таки, а как же обстоит дело с примерно 60 тысячами человек, которые, как пополнение, Воронежскому фронту вроде бы не поступали, но оказались в составе войск фронта учтены? Ясно, что камня на камне не остаётся от соколовских «пассажей» уже от самого факта учёта этих людей в составе войск фронта. Но и, тем не менее, как образовалась подобная несостыковка? Почему пополнение Воронежскому фронту поступило, было учтено в общей численности войск фронта, но, как пополнение, вроде бы не профигурировало нигде, что и дало основание Соколову для его инсинуаций.

Объяснение этому факту у меня есть, но чтобы оно не выглядело абсолютно голословным, висящей в воздухе гипотезой, беспочвенными домыслами, приведу три документа.

Первый – это директива Ставки ВГК № 46015 от 29 января 1943 года командующим войсками Юго-Западного, Южного и Северо-Кавказского фронтов о создании постоянных резервов. К этому документу мы уже обращались в данной работе. Сейчас обращаю внимание читателей на пункт 3 указанной директивы:

«3. В качестве людского пополнения для доукомплектования выводимых в резерв фронтов стр. соединений использовать пополнение, мобилизуемое в порядке приказа Ставки Верховного Главнокомандования № 089 от 9.02.1942 г. в районах, освобождаемых от противника, и маршевое пополнение, направляемое фронтам по плану Главупраформа» [37; 44].

Второй документ – это сам приказ № 089 от 09.02.1942 года. Его приведу полностью:

«Войска действующей армии, ведя героическую борьбу на фронте против фашистских оккупантов, должны своевременно получать пополнение живой силой.

Наличные воинские контингенты нашей страны обеспечивают нам с избытком полное удовлетворение всех потребностей как в пополнении, так и в новых формированиях.

Однако в связи с транспортными трудностями уже изготовленные для фронта большие массы пополнения очень часто задерживаются в пути, запаздывают и прибывают в действующие части несвоевременно.

Между тем кроме данного основного источника пополнения в полосе действующих армий имеется значительная, но до сих пор не использованная возможность наладить приток живой силы в войска непосредственно на месте.

Эта возможность заключается в использовании ещё не служивших в армии военнообязанных освобождаемых от немецкой оккупации советских районов и областей.

Советское население освобождаемых территорий горит ненавистью к захватчикам и желанием с оружием в руках участвовать в деле дальнейшего освобождения от фашистских хищников советской Родины:

Приказываю:

1. Обязать военные советы действующих армий для пополнения живой силой своих частей призывать в порядке мобилизации советских граждан в ряды Красной Армии.

Призыву подлежат граждане освобождаемых от оккупации территорий в возрасте от 17 до 45 лет из числа лиц, не призывавшихся в Красную Армию в течение истекших месяцев войны.

2. Во всех армиях незамедлительно сформировать запасные полки, которые и должны осуществлять практический отсев, призыв и боевую подготовку этих контингентов в полосе действия своих армий (выделено мной – И.Д.).

3. Приказ ввести в действие немедленно, передав его по телеграфу.

4. Главному управлению формирования [и укомплектования войск] Красной Армии дать подробные инструкции армиям о порядке наилучшего провидения настоящего приказа в жизнь.

Народный комиссар обороны

И. Сталин» [36; 88 – 89].

И, наконец, третьим документом является доклад командования 3-й танковой армии командованию Воронежского фронта, сделанный в марте 1943 года, уже после сдачи Харькова:

«Практика доукомплектования войск армии личным составом за счёт местного населения (с освобождённой от противника территории), без предварительной обработки этого пополнения, себя не оправдала. Вливавшееся в части это пополнение, будучи необученным и необмундированным, не усиливало ослабленные части, а ещё более ослабляло, становясь обузой для частей, которые не в состоянии были не только их кормить и обмундировать, но подчас и вооружить» [20; 148].

Итак, какая картина вырисовывается из этих документов?

Первое. Согласно приказу Ставки ВГК № 089 от 9 февраля 1942 года, призыв военнообязанных с освобождённых от гитлеровцев территорий, осуществляемый Военными советами армий, освободивших данные территории, должен был проходить упорядоченно и по вполне обоснованной схеме: в армиях создавались запасные полки, в которых производился отсев(!) мобилизованных местных новобранцев, их обмундирование, вооружение и военная подготовка. «Кровожадный тиран» Сталин и его «кровожадные холуи» маршалы и генералы, как определяет их г-н Соколов, вовсе не рассматривали население освобождаемых территорий как «пушечное мясо» или «предбудущую» «лагерную пыль». Может, и из чисто практических соображений (хотя я склонен видеть в этом и заботу о человеке), но они стремились сделать из этих новобранцев более или менее полноценных бойцов, которых можно использовать не только для разминирования собой вражеских минных полей.

Второе. Директива Ставки № 46015 от 29 января 1943 года предписывала именно «местных» мобилизованных использовать на пополнение выводимых в резерв фронтов стрелковых дивизий и бригад.

Третье. Доклад командования 3-й танковой армии ясно показывает, что какую-то часть мобилизованных на освобождённых от гитлеровцев территориях новобранцев, по крайней мере, это самое командование использовало с нарушением предписанного Ставкой ВГК порядка их использования. Т.е. вот как раз в 3-й танковой армии какую-то часть местных призванных «пихали» напрямую в боевые части, а не в запасные полки и не в резервные соединения. Делали это П.С. Рыбалко и его командиры, надо понимать, не из кровожадности и не от хорошей жизни. Людей в частях и соединениях армии действительно остро не хватало. Наступали в тяжёлых условиях, а потом в тяжёлых условиях оборонялись и отступали под натиском численно и технически превосходящего противника. И, конечно, указанное нарушение имело место не только в армии П.С. Рыбалко, но и в других армиях Воронежского фронта, и причина была та же.

Соколов, «уличивший во лжи всех советских», не понимает элементарной вещи: общая численность войск фронта и численность непосредственно боевых частей не есть одно и то же. Фронт имеет множество тыловых и обслуживающих частей и подразделений. Кроме того, не всякое пополнение, поступившее на фронт, сразу же вливается в части, действующие непосредственно на передовой. Горе-исследователя не раз уже тыкали носом в эти обстоятельства, но махровый антисоветизм всё не даёт ему угомониться.

А между тем в нашем конкретном случае именно этими последними обстоятельствами всё и объясняется. Большая часть мобилизованных на освобождённых территориях оказалась в запасных (а не боевых) полках и резервных соединениях, выведенных на пополнение и переформирование в ближние фронтовые тылы. Это как раз и были те самые, примерно, 60 тысяч человек, которых не досчитались мы. Соколов-то невесть откуда выдал на-гора цифру 100 тысяч. 29 886 человек (20 902 – в феврале и 8 984 – в марте) получили непосредственно боевые части.

Вот и вся «фальсификация». Кроме того, какая-то путаница с учётом пополнений на Воронежском фронте (но пополнений, в общем числе фронтовых войск всё-таки учтённых, как было показано выше) ещё автоматически не значит, что занижались потери. Соколов же насчитал 100 тысяч неучтённого пополнения и тут же «зачислил» все эти 100 тысяч в убитые. Согласитесь, логика более чем спорная.

Разумеется, представляют интерес немецкие оценки потерь советских войск. В мемуарах Манштейн пишет:

«По донесениям наших войск, противник в этой битве между Донцом и Днепром потерял 23 000 убитыми. Мы захватили 615 танков, 354 орудия, 69 зенитных орудий и большое количество пулемётов и миномётов. Пленных было мало – 9 000» [27; 474].

То, что называется Манштейном битвой между Донцом и Днепром – это бои немцев с наступающими и отступающими войсками Юго-Западного фронта в ходе Миллерово-Ворошиловградской наступательной операции. Немцы оценили безвозвратные потери войск ЮЗФ в 32 тысячи человек. Это вполне согласуется и с советскими данными, приводимыми в работах Г.Ф. Кривошеева. Напомню, что с 1 января по 22 февраля, по этим данным, войска ЮЗФ (без 6-й армии) безвозвратно потеряли 38 049 человек, а 6-я армия с 13 января по 3 марта – 8 268 человек. Итого – 46 317 человек. Здесь надо учесть некоторые хронологические несостыковки данных. Манштейн, безусловно, ведёт речь о том этапе Миллерово-Ворошиловградской наступательной операции, который начался 29 января и продолжался до 3 марта (до отступления основных сил Юго-Западного фронта за Северский Донец). Сейчас в исторической литературе этот этап, который есть собственно Ворошиловградская наступательная операция, именуют операцией «Скачок». Именно на этом этапе войска Н.Ф. Ватутина, форсировав Северский Донец, устремились к Днепру, а затем за Северский Донец отступили. Бывший командующий группы армий «Юг» вполне мог назвать указанные события битвой между Донцом и Днепром. Дату окончания битвы он обозначил вполне конкретно – 2 марта (по истечении этого боевого дня) [27; 474]. Данные же Г.Ф. Кривошеева, как уже отмечалось, охватывают в принципе значительно больший временной период действий армий Юго-Западного фронта (с 1 января – для большинства армий и с 13 января – для 6-й армии). В то же время потери армий ЮЗФ (кроме 6-й армии) за 9 дней развития немецкого контрнаступления (с 23 февраля по 3 марта) в работах авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева отсутствуют. В целом, полагаю, с учётом этих хронологических плюсов и минусов, получаем картину потерь, вполне согласующуюся с немецкими данными. И что на это скажет г-н Соколов?

В своих мемуарах Манштейн ещё раз прибегает к конкретным цифрам советских потерь при описании событий под Харьковом в феврале – марте 1943 года, рассказывая о попытке контрудара группы М.И. Зиньковича. «…В небольшом «котле» у Краснограда, – пишет Манштейн, – пленных опять было сравнительно мало, убитыми же противник потерял примерно 12 000 человек; мы захватили 61 танк, 225 орудий и 600 машин» [27; 475]. При этом упоминаются и соединения, понёсшие эти потери: «12-й и 4-й (так у Манштейна; на самом деле – 15-й) тк, один кавалерийский корпус и три стрелковые дивизии…» [27; 475].

В дальнейшем немецкий мемуарист уже без указания конкретных цифр (видимо, цифры сильно не впечатляли) говорит лишь о том, что немцам в районе Харькова «удалось отрезать отступление через Донец крупных сил противника» [27; 477].

Однако повторно взглянем на официальные цифры безвозвратных потерь советских войск в Харьковской оборонительной операции: 29 807 человек – Воронежский фронт и 15 412 человек – 6-я армия ЮЗФ, действовавшая совместно с войсками Воронежского фронта. Итого – 45 219 человек. Есть ли в этих цифрах хоть какое-то противоречие данным, приводимым Манштейном о Кегичевском (Красноградском) «котле»? Абсолютно никакого! Посему, опять же, советую г-ну Соколову внимательно почитать Манштейна.

Что касается немецких потерь, то точные данные в моём распоряжении имеются только в отношении танкового корпуса СС. В период с 30 января по 20 марта 1943 года общие потери корпуса были следующими:

дивизия «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» – 4 540 человек;

дивизия «Рейх» – 4 498 человек;

дивизия «Мёртвая голова» – 2 264 человека;

корпусные части и подразделения – 217 человек;

итого – 11 519 человек [39; 76 – 77].

Ещё раз подчеркну, что это общие потери, включающие убитых, пропавших без вести, пленных и раненых. Более точных данных эсэсовцы нам не оставили.

В отношении людских потерь остальных немецких войск информация в исторической литературе фигурирует только гадательная.

Так, Соколов пишет:

«Общие потери других немецких войск, скорее всего, как минимум вдвое превышали потери танкового корпуса СС. Учтём, что по численности другие войска, участвовавшие в сражении за Харьков в феврале – марте 1943 года, как минимум вдвое превышали корпус СС, но играли менее активную роль в сражении и несли меньшие потери. Тогда общие потери немецких войск, действовавших в районе Харькова и на подступах к Днепру в период с начала февраля и до 18 марта можно оценить как минимум в 35 тыс. убитых, раненых и пропавших без вести» [39; 77].

Подобные подсчёты даже приблизительными-то назвать трудно. К тому же тезис, что немецкие войска, дравшиеся в феврале 1943 года на подступах к Днепру, были менее активны, чем корпус СС, и, следовательно, меньше теряли – вообще никакой критики не выдерживает. Напомню, что оборонительную фазу сражения между Донцом и Днепром (с 29 января до 19 февраля, т.е. три недели) вёл отнюдь не танковый корпус СС, а соединения 1-й и 4-й танковых армий, армейской группы Голлидта и отчасти армейской группы Ланца –Кемпфа. Главной «заслугой» танкового корпуса СС на данном этапе явилась самовольная сдача Харькова.

Ещё более поражают цифры, приведённые в интернет-статье «Третья битва за Харьков». Авторы, ничтоже сумняшеся, определили общие потери немцев в «свыше 20 тыс.» убитых и раненых [45; 1]. Откуда взята эта информация – не ясно. Хронологические рамки при этом заданы авторами с 19 февраля (начало немецкого контрнаступления) по 14 марта (это канун взятия немцами Харькова). Удивительно также и то, что общие потери советских войск за тот же период по неизвестно какой методике подсчёта определены в «свыше 100 тыс. убитых, пленных и раненых» [45; 1].

Во многом в гадательном ключе приходится вести разговор и о потерях техники и вооружения сторон в ходе взаимосвязанных сражений в Донбассе и под Харьковом.

К сожалению, в моём распоряжении нет советских данных о потерях техники и вооружения в боях указанных сражений.

Немецкие же данные таковы.

В ходе битвы между Донцом и Днепром немцы захватили в качестве трофеев (цифры приведены в воспоминаниях Манштейна):

танков – 615;

орудий – 354;

зенитных орудий – 69 [27; 474].

Кегичевский (Красноградский) «котёл» добавил к этому количеству (опять же, согласно мемуарам Манштейна):

танков – 61;

орудий – 225;

машин – 600 [27; 475].

Согласно донесению штаба 4-й танковой армии, составленному вечером 18 марта, в период с 21 февраля по 18 марта войсками армии было захвачено или уничтожено:

танков – 567;

артиллерийских орудий – 1 072;

орудий противовоздушной обороны – 68;

противотанковых орудий – 1 182 [39; 75 – 76].

Конечно, и то, что в данных, приводимых Манштейном, фигурирует как захваченная техника, скорее всего, должно было быть названо захваченной или уничтоженной боевой техникой, как это и делается в докладе штаба 4-й немецкой танковой армии.

Предостерегаю читателя от простого арифметического сложения цифр Манштейна и цифр штаба армии Гота. Дело в том, что первые и последние в значительной части перекрывают друг друга. В самом деле в период с 21 февраля до первых чисел марта (до момента окончания боёв с окружёнными под Кегичевкой советскими соединениями) отчётность 4-й танковой армии должна войти составной частью в данные, приводимые в мемуарах бывшего командующего группы армий «Юг».

С другой стороны, бои ведь продолжались и после первых чисел марта, и участвовала в них не только 4-я танковая армия. Их вели и соединения 1-й танковой армии немцев, и армейская группа Кемпфа. Достаточно сказать, что дивизия «Великая Германия», входившая в группу Кемпфа, заявила об уничтожении в период с 7 по 20 марта 269 советских танков (250 Т-34, 16 Т-60, 3 КВ-1) [3; 108], [20; 149].

Конечно, как в последнем, так и в предыдущих случаях надо учитывать, что зачастую речь идёт о заявках на уничтожение, а они не одно и то же с реально уничтоженными машинами. Многие подбитые на поле боя танки отбуксировывались в тыл, ремонтировались и вновь вступали в бой. Это замечание надо относить не только к немецким, но и советским заявкам на уничтожение – подбить танк ещё не значит окончательно вычеркнуть его из жизни. Причём в случае победителя уровень реалистичности заявок на уничтожение вражеских танков гораздо более высок. И дело не в том, что проигравший, чтобы сохранить своё лицо, приукрашивает действительность, а в том, что если поле боя остаётся за противником, то и вытащить с него подбитые танки не удаётся. Если противник наступает, то и отремонтировать вытащенные зачастую не бывает времени, и приходится их попросту бросать. Кстати, бросать приходится и те боевые машины, которые вышли из строя по причине технических неисправностей.

Соколов по поводу вышеприведённого доклада командования 4-й танковой армии в части, касающейся подбитой и захваченной советской боевой техники, замечает:

«Цифры по трофейной и уничтоженной боевой технике и вооружению, скорее всего, близки к истине, особенно если учесть, что немцам досталась практически вся бронетехника окружённых танковых корпусов, находившаяся в ремонте» [39; 76].

И тут с ним нельзя не согласиться. «Котлы» вообще «не благоприятствуют» сохранности бронетехники и тяжёлого вооружения. Первую приходится часто бросать и по причине технических неисправностей, и из-за недостатка горючего. Со вторым крайне тяжело вырываться из кольца. К тому же зачастую его транспортировка становится невозможной из-за того же недостатка горючего.

В боях в Донбассе и под Харьковом в феврале – марте 1943 года советские войска не просто отступали. Многие их соединения побывали в окружении. Так что удивляться большим потерям танков, орудий различных классов и автомашин не приходится.

В моём распоряжении, повторю, нет, к сожалению, советских данных о потерях военной техники и вооружения в ходе третьей битвы за Харьков. Не располагаю я, увы, и советской статистикой по захваченной и уничтоженной технике и вооружению противника.

Немецкие мемуаристы «скромно» о своих технических потерях умалчивают (как и о людских, впрочем). Имеющаяся историческая литература даёт весьма спорные цифры.

Скажем, уже упоминавшаяся мной в связи со странностями подсчёта потерь живой силы интернет-статья «Третья битва за Харьков» продолжает свою «традицию странных подсчётов» и при определении потерь в технике. Немецкие войска потеряли, согласно авторам статьи, всего 250 танков (при этом советские – 1 130 танков и 3 000 орудий). Источник данных «выкладок», разумеется, авторами не указывается [45; 1]. Не покидает мысль, что количество подбитых и захваченных советских танков и орудий получено авторами путём сложения данных мемуаров Манштейна и отчёта штаба 4-й танковой армии от 18 марта 1943 года (с некоторыми «поправками»). Читатель сам может в этом убедиться, сложив вышеприведённые цифры. Даже принимая заданный авторами статьи хронологический отрезок (с 19 февраля по 14 марта), потери немцев явно занижены. Если же принять во внимание и те события, которые происходили до начала немецкого контрнаступления и после повторного захвата Харькова немцами (до стабилизации фронта), то и подавно. В самом деле, взять хотя бы цифры по танковому корпусу СС (они уже приводились по ходу изложения, сейчас же просто соберём их вместе):

К моменту вступления в бои под Харьковом в феврале 1943 года дивизии корпуса насчитывали:

«Лейбштандарт» – 92 танка;

«Рейх» – 131 танк;

«Мёртвая голова» – 121 танк.

Итого – 344 танка [20; 28].

К моменту начала немецкого контрнаступления:

«Лейбштандарт» – 67 танков;

«Рейх» (на 20 февраля) – 41 танк;

«Мёртвая голова» (на 20 февраля) – 121 танк.

Итого – 229 танков [20; 95].

К моменту начала наступления на Харьков (данные на 5 марта):

«Лейбштандарт» – 74 танка;

«Рейх» – 11 танков;

«Мёртвая голова» – 64 танка.

Итого – 149 танков [20; 122 – 123].

К моменту начала штурма Харькова (на 10 марта):

«Лейбштандарт» – 40 танков;

«Рейх» – 26 танков;

«Мёртвая голова» – 49 танков.

Итого – 115 танков [20; 134 – 135].

Наступление на Белгород «Лейбштандарт» начинал уже всего с 29 машинами [20; 141].

Наконец, к 20 марта в каждой из дивизий танкового корпуса СС количество танков было менее 35 единиц, т.е. общее количество боевых машин на корпус не превышало сотни [20; 143].

Конечно, хорошо видно, что количество танков в отдельных дивизиях корпуса Хауссера постоянно «пляшет» – то количество машин увеличивается, то уменьшается. Ясно почему: отремонтированные танки возвращались в строй, поступали в качестве пополнения новые машины. Тем не менее хорошо видно и то, что общее количество танков по корпусу демонстрирует устойчивую тенденцию к снижению. На момент приостановки наступления группы армий «Юг» в танковом корпусе СС насчитывалось примерно в 3,5 раза меньше машин, чем в начале боёв за Харьков в феврале 1943 года. Потери не покрывались ни ремонтами, ни пополнениями.

А ведь были ещё и танковые дивизии других корпусов, которые тоже к 20-м числам марта находились далеко не в блестящем состоянии. Конечно, значительное число потерь, имевших место к данному сроку, не представляло собой безвозвратные потери. Танки «штопали» и «латали», и они вновь становились в строй.

Но факт остаётся фактом: танковые и моторизованные соединения явились движущей силой немецкого контрнаступления под Харьковом и в Донбассе. И когда эти соединения выдохлись основательно, немцы оказались не в состоянии наступать.

Так что определять потери немцев в танках в пять раз меньше, чем советские потери, – чересчур «оптимистично» для немцев.

Вообще же, в качестве своеобразного вывода для любителей позавышать советские потери и позанижать немецкие, таких как г-н Соколов и «иже с ним», хотелось бы привести выдержку из работы генерала Типпельскирха «История Второй мировой войны», которая по сей день считается классикой немецкой историографии, одной из наиболее взвешенных и здравых работ по тематике Второй мировой, появившихся в послевоенной Западной Германии. Напомню при этом, что Типпельскирх сам был участником зимней кампании 1942 – 1943 годов на южном крыле советско-германского фронта. Он знал, про что писал, ибо был не только военным историком, но и очевидцем многих событий.

Так вот, резюмируя итоги столь блистательно завершившейся для немцев зимней кампании в южном секторе советско-германского фронта, по вопросу потерь Типпельскирх замечает:

«Результат наступления (русского – И.Д.) оказался потрясающим: одна немецкая и три союзные армии были уничтожены, три другие немецкие армии понесли тяжёлые потери. По меньшей мере пятидесяти немецких и союзных дивизий больше не существовало. Остальные потери составляли в общей сложности примерно ещё двадцать пять дивизий. Было потеряно большое количество техники – танков, самоходных орудий, лёгкой и тяжёлой артиллерии и тяжёлого пехотного оружия. Потери в технике были, конечно, значительно больше, чем у противника. Потери в личном составе следовало считать очень тяжёлыми, тем более, что противник, если он даже и понёс серьёзные потери, всё же располагал значительно большими людскими резервами (выделено мной – И.Д.)» [44; 365 – 366].

Хотелось бы эффектно сказать: «Без комментариев». Но тем не менее прокомментировать всё-таки надо.

Примечательно, что данный вывод написан Типпельскирхом в его работе сразу после подведения итогов контрнаступления Манштейна. Последние пункты этих итогов даже не отделены от вышеозначенных выводов красной строкой. Т.е., по мнению Типпельскирха, потери советских войск в ходе событий второй половины февраля – марта в Донбассе, под Харьковом и Белгородом ни в коем случае не изменили баланса потерь зимней кампании 1942 – 1943 годов. И, надо полагать, не только успехи Красной Армии тому причиной, но и тот урон, который она причинила контрнаступающим немцам.

* * *

И ещё один вопрос хотелось бы затронуть, ведя разговор об итогах третьей битвы за Харьков.

Поражение советских войск не привело к существенным кадровым передвижкам в их высшем командном звене. В отношении оргвыводов Ставка ВГК оказалась довольно мягкой.

Командующий Юго-Западным фронтом Н.Ф. Ватутин был перемещён на должность командующего Воронежским фронтом, т.е. в должности понижен не был. Более того, он получил очередное воинское звание – генерал армии. Свои посты и звания сохранили и командующие армиями, и командующие корпусов. Во всяком случае, никто из них не был перемещён с понижением. Должности командармов сохранили К.С. Москаленко, П.С. Рыбалко, М.И. Казаков, В.И. Кузнецов, Д.Д. Лелюшенко и другие генералы. Генерал-лейтенант М.М. Попов, командовавший подвижной группой Юго-Западного фронта, вскоре получил повышение – в июне 1943 года он был назначен командующим Брянским фронтом. Из командиров танковых соединений выше всех впоследствии продвинулись А.Г. Кравченко (5-й гвардейский танковый корпус) и М.Д. Синенко (3-й танковый корпус). Первый с момента формирования и до конца войны командовал 6-й танковой армией, а второй возглавил 16 марта 1945 года 5-ю гвардейскую танковую армию [8; 10], [20; 148 – 149].

Исключение из этой «мягкости» Ставка сделала лишь для генерал-полковника Ф.И. Голикова. Он был снят с должности командующего Воронежским фронтом, отозван в распоряжение Ставки, а затем назначен на должность начальника Управления кадров Наркомата обороны СССР. И это при том, что представители Ставки ВГК на Воронежском фронте А.М. Василевский и Г.К. Жуков предлагали назначить Ф.И. Голикова командующим вновь создаваемым Курским фронтом [8; 10], [20; 148], [41; 5], [48; 99].

А вот вследствие чего выводы, сделанные ставкой ВГК в отношении военачальников, командовавших советскими войсками в боях февраля – марта 1943 года под Харьковом и в Донбассе, были таковы, рассмотрим в следующей главе, посвящённой причинам поражения Красной Армии в этих боях.

ГЛАВА V

ВЫВОДЫ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

В чём причины досаднейшей неудачи наших войск в Донбассе и под Харьковом в феврале – марте 1943 года?

Первой и главной, представляется, являются ошибки советского командования, как фронтового (Юго-Западный и Воронежский фронты), так и Верховного. По ходу изложения материала эта причина уже неоднократно обозначалась. Но прежде чем поговорить о ней, хотелось бы процитировать современного российского историка Соколова. Он пишет:

«Почему-то мало обращают внимания на то, что успех контрудара Манштейна под Харьковом определялся не только талантом немецкого военачальника, но и ошибками советского командования, в первую очередь Ставки» [39; 70].

Кто мало обращает внимания, господин Соколов не уточняет. Видимо, он имеет в виду советскую историографию вопроса. В принципе, ничего другого от такого махрового антисоветчика, как Соколов, и ожидать не приходится. Она, советская историография, уже давным-давно «почила» вместе с Советским Союзом и Советской властью, а он, историк Соколов, всё с ней «воюет». Что ж? Нападать на мёртвого слона куда как приятнее, потому что безопаснее значительно.

Однако должен заметить господину Соколову, что представители того самого допустившего ошибку в начале 1943 года советского командования, оставившие мемуары, в них, этих мемуарах, совсем не умалчивают о данной своей ошибке и именно её выдвигают как главную причину неудачи советских войск в феврале – марте в Донбассе и под Харьковом. Мы видели это и в воспоминаниях представителя Ставки ВГК А.М. Василевского, и в мемуарах работника Генштаба С.М. Штеменко, и в книге командарма К.С. Москаленко.

Пожалуй, никто не будет спорить, что военную мемуаристику тоже надо включать в историографический список Великой Отечественной. Так что все выпады г-на Соколова в адрес советской историографии, мягко говоря, необоснованны. Кто хотел обратить внимание, тот обращал, ибо слова были сказаны. Как говорится, имеющий уши, да услышит, имеющий глаза, да увидит.

Но вернёмся к сути вопроса. Выше отмечалось, что сами советские военачальники несколько по-разному оценивали ошибочность своих решений. В книге А.М. Василевского «Дело всей жизни» речь идёт об ошибке, которую командование Юго-Западным и Воронежским фронтами, а за ними и Ставка ВГК совершили примерно в середине февраля 1943 года, неправильно оценив стратегическую обстановку, сложившуюся к этому моменту на южном крыле советско-германского фронта, прошляпив перегруппировку немецких войск для контрудара, которую они приняли за отступление немцев к Днепру [8; 6].

С.М. Штеменко глубже влез в вопрос. Он в своих воспоминаниях («Генеральный штаб в годы войны») дополнительно указал ещё и на то, что проведение каскада наступательных операций без оперативных пауз и накопления оперативных и стратегических резервов было очень и очень рискованным и в любой момент могло привести к неблагоприятному варианту развития событий [48; 91 – 93].

Современный российский историк А. Исаев очень правильно охарактеризовал эти ошибки советского фронтового и Верховного командования как просчёт в определении момента остановки наступления. Вот что он пишет:

«Общее наступление советских войск, начавшееся под Сталинградом в ноябре 1942 г., рано или поздно должно было закончиться. Темпы потерь в наступательных операциях не покрывались прибывающим пополнением и восстановленной или вновь произведённой техникой. Неизбежно должен был наступить момент, когда ослабленные корпуса и армии замедляли свой бег, а то и вовсе останавливались. Момент, когда следует остановиться, было выбрать довольно сложно. Каскад наступлений с небольшими оперативными паузами способствовал перемалыванию бросаемых на фронт стратегических резервов противника по частям. Правильной была также ориентация на перехват коммуникаций в тылу противника. Однако мудрость командующих заключается в соотнесении действительных возможностей своих войск с возможностями противника, а также в умении чувствовать качественные изменения общей обстановки на фронте. Поэтому можно пожалеть лишь о том, что недооценка противника советским командованием привела к драматическому и ударившему по престижу армии отступлению» [20; 153 – 154].

Безусловно, недооценка противника – дело общее. Данную ошибку совершило и фронтовое командование (Юго-Западного и Воронежского фронтов), и Ставка Верховного Главнокомандования. Но хочется отметить, что первое слово здесь всё же за командованием фронтов. В самом деле, именно Н.Ф. Ватутин и Ф.И. Голиков находились в гуще событий, именно они оценивали состояние и войск противника, и своих войск. На основе их донесений Ставка строила свои представления о положении на фронте и планировала те или иные действия. Но оба командующих проигнорировали первые тревожные сигналы, что ситуация развивается вовсе не в соответствии с их планами. Поэтому и переубеждать Ставку было некому. Она смотрела на положение на фронте глазами командующих Юго-Западным и Воронежским фронтами.

В большей степени, в гораздо большей, упрёк в невосприимчивости к смене боевой обстановки заслуживает Николай Фёдорович Ватутин.

Если план Ворошиловградской наступательной операции, отражённый в докладе № 15 от января 1943 года Н.Ф. Ватутина в Ставку ВГК был вполне реалистичен (хотя и он уже содержал намётки будущего неудачного «Скачка»), то его доклады от 9 и 17 февраля (№ 01583 и № 128 соответственно), собственно и представлявшие план «Скачок», базировались на неверной оценке ситуации на фронте. Ошибочность оценок 9 февраля ещё может быть объяснена тем, что отвод войск противника из района Ростова Н.Ф. Ватутин принял за их отступление к Днепру. Но вот ошибки варианта плана от 17 февраля уже ничем, кроме верхоглядства командующего Юго-Западным фронтом, объяснить невозможно. К 17 февраля подвижная группа М.М. Попова и 1-я гвардейская армия В.И. Кузнецова уже вовсю расшибали себе лоб в боях с дивизиями 1-й танковой армии немцев. Перед войсками этих двух советских воинских объединений явно уже находились не только относительно слабые силы загнутого левого фланга армейской группы Голлидта. Группа М.М. Попова и армия В.И. Кузнецова мерялись силами с гораздо более сильным противником. Более того, заканчивали своё сосредоточение для контрудара войска 4-й танковой армии. Но, может быть, плохо сработала фронтовая и армейская разведка, и Н.Ф. Ватутин просто не знал обо всех этих перегруппировках немецких войск? Да нет – прекрасно знал. Уже в докладе № 01583 от 9 февраля он констатирует появление на фронте дивизий не только 1-й, но и 4-й танковых армий противника [37; 277]. Но расценивает это как заслон для обеспечения отступления немцев к Днепру. И данная оценка не поменялась и к 17 февраля, когда этот «заслон» не только оборонялся, изматывая войска 1-й гвардейской армии и подвижной группы М.М. Попова, а много дней контратаковал, заставляя наши войска порой даже «пятиться» назад. Неужели у Н.Ф. Ватутина не мелькнула мысль, что сил у простого заслона многовато? Мелькнула, конечно, и он пересмотрел план операции… перенеся основные усилия на правый фланг своего фронта, где 6-я армия Ф.М. Харитонова к тому времени добилась наибольших успехов. И даже развернувшееся 19 февраля немецкое контрнаступление по началу не вызвало у командующего Юго-Западным фронтом особого беспокойства.

По настоящему забеспокоился человек, которого, по существу, единственного и накажут за поражение под Харьковом. Речь идёт о генерал-полковнике Ф.И. Голикове, командующем Воронежского фронта. По моему мнению, можно сказать, что генерал Ф.И. Голиков, так же как и немецкий генерал Ланц, стал «жертвой» сдачи Харькова. Они лишились своих должностей не столько в силу совершённых ими «грехов», сколько в силу политической весомости сдачи второй столицы Украины. В самом деле, Ланц, не отдававший приказ о сдаче Харькова в середине февраля и делавший всё для удержания города, согласно директивам Гитлера, слетел с должности командующего армейской группы из-за действий Хауссера, который никакого наказания за свои самоуправные действия не понёс вовсе (немного задержали дубовые листья к Рыцарскому кресту – вот и всё).

Ф.И. Голиков, конечно, допустил ряд ошибок. Но ошибки его были не тяжелее ошибок Н.Ф. Ватутина. Более того, именно ошибки Н.Ф. Ватутина, представляется, привели к тому, что ошибки Ф.И. Голикова сказались в такой степени. В целом же командующий Воронежским фронтом проявил гораздо большую осмотрительность в сравнении со своим южным соседом.

Выше, описывая ход боевых действий, я постарался это показать. Сейчас же проиллюстрирую последние утверждения в резюмированном виде.

Итак, конечно, подобно Н.Ф. Ватутину, Ф.И. Голиков неверно оценивал намерения немцев, считая, что они стремятся отступить на Днепр и организовать оборону за этой мощной водной преградой. План развития наступления войск фронта после взятия ими Харькова хорошо показывает данную ошибочность оценки намерений противника. Отсюда и стремление наступать с целью овладения Черниговом и Киевом. Но в оценке вражеских сил, действующих на фронте подчинённых ему армий, Ф.И. Голиков такой ошибки, как Н.Ф. Ватутин, не допустил. Действительно, противостоящая войскам Воронежского фронта группировка была довольно слабой. На какие-то самостоятельные наступательные действия большого масштаба она без дополнительного усиления или поддержки извне способна не была. Группа Кемпфа (бывшая группа «опального» Ланца) хорошо сыграла свою «партию» в «симфонии», «сыгранной» южнее двумя немецкими танковыми армиями. Однако без них она вряд ли могла так «изящно помузицировать».

То, что дела у войск Воронежского фронта (69-й, 40-й и 38-й армий), наступающих против группы Кемпфа, шли довольно туго, было следствием не силы противника, а слабости указанных советских войсковых объединений. И, конечно, недоучёт измота подчинённых войск тоже был ошибкой Ф.И. Голикова. Но, во-первых, в этом командующий Воронежским фронтом ничуть не отличался от командующего фронтом Юго-Западным. А во-вторых, подчеркну именно слово «недоучёт». Речь идёт о недоучёте, а не неучёте этого состояния войск вообще. Ф.И. Голиков прекрасно видел, в каком состоянии находятся армии и соединения фронта. Ещё 16 февраля, сразу после взятия Харькова, он докладывал в Ставку о необходимости вливания пополнений в подчинённые ему войска с тем, чтобы они могли успешно продолжать наступление [29; 440]. Но при этом задачи армиям фронта ставились им так, будто армии эти были «полнокровными» и «свежими».

С другой стороны, если взглянуть на вопрос здраво, то мог ли Ф.И. Голиков не планировать дальнейших наступательных действий? Войска Юго-Западного фронта рвутся к Днепру, и Ставка с оговорками, но дала добро планам Н.Ф. Ватутина. Мог ли в этой ситуации Воронежский фронт остановиться под Харьковом, окопаться там и ждать пополнений? Конечно, нет. Обеспечение флангов соседей – святой долг любого командующего и командира. И пожелай Ф.И. Голиков «постоять» под Харьковом, то Ставка ему этого точно не дала бы.

Вообразите ситуацию. Войска Воронежского фронта останавливаются в районе Харькова, ждут вливания пополнений, приводят себя в порядок. Н.Ф. Ватутин в это время уходит к Днепру, как он и ушёл в реальности. Немцы преспокойно готовят свой контрудар.Готовят даже в ещё более спокойной обстановке, потому что группу Кемпфа никто не беспокоит, и можно себе позволить большее сосредоточение сил против ушедших далеко на запад соединений Юго-Западного фронта. А открытый правый фланг последних будет на сотню, а то и две, километров протяжённее, чем он оказался в реальности. И вот по этому протяжённому флангу немцы наносят ещё более сильный удар, чем они нанесли в действительности 19 февраля 1943 года.

Нетрудно представить итоги подобного развития событий – поражение ещё более жестокое, чем в реальных феврале – марте 1943 года, потери ещё большие.

Чтобы подобного не случилось, а также не случилось того, что всё-таки произошло на самом деле, надо было остановить движение обоих фронтов после взятия Харькова – и Воронежского, и Юго-Западного. Но Ставка не сделала этого, пойдя на поводу у Н.Ф. Ватутина. Так что, для Ф.И. Голикова его вина – это, образно выражаясь, на чужом пиру похмелье. Выбора у него, собственно, и не было – его фронт должен был наступать. А уж какие далеко идущие планы при этом строил сам комфронта, какие честолюбивые мечты кружили ему голову – это уже дело десятое.

В то же время нельзя не заметить, что Ф.И. Голиков оказался более чутким, нежели Н.Ф. Ватутин, к смене обстановки на фронте. Есть все основания полагать, что именно он первым забил тревогу в связи с началом контрнаступления группы армий «Юг» 19 февраля 1943 года. По его настоянию Ставка переориентировала направление наступления 3-й танковой армии П.С. Рыбалко и 69-й армии М.И. Казакова, сдвинув его к югу, во фланг немецкого контрудара. Ф.И. Голиков ещё до получения согласия Ставки на данный шаг провёл подготовительные мероприятия к нему, отдав соответствующие распоряжения П.С. Рыбалко и М.И. Казакову и усилив 3-ю танковую армию 25-й гвардейской стрелковой дивизией.

Вряд ли можно считать его виной, что контрудар 3-й танковой не принёс ожидаемого результата. Причины его неудачи были объективны – это прежде всего недостаточность сил 3-й танковой армии, измотанной предыдущими боями, оперативность и грамотность действий немецкой стороны. Что касается 69-й армии, то она практически и не приняла участия в контрударе, не успев соответствующим образом перегруппировать свои силы.

Уже 1 марта 1943 года Ф.И. Голиков выходит на Ставку ВГК с предложением о переходе войск Воронежского фронта к обороне до ликвидации угрозы со стороны развивающих свой контрудар немцев (доклад № 03/ОП). Доклад комфронта содержит положения о пополнении войск фронта личным составом и вооружением, сокращении линии фронта, создании армейских и фронтовых резервов, упорядочении тылов [37; 283].

И вновь Ставка соглашается с Ф.И. Голиковым. И то, что предложенные мероприятия не изменили обстановку – тоже следствие объективных причин. Уж слишком мало было отпущено самим ходом событий времени, чтобы успеть реализовать намеченное и получить от этого какой-то эффект. Немцы постоянно опережали нас.

Необходимо, правда, заметить, что С.М. Штеменко в своих воспоминаниях отмечает, имея в виду события середины февраля – второй половины марта 1943 года, что «в эти дни самого острого развития событий на Воронежском фронте оказалось невозможным составить объективную картину по докладам Ф.И. Голикова» [48; 98]. Не будем ставить под сомнение эти слова Сергея Матвеевича. Вполне возможно, что Ф.И. Голиков в той быстро меняющейся ситуации и не смог донести до Ставки и Генштаба все нюансы этих изменений. Однако, приходится полагать, что данная оплошность в его работе не была уж столь вопиющей и действительно объясняется в большей степени особенностями момента, иначе бы представители Ставки ВГК – и «старый», т.е. А.М. Василевский, и новый, направленный в помощь А.М. Василевскому Г.К. Жуков, не рекомендовали бы после всех этих перипетий Ф.И. Голикова на должность командующего вновь создаваемым фронтом – Курским. Сам С.М. Штеменко в воспоминаниях пишет о данном предложении А.М. Василевского и Г.К. Жукова [48; 99]. Но Сталин рассудил иначе (об это см. выше). И, повторяю, на мой взгляд, главным в его решении явился всё-таки политический момент – сдача Ф.И. Голиковым Харькова.

Говоря об ошибках командующих Юго-Западным и Воронежским фронтами, надо иметь в виду не только неправильную оценку ими намерений и сил противника, но и недоучёт состояния своих войск и условий, в которых им приходилось наступать. На это обстоятельство по ходу изложения также неоднократно указывалось, но сейчас сакцентируем на нём внимание.

Если ошибка в оценке противника командующими фронтами – чистой воды субъективный фактор поражения наших войск, то недоучёт состояния и условий наступления своих войск – фактор субъективно-объективный.

Поясню. Субъективная составляющая данного фактора – учёт состояния своих войск. Речь идёт прежде всего о наполняемости частей и соединений людьми, техникой и вооружением. Стрелковые дивизии, укомплектованные людьми вполовину, а то и значительно менее, штатов, танковые корпуса, численность танков в которых равнялась их численности в танковой бригаде, а то и была меньшей – это обычное явление для войск Юго-Западного и Воронежского фронтов в феврале – марте 1943 года. Командующие фронтами прекрасно знали об этом, но планировали действия своих войск так, будто последние были укомплектованы по штатам или близко к ним. Между тем за плечами у войск обоих фронтов был длительный период наступательных действий практически без оперативных пауз (Юго-Западный фронт наступал с начала контрудара под Сталинградом, а Воронежский – с 12 – 13 января, проведя одну за другой три успешные наступательные операции – Острогожско-Россошанскую, Воронежско-Касторненскую и Белгородско-Харьковскую (операция «Звезда»)). Измотанность, усталость войск были в таких условиях вполне естественны. Но Н.Ф. Ватутин и Ф.И. Голиков учитывали это недостаточно. И виной тому, конечно же, их неверная оценка сил и намерений немцев. Командующие полагали, что с ослабленными, отступающими быстрыми темпами к Днепру немцами их ослабленные армии могут справиться.

Но что мешало пополнять армии, корпуса и дивизии людьми, техникой и вооружением? Пополнения, конечно, вливались, но были далеко недостаточны. Почему? Одной из причин и был как раз объективный фактор. Дело в том, что по мере быстрого наступления войск Красной Армии на южном крыле советско-германского фронта они всё более удалялись от своих баз снабжения. И происходило это в условиях довольно слабо развитой в этой части страны железнодорожной сети, которая к тому же очень часто уничтожалась и повреждалась отступающим противником. О состоянии же автомобильных дорог и говорить не приходится. Чаще всего они были очень далеки от того, что именуется терминами «шоссе» или «автострада». Если к этому присовокупить тяжёлые зимние условия с высоким снежным покровом, а затем наступающую весну с её распутицей, то станет ясно, что снабжать наступающие армии было очень сложно. Плечо подвоза автотранспортом от железнодорожных линий, на которые базировались Юго-Западный и Воронежский фронты, достигало порой 450 км [20; 147], [48; 95]. Автотранспорта и так не хватало, между тем его количество быстро уменьшалось из-за серьёзных поломок и бомбёжек вражеской авиации. В войска в крайне недостаточном количестве из-за транспортных проблем поступало всё: маршевое пополнение, новая и отремонтированная боевая техника, боеприпасы, горючее, продовольствие. И это были объективные трудности, с которыми командующим наступающих фронтов было очень трудно бороться. Но учитывать их при планировании наступлений было необходимо.

Тут есть и другая сторона медали – в той ситуации немецкие войска, оттесняемые к Днепру, наоборот, приближались к своим базам снабжения, опираясь на неподвергшуюся крупным разрушениям сеть коммуникаций. Следовательно, они попадали в этом отношении в гораздо более выгодное, в сравнении с войсками РККА, положение. Это было объективное обстоятельство, с ним, как говорится, ничего не поделаешь. Но учитывать его Н.Ф. Ватутин и Ф.И. Голиков были должны.

Итак, ошибки командующих Юго-Западным и Воронежским фронтами были, на мой взгляд, наиболее существенной составляющей в той причине поражения советских войск, которая обозначена мною как «ошибки советского командования». Причём пальму первенства здесь, безусловно, держит Н.Ф. Ватутин.

Можно согласиться с военными историками А. Заблотским и Р. Ларинцевым, которые отмечают:

«…Изначально замысел операции «Скачок» (авторы говорят о «Скачке» в современной, расширенной трактовке этого названия (см. выше) – И.Д.) был хорош, и мало того, определялся самой стратегической обстановкой, сложившейся к тому времени на юге. Надо было только грамотно воплотить его в жизнь, совершив при этом как можно меньше ошибок. К сожалению, на уровне оперативном (армия – корпус) мы совершили гораздо более ошибок, чем противник» [17; 4].

Речь идёт как раз о «зоне ответственности» командующих фронтами, именно об их ошибках (прежде всего, Н.Ф. Ватутина).

Однако снимать вину со Ставки Верховного Главнокомандования не следует. И, прежде всего, она заключается в том, что Ставка проводила широкомасштабные наступательные операции, не имея существенных резервов. Подобная стратегия «лихого кавалерийского налёта», когда наступление не обеспечено резервами, очень рискованна и имеет большие шансы закончиться крупной неудачей, что и произошло в действительности.

Озаботилась созданием фронтовых резервов Ставка ВГК только в конце января – 29-го числа в 23.50 появляется её директива № 46015, в которой Ставка предписывает командующим Юго-Западным, Южным и Северо-Кавказским фронтами создать постоянные резервы фронтов путём вывода в резерв стрелковых дивизий и бригад для их пополнения и отдыха [37; 43 – 44]. Директива, безусловно, предназначалась для фронтов южного крыла советско-германского фронта. Но командующий Воронежским фронтом в список адресатов почему-то не попал.

Что же касается создания резервов Ставки, т.е. войсковых объединений, которые могли бы усилить наступающие Воронежский и Юго-Западный фронты с их изрядно измотанными армиями, то здесь реальные шаги последовали в феврале, хотя С.М. Штеменко в мемуарах отмечает, что вопрос об упорядочении дела с резервами стратегического характера решался Ставкой ВГК единовременно с рассмотрением вопроса о резервах оперативных, т.е. фронтовых. Это, конечно, так. Но создание стратегических резервов связано с крупномасштабными мероприятиями, на которые требуется время. Поэтому, скажем, 1-я танковая армия М.Е. Катукова стала формироваться только в феврале 1943 года [8; 8]. Ну, а крупные группировки для стабилизации положения в Донбассе и под Харьковом вообще стали собираться Ставкой только в конце февраля – начале марта 1943 года. Речь идёт о серии директив от 28 февраля (№№ 46060, 46061, 46062, 46063 (см. выше)) и директиве № 46065 от 1 марта 1943 года о переподчинении 66-й армии командующему ЮЗФ [37; 84 – 86]. Ясно, что все эти меры имели «отсроченный эффект». Сами директивы указывали, как правило, сроки передислокации армий и корпусов около середины марта. Но подобные сроки позволили стабилизировать ситуацию уже после отступления наших войск за Северский Донец, сдачи Харькова и Белгорода. Словом, Ставка ВГК запоздала с созданием стратегических резервов на южном крыле советско-германского фронта, а оперативные резервы Юго-Западного и Воронежского фронтов были крайне малочисленны и слабы, чтобы воспрепятствовать развитию немецкого наступления.

Причины поражения одной из противоборствующих сторон в любом из сражений заключаются не только в ошибочных шагах проигравшей стороны (субъективные причины), условиях, в которых этой проигравшей стороне пришлось действовать (объективно-субъективные причины), но и в действиях, предпринятых победителем. Эти последние во многом представляют для проигравших объективный фактор. В самом деле, планы, решения и шаги противника при любом раскладе событий не являются полностью зависимыми от действий данной конкретной стороны. Степень объективности шагов противника возрастает именно в случае проигрываемого сражения, когда противник навязывает проигрывающей стороне свою волю, заставляет играть по своим правилам.

Третья битва за Харьков была Красной Армией, увы, проиграна. И грамотные, оперативные действия немцев сыграли в этом большую роль.

Безусловно, нельзя не отметить полководческий талант Манштейна. Он вытянул ситуацию, которая казалась практически безнадёжной. Принимаемые им решения позволили не только стабилизировать критическое для германских войск на юге положение, но и создать сильнейшую угрозу для Красной Армии на данном участке фронта. Манштейн обладал хорошими полководческими навыками и, сверх того, имел сильный характер, который позволял ему непреклонно отстаивать свою точку зрения перед Гитлером. Кто знает, как бы повернулись события для группы армий «Юг», окажись на месте Манштейна менее волевой военачальник, который бы не смог отстоять перед фюрером свою точку зрения и пошёл бы у него на поводу. Скорее всего, немецкую сторону ждало бы сокрушительное поражение.

В то же время не надо преувеличивать степень полководческого таланта Манштейна, как делают некоторые современные российские авторы «демократического» направления, повторяя вслед за мемуарами самого Манштейна и писаниями других битых немецких мемуаристов и военных публицистов (вроде Меллентина, Шрама, Штайнера и других) побасенку о том, что Манштейну приходилось действовать против многократно превосходящих русских сил, и тем не менее он их одолел. Сам бывший командующий группы армий «Юг» в своих «Утерянных победах» «вспоминает» о семи- и восьмикратном превосходстве советских войск, об их огромном численном превосходстве [27; 410, 412, 461]. Подобные утверждения базируются у Манштейна, как правило, на простом механическом сопоставлении количества немецких и советских соединений на фронте подчинённой ему группы армий [27; 411 – 412]. Между тем уже отмечалось, что даже с учётом полной штатной наполняемости соединений такое сравнение абсолютно неправомерно. Скажем, немецкий танковый корпус сравним только с советской танковой армией, но никак не с советским танковым корпусом. Знак равенства можно приблизительно поставить только между последним и немецкой танковой дивизией (да и то, учитывая численность артиллерии и мотопехоты, боевые возможности немецкой тд были всё же выше). Большими по численности, чем советские стрелковые, были немецкие пехотные дивизии. Манштейн лишь «скромно» замечает по этому поводу, что «некоторые русские соединения по численности уступали немецким дивизиям» [27; 412].

Если же принять во внимание, что численность большинства советских соединений в период февральско-мартовских боёв была очень далека от штатной, пополнения в войска поступали в крайне недостаточном количестве, то о каком-то громадном численном перевесе советской стороны тем более говорить не приходится.

Конечно, в неблестящем состоянии пребывали в результате советского наступления и немецкие соединения. Но, оказавшись в более выгодных, по сравнению с противником, условиях для пополнения и снабжения войск, немецкое командование очень умело использовало этот фактор. К тому же надо учитывать, что на руку германской стороне играло отсутствие второго фронта в Европе, в результате чего с Запада шла интенсивная переброска свежих, отдохнувших, хорошо укомплектованных соединений. Достаточно вспомнить хотя бы о танковом корпусе СС.

В результате всех вышеозначенных обстоятельств к началу своего контрнаступления немцы не уступали в силах советской стороне, а в танках и авиации даже и превосходили [21; 123].

Нельзя не согласиться с А.Исаевым, который по данному поводу пишет:

«Повторяемые Э. фон Манштейном словно мантра в «Утерянных победах» слова об огромном превосходстве советских войск призваны задрапировать тот факт, что по числу участвовавших в сражении танковых и моторизованных соединений, подчинённых командованию группы армий «Юг», контрнаступление под Харьковом было вполне сравнимо с численностью самостоятельных танковых соединений двух советских фронтов» [20; 144].

В самом деле, к 19 февраля в двух танковых армиях (1-й и 4-й), 6-й армии и группе Кемпфа группы армий «Юг» было тринадцать подвижных соединений: семь танковых и шесть танкогренадёрских и моторизованных дивизий. Это 3-я и 7-я танковые дивизии III танкового корпуса, 11-я танковая и 5-я моторизованная дивизия СС «Викинг» XL танкового корпуса 1-й танковой армии, 6, 17-я и 19-я танковые дивизии XLVIII и LVII танковых корпусов 4-й танковой армии, танкогренадёрские дивизии СС «Лейбштандарт», «Рейх», «Мёртвая голова» танкового корпуса СС (переданного в подчинение 4-й танковой армии), танкогренадёрская дивизия «Великая Германия» группы Кемпфа, 23-я танковая и 16-я моторизованная дивизии XXIV танкового корпуса 6-й армии. В принципе, был ещё и четырнадцатый «фигурант» с немецкой стороны – остатки 27-й танковой дивизии [20; 144].

На ту же дату Юго-Западный и Воронежский фронты могли выставить четырнадцать подвижных механизированных соединений: 5-й гвардейский танковый корпус 40-й армии, 12-й и 15-й танковые корпуса 3-й танковой армии, 4-й гвардейский, 3, 10-й и 18-й танковые корпуса подвижной группы М.М. Попова, 1-й гвардейский и 25-й танковые корпуса 6-й армии, 1-й гвардейский механизированный корпус, 2-й гвардейский, 2-й и 23-й танковые корпуса 3-й гвардейской армии, 5-й механизированный корпус 5-й танковой армии [20; 144 – 145].

О наполняемости советских танковых корпусов выше уже говорилось, и о том, что при примерном равенстве (по штату) в количестве танков мотопехотная и артиллерийская составляющие делали немецкую танковую дивизию всё же более сильной в боевом отношении, чем советский танковый корпус, упоминалось.

Исходя из всего этого, А. Исаевым делается вполне обоснованный вывод:

«В сущности, в руках у Манштейна оказалось большинство подвижных соединений в южном секторе советско-германского фронта и практически все – поступившие на Восточный фронт с отдыха и пополнения с ноября 1942 г. по февраль 1943 г. Результативное применение этой толпы танковых дивизий потребовало, конечно, некоторого мастерства (особого внимания заслуживает использование II танкового корпуса СС), но в целом отнюдь не является чем-то гениальным или из ряда вон выходящим» [20; 145].

Контрнаступление Манштейна в Донбассе и под Харьковом состоялось именно благодаря высокой концентрации в указанных районах крупных танковых соединений. Причём некоторые из них только что прошли переформирование, перевооружение и вследствие этого имели высокую комплектность личным составом, техникой и вооружением. Активно использовались и потрёпанные в боях танковые и моторизованные дивизии. Но надо учесть, что немцы имели весьма благоприятные возможности для частичного их пополнения. Не видеть всего этого, утверждать, что Манштейн остановил «русские полчища», а затем и успешно контратаковал их чуть ли не голыми руками – преступно грешить против истины и самым бесцеремонным образом искажать факты. Это простительно битым мемуаристам из Германии, их, по крайней мере, можно чисто по-человечески понять, но вот как понять некоторых современных браздописцев из России?

И всё-таки, несмотря на то, что Красная Армия в феврале – марте 1943 года потерпела поражение, несмотря на то, что во многом этим поражением она была «обязана» своему собственному командованию, хотелось бы отметить, что поражение это ни в коем случае нельзя поставить вровень с теми катастрофами, которые постигли наши войска в 1941 – 1942 годах. Абсолютно справедливо пишет в мемуарах Александр Михайлович Василевский:

«…Даже при всей неожиданности вражеского контрнаступления наш отход не носил на себе следов растерянности и сумятицы. Ни порядок, ни руководство войсками не нарушались, хотя все тяжело расставались со столь дорогими нашему сердцу городами и районами. Мы верили, что они скоро станут свободными» [8; 9].

Напрасно г-н Соколов в своей работе на примере выхода из Кегичевского «котла» 12-го и 15-го танковых корпусов силится показать, что «ничегошеньки» в Красной Армии не изменилось по сравнению с 1941 и 1942 годами [39; 47 – 48].

В опровержение этой инсинуации г-на Соколова достаточно сказать, что практически все попавшие в «котлы» в Донбассе и под Харьковом в феврале – марте 1943 года советские соединения выходили из окружения именно как соединения. Да, они несли потери в людях и особенно в технике и тяжёлом вооружении, но не рассыпались на более или менее мелкие группы, которые разбредались в стороны для того, чтобы самостоятельно прорываться или «просачиваться» сквозь вражеское кольцо. Даже оказавшиеся в наиболее отчаянном положении 7-й гвардейский кавалерийский корпус и 25-й танковый корпус вышли в расположение своих войск как корпуса, сильно поредевшие, но корпуса. То же относится и к 12-му, и 15-му танковым корпусам 3-й танковой армии, о «неорганизованном» прорыве которых их окружения повествует г-н Соколов, вполне сознательно, на мой взгляд, придавая событиям такой оттенок, который они даже близко не носили.

В феврале – марте 1943 года немцам противостояла Красная Армия, окрепшая в боях, закалённая в поражениях, приобретшая опыт борьбы с таким сильным противником, как вермахт. Эта армия через собственную кровь проходила науку побеждать, и наука не пропадала даром – армия воевала всё лучше и лучше. И именно эта армия уже в июле 1943 года на Огненной дуге окончательно сломает хребет фашистскому зверю и безостановочно погонит его на запад, чтобы в мае 1945-го прикончить его в собственном логове.

ЛИТЕРАТУРА

1. Барнетт К. Военная элита рейха. – Смоленск: Русич, 1999. – 525 с.

2. Барятинский М.Б. Великая танковая война. – М.: Яуза, Эксмо, 2013. – 416 с.

3. Барятинский М.Б. «Тигры» в бою. – М.: Яуза, Эксмо, 2011. – 320 с.

4. Белицкий П. Направление Красноармейск – Лозовая в операции «Скачок». Февраль – март 1943 г. //http://infodon.org.ua/stalino/498. – 15 с.

5. Белицкий П. Операция «Скачок» на подъёме. Начальный этап операции «Скачок» (Ворошиловградской наступательной операции) //http://donbass name/2116 – operacya – skachok – ua – podyome. html. – 10 с.

6. Быков К.В. Последний триумф Вермахта: Харьковский «котёл». – М.: Яуза-пресс, 2009. – 480 с.

7. Василевский А.М. Дело всей жизни. Воспоминания. – М.: Изд-во политической литературы, 1989. – Т. 1. – 320 с.

8. Василевский А.М. Дело всей жизни. Воспоминания. – М.: Изд-во политической литературы, 1989. – Т. 2. – 304 с.

9. Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь. – М.: Вече, 2009. – 384 с.

10. Ветров А.А. Так и было //http://militera.lib.ru/memo/Russian/vetrov_aa/index. html. – 158 с.

11. Ворошиловградская операция (1943) // http://ru.wikipedia.org/wiki/– 36 c.

12. Гордиенко А.Н. Командиры Второй мировой. – Минск: Литература, 1998. – 544 с.

13. Дайнес В.О. Конев против Манштейна. «Утерянные победы» Вермахта. – М.: Яуза, Эксмо, 2010. – 432 с.

14. Дайнес В.О. Рокоссовский против Моделя. «Утерянные. – М.: Яуза, Эксмо, 2010. – 384 с.

15. Додонов И.Ю. Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский «котёл». – Усть-Каменогорск: Медиа-Альянс, 2012. – 464 с.

16. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. – М.: Изд-во агентства печати «Новости», 1979. – Т. 2. – 392 с.

17. Заблотский А.Н., Ларинцев Р.И. Если бы «Скачок удался… (альтернативы весны 1943 г.) // http://almanachwhf.ru/index.php?ltemid=21&c. – 5 c.

18. Зимняя операция 1943 года. Битва за Донбасс //http://www.plam.ru/hist/bitva_za_ donbass_mius_front_1941_1943/p5.php. – 50 c.

19. Исаев А.В. Когда внезапности уже не было. История ВОВ, которую мы не знали. – М.: Яуза, Эксмо, 2007. – 480 с.

20. Исаев А.В. Освобождение 1943. «От Курска и Орла война нас довела…». – М.: Яуза, Эксмо, 2013. – 544 с.

21. История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941 – 1945. Т. 3. Коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны (ноябрь 1942 г. – декабрь 1943 г.). – М.: Военное изд-во Министерства обороны Союза ССР, 1961. – 656 с.

22. Калашников К.А., Феськов В.И., Голиков В.И. Красная Армия в победах и поражениях. 1941-1945 гг. – Томск: Издательство Томского университета, 2003. – 620 с.

23. Карель П. Восточный фронт. Кн. 2. Выжженная земля. 1943 – 1944. – М.: Изографус, Эксмо, 2004. – 432 с.

24. Киличенков А.А. Краткий курс Великой Отечественной войны. – М.: Яуза, Эксмо, 2008. – 607 с.

25. Литвиненко В.В. Цена войны. Людские потери на советско-германском фронте. – М.: Вече, 2013. – 288 с.

26. Лубченков Ю.Н., Артёмов В.В. Маршал Малиновский. От солдата до маршала. – М.: Яуза, Эксмо, 2008. – 352 с.

27. Манштейн Э. Утерянные победы // http: // militera.lib.ru/memo/german/manstein/index.html. – 896 c.

28. Меллентин Ф.В. Танковые сражения 1939 – 1945 гг. // http: // militera.lib.ru/h/mellenthin/index.html. – 310 c.

29. Москаленко К.С. На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма. Кн. 1. 1941– 1943. – М.: Наука, 1969. – 464 с.

30. Первая гвардейская армия //http://ru.wikipedia.org/wiki/1. – 12 c.

31. Перечни наименований объединений, соединений и других формирований Вооружённых Сил, народного ополчения, гражданских ведомств СССР и иностранных формирований, участвовавших в Великой Отечественной и советско-японской войнах 1941 – 1945 гг.: Справочник. – M.: Редакционно-издательский центр Министерства обороны РФ, 2005. – 262 с.

32. Подвижная группа генерал-лейтенанта М.М. Попова //http://www. tankofront.ru/ussr/groups/pg – uzf – popova. html. – 5 c.

33. Пятая танковая армия //http://www. tankofront.ru/ussr/ta/ta*5.html. # awards – 3 c.

34. Рокоссовский К.К. Солдатский долг. – М.: Вече, 2013. – 400 с.

35. Россия и СССР в войнах ХХ века. Статистическое исследование. – М.: Олма-Пресс, 2001. – 608 с.

36. Русский архив. Великая Отечественная. Ставка ВГК: документы и материалы. 1942 год. – М.: Терра, 1996. – Т. 16 (5–2). – 624 с.

37. Русский архив. Великая Отечественная. Ставка ВГК: документы и материалы. 1943 год. – М.: Терра, 1999. – Т. 16 (5–3). – 360 с.

38. Смирнов В.П. Краткая история Второй мировой войны. – М.: Весь мир, 2005. – 348 с.

39. Соколов Б. Сражение за Харьков (февраль – март 1943 года) //http://c –reading – lib.org/chapter.php/1. – 78 c.

40. Сорокин А.С. Воронежско-Касторенская наступательная операция (24 января – 2 февраля 1943 года) //http://rushist.narod.ru/files/saint_work/art/art – 24. htm. – 7 c.

41. Сражения за Харьков (1941, 1942, 1943) //http://volk59.narod.ru/Charkow.htm. – 6 c.

42. Сто великих полководцев Второй мировой. – М.: Вече, 2005. – 478 с.

43. Стратегические ошибки советского командования (февраль – март 1943 г.) //http://otvoyna.ru>xarkov1.htm. – 8 c.

44. Типпельскирх К. История Второй мировой войны. 1939 – 1945 // http: // militera.lib.ru/h/tippelskirch/index.html. – 778 c.

45. Третья битва за Харьков //http://ru.wikipedia.org/wiki/Третья битва. – 9 c.

46. Третья гвардейская общевойсковая армия //http://velikvoy.ru/voyska/voyskaссср/armiya/gvard_obchevoysk/3 gvarmiya.htm. – 8 c.

47. Уткин А.И. Вторая мировая война. – М.: Алгоритм, 2002. – 864 с.

48. Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны //http://militera.lib.ru/memo/russian/shtemenko/index. html. – 560 с.

49. Штыков Н.Г. Полк принимает бой //http://militera.lib.ru/memo/russian/shtykov_mg/index. html. – 159 с.

Примечания

1

В литературе могут встречаться названия данных дивизий (соответственно порядку перечисления в данном тексте): «Лейбштандарт» или «Адольф Гитлер», «Дас Райх» и «Тотенкопф». Если название первой из дивизий просто так или иначе сокращают, то второй и третьей дают на немецком языке русскими буквами.

(обратно)

2

Пауль Хауссер в начале войны командовал дивизией СС «Рейх». В рейхсвере он дослужился до генерал-лейтенанта, начав службу в годы Первой мировой войны. Это был типичный представитель прусской военной школы, приобретший серьёзную подготовку офицера Генерального штаба [20; 25 – 26]. Вообще, во главе эсэсовских соединений, как правило, ставили опытных профессиональных военных с присвоением им эсэсовских званий.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***