По грехам нашим. В лето 6731... (СИ) [Денис Старый] (fb2) читать онлайн

Зов предков

Пролог

— Таким образом, русские княжества не могли ничего противопоставить монголо-татарам, — закончил свою лекцию престарелый преподаватель.

— Корней Владимирович, так было иго или нет? — нарушил образовавшуюся тишину студент.

Доцент исторических наук, уже пожилой, практически пенсионер, с больным, но все еще пылающим энтузиазмом сердцем, задумался.

— Скорее — да, чем нет. Но это вопрос все же сложный. Что есть иго? Понятие, которое в исторической науке используется как период взаимодействия с ордой, Золотой или Большой — не важно. Вам, как будущим экономистам, вероятно, цифры больше ответят на вопрос, чем мое субъективное мнение, — пожилой преподаватель отпил воды. Две лекции подряд утомляли, ноги «зудели» от полуторачасового стояния. Подходило время для очередного укола инсулина и принятия таблеток. Но, Корней Владимирович имел, среди своих прочих принципов, не оставлять без ответа любые вопросы студентов.

— Утеряны десятки технологий, которыми владели ремесленники Древней Руси, население резко уменьшилось и вернулось к домонгольским цифрам только в XVI веке. Политический вес Северо-Восточной Руси на полтора века снизился до нуля, если только не брать в расчет новгородские земли. Резко упали показатели торговых отношений, — поспешил закончить преподаватель и в нетерпении посмотрел на часы.

— Но, все же не совсем понятно. Было ли это иго? Московское княжество вело себя как улус орды и смогло укрепиться только в рамках взаимоотношений с ордынцами, — не унимался любознательный студент.

— Да, это так, орда стала еще одним фактором в интригах русских княжеств. Уже ослабленных, не способных на самостоятельность. Разделяй и властвуй! Ордынцы не были глупы и использовали этот древний принцип. А на вопрос, о том было ли иго или нет — каждый может ответить сам. И на коллоквиуме мы сможем составить свое мнение, — долгожданный звонок принес преподавателю облегчение. Сейчас у него полтора часа отдыха, и нужно набраться сил еще на две лекции.

Прозвучавший звонок смел с лиц студентов всю любознательность, и они спешно стали покидать аудиторию, не дожидаясь разрешения преподавателя.

Пожилой историк шел по коридорам университета и, как это часто бывало, размышлял о своем бытии. Он не считал, что прожил жизнь достойно, и это понимание все более прожигало рану в его душе. Он еще готов, он бы горы свернул, защитил бы, наконец, докторскую, которую несколько раз начинал, но постоянно что-то мешало. Бурная молодость и неуемная энергия сделали из него к старости одинокого больного человека.

Он стоял у истоков движения реконструкторов. Сначала наполеоновская эпоха, что было так модно в позднем СССР, потом средневековье, и даже драки в лучших традициях Ломоносова с приверженцами норманской теории, дальше Великая Отечественная война. Сегодня его знают как «деда», и он может только с важным видом посещать форумы как почетный гость.

Семья? Не сложилось. Было много женщин у некогда статного брюнета с врожденным умением задурить голову любой женщине. Его яркие голубые глаза, контрастирующие с черными волосами, всегда мужественный спортивный вид знающего себе цену гусара, покорили не одну женскую натуру.

С одной, с Леночкой, еще в начале 90-х годов пытался создать семью, но не сложилось. Она ушла от него, постоянные бытовые проблемы, не простила очередной измены, переехала в другой город, и, как он узнал позже, вышла замуж за спокойного мужчину, олицетворявшего семейный уклад. Только лет восемь назад, Корней узнал, что Лена ушла от него беременной и родила сына — его сына! И это еще больше сжигало реконструктора. Даже когда Лена рассказала их сыну, кто на самом деле его генетический отец, «пиная» сыну на его похождения и несерьезность, наладить отношения не получилось. Алексей нашел его, приехал, встретились, помолчали и все… Больше ничего… И сегодня от этого больно.

— Корней Владимирович, зайдите к декану, — строго, будто она и есть декан, указала старому преподавателю повстречавшаяся в коридоре секретарша.

— Хорошо, Оксана, минут через десять, — устало проронил Корней Владимирович — одинокий человек, проживший яркую, но, как он уже считал, бесполезную жизнь.

Зайдя на кафедру, он вколол себе дозу инсулина и перекусил. Переведя дух, пошел к декану.

— Любовь Михайловна, можно? — заглянув в деканат, спросил Корней Владимирович.

— Да, да — входите! — ответила женщина средних лет не отрываясь от чтения какого-то документа. — Секундочку… Ага, так, Оксана, сделайте нам чаю, пожалуйста.

Плохое предзнаменование. Чай — это какая-то услужливость, не свойственная этой женщине, которую Корней Владимирович знал очень хорошо, так как на форумах реконструкторов она еще лет пятнадцать назад очень удачно отрывалась. И старый преподаватель мог много чего припомнить любвиобильной некогда женщине. Но Люба смогла расставить приоритеты, удачно выйти замуж за одного богатенького любителя старины, и еще более удачно с ним развестись. Занялась карьерой, не задумываясь о материальной стороне своей жизни. Отсуженных у бывшего мужа денег хватало до сих пор на все, в том числе и на колледж в Великобритании для дочери.

— Я так понимаю, разговор не из приятных? — спросил преподаватель, принимая чашку чая от секретарши.

— Ну, как посмотреть. Думаю, разговор, так сказать, назревший! — декан пристально посмотрела на своего подчиненного. — Вы же понимаете… Пенсия — это не приговор!

— Приговор — смерть, а пенсия — это исполнение приговора! Я понял, не продолжайте! — преподаватель стал спешно подниматься, но резво встать со стула не получилось.

— Да, постойте же. Корней Владимирович, мы вас уважаем, любим. Я помню, как вы критиковали мой доспех X века, — декан встала из-за стола и подошла ближе к Корнею Владимировичу.

— Он не был X века, — с опущенными глазами в пол тихо проговорил опытный реконструктор.

— Может быть, может быть. Вы хороший специалист, что же не защитили докторскую? И разговора бы этого не было. Деканату нужны профессоры… — Любовь Михайловна фривольно присела на край стола. Если бы не возраст, Корней расценил бы это как призыв к действию, но сейчас ситуация выглядела как некое издевательство. — Слышали, Егор Александрович защитился? Кстати, сегодня он всех приглашает в кафе в нашем корпусе к 19.00, будете?

— Вряд ли, — ответил Корней Владимирович и заострил взгляд на ногах знающей себе цену женщины.

— Что ж. Я рада, что разговор состоялся, а к концу недели, думаю, в том же кафе мы торжественно проводим вас на пенсию, — удовлетворенно отследив взгляд пожилого мужчины, декан привстала и начала копаться в разложенных бумагах, — тут интересовались Вами, Корней Владимирович. Какой-то клуб реконструкторов. Как там, «зов предков» что ли?! Странное название. Не знаете такой?

— Нет, так пафосно назваться могут, наверное, только подростки с ведрами на голове. Что хотели? — Растеряно спросил Корней Владимирович. Мозг отказывался что-либо воспринимать критично. В голове крутилось только одно — что делать? Жизнь прошла…

— Да, ничего не хотели, спрашивали о тебе — каким периодом увлекаешься. Ни о чем, впрочем. Ты, Корней Владимирович, не кручинься. Я-то еще помню, как ты на ристалище рубился. А помнишь того двуручника — негра?

— Он был… как там? Мулат, что ли. Отец его из Африки. Парень все хотел доказать, что он русский. Хороший был боец, если бы не спесь — кто ж на латника да без щита. Ладно, Любовь Михайловна, я все понял. Сколько еще мне работать? — смирившись, спросил старый, пока еще преподаватель.

— На следующей неделе придет новое дарование. Молодым у нас дорога… Да, найдешь где подработать. Вон, сколько контор для несознательных студентов. Курсовые попишешь. Оксана, позовите Махоненко, что там с конференцией? — обратилась декан к секретарше, указывая на завершение разговора.

— "Как-то неуважительно, Любка-фурия", — подумал почти бывший преподаватель, бывший рубака, бывший реконструктур и вообще — бывший…

1. «Зов предков»

— Здравствуйте, Корней Владимирович, — возле деканата стоял мужчина.

— Вы меня ждете? — неприветливо, с раздражением в голосе спросил пожилой человек. — Дождались!

— Пожалуй, да. Разрешите отрекомендоваться — Илларион Михайлович Радкевич, — представился щеголеватого вида уже немолодой человек.

— Вот как. Интересно, — заинтересовано произнес Корней Владимирович, и только сейчас рассмотрел мужчину.

Это был высокий, лет под 45 мужчина с карими глазами, настолько яркими, что повеяло неким мистицизмом. Выправка выдавала если не военного человека, то профессионального реконструктора. Даже не так — пришельца из прошлого! И его имя Илларион — прям батюшка Михаила Кутузова. И этот классический костюм троечка — ну, только с аудиенции от английской королевы.

— Мы можем поговорить? — продолжил франт.

— Интересно, чем мог я Вас заинтересовать? Что ж, поговорим. Кафе подойдет? Прошу сударь, — вполне серьезно проговорил бывший профессиональный реконструктор, указывая направление и пропуская вперед гостя. Реконструкция зачастую заменяла действительность и разговор, который для посторонних слушателей казался бы либо шуточным, либо неким издевательством, не вызывал у Корнея Владимировича дискомфорта.

— Корней Владимирович, я представляю общество «Зов предков», — начал разговор Илларион Михайлович, присев "по-аристократически" на самый край стула.

— Признаюсь, уже слышал от декана название вашей организации. И испытываю какой-то диссонанс. Вы ведете себя как дворянин начала XIX века, Ваше имя также сродни эпохе. И такое несерьезное название организации, — бывший реконструктор посмотрел на собеседника.

— Пустяки, сегодня «зов предков», завтра — еще как. Важна суть, чем мы занимаемся, — проговорил загадочный человек, испытующе посмотрев на пожилого преподавателя.

— Здесь я должен спросить, и чем же вы занимаетесь, и зачем вам я? — откинувшись на спинку стула, проговорил Корней Владимирович. Он уже начинал терять терпение. Новостей на сегодня хватит, еще понять, как жить дальше, а тут — загадки.

— Позвольте, Корней Владимирович, все же не напрямую, давайте поговорим — вам понравится, уверяю Вас, — сказал мужчина и улыбнулся.

Пожилой человек развел руки, демонстрируя внимание и приглашая к разговору.

— Корней, Владимирович, Вам, как историку, никогда не было интересно, как некоторые события в истории появляются «вдруг»? Вот, по сути, не самая перспективная Англия, вдруг начинает промышленную революцию, создает мощнейший флот, всех и вся громит, сталкивает лбами, создает мощнейшую спецслужбу, когда еще ни одна страна об этом не помышляет. Или вот, Тамерлан. Хромой, высокий, нескладный на первый взгляд человек контрастирует со всем окружением — европейского вида, рыжий. Не знатного рода. И вдруг — гроза всей Азии! Громит всех, османы вообще бежали от него в Европу. И таких примеров множество. Для России — князь Олег, Петр 1. Олег не был князем, а именно он собрал все земли по торговому пути в единое государство. О политике Петра вообще молчу — никаких предпосылок для его царствования, а сколько новшеств, признаюсь, не всегда верных, и методы спорные, — «аристократ» покрутил в осуждении головой.

— Вы настаиваете на диспуте, Илларион Михайлович? — спросил Корней Владимирович, который мог еще больше назвать подобных примеров.

Историк часто размышлял над проблемой роли личности в истории, и пришел к выводу, что иногда в истории совпадали два фактора — личность и время, которому она соответствовала. Наполеон никогда не стал бы таковым, если не было бы революции и усталости французов от нее, так и про Гитлера, и многих других.

— Нет, что Вы, Корней Владимирович, диспута не нужно, так как я прекрасно осведомлен причинами и следствиями таких переломных моментов в истории. И здесь мы подходим к самому главному, — Илларион Михайлович испытующе посмотрел на собеседника, размышляя, продолжать ли разговор. — Вы любите книги об «исторических попаданцах»?

Корней Владимирович слушал и не знал, как реагировать. С одной стороны — чушь, издевательство над старым человеком, но он так долго жил в парадигме разных эпох, он был и гриднем князей, даже воеводой, был полковником в армии Багратиона, гренадером Апраксина и много еще кем. Он не играл, он жил! И хотел верить даже в такую фантастику, что сейчас изливает странный человек.

— Итак, позвольте, Илларион Михайлович, я резюмирую, — после почти двадцатиминутного монолога сказал старый реконструктор. — существуют некие точки бифуркации во времени, в эти точки можно попасть с помощью вашей организации. Я, конечно, хочу верить, но… кстати заплатить нечем — я небогатый человек, квартиру не отдам ни под любым предлогом.

— Что Вы, мы сами готовы Вам заплатить, или, к примеру, Вашему сыну помочь, и с работой, и деньгами и квартирой, — загадочный мужчина посерьёзнел и достал блокнот. — Имя, адрес, проблемы с алкоголем, попытки употребления наркотиков, пока слабых. Это все — Ваш сын. Мы способны ему помочь. И от Вашего имени и, если того желаете, инкогнито.

— А я должен продать душу дьяволу? — с усмешкой произнес Корней Владимирович. И после небольшой паузы продолжил. — А вы подготовлены.

— Давайте так, — продолжил бывший преподаватель, так и не ставший, по-настоящему, отцом своему сыну. — Я увижу реальные шаги в отношении моего сына и, если вы будете убедительны, и его жизнь наладится — делайте со мной что хотите.

— Замечательно, встретимся через две недели, — сказал загадочный представитель общества «зов предков» и ушел.

Две недели пронеслись в крайне депрессивном состоянии. Проводы на пенсию закончились попойкой всех и вся, «коллеги» даже умудрились песенки попеть. Подарили крайне плохого качества саблю-новодел — и с чувством выполненного долга навалились на алкоголь и закуску, деньги на которую выделил деканат. Лучше бы на руки выдали. Пришла и замена — щеголь с амбициями академика. Ох, и поплачет еще от этого карьериста Любочка.

— Здравствуйте, Корней Владимирович, — пожилой человек, апатичный ко всему происходящему, и не заметил, как провел пальцем по экрану смартфона, когда тот завибрировал.

— И Вам не хворать. Я так понимаю, Илларион Михайлович? — ответил Корней Владимирович.

— Да. Прошу о встрече, Корней Владимирович. Вы же помните наши договоренности? — продолжил навязчивый собеседник.

— В любое время, — без энтузиазма ответил старик. Да, именно стариком он себя и ощущал последние дни.

— Через десять минут у Вас дома, — сказал «общественный деятель» и отключился.

— Эй, постойте, не так быстро, — спохватился старик, но разговор был закончен. — Мне укол нужно сделать, поесть, таблетки принять, убраться, наконец.

Но слова были сказаны в пустоту.

— Здравствуйте, — поздоровался гость, пройдя в квартиру ровно через десять минут, после звонка. — Итак, к делу. Ваш сын получил наследство от Вас.

Старик недоуменно поднял брови.

— Да, именно наследство, Вы оказались весьма зажиточным. Неплохая квартира, недвижимость в районе, приличная сумма денег на счету. Работу присматриваем, можете не волноваться. Отчет, видео встречи с нотариусом, посты в социальных сетях, выписки со счетов сына, фото подписанных документов, — гость передал флешкарту.

— Так я умер? — недоуменно спросил старик.

Гость развел руками.

— Вы сжигаете мосты, — задумчиво произнес старик.

— Мы строим новый мост для Вас, — торжественно произнес гость.

— Не думал, что все так серьезно. Признаться, я воспринимал все происходящее как некую затянувшуюся шутку, но… я готов, — последние слова старик выкрикнул, привстал, однако, рухнул вновь на стул. От резкого рывка закружилась голова. — Рассказывайте!

— Итак. Вся наша планета — накопитель информации, существуют механизмы, которые мы не можем научно обосновать, но сама матушка-Земля может отматывать время назад, как магнитофон кассету, — начал вещать гость. — мы можем предугадать, когда будет очередная перемотка, и послать туда человека.

Старик посмотрел на «общественного деятеля», но ничего не сказал. Он просто слушал, не веря, но, и не опровергая всю эту нелепицу.

— Зачем нам это?.. Есть люди, которым это интересно. Почему, не знаю, наверное, изучают возможности. Пока никаких изменений не было, мы только догадываемся, что происходит, научились в течение некоторого времени отслеживать испытуемых, или, как сейчас модно говорить, — попаданцев. Датчики передают информацию сутки, иногда чуть больше, потом переход полностью закрывается для передачи данных. Это интересно некоторым историкам, которые сотрудничают с нами. Иногда получается попасть на само событие. Существует не более двух десятков периодов, которые доступны для попадания. К примеру, 1917 год, или призвание Рюрика — да мы точно уже знаем, кто это был! Или Цусимское сражение. Назад дороги нет, — гость выдохнул.

— Вы понимаете, что звучит это как издевательство надо мной, бред, просто бред, — спокойно и отстраненно произнес старик. Хочет этот щеголь поиздеваться — пусть.

Одно выпадало из бредовой ситуации — помощь сыну. Если действительно выяснится, что они помогли ему… То и от него потребуется что-то. Почку отдать — да, пожалуйста, за последние две недели он все больше накручивает себя, что жизнь прошла, и все мимо.

— Безусловно, бред, Вы нормальный человек и поверить не можете, просто делайте все так, как будто это игра и готовьтесь к переходу, — спокойно сказал гость.

— Зачем Вам старик, даже если еще не сошедший с ума? — спросил Корней Владимирович.

— Вот, здесь и кроется еще один факт, который нам интересен. Мы не получаем практической, скажем так, коммерческой выгоды от того, что узнаем, пока работают датчики и попаданец записывает свою биометрию. Но все, кто совершает переход, становятся молодыми. Их организмы приходят в идеальное состояние, резко улучшается регенерация, клетки восстанавливаются молниеносно. Понимаете, насколько важно подойти к решению данной проблемы? — гость посмотрел на старика, ожидая, несомненно, бурной реакции.

— Понятно, — спокойно произнес старик, и на лице гостя промелькнуло разочарование. — Философский камень — бессмертие.

— Да, как видите, я откровенен. А для Вас — новая жизнь. И, как понимаете, мы тщательно выбираем людей, — продолжил гость.

— Да, больной старик, практически одинокий, увлекался всю жизнь реконструкцией, историк. Должен хвататься за предложение как за соломинку, да, и такому человеку поверить во все это будет легче, — сказал старик, все еще не показывая никакого интереса.

— Именно так, — констатировал гость.

— И, предположим, что все казанное — правда. Да я не могу в это верить, но предположим… Я могу делать там — в прошлом что захочу? А если прогрессорство? — ухмыльнулся старик, представив, как из крупнокалиберного пулемета косит шеренги наступающих наполеоновских войск.

— Да что угодно! На нас это не повлияет. Наша парадигма не изменится, скорее всего… Ну еще никак не изменялась. У нас есть предположение, что в наш мир приходили люди из будущего, как мы уже говорили, некоторые события и тенденции в нашей истории объяснить крайне сложно, если не учитывать фактор попаданца, но Вы измените другой мир, в котором нас, вероятнее всего не будет. Нам же важно, чтобы датчики зафиксировали как можно больше процессов по изменению в Вашем организме. Мы уже кое-что смогли сделать для долголетия, и работа продолжается, — сказал собеседник. — Вы же можете даже с собой что-нибудь взять, для прогрессорства и задать там всем жару.

— Эшелон с танками, — усмехнулся старик.

— Нет, вся электроника выходит из строя при переходе, да и механизмы из металла, — усмехнулся гость. — А то бы мы им, ух, как поддали, супостатам!

— А датчики? — спросил Корней Владимирович.

— Они будут в вашем организме, который только оздоровится, и они ну очень маленькие, из биологических материй, — ответил Илларион Михайлович.

— А если механизмы по отдельности? — уже серьезно спросил старик.

— Это возможно, — сказал гость и достал небольшой планшет из внутреннего кармана пиджака. — Есть пожелания?

— Современные джины обходятся без протирания ламп, — задумчиво сказал старик и резко воспрял. — Часы лучшие швейцарские механические с подробной схемой составления механизмов, винтовку с оптическим прицелом и тыщ пять боеприпаса к ней. Пистолет с глушителем и к нему патрончиков. Серебряных и золотых монет на килограмм 20 не меньше, лучший набор инструментов, саблю образцов 19 века, меч полуторный века 16-го, лучшие морозоустойчивые семена, обязательно подсолнуха и картошечки, перца острого, да и приправ побольше — гвоздики, перца. Хорошую одежду, палатку, топор, ну и… я подумаю еще что.

— Не утащите, — скептически произнес гость.

— Так пару лошадок. Скакуна арабского, орловского тяжеловеса, да хорошую повозку, я что, на плечах буду все нести? А еще компас, бинокль, и много литературы. Пройдет лошадка-то? — с азартом спросил старик и улыбнулся.

— Вы думаете, что издеваетесь? Что ж… Лошадь может пройти вместе, а может и не пройти, все зависит от устойчивости прохода — это секунд десять. Дело в том, что мы не знаем, в какое время вас закинет каждые десять секунд, в лучшем случае выход меняется. К примеру, Вы окажетесь в неолите, а конь в ноябре 1917 года, или часть коня, — собеседник развел руками. — Верхом, больше шансов, вероятно.

— Так разгоните платформу, на которой все это будет — и вперед! — рассмеялся старик, это начинало его уже забавлять.

— Ну, можно, наверное, — пробормотал гость.

— Что, не додумались до такого? — старик посмотрел на гостя с превосходством.

— Да, как-то другие задачи решали. Признаюсь, судьба попаданцев интересует только сутки после попадания, — сказал Илларион Михайлович и встал. — Следующий переход через три недели, мы сильно спешим. Все изложите на бумаге и через 17 дней вылетаем на северный полюс.

— Коней моих не заморозьте, да и семена, а вот еще, плуг самый-самый, из титана, — рассмеялся старик.

— И ящик бриллиантов! До встречи, Корней Владимирович, Вы же не против, если с Вами поживут два милых молодых человека? — сказал гость и вышел за дверь, а в квартиру вошли два амбала.

Интермедия 1

Виктор Семенович Шамес уже как двадцать лет работал на организацию, которая была настолько засекречена, что даже этот пронырливый истинный сын Израиля мало что мог сказать о своих работадателях. Да и чуйка Шамеса на неприятности прямо таки «вопила» об истинности поговорки «меньше знаешь — лучше спишь». Поэтому, когда им обуевало любопытство, он представлял свои похороны. Пару раз даже специально ездил на кладбище, что бы провести психологический тренинг. Это извращение помогало Шамесу быть склизким угрем в общении с сильными мира сего и оставаться полезным. Думать же о том, что все, с кем он начинал работать исчезали, категорически не хотелось. Двадцать лет тренинга и окончательно побеждено любопытство, которое было частью его характера.

Сегодня он начинал новый проект. Уже найден реципиент, уже найден донор. Уже пополнились старые офшорные счета и открыты новые. Жить хотят все, но богатые люди так цепляются за каждый год своего существования, что их организация уже могла бы составить конкуренцию по капитализации и гуглу, и АлиБабе, и многим другим.

Вчера операция, которую Виктор Семенович назвал «реконструктор», вошла в завершающую фазу. Шамес любил давать названия всем операциям. Так он казался себе более значимым. Три недели назад будущему донору на очередном медицинском обследовании удалось внедрить датчики в тело. Так же и, земля ей пухом, медсестричка ввела специальный раствор в организм этого Корнея, который резко ухудшит общее состояние и так болезненного донора как раз на три недели. Стоило порядка тридцати тысяч долларов согласовать и уход на пенсию Корнея Владимировича. Пришлось даже подсадить на наркотики сыночка донора, как и ввести его в долги. Парень, правда, оказался крепким орешком, даже попытался выкарабкаться, но «медовая ловушка» окончательно его подкосила. Влюбился сынок в элитную эксортницу, которой сделали отличную легенду.

В целом, удар там, удар здесь, препараты — вот и готов донор к любым перепитиям. Только в своих "хотелках" реконструктор развернулся так, что Шамесу пришлось даже обратиться к куратору о дополнительном финансировании, так как его собственный гонорар оказался уменьшен наполовину, а это было неприемлемо. В какой-то момент даже Шамес поймал себя на мысли, что с удовольствием нажмет кнопку ликвидации донора. Все было продумано, даже просчитал образ, который вызовет интерес к Корнею. Представился ему Илларионом Михайловичем, напоминая о бурной реконструкторской молодости повесы-преподавателя, а в прошлом десантника, даже в 1979 году умудрившийся под дембель оказаться на афганской земле. Теперь же остается отдать кодировку датчиков и подгодать время приезда в Находку реципеента.

Переход

Глава 2. Переход

Две недели прошли в бешенном ритме. Приставленная ко мне группа кроме сторожей-охранников сбила подошвы, бегая по моим «хотелкам» и расширили свой лексикон, в тихую матерясь на мое сумасбродство.

И арбалеты давай, да еще барабанные, чтобы били без перезарядки пять-шесть раз. Видел Корней Владимирович такие только в записи видео, но то их проблемы. И винтовку давай, а еще каждый день с инструктором тренируй меня и азы единоборств и холодняк не тот, и грамоты слишком умелые — не могли в петровские времена так качественно сделать дворянскую грамоту.

Да — я хотел сразу в князи! А что за князь без лошадей? И тут уже были требования серьезней. Вначале я потребовал пять коней разных пород, чтобы во все исторические периоды быть «на коне». После долгих споров остановились на трех породах коней. Брал я ахалкетинца, мощного коня фризской породы и орловского тяжеловоза.

А потом я захотел собачку, да еще тренированную, но до года. Станок слесарный в разборе с ножным приводом. А доспех из титанового напыления, да сложный составной, да кольчужку. А потом еще, еще и еще.

— Хорошо, что эффекта бабочки нет, а то с таким подходом — «кранты» нам всем ныне живущим. Даже спонсоры обратили внимание, а их капиталы тяжелы, — проговорил Илларион Михайлович, рассматривая мой скарб, который грузили на грузовой самолет.

Грузовой самолет внутри был оборудован как мобильный и элитный госпиталь. Там было множество аппаратуры, мебель, несколько генераторов, мебель и много чего еще. Мой скарб, который казался очень массивным, занимал не больше одной пятой пространства внутри самолета и это еще с коняками и большой платформой. Она была восемь на четыре метра, но главное — глубокая. Посередке размещались чудо-телега, которая была в комплектации «сани». По бокам саней, как и внутри, были четыре мини-сейфа, замок которых закрывался цифровым и буквенным обозначением. Там были уложены монеты, другие драгоценности, частично семена, винтовка, пистолет и часть боеприпасов. Разрубить или как-то вскрыть сейфы без помощи современного инструмента было невозможно. Было и в санях двойное дно, где были сложены часть зеркал, картошка и оставшаяся часть семян. Сани получились тяжелыми, но эксперимент с орловским тяжеловозом показал, что коняка может их тянуть. Живность должна быть усыплена и прикреплена по бортам специальными ремнями. Так, скакун и тяжеловоз находились по длинным краям, пес — передняя стенка, а фриз — задняя стенка.

— А доставим? — засомневался я, осматривая свое добро уже в самолете.

— Доставим! Все решили и рассчитали, должно получиться. Смешно будет, когда сразу через переход все это отберут местные временные аборигены. Мы же не знаем, куда и где выбросит. Есть догадки, что инфополе не позволит выйти при скоплении народа, но все же… — приставленный куратор, как он в кокой-то момент определил себя, посмотрел на старика. — Самочувствие как, Корней Владимирович?

— Ваши пилюли — волшебство! И не надо колоть инсулин, я даже легкие тренировки по рукопашке осилил, — восхищенно проговорил старик. — Признаюсь, в какой-то момент, были мысли бросить эти игры.

— Куда же бросить — под миллион мертвых американских президентов ВАШИ игры обошлись, если не считать лошадок. Надо же помесь ахалхетинца с арабом? А золотишка-то сколько? — с укором произнес куратор.

— Осел, груженный золотом откроет любую крепость, — подражая мудрецу, изрек старик.

— Корней Владимирович подпишите вот это! Это купчая на квартиру, да и коллекцию Вашу неплохо оценили. Вы же удостоверились в резко ставшей успешной жизни Вашего сына? — куратор протянул бумаги.

— Да не вопрос — сгорел гараж, гори и хата, — с улыбкой произнес старик и подписал.

Сам переход оказался до скукоты будничным. Вкололи что-то, посадили меня на металлическую платформу, показали направление, где стояли два вездехода арктической раскраски с антеннами-тарелками, а потом поехали…

Никаких протуберанцев, всполохов, магии — ничего! Я закрыл глаза и открыл их. Только в толк не смог понять, почему зажмурился.

В какой-то момент я оказался где-то… Ржали кони, лаял мой Шах, как я назвал своего неополитанского мастифа. Резко приподнявшись, я упал на подстиланную в санях медвежью шкуру. Закружилась голова и я потерял сознание.

Очнувшись, сразу почувствовал себя не просто хорошо, а великолепно! Хотелось встать и бежать хоть километр, да и десять осилил бы без проблем. Так себя не чувствовал никогда, или уже забыл о тех временах, когда был молод.

Вопросов, что переход произошел — не возникло — нетронутые просторы степи, с виднеющимся на горизонте лесом. Да и значительно теплее. Ощущение было ранней весны. Свежий воздух, который возможен только в диких, нетронутых человеком местах опьянял. Стоял день, так казалось, по ощущениям полдень.

Что ж — начнем работу… Я вылез из саней и оглядел свое имущество. Я обычно не матерюсь, но тут пришлось — задней стенки платформы не оказалось — ее просто срезали, как лазером отсекли, даже часть конской упряжи осталась, а коня — моего Фриза не было, как не было и трех мешков со специями и, что больше всего огорчило автомата и ручного пулемета с частью боеприпасов.

Успокаивался я долго, и только скулеж пса и недовольное ржание оставшихся коней вывели меня и состояния поедания внутренного хомяка.

Прежде всего, нужно было спрятать большую часть моего скарба. Сама платформа была сооружена так, чтобы можно было ее прикопать без ущерба для имущества. Повезло и в том, что наполовину конструкция самостоятельно вошла в землю.

Взяв лопату и кирку, я начал расчищать снег вокруг платформы.

СТОП! А как же вторая жизнь — молодость. Где зеркало???

— Мать моя… — взглянув на свою физиономию — я вздрогнул. На меня смотрел я лет семнадцати. — Но как же так, ничего не почувствовал? Просто раз — и все! И они упрекнули меня в тратах. Да за одно осознание, что это возможно — получить вторую жизнь, а может и больше — миллиарды покажутся копейками.

Раздевшись и не обращая внимание на морозец, а было не более минус три, я рассматривал себя, насколько хватало растяжки.

— Так и тут все в порядке, а тут — ух, берегитесь девки! Корней вернулся! — уже кричал я.

Работу начал споро, не обращая внимания на время, погоду, я лихо орудовал киркой и лопатой, отбрасывая замершие глыбы земли. Через неопределенное время, наконец, начал осознавать происходящее вокруг и в голову вломились истошные звуки. Черт! Мой зоопарк!

Отсоединил крепления от собаки и коней, продел последним уздцы и привязав ко вбитому колу, наложил коням овса, смешанного с соломой. Собаке дал сухого корма, которого взял на пару дней.

Работа, несмотря на огромный объем, спорилась, но нужен был день, а то и больше, чтобы успеть прикопать такую махину, благо во время перехода часть моей работы сделала неведовамая сила. С перерывами на короткий отдых, общение с животными и еду, я продолжал до сумерек вгрызаться в землю.

Выставив палатку, распалив костер из прессованных специальных брикетов, я кипятил себе воду на кофе.

— Нужно бы осмотреться. Видны, как на ладони, — пробормотал я, и перехватил поводок Шаха.

— Пошли, дружище, пока водица закипит, пройдемся до леска, — проговорил я псу.

— Так, вот это присоединяем сюда, это сюда, ага, — приговаривал я собирая винтовку.

После сбора оружия, проверил-таки утверждения куратора. Двигатель действительно не заводился, взятый ноутбук и смартфон не включались. Не обманули — техника и электроника полетели. Ладно, сложная электроника, но двигатель — это же механика, почему и она? А было бы интересно, если конунгу Рюрику на смартфоне показать недорогой фильмец какой. Вона сколько версий в конце 20-го века о нем появилось.

— Ну, что, Шах, я готов, — произнес я, обращаясь к псу, и накручивая глушитель на винтовку.

Сборы заняли больше времени, чем я предполагал, и вода почти закипела, пришлось отставить котелок.

Рассеянный я оказался. Прежде всего, необходимо думать про безопасность, а уже потом все остальное. Копать начал, лучше бы осмотрелся, куда уже торопиться, я уже «приплыл».

До ближайших деревьев было восемьсот метров. Вокруг было все спокойно, только с каждой минутой темнело — не критично, в бинокль встроен прибор ночного видения.

— Твою мать, — выругался я, пытаясь переключиться на ночной режим. — И это навернулось.

Разведка заставила задуматься. В редком лесу и рядом с ним было много отпечатков лап толи собак, то ли волков. А у меня кони… Вокруг степь.

Вернувшись в свой маленький лагерь, и в очередной раз накормив «зоопарк», я решил перестраховаться от ночных гостей. Вокруг своего лагеря, я разлил драгоценнейшую горючую жидкость. Если волки бросятся в атаку, она разгонит их и даст свет для моей винтовки. Вооружившись всем, чем можно, и активировав грелку на основе карбида и чего там еще, улегся в палатку. День выдался трудовым.

Ночью меня разбудил лай Шаха и ржание коней. Я же перевернулся и попытался, не обращая внимания, продолжить сон.

— Какого черта? — выругался я, когда в очередной раз вздрогнул от пронзительного лая пса, и услышанного воя. Сознание не могло сразу переключиться на реальность. Понимание, где я и почему режет уши эта какофония звуков. Телевизор не выключил? — Стоп! Вой!

Резко сев в уютной палатке, укутанный в теплый спальник, я протер глаза. Проверил пистолет, нащупав винтовку и топор в углу палатки, я выскочил и увидел на белом снегу фигурки серых то ли собак, то ли волков, которые окружали навес, сооруженный для коней. Вокруг моих копытных спутников как юла крутился, лаял и скалился Шах.

— Зажигалка, — сказал я сам себе и быстро зажег бензиновую волшебную горелку и бросил в место, где была разлита горючая смесь.

Ослепительный свет и резкий жар заставил волков попятиться назад, но два хищника остались внутри огненного кольца.

Так, снять с предохранителя, прицелится.

— Хлоп, — почти беззвучно прозвучал выстрел из винтовки с глушителем.

Мимо, а меня нешуточно лягнуло в плечо. Резко вспоминал уроки стрельбы, которые удалось взять перед переносом.

— Да ну, потом, — прорычал я, отбросил винтовку и кинулся на ближайшего волка, прихватив топор.

Замах. Удар. Визг. Трофей в виде волка. Шах резким прыжком бросился на второго волка, и они закрутились. Я подбежал, но никак не мог приноровиться, чтобы ударить топором волка, который одерживал победу над моим еще молодым псом. Только, когда волк повалил Шаха и навалился на него сверху, мне удалось подрубить волку заднюю лапу. Вдали послышался вой десятка волков, от которого стыли жилы.

Оторопь. Взгляд на волка. Глаза полные понимания и боли. Зверь ждал и осознавал, что из хищника он превратился в добычу. Удар. Смерть и взгляд укора от таких человечных глаз. Ком подкатил к горлу.

— Если я попал в средневековья и меня так будет мутить от смерти хищника, как быть с людьми? — бормотал я. — Так собраться — стая рядом!

Винтовка. Прицел. Небольшое упреждение, прижать приклад. Вдох. Мягко нажать курок. Выстрел. Трофей.

— Вот так, нечего сопли жевать. Я живой и жить хочу. Я сильный и по праву сильного, — прокричал я и начал выцеливать следующее серое пятно, суетящееся на белом снегу в метрах семидесяти.

Снова вой. Волки метались, не понимая, что происходит — стая уменьшалась.

— А, если так, — проговорил я и открутил длинный глушитель. Все же интересно было время. Если это современность или, скажем поздние периоды, то зверь должен знать и бояться звука выстрела.

Я быстро вытащил из палатки туристический коврик, разложил сошки для винтовки, прилег. Прицел. Выстрел.

— Твою мать! — прорычал я.

В ушах стоял звон. Кони дернулись, волки попятились назад, но я не увидел реакции, кроме непонимания, происходящего у хищников. Вероятно, волки не знают огнестрела. Хоть что-то.

Дальше начался отстрел. Сплошная тренировка. Я выцеливал очередного волка и стрелял. Вот только попадать зачастую не получалось, а трата боеприпаса была колоссальная. Тут в голову пришла мысль! Снял с глушителя винтовку и выстрелил "в ту степь". Грохот оглушил, но и хищники попытились и решили ретироваться подальше от неизвестного грохота. Первая победа!

Шах уже немного оправился, но с его передней лапы сочилась кровь. Перевезав терпеливого пса, который только тихо поскуливал, я пошел собирать трофеи.

Свежевать волков было сложно. Знать, как и уметь, — разные вещи. Вымазался, рвота подступала, но я не сдавался. Было необходимо себя тренировать, в том числе и психологически. Если попал в Средние века, то изнеженность — путь к провалу.

Глава 3. На первака и третьяка рассчитайсь

Вытянув и окончательно снарядив сани, я запряг Орла, как назвал орловского тяжеловоза, подвязал Араба, соответственно арабско-ахалкетинского жеребца, законсервировал и прикопал платформу, уже утонувшую в яме. Путь предстоял на Север.

Взял в сани то, что могло испортиться, и что, на мой взгляд, было необходимо. Все семена, которые были упакованы в контейнер, положены в ящик, прикрепленный к одному боку телеги. Второй ящик вместил арбалет, винтовку, укутанную в войлок, часть патронов и два барабана болтов. Картошку укутал так же в войлок и уложил к другим семенам во второй потайное дно. Взял саблю, немного продуктов, с килограмм серебра и немного золотых монет, часть зеркал и еще по мелочи. В санях ехать пришлось весьма компактно, окруженным барахлом.

По всей дороге я периодически делал пометки с указанием направления компаса — было бы обидно впоследствии потерять дорогу к своему кладу. Все чаще стали встречаться пролески, которые переросли в лиственный лес. Уже когда начало смеркаться, заметил человеческие следы. Идти по следам не стал, решил стать на ночевку, благо заметил замечательный холм, скрытый лесом. Даже зверью будет сложно залезть. Подход был только с одной стороны, которую можно и обезопасить. Вырытая яма с несколькими заостренными кольями. Подумал и поставил две растяжки. Гранат было только три, а всего взял двадцать штук, остальные остались в схроне.

Ночь прошла спокойно, Шах спал со мной и даже не вылез за ночь из палатки. Наутро быстро собрались, снял растяжки, присыпал волчью яму и, поспешили в путь. Корма для живности осталось максимум на два раза покормить.

Шли вдоль леса, не углубляясь в чащу, стали попадаться и следы от саней, благо уже два дня было ясное небо и следы читались хорошо. По периоду, куда я попал, подобные наблюдения ничего не говорили, кроме того, что я все же ПОПАЛ!

— Шах! Смотри! Дым! — радостно вскрикнул я и осекся. Ну, никакого самоконтроля. Внимание аборигенов ко мне было лишним.

— Шах! Охраняй! — сказал я, поправляя портупею и выискивая арбалет. Так, рычаг, барабан с болтами. Пистолет под куртку.

Спрыгнув с саней и привязав коней, я пошел в сторону виднеющегося дыма. Тихо с максимальной осмотрительностью я шел по лесу, высматривая, откуда же мог быть дым, держа арбалет наизготовку.

— Не выдюжим! Первак адыходь! — отчетливо услышал, я и как будто достал беруши из ушей.

Лес наполнился звуками, в которых слышались отголоски борьбы. Уже не страшась быть обнаруженным, я поспешил на звук. Через пару минут выбежал на край небольшой поляны, где происходили трагические события. Под лапами огромного медведя находился человек, который был в угрожающем жизни состоянии, — обляпанный кровью, только пытался сгуппироваться, сжаться в комок в сопротивлении разъяренному зверю. Рядом с этим человеком, которого и было сложно рассмотреть из-за порванной в клочья одежды и обильно вымазанного в кровь, скорее всего свою, был еще один мужик, который пытался достать большим копьем, что на Руси чаще называли рогатиной, зверя.

Оцепенение прошло, когда хозяину леса удалось отбить лапой копье, которое мужик удержать не смог. Медведь, оставив без внимания предыдущую жертву, рванул к новой. Я снял арбалет и прицелился. Расстояние было не более пятидесяти метров, что позволяло надеятся на пробитие плотной шкуры зверя.

Вдох, выдох! Выстрел! Болт устремился, как мне казалось в шею зверя, однако результат был не столь обнадеживающим, распоров кожу, наконечник прорезал лишь бок медведя. Подобная рана не могла стать смертельной для крупного зверя, однако и приятной для мишки ее назвать тоже нельзя. Разъяренный хозяин леса обратил внимание на новую опасность и, как будто, прищуриваясь, начал рассматривать поляну в моем направлении. Быстрая перезарядка арбалета позволяла надеятся на еще несколько выстрелов, даже в условиях быстрой атаки зверя и я не медлил. Выстрел! Болт попадает в правую лапу зверя. Выстрел! Мимо! Надо же промахнуться в такую громадину. Выстрел! Болт распаривает кожу в районе груди, однако, не входит в тушу. В это время зверь получает удар рогатиной как раз в шею. Второй мужик не тратил время попусту, успел не только подобрать свое оружие, но и сноровисто и прицельно ударить отвлекшегося зверя в уязвимое место. Я же сделал несколько шагов в сторону раненного зверя и выстрелил. На этот раз попал картинно — в глаз! Зверь еще призывно прорычал и окончательно свалился на бок, подергивая задними лапами в судорогах.

Мужик сразу же бросился к раненному товарищу, который, в установившейся тишине тихо постанывал. Осмотрев раненого, мужик перекрестился. Это действие можно было растолковать двояко: или он уже прощается с человеком, или же благодарит Бога за его спасение.

Я же немного замешкался, рассматривая мужика, который стал разрывать лахмотья на своем товарище. Мужик был не высокого роста, может сто семьдесят сантиметров, или и того меньше, однако широкие плечи выдавались даже через одежды. Мужик был с бородой, однако коротко пострижен, да и борода была стрижена, выглядела, по крайней мере, ухоженной. Из оружия был с рогатиной, которая все еще не была вынута из медведя, на поясе висел топор и меч. На кромке поляны рассмотрел и сложносоставной лук.

Какие выводы можно сделать? Точки бифуркации были разные, но их не так и много. Изучая этот вопрос я насчитал их около пятнадцати, семь из которых относятся к 19-20-му веку. Отсутствие огнестрела и наличие меча уже исключало как в большей степени 19-й, так и 20-й века. Исключил я и 18-й век, так как ножны от меча были ну явно не периода становления Российской империи. А вот 16–17 век исключать бы не стал окончательно, но скорее всего не этот период. Уже во время Иванов, как третьего, так и четвертого сабля стала основным холодняком. Мог ли какой крестьянин сохранять старый клинок? Мог, но врядли. Пойдем от обратного и исключим время Рюрика по причине наличия явных христиан. Исключаются и более ранние периоды. Оставим как наиболее вероятными время перед монголо-татарским нашествием и Куликовской битвой.

— Кто таков! — спросил подошедший мужик.

Я так увлекся своими размышлениями, что упустил из вида происходящее. И вот я уже в полуметрах от притупленного меча, наставленного на меня. Мужик выглядел или, скорее всего, старался выглядеть строгим и грозным. Был он молод, даже достаточно густая борода не могла состарить лицо. Русые волосы, нос картошкой, в целом самое что ни наесть славянское лицо. А меч, извлеченный из ножен, уже многое мог сказать об эпохе. Это был рубящий клинок позднее 11-го века, но не раньше 14-го. Если использовать прикидки исторических событий, то меня могло выкинуть в период монголо-татарского нашествия, или чуть раньше. Еще одной проблемой стало, как отвечать незнакомцу. Решил, что буду использовать друвнерусские слова, ну насколько это возможно, ну не был я лингвистом.

— Так Корней владимиров сын, — ответил степенно я, глуша в себе волнения. А ну как полезет в драку, кто его достоверно знает менталитет средневековых русичей.

— Коли добры муж, то спаси Бог тя, а коли помышляешь не ладное, то акстить, — произнес нарочито официальным тоном мужик.

— А ты кто будешь? Мил человек? — спросил уже я. Нельзя помыкать собой и уходить в глухую оборону оправдывающегося человека. В конце концов — это я спас и его и его друга, или кем он там приходится.

— О как мил человек! Токмо не миловалися мы, — сказал мужик и откровенно, так по-детски рассмеялся.

А я почувствовал себя стендаперм поневоле. Уж клоуном называть себя не стал. Вообще все происходящее я воспринимал как некую компьютерную игру с максимальным погружением. Вот сейчас разговарию с неписем, а до этого завалил локального босса. Мозг наотрез отказывался воспринимать действительность, как реальный мир. Скорее всего, это была защитная реакция организма, чтобы не помутиться рассудком.

— Ты, енто, самострел кидай! — неуверенно скомандовал мужик.

Я стал быстро разбирать арбалет, отстегивая барабан с последним болтом.

— У-у, прытки яки, степенно ворочай, — скомандовал неприветливый абориген. — У лесу аки тать таишся.

— Так я ж не тать, — проблеял я, медленно поворачиваясь, думая как украдкой вытащить пистолет.

— Да к кто ж тя ведает, ты кидай самострел, — улыбнулся бородач и пристально впялил на меня глаза. — Одежа чудная, самострел таки, вой, али трус?

— Убери меч, греха не хочу, — сказал я нащупав пистолет и сняв его с предохранителя.

— Да коль не тать, молви кто есть, — потребовал мужик.

— Так, чадо свого батьки, Гордеем кличут, говорил ужо, — сказал я, старательно пытаясь встроиться в манеру разговора. — Лихо от меня нет, кривды не маю. Иду с далечи. А ты кто есть?

— Так, Первак я. Охочий, — задумчиво проговорил мужик.

— То, что охотник, разумел, вона як медведя брал, — намекнул я на то, что спас его от зверя.

Мужик почесал затылок. И выглядело это так наивно, как бы и извеняюще и неуверенно и я осознал что не чувствую угрозы от этого мужика. — Скажи, а где это я, на чьих землям?

— Дык, эта, мордва тута, земли мокша. Чудна адежа твоя, отрок, — мужик отставил меч в сторону и взялся мять левой рукой материал куртки.

Все, ясно — все же вреся перед монгольским нашествием. Не обманули благодетели. После 1238 года эти земли уже стали Золотой Ордой. Конечно, могут и в конце 13 века мордву так называть, но уже некоторые данные можно анализировать.

— А на Калке то сеча была? — задал я уточняющий для меня вопрос.

Мужик завис.

— Не ведаю, мы живем тута, в Ростов, да у Суздаль, да у Городец то ездим, мы, эта… гостям куны и белки даем, — Первак стушевался и говорил слова, словно выучил стишок в школе, но без всякого выражения, пару раз даже закатывая глаза, словно вспоминая нужные слова.

Нужно брать бразды разговора в свои руки, а то простоим как монголы на Угре. Все в принципе ясно. Иллароин Радкевич говорил о времени битвы на Калке как один из периодов для перехода. Другой ближайший период — время Дмитрия Донского или призвание Рюрика. Меч дает хронологию, как и отношение к религии аборигена. Следовательно, битва на Калке либо только прошла, либо в этом году будет. Первак может и не знать, видимо они живут уединенно, в политику князей не лезут, а немудренный товар отдают купцам, которых на Руси звали гостями.

— А пошли, Первак к моему скарбу, хлеб преломим, — сказал я и показал направление, где находился мой лагерь. — Давай друга твого к саням моим, там и поглядим на рыно його.

— Так это Третьяка треба до огня, а мне треба до Вторака, што у дыму застался, — сказал не муж, но парень и стушевался, как будто военную тайну рассказал.

Я же старался не быть столь наивным, простота парня подкупала, но пистолет все же я еще раз проверил. Первак с интересом посмотрел на мое оружие, но кроме своего очереного «Чудно» не сказал ничего.

Быстро и сноровисто сделав волокуши, Первак без моей помощи уложил как оказалось своего брата Третьяка, а после того, как и я пристроился в тягло, мы быстро потащили раненого, который только постанывал к моим саням. По мере движения по моим следам, парень не упускал меня из виду, следя за каждым движением. И я был уверен, что он готов к любым моим вывертам. Странный охотник. Ухватки как у какого воина, или скорее казака.

Подойдя к моему зверинцу, Первак показал настоящее детское восхищение. В 21 веке так удивляться не умеют.

— Во как, какой лютый, — приговаривал, обхаживая Орла, мужик. — Яки конь!

Интересно, что Араб меньше заинтересовал хозяйственного мужика. Не ратный это человек или и ратные русичи таких коней не имели. Ох и сложно мне будет оставить коней себе.

Уложили Третьяка на выстеленную шкуру, возле которой Первак стал быстро собирать хворост на костер. Я же раздел раненного, и начал осматривать раны. Ни разу не врач, но имел дело с разными ранениями. В армии разок довелось штопать сослуживца, а на реконструкторских форумах чего только не было.

Прежде всего, я уколол обезбаливающее, потом смочил чистую тряпицу спиртом и стал оттирать кровь с тела уснувшего мужика. Обезбаливающее подействовало на него как анестезия. Оказалось не так все ужасно, как выгледело до оттирания крови. Две раны. Одна в районе ключицы и открытый перелом левой руки. Вправил кость, обработал рану на руке, засыпал стрептоцид, зашил, перебинтовал. Дальше обработав рану на ключице, зашил и ее. После чего зафиксировал руку двумя обтесанными Перваком палками и еще обматал бинтом, охватил тряпкой руку шею. Закончил я уколом антибиотика общего действия.

— Жить должен, — ответил я на невысказанный вопрос Первака, который не проронил ни слова, пока я занимался его братом.

После моих слов, парень рухнул на колени и стал читать молитвы. Я посчитал, что тоже должен это сделать, чтобы было поменьше вопросов, и также прочитал «символ веры» и «отче наш».

Ну, а потом пригласил перекусить. Достал завернутую в тряпицу снедь, и начал готовить «поляну». Первак уставился на еду завороженно. Даже пришлось его отвлечь псом, чтобы быстро разорвать вакуумную упаковку с ветчиной.

Тут пришел в себя Третьяк и замычал, прося воды. Вот же родители не заморачивались с именами. Но у них и православные имена должны быть.

Первак накинулся на еду, и стал жадно есть, уже с набитым ртом отошел на шаг от саней. Я подумал, что он ждут меня, приглашая к обеду, а я просто не успевал за этим ухарем. После того, как я подошел и взял ломоть мяса, Первак вновь навалился на еду.

— Спаси Бог, отрок, — сказал Первак и отошел от саней. — Приди и ты к нам хлеб приломить, коням корма дать, одпочить с дороги.

— Благодарствую, — сказал я, а кланяясь не смог скрыть улыбку.

Социализация началась. В принципе на хороших позициях. По сути, я спас братьев от смерти. Это Первак должен осознавать. Так же в мою польлу и врачевание его брата, дай то Бог оклемается.

Дорога оказалась не долгая. Километров пять вглубь леса, благо лес был редким, и петлять пришлось не много. Правда идти пришлось пешком, на сани положили Третьяка, ехать же на Арабе, когда абориген идет на своих двоих — невместно. Да и посмотреть на передвижение этого охотника было познавательно. Шел он тихо, с пятки плавно передвигались на носок, не цепляя ни одной ветки. Осознавая свою наивность, что в лесу я был безшумным, я пытался подражать охотнику, но выходило откровенно не очень.

— А чего ж в лесу живете? — спросил я, когда среди деревьев наш небольшой караван выкатился на поляну, на которой было не больше пяти строений, окруженных небольшим частоколом, с центром достаточно большой избы.

— Так, с лесу живем, с лесовиками дружим, — объяснил парень, с тоном как разговаривал с неразумным дитем.

Нас заметили сразу и на край частокола вышел рослый, не чета Перваку с Третьяком мужик. Седина бороды была сдобрена иссини черными прядями. Прям меллирование какое-то. Может здесь средневековый барбер шоп имеется? Борода ухоженная, шуба накинута на могучие плечи поверх длинной рубахи. В руках держал топор, который был явно воинский с длинной под метра полтора рукоятью, опоясанный с блестящей пряжкой и с костяными узорными накладками.

— Батька, — обратился к мужику Первак с низким поклоном и его брат, немного оклимавшись даже попытался приподняться.

— Вы, халуи, только под утро пошли, и вертаетеся пораненные. Говаривай Первак, — строгим голосом сказал, видимо глава семейства, но остро посмотрел в мою сторону.

Голубые пронзительные глаза впились в меня. Рентген, не иначе. Я поклонился, но первым обращаться не стал. Уважение к сединам, да и внушительный уверенный вид на фамильярность место не оставлял.

— По добру ли молодец? — обратился ко мне строгий мужик, продолжая просвечивать меня взглядом.

— По добру, отче, Спаси Христос, — ответил я и отвесил поклон, учтивый, но явно менее глубокий, как до этого Первак.

— Какоже Отче, чай не попович, да и баб схожих на лик твой не ведал, коли отче твой, я бы не запамятовал, — сказал мужик и громко, запрокинув голову рассмеялся, через пару секунд его поддержал Первак, да и Третьяк что-то про простонал, явно силясь улыбаться.

Вот и как обижаться, хвататься за саблю, или тоже посмеяться. И вообще отношение к ситуации озадачило. В наше то время — сразу скорую, что случилось, как произошло, раненного в дом, а тут непонятные церимонии.

— Батька мой достойный человек, а мать была статной и мудрой, во Христе жили они, — строго, с нотками обиженного, ответил я.

— Так, так. Проходь в хату, а збрую вон энтим дай, — сказал мужик и показал на слещегося Первака и еще одного мужика, подошедшего к нашей компании.

Я отдал кинжал, саблю, но пистолет держал наготове. Понятно, что с оружием незнакомого человека в дом пускать опасно, но если я какого боярского роду племени, то не урон ли чести? Так, нужно было представиться боярином. Ладно — все спишем на разницу в обычаях.

В доме, том, который был в центре, рассмотрел подошедшего последним мужика. Тот был больше похож на седобородого. Высокий, статный, развитая мускулатура просматривалась и свозь длинную безразмерную рубаху. Меня пригласили жестом в дом и следом за мной прошли другие сыновья, неся на шкуре Третьяка.

— Яко Третьяк то? Живой? — спросил, наконец, глава семейства у Первака.

Тот и рассказал про медведя, как они напоролись на берлогу, взбудоражив зверя, за что получил чувствительный такой подзатыльник. Первак только и проговорил: «Спаси Бог, за науку!» и поклонился. Во время всего рассказа Войсил, как представился, наконец, старший, пронзал меня изучающим взглядом.

— Садись отрок, — жестом пригласил меня сесть на лавку глава семейства.

Дом был просторным с двумя комнатами. Квадратов так на 40, вытянутых в форме прямоугольника. Пола не было — только земля. Мебель была представлена большим столом посередине и многими лавками вдоль стен, в двух краях большой комнаты были обложенные булыжниками очаги, возле которых были открытые оконца. Еще два окна были заколочены. Да и окнами назвать эти отверстия было сложно — бойницы. Я предполагал, что окна на Руси закрывали слюдой, но, видимо, не везде. Да и отсутствие традиционной русской печи. Нет, я знал, что ее время еще не настало, но так по-черному топить?.. Не правильно.

Мне указали на лавку, но сами не присели. Как зверушку рассматривают.

— Чудно! — сказал седобородый.

— Корней, — сказал я, встал и поклонился в пояс. Вроде как с почтением.

— Божена, вынеси Корнею меду, — сказал Войсил.

Из второй комнаты вышла миловидная девушка лет 17–18 с глиняным небольшим кувшином. Лицо все красное, коса по пояс. Вся такая стеснительная, по фигурке, о которой можно с большей степени только догадываться из-за многих одежд, вроде бы и ничего. Не похожая ни на кого из семейства, черноволосая, с легка раскосыми глазами, но между тем и славянскими чертами лица, курносым носиком и прямо ведьминскими глазами, которые так и блестели огнем. Если бы она смотрела не в пол, а на меня — утонул бы.

Приплыли! Молодое тело отозвалось таким всплеском гормонов, что я пошатнулся. Напряжение знакомства с аборигенами и в целом ситуацией сменилось на другое, вечное. А ведь раньше не припомню за собой такого, или с годами память притупилась. Нельзя же все списывать только на желание секса.

— Спасибо, красавица, — проблеял я, принимая кувшин и жадно начал пить слегка сладкую слабоалкогольную водицу. Девушка еще больше зарделась и убежала.

— Н-да, — сказал Войсил и почесал бороду. — Плохо девке. А ну сыны, баню натопите, да Божене наказ дайте, кабы снеди дала опосля. А ты, Корней, почакай и не труси — в доме ентом кривды и беды нема. Токмо, поведай кто ты да якоже тута.

Сыновья разбежались то ли распоряжения выполнять, то ли просто оставили для разговора. А мне пришлось говорить под похрапывание Третьяка, который был уложен на большую лавку, засланную медвежьей шкурой.

Еще раньше я думал о легендах как объяснять обществу свое происхождение. Для первой половины 13 века я посчитал, что чем больше невероятного, тем больше стану интересным аборигенам. Смысл всего сказанного был таков…

— Сам я Гордей, сын Володимира. Батька мой славянского рода полабов, что живут на закате от сюда… — начал я свой рассказ.

Своей легендой я пытался добиться решения нескольких задач. Первое мне нужно было как-то объяснить возможное мое невежество и некоторые словечки, которые могут проскочить. Ну не лингвист я средневековья. Следующая задача схожая с первой — мое оружие, которое явно выбивалась из производственной линейки местных оружейников. То же самое и с некоторыми вещами, к примеру, как мне было объяснить, если любопытные аборигены посмотрят в бинокль. Другая задача — психологическое воздействие на аборигенов. Целью становилось побудить к эмоциям — уважение, сострадание, интерес.

История моя выглядела следующим образом. Я сын полабского воеводы. Мою мать, братьев и сестру убили немецкие рыцари. Обязательно сестру — больше сострадания. Отец с остатками своей дружины влился в войско другого представителя германской средневековой аристократии, конкурирующей, так как сказать, фирмы. Уже с ними отец участвовал в междуусобной войне против своих обидчиков. А после победы с группой безземельный рейтаров влился в отряд, который стремился познать славу в очередном крестовом походе, куда взял и меня. Так, я попал на войну католиков, но сам всегда был православным. Отец погиб, и я со скарбом бежал, заплатив армянину, который и помог мне выехать на Кавказ. Он же и его два помощника и погибли от моей руки, когда попытались убить меня. Год я пацаном 14 лет прожил у аланов, где даже поучаствовал в клановой войне. Когда мужчины селения ушли мстить другому роду, за какую-то обиду, на нас напали и многих посекли, но я убил одного алана, забрал у него коня и смог удрать. Пошел я дальше через земли половцев к венецианцам в Крым, там прожил еще год, познавал науки, учился ремеслу. Но умер старый мастер, который знал много премудростей, а его семья меня выгнала. Вот от туда я и ехал на Русь, как завещал мне мой отец, который и среди западных схизматиков всегда был веры православной.

В избе было молчание и все завороженно слушали, даже симпатичный носик девушки виднелся из соседней комнаты. Такой блокбастер для тех, кто знает округу и считает, что через километров 300–400 и вовсе кончается мир, было в новинку, как сказка. Но я поторопился с выводами.

— Добре баешь, кот-баюн! — сказал Войсил.

Он разгладил бороду и задумался. Пауза длилась не меньше минуты.

— Как православный с схизматами в одной то рати? Вон те рейтары Царьград взяли, да эллинов в латины обращают. А по половецкой земле хаживать, как по княжим палатам? — сказал глава семейства и вновь разгладил бороду. — Свезло те, отрок, чай Мокша сама вела, прости господи.

Я замер. Да заврался я, но здесь не привыкли ко лжи, стараются верить, наверное.

— Дык, Дядька, то батька мой. Вон хотел скарб заиметь в землях сарацинских, идти на Русь и податься в бояре к князю справедливому и мудрому, — сказал я. Лучше в патриархальном обществе ссылаться на мнение старшего. Был же я еще ребенком, выходило, что отца убили, когда мне лет тринадцать было. Знать взрослые дела и мотивы было мне, как сейчас бы сказали, «невмесно».

— А, опосля ты, отрок, у схизматов наукам и ремеслу учился. Венецианты енти, этаж кто Царьград брал? — спросил Вайсил и сам же ответил. — Византийца абайти у коварстве? Ох лукавы те схизматы… А ремесло якое ведаешь?

— Стеклодувное, помогал лить железо, самострелы делал, — начал перечислять я ремесла, в которых что-нибудь понимал, или прочитал перед переходом.

— То добре, да самострелы супротив лука никак, — задумчиво произнес Войсил. — А ты и ратится горазд? Вторак, а ну ка мальца спытай.

Приплыли. Нет, я на ристалищах на реконструкции бывал и многих бивал, да и каратэ там всякое, что в подвалах еще Советского Союза прятали. Сейчас так и здоровье есть.

— Дак, это мы добре, — сказал Вторак. — Батя а бою смертнаму, али как?

— Давай на древе, — сказал Войсил. — Мальца не прибей. Иш, ремесло он ведает.

Вышли во двор. Войсил дал деревянные мечи.

Ну что ж попробуем. Встали, я поклонился, на что недоуменно посмотрел Вторак, но голову слегка склонил.

— Бой, — скомандовал Войсил.

Глава 4. Последний привет из 21-го века

Вторак занес меч над головой и попытался со всей силы ударить. Парировать удар такой силы я бы не смог и ушел в лево, пытаясь поднырнуть и кольнуть в бок соперника. Успела промелькнуть мысль, что Вторак обращается с мечом как с оглоблей, но он резво успел развернуться и блокировать удар с шагом назад. Инициативу мой соперник потерял. Я подбил меч Вторака, и пока он по инерции возвращал свою руку, слегка опущенную моим ударом по мечу, полоснул по кисти своего соперника. Деревяшкой это было терпимо, но, если представить отточенное лезвие, то соперник уже без нескольких пальцев. Но бой не завершился. Вторак отпрыгнул на два метра назад и сделал три боковых замаха мечом, видимо пытаясь толи запутать меня, толи напугать. Последовал резкий удар снизу вверх с одновременным шагом навстречу мне. Сложный удар и блокировать его непросто, но я и не старался это сделать. Инерция движения резко вперед и отвод деревянного меча в сторону немного дезориентировал соперника. Прокручиваюсь против часовой стрелки… Хрясь! Удар локтем в челюсть и Вторак попятился. Я не предпринимал никаких действий. Понятно, что ногдаун противника позволил бы мне одержать победу.

Вторак же заревел как зверь.

— Досыть, — прокричал Войсил. — Видел. Добре, воин-отрок. Вторак, в баню отведи, да снедать будем.

Глава семейства развернулся и пошел. Вторак, держась за челюсть, подошел и бросил передо мной свой деревянный меч.

— Идем, Корней Владимирович, баню ужо стопили, — сказал через боль бывший соперник и указал на небольшую избу в самом углу хутора.

Баня была небольшая метра два на три с лавками по бокам и печкой-каменкой в дальнем углу. Рассмотреть же весь этот не хитрый интерьер представлялось сложным из-за дыма и пара, клубящегося внутри.

— А вы париться не будете? — спросил я раздеваясь.

Вторак задумался над моими словами и только через паузу ответил.

— Да не, — усмехнулся Вторак и зажмурился от боли.

Я начал раздеваться, но мой банщик уходить не собирался, а с выпученными глазами смотрел на мою одежду.

— Ну? — спросил я зыркнув на Второка. Раздеваться под таким присмотром мужика лет двадцати не хотелось. Вряд ли здесь слышали о тенденциях в определении гендерных пристрастиях конца двадцатого века в Европе, но дискомфорт ощущался.

— Чудно, — прошипел Вторак и вышел.

Присев на лавку я попробовал расслабиться телом, но напрячь мозги. Все смешалось, и рационально мыслить не выходило. Зачем я здесь? Нет ясно, что вторая жизнь, что помог сыну, которого видел только издали, что все это воспринимается пока как игра с погружением. Думалось, что это даже сон. Но все же без цели я прожил прошлую жизнь, эту нужно иначе, но как? Спасти Русь от монголо-татар? Я один, даже со всеми своими «роялями», слаб. Нет, не получится. Дело ведь не проигранном каком-то сражении, а в системе, которая, как ее не подпитывай, не способна противостоять активным дисциплинированным ордам. Так для чего? Ну, внедрю я картошку и кукурузу на лет так шестьсот раньше. А вот это уже какая-никакая цель. Там где урожай зерновых погибает, картошка чаще всего дает неплохие урожаи. Значит, заделаться таким аграрием — экспериментатором. А еще пушку сделать, да как бабахнуть. Отлично, но церковь как объявит колдуном, да как даст погреться на костре. Но состав пороха я все же записал, да и книженции кое-какие взял. Нет, думать нужно крепко.

Понимаю я то, что Русь в таком виде как в начале 13-го века слаба системой, но сильна людьми. Направь этих людей в нужное русло и взрыв цивилизации и государственности будет такой, что все соседи содрогнуться. Значит цель — централизованное государство? Может быть, если будут условия. Я же не князь и армии не привел, вундервафлю не перенес. Боеприпасы и то закончатся очень быстро. Но, как говориться, будем посмотреть. Первое — как-то освоится. Купить землю, холопов, начать заниматься сельским хозяйством. Второе — создать производство чего только смогу, исходя из реалий времени. Третье — на полученные ресурсы, которые по-любому захотят отобрать, создать систему безопасности. Пока так.

Мысли перенеслись на этих странных лесных людей, которые меня приютили. Чего они от меня ждут? Может уже Шаха прибили, да коней делят, а меня в бане запрут, да подожгут? Но если никому не доверять и обходить всех людей стороной — много проживу? А к князю на поклон нужно идти? Думаю здесь проще попасть к князю, чем в мое время к президенту. Но что он мне скажет — иди, значит, Корней всех басурман бей — вот тебе золото, моя дружина, ты ведь такой красавчик. Ха, ха!

— Мать, — прошипел я от резкой боли в груди, а через секунду на затылке. Боль нарастала и двигалась вместе с маленькими бугорками, выступающими под кожей. Казалось, что сдерживает эти непонятные механизмы только тоненькая кожа.

— Чужие, твою мать, — вспомнил я фильм, когда в героев внедрялись инопланетные твари, а потом искали выход.

Нащупав двигающееся нечто на груди в районе сердца, я привстал и стал искать нож, который был вложен в специальном кармане на штанах. Эту хрень я решил вырезать. Боль слегка утихла, но понимание, что у меня под кожей что-то есть, заставляло паниковать. Подержав нож над огнем, насколько хватило терпения, уж очень горячо, я окунул нож в бочку с горячей водой — хоть какая-то дезинфекция. Разрезать правой рукой место, где остановилось это нечто, придерживая «шишку» другой не принесло ни большой крови, ни особой боли.

— Твою мать, Илларион мать его Михайлович, — выругался я, наблюдая у себя на ладони приборчик. — Так вот как вы отслеживаете меня. А как сигналы идут?

— Да ну вас к черту, — я кинул прибор в огонь и, нащупав второй, с шипением вырезал на затылке кожу. Кровь протер термобельем, так как не имел под рукой ничего другого, а сочивщаяся кровь доставляла дискомфорт.

Видимо температура в бане градусов под 80 спровоцировала процессы и аппаратура начала реагировать.

— Что? Аппаратура? Она же выходит из строя?! — прокричал я, уже догадываясь, почему она работала столько дней.

Они внедрили свои датчики в сердце и мозг возможно так, что при их отключении я бы умер. Весьма вероятно, что они убили бы меня, как только сигналы перестали поступать, например, взорвались в мозгу или импульсом остановили сердце. Зачем в принципе множить сущности этим эксперементаторам. Как только мышка подопытная перестала приносить инфомацию — убить, а вдруг эффект бабочки.

— Да пошли Вы, экспериментаторы. Вторая жизнь! Да я просто подопытная крыса, — продолжал я.

— Корней Владимирович, ты пошто! — в баню вошла Божена.

О время, о нравы!

Интермедия 3

Василий Шварнович окинул взглядом своих сыновей от Агафьи, которая была второй его женой. Хорошей женой, подарившей ему трех сыновей и дочь, но первая — всегда в памяти. Остался сын от первого брака, который на службе у ростовского князя Василько.

Но не для рефликсии позвал глава рода сыновей. Ему нужен был совет. Даже не так ему нужно подтверждение правильного решения, которое он уже принял.

— И яко сей отрок? — спросил сотник сторожевой сотни Василий Шварнович.

— Чудной, но рубится добре, говор иншай, конь булгарски, да фризки аще, — начал высказывать свое мнение Вторак.

Так повелось, что сыновей Войсил назвал по очередности рождения, но у них есть и церковные имена, зваться которыми они станут только тогда, как в полную силу войдут и покажут себя лучше других. А пока постигают науку воинскую, лесную, да другие нужные в сложном и многогранном деле разведки.

— То добре, токмо його монах шукае? Яко мыслите? — задал вопрос Войсил, задумчиво поглаживая бороду.

— Треба скарб його поглядеть. Отче — то можно, али невмесно? — спросил Третьяк.

— Невмесно, токмо потребно тое. Ты ведешь, што Глеб робит, також и в Унже треба стать крепко, да Лазаря здвинуть. Тати у граде лютують, а тысяцки в долях з ими. Коли отрок той, што монаху потребен, то треба повязать його собе, — Войсил погладил бороду.

— Яко? Супружничать? — спросил Третьяк и зарделся. Он был самым молодым парнем и только сейчас начал в полную силу ощущать все трудности полового взросления.

— Ты кого супружничать то? Токмо венчать у церквы! — Войсил отвесил не силный подзатыльник сыну.

— Так Мария то — сестрица — мала аще, — проблеял Вторак.

Сыновья в присутствии отца всегда терялись и выглядели глупыми. Так уж приучил Войсил своих приемников, что лучше выглядеть глупо, но все досканально переспрашивать, чем не понять даже малости. Вот и сейчас братья могли бы сами до всего додуматься, но, времени устраивать мозговой штурм, не было. Странный парень вполне может оказаться тем, кого они ищут уже третий год, после допроса с пристрастием одного церковного слушки, что начал шпионить за Войсилом.

Вот тогда они и вышли на некого таинственного монаха, который возомнил, что должен появиться некий человек, как предвестник страшных событий. Но может и не появиться. Однако, ресурсы, затраченные на поиск человека, выглядели впечатляюще. Соглядатаи таинственного монаха внедрились в роды мордвы, марийцев, точно были в Рязанском княжестве, Перемышле. Может еще где, но этого уже ни Войсилу, ни Глебу не удалось узнать. Вот и Войсилу с Глебом пришлось рассылать людей по разным направлениям для поиска. Одновременно нарабатывая свою агентуру и связи.

— Сыне? — Войсил нахмурил брови. Такой пассаж говорил о том, что Втораку следует самостоятельно помыслить.

— Божана? — неуверенно произнес Вторак.

Вместо ответа, Войсил позвал племянницу.

— Божана, а гож ли муж той? — спросил Войсил свою племянницу.

— Пригож, дядько, токмо пошто пытаешь? — спросила девушка.

— Дак тое, што Вышемира треба охолонить, каб ты не бегала от його, да по лесу з братами не шукалась, то треба мне, роду нашаму и тя в кривду не уведу, — Войсил задумался. — Ступай Божана, я пораду дам табе апосля

Шлава рода дождался пока выйдет племянница из горницы, а после направил Вторака хорошенько обследовать телегу гостя. Если только что подозрительное — сразу сообщить. Самым сложным было как-то выиграть время для принятия судьбаносного, как минимум для племянницы, решения.

Кроме как послать Божану в баню к молодому парню, вариантов задержать гостя и обследовать скарб путешественника не находилось. Удивлением для Войсила стало достаточно быстрое и покорное принятие решения Божаной. После того, как племянница побывала в плену и с ней не всегда обходились уважительно, девушка проявляла крайнее пренебрежение в вопросах жамужества и вообще мужчин. А тут согласилась.

После возвращения Вторака уже по лицу сына, Войсил определил, что парен тот, кого искал странный монах. И, если уж так нужен этот странный юноша монаху, то следует половить того на живца. Путь приходит и возьмет, а уже Войсил постарается не упустить таинственного интригана.

Но ситуация с монахом была вторым дном ситуации, а еще и первое дно, которым и следует оправдывать все последующие действия.

Прежде всего, одним из центров силы в Унже был Вышемир, который якшался с ватажниками и имел долю в грабеже купцов и пришлых в городе. Вышемир был десятником городовой стражи, которые больше, чем наполовину сами были разбойниками. Десяток же этот был уже больше штатного, и с этим нужно было считаться. Божана была наследницей крупного поместья, на которое сильно косится сосед — тот самый Вышемир. Уже и сватов собрался посылать — сам же вдовец! Женить Корнея и Божану, и Вышемиру останется только идти на открытую конфронтацию, где можно без ущерба перебить всех его людей. Есть вероятность, что пострадает и Божана, но ее-то сосед точно захочет оставить в живых для легализации своего положения. А вот Корнея — убьет. Ну, так на эту жертву Войсил пойдет — чужой он! И монах или сразу объявиться, или хотябы немного насолить таинственному интригану. И уже не важно, врет, или недоговаривает Корней.

Ну, коли выживет парень, то пусть и живет с Божаной. Видно было, что девке он понравился. А Божана красивая и нет мужчины, кому она не приглянется, поэтому парень и сам не зная пойдет приманкой. А там уже и его вещи прибрать к рукам можно. Нужно только сделать так, чтобы парень потерял голову от девушки. Ну, Божана уже в бане.

Глава 5. О нравы!

— Божена, ты чего? — сказал я, спешно прикрывая руками предательскую часть тела. Даже отведя взгляд, не смотря на вошедшую девушку, возбуждение пришло мгновенно, и по молодости той первой жизни такого не припомню.

— Я в мыльню шла, а ты кричишь, — сказала девушка, бесцеремонно войдя в баню.

И что объяснять, что это как-то не правильно? Как попить воды подать, то краснеет и вся такая невинность, а тут к мужику в баню!

— А браты знают, што ты в баню пошла? — спросил я, закладывая ногу на ногу и отодвигаясь на край лавки.

— Так, — спокойно сказала Божена и стала раздеваться.

Черт она же раздевается! А что делать? Я, конечно, читал про открытые отношения на Руси и общие бани, и я не железный. Тут бы голову не потерять. А последствия какие? Отец, если тот мужик ей отец, знает ли, что она пошла в баню к мужику, то может и… А если для нее ситуация нормальная, а мои действия оскорбят?

Не выдержав, я все же посмотрел в сторону девушки, и опал в осадок… Она была «нереально» красивой. Что можно было рассмотреть при первой встрече, когда на девушке было куча тряпья — да ничего! А сейчас — все! Это было отлично сложенное молодое тело красивой женщины. Черные, густые волосы, высокая грудь. Такое тело годами в тренажерном зале создают фитоняшки в XXI веке. И это все сочетается в несочитаемом — русская и восточная красота.

— Ты очень красивая, — бормотал я, не обращая внимания на то, что стою сам не прикрытый, и организм показывает своей физиологией все бушующие во мне эмоции.

Божена рассматривала меня без всякого стеснения, как рассматривали в той моей жизни автомобили. Ага — вот тут была битая машина, так, а глушитель-то оторван — вон как торчит.

— А ты пригож, — сказала девушка после досконального осмотра и улыбнулась, направив свой взор в то место, которое я еще недавно пытался безуспешно скрыть.

— Ба…Бажена, а ты чего, — промямлил я.

— Так я ж до табе. Дядька знает. Ты много баял, скажи и мне. Тя разувала дева? — спросила Божена, присаживаясь на лавку.

Разувала? Видимо это обряд. Вспомнил — на Руси невеста разувала жениха.

— Нет, — неуверенно произнес я, надеясь, что правильно понял красавицу.

— А много дев покрыл в краях далеких? — продолжила допрос Божена. Вот время, что хочу и думаю, то и спрашиваю. Никаких политесов, словесных игрищ. А ну-ка ее же оружием.

— Нет, али работа, али дорога, а деве участие потребно. А тебя покрывали? — нагло, спросил, в эту игру можно играть двоему.

— Да! — и уже подрагивающим голосом добавила Божена. — Я лето полонянкой была.

— Прости, — сказал я, видимо переборщил.

— За што? Не ты меня полонил, а кто полонил, того аще в сичень дядька Войсил порубил, — сказала Божена, пересела на мою лавку и погладила волосы. — А ты пригож.

Я пересел на другую лавку. Вот девка — сводит с ума, не успеваю анализировать информацию. Эрекция и нестандартная ситуация не дала осознать главное. Понятно, что Войсил — не отец Божены. Дядькой на Руси могли называть чуть ли не любого. Кто же ты, дядька и зачем эта медовая ловушка?

— Так пригожа я, аль нет, чево сторонишься? — спросила девушка и уставилась прямо мне глаза.

— Пригожа, да знама ты мне мало, — сказал я, решив, что, несмотря на то, что девушка мне очень понравилась и не стоит портить образ похотью.

— Так что ж мало? Вона муж нареченную и не видеть до веселья можа, а жалеть будуть до конца живота свого. Я браги принесу, а посля дядька ко столу чакае, — Божена сказала, встала, вылила из глиняного большого кувшина воду, одела рубаху и быстро вышла.

— Да чтоб тебя, идиот, — корил я себя, взяв можжевеловый веник, стал хлестать спину.

Но как бы я не корил себя, нельзя было лезть на девку, даже если она и подумает, что я брезгую, после ее плена. А может и вправду — медовая ловушка, хотят подцепить на крючок, а потом и виру потребовать, например, все мое имущество. Но к чему этот поединок со Втораком? Надо одеваться и идти — вначале посмотреть на своих зверушек, да сани проверить. За столом думаю все проясниться, пока рассказывал свои сказки только я, а мне категорически и послушать нужно.

Обмывшись, я стал одеваться, как-то не хватает полотенца. В санях где-то есть.

— Вот, Корней Владимирович, испей браги, — еще не раскрыв дверь сказала Божена и протянула кувшин.

На вкус эта мутная жидкость была сладковата и с непривычным вкусом.

— Пошли, Божена со мной, — сказал я, одевая уже куртку.

— Пошто? — заинтересовалась девушка и заговорчески огляделась через приоткрытую дверь во дворе.

— Пошли, не обижу, — проговорил я, выходя из бани.

— Да куды ж табе обидеть, — как-то игриво проговорила девушка, но пошла следом.

Мы пришли к саням, которые стояли под навесом. Порывшись в своих вещах, я нашел сумку с небольшими зеркалами. Достав одно и распаковав от тряпок, я протянул невиданное здесь сокровище Божене.

— Смотри сюда, — проговорил я, поворачивая зеркало к лицу девушки.

— Ой, ай, дай! А не бесовское? — восхищалась прелестница, как, наверное, блогерша из зарюпинска радовалась бы тринадцатому айфону.

— Не бесовская. Какие бесы, коли красоту твою видит? И не труси, душа твоя с тобой будет, — вспомнил я страшилки, которые ходили в Средние Века про зеркала. — Это тебе!

- Не за что мне, спаси Бог, тебя, — сказала Божена, поколебалась, забрала зеркало и побежала.

Вот, а как мне идти? Постоял возле коней, которые получили только сено на корм. Может и не правильно я поступил — такую животину взял, на сене долго не проживут. Орел так нормально, а вот Араба зерном подкармливать нужно. Потрепал за обрубок уха Шаха, лежавшего в санях, но уже явно лучше себя чувствующего. Размеренно пошел к избе, в которой меня и расспрашивали и в баню провожали.

— Корней! — прокричал Первак, стоявший у входа в избу. — Проходь, батька молвил, что Божанка ужо прибегла.

Может и правда с Боженой была медовая ловушка?

Войдя в избу, было интересно, как историку взглянуть на еду местных. Сказать, что стол был полностью наполнен, было не правильно. Стояли пять мисок с тушеным мясом, какие-то орехи, рыба вяленая, да кокое-то варево. Также в деревянной тарелке было что-то похожее на желе с зернами ячменя внутри. Как позже узнал — именно это кисель.

— Седай! — сказал Войсил, сидящий во главе стола.

Я сел и только после этого присели и три брата. Все молчали. Я думал, что молитву читать будут, но все ждали только того, чтобы глава семейства начал есть.

Какое тут тщательное пережёвывание пищи, какой этикет? Как будто дали минуту на всю еду. Я же не спешил, ну не приучен настолько быстро принимать пищу.

— Али смак не гож, — отвлекся от еды Войсил и уставился исподлобья на меня.

— Гож, Дядько, — ответил я.

— А Божанка не гожа? — так же исподлобья допрашивал глава семьи.

— Пригожа девка, — я пристально посмотрел на хозяина. Надоело уже метаться, не знаю, как и угодить и не навредить всяким там обрядам, но обидеться и я могу.

— Так чего ж ты не покрыл? — пристукнул Войсил. — Девку брюхатить треба.

— А я не бык и не другой зверь, кабы так. А девка добрая, — и я прибавил метала в голосе.

Войсил улыбнулся в усы. Если бы Корней увидел этот жест, то понял, что его троллят.

— Так бери ея, — уже как-то по-другому сказал Войсил, как торговец.

— Я из далечи иду, мне свой мир строить, — начал я объяснять.

— Так и строй. Ты сирый, рода не маешь, бою обучен, ремесла ведаешь, пригож ликом, скарб маеш, хвори на табе нема, крещеный, будь со мной, — начал агитацию электората Войсил. Ясно стало, что Божана — мой капкан. А кто я — новая кровь в род? Зачем?

И вообще, первому встречному девку давать, даже при всей возможной вольности нравов, это не правильно. Но неправильно и то, что в такой компании вдали от дома баба. Скрывается от кого?

— Кем быть? Холопом, аль смердом? Я роду боярского, воеводы сын, — я даже привстал из-за стола. Беспечно я снял куртку у входа, захотелось засунуть руку в карман и погладить рукоять пистолета.

— От чего же холопом? Нет — родичем будешь, Божана — дщчерь брата мого, а мать его половецкая полонянка. Боявир пошел на городище на землю марийскую род малый взял. Да пожгли то городище. Я со своей сотней пошел туда и познал, что то не марийцы то, а ростовские тати пожгли люд русский, да полон узяли, в охолопили. Боявира в рати посекли, да увесь його род, а Божена вельми пригожа, яе забрали. Посек я татей, серод яких и княжьи мужи были за то, а князь то осерчал, что без суда. Мал летами князь ростовский токмо гонорливы. Вот и живем по лесам, с того и корм. Токмо мы бояре! И роду три по сотне летов. И ты в роду нашем будешь, — закончил Войсил свой рассказ.

Ну как тут быть? С моей позиции одни непонятки. Я разрабатывал план посещения князя, может какое поместье себе выгодать — золото есть, да и всякого хватает. Там свою дружину, новые способы обработки земли, картошка, наконец. Кукуруза и разная живность. Так и преставлял заливные луга с пасущимися альпийскими коровами. А еще порох и пушки, зеркала и тонны золота. А потом межгалактический форум в Ньювасюках.

Но как просто все у них — роду нет — иди в род, вся моя легенда принимается как правда. Но вот еще что важно — Войсил сотник или в прошлом сотник? А где ж сотня?

— А где сотня твоя, боярин, — задал я назревший из разговора вопрос.

— Так, на выселки пошли в землю рязанскую, — ответил сотник. — Так как жить будешь?

— Коли сотня есть, да в род идти, я бы и пошел. Человек я чужой, мне земля потребна. Я мыслил к князю на службу идти, да не знаю к кому, — начал размышлять я вслух.

— Так ты изверг. К князю? Так и мы княжьи люди. Земля есть. Тут то мы по зиме на пушнину пришли, а городище наше на Унже реке. Новый град строит князь владимирский, булгары ужо не пройдут, там нам и землю дал князь владимирский, когда ростовский осерчал. А куды тебе идти, або у тать, або у рать. А у нас род сильный, — Войсил прямо выпрямился.

— А за то, чтобы войти в род, я должон что сделать? — перспектива социализации да в первые дни после перехода. Обдумать нужно, а если могут быть большие возможности. Немало я знал про это время, но письменных источников не много, археологии хватает, но по ней социальную структуру нелегко выявить. Как стать боярином, как войти в род, что родможет? И главное, что я смогу в роду?

Войсил не спешил с ответом. Поглаживая бороду, он пристально смотрел на меня.

— Так взять Божану, — после затянувшейся паузы сказал сотник.

— А что добрых мужей нема? — задал напрашивавшийся вопрос.

— Мужи есть, да полонянку не возьмут, а коли и возьмут, то за нее не дадут ничого, да и твой скарб велик. Серебро есть, кони вельми добры, покроют наших коней — добро буде. Да и потребен муж Божене. Девка вона пригожа, снасиловать могут. Я ея и забрал с собой, каб бесы в кого не вселились. А брюхатую трогати не будут. Да и жалеет вона тя. А баба с норовом, — закончил Войсил и посмотрел выжидательно на меня.

Я взял паузу и решил немного обдумать сложившееся. Так, первое — Божена уже проявила характер, возможно в селении что-то произошло. Я, видимо, признан возможным защитником, поединок со Втораком это для Войсила показал. Опытный воин увидел во мне что-то? Странно, но допустим. Второе — для рода я тоже приобретение. Похвастался ремеслами. А зеркало, которое я подарил, в это время может стоить ну очень много. К слову, зеркала еще не изобрели. Только что-то там получится в 1240-м году и к концу века. Возможно, были оценены и мои клинки с арбалетом. Семена частью спрятаны в телеге и не должны были найти, но вот зерно увидеть могли, а оно в два раза минимум крупнее нынешнего, скорее всего. Если бы они еще знали, сколько всякого есть у меня в схроне. Но туда пойду не сейчас. В принципе то, что мне нужно для моего начального этапа становления я взял. Третье, как обозначил Войсил — симпатия Божены.

Что я чувствовал? Что может чувствовать молодой человек, если верить концепции перехода — с наилучшим здоровьем? Образы, которые возникают передо мной, будоражат сознание, и только свободная одежда не выдает неловкости. Не думал, что в это время могли быть такие красивые женщины, предполагал, что красота определялась величиной килограммов.

Ну, первую свою жизнь я прожил и пожалел, что не было семьи, что знал о сыне, но не был и малой частью в его жизни. Тогда была одна крайность, сейчас другая. Только что с моими вещами, моим личным обогащением?

— Так что? — не выдержал Войсил.

— Когда на Востоке вступают в род, они получают от рода землю, защиту, а роду службу. Роду отдают только десятую часть от всего, остальное свое, — озвучил я условия.

— Добро. В церкве обвенчаем. Учи ея, страптивую, якоже бабой быть. Да отцу Михаилу скажешь, што крещен Кириллом — давай поснедаем, да обговорим все, — подвел итог глава рода.

В процессе еды, обсудили многое. И как я должен относиться к Войсилу, что должен советоваться с ним, но в целом, если за свои дсредства — сто хочешь и твори, но с нормами морали, а то отец Михаил…

Удивительным было то, что медовуху пил только Войсил, который при попе, по его словам, назывался Василием. У братьев церковные имена тоже были. Учитывая, что все мужчины были ратниками, Войсил не был главой рода, он занимал что-то вроде должность главнокомандующего. Служит он великому князю владимирскому, но иногда решает некоторые задачи и за ростовского князя. Кроме того, Рязанский князь Ингвар Игоревич зачастую организовывал походы на половцев, куда в качестве доброхотов шли и сотни с других княжеств, до пления Ингвара Рязанского и Войсил гулял по степи.

Уезжать из заимки в поместье собирались дней через 5, но решили все же немного ускориться, так как без Третьяка, все еще бывшему недееспособным, охота будет сложной задачей — так мне объяснили.

Глава 6. Эх, дороги, снег да туман…

Собрались на третий день и отправились в путь. Оставлять столько строений просто так — странно, не рационально, думал я до тех пор, пока не начали складировать пушнину и мясо. Трое саней полностью загруженнонных. Что меня поразило, — возничим одних саней была Божена. Войсил же был верхом и постоянно объезжал наш небольшой караван, когда мы уже двинулись. Выявилось превосходство моего орловского тяжеловоза — он меньше уставал, был бодр и без видимого напряжения тянул сани.

Уже в пути я старался раговаривать со всеми, особенно шел на контакт Первак, быстрыми темпами поправляющийся. А вот Божена сторонилась меня, как и Войсил. Все вызнанное я укладывал в систему, о которой будучи историком, по крайней мере, читал.

Система феодализма на Руси, по крайней мере, в этой ее части, имела свои особенности. Род, в который я попал, живет с одной стороны отдельно и представляет собой силу. Традиционный, казалось, вассалитет. Служба князю, который за это дает землю.

Однако, не совсем так. Род может уйти от одного князя к другому, может сам решать к какой очередной авантюре подписаться. Так же, если на такой род нападет кто-то еще, то князь, скорее всего, промолчит, если агрессор так же на службе князя. Поэтому внутри своего же княжества безопасности нет и это вопрос самого же рода.

Интересным является и предмет веры. Создается впечатление, что церковным религиозным фанатизмом вообще никто не страдает. Имена используют нецерковные, поминают языческих богов. Нравы странные. Я намекнул, что хотелось бы пообщаться с Боженой, но мне строго ответили, что типа «до свадьбы ни-ни». Как в бане — так нужно брюхатить, как согласовали женитьбу — ни-ни! И вот сейчас ждет дорога, которая приведет меня к новой жизни. Женитьба для меня стала, как бы, не важнее самого перехода и обретения новой жизни.

Через четыре дня мы выехали к большой стройке.

— Что это, ваше поселение? — спросил я подъехавшего Войсила.

— Не, то Новый град. — ответил сотник.

Вероятно, это был строящийся Нижний Новгород. Тогда что-то долго строят, уже года три как заложили тут город, а детинец только на треть сооружен.

В Новгород мы даже не зашли, мало того, обошли его по дуге и старались не попадаться никому на пути. Выйдя к Волге, мы и далее далеко не отходили от реки. По пути заходили на похожие заимки, где отдыхали, ночевали, и к нам присоединялись еще люди. В итоге собралось под две сотни и под шестьдесят саней, груженных всяким добром. Большая часть была безоружными людьми, даже женщины с детьми — оборванные, укутанные в рванину. Разговоры со мной практически не разговаривали, напротив, опасались и не приближались, что выглядело странным, учитывая все расспросы, которые учинили на Войсил с сыновьями на заимке.

Только когда ко мне в сани определили двух женщин и ребенка, а я пересел на Араба, нагрузив его поклажей, получилось немного выудить информации, которая заставила существенно задуматься о происходящем.

Прежде всего, высохшая с огромными мешками под глазами женщина — Злата рассказала, что ее выкупили у мордвы княжьи ратники. Была она, по сути, в рабстве у одного из мордвинских родов и попала туда еще года четыре назад, когда мордва сделала ответный набег на рязанское княжество. Мордвинские роды пожгли пограничные селения и увели часть людей в плен, где они, и не только, работали за еду, но и другим не брезговали. Вот ребенка и прижила, а от кого и не знает. Думала, что после рождения сына примут в род и ее статус изменится, но никто из местных не признал в ребенке своего сына. Узнал я и о том, что в нашем караване были выкупленные из половецкого плена.

Эти скупые новости натолкнули на мысль о роли отряда Войсила, который и оказался во главе всего этого исхода народов. Так, отряд был разделен на части, вероятно, на шесть-семь, которые занимались выкупом людей. Имелись временные жилища, причем на самой границе княжеств, степи и лесных массивов мордвы. Там и собирались люди. Но в том хуторе, где был я на третий день своего перехода не было лишних людей, а только сыновья Войсила, да Божена, которую не могли оставить без внимания родственники. Разведка? Там можно было встретиться с представителями половцев. Или я думаю категориями XXI века? Но как объяснить происходящее? И когда они смогли набить пушного зверя, если занимались разведкой? Вопросы, вопросы. Да и еще одно противоречие впилось в голову — «Мы то с князем ростовским повздорили, вроде как в опале, да только мужи мы княжьи». Ну, путь княжьи люди великого князя Владимирского. Но не вяжется и разлад с Василько Ростовским, который и в согласии со своим дядей был и его поручения выполнял. Интриги, интриги, а я все думал — такой красивый, нужный.

- Яко живот, твой, Корней? — подъехал ко мне Вторак.

— Добре, да вот в незнании прибываю, — ответил я, в очередной раз, пытаясь поудобнее сесть в седле. После одного перехода верхом, ходить и сидеть не мог. А ведь на реконструкции битвы на Березине 1812 года был три раза в чине капитана или ротмистра. Тогда в такую же погоду часа три не слезал с коня и более-менее, а сейчас…

— Да, батюшка велел табе не говорить. Смотрел на тя, — сказал Вторак.

Понятно, изучал меня, сказал приглядывать, как я буду себя вести. Не глупо! Да и чего глупо должно быть? Люди в XIII веке не были глупее людей XXI века. Я-то все в них вижу неких неписей, но это разумные люди, не затупленные интернетом. Наука не та, технологии, условия, но не глупее, может только немного наивнее.

— И что высмотрел? — спросил я слегка раздраженно. — И где Божена? И поговорить с ней не можно?

— Не можно, — строго сказал Вторак. — Чудной ты. Вот седло себе натер, а всю половецкую степь прошел.

— Так я больше на телеге, да в санях, — начал оправдываться я.

— А ратился якоже? В санях? — сказал Вторак и рассмеялся. — Батька говорить с тобой желает.

Вторак не стал больше ничего говорить, пришпорил коня и нарочито залихватски припустил в галоп.

Нужно поговорить — поговорим. Уже захотел сбежать и плевать на все. Чего меня мурыжить! Вот в Литву пойду, в этом или следующем году Миндовга призовут во княжение, а ему, наверняка пригожусь, да и город ремесел Новогородок — первая столица Литвы молодой с возможностями. Дождавшись очередной остановки каравана, я с трудом нашел Войсила.

Возле моего знакомого сотника находились семь человек, и они активно что-то обсуждали. До меня доносились только обрывки фраз. «Они половцев воюют», «два лета ужо», «не пойдуть», «да родичи они». И много других фраз, суть которых разобрать сложно.

— Кирилл! Ходь! — сказал Войсил, уже как несколько минут заметивший меня, но не перебивал гвалт собравшихся вокруг себя людей.

Мне махнули рукой и я, спешившись, преобладая боль между ног, чтобы не показать себя комичным, пошел. Я не знал, как поступить, поклониться ли, или показать свой гонор, как поздороваться? Поэтому подошел и просто слегка поклонился без подобострастия.

— Корней, — начал сотник, непонятно зачем чередуя имена. — Ты прошел Дикое поле, был на полдень ад його, поведай, что там и о татарах.

— Языков их я не ведаю, но ведаю о монголах, вы их татарами кличите, — начал я свой рассказ, желая под эту ситуацию выступить слегка Кассандрой. — Пришли они с Великой Степи, где жили родами. Но собрал их Тимучин, Чингизханом который прозвался, и стали они силой великой.

Если мой приход вначале был встречен с нескрываемым скепсисом, то, как я стал говорить — все замолкли и смотрели на меня как на «диво дивное». А я прямо сказителем прочувствовал себя.

— Стал он воевать с Китаем, — продолжил я. — Страной великой и древней. Они воюют с ним и сейчас, токмо частью воинства. Многие науки они взяли от своих врагов. Машины метательные мають, тараны и беруть города за седмицу и великие и малые. Всех бьют.

— Да не пужливые, говори, чего нам от них ждать, — не выдержал один из собравшихся.

— Охолони, Гаврила, дай сказать Корнею Владимировичу, — пресек Войсил.

— Покорили они многие земли и мстительны вельми, — продолжил я пытаясь контролировать свои слова, чтобы поняли, но это получалось все хуже. — Хорезмшах бежал и татары думают, что половцы его укрыли — вот и пошли они на половцев и воюют их. А еще татары били аланов — союзников половцев, я жил в аланских горах и конь мой оттуда.

— Добрый конь, — не выдержал еще один из собравшихся, но понурился от жесткого взгляда Войсила.

— Так вот, половцы заступились за аланов и татары начали жечь их кочевья повсеместно. Ведут татар Джэбе и Субедей — великие воеводы. Войско их невелико — два тумена, — заметив некоторую растерянность, я решил пояснить. — Две сотни сотен.

Все ахнули и начали смотреть друг на друга.

— То великое войско, молви! — перебил меня уже сам Войсил.

— В улусах, так у них княжества называются, могут собрать и 6–7 таких войск. Но сильны они своим рядом. Воев добре учати коли один провинится — убьют десяток, десяток с поля побежит — убьют сотню. Порядок сильный. А еще они разведывают все про супротивников своих. У Ченгиза есть мужи мудры, они все веды о землях записывают, личат и радят хану. Они уже ведают яко готовают воев на Руси, кольки могут выставить князья и другое.

— Откуль? — взрычал Войсил.

— От полоняных русичей, от купцов веницианских, от половцев, от своих воев, что на Русь ходят дозорами, от русских купцов. Воны ото всех веды берут и крепко думают. Сильный ворог, — сказал я, ожидая вопросов.

— А ворогов ли? Воны с половцами, да аланами воюють, на Русь не идуть, — спросил один из присутствующих, которых был по правую руку от Войсила.

— Вороги. Чингизхан навет дал — дойти до моря на Захаде. На пути Русь, угры, ляхи, франки. Они убивают всех, уважают силу, но Русь не едина — они едины, князья уделы делят, у них один сильный вождь, — говорил я и видел, что сказанное не нравится присутствующим.

— Сильны они числом, коли правду говоришь, — резюмировал Войсил. — Так что пойдут на Русь?

— Пойдут! — сказал я, разведя руками.

В поисках пути

Глава 7. В поисках пути

Совещание было распущено. Все разбрелись. Я, сел на коня. Было попытался равануть к своим саням, но меня одернул сотник.

— Первак, подводу Корнея вези сюды, — дал распоряжение сотник своему сыну. Обратился уже ко мне: — половцы просят князей ратится с татарами. По весне. Силы великие будуть. Мстислав Стары збирае раду у Киеве.

— Сколько смогут выставить? Десять тысяч, двенадцать? — вопросительно посмотрел я на Войсила, уже взлетевшего по-молодецки в седло.

— В путь, — прокричал сотник и уже обратился ко мне. — Мстислав Киевский, Удатный, да волынский князь, наш Василько, да рязанские. Много рати будет.

— Вот скажи, а кто у войску том наряд держать буде? — спросил я

— Так Киевский должон, токмо Удатный под його не пойдет, да и Даниил Романович волынский не пойде, — начал перечислять Войсил.

— Аще половецкие вои, что не пойдут под руку князей, — привел я еще один аргумент.

— Не, Котян половецкий, может и пойти, он Мстиславу Удатному тесть и он и просит. Но я сразумел. Правда твоя — князья не порядятся, кожный славу искать буде, токмо татар одолеть должно, — подвел итог Войсил.

— Так! Токмо аще единой ратью будут. Русские вои сильны, но наряду в них нет, — сказал я и обратил внимание, что Первак, обходя все сани, приближается к нам.

— А что робить то, оставить половцев? — как-то растерянно спросил Войсил. — Эй, Первак. Сторожу отправили? Божана в яком обозе?

— Дык это, вона не в обозе, на коне, — процедил Первак, съежившись, ожидая порицания.

— Во девка неуемная! Иди Первак, готовай одвуконь и уперед. Нехай Агафья Никитишна готовится — две сотни холопов, чады, да ты ведаешь усе, десяток Гаврилы возьми и вот, — Войсил протянул свернутый пергамент. — То Далевиту подашь.

Ну, наконец-то подъезжаем. В голове крутилось многое. Неопределенность моей судьбы и все происходящее вокруг еще до конца не осознавалось. Ощущение виртуальной реальности. Сколько было уже говорено об играх с полным погружением, даже целые жанры литературы появлялись и пользовались огромным успехом у людей. Так и я как будто попала в стратегию. Страха как такового не было и это беспокоило.

Как попаданцы, о которых прочитано было немало, так просто воспринимали новую реальность? Я, начитавшись фантастических книг, тоже был полностью уверен, что как только появлюсь, и все закрутится, сразу стану своим для хроноаборигенов и всех врагов нагибать. Причем все эти мысли начали лезть после перехода. Влияние ли молодого тела, или другие психологические выверты? Предстоит еще разобраться.

Я-то уже представлял, как поражаю Наполеона из снайперки, или там к Петру 1 сразу в советники и собутыльники, а Меньшикова — опять торговать пирожками. Еще представлял, в часы тишины после перехода как братаюсь с Монтесумой и пленю конкистадоров, а после с ацтеками, вооруженных огнестрелом высаживаюсь где-нибудь в испанском Кадисе. Бурлила фантазия, пока не встретил Божану. Теперь фантазия стала немного о другом…

В реальности то куда-то везут, женитьба предстоит. Нет, я не против — Божана хороша. Но это XIII век. О чем говорить? От женитьбы как бы дети! А как, зная, что через тринадцать лет все погибнут? С моим послезнанием я их может и спасу, но разоренная Русь, как в ней становиться кем-то? Разбить монголов — это да! Все возможно. Но мне это нужно? Не будет ли хуже? Читал я разные версии последствий нашествия монголов на Русь, среди которых были как приверженцы крайне негативного воздействия нашествия, что логично и понятно. Но были и те, кто категорически был за то, что монголы принесли на Русь главное — восточный менталитет деспотии и сильной власти. Это, мол, и стало катализатором возрождения и создания новой сильной России, выступающей уже как субьет мировой истории, а не только как сторонний участник.

Казалось, как быть, кому поверить? До попадания в это время сомнения еще могли быть, сейчас — нет. Вокруг люди, которые погибнут — будут убиты, замерзнут, сгинут от голода и болезней. Война это не только смерть от меча врага, это еще и лишения от незасеянных полей, разрушенных жилищ. Как можно оставаться циником и размышлять, что три миллиона русичей погибнут из-за какого-то возраждения Руси, когда видишь мальчиков и девочек, радующихся от факта освобождения из плена. Когда жизни людей персонифицируются, а не являются обезличенными цифрами, сложно вести подсчет необходимых жертв на алтаре будущих успехов, пусть и в масштабах огромной страны.

И, глядя на этих измученных людей, полагая, что все они погибнут, я хочу спасти и их, но как это будет возможно? Пока моя социальная лестница продвинулась только с хвоста нашего каравана в его голову, но обольщаться не приходится. Но стоит поискать выход из ситуации, да лучше, как малое из зол, устроить «игру престолов» для князей, перебив их большинство, чем способствовать погибели «соли земли русской» — народу.

Что же есть у меня для планировании хотя бы малого? Ну, есть я, который точно знает что произойдет. При грамотном подходе — информация представляется огромным богатством. Поэтому я занимался подбором книг, в которых описываются многие технологии, способные в любой исторический период, куда бы я ни попал, совершить техническую и промышленную революцию. Да, многие книги были потеряны при переходе, но кое-то и осталось, как и голова на плечах.

А еще ресурсы — груженые сани со спрятанной в специальном отсеке винтовкой, пистолетом, золотом и серебром. Но главным, как мне кажется, являются зеркала и семена. А для этого нужна земля. Много земли. В это время проблем с освоением земли не должно быть — ее много и она не всегда кому-либо принадлежит. Бери топор, лопату и кресало — руби лес, поджигай, да выкарчевывай пни. Способ подсечно-огневой не так уж и плох, особенно в первые пару лет. Но тогда нужны люди.

И еще какие-то интриги с Божаной. Может, настал момент, когда и про это можно спросить.

— А что с моим венчанием? — спросил я как бы между делом у Войсила, который рысил чуть впереди.

— А что не так? — спросил Войсил, но было видно, что он издевается. Лица его я не видел, практически дыша в спину, но вот интуиция говорила, что глава семейства, в которое я намерился влится, решил немного потролить.

— Все так, но в чем вено, приданное какое? — спросил я, как посчитал, правильные вещи.

— А каб сто гривень за вено? — вновь усмехнулся дядюшка, явно забовляясь ситуацией.

Вено было платой жениха за невесту роду, от куда тот собирался умыкнуть девушку. Получалось, если что серебрянных гривен, то 20 килограммов серебром. С собой, может, у меня столько серебра и нет. Если в мой тайник съездить, то будет. Соотношение к золоту я не знал, но в принципе денег хватит. Тем более, что у меня шикарной чеканки монеты, а не продолговатые грубые пластины с зарубками. Но в эту игру можно играть вдвоем.

— Серебрянных? — просил я. Как историк знал, что были серебрянные гривны и гривна кун, которая стоила дешевле.

— Как водится, — ответил Войсил.

Я почувствовал, что игривое настроение воина начало сменяться удивленно-вопросительным. В воздухе витал вопрос: «А утебя то мальчик деньги есть?». Конечно же, мою телегу проверили, это было понятно, вот только серебро и золото находились в тубусах, или продолговатых ящиках, которые впору моно назвать «сейфами». Открыть их мне представлялось невозможным, по крайней мере теми способами, что доступны хроноаборигенам.

— Ну, добро — давай за Божану сто гривен, — ответил я после небольшой паузы. Причем постарался, чтобы мои слова звучали буднично.

— Кха! Кха! — закашлял сотник. — Я? Кха.

— Ну, сватал ты мне яе, сотник? Табе и потреба! А я добро дал, бо девка пригожа, — настала моя очередь издеваться. — Но можно и землицы с холопами, коли гривен не маешь.

— Скоморошничаешь, отрок? — откашлялся Войсил и его тон стал серьезным.

- Так и ты неразумного отрока охаиваешь, — парировал я.

— У Божаны от Боявира поместье засталось, так ж и холопы. Да я дам те два десятки хлопов. А ты станешь родичем мне, выявиш собя, ремеслом, аль аще чем. Вот чудные зеркала есть, кони, — начал торговлю дядюшка.

— Коней не дам! — резко сказал я.

— Так о помете уже домовлялись, — сказал сотник.

— Помет дам, ну не я, а кони, — я чувствовал как начал краснеть и это не прошло без внимания Войсила.

— И ты помет даси и кони твоя, — воин уже не смеялся, он истерил. Люди, ехавшие и шедшие чуть пообдаль вначале сполошились, а после и сами начали смеяться, показывая пальцем на Войсила. Как мало нужно для счастья!

— Да и есть у меня сто гривень, токмо для поместья потребны будут, — сказал я и поморщился от очередного подпрыгивания в седле.

— Добрый муж будет у Божаны и бронь у тебя добрая, — сказал Войсил и начал оборачиваться, кого-то выискивая. — Ждан! Отшукай Божанку и накажи, каб подошла.

— Добро, осмотрели мой скарб? — с некоторой претензией сказал я.

— А то як же! — как ни в чем не бывало, ответил на мой выпад сотник.

В разговоре и не заметил, как лес прекратился, и весь обоз выкатился на лед реки. Вокруг были очищенные места, занесенные снегом, можно было предположить, что это были поля. На льду реки были видны следы коней, саней. В целом места казались обжитыми. Можно было предполагать, что подъезжаем к месту. Судя по всему река — Ока, а мы находимся на марийской земле, или уже Владимиро-Суздальской. Прошли Нижний Новгород, подходим к Городцу? Но там какая-то история с отцом Божаны. Тогда что? Может река Унжа?

За моими размышлениями я и не заметил, как прискакала Божана. Прямо амазонка в седле сидит увереннее меня, за спиной лук, сабля на левом боку. Ну и девушка! Даже для эмансипированного 21 века это как-то слишком, или на меня уже влияет русский «домострой». Нет до него еще не додумались

— Дядько, ты кликал мя? — звонким очаровательно милым голосом спросила моя, вероятно, будущая жена.

— Так. Вона суженный твой о поместье пытает, — сотник небрежно махнул в мою сторону.

— Так доброе поместье недалече ад Унжи, холопами тиун там рядит, церква недалече, — начала рекламировать товар Божана.

— Так выйти за его хочешь? — с прищуром посмотрел Войсил на племянницу.

— Батюшка, Вышемира не хочу, — сказала Божана и потупила взгляд.

Так, Вышемир какой-то выискался.

— А Вышемир то кто? — посмотрел я на Божану. Красивая все же она.

— Так, чому я Божанку брал, а не в усадьбе оставил. Тот тать мог и на щит усадьбу узять, з йего станется, — сказал Войсил и пристально посмотрел на меня. — Оборону зладишь? Коли я рядом, вон не посмее, а так можа.

— А охолонить йего? Ты сотник, а вон кто есть? — на мой взгляд, задал я закономерный вопрос.

— Азм есмь сотник сторожи, вон полусотник крепостной сотни. Лука сотник добрый, но то не його справа, а Вышемир добрый вой, да вдовий, патки да девок, а тут Божана, так вон якоже. И девка пригожа, и поместье рядом з йего. А токмо не могу власть над Божаной взять — одна вона ад брата мого. Эх! — сказал Войсил и махнул рукой.

— Божана, — обратился я к девушке. — Ты будешь моей?

Девушка потупила взгляд, спрятала подбородок в шубу и чуть видно кивнула. Выпрямилась и припустила коня.

Дальнейший путь прошел в разговорах в основном о монголах, Войсил распрашивал и об их вооружении, тактике и стратегии. Периодически опытный воин и командир уточнял мое видение и даже во многом спрорил.

Наибольший спор был, когда я попытался привести доводы в пользу применения арбалетов в полевом сражении. Я заранее знал, что может сказать Войсил, и он не обманул ожиданий. Первый довод в пользу превосходства лука — скорострельность. Что-либо противопоставить было сложно. Да, перезарядка арбалета — долгое мероприятие, но есть разные конструкции, однако особо крыть было нечем. Второй аргумент — дальность, тут я тоже промолчал. Сложный турецкий луг пускал стрелу на более чем восемьсот метров. Да — это рекорд, но на пять сотен навесом, неприцельно, напрягавшись, стрелять можно. Вот только так врядли стреляют, все же подпускают на сто, двести метров врага. Но на сто метров и арбалет способен бить. Не каждый, но может.

Я выслушал все доводы Войсила, который от скуки монотонного долгого и скучного пути, нашел развлечение в том, чтобы «навучать несмышленного мальца». После привел свое первое: «Сколько сил и времени нужно, чтобы подготовить лучника?». Оказалось — очень много. Второе: «Сколько нужно серебра, чтобы купить лук или сил с материалами, чтобы его сладить?» — опять много. Доводы были серьезными и моя позиция в споре выравнялась, но нельзя сказать, что приведенные аргументы стали убойными фактами.

Вот так и развлекались, иногда отвлекаясь на караван повозок. Несколько раз Войсил удалялся, но вновь возращался назад. И только на четвертый час беседы мне стало казаться, что меня, как это сказали бы люди определенных профессий, качают. Через разговоры и доверительные беседы я, сам того не замечая рассказываю много о себе и своих мыслях.

Славный городок и Мила

Глава 8. Славный городок и Мила

Вскоре показалась крепость. Ничего грандиозного я усмотреть не смог. Небольшой ров в человеческий рост, вал в метра три, да стены в два человеческого роста. Конечно, сложно брать такие укрепления, но послезнания утверждали, что с использованием метательных машин взять подобную фортификацию не представляет никакого труда. Это просто мишень. Никаких каменных донжонов, равелинов перед крепостью, галерей и двойных ворот, бойниц, простреливаемых все пространство. Да, не пуганные здесь еще люди!

Вероятную оборону детинца осложнял и посад, который раскинулся вокруг. Наподающим можно было укрыться в постройках у крепостицы и спокойно добивать до защитников крепости. В целом, нормальная крепость, но против отрядов марийцев, которые культуру городов практических не знают.

Въехав в город, я оказался в замешательстве. Войсил направился со своими ближниками в детинец, где высилось большое строение. Не дворец, но как будут говорить через восемьсот лет, добротный деревянный коттедж, вокруг которого с одной стороны были нежилые постройки, с другой же открытое пространство.

Но куда идти мне? Ни одного человека, с кем я общался не осталось. Сани мои подвезли и оставили рядом, где сынок сотника, который и правил ими — не понять. Спокойным казался только оклемавшийся, наконец, Шах, который с величавым видом осматривался вокруг. Мелкие кабыздохи начали было погавкивать, но умеренный хозяйский рык моего породистого пса сразу умерил их пыл. Ох, войдет в силу собачка — даст тут местным шавкам.

— Эй, человек! — обратился я к глазеющему зеваке в стареньком латаном тулупе. — А двор постоялый есть где?

— Чаво! А дак энто, боярин! — начал запинаться представитель городской бедноты, сняв шапку и начав ее теребить. — А ты боярин. Чудны одежи, да вон сабля. Видать ратник, аль боярин?

Словоблудие прохожего продолжалось, но мне пришлось его остановить.

— Говори, где двор постоялый! — уже прокричал я.

— О, як! Видать боярин! Дак енто — вон туды ступай да Путилы на двор, вон и горницу дасть за серебро, — сказал горожанин и указал правой рукой в сторону.

— А долече? — осведомился.

— Дык не. На третье подворье, — задумавшись, ответил человек.

— Спаси Бог, — сказал я и спешился.

Подвязал к саням Араба и двинулся в указанную сторону.

Постоялый двор, если его можно было так назвать, был двухэтажным домом сравнительно небольшого размера. На гостиницу со множеством номеров явно не походил. По двору бегали куры, весь двор был в помете и навозе. Бесхозяйственность. В голове возникало слово «притон». Никто не встречал, и когда въехали во двор, сразу завязли в грязи, и даже мощному Орлу приходилось сложно их волочить. Я же брезгливо осматривался вокруг, не решаясь вылезть из саней, чтобы облегчить участь коню. Даже Араб, плетущийся сзади, недовольно фыркал.

— Хозяин! — прокричал я.

— Чево там! — прокричали сбоку из какого-то сарая.

— На постой возьмете? — просил я и все же сделал попытку вылезть из саней. Чисто не получилось — нога погрузла в жиже выше щиколотки.

— А куны есть, мил человек? — спросил плотный мужчина, прямо вываливавшийся из сарая.

Это был, как сказали бы в девяностых годах двадцатого века, браток. Ростом под метр девяносто, что сильно выделяло его из всех увиденных людей, может, только кроме ратников. Шрам на щеке делал и без того немиловидное лицо прямо таки бандитским. Шах, весь уже в грязи, даже морду умудрился вымазать, взял оборону и тихо прорычал.

— А сколько возмешь? — спросил я, восхищаясь псом — защитник.

— Дак десять кун! — с усмешкой проронил бандит, зыркая на Шаха. — Токмо это мне, а Путиле, можа ешо десять.

Ясно, не хозяин этого непотребства. Может либо вышибала, а может и так чужой человек, но на характер попробовать меня решил.

— А ты кто таков, кабы я табе куны давал? — с вызовом посмотрел я на громилу и демонстративно взялся за эфес сабли.

— Иди да Путилы, что ты тута с этним зверем рыкаешь? — пробурчал бандит зыркнул на Шаха и опять пошел в сарай.

И то, правда. Пойду в дом, да и узнаю все. Но этот бандюган насторожиться заставил. Вот гад, этот Войсил, оставил одного и крутись, как хочешь, а приличного места и нет. А тут еще и оставить коней с санями. А потом украдут и будут строить честные глазки.

Внутри здания этого элитарного отеля было все же поуютней. После грязи и разрухи во дворе, на контрасте, показалось даже весьма нормально. Рецепшен искать не пришлось. На звук отрывающихся дверей вышла русская баба. Ну, та, что коня из горящей избы на себе вынесет, а то и слона. Огромных размеров, может весу под килограмм за сто пятьдесят. Божана казалась бы рядом с ней как лань рядом с кем… да с тем же слоном. Волосы жирные, на длинной рубахе следы грязи и жира. Брр.

— Чево надобно? — спросила гиганша.

— На постой потребно. Казали, что у вас можливо, — спросил я сдерживаясь, чтобы не развернуться и не убежать.

— А куны есть? — с хитрым прищуром спросила баба.

— А сколько? — я скопировал хитрый прищур.

— Дак за дзен… — задумалась она. — Сем кун.

Я вытащил серебряную монету, заранее приготовленную, в которой было под пятнадцать граммов серебра и демонстративно начал ее рассматривать и подбрасывать в ладони. Если все правильно рассчитал, то куна составляла четыре грамма серебра, получается сейчас у меня в руках меньше запрашиваемый цены. Я достал еще одну монету, что составило бы уже восемь кун.

— Это, — я показал глазами на две монеты в руках. — За день постоя и вечерю, да кабы з мясом.

Вытерев руки об подол рубахи, нисколько не стесняясь ее, задрав, что открыло ужасное зрелище толстых с воспаленными венами и какими-то пятнами ногами, баба подошла и взяла монеты. Да у нее и варикозное расширение вен и скорее всего диабет. Рассмотрев с большим интересом монеты, она еле уловимым движением спрятала их в кошель, который висел на тонком, в виде веревки, поясе.

— Ну, пошли горницу покажу, — сказала дородная баба.

Горница, которую мне предложили, была мягко сказать «не очень» — малое пространство, одна большая лавка, сундук, маленькое оконце в бычьем пузыре и больше сказать нечего. Мой президентский люкс был одним из четырех похожих номеров. Спать здесь ну никак не хотелось, да я уже и задумался, что этот отель пяти звезд мне не нужен. Завтра не образуется и не проясниться ситуация — ей Богу уйду на заимку в том лесу, где повстречал Войсила. Этот средневековый умник кинул меня. Или пойду в княжий город. Деньги есть, пистолет есть, крутой арбалет, даже пару гранат и две шашки с едким дымом, а винтовка — навоююсь во всю.

Божана… От имени этой девушки тепло становится. Предложу ей, как в дамском романе более поздней эпохи, сбежать. Ладно, поесть, а спать в сани пойду. Спальник выдержит и не такую непогоду, да и живность, с моим скарбом опасаюсь оставлять.

Время было еще не позднее. Мои часы показывали только семь вечера, но не думаю, что в этом средневековом отеле ужин по расписанию. Слегка просушив свои навороченные унты у печной трубы, я поспешил в большой сарай, где были «припаркованы» мои кони, и маялась от безделья проголодавшаяся сигнализация с виляющим хвостом.

Да здесь была печь! Что меня удивило, правда, в комнате уже скорее узкая кирпичная труба, но и от нее теплом веяло — единственный плюс помещения. Наверное, для местных факт печного отопления перевешивал все минусы, но не для меня.

Мой зверинец встретил меня по-разному. Шах обрадовался и чуть не сорвался с привязи для порции ласки. Кони же фурчали — стог сена у них был разворошённым. Нужно было овса купить для них. Таких коней одним сеном нельзя кормить. Найдя завалявшуюся где-то под шубами банку с рыбной консервой, открыл ее ножом и покормил пса. Потом, если мясо вообще мне достанется, принесу собачке свежеприготовленного.

Провозившись со зверинцем, почистив пистолет, снарядив дополнительную обойму, проверив арбалет, навел порядок в санях и пошел в главный, так сказать, корпус отеля. Выходя из своего люкса, я увидел помещение, всего раза в три большего, чем выделенная мне горница — там поместились три больших массивных стола, вдоль которых были лавки. Ну, человек так на тридцать в тесноте. Сейчас же было только две компании всего не более человек двенадцать.

— Хозяйка! — Обратился я той же большой женщине, которая и встретила меня изначально.

— То мне? Чаво? А, снедать? — растерялась «мадам». А одежду она так и не сменила, только, казалось, на ней появилось еще больше маслянистых пятен. — Дык, седай! Зараз.

Хотелось бы отдельный кабинет. И если бы такой и имелся, золотого бы не пожалел. Но имеем то, что имеем. Однако, постарался присесть подальше от компаний. Лучше бы на вынос взять, но бегать от возможных проблем — нет. Тем более все больше стал появляться азарт, желание каких-нибудь авантюр. Наконец, я бы с удовольствием и в морду бы получил, а еще лучше — кому морду набить. Надеюсь это не садо-мазо, а незначительный стресс? Есть от чего.

Кувшин с какой-то жидкостью принесла молодая девчонка очень быстро, а к нему два куска хлеба. Девочка была худющая, со впалыми щеками. На вид ну лет двенадцать-тринадцать. Догадываюсь, что для этого времени это почти переходный к замужеству возраст, но Божана, которая явно была несовершеннолетней, воспринималась иначе, да и все женские признаки у нее на уровне. Опять Божана…

— Спаси Бог! — сказал я вслед быстро удаляющейся девочки.

В кувшине было пиво. Я ждал медовухи, кваса, браги, а тут пиво. Мне казалось, что его сложнее варить. На вкус было… Просто и необычно. Хотелось себя убедить, что это не порошковое — настоящее, значит вкусное, но нет. Фанатом пива не был, и, видимо, и не стану.

После пару глотков из кувшина, решил ненавязчиво прислушаться к разговорам.

— Так и ея, тудыт раз тудыт, а вона корчится тута, дык я яе… — увлеченно рассказывал о своих любовных похождениях небольшой, даже плюгавенький мужичок лет так под сорок. Наверняка на ходу придумывает. Но это нормально для мужской хмельной компании, а компания явно бражничает — вот кроме кувшинов на столе ничего и нет.

— А он мне и говорит, склад треба ставить в граде, товар негде хранить, а с мариянцами ентими торг можливо отсель вести. А где ж я артель та найду. Вон все артели по низу в Новограде, тут где я найду?.. — жаловался прилично одетый на вид мижик с почти седой бородой. Наверное, приказчик, какой жалуется на купчину своего.

Через минут двадцать сидения и неспешного пития пива принесли еду. Кусок приятно пахнущего мяса на глиняной миске. Брутально так получилось — оформлением блюд не заморачиваются, да мне этого и самому не нужно. Мясо было нормальным. Придраться ко вкусу можно, мало соли, приправ кроме чеснока и нет, но это с придирками. Съедобно, сытно и замечательно.

— А вино есть, хозяйка, — выкрикнул я, чем привлек внимание всех присутствующих.

— Демьян, ты живот свой на купчину Вышату положил и вино не берешь, а тут вон каки, — сказал весельчак из компании «приказчика» и засмеялся. Ох уж этот средневековый юмор.

— Дык серебро даш и найду, да у нас тут вина мало, — ответила хозяйка, выглядывая из-за угла, за которым, видимо была кухня, по крайней мере, именно оттуда шло основное тепло в помещение.

— Неси! — сказал я, но на реплики решил пока не обращать внимание. — Да мяса еще два раза по столько и хлеба.

Жор проснулся. Все на консервах, которых и так немного взял, за всю дорогу от хутора-заимки мясо ел только несколько раз. Подходить самому к костру и просить было, как говорят, невместно, а охотиться самому, свежевать, да на ночевках жарить тоже нельзя. Показывать, что все перечисленные процессы мне мало знакомы — взрастить больше подозрений, которых и так хватает.

Как несла кувшин с вином сама хозяйка, так подносят в 21 веке в мишленовских ресторанах блюдо от шеф-повара. Даже громила-баба смогла с грацией пронести вино и аккуратненько с исключительной деликатностью поставить возле меня. Сколько она с меня сдерет за это вино? Как-то не подумал, что здесь в северных широтах с вином не может быть просто.

Следом за хозяйкой серой испуганной мышкой прибежала с большой миской девочка. Поставила и сразу убежала. Да, запуганная девчушка и вряд ли в родстве. Родственников до такой анорексии не доводят.

— А што, отрок батька дает хмельного вина пити? — не угомонился весельчак. И снова хохот.

Но посмешищем не буду.

— Батька мой добрым хозяином и христианином был и за веру христианскую бился и на поле ратном полег, — говорил я привставая. — А последний, кто мне вино указывал не пить, помер от стыда.

— А как от стыда помереть то можно, — продолжал весельчак, но я уже знал, как ответить.

— Так вот мой стыд, — сказал я, резким движением вытаскивая саблю, и сделав вид, что собираюсь ударить средневекового стендапера. Тот от неожиданности так постарался уклониться от замаха, что упал и разлил на себя мутную жидкость из кувшина, который не выпустил из рук. Весь честной люд великосветского заведения разразился смехом.

— Вот Митька, как тебя малец-то, а ты отрок удалой эка його и треба, ха-ха, — заливался смехом собутыльник или сокувшинник весельчака.

Как ни странно, зла на меня никто не держал, а падение Митьки стало главной темой для последующего часа. Как же люди из одного эпизода столько разговоров могут выжать? Да, недостаток новостей сказывается — вам бы интернет на часок, разговоров было бы на всю жизнь.

Я неторопливо ел, когда в помещение зашел недавний знакомец, который вылез из сарая при моем приезде в это расчудесное место.

— Мила, хоть сюды, — прокричал он с порога, и баба-громила пошла к нему навстречу.

Едрит твою — Мила! Да это имя меньше всего к ней подходило. Мила, блин. Эта огроменная «Милочка» что-то пошепталась с бандитского вида мужиком, слегка косясь в мою сторону. Обсуждают меня. Может то, что я новенький? В городе по-любому чужой человек сразу на виду, может, что вино заказал? О другом думать не хотелось, но усилием воли и это предположение в своих мыслях я озвучил — меня хотят грабить! Нет, спать я буду точно в санях с саблей и пистолетом в обнимку.

Ночной разбой

Интермедия 5

Василий Шварнович, боярин дальней сторожи, в миру Войсил, сидел на широкой лавке в просторной горнице. Напротив его сидел широкоплечий человек, одетый как купец в шитый серебром кафтан, под которым была длинная рубаха с красочной вышивкой. Широкий пояс, так же расписанный разноцветными узорами отягощался четырьмя увесистыми калитами и небольшим украшенным серебряными пластинами и самоцветом кинжалом. По одежде можно было сказать, что муж был купцом, но времена варягов, когда те были и воинами и купцами прошли и повадки выдавали в притворном купце сильного ратника. А гордый и орлиный взгляд, который, казалось обозревает все вокруг, выдавал начальственные задатки командира большого воинского подразделения.

— Так, что Василий Шварнович, кажаш Кутияр воду то боломутит? — спросил «купец».

— Так, не отступится Глеб Всеславович. Наш человек не урезонил степного татя. Так вон паче на полон зарится, усех половецких ханов под свою руку узять апосля рати, — сказал Войсил и потянулся до кувшина с квасом.

— О как! Ханом великим пожелал стать, а рати русские ему допомогу чинить будуть. Лис степной, — Глеб Всеславович сплюнул.

— Я так мыслю, что не наше то все! Паче киевские, да черниговцы с волынцами полягут, так и владимирский стол окрепнет, — «сотник» погладил аккуратную, вычесанную бороду. — Нам с того прибыток.

— Так то так, да што за зверь такой те татары? Ослабнет Русь, и можа все под них ляжем? — «купец» налил себе квасу в небольшой кувшин, выполнявший роль кружки.

— Можа и так,можа и так, — задумчиво произнес Войсил, поднося свой кувшин ко рту.

— А што марийцы, да мордва? — поинтересовался Глеб Всеславович.

Василий Шварнович не спешил говорить. Этот разговор оказался раньше, чем ожидал сотник. Приезд старинного друга Глеба, который отыгрывал роль купца ожидался через две седмицы. Вся информация не успела уложиться в голове, а тут нужны уже выводы. Мордва и марийцы не будут помощниками и союзниками — сильны противоречия. Недовольны они и активностью в районе строительства Новгорода. Против татар они не станут под одно начало, но и поостерегутся от набегов, да и удобное время для торговли с ними, о чем они и просили. Только главным товаром оружие и брони хотят, но готовы хорошую цену платить. Тут и пушнина, и снедь, и скотину готовы отдать. Марийцы только вот еще могут воинов дать, только намекнули, что христиане будут, но бродники. А какие из бродников войны? Голытьба да тати. Беглецов и извергов в той стороне хватает, много христиан. Да что за войско, если они от порядка бежали. И за всем этим стоит проблема татар. Есть ли возможность, что обойдет Русь? Есть. Войсил был почти уверен, что возможности направить татар по-южному порубежью можно, нужно только постараться.

— Ведаю, што торг с ними добрый будет. Можливо и калиты набить, а на те гривны воев готовать. Вои потребны будуть и на татар и на половцев и на мордву. Тут отрок один гутарил, што татары не супокоятся и пойдуть на Русь и дале на ляхов, угров и франков, што воев у них болей ста тыщ и ешо будуть, — взгляд Войсила уставился на собеседника. — Глеб, воны ведуть три войны и сто тыщ выставять. Хорезм узяли, а там люду боле усих княжеств Руси. А мы не объяднаемся. Полоцк не прийде, Новгород з лицарами ратится. Усе залежа аки татар по весне повоюют. Бобьют — могут и уйти. Отрок казал, что не уйдут, а я думаю, что битый завсегда уходит.

— Что за отрок, что мужа научает? — спросил Глеб Всеславович

— Чудной вон, токмо можа и польза буде, — сотник задумался. — Повинна быти польза. Я за его Божану отдам.

— Ты, друже, глум почал свой? У Божаны приданное великое, а какож Вышемир? Вон ужо земли Божаны своими личит, — спросил «купец».

— Ты тут скольки? И все ведаешь. Мне потребно охаланить Луку. На Унже уже татей поболе честного люда. А отрока послухать потребно, паче он зятем моим стане, — сказал сотник встал и приоткрыл дверь в горницу. — У отрока того скарб чудной — зеркала, семена разные, а узор булатны, а можа и лепей. Да и коробь его с цифирью, открыть не вышло, а калиты його полны злата и сребра — чудной отрок. Эй, Наська меду дай нам, да снеди не гоже мужам добрым без хмели сиживать. А поутру погутарим ешо.

Тут Глеб Всеславович насупился, а после резко выпрямился и встал. Он просто пристально посмотрел на своего друга, не говоря ни слова.

— Думаю, што енто той, кого шукае монах, токмо пошто шукае не разумею, — ответил на не озвученный вопрос, но Войсил прекрасно понял реакцию друга.

Глава 9. Ночной разбой

После достаточно плотного обеда настала другая проблема, о которой чужому и не расскажешь — найти нужник. Пришлось долго соображать, а потом и искать это место, но справился. Объект находился на улице внутри того сарая, где я и повстречал «бандита».

Выторговав у Милы еще и овса для коней, который мне обошелся, как бы не больше, чем я заплатил за вино, взяв недоеденное мясо и хлеб — я отправился к саням. Уже давно стемнело, и морозец все больше цеплялся за оконечности тела.

Если меня грабить будут, то сани по-любому в первую очередь обыщут. Саблю видели у меня, могли и арбалет присмотреть, а тати народ не боявитый. Трусом прожженный бандит быть не может, а вот опасливым — завсегда. Укутавшись в спальник таким образом, чтобы можно было быстро его скинуть, я это действие прорепетировал несколько раз. На пистолет надел глушитель, вставил болт в арбалет, аккуратно приторочил саблю к краю саней. Шах улегся, закутавшись под шубу, которая больше служила утепленной простыней. Сам же натянул балаклаву, чтобы не отморозить уши и нос.

Спать в санях было неудобно, да и ожидание опасности никак не способствовало сну. Усилием воли я заставил себя уснуть. В этом мире, где я чужой можно ждать опасности отовсюду. Удастся ли поспать в следующую ночь? В лесостепи, куда меня выбросило, было ли безопасно? Да пошло оно все! Полное безразличие и фатализм. Ожидал, интерес историка проснется, — нет. Страха — нет, напротив драки хочу, но заслуженной, а не цепляться к приказчику или клоуну какому, как в этом, с позволения сказать, трактире. Дайте кровь пустить!

Кровожадностью я не страдал, но осознавал, что попадание практически в любую эпоху, как Средних веков, так и петровскую будет требовать от меня крови. Нельзя в средние века быть трусом и подняться вверх. Купцы, даже многие свободные смерды, труса не празднуют, а я боярина отыгрываю. Боялся я лишь одного — отката после первой пролитой чужой крови. Не поломается ли психика.

Так, хватить рассуждений — спать! Время полдесятого. Тати могут заявиться под раннее утро. Накрутим будильничек на часах, ох, и замаялся я их собирать после перехода и то — секундная стрелка не работала.

Раз барашек, два барашек — спать.

— Гав, Гав, ррр, — сквозь сон услышал я и резко подхватился. Тренировки быстрого подъема не помогли спросонья, и я качнулся в бок, приложился головой о край саней. Но не подал звука, попытавшись взять себя в руки.

— Слыш, Буня, Затетеха казала, что малец в горницу не пошел, — тихо отозвалось в проходе в амбар, куда и были оттянуты мои сани и привязаны кони.

— Суемудр, ты, Шинора, — отозвался один из бандитов, но голос был не похож на Буню. Так, точно трое есть, может и больше. Как бы посмотреть, да опасно — сразу начнут действовать, а я неудобно разлегся.

— А ну, цыц, трещите как Ера, — отозвался командным голосом еще один человек. — Насупа, давай троих по правую руку, я с Буняй и Окаем по левую. Бзыря с луком стой тут и гляди, коли што — стрелой мальца, а псина рванет — ея? Разумели? Ходу!

Началось. Так, быстро! Их пятеро. Один стоит прямо и нацелил лук, значит уходить нужно в сторону и спрятаться от него за санями. Шаха натравлять нельзя — застрелят дурня. Медленно, не суетясь, опускаюсь вниз по саням, потом перекат и вправо стреляю. Убрать главаря — первая задача, потом перекатываюсь и в другую сторону. Черт! У меня же есть свето-шумовая граната. Ну как же так, забыл и только сейчас. Рыться в вещах нельзя — не успею.

— Шах сидеть, нельзя! — прошипел я на ухо псу, снял с предохранителя пистолет.

Так, начали! Это игра, это игра, не боятся. Так, так, еще немного слезть. Это игра! Перекат! Выстрел, еще, еще. Крик кого-то! Стрела в сани возле головы. Гаденыш, на звук стреляет.

— Шах сидеть! — прорычал я.

Перекат вправо. Выстрел, еще, еще. Попал? Не знаю. Стрела. Пока перезаряжает приподняться. Выстрел! В открытой двери, откуда слегка проникал свет от луны, чуть виднелся силуэт лучника, который уже целился.

— А-А! — крик снайпера бандита как бальзам на душу. Смотреть некогда. Секунда — новая обойма. Патроны еще были в старой, но лучше так.

— Ты, вымесок! — проорал один из бандитов и, уже не скрываясь, рванул в мою сторону. Метров шесть, темнота, хлюпанье грязи от бега.

Выстрел, еще. Метра три. Выстрел. Огромная тень заваливается вперед и обрызгивает меня грязью. Уйти, бежать вперед. В сарае начался крик, гвалт какие-то ругательства, все это быстро приближалось. Левая нога на сани, прыжок, бег вперед. Грабители уже рыщут возле саней. Шах!

— А-А, — крик одного из бандитов заглушил весь ор.

— Акаем, за мной — вон он! — крикнул бандит. Я предположил, что уложил главаря, видимо старший офицер взял командование.

Шаг, шаг. До дверей метра три. Убегать дальше? За дверью такая грязь, что и двух шагов не сделаю — догонят, или метнут что-нибудь. Может, замерзла грязь то, только тогда поскользнусь. Стоять.

— Стой сволота! — проорал я, резко развернувшись. В левой руке сабля, в правой — пистолет. Сколько там осталось патронов.

— Стоим, щенок. Ты пошто, гад, болты вогнал людям честным? — три бандита остановились и даже, казалось, замолчали раненые, кричащие до этого. Прямо час истины.

— Честные люди не грабят, а вы тати безбожные, — прорычал я, пытаясь подробно рассмотреть нападавших.

— Ты саблю брось, да беги — догонять не станем. А виру с тебя возьмем скарбом. Только собаку твого на шкуру. — Хрипло сказал ватажник.

— А ты возьми, али трус лесной? — прокричал я. Хотелось бы, чтобы новый главарь ватаги подошел ближе. А я не промахнусь с пару метров — точно! Честный поединок? Щаз!

— Порву! — прорычал ватажник и рванул на меня.

Выстрел. Тать скорчился и захрипел. Еще один бандит кинулся на меня. Я не стрелял. Секундная оторопь от вида скорчившегося в предсмертных судорогах человека.

— Это игра! — шепотом сказал я. В тоже мгновенье моя правая рука действовала, казалось, по собственной воле. Сабля взвилась вверх и встретилась с топором. Лязг металла об металл. Уход с траектории удара топора с отводом зверского вида сельскохозяйственного орудия труда, нырок под правую руку бандита и удар снизу вверх саблей.

— Етить твою, — в лицо брызнула кровь. Рука бандита лежала в грязи, а он, покачнувшись, и выпучив глаза, завалился на бок.

Оставшийся бандит пятился назад. Это хорошо, что он трусоват оказался — не факт, что справиться с двумя сразу у меня бы получилось.

— Батюшка, боярин, я это, Шинора кличут, а я Феофаном крещен. Не губи, батюшка, — проблеял по голосу — молодой парень и, запутавшись в своих ногах, плюхнулся спиной в грязь.

— А на што мне тать? Ты Шинора, след гуз твой хитер? — Сказал я и заржал не своим, звериным смехом. Откат адреналиновый. Игра то игра, да только организм свой я так и не обманул. Хорошо еще, что не вижу всего натворенного, точно ужин бы вылез, а там и Шинора бы мог из-под тишка и завалить меня. — Збрую на землю, всех собрать и в кучу. Пораненных оттощи в угол, подалей ад сеней.

— Да, господин! — поклонился пронырливый разбойник и стал выискивать тела. В его поведении я не видел желания сбежать, да и арбалет был в моих руках.

— Шах! Ко мне! — только сейчас я вспомнил о псе. И на мою радость он гавкнул и через несколько секунд подбежал ко мне. — Ай ты мой молодец, жив целехонек. А что ты там натворил, проказник. Татя загрыз. Да звереем мы с тобой друг, звереем.

Я подошел к двери и попытался ее закрыть и забаррикадировать. Набросал соломы, каких-то корзин, плетень, поставил громоздкий пень.

— Шинора, как работа? — крикнул я.

— Господин два татя ужо отшукал и положил, — ответил хитропопый бандинт, демонстрируя, что он чуть ли не сразу был на моей стороне.

— Пораненый кто? — спросил громко я, направляясь к саням, чтобы соорудить факел.

— Вот скотство! — прорычал я и ускорился, но не к саням, а коням. Я так расстрелялся, что забыл про животину, мог и попасть.

Но пронесло. Кони с аппетитом уминали оставшуюся смесь овса и сена. Как будто они тут перенервничали и глушат беспокойство едой.

Быстро соорудив факел, благо заготовка была еще с похода, нужно было только поджечь, я огляделся. Ужаснулся ли? На удивление — нет! Кровь, возле саней лежал здоровеный мужик с рваной раной на шее. Это так Шах его? Мой щеночек догодок. Хорошо, что мы с ним друзья, наверное. Хорошо же пса кинологи 21 века натоскали — советовали, мол, лучший. Ага, сейчас верю. И это после раны от волка.

— Силен ты братец, — сказал я в том направлении, где, как казалось, был Шах. Пес следил за работой Шиноры, тем самым стимулируя пронырливого бандита.

Так, что дальше? Нужно было бы спросить с раненных, кто навел их, узнать кто такая Затетеха. Я думаю на хозяйку Милу. Странно, а хозяина так и не видел. Почему они на меня напали, хотели ли убить? Грабить то можно было по-тихому. Хотя как по-тихому? Убить. Может еще что интересное вскроется. Шинора расскажет все, что знает, или даже не знает, но много ли такого товарища посвящали в дела ватаги.

— Кто такие? — спросил я, подойдя к лежавшим раненным. Один был стрелок, вроде Бзыря, второй был без руки, пришедший в себя и сейчас шипел от боли.

Стрелок-снайпер был ранен в правую ключицу, закрыл глаза и что-то шептал под нос. Молится что ли? Безрукий, скорее всего, не выживет — крови потерял много, да и остановить ему кровь некому.

— Так ты, — обратился я к безрукому. — Кто таков?

Тать посмотрел на меня жестко из-под лобья и сплюнул.

Ага! Как там называется мероприятие — экспресс-допрос. Я достал нож и… Ничего не сделал. Замешательство и меня вырвало. Как представить человеку 21 века — нормальному человеку — пытки? Так, вытереть слюни, — это игра, это игра. Я взял воткнутый факел и резко прижал его к культе татя.

— А-А! Чужеяд! — проорал бандит. — Я княжий ратник, не смей!

Опачки — княжий ратник. Вот и все. Коррупционная схема в сговоре с властьимущими. Пипец мне. Кто я — изверг по-здешнему, рода за мной нет? Или есть? Войсил защитит? Где этот паразит-сотник? Не его же здесь люди!? Если бы он хотел, то на заимке бы спокойно все сделал и уже рассматривал свою наглую рожу в мое зеркальце.

— Кто сотник? — прокричал я и направил факел в лицо тати, слегка подпалив его бороду.

— Лука Фомич сотник городской стражи, — не успел допрашиваемый ответить, как его доклад дополнил услужливый Шинора.

— Не с тобой говорю, — прорычал я проныре. — Ты, ратник, кто навел на меня?

— Мила сказала, что в санях много скарба и кони добрые. Мы не убивать шли, а только взять. Ты мил человек не серчай, мы и виру добрую дадим, и людишек найдем холопьих, — заискивающе стал блеять тать.

Я не увидел, как мне прямо в лицо полетел ком земли, заставив зажмуриться. Но моя рука с факелом дернулась к лицу бандита.

— А-А! — заорал тот.

Борода, длинные, неухоженные в колтунах волосы вспыхнули моментально, а факел жег лицо человека.

Опомнился я только тогда, когда запахло жареным мясом. Еле сдержавшись от рвотного позыва, я убрал факел. Тать, чье имя так и узнал — лежал бездыханно, но думается, что еще жив.

— Так, теперь ты, — обратился я к лучнику. — Говори, а то сожгу заживо.

— Дак я что, я ништо, я скажу — новик я в сотне Луки, а енто, — он показал на лежавшего безрукого. — Ратник, а астатние туташния. Шинора вот тут у Милы живе, да грабить усих во хмели.

Я посмотрел на вора-карманника, который сжался и закрыл глаза, ожидая толи удара, толи кары небесной.

— Ну, далей! — крикнул я и поднес факел ближе к лучнику.

— Дак, вон той, — стрелок указал на один из трупов. Того, кого я подстрелил последним. — Хозяин он двора, Насупа кличуть, Евлампием. Вон былой ратник, а хозяйка та Мила. Дык, Затетеха — Мила казала, што малы ты, пришел з абозом Войсила, да скарб твой, а ты без роду, да не купец. Дык мы и порадели. А тут так.

Пошевелился однорукий и я, даже не совсем осознав, что делаю, рубанул ему саблей на отмаш, снеся полчерепа. И ничего — ничего не почувствовал. Это я становлюсь маньячиной. Сколько на мне уже смертей? Четыре, Шах мой пес, наверное, и грех мой. Ладно, нужно отвлечься. Что же действующие ратники делают в этой ватаге? Сами, или все сложно и тут задействованы силы сотника городской сотни? А кто в этом городе Войсил и станет ли за меня просить, или требовать? Во влип. Надежда только на то, что все обойдется и сам городской сотник откажется от своих подопечных.

Сидящий в неволе орел молодой…

Глава 10. Сидящий в неволе орел молодой…

— А сотник ведает, што вы робите? — задал я очередной вопрос стрелку.

— Дак, невместно мне ведать то, — сказал снайпер.

— Да ведаешь ты, чую, ведаешь, — сказал я и решил поиграть в колдуна. Суеверия в этом времени столь сильны, что какого проклятия больше боятся, чем смерти.

Только я собирался с мыслями изречь «проклятия» и «заклинания», как у дверей послышался быстрый, нарастающий топот копыт. А через десять секунд в сарай ввалились восемь человек с мечами и топорами наперевес и двое лучников, разошедшихся по сторонам и взявших меня в прицел.

Ну, вот и все…

— Што робите? Кто таки? И ты Шинора тута? — начал задавать вопросы седобородый, но еще молодцеватый мужик. — А ну зброю брось!

Я кинул саблю, но пистолет просто спрятал сзади под ремень.

— Никола, ты штоль? — крикнул удивлённо, видимо десятник.

— Так, дядька Лавр — я, — тихо отозвался лучник и потупил взгляд.

— А што такое, поранены? — спросил Лавр.

— Так, дядька, — все еще не подымая глаз, ответил раненный.

— Так, а кто тебя — тати енти? — сотник показал на убитых разбойников.

— Дядька ты Федору скажи, что тут так вот, а? — проблеял Бзыря. — И про отрока скажи, а я пойду, дядька, в бега уйду, к извергам в марийском лесе.

— Во как! Дак ты с татями ентими? — десятник опустил меч и почесал бороду. — Не буде табе добре с отступниками и затворниками. Ты погодь, разбярэмся, — десятник поднял меч и громогласно заявил. — Так, Никола — ты до дому и батьке поклон ат меня. Ты новик, вяди до сотника ентого отрока. Митька, Демка — вы тута за скарбам погляд, да попытайте Милу што да как. Вон Евлампий ляжит, чаго он з татями, али как. Неуж-то отрак усих так. Да не — Евлампий был добрым воем, на мечах добре бился.

Под руки меня не брали, осмотрели и просто велели идти за десятком, двое из которых остались возле моих саней рассматривать все. Надеюсь, что ничего не возьмут.

А ситуация. Десятник городской стражи не знает, что ратники из другого десятка делают. Вон как удивился, знакомого увидав, даже домой отправил. Интриги. Но радует, что не все в коррупции погрязли. Осталось узнать как поведет себя городской сотник, да Войсил. Кто из них важнее городской сотник или сотник сторожи?

Проводили меня в детинец, где возле главных ворот по правую сторону от входа был зиндан. Вряд ли местные знали это слово, но зиндан был. Глубокая яма метра в четыре в глубину, которая закрывалась плетнем. Хорошо еще, что не раздели, и в куртке было не так зябко, да и подымалось уже солнце и днем мороза не должно быть. Выдержим. Оставалось только ждать.

Ожидания были долгими как морально, так и физически. С психологическими проблемами пытался разобраться уходом от проблемы. Декларировал стихи, даже пел песни. Может поэтом-сказителем заделаться? Нет, а что? Что-нибудь придумаю. Там у Лукоморья дуб зеленый, или вставай страна огромная…

Еще сотни тысяч русских ратников будут маршировать по улицам Берлина. Тьфу ты на кой ляд этот Берлин, а вот Ригу да Мемель можно, да еще пока Крым их, а надо наш, или не надо?

Черный ворон, что ты вьешься…

А чего я хочу? Да, по сути, и ничего! Может монголов нагнуть? Да сдались они мне. Не пустить на Русь — пожалуй, хочу. С ними бы равноправно дружить. Разные культуры, технологии и тут Русь на их стыке — сильная богатая Русь. И через нас идут караваны с бумагой, порохом, нефтяные трубопроводы, нефтедоллары. Медленно схожу с ума. Если бы не просачивающийся свет через плетень, был бы уверен, что прошло уже не меньше двое суток. Рассуждать логично уже не было силы.

Родина, еду на Родину, пусть кричат уродина…

А что, если сказать, что я прорицатель, нагадать что-нибудь из событий — и в святые? Молитвы подучить и вуаля — на Руси пророк! Нет, тут так не станешь почитаемым. Вот, к примеру, развалить великую страну, быть убитым, как и миллионы бывших своих граждан и святой! Как Николай 2. Нет, тут нужно идти через лишения и очищения, ни разу не ошибиться, всегда быть праведным. И то можешь и не быть святым. Так что путь такой не по мне, тем более с моей любвеобильностью. Эх Божана… Ты-то где? Где Тургеневская женщина, которая на край света за своим романтиком-утопистом пойдет.

Эй, начальник!

— Чаво арешь-то? — пробурчал старческий голос сверху.

— А кормить то будут? В тюрьме вон ужин — макароны дают! — прокричал я невидимому собеседнику.

— Ты чаво там лаешься, безбожник, и не Макар я, а Матвей, а што табе Макар дает-то? Сяди там, не положено гутарить. А что ты наробил та, отрок? — сам себе же противоречил собеседник.

— Да, дядько, татей порубил, — ответил я. Хоть с кем поговорить, может, чего у любопытного охранника узнаю.

— А кольки татей-то, а аружно, али конно? — не унимался пожилой ратник. Его голос выдавал одинокого, но любознательного старичка, которому и поговорить нескем.

— Оружно, дядько четыре, одного поранил, — сказал я.

Через некоторое время плетень отодвинулась, и чуть ли не скатываясь сверху в зиндан, плотненький седобородый ратник согнулся и стал рассматривать меня как диковинного зверя.

— Брешешь! — после осмотра тоном эксперта заявил старичок.

— Можа и брешу, посидишь тут седмицу и не так брехать станешь, — философски заметил я.

— Ты это, можа пити, али ести? Токмо у меня сухари, да водица. А ты боярин али купец, али смерд? Чудна адежа, не розумею кто ты, — Опять перепрыгнул с темы на тему старичок.

— Пить можно, Христа ради. А я сын боярский, а батюшка мой ратился с сарацинами, да и згинул, — ответил я, придерживаясь своей легенды.

— Ой, сиры, а пить зараз. Дак ты татей порубил? — уже скрывшись из виду, отдаляясь, кричал ратник.

Ну и как тут отвечать. На один вопрос ответишь — пять вдогонку.

— Матвей, а пошто тут яма открыта, — послышался голос еще одного человека. Конечно, один старичок не может быть на охране. Видимо, напарник. — Слыхал, двух з десятка Федара тати забили, да Евлампия токмо зарубили, а Еремея посекли, дак вон ляжить, болезный. А татя того изловили.

— Што ты брешаш? Коли изловили, так его сюды кинуть. А тута вона отрок татей порубил ажно чатыры! — ответил Матвей.

— А коли он татей, дык чаво кинули у яму? Вот так, — наставительски закончил собеседник моего старичка.

Через минуту лицо Матвея показалось вновь, и он еще пристальней рассматривал парня, однако, ничего не говоря закрыл яму плетнем и ушел. Вот так и закончилось человеческое общение. Остается только с собой беседовать.

Сколько я еще просидел — не понять, но солнце, видимо еще не скрылось, только светить стало не ярко. Может и облака закрыли светило, а может уже вечер. Часы-то я перед уходом спрятал в свой маленький сейф. Думаю, до универсального кода 11112222 не додумаются аборигены. Подумал, что, если что — пусть в относительной сохранности побудет. Болгарки тут нет, а как открыть изделие 21 века иначе не представляю.

— Эй, отрок, хватай, — прокричал незнакомый голос и в темноте мне сбросили веревку.

А я, оказывается закимарил, через открытую яму показалось звездное небо.

Встать было тяжело, ноги затекли, рук практически не чувствовал. Вот же изобретение — зиндан! Да через пару дней мне и по лестнице от сюда было бы не вырваться. Как там показывавали в будущем голивуде? Сидит сиделец в яме год, а потом всех нагибает — и вперед. Бегит, скрывается, сражается. Не верю, что так возможно. С моей регенерацией и молодым организмом я и через сутоки еще день реабилитироваться стану.

С большим усилием я ухватился за веревку и подтянулся.

— Во, а ты лествицу неси, лествицу неси, аки бер лазе, — комментировал мои неловкие потуги подтянуться неизвестный охранник.

Когда я вылез, мне дали воды, и стоило больших усилий хотя бы отмыть кровь, которая засохла на голове и лице. Да и отмыл ли все? Зеркала не предложили. А я бы предложил за гривен так двадцать, нет за сто.

Пока, насколько мог, приводил себя в нормальный вид и по дороге к большому дому в центре детинца, думал о зеркалах. Именно на них я ставил в своем превращении в алигарха. Вспоминалась какая-то там королевская особа, что за одно зеркало выплатила половину годового бюджета Франции в начале XVII века. Что можно за огромную сумму продавать подобный товар за сто, а может и больше, гривен, я был уверен. Немного пиара, к примеру, подарок великой княгие зеркала, и стану уверенным коммерсантом. Да, серебряно-ртутной амольгамы взял при переходе мало, но создать ее не представляется особым трудом. Ртуть здесь знают. Вот только покупать ее нужно будет аккуратно, чтобы не пронюхали технологию производства зеркал.

Вызывали некоторые тревоги мои коммерческие способности. В прошлой жизни бизнесменом не стал, мало того, за что ни брался — все прогорало. Как проклятый. Хороший знакомый имел шиномонтаж, уехал в штаты и почти бесплатно отдал мне бизнес. Те же сотрудники, тот же управляющий, клиенты, но уже через три месяца я разорился.

А вот сейчас меня вели два ратника к большому двухэтажному зданию в центре детинца, где практически силой усадили на лавку и приказали ждать. И думать о коммерции, когда могут прямо здесь убить, по крайней мере, нелепо. Как-то быстро мысли перенеслись в сторону возможной казни. Что там? Четвертование, обливание водой на морозе, поспросят посидеть на коле. Последее вообще вызвало отвращение.

Еще через минут десять по неведомому повелению синхронно подошли с двух сторон, подняли, хотя я и сам бы поднялся, и повели в здание.

Здание было добротным, не смотря сто и дерево. Создавалось впечатление фундаментального строения, чего я еще не видел в этом времени. Бревна, размером больше моего охвата, лежали на мхе в стыках, являлись стенами. Поверху и по углам стен на бревнах была декоративная резба. Просторное помещение с колонами было оштукатурено и расписано растительными орнаментами. Пройдя большой приемный зал, по меркам концертных залов 21 века, так и не зал вовсе, меня повели дальше.

Мы вошли в комнату с большой печью. Было настолько натоплено, что ломило кости и сразу же начал обильно стекать по спине пот. В конце комнаты восседали двое. Один сидел на большом стуле, другой же на лавке у большого массивного стола. Кто это был, даже догадок не было. Видимо, местное начальство.

— Кто ты? — Обратился ко мне сидящий на большом стуле.

Рассмотреть его было сложно, факелы больше слепили глаза, чем давали возможности видеть. Когда же глаза привыкли, я увидел в этом человеке бывшего культуриста лет под пятьдесят. Когда люди, постоянно занимаются атлетизмом и после десятилетий бросают, становятся большими, но и обрюзглыми. Небольшой, но явный живот выпирал из-под богато расшитой рубахи. Но это был все еще могучий человек. Только выражение лица было брезгливым и отстраненным, что сразу же вызвало антипатии. Не люблю гримастничающих людей.

Мои же провожатые раздались в сторону — как бы демонстрируя, что судят именно меня.

— Корней, сын Владимира — воеводы полабского. — Чуть запоздало ответил я.

— Воеводы? — ухватился за слово главный клоун этого цирка и посмотрел на сидящего у стола человека, который и вовсе пересел так, чтобы я его не видел.

— Да, мой батюшка был с немецкими рыцарями в землях сарацинов, где и сгинул, а я на Русь пришел, — начал я свой рассказ, но был перебит.

— Так ты сирый и рода на Руси не маешь? — как-то обрадованно спросил сидящий на большом стуле.

— А кто вопрошает меня, а сам не сказал свое имя, — горделиво приподнял я голову, догадываясь, что может сейчас произойти. Если у меня нет рода, который встал бы на защиту, то можно и грабить.

— Я княжий тысяцкий, а тут еще и Лука — сотник городской стражи. Ты людей его забил, — с раздражением и усилением голоса сказал представитель власти.

— Убил я татей, а людей боярина Луки я не трогал, — негромко, но с нажимом сказал я. Хотелось сказать про Войсила, вовлечь его, но придержал козырь. Думается, что сотня лесного охотника, который и вовсе непростой человек, действительно может повлиять на ситуацию.

— Ты убил двух моих людей, Николу поранил, Евлампия — честного человека убил — тать, — проорал выбежавший Лука.

— Так твои люди грабить пришли меня? Ты наказал им грабить сироту? — кричал уже я по принципу — лучшая защита — это нападение.

Как же здорово все перевернули. Теперь я и убийца, и самый злобный тать.

— Пострелял всех из самострела, тать! — продолжал кричать Лука.

— Они пришли к моему скабру с мечами, топорами и луком. Погутарить пришли? Али меду налить? Тысяцкий я виру прошу и суда честного. Ты спросил Николу? Спросил Шимору, Милу взял в поруб? Она дала навет на меня. — Остановиться в эмоциях было уже сложно. Накипело.

Меня несло. Они что на лоха нарвались? Разведут деды средневековые сироту, заберут все. И что я отдам так просто? Путь казнят, или что там нужно, но приговор потребую донести до народа. Молва и так узнает. Уверен, не я первый, кто с корупцией столкнулся в этом городишке.

— Плетей дам, досыть гвалта! — проорал тысяцкий и пристукнул по стулу.

Я замолчал. Позицию свою я высказал. Пусть думают, а придумают что — попрошу рассказать о происшествии Войсилу.

— В яме посиди! Думай! Виру дашь за забитых. Конями, да зброей и перцем два мешка и иди, — подвел итог тысяцкий.

— Тысяцкий, а князь прознает, что подарки ему ты за виру взял, так как? Напиши ему грамоту, что кони, что для князя в помет, ты и забрал за то, что татей я побил, — уже выкрикивал я, когда меня взяли под руки сопровождающие и оттягивали их зала судилища.

Радушный хозяин

Интермедия 6

Василий Шварнович слушал своего десятника о происшедшем с Корнеем и злился. Рано, рано получилось. Тысяцкого и сотника городской стражи менять нужно, да так, чтобы великий князь как бы непричем. Юрию Всеславовичу по существу и все равно кто тысяцкий в Унже. А он хочет этот город сделать своим центром сбора всех вестей. Да спокойно новиков науке ратной, да разным учить. Не дадут же спокойно. Старый интриган хотел вначале вынудить к действиям Вышемира. Выбить его десяток, который уже под двадцать человек, так и полусотником станет. А земли этого похотливого вдовца, что и жену извел забрать или Божане отдать, как за виру. Извел Вышемир бабу свою, все ненасытный, а та как понесет, так и выкидыш, только вот Юрия и родила — первенец. Один и выжил. А тот бил жену, да всю злобу на ней и на сыне вымещал, что Бог не дает детей. Вот и померла она неизвестно, толи от очередного выкидыша, толи от побоев.

Расчет был на то, чтобы Вошемир стал действовать и напал на поместье Божаны. А тут уже новый хозяин и, если он отпор не даст, то придет грозный родич и поразит всех, а вирой земли возьмет, да выбьет самых разбойных ратников городской сотни. Нужно было только проследить, чтобы Божана жива осталась. Корней? Да спаси его Христос, но так нужно, коли и убьют. Для дела нужно. Да и чего хоронить парня раньше, может и сам отобьётся или спасется.

Сейчас же нужно его выручать. Это же надо — четырех уложил, одного ранил, а сам ни царапины. Странный парень, но как бы сказали через восемьсот лет — перспективный.

Войсил дал распоряжение следить за парнем, и возле постоялого двора простоянно были его люди, но не успели помочь.

— Гаврила, а пошто не допомогли татей бить? Твои люди были там? — расспрашивал сотник.

— Были, да не ведали, што вон у ночь пошел до саней. Ратники узяли бы на стрелы татей на выходе, — оправдывался десятник. — А воно вон как. Самострелом усех и болты собрал. Мы апосля глядели — нема болтов!

— А стражники были? — спросил сотник.

— Дык ушли воны, також не ошукали болты. То добрые вои — десятка Лавра. Вот бы його на сотника? — десятник вопросительно посмотрел на Войсила.

— Поглядим ешо. И зараз Корней в порубе? — спросил задумчиво сотник дальней сторожи.

— Не, у яме был, а зараз дык на суд тысяцкому. Да там и Лука, — быстро проговорил Гаврила, как будто сейчас поступит приказ. Десятник умел складывать факты и понимал, что затеянное дело и все приготовления, в которые так хорошо ложился фактор юнца, летят под хвост.

— Лука. Вон виру за своих брать захоча, Маракуша, — еле слышно, скорее рассуждения в слух, сказал Войсил. — Подымай сотню, нехай прячуть ножи и будуть каля дединца. Мне конно Еремея и Филипа. Я к тысяцкому.

— Еремея? Кхе! Добре, — усмехнулся Гаврила.

Еремей был великаном. Его боялся даже тысяцкий. Этот молчун на спине быков носил, кожу руками рвал. Его топор половина ратников поднять не могут. Сотник явно шел к тысяцкому с угрозой. В дальней стороже такой воин вроде не нужен — примечательный, огромный, не спрячется. Казалось, что увалень, но он мало чем уступает другим ратником. Такого на десяток, но не умеет он командовать. Филипп же лучший мечник. С ним не могут сравниться ни один ратник городской стражи. Вот этот управлять может и его десяток уже пятнадцать войнов насчитывает. А ведь молод еще — чуть больше двадцати лет. Вот это будет сотником.

Глава 11. Радушный хозяин

— Куды волочите? — в зал, по которому меня тащили. Влетел Войсил в сопровождении двух ратников.

Один был… Былинный богатырь Святогор. Оплывший культурист тысяцкий был юнцом прыщавым в сравнении с этим гигантом. Его движения были плавными и выверенными. Чувствовалась мощь. От другого, который был невысокого роста, шла аура чести и уверенности. Этого невысокого человека даже при взятии с паличным на месте преступления я бы тотчас освободил. Честь, долг, достоинство и не показное — природное. И вот не знал его — чувствовал что так и есть.

— Тащите на суд, ешо я слово не сказал. Еремей дапомоги ратникам честным, — кинул через плечо Войсил и гордо зашагал в ту комнату, где происходило судилище.

— Здрав будь, Лазарь Иоанович и ты Лука, — с порога поприветствовал администрацию Унжи сотник дальней сторожи.

— Спаси Христос и тебя, Василий Шварнович, — удивленно проблеял тысяцкий. Лука же только злобно зыркнул. — Ты пошто пришел?

— Так, погутарить, да суд послухать, — Войсил развел руками.

В это время вошел я с поднятой головой, а следом Еремей и второй сопровождающий сотника ратник. Наблюдать за выражением лиц было истинное удовольствие. Тысяцкого покоробило, и он заелозил на своем троне, Лука же как-то попятился на пару метров и плюхнулся на лавку, не прекращая растерянно смотреть на молодого парня, пришедшего с Войсилом. Видимо, хитрый сотник дальней стражи удачно подобрал спутников, которые уже отметились подвигами и наступили на мозоли местной администрации.

— Так суд был ужо, — неуверенно проблеял тясяцкий.

— А я послухаю, што порешили, — напирал Войсил. — Корней Владимирович скажи свое слово.

Тысяцкий с городским сотником переглянулись.

— А я скажу то, что и на суде сказал. Коли в ентом граде тати грабят люд честной, а стража серод татей, да кличутся не христианским имем, а как ватажники, так те ратники и есть тати и бить их несчадно. А виру брать мне поребно за беспокойство мое и на том стою и стоять буду. И вы, — я обратился к стоящим рядом сопровождающих Войсила ратникам, а после и к стражникам, которые меня тащили — пусть морально потерзаются. — Видоки тому.

Наступила пауза. Тысяцкий понурился и опустил глаза, Лука тяжело дышал. Войсил с одобрением смотрел на меня, молодой ратник с интересом осмотрел сокрушителя унжанского непотребства, проведя взглядом меня с головы до пяток.

— Он людей моих забил, — процедил сквозь зубы Лука.

— А Затетеха ужо паеть, Лука. Не треба табе. Виру брать не будем и на жанитьбу приходьте заутро в дом мой, — продолжал говорить Войсил, не давая опомнится тысяцкому и Луке и вгоняя в оторопь уже меня.

— Ходьте Корней да Еремей да Филипп, а я погутарю, — обронил Войсил, но никто ему не перечил.

Троем вышли на улицу, стражники остались внутри административного здания.

— Кто ты? — спросил Филип, как только спустились по лестнице крыльца.

— Так повстречались с Войсилом и его сынами в лесу, я и прибился, — ответил я, набираясь терпения, чтобы рассказать свою легенду.

Оба ратника слушали с большим интересом, Филип все время рассматривал меня, как рентгеном просвечивал. История закончилась, и посыпались вопросы.

— А как там ратники, сильны ли? — спрашивал Ерема.

— Да могучее тебя я и не встречал, — ответил я веселясь.

— А сброя их крепче нашей? — это уже Филип. Да это фанаты войны какие-то.

— Ну, бывает и добрая. Вон у меня сабля булатная вельми крепка, — сказал я. — А собака моя, кони, у мають и таких коней, токмо боле малых. А якож я волен, не повернуть мяне у поруб?

— Не повернут. Войсил град узять можа. Усих подняли. Дашь зброю твою побачить? — спросил Филип и прямо закатил глаза.

— А ты ратится поучаешь меня? — в ответ спросил я.

— Дак ты ж апятера татей узял и ратится навучаться? — это спросил уже Еремей.

На улицу вышел Войсил и стражники, которые быстро побежали в сторону, где виднелся большой амбар. И уже через пару минут от туда под узцы вывели Орла и Араба, следом рыча на палке, как на поводке, вывели Шаха.

— Орел, Араб, Шах, — выкрикнул я и увидел, что Араб и Шах уже бежали ко мне, Орел же шел степенно.

Отдали все, но виру давать отказались, да и на том ладно. Оставались вопросы. Какую роль все же играет Войсил, он же сотник дальней стражи, он же Василий Шварнович, может еще кто? Прийти, все переиграть, судя по всему, готовый чуть ли ни на штурм детинца. Ну не из-за меня же, право дело. Я стал фигурой на доске? Или еще запасная пешка?

Странно, но вот вопросы о свадьбе ну никак не вызывали диссонанса. Ну и хорошо, а как иначе, договорились же?! А мог ли Войсил просто забрать себе земли брата? Законы Руси не очень хорошо знаю, но если по лествичному праву, так и вовсе все ему должно перейти. Тогда почему практически-то неизвестному чужому человеку отдавать самое ценное — землю, или это временно, пока не убьют. И что делать мне? Да, жить пока, просто жить и наслаждаться здоровым телом, которое до скрежета хочется тренировать. Так бывает, не знаю у меня или у всех, но при здоровье хорошем хочется еще и еще себя нагружать. Становишься как наркоман, для которого очередная физическая нагрузка за счастье. Пока только разминался, в обозе старался уйти в лес от глаз, чтобы устроить бой с тенью. Мне-то только теоритически рассказывали принципы единоборств. Нет, по молодости в той жизни занимался и видел мастеров, но с годами мышечная память притупилась. А тут в таком теле, да хотябы зная лоуткии да маваши с урокенами, да дыхательную гимнастику, да много чего. И книги есть по этому направлению. Так что решил, что занятия будут постоянными.

Отличным бонусом еще шло то, что о пистолете не было сказано ни слова. Болты самострела, якобы стали несовместимы с бренным существованием татей. Пусть так, а кобуру наплечную пусть воспринимают за блаж. Хотя прикрыться китайскими мастерами можно. Кто ж его ведает, что енти китайцы зробити могуть? Только не пугать, что монголы имеют такое оружие, а то разбегутся по лесам за пару лет до прихода врага.

Сани шли плохо. Солнышко, которое по весеннему начинало слегка пригревать подтопило снег, смешанный с конским навозом и грязью, и Орлу приходилось периодически дергать. Но все же доехали мы достаточно быстро. Это не на метро больше часа до работы добираться. Тут городишко меньше микрорайона в мегаполисе 21 века.

Усадьба, к которой мы подъехали, была не больше, чем постоялый двор, но разнилась существенно. Во-первых — чистота. Снег был убран, навоза так же не было видно. Только мощенные увесистыми обтесанными бревнами дорожки, самая большая из которых разветвлялась на две. Первая вела к крыльцу двухэтажного дома, вторая же вела в амбар, к которому можно было проехать и с другой стороны через вторые ворота. Видимо для того, чтобы и сани проехали. По чистому двору только на телеге. Да и загружать, выгружать добро удобнее не через весь двор.

— Ну, чаво разволился аки на лавке, давай иди в дом, — ворчливым тоном сказал Войсил, уже спешившийся и отдававший своего коня подбежавшему парню лет 14–15. — Вон Прошка обиходить и скотину, и пригляде.

Я вылез из саней, к Орлу подбежал еще один парень, но не взял того за поводья, и стал отвязывать Араба. Прошка гневно зыркунул на парня и, держа в одной руке уздцы коня Войсила, второй взял Араба и пошел в сторону Загона.

— Прошка! — прокричал я в след. — Доля овса и три доли сена.

— Добре, боярич, — Прошка развернулся и не выпуская поводья, поклонился.

— Вон оно как! Боярич. И мне так спину не гнет! — сказал Войсил, почесывая бороду и глядя в след уходящему парню.

— Да, конь добры, а Прошка душу конскую чуе. Енто не Корнею поклон, а хозяину коня доброго, — сказал Филип, который так же спешился, но держался немного позади.

— А коли Корней десяток коней добрых приведе, так Прошка и на меня лаятся будет, а спину гнуть — вон бояричу, — сказал Войсил и все, кроме меня засмеялись. Ох уж этот средневековый юмор.

К крыльцу подошли практически все вместе, кроме самого хозяина, который степенно шел сзади, как будто выдерживая время. Еремей, Филип и вместе с ними я остановились и ждали хозяина усадьбы.

Стало понятно, чего тянул время Войсил после того, как дверь дома открылась и на крыльцо вышли четыре женщины, и среди них была Божана. Самая статная, одетая в богатую шубу и с массивными украшениями на кожаной повязке вокруг головы поверх расписного платка, женщина спустилась с крыльца и подошла к Войсилу. Поклонилась и, взяв, серебряную чашу из рук одной из молодых женщин, с поклоном подала хозяину.

— Испей сбитня, батюшка Василий Шварнович! — сказала женщина.

Войсил выпил, перевернул кувшин, который оказался пустым и троекратно расцеловал женщину.

— По здорову ли Агафья Никитишна? Все ли дома добре, не хворает ли скотина, есть ли зерно и мясо? — как-то церемониально обратился к женщине Войсил.

— Все божьей помощью добре, — ответила женщина.

Прямо пароль и отзыв. Еще бы про славянский шкаф сказал. Столько церемониала между мужем и женой, а догадаться, что это жена сотника было бы не сложно.

Войсил взял под руку и повел на крыльцо. Супруги поднялись на крыльцо, но в дом не пошли, а развернулись какбудто и вместе встречают гостей.

— Испей и ты десятник Филип, — сказала женщина и дала протянутый ей кувшин подошедшему молодому десятнику.

Филип с поклоном взял кувшин, выпил и поблагодарил хозяйку. Такой же церемониал сложился с Еремеем. И получалось так, что хозяйка находилась выше, чем гости. Показывала свой статус, к мужу то спустилась. Вот стану боярином, нахрен все эти церемонии. Жонку на руки и в койку.

Подошла очередь и моя. Тут церемониал изменился.

— Испей с дороги и ты, Корней, сын Владимиров, — сказала хозяйка, но не подала мне кувшин.

Кувшин поднесла Божана. Спрятала глаза, спустилась на одну ступень со мной и поклонилась, но не низко. Перехватывая кувшин, я обнял ее руки своими. Образовалась пауза и Божана поднялаглаза. И столько было в них. Нет, не было обожания и покорности. Она просила прощения, она просила быть, оставаться рядом, она просила защиты. Сердце стало биться чаще, а Божана стала громко и прерывисто дышать.

— Ну, буде, буде, — усмехнулся Войсил. — Вон повенчаетесь и усе буде.

Наваждение прошло, я выпил сладкий, тягучий напиток, и так же показал, что кувшин пуст.

— Проходьте в дом, — пригласил Войсил и взяв под руки жену первым вошел. Дальше вошли Филип и Еремей.

Я же опять не знал, как быть. Нужно ли Божану вперед пропустить, или я должен идти первым. Подсказала сама Божана, которая, потупив взор, стояла и не шла в дом. Я выдохнул и вошел. У порога уже вытирали свои сапоги ратники, хозяев не было. Я последовал примеру Филипа и Еремея и прошел следом за ними.

— Ну, поснедаем и погутарим, — сказал Войсил, вернувшийся к нам уже раздетый и ухмыляющий. — Пойшли.

Следом за хозяином мы прошли в просторную комнату, которая была раза в два больше, чем место моего судилища. Две расписные оштукатуренные колоны поддерживали потолок в середине комнаты. У окна стоял длинный, метров в шесть-семь стол, вокруг которого приставлены массивные лавки. На таких лавках и спать можно — не полуторный размер, но близко к этому. Все перелезли через лавку на другой ее конец и встали, потом, как будто отрепетировали, одновременно сели. Запоздал только я, постоянно копируя каждое движение ратников.

Стол был пуст и непонятно все же будут ли кормить. В животе забурчало. Сбитень у крыльца напомнил, что уже день не ел. Этот напиток, хоть и был сытным, но утолить зверский голод не мог.

Войсил встал, и сразу же встали ратники, я замешкался и с опозданием в пару секунд тоже встал. Что опять ритуалы.

— Отче наш иже еси… — начал молитву хозяин дома. После которой все перекрестились и снова сели.

Сразу же принесли кувшины, от которых шли разные ароматы. Где ягодные, где явно было пиво. Принесли и кубки — всем серебрянные, а хозяину дома с драгоценными камнями. Все это происходило в молчании. Пить никто не стал, и ратники смотрели на Войсила. Когда же принесли миски с каким-то бульоном — Войсил взял кубок и приподнялся.

— Выпью за свата свого Владимира, коий почил в рати с сарацинами на святой земле, — провозгласил хозяин и выпил залпом из кубка, вновь опрокинув его.

После этого церемониального тоста, за который я поблагодарил, ужин пошел на лад.

Меня много спрашивали, особенно Филип, который был фанатом войны и оружия. Рассказывал я про оружие монголов, арабское, даже сюрикены и нунчаки звучали в моих рассказах. Слушали все с большим интересом, Войсил же практически не вмешивался в разговор, но было видно, что слушает внимательно.

— Да не жалезо тех ипонов плохенькое, сабля татарская перерубае його легко, — распылялся я.

Мы оживленно говорили, а блюда все прибывали и прибывали. Рыба жареная, караси в сметане, потом появилась большая ляжка кабанья, было и печеное мясо на углях и яйца, миски с орехами. Женщины за стол не садились, а только обслуживали, периодически появляясь из других комнат, чаще всего поменять кувшины.

Я заметил, что кувшинчики мне стараются поменять почаще, как бы задавая ритм. Подпоить захотели. Мне и самому было интересно, как этот молодой организм будет реагировать на алкоголь. Когда-то на фестивалях я не одно соревнование на количество выпитого выиграл, но сейчас старался и пить, и жирным закусывать. Лучше иметь возможность слегка прикинуться пьяненьким, чем таковым быть.

— Ну, Филипп Далевитович, здравия передай Анастасии и чадам своим, — в какой-то момент сказал сотник. Делая недвусмысленный намек. — И тебе Ермолай здоровья. Оно потребно буде нам.

Оба ратника встали со стола, низко поклонились и вышли из комнаты. Ну да, Войсил четко провел все границы субардинации и знает же, как зовут жену десятника, и выказывает чуть меньше внимания Ермолаю, который простой ратник, как я понял из разговора.

— Шинора был у ворот, спрашал тебя Корней, — после небольшой паузы сказал Войсил.

— И что потребно ентому прохвосту? — спросил я сотника.

— Во, прохвост, — добре сказал, Шинора он и есть Шинора, — усмехнулся Войсил. — А чево ж, вон не тать, он шимора, пайшол к татям токмо для коней. Он разумее их. Твои кони пригожи, вот шиморья його душа и прибился да ватаги. А так спрауны, но — Шимора.

— Коли приде, я йего попытал бы, а там паглядим, — отреагировал я на слова хозяина дома, стараясь закончить эту тему. Есть более важные вопросы. Но поднять их должен Войсил.

— Венчание праз два дни. Треба одежу табе, да царквы зыходить. Коли добре, так и причастие с постом, да треба швидче. Али ты мыслишь не так? — спросил дядюшка Божаны, не оставляя шанса на отрицательный ответ.

— Так, Василий Шварнович, — ответил я, приподнявшись со стола и отвесив поклон.

— Буде, буде. Ты паслухай. Лука вельми злой на тебя, його пляменник Вышемир тако ж. А поместье Божаны помежна с йего. Буде табе и ей хулу чинить, разумеешь? — спросил серьезным голосом сотник.

Вот и начался серьезный разговор. У меня даже непроизвольно чуть не выступила улыбка — вовремя взял себя в руки. Все же не такая уже и пешка я на игровом столе. Впустую жертвовать мной не будут. О трудностях рассказывают, может и помощь предложат.

— И што рабить то буде Вышемир? — задал я вопрос. Не совсем понимаю. Если у Войсила сила, почему какой-то десятник может угрожать интересам сотника. Неужели нет возможности приструнить этого товарища?

— Сам ничаво, а тати будуть. Йего десяток с татями якшается, он и сам тать и есть. Пожгуть усадьбу и буде. Тебя прибьют, до Бажаны сватов вышлють. А я, — Войсил задумался. — Також пожгу йего, да тысяцкого треба убить буде. Не хочу.

— Треба брать, когда пойдут жечь. Убить усих в бою, а Вышемира выгородить, не треба каб вон за татей был. А много ли роду у його? — начал размышлять я.

— Во мудр ты, отрок. Зриш. Так роду у його и нема. Лука його пригрел, да не дядька йому ен, поместье не возьме. Можно брать собе, — Войсил пристально посмотрел на меня. Откровеннее разговора быть не может.

— Одному мне не можно не в силу. Треба ратники, — сказал я.

Резонно, что один я не смогу никакие планы Войсила реализовать. Да и кому это поместье достанется? Но об это позже.

— Один в поле не воин, — продекламировал я пословицу.

— То так. Филип со своим десятком и Еремей допоможа, болей не можно — спужается Вошемир. Да в поместье старые ратники живуть — десятка два. Там калеки есть, но десяток узять на луки, або самострелы можно, — перечислял мои возможные силы сотник.

— Тысяцкий повинен ведать, что то тати напали, а што серод татей десяток Вышемира, так это твоя справа Войсил, — я посмотрел пристально на сотника.

Да похожая ситуация, как и сегодня. Отбил же меня сотник, значит, сможет еще раз это сделать, тем более, что силы Луки уменьшаться значительно. Кроме того, как я понял, не вся сотня у этого дельца под сапогом. Тот же десятник, который прибежал после моего боя с грабителями выглядел вполне порядочным.

— Мудр ты, аки змей. Так, я выступлю апасля нападу татей и выступлю усей сотней, да и ешо будуть три десятка. Силы будуть. И досыть апосля усе, — закончил тему хозяин дома.

— Дозволишь, сотник, с Божаной поговорить? — принял я окончание темы.

— Зудит? В баньку хочаш? — рассмеялся Войсил.

— В баню хочу, апосля походу не мылся, да и в яме сидел, — сказал я, умолчав, что уж очень хочу, чтобы Божанка попарила.

— Добре, баня буде, а Божана, — Войсил взял паузу. — Што люди скажуть? Да не дева ужо, а за утро ужо и венчание. Не, каб в бане не было ничого срамного, а Божана, приде. Но ничого! Грех то: венчание за утро.

— А как венчатся, хто буде на святе? — спросил я.

Сам то и в той жизни не был женат, но знаю, что готовились к этому событию и полгода и больше. А тут — раз и свадьба. Один мой хороший товарищ влюбился без памяти, решил жениться. Долго готовились к свадьбе, муторно. Пошли выбирать кольца — разругались, поссорились и разошлись. А деньги родители на свадьбу давали, так он и его «суженная» поженились в назначенный день, только на других, да еще и в том же загсе. Ничего, даже дружили семьями. Может и правильно — решили. Чего откладывать?

Ах, эта свадьба…

Глава 12. Ах, эта свадьба…

Вскоре пришла девушка и проводила меня в баню. Причем помогла раздеться, сама разделать до нижней рубахи, подкинула на раскаленные камни какой-то отвар. Помещение бани покрыл умопомрачительный аромат хвои и цветов. Девушка вопросительно посмотрела на меня, но сама не проронила ни слова не в самой бане, не по дороге к ней. Может и зря захотел встретиться с Божаной. Боярин я или не боярин? Так-то не боярин, но для этих вопрошающих голубых глаз милой девушки, мое слово может многого стоить. А ну — задрать рубашку, которая и так не особо скрывала молодое здоровое красивое тело?!

— Фекла, ходь отсель! Живо! И молчок там, батюшка приказал не лязгать языком, — в баню вошла Божана.

Опачки — моветон, почти что адюльтер!

— Божаночка, — проблеял я робко. Ситуация…

Девушка выбежала из бани, даже не забрав свой сарафан.

— Не виноватая я — она сама пришла, — сказал я и прикусил губу.

Ополоумел, глупости говорить! Но предыдущая ночь, а потом день, эти церемонии в доме, разговор. Все держало в таком напряжении, выход которому должен был быть рано или поздно.

— Чудной ты. Заморские земли повидал, ремеслу навучался, ратиться можашь. А с девками ловок? — сказала Боцжана, казалось и не заметив нелепой ситуации. Или жены этого времени не особо на подобные ситуации и смотрят?

— Давай паглядим, — сказал я и попытался обнять девушку.

— Невместно! — строго произнесла она, ловко отстранившись. — Аль думашь полонянкой была, — все мужи покрыть поспели?

В одно мгновение Божана не на шутку взбеленилась. Видимо, пленом ее попрекали многие, да и бабы языками обязательно за спиной чесать будут. Только скорее и не потому, что действительно осуждают, может даже из зависти.

— Нет, я думать не хочу. Что было до меня — там и остается, что буде рядом со мной — то наше и токмо, — строго сказал я и даже пристукнул кулаком по лавке.

Божана рассматривала меня с большим интересом. Это не был ни похотливый взгляд, не было в нем и желания стать моей здесь и сейчас. Это был интерес уважительный и даже немного преданный.

— Чудно говоришь, але лепо, — сказала девушка, снимая, наконец, шубу, под которой была нижняя рубаха. — Не было много мужей. Девой я долго была в полоне. Войсила чакали раней и не давали меня портить.

Божана сделала паузу и присела рядом со мной на лавке. Я взял ее руки в свои, от чего девушка даже вздрогнула.

— Снасильничал меня десятник Дуб. Во хмели были усе, хозяин почил, а этот тать прийшол и сначильничал, — у Божаны проступили слезы. — Апосля хозяин крепко побил десятника, да и сам за утро снасильничал.

— Я обороню тя, усе буде добре. А ты сама хочешь идти за меня? — спросил я важный для себя вопрос. Ну, не хотелось жениться, только для решения проблем Войсила.

— Да! — после небольшой паузы сказала Божана. — А ты?

— Вельми, — сказал я и посчитав момент удачным — стал целовать будущую жену. И пусть Войсил хоть исколется.

Девушка поддалась на поцелуй, закрыла глаза и стала часто дышать. Отлила кровь от головы и мой организм, повинуясь вечному инстинкту, стал сам действовать. Девушка стала еще чаще дышать, но ничего не предпринимала, только слегка приоткрыла рот.

— Ой, — от неожиданности я аж подпрыгнул. Во рту я ощутил солоноватый привкус, а из губы начала сочится кровь.

— Невмесно! — чуть слышно сказала Божана. На щеках девушки проступили слезы. — Прости, я… Батюшка… За утро…

— И ты прости, любая, — сказал я так же тихо и попытался обнять Божану, но она отпрянула.

— Любая, — проговорила она, слово смакуя. — За утро венчаться, а мы тут…

- Грех сие, любы. Я в беспамятстве была, а он снасильничал… — прошептала Божана.

Девушка разрыдалась. Подпортили психику моей красавице. Да — моей! Здесь и сейчас, если бы Войсил сказал, что или Божана, или князем станешь — послал бы его да так далеко, что и с факелом дороги не нашел бы. Я ее хотел, я ее жалел. Но не жалость это была в том понимании слова, как в XXI веке, а жалеть — значит любить — так здесь, в этом времени. В моем времени!

Через минуту рыданий, Божана преобразилась и ее глазки игриво заблестели.

— А коли в мыльне, так и телеса помыть треба, — сказала она и одним неуловимым движением скинула уже подмокшую нижнюю рубаху.

— Да что ты со мной делаешь? — шепотом, сквозь зубы прорычал я.

Передо мной предстала нагая девушка. Еще две недели назад я и не знал, что образец самой красивой женщины существует, но вот здесь на Руси 1223 года — живет именно она. Теперь все те красотки: брюнетки, блондинки, рыжие — не идут в сравнение с этой первозданной красотой.

— А что пригожа? — игриво спросила Божана.

Будущая моя жена встала на носочки и покрутилась в стороны, с изяществом лесной нифмы давая себя рассмотреть.

— Пригожа, — ответил я.

В эту игру нужно играть вдвоем. Я снял нижнее белье и встал перед девушкой, подражая ей покрутился. Взгляд девушки был игривый и она, уже ни капли не смущаясь, рассматривала меня.

— Ой, пригож молодец! — сказала Божана смеясь. Действительно, мои действия были скорее комичными.

Кокетка взяла кадушку с водой — вылила ее всю на меня. Вода была холоднющая.

— Охолони молодец, а то твой корень пройти не дает, — рассмеялась Божана.

Как это ни странно, но мы просто помылись. Отходили друг друга веником, облили водой, натерли друг друга какими-то духмяными травами, как бы невзначай прикасаясь. И все… От попыток массажа, Божана наотрез отказалась и даже хотела уйти, а вот рассекать передо мной обнаженной — то для нее нормально. Не понимаю этих нравов. Издивательство чистой воды. Ломались стереотипы, наработанные былым опытом, в той, уже прожившей жизни.

Божана вышла из бани первая, накинув шубу поверх ночной рубахи, и, без «прости — прощай», выбежала во двор. Через пару минут после выхода будущей жены зашла девица, которая меня сюда, и уже сейчас стоило немалых усилий сдержаться, когда другая девушка без стеснений ждала меня у выхода, рассматривая в подробностях. Я понял разницу просто физического влечения и того нечто, чего в той жизни я ощутить так и не смог. Не только мое тело стало здоровым, видимо и душа и сердце стали способны любить. Девушка продолжала стоять и пялиться на меня. А я уже и не хотел стесняться. Все у меня нормально — смотрите, завидуйте, я гражданин… Нет, это уже не от сюда. Оделся и ушел. Да — так просто ушел. Некоторые герои, попадая в книгах, будь то космос, или прошлое, либо магические миры, создают себе целые гаремы. У меня же случилось с точностью наоборот — были гаремы ранее, после попадания в прошлое, я намерен создать семью.

Выспался я отлично. Нет, ортопедических матрасов не было, а вот что-то вроде перины — да, и лавка, или как это назвать, но похожая на нормальную кровать. В тепле, спокойствии — великолепно! Кровати здесь были далеко не в том виде, как я привык. Люди не ложились, они спали полусидя. Это было связано с какими-то суевериями. Вот только я намерен изменить большую часть мебели под себя, ну если супруга не будет против.

— Боярич, — в горницу зашла вчерашняя девица. Ее что приставили ко мне?

— Чево? — Потягиваясь, но, не вставая с ложа, спросил я.

— Дак боярин Василий Шварнович ужо к столу встает, — ответила девушка.

— Иду! — сказал я и девушка вышла.

Как такового разговора за завтраком не было. Был монолог. Мне рассказывали только, что пополудни в церкви будет венчание, после пир и так далее. Я же не выказал эмоций. Мне не были интересны церемонии, я желал только одного — быстрее стать законным мужем и Божану. Ну еще хотелось быстрее закончить суету, которая еще не началась, но, уверен будет грандиозной. Свадебные церемонии и в XXI веке утомительны, что говорить о древнерусских.

От девки Феклы я узнал, что с самого утра моя будущая жена пошла в баню. Не намылась вчера! Так и смылиться вся! Потом она уехала. Куда — не знаю, но через час после ее отъезда ко мне пришел Ермолай и начал распоряжаться. Выходило у него плохо. Что-то говорил про серебро, потом начал про поезд жениха. Я далеко не сразу понял, что его назначили моим, так сказать, шафером, свидетелем, или дружкой. Ермолаю на помошь пришел Филипп. У него получалось все лучше, как-то справнее, но он обращался не ко мне, а как раз к свидетелю.

— Ерема, поглядь есть ли серебро, коли нема — иди до сотника, — поучал молодой ратник своего более взрослого друга. — А також Корнея одежу поглядеть треба, ехать ужо, а вон не адеван.

— Ага, — только и говорил Ерема, но все быстро исполнял. Этот гигант не мог воспринять сложные приказы, только четко сформулированы и частями.

Скоро и меня одели и вывели во двор. Там уже стояли запряженными аж двенадцать саней. Что это были за люди — я не знал, кто-то из них размахивал веткой, к которой были приделаны либо листья, либо вырезанная под листья ткань, кто-то орал для меня нечленораздельное, играла дудка или свирель. В одни сани посадили меня и Еремея, который постоянно прикладывался к кувшину, неизвестно с каким наполением — мне то ничего не давали. Ехали так часа три. Причем, что называется, с ветерком, но, по прямой, а виляли и делали большие крюки, периодически все же сбавляя скорость, кони — живые и так же устают. Своих же коней я оставил, а сани вот взял со всем скарбом. Мне не говорили подробностей, но все предполагалось, что я не вернусь в дом Войсила.

Когда поезд жениха, наконец, остановился, я увидел только относительно большой дом, но раза в три меньше дома будущего тестя в городе. Здание окружал высокий забор с массивными, скорее всего дубовыми, воротами с металлическими вставками.

— Сиди, я покличу! — сказал Ерема и спрыгнул с саней.

Свидетель начал свистеть и въезжающие во двор люди начали еще громче кричать, петь, а потом повыскакивали из своих саней и стали водить хороводы. Дальше вся эта толпа, как мне казалось, оглашенных рванула в дом. Что там они творили? Не знаю. Во мне даже и близко не проснулся исследовательский интерес. Я теперь осознал, что чувствуют звери в зоопарке. Хоть бы налили, что ли! Так — нет, а амбал-свидетель только издевается, меняя кувшины с напитками.

Скоро вся честная компания вышла из дома и окружила меня. Одна девушка взяла мою руку и потащила в дом. Там опять с песнями и танцами обходили комнаты, вот только я стоял недвижимо, а все попытки пройти вглубь дома, купировались шутками и прибаутками. Только по причитаниям, частушкам и действиям я понял, что мы осматриваем дом на предмет чистоты.

В круговерти я и не заметил, как сидел опять в санях и опять куда-то ехал. Попытки подремать не увенчались успехом. Тогда я в первый раз почувствовал голод — то чувство, что будет сопровождать меня на протяжении всей свадьбы. Вот такой веселый день!

Процессия начала замедляться и я с большим удивлением узнал, что мы въезжаем именно в то подворье, где примерно с час назад были. Только въезд был закрыт и украшен разноцветными лентами. Мы остановились, и Еремей подошел к воротам и начал кричать типа «открывайте, злыдни», «петуха к курочке привезли» и всякую другую чушь. Я же настолько устал, что не хотел уже ничего. Нет, жениться хотел, а больше ничего! Ну еды бы чуть-чуть, хоть хлеба!

— Давай серебро — три гривны! — прокричал Еремей, который о чем-то там договорился. — Корней! Есть серебро?

Щаз! Предупреждать надо. Я пожал плечами и стал копаться в санях. Если бы я точно знал, что все серебро отойдет к молодым, дал бы свое, но нет. Пришла мысль дать три гривны зя жбан того, что пьет мой свидетель с куском хлеба, но понял, что это будет неуместно.

— Хоть сюды! Ерема! У меня серебро, што дал сотник, — прокричал Филипп, который ехал в третьих санях.

Ерема подхватился и побежал к Филипу, который и сам уже шел навстречу.

— Давай калиту, Филька, ох, умаялся — две гривны сбил, — сказал Еремей и поднял торжествующе палец вверх и побежал к воротам.

— Окрутят його! Зараз девку подсунут! — сказал мне подошедший Филипп.

— Дак подскажи! — удивился я тому, что один друг не может подсказать своему товарищу.

— То його крест, а серебро дал Войсил, то сотника дар, — сказал Филип и начал комментировать происходящее. — Во выйша девка друга. Ха, Ха!

Я наблюдал, как уже не по-детски ругался Еремей. Такие страсти, что он может и девушку, которую одели в красочные одежды и выдали за невесту, убить.

— Плуты, вертай назад гривны, тати! — кричал Еремей.

— Девку купил Ерема, — кричал девичий голос из нашего поезда.

— Еремей, ажанись на девке! — кричал другой голос.

Все смеялись, веселились. Такая простота. Эти люди и не догадываются, с каким комфортом можно жить, сколько развлечений иметь в доступе, что можно покривляться в телефон и никогда не знать, как добывается хлеб. Эти люди умеют жить лучше, они умеют быть счастливыми, умеют замечать в жестокой и казалось беспросветной жизни яркие моменты. Юмор настолько натуральный, какой-то наивный, детский и это замечательно!

— Вона, зараз Ерема аще приде серебро брать, — смеясь, сказал все еще стоящий возле меня Филипп.

— А по што ни ты дружка? — спросил я. Филип казался более, как сказали бы в будущем, коммуникабельным.

— Так и жонку маем и чады и сын и дщерь — куды мне? — пояснил как неразумному Филип.

— Филип, дай серебра! Тати енти — ушкуйники акаянные! — взревел Еремей.

Филип отошел к своим саням, где сидела симпатичная на лицо молодая женщина и еще один мужчина лет под пятьдесят с мечом в руках, и серебряной шейной гривной разминал, видимо, затекшие ноги. Лицо его говорит о почтенном возрасте, но стать, движения выдают в нем еще сильного, опытного воина. Попробую догадаться — жена и отец Филипа. И лицом сын с отцом похожи и движения у обоих как будто тигры — кошачья грация и опасность. Филип десятник и воспитал его отец. Это же какой воин будет отец, если его сын в возрасте чуть за двадцать уже десятком командует?

— Ворота открыли — едем! Едем! — начался опять гвалт и балаган.

И начались… похороны. С криками, типа «да на ковож ты нас», «ой покидаешь нас девка» и другое в исполнении профессиональных плакальщиц, вышла процессия. В центре брела фигура — нет, не человек восковая подвижная фигура. Безэмоциональная походка как будто на пуантах. Плывет статуя Божаны. Лицо закрыто, но туго заплетенная черная коса со множеством лент не дает сомнения, что это моя красавица. Множественные одежды сверкают, отливают разноцветием, на головном уборе массивные украшения, платье звенит десятками, а то и сотней бронзовых колокольчиков, особенно много их нашито на подоле. На руках поверх руковов отливают на морозном солнце десятки стеклянных браслетов как чисто голубых, так и из комбинаций разных оттенков и орнаментов.

Вокруг моей будущей жены кружится человек, одетый в медвежью шкуру и периодически рычит. И это со стороны выходящих из подворья! Контрастом этого шествия — песни с дудками, пением, доносящимся от поезда жениха.

Вскоре все погрузились в сани и помчались. Узнавать направление я не стал, но Еремей сам залихватски, как будто уходил от погони, задавал вектор движения.

— Свернем да тимошего поля, не можно напрямую ехать, треба запутать! — кричал Еремей.

Я даже не стал спрашивать, кого мы запутываем и от кого убегаем.

Наконец, приехали к церкви — время было уже около пяти, учитывая, что выехали из города мы в районе семи часов — уже десять часов разъезжаем. Все веселятся, едят, пьют. В каждых санях заметил и еду, и выпивку, вот только в наших с Еремеем только выпивка, и то не моя. Мне, видители, — нельзя. А сколько еще будет это «нельзя» длиться?

У церкви все вышли, бабы плакальщицы прекратили свой «плач Ярославны», мужик с медвежьей шкурой не появился. Божану вывел Войсил, держа под руки. Я, было, спохватился помочь, но Еремей меня остановил.

— Не можно, померла вона! — Торжественно сказал «дружка».

Если бы я не был историком, точно побежал спасать жену, но вспомнил поверие, что девушка умирает выходя замуж, все же тревога не оставляла, как и чувство голода.

В церквушке, которая была деревянной, и только с одной иконой все было долго и нудно. Я хорошо отношусь к религии, как и к церкви. Она в историческом плане сделала многое, нужна она была во все времена и как мировоззренческая концепция, и как важный социальный институт. Вот только, уж простите, не сильно я проникся церемонией, в отличае от многих присутствующих.

После церкви опять сели в сани, но уже вместе с Божаной.

— По здорову, Божанушка? — спросил я.

— По здорову. Зараз мы супружены, — радостно, но устало сказала Божана и положила на мое плечо голову.

Стало спокойно и уютно. Еремей же осушил до дна очередной кувшин, степенно перекрестился на купол церкви и прямо преобразился. Вместо залихватского гонщика появился серьезный профессиональный извозчик.

Мы приехали в богатую усадьбу с большим домом в центре — побольше, чем у Войсила, — хозяйственные постройки, большой загон. И… большая баня, в которой, наконец, уже не надо будет сдерживаться с любимой женщиной. Осталось только немного потерпеть. И все еще хотелось есть!

Мы стояли уже с полчаса на крыльце дома и, как было сказано Еремеем, просто ждали.

— Няси ея у дом и ставь! — скомандовал, наконец, Еремей.

Я не хилый, даже более того, но усталость дня, а еще одежды Божаны… Однако я взял ее и понес. Ощущение, пусть и через многие одежды, тела жены давали прилив энергии и сил. Идти долго не пришлось и уже в сенях мне приказали поставить Божану.

— Выход пред столы! — прокричали за дверью, откуда доносились звуки веселья, характерные для застолья. А еще — оттуда повеяли ароматы жареного мяса, духмяных каш, хлеба и порогов. У меня даже немного закружилась голова, жена, видимо, оказалась в схожей ситуации.

— Ходьте! — сказал Еремей и открыл двери.

Я взял за руку жену, и мы вышли.

— А хороши! Добре! Любо! — причитал нарочито громко Войсил.

Потом началась очередная порция церемоний. Преломление хлеба, что съесть не дали, благословление Войсила и Агафьи Никитишны, которая даже прослезилась. На нас одели полотенце, которое назвали «ручником», потом связали мою левую и правую руку Божаны. Посадили за стол на центральное место, но не налили, не наложили еду. Сидеть за полным, прямо ломящимся столом и не поесть? Хотелось прямо прокричать: «А вы, господа, знаете толк в извращениях!», вот только сдержался.

Вышел опять мужик со шкурой медведя и стал демонстрировать свои экзерсисы. Рычать, якобы пугать присутствующих, тереться об углы. Я же чуть скосился, чтобы не сорвать «покерфейс» и быстренько взглянул на собравшихся. За столами было человек под пятьдесят. Кто это был? Не знаю. Только тысяцкий, да два десятника, которых я знал еще до перехода, в город. Филипп, его отец. Остальные люди были неизвестны. Возникал вопрос: «Это как же так быстро организовать? Таланты. А я еще думаю о себе, как о неплохом администраторе для этого времени! Наивняк!

Через примерно час женщины, возглавляемые Агафьей Никитишной, с какими-то песнями развязали наши с Божаной руки и увели мою жену. Я уже было начал жадно озираться на стол, уверенный, что уже можно поесть, но как стояла еда поодаль, чтобы я не дотянулся, так там и осталась.

Зато все сорок минут, в течении которых я одиноко сидел в компании пятидесяти едоков, рассматривал еду. Из того, что я рассмотрел — были каши. На центральном месте стояла гречневая каша и, как можно понять из уже остатков — самое востребованное блюдо. Еще были тарелки с овсяной кашей из цельного зерна. Рыбы, гусей, тушеного мяса и жареных поросят было просто очень много. А еще очень много кувшинов с разным наполнением. У гостей же были поголовно серебрянные кубки, которые наполняли вездесущие молодые женщины.

Через еще минут сорок вышла Божана с укутанными в странный головной убор волосами, которые были переплетены. Длинная могучая коса сменилась двумя или даже тремя — под таким ракурсом не рассмотреть. Жена молча села возле меня. Да — три косы!

— А не треба уложить венчаных? А друзи мои? — прокричал уже слегка захмелевший Войсил.

— Да! Да! — прокричали все.

Первым со своего места сорвался Еремей, который последний час пихал в себя все съестное как в последний раз и успел не меньше четырех кувшинов опустошить. Свидетель сидел рядом со мной, но вот я не мог дотянуться до всей той еды, что стояла возле могучего богатыря, да и не успел бы.

Еремей ушел, но буквально через минуту вернулся. Под скабрёзные но незлобивые шуточки мы ушли из пиршественного зала. Еремей привел нас в просторную горницу, где было большое ложе с лежащей шкурой медведя сверху. Наш дружка ударил шкуру плеткой и ничего не говоря вышел за дверь.

Я огляделся, и первым делом хотел навалиться на еду и питье, которые стояли рядом с ложем, но обратил внимание на молчаливую жену, которая стала на колени, опустила голову и протянула мне плетку.

— Ты чего? Божаночка, встань! — попросил я и попытался поднять жену.

— Невместно, невместно, прости! — стала протестовать Божана. — Калину красную честному люду не покажешь. Бей меня.

— Не буду, — категорически сказал я. — Хочешь обряд? Давай плеть!

Я взял плеть и сделал вид, что бью и откинул этот инструмент садо-мазо. Божана подскочила и безмолвно опять покорно поднесла плетку. Это продолжалось три раза, а потом жена сама оголила спину и силой три раза полоснула себя. На мои попытки остановить ее, только просяще посмотрела на меня, а в глазах боль. Хотелось помочь, вывести жену из этого состояния, но осознавал, что бессилен. Пока бессилен, но я сделаю эту женщину счастливой!

— Ну, досыть, давай снедать! — сказал я после паузы, когда мы играли в гляделки. Молчание затягивалось и нужно что-то делать. И ничего лучше не вдохновляет, как сытно поесть после целого дня голодания. Я жадно посмотрел на курицу, хлеб и кувшины.

Был на Севере Руси обряд, когда разламывают курицу и хлеб напополам в символ плодовитости. Я так и сделал и жадно вцепился в свою половину курицы. Большую же часть хлеба Божана забрала для коров — тоже по поводу плодовитости.

Ну а потом…

Да устали мы так, что и хватило-то сил на один раз «потом». Тем более, что Божана так суетилась, не зная как помочь, что делать, что пришлось потратить некоторое время на ликбез.

Между тем, я был счастлив, и даже не хотелось думать о будущем, о прошлом, только наслаждаться настоящим. Люди не умеют наслаждаться жизнью, часто замечают только негатив, а в жизни много радости и счастья. Вот я в чужом времени, перед судьбаносными событиями, с непонятными, даже мутными перспективами. И я — счастлив!

Средневековые "Штирлицы"

Глава 13. Средневековые «Штирлицы»

Поспать нам дали не долго, казалось, и вовсе не спали. У входа в горницу, где мы находились, началась суета. Хмельные выкрики, ор. Голос Еремея возвышался над другими, и только его можно было с трудом понять, остальные звуки сливались в сплошной гул.

— Не пущу! Ступайте, зашибу! — кричал наш дружка, выполняющий, наверное, роль рынды.

Если бы не смех и песни, можно было подумать, что нашу комнату действительно берут штурмом.

— Выди, любы до людей, — сказала заспанная Божана.

— А ты оденься хоть, — сказал я. Жена стала суетливо накидывать одежду на нижнюю рубаху.

— Так в баню зараз пойдем, — сказала Божана, накидывая поверх всего шкуру медведя — прямо языческий тотем.

Да, за последние полтора суток женушка уже третий раз в баню пойдет, я второй. Чистюли! «Дикий обычай северных варваров», — сказали бы просвещенные европейцы. Вон Людовик Солнце так и вовсе два раза мылся за всю жизнь. Может европейцы нас лентяями считают, типа «моется тот, кому чесаться лень»?

Звук нарастал и уже послышались удары в дверь.

— Супражалися ужо? — крикнул, судя по голосу Войсил. — Давай до коров да в баню.

Я посмотрел на Божану, которая выглядела напряженно.

— Люба моя, чего смурная? — спросил я, одеваясь.

— Дак, калину красную не поднести до дядьки, — смущенно сказала она.

Обычай с калиной, видимо, должен был символизировать лишение невинности молодой жены. По мне так — безразлично. Нравы XXI века, которые еще преобладали во мне не вызывали противоречий по поводу невинности. По мне, так наивному поведению Божаны не смогла бы соответствовать и самая принципиальная девственница прогрессивного века XXI.

— А есть калина? — спросил я.

Божана потупилась, и мне пришлось три раза повторить вопрос, постепенно добавляя металла в голос. Ветка калины с гроздью крассных ягод оказалась в углу под накинутым сверху полотенцем.

— Усе добре, дядька не дасьть хулу нести, да и я — муж твой обороню ад языц скверных, — сказал я, обнял жену и поднял калину над головой.

— Любы мой, не чаяла я бабьей радости, — Божана поцеловала меня в губы. — Ходь да людей.

Я открыл дверь, и опять окунулся было в круговорот шума и веселья. Какие-то приветствия, шуточки. Но все замолчали и уставились на поднятую в моей правой руке гроздь алой калины. Собравшиеся стали смотреть друг на друга, не зная как реагировать на ситуацию. Видимо, слухи и оговоры ходили давно и никто не ожидал подобного пассажа.

Ситуацию спас отец Филиппа, который предложил всем собравшимся поделиться своим опытом общению с бабами и сам начал какую-то на грани приличий историю, но его под общий хохот, вновь разразившийся в толпе, попросили прекратить.

Войсил же смотрел на меня. Взгляд его говорил: «Спасибо!». Я же в ответ еле заметно кивнул. Мой тесть взял шкуру медведя, на которой мы возлегали и одел ее на какую-то молодую девушку, одетую богато и ярко, явно приглашенную на свадьбу и не холопку.

— А хлеб корове даси, апосля у баню, тамака сетью рыбацкай покрой молодую, да ветку з листами хай возьме, — увещивал Войсил меня, пока вся толпа восхищалась молодой женой, собираясь скопом провожать молодых во двор.

На улице, прямо возле крыльца стояла корова, которой и следовало съесть хлеб, что был в нашей горнице. А корова то была — не больше теленка! Тут я немного переиначил обряд, потребовав привести моих коней и собаку. Коням я отдал остаток хлеба, а псу дал кусок специально оставленного для этого курицы. Мои нововведения противоречия не вызвали, а кони и собака привели собравшихся в восторг. Было даже типа «А дай прокатиться». Начали забиваться и на случку Шаха. Вот у кого проблем с «сопряжением» не будет — по двору бегали две суки, одна из которых была довольно большой собакой и от нее может получиться неплохой помет.

В бане мы были, хвала богам, одни, но все принадлежности — сеть, ветка, что-то в кувшинах, — были, как и новая одежда. Я знал, что был обряд, когда в бане с молодыми был и ведун, который и должен был на голые тела одевать сеть, да и другие действия. Но никакого мужчину рядом с обнаженной своей женщиной не потерплю. Становлюсь приверженцем домостроя!

Наконец, произошло то, что будоражило мое сознание и естество с посещения бани на заимке.

Божана была прекрасна, она то одергивала меня, то предавалась страсти, когда уже я был готов — снова одергивала. Довела до такого исступления, что я уже ревел как медведь, охватывая женское молодое тело. Божана старалась сдерживаться, но и она стала произносить нечленораздельные звуки вперемежку со стонами. Я, по сути проживший целую жизнь, насыщенную похождениями и сексуальной распущенностью не мог вспомнить были ли подобные эмоции в той жизни. И не мог. Да и не было такого наплыва страсти, желания, даже вожделения. И это была магия, когда не опытная женщина, поддавшись только инстинктам, становится искусной любовницей. Вчера в горнице не было такой страсти, мы были уставшие, суетливые. Сейчас же я был бурлящим океаном, Божана была ветром, который раздувает волны, а еще было нечто сакральное, непостижимое и это было землетрясение, ядерный взрыв, который вызвал цунами и эта волна нас поглощала.

— Корней! Все добре? — кричал у входа в баню Ермолай.

Ему не отвечали, потому что мы не слышали ничего, кроме своей страсти.

— Корней! — продолжал уже слегка опасливо кричать Ермолай, который, видимо все еще отыгрывал роль нашего дружки и по совместительству рынду-охранника.

— Все хорошо! — прорычал я громко, чтобы успокоился дружка. Жениться ему надо!

Потом под скабрёзные шутки был выход к столу. А после Божана пропала. Меня оставили за столом. И я уже смог насладится застольем. А здесь были и жаренные поросята, и тетерева, лебеди, осетра, орехи, тушенная в горшках свинина, куски говядины, хлеб, каша — глаза разбегались. Казалось, стол стал еще богаче на блюда. И это второй день! Вот только людей было значительно меньше.

Посмотрев на все изобилие во мне проснулся скряга, так и хотелось задать вопрос: «За чей счет банкет?». Даже выискивал икру заморскую баклажанную, но не нашел. Ничего, посеем и баклажаны, выведенные для более северных широт. Даже арбузами побалуем местных и не только их. Очень надеюсь, что расчет за свадьбу будет не со счетов моей жены, уже и моих.

— Погутарить треба, Корней. И друже мой познаемиться хоча, — после очередной здравницы за молодых шепнул Войсил.

Так, получается, был осмотрен, принят в разработку и одобрен для вербовки. Или я ищу то, чего просто нет? Беспечность ночи и утра резко улетучилась и я напрягся. Явно Войсил был не прост, тут еще и какой-то друг. И почему я не профессионал из КГБ или ФСБ, почему я и неправильный десантник. Вот стоит назвать автору главного героя бывшим десантником и все… Все враги сокрушены. Я же, признаюсь, все больше надеюсь на навыки, добытие при увлечении реконструкцией. А вот от десанта у меня главное — умение побороть страх.

Возникал и вопрос с кем мне нужно встретиться, разведчиком? Была ли разведка в это время? В том или ином виде, она была всегда. К примеру, монголы, которые уже скоро станут важным игроком на политической карте, имели свою разведку, которая подкупала политическую элиту, собирала сведения, могла анализировать и давать рекомендации правителям. Вон в Смоленске, согласно источникам, в 1229 году было монгольское посольство, в других городах, вероятно тоже. А было ли посольство русских княжеств у монголов? Нет! Фактом было и посольство монголов в Венгрии, причем профессиональным со знанием языков самим послом. А вот посольство это ехало в Венгрии, вероятно, через русские княжества.

Ничего не знаю и о разведданных ливонцах или тевтонах. Они смотрели, привечали, могли и волнения организовать в той же псковской или новгородской земле. А русские о них знали только то, что они демонстрировали уже на полях сражений. А знай заранее планы противника, его численность, вооружение, может, и сберегли бы русские души, которых в XIII веке и так не много. Вон во Франции 21 миллион населения и податей много и мобилизационный ресурс, а на Руси во всех княжествах сегодня вряд ли больше 6 миллионов наберется, а угроз поболе, чем у тех же французов. Там-то междоусобицы, да англичане, которые в своей элите по сути те же французы, так как не в Англии дело, а во французских землях.

Так что догадаться о том, что Войсил связан с разведывательной деятельностью было не сложно, но определенные шаблоны это понимание ломало. Получается, была на Руси своя разведка, были люди, которые и анализировали ситуацию. Только вопрос в масштабах. Это местечковые структуры для отдельного князька, или все русские княжества имели доступ к информации?

— Здоров будь, боярин Корней! — поприветствовал меня человек с пронзительным взглядом. — Я Глеб Всеславович.

— И ты будь здрав, Глеб Всеславович, — отозвался я, входя в небольшую горницу, куда меня проводил Войсил.

— Друже мой сказывал, что ты многое ведаешь, вон о татарах, али а венетах, да франках и иншах немцах? Так то? — мужчина пристально посмотрел на меня.

Вопрос прозвучал еще до того, как я нашел место, где присесть, поэтому и ответил я не сразу, устраиваясь на край лавки.

— Так поведаешь мне? — спросил Глеб Всеславович, не отводя взгляд. Как будто и не пьянствует второй день.

— Так, спытай меня! — ответил я.

— А ты и кажи пра татар, да немцах иншах, а я спытаю, — сказал Глеб Всеславович и придвинулся на скамье в моем направлении, демонстрируя интерес.

— Так, татары и не зовутся так — то монголы. Токмо войско их из многих народов. Самих монголов не вельми и много, но у них многия слуги. Войско их быстрое и подвижное. Часто и по три заводных коней ведут. Сила войска — конница. Оружие — лук и гнутый меч. Зело искусны воны бою. Також послушны. Коли вина на воине, десяток под нож, коли вина на десятке — сотню под нож. Искусны и их воеводы, кои десятки битв одолели. Вести правителю они вельми быстро доносят. Механизмы строят. Град кождны падет ад механизмов. И воны усе ведают. Кольки сотен князья выставят, кольки ратников, доспеха и усе. Воны ждуть весны, каб разбить русичей. Аднак, воны культурны и мають свои обряды и нравы. Убить послов и воны биться будуть до конца, у них аще есть китайцы, уйгурцы, персы, аланы и иншая, кожный свою науку войны дае монголам. Да есть те правила войны — тактика, что постоянно творят. Вот убегають воны и в след рать, каб дабить татар, а те выводят на основу войска, и ужо кто догонял, стал жертвой. Або засадный полк ставят, тады и отступают, примают сечу, а потом у бок засадны полк ударить и татары верх берут.

— Чудно как молвиш — тактика! Одкуль чудное слово? — последний вопрос Глеб Всеславович задал резко и быстро, после резво встал и начал ходить взад вперед.

Все это уже напоминало допрос. И меня на что-то провоцировали.

— Так и стратегия есть у них, — продолжил я. — Так, они с павагой до церкви адносятся. Гаворать «у каждого бога своя земля и неможна його гневить на ней». Силу паважают. Коли воин аль воевода бится буде с ними зело зло, то вони и предложат ему увайти у свое войско. Також, воны жгуть городы, а не живуть там сами, токмо дань, а яе князья з тых мест и збирають. Городов своих у них зело мала и те — становища в степи. Но есть аще и то, что монголы коли пачнуть вайну, то ведуть яе долго, покуль не адолеють.

— Ты, Корней Владимирович, кажи пра механизмы, што енто. Також скажи ты их ладить можаш? — начались уже уточняющиевопросы, хоть так, а то лекция для студентов получалась, так и захотелось привести цитаты исследователей XXI века да более подробно, только откуда так подробно мог знать парень, который и по легенде то не жил у монголов.

— Механизмы для осады градов, да в великой сече. Камни метают, огонь в корчагах и не потушить его. Токмо аще разбить те машины и трудно буде монголам грады брать. Да и китайцев, кои ладят те машины треба убрать, а лепей так и сабе узять, — сказал я и посмотрел, как оживился Войсил, сидящий в углу и не встревавший в разговор. Да, видимо мой тесть уже понял, что может последовать приказ раздобыть тех китайцев или еще что-нибудь в этом духе. Или что-то другое спровоцировало его реакцию?

Разговор продолжался еще около часа. Меня подробно спрашивали про татар, после об аланах с намеком на некие союзнические отношения. Отдельное внимание уделили венецианцам и их возможностям. Выясняли насколько они контролируют Латинскую империю, которая для русских остается Византийской, только с центром в Никеи. И другие вопросы.

— А якоже знаемство з Леопольдом? — резкий вопрос прозвучал не совсем уместно и мог сбить с толку. Наверняка на то и расчет. Проверить меня? Что ж — пожалуйста.

— Я особливо с Леопольдом VI з роду Бабенбергов, герцога Штирии и Австрии, коего кличут «славным» не знаем, — закончил я свой пассаж и с вызовом посмотрел на товарища Глеба.

— Мой отец прибыл на Святую землю с Людвигом Баварским, Леопольд токмо отбыл. Я зело много слышал про мудрость герцога. И науки поважал и земли його сытно жили, — я остановился и сделал паузу. Если уже начался допрос, то лучше поменьше слов.

— Вот как сталось, што православный ратится на Святой земле, у його дружина, да и сына свого ранняго бере на сечи? — допрос продолжился.

— Не пытали отца о вере. Крест нательны носить, а покреститься при людях и по-другому можа, — сказал я и осекся.

— Крамола — не можно! — прошипел товарищ Глеб.

— Так и купец, что мало торгует, да в одеже, да зброи, аще його тысяцки боится, — сказал я с издевкой. Я еще могу и мордой в грязь — конспиратор хренов. Все о нем знают, а он отыгрывает купца.

— Ох и зело мудр, да строптив ты, молод ешо. Василий Шварнович — добры зять у тебя, коли и ремесло ведает, да хозяйство ладить сможет — добре буде. Аднако ж… А што, можа и в твою сотню пойдет? — подводил под графой «итого» средневековый комитетчик.

— А торг то иде, Глеб Всеславович? — нарочито вежественным голосом спросил я. Демонстрируя понимание ситуации, где купец отдает советы, или даже распоряжения сотнику.

— И не скоморошничай, а чего хотел обменять? — деловитым тоном спросил «купец».

Да, я хотел — очень хотел. Мне важно было знать, к примеру, как на Руси отнесутся к зеркалам. Если это бесовщиной обзовут, то и заниматься нет смысла, или только с венецианцами торговать. Товары я буду пробовать производить, но надежный купец-посредник нужен.

Зеркало ввело в задумчивость товарища Глеба. Он смотрел в него, на него, на меня, на Войсила.

— Мастера наши такое не могут сотворить, — подытожил «купец» и улыбнулся, одновременно скосив глаза в сторону Войсила.

— Да, такое и в Китае и у монголов и у сарацинов редкость великая. А как, каб три, чатыры мастера приедуть сюды, а ты Глеб Всеславович — поможешь им, да и прикупишь там все для ремесла их стеклодувного? — спросил я Глеба Всеславовича. В конце концов, за такую дерзость не убьет же он меня.

— Ты глянь, друже Войсил, вон каки зять у тебе. Ты Корней вельми много ад меня… — начал было Глеб Всеславович, но я его перебил.

— Нет, в долю. Ты, Глеб Всеславович, токмо поддержи, да на первых порах помози, и десятая доля ад стекла и зеркал — твоя. Мастерскую сладим и купцы сами приедут за зеркалами. Такого товара в мире нет, — увещевал я слегка опешившего от напора средневекового разведчика.

— Подумаю, можа и буде табе. Мастера не пойдуть, а вот их вученики — да. Я найду, да и ты не подведи мя и десятая доля з кожнай порады. Пошли за стол, а то ужо и молодая хозяйка повинна кормить мужей.

И действительно, пока нас за столом не было, появились разные пироги, кулебяки, но никто и кусочка не отрезал. Оказалось, что первым должен был пробовать мой отец, коли такой наличествовал, а так эту роль взял на себя с согласия Войсила — Глеб Всеславович. Вот и папой обзавелся!

Корей не мог увидеть, а тем более услышать реакцию Глеба Всеславовича, когда Корней вышел из горницы, в которой немного притормозил перед дверьми Войсил. Тесть попаданца посмотрел вопросительно на друга, а тот сказал только два слова: «То вон!».

Деятельный помещик

Глава 14. Деятельный помещик

К вечеру того же дня гости стали разъезжаться. Войсил вручил свой подарок самым последним. И это было не оружие, не бональное серебро, он вручил символичный золотой ключ от поместья. Я понимал, что организация свадьбы за такой короткий срок уже подарок, да и, оказывается, слово он еще дал на могиле брата своего, что женит Божану и за свой кошт.

Так что трат моих не было, а вот посчитать подарки и вообще оценить перспективность поместья — необходимо. Как, впрочем, и начать думать о новом полевом сезоне. Солнышко уже так разогревает землю, что снег если и не сошел, то опал в объеме.

Казалось — отдыхай и не дергайся, но во мне бурлила энергия, я хотел дел, свершений, прогрессорства. Именно первый полевой сезон станет фундаментом для экономики моей, а возможно, и Руси. Чего стоит картошка, которая сможет спасти не одну сотню жизней, когда с 1229 года начнутся неурожайные годы. Поэтому именно изучению хозяйства я решил посвятить ближайшее время.

— Божаночка, а ведаешь, что делают у первую ночь апосля венчания молодые? — спросил я, разглаживая иссине черные волосы жены, возлегавшей головой на моих коленях.

— Так ведомо то, мы також — чадо спряжали, — без тени смущения ответила моя жена.

Да, сарказм, ирония, двусмысленность и другие хитрости на Руси мало развиты, это не византийцы.

— Так вот, молодые, апосля веселья в опочивальне серебро, да иншыя дары считают, — эту шутку Божана поняла, однако реакция была странная для меня, но, вероятно, правильная для этого времени.

— Так, муж мой и считай. Не мое то дело. Треба кликнуть Мышану — вона ключница до подворью, да и за поместьем глядит, можа и допомочь, — сказала жена, которая всеми способами старалась демонстрировать покорность и домострой.

Ее очень впечатлил мой поступок с калиной. И девушка, которую учили, что покорность — единственно правильное поведение с мужем всячески хотела угодить. Вот только мне было бы приятно, если бы эта угодливость была из-за любви и как ответный шаг с моей стороны, но наша семейная жизнь только начинается, подстроимся друг под друга.

— Так, мы будем разом считать, мне потребна не покорная жена, мне потребен соратник, друг. А где та Мышана? — последние слова я громко крикнул.

Через минуту один из холопов отчитался, что за Мышаной отправили, через еще три минуты, тот же ретранслятор сообщил, что ключницу нашли. Через еще семь минут перед нами возникла женщина средних лет, как в XXI веке говорят «бальзаковского возраста», опрятная, но одета просто, вся обвешаная ключами. Подобострастия в глазах ключницы я не заметил, но и пренебрежения не было. Уверенная в себе женщина с легкой грустинкой в глазах, которая казалась глубоко личной.

— Корней Владимирович, батюшка, Божана Борояровна, матушка, — Мышана низко поклонилась. Ну что ж, подобные слова как ритуал признания должны были прозвучать.

— Мышана, а подарки нам в дар приносили? А то мы мало что и помним, видел, что зброю приносили, да ткани Божане Борояровне. А что есть? — просил и вопросительно посмотрел на ключницу. — Апосля погляду даров, треба поговорить о поместье што есть, что добре, что худо.

— Да, батюшка, — женщина поклонилась.

— Давай дары и не треба батюшкой кликать — хозяином величай, а батюшка в царкве, да той, што взрастил, — наставлял я ключницу.

Подарки приносили четыре холопа, и ключница называла имя подарившего. Мне практически без надобности знать, кто что подарил, но окружение Войсила, а частично уже и мое — знать нужно было.

Из подарков были ткани — три рулона. Это, по словам Божаны, позволило бы одеть больше десятка девиц в добротную одежду. Была посуда, которой дарили много. Только блюд серебряных было восемь, а еще инкрустированные камнями чаши. Было и три лука в подарок, да три меча. Подарили, оказывается и холопов — десять семей со скотиной и утварью. Тысяцкий подарил, на мой взгляд, более полезное — девять подвод ращепленной доски. Да, как я понял, этот лес давно был собран тысяцким и скорее всего, был за казенный кошт, но мне строиться нужно и я не побрезгую.

— Не в убыток и то добро! А продать долю утвари, потребно. Божанушка, ну нашто нам столько усяго, а серебро потребно — нам строится, расти треба, — обратился я к жене, но не оставил ей шанса перечить.

Ну, никогда не понимал тех, кто с золота и серебра ел. Я за рациональность. Статус показать найдется чем, а начнем зарабатывать, так посмотрим, может, и с серебра поедим. Но когда у тебя уже много серебра, строиться некуда, еды вдоволь, воинов много как быть? Ну, такие вопросы пока еще рано задвать себе.

— Оставляем утвари на дюжину гостей, остатнее в продаж, або абмен на лес, зерно, топоры да скотину. Лепей скотину, — вынес я вердикт.

Божана ничего не сказала, вообще ничего! Складывалось впечатление, что ее это не особо заботит. Нет, я догадываюсь, что хозяйка она справная, вероятно только, что ей уют важнее, чем перспективные экономические планы.

— Давай по людям Мышана. Сколько холопов, смердов, челяди, есть ли ремесло какое, — спросил я, усаживая Мышану на скамью.

Оказалось людей всего двести пятьдесят три в возрасте от 14 лет. Из них почти все холопы и работают на земле. Это было намного больше, чем мне говорил Войсил. Есть семьи свободных смердов, закючивших еще с отцом Божаны порядье. Из ремесел есть небольшое кожевенное производство, кузня. Наличаствуют 96 коров, часть их в семьях холопов с расчетом одна корова на две семьи. С конями еще хуже — всего 57, из которых часть нужна на пахоте, а часть для перевозки рухляди, которую бьет артель охотников. А вот боевых коней не было вообще. Были еще и овцы, козы, всего штук триста свиней на все семьи, гуси да куры. В целом было достаточно богато, от голода уже как два года никто не умирал. Но еще важно, что Войсил помогал следить за поместьем и сам вкладывал средства при острой необходимости. Получается, должен я ему, много должен!

— Так, Мышана, ты письмо ведаешь? — спросил я и дождавшись кивка, придвинул бересту и шило, а после начал. — Пиши. Певое — закупить на проданную серебряную рухлядь коней. Сорок гривен и я дам аще серебра. Коней должно сотня — пятнадцать боевых, токмо молодых да трех лет — сами обучим. Другое — дать земли под мои посадки, и направить до меня две семьи справных холопов, кабы зело мудро и з повагой до земли были, воны и займатся будут моими посадками, а ужо за утро поселить их тут в доме, а земли для меня недалечи ад дома, да кабы ни ведал о том боле никто. Далей. За утро едем земли глядеть, з холопами да смердами заемится, да снеди приготовьте. Мясо, хлеб, скрынка пива, соль, детям меду. Кожнай семье па едакам. Енто до за утро зрабить. И муки треба дать — масленичная седмица скоро. Буде усе енто?

— Да, хозяин, найдем! Батюшка Василий Шварнович много завез снеди. Говорил, что тебе хозяин и тебе хозяйка не в досуг быт строить — вам чадо зробить треба, — с серьезным видом сказала Мышана.

Ночь провели в объятьях и целенаправленном делании детей. Процесс этот был весьма интересным и познавательным, посему стороны решили и впредь заниматься этим процессом со всем тщанием и старанием.

Поэтому, после бурной ночи, очень хотелось кофе, чтобы как-то прийти в себя, но на удивление травяной взвар оказал замечательный тонизирующий эффект. Мышана же выглядела бодро, несмотря на то, что ключница, как и хозяева, не спала только по другой причине — собирала дары от хозяевов. Небольшие плетеные корзины, груженные продуктовым набором, занимали место на семи подводах. Это была колоссальная работа, что пошло в зачет ключницы в моих глазах.

— А безопасно ли здесь? — спросил я оглядывая достаточно богатый обоз. Еще раньше я спросил про охрану, на что Мышана развела руки.

Может ли считаться безопасной землей территория, еще четыре года назад подвергающаяся нападениями, как марийцев, так и булгар. Сегодня же Новгород Нижний не даст булугарам гулять и марийцы присмирели. Только из головы все не выходила проблема Вышемира. Я узнавал, и на свадьбе его не было, несмотря на приглашение как соседу.

Уже в пути я знал, что среди смердов есть отставные, так сказать, ветераны. Недавно переселенные сюда Войсилом. Настолько недавно, что можно подумать, как раз для охраны земли. Их я и решил пригласить к себе первыми. Надеюсь, принцип про старого коня, который борозду не портит, сработает и сейчас. Все же приходилось учитывать, что земли находились на границе Руси. Четыре года относительного затишья, в то время, как в других землях междоусобицы, рыцари, половцы, дали возможности развития региона, вот и людей оказывается больше, чем считает тот же Войсил. Большинство же людей и прибыли в прошлом году. А учет тут ни к черту!

Мышана прекрасно разбиралась в ситуации и знала практически всех по именам. Прекрасно ориентировалась в наличие орудий труда, живности. Я бы так не смог. Человеку из будущего нужно полагаться не на память, а на бумагу или электронный носитель. Уточнение про тиуна — управляющего не принесли желаемого результата. Его не было, так как уже год за поместьем присматрвиал тиун Войсила.

Врученные подарки воспринимались людьми с благодарностью, но я старался демонстрировать и жесткость, угрожая за неисполнение приказов наказанием. Люди же не особо воспринимали угрозы, своими взглядами демонстрируя, что они понимают и работу, и заботу, а вот боярину еще самому след себя проявить.

Владения оказались большими. Земли было столько, что на ней могли и тысяч пятнадцать ужиться, а живет только около трех сотен человек. И эту проблему решать нужно — необходимо привлекать людей. В целом же, если встречали с некоторой пренебрежительностью рядовичами и опаской холопами, то провожали уже выкриками заздравниц. Получить по весне такой съедобный подарочек для людей оказалось очень своевременно и приятно.

Вернулись только к вечеру и страшно голодные. Нас хотели накормить в поселении, но удалось отказаться.

— Боярин, дозволь! — В дом зашел не сильно еще старый человек, лет под пятьдесят, но с лицом полного достоинства. Был он без правой руки, но вонская выправка в этом пожилом человеке не ставила сомнений, и я понял о ком идет речь. В разговоре с Глебом Всеславовичем упоминался удачливый и грамотный десятник Далебор, которому это имя дали уже в сотне Шварна, а после и Войсила.

— Далебор! Честь воям, пораненным на сечи за правду! — торжественно произнес я, вставая, и делая малозаметный поклон. Не знаю как нужно себя правильно вести, но сейчас захотелось именно это сказать. Вообще от степенного старика, которым был преподаватель Корней Владимирович, все меньше оставалось в молодом попаданце.

— Спаси Христос тебя! Ты спросил, и я пришел, а со мной також трое калек да два сына моих. Ведаю, что Вышемир не простит боярыне, а мы його и не хотим, за тебя станем, коли добротой и лаской до людей ставиться будешь — торжествненно проговорил Далебор и поклонился. Оказалось, что люди уже обсудили молодого боярина и одобрили первые шаги в раздаче подарков. Такой электорат был бы подарком для политиков того времени, от куда я сбежал.

Я быстро догадался о том, кто передо мной, и это не было сложно сопоставить. Описание, которое озвучил Войсил такое: «Один глаз, одна рука — одно большое сердце». Поэтично сказал тесть про этого человека. Далебор стал смердом, получил свою землю и работал на ней, пятеро детей, три сына и две дочери. Один сын собирается жениться, дочка так же на выдани.

А что если… Шальная мысль — Ерему подвезать на женитьбу. Парень он славный, а я и с приданым подсобил бы, да и нужны будут мне воины. Если развиваться стану, то и богатство станет лакомым куском для других. Ну и посмотрю на девицу, чтобы товарищу не подсунуть абы что.

Потекли дни. Опасностей особых не было замечено, а Далебор поставил службу, как по мне, качественно. Было видно, что засиделся он на печи, да на огородах. Кони, на которых разъезжали мои первые стражники, были боевыми и обученными. Я сделал замечание ключнице, которая уже исполняла обязанности и тиуна что кони то боевые, а она-то говорила, что их нет. Мышана с тоном учительницы сказала, что живность свободных смердов не поддается подсчету. Смущенный я подумал, что еще многова не знаю.

На третий день обживания в поместье, когда я объезжал территорию, пытаясь в уже подтаивающей земле разглядеть поля, луга, ручьи, почувствовал пристальный взгляд. Бывает, когда спиной чувствуешь взгляд. Даже не знаю, как это объясняется с точки зрения физиологии, но всегда знал, когда меня разглядываю. Впереди ехал один из ветеранов, как только выезжали на просторное поле — посылался дозор и по бокам. Однако я в бинокль всеже рассмотрел группу, которая следила за обозом, возможно, готовилась напасть, но посчитала невыгодным. Один всадник не замечал ничего, а устремил свой взгляд прямо на меня. Можно было восхититься его зрением — с такого расстояния смотреть только в мою сторону. Я немного проехал вперед, всадник синхронно довернул голову. Скоро наблюдатели исчезли. В любом случае — звоночек!

К вечеру того же дня, после инспекции и очередной изнурительной беседы с Мышаной, которая как заправский бухгалтер сыпала цифрами, я ожидал прибытия других представителей поселенцев. Было назначено совещание, первое мое совещание, которое удачно так превратилось в какой-то момент в полный балаган. В двух поселениях, где мы были с инспекцией и с подарками были старосты, которых мы взяли с собой для беседы. Оба старосты были ультра патриархальны, что бросалось в глаза сразу. Несмотря на то, что оба были закупами, то есть уже прогоревшими в своей жизни, вели они себя вызывающе, даже называя меня отроком. Укорот нужен был, но я решил все же дать им шанс. Пусть и отроком называют, да дело делают и слушают меня. Правда, пришлось все же разок за очередного «отрока» огреть по горбу плеткой одного старосту.

Прежде всего, я завел тему земледелия.

— Подсеку делать в лето не можно. Земли обильно, а вот ряду в ней нет, — начал свое выступление я, подражая легенде о призвании Рюрика.

— Какож нема, то отрок? Все по чину, да мы… — начал было староста.

— Ты, холоп! Встать! — кричал я, тщательно изображая гнев.

На самом деле не злился, и даже было немного противно, но нужно соответствовать ситуации. Кнут и пряник — лучшее в управлении людьи не придумали за тысячелетия.

— Ты закуп, коли откупишься — иди на все стороны, а перечить мне — смерть, — я принял максимально жесткий вид, достал саблю и демонстративно сделал шаг в сторону старосты. Оба представителя синхронно сжались.

— Мышана! Есть толковые люди — девки, аль мужи, но те, что наказ выполнят? — обратился я к ключнице. Та испуганно смотрела на меня. — Мышана!

— Да, хозяин, найдем боярин, — проблеяла женщина.

— Этих в поруб, далей слухать, — командным голосом приказал я, а вот старост взяли под ручки два молодых парней, которые были с Далевидом. Надо имена хоть узнать своих пока временных опричников.

Потом я много говорил. Рассказал про трехполье, объяснил, почему это выгодно, определил, что ржи на посев немного, но есть. Решил, что только треть земли начнем по новому принципу засевать. Еще часть земель я определил для посева своих семян, на что потребовал шесть семей для помощи.

После показательного выступления со старостами, никто не перечил. Приказал я и удобрять земли. Чистить скотники, мешать с соломой и водой и поливать перед посадками этим природным удобрением. Сказал я про обязательные ямы для перегноя. Еще не знаю про селитру для пороха, но ямчуг, как называли силитру еще и удобрение. Говорили и об необходимости и правилах вспашки земли, об подготовки орудий труда. Подготовке семян так же уделил времени. Методы элементарной селекции здесь знали только на уровне домыслов. Спросил я и про луга и поляны в лесах. Заготовкой корма животным нужно было озаботиться заранее. Не коснулись только темы ремесла и торговли, но возможные товары для продажи приказал определить.

Еще одной теме было посвящено отдельное внимание — бортничество. Как я не спрашивал, почему мед берется в лесу, хоть и в подконтрольных ульях, ничего внятного не ответили. Вопрос: «Почему нет отдельного места для разведения пчел?» был вообще не понят. Тогда пришлось приказывать спиливать улья и ставить их в одном месте, да назначить пока одну, потом еще пару семей для досмотра и размножения пчел. Как это сделать и принципы пчелиных домиков рассказал, но отдельно предложил еще поговорить и с семьей, что будет заниматься медом. По сути мед в этом времени — стратегический продукт как и воск.

Умаялся сильно, но был доволен. Потратив время на вопросы своих слушателей, я остался довольным. Порадовала Мышана, она все же была ушлой женщиной, и схватывала все на лету, особенно ее вера в меня не давала сомнений в правильности всего сказанного. После того как я приказал посадить в холодную старост, Мышана смотрела на меня уже с чуть ли не благоговением. Видимо, у женщины были серьезные проблемы с теми двумя мужиками. Догадаться можно — женщина вдовая, возможно, слава о ней идет своеобразная, может и не голословная. А эти блюстители порядка и нравственности будут первыми, кто клевать женщину станет. Вот и могли быть конфликты. А мне безразлично — такими мозгами, что Бог наградил Мышану, рачительные хозяева не разбрасываются! А я хочу быть рачительным!

Вышемир

Глава 15. Вышемир

На следующий день я пригласил уже, так сказать, силовой блок. Лавр, сын Далебора заметил следы, ведущие в усадьбу. Четыре-пять всадников крутились вокруг где-то рядом. И не было бы и подозрительным — многие проезжали мимо, но следы уходили в лес. Лавр даже провел небольшое расследование, расспрашивая людей и выясняя всех приезжающих в усадьбу. Выяснил, что были замечаны незнакомцы.

Сомнений не оставалось — некие силы заинтересовались мной. Та группа вооруженных людей, что еще ранее следила за мной, как и незнакомцы рядом с усадьбой — звенья одной цепи.

Чего ждать? Пожара усадьбы, или стрелы из-за дерева? Да и в целом ждать категорически не хотелось. Нужно действовать, но людей мало для организации контроля и патрулей. Решать же проблему нужно быстро, до посевной. Как только посевы взойдут, сразу же станем уязвимыми для неприятностей, если те раньше не начнутся. Подполить поле проще простого и целый батальон, которого нет, и врядли в ближайшее время будет, не способоен предотвратить деверсии.

Но ждать ли нападения основывая выводы только по следам? Спорный вопрос. Только бдительным оставаться нужно!

— Боярин! У ворот тебя пытает муж, што Шинорой назвался, — зашел ко мне в горницу один из холопов.

Что еще этот проныра может сказать, и не сильно ли много его становится в моей жизни? Такой шустрый малый, конечно, может пригодиться. Но доказывать свою лояльность он будет долго.

— Ну что скажешь? — обратился я к Шиноре, как только тот вошел в горницу в сопровождении одного из ветеранов.

— Боярич, тебя сегодня убивать придут, — сказал Шинора.

— Когда? Сегодня? Кто, почему? Все говори! — сказал я и стал слушать сбивчатый рассказ.

Испугался ли? Да, испугался! Вот только испуг был спровоцирован не опекой собственной шкурки, а опасностью для других людей, прежде всего для Божаны. И, себе то нужно признаться, боялся потерять то, что еще не успел приобрести. Только начал составлять планы развития, знакомиться с людьми и условиями, а тут просто всего хотят лишить. Остается только драться, тогда еще будет шанс выстоять, а вот сбежать — точная смерть, пусть и с недолгой отсрочкой.

Оказалось, что Шимора, по его словам, был одним из тех, кого пытались привлечь к событиям. Часть городской сотни, вместе с ватагой лесной, которая стала рядом с поместьем, готовится убить меня, а Божану украсть. Возглавляет этих татей Вышемир. А еще пронырливый басота считает, что в Унже готовится чуть ли не переворот. Дальняя сотня вся тайно прибыла в город, и сидят кто у Милы, кто ходит по городу. Вот только не пьют, не гуляют, а в доме Войсила много народа. Вот же уже в это время, если люди не пьют, то уже подозрительны. Вот только в словах бродяги был резон. И в этой игре я представлен как разменная монета, ну было именно такое ощущение.

Дав аж полгривны Шиморе, я отпустил его в город и наказал все смотреть и привечать. Важно будет подойти ближе к интригам Войсила. Так и я из пешки в более значимую фигуру вырасту.

Совещание, на котором был Далебор и еще три ветерана, определило, что, по сути, я им — никто. Вот так просто и незатейливо. Нет, оскорблений не было, но старые вояки хотели понять, зачем они, уже выкинутые из обоймы, должны мне помогать — все они свободные, да и ремесла держат. Они меня охраняли, они же и начали уговаривать меня ехать под крыло тестя, а умирать и подставлять под удар свои семьи не хотели. Аргумент с семьями звучал чаще всего.

Понять ветеранов было сложно. Вначале монолога Далебора я подумал, что старые вояки хотят серебра, и чуть было не предложил им каждому по гривне. И хорошо, что промедлил, так как в конце речи выразителя интересов ветеранов, тот конкретно сказал, что серебро как единственный аргумент только оскорбит их. Вот, если все же согласятся, тогда другое дело — можно и не по одной гривне дать. Вот так меня уже поставили перед фактом оплаты по две гривны на человека, однако и нужно найти правильные слова.

— Я юнец и невмесно мне говорить мужам умудренным, токмо треба сие. Там, где чады ростут, татей быть неможно. А тыя, хто живота лишить думает меня — тать. И вы, добрые вои будете на лавке сиживать, когда секут боярина, на земле якого вы живете? Також идите и ждите, як тати до вас придут, — сказал я и демонстративно отвернулся.

Я постарался сыграть на отеческих чувствах собравшихся. Они годятся мне в отцы, по крайней мере, физиологически. И тут они оставляют юнца на смерть. Не может так быть, защитят, должны.

Пауза, установившаяся после моего спича, затягивалась. Я уже мысленно составил план, по которому отправляю Божану к Войсилу, но сам убегать не собирался. Так мой авторитет, который следовало бы зарабатывать, рухнул в минуса.

— Добро. И по две гривны на ратника, — сказал, наконец, Далебор, когда я уже собирался предлагать высокой делегации рядовичей убираться восвояси.

Наши глаза со старым воином встретились и по озорству во взгляде, дессонирующему с морщинистым, но волевым лицом, я понял, что все было решено заранее и меня опять проверяли. Ну, пусть и так, главное результат.

— Далебор, я составлю грамотку — съезди до Войсила и дай йому, — начал подводить я итоги совещания. — Ставь дозоры попеременно и дзенно и ночно. Проверить зброю, во двор выкатить телеги, каб поставить их якоже приграду. Во дворе, доме все ведра с водой, дабы тушить. Селения укрепить и создать и там стражу.

Божана наотрез отказалась бежать. Мои доводы были выслушаны и не приняты, вызвав у меня когнитивный диссонанс. Такая покорная жена в лучших традициях домостроя и не подчиняется. Но после того, как наша первая семейная ссора пошла на убыль, жена предложила соревнование в стрельбе с лука. Я сразу же отказался, так как знал только принцип стрельбы, но практиком не был. Божана же продемонстрировала умение владения луком, и я понял, что эта валькирия, если что может и переломить метким выстрелом все планы нападающих. Главным же было условием дистанции и при первом же приказом отступать. Согласие жены потребовал подкрепить крестоцелованием.

Хорошая и плохая новости пришли одновременно. В горницу, которую я выбрал в качестве своего кабинета, а сейчас и штаба, вошли Далебор и его сын Никола.

— Позволь, боярин, — первым начал Далебор. — Василий Шварнович велел передать, что сегодня прибудет два десятка Филипа и Гаврилы.

— То добре. А ты Никола с чем? — обратился я к сыну престарелого ветерана.

— Так, это — тати идуть, — начал мяться подручный. — Напали на обозников ад Унжи, что шли торговать с нами. Вот спасся один и сказал.

Очень интересно. К нам направляются какие-то тати, они же нападают на обоз, который какого-то черта к вечеру идет торговать.

— Спасшегося обозника — ко мне! — приказал я Николе.

— Дык ушел вон! — растерянно сказал парень.

— Глядеть, телеги сложить, якоже рядились, луки на поверх дома, — начал раздавать я распоряжения.

Сам же оборудовав место на втором этаже, выбил бычий пузырь из двух оконцев. Не лучшее место для стрельбы, но что имеем, не в полный же рост стоять. После оборудывания места, побежал в спальную горницу — там винтовка и пистолет. Собрав винтовку, я решил ждать на крыше дома, где уже были присмотрены позиции, там же были шкуры, мешки с землей.

Встретить дружков Вышемира, а я уже не сомневался что это он, я намеревался на 700–800 метров. Если они пойдут скученно, то шанс попасть будет. В целом, я был суетлив и не последователен в своих решениях. Перебегал с места на место, обрывочно командовал остальными людьми. Поставил пятерых холопов с копьями у двери, но Далебор отправил их прятаться, при этом постарался выставить, что это мое было решение.

А потом время стало физически ощущаемым. Казалось, оно стало тягучим, наполнилось тяжестью. Каждая минута растягивалась в час. Воздух вокруг электризовался, адреналин бурлил. Так может и откат прийти до начала столкновения.

— А если все надуманно и ничего не будет? — задавал я себе вопросы.

— Будет, отправка аж два десятка ратников от Войсила — это уже анализ информации, которой я не владею, — пытался как-то размышлять я.

Как не всматривался вдаль, пропустил подбежавшего прямо к забору человека. Увидел, как тот устремился назад и быстрый выстрел из винтовки прошелся мимо, даже не напугав убегающего. Последовал выкрик, и стала подыматься веревка, на конце которой были крюки. Именно их беглец и зацепил на забор. Забор резко дернулся и с огромным грохотом рухнула секция, давая возможности нападающим пройти во двор усадьбы.

Первый выстрел стрелы, ушедшей в сторону нападающих, произошел из места, где должна быть позиция Божаны. Вот тебе и женщина! Стрела попала в грудь бежавшему первым разбойнику. Остальные укрылись. Неожиданная готовность одного, или больше, защитников рушила ожидания нападающих. Отличный рассчет на внезапность. И ведь получилось бы, не зная о нападении именно сейчас. Еще раз проговорил в голове: «Нельзя недооценивать местных людей!»

— Что попрятались? Кто там будет-то? Спужалися аки трусы волка? Давай, вперед, скарб великий там, — кричал, спрятавшийся за большой доской «смельчак» из числа нападающих.

Я прицелился — расстояние было уже небольшим. Я-то думал, что на пределе стрелять буду, а здесь метров 70. Так, прицел на эту доску, небольшое упреждение, взять на палец ниже, вдох, выдох, вдох зафиксировать винтовку, плавно спустить курок.

Бах! Есть! Доска разлетелась, «крикун» вывалился из-за укрытия.

— Всем стоять, — крикнул я, в надежде на то, что лишившись предводителя остальные отойдут.

Две стрелы устремились на мой голос. Я не увидел, но почувствовал, откуда стреляли и даже понял, что одна стрела точно попадет в меня. В районе правой груди почувствовался чуствительный удар и меня пошатнуло, пришлось упасть на свою снайперскую позицию. Да, знали бы местные, какой у меня доспех из сплавов на основе титана и с минимальным количеством металла, что ни одно оружия этого времени не сможет серьезно мне навредить. Однако, боль была и синяк будет серьезный.

Пока я размышлял над своей судьбинушкой — события продолжались. Толпа разбойников начала втекать во двор. Мало кто из разбойников в адреналиновом всплеске поняли, почему во дворе такая безхозяйственность — перевернутые телеги, мешки чем-то набитые.

Нас было восемь, нападающих было больше трех десятков. Выглядывая из-за своего укрытия, я заметил, у большей половины нападающих берестяные маски на лицах. Логично, что они скрывают лица по причине узнаваемости, что еще раз говорит в пользу теории нападения соседа.

Но где же Гаврила и Филип?

По договоренности после того, как нападающие войдут во двор, я должен был дать отмашку на стрельбу, но замешкался.

— Бей нехристей, — прокричал я, наконец, и, встав на колено, начал стрелять из винтовки по множественным целям. Наконец, взял свою жатву. Второй выстрел и вижу, как разрывается голова у одного из разбойников, третий выстрел — мимо, еще выстрел и один валится с рваной раной в ноге. Перехват пистолета, винтовку в сторону. Глушитель не закручиваю — выстрел и еще один, нападающий падает на землю. Целюсь только в корпус, с моим навыком стрельбы, стрелять в другие части тела бессмысленно.

Я не видел всей картины боя, как другие защитники стреляют, увлекся. И понял ошибку только, когда одна из стрел ударила в шлем и по касательной ушла дальше. Беспечность и, если бы не доспех, уже был бы мертв. Картина же была ужасной — крики, вопли, несколько человек уже почти прорвались в дом, с остервенением ломая топорами дверь.

Нырок в специально разломанную часть крыши дома. Это был запланированный отход, но по ощущениям слегка запоздалый. Бегу через коридор в дальнюю комнату, откуда должна была стрелять Божана. Ее сохранить — она главная ценность! В левой руке пистолет, в правую саблю — не самый лучший вариант в узких помещениях, но что имеем. Дверь с ноги — стрела в районе груди, успеваю отклонить.

— Жива! — прошептал я. Передо мной стояла валькирия с отброшенным луком и кинжалом в руке.

— Я стрелу пустила у тя? — испуганно сказала Божана и подбежала ко мне.

Обняться не получилось — в доме послышался лязг железа и крики.

— Прячься в сундук, — прокричал я, но когда девушка не поняла, что я хочу я практически силой ее запихнул. — Ты гожа, токмо дале мужи на мечах ратятся.

Прибежав к лестнице, я увидел, что, сомкнув щиты Далебор, Никола и еще один ветеран, противостоят напору из полутора десятка разбойников.

— Всем стоять! — крикнул я. — Вы пришли за мной, так возьмите меня, а коли честь городской стражи еще в вас, так по одному выходите со мной ратиться. Што ж ты Вышемир аки скоморох с личиной вельзивуловой ходишь, открой лик свой.

Вышла пауза. Те разбойники, что выглядели побогаче других, стали переминаться с ноги на ногу.

— Ну, што притихли, — расталкивая заслон из защитников дома, я вышел к нападающим. — Ну!

Из толпы вышел один разбойник, одетый в богатый составной доспех, что был доступен далеко не каждому десятнику. Он снял маску и за своей спиной я услышал голос Далебора.

— Вышемир! — негромко сказал ветеран.

— Ну так то лепо! Чего треба? Чего аки тать в дом пришел, земли наши на одной межи, табе земли наши потребны? — обратился я к соседу.

— То мои земли, я з Борояром рядился. Божана и земли яе мои, — прошипел Вышебор.

— А давай так, коли адолеешь, забирай земли мои, но Божана не пойдет за тебя, за то коня свого дам, — предложил я поединок.

Вышла пауза, в ходе которой Вышемир советовался с кем-то, поглядывал на меня. Видно спрашивал, какой я воин. Но ничего ему путного сказать не могли.

— Добро, але я десятник, а ты и не новик, но слово дадено. Во двор! — сказал Вышемир толи мне, толи своим ватажникам.

— Тихон, дверь держать, где остатние? — обратился я своим соратникам.

Не дождавшись ответа, я поспешил на улицу. Задержка могла бы вызвать презрение. Донесшиеся звуки во дворе говорили о том, что защитники дома еще продолжают отстреливаться, устроив снайперскую дуэль. Наш выход прекратил крики и выстрелы.

Больше ничего не говоря, мы стали друг напротив друга.

Я успел подумать, что вот она — междоусобица — два боярина за землю воюют. Все еще не воспринимая происходящее как реальность, страха не ощущал. А вот азарт был.

Я поднял валяющийся щит одного из нападающих, а пистолет вложил в кобуру. Мой противник пошел кругом по часовой стрелке, я же повторил его маневр, но уже в другую сторону. Мы смотрели друг на друга, вычисляя каждый шаг и ожидая атаки. Разделяющие нас три метра могли сократиться двумя выпадами.

Сделав три круга, я стал терять терпение, но начинать схватку самому не хотелось. Если Вышемир не атакует, то его сюрприз именно в защите. Но похулиганить можно. Я дернулся, иммитируя атаку и мой соперник отшатнулся на шаг, чуть не запутавшись в своих же ногах. Я не ожидал такой реакции и решил развивать успех. Практически на инстинктах я пошел в атаку, в тот момент, как противник все же устоял и начал вновь концентрировать внимание. Прыжок влево, прыжок вправо, расстояние сократилось до полутора метра — клинок направляю в лицо сопернику. Вышемир скрывает голову за щитом, приподнимая его выше необходимого. Резко приседаю и бью по лодыжке правой ноги краем своего щита и отскакиваю, что спасает меня от сильного рубящего удара сверху.

Отскочив, я закрылся щитом и выставил свою саблю Я ждал атаки от Вышемира, но ее не последовало. Мой соперник кричал от боли и не мог сделать шаг. Удар щитом по ладыжке или голени, если эта часть не была защищена — кость ломалась без особых проблем.

Играть в благородство я не стал. Противник, лишенный маневра — легкая добыча. Я подскочил и нанес удар в голову — противник выставил свой меч, но не смог его отвести и удар, и он добрался-таки до шлема. Не столько осознавая, сколько чувствовав, растерянность Вышемира, я нанес сильный удар под колено левой ноги и несостоявшийся муж моей Божаны, начал заваливаться на бок, теряя последнюю надежную опору. Точечный удар в горло закончил жизнь десятника.

— На колени! — заорал я остолбенелым разбойникам.

Они попятились.

— Бросить збрую и на колени! — еще раз прокричал я звериным голосом и пошел на кучкующихся, отбросив щит.

Двое ватажников бросили мечи и стали на колени. Это и прорвало уверенность в себе у остальных. Из собравшихся пятнадцати на ногах остались трое. Один оказался лучником. Я не успел среагировать на выстрел. Когда стрела ударила в грудь и не пробила доспех, а я практически не покачнулся, разбойники впечатлились, как и остальных, двое татей на ногах. Теперь уже все были на коленях.

Тот же, кто стрелял, должен был умереть. Достать засапожник я не додумался, метнуть в стрелка саблей не получится, он же уже достал новую стрелу. Пистолет — выстрел, кто стоял на коленях от грохота попадали в грязь, лучник же с аккуратной дырочкой в голове валится. На адреналине я и не задумался о прицеле, скорости, все произошло так, как будто контроль над моим телом был перехвачен.

Прирост в казне, прирост в семье

Глава 16. Прирост в казне, прирост в семье

— Доложить о потерях! — прокричал я. Молчание.

— Далемир, пораненые, посеченые есть? — еще громче прокричал я.

— Так не ведаю я, — растеряно сказал Далемир, который стоял всего в нескольких метрах от меня с выпученными глазами.

— Так узнайте! — сказал я и понял, что нужно присесть. Ноги начали трястись и это только начало отката, могу и свалится.

— Да свяжите татей! — сказал я и скоро уселся прямо на грязную землю.

«Может плитку положить, дорожки да аллейки?» — подумал я, как был жарко и страстно обнят и обцелован.

— Корней Владимирович, — обратился Далемир. — Степана пасекли, да Тихон паранены.

Получается, один убит, один ранен. Думал, что во мне сейчас все перевернется, стану корить себя, что люди, доверились мне, а я не уберег. Но… ничего. Полного безразличия не было, огорчение, что два воина частично или полностью выбыли из строя. Я даже начинал себя нагнетать, накручивать, что нельзя так, не человечно. Но никто вокруг не занимался самоедством и даже не горевал. Напротив, высказывались, что Степан хорошо ушел, как воин. О времена, о нравы!

Только через полчаса прибыли Филип с Гаврилой и стали вести бурную деятельность. Опрашивать схваченных, делать, что называется, экспресс-допрос. Я же выпил из своей аптечки пару подходящих таблеток вышел во двор.

— А ну досыть! — прокричал я. Все посмотрели на меня.

— Ты, Корней выпей да зупакойся, далей мы, — наставлял меня Гаврила.

— А ты кто, каб у маем доме хозяйничать? То мой скарб и збруя и тати, — сказал я и демонстративно вытащил саблю. — Ты где был? Пришол, когда татей повязали и головой назвался.

— Так, друзи, досыть, усе твае, треба познать, где гнездо ватаги, — пытался сглазить ситуацию Филипп.

— Добре, но я иду с вами, да и с Вышемиром мы порядились — он мне земли повинен, — сказал я и пошел к своим людям.

Дальше было достаточно просто. Мы разделились, и часть пошла логово ватаги чистить, узнать расположение которого не составило труда. Я отправил Далемира с Николой и Лавром туда же, и посмотреть и чтобы доля в добычи была не зажата. А я с десятком Филипа пошел в усадьбу Вышемира. Боярин умер, да здравствует другой боярин! Только оставалась сложность — десятилетний сын у убитого мной десятника. Убить его нельзя по всем соображениям, и, дело не только в гумманости. Одно дело — поединок со взрослым мужчиной, который пришело тебя убивать, другое ребенок. Вот только как быть с ним?..

В усадьбу взяли приспешников Вышемира, чтобы они объявили народу наши договоренности. Особенно было некого звать, не перед кем отчет держать, но свидетели сделки неполноценно, но всеже легитимизировали мои претензии на земли Вышемира.

Я потребовал тиуна и старосту срочно доставить пред мои очи. Уже через десять минут во дворе усадьбы два человека представились управляющими.

У Вышемира была усадьба и одна деревня, но в целом проживало людей больше моего. Всего, как мне сообщил подхалим тиун, более 350 человек, тогда как староста назвал точную цифру в 397 человек холопов и два десятка закупов. Смердов на его землях не было. Про скотину тиун и вовсе не мог ничего сказать, в то же время староста знал досконально хозяйство селения и большую часть усадьбы.

— Староста, какнарекли тебя? — спросил я.

— Так Макарий я! — ответил он. — В закупах я.

— Служи тиуном и за три года выйдешь из закупов, а ентого — гнать в зашей, — распорядился я и пошел в дом.

Предстояло самое сложное — сын. Церемониться я не собирался — пусть парень сам решает.

— Я Корней, сосед был твой, зараз хозяин земель твоих. Ты можаш жить со мной и нужды не буде, а мужам станеш и долю у поместье дам, альбо иди куды хочаш. Серебра дам сколько унесешь. А станеш жить со мной— нужды ведать не будеш, — поставил я условия ребенку и собрался уйти.

— А батьку мого ты забил? — услышал я в спину вопрос, от которого и хотел сбежать.

— Мы ратились, он пришел убить меня в мой дом, я одолел. Стань сыном мне, и я буду отцом тебе, — сказал я, ведомый некими эмоциями, до конца еще не понятыми.

Я уже поговорил со старостой, который стремился стать полезным делами, а не подхалимажем, чтобы присмотрел за парнем и попробовал уговорить войти его в мою семью. Опасно — да! Но вот так, сердцем!..

Я все больше сомневался в правильности происходящего. Ответственность за людей колоссальная, опасность, как показывают события, на грани. Меня могли убить, и я оставил бы Божану и те возможности, которые я все больше связываю именно с этой удивительной женщиной. Нет, ну как она меня ослушалась! А мне понравилось. Покорность в спокойные моменты, а потом превращение в валькирию. И это все одна женщина. Я хочу от нее ребенка, а еще я действительно буду рад, если сын Вышемира Юрий придет в мой дом.

А еще юридическая сторона всего происходящего? Я стал пешкой в игре. Ситуация и игра на самолюбии вынудили прийти ко мне Вышемира. Среди убитых нападающих был человек Войсила. Я узнал об этом из разговора Гаврилы со своим приближенным. Значит, работает тесть, внедряет своих людей. Нельзя недооценивать предков — эта фраза становится все более частой.

Но, стоит ли обижаться на сотника дальней сторожи за такую подставу? Нет! Земли, положение и самое главное — Божана — это все стоило усилий и опасности. Как добиться в это время признания и возможностей? Только неимоверными усилиями, а я справился только благоприятным стечением обстоятельств. Есть неприятная ситуация по нападению. Странностью является запоздалая помощь. Но и тут так же можно предполагать, что сходу ватажники не должны были нападать. Ну не принято в этом времени быстро принимать решения, что свойственно XXI веку. Рекогносцировки они не сделали, не попытались обложить усадьбу, поговорить о сдаче.

Уже, когда я собирался уезжать, ко мне подошел староста, назначеный мной тиуном.

— Боярин, просит тебя Симеон, — с поклоном сказал управляющий.

— Это еще кто? — спросил я, продевая ногу в стремя.

— Так тиун ента, — сказал растерянно бывший староста.

— Я сказал, ты — тиун и решения я не меняю. Давай його, а коли пустое то буде, выпорю того бездельника, — сказал я, приноравливаясь в седле.

Через минуту передо мной стоял уже тот подхалим, который даже не знал о проживающих людях в поместье.

— Говори! — сказал я с металлом в голосе.

— Так, это, боярин, у Вышемира казна была, боярин, это — вот казна! — мямлил прихлебатель.

— Где? — заинтересовался я.

— Так в лесу, там с разбою узята, ватажников казна, да Вышемира, дак это, — продолжал Симеон.

— Веди, а коли найдем казну — не прогоню, будешь при мне, — сказал я.

Путь был не долгий, с часа полтора пришлось ехать. Ехали в темноте, и я сокрушался, что опрометчиво поехал один. Не было ни единого фонаря, факел, что был у бывшего тиуна, решили приберечь. Думал ли я о засаде? Да, но успокаивал себя, что не мог Симеон организовать покушение. Да особо я ни о чем и не думал!!! После такого высплеска адреналина мыслей как таковых и не было. Иду, иду, понятно зачем, а вот последствия и почему один, не понятно.

— Вон дуб, а там яма, — сказал бывший тиун после углубления в лес на метров сто.

Яму не пришлось искать — она была открыта. Это был замаскированный схрон в срубе в земле с крышкой из массивных досок, земли и тщательно подобранного дерна. Вначале я подумал, что опоздали, но внутри оказались два сундука оба размером метр на метр.

Я напрягся и достал пистолет. Создавалось впечатление, что кто-то капался в схроне, но не успел забрать. Резко присев и прислонившись спиной к дереву, я всматривался в темноту, зажженный факел в руках Симеона только мешал, даже демоскировал. Немного сместившись от света и жестами показав бывшему тиуну молчать и не приближаться, я стал ждать. Даже кони не переминали капытами и не фыркали, или же я смог так сконцентрировать свое внимание, абстрагировавшись от понятных и естественных звуков. Возможно, поэтому и услышал небольшое шевеление. Звук от тетивы окончательно определил направление угрозы, и я выстрелил. Гром, разнесшийся по тихому лесу, оглушил, но я уже рванул с места в сторону стрелка. Влетев в ближайшие кусты, я остановился — никого не было! Опять тишина, которую нарушали панические крики Симеона и его нервный конь. Араб был приучен к звуку выстрела и не проявлял особой нервозности.

Небольшое шевеление я услышал в паре метров вправо и понял, что стрелок пытается уйти. Сабля! Шаг! Удар наотмашь! Беззвучно падает тело. Шаг и я скрутился в рвотном порыве. Отрубленная голова с частью ключицы сверху вниз, расплывающиеся мозги.

Отдышавшись, я постарался еще раз прислушаться и обошел казавшиеся наиболее удобные для засады места, но никого не было.

— Симеон, твою мать через коромысло! Сюда пес шалудивый! — выкрикнул я своему сопровождающему.

— Да боярин! — сказал испуганный бывший тиун — пособник разбойников. Он стрясся и постоянно вертел головой, стараясь осветить направление факелом.

Первая стрела прошла по Симеону, но разодрала только шубу у левого плеча. Повезло же паразиту!

— Сними зброю и калиту с татя, и сапоги с шубой, — дал я распоряжения, а сам пошел к тайнику. Нужно срочно убираться от сюда.

Сундуки оказались заперты на замки, поэтому утолить любопытство сразу не получилось. Я решил открыть их уже дома. Но как их доставить? Сундуки были тяжелые настолько, что вдвоем мы их насилу вытащили. Идею, как это не странно подал Симеон. Веревка была и у бывшего тиуна и у меня, в виде лассо-аркана — развлекался иногда. Саблей нарубил еловых веток, и соорудили волокуши, куда и положили сундуки, а конец веревки связали с конем и самим Симеон.

Но и этот способ был адским. Сундуки слетали на каждой кочке, два раза Симеон упал с коня. И только через полтора часа, где-то на полпути еще до бывшего поместья Вышемира нас заметили ратники Гаврилы.

Они с удовольствием помогли нам, но когда ратники вчетвером, уже по возращению в усадьбу бывшую Вешимира, подняли сундуки и понесли их в дом, меня передернуло.

— Стоять! — прокричал я и достал саблю.

Я был готов к противостоянию. Праведный гнев обуял меня. Мало того, что опоздали, практически не участвовали в боях и все защитники могли погибнуть, они еще и пытаются лишить меня добычи. Я столько выплеснул адреналина, я убивал и был близок погибнуть, а тут взяли и понесли мои сундуки. Мои!

Ратники остановились, опешив. Я напирал и медленно, но неуловимо шел в их сторону.

— Остановись Корней Владимирович! — выкрикнул, выходящий из уже моего дома Гаврила.

Этот десятник был низкого роста, но широкоплеч. Его плавные движения выдавали опытного воина. Но главное — умные глаза. Было очевидно, что он умел очень быстро анализировать ситуацию и принимать решения.

— Это мое! — прорычал я, но остановился, пристально посмотрев на десятника.

— Это ведает тысяцкий? По ряду все, по правде! — ответил Гаврила. — Скарб то ватажны!

— Вот нехай и приде ко мне и поведает што его, а што мое! Вертай назад, — сказал я, не уводя взгляд от Гаврилы.

Что стало для меня примечательным, трое моих бойцов, остававшихся в усадьбе, стали возле меня.

— Добре! Мы уходим! — сказал Гаврила, и легкая усмешка проявилась на краях его губ.

Они ушли. Просто ушли и все. Почему я и не знаю. Бросить такой куш, ничего не взяв из усадьбы, ушли. Я же думал собрать обоз, но позвал вновь себе Симеона и моего нового тиуна.

— Симеон буде у тебе помощником, гляди за ним, — обратился я к старосте, вспоминая, говорил ли он мне свое имя. Нужно обязательно узнать.

— Збирай у обоз тканину, серебро, утварь, рухлядь, скотину, да збери брони и зброю — то зараз, на заутро будь у меня, — отдал я распоряжения и стал пристально наблюдать сборы.

Я не ошибся в старосте. Он быстро развил бурную деятельность и уже через час обоз был собран.

Уже когда я собирался ехать, из дома вышел сын Вышемира и сел в одни из саней.

Новый тысяцкий

Глава 17. Новый тысяцкий

Мы поехали, а я все думал, как настроить парня — сына убитого мной Вышемира — таким образом, чтобы он принял меня. Думается, что отец, зная немного его характер, мало давал ласки и внимания сыну. Слышал от Божаны, что Вышемир винил Юрия в смерти жены. Учитывая, что мать умерла, когда малец уже был достаточно взрослым, Юрий испытал в отношении себя негатив и неоправданую агрессию. Бандитская деятельность Вышемира также не могла положительно сказываться на отношениях между отцом и сыном.

Наш поезд уже въезжал в усадьбу, где только несколько часов назад был первый мой настоящий бой в этом времени. Встреча была страстной и со слезами. В Божане вновь проснулась бабское. Юрий вылез из саней и с интересом и ужасом смотрел на следы недавнего побоища. Все трупы были сложены в одном месте, а оружие в другом, и это была гора железа. Кровавые следы были повсюду.

Божана посмотрела мне в глаза, но, не задавая вопросов, подошла к Юрию и обняла его. И это было искренне и чувственно. Так может обнимать мать сына. И я понял, что, если парень не примет эту ласку и не станет действительно нам сыном, то он и человеком хорошим не станет. Такую любовь не отвергают.

Через час я уже ощутил некоторую радость за то, что немного стал ревновать Божану к Юрию. Странным был синтез положительной и негативной эмоции. Я ощущал искренность их общения. Это было противоречивое чувство, не думал, что это возможно радоваться ревности, но это было.

Но было еще съедаемое любопытством нутро. Никто не должен игнорировать материальную сторону. Для развития нужны деньги, сейчас представилась возможность заработать, причем моего мнения на этот счет никто не справшивал. Так почему и не порадоваться прибыли? Все, привезенное из этого скоротечного похода, было сложено в большой горнице, которую можно было назвать палатой.

Трофеи были по местным меркам хороши, учитывая, что усадьбу Вышемира до нитки не обирали, да в мошну ратников Гаврилы тоже немало упало. Три рулона шелка вообще поразили, как такой редкий товар был у десятника, путь и якшающегося с разбойниками? Тканей разных было многим больше. Серебра столовыми приборами было на больше пятидесяти гривен. Оружия собрали столько, что можно снарядить больше тридцати ратников. Три составных лука вроде бы в хорошем состоянии и еще два похуже. Вот только я еще тот «специалист-лучник». Двадцать коней, что разбойники оставили недалеко от моей усадьбы со всей сбруей. Трое саней с разной едой как на месяц похода. Из захвата логова ватаги достались еще инструменты, орудия труда и пять коров. А еще, как сказывал ветеран Кукса, который был вместе с ратниками Войсила в логове, там добрые постройки и много доски, плотницких топоров, рубанков, гвоздей. Наверняка взяли купца или артель со стройматериалами, которые имели ценность и в этом времени.

Напоследок я оставил два сундука, взятых из схрона. Сломать замки не представилось большого труда и, открыв один из сундоков — я впал в прострацию. На самом верху сверкающей металлической рухляди лежал…Золотой ярлык. Тот, что я видел на фотографиях и в московском историческом музее на Красной площади. Это был он!

— Вы кого, гады, замочили? — прошипел я глядя на золотую табличку.

Наваждение прошло не сразу. Мысли роились в голове, но не складывались для анализа.

— Ладно, потом подумаю, и нужно Войсилу сообщить, — пробормотал я.

Дальше я начал разгребать вещи в сундуках, подспудно выискивая еще подобные ярлыку артефакты. Но остальные предметы были прозаичны. Чаши серебряные, одна даже с камнями. Пару шейных так же серебряных гривен, монеты, ожерелья и перстни. Интерес привлекли золотые бармы. Уже подумал, что византийские, но отмел эту гипотезу — подделка. Но и подделка могла принадлежать знатному человеку, обличенному властью. Награбили разбойнички знатно. Оценить не получалось, но это сотни гривен. Первоначальное накопление капитала разбойничьим путем!

Теперь только выбрать путь развития. Может как пират Морган и его потомки первый банк на Руси создать, или заделаться первым промышленным гигантом? Но реалии диктовали другое.

Выбрав самое ценное, на мой взгляд, из сундуков, не забыв и о ярлыке, я спрятал добро уже в свои закрома. Потом позвал холопа Прошку.

— Так, за утро конь должон быть готов, а вот это, — я показал на небольшую кучку драгоценностей. — Найти ларец и положить туда и мне принести в отпочивальню.

В спальню я пришел, когда уже было за полночь, но жены не было. Только, когда я лег, Божана пришла заплаканная и села на край ложе.

— Ну, голубка моя, — сказал я, обнимая жену.

— Юрий, сирый вон, пужается жить, — сказала Божана.

— Так, стань матерью для него, а мне сын буде и обиды и кривды чинить не станем, — сказал я.

— Да, с Божьей благодатью, спаси Бог, любы, — сказала Божана и прижалась ко мне.

Утром, когда еще было темно, я собрался к Войсилу. Поцеловал уже проснувшуюся Божану, отправился в Унжу. Земля была раскисшей, и конь вяз в снегу, смешанном с грязью. Весна уже уверенно берет вверх и скоро еще одно испытание — посевная!

Добрался до города только часа через три, причем на удобных местах пришпоривал коня и в галоп. Дома тестя не оказалось, как и его жены, прислуга указала, что он у тысяцкого.

У ворот в детинец меня встретили ратники, двоих из которых я узнал — они были из сотни Войсила.

— А сотник то где? — спросил я.

— Так в тронной палате, — ответили мне.

Не встречая никого больше, я вошел в тронную, которую уже проходил и… на месте тысяцкого восседал Василий Шварнович — мой тесть, а рядом был Глеб Всеславович. У меня же многое сложилось.

История с Вышеславом была спровоцирована и, вероятно, немалую роль в этом сыграли люди самого Войсила, один из которых и был убит в ходе нападения. Вышемира спровоцировали на активные действия, чтобы оттянуть силы сотника городской стражи Луки на меня. Разделение людей с упором с нападением на меня, создавало возможности для взятия власти в городе. Приезд эмиссара от князя как раз в это время так же складывается удачно и легитимность поступков обеспечена, чему свидетельствует его присутствие в мирной обстановке в тереме тысяцкого. Убрать коррупционную схему и оседлать возможные потоки — одна из причин! Ну так думается человеку из XXI века.

Моя роль так же была определена и сошлись много факторов. С одной стороны я приглянулся Божане. И хотелось верить, что и это имело значение. С другой стороны — чужой человек, который мог дать толчок для начала событий при умелом управлении. Также объединение сельско-хозяйственных земель рядом с городом, который в большей степени округой и кормится.

Можно и еще назвать совпавшие факторы, но тут наверняка существует еще один слой и это княжеские игры. Кому принадлежит Унжа? Владимирскому князю. И зачем ему эти игры? Марийцы? Готовится экспансия в их регион. Или дело в противостоянии Волжской Булгарии. Войсил работал на Василько, который был роствским князем, но и по косвенным предпосылкам выполнял деликатные поручения своего сюзерена Великого князя Владимирского. Но с этим пусть разбираются, как говорится, компетентные органы. Мне же была нужна возможность осесть, организовать сельское хозяйство и сделать шаг в торговле и ремесле.

— Спаси Христос Василий Шварнович и тебя Глеб Всеславович, — начал я с неглубоким, по почтительным поклоном.

— По здорову ли Корней, — обратился Войсил.

— По здорову, тысяцкий, али посадник? — спросил я, припоминая, что именно в эти годы стала вводиться новая должность посадника.

— Во как, Глеб, прозорливый муж, вельми, — усмехнулся Войсил. — Добре, что Божану отдал мудрецу ентому.

Мужчины переглянулись и, несмотря на прозвучавшие слова с толикой сарказма и юмора, лица у обоих были серьезные.

— Так ясно, што Вышемира подставили мне, да ватажников и татей из городской сотни поприжали, — решил я раскрыть часть своих догадок, чтобы выбить и из тестя долю правды.

— То так, али не так, да все добре здарилось, пошто пришел? — сказал Войсил, показывая, что не горит желанием раскрывать все свои тайны.

— Прими дары, батюшка, — вновь поклонился я. Назвав батюшкой, показал и почтение, и родственные связи, и что готов на подчинение, как сын отцу.

Какие обиды не иметь, но помощь и поддержка нужна очень, а все произошедшее можно было расценить как дар именно мне и я ему должен.

— Во как! — серьезно произнес Глеб Всеславович и посмотрел на реакцию своего друга.

— Благодарствую, — степенно сказал Войсил и принял из моих рук ларец.

Родственник открыл маленький сундучок и рассмотрел несколько предметов.

— Добрый дар! — сказал он.

— Василий Шварнович, я взаправду почитаю тебя и дале добром на твое добром отплачусь. Но есть разговор до тебя, — перевел я разговор из прелюдии ближе к делу.

— Ты Гавриле долю дай! Треба то. С сотником городской стражи ссоры не чини, — проявил свою осведомленность тесть.

— По полгривны йего ратнкам и Гавриле три, то добре? — выложил я заранее продуманные цифры.

— Добре, но и ты ад йего доли не жди, — ответил тесть, давая понять, что и десяток Гаврилы успел поживиться. Я и не удивлен. — Так пошто пришел?

— Глеб Всеславович можа усе слышать? — спросил я и посмотрел на друга тестя.

Оказалось, что можно все говорить, значит, степень доверия большая и информация не требует фильтрации.

И я рассказал. Прежде всего, про ярлык. Но реакции не последовало, пока я не рассказал, что он обозначает. Лица чекистов средневековой Руси побагровели, но они воздержались от комментариев. Я же озвучил свои выводы, что ватажники где-то взяли или шпиона, или важного монгола. Если и монгольского шпиона, то очень высокого ранга. В случае, если было разграблено посольство, то дело крайне важное и монголы не спустят.

В ходе рассказа два товарища постоянно переглядывались, как будто ментально передавали друг другу послания.

— Ватага, што разбили была раней на полдне на межи с половцами и в Рязанское княжество ходили, ужо опосля шли на Городец и сюды, — начал говорить Глеб Всеславович. — У Рязани посекли богатый обоз. Усе узяли, токмо две телеги остались, да злата, што не нашли.

— Булгары рыскали, шукали кого? — выразил свои догадки Войсил. — А шмат злата у сундуках ватажников?

Вот я пытаюсь вообще что-нибудь понять в происходящем, а обо мне знают все.

— Добре, да на дело потребно, — отреагировал я. Свою информацию они получили, пусть и думают.

Но дальнейший вопрос Войсила был неожиданным и ошеломляющим.

— А што Корней Владимирович пойдем гулять з Мтиславами якоже земля сухой буде? Поглядеть на тех татар? — залихватски произнес Глеб Всеславович. — Вон Войсил тысяцки, ему не в досуг, а мы и можам.

— Не можно и вам и мне! — сказал я, с трудом взяв в себя в руки. — Не буде доброй сечи. Князья лаятся будуть и правды и славы не буде.

— Во как! А не отрок — муж, разумее! Да князья слово дали, што придут. Да па-розному идти можна, — усмехнулся Глеб Всеславович.

Вот как я все же прикоснулся к большой истории, о которой в будущем гадают. Василько то не дошел до Калки, явно не спешил влиться в русское воинство. Можно сей факт принять за предательство, да все чин по чину. Вышел, да не успел. Да и князья перед походом уже имели нерешаемые противоречия.

— То апосля, — вклинился в разговор Войсил. — Пошто тысяцки потребен?

Тесть указал на себя, как будто бахвалясь по-молодецки. Вон, какой я молодец, мол, тысяцким стал.

— Так треба торг мне, холопы, артели плотников, да печников. Аще мастера — стеклодувы, коваль па зброи и броням, добры гончар. И скотина потребна — свиньи, кони, коровы да овцы, козы. Аще потребны ратники — я их сам на кошт вазьму, — выдохнул я.

— Супынись, аспид! — с удивлением выкрикнул Войсил. — Ты што умыслил, гуза паленая!

Уже и задницей паленой назвали. Но я и хотел ошеломить, а потом и сами объяснений захотят.

— Чекай, Войсил! Пошто табе усе? — заинтересованно спросил Глеб Всеславович.

И пришлось объяснять.

— Треба расти, торг вести, скарб збирать, да богатеть. Ремесло наладить и Унжа градом станет крепким и великим, — начал я говорить. — Маю семя, што даст урожай больший, на другое лето кармить своих людей и других змогу. Торг вести с булгарами, марийцами, мордвой, веницианцами, половцами. Ковали зброю зробять — половцам потребно буде, я ведаю как. Стекло ведаю, как сладить, а то товар и на оконца и зеркала, што у германской империи брать будуть вельми дорого, специи растить буду. Ведаю, как сладить добре мед и воск. Треба шерсть прясти, ведаю как. Потребны холопы.

— Ведаешь ты! — пробурчал Войсил. — Потребна! Ратников в граде нет! Мне у лета сотню отсылать потребно, на то також гривны потребны. А гривен мало, али ты дашь?

— Коли под маю руку ратников дашь, то я и кормить буду и зброю дам, — сказал я, стараясь произнести слова без излишних эмоций, которые могли быть расценены как мальчишеская блаж.

— Табе? А ты десятник умелы, али сотник мудры? Людей табе? Ты и не новик, а ужо людей! — помотав головой в осуждающей манере, сказал Войсил.

— Так дай мне тры, чатыры мужей мудрых, да на земле моей есть калеки, бывшие ратниками, наставниками станут. А набрать отроков 15–17 летов и научать их, у меня на земле. Лето, два и будут ратники и науку, што я ведаю ад китайцев, монголов, аланов, особливо от венецианцев, дам отрокам, — выупалил я на одном дыхании.

Дальше я начал озвучивать свой бизнес план. Трехполье, которое становилось главным условием будущего хозяйства, вызвало много вопросов, ответы на которые не всегда находили отклик и удовлетворение у экзаменаторов. И Глеб, и Войсил знали понятие «пар», но использовали его крайне редко, в этих местах все еще преобладало подсечно-огневое хозяйство. Однако, земли было расчищено достаточно много в отношении количества проживающих людей. И, как оказалось, мои угодья, особенно полученные от Вышемира, были в этом отношении передовыми.

Использование новых культур вообще вызвало скепсис у слушателей, но рассказы о сказочных странах нивелировало полное отрицание. Рассказал и о животноводстве, что так же базировалось на новых культурах. Та же кукуруза хорошо должна была идти в дополнение к сену для скота. Ожидаемые урожаи вызвали ухмылки. Пришлось даже заключать пари, что сам 10 самое малое, что мне удастся достигнуть. То есть с пуда зерна я получу десять пудов.

Урожайности то в эти годы очень редко превышала сам 3, поэтому ожидаемые мной урожаи могли чуть ли не возвысить хозяина тех полей, где так родит. Тот же Великий Новгород купит столько зерна, сколько предложат. И у меня расчет, что и при условии отсутствия всевозможных проектов, только сельское хозяйство сможет сделать меня действительно богатым человеком. Видел я посевное зерно. Мое зернышко как современных два в размерах.

Земли, конечно, не очень — много суглинок, но культивированные культуры в XXI веке, некоторые даже, по словам Иллариона Михайловича, экспериментальные. Да и выращивать пшеницу твердых пород я не собирался. Рожь, горох, ячмень, овес, кукуруза, картофель и другие овощи. При введении трехполья я надеялся на то, чтобы получить высокие урожаи. Это даст возможности и для увеличения роли животноводства. Еще и рыбу забывать не следует. В Унже, тем более в Волге водится много рыбы, в том числе и благородных. Так что и икорку можем запасти.

После того, как были озвучены предполагаемые цифры с обоснованием, весь скепсис умудрённых представителей Древней Руси пропал. Лица присутстствующей высокой комиссии менялись с озабоченности на расстерянность, после лучились скепсисом и уходили на второй круг, вновь проявляя озабоченность.

— Добре кажаш, а цифирь — так райские кущи. Думать треба, — подвел итог Войсил. — А стражу, коли за свой кошт, збирай! Да артели можна и в наем. По березозолу артели ад Нового града низового пойдуть, можа и наймутся. Холопов не дам, потребны, и мне, коли ад марийцев придуць, тады. Земли Вышемира бери сабе и Божане на оброк, будеш добрым хозяином — буде твое.

Вот как, а я уже думал, что они и так мои, но по крайней мере, не забрали!? Если же я не покажу эффективность на ввереных землях, то и сам откажусь от земель, смысл пропадет в землевладении. Не умеешь — не берись!

На этом я и ушел, не зватало информации и о произошедсших событиях напрямую не стал спрашивать у непосредственных участников, поэтому, захотел найти Шинору, может он даст какую-нибудь информацию.

Искать особо не пришлось, меня, проныра, сам нашел.

— Спаси Христос, Боярин! — прозвучало справа, как только я выехал в пасад.

— Ты глянь, табе и шукаю! — сказал я, улыбнувшись.

— Так и я спытал, а тебе, так люди и говорать, — начал Шинора.

Вот, вроде бы быстро въехал, быстро уезжаю, а ему уже «люди гаворать».

— А ты кажи, где дым твой, да чем живеш? — спросил я, решив еще вчера, что собираюсь его привлекать в команду.

Проверю и проверять буду, но такой пронырливый человек поможет знать, что в моем хозяйстве творится, что люди говорят, а хозяйство уже большое, а хочу еще большее.

— Так, как ватагу погнали, так и шатаюсь, аки шатун, — потупил глаза Шинора.

— Будь со мной, мне треба ведать, што на землях моих, все ли по ряду, жить будешь в избе около мого дыма, — сказал я и поехал. Захочет — попробуем, нет — и не надо.

Я понимал, что Шинора опасный супчик, но очень уж ловко он впитывал информацию, был в курсе всех дел. По крайней мере, сперва мне и не на кого опереться в своих действиях. И постоянное чувство, что мной играют. Вот и пусть пронырливая душенка отрабатывает свой хлеб.

Интермедия 7

В большом помещении дома тысяцкого сидели двое. Два друга, что еще новиками были вместе, вместе были и в дружине князя, что крестили своих детей. Секретов они не имели и выполняли похожие функции. Лица были их озадачены и уставшие. Предыдущие сутки реализации плана по перевороту в городе измотали их. Можно было бы и через князя решать, но все могло сложиться и иначе. Большая кровь была не приемлема. Положить часть своих людей и остаться ни с чем. Противников было не меньше и еще ватага, которая пришла в эти места быстро вплелась в разбойничьи схемы бывшего сотника. Тысяцкий получал только за закрытые глаза, но город все больше уходил из-под контроля. Нужно было убирать.

План был прост, и одновременно сложен. Большая часть противников должны были уйти из дома, и приманкой был один малец, что попался еще при странных обстоятельствах в лесу. Было ли его жалко? Войсил признавал, что испытывает к парню симпатию, но он оставлял ему шанс — его предупредили о нападении, но он остался. Когда же Войсил узнал, что и Божана не ушла, он срочно послал помощь племяннице и этому парню. Племянницу действительно жалко, но то ее бабье дело и погоревать могла, если бы мужа убили.

Но этот малец смог отбиться, мало того, разбить большую часть нападающих. А часть принудить к сдаче, да как! Настоящий берсерк древних времен. Странное оружие, которым он убил многих и его странный клинок вызывали опасность, и даже страх. А его доспех? Такую броню сделать на Руси не смогли бы. Что с ним делать?

— Добры муж Корней, — после долгой паузы сказал Глеб Всеславович. — Што думаешь, Войсил, добры родич?

— Думаю, што добры родич! Много он сказывал, треба поглядеть. Живой, да и добре! — задумчиво произнес Войсил. — Токмо чудной вон, суетной, кабы не разумом живе, а божьей помощью.

— Я так думаю, треба делом и словом одарить його. Серебро он взял, можа и выйде што путное. Да и ратников ему дать — десяток. Ты Гаврилу сотником ставить будешь? А Филип юны, да и воны как кошка с собакой, пусти Филипа з десятком, да Еремея до Корнея, там и калеки мудрые есть, да путь холопов бере и научають, а коли кто з молодых новиков захоча, путь иде. Табе ратники потребны? А научать как? А воны и покажуть как копье держать, а ты и потым свою науку дашь.

— Это да! — философски произнес Войсил. — Думать треба, но дам йому Филипа, мне Гаврилу ставить надо. А он лютуе на Филиппа. Да и настал час и Филиппу открыться о нас.

— Вот и добре, а я купцов с Ростова пошлю па лету до него, коли буде што торговать, — сказал Глеб Всеславович.

— А што пойдешь ратиться с татарами-то, Глеб Всеславович? — спросил тысяцкий.

— Пойду, да не быстро, степенно. Не буде славы ратникам там, наряду нет — кожны сам воевода, да и половцы, бродники копья и луки повернуть могут, да токмо ведать нам треба усе, коли якоже Корей кажа буде, ратится нам буде с татарами и самим, — Глеб Всеславович потер бороду. — И грамота ента татарская ярык да златный!

— Ты Великобору вести передай, да гостинцы. Добре князю службу несе? — перевел тему Войсил.

— Добре! — усмехнулся Глеб всеславович.

Флибустьеры европейской равнины

Глава 18. Флибустьеры европейской равнины

Зима ушла быстро. Вообще складывалось впечатление, что климат в этом времени потеплее. Я знал, что XIII век — это еще климатический оптимум. Время, когда и Гренландия вроде как была зеленой страной. Но все же резкий перепад от снега и через неделю — сухая почти земля, показался странным.

Прошло уже три недели после нападения на усадьбу и все они слились в один день. Ритм, который я задал, был и для меня, человека XXI века сумасшедшим. Именно работая вот так, я ощутил окончательно, что, молод и здоров. Желание быть везде и работать, работать — радовало. Может, конечно, меня стимулировало и осознание того, что могут забрать поместье Вышемира и просто разочароваться во мне. Особенно я хотел продемонстрировать Божане, что ее муж по праву занимает место рядом. Доказывал это я и наедине, иногда и не единожды, и она была хороша, и было мне хорошо. Знойный темперамент девушки с восточной кровью нашел возможности вырываться наружу вопреки патриорхальной системе.

Приехали и мои воины, ну так хотелось бы думать, что мои. Филипп со своим десятком и Ермолай разместились пока в усадьбе Вышемира, которую я все больше предпочитал называть Речной из-за близости с рекой Унжей. Практически каждый день с утра я ездил к ним и там по три часа занимался, вспоминая старые навыки и беря уроки у того же Филипа, который был весьма искусен в современном ему бое. В то же время, и я нашел, чем заинтересовать его. В это время не было искусства фехтования и некоторые приемы, что были возможны и, хоть по-большей степени в теории, с оружием XIII века, я продемонстрировал.

Мои управляющие искали кандидатов в рекруты среди молодежи из поселений, и пока набралось двенадцать человек. Обучение их все откладывали, так как где разместить воинство, я не предполагал. Нужно строительство, которое обещали завершить не раньше лета.

Артель плотников прибыла ко мне после того, как Глеб Всеславович их уговорил. Строить я собрался целый военный городок — плац, казарму в виде большого дома, склады, конюшни, изгородь, столовая, кухня, баня. Мужики, согнанные на это строительство уже, по словам Шиноры, стройку называют боярской блажью.

В Шиноре не ошибся, тот постепенно превращался в ревизора. Парень умел читать и самую малость считать. После нескольких разговоров с ним я сумел описать принципы подобных проверок. Пронырливость же его позволяла знать мне достаточно для понимания общественных отношений.

Большое внимание я уделил своим культурам XXI-го века. Результатом моего труда и моих холопов стала посадка в корзинах томатов, перцев как жгучего, так и сладкого, а так же баклажанов. Солнца в доме для рассады не хватало, поэтому были целые ритуалы выноса земли перед открытыми дверями. Я боялся холода, но побеги уже показывались. Так же я попробовал выращивать в корзинах картофель из глазков, что получится еще не понятно, но это некоторая перестраховка — вдруг украдут, или черви какие поедят после посадки в грунт.

Разметили и землю под мои посевы. Это будет огород, который почти примыкает к усадьбе. Поставили примитивный забор в основном из плетня. Землю разбили на семь частей. Четыре части пойдут на попытку создания четырехполья, когда часть земли под яровые, часть озимые, часть картофель, часть горох. Читал в той жизни, что весьма продуктивный способ был в Англии. Так как непосредственно гороха было мало, будут там и бобы, и кукуруза, последней я взял достаточно много, поскольку очень желал уже на второй год иметь силос. Я бы и картошки взял мешка два, но и пятнадцать килограмм был максимум, что влезало в мои просторные, но не бездонные сани. Пятая делянка была под сахарную и кормовую свеклу — тоже много хочу. Шестую, но самую большую под другие овощи — лук, чеснок, морковь, редис, тыква, арбуз, кабачки, патиссоны, даже семена репы взял, по краям зелень — руккола, петрушка, укроп. Седьмая делянка — это уже под огурцы и высадку рассады — капусты белокачанной, красной, брокколи, китайской, перцев, томатов. Вдоль забора подсолнечник. Ну а на территории усадьбы гладиолусы, хмель (куда же без него) и назло будущим голландцам — тюльпаны!

Почти три гектара засевать буду. Да, если урожайность будет хотя бы не хуже, чем на дачах огородников-любителей из XXI века, то мы с Бажаной и еще с десяток человек перезимуем только с этого.

Еще по плану — мельница, маслобойня, сыры, сахар. Ох и планов! Страшно становится, но лучше делать, чем говорить, что это не возможно. Желай большего, чтобы получить необходимое!

Погонял я своих управляющих и холопов. Целые семинары были — они меня учили примудростям своим, я им объяснял принципы сельского хозяйства, что только будут внедряться в последующие шестьсот лет.

Вот и сегодня я собрал старост и двух тиунов. Такого ритма работы они не выдерживали, и я приказал им взять помощников. Но все были воодушевлены. Особенно глупостью хозяина, когда тот сказал, если с пуда соберем десять, то тиунам по три гривны дам, а старостам по одной. В понимании местных — сказка, но мы еще поборемся.

— Сторговали в граде чатырех коров и пять свиней, да кур и гусей. Наприконец зимы корма у люда нема, так бьють скотину, — отчитывался тиун Макарий.

А у меня слюна текла. Великий пост только что начался, а мне уже мясо сниться. Отчитал меня отец Михаил — настоятель церкви, что была единственной на все поместья вне города. К своей пастве священник причислял и меня и всех моих людей. Я аж проникся напору служителя культа. Наговаривают на батюшек XXI — го века — не правда! Вот этот батюшка напрямую не говорил, а кричал, что и свечей нет, и сруб церкви новый нужен и зерно у него кончается. А вот, если не будет всего этого, то и не сладятся отношения. Вот и езжу в теперь церковь по воскресеньям, выказывая покорность. Зачем множить сущности. Если есть возможность избежать проблемы, то и покоримся. Пока Михаил особо в мои дела ен лезет. А вот нахождением в церкви даже проникся и искренне помолился.

— Марфа разродится на седмице, Лада праз две седмицы, — продолжал докладывать Макарий.

Я потребовал знать всех людей — чем живут, как ростят детей, когда рожают. На свадьбу и рождение ребенка начал давать по пять кун. Конечно, так можно разбазарить все то богатство, но я хочу иметь верных себе людей, пусть и холопов, чтобы работали от души, не пакостили. Ну верю я еще в людей как в Бога — есть грех, прости Христос за имя твоя в суе!

— А зерно все перебрали? — спросил я после окончания доклада.

— Так да, якоже говорено — здоровое и великое семя на посев, ишная на корм, токмо мало доброго семя, — ответил тиун Речного.

— Добрать с недоброго и того, что на прокорме засталось — оно же не перебраное. У меня токмо пудов десять зерна жита — домовся с Мышаной. — Дал я распоряжение и Мышана кивнула в согласии.

Странно, но между Мышаной и Макарием никакой конкуренции, сплошное взаимопонимание, если бы можно было иметь две жены — уверен, сошлись бы.

— Плывут! — вбежал в горницу, что я выбрал как комнату для совещаний Шинора.

— Шинора! Ты чево орешь? Кто плывет? — перекрикивал возбужденного проныру.

— Дак енто, Градята плывет! Там два ушкуя плывут! Он с Вышемиром в доле — уже более степенно сказал Шимора.

Я посмотрел на тиуна Речного.

— Он товары привозил в Унжу, да по Волге ходил и Оке, можа и ад ватажников грабленое сбывал, — рассказывал Макарий. Понимают меня уже только по взгляду. — Воны па далям у Вышемира полова.

— Ратники? — спросил я и Шинору и Макария.

— Так па реке хлюпы не ходять, — пожал плечами Шинора.

— Божаночка, любая, я в Речное, — сказал я тихо сидящей в уголочке жене, которая почти всегда слушает вместе со мной доклады, иногда шепотом повторяет цифры, но не вмешивается в процесс.

Глаза у любимой заслезились, она ничего не сказала.

С собой я взял Далебора, его сына Николу, благо они дежурили в моем доме, взял арбалет, Шаха, а то уже скучает все матереющий пес, и поехали. До Речного добрались быстро и обнаружили, что в усадьбе остался только один новик из десятка Филипа и один ветеран, у которого проблемы с ногами, и он с трудом держится на коне, но лучник от Бога!

— Где все? — Крикнул я с седла.

— На падоле, — ответили мне, и я пришпорил коня. Подолом звали место возле причала, где я планировал добывать песок.

На подоле увидел только причалившие два ушкуя — как по мне так большие, широкие ладьи.

Отсутствие на причале Филипа и других воинов насторожило. Но они не могли пройти мимо такого события, поэтому могут и прятаться. Да хотябы в кустах, что в метрах ста от причала в заводи. Следовательно, и мне нечего вылезать.

Резко развернув коня, я отъехал в лесок на возвышенности вдоль поймы реки. Наблюдать за прибывшими варягами можно было не вооруженным глазом.

Вот на причал вылезли три человека и растерянно стали мотать головой в разные стороны. Странным для них могло показаться, что ни одного рыбака, ни человека шатающегося у пристани не было. А рассчитывают, наверняка на встречу на высоком уровне.

Пять, одиннадцать, семнадцать — считал я выбиравшихся из ушкуя людей. Только некоторые из них за поясом имели топоры. Лучников видно не было. Я растерялся. Что делать было не понятно, напади я на прибывших, это было, по сути, разбоем, но и действовать было нужно.

— Шинора! — позвал я своего сподвижника. — Иди к ним и расскажи, что сбылось в поместье. Вышемир с татями напал на меня и почил, якоже и его десяток и ватажники.

Пусть и Градята поразмыслит, как ему быть. Если решит проявить агрессию, то и решится дальнейшее. Филип с людьми стоял в ста пятидесяти метрах, их я с возвышенности уже видел, и сможет отрезать пиратов или торговцев от ушкуев, я же сделаю наскок и наутек.

Стояние группы людей возле пристани продолжалось еще минут двадцать, после чего из компании выделились пять человек и пошли в сторону усадьбы Речной, а Шинора остался с приплывшими.

Ну, хоть какое-то движение. Я устремился наперерез, как только ходоки вышли из зоны видимости для ушкуйников. Пять мужиков шли веселясь, не ожидая никакого подвоха. Направив коня в группу людей, я конем сбил с ног двоих и одному ударил ногой в лицо, отчего тот присоединился к своим товарищам, лежащим на земле.

— Стоять, на колени, аль посеку! — проорал я, добавив в голос металл насколько только мог, голос чуть не дал петуха.

Ошарашенные люди на колени не встали, но и вытягивать топоры из-за пояса не спешили. Мои сопровождающие так же успели подскакать.

— Кто такие, пошто на землях моих хаживаете? — властно проговорил я.

— Так-то земли не твои! — сказал мужик матерого вида со шрамом на левой щеке.

— Кто таков? — спросил я его, предполагая, что именно он командует этой пятеркой.

— Жадоба! А ты кто будешь? — ухмыльнулся вызывающе тот.

— Я хозяин этих земель Корей Владимирович! — выделяя слова, сказал я.

— Кольки вас на ушкуях? — задал я вопрос, спешиваясь.

— А ты, малец, пошто пытаешь у меня? Ад мамкиной цыцки далечи пришел? — усмехнулся мужик и оглядел уже поднявшихся своих сотоварищей, ища в них реакции на свой юмор.

Я не стал отвечать словами, а резко приблизился, благо, было метра три до него, и ударил ногой в голову. Шрамированный слегка пошатнулся.

Четверо мужиков рванули на меня, по путь им преградил конь Далебора. Я выхватил саблю.

— Стоять! — прокричал я.

После такой демонстрации намерений, мужики слегка опешили, постоянно осматриваясь на своего предводителя, но тот, держась за ухо, с задумчивым интересом рассматривал меня, не предпринимая действий.

— Ахолони! — негромко, но властно сказал Жадоба на одного мужика, который попытался достать топор

Послышался топот копыт, и я обернулся — галопом к нашей дружной компании мчался Еремей с тремя ратниками.

— Корней Владимирович, усе добре? — подъезжая, спросил Ерема.

— Да! — скупо ответил я.

Жадоба все это время смотрел то на меня, то на Еремея и сопровождающих его ратников, как будто что-то решая.

— Так что, Жадоба, будем молвить, али как? — спросил я.

— Поговорим, — уже спокойно ответил ушкуйник, сплюнув кровь. — И кольки вас удалых воев?

Разговор был достаточно долгий не меньше получаса. Одного из ратников я отправил к Филипу, который притаился у пристани с остальными ратниками, даже пятерых рекрутов, которые еще и обучение то толком не начали, взяли с собой. Жадоба рассказал, что на ушкуях их пятьдесят два человека, нарвались неделю назад, когда решились по ледоходу идти на Унжу, на купцов с охраной, чуть сами ушли. Из-за этой передряги в их команде начались распри. Жадоба был из тех, что были против пиратства. В целом-то он и не особо бы сопротивлялся, если бы без потерь взяли тех купцов, но это была очередная неудача их капитана Градяты. Восстать он не решился, не было уже времени на то, да и дела нужно было закончить с Вышемиром,который мог и не понять бы смену власти на ушкуях, которые долей и его.

— А кольки твоих людей? — спросил я.

— Так асьмнадцать буде, аще иншая не ведомо, — ответил Жадоба на мой вопрос. План действий сам собой вырисовывался. — А в доле со мной будешь?

Потенциальный компаньон понимающе оскалился. Он, наверняка и сам рассматривал вариант захвата с нашей помощью ушкуев, а тут уже и что не наесть деловое предложение. Само собой тот согласился.

План был ситуационный. Проблема в нем была только в том, чтобы выявить людей Жадобы и Градяты. Я предложил будущему компаньону и всем его людям надеть белые повязки на руки, что бы можно было разобрать кто где. Дополнительную информацию принес через некоторое время Шинора, который представился посланником Вышемира, и который додумался вывести часть ушкуйников под предлогом ожидания Вышемира знакомого ему лично представителя компаньона. Шинора утверждал, что Вышемир заболел и слег, прийти сам не может. Пронырливый помощник подтвердил и количество приехавших, и что с десяток из них так или иначе ранены.

Сообщив план Филипу, мы начали реализацию задуманного.

Жадоба пошел вперед, чтобы организовать своих людей, которые должны были с момент реализации плана одеть повязки. Сам же предводитель восстания должен был любым способом показать на Градяту, так как ни Филип, ни его ратники не знали наверняка, как тот выглядит. Лучший лучник десятка должен был вогнать стрелу в главаря и это начнет горячую фазу операции.

Говорят, что план любой операции сразу ломается, как только она начинается, но сегодня было исключение из правил. Люди Жадобы растеклись по толпе сошедших на пристань ушкуйниках и начали некоторым из них шептать на ухо. Будущий мой компаньон подошел к мужику, который мало чем отличался от остальных и что-то тому сказал, после чего просто и примитивно, отойдя на метра три, показал на мужика пальцем. Стрела вонзилась Градяте в шею, после чего из кустов с криками выскочил десяток Филипа с Еремой, позади которых неуверенно держались пятеро юнцов.

Я пришпорил своего коня и помчался к пристани, за мной последовали и мои сопровождающие.

Сопротивления особого не было. Жадоба сам зарубил одного мужика, еще троих осадили десятники Филипа. Остальных всех, без исключения поставили на колени, а трое лучников взяли под прицел ушкуи, чтобы от туда никто не вышел.

— Я Корней Владимирович — хозяин этих земель. Вышемира в честной сшибке одолел. Тот пришел убить меня и всех моих людей. Тысяцкий дал мне эти земли, а сына Вышемира я взял сабе. С вами наряд держать хочу, какож было и с Вышемиром. Товар буде, торг вести хочу с вами в долях и вашим старшим — Жадобой! — определил я весь расклад, который видел по ситуации.

Дальше я отъехал, так как началось то, что я видеть не желал. Я сделал вид, что мне просто неинтересно. Люди Жадобы и некоторые другие стали просто резать и убивать других, которые и не пытались оказать сопротивление, так как сразу же получали стрелу в грудь. Поражало только, как ратники умудрялись разобрать своего и чужого.

Ну а после начался торг. Дележ выручки за последние рейсы. Первоначально Жадоба хотел скрыть сам факт необходимости дележа, но Шинора выручил меня и здесь. Он шустро нашел себе информатора, которого отвел в сторону, вложил что-то тому в руку и внимательно слушал. Оказалось, что выручили пираты-торговцы за последний рейс всего около 105 гривен серебром, а так же привезли вино, ткань, зерно на посев, да две семьи в холопы. То-то было мало посевного зерна в закрамах Вышемира, видимо расчет был на привезенное.

После торга разделили так: 60 гривен я оставил ушкуйникам, как и большую часть вина, а вот ткань, зерно и холопов забрал себе. Довольны были все, тем более, что количество людей-речников резко убавилось.

— Так, а как далей? — спросил Жадоба.

Вопрос был закономерный. И предложить серьезный товар и направить куда-нибудь я не мог. Пока не мог, но меня волновала моя захаронка. Там еще столько вкусного, что было необходимо срочно ехать, однако и пропускать посевную никак нельзя.

— Поля засеем и пойдем, — подвел я итог своему рассказу о поездке к схрону.

Конечно, там, в месте схрона, близко не было реки, но притоки и сама Волга были недалеко, судя по карте. Новгород, который позже станет Нижним, не был вдали от места. Так что решил я разделиться — ехать частью верхом на конях без телег, так как проехать на них от Унжи до места не предполагал. Сани по снегу шли с трудом, а телегам еще сложнее. Телеги возьмем на ушкуи, подплывем параллельно месту, где должны будут ждать конные, телеги сложим и в путь. По моим расчетам день-два до места от реки. Грузимся, и к ушкуям обратно.

Хлопоты

Глава 19. Хлопоты

— Батюшка Василий Шварнович, ну дай ты мне этни артели на три седмицы? — в очередной раз я упрашивал своего тестя.

В Унжу Ростовский князь Василько, прислал людей, чтобы детинец подправить по весне, да все необходимое построить. Этот шаг говорит, что интриги, творящиеся вокруг по перемене власти, были согласованы как между князьями, так и на более низком уровне. Город не принадлежал Василько, но именно он прислал людей.

А просил я еще две строительные артели, в которой были и два каменьщика-кирпичника, умеющие печи ложить. Покушаться на зотчих, которые ставили новую каменную башню и не думал, на меня и так косо смотрят. Хотел еще и оружейника переманить, но пока никак. Да и куда человека приглашать — вот отстроить добротную избу с печью, да мастерскую, и сам прибежит.

— Речи твои услада, аднако ж на три седмицы не дам, — отвечал Войсил.

— Две с половой седмицы, — начал торговаться я. — И корм им мой и оплата.

— Ну, добре! Лес не готов, а так — корм твой, — сказал Войсил и усмехнулся.

Вот змей, стройматериалов у него нет, артели простаивают, а их кормить надо, да и оплату за простой тоже надо дать. Но тот случай, когда выгода всем сторонам и каждый думает, что обхитрил другого. А с дополнительными строителями хоть что-то успеем построить из всего задуманного. Серебра более чем хватает и пока есть ресурсы, нужно развиваться.

— Яко живе Георгий? — изменил тему Войсил.

Я немного завис, припоминая Георгия, но все же сообразил, что речь идет о Юрие — сыне Вышемира.

— Мя чурается, а Божану поважае, думаю все добре буде, — ответил я.

— Ты у паход идешь? — вновь изменил тему тесть. Любит он неожиданности в разговоре.

— Так! — просто ответил я, демонстрируя безэмоциональность.

— Сынов моих Второка да Третьека возмешь? Треба взять, воны те места ведають, — сказал Войсил.

— Добро! Вдвоя? Али и ратники аще пойдут? — спросил я.

Планы похода к своему схрону я озвучил тестю еще три дня назад. Не говорил, что именно может быть в том схроне, отговорившись тем, что там серебро и инструмент для ремесла. Войсил подозрительно принял все мои слова за истину, и даже не пытался разговорить. История хоть и была небезупречной, однако выглядела более логичной, как, на мой взгляд, чем принятие меня в род.

А мне люди были нужны. Опасно демонстрировать все то, что будет в схроне, но выхода особого и нет. Брать то добро опасно, но бросить неприемлемо.

— Будуть ратники. Сев иде? Добре усе? — еще один вопрос от тестя.

— Слава Богу, токмо землицы мало, — развел я руки.

— Мало? Да боле моей, да холопов и закупов також, а ушкуи твои. Ты Унжу своим воинством узять сможаш! — усмехнулся Войсил.

— Не! Не треба — малы град, — сказал я и улыбнулся. А Войсил заливисто рассмеялся.

Мои поместья действительно гудели. Ритм жизни, который я придал до посевной, еще ускорился. Мой Орел, сданный в аренду, прежде всего, на мое поле, трудился и при свете дня и впотемках. Получилось сладить один полноценный плуг и его бросили на разработку целины. Мышана с Макарием даже переругались насчет графика работы с плугом и Орлом.

Я же загонял Араба, разъезжая по всем полям и следя за работой, Шах, сопровождающий нас, наверное, покрыл уже всех сук в округе. Но это и не плохо, надо будет только отследить помет, да отобрать лучших кобельков.

Крестьяне, видя внимание хозяина, работали справно и если делали все по моему наущению и имели хорошую характеристику, то могли получить и куну за усердие.

Земля оказалась не так и плоха, как думал ранее, были места с суглинком, но были и хорошие земли. Вероятно, сказывалось не столь большее расстояние от черноземья Суздальщины. Исходя из этого, спешно пришлось менять планы и некоторые земли, использовавшиеся больше четырех лет, предполагаемые под пар, распахивали.

А когда я попросил о продаже навоза своего тестя, тот так смеялся, что чуть не задохнулся. Однако, продал, не дал просто так. Золу так же собирали, где могли. Но не только для удобрения, еще я получал из нее соду. Получилось удобрить, так или иначе, все поля. И я ожидал чуда.

Сама же посевная началась с некоторого конфуза. Подошла Божана еще до начала посевной, краснея и не поднимая глаз начала лебезить про обычаи, я же, не понимая, что происходит, насторожился. Оказалось, нужно было хотя бы сымитировать секс на нашем поле, где посажены семена из XXI века. Ну и похулиганили. Ночью, как подростки. Хотя по внешнему виду мы на взрослых мало походили. Так что все атрибуты выполнены, магические действия на поле проведены и не один раз, поля во всех смыслах удобрили — урожаю быть!

Еще одним важным направлением было строительство. Полгода, по сути, на стройку и она уже сейчас была масштабной. Артельщикам пообещал, если без ущерба качества раньше срока объекты сдадут — оплата пропорционально срокам. Работали и по ночам. Возле усадьбы выросли уже две избы и это за неделю, могли и быстрее, да задержка была с печами. Кирпич то мы заготовили, но печники, наслушавшись моих хотелок и матерясь только осваивали огромные русские печи. Да и кирпич забраковали как минимум наполовину. Особенно впечатлил печников кирпич — он был несвойственной формы, отличающийся от распространенной в этом времени плинфы.

Военный городок так же строился, но своих мужиков я уже туда не посылал из-за посевной, поэтому форсированного строительства не наблюдалось. Однако, контуры будущего учебного центра определить уже можно.

Одну присланную мне Войсилом артель строителей я направил на строительство мельницы с водяным колесом. Я предполагал, как минимум три таких вооружений, но подходящих водоемов нашел только два. Еще два ручья признал временно неподходящими. Может если расширить их позже, но сомневался, что энергии воды хватит для бил суковален. Несмотря на все мои черчежи на песке, даже на пергаменте, меня сочли на идиота. Причем, я, как историк в прошлом, был уверен, что подобная конструкция не могла быть чужда времени, но, видимо, ошибался.

Пришлось все делать шаг за шагом, а после собираться пазл. Колесо, лопасти, жернова, кулачковые валы — каждую деталь под пристальным вниманием с трепетом и матами. Могу с уверенностью заявить — мат в домонгольской Руси был! А сейчас еще и обогащен моим послезнанием. Так что пока я изменил на Руси то, что русские будут качественнее материться. А я — молодец!

Только через неделю сложной работы, с помощью какой-то матери мы собрали мельницу. Когда же я выразил желание еще механизм для вторых жерновов в одной мельнице собрать, на меня уже не смотрели как на идиота, но как на деспота-рабовладельца. И это при том, что мельницей занималось только семь человек из артели, остальные же строили хранилища для готовой продукции и отдельно большое зернохранилище.

— Все поля покрыты семем, — продолжала свой доклад Мышана, а я рассмеялся.

Представил, как толпа мужиков покрывает поля своим семем, а моя управляющая их подгоняет. Это был уже в какой-то степени истерический смех. Устал! Я уезжал рано, приезжал поздно и не всегда приходил на тренировки к Филиппу. Даже его десяток привлек носить заготовленный лес и доски для строительства учебного центра. А вот у Еремея открылся талант преподавателя. Так то и трех слов связать может не всегда, но уже десяток подростков так гоняет, что те за несколько недель как срочную в армии XXI-го века прошли, по крайней мере, в физике. Умеют еще мало, но дисциплина уникальная — в рот смотрят наставнику.

— Почали лядить две подсеки. Мужиков треба посылать на рубку леса, — докладывал уже Макарий.

Я же больше размышлял о другом. Вот, замахнулся я на многое сразу, а потяну ли? Пока еще ничего не закончил, все проекты только в работе. А скоро уже нужно уходить в поход, а тут еще что-то мутит Войсил. Его тиун через день у меня обретает. Ничего не говорит, но активно мотает головой. Неужели в эту страду ему ничего делать у себя? Я мог бы понять, если перенимают опыт, но скорее присутствие чужих людей выглядело как ревизия.

Однако, приготовления для отправки в поход не прекращались. Делали расчеты, изучали карту, что я начертил по тому пути, что преодолели после моего появления в этом времени. Обращался и ко Втораку за пояснениями и к Войсилу, даже к Гавриле пришел за помощью. Тому польстило и мне пришлось принять его наставнический тон.

Вот и получается, что дома я бываю не часто, разъезжая по всем землям и зачастую, нужно признаться, впустую. Люди работают, посевная идет, стройка не останавливается. Знаю все это, но сидеть и попивать пиво в такой период не могу.

Сегодня же, благодаря совещанию в усадьбе, я смог быть раньше и уделить внимание жене. Натопили баньку, взял пива и квасу и пригласил женушку посетить это место, ставшее для нас уже волнительным и интимным.

— Любы мой! — в баню в одной нижней рубахе зашла Божана и нежно погладила своей ладонью мою щеку. — Притомился.

— Так страда. Треба так, любая, — я обнял жену и нежно поцеловал.

А дальше уже забытие. Спадающая рубаха, нежные и уже умелые руки любимой женщины, поцелуи и страсть.

— Што ты робила? — спросил я жену после того, как мы уставшие прилегли на лавку.

— Так, Юрия научала грамоте да цифири, — опасливо сказала Божана.

— То добро! — сказал я и поцеловал в щеку жену.

— Любы мой! — начала Божана, но остановилась.

— Што любая! — сказал я и потянулся за кувшином с пивом.

— Не праздна я, — смущенно почти шепотом произнесла любимая женщина.

Кувшин, который уже держал в руке выпал, сам же замер. Я не знал, как реагировать, и еще новости в такой момент расслабленности. Нет, я хотел детей от этой молодой красивой здоровой, но самое главное — любимой женщины. Но это время опасности. Мы живем рядом с город, который стоит на границе Руси. А что если конфликт с марийцами, или к Городцу булгары пойдут, да и Унжу спалят? А еще представилась рязанская княжна с ребенком, прыгающая с городских стен во время захвата Рязани Батыем. Какое будущее у детей? Пока для меня все происходящее как, игра. Да, Божана уже стала частью реальности в этом виртуале, но дети, как будут они здесь?

Любимая привстала с лавки и молча смотрела на меня, а с ее глаз на фоне черных растрепанных волос наливались влагой. И вот первая слезинка покатилась по щеке.

— Да что ты, любимая, я хочу этого ребенка, очень хочу, только мне страшно, вокруг опасность, а дети маленькие беззащитные, но я счастлив. Ребенок от любимой женщины — это дар Бога. Только вот я уезжаю скоро, как ты тут без меня? И я не могу иначе, мне нужно ехать, — я говорил и говорил, уже не заботясь, чтобы мои слова хоть как-то были похожи на древнерусские.

Божана с интересом уставилась на меня, как будто видит в первый раз. А я так хотел быть честным с ней — рассказать, откуда, почему — все рассказать, но нельзя!

— Чудно, чудно, — повторяла она.

— Спаси Бог, любая моя! — сказал я, встал и закрутил любимую жену.

— Охолони, окоянный, — прокричала улыбающаяся женщина. Моментальное преображение от грусти с неудержимой радости.

Я поставил Божану и начал целовать в щеки, по которым я позволил стекать слезинки, губы, которые говорят самые приятные слова, шею, руки. А потом была любовь, ее высшая телесная и духовная ипостась.

В пути

Глава 20. В пути

За три дня до моего отъезда на ушкуях, в путь отправились Вторак и Третьяк, да с ними еще десяток ратников. Шли они одвуконь, но не для того, чтобы быстрее добраться, больше для того, чтобы впоследствии было кого впрячь в телеги. После долгих расчетов, рандеву речного пути и по суше, было принято решение о досрочном отбытии сухопутных. Тем более, что Войсил дал им и дополнительные задания и в Городец заглянуть и в Новгород Нижний.

Уходил я, к удивлению, с легким сердцем. Тесть обещал присмотреть за Божаной и я ему верил. На волне радости от беременности племянницы, даже потребовал пировать с ним всю ночь, так что сердце то у меня легкое, а вот голова тяжелая с утра.

Пришел провожать даже Юрий. Уж не знаю, как его накачала Божана, но смотрел он на меня не злым взглядом, а с некой восторженностью. А когда я его обнял, то малец и вовсе заплакал, и слезы эти были, скорее, из-за растерянности и непонимания происходящего у него в душе, но парень не закрывается и это главное.

Божана никак не хотела разжимать объятия, но постаралась не показывать ни волнения, ни бабьих истерик. Пообещала, что будет ждать и следить за хозяйством крепко. Казалось, что такого в том, что мужчины уходят на неделю-другую, но я и сам ощущал некую тревожность. И даже не в том, что что-то должно произойти, а в том, что мир, сузившийся в моем понимании до территории поместья, расширяется, все больше я воспринимал действительность и ответственность за свои действия, свою семью.

Десять дней пути по течению Унжи ничем особо не приглянулись. Да — было красиво — не тронутая природа, ни одной пластиковой бутылки. Тишина, вдоль реки в заводях утки, гуси и даже лебеди. Люди Жадобы пару раз ловили такого осетра, что я, не будучи знатоком рыбы, всерьез предполагал в них белугу. Икру при разделке гигантской рыбины хотели было выбросить, но я не позволил, даже сказал, что этот товар, если что готов покупать. Жадоба задумался. Засолка икры, как ее будут называть пятиминутка и жадное поедание деликатеса под недоуменные взгляды присутствующих. Нет они тоже могли ее есть, но чтобы такое наслаждение, да после нормального обеда… После выяснил, что тратить соль на икру, которую не сильно то и жалуют живущие вдоль рек люди, не особо принято. И ели ее редко, все больше предпочитая мясо рыбы.

В Нижнем Новгороде, который так будет называться в будущем, мы остановились только, чтобы пополнить припасы. Сейчас это была грандиозная стройка, пока еще мало претендующая на крупнейший торговый и промышленный центр. Но масштабам строительства я позавидовал. Мне бы так у себя в поместье.

Дальше Новгорода вперед следящих стало уже двое, да и сами ушкуйники надели, у кого были, брони и навесили топоры. Я так же одел свой доспех и долго рассказывал в очередной раз, какие китайские мастера молодцы, что только они и умеют такие делать и то на весь Китай два мастера. Заметил, как сверкнули несколько пар глаз у ушкуйников и понял, что переборщил. А ну как прирежут из-за уникальной брони во сне.

— Сура! — прокричал один из ушкуйников.

Ну, все, теперь точно глаз да глаз. Пойдем по самой границе с Булгарией. Благо сейчас мир с ней. Мы шли по спорной территории, но скоро, как говорят знающие люди, закончатся эти земли, и мы пересечем границы мордвы. Насколько я знал, эти племена платили дань Великой Булгарии. А что мы, в смысле русичи, с мордвой? Да вроде ничего хорошего. Даже какие-то походы устраивали перед монгольским нашествием, и тот же Василько отличился в истреблении юго-восточных соседей. Подумав, я решился дать в пользование свой бинокль впередсмотрящим.

— Это божий глаз, как можно то так? — ушкуйник упал на колени и начал истово креститься. Это была реакция на просмотр окрестности в бинокль.

— Это механика и стекло, я стану робить это на своих землях, — спокойно сказал я.

— Кудесник, волхв, — прошептал ошарашенный простой средневековый парень.

Вот как так от христианского фанатизма и сразу к волховству и язычеству? Пришлось долго объяснять, что это прибор и сделать его можно. А еще пришлось приставлять постоянно на дежурство своего человека, как и на усиление дозора — от греха подальше.

Если до Нижнего Новгорода время шло быстро и как-то незаметно, то в напряжении он стало вязким, вокруг стало много раздражительных людей. Кто-то ругался, были уже и мелкие стычки.

Так что первый день движения по недружелюбной территории прошел нервозно. На ночь решили пристать в удобной заводи и выставили караулы. Люди так устали, что, когда начал лаять мой Шах на какое-то животное, проснулся только я, даже дозорные похрапывали.

Наутро все получали… Как это литературнее выразиться?.. Взыскания в особой форме. Оказалось, что возле нашего лагеря, а на суднах осталась только часть, и были разбиты несколько шатров, ночью бродили волки.

К общей нервозности от постоянного ожидания неприятностей со стороны людей, прибавился еще и фактор природы. Ветер переменился, и пришлось свернуть парус, а грести активно против течения — еще то удовольствие. И уже когда отвлеченные физическим трудом многие расслабились, прилетела стрела. Одна, не попала ни в кого, но вся команда опять стала опасаться любого дерева вдоль реки. Однако, ближе к вечеру дозорные увидели вдоль реки красную и белую ленту. Это был знак, что Вторак и Третьяк со своими людьми прибыли и идут вдоль реки, белая же означает, что все спокойно. Это не вязалось с прилетевшей стрелой, но люди всегда сами находят объяснения событиям в зависимости от отношения к ним. Так, сейчас нужно было объяснить, что стрела — случайность и сразу же появилось более десяти версий в пользу случайного выстрела одиночки.

— Добро! — сказал я и попытался свериться с картой.

Место, где мы должны были пересекаться, на карте очерчено, как определено и место схрона. Получается, мы уже не далеко и скоро придется уже оставлять ушкуи и соединяться с отрядом Второка и Третьяка. Рандеву назначено в междуречье Суры и Мокши. И, как сказал Жадоба, если бы не весной выходили, то и не прошли бы — Сура сильно сужается и мельчает.

— Мордва! — прокричали вперед смотрящие.

Началась суета, ушкуйники начали сбивать друг друга с ног, спешно вооружаться, у кого-то упал топор, гребцы покидали весла.

— Стоять! На весла! — закричал я и вырвал бинокль у дозорного.

Суета начала прекращаться, а на втором судне, где был Жадоба, и вовсе порядок был.

Поправив бинокль, я начал рассматривать группу всадников, которые были в трех километрах от реки. Наведя резкость, я рассмотрел среди отряда в человек сорок Третьяка.

— Свои! — крикнул я. И уже шепотом добавил. — Надеюсь.

Весьма странно — незнакомые всадники, но среди них не связанный, а спокойно стоящий Третьяк. Мог ли предать? И так может быть. Вот, к примеру, решили меня слить. А тут самый удобный случай. Вдали от дома, жене можно что угодно поведать. Так что нельзя отметать подобный подход. А тут еще и загадочный клад, который я оставил и сейчас нахожусь достаточно близко к нему. Вот только единственное не вязется — мы не на месте и только мое сотрудничество может привести к месту. А если я не буду сотрудничать? Нет, я понимаю, что у каждого человека есть болевой порог, после которого можно рассказать даже то, о чем тебя не спрашивают. И я не считаю себя столь уж сильным человеком, чтобы молчать. Да и зачем — ради презренного металла?.. Но вот так, чепорно, брать меня? Неужели нельзя было спланировать схватить на обратном пути, или на месте схрона.

Отряд всадников двинулся в сторону реки, и я попытался рассмотреть лицо Третьяка. Оно было веселым. С таким лицом не предают и под принуждением не находятся. Немного успокоился и поэтому, когда со мной поздоровались как со старым другом, принял это как данность. Скоро мы уже сидели за костром, оставив, впрочем, в бронях большую часть наших людей.

— Это Антяс, вон сотник конной рати мокши, — представил мне Третьяк предводителя мордвинского отряда.

Потом сын Войсила так споро стал говорить на незнакомом мне языке, что я поразился. Я-то себя гением считаю, а тут такое знание языка, ведь слышал, как Третьяк и на других начиях болтает. Они с братьями частенько практиковались.

— Антяс шукае татарву, на другим березе Суры шли татарские сотни. Воны пограбили селище и ушли, — начал описывать проблему Третьяк.

А я застопорился. Какие к лешему татары, под которыми понимают монголов? Они сейчас возле Калки где-то, или южнее. Ну, если верить картам из XXI века. Да и сама битва объединенного войска с экспедиционным корпусом монголов не состоялась, чтобы те пошли на булгар.

— Пошто татары тут? Где войско их? — задал интересующие меня вопросы.

— То не ведомо, но великого войска нет, — Третьяк перевел слова Антяса.

— Третьяк, а ты пошто якшаешся з мордвой? — спросил я и сразу осекся. Вопрос ужасно не корректный.

А что они практически всем семейством делали тут, в мордве? Ну или на границе с Рязанью? Когда меня встретили два месяца назад? То же, что и сейчас — разведка!

— Про то не треба, — зло сощурился самый младший из четырех сыновей Войсила.

— Добро, што делать? — решил перейти к делу я.

А дело было в том, что нам предлагали помочь истребить монгольский отряд. Больше, чем сто пять человек вооруженных и готовых к бою в сжатые сроки племя мокши собрать не сможет. В то же самое время отряд монголов уже разорил одно крупное селище и может так тут хозяйничать еще неделю, пока не подойдет подмога к мокшам. Тем нужно еще собрать какие-то советы старейшин, отправить посланников в Булгарию, а потом еще выбрать командующего и все в таком бюрократическом смысле.

Битва перед Калкой

Глава 21. Битва перед Калкой

Я слушал, а сам размышлял. Откуда все же могут быть здесь монголы? Предположить, что я попал в параллельный мир — самое простое для объяснения несовпадений истории. Но с другой стороны, монголы всегда разведывали пути и тропки, как к нападению, так и к отступлению. Если учитывать, что мы сейчас на территории будущей Орды, то разведка оправдывается. Кроме того, Судебей и Джебе наверняка не могут быть уверенными в исходе битвы с русскими князьями и рассматривают различные пути отхода. Или новых данников ищут, да и просто разведывают ситуацию. Впрочем, я пришел к выводу, что все вполне логично в действиях монголов. Кроме одного — брать людей в плен. Они же сковывают движение!

— Полоняные в телегах, али ногами идуть? — спросил я.

— У телегах, а других посекли, — перевел Третьяк.

Ясно взяли все телеги, что были в поселении, сколько влезло добра и людей — везут, остальных в расход. Рациональные ребята, хотя все равно скорость движения у них упадет.

— Так людей и у нас мало, а татар кольки? — все не унимался я.

Признаться самому себе — хочется наказать монголов, тем более и не особо подставиться — ведь основная масса воинов с нашей стороны будет мордва, точнее мокша. Но реально — боязно! Ну не хочется мне как русские Мстиславы — недооценить врага, правда и то событие еще не свершилось. Но все же.

— А пошто нам то? — спросил я.

Да, цинично, но, если я буду рисковать, или тратить свои, к примеру, боеприпасы, так как намерен из своей шайтан-трубы с 500–600 метров пострелять, должен знать и свою выгоду.

Спросят про винтовку, когда начну стрельбу? Так уже спрашивали и на удивление, все рассказы не вызывали отторжения. На колени никто не становился и не молился. Похвала сказочному мастеру-китайцу звучала громко. Прекрасное далеко! Там, в далеком Китае и коровы летают, и люди в туалет лепестками роз ходят.

— Так потребны девы — дадут, рухляди також, сребра у них мало, но коней дать могут, тольки куды ты коней — то? — переводил Третьяк длинный монолог Антяса.

— Девы не потребы, рухлядь потребна, аще кони вельми потребны! — сказал я и началось уже обсуждение плана.

Почему я так просто решился на авантюру? А не назвать авантюрой решение атаковать отряд монголов численно большим, чем все наши объединенные силы, нельзя. Да, прежде всего, проблема, представленная еще Достоевским: «Тварь я дрожащая, или право имею?». Только для своего «права» я не собираюсь применять любые методы, но суть та. Я хотел проверить себя. Впереди возможные события грандиозные, судьбаносные. И, если отступать сейчас, то, что дальше? Бежать? Так что я решился…

Монголы находились не далеко, десяток разведки мокши шел по следу и постоянно сообщал их передвижения. Направление движения монголов было на юго-западПолучалось отряд километров под десять-двенадцать на юго-восток от нас. Час перехода или полтора при сбережении коней.

— Третьяк, где твои люди? И кони будут? — спросил я.

Лагерь находится за ближайшим холмом там все и находились. А подал, что стрела, которая прилетела по пути с берега, была монгольской.

И кони в лагере мокши нашлись и еда. Но вот общего плана долго не находилось. Предлагался наскок. Лихой наскок смертников, только я не хотел ни сам погибать, ни людей гробить. Бессмысленно идти в лоб, да еще и биться в привычном для противника стиле. Не уверен, что мокша лучшие войны, чем опытные монголы.

У нас была своя битва на Калке и нужно было ее не проср… ну не проиграть, конечно. Я это понимал и сыпал предложениями, вот только все они отметались. Как основную я предлагал тактику наскок-отход. Но, все как один, средневековые стратегт ссылались на свою доблесть и веру в победу. И это было для меня странным. Вот сюзерены мордвы — булгары мастерски использовали именно такие приемы молнеиносных уколов.

Если бы не численное преимущество у монголов, был бы лихой наскок, но здравомыслие всеже победили, тем более, что, по мнению всех присутствующих, именно я был смертником. Как не обидно, но такой расклад устроил все стороны.

Пришли в итоге к следующему. Я приближаюсь на метров семьсот и стреляю, когда же монголы пойдут на меня, то разделенный отряд будет бить монголов с флангов, постепенно беря их в клещи. У мокши было девять телег с броней, припасами и запасами оружия. Я их потребовал и мне решили их дать. Филипп же долго меня отговаривал, но решил свой десяток оставить со мной. После чего со мной же остались и семь новиков — те, которых учил Еремей и шесть ушкуйников. Остальные речные волки решили переждать в своих посудинах.

Сборы долго времени не заняли. Я взял свое оружие, все патроны, которых оставалось в походе меньше сотни, пистолет с двумя обоймами, арбалет с двадцатью титановыми болтами. Филипповские ратники взяли копья и шесть луков. Еще один арбалет я отдал Еремею. Он пробовал с него стрелять, и получалось, несмотря на то, что на дух не переносит стрельбу из лука. Бинокль я отдал Третьяку, в свою очередь оптический прицел винтовки тоже более-менее мне в помощь. Условились и сигналами. У наших союзников был рог.

Через минут сорок после начала погони мы уже рассматривали с Третьяком противника. Рекогносцировка была проведена быстро. Спрятать два отряда по почти шестьдесят человек с разных флангов удалось не сразу, одному отряду пришлось положить коней, чтобы уйти из поля зрения противника. Телеги опрокинули и сделали почти цельный табор, или гуляй-город, вагенбург. Щиты на спину, луки на изготовку, стрелы в землю. Рядом копья и с десяток сулиц. Я сильно сомневался в выигрышности вагенбурга перед монгольской конницей. В конце, концов, даже сам Чингисхан не брезговал подобными приемами. Так или иначе, но необходимо телеги растянуть, а это время и наша скорострельность в виде двух имба-арбалетов, пистолета, да и лучников.

— Ну, с Богом! — казал я, перекрестился и взяв винтовку пошел вперед, от куда шел абоз и три сотни представителей лучшей на данный момент армии мира.

Ноги тряслись. Пару раз коленки так подгибались, что чуть не упал. Но главное — я шел и уже решил для себя все. Ни шагу назад! За нами не Москва, но убьем здесь триста опытных воинов, и может в 1237 году будет легче.

Возле небольшого деревца я занял позицию и аккуратно, даже скурпулезно подготовился, прикрутил глушитель, разгладил молодую травку, утромбовал пару бугарков на земле. На глаз было больше километра, и я выжидал, рассматривая людей в обозе. Там были взрослые мужчины и значительно меньше женщины. Понятно, что детей и стариков убили. Это чертово Средневековье! Винтовка, по характеристикам, била да две тысячи пятьсот метров. Вот только мои способности не позволяли так далеко выцеливать. Если бы целью было только уничтожение кого угодно, то стрелять по толпе с пятого-шестого выстрела точно достал, но я собирался выбить командира. Ослабить взаимодействие противника — важнее, чем убрать трех-четырех рядовых исполнителей.

А вот монголы показались мне немного смешными. Их маленькие кони и не всегда маленькие наездники сильно дессонировали, да еще нацепляли на себя всяких побрякушек. Все такие пестрые, разноцветные, но доспехи присутствуют и не только стеганые халаты, а у большей части нашиты железные пластины, некоторые и в составном доспехе. Каждый ведет три коня и от того это воинство кажется целой армией.

Семьсот метров. В прицел самого богатого, на мой взгляд, всадника. Выстрел. Чуть слышный хлопок мимо, но всадник повернулся вправо. Видимо пуля просвистела рядом. Поправка. Прицел выстрел. Голова всадника теряет половину черепа. Плохо! Если бы выстрел чисто прошел, оставив дырочку, тревогу бы так быстро не поняли. Шевеление среди монголов. Вот столпились возле поверженного. Прицел. Выстрел, еще выстрел, еще выстрел. В такую толпу стрелять само удовольствие, тем более, что собрались над убитым так же не бедные ратники. И не разбегаются. Выстрел. Нет, все же поняли, что нужно разойтись. Вот побежали к одной телеге.

— А оружие все нужно с собой носить! — прошептал я, меняя обойму. Я предполагал, что воин побежал за оружием, но это было не так — воин взял стяг и поднял его.

Выстрел, выстрел, выстрел. Уже не смотрю на результат. Даже слегка ранить, уже сделать слабее всех. Монголы не понимают откуда опасность и становятся ближе к пленникам. Выстрел и один замешкавшийся завоеватель падает с лошади. А вот и нашлись все командиры и грамотные. Так один кричит что-то и показывает в сторону левее меня. Но если они поскачут левее, мою позицию все равно обнаружат. Нужно снимать этого умника. Прицел, не спешить, вдох, выдох — выстрел. Не удержался и посмотрел на результат — в районе правого плеча. Плохо — этого активного гасить нужно! Прицел, — черт он нагло прикрылся своим же воином. Вот она деспотия — им прикрылись, а он и рад стать щитом. Отмена выстрела. Другая цель. Выстрел — наповал!

Движения монголов становятся осмысленными. Часть отделяется, а новый предводитель машет уже в мою сторону. Бежать!!! Через сто метров коня придерживает один из наших новиков. Винтовку на плечо и быстро.

— Хутче! — кричит новик. Хочется обернуться назад, но потеряю несколько секунд.

Ускорение на адреналине. Ногу в стремя. Все, в галоп! За спиной слышу улюлюканье преследователей, но по голосу слышу, что они еще достаточно далеко. Стрелы не пускают. Вот он — вагенбург! Раздвигаются повозки. Я внутри.

На адреналине начинаю командовать.

— Товсь! Заряжай! Бой! — кричу я, снимая винтовку, и занимаю свое заранее оговоренное место.

Шесть выстрелов навесом и еще два всадника из примерно пятидесяти преследователей слетают с седел. Выстрел арбалета и один всадник заваливается на коня, а тот замедляется и мешает трем всадникам, они теряют скорость. Мой выстрел — дистанция метров сто и конь валится, на него налетает другой всадник и с трудом удерживается в седле. Я бы свалился. Буду учиться и такому, если выживу. Слаженный выстрел почти в упор лучников, но уже и в нас летят стрелы. Кони, что подвязаны в стороне к опрокинутым повозкам, жрут и возмущаются. Чтобы не раздергали телеги — проносится в голове, но тело живет своей жизнью — выстрел! Есть! Еще один конь получает в грудь и всадник валится. Некоторые монголы вкладывают луки и достают сабли.

Один всадник пытается перепрыгнуть через преграду, но конь в последний момент притормаживает и завоеватель перекатывается через телеги внутрь вагенбурга. Слышу звук удара, не отвлекаюсь. Полетели сулицы вглубь строя противника. Винтовку в сторону пистолет. И пошла пляска. Выстрел — есть, выстрел — есть. Бить в упор, в стену врага, — сложнее промахнуться, чем попасть. Двое монголов становятся ногами на коней и прыгают внутрь нашего укрепления.

— Я! — кричит кто-то, вроде бы сам десятник Филип решил помахать мечом.

Выстрел. Смена магазина. Выстрел. Стрела пролетает рядом, не чувствую ничего. Выстрел. Ощущение тепла на шее. Кровь! Я жив, значит, дальше воюем. Выстрел. Внутри вагенбурга слышится лязг оружия. Выстрел.

ТИШИНА! Только звук копыт удаляющихся коней сынов степи.

— Твою мать! — прошептал я и опрокинулся на спину.

Тело все трясло, в голове роились множественностью мысли, не складываясь воедино.

— Корней! Корней! — услышал я издалека. — Корней!

Резко прихожу в себя и начинаю различать звуки и, что намного хуже — запахи. Запах крови. Только чтобы не вырвало! Вроде нормально.

— Да! Пораненые, посеченые? — спрашиваю я, присаживаясь.

Проходит минута, и получаю ответ. Двое убитых четыре раненых. Убит один ратник из десятка Филипа и один новик из новобранцев.

Вот и стал я вершителем судеб. На моем счету два товарища. Это тогда, в усадьбе выбора не было, сейчас же я пошел в бой сознательно и потянул за собой людей.

Встав и осмотрев поле боя, я еще больше ужаснулся. Вдали виднелись меньше десяти улепетывающих монголов. Следовательно, мы смогли ссадить и убить больше сорока. Это победа! Наша победа!

— Контроль! — сказал я и взял копье. Меня никто не понял, но, когда я начал расплетать веревки, связывающие повозки, Филип начал командовать.

Добивать раненых не было морально сложно, и я даже укорял себя за жестокость. Но это были враги. Сейчас не такие отчетливые, но через 13 лет они придут и убьют моего тринадцатилетнего ребенка.

Через пару минут грязной работы, я опомнился и пошел к раненым. Моя небольшая аптечка сейчас и жизнь может спасти.

В принципе, раненых было трое — еще одним оказался я. Стрела прочертила по подвородку и, быстро обработав свою рану, я наложил пластырь. Рана не большая и зашивать, особенно в данных условиях я посчитал ненужным.

Из раненых был только один тяжелый с ранением в грудь. Тут нужна операция, и, если он до сих пор живет, то может и смогу его спасти. Укол пармедола и пусть полежит пока. Перевязал ногу, посыпав стрептоцидом, пробитую стрелой икроножную мышцу. Другому на месте перевязал живот опять же со стрептоцидом и предварительно промыв перекисью водорода. Зашивать тут нужно, но сделаю это позже. Ранение второго прошло по касательной — спасла кольчуга. Я, конечно не врач, но, думаю жить эти двое будут. Вот только если еще два-три раненых и перевязочных материалов не станет. В небольшой сумочке через плечо много не поместилось, да и не было много.

— Ну, пойдут на нас? — спросил Филип, подошедший ко мне.

— Пойдут! Они не отходят. Усе, как и домовлялись. Третьяк и не поднял коней. А на нас токмо пять десятков было. Зараз много пойдет. И мокши со Втораком и Третьяком погонят ворога, — сказал я наблюдая, как професионально грабят уже добитых монголов.

— Треба в полон взять двух-трох! — сказал я и пошел смотреть коней. Пришлось половину скотины добить.

— Татарва! — прокричал кто-то и все трофейцики бросились в вагенбург.

В километре показалась лавина всадников. Если не все, то большинство монголов выступили. Первый ряд завоевателей были с копьями и частично в броне, за ними были лучники, среди них виднелись и скачущие с саблей наголо всадники.

Мы успели собрать немалое количество стрел, сулицы и большинство болтов к арбалетам. Перед вагенбургом лежали тела нападающих и больше тридцати лошадей. Я надеялся, что секунду, другую, такая примитивная преграда нам даст. А это возможность в очередной раз натянуть тетиву лука. Луки были уже во всех, кроме меня и Ермолая. Пятнадцать одномоментных выстрела лучше, чем восемь. Так же успели прикрепить с десяток копий к повозкам и воткнутых в землю.

Но это был только поиск крупинки позитива в пустыне отчаяния. Вся надежда на фланговый обход и растерянность монголов.

Восемьсот метров. Взгляд в оптику, прицел в уровень копыт коней. Выстрел. Выстрел. Посмотреть — есть попадание! Один монгол потерял часть головы. Надо целиться еще ниже. Выстрел, выстрел, выстрел. Я чувствовал пристальные взгляды моих соратников на мне. Уже плевать, пусть думают, что хотят. А я хочу выжить! Выстрел, выстрел. Последним попал в грудь вырвавшегося коня. Конь свалился вместе с всадником, что притормозило с десяток следовавших следом конных. Выстрел. Смена обоймы. Не помню, сколько было выстрелов, но лучше поменяю. А потом заряжать уже не успею. Цинк лежит рядом. Сколько успею, загоню по одному в патронник. Заработали сложносоставные луки, бьющие навесом. Выстрел, еще. Я уже чувствовал, что попадал, и даже не тянуло посмотреть результат стрельбы. Только целясь в очередного всадника, я мог через раз увидеть, как падают кони вместе с всадниками, которых сразу же давят свои же соплеменники.

Филип командует лучниками, и их слаженный выстрел берет уже большую жатву — выбиты из боя чуть меньше десятка. Но пока этого мало. Выстрел. Сотня стрел взвилась в небо.

— Щиты, укрыться, — прокричал я, не переставая стрелять. Я лежал под деревянным навесом и на спине оставался щит.

Выстрел. Выстрел. Шелк. Закончились патроны. В правой руке придерживая винтовку, шарю левой в поисках открытого цинка с патронами. Вот они. Секунда, две, три. Патрон в патроннике. Прицел. Выстрел. На перезарядку уходит непростительно много времени. Снова слаженный выстрел с нашей стороны, но и по моему навесу стучит смерть.

— Могут не успеть укрыться, — прошипел я сам себе.

Вероятно это была ошибка Филипа. Наши ратники стреляли в момент, когда монголы уже послали стрелы.

А выучка противника поражала. Слаженно приостановилась часть наступающих всадников и, пропустив всех других, они стали разворачиваться в круг и по очереди стрелять с седла. Впереди же скакали два десятка обнаженных до пояса воина с двумя саблями в руках и металлической маской на лице. Эти могли доставить неприятности, граничившие с поражением. Такие вот степные берсерки.

Выстрел. Винтовку всторону, присест на корточки. Пистолет в правой, а сабля в левой руке. Пока в левой. Сулицы сбивают четырех наступающих смертников. Выстрел. Пистолет начинает свою работу. Все по коням. Упасть с коня с такой скорости означает вывод воина из боя. Рядом бьет арбалет, и я вижу, как еще один смертник падает с коня. Пятеро наступающих умудряются встать на коней, не держась за поводья. Это даже не джигитовка, это невозможно! Арбалет продолжает стрелять. В нем вставляется барабан из шести болтов, которые посылаются поочередно, поэтому скорострельность этого оружия немногим меньше, у пистолета.

Прыжок и все пятеро степняков внутри вагенбурга.

— Это мои — прокричал я, понимая, что эти пятеро могут собрать свою большую жатву внутри нашего укрытия.

На удивление меня услышали и все остальные продолжили свои дела. Краем глаза замечаю, что уже приблизились всадники с копьями и пытаются, крутясь возле повозок уколоть острием защитников. Шаг. Выстрел — вставший на ноги степняк валится назад. На мои действия обращают внимание остальные и все четверо решают устранить главную для них угрозу, тем более, что больше никто на них не обращает внимания. Выстрел. Пистолет повело в сторону, и я промахнулся. Выстрел — в бедре самого ближнего выворачивает мясо. Выстрел и другой нападающий, уже пораженный продалжает по инерции бежать. Падает уже в метре от меня. Щелк. Пусто. Перезарядиться не успею.

Ухожу перекатом, и в кувырке беру саблю кочевника в левую руку, в правой — мой клинок. Я как-то смеялся с двуручников. А теперь главное, чтобы не посмеялись с меня… посмертно. Первый выпад с ударом сверху блокирую правой рукой, соперник второй саблей боковым замахом пытается достать меня в бок. Блокирую, отвожу и, приседая, колю с низу вверх. Саблей выполнять такие приемы крайне сложно, но у меня получилось. Пройдя через подбородок, клинок вышел через голову. Удар по шлему. Опускаюсь на колено из неустойчивого приседа. Амортизация подшлемника и неведомый местным пока металл не дает серьезной травмы моей голове, но звездочки посчитаны были. Краем сознания слышу, или даже ощущаю звук рога, призывающий к атаке. Начинается завершающая стадия нашей битвы за будущее.

Еще удар по моей правой руке. Боль, но рука пока рабочая. Выдернутая сабля из головы поверженного противника опускается вниз и резко в право, от куда уже два удара могли предрешить мою судьбу, если бы не броня. Хрясь и нога пятого степного берсеркера в районе колена делится на две части. Укол в грудь упавшего степняка и все. Удар — метательный нож отскакивается от моей груди. Один из степняков, раненый, умудрился-таки бросить клинок в меня. Контроль — и методично, без эмоций, каждого из пяти степных воинов колю в сердце. Поднимаю пистолет, меняю магазин.

— Мы еще повоюем, — кричу я и на кураже устремляюсь к самому опасному участку сражения.

Шесть спешившихся монголов уже растягивают повозки, а еще три конных степняка не дают подступиться к пешим, постоянно орудуя копьями. Почему из луков их не растреляют? Похожая картина в трех местах. Целюсь — выстрел и один из конных копейщиков сваливается на лошадь, рядом еще двое его собрата валятся на землю — один с болтом в груди, второго копьем достал один из ушкуйников. Конь встал на дыбы всадник свалился, а конь умудрился копытами задеть одного из спешившихся. Вот так, — лошадки на нашей стороне!

У меня начинается форменная истерика. Я начинаю смеяться, и уже не заботясь о безопасности, воткрытую лавирую между опасными участками сражения. Даже когда в правый бок прилетает стрела и резкая боль отдается по всей правой части туловища, я продолжаю идти на врага. Пистолет уже не помощник, но сабля в руке и добрый доспех, а еще колдовское тайное русское заклинание «хусим», делают меня тяжелой мишенью.

В проем с левого фганга проникает десяток спешившихся монголов, но семь защитников выставляют против них копья. Небольшая пауза и между двумя стенами начинается сеча. Я влетаю в нее и с ходу, наотмашь совершаю рубящий удар по спине одного из монголов. Понятие о честном бое — сказки. Убей любым способом, хоть унижайся, отступай, что угодно, но убей! Отражаю удар слева и со всей дури с ноги по органу размножения завоевателю. Некоторые интелегенты будущего сказали бы: «Как можно, монголов то и было всего меньше миллиона — это геноцид!». А я бы ответил: «Да пошли бы вы… на русское колдовское заклятие».

— Малая стена! — кричит Филипп и его семь ратников выстраиваются в стену шитов с выставленными мечами. За ними пристраиваются еще двое ушкуйников с копьями. Позади их Еремей с большим бревном. — Бой!

Еремей кидает в строй монголов бревно и ратники дружно слаженно делают два шага и колют. Двое монголов падают с ранами. Еремей обходит строй соратников и включается в бой. Его могучая сила перекрывает мастерство владения клинком. Удар меча Еремея берет на блок степняк, но это ему не помогает и он делает шаг назад, пытаясь удержать равновесие. Раскрывается и получает удар в ключицу. Еще один готов.

Понимая, что с вошедшими справимся, я осматриваюсь вокруг, но не нахожу соперников. В метрах трехстах уже идет сеча конных. Бегу к оставленной винтовке и спешно заряжаю магазин патронами. Целюсь только в тех степняков, что находятся подальше от союзников. Выстрел, выстрел, выстрел… Обойма пуста. В это же время и монголы начинают паническое бегство. На земле остаются тела больше двух сотен.

— По коням! — кричу я и ищу выжившего коня. Бой внутри вагенбурга подходит к завершению. — Одного живым вяжите!

Коня беру монгольского и ускоряюсь в сторону обоза, наблюдая погоню за отступающими степняками. Далеко скакать, и конь плохо слушается, поэтому замедляюсь и уже рысью скачу за союзниками, постоянно подправляя коня, что все больше проявляет ретивость.

Подъехав к обозу, понимаю, что бой мы выиграли. Остатки монголов, либо стоят на коленях, либо разбежались по окрестностям, и за ними идет охота. Одного из степняков, не стоящего на коленях, в хороших одеждах и перстнях связывают трое мокшей.

— Добро! То божественная воля! — прокричал Третьяк, подбежав ко мне.

Вокруг было ликование, люди обнимались, а мне стало грустно. Мы потеряли людей. В последнем строю стояло только семь ратников и один новик, Далебора я не видел вообще, а его сын Лавр ранен в руку.

— Я до людей! пораненых смотреть, — сказал я и развернул маленькую, но выносливую лошадку. Какая-то смесь пони и коня.

Наш вагенбург уже разбирали. Одну из телег нагрузили халаты монголов, уже сверху положили троих раненых — одного из ратников Филиппа, Лавр и один новик. Перевязав и обработав их раны, которые, по сути, не были сильно опасными, если их промыть. Перекись водорода закончилась, да и перевязывать пришлось разрывами рубах наших убитых. Не стерильно, но лучше так.

Осталось в строю только шесть ратников, Филипп, Еремей, один из присоединившихся ушкуйников и новик. Все… И я не разделял радость всех оставшихся. Их фатализм, объясняемый волей Бога, еще не стал моей моралью.

Копи царя Корнея и висячие сады Божаны

Глава 22. Копи царя Корнея и висячие сады Божаны

Общая радость и игнорирование горечь потерь повлияла и на меня. Битва была непредсказуемой, и могло повернуться по-разному. Все ратники были готовы умереть и то, что они выжили, объяснялось божественным проведением. Наверняка фатализм играл большую роль в психотерапии хроноаборигенов. Особенно, когда начался столь приятный процесс, как исследование трофеев.

У всех убитых нами монголов были мешочки, в которых нашлись и серебряные, и драгоценные камни. Кони и оружие так же были оценены, как весьма годное. Луки же были сплошь дорогими, что было оценено всеми собравшимися. Так что все это добро могло стать весомым капиталом для создания действительно серьезной базы воинской подготовки в поместье. Но нужно было поторговаться и за трофеи, взятые в обозе, надеясь, что делиться взятым с боя возле вагенбурга и даже на его территории не придется.

Когда мы уже подъехали к обозу монголов, я присмотрелся к некоторым телегам — там лежали и сельскохозяйственные орудия, например топоры, пилы, что-то вроде матыг, несколько связок разных тканей, одежды, шубы и рухлядь отдельно, сапоги. Меня даже удивило то, что все воины из мордвы были в сапогах, как и монголы. Среди русичей сапоги были если не редкостью, то неким предметом статуса.

Когда мы, герои вагенбурга, пришли к обозу, там уже вовсю шел дележ трофеев. Кощунственным казался и торг в отношении некоторых, наиболее привлекательных пленных девушек.

Ко мне степенно подошел Антяс и начал что-то торжественно говорить.

— Он славит великого война и мудрого воеводу! — сказал с удивлением, переводивший слова Антяса, Третьяк.

— Я не воевода! Но что я вижу? Татар посекли разом, а скарб их кому? — спросил я, показывая Третьяку рукой, мол — переводи.

Антяс долго говорил, а потом усмехнулся и показал рукой на столпившихся девушек.

— Вон кажа, што четвертая доля тебе и твоим воям и можашь брать девку на твой укус, — перевел Третьяк.

Честно говоря, после боя и такого нервного потрясения хотелось чего-нибудь эдакого. Вот только не насилием и принуждением, а по обоюдному согласию. Да и семейное благополучие важнее, чем создание ненужного прецедента. Если бы не было тут Третьяка, да Второка, постоянно задумчивого, возможно, скорее — да, чем нет. Ну не святоша я! Но предоставить рычаг давления на меня и подпортить отношения с Божаной. Да ну его!

Пока сокрушался и занимался самокопанием, начался торг. Пришлось отставить душевные и телесные метания и ревностно доказывать, что только наши действия в вагенбурге позволили разбить превосходящий во всем отряд монголов. Упоминалось и моя китайская труба, которая позволила еще до расстояния выстрела стрелы поражать врага. Тем более, что убитое в самом начале сражения командование позволила лишить скорости принятия решений у монголов, как повлиять и на их качества. Даже мне были видны моменты в ходе боя, когда враг мог добиться полной победы.

Часа три спорили. Я смог выторговать себе все трофеи, нашедших возле нашей встречи монголов у табора. Никто не посмел рассматривать то, что было взято нами. Кроме этого мне и всем людям, что были со мной, полагалось двести коней из почти семисот оставшихся от монголов. Взял я и четыре повозки, половину припасов монголов. Так же пятьдесят сабель, двадцать копий, десять луков, треть доспехов, забрал половину тканей, половину же топоров и мотыг и выторговал все шубы и рухлядь, за что и взял так мало луков. Отдали мне и пятнадцать молодых мужчин, что были взяты монголами и десять девушек. На вопросы о родстве, было сказано, что род их прекратился, и они и у мокшей станут холопами, или войдут в роды после жамужества, женитьбы или признания ребенка.

Оставалось понять, как это все добро доставить в поместье. Брали, получается, больше, чем могли донести. Тут торг возобновился с новой силой. Мокши предлагали довести коней до Новгорода, дальше уже сыновья Войсила должны были их вести. Эти договоренности лишили меня еще пятидесяти коней, причем в пользу не только мордвы, но и своих родичей. Деньги родства не знают?

Расстались мы друзьями навек. А возращение к ушкуям вышло триумфальным. Потери были приняты речниками как незначительные. Бог прибрал себе и все на этом. Я же, погрузив людей и добро из трофеев, прихватив с собой только самое ценное — камни, перстни золото, отправился в путь. Поход имел цель, а мы пока локальную войну устроили.

Два дня до места схрона прошли спокойно и без приключений. Наудивление получилось и быстро найти место. Все же компас и периодические замеры расстояний, ориентиров и реперных точек позволили точно определить место. А вот откапывать пришлось долго. Толи я при переходе в это время был семижильный, либо после зимы намыло еще земли, но понадобился день непрерывной работы, чтобы все расчистить, и работали десять человек.

Погрузились в телеги и еще два дня пути к месту, где нас ждали ушкуи. Получилось так нагрузиться, что и судна с малой осадкой значительно погрузились в воду. Дважды сели на мель, но при помощи второго ушкуя выбрались. Проплывая границу с Булгарией видели, как спешно работают люди, строящие засеки. Ранее их на этих местах не было. Готовятся к встрече, видимо. Все больше удивляюсь осведомленности местных. Вот откуда они знают, что монголы через них домой пойдут. И так уверены, что русские с половцами проиграют битву. Правда эти засеки могут быть и против русских, которые укрепляются в Новгороде Нижнем. В любом случае Булгария как государство вызывает некоторое уважение. Сильны они и умом и ресурсами. Вот только, пока Биляр-столица стоит Волге, нет развития Руси и становления ее величия, как нет и богатого Урала с рудой, серебром и другими ценностями, нет и Сибири.

Когда уже позади оказался Новгород, позже Городец Радилов, и мы уже шли в устье Унжи, начало щемить сердце. Мой дом, моя семья! Как много я потерял в той жизни, не имея этого чувства, что тебя ждут и любят.

У пристани нас встречали. Людей собралось много, явно за сотню человек. Все что-то радосно выкрикивали.

— Любы мой! — прокричала Божана, еще до швартовки к причалу. Войсил, который так же здесь был, довольно разгладил усы.

— Любимая! — прокричал я в ответ. Сладость такого общения никак не казалась мне слащавой.

Рядом с Божаной, по левую строну, спрятавшся в подоле платья стоял Юрий. Я же подумал, что не пристало будущему мужчине к бабьему подолу жаться. Нет, не дам своего сына в бабу превращать. Воспитание будет мое. МОЕГО сына!

— Добрый поход? — спросил Войсил как старший, как только я спрыгнул с ушкуя.

— Десяток наших людей посекли, — ответил я и опустил голову.

— Пошто так? — спросил Войсил.

— Апосля Василий Шварнович, — сказал я и уважительно низко поклонился.

— Добро! — сказал тесть и пошел давать какие-то распоряжения пригнанным холопам с повозками.

Потом был дележ добычи. Ушкуям я предложил два варианта. Первый, как и условились фиксированную плату, второй — пятнадцатую часть с трофеев. Жадоба долго ходил, рассматривал добро, которое и так оценил в пути, а после согласился. Вспомнил и Войсил про десятую часть в род. И пришлось и ему высчитывать из добычи, указав, что его сыновья, так сказать, по-родственному, взяли с меня мзду за переправку коней. Узнав про то, что и его люди получили с похода хороший приработок, Войсил умерил свои аппетиты.

— Аще полоняный у меня есть, — сказал украдчиво я.

— Што за полоняный? — заинтересовано спросил тысяцкий.

— Татарин боярского роду. Ведает много, — продолжил я издеваться, подозревая, что монгол в виде пленника лакомый подарок для тестя. — Вот холопом буде мне, али продам його.

— Корней Владимирович? Так порешим усе, — сказал Войсил и заливисто засмеялся. Он прекрасно понял, что я держал факт пленного как козырь, чтобы не делиться с тестем трофеями.

Вечером был настоящий пир. Всю ночь пьянствовали, даже дрались. Еремей двоих особо приближенных к Жадобе ушкуйников манерам учил. Ночью же, кто успел за столом проспаться вечером, умудрились уже в меланхоличном настроении напиться снова.

— А што за песнь такая? Черный ворон, что ты вьешься? И говор чудной, — спросила Божана, когда под утро я все же смог уделить внимание жене. — Аще, як на поле куликовом просвистели кулики и… якож там… стали ратится полки?

Я растерялся. Да, змий коварный делает нас уязвимыми! Ладно еще черный ворон, но спеть песню про Куликовское сражение, которое только может состояться через сто пятьдесят лет? Это еще хорошо, что не спел что-нибудь из Разенбаума или Любе. В памяти всплыло, что и коня расторгуевсского исполнял. Ну как есть, не стану же отпираться, что это не я пел.

— А то песнь народа мойго, — соврал я, представился же я первоначально родом из западных славян.

— Пригожа! А ты в походе девок портил? — сменила тему Божана. Ну, никакой логики разговора — эти даже не прыжки с темы на тему, а скачки. Постоянно в напряжении.

— Не, ты мне люба, — сказал я, полез целоваться.

— А не кривда? — спросила Божана и театрально скривилась. — И попервой в баню, смердишь!

— А придешь? — с лукавой усмешкой спросил я.

— А якож, треба, а то усих девок покроешь, вон пригожих привез з паходу, — сказала Божана и стала выталкивать из горницы.

А потом была баня и страсть. Мне получилось разбудить страстную женщину в Божане. Страхи пленения, домострой Средневековья, все уходило.

— Ой, а можна? Ты непраздна? — спросил я после того, как уже второй раз наши тела становились едины.

Божана рассмеялась и вместе с ней я. Вспомнил, когда уже все было. Как же уютно и хорошо. Я дома!

Утром народ начал разбредаться и отходить от попойки, а все двери в доме были раскрыты настежь. Такое амбре стояло в помещении, что хоть топор вешай.

С Жадобой договорились, что тот пойдет во Владимир за товаром и с поручениями. Мне нужна была ткань, холопы, мастера, орудия труда. Особенно нужно было поговорить и пригласить стеклодувов, нужен был и оружейник. Глеб Всеславович наверняка занят, или не может реализовать обещанное, и нужно было самому крутиться. Если же мастеров приедет больше, это еще лучше — всем работа и прибыль будет.

В качестве товара, который повезет Жадоба, были пять зеркал в богатой оправе. Одно продать должен был не меньше, чем за двадцать гривен, остальные по 60. Жгучий перец повезет. Попробует на продажу. Выращивать его я собираюсь, нужно определиться с конъектурой рынка. Повезет и десять килограммов сахара, который продавать по пять гривен за килограмм, но уменьшать цену, если брать не будут. Должны брать — это огромная редкость. Дал на оценку и немного драгоценных камней.

Потом я попросил Божану прийти с Юрием.

Как такового разговора с сыном убитого мной Вышемира, которого я уже считаю своим, не получилось. Ребенок кивал головой, отвечал односложно, но страха я не видел — была неуверенность. Когда я обнял и прижал его к себе он начал всхлипывать.

— Ты муж и невмесно сие, поедем поля смотреть? — спросил я и у Божаны и у сына.

Они кивнули, а Божана прямо просияла. Было видно, что ей приятно мое отношение к Юрию. Она-то постоянно возле него и даже чрезмерно опекает, а я что-то вроде инспекции ее работы по приобщению Юрия к нашей семье и его адаптации. И вот я все одобрил. Вот мне только интересно, а в случае неодобрительного вердикта как? Пошла бы Божана на конфликт? Нет, лучше без лишних экспериментов!

Поля порадовали. Посевы повсеместно всходили, старики говорили, что посадки рост дают очень хорошо и что, если природа и дальше будет радовать погодой, то урожай будет добрым. Мое эксперементальное поле выглядело стратегическим объектом. Вокруг делянок дежурили три отрока с палками. Дети же пытались подглядеть, что же скрывается такого за плетнем. Была такая вот забава — посмотреть и убежать от охраны. А Мышана отчитывала какую-то женщину, что та неправильно поняла и окучивать картошку нужно после того, как она даст больший, чем сейчас, всход. Из разговора с тиуном, я узнал, что уже завтра решили высаживать саженцы капусты, а перец с томатами через неделю.

Люди видели нас троих и шептались. Я же, узнавая о свадьбах и рождении детей, передавал Юрию отсеченные от серебряных кун доли, и он торжественно, преисполненный гордостью вручал деньги людям, за что они благодарили и боярина и боярича и заступницу боярыню. Я примечал поведение Юрия и меня оно радовало. У парня явно была светлая голова и желание к познанию. Он внимательно слушал все отчеты крестьян, тихо, не отвлекая меня справшивал у Божаны интересующие, или не понятные вещи.

— Юрий, — обратился к парню после очередного вопроса его Божане. — ты молви мне, што потребно.

Вначале несмело, но постепенно поток вопросов возрастал. Мне пришлось набраться терпения, чтобы досконально ответить на все. Но я был доволен. Если парня не переклинит в подростковом возрасте по поводу физиологического отца, что я то и есть убийца — толк будет.

Строительство учебного центра также спорилось, и подходил к концу основной этап становления материальной базы. Поставил заметку в блокнот, которых в схроне было с сотню, что необходимо уже задуматься об полосе препятствий, полигон и так строился, а еще тренажерный зал обустроить. Здание под него готово, нужно мастерить снаряды, плюс спортивную площадку с перекладинами, брусьями, скамьями для пресса, столбами для лазания и другое. Завтра вызову Никифора — он местный умелец — пусть займется.

Осмотрели и мельницу. Нужно запускать ее. Остатки после посевной зерна еще достаточные. И нужно натаскать персонал. Семью, которая будет ответственна за мельницу, уже выбрали. Толковая семья. И мужик работящий и жена его хваткая, да считать умеет. Дочь и два сына. Одному 16 лет и его я думаю забрать в учебный центр, второго же 14 лет можно спокойно приспособлять к работам. Первоначально они будут на небольшом окладе, пока работа на мельнице совмещается с сельским хозяйством, но потом думать будем. Мысль есть держать мельницу на долях. Пусть выплачивает мне ежемесячно часть своей доли, пока не выкупит. Думается, что максимальная заинтересованность человека в деле — залог успеха предприятия.

Осмотрев все свое хозяйство и показав себя и свою семью, я понял, что сделано много по меркам современности, но очень мало из того, что я себе напланировал. Отпустив семью, отправился на причал, где уже загружался Жадоба, чтобы дать еще одно распоряжение — присмотреть как можно больше строительных бригад и намекнуть купцам, что строительные материалы могу покупать по нормальным ценам. Пока не будет собственных хотя бы двух лесопилок, выйти на самообеспечение лесом не получится.

Когда же вернулся домой, меня ждал сюрприз, который изрядно повеселил — ко мне приехали бригадиры двух артелей плотников и одна каменьщиков, которые возвращались с Новгорода и искали работу на лето, так как при строительстве града на Волге они выполнили свой заказ. Посоветовал меня Войсил. И опять закрутилось.

Пока служитель культа ехал ко мне, накормил руководителей артельщиков и расспросил что умеют. Оказалось, что каменщики и печи сложить сумеют и здания каменные. Подумав, решил послать за отцом Михаилом. Тот, конечно заортачиться, что якобы возгордился отрок Корней, что сам не является, а шлет посыльных, но, думается, приедет.

Церковь каменная — не блажь, а статус и идеологическая обработка населения. При условии неголодной жизни, нормального отношения и наличия престижного культового сооружения — мое поместье райским казаться будет.

А люди — важнейший ресурс и было отрадно узнать, что за мое отсутствие людей еще прибавилось, причем переселялись свободные смерды. Я рад больше как раз сободным людям. Холопы не столько нужны, сколько сильные свободные общинники. А вот холопом своим чуть позже и волю дам, если только войдут в систему хозяйствования, которую буду стремиться создать. Или, элементрано, выкупят себя. К примеру, все при должностях будут свободными. И я не считаю это неким проявлением либерализма и человеколюбия. Это расчет, простой расчет на заинтересованность людей и их стремление к лучшему. Чем богаче будут жить в поместье, тем больше возможностей будет и у меня.

Новых людей поселили их на окраине моих земель, и они сами согласились на расчистку земли от леса. Успели они и отсадится, правда поздно, но, может, что и вырастет.

Слухи доходили, что некоторые и более знатные и умелые люди, которые сбежали в марийские земли, хотят вернуться на русскую землю, если их не будут преследовать. Среди них есть, как сказывал всезнающий Войсил больше двух десятков опытных ратных людей, которые сбежали из княжества после вокняжения в нем Юрия Всеволодовича. Боялись они преследования за бесчинства, что творили ратники с людьми сегодняшнего князя на Липе и после нее. Большинство же ратников ушло к князю Мстиславу Киевскому Старому. Жаль, полягут они уже через пару недель на Калке. Их бы под руку того же Юрия, или Василько. Или под мою опеку, вот только тогда уже вопрос об усилении Унжи станет критическим для князя, как бы каратели не пришли.

Интермедия 8

Три человека сидели в центре стального града Владимира. Сидели по-разному так, что перепутать статусы их было не возможно. На большом стуле с высоченной спинкой и подлокотниками восседал мужчина лет 35–40 с уже проступающей на весках сединой и властным видом. Он источал власть, но это не было самовлюбленностью, это был сам факт — здесь и сейчас — он князь. А было время, когда он, будучи еще восемнадцати лет проявлял нетерпимость к людям и требовал беспрекословного подчинения. Говорят, что люди не меняются, но это не так. Условием изменения человека должны стать изменившиеся условия его жизни. Вот и он, проиграв битву за великое владимирское княжение под Липой в 1216 году изменился. Константин, победивший своего родича, не стал его убивать, а отнесся по-доброму, и завещал престол во Владимире. Вот только некогда подорваная вера в себя сильно саднила в сердце Юрия, и его решения были иногда эмоциональными, и тогда он начинал слушать окружение, что приуменьшало его собственный авторитет, однако он — великий князь и с этим приходилось считаться.

Рядом с этим побежденным некогда человеком сидел молодой мужчина. Это был сын умершего победителя на Липе — Василько Константинович. Молодой, рослый, с правильными чертами красивого лица, он уже в свои 14 лет отличался острым умом и прозорливостью. Уже с восьми лет этот юноша окунулся в пучину управления и интриг, но вышел из них без поражений. И, как ни странно, оба мужчины уважали друг друга и пресекали все козни вокруг чехарды с престолонаследием, по крайней мере, так всем вокруг казалось. Можно ли сказать, что они служили Руси? Наверное, нет, они служили Великому Владимирскому княжеству верой и правдой, как служили бы и другому княжеству, если волей судьбы сели бы на стол его.

На отдельном стуле, напротив этих мужчин сидел уже пожилой, но все еще в силе, мужчина. Бесстрашный, заветно преданный князю, тому, умершему князю Константину. Он не побоялся преследования от Юрия за то, что был на Липе и внес свой вклад в разгром войск сегодняшнего князя, он остался служить вопреки, и был оценен. С него не требовали присяги, так как его дела показывали неподкупность и честность. Важно было и то, что этот муж был выразителем целой группы влиятельных людей в великом княжении, и ними стоило считаться.

— Глеб Всеславович, рад видеть тя по здорову ли? — сказал Великий князь, но не поднялся со своего трона. — С чем пожаловал?

— Поздорову княже, — боярин встал и низко поклонился. — И ты, вижу во здравии и ты князь Роствский по здорову. Я пришел сказать, княже, что доведался я про татар и полоняник боярин татарский есть у меня.

— И што? Василько ужо выступает в поход за утро рано иде. А вести то какие? — спросил Великий князь.

А Глеб Всеславович обратил внимание на сына своего друга и единственного князя. Похож, только еще краше отца своего.

— Не треба идти Мстиславам допомогать в рати. Побьют их, князь. Лаяться станут на первый дзен походу. У татар войско сильное и наряд крепки. Воны восход покорили увесь, тако ж воны половцев сечь идуть, а не русичей. Токмо и на Русь придуть. Есть хан у них, якож и у половцев так зовется Джучи. Його улус — уся земля половцев, булгар и доля Руси, — Глеб Всеславович сделал паузу.

— И Великое Владимирское княжество? — просил князь Василько Ростовский.

— То не ведомо, токмо и мордва и мари и Рязань — то да, можа и мы, — отвечал Глеб Всеславович.

— Што нам до Рязани, вона и мы их жгли, токмо то мы, а то придуть и храмы порушать, буде погано, — размышлял вслух Юрий.

— Што рабить то, дядька, Глеб? — спросил Василько.

Так он его называл еще, когда Глеб Всеславович помогал ему разобраться со всеми злопыхателями в Ростове, когда извести его хотели люди Юрия, который, вроде бы, и не был в курсе. Глеб княжича и науке воинской учил. Но здесь и сейчас. Зачем он это? Хочет на гнев княжеский навести?

— Молви, дядька, Глеб, — уже с некоторой усмешкой сказал великий князь. Он понял причину небольшой заминки, но показал, что против такого тона и обращения ничего не имеет, важнее дела есть. Вот только слово сказано…

— Татары веды шукают, воны пойдут и зараз на княжества порубежные. Силы поглядят русские, якоже ратится лепей з нами. Велики поход буде токмо апосля погибели Булгарии, — продолжал Глеб Всеславович.

— То неможна. Булгары крепки в сече, — сказал Василько, который сталкивался с этим народом, и знает, что просто их не взять.

— У татар буде асьмнацать туменов, — сказал докладчик и увидев недоуменные взгляды. — Тумен — то тьма!

В тронном зале установилась тишина. Даже просто осознать такую цифру сложно, а это обученные ратники, их же кормить надо. Да, если бы на Руси можно было прокормить такую ораву воинов, разве не было бы их? Это практически в десять раз больше, чем смогли бы выставить Рязань, Муром, Владимир и Новгород Великий вместе. А может и на всей Руси больше двух туменов не найдется.

— То неможно, — прошептал Юрий, не верить Глебу он не мог, как и не хотел верить тому, что он говорит.

— Аще метают воны камни и огонь машинами, на том и грады жгут и берут, — подлил масла в огонь докладчик. — Нам рать потребно сберечь и готовать воев да сечи.

— Наши вои добрые, токмо мало их, — сказал Василько.

— Што аще порадееш? — спросил Великий князь.

— Треба спяшать на сечу, токмо не поспеть на яе. И слово твое князь не порушено и вои целы, — сказал Глеб Всеславович и недоуменно обвел глазами князей. Они потешались и переглядывались.

— Аз також змыслил и радел с Василько, аще отрок пойде з войском. Отрок аще нерадивы, вон не зможа и рать довести, — пояснил веселое настроение Великий князь.

Они уже давно договорились с Василько, что тот постарается не успеть довести войско до соединения с другими князьями. И именно он, четырнадцатилетний князь может ссылаться на молодость и неумелость свою.

Спорный конечно вопрос о неумелости, в походах Василько уже три года показывал выучку и умение.

— Також потреба у воях у нас. Треба звать тых, кто цел буде во Владимир, особливо былых ратников Константина, — сказал Глеб Всеславович и немного сжался. Эта часть предложений выглядела спорной. А ну как Юрий испугается силы, которая и сместить его может. И Великий князь посмотрел на Василько.

— Я крест табе целовал и Богам клятву дал, я, и сыны мои под властью твоей обласканы и до веков, — торжественно произнес Василько Ростовский.

Если бы Великий князь не видел честную службу своего родича до этого, точно усомнился, но увеличивать войско нужно. Татары татарами, а вот пощипать марийцев, что привечают опальных русских князей, да мордву — можно. И рязанцы голову подымают. А что если отомстить захотят?

— А прокорм где для воев тех? Да серебро на них? — через паузу спросил Великий князь.

— А ведаю то. До Василия Шварновича можна их, — ответил без промедления Глеб Всеславович.

Они со своим другом Войсилом были на строящейся тренировочной базе у Корнея. И были впечатлены. Малец, чтобы он там не задумал, уже сделал большое дело. И по их расчетам до двухсот человек можно разместить в этом месте. Да и серебра у Корнея много и Войсил за последнее время оброс барахлом. Но главное — Войсил служить хочет и может привлечь зятя своего к делу. А, если у мальца получится урожай хороший собрать, да торг вести диковинными вещами, как зеркало — то денег хватит всем.

— А што, Войсил? — проявил осведомленность Великий князь, называя сотника нецерковным именем. — Много серебра узял?

— Не так много, токмо княжья допомога потребна и зерном, да иншая припасы, то и можна зладить, — сказал Глеб.

Разговор длился еще около часа, и решение было принято. Те воины, что будут не из княжеской дружины, будут посылаться в Унжу. Князья давали по гривне за каждого ратника на обустройство тех и по пять кун на каждого члена семьи, кои у воинов будут. Зерно по сбору урожая обещали дать, да пятьдесят коров и лошадей пригнать. Но остальное — все за счет других. И брони и остальное вооружение. Согласился князь отправить и двух стеклодувов в Унжу. Как он сказал: «Токмо девок дурят стеклом византийским». Оружейников отправлять не хотел, самому нужны, но вот трех подмастерий пообещал.

Глеб Всеславович вышел довольный донельзя. Он сделал больше, чем рассчитывал. Юрий не испугался концентрации войск в Унже, тем более, что это обойдется ему намного дешевле, чем держать их во Владимире, он же и разрешил отступников со стороны марийцев брать. Но коли они мутить будут — всех под нож. Для того своего представителя направлял в Унжу. Но только смотреть, а не вмешиваться.

А в это же самое время Корней, во кресте Кирилл осматривал своих новобранцев. Со всей округи и из города тоже, собралось 53 юноши, набор еще не был завершен.

Поместье. Дела сердечные и не только

Глава 23. Поместье. Дела сердечные и не только

Ясидел в большой горнице и рассматривал картинки в книге. Уже несколько дней пытаюсь найти выходы в непростом деле — масштабное производство вооружения и доспеха. Ламинарные, пластинчатые, каплевидные, чешуйчатые. Может и панцири, мечи, рапиры, палаши. Сошелся пока только в одном — арбалеты. Деталей на это убийственное оружие было на тридцать готовых изделий — тех, скорострельных, что в собранном виде уже и сам использовал. Главной составляющей были пружины, которые в этом времени сделать не представлялось возможным, механизмы, требующие так же высоколегированную сталь, синтетические высокопрочные волокна на тетиву. Однако делать и тридцать арбалетов с револьверным барабаном — вундервафля для периода. Но как дальше? Выдержать натяжение в почти 65 килограммов могут лишь тетевы из 21-го века, следовательно, другие арбалеты будут и бить на меньшее растояние и менее скорострельны и обладать меньшей пробивной способностью.

— Любы, порадится потребно, — сказала Божана, входя в горницу.

— Молви! — сказал я и откинулся на спинку стула. В нашем доме уже почти во всех комнатах есть стулья — привычнее, чем лавки.

— Еремей, — произнесла имя жена и запнулась. — Павадился до девки, што работает у усадьбе — Белой кличут, а так Феврония.

— И што? — деланно удивился я. — молодые пригожие, вот и сладилось.

— Так аще до похода твого сопрягал яе, и понесла, — возмущенно произнесла Божана. — А извести не хоча.

— Грех то! — произнес я и понял всю ситуацию.

После детального разговора оказалось, что Бела работает у нас в усадьбе на кухне и, по сути, заменяет Мышану, которая больше уже тиун и занимается поселениями и сельским хозяйством. Этот момент я пропустил, но все охватить нельзя, да я и не гений администрирования. Божана, как по мне, должна больше инициативы проявлять.

Вызвал Белу. Та стояла с опущенными глазами и только бормотала, что избавляться от ребенка не будет.

— Ошалела, девка? — выкрикнул я. — Чадо — дар божий. Ермолай ведает?

Девушка покачала головой. Она, видите ли, боится, что он откажется от нее. Дальше говорить с ней нет смысла.

До усадьбы Речной добрался быстро, благо и погода была умеренно солнечной и мой Араб резвый. Ермолая застал на обучении. Он отрабатывал связки с десятком Филиппа.

— Ермолай! — выкрикнул я.

Великан подошел и опустил глаза.

— Прознал? — смущенно спросил он. Сильные большие люди иногда такие милые детки. Оставалось только ножкой земельку погладить.

— Ты, пес шалудивы, девку обрюхатил, и в кусты? Ты муж али тать? — отчитывал я, а у Ермолая глаза становились все шире и шире.

— Бела не праздна? — прошептал детина.

— Так, и я не дозволю чадо извести. Девка пригожа, не гультайка, што треба? — сказал я и посмотрел на Ермолая. Он меня уже не слушал, а расплывался в улыбке, превращаясь в блаженного.

— Ерема! Ерема! — обращался я, но меня уже не слышали.

Я ждал. Минут пять потребовалось этому большому человеку, чтобы прийти в себя.

— Ермолай, венчайся! — произнес я то, зачем и ехал сюда.

— Дык халопка вона! — растеряно привел, на мой взгляд, дурацкий аргумент будущий отец.

— Ужо нет! Моя халопка была — стала вольной. В приданое дам двадцать гривен и избу сладим добрую, — сказал я.

— Двадцать? Дык и не треба, — сказал Ермолай.

Чтобы не передумал и не сорвался с крючка, я обратился к обществу.

— Вои, Ермолай венчатся буде! — прокричал я, чтобы все слышали.

Ратники подбежали, начали поздравлять всеобщего любимца. Ермолая уважали и ценили. И не только за его силу, но и за то, что всегда приходил на помощь и никогда не конфликтовал. Он был сиротой, его отец погиб, отражая последний набег булгар. Подошел и Филипп.

— Так што, Филипп, сватом будешь мне? — сказал я, хлопнув другу по плечу.

— То можно! За утро приедем, — улыбаясь, сказал Филипп.

— А как ты? Сын буде? — спросил я уже Филиппа.

— Так, не праздна! — сказал Филипп, а я рассмеялся. Прямо одномоментный демографический взрыв. Филипп уже будет многодетным отцом по меркам XXI века

Зайдя в дом я рассказал Божане о результатах поездки, и полностью осознал семантику слова «оврал». Все суетились, куда-то бегали. Я и не знал, что у нас в доме столько людей. Прибежала Бела, бросилась ноги целовать, чуть поднял ее.

— Веселье буде у нас в доме, избу вам завтра ладить пачнем, — сказал я ушел в спальню. Участвовать в этом дурдоме не буду.

У меня же в голове было только одно — сталь, чугун, крица! В книге, которую я взял по металлургии были описаны технологии средневековья. Не посмотрел толком. Технологии Нового времени только обзор, правда есть интересные фото с кратким описанием. Вот и маялся, что делать: или ладить индийские печи, что позволяли выплавлять вполне хорошую сталь, или же уже строить горн. Так и размышлял, ожидая супругу, но Божана не пришла и в десять и в двенадцать. Можно было и приревновать, но я слышал, что в доме так и не закончилась.

Утро началось бурно. Колокольчики, крики, дудки. И где этих крикунов нашли. А потом: козочку не искали? У нас купец, у вас товар. Как хорошо, что Божана в этом разбирается. А когда вышла Бела — ну княгиня. Коса с лентами, одежда золотом вышита. Вышла с подносом, на котором была чаша и преподнесла ее Филиппу, который был до крайности серьезным. Невесту рассматривали, крутили, торговались. Хотелось бы избежать пьянки, но ритуальное распитие с Филиппом не предусматривало отказа. Потом петух, которого принесли в дом, нагадил. Короче, день в никуда!

На завтра с самого утра — тяжелого утра нужно сказать — меня подняли криками.

— Пять ладей, уже грузныя пристали! — кричал посыльный из Речного.

— Араба седлать! — крикнул я и стал спешно одевать доспехи. Взял арбалет и побежал в конюшню.

— Што там? — спросил я Филиппа, который, как и я, выглядел потрёпанным.

— Так молвят, што ад великого князя Юрия Всеволодовича и ростовского князя Василько Константиновича, — сказал Филип, а я упал в осадок.

И что это значит? Какого лешего? Василько должен идти, или уже быть в Чернигове. А Мстиславы собираться на поиск монголов в Диком поле. А тут такое внимание, что становится как-то зябко. Не верю я в барскую ласку.

— Ну, пойдем, — сказал я и направил Араба к пристани.

— Здрав будь Корней Владимирович! — поздоровался со мной Глеб Всеславович, когда я подъехал в сопровождении Филиппа и его десятка.

— Здрав и ты Глеб Всеславович. Пошто ко мне пожаловал? — спросил я спешиваясь.

— Так гастинец ад князей табе, — сказал с усмешкой Глеб Всеславович.

— Мне? — ошарашено спросил я.

— Так, примай боярин, то на науку воинскую разное. Мастеров дали, да артельщико иншах, — сказал Глеб Всеславович и начал давать распоряжения разгружаться.

Глеб Всеславович отказался от моего гостеприимства, так как важное дело у него к тысяцкому. Знаем мы их дела, небось, вино везет другу своему. Получается, что товарищ разведчик ездил с докладом к князю и рассказал обо мне, или даже не обо мне, а о задумке моей, и сильные мира сего одобрили идею.

Вначале я сомневался, как поступить, но принял к действию народную мудрость «дают — бери, бьют…» — последнее не совсем подходит. Я и так хотел налаживать быт и организовывать систему воинской школы — вон уже к концу недели переселяется десяток в учебный центр. Филиппу отгрохали серьезный такой домик с печами прямо на территории школы, Ереме ставим избу недалеко от места работы. Первый будет начальником всей школы, а Еремей станет главным наставником. Тут есть риск, так как обучать у него талант, а вот управлять другими наставниками — может и не получиться.

Когда же я узнал, сколько и чего привезли мне, я начал уже думать, что за такие дары мне нужно замочить Чингизхана — не меньше. Самое главное богатство — люди. Ну, то, что холопы прибыли и конкретно мне — то одно дело. Я уже и так задумывался организовывать новое поселение, равноудаленное от двух поместий. Но артельщиков навезли действительно много.

Прибыли еще две бригады строителей, которых у меня скоро станет чуть ли не больше, чем холопов. Кроме того, как я и просил, прислали трех стеклодувов ну не мастеров, но хоть что-то умеют. Один же назвался стекольщиком и стекольным ювелиром — заявка! С оружейниками такая же схема, двое подмастерьев, но есть среди них и один мастер имеется. Зерна привезли на полармии. Мы на полную мощность запустили мельницу, две системы жерновов давали столько муки, что не успевали шить мешки. Была и солонина и что удивительно — дорогая греча. Оружие было, но все булавы, кольчуги рваные, но были и мотки проволоки для кольчуг.

Так же прибыли двенадцать воинов, большинство пожилые, но крепкие. И это мне казалось проблемой. Либо подчинение мне и Филиппу, либо никак — вон к Гавриле в сотню пусть идут. А то, что умудренные в возрасте ратники захотят подчиниться для них, по сути, отрокам — спорный вопрос.

Даже произошедшими событиями день не закончился. Если приключения начались, то они и продолжаются. Уже к обеду, когда только разгрузились пришедшие корабли, пришла весть, что в усадьбу прибыл табун лошадей. Посыльный и посчитать не мог их. Все твердил: «Вельми, вельми». Третьяк и Вторак смогли, наконец, прибыть. Если это сыновья Войсила, то больше ста пятидесяти лошадей у меня есть. Не уверен я только, что вхозяйстве пригодится, но, вот, как боевые, можно. Я бы фризов лучше бы разменял хоть три к одному, но не судьба. Попробуем переучить и кого из монгольских лошадок для хозяйства, может парой десятков и получится усилить хозяйство.

— Тяжко? — просила Божана, когда я только часов в одиннадцать вечера добрел до дома. — Баню?

— Воды, — на баню сил не было. Помыться с ведра и спать.

Завтра день предполагается не легче. Утром доклады от тиунов с учетом новых поступлений, потом определение фронта работ строителям — прежде всего под новое поселение. Обсуждение проекта церкви. Дальше организация воинской школы — рекрутов уже расселяем в казарме. Вроде бы для этого все готово и столовая и баня и мебель в казармах, но в первый день нужно сразу задать высокий уровень организованности. Мне бы разтроиться на три сущности, чтобы успеть все.

Несмотря на все ожидания, утром я проснулся на удивление в хорошем настроении. Рядом лежала любимая женщина. Умная, красивая, хозяйственная, мать моих детей. Да, — еще будущего ребенка, но в сознании уже все больше укоренялось восприятие, что у меня есть старший сын. Путь разница между мной и Юрием вряд ли больше восьми лет, но это напускное, мне есть, что ему дать. Но в то время, как я только задумываюсь что-либо дать, как отец, для Юрия, Божана уже смогла заменить мальцу мать. Женщина дала столько любви, нежности, внимания, что казалось забитый ребенок, уверенно ступающий в подростковый возраст, перерождается в другого человека. И мне это нравится. Я вижу, насколько Божана может быть матерью, насколько она может быть женой. И тот разговор, который, несмотря на вчерашнюю усталость, состоялся, подливает счастья в уже полную чашу нашей семьи.

Я попытался издали уточнить у жены, почему она не помогает мне, хотя я знаю, что Божана уже много впитала информации, доводимой на всех совещаниях. Да и не в совещаниях дело. Она прекрасно разбирается в домоводстве, умеет организовать людей и у нее есть статус, который позволяет пользоваться своими названными навыками.

Ответ был долгий и пространный. Мне поведали, что мы и так нарушаем правила. Первое — никакой женской половины в доме нет. Второе — я сам всегда стараюсь успеть везде, но есть исполнители, которые и должны заменять мои потуги. Третье — я и не замечаю тот слой просителей, челобитников, которых все больше и больше, так как выдача денег за рождение ребенка, на свадьбу возбуждает у людей впечатление, что хозяину просто некуда девать серебро. Для примера она даже рассказала, как вчера пришел мужик и стал доказывать, что обязательно через девять месяцев у него будет ребенок, а еще, его сын женится через год, так что давайте заранее деньги, а то ему топор новый нужен. То есть — он возлег со своей женой и сразу в усадьбу. Мол, я только что сделал ребенка — деньги давай! И подобных примеров жена привела множество.

Услышав многие сюжеты, которые, благодаря мудрости моей жены были решены, но не дошли до меня, я даже восхитился. Когда же Божана стала перечислять, чего только стоило сватовство, то я попросил перестать. А еще Великдень — пасха, во время которой мы были в походе. И это все она. Золото мне попалось, а не женщина!

Следующий день, оказался не таким суетным, как предыдущие два. Тем более, что я решил делегировать больше полномочий на тиунов и их помощников. Я вызвал Мышану, и послал за Макарием. И тут сюрприз…

— Дак это, вот, не гневись, я не ведаю, што творю, я вот, — растерянно и испуганно блеяла Мышана, которая отличалась четкостью изложения, чему позавидовал бы и референт любого министра.

— Макарий учора на ночь тут застался, — прокомментировала замешательство управляющей Божана. Вот же все знает.

Я опешил. Вот, и для этого тоже нужен был Шинора, который доложил бы сразу, еще до греха, но я проныру отправил с Жадобой. Нужно службу безопасности создавать. Два главных управленца, после боярской семьи — прилюбодеи. Ладно, Мышана — она женщина свободная. У нее есть сын и дочь, но мужа еще со времени закладки крепости при строительстве бревном прибило. Но Макарий — отец семейства, шесть детей наплодил. И вот так.

Я уже стал прикидывать, сколько серебра передать в дар церкви, чтобы отец Михаил не поднял бучу.

— Дом греха, — сказал грозно я, демонстративно отвернулся, дожидаясь привода сластолюбца.

Макарий не пришел, его привели. У него не так давно окончательно зажила спина от порки Вышемиром, и тиун Речного ждал кары. Я же думал, как поступить, при этом изображая крайнее негодование. По мне, человека сознанием XXI века, это личное дело, да хоть бы и втроем жили. Но в XIII веке так нельзя, нельзя для всех.

— Так што семья, али Мышана? — просил я и Макария.

Тот мялся, стыдливо и опасливо пряча глаза в пол. Ноги тиуна подкашивались. Такой он мне не помощник. И думал я, как поступить только из пользы дела. И каков кобель? По местным меркам практически старик, а гляди ты!

Как бы поступил суровый правитель этого времени? На костер? Не рационально — лишиться двух управленцев, в которых с таким неимоверным путем вложено столько новшеств и нервов? Заместителей у них так и не появилось — такой ритм работы люди просто не выдерживают, ну а я не хочу, чтобы планка трудоспособности и эффективности упала.

— Воля моя! — Торжественно произнес я. — Макарий коли блуд буде аще, пороть не стану, бить не стану — в изверги пойдешь.

Лицо тиуна перекосилось. Стать извергом, то есть отверженным, исторгнутым, значило крушение и карьеры и возможностей. Вон даже изба просторная новая у него и печь слажена. Я же по поведению тиуна понял, понял что для этого мужика Мышана стала легкомысленным служебным романом. Впрочем, надеюсь и для женщины так же — стосковалась по мужскому вниманию. Тяжело вдове в этом времени.

— Мышана! Мужней желаешь стать? — спросил я и увидел смущение у этой сильной женщины. — А Макарий якож?

Женщина молчала, и тут понятно.

— Мужа табе ошукаю и ажаню. То моя воля! Радеть будем апосля — сказал я и демонстративно вышел.

Дальше по программе было посещение учебного центра. Еще вчера там расселили прибывших из Владимира двенадцать ратников. И меня откровенно колотило от необходимости общения с ними. Князь прислал людей, а если люди не подходят — виноват князь, что прислал неправильных людей? Когда это властьимущий был виноват? Всегда виноваты исполнители. В данном случае стать козлом отпущения скорее будет моей привилегией.

Взяв с собой Шаха для поддержки, я пошел в уже отстроенный учебный центр, благо он был в полутора километрах от усадьбы.

— Яко кличут? — спросил я, как только в один из классов центра вошли все прибывшие ратники.

Те молчали, а я рассматривал откровенно, даже вызывающе. Если можно будет вывести из себя кого-нибудь, то это будет первый кандидат на выбывание.

— Имя! — резко заорал я и увидел, как три человека, инстинктивно дернули руки к правому бедру. Эти могли бы и достать оружие, если бы оно у них было.

Вперед вышел ратник, слегка скривленные ноги которого, движения производили впечатления, как писал Булгаков: «Шаркоющей кавалерийской походки». Мужчина был лет сорока, но выглядел отлично. Невысокого роста, на полголовы ниже меня, но сильные плечи и более развитое правое плечо, скорее всего говорила за то, что мужчина часто и не без успеха использует лук. Черные волосы и чуть заметные раскосые глаза выдавали в нем примесь восточной крови. Ни грамма лишнего веса, при этом прокаченное тело. Он излучал волю и силу, уверенность в себе. Пустые глаза казались безразличными ко всему, полная фатальность и я был уверен, что дело не в религиозности.

— Я Андрей и со мной сем воев из мого десятка. Я прогневал великого князя, и он прислал меня до тебя, — с достоинством сказал мужчина.

— И какая вина на табе? — задал я самый напрашивавшийся вопрос.

— Я и побратимы мои, — Андрей посмотрел себе за спину. — Характерники, а князь зове волкодлаками. А поповичи вельми злы на нас. А Глеб Всеславович молвил, што и ты волкодлак и дух бера в табе и ведун.

Я слегка опешил и стал вспоминать легенды Руси. Волкодлаками называли оборотней, прежде всего воинов, которые могли оборачиваться, якобы, в животных. Таковым считали Светослава Игоревича, Всеслава Чародея полоцкого да много еще. А характериники так и вовсе быль в казацкой среде и в XXI веке. Князь, видимо ценит этих товарищей, а вот церковь вряд ли, может тут еще и Перуном попахивает. Вот от греха и отправил сюда. Правда и у нас есть дотошный отец Михаил, да очень надеюсь, что сей достойный поп больше будет занят строительством своей каменной церкви.

Но, если сейчас этот волкодлак с апостольским именем Андрей превратится в медведя, я уйду, лягу в лесу и буду ждать пробуждения в психиатрической лечебнице.

— Мы не ведаем табе, але разумеем, што земля твоя и ты тута господин, токмо и мы акромя воинского учения ничого не можам, — сказал Андрей и демонстративно поклонился, после чего тоже самое сделали вначале семеро ратников за его спиной, а позже и все остальные.

— Наряд повинен быть. Учения ваши передать потребно и мне и отрокам, також и слухать меня, какое учение заморское я давать буду. Плату дам за то и дым поставлю, — сказал я, наблюдая за реакцией этих уже умудренных мужей, но не нашел признаков отрицания слов еще молодого меня.

— Добро! А коли уйти спадобимся, што не по нраву буде? — спросил Андрей.

— Неволить не стану. Токмо треба з разумом рабить, — ответил я и начал объяснять принципы школы.

Уже скоро я додумался пригласить и Филипа с его десятком.

Меня слушали с открытыми ртами. Если для Филиппа подобные новшества в обучении уже уложились в сознание, то прибывшие подобных подходов не знали. Што-то, было видно, восхищало бывалых воинов, что-то удивляло. А моменты, связанные с дисциплиной, дежурствами и по ночам в казарме, руководством уборки помещений и территории вызвали противоречия.

Озадачил и распорядок дня. Так, общая зарядка, после чего обязательные водные процедуры, для чего будут оборудованы и душевые, как на улице, так и в помещении. После зарядки прием пищи, далее общие знания, среди которых будет письмо, счет, история, богословие, биология после того, конечно, как сыщем наставников. После еще прием пищи. Час свободного времени, тренировка, состоящая из общефизической части и специализированной, которая в каждый день разная — или стрелковая подготовка, или фехтование, верховая езда и так далее. После два часа свободного времени и вновь учеба — уже специализированные предметы. Это стратегия, тактика, баллистика, разведывательное дело и ряд других курсов, что еще смогут предложить будущие наставники. После этих занятий еще одна тренировка, но уже в усеченном варианте — не более полутора часов. Далее прием пищи, обязательный душ или баня и свободное время, а в 22.30 отбой, обязательный для всех. Самое сложное было, как определять время. Надо будет и это придумать, вплоть до песочных и солнечных часов.

Началась бурная дискуссия. Я не мог не нарадоваться, когда мужики с упоением спорили о том, что нужно дать отрокам в школе. Когда же я объяснил, что после полугода обучения планируется делать новый набор, а этих отроков переводить на специализацию, многие посмотрели на меня с искренним уважением, но с толикой недопонимания.

Уже часа три оговаривали все, пока я не распорядился принести сбитня и закуски. После перекуса, в ходе которого не прекращалась дискуссия, начали первоначально распределять, так сказать, учебную нагрузку. Андрей стал ответственным за подготовку лучников и умение держаться в седле и сече верхом. Филипп будет ответственным за обучение техникам владения мечом, правда один молчаливый из княжьих ратников предложил чуть позже проверить мастерство Филиппа, на что уже десяток моего друга ухмыльнулся. За тактику и стратегию отвечать буду я — по крайней мере, перескажу то, что знаю из истории и послезнания. За подготовку арбалетчиков — Еремей, он же заместитель по общей физической подготовке, так как уже оценил и перекладину, и брусья, и систему штанг, гантелей, ряда тренажеров, что только смогли сделать из дерева, мешков из песка, камня. Даже новый предмет определи — обозное дело.

Начальником школы становится Филипп, его заместителем Лавр — сын погибшего Далебора. Я высоко оценил этого парня, особенно то, что он схватывал новые знания как губка, уникальная память и острый ум у Лавра. Общение в походе даже не столько с ним, сколько с его отцом и я нашел в нем верного соратника, как бы не адепта.

Конечно, сложно будет молодым парням рядом с аксакалами, но, если не покажут себя достойно в условиях управления умудрёнными мужами, то нечего и недорослей доверять.

На "тот свет" золото не потащишь

Глава 24. На «тот свет» золото не потащишь

Потратив, и не зря, много времени в школе, я решил искупаться, так как погода стояла уже теплая — все же перевалило за середину мая. И уже очень скоро 31 мая 1223 года — день битвы на Калке.

Поехал в Речное — самое то искупаться в Унже. Настроение было приподнятое, вот только глобальные исторические события не прибасляли спокойствия. Что бы я мог сделать для победы русских на Калке? Мне кажется, что — ничего. Свою Калку я выиграл и не пустил триста сильнейших воинов на соединение с Субедеем и Джебе. Может и русских поляжет меньше. Те же триста оставшихся в живых русичей — уже немало. Так же и языка привез, который уже дал все показания и был умерщвлён. А битва вроде Калки, как это не цинично — нужна. Ведь на Руси пока гром не грянет, мужик не перекреститься. Будут шапкозакидательством заниматься, если победят. Вот только и в той истории, которую я пытаюсь поменять, поражение не привело к выводам. Посмотрим, конечно, но многие мысли я уже Глебу Всеславовичу озвучивал, как видно по действиям великого князя, что-то хозяин владимирских земель понял и принял.

Пусть идет, как идет. Есть еще время. Надеюсь один из мечей, что перерубит узел монгольского могущества, куется здесь — у меня в поместье. Особенно, если учтем еще кровь войны — экономику. Как сказали толи Макиавелли, толи Наполеон с Бисмарком: «Для войны нужны три вещи — деньги, деньги и еще деньги, а для большой войны нужны большие деньги». А предпосылки для хорошей экономики, по крайней мере, у меня в поместье, уже очевидны. Вчера салатик вон отведал. Редиска не просто уродилась, она огромная и сочная, ни червячка. Сейчас вот задача собрать как можно больше семян и начать раздавать крестьянам. Как-никак, а один из первых витаминов после зимы. А если еще со сметаной, да черемшой, да с молодым укропчиком — вообще сокровище! Остальные культуры так же отлично растут, кукуруза вымахала уже с полтора метра, так и до трех дойдет, по крайней мере, производителями семян это гарантируется. Скотина будет рада расширенному рациону.

Важным этапом в становлении новой системы сельского хозяйства стала коса. Еще по прибытию из похода я продемонстрировал работу литвинки — так называется конструкция косы, которая была наиболее распространена после петровских времен. Восемь таких кос, только без черенка я брал в переход. Дал под личную ответственность три Макарию и четыре Мышане, одну оставил. Выбранные три крестьянина для практики этим имба-изделием для XIII века на Северо-Востоке Руси, на удивление быстро приноровились косить. Через пару часов практики на луге, они в моих глазах стали профессионалами. По последующему отчету тиунов покос с использованием кос предложенной конструкции увеличился в 8-10 раз, особенно поутру. Ну, это было и понятно, серпом посложнее и медленнее будет. Может еще и от ортроза кого предостерег — при покосе литвинкой не нужно сгибаться. Но без ложки дегтя не обошлось — один косарь отчекрыжил себе палец, когда точил косу и в то же время рассматривал проходящих к реке девок.

Сюрпризом для меня было прибытие делегации наиболее богатых людей Унжи. Среди них были и три владельца земли по другому берегу Унжи и два купца, которые после становления Войсила тысяцким решили обосноваться в нашем городе. А возглавлял этот митинг сам тесть Василий Шварнович. Божана, наверное, задолбалась подавать каждому делегату збитень у порога дома.

Оказалось, что целью визита было приведения меня к порядку и пониманию, так как я плохой сосед и не уважаю обчество. Начать строить церковь из камня и, не взяв в долю соседей — истинных христиан — грех! Я покаянно согласился на складчину, после чего пригласил к обеду. Там не сдержался и похвастал редиской и укропом с огорода. Этот овощ был не знаком присутствующим, и они с опаской, но с интересом наблюдали, как я макал редиску в соль и с удовольствием уминал ее.

А на столе стояли вазочки с тюльпанами, которые так же вызвали удивление. Еще на обеде, как купцы, так и земельные магнаты запросили деловой разговор. Пришлось сослаться на занятость, но обещал через неделю начать посещение всех, так как такое уважаемое общество игнорировать нельзя.

Войсил все время практически молчал, внимательно наблюдая за мной, и то, как я все подливаю масло в огонь интереса уважаемого общества. Только, когда гости заторопились на выход, тесть подошел ко мне и сказал: «Ой, и добре и чудно, токмо я первой в деле, апосля усе!». Не согласиться было невозможно, и уже к вечеру Мышана окучивала присланного человека Войсила, выторговывая преференции за семена редиски. Главной выгодой стал невод и хорошая сеть, которые были дарованы нам взамен на нашу доброту и сознательность.

Вот и сегодня купаясь в еще холодной воде, я наблюдал, как мужики с азартом в очередной раз вытягивают невод. Рыбы было уже больше, чем могло вместиться в их телегу, стоящую на берегу.

Выйдя из воды, я быстро обтерся и оделся и пошел в сторону рыболов, как раз после удачного заброса невода, артель отдыхала.

— А што, мужи рыбки вдоволь? — просил я, подъехав на коне, и дождавшись «здрав будь, боярин».

— Так поболе, как плетнями ловили. А сеть то наша порвалась крепко, никак не поспеваем латать, — сказал, как видно, начальник артели.

— А што с рыбой апосля робите? — спросил я.

— Так было сушим, вялим, коптим, да токмо, боярин соли мало у нас, — так сказать «закинул удочку» рыбак в сторону спонсорства их дела.

— А коли соль моя буде, четвертую долю рыбы мне поставлять станете, добро? — я рыба кусачая, так просто помогать — путь в никуда, чай не колеки.

Консультации и какие-то расчеты с использованием пальцев рук и в итоге согласие. В принципе, я и так мог все забрать у них, так как они холопы, но я не был поборником рабства, пусть стараются и всем будет хорошо. А я хотел еще одним своим товаром делать рыбу и икру. Просаливать и коптить можно по разному и горячим копчением и солить только филе, да в горшки с перчиком, с маслом, лучком, чесночком. Осталось придумать, чем запечать горшок и дождаться появления масла — рапс посажен, подсолнечник посажен, но всего пока мало. А вот льняное можно было уже изготовлять. Но производство масла еще в проекте.

Много из меня нервов вырвала организация производства стела. Хотя песок чистый нашили и уже натаскали, нашли и диоксит кремния в том же песке, вырабатывали из золы соду, выбрали место под мастерскую и практически ее построили. Одну строительную артель направил на достройку стекольного цеха. Прибытие мастеров стеклодувов должно было ускорить процесс, однако, пока они заваливают стеклянными браслетами и чешут затылок, как сладить все правильно. Все и здесь подвижки есть.

Не добрался я и до производства стали. Горн построен, два меха для подачи воздуха, необходимого при производстве чугуна так же готовы, помещение построено, отдельно готово водяное колесо для раскачки мехов, но до ума окончательно все эти агрегаты не доведены. Два кузнеца, которые были у меня в наличии, не воспринимали новшество, как я не старался объяснить пользу и необходимость отказа от дедовских способов производства железа. Даже демонстрация моей косы и того, что изготовляли кузнецы, не принесло желаемого. И если один коваль был закупом и приказать ему я мог, то свободный смерд второй мог и не подчиниться. А они нужны были при любом раскладе. Но капля камень стачивает. Так и я все стараюсь переубедить кузнецов. Недавно, вроде бы у одного, Дарена, пошел позитивный процесс.

Я же надеялся на оружейников, тем более, что молодые умы бывших учеников, привыкших к покорности в обучении, должны были принять новые технологии не присущи периоду, а скорее концу XVI века или даже XVII веку. Вот только и молодые оказались зашоренными и невосприимчивыми к новым типам оружия, что я рисую, не то, чтобы и самим что-то создать.

Вот и сейчас я, ожидая окончательной договоренности с рыбаками, начинал паниковать, что еще столько не сделано, а по плану летом рассчитывал продавать сталь и начать обеспечение своим оружием воинской школы, а так же саняться изготовлением пил для предполагаемой лесопилки.

— Боярин наряд твой добрый, — выразил, наконец, решение рыбак. Ох и разбалую их, вот только пока все расчеты только на увеличение прибыли. Себя можно обмануть, цифры — нет.

Уезжал я от реки в деятельной решительности. Небольшая слабина по отсутствию прогрессорства была резко отторгнута. Нужно работать и все тогда сладится, а рефлексировать будем, посматривая на тонны серебра, заработанного после.

Поднявшись на пригорок, с которого начинался небольшой лесок, я направился в сторону Речного. Туда временно я распорядился расселить прибывших ремесленников. По причине расположения поселка у реки и возможности сооружения водяных колес. Речной мог бы превратиться в Производственный. Пока же ремесленникам был выделен отдельный район, который располагался немного поодаль от самого поселения.

Мерно, но целеустремленно передвигаясь на своем конем, к которому все больше привыкаю, думал, что лесок возле пристани необходимо вырубить. Тут вроде бы и земля неплохая и разлив воды не доходит. Засеять можно будет чем-нибудь на следующий год, например подсолнечником. А через год-два может и понадобиться расширение территории самой пристани со строительством складов, домов и постоялых дворов. Может и расчистить место под базар.

Стрелы я не заметил, как не услышал и характерного звука спущенной тетивы. Только почувствовал удар и, пока еще не потерял сознание, успел пришпорить коня.

Голоса, люди в белых халатах.

— Ну как наш пациент? — сказал голосом Иллариона Михайловича человек с головой орла.

«Гор» — пронеслось в голове.

— Да потопчет еще копытами своими Дикое поле, — ответил человек с телом коня.

— Херон, — прошептал я. Именно Херон — не просто кентавр, а я знал, что это Херон.

— Крови потерял много, але хворь ен одолевает. Крепок животом Корней Владимирович, — краем сознания пронеслись другие голоса.

— Мы его теряем, — сказал «Гор».

— Главное, чтобы он себя не потерял, — философски заметил мудрец «Херон».

— Так он вступает в игру? — спросило левитирующее в мою сторону существо в белом балахоне.

— Он уже в игре, — ответил Херон, очертания которого начали расплываться.

Наступила безвременье.

Через сколько времени я услышал тишину я не знал. Но осознавал, что, если до этого было ничто, то сейчас наступила тишина. Еще через некоторое время появилось зрение, но я мог различать только силуэты. Еще позже я начал осознавать, что нахожуть в своей горнице, на своей же кровати. Звуки появились одномоментно и я поморщился.

— Слава Христу, спасителю! — прокричала Бела.

— Не вопи, Бела! Где Божана? — обратился я хриплым голосом к будущей жене Еремея, а может уже жены. — Ясколько я лежу?

— Дак с учора, — ответила девушка. — А боярыня у церкви молится.

— У меня в сундуке черный ларец принеси його и едь до Божаны, а до меня покуль не треба, — отдал я распоряжения, но опомнился. — Коли Еремей недалечи, нехай приде.

Получив аптечку в руки, как только вышла Бела, я начать себя лечить. Оказалось, что стрела прилетела не сзади, а спереди. Это облегчало мое самолечение. Прежде всего, посмотрел в маленькое зеркальце рану. То, что я очнулся действительно чудо, но рана воспалена, уже проступал через вонючую повязку, которая смердит еще и навозом. Сняв повязку, я практически залил себя перекисью водорода и сделал три обезболивающих укола, по сути, местную анестезию.

— Христос вседержитель! Открыл очи, — уже пробасил Еремей, входящий в горницу.

— Ерема нож потребен, вино хлебнае крепкое, полотно чистое, — сказал я, и друг, кивнув, убежал.

Вернулся он уже с Филипом и как это ни странно с Андреем.

— Якоже друже? — спросил Филипп, на что я просто киваю.

— По следу шли тых татей, воны пошли на марийскую землю, токмо звернули и пришли изнову до Унжи. Апосля пошли до земель Честислава Вышатовича. Купчина, что был в доме твоем. Токмо посекли тых татей у Честислава, — закончил свой доклад Андрей.

А ведь работа проведена огромная. Следили за исполнителями, не позволили себя запутать, ждали в городе, проследили до заказчика. Еще бы после взять их, но заказчик решил избавиться от свидетелей. Если бы сразу попытались захватить исполнителей, информации могло быть и меньше, или вовсе при захвате — убили бы. Андрей хорошо выслуживается.

Дальше была операция. Как только начала действовать бычья доза местного обезболивания, Еремей по моей диктовке резал и расчищал рану, так же готовилось и железо для прижигания. А я куражился, — никто не понимал, почему я не кричу от боли.

— Треба виру взять, — сказал я в момент, когда во мне ковырялись ножом. Все присутствующие вошли в ступор, а Филипп перекрестился.

— Войсил ведает? — задал я очередной вопрос. — Ерема пошто не лечаш?

Первым, от моих художеств, пришел в себя Андрей, который высказался только в пользу мести. Вскоре и Филипп сказал, что Василий Шварнович в курсе покушения, но подробностей не знает. Он только приехал откуда-то и просил сообщить, когда и если я очнусь. Посыльный уже выехал.

Тем временем принесли раскаленую качергу, которую я сказал приложить к ране. Так точно вся гниль выйдет. Тут я уже скорчил гримасу, несмотря на то, что боли не было, фантомные то никто не отменял.

Выздоровление. Подружка Дженни

Глава 25. Выздоровление. Подружка Дженни

Примчалась Божана, и все присутствующие дипломатично удалились. А я сожалел, что не получилось поговорить с Филипом, как первый день обучения организован. Сегодня прибывают и уже должны прибыть рекруты. С приходом же Божаны, да еще в такой истерике в ближайшее время нечего и говорить о работе. Вот и потеряны дни.

— Живой! А поповичи-то ужо отпевать думали! А ты живой! Любы, я руки наложу, коли сгинешь. Любы мой, — причитала любимая жена.

— А ну баба, — прикрикнул я, насколько хватило голоса. Получилось не очень, но Божана замерла. — Не треба очи пригожие слезой окроплять.

Дальше было молчание и только всхлипывание.

— Дозволишь Юрию прийти? — спросила жена.

— А то как, он сын мой, — сказал я, и Божана вышла за дверь и сразу же вернулась.

У меня вообще сложилось впечатление, что за дверью целая очередь. Одни входили, другие выходили. Я не говорил, что это было утомительно, все встречи были нужны, но обидно, что никто и не подумал о том, что мне нужно отдыхать. Вот, неправда, что только женщинам нужно внимание. Некоторые мужчины могут стойко перенести любую рану, но вот при температуре чуть выше нормы могут расклеется и вести себя как дети. Вот и мне с одной стороны остро требовалось быть в курсе событий и корректировать работу, но так же хотелось и простой участи и заботы.

А я развел бурную деятельность, пока действие обезболивающего не прошло. Дал указания Макарию и Мышане, последней в присутствии первого посоветовал присмотреться к Андрею — мудрому, сильному и лишенному семьи.

Прибежал и посыльный с информацией, что к пристани подошел корабль и скорее всего булгарский. Сразу нашлась работа Филиппу и Андрею. Мне ужасно было интересно, особенно когда посыльный сказал, что они говорили о торговле. Только я стал думать, как удачно и чем поторговать с булгарами, как заявился Войсил.

— По здорову ли Корней? — с издевкой спросил тесть.

— По здорову, Василий Шварнович, вот почиваю, — вернул я шпильку.

— Кто? Ведаешь? — уже крайне серьезно произнес тысяцкий.

— Так, ведаю, виру узять дозволишь? — я тоже серьезно спросил.

— Кто? — пристально посмотрел на меня глава администрации города, а так же и глава рода.

— Честислав Вышатович, — сказал я и убрал свой взгляд от Войсила. Пусть решает.

— Не усе, приняли меня тысяцким… токмо виру брать сторожкой, — сказал тесть и изменил тему для разговора.

Оказалось, что Войсил знает про булгарских купцов, которых обнаружили еще на подступах к городу. Более того, уже поговорил с ними, и именно он разрешил булгарским представителям прибыть ко мне.

Заехали булгары как бы случайно проездом. А, так как все равно они после собираются возвращаться в Булгарию, то и прибыли на кораблях. Оказывается, во Владимире Жадоба с Шинорой так расторговались, что устроили чуть ли ажиотаж за зеркала. Скупили же их венецианцы все и сразу, они так же хотели было приехать туда, где делают такое чудо. Служители культа хотели назвать зеркало сатанинским предметом, но сам князь похвалялся подарку, и это было маленькое зеркальце. Поповичи, узнав о радости от подареного зеркала князя, присмирели. Особенно помог некий монах Даниил, который был проездом из Ростова и, как стало очевидным, имел определенное влияние на епископа владимирского. Какая-то интересная личность и как я понял, он и с Шинорой успел пообщаться.

Главным же для меня было то, можно торговать зеркалами спокойно и поднимать цену. Тесть не знал, за сколько продавал Жадоба это чудо для людей XIII века. А у меня осталось только три зеркала. Я бы и у жены бы забрал подаренное ранее, если уж речь об огромных сумм. Ей я и сам позже сделать смогу. Тем более, что амальгама на пару десятков зеркал была взята из XXI века.

Поговорили мы с Войсилом и о редиске. Что можно с ней делать, и как выращивать. В этом времени рацион питания был своеобразным, не могу сказать, что слишком безальтернативным, но редиска может занять важное место на столах региона. Следует знать, как важны витамины после зимы, то можно и продлить жизнь людей.

Тесть предупредил, чтобы ни в коем случае не давал купцам семян. Или дорого продать, или продавать саму редиску. Спросил и о том, сколько этого овоща у меня. Решили, что продавать в этом году рано, но вот уже в следующем — запросто.

После обсуждения перспектив сельского хозяйства и решительной скупки всего скота, что появляется в Унже, моими тинуами, разговора не получалось. Я так же только ждал, когда Войсил уйдет, так как возобновлялась боль, и не хотелось потерять лицо. Возможно, тесть увидел мои страдания с улыбкой на лице, вскорости ушел. Я же вколол себе в бедро снотворное и закономерно уснул.

Проснувшись, я прислушался к самочувствию и удивился — боль была, но незначительная, рана затягивалась как в фентезийных голивудских фильмах. Не знаю, не медик, как должна выглядеть рана, но явно не так. Покрытая розовой пленкой, пока еще только напоминающей кожу, рана не столько болела, сколько сильно чесалась. Порой мне даже думалось, что лучше бы была боль, чем зуд.

— Эй, кто есть? — выкрикнул я и тем самым разбудил Божану, которая расположилась на лавке в стороне как котенок, свернувшись в клубок, что я ее и не заметил.

— Любы, по здорову? — Бажана захлопотала надо мной, поправила подушки, подала воды.

— По здорову. Треба работать, — сказал я и действительно почувствовал бурлящую деловую активность, хотелось встать и бежать.

Однако, при попытке подняться закружилась голова — все же следовало долечиться.

Было раннее утро, но я поднял весь дом. Под моим руководством быстро соорудили из досок и двух лавок полукровать, что в этом времени и использовалась для сна, где я мог лежать, но выглядел практически сидящим. Полностью горизонтальное положение для сна использую только я, ну и жена. Другие же считают, что толи духи, толи черти уволокут человека, если он будет в горизонтальном положении.

Я же собирался устроить день приемов. Бела, которая выполняла роль секретаря, стала и первым докладчиком.

— Бела, а венчание твое з Ермолаем скоро? — просил я. — Все ли готово, вдоволь?

Первый доклад начался…

Выяснил я главное, что венчаться моя бывшая холопка с другом Ермолаем будут в самом начале июня и скромно, так как урожай еще не собран, и отвлекать людей не хотят. Остальное, сколько бочек вина, сколько планируется мяса. Удивительным было то, что практически все оплачивалось женихом, которому в складчину собрали денег в десятке.

Далее побежали посыльные по «городам и весям». Я хотел видеть булгарских купцов и быстрее. В Речном введено военное положение, даже Гаврила из своей сотни прислал десяток охранять покой русских жителей. Только вот кормить их мне. Следующие должны будут доложиться головы плотницких и строительных артелей, вместе с каменщиками. У них неразбериха пошла, и не могут договориться между собой ни в строительстве храма, ни в новом поселке.

Позвал я и тиунов, чтобы не только сообщили о делах на полях, но и вместе с кузнецами, решили по орудиям труда и, к примеру, нашли, кто спер мою лопату, которую я давал на общину, но ее не вернули.

На закуску пригласил и Андрея с Филиппом и не только для того, чтобы узнать о делах в школе, но и обсудить «ответочку» за мое ранение. Ведь

— По здорову ли богатур Корней? — В горницу-кабинет зашел среднего роста мужчина.

Его не русское происхождение выдавали раскосые глаза и смуглая кожа на лице. Остальные же части тела было не рассмотреть. Гость был в длинной кольчуге и стеганом халате под ней, кожаные ярко красные сапоги. Однако, ничего из одежды не было экзотическим — но кроме глаз и смуглой кожи, по сути, гость мало отличался от русичей. Тот же доспех, похожий халат, похожие шаровары. Вот клинка не видно, видимо при входе забрали.

— По здорову и рад, что достойный сын Великой Булгарии оказал мне честь, посетив дом мой, — закончил я витиеватое предложение.

Булгар удивленно посмотрел на меня, но не прокомментировал мои слова, только уважительно поклонился, давая понять, что принял светский треп.

— Дозволено ли будет, боярин, кабы слышал и говорил с нами мой помощник? — спросил купец и я кивнул.

— Боярин, — дождавшись, пока в горницу войдет еще одно действующее лицо, продолжил купец, представленный мне как Атанас. — Нам потребны зеркала.

Я демонстративно развел в стороны руки, демонстрируя, что не могу ничем помочь.

— Ты видишь, сколько я сладил палат и дымов, мне потребно торговать те зеркала, что я привез от одного уже почившего мастера, кабы оплатить усе, и осталось токмо для себя да жены, а может аще великий князь пожелает купить, — сказал я, по сути, не отказав, а начав торг. Это не осталось без внимания помощника булгарского купца.

— Сто гривен за зеркало и серебра весом за оправу, — начал уже торг помощник Атанаса, имя которого я и не узнал.

— А как веницаианцы брали мои зеркала? — спросил я.

— Так и брали, але то твои люди везли, а мы пришли сами, — высказал на мое мнение, не совсем веский аргумент торговец.

— За тым, што токмо есть у меня могут прийти и з далечи. Але я продам табе зеркало, доброе, што и эмиру в дар приподнести честь. Но серебра более ста гривен треба, — сказал я и стал ждать реакции. Булгары советовались на своем языке.

— Две сотни гривен серебром, але треба видеть товар, — вынес вердикт Атанас.

Я позвал Белу и попросил принести два зеркала, припасенных для встречи с булгарами, а так же принести редиса и тюльпаны.

Гости долго рассматривали два зеркала, которые были почти в человеческий рост и спорили какое брать. Разница между изделиями была только в оправе. Наконец, булгары определились и рассматривали уже редиску, опасаясь ее попробовать. Я нарочито взял одну и с показным удовольствием съел. Указав рукой на угощение, я смотрел, как вначале лица гостей съежились, а после удивленно с интересом рассматривали овощ, тщательно разжевывая его.

— То лекарская ежа, апосля зимы дает силу, — начал рекламную компанию, по сути, приукрашивая, но не обманывая потенциальных покупателей.

Цель была создать бренд. Малодоступность на первых порах продукта и правильный маркетинг должен был свое дело сделать.

— И сколько за семя возмешь? — спросил Атанас.

— Не, семя не дам, а так за пуд три гривны, токмо два пуда на торг дам, — я с большим удовольствием откусил от очередной редиски и с трудом не поежился — овощ вязал во рту.

— Две гривны и десять кун и пуд возьму, — ответил мне торговец.

— Добро, — сказал я, и, сделав паузу, продолжил серьезным тоном. — Мне торг потребен. И по осени товаров много дать смогу, токмо в Булгарию, али еще куда ехать не стану — много работы тут. Аще есть товар, што стоит много, токмо в руки не взять. И ярмарка буде у меня — будь гостем.

На меня посмотрели с удивлением и интересом. Вообще я замечал у купцов некоторую растерянность на контрасте моего внешнего вида и того, что я говорю. Моя податливость в ценах на товары, когда можно было торговаться, и час, и два за каждую гривну, так же сбивала с толку. Только я старался понять, что мне нужны долгосрочные перспективы сотрудничества. Я собирался не только самообеспечивать себя сельским хозяйством, но и продавать его продукцию, как торговать и технологическими товарами.

— Што за товар? — после небольшой паузы и короткого совета со своим приближенным, спросил Атанас.

— Инф…Веды, — сказал я, а у самого чуть не вырвалось «информация». — За то, што ад вестей моих буде польза вельми великая, вы пригоните по осени сто баранов и пятьдесят добрых лошадей.

Купцы переглянулись и ухмыльнулись. Наверняка решили, что молодой парень зарвался.

— Токмо апасля того, как веды допомогут славному эмиру я и прошу плату по чести и торг. Товар по осени я найду, — сказал я и посмотрел на гостей, выражение лиц которых говорило: «Ну, говори, уже, коль начал».

И я рассказал. Про разбитых монголов, что грабили возле границ Булгарии, что разведывали они пути, что рассчитывают пограбить булгар на границе. Рассказал, что взяли в плен монголов, которые и раскрыли планы завоевателей.

— Аще татар ведет Аблас-Хин, токмо не предал он народ булгар и ведает оборону засек на поудни. Вон говорит эмиру Чельбиру о татарах и то буде скоро. Пойдут татары до Самарской Луки, — закончил я рассказ.

— Твои слова стоят платы, коли то верно, — задумчиво сказал булгарин. — Токмо не могли татары сказать, што Аблас-Хин не здрадил.

— Так, там был человек Аблас-Хина вон был поранены, — сказал я и чуть не чертыхнулся. Вот же попал. Одно дело — информация о планах монголов, что можно было узнать у пленных, но откуда я мог знать про то, что этот Аблас сообщит эмиру о монголах? Надеюсь, выкрутился.

— А плату ты потом мне даш. Скажи эмиру то, што я сказал, ты ему доклад держишь, аще иному? — сказал я усмешливо, показывая, что резидент раскрыт.

Булгарских купцов не много я видел, пожалуй, в первый раз, и слышал, что не так часты они в русских городах. А вид Атанаса и его взгляд, анализирующий даже не товар и его качество, а людей, оружие и другие вещи. Даже, рассматривая зеркало, он видел не только товар, он рассматривал его как возможности для своей страны, а тут еще активность веницианских купцов.

Булгарин не ответил мне, и мы дальше говорили о возможностях торга. Я спрашивал о рисе и возможностях торговли с Ираном, которая сильно пострадала от активности монголов, но все еще была, даже купцы бывшего Харезма начали поднимать голову.

Расставшись с довольными и задумчивыми купцами, я потребовал к себе титунов.

Был приятно удивлен, что Макарий и Мышана вели себя непринужденно и их недавние интрижки не влияли на дело. Сенокос продолжался и часть полей, что оставлены для посева озимых и свободные луга, которых было не много, уже скошены и частью сено вывезено под навесы, и сушится. Кони мои стараются во всю и уже пять кобыл ходят брюхатыми. Ожидаем и щенков от любви обильного Шаха. Первая шерсть с немногочисленных овец собрана, и женщины начали прясть. Сделал зарубку о механической прялке типа «Дженни». Производства меда и воска увеличились в два раза в сравнении с предыдущим годом. Практика создания отдельных ульев и определение ответственных оказалась оправданной. Молока производить стали много больше потребления населения. Еще одна зарубка — маслобойня и сыроварение.

В целом все оказывалось неплохо и ожидали большой урожай, если не будет катаклизмов. Поговорили и о природе, у которой нет плохой погоды. Особенно это будет актуально через шесть лет, когда начнется череда дождей и ранних заморозков. Но к тому моменту рассчитываю иметь запасы на случай голода. Мышана пожаловалась, что школа забирает много ресурсов. Уже пришлось зарезать две коровы, которые давали мало молока. Рыбу же артельщики-рыбаки стали давать мало, прикрываясь соглашениями со мной. Пообещал разобраться.

Следующими ходоками стали строители, которые отчитались по строительству нового поселения. Уже больше половины домов были готовы к поселению и мне предлагали заплатить за все сделанное. Строительство же кузнечной мастерской — моего маленького сталелитейного заводика закончилось и все ждут меня, чтобы смонтировать водяное колесо и мешков.

А вот стекольное производство застопорилось, но по собственной инициативе мастера построили печи и хотят уже производить наряду со стеклянными браслетами, бусы. Ну, пусть немного побалуются. Мне же еще нужно сдалать платформы для раскатки стекла и трубки.

— Ну как виру брать будем? — спросил я у вошедших Филиппа и Андрея.

— Треба убивать, — сказал Андрей.

— То так, аще треба и мошну почистить у татей, — определил я направление мести.

Началось обсуждение. Важно, что Войсил поддержит меня, но только в том случае, если месть будет не открытой. С другой стороны, вариант прикрыться набегом марийцев на конкретно поместье Честислава Вышатовича отмели. Тысяцкому пришлось бы реагировать на набег и тогда может быть раскрыта правда. Рабочим вариантом пока оставили поджег усадьбы со всеми домочадцами. Жестко? Да! Но все имеет цену. Я не хотел бы убивать семью соседа. У него было три дочери до пятнадцати лет и сын шестнадцати.Предложил подумать о том, что сделать, дабы избежать лишних жертв и не подставится самим.

На следующий день я чувствовал себя вполне здоровым. Когда монгольская стрела оставила на мне свою отметину, я не обратил внимания на быстрое заживление раны. Сейчас же чувствовал себя ящерицей, что отращивает себе хвост. Регенерация феноменальная. Может быть, поэтому я не стал болеть сразу по приходу в это время и сам никого не заразил. Бактерии и вирусы этого времени и XXI века наверняка бы вызвали череду болезней, если не смертей. А принесенные вирусы будущего могли вообще выкосить местных, но этого не произошло. Что ж меня это устраивает.

Мне понравился день, когда вокруг меня все крутились, бегали, суетились, но всеже я осознал, что организация нового дня сплошных совещаний не принесет пользы — пусть люди работают, а не отвлекаются. Я же отправил за плотниками, что проявляли наибольшую активность при создании новшеств, в частности водяного колеса, а так же послал за бывшим тиуном Симеоном. В последнее время он оказался не у дел, но хватка у него была еще та, может получиться вырастить из него управленца.

Задачей стало «изобрести» механическую прялку, которая была создана в том, другом, времени и имела название «Дженни-пряха». Это первый известный образец промышленной революции, который был создан Харгривсом в 1765 году. Назван станок был толи в честь дочери, толи жены, толи любовницы. Но это имба, совершившая переворот в прядильном деле, когда Англия была лидером по производству шерсти. Я так же хотел стать, и создавать столько шерстяных тканей, сколько можно прокормить овец.

Прялка Дженни имела восемь вертикальных веретен и одно колесо. Имелся специальный пресс из двух брусков дерева. Нитки ровницы с початков проходили через вытяжной пресс и прикреплялись к веретенам. В нижней части каждого веретена имелся блок, вокруг которого шел приводной шнур, переброшенный через барабан, который приводился в движение от большого колеса, вращаемого рукой. Колесо приводило во вращение все веретена.

Был и недостаток получаемой продукции, который некогда в Англии долго не могли нейтрализовать, но их решение мне известно — нужно в пряжу добавлять льняную нитку.

Достаточно мелкие детали из дерева были самым сложным, на мой взгляд. Да и лак — дело достаточно сложное, но тут на выручку пришел опыт оружейников. Плотники заявили, что лак не такая проблема, его иногда использовали его при изготовлении лука. День провозившись с прялкой, я усталый, но довольный, решил уделить остаток времени семье. Оставшиеся плотники с пытливым Никифором и Симеоном, как казалось, уже уловили мысль и, разделившись по производственным циклам, начали работать.

— Люба моя, — сказал я, обнимая жену, которая руководила кухарками.

— Любы, ты не хочаш быть здоровым? — больше для проформы распекала меня жена.

— В баню? — заговорщицки спросил я.

— Так рано то как? Пойдем в отпачивальню, — сказала жена и повела с игривой улыбкой в спальню.

— Я назову прялку в твою честь, Божана, — еле слышно прошептал я.

— Што? — спросила любимая женщина.

— Все добре, моя любая, — ответил я.

Месть — блюдо, которое подается в тепле и жаре

Глава 26. Месть — блюдо, которое подается в тепле и жаре

Прошло три недели с момента моего ранения. Я мотался по всем своим землям. Контролировал посевы, заставлял поливать свой огород, который стал образцовым, даже самые профессиональные пенсионеры-дачники позавидовали бы. Все росло и радовало. Погода была идеальной — жары как таковой не было, но солнышко грело, полив и редкие дожди позволяли расти моим новшествам — моему стратегическому оружию. Логика проста — смогу прокормиться и иметь излишки, смогу и ратников оснастить.

Вчера прошли первые воинские учения. Построения, маневрирование по сигналам командиров, стрельбы навесом и прицельно, отражение конной атаки, работа в вагенбурге, учебные бои деревянными мечами в группах. Что можно сказать — и смех и грех! Маневры привели к тому, что некоторые новобранцы просто потерялись и даже прибились к отыгрывающим за врагов. Наскоку с коней не попадали только десятники из числа ветеранов, да и те не все остались в седле. Из арбалетов стреляли куда попало. А то, что десяток был вооружен барабанными арбалетами конструкции XXI века, только увеличивало расход болтов, но никак не делало обстрел эффективным. Мечники строй не держали и как только пошли в клинч, сразу же разделились по парам и начали друг друга мутузить.

Разбор учений привел еще к тому, что сами наставники не понимали многих вещей. Они были индивидуалистами, и если еще понятно было, зачем работать в построении мечникам, или всадникам, то взаимодействия между ними — темный лес непонимания. Но я и не надеялся, что через три недели вдруг все уже 64 новобранца станут великими богатырями. Учения же эти были для того, чтобы выработать понимание необходимости тренировок и новых подходов. Нужен не индивидуальный профессиональный боец, а коллектив. Дисциплинированный, знающий каждый свое место. Сложно из мальчишек сделать поединщиков, если они с детства не держали в руках меч. Но вот научить дисциплине и коллективным действиям можно.

— Боярин! — ко мне подскакал посыльный. — Тысяцкий жде у себя. Усих бояр клича.

Не заезжая домой, я поспешил к тысяцкому. Еще не было такого, чтобы Войсил собирал всех бояр, а как выяснилось, и сотников и десятников многих. Поэтому со мной поехали, и Филипп, и Андрей, которые были мрачнее тучи и отворачивали глаза. Видимо переживали за неудачи. Ну — будет мотивация к работе.

Когда мы въехали в детинец я даже опешил. Куча народу, лошадей, повозок. Это мобилизация? Войдя в помещение, что я звал тронным залом, я сразу же заметил весьма интересное лицо.

— По здорову ли Честислав Вышатович? — спросил я своего соседа выдавая максимальную, насколько мог, улыбку.

— Спаси Христос, — растеряно ответил соседушка.

— Да, на него и уповаем, — ухмыльнулся я.

Что ж — понервничай! Ты все понял, соседушка. Может, это было опрометчиво с моей стороны давать намеки, но не мог пройти мимо.

— Есть вести! — в зал вошел Войсил. Прям, как у Гоголя «пренеприятное известие».

Я понял, что история все же идет своим чередом. Вести были о битве на Калке. Только мое вмешательство, видимо немного, но меняет историю. Князья были разбиты на Калке примерно по тому же сценарию, как и в известной мне истории. Разница заключалась в том, что бродники не предали союзное войско, и князь Мстислав Киевский не поверил посылам монголов и не вывел из обороны свое войско. Почему не предали русско-половецкие войска бродники — эти прародители казачества? Только одно приходит на ум — тот отряд, что был нами разгромлен у реки Сура, имел отношение к предательству бродников, а его отсутствие изменило немного расклады. Кроме того, монголы, вероятно, потеряли больше воинов, чем предполагалось, и могли не пойти в сторону Булгарии и тогда мои слова купцам обесцениваются. Также не произошло серьезного побоища при переправе через Калку во время отступления половцев и русичей. Наверное, тот отряд, уничтоженный нами, также мог быть одним из тех, кто громил у переправы союзников. Котияр же бежал в Венгрию и это так же изменения, он частично сохранил боеспособность и мог бы помочь своему зятю Мстилаву Старому Киевскому, но не сделал этого.

Василько же прибыл не в Чернигов, а в Киев. Видимо из-за того, что ликвидация оборонительной позиции киевского князя заняла больше времени. Между тем, с боями многие киевские ратники пробились через монголов и смогли добраться до Киева.

— Василько готовит Киев до обороны и йому потребны вои, сотня Гаврилы иде до Киева одвуконь от кожного з вас або вои, али припасы, — продолжал тысяцкий.

Да, любимый отрок-князь в опасности и Василий Шварнович, используя служебное положение, готовит помощь. А что могу я? Встретился глазами с Филиппом и Андреем. Первый умоляюще смотрел, и в его глазах боролись страсть и долг. Андрей же излучал более импонирующие мне эмоции. Мол, «скажешь — пойду». Нужно отпускать обоих и сам бы пошел. А еще отправить наших новобранцев — не всех, но только самых ушлых и способных. Пусть походной жизни поучаться.

— Корней Владимирович, — прервал мои размышления тысяцки. — Што ты даш на поход.

— Три десятка одвуконь и пять телег припасов, — ответил я, принимая решение.

В зале установилось молчание, все смотрели на меня. Да, знали о школе, но все считали, что это блажь, игры подростка, которому тесть дал много вольности, а пороть надо. А тут я даю больше всех воинов и еще сам их обеспечиваю.

— Токмо моя земля, обильна и богата, кабы не сбылось так, што повернемся, а зямли то и нет, — сказал я и обвел взглядом всех присутствующих, остановившись на Честиславе Вышатовиче.

— На том слово мое, да и ратные люди у тя больш за чатыре десятка на зямле застануться, — нарочито громко сказал Войсил. Все вновь с удивлением обратили свои взгляды на меня.

Выходя из зала, где больше часа было совещание, я шепнул Андрею: «Сегодня!».

План операции возмездия был составлен недавно, после неусыпной слежки за объектом. Принцип был, на мой взгляд, вполне с душком и юморком.

Вечером, как только начало смеркаться стали готовится. Шли четверо — я, Андрей и еще два его человека. Пошитые заранее маскхалаты предавали нам дополнительные возможности в маскировке. Да и не охраняемый стратегический объект брать будем. Пробирались через нескошенную траву и поле, усеянное житом. Никого не было. У нас молодняк периодически объезжает поля, сами холопы организовывают патрулирование после того, как я объяснил про сущность промышленного шпионажа и потребовал элементраное знание азов воинской службы. А тут — никого.

Высмотрев в бинокль усадьбу, я убедился, что баня, как это и планировалось, топиться, и уже занесли кувшины толи с брагой, толи с медом, пиво в здешних краях варили не охотно. С завидным постоянством Честислав Вышатович посещал баню через день. И дело было абсолютно не в чистоплотности данного персонажа, а в плотских утехах. Две голых девки из холопок, да обильное питие — вот главные жизненные ориентиры соседа. А ведь жена и красавица, и умелица, несмотря на уже возраст «аж в тридцать лет». Скажи тридцатилетней даме в XXI — м веке, что она стара — раздерут!

— Идет! — шепотом сказал Андрей, и два его сподручных с луками вышли на заранее подготовленные позиции.

Их задача была отслеживать посторонних. Если кто покажется в поле зрения — диверсанты должны будут их убрать, а потом почистить и место. Тела в реку. Баня, как это и было часто принято, была возле реки, а другая сторона — во дворе усадьбы, что давало возможности для ухода, так как в кустах спрятаны лодки. Выжидали час. По традиции, именно через час хозяин с девками выбежит первый раз окунаться. Время нужно было, чтобы изрядно подвыпили, и девки и прилюбодей.

— Вышли! — сказал я, и мы приготовились.

С криками весело и задорно выбежал объект, за ним голые раскрасневшиеся девки. Окунулись и опять с криками, подстегиваемые пошлыми кричалками хозяина, побежали в баню.

— Пойдем, — скомандовал я, и мы выдвинулись на новую позицию.

Справа и слева от входа в баню были заросли травы там мы и должны были залечь и вслушиваться в происходящее, выбирая момент, когда хозяин начнет свое действо с одной из девок. Когда пьяные вскрики переменились тяжелым мужским пыхтением и женским повизгиванием я жестом показал Андрею на вход.

Резкий рывок двери и Андрей молниеносно бьет по затылку пыхтящему над девкой хозяину, вторую девку жадно пьющую медовуху оглушаю я. Та же девица, что была удостоена особым вниманием боярина Честислава Вышатовича не сразу понимает, что произошло и продолжает эмитировать бурное удовольствие от соития с хозяином. Но оглушаем и ее. Как я и предполагал — детородный орган охайника застрял в момент проникновения.

Проверяю пульс — никого не убили, но могут быстро очнуться. Вливаем в горло девкам, и хозяину принесенный мной спирт, еще оставшийся из скарба. Почти литр чистого медицинского спирта — это для современных трех людей практически смертельная доза. Однако, могло все это вызвать подозрение. И мы, прикрыв оконце, начинаем растапливать вновь баню как теми дровами, что были внутри, так и теми, что при последней вылазке позавчера принесли ратники Андрея. Сыроватые, надо сказать дрова.

— Уходим, — прошипел я и приоткрыл щель в двери. Прислушавшись в тишину, резко вышел, открыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуться, следом вышел Андрей.

Дело сделано. Завтра, а, может, и сегодня, найдут три трупа, голые и со следами разврата, будучи пьяными, угорели от печи. Позор соседу. Как еще уговорить батюшку Михаила, который бывает уж очень принципиальным, отпеть эту троицу.

Отход был обыденным, и без каких-либо приключений. А я все думал, не наследили ли мы. Опытные профессионалы из будущего могли бы раскрутить это дело по отпечаткам, по анализам крови и тогда уже высмотрели бы и подходы и отходы, вот только тут это делать не станут. Тем более, что индульгенция от тысяцкого получена.

— Ты где бродил? — спросила сонная Божана, когда я, вернувшись, пытался примоститься на супружеское ложе.

— Работал, люба моя, — сказал я, обнял и поцеловал жену.

— Ты пойдешь в поход? — задала вопрос жена и умоляюще посмотрела прямо в глаза.

Я не отвел взгляд. Все было и так ясно. Должен я, должен. Что за мужчина, что буду за спиной жены держаться. Да и съедало любопытство неимоверно. Что я видел пока? Только и малый городок, а хотел и Владимир и тем более Киев посмотреть. Да и немного понять логистику и торговые отношения этого времени будет не вредно, если я собираюсь становиться промышленников и купцом.

Интермедия 4

Субедей сидел задумчивый, в его руках была уже пустая чаша. Кумыс он уже выпил и прислужник — русич — ожидал, когда господин поставит свою чашу на стол, чтобы сразу же ее наполнить. Устал, очень устал. Уже четыре года сплошных походов. Он хотел немного спокойной жизни, признания, а потом… Конечно, после он опять пойдет в поход. Монгол живет на коне и его дом там, где он поставил юрту. И сегодня, казалось нужно радоваться и восхвалять бурханов, но он ностальгировал. Уже прошло два дня, как закончилась битва и погоня у реки Калка. Он победил, как побеждал уже не раз. Он вспоминал Даржигун — сестру, что стала ему матерью. Молодой воин пошел против закона монголов и ушел из дома, несмотря на то, что именно он, как младший должен был хранить очаг. Но это было сложное время, когда нельзя было спасть — все друг друга грабили и убивали. И он пошел к Темучину — этому настоящему монголу.

И его, сына кузнеца, назвали на курултае среди 88 знатных монголов. Он стал «Свирепым псом» Ченгизхана, но Субедей всегда хотел вернуться в свою юрту, где он рос, и Даржигун пела ему песни. Может когда монголы выйдут к западному морю, он уедет домой.

Субедей всегда учился и не считал это зазорным. Учился и тогда в армии Чингизхана, когда был в резерве, и когда разбил меркитов у реки Иргиз. Там, на реке эти отступники сложили повозки, и было сложно их сковырнуть. И он уже знает, что возле реки Сура презренная мордва так же повозки расставила и смогла меньшим числом разбить лучший его отряд. Он всегда бросал этот отряд на самые сложные участки. Особенно ему было жалко сотни кешик. Это был подарок лично ему от Чингизисхана. И никогда они не проигрывали. Почему они не растащили повозки арканами, как он это сделал у реки Иргиз?

За день до начала битвы с этими урусами и пастухами-половцами ему пришло известие, что сто всадников дикой мордвы разбили триста воинов, которые выходили против тысячи и побеждали.

Это была вторая грустная новость за последние десять дней. Так, его друг, с которым он прошел сотни дней по степи, Джебе опрометчиво отправился навстречу урусам и погиб. Откровенно же, себе врать сложно, он больше переживал за потерю отряда из кешик, чем от гибели соратника. Возможно, с Джебе во главе тумена получилось хуже в битве — у войска должен быть один начальник. Но он и сам упустил момент полного разгрома этих могучих поодиночке, но и слабых в большой сече воинов. Они разругались перед битвой, а половцы и вовсе не согласовали свою атаку. Но на переправе Батбояр, славный монгол, погибший на Суре от ненависной мордвы, смог бы догнать своим отрядом отступающих князей и внести еще большую неразбериху в их ряды. Смог бы он и договориться с бродниками, где у него были уже контакты. Но он ушел, а те одиннадцать презренных баранов, что бежали с поля боя, пусть и для того, чтобы сообщить Субедею о смерти настоящего монгола, он казнил. Монгол не бежит никогда! Отступить может, но не бежать.

— Хан, послы ждут твоих слов, — низко согнувшись, не смея поднять глаз, в юрту вошел помощник.

— А ты как думаешь, что нужно сказать послам? — спросил Субедей, наконец, поставив на небольшой столик чашу, которую сразу же наполнил русич, что на потеху взял себе победитель. Ему льстило и откровенно нравилось, что воин урус, взятый в плен так ропщет и либезит перед победителем. Значит, он сможет сломать и других урусов.

— У нас остался один полный тумен и помощи можем не дождаться. По степи еще есть монголы, но их нужно ждать. А урусы могут собрать новое войско, которое хан также разобьет, но с кем хан вернется в степь? Мы должны больше узнать об урусах, мы должны отомстить мордве и разведать булгар. Мой хан еще много дел, чтобы с честью предстать перед Великим, — советник поклонился.

— Ты предлагаешь уйти? Но мы должны направить послов и если их так же убьют, как и раньше? Мы будем мстить, — рассуждал вслух Субедей.

— Да, мой хан, но они уже знают, что послы священны, мы их научили этому, а говорить нужно о вире за убитых послов. Каждого убитого посла по весу серебром. Если откажутся — жечь их села. По данным пленников, у нас три-четыре недели и могут подойти войска владимирского князя, да и другие князья не дадут молодому Василько долго быть в Киеве, туда придут с воинами другие правители. У них может оказаться больше воинов, чем у нас, но они не выйдут за стены городов, а мы разорим округу, — советник вновь поклонился.

— Это и донеси до послов. Ступай и прирежь этого руса, он много слышал, — сказал пес Чингизхана и отпил кумыса.

В гости к псу Чингисхана

Глава 27. В гости к псу Чингисхана

На следующий день вновь совещания и консультации. Я уезжал, и нужно было дать четкие указания по управлению. Хотел я дождаться возвращения Жадобы и Шиноры, но видно, не судьба. Ермолай оставался на хозяйстве. Его свадьбу сыграют без меня, отменять и переносить уже нельзя, так и живот у Белы виден будет, а это уже позор. В поход берем самых способных новобранцев всего семнадцать человек. Определили и науки, что будут в наше отсутствие проходить новобранцы.

Жаль, что уже готовая механическая прялка, как и горн и стекольное производство не запущенны. Но пока будем накапливать руду, шерсть и делать еще две прялки. По строительству решили часть артельщиков направить на обустройство пристани, где предполагаем делать слады, амбары, хозяйственные и административные здания. Проект уже обсуждался, и было выделено даже место для ярмарки, которую я планировал провести в сентябре-октябре, сразу после сбора урожая.

Жадобе задания так же будут — наладить отношения в Новгороде Великом. Пусть на кораблях, пусть пешком, но сидеть в поместье и хулиганить — нет! Хотел было взять с собой Юрия, но Божана стала в такую стойку, что проще было отказаться от затеи. Однако, я дал два года на бабье покровительство, а после он пойдет в воинскую школу.

Выезжал из поместья в Унжу с сожалением. Столько дел, а я гуляться. Не пойдут же монголы в Киев, но как отказаться от похода тогда, как я только стал зарабатывать авторитет в своей же школе?! Да и другие причины — торговля и расширение кругозора, как я уже говорил.

Возле города уже виднелись повозки и люди. Был там же и Войсил, дающий распоряжения Гавриле.

— О, зять пришел, рать привел, — усмехнулся тесть.

— По здорову ли Василий Шварнович, — я уважительно поклонился.

— По здорову, Корней, спаси Христос. В баню с девками не бегаю, кабы упиваться там ад трох чаш меда бавленого водой, — уже остро и серьезно прямо в глаза посмотрел тысяцки.

Пауза длилась долго, но, я взгляд не отвел. Ну, узнал Войсил о безвременной кончине купчины-извращенца, так сам же и дал индульгенцию на месть.

— То Бог покарал, токмо в поход не иде Честислав, да на все воля божья, — закончил Войсил и ухмыльнулся.

Сборы заняли еще час, и мы отправились, сразу же задав вполне резвый ритм. Не все имели двух коней, да и повозки подтормаживали, думаю, кони устанут быстро. В поход же я взял всю свою живность, к которой я причислял пса, уже ставшего матерым волкодавом, двух коней. На Арабе сам ехал, а Орел тянул повозку. В дороге я размышлял, что главной целью похода все же попытка наладить связи в южных княжествах, да пригласить купцов на ярмарку. Сделаю такое торгово-развлекательное мероприятие, что все современники будут в следующем году только и ждать новой ярмарки.

Мы споро двигались и, на удивление, кони не так и уставали. Только я все же чередовал верховую езду и отдыхом в повозке. Все же тяжеловес более выносливый, бывало, по утрам и бегал несколько километров вдоль нашего каравана. Есть возможность для физических нагрузок — буду пользоваться. Сам же начал замечать, что физическая форма никуда не девается. Вот получилось нать нагрузку на ноги, через месяц лежания от тренированности ног не осталось бы и следа, но у меня уже не так — никакого снижения ни визуальной, ни ощущаемой физики тела.

Старшим походного поезда был назначен Гаврила, но мне удалось договориться с ним, чтобы мои новики отрабатывали дозоры, посты, разведку, охрану обозов. На стоянках были постоянные тренировки и ни грамма спиртного. Разрешалось только, чтобы сильно не выделяться старшим воинам, немного перед сном, если не в дозоре.

Споро добрались до Суздаля, и уже тут я увидел, как и чем отличается наш погост, по сути, и бывший великокняжеский город. Мощеные улицы, гостиные дворы на выбор, а не грязь от пышки Милы, каменные церкви, которые сразу же делают из городища город.

От Суздаля до Владимира было еще меньше растояния, и в походной суете даже не заметил, как открылись стены стольного града. Да, это не был город XXI века, и жителей тут было вряд ли столько, сколько проживают в одном микрорайоне мегаполиса будущего, но это была столица. Множество домов, усадьбы прямо в городе, каменные стены детинца и еще две стены на территории города, а Успенский собор выделялся величественностью и показной столичностью. Прожив уже больше трех месяцев в ограниченно населенном районе Руси, я именно здесь увидел потенциал русского государства. Если бы одна рука собрала все территории, эта держава уже к следующему веку обогнала в своем развитии все страны как минимум Европы.

Важным во Владимире было то, что к нашей колонне присоединялись другие отряды. Поход возглавил Глеб Всеславович, и к нам прибавилось еще больше двух сотен ратников. Это уже была серьезная сила. Еще я ухитрился встретиться с веницианцами — теми, что оптом скупили мои зеркала. Их я тоже пригласил на ярмарку и пообещал, что найду, чем удивить. Было смешно наблюдать, как европейцы пытались меня подпоить и разговорить. Пришлось поставить их на место и определить правила честного сотрудничества. Европейцам же нетерпелось выехать в Херсонес, а после домой, чтобы торговать уже там. И зеркала, наверняка играют в этом желании не последнюю роль.

После Владимира, другие города меня мало впечатляли и слились в один характерный древнерусский город. Единственно, я очень хотел попасть в черниговский Козельск, который так мужественно сопротивлялся монголам в той истории, но мы прошли этот маленький городок стороной.

В Киев мы входили уже в сумерках, но, свое впечатление об этом великом городе я составить смог. Прежде всего — это так же столица, но город очень отличается от Владимира. Прежде всего, это степенность и некая высокомерность, как города, так и его жителей. Наверное, чем-то подобным был Рим в период падения империи. Это еще великий город, помнящий величие, но почивающий на прошлом. Владимир же был молодой, голодной до свершений столицей. Деятельной и развивающейся.

Киев кипел, казалось в нем больше ратных людей, чем простых жителей. Может, и так было, по дороге мы встречали немало обозов, устремленных от города, и это были обыватели, а вот в сторону города шли вооруженные люди, как правило, малыми группами. Позже я еще и узнал, что Василько, который был пока единственным князем в городе, раздал оружие могущим его держать киевлянам. А взявший бразды правления в свои руки выживший на Калке Мстислав Удатный, который прибыл несколько дней назад в столицу Руси, не рискнул отменять популярное в народе решение о раздаче оружия.

Глеб Всеславович уехал, оставив нас в пригороде. Спать нам пришлось на земле, и обустраивать импровизированный лагерь, огораживаясь повозками и выставляя дозоры. На следующий день вернулся Глеб Всеславович в прескверном настроении.

— Учора послы прибыли от татар, — начал Глеб Всеславович. — Замириться хочат, Мстислав Удатны почал лаятся с послами, токмо Василько меч поднял на великого князя и вызвалил послов, а Мстислав збирае своих и иншах воев под руку свою, дабы бить Василько.

— Так пошли до князя Ростовского, треба стать подле його и бить Мстислава, — высказался Гаврила и я ужаснулся.

Стать участником очередной смуты и междоусобицы? Мало били этого Мстислава, так он опять права качает? Послов уже убили раз, потом Удатный бежал и пятки сверкали, а сейчас пришел в Киев и опять за свое.

— Неможно раздор чинить на Руси, — сказал я. — Идти до Василько потребно, токмо не биться, а послов провести в стан татар.

На меня посмотрели как на умалишенного. А я был уверен, что нужно вывести послов. Монголы еще одно оскорбление не сдержат уже через год-два придут на Русь, а не через четырнадцать лет. Нужно выиграть время для Руси, для себя выиграть. Мне лет десять нужно — минимум. С вероятной поддержкой даже любого местечкового князя, если не великого, я смогу многое. А тут выручить и поддержать Василько — наиболее близкого как минимум географически князя. Удатный же не пойдет в острую фазу конфликта. Свой бой он уже проиграл и сейчас демонстрирует только бессильную злобу. Войска, верного Мстиславу в Киеве меньше всего, тут больше тех, кто прорвался из блокады Мстислава Киевского Старого. Даниил Романович же спешно, если не сказать большего, увел своих на Запад.

Решили идти к князю и уже там решать.

Василько занял в Киеве Подол, куда и вывез послов, войско Ростовского заняло и укрепления возле бабьего торга. Удатный же занял Замковую гору и тем самым создал патовую ситуацию. Атаковать детинец города — не лучший вариант, даже, если и сами киевляне поддержат. Однако, горожане не были в восторге от того, что в городе много разных войск и, как следствие могут быть стычки — у них же тоже оружие из городских арсеналов. На мой взгляд, нужно выводить послов и самим с посланниками Субедея отправляться в стан монголов. Пусть уходят.

Пробраться на Подол оказалось не сложно. Слаженный отряд из трехсот конных, к которым присоединились и больше ста других ратников из киевских прорвавшихся воинов внушал опасения. Оказалось, что часть киевских ратников, особенно в годах, некогда ушли из владимирского княжества после смерти отца Василько Константина. Они высказались за то, чтобы быть рядом с тем князем, чей отец вел их в битву под Липой и многие знали лично Глеба Всеславовича.

Молодой, высокий, стройный и по-мужски красивый, несмотря на юный возраст, князь сам в сопровождении отряда вышел к нам навстречу. Глеб Всеславович спешился и поклонился князю, который так же не остался в седле а, спешившись, обнял своего друга.

— Рад видеть тебя, — сказал еще мальчишеским голосом князь.

— Спаси Христос тебя, князь. Вот привел ратных людей от Василия Шварновича и от себя. Возьми во служение, — произнес Глеб Всеславович и вновь поклонился.

— Не ведаю, што робить, дядько. Не гоже з Удатным ратиться, коли ворог у межы Руси, токмо и послов бить не дам, — произнес князь и посмотрел на уже пожилого верного не подчиненного, но соратника.

— Мы радили с мужами и просим табе, князь доставить послов в стан татар. И самим послами быти, — торжественно произнес Глеб Всеславович.

Молодой князь задумался. Он прекрасно понимал, что в поле он один не выстоит перед монголами, как и в городе, дать бой, когда Мстислав закрыл Замковую гору, не сможет. Но и монголы, как ему уже сказали, потеряли много воинов и не готовы к длительному противостоянию. Он же не сделал ничего степнякам и может рассчитывать на договорённости. Но вопрос с послами нужно решать и с Мстиславом тоже. Что же делать?

Поняв сомнения юного князя, я решил выступить с предложением.

— Князь позволь слово молвить, — обратился я, и, низко поклонившись, после того, как Василько спешился, все конные ратники сразу же сделали то же самое, поэтому и я уже стоял на своих ногах, придерживая Араба за узцы.

Князь же, скользнув по мне взглядом, уставился на коня, который выгодно отличался от всех в нашем отряде. После он уставился уже на мой доспех непонимающим взглядом и только после минутной паузы кивнул разрешающе.

— Мы отвезем послов до татар, токмо треба виру собрать для их. На то люду киевскому сказать, — начал я, но князь рукой остановил меня.

— То как собрать, серебра у меня нет, а люд не даст? — сказал он и показал, чтобы я дал пояснения.

— А давно ли колокол вечевой люд збирал. Пусти гонцов по Киеву люд киевский збирать на Падоле, а ты и скажи им, што боронить Киев будешь, коли татары слово не здержут, а так послов ты зберег, и пуд серебра стоит живота честного люда. Пойдут и збирут серебро, ибо не хоча купец, али ремесленный люд биться до смерти, а токмо жить, — сказал я и внимательно начал наблюдать за реакцией князя.

Вначале на лице читалось сомнение, после понимание, а дальше озарение. Быстро последовали распоряжения, которые выдавали в юном человеке зачатки хорошего администратора и военачальника. По Киеву поскакали небольшие отряды, а уже через минут десять зазвенели колокола вначале на одной церкви, а после от звона уже закладывало уши.

— Кто ты? — наконец обратился ко мне ростовский князь.

— Я Корней Владимиров сын, Кирилл во крещении, зять Войсила, — начал я представляться князю, рядом с который особым интересом озарился ратник лет под двадцать пять, который уже в упор рассматривал меня.

— Так сын того мужа служит мне, — сказал князь.

А я уважительно поклонился на того ратника, что был похож на Войсила и пристально меня рассматривал.

— По здорову ли Великобор, сын Войсила? — спросил я обращаясь к ратнику.

Тот опешил и только поклонился.

— Ведаю то, што дщерь брата Василия полонили, а ты муж яе. Добры боярин у Войсила. А коли послом пойдеш да з Глебом, да з Великобором, аще мужей дам ад великого князя владимирского? — спросил Ростовский князь.

— Пойду, князь, и монголов ведаю, так татары зовут сабе, уйдут воны зараз, апосля десять летов придут и тады треба их бить, — решил закинуть я удочку в озеро сомнений и размышлений.

— То мужи ужо молвили мне, — ответил князь и отвернулся, всматриваясь на потоки людей, что собирались на торжище.

Киевляне, взбудораженные всеми событиями, только привыкавшие к спокойной жизни, воевать не хотели. А то, что их родной город может стать ареной противостояния двух князей, один из которых вроде бы статуснее, но у другого сила и больше правды, никак не вселяло аптимизм.

Вече прошло бурно и, как и должно быть, такое мероприятие — бестолково. Правда нам-то и надо было принять одно решение, и уже через два часа было собрано серебро. И мы, выбранные послами, отправились ко псу Чингисхана. Интересно. Интересно, что ни один из киевлян не изъявил желания идти с нами.

Дорога была не сильно долгой и уже через полтора дня мы встретили первый дозор монголов. Действительно они уже на территории Руси и Субедей, наверняка, хочет показать, что пойдет и дальше. Ярлык послов, присланных ханом, был серебряный, и я вспоминал свой золотой. Возникал вопрос о том, что может золотой ярлык, если ханские послы имели только серебрянный? Сколько ни думал о том, кому мог принадлежать артефакт, не мог никак представить этого статусного человека.

Брать же золотой ярлык с собой — безрассудство. Так как встречные монголы должны были при необходимости даже отдать своего коня обладателю такого сокровища и проводить к хану. Нам такие почести не к чему. Спросят же, откуда сей девайс.

На следующий день мы прибыли в стан монголов, которые, было видно, ожидали нас. Посольству делали форменную показуху. Были сложены метательные машины, первый же взгляд, на который говорит, что их собирали ночью из свежих деревьев, да и такая конструкция была незавершенной. Так же нам попадались только воины в полных доспехах и богато одетые. Нарочито много было и котлов, как раз к нашему присутствию наполненных мясом. В целом, хитро, но сильно уж чопорное исполнение.

— Приветствую тебя, о, свирепый пес Великого хана, объединившего степь, — высказался я.

Долго же мне пришлось уговаривать всех, чтобы я начал разговор. Выслушал, что и не по чину, и что слушать меня не станут и сочтут за оскорбление. Пришлось даже парировать о том, что лично монголы и не знают ни Василько, ни его окружение. И по сути, как назовемся, так и воспримут. А одет я богато, даже на всякий случай нацепил и разные побрякушки, так что выглядел новогодней елкой.

Поднятые брови Субедея, казалось, увеличили узкий разрез глаз.

— Пусть добрые боги бырханы дают тебе силу, силу твоим сыновьям, стада и теплую юрту, — продолжил я и низко поклонился. — Великий покоритель меркитов.

Субедей не выдержал и встал на ноги, начав расхаживать в юрте взад вперед.

— Кто ты? И откуда знаешь обо мне, — перевел на ломаном русском толмач из монголов.

Интересно, а среди русичей есть знающие монгольский? Эта нация в этом времени достойна уважения, как в прочем и поражения от русских.

— Я Корней, сын Владимира, что воевал с мусульманами — врагами вашими в Сирии, был я и в Иране, куда бежал ненавистный тебе Мухамед. Знал я о тебе и от твоих врагов, с которыми на поле ратном бился, и от венецианцев, с кем ты говорил. Великий воин и богатур, великая честь для меня быть с тобой в юрте, — произнес я и краем глаза посмотрел на недоуменные взгляды на меня как моих соплеменников, так и переводчика.

После того, как толмач перевел мои слова, Субедей рассмеялся.

— Вот как русич говорит, краше монгола. Кабы не видел тебя, думал, сунец мудрый говорит, — сказал монгольский военачальник и пригласил всех к столу.

Испив кумыса, от которого не скривился только я, начался, по сути торг. Субедей вначале захотел вывести наше посольство из себя и предложил платить дань монголам и войти в его войско, чтобы покорить мир. Увидев жесткие лица у всех, а у меня улыбку, сын кузнеца рассмеялся. После он попросил уже показать мой доспех, и я ожидал самого плохого, но мне вернули его, спросив о том, урусы ли произвели такой доспех. Я же, естественно, сказал, что — да. Пусть лишний раз подумает нападать на Русь. Была относительно непринужденная обстановка, пока не влез со своими предложениями приближенный Василько, имя которого я даже и не спросил. Вот молчит же сын Войсила — умно молчит. Чего вмешиваться в разговор.

— И когда хан уйдет уже с нашей земли, — сказал «посол».

Судебей жестко посмотрел на него и начал говорить.

— Земля твоя токмо та, что оборонить можаш, другая земля тому, кто сильнее. Так в степи было, так и у вас есть. У нас Великий хан есть, что сильный и объединил всех монголов, а кто у вас Великий хан? Ханы есть, а великого нет — то неправильно. Придет великий хан и у вас станет Великий хан, тогда правильно будет, — высказался монгол.

Спрашивавший побагровел и стал выходить из себя, но я перехватил инициативу, расхваливая юрту и коней великого воина. С трудом, но удалось отвлечь внимание хана, в то время, как Великобор успокоил нашего горе-посла.

В принципе, за витиеватостью слов и жестов стоял прогматизм, и мы через окружные пути пришли к заключению, удовлетворяющего всех. Удивило же меня то, что Субедей так, между делом предложил покарать мордву, утверждая, что и русичи воевали с ними. Его осведомленность была уникальна, как и моя, но я-то владею послезнанием. Субедей же использует систему разведданных. Я обещал подумать, но позже. Нам на этой волне удалось снизить виру за убитых послов до трети от того серебра, что было собрано.

Договорились, что уже через два дня Субедей покинет пределы Руси и обязуется ее не грабить. Добится того, чтобы взять слово, не приходить на Русь хотябы пятнадцать лет не получилось.

Когда уже посольство выходило из юрты, Субедей обратился к своему советнику, в отличае от русичей, он понял слова своего хана.

— Его доспех легкий и прочный, его сабля из хорошей стали, его слова мудры. Кто этот человек я не знаю, но он может стать достойным противником. Он еще молод и будет учиться, а я буду стареть… — философски сказал Субедей.

Из потешных десятков в гвардейские сотни

Глава 28. Из потешных десятков в гвардейские сотни

В Киев входили как триумфаторы. Еще на подходе несколько сопровождащих нас людей ускорились и понесли вести о результатах посольства. Мне было странно, когда все безоговорочно поверили договоренностям с монголами. Допускать, что завоеватели обманут, никто не хотел. Я понимал, что шанс обмана минимальный. Субедею нужно зализать раны и еще вернуться в Хорезм и не факт, что без боев. Тех же булгар он попробует пощипать. Выхода нет — к югу степь жгут половцы со своими союзниками и только вдоль кромки границ Булгарии смогут пройти степные войны Монголии.

Нас встречал на Подоле князь Василько и был он в прекрасном настроении. Думалось, что не только возвращающееся посольство его радовало.

— Спаси Христос! Повертались и вести добрые несете! — с такими словами князь ростовский встречал нашу группу из уже шести человек.

— Мне ужо казали про то, што ты, боярин Корней Владимирович, слово держал, и хан татарский дюже в думах пребывал и наряд узял наш, да и серебро сберег, — обратился уже ко мне Василько.

— Служить тебе, князь и Руси честь и правда моя, — ответил я.

— Добро, я ведаю, апосля пойди ко мне и я поряду дам табе, — сказал Василько и ушел.

Мои спутники имели разные диаметрально противоположные реакции на мой разговор с князем. Большая часть завистливо поглядывали, но двое — Глеб Всеславович и Великобор смотрели с уважением и некоторым отеческим одобрением.

Веселое настроение ростовского князя было связано с первым раундом переговоров с Мстиславом Удатным. Запершись на Замковой горе, этот князь не сразу обнаружил пустые амбары и склады, где должна была храниться провизия на случай осады. Потеряв свои обозы на Калке, он не мог прокормить даже те поредевшие ряды своего воинства и пошел на переговоры. Василько же, с чувством исполненного долга, наверняка хотел уходить из Киева. Бороться за его стол — самое гиблое дело! Да и не по чину — найдутся князья. Да и брать такой Киев — смерти подобно. Останешься без штанов, чтобы прокормить город и навести в нем порядок. Поэтому Василько торговался за то, чтобы вывести свои обозы, отяжелевшие изрядно, и пойти во Владимир.

Когда обе договаривающиеся стороны хотят одного и того же, договор не заставляет себя ждать. Уже на следующий день из Киева начала выходить огромная веретеница обозов и ратников. Древнюю столицу Руси покидало больше воинов, чем вошли в нее. Сотни бывших ратников погибшего Мстислава Старого Киевского решили примкнуть к Василько, особенно вспоминая те раздоры, что у него были с новым хозяином города. Они забирали не только свой скарб, но и имущество и семьи тех ратников, что остались вечно лежать в Диком поле. А по совести, так и не только это имущество прихватили. Груженые колоны выходили из Киева.

Умудрился и я прибарахлится — закупил шелковую ткань в тридцать метров. Обошлась она дорого, но намного дешевле, чем стоила бы в мирное время. Купцы стремились сбыть свой товар и уехать из неспокойного города, жители которого оставались вооружены.

Была у меня мысль и другая — мородерка. В этом времени — это нормально. А в будущем слышал, что в районе предполагаемой битвы находили несколько мечей. Оружие и любая сбруя — нам только в плюс. Ведь с поля боя отошел и Субедей и он не успевал собрать все оружие убитых русичей, как и доспехи. Но я, посоветовавшись с Глебом, решил идти со всеми, тем более, что друг Войсила утверждал, что несколько отрядов отправлялись на разведку и принесли много железа. Часть его я думал у них выкупить на переходе.

Шли медленно, и колона растянулась на пять-шесть километров, из которых только десятую часть составляли сами ратники. Все весилились и ликовали, но наш отряд держался особкой. Было у нас и охранение и учение. А на мои лекции по тактике ведения боя вскоре начали приходить и десятники со всего войска. Так что собирал я до сотни слушателей, пока не составили графики занятий.

Можно ли считать меня гением войны? Нет, конечно. Я рассказывал и анализировал военные тактики и стратегии словами исследователей будущего. К примеру, фланговый обхват Ганнибала при Каннах, или Гальские войны Цезаря со строительством полевой фортификации. Сколотили и доску, на которой я углем коряво рисовал схемы.

Через три дня полевых лекций на стоянках начали даже эксперементировать, устраивая практические вариации на теоритические выкладки. К веселью присоединился и князь Василько с Глебом Всеславовичем, который становился чуть ли ни правой рукой ростовского князя, оттесняя и воеводу и соглядатаев владимирского князя и сотников. Так, на стоянке, что была выбрана для ночевки, поставили вагенбург, или табор. Вот только классический, насколько я это понимаю, не получился, а вновь лишь связанные повозки. Для примера поставили заостренные ежи в метрах семидесяти.

Все фортивикации я объяснял князю и его свите. Рассказал и о возможном рве с валом и большихкопьях, которые выдвигались бы в щели щитов вагенбурга для остановки коней. Говорил и о возможных волчьих ямах при достаточном времени для оборудования позиций, а так же о колючей проволоке по периметру и разлитой горючей смеси, что можно поджечь из укрытия. Многое и так знали в этом времени, но системы, которая вырабатывалась только в последующие веки, например в гусистких войнах, не знали.

Представление началось. В вагенбурге было тридцать человек из тех, что пришли со мной и еще десять выявили желание посмотреть изнутри на действо. Мне уже говорили, что выставлять повозки не ново для русичей, но это не используемая часто тактика.

Конница из трех десятков начала степенную и грамотную атаку. Вот перешли на рысь, и строй держится монолитным. Накатывается, казалось бы, несокрушимая сила вооруженных рогатинами воинов. Вот переходят за метров сто пятьдесят до укреплений на галоп, но возле укреплений кони вздыбились и отказались идти на ежи, а из вагенбурга стройно начинают стрелять арбалетные болты и стрелы без наконечников, с тряпицами на острие, что снижает баллистику, но град стрел окончательно останавливает нападающих. Потом споро открывается проход из вагенбурга, и защитники становятся в две линии, где первые с сомкнутыми щитами, а сзади копейщики. Они делают слаженные десять шагов, и командующий всем этим представлением Андрей останавливает учение.

Все находятся в некотором недоумении и начинают обсуждать, что можно было стрелы пустить, что нужно было спешиться и растащить ежи и тогда все будет кончено для защищающихся, что это трусливая тактика, не достойная воина и так далее.

— На рати треба бить ворога разумом, — говорю я и спешу к своим защитникам, чтобы дать указания разбирать сооружения и высказать одобрение.

Уже на бегу понимаю, что немного становлюсь заносчивым и выскомерным. Взял на вооружение чужие достижения и сейчас кичусь своим талантом военачальника.

Остаток пути был в бесконечных разборах тактики войны против конницы. Рассматривали и принципы испанской терции, что еще не родилась, линейного боя, ударов и наскоков, разведки, оружия и амуниции, медицинской подготовки ратников или выделение одного ратника на десяток с умениями оказать первую помощь и многое другое.

Отношение ко мне было разное, но все больше людей, подражая любопытству ростовского князя, расспрашивали и высказывали свое видение. Жалели бывалые ратники и новиков с их наставниками, которые постоянно тренировались, бегали, ходили в разведку и упражнялись, как только была возможность. К концу, на этот раз долгого, перехода, я уже начал замечать зачатки сплоченности и дисциплины, как у новиков, так и их наставников, которых держали в узде Филипп и Андрей. А я думал, что нужно четко разделить их полномочия и возможности, чтобы избежать вероятного конфликта интереса между этими людьми.

При подходе к Владимиру меня вызвал к себе Василько. В шатре были приближенные к князю люди, Глеб Всеславович и с десяток других, в которых я узнал десятников и ратников, что проявляли больший интерес к занятиям, проводимым в походе.

— Вот, Корней Владимирович люди ратные, что к табе просят идти воинской науке навучаться и навучать ратиться новиков, — князь сделал паузу, выжидая моей реакции. Но я был невозмутим.

— Кто голова над ими? — спросил я закономерный вопрос.

Если у меня таким образом хотят отжать школу, то пусть с ней и возятся. Мой учебный центр, все здания, тренажеры, полоса препятствий, полигон — я не отдам никому. Деньги вложены большие, запасы продуктов, кузня, ориентирована на школу, да и все планы под хвост.

Князь Василько задумался, но никакого решения не высказав, начал шептаться с приближенными. Только через минут пять озвучил решение.

— Голова Глеб Всеславович, войдешь в силу — головой быть табе, — сказал князь и посмотрел на Глеба Всеславовича.

Я думал. Это же не мое детище — это, по сути, общее. И Ермолая двигать по карьерной лестнице нужно и Филипп как управляющий школой, Андрей. А пришлые варяги захватят брозды правления, а ты паря поболе мяса да пива давай. Нет!

— Глеб Всеславович станет тысяцким и пораду давать станет мне, а в походе навучать буде, а голова в школе воинской ужо есть, аще кто буде добрым наставником, быть тому, токмо школа моя и земля моя, а допомочь корма собрать, да аще чем — треба. То добре! А кольки ратников буде? — я покосился на собравшихся кандидатов на поступление в школу.

— Унжа мае тысяцкого, — задумчиво сказал Василько. — Токмо ужо радели мы Василия Шварновича посадником зробить, а, стало быть, тысяцки — Глеб Всеславовович. Земля твоя и школа твоя, аднако ж дядько — муж зело мудры, и пораду з им держать треба. Ратников буде две сотни аще полсотни. Сотников нема, також твои люди станут сотниками. А зерно, да мяса дам — земля у лете уродит добро.

— Аще плотников и зотчих треба — избы ладить, да иншая строить, — решил воспользоваться я моментом и сторговать еще себе преференций. А если строители будут оплачены — вообще красота! Мне еще ладить гостинницу, да дома постоялые, ярмарку организовывать, ткацкий цех.

— У тя тры артели зодчих, — удивился князь.

— Дак треба избы ладить. Где чад да жонок ратников селить? Где скотину, да коней, што они гонять, куда скарб класти? — начал я перечислять и заметил довольные взгляды десятников.

— Так, дам аще две артели, коли великий князь владимирски Юрий Всеволодович дозволе, да серебро на школу твою то, што ты торговал з Субидеем, да зерна вышлю по осени и коров пригоню, — заключил Василько.

Я согласился, только проявил последнюю наглость и попросил еще овец, или в ущерб коровам. Познакомившись с десятниками, я немного успоился. Они понимали, что их ждет — все видели и оценили дисциплину, видели они и рацион питания, когда мои десятники прямо уже заставляли своих подопечных мясо с кашей доедать, да и сами десятники и даже новики обрасли мышцами и выглядели удалыми молодцами. Оружие приглянулось так же, особенно барабанные самострелы. Да и мне пришлось подарить один арбалет Василько, но ничего не попишешь.

Во Владимире нас всех, получается, аж три сотни согнали к Успенскому собору, где, начиная с меня, так как Глеб Всеславович был обделен этого процесса, стали целовать крест на верность службы князю Юрию Всеволодовичу. Удивительно, но четыре ратника, наиболее старшие, из которых был и один десятник, отказались целовать крест и удалились с площади. Великий князь же светился от радости. Три сотни бойцов в его распоряжение и он пока что не вкладывает в них ни куны, учаться вдали, едят вдали, а на службу придут по первому зову. На радостях великий князь и спросил меня, чем он сможет помочь, я же и ответствовал. В этот раз кроме коней, овец и коров, я еще просил фруктовых деревьев по осени да зерна. Князь, демонстривуя показную заботу при мне приказал собирать два корабля для отбытия в Унжу с овцами, зерном и тканями.

Почему я так много прошу зерна? Ведь и своего будет в достатке, думаю и на продажу мог бы выставить и с учетом школы, только вот виски солодового, да вина хлебного к ярмарке надо будет много. И торговать ими я стану и в лечебных гигиенических нуждах использовать, а там и парфюм надумаю делать, не сейчас, как-нибудь.

Входили в Унжу прямо победителями, немногочисленные жители разростающего городка встречали нас, как будто полмира уже у наших ног. Вышел и тысяцкий града Унжа — Василий Шварнович и обнялся со своим другом тысяцким воинской школы Глебом Всеславовичем. Многочисленная прибывшая публика с женщинами, детьми составила по сути немногим меньше, чем проживает в самом городе. Это почти вдвое увеличение народонаселения в моем поместье. Куда же селить их?

— Это как же так? — возмутился было Войсил, но Глеб Всеславович протянул пергамент своему другу и тот углубился в чтение. — И какож так? А где зотчие? Куды селить то? Больше себе, чем кому-то задавал вопросы. Однако, и тут решение было. Частью расселили в гостином дворе, который уже был взят под патронтаж городских властей, частью смогли стать лагерем под городом, им были отданы все имеющиеся шатры. Частью я забрал себе, так как, еще уходя в поход, сказал ставить избы в новом поселении, оказалось — план перевыполнен на четыре дома, куда и заселил восемь семей десятников. Да, тесновато, но после расселю.

Казарма была расчитана на двести человек, а проживали в ней постоянно только меньше семидесяти. Поэтому все безсемейные ратники пошли жить туда. Десять семей еще распределил по поселкам, и проблема временно была решена. Под предлогом необходимости строительства направил сразу и десятников и новых ратников в лес за стройматериалами. Причины были опять же в психологии. Они должны были выполнять приказы безропотно. И, если сказано в лес, то туда и иди и делай что нужно. Порядок и дисциплина. Врядли я буду казнить за провинности, но исключать — легко.

Игры закончились и потешные полки, просуществовав месяц, становятся гвардейскими только до конца не понятно кто император над этими полками.

Кровь войны

Глава 29. Кровь войны

Правы те, кто говорит, что экономика — кровь войны. Вот чего стоило мне месяц назад расселить огромное количество людей, дать им пропитание, а воинов начать встраивать в систему обучения воинской школы. И справиться со всем этим я бы и не смог, если не действительная помощь полковника — так я начал называть тысяцкого Глеба Всеславовича, чтобы отличать от тысяцкого городского. В резонанс стериотипу о безинициативности князей Руси, их неудачливости, и Василько и Юрий проявили волю и существенно помогли. Во-первых, из Новгорода Нижнего пришел караван из шести судов, в которых были в основном строительные инструменты и материалы, а так же еще бригада строителей. Теперь уже все поместье превратилось в сплошную стройку.

Вышло у меня и купить земли соседа, «позорно почившего на девке срамной во хмелю». Вдова, да и дети не выдержали отчуждения и явного позора и решили уехать. Продали они свое поместье Войсилу, но а тот уже мне. Я так и не узнал сумму сделки тестя, но мне он загнал поместье с людьми за четыреста тридцать гривен. Дорого, да только у меня хватало серебра. Последняя ревизия показала мое состояние примерно в 5 200 гривен. И это очень много! В учет же не шла земля, сами холопы и дома. Это только наличность! Правда я постоянно менял серебрянную посуду на гривны, так как не сильно то и стремился к роскоши.

Удалось мне и насладиться огурчиками, зеленью. Ягоды же я закупал у населения. Задешево, как я думаю, но и дети теперь смогли копеечку заработать. А так и бабы целыми группами пошли в леса за ягодами, грибов пока было мало. Ягоды я использовал для… настоечек. Наконец собрал самогонный аппарат и гнал как солодовое виски, так и настаивал ягоды. Не пробовали здесь еще крепленых напитков. Думаю, зайдут. Спаивать население я не собирался, и продажа неселению пока была под запретом, но на ярмарке я открою закрома и надуюсь на этом и заработать.

Еремей и Бела поженились и уже обживали новую избу, рядом с которой шла стройка прядильного цеха. Бела оказалась замечательной кандидатурой на должность управляющей прядильной мастерской. И опять некуда применить Симеона, которого я прочил на эту должность. Она раньше, чем Божана освоила науку работы с механической прялкой, которых было уже четыре, и уже обнаружилась нехватка шерсти, чтобы заполнить производственные мощности. Свадебным же подарком от меня стало десять метров шелка, взятого в Киеве, чему жена Еремея была неимоверно рада. Такой же подарок получила жена Филиппа и Мышана, готовящаяся к замужеству с Андреем. Последнего мне вначале пришлось уговаривать жениться, сильна была у него память об утеряной семье, но после близкого знакомства с управляющей, приходил и благодарил.

Святой отец Михаил так же стал благоволить мне. Такое расширение паствы не могло не льтить священнику, а строительство каменной церкви, хоть и шло со скрипом, но не останавливалось.

— Пошто пригорюнился, — Божана вошла в мой кабинет, где я перебирал грамоты от старост и думал, что необходимо начинать делать бумагу.

— Да вельми людьми приросли, холопов ужо меньш за вольных, земли аще треба, — сказал я.

— Так по ту сторон Унжи також ужо земли наши, а там земли аще много, — сказала любимая женщина, усаживаясь ко мне на колени. — Тяжко без бабьей ласки?

Да, мы уже месяц как не занимаемся любовью. У Божаны был период осложнения беременности и после того, как кризис миновал, я боюсь и притрагиваться к ней. Жена даже предлагала девку какую взять, пока она не разрешится, но я наотрез отказался. Выдержу!

— Без твоей бабьей телесной ласки и тяжко, токмо ты — моя душа и не треба поганить душу девками срамными, — сказал я и поцеловал любимую.

— Так кольки людей то? — переменила Божана тему, но с колен не встала, чем только усугубляла ситуацию с воздержанием.

— Так боле тыщи и аще двух сотен, — ответил я, уже начиная тяжело дышать. Пришлось самому отстраниться от жены.

— За утро поеду в Речное з Юрием погляжу яко же жита збирают. Бабы бають, што стольки урожая аще не было, — сказала Божана.

— Я також пойду по бортников, потым до Лесного, а потым у школу, — озвучил я свои планы.

Лесным назвал я поместье бывшего сластолюбца Честислава. А вот первоначальные поселения так и не были названы, называли их первое и второе, а усадьбу так и называли «усадьбой». Образовывался еще один поселок — ремесленный, который хоть и примыкал к Речному, но практически был автономным, там уже жило двенадцать семей. Все главы семей занимались кузнечным и оружейным делом или другими ремеслами.

Мы стали, наконец, выплавлять сталь из чугуна. Мне пришлось требовать целование креста клятвой о неразглашени тайн. На ярмарке начну продовать сталь. Но вскрылась новая проблема. Катастрофически не хватало руды, от чего горн простаивал большую часть времени.

Серьезных изменений в вооружении я пока не сделал. Главным нововведением стало удлинение клинка за счет уменьшения веса. Сталь была прочным материалом, и ширина клинка сократилась вдвое. Меч становился не только рубящим оружием, но и колющим. И тут уже мои азы фехтования пригодились, и все ратники школы и старшие и младшие с упоением тренировались на новых мечах, которых пока было только четырнадцать. Особое умение показывал Филипп, прирожденный поединщик. Большинство же фехтованием заниманились в свободное дело. Первоначально нужно было освоить пять-семь основных ударов, которые необходимы в строю. Когда же пройдут экзаменацию на автоматизм использования этих техник работы в строю и связках, будут уже осваивать и искусство индивидуального боя.

Однако планы на инвентарь из стали пока повисли в воздухе. Кос сделали еще с десяток, и это также позволило досрочно собрать планируемое количества сена, даже с учетом прибывших коней и другой скотины пришлых, и продолжать косить и сушить его в излишки. Те же ратники пошли на сенокос и выполнили норму на своего коня и заводного. Руду же стали покупать, где только можно, чем почти остановили кузнечное дело в Унже, за что я получил нагоняй от Войсила.

Демьян-мельник, что вначале сомневался в целесообразности двух жерновов на мельнице, уже требует еще строить еще одну. И рук ему не хватает, и бабы не успевают шить мешки для муки и людям, что приходят за хорошим помолом, нет в графике места, и ночью тоже мельница не останавливается. Но страду выдержит. Муки намололи очень много еще до збора урожая, из княжьего зерна, а сейчас уже начали убирать свое. Жена его, Марфа, мало того, что грамотной была, так и еще превратилась в настоящую бизнес-леди. График составила и на дорогущем пергаменте, что сама же купила в Унже, вывесила график работы и определила время, когда селяне могут приносить свое зерно для помола. Когда же я удивился такому ноу-хау средневековья, женщина сослалась на меня, что я некогда выдвинул идею.

— Ну, Корней Владимирович, коли крещены не был ты, то кудесником прозвал бы, столько жита не видал я, — Войсил пересыпал сквозь пальцы зерно. — А великое какож! Богом цалованы ты. Заутро пришлю посыльного, кабы сто гривен привез, а не было во мне веры в то, што ты баял.

Меня посетила великая инспекция по сбору урожая. Тут я немного смухлевал, и повел на свое поле, где зерно из XXI века дало для этого времени фантастический урожай. По моим подсчетам — сам тридцать было точно, если не больше. Эти сорта в будущем давали и куда больше урожайности, но не было у меня ни миниральных удобрений, ни иной химии и такой урожай и вовсе запредельный. Но, это все зерно пойдет в семенной фонд, и на будущий год уже четверть полей посеем, да и на озимые будет что сеять. Спор же я мог и проиграть, так как в среднем урожайность была сам девять-десять, что так же было много, но не достаточно, чтобы половину населения своего поместья выделить на производство. Но хлеб будет в достатке в эту зиму на каждом столе. Вот с пшеницей я ошибся. Взял ее мало, а она так же дала большой урожай. Климатический оптимум еще был в силе, и выращивать эту культуру было вполне рационально.

Побаловал я высокую комиссию в лице тестя и полковника огурцами и даже первыми помидорами, которые они с большой опаской ели и даже кривились, не выплевывая только из-за уважения или по каким другим причинам. Недаром до середины XIX века томаты считались ядом. Ничего, соус должен зайти. А огурцов засолили пятнадцать бочек и урожай все прет.

— Диковино все это, — Глеб Всеславович обвел стол рукой. — Не наше то, токмо снедать можливо.

Это он про жареные кабачки и вареную кукурузу, а вот картошка с салом пошла за обе щеки, только приговаривал: «Добрая репа!». А не репа то, а спасение людских жизней. Ни колорадов, ни медведок, ни химии, вовремя окученная и без халтуры, да погода и земля добрая. И из привезенной мной картошки — почти двести кило урожая. Это большую часть посевной картошки резали на две части и сейчас под кустом по полведра. Правда и отравления были, не смертельные, но показательные. Одна смена охраны съела ягодки на батве картошки. Но за то, после выздоравления были наказаны и лишены на две недели занятий, а если не здадут нормативы, то выгоню из школы. Людей там хватает уже четыре сотни и строим новую базу в часе верхом от Лесного. Там и поле неплохое для тренировок и учений и полигон будет получше. Делить будем по неделям — часть живет и тренируется на полигоне, часть на прежнем месте. Вообще по местным меркам собирается армия. Обещался и князь Василько приехать на ярмарку, и мы уже готовим показательное выступление. Не показное, а именно показательное. Так же третью часть личного состава решили отправлять, пока не будет пристроена новая казарма, на лесозаготовки.

— А медок то у тебя добры, — причмокивая, сказал тесть уже краснея от выпитого.

— То, не мед, а настойка медовая з перцем и, дядько, вельми крепка, — предупредил разгоряченного тестя я.

— Великобор приде з десятком своим до школы, прими по чести, Глеб Всеславович и ты Корней Владимирович. Прислал його Василько науки послухать, да поглядеть какож вои в школе, годны для похода, али как, — заплетающимся голосом произнес тысяцкий.

Понятно — еще одна инспекция. Но было бы наивно полагать, что такую мощь оставят без присмотра, да и поход, видать, намечается. А против кого? В истории припоминаю о небольшом походе на Великий Новгород в следующем году. И как относится к этому? Все земля русская, а князья собачаться. Отказаться не могу. А вот повлиять на то, чтобы Новгород в сферу владимирского князя взять, можно. Он сейчас вроде бы и княжий, но опосредовано — уже как лет сто играют в народную демократию. Захотят убрать князя — на дверь покажут и попутного ветра. А, ведь все равно без силы создать единую Русь не выйдет, и этот процесс в белых перчатках не осуществить. Но будем посмотреть. Главным аргументом для тех, кто отрицает монгольско-татарское иго, или считает его положительным для истории России, является то, что Русь приняла централизацию только в условиях взаимодействия с монголами. И, мол, если бы не этот фактор, то так и почили в безвластии раздробленности.

Ни Войсил не отправился в Унжу, ни Глеб не отправился в свой дом на территории школы. Упились бояре и уснули за столом. Я же был хмельным, но держался бодро, видимо, определенная эволюция организма человека XXI века сказалась. Разместили гостей в отдельных горницах.

Мое озарство резко пресекла Божана. А я-то хотел девок голых им подкинуть. Они просыпаются — опа как быть, что делать к попу бежать грехи отмаливать? А, может, раз уже согрешил, так можно и еще. А девок хватает. Готовы сами ложиться за доброе отношение боярина и не боятся же порицания общественного. Но я к таким услугам не прибегаю. Святоша? Нет, вот только прошлая жизнь прошла именно в таком распутстве — некушался, хватит.

— Урожай от кукурузы собрать в корзины, а батву примешать до сена, коровы добро яе будут есть. На мельницу зерно не нести, покуль сушить. Там обмолот иншага зерна, то, што бояре дали на школу. По што рыба не у холодниках? — распоряжался я на очередном совещении.

Все были уставшие донельзя, но довольные. Особенно Мышана. Ей женского счастья ранее не хватало, а сейчас я уже за ее детей беспокоюсь, как и за Андрея. То они купаются под луной, то в лесу собирают ягоды, да не находят их. А с кем дети? И куда делся серьезный и рассудительный десятник Андрей, вижу только Андрюшку. А вот изменений в работе Мышаны не заметил, что просто поражает.

— Каков прирост свиней? — задал я новый вопрос.

— Дак на ферме ужо три сотни и аще шесть десятков аще три, подсвинков сотня аще два десятка, порося три сотни и два десятка. Корма досыта, — отрапартовал ответственый за свиньями Макарий, так как именно в Речном находятся фермы куриные, свиные и гусиные.

Да, я создал, по сути, коммерческое хозяйство и на нем работали за плату. Пока же прибыли оно не приносило, но мы наробатывали опыт и поголовье, чтобы впоследствии уже открыть лавку и продавать, в том числе и в школе, как независимая структура будет покупать мясо у меня же. Тем самым я буду монетизировать свое производство хрюшек. Так же проводили примитивную, но все же селекцию. Свиньи были очень маленькие и никакие раскормы не делали двести-триста килограмовые туши, которые мне приходилось когда-то в прошлом будущем видеть. Сплошные аксюмароны в голове.

Так же мы готовились к ярмарке. По моим подсчетам из тех, кого я знаю, прибудут до тысячи человек, да и местные горожане и смерды подтянутся и будет действительно много человек, которые будут выпивать настоички и есть мясо, что будет жариться, на углях повсеместно. Там и наценочку сделаем. В лучших традициях.

— Також, боярин, пришла ладья з крицей и доброй, якоже кажуть ковали, — продолжал доклад Макарий.

Проходит то время, когда любой корабль становится огромным событием для поселян. Постоянно курсируют ладьи, поставляющие крицу, обтесаную доску, да и купцы все чаще приезжают.

— То добре, а то кузня стоит изнов, расчет кто дал? — я посмотрел на тиуна Речного.

— Так я и дал з того серебра, што у казне Речного, — ответил тиун.

После был доклад Мышаны. Тут так же было все неплохо. Даже анализ земель, где больше уродилось жито и греча, а где плохо. Интересная история была с гречкой. Я-то считал, что эта крупа традиционная для Руси и была спокон веков. Ну и историки не всеведущи. Так и получилось — я ощибался! Гречка для этого времени как, наверное, рис басмати для меня другого в XXI веке. Вроде бы и знаю что такое, что вкусно и полезно, но ем редко. И семян гречи я не взял, поэтому только местное, чего было крайне мало.

Начали уже освобождающимися силами расчищать от леса две делянки. И в планах третья. Это уже я запорол. Лес все дальше уходит от Дальнего поселка, который казалось вростал в лес. Так и грибов не соберем, да, и расширяться найдем куда. Порадовали пасечники или как их называли бондари. Меда собрали уже в раз пять больше, чем в прошлом году. И в перспективе расширение пасик. Воск уже готовят на продажу к ярмарке, мед отдельно и разноцветья и гречишный и липовый.

Главным итогом совещания был контроль за полями и уборка новых территорий, которые были куплены после скоропостижной кончины соседа по другую сторону реки. Никто особо проблемой не озаботился. А между тем, не большой, но урожай и там есть, а вот людей треть расбежалось. Да и ловить их не стану. А вот переселять некоторых за реку уже стал — освободились избы, земля. Да и вторую пасику делать станем. Старший сын главного бондаря Кречи женился и готов новую жену уводить из семьи. Деятельный парень! Вот пусть и начинает создавать вторую пасику. Знаю, что в Лесном были дупла пчел в трех-пяти километрах. Вот их сперва и попробует пенести в улий.

— Добре! Мышана едеш до Лесного и ладиш страду. Каб урожай был собран. — И Андрея оставь, у його ученья скоро, — сказал я и пожалуй впервые увидел, насколько может краснеть эта железная баба. — Пусти до меня Белу, Симеона и остатних.

В кабинет зашли представители наиболее важных отраслей хозяйства действительной кровью войны и вообще нашего развития. Можно многое не успеть, запороть, но эти направления — нет!

— По первой — Симеон! Волей моей ты тиун Лесного, едь з Мышаной и гляди, как усе по правде ладить. Коли не осилишь — извергом будешь, ступай! — определил новое место работы бывшему тиуну Речного.

— Бела усе станки в работе? — спросил я начальницу прядильного цеха.

— Один на шерсти, чатыры на льну, — ответила молодая девушка.

— По здорову ли Бела? Одпочить треба. Хто аще в прядильне сведущ? — спросил я, заметив бледноту молодой женщины.

— Так Ждана аще, токмо я зраблю доклад, — ответила женщина.

Вот так и привычные слова внедряем: ферма, доклад. Или все же доклад древнее слово?

Доклад содержал информацию, что шерсти мало, а получается пряжа отменная, если как я и советовал продевать льняную нить. Проблема в том, что ткачихи не успевают за прядильными станками. Получается пряжи много, а ткани — мало. Но я отмел эту проблему. Будем продовать и нитью, особенно льняную ткань, а все мощности бросить на шерсть. И можно раздавать пряжу льна. К примеру, дать на полторы рубахи, а забрать на одну. И народ оденется, и склады заполним, а уже на ярмарке расчитываю побольше сторговать, но особое внимание на шерсть. Да, нужно сделать ткацкий станок хотя бы Картрайта, но тут уже кузнецы нужны, а их отвлекать пока не стану. Шерстяная нить уже будет хорошо, а там и станок смастерим.

— Дарен, молви! — обратился я к кузнецу.

— Угля ужо нема. Той, што был пользовали, чугун аще маем, токмо треба уголь, — жаловался могучий кузнец.

— Пошто угля нема? — взревел я.

— Все замолчали и опустили лица в пол. То справа не кузни, вы токмо займаетесь горном и ковкой. Буде уголь за утро буде. Ночь палить иву будуть. Спробуй з поветром и мехами, гляди якоже лепей да чушку два разу прокатывай у горне. Вельми мало узора, треба сотня мечей, шеломы, брони. Зараз чисти горн ад окиси и прокатывай проволоку — я табе казал як, — выдавал я распоряжения.

Разговаривали и о прессе, но с ним пока может и рано, очень мало стали и никак не дойдем до качества булата. Проблема с древесным углем частично решается рубкой леса под поля, но даже этого мало, так как большинство дерева уходит под хозяйство. Уголь же для производства стали идет из ивы, чьи заросли не бесконечны и это скоро станет проблемой. В целом же проблем много, но мы уже немного даем стали и изготовляем мечи. Уже это окупило вложения. Две другие кузницы дают мелочевку в виде наконечников стрел, болтов, сулиц. Уже две недели нарабатываем в запас. А тут еще полковник с тысяцким на поход намекают. Важно, что во многом, мы решили проблемы с сельскохозяйственным инвентарем на сегодня. Осенью будем вновь делать и топоры и косы и лопаты и все остальное, но пока работаем на войну.

— Мне треба до ярмарки чатыры пуда узора. И угля запас на зиму, — закончил я и позвал стекольщиков.

— Зеркало вышло мутным, аднакож вода з серебром галовное, буде две дюжины зеркал у рост да стекло пачнем рабить, да кубки ужо дуем по той трубе, што ты боярин дал, добрая труба, — докладывал Вацлав Яндак.

Этого Яндака иногда хочется назвать Яндаком-муда…, себе на уме, вечный эксперементатор, а еще умудрился пересориться практически со всеми, с кем общался. Но человек — фанат своего дела. Вот только скользкий. Ни один серьезный работадатель не взял бы его на работу, если бы почитал «трудовую книжку». Уж очень много бегал.

Был он сыном стекольщика, и, не желая полжизни прозябать в модмастерьях, поехал в Константинополь, где во всю уже хозяйничали генуэзцы, поджимаемые венецианцами. Там он стал опять подмастерьем византийского мастера, который называл себя стекольным ювелиром, так как работал с предметами искусства. Однако, понимая все процессы, Вацлав напроч не был эстетом и, выучив чуть ли не наизусть всю последовательность действий, даже заучив узоры и приемы, он сбежал уже от этого мастера. Но, как очевино становится из повествования похождений мастера, что-то не поделил с венецианцами, которые все больше перебивали лидерство в Латинской империи. Предполагаю, что он убил одного из представителей этого европейского торгового народа. После он уже попадает в Крым, где работает на конкурентов венецианцев, но город сжигают монголы и он бежит через Днепр в Киев, а оттуда сразу во Владимир. Доходит до великого князя владимирского в поисках поддержки, а тот уже направляет мастера ко мне.

У меня же он сталкивается с тем, что еще, по его мнению, не умеет никто и он оживает и готов на свершения. А я вот думаю его женить, чтобы к булгарам, к примеру, дальше не побежал.

— Вацлав, ты, пес шалудивый, зеркала робиш, аще не познав добре науку стекла? Якоже серебряную воду попортил — у Венецию адвезу сам. Зразумел? — и грозно посмотрел на чеха. Он позеленел, но глаз не отвел. Да после таких приключений слабаком он быть не может.

— Так я ж кажу, што одно зеркало мутное, а дюжина добрая, — оправдался Яндак.

— Я убью тебя, адразу казать то не мог? — уже привстал со стула я.

Вацлав развел руки, мол, не виноват я.

— Серебро и злато дам и зрабите оправу, — обратился я уже ко всем собравшимся. Пусть думают. — А стекло на окна?

— Мутное, но песок лепей адберем, да кварца мало, я отрокам показал песок — буду платить, али ты боярин даш гривну на траты? — мастер прищурился.

— А с народом, евреями, зовущимися не зам ты? Вот таки ж торгаши. Работать за утро буду у тебя, — сказал я и продолжил совещание.

В целом кровь войны вхохновляла, стали мало, но она есть. Стекло мутное, но оно есть. Пряжи много, переработаем еще до зимы весь лен, да еще закупим, как и шерсть закупать с овцами станем. Ткань опять же медленно идет, но быстрее, чем где-либо в Европе.

А много еще в перспективе. Вон жареную картошку по десять кун за порцию продавать на ярмарке будем. Если получится сахар, то вообще бомба! Строимся, только одна артель уехала, да и та думает вернуться, если стройка продолжиться, только с семьями уже. Практически все деньги, что собираются с округи на школу, как и многие трофеи, идут на строительство. Ратники же многие не захотели идти в закупы, несмотря на простую договоренность о долге мне, а сами оплатили дома себе. Я же собираюсь открыть первый на Руси средневековый супермаркет.

Короче — Нью-Васюки. Но лучше стремиться сделать больше, чем сделать мало.

Тяжело в учениях

Глава 30. Тяжело в учениях

Наконец, приехал Жадоба. Уже думал, что кинул меня пират, но нет. Вести привез он хорошие.

— Боярин, Новгород Великий чакае твой торг, вельми потребен хлеб, узор, ткани, аще казали, зеркала по-добру возьмут за две сотни гривен урост коли, — докладывал Жадоба.

До этого у нас состоялся разговор, в котором он высказался в пользу того, что я мог бы и сам кумить два-три ушкуя или взять еще один у него. Беспоился, оказывается, за свое будущее.

— Добро, Жадоба, ты мне потребен, мне потребны аще два ушкуя и треба купить их. Предать меня ты не зможаш — найду. Со мной мошну набьешь, токмо треба и иншая, — я посмотрел в глаза ушкуйнику. — Ты и люди твои павинны стать сотняй воев. Сем десятков копий и три десятка на самострелы. А також выучка. Твои ушкуйники пройдут школу воинскую, покуль ты будешь стоять. Також гляди отроков добрых сабе на ушкуи. Да, а новгородцы на ярмарку придут?

— Уразумел усе. Поряду держать будем и я слово свое дам, а новогородцы придут. Одна ладья. Гонор у люда новгородского, но одна ладья буде. Купец Семьюн буде. А избы будуть нам, коли науку воинскую будем вучить? — растеряно спросил Жадоба.

— Две великих избы на усих. Будете со мной — поставим кожнай семье избу, — дал еще одну почву для размышления.

- Пойду до ушкуев, радеть будем, — сказал Жадоба и вышел.

Расклад по ушкуйникам я знал до прихода капитана кораблей. Прежде всего, часть команды хочет получить свою гавань, куда можно будет возвращаться. Я же у них вызываю доверие в том, что возможные семьи не остануться без внимания и помощи. Те же члены команды, что участвовали в бою с монгольским отрядом, получили серьезные доли от добычи, а на тех, кто погиб так же начислены доли. Родственники не нашлись, и я разрешил разделить между командой в равных долях. Они будут мои, а строительство домов обойдется им их доли в ушкуях, если бывшие пираты, конечно, не найдут чем заплатить. По сведениям Шиноры большая часть уже задумывалась о будущем и скопила немалые средства, закопаных по тайникам. В принципе, и это вариант — богатые граждане, богатое королевство.

Урожай почти весь собран, осталось надеятся на то, что и арбузы дозреют. Они вполне большие и я надеюсь поразить гостей, особенно желтой мякотью. По подсчетам моих тиунов и моим выводам, зерна и уже готовой муки хватить может на больше двух лет. Репы собрали столько же, сколько в прошлом году, при этом посадки были вдвое меньше. Я же больше занимался уже заготовкой семян со своего поля селькохозяйственных чудес, а в это время мне увеличивали оконные проемы и вставляли стеклянные рамы, позже законопачивали мхом и замазывали шпатлевкой. Экономическая безопасность, выстроеная на торговле эксклюзивом на лицо.

До начала ярмарки осталось две с половиной недели и еще эта подготовка меня поглащала. Приглашенные артисты уже репетировали номера в том числе и те, что я подсказал, к примеру, файершоу, а так же разучивали песню про коня, да черного ворона. Подсказал идею кукольного театра и даже нескольких сюжетов.

Сооружали сцену, достраивали гостиный двор, казарменного типа помещения. Избы для переговоров готовы, как и десять изб для гостей. Готовы и прилавки и навесы над ними. Получался такой базарчик. Две таверны готовы были принимать гостей, там уже красовались у барной стойки напитки от пива и меда, до наливочек и настоечек. Проводились постоянные тренировки и консультации с новиками и ратниками из школы, которые должны будут следить за порядком. Три смены по сотне — более чем достаточно для полного контроля. Определили и места для сна пьяных гостей. Почти все готово, а самое главное — в пять раз расширили причал, пристани.

Сегодня же я в составе обороняющихся двух сотен стоял и ждал информации о появления врага. Учения начались.

По сюжету учений конница врагов настигает нас на марше. Разведка докладывает и у нас полчаса на подготовку.

— Боярин старший сотник, — обратился ко мне посыльный по нововведеному званию. Но, как понимать, кто командует, если два сотника и две сотни. — Враг. Конный две сотни. Одна сотня легкие, вторая кованая рать. Новик Степан.

— Степан, тревога! — приказал спокойным и уверенным голосом.

Через минуту ко мне подскакали сотники.

— Повозки в коло в сотне шагах, вязать проволокой, ежи на сотню и полсотни шагов, огонь перед повозками в тридцати шагах. Строй коло, внутри строя самострелы. Усе, — дал распоряжения я.

Тактика была в том, чтобы испугать максимально коней и не дать совершить кавалерийский наскок, так как сто всадников в броне с рогатинами сметут нас влегкую. А сегодня все по настоящему, только без наконечников. Возможны и потери. Удар рогатиной, даже без наконечника, по сути, тяжелым древком, может быть летальным влегкую.

Я создавал по сути эшолонированную оборону. Первой преградой коннице, когда она уже будет переходить в галоп для атаки, станут немногочисленные ряды ежей, которых мы смогли взять только двадцать. Но отсутствие строя перед атакой — уже определенный выигрыш. После будет преграда огнем, но не сразу, а когда наступающие подойдут к стоящим повозкам. По условиям игры, повозок по количеству не более двенадцати, но связаны они колючей проволокой, о которой не знает наступающий отряд, следовательно, пространство между повозками так же преграда и коням не понравятся. Как и впившиеся в брюхо шипы. Когда же это произойдет, уже должна гореть смесь, а огонь не даст возможности организовано продолжить атаку. В это время арбалетчики должны сказать свое слово. Каждый пораженный должен выходить из боя.

Мы успели. Хотя на тренировках получалось и быстрее. Терция, которую я тут назвал «коло» уже собрана, но длинные копья не поднимаем. Готовимся.

— Стрела! — Прокричал я, и стрела с лентой ушла вперед. Это растояние покажет возможность стрельбы навесом для десятка из пятнадцати лучников, включенных в отдельный отряд. Лучники напряглись и стали втыкать стрелы в землю. Получалось не очень, наконечников на них не было. Приходилось ложить стрелы. Балистика, мягко сказать, так же страдала.

Лавина тяжелой конницы накатывалась, и отсюда казалось, что это тысяча, но не сотня. За триста пятьдесят метров лавина остановилась и вперед с флангов пошла легкая конница, сейчас вооруженная частью луками, частью арбалетами. Легкие лучники подошли к ежам и начали цеплять их веревкой, оттаскивая. Тогда я дал приказ лучникам бить в навес. Залп, но ни одна стрела не попала, в это время уже половина ежей были растасканы, залп и двое всадников демонстрируют попадания и устремляются с поля.

Ежи растащили, и десяток из легкой кавалерии устремился к повозкам.

— Болты! — подал я команду для арбалетчиков и восемьдесят арбалетов устремляют свои болты в десяток. Поражены все. Причем меня испугало то, что один воин так и остался на поле боя.

Интересно, а что дальше предпримет полковник в руководстве своими ратниками?

Остаток сотни легкой кавалерии подходит в рассыпном строе к повозкам и начинает обстрел из арбалетов и луков наших позиций. Но первая линия уже успела опустить копья и поднять большие массивные щиты, о которые и бьют стрелы противников.

— Луки навесом по готовности, болты по слову, — скомандовал я.

И луки и арбалеты выстрелили — первые навесом, вторые через открывшиеся щели щитов. Было видно, что пять-шесть всадников получили ранения и выходили из боя. Потери были и у нас, один лучник получил ранение и пошел на выход. Нам выходить из боя сложнее — пока еще можно разжать каре, но после им придется оставаться внутри, и ничего не предпринимать.

— Барабанные болты бей, астатние опосля по слову бей! — раздал новые указания я.

Противник, несмотря на потери, продолжал разводить повозки и некоторые уже с кровавыми руками, разжимали проволоку и пытались ее вытащить, только это было не просто. У нее было только два конца, а все остальное были продеты в повозках. Но, несмотря на потери, им это почти удавалось. Уже половина легкой кавалерии вышла из боя, в то время как у нас потери три человека. Противник очень мало стрелял, больше уделяя времени на растаскивание препятствия. В это время в трехстах пятидесяти метрах стояла тяжелая конница и была бессильна. Стрелять им было нечем. А ведь могли помочь.

Однако, у наступающих все же получается оттянуть первую повозку, несмотря на то, что я так выцеливал именно ее. Тяжелая конница засуетилась и начала движение в сторону открывшегося прохода.

— Лучники бой! — прокричал я. Луки уже доставали до тяжелых пехотинцев.

— Жги, — вторая команда и ответственный за поджег смеси бросает искру. Ручеек огня устремляется к полю от нас.

— Самострелы! — я понял руку, и стрела пролетела рядом с ней. — Стоять, стоять, бей!

Я отслеживал, как бежал огонь, и как выстроились уже на аллюр два креста для атаки тяжелые. Все же хорошо их выучили — так красиво и быстро построились и на ходу. Болты полетели во всадников, чем немного нарушили строй, так как с десяток остановились. В это же время вспыхнуло пламя, и кони попятились и отказались слушаться. Один конь и вовсе понес и убегал с поля.

Самое главное, что мы сделали — сбили атаку и теперь уже слаженного таранного удара не будет. Часть всадников все же продолжала натиск, и их встретили на копья. Кони вздыбились, двоих всадников сбили. Рогатины конников не достовали до пехотинцев. И, по сути, они были обречены. Только лихая, на грани возможностей, атака смогла бы расстроить наше построение, но тут уже оставалось арбалетам и лукам расстреливать тяжелую конницу. Скоро прозвучал рог, символизирующий признание поражения.

— Раненые, убитые? — я сразу прокричал то, что меня заботило.

Через минуту.

— Два десятка и пять легко. Два тяжко, — доложил один из сотников.

— Тяжких до знахарей, доклад апосля мне, — продолжил я.

Через три часа уже в учебном классе школы в присутствии сотников, десятников, полковника, тысяцкого, Великобора и еще двоих присланных инспекторов разбирали учения. Было высказано много соображений, тактик, проведены даже были штабные учения, моя тактика оказалась не безоблачной. Но все события вызвали такое оживление, что и столичные инспекторы рьяно включились в обсуждение.

— Тяжело в учении, легко в бою, — не выдержал я и произнес фразу, которую, возможно, услышат от Суворова через 550 лет.

Ярмарка

Глава 31. Ярмарка

В последнюю неделю сентрября начали прибывать купцы. Уже были представители из Киева и Чернигова, а из Городца и Новгорода Нижнего прибыли тысяцкие. Прибыл с обозами Антяс — мокша, с которым мы громили отряд монголов, ждал я и делегацию из Новгорода Великого и булгар, веницианцев и для меня наиболее важную — ростовского князя Василько.

Уже во всю работали два кабака, настойки, пиво и мед лились рекой. Сто свиней, забитых накануне были разделаны, частью закопченые, частью замаринованные, составляли пока главный белковый рацион.Готовы были и сто пятьдесят гусей, куры, десять коров, охотничьи артели к мероприятию смогли добыть два лося и взяли медведя. Рыбы насолили много, икра в бочках была как для продажи, так и врозницу в кабаках. Однако, самым востребованным оказались всевозможные пироги, булки и хлеб.

Это была отдельная история. Пришлось сооружать целую хлебопекарню, где кроме традиционного приготовления хлебобулочных изделий, были поставлены два тандыра и долго обучались готовить лепешки, которые после посыпали сыром с укропом.

Освоены были новоиспеченными поварами солянка, гуляш, и… пельмени с варенниками.

В целом создавалось впечатление невиданного разнообразия и изобилия. А еще впереди, когда прибудет большинство, леденцы на палочках в ограниченном количестве, печеный хворост с медом и вареньем.

На следующий день запланирована дегустация сладостей, сала, настоек с наливками и солодового виски. По грамульке, но это только раззадорит прибывших.

Ночью прибыли булгары и венецианцы. И между ними чуть не завязался настоящий бой за место у причала. Однако, Макарий, ответственный за организацию постоя гостей, как полководец повел в атаку два десятка дежуривших у пристани ратников и усмирил гостей. Он же и приехал ко мне еще до рассвета.

— Горницы забиты в избах, гостинные дома також, люда прибыло тьма, — докладывал взъерошанный тиун с мешками под глазами.

— Их тьма, а нас рать, — вспомнил я шутку из неизобретенного здесь КВНа и рассмеялся.

— Ставить шатры у двух верстах у дубравы, избы гостинные не займать — аще князь и знатные гости прибудут. Починай выкладать на лавки товар для показу и пиши, кто что торговать хоча. Цены не сбивать покуль, ратников болей бери. Також молви всем, што игры починаем заутро, — выдавал я очередные указания. Пусть устал тиун, но после ярмарки дам ему и премию, и недельный отпуск.

Первые же подсчеты дебита с кредитом говорили о прибыли с мероприятия. Так, уже гостиные дворы и трактиры дали половину затрат на их строительство и завтра должны выйти в плюс. Цены мы давали большие, но купцы со своими приближенными считали, что жить на ладьях или в шатре невмесно, если предлагаются чистые и просторные горницы. На этом менталитете я и хотел сыграть. За четыре оставшихся дня только с этого сегмента моей экономики я получу порядка двухсот гривен прибылью. А еще и уличная продажа еды и выпивки.

Были и побочные явления. Драки и пьяные гости доставляли проблем, но ратная школа справлялась. А когда еще применили так сказать спецсредства в виде плеток для буйных, и вовсе их стали называть волками и побаиваться.

— Любы, ты изнов на торг? — спросила подошедшая со збитнем и пирожками Божана.

— Добре, кабы и ты пошла. Князь роствоский в обедню буде, треба и хозяйке быть, али не здорова? — обратился я к жене, с удовольствием поедая пирожки с капустой.

— Добре ужо, я пойду. А узять Юрия можливо? — спросила любимая с опаской.

В последнюю неделю я неоправдано позабыл о своем долге перед парнем.

— Да и його, — ответил я и продолжил поедание вкуснейшего завтрака.

Через час мы уже выехали в Речное. Погода стояла замечательная. Тепло, солнечно, самое время для праздника. Сегодня предполагалось много мероприятий.

— У боях на мечах будуть почитай чатыре десятка, на кулаках три десятка и пять, силу на лавке выказывать покуль десяток и три, на конях два десятка и два, аще булгары коней не мають, — отчитывался Шинора.

Именно этот прохиндей стал у меня главным организатором соревнований. Планировал я бой на деревянных мечах с судейством, соревнование лучников, конный забег, бои без правил в круге на песке и армлеслинг. Каждому победителю был приз в пять гривен. Это много, но я расчитывал подогреть интерес, когда и закуски с алкоголем продаваться будут и самое главное — тотализатор. Вот это все организовать и следовало Шиноре, который бегал по всем местам сосредоточения гостей и местных.

Приплыл ростовский князь Василько с сотней дружины и опять завертелось. Подготовка усадьбы в Речном для большого гостя, разместить же всех дружинников сразу не удалось и пришлось ставить два шатра возле усадьбы, временно принадлежавшей ростовскому князю. Так же вместе с князем прибыли и владимирские купцы, которые как тараканы разбежались по всем местам скопления народа.

— По здорову ли князь, — приветствовал у причала я Василько Ростовского.

— Спаси Христос, а ты как Корней Владимирович? — спросил молодой князь.

— Спаси Христос! — лаконично ответил я.

— Чудна твоя ярмарка, не было аще такого, много ли товару торговал? — поинтересовался Василько.

— Так торга аще не было, токмо за утро буде, — ответил я. — А то жана моя Божана Борояровна.

Божана низко поклонилась, а когда выпрямилась, ее немного повело.

— Непраздна? — среагировал князь, заприметив выступающий живот у женщины.

— Так, князь! — ответила Божана.

— То добре, Корней Владимирович сына аль дщерь хочаш? — улыбаясь спросил ростовский князь.

— Как Бог даст князь. Кабы по здорову усе было, — ответил я.

Мы прошли в дом, и ростовский князь сразу же опешил — в сенях, пристроенное на стене висело зеркало в полный человеческий рост.

— То диво дивное! Похвалялся великий князь Юрий Всеволодович зеркалом, токмо то малое было, а вот енто… — князь развел руками и посмотрел на меня с некоторой укоризной.

Толи молодой князь разгадал план по собственному ошеломлению, толи осуждал, что у великого князя только маленькое корманное зеркало, а тут вон какое большое, толи еще что. Однако, князь минут пять красовался и даже покривлялся своему отображению.

— Добро, боярин, добро, — Василько, наконец, отлип от зеркала и вошел внутрь дома.

В обеденном зале князя ожидал еще один сюрприз — молодая девушка, тщательно выбираемая мной и не только. Красавица подала огромный каравай. Это было произведение искусства, четыре стряпухи — несколько раз готовили данного вида хлебобулочное изделие и только на пятый я дал добро. Украшенный розочками из теста, посыпанный небывалой тут сахарной пудрой с курагой и изюмом, что еще от булгар оставлял на такой случай, каравай казался величественным.

— Да, такой хлеб кожны дзен есть можливо, — сказал князь про каравай, но смотрел то он в сторону девушки и так томно смотрел.

Не хочу считать себя сводником, но князь должен быть под таким впечатлением от мероприятия, чтобы сомневаться в его поддержки я больше не мог. А лучше женщины никто не создаст это впечатление. Девушка и сама была готова и дала согласие первая, потом был разговор с ее родителями. Они получат и новую избу и сыны пойдут в воинскую школу, а, если случиться то, что должно, то и о девушке позаботимся и замуж отдадим и приданное дадим.

— Князь, обедня буде той стравой, што ты аще не смаковал, — сказал я после того, как князь налюбовался девушкой и отломал кусок от каравая. — И чарку князь за русскую землю.

Всем пришедшим с князем, а это было одиннадцать человек, подали чарки. Князю ликер вишневый, а вот сопровождающим настоечки с перцем. Но все остались довольны, только треть свиты закашлялась.

— Прошу к столу, — пригласил я гостей.

Зайдя в помещение все сразу обратили внимание на то как светло в комнате. Большие окна с двойными стеклами собрали вокруг себя собравшихся, стучали, щупали, продавливали, скребли ногтями стекла. В какой-то момент я даже подумал, что изделие не выдержит, но свита обратила внимание на князя и резко отпрянула от окон. Князь же стоял и рассматривал все помещение.

— Чудно! То лепо! — проговаривал молодой хозяин ростовской земли.

Все помещение было оштукатурено и окрашено в растительный, мозаичный орнамент.

Выждав момент, я сново пригласил всех к столу. И приказал его накрывать.

Подавали сегодня на обед салат из помидоров, огурцов, перца болгарского с оливковым маслом. Картошку запеченую со свиной вырезкой, жаренные баклажаны и кабачки под чесноком и майонезом, шашлык из баранины с луком на стальных шампурах над еще теплыми углями, фаршированные осетра с сеткой из майонеза, голубцы и фаршированные перцы мясом с гречкой, пирожки и пироги с капустой, рыбой, мясом, яйцом с луком, рубленные свино-говяжьи катлеты. Квашеная капуста, маринованные огурцы и помидоры, хлеб ржаной, лаваш пшеничный. Морсы, квас, пиво, мед. А также две дюжины разных настоек и наливок в стеклянных бутылках. Именно послендее привлекло особое внимание у собравшихся.

- Боярин, видно, ты околдовать порешил нас, прости господи! — сказал самый пожилой сопровождающий князя.

— Нет, боярин, то мои посевы и стравы з их, — ответил я.

Ко мне подошел служка и шепнул на ухо, что прибыли тысяцки и полковник и я обратился к князю.

— Князь дозволь аще двум мужам до столу? — спросил я у князя.

— Ты хозяин и ты наряд чиниш, — ответил князь, и я встал из-за стола и пошел встречать уже близких мне людей.

Встретил я у крыльца, выказывая уважение гостям, и пригласил их к столу. Те же, по-стариковски поворчали, что, дескать, предупреждать нужно, когда князь приезжает. И что невиданное — князь приехал ко мне, а не зашел ни к тысяцкому, ни к своему старому другу. Мои доводы, что сам только встретил, и сразу за стол позвал, не были признаными существенными. Однако, как увидели князя, все ворчание ушло.

Молитву доверили читать Василию Шварновичу как главе рода, к которому и я уже принадлежу, и как тысяцкому. А потом я понял, что отсутствие манер при еде — это норма. Все блюда разметались, щеки у гостей трещали, здравницы звучали все громче по мере выпитого. Я же пил легкое пиво и князю служки старались подливать легкий ликер. Вообще в четырнадцать, пусть в почти и пятнадцать лет вообще пить нельзя, но это был князь.

Когда же вынесли три разрезанных желтых арбуза, то никто, пока я не показал пример, не решился их есть, следующим стал тесть. Видя замешательство и князя, он взял кусок и с прибольшим удовольствием откусил. Тогда и все наперегонки похватали невиданного цвета ягоду.

— Подивил ты боярин, али аще есть диво? — спросил князь, когда уже никто не мог ничего есть.

— Буде, князь, за утро лучники, да мечники лепшего шукать будуть, да скоморохи сего дня увечары огонь метать, да пройдемся да лавок купцов, токмо прими князь дар табе, — сказал я и громко хлопнул в ладони.

Вынесли облегченный и удлиненный с широкой гардой полуторный меч из лучшей на данный момент нашей стали. Василько привстал и взял клинок.

— Добрый меч, аки у лицарей з крестами, токмо лепей, добрый дар, Корней Владимирович, — сказал князь и вышел из-зо стола помахать новой смертоносной игрушкой. — А лепо як, ох и добры меч.

На следующий день начались соревнования. В общей сложности записались более двухсот человек, из свиты князя так же решили трое поучаствовать. Шинора устроил тотализатор и взял в помощники двух новиков из школы, у кого лучше всего получалось считать и писать. И тут нашел себе помощь, проныра. Я же сделал две ставки — одну на Филиппа в победе на мечах, вторую на Дарена-кузнеца в армреслинге. В обоих случаях был уверен. Филип уже неплохо владел частью Генуэзской школой фехтования, частью германской, больше подходящей именно для таких мечей, что сейчас на вооружении в школе не было. А Дарену я необднократно показывал не немногочисленные тактики укладывания руки соперника, что были хотя бы теоритически мне известны.

Подогретый спиртным народ резво ставил ставки и организовывал минифанклубы, горланя имя своего фаворита. А ко мне подошел Атанас.

Я и не знал, что булгарский купец так же прибыл. Это было беспечно, оправдывало только то, что прибыл он во время обеда с князем, как прибыли и еще две ладьи. Берег Унжи на три километра уже был уставлен кораблями, к некоторым срочно ладили мостки и причалы.

— По здорову ли Корней Владимирович? — спросил купец.

— По здорову, а как ты, все ли добро в доме, в Великой Булгарии? — отсолютовал я.

— Не все, боярин, и ты о сем ведаеш. Иде татарва на Булгарию, токмо где на мяжу выйде, не ведаем, — ответил Атанас и вопросительно посмотрел на меня.

— На Самаркую Луку по осени, Атанас, до зимы выйдут, — сказал я и увидел озадаченный вид у булгарина.

— Я твои слова доведу до булгар, коли так и буде — сто овец и пять десятков добых коней, приведу табе, — официальным тоном сказал купец. — А ты, боярин дай у должно коня свого сыну моему Хосхару, он добры воин и принесе награду, первы приде.

Я подумал и согласился, и сделал еще одну ставку на сына Хосхара. Мой конь и так самый быстрый, а если еще умелый наездник будет — победа обеспечена.

Вечером всех поразили артисты. Акробаты, а после них выступали огневики. Файершоу на местную публику произвел такое впечатление, что все крестились и долго сидели с выпученными глазами. Я же в очередной раз подумал, что очень здорово совпало, что отец Михаил уехал во Владимир просить себе помощников, потому что паства его все больше ширится, и он не справляется. Я, конечно, подтолкнул его к поездке именно сейчас, а он понял, что видеть кое-чего ему и не надо. И нервы целы и каменный храм строится.

Вечером же был пир, на который по моей просьбе были приглашены и представители от новгородцев, два венецианца и Атанас и еще пятнадцать делегатов разных мастей и пять человек из воинской школы.

Место выбрали мы на улице, благо погода была хорошей, а горячительные напитки еще больше прибавляли тепла.

Прошло душевно и в живых остались только я и еще несколько человек, которые восхищались и делились именно со мной впечатлениями. Князь же заранее просил в чашу подливать квас, и был почти трезв. Как и булгарский купец, который не пил и ушел раньше, весьма довольный приглашением.

— Корней Владимирович, якоже ту деву кличут, што каравай подносила и на пиру служила, — задал вопрос князь.

Я ожидал этого, как и ждала этого Лада.

— Иди князь в баньку попарься, — сказал я.

— Дак можа и ты у баню? — спросил князь.

— Не княже, я опосля табе, иди, — я усмехнулся, а Василько растеряно побрел в сторону бани.

— Вот и парня определили, можно и мне набоковую, — пробормотал я себе под нос и подошел к дозорному из очередной смены, состоявшей на этот раз из всех ветеранов — быть подле князя не по чину новику.

— Усих уложить на лавки, укрыть шкурами, оставить квасу, — дал я распоряжение и поехал домой. За князя я не волновался — Лада знает, куда отвести князя, его спальня шикарная. Насколько могли, оборудовали.

Дома меня встретили с удивлением, даже показалось, что Божана и не ждала меня. А когда жена стала спрашивать, почему я не остался с какой девкой, мы в первый раз поругались. И это не было в одну колитку, в женщине проснулась страсть и она отвечала, пока мы так не увлеклись руганью, что оказались почти раздетые в обнимку.

— Любы, прости, — прошептала любимая женщина, и мы пошли в спальню, где жена еще раз попросила прощения…

Но то было вчера, а сегодня я боец ММА.

Да что это за медведь то такой? Огромная рука размахнулась и понеслась в направлении моей головы. Приседаю и бью в пах, но громила даже не показывает эмоций.

Идея поучаствовать в боях без правил пришла не столько в голову, сколько в часть тела пониже спины, когда все вокруг стали бохвалиться о силе и ловкости. Во мне проснулся мальчишка, который хотел кому-то что-то доказать. Вот и доказывал уже в седьмой схватке. Рука болит, костяшки на кулаках разбиты, левый глаз затек — это все результаты предыдущих боев, которые удалось выиграть, некоторые красиво и качественно, но два противника были наудивление ловкие и умелые.

И вот сейчас, в финале, я пытался пробить хоть как-то этого снежного человека. Откуда он? Я и не знал. Уже три минуты кружили ни один мой удар не находил отклика у соперника. А я был порой значительно выше и больше людей этого времени и сам считал себя большим.

Великан ускорился и опять сделал попытку обнять меня в свои тески. Уход перекатом. Все тело взвыло от боли, и я взмыл над землей. Громила достал меня и незамысловато пнул пыром мне в бок. Раз, два, встать и сражаться, на меня смотрят все люди и болеют именно за меня, а князь и вовсе поставил на меня гривну.

Замечаю ступню и в последний момент переворачиваюсь, чтобы этот пресс просто меня не раздавил. Бью по второй ноге соперника и удача! Ноги громилы подкашиваются, и он теряет равновесие. Кидаюсь ему в ноги, и только сейчас получается его повалить. Падаю сверху и со всей силы бью великану головой в нос. Кровь хлещет из носа соперника и его дезориентация продолжается. Удар, еще, рука хрустит, после подумаю об этом. Еще удар, удар. Громила лежит бездыханно. Еле поднимаюсь, и сразу же подкашиваются ноги, а голова кружится. Приходится стоять на одном колене.

Зрители ликуют, а Шинора торжественно что-то объявляет. Ничего не разбирая иду к князю, который сидит в первых рядах, пьет ликер, а его обслуживает со счастливой улыбкой Лада.

— Князь то в твою славу! — проговариваю я и пытаюсь изобразить поклон.

Ко мне уже бежит перепуганая Божана. Зря я ей разрешил присутствовать. Беременной переживать нельзя. Юрка же восхищенно смотрит на меня.

— Не, боярин, то слава твоя. Того исполина не смог одолеть никто, — князь усмехается и дарит улыбку рядом стоящей с бутылкой Ладе.

— Воля твоя, князь, — говорю я и начинаю успокаивать жену.

Это был уже предпоследний финал. И я, если бы не травмы мог бы гордится своей смекалкой и умом. Получилось чуть ли не до нитки раздеть всех присутствующих. Ставки делались чуть ли не на последние штаны, Шинора и его помощники даже приостанавливали соревнования для подсчета всех ставок. Мои же уже сыграли две — Дарен смог всех одолеть в армресленге, даже этого великана, который бился со мной. Большинство своих соперников он взял техникой и тактикой. Громила, к примеру, не успел даже сориентироваться, как проиграл в полуфинале кузнецу. Филипп не без труда победил в соревнованиях мечников, при этом у него сломана левая рука. А вот лучник, на которого я ставил, так как все утверждали, что он лучший в школе, не прошел и в полуфинал. Один из ратников князя порадовал своего сюзерена победой. Оставался только забег верхом, и я очень надеялся на булгарина.

— Ужо три сотни и два десятка, — шепнул мне Шимора, как только нашел подходящий момент.

Это прибыль только от тотализатора, а мой личный выигрыш был 56 гривен. Уже только соревнования окупали треть затрат на ярмарку. Подсчитать же прибыль от продажи еды и выпивки еще предстояло.

Я смотрел вслед удаляющимся короблям. Все закончилось. Наконец закончилось, и можно отдохнуть. Глаз мой уже на следующий день открылся — все же регенирация потрясающая, только побаливали еще ребра. Гиганта того звали Бером и был он скотником в моих новых землях, недавно купленных, поэтому и не знал его. Это был наивный ребенок, которого просто уговорили участвовать в соревнованиях и то после того, как туда заявился я. Ну недоброжелателя нужно будет еще выявить, чем и занимается Шинора.

Товары разлетелись все. Даже зерна продали так много, что я начал было опасаться, что не хватит до лета. Новгородцы загрузили зерном все трюмы. Венецианцы в этот раз были менее расторопны, чем Атанас, который скупил половину зеркал по цене, которую я просто в шутку сказал, чтобы начать торг. Одно зеркало — три сотни гривен серебра. Итого только на зеркалах две тысячи гривен. Серебро просто таскали тачками. Это очень много! Не настолько, как одна дама-француженка в другой уже истории половину бюджета своей страны потратила на одно зеркало, но всеже колоссально!

Продали и шерсть, и большую часть льняной ткани. Сталь ушла с аукциона, когда начался спор между купцами, а пять мечей оценили в стоимость зеркал. В итоге, вычитая затраты на подготовку и проведение и выдачу всех премий и зарплат, я стал богаче на почти семь тысяч гривен, что было сродни алигарху в XXI веке.

Удалась ярмарка.

Оргомное количество же серебра, только кажется огромным. Начни тратить, и в миг останешься ни с чем. Задумай я строительство крепостицы — и все деньги можно сразу туда и вкладывать, или, к примеру, одеть пять сотен воинов за свой счет и кормить их год, платить наставникам в школе. Да много куда нужно вкладывать, не забывая о том, что еще больше половины проектов, что задумывал, были не реализованы. Да и сельское хозяйство не вышло на полную потенциальную мощность и в него вкладываться нужно в первую очередь. Так что алигархом пока мне не быть, как бы не стать банкротом и прожектером. Поэтому я взял блокнот, ручку и стал прикидывать новые бизнес планы по разным проектам, решая, что именно запускать в первую очередь.

Интриги Князя

Эпилог 1. Интриги князя

Великий князь Владимирский Юрий Всеволодович смотрел в окно. Ему привезли остекленную раму из Унжи. Опять этот странный и непонятный Корней. О нем и размышлял хозяин Северо-Восточной Руси. Князь потребовал собрать все данные об этом молодом муже, и все что он узнал, его восхищало, пугало и настораживало.

Прежде всего, боярин Корней врет, или не договаривает. Княжьи люди досконально распросили венецианцев, что торгуют во Владимире. И европейцы о Корнее ничего не знают, более того, они и сами у княжьих людей пытались выяснить многое. Корней говорил Василию Шварновичу, что долго жил у венецианцев, но эти торговцы не только не видели его, но и утверждали, что никакого стекла, тем более зеркал в их фактории не производят, как не производят и в метрополии. В Европе вообше нет зеркал, и они очень дорого их перепродали. Венецианцы же и описали события, происходящие на святой земле, и что никаких славян не могло быть в тех походах, а Корней утверждал, что его отец православный и погиб в походе толи в Египте, толи на святой земле.

С другой стороны, этот парень знает узор, который очень похож на дамасскую сталь. А этот секрет и венецианцам не ведом. От туда могли быть и знания о стекле. Тогда зачем говорить о европейцах? Еще в разговорах Корней упоминает китайцев, которых, оказывается, сейчас воюют татары. Может он бежит от татар? Тогда как он оказался на Руси, ведь на вид ему от силы лет восемнадцать, а многие говорят и того менее. Чтобы преодолеть такое расстояние нужно год быть в пути, или более — княжьи люди не знали расстояния до сказочной страны. Одному пройти почти весь мир, а еще узнавать все науки и ремесла? Загадка, но предположить можно. Вероятно, поэтому он и хорошо организовал атаку на татарский отряд, что знает о них много? Это подтверждается и тем, что Корней неустанно твердит об опасности именно от татар. На взгляд же князя они ничем не отличались от половцев. Да мало ли каких там татар, половцев, башкир и прочих печенегов в степи? Будут еще и татары — сами передушаться на просторах кочевий. Города же им брать не под силу.

Ну, с тем, откуда Корей мало-мальски разобрались, несмотря на нестыковки с вероисповеданием и тем, что он славянского роду. А чего он хочет? Вот зачем ему так отстраиваться? Его поместье уже по численности больше самой Унжи, а его урожай в этом году лучше Владимирского, а ведь Суздаль и стольный город княжества расположены в уникальной степной зоне с черной землей, окруженной лесом и земли тут родят больше, чем в других княжествах Руси. И диковинные растения у него, и хмельное крепкое.

А еще у него очень много денег. Только по подсчетам человека князя, что был в свите у Василько, Корней с ярмарки взял до пяти тысяч гривен и сторговал хорошо. На это серебро можно армию оснастить.

И тут и кроется главное опасение. Корней очень хорошо встретил племянника Василько и подарки дал, и девку подложил. Уж больно умно он обхаживает ростовского князя, чей отец еще недавно был великим князем Владимирским, подвинув его, Юрия. Зачем? Посадить Василько на стол Владимирский? Но племянник искренне, как кажется, предан ему — Юрию. Но, пожелай Василько престол и у него уже триста ратников своих, да уже почти четыре сотни из Унжи, да и сторожевая сотня преданного лично Василько. А у Войсила звязи есть и у марийцев, и у мордвы, и набрать отряды оттуда за деньги Корнея будет не сложно. И в школе почти все бывшие преданные отцу Василько люди, да новики, которым что вложишь в голову, в то и верить станут. Опасения вызывают и отношения Корнея с булгарами, которые еще четыре года назад разорили и Унжу и Городец. Сейчас смирные, но надолго ли?

Убить этого Корнея? Но узор и стекло, и зеркала, и шерстяная нить, и дешевая льяная ткань, да и мука отличного качества. Как быть с этим? Перенять секреты может и получится, но все эти секреты идут от самого боярина и что еще он может изобрести? Да стреляли уже в него, а потом он так отомстил, что и княгиня Ольга позавидовала бы.

— Великий князь, челом бью те, — в горницу вошел Ростислав Ольгович.

Это был один из старших бояр, что были посланы в Новгород Великий при князе Мстиславе, который, по сути, был еще младенцем и только научился ходить.

— Молви боярин новгородский Ростислав Ольгович, — позволил князь.

— Новгородцы бунт умыслили и Мстислава извести, — начал боярин.

— А ты баба, али муж? Покарай и наряд поставь, — грозно прервал боярина Юрий Всеволодович.

— Так князь, воны вече збирають, кабы гнать твого сына, — чуть не плача сказал боярин великому князю.

Юрий поморщился. Ему, по сути, не было кого поставить в Новгород. Брата Святослава он отправил, как воеводу, крестоносцев воевать, Ярослав сильно деятельный и не хотелось бы ему много власти давать. Пришлось своего еще малого сына ставить. Ярослав то часто у новгородцев бывает, чаще всеже по поручению Юрия.

А новгородцы опять почувствовали слабину и вытребывают себе новых вольностей. Безумцы, венецианцы рассказывали, что папа римский уже собирается объявлять крестовый поход на Русь. А у них Юрьев как перезрелый плод — только сорвать! Но показывать свою силу нужно, иначе можно и владимирский стол потерять.

— Ты иди изнов в Новгород и кажи люду новгородскому, што я до Торжка пойду, коли смуту чинить станут, а апосля и зерна болей не дам, — сказал князь.

— Так как? Загубят жа новгородцы, — простонал Ростислав Ольгович.

— Ступай! — прикрикнул на него великий князь

И князь решил, что не только Торжок возьмет, но и пошлет к Новгороду шесть сотен войска, а возглавит это войско Василько. А вот новгородцев Юрий предупредит. Так избавится он от проблемы, которая пока и не проблема, но может таковой стать. Только обязательно сохранить жизнь этому Корнею. Узор нужен великому владимирскому княжеству, а еще свой терем стеклом отделать.

А еще князь осознал, что ему нужно срочно посоветоваться с Симоном, чтобы тот расспросил своего предвидца Даниила. Напрямую великий князь владимирский общаться с этим монахом откровенно боялся.

Крестовый поход на схизматиков

Эпилог 2. Крестовый поход на схизматиков

— Владыко, позволите? — в кабинет вошел высокий рыцарь в длинной кольчуге, и с длинным же мечом, в руках держа шлем с рукой у навершия.

— Входи Ульрих, есть новости? — спросил епископ Рижский Альбрехт.

— Да, ваше преосвященство. Король Кукейнойский Вячко отказывается переходить на нашу сторону. Мы обещали ему прощение за то, что вырезал слуг Бога нашего в Кукейнойсе, но он отказался, — начал доклад ливонский рыцарь, лично привязанный и преданый епископу, за то, что тот его поднял над другими братьями.

— Это неправильный поступок. Дочь его София живет у меня, а передать ее я собираюсь фон Тигенхаузенам — путь будут хозяевами в Кукейнойсе по всем правам. Земли Вячко или уже наши, или окружены нашими зелями, даже язычники уже отказываются от него, видя нашу мощь. Но это дело строптивца. Две сотни воинов ортадоксов, да толпа лесных эстов — это не сила для нас. А как Новгород и Псков? Придут к нему? — задал вопрос главный выразитель воли папы в этом забытом Богом месте.

— В Новгороде зреет смута, и мы ее кормим. При малолетнем князе Мстиславе, бояре владимирские в Новгороде потеряли всякие пределы и просто грабят и убивают. А недавно и девку из купеческой семьи снасиловали, так что Юрьев станет Тарту, а Вячко убьем, — сказал рыцарь и перекрестился.

Грех то, но не значительный, просто папа пока забывает объявить поход и против схизматиков тоже, но это дело времени. А в крестовом походе все грехи прощаются.

— Сказывают, что король Юрий придет карать новгородцев, или всеже помогать им? Может же получится сделать так, чтобы именно карать? Ульрих это возможно, чтобы дите Мстислав в толпе случайно, только волей божией погиб? — спросил епископ, но ответа он не требовал, не надо озвучивать то, что может ввести в сомнение веру в папский престол.

— Мы планируем летом идти на Юрьев и в период сбора урожая обязательно, чтобы князья много раз подумали идти ли на помощь всеми забытому Вячко, — ухмыльнулся своей византийской хитрости Ульрих.

— Да, ты прав мой друг, приведи еще леттов, латгалов и ливов в войско. Нужно же будет кому-то умирать за веру, а рыцари еще пригодятся нам, когда будем храмы схизматиков в Новгороде в костелы освещать, — закончил епископ и удалился на молитву.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ!

Оглавление

Зов предков

Переход

О время, о нравы!

В поисках пути

Славный городок и Мила

Ночной разбой

Сидящий в неволе орел молодой…

Радушный хозяин

Ах, эта свадьба…

Средневековые "Штирлицы"

Деятельный помещик

Вышемир

Прирост в казне, прирост в семье

Новый тысяцкий

Флибустьеры европейской равнины

Хлопоты

В пути

Битва перед Калкой

Копи царя Корнея и висячие сады Божаны

Поместье. Дела сердечные и не только

На "тот свет" золото не потащишь

Выздоровление. Подружка Дженни

Месть — блюдо, которое подается в тепле и жаре

В гости к псу Чингисхана

Из потешных десятков в гвардейские сотни

Кровь войны

Тяжело в учениях

Ярмарка

Интриги Князя

Крестовый поход на схизматиков