1415. Азенкур. Новая история [Энн Карри] (fb2) читать онлайн

Энн Карри 1415. Азенкур Новая история

Благодарности

На протяжении многих лет многие люди поддерживали и помогали мне в работе над "Азенкуром". Я особенно благодарна мэру коммуны Азенкур мсье Буле, историческому центру мсье и м-м Делклюз и мсье Кристофу Жийо, его архитекторам Эрику Реве и Бертрану Клейну, а также Шивон Стивенс из центра Вергино и школы Саутлендс, которые были мне очень рады во время моих визитов. Я также благодарна Филиппу Кайлло и Ричарду Джонсу за информацию об Арфлере и его укреплениях. Дискуссии с коллегами-энтузиастами Робертом Харди, Мэтью Беннеттом и Клиффордом Роджерсом всегда были стимулирующими и веселыми, даже если нам приходилось спорить. Летиция Рено оказала очень полезную помощь с источниками в Национальной библиотеке, а Шела Митчелл — с именами лучников в документах Национального архива. Я рада отметить поддержку Британской академии и Фонда Леверхульма, предоставивших мне в 2004 году стипендию BA/Leverhulme Senior Research Fellowship, без которой невозможно было бы заниматься исследованиями и написать эту книгу. Я также благодарна Университету Саутгемптона за дополнительную финансовую поддержку. Мои муж и сын живут с "Азенкуром" почти столько же, сколько и я, и никогда не переставали потакать моему желанию пройти по следам Генриха V "еще разок". Моя особая благодарность им, а также всем тем, кто помогал и поддерживал меня в этом проекте, но должен остаться здесь безымянным.

Предисловие к изданию 2015 года

Этот год является важным для всех, кто интересуется Азенкуром, поскольку отмечается 600-я годовщина битвы. Я пишу это предисловие вскоре после того, как канцлер казначейства обнародовал в своем бюджете, что на 2015–16 финансовый год на празднование Азенкура выделен 1 миллион фунтов стерлингов, что ставит его в один ряд с проектом "200-летие Ватерлоо", который получил 1 миллион фунтов стерлингов в то же время, и "800-летие Великой хартии вольностей", которая получила такую же сумму в 2014 году. То, что Азенкур имеет такое национальное значение, не является для меня сюрпризом. За многие годы, что я пишу и выступаю с докладами об этой битве, я не перестаю удивляться уровню интереса, который проявляют многие люди. Азенкур очень много значит в англоязычном мире. Эта книга, впервые опубликованная в 2005 году, вызвала и продолжает вызывать споры.

Самым большим предметом спора стал вопрос о количестве армий. Используя сохранившиеся финансовые записи в Национальном архиве, я подсчитала, что в битве англичан было больше, чем 900 латников и 5.000 лучников, заявленных в хронике "Gesta Henrici Quinti" ("Деяния Генриха Пятого"), написанной священником, сопровождавшим армию Генриха. Армия, с которой Генрих V вторгся во Францию в 1415 году, была одной из самых больших, покинувших Англию за все время Столетней войны, и насчитывала от 11.000 до 12.000 человек. Даже с учетом смертей при осаде Арфлера, отправки домой больных дизентерией и размещения в захваченном городе гарнизона из 1.200 человек, записи оставляют по крайней мере 8500 человек, а возможно и больше, с Генрихом, когда он шел на север к Кале.

Я предположила, что очень высокие цифры, приводимые для французской армии, особенно в английских хрониках, которые обычно утверждают о 60.000 — 100.000 человек, не заслуживают доверия. Основываясь на данных о налоговых сборах, французы предполагали собрать 6.000 латников и 3.000 gens de trait (в основном арбалетчиков, но также и лучников, то что французы не использовали длинный лук, является мифом). Даже если был объявлен сбор дворянского ополчения, трудно понять, как в битве могло присутствовать более 3.000 или около того дополнительных войск. Собралось не так много людей, как надеялись французы. Некоторые прибыли поздно, некоторые вообще не успели. Из тех, кто участвовал в сражении, некоторые из арьергардных баталий предпочли не участвовать, увидев, что передовые баталии были разгромлены. Бегство от сражения — характерная черта многих современных рассказов и частая тема французских литературных и политических произведений. Поэтому в данном контексте численность французской армии имеет меньшее значение, чем то, участвовали ее бойцы в сражении или нет.

Некоторые критики моей книги утверждали, что мои предложения не выдерживают критики. Они утверждали, что сохранившиеся финансовые данные о французской армии недостаточны, чтобы доказать, что хронисты ошибались в своих утверждениях. Правда, их сохранилось меньше, чем по английской армии, но, тем не менее, их достаточно, чтобы бросить серьезный вызов традиционным взглядам и интерпретациям. Со времени выхода первого издания моей книги в 2005 году продвинулись исследования, посвященные погибшим и пленным, взятым в битве. Это позволило глубже изучить вопрос численности.^[1] Выкупы особенно хорошо зафиксированы в английских финансовых документах, поскольку корона имела право на долю прибыли. До сих пор в таких источниках было обнаружено не более 320 пленных. Это контрастирует с оценками хроник о 1.500 — 1.600 пленниках. Что касается погибших, то, собрав все источники вместе, мы можем определить около 500 человек, павших в битве. Это контрастирует с цифрами в хрониках, которые варьируются от 4.000 до 10.000. Работа над списками погибших, приведенными в хрониках, показала, что французская армия при Азенкуре имела ярко выраженный региональный характер. Подавляющее большинство потерь было из Пикардии и Верхней Нормандии, районов, расположенных близко к полю боя.^[2] Не следует обольщаться, думая, что французы располагали людскими ресурсами всего королевства. При рассмотрении средневековых армий необходимо всегда помнить об ограничении коммуникаций.

Мы также можем многое узнать, сравнивая военную организацию Англии и Франции. Исследования показали, что их системы были очень похожи. Не было никакой разницы в стилях или весе доспехов, которые носили по обе стороны Ла-Манша.^[3] В обеих странах королевские армии набирались из опытных и квалифицированных военных, а не из населения в целом. Благодаря проекту "Солдат в позднесредневековой Англии" мы смогли установить существование профессиональных солдат в армиях английской короны и идентифицировать их в кампании при Азенкуре, в других кампаниях и сражениях.^[4]

Обращаясь за займом для финансирования экспедиции, Генрих объявил мэру и олдерменам Лондона 10 марта 1415 года, что он планирует вторгнуться во Францию с "немаленькой армией".^[5] Но войско, которое он взял с собой, было профессиональным, а не крестьянскими ополчением. Ополчение не использовалось для заморских экспедиций уже более пятидесяти лет, а было предназначено только для обороны королевства. Профессиональной английской армии можно было противопоставить только столь же профессиональную французскую армию, состоящую из дворян и тех, кто "привык участвовать в войнах". В 1415 году французская корона не созывала arrière-ban (ополчение всех вассалов и их вассалов).

Предполагать, что у французов при Азенкуре было даже 20.000 человек, — анахронизм. Изучение французских армий в ранний современный период делает это очевидным. Только в 1494 году французы смогли собрать армию такого размера, а армии в 40.000 человек были редкостью даже в середине XVI века. Только во второй половине семнадцатого века была достигнута и превышена численность в 60.000 человек.^[6]

Битва при Азенкуре не уникальна в том, что касается проблемы использования цифр которые сообщают хронисты. Она представляет собой извечную проблему для средневековых историков. Например, в битве при Креси (1346 г.) мы видим такое же преувеличение, как и в случае с Азенкуром: в некоторых повествованиях приводятся цифры 60.000 — 100.000 человек французской пехоты. Также часто встречаются чрезмерно высокие оценки числа погибших.^[7] В случае поражения французов от фламандцев при Куртрэ (Кортрейке)  (1302 г.) хронисты оценивают число погибших от 5.000 до 20.000 человек. Однако историки могут назвать только шестьдесят человек.^[8] Ключевым моментом является то, что хронисты не пытались быть точными. Их намерением было подчеркнуть последствия битвы, которая была выдающимся событием. В каком еще случае погибло столько людей за такой короткий промежуток времени? Даже смерть 500 человек за несколько часов, о чем свидетельствует битва при Азенкуре, является серьезными потерями, особенно когда число погибших ограничивается определенным регионом, и когда доказано, что некоторые семьи потеряли сразу несколько своих членов. Уровень смертности среди побежденных также имеет тенденцию быть преувеличенным, когда потери были асимметричными — другими словами, когда победители теряли сравнительно мало людей. Классическим примером является Азенкур, где некоторые хроники, особенно написанные в Англии, сообщают о очень низком числе погибших англичан.

Азенкур был крупномасштабным событием, таким же, как Куртрэ и Креси. Любопытно, что цифра 60.000 была очень популярна среди хронистов, когда они хотели указать "значительное число". Она также фигурирует в хрониках, повествующих о крестьянском восстании 1381 года. Считалось, что ополчение Эссекса насчитывало 60.000 человек, в походе к Лондону, а ополчение Кента — 50.000 человек.^[9] Сравнение с данными о налогах и податях показывает, что такая цифра невозможна, поскольку она превышает общую численность населения этих графств на момент восстания. Как и в случае с битвами, хронисты просто указывали, что восстание сильно нарушило нормальную жизнь. Даже несколько тысяч восставших, находящихся в состоянии бунта, произвели бы устрашающий эффект.

Со времени появления моей книги археология полей сражений получила значительное развитие. Для более поздних сражений, таких как Босворт (1485), где использовалась пороховая артиллерия, находки позволили сделать более прочные выводы о месте и тактике.^[10] Для Азенкура до сих пор нет доказанных археологических находок, несмотря на исследование современными методами. Не было обнаружено ни одной погребальной ямы, что ставит под сомнение утверждения хронистов о том, что 5 800 тел французов были захоронены в специально вырытых и освященных траншеях.

Отсутствие археологических доказательств привело к мысли, что традиционное поле Азенкура не является местом сражения.^[11] Самое раннее известное указание на битву на карте Кассини, датируемое концом восемнадцатого века, помещает сражение к западу от Азенкура, а не к востоку. Однако, по крайней мере, с начала девятнадцатого века общепринято считать, что битва произошла на территории между Азенкуром на западе, Трамекуром на востоке, Руассовилем на севере и Мезонселем на юге.^[12] Историки полагают, что центр сражения находился на современной дороге D71, проходящей между Азенкуром и Трамекуром.^[13] Однако, возможно, это происходит из-за того, что в начале 1870-х годов к северу от этой дороги была установлена Calvaire (памятник павшим в войне), в основном в память о франко-прусской войне. Археологические работы показали, что Calvaire не обозначает место массового захоронения в Азенкуре, однако это утверждение все еще сохраняется.^[14]

Отсутствие надежной дислокации места битвы при Азенкуре затрудняет использование местности в качестве ориентира для понимания того, как обе стороны разместили свои войска и что могло произойти 25 октября 1415 года. Традиционное место, безусловно, наталкивает на мысль о том, что французам было слишком тесно на поле боя, однако оно слишком узкое для больших размеров армии, указанных в хрониках. Еще в 1946 году Фердинанд Лот пришел к выводу, что ширина поля битвы, которую он определил в 700 м, означает, что французы не могли превосходить по численности англичан. По его мнению, если бы французов было в четыре раза больше, чем англичан, они были бы достаточно сильны, чтобы оттеснить своего противника. Он даже предположил, что у французов могла быть армия меньше, чем у англичан.^[15] Хотя это и неправдоподобно, неправильно и утверждение одного из недавних критиков, что "все хронисты… согласны… что французы значительно превосходили их по численности".^[16] На самом деле, хроника, написанная Жилем де Бувье Берри, и хроника Грюэля, вдохновленная Артуром де Ришмоном, участником битвы, который вернулся на поле боя в 1436 году, "объясняя тем, кто был с ним, как происходила битва", обе сообщают что англичан было на несколько тысяч человек больше, чем французов.^[17]

Что касается огромной тучи стрел выпущенной английскими лучниками,  то до сих пор не было найдено ни одного наконечника. Это может быть результатом воздействия почв и обработки земли, но может быть и так, что мы ищем не в том месте. Также по-прежнему трудно составить план сражения на основе свидетельств хроник, поэтому я и не пыталась этого сделать.

Азенкур — это битва, породившая множество мифов и легенд, которые часто заслоняют реальность самого события.^[18] Некоторым читателям моей книги оказалось трудно отказаться от существующих предубеждений, основанных на вере, а не на знаниях. Как я уже отмечала в предисловии к изданию 2006 года, я получила множество негативных отзывов от валлийцев за то, что обнаружила в финансовых документах, что было собрано только 500 валлийских лучников — столько же, сколько из Ланкашира — и что набор проводился только в Южном Уэльсе, поскольку север все еще был неблагонадежен после восстания Оуэна Глендоуэра^[19]. Даже после дальнейшей детальной проработки темы валлийских лучников,^[20] совершенно ошибочное мнение о том, что большинство лучников Генриха были валлийцами, сохраняется.^[21]

Книга "1415. Азенкур. Новая история" — это не просто пересказ старой истории на основе хроник и исключительно печатных и вторичных материалов, как это делали практически все другие исследования. Она основана на полностью оригинальном исследовании неопубликованных архивных источников как в Англии, так и во Франции. Она намеренно избегает великих тюдоровских историй Эдварда Холла^[22] и Рафаэля Холиншеда^[23], которые легли в основу многих старых работ и популярных взглядов на битву, не в последнюю очередь из-за вдохновения, которое они дали Шекспиру. Хотя в книге используются современные хроники, то есть те, которые были написаны в течение пятидесяти лет после битвы, они рассмотрены критически. Различные рассказы сравниваются и анализируются, а не просто принимаются за "правду".

Некоторым читателям трудно согласиться с тем, что научный подход (который иногда неизбежно порождает скептическое или неубедительное мнение) является обоснованным. Они указывают, что предпочитают книги о битве, в которых рассказывается та история, которую они хотят услышать. Образ Давида и Голиафа в Азенкуре продолжает оставаться привлекательным, особенно для английских читателей, в эпоху, когда англичане продолжают восторгаться своим превосходством над французами. История Азенкура для многих остается скорее вопросом веры, чем разума.

Мое убеждение остается таким же, каким оно было в самом начале. Задача профессионального историка — очистить историю от мифов, подвергнуть сомнению предположения, даже если они широко распространены, и критически использовать все доступные источники. Только таким образом мы можем добраться до истины или, по крайней мере, приблизиться к ней настолько, насколько это возможно в отношении события, произошедшего 600 лет назад.

В одном отношении моя точка зрения изменилась с момента выхода первого издания этой книги. В 2005 году я считал, что Азенкур следует рассматривать как решающее сражение. Дальнейшие исследования и размышления заставили меня усомниться в этой интерпретации. Ни французский король, ни его сын не присутствовали при Азенкуре. Действительно, их отсутствие было признаком французской мудрости, а также свидетельством того, что французы опасались армии Генриха. Хотя несколько знатных дворян были взяты в плен, ни один из них не был достаточно значительным, чтобы заставить французов сесть за стол переговоров. Азенкур не дал Генриху никаких немедленных преимуществ в отношениях с французами, хотя и укрепил его позиции внутри страны. Чтобы добиться значительных успехов во Франции, Генриху нужны были две вещи. Во-первых, в 1417–19 годах ему нужно было провести кампанию, которую он намеревался начать в 1415 году: завоевание Нормандии. Слишком часто забывают, что Генрих собрал свою армию в 1415 году на двенадцать месяцев службы. Но, во-вторых, что гораздо важнее, ему нужно было, чтобы французы сами себя уничтожили своими междоусобными распрями. Именно убийство Иоанна Бесстрашного, герцога Бургундского, сторонниками дофина Карла 10 сентября 1419 года обеспечило Генриху наследование короны Франции, а не его успех при Азенкуре, даже если эта победа отучила французов от попыток ввязаться с ним в сражение. Как сказал Франциску I Французскому картезианский монах в 1521 году, показывая королю смертельную рану в черепе Иоанна Бесстрашного, "это отверстие, через которое англичане вошли во Францию ".^[24]

Введение

В "Сити Letter-Books of the City of London" ("Книги города Лондона") записано, что в пятницу 25 октября 1415 года в городе распространялся "прискорбный отчет, полный печали и повода для бесконечной скорби". Такой пессимизм возник потому, что никто не знал, что происходит с английской армией и ее королем, "доблестно борющимся за права своего королевства за границей… все подробности были окутаны тайной".^[25] В тот же день в Аббевиль пришло известие о великой французской победе, и гильдия серебряных дел мастеров устроила пир по этому поводу.^[26] Ни в том, ни в другом случае мало кто понимал, что на самом деле происходит при Азенкуре. Но вскоре правда стала известна. Последняя запись в отчете гильдии Аббевиля с классической недосказанностью отметила, что новости о победе были "неправдой". Напротив, запись в книге Сити гласила, что достоверные сведения прибыли через несколько дней, "чтобы освежить все жаждущие уши города". Король Генрих "Божьей милостью одержал победу над врагами, которые объединились, чтобы противостоять его походу через центр его владений к Кале". Большинство его противников были "преданы на суд смерти или покорились его милости, слава Богу". Эта "радостная весть" прибыла в Лондон рано утром во вторник 29 октября. После обнародования этой новости у собора Святого Павла в 9 часов утра зазвонили колокола городских церквей и запели "Te Deum". Позже в этот день состоялось торжественное шествие в Вестминстерское аббатство, чтобы вознести благодарственную молитву у святилища Эдуарда Исповедника. Среди присутствующих была Жанна Наваррская^[27], вдовствующая королева Генриха IV, которая, несомненно, испытывала смешанные чувства, если уже узнала, что ее сын от первого брака, Артур, граф Ришмон^[28], брат герцога Бретани, был среди тех, кто покорился как пленник "милостивому могуществу" ее пасынка Генриха V.

Сегодня, в век быстрого и массового распространения информации, трудно представить себе время, когда новости распространялись медленно и недостоверно.^[29] В день объявления победы в Лондоне Генрих V, его армия и пленники прибыли в Кале. Вместе с Ришмоном прибыли племянник французского короля, Карл, герцог Орлеанский^[30], герцог Бурбонский^[31], графы д'Э^[32] и Вандомский^[33], а также маршал Франции Бусико^[34]. Тем временем на поле Азенкура слуги их бывших товарищей по оружию продолжали обыскивать груды голых и изуродованных мертвецов в надежде найти своих хозяев. Контраст между гибелью участников сражения с каждой стороны был сразу же очевиден при перечне одних только благородных мертвецов. Тело двоюродного дяди Генриха, Эдуарда, герцога Йоркского^[35], сварили и положили в бочку, чтобы привезти домой, как и тело Майкла де ла Поля, графа Саффолка^[36], который унаследовал свой титул всего шесть недель назад, когда его отец умер от дизентерии при осаде Арфлера. С французской стороны были найдены и увезены для погребения тела коннетабля Франции Шарля, сира д'Альбре^[37], герцогов Барского^[38], Брабантского^[39] и Алансонского^[40], графов Невера^[41], Водемона^[42], Сальма, Руси, Марля и других бесчисленных представителей французского рыцарства.

Азенкур стал катастрофой и кровавой баней для французов. Арфлер, город у устья Сены, который Генрих взял после пятинедельной осады (17 августа — 22 сентября), оставался в руках англичан, и поражение в битве означало отсутствие шансов на скорую возможность его вернуть. Напротив, звезда Генриха находилась на всходе. Парламент, открывшийся в Вестминстере 4 ноября, когда король все еще находился в Кале, просуществовал всего восемь дней — самый короткий из всех средневековых парламентов — и проголосовал за пожизненную субсидию королю с таможенных пошлин. Его победа была тем более удивительной, что, как отмечает "Сити Letter-Books of the City of London", французы задерживали и преследовали его поход через Нормандию в течение двух с половиной недель (8–25 октября) и вынудили его вступить в бой против его воли. Таким образом, в течение одного дня мир изменился как для англичан, так и для французов.

Любая битва, подобная Азенкуру, с таким дисбалансом смертности между участниками, должна была привлечь внимание как в то время, так и в последующие века. Действительно, на битву было потрачено огромное количество чернил в самых разных жанрах.^[43] Преобладают несколько ключевых представлений: победа немногих над многими; простого человека над высокомерным аристократом; военного гения Генриха V над некомпетентностью французов. Также были распространенны мифы, о том что победоносные английские лучники изобрели знак из указательного и среднего пальцев означавшего букву "V" . Но могут ли такие интерпретации быть обоснованными? Одна из опасностей заключается в том, чтобы вырезать битву из ее контекста. Азенкур произошел в драматический и сложный период английской и французской истории. Генрих был сыном узурпатора и в 1415 году все еще чувствовал себя неуверенно на собственном троне. Во Франции король страдал от психического расстройства, а в годы, предшествовавшие вторжению Генриха, в стране шла междоусобная война. Цель этой книги — рассмотреть Азенкур как заключительный этап всей кампании и попытаться сбалансированно описать цели и действия Генриха и реакцию Франции на них.

Во многих отношениях историк работает как детектив, находя как можно больше доказательств и критически оценивая их, чтобы найти истину. Детектив может опросить всех участников событий. Нам же приходится обходиться допросом свидетельств очевидцев.^[44] Джон Хардинг утверждал, что участвовал в кампании, но рассказы, которые он привел в своих стихотворных хрониках, являются поверхностными и написаны более сорока лет спустя.^[45] Фламандскому хронисту Жану де Ваврену^[46] (далее — Ваврен), по его собственному признанию, было пятнадцать лет во время кампании, и он сопровождал французскую армию в сражении. Он добавляет, что получил информацию от Жана Лефевра де Сен-Реми^[47] (далее — Лефевр), который позже стал гербовым королем бургундского ордена Золотого Руна и которому "во время битвы было девятнадцать лет, и он находился в обществе короля Англии и во всех делах этого времени". В каком качестве Лефевр находился с англичанами, точно не известно, хотя, скорее всего, он был среди герольдов, а не в качестве воина. Второй рассказ Ваврена предполагает, что Лефевр был с англичанами как в походе, так и в битве, но неясно, присутствовал ли он при осаде. Оба составили свои хроники позже, Ваврен в 1440–50-х годах, а Лефевр в 50–60-х годах. Они также использовали свидетельства других герольдов и французских солдат, таких как сир Юэ де Ланнуа и его брат, сир Жильбер.^[48] Самый ранний рассказ очевидца написан с английской точки зрения. Это анонимные "Gesta Henrici Quinti" («Деяния Генриха Пятого», далее — "Gesta"), написанный капелланом, который находился с армией Генриха на протяжении всей кампании. Поэтому это самый важный из имеющихся у нас источников, хотя он имеет свои недостатки и не всегда отвечает на вопросы, которые мы хотели бы задать.

Существует также ряд работ, в которых информация была получена от очевидцев. "Vita Henrici Quinti" («Жизнь Генриха Пятого») (ок. 1438 г.) была написана Титом Ливием Фруловези^[49] (далее — Тит Ливий), итальянцем на службе у Хамфри, герцога Глостера^[50], последнего оставшегося в живых брата Генриха V и ветерана битвы. "Vita et Gesta Henrici Quinti" («Жизнь и деяния Генриха Пятого», ок. 1446–49 гг.) — анонимная хроника, которую обычно называют "Псевдо-Эльмхем" (далее — Псевдо-Эльмхем). Известно, что в ней использовалась информация от сэра (позже лорда) Уолтера Хангерфорда, который также сражался при Азенкуре. Три текста — "Chronique d'Arthur de Richemont" ("Хроника Артура де Ришмона") Гийома Грюэля (ок. 1458 г.), "Chronique de Perceval de Cagny" ("Хроника Персеваля де Каньи") (конец 1430-х гг.), семейная хроника герцогов Алансонских, и "Chronique des ducs de Brabant" ("Хроника герцогов Брабантских") Эмонда Динтера^[51] (1440-е гг.) — связаны с французскими сеньорами, которые участвовали в сражении.

Поскольку Азенкур был важным событием, он попал в монастырские хроники, такие как хроники Томаса Уолсингема^[52] (ок. 1420–22 гг.) из Сент-Олбанса и "Religieux de Saint-Denis"^[53] Мишеля Пинтуана (далее — "Religieux") (ок. 1415–22 гг.), монаха аббатства, издавна связанного с составлением хроник. Другой монах, Томас Элмхэм^[54] из собора Святого Августина в Кентербери, написал стихотворную "Liber Metricus de Henrico Quinto" ("Рифмованная книга о Генрихе Пятом") (ок. 1418). Когда в конце века стали популярны истории на английском языке, такие как "Brut Chronicle"^[55] ("Хроника "Brut"", далее — "Brut") и "London Chronicles" ("Лондонская хроника"), события 1415 года стали излагаться и в них. Во Франции рассказы о битве были включены в такие крупные труды, как "Chroniques de Monstrelet" ("Хроника Монстреле", далее — Монстреле) Ангеррана де Монстреле^[56] (ок. 1444 г.), "Histoire de Charles VI, roy de France" ("История короля Карла VI") (1430–40-е годы) Жана Жювеналя дез Юрсена (далее — дез Юрсен)^[57]; "Historiae de rebus a Carolo VII et Ludovico XI" ("История Карла VII и Людовика XI") (1471–72) Тома Базена^[58] (далее — Базен); "Mémoires" ("Мемуары") (1430-е годы) Пьера Фенина^[59] (далее — Фенин); "Chronique du roi Charles VII" ("Хроника короля Карла VII") Жиля Ле Бувье^[60] "Герольда Берри" (1450-е годы) (далее — "Le Heraut Berry"), а также в менее значительные произведения, такие как "Chronique de Ruisseauville" ("Хроника Руиссовилля") (1420–30-е годы), места, расположенного недалеко от Азенкура.

Стремясь рассказать хорошую историю, современные комментаторы склонны выбирать самые сочные фрагменты из каждой хроники, чтобы создать единый рассказ. Но мы должны проявлять некоторую осторожность, используя эти хроники, даже хроники наших очевидцев, в качестве "доказательств". В них приводятся противоречивые сведения, и они были написаны по собственным причинам, что делает опасным принимать их слова за чистую монету. Для французов Азенкур был такой катастрофой, что кто-то должен был быть в ней виноват. Значение битвы было политизировано в контексте предшествующей и продолжающейся борьбы между бургундской и арманьякской/орлеанистской партиями. Даже "Religieux", ближайший к битве официальный придворный хронист, и другие неприсоединившиеся авторы, такие как "Le Heraut Berry", чувствовали необходимость подчеркнуть глупость тех, кто советовал дать сражение. Для англичан дело было проще, но не менее серьезным. Азенкур ознаменовал триумф ланкастерского правления Генриха, а также успех Англии в борьбе с ее старым врагом. "Gesta", возможно, была написана для того, чтобы превознести достоинства Генриха как христианского рыцаря на европейской сцене, особенно на Констанцском соборе, обсуждавшем тогда папский раскол. Тит Ливий писал, восхваляя не только Генриха V, но и герцога Хамфри Глостера в то время, когда политическое влияние последнего пошло на убыль. Более поздние пройоркистские авторы английских простонародных хроник приписывали решение поставить английских лучников за кольями не Генриху, а Эдуарду, герцогу Йоркскому, дяде Ричарда^[61], претендовавшего на трон в 1460 году.

В любом случае, мы должны интерпретировать то, что говорится в хрониках, помня о трудностях перевода с языков оригинала и понимания современных нюансов. Там, где их повествования близки или идентичны, это не обязательно подтверждает правдивость, но свидетельствует о копировании и взаимозависимости. Это особенно заметно при рассмотрении трех бургундских авторов, Монстреле, Лефевра и Ваврена, чье текстуальное сходство значительно и еще не до конца изучено. Аналогичным образом, Псевдо-Эльмхем может быть более пространной версией Тита Ливия, а "Liber Metricus" — стихотворной версией "Gesta". Как мы уже отмечали, многие свидетельства, включая свидетельства очевидцев, были собраны вместе много позже. Память не только ослабевает, но и становится избирательной под влиянием того, что происходит в это время. Все наши авторы писали с оглядкой на победу Генриха в 1415 году, а большинство — после заключения договора в Труа в 1420 году, который сделал английского короля наследником французского престола. Это еще больше усиливает патриотизм английских рассказов и пессимизм французских. Рассматривая наши источники, мы также должны помнить, что битвы по своей сути являются сложными событиями для описания даже для очевидцев. Писателям было трудно разделить события, которые происходили одновременно, или определить время. Автор "Gesta" и другие латинские хронисты находились под сильным влиянием классических текстов, которые они читали. Действительно, все авторы были склонны писать отчеты о сражениях по "шаблону "^[62] и придумывать цифры для эффекта. Тем не менее, все работы, написанные в течение сорока лет или около того после битвы, остаются ценными источниками доказательств при условии их критического использования. Подобно детективам, историки постоянно ищут новые зацепки. При Эдуарде III ряд королевских писем был отправлен в Англию с войны, что давало более непосредственное представление о событиях и мотивах.^[63] Этого источника не хватает для 1415 года, но мы можем сделать вывод о том, как принимались решения, изучив королевские приказы, записи советов и парламентов, а также дипломатические документы, хотя даже здесь мы должны помнить, что пропаганда и извращение фактов — это не сегодняшнее изобретения. Где мы оказываемся на более твердой почве, так это в финансовых отчетах того периода.^[64] Поскольку армии обеих стран были платными, мы можем установить их размер, состав и даже имена солдат, тем самым освободив себя от чрезмерной зависимости от повествовательных отчетов.

Главная мысль состоит в том, что вторжение Генриха было личной одержимостью, навеянной его взглядами на королевскую власть. Его армия численностью около 12.000 человек была одной из самых больших во Франции за все время Столетней войны и содержала наибольшую часть лучников на сегодняшний день. Даже несмотря на потери, понесенные при Арфлере, англичане все еще имели грозную и сплоченную армию в этом сражении. Масштабы английской победы при Азенкуре и восхваление Генриха V, последовавшее за этим, скрыли как потенциальную неуверенность его положения дома, так и провал его кампании до момента сражения. Растерянность, которую поражение вызвало во Франции, также скрыла тот факт, что после нескольких лет беспорядков французы были достаточно едины в своей реакции на вторжение. Они вызвали Генриха на битву, в то время как он всячески старался избежать ее. Они выбрали поле битвы — "место преступления", которое мы можем добавить к нашему криминалистическому исследованию наряду с другими местами, которые фигурируют в кампании. Однако в тот день они оказались в замешательстве и без решающего численного перевеса, на который рассчитывали. Даже тогда реакция Генриха была симптомом паники и неуверенности в равной степени, как и его военного гения. Азенкур был и остается шокирующим и удивительным. Он не нуждается в мифологизации.

1. Наследство Генриха V: Англия и Франция, 1399–1413 гг.

Генрих V называл себя "королем Франции" с момента своего восшествия на английский престол 21 марта 1413 года. В битве при Азенкуре на его сюрко^[65] были изображены четвертованные гербы Англии и Франции, а шлем был увенчан короной с геральдическими символами обоих королевств. Люди из близлежащего Хесдина, разграбившие его багаж в ходе битвы, нашли две короны: одну он должен был надеть, чтобы предстать перед народом Франции, а другой короноваться в традиционном месте коронации — Реймсе.^[66] Притязания английских королей на трон Франции восходят к прадеду Генриха, Эдуарду III, который начал Столетнюю войну, объявив себя королем Франции в 1340 году, как законный наследник, хотя и по женской линии, покойного короля Карла IV.^[67] Историки долго спорили о том, серьезно ли Эдуард относился к получению трона. Хотя он отправился в Реймс с короной в багаже в 1359 году, в следующем году он заключил договор с французским королем Иоанном II, который уже находился в английском плену после его захвата в битве при Пуатье в 1356 году. По договору Бретиньи 1360 года, который стал известен как "Великий мир", Эдуард получил расширенную Гиень (великое герцогство Аквитания со столицей в Бордо), Пуату (графство, с центром Пуатье), Понтье (графство к северу от устья Соммы) и город Кале под полным суверенитетом. Взамен он согласился перестать называть себя королем Франции. Таким образом, получается, что Эдуард просто использовал свои притязания на французский престол для расширения границ и независимости земель английских королей во Франции, южные части которых со времен брака Генриха II с Элеонорой Аквитанской удерживались при условии принесения оммажа^[68] французскому королю. Понтье перешел в руки англичан в результате наследования королевы Элеоноры жены Эдуарда I в 1279 году. Эдуард III взял Кале в 1347 году. Эдуард мог просить большего при заключении "Великого мира". В ходе переговоров 1358–59 годов он потребовал другие земли, принадлежавшие английским королям в прошлом: Нормандию, связь с которой восходит к 1066 году, а также Анжу, Мэн и Турень, которые также были частью "Анжуйской империи" Генриха II. Все они были потеряны в правление Иоанна Безземельного, но память об их владении все еще была сильна.

К моменту рождения Генриха в 1386 году^[69] "Великий мир" уже не существовал. Карл V возобновил войну в 1369 году, и его армии быстро свели англичан к удержанию прибрежных районов Гиени с с землями в долина рек Дордонь и Гаронна, а также к городу Кале. Эдуард III в ответ вернул себе титул "короля Франции". После его смерти в 1377 году титул и претензии перешли к его внуку, Ричарду II^[70], но англичане не смогли восстановить свои позиции. Последняя кампания произошла в 1388 году. В 1396 году было заключено длительное перемирие, которое продлилось до 1426 года, что свидетельствовало о тупиковой ситуации, в которую удалось зайти. Перемирие было закреплено женитьбой Ричарда на шестилетней дочери Карла VI, Изабелле^[71]. Все могло бы так и остаться, и мы бы все писали книги о "Шестидесятилетней войне". Точно так же и жизнь Генриха V могла сложиться совершенно иначе. В момент заключения длительного перемирия он был просто молодым лордом Генрихом, девятилетним сыном Генриха Болингброка^[72], графа Дерби и Херефорда, и внуком Джона Гонта^[73], герцога Ланкастера, третьего сына Эдуарда III. Он должен был расти и вести типичный дворянский образ жизни, как и его отец, хотя, если бы длительное перемирие затянулось и привело к постоянному миру, его возможности для военной службы во Франции были бы более ограниченными. Но ни тому, ни другому не суждено было сбыться. В сентябре 1399 года Болингброк сверг Ричарда II. Генрих стал принцем Генрихом, наследником короны Англии, а также предполагаемой короны Франции. Генрих IV немедленно пожаловал своему сыну не только традиционные титулы принца Уэльского, графа Честерского и герцога Корнуольского, но и герцога Гиеньского. Сразу же возникли планы отправить принца в Гиень номинальным главой армии, но парламент посоветовал ему не покидать страну "в столь нежном возрасте, пока в королевстве не установится более прочный мир ".^[74]

Принц Генрих так и не переправился во Францию. В Англии постоянно возникали заговоры против Генриха IV, трудности с шотландцами, восстание и длительная война в Уэльсе, финансовые проблемы — все это в основе своей было связано с фактом узурпации. В Крещение 1400 года знатные аристократы замышляли убить Генриха и его сыновей. Ответ нового короля был жестоким и быстрым, как и на протяжении всего его правления. В данном случае это привело к казни нескольких аристократов и убийству свергнутого короля Ричарда II. В 1403 году восстали бывшие друзья Генриха, Перси, которых он победил в кровавой битве при Шрусбери 21 июля 1403 года, в которой принц был ранен стрелой в лицо. Два года спустя угрозы восстания на севере заставили короля казнить Ричарда Скрупа^[75], архиепископа Йоркского. В 1408 году новое восстание привело к смерти графа Нортумберленда^[76]. Возможность узурпации престола никогда не была полностью уничтожена, о чем Генрих V узнал, готовясь к отплытию в 1415 году.

Как принц, он рос в во времена смут и восстаний. О его военном ученичестве можно было бы написать целую книгу, но здесь следует подчеркнуть несколько важных моментов. Хотя война была вызовом для любого короля, она также была чрезвычайно важным способом проявления королевской воли и практической демонстрации лояльности. Как Генрих V использовал этот механизм, став королем, посредством масштабного вторжения во Францию в 1415 году, так и его отец сделал то же самое в первый год своего правления, предприняв экспедицию против шотландцев, которые воспользовались беспорядком, вызванным низложением Ричарда, чтобы вторгнуться в Нортумберленд, оскорбив короля обращением к нему "герцог Ланкастер".^[77] Армия, которую собрал Генрих IV, насчитывавшая не менее 13.085 человек, была одной из самых больших, когда-либо собранных в позднесредневековой Англии, больше, чем при вторжении Генриха V во Францию в 1415 и 1417 годах. Генрих IV призвал на службу дворянство, рыцарей и джентри, ссылаясь на их обязанность поддерживать корону. Таким образом, это был очень эффективный способ навязать свою волю и проверить на прочность власть нового и спорного короля, и Генрих сразу же добился успеха. Столкнувшись с такой военной силой, шотландцы, что неудивительно, предпочли вступить в переговоры.

Экспедиция 1400 года также показывает, насколько хорошо была развита английская военная система и королевские полномочия по призыву людей к оружию. Если бы Генрих IV или его сын захотели вторгнуться во Францию, то можно было бы не сомневаться в наличии мощной инфраструктуры и достаточного количества воинов, особенно за счет дворянства, к чему мы вернемся в главе 3. Более того, королевская семья и придворные занимали центральное место в армии 1400 года и во всех военных начинаниях Генриха IV. Многие из них, например, сэр Томас Эрпингем, продолжали служить до Азенкура и после него. Хотя существует некоторая неопределенность относительно фактического участия принца Генриха в походе в Шотландию, мы знаем, что ему была выделен отряд из семнадцати латников и девяносто девяти лучников.^[78] Когда он был впервые назначен королевским лейтенантом в Уэльсе в марте 1403 года, армия, выделенная ему (хотя он все еще находился под опекой других военачальников), состояла из 500 латников и 2500 лучников. Настоящее военное командование пришло к нему в январе 1406 года, когда ему было выделено 1.100 латников и 3.800 лучников для ведения войны в Уэльсе.^[79] Эти армии предназначались для использования в полевых условиях, а также для усиления гарнизонов. Войны в Уэльсе были одним из основных факторов, способствовавших возникновению финансовых трудностей у Генриха IV. Они также оказали непосредственное влияние на принца Генриха, предвосхитив проблемы, возникшие в связи с началом экспедиции 1415 года. Например, в конце мая 1403 года принц написал своему отцу письмо, в котором рассказал о том, что ему пришлось заложить свои драгоценности, чтобы заплатить войскам, и что в Уэльсе так не хватало корма для лошадей, что его люди были вынуждены возить с собой овес.^[80]

Англо-французские отношения в 1399–1407 гг. 

На фоне стольких событий, происходивших на Британских островах, легко упустить из виду заботу Генриха IV о своих французских интересах. Однакоочевидно, что он был полон решимости сохранить свои права там и расширить их, если позволят обстоятельства. Притязания на французскую корону были важным элементом его легитимности как короля Англии. Хотя ему так и не довелось побывать во Франции во время своего правления, несмотря на несколько планов сделать это, его участие в англо-французских делах было значительным, а политика, разработанная во время его правления, подготовила почву для политики его сына. В момент своего вступления на престол Генрих IV, возможно, предполагал, что Франция станет его главной головной болью, поскольку существовала опасность, что французы воспользуются его узурпацией как предлогом для возобновления конфликта. Сначала они отвергли его попытки подтвердить состояние перемирия, но их действия были ограничены, поскольку им нужно было вести переговоры о возвращении вдовы Ричарда II, Изабеллы, во Францию. Они отказались рассмотреть предложение Генриха IV выдать ее замуж за принца Уэльского. Если бы они согласились, возможно, не было бы вторжения в 1415 году! Французы так и не признали Генриха IV королем Англии, но подтвердили перемирие в июне 1400 года, согласившись, что оно было заключено между королевствами и народами Англии и Франции, а не между Карлом VI и Ричардом II как частными лицами.^[81] Несмотря на это, они по-прежнему не желали проводить встречи для урегулирования нарушений перемирия, которые увеличивались с каждым днем, особенно на море, пока Генрих не вынудил их сделать это, отсрочив возвращение Изабеллы (а вместе с ней и возвращение части ее приданого). 31 июля 1401 года молодая королева была возвращена французам.

В последующие годы началась "холодная война". Французы подстрекали англичан к неприятностям везде и всюду, где только могли, словом и делом, но всегда останавливались перед тем, чтобы официально возобновить войну. Когда дофин Карл умер в возрасте девяти лет в январе 1401 года, его следующий брат, Людовик (р. 1397), которому тогда было почти четыре года, стал дофином, а также герцогом Гиеньским. Именно под этим последним титулом он упоминается в большинстве хроник того периода, включая хроники времен Азенкура, хотя он, вопреки Шекспиру, не участвовал в битве. Его возведение в герцоги Гиени было задумано как намеренное оскорбление англичан. Это, безусловно, заставило парламент весной 1401 года опасаться, что французы вот-вот вторгнутся в герцогство.^[82] В ответ на это 5 июля 1401 года Генрих IV назначил своего кузена Эдуарда, графа Ратленда, лейтенантом в Гиенне на три года с отрядом из 100 латников и 1000 лучников.^[83] Ратленд стал герцогом Йоркским в 1402 году после смерти своего отца, Эдмунда Лэнгли, последнего выжившего сына Эдуарда III. Он играл видную роль в валлийских кампаниях вместе с принцем Генрихом, который поддерживал его даже тогда, когда король подозревал его в измене. Он продолжал играть видную военную роль после 1413 года и был знатнейшим английским пэром, погибшим в битве при Азенкуре.^[84] К концу 1401 года английская власть в Гиени была восстановлена, но на границах продолжалось давление, особенно в Перигоре, который Карл VI пожаловал своему брату Людовику, герцогу Орлеанскому. Хотя Людовик поддерживал Болингброка, когда тот был изгнан Ричардом II, после узурпации он превратился в его злейшего врага. Орлеанский, безусловно, стоял за вторжением в Гиень в октябре 1403 года, возглавляемым им самим, графом Алансоном и Шарлем, сиром д'Альбре, который был коннетаблем с 1403 года. Оба последних встретили свой конец при Азенкуре после многих лет участия в военных действиях.

Это было нарушением перемирия, но стало одним из многих враждебных действий против англичан в первые годы правления Генриха IV. Французы продолжали союз с шотландцами, направив в 1402 году вооруженную поддержку под командованием Жака де Хейли (1380 — 25 октября 1415). Впоследствии он был захвачен Перси и стал предметом спора между ними и Генрихом IV, что способствовало их восстанию в 1403 году. Впоследствии де Хейли был заключен в тюрьму в Висбехе (Камбс.), пока не вышел на свободу. Ему предстояло еще раз сражаться против англичан в Гиене в 1413 году, а также в битве при Азенкуре.^[85] Со времени низложения Ричарда II английское судоходство постоянно подвергалось нападениям пиратов, подстрекаемых французами, многие из которых совершались из Арфлера. В июле 1404 года французы даже признали Глендоуэра принцем Уэльским и заключили с ним союз против их общего врага, "Генриха Ланкастерского".^[86]

Это было частью французских планов по возобновлению войны в более широком масштабе. Была составлена смета, во сколько обойдется борьба с англичанами в Гиени, Кале и на море.^[87] В течение следующих двух лет происходили нападения и контнападения. Например, Валеран де Люксембург, граф Сен-Поль^[88], который женился на сводной сестре Ричарда II, Маргарет Холланд, атаковал окрестности Кале, а англичане ответили атакой на Слейс. На море они перешли в наступление под номинальным командованием принца Томаса^[89], впоследствии герцога Кларенса, высадившись в Сен-Васт-ла-Уге на восточной оконечности Котантена, а также устроив поджоги и грабежи на тридцать миль вглубь полуострова.^[90] Французы высадили войска в Милфорд-Хейвене, чтобы помочь Глендоуэру. Харлех пал, и именно там Глендоуэр провел свой второй парламент в августе 1405 года, где он высокомерно объявил о своем намерении выступить посредником в заключении мира между Англией и Францией, который подразумевал бы признание независимости Уэльса. Д'Альбре занял отдаленные английские укрепления в Ажене, и французы начали угрожать английскому сердцу Гиени в октябре 1406 года, когда герцог Орлеанский^[91] осадил Бург, место, контролировавшее устье Жиронды. Иоанн Бесстрашный, герцог Бургундский, угрожал английским владениям в походе на Кале, но французы решили, что не могут позволить себе войну на двух направлениях, поэтому ему было приказано распустить свои войска. Так случилось, что попытка герцога Орлеанского взять Бург провалилась, и он был вынужден снять осаду 14 января 1407 года. Провал этих военных инициатив, а также растущая напряженность между Орлеаном и Бургундией заставили французов впервые разрешить английским посланникам приехать в Париж. Вновь был предложен брак принца Генриха с одной из дочерей Карла VI, а также установление нового длительного перемирия. Ни то, ни другое не осуществилось, но была введена система повторяющихся коротких местных перемирий в Пикардии и Западной Фландрии, в Гиени и на море. Эта система оставалась действенной до конца правления Генриха IV.^[92]

Междоусобная война во Франции

Примечательно, что первое из коротких перемирий для Гиени было заключено только после убийства Людовика Орлеанского в Париже 23 ноября 1407 года. Сразу же стало ясно, что человеком, организовавшим его смерть, был герцог Иоанн Бургундский^[93]. Это убийство стало кульминацией вражды, которая началась еще при жизни отца последнего, Филиппа Смелого (ум. 1404), и разгорелась из-за психического расстройства короля Карла VI. Периодическая недееспособность короля заставляла приближенных к нему людей бороться за власть и влияние, что продолжалось до конца его правления, и в конечном итоге привело к тому, что Карл VI признал Генриха V своим наследником, заключив договор в Труа в 1420 году. Само это событие было тесно связано с убийством Иоанна Бесстрашного в сентябре 1419 года — местью за убийство Людовика Орлеанского в 1407 году.

Это грубое упрощение трех десятилетий чрезвычайно сложной французской политики, начиная с первых признаков заболевания короля в 1392 году. Однако Карл VI никогда не был полностью неспособен править, и он продолжал принимать активное участие в управлении государством, когда был в состоянии это делать. Его болезнь носила спорадический характер, и во французской политической системе существовало значительное почитание и послушание королю. В Англии сам король находился под угрозой из-за узурпации, но во Франции такого не было. Конфликты происходили между членами королевского дома. Во многом они возникали из-за борьбы за контроль над дофином в преддверии его прихода к власти. К моменту битвы при Азенкуре дофину Людовику^[94] было восемнадцать лет, и он постепенно вырабатывал свой собственный "срединный путь" между различными партиями, но, как и в случае с его отцом, трудно сказать, какие решения принимал только он, а какие были результатом влияния других.^[95] Несмотря на то, что между бургундцами, с одной стороны, и орлеанистами (позднее названными "арманьяками"), с другой, существовал основной раскол, люди не были постоянно привержены той или иной стороне, и многие сохраняли нейтралитет или, возможно, точнее, были привержены тому, что они воспринимали как королевские интересы.

Иоанн Бесстрашный, герцог Бургундский, был особенно заинтересован в англо-французских отношениях, поскольку его графство Фландрия, унаследованное от матери, было главным торговым партнером Англии. Его земельные интересы были обширны и включали герцогство и графство Бургундия (последнее находилось в пределах империи), а также графства Артуа, Шароле, Невер и Ретель. Владения его двоюродной бабушки, герцогини Жанны Брабантской^[96], также должны были перейти к его семье, хотя существовало понимание, что ее герцогство будет передано одному из его младших братьев. После смерти Жанны в декабре 1406 года Брабант перешел к Антуану, с которым мы еще встретимся при Азенкуре, где он встретил свою смерть вместе с младшим братом Иоанна, Филиппом, который получил графства Невер и Ретель. Владение такими обширными землями дало герцогу и его братьям сильную политическую и военную базу, а также способность к независимым действиям. Людовик, герцог Орлеанский, имел гораздо меньше земель, но был ближе по крови к королю. Хотя ему не удалось предотвратить женитьбу дофина Людовика на дочери Иоанна Бесстрашного, Маргарите^[97], он смог убедить Карла VI женить на Изабелле, вдове Ричарда II, его старшего сына, Карла, графа Ангулемского, которому тогда было девять лет и который, будучи герцогом Орлеанским после смерти отца, должен был попасть в плен при Азенкуре.^[98]

Вражде между Людовиком Орлеанским и Иоанном Бургундским также способствовало их соперничество в войне против Англии. Многие считали, что интерес последнего в нападении на удерживаемые англичанами Гинн и Кале заключался в том, чтобы присоединить их к своему графству Артуа. В ноябре 1406 года герцог Людовик Орлеанский стремился активизировать войну на море, назначив адмиралом Клинье де Брабанта (который сражался при Азенкуре и выжил), но в это же время Бургундия вела переговоры с Англией о заключении торгового договора сроком на двенадцать месяцев. Примечательно, что герцог Иоанн не представил на утверждение Карла VI все условия, согласованные с Генрихом IV, хотя был обязан сделать это в силу своего вассалитета.^[99] Cпособность и желание герцога Иоанна преследовать свои собственные интересы становились все более важными в англо-французских отношениях в течение следующих девяти лет и далее. Возник вечный треугольник — Англия, Франция и Бургундия — со всеми интригами и осложнениями, которые порождает такая ситуация.

Кризисный момент наступил летом 1407 года. К этому времени Орлеанский и королевское правительство в целом подверглись всеобщей критике, поскольку совокупные расходы на двор и войну оказались непосильными. 28 апреля Карл VI объявил о сокращении числа советников, чтобы сэкономить на зарплате. В число двадцати шести оставшихся советников вошли только два человека, симпатизирующих бургундцам. Среди тех, кого планировалось сместить, были три близких сторонника герцога Иоанна, одним из которых был Давид, сир де Рамбюр^[100], мастер арбалетчиков, сражавшийся при Азенкуре. Герцог Иоанн принял радикальное решение — убить Людовика, герцога Орлеанского. То, что он не был привлечен к ответственности за убийство, показывает, насколько сильным считал его король и другие герцоги. Чтобы избежать междоусобной войны, королю не оставалось ничего другого, как принять его оправдание за убийство и помиловать 9 марта 1408 года. Его также убедили уволить Клинье де Брабанта, который пытался арестовать герцога  Иоанна  за это преступление. Хотя позже король передумал и отозвал помилование, герцог Иоанн смог использовать свою значительную власть в Париже, чтобы к концу ноября утвердиться в столице, укрепленной его победой в битве при Оте 22 сентября над повстанцами Льежа. Это вновь заставило королевский двор пойти на сближение. 9 марта 1409 года в Шартрском соборе герцог был вновь официально помилован королем. Утверждается, что он обратился к новому герцогу Орлеанскому Карлу и его брату Филиппу, графу де Вертю^[101], со слезами на глазах прося их о прощении, но они не ответили, пока король не приказал им сделать это.^[102] Герцог Бургундский утвердившись у власти, арестовал и казнил за предполагаемую измену чиновника короля мэтра Жана де Монтегю^[103], которого он подозревал в противодействии, и стал единственным опекуном дофина Людовика. Были произведены некоторые ключевые назначения сторонников герцога при дворе дофина, в частности, Давида, сира де Рамбюр назначили советником и камергером.

Англо-французские отношения в  1407–1411 гг. 

Между 1407 и 1409 годами происходили дальнейшие дипломатические обмены, в ходе которых поднимался вопрос о возможности женитьбы принца Генриха на одной из дочерей Карла, но они велись последним оставшимся в живых дядей короля, герцогом Беррийским^[104], и прекратились, как только Бургундия стала контролировать правительство. Хотя торговое соглашение с его графством Фландрия вступило в силу в июне 1407 года и имело ряд продлений вплоть до 1419 года,^[105] были признаки того, что, получив контроль над правительством, герцог Иоанн стал выступать за возрождение французской агрессии по отношению к Англии.^[106] Но в течение восемнадцати месяцев после примирения в Шартре консенсус во Франции перерос в гражданскую войну, и обе стороны обратились к англичанам за военной помощью. В результате в 1411 и 1412 годах были посланы армии, в первый раз на помощь бургундцам, во второй — "арманьякам"/орлеанистам. Таким образом, последние годы правления Генриха IV имеют огромное значение для начала нового этапа в англо-французских отношениях и закладывают основу для агрессивной политики Генриха V.

К 1409 году Генрих IV все больше страдал от нездоровья. Когда в мае 1410 года он ответил на требование парламента назвать имена своих советников, список возглавил принц Генрих.^[107] В списке также присутствовали сводный брат короля, Генрих, епископ Винчестерский^[108] (впоследствии кардинал Бофорт), Томас, граф Арундел^[109], один из приближенных Генриха V, который, по словам самого Генриха V, был одним из его советников. Арундел служил с ним в Уэльсе и должен был погибнуть при осаде Арфлера в 1415 году. Следующим в списке значился Генри, лорд Скруп^[110], королевский казначей, который также служил принцу в Уэльсе и заключил контракт на службу в 1415 году, но был казнен за участие в Саутгемптонском заговоре, когда экспедиция готовилась к отплытию. Вскоре после этого в список советников был добавлен Ричард, граф Уорвик^[111], еще один человек, который служил в Уэльсе и которому предстояло сыграть видную роль в последующем завоевании Нормандии, хотя его не было при Азенкуре, поскольку он был назначен на оборону Кале.

Этот совет, по-видимому, оставался на своем месте до ноября 1411 года. Поэтому историки считают 1410–11 годы периодом возвышения принца, в течение которого "он занял агрессивную позицию по отношению к Франции и притязаниям Плантагенетов".^[112] На заседаниях парламента, которые проходили весной и летом 1410 года, вопрос о поддержании сильной обороны стоял на первом месте. Значительные суммы были направлены в Уэльс, который теперь был в основном покорен, хотя Глендауэр оставался на свободе, а также в Гиень и Кале. Считалось вероятным, что Бургундия нападет на последний, что побудило назначить принца Генриха капитаном, хотя он никогда не посещал Кале, осуществляя контроль через заместителей. Эти меры не были новой политикой, вдохновленной принцем, а скорее стандартным ответом на французские угрозы — угрозы, которые не осуществились, потому что французы стали воевать между собой.

Хотя у молодого герцога Карла Орлеанского не было иного выбора, кроме как простить убийцу своего отца на церемонии в Шартре 9 марта 1409 года, маловероятно, что он не попытался бы отомстить в более подходящее время. Это время наступило весной 1410 года. 15 апреля герцоги Беррийский, Бретонский^[113] и Орлеанский, а также графы Алансонский, Арманьяк^[114] и Клермон заключили союз, известный как "Жьенская лига" по месту его скрепления, которое находится в 60 км к востоку от Орлеана.^[115] Одновременно был заключен ряд браков между этой группой сеньоров, самым важным из которых был брак Орлеанского с Бонной, дочерью Бернара, графа Арманьяка.^[116] Именно благодаря этой брачной связи антибургундская группа со временем стала известна как "Арманьяки". Первоначальной движущей силой этой Лиги был герцог Беррийский, который решил, что больше не сможет терпеть возвышение герцога Ионна. Целью Лиги было "бороться против тех, кто наносит ущерб благосостоянию и чести короля и королевства". Беррийский был последним оставшимся в живых дядей Карла VI, а Орлеанский — племянником короля, но кто были эти другие участники Лиги? Возможно, будет полезно рассказать о них немного больше, поскольку большинство из них участвовали в сражении при Азенкуре.

Жан, граф Клермонский^[117] был старшим сыном Людовика, герцога Бурбонского, и должен был унаследовать герцогство после смерти отца 19 августа 1410 года. Он был взят в плен при Азенкуре вместе с Орлеанским. Жан, граф Алансонский, также владел графством Перш и был крупным землевладельцем в южной Нормандии. Он был возведен в ранг герцога 1 января 1415 года, но в конце года погиб при Азенкуре. Иоанн, герцог Бретани стал герцогом в возрасте десяти лет. С тех пор как Эдуард III поддержал его в войне за престолонаследие, герцоги Бретани поддерживали тесные связи с Англией. Мать Ионна, Жанна Наваррская, вышла замуж за Генриха IV в 1403 году в рамках политики короля, направленной на поиск друзей в Европе против Франции и формальное признание международным сообществом его узурпации. В июле 1407 года было заключено годичное перемирие для англо-бретонской торговли. Оно регулярно продлевалось, а в 1412 году было продлено еще на десять лет.^[118] Герцог откликнулся на просьбу Карла VI о помощи против англичан в 1415 году, но к моменту битвы успел добраться только до Амьена. Его младший брат, Артур, граф Ришмон, возглавил войска дофина и был взят в плен. Бернар, граф Арманьяк, чьи земли граничили с удерживаемой англичанами Гиенью, в 1415 году защищал юг, но после смерти д'Альбре при Азенкуре был назначен коннетаблем Франции. Среди тех, кто впоследствии был связан с Лигой, был Шарль де Артуа, граф д'Э, внук герцога Беррийского. Он был взят в плен во время битвы.

Как только Лига была сформирована и Бургундия узнала о ее существовании, она начала собирать войска. Войск было собрано так много, что, согласно "Religieux", народ решил, что ожидается английское вторжение.^[119] Герцог Иоанн, контролируя королевское правительство, мог легко представить Лигу как восстание против короля. Поэтому Карл VI издал приказ о ее запрете и роспуске ее армии. Когда принцы отказались, король пошел настолько далеко, что 28 августа 1410 года издал указ о созыве arrière-banа, который обязывал всех действовать против Лиги. В конце сентября Карл послал за орифламмой, священным знаменем, хранившимся в Сен-Дени, и объявил о своем намерении самому выступить на войну.^[120] 1 ноября члены Лиги, за исключением Бретани, вновь принесли клятву, добавив на этот раз четкое обещание, что они будут поддерживать друг друга против герцога Бургундского, и что никто из них не заключит с ним мир без согласия остальных. Через несколько дней, однако, мир был заключен (в замке герцога Беррийского Бисетр). Принцы струсили, когда столкнулись с конфискацией своих земель. Внутри Лиги также возникли разногласия. Беррийский пытался отмежеваться от желания отомстить за убийство Людовика Орлеанского, но герцог Карл не был готов с этим согласиться. 30 января 1411 года он взял закон в свои руки, схватив Жана, сира де Круа^[121], камергера и советника герцога Бургундского, и даже прибегнув к пыткам, чтобы выяснить его роль в убийстве герцога Людовика. (Де Круа погибнет в битве при Азенкуре). В марте он обратился с письмом в Парижский университет с просьбой официально осудить оправдание убийства, выдвинутое в марте 1408 года. Несмотря на усилия короля и дофина предотвратить военные действия со стороны Орлеана и Бургундии, было уже слишком поздно. 31 июля 1411 года Орлеан отправил своего герольда к герцогу Иоанну с письмом в котором объявил, что сделает все возможное, чтобы отомстить ему.^[122]

Герцог Иоанн начал назначать своих сторонников на ключевые посты в армии. Граф Сен-Поль заменил д'Альбре на посту коннетабля. Давид, сир де Рамбюр и Жак де Лонгрой были назначены мастерами арбалетчиков. 3 октября королевский совет объявил д'Альбре, герцогов Орлеанского, Бурбонского, графов Алансонского и Арманьяка мятежниками, тем самым разрешив подданным короля вести против них войну.^[123] 14 октября к этому списку был добавлен Беррийский. Но именно Орлеанский перехватил военную инициативу, направив свои войска к границе графства Артуа, принадлежащего герцогу Бургундскому. Люди Орлеанского заняли Хам и опустошили окрестности, но бургундцы отбили это место вместе с Руа и Несле. (Последнему угрожал Генрих V четыре года спустя). Орлеанисты также начали наступление на Париж, легко взяв Сен-Дени и мост в Сен-Клу. Но 9 ноября герцог Бургундский вновь захватил последний. То, что он смог это сделать, стало результатом военной помощи со стороны англичан. В августе 1411 года герцог Бургундский обратился к Генриху IV с просьбой заключить союз "путем брака между моим господином принцем и старшей дочерью герцога". Англичане назначили высокую цену за любую вооруженную помощь — ответную военную помощь в возвращении земель и владений в Гиени. Если должен был быть заключен союз с Бургундией, то герцогу не разрешалось делать исключающую оговорку для короля Франции.^[124] Другими словами, англичане хотели получить от герцога Ионна полную готовность сражаться против своего государя за дело Англии. Однако нет никаких свидетельств того, что на этих условиях был заключен какой-либо союз.^[125]

Английская экспедиция во Францию в 1411 году

Все, что мы можем доказать, это то, что войска под командованием графа Арундела были отправлены на соединение с герцогом Бургундским в Аррас 3 октября. Статус этой английской армии остается неясным. Есть основания полагать, что Генрих IV намеревался сам направить войска во Францию, возможно, для вторжения в Гиень. В середине августа он приказал всем, кто получал королевскую ренту, собраться в Лондоне 23 сентября — тактика набора войск, повторенная Генрихом V в 1415 году.^[126] Но в начале сентября король (или принц Генрих от его имени), похоже, передумал, предположительно потому, что герцог Иоанн не был готов согласиться на условия, которых хотели англичане.^[127] В протекции графа Арундела, датированной 28 октября 1411 года, говорится о том, что он отправился в Пикардию в свите принца Уэльского.^[128] Это привело историков к выводу, что это была частная экспедиция, спонсированная принцем против воли его отца, хотя нет никаких доказательств того, что Генрих IV был против отправки войск в Бургундию. Армия Арундела не была набрана по обычному контракту и получала жалование не из королевской казны, а из казны самого принца Генриха. Однако один из эпизодов в "Chroniques de Monstrelet" свидетельствует о том, что во Франции его воспринимали как представителя английской официальной политики. В нем говорится, что английский рыцарь по имени Клиффорд, прибывший из Бордо со 100 воинами и 200 лучниками на службу к герцогу Орлеанскому, попросил разрешения уехать, когда узнал, что король Генрих послал Арундела с войском, так как был уверен, что английский король не одобрит его пребывания на службе у Орлеанского. Герцог удовлетворил его желание, но при условии, что Клиффорд не возьмется за оружие против него. Клиффорд согласился и вернулся в Англию.^[129]

Численность войск Арундела, которыми мы располагаем, получена исключительно из хроник. Согласно "Religieux", по условиям договора англичане должны были послать 800 латников и 1000 лучников, но на практике было послано 600 латников и 2000 лучников. Монстреле предполагает, что английские войска насчитывали 1200 человек, "конных и пеших, хорошо экипированных".^[130] Хронисты упоминают о присутствии сэра Уильяма Бардольфа, лейтенанта в Кале, с 300 человек из гарнизона, сэра Френсиса Корта, сэра Роберта Умфравиля, Гилберта Умфравиля, сэра Джона Грея, сэра Джона Олдкасла, Джона Фелипа и Уильяма Портера, а также графов Пембрука и Кента,^[131] хотя ни тот, ни другой титул в это время не носили. Самое интересное, что вместе с английскими войсками при Сен-Клу сражались младший брат Бургундского герцога, граф Невер, Жак де Хэйли, и многие другие выходцы из Пикардии и других регионов северной и восточной Франции, против которых им предстояло сражаться при Азенкуре. Возможно, самым известным из них был Жан ле Менгр, маршал Бусико, назначенный маршалом в 1391 году, взятый в плен турками в битве при Никополе в 1396 году и впоследствии был отправленный на помощь французским союзникам в Геную. Он вернулся во Францию только в феврале 1411 года. Ему суждено было попасть в плен при Азенкуре.^[132] Впоследствии английские войска помогали осаждать Этамп и Дурдан, города, принадлежавшие герцогу Беррийскому. Это было частью крупного военного наступления, предпринятого в последние месяцы 1411 года королевским правительством, контролируемым бургундцами, которому удалось вытеснить "арманьяков" из Парижского региона. В Этампе Арундел и его люди, возможно, даже столкнулись с дофином Людовиком, для которого это был первый опыт военной деятельности, во время осады, в которой использовались те же методы ведения войны, что и Генрихом V при Арфлере — пушечный обстрел, минирование, поджог зданий.^[133] Как долго английские солдаты оставались на французской службе, неизвестно. Похоже, что они вернулись в Париж в конце декабря, где получили свое жалование. Хотя большинство, вероятно, вернулось в Англию через Кале в новом году, умфравильцы, возможно, оставались на службе в Бургундии еще некоторое время.^[134]

Необходимо отметить некоторые важные моменты, касающиеся их службы в свете предполагаемой английской политики и, в частности, пробургундской позиции принца Генриха. Поскольку герцог Бургундский контролировал французское королевское правительство, англичане сражались на стороне Карла VI против "арманьякских" повстанцев. Это делает невозможным заключение сделки с Бургундией в соответствии с инструкциями, данными английским посланникам в сентябре. Даже если герцог тайно согласился помочь англичанам вернуть их земли в Гиени, нет никаких указаний на то, что он сделал что-то для выполнения этого обещания. Если англичане согласились послать войска в надежде получить какие-то преимущества в своей собственной ссоре с Францией, то они и сами обманулись, или были обмануты герцогом Бургундским. Если же эта политика была предпринята по указанию принца как главного советника, то она потерпела неудачу. Англичанам не удалось использовать французские разногласия, как они надеялись. Трудно сказать, какое место занимал принц в правительстве после ноября 1411 года. Совет, созданный в мае 1410 года, был распущен, так как состояние здоровья короля улучшилось.

С 1 февраля по 4 марта 1412 года бургундские посланники снова находились в Англии, занимаясь вопросом заключения брака и встречаясь как с королем, так и с принцем. В конце января 1412 года герцоги Беррийский, Бурбонский, Орлеанский и граф Алансонский также решили обратиться к англичанам за помощью. Их стратегия заключалась в том, чтобы "перебить предложения герцога Бургундского".^[135] Предложения, которые их посланники привезли Генриху IV, были очень щедрыми.^[136] В обмен на обещание, что он не будет вступать ни в какой союз с Бургундией, но пришлет им 1.000 латников и 3.000 лучников, которые будут служить за их счет, они признавали все герцогство Гиень за английским королем и предложили помощь в его возвращении и в его "справедливых ссорах" в целом. Они сопровождали это предложениями о браке между его сыновьями и их родственницами. Вскоре после этого граф Арманьяк и сир д'Альбре присоединились к этим предложениям. Король Генрих медлил с ответом "арманьякским" принцам, пока рассматривался вопрос о бургундском браке, но 18 мая он ратифицировал их предложения в Лондонском договоре. Возможно, его решение было основано на слухах о том, что герцог Бургундский планировал выступить против англичан в Гиене, как только разобьет "арманьяков". В тот же день Буржским договором герцоги Беррийский, Орлеанский и Бурбонский, а также граф Алансонский официально присоединились к условиям от своего имени и от имени своих союзников. Некоторые из их собственных земель были теми самыми территориями, которые должны были перейти к англичанам по условиям "Великого мира". Поэтому Беррийский согласился платить дань за графство Пуату, а Орлеанский — за Ангулем, с условием, что после их смерти эти территории перейдут к Генриху. Взамен Генрих обещал прислать армию в 4.000 человек.^[137]

"Арманьякские" сеньоры действовали совершенно неправомерно. У них не было королевской власти передавать Генриху территории или обещанные условия владения. Кроме того, заключение договора зависело от их успеха в войне против Бургундии, но, как мы видели, эта война, которая теперь касалась и Генриха, была направлена против французского короля. Таким образом, это был определяющий момент в английской внешней политике. Когда Карл VI узнал о предложении, которое "арманьякские" принцы сделали Генриху, он немедленно приказал собрать 600.000 франков, чтобы лично начать войну против них. Вероятно, это было его собственное решение, поскольку их независимые действия во внешней политике наносили удар по самой сути королевской власти. Дофин должен был присоединиться к королю в этой войне. Именно он отправился в Сен-Дени, чтобы забрать орифламму.^[138] В конце мая французская королевская армия перешла Луару и осадила город Фонтене, принадлежавший герцогу Беррийскому. К 11 июня была окружена главная резиденция герцога в Бурже.

Английская экспедиция во Францию в 1412 году 

Поскольку Генрих IV изначально намеревался вести английскую армию во Францию, это могла быть война между королями, как в 1415 году. Король снова приказал тем, кто владел королевскими аннуитетами, собраться в Лондоне к середине следующего месяца. Он также согласился, чтобы принц Генрих присоединился к нему со своим отрядом.^[139] Но впоследствии король отказался от поездки, предположительно из-за ухудшения здоровья. Что касается принца, то он был обижен малым размером выделенного ему отряда. Об этом свидетельствует письмо, которое он написал своему отцу 17 июня 1412 года.^[140] В нем принц Генрих утверждал, что, хотя было принято решение обсудить эту проблему, пока он ехал в Ковентри, "некоторые сыны беззакония… желая с помощью коварства змеи нарушить линию престолонаследия", внушили королю, что его старший сын пытался помешать экспедиции в Гиень, а также замышлял свергнуть своего отца. Принц упорно утверждал, что все это неправда. Однако к этому времени его младший брат, принц Томас, заключил контракт на руководство экспедицией и 8 июня подписал договор.

В отличие от войск, отправленных под командованием Арундела в 1411 году, армия, посланная на помощь "арманьякам" в 1412 году, была правильно сформированной и оплачиваемой королевской армией. Срок службы был установлен в пять месяцев, причем казначейство выдало жалование на первые два месяца, но с расчетом на то, что "сеньоры Франции" будут платить жалование и в дальнейшем. Отряд принца Томаса, численностью 500 латников и 1500 лучников, должен был составлять половину армии. Сводный брат короля, Томас Бофорт^[141], должен был привести 240 латников и 700 лучников, его кузен, Эдуард, герцог Йоркский, — 260 латников и 800 лучников, а сэр Джон Корнуолл^[142] (шурин короля) — 90 латников и 270 лучников. 5 июля Бофорт стал графом Дорсетом, а принц Томас — герцогом Кларенсом и графом Албемарл четыре дня спустя. Эти возвышения совпадают с пэрствами, учрежденными Эдуардом III в 1337 году, когда назревала война с Францией. Среди тех, кто был призван служить в трех основных отрядах, были Ричард^[143] (впоследствии граф Кембриджский), младший брат герцога Йоркского, Ричард де Вер, граф Оксфордский^[144], Джеймс Батлер, граф Ормонд^[145], Томас Монтегю, граф Солсбери^[146], Роберт, лорд Уиллоуби^[147], и ряд выдающихся рыцарей.^[148] Все эти люди, кроме Батлера, должны были служить и в 1415 году.

Главному английскому наступлению предшествовали морской рейд из Кале, чтобы сжечь Берк, и сухопутная экспедиция из Гинна, чтобы взять Балингем около Ардра, что было полезным завоеванием. В результате граф Сен-Поль предпринял контратаку на Гинн, но был отброшен назад к Булони.^[149] Эти предварительные действия ввели французов в заблуждение, заставив их думать, что Кларенс высадится в Пикардии.^[150] В действительности, отплыв из Саутгемптона армия высадилась 10 августа в Сен-Васт-ла-Уге на оконечности Котантена (место высадки Эдуарда III в 1346 году), чтобы сочетать короткий морской переход с легким походом для обороны "арманьякских" земель. Согласно хроникам, она пробила себе путь через Нормандию в Мэн и Анжу. К 16 сентября она была в Блуа. Генрих IV уже предполагал, что Кларенс продолжит путь в Гиень после того, как его обязательства перед "арманьяками" будут выполнены. Поэтому ставки жалованья в первые два месяца были такими, какие были приняты в Гиени, а 11 июля Кларенс был назначен лейтенантом герцогства — неудивительное решение, учитывая предложения "арманьякских" принцев позволить полностью восстановить независимость герцогства.

Однако к моменту высадки Кларенса принцы заключили мир с Карлом VI и Бургундией. Поворот в политике "арманьяков" возглавил герцог Беррийский, который 15 июля передал королю ключи от Буржа, а дофин, по-видимому, сыграл важную роль в посредничестве между сторонами.^[151] На большом собрании, состоявшемся в Осере 22 августа, все (кроме Алансонского, который отказался от присоединиться в ноябре) согласились соблюдать условия Шартрского мира от марта 1409 года и отказаться от любых дальнейших просьб о наказании виновных в смерти Людовика Орлеанского. Кроме того, они должны были отказаться от союзов, заключенных ими друг с другом или с Англией, и поклясться помогать Карлу VI против короля Англии или любого другого английского лица.^[152] Осерский договор был обязателен и для герцога Бургундского. Герцог Иоанн письменно отказался от любого союза, который он мог заключить с сыновьями или союзниками Генриха IV или с самим королем Генрихом. Вероятно, это была мера предосторожности, предпринятая королем и дофином, чтобы рассеять подозрения "арманьяков". Бургундия уже заявила в устной форме, что у нее нет союза с англичанами. Истинность этого утверждения, похоже, подтверждается письмом Кларенса, написанным примерно в это время, в котором он выражал удивление по поводу жеста герцога, поскольку "между Генрихом IV и Бургундией не было никакого союза".^[153]

Кларенс сделал это замечание в письме, которое он отправил "арманьякским" принцам из места, расположенного недалеко от Блуа, 16 сентября. Он был недоволен отказом от данных ему ранее обещаний, и не в последнюю очередь потому, что теперь его армия не имела гарантий оплаты за длительное пребывание во Франции. Неудивительно, что он начал нападать на земли герцогов Орлеанского и Беррийского. Теперь существовала реальная угроза полномасштабной войны между Англией и Францией. 8 октября Карл VI приказал своим вассалам идти на Шартр, чтобы начать войну с англичанами, но 14 ноября Кларенс был куплен соглашением, заключенным в Бузансе. Он обязался уйти к 1 января, не причиняя новых разрушений. "Арманьякские" принцы должны были выплатить ему 150.000 экю к Рождеству, но поскольку они не могли собрать эту сумму достаточно быстро, обязательство было увеличено до 210.000 экю, но только 75.000 должны были быть выплачены немедленно, а на остальную сумму должны были быть предоставлены ценные бумаги. Выплаченная и причитающаяся сумма была пропорционально распределена между каждым из английских командиров. Это было неловкое и дорогостоящее для французов падение. Вместо части первого взноса были переданы драгоценности и предметы искусства, включая некоторые ценные религиозные артефакты из неоценимой коллекции герцога Беррийского. В качестве гарантии выплаты оставшейся суммы было дано семь заложников, в том числе младший брат герцога Орлеанского, Иоанн, граф Ангулемский^[154], которому на тот момент было всего восемь лет, и который оставался в Англии до 1445 года. Именно в связи с передачей юного графа 14 ноября Кларенс и Орлеанский пришли к соглашению о братстве по оружию, которое было описано как "братское соглашение", согласно которому Кларенс обязался быть "верным и добрым родственником, братом, товарищем по оружию и другом" Орлеанского и "служить, помогать, утешать и успокаивать его".^[155] Разумеется, это соглашение не могло отменить обязанность сражаться в составе английской королевской армии против Орлеанского. Кларенс возглавит самый большой отряд в армии 1415 года, но будет отправлен домой из Арфлера и поэтому не примет участия в битве при Азенкуре.

16 ноября 1412 года Карл VI выдал Кларенсу пропуск о безопасном проходе, гарантирующий защиту от нападения во время его похода в Бордо. Французы по-прежнему были встревожены перспективой возобновления военных действий герцога на границах удерживаемой англичанами Гиени весной.^[156] Кларенс действительно совершил несколько грабительских рейдов в Сентонж, но ему постоянно не хватало припасов и денег, несмотря на некоторую материальную помощь, присланную из Англии. Он обратился к сословиям герцогства с просьбой проголосовать за сбор на содержание его армии, которая, по его словам, находилась там для защиты Гиени, и 13 февраля заключил соглашение, согласно которому он согласился предоставить Бернару, графу Арманьяка, и Шарлю д'Альбре, который теперь снова стал коннетаблем Франции, войска для нападения на графа Фуа,^[157] но вскоре он узнал о смерти своего отца и 6 апреля отправился из Бордо в Англию.

Принц Генрих и война в Уэльсе 

На первый взгляд, Генрих IV и его сыновья слишком легко соблазнились ложными обещаниями, которые давали обе стороны в междоусобной войне во Франции. Осерский мир формально объединил французских принцев в антианглийскую коалицию, но никто не мог сказать, что может произойти в будущем, поскольку герцог Орлеанский все еще не достиг желаемой мести за убийство своего отца и был вынужден принять условия из-за дезертирства герцога Беррийского. Генрих IV и его сыновья, а также войска, отправленные в 1411 и 1412 годах, должно быть, слишком хорошо понимали всю серьезность "арманьякско"-бургундской вражды. В конце концов, "арманьякские" принцы были достаточно отчаянны, чтобы предложить восстановление "Великого мира", а Иоанн Бесстрашный обсуждал возможность военной помощи в войне против Карла VI, хотя ничего из этого не вышло. В результате началась новая эра английского участия во Франции. Если в начале своего правления Генрих IV занимал полностью оборонительную позицию, то к моменту его смерти Англия уже перешла в наступление.

Принц Генрих принимал самое непосредственное участие в этом изменении направления, поскольку он контролировал совет, когда велись переговоры с Бургундией. Генрих IV был не против заключить сделку с герцогом Иоанном на выгодных условиях, но "арманьяки" сделали, как ему показалось, лучшее предложение. Это поставило принца в неловкое положение, поскольку он был вынужден написать герцогу Бургундскому 22 и 31 мая 1412 года, признав, что предлагал помощь в прошлом году, но теперь вынужден согласиться с решением отца поддержать "арманьяков".^[158] Таким образом, принц потерял лицо за границей, а также дома, посколькуотец выбрал его брата для руководства кампанией. Это привело к серьезному разрыву между отцом и сыном. В ретроспективе решение Генриха IV было мудрым, поскольку король умер, когда кампания еще продолжалась, но принц Генрих не мог этого предвидеть.

К 1412 году он отчаянно пытался заявить о себе. Его карьера в Уэльсе не была особенно успешной. Король неохотно отдал ему первенство и был вынужден сделать это только из-за противоречивых требований к его собственному времени. Валлийцы много раз ставили английские войска в тупик, и война затянулась гораздо дольше, чем следовало. Одной из причин этого была ответственность принца Генриха за серьезную военную неудачу при осаде Аберистуита в конце лета 1407 года. Король намеревался лично вести осаду и приказал принцу присоединиться к нему, но позже передал принцу все командование в том, что должно было стать не только переломом в войне против Глендауэра, но и переломом показательным.^[159] Большое количество осадных машин, пушек, стрел и пороха было доставлено из Бристоля и Хаверфордвеста. Принц впервые участвовал в крупной осаде, и с ним были многие его соратники, включая Йорка, Уорвика, лордов Фурнивейла и Кэрью, а также сэра Джона Олдкасла^[160]. 17 сентября 1407 года принц Генрих согласился на одну из самых странных капитуляций, которые когда-либо видели. Он согласился отказаться от осады и позволить защитникам свободно входить и выходить в течение более чем месяца, в обмен на договоренность о том, что король или его лейтенант даст сражение против Глендауэра в период с 24 октября по 1 ноября. Если сражения не последует, то защитники сдадут город без необходимости давать заложников. Это была крайняя степень милосердия. Для церемонии приведения к присяге этого договора принц взял реликвии, привезенные на осаду Ричардом Куртене^[161]. Последний был близким другом принца и был возведен в епископы Норвича вскоре после того, как Генрих стал королем. Король доверил ему переговоры с французами в 1414 и 1415 годах и распределение королевских драгоценностей для финансирования кампании 1415 года. Куртене сопровождал экспедицию, но умер при осаде Арфлера 13 сентября.

При составлении соглашения в Аберистуите принцем Генрихом двигала преданность святому Иоанну Бридлингтонскому и желание избежать пролития человеческой крови. Именно поэтому он был готов снять осаду в преддверии схватки с Глендауэром. Он надеялся, что именно ему удастся вызвать Глендауэра на бой и одержать славную победу, но его решение оказалось чудовищной ошибкой. Королевская армия не была организована. В результате Глендауэр смог войти в Аберистуит в начале ноября и изгнать тех, кто заключил соглашение с принцем Генрихом. Аберистуит был взят только в сентябре следующего года, причем другими людьми, а не принцем. С 1408 года принц продолжал номинально командовать в Уэльсе, но редко присутствовал лично. До мая 1410 года его роль в управлении государством была невелика. Хотя 28 февраля 1409 года он был назначен Смотрителем Пяти портов и констеблем Дувра, а в марте 1410 года — Кале, это были титулярные назначения, которые осуществлялись через лейтенантов. В последний год правления Генриха IV он находился в политической изоляции.^[162] Его письмо от 17 июня 1412 года фактически обвиняло короля в том, что он прислушивается к тем, кто обвиняет принца в подрыве королевской политики и в заговоре даже с целью свержения его отца. Это говорит о том, что у него были влиятельные враги при дворе, среди которых, вероятно, был Томас Арундел, архиепископ Кентерберийский и королевский канцлер. В сентябре появились обвинения в том, что принц Генрих не распределил между гарнизоном Кале все суммы, полученные им на жалование. После изучения счетов в середине октября эти обвинения были признаны необоснованными, но они пополнили доказательства того, что принц не пользовался ни доверием, ни популярностью среди советников своего отца.^[163]

Создается впечатление, что принц Генрих был "бунтарем без причины". Истории о неправильно проведенной юности никогда не были доказаны, но и не были опровергнуты. Недостаток прилежания, возможно, стал еще одним фактором, повлиявшим на его репутацию к концу правления его отца. С его собственной точки зрения, он не получил той роли, которая, по его мнению, принадлежала ему по праву. Как принц Уэльский он имел военный опыт, но он состоял из небольших, безрезультатных кампаний против партизан, неопределенности гарнизонной службы и постоянного напряжения из-за недостаточного финансирования. Ему не позволили напрячь мускулы против французов, настоящего врага, и он потерял лицо дома и за границей в своих дипломатических и военных планах. Кроме того, он вступил во взрослую жизнь в атмосфере страха и неуверенности. В битве при Шрусбери в 1403 году он сражался против людей, которые были его друзьями и наставниками. Даже в 1412 году он подозревал людей в заговоре с целью помешать ему унаследовать корону. Этот опыт наложил отпечаток на его отношение к королевской власти и разжег в нем стремление показать себя и доказать, что его критики ошибаются. Он отчаянно жаждал славы и успеха и не остановился бы ни перед чем, чтобы добиться их.

2. Генрих V и возобновление войны, март 1413 — август 1415 года

Коронация Генриха V как короля Англии состоялась в Вестминстерском аббатстве в воскресенье 9 апреля 1413 года. Он был помазан особым маслом, которое, согласно традиции, Богородица дала Томасу Бекету, с обещанием, что все короли, благословленные этим маслом, вернут земли, потерянные их предшественниками, включая Гиень и Нормандию. Последние два года своего правления Ричард II носил это масло в сосуде в виде орла, висевшем у него на шее. Такое же масло использовалось при коронации Генриха IV.^[164] Как и они, Генрих V также называл себя королем Франции. Оглядываясь назад, мы знаем, что он был близок к тому, чтобы сделать этот титул реальностью, будучи признанным Карлом VI своим наследником в 1420 году. Его вторжение в 1415 году стало крупнейшим со времен "Великого мира" 1360 года и первым случаем, когда английский король ступил на территорию Франции.

В течение первого года нового правления произошел драматический поворот во французской политике. Герцог Иоанн Бургундский пал духом в результате своей причастности к восстанию в "Кабошьенов"^[165] летом 1413 года. К середине февраля 1414 года он был объявлен мятежником, а с апреля по сентябрь того же года Карл VI и дофин при поддержке "арманьякских" принцев вели против него полномасштабную войну в Пикардии и Артуа. Есть все основания полагать, что интерес Генриха V к Франции был вызван ее внутренними разногласиями, но мы также должны обратить внимание на его собственное желание проявить себя. Генрих относился к своим королевским обязанностям серьезно, даже навязчиво. Картина, нарисованная Шекспиром, о переменах в поведении Генриха при его восшествии на престол, имеет под собой реальные основания. Ричард Куртене, близкий друг Генриха, ставший епископом Норвича вскоре после воцарения, в начале 1415 года сказал одному французу, что, по его мнению, Генрих не имел сексуальных отношений ни с одной женщиной после того, как стал королем.^[166] Генрих "обрел религию" и считал Бога неотъемлемой частью своего правления. Возьмем, к примеру, перезахоронение Ричарда II в Вестминстерском аббатстве 4 декабря 1413 года и, в 1415 году, основание картезианского монастыря Иисуса Вифлеемского в Шине и монастыря Бриджитты в Сайоне. Это было выполнением обещаний, данных Генрихом IV Папе Римскому, чтобы искупить вину за убийство Ричарда и архиепископа Скрупа. Новый король быстро и с готовностью откликнулся на желание английской церкви подавить ересь: в течение нескольких месяцев после своего воцарения он дал разрешение на суд над ересью сэра Джона Олдкасла, несмотря на то, что тот ранее имел с ним тесные связи.

Религиозность Генриха шла рука об руку с его политикой внутри страны и за рубежом. Это хорошо выражено в "Gestа", хотя автор, очевидно, находился под влиянием воспоминаний об Азенкуре, победе, которая показала Божье одобрение короля так и в такой степени, как никакое другое событие: "Король со всей преданностью приложил свой ум, чтобы охватить все, что могло способствовать чести Бога, расширению церкви, освобождению своей страны, а также миру и спокойствию королевств, и особенно миру и спокойствию двух королевств — Англии и Франции".^[167] Еще одной особенностью первых лет правления было стремление Генриха улучшить закон и порядок.^[168] В целом, создается сильное впечатление, что он хотел, чтобы его правление стало новым началом. Он хотел превзойти своего отца во всех отношениях и доказать, что недоброжелатели 1412 года ошибались.

Эти амбиции проявляются в желании стать важной фигурой на европейской сцене. Об этом свидетельствует интерес Генриха к Констанцскому собору, пытавшемуся тогда решить проблему папского раскола. Был предпринят ряд дипломатических миссий в другие европейские государства с целью изолировать французов. Это, безусловно, относится к его перемирию с герцогом Бретани, которое было заключено 3 января 1414 года на десять лет. Генрих немедленно воспользовался этим, чтобы провозгласить герцога своим союзником. Возможно, это сыграло свою роль в неуверенности последнего в участии во французском сопротивлении английскому вторжению в 1415 году.^[169] Генрих поставил переговоры с самими французами на новый уровень. Если его отец просто отвечал на предложения французов, то Генрих V начал действовать сам, отправив два больших посольства во Францию, первые с начала 1390-х годов. Генрих хотел показать себя королем, который раз и навсегда решил проблему английских претензий во Франции и установил прочный мир. В этом контексте интересно отметить, что в "Положении о принцах" Хоклева^[170], которое поэт посвятил принцу в 1412 году, содержится призыв к правителям Англии и Франции добиваться мира, чтобы избежать пролития христианской крови и сделать возможной войну против врагов веры. Дипломатические усилия короля были направлены на достижение этой цели, при этом он сильно напирал на религиозные чувства. Его вторжение 1415 года также было основано на предпосылке, что это "война, которая положит конец войне". Оно также было оправдано крестоносным походом, а также ссылками на тексты Второзакония, которые давали право сеньору применять насилие против предполагаемых мятежников.^[171]

Генрихом двигали не только личные амбиции и его высокое уважение к королевской власти, но и неуверенность в себе. Сохранялось беспокойство по поводу права Ланкастеров на трон и страх перед заговорами и восстаниями. Согласно "Religieux", во Франции ходили слухи, что некоторые англичане вскоре после восшествия на престол говорили, что корона должна принадлежать графу Марчу^[172], а не Генриху.^[173] На заседании совета 29 июня 1413 года было рекомендовано, чтобы король проводил лето недалеко от Лондона, чтобы до него легко доходили новости из всех областей, и чтобы ему было легче собирать налоги и создавать резервы для обороны королевства.^[174] Генрих был прав, в своих опасениях. Историки склонны преуменьшать значение восстания Олдкасла в январе 1414 года и Саутгемптонского заговора в июле 1415 года. Тем не менее, оба они ставили своей целью убийство короля, и оба были возглавлены бывшими сподвижниками. Неудивительно, что Генрих поступил сурово с саутгемптонскими заговорщиками, поскольку их действия угрожали его вторжению во Францию, но его действия против друга Генриха, лорда Скрупа, чье преступление заключалось не в участии в заговоре, а в том, что он не сообщил о нем королю, граничили с произволом. Упрямый характер принца превратился в короле в высокомерие и одержимость королевскими прерогативами.

Кампания 1415 года была задумана как выражение его королевской власти, так же как и кампания Генриха IV против шотландцев в 1400 году. Однако нельзя сказать, что Генрих V с момента своего восшествия на престол взял на себя обязательство предпринять большой военный поход против французов. Как и в случае с его отцом, было много неотложных дел дома. Снова возникли опасения по поводу возобновления военных действий в Шотландии, подогреваемые страхом перед французской помощью шотландцам. 2 апреля 1413 года граф Дуглас^[175] заключил соглашение с герцогом Бургундским, что стало напоминанием о том, что герцог Иоанн вовсе не был сторонником Англии. Действительно, когда он контролировал французское правительство в 1409 году, он проводил откровенно агрессивную антианглийскую политику как, похоже, и сейчас, после воцарения Генриха V. В обмен на отправку шотландских войск в Артуа и Фландрию, предположительно для использования против Кале, герцог должен был отправить 300 солдат в Шотландию.^[176]

Англо-французские отношения в 1413–1414 гг. 

Что касается Франции, то два вопроса требовали пристального внимания короля: управление Гиенью и возобновление перемирия. Хотя Кларенс вернулся домой, как только узнал о смерти отца, Томас, граф Дорсет, остался в Гиени. Генрих вскоре назначил его лейтенантом Гиени, уполномочив его принимать присягу от жителей новому королю и выделив ему жалование на содержание 240 латников и 1000 лучников.^[177] Генрих не стал разрывать соглашение, заключенное Кларенсом в Бюзансе, и на данном этапе не стал возобновлять претензии, основанные на территориальных предложениях, сделанных "арманьякскими" принцами в 1412 году, хотя это не помешало ему использовать память о Буржском договоре для оправдания вторжения в 1415 году. Кампания, которую Дорсету было приказано провести в Сентонже, продолжала образ действия Кларенса в Ангумуа. У обоих была одна и та же цель — напасть на территорию, удерживаемую вероломными "арманьяками". Эта кампания была единственным военным мероприятием, предпринятым Генрихом против французов до вторжения 1415 года, и поэтому заслуживает нескольких комментариев. Сначала граф продвинулся на северо-восток, взяв Риберак и Обетерр на Дронне, а затем двинулся на северо-запад к Монтандру и Барбезье-Сент-Илеру в Ангумуа. Войдя в Сентонж, он пересек Шаранту и занял Тайлебур, к северу от Сенте, и Субиза, в устье реки, перед тем как угрожать Рошфору. До этого момента он избегал крупных городов, занимая вместо них небольшие укрепления, которые контролировали переправы через реки и устья рек. В ответ французы отправили из Парижа пушки, стрелы и павизы для укрепления Сен-Жан-д'Анжели (так же, как артиллерия была отправлена в Арфлер, когда англичане готовились к осаде), а также выделили отряд под командованием Жака, сира де Хейли, капитана Тальмона в Сентонже, с которым мы еще встретимся при Азенкуре. В письме, которое Хейли написал в Партене 22 июля, говорилось о том, чтобы "разбить англичан и прогнать их из страны",^[178] но англичане перехватили его отряд в конце июля, убили многих и увели важных пленников в Бордо. В течение нескольких месяцев англичане контролировали вход в Шаранту и беспокоили судоходство у Ла-Рошели.

Осенью герцог Бурбонский выступил на юг с армией в 1300 латников и 800 лучников. 22 ноября 1413 года он вернул Субиз, который в то время удерживали около 500–600 английских и гасконских солдат. Далее Бурбон вновь захватил Тайлебур и атаковал английские гарнизоны на Дронне. Не похоже, что англичане предпринимали какие-либо попытки спасти эти места или предпринять какие-либо действия за пределами своих территорий, но и французы не развивали свой успех. 1 декабря Бурбон был назначен генерал-капитаном Лангедока, а через несколько недель — генерал-капитаном Гиени за Дордонью, что подразумевало намерение французов нанести удар в сердце английских владений весной 1414 года. Этого так и не произошло, поскольку со 2 февраля было заключено перемирие на год.^[179] Усилия Дорсета постоянно ограничивались нехваткой жалования для его войск. Сразу же после перемирия он объехал Гиень, чтобы убедить общины платить налог на очаг, который ранее платился Кларенсу. Мы можем задуматься, не послужил ли опыт короткой войны Дорсета тому, чтобы отбить у Генриха желание продолжать войну на этом театре в 1415 году. У Гиени были слишком длинные границы. Это было и преимуществом, так как затрудняло французам "изгнание англичан из страны", и недостатком, так как было трудно удерживать отдельные завоевания, сделанные вне зоны английских владений вокруг Бордо и Байонны.

Генрих V унаследовал от своего отца войну в Гиени. Он также унаследовал систему коротких перемирий с французами, но при смене правителя их необходимо было возобновлять.^[180] Стенограмма заседания совета от 29 июня 1413 года показывает, что Генри Чичели, епископ Сент-Дэвидса, вскоре возведенный в архиепископы Кентерберийские после смерти архиепископа Арундела, подготовил для короля "напоминание". Точное содержание этого документа неизвестно, но 14 июля были даны различные поручения о переговорах с Францией, в том числе о перемирии. Среди посланников были Чичели, Уорвик и лорд Скруп^[181], которым также были даны полномочия вести переговоры с герцогом Бургундским и улаживать нарушения перемирия. Уайли предположил, что переговоры с Бургундией велись отдельно от переговоров с королем Франции.^[182] Поскольку одним и тем же посланникам было поручено и то, и другое, и поскольку на момент их назначения Бургундия находилась под контролем французского королевского правительства, маловероятно, что Генрих намеревался заключить с герцогом Иоанном отдельное соглашение, кроме подтверждения торгового перемирия в отношении Фландрии. Однако к моменту прибытия английских посланников на континент Бургундия уже не контролировала правительство, поэтому отдельные встречи с его представителями состоялись в Брюгге и Лилле в сентябре и октябре 1413 года. Обсуждался брак между Генрихом и одной из дочерей герцога, хотя герцог Иоанн отрицал это посланникам Карла VI. На этом этапе герцог все еще надеялся восстановить свое положение при французском дворе. Полноценные переговоры между Бургундией и Англией состоялись только весной 1414 года, после полного разрыва отношений между герцогом и французским королем.

Английские посланники начали свои выступления перед представителями французского короля с упоминания английских претензий на французский престол и английских прав по "Великому миру". Генриху потребовалась такая дипломатическая позиция, чтобы подчеркнуть, что в качестве нового короля он не намерен отбрасывать старые претензии. Тем не менее, на данном этапе его желание заключалось в продлении перемирия. 25 сентября перемирие в Пикардии и Западной Фландрии было продлено до 1 июня 1414 года.^[183] 16 октября было заключено общее перемирие, но только до Пасхи.^[184] Эти короткие перемирия должны были дать возможность провести более полные переговоры. В результате 8 октября французским посланникам, включая коннетабля Франции Шарля д'Альбре, был предоставлен безопасные пропуск в Англию. Их переговоры с епископом Даремским и графом Уорвиком привели к соглашению 24 января 1414 года о новом перемирии со 2 февраля на один год.^[185] Это было заметным отличием от времен Генриха IV, поскольку это перемирие охватывало все области одновременно и это был дипломатический триумф Генриха.^[186] К этому времени французский двор, в котором теперь доминировали "арманьяки", опасался, что герцог Бургундский планирует восстановить свое положение с помощью военной силы и что он будет искать английского союза себе в помощь. В результате они были готовы продолжить переговоры более широкого характера после заключения перемирия. Еще одна группа английских посланников во главе со Скрупом была уполномочена 28 января заключить мир с Францией. Главной целью этого договора должен был стать брак между Генрихом и дочерью Карла VI, Екатериной^[187]. В тот же день Генрих пообещал, что до 1 мая он не будет заключать брак ни с кем другим, и дал своим послам, прибывшим в Париж в начале марта, полномочия продлить этот срок.^[188]

Контакты между французским и английским дворами были облегчены визитами Эдуарда, герцога Йоркского, чтобы урегулировать свои финансовые претензии, вытекающие из соглашения в Бюзансе с "арманьяками". Согласно "Religieux": "поскольку было известно, что он приехал искать супругу для своего господина среди принцесс Франции, ему позволили увидеть мадемуазель Екатерину, дочь короля, которой тогда было 13 лет, одетую в мантию из ткани из золота и шелка, усыпанную драгоценными камнями и украшениями, и сопровождаемую блестящим эскортом дам, чтобы он мог дать положительный отзыв о ее красоте, грации и хорошем поведении".^[189]

Это произошло в августе 1413 года. К моменту визита Йорка герцог Бургундский бежал из Парижа. Многие считали, что Генрих послал своего дядю, чтобы выяснить последствия разногласий в французском правительстве,^[190] и, возможно, в этом есть доля правды. Хотя Йорк не имел официального поручения вести переговоры о браке, его впечатления о Екатерине, а еще больше о французском энтузиазме по поводу брака, несомненно, повлияли на Генриха. Несмотря на дипломатические заигрывания с другими европейскими державами по поводу невесты для короля, брак с принцессой Екатериной оставался главным направлением дипломатии Генриха на протяжении всех этих и последующих лет. Он, несомненно, был самым привлекательным холостяком в Европе. Как король, он был твердо уверен в необходимости жениться. Вероятно, на него повлияло воспоминание о женитьбе Ричарда II на Изабелле в 1396 году, которая была частью большого дипломатического плана по урегулированию англо-французских отношений и способом получения денежных средств за счет приданого. С точки зрения французского двора, переговоры об браке стоило поддерживать в надежде, что они упредят любые попытки герцога Бургундского договориться с Генрихом о браке с его собственной дочерью, которую также звали Екатериной.^[191]

Падение герцога Бургундского, лето 1414 года 

Французские группировки были якобы примирены Осерским миром от 22 августа 1412 года, но в течение следующего года возникли новые проблемы. Орлеанский герцог по-прежнему жаждал отомстить Бургундскому за убийство своего отца, а дофин все больше стремился вырваться из-под контроля герцога Иоанна. В результате кампании против "арманьяков" корона столкнулась с серьезными финансовыми трудностями и была вынуждена созвать Генеральные штаты в конце января 1413 года. Это привело к требованиям реформ, которые герцог Бургундский поощрял при поддержке своих парижских союзников, особенно гильдии мясников, известной как "Кабошьены", по имени их лидера Симона Кабоша. Когда в конце апреля 1413 года дофин попытался сократить влияние герцога, назначив Пьера де Эссара прево Парижа, "кабошьены" подняли бунт и захватили придворных Людовика. Возможно, это было срежиссировано герцогом Иоанном, чтобы затем выступить в роли спасителя и удалить всех тех, кому он не доверял в окружении дофина. Однако, как и во многих "народных" восстаниях, "кабошьены" зашли слишком далеко, заставив короля, когда он 18 мая посетил Нотр-Дам, чтобы поблагодарить за свое выздоровление, надеть белый капюшон, который был символом их дела. Восемь дней спустя Карл объявил о намерении провести широкомасштабные мероприятия по реформе правительства и королевских доходов, широко известные как " Кабошьенский ордонанс".^[192] Многие из них были разумными, но делу реформ не способствовало растущее насилие "кабошьенов". Это включало публичное обезглавливание трупа камергера дофина, который якобы покончил жизнь самоубийством в тюрьме, несколько раз ударив себя по голове кувшином для вина.^[193] "Кабошьены" также были заинтересованы в продолжении войны против англичан в Гиени — что является важным свидетельством общественных взглядов на этот вопрос за пределами королевского двора — и поэтому приказали обложить тяжелыми налогами самых богатых граждан Парижа и университет.

Бургундский герцог начала терять контроль над "кабошьенами". Король и дофин обратились за помощью к "арманьякским" принцам. Семьсот человек были отправлены в Париж под командованием Клинье де Брабанта и Луи де Босредона^[194]. В Понтуазе принцы крови поклялись во взаимной верности и обещали воздерживаться от военных действий друг против друга.^[195] Восстание в "кабошьенов" было подавлено 4 августа, но герцог Бургундский опасался, что дофин планирует его арест, поэтому 23 августа он бежал из Парижа. Восемь дней спустя герцог Орлеанский и его брат, граф де Вертю, вместе с герцогом Бурбонским и графом Алансонским триумфально вошли в Париж. Их месть была лишь вопросом времени. Несмотря на призывы к единству, которые Жан Жерсон^[196] из Парижского университета произнес в своей проповеди 4 сентября, началась чистка королевского двора от бургундских чиновников. Важно отметить, что Жерсон умолял заключить хороший договор с Англией и не заключать союз с врагами своей страны без разрешения короля.^[197] Опасность возможного использования Англией французских разногласий была слишком очевидна.

В течение зимы подозрения относительно намерений герцога Бургундского усилились, но и среди других королевских герцогов начали появляться разногласия. Монстреле рассказывает о споре между герцогами Орлеанским и Бретонским по поводу старшинства. Граф Алансонский обвинил последнего в трусости, заявив, что "если в его сердце живет лев, то он должен быть размером с ребенка".^[198] Это привело к тому, что герцог Бретани покинул двор и больше никогда туда не вернулся, хотя его брат, Артур, граф Ришмон, остался при дофине в качестве одного из его главных приближенных. Не менее важным было ухудшение отношений между дофином и герцогом Орлеанским. Орлеанский был полон решимости отомстить за убийство своего отца, но дофин больше стремился к примирению как пути к миру, и ему все больше казалось, что он просто заменил бургундскую опеку на опеку "арманьякских" принцев. Возможно, что в конце года он написал в Бургундию письмо с просьбой прийти ему на помощь.^[199] В январе 1414 года герцог Иоанн начал поход на Париж, что вызвало тревогу "арманьяков" и королевы, которая опасалась, что он снова попытается поставить под контроль дофина и правительство, поскольку в это время состояние здоровья Карла VI было неустойчивым. 8 февраля королева Изабелла^[200] председательствовала на совете, который издал приказ о созыве арьербана^[201], призвав людей к обороне Парижа. Два дня спустя герцог Бургундский был объявлен мятежником, которому нельзя оказывать поддержку.^[202] Поскольку ворота города оставались закрытыми для него, у него не было иного выбора, кроме как отступить. 17 февраля он был официально изгнан из королевства как лжесвидетель и убийца, как и его последователи. Все их имущество было объявлено конфискованным. В тот же день оправдание герцога Иоанна за убийство Людовика Орлеанского было осуждено епископом Парижа. Текст оправдания был публично сожжен у Нотр-Дама 25 февраля.^[203]

Результатом стала междоусобная война во Франции, ставшая зеркальным отражением войны 1412 года. Тогда король при поддержке герцога Бургундского повел армию против "арманьяков". Теперь, весной 1414 года, велась подготовка к королевской кампании против Бургундии, в которой "арманьяки" сражались вместе с королем. 2 апреля Карл VI принял орифламму в Сен-Дени и передал ее Гийому Мартелю, которого он назначил двумя неделями ранее хранителем вместо недавно умершего сира де Омона. Мартелю, сиру Баквиль-ан-Ко, было уже за шестьдесят, и, вероятно, это был тот самый человек, который был при короле во время его первого приступа душевного расстройства в 1392 году.^[204] 31 марта дофин был оставлен в должности командующего 3.000 латников и 1.500 лучников, которые должны были перейти под управление Артура, графа Ришмона, в качестве его маршала.^[205] Герцог Орлеанский и другие "арманьякские" принцы присоединились к войскам короля, чтобы раз и навсегда уничтожить Бургундию. Общая численность армии составляла 10.000 латников и 4.500 лучников.^[206]

"Religieux" предоставляет нам полный рассказ очевидца о королевской кампании. Из Сенлиса армия двинулась на контролируемый бургундцами город Компьень, который коннетабль д'Альбре уже пытался, но не смог взять.^[207] После сдачи Компьеня 7 мая, королевская армия двинулась на Суассон. Хронисты рассказывают, что капитан английских войск, служивших в бургундском гарнизоне, вступил в сговор с английскими солдатами в королевской армии, чтобы открыть одни из ворот и тем самым впустить в город людей графа Арманьяка. Город сдался 21 мая, но подвергся исключительно жестокому разграблению, в ходе которого пленных убивали, монахинь насиловали, а горожан топили, когда они пытались бежать. Утверждается, что английские наемники из бургундского гарнизона присоединились к этому насилию над мирными жителями, за защиту которых им платили. Разграбление Суассона "арманьяками" стало символом насилия в войне на долгие годы. Кроме того, бургундский капитан города, Ангерран де Бурнонвиль, был публично казнен в качестве акта личной мести герцогом Бурбонским.^[208] Положение герцога Бургундии в этот момент было шатким. Его брат, Филипп, граф Неверский, подчинился Карлу VI 3 июня, а его фламандские города также заявили о своей лояльности королю. Герцог послал королю своего другого брата, герцога Антуана Брабантского, и свою сестру, графиню Эно^[209], с предложением условий мира. Поскольку герцог требовал полного восстановления своей чести и помилования всех своих сторонников, включая "кабошьенов", условия были отклонены.^[210] 29 июня королевская армия двинулась на Перонн и осадила Бапом. Герцог приказал городу сдаться, но этого было недостаточно, чтобы помешать королю начать подготовку к осаде Арраса в конце июля.

Англо-французские отношения в 1414 году 

Столь драматические события должны были оказать глубокое влияние на английскую политику в отношении Франции. Они побудили Генриха занять более агрессивную позицию в течение 1414 и в 1415 годах. Их влияние прослеживается в полномочиях нового посольства, назначенного на 31 мая 1414 года, в состав которого вошли граф Солсбери, Ричард, лорд Грей из Коднора^[211], и Ричард Куртене, епископ Норвича. Оно было уполномочено добиваться не только "брака и родства", но и "восстановления справедливости и наших прав и наследства".^[212] Другими словами, Генрих теперь решил оказать давление на французского короля в связи с его территориальными претензиями. 4 июня были назначены другие посланники, включая лорда Скрупа, для переговоров с герцогом Бургундским. Они были уполномочены вести переговоры о союзе с герцогом, получить от него присягу, а также обсудить возможную женитьбу Генриха на дочери герцога, Екатерине.^[213] Теперь Генрих вел двойную игру.

Бургундские посланники присутствовали в Лестере во время заседания парламента, проходившего там с 30 апреля по 29 мая, в тот самый месяц, когда армия Карла начала наступление на владения герцога.^[214] Именно на этом этапе появляются первые признаки возможного английского вторжения во Францию. У нас есть свидетельства предложений, выдвинутых посланниками герцога, вопросов, которые задавали им английские представители, и ответов на них.^[215] Бургундцы хотели заключить наступательный союз, согласно которому каждая сторона предоставит 500 латников и 1000 лучников на три месяца для оказания помощи другой стороне. Герцог был готов помочь Генриху завоевать земли, принадлежащие "арманьякским" принцам (хотя герцог Беррийский был исключен из списка), но он не был готов вступить в союз против французского короля или дофина. Англичане спросили, кто будет командовать войсками герцога, если Генрих переправится лично. (О том, что на данном этапе в этом не было уверенности, свидетельствуют вопросы о том, что произойдет, если Генрих пошлет одного из своих братьев или другого знатного военачальника). Ответом был "сам герцог Бургундский". Представители герцога были уверены, что "он скорее лично поведет 1000 человек, чем пошлет 500". (Эти цифры интересны, потому что Карл VI в 1415 году попросил у герцога 500 человек против англичан, но тот заявил, что оскорблен, поскольку может послать больше.) Они дали довольно туманные ответы на английские вопросы о том, что герцог будет делать, если Карл VI прикажет ему заключить мир, или если французский король нападет на объединенную армию, или если Генрих решит атаковать королевский замок или войска. На этом этапе не было достигнуто никакого соглашения о союзе. Однако после прибытия в Ипр Скруп и его помощники провели дальнейшие консультации. В проекте соглашения от 7 августа 1414 года говорится, что герцог не будет оказывать никакого противодействия попыткам Генриха захватить корону Франции и будет готов воевать вместе с ним против Карла.^[216] Это явное изменение по сравнению с его нежеланием в мае вступать в войну против своего короля. Это произошло потому, что к началу августа один из его главных городов, Аррас, должен был быть осажден королевской армией. Историки долго спорили о том, был ли этот англо-бургундский наступательный союз когда-либо ратифицирован. Нет никаких доказательств того, что это было так, а последующие переговоры герцога Бургундии о мире с Карлом VI сделали его ничего не стоящей бумагой.

Переговоры лета 1414 года с французским королем и Бургундией показывают, что Генрих был глубоко заинтересован в использовании французских разногласий в своих интересах. Одна из версий хроники "Brut" утверждает, что перед парламентом в Лестере Генрих провел большой совет в Вестминстере, "где обсуждалось и говорилось о его праве, которое он имеет на Нормандию, Гасконь и Гиень, что является его наследством по праву", и что на этом совете он решил "по совету всех лордов своего совета и общинников своей земли" отправить посольство во Францию, "требуя, чтобы они уступили его наследство, иначе пусть знают, что он получит его мечом с помощью Иисуса Христа".^[217] Хотя в парламентских протоколах нет никаких доказательств того, что идея вторжения обсуждалась на собрании в Лестере, посольство к Карлу VI было назначено, как мы видели, на 31 мая, через два дня после его окончания.

Это посольство встречалось с Карлом VI и его "арманьякскими" советниками с 8 августа по конец сентября, то есть ровно в тот же период, когда английское посольство вело переговоры с герцогом Бургундским. Вначале англичане потребовали восстановления всех своих прав, включая корону и королевство Франции, но затем снизошли до снижения своих условий, хотя и без ущерба для королевских претензий. Они потребовали возвращения всех земель, предложенных по "Великому миру", а также полный суверенитет над герцогством Нормандия, графствами Турень, Мэн и Анжу, а также присяги верности от Бретани и Фландрии. Также требовалось выплатить 1,6 миллиона экю, оставшуюся часть выкупа за Иоанна II. Для этого 5 июля английским послам была сделана копия обязательства Иоанна.^[218] Приданное Екатерины было определено в 2 миллиона экю. Были и более мелкие требования, которые вытекали из ланкастерского происхождения короля. Это были замки Бофор (ныне Монморанси, Об) и Ножан (Ножан-л'Арто, недалеко от Шато-Тьерри), которые перешли к Эдмунду Горбатому, первому графу Ланкастеру^[219], от его брака с Бланкой д'Артуа^[220], и часть Прованса, которая, как считалось, перешла к матери Эдмунда, Элеоноре^[221], супруге Генриха III^[222], как сонаследнице ее отца, Раймунда-Беренгара, графа Прованса^[223]. Людовик IX^[224], женатый на сестре Элеоноры, захватил все графство и передал его своему брату Карлу^[225], потомки которого до сих пор им владели.

Это были обширные требования, которые затронули все возможные претензии Генриха на земли во Франции, даже если бы он отказался от своих притязаний на трон. Генрих надеялся, что король и его союзники "арманьяки" будут настолько встревожены перспективой его союза с Бургундией, что будут готовы к переговорам, что и произошло, но они не зашли очень далеко. Их предложение состояло во многом из того же, что было предложено Генриху IV в Буржском договоре, вместе с женитьбой на Екатерине и приданым в 600.000 экю.^[226] Англичане отвергли эти предложения и в начале октября вернулись в Англию. Члены посольства, некоторые из которых служили в кампании 1415 года, по возвращении проехали через Арфлер, тем самым приобретя полезное знакомство с портом.^[227]

В течение первого месяца пребывания английского посольства в Париже продолжалась осада бургундского города Аррас. Королевские войска также активно действовали во внутренних районах страны, дойдя вплоть до Хесдина недалеко от Азенкура.^[228] Но дизентерия начала брать свое. Французская армия "очевидно, находилась в поле слишком долго для военной эффективности и, прежде всего, для ее здоровья",^[229] что является напоминанием об опасностях осадных кампаний, в чем Генриху V пришлось убедиться при Арфлере. Со своей стороны, герцог Бургундский не приложил особых усилий для снятия осады и снова послал своего брата, герцога Брабантского, и свою сестру, графиню Эно, на переговоры. Предварительный мир был заключен 4 сентября, хотя обещание помилования герцога Иоанна и его сторонников на этом этапе было неопределенным и подлежало дальнейшему обсуждению. Брат и сестра герцога "подтвердили, что их брат не заключал союза с Англией", но они обещали от его имени, что он не будет заключать никаких договоров с англичанами против интересов короля или его королевства.^[230]

Эта ситуация поднимает несколько интересных вопросов. Если герцог Иоанн говорит правду о своих отношениях с Англией, то это подтверждает, что в августе не было заключено никакого договора с Генрихом. Конечно же, Генрих не готовился послать ему войска. Если герцог Иоанн лгал, и союз существовал, тогда мы должны спросить, был ли общий план действий, которого они с Генрихом придерживались? Например, намеревались ли они дать междоусобной войне завершиться, чтобы "арманьяки" распустили свою армию, и планировали ли в будущем начать совместный поход, когда враги Бургундии будут плохо подготовлены? Именно поэтому послы Генриха в Париже не были готовы принимать или обсуждать французские предложения во время переговоров летом? О том, что правительство Карла VI все еще опасалось англо-бургундского сближения, говорит тот факт, что оно хотело продолжать открытые переговоры с Генрихом о браке даже после возвращения английского посольства на родину. Генрих, со своей стороны, продолжал обещать, что не согласится на брак ни с кем, кроме дочери французского короля.

Дорога к войне, ноябрь 1414 — июль 1415 гг. 

Желание французов поддерживать дипломатические отношения было также способом следить за действиями Генриха, и у них были все основания для этого. Когда 19 ноября открылся парламент, канцлер Генри Бофорт, епископ Винчестерский, объявил: "как наш светлейший государь король желает, чтобы против его врагов за пределами королевства были предприняты хорошие и мудрые действия, и что он будет стремиться к восстановлению наследства и прав на его корону за пределами королевства, которые долгое время и неправомерно удерживались со времен его предков, королей Англии, в соответствии с властями, которые желают, чтобы "до самой смерти ты стремился к справедливости".^[231]

Другими словами, Генрих теперь был настроен на войну или, по крайней мере, намеревался использовать угрозу войны с максимальной пользой. Канцлер продолжал говорить, что подобно дереву, которое прорастает, цветет и приносит плоды в нужное время, "так и человеку дано время мира и время войны и труда". Король, утверждал он, "понимает, что наступило подходящее время для того, чтобы с помощью Бога осуществить свою цель". Кроме того, король знал, что королевство Англия теперь само благословлено миром и спокойствием "по милости Божьей", и обдумал истинность своей ссоры (с Францией) — что вместе было "самым необходимым для каждого принца, который должен вести войну со своими врагами за границей".

Для этого Генриху нужны были деньги — много денег. Он поручил канцлеру предложить, что "если принц больше увеличит свое достояние", то есть добьется успеха во Франции, то бремя, лежащее на его подданных дома, будет меньше. Кроме того, "когда эти вещи будут достигнуты, за ними обязательно последуют великая честь и слава". Была запрошена и предоставлена двойная субсидия, первая часть которой должна была быть выплачена 2 февраля 1415 года, а вторая — через год.^[232] Однако лорды и общины были единодушны в своем мнении, что Генриху следует отправить еще одно посольство во Францию, хотя и согласились с тем, чтов это время могут быть предприняты "все работы или приготовления" для экспедиции, которые Генрих и его совет считают необходимыми. В конце своего совета они заявили, что готовы "всем своим телом" оказать королю услугу, которую они обязаны предложить и которую их предки оказывали его предшественникам в прошлом. Между Генрихом и лордами состоялось более подробное обсуждение возможного размера их отрядов.^[233]

Это были важные обсуждения, свидетельствующие о том, что нация не полностью разделяла растущую одержимость короля Францией. Лорды и общины не могли пойти против предложения Генриха о войне — король не мог быть напрямую оспорен в этом отношении — но они хотели дальнейших переговоров с Францией. Хотя они проголосовали за щедрый налог, его сбор не был быстрым и, конечно, не принес бы достаточного дохода для финансирования кампании такого масштаба, как предполагал Генрих. Генриху пришлось бы прибегнуть к крупным займам под залог будущих налоговых поступлений. И даже тогда, как мы увидим, он был вынужден использовать коллекцию королевских драгоценностей, чтобы удовлетворить требования лордов по выплате жалованья за кампанию. Кроме того, руки Генриха были связаны до возвращения второго посольства. Оно было назначено на 5 декабря 1414 года и получило два набора полномочий: во-первых, для заключения окончательного мира с французами, а во-вторых, для обсуждения вопроса о браке и приданом.^[234] Оно прибыло только в феврале. Чтобы облегчить переговоры, перемирие, которое должно было истечь в конце января 1415 года, было продлено до мая.

Причины задержки отправки посольства во Францию точно не известны. Скорее всего, это было связано с тем, что французское правительство медлило с предоставлением безопасного проезда английским посланникам, пока не прояснилась ситуация с Бургундией. Хотя война Карла VI с герцогом подошла к концу в сентябре, заключение полностью согласованного мира ожидалось еще через много месяцев. Дофин отчаянно пытался избежать выполнения обещаний о полном помиловании, которые были даны брату и сестре герцога Иоанна в Аррасе. Это подтолкнуло "арманьяков" к новым нападениям на сторонников бургундцев в Париже, но их действиям был положен конец, когда 2 февраля 1415 года король, вероятно, по собственной инициативе, чтобы избежать дальнейшего конфликта, опубликовал письмо, в котором объявил, что он принял герцога Иоанна обратно в свою милость, восстановив тем самым его честь. Однако 500 бургундцев все еще помиловано не было. Поначалу герцог Иоанн хотел отказаться от сделки, но его представитель в Париже, герцог Брабантский, решил, что поступать иначе слишком опасно.^[235] Таким образом, Аррасский договор был публично оглашен 22 февраля. 13 марта герцоги Беррийский, Бурбонский и Орлеанский, графы Алансонский, Вертю и д'Э, а также герцог Брабантский и другие бургундские представители поклялись соблюдать его условия.^[236] Они включали королевский запрет на заключение любых союзов с англичанами, которые могли бы нанести какой-либо ущерб короне или противоречили миру, заключенному принцами в Шартре в 1409 году. Теоретически, таким образом, и герцог Иоанн, и "арманьякские" принцы согласились на мир, включающий запрет на любые договоры с англичанами.

2 февраля, в тот самый день, когда Карл VI объявил о своем помиловании герцога Иоанна, второе английское посольство было допущено в Париж. Среди них снова был епископ Куртене, а также Томас Бофорт, граф Дорсет, Ричард, лорд Грей из Коднора, и три придворных эсквайра Генриха, Уильям Буршье^[237], Джон Фелип и Уильям Портер — все те, кому предстояло служить в кампании 1415 года. Английские требования были выдвинуты 13 марта, в день, когда французские принцы собрались, чтобы поклясться соблюдать Аррасский договор. Брак с Екатериной обсуждался отдельно. Было запрошено приданое в размере 2 миллионов экю, хотя англичане выразили готовность согласиться на уменьшение суммы до 1,5 миллионов экю при условии, что любой второй сын, рожденный в браке, будет иметь восстановленные права в Понтье. Французы отказались признать такие права на этом этапе, но предложили 800.000 экю в качестве приданого, на что англичане ответили запросом на 1 миллион экю. Таким образом, в вопросе брака обе стороны очень близко подошли к соглашению. В Бордо 10 марта городской совет выразил уверенность, что брак был заключен, и что граф Дорсет и коннетабль д'Альбре вскоре совершат совместный визит в Гиень для достижения там мирного урегулирования.^[238] Что касается территориальных требований, то посольство Генриха просило только земли, переданные англичанам по "Великому миру" 1360 года, а также ланкастерские интересы в Провансе, Бофоре и Ноженте. Французы, однако, выразили сомнения в справедливости этих претензий и были готовы предложить только земли в Гиени, которые должны были принадлежать им в качестве вотчин. Это было бы обусловлено тем, что англичане отказались бы от своих претензий на невыплаченный выкуп за Иоанна II.

Учитывая желание Генриха начать войну, выраженное в речи канцлера перед парламентом в ноябре, поразительно, что Генрих смягчил свои требования в марте 1415 года по сравнению с первым посольством и был готов вести переговоры о браке отдельно. Что же здесь происходило? Задержка с началом переговоров, безусловно, не пошла Генриху на пользу, поскольку к моменту их начала во Франции официально был восстановлен мир. Теперь было маловероятно, что французы сочтут нужным обсуждать территориальное урегулирование, хотя они могли продолжать думать о браке, поскольку это затруднило бы ведение войны для Генриха. Один из вариантов толкования этого факта заключается в том, что Генрих был перехитрен французами. Но есть и другая возможность. Дипломатическая разведка уже должна была дать ему знать о вероятности политического примирения во Франции.^[239] Поэтому Генрих мог умерить свои требования, зная при этом, что они будут отвергнуты. Таким образом, он мог удовлетворить требования лордов и общин в парламенте, что он приложил все усилия для "умеренности" своих требований с целью достижения мира. Тогда можно было бы оправдать вторжение как внутри страны, так и за рубежом, поскольку именно французы вели себя неразумно перед лицом готовности Генриха к компромиссу. Именно это и произошло.

Именно англичане вышли из переговоров, заявив, что у них недостаточно полномочий, чтобы принять окончательные предложения французов. Они вернулись в Англию к 29 марта, но Генрих уже предвидел, что переговоры сорвутся, и 20 февраля разослал повестку большому совету лордов, который должен был собраться в понедельник 15 апреля.^[240] Король мог объявить, что он выполнил совет, данный в последнем парламенте, об отправке посольства во Францию: в попытке положить конец всем "дебатам, спорам и войнам между королевствами Англии и Франции", король предложил позволить своему противнику сохранить большую часть того, что принадлежало ему по праву. Было объявлено, что поскольку противник отказался восстановить справедливость, король намерен осуществить свою экспедицию. Таким образом, в этот момент Генрих официально обязал себя и свой народ к войне. Проекты заказов для армии были составлены и скреплены печатью 29 апреля.

К этому времени, однако, французы сами стали более напыщенными из-за формального примирения между принцами. Действительно, для них было настоящим переворотом то, что это произошло 13 марта, в тот самый день, когда английское посольство представило свои претензии. Знаменитую историю о теннисных мячах легко отбросить, но есть основания полагать, что дофин действительно отправил оскорбительное послание Генриху от имени французского королевского правительства в момент провала переговоров после марта 1415 года или весной предыдущего года.^[241] Генрих придерживался агрессивного тона в отношении французов, но до сих пор его угрозы были пустыми. Более того, он также показал себя готовым снизить свои требования на переговорах. Ходили даже слухи, что он готов платить дань.^[242] Это дало французам возможность назвать действия Генриха блефом. В этом контексте вполне правдоподобно, что дофин напомнил ему о его пассивности, хотя не менее правдоподобно и то, что оскорбление укрепило решимость Генриха вступить в войну. Дофин провел все лето 1414 года при оружии и теперь контролировал королевские финансы и назначение чиновников.^[243] Он задавал тон в отношениях с Бургундией, продолжая отказывать в полном помиловании сторонникам герцога. Карл VI наслаждался периодом относительно хорошего здоровья, о чем свидетельствует его участие в турнирных поединках устроенных в честь приема второго английского посольства.^[244] В Англии снова возникло опасение французских набегов на побережье и нападениями на морские суда. 18 февраля сэр Томас Кэрью^[245] и Гилберт, лорд Толбот^[246], были назначены капитанами вооруженного флота, состоящего из 110 латников и 520 лучников, на период в сорок дней.^[247]

Поэтому, когда Генрих начал готовиться к войне, он столкнулся с перспективой объединенного французского сопротивления. Ему не удалось успешно использовать французские междоусобицы. Его вторжение было бы предпринято со значительной степенью риска. Однако у нас может возникнуть подозрение, что между ним и герцогом Бургундским существовал тайный договор, заключенный в августе 1414 года, и что примирение внутри Франции было фикцией. В конце концов, герцог не прибыл лично в Париж для ратификации Аррасского договора и продолжал добиваться полного помилования своих людей. Генрих направил к герцогу посланников в марте 1415 года. В конце мая он снова назначил группу эмиссаров для решения вопроса об "инструкциях, которые необходимо сделать для герцога Бургундского".^[248] Посланники герцога прибыли в Лондон в июле. Генрих отправил Филиппа Моргана в Бургундию 10 августа, за день до отплытия флота, для "определенных секретных переговоров". В тот же момент и к герцогу Бретани был отправлен эмиссар.^[249] Хотя Генрих производил впечатление человека, стремящегося договориться с Бургундией, маловероятно, что к моменту экспедиции уже существовало какое-то взаимопонимание. Более того, герцог Иоанн действительно собрал войска в ответ на просьбу короля Карла. Примечательно, что копия приказа герцога своим маршалам хранится в английских королевских архивах.^[250] Как она туда попала, точно неизвестно, но хочется верить, что английские шпионы передали ее Генриху в качестве доказательства двуличия герцога. Как мы увидим, отсутствие герцога в битве при Азенкуре можно объяснить событиями внутри Франции. Более того, в битве сражалось и погибло большое количество представителей бургундской партии, включая братьев Иоанна, герцога Брабантского и графа Неверского.

Однако французский двор все еще опасался, что может возникнуть англо-бургундское взаимопонимание. Это была одна из причин, по которой при дворе решили отправить посольство в Англию после срыва переговоров в марте. Генрих не мог отказать им в просьбе, так как его посланники прервали переговоры, заявив, что им необходимо проконсультироваться с Генрихом по поводу французских предложений. Французы также стремились следить за приготовлениями Генриха. Маловероятно, что они отчаянно пытались избежать войны, как это утверждается. Они начали подготовку еще во время пребывания английских послов в Париже, что говорит о том, что они были не склонны идти на уступки ради мира, как и Генрих не был склонен идти на какие-либо жертвы со своей стороны. 13 марта, в тот же день, когда был ратифицирован Аррасский договор и англичане изложили свою позицию, Карл VI приказал взимать налоги для защиты королевства на том основании, что Генрих V собирает военный налог и собирает корабли и людей.^[251] Хотя французы договорились отправить посольство почти сразу после возвращения английских посланников домой, они не спешили это делать. Им нужно было оттянуть вторжение как можно дольше, поскольку сбор налогов должен был состояться только 1 июня и 1 августа.

Генрих попытался оказать давление на французов, чтобы они побыстрее отправили своих посланников. 7 апреля он отправил Карлу письмо, в котором выразил удивление тем, что французское посольство не было отправлено.^[252] Дальнейшее промедление было не в его интересах сейчас, когда он и его королевство готовились к войне. Как только он узнал, что переговоры в Париже провалились, началась активная деятельность по сбору армии, но он не мог начать вторжение, пока французы все еще выражали желание вести переговоры. Учитывая акцент на справедливой войне, такой поступок открыл бы Генриха для критики внутри страны и за рубежом. Если бы французы смогли заставить его отложить вторжение, или если бы они смогли использовать время своего прибывания в Англии, чтобы шпионить за его приготовлениями, это было бы пропагандистской победой для них самих. Их посольство наконец покинуло Париж 4 июня и прибыло в Лондон 17 июня, на следующий день после того, как Генрих совершил свой торжественный отъезд вместе со своими главными пэрами после службы в соборе Святого Павла. Французские посланники наконец встретились с королем в Винчестере 30 июня.^[253]

Предполагается, что Генрих намеренно откладывал встречу с ними, но это не согласуется с его планом, согласно которому армия должна была собраться 1 июля — датой, указанной в надписях на векселях и скрепленных печатью 29 апреля. Таким образом, французы уже добились успеха, вызвав некоторый перерыв, но они могли поддерживать переговоры только в течение недели. Что именно было сказано каждой из сторон, точно неизвестно, поскольку официальных протоколов нет. Поскольку король вел переговоры лично, послам не было дано никаких инструкций. Нам приходится полагаться на свидетельства хроник, которые были написаны спустя долгое время после события и не всегда являются достоверными.^[254] Впечатление таково, что обе стороны потворствовали дипломатическому позированию, предлагая, казалось бы, компромиссы, например, по поводу приданого Екатерины, но затем отступая назад. Хронисты предполагают, что Генрих в конце концов вышел из себя, крича, что он законный король Франции и что он намерен получить корону с французскими геральдическими лилиями. В ответ архиепископ Буржский^[255] заявил, что у него нет прав даже на корону Англии и что на самом деле им следует вести переговоры с наследниками Ричарда II. На этом переговоры прервались, и епископ Бофорт, будучи канцлером, заявил французам, что если они немедленно не отдадут все земли обещанные по "Великому миру", а также Нормандию, Анжу, Мэн и Турень, то Генрих вторгнется в страну, чтобы вернуть их все и захватить корону Франции. Как видит Бог, он был вынужден занять такую позицию, потому что французы отказали ему в справедливости.

Французское посольство выехало из Винчестера 7 июля и достигло Кале к 14 июля, прибыв в Париж 26 июля. В их компании был каноник Нотр-Дам де Пари Жан Фузорис^[256], который уже имел связи с епископом Куртене. Во время осады Арфлера епископ уговорил клирика из Монтивилье, захваченного англичанами, передать Фузорису секретные письма с просьбой предоставить информацию о передвижениях французского короля и вероятной численности его армии.^[257] Священник и письма попали в руки французского гарнизона в Монтивилье. В результате Фузорис был арестован в Париже 6 сентября по обвинению в государственной измене. У нас есть полная стенограмма его собственных показаний и показаний различных свидетелей. Куртене, очевидно, впервые вступил в контакт с Фузорисом в Париже, во время посольства летом 1414 года. Поэтому вполне возможно, что последний некоторое время работал шпионом на англичан, хотя на суде он отрицал это обвинение. Он утверждал, что прибыл в Англию с французскими посланниками в июне только потому, что Куртене задолжал ему деньги за научные инструменты и книги, которые епископ приобрел в Париже. Правда об этом эпизоде никогда не станет известна, но это дает нам уникальное представление о том, что происходило за рамками официальных переговоров. Если англичане использовали шпионов, то мы можем быть уверены, что и французы тоже. Это подозрение объясняет приказ, разосланный 3 июля в главные английские порты, не позволять иностранцам покидать страну до дальнейшего уведомления.^[258]

Особенно интересно свидетельство Фузориса о его встрече с неназванным эсквайром короля в городе, куда французские посланники прибыли через три дня после того, как они покинули Винчестер.^[259] Этот эсквайр привез обычные подарки послам на прощание. Он попросил разрешения поговорить с Фузорисом, якобы на том основании, что Куртене прислал его с частью причитающихся денег. В последующем разговоре эсквайр спросил Фузориса, почему посольство не приехало раньше, ведь если бы они это сделали, королевский брак мог бы состояться. Фузорис ответил, что слышал, как "врач" из окружения Генриха сказал, что для короля брак был бы лучше, чем война. Брак обеспечил бы ему безопасность в его королевстве, поскольку он также мог дать ему доступ к военной поддержке со стороны французов в будущем, если бы она ему понадобилась. А она вполне могла бы потребоваться, поскольку многие отдавали предпочтение его брату Кларенсу или графу Марчу. Если он начнет свое вторжение, то, как и Ричард II, вполне может обнаружить, что против него будет поднято восстание, пока он отсутствует в Англии. Кроме того, если он совершит поход во Францию, а затем быстро вернется домой, ничего не добившись за все понесенные расходы, его не примут с благодарностью по возвращении. С другой стороны, если бы он задержался во Франции дольше, скажем, на два или три месяца, и французы собрались бы против него, король оказался бы в большой опасности. Французы были гораздо более опытны в военном деле, чем раньше ("magis exercitati in armis quam solebant"^[260]), и считалось, что сеньоры Франции едины и солидарны. Англичане боялись этого, не в последнюю очередь потому, что в прошлом они уже ходили на Францию и ничего не добились. Это ссылка на кампанию 1412 года, где французы объединились и тем самым лишили английскую армию всякой надежды использовать их разногласия.

Было бы легко отбросить это свидетельство, если бы не две причины. Во-первых, Фузорис дал эти показания только в конце марта 1416 года, а к тому времени мнения, высказанные врачом, были уже неактуальны. Во-вторых, ни подготовка Генриха к кампании, ни его положение в Англии не были полностью прочными. Задержка, вызванная переговорами с французами, не помогла. Дата сбора была назначена на 1 июля, но сборы начались только через неделю. Приказ о сборе большого отряда Кларенса был отдан только 20 июля, что говорит о том, что его войска только что собрались. Экспедиция отплыла только в середине августа. Таким образом, в промежуточный период войска находились на королевском довольствии, но теснились в Саутгемптоне и его окрестностях.^[261] Возникли трудности с обеспечением армии достаточным количества судов для перевозки. 27 июля были отданы приказы о том, чтобы доставить больше судов для переправы из порта Лондона в Саутгемптон и собрать больше луков, стрел и тетив в арсенала Тауэра.^[262] Еще одной проблемой были деньги. В период с 11 по 24 июля король сделал еще один залог из своих драгоценностей, чтобы погасить займы и оплатить найм войск.^[263] Солдатам также нужно было запастись продовольствием. 24 июля Генрих приказал шерифу Гемпшира объявить, что те, кто собирается отправиться в поход, должны обеспечить себя продовольствием на три месяца. Этого было нелегко добиться, учитывая большое количество собравшихся воевать.^[264]

Датировка этих различных распоряжений, а также тот факт, что король и несколько его лордов составили свои завещания примерно в одно и то же время, указывает на то, что Генрих намеревался вскоре отправиться в путь. 28 июля он отправил письмо Карлу VI с морского берега ("sur le bord de la mer") в Саутгемптоне.^[265] Это был последний ультиматум, в котором упоминалось несколько священных текстов, включая Второзаконие. Человек, планирующий нападение, сначала предлагал мир, но если враг отказывал ему в справедливости, то ему разрешалось прибегнуть к оружию. Письмо Генриха предлагало Карлу последний шанс вернуть его наследство, чтобы избежать пролития христианской крови. Он даже предлагал уменьшить требование приданого Екатерины на 50.000 экю. Это были не настоящие предложения, а просто формальное оправдание вторжения. Французский ответ был написан только через две недели после высадки Генриха. Карл также подчеркнул, как он постоянно добивался мира разумными средствами, и заявил, что не боится угроз Генриха. Если его королевство подвергнется нападению, то он будет готов дать ему отпор силой оружия.

Во вторник 29 июля король, находившийся теперь в Портчестере, приказал своей армии быть готовой к отправке через два дня, 1 августа. Возможно, Генрих всегда выбирал именно эту дату для отплытия, по причинам, которые мы рассмотрим в конце этой главы.^[266] На самом деле отплытие было отложено еще на неделю из-за раскрытия Саутгемптонского заговора. Реконструировать его нелегко, поскольку он основан на вынужденных признаниях.^[267] В них говорится о различных встречах в Саутгемптоне и его окрестностях после прибытия в город 21 июля сэра Томаса Грея. 26 июля Генри, лорд Скруп и граф Кембриджский якобы встретились на пароме Итчен и говорили о поджоге кораблей, чтобы помешать экспедиции. План состоял в том, чтобы убить короля 1 августа и передать корону его кузену, графу Марчу. Это было преднамеренное и очень значимое совпадение дат. Заговорщики намеревались покончить не только с жизнью и правлением Генриха, но и с его кампанией. Это хорошо согласуется с тем, что сообщил информатор Фузориса. Мы должны задаться вопросом, почему приближенные к королю люди решили попытаться свергнуть его с престола в 1415 году, когда он готовился к отъезду во Францию. Конечно, в этот момент вероятность успеха была наименьшей, поскольку Генрих был окружен огромной армией? Неужели заговорщики намеренно выбрали этот момент, потому что ожидали, что многие перейдут к ним со своими войсками, и поэтому будет легче убить короля и двух его братьев вместе с ним, а затем двинуться на Лондон против его оставшегося брата? В первые годы своего правления Генрих мало что сделал для того, чтобы стать популярным среди тех, кто не входил в его ближайшее окружение. Его одержимость французской войной не разделялась всеми. Но Генриха нужно было слушаться. Он не был человеком, власть которого можно подвергать сомнению.

Высказывались предположения, что никакого заговора с целью убийства короля вообще не было. Своим жестоким поступком против приближенных и высокопоставленных людей Генрих гарантировал, что во время его отсутствия не будет ни восстаний против него, ни критики со стороны участников похода. В этом контексте важно, что "Gesta" утверждает, что заговорщики были развращены "зловонием французских обещаний или взяток".^[268] Это не было включено в официальные обвинения против них, но было слухом, возможно, раздутым самим королем. Независимо от того, существовал ли он или был подстроен Генрихом, заговор в Саутгемптоне свидетельствует о мнительной и жестокой натуре, усугублявшейся тем, что его постоянно терзала неопределенность, и эта черта должна была проявиться еще раз во время кампании. 31 июля граф Марч раскрыл заговор королю. Граф Кембриджский, Генри, лорд Скруп и сэр Томас Грей были арестованы, быстро признали свою вину и были казнены 5 августа после совместного суда. 7 августа граф Марч был помилован. В тот же день король покинул замок Портчестер и поднялся на борт своего корабля "Тринити Ройал", который, вероятно, был пришвартован между рекой Хэмбл и входом в гавань Портсмута. Парус был поднят до полумачты как сигнал к отплытию для других кораблей. Экспедиция началась.

Цели войны Генриха V 

Чего хотел добиться Генрих? В его последнем ультиматуме Карлу говорилось о его "правах и наследстве", но также упоминалось о возвращении "по крайней мере того, о чем мы неоднократно просили вас через наших послов". Последним требованием, выдвинутым во втором посольстве, было выполнение условий "Великого мира". В речи епископа Бофора по окончании неудачных переговоров в Винчестере также подчеркивалось, что послы Генриха настаивали не на "великих вопросах, таких как корона Франции, Нормандия, Турень, Анжу, Мэн и сюзеренитет над Фландрией и Бретанью", а на урегулировании, достигнутом Эдуардом III.^[269] Это урегулирование было по сути тем, что "арманьякские" принцы согласились получить от англичан в Буржском договоре. Около 10 июля Генрих приказал сделать копии этого соглашения и отправить их в Констанцский собор^[270], императору Сигизмунду^[271] и другим князьям, "чтобы все христианство знало, какую великую несправедливость причинили ему французы своим двуличием" и что заставило его "как бы нехотя и против воли" поднять свои знамена "против мятежников".^[272]

Однако Генрих вторгся в Нормандию и назвал ее "своим герцогством". Он осадил Арфлер, который назвал "своим городом". Затем он двинулся в поход через северную часть герцогства, а также через Понтье в Кале. Обе эти области входили в состав земель Эдуарда согласно Бретиньскому договору, но Нормандия не входила. Действительно, Эдуард прямо отказался от своих прав на нее в этом договоре, подтвердив тем самым Парижский договор 1259 года, в котором Генрих III отказался от претензий на герцогство и другие анжуйские земли на севере. Таким образом, с точки зрения справедливой войны Генрих мог напасть на Нормандию только из-за своих притязаний на французскую корону. Это не означает, что он надеялся стать королем Франции или даже герцогом Нормандии. Однако "Gesta" трактует его поход так: "чтобы сначала вернуть свое герцогство Нормандию, которое принадлежало ему по праву со времен Вильгельма Первого, Завоевателя".^[273] Несомненно, вторая кампания Генриха 1417 года была направлена на систематическое завоевание Нормандии и велась с намеренным акцентом на нормандское герцогское наследство короля. Король даже стал называть себя герцогом Нормандии, как только высадился в герцогстве 1 августа 1417 года, и начал возрождать древние герцогские институты. Однако в 1415 году о "нормандском наследстве" не упоминается нигде, кроме "Gesta". В речи на открытии парламента в ноябре 1415 года было специально указано, что Арфлер находится "во Франции", а поход Генриха оттуда в Кале был описан как "через сердце Франции".^[274] Поэтому комментарий "Gesta" может отражать скорее поворот амбиций Генриха в 1417 году, чем реальную ситуацию в 1415 году.

Более вероятно, что на этом этапе его план заключался в захвате земель в Нормандии, чтобы укрепить свою позицию в переговорах с французами по условиям мира в Бретиньи. Перевезти большую армию через Ла-Манш было гораздо дешевле и быстрее, чем в Бордо. Если бы Генрих завоевал больше территорий в Нормандии в ходе кампании 1415 года, он мог бы добавить это к своим требованиям. Размер его армии позволял захватывать новые города и оставлять в них гарнизоны. Легко понять, почему он нацелился в первую очередь на Арфлер. Он давал ему важный плацдарм на Сене, через который можно было доставлять припасы и подкрепления и начинать последующие вторжения. В конце XIV века французская корона создала здесь укрепленную военно-морскую базу (clos des galées), с которой впоследствии совершались набеги на английские берега и суда. Поэтому его захват нанес ущерб военно-морской мощи Франции и защитил Англию. Кроме того, город находился на реке, ведущей прямо в Париж, через территорию, которая находилась во владении непосредственно французского короля и приносила значительный доход французскому королевству. В отличие от этого, вторжение во внутренние районы английской Гиени, как это делали Кларенс и Дорсет в 1412–13 годах, не оказывало реального давления на французов и было гораздо менее действенным, чем вторжение в непосредственной близости от жизненно важной артерии Франции.

Тем не менее, есть некоторые признаки того, что он был заинтересован в кампании в Гиени. В армейских договорах от 29 апреля говорилось об экспедиции "в его герцогство Гиенское или в его королевство Французское", но большинство авансовых выплат жалованья было произведено по более высоким ставкам, которые обычно выдавались за Гиень. Уайли предположил, что выплата более высокой ставки в Гиени просто поощряла солдат служить.^[275] Другими словами, это было притворство, которое также хорошо вписывалось в привлечение общественного внимания к восстановлению "Великого мира". Это также может объяснить замечание "Gesta" о том, что Генрих держал от всех в тайне главную цель похода, кроме своих ближайших советников, хотя достоверность этого замечания неясна.^[276] В записях, сделанных в "Списках выдачи" между 16 апреля и серединой мая 1415 года, о расходах на военные приготовления говорится об экспедиции короля (viage) в Арфлер.^[277] Некоторые историки предполагают, что после взятия Арфлера Генрих намеревался двинуться на юг, в Гиень.^[278] Такую возможность нельзя исключать, хотя было бы неудобно высаживаться к северу от Сены, если бы предполагалось такое движение на юг. Если Генрих не собирался переправлять свою армию через устье Сены на лодках, ему пришлось бы вести ее в Руан, чтобы найти первый мост через реку. Его армия, безусловно, была достаточно большой, чтобы рассматривать возможность осады нормандской столицы (она была больше, чем армия, взявшая ее в 1419 году, хотя и только после шестимесячной осады). Руан определенно упоминается как одна из его целей в письме, написанном Жаном Бордю в Арфлере 2 октября.^[279]

В этом письме также упоминается как цель похода Париж. Другая возможность заключается в том, что Генрих вторгся в Нормандию, чтобы повторить поход Эдуарда III в 1346 году, который привел англичан близко к Парижу и вынудил французов на сражение. Генрих не мог знать, как отреагируют французы на его вторжение, но он, несомненно, предполагал, что генеральное сражение вполне возможно. Это возвращает нас к сильному религиозному тону его обоснований войны и к вероятному выбору 1 августа в качестве даты отплытия в 1415 году. О том, что эта дата была выбрана несколькими месяцами ранее, говорит королевский приказ от 27 мая шерифу Хэмпшира о том, что жители графства должны печь и варить "для прихода короля в те края со свитой", начиная с этой даты и до 1 августа.^[280] Возможно, астрологи Генриха сказали ему, что это благоприятная дата для отправления в путь. В конце концов, ему удалось избежать убийства саутгемптонскими заговорщиками в этот день, но также важно, что они приурочили задуманное убийство именно к этому времени. В религиозном контексте 1 августа был праздником Святого Петра в цепях, который отмечался в память об ангеле, спасшем Святого Петра, ослабив его цепи. Собирался ли Генрих символизировать освобождение нормандцев, а возможно, и французов в целом, от оков Валуа? Все дипломатические документы подчеркивают, что французы удерживали (detentus) земли, которые по праву принадлежали Генриху. Настало время освободить их. Генрих выбрал точно такую же дату в 1417 году для своей второй высадки в Нормандии, которая привела к завоеванию всего герцогства и, а летом 1419 года, к наступлению на Париж.

Уезжая на войну в 1415 году, Генрих также надеялся освободиться от неудач и унижений прошлого. Но, как сказал информатор Фузориса, если Генрих потерпит неудачу, его ждут неприятности дома. Он смог начать свою экспедицию только силой королевской воли и жестоко расправившись со своими противниками. Казнь его троюродного брата (и брата одного из его ведущих командиров, все еще участвовавших в кампании) и его близкого друга не могла поднять боевой дух в этот решающий момент. 7 августа, когда король садился на свой корабль, был отдан приказ о том, чтобы в нескольких городах Англии ночью несли особую вахту.^[281] Он опасался неприятностей во время своего отсутствия. Оглядываясь назад, мы знаем, что все прошло хорошо, но ни король, ни его люди не могли знать этого, когда отправлялись в плавание. Да, это было короткое плавание, но плавание в неизвестность.

3. Сбор армии Генриха V, апрель-август 1415 года

Создание большой армии и подготовка к войне были огромным и дорогостоящим мероприятием. То, что это вообще удалось сделать, объяснялось неотъемлемой властью короны над своими подданными и их ресурсами. Генрих использовал ее в полной мере для достижения своих амбиций, а также для демонстрации своей королевской власти. Масштаб предприятия и его намерение присутствовать лично не могли не оказать определенного влияния, но применяемые методы следовали хорошо отработанным системам, которые позволяли англичанам начинать экспедиции в прошлом.^[282] Как только было принято решение о войне, корона заключила контракты с отдельными пэрами, рыцарями и другими лицами, которые обязались предоставить им отряды согласованного размера и состава.^[283] Для простоты обсуждения мы будем называть всех, кто заключил контракт, "капитанами", а людей, служивших под их командованием, "отрядами". За некоторыми важными исключениями, о которых мы расскажем ниже, корона не набирала людей напрямую, а делала это через капитанов. Существовали стандартные контракты известны как "индентуры", поскольку они составлялись в канцелярии в двух экземплярах, а затем разрезались посередине, чтобы у каждой стороны была своя запись. Разрез делался зигзагообразным, чтобы предотвратить внесение мошеннических изменений любой из сторон. Контракты для кампании были стандартизированы по форме и содержанию. Почти все контракты для кампании 1415 года были скреплены 29 апреля. В контракте указывалась продолжительность службы по контракту, которая начиналась в тот день, когда капитан выставлял свои войска перед королевскими чиновниками в порту, готовыми к отправке. В 1415 году этот срок составлял двенадцать месяцев, а дата сбора была назначена на 1 июля. Король обязался в течение мая информировать капитанов о том, где будет проходить сбор.

В договоре также определялось количество и тип войск, которые капитан обязывался предоставить. Обычно это выражалось в количестве столько-то человек латников и столько-то лучников. В контрактах также указывалось количество герцогов, графов, баронов и рыцарей, которые должны были входить в отряд. Хотя люди этих социальных рангов вступали в бой и сражались как боевые товарищи, они получали более высокое жалование, чтобы покрыть расходы, связанные с их привычным образом жизни. Все нанятые люди получали жалование. Ставки заработной платы, использовавшиеся в 1415 году, были стандартными выплачиваемыми короной с ранних этапов Столетней войны. Все жалованье для отряда выплачивалось капитану, который затем отвечал за распределение его среди своих людей по своему усмотрению. Часть жалованья выплачивалась капитану в момент заключения им контракта, чтобы помочь ему набрать своих людей. Затем в договорах подробно оговаривался порядок выплаты оставшихся денег. Как мы увидим, именно в этом отношении в договорах 1415 года содержится несколько уникальных положений, отражающих тот факт, что Генрих не имел в своем распоряжении достаточно денег.

Контракты также устанавливали правила в отношении военных прибылей. Согласно стандартной практике, все важные пленники, захваченные капитаном или членами его отряда, должны были быть переданы короне в обмен на компенсацию. Поскольку вторжение происходило во Францию, в эту категорию попадали король Франции, его ближайшие родственники и короли любых других королевств. Что касается таких ценностей, как добыча, деньги, золото, серебро, драгоценности и другие пленные, то и в этом случае соблюдался прецедент. За все, что стоило более 10 марок (6 фунтов 13 шиллингов 4 пенса), капитан имел право на третью долю добычи, захваченной его людьми. Корона забирала третью часть прибыли капитана и третью часть трети прибыли его людей.^[284]

Этот договор был первым из целой серии документов, касающихся капитана и его отряда. Канцелярия поставила королевскую печать на половине договора, которую капитан хранил у себя, а капитан поставил свою печать на половине договора, принадлежавшей короне. Каждая сторона была обязана соблюдать условия договора. На следующем этапе канцелярия посылала в казначейство "ордер на выдачу", разрешающий выплату первого взноса. Поскольку в этих ордерах перечислялись основные условия договора, особенно количество и типы войск, которые капитан обязывался предоставить, они являются очень полезным источником информации в тех случаях, когда договоры не сохранились. Все денежные суммы, выплачиваемые короной, перечислялись в Эмиссионных списках, поэтому выплата жалованья армии обычно фигурировала наряду с другими королевскими расходами. Однако в 1415 году для записи выплаты жалованья за кампанию был составлен специальный список, предположительно потому, что выплат было очень много, и было сочтено полезным собрать их вместе в отдельном списке.^[285]

Когда войска доставлялись на побережье, их проверяли чиновники казначейства. Это делалось для того, чтобы проверить, предоставили ли капитаны то количество и тот тип людей, на который они заключили контракт. Списки личного состава, возможно, являются самыми интересными документами в нашем распоряжении, поскольку в них указаны имена отдельных солдат в отрядах капитанов. После окончания кампании капитаны были обязаны представить в Казначейство отчет, в котором указывалось, сколько они получили и подробно описывалась служба их отряды.^[286] Поскольку корона выплачивала жалованье, она должна была знать, сохранился ли отряд капитана в прежнем составе или она потеряла людей. Она также должна была знать, какие прибыли были получены в тех случаях, когда она имела право на долю. Отчеты после кампании 1415 года часто представлялись много лет спустя, но содержащаяся в них информация чрезвычайно ценна: сколько человек было введено в гарнизон Арфлера, сколько погибло во время осады или было отправлено домой, а сколько продолжило сражаться при Азенкуре. Нередко к этим отчетам после кампании прилагается список отряда, в котором указана судьба каждого человека. Эти списки пополняют имеющийся у нас список имен солдат, участвовавших в кампании.

Публичное заявление о возможной экспедиции было сделано на заседании парламента в ноябре 1414 года. Лорды и общины посоветовали продолжить переговоры с французами, но согласились с тем, что тем временем подготовка к экспедиции короля должна проводиться по мере необходимости. Всем было очевидно, что на подготовку к масштабному предприятию потребуется много месяцев. Присутствующие также выразили готовность быть "готовыми своими телами" служить королю, как это делали их предки предшественникам короля.^[287] Светские пэры заявили королю, что готовы служить в его экспедиции "с любом отрядом, который ему будет угодно назначить".^[288] Из предложений Генриха по выплате жалованья, сделанных в этот момент, уже было ясно, что он намеревался провести по меньшей мере девятимесячную кампанию. За первую четверть (год делился на четыре периода по девяносто одному дню, т. е. примерно три месяца) жалованье выплачивалось до начала четверти. Заработная плата за второй и третий кварталы выдавалась бы в конце второго квартала.

Учитывая стремление парламента к дальнейшим мирным переговорам, король не мог проводить полноценную военную подготовку к войне, пока его посольство находилось во Франции. Это не помешало в середине февраля провести "стратегическое планирование" по обороне моря, английских границ и Кале во время любой экспедиции короля.^[289] В этих обсуждениях участвовали герцог Йоркский, граф Дорсет, Генрих, лорд Скруп и сэр Томас Эрпингем^[290] — все опытные военные, которые должны были участвовать в кампании. Король не все делал в одиночку. Материалы, подобные этому, показывают, как много деталей было оставлено его доверенному окружению. Не считая братьев короля и его ближайшего друга графа Арундела, люди, присутствовавшие на этом совете, скорее всего, были главными командирами, что делает казнь Скрупа за измену накануне отъезда еще более значимой. Эти обсуждения также показывают, насколько сильно было беспокойство о внутреннем мире во время возможного отсутствия короля. Оуэн Глендауэр так и не был захвачен, а парламент в ноябре 1414 года выразил обеспокоенность тем, что валлийские мятежники беспокоят пограничные графства, "как если бы они были землей, охваченной войной".^[291] Йорк и его советники рекомендовали разместить 180 воинов в Северном Уэльсе и 120 в Южном Уэльсе до отъезда короля, а также обеспечить хорошую оборону частных замков в Уэльсе.^[292] Более 300 воинов было рекомендовано для Бервика и Шотландских марок, 300 — для Гина, в дополнение к 900 в Кале. Однако перед отплытием экспедиции численность войск для Кале и обороны побережья была сокращена, но в Северный Уэльс былонаправлено дополнительно 120 человек, что опять же отражало опасения по поводу неприятностей в этом регионе.^[293] В Англии забота о внутренней безопасности привела к проведению ширских и клерикальных собраний за несколько месяцев до отплытия короля: 27 мая было приказано ввести в действие систему маяков.^[294] И снова нам напоминают о том, насколько Генрих считал себя незащищенным. Помните, что информатор Фузориса сказал ему, что Генрих может обнаружить, что в его отсутствие против него будут подняты восстания, как это было против Ричарда II в 1399 году.^[295]

Сбор средств и заключение контрактов 

Поскольку король намеревался лично возглавить экспедицию, требовались все необходимые атрибуты двора, а также большее количество военного снаряжения, чем уже имелось в королевском арсенале в Тауэре. Поэтому 5 февраля королевскому мастеру был отдан приказ приступить к работе. В течение следующих недель начали собирать запасы железа, луков и пороха, а король набрал несколько немецких артиллеристов.^[296] Неудивительно, что советники короля уже беспокоились о том, хватит ли королевских средств для покрытия возможных расходов на крупную экспедицию, и попросили казначея подготовить отчет об имеющихся доходах и обязательствах.^[297] Была надежда, что до отъезда короля удастся выделить достаточные средства на каждый "центр расходов". Таким образом, по словам советников Генриха, ум короля будет успокоен, и он сможет отправиться в путь как "хорошо управляемый христианский принц" и провести свою кампанию "к удовольствию Бога и к комфорту всех своих истинных подданных". Хотя парламент в декабре 1414 года предоставил королю двойную субсидию на сумму около 76.000 фунтов стерлингов, только половина должна была быть получена до 2 февраля 1415 года, а остальная часть — годом позже. Как было принято, и как было бы необходимо, если бы войска должны были получить деньги до отъезда из Англии, займы запрашивались под залог предстоящих доходов от духовенства, дворянства, городов и "значительных людей королевства".

Поскольку Лондон был основным источником кредита, 10 марта 1415 года король созвал мэра и олдерменов в Лондонский Тауэр и "раскрыл им цель своего прекрасного намерения… как то, что, Бог нам воздаст, мы намерены с немалым войском посетить края за морем, чтобы должным образом отвоевать земли, принадлежащие наследству и короне нашего королевства".^[298] Эта формулировка позволяет предположить, что Генрих рекламировал свою цель как восстановление "Великого мира". Поскольку Генрих предполагал, что город с большей вероятностью предложит займы, "чем скорее цель его намерения приведет к явной выгоде всего королевства", он решил послать своих советников для более подробного объяснения ситуации. Так, 14 марта его братья, герцоги Бедфорд и Глостер, вместе с епископом Бофортом, архиепископом Чичели и герцогом Йоркским отправились в резиденцию лорда-мэра Гилдхолл. Здесь очевидна стратегия, направленная на то, чтобы лестью склонить город к сотрудничеству. На встрече королевские герцоги проявили осторожность, позволив мэру занять центральное место, поскольку он претендовал на вице-правительственную власть. Город и его купцы все же согласились одолжить деньги короне. Огромный заем в 10.000 марок был обеспечен 16 июня залогом короля в виде большой золотой шейной цепи в форме корон и антилоп, украшенной драгоценными камнями.^[299]

Как только стало известно, что переговоры с французами провалились, военные приготовления к сбору большой армии пошли полным ходом. 12 апреля мэру и олдерменам Лондона было приказано объявить в городе, что цены на оружие и доспехи должны быть снижены,^[300] в ожидании роста спроса, поскольку люди записывались на службу. Списки выдачи свидетельствуют и о других расходах в апреле и мае на подготовку к кампании. Более 5.200 фунтов стерлингов было выплачено Роджеру Лече^[301], хранителю гардероба, для закупки провизии и военного снаряжения для королевского двора.^[302] Что особенно важно с точки зрения составления контрактов, король созвал лордов на большой совет в Вестминстере 16 апреля.^[303] Кроме епископов и аббатов, там присутствовали четыре герцога, восемь графов и четырнадцать баронов. Король сообщил им, что поскольку французы отказались восстановить справедливость, он решил лично предпринять экспедицию, "чтобы вернуть свое наследство и права на корону". Он поблагодарил духовенство за их щедрые пожертвования в созыве и призвал к предоставлению займов. Однако он был вынужден признать, что поскольку субсидии мирян не могут быть собраны достаточно быстро, он не может поддерживать условия оплаты, намеченные в парламенте. Хотя первый квартал мог быть оплачен авансом, как и раньше, дальнейшие платежи должны были следовать в конце каждого квартала по очереди. После обсуждения между собой лорды заявили королю, что им нужны достаточные гарантии того, что суммы в конце квартала будут выплачены. Это привело к тому, что король предложил выдать королевские драгоценности в качестве залога.

Два дня спустя король объявил лордам о своем намерении провести экспедицию, которая продлится целый год, а также огласил ставки ежедневного жалования, которое будет выплачиваться в зависимости от того, куда он решит отправиться в поход. Эти ставки соответствовали предыдущим прецедентам. Для Гиени они были выражены в годовых цифрах: 40 марок (26 фунтов 13 шиллингов 4 пенса) для латников и 20 марок (13 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов) для лучников, что соответствует 18 пенсов и 9 пенсов в день соответственно. Для Франции были указаны дневные ставки: 12 пенсов для латников и 6 пенсов для лучников, а также дополнительное вознаграждение в размере 100 марок в квартал за каждые тридцать бойцов. В обоих направлениях рыцари-бакалавры должны были получать 2 шиллинга в день, бароны и рыцари-баннереты^[304] — 4 шиллинга, графы — 6 шиллингов 8 пенсов, герцоги — 13 шиллингов 4 пенса. Все титулованные дворяне служили в качестве латников и поэтому учитывались при расчете службы во Франции. Эта система была разработана в 1370-х годах для замены компенсационных выплат за потерю лошадей, поскольку ранее требовалось детально изучить и оценить потерю каждой лошади, что оказалась слишком обременительным, когда все войска стали конными.^[305]

В течение следующих двух недель были составлены договоры, стандартной датой их подписания стало 29 апреля, хотя в последующие месяцы продолжали заключаться дополнительные контракты.^[306] По условиям договоров, капитанам должна была быть выплачена половина жалованья за первый квартал при подписании договора по гиеньским ставкам,^[307] а вторая половина — во время смотра. Если к этому моменту король принимал решение отправиться во Францию, то второй взнос должен был быть соответствующим образом скорректирован с учетом более низких ставок жалования. В качестве гарантии выплаты за второй квартал получатель должен был к 1 июня доставить драгоценности на сумму, равную жалованью за второй квартал. Они должны были быть выкуплены к началу 1417 года. За третий квартал жалованье должно было быть выплачено в течение шести недель после его начала. За четвертый и последний квартал, если король не даст поручительства к половине третьего квартала, то капитан освобождался от обязанности служить после трех кварталов.

Эти условия должны были отражать результат переговоров между королем и дворянами в течение последних двух недель апреля. Окончательно согласованные условия предоставляли королю возможность рассчитывать на службу войск в течение полных двенадцати месяцев, но также давали капитанам некоторые гарантии относительно получения жалования. Другими словами, был достигнут компромисс. Об обсуждении планов короля также свидетельствует запись в "Списках выдачи" за 19 апреля, где Уильяму Хоклисту было выплачено почти 24 фунта стерлингов за стоимость завтрака в Вестминстерском дворце с герцогом Кларенсом и другими лордами, чтобы король мог получить совет "по поводу его нынешней экспедиции в Арфлер и страну Нормандию".^[308] Другие записи в "Списках выдачи" с 16 апреля до середины мая также говорят об экспедиции в Арфлер. Можно не сомневаться, что ближайшее окружение Генриха знало о намеченной цели, даже если он публично держал свои намерения неопределенными.^[309] Его слова о походе в Гиень, возможно, были уловкой, чтобы побудить людей к найму на службу,^[310] поскольку более высокие ставки жалованья, выданные в первой выплатой после найма, могли рассматриваться как компенсация за отсутствие уверенности в быстрой денежной выплате на более поздних этапах экспедиции. Король также позаботился о том, чтобы драгоценности в качестве обеспечения выплат за второй квартал были предоставлены как можно скорее. 13 мая он приказал Ричарду Куртене, епископу Норвича и хранителю королевских драгоценностей, передать драгоценности казначею Томасу, графу Арунделу, чтобы они были выданы капитанам в соответствии с договоренностью.^[311] (На практике, однако, распределение драгоценностей не уложилось в срок до 1 июня и продолжалось в течение нескольких недель до отплытия экспедиции). Дополнительным стимулом для вербовки послужило то, что в мае на время кампании было приостановлено проведение генерального суда, что избавило нанимавшихся от беспокойства по поводу каких-либо имущественных исков.^[312]

Набор войск 

Во время парламента в ноябре 1414 года лорды и рыцари предложили королю указать желаемый размер отрядов. Это подразумевает, что цели устанавливались королем, что подтверждается тем фактом, что цифры размеры отрядов почти всегда были круглыми и обычно в соотношении один латник к трем лучникам, как, например, в дружине Кларенса 240 + 720. Кроме того, создается впечатление о распределении численности отрядов по рангам командиров. Многие бароны и рыцари-баннереты заключали контракты на тридцать латников и девяносто лучников. Рыцари-бакалавры часто заключали контракты на 20 + 60. Лорды с наибольшим военным опытом также должны были брать с собой большие отряды. Календарный список предполагаемых отрядов хранился у хранителя тайной печати, а также сохранился небольшой лист бумаги, написанный рукой самого короля, в котором предписывалось составить контракты, как и раньше, с особым упоминанием королевской доли в прибылях.^[313] Лорды, должно быть, также проводили опрос потенциальных рекрутов для своих отрядов в течение нескольких месяцев между заседанием парламента и составлением контрактов, поскольку в последних указывалось фактическое количество людей того или иного ранга, которых должен был взять с собой капитан. Кларенс, например, заключил контракт на привлечение графа, двух баннеретов и четырнадцати рыцарей в составе своего отряда численностью 960 человек. Гилберт, лорд Толбот подал заявку на тридцать человек, но впоследствии попросил разрешить ему взять в свой отряд двух рыцарей-бакалавров.^[314] Такие изменения отразились на стоимости армии, поскольку рыцарям платили по более высокой ставке. Результаты смотров и отчеты после кампании показывают, что почти все капитаны достигли численности, указанной в их контрактах. Если король назначил цели, значит, они были реалистичными. Поэтому, похоже, не было трудно найти капитанов или солдат в целом.

В целом, в записях казначейства есть свидетельства о том, что по крайней мере 320 человек согласились служить в кампании, хотя шестьдесят из них сделали это совместно с другими.^[315] Это очень большое число по сравнению с другими экспедициями во Францию, которые были начаты после того, как система контрактов стала доминирующей. Нормой было небольшое количество капитанов, но каждый раз заключались контракты на большое количество людей. Возьмем, к примеру, армию в 4.000 человек, отправленную под командованием герцога Кларенса в 1412 году. Она состояла всего из трех отрядов: 2.000 под командованием Кларенса, 1 060 под командованием герцога Йоркского и 940 под командованием графа Дорсета. Как мы уже видели, отряды, этих трех человек в 1415 году, были значительно меньше. Разница возникла из-за того, что король вел кампанию лично. В 1412 году корона делегировала сбор армии трем знатным капитанам, которые затем заключали суб-контракты с другими людьми, чтобы набрать войска. В 1415 году гораздо большее число людей заключили контракты непосредственно с короной. Это привело к появлению разнообразной группы капитанов и широкому диапазону размеров отрядов.

Неудивительно, что самые большие отряды (960 и 800 человек соответственно) были у братьев короля — Кларенса и Глостера, а следующие по величине (все по 400 человек) — у родственников короля, Йорка и Дорсета, и его ближайшего друга Томаса, графа Арундела. Затем шли другие графы королевского двора: граф Марч — 220, Ричард, граф Кембридж — 210 и граф Норфолк (граф-маршал) — 200, а затем другие графы, Саффолк (160), Оксфорд (140) и Солсбери (120). Относительно небольшой отряд Джона Холланда, графа Хантингтона^[316] (80 человек), может быть объяснен тем, что он не были полностью восстановлен в своих владениях после измены своих предшественников. Отряды рыцарей составляли от 40 до 120 человек, причем ведущие эсквайры нанимали компании из 12 и более человек. Отличительной особенностью Азенкурской кампании было очень большое количество крошечных отрядов. По меньшей мере 122 человека заключили контракты на службу с менее чем 10 людьми, некоторые из них даже служили только для себя. Единственным предыдущим аналогом была армия, собранная Генрихом IV в 1400 году для войны в Шотландии, которую он возглавил лично.^[317] И эта армия, и армия 1415 года были собраны в начале правления против старого врага как наиболее эффективный способ создания чувства национального единства короля и подданных. Сбор армии подтверждало королевскую власть и заставляло людей всех рангов на деле демонстрировать свою преданность. Таким образом, в обоих случаях мы видим призыв к оружию, когда король требовал и призывал всех, кто должен или может предложить свою службу, сделать это. Только благодаря такой форме прямого призыва можно было собрать такую большую армию. Кроме того, очевидно, что когда короли лично отправлялись в поход, они желали, чтобы их сопровождала большая армия, чтобы показать себя и облегчить достижение успеха. Генрих хотел произвести впечатление на французов и других европейских правителей.

Еще одна причина, по которой существовало так много маленьких отрядов, заключалась в том, что королевский двор был обременен оружием. Даже в походе короли должны были путешествовать с шиком, с атрибутами королевской власти и ритуальными обрядами. Генриха сопровождало большое количество людей из его двора. Среди них были рыцари и эсквайры его покоев, которые служили ему лично, его дворовые чиновники, такие как cofferer (придворный казначей) и almoner (раздатчик королевской милостыни), а также распорядители и персонал различных придворных служб. Все они откомандировывались и получали жалованье в качестве латников или лучников для участия в кампании. Некоторые брали с собой других латников и лучников. Многие отправлялись группой, беря с собой по два-три лучника. В результате расходы на содержание королевского двора во время кампании были переведены в военный бюджет под контролем Джона Эвердона как секретаря по военным делам. Кроме того, существовали низшие слуги, такие как garciones (гарсоны), которые отправлялись в поход, но не получали военного жалования. Мы можем обнаружить присутствие этой последней группы в записях о тех, кого отпустили домой после осады Арфлера. Генрих был настолько озабочен тем, чтобы избежать дезертирства, что все, кому было дано разрешение вернуться в Англию, а не только те, кто получал военное жалование, должны были быть зарегистрированы. В походе были представлены все основные службы, занимающиеся поддержанием королевского образа жизни и обеспечением главы армии: кухня, кладовая, маслобойня, салфетница, кондитерская, птичная, коптильня, пекарня, а также зал, палата и гардероб. У короля также была своя капелла во главе с деканом Эдмундом Лэйси^[318] и семнадцатью менестрелями.

Были и те, кто оказывал техническую поддержку королевскому дому: сержант павильонов со своим отрядом устроителей шатров и палаток; конюхи; сапожники; колесники; мастера по изготовлению луков и стрел; шорники; оружейники. Вполне вероятно, что их число было увеличено для участия в кампании. Мы также можем видеть, что король нанимает для особых целей группы, не относящиеся к домашнему хозяйству. Так, мы видим привлечение Николаса Колнета^[319] в качестве врача с тремя лучниками, Томаса Морстеда^[320] и Уильяма Брэдвардина в качестве хирургов, а также их помощников и шести лучников. Что касается Морстеда, то у нас есть прошение, которое он подал королю с просьбой выделить деньги на снаряжение и соответствующий транспорт (повозку и двух лошадей), но оставить на усмотрение короля предложение по зарплате. Это создает интригующее и поразительно современное впечатление о роли Генриха в принятии решений. Кто-то другой прочитал петицию первым, написав на ней все, что нужно было решить королю: "какое военное жалованье должен получать Морстед для себя и своих людей и какое количество во время плавания, как это лучше всего покажется вашему высочеству".^[321] Король также призвал двух клерков, чтобы они служили советниками и составляли корреспонденцию: Ричарда Халса, казначея Эксетерского собора, и Жана Бордю, архидиакона Медока, который предположительно является автором "Gesta".^[322] Уильям Тропенелл, мастер портной, получил в подчинение двух камердинеров и четырех лучников.^[323]

Корона также отвечала за набор более крупных специализированных отрядов. В течение нескольких месяцев было набрано тридцать или около того артиллеристов, все континентального происхождения, такие как Хейн Джой, Фредерик Колль, Мартин ван Окест, Уильям Герардессон, Питер Гаскон.^[324] Это говорит о том, что английских специалистов в этой опасной и все еще относительно новой профессии было недостаточно. Также было шесть мастеров-рудокопов и 113 их помощников под началом сэра Джона Гриндора, шестидесятилетнего рыцаря владельца земель в лесу Дин и его окрестностях — районе, в котором был был набран его отряд.^[325] 6 июня был отдан приказ о наборе 100 каменотесов, 120 плотников и токарей, 40 кузнецов и 60 грузчиков.^[326] Последние должны были быть готовы с хомутами, недоуздками и кожаными ремнями для перевозки королевского снаряжения, которое находилось под командованием мастера снаряжения Николаса Мербери.

У придворных слуг Генриха не было иного выбора, кроме как последовать за своим хозяином на войну. В его стремлении собрать как можно большую армию чувствовалась обязанность и для других групп населения. Как и его отец, Генрих призвал людей, получавших денежную ренту и державших должности от короны, хотя далеко не все они занимали их на условиях, требовавших военной службы. 22 марта король созвал их на встречу в Лондоне 24 апреля.^[327] Через несколько дней были заключены договоры. Допускались исключения, как в случае с Джоном Стаффордом из Дербишира, который был констеблем замка Линкольн и сборщиком субсидий с мирян в районе Пик. Стаффорд был пожилым человеком, поскольку рента была пожалована ему дедом короля, Джоном Гонтом.^[328] Генрих IV и Генрих V продолжали использовать ланкастерское наследство с той же целью. Будучи принцем, Генрих также создавал ренты из своих доходов в Уэльсе, Чешире и Корнуолле, а став королем, он мог использовать все королевские владения. Таким образом, у короны были свои собственные получатели денежной ренты, на которых можно было опираться, как и у других лордов. Другая группа, связанная с Генрихом и пересекающаяся с получателями ренты и чиновниками, состояла из рыцарей и эсквайров короля и других людей, которые служили власти в различных качествах, часто в течение многих лет. В эту группу входили такие люди, как сэр Томас Эрпингем, который сыграл важную роль в битве, дав сигнал к атаке.^[329]

Поскольку Уэльс, Ланкашир и Чешир имели особые отношения с короной, от каждого из них также требовалось предоставить отряды лучников. Чеширские лучники были собраны из каждой сотни графства и оплачивались камергером графского палатина Уильямом Траутбеком из местных налогов. В его счетах указаны выплаты 247 лучникам из графства, участвовавшим в кампании.^[330] Возможно, это был недостаток по сравнению с первоначальными намерениями: Раймер и Сандерсон утверждали, что Траутбек должен был предоставить пятьдесят латников и 650 лучников.^[331] Из Ланкашира было собрано 500 лучников, объединенных в отряды по пятьдесят человек, каждый под командованием местного рыцаря или эсквайра, у которого часто был свой отряд латников и лучников в придачу. По всей видимости, они были набраны около 20 июня.^[332] Поскольку лояльность Северного Уэльса вызывала подозрения, оттуда не набирали специального отряда лучников. В Южном Уэльсе камергер Джон Мербери набрал из графств Кармартен и Кардиган десять латников, тринадцать конных лучников и 327 пеших лучников, а из лордства Брекон десять латников, тринадцать конных лучников и 146 пеших лучников, всего 500 лучников, как и в Ланкашире.^[333] Вызвались ли они добровольно или были "выбраны", точно не известно. Судя по списку отряда, многие из тех, кто должен был служить, прислали замену. Это подразумевает, что существовал какой-то способ, с помощью которого людей обязывали служить. Возможное представление об этом можно получить из петиции королевских арендаторов из Кидвелли против его приемника Хью Эдона по поводу призыва на службу при осаде Руана в 1418 году. Эдон сообщил четырем мужчинам, что они были выбраны в качестве латников, а еще пять — в качестве лучников, но что они могут откупиться, если заплатят ему штрафы в размере 16 шиллингов 8 пенсов и 6 шиллингов 8 пенсов соответственно. Поскольку одному из тех, кого якобы отобрали для службы, было семьдесят лет, арендаторы почуяли подвох и донесли на Эдона за вымогательство.^[334]

Для кампании 1418 года Генрих разослал шерифам поручения о призыве заключенных, следуя процедуре, использовавшейся в ранних кампаниях Эдуарда III, когда люди шли служить в обмен на обещанное помилование. В 1415 году прямого набора такого рода не было, но примечательно, что несколько человек, которые были указаны в приговора суда Королевской скамьи в попытках Генриха восстановить закон и порядок в 1413–14 годах, служили в этой кампании. Например, трое бывших валлийских мятежников, помилованных в 1413 году, возглавили лучников из Кардигана и Кармартена.^[335] Эдуард III также в значительной степени полагался на ополчения широв^[336] для подготовки лучников и пехоты в целом.^[337] 29 мая 1415 года Генрих издал призывные списки для двадцати графств.^[338] Почти в каждом случае в состав призывников входил по крайней мере один рыцарь или эсквайр, который уже подал заявку на участие в кампании. Это может навести на мысль, что призыв о сборе ополчения широв был методом оповещения потенциальных солдат, но если кто-то из них и был завербован, то шел служить в отряд одного из заключивших контракт капитанов. Более вероятно, что сборы ополчения проводились для того, чтобы обеспечить надежную защиту страны перед отъездом короля. Ширские ополченцы не использовались для службы за границей с 1350-х годов.

Хотя времена феодальной службы давно прошли, Генрих ожидал, что все пэры будут сопровождать его, если не будет веских причин для отказа. Например, граф Девон был слеп, но его сын сэр Эдвард Куртене^[339] отправился в поход с тридцатью латниками и девяноста лучниками.^[340] Генриху, графу Сомерсету^[341], пасынку Кларенса, было всего четырнадцать лет, поэтому он не отправился в поход, но был включен в отряд своего отчима, будучи отправлен с ним домой из Арфлера. Вместе с ним был Хамфри, лорд Фицуолтер^[342], шестнадцати лет, который, вероятно, погиб во время осады 1 сентября. Таким образом, мы видим, что здесь происходит обескровливание слоя молодых дворян, которые еще не вступили в свои наследственные права. Старший сын графа Саффолка^[343], Майкл, отправился в поход со своим собственным отрядом 20 + 60, но его младший сын Уильям^[344], вероятно, служил в отряде своего отца и был отправлен домой из Арфлера.^[345] Граф Уорвик не отправился в поход, поскольку был капитаном в Кале.

К 17 апреля король решил, что его средний брат, Джон, герцог Бедфорд^[346], будет исполнять обязанности хранителя королевства в его отсутствие. Этот выбор, вероятно, был обусловлен двумя соображениями. Кларенс уже имел большой военный опыт и был единственным из королевских братьев, не считая даже самого Генриха, кто участвовал в кампании во Франции. Младший брат, Хамфри, герцог Глостерский, до сих пор имел небольшой военный опыт, и поэтому кампания должна была побудить его к военному искусству. Также было решено, что несколько пэров должны остаться в Англии в качестве королевских советников. Среди них были Ральф Невилл, граф Вестморленд^[347], Реджинальд, лорд Грей из Рутина,^[348] Томас, лорд Беркли^[349], сэр Джон Грей из Хетона^[350] (известный как лорд Повис в силу своего брака) и Томас, лорд Морли^[351]. Хотя Грей из Хетона был примерно одного возраста с королем, Грей из Рутина, Беркли и Морли были  старше пятидесяти лет и, возможно, считались слишком старыми для заморской службы. Учитывая ненадежность границы с Шотландией, Вестморленд (также в возрасте около пятидесяти лет) был назначен хранителем Западной шотландской марки, которому помогали лорд Морли и местный пэр Томас, лорд Дакр^[352]. 16 мая Ричард, лорд Грей из Коднора,^[353] был назначен хранителем Восточной шотландской марки вместо Эдуарда, герцога Йоркского, а 5 августа ему было поручено вести переговоры о перемирии с шотландцами. Сын Вестморленда, сэр Джон Невилл, был назначен хранителем Западной шотландской марки 24 июня.^[354]

Кроме артиллеристов, практически не предпринималось усилий по набору иностранных солдат. Карлос де Бомон из Наварры нанял четырех латников и двенадцать лучников. Однако гасконцу сиру де Сен-Пьеру был направлен запрос на двадцать конных латников и двадцать конных арбалетчиков.^[355] Пьер Ловат, который подал заявку на службу с шестью латниками и восемнадцатью арбалетчиками, вероятно, был иностранцем, но его происхождение неизвестно.^[356] Жанико Дартас, эсквайр Наварры, подал заявку на службу с десятью латниками и тридцатью лучниками, но его положение во многом напоминало положение Робессартов из Эно, Луи и Жана. Все они были иностранцами, которые уже зарекомендовали себя на службе у английского короля до 1415 года.^[357] Таким образом, это была армия, созданная на национальной базе, капитаны которой были набраны со всей Англии, а также из Южного Уэльса. Дэви Гэм, эсквайр, из Брекона, выставил трех лучников. По крайней мере, один валлиец, Генри, сын Уильяма Гвина из Кармартеншира, вероятно, сторонник Глендауэра, погиб на стороне французов.^[358]

Относительно легко понять, как набирали капитанов, но как быть с людьми из их отрядов? Как мы уже отмечали, Кларенс обязался взять с собой графа, двух баннеретов и четырнадцать рыцарей, общая численность его отряда составляла 960 человек. Молодые Сомерсет и Фицуолтер предоставили графа и одного из баннеретов, но ни один из них не привел с собой никаких войск.^[359] Вторым баннеретом был сэр Джон Ламли (р. 1383), который погиб вместе с Кларенсом в битве при Боже в марте 1421 года. Он взял с собой девятнадцать латников и сорок восемь лучников. Кларенсу удалось набрать только десять рыцарей, каждый из которых привел с собой группу из латников и лучников, от 20 + 66 под началом сэра Джона Даубриджкура до 4 + 8 под началом сэра Джона Пудесея.^[360] Пятьдесят девять эсквайров также привели с собой людей; двадцать имели и латников, и лучников, остальные — только лучников (в среднем по шесть лучников). Самая большой отряд (10 + 31), возглавляемый эсквайром, был у Брайана Стапультона, который, вероятно, был посвящен в рыцари во время кампании, где он взял восемь пленных.^[361] Кларенс также предоставил отряд из 149 лучников. Другими словами, отряд герцога состояла из людей, набранных им самим и семьюдесятью другими людьми. Ламли и десять рыцарей составляли 42 процента от общего числа, эсквайры — 44 процента, а остальное обеспечивал герцог. Аналогичным образом можно расчленить отряд герцога Глостера.^[362] Он нанял шесть рыцарей, 193 латников и 600 лучников. Вместе шесть рыцарей привели 222 человека, 105 из которых были в отряде сэра Генри Хьюзи. Двадцать шесть эсквайров привели смешанные отряды, двадцать четыре — только лучников. Герцог предоставил 128 лучников. Таким образом, в его отряде рыцари обеспечивали 22 процента, эсквайры — 62 процента, а герцог — оставшиеся 16 процентов за счет своих 128 лучников.

Лучшее представление о отряде пэра можно получить на примере Джона Моубрея, графа Маршала^[363]. Он нанял на службу четырех рыцарей, сорок пять латников и 150 лучников. Не сохранилось никаких данных о том, кто был отправлен на службу, но у нас есть список тех, кто был отправлен домой вместе с графом, а также список людей графа во время битвы. Мы можем сравнить эти имена со счетом генерального приемщика графа, в котором отмечается распределение vadia guerrae (военного жалованья) среди тех, кто должен был служить в экспедиции.^[364] Вывод снова состоит в том, что отряд графа из 200 человек состояла из нескольких мелких отрядов. Например, сэр Томас Рокби, помощник графа, предоставил еще одного латника и девять лучников. Более поздняя ссылка в разделе счета, посвященном посыльным, показывает, что граф отправил посланника из Лондона в йоркширский дом сэра Томаса с первым взносом жалованья "и чтобы обеспечить, что упомянутый Томас будет с графом в Бошеме 1 июля 1415 года".

Счет генерального приемника показывает, что еще один рыцарь, сэр Николас Колфокс, предоставил еще двух латников и семь лучников. Шесть человек привели смешанные отряды от семи до двадцати одного человека, одиннадцать — по два лучника, пятнадцать — по три лучника. Сорок три человека привели только своих собственных лучников. Один из них, Томас Тромпетт (Трубач), был переведен из отряда Генри, лорда Скрупа, после его ареста. Его фамилия позволяет предположить, что он был "трубачем", который использовался для подачи военных команд, а также для передачи сообщений.^[365] Мы знаем, что другие из отряда Скрупа были переданы под командование сэра Роланда Лентейла.^[366] Больше всего поражает то, как много солдат графа уже были его "работниками", включая его управляющего, конюхов, менестрелей, пекаря, оружейника, старшину гардероба, даже его цирюльника. Еще один из его домочадцев, Томас Лайонс, отвечал за покупку еды и питья для отряда, а также за поездку из Бошема в Мидхерст, чтобы поговорить с сэром Джоном Барре о приказе, касающемся кампании.^[367] Другими словами, как и король, граф перевел своих домочадцев на военное жалование. Мы также видим, что он взял с собой за свой счет двух капелланов, четырнадцать валлийцев, чьи функции не указаны, и несколько переносчиков багажа и возчиков.

Лица, которые приводили состав армии большие отряды, также привлекали своих собственных слуг. Ричард Лакон, Роберт Корбет и Роджер Корбет, служившие в отряде графа Арундела, сопровождались людьми, которые, как известно из свидетельств их совместной преступной деятельности ранее, были их слугами.^[368] Таким образом, в основе всех отрядов лежало домашнее хозяйство, как это всегда было в средневековых английских армиях. Для войны оно расширялось за счет слуг слуг, арендаторов, соседей, друзей.^[369] Интересно видеть, как термин socii (друзья или соратники) использовался для описания тех, кто входил в отряд в этот период, как, например, в рассказе графа Маршала. Для графов Дорсета и Солсбери суб-контракты заключались с теми, кто обязался нанять еще людей в армию.^[370] Это могло быть обычной практикой для тех, кто не был связан с двором или земельными владениями лорда, и может свидетельствовать о существовании вольнонаемных солдат, которые поступали в наем к тем, кто нуждался в их услугах.

Типы воинов 

За исключением групп специалистов и лучников из Чешира, Ланкашира и Уэльса, все отряды были смешанными, поскольку в них были и латники, и лучники. В целом, эти группы описывались как homines ad arma и sagittarii, но интересно отметить другие названия, используемые в записях. Латников иногда называли копьеносцами (lanceae), напоминая нам о том, что они должны быть искусны в использовании пехотного копья в бою. Все они были конными и при необходимости могли использоваться в кавалерийских эскадронах с кавалерийскими копьями, но уже более века стандартной практикой в боевых ситуациях стало сражение преимущественно в пешем строю. Также встречаются термины armiger и scutifer, оба из которых можно перевести как "эсквайр" или gentielx (джентльмен).^[371] Это напоминает нам о том, что воины, набранные в качестве латников, имели более высокий статус и, как правило, происходили из семей "джентльменского" ранга. Они должны были иметь полный доспех из пластин, с дополнительной защитой в уязвимых местах и всем необходимым поддоспешным одеянием. Самым популярным головным убором были бацинеты с подъемными забралами. Что касается оружия, то имели место мечи, копья, древковое оружие длиной 2–2,5 м, сочетавшие копье с топором, молотом или другими приспособлениями (например, алебарда, топор-шестопер, биллук, гизарма), топоры с более короткой рукояткой, боевые молоты и булавы. Расходы покрывались самим человеком, что ограничивало службу теми, кто мог себе это позволить, хотя представители зажиточных семей могли быть обеспечены некоторыми доспехами и снаряжением. Граф Маршал, например, приобрел павизы (большие деревянные щиты) для всех своих латников для экспедиции. Кроме того, ожидалось, что латники будут полностью обучены владению оружием и обращению с лошадью. Многое из этого было естественным следствием их социального положения и являлось признаком статуса.

В отличие от них, лучников часто называли valetti, что в переводе со среднеанглийского означает "йомен", термин, который все чаще применялся к зажиточным слоям крестьянства. Этот термин также означал "слуга". В отряде графа-маршала высокопоставленные члены его двора служили в качестве латников (и брали с собой слуг в качестве лучников), а низшие слуги — в качестве лучников. То же самое происходило и в королевских дворовых отрядах. Действительно, это может вызвать проблемы при подсчете тех, кто получил инвалидность, поскольку один и тот же термин используется как для лучников, так и для слуг при королевском дворе, которые не получали военного жалования. Что касается лучников вне домохозяйств, то здесь возникают значительные проблемы с идентификацией. Некоторые из них носили одну фамилию с латникам из отряда, что позволяет предположить, что они были младшими членами "благородных" семей, проходившими военную стажировку.^[372] Их потребности в снаряжении были значительно ниже, чем у латников. Они должны были иметь определенную защиту тела, например, усиленные металлическими пластинами кожаные доспехи в виде бригандины, жакетов или палеток. Защита головы также была необходима, для этого подходил простой железный или кожаный шлем-бацинет без забрала. Бургундские хронисты говорят о лучниках, которые в битве были без доспехов и с голой головой, или же имели "поножи или набедренники из вареной кожи, а некоторые из плетеных ивовых прутьев, на которых были железные накладки".^[373] Они также должны были иметь лук, колчан, меч и кинжал. Учитывая, что для осады, стычки или сражения требовалось очень большое количество стрел, их (или часто их составные части) предоставляли лорды или корона. Это объясняет, почему так много усилий было потрачено на сбор большого количества этих предметов в течение нескольких месяцев, предшествовавших кампании. Граф-маршал взял с собой в поход запас тетив и 100 пучков стрел, а также сундуки для их хранения и транспортировки, описание которых хорошо совпадает с описанием сундуков с палками для изготовления луков, найденных на "Мэри Роуз". От лучников ожидали умения владеть луком, но не все должны были быть снайперами, поскольку стрелы использовались в основном для массового залпа. Однако, как и во всех других видах спорта и боевых искусств, некоторые воины были более искусны, чем другие. От тех, кто состоял в отряде лордов, ожидали, что они покажут свое мастерство в стрельбе. Кроме того, любое владение длинным луком требовало практики и тренировок, особенно в быстроте накладывания стрелы и прицельного выстрела.

Как уже отмечалось, соотношение латников и лучников в отрядах обычно составляло 1:3, хотя были и отряды с соотношением 1:2. Кроме того, было по меньшей мере 1.247 лучников, призванных из Уэльса, Ланкашира и Чешира. Общая доля лучников могла составлять около 80 процентов. Здесь полезно провести сравнительный анализ, поскольку он показывает, как менялось значение этих двух видов войск. Экспедиции, отправлявшиеся во Францию с 1369 по 1389 год, имели равное или почти равное количество латников и лучников.^[374] Начиная с апреля 1406 года, в войсках для войны в Уэльсе, а также в гарнизонах было установлено соотношение 1:3. Это соотношение преобладало до конца оккупации Нормандии в 1450 году во всех формах военной организации. Поэтому мы можем утверждать, что оно считалось оптимальным для английских военных действий. Действительно, поскольку это соотношение появилось в тот момент, когда принц Генрих фактически единолично командовал в Уэльсе, возникает соблазн считать его причастным к его созданию. Слишком легко сделать вывод, что это соотношение было введено с учетом боевого построения, но поскольку его возникновение в валлийских войнах не было связано с вероятностью сражения, и в дальнейшем оно встречается как в оборонительных, так и в наступательных построениях, этому должны быть и другие объяснения. Это, конечно, не означает, что лучники не считались полезными в боевых ситуациях. В сражении при Шрусбери интенсивность обстрела из луков была значительной с обеих сторон, в чем принц убедился на своем опыте, когда ему пришлось делать операцию по удалению наконечника стрелы из лица.

Можно сделать два предположения о том, почему преобладало соотношение 1:3. Первое заключается в том, что лучники были дешевле, чем воины-латники: на 50 %. Кроме того, их было легче обучить, так как они нуждались в менее специализированном снаряжении и многостороннем владении им. Поэтому, увеличив долю лучников, можно было добиться увеличения численности армии без каких-либо дополнительных затрат или издержек. Поскольку ланкастерским королям часто не хватало средств, это была полезная уловка. Она не привела к военной слабости. Большая часть любой кампании состояла из рейдов, стычек и осад, где лучники были так же полезны, как и латники. При осаде, например, у латников было мало функций, кроме противодействия вылазкам. Более того, поскольку лучники в этот период обычно были конными (в том смысле, что они должны были передвигаться на лошади), их присутствие не замедляло армию и не ограничивало их использование ведением осад укреплений. В 1415 году лучники должны были иметь верховых лошадей, если не было оговорено иное, и все они получали жалование по ставке для конных лучников — 6 пенсов в день: только отдельные отряды лучников были в основном пешими.^[375]

Даже в больших отрядах было принято прикреплять лучников к определенным латникам. Это отражает не только методы набора, но дисциплинирующее воздействие, так как латников иногда называли "хозяевами", что уместно, когда лучники были также их слугами. Есть предположение, что жалование переходило от капитана к латнику, который затем платил своим лучникам. С точки зрения оплаты труда, в армии оставались смешанные отряды (за исключением отдельных отрядов лучников и специалистов). Как это отражалось на военных действиях, неизвестно. Были ли латники и лучники из одного отряда вместе при осаде Арфлера и в трех походных баталиях, на которые Генрих разделил своих людей на марше? Или было разделение по вооружению, так что лучники из разных отрядов были собраны вместе? Мы сталкиваемся с теми же вопросами при рассмотрении битвы, где ситуация становится еще более сложной благодарятому, как хронисты описывают английский строй. Отсутствие определенности в этом вопросе удручает. Заметно, что несколько отрядов собирались вместе в определенном месте перед высадкой. Значительное число небольших отрядов входило в состав королевского двора и поэтому должно было быть сгруппировано в рамках королевской баталии, но другие, несомненно, объединялись в более крупные подразделения.

Переходя к индивидуальному уровню, мы имеем имена нескольких тысяч солдат, участвовавших в кампании. Большинство из них дошли до нас в списках, составленных при сборе армии в поход, или в списках отрядов, предоставленных капитанами после кампании. Они могут быть дополнены протекциями и доверенностями, которые люди оформляли перед отъездом, тем самым защищая себя от любых судебных исков в свое отсутствие. Эти документы занесены во французские (часто называемые договорными) списки.^[376] Они были начаты примерно с 22 апреля и позднее, причем большинство — между маем и августом, хотя некоторые встречаются в сентябре и октябре, что увеличивает вероятность того, что подкрепления были отправлены после окончания осады. В целом, около 500, по-видимому, относятся к кампании. В некоторых случаях указаны профессии, например, мясники, рыботорговцы, разносчики, пекари и пивовары, а также иногда священник, портной, оружейник, кузнец и цирюльник. Некоторые из этих людей служили в качестве солдат. Иногда в списках лучников указывается конкретная профессия, как, например: Джеймс Финч, красильщик, в отряде Хьюго, лорда Буршье. Но бывало и так, что люди сопровождали армию для выполнения вспомогательных функций, не обязательно входя в состав оплачиваемых войск. Географическое происхождение также иногда указывается для тех, кто занимался обороной страны. Здесь трудно сделать какие-либо выводы, поскольку большинство графств представлено хотя бы по одному разу, но Лондон и внутренние графства представлены в  большей степени, чем в другие территории, также как и приморские графства южного побережья. Нет сомнений, что дополнительные слуги сопровождали своих хозяев. Список для обратной отправки отряда графа Оксфорда показывает, что почти у всех его тридцати девяти латников был хотя бы один слуга-лучник.^[377] У нас нет полной информации о том, сколько человек переправилось с экспедицией помимо тех, кто получал военное жалованье. Как мы уже видели, нередко в качестве лучников выступали домашние слуги. Если бы ситуация в отряде Оксфорда повторялась во всей армии, мы бы говорили о таком же количестве слуг, как латников (следовательно, более 2.000), но, возможно, существовала разница между отрядами великих лордов и отрядами людей более низкого социального статуса.

Почему люди были готовы служить? Как мы уже видели, у некоторых не было выбора. Это была часть их работы — служить своему королю или лорду. Другие были профессиональными солдатами, служившими в предыдущих кампаниях и в гарнизонах. Историки неохотно рассматривают патриотизм в рамках общего дела как стимул в этот период, но, учитывая то, какое внимание Генрих уделял восстановлению своих прав и вероломству французов, трудно поверить, что это не сыграло свою роль. Для многих это, несомненно, было великое приключение, вместе с товарищами и родственниками, с возможностью завязать новые дружеские отношения и связи. Но это приключение было недолгим. Как выяснилось, оно длилось менее половины запланированного срока — двенадцать месяцев. Это было также прибыльно. Выкуп за пленного был эквивалентен выигрышу в лотерею, поскольку для большинства населения не существовало другого способа получить крупную сумму в одночасье. Зарплата в армии была высокой по сравнению с другими профессиями. Воин, получавший 12 пенсов (шиллинг) в день, за год службы мог заработать сумму, эквивалентную доходу небольшого поместья.

Поскольку капитаны получали половину жалованья за первый квартал вперед, можно предположить, что они использовали по крайней мере часть этого жалованья, чтобы заманить людей на службу — предтеча "королевского шиллинга". Однако, поскольку жалованье всегда поступало капитану, чтобы он выплачивал его своим людям, мы не можем быть уверены, сколько на самом деле поступало в карманы самих солдат. Обычно капитаны оставляли деньги себе, чтобы обеспечить питание и проживание.^[378] Но мы должны помнить, что наем отряда также был финансовым бременем для капитанов. Это было тем более актуально в случае кампании 1415 года, поскольку во второй четверти они получали не деньги, а драгоценности. У них был выбор: они могли оставить драгоценности себе, заплатить своим солдатам из собственного кармана, а затем получить деньги от короны, когда драгоценности будут выкуплены. Или же они могли заложить драгоценности перед началом кампании за наличные деньги, понимая, что смогут вернуть их с обещанием, что корона выплатит их позже. Учитывая эти договоренности, неудивительно, что в начале правления Генриха VI капитаны подали множество прошений о выплате денег, причитающихся за их услуги в 1415 году. При жизни Генриха V, обещание о выкупе в счет выплаты жалования заложенных драгоценностей так и не было выполнено. В 1437 году корона отказалась от попыток вернуть драгоценности, которые она еще не выкупила.^[379]

Логистика

Заплатить армии было одной проблемой, прокормить ее — другой. В походе существовал ограниченный список из 101 человека, имеющего право на bouche de court (право на питание при королевском дворе). В этот список входили чиновники и личные слуги короля, а также такие люди, как хирург Томас Морстед.^[380] Перед отплытием экспедиции королевский двор использовал свои права на преимущественное право закупок и контроль над рынками в определенном радиусе от места проживания, чтобы не только прокормить себя в ожидании отъезда, но и собрать продукты для кампании. 27 мая совет обсудил вопрос о снабжении продовольствием территории вокруг предполагаемого места высадки короля.^[381] В результате, шерифу Хэмпшира был немедленно разослан приказ о том, что в Винчестере, Саутгемптоне и других городах и деревнях пекари и пивовары должны работать под руководством младшего шерифа, чтобы подготовиться к приходу короля и его армии.^[382] Также были изданы приказы шерифам нескольких графств южной Англии о предоставлении живых животных для экспедиции.^[383] После того, как животные были доставлены в ряд мест, включая Титчфилд, Саутвик, Саутгемптон, Болье, Лаймингтон, Ромси, Алресфорд и Фарем, они должны были быть проданы капитанам, поскольку каждый из них отвечал за питание своего отряда. Из отчета генерального приемщика графа-маршала видно, как пиво, сидр, соленое мясо и рыба, а также живые животные, многие из которых были из собственных владений графа, собирались в Бошеме для перевозки в Портсмут, а затем в Арфлер.

24 июля, за неделю до отплытия экспедиции, король приказал шерифу Хэмпшира объявить, что отправляющиеся в экспедицию должны взять с собой достаточно провизии.^[384] Это было нелегко, так как ресурсы, необходимые для пропитания армии, уже были исчерпаны. Решением стало распределение войск между различными пунктами. В начале мая графу Солсбери уже были выделены Крайстчерч, Кэнфорд и Пул для размещения и питания его отряда, поскольку изначально планировалось, что он отправится в Гиень.^[385] О других местах дислокации свидетельствуют результаты инвентаризации, которая проводилась с 13 июля. Отряд Кларенса был размещен на холме Святой Екатерины "около Нового леса" (вероятно, это был холм рядом с Крайстчерчем, а не Винчестером), а отряд Глостера — в Мичелмерше около Ромси. Граф Оксфорд находился в Уоллопфорте (предположительно в окрестностях Овер и Миддл Уоллоп). В Суонвик-Хит находился Хантингтон, а также Ботро, Грей из Рутина, Роланд Лентейл и большая часть королевского контингента. Сэр Томас Эрпингем, сэр Джон Робессарт и другие находились на Саутгемптон Хит (ныне Коммон). Николас Хортон и другие находились в Хэмптон-Хилл.^[386] Было сделано все возможное, чтобы обеспечить хорошие отношения с местным населением. Приказ от 24 июля сопровождался предложением всем, кто пострадал от приставаний солдат, обращаться с жалобами к стюарду или управляющему хозяйством. Четыре дня спустя, узнав, что английские и валлийские солдаты, проходившие через Уорминстер, взяли товары без оплаты, король, обеспокоенный плохим примером, который они подавали, приказал, что если они откажутся платить, то шериф должен заставить их сделать это, вызвав свой отряд.^[387] О том, что проход войск вызвал беспорядки, свидетельствуют архивы города Солсбери, в которых отмечается нападение 4 августа группы людей из Ланкашира под командованием Джеймса Харрингтона на некоторых его жителей, в результате которого четверо солсберийцев были убиты.^[388]

Экспедиция прошла большую подготовку в плане обеспечения людьми и снаряжением. Интересно отметить, что были взяты не только материалы, такие как тетивы, телеги, подковы и т. д., но и люди, которые могли следить за их изготовлением и ремонтом во время экспедиции. Были и личные приготовления, о чем свидетельствует отчет генерального приемщика графа-маршала. Они включали несколько предметов с его оружием: дорогой сюрко, амуницию для его лошадей, парус для его корабля и флаги. Старый шатер-павильон был отремонтирован, чтобы использовать его в качестве "гардеробной", было приобретено новое железное сиденье для уборной, а также кровать, матрас и оборудование для часовни. Было также предоставлено несколько лекарств, хотя "элексир" против кровавого потока оказался не эффективным средством от дизентерии, поскольку графа пришлось отправить домой на излечение.

Граф также приобрел шатер для своей конюшни. Это напоминает нам, что, помимо людей и снаряжения, во Францию было доставлено большое количество лошадей. У нас нет информации об этом на момент отправки, хотя интересно отметить, что в субдоговорах Дорсета указывалось количество лошадей, которое должны были взять с собой латники и лучники.^[389] Единственный способ подсчета лошадей — это отчеты после кампании, где указывается количество лошадей, отправленных обратно в Англию. Это скрывает потери во время кампании, а также тот факт, что те, кого отправили домой больными, похоже, оставили часть своих лошадей. Несмотря на это, появляются некоторые интересные цифры. Граф Маршал, например, взял, по крайней мере, двадцать четыре лошади, а его рыцари — по шесть. Сэр Джон Грей из Рутина сражался в битве с сорока четырьмя людьми. Они вернулись в Англию с девяносто шестью лошадьми.^[390] В списке личного состава герцога Йоркского за второй квартал службы, единственном сохранившемся списке, показано, что большинство его латников имели по две лошади, а 65 % лучников — по одной.^[391] В целом, количество лошадей должно было превышать количество людей. Все они должны были быть погружены на корабли, где их помещали в специальные холщовые полотнища-подвески, прикрепленные к балкам трюма, чтобы они не страдали от качки корабля.

Перевозка людей, лошадей и снаряжения во Францию требовала большого количества судов. Для этого был выделен собственный флот короны из тринадцати кораблей. Сам Генрих совершил переход на 540-тонном корабле "Тринити Ройал", который был заказан вскоре после его воцарения.^[392] Корона также имела полномочия реквизировать торговые суда, хотя их владельцам нужно было выплатить компенсацию. Несмотря на мобилизацию английских кораблей и моряков, а также призыв флота Пяти Порты, это не имело такого масштаба, как в предыдущих или последующих кампаниях. Вместо этого было решено нанять корабли из Голландии и Зеландии стоимостью более 2.000 фунтов стерлингов.^[393] Этому можно предложить два объяснения. Во-первых, принудительная мобилизация была крайне непопулярна среди английского торгового сообщества, и масштаб этой экспедиции значительно ущемил бы их интересы. Во-вторых, в Нидерландах в изобилии имелись более крупные суда для дальнего плавания, возможно, уже оборудованные для перевозки лошадей и другого скота, а также большого количества припасов. К 27 июля стало ясно, что кораблей недостаточно, и был отдан приказ о доставке дополнительных судов из Лондона в Саутгемптон.^[394] Некоторое количество людей пришлось оставить в Англии, хотя, возможно, они смогли бы переправиться позже, поскольку есть свидетельства замены в отрядах после осады Арфлера.

Численность армии вторжения

Нет сомнений, что король пытался собрать как можно большую армию для своего вторжения, но насколько большой она была? Учитывая, что сохранилось много финансовых документов по армии, которую собирал Генрих, можно с достаточной уверенностью судить о ее численности.^[395] В общей сложности двадцать шесть пэров заключили договоры о найме 5.222 человек. У нас есть свидетельства о пятидесяти семи рыцарях (как баннеретах, так и бакалаврах^[396], включая Майкла де ла Поля младшего, который унаследовал графство Саффолк во время кампании), которые заключили контракты еще на 2.573 человека. Те, кто был ниже рыцарского звания, набрали в общей сложности 1.306 человек. Тысяча лучников была предоставлена из Ланкашира и Южного Уэльса. Данные по Чеширу проблематичны, так как только 247 человек, по-видимому, получили жалование, но, можно, предположить, что из Чешира было 650 лучников и пятьдесят латников. Около 900 человек, в основном служивших лучниками, были набраны из владений королевского дома. Итого 11.248 солдат, из которых 2.266 были латниками (20,1 %). Если использовать предположительно более высокую численность из Чешира, то общее число составит 11.791 человек, из которых 2.316 человек были латниками (19,6 процента). Список договоров восемнадцатого века, изданный Николасом, позволяет предположить, что были и другие люди, о которых мы сейчас не имеем никакой информации. Например, он отмечает 250 латников и 250 лучников под командованием сэра Джона Деверо (возможно, гасконца, поскольку это соотношение более характерно для этой области, чем для Англии), о которых невозможно найти никаких сведений в сохранившихся документах Национального архива. Он также приводит 20 + 60 под командованием Уильяма де ла Поля, младшего сына Саффолка, но список отряда графа предполагает, что сын служил в его отряде. Общее число армии, вероятно, приближалось к 12.000 человек и пополнялось за счет некомбатантов, таких как землекопы и плотники.

Мы также знаем, что некоторые капитаны набирали больше людей, чем требовалось по их контракту. Эти люди перечислены в отчетах как "люди сверх числа" (oultre le nombre).^[397] Хотя их было небольшое количество, они были полезны для заполнения вакансий по мере их появления. В некоторых отрядах, в частности, у лучников из Южного Уэльса и в свите графа Арундела, почти все отправленные домой были заменены другими, о чем будет рассказано в главе 5. Это еще раз говорит о том, что эти первоначально оставленные в Англии люди находились в армии или были переправлены позже, поскольку в протоколе совета от марта 1417 года есть упоминание о том, что не для всех войск смогли найти суда в самом начале кампании.^[398] Есть также свидетельства о 560-и человек вспомогательного персонала (120 рудокопов, 124 плотника, 150 каменщиков, сорок кузнецов, шестьдесят возчиков и 120 рабочих). Кроме того, сэр Джон Типтофт^[399] переправился в Бордо в середине августа с восемьюдесятью латниками и 400 лучниками.^[400] Хотя мы не можем считать эти войска частью армии короля, их важно иметь в виду, как и войска в Уэльсе, шотландских марках и Кале, чтобы получить полное впечатление о военных приготовлениях Генриха. Даже если численность нанятых войск не превышала 12.000 человек, это все равно была очень большая армия по меркам предыдущих английских походов во Францию, хотя для войны с Шотландией, как и в 1400 году, были собраны более крупные силы. Армия Генриха была в три раза больше армии, отправленной под командованием Кларенса в 1412 году. Ни одна экспедиция в период с 1369 по 1389 год не превышала 6000 человек. В экспедиции 1359 года, возможно, насчитывалось 10.000 человек, но чтобы найти более крупные армии, нам нужно вернуться к периоду до эпидемии "Черной смерти". Исследования показывают, что армия, которую Эдуард III взял с собой во Францию в 1346 году, насчитывала 14.000 человек.^[401]

Популярным является представление о том, что французская армия была гораздо более блестящей в своей аристократической составляющей. На самом деле, в английской армии были собраны почти все пэры. Отличительной особенностью является участие королевской семьи (см. Таблицу 5). Такие лорды, как Дорсет, Йорк и Арундел, уже сделали внушительную карьеру в военном деле и пользовались доверием короля. Некоторые из участников похода, такие как сэр Томас Эрпингем, имели опыт, восходящий к войнам 1380-х годов. Другие, как сэр Уолтер Хангерфорд^[402], уже показали свое мастерство на турнирах.^[403] Англия была сильно милитаризирована после узурпации 1399 года. Найти подходящих командиров или войска было несложно, хотя численность армии была настолько велика, что многие из них наверняка не имели предыдущего военного опыта. Самое большое количество войск было предоставлено дворянством: если включить в эту группу рыцарей-баннеретов, таких как Эрпингем, то цифра составит более 50 процентов всей армии. Как мы уже видели, в центре всего этого находились землевладельцы. Английская армия 1415 года была собрана в основном через существующие вассальные обязанности несения военной службы. Только специальные отряды лучников и контингенты поддержки были сформированы на более широкой основе. В армии преобладали люди, разделявшие общие идеалы благородства и чести, чей статус в обществе определялся их ролью "сражающегося класса". В этом отношении она мало чем отличалась от французской армии, за исключением двух важных аспектов. Во-первых наличие большого количества и процента лучников, хотя многие из них имели тесные связи по службе со своими хозяевами. Во-вторых, присутствия короля, решившего проявить себя как дома, так и за рубежом.

4. Осада Арфлера, 13 августа — 22 сентября 1415 года

Хотя летом 1415 года французы провели заключительные переговоры, решение было принято 13 марта. В этот день был ратифицирован Аррасский договор, официально оформивший окончание войны против Бургундии. Благодаря перспективе единства, предложения английских посланников могли быть отвергнуты. Поэтому не случайно, что в тот же день Карл VI приказал ввести налоговые сборы для защиты своего королевства. Он обосновал это тем, что Генрих V сам собирал средства, а также собирал корабли и людей.^[404] На данном этапе, однако, французы не знали, когда и где произойдет вторжение. Их стратегия заключалась в том, чтобы отсрочить его на как можно более долгий срок, поскольку налоги должны были быть выплачены не ранее 1 июня и 1 августа. Как и в Англии, крупная армия не могла быть создана, пока не было денег, чтобы оплатить ее. Несомненно, в свете разведданных об английских действиях, начиная с середины апреля, французы начали проводить собственные предварительные приготовления. В конце месяца дофин был назначен королевским лейтенантом и генерал-капитаном всех границ, с полномочиями призывать столько воинов, сколько необходимо.^[405] 3 июня королевский совет в Париже, на котором присутствовали король, дофин, д'Альбре, граф Вандомский, сенешаль Эно, сеньоры де Гокур^[406] и де Торси и другие, обратился с письмом к бальи^[407] Нормандии в связи с приготовлениями англичан "вступить в наше королевство и вести войну всеми силами на суше и на море".^[408] Письмо предписывало объявить, что дворяне и другие лица, привыкшие нести военную службу, должны быть наготове. Они не только должны были быть начеку днем и ночью, но и позаботиться о наличии необходимого военного снаряжения. Кроме того, жители городов и капитаны городских и замковых гарнизонов должны были нести дозор и по мере необходимости проводить ремонтные и оборонительные работы.

К середине июля герцог Алансонский^[409] уже занимал пост генерал-капитана для ведения войны в Нормандии.^[410] 28 июля Бусико был назначен лейтенантом и генерал-капитаном короля.^[411] Дез Юрсен утверждал, что это назначение было связано с Нормандией, а маршал отправился в Руан с коннетаблем, "что очень расстроило герцога Алансонского". Этот комментарий может быть результатом волны обвинений, начавшейся после поражения 1415 года, в котором герцог Алансонский и коннетабль д'Альбре погибли, а Бусико попал в плен. В сохранившихся платежных ведомостях французской армии Алансонский, безусловно, значится командиром, хотя в основном в Нижней Нормандии. Официальное положение д'Альбре неясно. Дез Юрсен утверждает, что коннетабль был наделен всей полнотой военной власти, но о его официальном назначении ничего не известно. Как мы увидим, он определенно командовал отрядами в Пай-де-Ко во время осады. Хронист также предполагает, что Клинье де Брабант, адмирал, был назначен командовать Пикардией. Истинность этого предположения также неясна, хотя он тоже участвовал в действиях на море против английской блокады Арфлера.^[412] В соответствии с хорошо известным прецедентом, этим региональным командирам назначались отряды, которые могли использоваться в качестве мобильных патрулей и подкрепления гарнизона.^[413]

Важно помнить, что французы могли действовать только в режиме обороны. Из-за трудностей с коммуникациями первоначальное преимущество было на стороне Генриха как агрессора. Хотя Нормандия рассматривалась как вероятное место для высадки, при такой протяженности береговой линии невозможно было вести наблюдение и оборону повсюду. Согласно дез Юрсену, жители Верхней Нормандии (pays de Caux) думали, что высадка будет происходить в Нижней Нормандии (к югу от Сены), и в результате их скот стал легкой добычей англичан, когда они высадились к северу от реки. Наиболее вероятным пунктом вторжения считался Сен-Васт-ла-Уг на северо-восточной оконечности полуострова Котантен, поскольку именно здесь высадились Эдуард III в 1346 году и Кларенс в 1412 году. Данные о выплате жалования армии свидетельствуют о концентрации войск в Валонье и Карентане, начиная с середины июля, а также о ремонте укреплений в районе Кутанса на юго-западной оконечности полуострова. К началу августа подкрепления были также направлены в Фалез, Каен, Онфлер и Монтивилье. Французы распределяли свои  войска тонким слоем, чтобы охватить все побережье.^[414] В августе 1413 года англичане совершили набег на Сент-Обен-сюр-Мер близ Дьеппа, что заставило жителей этой местности также опасаться высадки десанта.^[415] Также предполагалось, что англичане нападут из Кале, что и произошло после окончания перемирия в конце июля. Сразу же гарнизон Кале предпринял серию вылазок в окрестности Булони. Согласно Монстреле, в ответ французы направили туда 500 солдат под командованием Давида, сира де Рамбюр, мастера арбалетчиков, и Жака де Лонгроя. Это были местные жители, владевшие своими главными сеньориями в Вимо, территории между реками Бресле и Соммой. Оба имели большой военный и административный опыт и впоследствии участвовали в сражении при Азенкуре. Лонгрой недавно был назначен капитаном гарнизона города Ардра, на границе с Кале, и лейтенантом Пикардии.

Первыми тревогу о вторжении Генриха подняли рыбаки Булони, которые заметили несколько английских кораблей на переходе во Францию. Город не замедлил предупредить своих соседей, отправив Жака Роклена ле Жена в Этапль, расположенный в устье Канша, а также в Ле-Кротуа и Сен-Валери, которые располагались на противоположных берегах устья Соммы. Как только Роклен вернулся в Булонь, его снова отправили в путь, на этот раз в Аббевиль (первый пункт переправы через Сомму), Дьепп и Онфлер. В частности, ему было поручено разыскать д'Альбре, который, как тогда считалось, находился в Онфлере, и передать ему сообщение о появлении английского флота, который к этому времени, как известно, направлялся к Сене.^[416]

Высадка

По общему мнению, англичане отплыли из Солента в воскресенье 11 августа.^[417] Согласно "Gesta", корабль короля вошел в устье Сены во вторник 13 августа в 5 часов вечера и бросил якорь у деревни под названием "Кидекаус", которая находилась примерно в трех милях от Арфлера, и в этом месте Генрих предложил высадиться. Формулировка подразумевает, что место было выбрано заранее. Побережье было хорошо известно английскому торговому и рыболовному флоту, и многие люди, служившие послами во Франции и участвовавшие в кампании, в прошлом проходили через Арфлер. Предполагаемый шпион Жан Фузорис также упомянул во время суда, что видел купца из Арфлера в доме Ричарда Куртене, епископа Норвича.^[418] С такой большой армией и флотом Генрих не мог оставить место высадки на волю случая. Уже было известно, что этот участок побережья обычно не охранялся. Французы полагались на природные особенности, укрепленные искусственными "земляными валами", вероятно, возведенными против пиратских набегов.

Описание места высадки в "Gesta" как "очень каменистого, с большими валунами, опасными для кораблей" подходит к побережью к северу от нынешнего маяка на Кап-де-ла-Эве, где находится мыс, известный как Шеф-де-Ко. Маловероятно, что высадка большой армии со всеми ее лошадьми и снаряжением могла быть осуществлена к северу от этой точки, поскольку ни в одной точке этого побережья нет удобного доступа. Скорее всего, высадка произошла в подветренной части холма Сент-Адресс, где между двумя холмами есть перевал. Это соответствовало бы описаниям летописца о том, что армия двигалась вверх по крутой долине от берега на плоский высокий холм, через который они могли подойти к Арфлеру. Этот холм, расположенный на высоте около 300 футов над уровнем моря, сегодня образует северные жилые районы Гавра — Блевиль, Сантивик и Фрилез. Поместье и владение Фрилез, принадлежавшие Ги Мале, сеньору де Гревиля, были одним из первых земельных пожалований Генриха в Нормандии. 29 января 1416 года они были дарованы Джону Фастольфу^[419]. Он был среди тех, кто высадился в середине августа в отряде графа Саффолка. Хотя после осады он был отправлен домой, впоследствии он вернулся, чтобы присоединиться к гарнизону Арфлера, где он и находился во время пожалования ему Фрилеза.^[420]

В "Gesta" содержится уникальный комментарий о том, как король организовал высадку. Бросив якорь, король созвал совещание. Капитаны были созваны на его корабль визуальным сигналом — разворачиванием знамени совета. После этого совещания по всему флоту был издан указ о том, что все должны быть готовы к высадке утром следующего дня (т. е. в среду 14 августа), но никто не должен высаживаться на берег раньше короля. Опасение заключалось в том, что в случае бессистемной высадки войска могут разойтись в поисках добычи и таким образом оставить незащищенной высадку самого короля. Это дает представление о приоритетах солдат и о беспокойстве короля. Высадка с таким количеством людей и такого количества снаряжения была опасным делом. Место было отнюдь не таким защищенным, как Сен-Васт-ла-Уг. Но и там французы вряд ли смогли бы сильно помешать высадке, поскольку они не смогли предугадать, где она будет произведена.

Дата высадки была намеренно выбрана Генрихом, поскольку это был день Успения. Это подчеркивает Тит Ливий. У него король падает на колени во время высадки, молясь, чтобы Бог даровал ему справедливость в отношении его врагов. Затем его войска спешат подняться на возвышенность, чтобы на следующий день можно было как следует отметить праздник. Автор добавляет, что Генрих также посвятил в рыцари несколько дворян во время высадки. Тит Ливий не называет имен, но из рассказа сэра Томаса Эрпингема, написанного после кампании, следует, что двое из тех, кто был посвящен в рыцари, были оруженосцами из его отряда — Томас Геней и Джон Калторп.^[421] "Gesta" дает более прозаический отчет о высадке. Здесь, еще в море и до рассвета, король послал графа Хантингтона с конным дозором на разведку вглубь страны.^[422] Хардинг отмечает участие Гилберта Умфравиля, Джона Корнуолла, Уильяма Портера и Джона Стюарда в этом дозоре и добавляет в своем прозаическом рассказе, что они сообщили, что на вершине холма, где король надеялся разбить лагерь, врагов не видно.^[423] Хантингтону на тот момент было всего девятнадцать или двадцать лет, и вряд ли он имел какой-либо предыдущий военный опыт. В это время считалось необходимым, чтобы человек с высоким статусом осуществлял общее, пусть иногда и номинальное, командование, особенно при возможном взаимодействии с местным населением, поскольку такие люди выступали в качестве наместников. Примечательно, что в этом важном деле молодого графа сопровождали опытные ветераны, приближенные к королю. Еще одной задачей, поставленной перед Хантингтоном и его отрядом, было найти место для ночлега достойное короля. Король и дворяне во время похода старались сохранить образ жизни соответствующий их высокому статусу. Поиск подходящего места для короля был важен на протяжении всей кампании, и эта задача была возложена на королевских квартирьеров, которые занимались этим и во время передвижения короля по Англии.

Король с большей частью своей армии высадился на берег ранним вечером в среду 14 августа. Разгрузка всего снаряжения была завершена, согласно "Gesta", только к субботе 17 августа. Эта хроника утверждает, что король провел свою первую ночь на берегу на возвышенности недалеко от Арфлера, между лесом, расположенным на южном берегу Сены, и возделанными полями. Дальнейшие подробности приводят Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем, которые утверждают, что Генрих приказал построить "палаточный городок" на холме над городом в направлении Монтивилье (Монт-Леконт), где его священники совершали ежедневную службу "так же, как они привыкли это делать в мирное время". Бургундские хронисты, однако, заставляют короля сразу же остановиться в приорстве Гравиля, в то время как его братья Кларенс и Глостер поселились неподалеку, а остальная армия "нашла все, что могла".^[424] О том, что была проведена дальнейшая разведка, свидетельствует Псевдо-Эльмхем, который говорит о хорошо вооруженных людях, посланных разведывать окрестности города Арфлер. В "Gesta" говорится, что король обсудил со своими советниками, как лучше вести осаду, а также как разместить отряды фуражиров и вести ночной дозор.

Английские хроники дают дальнейшее интересное представление о вероятной организации и поддержании дисциплины в армии в этот момент. В "Gesta" Генрих разбил свою армию на три "баталии" (acies), во время движения к Арфлеру. Эта организация войск была предназначена не только для сражения, но и для движения армии на марше и сейчас, когда она расположилась на возвышенности к западу от Арфлера. В центре, как и при Азенкуре, находилась королевская баталия. Авангард справа почти наверняка находился под командованием герцога Кларенса, который был послан в ночь на воскресенье 18 августа на восток от Арфлера. Согласно Титу Ливию, арьергард слева находился под командованием Майкла де ла Поля, графа Саффолка. Похоже, что король издал дисциплинарный указ непосредственно перед осадой Арфлера. Хотя хронисты приводят лишь примерные положения, есть достаточно оснований предполагать, что они были основаны на более ранних кодексах, изданных Эдуардом III и Ричардом II. Самым главным пунктом был пункт о защите церквей и религиозного имущества. (Поэтому следует предположить, что если Генрих и реквизировал приорство Гревиля, то он не занимал церкви). Также существовал стандартный пункт, запрещающий нападать на женщин, священников и других религиозных служителей, если они не вооружены. Кроме того, было приказано больше не грабить местное население. Интересно, что "Gesta" добавляет здесь "как это было вначале", подразумевая, что во время высадки военные соображения превалировали над защитой гражданского населения. Поскольку войска Генриха теперь были готовы вступить в первый тесный контакт с предполагаемыми подданными короля в Арфлере, неудивительно, что король издал несколько дисциплинарных указов для контроля поведения армии. Мы рассмотрим их более подробно в главе 7.

Арфлер и его защитники

Даже с учетом кольцевых дорог и современных зданий географическое положение Арфлера остается поразительным. Земля на западе резко поднимается, на севере и востоке — менее, но все равно создается ощущение, что город с трех сторон окружен кругом возвышенностей. К югу от города находится плоская равнина, ведущая вниз к Сене, которая во время осады была болотистой местностью, через которую пролегал путь реки Лезард. Река Лезард, которая спускается в узкую долину от Монтивилье в 4 км к северу, протекает через город. Жители города могли контролировать течение реки, поднимая или опуская шлюзовые ворота. Это давало им преимущество в обороне, так как, перекрыв реку в месте ее впадения в город, они могли затопить земли, лежащие между стенами и возвышенностями на западе. "Gesta" утверждает, что они сделали это, как только узнали о высадке англичан, и что к тому времени, когда армия достигла города, вода поднялась до бедер человека. Для того чтобы Кларенс смог переправить своих людей на восточную сторону города, ему пришлось сделать обходной маневр длиной около 16 км, обогнув город с севера. Затопление местности позволяло поддерживать связь между королем и его братом только на лодках, а также способствовало возникновению нездоровых условий в королевском осадном лагере к западу от города и вспышке дизентерии.

И Томас Элмхэм, и автор "Gesta" считали Арфлер "городом не очень большого размера". Это довольно пренебрежительное мнение, поскольку его обнесенная стеной территория была относительно обширной — более 21 гектара. Судя по данным о налоге на очаг (fouage), там могло проживать до 1600 семей,^[425] что указывает на общую численность населения не менее 5000 человек. Ушли ли мирные жители до начала осады, точно не известно. В обычных обстоятельствах в Арфлере не было бы большого гарнизона. Места без крепостей, как правило, не имели большого количества войск, поскольку жители не хотели, чтобы войска размещались в городе. 10 августа в городе прошел смотр отряда из тридцати четырех человек (во французской системе они назывались оруженосцами) под командованием тогдашнего капитана, сира Лионне де Браккемона, сира Оливье де Браккемона и сира Жана Буфрея. Также было неизвестное количество арбалетчиков под командованием Ролана де Жере, распределенных между Монтивилье и Арфлером.^[426] Согласно "Gesta", 300 копий под командованием Рауля де Гокура^[427] подошли с востока в воскресенье 18 августа, прежде чем Кларенс смог разбить свой осадный лагерь на этой стороне города. Мы знаем, что де Гокур прошел смотр 14 августа в составе отряда д'Альбре, хотя место проведения смотра не указано.^[428]

Существует некоторая путаница относительно того, кто был капитаном Арфлера во время осады. Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем называют имя Лионне де Браккемона, который вел переговоры о капитуляции. В "Gesta" утверждается, что де Гокур был "послан взять город под свое начало королевским советом", а позже говорится, что он "действовал как капитан", в этом качестве он участвовал в переговорах о сдаче. В одной из версий хроники "Brut" капитан назван Жаком де Гокуром.^[429] Бургундские хронисты называют сира д'Эстутевиля капитаном, а де Гокура — одним из тех, кто привел подкрепление. Платежные ведомости французской армии показывают, что д'Эстутевиль 8 августа командовал отрядами в Монтивилье, под общим командованием герцога Алансонского, но его передвижения после этого момента неизвестны.^[430] Более поздний спор между семьями Гокур и Эстутевиль по поводу выкупа (оба были доставлены в Англию в качестве пленников после кампании) предполагает, что оба подписали капитуляцию Арфлера, но не уточняет, кто из них имел высшее командование.^[431] Возложение вины за сдачу города друг на друга продолжалось между этими двумя выдающимися нормандскими семьями на протяжении десятилетий, что отражено в хронике Жана Ювенала дез Юрсена. Здесь де Гокур, как утверждается, "два или три раза в неделю" ездил обсуждать условия сдачи с англичанами и решил, что его люди не будут оказывать дальнейшего сопротивления. Эстутевилю и его людям приходится согласиться на это против своей воли, несмотря на то, что продовольствия якобы было достаточно, чтобы продержаться дольше: "И вот говорят, что город был продан и предан".^[432]

Точное количество войск в Арфлере во время осады установить невозможно. Во время капитуляции, согласно "Gesta", король разрешил де Гокуру покинуть город "вместе со многими пленными, которых, не считая граждан, насчитывалось около шестидесяти рыцарей (milites) и более 200 других джентльменов (generosi), почти все дворяне из этой части Нормандии вплоть до Пикардии". Цифра 200 также встречается у "Religieux", где также приводятся имена нескольких командиров гарнизона. Имена защитников также встречаются в "London Chronicles" и в "Brut", основанной на списках пленных, впоследствии вывезенных в Англию, хотя они представлены в довольно запутанной форме, поскольку их английские авторы пытались англизировать французские имена.^[433] Однако, собрав все свидетельства вместе, можно сделать важное замечание. Все они были выходцами из Нормандии и Пикардии, как и сказано в "Gesta".^[434] От горожан также ожидали помощи в виде несения дозоров и работы над дополнительными укреплениями. Обратите внимание, что в "Gesta" говорится, что именно горожане (oppidani) запрудили реку, когда узнали о высадке короля. Генрих должен был установить гарнизон в 1200 человек после падения города; это было достигнуто только путем изгнания значительной части населения. Когда в начале 1420-х годов обстановка стала более спокойной, численность гарнизона была сокращена англичанами до 120 человек.

Значительную помощь защитникам оказали городские укрепления, а также водные преграды. Стены были построены между 1344 и 1361 годами и содержали двадцать четыре башни. Обвод стен можно проследить и сегодня. Остатки Руанских ворот на юго-востоке также сохранились до наших дней, хотя они был построены позднее, в пятнадцатом веке. Двое других ворот, Монтивильеские на севере и Лерские на юго-западе не сохранились. Вокруг стен были рвы. Рвы на севере сохранились до наших дней, их глубина составляет около 4,5 метров, а каменные стены находятся на вершине крутого откоса. Штурм их был бы нелегким, особенно при наличии высокой воде во рвах. Трудно сказать, в каком состоянии находились стены, но есть свидетельства ремонта в конце XIV века.^[435] Трое ворот, которые по своей сути были самой "слабой" частью обороны, поскольку должны были обеспечивать вход и выход, были дополнительно укреплены. Автор "Gesta" называет эти укрепления "барбаканами", добавляя, что простые люди называют их "больверками". Тщательно описано укрепление со стороны лагеря короля (т. е. Лерские ворота). Барбакан был построен из бревен высотой до стен, которые были скреплены между собой и вбиты в землю. Внутри были сделаны дополнительные укрепления из земли и дерева, а также бойницы, через которые можно было стрелять из небольших пушек, арбалетов и другого оружия. Барбаканы были круглыми, что обеспечивало ведение огня в нескольких направлений. Эти специально построенные укрепления были обычны для городов средневековья и представляли проблему для осаждающих, поскольку их нужно было взять, чтобы создать угрозу самому городу. Учитывая их круглую форму, осаждающие оказывались в уязвимом положении при проведении штурма.

Обычно в городах хранился арсенал пушек, больших катапульт (balistae) и больших арбалетов, а также запас метательны снарядов. Как мы увидим, эта артиллерия хорошо использовалась при отражении атак. Кроме того, в городе, по-видимому, имелся достаточный запас древесины и камня для ремонта укреплений. Монстреле и Ваврен утверждают, что до прибытия англичан защитники разрушили дамбу между Монтивилье и Арфлером и перенесли камни от разрушенной дамбы в город. Это также могло способствовать тому, что Лезард затопил земли на западе. Также защитникам города была полезна гавань (le clos des galées) и ее оборонительные сооружения, поскольку они вместе защищали южную часть города. Эта территория хорошо описана в "Gesta", но сегодня от нее мало что осталось. Сама гавань была обнесена стеной с башнями. У входа в гавань стояли две башни, между которыми были натянуты цепи. Это было обычное приспособление, которое Генрих хорошо использовал во время осады Руана, когда, вбив сваи в Сену, он смог натянуть цепи поперек реки, чтобы помешать кораблям доставлять продовольствие в город. Как и ворота города, гавань Арфлера была дополнительно защищена деревянными сооружениями в виде частокола, наклоненного наружу, чтобыангличане не могли подойти достаточно близко для атаки. В целом, таким образом, Арфлер был хорошо защищенным местом, которое было непросто взять, хотя осада вряд ли была бы очень долгой, как в случае с такими великими городами, как Руан и Орлеан.

Генрих приступил к осаде Арфлера 17 августа. К 23 августа жители отправили д'Альбре, находившемуся в то время в Руане, сообщение о том, что они больше не могут связаться с ним по суше. Они попросили прислать судно, чтобы помочь им доставлять продовольствие и другие необходимые вещи из Онфлера и других мест, а также переправлять гонцов с новостями о том, что происходит в осажденном городе. Д'Альбре снарядил небольшую галеру (галиот) с только что нарисованным королевским штандартом и отправил ее вниз по течению из Руана в Арфлер под командованием Жана ла Гетта, моряка из этого города.^[436] Это гребное судно подходило для пересечения устья реки, поскольку его можно было вести против течения реки и морских приливов.

Неудивительно, что впоследствии д'Альбре обвинили в том, что он не предотвратил осаду англичан. "Religieux" утверждает, что коннетабль имел при себе войска, но не предпринял никаких усилий, чтобы предотвратить высадку англичан. Хронист добавляет, что было много моряков и жителей побережья, которые могли бы предотвратить высадку англичан, поскольку это было сложной операцией требующей времени. В этом последнем замечании есть доля истины. Армия уязвима в момент высадки, особенно в условиях, когда людей и снаряжение нужно было доставлять на лодках с кораблей на берег. Однако несправедливо утверждать, что местные жители смогли бы совершить успешную атаку, если бы по глупости не доверились знати и войскам коннетабля. Армия Генриха была большой, хорошо оснащенной и состояла из профессиональных воинов, которым местное население не смогло бы противостоять. "Religieux" также отмечает, что д'Альбре обвиняли в том, что он запретил сопротивляться англичанам, сказав вооруженным людям, которые приходили к нему за приказами, что они должны оставаться на месте в деревнях вокруг Арфлера. Говорили даже, что он обещал Генриху, когда был членом французского посольства, что не будет действовать против него. Но "Religieux" признал, что слышал противоположные утверждения, что, например, коннетабль доложил своему королю сведения о численности и командирах английской армии, и что он сделал все возможное, чтобы ускорить ответ на английское вторжение. Мы видим здесь еще один пример волны обвинений в предательстве, которая стала распространяться после поражений 1415 года.

Начиная с 12 августа и далее, отряды, развернутые для войны против англичан, можно найти под командованием Бусико, д'Альбре, Жана де Линьи, сира де Байоля и герцога Алансонского. Д'Альбре отвечал за тех, кто был размещен в Па-де-Ко, часть из которых находилась в Монтивилье в нескольких километрах к северу от Арфлера. "Le Héraut Berry" утверждает, что и д'Альбре, и Бусико во время осады находились в Кодбеке, имея по 1.500 человек. Это преувеличение с точки зрения численности, но войска, несомненно, находились в Кодебеке под командованием маршала во время осады.^[437] Административные документы позволяют предположить, что д'Альбре часто находился в Руане, занимаясь его обороной, поскольку считалось, что англичане намеревались предпринять попытку захвата нормандской столицы.^[438] При сдаче Арфлера Бусико, по словам дез Юрсена, отвечал за встречу в Лиллебонне тех, кто был изгнан из города, и организацию их перевозки в Руан. Об этом сохранилось очень мало информации в административных и платежных документах. Документ от 23 августа, предписывающий оплату посыльных и других расходов, включая поручение галиоту отправиться для помощи по морю, был издан на основании полномочий коннетабля и маршала, что позволяет предположить, что они действовали совместно. Это письмо также показывает, что сэр Роберт де Элланд, бальи Руана, был послан в Париж к королю, дофину и совету, чтобы проинформировать их о "отплытии и приходе англичан" и о том, какие меры д'Альбре считает необходимыми для спасения Арфлера и его окрестностей.^[439] Ничего не было изложено в письменном виде. Байи должен был передать распоряжение коннетабля "из уст в уста" (par bouche), несомненно, потому, что опасались, что любые письменные распоряжения могут попасть в руки врага. В первые дни осады письма с просьбами о новостях и передаче информации летели в Руан и из Руана, связывая нормандскую столицу с Булонью, Аббевилем и Парижем.

Осада

Первым этапом плана Генриха была наземная осада. "Gesta" говорит только двух центрах командования осадой: король на западе и юге и Кларенс на востоке. Тит Ливий добавляет, что король передал управление одной частью своего участка осады другому своему брату, Хамфри, герцогу Глостерскому, а другой — Эдуарду, герцогу Йоркскому, который также был маршалом армии. Псевдо-Эльмхем в другом месте утверждает, что Глостер председательствовал в военном суде, хотя он также называет Йорка маршалом и констеблем. Хардинг помещает графа Хантингтона, Корнуолла, Грея, Портера и Стюарда в бастион — деревянное оборонительное сооружение, построенное английскими плотниками для осады. Оно было расположено напротив французской крепостной стены у Лерских ворот, в зоне командования короля. Хардинг добавляет также имя "граф Кентский", но поскольку пэра с таким титулом не было, вероятно, имеется в виду Гилберт Умфравиль, названный графом Каймом. Заметим, что это та же группа, которой было поручено проведение  разведки перед высадкой. Хардинг также упоминает позицию Кларенса "на дальней стороне", добавляя также имя "граф Мортайн". Опять же, в 1415 году ни один пэр не обладал этим титулом, и неясно, кого имел в виду Хардинг. Можно предположить, что у различных командиров были свои отряды. Это подтверждается частотой заболеваний. В отряде графа Арундела, который сам был отправлен домой, чтобы вскоре умереть, девятнадцать из девяноста латников и шестьдесят восемь лучников также отправились домой больными. В отличие от этого, в отряде Йорка не было ни одного человека, пораженного болезнью, а в отряде Кларенса их было относительно немного (сорок семь, но они включали слуг).^[440] Эта информация также может быть использована для того, чтобы предположить распределение людей между лагерями осады. Отряды, которые часто болели дизентерией, например, отряды Арундела и королевского двора, находились с королем в его большом осадном лагере к западу от города. Осадный лагерь под командованием Кларенса на востоке был меньше, но в нем также мог находиться отряд Йорка.

Неясно, издал ли Генрих официальный призыв к сдаче в момент своего первого прибытия или уже после осады. Текст не сохранился, но его содержание подразумевается в отрывках из "Gesta" и "Liber metricus de Henrico V". Король стремился к войне, а не к миру. С этой целью он предложил осажденным мир, в соответствии с книгой "Второзаконие", если они откроют перед ним свои ворота и вернут ему свой город, принадлежащий ему по праву. Подобные ссылки на библейские правила ведения боя были обычным явлением при осадах в Средневековье. Соответствующий отрывок из "Второзакония" давал право не только на осаду, если город отказывался от предложения осаждающего о сдаче, но и на то, чтобы предать мечу мужское население и увести женщин и имущество в качестве трофея, как только Бог отдаст ему этот город. На этот закон ссылались в последующих переговорах с городом. Всякий раз предложения о сдаче отклонялись. В "Gesta" говорится, что Генрих решил предпринять "мягкую атаку", чтобы убедить врага сдаться и в то же время не подвергать своих людей слишком большой опасности. Хотя мы можем списать это на преувеличение священника, подтягивание английской артиллерии к оборонительным сооружениям само по себе было актом, направленным на устрашение врага еще до выстрела. Эта тактика сработала в Манте в 1449 году, когда, столкнувшись с видом пушек Карла VII и предвидя ущерб, который они нанесут стенам, на которые они потратили столько денег и усилий за последние годы, городской совет решил сдаться, не оказывая никакого сопротивления.^[441]

Однако в данном случае это не принесло желаемого результата. Генрих все же использовал свои пушки и другие камнеметные орудия. В "Religieux", предположительно отражающей восприятие французов после осады, утверждается, что у Генриха были "машины" огромных размеров, которые бросали огромные камни сквозь густой дым и с таким устрашающим шумом, что можно было подумать, что они "извергаются из ада". Он добавляет, что обстрел велся непрерывно, что достигалось с помощью системы ротации войск, ответственных за обстрел. "Gesta" предполагает, что Генрих намеренно начал длительную бомбардировку ночью перед общим штурмом города, чтобы заставить жителей бодрствовать и тревожиться и убедить их сдаться. Точное количество и характер артиллерии Генриха не зафиксированы в административных документах, поэтому трудно сказать, было ли в этом что-то необычное. В чем мы можем быть уверены, так это в том, что артиллерия Генриха нанесла значительный ущерб укреплениям и строениям в городе.^[442] Это важно само по себе, поскольку подтверждается археологией и финансовыми отчетами о расходах на восстановление в последующие десятилетия. Если Генрих хотел использовать Арфлер в качестве базы в войне с Францией, то он уже сейчас нес расходы на ремонт, а также создал опасность того, что оборонительные сооружения будут настолько разрушены, что на долгие годы могут сделать город уязвимым для французской осады. Действительно, восстановление укреплений занимало годы и требовало специальных налоговых сборов. Кроме того, разрушенные дома в городе отбивали желание жить в нем, несмотря на усилия Генриха привлечь английских поселенцев, как только город оказался в его руках. Поэтому для достижения своей цели — захвата Арфлера — Генрих нанес ему слишком большой ущерб.

Это подводит нас к фундаментальному моменту, который заключается в том, что осада Арфлера была проблематичной для англичан. Отчасти это объясняется тем, что у Генриха была слишком большая армия для этой цели. В связи с этим возникли вопросы снабжения продовольствием, поскольку нужно было кормить лошадей и других живых животных. Содержать 12.000 солдат, их слуг и лошадей в достатке и кормить их было нелегко. Обычно при осаде осаждающие испытывали такие же трудности в продовольствии, как и осажденные. Предвидение трудностей с обеспечением продовольствием объясняет, почему король так стремился к тому, чтобы солдаты брали с собой в поход достаточно еды. "Gesta" также сообщает нам, что в самом начале осады Генрих обсуждал, какие отряды могут быть отправлены за продовольствием и фуражом.

Поставки продовольствия оставались проблемой по мере продолжения осады. 3 сентября Генрих написал в Бордо письмо с просьбой о поставках продовольствия и вина. Учитывая, сколько времени потребовалось для получения и ответа на это послание, можно предположить, что в этот момент Генрих считал, что осада может оказаться еще более продолжительной, чем оказалось на самом деле. В тот же день Жан Бордю, архидиакон Медока, который был с англичанами во время осады, также написал в город Бордо, сообщив, что в настоящее время поля дают достаточно зерна, но оно не сможет удовлетворить будущие потребности большой армии, которую Генрих держал при себе и которая — важное замечание — "увеличивалась с каждым днем". Он также просил прислать вина, но более оптимистично предсказывал, что Арфлер будет в руках короля максимум через восемь дней.^[443] Бургундские хронисты также утверждают, что продовольствие, которое англичане привезли с собой, вскоре закончилось. Они, как и дез Юрсен, упоминают о английских набегах за провизией в этом районе, особенно отмечая захват крупного рогатого скота. Бургундские хронисты добавляют, что англичане пытались захватить другие поселения в этом районе, но им помешали французские войска. Дальнейшие завоевания во внутренних районах Арфлера были бы разумны с точки зрения обеспечения продовольствием, а также в качестве внешней обороны города после осады. Удивительно, что на Монтивилье не было предпринято никакой атаки.

Очевидно, что Генрих не хотел разделять свою армию в это время. Однако он посылал фуражиров и разведывательные патрули. Представление об этом можно получить из свидетельств, представленных на суде над Жаном Фузорисом. Рауль ле Гей, священник, согласившийся отвезти письма Куртене в Париж к Фузорису, рассказал, как 17 августа он был захвачен английскими солдатами между Эпрето и Сен-Роменом, в 12 км к востоку от Арфлера. Он рассказал, как они окружили его, но он никого из них не понимал, так как они не говорили по-французски. Его связали и отвезли в Сантивик, в лиге от Арфлера, к английскому рыцарю, который говорил по-французски, и который предложил ему выкупиться его за 100 экю. Когда он сказал, что не может заплатить, его посадили в палатку и на следующий день отвезли в английский лагерь перед Арфлером.^[444] Там его спросили о состоянии Арфлера, сколько там людей и под командованием каких капитанов. Его продержали десять дней, а затем отпустили в обмен на его согласие отвезти письма Фузорису. Кроме того, Куртене велел ему передать Фузорису, что Генрих прибыл с 50.000 человек, 4.000 бочек муки и столько же вина, а также двенадцатью пушками. Он должен был спросить Фузориса, отправился ли французский король в поход, и если да, то были ли в его армии дофин и герцог Бургундский (еще один признак того, что Генрих не был уверен в намерениях Бургундии), и сколько еще сеньоров, латников и лучников сопровождали их. Вместо этого Ле Гей отправился в Монтивилье, где его арестовали и допросили.

Бургундские хронисты добавляют, что французы держали англичан под пристальным наблюдением во время их вылазок в сельскую местность, и что это способствовало нехватке продовольствия. Вполне вероятно, что французы проводили политику выжженной земли в близлежащих районах Па-де-Ко, тем самым лишая англичан возможности фуражировки. Это напоминает нам о том, что д'Альбре и Бусико, а возможно, и герцог Алансонский, прилагали усилия, чтобы преследовать англичан во время осады и принести посильную помощь осажденному городу. Генрих приказал устроить речную блокаду, расположив корабли на Сене и более мелкие суда в районе затопления долины. Для этого он использовал некоторые из небольших судов, которые перевозили войска через реку и хозяева которых получили плату за шестинедельную службу с 1 августа. Мы также видим, что французские командиры предпринимали серьезные усилия для противодействия блокаде, как под руководством Клинье де Брабанта, адмирала^[445], так и под руководством д'Альбре и Бусико. К герцогу Бургундскому обратились за кораблями из Фландрии, а Жан Пике был послан в Слейс, чтобы найти галеры и гребцов. Жан де Каллевиль, сир де Довиль, также был послан к герцогу Бретани с просьбой предоставить суда для использования против англичан во время осады. К середине сентября небольшой флот вооруженных бальяжей был подготовлен и собран в Руане. Атака для прорыва английской блокады была предпринята между 14 и 16 сентября.^[446] Однако не похоже, что она была успешной, равно как и то, что какая-либо помощь пришла из Фландрии или Бретани. Неудача этой атаки, возможно, стала одним из факторов, повлиявших на решение города вступить в переговоры о капитуляции 18 сентября.

Еще одной проблемой, с которой столкнулись англичане, были условия жизни. Генрих не оценил риск сосредоточения такого большого войска в сырых и неблагоприятных условиях. Были созданы все условия для дизентерии, болезни, характеризующейся диареей с кровью ("кровавый поток"). Открытие шлюзов загрязнило пресную воду в Лезарде, а отходы жизнедеятельности солдат и лошадей усугубили ситуацию. Твердой земли, в которой можно было бы захоронить эти и другие отходы, было мало. Уолсингем рассказывает о гниющих трупах погибших животных, которые вместе с другим мусором выбрасывались в воду, вызывая ужасное зловоние. Комментарии Штрихе о плохих последствиях употребления недозрелого винограда, других фруктов и моллюсков также согласуются со вспышкой желудочно-кишечных заболеваний.^[447] Псевдо-Эльмхем говорит нам, что было не по сезону тепло, что могло способствовать распространению болезни, хотя Уолсингем приписывает болезнь очень холодным ночам. Более того, болезни продолжались даже после окончания осады, о чем свидетельствуют даты смертей и увольнений домой, которые продолжаются и в начале октября. Болезни поражали как осажденных, так и осаждающих. Это отмечено в Псевдо-Эльмхеме и подтверждено более поздним свидетельством де Гокура^[448], но поскольку английская армия была намного больше, последствия болезни были более заметны, особенно для тех, кто находился в королевском осадном лагере.

В результате Генрих потерял нескольких своих ближайших друзей и советников. 15 сентября умер Ричард Куртене, епископ Норвича, а через три дня — граф Саффолк. Герцог Кларенс и граф Маршал заболели и были среди тех, кого после падения города отправили домой. Они выжили, но Томас, граф Арундел, умер 13 октября через некоторое время после прибытия в Англию. С точным определением вида заболевания в средневековье имеются серьезные трудности. Существует два вида дизентерии, оба с похожими симптомами. Только в бактерии shigella dysenteria вызывает эпидемию через прямое заражение от человека к человеку. Как мы увидим в следующей главе, уровень смертности в Англии кажется слишком низким по сравнению с тогдашними вспышками этой формы. Поэтому более вероятно, что дизентерия во время осады имела амебную форму. Другими словами, каждый человек заразился ею индивидуально, хотя она могла передаваться косвенно, если больной не мыл руки перед приготовлением пищи или загрязнял воду своими отходами. Дизентерия всегда была проблемой при осадах. Мы уже видели, как она нарушила планы французов при осаде Арраса в августе 1414 года. Однако важно помнить, что, учитывая большое количество людей, с которыми Генрих отправился в путь, не было никакой опасности, что болезнь помешает ему взять Арфлер. Тем не менее, ему пришлось продолжать кампанию без некоторых из своих главных сторонников.

Восстановить хронологию событий во время осады непросто. Даже в "Gesta", где приводится больше всего дат, нет ни одной между 20 августа и 10 сентября, причем в последний день Куртене заболел и через пять дней умер. В письме Жана Бордю от 3 сентября утверждается, что к тому времени береговая линия стен была прорвана, а внутри города были большие разрушения. Кроме того, англичанам удалось перекрыть реку под Монтивилье (еще одно свидетельство активности английских солдат в окрестностях), который арфлёрцы ранее запрудили. Ослабление течения позволило бы англичанам приблизиться к городу с западной и южной сторон, хотя, устранив проток воды, англичане, возможно, невольно увеличили предпосылки для дизентерии. 3 сентября Бордю предсказал, что для взятия города потребуется еще восемь дней. Однако только 18 сентября был заключен предварительный договор, который предусматривал прекращение огня и соглашение о том, что если французский король не пришлет помощь к 22 сентября, то город сдастся.

Если предположить, что Генрих установил эффективную блокаду с 23 августа, то получается четыре недели полной осады. Поэтому осаду нельзя назвать долгой, но она потребовала больше времени и усилий, чем предполагал Генрих. В самом начале король обсудил со своими советниками вопрос об установлении дозоров против вражеских вылазок и засад. Хотя в "Gesta" упоминается только одна вылазка, предпринятая из Арфлера, бургундские хронисты предполагают, что их было больше, утверждая, что огневая мощь английских лучников заставила французов вернуться в город. Как мы увидим через некоторое время, англичане тратили много времени и усилий на защиту своих позиций от вражеских атак. Согласно Титу Ливию и Псевдо-Эльмхему, рота Кларенса понесла потери при нападении защитников или гарнизона Монтивилье, когда он совершал обходной маневр, чтобы достичь восточной стороны города. Однако в "Gesta" говорится, что в этом случае ему сопутствовала удача: он захватил повозки с пушками, порохом, ядрами и катапультами, которые были отправлены из Руана для использования в городе. Комментарий о том, что маневр был ночным, позволяет предположить, что французы надеялись провезти материалы под покровом темноты, и что англичане не заметили бы их, если бы Кларенс не предпринял обходной маневр, отнявший много времени, чтобы добраться до места назначения.

Хотя английские пушки и камнеметные машины наносили ущерб строениям, защитники проводили ремонтные работы ночью. Для этого они использовали древесину, а также кадки, наполненные землей, навозом, песком, камнями и всем, что попадалось под руку. Стены укрепляли связками хвороста, землей, глиной и навозом. Улицы засыпали песком и другими материалами, чтобы пушечные ядра не раскалывались при попадании. Когда такие укрепления, как барбаканы, уже не годились для защиты городских стен, их переносили внутрь руин, ведя огонь из других мест, где, как говорится в "Gesta", "укрыться было невозможно". Другими словами, осажденные перенесли войну на осаждающего. На стенах были расставлены кувшины, наполненные горящими смесями, серой и негашеной известью, которые можно было бросать в глаза англичанам, когда они нападали. Более крупные сосуды наполняли горючими смесями и горящим жиром, чтобы поджигать английские осадные башни, когда их подводили близко к стенам.

Автор "Gesta" был явно очарован этими стратагемами, как и английскими контрмерами. Когда Генрих устанавливает свои пушки, чтобы попытаться принудить город к скорейшей капитуляции, он рассказывает, что для них были сделаны защитные щиты из досок, расположенных так, что когда верхняя часть опускалась, нижняя поднималась, чтобы открывался вид на город. Это упоминание и комментарии о защите осадных орудий напоминают нам о том, что ранняя артиллерия требовала много времени для зарядки и перезарядки, оставляя тем временем прислугу уязвимой. Для защиты орудий и других машин, а также для защиты тех, кому поручалась их охрана, поскольку они были очевидной целью для вражеских вылазок, и для прикрытия войск, наблюдавших за барбаканами, были вырыты траншеи и по их краям расставлены пищали. Согласно Титу Ливию, Генрих сам проводил ночные инспекции английских линий осады, "хваля тех, кто хорошо выполнял свои задачи, и исправляя и наказывая других". Посещения короля также отмечены Лефевром и Вавреном, но с конкретным упоминанием, что он искал лучшие места для установки крупнокалиберных пушек, а Ваврен добавил, что он также искал самые уязвимые места в обороне города.

Хотя некоторые отряды были отправлены во внутренние районы, основной задачей солдат во время осады было проведение земляных работ. В "Gesta" говорится, что "те, кто был назначен на караульную службу, непрерывно копали день за днем, продвигаясь к барбакану", пока вода не помешала им приблизиться к нему. Для защиты позиций войск под командованием Кларенса были вырыты дополнительные траншеи. Они считались особенно уязвимыми, учитывая их положение у подножия холма, из-за чего они находились слишком близко к стенам и, следовательно, подвергались вражескому огню, а также были изолированы от основной части армии. По приказу короля он тоже вырыл траншею, используя землю для создания вала для защиты своих людей, который он еще больше укрепил, вбив бревна и колья, установив пушки и метательные орудия. В "Gesta" упоминается, что все это было сделано "в соответствии с теорией мастера Джайлса". Считается, что Генрих знал "De regimine principum" Джайлса Римского^[449], но это невозможно доказать на основании формулировки автора. Более вероятно, что автор сам был с ней знаком. Он также дает интересное представление о том, как были организованы земляные работы: мастера работ назначались для надзора за латниками и лучниками, которым отводилась определенная длина траншеи для рытья.

На стороне Кларенса также проводились земляные работы, в ходе которых был выполнен подкоп под стены, что предполагает, что бомбардировка была менее масштабной или менее эффективной на восточной стороне города. Можно также предположить относительную нехватку квалифицированных артиллеристов. Как мы видели, все набранные для этой кампании были иностранцами. Хотя бургундские хронисты дают более позитивный отчет об успехе того, что они называют "тремя шахтами", английские авторы считают эту операцию полным провалом. Поскольку места было очень мало, землекопам приходилось действовать на виду у защитников. Последние ответили контрподкопами и вылазкой против людей Кларенса, что снова привело к потерям. Таким образом, от плана отказались, и подкоп был засыпана в первые годы английской оккупации. Псевдо-Эльмхем добавляет интересное замечание о том, что англичане утратили навык ведения осадных земляных работ из-за длительного периода военного бездействия и перемирий в недавнем прошлом, и что некоторые дворяне не были увлечены подземными боями. Поэтому в том, как велась осада, были некоторые недостатки.

Осаду можно назвать "войной окопов". Как мы видели, город был хорошо защищен рвами, что затрудняло доступ к стенам. Тем не менее, Генрих должен был подобраться к ним, если он намеревался начать штурм. Поэтому он приказал изготовить связки фашин, которыми солдаты засыпали рвы, одновременно готовя деревянные подвижные башни и лестницы, по которым можно было бы забраться на стены. Со стороны Кларенса для той же цели было заготовлено большое количество фашин, хотя осадные башни не упоминаются. Герцог обнаружил, что противник планирует поджечь фашины, пока его солдаты пытаются засыпать рвы, поэтому ему пришлось отказаться и от этого плана. К счастью, люди, охранявшие землекопов, смогли завладеть одним из внешних рвов города, из которого они выпускали снаряды из катапульт и камнеметов (судя по всему, не пороховой артиллерии). Это был полезный прорыв, но он был сбалансирован вылазкой противника из главного барбакана 15 сентября, в ходе которой были подожжены английские оборонительные сооружения, расположенные напротив окопов. Согласно Хардингу, эта атака была направлена на деревянный осадный бастион, который удерживали Хантингтон, Умфравиль, Корнуолл, Грей, Портер и Стюард, а также Уильям Буршье.^[450] Серьезных потерь не было, но это вызвало насмешки противника по поводу недостаточной бдительности англичан. Словесные войны были обычным явлением при осадах. Это событие произошло в воскресенье, в день смерти Куртене, поэтому король и его люди могли позволить другим заботам отвлечь их.

Это единственная вылазка, о которой говорится в "Gesta", хотя есть четкие утверждения, что английские траншеи, особенно те, что были построены напротив барбакана, были построены для защиты солдат от врага при вылазке. Если порядок событий в "Gesta" верен, то вылазка и повреждения английского лагеря, по-видимому, стимулировали обе стороны к более агрессивным действиям. Это было примерно в то же время, когда французы пытались организовать прорыв речной блокады. Заманчиво думать, что они стремились к скоординированным действиям против англичан как на суше, так и на воде. На ночь король приказал завалить ров перед барбаканом фашинами. Утром французы снова предприняли вылазку, но граф Хантингтон (которого "Gesta" описывает как "рыцаря храброго и высокодуховного, хотя и молодого") отразил их. Затем он поджег их барбакан с помощью горящих стрел, а также с помощью людей, засовывавших горящий материал в отверстия, проделанные предыдущим обстрелом. Пламя раздували с помощью горючего порошка (предположительно серы). Граф установил контроль над барбаканом, водрузив над ним свое знамя в знак победы. Французы отступили во внутренний барбакан, который подвергся такому же поджогу. Таким образом, они были вынуждены оставить барбаканы и отступить внутрь стен, заблокировав вход (предположительно пролом в стенах, сделанный ранее, а не ворота) деревом, камнем, землей и навозом, чтобы англичане не смогли прорваться. День был за Генрихом, хотя огонь продолжал бушевать в главном барбакане в течение трех дней, а удушливый дым от сгорающего навоза распространялся вокруг еще две недели.

Переговоры о капитуляции 

Как это было принято, Генрих предпринял несколько попыток переговоров во время осады. В конце концов, в его интересах было добиться быстрой победы, а также иметь достаточно возможностей напомнить горожанам об их затруднительном положении. В "Religieux" говорится о том, что Генрих пригласил де Гокура в свой лагерь для переговоров, но француз заявил, что его король не оставит это место в осаде надолго, а вскоре придет с большой армией. В той же хронике рассказывается, что несколько раз осажденные посылали к дофину своих представителей, передавая даже их предполагаемые слова. Было большое ликование, когда в Арфлер привезли известие о том, что сеньоры Франции собрались в большом количестве и занимают почти всю территорию от Парижа до Нормандии. По словам дез Юрсена, посланники выехали из Арфлера 1 сентября и передали свое послание дофину, когда он находился в Сен-Дени 3 сентября. 13 сентября герольд Монжуа подтвердил получение 4 турсих ливров за то, что он взял в свою компанию при переезде из Руана в Вернон (где тогда находился дофин) человека по имени Жовен Леско.^[451] Последний был тайно послан из Арфлера де Гокуром, чтобы сообщить коннетаблю д'Альбре о состоянии обороны города. Точная дата миссии Леско неясна, но это дает интересное представление о том, как герольд мог быть использован для прикрытия секретной миссии. Возможно также, что таким образом можно было добиться скоординированных действий на суше и на море.

В "Gesta" Генрих издает очередной призыв к сдаче 17 сентября, снова ссылаясь на "Второзаконие" с его угрозой худших наказаний в случае продолжения сопротивления. Письмо, которое Генрих отправил в Лондон в день фактической капитуляции (22 сентября), скорее говорит о том, что к нему обратились жители города, но король отверг их предложения и решил начать штурм 18 сентября.^[452] В отличие от этого, в "Gesta" именно переговорщики, названные сиром де Гокуром и главными членами городского совета, отказались от соглашения, тем самым вынудив короля принять решение о начале штурма на следующий день. Это должна была быть крупная операция, в которой были задействованы не только все солдаты, но и моряки. Это, несомненно, подтверждает, что к этому моменту французская попытка прорыва блокады окончательно провалилась. Это должно было придать Генриху уверенности в том, что сопротивление французов ослабевает. В ночь на 17 сентября "звуком трубы" было объявлено, что все должны быть готовы под руководством своих капитанов к штурму стен на следующий день. Чтобы еще больше встревожить врага, Генрих всю ночь вел обстрел города.

Из "Gesta" следует, что 18 сентября штурма не было, но защитники Арфлера решили, что пришло время капитулировать. Их дух был сломлен потерей внешних укреплений и бомбардировками, и они были напуганы мыслью о штурме, где они будут полностью отданы на милость нападающих. Кроме того, они отчаялись получить какую-либо помощь из вне. И "Religieux", и Уолсингем утверждают, что сначала они обратились к герцогу Кларенсу, который сообщил об их желании королю. Затем Уолсингем утверждает, что Генрих послал графа Дорсета, лорда Фицхью и сэра Томаса Эрпингема для обсуждения условий. Его рассказ предполагает, что условием предварительного договора было то, что город сдастся в час дня в следующее воскресенье, 22 сентября (праздник Святого Мориса), если Карл VI или дофин, получив информацию о положении вещей, не снимут осаду силой оружия к этому моменту. Это условие было первоначально отвергнуто Генрихом, который хотел сдачи на следующий день, но затем он великодушно уступил желаниям осажденных.

На переговорах такого рода Генрих сохранял отстраненное величие, как и при осаде Руана в 1419 году. Так, по словам Уолсингема, король не присутствовал на церемонии передачи заложников из числа горожан и некоторых членов гарнизона, и было решено, что сир де Акевиль должен передать ультиматум французскому королю и дофину. Выбор де Акевиля, чья резиденция находилась недалеко от Этрепаньи в нормандском Вексене, подтверждается в письме, которое Генрих отправил в Лондон 22 сентября. Согласно Лефевру, де Акевиль передал дофину Людовику в Вернон послание, в котором говорилось, что помощь городу должна быть предоставлена в течение трех дней.

Предварительный договор, по-видимому, не сохранился, но его условия отмечены в нескольких хрониках и в письме, которое Генрих отправил в Лондон 22 сентября. В нем он сообщал, что город сдался в этот день, поскольку французская армия не появилась. В бургундских хрониках есть комментарий, что две башни, охранявшие гавань, продержались еще два дня (Монстреле увеличивает это число до десяти), но это сомнительно. Нет сомнений, что Арфлер сдался полностью. Однако это не то объяснение, которое приводится в "Religieux". По словам этого хрониста, в день, назначенный для полной капитуляции, осажденные создали впечатление, что не хотят выполнять соглашение. В результате в полдень Генрих начал активный штурм города, продолжавшийся три часа, по окончании которого те, кому было поручено защищать "другую часть города", открыли ворота англичанам. Таким образом, осажденные сдали себя и город англичанам. "Religieux" утверждает, что эта информация поступила от сиров д'Эстутевиля и де Гокура, а после этого отрывка следует обличение против бездействия тех, кто допустил падение города. Он утверждает, что из-за их бездействия французские военные командиры стали посмешищем в других странах. Но он стремится оправдать короля, чья храбрость, по его словам, могла бы предотвратить эту катастрофу, если бы не плохое здоровье, которое не позволило ему действовать. Этот рассказ был написан задним числом после катастрофы при Азенкуре. Подобно тому, как вокруг битвы сформировалась культура обвинения  в поражении, мы можем видеть, что это произошло и во время осады. Французские хронисты подчеркивают, что жители Арфлера были недовольны тем, что их заставили сдаться.

Хотя переговоры о заключении предварительного договора велись от имени Генриха, он принял полную капитуляцию лично, сидя в павильоне на вершине Мон-Леконта, вдали от суматохи осады и зловонного дыма! "Gesta" предоставляет нам великолепный отчет о церемонии, где Гилберт Умфравиль стоит справа и держит шлем короля, украшенный короной. Де Гокур и представители города подошли к Генриху и передали ему ключи от города. Король передал ключи графу-маршалу. Генрих милостиво обратился к де Гокуру, а затем пригласил его и других на банкет в компании своих английских сеньоров. Такое проявление великодушия было неотъемлемым элементом средневековой королевской власти во время войны. Это давало королю возможность продемонстрировать свою милость, а также подчеркнуть свою победу. В Арфлере были установлены английские штандарты, а граф Дорсет был назначен капитаном города.

Бургундские хронисты сообщают, что Генрих торжественно въехал в Арфлер 23 сентября. Он подъехал верхом к воротам, а затем сошел с коня и пешком направился к церкви Святого Мартина, где совершил обряд посвящения, поблагодарив Бога за удачу. Это поведение напоминает въезд в Лондон двумя месяцами позже. Генрих намеренно отказался от триумфа делая акцент на Божьей воле, что полностью соответствовало религиозному тону, в котором он объявил войну. Возможно, именно поэтому "Gesta" вообще не упоминает о торжественном въезде, говоря лишь о том, что 23 сентября Генрих вместе со своими ближайшими советниками отправился в Арфлер, чтобы осмотреть город. Точно так же в "Gesta" нет упоминания о добыче, взятой в городе, в то время как другие английские хронисты, а также бургундцы говорят, что король захватил большое количество вещей, причем некоторые были распределены "по заслугам", и что трофеи также были отправлены в Англию. В своих отчетах после кампании капитаны были обязаны подробно описывать военные трофеи, которые они и их люди захватили и на часть которых корона имела право. Ни в одном из сохранившихся отчетов не упоминается какая-либо прибыль, полученная на этом этапе кампании, что говорит о том, что ценного было мало.

Арфлер Генриха V

Обращение Генриха с городом полностью соответствовало обычаям и практике. Обычно побежденному гарнизону разрешалось уйти при условии, что они не будут больше поднимать оружие против короля во время этой кампании.^[453] "Gesta" сообщает нам, что соглашения, заключенные с де Гокуром и его товарищами по гарнизону, были записаны и внесены в одну из книг записей, но таких текстов не обнаружено. Единственным условием, которое мы можем доказать, было то, что эти воины дали клятву явиться в Кале 11 ноября. Последствия этого и дополнительное задание, которое, по-видимому, было дано де Гокуру в связи с вызовом дофину, будут рассмотрены в следующей главе. Что касается горожан, то король приказал провести сегрегацию населения, как только прибыл в город. Те, кто присягнул на верность, и те, кто должен был содержаться под стражей с целью получения выкупа, были оставлены (хронисты расходятся во мнениях относительно того, были ли эти горожане-заложники вывезены в Англию).

"Gesta" утверждает, что из оставшегося населения 24 сентября были изгнаны 2.000 женщин, детей, бедных и беспомощных (в других источниках под ними понимаются также больные и престарелые). Отчасти это был гуманитарный акт. Этим группам населения было бы невозможно остаться в Арфлере, учитывая его физическое состояние и продолжающуюся войну. Обращение с женщинами было стандартным: им разрешили уйти со своей одеждой и всем, что они могли унести, а также, возможно, выдали по 5 су. Дез Юрсен предполагает, что в количестве 1500 человек они были сопровождены англичанами в Лиллебонн, где их встретил Бусико, который дал им еду и питье. На следующий день он приказал доставить их в Руан на лодках. Церковникам также было дано разрешение уехать.^[454] "Religieux" предполагает, что молодых людей заставили остаться, чтобы помочь в обороне города. Мы не можем точно сказать, сколько коренных жителей осталось.

В намерения Генриха входило создание второго Кале. 300 латников и 900 лучников (один к трем), размещенных в качестве гарнизона при графе Дорсете, отражали стандартную пропорцию в английской армии при походе в Кале.^[455] Изгнание коренного населения, попытки поощрить английское переселение и замена французских властных институтов были прямой параллелью с политикой Эдуарда III в 1347 году. В грамоте, выданной Арфлеру Карлом VIII в 1492 году, утверждается, что Генрих приказал сжечь на рынке муниципальные документы и существующие титульные грамоты, а также ограничил покупку и наследование собственности, так что оставшиеся местные жители были низведены до статуса арендаторов у своих новых английских хозяев.^[456] 5 октября 1415 года хранитель королевства Джон, герцог Бедфордский, направил приказ шерифам Лондона объявить, что все купцы, торговцы и ремесленники, желающие поселиться в городе Арфлер, должны отправиться туда со всей поспешностью с товарами и оборудованием, и что капитан города предоставит им дома. После того как они поселятся, король выдаст им хартию вольностей.^[457] Мы не знаем, сколько поселенцев прибыло в город на этих ранних этапах. Документально подтверждено только одно предоставление дома до второго вторжения в августе 1417 года. В декабре 1415 года Ричарду Бокеланду из Лондона был пожалован дом в Арфлере под названием "Павлин" в награду за то, что он предоставил два судна для помощи королю во время осады города.^[458] Но многочисленные пожалования, сделанные между 1417 и 1422 годами — всего 497, — часто ссылаются на предыдущих владельцев с английскими именами, что подразумевает, что какое-то переселение действительно ранее происходило. Хартия вольностей не выдавалась до 1444 года, к тому времени город был потерян французами, а затем возвращен. Эта хартия подтвердила первоначальное намерение Генриха "сразу же после завоевания" заселить город англичанами и вновь попыталась предложить стимулы, которые включали торговые льготы и право избирать мэра и городской совет. Любопытно, что выборы должны были состояться в годовщину взятия города Генрихом V (22 сентября) или в течение шести дней после этого.^[459]

Арфлер также предполагалось использовать в качестве военной базы и порта для поставок из Англии. Между 22 сентября и 5 октября в Лондоне было опубликовано еще одно объявление, в котором купцам предлагалось поспешить к королю в Арфлер со всеми видами продовольствия, одежды и доспехов.^[460] О том, что это вызвало определенный отклик, свидетельствует поручение, выданное 12 октября Джону Лоуни, горожанину и бакалейщику города, взять провизию, доспехи и другие предметы для обеспечения, хранения и помощи Арфлеру.^[461] Поскольку Арфлер был форпостом на вражеской территории, он должен был полностью полагаться на снабжение из Англии, как сейчас, так и в течение длительного времени. Кроме того, нужно было провести множество ремонтных работ зданий, поврежденных во время осады. Ваврен говорит, что Генрих начал заниматься этим сразу же, как только вошел в город. Артиллеристы, плотники и каменщики, набранные во время кампании, были направлены в Арфлер для его обороны и восстановления, и поэтому очень вероятно, что Генрих оставил все свои пушки и другую осадную артиллерию в Арфлере.^[462]

Содержание Арфлера оставалось дорогостоящим кошмаром дажепосле победы при Азенкуре. Парламент в ноябре 1415 года проголосовал за взимание налогов на его содержание, а вскоре после возвращения короля совет призвал провести полную инспекцию городских оборонительных сооружений и артиллерии.^[463] Для ремонта были привлечены дополнительные мастера, а также отправлены продукты питания, включая 1000 четвертей овса для солдатских лошадей. К концу года в городе была создана надлежащая финансовая администрация под руководством Томаса Барнеби, полномочия которого были идентичны полномочиям казначея Кале. Когда французы начали готовиться к попытке захвата города в следующем году, из Англии было отправлено в Арфлер большое количество вина, пшеницы, солода, бекона и живых животных. К апрелю 1416 года ситуация стала серьезной не только с точки зрения поставок продовольствия, но и артиллерии. Люди и множество лошадей были потеряны во время неудачных вылазок в окрестности в предыдущем месяце. Поэтому Дорсет написал Генриху письмо, предупреждая, что если помощь не придет, то ему и его гарнизону придется эвакуироваться из Арфлера.^[464] Ситуации помогла победа англичан в битве на Сене 15 августа 1416 года, победа, которую "Gesta" подчеркивает как еще одно проявление божественной поддержки, одержанной в равной степени, если не в большей, благодаря молитвам короля и храбрости Бедфорда как командующего.^[465]

Выбор Генрихом Томаса Бофорта, графа Дорсета, в качестве капитана своего нового завоевания не был случайным, учитывая опыт графа и его королевское происхождение, хотя и внебрачное, поскольку граф был сыном Джона Гонта от его любовницы, Кэтрин Суинфорд^[466], хотя он и его братья и сестры позже были узаконены. Неудивительно и то, что король счел необходимым выставить гарнизон в 1.200 человек, хотя это сразу же уменьшило по меньшей мере на десятую часть его армию.^[467] Оборонительные сооружения города были повреждена настолько, что требовалось большое количество защитников, а на ремонт пришлось потратить очень много денег.^[468] Кроме того, военная разведка обнаружила, что французы собираются с силами выше по реке в Руане.

Генрих добился успеха в своих первых военных действиях во Франции, но за это пришлось заплатить немалую цену. Осада заняла слишком много времени для той численности армии, которой он располагал. Дизентерия распространилась гораздо быстрее, чем обычно, и все еще давала о себе знать в течение нескольких недель после капитуляции. Потеря самых близких друзей и многих солдат из-за болезни, смерти и эвакуации домой не могла поднять боевой дух армии. Важно, однако, что Генрих не повторил ошибок, допущенных им при Аберистуите в 1407 году. В Арфлере он отвел совсем немного времени между заключением предварительного договора (18 сентября) и необходимой капитуляцией (22 сентября). Французы не могли послать армию всего за четыре дня. Однако, возможно, единственным настоящим гениальным решением Генриха было решение как можно быстрее уйти из Арфлера. Он правильно рассчитал, что французы будут стремиться преследовать его, поскольку он был тем призом, который они искали. Арфлер мог подождать, пока английский король будет разгромлен, поскольку тогда город станет легкой добычей.

5. Сражаться или не сражаться, 22 сентября — 8 октября 1415 года

Когда осада Арфлера подходила к концу, обеим сторонам предстояло принять важные решения. Для французов вопрос заключался в том, стоит ли предпринимать усилия по освобождению города. Если нет, то что им делать дальше, чтобы противостоять действиям Генриха? Их ответ на второй вопрос, конечно же, зависел от того, что решит делать Генрих. Таким образом, как и во время первого вторжения, французы оказались в невыгодном положении и могли отвечать только на действия Англии. Однако Генрих тоже оказался перед дилеммой. Что ему делать дальше? Неужели осада настолько истощила его армию, что ему пришлось пересмотреть свои первоначальные планы? Теперь нам нужно перейти к вопросам, стоящим перед каждой из сторон, начиная с французов.

Почему французы не послали армию для освобождения Арфлера? Почему они не воспользовались возможностью, предоставленной соглашением 18 сентября, дать сражение, чтобы спасти город? Объяснение простое. Они не смогли вовремя собрать достаточно большую армию, чтобы гарантировать успех. Генрих V осадил в город с большой армией. Даже если бы дизентерия уменьшила численность его армии — а нет уверенности, что французы знали об этом или что болезнь к этому моменту полностью его поразила, — силы, имевшиеся в его распоряжении в день, назначенный для сдачи города (22 сентября), были бы значительными. Французы были не в состоянии принять вызов. Чтобы понять это в полной мере, необходимо проанализировать их действия с момента высадки англичан в середине августа. В это время король и дофин находились в Париже, а главные сеньоры — в своих владениях, куда они разъехались после заключения мира с Бургундией 13 марта.^[469] Хотя в течение нескольких месяцев до высадки англичан и в ответ на осаду были предприняты приготовления, французы не могли выступить с широкомасштабным призывом к оружию до высадки англичан. Через несколько дней после начала осады Арфлера д'Альбре отправил бальи из Руана в Париж к королю, дофину и совету, чтобы сообщить им о "приходе англичан". Бальи также было поручено передать "par bouche" (устно) то, что д'Альбре считал необходимым для спасения Арфлера и его окрестностей.^[470] Мы не можем точно знать, что он сообщил, но королевское правительство отреагировало так быстро, как только могло.

28 августа в Нормандии и прилегающих областях было объявлено о сборе дворянского ополчения.^[471] Это последовало за объявлением, сделанным в начале июня, о том, что все дворяне и другие лица, привыкшие носить оружие, должны быть готовы к отражению вторжения.^[472] Теперь можно было объявить, что англичане действительно высадились и осадили Арфлер, и что для оказания сопротивления и защиты королевства король отправил дофина в качестве лейтенанта и генерал-капитана в Нормандию. Король намеревался вскоре последовать за ним, чтобы снять осаду и сразиться с врагом с божьей помощью. То, что мы видим в формулировке этого текста, является зеркальным отражением английского оправдания войны. Французы отправили посланников в Англию в надежде заключить мир, который позволит избежать пролития христианской крови и всех неудобств и ущерба, которые принесет война. Они сделали все, что требовали Бог и разум, но враг все равно вторгся, угрожая разрушениями и уничтожением не только Арфлеру, но и всей Нормандии. Бальи должны были "во всеуслышание" объявить по всей территории входящей в их юрисдикцию, что "все дворяне и мужчины этой местности, способные вооружиться и привыкшие вести войну", а также лучники и арбалетчики, должны лично отправиться в сопровождении такого количества хорошо вооруженных и конных людей, какое они могли предоставить, чтобы как можно скорее присоединиться к дофину в Руане. Бальи также должны были следить за тем, чтобы города и замки оставались надежно укрепленными и защищенными, а церковники выполняли возложенные на них обязательства по предоставлению транспорта в виде телег и возчиков. Бальи также должны были сообщить войскам, что они получат жалование, как только прибудут на место сбора, и что они также получат защиту на шесть месяцев от любых судебных дел, рассматриваемых против них. По дороге в Руан или в другие места, согласно приказу, они должны были носить белый крест и были обязаны воздержаться от грабежа, а также не останавливаться более чем на одну ночь в одном месте за счет местных жителей.

В Париже это объявление было опубликовано 30 августа "перед обедом".^[473] В Нормандии мы можем проследить чтение приказа в различных местах, включая рынок Байе 8 сентября и Тьюри 9 сентября. Созыв не был объявлен за пределами Пикардии, Нормандии и Иль-де-Франс, и, как утверждал Фамильетти, не являлся созывом арьербана. Подобный тип созыва ополчения, предполагал полную потерю земельных владений в случае неповиновения, использовался во время гражданских войн 1410–14 годов, несомненно, в качестве проверки верности короне.^[474] Как средство сбора войск против внешнего врага, он устарел и не использовался с 1356 года. Для противостояния англичанам в 1415 году требовалась профессиональная армия. Поэтому был использован semonce des nobles, созыв владельцев ленных поместий и других людей, являвшихся профессиональными военными — другими словами, это те слои общества, которые были освобождены от налогов, и обязаны нести военную службу короне. Цель semonce des nobles была двоякой: во-первых, предупредить опытных воинов о том, что король набирает армию, и, во-вторых, оповестить тех, кто был обязан нести службу в силу своего положения или должности. Эти люди должны были присоединиться к отрядам, созданным или готовящимся к созданию под началом коннетабля, маршала, герцога Алансонского и других дворян, а также к отрядам, состоящим на службе у дофина и короля. Ядром французской армии были вассалы короны и крупных сеньоров, дополненные меньшими отрядами рыцарей и оруженосцев. В этом отношении она была очень похожа на английскую, хотя в ней преобладали не лучники, а латники. Войска, собранные semonce des nobles, формировали свои собственные небольшие отряды под руководством местного бальи. Как и в случае с англичанами, все войска получали жалование, причем деньги выдавались капитану для передачи своим людям. У французов также был эквивалент контрактов в виде lettres de retenue (гарантийное обязательство).^[475] Известно, что ни один такой контракт не был заключен для этой кампании, поэтому кажется маловероятным, что эта система использовалась. Это может быть связано с тем, что в lettres de retenue указывался срок службы, тогда как французам, очевидно, нужно было иметь в готовности столько людей, сколько было необходимо для противодействия английской угрозе.

Трудно было предугадать, как долго продлится эта угроза и какую форму она примет, но что бы ни произошло, затраты на сопротивление были бы значительными, поскольку Генрих вторгся в страну с большой армией. На заседании совета в Париже 31 августа было решено, что налоговых субсидий, назначенных в середине марта, не хватит для оплаты армии, снабжения артиллерии и всех других предстоящих королевских расходов. В результате было приказано собрать еще 24.000 турских ливров (около 4.000 фунтов стерлингов) к 20 сентября.^[476] В протоколе этого решения снова говорится о том, что французы приложили все усилия для заключения мира с Англией, но враг осадил Арфлер и намеревался продолжить свое "проклятое предприятие", направив войска в другие части королевства. Что еще более важно, здесь указана численность армии, которую предполагали французы — 6.000 человек пехоты и 3.000 лучников. Денег на то, чтобы собрать больше, не было.

Может показаться, что французские короли имели преимущество перед своими английскими коллегами в том, что они могли собирать налоги, когда им это было нужно, не обращаясь к Генеральным штатам. Но у них не было доступа к тем же источникам кредитования, что и у английской короны. Парламентское налогообложение было надежным, и поэтому можно было привлекать средства под гарантии их будущего сбора. Французская корона уже испытывала финансовые трудности в результате междоусобной войны. Новые затруднения были еще более серьезными. Налог, который предписывалось собрать к 1 июня и 1 августа, поступал медленно, хотя есть свидетельства того, что деньги доставлялись из населенных пунктов в Париж в течение всего лета.^[477] После того, как Руан был определен в качестве места сбора армии, налоговые сборы в Нормандии стали доставляться туда, чтобы их можно было напрямую направить на военные расходы. К середине сентября один из военных казначеев, Маке Герон, находился в столице Нормандии.^[478] Карл VI также получил от Папы Римского из Авиньона буллу, которая позволяла ему взимать налоги с духовенства для покрытия военных расходов.^[479] Налоговое бремя было крайне непопулярным среди населения. По словам парижского буржуа, король ввел "самый тяжелый налог, который когда-либо видели за все существование человечества", что было явным преувеличением, но оно было окрашено его ретроспективным пониманием того, что "это не принесло никакой пользы королевству Франция".^[480] Аналогичные комментарии можно найти у "Religieux", которые отмечали, что по мнению французского населения, не было особого выбора между французскими чиновниками и англичанами в плане вымогательства.

Еще одной проблемой, с которой столкнулись французы, была проблема командования. Поскольку Генрих вторгся, чтобы бросить вызов королевской власти Карла, было необходимо, чтобы сам король сыграл решающую роль в сопротивлении. Первым символом этого стало его присутствие в процессии на мессе в Нотр-Дам де Пари 9 сентября. На следующий день он присутствовал на мессе в Сен-Дени, где были явлены мощи святого, особого покровителя Франции, и королю была вручена орифламма, как это было в начале войны против Бургундии в феврале 1414 года.^[481] Как и в тот раз, король доверил знамя Гильому Мартелю, сиру де Баквиль, чье владение находилось в Пай-де-Ко к северу от Арфлера. Мартель, вероятно, был одним из тех, кто был при короле во время его первой вспышки безумия в 1392 году, а сейчас ему самому было уже за шестьдесят. Он встретил свою смерть битве при Азенкуре.

Король Карл возглавлял королевскую армию в войне против Бургундии летом 1414 года, но назначение дофина генерал-капитаном 26 апреля 1415 года подразумевало, что официальное военное командование в этом случае будет возложено на него. Как мы видели, приказ о сборе ополчения призывал войска присоединиться к дофину в Руане. Дофин покинул Париж 1 сентября, и в тот же день были отправлены письма королевским герцогам. Как и его отец неделей позже, Людовик отправился на богомолье в аббатство Сен-Дени. По словам дез Юрсена, именно там 3 сентября он получил сообщение из Арфлера о том, что гарнизон отчаянно нуждается в помощи.^[482] К 13 сентября он достиг Вернон-сюр-Сен, куда Жовен Леско, тайно посланный из Арфлера, был отправлен коннетаблем в компании герольда Монжуа.^[483] Согласно "Religieux", дофин Людовик находился в Вернон-сюр-Сен и посланникам из Арфлера сначала было трудно попасть к нему на прием (возможно, это, конечно, проявление последующей обвинительной полемики), но когда им это удалось, Людовик заверил, что его отец-король обеспечит спасение города. Хронист утверждает, что в Арфлере с ликованием было встречено известие о том, что сеньоры Франции собрались в большом количестве и занимают почти всю территорию от Парижа до Нормандии.^[484]

Реакция французов

Легко отмахнуться от этой новости как от преувеличения, но в ней есть доля правды. Армия собиралась. В хронике Бек-Эллуина, бенедиктинского аббатства на реке Рисл к юго-западу от Руана, говорится об ущербе, нанесенном монастырю и всей местности французской армией, "которая собралась там против короля Англии". Она оставались там, постоянно опустошая всю местность с августа месяца до самой битвы. Также монастырь был обязан за свой счет иметь все для  "отражения английского вторжения".^[485] 22 сентября дофин издал приказ из Вернона, запрещающий своим командирам притеснять монахов или забирать продукты питания из их владений.^[486] Более прозаическое представление о сборе войск дают записи французской палаты счетов, эквивалента английского казначейства. Хотя сохранившиеся записи гораздо более случайны и неполны, чем для английской армии, их достаточно, чтобы показать, что французы действительно прилагали все усилия, чтобы ответить на английскую угрозу.^[487]

В июле герцог Алансонский, главный землевладелец Нижней Нормандии и "генерал-капитан по ведению войны в Нормандии" под общим командованием дофина в качестве королевского лейтенанта и генерал-капитана, находился в Валонье с различными отрядами.^[488] Во время осады под его командованием несколько отрядов находились в Туке, Онфлере и Кане. Примерно с 12 августа в записях начинают появляться отряды под командованием Бусико, д'Альбре и Жана де Линьи, сира де Байоля и сенешаля Эно, которые действовали из Руана и в Па-де-Ко. Нам известна общая численность отряда сира де Линьи — 120 латников и шестьдесят лучников, базировавшихся сначала в окрестностях Арфлера, а затем с 24 августа в Амьене.^[489] К 11 сентября граф Вандомский имел отряд из 300 латников и 150 лучников.^[490] Позже в этом месяце упоминается, что герцог Беррийский имел 1.000 латников и 500 лучников, хотя сам он прибыл в Руан только 12 октября.^[491] Герцог Алансонский продолжал командовать войсками в сентябре, но теперь они описывались как предназначенные для службы в Па-де-Ко против англичан.

Отряды этих командиров, как и отряды их английских коллег, состояли из небольших подразделений, обычно насчитывавших от десяти до пятнадцати человек, под командованием отдельных рыцарей и оруженосцев. Некоторые из них, вероятно, явились на службу в Руан в результате приказа о сборе выпущенного в конце августа. Среди командиров отрядов, безусловно, много нормандских имен. Каждый командир отряда получал жалование за своих людей непосредственно от генерального казначея, а не через своего общего командира, как в Англии. Поэтому мы должны быть осторожны, чтобы не допустить двойного учета войск, о которых свидетельствуют платежные ведомости. Большинство отрядов ополчения состояли исключительно из латников, но в некоторых имелись лучники вооруженные длинными луками, и передвигавшиеся на лошадях. Остальные были отдельными отрядами арбалетчиков, как, например, пятьдесят семь человек Жана де Севиля в отряде графа Вандомского.^[492] Трудно сказать, сколько человек находилось на королевском жаловании к моменту сдачи Арфлера 22 сентября, но, судя по записям о жаловании, их было не более нескольких тысяч. Их явно не хватало для того, чтобы сразиться с армией Генриха в бою и решить судьбу Арфлера. Более того, они были намеренно рассредоточены, поскольку французская стратегия заключалась в том, чтобы держать войска в разных местах против возможных передвижений англичан. Бусико, д'Альбре и Рамбюр базировались в Руане, но также действовали против англичан в Па-де-Ко; герцог Алансонский в основном, но не исключительно, базировался к югу от Сены, а де Линь — в Амьене.

Предварительный договор по Арфлеру был согласован 18 сентября. Уведомление о нем было доставлено дофину в Вернон сиром де Акевилем. Согласно Лефевру и Ваврену, последнему ответили, что вся армия французского короля еще не собрана и поэтому помощь не может быть оказана.^[493] Поскольку путь де Акевиля в Вернон, вероятно, занял бы два дня, было невозможно, чтобы французская армия, какой бы численности она ни была в то время, появилась у города Арфлера 22 сентября. Генрих хорошо знал это и намеренно дал очень короткий срок между составлением предварительного договора и капитуляцией. Для фактической капитуляции он выбрал праздник святого Мориса. Этот святой был воином-мучеником третьего века, который отказался принести жертву языческим богам ради военного успеха или принять участие в убийстве христиан. Он считался покровителем солдат, и в предыдущие века его призывали вместе со святым Георгием как защитника английских армий.^[494] Стремился ли Генрих на этом этапе дать сражение — вопрос спорный. Он уже был уверен, что на данном этапе такая развязка маловероятна, но выражение готовности к сражению служило его цели.

Дофин все еще находился в Верноне, когда ему был передан личный вызов Генриха V от 26 сентября — вызов, который будет более подробно рассмотрен далее в этой главе. Поразительно то, что ни дофин Людовик, ни король Карл VI не спешили в Руан. Дофин остался в Верноне после падения Арфлера. После визита в Сен-Дени 10 сентября король также медленно продвигался вниз по Сене. 17 сентября он обедал в Пуасси и ночевал в Мёлане, а 19 сентября отправился в Мант.^[495] Именно там он услышал новость о сдаче Арфлера, хотя в Париже по меньшей мере неделю царила неопределенность относительно того, пал он или нет.^[496] Карл присоединился к дофину в Верноне 7 октября. Оба еще находились там 9 октября, но к 12 октября перебрались в Руан.^[497]

Чем объясняется столь медленное продвижение? Ответ снова прост. Существовало большое опасение, что Генрих двинется из Арфлера на осаду Руана. Этого опасались еще до высадки. 10 июля капитан Руана Гильом де Мелен, граф Танкарвиль^[498], получил приказ обеспечить хорошую оборону города и провести все необходимые ремонтные работы, чтобы противостоять английскому вторжению.^[499] К началу октября в городе взимались подати на расходы по усилению укреплений и поставку артиллерии. Деньги также пришлось потратить на подготовку жилья для короля в ожидании его прибытия. Ремонтные работы проводились на Пон-де-л'Арк, чтобы способствовать созданию внешнего кольца французской обороны города.^[500] Этот план также прослеживается в назначении 7 октября Гильома Мартеля, сира де Баквилля, хранителя орифламмы, капитаном Шато-Гайар, крепости на Сене к востоку от Руана.^[501] Руан действительно мог быть целью английского короля. В письме, отправленном Жаном Бордю из осадного лагеря в Арфлере в Бордо 3 сентября, говорилось, что Генрих двинется на Монтивилье, Дьепп, Руан и затем на Париж.^[502] Для французов было бы полной катастрофой, если бы Генрих осадил Руан с королем и дофином внутри города. Карл и Людовик не двигались из безопасного Вернона в Руан, пока не стало ясно, что Генрих выбрал северный маршрут к Сомме.

Эта информация должна была дойти до французов в Верноне примерно 9 октября, на следующий день после того, как Генрих покинул Арфлер. Три дня спустя, 12 октября, французский король и его сын вошли в Руан. К этому моменту французские войска уже отправились в поход, чтобы следить за Генрихом и перехватить его на Сомме. В записях камер-коллегии за период с 23 сентября по 8 октября зафиксировано большое количество людей, получавших военное жалование, что является значительным увеличением по сравнению с положением во время осады. К 8 октября насчитывается более 230 отрядов. Все командиры, о которых известно, что они имели войска под своим командованием до капитуляции Арфлера, продолжали это делать и после этой даты, кроме того, начинают появляться новые командиры. Например, отряде под командованием графа Марле собирались в Руане в первую неделю октября.^[503] Как будет рассказано в следующей главе, войска, находившиеся в сборе к 8 октября, устремились на север, как только стало известно, что Генрих движется к Сомме. Также вполне вероятно, что часть людей дофина перешла непосредственно из Вернона на север Соммы под командованием Ришмона и Гишара Дофина, сеньора де Жалиньи^[504], великого королевского магистра арбалетчиков. Войска под командованием последнего также отмечены в платежных ведомостях за первую неделю октября.^[505] В целом, вероятно, к моменту выхода Генриха из Арфлера на королевском жаловании находилось не менее 6.000 человек.

Герцог Беррийский прибыл в Руан в тот же день, что и король Карл, хотя его войска уже поступили на службу до этой даты.^[506] Герцог Бурбонский прибыл к 17 октября, и тогда его войска также начали появляться в ведомостях о жаловании.^[507] Людовик II, герцог Анжуйский^[508], 12 октября все еще находился в Орлеане, но достиг Руана к 20 октября.^[509] Передвижения герцога Орлеанского зафиксировать проблематично. На то, что он готовился к военной службе, указывает покупка им в середине сентября новых доспехов стоимостью более 83 турских ливров.^[510] 17 октября он находился в своей резиденции Клери под Орлеаном,^[511] и неизвестно, присоединился ли он к королю в Руане. Несмотря на то, что поход Генриха на север снял опасность с Руана, король по-прежнему был окружен большим количеством войск. Согласно хронике Турне, арбалетчики из этого города, претендовавшие на право быть особой гвардией короля, покинули Турне 17 сентября с двадцатью пятью щитоносцами (paviseurs) и запасами продовольствия и встретились с Карлом в Манте, прежде чем отправиться с ним в Руан.^[512] Нет никаких свидетельств того, что большая армия покинула Руан после прибытия короля и дофина в город. Основная французская армия уже ушла на перехват Генриха, и только меньшие контингенты под командованием герцогов Бурбонского и Орлеанского двинулись на север на соединение с ней.

Гегцог Бургундский

Принцам крови было направлено письмо 1 сентября. Согласно дез Юрсену, просьба заключалась в том, чтобы они прислали "500 своих лучших копий".^[513] В частности, хронист упоминает, что письма были направлены герцогу Бургундскому, его брату, графу Неверскому, и герцогу Орлеанскому. Ко времени написания дез Юрсеном своей хроники, копьем считалось подразделение из трех человек, состоящее из конного латника и двух воинов. Однако ясно, что на самом деле требовалось 500 человек латников и 300 лучников. Об этом говорится в письме герцога Бургундского от 24 сентября, где он излагает королевский запрос.^[514] Прежде чем мы рассмотрим ответ герцога, стоит отметить, что дофин уже был обеспокоен возможной нелояльностью Бургундии перед лицом английского вторжения. В конце июля он отправил двух своих посланников, Гишара Дофина и Жана де Вайи, к герцогу Иоанну в Рувр (к югу от Дижона) с просьбой поклясться соблюдать условия мира. Хотя маловероятно, что между Генрихом V и герцогом Иоанном существовало какое-либо взаимопонимание, французское правительство не могло быть в этом уверено. Герцог Иоанн немедленно попытался обратить их опасения себе на пользу. Хотя он согласился соблюдать мир, его клятва была обусловлена выполнением обещания дофина включить всех сторонников герцога в общее помилование. Неудивительно поэтому, что дофин счел разумным отправить письмо с просьбой о предоставлении войск вместе с уведомлением о двух дальнейших решениях, принятых советом 31 августа. Первое подтверждало восстановление чести герцога, а второе изменяло исключения из помилования, продолжая исключать главных "кабошьенов".

Ответ герцога на просьбу о войсках полностью приведен дез Юрсеном и датирован 24 сентября.^[515] Наиболее важным моментом, раскрытым в его письме, является то, что, хотя герцога просили прислать войска, было предложено не приезжать лично. Это указывает на то, что дофин и другие королевские советники боялись, что присутствие герцога Иоанна вместе с другими сеньорами может возобновить старые ссоры, и что его лояльность все еще под сомнением. Если предположить, что мы можем доверять письму, дословно включенному в хронику дез Юрсеном, то причина, по которой герцога не было при Азенкуре, заключалась в том, что ему было приказано держаться подальше от любых действий против англичан.

Неудивительно, что герцог Иоанн обиделся на это, подчеркивая свою тесную связь королевским домом, особенно в качестве тестя дофина. Он также выразил досаду, что его попросили предоставить такое небольшое количество войск. Его письмо гласило:

"Не сомневайтесь, что серьезность предприятия, начатого против вас [англичанами], делает помощь, которую вы от меня запросили, слишком незначительной… Я огорчен отсутствием сопротивления, которое оказывается… все знают, что я не хочу потерять это королевство, но хочу использовать свою преданность с пользой… Я не намерен допустить падения королевства… Я надеюсь, что другие дворяне вашего королевства выполнят свой долг. Я никогда не перестану делать это для достижения славной и столь желанной цели, к которой вы стремитесь в борьбе с вашим врагом".

Поскольку дез Юрсен был сторонником Карла VII и занимал антибургундскую позицию, мы могли бы заподозрить его в фабрикации ответа герцога Иоанна, если бы не письмо королю от дворян Бургундского герцогства, датированное 24 сентября 1415 года. Оно было написано после встречи с герцогом в Аржилли, его замке близ Дижона. Дворяне жаловались на то, что король приказал герцогу отправить войска против англичан, но не передал ему командование этими войсками.^[516] Неудивительно, что тон письма был схож с тоном письма герцога. Дворяне выражали удивление тем, что обращение к герцогу с просьбой о войсках затянулось, и что его просили о столь малом количестве и воздержаться от личного приезда. Неужели они не понимали, что герцог может собрать очень хороший отряд дворян, рыцарей, эсквайров, лучников и других воинов "как в королевстве, так и за его пределами"? Неужели они не понимали, в какой опасности находилось королевство из-за английской угрозы? Как и в случае с герцогом, дворяне прибегли к тактике промедления. Заверяя короля в своей лояльности и напоминая ему, что он нуждается в их помощи, они просили пересмотреть требования герцога.

Было ли это не более чем политическим позерством, направленным на то, чтобы добиться полного помилования сторонников герцога? Есть свидетельства того, что герцог уже начал собирать свой контингент. 15 сентября он поручил своим маршалам, включая Давида, сира де Бриме (у. 1448), провести сбор отряда, который ему приказал выделить король, "чтобы служить господину королю в деле его противников, вторгшихся в его королевство".^[517] 10 октября сын герцога, Филипп, граф Шароле^[518], написал в счетную палату Лилля, что его отец прислал известие о его отъезде "со всеми силами, чтобы выступить против англичан". Примерно в то же время современник в Париже сообщил той же счетной палате, что герцог написал королю, что приедет лично, и что эти письма были прочитаны в королевском совете и одобрены. Еще одно упоминание в архивах герцога свидетельствует о том, что 12 октября он отправил посольство к королю, заявив, что вооружается и намерен отправиться в путь.^[519]

Как мы увидим в последующих главах, в армии при Азенкуре было много представителей бургундского дворянства. Поэтому нет оснований полагать, что герцог отказался оказать помощь против англичан. Однако у нас нет доказательств того, что французский двор изменил свое мнение относительно его личной службы. В результате мы не можем точно знать, почему герцог не прибыл под Азенкур. Точно так же мы не можем знать, что заставило герцога Орлеанского принять участие в кампании, если в первых письмах-призывах его тоже отговаривали от участия. Если король и его советники изменили свое мнение относительно его участия в конце дня, это объясняет, почему Орлеанский все еще находился в своем герцогстве уже 17 октября. Письмо Бургундского от 24 сентября подразумевает, что Орлеанскому было предложено выставить такое же количество войск, но мы не знаем, сколько человек герцог действительно привел с собой на битву.

Согласно дез Юрсену, посланники дофина обратились к герцогу Иоанну Бургундскому с дополнительными просьбами.^[520] Они не датированы и поэтому могут предшествовать его письму королю от 24 сентября. Возможно, что они относятся скорее к переговорам, последовавшим за прибытием дофина в конце июля, до того, как герцогу сообщили, что его личная служба не нужна. Эти просьбы включали, во-первых, разрешение его сыну, графу Шароле, присоединиться к армии (Шароле недавно был назначен наместником Фландрии и, как известно, находился в Генте 1 сентября); во-вторых, организацию поставок кораблей из Слейса (эта просьба позволяет предположить, что переговоры велись во время осады Арфлера); в-третьих, обеспечение отправки пушек и другого военного снаряжения из его земель для королевской армии. Ответы герцога на эти просьбы были в целом положительными. Он согласился отдать приказ губернатору Арраса передать королевским чиновникам всю артиллерию и снаряжение, находящееся в городе. Он также согласился оказать полное содействие сбору большого флота для службы королю, но отметил, что ему придется написать об этом своему сыну, графу Шароле (как наместнику Фландрии). Он также заявил, что позволит последнему выйти на поле боя с как можно более многочисленным войском. О том, что герцог пытался использовать ситуацию в своих интересах, свидетельствует дальнейшее содержание его письма. Он утверждал, что общенациональное взимание налогов не должно применяться в его графстве Артуа, поскольку эта область лежит на границе, и англичане уже вышли из Кале, чтобы нанести ей ущерб. Поэтому он объявил о своем намерении разместить в Артуа большое количество своих войск для защиты от англичан. Кроме того, поскольку его земли уже пострадали от прохода войск в предыдущие годы — прямая ссылка на поведение королевских армий во время гражданской войны 1414 года, например, при Суассоне, — а его города были обременены ремонтом и необходимостью содержать постоянные гарнизоны, они обратились к королю с просьбой отказаться от сбора налога и позволить герцогу самому собирать средства.

Взволновал ли герцог своих подданных в Артуа или просьба действительно исходила от них, трудно сказать. Не меньшую тревогу у короля и дофина вызывал вопрос о том, будут ли вассалы герцога сражаться против англичан, учитывая оскорбление, нанесенное их сюзерену. Мы уже упоминали об их письме от 24 сентября. Монстреле также предполагает, что когда был издан приказ о созыве дворянского ополчения, многим сеньорам в Пикардии также были разосланы письма с требованием присоединиться к дофину со своими войсками, но они медлили с этим, поскольку герцог Бургундский приказал им "держать себя в готовности выступить с ним в поход, когда он их позовет, и не являться по вызову любого другого сеньора, какого бы ранга он ни был".^[521] Этот приказ соответствовал предполагаемой заботе герцога о защите своих собственных земель в Артуа, а также его попытке извлечь политическую выгоду из сложившейся ситуации. Этот эпизод также напоминает нам о том, насколько прочными могли быть узы верности и послушания между сеньором и его вассалами, даже потенциально вопреки королевским интересам.

Далее Монстреле приводит текст нового королевского приказа, отправленного в Амьенский бальяж, который он датирует 20 сентября, когда король находился в Мёлане.^[522] В нем повторялся призыв "всем дворянам и другим лицам, привыкшим носить оружие, а также всем другим воинам и лучникам, живущим в вашем бальяже и на его границах", присоединиться к дофину. Далее в нем говорилось, что король был вынужден сдать Арфлер, поскольку этот приказ был нарушен. Это делает датировку проблематичной, хотя и не невозможной, поскольку предварительный договор о сдаче города был заключен 18 сентября. Бальи было приказано снова довести приказ до сведения всех, чтобы никто не мог сослаться на незнание, а вместо этого явиться к королю и его сыну, чтобы помочь изгнать англичан из королевства. Если они отказывались, то бальи должен был посадить их под арест, конфисковать их имущество и заставить собрать войска. Кроме того, он должен был приказать городам прислать артиллерию и другое оборудование, "которое мы обещаем восстановить по окончании войны".

Все это говорит о том, что при французском дворе существовали сильные подозрения относительно намерений герцога Бургундии и опасения, что он может воспользоваться отсутствием короля в Париже для восстановления собственной власти в городе. Это помогает объяснить, почему король и дофин так долго медлили с продвижением вниз по Сене. 3 октября был издан приказ о ремонте стен и рвов столицы.^[523] Если считалось возможным, что англичане могут продвинуться до Парижа, то это показывает, насколько напуганы были французы в течение нескольких недель после капитуляции Арфлера. Ответ из Бургундии от 24 сентября не мог быть обнадеживающим. Неделю спустя городской прево и четыре эшевена были заменены сторонниками "арманьяков".^[524] Хотя парижские буржуа утверждают, что это было сделано без ведома горожан и без королевского приказа, это еще одно доказательство того, что бургундцы ожидали нападения на город. Войска из города не участвовали в битве при Азенкуре. Обычно объясняют это тем, что Жан де Бомон, один из рыцарей герцога Беррийского, поставил под сомнение возможность получения военной помощи от "этих грубых работяг".^[525] Более вероятно, что правительство не хотело выводить войска из Парижа, когда намерения бургундцев оставались подозрительными, и когда король покинул столицу. Начиная с 1 октября и далее, есть несколько упоминаний о том, что войска в Париже находились под командованием королевского прево, Таннеги дю Шателя^[526], а также других в Шарантон-ле-Пон, к востоку от города в месте слияния Сены и Марны.^[527]

Не меньшую проблему для короля и дофина представлял вопрос о том, окажет ли герцог Иоанн Бретонский сопротивление англичанам. В начале 1414 года он заключил перемирие с Генрихом V, которое английский король, несомненно, истолковал как превращение его в союзника.^[528] 19 августа 1415 года в герцогство был отправлен английский посланник, которому было поручено убедиться, что герцог Иоанн не откажется от своего соглашения. Этот посланник присутствовал при получении писем от Карла VI с просьбой о военной поддержке,^[529] и очевидно, напомнил герцогу о его обязательствах перед Генрихом. Ответ герцога был образцом уклончивости. Он приготовился присоединиться к Карлу, выдвинувшись к городу Фалез, расположенному к югу от Кана. Он еще находился там когда король, дофин и герцог Беррийский отправили известие о падении Арфлера и о походе Генриха к Кале, приказав герцогу как можно скорее присоединиться к другим сеньорам. Герцог Иоанн пробыл в Фалезе восемь дней, прежде чем прибыл в Руан, но, возможно, присутствовал на совете 20 октября. По словам Персеваля де Каньи, он отказался от дальнейшего участия в войне, пока король не предоставит ему город Сен-Мало. Де Каньи был хронистом герцогов Алансонских, которые сами не были в хороших отношениях с герцогом Бретани. Поэтому возможно, что отсутствие сотрудничества со стороны герцога Иоанна в его рассказе преувеличено. Тем не менее, хотя герцог и двинулся со своими войсками на север, к 25 октября он достиг только Амьена.

Существовавший ранее политический раскол во Франции способствовал неопределенности в отношении отпора англичанам. Однако это не помешало собрать войска. Как мы увидим в следующих главах, они смогли воспрепятствовать походу Генриха на север. Французы не смогли собрать достаточно большую армию, чтобы спасти Арфлер. Это произошло не из-за политических разногласий, а из-за сложности сбора достаточно большой армии за короткое время. Французы знали, что Генрих вторгся в страну с большими силами. Они следили за его действиями в Арфлере и его окрестностях, максимально эффективно используя свои ограниченные военные ресурсы во время осады, но они не могли рисковать, пока не соберут большую армию. Французы хотели быть уверены в успехе, если собирались вызвать его на бой. День сдачи города, назначенный Генрихом на 22 сентября, не был для этого подходящим моментом.

Вызов на поединок дофина Генрихом 

Как историки, мы находимся в завидном положении, поскольку знаем, что замышляли обе стороны. Французы не могли быть уверены в следующем шаге Генриха, как и он не мог быть уверен в их намерениях. Взяв Арфлер, он достиг первой цели своей экспедиции во Францию, но что он собирался делать дальше?^[530] После сдачи Арфлера 22 сентября он отправил в Лондон письмо, в котором сообщал об успешном исходе осады. Что касается дальнейших планов, то он лишь сообщил о своем намерении "с помощью прекрасной силы, доброго труда и усердия наших верных людей здесь выполнить наш долг и как можно скорее добиться наших прав в этой области".^[531] Такая неопределенность может свидетельствовать о его собственной неуверенности в том, что делать дальше, или же о желании сохранить свои планы в тайне. Однако эта формулировка напоминает нам о том, что оправдание вторжения и завоевания все еще находилось в центре его внимания. Его следующий решительный шаг был не менее агрессивным по тону. 26 сентября он направил вызов дофину Людовику.^[532] Тон этого обращения напоминал его первоначальное объявление войны, в нем постоянно подчеркивались плохие последствия войны — "гибель людей, разрушение стран, плач женщин и детей и столько общего зла, что каждый добрый христианин должен оплакивать его и жалеть". Генрих объявил себя приверженцем поиска путей избежания таких бедствий, "чтобы приобрести одобрение Бога и похвалу мира". Он признал, что его ссора была с Карлом VI, но поскольку "Богу было угодно поразить недугом нашего кузена, вашего отца", Генрих предложил решить ее "по воле Божьей между нашей и вашей персоной".

Предвидя, что дофин откажется на том основании, что его отецявляется королем и это не может быть изменено, Генрих предложил, что как бы ни закончился поединок, Карл продолжит оставаться королем Франции до конца своих дней. Таким образом, если Генрих одержит победу, то "корона Франции будет немедленно передана нам без затруднений после его смерти":

"Ибо лучше для нас, кузен, навсегда решить эту войну между нами лично, чем допустить, чтобы неверующие посредством наших ссор разрушили христианство, чтобы наша мать Святая Церковь оставалась в расколе, а народ Божий уничтожал друг друга".

Это снова соответствует более ранним заявлениям Генриха, который предполагал, что англо-французский мир поможет положить конец папскому расколу и облегчить крестовые походы.

В "Gesta" говорится, что вызов на поединок дофину принесли герольд Гиени (Уильям Брюгге^[533], которому предстояло стать первым гербовым королем ордена Подвязки) и Рауль де Гокур, возглавлявший оборону Арфлера. Рассказ хрониста дословно воспроизводит формулировку вызова, что позволяет предположить, что он видел или слышал оригинальный текст. Например, в обоих случаях отмечается необходимость проведения совещания Карла VI, Генриха и дофина для согласования условий проведения поединка. Хронист добавляет два важных аспекта. Во-первых, хотя вызов не содержал ультиматума, "Gesta" заставляет Генриха сказать дофину, что он уже ждал его в своем городе Арфлере и будет ожидать ответа в течение восьми дней. Во-вторых, в "Gesta" поединок рассматривается как альтернатива другому решению, а именно: в течение восьми дней дофин, движимый состраданием к пролитию человеческой крови, "может заставить уступить ему [Генриху] права на корону Франции без дальнейших военных действий и заключить с ним мир". Неудивительно, что дофин не ответил, но Генрих подождал в Арфлере примерно до 6–8 октября, что позволило ему выдержать восьмидневный срок, а также время для доставки послания дофину. Это была полезная передышка и возможность подумать, пока Генрих планировал следующий этап кампании. Вскоре мы рассмотрим, почему он решил двигаться на север к Кале, но сначала мы должны рассмотреть его вызов дофину.

Вызов на личный поединок не был распространен в этот период. Более обычным, хотя и не слишком распространенным, была групповая схватка. Во время шотландской кампании 1400 года герцог Ротсей предложил Генриху IV, во избежании пролития христианской крови, провести схватку между 100–300 избранными воинами.^[534] Генрих знал, что дофин не примет вызов и даже не ответит. Поэтому все преимущества были на стороне Генриха. Поскольку английскому и французскому посланнику было поручено вместе доставить вызов дофину, не было никакой возможности, чтобы он не был доставлен и обнародован при французском королевском дворе. Дофин не мог официально отказаться от вызова, опасаясь потерять лицо. Поэтому единственным вариантом для него было не ответить, но даже это было победой Генриха, поскольку означало отказ от борьбы, за себя и за свой народ. Если в начале года дофин послал Генриху теннисные мячи и оскорбительное послание, то этот вызов был ответом Генриха. Мы должны отбросить мысль о том, что Генрих предложил личный поединок, потому что дофин имел репутацию не воинственного человека. Людовику было всего восемнадцать лет, но два предыдущих лета он провел в походах. После его смерти 18 декабря 1415 года Николас де Байе, секретарь Парижского парламента, говорил о нем как о толстом и не очень ловком человеке.^[535] Он также отметил, что "в последнее время" дофин стал ложиться спать по ночам и спать днем, и что он тратил деньги на изысканную одежду и свою часовню. Историки ошибочно считают, что это означает, что он развратничал, но комментарии де Байе соответствуют стандартной манере критики двора в период финансовых трудностей всего государства, а также могут относиться к болезни дофина, которая привела к его преждевременной смерти. Байе также говорит, что принц был "красив чертами лица" и что ему нравилась органная музыка. Дофин Людовик, несмотря на свою молодость, много работал, чтобы установить мир между бургундскими и "арманьякскими" сеньорами и сформировать вокруг себя свою партию приверженцев. Пьер Фенин^[536] говорит о нем, что "он искренне желал сохранить свой народ в мире".^[537] Поскольку дофин умер через несколько месяцев после Азенкура, вероятно, что у него уже были проблемы со здоровьем. Но тогда Жан Фузорис получил от Куртене информацию о том, что Генрих V страдал от той же болезни, что и он сам, был толстым и жаловался на слабость, особенно при подъеме.^[538]

Есть еще один момент, который следует отметить в связи с этим вызовом. Предложение о том, что Карл VI должен остаться пожизненным королем даже в случае победы Генриха, как раз и было согласовано в договоре Труа 1420 года. Есть свидетельства того, что Генрих стоял за этой частью договора. Интригует мысль о том, что, возможно, эта идея возникла у него уже в 1415 году. Этот жест также раскрывает важный элемент религиозного представления Генриха о королевской власти, а именно неуместность низложения помазанного короля. В вызове дофину конкретно говорится о Карле как о "священной персоне", то есть о человеке, который был отмечен актом помазания. Аналогичные опасения могли лежать в основе перезахоронения Генрихом Ричарда II в Вестминстерском аббатстве вскоре после его собственного восшествия на престол. Однако, если в 1420 году Генрих имел все шансы стать наследником Франции по договору, благодаря союзу с герцогом Филиппом Бургундским после убийства отца последнего в сентябре 1419 года, то реальность его притязаний на французское наследство в 1415 году была крайне низкой.

Вызов, а вместе с ним и идея о том, что победитель станет наследником короля Франции, были лишь показухой. В действительности, ни один принц не позволил бы себе поставить судьбу государства на неопределенный исход поединка, и его результат не мог быть юридически обязательным для Карла VI. Вызов был уловкой, которая позволила Генриху сохранить дипломатическое и военное преимущество после падения Арфлера. вызов на поединок был преднамеренным оскорблением французов и, в частности, дофина. Генрих предполагал, что если французы дадут сражение, их возглавит дофин. Если его изобразить боящимся встретиться с Генрихом в одиночном бою, то его авторитет как полководца будет подорван в глазах войск самого Генриха. В этот момент необходимо было укрепить уверенность армии в своем короле, поскольку поход через вражескую территорию был неизбежен. Есть свидетельства того, что Генрих столкнулся с дезертирством войск в этот момент. В "Liber Metricus" говорится, что многие тайно сбежали, к неудовольствию короля.^[539] Более того, в армии Генриха были и те, кто советовал отказаться от кампании. По истечении восьми дней не было получено никакого ответа, не вернулся ни герольд, ни какой-либо другой посланец. "Gesta" связывает это непосредственно с решением короля отправиться в поход. Мы можем принять это как убедительное доказательство того, что король проинформировал свою армию об отправке вызова и отсутствии ответа.

Если верно, что де Гокур был послан с вызовом на поединок, мы видим ту же королевскую тактику. Гокуру пришлось бы объяснять, почему он был вынужден сдать Арфлер, а французскому двору напомнили бы о его собственной неспособности ответить на английскую агрессию. Тем самым англичане оказались бы еще сильнее. Но действительно ли де Гокур обратился к французскому двору в этот момент, точно неизвестно. У нас есть заявление, сделанное им в более позднем споре с Луи д'Эстутевилем.^[540] В нем он не упоминает, что его отправили с герольдом Гиени к дофину, но он подтверждает, что Генрих разрешил ему и еще примерно 260 человек покинуть город на том основании, что "многие из нас были очень больны". Условием было то, что они должны были предстать перед королем в Кале на праздник Святого Мартина, 11 ноября. Это может быть воспринято как подтверждение того, что Генрих уже решил идти в Кале, и что он рассчитывал быть там к этой дате. Однако в "Gesta" говорится, что де Гокур и его соратники должны были сдаться в Кале королю или его лейтенанту или специально назначенному заместителю. В "le Héraut Berry". говорится, что они должны были сделать это только в том случае, если король не вступит в бой до того, как он достигнет Кале, но нет уверенности, что это входило в условия их освобождения.

Планы Генриха после осады

Хронисты единодушны во мнении, что Генрих решил идти из Арфлера прямо в Кале. Однако в письме, отправленном в Бордо из осадного лагеря 3 сентября, Жан Бордю сообщал, что слышал, будто Генрих не собирался входить в Арфлер после его взятия, а хотел остаться в поле, добавив, что "через некоторое время после взятия города он намерен отправиться в Монтивилье, оттуда в Дьепп, затем в Руан и потом в Париж".^[541] Если это правда — а у нас нет других сведений о намерениях Генриха на этом этапе, — то король изменил свое решение. Возможно, Генрих всегда намеревался после взятия Арфлера провести армию через Верхнюю Нормандию в Кале, следуя по стопам Эдуарда III, вплоть до того, чтобы вызвать французов на бой в Понтье, части земель, переданных англичанам по "Великому миру". Поход Генриха к Сомме можно было бы рассматривать как подтверждение этого желания, но мы знаем, что когда он прибыл к месту переправы через реку Эдуарда у Бланштака, он посчитал, что французы на другом берегу Соммы слишком сильны, и поэтому изменил направление похода. Это говорит о том, что он не включил сражение в свой план похода на север. Все хронисты говорят о том, что он стремился как можно быстрее добраться до Кале. В "Gesta" говорится о том, что запасы провизии были на восемь дней, чего как раз хватило бы для похода.

Идея о том, что поход к Кале был результатом его желания сражаться, неправдоподобна. Если бы Генрих хотел вступить в бой с французами, он бы двинулся к Руану, где, как он должен был знать, собирались французы. Более вероятно, что он хотел отвлечь французов от долины Сены. Арфлер был потенциально уязвим, потому что ни одно другое место поблизости не было занято англичанами для создания внешней обороны города. Бургундские хронисты утверждают, что они пытались это сделать, но им помешали французы. Так это было или нет, но Генрих, несомненно, оставил свое единственное завоевание незащищенным. Это также может помочь объяснить, почему он решил совершить поход по суше, так как это позволило бы ему оставить часть королевских кораблей для защиты Арфлера со стороны моря. После падения Арфлера Генрих явно решил, что больше не сможет вести осад городов. Осада Арфлера уже отняла силы, а зима приближалась. Осады создавали не меньшие трудности как для осаждающего, так и для осажденного в плане снабжения продовольствием. Хотя теперь он мог доставлять продовольствие через Арфлер, было слишком много ртов, которые нужно было накормить, и он не мог позволить кампании продолжаться долго. Кроме того, французы собирались в Руане, осада которого была гораздо более грозным испытанием, чем Арфлер, и, следовательно, слишком сложной целью, чтобы пытаться его взять. Бордю в своем письме в Бордо от 3 сентября предположил, что у короля есть план захвата Дьеппа. Однако время похода к Кале не было предпринято никаких попыток взять этот город. Поскольку Генрих оставил в Арфлере всех своих артиллеристов, а также плотников, которые делали башни и оборонительные сооружения, можно предположить, что он оставил там и свои пушки. Он не был бы в состоянии вести осаду в любом другом месте. Поэтому складывается впечатление, что Генрих стремился как можно быстрее добраться до Кале.

Несколько английских хроник сообщают, что король обсуждал со своим советом, что делать. Псевдо-Эльмхем излагает два варианта: безопасное возвращение в Англию по морю или сухопутный поход в Кале, во время которого армия может подвергнуться нападению французов и другим опасностям. Этот текст, а также "Gesta" и Тит Ливий свидетельствуют о том, что большинство советников Генриха предпочитали первый вариант. Поскольку одна победа уже была достигнута, какой смысл подвергать себя риску поражения? Интересно, что Тит Ливий, писавший под покровительством герцога Глостера, назвал Кларенса представителем тех, кто хотел сразу же закончить кампанию. Это, несомненно, должно было подчеркнуть превосходство младшего брата Генриха, который был ранен при Азенкуре, в то время как Кларенс был отправлен домой. К моменту написания хроники Тита Ливия Кларенс и Генрих V были уже мертвы, поэтому правдивость его сообщения не могла быть поставлена под сомнение. Тем не менее, представляется вероятным, что имело место серьезное обсуждение того, каким должен быть следующий шаг, и что собственные планы Генриха не разделялись всеми. Здесь важно отметить, что во время осады король потерял одного из своих ближайших доверенных лиц, Ричарда Куртенэ, который погиб от дизентерии. Другой его близкий друг, граф Арундел, был тяжело болен и вернулся домой 28 сентября.^[542] Однако, как и при подготовке к вторжению, воля короля должна была возобладать. Для хронистов, писавших с оглядкой и полной уверенностью в благословении Бога на короля-победителя, это давало возможность подчеркнуть его веру в божественное вмешательство, а также связать его с Иудой Маккавеем, часто приводимым примером воина, который победил вопреки всему. Автор "Gesta" снова проводит эту связь, когда один из рыцарей Генриха якобы просит больше людей накануне битвы.

"Gesta" объясняет решение Генриха отправиться к Кале в ретроспективе, ссылаясь на то, что "немногие победят многих, если того пожелает Бог". Другими словами, битва была предопределена Богом, что бы ни решил сделать Генрих. Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем дают более практическое представление о мыслях короля. Если бы он бежал, французы сказали бы, что это произошло из-за страха и что он тем самым отказался от своих прав на корону Франции. Вполне вероятно, что Генрих также не был уверен в том, что сделал достаточно, чтобы произвести впечатление на своих английских подданных. Если бы он отправился домой по морю, то оставил бы Арфлер уязвимым и мог легко потерять всё, что завоевал, и ничего не получить за деньги и усилия, вложенные в кампанию. Помните, что Фузорису было сказано, что если Генрих вернется домой быстро, ничего не добившись за все понесенные расходы, подданные его не примут.^[543] Лучше, в таком случае, пойти на компромисс. Английская армия совершит быстрый марш через французскую территорию. Преимущество такого похода заключалось в том, что он показал французскому населению, что Генрих — сила, с которой нужно считаться. Если бы армия двигалась достаточно быстро, она могла бы добраться до Кале без риска потерпеть поражение и потерять лицо. Тогда Генрих мог бы снова вторгнуться во Францию. В этом контексте важны комментарии "Religieux", единственного французского хрониста, который упоминает о каких-либо дебатах в английском лагере о том, что делать дальше:

"…По совету своих самых важных людей Генрих не хотел доверять сомнительной участи военного столкновения с войсками, столь неравными по численности. Поэтому он решил отправиться в Кале и там дождаться весны, более подходящей для военных действий".

Другими словами, Кале мог стать зимним пристанищем для короля и хотя бы части его людей, каким был Бордо для Черного принца в 1355–56 гг.^[544].

Было и еще одно практическое соображение. Провести армию по суше, где она могла частично питаться за счет вражеской территории, было гораздо проще и дешевле, чем перевозить ее по морю. Чтобы доставить свои войска во Францию, Генрих в первую очередь полагался на наемные суда из Голландии и Зеландии, которые теперь вернулись домой.^[545] Если бы Генрих решил доставить всю свою армию домой по морю сразу после осады, это потребовало бы нового найма и реквизиции судов. Гораздо проще было бы отправить людей домой из Кале в Дувр или Сандвич, поскольку это был более короткий маршрут с регулярным судоходством. Чтобы доставить больных в Англию из Арфлера, требовалось использовать только королевские корабли и несколько небольших торговых судов, тем более что лошади тех, кто отправлялся домой, оставались с армией во Франции. Например, граф-маршал был доставлен обратно в Портсмут с двенадцатью своими латниками и сорока пятью лучниками, а 138 человек из его отряда, оставшихся в армии, получили лошадей своих больных товарищей, что в общей сложности составило 537 лошадей.^[546] Граф и его люди были доставлены обратно на корабле "Николас оф Халл" по договоренности с его хозяином. В эвакуации больных были задействованы корабли из Ситона, Дартмута, Плимута, Хартлпула, Бостона, Колчестера и Сэндвича, которые также перевозили людей в Англию, но это было сделано по найму, а не по принуждению.^[547]

Начало похода Генриха к Кале совпало с началом второй четверти службы войск по контрактам. Раздав свои драгоценности за большие будущие расходы, поскольку для их выкупа необходимо было собрать достаточно средств к 1 января 1417 года, Генрих не собирался допустить, чтобы капитаны не выполняли свои обязанности по контракту. Это нанесло бы ущерб его чести как короля. Помните, что его капитаны заключили контракт на целый год. В Англии уже искали подкрепления. 5 октября герцог Бедфорд приказал шерифам Лондона объявить, что "все рыцари, эсквайры (armigeri) и лучники (valetti), желающие отправиться в Нормандию", должны явиться к епископу Винчестерскому для получения жалования.^[548] Позже в этом месяце были предприняты попытки набрать дополнительные войска в Англии, хотя впоследствии они были отменены.^[549] Городские счета Булони сообщают нам, что Кларенс прибыл в Кале 12 октября.^[550] Возможно, это было по пути в Англию, но также можно предположить, что Генрих намеревался вернуть заболевших в армию позже. Пропуск скрепленный королевской печатью разрешавший их отъезд, просто позволяли им вернуться в Англию; они не расторгали контракты, хотя на практике именно это и произошло, поскольку кампания закончилась вскоре после второго квартала службы. В "Списках выдачи" есть свидетельства того, что в середине октября некоторым заболевшим лордам были отправлены письма с печатью тайной канцелярии, чтобы они как можно скорее отправили свои отряды к королю, хотя позже это было отменено.^[551]

Таким образом, в основе похода к Кале лежала навязчивая идея Генриха и его королевская воля. Его намерением было быстро продвигаться к Кале, но, конечно, он не мог быть настолько наивным, чтобы думать, что французы не попытаются его перехватить. Хотя он не стремился к битве, а, скорее, прилагал все усилия во время похода, чтобы избежать столкновения, пока у него не оставалось выбора, он, несомненно, должен был понимать, что его могут заставить сражаться. Поэтому в данном контексте важно рассмотреть, насколько большая армия все еще была в его распоряжении. Согласно хроникам, одной из причин, по которой его советники выступали за немедленное возвращение домой, было то, что английская армия, как говорится в "Gesta", "с каждым днем становилась все меньше".

Английская армия после осады 

Сколько человек он потерял? Несомненно, в гарнизон было направлено 300 латников и 900 лучников, поскольку эти цифры отмечены в записях Тайного совета.^[552] Артиллеристы, плотники и каменщики, набранные во время кампании, также были направлены в Арфлёр для его обороны и восстановления.^[553] "Gesta" предполагает, что 5.000 человек были отправлены домой, но не приводит данных о погибших или дезертирах. Бургундские хронисты считают, что общее число погибших составило 2.000 человек, а число тех, кто был отправлен домой больным, — 500 рыцарей и эсквайров, в дополнение к тем, кто был ниже по званию. В Приложении B приведены цифры численности армии Генриха, указанные в хрониках на разных этапах кампании. Не все авторы различают разные этапы. Но для армии, покинувшей Арфлер, самой низкой цифрой является та, которая приводится в "Gesta" и "Liber Metricus": 900 латников и 5.000 лучников. Эта цифра была принята историками как точная. Французские источники приводят более высокие цифры численности армии на всех этапах. Однако нам не обязательно полагаться на нарративные источники, поскольку существуют финансовые отчеты по английской армии, на которые мы можем опираться. Поскольку Генрих не хотел выдавать жалование тем, кто уже не мог служить ему, в отчетах после кампании приводятся данные о тех, кто погиб во время осады или был отправлен домой по болезни. Кроме того, поскольку Арфлер оставался в руках англичан, расходы на содержание тех, кто был назначен в гарнизон, могли быть перенесены в другой бюджет.^[554]

Используя эти материалы, к каким выводам мы можем прийти о численности армии Генриха, когда он отправился в поход? Мы можем сразу вычесть 1.200 человек, откомандированных в гарнизон. Интересно посмотреть, как это было сделано. Отчеты после кампании показывают, что 285 из тех, кто был направлен в гарнизон, были взяты из девятнадцати отрядов. В десяти случаях капитан прибыл в гарнизон со всем своим отрядом:^[555] Уильям, лорд Ботро, также был направлен в гарнизон со всем своим отрядом из шестидесяти человек, но заболел и вернулся в Дувр 19 октября, оставив свой отряд в гарнизоне под командованием сэра Эндрю Эктона (или Актона).^[556] В остальных случаях только часть отряда была размещена в Арфлере. Три отряда предоставили только одного человека, герцог Йоркский — восемь. Тридцать два человека из 159, пришедших с графом Саффолком, который сам погиб во время осады, были оставлены в гарнизоне. В случае с целыми отрядами легко предложить обоснование. В случае с людьми Саффолка, возможно, дело в том, что они выздоравливали после дизентерии и считались непригодными для похода, но не настолько больными, чтобы отправляться домой.

Дополнительную информацию можно почерпнуть из списка личного состава гарнизона Арфлера за первый квартал 1416 года.^[557] В нем записаны имена 1198 человек, состоящих из графа, четырех баронов, двадцати двух рыцарей, 273 латников и 898 лучников. Некоторые из тех, кто, как известно, был переведен в гарнизон в начале октября, все еще находились там.^[558] Вполне вероятно, что отряды остальных пэров (Дорсет, Эдвард, лорд Гастингс и Уильям, лорд Клинтон) также были полностью переведены в гарнизон до начала похода Генриха, но о них не сохранилось отчетов после кампании.^[559] Таким образом, большинство тех, кто фигурировал в списке 1416 года, вероятно, были людьми, служившими в Арфлере с момента его капитуляции. Другие были такими людьми, как Джон Фастольф, который находился в отряде графа Саффолка, но был отправлен домой, только для того, чтобы вернуться во Францию, присоединиться к гарнизону и быть посвященным в рыцари к моменту пожалования ему близлежащей сеньории Фрилез 29 января 1416 года.^[560] Характер службы Фастольфа снова напоминает нам о возможности того, что люди, отправленные домой, не обязательно не участвовали в войне в дальнейшем.

Отчеты, составленные после кампании, показывают очень незначительные потери от смертей во время осады. Майкл де ла Поль, граф Саффолк, умер 18 сентября. Два его лучника также умерли, и было дано разрешение на то, чтобы два латника и четыре лучника сопровождали его тело домой для погребения.^[561] Сэр Джон Саутворт, один из командиров лучников из Ланкашира, умер 27 сентября.^[562] Два латника и тринадцать лучников в отряде Томаса, графа Арундела, умерли между 24 сентября и 3 октября.^[563] Смерти обнаружены в тринадцати других отрядах. Таким образом, в общей сложности имеются сведения о смерти пятнадцати латников (считая пэров и рыцарей в этой категории), двадцати одного лучника и одного члена отряда сержанта портного Уильяма Тропенелла.^[564] Возможно, не все умерли от болезней. Монстреле упоминает, что некоторые англичане были убиты французскими арбалетчиками.

Многие другие люди были отправлены домой, включая четырех дворян, Кларенса, графа Маршала, графов Марча и Арундела. Последний вернулся в Англию 28 сентября, а 10 октября составил завещание в своем замке Арундел, где и умер через три дня.^[565] В дополнение к отчетам после кампании, у нас есть еще один источник информации о тех, кто вернулся домой. Поскольку Генрих был крайне обеспокоен проблемой дезертирства после падения Арфлера, те, кому разрешалось вернуться в Англию, должны были получить на это королевское разрешение. Этим занимались камергеры и управляющие дворами. Были составлены списки, которые позволяют предположить, что регистрация производилась по мере того, как люди поднимались на борт кораблей.^[566] Эти списки дополняют информацию, содержащуюся в отчетах, но следует проявлять осторожность при их использовании в качестве источника для расчета численности оставшейся армии. Из-за опасений дезертирства в списках записаны не только латники и лучники, но и слуги и другие люди, отправившиеся домой со своими хозяевами. Мы не можем просто подсчитать все имена в списках, как это делалось в прошлом.

Кроме того, мы можем видеть значительные расхождения между цифрами в списках больных и в отчетах после кампании. Лучший пример — граф Арундел.^[567] В списке больных его отряда значатся девятнадцать латников и шестьдесят восемь лучников, а также три менестреля. Это, по-видимому, значительная потеря для 100 латников и 300 лучников, с которыми он отправился на войну. Однако его отчет после похода показывает, что в отряде, который продолжал кампанию, было всего шесть не вооруженных человек, значит удалось найти замену для двух третей латников и всех лучников, которые погибли или были отправлены домой по болезни. В списке отряда, представленном вместе с отчетом после кампании, указаны имена прибывших и убывших воинов, а также даты между 24 сентября и 3 октября, когда были произведены замены. Либо прибыло подкрепление, либо дополнительные воины переправились в надежде поучаствовать в войне.

Эта ситуация затрудняет определение реального влияния болезни во время осады, поскольку у нас нет счетов после кампании для всех отрядов, члены которых фигурируют в списках больных. Поэтому простой подсчет имен солдат в списках может преувеличить реальные потери армии в целом. Похоже, что особенно сильно пострадали от болезней королевский двор и его вспомогательные службы. В одном из списков заболевших значатся такие служащие, как Уильям Кинволмерш, кофейщик, и мастер Льюис, оружейник, а также восемь сапожников, два колесных мастера, шесть павильонщиков, шестнадцать кузнецов (включая Болдуина Смита из Олдгейта в Лондоне), двадцать шесть каменщиков и пятьдесят четыре рабочих.^[568] Таким образом, многие из тех, кто отправлялся домой, не были воинами. Последние все же понесли потери. По крайней мере, пятьдесят валлийских лучников и одиннадцать чеширских лучников отправились домой. В целом, можно показать, что около 1.330 солдат вернулись домой. В их число входят по меньшей мере 183 латника и 753 лучника, а остальные не идентифицированы. Если добавить погибших и тех, кто был оставлен в гарнизоне Арфлера, мы получим в общей сложности 2.568 человек, не принимая во внимание факт замены. Поскольку в армии, покинувшей Англию, было как минимум 11.248 человек, а скорее всего, около 12.000, мы можем доказать, что во время похода и битвы вместе с Генрихом было более 8 680 солдат. Возможно их было больше, так как при вторжении армия была больше, и для некоторых из тех, кто был отправлен домой, была найдена замена. Таким образом, общая численность более 9.000 человек является достоверной.

Важно отметить, что в "Gesta" не говорится, что решение Генриха идти в Кале было вызвано потерей людей, скорее наоборот. Приняв решение о походе, Генрих отделил тех, кто был болен, от тех, кто был здоров. Это было разумное военное решение. Он не мог взять с собой в поход больных людей, поскольку за ними нельзя было должным образом ухаживать, они задерживали продвижение и могли заразить других. Таким образом, они были одинаково обременительны, независимо от того, хотел ли Генрих быстро убраться из Франции, намеревался ли он предпринять дальнейшие военные действия или мог быть принужден к ним со стороны французов. Логично, что больных нельзя было оставлять в Арфлере, где ресурсы были ограничены, а здания непригодны для жилья, и где существовала опасность нападения французов. Генрих сделал все возможное для подготовки к походу. Воины, потерявшие своих капитанов, по приказу короля были переведены в другие отряды.^[569] За несколько дней до отплытия армии в Арфлер были доставлены деньги и продовольствие, включая горох, соленую рыбу, угрей в бочках и другие консервированные товары.^[570] Есть также свидетельства того, что сообщения и инструкции перевозились через Ла-Манш и в Кале. В Кале уже было известно, что король планирует выступить в поход, что еще раз указывает на то, что он намеревался вести свою армию прямо туда. Продукты питания, лекарства и послания для короля отправлялись из Лондона в Кале с середины октября в ожидании его прибытия.^[571]

В Кале считали, что французы попытаются вступить с ним в бой. Находившийся там лейтенант Уильям Бардольф 7 октября написал герцогу Бедфорду в Англию, что "несколько хороших друзей" (эвфемизм для шпионов), прибывших в город из Франции и Фландрии, сообщили ему, что "без сомнения, король, наш господин, сразится со своим врагом не позднее, чем через пятнадцать дней".^[572] Поскольку Бардольф далее говорил о приготовлениях французов, его слова означали, что они намерены сразиться с Генрихом. Бардольф уже получил приказ от Бедфорда "вести против французов самую ожесточенную войну, на которую мы способны… чтобы не дать тем, кто находится на границе, переправиться или продвинуться к тому месту, где он сейчас находится лично". Эти инструкции показывают, что английский план, предположительно составленный по приказу Генриха, заключался в том, чтобы задействовать гарнизон Кале, для предотвращения соединения войск с севера с остальной французской армией против Генриха. Это не удалось. Как повествует "Religieux", 300 человек отправились из Кале, "не зная о бедах, которые переживает король", но были разбиты отрядами из Пикардии.^[573] По преданию, эти войска из Кале подошли на расстояние лиги к Бланштаку, прежде чем были отброшены назад. Знал ли об этом Генрих, неизвестно. Известно лишь то, что он надеялся достичь Кале за неделю, но на это ушло почти три. Его план быстрого и дешевого возвращения армии в Англию по суше не удался из-за французских контрмер.

6. От Арфлера до переправы через Сомму, 8–19 октября 1415 года

Генрих намеревался совершить поход прямо из Арфлера в Кале. Для этого нужно было пройти не менее 230 км (144 мили). Поэтому указанное в "Gesta" расстояние в 100 миль является сильно заниженным. Хронист добавляет, что армии было приказано взять провизии на восемь дней. Если Генрих считал, что сможет достичь Кале за такое время, то ему нужно было бы преодолевать 29 км (18 миль) в день, чего он не достигал ни на одном этапе своего похода. Если данные "Gesta" основаны на ожиданиях самого короля, то Генрих начал свой поход в глубоком заблуждении. Он уже подвергал свою армию риску нехватки продовольствия, даже если бы ему удалось пройти по прямому прибрежному маршруту. Так и случилось, его поход в Кале продолжался двадцать два дня. После первых семнадцати дней его армия прибыла в Мезонсель, где на следующий день приготовилась к сражению. К этому моменту она прошла от 378 км до 402 км, то есть в среднем в день проходила от 22,2 км до 23,6 км.

Историки в целом приняли маршрут и датировку английского похода, указанные в "Gesta", на том основании, что его автор все время находился с армией. Однако уровень детализации не является последовательным, и по мере продвижения армии уровень информации заметно снижается.^[574] Изменения в маршруте встречаются у Лефевра, также в других английских хрониках, и в трех бургундских хрониках в целом. Собрав воедино все повествовательные источники, добавив, по возможности, ссылки из административных документов, мы можем собрать воедино события, а также возможные маршруты. В этой главе в хронологическом порядке прослеживается поход Генриха до переправы через Сомму. В следующей главе реконструируется второй этап похода и дается оценка английского похода в целом. В Приложении А приведены подробные данные о расстояниях различных этапов. Часто забывают о том, что французы также участвовали в значительных перемещениях войск, пытаясь преследовать и перехватить Генриха. К сожалению, проследить их маршруты гораздо сложнее, поскольку ни один хронист не приводит подробных сведений, но мы должны попытаться рассмотреть передвижения обеих армий, чтобы понять игру в кошки-мышки, разыгравшуюся в течение этих недель в октябре 1415 года.

Вначале преимущество было на стороне англичан, поскольку французы не могли быть полностью уверены в том, каким маршрутом пойдет Генрих, хотя его конечный пункт назначения был уже точно известен. 6 октября из Аббевиля в Булонь прибыл гонец с сообщением, что Генрих разместил гарнизон в Арфлере и теперь намерен идти в Кале.^[575] Это говорит о том, что французы уже знали о его планах еще до того, как он покинул Арфлер. В "Gesta" датой начала похода указан вторник 8 октября. Возможно, эта дата была выбрана намеренно — накануне праздника Дионисия Парижского (фр. Saint Denis, лат. Dionysius), святого покровителя Франции. Она также была приурочена к началу второй четверти контрактной срока службы армии 6–7 октября.^[576] Когда армия проходила справа от Монтивилье, в 4 км к северу от Арфлера, произошла стычка, в которой несколько англичан были убиты или взяты в плен.^[577] Генрих, вероятно, послал отряд своей армии, чтобы блокировать французский гарнизон, пока основная часть армии проходила мимо этого города. К этому времени в гарнизоне Монтивилье находилось несколько отрядов под командованием сира Луи де Линьера, Пьера Хото и Коларта де Виллекье. Последний имел под своим командованием двадцать пять арбалетчиков.^[578]

Английская армия двинулась дальше на плато к западу от Лезарда, открытую местность, по которой легко было пройти. Следующим местом, упоминаемым в "Gesta" и других английских хрониках, является Арк, достигнутый на четвертый день похода, в пятницу 11 октября. Маршрут менее определенный указывает дез Юрсен утверждая, что король направился в сторону Фекампа, но обошел его стороной.^[579] Фекамп лежал на побережье в 29 км к северу от Монтивилье и уже пострадал от английского морского рейда 15 июля 1415 г.^[580] Поскольку ожидалось, что англичане отправятся туда после Арфлера, многие жители покинули город, но в аббатстве находился французский гарнизон под командованием Давида, сира де Рамбюр, мастера арбалетчиков, хотя его могло и не быть там в это время. В середине сентября гонец, посланный из Булони, обнаружил, что де Рамбюр находится не в Фекампе, а в Руане.^[581] Согласно местной легенде, Генрих предпринял обстрел Фекампа, но в источниках нет никаких указаний на это, хотя в финансовых отчетах английской армии упоминаются один латник и два лучника, попавшие там в плен.^[582]

Бургундские хронисты не упоминают Фекамп, но рассказывают, что Генрих остановился в Фовиле и его окрестностях.^[583] Он находится в 20 км от Фекампа и в 33 км от Монтивилье. Скорее всего, основная часть армии была направлена через легко проходимое плато Па-де-Ко через Фовиль, важный торговый центр, а фуражиры и разведчики отправились к побережью. Пленные в Фекаме могли быть захвачены в ходе такого рейда. Маршрут из Фовиля не может быть известен наверняка, хотя на современной карте есть четкий маршрут по пересеченной местности, проходящий мимо Сен-Рикье, Дудевиля, Сен-Лоран-ан-Ко, Баквиль-ан-Ко, Анневиль-сюр-Си и Турвиль-сюр-Арк, который должен был обеспечить легкий переход по плоской, открытой местности с периодическими пологими спусками в долины рек. Если бы армия шла ближе к побережью, ее проход был бы затруднен глубокими заливами.

От Арфлера до Арка — 88 км. Этот путь занял четыре дня, то есть в среднем 22 км в день — вполне приемлемый темп для армии такого размера. Арк располагался на реке Бетюн, которая текла далее к Дьеппу. Французы опасались, что Генрих может напасть на Дьепп, и к этому времени разместили там войска.^[584] В Арке был замок XII века на возвышенности к югу от реки, откуда открывался вид на долину и, следовательно, на переправу, но он был небольшим, а город, расположенный под ним, не был укреплен. В "Gesta" говорится, что Генрих собрал свои войска в виду замка. Учитывая, что земля очень круто обрывается к северу и западу, вполне вероятно, а также в соответствии с маршрутом из Фовиля, что Генрих подошел к замку с юга. Защитники замка встретили англичан стрельбой из пушек. Комментарий хрониста о том, что англичане не пострадали, подтверждается отсутствием каких-либо упоминаний о потерях в отчетах после кампании. Здесь, как и в других подобных местах, Генрих стремился избежать ненужных столкновений и задержек и не имел желания захватить замок. Замок занимал сильную позицию, но не был полностью обороноспособным.^[585] Сам город не был обнесен стеной, хотя "Gesta" сообщает нам, что жители перекрыли доступ к нему с помощью больших бревен и других препятствий. Генрих смог договориться о свободном проходе и снабжении продовольствием в обмен на то, что его армия не будет опустошать город и его окрестности.

Неудивительно, что Генрих решил отправиться в Арк, поскольку там можно было легко пересечь р. Бетюн. Маршрут, проложенный между Арком и Э, его следующим местом пребывания, вероятно, был ближе к побережью вдоль трассы D925. В "Gesta" Генрих находится в Арке 11 октября, а в Э — 12 октября. Поскольку они находятся в 35 км друг от друга, это расстояние было бы трудно преодолеть за день даже за десятичасовой световой день, отведенных на переход. Поэтому более вероятно, что против Э был направлен крупный отряд, а основная армия двигалась медленнее к местам, расположенным выше по течению р. Бресль. Э был обнесенным стеной городом с замком и аббатством, в котором находилась главная святыня. Его население составляло около 1.000 человек, хотя в конце XIV — начале XV века он пришел в упадок.^[586] Он располагался на крутом холме к югу от реки Бресль и, по словам Лефевра, был "последним городом Нормандии". Переправившись через реку, Генрих оказался бы в графстве Понтье, которое принадлежало его предкам как королям Англии и которое он включил в свои территориальные претензии перед вторжением. Тит Ливий утверждает, что когда англичане подошли к городу со своими штандартами, горожане бросились на них, но вскоре были отброшены назад, защищаясь стрелами и ядрами. Псевдо-Эльмхем говорит скорее о кавалерийской атаке французов. Эти хроники и "Gesta" говорят о потерях среди англичан, хотя это не подтверждается отчетами о потерях армии. Доблесть одного французского воина — Ланселота Пьера — особо упоминается в английских и французских хрониках. Он был поражен копьем, которое пробило броню, защищавшую его живот. Хотя он был смертельно ранен, ему удалось убить напавшего на него англичанина. Включение таких личных подвигов не является редкостью в рыцарской традиции летописания. Авторы также добавляют, что смерть Пьера была оплакана графом д'Э, подразумевая, что его доблесть была уже хорошо известна. Действительно, Пьер де Фенин описывает его как "доблестного и очень известного воина", который был родом из Бурбонне.

Генрих предполагал, что Э будет хорошо защищен. Хотя у него не было намерения пытаться взять его, он не мог рисковать, оставляя его незамиренным, поскольку французские войска, находящиеся в нем, могли бы атаковать его арьергард, когда он перейдет Бресль. Однако, как и при Арке, силы англичан были слишком велики, чтобы город мог оказать длительное сопротивление. Поэтому жители снова заключили сделку, согласно которой они спасли окрестности от разорения, снабдив англичан продовольствием. Перемирие было достигнуто в воскресенье 13 октября, на следующий день после сражения за городом. То, что на этом этапе похода англичане взяли несколько пленных, отмечается в "Gesta". Автор сопровождает свой рассказ о событиях у города сообщением о спорах в английской армии. Пленные сообщили, что французы собираются в большом количестве, чтобы дать сражение, возможно, уже "в следующее воскресенье или понедельник у переправы через Сомму". Возможно, французы разместили в Э большой гарнизон, чтобы задержать продвижение Генриха. В "Gesta" отмечается, что в английской армии существовали различные мнения относительно вероятности сражения, хотя мы должны помнить, что эти комментарии были сделаны уже после похода. Некоторые утверждали, что из-за вражды между французскими принцами и герцогом Бургундским французы не захотят отходить в глубь страны, чтобы герцог не воспользовался их отсутствием. Другие утверждали, что французы не смогут вынести пятна позора на своей чести, если не примут вызов англичан, особенно учитывая успехи англичан на сегодняшний день.

Передвижение французскихвойск и попытки англичан переправиться через Сомму

Теперь рассмотрим то, что мы знаем о передвижениях французов в это время. 11 октября гонец из Монтрея принес в Булонь известие о том, что Генрих покинул Арфлер и двинулся в поход, рассчитывая пересечь Сомму у Бланштака. Жителям было приказано вести постоянное наблюдение на возвышенностях к югу от Булони (Монт Юлин и Монт Пеле) на случай приближения англичан. Представитель мэра был отправлен в Сент-Омер для закупки ингредиентов для пороха. Имеются также свидетельства дальнейшего снабжения артиллерией и разрушения внегородских построек в преддверии осады. Даже когда Генрих еще находился в Арфлере, существовало опасение, что впоследствии он может угрожать Булони, близость которой к английскому гарнизону в Кале вызывала двойную тревогу. Давид, сир де Рамбюр, был капитаном Булони, а также Фекампа. Как мы уже видели, к середине сентября он был в Руане. После капитуляции Арфлера он направил 500 своих воинов в качестве подкрепления в Булонь под командованием сира де Лонгроя, который также занимал пост капитана в Ардре, недалеко от Кале, и который участвовал вместе с Рамбюр в сражении с англичанами из Кале в начале августа. Лонгрой находился в Булони 12 октября, когда узнал, что герцог Кларенс прибыл в Кале с большим количеством людей. Он послал эту информацию коннетаблю д'Альбре, находившемуся тогда в Аббевиле.^[587] Эта последнее сообщение показывает, что коннетабль быстро отреагировал на поход Генриха (или предвидел его), перебравшись из Руана в Аббевиль. Его намерением было блокировать попытку Генриха переправиться через Сомму у Бланштака.

Дез Юрсен предполагает, что Бусико, Клинье де Брабант и бастард Бурбонский получили приказ выступить против англичан и нанесли им большой урон.^[588] Возможно, хотя и не доказано, что отряд Бусико действовал справа от англичан, угрожая английским фуражирам и стремясь задержать продвижение Генриха, чтобы коннетабль мог блокировать переправу через Сомму. Если бы против Э была направлена только часть английских сил, основная армия перешла бы через Бресль в районе Бошама. Бельваль предполагает, что отряд Бусико перешел реку вверх по течению на небольшом расстоянии от англичан, у Соренга, и что стычка, вероятно, произошла у Буаньи-ле-Гамаша. Возможно, это была стычка с английскими войсками, действовавшими на правом фланге основной армии, так же как Генрих послал отряд к Э на левый фланг.^[589] Такое взаимодействие создало бы впечатление спланированных тактических действий, направленных на задержку подхода Генриха к Сомме. В первые недели октября граф д'Э, безусловно, собирал войска. 14 октября Пьер де Файенкур выдал квитанцию о выплате жалованья семи латникам и восьми конным лучникам графа, хотя место их службы неизвестно.^[590]

Тем временем поход Генриха к Кале продолжался. "Gesta" сообщает нам, что в воскресенье 13 октября англичане подошли к Аббевилю с намерением переправиться через Сомму на следующий день, но их разведчики сообщили, что французы сломали все мосты и дамбы, а также, что "большая часть французской армии находится на противоположном берегу и препятствует нашему проходу". Текст, однако, не дает точных сведений о маршруте между Бреслем и Соммой или о том, где Генрих намеревался переправиться через реку. По первому вопросу лишь немногие хроники вообще что-либо говорят. Бассет говорит, что Генрих прошел недалеко от Сен-Валери, подразумевая, что он выбрал маршрут вдоль тогдашнего побережья, вдоль которого сейчас проходит дорога D940, но бургундские хронисты утверждают, что он прошел из Э через Вимеу, что говорит о ином маршруте. Однако несомненно, что его целью был Бланштак. Это была хорошо известная переправа, названная так потому, что те, кто пользовался ею, ориентировались меловой выступ на возвышенности к северу от реки. Он находился между Нуайелем на западе и Гуи и Порт-ле-Гран на востоке. По словам Фруассара, во время отлива люди могли переходить по двенадцать человек в ряд в воде, которая доходила им до колен.^[591] Это, конечно же, было то место, где Эдуард III перешел Сомму в 1346 году перед битвой при Креси, в 18 км к северо-северо-востоку. Эта связь с прошлой славой отмечена только бургундскими хронистами, хотя Тит Ливий, Псевдо-Эльмхем и Бассет называют Бланштак в качестве предполагаемого места переправы. Отсутствие упоминания Бланштака в "Gesta" вызывает недоумение, но объясняется тем, что если брод и был первоначальным намерением Генриха, то вскоре он передумал и отвел свою армию к югу и востоку от Аббевиля в поисках альтернативной переправы.

Ваврен и Лефевр утверждают, что Генрих подошел на расстояние двух миль к броду у Бланштака, а его авангард "рассредоточился по земле". Это позволяет предположить, что он развернул часть своей армии для разведки, прежде чем принять решение о следующем шаге. Эти хронисты рассказывают нам чрезвычайно интересную историю о пленении гасконского дворянина на службе у Шарля д'Альбре. На допросе у командира отряда (имя которого, увы, не называется) пленник рассказал, что он сбежал из Аббевиля, где находился его хозяин коннетабль. Он также рассказал "после нескольких допросов", что брод у Бланштака хорошо охраняется 6.000 человек под командованием нескольких сеньоров. Ваврен называет двух командиров — Гишара Дофина и маршала Бусико. Гасконец предстал перед Генрихом, где повторил свой рассказ. В результате вся английская армия была остановлена. Король созвал совет, который после двухчасового обсуждения решил, что следует выбрать другую переправу. Поэтому король решил двигаться вверх по течению, чтобы найти другое место переправы.

Следуя возникшей традиции обвинения, которая окружала битву в последующие десятилетия, Ваврен и Лефевр прокляли гасконцев. Если бы Генрих переправился в Бланштаке, не было бы "печального и скорбного дня для французов в битве при Азенкуре", добавляя, что многие французы считают его "дьяволом, а не человеком". Комментарий хронистов не основан на мнении, что если бы Генрих попытался переправиться, французы вступили бы в бой и разгромили его в тот момент. Скорее, их аргумент заключается в том, что гасконец лгал. В Бланштаке не было больших французских сил. Поэтому Генрих переправился бы без сопротивления и пошел бы прямо к Кале. Таким образом, при таком сценарии его не перехватили бы при Азенкуре, и не было бы катастрофического для французов сражения. Однако все факты свидетельствуют о том, что Генрих, основываясь на данных своей военной разведки, полагал, что французы уже имели сильный отряд у Бланштака. В результате он не повел свою армию к броду.

Это говорит о значительной осторожности и беспокойстве с его стороны, что является примером его периодической неуверенности и паники. Он не хотел вступать в бой с французами в этот момент. Он знал, что его армия окажется в уязвимом положении, если на нее нападут во время переправы. Его разведчики должны были доложить ему, что дамбы узкие и могут быть пересечены только по несколько человек в ряд. Это ограничило бы использование массового обстрела стрелами или затруднило бы создание оборонительной позиции. Переправа повозок и лошадей также потребовала бы много времени и увеличила бы уязвимость англичан. Генрих решил, что не может рисковать. До него дошло, что он слишком долго откладывал свой выход из Арфлера. Хотя две недели после капитуляции позволили ему реорганизовать свою армию и заняться обороной завоеванного города, это также дало французам время собраться и принять соответствующие меры, как только они узнали, что он начал поход к Кале.

Записи в палате отчетов свидетельствуют о множестве отрядов, собравшихся до прибытия короля и дофина 12 октября, причем их численность заметно увеличилась в период между сдачей Арфлера и началом похода Генриха. Их назначение обычно указывалось как "для службы против англичан в де Ко", и они в основном находились под командованием д'Альбре, Алансонского, Бусико, Марле, Вандома, Рамбюр и Гишара Дофин, сира де Жалиньи и великого магистра королевского дома. Некоторые отряды также описаны как находящиеся под командованием герцога Беррийского, хотя он лично прибыл в Руан только 12 октября. Таким образом, это были войска и командиры, действовавшие против Генриха, которые блокировали его проход у Бланштака и впоследствии следили за его продвижением по северному берегу Соммы. Это согласуется со свидетельствами хроник. Монстреле помещает в Аббевиль коннетабля, Алансонского, Вандома и Гишара Дофина, сира де Жалиньи. Он также добавляет Ришмона, Бусико и адмирала, сира де Дампьера. Дез Юрсен упоминает Клинье де Брабанта и Бурбонского бастарда вместе с Бусико во время похода Генриха через Па-де-Ко, что позволяет предположить, что они тоже были в Аббевиле вместе с маршалом. Персеваль де Каньи, хронист герцогов Алансонских, приписывает своему господину предвидение в Руане: он "знал, что нужно делать", и "благодаря своему усердию" сумел добраться до города Аббевиль до того, как король Англии смог совершить переправу, тем самым отрезав ему путь, так что ему пришлось идти дальше вверх по течению, чтобы найти другой брод.^[592] Хронист также сообщает, что герцог ранее "был с королем в Руане". Поскольку король прибыл в Руан только 12 октября, это не может быть правдой. В записях о французской армии так много упоминаний о командовании Алансонским войсками, что можно с уверенностью сказать, что он уже находился к северу от Соммы. Более того, похоже, что именно он руководил попытками перехватить Генриха на этом этапе.

Французские хроники позволяют предположить, что за несколько недель до 8 октября, когда французы не знали, в каком направлении двинется Генрих, Алансонский действовал в Нижней Нормандии, а д'Альбре был послан на север, тем самым охватывая обе территории. Есть свидетельства совместных операций коннетабля и сенешаля Эно (уже бывшего в Амьене в августе). Более того, документы городов на Сомме показывают, что д'Альбре привлекал городское ополчение из Аббевиля, Монтрея и Амьена для помощи в блокировании переправы у Бланштака. Действительно, вероятно, именно эти люди утыкали брод кольями, чтобы облегчить его защиту. Что касается Амьена, то у нас есть сведения о собрании, проведенном в городе 13 октября, на котором жителям рассказали, какие меры по обороне Соммы д'Альбре уже приняты. Сначала они не хотели посылать ему подкрепления, опасаясь, что это может оставить их собственный город беззащитным, но в конце концов согласились послать несколько арбалетчиков и щитоносцев, а также другие материалы, которые были перевезены по реке в Аббевиль. В Аббевиль также было перевезено большое количество артиллерии .^[593]

Французский план сражения на Сомме 

Таким образом, имеется достаточно доказательств, чтобы предположить, что французы приложили значительные усилия для переброски войск в Аббевиль/Бланштак в преддверии наступления Генриха. В связи с этим возникает вопрос о том, каковы были их намерения. Не забывайте также, что сразу после сражения при Э в "Gesta" говорится об информации, полученной от пленных, что французы собираются в большом количестве, чтобы дать сражение, возможно, уже "в следующее воскресенье или понедельник на нашей переправе через Сомму", другими словами, в воскресенье 13 или понедельник 14 октября. Хотя мы знаем, что Генрих не пытался переправиться, французы не должны были знать, что он сделает такой выбор. Французская стратегия заключалась не в том, чтобы блокировать его переправу и заставить его двигаться на восток, а в том, чтобы вступить с ним в бой на Сомме. Возможно, план заключался в том, чтобы сделать его переправу через реку у Бланштака как можно более трудной и длительной, чтобы его войска были в замешательстве, когда они достигнут другого берега. Что может быть лучше для французов, чем сражение в Понтье, одном из наследственных владений англичан, и, что еще лучше, в месте, достаточно близком к Креси, чтобы стереть память о том поражении?

Французский план сражения для "Азенкурской кампании" сохранился в Британской библиотеке.^[594] (далее я буду называть его планом BL.) Филлпоттс утверждает, что он был составлен где-то между 13 и 21 октября. Учитывая то, что мы знаем о передвижениях французских войск, наиболее вероятно, что он отражает планируемое развертывание для сражения в Бланштаке или около него. План начинается следующим образом: "Вот как это представляется лорду-маршалу и лордам, которые находятся с ним, по приказу герцога Алансонского и Ришмона и лорда-констебля, с учетом поправок этих лордов, по вопросу сражения". В плане сражения также упоминаются великий магистр королевского двора Гишар Дофин и граф Вандомский. Как мы видели, большинство из этих людей к 8 октября имели под своим командованием войска.

Роль Бусико остается неясной, поскольку никаких материалов в армейских архивах не сохранилось. А что же Ришмон, в отношении которого также нет никаких свидетельств? Он был назначен дофином своим лейтенантом 10 апреля, а накануне получил капитанство в Бастилии в Париже.^[595] В конце мая он еще находился в Париже, но в конце июня отправился осаждать город Партене (де Севр). Это место удерживал сторонник бургундцев Жан II Ларшевек, чьи земли были объявлены конфискованными 6 мая 1415 года. Король передал их дофину 14 мая, а тот 23 мая передал их Ришмону.^[596] Поэтому для графа осада Партене была операцией по получению во владение того, что он теперь считал своим. Получив от короля и дофина известия о событиях в Нормандии, он отказался от осады и повел свои войска на север.^[597] Дофин назначил его своим лейтенантом на время кампании, предоставив в его распоряжение людей из своего двора. По версии Грюэля, он отправился на Сомму, чтобы присоединиться к другим сеньорам, которые собирались для борьбы с англичанами. Нет никаких доказательств того, что Ришмон когда-либо присоединялся к королю и дофину в Руане. Более вероятно, что он встретился с дофином в Верноне ранее в октябре, а затем двинулся на север с войсками дофина, присоединившись к д'Альбре, Алансонскому и другим в Аббевиле. Этому факту придает дополнительную убедительность присутствие Жалиньи, который также был придворным дофина. Действительно, он был наместником Дофине у Людовика и посланником последнего к герцогу Бургундскому в конце июля 1415 года. О том, что он был опытным и надежным военачальником, как и Ришмон, свидетельствует и тот факт, что он командовал авангардом при осаде Буржа в 1412 году.

Хронист Грюэль также утверждает, что под командованием Ришмона находилось около 500 рыцарей и оруженосцев из Бретани. Он называет имена восьми из них, двое из которых также упоминаются в плане битвы в составе правого пешего крыла под командованием Ришмона. Это сир де Комбур^[598] и сир Бертран де Монтобан^[599]. Последний был камергером герцогов Бретани и Бургундии, а в последнее время — дофина. 13 мая 1413 года он был назначен лейтенантом Лувра. Таким образом, его связи с Ришмоном шли через семью дофина. Комбур служил под началом графа Арманьяка при взятии Сен-Клу в октябре 1411 года. 24 сентября 1415 года он подтвердил получение жалования за себя, семь рыцарей-бакалавров, десять оруженосцев и шестнадцать лучников, служивших в Нормандии.^[600] И Комбур, и Монтобан были убиты при Азенкуре, где Ришмон попал в плен.

Передвижения двух других сеньоров, упомянутых в плане сражения, графа д'Э и сира де Босредона, не определены. Луи де Босредон был тесно связан с герцогом Беррийским, служил капитаном его замка Дурдан в 1411 году в войне короля против "арманьяков". Летом 1413 года он вместе с Клинье де Брабантом возглавил войска, чтобы уничтожить "кабошьенов".^[601] К этому времени он был камергером герцога Орлеанского. 30 сентября герцог приказал своему казначею выплатить Босредону 400 турских ливров на жалованье войскам, которые он и Бушар де Морни наняли для службы против англичан.^[602] Таким образом, возможно, что он уже прибыл с частью войск герцога, чтобы присоединиться к армии. 12 сентября еще один человек герцога, Обер Фукан, получил 200 турских ливров на жалованье для войск, поднятых против англичан.^[603]

Шарль д'Артуа, граф д'Э, был внуком герцога Беррийского и, следовательно, убежденным "арманьяком", который служил в армии короля при осаде Арраса летом 1414 года. Хотя в 1415 году д'Э было всего девятнадцать лет, он уже проявил свои способности. Во время осады Арраса в августе 1414 года он участвовал в поединке против Жана де Нёшателя, сира де Монтегю, камергера Иоанна Бесстрашного. Его местонахождение в сентябре 1415 года неизвестно. Отряды под его командованием появляются к 14 октября.^[604] Во французском плане сражения также упоминается "мастер арбалетчиков". Это был Давид де Рамбюр, который, как мы видели, находился в Руане к середине сентября 1415 года и имел под своим началом различные отряды арбалетчиков. Он был членом королевского двора с 1388 года, а с 1410 года — камергером дофина, хотя в 1413 году его заподозрили в пробургундских настроениях и ненадолго отстранили от должности. Он уже служил под началом Бусико в Генуе в 1409 году.^[605] Его присутствие в плане сражения тем более значимо, что его резиденция Рамбюр находилась к северу от реки Бресль в Вимеу — территории, через которую Генрих должен был пройти, продвигаясь к Бланштаку.

В целом все командиры, упомянутые в плане BL, были зрелыми и имели большой опыт в военных делах. Поэтому неудивительно, что им были доверены важные роли в предстоящем сражении. План BL предусматривал распределение войск по двум основных баталиям. Первая баталия состояла бы из людей коннетабля справа и маршала слева. Во второй баталии должны были участвовать герцог Алансонский, граф д'Э и другие сеньоры. Ришмон должен был командовать пешим крылом справа (с Комбуром и Монтобаном), а Вандом и Гишар Дофин — слева. Лучники должны были располагаться перед каждым крылом. Отряд тяжелой кавалерии для атаки лучников должен была находиться под командованием Рамбюра. Еще один отряд в 200 человек и всадники под командованием Босредона должны были атаковать английский обоз. Все начнут движение, как только отряд Рамбюра атакует английских лучников. Если англичане сражались только одной баталией, то французские баталии также должны были объединиться. Лучники и алебардщики должны быть собраны из всех отрядов и размещены вместе. Часть кавалерийских отрядов должна была состоять из оруженосцев посаженных на лучших лошадей своих хозяев.

При наличии всего двух баталий, план BL выглядит так, как будто французы стремились максимально эффективно использовать имеющиеся в их распоряжении войска, что заставляет предположить, что в их распоряжении было не так много людей. Но можем ли мы иметь более точное представление о том, сколько войск собрали французы к тому времени, когда Генрих подошел к Бланштаку? Гасконский пленник, упомянутый Вавреном и Лефевром, утверждал, что воинов было около 6.000, хотя затем хронисты говорят, что его слова не соответствуют действительности, поскольку французы собрались только через восемь дней. Грюэль отмечает, что у Ришмона было 500 рыцарей и оруженосцев, что является достоверной цифрой, учитывая, что дез Юрсен предполагает, что король попросил всех сеньоров предоставить такое число воинов. У нас есть свидетельства в документах, датированных 8 октября, о предполагаемых контингентах для некоторых других сеньоров: для герцога Беррийского — 1000 латников и 500 лучников, Вандома — 300 + 150, сенешаля Эно — 120 + 60.^[606] Последний находился в Амьене в августе. Мы имеем свидетельства в платежных ведомостях о примерно 200 отрядах к 8 октября, хотя некоторые из них были составной частью отрядов своих сюзеренов. Невозможно точно сказать, сколько войск уже было у французов к северу от Соммы, но это было гораздо больше, чем передовой отряд. Возможно, она уже насчитывала 6.000 человек.

Мы не можем доказать, что план сражения был составлен с учетом возможного столкновения с Генрихом при Бланштаке. Как мы увидим далее в этой главе, есть еще один важный пункт к югу от Перонна, где, возможно, предполагалось сражение. Но несомненно, что французы собрали значительную армию в течение нескольких недель после сдачи Арфлера. Хотя они не могли спасти город, теперь они были способны преследовать Генриха. Они не могли быть уверены, что Генрих уклонится от переправы в Бланштаке, поэтому должны были быть готовы вступить с ним в бой там. Однако возможно также, что гасконский пленник был использован как средство дезинформации. Возможно, французы посчитали себя недостаточно сильными в численном отношении, чтобы противостоять Генриху в этот момент, поскольку они не задержали его достаточно долго, чтобы собрать все свои силы в этом районе. Поэтому они решили отогнать его дальше вглубь страны, чтобы дать больше времени войскам присоединиться к ним, возможно, чтобы дать сражение к югу от Перонна. Что может быть лучше, чем заставить Генриха поверить, что у них уже достаточно сил, и тем самым заставить его свернуть в сторону от побережья, что, конечно же, было не в его интересах? Генрих мог также полагать, что если французы находятся у брода, то они не могут также находиться в большом количестве на переправах через реку к востоку от Аббевиля, тем самым делая возможным его переправу в этом месте. Но и в этом случае французы не могли быть уверены, что уловка сработает. Разведчики Генриха ясно видели французские войска, охранявшие брод. Согласно "Gesta", именно эти сведения, а не признания пленника, убедили его изменить направление.

Маршрут Генриха и страх перед битвой 

Точный маршрут Генриха к югу от Аббевиля точно не известен. "Gesta" сообщает нам только, что он приблизился к городу 13 октября. Простым объяснением может быть то, что он подошел с юга через Камброн, а затем держался возвышенности над Соммой, спускаясь в долину реки к Марей-Кобер, месту, где, по мнению Ваврена, он остановился на ночлег. Но есть и другая возможность. Сведения о французской обороне у Бланштака могли дойти до Генриха, когда он еще находился на Бресле возле города Э. В этом случае он пересек реку между Иншевилем и Бошампом, а затем направился прочь от побережья и к востоку от Аббевиля.^[607] По Монстреле, узнав о присутствии французов у Бланштаке, он изменил свой маршрут и двинулся в сторону Эйрена, "сжигая и разрушая всю страну, беря пленных и получая большую добычу". Значение этого комментария двояко. Во-первых, оно подчеркивает досаду Генриха на то, что он не смог осуществить свой первоначальный план по переправе через Сомму. Если верно, что он приказал своей армии взять с собой продовольствие только на восемь дней, предполагая, что именно столько времени потребуется, чтобы достичь Кале, то, изменив направление движения 13 октября, он должен был понять, что этих запасов будет недостаточно. Отсюда и набеги на сельскую местность, через которую он проходил.

"Gesta" также говорит в отрывке, который следует сразу за неудачей с поиском переправы 14 октября, что у англичан заканчивались припасы. В Па-де-Ко можно было договориться о поставках из городов. Генрих, похоже, не пытался сделать это снова до своего прибытия в Бове к востоку от Амьена. Кроме того, как отмечается в "Gesta", враг опустошал сельскую местность. По словам де Каньи, это происходило благодаря проходу коннетабля, а также герцогов Бурбонского и Барского и их войск, когда они двигались из Руана в Амьен, Корби, Перонн и Сен-Квентин по приказу герцога Алансонского.^[608] Безусловно, о недостатке продовольствия в походе воины рассказывали после кампании, в рассказе Уолсингема говорится о том, что хлеба было так мало, что воины были вынуждены есть лесные орехи и сушеное мясо, а также пить воду в течение почти восемнадцати дней (без сомнения, вместо пива и вина!).^[609]

Второе значение комментария Монстреле заключается в том, что он предполагает, что Генрих выбрал маршрут, который огибал Аббевиль с юга, держась подальше от любой возможной французской армии, базирующейся в городе или рядом с ним. Этот путь согласуется с комментарием в "Chronique de Ruisseauville" о том, что Генрих хотел вернуться в Кале "через границу", но поскольку проход был перекрыт, ему пришлось возвращаться "через окрестности Амьена и Бове". Амьен находится на дороге в Бове. "Religieux" также предполагает, что поскольку Генрих не смог пересечь Сомму там, где хотел, ему пришлось проделать обратный путь:

"Превратив добродетель в необходимость, англичане продвинулись в глубь королевства. Пробираясь через густые леса Гурне, расположенные в районе Бове, в 22 лье от моря, они не встретили никаких препятствий и действовали так, как можно было ожидать от врага. Примерно через четыре дня, хотя это далеко не точно, они повернули к городу Амьену".

По времени маловероятно, что Генрих мог пройти очень далеко вглубь страны к югу от Аббевиля, но вполне вероятно, что его люди совершали рейды за провизией во внутренние районы по мере продвижения его армии на восток. Скорее всего, Генрих держал основную часть своей армии на возвышенностях, к югу от Аббевиля. Это объяснялось не только болотистой местностью долины Соммы, но и данными военной разведки о большом французском гарнизоне в Аббевиле. При таком раскладе Генрих должен был пройти через центр Вимеу в направлении Аббевиля, но затем срезать путь через всю страну в направлении Эрена, чтобы получить доступ к Сомме к востоку от города. Бассет упоминает, что после того, как переправа в Бланштаке стала невозможна, англичане направились к Пон-Сен-Максансу. Это ошибка, так как этот город находится на Уазе между Понтуазом и Компьеном, но хронист, возможно, имел в виду Сен-Максен, который лежит на полпути между долиной Бресле и Эреном.

"Gesta" предполагает, что 14 октября Генрих произвел разведку безымянной переправы через Сомму, но его люди обнаружили, что дамбы разрушены, а французы находятся на противоположном берегу. Вероятно, это место было Пон-Реми, в 8 км вверх по течению от Аббевиля, поскольку другие хроники предполагают, что англичане надеялись переправиться здесь. У Фенина Генрих предпочитает Пон-Реми, а не Бланштак. У Монстреле Генрих размещает свою армию в Байльоле в Вимеу, в 8 км к юго-юго-востоку от Аббевиля, который находится на прямом пути на север из Сен-Максента. Ваврен разместил его ближе к Аббевилю, в "Мареулье, Пон-Реми и других близлежащих деревнях", чтобы "получить переправу в узкой части". Все три бургундских писателя предполагают, что Генрих послал отряд, чтобы установить контроль над переправой в Пон-Реми, хотя об этом не упоминает Лефевр, который предположительно находился в этот момент с английской армией. Возможно, что у Бассета Pont-Sainte-Maxence — это ошибка, связанная не с Сен-Максентом, а с Пон-Реми, или же хронист объединил эти два места в одно. Он сообщает нам, что враги находились в большом количестве в этом месте, охраняя переправу, и что, поскольку Генрих думал, что ему придется дать сражение, он посвятил нескольких дворян в рыцари, которых назвал Бассет.^[610]

О том, что при Пон-Реми произошло какое-то сражение, говорят Монстреле и Ваврен. Они утверждают, что англичане были отбиты сиром де Ванкуром, который был господином этого места, и двумя его сыновьями, благодаря их личной храбрости и эффективным и хорошо оснащенным войскам. Это согласуется с комментариями "Gesta" о том, что англичане видели французские войска на противоположном берегу "в боевой линии, как будто готовые вступить с нами в бой там и тогда", хотя хронист добавляет, что из-за болотистой местности ни одна из сторон не могла подойти достаточно близко для сражения. К 20 октября сир де Ванкур присоединился к армии под командованием коннетабля д'Альбре вместе с рыцарем и двенадцатью оруженосцами и служил под знаменем сенешаля Эно. Он был взят в плен при Азенкуре.^[611]

Маршрут армии Генриха после этого взаимодействия неясен. хронисты, связанные с английской армией, не называют никаких мест, пока армия не приблизилась к Амьену. Фенин считает, что Генрих движется в сторону Эрена после неудачи с переправой у Пон-Реми. Монстреле перемещает англичан на восток вдоль реки у Анже-на-Сомме, Ваврен — у Crouy, "Neige" (не идентифицировано, но, возможно, Ле Месж, к югу от Анже) и других деревень вблизи Пикиньи, хотя, похоже, ни в одном из этих мест не было предпринято попытки осуществить переправу. Возможно, что не вся армия спустилась в долину Соммы, а основная часть осталась на возвышенности у Эрена, пока велись поиски переправы. Это также объясняет сообщения, полученные в Булони 17 октября из Монтрея и Аббевиля, о том, что английская армия "поднялась на холмы вдоль реки Соммы".

Французы разрушили весь план английского короля, помешав легкому проходу в Кале, на который рассчитывал Генрих, покидая Арфлер. Его авантюра с возможностью переправы к востоку от Аббевиля также провалилась. Он, вероятно, не знал, что северный берег Соммы выше Пон-Реми очень резко поднимается, и что, опять же, там было слишком много болот, чтобы организовать переправу. Поэтому он был вынужден против своей воли продвигаться все дальше и дальше отклоняясь от намеченного маршрута, со всеми вытекающими отсюда проблемами с продовольствием и усталостью людей. Как только французы в Аббевиле узнали о повороте Генриха на восток, они стали его преследовать, двигаясь вдоль северного берега Соммы, сначала у Пон-Реми, а затем в направлении Пиквиньи. Продолжая двигаться на восток, Генрих приблизился бы к Амьену, хорошо укрепленному городу (хотя он, вероятно, не знал, что его ополчение было направлено в Аббевиль). Поскольку он не хотел вступать в бой и не мог быть уверен в том, сколько войск могут собрать французы, ему нужно было избежать слишком близкого подхода к этому городу. "Gesta" утверждает, что Амьен был обойден 15 октября, слева на расстоянии примерно в одну лигу. Ваврен говорит, что англичане расположились для сражения на равнине перед городом. Этого нет ни в одном другом источнике, но возможно, что Генрих предвидел нападение французов. Коннетабль д'Альбре, несомненно, был в Амьене не позднее 16–17 октября, как и другие военачальники, о чем свидетельствует подношение вина, которое город им сделал.^[612]

Точный маршрут Генриха на юг от Амьена неизвестен, но он мог проходить через Пон-де-Метц, который находится к югу.^[613] То, что следующим английским пунктом остановки был Бове на реке Авр, в 5 км к юго-востоку от Амьена, говорит о том, что Генрих прошел довольно далеко к югу от города. Английское присутствие в Бове, которое "Gesta" относит к 16–17 октября, вызвало большой интерес у хронистов. Возможно, это было связано с тем, что город на реке и замок, возвышающийся над ним, принадлежали графу де Водемон, стороннику герцога Бургундского.^[614] Поэтому его реакция на появление англичан была проверкой на верность. Сам граф отсутствовал и служил у Бусико к северу от реки.^[615] В Арке защитники оказали некоторое сопротивление, открыв огонь из пушек. В Э была вылазка. В Бове зафиксированы только переговоры, хотя они преследовали ту же цель, что и в предыдущие, а именно: избавление города и его окрестностей от сожжения в обмен на продовольствие. Бургундские хронисты утверждают, что в этот момент англичанам очень не хватало хлеба, поэтому от Бове потребовали предоставить восемь корзин хлеба, каждую из которых должны были нести два человека, что говорит о том, что они были внушительных размеров. Это был полезный город от которого удалось получить хлеб, к которому добавлялись местные запасы вина, отмеченный в "Gesta" и бургундскими хронистами. Ваврен также упоминает имя капитана крепости на холме над городом, сэра Жана де Матрингема, и говорит, что он так хорошо вел себя по отношению к англичанам, что это помогло ему в дальнейшем.^[616] Возможно, это связано с рассказанной обоими хронистами историей о том, что Генрих оставил капитану двух очень больных людей из своей армии. Каждый из них дал по две лошади в качестве залога, так что идея заключалась в том, что они должны были выздороветь и затем свободно покинуть замок.

Англичане пересекли Авр у Бове. Монстреле предполагает, что армия держалась на плато примерно в 6 км к югу от Соммы, пройдя через Байонвиллер, Харбоньер и Вовиллер. Ваврен и Лефевр отправляют их по маршруту, пролегающему немного южнее, причем Ваврен добавляет, что Генрих расположился на ночлег в большой деревне Кайш, которая находится в 4 км к югу от Харбонньера. Все эти места находятся недалеко друг от друга. Поэтому вполне возможно, учитывая численность армии, что она расположилась на ночлег во всех этих местах, прежде чем двинуться дальше к Несле в Вермандуа. В "Gesta" рассказывается о стычке с французами у Корби в четверг 17 октября. Корби находится на северном берегу реки и был хорошо укреплен и снабжен гарнизоном под командованием капитанов Пьера де Ламета и Готье де Коленкура.^[617] Об этом столкновении упоминается только в английских хрониках, что позволяет предположить, что оно рассматривалось успех, достойный упоминания. Из города была предпринята масштабная вылазка, сопровождавшаяся, по словам Тита Ливия, "громкими криками и стремительным броском, как это принято у французов". Однако французы были отброшены назад англичанами, и по крайней мере двое были взяты в плен. Капгрейв утверждает, что враг был обращен в бегство во время вылазки "благодаря действиям лучников".^[618]

В XVI веке появилась история о том, что "в битве с французами около Корби" сэру Хьюго Стаффорду (известному под титулом лорда Буршье благодаря браку с Елизаветой, наследницей Джона, лорда Буршье) было поручено хранить штандарт Гиени, но он был потерян в стычке с французами и возвращен только благодаря храбрости одного из его боевых товарищей, Джона Бромли. Это было основано на предполагаемом пожаловании Стаффордом 10 марта 1417 года годовой ренты в 40 фунтов стерлингов  Бромли, текст которого был записан в геральдическом сборнике.^[619] Однако с этим есть проблема, поскольку в платежных ведомостях кампании отмечается, что сэр Хьюго Стаффорд и весь его отряд были оставлены в гарнизоне Арфлера. Сохранился список его людей, и среди них нет Джона Бромли.^[620] Поскольку о ренте известно только из источника XVI века, возможно, что он был придуман для того, чтобы улучшить родословную потомков Бромли.

Именно после этой стычки, согласно "Gesta", к Генриху привели солдата, обвиненного в краже пикса (дарохранительницы) из церкви. Его повесили в соседней деревне, "где мы провели ночь". Этот инцидент встречается только в английских текстах. Псевдо-Эльмхем включает в себя подробный рассказ как о военном столкновении, так и об инциденте с кражей сосуда-дароносицы, утверждая, что преступник был повешен на дереве возле той самой церкви, которую он ограбил. Мы рассмотрим значение этого инцидента при обзоре похода в целом в конце следующей главы.

Никто из летописцев не предполагает, что Генрих пытался обеспечить себе переправу в Корби. Рассказы об этом инциденте говорят о том, что атаку начали французы. Поскольку они развертывали кавалерию, возможно, что атака произошла не в долине реки возле Корби, а возле Виллерс-Бретонно, на возвышенности над Соммой, через которую Генрих вел свою армию. Эта стычка, возможно, способствовала приказу подготовить колья, который "Gesta" помещает сразу после рассказа о сражении. Автор сообщает, что информация от французских пленных (предположительно, захваченных в бою при Корби, хотя это не уточняется) привела к слухам в английской армии о том, что "вражеское командование выделило определенные отряды кавалерии, насчитывающие много сотен человек и посаженных на боевых лошадей, чтобы сломить строй и сопротивление наших лучников, когда они вступят с нами в бой". Поэтому король приказал каждому из своих лучников приготовить кол длиной около шести футов, заостренный с обоих концов, чтобы его можно было забить в землю перед собой для защиты от кавалерийской атаки. Другие хроники предполагают, что приказ о подготовке кольев был отдан позже. Например, Ваврен и Лефевр помещают его после того, как 20 октября французские герольды передали Генриху вызов на битву.

Если "Gesta" правильно определяет время, то это позволяет предположить, что по пути в Несле Генрих думал, что французы скоро дадут сражение. Более того, слух о намерении перебить английских лучников напоминает план BL, о котором уже говорилось. Поэтому сейчас полезно рассмотреть передвижения французов и возможные планы на этом этапе похода, когда Генрих продвигался на восток от Амьена. Где французы намеревались дать сражение, о котором рассказали пленные? Армия, собравшаяся в Аббевиле, двинулась к северу от Соммы, параллельно движению Генриха на восток. Коннетабль достиг Амьена к 16 октября. Принято считать, что большая французская армия выступила на север из Руана в течение нескольких дней после прибытия туда короля 12 октября и провела разведку в Амьене около 17–18 октября. Беннетт предполагает, что она не могла покинуть Руан ранее 14–15 октября, поскольку в противном случае "она столкнулась бы с англичанами, двигавшимися на юг от Амьена".^[621]

Однако обнаружить существование этой большой французской армии невозможно. "Religieux" сообщает нам, что Карл прибыл в Руан "к началу октября" (довольно неточное выражение) с более чем 14.000 человек "под командованием самых прославленных военачальников, имена которых заслуживают упоминания здесь, поскольку они были в основном королевской крови и превосходили всех остальных по авторитету". Далее он называет Дофина, герцогов Беррийского, Орлеанского, Бурбонского, Алансонского, Барского и Брабантского, графов Невера, Ришмона и Вандома и еще пятнадцать человек. Однако хронист не сообщает нам, как эта предполагаемая армия переместилась из Руана в Азенкур. Как мы уже видели, есть свидетельства того, что Алансонский, Ришмон и Вандом уже находились к северу от Соммы. Можно доказать, что 17 октября Орлеанский все еще находился в Клери, недалеко от Орлеана.^[622] Брабантский, Барский и Невер вообще не пришли в Руан.

Действительно, наиболее вероятным сценарием является то, что французская армия при Азенкуре состояла из армии под командованием герцога Алансонского и д'Альбре, которая прибыла в Аббевиль раньше Генриха, плюс сеньоры из областей к востоку и северу от Соммы, которые прибыли непосредственно в район, где было назначено сражение. Финансовые документы армии показывают, что двадцать восемь отрядов получили жалование 12 октября, в день прибытия короля и дофина в Руан, но для большинства это была просто плата за дальнейший период службы под командованием герцога Алансонского. Однако, начиная с этой даты, войска описываются как находящиеся в отряде герцога и "под управлением Дофина", и это первый случай, когда сын короля упоминается в платежных ведомостях как общий командир. Возможно, что к "армии Соммы" в Корби или в Перонне присоединились дополнительные войска из Руана, например, войска герцога Бурбонского. Герцог был в Руане к 17 октября и в Перонне к 19 октября, и его отряды впервые появляются в платежных ведомостях с 17 октября.

Согласно "Gesta", еще 13 октября, когда англичане находились к югу от Аббевиля, ходили слухи, что в верховьях реки в шестидесяти милях от нас собирается большая французская армия, "готовая вступить с нами в сражение с помощью всевозможных военных приемов и хитростей, а также с помощью военных машин и других хитроумных приспособлений", и "что они не позволят нам переправиться через реку раньше них в любом месте между ними". Это расстояние предполагает близость Перонна, который находится в 100 км (62,5 мили) от Бланштака. Поэтому, возможно, намерение французов состояло в том, чтобы продолжать теснить Генриха на восток до излучины Соммы, к югу от Перонна, где была ровная открытая местность, которая могла бы стать хорошим полем боя. Поэтому план BL мог быть составлен специально для этого случая, и именно поэтому в него включены только те командиры, которые, как известно, уже действовали к северу от Соммы. В него не включены герцоги Орлеанский, Бурбонский, Брабантский или сеньоры из Пикардии, которые прибыли к французской армии через несколько дней после того, как Генрих перешел Сомму 19 октября.

Намерение французов дать сражение к югу от Перонна также объясняет вылазку из Корби. Это была не незапланированная вылазка, а скорее средство удержать Генриха вдали от возможного места переправы на участке к западу от Перонна. Для этого в Корби были собраны войска. Свидетельства из архивов Амьена показывают, что подкрепление было отправлено туда из города,^[623] а хроники "le Héraut Berry", де Каньи, Воврена и Лефевра отмечают, что коннетабль д'Альбре и другие командиры проходили через Корби со своими войсками. Это весьма интригующее предположение, что французские командиры находились в Корби во время вылазки. Скорее всего, к 19 октября они были в Перонне, что делает присутствие их в Корби около 17 октября вполне возможным. Более того, в "Religieux" говорится об успешных вылазках Клинье де Брабанта, Бусико и других капитанов против английских фуражиров и других групп, и даже утверждается, что "их доблесть и незабываемые подвиги снискали бы им вечную славу, если бы они были записаны". В хронике Турнэ также говорится о том, что французы собирали войска в районе между Эклюзье и Несле, чтобы помешать Генриху переправиться, хотя там утверждается, что командирами были герцог Бурбонский и коннетабль д'Альбре.^[624]

Вылазка из Корби также имела дополнительное преимущество: на данномэтапе она проверяла реакцию Генриха, но, возможно, это пошло ему на пользу. Если хронология "Gesta" точна, это дало ему предупреждение о намерении французов использовать кавалерию против его лучников. Это не означает, что сам план BL попал в его распоряжение. Его судьба до того, как он попал в коллекцию сэра Роберта Коттона в начале XVII века, неизвестна. Конечно, нет никаких доказательств того, что Генрих захватил его перед битвой. Поскольку Бусико попал в плен при Азенкуре, возможно, что план был взят вместе с вещами находившимися при нем. Но не менее правдоподобно и то, что он попал в Англию уже после этого события.

Однако если Генрих получил сведения, в результате стычки в Корби или каким-либо другим способом, что французы собираются в Перонне, то это объясняет его последующее движение на юг к Несле в надежде избежать их ловушки. Остается открытым вопрос, как далеко на восток, по его мнению, ему придется двигаться в поисках переправы через реку. В Монсе 18 марта было сообщено, что английские и французские войска движутся к Сен-Квентину.^[625] "Gesta" утверждает, что успешная переправа там, где они переправились, сократила поход на восемь дней, что подразумевает, что ожидалось дальнейшее движение вверх по реке еще на четыре дня  — т. е. еще шестьдесят миль или около того. Решение Генриха осуществить переправу на участке реки между Перонном и Хэмом можно расценивать как то, что он не знал о нахождении французской армии в Перонне, так как маршрут на север, которому он был тогда привержен, должен был пройти недалеко от этого города. Конечно, мы можем интерпретировать решение Генриха двигаться на восток как желание, даже с самого начала, найти французов и дать им сражение. В этом случае Генрих намеренно решил не пытаться перейти Сомму и вступить в бой с французами вблизи Аббевиля, потому что хотел встретиться со всей французской армией позже. "Gesta" не поддерживает эту интерпретацию, поскольку автор говорит нам, что англичане были подавлены слухами о предстоящем сражении и что они были обеспокоены тем, что их легко одолеют в верховьях реки, учитывая нехватку продовольствия. Конечно, этот хронист, как и все остальные, пишет задним числом. Ни один автор не может критиковать поход Генриха в свете его последующей победы. Но трудно поверить, что это не было тревожным временем для английской армии, особенно если учесть, что исход похода был столь неясен. Если армия полагала, что движется к Кале, то ей должно было быть не по себе от того, что она движется явно не в том направлении.

Если колья были подготовлены 17 октября или около того, то Генрих ожидал, что французы начнут атаку скорее раньше, чем позже. Поэтому его действия с этого момента представляют значительный интерес. Согласно "Gesta" и бургундским хронистам, он двинулся к Несле, где 18 октября горожанам было предложены принять обычные условия, чтобы избежать разорения и сожжения их города и окрестностей. Но в этот раз жители отказались, повесив на стены красные знамена как символ своего сопротивления. Поэтому король приказал на следующий день, сжечь окружающие город деревни . "Liber Metricus" утверждает, что Генрих "в гневе" действительно поджег деревни вокруг Несле, отказавшегося от его условий, но в "Gesta" так и не сказано, выполнил ли король свою угрозу, поскольку автор переходит к известию о том, что была найдена возможная переправа через Сомму. Уайли предполагает, что местные жители намеренно передали эту информацию англичанам "в надежде избавиться от грабителей".^[626] Как бы то ни было, теперь у Генриха появилась возможность закончить свой неудачный поход вдоль южного берега реки. К тому времени, когда он достиг переправы, он уже вел свою армию походом протяженностью около 270 км, двигаясь довольно постоянным темпом — 25 км в день. Однако историки упускают из виду, что французы также перебрасывали свои войска на значительные расстояния и в таком же темпе. Это были впечатляющие переброски войск с обеих сторон.

7. От переправы через Сомму до кануна битвы, 19–24 октября 1415 года

И английские, и французские хронисты придают большое значение удаче Генриха в поиске переправы через Сомму. "Gesta" сообщает, что в ту ночь, в субботу 19 октября, английская армия была полна ликования по поводу сокращения пути и надежд на то, что враг, "который, как говорят, ждет нас в верховьях реки, не будет склонен преследовать нас для сражения". Где именно автор имел в виду "исток реки", точно неизвестно, но он ошибся как в расположении французской армии, так и в ее намерениях. На следующий день французские герольды принесли Генриху извещение о том, "что они будут сражаться с ним до того, как он достигнет Кале". Через четыре дня Генрих обнаружил, что французы ждут его у Азенкура. Поэтому он разбил свой лагерь в Мезонсель и приготовился дать сражение на следующее утро. Шесть дней между 19 и 24 октября представляют большой интерес с точки зрения передвижений Генриха и планов французов. В конце главы мы рассмотрим поход Генриха от Арфлера до Мезонселя в целом.

Учитывая то значение, которое хронисты придают переправе через Сомму, удивительно, что лишь немногие называют это место, включая "Gesta".^[627] Обычно принимается место, названное Монстреле как лежащее между Бетенкуром и Вуазен. Аргумент заключается в том, что географические особенности, описанные в свидетельствах очевидцев, особенно в "Gesta", хорошо согласуются с ландшафтом на этом участке Соммы. Проблема в том, что долина Соммы значительно изменилась за столетия, не в последнюю очередь после обширной добычи гравия и торфа на протяжении многих веков и строительства крупного канала в начале девятнадцатого века. Описания могли бы соответствовать многим местам. Три других хрониста также помещают переправу примерно в том же районе. У де Каньи она была осуществлена между Перонном и Сен-Кантеном. В "Chronique de Ruisseauville" — в Доинте, который находится недалеко от Перонна, но не на Сомме. В "Chronique de Normandie" переправа Генриха была совершена за Перонном, ночью.

Значимость переправы Генриха подтверждается желанием хронистов приписать кому либо вину за плохую оборону этого места. Бургундские авторы обвиняют людей из Сен-Кантена, в чьи обязанности входило укрепить и защищать брод. Де Каньи утверждает, что герцог Алансонский отдал Сен-Кантена под командование бальи Вермандуа и других королевских чиновников в этом районе, планируя, что все переправы должны быть разрушены. Подразумевается, что Алансонский отдал этот приказ, когда эти чиновники находились с ним в Перонне, что, возможно, предполагает, что англичанам удалось переправиться до того, как они смогли вернуться для выполнения своих инструкций. (Роль Алансонского согласуется с его командованием армией, отправленной на север от Соммы, о чем говорилось в предыдущей главе). "Chronique de Ruisseauville" демонстрирует пробургундские настроения, во-первых, предполагая, что это вина коннетабля д'Альбре, который сам "остался в городах" и отдал приказ никому не сражаться, а во-вторых, утверждая, что граф де Невер явился с очень хорошим отрядом людей, чтобы дать сражение, но англичане ушли. Граф де Невер был младшим братом герцога Бургундского. Поскольку в "Le Héraut Berry" говорится, что он "недавно прибыл в Корби", возможно, что, когда он двигался туда, его отряд встретился с английскими разведчиками после того, как они переправились через реку. Ваврен и Лефевр упоминают, что французы под командованием д'Альбре отправились в Корби и Перонн, чтобы охранять все переправы через реку. Возможно, именно военная разведка, которую французы собирали в Перонне, побудила Генриха "срезать угол" Соммы в том месте, где она проходит через этот город, продвинувшись к Несле и далее к участку реки в направлении Хама. Возможно, он также рассчитывал, что река будет тем легче проходима, чем дальше вверх по течению он сможет продвинуться.

Однако есть две хроники, которые говорят о совсем другом месте для переправы, помещая ее на участке реки к западу от Перонна, а не к юго-востоку. Это "Le Héraut Berry", который помещает ее между Корби и Перонном, и Фенин, который более точно определяет это место как Эклюзье (ныне Эклюзье-Во). Первый названный автор добавляет, что в том, что англичане смогли переправиться, виноваты французы, которые ожидали, что англичане переправятся дальше вверх по течению. Эти люди были размещены у переправы, но ушли, и, проходя через другие деревни, они говорили, что англичане уже прошли мимо, заставляя тем самым тех, кто находился поблизости, покинуть свои посты. Его рассказ продолжается тем, что англичане случайно обнаружили место переправы. Группа людей спустилась к реке в поисках пищи. С вершины ветряной мельницы они увидели, что это место не защищено, а когда добрались до него, обнаружили, что оно полно мяса, хлеба и вина, которые французы оставили в спешке при отходе. Обо всем этом доложили королю, и переправа была осуществлена.

Переправу к западу от Перонна можно было бы легко отвергнуть, если бы не несколько особенностей. Пьер Фенин и "Le Héraut Berry" являются независимыми источниками и в целом предлагают достоверный отчет о событиях 1415 года. С точки зрения ландшафта, Эклюзье очень хорошо подходит для этой цели, хотя здесь есть очень крутой холм в северной части долины, который мог оказаться трудным для подъема по нему армии. Город Амьен послал войска для защиты переправы в Эклюзье.^[628] Кроме того, переправа к западу от Перонна объясняет, как Генрих смог обойти основную французскую армию, собравшуюся в этом городе. Безусловно, маршрут, который Фенин упоминает после Эклюзье, имеет смысл рассматривать как маршрут, который в конечном итоге привел к Азенкуру. Генрих движется из Эклюзье в Мирамон, затем в Форсевиль, Аше, Боньер, Фревент и Бланжи-сюр-Тернуаз. Рассказ, приведенный в "Le Héraut Berry", менее подробен, но в нем упоминается, что Генрих двинулся в сторону Бокена, чтобы как можно скорее достичь Кале. Этот город также лежит на маршруте, который может предполагать переправу к западу от Перонна. В обоих случаях марш Генриха был бы короче, чем при переправе через реку в Бетенкуре/Войенне, что сократило бы путь до Мезонселя на 25–30 км.

Учитывая, что "Gesta" и другие главные хронисты не называют этого места, не исключено, что переправа была осуществлена в Эклюзье. Но утверждение в "Gesta", "Liber Metricus", у Ваврена и Лефевра о том, что Генрих прошел мимо Несле, делает эту версию проблематичной, поскольку в этом случае армия должна была повернуть назад. Кроме того, автор "Gesta", который был с английской армией, утверждает, что Перонн был пройден 21 октября "на небольшом расстоянии слева от нас", что говорит, о том что город был обойден с юга. Лефевр помещает армию после переправы в Aти, деревне, которая находится на полпути между Перонном и предполагаемым местом переправы между Бетенкуром и Войенне. Ваврен и Монстреле также считают, что английская армия расположилась к востоку от Aти в Монши-Лагаш. Если переправа была осуществлена к западу от Перонна, то все эти сведения неверны.

Поэтому, скорее всего, переправа произошла к югу от Перонна и может быть надежно датирована субботой 19 октября. В "Gesta" приводится наиболее подробный отчет, составленный таким образом, что подчеркивает контроль Генрихом ситуации. Операция по форсированию Соммы начинается с того, что король получил известие о том, что в лиге от него есть подходящая переправа. Это подразумевает, что Генрих направлял разведчиков для поиска переправы, хотя Тит Ливий предполагает, что они пришли к месту, где можно было переправиться, "с помощью некоторых людей из этого региона, которые были взяты в плен". Псевдо-Эльмхем рассказывает другую историю, чтобы показать, как удача благоволила англичанам. Согласно его рассказу, англичане искали одну переправу, но случайно заметили другое подходящее место, которое, "как утверждали пленники из той страны, никогда не было известно прежде". Ответ Генриха, согласно "Gesta", заключался в том, что он отправил конные патрули в указанное место, чтобы изучить его возможности, в частности, глубину и скорость течение воды. Мы должны предположить, что патрули вернулись с благоприятными известиями, так как Генрих последовал за ними с остальной армией. Чтобы добраться до места переправы, англичане должны были пройти через болото между Соммой и одним из ее притоков, который, по предположению редакторов "Gesta", был рекой Ингон. Автор делает обоснованное замечание, что англичане могли быть очень уязвимы, будучи зажатыми между двумя реками, но, к счастью, враг не знал об этом.

Переправа описывается как состоящая из двух длинных, но узких дамб. Французы сломали их в середине реки в надежде сделать их непригодными для использования, но переправа по одиночке оставалась возможной. Передовые отряды латников и лучников под командованием сэра Джона Корнуолла и сэра Гилберта Умфравиля, тех же самых людей, которые, надо отметить, участвовали в разведке первоначальной высадки у Шеф-де-Ко, проложили себе путь через реку, чтобы создать плацдарм.^[629] Это должно было защитить английских воинов от возможного нападения французов, когда они перебирались через реку на северный берег. Но что еще более важно, был разработан способ, позволяющий армии переправиться быстрее, чем если бы им пришлось двигаться в одиночку. Король приказал заполнить проломы в дамбах фашинами, соломой и досками, чтобы три человека могли ехать в ряд. В хрониках Ваврена и Лефевра англичанам приписывается разрушение домов и снятие ставней, лестниц и окон, чтобы сделать мост через существующие провалы. Это производит совсем другое впечатление, хотя именно этого придерживается и "Religieux". Здесь английский передовой отряд находит мост через Сомму настолько разбитым, что в ярости бросается на окрестные деревни и поджигает их. Затем они собирают всех рабочих и плотников и приказывают им построить новый мост из деревьев из близлежащих лесов, чтобы они могли переправиться.

Таким образом, французские отчеты дают гораздо более жестокий отчет о действиях англичан. В "Gesta" все выглядит гораздо более по-джентльменски, поскольку местные жители полностью отсутствуют. О том, как Генрих владел ситуацией, свидетельствует и его приказ о том, что обоз должен быть отправлен по одной дамбе, а воины — по другой. Очевидно, он расположился с верными людьми у входа на оба моста, чтобы предотвратить заторы и давку, так как, несомненно, войска стремились переправиться как можно быстрее. Согласно Ваврену и Лефевру, пешие лучники были отправлены первыми, чтобы выступить в роли защитников, пока остальная армия будет переправляться. Как только достаточно большое количество переправлялось на другой берег, устанавливался один из штандартов. Затем переправлялся весь авангард, а лошадей вели по импровизированному мосту. После этого следовали основные силы и тыловое охранение.

Эти рассказы дают наглядное представление о том, какая организация была необходима для осуществления переправы. При таком количестве участников это заняло бы несколько часов. "Gesta" утверждает, что переправа началась в час дня и была полностью завершена только за час до полуночи. В это время года темнота наступала около пяти часов вечера. Ваврен и Лефевр указывают начало переправы в 8 часов утра, и заканчивают до наступления темноты. Эта трудоемкая операция помогает нам понять, почему Генрих не хотел осуществлять переправу там, где могло возникнуть сопротивление французов, поскольку войска, идущие через реку, были уязвимы, по крайней мере, до тех пор, пока на северном берегу не было собрано приличное количество войск. "Gesta" сообщает нам, что вскоре после начала переправы появилась французская кавалерия, к которой присоединились другие отряды, расквартированные в близлежащих деревнях. Они послали всадников, чтобы выяснить, могут ли они еще оттеснить англичан, а англичане выслали против них небольшие конные патрули. Таким образом, они держали французов подальше от дамб и не давали им объединить силы для атаки на ранних этапах переправы. Как только достаточное количество англичан достигло северного берега, французы поняли, что их превосходят в численности, и отступили. Переправа англичан застала их врасплох, хотя это и не было неожиданностью, учитывая длину реки, которую нужно было охранять, и трудности коммуникаций. Можно предположить, что, пытаясь патрулировать все возможные переправы, они слишком сильно рассредоточили свои силы и не смогли быстро перегруппироваться. Таким образом, потенциальная сила превратилась в слабость.

В "Gesta" и некоторых других текстах переправа через Сомму изображается как значительная победа англичан. После более чем недельной беспомощности и, возможно, нарастающей паники — о чем свидетельствует приказ о заготовке кольев — они перехитрили французов. В "Gesta" рассказывается о веселье в армии ночью после переправы, так как путь в Кале был сокращен примерно на восемь дней. Неразумно использовать эту цифру, чтобы попытаться вычислить, как далеко, по мнению англичан, им пришлось бы пробираться вверх по течению не переправься они сейчас. Автору "Gesta", похоже, особенно нравилось понятие "восемь дней". Именно на этот срок, как он утверждает, Генрих приказал приготовить провизию, когда армия покидала Арфлер, предполагая, что именно столько времени потребуется, чтобы добраться до Кале. Таким образом, эта цифра может быть скорее символической, чем реальной. В "Gesta" также утверждается, что англичане были воодушевлены мыслью о том, что если французская армия собирает силы дальше по течению, то теперь она может "не захотеть следовать за нами для сражения". На самом деле все было наоборот. Как только англичане переправились через Сомму, французам пришлось действовать быстро. Они рассчитывали на то, что задержат и ослабят английскую армию еще дольше, тем самым дав себе больше времени на сбор войск. Однако после переправы англичан через Сомму время больше не было на их стороне.

Вызов на битву

В день, когда англичане перешли Сомму, 19 октября, французы, согласно брабантскому хронисту Динтеру, провели совет в Перонне. На нем присутствовали герцог Бурбонский, герцог Алансонский, граф Ришмон, граф д'Э и граф Вандом, Гишар Дофин, коннетабль д'Альбре, маршал Бусико, сенешаль Эно и сеньоры Ваврен и Ронс. Письма, отправленные этой группой, были получены герцогом Брабантским в Лувене 21 октября. В них герцогу предлагалось лично отправиться в путь, поскольку французы намеревались дать сражение на следующей неделе.^[630] Эта датировка позволяет предположить, что французы уже решили дать сражение еще до того, как узнали, что англичанам удалось перейти Сомму, но на их решение, должно быть, повлиял тот факт, что Генрих ускользнул от их внимания, продвигаясь на юг к Несле. Они знали, что в какой-то момент ему удастся переправиться через реку, поскольку чем дальше он продвигался вверх по течению, тем легче было переправляться. Поэтому теперь были все основания попытаться привлечь на свою сторону сеньоров из северных земель, таких как герцог Брабантский.

Согласно "Gesta", уже на следующий день, в воскресенье 20 октября, французские герольды прибыли к Генриху с извещением о том, что сражение будет дано до того, как англичане достигнут Кале, хотя они не указали ни дня, ни места. Этот инцидент поднимает несколько важных вопросов. Первый — где именно находились англичане в этот момент. "Gesta" не помогает в плане географии. На самом деле хронист дает очень мало подробностей о походе Генриха между переправой через Сомму и кануном битвы. Он описывает, что англичане провели ночь на 19 октября к северу от реки, в деревнях, которые ранее служили базами для французских отрядов, угрожавших помешать их переправе. Никакого движения не отмечено на 20 октября, день, в который, как утверждает автор, французские герольды прибыли к Генриху. Поход продолжился 21 октября, причем подразумевается, что в этот день англичане миновали "обнесенный стеной город Перонн… на небольшом расстоянии слева от нас".^[631] Хронист предполагает, что французская кавалерия, вышедшая из города, служила приманкой, чтобы заманить англичан на расстояние вражеского выстрела, но добавляет, что как только английская кавалерия выступила против них, они вернулись в город. Другие хроники дают возможные разъяснения по поводу местонахождения англичан. Лефевр помещает армию в Атье в ночь после переправы через Сомму. Ваврен и Монстреле помещают англичан чуть дальше на восток, в Монши-Лагаш. Это последние места, отмеченные перед приездом герольдов. Если хронология, приведенная в "Gesta", верна, то мы должны предположить, что герольды прибыли к Генриху, когда он находился к югу от Перонна.

Второй вопрос заключается в том, кем были посланы французские герольды. Английские хроники называют герцогов Орлеанского и Бурбонского, бургундские авторы добавляют коннетабля д'Альбре. У Тита Ливия указана более многочисленная группа, от имени которой приехали герольды: герцоги Орлеанский, Брабантский, Бурбонский, Барский, Бургундский и Алансонский, а также коннетабль, граф Неверский и архиепископ Сенса. В других французских хрониках Орлеанский не упоминается. В "Le Héraut Berry" говорится, что "коннетабль, герцог Бурбонский, герцог Барский и граф Неверский, которые только что прибыли в Корби, были в ярости, когда узнали, что англичане переправились через реку", и поэтому они послали герольдов к Генриху. Двое из числа этих людей присутствовали по сообщению Динтера на совещании, состоявшемся в Перонне 19 октября. Учитывая, что Генрих находился в окрестностях Перонна, когда прибыли герольды, самое простое объяснение заключается в том, что именно собравшиеся там сеньоры решили, что будет дано сражение, и послали герольдов к Генриху.

Однако здесь возникают две трудности. Первая — это заседание совета в Руане 20 октября, отмеченное Монстреле. Хронист утверждает, что вместе с королем и дофином присутствовали герцог Анжуйский, герцоги Беррийский и Бретонский, граф Понтье, младший сын Карла VI, а также тридцать пять или около того королевских советников. Тридцать из них решили, что Генриха следует вызвать на бой, но остальные пять советовали, что "лучше, по их мнению, не сражаться в назначенный день". Большинство решило, и король немедленно отправил письма коннетаблю и другим военачальникам, чтобы они как можно скорее собрались со всеми силами, какие только возможно, для сражения с Генрихом и его армией. По словам летописца, был издан общенациональный призыв к знати, чтобы они поспешили присоединиться к коннетаблю, "где бы его ни нашли". Ваврен и Лефевр также говорят, что король и его совет решили, что битва должна быть дана, и упоминают, что это решение вскоре стало известно "во многих местах королевства и за его пределами", но они не называют дату заседания совета. Дез Юрсен не говорит о совете, но отмечает, что в Руане был отдан приказ дать сражение определенным образом. Мы вернемся к предполагаемому развертыванию в следующей главе.

Вполне возможно, что совет в Руане состоялось 20 октября. Герцог Беррийский прибыл в Руан в тот же день, что и Карл (12 октября).^[632] На тот момент Людовик II, герцог Анжуйский, все еще находился в Орлеане, но к 20 октября он достиг Руана, хотя его зять, Карл, граф Понтье, оставался к югу от Луары.^[633] Герцог Бурбонский прибыл в нормандскую столицу 17 октября,^[634] но, как мы уже видели, есть предположения, что к 19 октября он был в Перонне. Возможно, что датировка совета в Руане неверна, и она произошла до даты, которую предлагает Монстреле. Таким образом, согласно этой интерпретации, герцог Бурбонский принес весть о решении совета дать сражение в Перонн. В этом месте собрались не только сеньоры, которые были с армией, действовавшей к северу от Соммы, такие как коннетабль, маршал, герцог Алансонский, графы Вандом и Ришмон, но и сеньоры с северо-востока, такие как граф де Невер и герцог Барский. Герольды были отправлены к Генриху либо как прямой результат решения, принятого в Руане, либо после дальнейшего обсуждения сеньорами в Перонне.

Второй вопрос — местонахождение герцога Орлеанского. Достоверный источник говорит о его нахождении в Орлеане 17 октября.^[635] Это затрудняет его присутствие в Перонне вместе с другими сеньорами. Французские хронисты никогда не включают его в число находившихся в Перонне, а Монстреле не сообщает о его присутствии на совете в Руане, хотя вполне возможно, что он мог переехать из Орлеана в Руан между 17 и 20 октября. Существует вероятность того, что он прибыл на север в конце дня, а к Азенкуру прибыл только в день битвы. Как тогда это согласуется с тем, что его имя связано с отправкой герольдов? Решение заключается в том, что в Руане уже было принято решение, о котором было сообщено в Перонне, что король, дофин и герцог Беррийский не будут присутствовать на предполагаемом сражении, но Орлеанский будет присутствовать. Монстреле сопровождает свой рассказ о совете 20 октября комментарием, что "даже герцог Гиеннский имел большое желание поехать", подразумевая, что уже было принято решение, что он не должен ехать. В "Le Héraut Berry" герцог Беррийский утверждает, что король не должен участвовать в сражении, под влиянием воспоминаний о пленении его отца при Пуатье он говорит: "лучше проиграть только битву, чем проиграть битву и потерять короля". Карл VI, добавляет "Le Héraut Berry", охотно пошел бы сражаться, потому что он был "храбрым, сильным и могучим рыцарем".

В какой-то момент было решено, что король и дофин не должны участвовать ни в одном сражении. Герцог Беррийский был слишком стар. Таким образом, герцог Орлеанский был следующим ближайшим членом королевской семьи, и поэтому было вполне уместно, что вызов герольдов Генриху был сделан от его имени, наряду с именем герцога Бурбонского (который присутствовал на совете в Руане) и коннетабля д'Альбре (главного военачальника). Следует помнить, однако, что первоначально совет рекомендовал отказаться от личного участия герцогов Бурбонского и Орлеанского в сражении. В результате, теперь необходимо было послать Орлеанскому уведомление, чтобы он прибыл на север и присоединился к остальной армии, отменяя возможный более ранний приказ о том, что он не должен приезжать лично.

Предлагаемое здесь решение основано на предположении, что между сеньорами в Перонне и двором в Руане существовала координация. Конечно, возможно, что координации не было, и что каждая из этих групп выполняла свои собственные планы. На это намекает "Le Héraut Berry". По его версии, как только коннетабль, Бурбонский, Барский и Невер в Корби узнали, что Генрих переправился через Сомму, они послали Генриху герольдов, призывая его к сражению в четверг 24 октября при Обиньи в Артуа. Когда новости достигли Руана, герцог Беррийский, как мы уже видели, был "сильно раздосадован тем, что сеньоры согласились дать сражение", и отказался позволить королю присоединиться к ним. Это согласуется с замечанием Динтера о том, что в письмах, отправленных из Перонна герцогу Брабантскому 19 октября, говорилось, что король и дофин намерены присутствовать лично. На данном этапе сеньоры, собравшиеся в Корби/Перонне, думали, что так и будет, но позже получили известие из Руана, что это не так.

Как только герольды прибыли к Генриху, он продолжил свой поход. В "Gesta" нет никаких указаний через какие места проходил поход, пока 24 октября не была достигнута река Тернуаз. У Лефевра Генрих проходит Дуэнг, к юго-востоку от Перонна, а затем движется к Мирамону, местоположение которого также отмечено у Фенина. Мирамон лежал на реке Анкре, в 10 км к западу от Бапауме.^[636] Это должно было произойти в ночь на вторник 21 октября. На следующий день, согласно Лефевру, Генрих направился в сторону Анкра (ныне Альберт) и остановился в Форсвиле, а его люди разместились в деревнях поблизости. Фенин, Монстреле и Ваврен добавляют деревню Аше как одно из мест, где разместились англичане. Нет никаких доказательств того, что Генрих проходил через сам Анкр, но его маршрут должен был в какой-то момент пересечь реку Анкр.

Предложенный Лефевром маршрут поднимает важный вопрос. Из Мирамона Генрих мог бы двинуться на северо-северо-запад в направлении Люше и Кале. Почему же вместо этого он повернул на запад к Аше и Форсвилю? Это могло бы показаться пустяком, если бы не рассказ "Le Héraut Berry" о том, как герольды бросили Генриху вызов на сражение при Обиньи в Артуа. Генрих принял вызов, "пообещав явиться на поле и сразиться в этот день (24 октября) без отказа". Обиньи находится в 18 км к западу от Арраса, на дороге в Сен-Поль-ан-Тернуаз. Он находился в районе, через который проходила французская королевская армия летом 1414 года, и был удобным местом встречи войск, прибывших из Перонна, Пикардии, области Марна-Мёз и бургундских и брабантских земель на севере и востоке. В отличие от местности к югу от Арраса, характеризующейся холмами, за которые велись бои в Первой мировой войне, местность здесь была более открытой и ровной. Что еще более важно Обиньи лежит почти на севере от Мирамона.

Поэтому можно предположить, что как только Генрих получил от герольдов информацию о месте сражения, он направился из окрестностей Перонна в сторону Обиньи. Но затем он изменил свое решение и повернул на запад к Аше, которого он достиг к ночи вторника 22 октября. "Le Héraut Berry" говорит, что Генрих не сдержал обещание, данное французским герольдам: "На самом деле, он поступил прямо противоположным образом, поскольку проехал мимо места под названием Бокен, чтобы как можно скорее достичь Кале". Бокен лежит прямо к западу от Аше. "Chronique de Normandie", хотя и не сообщает никаких подробностей о предполагаемом месте, также утверждает, что обе армии договорились через своих герольдов дать сражение в четверг 24 октября, но англичане не выполнили договоренность, "но держались левее, прежнего направления". Таким образом, планы французов дать сражение при Обиньи пришлось изменить. В "Religieux" говорится: "…внезапно, по приказу каких-то командиров, имена которых я не знаю, французам было приказано изменить свою позицию и отойти, чтобы закрепиться в другом месте. Они повиновались, но не без сожаления, так как предвидели, что этот маневр пойдет на пользу врагу".

Мы не можем быть уверены, что хронист имеет в виду переход от Обиньи к Азенкуру, но важно иметь в виду такую возможность, особенно если учесть, что французы не смогли собрать все свои силы к моменту начала сражения. О том, что они планировали начать сражение в пятницу 25 октября, говорится в письме, отправленном бальи Эно в город Монс, которое прибыло туда 23 октября.^[637]

Несомненно, что после визита герольдов Генрих был уверен в неизбежности сражения. "Gesta" сообщает нам, что он даже приготовился дать сражение на следующий день (т. е. 21 октября). В этот день в миле или около того за Перонном англичане обнаружили, что дороги разрыты французской армией, "как будто она прошла впереди нас во много тысяч человек". Хотя мы не можем точно определить это место, оно вполне соответствует движению французов из Перонна в сторону Обиньи. "Gesta" продолжает, что это заставило Генриха и многих других опасаться, что битва неизбежна, и что были вознесены молитвы, чтобы Бог "отвратил от нас насилие французов". Это чувство паники встречается и в других произведениях. В "Liber Metricus" говорится, что "англичане искали место для лагеря, и их сердца дрожали от страха". У Ваврена и Лефевра за эпизодом с герольдами следует упоминание о том, что поскольку король знал, что французы хотят дать сражение, он сам облачился в доспехи и приказал своим войскам сделать то же самое, дополнительно повелев, чтобы его лучники впредь были снабжены кольями. И так он передвигался "каждый день до самой битвы". Подразумевается, что англичане были готовы к битве, но не стремились к ней.

Такое же впечатление производит и ответ Генриха французским герольдам. Рассказ в "Gesta" и "Liber Metricus" очень краток, в нем просто говорится, что герольды принесли весть о том, что французы собираются сразиться с ним до того, как он достигнет Кале. Ни время, ни место не были указаны. Нет никаких упоминаний о реакции Генриха, хотя в текстах говорится, что он принял вызов как божественную волю и приготовился к битве, уповая на волю Божью и справедливость своего дела. Рассказ Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема по сути тот же самый, но Генриху приписывается ответ герольдам. Когда его спрашивают, каким маршрутом он собирается идти, он отвечает: "Прямо в Кале", а затем продолжает, что у него не было намерения искать врагов, и скорость его похода не определялась страхом перед ними: "Однако мы призываем их не препятствовать нашему пути и не стремиться к большому пролитию христианской крови". У Ваврена и Лефевра герольды произносят более длинную речь. Они начинают с того, что французы желают помочь ему осуществить его желание, "ибо они хорошо знали, что с того момента, как он покинул свое королевство, его желанием было дать сражение французам". Таким образом, "если он пожелает назначить день и место для сражения с ними, они будут рады, если он сделает это". Они предложили, чтобы детали решали представители каждой стороны, чтобы ни одна из сторон не имела несправедливого преимущества. Генрих сначала отправляет герольдов без ответа, но затем посылает двух своих герольдов к французским сеньорам со своим ответом. В нем говорилось, что с тех пор, как он покинул Арфлер, его целью было возвращение в Английское королевство. Поэтому он не останавливался ни в одном укрепленном городе или крепости: "Таким образом, если три принца Франции хотели сразиться с ним, не было необходимости назначать время или место, потому что они могли найти его в любой день, когда захотят, на открытой местности и без помех". Таким образом, как и в английских рассказах, в этих бургундских текстах нет никаких указаний на то, что Генрих искал битвы. Поэтому только "Le Héraut Berry" предполагает, что Генрих согласился на заранее оговоренную битву.

Как и в случае со многими другими событиями кампании, мы не можем быть уверены в том, что произошло на самом деле. Все хроники были написаны позже. Хотя "Gesta" и "Liber Metricus" были написаны ближе всего к событию, оба они придерживаются линии, соответствующей пропаганде самого Генриха, согласно которой французы были агрессорами и что Генрих был вынужден взяться за оружие только из-за их отказа отдать ему то, что принадлежало ему по праву. Хроники Ваврена и Лефевра были составлены несколько десятилетий спустя, когда стали очевидными последствия Азенкура. Оба они участвовали в сражении и видели, как много людей погибло  из мест откуда они родом. Помните, что в начале своего повествования они прокляли пленного гасконца, который дал ложную информацию, когда Генрих впервые подошел к Сомме с запада. Если бы Генрих переправился у Бланштака, утверждают они, не было бы "печального и скорбного дня для французов в битве при Азенкуре". Поэтому неудивительно, что они подчеркивают, что битвы можно было избежать. Как мы увидим, в своем рассказе о битве они стараются подчеркнуть храбрость бургундцев, тем самым подразумевая глупость "арманьяков". Что касается "Le Héraut Berry", то он тоже писал несколько десятилетий спустя и был тесно связан с Карлом VII. Поэтому вполне возможно, что он изобразил Генриха трусом, отказавшимся от обещания. Напротив, он утверждает, что Карл VI охотно пошел бы в бой, "потому что он был храбрым, сильным и могучим рыцарем", но ему помешал герцог Беррийский. 

Поскольку все свидетельства указывают на то, что именно французы стремились к битве, нет причин сомневаться в том, что это было не так. Что касается Генриха, то маршрут, который он выбрал через Пикардию, позволяет предположить, что он пытался вырваться из лап французов, даже если он изначально согласился сражаться. Теперь на французах лежала ответственность за то, чтобы заставить его остановиться в другом месте. В среду 23 октября Генрих отправился из Ашо, пересек реку Аути у Тьера и прошел между Дуллансом слева и Люше справа. Дуланс был обнесен стеной. В Люше были укрепленные ворота, а также сильный замок, принадлежавший графу Сен-Полю. Армия держалась в стороне от этих мест, впрочем, как и от других укрепленных центров после перехода Соммы. Ночь на 23 октября была проведена в Бонньер-ле-Скаллон, а авангард под командованием герцога Йоркского расположился в Фревене на реке Канш.^[638] Бонньер находится на склоне холма, который спускается к Фревену. Это было подходящее место для лагеря, поскольку отсюда открывалась обширная открытая местность с видом на город. То, что Генрих послал Йорка с авангардом для обеспечения переправы через Канш, указывает на то, что он хотел убедиться в том, что на следующее утро можно будет без промедления продолжить поход на север от реки. Организация переправы была сложным маневром, так как мост был сломан, а у французов в этом районе были патрули, которые могли оказать сопротивление.^[639]

Утром в четверг 24 октября англичане переправились через реку и продолжили движение в  направлении к Тернуаза. Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем утверждают, что Йорк был послан на разведку с частью авангарда. Использование для этой цели более крупных сил, чем обычно, напоминает нам о том, что Генрих ожидал, что французы будут надеяться вступить с ним в бой в этот день. Он получил известие о том, что французы действительно собираются в большом количестве. Однако на данном этапе они все еще находились на марше, и английской разведке могло быть ясно, где именно они намереваются собраться. Английский план заключался в том, чтобы как можно быстрее пересечь Тернуаз. Сегодня река выглядит узкой и легко проходимой, но протяженность низменности между деревней Бланжи и холмом, ведущим к Мезонсель, говорит о том, что в прошлом здесь была очень обширная зона для маневра. Как и при переправе через Сомму, армия была потенциально уязвима, когда пробиралась по узким дамбам. В этот день, несомненно, происходили стычки, поскольку в финансовых отчетах несколько английски лучников записаны как взятые в плен.^[640] Переправившись через реку, англичане начали подниматься на холм к северу, но обнаружили, что французы собрались в большом количестве. Поход был окончен. Началась подготовка к битве.

Характер похода Генриха

К этому времени Генрих провел свою армию на расстояние от 378 км до 402 км.^[641] Мы уже обсуждали маршрут, но есть общие замечания, которые можно сделать в отношении похода в целом и которые могут пролить свет на его намерения. Во-первых, он не пытался захватить какие-либо места по пути следования. Поскольку он оставил свою артиллерию в Арфлере, у него не было возможности попытаться сделать это, да он и не хотел. Он хотел двигаться дальше как можно быстрее. С этой целью он избегал крупных укрепленных центров. Его ответ французским герольдам, от 20 октября, гласил, что он не останавливался ни в одном городе или крепости, обнесенном стеной. Это правда, поскольку в Бове он остановился в городе, а не в замке, с защитниками которого, как и в Э и Арке, он договорился о проходе своей армии.

Поход, однако, не обошелся без военных столкновений. Некоторые из них происходили по инициативе французов. В Арке гарнизон замка произвел несколько залпов из своих пушек, чтобы не дать армии Генриха подойти слишком близко. При Э и Корби французы предприняли вылазки против англичан, а при переправе через Канш также была предпринята попытка заманить англичан в ловушку и спровоцировать бой. Однако это не означает, что Генрих не был готов к действиям. Нам рассказывают, что в Арке король выстроил свои баталии на виду у всего замка. 24 октября он также привел свою армию в состояние готовности. Хронисты также предполагают, что в целом он заставил свою армию выступить в полном вооружении, начиная с 20 октября — дня, когда герольды оповестили французов о намерении дать сражение.

В других случаях он направлял части своей армии для выполнения конкретных задач, например, проверки возможных переправ через Сомму, выяснения расположения французских войск и поиска мест для ночных бивуаков. Разведчики, отправленные на разведку, скорее всего, были небольшими отрядами, посаженными на лучших лошадей и действующими как можно незаметнее. Те, кто искал запасы продовольствия и ночлег, известные как квартирьеры, должны были собираться в достаточно большие группы, чтобы произвести впечатление на местное население, с которым они взаимодействовали, но у них была менее опасная задача, поскольку крестьяне не были в состоянии оказать серьезное сопротивление. Кавалерийские отряды, отправленные против французов, угрожавших сорвать переправу через Сомму, должны были быть хорошо вымуштрованными, хорошо вооруженными и хорошо обученными латниками. Временами хроники создают впечатление, что для боевых столкновений выставлялись более крупные смешанные отряды. Так было при отражении французских вылазок из Э и Корби, где отмечено использование лучников. Большие отряды также были отправлены вперед для охраны моста через Канш у Фревента и моста через Тернуаз у Бланжи. Конные отряды постоянно использовались для патрулирования и защиты флангов армии во время похода, а также для небольших рейдов на местности по пути следования армии. Французы также использовали небольшие отряды для выполнения аналогичных функций, хотя об этом у нас есть гораздо меньше данных. В нескольких случаях мы слышим о французских конных патрулях, выходящих из укрепленных центров для наблюдения за англичанами, но без намерения вступать в бой.

О столкновениях с французами во время похода свидетельствуют упоминания в финансовых отчетах английской армии. По крайней мере, один человек был убит и трое взяты в плен 8 октября в бою с гарнизоном Монтивилье.^[642] Были некоторые потери в районе Фекампа.^[643] Англичане были взяты в плен 21^[644] и 23 октября,^[645] носамые большие потери были в день перед сражением, когда семь ланкаширских лучников были взяты в плен.^[646] На первый взгляд, английские потери были небольшими. Проблема, однако, заключается в том, что решения, принятые по учету личного состава после кампании, устранили необходимость фиксировать события в походе, поскольку все, кто служил во второй четверти срока до битвы включительно, должны были получить жалование за весь период, независимо от их судьбы. Аналогичная сложность связана с захватом французских пленных и добычи. Об этом говорится в хрониках, но в отчетах после кампании нет никаких свидетельств о такой добыче. Либо на них закрывали глаза, либо их выкупали за еду во время похода, либо они представляли слишком малую ценность, чтобы подпадать под правила короны, и капитаны снимали сливки со своей доли.

Хроники дают несколько сведений о возможной организации армии во время похода. Некоторые из них говорят разделение армии на три баталии после выхода из Арфлера. Тит Ливий также предполагает, что в дополнение к баталиям было выделено два отдельных отряда, возможно для защиты флангов. Согласно Ваврену, авангард возглавляли сэр Джон Корнуолл и "граф Кентский". Поскольку лордов с таким титулом не было, то, скорее всего, имеется в виду сэр Гилберт Умфравиль, лорд Кайм. Во время первой высадки и в других случаях во время кампании Корнуолл и Умфравиль действуют вместе. В центре сражения командовал король вместе с герцогом Глостером, графом Хантингдоном, лордом Роосом и другими. Арьергард возглавляли герцог Йоркский и граф Оксфордский. Сохранялось ли это командование на протяжении всего похода, неизвестно, поскольку Йорк упоминается в конце похода Вавреном и Монстреле как возглавляющий авангард, которым он должен был командовать и в битве. Это согласуется со случайными замечаниями о том, что именно Йорк посылал разведотряды, и что они отчитывались перед ним, как, например, при подходе к Бланжи и Азенкуру. Йорк также принимал герольдов, прежде чем их допускали к королю. Есть также предположения, что он был коннетаблем и маршалом армии. Сложив все это вместе, мы можем предположить, что на практике он был командующим похода.

При Канше авангард был размещен во Фревене, король — в Бонньере, а войска распределены между восемью-девятью деревнями в окрестностях. Следует предположить, что они все еще были организованы по баталиям. Хотя некоторые из них были переформированы в результате того, что часть людей была отправлена на родину, а другие были оставлены в гарнизоне Арфлера. Распределение воинов или отрядов между тремя баталиями не известно, как и при осаде Арфлера или перед битвой. Точно так же мы не можем с уверенностью сказать, была ли большая часть армии на марше конной. Свидетельства списка личного состава герцога Йоркского за второй квартал — единственного сохранившегося списка тех, кто был взят в поход, — показывают, что у большинства лучников было по одному коню, а у латников — больше.^[647] Это подтверждается и для других отрядов судовыми отчетами о возвращении из Кале в Англию. Таким образом, в армии были тысячи лошадей. По крайней мере, в некоторых отрядах лошади тех, кто был отправлен домой, были сохранены для использования теми, кто все еще находился в армии.^[648] Самым простым способом передвижения на лошадях было передвижение на них легким шагом. Пройденное за день расстояние позволяло использовать одну лошадь без необходимости замены. Но такая скорость подходит и для пешего передвижения.

Мы знаем, что материалы перевозились на грузовых лошадях, а также в повозках. Хотя тяжелую артиллерию и осадные машины в поход не брали, нужно было перевезти очень большое количество вооружения и продовольствия, а также все палатки и домашнюю утварь. Вместе с королем передвигались все атрибуты королевской власти, короны, печати и предметы религиозного культа.^[649] Тит Ливий предполагает, однако, что при отъезде из Арфлера были предприняты меры для ограничения количества ненужного багажа. Опять же, можно предположить, что Генрих хотел, чтобы его армия двигалась как можно быстрее.

Кроме того, он очень редко вступал в официальные контакты с местным населением. В Э, Арке и Бове были проведены переговоры, о проходе армия без помех со стороны французов в обмен на отказ анличан разорять округу. Заключая эти соглашения, Генрих стремился избежать задержек, а также получить продовольствие в дополнение к тому, которое армия взяла с собой из Арфлера. Как сказано в "Religieux": "Я знаю по достоверным сведениям, что англичане были настолько подавлены недостатком продовольствия, что вместо того, чтобы выкупать ее у жителей городов и деревень за деньги, они требовали у них провизию". Перед лицом такой большой английской армии у населения не было иного выбора, кроме как снабжать ее припасами. Даже укрепленные места в Па-де-Ко были, по словам Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема, "охвачены страхом". Только когда армия прибыла в Несле, местные жители отказались от таких условий, что привело к приказу Генриха поджечь и полностью уничтожить деревни на следующий день. "Gesta" молчит о том, произошло ли это на самом деле, так как после упоминания приказа он сообщает, что была найдена возможная переправа через Сомму. После переправы через реку ни одна хроника не упоминает о каких-либо переговорах с местным населением. Из этого следует, что Генрих стремился как можно быстрее переправить свою армию через реку и поэтому избегал переговоров о поставках продуктов питания, поскольку это могло привести к задержкам. Таким образом, к моменту битвы, а также к моменту прибытия в Кале его армия испытывала острую нехватку продовольствия.

Из этого вытекает еще один момент. Если переговоры о поставках продовольствия были ограничены, неужели армия Генриха просто грабила местность на своем путь через Нормандию и Пикардию? В "Gesta" нет никаких упоминаний о таком поведении. Возможно, автор намеренно опустил упоминание о нем, поскольку хотел представить Генриха как истинно христианского короля, который проявлял заботу о своих французских подданных не меньше, чем об английских. Другую картину "Gesta" показывает в отрывке, где говорится,  о спорах (при подходе к Сомме) о том, когда французы дадут сражение. Некоторые советники Генриха, по его словам, считали, что французы не выдержат бесчестья отказа от сражения, поскольку Генрих "вступил на их землю, оставался там так долго, осадил и взял город, и, в конце концов, с таким уменьшившимся войском, опустошил их страну на таком большом расстоянии".^[650] В то время как другие английские хроники также умалчивают об актах грабежа и насилия по отношению к местному населению, французские хроники дают менее лестный отчет о действиях Генриха.

Тома Басен (1412–1491), который во время вторжения Генриха был трехлетним ребенком и жил в Кодбеке, в 40 км вверх по течению от Арфлера, написал пятьдесят лет спустя, что Генрих опустошил все на своем пути через Па-де-Ко. Этой линии также придерживаются в "Journal d'un Bourgeois de Paris", где после капитуляции Арфлера следует комментарий "и вся сельская местность была опустошена и разграблена". У Ваврена тоже есть сведения о том, что после выхода из Арфлера король Англии "путешествовал в окружении своих войск по землям Нормандии, уничтожая все перед собой", хотя это не встречается в данном контексте у Монстреле и Лефевра. Монстреле говорит о грабежах англичан после неудачи с переправой через Сомму в ее западной части, что вынудило Генриха двинуться к Эрену, "сжигая и разрушая всю страну, захватывая пленных и получая большую добычу". Дез Юрсен также говорит о том, что Генрих двигался в направлении Гурнея и Амьена (это тот же этап похода, что и в рассказе Монстреле), "совершая бесчисленные злодеяния, сжигая, убивая людей, захватывая и похищая детей". При переправе через Сомму Лефевр и Ваврен также говорят, что англичане разрушали дома, забирали лестницы, ставни и окна, чтобы построить мост. "Religieux" добавляет, что они были так раздосадованы, обнаружив, что мост разрушен, что "с яростью бросились на окрестные деревни и подпалили их".

Поведение английских солдат, однако, было подчинено дисциплинарным предписаниям. В "Gesta" упоминается, что Генрих издал несколько указов перед осадой Арфлера, в которых запрещалось нападать на церкви и женщин. В "Gesta" отмечаются дополнительные распоряжения короля, когда армия начала свой поход, включая приказ о том, что "никто не должен жечь и разрушать или брать что-либо, кроме пищи и того, что необходимо для похода, или захватывать мятежников, кроме тех, кто оказывает сопротивление".^[651] В тексте, конечно, не говорится, что английским солдатам было запрещено брать еду, но указывается, что Генрих пытался предотвратить чрезмерный грабеж. Кроме того, английские хронисты рассказывают, что Генрих предал смерти солдата, укравшего дарохранительницу из церкви близ Корби. Таким образом, существует достаточно доказательств того, что Генрих был заинтересован в поддержании дисциплины. Хорошо известен свод указов, который он издал в 1419 году, но у нас есть еще один не датированный свод, который может относиться к кампании 1415 года.^[652]

Из текста видно, что дисциплинарные ордонансы были обнародованы и расклеены по всему городу. Копии также выдавались капитанам, которым вменялось в обязанность следить за тем, чтобы их люди были полностью информированы о них. Наказания осуществлялись централизованно констеблем и маршалом, которые имели право штрафовать и арестовывать. Ордонансы предписывали солдатам носить Георгиевский крест и устанавливали правила в отношении пленных и военной добычи. Одной из их главных целей было предотвращение разногласий в рядах солдат, обеспечение боевой готовности при несении службы, а также ограничение возможностей для самостоятельных военных действий и дезертирства. Все мужчины, покидающие войска, должны были иметь на это билет ("billet") с королевской печатью, именно этот метод использовался для выдачи разрешения на возвращение домой заболевших из Арфлера.

Несколько пунктов регулировали взаимодействие с мирным населением. Только квартирьерам разрешалось выезжать вперед отряда, и их распоряжения нужно было принимать и слушаться. Это гарантировало, что только небольшое число солдат имело дело с гражданским населением. Кроме того, существовал контроль со стороны тех, кто находился в непосредственном подчинении короля. Это могло предотвратить нежелательные действия после заключения договоров с городами о поставках продовольствия в обмен на отказ от разорения окрестностей. Таким образом, в целом, как Генрих высоко ценил свои собственные права короля, так он ценил и обязательства по отношению к тем, кого считал своими подданными, в данном случае к французам. Об этом хорошо свидетельствует его вторая нормандская кампания, но мы видим явные признаки этого и в походе 1415 года.^[653] Об этом свидетельствует инцидент, рассказанный бургундскими хронистами, которые отмечают, что Генрих "всегда соблюдал надлежащие и почетные обычаи". Они иллюстрируют это общим замечанием, что когда он хотел послать разведчиков к городам и замкам, он заставлял их снимать доспехи, когда они отправлялись в путь, и снова надевать их по возвращении. Затем они добавляют конкретный случай, когда король покинул Боньер и направлялся в Бланжи. Квартирьеры нашли деревню, в которой он мог остановиться, но он не знал об этом и поехал дальше. Когда ему сказали об этом, он ответил, что не может вернуться в деревню, потому что на нем доспехи. Поэтому он поехал дальше, туда, где остановился его авангард, и приказал двигаться вперед. Дело в том, что он был в доспехах, и это было неподобающим для общения с мирным населением. Он хотел дать понять, что это не его враг, а его народ. Такое же впечатление он хотел произвести на своих разведчиков и квартирьеров во время похода.

Генрих также понимал, что дисциплина важна для эффективности военных действий. В Бове солдаты отправились искать вино, чтобы наполнить свои бутылки, что очень обеспокоило короля. Когда его спросили, почему, "он ответил, что проблема в том, что многие будут наполнять не только бутылки, но и желудки, и именно это его беспокоит". Присутствие короля помогало поддерживать дисциплину. Важно помнить, что король в походе был почти недоступной фигурой для всех, кроме своих придворных и главных командиров. Для него всегда организовывалось отдельное жилье, а придворные ритуалы сохранялись как в мирное время. В армии, как и в средневековом обществе в целом, большое значение придавалось иерархии и почтению. Все дисциплинарные ордонансы были основаны на угрозе наказания.

В этом контексте казнь солдата, укравшего дарохранительницу, очень показательна и как прецедент, и как выражение стиля командования Генриха, который тесно связан с его концепцией царствования в целом. "Gesta" использует его для того, чтобы подчеркнуть преданность короля Всевышнему превыше всех прочих забот. Сравнение проводится с поступком Финееса, который без колебаний убил израильтянина Зимри, чтобы "яростный гнев Господа" был отвращен от Израиля.^[654] Зло поклонения "ложным идолам" и смертный грех жадности еще больше подчеркивается тем, что вор украл дарохранительницу из меди, полагая, что она сделана из золота. Тит Ливий заставляет короля приказать своей армии остановиться, пока религиозное святотатство не будет искуплено, а сосуд возвращен церкви. Он также приказал повесить тех, кто совершил кражу (подразумевается, что злоумышленников было несколько), перед всей армией. В Псевдо-Эльмхеме фигурирует только один вор, но приводится очень красочный рассказ о том, как его протащили через всю армию и повесили недалеко от церкви, из которой была совершена кража.

Способствовало ли присутствие короля поддержанию морального духа, узнать невозможно. Если солдаты считали своей целью Кале, то, несомненно, по мере продолжения похода нарастало беспокойство. Но хроники не позволяют нам проникнуть в сознание солдат в этот момент. Победа при Азенкуре устранила всякую необходимость рассказывать об их прежних тревогах или неуверенности Генриха, когда он вел своих людей через северную Францию. Конечно, это был не первый случай, когда английская армия совершала дальний поход по Франции, а французская армия отправлялась в погоню за ней. Знаменитый поход Эдуарда III по северной Франции в 1346 году, завершившийся в Креси, и его сына от Атлантики почти до Средиземного моря и обратно в 1355 году, а также к Луаре в 1356 году, приведший к битве при Пуатье, хорошо известны, но существует огромное количество других средних и дальних походов на протяжении войны в XIV веке. Совсем недавно герцог Кларенс провел своих людей от высадки в Котентене до Блуа и далее до Бордо. Эти действия обычно классифицируются как "chevauchées", конные рейды по французской территории, предпринятые для грабежа и мародерства, подрыва морального духа и авторитета противника, а не для захвата городов и укреплений. Роджерс утверждает, что такой стиль ведения кампании был также направлен на побуждение французов к сражению.^[655]

В кампании Генриха, по-видимому, было гораздо меньше преднамеренных грабежей, опустошений и мародерства, чем в предыдущих походах.^[656] Недавнее исследование похода Эдуарда III через Нормандию в 1346 году подчеркивает, что "армия на марше могла быть уязвимой, особенно когда рейдовые отряды были широко рассредоточены и грабежи велись небрежно", и что, хотя Эдуард допускал такую деятельность, он старался, чтобы она регулировалась военными и дисциплинарными потребностями. Например, разрушения ради них самих разрешались только после того, как фуражиры выполняли свою задачу по поиску припасов.^[657] Некоторые методы Эдуарда были похожи на методы Генриха, но важно отметить, что в целом последний перемещал своих людей быстрее, чем Эдуард III в 1346 году или его сын в 1355–56 годах, и он, как и они, не останавливался надолго в одном конкретном месте. На грабежи отводилось так мало времени, что вряд ли они могли иметь место. Кроме того, Генрих избегал мест с богатой добычей и совершал поход через районы с относительно небольшими деревнями. Даже если продовольственные запасы были получены по договору или захвачены, их количество не могло быть большим. Хотя продовольствие для похода было доставлено в Арфлер, не приходится сомневаться, что к моменту достижения Мезонселя его армия страдала от недостатка пищи.

Не следует забывать, что французы также совершали длительные марши во время кампании 1415 года. Проблема в том, что хронисты рассказывают нам о них гораздо меньше, как о маршрутах движения, так и о более общих вопросах. Английские авторы, в конце концов, были бы совершенно не осведомлены о французских маневрах. Ни один хронист не был с французской армией в походе. У нас есть платежные ведомости по нескольким отрядам за период похода Генриха. Они будут более подробно рассмотрены в следующей главе, поскольку, возможно, эти отряды внесли свой вклад в силы, которые французы собрали при Азенкуре. Однако платежные ведомости не позволяют понять, как была организована французская армия во время ее передвижения.

Там, где хронисты делают комментарии, они критикуют поведение французских войск. В "Religieux" упоминается приказ о сборе ополчения, изданный 28 августа, и отмечается, что он запрещал войскам останавливаться на ночлег у местного населения более чем на одну ночь в одном месте. Поскольку у нас есть полный текст приказа, мы также знаем, что он запрещал грабежи и нанесение ущерба жителям тех мест, через которые двигалась французская армия.^[658] Хронист утверждает, что собранные войска полностью игнорировали этот приказ, хотя его замечания о пестром происхождении войск не совсем верны: "Воины, находившиеся на службе у баронов, были в большинстве своем иностранцами, незаконнорожденными и незнатного происхождения, изгнанниками и преступниками, более склонными к грабежам, чем привыкшими к военной дисциплине, не обращали внимания на приказы короля и заставляли жителей королевства страдать даже больше, чем обычно. С неслыханной доселе жестокостью они заставляли их отдавать свои повозки, тягловых животных и собственные дома. Они отнимали у них все, что можно было унести, и насильно увозили животных, даже лошадей, которые использовались для сельскохозяйственных работ. Одним словом, они совершили больше преступлений, чем сам враг, за исключением убийств и поджогов".

Дез Юрсен также сообщает, что французский гарнизон в Фекампе нанес ущерб городу и аббатству. Лошадей гарнизона разместили даже возле главного алтаря, а солдаты взломали сундуки с ценностями, которые горожане поместили в аббатство на хранение.^[659] "Chronique de Ruisseauville" дополняет эту картину недисциплинированности комментарием о том, что женщины, изгнанные из Арфлера, хотя и были защищены указом Генриха о том, что они должны уйти невредимыми, были ограблены и изнасилованы французами, как только они оказались на значительном расстоянии от города. Тот же хронист отмечает, что в кампании вдоль Соммы французские войска также "не делали ничего, кроме грабежей и мародерства в городах, монастырях и аббатствах и насилия над женщинами".

Общее впечатление таково, что англичане были лучше дисциплинированы. В какой-то степени это объясняется характером похода. Генрих хотел поддерживать хороший темп, и поэтому не было времени на беспричинные акты насилия. В то время как англичане везли припасы из Англии, французская армия неизбежно истощала местные продовольственные ресурсы и ожидала постоя у населения, уже обремененного высокими налоговыми требованиями короны. Хотя за провизию полагалось платить, армейское жалование было нерегулярным. Особые трудности возникали, если войска долгое время базировались в одной местности. Это в полной мере относится к тем войскам, которые собрались в районе Руана во время осады Арфлера. Жители Дюбефа, расположенного к западу от Лувье, жаловались в конце октября, что им пришлось отдавать зерно и сено на содержание солдат в течение более двух месяцев.^[660] Аббатство Бек также жаловалось, что армия "оставалась там, постоянно опустошая и разрушая весь регион с августа месяца и до самого сражения".^[661] Были и тактические военные соображение. Псевдо-Эльмхем и Тит Ливий рассказывают, что как только французы узнали, каким маршрутом англичане шли из Арфлера, они немедленно отправили войска, чтобы очистить местность от продовольствия для людей и лошадей, чтобы заставить врага испытывать недостаток в пище. Эта тактика использовалась во время осады, когда прилегающие к Арфлеру районы оказались во власти как английских, так и французских отрядов. Поэтому местное население ненавидело проходящие войска  даже своих предполагаемых защитников. Примечательно, что в приказе, разосланном 20 сентября для сбора войск в Амьенском бальяже, те, кто отказывался служить, могли быть наказаны не только арестом и конфискацией их имущества, но и размещением в их домах войск на постой.^[662]

Хроники свидетельствуют о том, что англичане в некоторых случаях размещались в деревнях, но обычно они спали в палатках или под открытым небом. Французы чаще размещались в домах, но в некоторых случаях им также приходилось разбивать лагерь. Таким образом, они тоже страдали от ненастной погоды, о которой говорят хронисты. Например, в "Chronique de Ruisseauville" упоминается "грязная, сырая и ветреная погода", а Уолсингем также говорит о холодных ночах. Дождливая погода перед битвой также упоминается в нескольких текстах. Многие французы, оказавшиеся при Азенкуре 24 октября, скорее всего, были так же измотаны и деморализованы, как и англичане. Даже если командиры с обеих сторон говорили ободряющие и вдохновляющие речи, солдаты обеих сторон должны были испытывать трепет. Сражения по своей природе были событиями с непредсказуемым исходом.

8. Армии собираются, 24–25 октября 1415 года

24 октября английская армия переправилась через Тернуаз у Бланжи.^[663] "Gesta" рассказывает, что когда они достигли вершины холма на другой стороне, то увидели "выходящие из долины, расположенной выше, примерно в полумиле от нас, мрачные ряды французов". Согласно Монстреле, разведчики Генриха, действовавшие впереди основной армии, доложили, что французы "идут со всех сторон большими отрядами людей, чтобы расположиться в Руиссовиллле и Азенкуре, чтобы на следующий день оказаться впереди англичан и сразиться с ними". Опираясь на собственные разведданные о том, что англичане сейчас находятся в районе к югу от Мезонселя, французы начали занимать позицию на широком поле, ожидая приближения англичан. Поскольку французских патрулей было много, а войска продолжали прибывать, Генрих не мог увести свою армию подальше от опасности. К тому же такой поступок был бы бесчестным. В ответ он привел своих людей в боевую готовность, поскольку предполагал, что французы намерены дать сражение в этот день. Согласно "Le Héraut Berry", четверг 24 октября действительно был днем, который французы назначили для сражения.

Однако этот хронист сообщает нам, что место, выбранное французами, было Обиньи в Артуа, а не Азенкур, и что Генрих, приняв вызов, не выполнил своего обещания, а двинулся в противоположном направлении. Если это так, то французам нужно было выбрать другое место для сражения. "Religieux" подтверждает мысль о том, что план был изменен: "…внезапно, по приказу каких-то командиров, чьих имен я не знаю, французам было приказано изменить позицию и отойти, чтобы закрепиться в другом месте. Они повиновались, но не без сожаления, так как предвидели, что этот маневр пойдет на пользу врагу".

К сожалению, о передвижениях французов за Перонном мы имеем очень мало сведений. Монстреле описывает движение французов к Сен-Полю, а затем к Руиссовиллю и Азенкуру. Он ошибочно помещает Сен-Поль на реку Аунун. Его рассказ, вероятно, означает, что французы двигались на север вдоль левого берега Тернуаза, а затем переправились через реку у Анвина. Оттуда они должны были двигаться через Крепи и Трамекур в направлении Руиссовилля. Поэтому небольшая долина, через которую их видел автор "Gesta", могла быть той, в которой находился Трамекур, и по которой до сих пор проходит неасфальтированная дорога "fond de Caniers". Двигаясь на восток от англичан, они сумели опередить и преградить путь Генриху.

Сен-Поль также лежал на реке Скарп, в 20 км прямо к западу от Обиньи. Поэтому вполне возможно, что французская армия или, по крайней мере, часть ее, первоначально собралась в Обиньи, а затем двинулась на запад, чтобы перехватить англичан у Азенкура. Хотя многие главные командиры собрались со своими людьми в Перонне, Монстреле также говорит о том, что французы находились в Бапоме, когда англичане были в Монши-Лагаше. Кроме того, согласно Динтеру, герцог Брабантский ответил на письма из Перонна, которые он получил 21 октября, приказав своим войскам присоединиться к нему в Камбрэ. Последний находился в 50 км к юго-юго-востоку от Обиньи по прямому маршруту через Аррас. Если место сражения уже было определено в этот момент как Азенкур, то для отряда герцога Брабантского можно было ожидать пункта сбора дальше на север. 25 октября герцог, по словам Динтера, находился в Ленс-ан-Артуа. Это было всего в 18 км к северо-востоку от Обиньи, но в 48 км от Азенкура. Может быть, герцог Антуан ожидал, что сражение будет дано в Обиньи? Динтер сообщает, что позже он обнаружил, что граф Неверский 22 октября отправил герцогу письма, призывая его поспешить на битву, и что были отправлены другие письма о передвижениях англичан. Динтер сожалеет, что герцог не прочитал их все, поскольку, если бы он это сделал, то не пытался бы так быстро двигаться 25 октября, чтобы достичь Азенкура. Он прибыл к месту сражения поздно, сделал импровизированный герб из флага одного из своих трубачей и был убит. Возможно, поэтому известие о предполагаемом месте сражения или о его изменении распространялось медленно. Это объясняет, почему другие французские войска прибыли поздно или вообще не прибыли, к чему мы еще вернемся.

Был ли Азенкур выбран вторым местом для встречи армий или нет, мы не знаем, когда и кем он был выбран. Бургундские хронисты просто сообщают нам, что коннетабль водрузил королевское знамя "на поле, которое они выбрали в графстве Сен-Поль на территории Азенкура". Валеран Люксембургский, граф Сен-Поль, умер 10 апреля 1415 года. Его первой женой была Маргарет Холланд, сводная сестра Ричарда II. Их дочь, Жанна, была замужем за герцогом Антуаном Брабантским. Валеран в начале века совершал враждебные действия против Генриха IV. Он стал коннетаблем Франции, когда д'Альбре присоединился к Гиеньской лиге в 1411 году, но потерял эту должность, когда Иоанн Бесстрашный был объявлен предателем в 1413 году. В войне против "арманьяков" в 1412 году он участвовал в кампании вместе с Бусико. Эта связь может иметь значение при выборе места битвы. Возможно также, что маршал знал его по кампании в этом районе против бургундцев в 1414 году. В армии также присутствовали сеньоры из этого региона, которые могли повлиять на решение. Жак де Хейли, например, был капитаном Бокена под Дуленсом в 1408 году.^[664]

Территория между Азенкуром и Руиссовиллем представляла собой большое открытое место, которое было относительно ровным на фоне волнистой местности, особенно на севере. Более важным, возможно, было ее географическое положение. Для французов было крайне важно перехватить Генриха до того, как он подойдет слишком близко к Кале. Хотя "Religieux" сообщает нам, что пикардийцам удалось сорвать вылазку трехсотенного отряда из Кале на юг, всегда существовала опасность, что если сражение произойдет вблизи английских владений во Франции, где есть сопоставимые равнинные участки, то отряды из различных английских гарнизонов, если их вовремя предупредить, могут вступить в бой в качестве подкрепления и, что еще хуже, напасть на французов с тыла. Кроме того, французы могли посчитать, что если они сразятся и победят при Азенкуре, то окажутся достаточно близко, чтобы немедленно перейти к наступлению на Кале. Такой маневр стал бы двойной местью за победу Эдуарда III при Креси в 1346 году.

Канун битвы

Генрих ожидал, что сражение будет дано, как только он прибудет на поле, которое выбрали французы. Захватывающим аспектом повествований об Азенкуре является то место, которое они отводят событиям четверга 24 октября. Таким образом, мы получаем представление о "фальшивой битве", но в результате возникают определенные проблемы. Как мы увидим, некоторые из событий, которые принято считать характерными для Азенкура, наиболее достоверные хронисты приписывают 24, а не 25 октября. Поскольку англичане готовились к битве дважды, хронисты также путают эти два события. Это влияет на наше понимание не только событий 24 октября, но и 25 октября.

В "Gesta" говорится, что Генрих не терял времени, выстраивая свою армию в "баталии и крылья, как будто они должны были немедленно вступить в бой". Тит Ливий добавляет, что он указал каждому командиру порядок и место для предполагаемого ведения битвы, а Псевдо-Эльмхем добавляет, что он выбрал позицию для своей армии "по совету опытных воинов". Во всех этих английских текстах отмечается, что были приняты меры для того, чтобы воины исповедовались, как это было принято перед сражением. Об этом также свидетельствуют бургундские хронисты, которые отмечают, что "можно было видеть, как англичане, думая о предстоящем сражении, в тот четверг совершали свои богослужения, все стояли на коленях с воздетыми к небу руками, прося Бога сохранить их под своей защитой". Лефевр добавляет, что "это было правдой, поскольку я был с ними". Английские хронисты и "Religieux" предполагают, что Генрих произнес речь. Самая длинная версия приводится в Псевдо-Эльмхеме, особенно в связи с тем, что король подчеркивает, что Бог на его стороне. В одной из версий хроники "Brut" Генрих призвал своих людей к бодрости: "ибо их ожидает решающий день и благодатная победа, а также победа над врагами". Он добавил, что скорее умрет в тот день, чем будет захвачен врагом, "ибо он никогда не отдаст королевство Англию на выкуп за свою персону". Эта хроника продолжается тем, что герцог Йоркский попросил и получил командование авангардом. Затем король приказал каждому человеку обеспечить себя колом, хотя в другой версии хроники "Brut", на которую сильно повлияла более поздняя йоркистская пропаганда, это распоряжение сделал герцог Йоркский.

Хотя в "Gesta" менее четко говорится об обращении короля к воинам, эта хроника, как и "Liber Metricus", приводит в качестве части приготовлений 24 октября историю о том, что сэр Уолтер Хангерфорд выразил королю пожелание, чтобы у него было, помимо присутствующих, "десять тысяч лучших лучников Англии, которые были бы только рады присутствовать там". Король возразил ему, сказав, что Бог "с этими скромными людьми" сможет победить "высокомерие французов". Это стало одной из легенд об Азенкуре, во многом благодаря тому, что Шекспир использовал этот инцидент. Произошло ли это на самом деле, узнать невозможно. Хангерфорд, несомненно, участвовал в сражении и был тесно связан с королем, являясь одним из исполнителей его завещания и избранным управляющим дома. Однако предполагаемый ответ короля тесно связан с библейскими прецедентами, и в нем прослеживается прямая связь с божественной поддержкой Иуды Маккавея. Поэтому, возможно, автор "Gesta" приукрасил случайное замечание одного из капитанов Генриха, чтобы показать полную веру Генриха в божественное вмешательство. Этот инцидент следует рассматривать в свете ретроспективы. Англичане одержали убедительную победу. Неудивительно, что они решили, что Бог был на их стороне, и что это было связано с божественным одобрением царствования Генриха.

Генрих был достаточно проницателен, чтобы не быть захваченным врасплох. Поэтому он держал своих людей в боевом порядке до тех пор, пока не наступила ночь и не стало ясно, что в этот день сражения не будет. Нет полной уверенности в том, насколько четко французы выстроили свои ряды. По словам бургундских авторов, французы, которые могли видеть англичан, "также думали, что они будут сражаться в этот четверг, и поэтому остановились и построились, надев доспехи, развернув знамена и посвятив многих в рыцари". Никаких действий, похоже, не произошло. Согласно "Gesta", французы просто оценили малочисленность англичан, а затем отступили "на поле у дальнего края леса, который находился недалеко от нас слева между нами и ими, где пролегала наша дорога в сторону Кале". Это побудило Генриха двинуть свою армию, так как он опасался, что план французов состоял в том, чтобы обойти лес и совершить внезапную атаку или даже обойти более отдаленные лесные массивы в округе, чтобы окружить англичан со всех сторон. Поэтому хронисты отмечают, что он перемещал свои собственные линии, "следя за тем, чтобы они всегда были обращены лицом к врагу".

Невозможно нанести позиции на карту, поскольку мы не знаем, где расположилась та или иная сторона. На закате, который наступил около 16.40 вечера, Генрих приказал армии разбить лагерь на ночь. "Gesta" отмечает, что сам король расположился в ближайшей деревушке, где было несколько домов, а также сады и огороды, где можно было расположиться на ночлег. Тит Ливий говорит, что для него был найден небольшой дом. В английских текстах это место не указано, но Лефевр и Ваврен говорят о том, что Генрих перевел свою армию на ночлег в Мезонсель. С наступлением ночи французы также разбили свой лагерь. По всем данным, оба лагеря находились довольно близко друг от друга. В книге Тита Ливия говорится о 250 шагах. В "Gesta" расстояние не приводятся, но говорится, что лагеря находились достаточно близко, чтобы люди в них находящиеся могли слышать друг друга. На это указывают также Лефевр и Ваврен, где упоминается расстояние в четверть лиги. Монстреле оценивает это расстояние в три выстрела из лука, Фенин — в четыре. Расстояние между ними можно принять за 150 метров.

В "Gesta" говорится, что французы разожгли костры и установили усиленные дозоры на полях и дорогах на случай, если англичане попытаются скрыться под покровом темноты. Ни один французский рассказ не подтверждает этого. Поэтому вполне возможно, что этот рассказ был включен, чтобы очернить французов, подчеркнув, что Генрих не имел намерения бежать. В этом контексте мы должны с осторожностью относиться к рассказам о том, что французы были настолько уверены в победе, что в ту ночь разыгрывали в кости короля и его дворян. Маловероятно, что у англичан были шпионы, находившиеся так близко к французским палаткам, чтобы они могли сообщить такие подробности. Скорее всего, это замечание отражает разговоры в английской армии как средство для поднятия боевого духа. Подобные рассказы намеренно распространялись, чтобы разжечь ненависть англичан к французам в преддверии сражения на следующий день. Именно в таком ключе эту историю рассказывает Уолсингем. По его словам, французы объявили, что они не пощадят никого, кроме короля и некоторых названных сеньоров; остальные будут убиты или их конечности будут изуродованы: "Из-за этого наши люди пришли в ярость и воспрянули духом, подбадривая друг друга".^[665] В простонародных хрониках это развивается, включая представление о том, что французы не только играли в азартные игры на короля и его сеньоров, но и "предлагали за лучника ставку из своих денег, поскольку намеревались заполучить их как свои собственные". Это хорошие истории, но их нельзя воспринимать как свидетельство того, что происходило во французском лагере.

В английских текстах подчеркивается, что Генрих приказал соблюдать полную тишину в своем лагере. Истинность этого утверждения доказывает подробный рассказ "Gesta" о наказаниях за нарушение тишины. Они были разделены по статусу: латники, которых здесь называют "джентльменами" (generosi), должны были отдать свою лошадь и снаряжение, в то время как любому, кто имел статус valettus или ниже, отрезали правое ухо. Лучников иногда называли valetti, хотя этот термин использовался и для слуг. Это напоминает нам о сильном социальном разделении между двумя военными сословиями, несмотря на то, что некоторые лучники были молодыми людьми, которые позже становились латниками. Лефевр и Ваврен также отмечают, что "что касается англичан, то никогда никто не производил так мало шума. Было трудно услышать, как они разговаривают друг с другом, поскольку они говорили так тихо".

Почему Генрих хотел тишины в своем лагере?^[666] Подходящий ответ можно найти в Псевдо-Эльмхеме. Там Генрих приказывает своим людям воздержаться от обычного шума и гама, "на случай, если враг придумает какое-нибудь средство, чтобы досадить им". Генрих опасался, что французы могут предпринять внезапную атаку ночью. Поэтому он хотел, чтобы его люди были начеку. Необходимо было убедиться, что все необходимые команды и трубные сигналы будут услышаны и быстро выполнены. Действительно, Монстреле предполагает, что ночью герцог Орлеанский приказал Ришмону отправить своих людей "почти прямо к тому месту, где англичане разбили лагерь". Англичане якобы выстроились за пределами своего лагеря, и обе стороны начали обстреливать друг друга, но затем французы вернулись в свой лагерь, и в течение ночи больше ничего не произошло. Правда об этом инциденте неизвестна, хотя можно было бы ожидать, что какие-то действия будут проводиться даже ночью, чтобы каждая сторона могла оценить силы другой. В Псевдо-Эльмхеме, который опирается на информацию Уолтера Хангерфорда, говорится, что король решил, что знакомство с местом, где на следующий день будет происходить битва, будет полезным. В результате он послал несколько рыцарей при свете луны осмотреть поле. По словам летописца, это действительно дало ему информацию, "чтобы лучше помочь ему расставить свои силы". Луна в этот день находилась в последней четверти, так что видимость была не очень хорошей, но хочется верить, что все военачальники, по возможности, старались заранее разведать поле битвы. Иначе как Генрих выбрал позицию для своих войск на следующий день?

Есть и другие причины, по которым король должен был требовать тишины в своем лагере. Она способствовала молитве, и, вероятно, исповеди продолжали звучать всю ночь, готовясь к сражению на следующий день, мужчины не хотели умирать неподготовленными. Тишина также позволяла телу отдохнуть, а уму сосредоточиться, и препятствовала паническим разговорам. Также использовалась возможность для подготовки. У Лефевра и Ваврена лучники обновляют свои тетивы, а латники готовят свои "aiguillets". Вероятно, это означает дополнительные защитные доспехи, которые надевались специально для пешего рукопашного боя. Возможно также, что Генрих хотел, чтобы тишина в его лагере обескуражила французов, даже заставила их опасаться, что он может начать ночную атаку на них.^[667] Это впечатление могло бы усилиться, если бы, как предполагает Монстреле, англичане трубили ночью в свои трубы и другие инструменты "так сильно, что земля вокруг отзывалась эхом на их звуки". В "Liber Metricus" говорится, что тишина в лагере заставила их подумать, что Генрих намеревается бежать, и поэтому они поскакали по полям, чтобы разведать обстановку.

А что же во французском лагере? Неудивительно, что в английских текстах мало комментариев, за исключением утверждения "Gesta", что он слышал, как люди звали своих слуг и друзей, потому что они были сильно разделены "в таком большом войске". Бургундские авторы также говорят, что было так много шума от пажей и слуг, что англичане могли его слышать, но они добавляют, что у французов почти не было музыкальных инструментов, чтобы их развеселить. Их рассказы подробно описывают, как после того, как армия была отведена со своих позиций, французский лагерь был разбит на поле между Азенкуром и Трамекуром, где на следующий день произошла битва, хотя на современной карте трудно определить его местоположение. У Монстреле сеньоры расположились лагерем в поле рядом со своими знаменами, а нижние чины разместились в деревнях поблизости, что представляет собой интересный контраст с тенденцией англичан размещать короля в здании. Знамена и вымпелы были свернуты, доспехи сняты, поклажа распакована, костры разожжены. Квартирьеры были отправлены в деревни, чтобы найти солому и подстилку для сна и подстилку под ноги. Это было необходимо, утверждают авторы, потому что земля была сильно взрыхлена копытами лошадей. По словам "Religieux", земля была в таком состоянии, потому что ее только что обработали, а потоки воды от дождя затопили ее и превратили в трясину. Поэтому здесь было трудно спать. Бургундские хронисты говорят, что дождь шел всю ночь. Этого нет в "Gesta", но это упоминается в "Liber Metricus" и у Капгрейва. Влияние фольклорных традиций прослеживается в бургундском комментарии о том, что французские лошади были спокойны в ту ночь — предзнаменование того, что должно было произойти на следующий день. Комментарий о музыкальных инструментах, возможно, является дополнительным указанием на это, хотя он также может свидетельствовать об отсутствии организации и координации.

Английские авторы приписывают французам решение не давать сражение в четверг 24 октября, хотя Генрих был готов вступить в бой. В "Gesta" французы наблюдают за англичанами, а затем уходят в свой лагерь, когда понимают, что битвы не будет. Псевдо-Эльмхем развивает эту мысль, чтобы еще больше превознести достоинства своей стороны: "Враг заметил напряженное ожидание такой маленькой армии и ее достойные приготовления, и, собравшись на ночной отдых, отказался вступить в жестокое сражение в этот день". Еще более воинственный тон можно найти у Хардинга: "В четверг король внезапно двинул свою армию, выехавна них в полном составе". Бургундские авторы подразумевают, что обе стороны думали, что битва может быть дана, но нейтрально относятся к возложению ответственности на одну из сторон за то, что этого не произошло. Ни они, ни английские авторы не упоминают о каких-либо переговорах между двумя сторонами в четверг, но эта тема присутствует в некоторых французских текстах. В результате, эти тексты предполагают, что именно англичане были виноваты в том, что не захотели сражаться в этот день.

В "Le Héraut Berry" говорится, что англичане просили перемирия до следующего дня, на что и было получено согласие. Согласно сообщению "Religieux", англичане также послали представителей к французам, после того как Генрих провел совет с главными командирами своей армии о том, что следует предпринять. Их первоначальной реакцией было то, что они должны сражаться, и в результате священникам, находившимся с ними, было приказано начать молитву. Однако когда они увидели, сколько французов против них, они решили начать переговоры и предложить отдать завоеванное в обмен на то, что им позволят покинуть страну невредимыми. Дез Юрсен также утверждает, что англичане сделали такие предложения, в частности, упомянув, что они сдадут Арфлер и вернут пленных без выкупа, "или же заключат окончательный мир и предоставят заложников в качестве гарантий". Ваврен и Лефевр утверждают, что Генрих дал всем пленным, находившимся в его армии, разрешение уйти в обмен на их обещание сдаться ему в случае победы, "если они еще будут живы". Это не было обычной практикой, когда тем, кто уже попал в плен, разрешалось присоединиться к своей стороне для сражения. Поэтому эта история вряд ли правдива.

Две проблемы возникают с рассказами о переговорах в "Religieux" и у дез Юрсена. Первая заключается в том, что невозможно быть уверенным в том, что они относятся к четвергу, а не к пятнице. Как мы увидим в следующей главе, несколько хронистов утверждают, что переговоры проходили в пятницу утром. В то время как в "Religieux" категорически говорится, что переговоры проходили 24 октября, у дез Юрсена же в день битвы. Вторая проблема связана с волной обвинений в адрес французов, начавшейся после проигранной битвы. Цель включения этой истории в обе хроники — показать глупость французов, отвергающих английские предложения о мире. Как сказано в "Religieux", "хроники предыдущих царствований [в частности, упоминается Пуатье] должны были послужить уроком для сеньоров Франции, что отказ от таких разумных условий часто становился поводом для раскаяния… Но, будучи слишком уверенными в своих силах и руководствуясь плохими советами некоторых из своей компании, они опровергли все предложения о мире и ответили королю Англии, что дадут сражение на следующий день".

Дез Юрсен более пространен, утверждая, что французы действительно обсуждали предложения англичан. Одни советовали пропустить англичан без боя, так как сражение всегда было опасным и непредсказуемым делом. Другие говорили, что французы были хорошо вооружены и сильны, а англичане были глупы и плохо вооружены. Они были вдали от дома, "и скорее продадут себя, чем потерпят поражение". Некоторые не соглашались с этим, в частности, отмечая, что если английские лучники вступят в бой с тяжеловооруженными французскими латниками, которые могли легко выдохнуться, то может произойти катастрофа. Арфлер будет легко отвоевать, утверждали они. Но если они решили сражаться, то им следует подождать подхода бальяжных ополчений, которые могут быть очень полезны. Этих взглядов, очевидно, придерживались д'Альбре и Бусико, а также другие опытные военачальники. Герцоги Бурбонский, Алансонский и другие хотели сражаться. Поскольку англичане уже показали, насколько они настроены на переговоры, они будут легко побеждены, и им не понадобится помощь бальяжных ополчений. Они обвинили тех, кто не хотел сражаться, в трусости. В результате было решено дать сражение. Невозможно узнать, проводились ли подобные дебаты накануне битвы, были ли сделаны какие-либо английские предложения.

Этот отрывок более значим, возможно, тем, что он говорит о том, кто присутствовал при этом. Подразумевается, что д'Альбре, Бусико, Бурбонский и Алансонский уже были на поле боя. Однако в начале отрывка хронист говорит: "Они отправили людей на поиски герцога Орлеанского, герцога Брабантского, графа Неверского и других". Таким образом, можно предположить, что не все французские сеньоры и их войска прибыли в четверг 24 октября. Именно поэтому французы не дали сражения в этот день. Это подводит нас к сути вопроса, касающегося французов при Азенкуре. Какого размера должна была быть их армия, и кто должен был командовать ею?

Подготовка французов к сражению 

Французы, безусловно, планировали сражение с англичанами. Мы уже обсуждали план BL, разработанный для армии, которую французы развернули, чтобы вызвать Генриха на битву у Соммы. Он предусматривал две баталии, авангард с людьми д'Альбре и Бусико и главную баталию с людьми герцога Алансонского, графа д'Э и других сеньоров. Если бы англичане сформировали только одну баталию, то эти две французских баталии должны были быть соединены вместе. Также должно было быть два пеших крыла, под командованием Ришмона справа и Гишара Дофина слева. Перед этими крыльями должны были расположиться лучники. Также должен был быть сформирован тысячный кавалерийский отряд под командованием де Рамбюра для атаки английских лучников и меньший кавалерийский отряд из 200 человек под командованием де Босредона для атаки английского обоза. Впоследствии в Руане был составлен еще один план. Его можно найти в хронике дез Юрсена.^[668] Поскольку в нем герцог Орлеанский назван командиром главной баталии и, следовательно, подразумевается, что он командует армией в целом, этот план должен датироваться временем после решения о неучастии короля и дофина в сражении. Это решение может быть результатом встречи в Руане, которую Монстреле датирует 20 октября, хотя маловероятно, что Орлеанский в этот момент находился в нормандской столице. Поэтому решение могло быть принято в его отсутствие.

Руанский план, как мы будем его называть, предусматривал более многочисленную армию, включавшую более широкий круг знати. Предусматривалось три баталии. В авангарде должны были находиться герцог Бурбонский, Бусико и Гишар Дофин. В главной баталии должны были участвовать Орлеанский, Алансонский, д'Альбре и герцог Бретани. В арьергарде находились герцог Бар, граф Невер, граф Шароле и Ферри (граф Водемон), брат герцога Лотарингского. Крылья возглавили бы Ришмон и Таннеги дю Шатель, прево Парижа. Кавалерия, призванная разбить лучников, должна была находиться под командованием адмирала (Клинье де Брабант или сир де Дампьер) и сенешаля Эно (Жан, сир де Линь). Из упомянутых лиц герцог Бретонский, граф Шароле и Таннеги дю Шатель не участвовали в битве.

Герцог Бретани находился в Руане 20 октября, но к 25 октября он был только в Амьене, а к 3 ноября вернулся в Руан. Мы не можем знать наверняка, намеренно ли он задержал свое продвижение, чтобы не участвовать в сражении и тем самым избежать дилеммы, с которой он столкнулся в результате договора с Генрихом V. Дез Юрсен утверждает, что он не хотел участвовать, если герцог Бургундский не собирался там быть. Однако может быть и так, что его неприбытие было просто результатом плохой разведки места битвы. Такая интерпретация приобрела бы дополнительную убедительность, если бы первоначальное намерение состояло в том, чтобы дать сражение при Обиньи. Какова бы ни была причина его отсутствия, она, безусловно, стала важным элементом в последующей волне обвинений французов. Однако в отряде Ришмона в битве участвовали бретонцы. Грюэль называет несколько имен, включая его знаменосца, сира де Бюиссона.

Что касается графа Филиппа де Шароле, то мы имеем пространное объяснение его отсутствия в бургундских хрониках. Они утверждают, что когда д'Альбре двигался к Артуа, он послал сира де Монгонье к графу в Аррас, чтобы сообщить ему о принятом решении сражаться с англичанами и попросить его от имени короля и коннетабля явиться на поле битвы. Шароле очень хотел участвовать, но его отец, герцог Иоанн Бургундский, сказал придворным своего сына, что ему нельзя разрешать вступать в бой. С этой целью они отвезли графа в замок Эйре близ Гента, куда д'Альбре снова отправил гонцов, в том числе гербового короля Франции. Графа держали в неведении о том, что происходит и когда состоится сражение, хотя некоторым из его домочадцев удалось тайно покинуть замок, чтобы принять участие в битве. Когда граф узнал, что отец запретил ему ехать, он "удалился в свои покои, заливаясь слезами ".^[669]

Но правдива ли эта история? К тому времени, когда составлялись хроники, граф Шароле стал герцогом Бургундии Филиппом Добрым. Вероятно, он чувствовал необходимость оправдаться за свое отсутствие в битве, особенно в свете его союза с англичанами с момента, когда он стал герцогом в 1419 году, и до его примирения с Карлом VII в 1435 году. Лефевр заканчивает свою версию истории следующим замечанием: "Я слышал, что граф, даже когда ему исполнилось 67 лет [это было в 1463 году], все еще досадовал, что ему не посчастливилось участвовать в битве, независимо от того, выжил он или был убит в ней". К тому времени, когда были написаны эти рассказы, его отец был уже давно мертв, и поэтому было удобно возложить вину на него. Согласно тексту писем герцога Иоанна, приведенных в хронике дез Юрсена, его отец ранее сказал Карлу VI, что позволит сыну выступить на поле боя с максимально большим войском.^[670] Это делает возможным, что объяснение отсутствия графа Шароле правдиво, и что герцог передумал, или же всегда не хотел, чтобы его сын участвовал в сражении.

Герцог Иоанн хорошо знал ужасы войны, поскольку он участвовал в сражении при Никополе в 1396 году, где попал в плен и был освобожден только два года спустя. Возможно, он не хотел рисковать жизнью своего единственного сына, которому на момент Азенкура было всего девятнадцать лет. Что касается отсутствия самого герцога Иоанна, то король и дофин в письмах, разосланных 31 августа, просили его не присутствовать. Хотя есть признаки того, что герцог готовился отправиться с войсками, нет никаких свидетельств того, что этот первоначальный приказ был когда-либо отменен. Таким образом, отсутствие герцога не обязательно было вызвано его собственным выбором, а стало результатом продолжающегося недоверия к нему при королевском дворе. Что касается графа Шароле, "Journal d'un Bourgeois de Paris" отметил, что 20 октября французские сеньоры услышали, что англичане движутся через Пикардию, "и мой господин де Шароле так сильно их теснит". Поскольку этот рассказ был написан только в 1440-х годах пробургундским автором, это может быть просто лестью тогдашнему герцогу Филиппу. Если это правда, то также возможно, что граф отправился в путь, но получил приказ вернуться от своего отца, или же передумал сам.

Тем не менее, при Азенкуре было много сторонников герцога. Об этом свидетельствуют имена погибших. Было убито не менее двадцати двух командиров из бургундской группировки, включая Жана, сира де Круа и де Ренти, одного из фаворитов герцога.^[671] Были убиты два брата герцога, герцог Брабантский и граф Неверский. Поэтому нельзя сказать, что армия была "арманьякской" по составу. В битве участвовали многие союзники герцога в Пикардии и в землях, прилегающих к его владениям. Некоторые хронисты отводят большую роль графу Невера, тем самым выдавая свои бургундские симпатии. Например, в "Chronique de Ruisseauville" утверждается, что он выступил против англичан вскоре после того, как они перешли Сомму, но они прогнали его. Присоединился ли он к основной армии до 24 октября, неясно. Монстреле утверждает, что Бусико посвятил его и других сеньоров в рыцари накануне битвы, но поскольку ему было уже за двадцать, представляется маловероятным, что он еще не был посвящен. Позднее хронист добавляет, что герцог Орлеанский был так же посвящен накануне битвы. Истинность этого факта также неясна, хотя посвящение в рыцари перед сражением было обычной французской практикой. Ришмон был посвящен в рыцари перед штурмом Суассона в 1414 году.^[672] Нет свидетельств о том, что перед битвой были посвящены в рыцари англичане.

21 октября сын графа де Невера был крещен в Кламеси, который находился недалеко от Везелей. Присутствовал дядя ребенка, герцог Бургундский, а также, вероятно, его отец. Поэтому возможно, что граф прибыл только 24 октября. Это может объяснить комментарий в "Le Héraut Berry" о том, что когда д'Альбре и другие обсуждали английские предложения накануне битвы, они "уже отправили людей искать Невера, а также Орлеанского и Брабантского". Согласно Динтеру, Антуан, герцог Брабантский, утром в день битвы все еще находился в Ленсе, и ему оставалось проехать 48 км. Он выступил так быстро, как только мог, и прибыл во время битвы, но многие его войска следовали медленнее и поэтому не достигли Азенкура. По словам Ваврена и Лефевра, у него даже не было всего снаряжения, поэтому он взял знамя у одного из своих трубачей и проделал в нем дыру, чтобы использовать его в качестве сюрко.

Еще одним человеком, упомянутым в Руанском плане сражения, который не участвовал на битве, был Таннеги дю Шатель. Вероятное объяснение его отсутствия — необходимость обеспечить надежную оборону Парижа, поскольку существовало опасение, что герцог Бургундский может воспользоваться отсутствием короля и дофина и двинуться на столицу. Нет никаких свидетельств того, что в битве участвовали войска из Парижа. Хронисты говорят о  некоторых других случаях отсутствия и позднего прибытия к сражению. Хотя в Руане было решено, что Людовик, герцог Анжуйский, не будет лично участвовать в сражении, вероятно, из-за болезни мочевого пузыря, в "Chronique de Normandie" есть предположение, что он отправил отряд воинов, и что он достиг Амьена к четвергу 24 октября. Этот отряд отправился в путь на следующий день, но прибыл на место только после того, как все закончилось. Об этом также сообщает Монстреле, который говорит, что сир де Лоньи прибыл с 600 людьми герцога во время битвы. На расстоянии около лиги он встретил нескольких раненых французов, которые рассказали ему о происходящем. В результате он не стал продвигаться дальше.

Таким образом, мы можем быть уверены, что французам не удалось собрать такую большую армию, как они планировали. Более того, армия все еще собиралась по мере приближения времени битвы. Как мы увидим в следующей главе, есть основания полагать, что французы пытались отложить начало сражения в пятницу 25 октября, поскольку надеялись, что к этому времени успеет прибыть больше людей. Это важно не только с точки зрения численности, но и с точки зрения командования. Руанский план предполагает, что главнокомандующим должен был стать герцог Орлеанский. Он должен был стать старшим представителем королевской семьи во время битвы. Однако он, вероятно, прибыл только 24 октября. В "Le Héraut Berry" он прибыл утром 25 октября. Этот хронист отмечает, что "все утро бароны, рыцари и оруженосцы прибывали со всех сторон, чтобы помочь французам". Даже если большинство прибыло в предыдущий день, очень важно помнить, что французская армия состояла из различных групп войск, которые собрались вместе по случаю битвы. Армия, следовавшая за Генрихом по Сомме, была вместе уже несколько недель, но теперь к ней в последний момент присоединились многие другие отряды, прибывшие в ответ на разосланные обращения.

Такая ситуация была бы разрушительной и вряд ли способствовала бы координации командования в решающий момент перед битвой. Это также сильно контрастирует с положением англичан, поскольку армия Генриха была вместе на протяжении всего похода и поэтому имела более сильное чувство единства цели и взаимного доверия. Это было очень важно для установления дисциплины в боевой ситуации. В отличие от них, французам не хватало знания друг друга и чувства сплоченности. Кроме того, поскольку д'Альбре, Бусико и другие сеньоры ранее разработали план действий, о чем свидетельствует план BL, между "старым" и "новым" планами могла возникнуть путаница, ситуация усугублялась тем, что не все из тех, кто должен был играть свою роль в сражении, явились. Уровень тревоги был бы высок. Также могли возникнуть раздражение и гнев со стороны опытных командиров. Они так хорошо справились с преследованием английского похода, но теперь оказались вынуждены следовать изменениям в плане и подчиниться командованию королевского герцога, который до этого момента вообще не играл никакой роли в кампании. Различия во мнениях, о которых сообщает дез Юрсен и которые подразумеваются в "Religieux", необходимо рассматривать в этом контексте.

Построение французской армии 

Остаются еще два вопроса о французах. Первый — какой строй они выбрали; второй — какова была численность их армии. Наиболее полное и четкое описание дает "Le Héraut Berry".^[673] Хотя это поздняя хроника, автор уверенно говорит о назначении конкретных сеньоров для командования конкретными подразделениями. Его рассказ представляет собой особенно интересное чтение в сравнении с планами сражений и содержит примечательные цифры. Согласно "Le Héraut Berry", французы составили только две баталии. В авангарде находились маршал и коннетабль с 3.000 человек, герцог Бурбонский с 1.200, и герцог Орлеанский с 600, которыми от его имени командовал сир де Жоль. Таким образом, общая численность французского авангарда составила 4.800 человек. В главной баталии участвовали герцог Барский с 600 людьми, граф Неверский с 1200, граф д'Э с 300, граф Марль с 400, граф Водемон, брат герцога Лотарингского, с 300, графы Руси и Брейн с 200, а также герцог Брабантский, который привел мало людей, и бароны из Эно, перешедшие под его знамена. Таким образом, в основной баталии участвовало не менее 3.000 человек. На правом крыле находился Ришмон с виконтом де Бельером и сеньором де Комбургом, с 600 латниками. На левом крыле находились граф Вандомский, Гишар Дофин (описанный как великий магистр королевского дома), сеньоры Иври, Аквиль, Омон и Ла Рош Гийон, а также офицеры короля, в общей сложности 600 человек. Позже упоминается кавалерийская группа под командованием Клинье де Брабанта и других, которым было приказано нанести удар по врагу. Таким образом, общая численность составляла 9.000 человек, плюс более мелкие группы, численность которых не приводится. Напомним, что в конце августа в королевском приказе говорилось о намерении короля собрать армию из 6.000 латников и 3.000 лучников.^[674] Цифра, приведенная "Le Héraut Berry", кажется идентичной, хотя следует учитывать, что он не делает различий между видами войск.

В его рассказе обращает на себя внимание то, что авангард был в полтора раза больше, чем основная баталия. Похоже, что Орлеанский и д'Альбре расположились в авангарде, в то время как по Руанскому плану они должны были находиться в главной баталии. Такая "фронтальная загрузка" французской армии согласуется с рассказами в хрониках о том, что все спешенные воины были впереди. Французы намеренно создали очень большой авангард, так как считали, что смогут с легкостью разбить небольшое количество английских воинов. В главной баталии участвовали многие из тех, кто был поставлен в арьергард согласно Руанского плана. Графом Марль (чья резиденция находилась к северу от Лаона) был Роберт де Бар^[675], племянник герцога Барского. Резиденция графа Руси и Брейна находилась к югу от Лаона, а Водемон получил свой титул от местечка с таким названием к югу от Нанси. Герцогство Бар лежало к западу от Нанси.^[676] Таким образом, в этом главной баталии участвовали в основном сеньоры из района Марны и Мёза, а также граф Невер, брат герцога Иоанна Бургундского. То, что было сформировано только две баталии, возможно, объясняется отсутствием тех, кто по каким либо причинам не явился. Поскольку Таннеги дю Шатель не прибыл, командование левым крылом в сражении было отдано графу Вандомскому.

Во втором отчете дез Юрсена о битве французы также формируют только две баталии. Он не называет командиров, но говорит, что сеньоры хотели участвовать в "первой баталии", которая насчитывало 5.000 человек. Вторая баталия описывается как состоящая из 3.000 человек, не считая вооруженных слуг, лучников и арбалетчиков. Для того чтобы смять английских лучников, имелся также кавалерийский отряд, который должен был состоять из 400 человек. Эти цифры очень близки к тем, которые приводит "Le Héraut Berry". В "Gesta" и "Liber Metricus" также говорится, что французы сформировали две баталии. В "Gesta" авангард состоял из знати и отборных воинов, вооруженных копьями. Автор делает нелепое предположение, что он был "в тридцать раз больше, чем все наши люди вместе взятые". На каждом фланге были отряды кавалерии, чтобы смять английских лучников. Арьергард был также конным, что дало хронисту возможность заметить, что он выглядел так, будто "скорее готов бежать, чем сражаться".^[677] Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем упоминают только фланговые крылья конницы, хотя оба они также отмечают, что французская линия была настолько широкой, что поле не могло вместить все войско, и что она имела в глубину тридцать одну шеренгу — цифра, выбранная для эффекта и создания ложного впечатления точности. Поскольку эта цифра близка к тридцатикратной, приведенной в "Gesta", она может быть следствием популярного представления, распространившегося после битвы.

Остальные французские хронисты, однако, говорят о том, что французы составили три баталии — авангард, главную баталию и арьергард, как они названы у Фенина и в "Chronique de Ruisseauville". У "Religieux" говорится о том, что авангард состоял из 5.000 человек, которыми командовали граф Вандомский и Гишар Дофин. Последний также помещен в авангард бургундскими хронистами, которые также помещают туда коннетабля и маршала, герцогов Орлеанского и Бурбонского, графов д'Э и Ришмона, сира де Рамбюра и сира де Дампьера. Бургундские хронисты помещают в главную битву герцогов Барского и Алансонского, а также графов Невера, Водемона, Бламона, Сальма, Гранпре и Руси — список, имеющий много общего с тем, который приводит "Le Héraut Berry". Они называют командирами арьергарда графов Марль (которого "Le Héraut Berry" помещает в главную битву), Даммартена^[678] и Фокемберга, а также сира де Лонгроя. Они также ставят Вандома и офицеров короля на один фланг с 1.600 человек, а Клинье де Брабанта и Луи де Босредона с 800 конными людьми — на другой, чтобы атаковать английских лучников. "Religieux" поручает эту задачу 1.000 лучших солдат и назначает вождем сира де Голя, которого дез Юрсен поставил командовать войсками герцога Орлеанского в авангарде. В "Chronique de Ruisseauville" сир де Гокур назван вместе с Клинье де Брабантом. Динтер называет только Клинье, давая ему 1.200 человек.

Бургундские хронисты не приводят данных о главной баталии или арьергарде, но они приводят данные о авангарде, который, по их утверждению, состоял из 8.000 человек, рыцарей и оруженосцев, 4.000 лучников и 1.500 арбалетчиков, что в общей сложности составляет 13.500 человек. В рассказе "Religieux" есть упоминание о намерении, поставить 4.000 лучших арбалетчиков впереди, но хронист говорит нам, что эти войска были отпущены командованием армии под предлогом, что они не нуждаются в их помощи. Динтер приводит несколько иную версию. Он говорит о том, что французы отправили лучников, арбалетчиков и пехоту в тыл, не нуждаясь в их помощи, поскольку хотели захватить короля Англии в рукопашной схватке. Это возвращает нас к тому, что авангард был увеличен в размере из-за желания благородных сеньоров участвовать в сражении в первых рядах. У "Religieux" говорится о том, что каждый из командиров претендовал на честь возглавить авангард. Фенин также утверждает, что большинство дворян и цвет армии были поставлены в авангард.

Поэтому в хрониках существует путаница и разночтения относительно количества баталий, а также между флангами и отрядами, предназначенными для атаки на английских лучников. Однако некоторые последовательные черты все же прослеживаются. Одна из них заключается в том, что для этой последней цели была выделена кавалерия. Мы обсудим это действие более подробно в следующей главе. Вторая последовательность заключается в том, что авангард был самым многочисленным в сражении и что в него входили многие из высших дворян. План состоял в том, чтобы создать как можно более крупный авангард, чтобы английские воины были полностью подавлены тяжестью первой французской атаки. Авангард, развернутый в этот день, вероятно, вобрал в себя два крыла под командованием Вандома и Ришмона. Именно этим объясняется замечание Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема о том, что французский строй был слишком широк для данного поля. Возможно также, что французские баталии располагались не одна непосредственно за другой, как склонны считать историки, а косо, так что они растягивались по полю, а также содержали много рядов людей.

Третья последовательность заключается в отсутствии у французов лучников и арбалетчиков. Только у "Religieux" указывается их количество, а также объясняется, почему они не сражались. Первоначально планировалось набрать 3.000 лучников и 6.000 латников. Записи о выплате жалования в армии указывают на то, что в некоторых отрядах наравне с латниками были лучники. Феодальная повинность обязывала сеньора брать с собой латников, лучников и арбалетчиков. Но где же были все эти лучники во время битвы? Бургундские хронисты предлагают смешанный состав из латников, лучников и арбалетчиков для авангарда и главной баталии, хотя не уточняется, в каком порядке должна была действовать каждая группа. Может быть, лучники должны были сражаться как пехота, а не как лучники? Это бы еще больше увеличило вес французского авангарда для натиска на английских латников, но это предполагает, что французские лучники имели полные доспехи и были интегрированы в "chevalerie" латников и их командиров. Чтобы понять, является ли эта интерпретация достоверной, необходимо провести дополнительную работу по изучению роли лучников во Франции в этот период.

Другой вариант заключаются в том, что количество лучников не было набрано столько, сколько предполагалось. Карл V в 1360-х и 70-х годах предпринимал усилия для создания отрядов арбалетчиков и лучников из горожан, но есть некоторые признаки того, что прекращение масштабных военных действий с конца 1380-х годов привело к упадку французской пехоты вооруженной луками. Безусловно, многие подразделения в платежных ведомостях за 1415 год содержат только латников. В 1416 году французы набрали 550 арбалетчиков из Генуи, но в предыдущем году не было предпринято никаких шагов по найму иностранных войск, хотя некоторые испанские имена можно найти в отрядах арбалетчиков в ведомостях о получении жалования.^[679] Можно предположить, что gens de trait (пешие копейщики) использовались на более ранних стадиях кампании, но были освобождены перед битвой (как предполагает "Religieux"), или что они присутствовали при сражении, но держались в арьергарде и не были задействованы. В "Gesta" есть указание на то, что французы действительно использовали арбалетчиков. Другое предположение заключается в том, что gens de trait использовались, но хронисты просто не упоминают о них. В конце концов, у них было много других событий, о которых нужно было написать. Хронисты также склонны были придерживаться сложившейся традиции обвинения за позор поражения, французских аристократов, рыцарей, оруженосцев и других людей с высоким статусом, которые сражались в качестве латников, в совокупности называемых "chevalerie".

Численность французской армии 

В связи с проблемой gens de trait особенно трудно определить, сколько воинов было у французов во время битвы. В Приложении B показано большое разнообразие цифр, приводимых в хрониках. Наиболее очевидной особенностью является то, что английские источники приписывают французам гораздо большее число воинов, чем их собственные хронисты. Английские оценки, варьирующиеся от 60.000 до 160.000 человек, совершенно невозможны. Франция смогла собрать армию такого размера лишь несколько столетий спустя. Неудивительно, что англичане преувеличили французские цифры и преуменьшили свои собственные, поскольку это сделало победу Генриха еще более значительной. Бургундские хронисты также называют высокую общую численность в 50.000 человек, хотя цифры составляющих подразделений — авангарда, флангов и т. д. — ниже. Эти авторы также стремились усилить тяжесть поражения, поскольку оно произошло по вине правительства, которое в значительной степени контролировалось "арманьяками". Цифры, приведенные в других французских хрониках, более осторожны. Самая низкая, 10.000 человек, содержится в "Le Héraut Berry" и в "Chronique d'Arthur de Richemont" Грюэля. В обоих случаях говорится, что английская армия была больше, хотя и незначительно. Цифры убитых и взятых в плен в битве не очень полезны для определения общей численности армии. Как мы увидим в главе 10, всего около 800 человек могут быть идентифицированы по именам, а оценки летописцев так же ненадежны в отношении потерь, как и в отношении численности армии в целом.

Можем ли мы получить более достоверные данные из платежных ведомостей? В конце августа было намечено собрать армию из 6.000 человек и 3.000 лучников.^[680] Как и в Англии, она должна была состоять из отрядов разного размера под командованием отдельных сеньоров. Каждый отряд сам состоял бы из более мелких групп под командованием рыцарей и оруженосцев. В отношении трех сеньоров у нас есть твердые доказательства размера и состава отряда, который должен был находиться под их командованием. Граф Вандомский получил жалование за 300 оруженосцев (латников) и 150 gens de trait, герцог Беррийский — 1000 + 500, а сир де Линь — 120 + 60.^[681] Для других сеньоров, о которых известно, что они имели под своей командой отряды в сентябре и октябре, таких как д'Альбре и герцог Алансонский, у нас есть сведения о численности некоторых из их составных групп, но не об общей численности войск. Однако маловероятно, что у кого-то из них было столько людей, сколько ожидалось от герцога Беррийского. Как и в армии Генриха V, самые большие отряды во французской армии были у членов королевской семьи, причем самые большие отряды были у тех, кто имел самый высокий статус. Дез Юрсен сообщает нам, что герцогов Бургундского и Орлеанского попросили предоставить по 500 человек. В письме герцога Иоанна от 24 сентября упоминается королевский запрос на 500 латников и 300 лучников.^[682] Это может означать, что Орлеанскому было предложено предоставить такое же количество лучников. Грюэль говорит о 500 воинах под командованием Ришмона.

Однако неясно, входили ли эти контингенты в состав 9000-ной армии. В случае Ришмона и всех остальных, таких как д'Альбре, Алансонский и т. д., которые, как известно, находились на действительной службе в армии, следившей за продвижением Генриха вдоль Соммы, мы можем предположить, что да. Ришмон возглавлял не только своих людей, но и войска дофина. Дофин запросил войска из города Мант, но мы не знаем, сколько их было предоставлено.^[683] Хотя граф Марль, как можно доказать, имел отряды под своим командованием с начала октября, другие сеньоры из района Марны и Мёза, такие как Руси, Брейн и Бар, присоединились к армии только после того, как она отошла от Соммы. Это относится и к герцогу Бурбонскому, чьи отряды появляются с 12 октября, когда он присоединился к королю и дофину в Руане.

Даже если считать, что бургундские войска не входила в 9000-ную армию, возникает проблема, входили ли войска, приведенные его братьями, графом Неверским и герцогом Брабантским, в контингент, запрошенный у герцога Иоанна, или они были отдельными. По Брабанту у нас есть некоторая информация, полученная из архивов городов и из генерального отчета герцога.^[684] Точный размер его отряда остается неустановленным, но финансовые отчеты показывают, что в походе было использовано 219 лошадей, что подразумевает, что латники герцога не могли превышать это число. В основном это были люди из его двора, хотя войска также были запрошены из Лувена, Брюсселя и Анвера (Антверпена). Последний мог прислать пятьдесят семь человек, предположительно, в основном лучников и арбалетчиков, хотя есть свидетельства нежелания собирать войска. Городским отрядам было приказано собраться в Камбрэ, куда вассалы герцога и чиновники из других областей его герцогства должны были прислать своих людей. Сколько их прибыло к месту сражения вовремя, точно неизвестно. Только тридцать семь человек герцога могут быть идентифицированы по имени, и бургундские хронисты предполагают, что большинство его людей передвигались не так быстро, как он, и поэтому не участвовали в битве.

Хотя списки личного состава показывают, что рядовые латники служили в одиночку, некоторых из них за свой счет могли сопровождать gros varlets, военные слуги, которые имели худшее вооружение и которым можно было поручить некоторые функции в бою, как показывает план BL. Существовали и городские ополчения, хотя их численность редко превышала пятьдесят человек. Мы знаем, что некоторые отряды были вызваны из городов севера. Контамин упоминает четыре места в этом контексте.^[685] Первое — Сенлис, хотя мы не имеем представления о том, сколько человек, если они вообще были посланы.^[686] То же самое можно сказать и о Сент-Омере.^[687] Известно, что Амьен предоставил тридцать арбалетчиков (arbalétriers) и двадцать пять щитоносцев (pavesiers).^[688] Турнэ заплатил за два месяца службы своему обычному отряду из пятидесяти арбалетчиков и двадцати pavesiers, возглавляемым Эрнулем ле Муизитом, который также командовал городским ополчением в 1412 году, но возможно, что эти люди охраняли короля в Руане, а не участвовали в сражении.^[689]

Можно утверждать, что в армии должно было быть по меньшей мере 6.000 латников и 3.000 gens de trait, поскольку именно такие цифры были запланированы с точки зрения жалования, но у нас нет гарантии, что они были достигнуты или что все отряды, представленные в сентябре и начале октября, все еще находились на службе во время битвы. Можно добавить дополнительные цифры для отрядов, приведенных герцогами Орлеанским, Бурбонским, Брабантским, графом Неверским, и другими из северных и восточных районов, которые присоединились к армии в конце дня. Их число не могло превышать 2.500 человек, к которым нужно добавить около 500 человек, ответивших в Пикардии на второй приыв к ополчению от 20 сентября. О присутствии местных сеньоров свидетельствуют данные о погибших в сражении. В целом, это говорит о численности около 12.000 человек, причем, по крайней мере, две трети численности составляли латники.

Эта цифра может показаться небольшой, но она не противоречит тому, что мы знаем о французских армиях этого периода. Хотя в 1380-х годах были собраны армии численностью 15–16.000 человек, они были собраны со всего королевства. В 1415 году к югу от Луары было набрано очень мало людей, за исключением отрядов герцогов Бурбонского и Орлеанского.^[690] В июне 1414 года король надеялся собрать армию из 10.000 человек и 4.500 gens de trait для войны против Бургундии, но нет твердых доказательств того, что это было выполнено.^[691] Более того, в 1415 году некоторые войска были оставлены для защиты короля в Руане и для обеспечения обороны Парижа. Военные ресурсы, которыми располагали французы в 1415 году, были ограничены. Возможно, Бургундию можно было бы призвать к большему вкладу, если бы к ней не было столь сильного недоверия. Летом 1414 года герцог Бургундский, вероятно, собрал 2.250 солдат для обороны своих земель.^[692] Французская армия при Азенкуре также была бы больше, если бы герцог Бретани прибыл вовремя, хотя цифра Базена в 10.000 солдат под его командованием не заслуживает доверия.

Размер и построение английской армии 

В отношении английской армии у нас есть гораздо более веские доказательства ее численности. Как мы видели, в результате осады армия сократилась на 2.568 человек. Не все потери можно разделить между латниками и лучниками, но если просто разделить это число поровну, то можно предположить, что в битве участвовали по меньшей мере 1.593 латника и 7.139 лучников, то есть всего 8.732 человека. Это минимальная цифра, при которой численность армии была минимально возможной при отходе. Если использовать более высокие показатели Чешира, то соответствующие цифры составят 1.643 латника и 7.632 лучника, итого 9.275 человек.

Английская армия, насчитывавшая около 9.000 человек, не была маленькой по современным меркам. Ее отличительной особенностью, которая сильно отличала ее от французской, был ее состав. В нем было сравнительно небольшое число латников, но большое количество лучников. С точки зрения пропорций, латники составляли менее четверти всего войска. Так было с самого начала кампании. Если Генрих с самого начала рассматривал возможность сражения с французами, то ему уже нужно было думать о том, как лучше построить армию такого рода. Вполне вероятно, что в обеих армиях, сражавшихся при Шрусбери в 1403 году, была большая доля лучников. Хотя в этом случае Генриху было всего шестнадцать лет, он мог бы получить некоторое представление о построении армии в боевой ситуации. Однако это не относится к тем людям, которые, согласно "Gesta", были назначены возглавить авангард и арьергард при Азенкуре: Эдуарду, герцогу Йоркскому и Томасу, лорду Камойсу.^[693] Ни один из них не участвовал в сражении при Шрусбери. Действительно, относительно немногие из английской армии при Азенкуре уже имели опыт боевых действий. Среди них были те, кто сражался вместе с Генрихом в 1403 году, и даже против него, и, возможно, несколько человек, участвовавших в сражении при Никополе. Сражения случались редко, так что опыт Генриха уже выделял его как в его собственной армии, так и среди всех воинов, собравшихся при Азенкуре.

Люди, которых он выбрал в качестве своих командиров в этой битве, обладали и другими качествами. Камойс служил в экспедиции во Францию в 1380 году, но нет никаких свидетельств того, что он служил в Уэльсе или Франции при Генрихе IV. Хотя он состоял в родстве с королем через брак с Елизаветой Мортимер, главной причиной его выбора был его возраст. Камойс в свои шестьдесят пять лет был одним из самых пожилых людей в армии, старше даже сэра Томаса Эрпингема, который был на семь лет младше его. Последнему была отведена командная роль в подаче сигнала к наступлению. Генрих выбрал этих людей, потому что их преклонный возраст давал им естественную власть над другими капитанами и, что более важно, над солдатами в целом. Войска Генриха должны были испытывать трепет перед перспективой сражения. Старики могли в равной степени успокаивать и поддерживать дисциплину. Если предположить, что арьергард был отведен дальше назад и вступал в бой последним, это было особенно важно, так как эта линия должна была сохранять устойчивость, наблюдая за сражением своих товарищей.

Выбор герцога Йоркского был обусловлен его близостью к королю. Он был двоюродным дядей короля и самым старшим из присутствующих королевских особ после короля и его младшего брата, Хамфри, герцога Глостера. Последнему нельзя было поручить командование, так как он еще не имел за плечами никакого военного опыта. Кларенс был отправлен домой, хотя король, вероятно, хотел, чтобы он играл главную командную роль, как это было во время осады. Йорк был самым опытным старшим командиром, участвовавшим в битве, он служил в Гиене, Уэльсе и Франции, причем последний раз — в 1412 году. Его участие в командовании прослеживается на каждом этапе кампании.

Хотя Генрих имел возможность выбора, развертывание для битвы было в значительной степени формализовано. Формирование трех баталий, авангарда, центра или главной части и арьергарда, было обычным делом. У Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема король командует средней баталией (acies media), которая располагалась на поле прямо напротив баталии противника. Справа находился авангард (acies prima), а также правое крыло (ala dextra), а слева — арьергард (acies postrema) и левое крыло (ala sinistra). Эти авторы также утверждают, что три баталии (acies) располагались очень близко друг к другу и почти соединялись. О расположении лучников ничего не говорится. В "Gesta" говорится, что Генрих из-за недостатка численности сформировал одну баталию (bellum unum), расположив свой авангард (aciem anteriorem) как крыло справа, а арьергард (aciem posteriorem) как крыло слева. Хронист добавляет, что он размещал группы лучников между каждой баталией ("et intermisset cuneos sagittariorum cuilibet aciei").

Сложность заключается в том, чтобы понять, что означают все эти термины. Латинская лексика нелегко переводится. Построение у Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема может указывать на то, что было три баталии латников, но расположенных близко друг к другу по всему полю, и что лучники находились на крыльях справа и слева. Однако мы должны помнить, что эти два автора не дают никаких указаний на типы войск в баталиях и на крыльях. Все их формирования могли состоять как из латников, так и из лучников. В конце концов, отряды, составлявшие армию, за исключением специальных отрядов лучников, состояли из обоих видов войск. Проблема заключается в том, чтобы понять, определяла ли административная структура армии ее построение в битвах или других столкновениях. Сражались ли отряды вместе, или различные виды войск были отделены друг от друга? Или существовал некий средний путь, когда некоторые смешанные отряды держались вместе, а другие были разделены по роду войск?

Второй вопрос заключается в том, как войска располагались на поле. Мы ожидали, что авангард будет находиться перед главной баталией, а арьергард — немного позади. Такое ступенчатоерасположение войск, несомненно, было использовано англичанами при Креси. Однако ни в одной хронике это не уточняется, и авторы склонны рисовать английскую позицию как прямую линию. Возможно, это правильное заключение. Оно особенно хорошо работает, если мы считаем, что в трех баталиях участвовали только латники. Поскольку у Генриха было относительно немного таких войск, было бы разумно сформировать тесную и достаточно непрерывную линию по всему полю, возможно, около четырех человек в глубину (цифра, предложенная позже Титом Ливием). Это не помешало бы сделать линию наклонной, чтобы правый конец ее был выдвинут вперед, а левый — немного назад. Если люди выстроены в одну прямую линию, то при нарушении этой линии труднее восстановить ее. Если часть войск выдвинута вперед, а часть назад, то врагу, прорвавшемуся через одну группу, приходится вступать в бой с другой.

Настоящая трудность возникает при расстановке лучников. Из "Gesta" следует, что лучники располагались группами между главной баталией и ее крыльями — авангардом и арьергардом. Было высказано предположение, что они располагались в треугольных формациях вершиной в сторону противника. Однако соответствующая фраза может быть истолкована как означающая, что в каждой баталии были лучники.^[694] Логика подсказывает, что какая бы интерпретация ни была принята, лучники должны находиться перед латниками. Здесь есть сходство с описанием Монстреле о построении англичан. Здесь Генрих выстраивает свою баталию ("fist ordonner sa bataille"), выставляя лучников вперед, а затем — латников ("mettant les archers au front devant et puis les hommes d'armes"). Затем Монстреле добавляет, что Генрих создал два крыла, состоящих из латников и лучников, с аналогичным расположением ("et puis fist ainsi comme deux eles de gens d'armes and d'archers"). Формулировка Монстреле может быть воспринята как означающая, что лучники либо стояли в линиях перед стрелками, либо были сгруппированы в отряды на передовой позиции. В этих интерпретациях войско защищено выдвинутыми вперед флангами лучников за кольями. Это согласуется с тем немногом, что есть в рассказе "Religieux" о позиции англичан. В речи, которую автор приписывает Генриху, король говорит, что "наши 12.000 лучников расположатся кругом вокруг нас, чтобы как можно лучше выдержать удар врага".

Альтернативное мнение заключается в том, что лучники располагались исключительно на флангах. По мнению Ваврена и Лефевра, Генрих создал только одну баталию, в которую поставил всех своих латников, разместив своих лучников на флангах. В оригинальном латинском тексте Динтера Генрих размещает своих лучников на одной стороне, а своих латников — на другой, но в раннем французском переводе этой хроники лучники размещены впереди на флангах. Это также подразумевается у Уолсингема. Хотя последний не описывает английский строй, он утверждает, что в приказе Генриха наступать "он заставил лучников идти сначала справа, а затем слева". Историкам понравилась идея о том, что лучники располагались на флангах, поскольку это не позволяло ни им самим, ни их кольям мешать латникам при продвижении вперед. Это также помогает объяснить эффект воронки в продвижении французов, поскольку лучники, стреляющие с боков, удерживали французов в тесном и ограниченном строю, когда они продвигались к английской линии.

Предполагаемое использование кольев — единственное указание на предполагаемое построение войск со стороны Генриха, которое мы получаем во время похода. Согласно "Gesta", после сражения при Корби король приказал лучникам подготовить колья длиной в шесть футов. Далее он повелел, "чтобы всякий раз, когда французская армия приближалась для сражения и разбивала их ряды конными колоннами, все лучники вбивали колья перед ними в линию по бокам". Колья должны были вбиваться под наклоном, так, чтобы один конец был направлен вверх к противнику на уровне пояса. Остальная часть приказа, хотя и неуклюже изложенная хронистом, дает представление о предполагаемом расположении лучников. Некоторые из них, как нам сообщают, должны были вбить свои колья "дальше назад и между ними", что подразумевает сложное построение, а не просто одну линию, за которой должны были стоять лучники. Если предположить, что все лучники имели колья, то это создало бы грозную преграду для вражеской кавалерии. Генрих уже предполагал, что последняя попытается атаковать его лучников, но надеялся, что колья заставят лошадей отступить или уколовшись, сбросить всадников. Находясь в безопасности за частоколом, лучники могли вести залповый обстрел по наступающим.

"Gesta" сообщает нам, что приказ короля возник на основании "информации, разглашенной некоторыми пленными", которая привела к распространению в армии слухов о том, что французы выделили группы кавалерии, чтобы в бою выступить против лучников. План BL подтверждает, что это было частью французской тактики. Подразумевается, что до сражения при Корби Генрих не думал о том, что его лучники могут быть уязвимы. Это, несомненно, еще одно свидетельство того, что он начал свой поход, желая избежать сражения. Тем не менее, как только он узнал о намерениях французов, у него было несколько дней, чтобы подумать и обсудить со своими ведущими капитанами, как лучше разместить лучников и латников. Он должен был предвидеть, что его латники будут сильно уступать в численности и что поэтому сила стрел лучников будет иметь решающее значение для нанесения ущерба французам до того, как они смогут вступить в рукопашный бой.

Генрих не изобретал защиту пехоты с помощью кольев. Похоже, что впервые колья были использованы османами при Никополе для защиты своих пеших лучников. О потерях, которые они причиняли кавалерии крестоносцев, упоминается в "Livre des fais" Бусико, основанном на его собственном опыте сражения, и, как отмечалось ранее, возможно, что в английской армии было несколько участников этого сражения.^[695] Где Генрих заслуживает похвалы, так это в том, что он хорошо использовал особенности местности при Азенкуре. В этом отношении ему повезло, что французы не дали сражения 24 октября и что у него было достаточно возможностей для рекогносцировки поля.

Поле было узким, но довольно круто спускалось вниз. Это позволило ему скрыть численность своих лучников, "спрятав" их не только за кольями, но и на склонах, которые были покрыты кустарником и деревьями, но не настолько, чтобы мешать им стрелять. Французам было бы очень трудно определить, сколько именно лучников было у англичан. Это можно наблюдать и сегодня. Когда человек идет от французской позиции в сторону английской, трудно получить полный боковой обзор поля. В вероятном месте сражения на дороге, ведущей из Ла-Гакони в Азенкур, видимость особенно ухудшается из-за того, что с флангов земля обрывается. Такое ограничение обзора, особенно при опущенных забралах на шлемах, привело к тому, что французы недооценили угрозу, которую представляли собой лучники. В частности, кавалерия могла неверно оценить количество лучников, а также столкнуться с трудностями при движении в лесу. Согласно бургундским хронистам, Генрих также отправил группу лучников на луг возле Трамекура, недалеко от французского авангарда, где они прятались до тех пор, пока не пришло время стрелять: "Это было сделано для того, чтобы, когда французы пойдут вперед, 200 лучников могли обстрелять их сбоку". Это, безусловно, должно было смутить французов и заставить их отступить с флангов вправо, к английскому центру.

Поэтому Генрих использовал уловки, чтобы защитить своих лучников от кавалерийской атаки и заманить французов, полагающих, что английские латники станут легкой мишенью. Французы не нуждались в ободрении, так как уже 24 октября, когда армии были расставлены, они увидели, как мало у Генриха латников. Однако они, похоже, не знали о вероятной эффективности его лучников в сдерживании их натиска, хотя, предположительно, также видели силу его лучников 24 октября. Примечательно здесь то, что ни в одной хронике не упоминается о том, что Генрих приказал своим лучникам выстроиться за кольями в этот день. Поэтому возможно, что когда он выстраивал свои ряды в тот день, в некоторой спешке, так как думал, что французы уже планируют атаку, они расположились не так, как во время битвы. Возможно, колья все еще были сложены на телегах. Поэтому французы могли не знать о кольях заранее, и поэтому их еще больше убаюкало ложное чувство безопасности. Кроме того, Генриху, возможно, повезло, что французы не решили дать сражение 24 октября, а предпочли подождать, пока наберется столько людей, сколько они могли собрать.

Возможно, что во время сражения все лучники были размещены за кольями на флангах. Однако есть две причины, по которым маловероятно, что Генрих разместил их только там. Первая — это их огромное количество — более 7.000 человек. Было бы крайне сложно разделить это количество между каждым флангом и при этом оставить достаточно места для ведения огня. Вторая оговорка — формулировка "Gesta", которая может подразумевать расположение между баталиями. Это нельзя полностью отбросить, поскольку автор явно очень старался описать что-то характерное. Как мы видели, некоторые другие авторы подразумевают, что лучники находились впереди латников. Поэтому мой вывод заключается в том, что Генрих расположил большую часть своих лучников на флангах, но были и небольшие группы, размещенные между и перед стрелками. В случае с лучниками на флангах, их строй должен был растянуться на некоторое расстояние по каждой стороне поля. Это подвергало бы наступающих французских латников длительному боковому обстрелу. Лучники на фронте могли усилить эффект стрельбой очередями вперед, а затем уходить с дороги, когда наступающие подходили слишком близко. О том, как эта схема действовала на практике, будет рассказано в следующей главе.

Французы превосходили англичан при Азенкуре, но не намного. Французов, возможно, было лишь на треть больше, чем англичан — ок. 12.000 против ок. 9.000. Реальный контраст между армиями заключался в их составе. Знание того, что у англичан было небольшое количество латников, ободрило французов, хотя им и не удалось собрать такую большую армию, как они надеялись. Это привело к тому, что в авангарде они разместили больше войск, чем предполагалось изначально. Они ожидали, что выиграют сражение в первом же столкновении. Незнание или непонимание силы английских лучников заставило их недооценить опасность, которую они представляли. Возможно, они не ожидали, что лучники будут находиться за кольями. С точки зрения англичан, большая доля французских латников, собранных в огромный авангард, заставляла их армию выглядеть намного больше, чем их собственная. Даже если бы у французов было всего на несколько тысяч солдат больше, чем у англичан, на ограниченном поле Азенкура эта разница выглядела бы более значительной. Очень трудно точно оценить численность на глаз. Кроме того, возможно, что французы не выставили своих лучников и арбалетчиков, и что как они, так и другие войска, возможно, в арьергарде, не участвовали в сражении. После победы английские хронисты намеренно преувеличивали цифры, чтобы победа Генриха казалась еще более значительной. Численность французской армии никак не могла быть похожа на те цифры, которые они приводят. Это действительно был триумф немногих против многих — немногих английских воинов против их многочисленных французских коллег, — ставший возможным благодаря безликому большинству лучников Генриха. 

9. Битва, 25 октября 1415 года

Реконструкция битвы — дело непростое. Проще говоря, утром обе армии расположились на некотором расстоянии друг от друга, но оставались на своих исходных позициях в течение нескольких часов. Затем Генрих решил отдать приказ своей армии двигаться вперед. Когда французы увидели, что англичане наступают, они тоже начали продвигаться вперед. Когда они это сделали, их встретил шквал стрел. Французы пытались атаковать английских лучников с флангов, но безуспешно. Рукопашная схватка была ожесточенной, но французские латники были слишком стеснены, чтобы быть эффективными. Они падали, а на них наваливались другие, становясь легкими жертвами для англичан. Во время сражения была предпринята атака на английский обоз. После некоторого затишья Генрих решил, что французы перегруппировываются, и приказал убивать пленных.

Все это кажется достаточно простым, но на каждом шагу мы сталкиваемся с трудностями. Рассказы хроникеров значительно различаются в деталях и хронологии событий.^[696] Очевидно смешение и путаница между предварительным этапом, который не привел к конфликту, и окончательным наступлением, которое привело к нему. Это не является неожиданным, поскольку на обоих этапах могла происходить стандартная подготовка к битве, такая как определение дислокации и исполнение молитв и ораций. Более того, события, помещенные одними летописцами накануне битвы, другие помещают в сам день. Это неудивительно, поскольку Генрих считал, что французы намеревались вызвать его на бой 24 октября. Как мы видели в предыдущей главе, он и в этот день некоторое время удерживал своих людей в боевых порядках.

Многие из наших трудностей обусловлены характером хроник, от которых мы зависим. Хотя автор "Gesta" присутствовал при сражении, он, по его собственному признанию, "сидел тогда на лошади среди обоза в тылу битвы". Позже мы увидим, что существует некоторая путаница относительно того, насколько близко был расположен обоз. Его восседание на лошади в какой-то степени помогло бы увидеть, что происходит впереди. Действительно, интересно, что он решил рассказать нам, где он находился, как бы для придания своему рассказу большей достоверности. Но даже в этом случае большая часть сражения происходила бы на расстоянии нескольких сотен ярдов, и автор не смог бы разглядеть ничего в деталях. Странно, но если он и был с обозом, то его рассказ о его разграблении французами очень поверхностный. Во многих отношениях его рассказ о битве туманен и безвкусен, и на каждом шагу он подчеркивает божественное вмешательство, поскольку целью его работы было подчеркнуть поддержку Генриха и англичан со стороны Бога. Нелегко использовать его рассказ для раскрытия плана сражения Генриха, и невозможно извлечь из него много полезного о действиях французов. Рассказы других очевидцев, Ваврена и Лефевра, более приемлемы с точки зрения военных деталей и передвижений французов, но они служат хорошим примером того, как трудно разобраться с событиями, происходившими одновременно. В результате их рассказы носят эпизодический характер и создают искусственное ощущение постоянного перехода от одного несвязанного события к другому. Сражение, скорее всего, длилось несколько часов, но не было непрекращающегося или непрерывного боестолкновения. Все хронисты склонны описывать основные передвижения, но не многочисленные перегруппировки и затишья в бою, которые должны были иметь место. Добавьте к этому ретроспективный и политизированный анализ, присущий всем хроникам, который особенно окрашивает трактовку роли отдельных людей в конфликте, и мы увидим, насколько проблематично, если не невозможно, точно восстановить, что произошло при Азенкуре в тот роковой день. Все, что мы можем сделать, это предложить возможные сценарии. При этом мы, возможно, уже создаем искусственные фазы, но это необходимо для того, чтобы иметь возможность реконструировать и анализировать произошедшие события сколько-нибудь значимым образом.

Подготовка к сражению 

Давайте сначала рассмотрим то, что можно назвать предварительными событиями — то, что произошло до начала сражения. Восход солнца в пятницу 25 октября в Азенкуре был около 6.40 утра. Обе армии готовились к раннему началу, поскольку не могли позволить себе поступить иначе. Английские хронисты наиболее подробно рассказывают об этом, поскольку это было частью их восхищения Генрихом как христианским принцем и его собственным утверждениям, что победа была достигнута благодаря божественному вмешательству. В этом отношении то, что хронисты рассказывают нам о подготовке Генриха к битве, окрашено тем фактом, что он одержал столь убедительную победу. Поэтому много места уделено религиозным обрядам, которые король выполнял, прежде чем готовиться к битве. Ваврен и Лефевр (последний — очевидец событий в английском лагере) рассказывают, что Генрих выслушал три мессы, будучи уже в доспехах, кроме шлема. Затем он надел свой шлем, на котором была "очень богатая золотая корона, опоясывающая его, как императорская корона", и сел на маленького серого коня без шпор, без звука труб. Затем он выстроил свои ряды и произнес воодушевляющую речь.

Эти приготовления приукрашены в просторечной традиции хроники "Brut", чтобы создать более инклюзивную среду, объединяющую Генриха и его армию. Генрих, выстроив свою боевую линию, когда наступило утро, спросил, который час. В ответ прозвучало "Прайм", что позволило королю прокомментировать, что это благоприятное время (подразумевается, что для сражения), поскольку в Англии в этот момент будет проходить молитва. Зимой заутреня проводилась между 7 и 8 часами утра. Хроника "Brut" продолжается речью Генриха, в которой он призывает своих солдат вести себя как мужчины и сражаться за право Англии, призывая на помощь Бога и Святого Георгия. Речь короля призывает коленопреклоненных солдат: "В память о том, что Бог умер за нас на кресте, пусть каждый сделает крест на земле и поцелует его в знак того, что мы предпочтем умереть на этой земле, а не бежать". Приукрашивая историю, французский король (разумеется, не присутствовавший при битве) спрашивает, что делают англичане, на что французский рыцарь отвечает, что они показывают свое намерение умереть здесь, а не бежать.

Однако в рассказах о том, что произошло дальше, существует некоторая путаница. В хронике "Brut" за речью короля сразу же следует приказ "Развернуть знамена!". Это пример смешения между событиями первой ночи и тем, что произошло до фактического продвижения англичан позже. То, что хроника "Brut" рассказывает нам о солдатах, совершающих крестное знамение, несомненно, относится к наступлению, а не к раннему утреннему построению, если только это не произошло дважды. В других историях есть предположения, что перед фактическим началом конфликта произошла значительная задержка. Генрих привел свои войска в боевое положение в первые часы после рассвета. Это повторяло действия, предпринятые им в предыдущий день. Атаковать должны были французы, поскольку именно они блокировали английский проход в Кале и вынудили Генриха остановить свой поход. Поскольку Генрих находился в положении защищающегося, важно было создать как можно более сильную позицию, где лучники, а в некоторых случаях и вся армия, были защищены кольями. Он не мог быть уверен, в какое время французы нападут, но он должен был быть готов к этому. Кроме того, с точки зрения морального духа, мало что можно было выиграть, если позволить своим людям отсиживаться в лагере. Лучше поставить их в оборонительный строй и сосредоточить их мысли на цели дня. Как отмечает Псевдо-Эльмхем, Генрих знал, что зимний день будет коротким, и не хотел показывать врагу признаков страха, поэтому он позаботился о том, чтобы выйти в поле рано, "с первыми лучами рассвета". Однако наступило время, когда он понял, что не может больше заставлять своих людей бездействовать. Существовала опасность, что они, так сказать, выйдут из себя, стоя в строю, волнуясь и ничего не делая. Но мы можем быть уверены, что любому продвижению вперед предшествовали ритуалы, направленные на повышение их уверенности и ярости к битве. Мы вернемся к этому вопросу через некоторое время.

Французские религиозные приготовления были бы зеркальным отражением английских. Тот факт, что ни один хронист не рассказывает нам о богослужениях, возможно, объясняется поражением Франции, а также тем, что наиболее осведомленные авторы были светскими. Рассказ "Religieux" имеет весьма осуждающий тон и не упускает возможности подчеркнуть глупость на каждом шагу. Также нет уверенности в том, когда французы выстроились в боевой порядок. Хотя "Gesta" предполагает, что они выстроились в начале дня, французские авторы считают, что это произошло позже. Например, "Chronique de Richemont" утверждает, что это было примерно во время Tierce (третий литургический час) или позже. Эта монастырская служба обычно проводилась зимой между 9 и 10 часами утра. Бургундские хронисты также предполагают, что французы выстроили свои войска между 9 и 10 часами утра. В их рассказах также упоминается, что солдаты принимали еду и питье и обменивались объятиями в знак дружбы и единения, отбросив разногласия прошлого. Примечательно, что этот жест упоминают только бургундские хронисты.

Поскольку французы были атакующей стороной, битва должна была начаться только тогда, когда они были к этому готовы. Создается впечатление, что они не видели необходимости в срочности. Это объяснялось тем, что войска все еще прибывали. "Le Héraut Berry" утверждает, что герцог Орлеанский прибыл только утром 25 октября, добавляя, что "все утро бароны, рыцари и оруженосцы прибывали со всех сторон для оказания помощи". Французы также медлили в надежде, что таким образом герцоги Брабантский и Бретонский смогут прибыть вовремя для участия в сражении. По словам Динтера, герцог Антуан Брабантский был на мессе в то утро, когда получил известие о том, что сражение с англичанами должно начаться к полудню. Он немедленно отправился к Азенкуру. Также было известно, что герцог Бретонский движется на север. Возможно, он достиг Амьена только 25 октября, но французы ждали как можно дольше, надеясь, что он или хотя бы некоторые из его людей прибудут вовремя. Возможно, также ожидались люди герцога Анжуйского. Монстреле рассказывает, что сир де Лоньи прибыл с 600 людьми герцога во время сражения и встретил нескольких раненых французов, когда он был еще примерно в лиге от поля боя. В результате он уклонился от сражения.

В качестве затяжки времени французы начали переговоры. Они упоминаются у Тита Ливия и в достаточно независимых французских отчетах, чтобы можно было предположить, что они имели место, хотя, как мы видели, некоторые хронисты относят их к 24 октября, а не к 25 октября. Нередко попытки посредничества предпринимались перед сражениями. Они не были серьезными попытками избежать конфликта, а скорее являлись элементом процесса оправдания. В "Le Héraut Berry" утверждается, что Гишар Дофин и сир де Хейли были посланы на переговоры с Генрихом, который якобы предложил отступить. Хроникер добавляет, что никто не знает, что это были за предложения, кроме герцога Орлеанского, поскольку все остальные участники были убиты в битве. Тит Ливий также отмечает приезд для переговоров де Хейли, но в связи с тем, что его честь была опорочена тем, что он не выполнил условия своего освобождения из заключения в Англии несколькими годами ранее. Это была полезная история о французском бесчестии, но корни ее уходят в реальный инцидент. Ваврен и Лефевр не уверены в том, какая сторона требовала проведения переговоров, но говорят, что Генрих послал некоторых из своих самых доверенных людей встретиться и поговорить с французами. По их мнению, переговоры проходили на территории между линиями сражения. Французы якобы предложили, что если Генрих откажется от своего титула "короля Франции" и сдаст Арфлер, то они позволят ему получить то, что он держал в Гиени "и то, что он держал древним завоеванием в Пикардии", что, как мы можем предположить, означает Кале и его округу. В ответ представители Генриха потребовали герцогство Гиень и пять прилегающих к нему городов, а также Понтье и брак с Екатериной с приданым в 800.000 экю. (Эти требования были близки к его последним требованиям весной 1415 г.) В случае выполнения этих условий он должен был отказаться от своего французского титула и сдать Арфлер. Ни одна из сторон не приняла эти предложения, поэтому представители вернулись к своим армиям, чтобы подготовиться к битве. У Тома Басена Генрих предложил сдать Кале и заплатить большую сумму денег, чтобы вернуться домой без ущерба для своих людей, но французы отвергли его предложения, и англичане были вынуждены дать сражение. В этом коротком отрывке Басену удалось одновременно намекнуть, что Генрих был охвачен паникой и что именно французское высокомерие привело к катастрофе при Азенкуре.

Независимо от того, состоялись переговоры или нет, произошла задержка. По словам Монстреле, когда англичане увидели, что французы не наступают, они начали есть и пить, подразумевая, что они не сделали этого до того, как заняли свои позиции после рассвета. Они также выслали несколько своих разведчиков в деревню Азенкур, но не обнаружили там французских солдат. Разведчики сожгли амбар и дом (неявно в Азенкуре), принадлежавшие приору Святого Георгия из Хесдина. Вероятно, примерно в это же время Генрих отправил отряд из 200 лучников на свой правый фланг. По словам бургундских хронистов, им удалось скрытно расположиться на лугу у Трамекура, недалеко от арьергарда французов. Другими словами, Генрих отправил разведку по обе стороны поля, чтобы узнать, что замышляют французы, а также проверить, не готовят ли они свои собственные действия, чтобы обойти его фланги и напасть с тыла. О том, что французы также посылали разведчиков для изучения английской позиции, говорится в "Gesta". Их действия также отмечают Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем, хотя у них французские рыцари вынуждены были вернуться на свою сторону галопом, отогнанные залпами лучников по приказу короля.

Когда же на самом деле началась битва? Как мы уже видели, хроника "Brut" помещает построение Генриха близко к часу заутреней. Раннее время начала битвы — "после восьми часов утра" — также указано в одном из рассказов дез Юрсена. По его словам, французы опустили головы, чтобы солнце не било им в глаза под английским обстрелом. Это кажется довольно причудливым, поскольку маловероятно, что положение солнца могло вызвать такие трудности в столь ранний час. Скорее всего, это представление было заимствовано из рассказов о Креси. В английских рассказах говорится, что французы своей задержкой истратили "много или, по крайней мере, большую часть дня", и это, наконец, побудило Генриха перехватить инициативу и начать наступление. Сколько времени прошло в этот день, сказать трудно. Как мы видели, бургундские авторы считают, что французы выстроились между 9 и 10 часами утра. Однако в "Religieux" указывается тот же час, когда Клинье де Брабант и другие получили приказ начать кавалерийскую атаку против английских лучников. "Chronique de Ruisseauville" называет 10 часов утра как момент, когда англичане издав боевой клич и начали наступление. На первый взгляд, это время не соответствует сведениям, что прошла большая часть дня, но с точки зрения людей, которые ждали на позиции с 7 до 8 утра, ожидание могло показаться долгим.

В целом, маловероятно, что реальное сражение началось раньше 10 часов утра. Попытка французов оттянуть время провалилась. Поэтому они столкнулись с английской атакой еще до прибытия дополнительных войск. Кроме того, они только недавно выстроили свои линии, чтобы учесть прибытие других запоздавших войск. В их рядах царило замешательство или, по крайней мере, отсутствие координации, несмотря на заранее разработанные планы сражения. Хотя мы должны остерегаться ретроспективы, возможно, в этот момент, как предполагает Монстреле, среди них действительно были "некоторые более мудрые, которые опасались сражаться с англичанами в открытом бою". В этот момент обе стороны были полны опасений, поскольку исход битвы никогда не был предрешен.

Где именно находились армии в тот момент, когда Генрих начал свое наступление? Уолсингем называет расстояние между ними в 1.000 шагов, что, как мы можем предположить, означает около 1.000 метров. Учитывая споры о том, как далеко мог достать длинный лук, интересно отметить, что Псевдо-Эльмхем дает расстояние в три выстрела из лука, возможно, 450–500 метров. Однако определить местонахождение армий на местности невозможно. В "Gesta" говорится, что после религиозных обрядов Генрих приготовился к выходу в поле, "которое находилось на небольшом расстоянии от его покоев". Это не означает, что английская позиция была расположена в Мезонселе. Если бы это было так, то не было бы смысла в последующем приказе Генриха подвезти обоз к его тылу. Более того, если англичане могли видеть французские линии со своей первой позиции, что предполагают "Gesta" и некоторые другие авторы, то их позиции должны были находиться далеко впереди Мезонселя, иначе французы были бы скрыты склоном между Мезонселем и дорогой между Азенкуром и Трамекуром. По обе стороны поля между нынешними дорогами D71E и D104 земля понижается, и в тот период к этим дорогам, вероятно, подступали лесные массивы. Поэтому, учитывая имеющиеся у нас описания позиции Генриха, вполне вероятно, что он расположил свои войска по крайней мере на середине пути между Мезонселем и Азенкуром, а возможно, и ближе к последнему.

Судя по моим данным, наиболее вероятная позиция для его передовой линии находится на пересечении с церковью и замком Трамекур, в районе, описанном на карте как La Cloyelle. В этом месте местность более ровная и больше всего похожа на ту, которую описал Уолсингем — "поле, недавно засеянное пшеницей, где было очень трудно стоять или продвигаться вперед из-за неровности и рыхлой земли". По направлению к Мезонсель земля более наклонная и лучше дренируется. Поскольку Генрих намеревался занять оборонительную позицию, он должен был выбрать это место, чтобы максимально затруднить подход французов к нему. Земля также должна была быть достаточно мягкой, чтобы можно было легко вбить колья. Накануне вечером была предпринята разведка местности и рельефа.

Эта предполагаемая первая английская позиция также хорошо согласуется с расстояниями между его линиями и линиями французов. Если отмерить 1000 метров на север, то их передовая линия окажется в районе, который на карте называется Les Soixante, а их отряды займут самые высокие участки местности выше 130-метрового контура. Это также помещает их между Руиссовилем и Азенкуром, что соответствует описаниям хроник. Наконец, лесные массивы находились как со стороны Азенкура, так и со стороны Трамекура. Это, в сочетании с расположением местности, создало эффект воронки. Французы располагались в раструбе воронки, а Генрих — на более узком конце. Если он предполагал, что французы будут атаковать его, то он занял идеальную оборонительную позицию. Его фланги были защищены деревьями и тем, что земля обрывалась с обеих сторон. Его лучники были защищены кольями и, как я предположил ранее, могли быть частично укрыты за деревьями. Чтобы атаковать его, французам пришлось бы сосредоточить свои войска на фронте, который становился все более узким по мере продвижения в перед.

Однако именно Генрих сделал первый шаг вперед. Поэтому вопрос заключается в том, насколько далеко вперед продвинулись он и французы, прежде чем армии встретились и вступили в бой. Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо выяснить, почему Генрих решил наступать, создав сильную оборонительную позицию. Ответ заключается в том, что французы не проявляли никаких признаков атаки. Наиболее полный рассказ о решении Генриха содержится у Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема, оба хрониста опирались на информацию, полученную от участвовавших в битве командиров. Поскольку было очевидно, что французы не проявляли никаких признаков желания сделать первый шаг, Генрих посоветовался со своими самыми опытными военачальниками, следует ли ему "наступать со своими войсками в том порядке, в котором они стояли". Их совет был таков: английская армия только ослабеет, если будет дольше стоять на месте, учитывая недостаток продовольствия и те нагрузки, которым она уже подверглась. С другой стороны, враг находился на своей собственной земле, и его можно было легко снабдить. Промедление позволяло им "увеличить свои силы за счет прибытия новых войск". Насколько Генрих располагал информацией о прибытии или ожидаемом прибытии подкреплений, неизвестно, но этот рассказ в точности соответствует тому, что мы подозреваем о причинах затяжки времени французами. Кроме того, если англичане выступили рано утром в преддверии атаки и взяли с собой мало провизии, они должны были все больше ослабевать и уставать. Необходимо было действовать.

Атака англичан

Генрих рисковал, делая первый шаг. Его понимание этого факта выражается в том, что перед тем, как отдать приказ о наступлении, он приказал перевезти обоз в тыл с места ночевки. Согласно интерпретации "Gesta", это было сделано для того, чтобы защитить обоз, но есть и другие возможные причины для приказа Генриха. Первая заключается в том, что он хотел использовать обоз в качестве средства обороны тыла. Уже было высказано предположение, что он опасался флангового удара французов в тыл своей армии. Подтягивание обозных повозок помогло бы защитить тыл. Во-вторых, если его армия потерпит поражением и столкнется с необходимостью отступить, было бы разумно разместить багаж и лошадей как можно ближе, чтобы обеспечить быстрый отход. Такая тактика, вероятно, была использована Эдуардом III при Креси. Однако в действительности к моменту начала английского наступления обоз не был полностью перемещен в тыл. Это признает и автор "Gesta", отмечая, что в результате мародеры смогли напасть на "хвостовую часть" обоза, где и были разграблены ценности короля. Мы вернемся к этому вопросу, когда будем рассматривать нападение на обоз более подробно.

Приказ Генриха о наступлении сопровождался различными ритуалами. В хрониках существует некоторая путаница относительно того, произносил ли Генрих воодушевляющую речь во время первоначального построения, во время приказа о наступлении или в обоих случаях. Что именно он говорил, нельзя сказать наверняка. Хроники вкладывают разные слова в его уста, хотя "Gesta" цитирует только его речь в четверг 24 октября. В действительности, любую речь короля могли услышать только приближенные к нему люди, поскольку не было никаких средств усиления звука, хотя он и произносил ее верхом, чтобы его было видно и слышно. Его слова доходили до командиров, которые затем передавали их своим войскам. В этом контексте показательно, что в ряде хроник упоминается, что король объезжал колонны верхом, подбадривая командиров. Это было бы разумным шагом, как при первоначальном построении, так и при движении в перед. Для экономии времени речь не могла быть такой длинной, как предполагают некоторые хронисты (и Шекспир), но она, вероятно, включала напоминания о правоте английского дела, божественной поддержке и решимости самого короля сражаться до смерти. Поскольку солдаты шли на смерть, они должны были проводить время в молитве, стоя на коленях на земле и взяв в рот маленький кусочек земли, как в хронике "Brut", рассмотренной ранее. Также должны были звучать обращения к святым, особенно к Святому Георгию, Эдуарду Исповеднику, Богородице и Троице. В "Liber Metricus" описано, что священники возглавляли эти песнопения. Песнопения или пение в церковной манере были хорошим способом передать звук этих очень важных приготовлений к событию, которое могло привести к смерти.

Затем поднимались знамена. Это был знак как для собственных войск, так и для врага о начале сражения, поскольку поднятие знамен было официальным заявлением о враждебных намерениях. При движении вперед люди следовали за знаменами. Это помогало держать людей в строю и позволяет предположить, что воины отрядов были вместе во время продвижения. Но как именно английские войска узнавали, когда начинать движение? Армия насчитывала тысячи человек и была разделена на различные группы. Команда "Вперед знамена" подавалась голосом, как это делает современный сержант-майор, но для начала наступления был подан визуальный сигнал. Это было подбрасывание в воздух палицы сэром Томасом Эрпингемом, одним из старейших и опытнейших командиров короля. Иногда предполагают, что его сигнал был сигналом для лучников к атаке, но формулировка соответствующего отрывка, который встречается только у бургундских хронистов, указывает на то, что сэр Томас был верхом на коне перед всей армией в тот момент, когда он подбросил палицу в воздух. Он также выкрикнул слово, которое записано как "Nestroque" у Ваврена и "Nescieque" у Монстреле. Лефевр, который был с английской армией, не упоминает это слово. Ваврен добавляет, что это был сигнал к атаке. Поэтому то, что крикнул Эрпингем, скорее всего, было "сейчас ударим".^[697] Это давало предупреждение о начале наступления. Бургундские тексты рассказывают, что сэр Томас затем сошел с коня и встал в боевое построение со своим знаменем перед собой.

Крик "Вперед знамена!" разнесся эхом по округе, и англичане с громким криком начали двигаться вперед. Это был еще один стандартный способ сообщить о моменте наступления внутри армии и противнику. Трубы также использовались в этот момент и по мере продвижения вперед. (Вероятно, они также использовались для приказа о перегруппировке, хотя в повествованиях об этом упоминается). Некоторые рассказы говорят о том, что этот клич поразил или обеспокоил французов. Следовательно, подразумевается, что решение англичан атаковать застало французов врасплох. Они предполагали, что англичане находятся в оборонительной позиции и поэтому должны были сделать первый ход. Вместо этого они сочли себя обязанными ответить, и тоже начали наступление. Хроники не дают нам никаких подробностей о том, как это происходило. В "Gesta" обе армии продвигаются навстречу друг другу "примерно на одинаковое расстояние, фланги обеих боевых линий простираются в лесные массивы по обе стороны армий". В хронике Тита Ливия, в двадцати шагах от деревни Азенкур, англичане подходят к врагу и обрушиваются на него. Таким образом, фактическое сражение происходит около и к северу от дороги, пересекающей поле боя между Азенкуром и Трамекуром.

Согласно бургундским хроникам, английское наступление ненадолго остановилось, перед этим раздался еще один боевой клич. Это было сделано для того, чтобы люди могли перевести дух, но это также связано с началом действий 200 лучников на лугу. Другими словами, эти лучники получили приказ начать обстрел французских флангов вскоре после начала английского наступления, чтобы подтолкнуть французов к продвижению вперед и одновременно отвлечь их фланговым огнем. Затем хронисты переходят к комментариям об английской армии в целом: "англичане сразу же подошли к французам, сначала лучники… начали со всей силы пускать залпы стрел по французам, пока они могли натянуть лук". Таким образом, важной особенностью английского наступления было использование стрел против французов, когда они также начали продвигаться вперед.

Это встречается почти во всех описаниях битвы и является ее отличительной чертой. Однако я предполагаю, что продвижение вперед латников намеренно сопровождалось обстрелом стрелами. Разница между противоборствующими армиями была не столь значительной в численном отношении, сколько в типе воинов. Как мы уже видели, у англичан была очень большая доля лучников по сравнению с латниками. Лучники не могли противостоять в рукопашном бою с полностью бронированными людьми с копьями, мечами и другим клинковым оружием, булавами и т. д. Однако они могли нанести существенный урон этим бронированным людям на расстоянии, потому что лучников было много. Ниже мы рассмотрим распоряжение Генриха о защите лучников и неудачную попытку французов подавить их эффективность, обрушив на них кавалерийскую атаку, но сначала давайте рассмотрим, как использование стрел связано с наступлением.

Как говорится во многих хрониках, французские латники продвигались вперед сквозь бурю стрел, которая нарушила их строй. В "Gesta" отмечается, что французы начали свое продвижение шеренгами друг за другом, но, не доходя до англичан, они разделились на три колонны по двум причинам: во-первых, из-за страха перед стрелами, которые пронзали бока и забрала их шлемов, и, во-вторых, из-за собственного плана прорваться через самые сильные места английской линии и достичь знамен. И то, и другое имело бы одинаковый эффект — заставило бы французов сбиться в кучу и подвергнуться риску столкновения друг с другом. "Gesta" добавляет, что лучники продолжали обстреливать фланги противника без перерыва, пока их стрелы не были израсходованы. Поэтому тактика Генриха заключалась в том, чтобы как можно дольше использовать лучников против наступающих французов, чтобы сорвать их атаку на его латников. Это было разумно, учитывая, что в его армии латников было меньшинство. Что может быть лучше, чем нанести французам как можно большие потери, прежде чем они смогут вступить в рукопашный бой? Поэтому лучники использовались, как артиллерия в последующие века, для ослабления противника на расстоянии, чтобы ослабить его рукопашный натиск. Их ценность заключалась в двух отличительных особенностях. Во-первых, они были подвижными и могли легко менять позицию, чтобы вести огонь под другим углом в ответ на продвижение французов. Во-вторых, они могли поддерживать заградительный огонь. Это было просто потому, что длинные луки легко перезаряжались, а лучшие лучники могли сделать пятнадцать выстрелов в минуту. Дело было еще и в том, что более 7.000 человек вели огонь одновременно. При таком раскладе лучникам не требовалось быть снайперами, способными поражать цели с непревзойденной точностью. Ведение обстрела непрерывными залпами давало необходимый эффект. В результате французам было крайне сложно поддерживать темп пешей атаки. К тому времени, когда французы вступили в бой с английскими латниками, они были измотаны а многие ранены. Мы не можем себе представить, каково это — пытаться идти вперед под таким шквалом стрел. Люди не могли быть подготовлены к такой ситуации. Поэтому это была совершенно новая и исключительно пугающая ситуация. Кроме того, лучники вели огонь не только в лоб, но и с флангов. В силу особенностей местности французы наступали на все уменьшающемся с боков фронте. Стрелы с флангов еще больше усиливали эффект воронки. Мы рассмотрим эту проблемуподробнее, когда будем изучать бой, но сначала мы должны понять, почему французы не смогли принять эффективные контрмеры против англичан. Они испробовали три: кавалерийскую атаку против лучников, использование арбалетного огня и атаку на обоз.

Французские контрмеры 

План BL предусматривал создание отряда тяжелой кавалерии составленного "из хороших людей в количестве не менее 1000 человек" (hommes darmes) под командование Давида, сира де Рамбюра, мастера арбалетчиков.^[698] Отряд должен был держаться слева, немного позади второй французской баталии. Его задачей было атаковать английских лучников и сделать все возможное, чтобы разбить их. Как только кавалерия двинется вперед, баталии и фланги также должны были начать свое наступление. Кавалерия достигала английских линий задолго до того, как эти пешие баталии приблизились к ним. Таким образом, функция кавалерийского отряда была параллельна использованию лучников англичанами: кавалерия должна была ослабить англичан таким образом, чтобы это пошло на пользу главным баталиям французских латников. Если бы лучникам не давали стрелять, то французское пешее наступление не было бы подорвано.

Учитывая, что у Генриха было непропорционально большое количество лучников, план был очень разумным, поскольку он повышал уязвимость его латников. Следует предположить, что план был составлен с учетом распределения войск, которыми располагал Генрих. Предположительно, это было обнаружено с помощью шпионажа во время осады и похода. Поскольку армия двигалась в доспехах, наблюдателям было очевидно, что у них было мало латников. Намерение провести кавалерийскую атаку также содержится в плане сражения, приведенном во втором отчете дез Юрсена, хотя в формулировке не упоминаются лучники: "А кавалерия, предназначенная для перелома баталии [bataille] англичан, была адмирала [Клинье де Брабанта] и сенешаля Эно". В первом отчете дез Юрсена, однако, намерение выражено более четко: "было приказано, чтобы кавалерия атаковала английских лучников, чтобы сорвать их стрельбу". Эта кавалерия должна была состоять из Гальве, сира де ла Ферте-Юбера в Сулони, Клинье де Брабанта и Луи де Буабурдона [Босредона].

Все хронисты сообщают нам, что кавалерийская атака против лучников действительно была предпринята. С точки зрения хронологии, она была начата, как и предполагалось планом BL, когда французы готовились к наступлению, или, говоря словами "Gesta", "когда враг был почти готов к атаке". Описания также позволяют предположить, что кавалерия была разделена на две части и сосредоточена на флангах французской армии "как два острых рога", как выразился Тит Ливий, и атаковала лучников с обеих сторон английской армии. Хроники также единодушны в том, что подчеркивают чрезвычайно разрушительный эффект от стрел английских лучников против кавалерии.

Лошади носили некоторую защиту на голове, груди, плечах и крестце, но имели много открытых участков. Также сомнительно, что можно было обучить лошадей справляться со шквальным огнем стрел, поскольку в мирное время было трудно смоделировать это в таких масштабах, как во время войны. С другой стороны, лучники тренировались не только в стрельбе по неподвижным целям, но и по движущимся, например, птицам. В сражении способность поразить цель была наиболее важна в ответ на атаку кавалерии. Поэтому интересно, что в хронике "Brut" после упоминания о попытке кавалерии обойти лучников следует комментарий, что "лучники стреляли в тот день на пари", подразумевая, что цели выбирались. Таким образом, обстрел должен было заставить конницу споткнуться, разбежаться и повернуть назад. Те, кто падал, мешали тем, кто двигался следом. Те, кто поворачивал, продолжали подвергаться шквальному обстрелу стрелами. Хуже того, они наталкивались на наступающих пеших воинов, "сея ужас и смятение среди своих товарищей". В "Chronique de Ruisseauville" вышедшая из-под контроля кавалерия заставляет французский авангард распасться и рассеяться, тем самым позволяя английским латникам прорваться к двигающимся позади. Здесь мы видим еще один способ, с помощью которого лучники помогали латникам выполнять свою задачу.

В некоторых хрониках колья также имеют большое значение. В "Gesta", например, отмечается, что многие конники были остановлены вбитыми в землю кольями. Ваврен и Лефевр говорят скорее о том, что колья заставляли лошадей падать, что позволяло лучникам легко убивать седоков. Таким образом, колья выполнили свою задачу по защите английских лучников и нанесли урон французской кавалерии. Предосторожность Генриха оправдала себя. Интересно, однако, что колья упоминаются относительно редко. Их наличие и местоположение также несколько проблематично. В "Gesta" говорится, что когда король ранним утром выстроил свои ряды, он велел лучникам вбить колья перед собой, "как было принято на случай нападения кавалерии", но автор не уточняет, что произошло, когда был отдан приказ о наступлении. Возникают различные варианты.^[699]

Во-первых, возможно, что лучники на флангах оставались неподвижными за своими кольями, в то время как остальная часть английской армии двигалась вперед. Эта возможность хорошо согласуется с идеей, подразумеваемой в неуклюжем описании "Gesta" о положении лучников в армии в целом, о том, что некоторые лучники находились между латниками, а также на флангах. В этом сценарии те, кто находился между ними, не имели кольев и поэтому двигались вперед, обстреливая наступающих пеших французов. Вторая группа на флангах оставалась на месте за своими кольями и в лесу по обе стороны поля. Обратите внимание, что у этого автора французская кавалерия, которая не была сбита или отброшена назад лучниками, смогла пройти в этот лес, тем самым подтверждая свое присутствие.

Во-вторых, может быть, что лучники, независимо от их позиции, вытащили свои колья по приказу наступать, а затем пересадили их дальше вперед. Ношение кола не позволило бы использовать лук, но поскольку расстояние было небольшим, продолжительность их недееспособности была бы ограниченной. Но насколько легко было бы забить кол в землю так, чтобы он оставался на месте? Если бы колья были направлены в сторону врага, то лучникам пришлось бы повернуться к нему спиной, чтобы вбить их. Было ли бы время сделать это до того, как французская кавалерия продвинулась вперед? Проницательные хронисты показывают, что они знают о проблеме кольев. Так, у Тита Ливия лучники берут колья, когда двигаются навстречу врагу. Однако в его рассказе говорится, что все англичане изначально закрепили колья в земле в качестве щита против наступающей кавалерии. Псевдо-Эльмхем говорит скорее о том, что лучники оставили свои колья при продвижении вперед. Однако если "Gesta" верно утверждает, что колья использовались для поражения французских латников позже, во время боя, то следует предположить, что их можно было легко извлечь.

Английские авторы изображают кавалерийскую атаку как неудачу, и нет сомнений, что так оно и было, поскольку она не достигла своей цели — сбить лучников с позиций. Однако никто не сообщает, что французы не смогли провести атаку, на которую рассчитывали. Они не могли знать об очевидных трудностях во французском лагере. На самом деле, существует проблема, связанная с тем, действительно ли французы не смогли провести атаку, как планировалось, или это была история, придуманная позже. Французские хроники разнятся в своих версиях этого события. У "Religieux" говорится, что между 9 и 10 часами утра Клинье де Брабант, Луи де Босредон и сир де Жоль получили приказ отправиться с 1.000 лучших латников с лучшими лошадьми, чтобы разогнать английских лучников, но первый же залп стрел заставил их бежать, оставив своих командиров с несколькими храбрецами. Рассказ Динтера схож, хотя он называет число 1.200 человек, а предводителем — Клинье де Брабанта, утверждая, что из-за обстрела лучников он вместо этого отправился грабить английский лагерь. "Chronique de Normandie" также называет причиной неудачи силу английских стрел, но приводит число кавалерии, назначенной для этой задачи, — 300 человек.

Другие хронисты предполагают, что французам не удалось найти достаточное количество людей для нападения. В "Chronique de Ruisseauville" Клинье де Брабант, сир де Гокур и некоторые другие получили приказ прибыть с большим количеством хорошо вооруженных латников, но прибыли лишь немногие. Во втором рассказе дез Юрсена утверждается, что когда они хотели найти 400 всадников, которым они приказали накануне прорвать боевую линию англичан, они смогли найти только сорок. Самое длинное объяснение такого рода можно найти у бургундских хронистов, но и здесь есть различия между авторами. По Монстреле, отряд Клинье де Брабанта должен была насчитывать 800 человек, но явилось только 120. У Лефевра и Ваврена назначенная численность составляла от 1000 до 1200 человек, причем половина должна была атаковать со стороны Азенкура, а половина — со стороны Трамекура, но когда пришло время атаковать, удалось найти только 800 человек. Позднее Ваврен говорит, что под командованием де Брабанта было всего 120 человек. Все трое упоминают храбрость сэра Гийома де Савейса, который выступил на стороне Азенкура с 300 людьми и бросился вперед со своим отрядом из двух человек. Странно, но Ваврен и Лефевр утверждают, что все вернулись, кроме Савейса и двух его спутников. Здесь мы видим намеренное нападение на Клинье де Брабанта и других "арманьяков", которые были назначены для проведения кавалерийской атаки. Луи де Босредон и сир де Гокур были тесно связаны с герцогом Орлеанским. Не была названа причина предполагаемой неспособности найти нужное число людей, но связь с "арманьяками" возложила вину на них, подразумевая плохое командование и трусость. Именно поэтому в качестве контраста приводилась предполагаемая храбрость де Савеза, пикардийского сеньора вассала бургундского герцога.^[700]

Если полное количество людей для кавалерийской атаки не было найдено, то, скорее всего, это было связано с тем, что французская армия была не такой большой, как предполагалось. Более того, учитывая большое количество лучников, которых Генрих выставил на битву, даже 500 конникам с каждого фланга было бы трудно одолеть лучников и подвергаясь интенсивному обстрелу стрелами. Однако французы все же провели атаку в ходе своего наступления. Тит Ливий и Псевдо-Эльмем также предполагают, что арбалетчики использовались на французских флангах для рассеивания англичан, когда те вступали в бой. Это не упоминается ни в одном другом источнике и может быть путаницей с очевидным использованием арбалетного огня после наступления кавалерии. Об этом упоминается в "Gesta". Как раз перед тем, как французские латники начинают наступление, он говорит, что "вражеские арбалетчики, которые находились позади латников и на флангах, после первого, но слишком поспешного залпа, которым они ранили очень немногих, отступили, опасаясь наших луков".

Как мы уже видели, французские отряды иногда состояли как из латников, так и из лучников, также существовали отряды одних только арбалетчиков. План BL не упоминает арбалетчиков (в нем мастер арбалетчиков отвечает за кавалерийскую атаку), если только они не включены в выражение "gens de trait", которые должны были располагаться на флангах перед двумя пешими баталиями. Хроники свидетельствуют, что в сражении участвовали как лучники, так и арбалетчики. У Монстреле 4.000 лучников и 1 500 арбалетчиков были размещены в авангарде с 8.000 латниками, хотя эти цифры, вероятно, слишком высоки, исходя из соотношения в документально подтвержденных отрядах. Дез Юрсенс помещает лучников и арбалетчиков во вторую баталию. Однако только в "Gesta" есть определенное упоминание об их использовании. Дез Юрсен пишет, что "когда они напали, лучники и арбалетчики наших людей не выпустили ни стрелы, ни болта". Эта говорится и у Ваврена и Лефевра: "у них было много лучников и арбалетчиков, но никто не хотел позволить им стрелять". Причина этого заключалась в том, что место было настолько узким, что места хватало только для латников. Динтер вторит им, утверждая, что французы поставили своих лучников, арбалетчиков и пехоту в тыл, не желая пользоваться их помощью и намереваясь в своей великой гордости победить и захватить английского короля и всех его людей при помощи своих мечей и рукопашного боя, поскольку против одного англичанина было десять французских дворян. Это очень похоже на рассказ "Religieux":

"…четыре тысячи их лучших арбалетчиков, которые должны были выступить вперед и начать атаку, отсутствовали на своих позициях, и, похоже, что им было дано разрешение уйти от сеньоров из армии под предлогом, что те не нуждаются в их помощи".

Важно отметить, что только в этом последнем рассказе сообщается о том, что эти войска действительно ушли. В действительности, этого не могло произойти в тот день. Это предположение было просто еще одним элементом обвинений после поражения. Более правдоподобной, однако, является идея о том, что французские лучники и арбалетчики находились позади латников  (как говорит нам "Gesta"). Именно там мы и должны были их ожидать, поскольку они не были полностью облачены в пластинчатые доспехи, следовательно, не могли идти впереди, как из-за опасности стрел, так и из-за их непригодности для рукопашной схватки с английскими латниками. Их использование в качестве передового отряда провалилось при Креси именно из-за этой уязвимости. Тем не менее, не совсем ясно, как французы собирались использовать своих лучников. Комментарий "Gesta" говорит о том, что они, возможно, намеревались своим огнем, направленным с флангов и поверх голов первых линий, сопровождать атаку кавалерии и, таким образом, "размягчить" английских латников перед сражением. Но огонь английских лучников отбросил их назад, и у них не было возможности принять участие в бою. Как мы увидим позже, они, вероятно, были не единственными французскими войсками, которые не вступили в бой, когда стало ясно, что авангард полностью разгромлен.

Поэтому нет сомнений в том, что французы пытались нанести урон англичанам до того, как их латники подошли к английским линиям для вступления в рукопашный бой. Была попытка подавить лучников и, вероятно, еще одна — использовать собственную артиллерию, чтобы начать сражение на расстоянии. Когда французы говорили о сражении, они пытались возложить на себя вину за эти неудачи. На самом деле, проблема была присуща их военной системе и не была уникальной для Азенкура. Поскольку французы были способны собрать большое количество латников, они не собирали другие виды войск в таком же количестве. Арбалетчики, как правило, находились в гарнизонах. Французское городское ополчение состояло из небольших групп арбалетчиков, и существует мало свидетельств того, что многие из них были призваны на службу. Это объяснялось тем, что они не были обучены массовому бою, а также опасениями оставлять города без защиты. Французские лучники вооруженные длинными луками были немногочисленны и не могли сравниться с английскими в плане ведения залпового огня. Французы возлагали слишком большие надежды на кавалерийскую атаку, чтобы выбить английских лучников, но лучников было слишком много, чтобы это было осуществимо. В основе причины неудачи французских контрмер лежала сила английских лучников. Большая доля лучников в английской армии была сильной стороной, а не слабостью.

Однако одна французская контрмера все же увенчалась успехом. Это была атака на обоз. Согласно плану сражения BL, отряд из 200 латников, составленный из боевых слуг (оруженосцев) на лучших лошадях своих хозяев, должен был атаковать тылы англичан, где находились слуги и обоз. В тексте добавлено: "и в тылу баталий англичан". Их главной целью было не захватить добычу, а отвлечь англичан и заставить их опасаться нападения на их тыл. Это было сделано "в то время, когда бушевала битва", но мы не можем быть уверены, что это было сделано одновременно с атакой кавалерии. По свидетельству Фенина и бургундских хронистов, ее возглавляли Изамбарт д'Азенкур, Роберт де Бурневиль и Рифларт де Кламас, местные сеньоры относительно низкого статуса. Их отряд состоял из оруженосцев, которых подкрепляло местное крестьянство. "Chronique de Ruisseauville" предполагает, что нападение на обоз было совершено людьми Хесдина, а дез Юрсен утверждает, что именно в Хесдин была доставлена захваченная в английском обозе добыча.

Поэтому можно предположить, что французы не смогли выделить большое количество латников для атаки на обоз. Хотя местные люди должны были знать местность, чтобы иметь возможность обойти английские линии, это свело нападение к акту грабежа, который сосредоточился на постельных принадлежностях и сокровищах короля. Последние включали церемониальный меч, а также корону. Уолсингем добавляет, что захват короны позволил французам сделать вид, что Генрих попал в плен. Несомненно, это была одна из историй, распространившихся в Англии после битвы. Народная традиция, представленная хроникой "Brut", развивает эту историю дальше, утверждая, что корону увезли в Париж, где жителям сказали, что Генрих потерпел поражение, однако скоро город узнал от вернувшихся раненых воинов, что исход битвы был прямо противоположным. Проблемы с хронологией делают эту историю не более чем хорошей легендой, но она разрасталась в процессе пересказов. В "Chronique de Ruisseauville" говорится о том, что якобы были захвачены две короны, одна из которых была короной, которой Генрих собирался короноваться в Реймсе, а также "меч короля Артура, настолько ценный, что никто не знал, что с ним делать". Монстреле утверждает, что де Бурневиль и д'Азенкур позже подарили меч графу Шароле. Эти хронисты пытались создать некий акт французского успеха на фоне общего повествования о поражении.

"Gesta" предполагает, что атака произошла на хвостовую часть обоза, который еще не был доставлен в тыл английской армии. В кои-то веки есть предположение, что вина лежит на английском лагере, поскольку автор обвиняет в небрежности королевских слуг. Поскольку он также говорит, что король отдал приказ о наступлении, "как только решил, что почти весь его обоз достиг тыла", кажется, что переброска обоза была не так близка к завершению, как рассчитывал Генрих. В этом отношении он допустил ошибку, которая могла дорого обойтись. На то, что это было проблемой, указывает и то, что Псевдо-Эльмхем озабочен тем, чтобы сообщить нам, что король оставил очень мало людей для охраны обоза, потому что он думал, что враг будет больше заинтересован в сражении, чем в грабеже, — искусный способ очернить французов, а не возложить вину на Генриха.^[701]

Как оказалось, нападение было менее разрушительным, чем могло бы быть. Это не было набегом на весь английский лагерь, как это часто изображают. Целью было имущество короля.^[702] Захваченные лошади были только вьючными, как отмечают бургундские хронисты. Безусловно, финансовые отчеты кампании свидетельствуют о том, что большое количество верховых лошадей было отправлено обратно в Англию. Кроме того, ни в одной хронике не говорится о потерях среди англичан. Что еще более важно с точки зрения тактики в целом, не было ни одной попытки французов атаковать англичан с тыла с помощью профессиональных воинов. По мнению английских хронистов, включая автора "Gesta", который, по его собственному признанию, сидел на лошади сзади обоза, нападение совершили мародеры и воры, а не французские войска. Французы не могли выделить людей для этой задачи.

Как и в случае с другими элементами французского провала, вина была впоследствии распределена. В хронике Динтера в качестве мишени был выбран "арманьяк" Клинье де Брабант, который быстро стал одним из любимых козлов отпущения у бургундцев. Поскольку он потерпел неудачу в кавалерийской атаке, которой командовал, он отправился в английский лагерь "грабить его". Другими словами, он не присоединился к своим товарищам в сражении, а выбрал себе легкую мишень в качестве грабителя, а не настоящего рыцаря. Фенин и Монстреле утверждают, что приказ Генриха убить пленников был отдан, когда король узнал о налете на обоз.^[703] Приводя еще один пример обвинений после поражения, Монстреле добавляет, что в результате де Бурневиль и д'Азенкур были арестованы герцогом Иоанном Бургундским, несмотря на то, что они подарили его сыну ценный меч. Очень маловероятно, что убийство пленников было вызвано нападением на обоз. Поскольку автор "Gesta" находился с обозом, он, несомненно, должен был бы подчеркнуть связь этих событий, но он этого не делает. Тит Ливий, информированный герцогом Глостерским, сообщает нам, что Генрих не знал о нападении на багаж, пока не вернулся в Мезонсель вечером после битвы (подразумевается, что обоз вообще не был доставлен в тыл армии!). Таким образом, для Генриха грабеж был личным неудобством, но не более того, поскольку он не повлиял на исход битвы и был компенсирован ошеломляющим характером победы.

Рукопашная 

Учитывая уровень интереса к лучникам, в исследованиях, посвященных этой битве, как правило, не уделяется должного внимания рукопашной схватке. Но с точки зрения продолжительности и кровопролитности это была самая важная часть битвы. Сражение при Азенкуре было тяжелым. Поскольку у французов было больше латников, их английские коллеги потенциально находились в невыгодном положении. Однако, как мы уже видели, уловка Генриха заключалась в том, чтобы как можно дольше защищать своих людей, одновременно ослабляя наступающих французов. С этой целью, вероятно, некоторое количество лучников было размещены между английскими баталиями. Они обстреливали наступающих французов, но прекращали огонь незадолго до сближения армий. Когда французы были уже близко, лучники должны были отступить. Поскольку французы не предприняли никаких контрмер против английских лучников, последние не подвергались опасности ни во время наступления французов, ни во время схватки латников обеих сторон. Они были слишком легко вооружены, чтобы вступать в рукопашную схватку с латниками. Поэтому они должны были отступить, пока французы не подошли слишком близко. Это было несложно, поскольку они были очень легко вооружены. Сообщение бургундских хронистов о том, что их штанины были спущены до колен, связано не с затянувшимися последствиями дизентерии, а с свободой их перемещений на поле боя. Поэтому их описывают как непокрытоголовых и босоногих.

Поэтому лучникам, находившимся впереди латников, было легко перегруппироваться на флангах со своими товарищами, возможно, даже за кольями. Безусловно, лучники не остались бы в стороне, пока происходило это побоище. Они бы обрушили шквал стрел на последующее продвижение французов. Действительно, после того, как авангард вступил в бой, лучники могли снова двинуться с флангов к центру и открыть огонь по фронту главной французской баталии по мере ее продвижения. Это очень важный момент, о котором следует помнить. Сила лучников использовалась не только против французского авангарда, но и против следующей баталии. Это еще одна причина, по которой неспособность французов выбить лучников кавалерийской атакой и контр-обстрелом нанесла ущерб всей их атаке, а не только авангарду. В хрониках этот момент не подчеркивается, так как они не дают подробного отчета о сражении, а только его основные контуры. Повторяющиеся действия исключены. Это затрудняет отслеживание продвижения различных французских баталий на этапах битвы.

Не совсем ясно, продолжали ли английские латники медленно продвигаться вперед под защитой залпов стрел. Если бы они это делали, то их темп дал бы им дополнительные силы против наступающих французов. Возможно также, что их продвижение и расположение по полю было несколько наклонным, когда авангард под командованием Йорка справа (и, следовательно, со стороны Трамекура) располагался впереди, а Камойс слева (со стороны Азенкура) — сзади. Хотя английские описания построения предполагают, что английские баталии были расположены близко друг к другу, "Gesta" говорит, что французы разделились на колонны, чтобы попасть в центр каждой английской баталии, где находились штандарты. Это говорит о том, что три английских баталии были разными. Йорк был убит. Отчет по его отряду после кампании показывает, что девяносто его людей также были убиты в битве, почти четверть его первоначального отряда из 400 человек, хотя, к сожалению, в нем нет распределения погибших между латниками и лучниками.^[704] Несмотря на это, эти данные свидетельствуют о том, что английская правая баталия приняла на себя основную тяжесть французской атаки. Невозможно определить, где располагались другие лорды, так как очевидной закономерности не прослеживается. Майкл де ла Поль-младший был единственным человеком, записанным как убитый в его отряде. В свите Хантингдона были убиты один латник и четыре лучника. Сэр Ричард Кигли также был убит вместе с четырьмя лучниками.^[705]

Согласно рассказу "Religieux", молодые горячие головы на французской стороне предсказывали, что англичане будут поражены страхом при приближении французской армии. То, что они не испугались, было следствием ущерба, который английские стрелки уже нанесли французам. Кроме того, продвижение французов было еще больше нарушено отступающей кавалерией. Состояние поверхности поля боя также создавало им трудности. Земля была вязкой и влажной. По словам "Religieux", потоки дождя превратили ее в трясину. В результате французы были вынуждены месить ногами грязь, что привело к преждевременной усталости, прежде чем они достигли английских позиций. Но мы должны объяснить, почему, если для французов грязь была проблемой, то для англичан это не так. Как в "Chronique Anonyme" отмечается, что французы шли по недавно перепаханной земле, по которой трудно было передвигаться пешком, так и Уолсингем рассказывает нам, что Генрих вывел своих людей на поле, недавно засеянное пшеницей, где было трудно стоять или продвигаться вперед из-за неровности и мягкости земли. Не было бы ощутимой разницы в весе доспехов между двумя группами латников.

На этот вопрос можно дать три ответа. Первый заключается в том, что земля, по которой шли французы, была еще больше взрыхлена лошадьми, отступавшими после кавалерийской атаки, а возможно, и последствиями самой атаки. Каждый, кто ходит по грунтовой дороге в сырую погоду, знает, что колеи, натоптанные лошадьми, являются плохой опорой для ног человека. Во-вторых, англичане продвинулись вперед, но лишь на небольшое расстояние — двадцать шагов, согласно Титу Ливию. Хотя "Gesta" отмечает, что обе армии продвинулись примерно на одинаковое расстояние, вполне вероятно, что продвижение французов охватило большее расстояние. В-третьих, в первой баталии французов было гораздо больше. Численный перевес ухудшил положение, особенно для тех, кто шел позже. Огонь английских лучников с флангов заставлял их опускать головы и смещаться к центру. Это усугублялось тем, что они торопились вступить в бой как можно быстрее, поскольку видели, что английских латников гораздо меньше, чем их самих. В результате французы оказались слишком плотно сгрудились, что еще больше способствовало взрыхлению почвы. Некоторые хронисты отмечают, что авангард был настолько плотно стиснут, что люди не могли поднять оружие. Поэтому их доспехи казались тяжелее, чем были на самом деле.

К тому времени, когда они достигли англичан, они были измотаны. Некоторые были ранены стрелами. Даже если они не пронзили уязвимые места, эффект от шквала стрел должен был привести к сильным ушибам. Некоторые, возможно, уже упали во время продвижения. Кроме того, они укоротили свои копья в расчете на то, что англичане легко сблизятся с ними. Короткими копьями было легче орудовать и они имели большую силу удара, но поскольку английские копья были длиннее, они могли достать французов, прежде чем те подходили достаточно близко, чтобы использовать свои копья. В результате многие французы в пали в первом натиске. Англичане также, вероятно, стремились ранить людей в пах и ноги, чтобы заставить их упасть. Жильбер де Ланнуа^[706] рассказывает, что он получил ранение в ногу, а также в голову.^[707] В "Gesta" особенно подчеркивается, что на упавших убитых в самом начале, наваливались следовавшие за ними. Среди них были не только смертельно раненые, но и другие ("живые", как их называет хронист), которые просто упали в давке.

Поскольку французская основная баталия получила приказ следовать вплотную к авангарду, нагромождение стало еще больше. С этими "огромными кучами мертвых", отмеченными в ранних хрониках с обеих сторон, последующим рядам французских солдат было чрезвычайно трудно приблизиться к своему врагу. Поэтому очень мало англичан было ранено и еще меньше убито. С другой стороны, французы были дезориентированы тем, что им приходилось обходить своих павших товарищей, и поэтому были легкой добычей для копий, топоров и булав. По словам Уолсингема, "французы стояли неподвижно, пока наши люди вырывали топоры из их рук и валили их так же, как если бы они были скотом". Проблема для французов заключалась в том, что их движение было направлено исключительно вперед. Они не могли развернуться, чтобы отступить, отдохнуть и перегруппироваться. Для этого не только не было места, но они были бы раздавлены следующей волной своих товарищей. Если бы они двинулись к флангам, то столкнулись бы с лучниками.

Некоторые хронисты отмечают, что лучники присоединились к этой стадии боя. Когда французские латники потеряли свое оружие и лежали на земле в кучах, лучникам стало безопасно играть свою дальнейшую роль. Они смогли вступить в бой с флангов, окружив французов, которых уже теснили друг к другу и к центру. Лефевр и Ваврен отмечают, что когда английские лучники увидели, что французский авангард распался, они вышли из-за своих кольев, бросили луки и взялись за другое оружие. "Gesta" также говорит о их вступление в бой после того, как их стрелы были израсходованы. Если взять все хроники вместе, то можно выделить следующие виды оружия: мечи, секиры, топоры, наконечники копий, соколиные клювы, молоты (что подразумевает боевые молоты, а также инструменты, используемые для забивания кольев) и колья. Некоторые из них явно принадлежат лучникам, но вполне вероятно, что они подобрали оружие ближнего боя, брошенное французскими латниками при падении.

Пока французы были сосредоточены на схватке с английскими латниками, было бы легко атаковать отдельных французов сбоку или сзади, нанося резкий удар по шлему и сбивая их на землю. Использование свинцовых молотов, возможно, использовавшихся для вбивания кольев, отмечено "Religieux", хотя и не приписывается лучникам. Более того, легко одетые лучники могли легко проникать сквозь кучи французов, чтобы нанести удар в пах, шею или, через забрало, в глаза. Ранения в голову и шею описаны хронистами как особая характеристика этой битвы. Кроме того, как рассказывают Лефевр и Ваврен, лучники наносили удары везде, где видели разрывы в линии французов. Это открыло бреши, в которые смогли проникнуть английские латники. Устремившись вперед, они атаковали главную баталию французов. Теперь англичане явно перешли в наступление. И английские, и французские хронисты особо отмечают, что когда началась атака на главную баталию, именно король последовал за ними, выступив в бой со всеми своими людьми в большом количестве. Его личное участие на этом этапе говорит о его уверенности в том, что французы вот-вот будут разбиты.

Конец битвы и убийство пленных 

Когда это было? "Chronique de Ruisseauville" утверждает, что битва длилась всего полчаса. Невозможно, учитывая численное превосходство французского авангарда и главной баталии, а также время на кавалерийскую атаку, чтобы битва закончилась так быстро. В "Gesta" говорится, что французский авангард был разбит через два-три часа. Три часа упоминает и Тит Ливий. По его словам, "никто из тех, кто вступил в бой в течение трех часов, не был убит". "Religieux" утверждает, что слышал из надежного источника, что "каждая сторона сражалась до полудня". Если предположить, что наступление англичан началось около 10 часов утра, то эти авторы предполагают, что интенсивный бой шел до полудня или часа дня. У нас есть еще один возможный показатель времени. Если Динтер прав в том, что герцог Брабантский был в Ленсе ранним утром, но успел прибыть к месту сражения до его окончания, то он не мог прибыть намного раньше часа дня, так как ему наверняка потребовалось не менее шести часов, чтобы преодолеть 48 км между Ленсом и Азенкуром. В рассказах бургундских хронистов прибытие герцога помещено сразу после атаки англичан на главную баталию французов. Он прибыл поспешно всего с несколькими людьми, опередив свой основной отряд и обоз. Схватив знамя у одного из трубачей, он проделал в его середине отверстие и использовал его в качестве сюрко. Согласно Лефевру, не успел герцог сойти с коня, как тут же был убит англичанами.

Динтер комментирует, что после прибытия герцога "битва для французов продолжалась недолго". Несколько хроник указывают на то, что после уничтожения авангарда французские войска, шедшие позади, решили отступить. Это очень ясно показано у "Religieux". В этом рассказе "неожиданное поражение вселило страх в две линии оставшейся армии. Вместо того чтобы идти на помощь своим товарищам, они бежали, так как не было никого, кто мог бы их возглавить". Поскольку главные французские дворяне встали преимущественно в авангард, а авангард был непропорционально большим, это вполне правдоподобный сценарий, повторенный также Пьером Фенином. В "Chronique de Ruisseauville" также говорится о многих бежавших, которые "были недостаточно благородны, чтобы вступить в бой с англичанами, по сравнению с теми, кто был повержен". Бургундские хронисты придерживаются той же линии. Однако в их изложении англичане полностью вступают в бой с главной баталией с французов, продолжая убивать и брать пленных. Видя, что первые две баталии терпят разгром, конный арьергард обращается в бегство, за исключением некоторых своих командиров.

Согласно второму рассказу дез Юрсена, после поражения авангарда англичане предприняли еще одну форму атаки. Это была кавалерийская группа, которая вышла из леса и атаковала французов с тыла: "Английские всадники издали такой великий и удивительный крик, что напугали всех наших людей, настолько, что наша вторая баталия обратилась в бегство". Поскольку это не встречается ни в одном другом источнике и может быть путаницей с более поздним использованием Генрихом кавалерии против французов, которые пытались перегруппироваться, мы не можем быть уверены в его правдивости. Тем не менее, английские источники также предполагают, что французы отступили и боевые действия прекратились. Например, "Gesta" утверждает, что после того, как авангард был разгромлен, а остальные обращены в бегство, англичане начали растаскивать кучи французов и отделять живых от мертвых, намереваясь взять пленных и получить за них выкуп. Это подтверждают Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем.

Из этого вытекают два важных момента. Первый заключается в том, что в битве участвовала не вся французская армия. Это делает обсуждение ее численности несущественным, поскольку, какой бы большой она ни была, не вся она была использована против англичан. В последующих рассказах о битве, есть обвинения французов в трусости и бегстве. Те, кто думал о перегруппировке, "бежали, чтобы спасти свои жизни", как выразились бургундские хронисты. В "Жизни четырех дам" Алена Шартье самой несчастной дамой оказывается та, чей муж бежал из битвы как трус. Это можно было бы легко отбросить, если бы не приведенные выше доказательства прекращения боя. Второй момент связан с убийством пленных. Приказ убивать пленных был отдан Генрихом не во время рукопашной схватки, на которой мы до сих пор концентрировались. Скорее, это было затишье, во время которого Генрих и его армия считали, что одержали победу. Поэтому они начали искать среди куч французских раненых потенциальных пленных, а также, предположительно, своих собственных убитых. Мы не знаем, как долго длилось это затишье, но его было достаточно, чтобы англичане начали расслабляться после боя. Поскольку Генрих впоследствии приказал своим людям убить пленных, должно было пройти достаточно времени, чтобы пленные были разделены и собраны вместе.

Легко понять, как теперь можно было взять в плен тех, кто лежал на земле раненый, или лежал под телами своих погибших товарищей. По описанию Грюэля, Ришмона вытащили из-под мертвых, "немного раненного". Жильбер де Ланнуа рассказывает, что он тоже, раненный в колено и в голову, лежал на земле вместе с мертвыми, но когда их растащили (despouiller), он попал в плен. Когда битва закончилась, у таких людей не было другого выбора, кроме как сдаться в плен. Мы должны представить, что их разоружали, снимали с них шлемы, а затем отводили в пункты сбора. Иллюстрация на обложке из "Vigiles de la mort de " изображает пленных со связанными руками, но была ли это стандартная практика, неизвестно. Интересно, что заключенные изображены полностью вооруженными, в шлемах и все такое. В случае Жильбера де Ланнуа он рассказывает, что его отвели в дом неподалеку с десятью-двенадцатью другими пленными, которые, как и он, были ранены (impotens).^[708]

Сбор пленных в конце битвы — дело простое, но мы не знаем, как и брали ли пленных во время битвы. Рассказ Монстреле о судьбе герцога Алансонского предполагает, что теоретически это было возможно. Герцог, предположительно ответственный за убийство герцога Йоркского, затем начал угрожать королю, ударив Генриха по голове с такой силой, что у него отломилась лилия с короны. Телохранители короля (уникальное упоминание о существовании такой группы) немедленно окружили герцога:

"Последний, видя, что ему не избежать смерти, поднял руку к королю Англии и сказал: "Я герцог Алансонский и сдаюсь вам". Но как раз в тот момент, когда король был согласиться, герцог был быстро убит телохранителем".

Если воин принимал предложенную ему капитуляцию, что происходило потом? Пленитель, конечно, не мог заняться тем, чтобы обезоружить пленника и привести его к месту сбора, поскольку это вывело бы его из боя. Трудно поверить, что в разгар боя военные конвенции были настолько взаимно соблюдены, чтобы сделать неприкосновенным любого, кто сопровождал пленного. Как же тогда это происходило? Ожидалось ли, что пленный просто отойдет в сторону и станет некомбатантом, обязанным по чести признать свой статус пленного по окончании этапа сражения? Обязан ли он был разоружиться? Возможно, определенные воины были заранее назначены для охраны пленных. Не обязательно было использовать задействованные в сражении войска. Достаточно было бы людей с легкими ранениями, пажей или других слуг. Действительно, молодые люди могли бы получить полезный боевой опыт благодаря такому участию. Но обязаны ли они были выводить из боя раненых и сдавшихся в плен людей? (Тот же вопрос можно задать и про английских воинов, раненым во время сражения. Существовал ли полевой пункт, куда они приходили сами, или куда их доставляли товарищи, слуги и пажи? Это было бы возможно, если бы, как предполагается, сражение не было непрерывным, а велось поэтапно).

Случай с герцогом Алансонским может свидетельствовать о том, что при Азенкуре капитуляции не принимались во время сражения. Однако это противоречит рассказу "Gesta", где во время боя французы были охвачены страхом настолько, что "некоторые из них, даже более благородного происхождения, сдавались более десяти раз в тот день". Далее автор говорит, что "никто не успел взять их в плен, но все, без различия лиц, были преданы смерти теми, кто их свалил, или другими, как только они были сбиты с ног". Этот отрывок неправдоподобен, поскольку если людей убивали, когда они сдавались в плен, то как можно было сдаваться десять раз? Но это может означать, что сдавшиеся просто прекращали сражаться на некоторое время, но затем начинали снова. Это также может означать, что даже если они сдались одному англичанину, это не было очевидно для других, и поэтому их можно было брать в плен повторно. Пункты дисциплинарных постановлений для армий, а также споры о выкупе показывают, что солдаты могли быть недобросовестными, требуя для себя пленных, которые сначала были взяты кем-то другим, но в пылу сражения легко понять, как возникала путаница. В отчетах, составленных после кампании, есть один пример, когда пленника, сира де Корп, взяли совместно солдаты из разных отрядов: Уильям Кэллоу, эсквайр из отряда сэра Роберта Бабторпа, и Уильям Кемптон, эсквайр из отряда сэра Уильяма Фелипа.^[709]

Каков бы ни был способ захвата пленных, нет сомнений в том, что многие встретили свой конец в результате приказа короля убить пленных. Но почему был отдан этот приказ? Наиболее распространенная версия, встречающаяся в хрониках, заключается в том, что англичане думали, что французы перегруппировываются. Именно эта версия утверждается в "Gesta". Пока английские солдаты ищут пленных среди куч французского авангарда, раздается крик, что вражеский арьергард восстанавливает свои ряды для атаки. Означает ли это, что арьергард уже атаковал однажды, или же он еще не участвовал в битве? Это важный момент, к которому мы вернемся позже. Но продолжим рассказ "Gesta". В ответ на предполагаемую угрозу:

"не взирая на лица, пленные, за исключением герцогов Орлеанского и Бурбонского и некоторых других знатных людей и немногих других, были убиты мечами либо своих пленителей, либо других, следовавших за ними, чтобы они не навлекли на нас беды в последующей битве".

Эта формулировка очень интересна, тем более что это, вероятно, самый ранний письменный рассказ об этом событии. Здесь нет упоминания о королевском приказе. Убийство происходит как бы спонтанно. Это было намеренное затушевывание роли Генриха, чтобы избежать любых намеков на то, что он действовал вероломно инерыцарственно. Помните, что целью "Gesta", скорее всего, было восхваление перед европейской аудиторией на Констанцском соборе достоинств короля как христианского принца. В "Liber Metricus" приводится идентичный рассказ, в котором убийство также происходит без приказа ("англичане убили французов, которых они взяли в плен, чтобы защитить свой тыл") и отсутствует любое упоминание о короле. Эта работа также была написана для церковной аудитории.

Интересно, что Томас Уолсингем вообще не упоминает об убийстве пленных. Мы можем предположить, что это было сделано по той же причине — чтобы сохранить репутацию Генриха в целости и сохранности, но нельзя сбрасывать со счетов и возможность того, что в то время убийство считалось малозначительным и неинтересным. В конце концов, Уолсингем не счел нужным избавить нас от комментариев по поводу жестокости Генриха IV в обращении с валлийцами. Несколько других более поздних английских рассказов не упоминают об убийстве пленных при Азенкуре. К ним относятся Джон Капгрейв и Джон Хардинг, в его первой версии. Во второй версии, однако, Хардинг включает следующее: "Он владел полем боя и держал его всю ту ночь, Но потом пришло известие о новом наступлении врагов, За что они перебили всех пленных, не оставив в живых герцогов и графов в ярости и жестокости". Хотя конкретная ответственность Генриха снова опущена, последняя фраза и включение этого инцидента вообще согласуется с антиланкастерским пересмотром этого произведения при Йорках. Эта цитата также демонстрирует опасность стихосложения, поскольку поиск рифмы заставляет Хардинга предположить, что убийство произошло глубокой ночью.

Все английские рассказы, в которых упоминается это убийство, объясняют его, как и "Gesta", новой французской угрозой. Тит Ливий повторяет мысль "Gesta" о том, что авангард уже был разгромлен, при этом автор добавляет "и победа достигнута". Затем король готовится к битве с "другой армией врага, не меньшей, чем первая". Но англичане были измотаны и боялись, что из-за большого количества пленных — по мнению автора, столько же, сколько их самих, — им придется сражаться не только с врагом, но и с пленными. В результате они предали многих смерти, в том числе многих богатых и знатных людей. Здесь есть попытка дать более развернутое объяснение решению англичан — признак того, что автор счел нужным найти оправдание. Обратите внимание на дополнительный акцент на усталость англичан и на якобы большое количество пленных. Как и в "Gesta", есть некоторая ирония в том, что ранее автор говорил нам, что когда битва против авангарда была в самом разгаре, "никто не был взят в плен; многие были убиты".

Действительно, согласно Титу Ливию, англичане стремились убивать, поскольку казалось, что "не было никакой надежды на безопасность, кроме победы". Но позже, "когда французы сдались и победа стала очевидной, англичане пощадили французов и взяли их в плен, включая многих принцев, сеньоров и дворян". В этой работе нет упоминания о солдатах, рыскающих в кучах мертвых, но есть то же самое впечатление об этапах битвы, сдобренное упоминанием английского великодушия и, косвенно, французской трусости. Еще раз обратите внимание на отсутствие прямого упоминания Генриха в убийстве. Однако Тит Ливий сообщает, что король послал герольдов к новой французской армии с вопросом, намерены ли они сражаться или отступить, "сообщив им, что если они не отступят или не вступят в бой, то все пленные и те, кто попадет в плен, будут убиты мечом без всякой пощады". Это позволяет сделать акцент на твердости Генриха, хотя мы также можем добавить его уровень тревоги и неуверенности, а также дальнейший намек на трусость французов, поскольку "они, боясь англичан и опасаясь за себя", решают уйти "с великой печалью от своего позора".

Рассказ в Псевдо-Эльмхеме по сути тот же, но в нем более явно говорится о страхе, что в случае нового сражения "люди, которых они взяли, бросятся на них в бой". Есть еще два различия. Первое заключается в том, что во время битвы, как говорят, было убито огромное количество людей, но принцев и аристократов, как нам говорят, увели в плен. Второе заключается в том, что Генрих собирался направить свои войска на помощь собственному авангарду, когда увидел большую группу французов, готовящихся к битве, против которых ему пришлось выступить. (Это согласуется с предположением, что основная тяжесть сражения пришлась на авангард под командованием герцога Йорка. Автор "Псевдо-Эльмхема" действительно черпал информацию у Уолтера Хангерфорда, который участвовал в битве). Затем нам сообщают, что "через некоторое время" все баталии короля, спереди и сзади, с каждого крыла, были победоносными. Здесь снова подразумевается несколько фаз конфликта, а также то, что англичане считали, что они уже победили.

Различные версии хроники "Brut" следуют этой же линии. В одной из версий число убитых приводится до того, как упоминается новость о новой баталии французов. Здесь, однако, король прямо отдает приказ, согласно которому каждый человек должен убивать пленных, которых он взял. Поскольку убийство возлагается на отдельных людей, это не требует, чтобы пленные были собраны вместе. К французам не посылают глашатаев, но Генрих выстраивает свою боевую линию, готовую к бою. Когда французы видят, что "наши люди убивают своих пленных", они отступают и распускают армию. Подразумевается, что французы находились достаточно близко, чтобы видеть происходящее. Другая версия, однако, отрицает, что французы собрали новую армию. Скорее, это была большая толпа женщин и других людей, которые пришли на поле, чтобы посмотреть, какая сторона потерпела поражение. Когда англичане заметили их, стоящих на холме рядом с полем, где происходило сражение (обратите внимание на то, что битва фактически закончилась), прошел слух, что это новая французская армия. Со временем Генриху пришло известие, что еще одна французская армия в сборе и готова идти на него. Тогда он отдал приказ, чтобы каждый человек убивал своих пленных. Когда это было сделано, Генрих приказал своей армии приготовиться к бою, но когда французы увидели, что англичане убили пленных, они отступили. Здесь мы видим свидетельство того, что различные устные свидетельства дошли до ушей хронистов.

Эта версия хроники "Brut", составленная в 1478–79 годах, является одной из всего лишь двух английских хроник, в которых дается какое-либо суждение об убийстве пленных. Это была, как пишет автор, "огромная потеря для Англии и причина большой печали для французов". Хроника Питера Бассета (ок. 1459 г.) завершает свой рассказ об убийстве замечанием "и это была причина, по которой было убито так много знати". Бассет — единственный английский хронист, назвавший сэра Гийома де Тибувиля, сира Ла Ривьер-Тибувиля, человеком, который собрал "20.000 воинов и более под белым знаменем, чтобы дать сражение". У Бассета король объявил по всей армии, что каждый человек должен убить своих пленников, подразумевая, что прилагательное "победоносный" перед именем короля означает, что битва уже считалась выигранной.

Поэтому все английские рассказы, в которых упоминается убийство пленных, сходятся в том, что оно было вызвано убеждением, что французы намеревались возобновить сражение, которое, по мнению англичан, они уже выиграли. Все они также дают веское основание полагать, что эта перегруппировка французов и ответные действия англичан произошли спустя некоторое время после первых фаз сражения. Придерживаются ли французские рассказы той же линии? В целом, да, но есть некоторые интересные различия в акцентах. Хроника "Religieux", вероятно, самый ранний рассказ, предполагает, что силы, которые, по мнению Генриха, намеревались атаковать его, были большой группой воинов на фланге авангарда, которые в действительности направлялись в тыл, чтобы покинуть поле боя. Другими словами, они были трусами. Хронист возлагает на Генриха ответственность за приказ убить пленных, а также за то, что он в конце концов "увидел своими глазами", что французы бежали и не собирались сражаться. Таким образом, преобладает мнение, что французы сами виноваты в гибели пленных.

Эта точка зрения, а вместе с ней и сопутствующее ей желание распределить вину, встречается и в некоторых других текстах, хотя ни один из них не подразумевает, что предполагаемая новая армия на самом деле была группой трусов. И в "Chronique de Ruisseauville", и у Динтера Клинье де Брабант назван человеком, ответственным за сбор латников для новой атаки. "Chronique de Ruisseauville" сообщает нам, что убийство вызвало большой крик как в английском, так и во французском лагерях, "из-за ценных пленных". Но, что еще более важно, он подразумевает, что граф Неверский (сын герцога Бургундского) был одним из пленных, которых предали смерти. Другими словами, "арманьяк", выживший в битве, считается ответственным за гибель бургундских героев. Эта тема также продолжена у Динтера, у которого Клинье возвращается не воевать, а грабить. Он более прямолинеен, говоря нам, что "в результате многие принцы и дворяне, оставшиеся в живых в качестве пленников, были убиты". Одним из них был герцог Брабантский, брат герцога Иоанна Бургундского. Динтер делает вывод, что Брабантский погиб таким образом, потому что был ранен в лицо и шею, чего не произошло бы, если бы на нем был шлем. (Это наводит на мысль, что с пленников снимали шлемы в знак того, что они попали в плен). Динтер добавляет, что другие пленники видели захваченного герцога, но не разговаривали с ним, надеясь, что за него можно будет получить небольшой выкуп на том основании, что англичане не узнают его таким, какой он есть. Помните, что Брабантский, очевидно, прибыл на битву с опозданием и был одет в импровизированный сюрко, сделанный из флага одного из его трубачей.

Динтер завершает свое пространное изложение рассказом о том, что тело герцога было найдено далеко от места сражения. Это явное указание на то, что пленных отводили к месту сбора, но оно также подкрепляет аргумент о том, что битва считалась оконченной задолго до того, как было приказано убить пленных. Оба эти положения подтверждаются воспоминаниями Жильбера де Ланнуа. Он лежал на земле вместе с убитыми, но его вытащили и взяли в плен. Через некоторое время его отвели в дом неподалеку с десятью или двенадцатью другими пленными: "Там, когда герцог Брабантский предпринял атаку, раздался крик, что каждый должен убить своих пленников. Чтобы сделать это быстрее, они подожгли дом, но я смог вырваться". Он снова попал в плен, когда англичане вернулись, и был продан сэру Джону Корнуоллу.^[710]

Упоминание о нападении герцога Брабантского как причине приказа крайне сомнительно, ведь находясь в доме Ланнуа не мог знать, кто возглавляет новую французскую атаку. Дез Юрсен также утверждает, что слух о том, что герцог Бретонский идет с большим отрядом, заставил французов сплотиться, "что было плохо, так как большинство англичан убили своих пленных". Это может свидетельствовать об антибретонской позиции. В "Chronique de Normandie" речь идет скорее о людях короля Сицилии (т. е. герцога Людовика Анжуйского), чье прибытие вызвало у англичан опасения нового нападения. Уникально, что этот автор утверждает, что приказ убивать пленных специально исключал людей благородного звания.

Несколько французских хроник, включая "Le Héraut Berry", Базен и "Chronique d'Arthur de Richemont", вообще не упоминают об убийстве пленных. Но пространные рассказы встречаются в других текстах бургундской принадлежности. Рассказы Лефевра и Ваврена привлекли внимание английских историков из-за их истории о том, что английские солдаты отказались убивать своих пленников, так как надеялись разбогатеть. Ответом Генриха якобы было назначение джентльмена с 200 лучниками для выполнения приказа. Предполагалось, что лучники были людьми более низкого происхождения, у которых было меньше чувств и не было собственных пленников. Свидетельства, содержащиеся в отчетах после кампании, позволяют предположить, что последнее утверждение, безусловно, не соответствует действительности. Мы не можем быть уверены в правдивости этой истории, поскольку она встречается только в этих весьма взаимозависимых произведениях. Хотя Лефевр служил в английской армии, мы могли бы ожидать, что эта история попадет в английский источник. Более полезным является остальное объяснение, предоставленное этими авторами. Они также предполагают, что англичане уже победили; когда они увидели, что французы больше не могут сопротивляться, они начали брать пленных, "надеясь, что все они станут богатыми". После захвата с пленных снимали шлемы. Но затем многие из арьергарда, в котором были французы, бретонцы, гасконцы, пуатевины и другие (Ваврен особо упоминает главную баталию), ранее обращенные в бегство, начали перегруппировываться. Поскольку они имели при себе большое количество штандартов и создавали видимость движения вперед в боевом порядке, Генрих в ответ приказал каждому убить своего пленника. Эсквайр и его лучники хладнокровно выполнили приказ. Здесь авторы вторят Динтеру: в качестве способа убийства упоминается отсечение голов. Быстрый удар ножом в шею — это все, что требовалось.

"Chronique de Ruisseauville" также отмечает, что все найденные на поле боя на следующий день, живые или мертвые, французы или англичане, были изрезаны по лицу. Ваврен и Лефевр продолжают свой рассказ, говоря, что когда отряд французов увидел, что англичане готовы встретить их и сражаться, они обратились в бегство. Конным удалось уйти, но многие пехотинцы были убиты. Это единственные свидетельства, которые позволяют предположить, что Генрих действительно начал атаку на этом этапе. Как и в других историях, Ваврен и Лефевр стремятся распределить вину. По их мнению, именно "жалкая попытка французов" стала причиной гибели благородных рыцарей. Таким образом, это, скорее всего, жалоба бургундцев на предателей-"арманьяков".

В хронике Монстреле также говорится о страхе Генриха, что французы планируют новую атаку. Куда бы он ни посмотрел, казалось, что они перегруппировываются. Приказ об убийстве пленных в этом произведении напрямую связан с опасением, что во время нападения пленники могут помочь своим соотечественникам. Монстреле перекладывает вину на Робера де Бурневиля и Изамбарда д'Азенкура, которые ранее совершили нападение на обоз. Это более четко выражено Фенином. В его рассказе нет упоминания о перегруппировке французов или о непонимании англичан. Убийство пленных является прямым результатом нападения Бурневиля и д'Азенкура на обоз, за что они впоследствии были наказаны герцогом Бургундским Иоанном. Таким образом, бургундцы снова предстают в роли героев. Убийство пленных, таким образом, является отличительным и важным элементом битвы, к которому мы еще вернемся в заключительном разделе этой книги.

Храбрость или трусость? 

При поражении такого масштаба, как битва при Азенкуре, неудивительно желание хронистов обеих сторон подчеркнуть трусость и глупость французов. В некоторых случаях, некоторые из которых мы уже отметили, это доходило до определения конкретных лиц, на которых возлагалась вина. В противоположность этому, в английских хрониках особое место отводилось английской храбрости, мастерству и силе командования. Эти темы заслуживают дальнейшего рассмотрения в контексте того, как на самом деле происходило сражение при Азенкуре. Средневековые сражения, как и их современные аналоги, велись массовыми войсками. Как следствие, сражения в основном носили анонимный характер. Это, несомненно, относится к использованию лучников. Даже если бы некоторые лучники были особенно талантливы в попадании в цель, это было бы трудно проявить в боевой обстановке. Однако, когда дело доходило до рукопашного боя, была возможность отметить доблесть и достижения, но хронисты зависели от рассказов, предоставленных им после события. Есть еще одно осложнение, и это тенденция интересоваться только деяниями тех, кто занимал высокое социальное положение. Мы можем получить краткое представление о личных успехах воинов благодаря отчетам после кампании, в которых говорится о захвате пленных рядовыми участниками битвы. Например, Ральф Фаун, оруженосец из свиты сэра Ральфа Ширли, взял в плен герцога Бурбонского, но ни в его случае, ни в каком-либо другом мы не можем раскрыть этот факт более подробно.

В большинстве хроник вообще не упоминаются отдельные деяния. Возможно, это объясняется недостатком информации, но также связано с целью автора. Заметно, что в "Gesta" нет ни одного ратного подвига, даже совершенного королем. Объяснение этому простое: для этого автора победа принадлежала Богу. Однако народная традиция о храбрости самого короля возникла довольно скоро. Например, по мнению Уолсингема, король сражался "не столько как король, сколько как рыцарь, выполняя, однако, обязанности обоих". Хронист приписывает Генриху то, что он бросался на врага, показывал пример своим людям и рассеивал врагов своим топором. "Liber Metricus", еще один ранний текст, приводит два конкретных примера личной доблести Генриха. Первый заключается в том, что корона короля была отколота от его шлема французом, орудовавшим топором. Это попало в народную традицию, поскольку в некоторых версиях хроники "Brut" отмечается, что кусок его короны был отломан и после этого принесен ему. Во всех хрониках "Brut" Генрих лично участвует в сражении "своими руками". Эта строка также встречается у Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема, а также в поэтических воспоминаниях о битве, таких как "Agincourt Carol" («Песня об Азенкуре»).

Второй пример, приведенный в "Liber Metricus", гласит, что король стоял над своим братом, Хамфри, герцогом Глостерским, чтобы защитить его, когда тот был ранен и лежал на земле. Это также встречается у Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема, но с некоторыми интересными различиями между ними. В то время как Тит Ливий старается сказать нам, что Глостер (который, в конце концов, был его покровителем) сам храбро сражался и упал ногами в сторону врага, давая понять, что он противостоял французской атаке, а не отступал, Псевдо-Эльмхем говорит скорее о том, что герцог слишком быстро продвигался вперед на своем коне во время сражения. Это последнее упоминание возвращает нас к возможности того, что главные командиры англичан, включая короля, были верхом в течение всего сражения или его части. Это было бы удобным средством для передвижения по полю боя и воодушевления сражающихся воинов.

Лишь немногие французские хроники упоминают о личном участии Генриха. Грюэль в своей "Chronique de Richemont" включает историю о короле, стоящем над своим братом, хотя ошибочно называет Кларенса, а не Глостера. Согласно этому тексту, именно находясь в таком положении, Генрих получил удар по короне, от которого упал на колени. У Монстреле, однако, именно герцог Алансонский разбивает корону ударом топора, в то время как король пытается прийти на помощь герцогу Йоркскому. У Ваврена и Лефевра геральдическая лилия с короны отсекается топором одного из восемнадцати человек, набранных из свиты сира де Круа, которые поставили своей целью атаковать на короля. В "Chronique de Richemont" есть еще одно уникальное упоминание о том, что в битве участвовали еще два человека, одетые как король, и оба они были убиты. Возможно, что этот прием был применен при Азенкуре, как и при Шрусбери в 1403 году, и является еще одним хитрых приемов использованным Генрихом.

Хотя хроники, написанные при королях-йоркистах, приписывают герцогу Йоркскому идею использовать колья, ни в них, ни в других хрониках нет никаких конкретных подвигов герцога во время сражения. Только в балладной традиции упоминаются другие лорды. В поэме о битве, включенной в хронику "BL Cleopatra CIV", подчеркивается храбрость короля и Глостера, хотя и без ссылки на историю о том, как король защищал своего брата.^[711] Йорк, Хантингдон, Саффолк, сэр Ричард Кигли, сэр Уильям Буршье и сэр Томас Эрпингем названы по именам с поэтическим осмыслением их роли. В другой балладе 1440-х годов упоминаются Глостер, Хантингдон, Оксфорд и "молодой граф Девон". Предположительно, имеется в виду сэр Эдвард Куртене, старший сын слепого графа, который участвовал в кампании, но умер раньше своего отца, а не его младший брат, который унаследовал титул, но не участвовал в кампании в 1415 году.

Что касается упоминаний в хрониках об индивидуальной доблести французов? Можно было бы ожидать, что Грюэль подчеркнет доблесть графа Ришмона, но это не так. Действительно, никто из взятых в плен не упоминается в связи с какими-либо подвигами. В хронике "Religieux" выражается печаль по поводу того, командиры авангарда, граф Вандомский и Гишар Дофин, одинаково известные как своим благоразумием, так и доблестью и верностью, были вынуждены отступить перед лицом английских лучников, потеряв многих своих лучших людей. Хотя этот автор пытается объяснить их действия в сочувственной манере, он менее лестно отзывается о герцоге Алансонском. По мнению автора, до этого момента герцог имел хорошую репутацию мудрого человека, но "увлеченный глупой страстью и непреодолимым желанием сражаться, он покинул основную часть армии, которой командовал, и смело бросился в центр схватки". Другие авторы дают более позитивную интерпретацию. В "Chronique de Normandie" герцог Алансонский изображен сидящим на коне и пытающимся сплотить французов. Когда он понял, что это ему не удается, "он вернулся в бой и совершил чудесные подвиги, прежде чем пасть". Дез Юрсен также упоминает, что герцог Алансонский "творил чудеса со своим телом".

Монстреле дает более полный отчет о деяниях герцога. В этой версии герцог Алансонский во главе своих войск прорвался через всю английскую баталию, вплоть до самого короля. При этом он уже одолел и убил герцога Йоркского. Король попытался встать на защиту Йорка и получил удар топором от герцога Алансонского по шлему. Телохранители короля встали на защиту своего государя и окружили герцога, который назвал свое имя и выразил готовность сдаться. Король принял бы его капитуляцию, но телохранитель короля сбил герцога с ног. Удивительно, что Персеваль де Каньи, хронист герцогов Алансонских, не приводит ни этой истории, ни каких-либо других замечаний о предполагаемой храбрости герцога в битве.

Точно так же, хотя хроника Динтера о герцогах Брабанта рассказывает о решимости герцога Антуана достичь битвы и вступить в бой, автор не использует эту возможность для восхваления доблести герцога. Он просто описывает его как "бросившегося в бой". Действительно, ранее он сетует на то, что герцог не прочитал все присланные ему письма о передвижениях англичан, поскольку если бы он это сделал, то, возможно, не пытался бы действовать так опрометчиво. Таким образом, как и в случае с герцогом Алансонским, подчеркивается скорее безрассудство, чем доблесть. "Religieux" еще более язвителен. По его мнению, герцог Брабантский был "молодым принцем, которого любили и на которого возлагали большие надежды в благополучие королевства". Как мы видели, он был важным посредником между своим братом герцогом Бургундским и короной в период гражданской войны. Но во время битвы, по словам "Religieux", он отказался от "командования войсками, поставленными под его начало, чтобы отличиться каким-нибудь доблестным подвигом, и поэтому ушел, чтобы присоединиться к главным баронам, которые поспешно и безрассудно устремились в атаку". Хотя в нескольких других хрониках упоминается о позднем прибытии герцога Брабантского и его желании сражаться, нигде его доблесть не приветствуется. Более того, в некоторых случаях, включая автобиографический рассказ Жильебера де Ланнуа, его действия приводятся в качестве причины приказа Генриха убить пленных.

Поэтому упоминания об индивидуальной доблести во французской армии немногочисленны. В рассказе "Religieux" говорится о том, что архиепископ Санса наносил удары по врагу справа и слева, за что поплатился жизнью за "смелое усилие". Этот автор также упоминает сенешаля Эно, хотя, как и в случае с герцогом Алансонским и Динтером, акцент делается на его прошлых доблестях и подвигах, а не на его храбрости в битве. Дез Юрсен приводит в пример бальи Булонского, который совершил великие подвиги в битве, за что был признан англичанами достойным человеком. Ваврен и Лефевр аплодируют храбрости восемнадцати воинов отряда сира де Круа, возглавляемым Лаувеле де Масингемом и Гавиотом де Бурновилем, которые пытались лично атаковать Генриха. Это свидетельствует о предрасположенности авторов к воинам из Пикардии, но, несмотря на то, что все восемнадцать были разрублены на куски, ни один из двух названных людей не фигурирует в списках погибших у хронистов. Еще более показательным является их заключительный комментарий о том, что "если бы все вели себя подобным образом на стороне французов, можно с уверенностью сказать, что англичанам пришлось бы гораздо хуже".

Таким образом, мы снова сталкиваемся с обвинениями в поражении распространившимися после битвы. Неудивительно, что ни один английский автор не упоминает о ратных подвигах французов. Скорее, акцент делается на том, что их гордость и высокомерие привели к гибели. В действительности, те французы, которые участвовали в битве, сражались так храбро, как только могли. Среди них были как бургундцы, так и "арманьяки". Однако остается открытым вопрос, все ли французская армия участвовала в сражении. После того как авангард был разгромлен, есть большое подозрение, что те, кто еще не вступил в бой, отказались это сделать. Когда же некоторые решили сделать это после затишья, приказ Генриха убить пленных убедил и их отступить. День был за королем Англии.

10. Последствия, 26 октября — 16 ноября 1415 года

Когда наступила ночь в пятницу 25 октября, мир для англичан и французов изменился по сравнению с тем, что было двадцатью четырьмя часами ранее.^[712] Английская армия, хотя и измотанная и оплакивающая свои потери, одержала победу. Тела погибших устилали землю. Можно было начинать операции по очистке территории. К сожалению, как трудно с уверенностью отнести подготовительные мероприятия ко второй половине дня в четверг или к утру пятницы, так и нелегко восстановить события между поздним вечером дня битвы и последующим утром. Тем не менее, интересно рассмотреть эту тему, поскольку непосредственные последствия средневековых сражений — это не та область, которой уделялось много внимания. В этой главе мы попытаемся восстановить события, произошедшие между окончанием битвы и возвращением Генриха в Англию около 16 ноября. Это будет перемежаться подробным рассмотрением погибших французов и англичан, а также французов, попавших в плен.

Как все узнали об окончании битвы? "Gesta" и "Religieux" предполагают, что это произошло просто по тому, что французы покинули поле боя, обратившись в бегство, хотя невозможно установить точные действия англичан, когда французы рассеялись. В трех случаях герольды участвуют в "формальном окончании битвы". У Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема Генрих послал своих герольдов "к французам из новой армии", которые, казалось, угрожали нападением и появление которых вызвало приказ убить пленных. Герольды спросили, будут ли они сражаться, и в этом случае остальные пленники, а также они сами будут преданы мечу, или же они уйдут. Хронист говорит, что они ушли, испытывая великую печаль от своего позора. Более известное участие герольдов есть в рассказе Монстреле. После того как французы "разбежались по разным местам", Генрих созвал гербового короля французов, англичан, и других французских и английских герольдов. Разговор начался с того, что Генрих заявил, что убийство произошло не по его вине, а по божественному вмешательству, чтобы наказать грехи французов. Затем король спросил, кому должна быть отдана победа — ему самому или королю Франции, что кажется чрезвычайно надуманным замечанием, на которое гербовый король Англии дал очевидный ответ. Затем король спросил название близлежащего замка и, получив ответ, что это Азенкур, высказал знаменитое мнение, что "поскольку все битвы должны получать свое название от ближайшей крепости, деревни или города, где они произошли, эта битва отныне и навсегда будет называться битвой при Азенкуре". Высказывание короля также встречается у Ваврена и Лефевра, но без ссылки на герольдов: это французские принцы сообщают ему название. Отсутствие упоминания герольдов в этих рассказах очень важно, поскольку считается, что Лефевр был с английскими герольдами и позже сам стал гербовым королем ордена Золотого руна герцога Филиппа Бургундского. Если бы этот инцидент имел место, то мы, несомненно, ожидали бы найти его у Лефевра, а значит, и у Ваврена, поскольку их рассказы о битве чрезвычайно близки.

Поскольку не существует другого современного примера наименования битв, мы не можем знать, была ли эта история выдумана или она следовала практике, распространенной в том время, когда бургундские хронисты составляли свои труды. Когда о победе было объявлено в Лондоне 29 октября и в парламенте 4 ноября, она не была названа "Битвой при Азенкуре", и такая ситуация сохранялась в парламентах 1416 года. Когда 23 ноября 1415 года в Бордо пришло известие о победе, она была названа "победой в Пикардии" (la victoria de Piquardia). Трудно сказать, когда это событие стало широко известно в Англии как " Битва при Азенкуре", поскольку мы не можем точно датировать такие источники, как двустишие, найденное у Адама из Уска, в котором победа при Арфлере приписывается Святому Морису, а при Азенкуре — Святым Криспину и Криспиану, а также в "Agincourt Carol". Поле Азенкура упоминается в бухгалтерской книге города Солсбери и, несомненно, это использовалось в "Liber Metricus" и "Gesta". Таким образом, складывается впечатление, что это название стало народным именем битвы и было принято в качестве официального термина позднее. Во Франции оно стало непосредственным названием, о чем свидетельствует упоминание его в королевское письмо от 29 октября.^[713]

Несомненно, Генрих приказал англичанам вернуться в Мезонсель, где они остановились накануне битвы и где, предположительно, все еще находились английские палатки, даже если часть багажного обоза с королевскими сокровищами была вывезена в тыл битвы. Согласно Титу Ливию и Псевдо-Эльмхему, Генрих устроил пир в ту ночь, где ему прислуживали его французские знатные пленники. Если это правда, то это схоже с событиями после победы при Пуатье, когда Черный принц потчевал пленного Иоанна II. Ни один английский источник не сообщает о событиях ночи после битвы. В "Religieux" утверждается, что Генрих после победы собрал свою армию и произнес торжественную речь. Он поблагодарил воинов за то, что они рисковали своими жизнями, и призвал их запомнить этот день как доказательство справедливости его дела. Он призвал своих людей благодарить Бога за то, что потери англичан были столь незначительны, заявив, что он в ужасе от того, что было пролито столько крови, что согласуется с сообщением Монстреле. Мысль о том, что Генрих произнес речь после битвы, связанную, как предполагает "Religieux", с возможностью для его людей отдать последние почести погибшим, привлекательна, но только один источник, причем французский, не являющийся очевидцем, упоминает об этом событии. Хотя в "Gesta" лирические строки посвящены теме "не нам, о Господи, но Тебе", а также тому, как англичане были тронуты видом груды убитых, ликованием и изумлением от того, что погибло так мало англичан, в них нет и намека на официальную религиозную церемонию.

В "Gesta" также не упоминается, что с наступлением ночи англичане обыскивали груды убитых, но об этом говорится в других свидетельствах очевидцев. Целью было поиск английских убитых и раненых, а также поиск еще живых французов и снятие доспехов с убитых врагов. Лефевр и Ваврен рассказывают, что лучники увозили в свой лагерь на лошадях как своих мертвых товарищей, так и добычу в виде доспехов. Когда наступила ночь и Генриху доложили о доспехах, доставленных в лагерь, он объявил по армии, что никто не должен брать больше, чем ему нужно для собственного использования, и приказал, чтобы все лишнее было сложено в доме или сарае и сожжено. Сожжение военного снаряжения, а также погибших англичан в сарае также упоминается у Динтера, хотя и помещено в субботу 26 октября. Возможно, это продолжалось и на следующий день. Подразумевается, что английские солдаты имели ограничения на добычу. Монстреле развивает эту мысль дальше, предполагая, что когда французы пришли на поле в субботу после ухода английской армии, они обнаружили там большое количество доспехов. Он также отмечает, что англичане не забрали "много золота и серебра, одежды, хауберков или других ценных вещей", а местные крестьяне сняли с тел оставшуюся одежду и обувь, оставив их, таким образом, голыми.

Источники противоречивы в вопросе о захвате добычи. Лефевр и Ваврен позже говорят, что английские солдаты продали захваченное снаряжение, а также пленных в Кале, чтобы купить продовольствие, что можно расценить как то, что у них была добыча для продажи. В "Gesta", однако, французские погибшие описываются как раздетые английскими мародерами, и там же утверждается, что французы в своем бегстве бросили свои повозки, "многие из которых были нагружены провизией и стрелами, копьями и луками". Однако в отчетах после кампании нет никаких свидетельств о военной выгоде, полученной от добычи, захваченной в битве. Согласно условиям договора, при захвате пленных, имущества, денег, золота, серебра и драгоценностей на сумму более 10 марок (6 фунтов 13 шиллингов 4 пенса) капитан имел право на третью часть, а корона — на третью часть. Скептик может подумать, что это просто случай, когда солдаты утаивают свои доходы, но в сплоченном и в целом хорошо дисциплинированном лагере трудно было бы сохранить величину добычи в тайне. Есть еще две интерпретации. Во-первых, Генрих разрешил, чтобы ценная добыча оставалась у того, кто ее взял. Это было бы маловероятно, учитывая его акцент на королевских правах и нехватку средств. Во-вторых, солдаты забирали награбленное, но малоценное и в основном военное снаряжение. Поля битв были не лучшим местом для поиска добычи. Гораздо лучше был захваченный город, где можно было найти сундуки с деньгами и драгоценностями. Документы Амьена сообщают нам, что город послал людей забрать с поля боя военное имущество, которое принадлежало ему и которое реквизировали бальи. Они не нашли ничего, кроме двух больших пушек, двух небольших, но поврежденных павиз (больших деревянных щитов) и частей палаток.^[714] К сожалению, дата этого посещения поля боя не указана, но из этого следует три вывода: что оставшиеся в живых французы поспешно ушли, что на поле еще некоторое время после этого были последствия сражения, и что военное снаряжение было вывезено либо англичанами, либо местным населением.

Стоит также отметить, что Лефевр и Ваврен объясняют приказ короля тем, что он считал, что англичане еще не избавились от опасности со стороны французов. "Chronique Anonyme" добавляет, что Генрих хотел быстро двинуться к Кале, потому что боялся, что те, кто бежал или выжил в битве, могут вновь собраться, чтобы сразиться с ним. Возможно, Генрих получил информацию о том, что герцог Бретонский находится в Амьене и что поблизости находятся другие "опоздавшие". Его опасения также согласуются с предположением, высказанным в предыдущей главе, что некоторые французы, пришедшие на битве, покинули поле боя, не вступая в сражение, и, следовательно, все еще были в состоянии сражаться, если бы решили это сделать. В этот контекст мы также должны упомянуть замечание, сделанное Лефевром и Вавреном, что "если бы битва произошла в субботу, то количество [присутствующих знамен] было бы еще больше, поскольку со всех сторон люди стекались, как будто они собирались на рыцарский поединок или турнир".

Ни в хрониках, ни в финансовых счетах, составленных после кампании, нет упоминаний о захвате англичанами французских лошадей. Монстреле утверждает, что три четверти английской армии на последующем пути в Кале были пешими, что подразумевает нехватку лошадей. Как мы видели, хронисты предполагают, что лошади были похищены из английского лагеря во время битвы, поэтому мы могли бы ожидать свидетельств попыток возместить потери, но их нет. Отчеты после кампании, в которых подробно описываются расходы на доставку лошадей и людей обратно в Англию, безусловно, указывают на то, что в армии оставалось значительное количество лошадей. Рассказ Монстреле не является полностью достоверным и не встречается в рассказах у очевидцев битвы Лефевра и Ваврена. Интересно также, что нет никаких упоминаний о захвате знамен. Ни в одном из рассказов о въезде Генриха в Лондон не говорится о том, что он пронес французские знамена, хотя в них упоминается о присутствии пленных. Либо они не были взяты, либо, что более вероятно, в этот период это не считалось важным символическим действием. Меня часто спрашивали, почему англичане не захватили орифламму, символ французского королевства, который Карл VI взял в Сен-Дени 10 сентября 1415 года и доверил Гийому Мартелю, сиру де Баккевилю. Последний был убит в битве, но ни в одном тексте не говорится о том, что знамя было захвачено. Король не присутствовал лично в битве, поэтому не было и орифламмы. Поскольку позже знамя неоднократно бралось из Сен-Дени, например, для предполагаемой помощи Руану в ноябре 1418 года, оно должно было быть возвращено туда после битвы при Азенкуре.

Осторожность Генриха, о которой говорит его возможный запрет на сбор и хранение добычи, отражается в его первоначальном нежелании позволить французам вернуть своих мертвых, что является еще одним признаком того, что он опасался их возвращения. В "Chronique de Ruisseauville" есть утверждение, что представители побежденных (возможно, герольды) пришли в конце дня к "королю Франции" (контекст, однако, ясно показывает, что имеется в виду Генрих), чтобы спросить, могут ли они выполнить свой долг: "то есть, они могли бы пойти среди мертвых, чтобы увидеть, какие сеньоры мертвы, а какие нет". Король ответил, что из-за позднего часа они не могут пойти в этот день, но могут пойти на следующий. Далее в хронике говорится, что Генрих отправил 500 хорошо вооруженных людей для поиска среди мертвых и снятия с них гербов, несомненно, для идентификации, чтобы герольды могли составить списки погибших, и подразумевается, что французов не пустили, несмотря на их просьбу. Хронист добавляет, что те, кому было поручено выполнение этой задачи, были вооружены маленькими топорами, которыми они рубили по лицу как мертвых, так и живых, и что они сняли много доспехов. Лефевр и Ваврен также предполагают, что поиск англичане проводили в пятницу, но в их изложении они продолжаются и в субботу. В этот день, утверждают они, любой француз, найденный живым при обыске поля, был либо взят в плен, либо убит.

Когда бы это ни происходило, это было фактически вторым "убийством пленных". Теоретически, все сдавшиеся в плен должны были быть выкуплены или освобождены. Однако, по всей видимости, людей убивали. Предположительно, это происходило потому, что многие из них не были "именитыми" и поэтому не подходили для выкупа. Другие, возможно, были настолько ранены, что вряд ли смогли бы прожить достаточно долго, чтобы дождаться выкупа. Подразумевается, что таких людей не оставляли в живых, а избавляли от страданий быстрым ударом кинжала в лицо или шею. В связи с этим возникает вопрос, существовало ли в средневековом обществе понятие "убийство из милосердия", или же эти действия рассматривались просто как завершение дела, которое было совершено накануне. Многие французы были тяжело ранены и, следовательно, не могли покинуть поле боя, но характер их ран не обязательно приводил к быстрой смерти. Грюэль рассказывает, что Ришмона вытащили из-под мертвых "немного раненым, его узнали по гербу, хотя он был весь в крови". Скорее всего, эти поиски проводились сразу после после битвы, так как англичане должны были стремиться к тому, чтобы ни один ценный приз не ускользнул от них.

Погибшие французы 

Аналогичным образом можно было ожидать, что французы постараются как можно скорее найти своих убитых. Монстреле сообщает, что некоторые французы приходили ночью и перетаскивали тела в лесной массив рядом с полем, где их хоронили. Ни в одном рассказе нет предположения, что Генрих выставлял ночью охрану на поле боя. "Chronique de Ruisseauville" предполагает, что некоторые из побежденных спрятались после битвы в живых изгородях и кустах, но были обнаружены местными жителями из Тернуа и Булоньи, которые затем убили их и лишили денег, доспехов и лошадей. Особенно уязвимыми здесь, по-видимому, были gros varlets (боевые слуги рыцарей), пажи и слуги, если они не пользовались защитой солдат. Даже если бы англичане не напали на то, что осталось от французского лагеря, слуги убитых и раненых оказались бы в уязвимом положении, не зная, что делать, когда их хозяева погибли или пропали без вести. Хотя они могли захотеть найти тело своего хозяина, они должны были ждать, пока это не покажется безопасным, отсюда, возможно, и рассказ Монстреле о ночных действиях по извлечению тел. Если верить "Chronique de Ruisseauville", то число погибших французов увеличилось благодаря действиям местных банд, которые, по сути, были местными жителями, жаждущими богатой добычи, а также, возможно, мести всем, кто был связан с позорным поражением.

В английском лагере были приняты меры по избавлению от тел погибших англичан. Согласно хронике "Brut", в Англию были доставлены только тела герцога Йорка и графа Саффолка.^[715] "Liber Metricus" утверждает, что Генрих сам омыл тело Йорка для погребения. Возможно, это был акт личного уважения к близкому родственнику и соратнику, но тела были сварены в пятницу вечером, чтобы кости можно было сложить в бочки и отвезти обратно в Англию. Эта процедура упоминается в хрониках Ваврена и Лефевра, хотя они ошибочно называют погибшего Оксфорд, а не на Саффолк (первый пережил битву). Кипячение отделяло плоть от костей и было способом сохранения тел, более подходящим длядвижущихся армий, чем бальзамирование. Свидетельства показывают, что в армиях было принято брать с собой большой котел для этой цели.^[716] Неизвестно, были ли другие английские тела привезены для погребения. Тексты не дают никаких указаний на то, где были похоронены оставшиеся англичане. Динтер говорит, что в субботу тела убитых англичан, за исключением тел ведущих лордов, которые были увезены в Англию, были помещены в амбар вместе с военным снаряжением и сожжены. Является ли это тем же сжиганием амбара, о котором упоминают Лефевр и Ваврен, неясно.

Сжигание тел может показаться необычным жестом, но это был быстрый способ утилизации, позволявший избежать опасности возникновения заболевания. Кроме того, поскольку англичане намеревались быстро продвигаться вперед, утилизация кремированных останков заняла бы меньше времени. Мы не знаем, где они были захоронены, и была ли необходимость освящать землю для этих целей. "Religieux" заканчивает предполагаемую речь Генриха после битвы выражением сострадания короля "ко всем погибшим и особенно к своим товарищам по оружию". Далее хронист продолжает, что "он велел отдать им последние почести и приказал похоронить их так, чтобы они не оставались под открытым небом и чтобы их не сожрали дикие звери или хищные птицы". Английские хроники ничего не говорят об этом и о деталях избавления от тел. Удивительно, но в "Gesta" ничего не говорится о том что стало с убитыми англичанами, кроме того, что король приказал "из уважения к своим людям" провести ночь битвы там же, где они провели предыдущую ночь, и сообщается, что в субботу утром Генрих возобновил поход к Кале, "мимо того кургана жалости и крови, где пала мощь французов". В следующем предложении король прибывает в Кале. После того, как победа была одержана, и Божья поддержка Генриха стала очевидной, автор не счел нужным включать в повествование мирские подробности об похоронных работах.

В нескольких французских хрониках Генрих говорит множестве погибших либо после битвы, либо в разговоре со своими знатными пленниками по пути в Кале. В обоих случаях он подчеркивает, что Бог навлек это бедствие на французов за их грехи. Дез Юрсен включает в хронику длинную тираду, когда король развлекает своих пленников ужином (здесь он приводится как воскресный), в которой обвиняет супружескую неверность, а также святотатство и грабеж всего населения. Смягченная версия, значительно более лестная по отношению к Генриху, встречается у Ваврена и Лефевра. Даже если последний все еще находился в обществе короля после битвы, маловероятно, что он слышал подобные разговоры из первых уст. Более вероятно, что эти истории были возникли как часть традиции обвинения французской знати в поражении, но они могут иметь корни в высокомерии Генриха, которое, возможно, по иронии судьбы, проистекало из его религиозности и "смирения", когда он приписывал победу Богу.

Там, где английские хроники упоминают погибших французов, их целью является восхваление Генриха. В одной из версий хроники "Brut" Генрих возвращается на поле боя, "чтобы посмотреть, какие там есть мертвые, как французские, так и английские, или если есть раненые, которым можно оказать помощь". В "Liber Metricus", хотя и не в "Gesta", Генрих возвращается на поле боя в субботу, "с великим проявлением благочестивого сострадания". Вопрос о погребении подробно рассматривается только во французских хрониках, и комментарии к ним самые разные, в зависимости от политических пристрастий автора. Например, в "Religieux" отсутствует какое-либо упоминание о том, что англичане убили тех, кого они решили, что не брать в плен: "англичане взяли в плен всех остальных, даже тех, кто лежал на земле среди мертвых и кто еще дышал и подавал признаки жизни". Позже этот автор рассказывает нам, что король продемонстрировал свою готовность к тому, чтобы погибшие французы были похоронены с почестями. Для этого, в ответ на просьбы пленных французских принцев, он согласился, чтобы епископ Теруана освятил "незаслуженное место", чтобы оно могло служить кладбищем.

Монстреле дает более полный и, как мы увидим, противоречивый рассказ о том, как были освящены могилы.^[717] По его версии, французы вернулись на поле в субботу, как только Генрих покинул его. Они начали поиск и опознание тел погибших, чтобы их можно было забрать для погребения в их собственных землях. Всех, кого находили живыми, доставляли в местные города и больницы, где некоторые впоследствии умирали. По словам Динтера, Энгильбер д'Энгиен был найден через три дня после битвы и доставлен в Сен-Поль, но долго не прожил. В течение следующих пяти дней тела герцогов Брабантского, Барского и Алансонского, графов Невера, Бламона и Водемона, а также сиров де Фокемберга и Дампьера были найдены, обмыты и увезены для погребения. Монстреле добавляет, что "всех, кого можно было узнать, поднимали и уносили, чтобы похоронить в церквях их господ". Дез Юрсен отмечает, что слуги, пришедшие на поиски тел, нашли большинство из них неузнаваемыми. Отчасти это объяснялось тем, что англичане уродовали лица, как при убийстве пленных, так и раненых после битвы. Мы отметили в предыдущей главе рассказ Динтера о том, что мертвый герцог Брабантский был ранен только в лицо и шею, так как его видели взятым живым в битве. Тела вскоре начали разлагаться и превратились в падаль, поскольку с них была снята одежда либо англичанами, либо местными мародерами. Монстреле упоминает, что поиски продолжались до следующей среды. Динтер отмечает, что только через два дня после битвы обнаженное тело герцога было найдено его слугами "далеко от места битвы и от места, где находились его люди".

Монстреле продолжает свой рассказ о погребениях, отмечая, что Дампьер был похоронен в (Вьель) Эсдене в церкви францисканцев. Более поздняя рукопись помещает его в церковь Оши-ле-Эсдин вместе с двадцатью восемью другими павшими в битве, из которых шестнадцать были похоронены в церкви, а двенадцать — на кладбище.^[718] Согласно другой данным, Дампьер был похоронен в церкви своего поместья Ролланкур на Тернуазе, на небольшом расстоянии вниз по течению от Бланжи.^[719] Д'Альбре был похоронен у францисканцев в Вьель-Эсдин вместе с тринадцатью другими. Ведущие сеньоры были перевезены дальше: архиепископа Санса в его собор вместе с племянником, Шарлем де Монтегю, лордом Маркусси; графа Невера в цистерцианский монастырь Элан, недалеко от Мезьера в Арденнах; графа Руси в аббатскую церковь Брейн-Сюр-Весле; герцог Алансонский был перевезен в аббатскую церковь Сен-Мартен в Се (хотя его внутренности были похоронены там же, где и д'Альбре); герцог Барский — в Бар-ле-Дюк, где он был похоронен 6 ноября в часовне своего замка. Тело его брата Жана так и не было найдено. Даже людей более низкого ранга иногда забирали домой. Гийом де Лонгей, капитан из Дьеппа, и его сын были похоронены в церкви Сен-Жак в городе.^[720] Динтер рассказывает, что тело герцога Брабантского было доставлено в Сен-Поль, где его положили в свинцовый гроб со специями и ароматическими травами. На бдение всех святых (31 октября, хотя Динтер называет этот день вторником, что означало бы 29 октября) тело было доставлено в Турне, где его сопровождали епископ и капитул. 1 ноября (который Динтер ошибочно называет средой) его доставили в Хал, на ночь в церковь Святой Марии, а 2 ноября его перевезли в церковь Святого Гаула в Брюсселе. Затем герцог был доставлен в Фюр 3 ноября и похоронен после заупокойной мессы в церкви Святого Иоанна вместе со своей первой женой.

Согласно Динтеру, именно духовник герцога, брат Гектор, и его камергеры искали тело Брабантского на поле боя. Монстреле утверждает, однако, что Филипп, граф Шароле, сын герцога Бургундского, был ответственен за поиск тел своих дядей Брабантского и Невера, а также за то, чтобы позаботиться о погребении французов в целом, поручив эту задачу аббату Руиссовиля и бальи Эйра.^[721] Далее хронист рассказывает, что они разметили территорию в двадцать пять квадратных футов, в пределах которой были вырыты три траншеи "каждая шириной в два человеческих роста". В эти ямы были помещены, "согласно ведущемуся счету", 5.800 человек, то есть те, кого не успели похоронить в другом месте. Место погребения было благословлено епископом Гина (скорее всего, епископом Эгины in partibus^[722]) по приказу Луи де Люксембурга, епископа Теруана, и вокруг положили колючие ветки, чтобы животные не могли пробраться внутрь и осквернить или съесть тела.

Участие епископа Теруана, как мы уже отмечали, также упоминается в "Religieux", но там именно Генрих дал разрешение на освящение территории для захоронения. Мы не можем быть полностью уверены ни в одном из этих рассказов. Как и в других местах своей хроники о кампании, "Religieux" счел нужным подчеркнуть благородство Генриха в противовес французам. В действительности, маловероятно, что у Генриха было время до отъезда из Азенкура, чтобы дать разрешение на освящение земли, да и в его обязанности не входило делать это ни в тот момент, ни в то время, когда он готовился в Кале к возвращению в Англию. Монстреле, писавший в 1440-х годах, был не прочь польстить Филиппу, бывшему графу Шароле, который к тому времени был герцогом Бургундии. Все три бургундских хрониста утверждают, что Филипп хотел участвовать в битве, но его отец помешал ему, удерживая его в замке Эйр. Подозрительно, что именно оттуда родом был бальи, предположительно причастный к захоронениям. Однако нет никаких оснований для того, чтобы граф Шароле обладал властью в этом вопросе. Более вероятно, что захоронения были произведены благодаря церковному вмешательству. Азенкур находился в пределах епархии Теруана, поэтому участие епископа вполне вероятно. "Chronique de Ruisseauville" также отмечает, что земля была благословлена епископом Теруана в сопровождении аббата Бланги.^[723] В ней говорится о пяти могильных ямах, каждая из которых вмещала 1.200 человек и была увенчана деревянным крестом. Выкапывание ям заслуживает доверия, поскольку до шестнадцатого века в Азенкуре не было церкви. Традиционно предполагаемое место расположения захоронения — это место, где в более поздние века рядом с перекрестком дорог был установлен памятник жертвам мировых войн, но без дальнейших археологических работ это должно оставаться лишь предположением, хотя и прочно вошедшим в обиход всех, кто интересуется битвой. В целом, поэтому трудно с уверенностью сказать, что и когда произошло с погибшими французами, поскольку рассказы о захоронениях сильно политизированы.

Во всех хрониках приводятся высокие цифры погибших французов (см. Приложение С). Джон Хардинг приводит как самую низкую цифру в своем втором стихотворном повествовании (1.508), так и самую высокую в своем прозаическом (100.000). В целом, английские авторы приводят более высокие цифры, чем их французские коллеги. Они преувеличивали цифры для эффекта, чтобы прославить победу, так же как и численность французской армии вначале битвы. Тем не менее, все хронисты предпочли создать впечатление, что гибель в битве была очень значительной. Другими словами, это была одна из самых, возможно, значительных характеристик битвы, и это мнение было широко распространено в Англии, Франции и других странах.

Хардинг предваряет свою цифру в 100.000 человек, говоря, что это "согласно подсчетам герольдов". Их роль упоминается в нескольких других хрониках. В некоторых случаях есть прямая ссылка на то, что они составили письменный список. Это могло быть сделано только систематически, путем осмотра тел и распознавания гербов. Поэтому мы сразу же сталкиваемся с трудностями, поскольку записывались только те погибшие, которые носили гербы. Если теоретически герольды могли составить список, то для других сословий можно было лишь оценить количество. Не было необходимости их считать. В то время никого не интересовало общее количество погибших в битве. Никто не стал бы подсчитывать, как хоронили тела рядовых участников. Поэтому общие цифры, приведенные в хрониках, не следует воспринимать как точные, они были включены для эффекта. Под 100.000 Хардинг подразумевал очень большое число, но в действительности нелегко оценить количество мертвых, лежащих на земле в кучах после битвы, или точно оценить численность армии, видимой с расстояния.

Еще одна проблема возникает даже для тех, кого можно было узнать по гербам. Если некоторые тела были раздеты в ночь битвы и впоследствии, то невозможно было бы узнать даже всех знатных погибших. Как мы видели, несколько хроник рассказывают нам о том, как трудно было слугам найти своих погибших господ. Самые длинные списки конкретных имен можно найти у бургундских хронистов, в записи в бухгалтерской книге Солсбери (75) и в одной из версий Лондонской хроники (97, хотя и с некоторыми искажениями). Предположительно, они были основаны на информации собранной герольдами. Кроме того, некоторые хроники добавляют имена, основываясь на местных знаниях. Динтер, например, упоминает по имени некоторых людей, связанных с герцогом Брабантским; Грюэль — некоторых бретонцев, сражавшихся под командованием Ришмона. В городских хрониках также отмечается смерть должностных лиц. Действительно, многие бальи и другие были убиты. Почти сразу же Карла VI завалили просьбами люди, желавшие получить новые доступные и часто прибыльные должности.

Однако в то время не было точно известно, кто именно погиб в битве. Об этом свидетельствует путаница в распределении должностей и земельные споры, которые возникали в случае с теми, кого "считали пропавшими без вести". В этом контексте показательно, что Ален Шартье включает эту категорию в свою поэму, посвященную битве, "Livre des Quatre Dames". Первая женщина овдовела; муж второй находится в плену в Англии; третья не знает о судьбе своего мужа. У четвертой позор — ее муж жив, поскольку он трусливо бежал из битвы. Таким образом, прошло несколько лет, прежде чем стало точно известно о погибших при Азенкуре, и существует вероятность того, что битва была использована как удобное средство в имущественных спорах.

Учитывая все эти трудности, неудивительно, что в семьях и на местах возникли предания о том, что такой-то и такой-то был убит в битве. Когда Бельваль составлял свой список имен погибших при Азенкуре, он включил в него не только тех, кто назван в хрониках, но и тех, кто приводится в стандартных французских генеалогических и антикварных трудах. Их достоверности нельзя полностью доверять, поскольку, как и в Англии, в последующие века можно было получить преференции, имея предка, погибшего при Азенкуре. Таким образом, Беллеваль составил список из 388 имен погибших. Еще десять имен можно добавить из хроники Динтера, текст которого он не использовал, и несколько имен из других источников, таких как городские хроники Амьена, в которых говорится о смерти капитана города Луи де Бриме.^[724] Поразительно то, что многие погибшие были из Пикардии, Нормандии и других районов северной Франции. Среди них было много местных должностных лиц, но относительно мало таковых от королевского двора.^[725] Среди них было несколько представителей бургундской партии, особенно среди сеньоров и свиты герцога Брабантского. Это имело политическое значение. В то время как главные "арманьяки", Орлеан и Бурбон, были захвачены в плен, мучениками за дело Франции стали в основном сеньоры с восточных и северных границ, включая двух братьев герцога Бургундского и герцога Барского. К этому вопросу мы вернемся в заключительном разделе, поскольку он оказал влияние на французскую политику в дальнейшем. Кроме того, нет сомнений в том, что гибель большого количества дворян Пикардии и Нормандии способствовало трудностям в организации эффективного сопротивления во время второго вторжения Генриха в 1417–19 годах.

Есть также примеры, когда в одной семье погибало более одного человека. Например, Давид де Рамбюр был убит вместе с тремя своими сыновьями. На основании этого можно предположить, что эти люди сражались в одной и той же части французского строя, что приводит к более общему выводу о том, что "оруженосцы" из различных французских отрядов держались вместе в главных баталиях французской армии. То, что погибли люди высокого ранга, также подтверждает рассказы хронистов о том, что в французский авангард входили главные аристократы. Мы никогда не узнаем наверняка, сколько рядовых было убито. Многие из высоких цифр следует рассматривать в контексте преувеличения летописцами численности французской армии. Например, в хронике "Brut" приводится высокая цифра в 12.000 убитых, но при этом французская армия неправдоподобно велика — 120.000 человек. Мы также не должны считать, что эта цифра составляет 10 процентов, поскольку средневековые хронисты не мыслили подобными статистическими методами. В целом, в пропорциональности нет последовательности.

Существует еще одно интересное явление. В то время как французские авторы склонны приводить округленные цифры, английские авторы часто приводят случайное число, например, 8.523 у Уска. Вполне вероятно, что это был прием, намеренно использованный для создания впечатления точности. Даже в текстах, написанных близко друг к другу, наблюдается большой разброс. Это позволяет предположить, что они выдумывали цифры или полагались на слухи, а не на официальные заявления правительства. Запись в бухгалтерской книге Солсбери может свидетельствовать о таком явлении. В ней названы семьдесят пять имен и добавлено "4.000 рыцарей и эсквайров, не считая остальных". Возможно, именно эта цифра была распространена в Англии, поскольку она достаточно близка к "4–5.000 других джентльменов", отмеченных в "Gesta". Однако мы должны заключить, что ни французы, ни англичане не знали, сколько их погибло при Азенкуре, и что сегодня мы не можем быть более уверены в этом. Дальнейшие исследования, особенно во французских местных архивах, могли бы выявить еще несколько имен, но, учитывая отсутствие официальных демографических записей за этот период, мы никогда не сможем установить точное число погибших. Раскопки погребальных ям, если такие удастся найти и исследовать, могли бы проинформировать нас о характере ранений, но не могли бы помочь в подсчете. К сожалению, мы также не можем провести различие между теми, кто погиб во время битвы, убийства пленных или после битвы.

Погибшие англичане 

Особенностью хроник, которая, возможно, побуждала их преувеличивать число погибших французов, был очевидный контраст с погибшими англичанами. Если первые исчисляются тысячами, то вторые — максимум десятками или сотнями, и лишь немногие названы поименно как Йорк и Саффолк. Английские хронисты приводят особенно низкие цифры, от тринадцати в "Gesta" до 102 у Псевдо-Эльмхема и хронике "Brut". Эти два последних источника, а также Тит Ливий, который называет сотню погибших, стоят особняком от остальных английских хроник, сообщающих о более низких потерях. Французские источники вообще редко упоминают погибших англичан, но там, где они это делают, цифры превышают те, которые приводят английские авторы.

Мы видели, как тщательно велся учет умерших и больных при осаде Арфлера, чтобы корона могла избежать оплаты тем, кто уже не был в состоянии служить. Поэтому мы могли бы ожидать такой же точности в отношении павших при Азенкуре, однако в таких источниках отмечены лишь немногие из погибших. На сегодняшний день найдено четырнадцать лучников, погибших в битве, и еще трое умерли в Кале от ран. Среди погибших также числятся три латника: сэр Ричард Кигли, который имел собственный отряд, а также командовал одним из отрядов ланкаширских лучников; Генри Стрейт из отряда Хантингдона; и Джон Аунгерс из отряда Эрпингема, который умер в Кале.^[726] В отряде Йорка погибло 90 человек, но мы не знаем, соотношение лучников и латников.^[727] В хрониках также упоминается Дэви Гэм. Тот факт, что в финансовых отчетах не было систематического учета погибших англичан, может быть воспринят как подтверждение того, что число погибших было невелико. Однако есть еще одно осложнение — решение, принятое Генрихом в марте 1417 года, когда обсуждался вопрос о сведении счетов за кампанию. Когда встал вопрос о том, должны ли "те, кто отчитывается за людей, убитых в битве при Азенкуре, получить плату за всю вторую четверть или только по день их смерти", король решил, что "они должны получить плату, как и остальные, кто еще жив".^[728] Другими словами, служба погибших будет оплачена с 25 октября и  до окончания кампании, которое было принято за 16 ноября, хотя для всех отрядов, кроме королевских, оно было впоследствии продлено до 23 ноября, чтобы учесть время, потраченное на доставку людей домой.

Решение оплатить погибших при Азенкуре жалование полностью могло быть принято из административных соображений, особенно в свете чрезвычайно сложных расчетов, возникших при осаде Арфлера, хотя формулировка вопроса подразумевает, что некоторые записи о погибших при Азенкуре велись. Это также могло послужить еще одним подтверждением того, что английские потери были невелики, и поэтому не стоило беспокоиться, с точки зрения финансовых потерь короны, если капитаны получали деньги за несколько убитых в течение пары недель. Или Генрих намеренно замалчивал уровень английских потерь, чтобы победа казалась еще более значительной? В то время, когда он принимал решение, он планировал еще одну крупную экспедицию во Францию. Это был щедрый жест, разрешить выплату за погибших при Азенкуре, как если бы они дожили до победы, и полезный способ напомнить воинам о прошлых триумфах, надеясь привлечь их к новой службе. Более того, правительство постоянно подчеркивало, как мало англичан погибло по сравнению с французами. Во вступительной речи парламента в ноябре 1415 года говорилось, что "все французы были побеждены, взяты в плен или убиты без больших потерь для англичан".^[729] Такая ситуация, безусловно, подтверждала Божью поддержку короля и его народа. Поэтому неудивительно, что "Gesta" приводит исключительно низкое число погибших, чтобы продемонстрировать это. Однако, как и в случае с французами, остается неизвестным, сколько погибло англичан, но мы можем быть уверены, что их было гораздо меньше. К значению этого факта мы вернемся в заключительном разделе.

Завершение похода в Кале 

Вернувшись на поле боя в субботу 26 октября, Генрих приказал своей армии двигаться к Кале. В "Gesta" и других английских источниках прибытие в город датируется вторником 29 октября. Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем говорят о приезде его в замок Гин на ночь перед торжественным въездом в Кале; Ваврен и Лефевр предполагают, что он не только оставался там несколько дней перед въездом в Кале, но и останавливался там в других случаях перед возвращением в Англию. Эти бургундские хронисты не называют точной даты его въезда в Кале, хотя это должно было произойти до 1 ноября, поскольку, по их данным, он отмечал в городе праздник Всех Святых.

Маршрут от Азенкура до Гина является предположительным. Поскольку Ардр находился в руках бургундцев (действительно, Генрих рассматривал возможность попытки его завоевания, находясь в Кале), то после достижения Фокемберга англичане должны были направиться на север-северо-восток. Самый прямой маршрут пересекал реку Блекен у Ниеля и реку Хем у Лика, а затем пересекал то, что должно было стать впоследствии "Полем золотой парчи"^[730]. На этом поле можно было разбить лагерь для армии, пока король, его главные лорды и знатные французские пленные находились в Гине. Король вошел в Кале с запада через мост Ньелей.^[731] Расстояние от Азенкура до Кале по этому, самому прямому маршруту, составляет 64 км. Если предположить, что путь занял с субботы по вторник, что соответствует трем полным дням похода, то это дает в среднем 21,3 км в день. Если ночь на понедельник 28 октября была проведена в Гине или около него, то поход до Кале на следующий день составит всего 12 км. Таким образом, за два с половиной дня было бы пройдено 52 км, что в среднем составляет 20,8 км в день. В целом, скорость похода выглядит незначительно медленнее, чем скорость движения из Арфлера.

Мы можем оспорить сообщение Монстреле о том, что три четверти английской армии шли пешком, но не его предположение о том, что они "были истощены не только из-за битвы, но и из-за голода и других неудобств". Англичанам не хватало припасов до битвы, и победа не облегчила эту проблему. Ни одна хроника не упоминает о захвате провизии у побежденной армии или в соседних деревнях. Некоторые из воинов и пленников, могли быть ранены, что создавало дополнительное бремя. Армия, вероятно, двигалась в тесном строю, чтобы избежать опасности засад на флангах. Хроники Булони свидетельствуют о том, что гарнизон действительно совершал вылазки, вероятно, чтобы выяснить, не собирается ли Генрих двинуться на их город, поскольку этого сильно опасались после того, как 26 октября туда пришло известие о победе англичан, и что гарнизон атаковал некоторые отряды английской армии, взяв несколько человек в плен. Лефевр (который, возможно, все еще был с армией, хотя мы не можем быть в этом уверены) рассказывает, что Генрих всегда размещал своих французских пленных между авангардом и основной частью армии (batailles).

Хронисты подчеркивают радушный прием, оказанный Генриху в Кале. По рассказам Лефевра и Ваврена, он был принят капитаном и жителями, которые вышли встречать его почти до Гина, сопровождаемые священниками и клерками с крестами и знаменами городских церквей, и все они пели "Te Deum". Как только он оказался в Кале, население встретило его криками "Добро пожаловать, наш суверенный лорд", а дети приветствовали его криками "Ноэль".^[732] Для воинов Генриха прием, возможно, не был таким теплым. Те же хронисты предполагают, что хотя король остановился в Гине, большая часть армии двинулась прямо в Кале, надеясь войти в город, чтобы подкрепиться и отдохнуть, "в чем они очень нуждались, поскольку большинство из них провели от восьми до десяти дней без хлеба, а из других продуктов питания имели лишь то немногое, что могли найти". Однако жители Кале не позволили им войти, потому что хотели сберечь свои запасы продовольствия. Только некоторые английские лорды были допущены в город. Этой истории нет ни в одной английской хронике, но она вполне достоверна. Продовольственное снабжение Кале было затруднено и в лучшие времена, но наплыв тысяч солдат должен был довести его до предела. Для королевского двора привозили продукты, но в ограниченном количестве.^[733] Кроме того, город не был достаточно большим, чтобы разместить всю английскую армию.

Бургундские хронисты предполагают, что как только король в Гине узнал, какие лишения испытывают его солдаты, он как можно скорее выделил средства на перевозку их в Англию. По условиям контрактов он должен был обеспечить обратную доставку, но, как и в начале экспедиции, он не хотел привлекать торговые суда. Суда были предоставлены двору короля^[734], но другие капитаны должны были ждать своей очереди и платить судовладельцам напрямую, имея право требовать от короны возместить 2 шиллинга за человека и 2 шиллинга за лошадь. Были ли это фактические расходы, которые нес капитан отряда, или же последний получал прибыль или убытки, неизвестно. На отправку войск обратно уходило много дней. Вследствие этого, для удобства управления и во избежание неравенства в продолжительности службы, в марте 1417 года было решено, что капитаны должны получать жалование в течение восьми дней после отправки. Поэтому все отряды были оплачены до 23 ноября. Счета, составленные после кампании, содержат полезные подробности о транспортном обеспечении. Как и во время перехода из Англии во Францию, отряды, по возможности, держались вместе. В некоторых случаях мы можем видеть, на каких судах они переправлялись. Большинство было доставлено в Дувр или Сандвич, но некоторые отправились в Портсмут и Саутгемптон. Указано не только количество людей, но и лошадей. Граф Оксфорд, например вернулся с двенадцатью лошадьми; у его тридцати девяти латников было семьдесят семь лошадей. Из восьмидесяти четырех лучников тридцать семь вернулись с лошадьми, остальные без них.^[735]

Согласно Ваврену и Лефевру, Генрих отбыл из Кале 11 ноября. Его прибытие в Дувр датируется 16 ноября в "Gesta" у Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема. Таким образом, не похоже, что король спешил вернуться в Англию, несмотря на то, что парламент должен был открыться 4 ноября. Можно предложить несколько причин этой задержке. Первая заключается в том, что он ждал прибытия в Кале Рауля де Гокура и других пленников отпущенных под честное слово из Арфлера, которые должны были прибыть в Кале к дню Св. Мартина, 11 ноября.^[736] Вторая причина заключается в том, что он медлил, пока вся его армия не переправилась в Англию. Третья причина заключается в том, что он рассматривал возможность остаться во Франции для продолжения военных действий. Об этом упоминают только Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем. Последний приводит более длинный рассказ, утверждая, что король советовался со своими "людьми" о том, следует ли предпринять попытку взять Ард и другие крепости на пути к Кале. Мнение лордов было против этого. В формулировке Псевдо-Эльмама, "было принято решение, что столь чудесных побед, дарованных королю божественным провидением и без серьезных трудностей для него самого и его армии, должно хватить для его чести на данный момент". Кроме того, по их мнению, волею судьбы в будущем наступят времена, подходящие для исполнения его желания. Интересно, что у Тита Ливия, где Ард не упоминается особо, альтернативой продолжению кампании для короля является возвращение армии домой  на несколько месяцев для восстановления сил. Учитывая масштаб победы, было бы неудивительно, если бы даже в этот момент король уже обдумывал новое вторжение. На открытии парламента 4 ноября канцлер говорил о том, как хорошо началась "благоприятная, почетная и выгодная экспедиция" короля, и что поэтому необходимо провести обсуждение и оказать королю поддержку, "такую, которая будет подходящей для завершения и продолжения экспедиции". В ответ на это общины согласились перенести второй платеж светской субсидии со 2 февраля на 13 декабря. Однако армия была распущена, несмотря на то, что формально она была собрана на двенадцать месяцев, а прослужила всего четыре.

Продвижение короля в Лондон не отмечено в "Gesta", но подробно описано в хронике "Brut", поскольку она включает в себя городские записи, представляющие интерес для этого стиля простонародной хроники. После Дувра Генрих отправился в Бархэм Даун, где его встретили представители союза Пяти Портов, которые преподнесли ему золотой неф. Это также позволило вставить историю о том, что герцог Орлеанский посчитал 10.000 воинов, собранных союзом Пятью Портами, новой армией. Затем Генрих прибыл в Кентербери, где его встретили горожане и духовенство и сопроводили в собор. Там он совершил жертвоприношение у святилища Бекета. Затем он отправился через королевскую резиденцию в Элтеме в Лондон. Ни во время продвижения из Дувра в Лондон, ни во время въезда в Лондон 23 ноября нет никакого намека на то, что его сопровождало большое количество его победоносной армии. В "Gesta" прямо говорится, что при въезде в Лондон у короля не было "внушительного эскорта с впечатляюще большой свитой", а только "несколько самых доверенных членов его двора и сопровождавших его рыцарей, герцогов, графов и маршала охранявших его пленников". Армия прекратила свое существование, как только покинула Кале. Увы, у нас нет материалов, рассказывающих о передвижениях отдельных лиц или отрядов после того, как войска высадились в Англии.

Что касается французов, то ситуация та же. Весть о поражении была доставлена королю и дофину в Руан. В "Religieux" содержится пространное обсуждение этого вопроса с предполагаемым ответом на желание короля узнать количество погибших. Интересно, что названное число — 4.000, как и в бухгалтерской книге Солсбери. Поэтому кажется, что именно эта цифра могла быть в ходу в период после битвы. 29 ноября король и его сын вернулись в Париж.

Французские пленные 

Между тем, была одна группа людей, для которых последствия битвы были весьма своеобразны — это французские пленные. Хронисты выделяют их по той же причине, что и погибших — среди них были люди очень высокого статуса. Большинство хроник называют имена большей части или всех из "большой шестерки" — герцогов Орлеанского и Бурбонского, графов д'Э, Вандома и Ришмона, а также маршала Бусико. Все шестеро представляли потенциальный доход в виде выкупа, но их ценность выражалась для Генриха не только в деньгах. Их плен остался живым символом поражения Франции на долгие годы. Это, а также интерес к судьбе пленников, побудило хронистов включить рассказы о них в хроники после битвы. Сначала мы видим, как они прислуживают королю на пиру в ночь на 25 октября. Псевдо-Эльмхем приукрасил этот факт, напомнив нам, что это были те самые принцы, которые утром верили, что возьмут Генриха в плен. Это приводит к морализированию судьбы: "ибо такова перемена судьбы, совершаемая десницей Того, Кто над всеми". Лефевр и Ваврен приводят еще одну историю о походе в Кале, имеющую практически ту же цель. На привале король послал герцогу Орлеанскому вино и хлеб, но тот не стал есть. Когда король спросил его о причине, герцог ответил, что соблюдает пост. Это послужило поводом для еще одной королевской речи, в которой говорилось, что победа была достигнута благодаря желанию Всевышнего наказать французов за излишества, грехи и злые пороки, царившие в их королевстве. Подтекст двоякий: герцог постился, потому что знал истину толкования Генриха, и что, если бы он и другие сеньоры проявили больше смирения перед битвой, все могло бы сложиться иначе.

Учитывая их статус, с герцогом Орлеанским и его товарищами по плену после битвы обращались хорошо, но при этом тщательно охраняли. История у Лефевра и Ваврена заканчивается замечанием, что "они продолжали ездить верхом в полном порядке, как и всегда, за исключением того, что после битвы они больше не носили свои доспехи, как раньше". Другими словами, им не разрешалось носить защитное снаряжение. Разрешалось ли пленникам носить клинковое оружие, что было очень важным признаком статуса, не указано. Предположительно, после пленения им не разрешили вернуться во французский лагерь, чтобы забрать свои вещи. Дез Юрсен рассказывает, что Генрих подарил им всем по дамасской мантии для банкета, который, по его словам, состоялся в воскресенье. Если это правда, то у короля, должно быть, были излишки одежды в его королевском багаже! Интересно отметить, что Жильбер де Ланнуа, освобожденный из плена в Англии, получил двадцать золотых монет (ноблей) от своего "хозяина", сэра Джона Корнуолла, чтобы купить себе доспехи.^[737] О том, что пленников держали под надежной охраной, говорит рассказ в Лефевра и Ваврена о том, что в походе от Азенкура до Кале Генрих "всегда размещал своих французских пленников между авангардом и основной частью армии" (batailles). Кроме того, вполне вероятно, что им разрешалось держать при себе лишь нескольких своих приближенных слуг. Грюэль рассказывает, что когда Ришмон отправился в Англию, с ним остался только один слуга, Жаннин Катуи. Начиная с ночи битвы и далее, знатные пленники должны были размещаться рядом с королем и его окружением. Это было сделано, опять же, для обеспечения их безопасности, но также являлось признанием их статуса. Подобным образом они были размещены вместе с Генрихом в замке Гина до официального въезда в Кале, и, возможно, в основном содержались в Гине до тех пор, пока их не перевезли в Англию вместе с королем.

Хронисты рассказывают нам еще о нескольких французах, доставленных в Англию в качестве пленников, таких как Рауль де Гокур и его товарищи, защитники Арфлера, которые сдержали свое обязательство явиться в Кале 11 ноября. Неясно, как и когда они узнали о победе Генриха. Предполагается, что они отправились в Руан после сдачи Арфлера. Жильбер де Ланнуа рассказывает, что он был доставлен из Кале в Англию, где его держали до тех пор, пока не договорились о выкупе в 1200 экю. Однако, как и в случае с погибшими, хроники не сообщают общего числа пленных. Как показано в Приложении С, многие хронисты называют "большую шестерку", наряду с расплывчатой фразой о других пленных. Только два текста дают большее число. Уолсингем дает общее число "до 700, как говорят", а одна из версий хроники "Brut" предполагает 800. Если запись в бухгалтерской книге Солсбери основана на информационном бюллетене, то в нем сообщалось только о шести лордах, с добавлением "и других джентльменах". Это могло быть преднамеренным умолчанием правительства, поскольку убийство пленных уменьшило их потенциальное число, но это может быть слишком современный взгляд. Английские авторы считали победу значимой не из-за количества взятых пленных, а просто из-за статуса знатных пленников. Как мы увидим, в административных документах есть свидетельства о других пленниках, отпущенных за выкуп.

Некоторые французские хронисты приводят более высокие цифры по пленным, как и по убитым. Их целью было подчеркнуть масштаб катастрофы, которую Азенкур представлял для их страны, и с этой целью преувеличение вполне ожидаемо. Наибольшее число (2.200) приведено в "Chronique de Ruisseauville". Цифры в "Religieux" (1.400, с четырьмя именами), Монстреле (1.500) у Лефевра и Ваврена (1.600) достаточно близки, чтобы предположить общее количество, и соответствует числу оглашенному на вселенском соборе католической церкви в Констанце ― 1.500 человек.^[738] Кроме того, все эти хронисты подчеркивают, что пленные были "людьми с именем" или, как иначе выражаются, "рыцарями и эсквайрами". Четырнадцать человек названы всеми тремя бургундскими хронистами, а всего они упомянули восемнадцать разных человек. Как правило, они делают акцент на людях из Артуа и Пикардии. Две семьи представлены как отцом, так и сыном. Другие хроники также дополняют имена главных пленников, исходя из их регионального интереса. Так, Грюэль называет имена четырех бретонцев из отряда Ришмона. Динтер называет пять имен из отряда герцога Брабантского, один из которых назван "из Брюсселя". Дез Юрсен называет имена двух пленников по совпадению. В своей первой версии он упоминает бальи Булони, "который, будучи предупрежденным, оказал сильное сопротивление", что отражает некий инцидент, о котором нам сейчас ничего не известно. Он утверждает, что вторая версия битвы была сообщена ему неким Тромагоном, камер-юнкером Карла VI, который был взят в плен и был отпущен для сбора выкупа, назначенного в размере 200 франков. Здесь подразумевается, что Тромагон был увезен в Англию, но ему позволили вернуться, чтобы собрать выкуп, поскольку дез Юрсен добавляет, что герцог Орлеанский выступил поручителем за него в этом деле.^[739]

Бельваль определил пятьдесят одного французского пленника, основываясь на своих поисках в хрониках и других источниках. Восемь из них он нашел в английских правительственных документах, напечатанных в "Foedera" Раймера. Среди них был местный лорд Гийом д'Азинкур. Бельваль вывел девять имен из более поздних архивных источников. Как и в случае с погибшими, это скорее указывает на местные и семейные традиции, чем на уверенность в том, что эти люди были пленены в битве. На самом деле мы можем проследить большее количество пленных по английским королевским документам. Контракты требовали, чтобы любой французский пленник, имеющий королевский статус или командир отряда, был передан королю в обмен на компенсацию пленителю. Кроме того, капитаны отрядов имели право на одну треть военной добычи своих людей, из которой корона отчисляла треть трети, в дополнение к трети добычи, полученной самим капитаном. Кроме того, дисциплинарные ордонансы устанавливали строгий контроль за претензиями воинов на пленных, поскольку в пылу сражения можно было легко выдвинуть встречные претензии в результате путаницы. В результате пленных учитывали так, как это не требовалось для погибших. Псевдо-Эльмхем сообщает нам, что в Кале "король приказал представить ему имена всех пленных, чтобы он хотя бы знал о них". Известно, что ни один список не сохранился, но пленных можно отследить по различным документальным источникам.

Из отчета сэра Ральфа Рошфорда, капитана Хамма, другой крепости в пределах округа Кале, мы можем видеть, что одиннадцать пленников содержались там с момента возвращения короля в Англию до их отправки в тюрьму Флит в середине февраля 1417 года, к тому времени двое из них умерли.^[740] Есть информация о пленных и в отчетах после кампании, поскольку существовали королевские права на долю в выкупах. Например, в счете сэра Ральфа Ширли записано, что герцог Бурбонский был захвачен одним из его подручных, Ральфом Фауном, эсквайром. Как требовал контракт, Фаун передал пленника, но мы не знаем, какую компенсацию он получил. В том же источнике Бусико записан как захваченный Уильямом Вулфом, эсквайром, из отряда покойного графа Арундела. Есть десять записей, подпадающих под правила раздела военной добычи. В четырех из них речь идет о неопределенном количестве пленных, но в остальных шести записях три пленных названы по имени, а еще пять — как "французы". Есть также некоторая информация об размере выкупа. За сира де Корпа, который был захвачен совместно Уильямом Кэллоу, латником из отряда сэра Роберта Бабторпа, и Уильямом Кемптоном, латником из отряда сэра Уильяма Фелипа, общая сумма выкупа составила 356 фунтов 13 шиллингов 4 пенса. За Эдрада де Дроля, захваченного Робертом Сэдлером, лучником из отряда сэра Томаса Чаворта, было заплачено 58 фунтов 13 шиллингов 4 пенса. В обоих случаях капитаныполучили треть этой цены, а корона — девятую часть.^[741] Если запись касается нескольких пленников вместе, невозможно установить выкуп за каждого в отдельности. Однако в нашем распоряжении есть другие источники, как по именам пленников, так и по размеру выкупа. Тем, кого увезли в Англию, нужно было найти способ собрать выкуп. Для этого либо им, либо их слугам давали письменные пропуска для поездки во Францию. Эти сведения занесены во французские (или договорные) списки.^[742] Записи продолжаются в течение нескольких лет после битвы. В связи с этим возникает проблема, когда имя вновь появляется в более поздние годы, поскольку мы не можем быть уверены, что это все пленники после Азенкура, а не люди, захваченные в более поздних кампаниях. Зафиксированы приезды и отъезды слуг знатных пленников, а также временное освобождение под честное слово, таких, как Гокур.

Это напоминает нам о главной проблеме выкупов — времени и усилиях, необходимых для их сбора. Это затрагивало корону, так как по условиям контрактов она имела право на долю от полученного выкупа. Чтобы гарантировать, что люди отдадут короне ее долю, заключались долговые соглашения (облигации), обязывающие передать деньги в определенный срок. Некоторые из этих облигаций сохранились до наших дней, в них названы имена около 100 пленных. Облигации проливают интересный свет на систему выкупа.^[743] Они начинаются с середины декабря 1415 года, что позволяет предположить, что именно в этот момент король озаботился гарантией своей доли, но продолжаются и в следующем году. Они устанавливали срок выплаты от четырех до шести месяцев в будущем. Некоторые из тех, кто заключал соглашение, были военачальниками. Например, Генри, лорд Фицхью, взял на себя обязательство выплатить королю 27 фунтов стерлингов в качестве королевской доли за семерых пленных. В некоторых случаях облигации заключались двумя людьми. Это может отражать совместную ответственность за пленного, как мы видели и в счетах после кампании. Однако мы не можем быть полностью уверены в том, что пленные были захвачены именно тем воином, который заключил соглашение-облигацию. Для пленителей было обычным делом продавать пленных, чтобы получить немедленную прибыль и избежать бремени содержания пленного и неуверенности в том, что выкуп когда-либо будет получен. Воины покупали пленных друг у друга, но и другие люди, такие как купцы из Кале и Лондона, также были не прочь совершить такую покупку. Для этих "брокеров по выкупу" была хорошая выгода от такой спекуляции. Известно, что некоторые из них покупали права на нескольких пленников, тем самым распределяя риски, поскольку получить выкуп не всегда было легко.

Тот факт, что облигации обязывали платить казначею Кале, позволяет предположить, что многих пленников не везли в Англию, а держали в Кале. Располагаясь на материковой части Франции, купцы Кале находились в лучшем положении, чем большинство других, для контроля сбора выкупов. Возможно, некоторым французам удалось собрать средства в Кале за счет продажи снаряжения и ценностей или за счет займов у ростовщиков. Обычно пленника освобождали под поручительство или после внесения аванса от полной суммы. Затем он мог вернуться домой, чтобы собрать средства. Пленники должны были по чести отдать деньги своему пленителю или посреднику, купившему право на их выкуп. Но даже в этом случае мы не можем быть уверены, что выкупы собирались полностью или вообще собирались. Например, сэр Роланд Лентэйл заключил облигацию за двух пленников 10 февраля 1416 года, но когда в начале 1420-х годов был составлен его счет после кампании, в него не были включены доходы от военной добычи.^[744] Это позволяет предположить, что он так и не получил выкуп, или что королевская доля была улажена и поэтому не была включена в окончательную процедуру учета. Позднее также возникали споры о долях выкупа. Два воина, взявших пленных в битве, Джон Крейвен и Саймон Ирби, подали в канцелярию петицию о том, что Уильям Буктон неправомерно отобрал у них пленных и отпустил их за выкуп, не предоставив ни им, ни королю их законные доли.^[745] Система посредничества при выкупе начала действовать, как только армия прибыла в Кале, и в ущерб рядовому составу. Здесь уместно замечание в хрониках Ваврена и Лефевра о том, что многие английские воины были вынуждены продавать свое снаряжение и пленных жителям города Кале, чтобы получить деньги. Поскольку все, что их действительно интересовало — это хлеб для еды и возможность вернуться в Англию, они, очевидно, были готовы установить размер выкупа на более низком уровне, "отдавая то, что стоило 10 ноблей за четыре". Продажа и освобождение пленных в Кале — еще одна причина, по которой количество пленных, доставленных в Англию, могло быть низким, и, следовательно, еще одна причина, по которой английские хронисты не описывают эту битву как принесшую большое количество пленных.

Из всех доступных источников мне удалось выявить около 300 пленных. Историки, как правило, слишком сдержанно относятся к доходам от выкупа как к стимулу для военной службы. Только отчеты после кампании могут быть использованы для доказательства фактического получения денег от выкупов. В них очень немногие воины получили большие доходы. Лучник Роберт Садлер получил 32 фунта 11 шиллингов 10 пенсов, даже после того, как корона и его капитан забрали свою долю. При зарплате лучника 6 пенсов в день это было эквивалентно четырем годам службы. Еще более удачливыми оказались Уильям Кэллоу и Уильям Кемптон, которые получили по 99 фунтов стерлингов как выкуп за сира де Корп. Но, пожалуй, настоящими победителями здесь были их капитаны, Бабторп и Фелип, которые получили по 59 фунтов стерлингов в качестве вознаграждения, не затратив при этом усилий на захват пленных. Это напоминает нам о том, насколько иерархичной была военная система. Эксплуатация королевских прав также приносила короне полезный доход в период финансового кризиса. Однако более значимым для Генриха был захват французских принцев и военачальников. Во время его въезда в Лондон 23 ноября они прошли вслед за королем и его главными лордами.^[746] Это был не парад победы всей армии, а демонстрация того, что Генрих блестяще проявил себя как король и воин.

Эпилог: Битва или бойня?

События пятницы 25 октября изменили положение Генриха V в его собственном королевстве и как претендента на права во Франции. Генрих вторгся во Францию в 1415 году как сын узурпатора с эфемерными притязаниями на французскую корону. Существовал даже заговор с целью убить его в тот самый день, который он выбрал для отплытия. Если бы он потерпел неудачу во Франции, его будущее в Англии было бы проблематичным. Но он не потерпел поражения. Он вернулся как избранный Богом король и воин. Он доказал свою состоятельность. Теперь никто не мог оспорить его титул или его одержимость Францией. Английский народ вступил в один из самых тяжелых налоговых периодов за всю свою историю, а также в один из самых тяжелых в военном отношении. В период с 1416 по 1444 год армии почти каждый год отправлялись во Францию.

Победа при Азенкуре положила начало целому ряду замечательных триумфов. Она сразу же вызвала дипломатические обращения со стороны других европейских правителей, подтверждая вновь обретенную значимость Генриха на европейской арене. Самым значительным из всех был визит императора Сигизмунда, который завершился принятием в его Орден Подвязки в мае 1416 года и заключением союза три месяца спустя. В "Gesta" отмечается, что оба монарха "как родные братья жаждали успехов друг друга".^[747] Тем временем, по другую сторону Ла-Манша жители северной Франции, уже понесшие тяжесть потерь при Азенкуре, жили в страхе перед следующим вторжением. Генрих намеревался вторгнуться в страну летом 1416 года, но собранная армия была отвлечена, чтобы спасти Арфлер от французской угрозы с моря. Победа была одержана герцогом Бедфордом в битве на Сене 15 августа, в день, когда был скреплен союз с императором. Тот факт, что это был также праздник Успения, послужил еще одним доказательством богоданности Генриха. Еще более примечательным было планомерное завоевание Генрихом Нормандии, начатое 1 августа 1417 года с армией, численность которой была почти такой же, как в 1415 году. Теперь, называя себя герцогом Нормандии и королем Франции, Генрих к весне 1419 года завоевал все герцогство и начал угрожать Парижу. Попытки французов объединиться против английской агрессии провалились. 10 сентября на герцога Бургундского было совершено покушение в результате которого он был убит. Через дыру в черепе герцога Иоанна, как наглядно поведал Франциску I монах в 1521 году, англичане вошли во Францию.^[748] Бургундцы, возглавляемые теперь герцогом Филиппом, наконец, заключили открытый союз с Генрихом. По договору, заключенному в мае 1420 года в Труа, английский король был принят Карлом VI в качестве наследника французского престола, тем самым лишив наследства всю французскую королевскую семью. Таким образом, менее чем через пять лет после своего первого вторжения Генрих V был готов получить то, на что претендовал Эдуард III и все последующие английские короли — корону Франции.

В шекспировском "Генрихе V" мы переносимся прямо от Азенкура к переговорам в Труа. Хотя за это время многое произошло, прямая связь оправдана. Память об Азенкуре настолько глубоко въелась в сознание французов, что они никогда не были готовы снова встретиться с Генрихом в сражении и, следовательно, не могли оказать сопротивление его завоеванию Нормандии. Генрих также использовал в своих целях пленных французов, сначала для давления на Карла VI с целью восстановления условий "Великого мира", а после Труа для того, чтобы убедить их принять его как наследника короны Франции, на что герцог Бурбонский и Артур де Ришмон согласились.^[749] В то время как Азенкур вознес звезду Генриха, звезда Карла VI и его семьи находилась в свободном падении. Битва ненадолго объединила французов необходимостью действовать против общего врага, но поражение грозило вновь открыть все старые разногласия. В разгар этих событий в декабре преждевременно умер дофин Людовик. Пришлось приложить огромные усилия для защиты Парижа от угроз герцога Бургундского, пока последний не согласился распустить свою армию в марте 1416 года.^[750] Но и тогда продолжалось недоверие, разгоревшееся после встречи Генриха с герцогом в Кале в октябре. Хотя нет твердых доказательств того, что они стали союзниками, завоевание Генрихом Нормандии способствовало захвату Иоанном столицы и короля в мае 1418 года. К этому времени другой дофин, Иоанн, умер, и последний сын Карла VI, дофин Карл, был вынужден бежать на юг при поддержке партии "арманьяков". Началась полномасштабная гражданская война, которая привела к убийству герцога Иоанна Бургундского — месть не только за убийство герцога Людовика Орлеанского в 1407 году, но и за его предполагаемую измену в прошедшие годы.

Катастрофа при Азенкуре пошла на пользу герцогу Иоанну. Учитывая его неучастие в сражении, это может показаться странным результатом. Но мы должны помнить о том, насколько сильно была запятнана поражением партия "арманьяков". Бургундцы, участвовавшие в битве, включая двух братьев герцога и многих его доверенных людей, погибли, став мучениками за дело Франции. Хотя "арманьяки" также погибли, их самые выдающиеся лидеры, сами королевские принцы, были взяты в плен. В отличие от бургундских героев, они не сражались насмерть, а позорно сдались в плен. Их живое присутствие в Англии и очевидная готовность работать на интересы Генриха были постоянным напоминанием об их поражении. Учитывая, что герцога Иоанна отговаривали или даже запрещали участвовать в сражении, ему было тем легче возложить вину на "арманьяков". 25 апреля 1417 года он издал манифест в Хесдине, обвинив их, среди прочего, в том, что они "намеренно позволили Генриху вторгнуться во Францию и выиграть битву при Азенкуре".^[751] Каждая сторона обвиняла в катастрофе другую. Даже если неудача в битве не была прямым результатом разногласий внутри Франции, французы ополчились на самих себя из-за поражения.

Культ вины за поражение был исключительно политизирован, но чувство унижения было повсеместным. Как пишет "Religieux", была скорбь о потере стольких людей и трате стольких государственных денег, "но больше всего раздражала мысль о том, что поражение сделает Францию слабой и посмешищем для других стран". Прошлые триумфы сделали славу Франции такой блестящей: "Вы, о позор, запятнали этот блеск своим непродуманным броском вперед, беспорядком и бесславным бегством". Точная дата написания этих строк не установлена, но историки сходятся во мнении, что хроника "Religieux" является самым ранним французским летописным рассказом об Азенкуре. Все три выдвинутых объяснения могут быть подтверждены анализом битвы. В авангарде находилось слишком много людей. Их ряды и так были слишком тесны, но их скученность еще больше усилило действие английских стрел. Когда они достигли английской линии, они не могли поднять оружие для боя. Они падали друг на друга, и те, кто шел позади них, мало что могли сделать, чтобы спастись от той же участи. Те, кто находился в тылу, не участвовали в сражении, а бежали с поля боя, когда поняли, что их товарищи уничтожены.

В этом сценарии именно французы проиграли сражение, а не англичане выиграли его. Они были слишком самоуверенны, когда увидели, как мало у англичан латников, и поспешили выступить вперед, так как надеялись завоевать славу. Неудивительно, что они должны были быть воодушевлены тем, что преследовали Генриха более двух недель и наконец привели его на битву в выбранное ими место и время. Однако исследования показали, что еще до начала сражения у французов были проблемы. Генриху удалось переправиться через Сомму, несмотря на все усилия французов, что вынудило их действовать быстро, чтобы обеспечить сбор большой армии в нужном месте и в нужное время. Добиться этого было невозможно. Ситуации, возможно, не способствовало изменение предполагаемого места сражения с Обиньи на Азенкур. Войска прибывали по каплям в течение 24 и 25 октября. Некоторые вообще не добрались до места. В результате армия оказалась меньше, чем должна была быть, и лишь на несколько тысяч превосходила английскую. Это само по себе было менее серьезно, чем отсутствие времени для адекватного обсуждения тактики. Герцог Орлеанский, которому досталось командование в силу его королевского происхождения, прибыл с опозданием, навязывая свою волю более опытным военачальникам. Другие сеньоры прибывали со своими отрядами, и их приходилось определять в строй в последнюю минуту. Планы противоречили друг другу, а из Руана приезжали люди, которые мало что знали о реальной ситуации, которая сложилась. Никто, похоже, не знал, что делать с лучниками и арбалетчиками. Численность кавалерии была неадекватна огромному количеству лучников, которых они намеревались подавить. К тому же шел дождь.

Сегодня мы можем ретроспективно проанализировать проблемы французской стороны. Генрих не был так хорошо информирован. Когда он собирал свою армию, он был отчаянным человеком. Ему не удалось избежать сражения, и, возможно, он даже повел себя не по-рыцарски, если правда, что он нарушил свое обещание вступить в бой при Обиньи. Ему не удалось привести свою армию в Кале в целости и сохранности. В результате возникла необходимость сражаться насмерть, и его тактику при Азенкуре следует рассматривать в этом контексте. Он и его люди должны были убивать, поскольку в противном случае они были бы убиты. Сражения никогда не были направлены на захват пленных. Генрих максимально использовал имеющиеся в его распоряжении ресурсы, массово применив своих лучников, выпускающих тысячи стрел залпами. После того как атака французской кавалерии провалилась из-за эффективности английских стрел выпущенных по лошадям, лучники остались неуязвимы для любых контрмер, укрывшись за своими кольями. Их непрекращающийся обстрел был исключительно устрашающим. Французские латники не были подготовлены к этой ситуации и не имели средств противодействия. У них не было другого выбора, кроме как продолжать наступать. Даже если бы стрелы не обязательно пробивали доспехи, залпы привели бы к сильным ушибам и замешательству. Естественной реакцией, особенно на фланговый огонь, является движение внутрь, под защиту центра своей баталии. К тому времени, когда они достигли английских линий, они уже не могли сражаться так эффективно, как должны были. Поваленные на землю, они были легкой мишенью для английских латников и лучников. Большинство из них были убиты, будучи уже беспомощными, а не в рукопашном бою. Другие были ранены, но прижаты к земле теми, кто упал на них сверху.

Битва закончилась, потому что французы не смогли ничего сделать, чтобы исправить ситуацию. Стрелы продолжали лететь в них, а нагромождение товарищей не позволяло им вступить в бой. Они сдались, и их атака закончилась. Англичане посчитали, что победили, и начали искать в кучах тех, кто еще был жив, поскольку теперь они были их пленниками. Любой найденный должен был рассчитывать выжить, поскольку они сдались и бой подошел к концу. Азенкур прославился бы большим количеством пленных, а также односторонним разгромом, и французский позор был бы не меньшим. Однако количество погибших французов увеличилось благодаря приказу Генриха убивать пленных. Именно этот поступок делает битву по-настоящему уникальной. До этого момента существовало сходство с другими сражениями, в которых лучники поражали латников стрелами.^[752] Ни одно другое средневековое сражение, как известно, не включало преднамеренное убийство большого числа людей, которых, как считали обе стороны, можно было бы выкупить. В результате Азенкур демонстрирует очень высокий уровень смертности даже среди знати и дворянства. Данные хроник о погибших намного выше, чем в Пуатье (ок. 2.500) и Креси (2–4.000).^[753] Некоторым пленным при Азенкуре сохранили жизнь, хотя паники было достаточно, чтобы убить тех, кто мог бы заплатить за себя большой выкуп. Также представляется вероятным, что было приказано прекратить убийства до того, как все будут уничтожены. Других находили живыми на поле вечером или днем после битвы, хотя тех, кого считали смертельно ранеными, избавляли от страданий. Таким образом, именно то, что произошло после, а также во время первой фазы сражения, дало большое расхождение в количестве погибших с каждой стороны. Некоторые французы были убиты, а не погибли в бою.

Ключ к пониманию кровавого поступка Генриха заключается в том, что он считал, что уже победил. С момента прекращения битвы прошло достаточно времени, чтобы с поля боя были выведены и собраны пленные. Затем король решил, что французы перегруппировываются. Неудивительно, что он счел это возможным. Достаточно большая часть французской армии решила не вступать в бой на первом этапе, а другие все еще прибывали. Они сами были в замешательстве относительно того, что им делать. Честь подсказывала, что им следует предпринять атаку. Так они и поступили. Генрих запаниковал. Его солдаты уже начали расслабляться, снимать доспехи и складывать оружие. Они занимались своими убитыми и ранеными, а также пленными французами. Король должен был быстро принять решение, чтобы спасти своих людей. Он опасался, что пленные могут взбунтоваться, если их товарищи пойдут в атаку. Их нужно было убить, чтобы они не могли повторно вступить в бой. Он, несомненно, должен был объявить о своем действии, послав герольдов к французам, которые угрожали атакой. Как еще они могли узнать о происходящем, кроме как по крикам и воплям тех, кого убивали, либо закалывая, либо заживо сжигая в амбаре? Поэтому Генрих намеренно использовал расправу над пленными, чтобы оказать давление на оставшихся французов и заставить их отступить. Ни один полководец не мог рисковать жизнью своих людей. Человек с таким стремлением к успеху не мог допустить возможности поражения — особенно после того, как считал себя победителем.

По стандартам того времени Генрих не следовал рыцарским традициям, но его поступок был необходим с военной точки зрения. Это объясняет, почему его не критиковали в хрониках того периода. Однако трактовка этого инцидента в нашем самом раннем рассказе о битве, "Gesta", где роль короля затушевывается, позволяет предположить, что существовало опасение, что Генрих может быть признан виновным в убийстве сдавшихся людей, тем более что это было сделано в ожидании атаки, которая так и не последовала. Хотя "Gesta" была написана не для того, чтобы оправдать его в глазах церкви только за этот поступок, она была составлена так, чтобы раскрыть главную тему: победа была волей Бога, а Генрих — избранным Богом воином. Это была та линия, которую поощрял сам Генрих. Он лично был потрясен столь явным проявлением божественной поддержки. Кампания оказалась трудной и шла не по плану. Он столкнулся с перспективой личного провала и уничтожения своей армии. Однако результат оказался совершенно обратным. Его молитвы были услышаны. Его стойкость, его готовность убивать во имя Бога были вознаграждены. Французы были не просто побеждены, они были уничтожены. Бог использовал его, чтобы показать их упрямство и бунт против Себя, а также против притязаний самого Генриха. Дополнительным толчком к благочестивой реакции короля стало совпадение победы с праздником святого, которому он уже был предан, — святого Иоанна Беверлийского^[754]. Святыня источала мирро во время битвы, как и тогда, когда Генрих Болингброк высадился в Равенскаре в 1399 году на пути к тому, чтобы стать королем.

Влияние Азенкура на человека, который уже пережил одну битву в 1403 году, несмотря на серьезное ранение стрелой, и который преобразился, приняв мантию короля, было очень большим. Генрих теперь искренне верил, что он помазанник Божий. Неудивительно, что это побудило его к дальнейшим вторжениям и усилило его амбиции. Более того, он связывал свои победы со своей ролью английского короля. В специальном праздновании дня святого Иоанна Беверлийского, заказанном архиепископом Чичели в 1416 году, упоминалась "милостивая победа, дарованная милосердием Божьим англичанам в праздник святого во славу божественного имени и чести королевства Англии".^[755] Заключительное представление королевского "пришествия" в Лондон 23 ноября 1415 года символизировало вступление Генриха в город Рая в качестве смиренного подданного Царя Небесного, а также его вступление в земной город в качестве гордого суверена своего народа.^[756] Азенкур стал формирующим моментом как в жизни самого Генриха, так и в его королевском правлении. Психологическое воздействие было тем сильнее, учитывая его шаткое положение в момент отплытия и относительно короткий срок пребывания на троне.^[757]

Хотелось бы знать, что значил Азенкур для других воинов армии Генриха, но мы можем представить себе аналогичный эффект. Битва была пугающим и в то же время захватывающим событием. Не было другого подобного опыта, другого случая, когда средневековый человек оказывался лицом к лицу со смертью в целенаправленном и коллективном действии. Армия Генриха должна была разделять его веру в божественное вмешательство, поскольку это было основой средневековой религиозной веры. Когда люди вступали в бой, они делали это с содроганием, помня о своей бренности, что символизировалось поцелуем земли. После этого можно было сражаться с врагами, поскольку они могли быть уверены, что умирают в состоянии благодати. В нашем более светском мире мы увлеклись историей о том, как английские лучники изобрели знак "V" показываемый двумя пальцами, чтобы продемонстрировать врагу после битвы, что угрозы схватить их и лишить пальцев для натягивания тетивы лука были пустыми и бесполезными. Такие угрозы действительно встречаются в рассказах хронистов о речи Генриха перед своей армией, призванной возбудить его людей до уровня ярости, необходимого для поддержания их в бою.^[758] Если лучники Генриха действительно делали какой-либо знак после победы — ни в одном тексте XV века не говорится, что они это делали, и мне не удалось выяснить, кто первым стал использовать этот жест — но несомненно он должен был иметь сильный религиозный оттенок. Если в этой истории есть доля правды, то знак "V", несомненно, является обратной стороной обычного христианского знака благословения. Французы действительно были прокляты. Для них Азенкур стал "несчастным днем", днем позора и горя, от которого они оправились лишь спустя десятилетия.^[759]

Приложения

Приложение А: Расстояния между населенными пунктами по маршруту движения английской армии

Этап 1. Арфлер — Э. 123–137 км. День 1–5: 5 дней = 24,6–27,4

Этап 2. Э — Бове. 82,5–96,5 км. День 6–9/10: 4 дня = 20,6–24,1 3,5 дня = 23,5–27,6

Этап 3. Бове — переправа через Сомму. 61,5–83 км. День 9/10–12: 3 дня 20,5–27,7 3,5 дня = 17,5–23,7

Этап 4. Сомма — Мезонсель 111–135 км. День 13–17: 5 дней = 22,2–27

Приложение B: Размеры армий согласно хроник

«Gesta Henrici Quinti» («Деяния Генриха Пятого»)

Английская армия:

300 латников, 900 лучников гарнизона Арфлера.

5000 больных отправлены домой.

900 латников, 5000 лучников (в походе).

Не более 6.000 (в битве)

Французская армия:

60.000 по его подсчетам. По приблизительным подсчетам в 30 раз больше, чем все англичане вместе взятые. 

Thomas Elmham, «Liber Metricus de Henrico Quinto» (Томас Эльмхем, «Рифмованная книга о Генрихе Пятом»)

Английская армия:

5.000 отправлены домой

900 латников, 5.000 лучников (в походе - с каждым днем их становилось все меньше)

7.000 (в битве)

Французская армия:

60.000

Thomas Walsingham, «St Albans Chronicle (Томас Уолсингем, «Хроники Сент-Олбанса»)

Английская армия:

8.000 (в походе) 

Французская армия:

140.000

Thomas Otterbourne, «Chronica Regum Angliae» (Томас из Оттербёрна, «Хроника королевства Англия»)

Английская армия:

1.500 кораблей 

Французская армия:

60.000 

«Chronicle of Adam Usk («Хроника Адама из Уска»)

Английская армия:

10.000 (в походе)

Тысячи отправлены домой по болезни или дезертировали (во время осада) 

Французская армия:

60.000 

John Streeche, «The Chronicle for the Reign of Henry V» (Джон Стрич, «Хроника правления короля Генриха V»)

Английская армия:

8000 (в походе)

Много тысяч больных (при осаде) 

Французская армия:

100.000 

Tito Livio Frulovisi, «Vita Henrici Quinti» (Тит Ливий Фруловези, «Жизнь Генриха Пятого»)

Английская армия:

2.000 оставлены в гарнизоне Арфлера

4 линия в глубину (в битве) 

Французская армия:

31 линия в глубину

Два фланговых отряда кавалерии по 1.000 всадников 

Pseudo-Elmham, «Vita et Gesta Henrici Quinti» (Псевдо-Эльмхем, «Жизнь и деяния Генриха Пятого»)

Английская армия:

4 линии в глубину (в битве) 

Французская армия:

20 линий в глубину. 1.000 всадников 

John Capgrave, «Liber de Illustribus Henricis» (Джон Капгрейв, «Книга о знаменитых Генрихах»)

Английская армия:

9.000 (при высадке)

5.000 (в походе)

Французская армия:

60.000 

John Capgrave, «

Английская армия:

8.000 (в походе) 

Французская армия:

140.000 

Английская армия:

900 латников, 5,000 лучников (в походе)  

Французская армия:

100.000 

Basset, College of Arms MS9

Английская армия:

1.500 kts, 35 esq + другие в гарнизоне Арфлера

800 латников, 8.500 копейщиков (в походе)

Французская армия:

150.000

John Benet, «Chronicle for the years 1400 to 1462» (Джон Бенет, «Хроника за 1400–1462 годы»)

Английская армия:

1.500 кораблей

11.000 (в походе) 

Французская армия:

100.000 

«The Brut» («Хроника "Brut"»)

Английская армия:

1.500 кораблей

11.000 (в походе) 

Французская армия:

100.000 

«London Chronicles» («Лондонская хроника»)

Английская армия:

10.000 

Французская армия:

60.000 

«Latin

Английская армия:

8.000 

Французская армия:

100.000 

Salisbury register (Архив г. Солсбери)

Английская армия:

10.000 (в битве) 

Французская армия:

100.000 

Michel Pintoin («Religieux de Saint-Denis»), «Historia Karoli Sexti Francorum regis» (Мишель Пинтуан («Religieux de Saint-Denis»), «Хроника правления Карла VI Французского»)

Английская армия:

12.000 лучников (в битве) 

Французская армия:

14.000 (с королем в Руане)

5.000 (в битве) 

«Chronique de Perceval de Cagny» («Хроника Персеваля де Каньи)

Английская армия:

80―100.000 (при высадке) 

Французская армия:

―

«Chronique de Ruisseauville» («Хроника Руиссовилля»)

Английская армия:

8–9.000 (в битве) "среди лучников"

Французская армия:

―

Jean Juvenal des Ursins, «Histoire de Charles VI, roy de France» 1 (Жан Жувенель дез Юрсен, «История короля Карла VI», вариант 1)

Английская армия:

4.000 латников, 16–18.000 лучников (в походе) 

Французская армия:

― 

Jean Juvenal des Ursins, «Histoire de Charles VI, roy de France» 2 (Жан Жувенель дез Юрсен, «История короля Карла VI», вариант 2)

Английская армия:

4.000 латников, 4.000 боевых слуг, 30.000 лучников (при высадке) 

Французская армия:

5.000, 3.000 в первых двух баталиях 

Enguerrand de Monstrelet, «Chroniques de Monstrelet» (Ангерран де Монстреле, «Хроника Монстреле»)

Английская армия:

6.000 латников, 24.000 лучников (при осаде)

2.000 погибли во время осады

2.000 латников, 13.000 лучников (в походе)

13.000 лучников (в битва) 

Французская армия:

50.000. Численность превышает англичан превышала шесть к одному. 8.000 латников, рыцари, оруженосцы, 4.000 лучников, 1.500 арбалетчиков в авангарде и столько же в главной баталии. 1.600 на флангах. 800 кавалерия 

Jean Lefevre de Saint-Remy, «Chronique ou Histoire de Charles VI, roy de France» («Chronique ou Mémoire sur l'institution de la Toison d'Or») (Жан Лефевр де Сен-Реми, «Хроника короля Франции Карла VI», или «Хроника, или Мемуары об учреждении ордена Золотого руна»)

Английская армия:

2.000 погибли во время осады

500 отправлены домой

500 латников, 1.500 лучников в гарнизоне Арфлера

900–1.000 латников, 10.000 лучников (в битве) 

Французская армия:

50.000. Численность превышала англичан три к одному. 8.000 латников, рыцари, оруженосцы и некоторое количество лучников в авангарде. 1.600 на флангах. 800 кавалерия 

Jean de Wavrin, «Recueil des Croniques et Anchiennes Istories de la Grant Bretaigne, à présent nommé Engleterre» (Жан де Ваврен, «Собрание хроник и древних историй Великой Британии, в настоящее время именуемой Англией»)

Английская армия:

2.000 погибли во время осады

500 отправлены домой

500 латников, 1.000 лучников оставлены в гарнизоне Арфлера

2.000 латников, 14.000 лучников (в походе)

900–1.000 латников, 10.000 лучников (в битва) 

Французская армия:

50.000. Численность превышала англичан шесть к одному. 8.000 латников, рыцари, оруженосцы, 4.000 лучников, 1.500 арбалетчиков в авангарде и столько же в главной баталии. 1.600 на флангах. 800 кавалерия 

«Journal d'un Bourgeois de Paris» («Дневник парижского буржуа»)

Английская армия:

―

Французская армия:

В полтора раза больше англичан 

Gilles Le Bouvier «le Héraut Berry». «Chronique du roi Charles VII» (Жиль Ле Бувье «Герольд Берри», «Хроника короля Карла VII»)

Английская армия:

1.500 рыцарей, 15–16.000 лучников (в битве) 

Французская армия:

10.000 латников (4.800 в авангарде, 3.000 в главной баталии, 1.200 на флангах) 

Guillaume Gruel, «Chronique d'Arthur de Richemont» (Гийом Грюэль, «Хроника Артура де Ришмона»)

Английская армия:

11–12.000 (в битве) 

Французская армия:

10.000 

Antonio Morosini, «Chronique. Extraits relatifs d l'histoire de France» (Антонио Морозини, «Хроника. Эпизоды из истории Франции»)

Английская армия:

30.000 (при высадке)

6.000 погибших при осаде Арфлера 

Французская армия:

―

Thomas Basin, «Historiae de rebus a Carolo VII et Ludovico XI» (Тома Базен, «История Карла VII и Людовика XI»)

Английская армия:

12–15.000 (при высадке)

Французская армия:

―

Приложение C: Количество погибших и пленных согласно хроник

«Gesta Henrici Quinti» («Деяния Генриха Пятого»)

Французские пленные:

6+ (6 поименованных "но несколько других благородного происхождения").

Погибшие французы:

5.598–5.598 3 знатных + 5 графов, 90 баронов, имена которых зафиксированы; более 1.500 рыцарей по их собственной оценке; 4–5000 других джентльменов.

Погибшие англичане:

13–14. Йорк, Саффолк + 2 новопосвященных рыцаря + 9 или 10 человек.

Thomas Elmham, «Liber Metricus de Henrico Quinto» (Томас Эльмхем, «Рифмованная книга о Генрихе Пятом»)

Французские пленные:

8+ (1 поименованный + 2 герцога, 3 графа + "многие другие джентльмены").

Погибшие французы:

9.310. Епископ, 3 герцога, 6 графов, не менее 800 баронов, 1.000 рыцарей, 7.500 человек благородного звания. Позже упоминается 11 человек по имени, с 1.200 баронами, 1.500 рыцарями и 7.000 других дворян и эсквайров.

Погибшие англичане:

―

Thomas Walsingham, «St Albans Chronicle (Томас Уолсингем, «Хроники Сент-Олбанса»)

Французские пленные:

700 (6 поименованных "и других, как сказано, до 700").

Погибшие французы:

3.180. 6 поименованных + 5 графов и других лордов, насчитывающих почти сотню, и 3.069 рыцарей и эсквайров.

Погибшие англичане:

35. Йорк, Саффолк, Гам. 8 из рядового состава.

«Chronicle of Adam Usk («Хроника Адама из Уска»)

Французские пленные:

8 (2 поименованных + 6).

Погибшие французы:

8.523. 3 герцога, 6 графов, 24 барона, 90 лордов, 1.400 дворян-оруженосцев, 7.000 простолюдинов.

Погибшие англичане:

27. Йорк, Саффолк, Кигли, Скидмор, Гам.

John Streeche, «The Chronicle for the Reign of Henry V» (Джон Стрич, «Хроника правления короля Генриха V»)

Французские пленные:

? (французские герцоги и многие другие).

Погибшие французы:

―

Погибшие англичане:

3. Йорк + 2 новопосвященных рыцаря.

Tito Livio Frulovisi, «Vita Henrici Quinti» (Тит Ливий Фруловези, «Жизнь Генриха Пятого»)

Французские пленные:

3+ (3 поименованных + "многие другие").

Погибшие французы:

10.004. 4 поименованных + многие другие, число которых достигает 10.000.

Погибшие англичане:

100 Йорк, Саффолк в первой баталии.

Pseudo-Elmham, «Vita et Gesta Henrici Quinti» (Псевдо-Эльмхем, «Жизнь и деяния Генриха Пятого»)

Французские пленные:

6 (6 поименованных).

Погибшие французы:

9.011–10.011. 11 поименованных + около 9–10,000.

Погибшие англичане:

102. Йорк, Саффолк + около сотни других.

John Capgrave, «Liber de Illustribus Henricis» (Джон Капгрейв, «Книга о знаменитых Генрихах»)

Французские пленные:

5+ (2 герцога, 3 графа и многие другие джентльмены).

Погибшие французы:

8.612. 2 поименованных + 3 герцога, 7 графов, 100 баронов, 1.500 рыцарей, 7.000 человек благородного происхождения.

Погибшие англичане:

32. Йорк, Саффолк + более 30 простых людей.

Французские пленные:

4+ (4 поименованных + "много других пленников, которые были взяты, как говорят хронисты").

Погибшие французы:

Нет подробностей.

Погибшие англичане:

―

6 (6 поименованных).

1.508. 3 поименованных + 5 баронов, 1500 рыцарей и эсквайров.

? Йорк, Саффолк + 2 рыцаря с другими.

100.000. 3 знатых + 5 графов, 90 баронов, 1.500 рыцарей, большое количество рядового состава по подсчетам герольдов общей численностью 100.000 человек.

14. Йорко, Саффолк + 2 новопосвященных рыцаря, 10 других.

Basset, College of Arms MS9

Французские пленные:

5 (5 поименованных).

Погибшие французы:

2.438. 38 поименованных + 2.400 согласно подсчетам, сделанным гербовым королем, возможно включены пленные.

Погибшие англичане:

14. Йорк, Саффолк, Гам, сэр Ричард Кигли + около 10 лучников.

John Benet, «Chronicle for the years 1400 to 1462» (Джон Бенет, «Хроника за 1400–1462 годы»)

Французские пленные:

4+ (4 поименованных + "многие другие")

Погибшие французы:

―

Погибшие англичане:

―

«The Brut» («Хроника "Brut"»)

Французские пленные:

800 (6 поименованных + "многие другие до 800").

Погибшие французы:

12.000 (некоторые версии говорят о 11.000) 6+ поименованных + (другие версии называют + 8 других графов, более 100 баронов, 1.500 рыцарей).

Погибшие англичане:

30. Йорк, Саффолк + другие командиры до 28 (или 26).

«London Chronicles» («Лондонская хроника»)

Французские пленные:

5 (5 поименованных).

Погибшие французы:

10.000 (Клео CIV ) 97 поименованных + много других лордов.

Погибшие англичане:

28. Йорк, Саффолк, Гам + 2 рыцаря и несколько джентльменов.

Salisbury register (Архив г. Солсбери)

Французские пленные:

6 + (6 поименованных + "другие господа").

Погибшие французы:

4.075. 75 поименованных + 4.000 доблестных рыцарей и эсквайров без учета остальных.

Погибшие англичане:

18. Йорк, Саффолк + не более 15 лордов из их отрядов.

Michel Pintoin («Religieux de Saint-Denis»), «Historia Karoli Sexti Francorum regis» (Мишель Пинтуан («Religieux de Saint-Denis»), «Хроника правления Карла VI Французского»)

Французские пленные:

1404. (4 поименованных + 1400 рыцарей и оруженосцев).

Погибшие французы:

4 011. 11 поименованных + несколько бальи и сенешалей, рыцарей. Позднее ходили слухи, что более 4.000 лучших воинов королевства.

Погибшие англичане:

―

Guillaume Cousinot de Montreuil, «Geste des nobles francois» (Гийом Кузино де Монтрейль, «Жеста знатных французов»)

Французские пленные:

5+ (5 поименованных +).

Погибшие французы:

5 поименованных + другие благородные сеньоры.

Погибшие англичане:

―

Pierre Cochon, «Chronique normande» (Пьер Кошон, «Хроника Нормандии»)

Французские пленные:

2+ (2 поименованных + много других знатных рыцарей).

Погибшие французы:

5 поименованных + очень большое количество дворян Франции.

Погибшие англичане:

―

«Chronique anonyme du règne de Charles VI» («Анонимная хроника царствования Карла VI»)

Французские пленные:

4+ (4 поименованных + некоторые другие).

Погибшие французы:

14 поименованных + все те, кто был из благородного происхождения, сражавшиеся в битве, из которых немногие спаслись, кроме взятых в плен.

Погибшие англичане:

―

Pierre de Fenin, «Mémoires»  (Пьер Фемин, «Мемуары»)

Французские пленные:

4+ (3 поименованных + "многие великие сеньоры, плененные вместе с теми, кого я не могу назвать").

Погибшие французы:

8 поименованных + многие другие великие сеньоры.

Погибшие англичане:

―

«Chronique de Perceval de Cagny» («Хроника Персеваля де Каньи)

Французские пленные:

6+ (6 поименованных + "многие другие бароны, рыцари и оруженосцы").

Погибшие французы:

5.010–6.010. 10 поименованных + многие другие бароны, рыцари, оруженосцы и другие воины, число которых оценивается в 5–6.000 человек.

Погибшие англичане:

―

«Chronique de Ruisseauville» («Хроника Руиссовилля»)

Французские пленные:

2.200 (6 поименованных + "другие великие сеньоры"). 1.600–1.800 имеющих гербы + другие не имеющих гербов, количеством 6.000 человек.

Погибшие французы:

7.600–7.800

Погибшие англичане: 

604. Брат короля и 2 или 3 великих лорда Англии + 600.

Jean Juvenal des Ursins, «Histoire de Charles VI, roy de France» 1 (Жан Жувенель дез Юрсен, «История короля Карла VI», вариант 1)

Французские пленные:

Несколько (1 назван случайно).

Погибшие французы:

4.008. 8 поименованных + kts и esqs до 4.000.

Погибшие англичане:

Йорк + другие погибшие, но "нет реального сравнения с французскими".

Jean Juvenal des Ursins, «Histoire de Charles VI, roy de France» 2 (Жан Жувенель дез Юрсен, «История короля Карла VI», вариант 2)

Французские пленные:

6 (6 поименованных).

Погибшие французы:

―

Погибшие англичане:

―

Enguerrand de Monstrelet, «Chroniques de Monstrelet» (Ангерран де Монстреле, «Хроника Монстреле»)

Французские пленные:

1.500 + (21 имя, остальные "все рыцари и оруженосцы").

Погибшие французы:

10.000. 230 поименованных + 10,000 из которых 1.6000 боевые слуги и остальные благородного происхождения, 120 со знаменами, включая принцев.

Погибшие англичане:

Йорк + 600 других.

Jean Lefebvre de Saint-Remy, «Chronique ou Histoire de Charles VI, roy de France» («Chronique ou Mémoire sur l'institution de la Toison d'Or») (Жан Лефевр де Сен-Реми, «Хроника короля Франции Карла VI», или «Хроника, или Мемуары об учреждении ордена Золотого руна»)

Французские пленные:

1.600 или около того (21 поименовано + "и многие другие великие сеньоры, рыцари и оруженосцы, чьих имен я не знаю". Число "все рыцари и оруженосцы").

Погибшие французы:

10.000. 133 поименовано + 10.000 из них 7–8.000 знатных и остальные лучники, 100–200 человек, имеющих право распускать знамя.

Погибшие англичане:

Йорк и Оксфорд + 1.600 человек всех рангов. 

Jean de Wavrin, «Recueil des Croniques et Anchiennes Istories de la Grant Bretaigne, à présent nommé Engleterre» (Жан де Ваврен, «Собрание хроник и древних историй Великой Британии, в настоящее время именуемой Англией»)

Французские пленные:

1.600 (20 поименованных + "многие другие великие сеньоры, рыцари и оруженосцы, чьих имен я не знаю". Число "все люди с именитые").

Погибшие французы:

10.000. 228 поименованных + 10.000 из которых, как полагают, 1.600 боевых слуг. 

Погибшие англичане:

Йорк и Оксфорд + 1 600 человек всех рангов. 

«Journal d'un Bourgeois de Paris» («Дневник парижского буржуа»)

Французские пленные:

11+ (11 поименованных + "многие другие, рыцари и оруженосцы, чьи имена неизвестны").

Погибшие французы:

3.015. 15 поименованных + не менее 3.000 золотых шпор.

Погибшие англичане:

―

Gilles Le Bouvier «le Héraut Berry». «Chronique du roi Charles VII» (Жиль Ле Бувье «Герольд Берри», «Хроника короля Карла VII»)

Французскиепленные:

6+ (6 поименованных).

Погибшие французы:

4.500–4.600. 4.000 рыцарей и оруженосцев и 500–600 других воинов.

Погибшие англичане:

301–401. Йорк + 300–400

Guillaume Gruel, «Chronique d'Arthur de Richemont» (Гийом Грюэль, «Хроника Артура де Ришмона»)

Французские пленные:

9+ (9 поименованных + "многие другие сеньоры и капитаны").

Погибшие французы:

13 поименованных.

Погибшие англичане:

―

Antonio Morosini, «Chronique. Extraits relatifs d l'histoire de France» (Антонио Морозини, «Хроника. Эпизоды из истории Франции»)

Французские пленные:

13 (13 поименованных).

Погибшие французы:

10.026–12.026. 26 поименованных + 10–12.000.

Погибшие англичане:

― 

Thomas Basin, «Historiae de rebus a Carolo VII et Ludovico XI» (Тома Базен, «История Карла VII и Людовика XI»)

Французские пленные:

3+ (3 поименованных + "многочисленные графы, бароны и дворяне").

Погибшие французы:

3 поименованных.

Погибшие англичане:

―

«Chronique de Normandie» («Хроника Нормандии»)

Французские пленные:

6+ (6 поименованных + "многие другие").

Погибшие французы:

7.005–8.005. 5 поименованных + 7–8.000 рыцарей и оруженосцев.

Погибшие англичане:

Йорк, Саффолк + большое количество людей других рангов, точно не известное, так как погибшие лежали кучами.

Edmond de Dynter, «Chronique des ducs de Brabant» (Эмонд Амброзий де Динтер, «Хроника герцогов Брабанских»)

Французские пленные:

7+ (7 поименованных + "несколько других великих сеньоров, несколько других из Брабанта").

Погибшие французы:

14 + 14 поименованных + несколько их слуг.

Погибшие англичане:

Йорк, брат короля, Арундел, + многие другие лорды и дворяне.

Карты и генеалогические таблицы

^{Карта 1. Район посадки английской армии на корабли в округе Саутгемптона.}

^{Карта 2. Арфлер.}

^{Карта 3. Поход армии Генриха V в Кале.}

^{Карта 4. Поход армии Генриха V от Соммы к Азенку.}

^{Карта 5. Поле Азенкура.}

^{Генеалогическая таблица 1. Королевский дом Англии.}

^{Генеалогическая таблица 2. Королевский дом Франции.}

Библиография

 В первой части этой библиографии перечислены все хроникальные и административные источники, которые были напечатаны. Многие выдержки из них напечатаны в моей книге "The Battle of Agincourt: Sources and Interpretations". Гивен-Уилсон и Грансден, чьи работы перечислены во второй части, дают полезное введение в мир средневековых хроник. Что касается правления Генриха в целом, то биография Оллманда "Henry V" превосходна; Докрей хорошо использует источники хроник. Многие работы об Азенкуре уже устарели, но они интересны тем, что показывают, как изучалась эта тема на протяжении многих лет. Книга Беннетта о битве содержит превосходные диаграммы. Я редактировала два обширных сборника статей ("Agincourt 1415" и "Arms, Armies and Fortifications in the Hundred Years War").

 Опубликованные первоисточники

  (Bordeaux, 1883)

Thomas Basin, , vol. 1, eds C. Samaran and H. de Saint-Rémy (Paris, 1934)

, vol. 2, ed. F.W.D. Brie (Early English Text Society, original series, 136, London, 1906–1908)

‘Calendar of French Rolls', , 44 (1883)

, ed. R.R. Sharpe (London, 1909)

John Capgrave, , ed. F.C. Hingeston (Rolls Series, London, 1858)

, vol. 4, ed. L. Devillers (Brussels, 1889)

, vol. 1, ed. L. Douët d'Arcq (SHF, Paris, 1863)

, ed. C. Given-Wilson (Oxford, 1997)

vol. 2, eds G. Le Fèvre-Pontalis and L. Dorez (SHF, Paris, 1899)

, ed. A. Le Vavasseur (SHF, Paris, 1890)

vols 2 and 3, ed. L. Douet-d'Arcq (SHF, Paris, 1858–9)

, vol. 1, ed. F. Morand (SHF, Paris, 1876)

, ed. H. Moranville (SHF, Paris, 1902)

, vol. 3, ed. P.F.X. De Ram (Brussels, 1858)

, Recueil des Chroniques de Flandres, vol. 3, ed. J.-J. Smet (Brussels, 1856)

, ed. Abbé Porée (SHF, Paris, 1883)

, eds H. Couteault and L. Celier with M. Jullien de Pommerol (SHF, Paris, 1979)

, ed. C. de Robillard de Beaurepaire (Société de l'Histoire de Normandie, 1870)

J. Delpit,   (Paris, 1847)

, eds F. Taylor and J.S. Roskell (Oxford, 1975)

V. Grave, 0 (Paris, 1896)

, eds A.H. Thomas and I.D. Thornley (London, 1938)

John Hardyng, , ed. H. Ellis (London, 1812)

Thomas Hoccleve, , ed. F.J. Furnivall (Early English Text Society, 1897)

Jean Juvenal des Ursins, France, Nouvelle collection des mémoires pour servir à l'histoire de France, eds Michaud & Poujoulet, series 1, vol. 2 (Paris, 1836)

, ed. C. Beaune (Paris, 1990)

, vol. 2, ed. J.J. Champollion Figeac (Paris, 1847)

‘de Henrico Quinto' by Thomas Elmham, , ed. C.A. Cole (Rolls Series, London, 1858)

, ed. E. Dupont (SHF, Paris, 1837)

, ed. H.T. Riley (London, 1868)

  (Louvain, 1878)

, 21 vols (Paris, 1723–1849)

–, eds C. Given-Wilson. (Woodbridge, 2005)

, ed. J. Shirley (Oxford, 1968)

, vol. 2, ed. N.H. Nicolas (London, 1834)

[Pseudo-Elmham] , ed. T. Hearne (Oxford, 1727)

vol. 2, eds W.L. Hardy and E.L.C.P. Hardy (Rolls Series, London, 1864)

Le Religieux de Saint-Denis,, vols 4 and 5, ed. L. Bellaguet (Collection de documents inédits sur l'histoire de France, Paris, 1839–44)

‘Rôles normands et français et autres pieces tirées des archives de Londres par Bréquigny en 1764, 1765, et 1766',, 23 (1858)

T. Rymer, , 3rd edn (The Hague, 1739–45)

F. Taylor, ‘The Chronicle of John Streeche for the reign of Henry V (1414–1422)', , 16 (1932)

, vol. 8, ed. D.E.R. Watt (Aberdeen, 1987)

, ed. T. Hearne (Oxford, 1716)

Thomas Walsingham,, ed. V.H. Galbraith (Oxford, 1937)

Вспомогательные работы

C.T. Allmand,   (Cambridge, 1988)

C.T. Allmand,   (London, 1992)

R. Ambühl, ‘A Fair Share of the Profits? The Ransoms of Agincourt (1415)', , 50 (2006)

R. Ambühl, ‘Le sort des prisonniers d'Azincourt (1415)', , 89 (2007)

A. Ayton, (Woodbridge, 1994)

A. Ayton and P. Preston, (Woodbridge, 2005)

G. Bacquet, (Bellegrade, 1977)

A.R. Bell, (Woodbridge, 2004)

A.R. Bell, A. Curry, King and D. Simpkin,   (Oxford, 2013)

R. de Belleval,   (Paris, 1865)

M. Bennett,   (London, 1991)

M. Bennett, ‘The development of battle tactics in the Hundred Years War', , eds A. Curry and M. Hughes (Woodbridge, 1994)

S. Boffa,   (Woodbridge, 2004)

S. Boffa, ‘Anthoine de Bourgogne et le contingent brabaçon à la bataille d'Azincourt (1415)', , 72 (1994)

O. Bouzy, ‘Les morts d'Azincourt: leurs liens de famille, d'offices et de parti', , eds P. Gilli and J. Paviot (Paris, 2012)

A.L. Brown, ‘The English Campaign in Scotland, 1400', , eds H. Hearder and H.R. Loyn (Cardiff, 1974)

A. Burne,   (London, 1955)

A. Burne,   (London, 1956)

A.D. Carr, ‘Welshmen and the Hundred Years War', , 4 (1968)

A. Chapman, ‘The King's Welshmen: Welsh Involvement in the Expeditionary Army of 1415', , 9 (2011)

A. Chéruel,   (Rouen, 1840, repr, 1970)

P. Contamine,   (Paris/The Hague, 1972)

P. Contamine,   (English translation by M. Jones, Oxford, 1980)

P. Contamine, ‘Les armées française et anglaise à l'époque de Jeanne d'Arc', , 57 (1970)

E. Cosneau,   (Paris, 1886)

A. Curry,   (Woodbridge, 2000, 2009)

A. Curry (ed.),   (Stroud, 2000)

A. Curry, , 2nd edn (Basingstoke and London, 2001)

A. Curry, ‘Towns at War. Relations between the towns of Normandy and their English rulers 1417–1450', , ed. J.A.F. Thomson (Gloucester, 1988)

A. Curry, ‘English armies in the fifteenth century', , ed. A. Curry and M. Hughes (Woodbridge, 1994)

A. Curry, ‘Lancastrian Normandy: the jewel in the crown?', , ed. D. Bates and A. Curry (London, 1994)

A. Curry, ‘Isolated or Integrated? The English soldier in Lancastrian Normandy', , ed. S. Rees Jones, R. Marks and A.J. Minnis (York/Woodbridge, 2000)

A. Curry, ‘Harfleur et les Anglais 1415–1422',   (Caen, 2003)

A. Curry, ‘Personal links and the nature of the English war retinue: a case study of John Mowbray, earl marshal, and the campaign of 1415', , eds E. Anceau, V. Gazeau and F.J. Ruggiu (Publications de la Sorbonne, Paris, 2006).

A. Curry, ‘The Military Ordinances of Henry V: Texts and Contexts', , eds C. Given-Wilson, A. Kettle and L. Scales (Woodbridge, 2008)

A. Curry,   (Oxford, 2015)

A. Curry, , Penguin Monarchs (London, 2015)

A. Curry, A.R. Bell, A. King and D. Simpkin, ‘New Regime, New Army? Henry IV's Scottish Expedition of 1400', , 125 (2010)

R.R. Davies,   (Oxford, 1995)

S. Deck,   (Paris, 1924)

E. Deseille, ‘Étude sur les relations des communes du Nord lors du désastre d'Azincourt',   (1879)

K. Dockray,   (Stroud, 2004)

J.-L. Dufresne, ‘La délinquance dans une region en guerre: Harfleur-Montivilliers dans la première moitié du XVème siècle',   (Caen, 1980)

R.C. Familgetti,   (New York, 1986)

J. Flammermont,   (Senlis, 1881)

C. Given-Wilson,   (London, 2004)

C. Given-Wilson, ‘Edward III's prisoners of war: the battle of Poitiers and its context', , 116 (2001)

J. Godard, ‘Quelques précisions sur la campagne d'Azincourt tirées des archives municipales d'Amiens',   (1971)

A. Gransden,   (London and Henley, 1982)

R. Griffiths, ‘Prince Henry, Wales and the Royal Exchequer, 1400–13', , 32 (1985)

R. Griffiths, ‘Prince Henry's war: armies, garrisons and supply during the Glyndwr rising', , 34 (1987)

G. Harriss, .  (Oxford, 1988)

D. Hay, ‘The division of spoils of war in fourteenth century England', , fifth series, 4 (1954)

H.J. Hewitt,   (Manchester, 1958)

C. Hibbert,   (London, 1964)

J.W. Honig, ‘Reappraising Late Medieval Strategy: The Example of the 1415 Agincourt Campaign', , 19 (2012)

A. Janvier,   (Amiens, 1855)

J. Keegan,   (London, 1976)

G. Kipling,   (Oxford, 1998)

J. Kirby, ‘The financing of Calais under Henry V, , 23 (1950)

G.A. Knowlson,   (Cambridge and Rennes, 1964)

J. La Fons-Mélicocq,   (Noyon, 1841),

D. Lalande,   (Geneva, 1988)

H. Lamotte,   (Paris, 1799)

B. Le Cain, ‘Les fortifications de Harfleur au début du XVe siècle. Les années de l'occupation anglaise', , ed. M.-P. Baudry (Poitiers, 2000)

A. Leguai, ‘Le problème des rançons au XVème siècle: la captivité de Jean I, duc de Bourbon', , 6 (1961)

F. Lehoux, , 4 vols (Paris, 1968)

M. Livingstone and M. Witzel,   (London, 2004)

P. McNiven, ‘Prince Henry and the English political crisis of 1412', , 65 (1980)

P. McNiven, ‘The problem of Henry IV's health, 1405–13', , 100 (1985)

J.D. Milner, ‘The English Commitment to the 1412 Expedition to France', , 11 (2012), 9–24

L. Mirot, ‘Le process de maître Jean Fusoris', , 27 (1900)

L. Mirot, ‘Lettres closes de Charles VI conservées aux archives de Reims et de Tournai', , 29, 30 (1917–19)

Dom Morice, , vol. 2 (Paris, 1744)

I. Mortimer,   (London, 2009)

N.H. Nicolas, , 3rd edn (London, 1833)

G. Pépin, ‘The French Offensives of 1404–1407 Against Anglo-Gascon Aquitaine', , 9 (2011)

C. Phillpotts, ‘The French plan of battle during the Agincourt campaign', , 99 (1984)

C. Phillpotts, ‘The fate of the truce of Paris, 1396–1415', , 24 (1998)

U. Plancher, , 3 vols (Dijon, 1739–48)

J. Poquet de Haut Jussé, ‘Une renaissance littéraire au cour d'Henry V', , 224 (1960)

E. Powell,   (Oxford, 1989)

M.R. Powicke, ‘Lancastrian captains', , eds T.A. Sandquist and M.R. Powicke (Toronto, 1969)

M. Prestwich,   (New Haven and London, 1996)

T.B. Pugh,   (Southampton Record Series, 1988)

M. Richardson, ‘Henry V, The English Chancery, and Chancery English', , 55 (1980)

C.J. Rogers (ed.),   (Woodbridge, 1999)

C.J. Rogers,   (Woodbridge, 2000)

C.J. Rogers, ‘Henry V's Military Strategy in 1415', , eds L.J.A. Villalon and D.J. Kagay (Leiden, 2005)

C.J. Rogers, ‘The Battle of Agincourt',   (), ed. L.J.A. Villalon and D.J. Kagay (Leiden, 2008)

S. Rose (ed.),   (Navy Records Society, 1982)

J.S. Roskell, L. Clark, and C. Rawcliffe (eds) , 4 vols (Gloucester, 1992)

T.A. Sandquist, ‘The holy oil of St Thomas of Canterbury', , eds T.A. Sandquist and M.R. Powicke (Toronto, 1969)

J. Sherborne, ‘Indentured retinues and English expeditions to France, 1369–80', , 79 (1964)

J.A. Tuck, ‘Henry IV and Europe: a dynasty's search for recognition', , eds R.H. Britnell and A.J. Pollard (Stroud, 1995)

C. Tyreman,   (Chicago and London, 1988)

M.G.A. Vale,   (Oxford, 1970)

R. Vaughan,   (London, 1973)

C. de Vic and J. Vaissète, , 16 vols (Toulouse, 1872–1905)

S. Walker, ‘Janico Dartasso: chivalry, nationality and the man-at-arms', , 84 (1999)

J.H. Wylie, , 4 vols (London, 1884–89)

J.H. Wylie and W.T. Waugh, , 3 vols (Cambridge, 1914–29)

Иллюстрации

Черно-белые иллюстрации

^{1. Надгробное изваяние Генриха IV в Кентерберийском соборе}

^{2. Босс на крыше портика Дартингтон-холла со значком Ричарда II в виде белого оленя. Коллекция автора}

^{3. Замок Монмут, место рождения будущего Генриха V. Коллекция автора}

^{4. Мост в Монмуте. Коллекция автора}

^{5. Коронация Жанны Наваррской (вдовы герцога Иоанна IV Бретонского) в качестве королевы Англии вскоре после ее брака с Генрихом IV 7 марта 1403 года. Жанна была матерью Артура, графа Ришмона, который попал в плен при Азенкуре}

^{6. Сихарт, резиденция Оуэна Глендура, на которую Генрих в 1403 году совершил набег в будучи наследным принцем}

^{7. Церковь на поле битвы, недалеко от Шрусбери. Она построена на месте капеллы, основанной в 1409 году Генрихом IV на месте его победы в 1403 году}

^{8. Битва при Шрусбери, 21 июля 1403 г., из книги Ричарда Бошампа, графа Уорика. Этот рисунок датируется концом XV века, поэтому доспехи отражают тот период, а не время битвы}

^{9. Вид на поле битвы при Шрусбери с башни церкви Батлфилд}

^{10. Миниатюра изображающая вызов, брошенный Ричардом, графом Уорвиком (ум. 1439) войскам Оуэна Глендура в 1404 году}

^{11. Замок Аберистуит, который Генрих безуспешно осаждал в в 1407 году будучи наследным принцем}

^{12. Генрих V, из серии медальонов с изображением британских монархов, выпущенных Веджвудом в 1779 году}

^{13. Статуя Генриха V, установленная в 1792 году в ратуше г. Монмут}

^{14. Полупенни Генриха V}

^{15. Надгробное изваяние Генри Бофора, епископа Винчестерского и кардинала (ум. в 1447 г.). Бофорт был единокровным братом Генриха IV и был назначен канцлером при воцарении Генриха V}

^{16. Изображение Генриха V на гробнице архиепископа Чичели в Кентерберийском соборе}

^{17. Отреставрированная гробница архиепископа Генри Чичели в Кентерберийском соборе. Любезно предоставлено профессором Брайаном Кемпом}

^{18. Ричард, граф Уорвик, назначенный капитаном Кале в феврале 1414 года. Граф преклоняет колени в присутствии Генриха V, чтобы получить от канцлера, епископа Бофора, запечатанный приказ о назначении}

^{19. Гробница Томаса, герцога Кларенса в Кентерберийском соборе. Здесь изображен герцог со своей женой, Маргарет Холланд, и ее первым мужем, Джоном, графом Сомерсетом. Любезно предоставлено профессором Брайаном Кемпом}

^{20. Гробница Хамфри, герцога Глостера в аббатстве Сент-Олбанс (ныне кафедральный собор)}

 ^{21. Дартингтон-Холл (Девон), резиденция Джона Холланда, графа Хантингдона, который в возрасте 20 лет участвовал в кампании Азенкура}

^{22. Внешняя стена Bargate в Саутгемптоне, которая защищала северный въезд в город. Ворота датируются концом двенадцатого века, но были укреплены в четырнадцатом веке}

^{23. Строевой список для смотра войск под командованием сэра Томаса Эрпингема, проведенный 13 июля на "поле Саутгемптона". Его имя возглавляет список эсквайров (латников). Лучники перечислены в двух колонках. Он также взял с собой четырех оруженосцев и двенадцать безымянных лучников, в дополнение к тем, которые требовались по его контрактуру. Национальный архив E101/44/30, фрагмент 3}

^{24. Список отряда, представленный вместе с отчетом сэра Томаса после его смерти. В нем отмечено, что произошло с каждым человеком во время похода, и указано, что большинство участвовало в битве. Национальный архив E101/47/20}

^{25. Надгробный саркофаг и изваяние сэра Эдмунда де Торпа (ум. в 1418 г.) в Ашуэллторпе (Норфолк). Неизвестно, служил ли этот рыцарь в 1415 году, но он участвовал в кампании 1417 года. Изваяние дает хорошее представление о доспехах эпохи битвы при Азенкуре. Любезно предоставлено профессором Брайаном Кемпом}

^{26. Деталь изваяния сэра Эдмунда де Торпа с изображением защиты под кольчугой и ланкастерской шейной "SS"-цепи. Любезно предоставлено профессором Брайаном Кемпом}

^{27. Изваяние сэра Томаса Эрпингема с ворот Норвичского собора. Возможно, это изваяние когда-то находилось на его могиле или рядом с ней. Сэр Томас играл важную командную роль в битве}

^{28. Майкл де ла Поль, граф Саффолк, погибший при осаде Арфлера 18 сентября 1415 года, надгробное изваяние в Уингфилде, Саффолк}

^{29. Морское сражение, миниатюра из книги Ричарда Бошампа, графа Уорвика. Хотя эта миниатюра была нарисована в конце XV века, она служит полезным напоминанием о том, как воины сражаются на кораблях. Французы предприняли неудачную атаку на английские корабли, при осаде Арфлёра, незадолго ее окончания}

^{30. Изображение на латунной пластине Джона Периента и его жены из Дигвелла, Хартфордшир. Оно был изготовлено вскоре после смерти его жены в апреле 1415 года и поэтому дает хорошее представление о доспехах того периода. Периент служил в отряде вместе с двумя другими латниками и девятью лучниками и был королевским эсквайром Генриха V, а также конюшим королевы Жанны}

^{31. Изображение на латунной пластине сэра Саймона Фелбригга в Фелбригге (Норфолк). Сэр Саймон возглавлял отряд из двенадцати латников и тридцати шести лучников в 1415 году и ранее был знаменосцем Ричарда II. Изображение было изготовлена после смерти его жены в 1416 году, но сам рыцарь умер только в 1442 году}

^{32. Изображение на латунной пластине Томаса, лорда Камойса и его жены Элизабет Мортимер, в Троттоне, Западный Сассекс. Камойс (1350–1421) был командиром арьергарда при Азенкуре. Его жена была вдовой Генри Перси (Хотспура)}

^{33. Церковь Троттона, Западный Сассекс, место захоронения Томаса, лорда Камойса}

^{34. Настенные росписи в церкви Святого Георгия, Троттон, вероятно, выполненные по заказу Томаса, лорда Камойса}

^{35. Изображение на латунной пластине сэра Джона Фелипа в Киддерминстере, вместе с его женой и ее первым мужем. Сэр Джон погиб при осаде Арфлера отмечена в надписи}

^{36. Изображение замка Азенкур в семнадцатом веке из альбома герцога де Круа}

^{37. Предполагаемая памятная часовня в Азенкуре, 1856 год}

^{38. Капелла Генриха V в Вестминстерском аббатстве с гравюры 1665 года. Работы по возведению часовни начались в конце 1430-х годов в соответствии с волей короля о том, что он должен быть похоронен рядом со святилищем Эдуарда Исповедника}

^{39. Гробница Генриха V в Вестминстерском аббатстве с гравюры, сделанной в 1665 году по мотивам картины, находившейся в то время во дворце Уайтхолл}

^{40. Фотография начала XX века гробницы Генриха V в Вестминстерском аббатстве, над которой была построена капелла}

^{41. Деталь резьбы на одном из фасадов капеллы Генриха в Вестминстерском аббатстве с изображением святых, значков и гербов}

^{42. Конная фигура, вероятно, Генриха V, на королевской капелле в Вестминстерском аббатстве}

^{43. Турнирный шлем из капеллы Генриха V в Вестминстерском аббатстве. Легенда гласит, что он был на короле на поле битвы при Азенкуре, но это очень маловероятно. Шлем был передан на хранение в аббатство в качестве реликвии, использовавшейся на его похоронах 7 ноября 1422 года}

^{44. Пластина стойла с подвязками сэра Томаса Эрпингема в Виндзорском соборе Святого Георгия}

^{45. Замок Портчестер. Генрих находился здесь в конце июля и начале августа 1415 года перед отплытием во Францию. Именно здесь он узнал о "саутгемптонском заговоре" с целью низложить и убить его в назначенный им день отъезда ― 1 августа}

^{46. Скалы у Шеф-де-Ко, чуть севернее маяка Кап-ла-Эве. Высадить армию в этом районе было бы крайне сложно}

^{47. Вид на море со стороны монастыря Гревиль показывает холм и долину, по которой Генрих, вероятно, двигался во главе армии к Арфлеру}

^{48. Внутренний двор в аббатстве Гравиль, где, возможно, останавливался Генрих}

^{49. Рыбная лавка Poissonerie des 104, названная так в память о 104 жителях, чьи предки были изгнаны в 1415 году, но которые захватили город для французов 25 ноября 1435 года}

^{50. Замок Арундел (Западный Сассекс), где Томас, граф Арундел, умер 13 октября 1415 года после того, как его отправили домой после осады Арфлера}

^{51. Вид на север через реку Бетюн из замка Арк}

^{52. Коллегиальная церковь в Э содержит святыню Святого Лаврентия О'Тула, архиепископа Армага, который умер в городе в 1180 году. Церковь была построена в двенадцатом и тринадцатом веках, но апсида была перестроена в конце пятнадцатого века}

^{53. Деревня Пон-Реми на Сомме, к востоку от Аббевиля, где англичане также рассматривали возможность переправы через реку}

^{54. Мемориал, недалеко от Ла-Гаконь, построенный после франко-прусской войны. Гипотеза о том, что он является местом захоронения погибших в битве французов, была опровергнута в результате археологических исследований доктора Тима Сазерленда}

^{55. Ферма, занимающая место замка Азинкур. Здесь есть несколько подвалов, относящихся к пятнадцатому веку, но наземные постройки не сохранились}

^{56. Исторический центр в Азенкуре, спроектированный Эриком Реве и Бертраном Клейном, был официально открыт 1 июля 2001 года. Фасад здания напоминает ряд луков со стрелами, готовыми к выстрелу}

Цветные иллюстрации

^{1. Английские знамена. Слева направо: Сэр Томас Эрпингем (участвовал в битве при Азенкуре); Джон Фастольф (был отправлен домой из Арфлера, но позже вступил в гарнизон города и был посвящен в рыцари); Генри, лорд Скруп (подал заявление на участие в кампании, но был казнен 5 августа за то, что не раскрыл королю "Саутгемптонский заговор"). Любезно предоставлено Кеном Моурином}

^{2. Вид на гавань Портсмута из замка Портчестер. Король сел на свой корабль недалеко отсюда 7 августа 1415 года}

^{3. Сент-Адресс, к западу от Гавра. Вероятно, Генрих высадил свою армию 14 августа у подножия холма, с которого виден маяк на Кап-де-ла-Эв}

^{4. Церковь аббатства Гревиль к западу от Арфлера. Согласно бургундским хроникам, Генрих остановился в аббатстве во время осады}

^{5. Это граффити оборонительных сооружений Арфлера, найденное в церкви Святого Мартина, датируется шестнадцатым веком, но дает представление о стенах и воротах, хотя и с некоторым художественным вымыслом}

^{6. Вид на реку Лезард и церковь Святого Мартина в Арфлере}

^{7. Руанские ворота, Арфлер. Большая часть сохранившихся построек относится к шестнадцатому веку}

^{8. Остатки стен на восточной стороне Арфлера, где находился осадный лагерь герцога Кларенса}

^{9. Рвы в Арфлере на северной стороне города, к востоку от места расположения ворот Монтивилье}

^{10. Типичный ландшафт Па-де-Ко вокруг Фовиля. Это была местность, которую английская армия могла легко и относительно быстро пересечь во время похода из Арфлера к Сомме}

^{11. Замок Арк, к которому армия Генриха подошла 11 октября}

^{12. Вид на церковь и город Э со стороны реки Бресль, хорошо видно место на вершине холма. Войска Генриха вступили в бой с французами, которые предприняли вылазку из города 12 октября}

^{13. Вероятное место брода в Бланшетак, где Эдуард III пересек Сомму в 1346 году. Генрих получил сведения о том, что французы охраняют брод, и решил не пытаться переправиться здесь}

^{14. Вид вдоль Соммы вблизи Бланштака, подчеркивающий протяженность речной долины. В 1415 году это была болотистая местность, и поэтому большой армии было трудно безопасно пройти по ней}

^{15. Рыночная площадь в Аббевиле, восстановленная после разрушений во время Второй мировой войны. Именно здесь собралась французская армия, чтобы пресечь попытки Генриха переправиться через Сомму}

^{16. Вид на замок Бове. Генрих и его армия останавливались в деревне по другую сторону от замка 16 октября}

^{17. Церковь в Корби. Из этого города, расположенного на северном берегу Соммы, 17 октября французы предприняли вылазку против армии Генриха}

^{18. Территория вокруг Эклюзье-Во, в настоящее время похожая на Норфолк-Броадс из-за многовековой добычи торфа. Некоторые хронисты предполагают, что Генрих пересек Сомму здесь, а затем двинулся прямо на север к Альберту (в 1415 году назывался Анкр)}

^{19. Бетенкур на Сомме, одно из вероятных мест переправы Генриха и его армии 19 октября}

^{20. Вуазен на Сомме, другое возможное место переправы 19 октября}

^{21. Замок Перонн, вероятное место встречи французских лордов 19–20 октября}

^{22. Замок в Люше, место, через которое англичане могли пройти во время своего похода}

^{23. Вид с возвышенности к северу от Фревена на долину реки Тернуаз. Прямо к северу отсюда находится Азенкур}

^{24. Река Тернуаз у Бланжи, где армия Генриха переправилась 24 октября}

^{25. Знамена французской королевской дома. Слева направо, верхний ряд: Карл VI; Иоанн, герцог Алансонский (убит при Азенкуре); Иоанн, герцог Бурбонский (взят в плен); Антуан, герцог Брабантский (убит); Иоанн, герцог Бургундский (отсутствовал). Нижний ряд: дофин Людовик (отсутствовал); Карл Артуа, граф д'Э (взят в плен); Филипп, граф Неверский (убит); Карл, герцог Орлеанский (взят в плен). Любезно предоставлено Кеном Моурином}

^{26. Общий вид от Мезонсель в сторону поля, показывающий разнообразие уровней, которые затрудняли видимость}

^{27. Вид с поля на восток в сторону Трамекура, видно, как местность понижается с этой стороны поля}

^{28. Вид на восток от деревни Азинкур в сторону поля битвы, видно, как на этой стороне поля местность обрывается, как и на стороне Трамекура}

^{29. Лесные массивы за полем Трамекура. Генрих направил туда группу из 200 лучников в тыл французских войск}

^{30. Состояние местности в районе расположения второй английской линии. Слева видна церковь в Азенкуре, справа ― здания в Ла Гакогне}

^{31. Вид через поле со второй английской линии на вероятное расположение французской армии}

^{32. Английский лучник готовит кол в соответствии с приказом короля. "Gesta Henrici Quinti" предполагает, что король отдал приказ о подготовке кольев после вылазки из Корби 17 октября, в ответ на слухи о намерениях французов уничтожить лучников в любом сражении. На нем типичные легкие доспехи лучников ― куртка из толстой кожи и бацинет}

^{33. Сражение, изображенное на миниатюре из рукописи XV века, посвященной достижениям Карла VII в изгнании англичан из Нормандии и Гаскони в начале 1450-х годов. Обратите внимание на убийство в крайнем левом углу ― стремительный удар кинжалом в шею, и связывание рук пленников на переднем плане. Доспехи не соответствуют доспехам 1415 года}

^{34. Английские боевые знамена Святого Георгия и Троицы. Любезно предоставлено Кеном Моурином}

^{35. Знамена английского королевского дома. Слева направо, верхний ряд: Генрих V; Томас Бофорт, граф Дорсет (капитан в Арфлере); Джон, герцог Бедфорд (хранитель Англии в 1415 году); Ричард, граф Кембридж (казнен за участие в Саутгемптонском заговоре). Нижний ряд: Томас, герцог Кларенс (отправлен домой из Арфлера); Хамфри, герцог Глостер (участвовал в битве при Азенкуре); Эдуард, герцог Йоркский (убит в битве при  Азенкуре). Любезно предоставлено Кеном Моурином}

Сокращения

Неопубликованные материалы находятся в Национальном архиве, Кью, если не указано иное.

AD — Archives Départementales

AN — Archives Nationales, Paris

Basin — Thomas Basin,, ed. C. Samaran and H. De Saint-Rémy, 2 vols (Paris, 1934–44), vol. 1

Belleval — R. de Belleval,  (Paris, 1865)

Berry Herald — , ed. H. Couteault and L. Celier (SHF, Paris, 1979)

BL — British Library, London

BN — Bibliothèque Nationale, Paris

, ed. F.W.D. Brie, Early English Text Society, original series, 131 and 136 (London, 1906–08), vol. 2

, ed. H. Moranville (SHF, Paris, 1902)

Des Ursins — Jean Juvenal des Ursins,,, ed. Michaud & Poujoulet, series 1 (Paris, 1836), vol. 2

Deseille — E. Deseille, ‘Etude sur les relations des communes du nord lors du désastre d'Azincourt',  (1879)

, ed. P.F.X. De Ram, 6 vols (Brussels, 1854–60), vol. 3

Famiglietti — R.C. Famiglietti,  (New York, 1986)

T. Rymer,, 3rd edn (The Hague, 1739–45)

French rolls — ‘Calendar of French Rolls' inxliv (1883)

Fusoris — L. Mirot, ‘Le process de maître Jean Fusoris',, 27 (1900)

, ed. F. Taylor and J.S. Roskell (Oxford, 1975)

, ed. A. Le Vavasseur (SHF, Paris, 1890)

Hardyng — John Hardyng,, ed. H. Ellis (London, 1812)

, ed. F. Morand, 2 vols (SHF, 1876–81)

, ed. R.R. Sharpe (London, 1909)

ed. L. Douet-D'Arcq, 6 vols (SHF, Paris, 1857–62)

Nicolas — N.H. Nicolas,, 3rd edn (London, 1833)

, 21 vols (Paris, 1723–1849)

, ed. N.H. Nicolas (London, 1834)

PROME — The–1, ed. G. Given-Wilson et al. (Woodbridge, 2005)

Religieux — Le Religieux de Saint-Denis, , ed. L. Bellaguet, , 6 vols (Paris, 1839–52)

SHF — Société de l'Histoire de France

A. Curry,  (Woodbridge, 2000)

ed. W.L. Hardy and E.L.C.P. Hardy, 5 vols, Rolls Series (London, 1864–91)

Примечания

1

R. Ambühl, "A Fair Share of the Profits? The Ransoms of Agincourt (1415)", , 50 (2006), 129–50; "Le sort des prisonniers d'Azincourt (1415)",, 89 (2007), 755–87; O. Bouzy, "Les morts d'Azincourt: leurs liens de famille, d'offices et de parti", in P. Gilli and J. Paviot (eds), (Paris, 2012), 221–55.

(обратно)

2

F. Lachaud, "La structure familiale des Craon du xi^èsiècle à 1415: le concept lignager en question", unpublished thèse de doctorat, Université de Bordeaux-Montaigne (2012), 627.

(обратно)

3

T. Capwell, (London, 2015). I am grateful to Dr Capwell for discussion on this point.

(обратно)

4

, здесь перечислены все известные воины, служившие в период с 1369 по 1453 год, на основании данных списков. Эта база данных устранила необходимость включения имен воинов Азенкура, которые были напечатаны в первом издании этой книги в 2005 году.

(обратно)

5

, ed. H.T. Riley (London, 1868), 603–5.

(обратно)

6

D. Parrott, (Cambridge, 2012), 74, 294.

(обратно)

7

C. Given-Wilson, "Edward III's Prisoners of War: The Battle of Poitiers and its Context", , 116 (2001), 802–33.

(обратно)

8

X. Hélary, (Paris, 2012), 133.

(обратно)

9

R.B. Dobson, (2nd edn, London and Basingstoke, 1983), 129.

(обратно)

10

G. Foard and A. Curry, (Oxford, 2013).

(обратно)

11

T. Sutherland, "The Battle of Agincourt. An Alternative Location", , 1 (2005), 245–63.

(обратно)

12

A. Curry, (Oxford, 2015), 199–201.

(обратно)

13

Map 5.

(обратно)

14

T. Sutherland, "The Battlefield", in, eds A. Curry and M. Mercer (London and Princeton, 2015).

(обратно)

15

F. Lot, , 2 vols (Paris, 1946), ii, 5–15.

(обратно)

16

J.W. Honig, "Reappraising Late Medieval Strategy: The Example of the 1415 Agincourt Campaign", , 19 (2012), 133.

(обратно)

17

, ed. A. Le Vavasseur (Paris, 1890), 126. For army sizes see Appendix B.

(href=#r17>обратно)

18

Более полное обсуждение мифов и культурного наследия битвы в целом, см. A. Curry, (Oxford, 2015).

(обратно)

19

Оуэн Глендоуэр (валл. Owain Glyndŵr 1349 или 1359 — ок. 1416), коронованный как Оуайн IV Уэльский, был последним валлийцем, носившим титул принца Уэльского. По линии отца Грифид ап Грифида Глиндур был потомком правителей древневаллийского королевства Повис, а по линии матери — Элен верх Томас — потомком королей Дехейбарта. Он был инициатором ожесточённого и длительного, но в итоге неудачного восстания против английского господства в Уэльсе.

(обратно)

20

A. Chapman, "The King's Welshmen: Welsh Involvement in the Expeditionary Army of 1415", , 9 (2011), 41–64.

(обратно)

21

M. Livingstone, "The Battle of Bryn Glas", in , edsM. Livingston and J.K. Bollard (Exeter, 2013), 467. Утверждение Ранульфа Файнса о том, что 80 процентов армии Генриха составляли валлийцы, см. , 9 August 2014.

(обратно)

22

Эдвард Холл (ок. 1496–1547) — английский юрист и историк, наиболее известен своей книгой "The Union of the Two Noble and Illustre Families of Lancastre and Yorke" ("Союз двух благородных и выдающихся семей Ланкастер и Йорк"), широко известной как "Hall's Chronicle" ("Хроника Холла"), впервые опубликованной в 1548 году.

(обратно)

23

Рафаэль Холиншед (англ. Raphael Holinshed, ум. ок. 1580) — английский хронист, один из авторов "The Chronicles of England, Scotland and Ireland" («Хроника Англии, Шотландии и Ирландии»), известной как «Хроники» Холиншеда.

(обратно)

24

Cited in M.G.A. Vale, (London, 1974), 14.

(обратно)

25

, ed. H.T. Riley (London, 1878), 620–2.

(обратно)

26

Это было записано в счете гильдии, Archives Communales d'Abbeville CC204, документ был уничтожен в 1940. Цитируется в J. Godard, "Quelques précisions sur la campagne d'Azincourt tirées des archives municipales d'Amiens", (1971), 134.

(обратно)

27

Жанна Наваррская (фр. Jeanne de Navarre, ок. 1368/1373–1437) — наваррская принцесса, дочь короля Карла II Наваррского и Жанны Французской. В первом браке герцогиня Бретани; во втором — королева Англии.

(обратно)

28

Артур III Меченый (фр. Arthur de Richemont, 1393–1458), граф де Ришмон, коннетабль Франции с 1425 года, герцог Бретани, граф де Монфор-л'Амори с 1457 года, пэр Франции, видный французский государственный деятель и полководец эпохи Столетней войны.

(обратно)

29

В Бордо, принадлежавшем англичанами, узнали об этом к 23 ноября.; Venice by 1 December (, 194, 263).

(обратно)

30

Карл I Орлеанский (фр. Charles d'Orléans, 24 ноября 1394, Париж — 5 января 1465, Амбуаз) — герцог Орлеанский (1407–1465), граф де Блуа, де Дрё и де Куртене, французский феодал и военачальник, член королевского дома Валуа, один из самых выдающихся поэтов Франции.

Происходил из Орлеанской ветви династии Валуа. Карл был внуком короля Карла V Мудрого, сыном герцога Людовика Орлеанского и Валентины Висконти. Впоследствии его сын Людовик в 1498 году стал королём Франции как Людовик XII. 

(обратно)

31

Жан I (фр. Jean I, 1381 — 5 февраля 1434, Лондон) — герцог де Бурбон с 1410, граф де Форе с 1417, граф де Клермон-ан-Бовези с 1404, герцог Оверни и граф де Монпансье с 1416 (по браку), французский военачальник. 

(обратно)

32

Карл (Шарль) д'Артуа (фр. Charles d'Artois, 1394–1472) — граф д'Э с 1397 года.

(обратно)

33

Людовик де Бурбон (фр. Louis Ier de Bourbon, 1375/1376 — 21 декабря 1446) — граф де Вандом и де Шартр.  Вандом командовал одним из флангов при Азенкуре, где попал в плен (освобожден в 1422 г.)..

(обратно)

34

Жан ле Менгр по прозвищу Бусико (Boucicaut) (фр. Jean Le Meingre, 28 августа 1366 — 21 июня 1421) — французский военный деятель времен Столетней войны, маршал, путешественник.

(обратно)

35

Эдуард Норвичский (англ. Edward of Norwich, 1373 — 25 октября 1415), 1-й граф Ратленд (1390–1402), 1-й граф Корк (1395–1415), 1-й герцог Альбемарль (1397–1399 и 1414–1415), 2-й герцог Йоркский (1402–1415), 2-й граф Кембридж (1402–1415) — английский аристократ, сын Эдмунда Лэнгли, 1-го герцога Йоркского и Изабеллы Кастильской, внук короля Англии Эдуарда III.

(обратно)

36

Майкл де ла Поль (ок. 1367 — 18 сентября 1415) — английский аристократ и военачальник, 2-й граф Саффолк (1398–1399, 1399–1415).

(обратно)

37

Шарль (Карл) I (фр. Charles Ier d'Albret; ок. 1370 — 25 октября 1415) — сеньор д'Альбре, виконт де Тартас, де Марамн, де Дакс, сеньор де Нерак, граф де Дрё, коннетабль Франции, французский военачальник времен Столетней войны, командующий французской армией в битве при Азенкуре.

(обратно)

38

Эдуард III (фр. Édouard III de Bar, 1377 — 25 октября 1415) — герцог Бара и маркграф Понт-а-Муссона с 1411, сын Марии де Валуа, дочери короля Франции Иоанна II Доброго.

(обратно)

39

Антуан Бургундский (фр. Antoine de Bourgogne, 1384 — 25 октября 1415) — граф Ретеля в 1393–1406 годах, герцог Брабанта, герцог Лимбурга и маркграф Антверпена с 1406 года, сын герцога Бургундии Филиппа II. Младший брат Жана Бесстрашного, герцога Бургундии.

(обратно)

40

Жан I д'Алансон (Жан IV Мудрый) (фр. Jean Ier d'Alençon, 2 июня 1385 — 25 октября 1415, Аррас) — граф Алансонский (1404–1414), граф дю Перш (1404–1415), 1-й герцог Алансонский (1414–1415). Французский военачальник, представитель Алансонской ветви династии Валуа.

(обратно)

41

Филипп II Бургундский (фр. Philippe de Bourgogne; 1389 — 25 октября 1415) — граф Неверский (1404–1415) и Ретельский (1406–1415), третий сын Филиппа II Смелого, герцога Бургундии. Младший брат Жана Бесстрашного, герцога Бургундии.

(обратно)

42

Ферри (Фридрих) Лотарингский (фр. Ferry de Lorraine; 1368 — 25 октября 1415) — сеньор из Лотарингского дома, с 1393 года посредством брака также граф Водемона и сир де Жуанвиль.

(обратно)

43

В главах 2 и 4 "The Battle of Agincourt. Sources and Interpretations" (далее - ) я рассматриваю интерпретации, начиная с шестнадцатого века и до наших дней. Я сознательно избегала использования историй XVI века в данной работе, поскольку они были в значительной степени продуктом своего времени. Только "of Henry V" 1513 года имеет связь со временем самой битвы. Хотя она основана на хрониках Монстреле и Тита Ливия, в ней также использованы воспоминания Джеймса Батлера, графа Ормонда (1392–1452), хотя как они были переданы автору, неясно (Sources, 204).

(обратно)

44

Для этапа кампании между выходом из Арфлера и возвращением в Англию все упомянутые тексты хроник переведены, а их авторы подробно рассмотрены в , Глава 1. Во избежание излишних сносок, в начале каждой главы примечаний приводятся соответствующие диапазоны страниц из этой работы. Что касается осады и других периодов, я буду ссылаться на опубликованные версии хроник, опять же указывая в самом начале номера страниц.

(обратно)

45

Более того, человек, который, как он утверждает, был его командиром в походе, сэр Роберт Умфравиль, в то время был одним из хранителей шотландской границы и, возможно, не служил во Франции (E28/31: письма, написанные Умфравилем в Бервике 3 августа 1415 года). До сих пор не было найдено ни одного Джона Хардинга, служившего в этом походе. Хардинг добавил латинский прозаический рассказ к своей второй версии. В целом это очень близко к ".

(обратно)

46

Жан де Ваврен (фр. Jean de Wavrin, Jean de Waurin, англ. Jehan Waurin, 1398 или 1400–1474 или 1475), также Ваврин или Ворэн, сеньор ле Форестье (фр. Jean du Forestiér) — бургундский воин, историк, политик и библиофил. Выходец из знати графства Артуа, участник Столетней войны и один из виднейших её хронистов, автор «Собрания староанглийских хроник».

(обратно)

47

Жан Лефевр сеньор де Сен-Реми (фр. Jean Le Fèvre de Saint-Remy, также Jean Lefebvre de Saint-Remy или Jean Charolais; 1395, Абвиль — 16 июня 1468, Брюгге) — бургундский рыцарь, историк и гербовед. Владетель Сен-Реми, Ла-Вакри, Авена и Мориенна. Участник и один из видных хронистов завершающего периода Столетней войны, автор «Хроники короля Франции Карла VI», или «Хроники Золотого руна». Будучи гербовым королём ордена Золотого руна (фр. Ordre de la Toison d'or), получил у современников прозвище «Золотое Руно» (фр. Jean Toison d’Or)[5].

(обратно)

48

Воспоминания последнего о битве см. в книге "Oeuvres de Ghillebert de Lannoy, voyageur, diplomate et moralist". Собрано и опубликовано Шарлем Пуатвином (Louvain, 1878), 49–50.

(обратно)

49

Тит Ливий Фруловези, или Фруловизий (англ. Tito Livio Frulovisi, или Titus Livius of Forli, итал. Tito Livio da Forli, лат. Titus Livius de Frulovisi, или Titus Livius de Frulovisiis; около 1400–1456 или 1457) — итальянский поэт, историк и гуманист, автор «Жизни Генриха V» (лат. "Vita Henrici Quinti").

(обратно)

50

Хамфри Ланкастерский, герцог Глостер (англ. Humphrey, Duke of Gloucester, 3 октября 1390 — 23 февраля 1447).

(обратно)

51

Эмонд Амброзий де Динтер (Emond van Dinther) (ок. 1370–1449) был потомком знатной семьи Ван Динтер, происходящей из Брабанта. С 1412 года он последовательно был секретарем брюссельской канцелярии четырех герцогов Брабанта и Бургундии, а именно: Антуана Бургундского, Иоанна IV Брабантского, Филиппа де Сен-Поль и Филиппа III Доброго. Между 1443 и 1446 годами Филипп Добрый поручил ему написать хронику по истории герцогства Брабант до 1442 года.

(обратно)

52

Томас Уолсингем (англ. Thomas Walsingham, лат. Thomas Walsinghamus; около 1340–1422) — английский хронист и историк, монах-бенедиктинец из аббатства Св. Альбана (Сент-Олбанс).

(обратно)

53

Мишель Пинтуан (фр. Michel Pintoin, 1349–1421), известный также как «Монах из Сен-Дени» (фр. Religieux de Saint-Denis) — французский хронист, монах-бенедиктинец из аббатства Сен-Дени, автор "Хроники правления Карла VI Французского", один из летописцев Столетней войны.

(обратно)

54

Томас Эльмхем, или Томас из Лентона (англ. Thomas Elmham, или Thomas de Lenton, лат. Thomas Elmhamus; 8 апреля 1364 — после 1427) — английский хронист, монах-клюниец, один из хронистов Столетней войны, предполагаемый автор «Рифмованная книга о Генрихе Пятом» (лат. "Liber metricus de Henrico V").

(обратно)

55

Хроника "Brut", также известная как "Проза Брут", — это собирательное название ряда средневековых хроник по истории Англии. Оригинальная "Проза Брут" была написана на англо-нормандском языке; впоследствии она была переведена на латынь и английский. Хроника начинает историю Англии с мифологического основания Британии Брутом Троянским, названным "Brut" на французском и английском языках; Брут — легендарный правнук Энея, и его основание Британии, таким образом, связывает эту страну с великой историей Трои.

(обратно)

56

Ангерран де Монстреле (фр. Enguerrand de Monstrelet, около 1390, Монстреле — 20 июля 1453, Камбре) — французский хронист, один из хронистов последнего периода Столетней войны, автор «Хроники Монстреле».

(обратно)

57

Жан Жувенель дез Юрсен, или Жан Ювенал ди Урсино (фр. Jean II Jouvenel des Ursins или Jean Juvénal des Ursins, 23 ноября 1388 — 14 июля 1473) — французский священник, историк и дипломат, выходец из рода Жувенель дез Юрсен, один из хронистов последнего периода Столетней войны, оставивший ценные свидетельства о Жанне д’Арк и принимавший активное участие в её реабилитации.

(обратно)

58

Тома Базен (фр. Thomas Basin, лат. Thomas Basinus, 1412, Кодбек-ан-Ко — 3 декабря 1491, Утрехт) — французский хронист и клирик из Нормандии, епископ Лизьё, один из хронистов последнего периода Столетней войны и историографов королей Карла VII и Людовика XI, участник процесса реабилитации Жанны д'Арк.

(обратно)

59

Пьер Фенин (фр. Pierre de Fénin) — французский историк, родом из Артуа. Его хроника заключает в себе краткое изложение борьбы между бургундской и орлеанской партиями. Она разделяется на две части: первая охватывает время от 1407 до 1422 г., вторая — первые пять лет царствования Карла VII. Хроника Фенина вошла в состав «Mémoires relatifs à l’histoire de France» (1837).

(обратно)

60

Жиль де Бувье Берри (фр. Gilles de Bouvier Berry, Gilles le Bouvier, dit Berry; около 1386 года, в Бурже — около 1457) — французский хронист.

(обратно)

61

Ричард Плантагенет, 3-й герцог Йоркский (21 сентября 1411 — 30 декабря 1460) — сын Ричарда графа Кембриджа, и Анны Мортимер (1388–1411), глава партии Йорков в начале войны Алой и Белой Розы.

(обратно)

62

C. Given-Wilson, (London, 2004), 2.

(обратно)

63

См. примеры в книге ", под редакцией и с предисловием C.J. Rogers (Woodbridge, 1999).

(обратно)

64

В Англии они хранятся в Национальном архиве в Кью. Во Франции они находятся в Национальной библиотеке и Национальном архиве в Париже, а также в различных архивах департаментов и в Британской библиотеке. См. , Chapter 5, for an overview.

(обратно)

65

Сюрко — начиная с XII века длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца. Обычно сюрко был длиной чуть ниже колена, имел разрезы в передней и задней части, без рукавов.

(обратно)

66

, 125–6 ().

(обратно)

67

Различные исторические мнения см. в книге ", edited and introduced by C.J. Rogers (Woodbridge, 1999).

(обратно)

68

Оммаж (фр. hommage), или гоминиум (лат. homagium или hominium) — в феодальную эпоху одна из церемоний символического характера: присяга, оформлявшая заключение вассального договора и заключавшаяся в том, что будущий вассал, безоружный, опустившись на одно колено и с непокрытой головой, вкладывал соединённые ладони в руки сюзерена с просьбой принять его в вассалы. Сюзерен поднимал его, и они обменивались поцелуем.

(обратно)

69

Существуют споры о том, родился ли он в 1387 или 1386 году (C.T. Allmand, (London, 1992), 7–8. I. Mortimer, (London, 2007), 371.

(обратно)

70

Ричард II Бордоский (англ. Richard II of Bordeaux; 6 января 1367, Бордо, Аквитания — между 29 января и 14 февраля 1400, замок Понтефракт, Йоркшир, Англия) — король Англии в 1377–1399 годах, представитель династии Плантагенетов, внук короля Эдуарда III, сын Эдуарда Чёрного принца. Став королём в десятилетнем возрасте, показал себя слабым и в то же время деспотичным правителем. Его расточительность и потворство фаворитам вызвали мятеж лордов-апеллянтов, с помощью парламента ограничивших полномочия монарха и фактически узурпировавших власть в Англии. Поздне́е король сумел освободиться от опеки и расправиться с апеллянтами, но в 1399 году был свергнут Генрихом Болингброком и заключён в замок Понтефракт, где вскоре умер.

(обратно)

71

Изабелла Французская (фр. Isabelle de France 9 ноября 1389 — 13 сентября 1409) — вторая супруга короля Англии Ричарда II. После его смерти вернулась во Францию и вышла замуж за Карла, герцога Орлеанского.

(обратно)

72

Генрих IV Болингброк (англ. Henry IV of Bolingbroke, 1367, замок Болингброк, Линкольншир — 20 марта 1413, Вестминстер) — 3-й граф Дерби в 1377–1399, 3-й граф Нортгемптон и 8-й Херефорд в 1384–1399, 1-й герцог Херефорд в 1397–1399, 2-й герцог Ланкастер, 6-й граф Ланкастер и 6-й граф Лестер в 1399, король Англии с 1399, сын Джона Гонта, герцога Ланкастерского, и Бланки Ланкастерской, основатель Ланкастерской династии.

(обратно)

73

Джон Гонт (англ. John of Gaunt; 1340 — 3 февраля 1399) — английский принц, граф Ричмонд в 1342–1373, герцог Ланкастерский, граф Ланкастер, Дерби, Лестер и Линкольн, сеньор де Бофор и де Ножан с 1362, герцог Аквитании с 1390, третий сын короля Англии Эдуарда III и Филиппы Геннегау. Его прозвище «Гонт» означает, собственно, «родившийся в Генте». Основатель дома Ланкастеров, к которому принадлежали английские короли Генрих IV, Генрих V и Генрих VI.

(обратно)

74

All Souls College, Oxford, MS 182, folio 197b, printed in H.G. Richardson and G.O. Sayles, "Parliamentary documents from formularies", , 11 (1933–4), 157.

(обратно)

75

Ричард ле Скруп (ок. 1350 – 8 июня 1405) английский священнослужитель, епископ Личфилда и архиепископом Йоркска, казнен в 1405 году за участие в восстании против короля Генриха IV.

(обратно)

76

Генри Перси (англ. Henry Percy, 1341 — 19 февраля 1408) — 4-й барон Перси с 1368 года, 1-й граф Нортумберленд с 1377 года, лорд острова Мэн с 1399 года, лорд-маршал Англии в 1377–1403 годах, английский военачальник времен Столетней войны. В 1405 году из-за восстания против короля все его владения были конфискованы.

(обратно)

77

A.L. Brown, "The English Campaign in Scotland, 1400", , ed. H. Hearder and H.R. Loyn (Cardiff, 1974), 40–54. A. Curry, A.R. Bell, A. King and D. Simpkin, "New Regime, New Army? Henry IV's Scottish Expedition of 1400", , 125 (2010), 1382–1413.

(обратно)

78

Brown, "English campaign", 46, n. 22.

(обратно)

79

R. Griffiths, "Prince Henry, Wales and the Royal Exchequer, 1400–13", , 32 (1985), 202–13; , "Prince Henry's war: armies, garrisons and supply during the Glyndwr rising", , 34 (1987), 165–73.

(обратно)

80

, ii, 62–3.

(обратно)

81

C.J. Phillpotts, "The fate of the truce of Paris 1396–1415", , 24 (1998), 68, from , ed. L. Douet-d'Arcq (SHF, Paris, 1863–4), i, 189–90.

(обратно)

82

PROME, VIII, 99.

(обратно)

83

E101/69/2/308; , i, 117. G Pépin, "The French Offensives of 1404–1407 Against Anglo-Gascon Aquitaine", , 9 (2011), 1–40.

(обратно)

84

, XII, 899–905. Также полезен "for" для многих людей, упомянутых в этой и последующих главах.

(обратно)

85

Wylie, , i, 293, ii, 61.

(обратно)

86

, ed. T. Matthews (Carmarthen, 1910), 25–31.

(обратно)

87

E31/8/135 section 4, cited in Phillpotts, "Fate", 72.

(обратно)

88

Валеран де Люксембург (фр. Waléran de Luxembourg; 1355 — 22 апреля 1415) — граф де Сен-Поль, коннетабль Франции 1411–1413.

(обратно)

89

Томас Ланкастер (англ. Thomas of Lancaster; 1387 — 22 марта 1421) — лорд-распорядитель Англии с 1399 года, 1-й герцог Кларенс с 1412 года, известный полководец времен Столетней войны, второй сын Генриха IV, короля Англии.

(обратно)

90

, ed. H.T. Riley (Rolls Series London, 1866), 401–2.

(обратно)

91

Людовик Французский (фр. Louis d'Orléans; 13 марта 1372 — 23 ноября 1407, Париж) — герцог Орлеанский с 1392 года. Сын короля Франции Карла V Мудрого из династии Валуа. Убит 23 ноября 1407 года на Старой Храмовой улице в Париже по заказу своего врага Иоанна Бесстрашного (герцога Бургундского). Это стало поводом для междоусобной войны, продлившейся четверть века.

(обратно)

92

Phillpotts, "Fate", 74.

(обратно)

93

Иоанн (Жан) II Бесстрашный (фр. Jean sans Peur, 28 мая 1371, Дижон — 10 сентября 1419, Монтро) — герцог Бургундский с 1404 года из бургундской ветви династии Валуа.

(обратно)

94

Людовик Гиеньский (фр. Louis de Guyenne, Dauphin de France; 22 января 1397 — 18 декабря 1415) — третий сын и наследный принц (дофин) французского короля Карла VI.

(обратно)

95

За информацию о событиях во Франции я благодарна R.C. Famiglietti, (New York, 1986) и R. Vaughan, (London, 1973).

(обратно)

96

Жанна Брабантская (фр. Jeanne de Brabant, 1322–1406) — герцогиня Брабанта и Лимбурга с 1355 года.

(обратно)

97

Маргарита Бургундская (фр. Marguerite de Bourgogne, 1393 — 1441/1442) — старшая дочь герцога Бургундского Жана Бесстрашного; в первом браке — дофина Франции.

(обратно)

98

Интересно, что в брачном договоре "король передал Людовику "все права, действия, ссоры и требования", которые он имел или мог иметь против Генриха IV и других из-за первого брака Изабеллы" (Famiglietti, 36). Хотя это касалось 200.000 франков приданого, которые не вернули после возвращения Изабеллы во Францию, это давало герцогу Орлеанскому непосредственную заинтересованность в отношениях с Англией.

(обратно)

99

Lille, AD Nord B 546 no. 15, 082 and 15082 bis, cited in Famiglietti, 60.

(обратно)

100

Давид де Рамбюр (ум. 1415), великий мастер арбалетчиков (с 1412 г.). К 12 октября он присоединился к армии д’Альбре в Аббвиле. Погиб при Азенкуре вместе с тремя сыновьями.

(обратно)

101

Филипп Орлеанский, граф де Вертю (фр. Philippe d'Orléans, comte de Vertus, 21/24 июля 1396 — 1 сентября 1420), второй сын Людовика I, герцога Орлеанского и внук Карл V короля Франции.

(обратно)

102

, i, 397–400.

(обратно)

103

Жан I де Нёшатель (фр. Jean I de Neufchâtel; ок. 1378–1433, Палестина), сеньор де Монтегю — бургундский военачальник, государственный деятель и дипломат.

(обратно)

104

Иоанн (Жан I) I Великолепный Беррийский (фр. Jean Ier de Berry, le Magnifique; 30 ноября 1340, Венсен — 15 марта 1416, Нельский замок, Париж) — герцог Беррийский и Оверньский с 1360 года, граф Монпансье с 1401 года, граф Пуатье с 1369 года.

(обратно)

105

Ссылки см. Phillpotts, "Fate", 74.

(обратно)

106

Wylie, , iv, 32.

(обратно)

107

PROME, VIII, 476. G. Harriss, . (Oxford, 1988), Chapter 3.

(обратно)

108

Генри Бофорт, более известен, как кардинал Винчестерский (англ. Henry Beaufort, Cardinal of Winchester, ок. 1374–1447) — английский кардинал, государственный деятель и крупный королевский сановник. Представитель рода Бофортов.

(обратно)

109

Томас Фицалан (англ. Thomas Fitzalan, 1381–1415) — английский аристократ и военачальник, 12-й граф Арундел и 11-й граф Суррей. Помог Генриху IV захватить английский престол в 1399 году, позже принимал участие в Столетней войне.

(обратно)

110

Генри Скруп (англ. Henry Scrope, ок. 1373–1415) — английский аристократ, 3-й барон Скруп из Месема с 1409 года, кавалер ордена Подвязки. В начале правления Генриха IV участвовал в борьбе с мятежами, с 1410 года занимал должность лорда-верховного казначея. В 1415 году примкнул к Саутгемптонскому заговору и был казнён.

(обратно)

111

Ричард де Бошан (англ. Richard de Beauchamp, 1382–1439) — 13-й граф Уорвик с 1401, английский военачальник во время Столетней войны.

(обратно)

112

Phillpotts, "Fate", 76. О периоде капитанства принца в Кале см. J.L. Kirby, "Calais sous les anglais, 1399–1413", , 37 (1955), 27–9.

(обратно)

113

Жан VI Мудрый (фр. Jean V de Bretagne, 24 декабря 1389 — 28 августа 1442) — герцог Бретани, граф де Монфор-л’Амори, титулярный граф Ричмонд с 1399 года, из Дома де Дрё.

(обратно)

114

Бернар VII д’Арманьяк (фр. Bernard VII d'Armagnac, ок. 1360 — 12 июня 1418) — граф де Шароле в 1384–1390 годах, с 1391 года — граф д’Арманьяк, де Фезансак и де Родез, с 1402 года — граф де Пардиак, с 1416 года — коннетабль Франции.

(обратно)

115

BL Additional Charter 7926. Полное обсуждение см. F. Lehoux, , 4 vols (Paris, 1968), iii, 168 sq.

(обратно)

116

Его первая жена, Изабелла, дочь Карла VI, умерла при родах в 1409 году.

(обратно)

117

Жан I (фр. Jean I, 1381 — 5 февраля 1434, Лондон) — герцог де Бурбон с 1410, граф де Форе с 1417, граф де Клермон-ан-Бовези с 1404, герцог Оверни и граф де Монпансье с 1416 (по браку), старший сын герцога Бурбонского Людовика II Доброго, французский военачальник.

(обратно)

118

J.A. Tuck, "Henry IV and Europe: a dynasty's search for recognition", , ed. R.H. Britnell and A.J. Pollard (Stroud, 1995), 107–25; G.A. Knowlson, () (Cambridge/Rennes, 1964).

(обратно)

119

Religieux, iv, 318.

(обратно)

120

, ii, 92.

(обратно)

121

Жан I де Круа (фр. Jean I de Croÿ, ум. 25 октября 1415, Азенкур) — французский военный и государственный деятель, участник Столетней войны.

(обратно)

122

О кампании см. Vaughan, , 90–3.

(обратно)

123

, ix, 635.

(обратно)

124

, ii, 19–24.

(обратно)

125

Vaughan, , 92.

(обратно)

126

, 166.

(обратно)

127

Harriss, , 57.

(обратно)

128

C76/95 m.22. SC6/775/12 m. 2d.

(обратно)

129

, ii, 202.

(обратно)

130

Religieux, iv, 476, 526; , ii, 189.

(обратно)

131

Wylie, iv, 57, 62; , ii, 189, 203–4.

(обратно)

132

D. Lalande, (1366–1421) (Geneva, 1988).

(обратно)

133

Famiglietti, 102–3.

(обратно)

134

Wylie, , i, 63.

(обратно)

135

Wylie, , i, 64.

(обратно)

136

, IV, ii, 12–14.

(обратно)

137

О кампании, с полными ссылками на документы, события и итоги, см. J.D. Milner, "The English Enterprise in France 1412–13", , ed. D.J. Clayton, R.G. Davies and P. McNiven (Gloucester, 1994), 80–101. J.D. Milner, "The English Commitment to the 1412 Expedition to France", , 11 (2012), 9–24.

(обратно)

138

Religieux, iv, 630.

(обратно)

139

E404/27/394;, 339. See, ii, 33–4 о намерении принца отправиться в поход.

(обратно)

140

, ed. V.H. Galbraith (Oxford, 1937), 65–7.

(обратно)

141

Томас Бофорт (англ. Thomas Beaufort, 1377 — 27 декабря 1426) — 1-й граф Дорсет с 1412, 1-й герцог Эксетер с 1416, лорд-канцлер в 1410–1412, лорд-адмирал с 1413, кавалер ордена Подвязки с 1400, английский военачальник Столетней войны, внебрачный сын Джона Гонта, герцога Ланкастера

(обратно)

142

Джон Корнуолл (англ. John Cornewall, ок. 1370-х — 11 декабря 1443) — английский рыцарь, 1-й барон Фэнхоуп с 1432 года, кавалер ордена Подвязки. Участвовал в Столетней войне, сражался с Оуайном Глиндуром в Уэльсе. Был женат на Елизавете Ланкастерской (сестре короля Генриха IV); благодаря этому браку, победам на турнирах и выкупу за пленников расширил свои владения.

(обратно)

143

Ричард Конисбург (англ. Richard of Conisburgh, ок. 1376, Замок Конисбро — 5 августа 1415, Саутгемптон, Гэмпшир) — 3-й граф Кембридж с 1414 года, второй сын Эдмунда, 1-го герцога Йоркского.

(обратно)

144

Ричард де Вер (15 августа 1385 — 15 февраля 1417) — английский аристократ и военачальник, 11-й граф Оксфорд (1400–1417), лорд великий камергер Англии (1400–1417). Участник Столетней войны.

(обратно)

145

Джеймс Батлер (англ. James Butler, 3st Earl of Ormond; ок. 1359 — 7 сентября 1405) — ирландский аристократ и пэр, 3-й граф Ормонд (1382–1405). По материнской линии праправнук короля Англии Эдуарда I Плантагенета.

(обратно)

146

Томас Монтегю (англ. Thomas Montacute, 4th Earl of Salisbury, 5th Baron Monthermer; 13 июня 1388 — 3 ноября 1428), 4-й граф Солсбери, 5-й барон Монтермар  — один из крупнейших английских военачальников времён Столетней войны. С 1419 г. генеральный наместник короля Англии в герцогстве Нормандском. Считался «самым искусным, ловким, опытным и удачливым из всех английских капитанов». Не проиграл ни одного сражения, в котором возглавлял войска. Документы того времени рисуют его «вторым рыцарем после короля», отлично зарекомендовавшим себя в разведке, артиллерийском и осадном деле.

(обратно)

147

Роберт Уиллоуби, 6-й барон Уиллоуби де Эрзби (англ. Robert Willoughby, 6th Baron Willoughby de Eresby; ок. 1385 — 25 июля 1452) — английский дворянин, военный деятель времён Столетней войны. Рыцарь ордена Подвязки с 1417 года.

(обратно)

148

Wylie, , iv, 74, n. 1.

(обратно)

149

, ii, 266–7,

(обратно)

150

Religieux, iv, 674.

(обратно)

151

Famiglietti, 107–10.

(обратно)

152

Plancher, iii, CCLXXVII.

(обратно)

153

Famiglietti, 262, n. 211, with Clarence's comment in , ed. J.J. Champollion-Figéac (Paris, 1847), ii, 331–2.

(обратно)

154

Иоанн III Добрый (Жан) Орлеанский (фр. Jean d'Orléans, comte d'Angoulême, 26 июня 1399 — 30 апреля 1467) — граф Ангулема с 23 ноября 1407 года. Младший сын герцога Орлеанского Людовика I, внук французского короля Карла V Мудрого. Младший брат известного поэта — герцога Орлеанского Карла и дед короля Франции Франциска I.

(обратно)

155

Douet-d'Arcq, , i, 359.

(обратно)

156

Religieux, iv, 732–3.

(обратно)

157

Wylie, , i, 116–8, 129.

(обратно)

158

J. Poquet de Haut Jussé, "Une renaissance littéraire au cour d'Henry V", , 224 (1960), 329–38.

(обратно)

159

R.R. Davies, (Oxford, 1995), 124; , 22–7.

(обратно)

160

Сэр Джон Олдкасл (англ. John Oldcastle, ? — 14 декабря 1417) — английский религиозный деятель XV века, лидер лоллардов.

(обратно)

161

Ричард Куртене (ум. 15 сентября 1415 года) — английский прелат и канцлер университета.

(обратно)

162

P. McNiven, "Prince Henry and the English political crisis of 1412", , 65 (1980), 1–16, and "The problem of Henry IV's health, 1405–13", , 100 (1985), 747–72.

(обратно)

163

, ii, 34–40.

(обратно)

164

Allmand, , 65; T.A. Sandquist, "The holy oil of St Thomas of Canterbury", , ed. T.A. Sandquist and M.R. Powicke (Toronto, 1969), 330–44.

(обратно)

165

Кабошьены (фр. Cabochiens) — название группы демагогов 1411 года в Париже, вожаком которых был мясник Симон Кабош.

Во время борьбы придворных партий при слабом Карле VI, кабошьены приняли сторону герцога Бургундского Жана Бесстрашного и захватили власть в Париже. После восстания под предводительством Кабоша, названный его именем ордонанс (ordonnance cabochienne) был представлен дофину (впоследствии король Карл VII) с требованием целого ряда административных, судебных и финансовых реформ. Это требование не было поддержано более значительными силами, и ордонанс так и остался простой программой.

Вскоре перед городом появились войска Орлеанской партии под начальством графа д’Арманьяка; герцог Бургундский и граждане-горожане отступились от кабошьенов, и летом 1413 года над ними разразилась жестокая реакция.

(обратно)

166

Fusoris, 243. For further discussion see A. Curry, (London, 2015).

(обратно)

167

, 2–3.

(обратно)

168

E. Powell, (Oxford, 1989).

(обратно)

169

, IV, ii, 57. G.A. Knowlson, () (Cambridge/Rennes, 1964), 83–8.

(обратно)

170

Томас Хокклев (анг. Thomas Hoccleve, 1368–1426) английский поэт и государственный служащий.

(обратно)

171

Thomas Hoccleve, , ed. F.J. Furnivall (Early English Text Society, 1897), 192–6: C. Tyreman, (Chicago and London, 1988), 303, 341–2. О его ссылке на Второзаконие 20:10–12, как до, так и во время кампании, см. ", xxx, 34–7, 49, 155.

(обратно)

172

Эдмунд Мортимер (англ. Edmund Mortimer; 6 ноября 1391 — 18 января 1425) — 5-й граф Марч, 7-й граф Ольстер, лорд-лейтенант (наместник) Ирландии с 1423 года, потенциальный претендент на английский трон, старший сын Роджера Мортимера, 4-го графа Марча, последний представитель дома Мортимеров.

(обратно)

173

Religieux, iv, 770.

(обратно)

174

, ii, 125.

(обратно)

175

Арчибальд Дуглас («Неудачник») (англ. Archibald Douglas «the Tyneman», 1372 — 17 августа 1424), 4-й граф Дуглас (с 1400 г.), герцог Туренский (с 1424 г.) — шотландский барон из рода Дугласов.

(обратно)

176

Обсуждение различных военных обязательств в конце июля 1413 года см. , ii, 125–31. О бургундской помощи шотландцам, Plancher, iii, 373.

(обратно)

177

Это были воины участвовавшие в кампании 1412 года, которые решили остаться на службе. Они вступили в строй в Бордо 1 августа (BL Cotton Caligula D5 folio 1). О кампании см. Wylie, , i, 134–9.

(обратно)

178

Цитируется у Wylie, , i, 136, n. 1.

(обратно)

179

C61/114, m. 1. E101/186/2 Приказ Дорсета о выплате жалования клеркам за копирование дооговора о перемирии и герольду за его оглашение, с дальнейшими выплатами глашатаям и другим лицам, которые объезжали гарнизоны, оглашая его.

(обратно)

180

Phillpotts, "Fate", 77.

(обратно)

181

, IV, ii, 40–41

(обратно)

182

Wylie, , i, 149.

(обратно)

183

, IV, ii, 48

(обратно)

184

, IV, ii, 53.

(обратно)

185

, IV, ii, 50, 53, 62, 69, 72.

(обратно)

186

Phillpotts, "Fate", 78.

(обратно)

187

Екатерина Валуа (фр. Catherine de Valois, 27 октября 1401 — 3 января 1437) — королева Англии, жена Генриха V и мать Генриха VI, дочь короля Франции Карла VI. Во втором браке стала женой Оуэна Тюдора, благодаря чему началось возвышение династии Тюдоров.

(обратно)

188

, IV, ii, 66–7.

(обратно)

189

Religieux, v, 158–61.

(обратно)

190

Des Ursins, 490, 496.

(обратно)

191

, ii, 403; , i, 118. Оба говорят о герцоге Йоркском и графе Ратленде, путая одного и того же человека под двумя именами. Ваврен (ii, 163) не включает эту историю, но указывает Йорка командующим в Гиени добавляя, что по его возвращении в Англию было проведено несколько советов, и было решено послать войска в Кале, чтобы возобновить войну.

(обратно)

192

, x, 70–141.

(обратно)

193

, ed. J. Shirley (Oxford, 1968), 72.

(обратно)

194

Луи де Босредон, оверньский капитан. Босредон уцелел при Азенкуре (впрочем, ненадолго – по приказу Карла VI два года спустя его утопили в Сене, заподозрив его в любовной связи с королевой).

(обратно)

195

AN Xia 1479 folios 254v–55v (register of the). Vaughan, , 100–1, преуменьшает роль восстания в "кабошьенов" в отстранении Иоанна от власти, рассматривая его скорее как "арманьякский" переворот при поддержке короля, который тогда был в добром здравии, и дофина.

(обратно) name=t265>

196

Жан Жерсон (фр. Jean Gerson, 1363–1429) — виднейший теолог XIV в., доктор теологии (с 1392 г.), канцлер Парижского университета (с 1395 г.), реформатор системы образования.

(обратно)

197

Religieux, v, 136.

(обратно)

198

, ii, 409.

(обратно)

199

Famiglietti, 138.

(обратно)

200

Изабелла Баварская (фр. Isabeau de Bavière, нем. Elisabeth von Bayern, ок. 1370 — 24 сентября 1435 года) — королева Франции, жена Карла VI Безумного, с 1403 года периодически управляла государством.

(обратно)

201

Арьербан (arriеre-ban, досл. перевод — "вторичный бан"), ополчение второй очереди, ополчение арьер-вассалов, т. е. вторичных вассалов. Арьербан набирался время от времени, когда войск первичных вассалов не хватало. Существовал в течение всего Средневековья. Постепенно был заменен наемниками.

(обратно)

202

, x, 192–5; , ii, 442–57.

(обратно)

203

Famiglietti, 142.

(обратно)

204

Religieux, v, 286.

(обратно)

205

BN pièces originales 7171 Chaumont (134).

(обратно)

206

BN manuscrit français 25709/711, цитируется в P. Contamine, (Paris/The Hague, 1972), 223.

(обратно)

207

, ii, 465.

(обратно)

208

, iii, 7–8. Дез Юрсен в речи Генриха перед Азенкуром утверждает, что "он пришел не как смертельный враг, потому что не давал согласия на сожжение, разорение, насилие и изнасилование девушек и женщин, как это было при Суассоне" (Sources, 134). Томас Басен сообщает о распространенном мнении, что поражение французов в 1415 году было нанесено им Богом из-за "их нечестивых поступков и жестокости, которые они совершили в большом количестве и в такой степени, разграбив этот город и разграбив святыни" (Sources, 191). О де Бурнонвиле, один из арбалетчиков которого якобы убил единокровного брата герцога Бурбонского во время осады, см. Vaughan, John the Fearless, 146–7.

(обратно)

209

Маргарита Бургундская (16 октября 1374 — 8 марта 1441) — супруга Вильгельма VI, графа Голландии, Зеландии и Эно .

(обратно)

210

F. Lehoux, , 4 vols (Paris, 1968), iii, 356 n. 1.

(обратно)

211

Ричард де Грей (англ. Richard de Grey, ок. 1371 — 1 августа 1418) — английский аристократ, крупный землевладелец Валлийской марки, барон Грей из Коднора с 1392 года. Кавалер ордена Подвязки. Занимал должность адмирала, участвовал в Столетней войне и в подавлении восстания в Уэльсе.

(обратно)

212

, IV, ii, 77.

(обратно)

213

, IV, ii, 79–80.

(обратно)

214

, IV, ii, 99:

(обратно)

215

E30/1531; Vaughan, , 206–7.

(обратно)

216

Dijon, Archives Départementales du Cote d'Or B11926, printed in O. Cartellieri, "Zum Frieden von Arras (1414–5). Beiträge zur Geschichte der Herzöge von Burgund", (1913), 9, Abh. no. II.

(обратно)

217

, ii, 552.

(обратно)

218

, IV, ii, 84.

(обратно)

219

Эдмунд Горбатый (англ. Edmund Crouchback, 16 января 1245 — 5 июня 1296) — английский военный и государственный деятель, 1-й граф Лестер (1265–1294) и 1-й граф Ланкастер (1267–1294), лорд-смотритель Пяти портов (1264), верховный лорд-стюард Англии (1265–1294). Второй сын Генриха III Плантагенета, короля Англии. Младший брат Эдуарда I Плантагенета, короля Англии. 

(обратно)

220

Бланка д’Артуа (фр. Blanche d'Artois; 1248 — 2 мая 1302), дочь Робера I Доброго д’Артуа.

Первый брак: Генрих Толстый (фр. Henri le Gros; исп. Enrique el Gordo; ок. 1244 — 22 июля 1274) — граф Шампани и Бри под именем Генрих III, король Наварры под именем Энрике I Толстый с 1270 года.

Второй брак: Эдмунд Горбатый, граф Ланкастер (англ. Edmund Crouchback, 16 января 1245 — 5 июня 1296).

(обратно)

221

Элеонора Прованская (англ. Eleanor of Provence; ок. 1223 — 26 июня 1291) — королева Англии, дочь Раймунда Беренгера V, графа Прованса, жена короля Англии Генриха III.

(обратно)

222

Генрих III (англ. Henry III) (1 октября 1207 — 16 ноября 1272) — король Англии (1216–1272) и герцог Аквитании из династии Плантагенетов, один из самых малоизвестных британских монархов, при том что правил он дольше всех прочих средневековых королей Англии — 56 лет.

(обратно)

223

Раймунд Беренгер IV (1199 — 19 августа 1245), граф Прованса с 1209 года, был последним представителем Барселонского дома из графов Прованса.

(обратно)

224

Людовик IX Свято́й (фр. Louis IX, Saint Louis; 25 апреля 1214 — 25 августа 1270) — король Франции в 1226–1270 годах

(обратно)

225

Карл I Анжуйский (фр. Charles d'Anjou, 21 марта 1227 — 7 января 1285) — граф Анжу и Мэна с 1246 года, граф Прованса с 1246 года, король Сицилии в 1266–1282 годах, король Неаполя с 1266 года, король Албании с 1272 года, титулярный король Иерусалима с 1277 года, князь Ахейский с 1278 года, основатель Анжу-Сицилийского дома.

(обратно)

226

, IV, ii, 106.

(обратно)

227

47E101/321/15, 21.

(обратно)

228

, iii, 28.

(обратно)

229

Vaughan, , 199.

(обратно)

230

Famiglietti, 151; Vaughan, , 200–2.

(обратно)

231

PROME, IX, 66.

(обратно)

232

PROME, IX, 68. В октябре в Кентерберийском соборе духовенство также предоставило субсидию на уплату двойного налога.

(обратно)

233

, ii, 140–2, 150–1.

(обратно)

234

, IV, ii, 96–8, 105.

(обратно)

235

, iii, 46–7.

(обратно)

236

Famiglietti, 154–8.

(обратно)

237

Уильям Буршье (англ. William Bourchier, ок. 1374 — 28 мая 1420) — английский рыцарь и дипломат, член парламента Англии от Эссекса в 1404 году, 1-й граф д’Э с 1419 года, констебль Лондонского Тауэра с ноября 1415 года.

(обратно)

238

(Bordeaux, 1883), 125. Генрих написал им 23 января письмо, в котором выразил надежду на то, что скоро он будет чувствовать себя легко и комфортно в результате возвращения его наследства, так долго несправедливо удерживаемого французами. Это письмо не было зачитано в Бордо до 10 апреля: , 138.

(обратно)

239

О том, что такие люди, как Куртене, активно занимались сбором разведданных, свидетельствуют показания на суде над Жаном Фузорисом.

(обратно)

240

E403/619, m.12;, ii, 150–1, 155–8.

(обратно)

241

Allmand, , 71–2; F. Taylor, "The Chronicle of John Streeche for the reign of Henry V (1414–1422)", , 16 (1932), 150; Wylie, , i, 425 для обсуждения датировки, хотя он отдает предпочтение октябрю 1414 года.

(обратно)

242

Графиня Кентская якобы сказала итальянцу перед прибытием второго посольства в Париж, что король будет готов принести оммаж, если наступит мир (Fusoris, 199).

(обратно)

243

, x, 219–21.

(обратно)

244

Fusoris, 152.

(обратно)

245

Сэр Томас Кэрью (1368–1431)

(обратно)

246

Гилберт Толбот, 5-й барон Толбот, 8-й барон Стрейндж из Блэкмера (ок. 1383 — 19 октября 1419).

(обратно)

247

, IV, ii, 104, E403/619 m.14.

(обратно)

248

, ii, 167.

(обратно)

249

E101/406/29, E403/621 m.7.

(обратно)

250

E30/1597.

(обратно)

251

Lille, AD Nord B935 no. 15281, цитируется у Famiglietti, 160.

(обратно)

252

Religieux, v, 498–505. Следующее письмо было отправлено 15 апреля (507–11).

(обратно)

253

Wylie, , 486–92.

(обратно)

254

, iii, 72–5; Religieux, v, 513–25.

(обратно)

255

Гийом де Буаратье (1409–1421).

(обратно)

256

Жан Фузорис (ок. 1365–1436), священник-ученый, известен как создатель астрономических инструментов.

(обратно)

257

Fusoris, 137–287.

(обратно)

258

, 215.

(обратно)

259

Fusoris, 247–9.

(обратно)

260

лат. - больше практиковались с оружием, чем раньше

(обратно)

261

В решениях, принятых относительно счетов после кампании в марте 1417 года, было признано, что начало кампании следует считать 8 июля, а не 1 июля (, 448).

(обратно)

262

, 344.

(обратно)

263

, IV, ii, 136–7.

(обратно)

264

, IV, ii, 137.

(обратно)

265

Religieux, v, 527–31; Des Ursins, 505–6 (который также включает полный текст ответа Карла от 24 августа). Monstrelet датирует письмо Генриха 5 августа.

(обратно)

266

, IV, ii, 141.

(обратно)

267

T.B. Pugh, (Southampton Record Society, 1988), with the confessions in Appendix 2.

(обратно)

268

, 18–19.

(обратно)

269

Religieux, v, 522–5. Публичные заявления, например, в адрес Лондона, также указывали на это как на цель Генриха (, ed. H.T. Riley [London, 1868], 603–5).

(обратно)

270

Констанцский собор — XVI вселенский собор католической церкви, проходивший в городе Констанце в комплексе зданий местного кафедрального собора. Созван папой Иоанном XXIII по настоянию германского императора Сигизмунда. Проходил с 16 ноября 1414 по 22 апреля 1418 года. Главной задачей собора было прекратить церковную схизму.

(обратно)

271

Сигизмунд I Люксембург (лат. Sigismundus, венг. Zsigmond, чеш. Zikmund, нем. Siegmund; 15 февраля 1368 — 9 декабря 1437) — курфюрст Бранденбурга с 1378 по 1388 и с 1411 по 1415 годы, король Венгрии с 1387 года, король Германии с 1410 года; король Чехии 1419 по 1421 год; король Ломбардии с 1431 года, император Священной Римской империи с 1433 года — являлся последним императором из дома Люксембургов.

(обратно)

272

, 16–17. Одна из этих копий до сих пор сохранилась (E30/1695). Ссылка на мятежников полностью соответствует ссылке Генриха на Второзаконие.

(обратно)

273

, 16–17.

(обратно)

274

PROME, IX, 114. Для более полного понимания выбора Нормандии и Арфлера см. A. Curry, "Lancastrian Normandy: the jewel in the crown?", в книге , ed. D. Bates and A. Curry (London, 1994), 235–52.

(обратно)

275

Wylie, , i, 457.

(обратно)

276

, 16–17.

(обратно)

277

E403/621.

(обратно)

278

M. Bennett, . (London, 1991), 6; Vale, , 71–4.

(обратно)

279

, 445. Для дальнейшего обсуждения планов Генриха после падения Арфлера см. Chapter 5.

(обратно)

280

, 214.

(обратно)

281

, IV, ii, 143.

(обратно)

282

J. Sherborne, "Indentured retinues and English expeditions to France, 1369–80", English Historical Review, 79 (1964), 718–46; A. Curry, "English armies in the fifteenth century", in Arms, Armies and Fortifications in the Hundred Years War, ed. A. Curry and M. Hughes (Woodbridge, 1994), 39–68. Для углубленного обсуждения двух экспедиций (1387 и 1388 гг.) также полезно A.R. Bell, War and the Soldier in the Fourteenth Century (Woodbridge, 2004), Chapter 2. Для общего обсуждения см. A.R. Bell, A. Curry, A. King and D. Simpkin, The Soldier in Later Medieval England (Oxford, 2013).

(обратно)

283

Для более полного понимания см. Sources, 409–14. Данные по кампании хранятся в Национальном архиве по адресу E101/45–7; договоры в E101/69; ордера на выпуск в E404/31; Issue Rolls in E403/619–21. Выводы, сделанные в этой главе, основаны на детальном изучении этих записей. Имена из всех списков отрядов, составленных во время кампании и после ее окончания, были опубликованы на www.medievalsoldier.org.

(обратно)

284

D. Hay, "The division of spoils of war in fourteenth century England", Transactions of the Royal Historical Society, fifth series, 4 (1954), 91–109.

(обратно)

285

E101/45/5, перечисление выплат 210 респондентам 6 июня.

(обратно)

286

Они также встречаются в E101/45–47. Имеется также набор зачисленных счетов для пятидесяти девяти главных капитанов в E358/6, и некоторые зачисления на иностранные счета (E364).

(обратно)

287

PPC, ii, 140–2.

(обратно)

288

Этот и следующий момент раскрывается в документе от 16 апреля 1415 года, который пересказывает более ранние события (PPC, ii, 151).

(обратно)

289

PPC, ii, 145–8.

(обратно)

290

Сэр Томас Эрпингем (англ. Sir Thomas Erpingham; 1357 — 27 июня 1428) — английский рыцарь, кавалер ордена Подвязки. Принадлежал к землевладельческому роду из Норфолка, служил Джону Гонту и его сыну Генри Болингброку, участвовал в боевых действиях во Франции, в Кастилии и Литве.

(обратно)

291

PROME, IX, 106. Это оставалось причиной беспокойства даже накануне отъезда. 5 июля сэр Гилберт Тэлбот получил полномочия вести переговоры с Глендауром, если его удастся найти. (Foedera, IV, ii, 587).

(обратно)

292

В апреле граф Арундел был отправлен в Уэльс для проведения набора в армию. (E403/621 m.4).

(обратно)

293

Для Южного Уэльса ничего не предусмотрено (PPC, ii, 172–80). Гарнизон военного времени во время похода в Кале состоял из 229 латников, 244 конных лучников, 254 пеших латников, 303 пеших лучников и 60 арбалетчиков, плюс несколько разведчиков. (J. Kirby, "The financing of Calais under Henry V", Bulletin of the Institute of Historical Research, 23 [1950], 166).

(обратно)

294

PPC, ii, 168.

(обратно)

295

Fusoris, 247–9.

(обратно)

296

Foedera, IV, ii, 583; E403/619 m.15.

(обратно)

297

Смета казначея содержится в PPC, ii, 172–80 и содержит дополнительные подробности об ожидаемых расходах на рутинные военные обязательства, такие как Кале, Ирландия, Уэльс и граница с Шотландией.

(обратно)

298

Memorials of London and London Life in the xiiith, xivth and xvth centuries, ed. H.T. Riley (London, 1868), 603–5.

(обратно)

299

Foedera, IV, ii, 141, dated 1 August. К торговцам шерстью Кале также обратились за кредитом в размере 10.000 фунтов стерлингов (E28/31/2).

(обратно)

300

PPC, ii, 154.

(обратно)

301

Сэр Роджер Лече (1361–1416) английский придворный, член парламента и лорд-казначей.

(обратно)

302

E403/621 m.3, 4 (до 26 апреля, 18 мая). К сожалению, в записи есть пробел между 20 мая и 2 сентября.

(обратно)

303

PPC, ii, 155–158.

(обратно)

304

Рыцарь-баннерет — рыцарь, имевший право вести в бой группу людей (часто также рыцарей) под собственным знаменем (баннер) с изображением его собственных геральдических символов.

(обратно)

305

A. Ayton, Knights and Warhorses. Military Service and the English Aristocracy under Edward III (Woodbridge, 1994), Chapter 4.

(обратно)

306

Например, сэр Томас Грей из Хетона заключил свой контракт 4 июня: Foedera, IV ii, 126. В своем признании он рассказал королю, что когда он возвращался домой, "когда я собрал свой отряд", он встретился с графом Кембриджским в Конисбро 17 июня. T.B. Pugh, (Southampton Record Series, 1988), 161.

(обратно)

307

Большинство платежей были учтены Казначейством 6 июня (E101/45/5), но некоторые люди получили деньги до этой даты. Сэр Томас Эрпингем, например, получил деньги 18 мая (E101/47/20 m.3).

(обратно)

308

E403/621 m.2.

(обратно)

309

"Gesta", 17, утверждает, что даже при посадке на корабли Генрих "скрыл от всех, кроме своих ближайших советников, конечную цель похода".

(обратно)

310

Wylie, Henry V, i, 457.

(обратно)

311

Foedera, IV, ii, 125. For further conciliar discussion on redemption, see PPC, ii, 167.

(обратно)

312

PPC, ii, 166–7 (приказ юстициара Честера, 26 мая). Несколько человек, включая короля, составили завещания перед экспедицией.

(обратно)

313

E101/69/7/509; E28/31/3.

(обратно)

314

E28/31/3.

(обратно)

315

На основе BL Sloane 4600, Nicolas 373–9, приводятся двадцать пять имен, записи о которых, похоже, не сохранились.

(обратно)

316

Джон Холланд (англ. John Holland; 29 марта 1395 — 5 августа 1447) — английский аристократ и военачальник, 2-й граф Хантингдон (1416–1447), 2-й герцог Эксетер (1439–1447), лорд-адмирал Англии (1435–1447).

(обратно)

317

Brown, "English army", отмечает 212 различных отрядов, численность которых варьируется от одного лучника до 1 200 человек под командованием графа Вестморленда. Половина отрядов насчитывает менее десяти человек. Поскольку кампания не была заморской, контрактанты не заключались.

(обратно)

318

Эдмунд Лейси (ум. 1455), епископ Херефорда и епископ Эксетера.

(обратно)

319

Николас Колнет, священнослужитель и врач короля Англии, член Мертон колледж в Оксфорде, сопровождал короля Генриха V в походе во Францию в 1415 году.

(обратно)

320

Томас Морстед (ум. 1450) эсквайр и хирург, служил трем сменявшим друг друга королям Англии Генриху IV, Генриху V и Генриху VI.

(обратно)

321

E28/31/84.

(обратно)

322

Hals: E404/31/406 (с писарем и двумя лучниками в отряде); E28/31/55. Bordiu, E404/31/402 (с двумя лучниками); Gesta, xix. Его письмо в Бордо после осады переведено в Sources, 445–6.

(обратно)

323

E101/695/35.

(обратно)

324

E101/69/7/514, 515; E101/45/5 m.9.

(обратно)

325

Он также обязался служить с десятью латниками и тридцатью лучниками (House of Commons, iii, 243–6).

(обратно)

326

CPR 1413–16, 346.

(обратно)

327

Foedera, IV, ii, 109.

(обратно)

328

PPC, ii, 171.

(обратно)

329

A. Curry, "Sir Thomas Erpingham", Agincourt 1415, ed. A. Curry (Stroud, 2000), 53–77.

(обратно)

330

SC6/776/4 m.3d–4d; E403/624 m.3, E403/629 m.12.

(обратно)

331

Nicolas, 385.

(обратно)

332

E101/46/35 (счет шерифа, сэра Роберта Урсвика, в котором подробно описаны все отряды).

(обратно)

333

E101/46/20. См. A. Chapman, "The King's Welshman: Welsh Involvement in the Expeditionary Army of 1415", Journal of Medieval Military History, 9 (2011), 41–64.

(обратно)

334

DL7/1/25 document E.

(обратно)

335

C47/2/49, documents 9–10 (dated 1 April 1418); for the rebels, Powell, Kingship, Law and Society, 232–40.

(обратно)

336

Шир (англ. Shire) — традиционная административно-территориальная единица на Британских островах, существующая со времён англосаксонского завоевания и распространившаяся на всю территорию Англии в X веке.

(обратно)

337

A. Ayton, "The English army at Crécy", in A. Ayton and P. Preston, The Battle of Crécy, 1346 (Woodbridge, 2005), 181–6.

(обратно)

338

CPR 1413–16, 407–9.

(обратно)

339

Эдуард де Куртене (англ. Edward de Courtenay), известный также как Слепой граф (англ. the blind Earl; ок. 1357 — 5 декабря 1419) — английский аристократ, граф Девон и барон Куртене.

(обратно)

340

E101/69/4/403.

(обратно)

341

Генри Бофорт (англ. Henry Beaufort; ок. 1401 — 25 сентября 1418) — 2-й граф Сомерсет с 1410, старший сын Джона Бофорта, 1-го графа Сомерсета.

(обратно)

342

Хамфри Фицуолтер, 6-й барон Фицуолтер (18 октября 1398 — 1 сентября 1415).

(обратно)

343

Майкл де ла Поль (ок. 1367 — 18 сентября 1415) — английский аристократ и военачальник, 2-й граф Саффолк.

(обратно)

344

Уильям де ла Поль (англ. William de la Pole; 16 октября 1396 — 2 мая 1450) — 4-й граф Саффолк с 1415 года, 1-й маркиз Саффолк с 1444 года, 1-й граф Пембрук с 1447 года, 1-й герцог Саффолк с 1448 года, английский государственный деятель и военачальник, лорд-адмирал Англии.

(обратно)

345

E101/69/4/421 (контракт Майкла де ла Поль младшего); E101/46/24 (список отряда графа, представленный вместе с отчетом после кампании).

(обратно)

346

Джон Ланкастерский, 1-й герцог Бедфорд (англ. John of Lancaster, 1st Duke of Bedford; 20 июня 1389 — 14 сентября 1435) — третий сын короля Англии Генриха IV, в 1422–1435 годах — регент Франции от имени своего несовершеннолетнего племянника Генриха VI.

(обратно)

347

Ральф де Невилл, 1-й граф Уэстморленд (англ. Ralph de Neville, 1st Earl of Westmorland; ок. 1364 — 21 октября 1425) — английский аристократ и государственный деятель, 4-й барон Невилл из Рэби с 1388 года, 1-й граф Уэстморленд с 1397 года.

(обратно)

348

Реджинальд Грей, 3-й барон Грей из Рутина (ок. 1362 — 30 сентября 1440). Его сын, сэр Джон Грей из Рутина, служил с шестьюдесятью воинами (E101/47/17).

(обратно)

349

Томас IV де Беркли, 5-й барон Беркли (5 января 1352/1353 — 13 июля 1417), 10-й барон Беркли

(обратно)

350

Сэр Томас Грей из Хетона (англ. Sir Thomas Grey of Heaton Castle; 30 ноября 1384 — 2 августа 1415) — английский аристократ, барон Уэрка. Принял участие в Саутгемптонском заговоре против короля Генриха V и был казнён.

(обратно)

351

Томас де Морли (ок. 1354 г. — 24 сентября 1416 г.) , 4-й барон Морли.

(обратно)

352

Томас Дакр, 6-й барон Дакр из Гилсланда (27 октября 1387 г. — 5 января 1458 г.).

(обратно)

353

CP, VI 128. Роберт Твайфорд уже был назначен королем для участия в экспедиции, но подал прошение и получил разрешение остаться в отряде Грея для обеспечения охраны границы (E28/31, under 10 May; PPC, ii, 165).

(обратно)

354

PPC, ii, 178

(обратно)

355

E28/31/77; E404/31/315.

(обратно)

356

E404/31/423. Есть еще несколько возможных иностранных контингентов, которые нуждаются в дальнейшей идентификации.

(обратно)

357

S. Walker, "Janico Dartasso: chivalry, nationality and the man-at-arms", History, 84 (1999), 31–51. Вероятно, вместе с сыном он был зачислен в гарнизон Арфлера. P. Bonenfant, Du meutre de Montereau au traité de Troyes (Brussels, 1958), index, Robessart. Сэр Джон Робессарт откомандирован с двадцатью четырьмя воинами (E404/30/257), Льюис - с четырьмя (E101/69/3/366). О том, что сэр Джон был призван в Саутгемптон-Хит, см. E101/44/30, свиток 2. Аналогичный вывод применим к Хартунгу ван Клуксу, который записан с двенадцатью воинами (E404/31/221).

(обратно)

358

Carr, "Welshmen and the Hundred Years War", 36.

(обратно)

359

Это и то, что следует далее, вытекает из свидетельств, представленных Кларенсом, E101/45/4.

(обратно)

360

Другими рыцарями были сэр Эдвард Бурнель (33), сэр Джон Колвилл (65), сэр Джон Херон (35), сэр Уильям Боус (34), сэр Джон Годдард (42), сэр Уильям Боуэт (33), сэр Уильям Кромвель (21), сэр Филипп Бранш (10).

(обратно)

361

House of Commons, iv, 460.

(обратно)

362

На основе списка, E101/45/13. То, что для лордов было обычным делом иметь собственные отряды лучников, также показано в списках герцога Йоркского, где восемьдесят семь человек отмечены под его непосредственным командованием. Многие были его слугами, их описывали как "из палаты", "из кладовой", "sumperterman" и т.д.. (E101/45/2, 45/19).

(обратно)

363

Джон де Моубрей (англ. John de Mowbray, 1392 — 19 октября 1432) — английский аристократ из рода Моубреев, 5-й граф Норфолк, 3-й граф Ноттингем, 9-й барон Сегрейв, 8-й барон Моубрей (с 1405 года), 2-й герцог Норфолк с 1425 года. Кавалер ордена Подвязки.

(обратно)

364

E404/31/170 (warrant for issue; no indenture survives); E101/47/38 (retinue list); Nicolas, 337–8. Для обсуждения последнего, который обычно называют "Agincourt roll", см. Sources, 407–8. Счет генерального приемника за 1414–5 гг. хранится в замке Беркли, но его можно посмотреть в Глостерширском бюро записей на микрофильме 12. См. A. Curry, "Personal links and the nature of the English war retinue: a case study of John Mowbray, earl marshal, and the campaign of 1415", Liens, réseaux et solidarités, ed.. E. Anceau, V. Gazeau and F.J. Ruggiu (Publications de la Sorbonne, Paris, 2006).

(обратно)

365

A. Curry, "Isolated or Integrated? The English soldier in Lancastrian Normandy", in Courts and Regions in Medieval Europe, ed. S. Rees Jones, R. Marks and A.J. Minnis (York/Woodbridge, 2000), 200.

(обратно)

366

Nicolas, 344.

(обратно)

367

Ни один рыцарь с таким именем не участвовал в кампании, хотя некий Джон Барре встречается в отряде графа Арундела (E101/47/1).

(обратно)

368

Powell, Kingship, Law and Society, 234; E101/47/1 (список отряда графа Арундела после кампании).

(обратно)

369

Необходимо провести дополнительную работу в этом направлении, опираясь на неопубликованные записи о поместьях, но свидетельства об арендаторах, служивших отцу Арундела, см. Bell, War and the Soldier, 117–24.

(обратно)

370

E101/69/7/508 (Salisbury); E101/69/7, nos. 488–505 and C47/2/49/7. Пример приведен в Sources, 439–40.

(обратно)

371

Последний термин, однако, как правило, встречается в отчетах после кампании, которые часто составлялись через несколько лет после 1415 года.

(обратно)

372

Есть надежда, что теперь, когда была проведена полная расшифровка списков личного состава, это может быть облегчено.

(обратно)

373

Sources, 160.

(обратно)

374

Bell, War and the Soldier, 10.

(обратно)

375

Различение пеших и конных лучников в Nicolas, 373–386, не заслуживает доверия, поскольку контракты и ордера часто противоречат друг другу.

(обратно)

376

C76/98. В годовом отчете заместителя хранителя государственных документов есть календарь для царствования в целом, 44 (1883).

(обратно)

377

E101/47/6 (Буршье); E101/46/36 (Oксфорд).

(обратно)

378

Статут 1439 года, ограничивающий размер вычета капитана, предполагает, что это может стать поводом для злоупотреблений (PROME, XI, 308–9).

(обратно)

379

PROME, XI, 222. See also Sources, 413.

(обратно)

380

E101/40710. В этом списке также указано, что перевод с заработной платы домашнего хозяйства на военную зарплату начался 12 июля.

(обратно)

381

PPC, ii, 168.

(обратно)

382

CCR 1413–19, 214; Foedera, IV, ii, 123.

(обратно)

383

CCR 1413–19, 217–8; Foedera, IV, ii, 123.

(обратно)

384

Foedera, IV, ii, 138.

(обратно)

385

PPC, iv, 126.

(обратно)

386

E101/45/4 (Кларенс); 45/13 (Глостер); 46/36 (Оксфорд); 45/18 (Хантингдон и т. д.); 44/30 (Эрпингем, Хортон и т. д.).

(обратно)

387

CCR 1413–19, 223.

(обратно)

388

Бюро записей графства Уилтшир, G23/1/1 folio 54v. Харрингтон получил жалование за свой отряд в Винвике (Чешир) 27 июня (E101/46/35).

(обратно)

389

Джак Селби, например, должен был привести трех лошадей, два его лучника ― по одной. (E101/69/7/488).

(обратно)

390

E101/47/38; E358/6 m.6.

(обратно)

391

E101/45/2.

(обратно)

392

Флот ланкастерских королей. Счета и описи William Soper, Keeper of the King's Ships 1422–1427, ed. S. Rose (Navy Records Society, 1982), 34–5.

(обратно)

393

Foedera, IV, ii, 109–10, 118; E403/621 m.2–4.

(обратно)

394

CPR 1413–16, 344.

(обратно)

395

Предыдущую попытку расчета, основанную на некоторых, но не всех свидетельствах рукописи, см. M.R. Powicke, "Lancastrian captains", Essays in Medieval History presented to Bertie Wilkinson, ed. T.A. Sandquist and M.R. Powicke (Toronto, 1969), 371–82.

(обратно)

396

Рыцарь-бакалавр (англ. Knight Bachelor) — титул человека, посвящённого монархом в рыцари, но не входящего в организованные рыцарские ордена.

(обратно)

397

У Эрпингема было четыре латника и двенадцать лучников, которые описаны в (E101/44/30, doc. 2).

(обратно)

398

Sources, 449.

(обратно)

399

Джон Типтофт (англ. John Tiptoft; ум. 27 января 1443 года) — английский военачальник и государственный деятель, 1-й барон Типтофт с 1426 года.

(обратно)

400

E101/48/2.

(обратно)

401

Ayton, "The English army at Crécy", 189, and his "English armies in the fourteenth century", 28.

(обратно)

402

Уолтер Хангерфорд (англ. Walter Hungerford; 22 июня 1378 — 9 августа 1449) — английский аристократ, 1-й барон Хангерфорд с 1426 года, кавалер Ордена Подвязки.

(обратно)

403

В 1406 году он победил французского рыцаря в поединке во время переговоров в Лейлингеме (CPR 1405–8, 161). Теперь, когда все известные воины внесены в компьютерную базу данных (www.medievalsoldier.org), можно провести систематическое сравнение с кампаниями в Уэльсе, Франции и Шотландии при Генрихе IV, а также проследить службу до 1399 года, а также в период английской оккупации Нормандии. См. A.R. Bell, A. Curry, A. King and D. Simpkin, The Soldier in Later Medieval England (Oxford, 2013).

(обратно)

404

AD Nord B935 no. 15281, цитируется в Famiglietti, 160.

(обратно)

405

AN Xia 8602, folios 301–2v; AN J369B no. 22.

(обратно)

406

Рауль VI де Гокур (ум. 10 июня 1462 г.), судебный пристав Руана в 1415 году, руководил обороной Арфлера, был взят в плен англичанами, несмотря на условия капитуляции. Освобожден после 10 лет плена. Соратник Жанны д'Арк.

(обратно)

407

Бальи (фр. bailli) — представитель короля или сеньора, управлявший областью, называемой бальяжем, в которой представлял административную, судебную и военную власть. В Южной Франции подобные же функции выполняли сенешали.

(обратно)

408

BN manuscrit français 25709/722 (приказ бальи Ко заместителям в бальяжа сделать прокламацию). Возможно, что бальи Руана получил соответствующее распоряжение еще 19 апреля. (AN K59/12, but with problems over dating).

(обратно)

409

Жан I (1385–1415) — граф Алансонский с 1404 г. возведен в герцогское достоинство в 1414 году.

(обратно)

410

BN Clairambault 54/4113.

(обратно)

411

C. de Vic and J. Vaissète, Histoire générale de Languedoc, 16 vols (Toulouse, 1872–1905), ix, 1028.

(обратно)

412

Хотя официальных записей не известно, дез Юрсен (506–7) отмечает, что "советом короля было приказано и назначено, чтобы коннетабль имел в это время такую же власть, как и король, чтобы принимать меры, издавать приказы и отменять приказы по своему усмотрению, разрушать крепости и замки, если потребуется".

(обратно)

413

P. Contamine, Guerre, état et société. Étude sur les armées des rois de France 1337–1494 (Paris/The Hague, 1972), 208.

(обратно)

414

 Сведения о отрядах взяты из сохранившихся документов французской палаты общин, которые в настоящее время находятся в различных коллекциях Национальной библиотеки. Большинство из них относятся к коллекции Clairambault и Pièces Originales, для которых имеются хронологические указатели. Поскольку свидетельства получены из очень большого количества документов, здесь невозможно привести каждый из них в отдельности, но будут даны ключевые ссылки. О ремонте в виконтстве Кутанс см. BN manuscrit français 25709/724 (order of 3 August).

(обратно)

415

BN manuscrit français 25709/697/

(обратно)

416

Deseille, 415. Это очень полезное исследование, основанное на отчете о поступлениях и расходах города Булонь, AN KK280.

(обратно)

417

Чтобы избежать излишних ссылок, соответствующие разделы основных английских хроник выглядят следующим образом: Gesta, 20–55; Hardyng, 374–5, 389–90; Walsingham, 89–93; Titus Livius, 8–11; Pseudo-Elmham, 36–49. О французах нет свидетельств очевидцев, но есть подробные описания в Religieux, 532–45; Le Fèvre, i, 224–31, Monstrelet, ii, 82–6, Waurin, 180–5, Des Ursins, 506–9, Berry Herald, 64–5.

(обратно)

418

Fusoris, 251.

(обратно)

419

Джон Фастольф (англ. John Fastolf, ок. 1378 — 5 ноября 1459) — английский полководец времён Столетней войны, ставший прототипом Фальстафа в пьесах Уильяма Шекспира.

(обратно)

420

French rolls, 577. E101/46/24 (служба при графе Саффолке); E101/47/39 (гарнизон Арфлера). Ги де Мале был при Азенкуре..

(обратно)

421

E101/47/20. Оба впоследствии были отправлены домой из Арфлера, поэтому не участвовали в сражении.

(обратно)

422

Джон Холланд не был графом в этот момент, поскольку титул был возвращен ему только в марте 1417 года. Использование этого титула автором "Gesta" может помочь в датировке хроники, хотя из административных записей кампании следует, что Холланд уже получил этот титул по праву вежливости. (CP, V, 205–11).

(обратно)

423

Корнуолл, в возрасте около сорока лет, женился на сестре Генриха IV, Елизавете, матери графа от первого брака, и отличался тем, что родился в море у горы Святого Михаила (CP, V, 253–4). Умфравиль (р. 1390) был одним из рыцарей палаты Генриха (CP, I, 151–2). С 1403 года Портер был оруженосцем принца Генриха и служил в Уэльсе. В 1415 году ему было около сорока лет, и он был посвящен в рыцари 11 сентября, когда, еще служа под началом графа Хантингдона, отбил вылазку защитников Арфлера (History of Parliament. The Commons 1386–1421, ред. J.S. Roskell, L. Clark, and C. Rawcliffe, 4 vols (Gloucester, 1992), iv, 118–21). Джон Грей (из Рутина) был женат на сестре Хантингдона (CP, VI, 159–50). Стюард (или Стюарт) впоследствии был конюшим при Генрихе VI.

(обратно)

424

Здания приорства Гравиль, расположенные на склоне холма над одноименной деревней к западу от Арфлера, в значительной степени сохранились и открыты для посещения.

(обратно)

425

J-L Dufresne, "La délinquance dans une region en guerre: Harfleur-Montivilliers dans la première moitié du XVème siècle", Actes du cent cinquièmecongrès des sociétés savantes (Caen, 1980), 181.

(обратно)

426

BN Clairambault 21/1480, 7480, 23/1672, 92/3969.

(обратно)

427

На данный момент не сир де Гокур, а его сын. О его карьере см. Gesta, 32 n. 1. Его брат, Гийом, погиб при Азенкуре. Монстреле оценивает численность войск Рауля-младшего в 400 человек.

(обратно)

428

BN Clairambault 92/3909, 3911.

(обратно)

429

Brut, 553.

(обратно)

430

BN Clairambault 5/241, 26/1897.

(обратно)

431

Nicolas, Appendix, 24–6.

(обратно)

432

В пробургундской Chronique anonyme де Гокур назван ответственным за капитуляцию в качестве капитана, будучи описан как приверженец Орлеанской партии (Sources, 115).

(обратно)

433

Подробности о последующем пленении двадцати четырех человек из гарнизона см. в Wylie, Henry V, ii, 252. 9 октября Карл VI издал указ в пользу Жанны де Шомон, чей муж, Бодрен де ла Эз, погиб во время осады. (BN pièces originales 1522 Heuse 71–2).

(обратно)

434

Лионне де Бракемонт был младшим сыном владетеля фьефа Бракемонт, расположенного недалеко от Дьеппа. Его старший брат, Роберт, был камергером Людовика, герцога Орлеанского, в 1405 году.

(обратно)

435

Rouen, AD Seine Maritime 100J 35/9, 10, 11 (последний ― на полукруглую башню возле часовни Нотр-Дам де Вилетт).

(обратно)

436

BN manuscrit français 26040/4971, полностью напечатана в Chronique de Perceval de Cagny, изд. H. Moranville (SHF, Paris, 1902), 95–6.

(обратно)

437

BN manuscript français 25766/714 (298), 26040/4981: 21 сентября Жан Дюзо и девять других оруженосцев были приняты на службу..

(обратно)

438

BN manuscrit français 26040/4989 and 4991 об оборонительных мерах в Руане в это время.

(обратно)

439

BN manuscrit français 26040/4971.

(обратно)

440

E101/47/1 (Арундел), 101/47/40 (Йорк).

(обратно)

441

A. Curry, "Towns at War. Relations between the towns of Normandy and their English rulers 1417–1450", Towns and Townspeople in the Fifteenth Century, ed. J.A.F. Thomson (Gloucester, 1988), 149–53.

(обратно)

442

Я благодарна доктору Ричарду Джонсу за предоставленную информацию.

(обратно)

443

Sources, 444–5.

(обратно)

444

Fusoris, 205–8.

(обратно)

445

BN pièces originales 496 Breban 30 (12 сентября).

(обратно)

446

BN pièces originales 573 de Calbrille 41 (квитанция от 12 сентября на поездку в Бретань): BN manuscrit français 25766/715 (297); BL Additional Charters 68, 259 (for Sluys); BN pièces originales 2289 Piquet 49, 51.

(обратно)

447

Taylor, "Chronicle of John Streeche", 152.

(обратно)

448

Nicolas, Appendix, 25.

(обратно)

449

Джайлс Римский (лат. Aegidius Romanus; итал. Egidio Colonna; ок. 1243 ― 22 декабря 1316), философ, и богослов-схоластик, монах-августинец, архиепископ Буржа.

(обратно)

450

Буршье, которому, вероятно, было около сорока лет, был одним из придворных рыцарей Генриха как принца и короля, и вскоре после возвращения экспедиции был назначен констеблем Тауэра: CP, V, 176–8.

(обратно)

451

BN manuscrit français 26040/4974, 4980.

(обратно)

452

Sources, 441–2, с оригиналом в London Letter Book I, folio cxliiib.

(обратно)

453

Существовали различные практики относительно того, разрешалось ли им оставлять свои доспехи и личное оружие. Бургундские летописцы упоминают, что они пришли в своих pourpoints, подразумевая, что от них потребовали отказаться от доспехов.

(обратно)

454

3 января 1416 года Генрих подарил Жану де Бурдену (или Бордилли) его приходскую епархию Святого Мартина. (French Rolls, 576).

(обратно)

455

PPC, ii, 147–8.

(обратно)

456

H. Lamotte, Antiquités de la ville d'Harfleur (Paris, 1799), 64.

(обратно)

457

London Letter Book I, 159.

(обратно)

458

French Rolls, 577.

(обратно)

459

"Rôles normands et français et autres pièces tirées des archives de Londres par Bréquigny en 1764, 1765, et 1766", Mémoires de la Société des Antiquaires de Normandie, 23 (1858), 234–6.

(обратно)

460

London Letter Book I, 161.

(обратно)

461

CPR 1413–16, 364.

(обратно)

462

О восемнадцати артиллеристах, сорока двух плотниках и двадцати каменщиках там, см. BL Additional Manuscript 4601/99 cited in Wylie, Henry V, ii, 63 n. 8.

(обратно)

463

PPC, ii, 184. Для более полного понимания периода после осады см. A. Curry, "Harfleur et les Anglais 1415–1422", Нормандия и Англия в Средние века (Caen, 2003), 249–63. Версия на английском языке доступна в A. Curry, "Harfleur under English Rule 1415–1422", The Hundred Years War. Part III. Further Considerations, ed. A. Villalon and D. Kagay (Brill, 2013), 259–84.

(обратно)

464

PPC, ii, 196–7.

(обратно)

465

Gesta, 144–9.

(обратно)

466

Екатерина (Кэтрин) Суинфорд (англ. Katherine (Catherine) Swynford), урождённая Екатерина де Роэ (англ. Katherine de Roet; ок. 1350 — 10 мая 1403) — дочь рыцаря из Эно Пейна де Роэ, 3-я жена Джона Гонта, 1-го герцога Ланкастера. Екатерина воспитывалась при английском королевском дворе, позже оказалась на службе у Бланки Ланкастерской, первой жены Джона Гонта. После смерти Бланки стала любовницей герцога, родив ему четырёх детей, которые носили фамильное прозвание Бофорт. После смерти второй жены Гонта английский король Ричард II позволил дяде жениться на давней любовнице, а все родившиеся до этого дети были легитимизированы папской буллой. Екатерина является предком всех английских (а позже и британских) королей, начиная с Эдуарда IV. 

(обратно)

467

PPC, ii, 184–5. Первая сохранившаяся ведомость ― за первый квартал 1416 года (E101/47/39).

(обратно)

468

B. Le Cain, "Les fortifications de Harfleur au début du XVe siècle. Les années de l'occupation anglaise", Les fortifications Plantagenêt, ed. M-P. Baudry (Poitiers, 2000), 103–10.

(обратно)

469

Monstrelet, iii, 69–70.

(обратно)

470

BN manuscrit français 26040/4971, printed in full in, 95–6.

(обратно)

471

BN manuscrit français 25709/725 (приказ бальи Каена виконту Фалеза); BL Additional Charter 3464 (приказ бальи Кана виконту Байе).

(обратно)

472

BN manuscrit français 25709/722.

(обратно)

473

Archives de la Prefecture de la Police, Livre vert vieil premier, folio 54v, cited in Famiglietti, 165.

(обратно)

474

Famiglietti, 165; Contamine, , 214, 220.

(обратно)

475

P. Contamine, (English translation by M. Jones, Oxford, 1980), 153.

(обратно)

476

BN manuscrit français 25709/726. Contamine, , 223 неверно истолковывает этот документ как означающий, что французы намеревались собрать еще 9.000 человек. В тексте не говорится об этом, а скорее о том, что необходимо взимать больше налогов для армии, которую король собирал ("mis sus"), состоящей из 6.000 латников и 3.000 лучников..

(обратно)

477

Rouen, AD Seine Maritime 100J6, no. 40 (квитанция от 5 июля, полученная в парижской кассе за 1.500 турских ливров, доставленных Кардо де Лэтре, комиссаром по сборам в Кан, как часть помощи "для сопротивления англичанам"). Он заплатил еще 500 турских ливров 28 июля. (no. 41).

(обратно)

478

См., например, Rouen, AD Seine Maritime 100J8, no. 1 (квитанция от 16 сентября 1415 года об оплате перевозки 3.000 турских ливров из Сен-Ло в Руан для Маке Герона).

(обратно)

479

BN pièces originales 423, du Boscaule 2.

(обратно)

480

J. Shirley, (Oxford, 1968), 94.

(обратно)

481

Religieux, v, 538–9, 285–6; Famiglietti, 277 n. 83.

(обратно)

482

Des Ursins, 507.

(обратно)

483

BN manuscrit français 26040/4974, 4980. Religieux (v, 540–1) также рассказывает нам, что несколько раз осажденные посылали своих представителей к дофину, даже передавая нам их предполагаемые слова, обращенные к нему, ― о том, что они находятся в тяжелом положении и опасаются, что им придется сдаться, что было бы во вред королевству, учитывая важность и известность их города.

(обратно)

484

Religieux, v, 540–1. Des Ursins (507) говорит о том, что сир де Акевиль был послан арфлерцами около 15 сентября к королю в Мант и к дофину в Вернон, но они ничего не смогли сделать, "поскольку армия французов была недостаточно сильна, чтобы снять осаду". Это, вероятно, путаница с его миссией предупредить их о заключении договора о капитуляяции.

(обратно)

485

, ed. Abbé Porée (SHF, Paris, 1883), 81–2.

(обратно)

486

BN manuscrit latin, 13, 905 (mémoires de Dom Jouvlin).

(обратно)

487

Нижеследующие сведения получены в результате анализа всех сохранившихся материалов, хранящихся в Национальной библиотеке: Collection Clairambault. Учитывая количество документов и большой диапазон томов, в которых они находятся, невозможно дать конкретные ссылки. Например, материалы о гарнизоне Валоньи за июль месяц содержатся по меньшей мере в тридцати двух различных документах.

(обратно)

488

Как это выражено в платеже отряду из тридцати конных арбалетчиков, базировавшихся в Валонье, 24 июля 1415 года (BN Clairambault 54/4113). О назначении Дофина 30 апреля см. Chapter 4 n. 2.

(обратно)

489

BN Clairambault 15/5049, 3/104.

(обратно)

490

BN Clairambault 53/4029.

(обратно)

491

BN Clairambault 53/4055 (увольнение 30 сентября), но Clairambault 24 предполагает, что они были в строю около 20 сентября.

(обратно)

492

BN Clairambault 103/99.

(обратно)

493

, i, 227; Waurin, ii, 184, не называя имени сира де Акевиля..

(обратно)

494

, 276.

(обратно)

495

BN manuscrit français 6748, 109, 132.

(обратно)

496

Des Ursins, 509.

(обратно)

497

BN pièces originales 1522 Heuse no. 71 (Vernon); BN manuscrit français 6748, 115 (Rouen).

(обратно)

498

Гильом IV де Мелен (фр. Guillaume IV de Melun, ок. 1360 — 25 октября 1415) — граф де Танкарвиль, виконт де Мелен, французский военный и политический деятель.

(обратно)

499

A. Chéruel, (Rouen, 1840, repr., 1970), pièces justificatives, 2–3. For a letter of Charles VI received at Noyon on 14 July saying that "the English were ready to invade the kingdom", see J. La Fons-Mélicocq, (Noyon, 1841), 24.

(обратно)

500

BN manuscrit français 26040/4989–91, 4993 (королевский двор), 4996 (Пон-де-л'Арк).

(обратно)

501

A. Hellot, (Rouen, 1881), 99.

(обратно)

502

, 445.

(обратно)

503

Например, BN Clairambault 30/2249 (Жан де Шоле, мессир де Бретиньи).

(обратно)

504

Гишар Дофин (ум. 1415), сеньор де Жалиньи: капитан Монтрея, участвовал в переговорах перед сражением при Азенкуре, в котором и погиб.

(обратно)

505

BN Clairambault 83/6491 (Ренар де Торси при Гишаре Дофине).

(обратно)

506

BN manuscrit français 6748, 115.

(обратно)

507

Wylie, , ii, 104. О его войсках см. например BN Clairambault 44/3287 (бастард д'Эстаконн).

(обратно)

508

Людовик II Анжуйский (фр. Louis II d'Anjou; 5 октября 1377 — 29 апреля 1417) — герцог Анжу, граф Мэна и Прованса, титулярный король Неаполя, сын Людовика I Анжуйского второго сына короля Франции Иоанна II Доброго.

(обратно)

509

C. Du Fresne de Beaucourt, (Paris, 1881–91), i, 17.

(обратно)

510

BL Additional Charter 2607. В начале августа миланский купец в Париже уже снабдил его шлемом (bavière/beavoir) и частью доспехов. (BN pièces originales 158 Ayrolde 2).

(обратно)

511

Champion, , 668.

(обратно)

512

, Recueil des Chroniques de Flandres, vol. 3, ed. J.-J. Smet (Brussels, 1856), 354. Это, вероятно, было написано в 1460-х годах. Король якобы приветствовал их словами: "Мои дети из Турне, я очень рад, что вы приехали".

(обратно)

513

Des Ursins, 506–7. Письма также упоминаются, но не датируются в Religieux, c, 534–5.

(обратно)

514

Des Ursins, 511.

(обратно)

515

Des Ursins, 510–12.

(обратно)

516

Des Ursins, 516–7; AN K61/2, хотя и современная копия, что, следовательно, не решает проблему достоверности дез Юрсена.

(обратно)

517

E30/1597. Этот документ поврежден, но приказывает маршалам провести смотр и проверку латников и лучников.

(обратно)

518

Филипп Добрый (фр. Philippe le Bon) или Филипп III Бургундский (31 июля 1396 — 15 июня 1467) — герцог Бургундии, граф Бургундии и Артуа с 1419 года, маркграф Намюра с 1429 года, герцог Брабанта и Лимбурга с 1430 года, граф Эно, Голландии и Зеландии с 1432 года, герцог Люксембурга с 1443 года, из Бургундской ветви династии Валуа.

(обратно)

519

Vaughan, , 208, citing AD Nord B17618 (letters of 10 October); AD Nord B17620 (letters from Robert Bourée in Paris); AD Nord B4090, f. 106b, U. Plancher, , 4 vols (Dijon, 1739–81), iii, 438. Religieux также утверждает, что он собрал войска в Бургундии, Савойе и Лотарингии, но королю посоветовали не призывать его на помощь, поскольку другие принцы не питали к нему симпатии и предпочли завершить кампанию с честью без него. Места найма войск несколько причудливы, но общая мысль о том, что герцога не просили приехать лично, согласуется с письмами дез Юрсена.

(обратно)

520

Des Ursins, 513–5.

(обратно)

521

, 141–3.

(обратно)

522

, 143, ошибочно называет это Мелуном.

(обратно)

523

, x, 247. Упоминается английское вторжение.

(обратно)

524

, 177.

(обратно)

525

, 102.

(обратно)

526

Танги дю Шатель (фр. Tanneguy du Chastel; 1369–1449) — французский рыцарь, участник Столетней войны, приближённый короля Карла VII. В войне "арманьяков" и бургундцев Танги принял сторону первых, и в 1415 году был назначен прево Парижа, контролировавшегося "арманьяками", а затем стал комендантом Бастилии.

(обратно)

527

Их можно найти в BN pièces originales, начиная с 1 октября и далее. См., например, запись Пьера (Потона?) де Сентрайя и его девяти кюре в Париже 27 октября., BN pièces originales 2356, Ponton-Xaintrailly 2.

(обратно)

528

G. Knowlson, (London and Rennes, 1964), 84–96.

(обратно)

529

Dom Morice, (Paris, 1744), ii, 924–5.

(обратно)

530

Чтобы избежать повторных ссылок, диапазоны страниц в следующие: (26–7); (42–3); Titus Livius (56–7); Pseudo-Elmham (65); Religieux (101–2); Berry Herald (179); (144–5).

(обратно)

531

, 442.

(обратно)

532

, IV, ii, 147, но неверно датировано 16 сентября. Переведено в Nicolas, Appendix, 29–30, и в C. Hibbert, (London, 1964), Appendix V.

(обратно)

533

Уильям Брюгге (ок. 1375 – 9 марта 1450).532

(обратно)

534

Brown, "English campaign", 43. Для сравнения см. J.W. Honig, "Reappraising Late Medieval Strategy: The Example of the 1415 Agincourt Campaign", War in History, 19 (2012), 123–51.

(обратно)

535

A Tuetey (SHF, 1885–8), ii, 231–2.

(обратно)

536

Пьер Фенин (фр. Pierre de Fénin) — французский историк, родом из Артуа. Его хроника заключает в себе краткое изложение борьбы между бургундской и орлеанской ("арманьяками") партиями. Она разделена на две части: первая охватывает период от 1407 до 1422 г., вторая — первые пять лет царствования Карла VII. Хроника Фенина вошла в состав "Mémoires relatifs à l'histoire de France" (1837).

(обратно)

537

Fenin, 68.

(обратно)

538

Fusoris, 236.

(обратно)

539

C. Given-Wilson, (Oxford, 1997), 257. Дезертиров иногда выслеживали, как это случилось с двумя мужчинами, набранными из Кидвелли для этой или более поздней кампании. (DL 7/1/25 document D).

(обратно)

540

Nicolas, Appendix, 24–8.

(обратно)

541

, 445–6.

(обратно)

542

E101/47/1 (список отряда, представленный в виде счета после кампании).

(обратно)

543

Fusoris, 247–9.

(обратно)

544

Шотландский хронист Уолтер Боуэр, писавший в 1440-х годах, отмечает, что "он планировал перебраться со своей армией в 12.000 человек в Англию на время, чтобы восстановить силы", хотя он не упоминает Кале (, vol. 8, ed. D.E.R. Watt (Aberdeen, 1987), 85).

(обратно)

545

В "Chronique de Ruisseauville" (Sources, 125) отмечается, что Генрих не смог вернуться из Арфлера, потому что корабли из Голландии и Зеландии вернулись в свои земли, а английские корабли были разбиты в море сильными бурями и штормами.

(обратно)

546

E101/47/37.

(обратно)

547

E101/44/30 m.16.

(обратно)

548

London Letter Book I, 159.

(обратно)

549

E403/622, m.3 (запись под 23 октября).

(обратно)

550

Deseille, 422.

(обратно)

551

E403/621 (Гилберт, лорд Талбот, Хамфри Стаффорд, Роджер Лече, Томас Кларелл и другие).

(обратно)

552

, ii, 147–8.

(обратно)

553

О восемнадцати артиллеристах, сорока двух плотниках и двадцати каменщиках, см. BL Additional Manuscript 4601/99 цитируется в Wylie, , ii, 63 note 8.

(обратно)

554

Более полное изложение см. в Sources, 426–34. Счета пятидесяти девяти отрядов находятся в E358/6, остальные ― в E364. Особые сведения о счетах сгруппированы в E101. В некоторых случаях к сведениям прилагается список отряда с подробным описанием того, что случилось с каждым человеком.

(обратно)

555

Сэр Хью Стаффорд (лорд Буршье) (60), Томас Кэрью (36), сэр Уильям Граунсон (8), сэр Джон Скидмор (16), Льюис Джон, эсквайр (8), Джон Лоут, эсквайр (8), Джон Блэкет, эсквайр (8), Джон Рэдклифф, эсквайр (24), Джон Монтгомери, эсквайр (4, но сам он был отправлен домой по болезни до конца второго квартала)..

(обратно)

556

См. информацию о его счетах в E101/47/7. Он не смог предоставить еще одного латника и четырех лучников во время первоначального сбора и был освобожден от пяти боевых слуг.

(обратно)

557

E101/47/39.

(обратно)

558

Среди них Буршье, Кэрью, Граунсон и Эктон, а также Скидмор, Рэдклифф, Блэкет и Джон, которые теперь достигли статуса рыцаря.

(обратно)

559

Дорсет подал заявку на участие в кампании 1415 года с 400 людьми, Клинтон ― с шестьюдесятью. Гастингс не участвовал в кампании, но, возможно, был бароном, служившим в свите Дорсета.

(обратно)

560

E101/44/30, roll 1, m. 9; , 577. Бассет (Источники, 87) отмечает, что сэр Джон Фастольф "имел благородный отряд из 1.500 рыцарей и 35 оруженосцев и других воинов для обороны Арфлера", называя имена Кэрью, сэра Хью Люттрелла, Джона Стэндиша и Томаса Лорда. Хотя после упоминания об осаде это относится к более поздним годам, когда Фастольф был лейтенантом Арфлера вместо отсутствующих Дорсета/Эксетера. Нет никаких доказательств того, что сэр Хью Люттрелл служил в кампании 1415 года, хотя он участвовал в экспедиции 1417 года. (PRO E 101/51/2).

(обратно)

561

Детали счета: E101/46/24.

(обратно)

562

E358/6, m. 4.

(обратно)

563

E101/47/1.

(обратно)

564

Другие смерти можно проследить по дополнительным источникам. Например, Джоан Элвик подала иск в канцелярию по поводу земель своего мужа, Уильяма из Элвика, Нортумберленд. (Wylie, , ii, 66 n. 4).

(обратно)

565

Wylie, ii, 68, 71.

(обратно)

566

E101/44/30, E101/45/1. Существует также грамота короля, разрешающая репатриацию тех, чьи имена были указаны в прилагаемых списках (E101/45/14, воспроизведена в качестве фронтисписа к книге J. Otway-Ruthven, [Cambridge, 1939]).

(обратно)

567

The particulars of his post-campaign account are at E101/47/1, with the list of sick in E101/44/30, m. 6–7.

(обратно)

568

E101/44/30.

(обратно)

569

Например, один из лучников из Ланкашира под командованием сэра Джона Саутворта, погибший во время осады, был переведен в отряд Уильяма Фелипа. (E358/6 m.4).

(обратно)

570

E403/21, m.7. Счет генерального приемщика графа Маршала также показывает, что продовольствие доставлялось из Бошама.

(обратно)

571

E403/622 (учтены 23, 26 и 30 октября).

(обратно)

572

, 446–7. Запись о Ричарде, графе Уорвике в "New Dictionary of National Biography" гласит, что "он участвовал в осаде Арфлера в 1415 году, но, будучи отправлен в Кале с пленными, пропустил битву при Азенкуре" (http://www.oxforddnb.com/view/article/1838). Я не нашла доказательств его участия в осаде, и он, конечно, не участвовал в кампании.

(обратно)

573

Belleval, 66.

(обратно)

574

Соответствующие разделы в приведены ниже: , (27–32); (43–4); Walsingham (50); Hardyng (80, 82); Titus Livius (57–8); Pseudo-Elmham (66–8); Religieux (103–4); Fenin (117); (121); (124); Des Ursins (132); , , 145–55); Basin (179–80).

(обратно)

575

Deseille, 421. Последующая информация о Булони взята из этой статьи.

(обратно)

576

В административных записях это указано как 5 или 6 октября, расхождение возникает из-за того, считаются ли девяносто один день четверти первым и последним днями или нет. Wylie, Генрих V, ii, 88 n. 3 ошибается, считая, что вторая четверть началась 8 октября.

(обратно)

577

Среди погибших были Джеффри Блейк (Nicolas, 361), Ричард Курсон из отряда Грегори Бенета (E101/45/13). Роджер Роберт (латник) и Ричард Турнур (лучник) из отряда Майкла де ла Поля, графа Саффолка, были взяты в плен (E101/46/24).

(обратно)

578

BN Clairambault 65/5063, 60/4623, 113/128.

(обратно)

579

BL Cotton Cleopatra CIV утверждает, что Генрих проехал через Фекамп, хотя список мест, которые он приводит для поход ― включая Онфлер и Барфлер ― настолько неверен, что не заслуживает доверия. (, 119).

(обратно)

580

BN manuscrit français 25708/631, 635, 639.

(обратно)

581

Deseille, 418.

(обратно)

582

E101/45/1: Уильям Брамшульф (латник), Эдвард Лег и Джон де Реде (лучники).

(обратно)

583

Belleval, 59, Предполагается, что Генрих сначала направился к Фовилю, а затем повернул к Фекампу, чтобы атаковать его, но время похода делает это маловероятным.

(обратно)

584

BN Clairambault 15/977.

(обратно)

585

Имеются свидетельства ремонта в 1398 и 1407 годах (Rouen, AD Seine-Maritime 100J, no. 32 and 34). Приказ от 22 декабря 1415 года о приведении замка в обороноспособное состояние см. BN manuscrit français 26041/5018.

(обратно)

586

S. Deck, (Paris, 1924), 99.

(обратно)

587

Deseille, 422.

(обратно)

588

Клинье как адмирал, безусловно, принимал активное участие в осаде и поэтому мог присоединиться к отряду Бусико. Не совсем ясно, кто подразумевается под бастардом Бурбонским. У герцога Иоанна был единокровный брат-бастард по имени Гектор, но он, очевидно, был убит при осаде Суассона в 1414 году (Vaughan, , 147).

(обратно)

589

Belleval, 65.

(обратно)

590

BN Clairambault 46.

(обратно)

591

Jean Froissart, , ed. P. Ainsworth и G.T. Diller (Paris, 2001), 563.

(обратно)

592

, 17, 97.

(обратно)

593

Archives Communales d'Amiens BB2 f. 67, цитируется в Godard, "Quelques precisions", 131; Wylie, , ii, 112.

(обратно)

594

BL Cotton Caligula DV, fols 43v–44r, напечатан в C.J. Phillpotts, "The French plan of battle during the Agincourt campaign", , 99 (1984), 64–6, и переведен в , 468–9.

(обратно)

595

Morice, ii, col. 902.

(обратно)

596

E. Cosneau, (Paris, 1886), 39.

(обратно)

597

Есть несколько квитанций о его участии в осаде Партене в BN Clairambault for June and July.

(обратно)

598

Жан де Мальтруа, сеньор де Комбур (ум. 1415).

(обратно)

599

Бертран де Монтобан (ум. 1415), с мая 1415 г. наместник Лувра. На службе Ришмона пал в битве при Азенкуре.

(обратно)

600

BN Clairambault 69; Belleval, 177. Он погиб при Азенкуре.

(обратно)

601

Famiglietti, 102, 130.

(обратно)

602

BL Additional Charter 3466.

(обратно)

603

BL Additional Charter 3470–71.

(обратно)

604

BN Clairambault 46.

(обратно)

605

Belleval, 244–5.

(обратно)

606

Как говорилось у Chapter 5.

(обратно)

607

Godard, "Quelques précisions", 132.

(обратно)

608

, 121.

(обратно)

609

, 93; , 50 (принимая "assis carnibus" за сушеное мясо, а не за жареное, как в данном переводе).

(обратно)

610

Джон, лорд Феррерс из Гроби, Ральф де Грейсток, Питер Темпест, Кристофер Моресби, Томас Пикеринг, Уильям Ходелстон, Джон Хосбалтон, Джон Мортимер, Филипп Халле и Уильям Халле, Джеймс Ормонд и др.:  , 88 from College of Arms MS 9 fol. xxxii.

(обратно)

611

BN Clairambault 109; Belleval, 296–7.

(обратно)

612

Archives municipales d'Amiens CC 16, f. 75v, приведено в Godard, "Quelques précisions", 132.

(обратно)

613

Ошибочно назван Понт-Одемер у : Wylie, , ii, 113, n. 10.

(обратно)

614

В "Gesta" говорится, что он принадлежал самому герцогу. Граф Ферри де Водемон был вторым сыном Жана, герцога Лотарингского. (у. 1390).

(обратно)

615

Wylie, , ii, 114, хотя источник для этого довольно сомнительный.

(обратно)

616

Смысл этого замечания неясен. Я не нашла доказательств того, что он был при Азенкуре.

(обратно)

617

Belleval, 71.

(обратно)

618

, 77.

(обратно)

619

Предполагаемый грант полностью напечатан в Nicolas, 228–9. Краткая биография сэра Хью, который был младшим братом Эдмунда, 5-го графа Стаффорда (у. 1403), см. , II, 247–8, и C. Rawcliffe, (Cambridge, 1978), 9, 106, 109. Его вдова позже вышла замуж за другого участника битвы при Азенкуре, Льюиса Робессарта (у. 1431).

(обратно)

620

E101/47/6 (детали счета, со списком отряда). Он заключил контракт на службу с девятнадцатью латниками и сорока лучниками (E 404/31/152). В апреле 1416 года он все еще находился в Арфлере. (E101/47/39).

(обратно)

621

, 49.

(обратно)

622

P. Champion, (Paris, 1911), 668.

(обратно)

623

Godard, "Quelques précisions", 132.

(обратно)

624

, Recueil des Chroniques de Flandres, vol. 3, ed. J.-J. Smet (Brussels, 1856), 355.

(обратно)

625

, ed. L. Devillers, vol. 4 (Brussels, 1889), 46.

(обратно)

626

Wylie, , ii, 117–8. У бургундских хронистов Генрих также проезжает мимо Несле, но не упоминается о каких-либо контактах с его жителями..

(обратно)

627

Летописные источники для этой главы приведены в примечании 1 к Главк 6.

(обратно)

628

Godard, "Quelques précisions", 133.

(обратно)

629

Прозаический рассказ Хардинга добавляет Уильяма Портера и Уильяма Буршье к Корнуоллу и Умфравилю, делая группу еще ближе к той, что была во время высадки. Эти люди, по-видимому, были эквивалентом Генриха.

(обратно)

630

Dynter, 298–9; , 172.

(обратно)

631

У Хардинга Генрих также проезжает слева от Перонна, но датирует это 22 октября..

(обратно)

632

BN manuscrit français 6748, 115.

(обратно)

633

C. Du Fresne de Beaucourt, (Paris, 1881–91), i, 17.

(обратно)

634

Wylie, , ii, 104.

(обратно)

635

Champion, , 668.

(обратно)

636

Ваврен также упоминает Мирамон, но называет его скорее рекой, на которой был расположен Монши-Лагаш, хотя это ошибка, поскольку та река называется Оминьон.. Wylie, , ii 119 предполагает, что под рекой Мирамон Ваврен имел в виду реку, на которой лежал Мирамон, т. е. Анкр.

(обратно)

637

, ed. L. Devillers, vol. 4 (Brussels, 1889), 47.

(обратно)

638

Titus Livius говорит о битве с французами за мост, датируя ее 22 октября, но также называя этот днем святого Романа, что соответствует 23 октября. Неясно, где это было.

(обратно)

639

Возможно, это и есть то сражение, о котором говорит венецианец Морозини: "мы узнали, что англичане попали в ловушку на мосту и что они не могли отступить и поэтому были вынуждены дать сражение". (, 193).

(обратно)

640

Например, семь ланкаширских лучников под командованием сэра Ричарда Кигли (E101/44/29).

(обратно)

641

Я не учитываю здесь возможность переправы через Сомму в Эклюзье-Во..

(обратно)

642

Убит: Джеффри Блейк (Nicolas, 361). Ричард Курсон, лучник из отряда мастера сапожника, Грегори Бенет (E101/45/13), Роджер Роберт (латник) и Ричард Турнур (лучник) из отряда Майкла де ла Поля, графа Саффолка, были взяты в плен. (E101/46/24).

(обратно)

643

В плен были взяты следующие: Уильям Брамшульф (латник), Эдвард Лег и Джон де Реде (лучники). (E101/45/1).

(обратно)

644

Джон Релвердж, оруженосец Майкла де ла Пола младшего (E101/46/24 m. 4).

(обратно)

645

Неназванный ланкаширский лучник, который перешел в отряд сэра Джона Саутворта, но после смерти последнего в Арфлере был переподчинен Уильяму Портеру (E358/6 m. 4).

(обратно)

646

E101/44/29. Один из лучников Эрпингема, Ричард Чарман, был захвачен в плен в какой-то момент между Арфлером и Азенкуром. (E101/47/20).

(обратно)

647

E101/45/2. Здесь также говорится о пленных, но не указываются даты.

(обратно)

648

E101/47/37 (отряд графа-маршала, в котором было 138 человек и 345 лошадей, включая двадцать четыре, принадлежавших графу, который сам был отправлен домой).

(обратно)

649

Частично об этом свидетельствует выписка, данная 1 июня 1416 года Джону Харгроуву, сержанту- кладовщику, относительно того, что было потеряно из королевского багажа, когда он был разграблен во время битвы (, IV, ii, 163).

(обратно)

650

Соответствующий отрывок звучит как "in tam longa distancia eorum patriam populantem", что Роскелл и Тейлор перевели как "опустошили свою страну на таком большом расстоянии от нее".

(обратно)

651

Вопрос о таинствах также упоминается у Тита Ливия и Псевдо-Эльхема. A. Curry, "The Military Ordinances of Henry V: Texts and Contexts", –1, ред. C. Given-Wilson, A. Kettle and L. Scales (Woodbridge, 2008), 214–49.

(обратно)

652

British Library Additional Manuscript 33, 191. В одном из пунктов говорится об "этой поездке, которую наш вышеупомянутый суверенный король совершает за свой счет", что очень напоминает лексику, использованную в отношении кампании 1415 года. Многие из этих положений перекликаются с теми, которые содержатся в первом известном тексте дисциплинарных предписаний, изданных на французском языке для шотландской кампании 1385 года, напечатанном в "The Black Book of the Admiralty", изд. T. Twiss (London, 1871), i, 453–8, постановления 1419 года напечатаны в Nicolas, Appendix, 31–40, и C. Hibbert, (London, 1964), Appendix IV.

(обратно)

653

Интересно также отметить, что во время переговоров с герцогом Бургундским летом 1414 года король попросил своих посланников спросить, как герцог будет относиться к "арманьякским" владениям, через которые пройдет англо-бургундская армия, одержав победу. Ответ был таков: "упорядоченно и мирно, оплачивая все продовольствие". (Vaughan, , 207).

(обратно)

654

Numbers 25:14.

(обратно)

655

Изложено в C. J. Rogers, "Edward III and the dialectics of strategy, 1327–1360", , 6th series, 4 (1994), и более полно изложены в книге "War Cruel and Sharp. English Strategy under Edward III, 1327–1360 гг." (Woodbridge, 2000).

(обратно)

656

Для сравнения см. H.J. Hewitt, (Manchester, 1958), Rogers, M. Livingstone and M. Witzel (London, 2004). См. J.W. Honig, "Reappraising Late Medieval Strategy: The Example of the 1415 Agincourt Campaign", , 19 (2012), 123–51.

(обратно)

657

A. Ayton, "The Crécy campaign", в Ayton and Preston, , quote at 66. Некоторые этапы похода Эдуарда в 1346 году были быстрее, чем другие: A. Burne, (London, 1955), 154, отмечает, что после переправу через Сену он проходил в среднем 14,5 миль (23 км) в день. См. также его карту на p. 141.

(обратно)

658

BN manuscrit français 25709/725.

(обратно)

659

Des Ursins, 510.

(обратно)

660

BN manuscrit français 25709/728. 12 ноября было вынесено постановление о проведении расследования по их жалобам (British Library Additional Charter 6799).

(обратно)

661

, ed. Abbé Porée (Société de l'Histoire de France, Paris, 1883), 81–2.

(обратно)

662

, 143.

(обратно)

663

Соответствующие разделы в приведены ниже: (34–8); (46–7); Walsingham (51–2); Titus Livius (59–62); Pseudo-Elmham (71–4); (92–6); Religieux (104–8); (115); Fenin (118–9); (124–6); Des Ursins (1329–34); , (156–65); Dynter (173–4); Bourgeois of Paris (177–8); Berry Herald, (180–1); (184); (187); Basin (190).

(обратно)

664

Wylie, , i, 135, note 11.

(обратно)

665

, 51.

(обратно)

666

Я благодарна доктору Клиффорду Роджерсу за его совет относительно приказа хранить молчание. Он указал мне на то, что подобные приказы встречаются у Фукидида и во время Гражданской войны в Америке.

(обратно)

667

Доктор Роджерс предполагает, что "ночная атака не является редкой для маленькой армии, противостоящей большой", указывая на пример атаки графа Нортгемптона на Ла Рош Дерриен в 1345 году.

(обратно)

668

, 132.

(обратно)

669

, 151.

(обратно)

670

"Bourgeois of Paris" утверждает, что 20 октября французские сеньоры услышали, что англичане продвигаются через Пикардию и "мой господин де Шароле сильно на них наседает".

(обратно)

671

Информация из выступлении профессора Бетрана Шнерба в Азинкурте в октябре 2005 года.

(обратно)

672

, iii, 7.

(обратно)

673

, 181.

(обратно)

674

BN manuscrit français 25709/726.

(обратно)

675

Роберт де Бар (нем. Robert de Bar; ок. 1390 — 25 октября 1415) — граф Суассона с 1412 года, сеньор (1397), затем граф (1413) Марля.

(обратно)

676

Эдуард, герцог Барский, унаследовал титул в 1411 году и, как известно, составил свое завещание 7 октября, что подразумевает подготовку к военным действиям (Wylie, , ii, 180).

(обратно)

677

, 34. "also" говорит, что авангард был пешим, а арьергард конным, добавляя, что французских отрядов было несколько, что может быть намеком на эскадроны на флангах..

(обратно)

678

Антуан де Вержи (фр. Antoine de Vergy, 1375 — 29 октября 1439), граф де Даммартен — бургундский военачальник, маршал Франции.

(обратно)

679

Contamine, , 225. Например, пятьдесят семь арбалетчиков Жана де Севиля под командованием графа де Вандома. (BN Clairambault 103/99).

(обратно)

680

BN manuscrit français 25709/726.

(обратно)

681

Вандом: BN Clairambault 53/4029; Берри: BN Clairambault 53/4055; де Линь: BN Clairambault 15/5049, 3/104.

(обратно)

682

Des Ursins, 510–2.

(обратно)

683

V. Grave, (Paris, 1896), 14.

(обратно)

684

S. Boffa, "Anthoine de Bourgogne et le contingent brabaçon à la bataille d'Azincourt (1415)", , 72 (1994), 255–84. См. также полезный обзор за несколько более ранний период в S. Boffa, (Woodbridge, 2004).

(обратно)

685

Contamine, , 216.

(обратно)

686

J. Flammermont, (Senlis, 1881), 234–5. В 1410 году они попросили тридцать арбалетчиков, но прислали только восемь. (230–1).

(обратно)

687

V. Gay, , 2 vols (Paris, 1887–1928), ii, 429, col. A.

(обратно)

688

A. Janvier, (Amiens, 1855), 98–9. В 1401 году ставки заработной платы составляли 24 ливра в месяц для капитана, 6 су в день для каждого арбалетчика и 4 су 6 денье в день для каждого пехотинца (Contamine, , 222, note 81).

(обратно)

689

L. Mirot, "Lettres closes de Charles VI conservées aux archives de Reims et de Tournai", , 29 (1917–18), 309–38, 30 (1919), 1–44, no. XXVIII; Contamine, , 217. See above 101.

(обратно)

690

Один из отрядов, прибывших в Руан 17 октября под командованием герцога Бурбонского, включал восемь человек, присланных Изабеллой де Аркур, дамой де Виллар из графства Домб близ Лиона. (J.M. Le Mure, , 4 vols [Paris, 1860–97], ii, 130). Существует также история о том, что Бернар д'Овернь, отправляясь в поход на север, сжигал деревни, в которых останавливался (приведено в R.A. Newhall, [New Haven, 1924], 239 n. 241). Бургундские хронисты включают в список умерших сеньора из Оверни. Дальнейшие исследования о географии происхождения погибших и пленных были бы чрезвычайно полезны.

(обратно)

691

Contamine, , 223.

(обратно)

692

Vaughan, , 139.

(обратно)

693

Биографии см. as well as .

(обратно)

694

Полезное обсуждение этой проблемы см. M. Bennett, "The Battle", , ред. A. Curry (Woodbridge, 2000), 25–30.

(обратно)

695

M. Bennett, "The development of battle tactics in the Hundred Years War", , ред. A. Curry and M. Hughes (Woodbridge, 1994), 15–16.

(обратно)

696

Соответствующие разделы в are приведены ниже: (34–8); (46–7); Walsingham (51–2); Titus Livius (59–62); Pseudo-Elmham (71–4); (92–6); Religieux (104–8); (115); Fenin (118–9); (124–6); Des Ursins (1329–34); , (156–65); Dynter (173–4); Bourgeois of Paris (177–8); Berry Herald, (180–1); (184); (187); Basin (190). For Chartier, "Livre des Quatres Dames", see , 344–7.

(обратно)

697

Bennett, "The Battle", 31.

(обратно)

698

Позже он добавляет: "и в этой баталии половина боевых слуг из всех отрядов будет сидеть на лучших лошадях своих хозяев", что еще раз говорит о том, что этот план был составлен в то время, когда французские силы должны были быть максимально использованы.

(обратно)

699

Я благодарна доктору Ровене Арчер за то, что она поделилась своими мыслями по вопросу применения кольев.

(обратно)

700

В мае 1414 года, во время междоусобной войны, Гектор и Филипп де Савез совершили набег на Бланги, когда королевская армия продвигалась на север, и снова активно действовали в графствах Э и Омаль под бургундским флагом в 1416 году (Deck, , 28, 30).

(обратно)

701

Ваврен и Лефевр приводят реальное количество людей, охранявших обоз, говоря, что король приказал дворянину с десятью латниками и двадцатью лучникам выполнить эту задачу, вместе с пажами благородного звания и другими людьми, которые были больны и не могли быть полезны.

(обратно)

702

То, что было похищено, можно восстановить по реляции, выданной 1 июня 1416 года Джону Харгроуву, сержанту-кладовщику (, IV, ii, 163).

(обратно)

703

Именно через Монстреле эта связь прослеживалась в историях Холла и Холиншеда и нашла свое отражение у Шекспира..

(обратно)

704

E101/47/40. Из 400 воинов, с которыми он отплыл, 374 участвовали в битве, но только 283 вернулись в Англию..

(обратно)

705

E101/46/24, 45/7, 44/29 соответственно.

(обратно)

706

Жильбер де Ланнуа (фр. Gilbert de Lannoy; 1386–1462) — фламандский рыцарь, советник и камергер герцога Бургундского Жана Бесстрашного, дипломат, путешественник. Один из 25 первых кавалеров ордена Золотого руна.

(обратно)

707

, 49.

(обратно)

708

50.

(обратно)

709

E358/6 m.1.

(обратно)

710

, 49.

(обратно)

711

, 288–98 за эти стихи.

(обратно)

712

Соответствующие разделы в приведены ниже: (37–40); (47–8); Walsingham (53); Titus Livius (62–3); Pseudo-Elmham (74–5); Religieux (108–10); Fenin (119); (126–7); Des Ursins (133–5); , and (164–71); Dynter (174–5); Bourgeois of Paris (177–8); (184–5); (187).

(обратно)

713

, 263–5, 279, 284, 335. Для дальнейшего обсуждения именования см. Wylie, , ii, 178–9.

(обратно)

714

Godard, "Quelques précisions", 135.

(обратно)

715

Тело герцога Йорка было доставлено в Лондон, а затем похоронено в замке Фотерингей; Саффолк был похоронен в Эвельме. (Wylie, , ii, 269–71).

(обратно)

716

Belleval, 118, Wylie, , ii, 216.

(обратно)

717

.

(обратно)

718

Bacquet, , 83, citing Bibliothèque municipale de Besançon Collection Chifflet MS 64.

(обратно)

719

Wylie, , ii, 218 note 12.

(обратно)

720

Другие примеры: в Сент-Омере Филипп де Виссок в церкви Сент-Альдегонде; Жан де Крой и Аршамбо де Крой в аббатстве Сен-Бертен, Гийом д'Авруль в часовне прихода Сен-Дени. Жиль де Сент-Обер, сир де Шин, в Бузиньи в Эно; Генрих де Гавр в соборе Камбрэ; Коларт де Мейли в церкви Святого Николая в Аррасе.

(обратно)

721

также приписывает графу де Шароле, находившемуся в то время в Аррасе, проведение освящения поля и погребение погибших, за исключением тел дворян, "которых он заставил отнести каждого в свои владения". 28 октября из Булони был отправлен гонец к Шароле в Гент с известием о сражении и "для того, чтобы получить утешение и помощь, опасаясь короля Англии, который находился в этом районе". (Deseille, 155).

(обратно)

722

"В странах неверных", т. е. в чужих краях, за границей; в расширенном смысле - в чужой среде. Выражение возникло в средние века как добавление к титулу церковных деятелей, назначавшихся на должности епископов нехристианских стран, преимущественно восточных.

(обратно)

723

Фенин упоминает только епископа Теруанского.

(обратно)

724

Godard, "Quelques précisions", 135.

(обратно)

725

В "Bourgeois of Paris" названы бельи Вермандуа, Макона, Сенса, Сенлиса, Кана и Мо, но для подтверждения этого необходимо дальнейшее исследование должностных лиц по спискам в "Gallia Regiais". Пьер де Эленвиллер, бальи Эврё, как полагают, находился в качестве пленного в Англии в мае 1416 года, когда его жена обратилась за разрешением на владение землями в его отсутствие. (BN pièces originales 1504 de Hellenvillier, en Normandie, 56).

(обратно)

726

Из ланкаширских лучников четверо были в отряде Саутворта, четверо ― в отряде Кигли. (Calais E358/6 m4, E101/44/29). Один лучник из отряда покойного графа Саффолка (E101/46/24); E101/45/7 (Хантингдон, 5 лучников и Стрейт); E101/47/20 (Эрпингем, один лучник и Аунгерс). Информация, содержащаяся у Wylie, , ii, 188 не полностью заслуживает доверия.

(обратно)

727

E101/47/40.

(обратно)

728

, ii, 226;, 448

(обратно)

729

, 269–70.

(обратно)

730

«Поле золотой парчи» или «Лагерь золотой парчи» (англ. Field of Cloth of Gold, фр. Le Camp du Drap d'Or) — название, которое получило место мирных переговоров Генриха VIII Английского и Франциска I Французского, проходивших с 7 июня по 24 июня 1520 г., и сама эта встреча из-за необыкновенной роскоши свиты обоих королей. Находится в Баленгеме, между Гином и Ардром, неподалеку от Кале. 

(обратно)

731

О ремонте моста см. E101/187/6.

(обратно)

732

Возможно, в Кале продолжали ежегодно отмечать эту битву. В конце 1530-х или начале 1540-х годов в тексте, призывающем Генриха VIII начать ежегодные праздники в честь победы над Папой, приводились в качестве примера ежегодные празднования Азенкура в Кале (, 278).

(обратно)

733

E403/622 m. 2 (платежи Роджеру Лече 30 октября).

(обратно)

734

E403/622 m.3 (учтены в соответствии с 23 ноября).

(обратно)

735

E101/46/36.

(обратно)

736

Семнадцать человек, безусловно, были оставлены в Кале с 17 ноября по 10 декабря (E406/29), но сам де Гокур был доставлен в Англию вместе с королем.

(обратно)

737

, 50.

(обратно)

738

Wylie, , ii, 243, n. 8.

(обратно)

739

Идентификация Тромагона неясна. Гасконец с таким именем командовал Понтуазом в 1417 году, а Луи Тромагон бретонского происхождения сражался во французской армии при снятии осады Орлеана в 1429 году. (P. Contamine, "Les armées française et anglaise à l'époque de Jeanne d'Arc", , 57 [1970], 17). Жильетта де Тресмагон была одной из фрейлин герцогини Орлеанской в 1394 году. (Wylie, , ii, 245, n. 6).

(обратно)

740

E101/47/35, , ii, 205. Wylie, , ii, 252–3 также отмечает использование других мест заключения, таких как замки Конвей и Кернарвон.

(обратно)

741

Люди Бабторпа взяли еще одного пленника, число пленников Фелипа неизвестно. Остальные, кто получил доход от выкупа, это герцог Кларенс, члены отряда которого участвовали на сражении, хотя герцог был отправлен домой; душеприказчики Майкла де ла Поля, графа Саффолка, старшего, чей лучник Эдмунд Бланд захватил несколько человек; душеприказчики Майкла де ла Поля, графа Саффолка младшего, чей лучник Джон Киллебери взял в плен одного неназванного человека; Томас, лорд Камойс; герцог Глостер; и Роберт Лоуренс, эсквайр. Эта информация получена из E358/6.

(обратно)

742

Эти данные приведены в ежегодном отчете заместителя хранителя государственных документов, 44 (1883). Обсуждение см. R. Ambühl, "A Fair Share of the Profits? The Ransoms of Agincourt (1415)", , 50 (2006), 129–50; idem, "Le sort des prisonniers d'Azincourt (1415)", , 89 (2007), 755–87. Также интересным о погибших и пленных является O. Bouzy, "Les morts d'Azincourt: leurs liens de famille, d'offices et de parti", , ed. P. Gilli and J. Paviot (Paris, 2012), 221–55.

(обратно)

743

E101/48/2, семьдесят три облигации на восемьдесят девять заключенных; E101/46/4, обязательство сэра Генри Хьюзи выплатить 200 марок королю за выкуп девяти французских пленников из Босе, Э, Виме, Божанси и Аббевиля; E101/45/13 залог Уильяма Трасселла за девять заключенных.

(обратно)

744

E358/6 m.8d.

(обратно)

745

, 451, из книги "Select Cases in Chancery 1364–1471", изд. W.P. Baildon (Selden Society, 10, 1896), item 112.

(обратно)

746

Ни один хронист не называет имен, но, скорее всего, это были сеньоры, которые были размещены в Виндзоре с 11 декабря: герцоги Орлеанский, Бурбонский, графы Ришмон, д'Э, Вандом, маршал Бусико, Рауль де Гокур и сир д'Эстутевиль.

(обратно)

747

, 150–1.

(обратно)

748

Du Fresne de Beaucourt, , i, 177–8.

(обратно)

749

A. Leguai, "Le problème des rançons au XVème siècle: la captivité de Jean I, duc de Bourbon", , 6 (1961), 43–4; Cosneau, , 58–60.

(обратно)

750

Newhall, , 17–18. Первая глава этой книги ясно показывает опасения в Нормандии по поводу нового нападения после битвы при Азенкуре.

(обратно)

751

Vaughan, , 215.

(обратно)

752

Недавнее обсуждение Креси подчеркивает эффект от нагромождения павших и там, хотя также с учетом лошадей (A. Ayton and P. Preston, "Topography and archery: further reflections", in , 373–4).

(обратно)

753

C. Given-Wilson, "Edward's III's prisoners of war: the battle of Poitiers and its context", , 116 (2001), 803–5.

(обратно)

754

Иоанн Беверлийский (ум. 721), епископ Йоркский, святой.

(обратно)

755

, 275.

(обратно)

756

, 112–3; G. Kipling. (Oxford, 1998), 208. Начиная с 1417 года, совпавшего с его вторым вторжением, Генрих отказался от использования латинского и французского языков в своей переписке, перейдя вместо этого на просторечие (M. Richardson, "Henry V, the English Chancery and Chancery English", , 55 [1980], 727).

(обратно)

757

Можно провести контраст с Эдуардом III, который был королем уже почти двадцать лет, когда одержал победу при Креси. Генриху понадобилось еще пять лет после победы, чтобы стать наследником Франции, Эдуарду ― еще четырнадцать, чтобы отказаться от своих притязаний в обмен на территориальное урегулирование.

(обратно)

758

(, 155). См. также у Уолсингема: "Французы пообещали, что они не желают щадить никого, кроме некоторых знатных лордов и самого короля. Они объявили, что остальные будут убиты или их конечности будут ужасно изуродованы. Из-за этого наши люди пришли в ярость и воспряли духом, подбадривая друг друга для битвы". (, 51).

(обратно)

759

Ален Шартье называет его так в своем "Livre des Quatre Dames" (1416–18), не сумев заставить себя упомянуть битву по имени. В начале шестнадцатого века Филипп де Мец сообщает, что в народе она была известна под таким названием (, 345).

(обратно)

Оглавление

Благодарности

Предисловие к изданию 2015 года

Введение

1. Наследство Генриха V: Англия и Франция, 1399–1413 гг.

  Англо-французские отношения в 1399–1407 гг. 

  Междоусобная война во Франции

  Англо-французские отношения в  1407–1411 гг. 

  Английская экспедиция во Францию в 1411 году

  Английская экспедиция во Францию в 1412 году 

  Принц Генрих и война в Уэльсе 

2. Генрих V и возобновление войны, март 1413 — август 1415 года

  Англо-французские отношения в 1413–1414 гг. 

  Падение герцога Бургундского, лето 1414 года 

  Англо-французские отношения в 1414 году 

  Дорога к войне, ноябрь 1414 — июль 1415 гг. 

  Цели войны Генриха V 

3. Сбор армии Генриха V, апрель-август 1415 года

  Сбор средств и заключение контрактов 

  Набор войск 

  Типы воинов 

  Логистика

  Численность армии вторжения

4. Осада Арфлера, 13 августа — 22 сентября 1415 года

  Высадка

  Арфлер и его защитники

  Осада

  Переговоры о капитуляции 

  Арфлер Генриха V

5. Сражаться или не сражаться, 22 сентября — 8 октября 1415 года

  Реакция французов

  Гегцог Бургундский

  Вызов на поединок дофина Генрихом 

  Планы Генриха после осады

  Английская армия после осады 

6. От Арфлера до переправы через Сомму, 8–19 октября 1415 года

  Передвижение французских войск и попытки англичан переправиться через Сомму

  Французский план сражения на Сомме 

  Маршрут Генриха и страх перед битвой 

7. От переправы через Сомму до кануна битвы, 19–24 октября 1415 года

  Вызов на битву

  Характер похода Генриха

8. Армии собираются, 24–25 октября 1415 года

  Канун битвы

  Подготовка французов к сражению 

  Построение французской армии 

  Численность французской армии 

  Размер и построение английской армии 

9. Битва, 25 октября 1415 года

  Подготовка к сражению 

  Атака англичан

  Французские контрмеры 

  Рукопашная 

  Конец битвы и убийство пленных 

  Храбрость или трусость? 

10. Последствия, 26 октября — 16 ноября 1415 года

  Погибшие французы 

  Погибшие англичане 

  Завершение похода в Кале 

  Французские пленные 

Эпилог: Битва или бойня?

Приложения

  Приложение А: Расстояния между населенными пунктами по маршруту движения английской армии

  Приложение B: Размеры армий согласно хроник

  Приложение C: Количество погибших и пленных согласно хроник

Карты и генеалогические таблицы

Библиография

Иллюстрации

Сокращения

*** Примечания ***