От сессии до сессии [Вероника Вячеславовна Горбачева] (fb2)

Глава 1

Предполагается, что увидеть во сне Богиню Смерти — мягко говоря, к неприятностям. Дескать, не очень хорошая примета. И вообще, раз уж стряслась этакая напасть — готовь на всякий случай завещание. Но ведь у нас, обережниц, всё не как у людей, всё через зад… э-э… наоборот. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Потому что этой ночью, едва смежив веки, я очутилась в склепе. И не одна. А точно попадая под эту самую, не слишком хорошую примету.

Само по себе место действия не особенно пугало. О фамильной усыпальнице моей новой, некромантовской родни ещё свежи были, как ни дико звучит, самые тёплые воспоминания. Впервые меня привели сюда обстоятельства печальные: смерть, пусть и временную, сложно назвать чем-то приятным. Но именно здесь я нашла поддержку, дружеское плечо и добрый совет от самого первого Торреса, основателя рода. А спустя сутки тут же, но уже в другом, в мире живых, я воскресла, и не одна, а вытянув с собой с того света Элли, нынешнюю лучшую подругу и по совместительству — невестку.

Да. Именно здесь мы и очнулись от смертного сна.

Но теперь на моём саркофаге…Жутко звучит — «на моём саркофаге», да? Готичненько так… В общем, на сброшенной когда-то, а теперь водружённой на место мраморной крышке восседала Морана. Она, она, сама здешняя Богиня Смерти! Изящно ниспадали складки греческого хитона, змеились и пропадали в них белоснежные кудри, выбивающиеся из-под диадемы, небрежно раскачивалась ножка, на которой чудом держалась посеребренная сандалия… Богиня с удовольствием грызла огромное яблоко. Последний факт окончательно убеждал в сновидческой природе увиденного. Ибо немыслимо, невообразимо, чтобы та Морана, с которой мне довелось познакомиться, та Ледяная дева, одно явление которой заставляло позвоночник смерзаться сосулькой, могла бы так прозаически впиваться крепкими зубами в сочную мякоть плода, изумительно белую по контрасту с карминно-тёмной шкуркой. С таким удовольствием и смаком, что брызги сока летели, куда ни попадя. И уж, разумеется, не могла она по-простецки утереть губы тыльной стороной ладони, а затем небрежно осушить ту о хитон. Наяву такого просто не могло быть.

Значит, сон.

Хоть и неясно пока, обычный или вещий.

— Что смотришь? Не ожидала? — не слишком любезно заговорила небожительница. Или по отношению к богине Мира Иного правильнее как-то ещё выразиться? Владычица подземного царства, типа? Вопрос в том, подземного ли… Дон Теймур, многомудрый мой свёкор, объяснял как-то, что слои реальностей располагаются не рядом, не над и под, а сливаются, подобно фигуркам детской игрушки, вложенной одна в другую. Значит, и Мир Иной, собственно — не подземный и не небесный, а где-то рядом с нами, прямо здесь и сейчас, просто в другом слое молекул.

А вот богиня, которая здесь и сейчас, какая-то неправильная. Не пойму пока, в чём странность, надо бы приглядеться.

— Что-то ты иначе вела себя в нашу последнюю встречу, — продолжает тем временем Морана. — Более почтительно. И страхом от тебя фонило… А сейчас даже не поклонишься. А-а, вот оно что!

Она кривит губы. Помедлив, запуливает огрызок куда-то в сторону. Машинально проводив глазами его полёт в невесть откуда взявшиеся клубы тумана, отмечаю ещё одну странность: стен родовой усыпальницы Торресов не видно, настолько всё вокруг плотно затянуто клубящимся серо-молочным маревом, знакомым до оскомины по прошлым сно-хождениям. В нём теряется и светящийся купол, и соседние гробницы, коих тут, на моей памяти, немало; а внушительная статуя основателя рода, что в центре склепа, та вовсе не видна. Свободен для обозрения лишь небольшой пятачок, лакуна в тумане, где едва хватает места саркофагу с примостившейся на крышке статной женщиной, и мне.

— Не думала, что я могу быть и такой? Вздор. Считай это капризом: хочется иногда вновь ощутить себя человеком. В этом слое реальности, замешанном на снах живых, можно вновь испытать наслаждение от вкусов, запахов…

— На солнце выходить не пробовали? — любезно предлагаю я. — Для полноты ощущений. Сейчас, конечно, зима, но здесь она мягкая, уж не сравнить с греческой…

Богиня хмурится. В глазах мелькает непонимание пополам с досадой: похоже, её сбило с толку последнее, сказанное мною слово. А я, окончательно убедившись в своей гипотезе, сосредотачиваюсь на окружающем.​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Саркофаг, говорите?

Но ни тогда, при моём воскрешении, ни после, во время нескольких визитов сюда, уже живой, я не видела здесь ни горящих свеч, которыми, как грибами, сейчас тускло усажены пол и основание гробницы, ни груд черепов, явственно проглядывающих из молочной хмари — будто кто-то намеренно выложил их пирамидами на полу, создавая живописные пугающие декорации… Для чего? Что здесь за представление? Ещё не знаю. Но, повторюсь, очень хорошо помню, как ощущается близость настоящей Богини Смерти. Эта же, что передо мной… даже не поняла отсылки к «своей» исторической родине.[1]

…И на виски мне давит всё сильней, и коленки слабеют, пробуждая желание преклонить их, а заодно согнуться в почтительном поклоне. Вот же ж засада… Меня ещё и прессуют нагло! А ведь охранное кольцо, настроенное Магой, работает даже во сне, вот как даст сейчас откатом — мало не покажется. Хоть, похоже, столкнулась я с кем-то очень, очень сильным, который или не знает, с кем связался, или всерьёз не принимает. Ну, ладно, поможем колечку…

Тем временем туман уплотняется, подступает ближе, поглощая бутафорские черепа, заволакивает собой узор на мозаичной плитке; а ведь минуту назад пол был просто земляным! Ага, кто-то лихорадочно импровизирует на ходу, пытаясь перекраивать пресловутую сно-тканную реальность. Ничего, мы тоже не лыком шиты. Я развожу руки ладонями вверх и формирую шарики Света. В обычной жизни они у меня получаются через раз, а вот в собственном сне я умелица хоть куда. И Силы у меня гораздо больше.

А теперь — слова-ключи. Голос у меня становится звонкий, как у подростка, и настолько осязаемый… да, определение странное, понимаю. Но каждое слово-ключ словно продавливает собой аморфную серую массу, заставляя её вздрагивать и отодвигаться всё дальше.

— Выучи намертво, не забывай… — начинаю я.

Лже-богиня вскакивает. Лицо пышет злобой.

— Прекрати!

Не обращая внимания, продолжаю речитатив, соединяя ладони. От ослепительно-белого сияния шариков, слившихся в один, фальшивая Морана жмурится и прикрывается ладонью. Это богиня-то?

Я настойчиво бросаю в туман новые слова вместе с горстями крошечных солнц:

— Выучи намертво, не забывай…

И повторяй, как заклинанье:

«Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй!»

«Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй!»[2]

… договариваю, как бы закрепляя результат — и перевожу дух.

Получилось.

Нет больше чужого давления. Это — мой сон, моя территория! Я тут хозяйка.

Низкий поклон старцу Симеону за науку. Не особо-то он пока уделяет время моей учёбе, но вот хороший совет однажды дал: подобрать для себя, сочинить ли, взять готовые — но только вызубрить их накрепко, такие слова, что помогут осознать себя при попадании в вещий сон. А то ведь нередко случается, что само сновидение, либо тот, кто его, возможно, наслал, перехватит вожжи и начнёт вертеть сновидцем по собственному желанию.

— Дерзкая девчонка!.. — бушует, очнувшись та, что притворялась Богиней Смерти. Чужая личина сползает с неё, как шелуха. Преображается не только наряд, становясь мрачным, хоть и богато расшитым платьем; старится лицо, седеют волосы, сплетаясь в замысловатую причёску, диадема оборачивается набором гребней, поблескивающих кроваво-красными рубинами… Даже голос, голос — из низкого, звучного переходит в дискант со знакомыми визгливыми интонациями. Туман же… сдёргивается, словно занавес. И вот уже вокруг не своды семейного склепа, а стены просторного мрачноватого кабинета с высокими потолками, с тремя стрельчатыми окнами, за которыми проглядывают сумерки. Тяжело дыша, на меня глядит недобро старая ведьма со столь знакомым лицом, что, не повстречайся я с ней раньше — так бы и подумала в глубоком шоке, будто передо мной наша несравненная бабушка-матриарх, у которой что-то вдруг в голове перемкнуло…

Но у меня хороший слух и отличная память на голоса. И уж этот неповторимый тембр я хорошо запомнила, когда его владелица осыпала меня проклятьями с балкончика иного Эль Торреса, того, что высится в Царстве Мёртвых. Нападала-то она тогда на Элизабет, а я, так сказать, попала под раздачу.

Она удивительно быстро берёт себя в руки. Огибает огромный стол, в который при смене декорации переродился саркофаг, величественно опускается в кресло-трон. Царица! Но при всём при том так вдруг напоминает старуху-царицу из «Сказки о рыбаке и рыбке», что я едва удерживаюсь от непочтительного смешка. На самом деле она до удивления похожа на свою дочь. Такой же породистый ястребиный нос, острый подбородок, высокие скулы, горящие тёмные глазищи… Но наша Софья Мария Иоанна полна величия и сдержанного чувства собственного достоинства; одно слово — матриарх! Передо мной же, несмотря на удивительное сходство черт, просто вредоносная ведьма.

— Ладно, — говорит она тем временем нехотя. — Ты меня раскусила. Не знаю, как, но ты с самого начала производила впечатление неглупой особы. Значит, с тобой можно договориться. Ты мне нужна.

Пожав плечами, отвечаю хладнокровно:

— Умерьте ваш пыл, донна Сильвия. Не помню, чтобы я вам что-то задолжала.


[1] История Прозерпины, дочери простых людей, украденной когда-то Аидом, рассказана в четвёртой части Сороковника. Поняв однажды, что муженёк всерьёз увлёкся другой, она выторговала себе не просто развод, но и разъезд, и в качестве отступного приняла вакансию Богини Смерти в другом мире. Но родиной-то её была и оставалась наша Греция, из песни слов не выкинешь!

Одним из условий при вступлении на новое, так сказать, рабочее место, было принятие сущности Мораны Единой, курирующей все миры. Одно дело — быть под крылышком у мужа-бога, и в ограниченном подземном мирке, теснимом со всех сторон посмертными мирками прочих земных религий; и совсем иное — получить огромное потустороннее пространство целого мира. Пришлось, так сказать, повышать свой уровень… Так бывшая Прозерпина получила частичку сути Единой Мораны и, соответственно, новое имя.

[2] В.Высоцкий, «Туман»

Поколение Ивы выросло на песнях Высоцкого. Не удивительно, что при подборе хорошо запоминающихся Слов-Ключей она выбрала четверостишье от любимого поэта. Песни, обожаемые в юности, помнятся всю жизнь.

* * *
Кажется, ещё немного — и ведьма задымится от ярости. Крючковатые пальцы сжимаются в кулаки, глаза мечут молнии… и вот уже воздух вокруг меня уплотняется и темнеет. Не моргнув глазом, снимаю с шеи воздушную петлю, пытавшуюся меня придушить, и устраиваюсь в кресле неподалёку. Сесть, как я понимаю, мне здесь никто не предложит, приходится самой о себе позаботиться. Небрежными движениями кистей избавляюсь от хищных пут, вздумавших было прихватить мои руки к подлокотникам. И говорю единственное слово:

— Нет.

Слегка изменившись в лице, донна набирает в грудь больше воздуха. Не знаю, что уж после этого в меня полетело бы: залп так и не озвученных ругательств или вообще тяжёлая артиллерия в виде эксклюзивных семейных проклятий. Но только прерывается это действо на корню, причём совершенно неуместным в данной ситуации звуком: испуганным мявом. Басовитым этаким, с хнычущими интонациями.

— Брысь… — шипит Сильвия зло. И шпыняет кого-то пяткой под своим креслом. — Пшёл отсюда!

Невидимое существо, испуганно вякнув, умолкает. Не дав мне опомниться от неожиданности, ведьма разражается потоком ругательств…но эффект уже не тот. Пропуская мимо ушей гневные тирады о моей ничтожности, непочтительности, никчёмности — господи, сплошные «ни» и «не», что ж тебе, в таком случае, от меня, убогой, понадобилось? — мысленно тянусь к охранному кольцу и окружаю себя сферой тишины. Я уже говорила, что в собственных сновидениях куда могущественнее, чем наяву? Ну вот. В реальности-то я к этому колечку никогда не относилась, как к чему-то одушевлённому. А тут — всё иначе. Как будто оно, ожившее, неслышно окликнуло меня: Эй! Помочь? И я с готовностью согласилась. Ничуть не удивившись. А что? Так и надо.

Как любила повторять моя мама, на кухне может быть лишь одна хозяйка. Поэтому кухарить на своём личном пространстве кому-то чужому не дам.

По вдохновенно-злобному лицу моей противницы видно, что запала у неё хватит надолго. Вот и ладненько. Интересно, как скоро её озадачит ноль реакции с моей стороны? В любом случае, пара минут, чтобы сосредоточиться, у меня есть… Перебрав в уме несколько решений, останавливаюсь на одном. И потом с интересом наблюдаю за очередной сменой декораций.

Дубовые панели стен пятятся, уступая место высоким, под потолок, стеллажам, забитым книгами и раритетными рукописями. Письменный стол, подъехав ближе, стряхивает с себя всяческую муть, вроде костяных клеток с засушенными гадами, реторт и колбочек мутного стекла, и обрастает на ходу стопками бумаг разного формата, изящным письменным бронзовым прибором… И серебряным кофейником заодно, в отполированных боках коего видна и моя расплывшаяся, как в кривом зеркале, мордашка, и гротескно вытянувшаяся деформированная ведьма, смешно потрясающая кулачками. Жёсткое кресло подо мной сменилось удобным, мягким, с несколькими подушками, вышитыми ещё мною. Любит сэр Джонатан работать в комфорте, ничего не скажешь. Наездился в своё время по чужбинам, как странствующий паладин, вот и ценит домашний уют.

Ну да. Мы теперь в том самом уголке библиотеки, где так любит работать с рукописями наш досточтимый Кэррол-старший. В Магином доме. Вернее сказать, в проекции, которую я воссоздала в собственном сне.

На своей-то территории донна Сильвия чувствовала себя полновластной хозяйкой. Хоть, конечно, и отдавала себе отчёт, что пространство не совсем реальное, сотканное из материи сновидений. Не учла она одного: что я тоже сно-ходец. Сно-видец. И я в данном случае и в данной магии сильнее. Иначе не смогла бы сейчас с такой лёгкостью снести её наработки.

Ага, кажется, до неё доходит, что что-то пошло не так. Ну и хорошо. А то с потерей берегов часто теряется и способность здраво рассуждать. Но ум у прабабушки (назову её разок по-родственному) всё же присутствует. Хоть и весьма специфически настроенный.

— Это ещё что? — рявкает угрожающе. — Ты что творишь, девчонка?

А сама в то же время лихорадочно озирается. И сиденье под собой ощупывает. Поскольку то, естественно, тоже мимикрировало под окружающую среду, и сейчас под мадам… простите, донной — нечто вроде лёгенького, плетёного из лозы креслица, отнюдь не трона, и особо с него не глянешь свысока и не покомандуешь. Напротив: оно низкое, подстраивающееся под человека, и провоцирует к расслаблению. Ниже моего, упс! И придётся теперь кое-кому либо вставать, чтобы вновь взирать на меня, паки горный орёл с высоты, либо, не унижаясь перед «выскочкой и никчёмной неумёхой», всё же глядеть снизу вверх. Как просительница.

Впрочем, поменяем ракурс. Не как просительница, а как гостья на хозяйку. Что, собственно, тоже душевного комфорта ей не прибавляет.

— Это, — любезно сообщаю, решив, всё же, придерживаться второго варианта, — наша с Маркосом библиотека, доставшаяся от уважаемого мага Дамиана. Это — наш с вашим правнуком дом в Тардисбурге. И это — мой сон, мой, уважаемая. А потому — давайте общаться мирно. Вы же почтенная донна, вы аристократка, вы — дель Торрес, в конце концов, а ведёте себя как, простите, базарная торговка. Достойно ли это настоящей леди? Донны, я хочу сказать?

Не дожидаясь ответа, тянусь к горячему кофейнику и разливаю по чашкам кофе. Моя «гостья» вперяет в меня убийственный взгляд, выпрямляет спину, но разразиться новым словесным потокам не успевает. Ноздри её вздрагивают, втягивая божественный аромат. Она долго, с неверием в глазах ощупывает чашку — горячую! — прикрывает веки, наслаждаясь запахом и, наконец, делает первый глоток.

Нуачо, как говорят мои девочки, не от хорошей жизни она так давеча яблочком наслаждалась. Облик-то Мораны она примерила, явно с целью шокировать меня, напугать, а вот обнаружив, что в этой конкретной реальности ощущения куда ярче, чем в её тусклом иномирье, не выдержала, поддалась соблазну, вкусила. Могу понять. В загробном мире остаётся лишь память о красках, вкусах и запахах, там всё тускло, всё вполсилы, а то и в одну десятую. А хлебнуть настоящего живого кофе, вдохнуть целый букет ароматов — как бы снова почувствовать и себя живой

Иногда я и сама не понимаю, как именно у меня во сне получается то или иное действие. Просто… хочу — и оно происходит. Вот и сейчас: на крае стола, что ближе к донне Сильвии, появляется огромное блюдо с одуряюще пахнущей выпечкой, воздушными пирожными, пирамидками шоколадных трюфелей… Последнее — небольшая шалость с моей стороны, ибо каждая конфетка — крошечный шоколадный череп, радостно улыбающийся. А сами пирамидки повторяют в миниатюре груды черепов в фальшивом склепе.

— Дешёвый трюк! — фыркает ведьма; впрочем, заметно умягчённым тоном. — Не пытайся меня подкупить, девчонка!

— Иоанна, — поправляю мягко. — Это на тот случай, если вы так и не удосужились узнать моё имя. Это не подкуп, донна Сильвия, это лишь вежливость по отношению к гостье, пусть, скажем так, и не… неожиданной.

— Незваной, что уж там, — бурчит она. — Потрудись называть вещи своими именами. Я-то с тобой не особо церемонюсь.

Сладости так и притягивают её взгляд, но держится она стойко. Одним махом допив кофе, отставляет чашку на край стола. Прочно ухватившись за подлокотники — привычный жест, призванный, видимо, вернуться во властную ипостась — глядит на меня требовательно.

Приходится вновь перехватывать инициативу.

— Вы хотели о чём-то поговорить, донна Сильвия?

Именно поговорить. Не потребовать, потому что мне это не подходит. Не попросить, поскольку такой вариант не устроит Сильвию. А так вот, нейтрально.

— Ладно, твоя взяла.

А ведь она на меня с неприкрытым уважением смотрит. И взгляд у неё — классический тяжёлый и вдумчивый Торресовский взгляд. Тоже ведь родственница теперь. А нашему матриарху вообще матушка. Поэтому я и сдерживаю на привязи невольно рвущееся раздражение. Ради донны Софьи потерплю.

— Ладно, — повторяет она с досадой. — Поговорить, так поговорить. У вас ведь скоро праздник в честь именин? Не удивляйся: есть у меня в мире живых свои глаза и уши, я много чего знаю… И я, в конце концов, не законченная злодейка, и помню ещё, что не просто ведьма, по силе равная архимагу, но ещё и мать. Моей девочке исполняется первых сто лет. И я не могу оставить её без подарка.

Девочке?

После секундного ступора соображаю, что речь идёт о Софье Марии Иоанне. Столетней девочке, да уж…

— Ты на её стороне, И-о-ан-на, — моё имя она выжимает из себя подчёркнуто вежливо, но с долей ехидцы, — и мне это нравится. Ты меня поймёшь. И не откажешься посодействовать. Поскольку то, чего я хочу… Гм. Организовать ей этакий своеобразный подарок. Такой, что и тебе понравится.

Да? У нас с этой ведьмой могут быть общие интересы? Вежливо приподнимаю бровь.

— Мне нужна Мирабель, — заявляет старуха. — Та стерва, что вот уже больше четырёх десятков лет портит жизнь моему внуку, но главное — моей девочке. Мне это надоело. На развод Тимур не пойдёт, из дома эту тварь не выгонит — он к ней, видите ли, слишком привязан. А вот если она естественным, так сказать, путём уйдёт из жизни — освободит сразу всех. И всем станет легче дышать, в том числе и тебе. Особенно тебе. Ну что, хороша идея?

* * *
Иногда я не стесняюсь отзываться о себе в шутку, как о пресловутой птице Говоруне: «Отличается умом! Отличается сообразительностью!» Но сейчас явно не тот случай. Я опять подвисаю, не в силах понять услышанное. Слова, вроде бы, ясны, но вот со смыслом какая-то неувязочка.

— В чём, собственно, идея? Убить Мирабель?

Донна Сильвия с досадой отмахивается.

— Почему сразу «убить»? Чем ты слушаешь? Я же говорю о естественной, так сказать, смерти. Почти.

— Почти смерти или почти естественной? — ехидно уточняю. — Между прочим, это вы тут недавно ратовали за обзывание вещей своими именами, так что не уклоняйтесь! Давайте уж, чего там! Чем, по-вашему, я могу помочь в этом деле? И с чего, собственно, вы взяли, что я соглашусь?

— А разве она не отравляет тебе жизнь на каждом шагу? Не гадит то и дело? Не…

— Нет, — спокойно отвечаю я.

Донна Сильвия давится очередной тирадой.

— Нет? Не лги! А кто пытался тебя убить?

Пожимаю плечами.

— Ну, натворила Мири дел по собственной глупости; однако совсем уж дурных намерений у неё не было. Ущипнуть хотела, не больше. Ну, пакости мелкие устраивала… Однако это не повод сживать её со света. Не надо делать из меня собственное подобие, донна.

Вот кто меня вечно за язык дёргает? Побагровев, ведьма рявкает:

— Я забочусь не о себе!

— Простите, не верю. Сколько лет женат дон Теймур? Если Маге и Николасу по сорок пять… то сорок шесть лет как минимум. И что, почти полвека вы смотрели, сложа руки, на выкрутасы моей свекрови? Вот только не надо придумывать, что всё это время она была ангелом небесным, а испортилась лишь год назад, не поверю. Кто мог запретить вам вмешаться гораздо раньше? Почему эта дикая идея пришла вам в голову именно сейчас? В чём ваша выгода?

Всё это я выпаливаю на одном дыхании, справедливо опасаясь, что мегера со взрывоопасным характером не позволит мне выговориться. Но то ли магия сновидения и впрямь работает на меня, то ли донна не привыкла к отпору как таковому, от слова «совсем». Она хранит тяжёлое молчание, высверливая во мне дыры взглядом, а я, переведя дух, завершаю:

— Для чего вам понадобилась именно я? Хотите использовать меня в тёмную и разом избавить от негодных невесток и дочь, и внука?

Она с досадой откидывается на спинку кресла. Ага, с последним предположением я, похоже, попала в яблочко! И тут на меня накатывает паника. Что я творю? Дело, в общем, не в том, что старая ведьма рассвирепеет и вновь начнёт метать громы и молнии; а в том, что, психанув и разочаровавшись во мне, слишком умной и такой гордой, она сейчас уйдёт — и отыщет кого-нибудь ещё. Послабее. Элли, может, не тронет, за неё она однажды крепко получила от «столетней девочки»; а вот затянуть в мир сновидений горничную или повара, которым не составит особого труда подмешать в хозяйскую еду или питьё отравы, или кучера, чтобы случайно направил карету Первой Донны в пропасть, или… Вариантов множество. Злобная фурия ещё и упряма, она не отступится. Нельзя упускать её из-под контроля.

— Чего ты хочешь? — тем временем вкрадчиво спрашивает она.

Едва не закипаю. Да ёшкин кот, зачем же так людей по себе мерить? Впрочем… это естественно. Поняв, что я не дурочка, она теперь видит во мне неожиданно хитрую интриганку, разыгрывающую праведное негодование лишь для того, чтобы заиметь для себя какую-то выгоду от предстоящей сделки. Соображения морально-этического порядка для Сильвии пустой звук. А вот личные интересы — это как раз понятно.

Выдерживаю паузу.

— А что вы можете предложить?

В усмешке ведьмы — торжество и затаённое пренебрежение.

— Да хотя бы то, что отведу от тебя подозрения. Ведь это паутина от твоей Кармы разукрашивает личико твоей свекрови! Ты хоть знаешь, что за последние сутки эта сеть разрослась на всё её лицо?

Как? Не знаю! А почему?

— …Значит, ты не простила, ты считаешь её виновной во всём, считаешь достойной наказания; вот она сейчас и сходит с ума. Всю жизнь она панически боялась потерять красоту или постареть… Это ты подсунула Теймуру бусы с дурными воспоминаниями той девки, что прибежала к тебе за помощью. И теперь Мирабель, вдобавок ко всему, не спит ночами, боясь вновь окунуться в кошмары; а уж я постаралась, чтобы они заполнили каждое мгновенье её снов. И теперь она чахнет, чахнет, но боится жаловаться мужу, потому что он до сих пор на неё зол! Ха! В Эль Торресе суматоха, все заняты подготовкой к именинам Софи, к приёму гостей; до страдалицы Мири нет никому дела. Она заперлась в своих комнатах, а Тимурчик запретил её беспокоить: дескать, ей нужно о многом подумать, вот и не мешайте… Ещё немного бессонницы и одиночества — и она сломается. Я пока не определилась, что интереснее: позволить ей тихо-мирно отравиться или вскрыть вены, или вывести её, к примеру, на стену Эль Торреса, чтобы шагнула оттуда на виду у всех… Да, это будет эффектно! Пожалуй, так и сделаем.

Невольно сглатываю. Она действительно так может? Меня-то она пыталась прессинговать, но то в сновидении, где могут общаться и живые, и мёртвые. А вот влиять на людей в реальном мире, будучи самой в мире загробном?.. Впрочем, много ли я об этом знаю? Если настолько уверенно об этом рассуждает — значит, может.

Спокойно, Ваня, спокойно.

— А ещё она может крикнуть во всеуслышанье, что это ты довела её до смерти. — Насмешливо оскалившись, ведьма склоняет голову на бок. — А может и не крикнуть. Ощущаешь разницу в последствиях для себя лично?

Мне становится противно. Будто живого паука во рту держу. Но выслушать её надо до конца.

— Жадность — это плохо, — отвечаю наставительно. — Дёшево хотите отделаться. У меня слишком хорошая репутация, чтобы вот так взять и перечеркнуть одним осуждающим вскриком. Которого, кстати, может, и не расслышат толком. Что ещё у вас завалялось в наградном фонде?

Она злобно фыркает.

— Чего ты хочешь? И как себе представляешь пользование наградой? В деньгах ты не нуждаешься, тебя заинтересуют разве что магические вещи… Знаешь, с каким трудом в загробном мире приходится создавать артефакты, даже при моём уровне Силы? Впрочем…

Она задумывается.

— Часть личных вещей, особо дорогих владельцам при жизни, кладут потом в их гробницу. Вот это, например.

Она вынимает из причёски один из трёх гребней.

— Всего лишь проекция того комплекта, что остался лежать в моём саркофаге. Не морщись так, тебе не придётся копаться в моих костях и седых косах. Всё сложено в тайнике, в основании пьедестала. Эти гребни… Впрочем, больше я ничего о них не скажу. Согласишься помочь — получишь полную информацию о том, как открывается тайник. А после того, как я заполучу душу Мирабель в своё распоряжение — тогда и только тогда открою тебе рунный код, без которого прикосновение к тайнику испепелит любого. Только так и не иначе.

— Соглашаться на кота в мешке? Не зная толком, о чём речь? — скептически замечаю. О да, торговаться я умею.

Донна Сильвия тверда как скала. Хоть паучьи лапы из-под этой твердыни всё ещё шевелятся.

— Не пожалеешь, даю слово. Могу намекнуть: как ты думаешь, за счёт чего мне удалось не только сохранить, но и приумножить свои способности после смерти? Да ещё и обрести новые. Всё, больше никаких подсказок.

Тяжело вздохнув, «сдаюсь».

— Что я должна сделать?

Глава 2

— Хорошо, что ты пришла за советом именно ко мне, девочка. ...

Скачать полную версию книги