Мифы и легенды Российского флота [Виталий Дмитриевич Доценко] (fb2) читать онлайн

Виталий Дмитриевич Доценко Мифы и легенды Российского флота

Доценко В. Д.

Д 71 Мифы и легенды Российского флота. Изд. 3-е, испр. и доп. — СПб.: ООО «Издательство «Полигон», 2002. — 352 с., ил. (Серия «Популярная энциклопедия»).

ISBN 5-89173-166-5

В книге сделаны новые оценки некоторых событий в истории Российского флота, приведены ранее не известные читателю факты и забытые, но славные имена моряков. В третье издание включены новые очерки, рецензии и письма читателей. В научный оборот введены рассекреченные архивные документы и материалы из частных книжных собраний.

Научно-популярное издание.

© В. Д. Доценко, 2002

© ООО «Издательство «Полигон», 2002

© В. Г. Гузь, переплет, 2002

ОТ АВТОРА

Посвящаю соученикам — выпускникам ВВМУ имени М. В. Фрунзе 1972 г.

Занимаясь много лет военно-морской историей, постоянно изучая архивные материалы, я пришел к однозначному заключению, что в отечественной исторической военно-морской литературе существовали (и существуют до сих пор!) устоявшиеся стереотипы в описании (или определении) тех или иных событий. Эти своеобразные клише переходили из книги в книгу, иногда обрастая невероятными подробностями, сообщенными невесть откуда появившимися очевидцами. В пылу повествований писатели приукрашивали подвиги, добавляя что-то свое. Получалось патриотическое, поэтическое и весьма приятное чтиво, но само событие или стушевывалось, или представлялось совершенно в другом ракурсе.

Порой описание подвига, стоившего жизни совершившим его, заслоняло собой все. Никто не задавался вопросами: почему погибают люди и тонут корабли, кто виноват в многочисленных трагедиях? Конечно, патриотизм и подвиг — благородное дело, с этим спорить нельзя. Но что для историка стоит опус, где есть одни ура-патриотические заклинания, где отсутствует предмет, то есть само событие, «имевшее место быть»? Что для историка стоит опус, где истинное событие искажено до неузнаваемости?

В военно-морской исторической литературе советского периода сия вакханалия продолжалась, но в более гипертрофированном виде. Это объяснялось наличием сталинского режима с цензурой, засекреченностью всего и вся, массовыми репрессиями. Сквозь марево отшлифованных под эпоху событий к правде пробиться было невозможно, да и опасно! Редко кто мог открыто усомниться в правильности деяний сильных мира сего или подвергнуть критике (не дай Бог!) действия вышестоящих начальников, а если уж и осмеливался, то расплачивался свободой или жизнью.

Так на протяжении почти трех веков рождались мифы и легенды.

Стараясь сделать книгу занимательной, я не преминул озаботиться и научным обоснованием своих суждений, поэтому воспользовался обширными рассекреченными материалами, такими как «Хроника Великой Отечественной войны на Черноморском, Балтийском и Северном театрах», сборники материалов по изучению и обобщению боевой деятельности флотов, бюллетени по боевой подготовке, отчеты флотов, соединений и частей, рукописные труды исторического отдела Главного морского штаба, а также хранившимися в спецфондах переводами иностранных изданий, выполненными Центральным научно-переводным бюро Военно-морского флота. Я попытался отбросить легендарный вымысел и сделать новые оценки событий и деятельности некоторых военачальников и мореплавателей.

После выхода в свет второго издания книги я получил несколько сотен писем от читателей, выдержки из которых опубликованы в приложении к этой книге. Читатели предлагают новые темы, кое-что уточняют и добавляют.

Благодарю кандидата географических наук Л. Г. Колотило за помощь в подборке архивных документов по экспедиции Г. Я. Седова.

Буду признателен всем, кто пришлет свои замечания и предложения по адресу:

191065, Санкт-Петербург,

Дворцовая наб., 26,

Дом ученых имени М. Горького РАН,

Военно-историческая секция.

«1696 г. — НАЧАЛО РУССКОГО ФЛОТА»

Россияне терялись в догадках: какую дату следует считать днем возникновения Российского регулярного флота? Одни полагали, что отсчет надо вести с того дня, когда Петр I в амбаре своего двоюродного деда Никиты Ивановича Романова обнаружил ботик, названный им «дедушкой русского флота». Другие утверждали, что флот появился на Плещеевом озере. Некоторые считали, что он возник в период выхода Петра I в Белое море. Однако никто не сомневался в том, что образование регулярного флота связано с именем Петра Великого.

 Установлено, что в 1796 г. 100-летие флота не отмечалось, вероятно, потому, что в XVIII в. не принято было отмечать юбилеи. Из журналов Адмиралтейств-коллегии за 1796 г. следует, что 20 октября 1796 г. на заседании коллегии были заслушаны доклады членов интендантской экспедиции по вопросам кораблестроения.

 В «Морском альманахе» (периодическом издании, выходившем с 1865 г.), в перечне «Достопамятных событий в истории русского флота», появилась запись:

«1696 г. — начало Русского флота». Это была официальная точка зрения Морского ведомства.

 В 1896 г. руководство Морского ведомства обратилось к Николаю II с прошением отметить 200-летие флота. Однако, в связи с тем что убедительных документов о точной дате возникновения флота представлено не было, а намечаемый праздник совпадал с коронованием императора, решили 200-летие флота отмечать вместе с 200-летием со дня основания Санкт-Петербурга.

 В 1946 г. в Академии наук СССР проводилось торжественное заседание, на котором выступил академик Е. В. Тарле с докладом «250 лет указа Петра I о создании русского флота».

 Фактически ни указа Петра I, ни решения Боярской думы о создании регулярного военного флота не было!

 В Государственном архиве древних актов сохранился фрагмент документа, который считают указом Боярской думы. В этом документе под названием «Статьи удобныя, которыя принадлежат к взятию крепости или фортеции от турок Азова» записаны вопросы и предложения Петра I, а также решения Боярской думы. Так как предложения были новыми, а для их реализации требовались огромные средства, дума заседала дважды

— 20 октября и 4 ноября 1696 г. Из записей также видно, что вопросом первостепенной важности Петр I считал восстановление крепости Азов и заселение его русскими. Боярской думе он писал: «Понеже оная разорена внутри и выжжена до основания, также и жителей фундаментальных (то есть постоянных. — В. Д.) нет, без чего содержаться не может и того для требует указу, кого населить и много ли числом и жалованья всякая откуда». Бояре решили переселить в отвоеванную у турок крепость семьи из Казанского уезда, а финансировать эту акцию из средств «большой казны», то есть из государственного бюджета.

 Далее Петр I писал: «И аще потребно есть сия, то ничто же лутче мню быть, еже воевать морем, понеже зело блиско есть и удобно много крат паче, нежели сухим путем, о чем пространно писати оставляю многих ради честных искуснейших лиц, иже сами свидетели есть оному. К сему же потребен есть флот, или караван морской, в 40 или вяще судов состоящий». Запись в документе Боярской думы от 20 октября:

«Морским судам быть, а скольким, о том справитца о числе крестьянских дворов, что за духовными и за всяких чинов людьми, о том выписать и доложить». 4 ноября были определены и сроки постройки Азовского флота: «Корабли сделать со всею готовностию и с пушками, и с мелким ружьем, как им быть в войне, к 1697 году, к апрелю…».

 Выделив из приведенных фраз слова «Морским судам быть», дату их написания и приняли за день создания Российского регулярного флота. Все согласились с этой условностью, осознавая, однако, что возникновение военного флота — это не одноразовый акт, а цепь событий 1695–1696 гг. Именно в эти годы появились основные атрибуты флота как регулярной военной силы. Роль флота была определена сразу после неудавшегося первого Азовского похода самим Петром I и «консилией» генералов в 1695 г. Тогда же решили с целью содействия сухопутным войскам во взятии турецкой крепости Азов к весне 1696 г. построить Азовский флот. С этого времени началась подготовка флотских кадров и стали закладываться основы судостроения. С прибытием в Воронеж Петр I создал Государев шатер — своего рода управление зарождавшимся флотом. В мае 1696 г. царь подписал первый морской законодательный документ — «Указ по галерам».

 На основании вышеизложенного можно прийти к такому выводу: 20 октября 1696 г. Боярская дума подтвердила, что флот нужен России как регулярная военная сила, поскольку защитить свои интересы на приморских направлениях с помощью одних сухопутных войск было невозможно.

 В связи с этим стали считать 20 октября (30 октября по новому стилю) днем зарождения Российского флота. Однако специального указа Петра I, о чем пишут многие исследователи, по всей видимости, не существовало.

КАЗУСЫ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ

 Многих читателей интересует история возникновения памятных дат. Например, выпускник Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе В. Э. Эргер пишет: «Правомерно ли считать дату образования в Москве Петром I 25 января 1701 г. “Школы математических и навигацких наук, то есть мореходных хитростно искусств учения” Днем штурмана (см. «Морской сборник», № 3, 2001 г.) или Днем образования штурманской службы Военно-морского флота? Я закончил штурманский факультет ВВМУ имени М. В. Фрунзе в 1965 г. После этого прослужил на флоте 25 календарных лет и только в середине 1990-х гг. из печати узнал о существовании то ли Дня штурмана, то ли Дня штурманской службы Военно-морского флота. Не похоже ли это на легенду?»

 Мне тоже кажется, что это очередная легенда. Авторы, готовившие проект приказа главнокомандующего Военно-морским флотом, видимо, перепутали историю Российского регулярного флота с историей мореплавания.

 Обратимся к истории. Мореходство, а следовательно, и морская торговля существуют давно. Об этом писали известный историк А. В. Висковатов в книге «Краткий исторический обзор морских походов русских и мореходства их вообще до исхода XVII столетия», вышедшей в 1864 г., и профессор Ленинградского университета В. В. Мавродин в книге «Начало мореходства на Руси», опубликованной в 1949 г. Эти труды посвящены плаваниям русичей по внутренним водным путям, на Черном и Балтийском морях. Значит, мореплаватели уже тогда были знакомы с навигацией. Подготовка навигаторов в России началась гораздо раньше 1701 г., то есть до учреждения Школы математических и навигацких наук (Навигацкой школы). Например, первая русская лоцманская служба в устье реки Северной Двины появилась в 1555 г. В период создания Азовского флота в мае 1698 г. была учреждена временная Навигацкая школа для обучения юношей «корабельному морскому воинскому ходу, карте и компасам». Мореходные инструменты в России появились тоже до учреждения Навигацкой школы. Известно, что первое знакомство Петра I с астрономическими угломерными инструментами произошло в 1688 г. Эти инструменты юному Петру прислал из-за границы его сподвижник боярин Я. Ф. Долгоруков. В 1696 г. в Российском флоте появилось звание «штурман», в том же году — первая в России морская карта, в 1699 г. — первый атлас карт реки Дон. Из всего сказанного следует, что День штурмана установлен произвольно, безо всякой связи с историей отечественного флота.

 Во всех изданиях по истории говорится о том, что впервые в нашей стране День Военно-морского флота стали отмечать в 1939 г. О возникновении этого праздника также писали в своих воспоминаниях адмиралы флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов и И. С. Исаков. Однако нигде даже не упоминается о предыстории флотских торжеств. Об этом нет ни слова и в многочисленных публикациях, появившихся в дни празднования Дня Военно-морского флота в 1939 г. Но, господа! В России праздник флота отмечали с самого начала XVIII в. Идея проведения ежегодного торжества принадлежит Петру I. В 1714 г. флот одержал победу при Гангуте. Произошло это сражение в день святого Пантелеймона. Петр подписал указ: ежегодно 27 июля отмечать праздник флота торжественными богослужениями, морскими парадами и фейерверками. В октябре 1917 г. праздник отменили.

 Однако моряки вышли из положения. По предложению Штаба морских сил Балтийского моря, с 1920 г. в ближайший к 18 мая выходной день в Петрограде стали отмечать День Красного флота. Именно в этот день (7 мая по старому стилю) в 1703 г. русский регулярный флот одержал первую победу на Балтике: в абордажном бою были захвачены шведские бот «Гедан» и шнява «Астрильд». Впоследствии дату этого боя приняли за день возникновения Балтийского флота.

 В коллекциях Государственного архива кино-фото-фоно-документов хранится множество фотографий с сюжетами празднования Дня Красного флота. В эти дни фасады зданий украшали государственной и морской символикой, флагами расцвечивания. На Неве устраивали парады боевых кораблей Балтийского флота и водноспортивные праздники. Накануне праздника в зале Революции (бывший Столовый зал Морского корпуса) Военно-морского училища проводилось торжественное собрание, после которого перед военными моряками выступали артисты. В воскресенье на площади Урицкого (ныне Дворцовая площадь) моряки проходили торжественным маршем под звуки духового оркестра. Затем на площади устраивали спортивный праздник, вовремя которого краснофлотцы демонстрировали свои ловкость и силу. Кульминацией спортивного праздника были состязания по перетягиванию каната.

 Иногда на Проспекте 25 октября (Невский пр.) сооружали триумфальную арку. Например, на арке, сооруженной в 1923 г., имелись лозунги: «Красный флот до последней степени ослаблен, но он существует, он будет существовать и развиваться! IX съезд Советов выражает твердую уверенность в том, что намечающееся оздоровление хозяйственной жизни страны позволит Красному флоту выполнить свою обязанность по охране морских подступов. Строительство Красного флота нужно окружить атмосферой горячего сочувствия рабоче-крестьянской России».

 Таким образом, День Военно-морского флота возник во времена царствования Петра I и не является творением Сталина.

 А вот меня удивил федеральный закон 1995 г., где установлены «Дни воинской славы России». Аппарат Президента Российской Федерации и члены Государственной думы, принявшие этот документ, не знают истории. На заседании Военно-исторической секции Петербургского дома ученых Российской академии наук я сделал сообщение об этом, с позволения сказать, некорректном указе. Несколько публикаций по этому же поводу появилось за подписью доктора исторических наук профессора капитана 1 ранга В. И. Дмитриева, который также направил письма в редакции «Военно-исторического журнала», газеты «Красная звезда» и председателю Государственной думы Г. Н. Селезневу. Но к мнению ученого никто не прислушался. 21 декабря 1996 г. в газете «Красная звезда» (официальный печатный орган Министерства обороны Российской Федерации) появился «Перечень основных победных дней России на 1996 г.» за подписью В. С. Черномырдина, где не только повторялись все ошибки федерального закона, но и добавились новые. Остановлюсь на некоторых неточностях.

 Например, в указе Президента 9 августа объявлено Днем воинской славы России в связи с первой в российской истории морской победой русского флота под командованием Петра I над шведами у «мыса Гангут» (1714 г.). Сообщаю авторам этого документа: Гангутское сражение произошло 27 июля (по старому стилю) 1714 г. у полуострова Гангут, а не у мыса.

 Гангутская операция с учетом начала создания переволоки на перешейке Гангутского полуострова, прорыва русских галер и собственно самого сражения проводилась с 25 по 27 июля включительно. Сражение произошло днем 27 июля (продолжалось более двухчасов). Таким образом, Днем воинской славы России следовало объявить не 9, а 7 августа, поскольку при переводе дат из юлианского (старого) календаря в григорианский (новый) для XVIII в. следует прибавить к старой дате 11 суток.

 Теперь о составителях «Календаря памятных дат Российской военной истории», выпущенного в свет в 1999 г. Российским государственным военным историко-культурным центром при Правительстве Российской Федерации. Как следует из предисловия, подписанного директором Росвоенцентра вице-адмиралом Ю. П. Квятковским, в «работе над календарем приняли активное участие Министерство обороны Российской Федерации, Министерство внутренних дел Российской Федерации, Министерство Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий, Министерство по атомной энергии Российской Федерации, Федеральная служба безопасности Российской Федерации, Федеральная пограничная служба Российской Федерации, Служба внешней разведки Российской Федерации, Федеральная служба Железнодорожных войск Российской Федерации, Российское космическое агентство, которые предоставили необходимые материалы. Наиболее масштабная и ответственная работа по обобщению материалов и составлению рукописи была осуществлена Институтом военной истории Министерства обороны Российской Федерации». Из этого издания (с. 275 и 281) можно узнать, что Гангутское сражение произошло одновременно и 7, и 9 августа (по новому стилю)!!! В эти дни в память о Гангутской победе составители календаря предлагают отмечать День воинской славы России. Забавно, не правда ли?

 В этом же календаре рассказывается о том, что 1 декабря (по новому стилю) 1853 г. русская эскадра под командованием П. С. Нахимова одержала победу над турецкой эскадрой в Синопской бухте. Как? Синопское сражение произошло 18 ноября по старому стилю, а по новому 18 + 12 = 30. Значит, День Синопской победы надо праздновать 30 ноября. Арифметика!

 Отчего такая небрежность?

«РАЗИ ВЕРНО»

 Победа при Чесме в 1770 г. — одна из ярчайших страниц в истории Российского флота. Ей посвящены сотни книг, картин и стихов. В честь этого победоносного сражения выбита медаль, установлены памятники и сооружены храмы. Но, как ни странно, до сегодняшнего дня в отечественной историографии нет четких оценок как самого сражения, так и действий его участников, а точнее руководителей. В дореволюционное время этому, видимо, не придавали особого значения. О победе при Чесме говорили только в восторженных тонах.

 В начале XX в. профессор Николаевской морской академии генерал-майор по адмиралтейству Н. Л. Кладо в своем труде «Введение в курс истории военно-морского искусства» впервые попытался сделать критический анализ первой фазы этого сражения. Остальные работы носили описательный характер. В них авторы восхваляли деяния главнокомандующего русской армией и флотом графа А. Г. Орлова. В литературе советского периода приведено множество неточностей, а шаблонные и не совсем грамотные действия выдаются за новаторство. Сместились акценты и в отношении оценок личностей. В одной из книг читаем: «Участники Чесменского боя были награждены орденами и медалями. Но главный герой победы адмирал Григорий Андреевич Спиридов, чье имя навеки вошло в летопись военно-морской истории, не был отмечен по достоинству. Его заслонила фигура фаворита Екатерины II — Алексея Орлова, которому и достались все лавры победителя».

 Попробуем разобраться и в сражении, и в оценках действий его руководителей.

 Как известно, прелюдией Чесменского сражения сталосражение в Хиосском проливе. Вот как оно описано в официальном издании Главного штаба Военно-морских сил «Истории военно-морского искусства» (т. 1, 1953 г.) — учебном пособии для академий и училищ:

 «24 июня около 6 часов русские корабли вошли в Хиосский пролив.

 Турецкий флот состоял из 16 линейных кораблей (шесть 90- и 80-пушечных, десять 70- и 60-пушечных), шести фрегатов, нескольких шебек и бригантин и множества полугалер и других мелких судов.

 Командующий русской экспедицией А. Г. Орлов писал в своем донесении в Петербург: “Увидя оное сооружение, ужаснулся я и был в неведении, что мне предпринимать должно, но храбрость войск… принудила меня решиться и, несмотря на превосходство сил, отважиться атаковать, пасть или истребить неприятеля”.

 Существенную роль в принятии решения атаковать противника сыграла также твердая, решительная позиция командующего авангардом адмирала Спиридова.

 Русский флот был построен в ордер баталии. Девять линейных кораблей были разделены на три равные группы: авангард (адмирал Спиридов), кордебаталия (бригадир Грейг, граф Орлов) и арьергард (контр-адмирал Эльфинстон). Турецкие корабли находились в полумиле от берега, на котором располагались лагерем их сухопутные войска. Корабли стояли на якорях двумя параллельными линиями.

 После сигнала в 11 часов 30 минут корабли авангарда пошли на сближение, имея приказ открывать огонь только с дистанции мушкетного выстрела (полукабельтова). В целях нанесения решающего удара они начали атаку, находясь в линии, перпендикулярной противнику. В данном случае адмирал Спиридов, избрав новый тактический прием, пошел наперекор шаблонной линейной тактике, согласно которой нужно было сначала выстроить линию, параллельную противнику, а потом спускаться на него. Маневр Спиридова был связан с известным риском, так как русские корабли сближались с турецкими в кильватерной колонне почти перпендикулярно линии противника и подвергались при этом продольному огню артиллерии части турецких кораблей, будучи сами лишены возможности отвечать бортовым залпом. Расчет Спиридова был построен на быстром сближении. При этом он учитывал также и то, что турецкий флот не сможет сосредоточить против русской эскадры огонь всех своих орудий, так как сектора стрельбы корабельной артиллерии в то время были весьма ограничены.

 Около 12 часов турецкие корабли с дистанции 3 кабельтовых открыли огонь по кораблям Спиридова. При сближении линейный корабль “Европа” получил повреждение и вынужден был выйти из строя. Головным оказался линейный корабль “Евстафий”, который также попал под огонь пяти турецких кораблей. Турки стреляли по рангоуту и такелажу головных кораблей, стремясь лишить их маневренности. “Евстафий” развернулся бортом к противнику и с дистанции 50 метров (пистолетный выстрел) сосредоточил огонь по флагманскому кораблю турок “Реал-Мустафа”. Полученные при сближении повреждения в рангоуте привели к тому, что “Евстафий” навалился на турецкого флагмана. Произошла абордажная схватка, во время которой горящая гротмачта “Реал-Мустафы” упала на палубу “Евстафия”. В результате возникшего пожара произошел взрыв крюйт-камеры “Евстафия”, и оба корабля — “Евстафий” и “Реал-Мустафа” — взорвались. Спиридов успел спастись на шлюпке».

 На этом Хиосское сражение завершилось. Турецкий флот снялся с якорей и ушел в Чесменскую бухту. Из описания следует, что не существовало никакой тактической новизны, следовательно, не было и заслуг Спиридова.

 Вполне очевидно, что Хиосское сражение проводилось безграмотно как с русской, так и с турецкой стороны. Орлов не воспользовался фактором внезапности. Впервые турецкие корабли он обнаружил 23 июня, но, вместо того чтобы с ходу их атаковать, решил, как это было заведено в русском флоте, сначала провести совет флагманов. Турки же воспользовались этой оплошностью. Они подготовились к отражению русской эскадры. Сражение проходило по всем правилам линейной тактики. В приказе, подписанном Орловым, предписывалось:

«Всем прочим флот российской составляющим кораблям и занять своею линиею таковое же число неприятельских кораблей… дабы при атаке сохранять каждому свое место, линию и порядок». Это принцип линейной тактики. Корабли красиво выстраивались: впереди авангард из трех линейных кораблей (в центре — корабль под флагом Спиридова); затем кордебаталия из трех линейных кораблей (в центре — флагманский корабль «Три иерарха» с Орловым и Грейгом); затем арьергард из трех линейных кораблей (под флагом Эльфинстона). Причем Спиридов и другие флагманы неукоснительно следовали принципу линейной тактики, не проявляя ни малейшей инициативы. Маневрирование по перестроению в линию баталии и сближению с неприятелем заняло около 6 часов. Вместо того чтобы обрушиться на неприятеля сразу тремя группами, как это сделал в Афонском сражении в 1807 г. вице-адмирал Д. Н. Сенявин, Орлов, с одобрения флагманов, пошел на рискованный маневр. Он начал спускаться на неприятеля в одной кильватерной колонне, чем поставил головные корабли (авангард) в тяжелейшее положение. Более 20 минут они лежали на курсе сближения под сосредоточенным огнем противника. Это был крупный просчет русского главнокомандующего. Правда, турки не смогли этим воспользоваться в полной мере.

 Впоследствии сражение превратилось в хаотичную свалку, в ходе которой из-за не совсем удачно выполненного поворота оверштаг корабль «Святой Евстафий» потерял управляемость, и его ветром снесло к горевшему турецкому флагманскому кораблю «РеалМустафа». За несколько минут до взрыва Г. А. Спиридов покинул корабль. Вместе с Ф. Г. Орловым они перешли на пакетбот «Почтальон», а затем Спиридов перенес свой флаг на линейный корабль «Три святителя». В целом действия авангарда были не совсем удачными. Головной корабль «Европа», чтобы не выскочить на мель, вышел из строя; шедший следом «Святой Евстафий» навалился на турецкий корабль и вместе с ним сгорел, а третий корабль авангарда «Три святителя» потерял управление и был снесен в расположение турецких кораблей, где попал под перекрестный огонь. Приняв в клубах дыма корабль «Три святителя» за неприятельский, по нему дали полный залп еще и с корабля «Три иерарха».

 Из всех команд кораблей русской эскадры только команда «Трех иерархов» четко выполнила маневр и поставила корабль на шпринг согласно диспозиции. В его шканечном журнале записано следующее: «Проходя мы близко неприятельского флота, стали палить по нем из пушек с ядрами, что происходило и с прочих нашего флота кораблей; и оное сражение происходило до исхода 2 часа, а в исходе 2 часа весь турецкий флот снялся с якоря и пошел в местечко Чесма, и стал там на якорь. В 2 часа поворотились мы через оверштаг». Вот и все! Остальное — домыслы.

 В Хиосском сражении обе стороны потеряли по линейному кораблю. На «Святом Евстафии» погибли 22 офицера и 598 нижних чинов.

 Заблокировав турецкий флот в Чесменской бухте, А. Г. Орлов на совете флагманов обсудил план дальнейших действий. В обсуждении плана участвовали Г. А. Спиридов, С. К. Грейг, Д. Эльфинстон, Ю. В. Долгоруков и И. А. Ганнибал. Решили в ночь с 25 на

 26 июня с помощью зажигательных снарядов и брандеров сжечь турецкий флот. Для атаки выделили 66 пушечные линейные корабли «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня» и «Саратов», 32-пушечные фрегаты «Надежда» и «Африка», 20-пушечный бомбардирскийкорабль «Гром» и четыре брандера под командованием капитан-лейтенанта Р. К. Дугдаля, лейтенантов Ф. Ф. Мекензи, Д. С. Ильина и мичмана В. А. Гагарина. Этим отрядом командовал капитан-командор С. К. Грейг. Остальные суда русской эскадры находились у входа в Чесменскую бухту, в том числе и «Три святителя», на котором был Спиридов.

 Удачным выстрелом с бомбардирского корабля «Гром», где находился начальник всей артиллерии И. А. Ганнибал, удалось поджечь один из турецких кораблей; огонь распространился на ближайший подветренный корабль. Грейг дал команду применить брандеры. Брандер Дугдаля перехватили турецкие галеры, брандер Мекензи выскочил на мель и там сгорел, брандер Ильина сцепился с одним из наветренных кораблей и зажег его, а брандер Гагарина сцепился с уже горевшим кораблем. В 3 часа ночи пожар охватил почти все турецкие корабли. «Легче вообразить, — докладывал Грейг, — чем описать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех судах, которые еще не загорелись… Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством… спасавшихся и топивших один другого… Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда… и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями». 

К утру сгорело 15 линейных кораблей, 6 фрегатов, 5 галер и множество мелких судов. В качестве трофеев русские захватили 66-пушечный корабль «Родос», 5 галер и 22 медные пушки. Турки потеряли около 10 тысяч человек. На русской эскадре потери составили всего

11 человек. Как видим, и в заключительной фазе сражения Спиридов лишь наблюдал за уничтожением турецкого флота со стороны. В некоторых книгах, написанных в период борьбы с космополитизмом, имя Грейганигде не упоминалось. В них главным творцом победы считался Спиридов. Например, Д. И. Корниенко в книге Флот нашей Родины» (1957 г.) пишет: «Для нанесения главного удара по турецкому флоту был выделен отряд кораблей в составе 4 линейных кораблей, 2 фрегатов и 4 брандеров (о бомбардирском корабле «Гром» автор не упомянул. — В. Д.). Командовал отрядом адмирал Г. А. Спиридов… Адмирал Спиридов — герой Чесмы и талантливый русский флотоводец — в этом бою впервые применил ночную атаку брандеров с артиллерийским прикрытием». В других книгах написано примерно то же самое. Например, в 2-томной монографии «История флота государства Российского» (т. I, 1996 г.), выпущенной к 300-летию Российского флота, под редакцией начальника Института военной истории Министерства обороны Российской Федерации генерал-майора В. А. Золотарева отмечается: «Высокие образцы военно-морского искусства, проявленного русскими моряками в Чесменском сражении, явились результатом главным образом флотоводческого творчества адмирала Г. А. Спиридова, который был душой флота, выдающимся организатором и фактическим руководителем всех военных действий во время архипелагской экспедиции на Средиземное море. Его по праву можно назвать героем Чесмы номер один. Однако лавры победы достались не ему, а графу А. Г. Орлову, который был награжден орденом Святого Георгия I степени и получил титул Чесменского».

 Граф А. Г. Орлов в первом донесении Екатерине II, написанном через два дня после Чесменского сражения, сообщал: «Всемилостивейшая государыня! Препоручаю всех со мной бывших, а особливо сего искусного и неутомимого человека (С. К. Грейга. — В. Д.) в милость Вашего величества». Грейг в своем шканечном журнале о сражении записал следующее: «Это одна из самых решительных побед, которую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших».

 За Чесменское сражение граф А. Г. Орлов как главнокомандующий был награжден орденом Святого Георгия 1-й степени, стал называться Чесменским; ему пожизненно разрешалось поднимать кейзер-флаг и ввести его в изображение родового герба; он получил четыре трофейные пушки, серебряный сервиз и дорогую шпагу. Адмирал Г. А. Спиридов был награжден высшим орденом Российской империи — Святого Андрея Первозванного и получил деревни и 1600 душ крестьян. Капитан-командор С. К. Грейг получил орден Святого Георгия 2-й степени. Многие командиры кораблей и офицеры были награждены орденами или произведены в следующие чины со старшинством со дня победы. В память о Чесменском сражении была выбита медаль с изображением с одной стороны Екатерины II, а с другой — горящего турецкого флота и надписью «Былъ». Команды наградили серебряными медалями на голубой ленте. Говорить о том, что Спиридова не щедро наградили, не совсем верно, тем более что в качестве аванса за будущие победы перед уходом из Кронштадта императрица присвоила Спиридову чин полного адмирала и вручила орден Святого Александра Невского. К великому сожалению, в советской литературе принижалась роль Грейга в Чесменском сражении.

 В 1770 г. С. К. Грейгу пожаловали русское дворянство. В дарованном ему гербе на голубом щите были изображены три раскрытые ладони, над щитом — рыцарский шлем с дворянской короной и поднятая рука в латах, держащая меч. На обрамляющей щит ленте выбит девиз — «Strike sure», что означает «Рази верно». Дослужился Грейг до полного адмирала и имел ордена Святого Андрея Первозванного, Святого Александра Невского и Святого Владимира 1-й степени. Умер он на борту корабля «Ростислав» в 1788 г., будучи командующим Балтийским флотом. На смерть адмирала его генерал-адъютантом, подполковником Павлом Голенищевым-Кутузовым, было написано стихотворение, попавшее в мою коллекцию в 1999 г. Ранее стихотворение принадлежало известному в Санкт-Петербурге библиофилу и торговцу антикварной литературой Н. Г. Мартынову. Причем к этому интереснейшему и важному источнику (который не перепечатывался никогда!) приложено письмо П. Н. Мартынова следующего содержания: «Прилагаемые при сем “Стихи на смерть главнокомандующего Российским флотом адмирала Грейга”, напечатанные 15 октября 1788 г. на четвертушке бумаги (с поперечными водяными знаками-линейками), представляют из себя, несомненно, одну из очень больших библиографических редкостей и “курьезов” конца XVIII века. Стихотворение издано “иждивением автора”, без дозволения “ценсурного комитета” или “указного дозволения”, в единичном количестве экземпляров (установить число экз. невозможно), во всяком случае, в количестве 10—50 экземпляров, не более. В библиографических справочниках и указателях указаний на данное стихотворение не имеется. Владельцу указанный листок попал в руки непосредственно через третьи руки, от вдовы сына адмирала Грейга (Алексея Самуиловича. — В. Д.), глубокой старухи, умершей в самом начале 1900-х гг.».

 Эту библиографическую находку я хочу впервые опубликовать как память о герое Чесменского сражения (с соблюдением орфографии).

СЧИТАТЬ ЛИ КРУЗЕНШТЕРНА ПЕРВЫМ?

В России трудно найти человека, который бы не знал, что первым русским кругосветным мореплавателем был адмирал Иван Федорович Крузенштерн. О нем написаны сотни книг, в том числе «Журнал первого путешествия россиян вокруг земного шара» Ф. Шемелина (в двух частях, 1816 и 1818 гг.), «Русские кругосветные мореплаватели» Н. Нозикова (1941 и 1947 гг.),

«Жизнеописание русского мореплавателя Юрия Лисянского, содержащее историю его службы на военном флоте российском, его плаваний в Западную и Восточную Индию, Северную Америку, а также о знаменитом первом вояже русских моряков вокруг света с 1803 по 1806 год» (1948 г.) и «Славные мореходы Иван Крузенштерн и Юрий Лисянский» Е. Л. Штейнберга (1954 г.), «Иван Федорович Крузенштерн» В. М. Пасецкого (1974 г.), «Записки иеромонаха Гедеона о Первом русском кругосветном путешествии и Русской Америке, 1803–1808 гг.» (1994 г.) и др.

 Так называемую Мадагаскарскую экспедицию снаряжали еще при Петре I. Но в связи с плохим качеством вышедших в плавание кораблей она осуществлена не была. В 1732 г. появился проект кругосветного плавания, составленный Н. Ф. Головиным. Но и это плавание не состоялось. И только 22 декабря 1786 г. Екатерина II подписала секретный указ, в котором говорилось следующее: «…нашей Адмиралтейской коллегии отправить из Балтийского моря два судна, вооруженных по примеру употребленных капитаном английским Куком и другими мореплавателями для подобных открытий, и две вооруженные же шлюпки морские или другие суда по лучшему ее усмотрению, назнача им объехать мыс Доброй Надежды, а оттуда, продолжая путь через Сондской пролив и оставя Японию в левой стороне, итти на Камчатку». На основании этого указа Адмиралтейств-коллегия разработала специальное наставление для снаряжения «Восточной экспедиции». Адресовалось оно капитану 1 ранга Г. И. Муловскому, назначенному начальником экспедиции. Капитан — образованнейший офицер русского флота — в совершенстве владел французским, немецким, английским и итальянским языками, был знаком с плаваниями иностранных путешественников, знал о последних достижениях в области исследования Мирового океана.

 В наставлении отмечалось: «Ее императорское величество по премудрому матернему своему попечению и прозорливости, имея в виду безопасность и благоденствие всех своих, даже в отдаленнейших странах государства промыслы и торги ведущих подданных, равно как и к произведению вновь полезных открытий и распространению географических и других до наук касающихся знаний, высочайше повелеть соизволила: вооружить и отправить из Балтийского моря небольшую эскадру, состоящую из четырех вооруженных судов, кои бы в состоянии были в сохранении права на земли, российскими мореплавателями открытые на Восточном море, утвердить и защитить торги по морю, между Камчаткою и Американскими берегами лежащему, яко собственно и единственно к Российской державе принадлежащие, кои доселе подданные ее императорского величества с немалою опасностию и иждивением открыли и производили».

 Екатерина II приказала отобрать лучших моряков; всем участникам плавания назначила двойное жалованье; установила льготы для их семей. Муловскому обещала дать орден Святого Владимира 3-й степени после того, как обогнет мыс Доброй Надежды, чин генерал-майора — при достижении Японии и орден Святого Владимира 2-й степени — по прибытии на Камчатку. Но осуществить «Восточную экспедицию» не удалось: началась война со Швецией. В Эландском сражении погиб начальник экспедиции капитан 1 ранга Г. И. Муловский, командовавший кораблем «Мстислав».

 Почему мы вспомнили о Муловском? А потому, что он оказал влияние на Крузенштерна, «заразив» его идеей кругосветного плавания. Иван Федорович Крузенштерн родился в 1770 г. в дворянской семье. В 15-летнем возрасте поступил в Морской корпус, которыйзакончил в 1788 г., получив чин мичмана (29-м по списку), то есть стал иметь право носить офицерский мундир, но в офицеры произведен не был и носил саблю без темляка. После утверждения в чине мичмана (в 1789 г.) Крузенштерна назначили на корабль «Мстислав», которым командовал Муловский, рассказавший ему о намечавшейся «Восточной экспедиции».

 В 1799 г. И. Ф. Крузенштерн подал вице-президенту Адмиралтейств-коллегии адмиралу Г. Г. Кушелеву свой проект путешествия из Кронштадта на Аляску (вокруг света), являвшийся копией неосуществленного плана Муловского. Но Кушелев отказал, сочтя экспедицию преждевременной. Как только Кушелева сменил адмирал Н. С. Мордвинов, Крузенштерн сразу же подал ранее отклоненный проект, который на этот раз был поддержан. Произошло это в 1801 г., а 7 августа 1802 г. началась подготовка к первому кругосветному плаванию. Руководителем экспедиции стал Н. П. Резанов. Плавание было организовано прежде всего для исследования маршрута, по которому могли бы снабжать российские колонии в Северной Америке. На время плавания на службу в Российско-американскую компанию были приняты капитан-лейтенанты И. Ф. Крузенштерн и Ю. Ф. Лисянский. При этом за Крузенштерном оставалось старшинство. Именно он подбирал себе помощника. Предполагалось отправить в кругосветное плавание два судна — «Надежду» и «Неву» — собственность Российско-американской компании. 

О своем первом помощнике Крузенштерн писал: «Я избрал капитан-лейтенанта Лисянского, отличного морского офицера, служившего со мною вместе во время последней войны в Английском флоте и уже бывшего в Америке и Ост-Индии, почему я имел случай узнать его. Путешествие наше долженствовало быть продолжительно, и для благополучного окончания оного требовалось общей ревности, всегдашнего единодушия, честных и беспристрастных поступков. Противноесему могло бы подвергнуть нас многих весьма неприятным, а может быть, и бедственным приключениям, тем более что вся экспедиция хотя и состояла из людей военных, однако была не совсем военною, но частию и коммерческою. Таковые причины налагали на меня обязанность избрать начальником другого корабля человека беспристрастного, послушного, усердного к общей пользе. Таковым признал я капитан-лейтенанта Лисянского, имевшего как о морях, по коим нам плыть надлежало, так и о морской астрономии в нынешнем и усовершенствованном ее состоянии достаточные познания». 

Специально для этой экспедиции в Англии купили два судна — шлюпы «Надежда» (водоизмещением 450 тонн) и «Нева» (370 тонн), а также мореходные приборы и инструменты.

5 июня 1803 г. Юрий Федорович Лисянский привел шлюпы в Кронштадт.

 Большую роль в подготовке к плаванию сыграло правление Российско-американской компании, в частности его руководитель — энергичный и влиятельный Н. П. Резанов (зять знаменитого основателя русских поселений в Америке Г. И. Шелехова).

 Амбициозный Крузенштерн не смог смириться с сухопутным руководителем экспедиции, что привело к серьезному конфликту между Резановым и Крузенштерном. Этот конфликт хорошо описан в литературе.

 В конце концов Резанов отказался от дальнейшего путешествия и остался в России, передав руководство экспедицией Крузенштерну. По пути с Дальнего Востока в Санкт-Петербург Резанов умер в Красноярске в марте 1807 г.

 26 июля 1803 г. шлюпы «Надежда» и «Нева» покинули Кронштадт. 24 июля 1806 г. «Нева» возвратилась в Кронштадт; ее плавание продолжалось без 2 дней 3 года.

«Надежда» бросила якорь на Кронштадтском рейде только 7 августа, пробыв в плавании 3 года и 12 дней. Таким образом, первым завершил кругосветное плавание не Крузенштерн, а Лисянский. Крузенштерн же был руководителем этого плавания и вторым кругосветным мореплавателем после Лисянского. Если бы Резанов продолжил плавание, то скорее всего он был бы признан первым русским кругосветным мореплавателем.

 По данным шканечного журнала шлюпа «Нева», капитан 1 ранга Я. Б. Рабинович восстановил навигационную прокладку шлюпа и составил подробные таблицы; из них видно, что за 532 ходовых суток «Нева» прошла более 45 тысяч миль, из которых более половины она следовала самостоятельно, то есть без руководителя похода. При этом из 1095 дней плавания (3 года без 2 дней) только 375 дней «Надежда» и «Нева» были вместе, а остальные 563 дня «Нева» оставалась одна. Эти цифры свидетельствуют о том, что Лисянский был способным мореплавателем. Но его имя оказалось незаслуженно забытым. Крузенштерн затмил Лисянского. Еще бы! Крузенштерн дослужился до полного адмирала, стал почетным членом Петербургской академии наук, членом Лондонского королевского общества, имел орден Святого Александра Невского с бриллиантами, в Петербурге в 1873 г. ему установили памятник. А Лисянский в чине капитана 1 ранга в 36-летнем возрасте «по болезни» вышел в отставку, о нем окончательно все забыли.

 Поскольку наши современники почти ничего не знают о памятнике Крузенштерну, позволю себе восстановить некоторые моменты из истории его создания. Инициаторами его сооружения были директор Гидрографического департамента адмирал С. И. Зеленой и контр-адмирал В. А. Римский-Корсаков. В тот период, когда Крузенштерн был директором Морского корпуса, Зеленой преподавал астрономию и навигацию, заведовал астрономической обсерваторией; в 1861 г. стал председателем Морского ученого комитета, а в 1873 г. был избран почетным членом Российской академии наук. Римский-Корсаков получил должность директора Морского корпуса в 1861 г. В мае 1869 г. открылась подписка по сбору средств, а 8 ноября 1870 г., в день рождения Крузенштерна, состоялась торжественная закладка памятника. Сооружение монумента поручили скульптору И. Н. Шредеру и архитектору И. А. Монигетти. Скульптура отливалась на заводе А. Морана. Постамент из красного полированного гранита выполнили отец и сын Бариновы. Композицию завершает чугунная решетка, в звеньях которой помещено стилизованное изображение штурвала. На постаменте памятника закреплена бронзовая доска, на которой изображен герб рода Крузенштернов. В Российском государственном архиве Военно-морского флота сохранилось письмо Крузенштерна, датированное 1833 г., относительно утверждения герба:

 «Родоначальник мой, ездивший в 1633 году от двора своего Шлезвиг-Голштинского послом в Россию и Персию, по возвращении был возведен в дворянское достоинство и принял в память сего благоприятного для него случая в гербе своем персидскую чалму. По примеру сего родоначальника, желая также оставить воспоминание о своей фамилии, о том счастливом для меня событии, что первым из российских мореплавателей имел я счастье совершить первое путешествие вокруг света, замечательное и для русского флота, решаюсь просить прибавление к фамильному гербу моему… двух флагов на древках, поддерживаемых с одной стороны островитянином Южного моря, а с другой — японцем, внизу же прибавлен девиз, относящийся к имени корабля, на котором совершено путешествие». Девиз этот — «Живущий надеждой». Таким и изображен на памятнике герб рода Крузенштернов.

 Теперь расскажу о первом русском кругосветном мореплавателе Ю. Ф. Лисянском, о котором написано очень мало. Первая более или менее подробная публикация о нем появилась в 1894 г. в «Морском сборнике» (№ 1). Статья была подписана буквами «А. Л.», которые удалось расшифровать — адмирал Лисянский, то-есть П. Ю. Лисянский, сын Ю. Ф. Лисянского.

 Ю. Ф. Лисянский родился в 1773 г. в семье малороссийского дворянина. В 1788 г. он окончил Морской корпус вторым по списку, а в следующем году получил первый офицерский чин мичмана. В 1790 г. участвовал в Ревельском сражении. В 1793 г. произведен в лейтенанты и направлен в числе 16 лучших морских офицеров волонтером в Английский флот. Плавал в Атлантическом океане, ходил к мысу Доброй Надежды и к берегам Индии, участвовал в боевых действиях. При взятии нескольких американских коммерческих судов, перевозивших грузы во Францию, и при пленении французского фрегата «Элизабет» проявил храбрость. В бою был контужен. В июле 1800 г. он возвратился в Россию и был назначен командиром фрегата, ав 1802 г. за 16 морских кампаний получил орден Святого Георгия 4-й степени. В грамоте, подписанной Александром I, отмечалось:

«НАШЕМУ флота капитан-лейтенанту Лисянскому

Ревность и усердие ваши, к службе оказанныя в продолжении оной, когда вы, будучи на море, от перваго обер-офицерскаго чина сделали шестнадцать шестимесячных кампаний, равномерно бывши в двух знатнейших морских сражениях, учиняют вас достойным к получению отличной чести и НАШЕЙ МОНАРШЕЙ милости, а потому МЫ вас в кавалеры четвертаго класса военнаго Ордена Святаго Великомученика и Победоносца Георгия ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ жалуем и знак онаго, при сем препровождая, повелеваем возложить на себя и носить по установлению.

Сия ваша заслуга уверяет НАС, что вы, получив таковое МОНАРШЕЕ НАШЕ поощрение, на и паче потщитесь и впредь усугублять ваши военные достоинства.

Дана в Санкт-Петербурге ноября 26-го дня

1802-го года. Александр». 

Затем началось кругосветное плавание. Вот как описывает Лисянский первое в истории Российского флота пересечение экватора: «14-го ноября, в 10 часов утра, перешли экватор… Уверясь о сем, я немедленно приказал на корабле своем поднять флаг, гюйс и вымпел и, подойдя к своему товарищу, поздравил его с благополучным прибытием в южное полушарие. В сие время матросы мои были расставлены по вантам и прокричали несколько раз “ура!”. То же самое было сделано и матросами корабля “Надежда”. Этот обряд был только введением к празднику, бывшему на другой день…

 15-го числа, по утру после парада, была совершена божественная литургия с благодарственным молебствием, по окончании которого все корабельные служители и офицеры собрались на шканцы. Поздравив их с благополучным прибытием в южную часть света, я пил вместе с прочими за здравие Его Императорского Величества, провозгласив троекратно: “Да здравствует Император Александр I!”. Поелику еще ни один российский корабль, кроме “Невы” и “Надежды”, не проходил экватора, то, желая отличить сей столь редкий случай, я приказал на каждую артель зажарить по две утки, сделать по пудингу и сварить свежий суп с картофелем, тыквою и прочею зеленью, которая у нас велась от самого Тенерифа, прибавя к сему по бутылке портера на каждых трех человек.

 В 3 часа пополудни сели мы за стол, при конце коего пили опять за здравие нашего Монарха. В сие время поднят был военный флаг и производилась пальба из всех пушек».

 1 июля 1804 г. «Нева» вошла в гавань Святого Павла на острове Кадьяк. Шлюп был встречен 11 пушечными выстрелами и «депутацией», поздравившей команду с завершением первого этапа плавания. «Каждый вообразить себе может, — писал Лисянский, — с каким чувством надлежало мне принять это поздравление, видя, что я первый из россиян, предприняв столь трудный и дальний путь, достиг до места назначения своего, не только не имея на корабле своем ни одного человека больного, но с такими людьми, которые были тогда еще здоровее прежнего. Все это приводило меня в радостное восхищение». Затем команде «Невы» пришлось отвоевывать у аборигенов Ново-Архангельские укрепления на острове Ситха, проводить обширные географические исследования.

 24 июля 1806 г. утром «Нева» прибыла на Кронштадтский рейд. За плавание Лисянский был произведен в капитаны 2 ранга, получил орден Святого Владимира 3-й степени, 3 тысячи рублей ассигнациями, пожизненную пенсию от Российско-американской компании — единовременно 10 тысяч рублей ассигнациями. Экипаж шлюпа «Нева» преподнес Лисянскому золотую шпагу с надписью: «Благодарность команды корабля “Нева”». 

В 1807 г. Лисянский командовал кораблем «Зачатие Святой Анны», затем отрядом из 9 судов, по поручению императора занимался формированием особой яхтенной команды; в 1808 г. командовал кораблем «Эмгейтен», а в 1809 г. вышел в отставку с чином капитана! ранга.

 Умер Ю. Ф. Лисянский 26 февраля 1837 г., похоронен на кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге. Над могилой установлен скромный памятник, выполненный по его же рисунку. К 200-летию со дня рождения Лисянского в г. Нежине, где он родился, былоткрыт памятник.

 Все вышесказанное дает основание заключить, что надпись, выполненная на памятнике И. Ф. Крузенштерну:

«Первому русскому мореплавателю вокруг света адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну», не совсем точна. Следовало бы написать: «Руководителю первого русского кругосветного плавания адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну». Он ведь на 2 недели позже Лисянского прибыл в Кронштадт!

 P. S. По этому поводу в одной из рецензий на первое издание книги (Р. Зубков, Ю. Виноградов. «Мифы и легенды Виталия Доценко», «Красная звезда», 7 февраля 1998 г.) отмечается: «Ю. Лисянский прибыл в Кронштадт раньше И. Крузенштерна только потому, что намеренно не выполнил приказ о рандеву на о. Святой Елены, а вместо этого пошел на установление “рекорда” длительного безостановочного плавания. Позорный поступок Ю. Лисянского поставил в сложное положение И. Крузенштерна: на о. Святой Елены он узнал о начавшейся войне между Россией и Францией, и, конечно же, было бы безопаснее возвращаться через воды, контролируемые французами, вдвоем (тем более что половину своих пушек “Надежда” оставила в Петропавловке-Камчатском для усиления его обороны)». Отвечаю рецензентам: несмотря на договоренность с Лисянским, Крузенштерн сам ранее не зашел на остров Святой Пасхи. Лисянский прибыл туда 4 апреля 1804 г., «Нева» почти неделю лежала в дрейфе в ожидании подхода «Надежды». Но уже в пути Крузенштерн переменил свое намерение и пошел к острову Нуку-Хива. Не дождавшись Крузенштерна, Лисянский тоже пошел к этому острову, куда и прибыл 27 апреля.

Рецензентам следовало бы почитать труд «Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах, по повелению его Императорскаго Величества Александра перваго, на кораблях “Надежде” и “Неве” под начальством флота капитан-лейтенанта, ныне капитана перваго ранга Крузенштерна, государственнаго Адмиралтейскаго департамента и императорской Академии наук члена» (часть вторая, 1810 г.), где есть такие слова: «На случай разлучения назначил я для соединения остров Св. Елены, с наставлением, однако ж, г-ну Лисянскому, чтобы, естли придет к оному прежде, не дожидал “Надежды” долее четырех дней, которое время достаточно для заполнения водою и другими потребностями, и продолжил бы путь свой в Россию».

 Лисянский узнал о начавшейся войне между Россией и Францией, находясь в районе Азорских островов, от капитана английского фрегата Вилькинсона. Утверждать, что «Нева» могла помочь своими 14 пушками «Надежде», по крайней мере, несерьезно. Шлюпы строили не для боя, а для разведывательной и посыльной служб.

 Действительно, на обратном пути у мыса Доброй Надежды в тумане шлюпы потеряли друг друга. Лисянский пишет следующее: «Корабль “Надежда” скрылся от нас из виду; во время ночи пушечными выстрелами и зажиганием фальшфееров давал я ему знать о месте, где мы находимся; по утру я употребил все свое старание отыскать его, но усилия мои остались тщетными, ибо к полудню нашел густой туман и принудил меня вступить в настоящий путь тем наипаче, что ветер дул благоприятный, которым не упустительно надлежит пользоваться там, где несколько часов делают иногда величайшую разность в плавании. И так мы уже в третий раз разлучаемся внезапным образом. Будучи уверен, что такое отважное предприятие доставит нам большую честь, ибо еще ни один мореплаватель не отважился на столь дальний путь, не заходя куда либо для отдохновения. К столь смелому подвигу много побуждало меня и самое желание моих подчиненных, которые, пользуясь совершенным здоровьем, о том только и помышляли, чтобы отличить себя чем-нибудь чрезвычайным. Я единственно сожалел об одном, что такое путешествие должно разлучить нас с шлюпом “Надежда” до самого прибытия нашего в Россию; но что делать? Имея случай доказать свету, что мы заслуживаем в полной мере ту доверенность, каковую отечество нам оказало, нельзя было не пожертвовать сим удовольствием на море. Шлюп “Нева” находился в море уже более трех месяцев; но запасы провизии и воды были достаточны, и при небольшом сокращении порций, сделанном с согласия всего экипажа, не предвиделось большой нужды в их возобновлении» (см. «Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах, по повелению его Императорскаго Величества Александра перваго, на корабле “Неве” под начальством флота капитан-лейтенанта, ныне капитана перваго ранга и кавалера Юрия Лисянского» (часть вторая, 1812 г., с. 323).

 Таким образом, «Нева» за 142 дня прошла почти 14 тысяч миль (при средней скорости 4,2 узла), перейдя из Кантона в Портсмут без посещения промежуточных портов. Вряд ли нужно доказывать, что не о личной славе думали Лисянский и члены экипажа «Невы», совершая этот выдающийся для того времени подвиг. Они думали о славе России.

«ЧЕМ БЛИЖЕ К НЕПРИЯТЕЛЮ, ТЕМ ЛУЧШЕ» 

В отечественной историографии Наваринское сражение 1827 г. описано достаточно полно. Первые труды по истории этого сражения появились в 1877 г., они посвящались его 50-летию. Авторами были известный историк Е. В. Богданович и участник сражения лейтенант А. П. Рыкачев. В книге Богдановича «Наварин: 1827-1877» нет анализа самого сражения, зато хорошо изложены вопросы военно-политического характера. В посмертном издании Рыкачева «Год Наваринской кампании: 1827 и 1828 год. Из записок лейтенанта Александра Петровича Рыкачева, веденных на эскадре контр-адмиралаграфа Логина Петровича Гейдена» подробно описаны действия русской эскадры в Средиземном море, в том числе и Наваринское сражение. Кстати, в дни празднования 50-летия сражения на действительной службе оставались всего шестеро его участников: адмиралы Е. В. Путятин, Л. Л. Гейден (сын адмирала Л. П. Гейдена), В. С. Завойко, С. В. Воеводский, генерал-лейтенант В. А. Иванов и майор В. В. Казимиров, а в отставке — 31. В последующих трудах о Наваринском сражении в известной мере повторяется все, что сказано в работах Богдановича и Рыкачева. В книгах советского периода появилось множество серьезных ошибок и предвзятых оценок. Не совсем точно описана завязка сражения; недостаточно оценено соотношение сил сторон и др. Наблюдается и откровенная фальсификация Наваринского сражения, например, приведенная в официальном издании Главного штаба Военно-морских сил — учебном пособии для академий и училищ «История военно-морского искусства» (т. 2), выпущенном в 1954 г. Другие издания мало чем примечательны, только в каждом из них события трактуются по-разному.

 Попытаюсь восстановить ход Наваринского сражения, взяв за основу рукопись историографа Средиземноморской эскадры И. И. Кадьяна «Битва Наваринская». Она была написана вскоре после этого сражения и, как видно из предисловия, преподнесена в дар «Его Сиятельству, Господину вице-адмиралу, командиру 1-й Балтийской дивизии и разных российских и иностранных орденов кавалеру Графу Логину Петровичу Гейдену». Рукопись сейчас находится в моем книжном собрании. В научный оборот она до сих пор не вводилась, хотя и является ценнейшим историческим источником. Кадьян не участвовал в Наваринском сражении, он появился на Средиземном море после сражения, но сумел опросить многих участников, среди которых были русские, англичане, французы, турки, египтяне, греки и даже австрийцы. Сообщения очевидцев, а также некоторые официальные документы и составили основу повествования Кадьяна.

 В выводах и оценках Наваринского сражения неверно расставлены акценты. Известно, что Россия являлась инициатором сначала дипломатической, а затем и военной помощи Греции и что победа русской армии и флота в Русско-турецкой войне 1828–1829 гг. сыграла решающую роль в освобождении греков от османского ига. При этом интерес России заключался не только в поддержке освободительного движения балканских народов, но еще и в приобретении свободного прохода через Черноморские проливы в Средиземное море, в развитии южнорусской морской торговли.

 На Петербургской конференции по греческому вопросу, проходившей в 1824 г., Александр I предлагал сделать Грецию вассальным по отношению к Турции государством. Император российский не понимал восточной проблемы. Перемены произошли только после восшествия на престол Николая I, который проявил решительность в урегулировании этого вопроса.

 Однако надо напомнить, что укрепление влияния России на Балканах не устраивало ни Англию, ни Францию, правительства которых без проволочек пошли на подписание Лондонской конвенции 1827 г., согласно которой три державы потребовали от турецкого правительства предоставления Греции автономии. Но теперь главенствующая роль в решении греческого вопроса принадлежала не России, а Англии. Вот почему командующим объединенной англо-франко-русской эскадрой стал английский вице-адмирал Э. Кодрингтон.

 Турецкий султан отверг требования Лондонской конвенции, поэтому к берегам Пелопоннеса направились союзные эскадры. В октябре 1827 г. в Наваринской бухте они разгромили турецко-египетскую эскадру и таким образом помогли греческому национально-освободительному движению. Однако освободить греков от османской зависимости смогли только русские в период Русско-турецкой войны 1828–1829 гг., завершившейся подписанием Адрианопольского мирного договора 1829 г.

 К началу октября 1827 г. англо-франко-русская эскадра под командованием Кодрингтона блокировала турецко-египетскую эскадру Ибрагим-паши в Наваринской бухте. Согласно тройственному соглашению, контр-адмиралы Л. П. Гейден и Шевалье А. де Риньи подчинялись англичанину — вице-адмиралу Кодрингтону. Долгие годы Кодрингтон служил под командованием знаменитого адмирала Г. Нельсона. В Трафальгарском сражении он командовал 64-пушечным кораблем «Орион». В Англии его считали прозорливым политиком и хорошим флотоводцем.

 5 октября все трое адмиралов, собравшихся на английском флагманском корабле «Азия», направили письмо-ультиматум Ибрагим-паше. Парламентером стал английский подполковник Крадком. Вот текст этого документа:

«Ваша Светлость! По слухам, какие до нас со всех стран доходят, и по достоверным сведениям, узнаем мы, что многочисленные отряды вашей армии рассеялись в разных направлениях по западной части Мореи, опустошают оную, жгут, истребляют, исторгают с кореньями деревья, виноградники, всякие произрастения и, одним словом, наперерыв спешат превратить страну сию в совершенную пустыню.

 Сверх сего известились мы, что против округов Майны приготовлена экспедиция и что туда двинулись некоторые войска.

 Все сии необыкновенно насильственные действия происходят, можно сказать, в глазах наших и в нарушение перемирия, которое Ваша Светлость обязались честным словом соблюдать ненарушимо до возвращения ваших курьеров. В нарушение такого перемирия, в силу которого позволено флоту вашему

26 числа последнего сентября обратный вход в Наварин.

 Нижеподписавшиеся находятся в прискорбной необходимости объявить вам ныне, что таковой с вашей стороны поступок и столь удивительное нарушение ваших обещаний поставляют вас, Милостивый Государь, вне законов народных и вне существующих трактатов между высокими дворами союзников и Оттоманскою Портою. К сему же нижеподписавшиеся присовокупляют, что производимые в сие самое время по повелению вашему опустошения совершенно противны пользам вашего Государя, который по причине сих опустошений может потерять существенные выгоды, доставляемые ему над Грециею Лондонским трактатом. Нижеподписавшиеся требуют от Вашей Светлости представления решительного и скорого ответа и поставляют вам на вид неминуемые следствия вашего отказа или уклонения.

Подписали: вице-адмирал Э. Кодрингтон контр-адмирал граф Гейден контр-адмирал Шавалье де Риньи».

На ультиматум ответа не последовало. Ибрагим-паша сделал вид, что ничего не получал. Вот почему впоследствии турецкая сторона истолковала действия союзной эскадры как вероломные. Утром 8 октября 1827 г. главнокомандующий объединенной эскадрой вице-адмирал Кодрингтон отдал следующий приказ:

«Азия» у Наварина. Правила, коими должен руководствоваться соединенный флот при входе в Наварин.

Известно, что из египетских кораблей, на коих находятся французские офицеры, стоят более к юго-востоку, а потому желание мое есть, чтобы контр-адмирал и кавалер де Риньи поставил эскадру свою против их; а как следующий за ним корабль имеет флаг на грот-брам-стеньге, то я и намерен стать с моим кораблем “Азия” противу его, за мной корабли “Генуя” и “Альбион” станут противу линейных турецких кораблей. Касательно же российской эскадры, то мне желательно, чтобы контр-адмирал граф Гейден поставил свои корабли последовательно близ английских кораблей. Российские же фрегаты займут турецкие суда вслед за своими кораблями. Английские фрегаты займут те из турецких судов, кои будут находиться на западной стороне гавани противоположно английским кораблям. Французские фрегаты займут на той же стороне те турецкие суда, которые находиться будут противу их кораблей.

Корветы, бриги и прочие мелкие суда находятся под начальством капитана фрегата “Дартмут”; для отвода брандеров на такое расстояние, чтобы они не могли вредить которому-либо из кораблей и судов соединенного флота.

Ежели время позволит прежде открытия неприятельских действий со стороны турецкого флота, то всем судам стать фертоинг со шпрингами, привязанными к рыму каждого якоря.

Ни одной пушки с соединенного флота не должно быть сделано (то есть пушечного выстрела. — В. Д.) без сигнала, разве только что турки откроют огонь, тогда те корабли и суда должны быть истреблены немедленно.

В случае же сражения и могущего случиться какого-либо беспорядка, советую привести себе на память слова Нельсона: “Чем ближе к неприятелю, тем лучше”».

Этот документ свидетельствует о флотоводческом таланте Кодрингтона, о его неподдельном интернационализме. Видны четкая и конкретная постановка задач и способы их выполнения. Читая последние строки приказа, можно ощутить надежду главнокомандующего на мирный исход дела.

 Контр-адмирал де Риньи направил письмо французским офицерам, служившим в египетском флоте:

«Господа, положение, в котором, как вы видите, находятся оттоманские морские силы, блокируемые в Наваринском порте, измена своему слову его светлости Ибрагим-паши, который обязался временным прекращением неприязненных действий,

— все это указывает вам, что впредь вы можете встретиться с своим родным флагом. Вы знаете, чем рискуете. Требуя, чтобы вы покинули турецкую службу в минуту, когда оттоманский флот поставил себя во враждебное положение, которого он должен нести последствия, я даю предостережение, которым вам не следует пренебрегать, если вы остались французами. Имею честь и прочее, де Риньи».

Российская эскадра состояла из 74-пушечных линейных кораблей «Азов», «Иезекииль», «Александр Невский», 84-пушечного корабля «Гангут», фрегатов «Константин», «Проворный», «Кастор» и «Елена»; всего на этих судах было 466 орудий.

 В состав английской эскадры входили линейные корабли «Азия», «Генуя», «Альбион», фрегаты «Глазго», «Комбриэн», «Дартмут» и несколько более мелких судов; всего на этих судах было 472 пушки.

 Французская эскадра состояла из 74-пушечных линейных кораблей «Сципион», «Тридент», «Бреславль», фрегатов «Сирена», «Армида» и 2 мелких судов; всего на этих судах было 362 пушки.

 Таким образом, в объединенной англо-франко-русской эскадре насчитывалось 10 линейных кораблей, 9 фрегатов и 7 мелких судов, вооруженных 1300 орудиями. Бывший редактор «Морского сборника» Г. Мельницкий в статье «История вмешательства России, Англии и Франции в войну за независимость Греции», напечатанной в 1862 г., утверждал, что на союзной эскадре было 1274 орудия. В труде французского адмирала графа Буэ Виллиомеца, изданном в Париже в 1855 г., эта цифра несколько увеличилась и составила 1290, а в редчайшем издании 1829 г., наоборот, уменьшилась до 1252. Такие же расхождения наблюдаются в подсчете числа орудий на кораблях и судах турецко-египетского флота.

 В Наваринской бухте турецко-египетская эскадра стояла на фертоинге в строю в виде сжатого полумесяца, «рога» которого простирались от Наваринской крепости до батареи острова Сфактерия. Линейные корабли (3 единицы) и фрегаты (23 единицы) составляли первую линию. Корветы и бриги (57 единиц) находились во второй и третьей линиях. 50 транспортов и купеческих судов стояли на якорях под юго-восточным берегом Мореи. Всего на турецко-египетских судах было более 2300 орудий. Вход в бухту (шириной около полумили) простреливался батареями с Наваринской крепости и острова Сфактерия (165 орудий). Оба фланга прикрывали брандеры. Впереди кораблей на дреках были установлены бочки с горючей смесью. На возвышенности, с которой просматривалась вся Наваринская бухта, находилась ставка Ибрагим-паши.

 В целом турецко-египетская эскадра была сильной, позиция — удачной, если не считать скученности кораблей и судов и небольшого количества линейных кораблей. Турецко-египетская эскадра имела пушек больше, чем союзная эскадра, на 1000. А вот по мощи артиллерии значительно уступала союзной эскадре. Нельзя же сравнивать 10 линейных кораблей, вооруженных 36-фунтовыми пушками, с фрегатами и тем более с корветами, имевшими пушки с максимальным калибром 24 фунта. Это равносильно сравнению крейсеров с эскадренными миноносцами. Стоявшие в третьей линии, а тем более уберега турецкие суда не могли стрелять из-за больших расстояний и опасения поразить свои корабли.

Посмотрим, как описал Наваринское сражение И. И. Кадьян:

«В 11 часов утра 8 октября подул легкий от зюйд-зюйд-веста ветер, и союзники немедленно начали строиться в ордер похода двух колонн, коего правую или первую долженствовали составлять английская и французская эскадры, предводимые вице-адмиралом Кодрингтоном в следующем порядке:

1 — “Азия” — капитан Вайнес, под флагом вицеадмирала Кодрингтона, на нем 86 пушек и 800 человек;

2 — “Генуя” — капитан Еатурст, 74 пушки и 700 человек;

3 — “Альбион” — капитан Омманей, 74 пушки и 700 человек;

4 — “Сирена” — капитан Ровер, под флагом контр-адмирала де Реньи, 60 пушек и 600 человек;

5 — “Сципион” — капитан Милиус, 74 пушки и 700 человек;

6 — “Тридент” — капитан Морис, 74 пушки и 700 человек;

7 — “Бреславль” — капитан Ла-Бретоньер, 74 пушки и 700 человек.

Российская (подветренная) эскадра:

1 — “Азов” — капитан 1 ранга Лазарев 2-й, под флагом контр-адмирала графа Гейдена, 74 пушки и 600 человек;

2 — “Гангут” — капитан 2 ранга Авинов, 84 пушки и 650 человек;

3 — “Иезекииль” — капитан 2 ранга Свинкин, 74 пушки и 600 человек;

4 — “Александр Невский” — капитан 2 ранга Богданович, 74 пушки и 600 человек;

5 — “Елена” — капитан-лейтенант Епанчин 1-й, 36 пушек и 250 человек;

6 — “Проворный” — капитан-лейтенант Епанчин 2-й, 44 пушки и 300 человек;

7 — “Кастор” — капитан-лейтенант Сытин, 36 пушек и 250 человек;

8 — “Константин” — капитан 2 ранга Хрущев, 44 пушки и 300 человек.

Капитан Томас Фелловс шел с отрядом вверенных ему судов, а именно:

1 — “Дартмут” — капитан Фелловс, 50 пушек и 400 человек;

2 — “Роза” (бриг) — капитан Деви, 18 пушек и 150 человек;

3 — “Филомель” (бриг) — капитан лорд Ингестр, 18 пушек и 150 человек;

4 — “Москито” (бриг) — капитан Мартин, 14 пушек и 120 человек;

5 — “Бриск” (бриг) — капитан Ансон, 14 пушек и 120 человек;

6 — “Алсиона” (бриг) — капитан Тюрнен, 14 пушек и 120 человек;

7 — “Дафна” (шхуна) — 14 пушек и 100 человек;

8 — “Гинд” (тендер) — лейтенант Рогг, 10 пушек и 50 человек.

Французы и англичане, долженствующие идти на правом фланге:

1 — “Армида” — капитан Гюгон, 44 пушки и 320 человек;

2 — “Глазго” — капитан Мауд, 50 пушек и 400 человек;

3 — “Комбриэн” — капитан Гамильтон, 48 пушек и 380 человек;

4 — “Толбот” — капитан лорд Спенсер, 32 пушки и 250 человек.

Итого: 10 линейных кораблей, 9 фрегатов, 1 шлюп и 7 мелких судов; на оных 1308 пушек и 11 010 человек.

Таковы были силы союзников. Напротив того турки, кроме твердой своей позиции, крепости, батарей и пр. и пр., имели:

— 3 турецких корабля о 86-ти, 84-х и 76-ти пушках и на каждом экипаж по 900 человек — итого

246 пушек и 2700 человек;

— 5 двухпалубных 64-пушечных египетских фрегатов, на каждом по 650 человек — итого 320 пушек и 3250 человек;

— 15 турецких 50-ти и 48-пушечных фрегатов, на каждом из них от 650 до 550 человек — итого 736 пушек и 9000 человек;

— 3 тунисских 36-пушечных фрегата и бриг о 20 пушках — итого 128 пушек и 1125 человек;

— 42 корвета о 24 пушках, по 250 человек на каждом — итого 10 008 пушек и 10 500 человек;

— 14 бригов о 20-ти и 18-ти пушках, по 150 человек на каждом — итого 252 пушки и 2100 человек. Всего 83 военных судна, на них более 2690 пушек и 28 675 человек. Сверх сего 10 брандеров и 50 транспортных судов.

В то время, когда начали строиться в колонны, ближе всех ко входу в Наварин находился французский начальник со своим фрегатом, но эскадра его была под ветром к стороне островов Сфактерия и Продано. За англичанами в самом близком расстоянии следовал русский адмирал, а за ним в боевом строю и надлежащем порядке его эскадра. Почти в полдень Кодрингтон, следуя с частью первой и второй колоннами, сделал сигнал французским кораблям поворотить оверштаг последовательно, но чтобы им скорее войти в кильватер английских кораблей, российская эскадра должна была их пропустить, а как главнокомандующий не дал русским и французам общих или, лучше сказать, полных сигналов, то посему он и послал на шлюпке своего флаг-офицера к нашему адмиралу с просьбою лечь в дрейф, чтобы пропустить французов вперед, и сам после сего, сделав сигнал, приготовился к бою; спустился в 1 час пополудни с правою колонною в сей порт.

Его сиятельство граф Гейден, к крайнему прискорбию своему, должен был исполнить волю вице-адмирала, а потому и приказал на корабле «Азов» положить грот-марсель на стеньгу и счел за нужное еще уменьшить в колонне расстояние, сделал сигнал задним прибавить парусов. По спущении сигнала граф, обуреваемый нетерпением, двинулся с кораблем “Азов” вперед, а за ним остальные его корабли и фрегаты».

Этот маневр истолковывали по-разному. Некоторые утверждают, что Кодрингтон это сделал умышленно, чтобы подставить под удар русских. «Английский адмирал рассчитывал поставить под перекрестный огонь русскую эскадру и таким образом разгромить ее, а затем по собственному усмотрению уладить конфликт между Грецией и Турцией», — читаем в одном из трудов. Объяснение же гораздо проще. Английский адмирал счел, что через узкий пролив входить одновременно двумя колоннами рискованно: всякое могло случиться — и посадка на мель, и начало сражения в момент входа кораблей в Наваринскую бухту, поэтому он предложил входить в бухту одной кильватерной колонной. Сражение началось в тот момент, когда в Наваринскую гавань начали входить российские корабли.

 Далее Кадьян пишет: «Английский адмирал перед входом в гавань встречен был турецким офицером, который объявил, что якобы находящийся в отсутствии

Ибрагим-паша не оставил приказаний касательно дозволения входа союзных эскадр в сей порт, а потому он требует, чтобы, не ходя дальше, поворотили в море, на что Кодрингтон ответил, что он пришел сюда не получать, но давать приказания и что после вероломного нарушения слова, данного Ибрагимом, он истребит весь флот их, ежели хотя один выстрел сделан будет по союзникам, — с сим ответом офицер отпущен обратно». Снова на какой-то миг появилась надежда на мирное разрешение конфликта. Командиры английских кораблей, как на маневрах, входили в бухту и по диспозиции становились на шпринг.

«Корабль “Азия”, достигнув в полумесяце того места, противу коего Кодрингтон предположил, как и в приказе его о том объявлено было, вести атаку, лег фертоинг со шпрингами противу кораблей, на коих развевались флаги капитан-бея Тагир-паши и Могорем-бея. Мателот его “Генуя” стал также фертоинг, имея шпринг и с обеих сторон, противу линейного корабля, а следовавший за ним “Альбион” расположился противу двух двухдечных фрегатов, из коих один имел 62, а другой — 56 пушек.

Шлюп “Толбот” встал на правом фланге противу 50-пушечного фрегата, а бриги “Филомель” и “Москито” — между брандерами.

Капитан Фелловс так же мирно расположился со своим фрегатом “Дартмут” между левым флангом, брандером и крепостью; бриги “Розе” и “Бриск” тут же заняли свои места.

 Французский фрегат “Армида” пошел на правой фланг к “Толботу”, а бриг “Алсиона” и шхуна “Дафна” стали один подле другого почти перед носом корабля “Азия”.

 Английский тендер “Гинд” спешил к месту своего адмирала.

 Господин де Риньи, следуя по диспозиции за “Альбионом”, преодолев по входе в порт все затруднения, проходя в тесноте брандеров и мелких прежде его туда вошедших судов, стал около половины 3 часа противу двухдечного 64-пушечного египетского фрегата «Нзины», на ветре бывшего и занимавшего первое место на левом фланге неприятельской линии. Трем кораблям его эскадры надлежало расположиться за ним последовательно, так, чтобы занять неприятеля (то есть связать боем. — В. Д.) между ним и кораблем “Азия”.

 Капитан Фелловс, командир фрегата “Дартмут”, начальник отряда мелких судов, знавший хорошо положение неприятельского флота, ибо он был послан к оному для переговоров с Ибрагимом, имевший поручение, сколь важное, столь и трудное, удалить или истребить брандеры, коими были окружены фланги сего флота; по входе в порт послал на один из оных лейтенанта Фиц-Роя для отвода оного дальше, турки сочли это насилием и открыли ружейный огонь, принесли в жертву своей запальчивости посланного офицера и нескольких человек матросов. Тогда фрегаты “Дартмут” и “Сирена”, как ближайшие к оному, открыли ружейный оборонительный огонь. Французский адмирал стоял так близко к египетскому фрегату “Нзин”, что мог свободно закричать ему, что буде оный не откроет огня, то и противу его ничего предпринимать не будут; но среди сих действий сделали с одного из египетских корветов пушечный выстрел по фрегату “Сирена”, коим оторвало у матроса обе ноги, за коим последовал другой со второго фрегата, тогда с ответом на оный раздался повсеместный гром ружей и пушек оттоманского флота, крепости и батарей, что было ровно в два часа.

 Между тем как капитан Фелловс с храбрым своим отрядом освободил от брандера корабль “Сципион”, с коим он сойдясь загорелся, другой брандер, и именно тот самый, с которого убили Фиц-Роя и из коего показывалось уже пламя, отрубив канаты, пошел на «Дартмут» и, прицепясь к правому его борту, зажег на нем брамсели, но, по счастию, проворный экипаж скоро погасил пожар, а брандер отбуксирован и истреблен.

В это время англичане, стоявшие на шпрингах в совершенной к сражению готовности, не замедлили открыть меткий и сильный огонь с кораблей и прочих судов, а граф Л. П. Гейден вводил свою эскадру в порт, дымом покрытый, и едва “Азов” миновал крепость и укрепления, как оные и открыли сильный по нему огонь, и наш адмирал, долженствующий идти в глубину залива, встречен был более, нежели из 1400 пушек, ужаснейшим перекрестным огнем.

 Вице-адмирал Кодрингтон при начале сражения имел дело с кораблем капитан-бея, не взирая на то, что к нему находился ближе Могарем-бей, начальник египтян, умевший до времени сохранять повиновение экипажа, и как бы желал быть безмолвным зрителем побоища, а потому и не палил, почему и противу его не действовали, и Кодрингтон, думая избежать с сей стороны напрасного кровопролития, послал к Могарему своего лоцмана, грека, уроженца острова Мило, объявить, что буде он не вступит в бой сам, то на него нападать не будут. Но терпение турок истощилось, и парламентер сей, подобно Фиц-Рою, убит в шлюпке у борта корабля, с коего немедленно открыли огонь по “Азии”, который имел с сего времени дело с двумя уже кораблями и подвергался в то же время выстрелам судов второй и третьей линии, потерял бизань-мачту, с падением коей прекратилось действие некоторых его пушек. В это время английский адмирал начал подвергаться величайшей опасности, но в сей момент, прошед сквозь мрак и тьму, залив покрывавшую, приспел и вступил в дело граф Гейден, корабль коего, покрытый густым удушающим дымом, осыпаемый картечью, ядрами и пулями, как градом, прокладывая себе путь среди различных опасностей, быстро достигнул места своего, неприятельских линий, стал от них в расстоянии пистолетного выстрела на якорь со шпрингами и убрался с парусами в одну минуту».

 Описывал эту ситуацию и отставной немецкий капитан 1 ранга А. Штенцель в своем труде «История войны на море в ее важнейших проявлениях с точки зрения морской тактики». Он утверждал, что по вине пьяных офицеров один из российских кораблей открыл огонь по кормовой части «Азии», что, конечно, не соответствует действительности.

«Тогда положение англичан переменилось, противники их начали слабее и слабее действовать, и господин Кодрингтон, коему помог наш адмирал, сокруша капитан-бея, сокрушил и Могарема. Корабль первого, пронесясь по линии, брошен на мель, а второго сгорел, суда второй и третьей линий, бившие “Азию” с носу и кормы, потоплены. Но зато “Азов” обратил на себя общее внимание врага, ярою злобою противу его кипевшего, не только ядра, картечь, книпели, пули и брандскугели, но даже обломки железа, гвозди и ножи, кои турки в бешенстве клали в пушки, сыпались на него с одного корабля, пяти двухдечных фрегатов, бивших его в корму и в нос, и многих судов второй и третьей линий. Корабль загорался, пробоины увеличивались, рангоут валился.

Его сиятельство граф Гейден, находясь на юте во все время сего страшного сражения с веселым челом и совершенно спокойным духом, великим людям свойственным, наблюдал действия эскадры и противоборство многочисленного, в четверо сильнейшего неприятеля, предупреждая и отвращая все его дерзкие предприятия, с душевным удовольствием примечал ослабевающую силу онаго, но сердечно скорбел о потере достойных воинов своих. Храбрый и опытный капитан Лазарев 2-й, находясь попеременно в разных местах корабля своего, управлял оным с хладнокровием, отличным искусством и примерным мужеством, ободряя личным присутствием твердость и храбрость нижних чинов и искусно направляя действие артиллерии, ускорял разрушение сил оттоманских, и Тагирпаша, на сем фланге начальствовавший, опасаясь потопления избитого фрегата своего, с поспешностью перешел на другой. Когда же приспели к местам своим “Гангут”, “Иезекииль”, “Александр Невский” и “Бреславль”, когда полетели и их ядра на вражеские корабли, тогда “Азов” мало-помалу начал выходить из страшного аду, в коем он находился. 24 убитых, 67 раненых, избитый такелаж, паруса, а в особенности рангоут, и более 180 пробоин, кроме 7 подводных, доказывают истину сказанного.

 Турки вообще целили по рангоуту, что было бы полезно, если бы сражались под парусами. Напротив, союзники метили, как и быть должно, по корпусам, разрушая кои, били у них много людей. Мачты корабля “Азов” были так избиты, что на пути в Мальту, имея фальшивое вооружение, он с великой опасностью нес нижние паруса.

 Капитан-лейтенант Баранов был в сей геройской битве действительным помощником капитана своего господина Лазарева и показал особенное присутствие духа, он, исполняя с быстротою и точностью все его приказания и направляя корабль, как дело того требовало, равнодушно распоряжался действиями и управлением оного, и когда из правой его руки вырвало картечью рупор, то господин Баранов, невзирая на боль, контузией причиненную, с стоической твердостью и необыкновенным хладнокровием, взяв другой в левую руку, спокойно продолжал делать зависящие от него распоряжения.

 Рассматривая положение кораблей “Азов” и “Азия”, нетрудно решить, кто из них находился в большей опасности, и сэру Кодрингтону или графу Гейдену принадлежит победный дня сего венец. Здесь кстати сказать, что когда у корабля капитан-бея “Азия” перебила шпринг, тогда он повернулся к “Азову” кормою, граф, увидя сие, приказал громить его в оную из 14 орудий, когда же он по причине перебитых канатов своих пошел за “Альбионом” с другим 76-пушечным кораблем, с сим последним с начала сражения дравшимся, по которому “Азов” весьма сильнодействовал, и там оба остановились на якорях, тогда, будучи не в состоянии сопротивляться долее, а особенно когда у него в констапельской сделался пожар и сильные картечные выстрелы “Азова” не дозволили гасить оный, тогда яростию дышущие оттоманы, отрубив канаты, устремились среди гибельного положения своего в злом намерении сцепиться с кораблем “Азов” и сжечь его, но, встретив сильную и необоримую преграду в его ядрах и картечах, часть экипажа онаго бросилась на гребные суда, а другие, подняв торопливо форстеньги- стаксель, спустились под оным на берег, пламя указывало путь его к оному.

 Кроме сего корабля, адмирал наш потопил два больших 50-пушечных фрегата, два корвета второй линии со всеми бывшими на них разноплеменными народами и истребил фрегат Тагир-паши, убив и ранив на оном из числа 600 около 500 человек. Паша, сие рассказывавший, видя его (фрегат. — В. Д.) наполненный трупами и боясь утонуть на оном, перешел на другой, но вскоре и оттуда должен был спасаться и остальное время до рассвета провел на островке.

Следовавшие за кораблем “Азов” наши корабли и фрегаты по мере вступления их в порт встречали сильную канонаду крепости, батарей и судов неприятельских, а брандера, зияющие жерлами, готовые запылать в одну минуту, шли на сближение с ними; “Гангут” и “Иезекииль”, встретив во время два из них, верными выстрелами немедленно пустили их ко дну со всем экипажем. Третий потоплен кораблями “Иезекииль” и “Александр Невский”.

 Французский корабль “Сципион” наскочил на турецкий брандер и своим бушпритом увяз в его вантах.

Пламя перекинулось на корабль. Девять человек сгорели в огне, многие получили серьезные ожоги. Но в конце концов с пожаром справились. С помощью других кораблей брандер был пущен ко дну.

Линейный корабль “Гангут” вступил в бой одновременно с несколькими судами противника, в том числе с фрегатом Тагир-паши. Корабль “Иезекииль” атаковал 54-пушечный турецкий фрегат и много мелких судов второй и третьей линий. Корабль “Александр Невский” уже при входе в Наваринскую бухту уничтожил береговую батарею, а затем в течение 40 минут расправился с 58-пушечным турецким фрегатом».

В 18 часов 20 минут сражение прекратилось. Было уничтожено до 60 судов противника, в том числе 3 линейных корабля, 9 фрегатов, 24 корвета, 14 бригов, 10 брандеров и других судов. Сразу после сражения англичане на шлюпе «Пеликан» детально обследовали Наваринскую бухту с целью установления потерь турецко-египетского флота. Кораблей и больших фрегатов погибло чуть более 50 процентов, а мелких судов — более 60. В книге Д. Джемса «История Великобританского флота от времен Французской революции по Наваринское сражение» (т. VI), изданной на русском языке в 1845 г., приведены данные о потере кораблей и судов турецко-египетского флота.

Класс судна Уничтожено Повреждено

Корабли 1 2

Большие фрегаты 3 1

Малые фрегаты 9 4

Корветы 22 8

Бриги 19 9

Шхуны 1 4

Брандеры 5 1

Всего 60 29

Число убитых и утонувших превысило 8000 человек.

 Ночью сгорели почти все оставшиеся суда. Союзники потерь в кораблях не имели. На российской эскадре погибли 2 офицера и 57 матросов, на английской — 6 офицеров и 73 матроса, на французской — 41 матрос. На союзной эскадре ранения получили 25 офицеров и 562 матроса.

 В книге «Корабли-герои» (1976 г.), выпущенной 100-тысячным тиражом, отмечается: «8 октября 1827 г. союзная эскадра решила войти в Наваринскую бухту, где стоял турецко-египетский флот. Произошло знаменитое Наваринское сражение, в котором русская эскадра вынесла на себе основную тяжесть боя».

 В своем донесении Л. П. Гейден писал:

«Три союзных флота соревновали один другому в храбрости. Никогда не видно было столь искреннего единодушия между различными нациями. Взаимные пособия доставлялись с неписанной деятельностью. При Наварине слава английского флота явилась в новом блеске, а на французской эскадре, начиная от адмирала Риньи, все офицеры и служители явили редкие примеры мужества и неустрашимости.

Капитаны и прочие офицеры российской эскадры исполняли долг свой с примерным рвением, мужеством и презрением всех опасностей, нижние чины отличились храбростью и повиновением, которые достойны подражания.

Неустрашимый капитан 1 ранга Лазарев 2-й управлял движениями “Азова” с хладнокровием, искусством и мужеством примерным. Капитаны Авинов, Хрущев, Богданович и Свинкин равно отличились. Сей последний, хотя при начале дела был тяжело ранен картечью, но продолжал командовать во все сражение, держась около 4 часов за веревку и на коленях на палубе своего корабля. Капитан “Гангута” Авинов явил также пример редкого присутствия духа».

Приведу приказ Кодрингтона, где, как и в донесении Гейдена, полностью опровергается миф о том, что между союзниками существовала неприязнь и даже вражда:

«Прежде нежели соединенные эскадры оставят место, ознаменованное ими столь решительной победой, главнокомандующий вице-адмирал поставляет себе приятной обязанностью изъявить господам офицерам и нижним чинам, на оных подвизавшимся, то высокое свое понятие о чрезвычайной их храбрости и хладнокровии, которое возымел он в 8-й день сего месяца.

Он совершенно уверен, что ни в каком флоте, принадлежащем одной и той же нации, не могло быть такого единодушия совершенного, такого полного согласия, каким в действии одушевлены были эскадры трех наших союзных дворов в сем кровопролитном и гибельном для неприятеля сражении, он в особенности приписывает сие славным подвигам своих сподвижников господ контр-адмиралов, деяния коих послужили примером прочим кораблям их к столь скорому и непременному вспоможению, доставляемому от одного другому в самом жару и смятении сражения.

Таковое единодушие к общей цели, таковое хладнокровие и храбрость, и столь примерная точность в действии артиллерии были следствием одержанной победы над благоразумно и в превосходнейшей силе приуготовленным неприятелем. Турецкий и египетский флоты получили возмездие за свое вероломство и нарушение данного обещания.

Высокомерный Ибрагим-паша обещал не оставлять Наварин и действовать против союзного флота, но бесчестно изменил данному слову. Союзные начальники обещали истребить турецко-египетский флот, ежели хотя один выстрел будет сделан по оным; и с помощью храбрых людей, коими счастие имели они командовать, в полной мере исполнили

обещание свое — из 66 военных судов, флот их составлявших, остался один только фрегат и 15 мелких судов в таком состоянии, что едва ли когда они в состоянии будут служить в море. Таковая победа не может быть одержана без больших пожертвований. Главнокомандующий оплакивает потерю многих искуснейших и храбрейших воинов и одно лишь утешение находит в том, что они пали, исполняя долг свой, и за дело страждущего человечества.

Главнокомандующий изъявляет искреннейшую признательность высоким своим сподвижникам, господам контр-адмиралам за благоразумное и отличное управление своими эскадрами, а равно капитанам, офицерам, матросам и солдатам, столь ревностно исполнившим их приказания и столь мужественно поразившим зачинщиков».

 О взаимной поддержке, которую оказывали друг другу русские, англичане и французы, свидетельствуют факты. Например, участник сражения лейтенант А. П. Рыкачев (в сражении принимал участие и его брат мичман Д. П. Рыкачев) писал: «Крепости и батареи встретили нас (корабль «Гангут». — В. Д.) сильным картечным огнем, причинившим большой вред нашему рангоуту и парусам и переранившим и убившим многих на юте. С первого же нашего залпа и залпа с французского корабля “Бреславль”, находившегося у нас справа, батареи и крепость совсем замолчали». Оба брата за сражение были награждены орденами: Алексей — орденом Святого Владимира 4-й степени, а Дмитрий — Святой Анны 3-й степени. Все командиры российских кораблей и фрегатов были награждены английскими и французскими орденами. Это тоже своего рода взаимное признание и оценка вклада в общую победу.

 За отличие в этом сражении капитан 1 ранга М. П. Лазарев был произведен в контр-адмиралы, награжден английским орденом Бани и французским орденом Святого Людовика. Граф Л. П. Гейден получил чин вице-адмирала, орден Святого Георгия 3-й степени, французский орден Святого Людовика и английский орден Бани. На флагманском корабле Гейдена «Азов» впервые в Российском флоте подняли кормовой Георгиевский флаг. В Наваринском сражении отличились лейтенант П. С. Нахимов, мичман В. А. Корнилов, гардемарин В. И. Истомин — будущие флотоводцы, герои Синопа и Севастополя.

 В учебном пособии для академий и училищ отмечается, что основную тяжесть в Наваринском сражении вынесли на своих плечах русские моряки, в то время как англичане и французы оказались втянутыми в сражение помимо своей воли. Это утверждение не имеет под собой почвы. В сражении российская, английская и французская эскадры действовали как одно целое, что и привело к блестящей победе.

 Какие же тактические выводы можно сделать из этого сражения? Говорить о полном превосходстве какой-либо стороны нельзя. По числу линейных кораблей, а следовательно, и по мощи корабельной артиллерии превосходство имели союзники. Зато турецко-египетская эскадра обладала позиционным преимуществом и сильными береговыми батареями. Просчет Ибрагима-паши состоял в том, что он пропустил союзников в Наваринскую бухту, не воспользовавшись узким входом в нее, где по всем правилам военно-морского искусства должен был начать сражение; в безграмотном применении артиллерии: турки стреляли не по корпусу судна, а по рангоуту, в результате чего не потопили ни одного союзного корабля.

 Приведу несколько слов о значении Наваринского сражения (впервые я об этом говорил на Международной конференции «Греки в истории флота России», проходившей в Санкт-Петербурге 15–16 апреля 1999 г.). По моему мнению, результаты сражения оказали влияние не только на греческое национально-освободительное движение, но и на дальнейшую политику России на Ближнем Востоке, на ее взаимоотношения с Англией и Францией, которые были крайне не заинтересованы в поражении турецкого флота при Наварине, так как при этом сильно укреплялись позиции России. Англичане не без иронии называли Наваринское сражение «нечаянным».

Многие отечественные и зарубежные исследователи несколько переоценивают Наваринское сражение, считая его кульминационным пунктом в греческом освободительном движении. Но ведь после Наварина война за независимость Греции продолжалась еще около 2 лет (Адрианопольский мирный договор был подписан только 2 сентября 1829 г.). Почти во всех отечественных изданиях отмечается, что в ходе сражения союзной эскадре удалось полностью уничтожить турецко-египетский флот. Создается впечатление, что в сражении был уничтожен весь османский флот, то есть его ядро. Если согласиться с таким заявлением, то возникает вопрос: с кем воевал российский флот в Русско-турецкой войне 1828–1829 гг.? Известно, что в Наваринском сражении турки потеряли всего 3 линейных корабля (1 сгорел, 1 получил серьезные повреждения и не подлежал восстановлению, а 1 превратили в плавучую тюрьму), но это только одна третья часть турецкого флота! После Наваринского сражения в составе турецкого флота оставалось еще 6 линейных кораблей, 4 фрегата и более 10 мелких судов, а это внушительная сила, с которой следовало считаться.

 К началу летней кампании 1828 г. в составе российского Черноморского флота боеготовыми являлись 9 линейных кораблей, 5 фрегатов, 1 пароход и 20 судов меньших рангов. Таким образом, преимущество Российского флота было не настолько значительным, чтобы без борьбы получить господство на Черном море. Тем не менее после Наваринского сражения турецкий флот был значительно ослаблен, в связи с чем Николай I решил, что наступил подходящий момент для объявления Турции войны. Россия ее выиграла.

ЛЕГЕНДАРНЫЙ СИНОП НЕ «ВЫШЕ ЧЕСМЫ И НАВАРИНА»

В историю Российского флота навсегда вошло Синопское сражение, произошедшее 18 ноября 1853 г. в самом начале Крымской войны. Эскадра вице-адмирала П. С. Нахимова в составе 120-пушечных кораблей «Париж», «Великий князь Константин» и «Три святителя», 84-пушечных кораблей «Императрица Мария», «Чесма» и «Ростислав», 54-пушечного фрегата «Кулевчи» и 44-пушечного фрегата «Кагул» уничтожила турецкую эскадру на Синопском рейде. Российская эскадра имела 728 орудий, в том числе 76 68-фунтовых бомбических пушек. Турецкая эскадра под флагом адмирала Османа-паши состояла из 7 фрегатов и 3 корветов (224 пушки). Рейд прикрывали 6 береговых батарей с 32 орудиями. Всего с учетом орудий малых калибров турки имели около 480 пушек. При этом в ходе сражения батареи № 1 и 2 бездействовали, батарея № 5 была частично закрыта своими фрегатами, ас батареи № 3 могли стрелять только по концевым кораблям российской эскадры.

 В 9 часов утра 18 ноября по сигналу флагмана с российских кораблей спустили на воду гребные суда. Через 30 минут вице-адмирал П. С. Нахимов дал сигнал:

«Приготовиться к бою и идти на Синопский рейд!» После молебна эскадра под всеми парусами двинулась на неприятеля. На ходу корабли построились в две колонны. В правой колонне (ближе к берегу) головным шел корабль «Императрица Мария» под флагом Нахимова, а за ним — «Великий князь Константин» и «Чесма». Левую колонну возглавлял линейный корабль «Париж», шедший под флагом контр-адмирала Ф. М. Новосильского, а далее следовали «Три святителя» и «Ростислав». На флагманском корабле не забыли произвести полуденный выстрел. В 12 часов 30 минут началось сражение. Как и при Наварине в 1827 г., турки стреляли по парусам и такелажу. Русские же комендоры старались бить по корпусу. Под неприятельским огнем корабли один за другим становились по диспозиции на шпринг. Корабль «Императрица Мария» в самом начале сражения подавил адмиральский фрегат «Ауни-Аллах» и стоявший рядом фрегат «Фазли-Аллах» («Богом данный»). Этот русский фрегат турки захватили еще в 1829 г., но тогда он назывался «Рафаил». Не выдержав сильного огня бомбических пушек, на «Фазли-Аллахе» расклепали якорь-цепь и попытались спастись бегством, однако этого сделать не удалось. Попав под продольный огонь пушек с «Парижа», фрегат выбросился на берег у мола. Вскоре и на «Ауни-Аллахе» расклепали якорь-цепь. Этот фрегат понесло к батарее № 6. «Париж» вел огонь по фрегату «Дамиада» и по корвету «Гюлли-Сефид». От попадания снаряда в крюйт-камеру «Гюли-Сефид» взлетел на воздух. К «Дамиаду» присоединился фрегат Гуссейн-паши (второго флагмана) «Низамие». Вскоре и «Дамиад» выбросился на берег. Тем временем пламя охватило «Фазли-Аллах». Так исполнился приказ российского царя: «Предать фрегат “Рафаил” огню как недостойный носить русский флаг».

Не выдержав огня пушек с «Парижа», на берег выбросился «Низамие», где был сожжен сошедшей на берег командой. Итак, в первые 30 минут сражения были уничтожены суда первой линии (4 фрегата и 1 корвет). Затем корабли «Императрица Мария» и «Париж» сосредоточили огонь по батарее № 5 и очень скоро ее подавили. С кораблей «Великий князь Константин» и «Чесма» открыли огонь по фрегатам «Навек-Бахри» и «Насим-Зефер», а затем по корвету «Неджми-Фешан». Через 20 минут взорвался «Навек-Бахри». Горящие обломки накрыли батарею № 4, с которой больше не стреляли. В 13 часов ядром, выпущенным с корабля «Великий князь Константин», перебило якорь-цепь фрегата «Насим-Зефер», который понесло к батарее № 5. Моряки «Чесмы» в несколько минут подавили батареи № 3 и 4. Корабли «Три святителя» и «Ростислав» уничтожили фрегат «Каиди-Зефер» и корвет «Фейзи-Меабуд», а затем подавили батарею № 6.

Стоявшие в порту турецкие пароходы «Таиф» и «Эрекли» в бой не вступали. В разгар сражения «Таиф», пройдя под командованием англичанина Слэда вдоль берега под прикрытием батарей, взял курс на Босфор. За ним погнались фрегаты «Кагул» и «Кулевчи», но имевшему большую скорость и не зависевшему ни от направления, ни от силы ветра «Таифу» удалось оторваться от преследователей. В 13 часов 30 минут на Синопский рейд прибыл на пароходо-фрегате «Одесса» начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал В. А. Корнилов. К 16 часам сражение по существу завершилось полным разгромом турецкой эскадры. Турки потеряли убитыми около 4000 человек. Только «Таифу» удалось уйти. В плен был взят вице-адмирал Осман-паша. В тот же день князь А. С. Меншиков послал донесение императору Николаю I: «Повеление Вашего Императорского Величества исполнено Черноморским флотом самым блистательным образом. Первая турецкая эскадра, которая решилась выйти на бой, 18-го числа ноября истреблена вице-адмиралом Нахимовым. Командовавший оною турецкий адмирал Осман-паша, раненый, взят в плен и привезен в Севастополь.

Неприятель был на Синопском рейде, где, укрепленный береговыми батареями, принял сражение. При этом у него истреблено семь фрегатов, шлюп, два корвета, один пароход и несколько транспортов. За сим оставался один пароход, который спасся по превосходной быстроте своей».

Потери российской эскадры составляли 37 человек убитыми и 229 ранеными. Все корабли, кроме фрегатов, получили повреждения в корпусах и такелаже. Например, корабль «Императрица Мария» имел 60 пробоин в борту и 11 повреждений в рангоуте и такелаже.

 Получив известие о Синопской победе от командующего Черноморским флотом и войсками Крыма адмирала А. С. Меншикова, император направил депешу следующего содержания: «Победа при Синопе являет вновь, что Черноморский флот Наш достойно выполняет свое назначение. С искреннею, сердечною радостию поручаю вам сказать храбрым морякам Нашим, что Я благодарю их за подвиги, совершенные для славы и для чести русского флота. Я с удовольствием вижу, что Чесма не забывается в Нашем флоте и что правнуки достойны своих прадедов».

За победу в Синопском сражении вице-адмирал П. С. Нахимов получил орден Святого Георгия 2-й степени; 120 человек наградили орденами, 83 получили очередной чин, 8 — монаршее благоволение, 1 — золотую саблю. Нижним чинам дали на роту по 10 знаков отличия Военного ордена (Георгиевских крестов). Кроме того, всем участникам Синопского сражения выдали годовое жалованье. В высочайшем рескрипте на имя Нахимова были такие слова:

«Истреблением турецкого флота при Синопе вы украсили летопись русского флота новой победой, которая всегда останется памятной в Морской Истории. Статут военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг. Исполняя с истинною радостью постановление статута, жалуем вас кавалером Св. Георгия второй степени большого креста, пребывая к вам Императорскою милостию нашей благосклонны».

 О Синопском сражении написал адмирал С. Г. Кучеров в труде «Русское военно-морское искусство» (1951 г.): «В Синопском сражении во всей полноте развернулось замечательное дарование адмирала Нахимова. Достаточно прочесть приказ Нахимова от 17 ноября, чтобы убедиться в том, что Синопский бой был так блестяще выигран потому, что в нем каждый участник, проникнувшись волей к победе, исполнял в точности намеченный план начальника эскадры.

Блестящий успех русской эскадры был обусловлен превосходством в артиллерийской технике, высоким состоянием боевой подготовки, преданностью родине, своему боевому долгу, решительностью и смелостью черноморских моряков и авторитетностью командования в лице Нахимова». Об этой победе все писали только в восторженных тонах! Но, как отметил профессор Н. Л. Кладо: «Возвеличивая Синоп, мы пришли к Цусиме». С этим нельзя не согласиться, так как Кладо был одним из крупнейших военно-морских теоретиков начала XX в. Именно ему принадлежит приоритет в создании теории морской стратегии.

Попытаюсь и я сделать выводы и оценки последнего сражения флотов парусной эпохи.

Крымскую войну Россия проиграла. Это был позор: престиж великой державы был поколеблен, ей запрещалось на Черном море иметь военный флот и строить военные базы. Именно в Крымской войне проявилось неумение флотоводцев добиваться поставленных стратегических целей. Обусловлено это было отсталостью в развитии военно-морской науки (морской стратегии и тактики) и морских вооружений. Для флотоводца, полководца и военачальника не так важны личное мужество и героизм, как высочайший профессионализм, то-есть умение грамотно оценить обстановку, принять обоснованное решение и реализовать его на практике.

Вернусь к Синопскому сражению. Большинство исследователей, так же, как и при рассмотрении Наваринского сражения, не учитывали калибры пушек, а следовательно, и степень их разрушительной силы. Говоря о соотношении сил сторон, как правило, сравнивали количество пушек на русской и турецкой эскадрах. Но как же можно объективно оценить сражение, ведь пушка пушке рознь!

На кораблях эскадры Нахимова было 76 68-фунтовых бомбических пушек, 412 36-фунтовых и 240 24-фунтовых (всего 728 пушек). С одного борта они выбрасывали около 400 пудов металла. Эскадра же Осман-паши имела 4 36-фунтовые пушки, 160 32-фунтовых и 60 24-фунтовых пушек (всего 224 пушки), остальные малых калибров. С одного борта турецкие суда выбрасывали чуть более 150 пудов металла. Улавливаете разницу в калибрах и мощи огня?

Практически во всех источниках говорится о том, что сильной стороной турецкой эскадры являлось наличие береговых батарей, но не приводятся ни калибры их пушек, ни возможности. Фактически 3 68-фунтовые пушки были установлены прямо в порту — на батарее № 5, которая имела ограниченный сектор стрельбы: ей мешали свои фрегаты. Остальные пушки были 18-фунтового калибра.

По числу орудий крупного калибра российская эскадра превосходила турецкую более чем в 3 раза: чего стоили 76 бомбических пушек 68-фунтового калибра! Во время Синопского сражения русские корабли сделали 16 865 выстрелов, выпустив 18 055 снарядов, в том числе 2227 снарядов 68-фунтового калибра, которые, как отмечали современники, сыграли решающую роль в сражении.

Нельзя сравнивать турецкие фрегаты и тем более корветы с линейными кораблями. Кроме огневого превосходства, последние имели более толстую бортовую обшивку, большую высоту надводного борта и т. д.

Победа при Синопе, а затем геройская гибель на Севастопольских бастионах обессмертили имя Нахимова; с ним связаны лучшие морские традиции. Нахимов стал народным героем.

 «Битва славная, выше Чесмы и Наварина!» — писал о Синопской победе В. А. Корнилов (эта фраза повторяется так часто, что звучит как главный вывод). А вот с моей точки зрения, Синопское сражение уступает и Чесменскому, и Наваринскому по числу уничтоженных кораблей и судов, по потерям личного состава и, что особенно важно, по достигнутым целям. Если сражения при Чесме и Наварине решающим образом повлияли на ход и исход военных действий, то Синопское, став «лебединой песней» Российского парусного флота, существенного влияния на характер Крымской войны не оказало.

 Многие исследователи не учитывали стратегических уроков и не делали выводов из Синопского сражения. В Европе его считали не сражением, а разбоем, оно послужило поводом для вступления в войну Англии и Франции на стороне Турции, что в свою очередь повлияло на плачевный для России исход Крымской войны.

Интересную оценку Синопского сражения сделал в свое время вице-адмирал И. Ф. Лихачев. В период Крымской войны он был флаг-офицером вице-адмирала В. А. Корнилова. Это он впервые в России в 1888 г. предложил создать Морской генеральный штаб. По цензурным соображениям в 1901 г. его статью не опубликовали. Вот что писал Лихачев: «Наивные увлечения патриотического шовинизма, не допускающего никаких пятен в «героизме» своих соотчичей, равно как предвзятые псевдонаучные придирки педантического критицизма, мало помогут к уяснению действительного хода событий в их естественной последовательности. Только отрешась и остерегаясь опасных увлечений в сторону того или другого из названных направлений и оставаясь на твердой почве простой, натуральной реальности, можно более или менее успешно и поучительно изучать и уразумевать примеры военной истории.

Вопрос о роли и характере деятельности Черноморского флота в Крымскую войну сам по себе представляется простым и ясным, если посмотреть на него без предубеждений и отложив в сторону как патриотическую гордость и щекотливость, так и педантические претензии на псевдонаучную критику.

Осенью 1853 года эскадра адмирала Нахимова уничтожила турецкую эскадру на Синопском рейде. Наша эскадра была вдвое сильнее неприятельской материально и, конечно, в несколько раз сильнее ее в нравственном отношении. Следовательно, особенного “геройства” тут не представлялось, и “свет” этим “удивлен” также быть не мог. Но наши моряки сделали, все и каждый, свое дело отчетливо и точно, за что им честь и слава, и в этих простых словах заключается высшая похвала, какую человеку заслужить дано…

После этого почти целый год флот ничего не сделал и оставался в полном бездействии на Севастопольском рейде».

С точки зрения тактики новизны в Синопском сражении нет. Нахимов повторил маневр, выполненный Российским флотом в 1770 г. в Хиосском сражении: он так же спускался на противника почти перпендикулярно его линии, но в строю двух кильватерных колонн, которые затем выстроились в одну линию баталии (это возвращение к линейной тактике!). Нахимов не определил направление главного удара. Все 6 русских кораблей равномерно выстроились вдоль линии противника, хотя в той обстановке целесообразнее было бы уничтожать противника по частям, не входя в зону его огня. Ведь его корабли стояли на якоре при неблагоприятном направлении ветра, а эскадра Нахимова находилась в движении и на ветре, что давало ей огромные преимущества.

Чем объяснить нерешительность Нахимова? 11 ноября он подошел к Синопу с 3 84-пушечными линейными кораблями, но вступить в сражение с ходу не осмелился, а решил ждать подкрепления из Севастополя и прождал 7 дней. Соотношение в численности и калибре орудий было примерно одинаковым: 252 пушки у русских и 224 — у турок. Превосходство русских было незначительным. Почему при таком соотношении Нахимов не решился вступить в сражение? За неделю турки могли свезти пушки противоположного борта на берег и значительно усилить свою огневую мощь, более грамотно расставить свои корабли. Однако Осман-паша этой возможностью не воспользовался. 16 ноября к 3 русским кораблям присоединилось 3 120-пушечных корабля. Нахимов медлил. 17 ноября на борту корабля «Императрица Мария» он собрал совет флагманов и лишь на следующие сутки вступил в сражение. В его действиях чувствовалась власть рутины, господствовавшей в Российском флоте. Ее не смог преодолеть даже Нахимов — лучший ученик адмирала М. П. Лазарева.

Некоторые исследователи умышленно обходят вниманием момент начала сражения. Например, в книге «Корабли-герои» (1976 г.) капитан 1 ранга С. Козлов пишет: «Во время Крымской войны осенью 1853 г. отряд русских кораблей под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова крейсировал у турецкого побережья.

 11 ноября, обнаружив на Синопском рейде турецкую эскадру, Нахимов решил атаковать ее. В Синопскую бухту русская эскадра входила двумя колоннами. Нахимов держал свой флаг на новейшем 84-пушечном корабле “Императрица Мария”, построенном всего несколько месяцев назад на Николаевской верфи под руководством корабельного инженера Дмитриева. Командовал кораблем капитан 2 ранга П. И. Барановский.

Бой начался выстрелом с турецкого флагманского фрегата “Ауни-Аллах”…»  Многие восхищаются знаменитым приказом Нахимова. Действительно, в нем много патриотических фраз. Но никто не пытался его разобрать с тактической точки зрения. Из этого приказа следует, что Нахимов превыше всего ценил дух личного состава, а затем уже умение. Вот как он говорил о Нельсоне: «Вы помните Трафальгарское сражение? Какой там был маневр? Вздор-съ! Весь маневр Нельсона состоял в том, что он знал слабости неприятеля и свою собственную силу и не терял времени, вступая в бой. Слава Нельсона заключается в том, что он постиг дух народной гордости своих подчиненных и одним простым сигналом возбудил запальчивый энтузиазм в простолюдинах, которые были воспитаны им и его предшественниками». 

Нахимов не оценил значение того, что Нельсон при Трафальгаре имел ярко выраженное направление главного удара: он в самом начале сосредоточил свои главные силы против арьергарда противника и отрезал подходы других кораблей неприятеля, умело воспользовался фактором внезапности и т. д., то есть на первое место Нельсон ставил флотоводческое искусство, затем мастерство командиров кораблей и команд, а уж потом силу духа. 

Приведу полностью знаменитый приказ Нахимова: 

«Располагая при первом удобном случае атаковать неприятеля, стоящаго в Синопе, в числе 7 фрегатов,

2 корветов, шлюпа, 2 пароходов и 2 транспортов, я составил диспозицию для атаки их и прошу командиров стать по оной на якорь и иметь в виду следующее:

1. При входе на рейд бросать лоты, ибо может случиться, что неприятель перейдет на мелководье, и тогда стать на возможно близком от него расстоянии, но на глубине не менее 10 сажен.

2. Иметь шпринг на оба якоря; если при нападении на неприятеля будет ветер N самый благоприятный, тогда вытравить цепи 60 сажен, иметь столько же шпрингу, предварительно заложенного на битенге; идя на фордевинд при ветре O или ONO, во избежание бросания якоря с кормы становиться также на шпринг, имея его до 30 сажен, и когда цепь, вытравленная до 60 сажен, дернет, то вытравить еще 10 сажен; в этом случае цепь ослабнет, а корабли будут стоять кормою на ветер, на кабельтове; вообще со шпрингами быть крайне осмотрительными, ибо они часто остаются недействительными от малейшего невнимания и промедления времени.

3. Пред входом в Синопский залив, если позволит погода, для сбережения гребных судов на рострах я сделаю сигнал спустить их у борта на противолежащей стороне неприятеля, имея на одном из них на всякий случай кабельтов и верп (якорь. — В. Д.).

4. При атаке иметь осторожность, не палить даром по тем из судов, кои спустят флаги; посылать же для овладения ими не иначе, как по сигналу адмирала, стараясь лучше употребить время для поражения противящихся судов или батарей, которые, без сомнения, не перестанут палить, если бы с неприятельскими судами дело и было покончено.

5. Ныне же осмотреть заклепки у цепей; на случай надобности расклепать их.

6. Открыть огонь по неприятелю по второму адмиральскому выстрелу, если пред тем со стороны неприятеля не будет никакого сопротивления нашему на него наступлению; в противном случае палить, как кому возможно, соображаясь с расстоянием до неприятельских судов.

7. Став на якорь и уладив шпринг (то есть повернув им корабль бортом к неприятелю. — В. Д.), первые выстрелы должны быть прицельные; при этом хорошо заметить положение пушечного клина на подушке мелом, для того, что после, в дыму, не будет видно неприятеля, а нужно поддерживать быстрый батальный огонь. Само собою разумеется, что он должен быть направлен по тому же положению орудия, как и при первых выстрелах.

8. Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного офицера на грот-марсе или салинге для наблюдения при батальном огне за направлением своих выстрелов, а буде они не достигают своей цели, офицер сообщает о том на шканцы для направления шпринга.

9. Фрегатам “Кагул” и “Кулевчи” во время действия оставаться под парусами для наблюдения за неприятельскими пароходами, которые, без сомнения, вступят под пары и будут вредить нашим судам по выбору своему.

10. Завязав дело с неприятельскими судами, стараться по возможности не вредить консульским домам, на которых будут подняты национальные их флаги. В заключение выскажу свою мысль, что все предварительные наставления при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг. Государь Император и Россия ожидают славных подвигов от Черноморского флота. От нас зависит оправдать ожидания».

Итак, в приказе присутствует прекрасная форма изложения, причем заимствованная из известного «сигнала» адмирала Нельсона, одержавшего победу при Трафальгаре, но отсутствует главное — замысел флагмана. Мы уже приводили приказ, отданный перед сражением при Наварине Кодрингтоном. Кодрингтон каждой эскадре поставил конкретные задачи и предложил способы их выполнения. В Чесменском сражении четко просматриваются замысел командующего и выбранное им направление главного удара. Нахимов никаких задач командирам не ставил: он предоставил им полную свободу действий, которую каждый командир понимал по-своему. Если бы перевес в мощи орудий был не таким значительным, то неизвестно, как бы развивались события. Нахимов акцентировал внимание на ненужных деталях, не забывая о таких мелочах, как заклепки у якорь-цепи. Боевой приказ больше похож на инструкцию старшему офицеру и главному боцману по постановке корабля на шпринг.

Адмирал Нахимов был, несомненно, одаренным человеком, великолепным моряком, сделавшим 36 шестимесячных кампаний, знатоком парусного вооружения, любимцем матросов. Но для флотоводца этого, согласитесь, недостаточно. 

О том, что после адмиралов Ф. Ф. Ушакова и Д. Н. Сенявина (до Крымской войны в России) не было прозорливого флотоводца, свидетельствуют многие факты: состояние флота, запоздалый переход к строительству паровых кораблей, отсутствие четких тактических взглядов и др. Со времени появления труда адмирала И. Г. Кинсбергенат «Начальные основания морской тактики» (1891 г.) и переведенного капитан-лейтенантом Ю. Ф. Лисянским труда Д. Клерка «Движение флотов» (1803 г.) в Российском флоте не существовало удовлетворительного труда, посвященного морской тактике. Казалось, военно-морская наука перестала развиваться, живая мысль не получала поддержки. Всякое проявление инициативы не по команде было наказуемо. На флоте господствовала «смотровая» тенденция. Вспомните картину И. К. Айвазовского, где изображен высочайший смотр Черноморского флота в 1852 г. Корабли, выстроенные в кильватерную колонну, под всеми парусами проходят мимо императора Николая I и флагманов. Но никто не смел сказать, что эта мощь — оптический обман.

Вспоминая о Нахимове, мы всегда говорим о беззаветной храбрости и пренебрежении к смерти, о готовности сражаться с неприятелем до последней капли крови, о любви к Отечеству и высочайшем чувстве долга. Все это было присуще Нахимову. Но, к сожалению, он, как и многие офицеры его времени, не понимал сущности морской войны эпохи пара, искусства ведения морского боя и др. Храбрость, любовь к Родине и презрение к смерти — это черты всей русской нации, а не только флотоводцев.

«НА “СТЕРЕГУЩЕМ” ОСТАВАЛИСЬ ЕЩЕ ДВА МАТРОСА…» 

Без малого 100 лет прошло со дня гибели русского миноносца «Стерегущий» в период Русско-японской войны 1904–1905 гг. И все это время живет легенда о героическом подвиге двоих неизвестных матросов, затопивших корабль во избежание его захвата японцами; она передается от поколения к поколению, кочует из одного печатного издания в другое. Останавливаясь у памятника «Стерегущему», установленного на Каменоостровском проспекте в Петербурге, экскурсоводы тоже говорят о ней, им вторят школьные учителя и преподаватели военно-морских училищ. Всем по душе русский патриотизм, окутанный туманом времени.

 Попытаемся разобраться, как же появилась эта легенда и почему погиб миноносец.

Легенду создали англичане. Ссылаясь на рассказы японцев, в начале марта 1904 г. газета «Таймс» сообщила:

«Тридцать пять убитых и тяжело раненых лежали на палубе русского миноносца, когда его взяли на буксир японцы, подобравшие лишь четверых легко раненых русских, бросившихся в море. Но на “Стерегущем” оставались еще два матроса; они заперлись в трюме и не сдавались, несмотря на все увещевания. Они не только не сдались врагу, но вырвали у него добычу, которую он уже считал своей: открыв кингстоны, они наполнили родной миноносец водой и погребли себя вместе с ним в морских пучинах».

12 марта 1904 г. о подвиге двоих матросов с корабля «Стерегущий» слово в слово сообщила русская газета «Новое время». В мае 1904 г. в Петербурге в память о гибели «Стерегущего» и двоих матросов-героев была издана фото-открытка, где изображались миноносец, его командир лейтенант А. С. Сергеев 2-й, давалась краткая характеристика корабля и подвига, приводилось стихотворение неизвестного поэта:

В 1905 г. Ф. И. Булгаков в 2-томном труде «Порт-Артур: Японская осада и русская оборона его с моря и суши» писал: «Два матроса заперлись в трюме, решительно отказались сдаться и открыли кингстоны, и миноносец вскоре же затонул… Безвестные герои внесли новый неувядаемый лавр в подвиги русского флота». Эта работа вышла большим тиражом и считалась официальным изданием Морского ведомства.

Не остались в стороне и художники: они изображали эпизоды боя, буксировку «Стерегущего» японским истребителем, а художник-баталист Н. С. Самокиш даже «увековечил» матросов, открывающих кингстоны и затапливающих корабль. Видимо, скульптор К. В. Изенберг взял за основу картину Самокиша и в 1908 г. представил на суд зрителя гипсовую модель памятника, посвященного подвигу двоих неизвестных матросов.

22 июня 1909 г. он подписал контракт на изготовление памятника в бронзе. Как было записано в контракте, памятник создается в честь подвига «двух неизвестных моряков-героев».

26 апреля 1911 г. состоялось открытие памятника. На церемонии присутствовали Николай II со свитой, высокопоставленные чиновники Морского ведомства и высший свет Петербурга. На Неве стояли корабли Балтийского флота, с которых произвели салют. Памятник горожанам понравился. Производила необычайное впечатление льющаяся через открытый иллюминатор вода, которая вот-вот должна стать причиной гибели «Стерегущего». Изенберга наградили орденом Святого Владимира 4-й степени и предложили разработать макет памятника вице-адмиралу С. О. Макарову. Но через три с половиной месяца после открытия памятника «Стерегущему» скульптора не стало.

В 1954 г. памятник «Стерегущему» отреставрировали; руководил работами сын скульптора — В. К. Изенберг. В связи с тем что льющаяся вода приводила к ржавчине металла, в 1970 г. подачу воды прекратили, а подводящую систему разобрали.

Когда памятник начали отливать, нужно было на нем сделать соответствующую надпись. Вот тут-то и появились сомнения — был подвиг или нет? В Морском министерстве создали специальную комиссию для уточнения обстоятельств боя. Комиссия сразу же столкнулась с большими трудностями: все документы погибли вместе с кораблем; в живых остались только четверо нижних чинов, которые давали невнятные и противоречивые показания; свидетельства офицеров миноносца «Решительный» касались только начальной фазы боя; японцы не подтвердили факта подвига двоих русских матросов, а найти того, кто передал англичанам информацию, не смогли. К этому времени Морской генеральный штаб японского флота издал 4-томный официальный труд «Описание военных действий на море в 37–38 гг. Мейдзи (в 1904— 1905 гг.)», в котором сообщалось о том, что «Стерегущий» «в 10 часов утра затонул сам собой в 7 милях от маяка Ляотешань». Комиссия Морского министерства направила в Токио официальный запрос. Японцы ответили, что в период буксировки на миноносце никаких матросов не было, а корабль затонул в результате поступления воды через полученные пробоины. К ответу японцы приложили архивные документы, которые послал в Петербург русский военно-морской агент (атташе) в Японии старший лейтенант А. Н. Воскресенский.

Исполнявший обязанности начальника исторической части Морского генерального штаба старший лейтенант Е. Н. Квашнин-Самарин писал: «Грустно видеть, что в великой России кто-то на авось пропагандирует постановку памятника несуществовавшим морским героям, когда вся история нашего флота… полна настоящими подвигами». Чиновники в Морском ведомстве все понимали, но никто не решался сообщить правду императору. Наконец, посоветовавшись, послали письменный доклад Николаю II. Его резолюция, поставленная на докладе Морского ведомства, была краткой: «Считать, что памятник сооружен в память геройской гибели в бою миноносца “Стерегущий”». Однако народ уже твердо усвоил легенду — подвиг двоих матросов был! Да и на памятнике изображены матросы, открывающие кингстоны!

Почему же погиб «Стерегущий»? Для этого надо ответить на ряд вопросов оперативно-тактического, тактического и технического характера. Но сначала проследим за тем, как развивались события в Порт-Артуре в конце февраля 1904 г. На следующий день после прибытия в крепость новый командующий флотом Тихого океана вице-адмирал С. О. Макаров решил с целью вскрытия обстановки и выявления пунктов базирования японских миноносцев, блокировавших Порт-Артур с моря, провести глубокую разведку. Для этого сформировали два отряда миноносцев, один из которых состоял из миноносца «Решительный» под командованием капитана 2 ранга Ф. Э. Боссе и миноносца «Стерегущий» под командованием лейтенанта А. С. Сергеева. Старшим отряда назначили Боссе. Накануне выхода в море Макаров лично инструктировал командиров кораблей. Перед отрядом стояла задача — провести осмотр всех бухт и мест якорных стоянок, пройдя вдоль побережья от Порт-Артура до группы островов Элиот. Глубина разведки составляла 90 миль. 

Оба корабля «Кулик» («Стерегущий») и «Кондор» («Решительный») были построены на Невском заводе в Петербурге, затем по железной дороге в разобранном виде доставлены в Порт-Артур, где и спущены на воду в 1903 г. Их водоизмещение было всего 240 тонн, длина — 57,9, ширина — 5,6, осадка — 3,5 метра, дальность плавания — 600 миль, а максимальная скорость — 26,5 узла. На вооружении они имели по 2 торпедных аппарата, по одному 75-мм орудию и по три 47-мм пушки. На каждом корабле было по 4 офицера и до 50 нижних чинов. «Стерегущий» погиб в неравном бою, а «Решительный» позднее был захвачен неприятелем и плавал в японском флоте под названием «Ямахико».

Согласно полученной инструкции, аточнее боевому приказу, миноносцам предписывалось выйти из Порт-Артура около 18 часов 25 февраля 1904 г., а затем скрытно пройти по назначенному маршруту и на рассвете 26 февраля возвратиться обратно. К моменту восхода Луны, наступающему около 2 часов, миноносцы должны были достичь островов Элиот, а затем отойти мористее и ночью возвратиться в базу. Обнаруженные неприятельские крейсеры, минные заградители и транспорты приказывалось топить, без нужды с японскими миноносцами в артиллерийский бой не вступать, а при встрече с коммерческими судами нейтральных стран — останавливать их и досматривать. 

Пополнив запасы до полных норм, около 19 часов миноносцы покинули Порт-Артур. Море было спокойным, погода ясная (идеальная для ведения разведки). Головным шел «Решительный», ему в кильватер держался «Стерегущий». Скорость на переходе составляла 14–16 узлов. 

Около 21 часа с головного миноносца заметили огонь боевого фонаря японского корабля, находившегося у входа в залив Талиевань. Боссе решил выполнить торпедную атаку. Для сближения пришлось увеличить скорость. Едва скорость превысила 16 узлов, как из труб миноносцев стали вырываться языки пламени. Это, конечно, демаскировало русские корабли и лишило достижения момента внезапности. Затем, как докладывал Боссе, открылись огни других кораблей. 

Помня приказ «без нужды в артиллерийский бой не вступать», Боссе решил отойти мористее. В темноте противники потеряли друг друга. Японцы утверждают, что, кроме одного дозорного корабля у входа в порт Дальний, других кораблей в этом районе не было. 

Миноносцы некоторое время лежали в дрейфе, а затем командиры решили прекратить выполнение боевой задачи и возвратиться в базу. Такое решение они мотивировали потерей времени и момента внезапности. Около 3 часов «Решительный» и «Стерегущий» взяли курс по направлению к Порт-Артуру. Теперь их маршрут проходил вдали от берега. 

Около 6 часов миноносцы подошли на зрительную видимость с поста Ляотешань. До Порт-Артура оставалось каких-то 20 миль. Но совершенно неожиданно по правому борту открылись силуэты 4 японских кораблей. Это были истребители миноносцев «Усугумо», «Синономе», «Сазанами» и «Акебоно» (некоторые исследователи для большей убедительности приписали еще 2 японских минных крейсера). Этот отряд под командованием капитана 2 ранга М. Цуция прибыл на внешний рейд Порт-Артура около 24 часов для выполнения внезапных ночных торпедных атак по русским дозорным кораблям. Но так как корабли обнаружены не были, с истребителей выставили плавающие светящиеся буйки для дезинформации береговых постов наблюдения. И действительно, береговые батареи произвели по буйкам несколько выстрелов. Затем японские корабли, находящиеся за пределами досягаемости береговой артиллерии, легли в дрейф, а с наступлением рассвета начали отходить для встречи с главными силами, которые должны были подойти к Порт-Артуру на рассвете. 

Подумав, что японцами не обнаружены наши миноносцы, Боссе решил отойти подальше от берега и подождать до тех пор, пока неприятель не покинет район. Фактически же противники увидели друг друга почти одновременно. Японские корабли увеличили скорость и начали сближаться, отрезая пути отхода к Порт-Артуру. Преимущество японцев было очевидным: 4 корабля против 2. По числу орудий японцы превосходили русских в 3 раза. Каждый японский корабль, кроме 2 торпедных аппаратов, имел по одному 75-мм и по пять 57-мм орудий. Японские пушки крупных калибров превосходили русские по дальности стрельбы и по разрушительной силе снарядов. Японские корабли развивали скорость 31 узел, а русские — всего 20. 

Оказавшись в безвыходном положении, Боссе начал прорываться в Порт-Артур под огнем противника. Начинался бой на параллельных курсах. Вначале японские корабли даже чуть поотстали. В первые минуты боя против «Решительного» действовал «Акебоно», а против «Стерегущего» — «Акебоно» и «Сазанами». Через несколько минут по «Стерегущему» вели огонь все 4 японских истребителя. «Решительному» удалось оторваться от преследования и войти в зону обстрела своих береговых батарей. Но последние, сделав всего 3 выстрела, неожиданно замолчали: причину прекращения огня объяснить трудно. Японцы же, отказавшись от погони за «Решительным», взяли «Стерегущего» в два огня. В начале боя погиб лейтенант Сергеев. Одно за другим замолкали орудия «Стерегущего», затем он потерял ход.

С японского истребителя «Сазанами», которым командовал капитан-лейтенант Кондо Цунемацу, спустили шлюпку для заводки буксирного троса на «Стерегущий». Старшим на шлюпке был мичман Ямазаки. Когда шлюпка подошла к «Стерегущему», японцы увидели ужасную картину. Вот что написал мичман Ямазаки в своем донесении: «В полубак попало три снаряда, палуба пробита. Один снаряд попал в правый якорь. С обоих бортов снаружи следы попаданий десятков больших и малых снарядов, в том числе пробоины близ ватерлинии, через которые при качке в миноносец проникала вода. На стволе погонного орудия след попавшего снаряда, близ орудия труп комендора с оторванной правой ногой и сочившеюся из раны кровью. Фок-мачта упала на правый борт. Мостик разбит в куски. Вся передняя половина судна в полном разрушении с разбросанными осколками предметов. В пространстве до передней трубы валялось около 20 трупов обезображенных, частью туловища без конечностей, частью оторванные ноги и руки — картина ужасная. В этом числе один, видимо, офицер, на шее у него был одет бинокль. Установленные для защиты койки местами сгорели. В средней части миноносца с правого борта одно 47-мм орудие было сброшено со станка и исковеркана палуба. Число попавших снарядов в кожух и трубы было очень велико, также, видимо, были попадания в сложенный между трубами брикет. Кормовой минный аппарат был повернут поперек, видимо, готовый к выстрелу. В кормовой части убитых было немного — только на самой корме лежал один труп. Жилая палуба была совершенно в воде, и войти туда было нельзя. Вообще положение миноносца было настолько ужасное, что не поддается описанию». 

Японцы взяли в плен раненного в обе ноги машинного квартирмейстера Федора Юрьева (выброшенного взрывом за борт); сильно обожженного кочегара 1-й статьи Ивана Хиринского (тоже поднятого из воды); находившегося на корабле кочегара 1-й статьи Александра Осинина и трюмного машиниста 2-й статьи Василия Новикова. 

Около 40 минут японские моряки пробыли на борту «Стерегущего». За это время они успели осмотреть отсеки и сбросить за борт тлеющие предметы, затем подняли японский флаг и начали заводить буксирный трос. Но из-за непрерывного поступления воды «Стерегущий» все глубже и глубже погружался в воду. При начале буксировки он стал зарываться в волны, натяжение троса возросло, и он лопнул. Буксировка продолжалась 18—20 минут. Японцы попытались завести новый трос, но решили, что это ни к чему не приведет; к тому же со стороны Порт-Артура показалось 2 русских крейсера. Наконец, открыли огонь береговые батареи. Японцы в спешке спустили свой флаг, взяли кое-что из трофеев и на полном ходу отошли к своим кораблям. Тем временем «Стерегущий», потеряв запас плавучести, около 9 часов 20 минут затонул в 7 милях от маяка Ляотешань. 

Поговорить с пленными матросами со «Стерегущего» удалось капитану 1 ранга Г. Г. Селецкому — командиру парохода Добровольного флота «Екатеринослав», который 24 января 1904 г. у острова Цусима был захвачен японским броненосцем береговой обороны «Сайен» и отведен в Фузан. В своей книге «646 дней в плену у японцев», изданной в 1910 г., Селецкий одну из глав посвятил гибели «Стерегущего». Он, в частности, писал: «Стрельба со “Стерегущего” прекращается; машина и котлы его повреждены, команда перебита, и миноносец больше сопротивляться не может. Легко раненый кочегар Алексей Осинин выползает из кочегарного отделения на палубу, так как его котел поврежден и топки заливает вода. Японцы также прекращают стрельбу и спускают на воду уцелевшие шлюпки, чтобы послать их на “Стерегущий” забрать раненых и завладеть самим миноносцем. В это время из машины показывается чудом оставшийся не только в живых, но и не раненым машинист Василий Новиков. Видя, что японцы спешат на миноносец, он, по совету смертельно раненого сигнальщика Василия Кружкова, начинает выбрасывать за борт сигнальные книги, предварительно завернув их вместе со снарядами во флаги, а затем и все судовые флаги, предварительно обмотав ими снаряды, чтобы они не достались японцам как трофеи. Увидав, что шлюпки с вооруженными японцами подходят к “Стерегущему”, он бросается в машину и закрывает за собой люк, завинтив его изнутри; а затем начинает открывать кингстоны и клинкеты. Окончив свою работу и видя, что вода  в машинном отделении начинает подниматься выше его колен, он открывает люк и выходит наверх. Его моментально схватывают несколько японцев, но он сопротивления им не оказывает. Осмотревшись кругом, он видит следующую картину: на вертикально поднятом крюке развевается военный японский флаг; в шлюпке, стоящей у борта, лежат его раненые товарищи Федоров, Хиринский и Осинин, а сам “Стерегущий” буксируется японским миноносцем». 

Здесь уже главным героем выступает трюмный машинист 2-й статьи Василий Новиков. Не удивительно, ведь Селецкий все записывал со слов самого Новикова.

Какие же выводы можно сделать из боя, произошедшего 26 февраля 1904 г. на подходах к Порт-Артуру? Нет сомнения в том, что экипаж «Стерегущего» вел себя геройски: никто не оставил боевой пост, не спустил флаг корабля. О характере и напряженности боя свидетельствуют полученные повреждения корабля и потери в личном составе. На корабле не было живого места: остался лишь искореженный остов со сбитыми трубами и мачтой. Погибли все офицеры, в том числе и командир корабля, и 45 человек команды. Японский истребитель «Сазами» имел 8 пробоин, а в «Акебоно» попало 27 снарядов. На японских кораблях имелись убитые и раненые. Сделать более конкретные тактические выводы не представляется возможным: для этого необходимо знать количество выпущенных снарядов, достигнутую при этом скорострельность, число попаданий, дистанцию и курсовые углы при стрельбе и др. 

Если бы на «Решительном» и «Стерегущем» в мирное время отрабатывали совместное ведение артиллерийского боя, то, может быть, они и смогли бы выдержать натиск 4 японских кораблей. Но этого не случилось. Каждый русский миноносец сражался в одиночку. В истории есть множество примеров, когда более слабые корабли при правильном ведении боя с честью выходили из него, сражаясь с куда более сильным противником; например, 20-пушечный бриг «Меркурий», который вел бой с двумя турецкими линейными кораблями, имевшими 184 пушки, или вооруженный пароход «Веста», который сражался с турецким броненосцем «Фетхи Буленд». И «Меркурий», и «Веста» вышли победителями. Видимо, на «Решительном» и «Стерегущем» командиры кораблей были не знакомы с тактической подготовкой, их не обучали правилам ведения артиллерийского боя. Оказавшиеся в затруднительном положении, Боссе и Сергеев просто не знали, что делать. Не мудрствуя лукаво, они приняли самое простое решение — прорываться самостоятельно, кто как может. Кстати, Боссе упрекали в том, что он оставил «Стерегущего», не оказав ему помощи. Но С. О. Макаров не только не осудил Боссе, но и представил его к награде — ордену Святого Георгия 4-й степени «за прорыв сквозь неприятеля в свой порт». Адмиралу Е. И. Алексееву он докладывал, что в сложившейся обстановке лучше было потерять один корабль, а не два. Техническая сторона вопроса возражений не вызывает. При таких повреждениях, которые получил небольшой корабль (водоизмещением чуть более 240 тонн), он все равно бы затонул, вряд ли надо было открывать кингстоны.

Если обоснованные тактические выводы из-за отсутствия точной информации сделать трудно, то оперативно-тактические — вполне возможно. Ошибки видны сразу. Во-первых, направляя миноносцы в разведку, не оценили их технического состояния: вместо проектных 26,5 узла они развивали скорость не более 20 узлов. Посылать такие корабли на глубину до 90 миль было нецелесообразно: они не прошли и одной трети запланированного маршрута. Во-вторых, ни командующий флотом Тихого океана вице-адмирал С. О. Макаров, ни его штаб не позаботились об обеспечении миноносцев, то есть пренебрегли элементарными принципами военно-морского искусства. Все знали, что «Решительный» и «Стерегущий» должны были возвратиться на рассвете, но их встречу не организовали. Крейсеры не только не были высланы навстречу миноносцам, но даже не имели повышенной готовности к выходу: «Новик» и «Баян» вышли из Порт-Артура только через 2 с лишним часа после начала боя, когда в Порт-Артуре появился «Решительный». Ведь все свидетельствовало о том, что где-то рядом находятся японские корабли. Береговые посты еще ночью обнаружили их на внешнем рейде, но не придали этому факту никакого значения. Если следовать логике, то крейсеры должны были находиться если не в море, то хотя бы в немедленной готовности к выходу. Имелись серьезные просчеты и в применении береговой артиллерии. Окажись порасторопнее командование, не было бы ни геройской гибели «Стерегущего», ни выдумки о подвиге «двух неизвестных матросов».

 В память о бое именами командира и инженера-механика «Стерегущего» были названы 2 миноносца Сибирской флотилии — «Лейтенант Сергеев» и «Инженер-механик Анастасов». Оставшиеся в живых нижние чины были награждены знаками отличия Военного ордена, а при открытии памятника Николай II пожаловал всем четверым следующую степень того же ордена. Офицеры «Решительного» получили ордена с мечами, а нижние чины — Георгиевские кресты.

«РУССКИЕ УМЕЮТ УМИРАТЬ…»

Сегодня в России вряд ли найдешь человека, который не знал бы о героическом подвиге экипажей крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец». Об этом написаны сотни книг и статей, сняты кинофильмы… До мельчайших подробностей описаны бой, судьба крейсера и его команды. Однако выводы и оценки уж очень тенденциозны! Почему командир «Варяга» капитан 1 ранга В. Ф. Руднев, получивший за бой орден Святого Георгия 4-й степени и звание флигель-адъютанта, вскоре оказался в отставке и доживал свой век в родовом имении в Тульской губернии? Казалось бы, народный герой, да еще с аксельбантом и Георгием на груди должен был буквально «взлететь» по служебной лестнице, но этого не произошло.

В 1911 г. историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904–1905 гг. при Морском генеральном штабе выпустила очередной том документов, где были опубликованы материалы о бое при Чемульпо. До 1922 г. документы хранились с грифом «Не подлежит оглашению». В одном из томов имеются два рапорта В. Ф. Руднева — один наместнику императора на Дальнем Востоке, датированный 6 февралем 1904 г., а другой (более полный) — управляющему Морским министерством, датированный 5 марта 1905 г. В рапортах содержится подробное описание боя при Чемульпо. Процитируем первый документ как более эмоциональный, поскольку он написан сразу после боя:

«26 января 1904 года мореходная канонерская лодка “Кореец” отправилась с бумагами от нашего посланника в Порт-Артур, но встреченная японская эскадра тремя выпущенными минами с миноносцев заставила лодку вернуться обратно. Лодка стала на якорь около крейсера, а часть японской эскадры с транспортами вошли на рейд для своза войск на берег. Не зная, начались ли военные действия, я отправился на английский крейсер “Тэлбот” условиться с командиром относительно дальнейших распоряжений. Командир крейсера как старший из командиров, съездив на японское судно (японский адмирал вернулся за остров Иодолми, не приходя на рейд), заставил японского командира поручиться за свои суда в том, что они не сделают нападения на рейде, от себя дав такое же уверение за суда всех наций, и объявил, что сам будет стрелять в того, кто первый сделает нападение. Ночь прошла спокойно, хотя на всех судах ожидали ночной атаки, не доверяя словам японцев.

27 января утром в 7 часов 30 минут командиры иностранных судов: английского крейсера “Тэлбот”, французского “Паскаль”, итальянского “Эльба” и американского “Виксбург” получили извещение (с указанием времени сдачи уведомления) от японского адмирала, что война объявлена и что адмирал предложил русским судам уйти с рейда до 12 часов дня, в противном случае они будут атакованы всей эскадрой на рейде после 4 часов дня, причем предложено иностранным судам уйти с рейда на это время для их безопасности. Это сведение было доставлено мне командиром французского крейсера “Паскаль”, с которым я отправился на заседание командиров. Во время заседания командиров на крейсере “Тэлбот” мною было получено письмо (в 9 часов 30 минут утра) через русского консула от японского адмирала, извещающее о начале военных действий, с предложением уйти с рейда до 12 часов дня. Командиры решили, что, если я останусь на рейде, они уйдут, оставив меня с “Корейцем” и пароходом “Сунгари”. Вместе с сим решили послать адмиралу протест против производства нападения на нейтральном рейде.

 Вернувшись на крейсер, я собрал офицеров и объявил о начале военных действий, причем было решено прорываться, а в случае неудачи взорвать крейсер; для чего впоследствии приготовили в минном погребе запальный патрон со шнуром Бикфорда. Производство взрыва поручил ревизору мичману Черниловскому-Сокол. 

Мотивы были следующие: 1) Бой на рейде не представлял удобства ввиду невозможности свободного маневрирования за неимением места. 2) Исполняя требование адмирала, имелась слабая надежда на то, что японцы выпустят из шхер и дадут сражение в море; последнее было предпочтительнее, так как в шхерах приходится идти известным курсом и, следовательно, подставляя борт в невыгодное положение, нельзя использовать все средства защиты. 

Затем была собрана команда, объявлено ей о войне и даны всем соответствующие инструкции. 

В 11 часов 20 минут крейсер снялся с якоря с лодкой “Кореец”, вступившей в кильватер на расстоянии полутора кабельтова. На иностранных судах были выстроены во фронт команды и офицеры, на итальянском крейсере музыка играла русский гимн, при нашем проходе  кричали “ура”. Японская эскадра в числе шести судов (сведения о численности и названии судов были получены после боя с английского крейсера) — “Асама”, “Нанива”, “Такачихо”, “Чиода”, “Акаси”, “Нийтака” и 8 миноносцев — под общей командой контр-адмирала Уриу расположилась в строе пеленга от острова Риху. Миноносцы держались за своими судами. 

В 11 часов 45 минут с крейсера “Асама” был сделан первый выстрел из 8-дюймового орудия, вслед за которым вся эскадра открыла огонь. 

Впоследствии японцы уверяли, что адмирал сделал сигналом предложение о сдаче, на которое командир русского судна ответил пренебрежением, не подняв никакого сигнала. Действительно, мною был виден сигнал, но я не нашел нужным отвечать на него, раз уже решил идти в бой. 

После чего, произведя пристрелку, открыли огонь по “Асама” с расстояния 45 кабельтов. Один из первых снарядов японцев, попав в крейсер, разрушил верхний мостик, произведя пожар в штурманской рубке, и перебил фок-ванты, причем были убиты дальномерный офицер мичман граф Нирод и все дальномерщики станции № 1 (по окончании боя найдена одна рука графа Нирода, державшая дальномер). После этого выстрела снаряды начали попадать в крейсер чаще, причем не долетевшие снаряды осыпали осколками и разрушали надстройки и шлюпки. Последующими выстрелами было подбито 6-дюймовое орудие № 3; вся прислуга орудия и подачи убита или ранена и тяжело ранен плутонговый командир мичман Губонин, продолжавший командование плутонгом и отказавшийся идти на перевязку до тех пор, пока, обессилев, не упал. Непрерывно следовавшими снарядами был произведен пожар на шханцах, который был потушен старанием ревизора мичмана Черниловского — Сокол, у которого осколками было изорвано бывшее на нем платье. Подбиты 6-дюймовые орудия — XII и IX; 75-мм — № 21; 47-мм — № 27 и 28. Почти снесен боевой грот-марс, уничтожена дальномерная станция № 2, подбиты орудия № 31 и № 32, а также был произведен пожар в рундуках и в броневой палубе, вскоре потушенный. При проходе траверза острова Иодолми одним из снарядов была перебита труба, в которой проходят все рулевые приводы, и одновременно с этим осколками другого снаряда, залетевшими в боевую рубку, был контужен в голову командир крейсера, убиты наповал стоявшие по обеим сторонам его горнист и барабанщик, ранен в спину вблизи стоявший рулевой старшина (не заявивший о своей ране и остававшийся все сражение на своем посту); одновременно ранен в руку ординарец командира. Управление было немедленно перенесено в румпельное отделение на ручной штурвал. При громе выстрелов приказания в румпельное отделение были плохо слышны, и приходилось управляться преимущественно машинами, несмотря на это крейсер все же плохо слушался. 

В 12 часов 15 минут, желая выйти на время из сферы огня, чтобы по возможности исправить рулевой привод и потушить пожары, стали разворачиваться машинами, и, так как крейсер плохо слушался руля и ввиду близости острова Иодолми, дали задний ход обеими машинами (крейсер поставило в это положение в то время, когда был перебит рулевой привод при положенном лево руле). В это время огонь японцев усилился и попадание увеличивалось, так как крейсер, разворачиваясь, повернулся левым бортом к неприятелю и не имел большой скорости. Тогда же была получена одна из серьезных подводных пробоин в левый борт, и третья кочегарка стала быстро наполняться водой, уровень коей подходил к топкам; подвели пластырь и начали выкачивать воду; тогда уровень воды несколько спал, но тем не менее крейсер продолжал быстро крениться. Снарядом, прошедшим через офицерские каюты, разрушившим их и пробившим палубу, была зажжена мука в провизионном отделении (тушение пожара производилось мичманом Черниловским-Сокол и старшим боцманом Харьковским), а другим снарядом разбиты коечные сетки на шкафуте над лазаретом, причем осколки попали в лазарет, а сетка загорелась, но вскоре была потушена. Серьезные повреждения заставили выйти из сферы огня на более продолжительное время, почему и пошли полным ходом, продолжая отстреливаться левым бортом и кормовыми орудиями. Одним из выстрелов 6-дюймового орудия № XII был разрушен кормовой мостик крейсера “Асама” и произведен пожар, причем “Асама” прекратила на время огонь, но вскоре открыла снова. Кормовая его башня, по-видимому, повреждена, так как она до конца боя не действовала более. Только при проходе крейсера к якорному месту и когда огонь японцев мог быть опасен для иностранных судов, они его прекратили, и один из преследовавших нас крейсеров вернулся к эскадре, остававшейся на фарватере за островом Иодолми. Расстояние настолько увеличилось, что продолжать огонь нам было бесполезно, а потому огонь был прекращен в 12 часов 45 минут дня. 

В 1 час дня, став на якорь близ крейсера “Тэлбот”, приступили к осмотру и исправлению повреждений, а также подвели второй пластырь; одновременно с этим оставшаяся команда была разведена по орудиям в ожидании нападения неприятельской эскадры в 4 часа на рейде. По осмотре крейсера, кроме перечисленных повреждений, оказались еще следующие: все 47-мм орудия не годны к стрельбе, еще пять 6-дюймовых орудий получили различные повреждения и семь 75-мм орудий повреждены в накатниках и компрессорах. Разрушено верхнее колено третьей дымовой трубы, обращены в сито все вентиляторы и шлюпки; пробита верхняя палуба в нескольких местах; разрушено командирское помещение, поврежден фор-марс и еще найдены четыре подводные пробоины различной величины, а также много еще других повреждений. Несмотря на то что все иностранные суда были готовы к уходу, они все немедленно прислали шлюпки с врачами и санитарами, которые приступили к перевязке раненых.

Убедившись после осмотра крейсера в полной невозможности вступить в бой и не желая дать неприятелю возможность одержать победу над полуразрушенным крейсером, общим собранием офицеров решили потопить крейсер, свезя раненых и оставшуюся команду на иностранные суда, на что последние изъявили полное согласие вследствие моей просьбы. Перевозка раненых и команды с крейсера производилась на гребных судах иностранных крейсеров. Командир французского крейсера “Паскаль” капитан 2 ранга В. Сенес, прибыв на крейсер, лично много содействовал при перевозке раненых и команды.

В продолжение часового боя были: контужен в голову командир крейсера; ранены 3 офицера (тяжело мичман Губонин, легко мичманы Лабода и Балк) и нижних чинов серьезно — 70 и многие получили мелкие раны от осколков рвавшихся литидных снарядов; убиты мичман граф Нирод и нижних чинов — 38. 

Когда команда покинула крейсер, старший и трюмный механики совместно с хозяевами отсеков открыли клапана и кингстоны и отвалили от крейсера. Пришлось остановиться на потоплении крейсера вследствие заявлений иностранных командиров не взрывать крейсер в виду крайней опасности для них и тем более что крейсер уже начал погружаться в воду. Командир со старшим боцманом, удостоверившись еще раз, что никого на судне не осталось, последним покинул крейсер в 3 часа 40 минут, сев на французский катер, который ожидал его у трапа вместе с командиром крейсера “Паскаль”. Крейсер, постепенно наполняясь водой и продолжая крениться на левый борт, в 6 часов 10 минут дня погрузился в воду. Распределение числа раненых и команды было сделано по взаимному согласию командиров трех судов: французского крейсера “Паскаль”, английского крейсера “Тэлбот” и итальянского крейсера “Эльба”. Американский авизо “Виксбург”, хотя и прислал своего доктора для перевязки, но принять людей с тонущего крейсера отказался за неимением разрешения от своего министра. Ввиду того что перевозка раненых заняла очень много времени, с перевозкой остальной команды пришлось слишком спешить вследствие заявления командиров окончить погрузку около 4 часов. Были взяты судовые документы и команда отправлена с малыми чемоданами; офицеры же, занятые отправкой раненых и исполнением своих обязанностей, не успели захватить ничего из своих вещей.

 Итальянские офицеры, наблюдавшие за ходом сражения, и английский паровой катер, возвращавшийся от японской эскадры, утверждают, что на крейсере “Асама” был виден большой пожар и сбит кормовой мостик; на двухтрубном крейсере между труб был виден взрыв, а также потоплен один миноносец, что впоследствии подтвердилось. По слухам, японцы свезли в бухту А-сан 30 убитых и много раненых.

 Японский посланник на основании инструкции, полученной от своего правительства, уведомил французского посланника, что японское правительство удовлетворяется тем, чтобы офицеры и команда судов были отправлены в Шанхай с обязательством не выезжать севернее Шанхая и не принимать участие в военных действиях. Между тем, день спустя французское правительство уведомило своего представителя непосредственно, что команда, находящаяся на “Паскале”, должна быть немедленно отправлена в Сайгон. Английское же правительство решило отправить в Сингапур или Коломбо. Что же касается людей, находящихся на крейсере “Эльба”, то ко времени ухода “Паскаля” из Чемульпо никакого решения еще получено не было.

Крейсер “Паскаль” 3 февраля ушел со мною, тремя офицерами и тремя чиновниками крейсера “Варяг”, с частью команды крейсера, всею командою лодки “Кореец”, охранною командою (броненосца “Севастополь”) и казаками охраны миссии.

 Ходатайство о награждении офицеров и команды за их беззаветную храбрость и доблестное исполнение долга представляю особо. По сведениям, полученным в Шанхае, японцы понесли большие потери в людях и имели аварии на судах, особенно пострадал крейсер “Асама”, который ушел в док. Также пострадал крейсер “Такачихо”, получивший пробоину; крейсер взял 200 раненых и пошел в Сасебо, но дорогой лопнул пластырь и не выдержали переборки, так что крейсер “Такачихо” затонул в море. Миноносец затонул во время боя. 

Донося о вышеизложенном, считаю долгом доложить, что суда вверенного мне отряда с достоинством поддержали честь Российского флага, исчерпали все средства к прорыву, не дали возможности японцам одержать победу, нанесли много убытков неприятелю и спасли оставшуюся команду. 

Подписал: командир крейсера 1 ранга “Варяг” 

капитан 1 ранга Руднев».

Таким образом, начавшийся в 11 часов 45 минут бой закончился в 12 часов 45 минут. С «Варяга» было выпущено 425 снарядов 6-дюймового калибра, 47075-мм и 210 47-мм калибров, а всего выпущено 1105 снарядов. В 13 часов 15 минут “Варяг” отдал якорь на том месте, откуда снялся 2 часа назад. На канонерской лодке «Кореец» повреждений не было, как не было убитых и раненых. В 1907 г. в брошюре «Бой «Варяга» у Чемульпо» В. Ф. Руднев слово в слово повторил рассказ о бое с японским отрядом. Ничего нового отставной командир «Варяга» не сказал, а сказать было надо.

Учитывая сложившееся положение, на совете офицеров «Варяга» и «Корейца» решили крейсер и канонерскую лодку уничтожить, а команды свезти на иностранные корабли. Канонерскую лодку «Кореец» взорвали, а крейсер «Варяг» потопили, открыв все клапаны и кингстоны. В 18 часов 20 минут он лег на борт. В период отлива крейсер обнажился более чем на 4 метра. Несколько позднее японцы подняли крейсер, который совершил переход из Чемульпо в Сасебо, где был введен в строй и более 10 лет плавал в японском флоте под названием «Сойя», пока его не купили русские.

Реакция по поводу гибели «Варяга» была не однозначной. Часть флотских офицеров не одобряли действий командира «Варяга», считая их безграмотными как с тактической точки зрения, так и с технической. Но чиновники вышестоящих инстанций считали иначе: зачем начинать войну с неудач (тем более что полнейший провал был и под Порт-Артуром), не лучше ли использовать бой при Чемульпо для подъема национальных чувств россиян и попытаться превратить войну с Японией в народную. Разработали сценарий встречи героев Чемульпо. О просчетах все молчали. 

Старший штурманский офицер крейсера Е. А. Беренс, ставший после Октябрьской революции 1917 г. первым советским начальником Морского генерального штаба, впоследствии вспоминал, что ожидал на родном берегу ареста и морского суда. В первый день войны флот Тихого океана уменьшился на одну боевую единицу, настолько же увеличились силы противника. Весть о том, что японцы приступили к подъему «Варяга», распространилась быстро. 

К лету 1904 г. скульптор К. Казбек изготовил макет памятника, посвященного бою при Чемульпо, и названного «Прощание Руднева с “Варягом”». На макете скульптор изобразил стоявшего у лееров В. Ф. Руднева, справа от которого находился матрос с перевязанной рукой, а за спиной сидел офицер с опущенной головой. Затем макет изготовил и автор памятника «Стерегущему» К. В. Изенберг. Появилась песня о «Варяге», ставшая народной. Вскоре была написана картина «Смерть “Варяга”. Вид с французского крейсера “Паскаль”». Были выпущены фото-открытки с портретами командиров и изображениями «Варяга» и «Корейца». Но особенно тщательно разрабатывалась  церемония встречи героев Чемульпо. О ней, видимо, следовало бы сказать подробнее, тем более что в советской литературе об этом почти не писали. 

Первая группа варяжцев прибыла в Одессу 19 марта 1904 года. День выдался солнечный, но на море была сильная зыбь. С самого утра город разукрасили флагами и цветами. Моряки прибывали к Царской пристани на пароходе «Малайа». Им навстречу вышел пароход «Святой Николай», который при обнаружении на горизонте «Малайи» разукрасили флагами расцвечивания. По этому сигналу последовал залп из салютных пушек береговой батареи. Из гавани в море вышла целая флотилия судов и яхт. На одном из судов находились начальник Одесского порта и несколько георгиевских кавалеров. Поднявшись на борт «Малайи», начальник порта вручил варяжцам георгиевские награды. В первую группу входили капитан 2 ранга В. В. Степанов, мичман В. А. Балк, инженеры Н. В. Зорин и С. С. Спиридонов, врач М. Н. Храбростин и 268 нижних чинов. Около 2 часов дня «Малайа» стала входить в гавань. На берегу играли несколько полковых оркестров, а многотысячная толпа встречала пароход криками «ура». Первым сошел на берег капитан 2 ранга В. В. Степанов. Его встретил священник приморской церкви отец Атаманский, вручивший старшему офицеру «Варяга» образ святого Николая — покровителя моряков. Затем на берег сошла команда. По известной Потемкинской лестнице, ведущей на Николаевский бульвар, моряки поднялись наверх и прошли сквозь триумфальную арку с надписью из цветов «Героям Чемульпо». На бульваре моряков встретили представители городского управления. Городской голова преподнес Степанову хлеб-соль на серебряном блюде с гербом города и с надписью:

«Привет Одессы удивившим мир героям “Варяга”». На площади перед зданием думы был отслужен молебен. Затем матросы отправились в Сабанские казармы, где для них был накрыт праздничный стол. Офицеров пригласили в юнкерское училище на банкет, устроенный военным ведомством. Вечером варяжцам в городском театре показали спектакль. В 15 часов 20 марта на пароходе «Святой Николай» варяжцы отправились из Одессы в Севастополь. На набережные вновь вышла многотысячная толпа. 

На подходах к Севастополю пароход встречал миноносец с поднятым сигналом «Привет храбрецам». Пароход «Святой Николай», украшенный флагами расцвечивания, вошел на Севастопольский рейд. На броненосце «Ростислав» его приход приветствовали салютом из 7 выстрелов. Первым на борт парохода поднялся главный командир Черноморского флота вице-адмирал Н. И. Скрыдлов. Обойдя строй, он обратился к варяжцам с речью: «Здорово, родные, поздравляю с блестящим подвигом, в котором доказали, что русские умеют умирать; вы, как истинно русские моряки, удивили весь свет своею беззаветною храбростью, защищая честь России и Андреевского флага, готовые скорее умереть, чем отдать врагу судно. Я счастлив приветствовать вас от Черноморского флота и особенно здесь в многострадальном Севастополе, свидетеле и хранителе славных боевых традиций нашего родного флота. Здесь каждый клочок земли обагрен русской кровью. Здесь памятники русским героям: у них я вам низко кланяюсь от всех черноморцев. При этом не могу удержаться, чтобы не сказать вам сердечное спасибо как бывший ваш адмирал за то, что все мои указания на производившихся у вас учениях вы так славно применили в бою! Будьте нашими желанными гостями! “Варяг” погиб, но память о ваших подвигах жива и будет жить многие годы. Ура!» У памятника адмиралу П. С. Нахимову был отслужен торжественный молебен. Затем главный командир Черноморского флота передал офицерам высочайшие грамоты на пожалованные Георгиевские кресты. Примечательно, что впервые Георгиевскими крестами были награждены доктора и механики наравне со строевыми офицерами. Сняв с себя Георгиевский крест, адмирал приколол его к мундиру капитана 2 ранга В. В. Степанова. Варяжцев разместили в казармах 36-го флотского экипажа. 

Таврический губернатор просил главного командира порта, чтобы команды «Варяга» и «Корейца» при следовании в Петербург остановились на время в Симферополе для чествования героев Чемульпо. Губернатор мотивировал свою просьбу еще и тем, что в бою погиб его племянник граф А. М. Нирод. 

В это время в Петербурге готовились к встрече. Дума приняла следующий порядок чествования варяжцев:

1) на Николаевском вокзале представителями городского общественного управления во главе с городским головой и председателем думы встреча героев, поднесение командирам «Варяга» и «Корейца» хлеба-соли на художественных блюдах, приглашение командиров, офицеров и классных чиновников в заседание думы для объявления приветствия от города; 2) поднесение адреса, художественно исполненного в экспедиции заготовления государственных бумаг, с изложением в нем постановления городской думы о чествовании; поднесение всем офицерам подарков на общую сумму 5 тысяч рублей; 3) угощение нижних чинов обедом в Народном доме императора Николая II; выдача каждому нижнему чину по серебряным часам с надписью:

«Герою Чемульпо», выбитыми датой боя и именем награжденного (на приобретение часов выделялось от 5 до 6 тысяч рублей, а на угощение нижних чинов — 1 тысяча рублей); 4) устройство в Народном доме представления для нижних чинов; 5) учреждение двух стипендий в память о геройском подвиге, которые будут назначать учащимся морских училищ — Петербургского и Кронштадтского. 

6 апреля 1904 г. на французском пароходе «Кримэ» в Одессу прибыла третья и последняя группа варяжцев. Среди них были капитан 1 ранга В. Ф. Руднев, капитан 2 ранга Г. П. Беляев, лейтенанты С. В. Зарубаев и П. Г. Степанов, врач М. Л. Банщиков, фельдшер с броненосца «Полтава», 217 матросов с «Варяга», 157 — с «Корейца», 55 матросов с «Севастополя» и 30 казаков Забайкальской казачьей дивизии, охранявших русскую миссию в Сеуле. Встреча была такой же торжественной, как и в первый раз. В тот же день на пароходе «Святой Николай» герои Чемульпо отправились в Севастополь, а оттуда 10 апреля экстренным поездом Курской железной дороги — в Петербург через Москву. 

14 апреля на огромной площади у Курского вокзала моряков встречали жители Москвы. На платформе играли оркестры Ростовского и Астраханского полков. В. Ф. Рудневу и Г. П. Беляеву поднесли лавровые венки с надписями на бело-сине-красных лентах: «Ура храброму и славному герою — командиру “Варяга”» и «Ура храброму и славному герою — командиру “Корейца”». Всем офицерам подарили лавровые венки без надписей, а нижним чинам — букеты цветов. От вокзала моряки направились в Спасские казармы. Городской голова вручил офицерам золотые жетоны, а судовому священнику «Варяга» отцу Михаилу Рудневу — золотой шейный образок. 

16 апреля в десятом часу утра они прибыли в Петербург. Платформу заполнили встречающие родственники, военные, представители администрации, дворянства, земства и горожане. Среди встречающих были управляющий Морским министерством вице-адмирал Ф. К. Авелан, начальник Главного морского штаба контр-адмирал З. П. Рожественский, его помощник А. Г. Нидермиллер, главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал А. А. Бирилев, главный медицинский инспектор флота лейб-хирург В. С. Кудрин, петербургский губернатор шталмейстер О. Д. Зиновьев, губернский предводитель дворянства граф В. Б. Гудович и многие другие. Встречать героев Чемульпо прибыл великий князь генерал-адмирал Алексей Александрович. 

Специальный поезд подошел к платформе ровно в 10 часов. На перроне вокзала соорудили триумфальную арку, украшенную государственным гербом, флагами, якорями, георгиевскими лентами и т. д. После встречи и обхода строя генерал-адмиралом в 10 часов 30 минут под несмолкающие звуки оркестров началось шествие моряков от Николаевского вокзала по Невскому проспекту к Зимнему дворцу. Шеренги солдат, огромное число жандармов и конных городовых едва сдерживали натиск толпы. Впереди шли офицеры, за ними — нижние чины. Из окон, с балконов и крыш сыпались цветы. Через арку Главного штаба герои Чемульпо вышли на площадь возле Зимнего дворца, где выстроились напротив царского подъезда. На правом фланге стояли великий князь генерал-адмирал Алексей Александрович и управляющий Морским министерством генерал-адъютант Ф. К. Авелан. К варяжцам вышел император Николай II. Он принял рапорт, обошел строй и поздоровался с моряками «Варяга» и «Корейца». После этого они прошли торжественным маршем и проследовали в Георгиевский зал, где состоялось богослужение. Для нижних чинов в Николаевском зале накрыли столы. Вся посуда была с изображением Георгиевских крестов. В концертном зале накрыли стол с золотым сервизом для высочайших особ. Николай II обратился к героям Чемульпо с речью: «Я счастлив, братцы, видеть вас всех здоровыми и благополучно вернувшимися. Многие из вас своей кровью занесли в летопись нашего флота дело, достойное подвигов ваших предков, дедов и отцов, которые совершили их на “Азове” и “Меркурии”; теперь и вы прибавили своим подвигом новую страницу в историю нашего флота, присоединили к ним имена “Варяга” и “Корейца”. Они также станут бессмертными. Уверен, что каждый из вас до конца своей службы останется достойным  той награды, которую я вам дал. Вся Россия и я с любовью и трепетным волнением читали о тех подвигах, которые вы явили под Чемульпо. От души спасибо вам, что поддержали честь Андреевского флага и достоинство Великой Святой Руси. Я пью за дальнейшие победы нашего славного флота. За ваше здоровье, братцы!» За офицерским столом император объявил об учреждении медали в память о бое при Чемульпо для ношения офицерами и нижними чинами. Затем состоялся прием в Александровском зале городской думы. Вечером все собрались в Народном доме императора Николая II, где был дан праздничный концерт. Нижним чинам вручили золотые и серебряные часы, роздали ложки с серебряными черенками. Моряки получили по брошюре «Петр Великий» и по экземпляру адреса от петербургского дворянства. На следующий день команды отправились по своим экипажам. О столь пышном чествовании героев Чемульпо, а значит, и о бое «Варяга» и «Корейца» узнала вся страна. У народа не могло появиться и тени сомнения в правдоподобности совершенного подвига. Правда, некоторые флотские офицеры сомневались в достоверности описания боя.

Выполняя последнюю волю героев Чемульпо, русское правительство в 1911 г. обратилось к корейским властям с просьбой разрешить перенести прах погибших русских моряков в Россию. 9 декабря 1911 г. траурный кортеж направился из Чемульпо в Сеул, а затем по железной дороге к русской границе. На протяжении всего пути следования корейцы осыпали платформу с останками моряков живыми цветами.

17 декабря траурный кортеж прибыл во Владивосток. Погребение останков состоялось на Морском кладбище города. Летом 1912 г. над братской могилой появился обелиск из серого гранита с Георгиевским крестом. На четырех его гранях были выбиты имена погибших. Как и полагалось, памятник строили на народные деньги. 

Затем о «Варяге» и варяжцах надолго забыли. Вспомнили только через 50 лет. 8 февраля 1954 г. вышел указ Президиума Верховного совета СССР «О награждении медалью “За отвагу” моряков крейсера “Варяг”». Сначала удалось разыскать только 15 человек. Вот их имена: В. Ф. Бакалов, А. Д. Войцеховский, Д. С. Залидеев, С. Д. Крылов, П. М. Кузнецов, В. И. Крутяков, И. Е. Капленков, М. Е. Калинкин, А. И. Кузнецов, Л. Г. Мазурец, П. Е. Поликов, Ф. Ф. Семенов, Т. П. Чибисов, А. И. Шкетнек и И. Ф. Ярославцев. Самому старшему изваряжцев Федору Федоровичу Семенову исполнилось 80 лет. Затем нашли остальных. Всего в 1954–1955 гг. медали получили 50 моряков с «Варяга» и «Корейца». В сентябре 1956 г. в Туле был открыт памятник В. Ф. Рудневу. В газете «Правда» адмирал флота Н. Г. Кузнецов в эти дни писал: «Подвиг “Варяга” и “Корейца” вошел в героическую историю нашего народа, в золотой фонд боевых традиций советского флота».

Теперь постараюсь ответить на ряд вопросов. 

Первый вопрос: за какие заслуги так щедро наградили всех без исключения? Причем офицеры канонерской лодки «Кореец» вначале получили очередные ордена с мечами, а затем одновременно с варяжцами (по-просьбе общественности) — еще и ордена Святого Георгия 4-й степени, то есть за один подвиг их наградили дважды! Нижние чины получили знаки отличия Военного ордена — Георгиевские кресты. Ответ прост: очень не хотелось императору Николаю II начинать войну с Японией с поражений. Еще перед войной адмиралы Морского министерства докладывали, что без особого труда уничтожат японский флот, а если надо, то могут «устроить» второй Синоп. Император им поверил, а тут сразу такое невезение! При Чемульпо потеряли новейший крейсер, а под Порт-Артуром получили повреждения 3 корабля — эскадренные броненосцы «Цесаревич», «Ретвизан» и крейсер «Паллада». И император, и Морское министерство этой героической шумихой «прикрыли» промахи и неудачи. Получилось правдоподобно а, главное, помпезно и эффективно. 

Второй вопрос: кто «организовал» подвиг «Варяга» и «Корейца»? Первыми назвали бой геройским два человека — наместник императора на Дальнем Востоке генерал-адъютант адмирал Е. А. Алексеев и старший флагман Тихоокеанской эскадры вице-адмирал О. А. Старк. Вся обстановка свидетельствовала о том, что вот-вот начнется война с Японией. Но они, вместо того чтобы подготовиться к отражению внезапного нападения противника, проявили полную беспечность, а если точнее — преступную халатность. Готовность флота была низкой. Крейсер «Варяг» они сами загнали в ловушку. Для выполнения задач, которые они поставили кораблям-стационерам в Чемульпо, достаточно было послать старую канонерскую лодку «Кореец», не представлявшую особой боевой ценности, а не использовать крейсер. Когда началась оккупация японцами Кореи, они не сделали для себя никаких выводов. У В. Ф. Руднева тоже не хватило смелости принять решение об уходе из Чемульпо. Как известно, инициатива на флоте всегда была наказуема. 

По вине Алексеева и Старка в Чемульпо были брошены на произвол судьбы «Варяг» и «Кореец». Любопытная деталь. При проведении стратегической игры в 1902/03 учебном году в Николаевской морской академии проигрывалась именно такая ситуация: при внезапном нападении Японии на Россию в Чемульпо остаются неотозванными крейсер и канонерская лодка. В игре посланные в Чемульпо миноносцы сообщат о начале войны. Крейсер и канонерская лодка успевают соединиться с Порт-Артурской эскадрой. Однако в действительности этого не произошло. 

Вопрос третий: почему командир «Варяга» отказался от прорыва из Чемульпо и была ли у него такая возможность? Сработало ложное чувство товарищества — «сам погибай, но товарища выручай».

Руднев в полном смысле этого слова стал зависеть от тихоходного «Корейца», который мог развивать скорость не более 13 узлов. «Варяг» же имел скорость более 23 узлов, а это на 3–5 узлов больше, чем у японских кораблей, и на 10 узлов больше, чему «Корейца». Так что возможности для самостоятельного прорыва у Руднева были, причем хорошие. Еще 24 января Рудневу стало известно о разрыве дипломатических отношений между Россией и Японией. Но 26 января утренним поездом Руднев отправился в Сеул к посланнику за советом. Возвратившись, он только 26 января в 15 часов 40 минут послал с донесением в Порт-Артур канонерскую лодку «Кореец». Опять вопрос: почему лодка так поздно была отправлена в Порт-Артур? Это так и осталось невыясненным. Канонерскую лодку из Чемульпо японцы не выпустили. Это уже началась война! В запасе Руднев имел еще одну ночь, но и ее не использовал. Впоследствии отказ от самостоятельного прорыва из Чемульпо Руднев объяснял сложностями навигационного характера: фарватер в порту Чемульпо был очень узким, извилистым, а внешний рейд изобиловал опасностями. Это все знают. И действительно, заход в Чемульпо в малую воду, то есть в период отлива, очень сложен. Руднев как будто не знал, что высота приливов в Чемульпо достигает 8–9 метров (максимальная высота прилива до 10 метров). При осадке крейсера 6,5 метра в полную вечернюю воду все же была возможность прорвать японскую блокаду, но Руднев ею не воспользовался. Он остановился на худшем варианте — прорываться днем в период отлива и совместно с «Корейцем». К чему такое решение привело, всем известно.

Теперь о самом бое. Есть основания считать, что на крейсере «Варяг» артиллерия применялась не совсем грамотно. Японцы имели огромное превосходство в силах, которое они с успехом реализовали. Это видно из тех повреждений, которые получил «Варяг».

Как утверждают сами японцы, в бою при Чемульпо их корабли остались невредимыми. В официальном издании японского Морского генерального штаба «Описание военных действий на море в 37–38 гг. Мейдзи (в 1904–1905 гг.)» (т. I, 1909 г.) читаем: «В этом бою неприятельские снаряды ни разу не попали в наши суда и мы не понесли ни малейших потерь» 

Наконец, последний вопрос: почему Руднев не вывел корабль из строя, а затопил его простым открытием кингстонов? Крейсер по существу был «подарен» японскому флоту. Мотивировка Руднева, что взрыв мог повредить иностранные корабли, несостоятельна. Теперь становится понятно, почему Руднев подал в отставку. В советских изданиях отставка объясняется причастностью Руднева к революционным делам, но это выдумка. В таких случаях в русском флоте с производством в контр-адмиралы и с правом ношения мундира не увольняли. Все объясняется гораздо проще: за допущенные промахи в бою при Чемульпо флотские офицеры не приняли Руднева в свой корпус. Это осознавал и сам Руднев. Сначала он временно находился на должности командира строившегося линейного корабля «Андрей Первозванный», затем подал рапорт об уходе в отставку. Вот теперь, кажется, все стало на свои места.

«…НО КАК ФЛОТОВОДЕЦ — ГРОШ ЕМУ ЦЕНА!»

За трехсотлетнюю историю своего существования регулярный Российский флот потерпел всего три крупных поражения: первое — при Роченсальме в 1790 г., когда командующий Балтийским галерным флотом принц Нассау-Зиген, стараясь порадовать Екатерину II победой над шведами в годовщину ее восшествия на престол, начал сражение в крайне невыгодных условиях и проиграл его, потеряв 53 судна и 7 тысяч человек убитыми, пропавшими без вести и плененными (в этом сражении шведы потеряли всего 4 судна); второе — при Цусиме в мае 1905 г., когда в одночасье третья в мире морская держава лишилась своего военного флота, потеряв 18 боевых кораблей и 3 вспомогательных судна, более 10 тысяч человек погибшими и попавшими в плен; третье — при перебазировании Балтийского флота из Таллина в Кронштадт в августе 1941 г., когда потери составили более 100 кораблей и судов и погибли свыше 14 тысяч человек. 

Теперь поговорим о Цусиме. Интерес к этому величайшему сражению XX столетия не утрачен и сегодня.

Несмотря на то что о Цусимском сражении написаны десятки книг и военно-исторических трудов, опубликованы сотни статей, в его истории есть еще «белые пятна». В литературе, выпущенной в свет до 1917 г., в основном написано о подвигах. Историки боялись «обидеть» участников. В одно время к этим событиям относились несколько упрощенно, обвиняя в неудачах либо «загнивающий царизм», либо бездарного командующего эскадрой вице-адмирала З. П. Рожественского. Затем появились публикации, где предпринимались попытки не только оправдать Рожественского, но и сделать из него героя — мученика режима, талантливого флотоводца, который не выиграл сражение только из-за низких качеств артиллерии и кораблей. В последнее время появились статьи, где писали о слабой выучке личного состава 2-й Тихоокеанской эскадры, что будто бы явилось следствием воздействия мифических большевистских организаций, разложивших команды и призывавших не сражаться за ненавистный государственный строй. Некоторые исследователи считают, что победе японского флота содействовали божественные силы. Автору этих строк пришлось выступить на научной конференции в 1995 г. в Институте военной истории Министерства обороны Российской Федерации. Моя обоснованная критика действий (а вернее, бездействия) вице-адмирала З. П. Рожественского не всем понравилась. 

Известный немецкий историк капитан 1 ранга Альфред Штенцель в фундаментальном 5-томном труде «История войны на море в ее важнейших проявлениях с точки зрения морской тактики» писал, что со времен Трафальгара уже 100 лет «не было такого поражения, как понесенное Россией в Цусимском сражении; оно даже больше и многозначительнее первого». С этой оценкой нельзя не согласиться, ибо после Трафальгара война продолжалась еще несколько лет, а после Цусимского сражения исход Русско-японской войны был предрешен. Россия потеряла броненосцы «Князь Суворов», «Император Александр III», «Бородино», «Ослябя», «Адмирал Ушаков», «Наварин» и «Сисой Великий», крейсеры «Дмитрий Донской», «Светлана», «Адмирал Нахимов», «Владимир Мономах» и «Изумруд», вспомогательный крейсер «Урал», миноносцы «Громкий», «Блестящий», «Буйный», «Быстрый» и «Безупречный», транспорт-мастерскую «Камчатка», пароходы «Русь» и «Иртыш». Броненосцы «Император Николай I», «Орел», «Адмирал Сенявин», «Генерал-адмирал Апраксин» и миноносец «Бедовый» спустили Андреевские флаги, а 2 госпитальных судна были захвачены японцами. Крейсерам «Аврора», «Олег» и «Жемчуг», миноносцу «Бодрый», пароходам «Корея» и «Свирь» удалось прорваться в нейтральные порты и там разоружиться, а до Владивостока дошли только крейсер «Алмаз», миноносцы «Бравый» и «Грозный». В море погибли более 5 тысяч человек, около 6 тысяч оказались в японском плену. Японцы же потеряли всего 3 миноносца; некоторые корабли получили повреждения. Погибли 116 японских моряков, а 538 были ранены. Такого разгрома история не знала! 

Детально рассматривать сражение нет необходимости, оно уже достаточно подробно описано. Остановлюсь лишь на актуальных оценках и выводах, на причинах поражения и роли, которую сыграл З. П. Рожественский в этом поражении. 

В Русско-японской войне значение флота в вооруженной борьбе на приморских направлениях было огромным. Одержав победу в Цусимском сражении, японцы завоевали господство на море, что оказало решающее влияние на исход войны. Но именно после этой войны, чтобы как-то оправдать свою несостоятельность, некоторые морские чиновники стали утверждать, что Россия — страна сухопутная и что флот ей совершенно не нужен. Этот важнейший урок истории многие забывают и сегодня. Снова повторяются старые ошибки, за которые уже не раз приходилось расплачиваться потерей территорий и международного авторитета. 

В результате поражения в Цусимском сражении стало ясно, что военное дело не терпит импровизаций. Нужна всесторонняя и тщательная подготовка к войне в мирное время. Нужны четкие взгляды на роль и место морских сил в войне, разработка способов их применения, чего не существовало в России накануне войны. Хотя во многом вина за проигранное сражение и лежит на Рожественском, все же главная причина поражения кроется в плохой организации деятельности Морского ведомства, где процветали чинопоклонство, канцелярская волокита и абсолютная дилетантность в военных делах. Командующий эскадрой являлся лишь представителем своей эпохи. Окажись на его месте другой адмирал, результат был бы таким же. 

С сильным запозданием решили отправить на Дальний Восток 2-ю Тихоокеанскую эскадру, но ни у командующего эскадрой, ни у руководства флотом, ни даже у императора Николая II не было четкого плана ее действий. Вначале она совместно с 1-й Тихоокеанской эскадрой (Порт-Артурской) должна была завоевать господство в Японском море. Но после сдачи Порт-Артура и гибели 1-й Тихоокеанской эскадры цели похода становились все более расплывчатыми, и командующий эскадрой не мог принять конкретного решения. Такая неопределенность в конечном счете привела к беспорядочным способам применения сил. Как следует из показаний Рожественского следственной комиссии по выявлению обстоятельств Цусимского сражения, заранее разработанного плана он не имел по причине превосходства кораблей японского флота в эскадренной скорости. Он постоянно подчеркивал, что ни о каком плане в этой обстановке не могло быть и речи. В этом, пожалуй, и заключается военное невежество Рожественского. В связи с этим суть сражения заключалась не в уничтожении противника или нанесении ему повреждений, что заставило бы его отказаться от выполнения задачи, а в слепом стремлении к прорыву во Владивосток. В ответ на очередной вопрос Рожественский заявил, что «эскадра должна была так маневрировать, чтобы, действуя по неприятелю, по мере возможности продвигаться на север», то есть в направлении к Владивостоку. Из этого можно сделать еще один вывод: без ясных целей войны, кампании или сражения и без военных знаний командного состава не может быть и четких планов, способствующих достижению победы.

Приведу несколько слов о соотношении сил сторон. Еще на этапе развертывания 2-й Тихоокеанской эскадры профессор Николаевской морской академии Н. Л. Кладо в газете «Новое время» опубликовал ряд статей под заглавием «После ухода 2-й Тихоокеанской эскадры», в которых впервые в русском флоте ввел в научный оборот боевые коэффициенты, характеризующие наступательные и оборонительные возможности русской и японской эскадр. Кладо оценивал соотношение как 1:1,8 впользу японского флота. Он писал, что при таком соотношении сил 2-я Тихоокеанская эскадра обречена на гибель. Кроме Кладо, записки о наращивании 2-й Тихоокеанской эскадры подавали адмиралы Ф. В. Дубасов и А. А. Бирилев, которые тоже указывали на бесперспективность похода на Дальний Восток. Рожественский же, не читая статей Кладо, называл его клеветником и пораженцем.

Заняв кресло начальника Главного морского штаба, Рожественский стал считать себя флотоводцем. Без колебаний он согласился возглавить эскадру. Эйфория, однако, скоро прошла. Он все чаще и чаще стал напоминать императору о пошатнувшемся здоровье, предлагал вместо себя назначить Г. П. Чухнина, то есть испугался ответственности, в конце концов открыто заявил, что он «просто человек, не обладающий нужными данными, чтобы справиться с задачей». Это была правда. В письмах Рожественский писал: «Мы вот и в строю плетемся два месяца, а учиться ничему не можем; перезабыли все, чему в Ревеле подвыучились, а теперь только и заботы, как бы ползти вперед и не растерять хромых и слепых. Полное отупение. Что бы ни случилось, большего позора не придумаешь. Опозорены в конец флотом, опозорены армией, которая, на мой взгляд, перестала существовать так же, как перестал существовать флот Порт-Артурский с самим Порт-Артуром. Перестанет существовать и эта глупая вторая эскадра, небольшая уж будет надбавка к позору, к горю народному» .

Кладо в своих статьях не все учел. Он рассматривал только количество и качество кораблей и их вооружение, в то время как качество подготовки личного состава выпало из его поля зрения. 2-я Тихоокеанская эскадра наспех формировалась и укомплектовывалась личным составом. Из четверых адмиралов, отправившихся натеатр военных действий, ни один ранее не командовал даже отдельным отрядом кораблей: о какой эскадре шла речь?! Многие офицеры не имели опыта плавания в мирное время, нижние чины на одну треть состояли из резервистов и новобранцев. Рожественский мог укомплектовать эскадру более опытными офицерами Черноморского флота и комендорами двух учебно-артиллерийских отрядов, но он почему-то этого не сделал. Еще более странным является то, что, получив плохо подготовленный личный состав, он не занялся его обучением в походе, не подготовил ни флагманов, ни командиров. В течение более чем шестимесячного плавания на эскадре не отработали методов боевого маневрирования, без которых трудно представить морское сражение. Второй флагман контр-адмирал Н. И. Небогатов в докладной записке следственной комиссии писал, что он встречался с Рожественским всего один раз, при этом никаких конкретных указаний от него не получал. Вторая встреча адмиралов произошла уже в японском плену. 

О «флотоводческом даровании» Рожественского сказано много. Участники Цусимского сражения А. С. Новиков — Прибой и В. П. Костенко лично знали своего флагмана. Их оценки были вполне реальными. Однако появились и почитатели «таланта» Рожественского, которые приписывают ему несуществовавшие заслуги, например, они восхищаются его «гениальным маневром» (поворот на 23 градуса), якобы поставившим японского адмирала в исключительно трудное, почти безвыходное положение, а неудачу объясняют плохими кораблями, артиллерией и снарядами. Сошлюсь на посмертное издание писем лейтенанта эскадренного броненосца  «Князь Суворов» П. А. Вырубова: «В своем адмирале мы окончательно разочаровались. Это  человек, совершенно случайно заслуживший такую хорошую репутацию; на самом деле он самодур, лишенный каких бы то ни было талантов. Он уже сделал и продолжает делать ряд грубых ошибок. Одна надежда на его личную храбрость, благодаря которой мы хоть будем иметь возможность хорошо подраться. Мы уже давно в нем разочаровались и путного ничего от него не ждем. Это продукт современного режима, да еще сильно раздутый рекламой. Карьера его чисто случайного характера. Может быть, он хороший придворный, но как флотоводец — грош ему цена!» 

В то же время генерал В. А. Штенгер в статье, помещенной в эмигрантском сборнике, приуроченной к 25-летию Цусимского сражения, о Рожественском отзывается хорошо. Ничего в этом нет удивительного: Штенгер прослужил под его командованием всего несколько месяцев, причем на берегу, и успел получить по его представлению орден Святого Владимира 4-й степени. О том, что Рожественский был никудышным тактиком, свидетельствуют опубликованные приказы 2-й Тихоокеанской эскадре. В них присутствует его военная безграмотность, нравоучения и непрофессиональные приказания. Кстати, «Сборник приказов и циркуляров по 2-й эскадре флота Тихого океана за 1904 и 1905 год» вышел во Владивостоке в 1905 г. с грифом «Не подлежит оглашению» и был одним из первых трудов по действиям флота в Русско-японскую войну. 

Вот содержание последнего и одного из главных приказов Рожественского:

«Приказ № 243 Тихий океан, от 10-го Мая 1905 года

Быть ежечасно готовым к бою. В бою линейным кораблям обходить своих поврежденных и отставших передних мателотов. Если поврежден и неспособен управляться “Суворов”, флот должен следовать за “Александром”, если поврежден и “Александр” — за “Бородино”, за “Орлом”. При этом “Александр”, “Бородино”, “Орел” имеют руководствоваться сигналами “Суворова”, пока флаг Командующего не перенесен или пока в командование не вступил младший флагман <…>

Каждый командующий отрядом, имея в виду, что ближайшая цель эскадры есть достижение Владивостока, должен помнить, что достижение возможно только для соединенных сил эскадры».

Флотоводческого таланта Рожественского хватило только на то, чтобы в начале сражения поднять флажный сигнал «1», что означало «стрелять по головному кораблю противника». Больше никаких сигналов по эскадре Рожественский не передавал. Затем инициатива полностью перешла к японскому адмиралу. 

Примечательно, что в первые месяцы войны уровень подготовки и русских, и японских моряков был примерно одинаковым. Но если японцы учли опыт, полученный в ходе боевых действий против 1-й Тихоокеанской эскадры и перестроили боевую подготовку, то на эскадре Рожественского такого опыта не знали, значит, и учитывать было нечего. Если русские корабли выполнили всего по 2—3 стрельбы с расходом в среднем по 2–3 снаряда на ствол, то японцы за это же время сделали по 500–600 выстрелов на орудие. Японцы отработали организацию ведения сосредоточенного артиллерийского огня на больших дистанциях с применением нового способа пристрелки, в то время как на эскадре Рожественского об этом не имели никакого понятия. Даже 2 русских корабля не могли вести прицельный огонь по одной цели. Японцы же в самом начале Цусимского сражения сосредоточили огонь 4 броненосцев по флагманскому кораблю «Князь Суворов», огонь 5 броненосцев — по «Ослябе» и достигли огневого превосходства на главном направлении.  Если японцы, отрабатывая стрельбы на дистанциях 70 кабельтовых и более, особое внимание уделяли скорострельности и точности, русские считали, что бой будет проходить на дистанциях не более 30 кабельтовых, а сам Рожественский придерживался принципа, который он проповедовал, командуя учебно-артиллерийским отрядом Балтийского флота: «стрелять редко, но метко». Став начальником Главного морского штаба, Рожественский отвечал за боевую подготовку на флотах. Однако его не интересовало, что происходит на флотах на самом деле. В предвоенное десятилетие бюджеты и русского, и японского флотов были примерно одинаковыми. Но если японцы почти половину отпущенных денег израсходовали на боевую подготовку, то русские потратили на это не более 5-10 процентов от 100. Рожественский, как, впрочем, и многие высокопоставленные чиновники, пренебрегал боевой подготовкой личного состава. На допросах он твердил, что на эскадре не отрабатывались артиллерийские стрельбы по причине отсутствия практического боезапаса. Но сам-то он ничего не сделал для его получения! Кто ему мешал проводить стволиковые стрельбы, тренировать командиров в боевом маневрировании? Никто! Создается впечатление, что Рожественский до последнего момента верил, что ему все же удастся избежать сражения, и рассчитывал только на демонстрацию силы.

Самой интересной является первая фаза Цусимского сражения. В момент, когда русской эскадрой по существу уже никто не управлял, японцы начали уничтожать русских. 

На рубеже XIX—XX вв. вершиной флотоводческого искусства считалось выполнение маневра, приводившего к охвату головной части эскадры противника. О таком маневре мечтал каждый флотоводец, в том числе и командующий японским флотом адмирал Того. Но с первого захода выполнить этот маневр ему не удалось: он ошибся в определении элементов движения русской эскадры. Того считал, что русские корабли идут со скоростью 12 узлов, но они едва дотягивали до 9 узлов, а иногда и меньше. Сам же Того удерживал эскадренную скорость 16 узлов. Вот поэтому японцы проскочили далеко вперед по курсу русской эскадры и оказались на ее левом крамболе. Затем Того пошел на рискованный маневр: в зоне огня русской эскадры он выполнил последовательный поворот на обратный курс. Многие теоретики считают этот поворот верхом безрассудства, так как при последовательном повороте каждый корабль проходил через одну и ту же точку, по которой могла пристреляться русская эскадра и уничтожать японские корабли последовательно один за другим. Но это всего лишь предположение. Фактически же ни расстояние, ни скорострельность, ни точность, ни способы пристрелки и стрельбы не позволяли воспользоваться этой возможностью. Через каких-то 5–7 минут после начала поворота не менее 5 японских кораблей вели огонь всем бортом, так что риск Того был оправдан. Поверни он через правый борт, маневр затянулся бы, и неизвестно, как бы завязалось сражение. В этих же условиях через 16 минут после первого выстрела Того сумел все-таки сделать заветный маневр — поставить палочку над буквой «Т», то есть выполнить охват головы русской эскадры. 

В то же время поворот Того давал единственный шанс Рожественскому если уж не изменить ход сражения, так хотя бы не так бездарно проиграть! При том уровне подготовки и тех возможностях он мог бы превратить сражение в свалку. Если бы в момент поворота эскадры Того 1-й броненосный отряд выполнил перестроение и увеличил ход до 18 узлов, то свалка, возможно, и удалась бы. Но, увы, Рожественский проявил пассивность и безынициативность. Практически через 40 минут судьба 2-й Тихоокеанской эскадры решилась. 

К просчетам Рожественского в ходе самого сражения нужно также отнести пренебрежение разведкой, маскировкой и радиосвязью, стремление вести сражение громоздким и плохо управляемым строем одной  кильватерной колонны, неудачный выбор времени прорыва через Цусимский пролив и т. д. 

Замечу, что сотрудник методического кабинета г. Кирова Д. В. Крупницкий прислал мне целую монографию в защиту вице-адмирала З. П. Рожественского. Пренебрежение разведкой и маскировкой Крупницкий оправдывает тем, что Рожественский планировал не тайно прорываться через пролив, а дать японцам решающее сражение. При этом он отмечает, что, «предполагая дать генеральное сражение, он не нуждался в разведке, так как ждал встречи с главными силами адмирала Того в полном составе, надеяться на меньшее было наивно». Согласитесь, такое оправдание ничего общего не имеет с основами военно-морской науки. Как можно вести сражение, не организовав разведку и не стремясь к внезапности? Отказ от усиления эскадры опытным личным составом Черноморского флота Крупницкий оправдывает нецелесообразностью ослабления флота, находившегося за тысячи километров от театра военных действий. 

Военно-технические недостатки русской эскадры связаны с отсталостью России в области военного кораблестроения в целом: корабли проигрывали в эскадренной скорости, бронировании, качестве артиллерии и снарядов, конструкции боевых рубок, точности дальномеров, надежности радиосвязи и даже в окраске кораблей (черного цвета, с желтыми трубами). Не решались вопросы, связанные с борьбой за живучесть кораблей. В этом тоже вина Рожественского. По его приказанию корабли эскадры были перегружены углем, поэтому броневой пояс, который не пробивали японские снаряды, ушел под воду, а над водой оказалась небронированная или слабо бронированная часть надводного борта; это привело к уменьшению остойчивости и запаса плавучести. При крене всего 6–8 градусов кромка батарейной палубы входила в воду, в результате утрачивался запас поперечной остойчивости, что приводило к опрокидыванию корабля. Рожественский пренебрег даже такими элементарными правилами, как уборка с кораблей легковоспламеняющихся предметов, особенно деревянных. Здесь уж флотоводческий талант не нужен, а нужны здравый смысл и морская практика. 

Многие исследователи причиной поражения русского флота считают техническую отсталость. Да, она существовала, однако в истории есть множество примеров, когда не оружие, а умение и храбрость приносили победу. Вспомним, как Петр I на 30 небольших гребных лодках с ружьями, гранатами и холодным оружием в мае 1703 г. взял на абордаж 10-пушечную шведскую шняву «Астрильд» и 5-пушечный вице-адмиральский бот «Гедан». Громкие победы адмирала Ф. Ф. Ушакова при Фидониси, Калиакрии, Тендре и Керчи были одержаны над турецким флотом, корабли которого имели и большую скорость, и лучшее артиллерийское вооружение. Но оправданный риск и талант Ушакова, умноженные на отличную выучку личного состава, особенно комендоров, приносили русскому оружию победы и славу.

В Цусиме же ошибки руководства Морского ведомства и лично командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала З. П. Рожественского пришлось смывать кровью тысяч моряков и потерей престижа Российского флота.

«ОТЧЕГО СЕДОВ ПОШЕЛ НА ЭТО САМОУБИЙСТВО?»

Об исследователе Арктики Георгии Яковлевиче Седове написаны десятки книг и статей, снят кинофильм. Несколько раз переиздавалась книга участника экспедиции на судне «Святой мученик Фока» Н. В. Пинегина «Георгий Седов» (первое издание появилось в 1924 г.), вышла книга в серии «Жизнь замечательных людей». Ни одна книга, ни одна статья, посвященные истории Арктики, не обходились без упоминания имени Седова. Во всех публикациях Седов представлен как руководитель первой русской экспедиции к Северному полюсу. У непосвященного читателя складывается впечатление, что эта экспедиция завершилась небывалым успехом — покорением Северного полюса. Седова стали считать чуть ли не единственным исследователем Арктики. Его именем названы ледокол, несколько географических пунктов, хутор, где он родился, мореходные классы в Ростове-на-Дону и т. д. 

Таким образом, в отечественной истории имя Седова было навсегда увековечено, так как его плавание считалось подвигом, а сам он — первооткрывателем неизведанных северных просторов. Однако экспедиция Седова на пути к Северному полюсу преодолела всего чуть более 100 километров из 2000, она не только ни на один метр не продвинулась севернее Земли Франца-Иосифа, но даже не дошла до самой северной оконечности архипелага — острова Рудольфа. 

Так как же возник миф о «выдающемся» покорителе Северного полюса Георгии Седове? Первым творцом мифа о «большом» вкладе, внесенном Седовым в исследование Севера, стал его близкий друг Н. В. Пинегин, написавший книгу «Георгий Седов», неоднократно переиздававшуюся и выпускавшуюся под разными названиями. Именно художник экспедиции Пинегин прославил Седова и возвел его в ранг национального героя. После публикаций Пинегина и признания вышестоящими инстанциями, все серьезные историки стали «стыдливо» обходить эту тему, отделываясь общими фразами и ссылаясь в основном на опусы Пинегина. О критиках экспедиции Седова, таких, как А. И. Вилькицкий, М. Е. Жданко, Пинегин говорил пренебрежительно и некорректно: ведь Седов в силу своего социального происхождения, по мнению его друга, должен быть (и был!) вне всякой критики!

Впервые об экспедиции к Северному полюсу Седов заявил в марте 1912 г., а выход в море запланировал на июнь. Сроки весьма сжатые, а ведь все приходилось начинать снуля. Такие темпы подготовки для опытных полярных исследователей казались невероятными. Но Седова это не сдерживало: он стремился к славе и известности.

Популяризировать идею Седова, собравшегося в поход к Северному полюсу, начал издатель газеты «Новое время» М. А. Суворин, для которого экспедиция была небезынтересной. Со страниц «Нового времени» на читателей обрушился небывалый поток псевдопатриотизма. В 1912 г. в типографии Суворина напечатали брошюру «Русские путешественники в полярные страны и к Северному полюсу: Снаряжаемая экспедиция старшего лейтенанта Седова». В этой брошюре были изложены программа плавания и указан маршрут. На подготовку экспедиции Суворин пожертвовал 20 тысяч рублей. Седов оказался благодарным путешественником: одну из бухт полуострова Панкратьева он назвал именем своего мецената — Губой Суворина, а 24 февраля 1913 г. судно «Святой мученик Фока» он переименовал: оно стало называться «Михаил Суворин». Мне кажется, что факт покорения Северного полюса и Седов, и Суворин хотели приурочить к 300-летию царствования Дома Романовых. Это стало бы хорошим подарком государю  императору, а значит, им — Седову и Суворину — явились бы и слава, и награды, и, конечно, всенародная любовь! Такой же мотив был у Г. Л. Брусилова и В. А. Русанова, которые наспех подготавливали экспедиции в Арктику. Но, как известно, все они погибли во льдах Арктики.

Один Б. А. Вилькицкий, поставивший перед экспедицией реальные цели, достиг их, поэтому за открытие Земли Николая II (ныне Северная Земля) он был в полном смысле слова «обласкан» царем. 

Седову постоянно казалось, что его недооценивают и всячески обходят по службе, что его заслуги остаются незамеченными, а так хотелось славы, почета и уважения. Сослуживцы считали его выскочкой, во флотской среде не любили. Об этом впоследствии писал начальник Главного гидрографического управления генерал-лейтенант М. Е. Жданко, в подчинении которого служил Седов. В рапорте на имя начальника Морского штаба о мерах, принятых по организации спасательной экспедиции для поисков Седова, он отмечал: «В заключение считаю своим долгом сказать, что из сношений с нашими морскими офицерами я не мог не видеть, насколько не популярен, чтобы не сказать более, Седов среди них, и я очень сомневаюсь, чтобы нашелся русский морской офицер, который по доброй воле отправился бы на розыски Седова».

В середине 1930-х гг. в Советском Союзе возник необычайный интерес к Северу. Это было время массового энтузиазма: все хотели что-то покорить, освоить, быть первопроходцами и победителями. Например, челюскинцев встречали громогласно на всю страну. Перелетевших через Северный полюс в Америку В. П. Чкалова и М. М. Громова знал каждый школьник. В тех нелегких внутриполитических условиях нужны были кумиры, их создавали всюду: в науке, культуре, на полях и в шахтах… Роль покорителя приписали Седову, словно, кроме него, не было участников Второй Камчатской экспедиции Семена Челюскина, Василия Прончищева, Дмитрия и Харитона Лаптевых. А чего стоил вклад в исследование Арктики основателя Русского географического общества, знаменитого мореплавателя адмирала Ф. П. Литке или инициатора создания первого в мире ледокола «Ермак» вице-адмирала С. О. Макарова! Но их никто не прославлял. 

Первая правдивая статья о Седове вышла в журнале и«Новый мир» (№ 3, 1939 г.), посвящалась она 25-летию со дня гибели полярника. Автор — участник экспедиции географ В. Ю. Визе — весьма осторожно отметил «упрямство и наивность» Седова, сказал о «гнусном влиянии среды на этого светлого и сильного человека» и т. д. Но его тут же (в духе времени!) в статье «Реплика профессору В. Ю. Визе», помещенной в журнале «Советская Арктика» (№ 5, 1939 г.), «поставил на место» С. Нагорный. После этого Визе никогда больше не писал так о своем бывшем начальнике, а в годы борьбы с «космополитами» опубликовал хвалебную статью о Седове в сборнике «Русские мореплаватели» (1953 г.). В ней В. Ю. Визе, ставший профессором, членом-корреспондентом Академии наук СССР, как и полагалось, поругал царское правительство и офицеров-дворян, сначала чинивших препятствия Седову, а затем старавшихся стереть о нем память.

Чем же разгневал современников профессор Визе в своей первой публикации? Мне кажется, тем, что сказал правду, то есть попытался снять завесу лжи вокруг имени Седова. Но этого нельзя было делать, так как это шло вразрез с существовавшей идеологией. К тому времени Седов уже стал легендой — гордостью страны.

Визе писал: «Г. Я. Седов был, несомненно, выдающейся личностью, человеком исключительной выносливости и упорства и такой большой смелости и воли, которые присущи только герою. И не всегда понятны бывали поэтому те или иные решения и поступки Седова. Мне как участнику экспедиции Седова часто задавали вопросы вроде следующих:

 — Отчего Седов, будучи больным и ясно осознавая, что со своим жалким снаряжением ему до полюса не дойти, все-таки решил идти к полюсу и не поворачивать, пока полюс не будет достигнут? 

— Отчего Седов пошел на это самоубийство и как он мог взять на себя ответственность за судьбу двух сопровождавших его матросов?

— Как мог Седов взять на себя ответственность за некоторых лиц из судового состава, которых, как оказалось, на Земле Франца-Иосифа он не обеспечил ни обувью, ни теплой одеждой и оставил их в одних пиджаках, в которых они явились на борт “Фоки” в Архангельске?» Ответить на эти вопросы можно с помощью дневника В. Ю. Визе, где описана обстановка проведения экспедиции Седова. Вот, на мой взгляд, наиболее интересные фрагменты: 

«27 августа 1912 г. Архангельск. Сегодня мы должны наконец выйти в море. Однако портовые власти чинят нам препятствия. Утром нам было заявлено, что “Фока” сидит в воде выше ватерлинии, судно из порта не выйдет. Как Седов ни старался доказать, что перегрузка ничтожна и практического значения не имеет, формалисты из порта стояли на своем. Тогда Седов пришел в бешенство и приказал сбрасывать на пристань палубный груз. Полетели ящики, тюки, бочки — все, что попадало под руку. Кто-то заметил Седову, что в числе других грузов был выброшен ящик с нансеновскими примусами. “К черту, обойдемся и без них!” — ответил Седов, все еще разъяренный (в спешке за борт выбросили и радиостанцию. — В. Д.).

18 сентября, у Панкратьевского полуострова. Вчера Г. Я. (Георгий Яковлевич Седов. — В. Д.) говорил, что если мы доберемся до северной оконечности Новой Земли, то он пойдет оттуда по плавучим льдам на Землю Франца-Иосифа, а дальше на полюс… Трудно бедняге расстаться с мыслью о полюсе. О 400-километровом переходе по дрейфующим льдам Баренцева моря на Землю Франца-Иосифа в темное зимнее время, да еще с нашим жалким снаряжением говорить, конечно, не приходится. 

22 сентября, там же. Во время плавания к Новой Земле Седов часто говорил: “Вот хорошо бы зазимовать на Земле Петерманна!” Откуда у него эта уверенность в существовании Земли Петерманна? Он и сейчас думает об устройстве на ней базы. Сегодня он снова говорил о том, что еще осенью переберется пешком по плавучим льдам на Землю Франца-Иосифа и перезимует на этом архипелаге».

Этот эпизод свидетельствует о том, что Седов не был знаком ни с последними открытиями в Арктике, ни с уже опубликованной литературой. В 1874 г. находившемуся севернее острова Рудольфа австрийскому полярному исследователю Юлиусу Пайеру показалось, что севернее архипелага Земли Франца-Иосифа имеются острова, которым он дал название Земля Петерманна. Но уже в 1900 г. итальянский исследователь У. Каньи доказал, что Земли Петерманна не существует. Кстати, экспедицией Пайера (1872–1874 гг.) была открыта Земля Франца-Иосифа.

Ничего не знал Седов и о ледовом режиме в районе Новой Земли. По свидетельству участников экспедиции, он готов был выйти в путь к Северному полюсу от места своей первой зимовки, то есть от Новой Земли. Во-первых, путь становился длиннее на 300 километров, во-вторых, севернее Новой Земли в это время преобладали разреженные льды и имелись широкие полыньи, губительные для любого путешественника. Читаем далее: 

«25 ноября. На зимовке в бухте Фоки. Г. Я. все продолжает думать о полюсе. Он упрям и наивен. В феврале он хочет отправиться отсюда, с Новой Земли, пешком на Землю Франца-Иосифа. По плану одним из участников этой “прогулки” являюсь я. Самое печальное то, что нелеп не только план зимнего похода с Новой Земли на Землю Франца-Иосифа, но и поход с Земли Франца-Иосифа на полюс. Нужно совершенно не знать полярную литературу, чтобы с таким снаряжением, как наше, мечтать о полюсе. 

28 ноября. Г. Я. все время мрачен, сидит, подперев голову руками. Видимо, он сознает не только невозможность зимнего перехода пешком на Землю Франца-Иосифа, но и всю неподготовленность полюсной экспедиции». 

Затем в дневнике описывается бесцельная работа по освобождению судна «Святой мученик Фока» из ледового плена, так как никакими специальными средствами, кроме старой короткой пилы и пешней, команда не располагала. 

«28 декабря 1913 г. Бухта Тихая. Г. Я. в беседе со мной в первый раз откровенно заявил, что считает свою санную экспедицию к полюсу “безумной попыткой”, но что он все-таки ни за что не откажется от нее, пока у него не кончится последний сухарь. Сколько силы, сколько ничем не сокрушимой энергии в этом человеке!

2 января 1914 г. Сегодня у Г. Я. появились признаки цинги в виде очень острой боли в ногах, опухоли и красноты.

5 января. Г. Я. стало хуже. Он очень слаб, бледен, страдает полным отсутствием аппетита, болью в ногах и слабостью десен.

8 января. Г. Я. сегодня целый день не выходил из своей каюты, из чего я заключаю, что ему во всяком случае не лучше. 

14 января. Г. Я. встал с постели и принял участие во встрече Нового года. Он очень побледнел, осунулся и страшно ослаб. Когда говорит, то сильно задыхается.

22 января. Г. Я. по-прежнему болен и не выходит из каюты. Между тем идут усиленные приготовления к полюсной экспедиции, развешивается провизия, шьются мешки, чинятся палатки и т. д.

29 января. После того как Г. Я. назвал свой поход “безумной попыткой”, меня сегодня чрезвычайно удивили его слова, сказанные М. А. Павлову (геолог экспедиции. — В. Д.), копировавшему для него карты: “Пометьте меридиан магнитного полюса, это нам будет нужно, когда мы будем выходить с полюса. Кроме того, отметьте самые северные местожительства в Гренландии”.

11 февраля. Видно, нервная система Г. Я. расшатана в конец. Сегодня вечером он просил всех остаться после вечерней молитвы в кают-компании. Когда все собрались, Седов обратился к команде с диким криком: “Опять среди вас воровство! Я больше вас не буду ни штрафовать, ни судить! Я прямо наповал убью из револьвера. Как начальник полярной экспедиции я имею право убивать людей! Пойду против своей совести и убью этого мерзавца!”. При этом Г. Я. задыхался, захлебывался и топал ногами. И в таком состоянии этот человек в ближайшие дни собирается выходить к полюсу! 

15 февраля. Сегодня Г. Я. Седов с Линником и Пустошным и всеми собаками вышел к полюсу. При прощании Г. Я., совершенно больной, разрыдался. Выход полюсной партии оставил во мне мрачное впечатление. Гибель этой экспедиции, учитывая смелость, упорство и легкомыслие ее начальника, кажется мне почти неизбежной. 

19 марта. Около 10 часов утра Н. М. Сахаров (штурман «Св. Фоки». — В. Д.) отправился с ружьем к полынье. Только что он вышел, как сейчас же прибежал обратно, крича: “Наши идут! Георгий Яковлевич возвращается!”. Накинув на голову шапку, я выбежал на палубу. Кто-то рядом со мной заметил: “Только двое идут”. Я сейчас же понял то, что мне казалось неизбежным: смерть Г. Я. Седова. Я отправился навстречу приближавшейся к судну нарте, впереди которой шел Линник, сзади Пустошный. Молча я подал Линнику руку. “Начальника похоронили”, — были его первые слова. Итак, свершилось это страшное дело, на которое Г. Я. Седов пошел почти сознательно…»

Так бесславно закончилась попытка покорить Северный полюс.

По прошествии многих лет В. Ю. Визе напишет:

«Вспоминая теперь те времена, я даже доволен, что попал в экспедицию, плохо оборудованную. Из этой суровой практической школы я вынес, пожалуй, больше, чем вынес бы из экспедиции, снаряженной по последнему слову науки и техники».

Таким образом, Седов не только не дошел до Северного полюса, но и не достиг самого северного острова Земли Франца-Иосифа.

 Накануне экспедиции на страницах «Синего журнала» (№ 13, 1912 г.) Седов опубликовал статью «Как я открою Северный полюс», в которой, в частности, отмечал: «…я чувствую себя вполне подготовленным для такого большого дела,которое я начинаю, — для открытия Северного полюса. Я хочу осуществить мысль Ломоносова — водрузить русский флаг на Северном полюсе! Ведь за последнее время открытие полюса стало своего рода состязанием между государствами. И только мы, русские, до сих пор не принимали участия в этом мировом состязании.

Я не преследую особых научных задач; я хочу прежде всего открыть Северный полюс. Научные же наблюдения я буду вести попутно. 

Мой девиз — легкость и подвижность! 

В июле этого года я отправляюсь на небольшом парусном моторном судне, грузоподъемность которого около 200 тонн. В состав моей экспедиции войдут: художник Пинегин, доктор-естествоиспытатель Кушаков, штурман, геолог, механик и восемь человек команды (из поморов и самоедов). Я возьму с собой 40 собак, несколько палаток, шлюпки (сани), двуколки и т. п. Первая наша остановка будет на Земле Франца-Иосифа. 

Здесь мы и зазимуем. 

На будущий год, с первыми лучами полярного солнца, часть экспедиции во главе со мной пойдет по направлению к норд-осту, рассчитывая курс по течению. Мы пойдем к полюсу… Другая часть экипажа со штурманом останутся на судне. Нам придется идти до полюса около 600 верст, и на этом пути нас ожидает целый ряд препятствий. Нам придется переправиться через гигантские ледяные горы, переходить через большие водные пространства и пройти необозримые ледяные поля. 

У нас есть могущественный враг — восточное течение, которое все время будет относить нас к западу. Останавливаться на ночевки мы будем каждый день. Спать будем в особых меховых мешках. Свой путь от места зимовки до полюса я рассчитываю пройти туда и обратно в полгода, проходя десять верст в день. Если мы достигнем полюса, мы пробудем там два-три дня и произведем самым добросовестным образом все астрономические наблюдения. На полюсе мы водрузим русский трехцветный флаг! 

С нами будет находиться кинематограф, который запечатлеет наиболее интересные эпизоды экспедиции.

Возвращаться мы будем или тем же самым путем, или, если это окажется слишком затруднительным, то придется отправляться через Гренландию в Америку, а оттуда в Россию.

Я твердо верю в успех моего дела. Мои спутники — все очень выносливые, не раз бывавшие на далеком Севере люди.

И все они, как и я, идут в это опасное путешествие из-за горячего желания видеть трехцветный флаг развевающимся на полюсе».

Нетрудно заметить, что Седов предпринял экспедицию, имея прежде всего спортивный интерес, а не научный. Такую точку зрения задолго до похода Седова критиковал русский ученый профессор Д. И. Менделеев. В своей докладной записке об исследовании Северного Ледовитого океана он писал: «Усилия Пири, Нансена и других исследований проникнуть к нему (Северному полюсу. — В. Д.) на собаках и лыжах, по моему мнению, должно считать почтеннейшим из видов спорта, но не могущим доставить никаких серьезных практических результатов».

План экспедиции, представленный Седовым, был проработан плохо, поэтому комиссия Главного гидрографического управления под председательством руководителя многих экспедиций в Северный Ледовитый океан генерал-лейтенанта А. И. Вилькицкого его не поддержала (рапорт с планом экспедиции на имя начальника Главного гидрографического управления был подан 9 марта 1912 г.). Седов все-таки добился рассмотрения своего проекта в Совете министров. Морской министр адмирал И. К. Григорович доложил Совету о плане Седова и о мнении комиссии, с выводами которой согласились и министры. Таким образом, государственной поддержки Седов не получил.

В Российском государственном архиве Военно-морского флота сохранился текст программы:

«1. Экспедиция выходит из Архангельска в Северный Ледовитый океан около 1 июля 1912 г.

2. Первый курс экспедиция держит к берегам Земли Франца-Иосифа, где и зимует.

3. Во время зимовки на Земле Франца-Иосифа экспедиция по возможности исследует берега этой земли, описывает бухты и находит якорные стоянки, а также изучает острова в промысловом отношении; собирает всевозможные коллекции, могущие встретиться здесь по различным отраслям науки; определяет астрономические пункты и делает целый ряд магнитных наблюдений; организует метеорологическую и гидрологическую станции; сооружает маяк на видном месте у наилучшей якорной бухты.

4. С первыми лучами солнца в 1913 г. экспедиция идет дальше к северу или на судне, или пешком по льду со шлюпками и собаками, в зависимости от состояния океана. На Земле Франца-Иосифа оставляется запас провизии в домике, который экспедиция имеет в виду построить. Если судно будет оставлено на Земле Франца-Иосифа и экспедиция пойдет к полюсу пешком, то вместе с ним будет оставлена и часть экипажа, которая до возвращения полюсной партии будет заниматься беспрерывными метеорологическими, гидрологическими и другими наблюдениями.

5. Полюсная партия во главе с начальником экспедиции идет с необходимым запасом провизии и инструментами к полюсу с таким расчетом, чтобы в течение всего светлого времени года (с марта по октябрь, приблизительно около 6 месяцев) достигнуть полюса и вернуться обратно к своему судну или в Гренландию, в зависимости от состояния океана и обстоятельств, а затем уже и в Россию.

6. В полюсную партию войдут четыре человека, собаки, шлюпки, сани, нарты, палатка и двуколки, в которых вместо колес будут лыжи или полозья в зависимости от дороги. Партия также будет хорошо снабжена охотничьими ружьями и съедобными лепешками для людей и собак.

7. Если понадобится идти на судне и севернее Земли Франца-Иосифа, то тогда экспедиция оставляет судно с частью экипажа у границы льдов, а сама пешком идет дальше. От полюса обратно экспедиция возвращается по возможности к судну. Если выгоднее будет пробиться к ближайшему берегу Гренландии, то экспедиция к судну не вернется. Судно в обоих случаях, будет ли оно ждать возвращения партии на Землю Франца-Иосифа или у границы льдов, по заранее составленному условию, выждав известный срок, уходит без партии домой, если она к этому сроку не подоспеет.

8. Во все время путешествия экспедиция будет вести метеорологические, гидрологические и другие наблюдения.

9. Экспедиция предполагает вернуться обратно: ранее — осенью 1913 г. и позднее — летом 1914 г. Личный состав: 

1. Начальник экспедиции, он же командир судна.

2. Помощник командира судна (штурман).

3. Геолог.

4. Естествовед, он же оператор.

5. Механик.

6. Художник, он же фотограф.

7. 8 матросов. Всего 14 человек. Программа плавания составлена сообразно со средствами в 60–70 тысяч рублей. Об изложенном вашему превосходительству доношу. Капитан Седов».

Вполне очевидно, что это не программа, а всего лишь наброски общего характера, не подкрепленные ни расчетами, ни серьезными обоснованиями. 

Седов решил снаряжать экспедицию на пожертвования от частных лиц. Удалось собрать около 12 тысяч рублей, не считая взносов, поступивших от Суворина и Николая II. Жертвователям вручали специально изготовленные нагрудные знаки с изображением лыжника, стоящего на полюсе. На знаке была выбита надпись: «Жертвователю на экспедицию старшего лейтенанта Седова к Северному полюсу». 

В советской литературе по идеологическим соображениям утверждалось, что Николай II отказал в субсидировании экспедиции к Северному полюсу. Почему? Потому что Седов — выходец из народа. Это не так! Удалось установить, что Николай II давал Седову аудиенции, подарил ему дорогое ружье, иконку и пожертвовал на экспедицию 10 тысяч рублей. Оргкомитет вручил императору золотой нагрудный знак «Жертвователя». 

В отечественной литературе отмечается, что для экспедиции выбрали неудачное судно, поставщики снабдили протухшей солониной, полусгнившим такелажем и т. п. При этом не говорится о роли самого Седова, который, как выяснилось, подготовкой экспедиции совсем не занимался. Его больше волновала пропагандистская шумиха вокруг замышлявшегося грандиозного похода. Самый ответственный этап похода к полюсу должен был проходить на санях, но Седов не позаботился о закупке знаменитых чистопородных сибирских лаек. Из 85 ездовых собак лишь 35 закупили в Тобольской губернии, остальные — архангельские дворняжки, которых отловили прямо на улицах города. Он не позаботился о снабжении участников экспедиции теплым обмундированием. Седов не смог ни организовать, ни проконтролировать доставку на судно необходимых для арктического плавания грузов. Это свидетельствует не только об отсутствии у него организаторских способностей, но и о незнании им специфики Арктики. Получается, что виновны не поставщики, а сам Седов!

Что же собой представляло судно «Святой мученик Фока»? Это парусно-паровое судно, построенное в 1870 г. в Норвегии специально для ведения зверобойного промысла в Северном Ледовитом океане. До 1898 г. оно называлось «Гейзир». В 1898 г. его купили братья В. В. и А. В. Юрьевы для ведения промысла в Белом море и переименовали в «Святого мученика Фоку». В 1903 г. судно перешло в собственность Комитета помощи поморам Русского Севера и было отремонтировано на верфях Норвегии. Из 3-мачтового барка оно превратилось в 2-мачтовую шхуну с косыми парусами. В 1909 г. его приобрел промышленник В. Е. Дикин, у которого в 1912 г. оно и было арендовано Седовым. Длина судна — чуть более 40, ширина — 9,2, а осадка — 4,9 метра, грузоподъемность — всего 300 тонн. Как видно, для подобной экспедиции оно совершенно не годилось. Участники экспедиции отмечали, что судно нуждалось в капитальном ремонте. 

Нельзя не согласиться с мнением А. Ф. Лактионова, изложенным в книге «Северный полюс» (1960 г.):

«Весь XIX и начало XX века заполнены попытками  достичь Северного полюса, метко названными “международными скачками к полюсу”. Это был период безрассудной конкуренции между представителями многих стран во имя присоединения новых владений, удовлетворения национального тщеславия и личного честолюбия. В погоне за дешевой шумихой и рекламой отдельные предприниматели и газетные короли снаряжали дорогостоящие экспедиции. В пестрой толпе, на протяжении нескольких десятков лет штурмовавшей полюс, было немало авантюристов и людей, которых увлекала на Север лишь жажда личной славы». Эти слова полностью можно отнести к Г. Я. Седову. В них находится ответ на все ранее поставленные вопросы.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЫСТРЕЛ ИЛИ ЗАЛП? 

На набережной Красного Флота, у дома № 44, установлена гранитная стела с надписью: «25 октября (7 ноября) 1917 года. Стоявший против этого места, крейсер “Аврора” громом своих пушек, направленных на Зимний дворец, возвестил 25 октября начало новой эры — эры Великой социалистической революции».

Действительно, в 1917 г. команда крейсера приняла участие в октябрьских событиях. Согласно распоряжению большевистского Военно-революционного комитета, крейсер встал у Николаевского моста (мост Лейтенанта Шмидта) для обстрела Зимнего дворца, где размещалось Временное правительство. Из носового орудия «Авроры» был сделан выстрел холостым зарядом (в советской литературе выстрел называли «залпом», «громом пушек» и т. п.), который считался сигналом к началу штурма Зимнего дворца.

Как рассказывал член Центрального комитета Балтийского флота матрос Н. А. Ховрин, авроровцы зарядили пушку холостым зарядом умышленно. Не выйти на рейд и не исполнить приказ Военно-революционного комитета они не могли, поскольку боялись расправы матросов-большевиков из Кронштадта и Гельсингфорса. В случае же неудачи переворота авроровцы могли оправдаться. Эта версия существовала долго. Впоследствии историю «причесали», увязав холостой выстрел крейсера с сигналом, поданным из Петропавловской крепости, и началом штурма Зимнего. В дни празднования 10-летия октябрьского переворота на баковом орудии появилась медная доска с надписью:

«6-дм баковое орудие, из которого произведен исторический выстрел 25 октября 1917 г. в момент взятия Зимнего дворца. Крейсер «Аврора», 1927 г.». 

Этот стереотип прочно вошел в наше сознание: никто не сомневался в том, что выстрел из бакового орудия «Авроры» возвестил «начало новой эры», а корабль заслуженно считается «легендарным». 

В энциклопедии «Великая Октябрьская социалистическая революция» (1987 г.) читаем: «Утром 25 октября (7 ноября) радиостанция “Авроры” передала написанное В. И. Лениным воззвание ВРК “К гражданам России!”. В этот же день в 21 час 40 минут по условному знаку с Петропавловской крепости носовое орудие “Авроры” холостым выстрелом дало сигнал к штурму Зимнего дворца, в котором участвовали матросы крейсера».

Немного истории. Свое имя крейсер унаследовал от фрегата русского флота, отличившегося в августе 1854 г. при отражении нападения англо-французской эскадры на Петропавловский порт на Камчатке. В июне 1896 г. конструкторы начали разработку проекта крейсера, а 23 мая 1897 г. состоялась его закладка на верфи Нового адмиралтейства (ныне «Адмиралтейские верфи»). Накануне закладки корабля, согласно указу Николая II от 31 марта 1897 г., крейсеру присвоили название «Аврора». 11 мая 1900 г. корабль спустили на воду, а 18 сентября 1903 г. после проведения ходовых испытаний включили в состав Балтийского флота. 

Проект и чертежи разрабатывали конструкторы Балтийского судостроительного завода. Руководил постройкой корабля инженер К. М. Токаревский. Крейсер имел водоизмещение около 7000 тонн, длину — 126,8, ширину — 16,8, осадку — 6,6 метра и развивал максимальную скорость 19 узлов. Дальность плавания экономическим ходом 10 узлов составляла 4000 миль. На вооружении имелось четырнадцать 152-мм орудий главного калибра, шесть 76,2-мм зенитных орудий, один надводный и два подводных торпедных аппарата. Корабль мог принимать 152 гальвано-ударные мины. Экипаж — 723 человека. 

В период Русско-японской войны (1904–1905 гг.) крейсер «Аврора» в составе 2-й Тихоокеанской эскадры совершил переход на Дальний Восток, где принял участие в неудачном для русского флота Цусимском сражении, в ходе которого погиб командир корабля капитан 1 ранга Е. Р. Егорьев. Корабль прорвался в порт Манила, где был интернирован. После окончания войны и подписания мира с Японией крейсер в 1906 г. вернулся в Кронштадт. О событиях Русско-японской войны напоминают многие реликвии, в том числе портрет Е. Р. Егорьева, помещенный в раму, сделанную из обгоревших досок палубного настила и брони крейсера, пробитой японским снарядом.

После ремонта корабль стал учебным: на нем проходили практику гардемарины старших рот Морского кадетского корпуса. С мая 1907 г. и до начала Первой мировой войны (1914–1918 гг.) крейсер «Аврора» совершил шесть учебных походов общей продолжительностью 47 месяцев, пройдя более 65 тысяч миль. В 1911 г. по приглашению итальянского правительства крейсер посетил порт Мессина. В 1916 г. крейсер прошел модернизацию.

В 1918–1923 гг. корабль находился на хранении в Кронштадтском порту. В январе 1923 г. он был отремонтирован и снова стал учебным кораблем. 23 февраля 1923 г. вошел в состав дивизиона судов учебного отряда Морских сил Балтийского моря. В 1927 г. в дни празднования 10-летия Октябрьской революции корабль наградили орденом Красного Знамени. До 1933 г. корабль непрерывно плавал, совершив несколько дальних заграничных походов. В 1933 г. его поставили на капитальный ремонт. С 1935 г. «Аврора» стала несамоходным учебным крейсером, на котором проходили практику курсанты военно-морских учебных заведений. В годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.) крейсер находился в порту Ораниенбаума (с 1948 г. — Ломоносов). В августе 1945 г. его передали созданному в 1944 г. Нахимовскому военно-морскому училищу, а 17 ноября 1948 г. поставили на вечную стоянку у Петроградской набережной на Неве.

В ноябре 1947 г. крейсер занял историческое место на Неве, ниже моста Лейтенанта Шмидта, там, где он стоял в октябре 1917 г. По команде первого комиссара крейсера А. В. Белышева из носового орудия был произведен холостой выстрел в память об историческом событии. В 1967 г. в дни празднования 50-летия Октябрьской революции этот выстрел повторили. В 1968 г. крейсер «Аврора» получил орден Октябрьской Революции, став единственным кораблем советского Военно-морского флота, на флаге которого находятся два ордена. С 1956 г. на корабле работает музей, ставший филиалом Центрального военно-морского музея. В 1960 г. крейсер «Аврора» вошел в число памятников, охраняемых государством. 

В 1984–1987 гг. на Ленинградском судостроительном заводе им. А. А. Жданова (ныне Судостроительный завод «Северная верфь») выполнили восстановительно- реставрационный ремонт крейсера «Аврора». В канун 70-летия Октябрьской революции 1917 г. крейсер снова встал на вечную стоянку у Петроградской набережной. Перевод «Авроры» от заводского причала до места стоянки состоялся 16 августа 1987 г. 2 октября 1987 г. корабль-музей открыли для посетителей.

26 июля 1992 г. на крейсере «Аврора» подняли Андреевский флаг.

Просматривая периодические издания первой половины XX в., можно заметить, что крейсер «Аврора» в 1927 г. был канонизирован как символ Октябрьской революции. Бывший машинист крейсера, председатель судового комитета и комиссар «Авроры» большевик А. В. Белышев стал чуть ли не   1917 г. После 1927 г. 7 ноября ни одно торжественное собрание и парад на площади Урицкого (Дворцовой площади) не проводились без участия Белышева.

Сразу же после переворота по Петрограду распространились слухи о том, что из орудий «Авроры» большевики обстреливали Зимний дворец — творение Растрелли — боевыми снарядами. 27 октября в газете «Правда» моряки-авроровцы опубликовали письмо:

«Команда крейсера “Аврора” выражает протест по поводу брошенных обвинений, тем более обвинений непроверенных, но бросающих пятно позора на команду крейсера. Мы заявляем, что пришли не громить Зимний дворец, не убивать мирных жителей, а защищать от контрреволюционеров и, если нужно, умереть за свободу и революцию. Печать пишет, что “Аврора” открыла огонь по Зимнему дворцу, но знают ли господа репортеры, что открытый нами огонь из пушек не оставил бы камня на камне не только от Зимнего дворца, но и от прилегающих к нему улиц? К вам обращаемся, рабочие и солдаты г. Петрограда! Не верьте провокационным слухам… Что же касается выстрелов с крейсера, то был произведен только один холостой выстрел из 6-дюймового орудия, обозначающий сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающий их к бдительности и готовности».

Как следует из этого документа, цель выстрела была иной. Ни о каком «сигнале к началу штурма Зимнего» свидетели событий даже не упоминают. Участник восстания в Петрограде, член большевистской партии с 1915 г. Н. А. Ховрин писал: «Холостой выстрел “Авроры” вырос в… залп! А на деле все, что писалось и пишется об “Авроре” и матросах в пулеметных лентах, является от начала и до конца искажением действительности истории. Спустя 15–20 лет холостой выстрел начинают называть сигналом к общему штурму Зимнего дворца, а мы, участники этого штурма, узнаем об этом сигнале 15–20 лет спустя. Характерно еще и то, что задолго до выстрела “Авроры” стреляли пушки с Петропавловской крепости — ведь это тоже могло служить сигналом. Итак, кроме холостого выстрела, у “Авроры” нет ничего более активного, и все попытки доказать, что крейсер этот играл чуть ли не ведущую роль в восстании, ни на чем не основаны и являются сплошной выдумкой сегодняшних героев. Отсутствие вахтенного журнала того времени на крейсере, безусловно, связано с не совсем честной игрой в героев, которым приписывается высокая честь быть в авангарде Великой Октябрьской революции. Смело могу сказать, что вахтенный журнал того времени был сознательно уничтожен как улика того, что этот “легендарный” крейсер совсем не то, за что его считают».

«НЕМЕДЛЕННО СВЯЖИТЕСЬ С КРОНШТАДТОМ!»

В Москве 10 января 1994 г. Президент Российской Федерации Б. Н. Ельцин подписал указ (№ 65): 

«О событиях в г. Кронштадте весной 1921 года

В целях восстановления исторической справедливости, законных прав граждан России, репрессированных в связи с обвинениями в вооруженном мятеже в г. Кронштадте весной 1921 года, и в соответствии с выводами Комиссии при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий постановляю:

1. Отменить пункт 1 постановления Совета Труда и Обороны от 2 марта 1921 г. (без номера), объявлявшего участников кронштадтских событий весной 1921 года вне закона.

2. Признать незаконными, противоречащими основным гражданским правам человека репрессии, проводившиеся в отношении матросов, солдат и рабочих Кронштадта на основании обвинений в вооруженном мятеже.

3. Установить в г. Кронштадте памятник жертвам кронштадтских событий весной 1921 года». Многие десятилетия кронштадтские события 1921 г. считались мятежом, подготовленным белогвардейцами, эсерами, меньшевиками и анархистами, опиравшимися на мифическую поддержку иноземных сил. Например, в «Советской военной энциклопедии» (т. 4, 1977 г.) читаем: «КРОНШТАДТСКИЙ МЯТЕЖ, 1921, контрреволюционное антисоветское выступление войск кронштадтского гарнизона и экипажей некоторых кораблей Балтийского флота в марте 1921-го, подготовленное эсерами, меньшевиками, анархистами и белогвардейцами при поддержке иностранных империалистов».

В многочисленных публикациях утверждалось, что действия кронштадтцев были направлены на свержение советской власти с помощью военной силы. Официальная точка зрения на эти события была изложена в монографии С. Н. Семанова «Ликвидация антисоветского Кронштадтского мятежа 1921 года», вышедшей в 1973 г. под эгидой Академии наук СССР, Института истории СССР и Научного совета по комплексной проблеме «История Великой Октябрьской социалистической революции». В этом труде с партийных позиций обобщалась отечественная историография по данной проблеме и повторялись устоявшиеся с 20-х гг. стереотипные суждения. Правда, в начале 90-х гг. «прозрел» и Семанов. В статье «Начало конца, Кронштадт, 1921: мятеж или восстание?» («Санкт-Петербургская панорама», № 3, 4, 1992 г.) он написал: «Кронштадтские моряки, солдаты гарнизона, рабочие, все жители несчастного города совершили подвиг. Именно их выступление положило конец “военному коммунизму”, который был самым свирепым “коммунизмом” среди всех последующих в различных концах планеты».

Надо отметить, что первые публикации об этих событиях появились уже в 1921 г. В Харькове вышла в свет брошюра М. Рафаила «Кронштадтский мятеж: Из дневника политработника». Менее чем через полгода после захвата восставших моряков в специальном выпуске журнала Красной Армии «Военное знание» выступили М. Н. Тухачевский, П. Е. Дыбенко и другие участники штурма Кронштадта. Во всех печатных изданиях утверждалось, что советское правительство делало все, чтобы избежать кровопролития, и лишь когда были исчерпаны все возможности, оно пошло на крайнюю меру. Отмечалось также, что победители отнеслись к побежденным в высшей степени гуманно: к расстрелу приговорили только наиболее активных участников мятежа, преимущественно бывших офицеров, и в дальнейшем никого не притесняли. Так выглядела официальная версия, которая проводилась в жизнь и тиражировалась в монографиях, учебниках, книгах, статьях и т. д. Документы о кронштадтских событиях хранились как секретные. Их опубликовали только в 1997 г. в сборнике «Кронштадт, 1921. Документы о событиях в Кронштадте весной 1921 г.». Даже при беглом просмотре этих документов можно прийти к выводу, что все ранее опубликованное по этому вопросу — вопиющая ложь. 

К 20-летию кронштадтских событий в «Лениздате» вышла книга К. Жаковщикова «Разгром Кронштадтского контрреволюционного мятежа в 1921 году». Описательная часть этой книги не выдерживает критики. Репрессированные Тухачевский и Дыбенко в ней уже не упоминаются (правда, в одном месте о Тухачевском говорится как о пособнике врагов). Главными действующими лицами становятся М. И. Калинин и К. Е. Ворошилов. Книга носит пропагандистскую направленность. В ней напрочь отсутствуют документы и фамилии. Все промахи и ошибки списываются исключительно на троцкистов и мировой империализм. На одной из страниц читаем: «Таким образом, причиной неудачи наступления было явное предательство со стороны троцкистов и зиновьевцев, игравших тогда руководящую роль и в штабе обороны Петрограда, и в командовании 7-й армии. Ставленник Троцкого командующий 7-й армией Тухачевский намеренно, в предательских целях так «организовал» это первое наступление Красной Армии на Кронштадт, что оно было заранее обречено на провал (до этого Троцкий и Тухачевский были верными ленинцами и главными руководителями подавления Кронштадтского мятежа. — В. Д.). 

А время не ждало. Наступала весна, и лед на заливе стал подтаивать. Требовались немедленные  решительные меры для ликвидации контрреволюционного мятежа в Кронштадте.  Центральный Комитет большевистской партии во главе с Лениным и Сталиным взял на себя непосредственное руководство делом подавления кронштадтского мятежа. 

На фронт борьбы с мятежным Кронштадтом были посланы делегаты X съезда партии. 10 марта съезд по предложению Ленина выделил из своего состава более 300 человек опытных партийных работников и направил их в части Красной Армии под Кронштадт. 

Во главе группы делегатов съезда, прибывших на подавление кронштадтского мятежа, находился верный ленинец, ближайший соратник великого Сталина, выдающийся пролетарский полководец Климент Ефремович Ворошилов, сыгравший исключительную роль в подавлении мятежа». 

Сплошь и рядом подтасовки. Куда подевался Л. Д. Троцкий? Он играл значительно большую роль, чем «выдающийся пролетарский полководец» К. Е. Ворошилов! Последний лишь возглавил отряд добровольцев — делегатов съезда — и занимался политическим обеспечением. Военной операцией руководил Тухачевский. Где П. Е. Дыбенко? Он играл не последнюю роль. Его назначили комендантом крепости. Он ввел в Кронштадте осадное положение.

Что же произошло на самом деле? 

События в Кронштадте тесно переплелись с обстановкой в стране. В начале 1921 г. солдаты, матросы, рабочие и крестьяне в целом поддерживали советскую власть, но протестовали против монополии большевиков на политическую власть, которые под лозунгами диктатуры пролетариата чинили беззаконие и утверждали диктатуру одной партии. К весне 1921 г. восстания вспыхнули по всей России. Недовольство новой властью охватило и Кронштадт. В конце февраля моряки линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» приняли резолюцию, впоследствии одобренную почти всеми кронштадтцами. В сложившейся ситуации председатель ВЦИК М. И. Калинин, находившийся в это время в Кронштадте, спешно покинул его, распорядившись сосредоточить надежные части в наиболее важных пунктах крепости, и пообещал остававшимся в крепости большевикам, что сразу по приезде в Петроград он примет меры для «сосредоточения сил на берегах у Ораниенбаума и Сестрорецка», а также для «применения репрессивных мер извне». 

Резолюция была, в сущности, призывом к правительству соблюдать права и свободы, провозглашенные в октябре 1917 г. Вот ее текст:

«РЕЗОЛЮЦИЯ собрания команд

1-й и 2-й бригад кораблей от 1 марта 1921 г.

Заслушав доклад представителей команд, посылаемых общим собранием команд с кораблей в гор. Петроград для выяснения дел в Петрограде, постановили:

1) Ввиду того что настоящие советы не выражают волю рабочих и крестьян, немедленно сделать перевыборы советов тайным голосованием, причем перед выборами провести свободную предварительную агитацию всех рабочих и крестьян.

2) Свободу слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов, левых социалистических партий.

3) Свободу собраний и профессиональных союзов и крестьянских объединений.

4) Собрать не позднее 10 марта 1921 г. беспартийную конференцию рабочих, красноармейцев и матросов гор. Петрограда, Кронштадта и Петроградской губернии.

5) Освободить всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармейцев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движениями.

6) Выбрать комиссию для пересмотра дел заключенных в тюрьмах и концентрационных лагерях.

7) Упразднить всякие политотделы, так как ни одна партия не может пользоваться привилегиями для пропаганды своих идей и получать от государства средства для этой цели. Вместо них должны быть учреждены с мест выбранные культурно-просветительные комиссии, для которых средства должны отпускаться государством.

8) Немедленно снять все заградительные отряды.

9) Уравнять паек всех трудящихся, за исключением вредных цехов.

10) Упразднить коммунистические боевые отряды во всех воинских частях, а также на фабриках и заводах разные дежурства со стороны коммунистов, а если таковые дежурства или отряды понадобятся, то можно назначить в воинских частях с рот, а на фабриках и заводах по усмотрению рабочих.

11) Дать полное право действия крестьянам над своею землею так, как им желательно, а также иметь скот, который содержать должен, и управлять своими силами, т. е. не пользуясь наемным трудом.

12) Просим все воинские части, а также товарищей военных курсантов присоединиться к нашей резолюции.

13) Требуем, чтобы все резолюции были широко оглашены печатью.

14) Назначить разъездное бюро для контроля.

15) Разрешить свободное кустарное производство собственным трудом.

Резолюция принята бригадным собранием единогласно при 2 воздержавшихся.

Председатель бригадного Петриченко собрания Секретарь Перепелкин».

Итак, в резолюции не содержалось призывов к свержению правительства, она была направлена против всевластия одной партии; кронштадтцы добивались открытых и честных переговоров с властью, которая, однако, на сближение и компромиссы не пошла. У большевиков существовала одна установка — мятежники должны быть наказаны. Кронштадтцы стали серьезной угрозой для монополии большевиков на политическую власть. Делегацию кронштадтцев, прибывшую в Петроград для разъяснения выдвигаемых ими требований, сразу же арестовали.

Приведу текст еще двух документов, где нет и тени сомнения в том, что это не банальный мятеж, а зрелое политическое противостояние:

«ОБРАЩЕНИЕ населения крепости и Кронштадта

Товарищи и граждане! Наша страна переживает тяжелый момент. Голод, холод, хозяйственная разруха держат нас в железных тисках вот уже три года. Коммунистическая партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в силах вывести ее из состояния общей разрухи. С теми волнениями, которые в последнее время происходили в Петрограде и Москве и которые достаточно ярко указали на то, что партия потеряла доверие рабочих масс, она не считалась. Не считалась и с теми требованиями, которые предъявлялись рабочими. Она считает их происками контрреволюции. Она глубоко ошибается.

Эти волнения, эти требования — голос всего народа, всех трудящихся. Все рабочие, моряки и красноармейцы ясно в настоящий момент видят, что только общими усилиями, общей волей трудящихся можно дать стране хлеб, дрова, уголь, одеть разутых и раздетых и вывести республику из тупика. Эта воля всех трудящихся, красноармейцев и моряков определенно высказывалась на гарнизонном митинге нашего города во вторник 1 марта. На этом митинге единогласно была принята резолюция корабельных команд 1-й и 2-й бригад. В числе принятых решений было решение произвести немедленно перевыборы в Совет. Для проведения этих выборов на более справедливых основаниях, а именно так, чтобы в Совете нашло себе истинное представительство трудящихся, чтобы Совет был деятельным энергичным органом.

2 марта с. г. в Доме просвещения собрались делегаты всех морских, красноармейских и рабочих организаций. На этом собрании предлагалось выработать основы новых выборов, с тем чтобы затем приступить к мирной работе по переустройству советского строя. Но ввиду того что имелись основания бояться репрессий, а также вследствие угрожающих речей представителей власти собрание решило образовать Временный Революционный Комитет, которому и передать все полномочия по управлению городом и крепостью.

Временный Комитет имеет пребывание на лин. кор. “Петропавловск”.

Товарищи и граждане! Временный Комитет озабочен, чтобы не было пролито ни единой капли крови. Им приняты чрезвычайные меры по организации в городе, крепости и фортах революционного порядка.

Товарищи и граждане! Не прерывайте работ. Рабочие! Оставайтесь у станков, моряки и красноармейцы — в своих частях и на фортах. Всем советским работникам и учреждениям продолжать свою работу. Временный Революционный Комитет призывает все рабочие организации, все мастерские, все профессиональные союзы, все военные и морские части и отдельных граждан оказать ему всемерную поддержку и помощь. Задача Временного Революционного Комитета — дружными и общими усилиями организовать в городе и крепости условия для правильных и справедливых выборов в новый Совет.

Итак, товарищи, к порядку, к спокойствию, к выдержке, к новому, честному социалистическому строительству на благо всех трудящихся.

Кронштадт, 2 марта 1921 г. Линкор “Петропавловск” Председатель Временного Революционного

Комитета Петриченко Секретарь Тукин».

«ОБРАЩЕНИЕ Временного Революционного Комитета

к крестьянам, рабочим и красноармейцам

Товарищи и граждане! В Кронштадте 2 марта

1921 года на основании воли широких масс, моряков и красноармейцев власть в городе и крепости от коммунистов перешла без единого выстрела в руки Временного Революционного Комитета. Широкие массы трудящихся поставили себе целью общими дружными усилиями вывести республику из того состояния разрухи, с которой не могла справиться коммунистическая партия. В городе создан образцовый порядок. Советские учреждения продолжают работать. Предстоит произвести выборы в Совет на основании тайных выборов. Временный Революционный Комитет имеет пребывание на линейном корабле “Петропавловск”.

Товарищи и граждане! Призываем вас последовать нашему примеру. В единении — сила.

Мы знаем, что питерские рабочие измучены голодом и холодом. Вывести страну из разрухи сможете только вы совместно с моряками и красноармейцами. Коммунистическая партия оставалась глухой к вашим справедливым, идущим из глубины души требованиям.

Временный Революционный Комитет убежден, что вы, товарищи, вы, рабочие, крестьяне, моряки и красноармейцы, поддержите Кронштадт.

Рабочие, моряки и красноармейцы! Установите между собой прочную, непрерывную связь. Берите из своей среды верных и преданных общему делу делегатов, снабдите их полномочными мандатами на немедленное проведение в жизнь требований трудящихся.

Не поддавайтесь нелепым слухам, что будто в Кронштадте власть в руках генералов и белых. Это неправда. Она выполняет только волю всего трудового народа.

Немедленно свяжитесь с Кронштадтом. В Кронштадте вся служба связи в руках Временного Революционного Комитета.

Товарищи рабочие, моряки и красноармейцы! Ваша судьба в ваших руках. Наступил момент, когда вы призваны к тому, чтобы вывести страну из создавшейся разрухи и осуществить на деле завоеванные с такими жертвами права на свободную жизнь.

Вы, товарищи, давно уже ждали новой жизни, ждали безнадежно. Коммунистическая партия не дала ее вам. Так создайте же ее сами.

Временный Революционный Комитет г. Кронштадта призывает вас, товарищи рабочие, красноармейцы и моряки, оказать ему поддержку.

Кронштадт, 3 марта 1921 года.

Линейный корабль “Петропавловск”».

Председатель

Временного Революционного

Комитета Петриченко

Секретарь Тукин».

Все это большевики представили как «черносотенно-эсеровскую» пропаганду, состряпанную под диктовку империалистов.

В ответ 4 марта Совет труда и обороны обнародовал текст правительственного сообщения, в котором события в Кронштадте классифицировались как «мятеж», организованный французской контрразведкой и бывшим царским генералом Козловским. В Петрограде производились аресты лиц, совершенно не причастных к кронштадтским событиям: их брали в качестве заложников. Первыми арестовали жену и четверых сыновей генерала Козловского. 

За «развал» флота был снят с должности командующий Балтийским флотом Ф. Ф. Раскольников. Вместо него назначили И. К. Кожанова, который приступил к наведению революционного «порядка» на флоте. Начальником политического отдела флота стал бывший комиссар линкора «Севастополь» П. И. Курков (впоследствии оба были репрессированы). Приведу текст одного из первых приказов нового комфлота. 

«ПРИКАЗ по флоту Балтийского моря в Петрограде, 7 марта 1921 года,

№ 208

Объявляю, что приговором Краснофлотского отдела Реввоентрибунала Балтфлота 7 марта сего года в 16 часов приговорен к расстрелу за отказ от военной службы военмор 1-го Отряда молодых моряков Соловей Автоном Филиппович, украинец, холост, крестьянин, 20-го года (призыва. — В. Д.).

Основание: отношение предреввоентрибунала Балтфлота от 7 марта сего года № 38.

Подписал: командующий Балтийским флотом Кожанов» (см.: «Красный Балтийский флот», 10 марта 1921 г.).

5 марта появился приказ об оперативных мерах по ликвидации «мятежа». Восстановленной 7-й армии под командованием М. Н. Тухачевского предписывалось подготовить план штурма крепости. Штурм назначили на 8 марта — день открытия X съезда РКП(б). Все держалось в строгом секрете, однако В. И. Ленин в докладе все же отметил, что, возможно, к вечеру 8 марта придут новости из Кронштадта. Советские руководители считали, что с «мятежом» будет покончено сразу. 

Но, как известно, надежды на быстрое подавление восстания не оправдались. Карательные войска понесли большие потери и отступили на исходные позиции. Многие из наступавших отказывались идти на штурм крепости. Большевики боялись, что восстание может охватить весь Балтийский флот. Неблагонадежные части стали разоружать и отправлять в тыл, а подозреваемых — расстреливать. Приговоры к высшей мере наказания следовали один за другим: их приводили в исполнение немедленно и публично. Процедура была простой: после короткого допроса сразу выносили приговор. Из документов следует, что только 14 марта по постановлению чрезвычайной тройки расстреляли 41 красноармейца 237-го Минского полка; 15 марта та же участь постигла 33 красноармейцев Невельского полка. 

Приведу еще два интересных документа, хранящихся в Центральном архиве Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Эти документы появились уже в ходе обороны Кронштадта. Их, как мне кажется, комментировать нет нужды.

«ВОЗЗВАНИЕ Временного Революционного Комитета

Кронштадта к рабочим, красноармейцам и матросам

Мы, кронштадтцы, еще 2 марта сбросили проклятое иго коммунистов и подняли красное знамя Третьей Революции трудящихся.

Красноармейцы, моряки и рабочие, к вам взывает революционный Кронштадт.

Мы знаем, что вас вводят в заблуждение и не говорят правды о происходящем у нас, где мы все готовы отдать свою жизнь за святое дело освобождения рабочего и крестьянина.

Вас стараются уверить, что у нас белые генералы и попы.

Чтобы раз и навсегда покончить с этим, доводим до вашего сведения, что Временный Революционный Комитет состоит из следующих пятнадцати членов:

1) Петриченко — старший писарь линкора “Петропавловск”;

2) Яковенко — телефонист Кронштадтского района службы связи;

3) Ососов — машинист линкора “Севастополь”;

4) Архипов — машинный старшина;

5) Перепелкин — гальванер линкора “Севастополь”;

6) Петрушев — старшина-гальванер линкора “Петропавловск”;

7) Куполов — старший лекарский помощник;

8) Вершинин — строевой линкора “Севастополь”;

9) Тукин — мастеровой электромеханического завода;

10) Романенко — содержатель аварийных доков;

11) Орешин — заведующий 3-й трудовой школой;

12) Вальк — мастер лесопильного завода;

13) Павлов — рабочий минных мастерских;

14) Байков — заведующий обозом Управления строительства крепости;

15) Кильгаст — штурман дальнего плавания.

Вот наши генералы: Брусиловы, Каменевы и прочие.

А жандармы Троцкий и Зиновьев скрывают от вас правду.

Товарищи! Всмотритесь, что сделали с вами, что делают с вашими женами, братьями и детьми. Неужели вы будете терпеть и гибнуть под гнетом насильников? Долой комиссародержавие!

Коммунистическая партия, захватывая власть, сулила нам все блага трудящихся масс. И что же мы видим?

Нам три года назад говорили: “Когда хотите, можете отозвать представителей, можете переизбрать Советы”.

Когда же мы, кронштадтцы, потребовали переизбрания Советов, свободных от партийного давления, новоявленный Трепов — Троцкий отдал приказ “патронов не жалеть”.

Красноармейцы, вы видите, как дороги ваши жизни коммунистам. Вас с голыми руками посылают через залив брать твердыню трудовой Революции — Красный Кронштадт. Брать неприступные форты и корабли, броню которых не пробивают двенадцатидюймовые снаряды.

Какое предательство!

Мы требовали посылки делегации петроградских тружеников, чтобы вы могли убедиться, какие у нас генералы, кто у нас распоряжается. Но ее нет. Коммунисты боятся, что делегация узнает и поведает всю истину, они дрожат, чувствуя колебания почвы под собой.

Но пробил час. Прочь грязные лапы, забрызганные кровью наших братьев и отцов! Еще крепок дух свободы у трудящихся. Они не дадут вновь закабалить себя вампирам — коммунистам, высасывающим последнюю каплю крови измученного пролетариата.

Труженик, разве для этого ты свергнул царизм, сбросил керенщину, чтобы посадить себе на шею опричников Малют Скуратовых с фельдмаршалом Троцким во главе?

Нет! Тысячу раз нет!

Тяжела мозолистая рука, и не устоять подлым насильникам, губящим миллионы жизней тружеников для захвата власти.

Да будет проклято ненавистное иго коммунистов!

Долой партийный гнет!

Да здравствует власть рабочих и крестьян!

Да здравствуют свободно избранные Советы!

Временный Революционный Комитет Кронштадта».

Из «Обращения Кронштадтского Ревкома к железнодорожникам» приведу только требования, предъявленные восставшими кронштадтцами:

«1) Избирательное право для всех, равное для крестьян и рабочих.

2) Тайное голосование, чтобы голосующий мог выбирать в советы по совести, а не по принуждению. Тогда не попадутпрохвосты в советы.

3) Раскрепощенные в праве питания через вольные кооперации, чтобы государство не имело возможности играть на голоде рабочих.

4) Свобода печати для раскрытия преступлений должностных лиц, для раскрытия злоупотреблений правящих спекулянтов.

5) Свобода слова и агитаций, чтобы каждый честный рабочий мог безбоязненно сказать правду.

6) Свобода собраний.

7) Отмена смертной казни, этого гнусного учреждения тиранов.

8) Закрытие всех ЧЕКА, оставление лишь уголовной милиции и судов.

9) Отмена всех преимуществ коммунистам.

10) Свобода перехода на работу из одного учреждения в другое.

11) Демобилизация армии, которая нужна в деревне. Задержка в демобилизации вызовет недосев и полную голодовку в городах.

12) Роспуск трудовой армии — этого нового вида закрепощения рабочего и крестьянина в работе.

13) Свобода передвижений по железным дорогам и водным путям всех граждан.

14) Право рабочим вести непосредственный товарообмен с крестьянами и снятие заградительных отрядов — этих новых железнодорожных разбойников.

15) Свобода закупок товаров за границей рабочим кооперациям, чтобы избежать посредничества правительственных спекулянтов, наживающих миллионы на рабочем поту.

16) Для этого оплата рабочим заработка золотом, а не бумажным хламом.

17) Уничтожение политических отделов — этих шпионских организаций тиранов.

18) Немедленное переизбрание тайным голосованием всех советов и правительства, чтобы русский рабочий и крестьянин мог видеть свою власть».

Вот теперь стало понятно, почему большевики не говорили правду о событиях в Кронштадте. Чтобы удержать власть, они шли на все — на ложь, клевету, репрессии… 

В ночь на 16 марта после интенсивного артиллерийского обстрела крепости начался новый штурм. К утру крепость перешла в руки большевиков. По соглашению с правительством Финляндии около 8 тысяч кронштадтцев навсегда ушли по льду за границу. 

Началась расправа над гарнизоном Кронштадта: само пребывание в крепости считалось преступлением; все матросы и красноармейцы прошли через военный трибунал. 20 марта слушалось дело по обвинению 13 человек с линкора «Севастополь», участвовавших в  мятеже и вооруженном восстании: всех приговорили к расстрелу. 1–2 апреля перед ревтрибуналом предстали 64 человека: 23 из них приговорили к расстрелу, остальных — к 15 и 20 годам тюремного заключения. Один из самых крупных открытых судебных процессов над восставшими моряками состоялся 20 марта. На заседании чрезвычайной тройки слушалось дело по обвинению 167 моряков с линкора «Петропавловск»: всех приговорили к расстрелу. На следующий день расстреляли 32 моряка с «Петропавловска» и 39 — с «Севастополя», а 24 марта — еще 27 моряков. Путем массового террора власть стремилась раз и навсегда покончить с возможностью антибольшевистских выступлений. Суть карательной акции большевиков сформулировал Ленин: «Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Как мне кажется, именно с Кронштадта в России начался трагический путь к утверждению жесткой большевистской диктатуры и массовым репрессиям. 

К лету 1921 г. к расстрелу приговорили 2103 человека и к различным срокам наказания — 6459 человек, 1464 освободили, но обвинения не сняли. С весны 1922 г. началось массовое выселение жителей Кронштадта. Всего из маленького городка выселили 2514 человек, из которых 1963 считались «кронмятежниками» и членами их семей; 13–18 тысяч человек, в том числе 600—900 командиров, направили в лагеря под Холмогоры. При этом перед отправкой произвели расчет, и всех, на кого выпал нечетный номер, без суда и следствия расстреляли. До настоящего времени не выяснена судьба 3 тысяч человек, списанных с кораблей, базировавшихся в Петрограде, и курсантов училища командного состава, отказавшихся участвовать в подавлении «мятежа». 

Следует добавить, что оставшихся в живых матросов и красноармейцев из Кронштадта вскоре стали вылавливать и судить, чтобы они не смогли рассказать правду о расправе, учиненной над восставшими моряками и солдатами, выступившими за восстановление истинной советской власти, попранной партией большевиков. Эта вакханалия продолжалась до 1950-х гг. Последние 35 человек были высланы из Кронштадта в 1950–1953 гг. во время очередных «чисток», проводившихся с определенной периодичностью тоталитарным режимом Сталина.

В 1921 г. по указанию ВКП(б) в Петрограде начала работать так называемая фильтрационная комиссия, которая составила списки 977 неблагонадежных служителей Морского ведомства. Среди них были 1 вице-адмирал, 10 контр-адмиралов, 8 генералов, 4 генерал-лейтенанта, 33 генерал-майора, 52 капитана 1 ранга, 108 капитанов 2 ранга, 56 старших лейтенантов, 76 лейтенантов, 111 мичманов, 26 мичманов военного времени, 80 гардемарин, 25 полковников по адмиралтейству, 17 подполковников, 22 капитана, 17 штабс-капитанов, 33 поручика, 81 прапорщик, 3 подпрапорщика. Из корпусов морской артиллерии, корабельных инженеров и гидрографов под фильтрацию попали 1 генерал-лейтенант, 2 генерал-майора, 7 полковников, 1 подполковник, 16 капитанов, 1 поручик.

В предписании сообщалось:

«Немедленно надлежит в первую очередь изъять офицеров, происходящих из дворян, князей, баронов, графов, высшей интеллигенции…» Из попавших под фильтрацию почти половина была арестована, а многие расстреляны. 

По делу «мятежа» в Кронштадте большевики хотели организовать открытый судебный процесс. Но в связи с тем что сфабрикованные свидетельские показания звучали малоубедительно, а зачинщиков так и не удалось выявить, от этой затеи отказались. На самом деле в Кронштадте не было никаких белогвардейцев, эсеров, анархистов и тем более агентов мирового империализма. 

Наконец-то удалось восстановить историческую справедливость. События 80-летней давности получили должную оценку, а участники кронштадтских событий были реабилитированы. Однако и сегодня можно встретить историков и государственных деятелей, которые свято верят в происки «эсеров, меньшевиков, анархистов, белогвардейцев и спецслужб иностранных держав», организовавших так называемый контрреволюционный мятеж. Например, в изданном в 1999 г. Российским государственным военным историко-культурным центром при Правительстве Российской Федерации «Календаре памятных дат Российской военной истории» (нас. 115–116) отмечается: «18.03.1921 г. Подавление Кронштадтского мятежа войсками под командованием М. Н. Тухачевского. Антисоветское выступление гарнизона Кронштадта и экипажей некоторых кораблей Балтийского флота было организовано эсерами, меньшевиками, анархистами при поддержке белогвардейцев и спецслужб иностранных держав и стало одной из попыток применить тактику “взрыва изнутри” советской власти. 2 марта из анархистских и эсеровско-меньшевистских элементов был создан “Временный революционный комитет” во главе с С. М. Петриченко. В руках мятежников оказалась главная база Балтфлота. Постановлением СТО от 2 марта в Петрограде введено осадное положение. Назначенный командующим 7-й армией М. Н. Тухачевский провел свои войска к Кронштадту через покрытый льдом Финский залив. В штурме участвовали около 300 делегатов проходившего в это время в Москве X съезда РКП(б). Мятежники были разгромлены. Руководители и вдохновители мятежа и около 8 тыс. мятежников бежали в Финляндию». Комментарии к такому тексту излишни.

ФАЛЬСИФИКАЦИЯ — ДЕЛО ОБЫЧНОЕ 

В русской военно-морской истории, как и во всей истории Отечества, отмечены периоды, когда власть имущие ставили историю на службу правящей верхушке. События трактовались так, как было выгодно. Так называемую официальную точку зрения никто не осмеливался оспаривать. Для контроля существовала строжайшая цензура. В СССР без визы представителя Горлита не могло выйти в свет ни одно печатное издание (даже визитная карточка). Примеров фальсификации военно-морской истории предостаточно. 

В книге К. Е. Ворошилова «Сталин и Красная Армия» (1937 г.), изданной к 50-летию со дня рождения вождя, читаем:

«В период 1918–1920 гг. товарищ Сталин являлся, пожалуй, единственным человеком, которого Центральный комитет бросал с одного боевого фронта на другой, выбирая наиболее опасные, наиболее страшные для революции места. Там, где было относительно спокойно и благополучно, где мы имели успехи, — там не было видно Сталина. Но там, где в силу целого ряда причин трещали красные армии, где контрреволюционные силы, развивая свои успехи, грозили самому существованию советской власти, где смятение и паника могли в любую минуту превратиться в беспомощность, катастрофу, — там появлялся товарищ Сталин. Он не спал ночей, он организовывал, он брал в свои твердые руки руководство, он ломал, был беспощаден и — создавал перелом, оздоровлял обстановку. Сам товарищ Сталин писал об этом в одном из писем в ЦК в1919 г., говоря, что его “превращают в специалиста по чистке конюшен военного ведомства”.

Исследователям известна фотография, на которой изображены В. И. Ленин и К. Е. Ворошилов среди делегатов X съезда РКП(б) — участников подавления Кронштадтского «мятежа» 22 марта 1921 г. Эта фотография стала хрестоматийной: ее публиковали почти во всех изданиях по истории Гражданской войны и ликвидации контрреволюционных мятежей. Однако мало кто догадывался о том, что на фотоснимке нет еще одного персонажа. Все участники стоят, плотно прижавшись друг к другу, а слева от Ленина почему-то образовалось свободное место. Ретушеры так искусно подрисовали одежду рядом стоящих, что создалась иллюзия подлинности фотоснимка. Однако при пристальном рассмотрении чувствовалось, что такого быть не могло, так как каждый старался стать поближе к вождю, почему здесь зияет пустота, да почти в самом центре фотографии!? Рядом с Лениным — Ворошилов и Тухачевский, главные участники кронштадтских событий. По логике вещей, тут должен находиться человек в ранге не ниже других, стоящих позади Ленина.

Еще в начале 1980-х гг. я решил выяснить, кого убрали с фотоснимка. Было ясно, что это «враг народа», причем видный политический деятель, иначе он не находился бы возле Ленина. Может быть, это был один из его соратников? Но кто? Пришлось просмотреть множество периодических изданий и публикаций 1920-х гг. Затем я акцентировал внимание на литературе об участниках подавления Кронштадтского восстания. В 2-томном издании Института военной истории Министерства обороны СССР «Гражданская война в СССР» (1980, 1986 гг.) отмечалось, что в подавлении Кронштадтского «мятежа» приняли участие около 300 делегатов X съезда партии, среди которых были «прославленные командиры и комиссары А. С. Бубнов, П. И. Баранов, К. Е. Ворошилов, П. Е. Дыбенко, Я. Ф. Фабрициус, В. К. Путна, И. Ф. Федько, В. П. Затонский, будущий советский писатель А. А. Фадеев и другие». В энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1983 г.) приведены эти же фамилии.

Ответ следовало искать в Государственном музее политической истории России. Я просмотрел негативный и фотографический фонды. Но на всех хранящихся в коллекциях музея фотоснимках и негативах был тот же пробел. В Центральном государственном архиве кино-фото-фоно-документов — аналогичная картина. 

Из текстов изданий 1920-х гг. следовало, что одну из главных ролей в кронштадтских событиях играл председатель Реввоенсовета республики Л. Д. Троцкий. Однако в более поздних изданиях о нем не упоминалось. Я стал искать документы, чтобы установить роль Троцкого в подавлении Кронштадтского «мятежа».

Ответ был найден: роль Троцкого оказалась весьма значительной.

2 марта 1921 г. вышло правительственное сообщение, в котором генерала Козловского объявили вне закона; г. Петроград и Петроградскую губернию переводили на осадное положение; всю полноту власти в Петроградском укрепленном районе передавали в руки Комитета обороны Петрограда, председателем которого назначали Г. В. Зиновьева. Подписали этот документ председатель Совета труда и обороны В. И. Ленин и председатель Реввоенсовета республики Л. Д. Троцкий. Таким образом, Троцкий, по существу, являлся министром обороны, поскольку созданный 2 сентября 1918 г. на основании постановления ВЦИК Революционный военный совет республики осуществлял непосредственное руководство армией и флотом, а также всеми учреждениями Военного и Морского ведомств. 

В газете «Красный Балтийский флот» (от 10 марта 1921 г.) приведен текст следующего документа:

«ПРИКАЗ

Революционного Военного Совета Республики

от 5 марта 1921 года

Рабоче-крестьянское правительство постановило:

Вернуть немедленно Кронштадт и мятежные суда в распоряжение Советской Республики.

По сему приказываю: Всем поднявшим руку против Социалистического Отечества немедленно сложить оружие. Упорствующих обезоружить и предать в руки Советских властей. Арестованных комиссаров и других представителей власти немедленно освободить. Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской Республики.

Одновременно мною отдается распоряжение подготовить все для разгрома мятежа и мятежников вооруженной рукой.

Ответственность за бедствия, которые при этом обрушатся на мирное население, ляжет целиком на головы белогвардейских мятежников.

Настоящее предупреждение является последним.

Председатель Революционного Военного Совета Республики: Л. Троцкий Главком: С. Каменев Командарм 7: М. Тухачевский Наш таресп.: П. Лебедев».

Как видим, Л. Д. Троцкий — один из главных действующих лиц этой кровавой трагедии: он подписывал важнейшие документы, осуществлял общее руководство войсками, выезжал в район боевых действий. В периодической печати 20-х гг. встречаются такие сообщения:

«Тов. Троцкий на фронте.

Наш корреспондент с “Красной Горки” сообщает, что 9 марта в 23 с половиной часа “Красную Горку” посетил председатель Реввоенсовета тов. Троцкий.

Тов. Троцкий подробно ознакомился с состоянием батареи и в 5 ч. он отбыл в Ораниенбаум» (см.: «Известия Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов», 10 марта 1921 г.).

3 апреля 1921 г. в Москве на Красной площади Л. Д. Троцкий принимал парад, проводившийся в честь «героев» Кронштадта. На этом параде он выступил с речью и вручил батальону красных курсантов Боевое знамя.

В октябре 1927 г. Центральный комитет ВКП(б) принял решение исключить Троцкого из партии «за антисоветскую подрывную работу»; его сначала выслали из Москвы, а затем в 1929 г. выдворили из страны. Его имя стали убирать из книг, слово «товарищ» зачеркивать и выше писать «иуда». Специально созданные комиссии изымали литературу, фотографии, негативы и другой материал, связанный с именем Троцкого. Члены комиссий работали на совесть, осознавая, что малейшая промашка будет стоить жизни. Если сотрудники НКВД обнаруживали в частной библиотеке не вырезанный из книги портрет Троцкого, владельца репрессировали. Сомнений почти не оставалось — с фотографии исчезло изображение Троцкого, а вскоре удалось найти подлинную фотографию, и моя версия подтвердилась. При этом удалось установить, что с одной точки фотограф сделал несколько снимков. В альбоме «Ленин: сто фотографических снимков» (М.—Л.: Госиздат, 1927) эта фотография опубликована с подписью: «В. И. Ленин и Л. Д. Троцкий среди делегатов X съезда РКП, вернувшихся из-под Кронштадта в марте 1921 г.».

«“ЧЕЛЮСКИН” БЫСТРО ДРЕЙФУЕТ НА СЕВЕР…»

В августе 1933 г. от причала Мурманского порта в свое первое и, как оказалось, последнее плавание отправился только что сошедший со стапелей пароход «Челюскин». Жизнь этого судна была очень короткой: через несколько месяцев его поглотила пучина Чукотского моря, а экипаж и члены научной экспедиции, оказавшиеся на дрейфующей льдине, с отчаянием боролись за жизнь. Об этой экспедиции написано немало («Поход “Челюскина”», 1935 г.; «Дневник челюскинцев», 1935 г.; «Героическая эпопея», 1935 г.; «Ледовая Одиссея», 1966 г. и др.). В основном эти публикации посвящены дрейфу на льдине, эпопее спасения челюскинцев и первым Героям Советского Союза. Напомню, что в связи с завершением спасательной операции в постановлении ЦИК СССР от 16 апреля 1934 г. было установлено почетное звание Героя Советского Союза — высшая степень отличия в стране.

Исследователи, как правило, не делали оценок экспедиции, в особенности того, что касалось ее подготовки. Все затмили события, связанные с героическим дрейфом челюскинцев и подвигом по их спасению. Катастрофа превратилась в триумф: первый Герой Советского Союза генерал-майор М. В. Водопьянов отмечал, что «впервые морская катастрофа стала великим триумфом человеческого духа, торжества новых социальных идей, ярчайшей демонстрацией сплоченности, дисциплинированности, выдержки, дружбы и товарищества».

Я же попытаюсь остановиться на главном, то есть ответить на вопрос: экспедиция на пароходе «Челюскин» — это авантюра или оправданный риск? В 1932 г. по Северному морскому пути совершил переход из Мурманска во Владивосток ледокольный пароход «Александр Сибиряков». Первый начальник Главсевморпути О. Ю. Шмидт решил повторить плавание по этому маршруту, но теперь уже на обычном судне. Об этом он доложил правительству страны. Идея была одобрена: ее поддержал заместитель председателя Совнаркома В. В. Куйбышев. В записке от 20 марта 1933 г. в ЦК ВКП(б) он писал: «Поход “Сибирякова” 1932 года открыл новые перспективы в деле освоения и использования Северного морского пути. В настоящем 1933 году необходимо повторить этот поход на одном из ледокольных судов… При повторении этого похода возможно решить следующие вопросы:

1) проверка и окончательное доказательство проходимости Ледовитого океана в одну навигацию;

2) уточнение наблюдений “Сибирякова” для правильного планирования дальнейших мероприятий по освоению пути;

3) снабжение острова Врангеля, так как остров уже 4 года не снабжался».

Судно решили перебазировать в порт Дальнего Востока для ежегодной работы в восточной части Северного Ледовитого океана, а также определить тип судна для серийной постройки с целью использования на Северном морском пути.

Решение о сквозном плавании «Челюскина» по маршруту с запада на восток по Северному морскому пути принималось на правительственном уровне. Попытались также доказать, снаряжая экспедицию, что плавание ледокола «Александр Сибиряков» было не случайным и что проход этим маршрутом по плечу даже обычному транспортному судну.

Специально для этой экспедиции по заказу Советского Союза в Дании построили судно, получившее название «Лена». Впоследствии его назвали в честь русского полярного исследователя XVIII в. капитана С. И. Челюскина. 

В научно-популярной литературе это судно называли пароходом ледокольного типа, даже в какой-то степени ледоколом. Заказывая его датской фирме «Бурмейстер ог Вайн», действительно хотели получить пароход ледокольного типа. В спецификации, в частности, указывалось: «Судовой корпус имеет форму, аналогичную форме ледокола. Форштевень должен иметь среднюю форму между ледоколом и майеровской формой и корму крейсера… Форштевень должен быть устроен таким образом, чтобы судно могло легче сходить со льда… Судно должно быть построено под наблюдением Британского Ллойда на класс Ллойда +100 А.1., то есть наивысший класс с особым приспособлением для льда и с водонепроницаемой нижней частью судового корпуса таким образом, что гарантируется непотопляемость судна при наполнении любого отделения». Из принятой спецификации видно, что датской фирме следовало построить судно ледокольного типа. Но на воду сошло совершенно другое судно. При этом не удалось установить, сама ли фирма нарушила первоначальные условия заказа или они были пересмотрены заказчиком, то есть Совторгфлотом. Пароход получился довольно неповоротливым и совершенно не пригодным для самостоятельного арктического плавания. За строительством «Лены» с советской стороны наблюдал П. Л. Безайс. 19 июня 1933 г. на пароходе подняли советский флаг, и судно ушло в Ленинград.

5 июля 1933 г. в Ленинградском порту состоялась передача «Лены» Главсевморпути, а 19 июля пароход назвали именем С. И. Челюскина. С этого момента началось ознакомление с судном участников экспедиции и представителей нового владельца. Еще в марте 1933 г. капитан В. И. Воронин высказал сомнения относительно ледовых качеств строившегося судна, но мнение опытного полярного капитана не приняли в расчет.

В Ленинграде пароход осмотрела большая и представительная комиссия, состоявшая из кораблестроителей и портовиков, во главе с главным инженером Судопроекта Н. К. Дормидонтовым. В состав комиссии входил академик А. Н. Крылов. В акте приемки отмечалось, что пароход построен без учета заданных условий и совершенно не пригоден для ледового плавания, то есть комиссия официально подтвердила мнение Воронина.

Судно «Челюскин» не имело формы ледокола. Прямостенные борта парохода резко снижали его сопротивление натиску льдов. Если бы корпус имел форму яйца, то при сжатии льдами его бы выталкивало на поверхность. В данном случае сжатие льда принимал на себя корпус судна. Исключительно неудачной оказалась тупая форма носовой части. Из-за слишком большой ширины корпуса (16,6 м) при длине 100 метров в сочетании с тупым носом и прямостенными бортами управлять судном и его проходимостью во льдах было неимоверно трудно.

 Перед выходом «Челюскина» в плавание комиссия Регистра СССР (с Инспекцией Балтийского бассейна) произвела освидетельствование судна на предмет его готовности к плаванию в арктических морях. На основании результатов освидетельствования сделали вывод, что «ледовые подкрепления не соответствуют полностью своему назначению». В акте также отмечалось, что «поставленные добавочные ледовые подкрепления не соответствуют своему назначению… следовательно, болты не выдержат давление льда в 15 килограммов на квадратный сантиметр». Дата подписи документа — 2 июля 1933 г. Но желание скорее покорить Арктику было настолько велико, что к мнению специалистов никто не прислушался!

Руководитель экспедиции предполагал выйти из Ленинграда 12 июля 1933 г. и прибыть во Владивосток 28 сентября того же года. На должность капитана «Челюскина» Шмидт сначала пригласил П. Л. Безайса, который отказался, сославшись на слишком запоздалое предложение, затем капитана В. И. Воронина, совершившего плавание на «Александре Сибирякове», но и он в связи с плохим здоровьем отказался от предложения. Фактически причина отказа была иной. Дело было вовсе не в здоровье Воронина, а в том, что у него во время плавания на «Александре Сибирякове» не сложились отношения со Шмидтом. Кроме того, опытный полярный капитан знал, что такое вновь построенное судно. Но Шмидт настаивал на срочном выходе в море и надеялся уже во время перехода «уломать» несговорчивого капитана. Шмидт не терял надежды на то, что «Челюскин» все же покажет хорошие качества плавания во льдах. Судно поражало своими размерами и внешне внушало доверие.

Осмотрев уже загруженное судно, Воронин записал:

«Все то, что мне удалось осмотреть, на меня произвело нехорошее впечатление о корабле. Набор корпуса был слаб, шпангоуты редкие и прочность их не соответствовала для ледокольного судна, да еще предназначенного для работы в Арктике. Ширина “Челюскина” была большая. Это означало, что скуловая часть его будет сильно подвергаться ударам под невыгодным углом к корпусу, и эти удары будут сильно сказываться на прочности корпуса… Все это говорило за то, что “Челюскин” — судно для этого рейса не пригодное».

Кроме того, судно перегрузили, в результате чего ватерлиния, а вместе с ней и более прочная часть борта ушли под воду. В беседах с сослуживцами капитан Воронин называл судно волжской баржей, способной плавать только во внутренних водоемах.

Из-за задержек в погрузке угля судно покинуло Ленинград не 12, а 16 июля 1933 г. Выход «Челюскина» произошел под аккомпанемент пропагандистской шумихи: на набережной Лейтенанта Шмидта состоялся многотысячный митинг. По пути судно зашло в Копенгаген для починки выявленных неисправностей; 10 августа оно покинуло Мурманский порт. 

Через 3 суток «Челюскин» достиг архипелага Новая Земля, миновал пролив Маточкин Шар и вошел в Карское море. Здесь произошла первая встреча со льдами. Вопреки протестам Воронина в Мурманске судно перегрузили углем, в результате чего оно осело ниже ватерлинии. Это и сыграло зловещую роль. Более прочная часть корпуса ушла под воду, а удары льда приняла на себя менее прочная часть. Уже на 2-е сутки (14 августа) были получены повреждения: в твиндеке № 1 с правого и левого бортов появилась сильная течь — в самом ответственном месте разошелся шов и ослабли заклепки, а по левому борту согнулся стрингер, поломался шпангоут и срезало несколько заклепок. 17 августа судно получило большую пробоину в левом борту и остановилось для исправления полученного повреждения. Примечательно, что в это время судно шло за ледоколом «Красин». Но широкий корпус «Челюскина» едва умещался в пробитом ледоколом канале, упираясь в лед скуловыми частями. Совместно с командой «Красина» в течение 3 суток удалось заварить пробоину и продолжить движение на восток.

Первая серьезная авария, произошедшая на 7-е сутки плавания, причем при обеспечении ледоколом «Красин», удручающе подействовала на экипаж «Челюскина». Если в Карском море судно не смогло справиться со льдами, то что будет после прохода пролива Вилькицкого? 

Слабо разбиравшийся в особенностях ледового плавания и безопасности судоходства Шмидт постоянно вмешивался в дела капитана, что, естественно, раздражало последнего и вносило в руководство экспедицией элемент нервозности. К тому же Шмидт делил участников плавания на категории — команду и научных сотрудников. Последним он установил даже повышенный продовольственный паек.

В целом плавание через моря Лаптевых и Восточно-Сибирское прошло без особых происшествий, но в Чукотском море судно встретилось с многолетними арктическими льдами, которые оказались не по зубам «Челюскину»: он мог передвигаться только вместе с зажавшими его льдами. К счастью участников экспедиции, в это время поблизости находился ледорез «Федор Литке», который мог оказать челюскинцам помощь и вызволить судно из ледового плена. Однако в погоне за рекордом, то есть за самостоятельным переходом до Владивостока, Шмидт отказался от услуг ледореза. Капитану ледореза он направил радиограмму следующего содержания: «Помощь “Литке” при известных обстоятельствах может оказаться необходимой. Мы тогда обратимся к вам с просьбой и примем помощь с благодарностью. Сейчас положение еще неопределенное. Со вчерашнего вечера “Челюскин” быстро дрейфует на север, что дает нам надежду на разлом поля». Как показали дальнейшие события, отказ от помощи ледореза явился ошибкой самоуверенного Шмидта.

В течение следующего месяца «Челюскин» перемещался вместе со льдами. 5 ноября каким-то чудом судно вместе со льдами вытолкнуло в Берингов пролив. До чистой воды были какие-то 2 мили, но судно так и не смогло преодолеть небольшую ледовую перемычку (маршрут плавания и дрейфа «Челюскина» показаны на подлинной навигационной карте, хранящейся в Музее Арктики и Антарктики в Санкт-Петербурге).

Отчаявшийся Шмидт попросил, наконец, помощи у капитана ледореза «Литке», который находился уже в бухте Провидения в Беринговом море. До «Челюскина» было несколько суток хода, к тому же после тяжелейшей навигации «Литке» имел серьезные повреждения и неисправности в механизмах. Все же капитан ледореза пошел на выручку застрявшего во льдах «Челюскина». Однако по пути ледорез встретился с тяжелыми льдами и пробиться к «Челюскину» не смог.

Шмидт понял, что зимовать придется во льдах. По его распоряжению, судно стали готовить к зимовке: провели меры по подготовке к эвакуации личного состава. Капитан Воронин понимал, что зимовка «Челюскина» — это верная гибель судна, так как оно не сможет выдержать даже незначительного сжатия льдами.

Развязка наступила 13 февраля. В Москву Шмидт отправил телеграмму следующего содержания: «13.02.1933 г. в 13.30 внезапным сильным напором разорвало левый борт на большом протяжении от носового трюма до машины котельного отделения. Одновременно лопнули трубы паропровода, что лишило возможности пустить водоотливные средства, бесполезные, впрочем, ввиду величины течи. Через 2 часа все было кончено…»

В результате на льдине оказались 104 человека, среди них 10 женщин и 2 ребенка. Не обошлось без жертв — погиб завхоз Б. Г. Могилевич. Арктика сурово наказала за легкомыслие. Что происходило дальше, хорошо известно. В тяжелейших погодных условиях с 5 марта по 13 апреля летчики А. В. Ляпидевский, С. А. Леваневский, В. С. Молоков, Н. П. Каманин, М. Т. Слепнев, М. В. Водопьянов и И. В. Доронин вывезли челюскинцев на Большую землю. Они первыми в стране стали Героями Советского Союза. 

В связи с вывозом на берег всех челюскинцев правительственная комиссия, во главе которой стоял В. В. Куйбышев, рапортовала Сталину и ЦК ВКП(б) о достижениях советских летчиков: «Спасение челюскинцев является самым героическим подвигом нашей советской авиации. 

На советских самолетах опытные, отважные, безгранично преданные нашей стране советские пилоты покорили полярную стихию». 

Переход «Челюскина» прервался трагедией. Расчет на русское авось не оправдался: погибло только что построенное судно, риску подверглись более 100 человек. На подготовку экспедиции и на проведение спасательной операции были затрачены огромные средства. Но, поскольку решение на поход принималось на правительственном уровне (которое не могло ошибаться), сама катастрофа и ее причины как бы отошли на второй план. Раздутой в прессе шумихой вокруг эпопеи спасения челюскинцев отвели внимание от главного — ответственности за проявленную беспечность. Официальные власти авантюру представили как достижение советского народа в освоении Арктики.

«КОРМА КРЕЙСЕРА УХОДИЛА В ШИПЯЩЕЕ, КАК ШАМПАНСКОЕ, МОРЕ…»

Одним из самых известных писателей второй половины XX в., несомненно, являлся В. С. Пикуль. Ему не было равных как по числу написанных книг, так и по их тиражам. В чем же феномен писателя? Почему он так популярен?

У подавляющего большинства почитателей его таланта сложилось впечатление, что он в своих произведениях раскрывал совершенно новые, ранее никем неописанные исторические события, то есть являлся первооткрывателем всего и вся… На самом же деле он брал за основу какой-нибудь фундаментальный труд, как правило, малоизвестный широкому кругу читателей, и на его основе выстраивал свое повествование. Отмечено, что в течение всей своей многолетней писательской деятельности Пикуль ни разу не работал ни в одном архиве.

При написании романа «Крейсера», за который Пикуль получил несколько премий, а также «Золотой кортик» от главнокомандующего Военно-морским флотом адмирала флота В. Н. Чернавина, он пользовался монографией участника Русско-японской войны профессора Военно-морской академии контр-адмирала В. Е. Егорьева

«Операции владивостокских крейсеров в Русско-японскую войну 1904–1905 годов» (1939 г.) и книгой английского журналиста Сеппинг Райта «С адмиралом Того» (1907 г.). При создании книги «Моонзунд» использовал хранившуюся в спецхранах книгу фон Чишвица «Захват Балтийских островов Германией в 1917 году» (1937 г.). Работая над романом «Каторга», за основу взял книгу с таким же названием, написанную русским публицистом начала XX в. В. Дорошевичем. Новизна произведений Пикуля кажущаяся. Все уже было рассказано до него, причем более объективно, правда, не так увлекательно, как это получалось у Пикуля.

После прочтения 2–3 книг В. С. Пикуля создается впечатление какого-то однообразия: то ли везде одинаковый небрежный тон, то ли бесконечные интригующие интонации, а может быть, и одинаковое построение, то есть архитектоника. Техника довольно проста: писатель брал текст капитального труда, а затем «шпиговал» его выдуманными эпизодами. При этом от незнания истории основную тему он не разрабатывал, а приводил массу деталей, порой малозначительных и, как правило, скандального характера. Над его книгами не надо было задумываться, в них все ясно: есть однозначные вопросы и такие же незамысловатые ответы. Герои романов либо только положительные, либо только отрицательные, других нет. Книгу Пикуля можно читать с любой страницы: никакого экскурса в историю!

Пикуль иногда терял ориентацию как в пространстве, так и во времени. Один из героев его романа «Крейсера» произносит: «После похода будете отданы под трибунал!» Каждый мало-мальски образованный человек знает, что в русском флоте до октябрьского переворота 1917 г. никаких трибуналов не существовало. Офицера могли наказать в дисциплинарном порядке либо по решению суда чести офицерского состава могли передать дело в Морской суд.

Многих персонажей Пикуль наделял характеристиками, не соответствовавшими исторической правде. В этом же романе «Крейсера» командир крейсера «Громобой» капитан 1 ранга Н. Д. Дабич, по мнению писателя, — мужественный и грамотный командир, который «держался молодецки», «свой офицерский долг выполнил до конца» и т. д. На самом деле действия Дабича в бою были безграмотными: он приказал держать прислугу у орудий малых калибров, в то время как из-за больших расстояний они не могли вести огонь по врагу. Погибающих у этих орудий заменяли новыми. Как следует из официальных источников, на «Громобое» 91 человек погиб, а 182 получили ранения, на других кораблях потери были меньше.

В этом же романе Пикуль с легкостью необыкновенной вложил в уста командующего флотом Тихого океана вице-адмирала С. О. Макарова уж совсем несуразные слова: «Кавалерии флотом не командовать! Армию нельзя и близко подпускать к нашим делам», как бы подчеркивая ту пропасть, которая существовала между армией и флотом и которую якобы принимал и одобрял Макаров. А ведь именно Макаров, один из немногих в Морском ведомстве, боролся за ликвидацию этой пропасти. Именно Макарову принадлежала идея создания штабов в русском флоте и назначение в них офицеров из сухопутных войск, чтобы легче было организовывать взаимодействие между армией и флотом. Это были новые и передовые для того времени мысли. Но откуда об этом мог знать Пикуль, если он ничего не читал о Макарове?

Говоря о начальнике Владивостокского отряда крейсеров капитане 1 ранга Н. К. Рейценштейне, Пикуль писал:

«Конечно, весь обвешанный орденами, он привык сидеть на берегу при своих чемоданах… Много с ним не навоюешь!»

 Вот так! Простенько и по-домашнему! На самом же деле Рейценштейн за 30-летнюю службу в русском флоте все время плавал, командуя различными кораблями; имел он три русских и три иностранных ордена, что вполне соответствовало его положению. Рейценштейн еще служил, а Пикуль уже снял его с должности:

«Рейценштейна в море и палкой не выгнать… он начал страдать водобоязнью, будто укушенный бешеной собакой. А водобоязнь адмиралов хорошо излечивается службой на берегу».

 Ну как же не быть с «адмиралом» запанибрата? Слегка пожурил, обвинил в том, чего не было, и опять погрешил против правды! Да ведь Рейценштейн-то адмиральский чин получил значительно позже! А оказался он не на берегу, как предрекал Пикуль, а в Порт-Артуре, где командовал отрядом крейсеров. Причем перевели его в Порт-Артур по просьбе С. О. Макарова, знавшего деловые качества Н. К. Рейценштейна.

Одного из виновников поражения русского флота в Цусимском сражении писатель пытается оправдать, цитируя страшные слова командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала З. П. Рожественского: «Русская публика, возбужденная газетными инсинуациями, слепо уверовала в мой успех. Но я — то отдаю себе отчет в том, что уготовила судьба на путях наших странствий. Не следовало бы вообще начинать это безнадежное дело». Из официальных источников известно, что Рожественский выступал за посылку 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток, а сам не смог отказаться от командования ею. Эти сетования, простите, — постфактум.

В романе «Крейсера» есть персонаж — Николай Лаврентьевич Кладо, по оценке Пикуля, личность отрицательная. Оценки писатель позаимствовал, видимо, из опусов времен борьбы с «носителями военных теорий старой школы» (1930-е гг.). Когда по предложению С. О. Макарова в штабе флота Тихого океана была введена должность начальника военно-морского отдела, на нее назначили капитана 2 ранга Н. Л. Кладо как наиболее подготовленного в теоретическом отношении офицера. Эта должность соответствовала должности начальника оперативного управления.

А вот как описывал это назначение Пикуль: «Николй Лаврентьевич Кладо в официальных кругах Петербурга считался знатоком заграничных теорий Мэхэна и Коломба, и адмирал Скрыдлов, далекий от теорий, поначалу не знал, куда бы пристроить этого кавторанга с его титаническими мыслями об овладении океаном. Синекура нашлась подходящая: для Кладо был образован при штабе особый отдел, вроде кельи летописца Нестора, чтобы в ее тиши он учитывал капризы и прихоти будущей славы». Читаем далее: «…разобрать мину по винтикам и не вознестись при этом на небеса было, конечно, гораздо легче, нежели разобраться в характере дешевого демагога Кладо, которого Скрыдлов вывез во Владивосток заодно с иконами». Такие бесцеремонные и даже пошловатые фразы отпустил в адрес «демагога» Пикуль, очевидно, не подозревавший того, что Кладо — крупнейший русский военный теоретик, автор теоретических основ морской стратегии, создатель теории военно-морского искусства, заслуженный профессор Николаевской морской академии, первый выборный начальник Академии в советское время.

В романе описан скандал, который якобы произошел между Н. Л. Кладо и командирами кораблей: «При встрече с командирами крейсеров Кладо подверг их суровой критике; скромно, но с важным достоинством он обвинил их в том, что они “драпали” от крейсеров Камимуры Тут Андреев дернулся вперед и дал Кладо пощечину.

— За что? — удивился тот.

— Редактору… от автора! — ответил Андреев». На самом же деле Н. Л. Кладо критиковал оперативные действия отряда, следовательно, он критиковал не командиров крейсеров, а действия вице-адмирала П. А. Безобразова, под командованием которого корабли выходили в море. Надуманный Пикулем инцидент не подтверждается и в исторических документах. Спустя некоторое время Н. Л. Кладо опубликовал работу, в которой сделал обстоятельный анализ действий Владивостокского отряда крейсеров.

Плодом фантазии Пикуля стала сцена, где вице-адмирал Н. И. Скрыдлов, чтобы избавиться от Кладо, по рекомендации своей жены предлагает ему выйти в море в должности старшего офицера крейсера «Громобой»:

«Кладо такой подлости от адмирала не ожидал, он помертвел, начал выкручиваться и в море все-таки не пошел». А что было в действительности? Видимо, Пикуль где-то что-то слышал о том, что, согласно приказу по Морскому ведомству за № 89 от 25 апреля 1905 г., Н. Л. Кладо назначили старшим офицером на крейсер «Громобой», но уже через неделю, то есть 2 мая 1905 г., по высочайшему приказу за № 607 его уволили с флота за оппозиционную публицистическую деятельность. Писатель поставил все с ног на голову, а для убедительности перенес назначение с 1905 на 1904 г.

О том, что Пикуль слабо разбирался в истории, свидетельствуют многие факты. Известно, что крейсер «Рюрик» погиб в результате открытия кингстонов. В романе писатель описал картину гибели так: «Корма крейсера уходила в шипящее, как шампанское, море, при этом круто обнажился его ярко-красный таран, и в 10.30 корабль с грохотом перевернулся кверху килем».       

Пикуль считал себя флотским человеком, но совсем не знал морской терминологии. Например:

«Рассвело. Японские крейсера шли четкой фалангой (строй фронта. — В. Д.), сразу же отрезая нашей бригаде пути отхода к северу. Между мателотами противника выдерживались тесные интервалы, как на императорском смотре (строй кильватерной колонны. — В. Д.)». Непонятно, как крейсеры могли одновременно следовать и строем фронта, и строем кильватерной колонны. Вот еще несколько нелепостей: «Корма осядет ниже корпуса»;

«Ошибки в магнитной девиации встречаются не только у мичманов»; «Как долбанут миной под мидель»; «Любопытные выбежали из низов даже на юты в корме» и т. д. Но какая игра слов, иногда совсем романтических!

Ну а это просто перл: «Сила есть — ума не надо: верзила сделал такой могучий гребок, что весло треснуло пополам, а за такие подвиги на флоте оценивали очень высоко». Наоборот! За поломку лопасти, когда действительно требовалась недюжинная сила, на флоте поощряли, если весло ломали пополам, то за это наказывали.

Попытки Пикуля сделать какие-то обобщения и выводы не выдерживают никакой критики, я уж не говорю о его просторечном лексиконе! Например: «Тактические выгоды крейсерской войны могли бы сыграть главную роль в стратегии всей войны…» Всем известно, что главным в Русско-японской войне было завоевание господства на море. При всем желании Владивостокский отряд крейсеров не мог повлиять на ход, а тем более на исход войны!

Это лишь малая часть неточностей и небрежностей Пикуля в одном из его романов «Крейсера», который считается лучшим произведением. Единственное, чего достиг Пикуль (и в этом его заслуга!), он пробудил в широких слоях населения интерес к истории.

В свое время автору этих строк приходилось встречаться с В. С. Пикулем, но профессиональные разговоры он не поддерживал, правда, обещал приехать в Военно-морскую академию для участия в конференции, посвященной разбору его романа «Крейсера», но так и не приехал, а в 1990 г. скончался. Комментирую эту ситуацию по предисловию к одной из книг, написанному женой В. С. Пикуля: «В связи с выходом романа («Крейсера». — В. Д.) начальник Военно-морской академии в ноябре месяце пригласил автора принять участие в читательской конференции по его книге. Я очень долго уговаривала Валентина Саввича поехать на встречу с моряками и городом его юности. Отложив все дела, он собрался в дорогу, но каково же было его удивление, когда он получил телеграмму: “Читательская конференция по книге “Крейсера” в назначенный срок не состоится. О времени проведения сообщим дополнительно”. Это была отписка. Лукавили организаторы конференции. До конца своих дней так и не дождался Валентин Пикуль ни слова от моряков академии, чьимнения и отзывы о своих книгах он ценил больше всего. А разгадка сюжета оказалась банально простой. По сценарию конференции предполагалось разгромить автора романа. Но вдруг появилась опасность присутствия на конференции высших чинов, влюбленных в творчество Пикуля. Для слуги двух господ единственный выход — “отложить” мероприятие. Как говорится, чтобы волки были сыты и овцы целы».

О первой телеграмме, в которой командование академии приглашало В. С. Пикуля на читательскую конференцию, мне известно, поскольку по заданию начальника академии адмирала В. Н. Поникаровского я написал довольно обширную рецензию на роман «Крейсера» и был инициатором приглашения автора в Ленинград. Рецензия появилась в связи с тем, что в романе автор оболгал начальника Морской академии заслуженного профессора генерал-майора по адмиралтейству Н. Л. Кладо, сын которого Н. Н. Кладо попросил командование академии защитить доброе имя отца (мне было поручено подготовить рецензию). На рецензирование мне дали первое издание романа, появившееся на страницах журнала «Молодая гвардия». В нем я обнаружил массу исторических и терминологических ошибок. Спустя некоторое время отрецензировать этот же роман меня попросила редакция художественной литературы «Лениздата». В новом издании произведения В. С. Пикуля некоторые ошибки были устранены.

Телеграмма об отмене читательской конференции также была. Но я ее не читал. Как всегда перестраховались политработники. Ведь им стало известно, что роман «Крейсера» понравился главнокомандующему Военно-морским флотом адмиралу флота В. Н. Чернавину, наградившему В. С. Пикуля «Золотым кортиком». Ситуация сложилась пикантная, выход из которой был один — не приглашать автора. Так и поступили.

Конечно, В. С. Пикуль, как и все писатели-романисты, имеет право на вымысел, но зачем же использовать подлинные имена участников исторических событий и приводить сами события в таком искаженном виде?

БУТАКОВ НЕ НУЖДАЕТСЯ В ЧУЖОЙ СЛАВЕ

Адмирала Григория Ивановича Бутакова часто ставят в один ряд с адмиралами Ф. Ф. Ушаковым, П. С. Нахимовым, С. О. Макаровым. Бутаков только один раз участвовал в морском бою: будучи капитан-лейтенантом, он одержал победу над турецким вооруженным пароходом «Перваз-Бахри», командуя 11-пушечным пароходофрегатом «Владимир». Это был первый в истории бой паровых кораблей, произошедший в самом начале Крымской войны — 5 ноября 1853 г. На борту «Владимира» находился начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал В. А. Корнилов. Бутакова наградили орденом Святого Георгия 4-й степени.

Чем же знаменит Бутаков? Во всех учебниках по истории военно-морского искусства, в энциклопедиях и монографиях адмирал Г. И. Бутаков представлен как создатель тактики паровых броненосных флотов, изложенной в труде «Новые основания пароходной тактики», выпущенном Морским министерством в 1863 г. Так ли это?

По определению вице-адмирала С. О. Макарова, тактика — это наука о морском бое, а морской бой — это маневр и огонь. Маневр выполняется для того, чтобы занять удобную огневую позицию, а огонь — для нанесения противнику такого поражения, которое заставило бы его отказаться от выполнения поставленной задачи либо привело бы к его уничтожению. Теперь обратимся к труду Бутакова (239 с. и 26 таблиц с рисунками). Книга вышла с посвящением великому князю генерал-адмиралу Константину Николаевичу. Автор на высоком профессиональном уровне впервые рассмотрел вопросы, связанные с маневрированием, то есть с эволюцией паровых броненосных флотов. Что же касается применения оружия, то в труде об этом нет ни единого слова. Следовательно, адмирал Г. И. Бутаков не является создателем тактики парового броненосного флота: он лишь разработал основы маневрирования паровых кораблей. Но это никоим образом не снижает ценности его работы. Наоборот! Он выступил как один из крупнейших ученых в области морской тактики — науки, в те годы разработанной слабо. В отличие от других отечественных и зарубежных теоретиков он увидел в маневре элементарные вещи — окружность, то есть циркуляцию, и касательную к окружности. Заложив эти два элемента в основу любого маневра, он вывел основные принципы маневрирования паровых кораблей; установив законы циркуляции, привел к одному «знаменателю» корабли различного водоизмещения и разработал способы их маневрирования в единых строях.

Незавершенность тактики Бутакова, с моей точки зрения, обусловлена переоценкой роли тарана в бою. Исследуя законы таранной тактики, Бутаков первым доказал, что для успешного таранного удара необходимо проникнуть внутрь циркуляции неприятельского корабля. Командуя практической эскадрой Балтийского флота, он особое внимание обращал на отработку таранного боя, лично обучал командиров кораблей искусству нанесения таранных ударов, используя корабли, отслужившие сроки и подлежавшие исключению из списков флота. В Российском государственном архиве Военно-морского флота в Петербурге сохранилось множество отчетов таранных учений на эскадре Бутакова.

Труд Бутакова получил всеобщее признание, был переведен на многие иностранные языки, его изучали в Морском корпусе.

В 1868 г. типография Морского министерства напечатала труд на ту же тему «Проект систематического собрания морских эволюций, составленный под руководством вице-адмирала Григория Бутакова». В 1881 г. вышло в свет второе издание его труда, долгие годы служившего основным учебником в Морском корпусе и в Николаевской морской академии. К этому времени от тарана стали постепенно отказываться: появилось более мощное оружие — артиллерия. Теоретики поняли, что морской бой — это маневр и огонь. Заметим, что в заглавии нового труда нет слова «тактика». Теперь все встало на свои места, но ведь в первом издании это слово существовало, что и ввело в заблуждение многих современников, которые, не читая всего труда Бутакова, а только видя заголовок, приписали Бутакову то, о чем он и не думал повествовать. Эта досадная ошибка появлялась во всех изданиях. В советское время труд Бутакова стал библиографической редкостью: его можно было найти в архивах и старых морских библиотеках. В моем книжном собрании есть две подлинные книги Бутакова — обе с автографами. На одной из них такая надпись: «Его Светлости Князю Александру Сергеевичу Меншикову почтительнейше преданный автор. Марта 17.1863 г.», на другой — «Ивану Петровичу Белавенцу. Автор».

 Во втором труде Бутакова появилось большое по объему предисловие, в котором автор определил основы маневрирования кораблей. Приведу некоторые фрагменты текста: «Соединение значительного числа кораблей, назначенных для совместных плаваний и действий, называется флотом. Флот разделяется, смотря по числу кораблей его составляющих, на несколько эскадр, которые, в свою очередь, делятся на отряды. Как эскадры, так и отряды нумеруются в общем порядке.

 Порядок, в котором держатся при совместном плавании корабли, составляющие флот или эскадру, называется строем. Строи, в которых плавает флот, разделяются на простые и составные». К простым он относил строи кильватера, фронта и пеленга, к составным — строй двух колонн, двух колонн в шахматном порядке, двойного фронта, двойного фронта в шахматном порядке, клина и строй кучек. 

Но кто же тогда первым в русском флоте разработал основы морской тактики? Многие считают, что это сделал вице-адмирал С. О. Макаров, ссылаясь на его труд «Рассуждения по вопросам морской тактики» (1897 г.), где он якобы дополнил основы морской тактики тем, чего не доставало в труде Бутакова. Но это не так! 

Впервые в русском флоте основы морской тактики разработал мало кому известный лейтенант Л. П. Семечкин. В феврале—марте 1868 г. в Кронштадтском морском собрании он прочитал шесть лекций о морской тактике и эволюциях. В конце того же 1868 г. по распоряжению Морского министерства эти лекции вышли из печати как приложение к журналу «Морской сборник». В первой лекции лейтенант Семечкин остановился на общих принципах морской тактики и уровне развития этой науки в разных странах, затем рассмотрел морские эволюции, то есть боевое маневрирование, а в четырех лекциях изложил собственно морскую тактику: бой одиночных судов, эскадренный бой (сражение), оборону во время эскадренного боя и бой флота с прибрежными укреплениями. Только через четверть века Макаров углубил и дополнил лекции лейтенанта Семечкина. 

Семечкин писал: «Морская же тактика есть свод мыслей о том, как употреблять во время боя артиллерию и эволюции, то есть как пользоваться нашими военными средствами для нанесения вреда неприятелю. Таким образом, если мы станем по-прежнему называть этим именем морские эволюции, то рискуем по надлежащем изучении их прийти к понятию, что нами исполнено все, что нужно для собственной нашей боевой подготовки. Мы можем представить себе, что, выучившись строиться и перестраиваться, мы приобрели себе уже все, что необходимо для обеспечения успеха во время боя».

Видите, как Семечкин отделил тактику от морских эволюций и даже попытался объяснить, что маневр — это не самоцель, а лишь способ для более грамотного применения артиллерии. И не Макаров, а Семечкин впервые дал определение морской тактики как науки о морском бое. Просто об этом знают немногие. Если труды Макарова переиздавались по нескольку раз и выходили относительно большими тиражами, то лекции Семечкина были опубликованы всего один раз в 1868 г., причем тиражом 100 экземпляров. Сегодня это еще большая редкость, чем труд Бутакова. Я думаю, что в один ряд с адмиралами Бутаковым и Макаровым следует поставить и лейтенанта Семечкина. Это будет справедливо: он вполне заслужил такое признание.

Несколько слов об этом офицере. Родился он в 1838 г. в дворянской семье. После окончания гимназии в 1857 г. поступил на службу в 4-й флотский экипаж. Через три года службы получил чин мичмана, а в 1863 г. — лейтенанта. С 1863 г. был последовательно флаг-офицером у контр-адмиралов С. С. Лесовского, И. Ф. Лихачева и вице-адмирала Г. И. Бутакова, а с 1870 г. — адъютантом генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича. В 1872 г. получил чин капитан-лейтенанта, а в 1880 г. — капитана 2 ранга. Уволен со службы по болезни в 1880 г. в чине капитана 1 ранга. Семечкин также принимал участие в разработке планов крейсерской войны, в создании Балтийской таможенной флотилии, мореходных классов в Херсоне и Таганроге, заведовал морскими отделами на выставках в Москве и Филадельфии, наблюдал за постройкой миноносок на Невском заводе, являлся инициатором создания в Николаеве судостроительного и артиллерийского заводов (с помощью французских и бельгийских фирм), неправительственной судоходной компании «Северная звезда» и Морского банка, но реализовать эти замыслы ему не удалось. Умер Семечкин в Париже во время переговоров с иностранными предпринимателями.

Некоторые историки пытаются доказать (например, В. Семенов в газете «Флот» от 21 августа 1997 г.), что в 1860-х гг. морская тактика отождествлялась с маневром, поэтому адмирал Г. И. Бутаков и посвятил свой труд только исследованию правил маневрирования. Это глубокое заблуждение, вызванное незнанием истории теории военно-морского искусства. Уже в конце 1850-х гг. на Западе имелись труды, где морская тактика рассматривалась как наука о морском бое, а не о маневрировании кораблей (эскадр). Например, в 1857 г. английский военно-морской теоретик Говард Дуглас в труде «Морская война при помощи пара» (на русском языке издан в 1862 г.) изложил основы тактики паровых броненосных флотов. В том же году во французском флоте появилось официальное издание по морской тактике, более четверти века служившее руководством для флагманов и командиров кораблей.

Адмирал Г. И. Бутаков написал книгу о маневрировании паровых броненосных кораблей, снискав благодарность потомков и вписав свое имя в мировую военно-морскую историю.

КАК ЗАРОЖДАЛИСЬ МИФЫ

 Речь пойдет о Советско-финляндской войне 1939— 1940 гг. Сталин и его ближайшее окружение считали войну с Финляндией кратковременной и победоносной и относили ее к локальному инциденту, устранить который могли самостоятельно войска Ленинградского военного округа. Как вспоминал Н. С. Хрущев, все полагали, что «достаточно громко сказать, а если не услышат, то выстрелить из пушки, и финны поднимут руки, согласятся с нашими требованиями». Вот почему Сталин отверг план кампании, предложенный Б. М. Шапошниковым, и принял план молниеносной войны, разработанный осенью 1939 г. командованием и штабом Ленинградского военного округа под руководством командарма 2 ранга К. А. Мерецкова. Выполняя приказ Главного командования, 30 ноября 1939 г. в8 часов 30 минут войска перешли в наступление, которое, несмотря на огромное превосходство в силах и средствах, не удалось. В Москве забеспокоились: как бы вместо ожидаемой легкой победы не потерпеть поражение?!

В конце декабря 1939 г. наступление приостановили и, как всегда, нашли виновных: одних понизили в звании и должности, других отправили под трибунал. Решили воспользоваться планом Шапошникова, наиболее приемлемым в сложившейся обстановке. 7 января по решению Главного военного совета образовался Северо-Западный фронт во главе с командармом 1 ранга С. К. Тимошенко. 11 февраля 1940 г. после 2-часовой артиллерийской подготовки войска снова начали наступать. Фронтовая наступательная операция была спланирована по всем правилам военного искусства. 13 марта 1940 г. в 10 часов взяли Выборг, а в 12 часов военные действия завершились. В войне участвовали Северный и Балтийский флоты.

Сразу после войны на заседании Политбюро Центрального комитета ВКП(б) нарком обороны К. Е. Ворошилов докладывал об основных итогах Финской кампании. Как бы оправдываясь, о недостатках он упоминал вскользь, а вот об успехах повторял не раз — граница отодвинута, угроза, нависавшая над Ленинградом и Кронштадтом, ликвидирована. О потерях Красной Армии маршал мировой революции всей правды не сказал, а потери немалые: за 105 дней войны 72 408 человек были убиты, 186 129 ранены, 17 520 пропали без вести, 5468 захвачены в плен, 13 213 обморожены, 240 контужены. Эти официальные данные впервые появились в «Военно-историческом журнале» (№ 7, 1990 г.). Потери в боевой технике тоже явились весьма ощутимыми: 422 самолета и 650 танков; артиллерию никто не считал. Потери финской стороны: 25 000 убитых, 45 000 раненых и около 1000 взятых в плен.

 Где же мифы?

До Финской войны западные страны знали о Красной Армии лишь из прессы, где в основном красочно описывались московские парады. А на войне она показала свою «силу» на деле. Непобедимость Красной Армии, о чем так усиленно толковали советские стратеги, явилась мифом. Однако тут же возник новый миф — о «колоссе на глиняных ногах». В высшем руководстве забеспокоились: если с таким трудом и с такими потерями еле-еле одолели финнов, то что же будет, если враг окажется посильнее? Победные статьи и марши не могли заслонить беспомощность Вооруженных Сил СССР; по крайней мере, об этом говорили за рубежом. Гитлер не преминул этой слабостью воспользоваться. 

В ходе войны не забыли о дне рождения Сталина: в прессе напечатали фальшивое сообщение о «разгроме двух дивизий и захвате 100 танков противника». В секретном издании народного комиссариата Военно-морского флота «Советско-финляндская война 1939— 1940 гг. на море» (1945–1946 гг.) ошибки признать не решились, приводили общие фразы типа: «Совместные действия Красной Армии и Военно-морского флота окончились поражением противника. В тяжелых условиях осеннего и зимнего периодов, с штормовыми погодами, туманами и жестокими морозами, краснофлотцы, командиры и политработники Военно-морского флота, беззаветно преданные социалистической родине, коммунистической партии и великому Сталину, уверенно и непоколебимо проводили свои боевые операции, сжимая врага кольцом блокады, повергая его в смятение бомбардировочными ударами авиации и артиллерийским огнем кораблей и тяжелых батарей». Чего не жалели, так это наград. Героями Советского Союза стали 412 человек, в том числе 22 моряка. Более 50 тысяч человек получили ордена и медали (из них 2316 моряков). Хотели даже учредить специальную медаль «За участие в боях на Карельском перешейке», но спохватились: слишком велика цена победы. У народа же действительно сложилось впечатление о Финской войне, как о малой и победоносной, принесшей только славу Красной Армии и ее командирам. Это тоже миф.

Теперь несколько слов о флоте. 3 ноября 1939 г. нарком Военно-морского флота флагман флота 2 ранга Н. Г. Кузнецов подписал директиву № 10254СС, в которой поставил задачи Балтийскому флоту на период Финской кампании. Дата подписания этого совершенно секретного документа свидетельствует о том, что война началась не со случайной перестрелки у Майнилы, она готовилась заранее, а инцидент был лишь поводом для ее развязывания. Приведем некоторые выдержки из этого документа: 

«1. Краснознаменному Балтийскому флоту в составе всех сил быть в полной боевой готовности к выполнению следующих боевых задач:

2. Прикрывшись от шведского флота: а) найти и уничтожить броненосцы береговой обороны Финляндии, не допустив их ухода в Швецию;

б) действиями подводных лодок и авиации у берегов Финляндии прекратить подвоз морем войск, боеприпасов и сырья;

в) с началом военных действий захватить, вооружить и удержать острова Гогланд, Большой Тютерс, Лавенсаари, Сейскари, Пенисаари.

О времени перехода к боевым действиям будет дано особое указание».

Через 2 дня командующий Балтийским флотом флагман 2 ранга В. Ф. Трибуц представил на утверждение наркому «Общий план боевых действий КБФ», который в целом одобрили. 5 ноября для захвата островов Финского залива был создан Отряд особого назначения под командованием капитана 1 ранга С. С. Рамишвили. В этот своего рода десантный отряд вошло 5 транспортов, 3 самоходные шаланды, 8 буксиров, 23 катера типа КМ и 5 моторных баркасов. Ему были приданы лидер, 6 эскадренных миноносцев, 3 сторожевых корабля, 13 тральщиков, 12 торпедных и 25 сторожевых катеров. В авиагруппе Отряда особого назначения насчитывалось 43 бомбардировщика, 70 истребителей и 26 самолетов-разведчиков. К 12 ноября указанные силы подтянули к маневренным базам, расположенным в Усть-Луге и в Пейпия. Началась непосредственная подготовка к высадке войск на острова. 20 ноября начальник штаба Отряда особого назначения капитан 1 ранга Н. Б. Павлович на сторожевом корабле «Буря» совершил рекогносцировочный поход к островам Сейскари и Лавенсаари. На борту корабля находились командиры рот, предназначавшихся для высадки на острова. На следующий день на сторожевом корабле «Вихрь» с аналогичными целями к острову Лавенсаари совершил поход капитан 2 ранга А. П. Александров. Все было готово. Ждали только команды. 

29 ноября 1939 г. в 15 часов десант начал посадку на транспортные суда. На рассвете 30 ноября Лавенсаарский и Сейскарский десантные отряды вышли в море. В воздух поднялась авиация; севернее островов маневрировали корабли прикрытия. Приняв эсминцы «Володарский» и «Карл Маркс» за финские броненосцы, летчики сбросили на них бомбы, которые, к счастью, упали рядом. Корабли в свою очередь открыли огонь по самолетам, но тоже обошлось без потерь. Сообщили о появлении подводных лодок. Весь день, гоняясь за ними, корабли выполняли профилактическое бомбометание, израсходовав впустую около 400 глубинных бомб. По островам нанесла удар авиация, сбросив более тысячи бомб. Острова обстреливались береговой артиллерией 305-мм и 180-мм калибров. Затем корабли выполнили положенную непосредственную артиллерийскую подготовку. Десант высаживался по всем правилам, если бы не одно обстоятельство — на островах не было противника. Об этом стало известно уже после рекогносцировочных походов, но командующий флотом предположил, что финские войска хорошо замаскировались и с моря их не было видно. Из печати понять было ничего невозможно. При высадках на Сейскари и Лавенсаари было все — и свист снарядов, и разрывы бомб и, конечно, матросское «ура!». В газете «Красный Балтийский флот» писали о проведенном бое за высадку. Заканчивались все публикации такими словами: «Смелыми действиями десантники смяли врага, над островами Сейскари и Лавенсаари взвились красные флаги Союза ССР». Попробуй разберись. Очевидцы же молчали: бои и победа были мифическими, а награды — настоящими. Об этом я узнал совершенно случайно. Выступая с докладом, посвященным 50-летию Советско-финляндской войны, в Доме ученых АН СССР в Ленинграде (Петербурге) я рассказывал об этих десантах. В зале оказался участник боевых действий: он-то и поведал одну из тайн Финской войны. В архивных документах удалось найти подтверждение сказанного ветераном. Аналогичной была ситуация и при захвате островов Большой Тютерс (2 декабря) и Гогланд (3 декабря). Там тоже шел бой за высадку. Свои самолеты обстреливали пулеметно-пушечным огнем высаживавшиеся войска. Снова отмечен напрасный расход боеприпасов: только авиация сбросила на эти два острова 2110 бомб общим весом в 64,5 тонны, израсходовала 95 465 пулеметных патронов и 4425 снарядов 20-мм пушек ШВАК. 

Об охоте за финскими броненосцами «Ильмаринен» и «Вяйнемяйнен» будет рассказано далее. Из 3000 сброшенных на них бомб ни одна не попала в цель. Это свидетельствует либо о плохой выучке летчиков, либо о порочных способах бомбометания, либо о том и другом сразу. 

19 декабря 1939 г. большая группа самолетов атаковала свои транспорты «Луначарский» и «Тобол», следовавшие из Лиепаи в Таллин в охранении эскадренного миноносца «Стремительный». Все бомбы легли в стороне от целей. Через месяц балтийские летчики по ошибке сбросили 20 бомб на ледокол «Ермак», и снова попаданий не было. 

Совершенно необоснованной и ненужной была операция подводных лодок, проведенная в конце декабря 1939 — январе 1940 г. в районе Ботнического залива. На операцию выделялись подводные лодки Щ-317, Щ-318, Щ-311 и С-1, впоследствии к ним присоединились Щ-324 и С-2. В самом начале войны на результатах действий сказались недостатки в управлении подводными лодками. Примечательно, что с 1918 г. в Ботнический залив не входил ни один из советских кораблей. С навигационными условиями командиры знакомы не были. При форсировании пролива Южный Кваркен все подводные лодки неоднократно касались грунта или садились на мель и, что особенно печально, всплывали, теряя при этом скрытность. 

Подводная лодка Щ-317 пробыла на позиции 14 суток и ни разу не обнаружила противника: ее отозвали в базу. За 3 недели пребывания в море С-1 также не встретила противника. Правда, 10 января на подходах к Бьернборгу С-1 по ошибке потопила германское судно «Больхайм» тоннажем 3324 брутто регистровых тонн. 16 января ее тоже отозвали в базу, но из-за повреждения вертикального руля она еще 3 дня находилась в Ботническом заливе. Топливо было на исходе. 19 января С-1 прошла Южный Кваркен и попала в сплошной лед. Ближе к вечеру с лодки обнаружили 2 самолета противника и открыли по ним огонь из 45-мм пушки. Выпустив 48 снарядов, командир счел, что один из самолетов удалось повредить. 20 января С-1 прибыла в Лиепаю с запасом топлива всего 300 килограммов. За этот поход командиру подводной лодки капитан-лейтенанту А. В. Трипольскому присвоили звание Героя Советского Союза, весь личный состав получил ордена и медали, а подводная лодка стала Краснознаменной.

1 января 1940 г. в море вышла подводная лодка С-2 под командованием капитан-лейтенанта И. А. Соколова. В последний раз она выходила на связь в 4 часа 20 минут

3 января перед форсированием Южного Кваркена. Из боевого похода она не вернулась. В штабе флота считали, что она погибла от подрыва на мине.

Подключившаяся к операции Щ-324 под командованием капитан-лейтенанта А. М. Коняева пробыла в море со 2 по 19 января. Ей следовало вести борьбу на коммуникациях противника и попутно наблюдать за ледовой обстановкой в Южном Кваркене. 13 января Коняев обнаружил конвой из 3 транспортов в охранении тральщика, сторожевого корабля и катера. С дистанции всего 4 кабельтовых он выпустил одну торпеду и не попал: она прошла за кормой транспорта. Лодка же после выхода торпеды выскочила на время на поверхность и демаскировалась. Ее несколько раз атаковали финские сторожевик и катер, но безуспешно. В перестрелке со сторожевым кораблем «Аура II» (550 тонн) 45-мм снаряд попал в глубинную бомбу, которая сдетонировала. От взрыва собственных глубинных бомб финский сторожевик погиб. Затем личный состав Щ-324 боролся в основном со штормами и морозом, а при возвращении в базу впервые преодолел ледовые поля в подводном положении (подо льдом лодка прошла 31,3 мили). «За проявленные мужество и отвагу во время боевого похода в Ботнический залив и беспримерный поход подо льдом» весь экипаж наградили орденами и медалями, а командир стал Героем Советского Союза. На подводной лодке подняли Краснознаменный флаг.

Из отчетов боевого похода Щ-311 под командованием капитан-лейтенанта Ф. Г. Вершинина (на борту находился командир дивизиона подводных лодок капитан-лейтенант А. Е. Орел) следует, что 28–29 декабря 1939 г. она потопила 2 транспорта водоизмещением до 4 тысяч тонн каждый (данные о результатах второй атаки не подтверждаются). 28 декабря был потоплен финский пароход «Вильпас» тоннажем всего 775 брутто регистровых тонн. Затем целую неделю боролись со льдом, пока, наконец, 5 января 1940 г. не обнаружили в районе плавучего маяка Зюйдостброттен судно, груженное бочками с горючим. Суднопопыталось скрыться в очередном снежном заряде, но попало в ловушку. Кругом были льды, а с юга — советская подводная лодка. Вершинин позволил спустить шлюпку, на которой команда судна перешла на плавмаяк. Затем с дистанции 4 кабельтовых он выпустил по судну торпеду, которая из-за неисправности сошла с курса и прошла мимо цели. С дистанции пистолетного выстрела судно было расстреляно двумя 45-мм орудиями. На его потопление было израсходовано 127 снарядов. Эта победа подтверждалась и финской стороной. Потопленным оказалось шведское судно «Фенрис» водоизмещением около 500 тонн. (В 1945 г. в Турку капитан 1 ранга А. Е. Орел случайно встретил капитана этого судна). Через 2 дня командир Щ-311 повернул в базу. 10 января лодка ошвартовалась в Лиепае.

По прибытии комдив А. Е. Орел получил приказание от командующего флотом флагмана 2 ранга В. Ф. Трибуца представить экипаж к наградам. Посоветовавшись, решили представить двоих комендоров к награждению медалями «За боевые заслуги». Утром оба представления легли на стол комфлота. Как мне поведал адмирал А. Е. Орел, его вызвал Трибуц и приказал представить командира к званию Героя Советского Союза, офицеров — к орденам, а краснофлотцев — к медалям. Так Вершинин стал Героем Советского Союза, Орел получил орден Ленина. Весь экипаж наградили орденами и медалями, а лодка стала Краснознаменной. Успехи были более чем скромными, а награды — весомыми!

Итог операции — потопление одного финского транспорта и сторожевого корабля (2 потопленных нейтральных судна не в счет). При этом одна подводная лодка была потеряна, а остальные получили повреждения надстроек и легкого корпуса при плавании во льдах.

Результаты кампании оказались плачевными: победу завоевали непомерным для такой войны числом человеческих жертв.

«А ЧТО, РАЗВЕ КОРАБЛИ ЕЩЕ В ТАЛЛИНЕ?»

Многие годы события Великой Отечественной преподносились в приукрашенном виде, а в отдельные годы — и в откровенно отлакированном. С отменой цензуры многие исследователи и журналисты ударились в другую крайность — стали переписывать историю исключительно в темных тонах. Так произошло с Таллинским переходом. Если ранее о нем писали как о стратегической операции, сыгравшей большую роль в обороне Ленинграда и сохранившей ядро Балтийского флота, то теперь этот переход называют чуть ли не бегством, спровоцированным бездарными военачальниками.

В официальном издании Министерства обороны СССР «История второй мировой войны 1939–1945 гг.» (в 12 томах) о Таллинском переходе по существу ничего не сказано. В 4-м томе читаем: «28–29 августа защитники Таллина вынуждены были оставить город. Корабли Балтийского флота, подвергаясь артиллерийскому обстрелу и непрерывным ударам авиации противника, с войсками на борту совершили исключительный по трудности прорыв через заминированный Финский залив из Таллина в Кронштадт. Флоту удалось сохранить основное боевое ядро своих сил. Потери же в транспортах и вспомогательных судах, в личном составе оказались серьезными». В 8-томной «Советской военной энциклопедии» об эвакуации главной базы Балтийского флота написано еще меньше. Как видим, в годы застоя тоже не говорили всей правды о войне.

Сразу после Таллинского перехода органы НКВД провели расследование, допросив всех должностных лиц. До настоящего времени с этими документами не ознакомился ни один морской историк.

Не претендуя на исчерпывающее объяснение Таллинского перехода и на истину в последней инстанции, попытаюсь ответить на ряд постоянно возникающих вопросов. При этом ответы будут неоднозначными из-за отсутствия многих документов, хранящихся в архивах КГБ.

7 августа 1941 г. немецкие войска вышли на побережье Балтийского моря в районе Кунды, расчленив группировку советских войск на две части. Один стрелковый корпус отошел к Нарве, а второй был отрезан с суши и сбоями отходил в сторону главной базы Балтийского флота — Таллина.

Следует отметить, что заранее созданной обороны базы с суши к началу войны не существовало. В разработанном перед войной штабами 8-й армии и Балтийского флота плане ориентировались на отражение противника с моря, оборона Таллина с сухопутного направления не предусматривалась. Считали, что Красная Армия будет громить противника в Европе: так думали все, так указывалось в военной доктрине государства. Никто не мог предположить, что придется отступать, а враг окажется возле военно-морской базы, удаленной на сотни километров от границы. 15 июля в спешке начали создавать сухопутную оборону Таллина. Ответственность за строительство оборонительных сооружений нес инженерный отдел флота, не имевший опыта в создании сухопутных рубежей обороны. 5 августа по решению командующего Балтийским флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца образовали штаб сухопутной обороны главной базы, который возглавил начальник противовоздушной обороны флота генерал-майор береговой службы Г. С. Зашихин. 14 августа командующий Северо-Западным стратегическим направлением всю ответственность за оборону главной базы флота возложил на В. Ф. Трибуца, подчинив ему войска 10-го стрелкового корпуса под командованием генерал-майора И. Ф. Николаева.

19 августа противник вышел на передовой рубеж обороны Таллина. Утром следующего дня после продолжительной артиллерийской подготовки немецкие войска перешли в наступление по всему фронту. Главный удар наносился с востока на прибрежном участке обороны. В течение 3 дней при поддержке авиации, корабельной, береговой, железнодорожной и зенитной артиллерии защитники базы отражали атаки превосходящего в силе противника.

25 августа советские войска отошли на главный рубеж обороны. С этого времени город и порт противник простреливал на всю глубину. 27 августа В. Ф. Трибуц получил, наконец, приказание на эвакуацию в Кронштадт.

Прорыв флота из Таллина в Кронштадт предполагалось совершить в походном порядке, состоявшем из отряда главных сил, отряда прикрытия, арьергарда и 4 конвоев. В отряд главных сил входило 28 боевых кораблей и вспомогательных судов, в том числе крейсер «Киров», на котором держал свой флаг вице-адмирал В. Ф. Трибуц, лидер эсминцев, 3 эскадренных миноносца, 4 подводные лодки, 6 малых охотников и др. Отрядом прикрытия командовал контр-адмирал Ю. А. Пантелеев, а арьергардом — контр-адмирал Ю. Ф. Ралль.

Отряд главных сил должен был прикрыть первый и второй конвои на переходе от мыса Юминда до острова Гогланд, отряд прикрытия — защитить второй и третий конвои на переходе от острова Кэри до острова Вайндло, а арьергард — прикрыть с тыла третий и четвертый конвои. Из состава сил Кронштадтской военно-морской базы еще сформировали специальный отряд обеспечения. Он состоял из 12 тральщиков, 4 сторожевых кораблей, 6 торпедных катеров, 8 малых охотников, 2 буксиров, 4 мотоботов, 2 катеров и спасательного судна и был развернут на остров Гогланд. Командовал им капитана 2 ранга И. Г. Святов. Этому отряду следовало прикрыть конвои и корабли от атак торпедных катеров и подводных лодок на конечном участке, обеспечив их проводку за тралами, и оказать помощь кораблям и судам, терпящим бедствие. Управление всеми силами возлагалось на командующего флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца, первым заместителем которого являлся начальник штаба флота контр-адмирал Ю. А. Пантелеев, а вторым — командир минной обороны главной базы контр-адмирал Ю. Ф. Ралль. Управление отрядами и конвоями предполагалось обеспечивать по радио. Трибуц приказал доносить о появлении противника, об авариях и других серьезных событиях, решить которые мог только командующий флотом. Столь жесткое ограничение использования средств связи отрицательно сказалось на организации управления силами. 

Вместо того чтобы создать один сильно охраняемый конвой из кораблей основных классов и наиболее крупных судов, силы разделили на 7 групп, нарушив один из важнейших принципов военного искусства. Следовало подводные лодки, торпедные и сторожевые катера, малые охотники, гидрографические суда, буксиры, шхуны, мотоботы и другие плавсредства отправлять в Кронштадт мелкими группами или даже единично и по разным маршрутам, что позволило бы сконцентрировать главные силы для защиты наиболее ценных объектов, то есть крупных транспортов с войсками и грузами, а наличие множества объектов в Финском заливе помешало бы противнику сосредоточить усилия своей авиации против самых крупных судов. В данном же случае самолеты противника без особого труда находили вытянувшиеся в одну кильватерную колонну суда и сбрасывали бомбы на самые крупные из них, а более мелкие обстреливали только из пулеметов и пушек.

27 августа 1941 г. в 11 часов Трибуц отдал приказ об отходе войск и посадке их на суда, а через 2 часа началась перегруппировка войск для отхода с занимаемых рубежей обороны, которые во многих местах уже были прорваны. В 16 часов суда заполнялись ранеными, служащими учреждений флота и войсками некоторых частей 10-го стрелкового корпуса; одновременно грузили боевую технику и наиболее ценные материальные средства. На крейсере «Киров» разместили золотой запас и правительство Эстонии. Отход и посадка войск прикрывались береговой артиллерией флота и ставившими заградительный огонь кораблями. Противник вел интенсивный огонь по городу и порту, его авиация мелкими группами, по 5–9 самолетов, на протяжении всего светлого времени суток наносила бомбовые удары по транспортам и кораблям. 26 августа от прямого попадания нескольких авиационных бомб на внешнем рейде затонул крупный транспорт «Луначарский». 

Через час после начала погрузки из-за сильного минометно-артиллерийского огня по Купеческой гавани посадку войск стали осуществлять на причалах Беккеровской и Русско-Балтийской гаваней, но бойцы, не оповещенные о таком изменении, еще несколько часов подряд продолжали подходить к прежнему месту посадки, попадали под интенсивный огонь противника и погибали. Только в 21 час до войск дошел приказ об изменении места посадки.

В 18 часов специальные подрывные команды во избежание захвата противником ценных объектов и материальных средств приступили к их уничтожению. В Русско-Балтийской гавани и у маяка Пакри в море сбрасывали вагоны и паровозы. В Купеческой гавани сначала взрывали вагоны с боеприпасами, а затем арсенал. В гавани еще оставалось более 50 плавсредств, часть из которых уничтожил противник, а остальные были затоплены командами.

Посадка на суда основных войск началась около 22 часов и продолжалась до наступления рассвета. Поскольку никакого учета не велось, невозможно установить количество бойцов, оказавшихся на кораблях и судах. Считают, что их было от 20 до 27 тысяч человек. Противник вэто время вел беспрерывный огонь.

Суда с личным составом и техникой с помощью буксиров выводили в район сбора и формирования конвоев.

Первый конвой должен был начать движение 27 августа в 22 часа, а последний — покинуть рейд 28 августа в 10 часов 30 минут. Однако ветер, усилившийся до 7 баллов, помешал осуществить этот план. Тральщики не могли следовать с поставленными тралами. Трибуц отдал приказ до улучшения погоды всем кораблям и судам стать на якорь у островов Найсаар и Аэгна. До съемки с якоря к конвоям присоединилось еще до 30 шхун, буксиров, мотоботов и подводная лодка Щ-301. Из-за вынужденной стоянки отодвинулись сроки выхода, поэтому форсировать минное заграждение пришлось не днем, как предусматривалось по плану, а ночью. Однако немецкое авиационное командование почему-то не воспользовалось такой ситуацией и не нанесло массированного удара по скоплению боевых кораблей и судов. Приходится только догадываться, что им помешало: то ли недооценка авиации как ударной силы, то ли незнание обстановки; может быть, не хватило топлива или бомб, или они надеялись на минные заграждения? Одним словом, просчет налицо!

28 августа в 11 часов 35 минут, после того как ветер стих, суда стали сниматься с якорей, а отряд главных сил начал движение только в 17 часов 28 августа. Конвои следовали за тихоходными тральщиками со скоростью чуть более 6 узлов. Отряды главных сил и прикрытия, каждый за 5 тральщиками, шли со скоростью 10–12 узлов.

Через 2–3 часа после съемки с якорей корабли и суда вытянулись в одну линию протяженностью более 15 миль. Впереди шел отряд главных сил, затем первый конвой, отряд прикрытия, третий и четвертый конвои, а параллельно, чуть севернее, шел второй конвой. До наступления темноты авиация противника произвела несколько атак, в результате чего 4 судна были потоплены, а некоторые получили повреждения.

Так, в районе острова Мохни в 18 часов 30 минут немецкая авиация атаковала шедший в первом конвое транспорт «Кришьянис Вальдемарс». При уклонении от бомб транспорт вышел из протраленной полосы, подорвался на мине и затонул. У мыса Юминда после авиационной атаки получил повреждения штабной корабль Балтийского флота «Вирония», а около 22 часов от подрыва на мине он погиб вместе со спасательным судном «Сатурн». При налете авиации был поврежден транспорт «Алев», который также вскоре подорвался на мине и затонул. На борту «Алева» находились 1280 человек, в том числе более 800 раненых. Удалось спасти только 6 человек.

За несколько минут до наступления темноты отряд главных сил вошел в плотное минное заграждение. Ночь на 29 августа оказалась самой тяжелой, так как кораблям пришлось в темноте форсировать минное поле большой глубины и плотности. Около 20 часов от подрыва на мине сначала погиб тральщик «Краб», затем тральщик «Барометр». У трех из пяти тральщиков, за которыми шел отряд главных сил, в результате затраливания минных защитников были перебиты тралчасти. С потерей этих тральщиков и тралов началось самое неприятное. Из отряда главных сил от подрыва на мине почти со всем экипажем погибла подводная лодка С-5. Потом подорвался и затонул с большей частью экипажа эскадренный миноносец «Яков Свердлов», а эсминец «Гордый» получил тяжелые повреждения.

Долгие годы существовала легенда, что эскадренный миноносец «Яков Свердлов» корпусом защитил крейсер «Киров» от торпеды, выпущенной подводной лодкой противника. Это выдумка. Вряд ли немцы или финны послали бы свою подводную лодку в район ими же выставленного минного заграждения.

В критическом положении оказался отряд прикрытия. Около 21 часа из пяти базовых тральщиков, осуществлявших проводку кораблей отряда прикрытия, четыре оторвались и присоединились к отряду главных сил. Попытка командира отряда вернуть их на свое место закончилась безрезультатно. Оставшись без противоминного обеспечения, корабли один за другим стали подрываться на минах. Погиб эсминец «Скорый», а лидер «Минск» и эсминец «Славный» получили серьезные повреждения. Однако наиболее тяжелые потери понес арьергард, так как он с самого начала следовал без противоминного обеспечения. Все надежды были только на параваны-охранители. Из арьергарда от подрыва на минах погибли эскадренные миноносцы «Калинин», «Артем», «Володарский» и сторожевые корабли «Циклон» и «Снег». На «Володарском» погибли все — и пассажиры, и команда. На минах гибли и транспорты. В районе мыса Юминда подорвался и почти сразу затонул грузовой транспорт «Элла», имевший на борту 905 человек, в том числе 693 раненых. Когда к месту гибели «Эллы» подошло судно «Нептун», на поверхности воды плавали только 49 человек. Из состава второго конвоя так же быстро затонул транспорт «Эверита», имевший на борту гарнизон с острова Найсаар численностью около 1500 человек. Спасти удалось не более 10 человек. В этих условиях Трибуц приказал до наступления рассвета всем кораблям и судам стать на якорь и только с восходом солнца продолжить движение на восток. Такое решение командующего флотом было вызвано незнанием минной обстановки, так как последовало оно, когда корабли и суда уже фактически форсировали минное заграждение.

В советской исторической литературе отмечается, что ночью то ли немецкие, то ли финские торпедные катера дважды атаковали конвои, но обе атаки были отражены кораблями охранения. Фактически же ни финские, ни немецкие катера в ночь на 28 августа в морене выходили. Как выяснилось, лидер «Минск» и эсминцы «Скорый» и «Славный» обстреляли свои торпедные катера (ТКА-73, 74, 94, 103 и 113), которые пытались присоединиться к своим кораблям. При сближении они передавали свои позывные сигнальными прожекторами, но по непонятной причине их приняли за суда противника. В результате обстрела потопили свой торпедный катер (ТКА-103). 

С наступлением рассвета, снявшись с якорей, боевые корабли с максимально возможной скоростью ушли в сторону Кронштадта, а тихоходные и маломаневренные суда остались по существу без охранения. Немецкие летчики практически без противодействия, как научениях, бомбили советские суда, выбирая при этом самые крупные из них. Это, естественно, привело к тяжелым потерям, особенно в личном составе. Так, на грузовом судне «Калпакс», выдержавшем более 40 атак, погибли более 1100 человек, в том числе 700 раненых бойцов. В районе острова Родшер от авиабомб погиб транспорт «Аусма», шедший в третьем конвое. На нем эвакуировался гарнизон Палдиски общей численностью 1200 человек. Ощутимой явилась потеря плавмастерской «Серп иМолот», имевшей новейшее для того времени оборудование и огромное количество запасных частей для корабельных механизмов, в особенности для подводных лодок. Всего же при прорыве из Таллина в Кронштадт на переходе морем погибло 46 судов; большую часть крупных судов потопила авиация. Это объясняется тем, что истребительное прикрытие отсутствовало, а сами суда имели ничтожно малое число стволов зенитных огневых средств. К тому же накануне выхода почти на всех судах Эстонского и Латвийского пароходств были заменены капитаны, а вновь назначенные не знали ни маневренных качеств вверенных им судов, ни уровня подготовленности экипажей.

В советской историографии потери судов оцениваются по-разному, но в большей части изданий о них написано в завуалированной форме. Например, утверждается, что погибли «главным образом малотоннажные суда». Более тщательный анализ свидетельствует о другом: именно малотоннажные суда дошли до Кронштадта, а все крупные суда, кроме транспортов «Казахстан» и «Эверанна», затонули.

Противоречивы данные о гибели 16 боевых кораблей. Погибли эскадренные миноносцы «Артем», «Володарский», «Калинин», «Скорый» и «Яков Свердлов», сторожевые корабли «Снег», «Циклон» и «Топаз», канонерская лодка И-8, подводные лодки Щ-301 и С-5, малый охотник МО-233, торпедный катер ТКА-103, тральщики «Барометр», «Краб» и Т-42. В своих воспоминаниях Трибуц пишет, что после форсирования минного заграждения флота по существу уже не было. Этим он как бы оправдывает свое необдуманное решение относительно оставления транспортов на якорной стоянке: «В отряде главных сил, кроме крейсера “Киров”, в исправном состоянии оставался единственный миноносец — “Сметливый”. В составе отряда прикрытия исправен был лишь лидер “Ленинград”. Эсминец “Суровый” сопровождал подорвавшийся “Славный”; “Свирепый” вел на буксире “Гордого”. Мы не могли выделить ни одного корабля для зенитного прикрытия транспортов». В другой части мемуаров командующего флотом читаем: «Да, враг просчитался, надеясь на уничтожение флота. Поставленная главнокомандующим войсками Северо-Западного направления флоту задача эвакуировать из Таллина войска, прорваться в Кронштадт была решена. Нам удалось вывести из-под удара основное ядро флота — 87 процентов боевых кораблей, которые пришли к месту назначения и сыграли важную роль в тяжелых боях за Ленинград».

Оставим эти выводы на совести бывшего командующего флотом. Заметим лишь, что, снявшись с якорей, лидеры «Минск» и «Ленинград» со скоростью около 27 узлов ушли на восток, оставив беззащитными транспорты с войсками. А ведь эти корабли имели достаточно сильное зенитное вооружение! Вспомним, что также поступило и британское морское командование, бросившее на произвол судьбы летом 1942 г. суда из состава конвоя PQ-17: тогда погибли 23 судна и 153 человека.

О потерях личного состава имеются тоже весьма противоречивые сведения. Адмирал Трибуц в своих воспоминаниях «Балтийцы вступают в бой» (1973 г.) утверждает, что на переходе морем погибло около 5 тысяч человек. Эту цифру подтверждает и бывший начальник штаба Балтийского флота адмирал Ю. А. Пантелеев в книге «Морской фронт» (1965 г.). В официальном же издании Главного штаба Военно-морского флота «Военно-морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» отмечается, что потери составили около 10 тысяч человек. Тщательный анализ тех событий показывает, что из почти 50 тысяч защитников Таллина более 10 тысяч попали в плен, около 10 тысяч погибли в боях или же мелкими группами вышли из окружения, а до 30 тысяч были приняты на транспорты и боевые корабли. Если в Кронштадт прибыли от 16 до 18 тысяч человек, как утверждается в открытой советской печати, следовательно, в водах Финского залива нашли себе могилы от 12 до 14 тысяч человек. Но есть и другие цифры. В первом томе недавно рассекреченной «Хроники Великой Отечественной войны Советского Союза на Балтийском море и Ладожском озере» указано, что в Кронштадт и Ленинград были доставлены 12 225 человек. Получается, что погибло не 12-14 тысяч человек, а около 18 тысяч военнослужащих. Гражданское население, то есть беженцев, никто не считал. По некоторым данным, их было около 15 тысяч человек. Спаслись немногие.

И Трибуц, и Пантелеев в своих воспоминаниях отмечают, что, как и предписывалось в телеграмме главкома Северо-Западного направления от 26 августа 1941 г., противнику не было оставлено ни одной исправной пушки, ни одного взвода солдат — все было либо вывезено, либо уничтожено. Из опубликованных в Германии данных явствует, что в Таллине немцы взяли в плен 11 432 военнослужащих, захватили 97 полевых, 52 противотанковых и 144 зенитных исправных орудия, 91 бронемашину, 2 бронепоезда, 304 пулемета, 4 тысячи мин, 3,5 тысячи торпед, более тысячи авиабомб и т. д.

Логично поставить вопрос: а был ли флот готов к проведению столь крупномасштабной операции по эвакуации с изолированного с суши плацдарма войск 10-го стрелкового корпуса, а также сил и средств главной базы флота?

Как свидетельствуют многочисленные документы, перед самой войной нарком Военно-морского флота в своей директиве поставил Балтийскому флоту следующие задачи на случай войны с Германией: быть готовым к отражению высадки морских десантов на острова Эзель и Даго, совместно с военно-воздушными силами уничтожить флот противника при попытке его проникновения в Финский и Рижский заливы и содействовать флангам сухопутных войск на побережье Финского залива и полуострова Ханко. В соответствии с этой директивой и разработали планы первых операций Балтийского флота, причем только на случай благоприятного развития событий на сухопутном фронте. Это требовалось в советской военной доктрине! Никто из флотских начальников не предполагал, что находящейся за сотни километров от государственной границы военно-морской базе противник будет угрожать с сухопутного направления. Все верили в то, что враг будет уничтожен на его территории. Это и явилось причиной того, что ни в теоретическом, ни в практическом отношении к проведению подобной операции флот не готовился.

Сказывался также и недостаточно высокий уровень оперативно-тактической подготовки офицерского состава, в том числе и высшего звена. За четыре с половиной предвоенных года сменились четыре командующих флотом. Назначенный на эту должность в апреле 1939 г. В. Ф. Трибуц имел 15-летний стаж службы в офицерских должностях, но не имел опыта командования даже соединением. Из 72 офицеров штаба флота только 6 человек окончили Военно-морскую академию. По оценке наркома Военно-морского флота, по состоянию на 1940 г. на Балтийском флоте был «полнейший провал по оперативно-тактической и боевой подготовке».

В связи с неблагоприятным развитием событий на сухопутном фронте представитель Военно-морского флота в штабе главнокомандующего Северо-Западным направлением адмирал И. С. Исаков еще 12 июля 1941 г. отдал распоряжение В. Ф. Трибуцу продумать вопрос об организации отхода флота и перевода его системы базирования в Лужскую губу или в Кронштадт. Через 5 суток главком направления К. Е. Ворошилов строго предупредил командующего флотом, что об отходе не может быть и речи. Ситуация, в которой оказался Трибуц, была не из легких.

Однако на свой страх и риск постепенно начали вывозить материальные средства из Таллина на одиночных судах и мелкими конвоями. Но чтобы не попасть в разряд «пораженцев и паникеров», скрывали эти перевозки не только от противника, но и от представителей органов НКВД. Таким образом удалось почти полностью вывезти арсенал, часть судоремонтного предприятия, около 15 тысяч тонн технического имущества и другие грузы, эвакуировать около 17 тысяч женщини детей, до 9 тысяч раненых военнослужащих. Перевозками занималась созданная в августе специальная эвакуационная комиссия во главе с начальником тыла флота генерал-майором М. И. Москаленко. В комиссию входили также начальник отдела военных сообщений (капитан 2 ранга И. Н. Ганцов) и начальник организационно-мобилизационного отдела штаба флота (полковник А. С. Ильин). 

Когда были исчерпаны все возможности по обороне Таллина, тогда приняли решение об эвакуации гарнизона. Но это произошло только после того, как на очередном докладе об обстановке на флотах Сталин не то спросил у начальника Генерального штаба маршала Б. М. Шапошникова, не то выразил недоумение, произнеся: «А что, разве корабли еще в Таллине?» Но время уже было упущено. Как пишет Трибуц, после этой беседы Шапошникова со Сталиным «на подготовку к прорыву у нас были всего одни сутки». Значит, решение на эвакуацию запоздало по крайней мере на неделю. 

Многое наводит на размышления. Во-первых, как удалось противнику в условиях безраздельного превосходства в силах и средствах Балтийского флота, причем в белые ночи, в операционной зоне нашего флота выставить более 3000 мин и минных защитников? Это свидетельствует не только о слабости нашей разведки, но и о неважной организации наблюдения на театре военных действий. Ведь в мае 1941 г. в Финском заливе были выставлены корабельные дозоры, а самолеты МБР-2 по несколько раз в сутки вылетали на разведку. Как случилось, что дозорная служба и разведывательные полеты не выполнили своих задач? Пассивность в действиях Балтийского флота остается одной из загадок минувшей войны.

Много раз в военной печати обсуждался маршрут перехода. В своих воспоминаниях Трибуц пытается убедить читателя в том, что тогда, в августе 1941 г., было принято единственно верное решение. Но, как известно, есть и другие мнения. Не будем гадать, что бы произошло, если бы флот пошел не центральным, а южным или северным маршрутом. Об этом уже много сказано военными историками. Ясно одно, что, выбрав центральный маршрут, командующий флотом и его штаб не все сделали для того, чтобы уменьшить потери.

Из немецких и финских источников следует, что для постановки мин в Финском заливе германское командование сформировало 3 минно-заградительные группы («Кобра», «Норд» и «Пройссен»), придав им 2 флотилии торпедных катеров и 2 флотилии тральщиков. За 3 дня до начала войны эти группы начали минировать воды Финского залива. Почему же их ни разу не обнаружили с кораблей Балтийского флота?

Удивляет еще один факт: ни до войны, ни с ее началом никто не организовал разведывательного траления мин. Когда в конце июня в устье Финского залива подорвались на минах крейсер «Максим Горький» и эскадренный миноносец «Гневный», штаб флота бездействовал, не определил даже границ минных заграждений. Тральщики чаще всего использовались для выполнения не свойственных им функций: несли дозорную службу, перевозили бомбы и авиационное топливо, при этом погибали.

К началу Таллинского перехода флот потерял третью часть тральщиков. Погибли «Заряд», «Шток», «Смелый», «Крамбол», «Скат», «Буй», «Кнехт», «Бугель», «Шкив» и др. 10 августа Трибуц приказал в целях маскировки фарватеров отказаться от их систематического протраливания и повсеместно перейти к проводке кораблей и судов за тралами. Это решение оказалось ошибочным.

В заключение поставлю еще один вопрос: как велики были потери при прорыве флота из Таллина в Кронштадт? За 300-летнюю историю Российского флота они, пожалуй, сопоставимы только с потерями, понесенными в сражениях при Роченсальме в 1790 г. и при Цусиме в 1905 г. (вместе взятых). При Роченсальме русский галерный флот потерял более 50 судов и до 7 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, при Цусиме было потеряно, интернировано и сдано неприятелю 27 кораблей и погибли более 5 тысяч человек. В результате же Таллинского перехода было потеряно более 100 кораблей и судов (с учетом затопленных и погибших в самом Таллине) и погибли более 12 тысяч человек. Таковы основные итоги Таллинского прорыва.

P. S. Некоторые читатели просили при подготовке к печати следующего издания проанализировать боевую деятельность Балтийского флота за весь 1941 г. Более подробно я это сделал в книге «История военно-морского искусства» (в 4 томах). Здесь же я приведу лишь краткие сведения о потерях Балтийского флота. Замечу, что, возрождая флот на Балтийском море, советское руководство больше придерживалось традиций, чем опыта минувшей мировой войны. В результате по своему составу Балтийский флот стал самым крупным из всех четырех флотов советского Военно-морского флота. Балтийский флот имел 65 подводных лодок (Северный флот — 15, Черноморский — 47, Тихоокеанский — 92) и 25 кораблей основных классов (линкоров, крейсеров, лидеров, эсминцев) (Северный флот — 8, Черноморский — 23, Тихоокеанский — 15). Потери кораблей Балтийского флота в 1941 г.

Дата гибели Класс и название корабля Причины гибели

23 июня ЭМ «Гневный» МЗМ

23 июня БТЩ Т-208 «Шкив» МЗМ

23 июня ПЛ М-78 Авиация

23 июня ГС «Вест» МЗМ

24 июня ЭМ «Ленин» Взорван в Либаве

24 июня ПЛ С-1 То же

24 июня ПЛ М-76»»

24 июня ПЛ М-80»»

24 июня ПЛ «Ронис»»»

24 июня ПЛ «Спидола»»»

24 июня ПЛ С-3 ТКА

24 июня ПЛ С-10 НК

25 июня ПЛ М-83 Взорвана в Либаве

28 июня ПЛ М-99 МЗМ

1 июля ТЩ Т-299 «Иманта» То же

1 июля ПЛ М-81»»

7 июля БТЩ Т-216»»

7 июля ТЩ Т-101 «Петрозаводск»»»

19 июля ЭМ «Сердитый» Авиация

21 июля ПЛ М-94 ПЛ

22 июля ПЛ С-11 ПЛ

27 июля

30 июля ЭМ «Смелый» ТЩ Т-51 «Змей» МЗМ, авиация МЗМ

31 июля ТЩ № 83 Затонул у причала

3 августа БТЩ Т-201 «Заряд» МЗМ

3 августа БТЩ Т-212 «Штаг» МЗМ

8 августа ЭМ «Карл Маркс» Авиация

11 августа ТЩ № 76 «Вал» Авиация

11 августа БТЩ Т-213 «Крамбол» МЗМ

11 августа ЗМ «Суроп» Авиация

13 августа ТЩ Т-68 МЗМ

13 августа ТЩ № 41 ТКА

15 августа БТЩ Т-202 «Буй» МЗМ

17 августа ТЩ Т-122 В результате шторма

18 августа ЭМ «Статный» МЗМ

19 августа ТЩ № 80 ТКА

21 августа ГС «Норд» МЗМ

24 августа ЭМ «Энгельс» МЗМ

24 августа БТЩ Т-209 «Кнехт» То же

24 августа БТЩ Т-214 «Бугель»»»

28 августа ЭМ «Скорый»»»

28 августа ЭМ «Артем»»»

28 августа ЭМ «Володарский»»»

28 августа ЭМ «Калинин»»»

28 августа ЭМ «Яков Свердлов»»»

28 августа СКР «Снег»»»

28 августа СКР «Циклон»»»

28 августа СРК «Топаз»»»

28 августа ПЛ С-5»»

28 августа ПЛ Щ-301»»

28 августа ТЩ Т-56 «Барометр»»»

28 августа ТЩ Т-71 «Краб»»»

28 августа ТЩ Т-42»»

28 августа ЗМ «Амур» Затоплен в Таллине

28 августа СС «Сатурн» МЗМ

29 августа КЛ И-8 МЗМ

29 августа ГС «Астроном» Авиация

30 августа ПЛ С-6 Авиация

11 сентября ПЛ П-1 МЗМ

16 сентября ТЩ № 81 Авиация Сентябрь ТЩ № 82 Интернирован в Швеции Сентябрь ТЩ № 85 Интернирован в Швеции Сентябрь ТЩ № 87 Интернирован в Швеции Сентябрь ТЩ № 89 Интернирован в Швеции

19 сентября ТЩ № 53 Авария

20 сентября ПЛ Щ-319 МЗМ

21 сентября СКР «Вихрь» Авиация

21 сентября ЭМ «Стерегущий» Авиация

21 сентября ГС «Базис» Авиация

22 сентября ТЩ № 68 «Киров» ТКА

23 сентября ТЩ № 32 Авиация 

23 сентября ПЛ П-2 Авиация

24 сентября ЛД «Минск» Авиация

24 сентября ПЛ М-74 Авиация

27 сентября КЛ «Пионер» Авиация

27 сентября СКР «Буря» Артиллерия

1 октября ТЩ № 64 Авария

12 октября ПЛ Щ-322 МЗМ

16 октября ГС «Волна» Авария

21 октября ПЛ С-8 МЗМ

1 ноября ПЛ «Калев» МЗМ

3 ноября ТЩ Т-177 «Белуга» Авария

4 ноября ЭМ «Сметливый» МЗМ

7 ноября ТЩ № 178 Авария

9 ноября ПЛ Л-1 Артиллерия

14 ноября ЭМ «Гордый» МЗМ

14 ноября ЭМ «Суровый» То же

14 ноября ПЛ Л-2»»

14 ноября БТЩ Т-206 «Верп»»»

14 ноября ПЛ М-98»»

15 ноября ПЛ М-103»»

15 ноября ПЛ Щ-324»»

21 ноября ТЩ № 35 «Менжинский»»»

21 ноября ЗС «Азимут»»»

24 ноября БТЩ Т-203 «Патрон»»»

25 ноября ТЩ «Клюз»»»

30 ноября ТЩ Т-67 Авиация

3 декабря ТЩ Т-297 «Вирсайтис» МЗМ

К концу 1941 г. флота на Балтике практически не существовало. С началом войны 35 судов Балтийского, Латвийского и Эстонского пароходств были захвачены в иностранных портах, 3 взорваны по приказанию высшего командования, 19 оставлены в портах при отступлении, а 3 захвачены немцами при попытке прорыва в свои порты. Потери от воздействия сил противника тоже были внушительными: 37 судов потопила авиация, 21 погибло от подрыва на минах, 4 потопили катера, 6 уничтожила береговая артиллерия, 1 потопила подводная лодка и 2 судна погибли в результате аварий. До конца 1941 г. погибло 131 транспортное судно, принадлежавшее только Министерству морского флота.

«“ТУМАН” УШЕЛ В МОРСКУЮ ПУЧИНУ…»

В четвертом издании книги «Боевой путь советского Военно-морского флота» о гибели сторожевого корабля Северного флота рассказывается следующее:

«В один из последующих набегов (10 августа 1941 года) три эскадренных миноносца противника напали на дозорный сторожевой корабль “Туман” (командир лейтенант Л. А. Шестаков, военный комиссар старший политрук П. Н. Стрельник). Бывший рыболовный траулер вступил в неравный бой. Вскоре вражеские снаряды буквально изрешетили его. Корабль лишился хода, вода поступала в котельное отделение, рубка и палуба были разрушены, начался пожар. Уцелело только носовое орудие, из которого комсомольцы Егунов, Сидоренко и Колывайко продолжали вести огонь. Было много убитых и раненых. Погибли командир и комиссар корабля. В командование кораблем вступил раненый лейтенант Л. А. Рыбаков. В последний момент снарядом был сбит на палубу флаг — Знамя корабля. Раненый матрос Семенов и радист Блинов снова подняли его на мачту. Сторожевой корабль “Туман” ушел в морскую пучину с гордо развевающимся Военно-морским флагом».

Конечно, экипаж проявил мужество и героизм, о просчетах высшего командования никто не говорил: это делать запрещалось… Но корабль-то погиб у своего берега, в зоне действия авиации и обстрела береговых батарей, расположенных на мысе Сеть-Наволок и на острове Кильдин! Подвиг этот «организовал» начальствующий состав. В ночь на 13 июля к юго-востоку от Териберки 3 немецких эсминца потопили сторожевой корабль «Пассат» и спасательное судно РТ-67, в ночь на 24 июля к северо-востоку от Териберки уже 4 эсминца противника потопили гидрографическое судно «Меридиан». Ответные удары авиация стала наносить с запозданием, поэтому безрезультатно. Надо отметить, что бывший командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко в своих воспоминаниях «Вместе с флотом» (1960 г.) все же признал некоторые ошибки, но основное внимание уделил героизму: «Личный состав “Тумана” держался героически: вел одновременно неравный артиллерийский бой и все осложнявшуюся борьбу за живучесть корабля — с пожаром и с возраставшей из-за новых пробоин потерей плавучести. Когда на «Тумане» осколком снаряда перебило флагшток, раненый рулевой Константин Семенов бросился к флагу и высоко поднял его над головой. Тотчас разорвался очередной снаряд, и рука Семенова бессильно опустила флаг: осколок перебил кисть рулевому. Мгновенно на помощь Семенову метнулся радист Блинов. Высвободив полотнище из судорожно сжатых пальцев раненого вторично товарища, он тут же развернул флаг над собой, символизируя этим героическую решимость всего экипажа сражаться с врагом до последней возможности». Этот фрагмент боя запечатлен на многих картинах.

В официальном издании Главного штаба Военно-морского флота (Морской атлас. Том III. Военно-исторический. Часть вторая, 1966) опубликованы такие сведения:

«В ночь на 10.08.41 три эсминца, вышедшие из Киркинеса для поиска советских конвоев, атаковали сторожевой корабль “Туман”, находившийся в дозоре. В результате боя, несмотря на героизм личного состава и поддержку береговой артиллерии с мыса Сеть-Наволок, “Туман” был потоплен».

В «Хронике Великой Отечественной войны Советского Союза на Северном морском театре» (Вып. 1) об этом эпизоде рассказывается так:

«10 августа. СКР “Туман”, находясь на линии дозора мыс Сеть-Наволок — Кильдин-норд, в 3 часа

1 минуту дал сигнал “воздух”, так как был обнаружен бомбардировщик противника курсом 90 градусов на высоте 100 метров.

В 4 часа 25 минут СКР “Туман”, следуя зигзагами на генеральном курсе 213 градусов, обнаружил 3 ЭМ противника (“Рихард Байтцен”, “Ханс Лоди” и “Фридрих Экольд”. — В. Д.) в расстоянии 50–55 каб., на курсовом угле 90 градусов правого борта, следовавших курсом 180 градусов прямо на СКР “Туман”. Последний отвернул влево, увеличив ход, с расчетом отойти под прикрытие своих береговых батарей. На СКР была сыграна боевая тревога и в

4 часа 35 минут дано донесение в адрес РТС Полярное на волне дозорных кораблей; по флоту не было сделано донесение.

Эсминцы противника шли строем уступа; сближение их с СКР первоначально было медленным, но с отходом СКР “Туман” к берегу они увеличили ход, стремясь сблизиться на малую дистанцию. В

4 часа 30 минут с дистанции 25 каб. эсминцы открыли огонь из шести орудий (по два с каждого корабля). Первый залп был перелетным; им были перебиты антенны, СКР “Туман” описал координат вправо и поставил дымовую завесу из 10 МДШ для прикрытия своего отхода. Тем не менее второй залп попал в корпус СКР, третий — в корму СКР, перебил штуртрос и вызвал пожар. Со второго залпа противник перешел на поражение. Последующими залпами была снесена дымовая труба, имелись попадания в мостик, рулевую рубку и полубак. СКР потерял управление, его ход стал постепенно уменьшаться. Личный состав вел борьбу за живучесть корабля.

В 5 часов 6 минут два МБР-2 поднялись с аэродрома Грязное для наблюдения за эсминцами противника. В 5 часов 8 минут батарея № 11 (четыре

180-мм орудия) на мысу Сеть-Наволок с дистанции

115—160 каб. открыла огонь по кораблям противника.

К 5 часам 15 минутам СКР “Туман” получил

11 прямых попаданий из 10 шестиорудийных залпов, выпущенных эсминцами, и имел крен в 15 градусов на правый борт. Был убит химик, управляющий постановкой дымзавесы.

Между 5 часами 16 минутами и 5 часами 20 минутами эсминцы под артиллерийским огнем батареи

№ 7, которая вела по ним огонь с дистанции

108—120 кабельтовых, начали отход на норд-ост и закрылись дымовой завесой.

В 5 часов 30 минут с СКР “Туман” были спущены шлюпки и на них посажен личный состав; СКР начал быстро крениться на правый борт и в 5 часов 50 минут затонул по пеленгу 334 градуса на дистанции

150 кабельтов от поста Кильдин-вест. Из 52 человек экипажа спаслись на двух шлюпках 37 человек».

 Так погиб сторожевой корабль «Туман». Ошибки командования были признаны и объявлены в приказе командующего флотом № 00434 от 26 августа 1941 г. Но тогда о приказе знали немногие. Североморцы читали о бое в листовках и газетах, где в красках описывали подвиг и то, как с гордо реющим флагом корабль погиб, не запятнав чести флота. Но по существу никакого боя и не было. Немецкие эсминцы буквально расстреливали советский корабль «Туман», который в ответ не произвел ни одного выстрела: сначала не позволяла дистанция, затем противник уничтожил кормовую пушку, а носовая была закрыта надстройками.

Теперь о причинах гибели «Тумана». От обнаружения немецкого самолета-разведчика и до первого выстрела прошли 1 час и 29 минут. Однако по совершенно непонятным причинам готовность сил повышена не была. К этому времени о немецкой тактике уже знали: если появлялся самолет-разведчик, то через некоторое время следует ожидать либо налета его авиации, либо набега надводных кораблей. 20 июля, действуя по такой же схеме, немецкая авиация в Екатерининской гавани потопила новейший эскадренный миноносец «Стремительный». Удивляет то, что в 3 часа 1 минуту с «Тумана» дали сигнал по флоту, сообщая об обнаружении немецкого самолета, но никто не прореагировал. А когда в зоне огня береговых батарей немецкие эсминцы расстреливали слабо вооруженный сторожевой корабль («Туман» имел 2 орудия 45 мм калибра), они словно завороженные молчали: не решались открывать огонь без приказания. Во время боя шли переговоры с командными пунктами Мурманского укрепленного района и штаба флота. Когда же разрешили открыть огонь, эсминцы, сделав свое дело, под прикрытием дымовых завес стали отходить. Батарея № 11 успела сделать 6 залпов (снаряды легли с недолетом), а батарея № 7 — всего 3. Командование флотом попыталось нанести удар по отходящему противнику с помощью авиации. Но из-за малого числа самолетов (2 Пе-2 и 5 СБ) и большой высоты бомбометания (2000 м) только одна 250-килограммовая бомба упала на концевой корабль. Повреждение получил эсминец «Рихард Байтцен»: бомба попала в машинное отделение и он на время потерял ход. Самолеты следующей группы (2 Пе-2) не смогли обнаружить противника из-за тумана. Впоследствии поврежденный немецкий корабль был отправлен в Киль на ремонт и вошел в строй только в январе 1942 г.

28 апреля 1965 г. командующий Северным флотом адмирал С. М. Лобов подписал приказ № 103, в котором место гибели «Тумана» объявил координатами боевой славы… При прохождении этого места все корабли приспускают флаг, отдавая почести мужествуличного состава сторожевого корабля «Туман».

«ТАК СЧИТАЛИ ВСЕ, КРОМЕ КОМАНДОВАНИЯ ЧЕРНОМОРСКИМ ФЛОТОМ»

В предвоенных оперативно-тактических документах советского Военно-морского флота отмечалось, что одной из эффективных форм применения сил флота (в том числе крупных артиллерийских кораблей) будут так называемые набеговые действия на базы, порты и другие береговые объекты противника. В начале Второй мировой войны англичане использовали эту форму применения сил флота на практике в районе Средиземного моря: на главные направления, как и полагалось, направляли линкоры и тяжелые крейсеры, а на обеспечивающие — авианосцы. После выполнения ударов на обеспечивающих направлениях успехи оказались более значительными, чем на главных. Поэтому англичане не стали применять линкоры в набегах на базы и порты, так как с этим лучше справлялись авианосцы, тем более что артиллерийским кораблям приходилось подходить близко к берегу и попадать под огонь береговой артиллерии и удары авиации. Возле берега также возрастала угроза подрыва на минах. В советском Военно-морском флоте об этом опыте знали и, конечно, должны были его учесть. Историки Военно-морской академии и Главного штаба Военно-морского флота внимательно следили за тем, как применяют силы флотов Германия и Англия, обобщали выводы и старались внедрить некоторые новшества в практику отечественных флотов. Нельзя же постоянно учиться на своих ошибках! Но если на Севере после первой неудачной попытки совершить набег эсминцев на побережье противника от этой формы применения сил отказались, то на Черноморском флоте, несмотря на потери, корабли вновь и вновь направляли к побережью противника. Даже уже собственные ошибки учитывать перестали.

Первый набег осуществили в самом начале войны. Утром 25 июня 1941 г. командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский утвердил план набеговой операции кораблей Отряда легких сил (командир контр-адмирал Т. А. Новиков) на Констанцу, о чем ранее доложили наркому Военно-морского флота адмиралу Н. Г. Кузнецову. Об этом плане знал И. В. Сталин, потребовавший тщательно все подготовить. Сущность плана заключалась в проведении разведки боем подступов к Констанце с моря и уничтожении нефтебаков с применением сил флота и авиации.

Обстрел береговых объектов первоначально планировали произвести с лидера «Харьков» и двух эскадренных миноносцев. С моря их должны были прикрывать крейсер «Ворошилов» и лидер «Москва». Авиации следовало нанести три удара — в 4 часа, 4 часа 30 минут ив 5 часов. Приступили к реализации этого плана, однако в 17 часов 33 минуты 25 июня из Москвы прибыл измененный план: теперь обстрел должны вести 2 лидера, а крейсер и 3 эсминца — прикрывать ударную группу со стороны моря, авиация — бомбить объекты противника один раз ночью и один раз после обстрела с кораблей. После набега самолет-разведчик должен был сфотографировать уничтоженные объекты, чтобы сделать оценку. Эти изменения командир Отряда легких сил получил уже на выходе из Севастопольской бухты. У боновых ворот он приказал всем стать на якорь и довел до сведения командиров внесенные Главным штабом Военно-морского флота изменения.

Накануне набега планировали провести доразведку военно-морской базы Констанца, но это сделать не удалось (22 июня из-за плохой погоды, а 25 июня из-за того, что 2 самолета ДБ-3, посланные на доразведку, не вернулись из боевого задания). У берегов Румынии находилось 3 подводные лодки — Щ-205, Щ-206 и Щ-209, получившие задание уничтожить корабли противника. Однако командиров подводных лодок даже не проинформировали о готовившемся набеге, что явилось серьезной ошибкой, ведь силам приходилось действовать водном районе.

В разведывательном отделе штаба Черноморского флота предполагали, что на подходах к Констанце выставлены мины, на план операции нанесли границы минного заграждения. Румыны еще до войны объявили, что у Констанцы в 170 кабельтовых от берега ими выставлены мины. Но в штабе флота считали эти данные преувеличенными и допускали, что подойти к берегу можно на расстояние до 110–120 кабельтовых. Знали также о наличии береговой батареи и о достаточно сильной противовоздушной обороне базы. Эти сведения доставили летчики, выполнявшие бомбардировки Констанцы с 22 по 25 июня.

Только в 20 часов 10 минут 22 июня лидеры «Харьков» (командир капитан 3 ранга П. А. Мельников) и «Москва» (командир капитан-лейтенант А. Б. Тухов) вышли в море. Они составляли ударную группу, действовавшую на главном направлении. Брейд-вымпел командира 3-го дивизиона эскадренных миноносцев капитана 2 ранга М. Ф. Романова подняли на лидере «Харьков».

Отряд прикрытия вышел в море в 22 часа 41 минуту, при этом эсминец «Смышленый» на Инкерманском створе параваном зацепился за якорь-цепь швартовной бочки, и, пока его освобождали, крейсер «Молотов» ушел в район с эсминцем «Сообразительный», который вскоре отстал от крейсера. Эсминцы вступили в охранение крейсера лишь на рассвете. Командир Отряда легких сил контр-адмирал Т. А. Новиков держал свой флаг на крейсере «Ворошилов».

Переход лидеров в район боевых действий прошел без противодействия со стороны противника. В 4 часа 42 минуты открылся берег, находившийся на расстоянии около 140 кабельтовых. В 4 часа 50 минут на лидере «Харьков» оборвался правый параван. В голову вышел лидер «Москва». В 5 часов корабли начали поворот на боевой курс 221 градус. Скорость поддерживалась 26 узлов. В момент поворота у «Харькова» оборвался и левый параван. В 5 часов 2 минуты открыли огонь с лидера «Харьков» (с дистанции около 130 кабельтовых), затем — с лидера «Москва». Так как утренняя дымка закрывала горизонт, с кораблей вели огонь по невидимой цели, то есть стреляли наугад. В 5 часов 6 минут по кораблям открыла огонь береговая батарея «Тирпиц» (из пушек 280-мм калибра), снаряды третьего залпа накрыли лидер «Москва». 

Около 5 часов 10 минут командир группы передал сигнал о начале отхода с одновременной постановкой дымовой завесы. Впереди с параванами шел лидер «Москва». В 15 часов 13 минут для снижения эффективности огня противника корабли легли на курс «зигзаг». В это время комендоры «Харькова» прекратили стрельбу, выпустив 154 фугасных снаряда. Примерно такое же число снарядов выпустили артиллеристы «Москвы». В момент начала отхода лидеров из Констанцы появились румынские эсминцы «Реджина Мария» и «Мэрешти». Через 5–6 минут они открыли огонь по лидерам, но их снаряды уже не долетали.

Из-за меткого огня береговой батареи противника шедший концевым «Харьков» в 5 часов 20 минут передал на лидер «Москва» сигнал об увеличении скорости и переходе на прямой курс. Рассчитывали быстрее выйти из зоны обстрела. Корабли увеличили скорость до 30—32 узлов. Возможно, в этот момент лидер «Москва» потерял оба паравана. Через минуту по радиосвязи получили квитанцию, одновременно под корпусом «Москвы» произошел сильный взрыв. Столб огня и дыма поднялся на 30–35 метров. Корабль переломился пополам в районе правого котельного кожуха; носовая часть корабля развернулась форштевнем к корме; винты продолжали вращаться. Из кормового зенитного орудия вели огонь по самолетам противника.

Через 4–5 минут обе части корабля затонули. Едва «Харьков» застопорил ход для спасения моряков с тонущего корабля «Москва», как его сразу же накрыли снаряды очередного залпа береговой артиллерии. В 5 часов 28 минут «Харьков» лег на курс отхода. Но не успел он развить полный ход, как прямо у борта разорвались два снаряда. Скорость «Харькова» снизилась до малой. В 5 часов 36 минут корабль начали бомбить самолеты противника.

В 6 часов 17 минут командир Отряда легких сил запросил авиационного прикрытия, но из штаба флота последовал приказ отходить к главной базе полным ходом. Спустя некоторое время все же была получена радиограмма, где сообщалось, что корабли будут прикрыты авиацией только в 100—70 милях от Севастополя.

В 5 часов 55 минут «Харьков» вышел из-под обстрела береговых батарей, до берега оставалось около 190 кабельтовых. Скорость лидера не превышала 6 узлов. В 6 часов 43 минуты моряки обнаружили след идущей на корабль торпеды. Корабль уклонился от удара и даже успел открыть огонь по предполагаемому месту подводной лодки ныряющими снарядами.

В 7 часов 30 минут к лидеру «Харьков» подошел эсминец «Сообразительный». Теперь уже сигнальщики «Сообразительного» обнаружили след торпеды. Эсминец форсированным ходом вышел в предполагаемое место пуска торпеды и сбросил несколько глубинных бомб. Через некоторое время на месте, куда упали бомбы, появилось большое масляное пятно, затем на мгновение показалась кормовая часть подводной лодки. Как выяснилось позднее, потопили свою подводную лодку Щ-206 (командир капитан-лейтенант С. А. Каракай). Существует версия, что лидер «Москва» был потоплен своей подводной лодкой. В середине 1980-х гг. мне приходилось беседовать с участником этой операции вице-адмиралом Б. Ф. Петровым, который утверждал, что характер взрыва свидетельствовал о том, что лидер все же подорвался на мине.

С 7 часов 22 минут до 7 часов 30 минут самолеты противника выполнили несколько безуспешных атак. В 8 часов 14 минут на «Харькове» ввели в строй котел № 2, корабль стал развивать скорость 26 узлов и смог уклоняться от авиации. Последний, четвертый, удар авиация противника нанесла в 13 часов 5 минут, но и на этот раз корабли уклонились от удара.

В 13 часов 14 минут в Севастопольскую бухту вошел крейсер «Ворошилов», а в 21 час 9 минут — лидер «Харьков» в сопровождении эсминцев «Смышленый» и «Сообразительный».

Авиация своей задачи не выполнила. Первая группа, состоявшая из 2 самолетов ДБ-3, которая должна была нанести удар около 4 часов, возвратилась на аэродром из-за неисправности материальной части. Вторая группа, состоявшая из 2 самолетов СБ, вылетела с таким расчетом, чтобы подойти к Констанце в 4 часа 30 минут. Но у одного самолета тоже оказалась неисправной материальная часть, а другой не вернулся из боевого задания. Третья группа, состоявшая из 7 самолетов СБ, из-за противодействия истребителей и плотного артиллерийского огня в 6 часов 40 минут сбросила 42 бомбы ФАБ-100 с высоты 6100 метров чуть севернее Констанцы. При этом были сбиты два «мессершмитта». На аэродром не вернулось три самолета.

Командующий эскадрой вице-адмирал Л. А. Владимирский предполагал, что лидер «Москва» погиб от попадания крупнокалиберного снаряда, но не исключал возможности подрыва на мине. В конце концов в штабе Черноморского флота решили, что корабль подорвался на мине.

Как видим, ошибок было допущено много. Непонятно, зачем создавали отряд прикрытия. В Черном море противник не имел кораблей крупнее эсминца. Лидеры сами могли отразить их атаки. Может быть, следовало включить крейсер в ударную группу? Он смог бы подавить береговую батарею противника. Недооценили минную угрозу. Из-за задержки выхода почти на 2 часа повысили скорость до 26–30 узлов, что привело к потере параванов. Согласно техническим характеристикам, параваны К-1 использовались на скоростях не более 21 узла. Из-за того что штаб флота не оповестил командира подводной лодки о набеге, тот атаковал свои корабли, приняв их за неприятельские, а лодка была контратакована и потоплена своими же кораблями. Таков итог первого набега.

В ночь на 3 августа 1942 г. крейсер «Молотов» (командир капитан 2 ранга М. Ф. Романов) и лидер «Харьков» (командир капитан 3 ранга П. И. Шевченко) совершили набег на Феодосию. В 17 часов 38 минут они вышли из Туапсе, а в 18 часов их обнаружил немецкий самолет-разведчик. Генеральный курс кораблей лежал на Феодосию. Но, чтобы ввести противника в заблуждение, они изменили курс и направились в сторону Новороссийска. Как только самолет скрылся, корабли вновь повернули на Феодосию. Однако в 18 часов 50 минут появился другой немецкий самолет-разведчик. Корабли снова повернули в сторону Новороссийска и следовали этим курсом до наступления темноты. В 20 часов 30 минут они опять легли на курс 270 градусов. Но противник разгадал цель выхода советских кораблей.

В полночь крейсер «Молотов» и лидер «Харьков» подошли к Феодосии, где их должна была встретить подводная лодка М-62, но по неизвестной причине не встретила. Командиры кораблей уточнили свое местонахождение, сориентировавшись по очертаниям гор. В 0 часов 53 минуты моряки крейсера обнаружили катер, а через 2 минуты по кораблям открыли огонь с береговой батареи: снаряды 7 трехорудийных залпов легли с большой точностью; некоторые из них накрыли «Молотов».

С лидера «Харьков» в сторону Двуякорной бухты выпустили 59 снарядов. С «Молотова» огонь не открывали, поскольку командир бригады крейсеров контр-адмирал Н. Е. Басистый не был уверен в точности местонахождения своего корабля. В сложившейся ситуации в 1 час 13 минут, не выполнив боевой задачи, Басистый отказался от обстрела Феодосии и приказал лечь на курс отхода.

На отходе корабли непрерывно подвергались атакам самолетов и торпедных катеров. Во время одной из них (в 1 час 26 минут) в крейсер попала сброшенная с самолета торпеда, в результате чего оторвалась его кормовая часть (20 м) до 262-го шпангоута, были потеряны рули и рулевая машина, серьезно повреждены гребные винты и валы. Корабль мог развивать скорость не более 10 узлов, управление велось с помощью машин, при этом левая машина работала в режиме самого полного хода вперед, а правая — самого малого хода назад. В 5 часов 10 минут в охранение кораблей вступили истребители, а через 30 минут — и торпедные катера. В 7 часов 52 минуты к ним присоединился миноносец «Незаможник», а несколько позже — сторожевые катера. В 22 часа крейсер «Молотов» и лидер «Харьков» прибыли в Поти. Почти на год «Молотов» был выведен из строя.

В ночь на 6 октября 1943 г. лидер «Харьков» и эскадренные миноносцы «Способный» и «Беспощадный» совершили еще один набег на Феодосию и Ялту. На подходах к Феодосии корабли были обнаружены самолетами противника, которые при обеспечении самолета-осветителя сбросили на эсминцы несколько бомб. Происходило это в промежуток времени от 2 до 4 часов, однако командир ударной группы капитан 2 ранга Г. П. Негода донес об этом только в 4 часа 15 минут. Вместо того чтобы до наступления рассвета на полном ходу уйти из района, корабли продолжали двигаться в направлении Феодосии. В 5 часов немецкие катера атаковали эсминцы, но были отогнаны. В 5 часов 30 минут в 8 милях от Феодосии сигнальщики обнаружили две группы торпедных катеров, почти сразу же по кораблям открыли огонь с береговой батареи, находившейся в районе Коктебеля. С помощью корабельной артиллерии торпедные катера снова удалось отогнать. При этом один катер получил повреждение. В 6 часов 10 минут Негода принял решение на отход. Лидер «Харьков» в 6 часов подошел к Ялте и с дистанции 70 кабельтовых выпустил по порту 104 снаряда 130-мм калибра. Береговая батарея сделала по лидеру 24 залпа. Из немецких сообщений следует, что военные объекты в порту Ялта не пострадали, снарядами разрушено лишь несколько городских домов. Имелись убитые и раненые среди гражданского населения. При отходе «Харьков» выпустил 30 снарядов по Алуште, но они не долетели до цели. Береговая батарея противника в ответ успела выпустить несколько снарядов, но они тоже не долетели. В 6 часов 13 минут лидер направился в точку встречи с эсминцами, а примерно через час лидер и эскадренные миноносцы в одном боевом порядке начали отход к Туапсе.

В 6 часов 40 минут 3 истребителя вступили в охранение кораблей, а в 8 часов 15 минут им удалось сбить немецкий самолет-разведчик. Более 15 минут корабли лежали в дрейфе, пока эскадренный миноносец «Способный» поднимал на борт двоих немецких летчиков со сбитого самолета. В 8 часов 37 минут в этот район прилетели 8 «юнкерсов» в сопровождении 4 истребителей. В воздушном бою удалось сбить «юнкерс» и «мессершмитт»; 2 «юнкерса» прорвались к лидеру и сбросили бомбы. Было 8 часов 39 минут. Одна бомба крупного калибра попала в кормовую часть «Харькова», корабль потерял ход. Затем две бомбы взорвались в носовых котельных отделениях (№ 1 и 2). Капитан 2 ранга Негода приказал командиру эсминца «Способный» капитану 3 ранга А. Н. Горшенину взять поврежденный корабль на буксир. Более 40 минут потратили на заводку буксира. Несколько раз буксирный трос обрывался. Только в 9 часов 25 минут корабли дали ход, скорость буксировки не превышала 6–7 узлов.

В 11 часов 50 минут шесть «юнкерсов» снова атаковали корабли. На этот раз бомбы попали в «Беспощадный», который, так же как и лидер, потерял ход. Корабли снова легли в дрейф. Примерно в 14 часов на «Харькове» устранили повреждения: теперь он мог идти со скоростью не более 9 узлов. Командир отряда приказал командиру «Способного» взять на буксир поврежденный «Беспощадный», которым командовал капитан 3 ранга В. А. Пархоменко. Но с 14 часов 10 минут до 14 часов 50 минут 5 «юнкерсов» под прикрытием 12 «мессершмиттов» вновь нанесли удар по кораблям. В 14 часов 13 минут от прямого попадания 4 бомб затонул «Беспощадный».

«Способный» более чем на 30 минут лишился хода. Немецкие летчики стали бомбить «Харьков». От прямого попадания 2 бомб в 15 часов 37 минут погиб и «Харьков». Тем временем на «Способном» устранили повреждение, но вместо того чтобы отходить, стали спасать личный состав с потопленных кораблей, на что ушло более 2,5 часа. В это время налетела третья группа, состоявшая из 25 «юнкерсов», которые добили и третий корабль. В 18 часов 35 минут погиб «Способный».

За весь день истребителям прикрытия удалось сбить 14 самолетов противника. Всего за время прикрытия отряда кораблей было выполнено 115 самолето-вылетов. Прибывшие в район гибели сторожевые и торпедные катера, базовый тральщик «Искатель» и буксир ЧФ-1 спасли 123 человека; погибли 692.

О потере сразу 3 крупных кораблей доложили Сталину. Вскоре появилась директива Ставки с запрещением использования крупных кораблей до особого распоряжения. До конца войны они простояли в базах, обеспечивая противовоздушную оборону. По воле случая во время последнегонабега на Черноморском флоте находился нарком Военно-морского флота Н. Г. Кузнецов, который уже после войны в своих мемуарах написал: «Ясно одно — повторные походы к побережью, занятому противником, сопряжены с очень большим риском». Слишком запоздалое признание. Об этом надо было сказать еще в 1941 г. Немецкий историк Ф. Форстмейер на страницах журнала «Марине рундшау» так оценивал это событие: «Гибель эскадренных миноносцев 6 октября 1943 года была, вероятно, решающей для дальнейшей пассивной боевой деятельности советского Военно-морского флота на Черном море и послужила основанием не вводить в действие все надводные силы, даже когда при эвакуации Крыма в 1944 году Черноморскому флоту представилась исключительная возможность решительными ударами нанести значительный урон противнику».

Следует сказать о тактических ошибках третьего набега. Как и при набеге в 1942 г., не наблюдалось ни скрытности, ни внезапности набега. Начальник военно-морского района контр-адмирал Шульц в 0 часов 37 минут объявил боевую тревогу в гарнизонах Феодосии и Ялты. О советских кораблях узнали на развернутых в районе немецких подводных лодках, в 1-м авиационном корпусе, а торпедные катера вышли им навстречу. Противник во всеоружии встретил наши корабли. Ничем нельзя оправдать потерю времени при подъеме из воды немецких летчиков, при попытках буксировать поврежденные корабли. Но самым большим недостатком операции следует считать слабое прикрытие истребительной авиации: удар прикрывало всего 4 машины, а отход должно было прикрывать 6 машин (из расчета по 3 самолета в смене). Командование флотом недооценило ударную силу авиации противника. А ведь заканчивался 1943 г. Еще в декабре 1941 г. после потопления японской авиацией берегового базирования английского линкора «Принс оф Уэлс» и линейного крейсера «Рипалс» всем стало ясно, что авиация может эффективно участвовать в уничтожении крупных кораблей на море. Началось усиленное вооружение кораблей зенитной артиллерией. Военно-морские теоретики признали, что истребительное прикрытие кораблей на переходе морем и в районах выполнения боевых задач является наиболее надежной защитой от ударов авиации противника. Так считали все, кроме командования Черноморским флотом.

СУВОРОВ ИМ НЕ УКАЗ!

 В середине 1980-х гг. в группе командирской подготовки главнокомандующего Военно-морским флотом мне пришлось читать лекцию о совместных действиях армии и флота в период Великой Отечественной войны. Рассказывая о проведении операций по обороне военно-морских баз, я подробно остановился на героизме советских воинов при обороне Таллина, Ханко, Одессы и Севастополя, а затем подверг резкой критике действия командующего Севастопольским оборонительным районом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского (Иванова) и его заместителя по сухопутной части командующего Приморской армией генерал-майора И. Е. Петрова, бросивших на произвол судьбы более чем 80-тысячный гарнизон (в том числе 23 тысячи раненых) в осажденной противником крепости. Я сказал также о медлительности, а точнее, о бездеятельности наркома Военно-морского флота Н. Г. Кузнецова, не сумевшего грамотно проанализировать обстановку и вовремя доложить в Ставку Верховного Главнокомандования о немедленной эвакуации войск из Севастополя. Полководческой прозорливости не хватило и у представителей Северо-Кавказского фронта маршала С. М. Буденного и его заместителя по морской части адмирала И. С. Исакова, которым непосредственно подчинялся командующий Севастопольским оборонительным районом. Некоторым слушателям эта критика не понравилась.

В советской военно-исторической литературе о последних днях и часах обороны Севастополя пишется в «слегка» завуалированном виде. Неподготовленному читателю трудно понять, что же фактически происходило тогда в Севастополе. Вот, например, как это описано в официальном издании Министерства обороны Советского Союза — 12-томной «Истории Второй мировой войны 1939–1945»: «Утром 30 июня (1942 г. — В. Д.) командующий Северо-Кавказским фронтом маршал С. М. Буденный получил донесение командующего Севастопольским оборонительным районом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского о тяжелой обстановке в Севастополе. Этот документ отражал суровую правду тех дней. Руководители Севастопольской обороны писали: “Оставшиеся войска сильно устали… хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками, учитывая резкое снижение нашей огневой мощи… В таком положении мы продержимся максимум два-три дня” (Ф. С. Октябрьский просил у С. М. Буденного разрешения вывезти самолетами 200–300 человек руководящего состава и покинуть город самому, оставив за себя генерал-майора И. Е. Петрова. — В. Д.).

Получив донесение, маршал С. М. Буденный доложил в Ставку, что Севастопольский оборонительный район подготовленных оборонительных рубежей больше не имеет, боеспособность войск снизилась и оказать скорую помощь защитникам Севастополя с моря и воздуха командование Северо-Кавказского фронта не может. 

Организация эвакуации раненых возлагалась на командующего Черноморским флотом, которому было приказано использовать для этой цели все средства флота.

Во второй половине дня 30 июня начальник Генерального штаба генерал А. М. Василевский сообщил командованию Северо-Кавказского фронта, что Ставка утверждает предложения фронта и приказывает приступить немедленно к их реализации.

Вечером 30 июня, когда кончились боеприпасы, продовольствие и питьевая вода, защитники Севастополя по приказу Ставки отошли к бухтам Стрелецкая, Камышовая, Казачья и на мыс Херсонес. Их положение было крайне тяжелым. Остатки многих соединений Севастопольского оборонительного района понесли большие потери и потеряли боеспособность.

К исходу 30 июня в составе Севастопольского оборонительного района из числа частично сохранивших боеспособность остались только 109-я стрелковая дивизия (около 2000 бойцов), 142-я стрелковая бригада (около 1500 бойцов), четыре сводных батальона, сформированных из остатков разбитых частей, артиллерийских полков береговой обороны, ПВО и военно-воздушных сил флота (до 2000 бойцов). Все эти войска, кроме стрелкового оружия, имели лишь небольшое число минометов и орудий малокалиберной артиллерии».

Где в это время было командование Севастопольским оборонительным районом? Как была организована эвакуация гарнизона? И была ли она вообще? Сколько бойцов осталось в Севастополе? Имелись ли возможности для дальнейшей обороны? На эти вопросы ни в одном из изданий ответов нет.

Ясно одно: как и в Таллине, решение о начале эвакуации войск из Севастополя было принято слишком поздно. Только около 19 часов 30 июня поступила телеграмма от Н. Г. Кузнецова с разрешением эвакуировать войска в порты Кавказа. Примерно через час собралось командование военных советов Черноморского флота и Приморской армии: решили, что весь высший командный состав покинет Севастополь на самолетах и подводных лодках, руководство оставшимися войсками поручили командиру одной из дивизий — генерал-майору П. Г. Новикову, помощником по морским делам назначили капитана 3 ранга А. И. Ильичева.

Из текста официального издания Министерства обороны следует, что в Севастополе к исходу 30 июня находилось чуть более 5500 человек. Эта цифра подтверждается также в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945» (1985 г.). Фактически же в осажденном Севастополе находилось около 90 тысяч бойцов! Мне пришлось просматривать немецкую кинохронику военных лет, в которой отражены последние дни обороны Севастополя, показаны длинные колонны пленных советских войск. Их трудно сосчитать. Генерал-майор фон Бутлар в статье «Война в России» пишет:

«1 июля Севастополь был взят. Немецкие войска захватили около 100 тысяч пленных, 622 орудия, 26 танков и 141 самолет» (см.: Мировая война 1939— 1945 годы. Сборник статей. Перевод с немецкого. М., 1957). Эти же цифры подтверждает генерал К. Типпельскирх в книге «История Второй мировой войны» (1956 г.).

 Анализ многочисленных отечественных и иностранных изданий позволяет сделать вывод о том, что в Севастополе было оставлено более 80 тысяч человек.

К теме о последних днях обороны Севастополя Н. Г. Кузнецов обратился в 1970-е гг., работая над книгой «Курсом к победе». Он писал: «Были ли приняты все меры для эвакуации? Этот вопрос мне приходилось слышать не раз. Вопрос о возможном оставлении Севастополя должен был стоять перед командованием флота, главнокомандованием Северо-Кавказского направления, которому Черноморский флот был оперативно подчинен, и Наркоматом Военно-морского флота. Все эти инстанции обязаны были заботиться не только о борьбе до последней возможности, но и о вынужденном спешном отходе, если этого потребует обстановка. Эвакуация оставшихся войск после третьего штурма Севастополя еще ждет объективного исторического анализа; сделать подробный анализ в рамках воспоминаний трудно… Однако я должен ответить на некоторые вопросы, относящиеся ко мне лично. Да, об эвакуации войск, конечно, следовало подумать нам, в Наркомате Военно-морского флота, подумать, не ожидая телеграммы из Севастополя. Никакая другая инстанция не должна была заботиться о защитниках Севастополя так, как Главный морской штаб под руководством наркома. Ни оперативное подчинение флота Северо-Кавказскому направлению, ни руководство Севастопольским оборонительным районом (через главкома направления или непосредственно со стороны Ставки) — ничего не освобождало от ответственности нас, флотских руководителей в Москве. И меньше всего следует упрекать в непредусмотрительности местное командование, которому была дана директива драться до последней возможности. Военные советы Черноморского флота и Приморской армии со своими штабами в обстановке напряженных боев не могли заранее заниматься разработкой плана эвакуации. Все их внимание было сосредоточено на отражении атак врага».

В критической обстановке два высших военачальника предали своих бойцов. Этот поступок надо рассматривать как бегство с театра военных действий. С петровских времен в Морском (а затем и в Корабельном) уставе записано: «Командир покидает корабль последним». В русской военной истории трудно найти примеры, когда командиры первыми покидали свой корабль(или войска). В период первой обороны Севастополя в 1854—1855 гг. ни один из адмиралов и генералов не оставил свои войска. Даже фельдмаршал Паулюс не покинул обреченные на гибель и плен свои войска под Сталинградом, он разделил их участь.

Видимо, не в моде у советских военачальников были заветы выдающегося русского полководца генералиссимуса А. В. Суворова: «Кого бы я на себя не подвиг, мне солдат дороже себя». Этот полководец всегда делил с солдатами тяготы службы, особенно в минуты опасности. Окажись он в подобной ситуации, решение, без сомнения, было бы другим!

Сдачу в плен более 80 тысяч бойцов правительство отметило «достойно». В 1958 г. адмирал Ф. С. Октябрьский получил звание Героя Советского Союза, стал почетным гражданином Севастополя; его именем назвали боевой корабль, учебный отряд Черноморского флота, улицу… Генерал армии И. Е. Петров в 1945 г. стал Героем Советского Союза, был награжден пятью орденами Ленина, двумя полководческими орденами… В конце XX в. о севастопольской катастрофе, кажется, забыли совсем. В «Календаре памятных дат Российской военной истории», изданном в 1999 г. Российским государственным историко-культурным центром при Правительстве Российской Федерации, на с. 230 можно прочитать: «03.07.1942 г. После 250-дневной обороны Севастополь оставлен советскими войсками. За время обороны 54 защитника города удостоены звания Героя Советского Союза».

Исторический опыт показывает, что эвакуация войск с изолированного с сухопутного направления приморского участка — дело весьма сложное, особенно если она проводится в условиях господства противника на море и в воздухе. Серьезных потерь здесь не избежать. Из многочисленных примеров приведу один — эвакуацию немецких войск из Севастополя в апреле—мае 1944 г. Немецкие войска оказались примерно в таком же положении, как и советские войска в июне—июле 1942 г. Весной 1944 г. на Черном море господствовал советский флот, в воздухе — советская авиация. В этой обстановке Ставка Верховного Главнокомандования приказала Черноморскому флоту провести операцию по срыву коммуникаций противника. На первом этапе операции следовало не допустить усиления немецкой группировки войск в Крыму, а на втором — сорвать эвакуацию войск противника.

В докладе Верховному Главнокомандующему еще 31 марта 1944 г. представители Ставки писали: «Считаем необходимым принятие решительных мер по организации настоящей блокады Крыма… Для этой цели необходимо немедленно усилить авиагруппу Черноморского флота в Скадовске, которая в данный момент вместе с авиацией прикрытия составляет меньше 100 самолетов, слабо обеспеченных транспортными средствами и горючим. Блокаду Крыма в настоящее время считать важнейшей задачей Черноморского флота. Поэтому из имеющихся в распоряжении Черноморского флота более 500 самолетов необходимо довести авиацию Скадовска до 250–300 самолетов. Кроме того, для той же цели следовало бы теперь перебросить до 10 подлодок в город Николаев. По этим вопросам просим указаний наркому Кузнецову… Если погода позволит, то 4-й Украинский фронт начнет операцию не позднее 5 апреля 1944 г. На Керченском направлении предлагаем начать через 2–3 дня после начала Перекопской операции».

Учитывая важность задачи по срыву эвакуации войск противника из Крыма, Черноморский флот вывели из оперативного подчинения фронта и замкнули непосредственно на Ставке. В соответствии с директивой Ставки для участия в операции флот выделил 430 самолетов, 13 подводных лодок и 32 торпедных катера. Использование в операции крупных кораблей (до эскадренных миноносцев включительно) запрещалось. В плане операции предусматривалось оперативное развертывание сил в районы боевых действий, нанесение ударов по конвоям в море, плавсредствам в портах погрузки и разгрузки, постановка минных заграждений. На аэродромы южной Таврии перебазировали до половины самолетов, что приблизило их к районам боевых действий. 2-я Новороссийская бригада торпедных катеров перебазировалась в Скадовск, а 1-я бригада действовала из Анапы. Подводные лодки развертывались из Поти, Очемчири и Туапсе. Управлял силами в операции командующий флотом адмирал Ф. С. Октябрьский. Таким образом, по составу привлекаемых к операции сил Черноморский флот превосходил те немецкие силы, которые участвовали в блокаде Севастополя летом 1942 г.

За время Крымской операции морские коммуникации противника были серьезно нарушены, однако прервать их полностью, как требовала Ставка, не удалось из-за ограниченного количества выделенных сил, слабости разведки в ночное время, перебоев в материально-техническом обеспечении, а также из-за просчетов оперативного характера. Мне кажется, что командующий силами в операции адмирал Ф. С. Октябрьский, вместо того чтобы сосредоточить основные усилия на главном направлении, распылил силы, нарушив, таким образом, один из важнейших принципов военно-морского искусства. Создается впечатление, что главного направления в операции не существовало, а действия сил Черноморского флота равномерно распространялись на всю глубину коммуникаций противника. Главным направлением в данной операции являлись крымские порты: их следовало блокировать в первую очередь, а не гоняться за транспортами в открытой части Черного моря. Однако флот все же нанес противнику ощутимый урон, что сказалось на характере последующих операций наших сухопутных войск. Только с 3 по 13 мая на переходе морем противник потерял 37 тысяч немецких и 5 тысяч румынских солдат и офицеров. В ночь на 11 мая вместо предполагаемой эвакуации войск удалось вывезти только командование и штаб 17-й армии. Всего на переходе морем за весь период операции, по скромным подсчетам, противник потерял около 70 тысяч человек, в то время как в ходе самой операции на суше потери составили около 20 тысяч убитых и 24 тысяч попавших в плен. При этом безвозвратные потери 4-го Украинского фронта и отдельной Приморской армии составили 17 754 человека, Черноморского флота — 226. Хотя за период с 12 апреля по 8 мая немцам и удалось эвакуировать около 90 тысяч человек, в том числе 73 тысячи военнослужащих, следственные органы и командование вермахта вплоть до ноября 1944 г. занимались расследованием причин неудачи крымской эвакуации. Замечу, что даже при том, что немцы вывезли с Крымского полуострова 90 тысяч человек, эвакуацию они признали неудачной.

Можно долго рассуждать о том, почему все-таки немецкому командованию в 1944 г. удалось вывезти из Севастополя большую часть своих войск, а советское командование, оказавшееся в аналогичной ситуации в 1942 г., оставило свои войска, почему героями второй обороны Севастополя признали Октябрьского и Петрова. В 1965 г. за подвиги в годы Великой Отечественной войны звание Героя Советского Союза присвоили и члену Военного совета Черноморского флота вице-адмиралу Н. М. Кулакову, покинувшему Севастополь вместе с командующим флотом в ночь на 1 июля 1942 г. Печально, но факт.

РЕЗУЛЬТАТЫ АТАКИ — ДЕЛО РАЗВЕДЧИКОВ И ИСТОРИКОВ

Заполнив трюмы ленд-лизовскими грузами, 26 июня 1942 г. из Хваль-фиорда (Исландия) в направлении к северным портам Советского Союза — Мурманску и Архангельску — вышел конвой (PQ-17), состоявший из 36 транспортов (в том числе советских танкеров «Азербайджан» и «Донбасс») и 3 спасательных судов. Вскоре 2 судна вернулись обратно. Эскорт был внушительным. В его состав входило 6 эсминцев, 4 корвета, 2 подводные лодки, 2 корабля противовоздушной обороны и 7 тральщиков. Командовал этими кораблями англичанин капитан 3 ранга Брум. Южнее трассы конвоя шел отряд кораблей ближнего прикрытия, состоявший из 4 крейсеров и 3 эскадренных миноносцев. Этими кораблями командовал контр-адмирал Гамильтон. В восточной части Норвежского моря маневрировал отряд кораблей дальнего прикрытия в составе 2 линейных кораблей, авианосца, 2 крейсеров и 14 эсминцев под командованием адмирала Тови. Кроме того, переход конвоя обеспечивали 4 советские подводные лодки и 9 английских, развернутых на выходах из баз Северной Норвегии. На аэродромах Северного флота находилось в боевой готовности более 100 самолетов. Как видим, конвой имел достаточно сильное охранение, поэтому казалось, что любое нападение будет отражено.

Немецкое командование, узнав о конвое, подготовило операцию для его разгрома. Операция получила кодовое название «Россельшпрунг» («Ход конем»). Для ее проведения выделили 264 самолета, в том числе 133 бомбардировщика и 57 торпедоносцев; в море развернули 11 подводных лодок, а в Тронхейме и в Нарвике подготовили две группы надводных кораблей, среди которых находился линейный корабль «Тирпиц». К этому времени и немцы, и англичане после потопления линкора «Бисмарк» сделали определенные выводы: одни боялись потерять свой линкор, почувствовав мощь авиации и авианосцев, а другие опасались действий немецкого линкора, так как к операции по уничтожению аналогичного корабля они задействовали практически весь свой флот.

С 1 по 4 июля 1942 г. немецкая авиация наносила удары по конвою PQ-17, а подводные лодки выполнили несколько безуспешных торпедных атак. Авиации удалось повредить 4 судна, в том числе «Азербайджан».

4 июля в 22 часа 30 минут случилось следующее: получив сведения о выходе немецкой эскадры во главе с «Тирпицем», британское Адмиралтейство отозвало корабли эскорта и вместе с силами ближнего прикрытия направило их на запад для соединения с отрядом, в составе которого шел авианосец. Суда же остались без прикрытия. Каждый добирался до пункта назначения самостоятельно. Вот тут-то на них и напали немецкие подводные лодки и авиация. Из 36 судов до Архангельска дошло только 11, на моря оказались 3350 автомашин, 430 танков, 210 самолетов и около 100 тысяч тонн воинских грузов. На потопленных судах погибли 153 человека.

28 июня подводная лодка К-21 под командованием Героя Советского Союза капитана 2 ранга Н. А. Лунина заняла назначенный район. Командир старался держаться на пределе видимости берега, что обеспечивало скрытность и позволяло контролировать все возможные выходы из Альтен-фиорда. 5 июля в 5 часов 55 минут командир К-21 получил радиограмму от командующего Северным флотом (за подписным временем 1 час 40 минут), где указывалось, что в море вышли немецкие корабли «Тирпиц», «Адмирал Шеер», «Лютцов» и «Адмирал Хиппер». Фактически же в море вышли линейный корабль «Тирпиц», тяжелые крейсеры «Адмирал Хиппер» и «Адмирал Шеер», 7 эсминцев и 2 миноносца.

Готовясь к атаке, Лунин приказал установить в носовых торпедных аппаратах 4 торпеды на глубину хода 5 метров. Оставшиеся 2 носовые и 4 кормовые торпеды имели глубину хода 2 метра. До 16 часов 5 минут на лодке велась зарядка аккумуляторных батарей. Напряжение нарастало: вот-вот должен был появиться противник. Командир дважды начинал атаку, принимая облака за дым немецких кораблей.

В 1943 г. в «Бюллетене боевой подготовки Военно-морского флота» (№ 9) капитан 1 ранга В. П. Карпунин написал о торпедной атаке, выполненной подводной лодкой К-21 5 июля 1942 г. по линейному кораблю «Тирпиц». Это было первое описание атаки, к которой историки будут возвращаться еще не раз. Автор использовал не только отчет Лунина, вахтенный и навигационный журналы, журнал боевых действий, но и рассказы очевидцев.

Итак, в 16 часов 30 минут, следуя на глубине 20 метров курсом 182 градуса, со скоростью 3 узла по пеленгу 212 градусов, подводная лодка К-21 обнаружила шумы кораблей противника. Через 2 минуты командир приказал всплыть под перископ, но цель не обнаружил: слишком большой оказалась дистанция. Тем временем акустик докладывал об усилении шумов. В 17 часов подводная лодка легла на курс шумопеленга. Командир снова поднял перископ: почти прямо по курсу выделялся силуэт, опознанный как подводная лодка. Условия: дистанция — около 50 кабельтовых, видимость хорошая, состояние моря 2–3 балла.

Увеличив ход до среднего, в 17 часов 11 минут подводная лодка легла на курс 122 градуса. Командир приказал приготовить носовые и кормовые торпедные аппараты к стрельбе. Подняв перископ, Лунин вместо подводной лодки обнаружил 2 миноносца противника, следовавших строем уступа. Дистанция до цели — около 70 кабельтовых. Лунин решил атаковать концевой корабль. Но через несколько минут по пеленгу 202 градуса на дистанции 120 кабельтовых появились верхушки мачт крупных кораблей. В 17 часов 23 минуты в перископ можно было разглядеть 2 крупных корабля, находившихся в охранении 6 миноносцев. Над эскадрой барражировал самолет. Обнаруженные миноносцы возвратились к эскадре. Командир увеличил ход до 6 узлов и лег на курс сближения 132 градуса. В 17 часов 36 минут Лунин снова поднял перископ и обнаружил, что эскадра повернула влево и идет расходящимся курсом с К-21. Немецкие корабли оказались в строю кильватерной колонны. В 17 часов 40 минут, увеличив ход до полного, Лунин начал выходить в атаку, но через 10 минут германские корабли вновь сделали резкий поворот — теперь вправо и оказались в строю фронта. Стрелки часов показывали 17 часов 50 минут. К-21 на полном ходу повернула вправо и легла на боевой курс, уменьшив скорость до 3,5 узла. В 17 часов 57 минут Лунин поднял перископ и установил, что его лодка находится в расположении немецкой эскадры. В 18 часов 1 минуту 30 секунд с К-21 произвели 4-торпедный залп из кормовых торпедных аппаратов с временным интервалом в 4 секунды. Дистанция до цели — 16–17 кабельтовых. С выходом торпед подводная лодка увеличила ход до полного и, погрузившись на глубину 30 метров, начала отрываться от противника.

Через 2 минуты 15 секунд после выхода торпед раздались два взрыва: акустик доложил о двух характерных взрывах торпед. Через некоторое время послышался продолжительный раскатистый взрыв. В 18 часов 32 минуты последовал такой же взрыв, а через 6 минут — еще один. К-21 никто не преследовал.

В 19 часов 9 минут подводная лодка всплыла на перископную глубину. Горизонт был чист. Лунин передал радиодонесение об атаке «Тирпица», а в отчете записал:

«Несомненность попадания двух торпед при атаке линкора “Тирпиц” достоверна, что должно установить разведкой. Но в то же время допускаю возможность, что головной миноносец, повернувшись  в момент выстрела на контркурс с линкором, перехватил торпеды на себя. В пользу этого предположения свидетельствуют последующие большие взрывы».

Командир бригады подводных лодок контр-адмирал Н. И. Виноградов считал, что одна торпеда повредила «Тирпиц», а вторая — потопила миноносец. Начальник отдела подводного плавания В. П. Карпунин свою статью закончил так: «Факт повреждения линкора “Тирпиц” является большим успехом. Вывод такого корабля из строя, хотя бы и не на долгий срок, является серьезным ударом по фашистскому флоту». В штабе Северного флота были уверены в том, что немецкая эскадра возвратилась в Альтен-фиорд в результате повреждения «Тирпица».

Однако впоследствии факт попадания торпеды в «Тирпиц» не подтвердился. Нигде не отмечено пребывания корабля в доке или же на ремонте при помощи кессонов. В советской литературе это объясняли тем, что германское морское командование, боясь наказания, скрывало от Гитлера причину возвращения «Тирпица». Когда Гитлера не стало, скрывать истинную причину смысла не было. Англичане нашли вахтенный журнал «Тирпица», где ни о поражении, ни о ремонте, ни об атаке не упоминается. Кажется, что немцы эту атаку просто не заметили. Тогда почему они возвратились? Объяснение простое: когда они перехватили и расшифровали донесение Лунина, свидетельствовавшее о потере их кораблями скрытности, решили не рисковать ценным кораблем и возвратились в базу.

В западной печати факт повреждения «Тирпица» полностью отрицается. Например, Э. Фрер-Кук в своей книге «Охота на “Тирпица”» пишет: «“Тирпиц”, “Шеер”, “Хиппер” и шесть эсминцев действительно в 11.37 вышли в море для поиска конвоя, зная, что британские линкоры и крейсера находятся далеко на западе и двигаются домой. В 17.00 русская подводная лодка К-21 сообщила, что немцы идут курсом 45 градусов примерно в 45 милях от мыса Нордкап. Командир лодки заявил, что добился двух попаданий торпедами. Однако атака подводной лодки вообще не была отражена в журнале боевых действий линкора, и он не получил повреждений. Через час немцев обнаружил разведывательный самолет, а в 20.29 их заметила британская подводная лодка Р-54. В течение часа она отчаянно маневрировала, пытаясь выйти в атаку. Германское морское командование перехватило эти донесения. Оно решило, что если поход затянется дольше, чем до 1.00 6 июля, то возникнет опасность атак самолетов “Викториеса” (английский авианосец. — В. Д.). Поэтому в 21.32 адмирал Шнивинд получил приказ прервать операцию и возвращаться в Альтен-фиорд». Такой же точки зрения придерживаются Д. Вудворд в книге «“Тирпиц” в битве за Северную Атлантику» и другие авторы. За полвека, прошедших со дня этой атаки, ни один человек из команды линкора и других кораблей немецкой эскадры, а также из рабочих судостроительного завода, где мог бы ремонтироваться линкор, не обмолвился об этом ни единым словом.

Говоря об атаке линкора «Тирпиц», я совсем не хочу бросать тень на Героя Советского Союза Н. А. Лунина. Это был храбрый и честный подводник. В выводах написанного в Военно-морской академии реферата он отметил:

«В 18 часов 1 минуту 30 секунд атаковал четырьмя торпедами, выпущенными из кормовых торпедных аппаратов, германский линейный корабль “Тирпиц”». Научный руководитель профессор капитан 1 ранга К. В. Пензин спросил Лунина: «А как же относительно результатов атаки?», на что получил ответ:

«Пусть разбираются разведчики и историки. Это их дело».

«СЧИТАТЬ “ВЯЙНЕМЯЙНЕН” КРЕЙСЕРОМ “НИОБЕ”»

Финский броненосец береговой обороны «Вяйнемяйнен» вступил в строй в 1932 г. Строился он на судоверфи «Крейтон-Вулкан» в Турку. Это был относительно крупный корабль: его полное водоизмещение составляло 3900 тонн, длина 92,96, ширина 16,92 и осадка 4,5 метра. Вооружение состояло из 2 двухорудийных 254-мм башен, 4 двухорудийных 105-мм пушек и 14 40-мм и 20-мм зенитных автоматов. Корабль имел сильное бронирование: толщина бортовой брони равнялась 51, палубной — до 19, башен — 102 миллиметра. В экипаже насчитывалось 410 человек. На этот корабль начал охоту советский Балтийский флот еще в 1939 г. 23 ноября Военный совет флота (приказ № 5) поставил задачу своим Военно-воздушным силам уничтожить корабли военно-морских сил Финляндии, считая главными целями броненосцы береговой обороны «Ильмаринен» и «Вяйнемяйнен» — самые крупные корабли финского флота.

В составе авиации отечественного флота в начале Советско-финляндской войны 1939–1940 гг. находились 450 самолетов, в том числе 111 бомбардировщиков ДБ-3 и СБ, а также разведчики и истребители. Командовал военно-воздушными силами флота генерал-майор авиации В. В. Ермаченков.

В первый день войны (30 ноября) трем бомбардировщикам ДБ-3 удалось нанести внезапный удар по броненосцам, стоявшим на рейде военно-морской базы Ханко. Но из-за большой высоты ни одного попадания не наблюдалось. Нанести повторные удары в кратчайший срок не смогли из-за плохой видимости. Когда же погода улучшилась, броненосцы исчезли. Самолеты-разведчики осмотрели все шхеры, но кораблей не обнаружили. Когда же броненосцы появились в порту Турку, в воздух поднялось 24 бомбардировщика ДБ-3, однако на этапе их развертывания снова резко ухудшилась видимость. Бомбы пришлось сбросить по запасным целям (площадным). Произошло это 21 февраля 1940 г.

С улучшением погоды (26 февраля) 7 бомбардировщиков ДБ-3 и 12 самолетов СБ вылетели в район Турку для повторного удара по броненосцам. Первыми в район должны были войти самолеты СБ для подавления зенитных огневых средств. После этого самолетам ДБ-3 следовало уничтожить броненосцы. Но и на этот раз удар не получился: теперь уже по причине слабой подготовки летчиков. В связи с тем что бомбы сбрасывались с больших высот, подавить противовоздушную оборону не удалось, а из-за сильного огневого противодействия самолеты ударной группы не могли снизиться. Как и ранее, они бомбили с больших высот. Сбросив 21 бомбу 500-кг калибра, самолеты покинули район, потеряв при отходе одну машину. 

29 февраля под прикрытием 16 истребителей по «Вяйнемяйнену» и «Ильмаринену» нанесли удар 9 самолетов СБ и 5 бомбардировщиков ДБ-3. С высоты около 5 тысяч метров на корабли сбросили 60 авиационных бомб, и снова — ни одного попадания!

Тем временем война приближалась к концу, а главная задача оставалась пока невыполненной. Генерал Ермаченков шел на все, лишь бы успеть уничтожить злосчастные корабли. При случае и нарком, и командующий флотом задавали один и тот же вопрос: как обстоят дела с уничтожением броненосцев? В конце концов генерал авиации решил провести операцию по уничтожению хотя бы одного «Вяйнемяйнена». К разработке плана он привлек весь штаб. К началу марта план был готов. Сначала решили нанести удар по объектам противовоздушной обороны, а затем с интервалом в 3–4 минуты сбросить на броненосец более 50 бомб крупного калибра. Для проведения операции отобрали лучших летчиков из 8-й и 10-й авиабригад. Операция началась 2 марта. В совместном ударе приняли участие 28 бомбардировщиков и 19 истребителей. Но реализовать замысел операции и на этот раз не удалось: причина — слабое взаимодействие обеспечивающего и главного ударов, интервал между которыми составил не 3–4 минуты, а около 20. Подавленные на время зенитные батареи противник за эти 20 минут снова привел в готовность и открыл огонь. Из-за этого бомбы опять сбрасывались с большой высоты: ни одна из 56 бомб не попала в корабль. Это был последний удар по броненосцам.

Следующая охота на броненосец «Вяйнемяйнен» началась в первые дни Великой Отечественной войны, но безуспешно. Летом 1944 г. командующий Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц получил «Отчет по операции уничтожения броненосца береговой обороны «Вяйнемяйнен» в порту Котка». Трибуц подписал сразу 6 представлений на присвоение звания Героя Советского Союза, а В. И. Раков получил вторую золотую звезду Героя (первую ему вручили за войну с Финляндией). Однако вскоре выяснилось, что потопили-то не броненосец «Вяйнемяйнен». Тогда какой?

Авиация Балтийского флота активизировала удары по базам и портам противника, расположенным на территории Финляндии. С целью усиления противовоздушной обороны Котки немцы перебазировали туда крейсер противовоздушной обороны «Ниобе» — бывший голландский броненосец береговой обороны «Гельдерланд». Поскольку он предназначался для борьбы с авиацией, на нем установили мощное зенитное вооружение, состоявшее из 8 105-мм орудий и 25 40-мм зенитных автоматов. На корабле имелась радиолокационная станция; мостик и надстройки были защищены броней, а палуба по всей длине залита толстым слоем цементного раствора. В экипаже крейсера насчитывалось до 350 человек. Вот этот крейсер советские летчики  приняли за «Вяйнемяйнен». У финнов ведь не было крупных кораблей, кроме «Вяйнемяйнена». «Ильмаринен» погиб, подорвавшись на мине еще в 1941 г.

Впервые крейсер обнаружила воздушная разведка  8 июля 1944 г. Хотя «Ниобе» и не имел сходства с «Вяйнемяйненом», в штабе советских Военно-воздушных сил его приняли за броненосец. Попытки молодых летчиков разведывательного авиаполка переубедить высшее командование ни к чему не привели. На фотографиях не просматривались весьма характерные для броненосца мощные носовая и кормовая двухорудийные башни 254-мм калибра, а также массивная (в виде трубы) мачта. Но разведчиков никто и слушать не хотел. Все стояли на том, что обнаружен «Вяйнемяйнен»: уж очень хотелось балтийцам потопить неуязвимый броненосец. Участники Советско-финляндской войны называли его кораблем-призраком.

По рассказам служившего в разведке Балтийского флота И. А. Быховского, для обнаружения «Вайнемяйнена» на территорию Финляндии были заброшены разведывательные группы, одна из которых даже наблюдала его визуально. Но когда к нему подобрались ближе, оказалось, что это макет.

За кораблем попытались установить постоянное наблюдение, но этому, как всегда, мешала плохая погода.

12 июля совершенно неожиданно крейсер обнаружили в базе Котка. Многие летчики еще помнили налеты на нее в 1939–1940 гг. Как и раньше, эта база имела сильную противовоздушную оборону: ее прикрывало до 12 зенитных батарей, установленных на возвышенностях, подходы со стороны моря перекрывались несколькими слоями артиллерийского огня. Брешь все же была: юго-западное направление прикрывалось только 2 зенитными батареями. 12 июля 30 пикирующих бомбардировщиков Пе-2 из состава 12-го гвардейского пикировочно-бомбардировочного полка под командованием Героя Советского Союза гвардии полковника В. И. Ракова нанесли по кораблю удар. Их прикрывало 24 истребителя Як-9. Пикировщики сбросили на корабль около 70 бомб ФАБ-500 и ФАБ-100. Однако ни одна из них не достигла цели. Такую неудачу Раков объяснял слабым истребительным прикрытием и плохой подготовкой летчиков: в ударе участвовало в основном новое пополнение.

После налета советской авиации крейсер «Ниобе» оставался в Котке. Следующий удар спланировали на 16 июля. Причем уничтожению этого корабля, принятого за броненосец придавали настолько большое значение, что решили провести специальную операцию. В разработке плана операции принимал участие сам командующий авиацией флота генерал-лейтенант авиации М. И. Самохин. Фактически же это были действия тактического масштаба, так как, уничтожив один корабль, нельзя добиться выполнения оперативных целей. Но будем придерживаться терминологии времен войны.

На операцию выделили 132 самолета, 26 из которых действовали на главном направлении, то есть наносили удар по кораблю, а остальные — на обеспечивающих. Весь удар был рассчитан на 8 минут. В течение 3 дней пилоты тренировались в прицельном бомбометании по точечной цели. Вблизи Лужской губы они нашли выступающую из под воды каменистую гряду, и каждый из них по 5–6 разбомбил ее болванками. Окончательный план операции утвердили 15 июля и сразу довели до сведения командиров дивизий, полков и командиров групп, участвовавших в ударе. Учитывали принцип внезапности при сильном истребительном обеспечении и предварительном подавлении средств противовоздушной обороны базы. 

Всю авиацию свели в две ударные и четыре обеспечивающие группы. В первую ударную группу входило 22 пикирующих бомбардировщика Пе-2 в сопровождении 16 истребителей. Каждый бомбардировщик нес по 2 бомбы ФАБ-250. Группу вел командир полка полковник В. И. Раков. Вторая ударная группа имела 4 топмачтовика А-20-Ж и 6 истребителей сопровождения. Каждый топмачтовик нес по 2 бомбы ФАБ-1000. От применения торпед отказались из-за мелководья. Командовал второй группой заместитель командира полка по летной подготовке подполковник И. П. Пономаренко.

 Обеспечивающие силы состояли из групп подавления зенитной артиллерии, демонстративных действий, расчистки воздуха и разведки. Бомбовая нагрузка всех самолетов составляла 38 тонн. Командовать всеми группами Самохин назначил либо командиров полков, либо их заместителей.

Развертывание прошло скрытно. Первой в район прибыла группа расчистки воздуха. Затем удар по средствам противовоздушной обороны нанесли 12 штурмовиков Ил-2, которые вел командир полка Герой Советского Союза подполковник Н. Г. Степанян. Произведя этот удар, подавили несколько зенитных батарей. После этого с двух направлений по крейсеру нанесли удар пикирующие бомбардировщики первой ударной группы. В крейсер попало не менее двух бомб ФАБ-250. На корабле возник пожар и появился крен на левый борт. В это время 2 шестерки штурмовиков нанесли второй удар по средствам противовоздушной обороны, а самолеты демонстративной группы начали имитировать выход в атаку, отвлекая на себя огонь зенитной артиллерии. Затем на малой высоте (30 м) на цель вышли топмачтовики. В 17 часов первая пара сбросила 1000-килограммовые бомбы. За ней с минимальным интервалом удар нанесла вторая пара. В корабль попало не менее 2 1000-килограммовых бомб. Крейсер сначала накренился, потом опрокинулся и вскоре затонул. Ведущий второй пары топмачтовиков капитан И. В. Тихомиров 2 бомбами потопил транспорт водоизмещением до 6 тысяч тонн. Зенитной артиллерией был сбит один топмачтовик, а 4 самолета получили повреждения. Так был потоплен «Ниобе».

А что же с «Вяйнемяйненом»? Он оставался целым и невредимым. В ходе двух войн на него охотились балтийские летчики, но потопить так и не смогли. В 1947 г. этот корабль СССР купил у Финляндии. Он вошел в боевой состав советского Военно-морского флота под названием «Выборг». Его отнесли к классу мониторов. В одно время в приказе главнокомандующего Военно-морским флотом корабль объявлялся лучшим по артиллерийской подготовке. Служил этот «долгожитель» Балтики до 1966 г.

В монографиях и учебниках по истории военно-морского искусства удар по «Ниобе» считается образцом уничтожения сил флота противника в базах, а в официальном издании Министерства обороны СССР «Авиация Военно-морского флота в Великой Отечественной войне» (1983 г.) имеется такой вывод: «Высокой эффективности удара при минимальных потерях способствовали обоснованный, продуманный до деталей замысел, тщательно разработанное решение, всесторонняя подготовка летного состава и четкое выполнение всеми участниками удара своих задач». Если не вникать в суть вопроса и тем более не сравнивать этот удар с аналогичными действиями на других театрах Второй мировой войны, то, возможно, это и так: задача-то выполнена, корабль уничтожен. Но некоторые вопросы все же остаются без ответа. Один из них: не слишком ли много самолетов участвовало в операции по уничтожению устаревшего корабля? Вспомним, как в декабре 1941 г. 98 японских самолетов берегового базирования в считанные минуты отправили на дно Южно-Китайского моря 2 английских монстра — новейший линейный корабль «Принс оф Уэлс» и линейный крейсер «Рипалс», при этом японцы потеряли всего 4 самолета. А зенитное вооружение 2 потопленных английских кораблей не шло ни в какое сравнение с вооружением крейсера «Ниобе»! «Принс оф Уэлс» имел 8 спаренных башенных установок 133-мм калибра, 4 восьмиствольных 40-мм автомата и 4 пусковые установки для 20 170-мм ракет (это было новое вооружение!).

«Рипалс» имел 6 120-мм орудий, 3 восьмиствольных 40-мм и 8 20-мм зенитных автоматов, 4 счетверенных 12,7-мм пулемета. Плотность огня этих зенитных огневых средств была высочайшей. Какое тут может быть сравнение с огневыми средствами Котки вместе с пушками «Ниобе»?! Английские корабли имели 102 ствола зенитной артиллерии (без учета ракет), а в районе Котки и на «Ниобе» находилось 63 пушки, из которых только 8 105-мм калибра. Если английские корабли были на ходу, а следовательно, и попасть в них было труднее, то «Ниобе» стоял у причала.

А вот еще один пример. 2 июля 1942 г. 92 немецких самолета за 15 минут в порту Новороссийск потопили лидер «Ташкент», эскадренный миноносец «Бдительный», госпитальное судно «Украина», недостроенный транспорт «Пролетарий», спасательный буксир «Черномор», 3 рыболовных траулера и баржу, повредили крейсер «Коминтерн», эскадренные миноносцы «Сообразительный» и «Незаможник», сторожевые корабли «Шторм» и «Шквал», подводную лодку Л-24, торпедный катер, транспорт и плавдок (немцы сбросили 170 бомб общей массой около 50 тонн). И это при том, что военно-морская база Новороссийск имела мощную противовоздушную оборону: 29 орудий 85-мм калибра, 38 76,2-мм пушек, 4 зенитных пулемета М-4, 29 прожекторов, радиолокационную станцию РУС-2 и 62-й истребительный авиаполк. Воздушное пространство над базой перекрывалось восьмислойным огнем зенитной артиллерии. В противовоздушную оборону входили и зенитные огневые средства кораблей, а это еще более 50 стволов. Но от зенитного огня немцы не потеряли ни одного самолета. Только 3 «юнкерса» сбили советские истребители.

Не числом, а умением надо побеждать противника, — так учил Суворов, так поступал Ушаков. В связи с этим на заданный вопрос, не много ли самолетов было выделено на уничтожение одного устаревшего корабля, ответ получен из истории. В архивах находится «Отчет по операции уничтожения ББО «Вяйнемяйнен» в порту Котка» (Штаб ВВС КБФ, 1944 г.), на титульном листе которого, по указанию Главного штаба Военно-морского флота, название «Вяйнемяйнен» зачеркнуто, а выше сделана надпись: «Считать крейсер ПВО “Ниобе”». Комментарии излишни!

ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ…

В журнале «Ветеран границы», изданном к 300-летию Российского флота, напечатано: «Бессмертный подвиг совершил экипаж СКР-29 “Бриллиант”. 23 сентября 1944 года, находясь в составе боевого охранения каравана, состоявшего из транспортов “Революционер” (флагман), “Комсомольск”, “Буденный”, “Кингисепп” и ледокола “Северный ветер”, корабль прикрыл своим корпусом флагман каравана и принял на себя удар торпеды, выпущенной вражеской подводной лодкой. Командир “Бриллианта” старший лейтенант М. В. Махонько, обнаружив след торпеды, направленной в транспорт, принял единственное в тех условиях решение и преградил ей путь. Ценой своей жизни экипаж “Бриллианта” спас от неминуемой гибели флагман каравана с военными грузами».

 Такая версия геройской гибели «Бриллианта» появилась еще в начале 1970-х гг. Автора версии установить не удалось. Сначала о подвиге сторожевого корабля написали в газетах северного региона страны, затем эти данные перекочевали в центральную прессу. Конечно, раз об этом факте сообщалось в центральных газетах, все поверили в то, что «Бриллиант» погиб именно так, то есть своим корпусом прикрыл от вражеской торпеды транспорт с воинскими грузами.

Сегодня известно, что в то время в Карском море были развернуты 3 немецкие подводные лодки, одна из которых (U-957, командир Г. Шаар) и торпедировала «Бриллиант». Очевидцы утверждают (весь экипаж «Бриллианта» погиб), что моряки «Бриллианта» будто бы увидели след торпеды, выпущенной с немецкой подводной лодки и, резко увеличив скорость и изменив курс, приняли торпеду на себя; затем корабль переломился пополам и затонул. На «Бриллианте» находились 64 человека, в том числе трое дивизионных специалистов. Спасли только одного человека, который, не приходя в сознание, скончался. Свидетелей не осталось!

А вот как описывают этот эпизод В. Зайцев и А. Храмцов в книге «Дозорные северных рубежей» (1979 г.):

 «Но командир знал: в любой момент враг может напасть с любой стороны. И действительно, в те предрассветные часы вокруг каравана бродила фашистская субмарина — искала брешь в ордере, чтобы нанести смертельный удар. Первым светящийся след торпеды заметил сигнальщик с “Бриллианта”. Торпеда шла в сторону “Революционера” — самого крупного из транспортов. Мгновение потребовалось старшему лейтенанту Махонько, чтобы принять решение: по его команде “Бриллиант” резко увеличил скорость и пошел наперерез торпеде — принял удар на себя.

Когда над морем воцарилась тишина, в охранении ордера шло только шесть кораблей. Экипаж седьмого добровольно принял смерть, спасая жизнь сотен людей (на судне было всего 14 человек. — В. Д.) и ценный военный груз. Это произошло около четырех часов утра в 130 километрах от залива Миддендорфа». Затем об этом подвиге рассказывал очевидец капитан 2 ранга Б. Е. Валинский. Он слово в слово повторил легенду, хотя сам в момент гибели «Бриллианта» был во внутреннем помещении судна «Революционер».

Надо отметить, что это — вторая гибель «Бриллианта» за войну. 12 мая 1942 г. 3 «юнкерса» потопили его на Иокангском рейде. Во время налета авиации командир корабля капитан-лейтенант А. А. Косменок находился в штабе базы; старшим на борту оставался лейтенант Г. Д. Добин, руководивший борьбой за живучесть, а затем эвакуацией личного состава. Спасти корабль не удалось: он затонул на глубине 30 метров. Затем его подняли, ввели в строй, а в 1944 г. он вступил в кампанию и в том же году был потоплен.

Судьба немецкой подводной лодки, потопившей «Бриллиант», тоже была незавидной: ее потопили в районе Нарвика 19 октября 1944 г. Как следует из опубликованных материалов известного немецкого историка Ю. Ровера, атаку произвели новейшей акустической торпедой Т-5 (см.: Axis Submarine of World War Two German, Italian and Japanese Submarine Successes, 1939–1945. S. 209). Видеть торпеду с «Бриллианта» не могли, так как, помимо того что она сама наводилась на шумы винтов, она еще и не оставляла за собой следа. Об этой торпеде в советском Военно-морском флоте узнали только летом 1944 г., то есть после того, как в Выборгском заливе малый охотник Балтийского флота МО-103 под командованием старшего лейтенанта А. П. Коленко потопил немецкую подводную лодку U-250, вооруженную такими торпедами. Эту подводную лодку впоследствии подняли, извлекли из нее торпеды Т-5 и таким образом раскрыли секрет этого оружия. Но если бы торпеда и оставляла след, то вряд ли его смогли обнаружить со сторожевого корабля.

Еще раз скажу о несостоятельности утверждения об обнаружении следа торпеды. Во-первых, сторожевой корабль был торпедирован в 1 час 13 минут, то бишь ночью. Во-вторых, из-за тумана и частых снежных зарядов увидеть ничего было невозможно. В-третьих, выходу на поверхность следа торпеды (если бы он и существовал) помешало бы волнение моря (5–6 баллов). Погода с точностью зафиксирована в вахтенных и навигационных журналах боевых кораблей и судов, следовавших в конвое. Как могли увидеть след торпеды, если в течение нескольких часов поиска в точке гибели сторожевого корабля не обнаружили находившегося на поверхности сигнальщика «Бриллианта» А. К. Стаханова? Его останки нашли во время проведения гидрографических работ в июле 1961 г. на западном побережье Таймыра. В-четвертых, с идущих рядом кораблей и судов никто не заметил резкого изменения скорости и курса «Бриллианта». Получается, что геройская гибель «Бриллианта» — всего лишь легенда.

В 3 часа 40 минут командир конвоя (начальник штаба Карской военно-морской базы капитан 2 ранга П. Н. Васильев) приказал командиру тральщика Т-120 капитан-лейтенанту Д. А. Лысову оставаться в районе для поиска немецкой подводной лодки. Почему командир конвоя, зная о том, что на тральщике вышла из строя гидроакустическая станция, дал такое распоряжение? Правда, бывший командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко пишет, что аппаратура вышла из строя только в 6 часов 35 минут.

В 10 часов с минутами тральщик атаковала немецкая подводная лодка: акустическая торпеда попала в кормовую часть корабля. Через пробоину стала поступать вода, корабль кренился на левый борт. Оставив часть экипажа, Лысов приказал остальным перейти на спущенные катер и понтон. В это время всплыла немецкая подводная лодка. С тральщика моментально открыли огонь и сразу же повредили рубку. Субмарина погрузилась под воду. Немцы выпустили еще одну торпеду по тонущему кораблю, теперь парогазовую. С тральщика видели ее след, но что-либо сделать не могли: раздался сильный взрыв и корабль пошел ко дну.

 Место гибели «Бриллианта» объявлено координатами боевой славы Северного флота, а в составе морских пограничных частей Российской Федерации в память об этом событии в период Великой Отечественной войны несет службу сторожевой корабль «Бриллиант».

ЛЕГЕНДАРНЫЙ КОМАНДИР ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ С-13

Историки, писатели, журналисты и ветераны флота опять начали полемику относительно личности командира подводной лодки С-13 капитана 3 ранга А. И. Маринеско и его подвигов в годы Великой Отечественной войны. В канун 50-летия победы его назвали «выдающимся флотоводцем XX столетия», «подводником № 1», а проведенную им атаку 30 января 1945 г. — «атакой века». Чего стоит утверждение о том, что в результате потопления лайнера «Вильгельм Густлов», на котором находились более 1000 немецких подводников, была сорвана морская блокада Англии?! Есть авторы, утверждающие, что атака Маринеско оказала огромное влияние на ход и даже на исход Второй мировой войны! Почти во всех публикациях отмечено, что в Германии по случаю гибели «Вильгельма Густлова» объявили трехдневный траур, а самого Маринеско занесли в списки личных врагов Гитлера (под № 26).

Я, так же как и большинство россиян, с восхищением отношусь к подвигам советских подводников в минувшей войне, но выступаю категорически против тех писателей, кто «эксплуатирует» эти подвиги в своих целях. Почему при жизни А. И. Маринеско все молчали? Почему в трудную минуту ему не протянули руку помощи? 

В брошюре О. В. Стрижака «Май 1945-го: кто мешал Маринеско атаковать?» (1999 г.) говорится о том, что немецкие подводники в Атлантике топили шедшие безо всякого охранения крупнотоннажные суда, в то время как на Балтике «ходили с мощным охранением небольшие транспорты». Напомню, что германские подводники действовали в исключительно сложных условиях: им приходилось развертываться в районы боевых действий, удаленные на тысячи миль от мест базирования, преодолевая при этом мощнейшие противолодочные рубежи; охранение атлантических конвоев ни в какое сравнение не шло с балтийскими. В Атлантическом океане по сравнению с Балтикой в составе сил охранения находились сотни противолодочных кораблей и самолетов.

Ранее я сравнивал подводников разных стран не для того, чтобы «посрамить Маринеско» (как думает Стрижак), а для того, чтобы показать порядок потопленного тоннажа американскими и немецкими подводниками и обосновать нелепость выдумки вроде «подводник № 1».

В качестве источника данных Стрижак избрал воспоминания рулевого подводной лодки С-13 Г. Зеленцова. Ссылаясь на него, он пишет, что «27 апреля в полночь С-13 была атакована из-под воды группой фашистских подводных лодок. Командир С-13 уклонился маневрами. Немцы произвели несколько залпов. Вдоль бортов С-13 прошло 9 вражеских торпед». Согласно многочисленным западным публикациям о боевой деятельности германских подводных лодок, факт выполнения этой атаки не подтвердился. К тому же во время Второй мировой войны германские подводники на Балтике в тактических группах никогда не действовали.

Стрижак выдает чуть ли не за геройство Маринеско факт перевозки из Финляндии в Либаву на палубе подводной лодки С-13 «форда», что «начальство озлобило до предела». Стрижаку неведомо, что это действительно несовместимо с морской культурой, а точнее, это несоблюдение элементарных правил службы на подводных лодках. Уважающий себя командир подводной лодки никогда бы не допустил такой выходки, ведь это противоречит требованиям Корабельного устава — важнейшего на флоте документа. Командир обязан не только сам его соблюдать, но и требовать этого от своих подчиненных. 

В отечественной литературе детально восстановлена схема маневрирования С-13 при атаке лайнера «Вильгельм Густлов». В целом она выполнена безукоризненно и заслуживает самой высокой оценки. Хотя и здесь при ее описании существуют домыслы. Например, ссылаясь на показания членов экипажа, некоторые исследователи утверждают, что после атаки лайнера на подводную лодку С-13 было сброшено более 260 глубинных бомб, что ее бомбили с 23 часов 15 минут 30 января до 4 часов утра 31 января. Этого просто не могло быть! Как следует из немецких справочников времен Второй мировой войны, наиболее распространенные германские миноносцы водоизмещением 1800 тонн имели 4 бомбосбрасывателя, а в их боекомплекте насчитывалось 36 глубинных бомб. Получается, что советскую подводную лодку должны были преследовать как минимум 7 миноносцев. Это миф! Из вахтенного журнала С-13 можно узнать, что после выполненной атаки в 23 часа 49 минут в район прибыли миноносец, 4 сторожевых корабля и 2 тральщика, причем лодку преследовали только 2 сторожевых корабля и тральщик. Во время преследования было сброшено не 260, а всего 12 глубинных бомб. А началось оно не в 23 часа 15 минут, а в 23 часа 49 минут. 

Остановимся на вопросах, которые были поставлены в самом начале: на выдумках новоявленных писателей и страстных почитателей таланта Маринеско.

Объявили ли в Германии трехдневный траур в связи с гибелью лайнера; занесли ли Маринеско в список личных врагов Гитлера? Затрагивая эти вопросы, все ссылаются на заявления участника Великой Отечественной войны капитана 1 ранга В. П. Анисимова, который утверждал, что в первых числах февраля 1945 г. он держал в руках и читал немецкие газеты «Фелькишер беобахтер» и «Дас шварце кор», где официально сообщалось об установлении в Германии трехдневного траура по поводу гибели лайнера «Вильгельм Густлов». Таких газет с подобными сообщениями больше никто из отечественных историков и журналистов не видел. Когда же вокруг имени Маринеско в 1988 г. развернулась особенно острая полемика, вызванная статьями, опубликованными в газетах «Известия» и «Страж Балтики», главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. Н. Чернавин приказал сотрудникам Исторической группы Главного штаба разобраться в этом вопросе. В немецкий архив послали официальный запрос.

23 марта 1988 г. из Потсдама получили ответ, в котором сообщалось, что данные о том, что А. И. Маринеско считался личным врагом Гитлера и что 30 января 1945 г. в Германии объявлялся трехдневный траур, не подтвердились. Одновременно исследовались многие материалы из отечественных архивов и библиотек. Удалось просмотреть и немецкие периодические издания из крупнейших библиотек Санкт-Петербурга и Москвы, и ни в одном из них о трауре и «враге Гитлера» нет ни слова. Для сравнения просматривались те же газеты и журналы, выходившие в период Сталинградской битвы, когда в Германии действительно был объявлен трехдневный траур, о чем официально сообщалось во всех без исключения периодических изданиях. Тогда в Германии приспустили флаги с траурными лентами. Но 30 января и позже ничего подобного не случалось.

Писатель В. С. Геманов в книге «Подвиг “тринадцатой”: Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско», вышедшей в 1991 г., пишет, что «своей атакой Маринеско спас от разгрома Англию», а также, как и некоторые другие, утверждает, что в результате потопления лайнера и 1000 отборных асов-подводников — элиты германского флота сорвалась морская блокада Англии. Ничего подобного! Все это домыслы авторов, слабо разбирающихся не только в вопросах стратегии, но и в истории Второй мировой войны, в частности в истории так называемой битвы за Атлантику.

По имеющимся сведениям, на борту «Вильгельма Густлова» находились около 1300 военнослужащих германских военно-морских сил, 173 члена экипажа лайнера, 162 раненых из местного лазарета и более 9000 беженцев, в том числе военнослужащих.

1300 представителей флота составляли персонал второго отделения второй учебной дивизии подводных сил. Некоторые утверждают, что это в основном подводники, которыми можно было укомплектовать экипажи 100 подводных лодок. Возможно, это и так, но качество этих экипажей вызывало сомнение. Большинство этих подводников самостоятельно в море не выходили; в лучшем случае в ходе боевой подготовки они сделали 1–2 выхода в море с инструкторами. Продолжительность таких походов не превышала 2 суток. Большинство настоящих асов германского подводного флота, совершившие по 5–6 боевых походов и имевшие на счету до 30 потопленных судов, погибли в 1941–1942 гг. Рост противолодочных сил и средств США и Великобритании в годы Второй мировой войны приобрел небывалый размах, союзникам удалось победить в битве за Атлантику. Весной 1943 г. в действиях немецких «волчьих стай» наступил кризис. Уничтожив в Северной Атлантике 34 транспорта, немцы потеряли 33 подводные лодки. Подводные лодки становились оружием «одного выстрела». Редко какой субмарине удавалось вернуться из боевого похода. Основными причинами их гибели стали слабая подготовка экипажей и мощная противолодочная оборона англо-американских конвоев.

Как можно говорить о критическом положении Англии в 1945 г.? Уже в 1944 г. проблему защиты своего судоходства англичане решили полностью. С весны 1943 г. немецким подводникам удавалось топить менее 0,5 процентов от числа судов, следовавших через Атлантику. Не следует сбрасывать со счетов и воспроизводство транспортного тоннажа, которое в то время намного перекрывало потери.

Получается, что не Маринеско «сорвал план тотальной подводной войны», направленной против Англии, а сами союзники справились с этой проблемой. 

Теперь о «подводнике № 1» и «атаке века». По каким параметрам военно-морского искусства атака «Вильгельма Густлова» выходит за традиционные рамки, чтобы ее считать «атакой века»? Этого никто объяснить не может. В годы Великой Отечественной войны в тактическом отношении были атаки и посложнее. К ним следует отнести потопление американской подводной лодкой «Арчер Фиш» в 1944 г. японского авианосца «Синано». Во-первых, это был боевой корабль, а не госпитальное судно, а во-вторых, следовал он в охранении 3 эскадренных миноносцев и являлся самым крупным кораблем, потопленным подводной лодкой. Его водоизмещение составляло 72 тысячи тонн. «Вильгельм Густлов» следовал в охранении одного сторожевого корабля. А чем хуже атака, выполненная немецким подводником Прином в 1939 г.? Его лодка ночью проникла в сильно охраняемую английскую военно-морскую базу Скапа-Флоу и потопила там линейный корабль «Ройял Оук». Эта же подводная лодка только в 1939 г. потопила 15 судов суммарным тоннажем 89 тысяч брутто регистровых тонн. Если уж говорить об атаке века, то надо вспомнить германскую подводную лодку U-9, потопившую в сентябре 1914 г. сразу 3 английских броненосца — «Хог», «Кресси» и «Абукир». Эта атака действительно повлияла на взгляды многих военных специалистов относительно использования и эффекта в атаках подводных лодок.

Называть Маринеско «подводником № 1» — значит принижать значение других не менее заслуженных советских подводников. Говорят, что Маринеско «подводником № 1» первым назвал Адмирал Флота Советского Союза И. С. Исаков. Допустим! Но интересно, какие номера сторонники столь странного подхода оценки боевых заслуг присвоили бы таким выдающимся советским подводникам, как П. Д. Грищенко, Г. И. Щедрин, М. И. Гаджиев, И. И. Фисанович, А. М. Матиясевич и др.? Да, Маринеско имеет наибольший суммарный тоннаж уничтоженных судов, но по другим показателям он уступает многим советским подводникам, например, по числу боевых походов, количеству уничтоженных судов, расходу торпед на одно потопленное судно, проценту результативных выходов и т. д. Почему ни немцы, ни американцы, ни японцы не назвали имени своего подводника № 1? Видимо, сочли это неэтичным. У немцев, например, подводная лодка U-66 за 4 боевых похода потопила 26 судов суммарным тоннажем 200 тысяч брутто регистровых тонн, а U-103 за 3 боевых похода уничтожила 29 транспортных судов общей вместимостью 150 тысяч брутто регистровых тонн. У американцев более 10 подводных лодок приблизились к 100-тысячному тоннажу потопленных судов или превысили его. Так, подводная лодка «Тотог» потопила 26 судов, «Тэнч» — 24, «Флэшер» — 21 и т. д. Для офицера-подводника немаловажны и такие показатели, как опыт службы на подводных лодках и, конечно, базовая подготовка. Маринеско окончил школу юнг, Одесский морской техникум, специальные курсы комсостава РККФ и Учебный отряд подводного плавания имени С. М. Кирова. Командиром подводной лодки он стал только в 1939 г. В советском Военно-морском флоте десятки командиров подводных лодок окончили Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе, специальные подводные классы, а некоторые даже Военно-морскую академию и командовали подводными лодками с начала 30-х гг. Из 6 боевых походов, выполненных Маринеско, половина была безуспешной. В Центральном Военно-морском архиве в городе Гатчине имеются заключения командиров бригады и дивизиона подводных лодок, а также штаба флота о последнем походе С-13, проведенном в период с 20 апреля по 13 мая 1945 г. В них, в частности, отмечается следующее:

«1. За период нахождения в море, на позиции, в зоне интенсивного движения противника с 23.04.45 г. 7 раз обнаруживал цели для атаки, но атаковать не мог…

2. 24.04 в 23.38 по ШП обнаружил конвой, но, всплыв в надводное положение, не смог открыть люка… Атака сорвалась, так как в перископ ничего видеть в это время было нельзя.

3. 26.04 в 01.35 обнаружил работу поискового прибора… Возможность атаковать упущена из-за неправильных действий командира.

4. 27.04 в 22.46 по ШП обнаружили шум ТР и работу двух УЗПН. Через 7 минут в расстоянии 35 каб. визуально обнаружил ТР в охранении двух СКР и двух СКА. Командир от атаки отказался ввиду большой видимости. Действия командира неправильные: до этого он вывел ПЛ в светлую часть горизонта, а потом не пошел за противником, не перешел в темную часть горизонта…

5. 28.04 в 16.41, находясь под водой, по ШП обнаружил шум ТР и работу двух УЗПН… Командир увеличил ход до 4 узлов и через 14 минут от атаки отказался, считая себя вне предельного угла атаки… Возможность атаки упущена по вине командира, который не стремился сблизиться с противником, а берег батарею, боясь, что ее придется заряжать несколько ночей подряд.

6. 28.04 в 19.23 обнаружили шум ТР. В перископ противника не видел. Через девять минут командир якобы установил, не меняя трехузлового хода, что находится вне предельного угла атаки.

7. 02.05 по ШП обнаружили шум ТР… По-видимому, командир неправильно определил сторону движения и потому с противником не сблизился…

8. 03.05 в 10.45 в перископ обнаружил ТР в охранении двух СКР, но атаковать не сумел из-за неправильного маневрирования. Вывод: Боевую задачу подлодка не выполнила. Действия командира неудовлетворительные. Капитан 1 ранга Орел».

   Вот о чем говорится в другом документе:

«Находясь на позиции, командир ПЛ имел много случаев обнаружения транспортов и конвоев противника, но в результате неправильного маневрирования и нерешительности сблизиться для атаки не смог… 

Выводы: 1. Действия командира на позиции неудовлетворительные. Командир ПЛ не стремился искать и атаковать противника…

2. В результате неактивных действий командира ПЛ С-13 поставленную боевую задачу не выполнила. Оценка боевого похода ПЛ С-13 неудовлетворительная. Капитан 1 ранга Курников».

А это выдержки из следующего документа, датированного 30 мая 1945 г.:

«Сообщаю выводы и оценку боевого похода подводных лодок С-13 и Д-2, данную командующим КБФ…

…То обстоятельство, что обе подводные лодки не имели в это время боевых успехов и даже боевых соприкосновений с противником, свидетельствует о плохом наблюдении. Противника не искали и свою задачу выполнили неудовлетворительно…  

Начальник штаба КБФ Александров».

Как говорится, комментарии излишни. А ведь это происходило в конце войны. К тому времени, кажется, каждый командир приобрел боевой опыт. 14 сентября 1945 г. нарком Военно-морского флота адмирал флота Н. Г. Кузнецов подписал приказ № 01979:

«За халатное отношение к служебным обязанностям, систематическое пьянство и бытовую распущенность командира Краснознаменной подводной лодки С-13 Краснознаменной бригады подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота капитана 3 ранга Маринеско Александра Ивановича отстранить от занимаемой должности, снизить в воинском звании до старшего лейтенанта и зачислить в распоряжение Военного совета этого же флота.

Адмирал флота Кузнецов».

18 октября 1945 г., согласно приказу командующего Балтийским флотом за № 0708, Маринеско назначили командиром тральщика Т-34. 20 ноября нарком подписал новый приказ № 02521:

«Командира тральщика Т-34 2-го дивизиона тральщиков 1-й Краснознаменной бригады траления Краснознаменного Балтийского флота старшего лейтенанта Маринеско Александра Ивановича уволить в запас ВМФ по статье 44, пункт «А», согласно «Положения о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА».

Затем, как бы раскаиваясь, в 1968 г. опальный вице-адмирал Н. Г. Кузнецов в журнале «Нева» писал: «Настала пора по достоинству оценить подвиг А. И. Маринеско. Мы должны, пусть с опозданием, прямо заявить, что в борьбе за Родину он проявил себя настоящим героем». В 1990 г. А. И. Маринеско было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

ЗАГАДОЧНЫЕ ОПЕРАЦИИ ВТОРОЙ МИРОВОЙ

О боевой деятельности германского флота в Советской Арктике написано не так уж мало, но пока не все разгадано. Подробно описаны героическая гибель ледокольного парохода «Александр Сибиряков», сторожевого корабля «Бриллиант» и тральщика Т-120, а также отражение набега немецкого тяжелого крейсера «Адмирал Шеер» на порт Диксон. Вскользь упоминается о переходе германского вспомогательного крейсера «Комет» по Северному морскому пути с запада на восток и о действиях подводных лодок противника в Карском море. Центральное место во всех исторических повествованиях занимает операция «Вундерланд» — единственная операция германского флота в Советской Арктике. Проведению операции предшествовали события 1939–1940 гг., без которых германское командование вряд ли направило бы крейсер и подводные лодки в Карское море.

28 сентября 1939 г. появился договор о дружбе и сотрудничестве между Советским Союзом и Германией, подписанный Молотовым и Риббентропом. В договоре затрагивалась и северная проблема. На первом этапе Второй мировой войны перед германским флотом стояла задача первостепенной важности — осуществление морской блокады Великобритании. Германский флот не имел военно-морских баз с выходами непосредственно в Атлантику. Военно-морские базы кригсмарине, расположенные в Северном и Балтийском морях, контролировались британским флотом. Чтобы выйти в Атлантику, немецким рейдерам и субмаринам следовало преодолеть мощные рубежи, созданные англичанами в проливе Ла-Манш, на выходах из Северного моря, в Датском проливе и на Фареро-Исландском рубеже. Поэтому немцы попросили у Сталина предоставить им пункт базирования в Кольском заливе, в Мурманске. Почти всю осень у причалов этого порта простоял их лайнер «Бремен». За это время немецкие моряки собрали полную информацию о Мурманске. Попытки сотрудников НКВД пресечь их действия ни к чему не привели. Москва запретила ограничивать действия «гостей», считая их своими союзниками.

Одновременно советское правительство считало, что длительное пребывание германских боевых кораблей в Мурманске станет известно мировой общественности и может вызвать акции протеста, особенно со стороны англичан. Немцам предложили перебазироваться в Териберку, они отказались, но согласились расположиться в Западной Лице.

Секретный объект получил кодовое название «Порт Норд» (или «База Норд»). В короткие сроки в Западной Лице немцы построили причалы, возвели на берегу бараки и, возможно, выставили оборонительное минное заграждение. Но с захватом Норвегии (в апреле—июне 1940 г.) необходимость в этой базе отпала: немцы получили удобные базы в Скандинавии, позволявшие их подводным лодкам развертываться прямо в Атлантику.

Следующий этап деятельности германского флота в Арктике связан с переходом их вспомогательного крейсера «Комет» по Северному морскому пути с запада на восток. Ранее об этом переходе говорили, как о какой-то случайности: будто бы у крейсера были только два варианта: либо с большим риском прорываться через Датский пролив в Атлантику, либо пройти Северным морским путем в Тихий океан и, совершив кругосветное плавание, возвратиться в Германию. Якобы остановились на втором варианте. Фактически все было решено заранее. По согласованию с советским правительством, немецкий вспомогательный крейсер включили в следовавший на Дальний Восток конвой. «Комет» направлялся в Тихий и Индийский океаны для нарушения британских коммуникаций. Перед командиром крейсера стояла задача попутно провести разведку Советской Арктики и собрать по возможности материалы о ледовом режиме, навигационном оборудовании театра военных действий и т. д. Об этом переходе даже не проинформировали наркома Военно-морского флота Н. Г. Кузнецова. Он узнал о «Комете» тогда, когда тот в составе советского конвоя подошел к проливу Вилькицкого. Правда, после обращения Кузнецова к Сталину и претензий, предъявленных англичанами, в Москве изобразили попытку возвращения немецкого рейдера, не более! 

Чтобы снять ответственность с советского руководства, Эйссен сделал следующее заявление (оно передавалось по радио в Германии и публиковалось во всех центральных немецких и советских газетах):

«Руководителю морских операций в Восточном секторе Арктики капитану Мелехову.

Я, капитан цур зее германских военно-морских сил Р. Эйссен, капитан немецкого парохода («Комет» был замаскирован под пароход. — В. Д.), который на основании соглашения с советским правительством проведен в навигацию 1940 года с запада на восток Северным морским путем, заявляю:

1) Меня устно поставили в известность об указании Папанина (И. Д. Папанин был уполномоченным Государственного комитета обороны по перевозкам на Севере. — В. Д.) отвести мой корабль обратно на запад в связи с тем, что в Беринговом проливе появились иностранные корабли, которые могут заметить мой корабль.

2) Мною получено от вас сообщение о появлении японской китобойной флотилии в районе мыса Сердце — Камень и о том, что в районе острова Врангеля замечен боевой корабль.

3) Все эти данные доведены до моего сведения, но я считаю, что вышеупомянутые корабли не представляют для меня никакой опасности. Я располагаю всеми средствами, чтобы незаметно покинуть советские воды.

4) Поскольку я располагаю полномочиями из Берлина действовать на месте по собственному усмотрению независимо от содержания приказов из Берлина или Москвы, я с 23.00 (московское время) 2 сентября 1940 года следую восточным курсом самостоятельно, причем ответственность за все возможные последствия принимаю на себя.

5) Вопреки всем вашим протестам я категорически отказываюсь ждать дальнейших указаний и настаиваю на том, чтобы лоцманы Сергиевский и Карельский (капитан Д. Н. Сергиевский и его помощник А. Г. Карельский прибыли на борт «Комета» 14 августа 1940 г. — В. Д.), задачу которых я считаю выполненной, были сняты с корабля. В противном случае я высажу их на землю там, где они пожелают.

6) Я не имею никаких претензий в части проводки моего корабля, который в настоящее время находится на 70 градусов 9 минут северной широты и 169 градусов 53 минуты восточной долготы. Напротив, я хотел бы подчеркнуть, что все мои просьбы исполнялись и во всех вопросах, связанных с проводкой, мне шли навстречу, за что я выражаю свою благодарность и признательность.

Командир корабля капитан цур зее Роберт Эйссен.

Чаунская губа, 2 сентября 1940 года».

Это заявление А. П. Мелехов получил утром 3 сентября. Я не исключаю такой возможности, что сочинителями документа являлись советские военачальники. Об этом свидетельствуют как стиль изложения, так и акцент на своих самостоятельных действиях без содействия советской стороны. Немецкие морские офицеры, с которыми мне удалось посоветоваться, разделили мою точку зрения. Тем не менее эта разгадка еще нуждается в уточнении. 

Это была хорошо спланированная акция, а не случайность, что подтверждается многими фактами. Командир «Комета» капитан 1 ранга Р. Эйссен оказался на рейдере не случайно: он знал Север по Первой мировой войне, во время которой на вспомогательном крейсере «Метеор» участвовал в постановке мин в Горле Белого моря. В 30-е гг., будучи командиром «Метеора», Эйссен занимался гидрологическими работами в северной Атлантике, в том числе в районах Гренландии и Исландии.

В ночь с 5 на 6 сентября 1940 г. «Комет» прошел Берингов пролив. Действуя на коммуникациях Тихого и Индийского океанов, он потопил 9 судов и только в ноябре 1941 г. возвратился в Германию. Спустя год этот корабль был потоплен в Ла-Манше английскими торпедными катерами.

Теперь об операции «Вундерланд» («Страна чудес»).

18 июня 1942 г. нарком Военно-морского флота Н. Г. Кузнецов подписал приказ № 00192 о передаче ряда кораблей из состава Тихоокеанского флота в состав Северного.

15 июля из Владивостока вышла группа кораблей Экспедиции особого назначения (ЭОН-18), состоявшая из лидера «Баку» и эсминцев «Разумный», «Разъяренный» и «Ревностный» (после навигационной аварии возвращен обратно). Лидером командовал капитан 3 ранга Б. П. Беляев, эсминцем «Разумный» — капитан-лейтенант В. В. Федоров, эсминцем «Разъяренный» — капитан-лейтенант Н. И. Никольский. На кораблях следовали ледовые лоцманы капитан 3 ранга В. И. Воронин и лейтенант Г. А. Калинич. Командовал экспедицией капитан 1 ранга В. Н. Обухов.

Перед выходом корабли прошли докование, имели так называемую ледовую защиту, ледовые винты, подкрепленные водонепроницаемые переборки и т. д. Подготовка была тщательной, однако плавание началось с неприятностей. 18 июля в 19 часов эсминец «Ревностный» (командир капитан 3 ранга В. К. Никифоров) на реке Амур столкнулся с транспортом «Терней»: его носовую часть свернуло до 12-го шпангоута. Поврежденный корабль возвратился обратно.

Японская разведка проинформировала немецкое командование о выходе советских кораблей, началось планирование операции «Вундерланд». Предполагалось провести ее с 10 по 31 августа и задействовать для этого тяжелый крейсер «Адмирал Шеер» (командир капитан 1 ранга Меендсен-Болькен) и 5 подводных лодок. Кроме уничтожения кораблей ЭОН-18, немецкому крейсеру следовало обстрелять порты Диксон и Амдерма, двум подводным лодкам — вести разведку в интересах крейсера в Карском море, а трем — прикрывать крейсер со стороны Баренцева моря. Немецкой авиации предписывалось нанести три массированных удара по Мурманску.

Операция началась 10 августа с выходом подводных лодок в назначенные районы, а 16 августа из Нарвика вышел тяжелый крейсер «Адмирал Шеер». 

Приведу хронику этой операции.

17 августа — в 7 часов утра немецкая подводная лодка U-209 обстреляла буксиры «Норд», «Комсомолец», «Комилес» (неисправный) и 2 баржи, следовавшие из пролива Югорский Шар в район острова Матвеев. Обе баржи и буксир «Комилес» были потоплены, а поврежденный буксир «Комсомолец» выбросился на берег. Погибли более 300 человек.

18 августа — в районе губы Белушья 2 немецкие подводные лодки вели артиллерийский бой с тральщиками Т-855 и Т-904.

19 августа — в районе губы Белушья тральщики ТЩ-58 и ТЩ-39 обстреляли немецкую подводную лодку U-209. «Адмирал Шеер» подошел к мысу Желания.

20 августа — в районе губы Белушья 2 немецкие подводные лодки вели артиллерийский бой с тральщиками Т-855 и Т-904.

21 августа — на переходе из Маточкина Шара в губу Белушья немецкая подводная лодка U-456 выполнила безрезультатную торпедную атаку по сторожевому кораблю «Федор Литке» и тральщику ТЩ-57. С крейсера «Адмирал Шеер» в районе острова Кравкова обнаружили караван судов в составе ледоколов «Красин» и «Ленин», ледокольного парохода «Седов», 8 транспортов и танкера, но из-за тяжелой ледовой обстановки сблизиться с ними не смогли.

23 августа — к северо-западному побережью Новой Земли направлен немецкий минный заградитель «Ульм» (на борту имел 260 мин). Немецкая подводная лодка у острова Митюшева обстреляла стоявший на якоре мотобот «Чайка», а затем увела его на буксире в море (без экипажа), где судно было затоплено.

24 августа — немецкая авиация нанесла первый массированный удар по Мурманску. На подходах к Диксону немецкая подводная лодка U-601 потопила торпедами транспорт «Куйбышев» (погиб весь экипаж судна). С полярной станции на острове Гейберга обнаружили немецкий самолет-разведчик с «Адмирала Шеер». В ночь с 24 на 25 августа самолет-разведчик с немецкого корабля разбился при посадке.

25 августа — в 5 часов 35 минут «Адмирал Шеер» обстрелял радиостанцию на мысе Желания. Немецкая подводная лодка U-255 тоже обстреляла эту радиостанцию. Командиру ЭОН-18 передали информацию о рейдерстве немецкого крейсера в Карском море. «Адмиралом Шеером» потоплен ледокольный пароход «Александр Сибиряков». Неравный бой продолжался с 13 часов 47 минут до 14 часов 5 минут, захвачены в плен 18 членов экипажа. Капитан парохода «Александр Сибиряков» старший лейтенант А. А. Качарава сообщил на Диксон о встрече с немецким кораблем. 

26 августа — начальник штаба Беломорской флотилии донес начальнику штаба Северного флота о принятых мерах по противодействию противнику в районе Карского моря (о ведении воздушной разведки, отправке подводных лодок к мысу Желания и в пролив Карские Ворота, о перебазировании на арктические аэродромы ударной авиации). В 150 милях к юго-востоку от острова Медвежий тремя английскими миноносцами потоплен немецкий минный заградитель «Ульм». Главнокомандующий военно-морскими силами Германии адмирал Редер доложил Гитлеру о проведении операции «Вундерланд».

27 августа — в район Новой Земли направлены 4 английских корвета. «Адмирал Шеер» вел обстрел порта Диксон.

28 августа — второй массированный налет немецкой авиации на Мурманск. У западного входа в пролив Маточкин Шар немецкая подводная лодка U-589 выставила 16 неконтактных мин (11 октября на этих минах подорвался и затонул СКР-23 «Муссон»). Немецкая подводная лодка обстреляла радиостанцию Ходовариха (Печорское море).

29 августа — «Адмирал Шеер» покинул Карское море.

30 августа — «Адмирал Шеер» возвратился в Нарвик.

31 августа — третий массированный налет немецкой авиации на Мурманск.

О событиях августа 1942 г. рассказано во многих трудах. Нас же больше интересует бой у Диксона, так как одна из загадок операции «Вундерланд» кроется именно здесь. В официальном издании Военно-морского флота «Боевая летопись Военно-морского флота. 1941–1942» об этом бое говорится следующее: «27 августа в 1 час 5 минут наблюдательный пост на острове Диксон заметил корабль противника. В порту была объявлена боевая тревога. Сторожевой корабль “Дежнев” отошел от причала и поставил дымовую завесу, чтобы прикрыть транспорты в порту. В 1 час 30 минут тяжелый крейсер “Адмирал Шеер” подошел к Диксону с юга и с дистанции 32 кабельтовых открыл огонь по судам, стоявшим в гавани. Батарея 152-мм орудий под командованием лейтенанта Н. М. Корнякова с причала и сторожевой корабль “Дежнев” из четырех 76-мм орудий открыли ответный огонь. “Дежнев” получил четыре прямых попадания, но продолжал вести бой, хотя потерял 7 человек убитыми и 21 ранеными. Несмотря на тяжелые ранения, помощник командира старший лейтенант С. А. Кротов (Кротов в бою командовал кораблем. Командир корабля капитан-лейтенант А. С. Гидулянов, находившийся на рекогносцировке, прибыл на корабль к концу боя), дальномерщик краснофлотец Л. А. Кацман, пулеметчик старший краснофлотец Г. Г. Тонунц, старшина 1-й статьи П. А. Васенин не покинули свои посты. Получив несколько прямых попаданий, рейдер в 1 час 50 минут прекратил обстрел и, прикрываясь дымовой завесой, отошел. Вторая атака рейдера также была отбита. В 3 часа 5 минут рейдер ушел от Диксона». В некоторых изданиях указано, что во время второго обстрела в крейсер «Адмирал Шеер» попал третий снаряд 152-мм калибра.

А вот как описывает это событие очевидец — уполномоченный Государственного комитета обороны по перевозкам на Севере Е. М. Сузюмов: «27 августа, пользуясь утренним туманом, рейдер по-воровски подкрался к Диксону, вошел на внешний рейд и открыл орудийный огонь по порту, мирному поселку, полярной станции. Это нападение не застало жителей острова врасплох. Линкор был вовремя замечен с наблюдательного пункта Нового Диксона, и когда он несколько минут спустя появился перед проливом Вега, ведущим во внутреннюю бухту, и открыл огонь, на острове уже подготовились к обороне.

Неожиданно для экипажа фашистского линкора с берега ударила шестидюймовая пушка. Снятая с береговой батареи и подготовленная к отправке на Новую Землю, она стояла на причале.

Старший лейтенант Корняков с помощью краснофлотцев развернул ее и открыл огонь по фашистскому линкору (тяжелому крейсеру. — В. Д.). 

Когда на палубе “Адмирала Шеера” разорвалось несколько снарядов, выпущенных из орудия Корнякова, гитлеровцам пришлось отменить высадку десанта. Рейдер развернулся и поспешно стал уходить на север».

В чем же состоит загадка? Никто и никогда не задавал вопрос: было ли попадание снарядов в немецкий крейсер? Ответ на этот вопрос был получен совершенно неожиданно. В послевоенные годы профессор Военно-морской академии капитан 1 ранга К. В. Пензин читал лекцию офицерам Военно-морского флота Германской Демократической Республики. Он рассказывал о защите Арктических коммуникаций, подробно разбирая операцию «Вундерланд», о потоплении парохода «Александр Сибиряков» и о бое у Диксона. К великому удивлению преподавателя, среди слушателей академии оказался участник тех событий — немецкий офицер, в годы войны служивший матросом на тяжелом крейсере «Адмирал Шеер» (Пензин его фамилию забыл). Офицер хорошо помнил поход в Карское море, поэтому в деталях рассказал обо всем и сообщил, что никаких повреждений ни в бою с «Александром Сибиряковым», ни у острова Диксон «Адмирал Шеер» не получал. Когда по крейсеру открыла огонь береговая батарея, немцы поставили дымовую завесу и вышли из зоны обстрела. Увидеть с берега попадание снарядов в крейсер не могли: была плохая видимость. Решили, что если крейсер покинул район, значит, получил повреждения. О повреждении крейсера говорили и пленные моряки с ледокольного парохода «Александр Сибиряков»: они находились в душевой комнате крейсера и ощутили несколько сильных сотрясений корпуса (крейсер имел на вооружении 6 280-мм, 8 150-мм и 6 105-мм орудий), чувствовали запах дыма и слышали, как немцы кричали: «Огонь! Огонь!». Бывший матрос кригсмарине пояснил, что корпус сотрясался от залпов собственных орудий, а дым распространился по кораблю от дымовых шашек, поскольку ветер дул в корму, а шашки поджигали у кормового среза. Выкрикивая: «Огонь! Огонь!», бежавшие по коридору немецкие матросы выражали ликование, ощущая мощь своих орудий. Документов о полученных повреждениях крейсера в немецких архивах нет; корабль после этого похода не ремонтировали. Ведь остаться незамеченными три прямых попадания 152-мм снарядов, конечно, не могли! Вывод один — крейсер вышел из боя неповрежденным.

А как же Экспедиция особого назначения? Во время боя с ледокольным пароходом «Александр Сибиряков» корабли, за которыми охотился «Адмирал Шеер», находились почти рядом. По свидетельствам очевидцев, на них слышали выстрелы и даже видели орудийные вспышки, но дымка надежно маскировала конвой. 13 октября лидер «Баку» и эсминцы «Разумный» и «Разъяренный» вошли в Кольский залив. За 3 месяца они прошли 7360 миль.

МОРСКИЕ ТРАССЫ ДЛЯ ЛЕНД-ЛИЗА

В период «холодной» войны, да и позднее, в период «оттепели», о поставках в СССР грузов во время Великой Отечественной войны по ленд-лизу старались не говорить, а если уж и говорили, то всегда называли одну цифру — чуть более 4 процентов от масштабов производства боевой техники отечественной промышленностью. Все исследователи подчеркивали, что эти мизерные поставки, конечно, никакой или почти никакой ролине сыграли. Такой же точки зрения придерживались и создатели официального 12-томного труда «История Второй мировой войны», где, в частности, дается такая оценка: «…известную роль в оснащении Советских Вооруженных Сил сыграли и поставки по ленд-лизу. Однако эта помощь союзников была весьма ограниченной, несопоставимо малой по сравнению с тем, что произвел советский народ». Такие же оценки фигурируют во всех учебниках для военных академий и училищ. При этом никогда и нигде не упоминается содержание поступивших из США грузов и не проанализирована их ценность. Сведения всегда считались секретными, поэтому истину, кроме сильных мира сего, никто не знал: что США, Великобритания и Канада поставляют по ленд-лизу, кто обеспечивает доставку вооружения и техники? 

Сообщаю цифры. Из Великобритании в Советский Союз транспортированы 7400 самолетов, 4292 танка, 5000 противотанковых орудий, из США — 14 795 самолетов, 7500 танков, 37 600 грузовых автомобилей, 51 000 джипов, 8000 тягачей, а также другие грузы, среди которых находились радиолокационные и гидроакустические станции, снаряды, медикаменты, продовольствие… По отдельным видам техники ленд-лизовские поставки были не такими уж и мизерными, как их хотели представить советские политики. В частности, по автомобилям они составили 70 процентов, по танкам — 12, по самолетам — 10 (но к этому мы еще вернемся), в том числе по морской авиации — 29 процентов от количества техники, производимой в СССР. От США, Великобритании и Канады советский Военно-морской флот получил 539 кораблей и катеров различных типов. Особенно ценными были 99 тральщиков и 53 десантных корабля, баржи и катера. Следует подчеркнуть, что некоторые виды поставляемой из-за границы техники в нашей стране не выпускались вообще: это десантные корабли, радиолокационные и гидроакустические станции и др. Например, от союзников СССР получил радиолокационных станций 1864 и радиостанций — 1341.

Благодаря поставкам грузовых автомобилей и тягачей во много раз повысились маневренные возможности советской пехоты. Вряд ли без столь внушительного подвижного состава Красная армия смогла бы провести 10 стратегических операций в кампанию 1944 г. До середины 1950-х гг. эти операции называли «Сталинскими ударами». Нет смысла доказывать очевидное. Достаточно посмотреть на масштабы перевозок войск и грузов в этих операциях. Это миллионы человек и сотни тысяч тонн боеприпасов, продовольствия и других воинских грузов. Следовательно, значимость ленд-лизовских грузов, а также флотов, обеспечивших их доставку, была огромной. Значительно больше упоминаемых 4 процентов.

По северному маршруту, самому короткому и в тоже время самому опасному, в Советский Союз за годы войны было доставлено 4 миллиона тонн грузов, что составило 22,7 процента от общего количества поставок. Доставка грузов по этому маршруту занимала всего 10—14 суток. С мая 1942 г. грузы стали перевозить через Южную Атлантику, Индийский океан, Персидский залив, Иран и по Каспию в порты Советского Союза. По этой трассе доставлено 4,2 миллиона тонн (23,8 процента), а по тихоокеанскому пути — 8 миллионов тонн (47,1 процента) грузов. Доставка грузов по тихоокеанской трассе без учета провоза железнодорожным транспортом занимала 18–20, а через Атлантический и Индийский океаны — около 75 суток. Через Черное море доставлено грузов 681 тысяча тонн, а через Советскую Арктику — 452 тысячи тонн.

Что же представлял собой ленд-лиз? Первым шагом по оказанию помощи воевавшим против Гитлера странам стала отмена конгрессом США эмбарго на поставку так называемых запретных или контрабандных грузов, установленного в законе о нейтралитете от 1937 г. Но в связи с тем что не все воевавшие страны имели достаточные валютные резервы, президент США Ф. Рузвельт предложил конгрессу рассмотреть вопрос о возможности передачи вооружений взаймы на определенных военно-экономических условиях. Билль о ленд-лизе вынесли в сенат и в палату представителей 10 января 1941 г. Слушания по законопроекту шли почти 2 месяца; дебаты происходили на всей территории Соединенных Штатов. Только 8 февраля 1941 г. палата представителей американского конгресса одобрила этот законопроект. Месяц спустя после детальных обсуждений билль одобрил сенат. 11 марта 1941 г. под текстом закона о ленд-лизе появилась подпись президента США Ф. Рузвельта.

12 июля 1941 г. Советский Союз и Великобритания подписали соглашение о совместных действиях против фашистской Германии. В соответствии с этим договором 16 августа 1941 г. Советскому Союзу предоставлялся кредит в 10 миллионов фунтов стерлингов из расчета выплаты 3 процентов годовых сроком на 5 лет. С 6 сентября того же года поставки из Великобритании начали проводиться на условиях ленд-лиза. В конце июля 1941 г. в Москве обсуждались некоторые аспекты будущих  поставок с советником президента США Г. Гопкинсом. Через 3 месяца на встрече представителей США, Великобритании и СССР состоялась договоренность по всем вопросам и был подписан Московский договор. На основании этого документа в обмен на поставляемые по ленд-лизу грузы Советский Союз обязался расплачиваться с США и Великобританией некоторыми видами стратегического сырья, а также предметами традиционного российского экспорта. В обмен на воинские грузы из СССР союзники получали хромовую и марганцевую руду, золото, платину, лес, пушнину.

21 августа 1941 г. из Хваль-фиорда вышел первый союзный конвой QP-1, состоявший из 7 транспортов. Конвою присвоили кодовое наименование «Дервиш».

31 августа он без потерь прибыл в Архангельск, а 28 сентября 1941 г. отправился в обратный путь. Из США ленд-лизовские грузы стали поступать с 7 ноября 1941 г., до этого они шли в счет кредита в 90 миллионов долларов. Официально закон о ленд-лизе для СССР президент США подписал 11 июня 1942 г. Всего по северному маршруту в обоих направлениях проследовали 77 союзных конвоев (1464 судна). По другим маршрутам суда следовали самостоятельно, как правило, по 1–2 и без охранения.

Теперь о самолетах. В годы Великой Отечественной войны советская промышленность выпустила около 145 000 самолетов различных типов. Основными являлись фронтовые бомбардировщики и истребители: их насчитывалось 17 877 и 59 602 единицы соответственно. По ленд-лизу получено 3632 фронтовых бомбардировщика и 13 852 фронтовых истребителя, что составило 20 и 16 процентов от количества изготовленных в СССР. Это в 4–5 раз больше приводимой цифры — 4 процента. Если брать в расчет только те типы самолетов, которые поступали по ленд-лизу, то американцы передали их 32 процента от произведенных в годы Второй мировой войны. Значит, картина о ленд-лизе полностью изменяется.

СОГЛАСНО ДОКЛАДАМ КОМАНДИРОВ КОРАБЛЕЙ…

На Северном морском театре военных действий в первый год Великой Отечественной войны подводные лодки типа «Малютка» четыре раза прорывались в сильно охраняемый порт Линахамари и, как следует из отчетов командиров кораблей, прямо у причала потопили несколько неприятельских судов. Эти лодки имели подводное водоизмещение всего 258 тонн, длину 44,5, ширину 3,3, глубину погружения 50 метров, дальность плавания 650 миль. С одним электромотором мощностью 400 лошадиных сил лодка могла развивать подводную скорость до 8 узлов, а ее автономность составляла 10 суток. Вооружение состояло из двух носовых торпедных аппаратов (без запасных торпед) и одной 45-мм пушки с боекомплектом 195 снарядов. 

Впервые подводная лодка М-174 под командованием капитан-лейтенанта Н. Е. Егорова вошла в залив Петсамовуоно и провела разведку противолодочной обороны противника у входа в порт Линахамари. По докладу командира, район оборонялся слабо, что позволяло беспрепятственно проникать в порт.

Через несколько дней в море вышла подводная лодка М-172 под командованием капитан-лейтенанта И. И. Фисановича, отправлявшегося в первый самостоятельный боевой поход в этой должности. Старшим на борту был командир 3-го дивизиона подводных лодок капитан 2 ранга И. А. Колышкин. Фисанович сменил капитан-лейтенанта Д. Я. Лысенко, который в августовском походе из-за ошибки в счислении выскочил на мель, и только решительные действия инженера-механика военинженера 3 ранга Г. Ф. Каратаева спасли подводную лодку от гибели. Командир подумал, что немцы применили секретное оружие в виде магнитов, вытаскивающих лодку на поверхность. Фактически же она сидела на камнях, электродвигатель работал на всю мощность, но лодка вперед не продвигалась, а со скрежетом постепенно поднималась на поверхность.

 21 августа эта подводная лодка проникла в порт Линахамари и атаковала стоявший у причала под разгрузкой транспорт. Уже после войны установили, что в 13 часов 45 минут одной торпедой Фисанович атаковал немецкий пароход «Монсун» тоннажем 6950 брутто регистровых тонн. Это были и первый прорыв, и первая атака советской подводной лодки в Линахамари. Вот как описан этот эпизод в воспоминаниях Фисановича «Записки подводника» (1943 г.):

 «Лодка входит в гавань. Перископ опять поднят, виден западный причал. Он тоже пуст. Неужели напрасно затрачено столько сил? Неужели не будет боя?  Вот! Вот он! Занимая всю длину северо-западного причала, стоит огромный транспорт. Часть груза, по-видимому, уже выгружена, и нос приподнялся, обнажив красную от сурика подводную часть.

— Транспорт! У северо-западного причала транспорт! — взволнованно кричу я. Колышкин бежит к перископу:

— Ого, большой! Ну, командир, бей!

— Аппараты, товсь! Мы проходим поглубже в гавань, чтобы видеть борт цели во всю его длину. Старшина Серегин и торпедист Немов готовят аппараты. Весь борт судна уже не вмещается в поле зрения. Нить перископа легла на трубу.

— Аппарат номер один… Пли! Серегин дергает на себя рукоятку пистолета. Из-под боевого клапана врывается в торпедный аппарат упругая струя сжатого воздуха. Толчок — и смертоносная стальная сигара понеслась к борту врага. 

— Торпеда вышла, — раздался в переговорной трубе голос Серегина. Облегченная лодка рвется вверх…

— Удержать! Инженер-механик Каратаев, как дирижер, разыгрывает этот маневр. Боцман гонит рули полностью на погружение. Бедин заполняет цистерну быстрого погружения, принимая воду в носовую диферентную. Головлев прибавляет ход. Лодка на глубине разворачивается к выходу. 

Колышкин бежит в нос слушать взрыв. Глухой, отдаленный, но мощный звук настигает его во втором отсеке. Этот звук знаком Ивану Александровичу по испытаниям боевых торпед в мирное время. Встретив недоуменный взгляд лейтенанта Шарова, Колышкин радостно кивает ему головой:

— Да, да, это взрыв…». 

 В своих мемуарах «В глубинах полярных морей» (1964 г.) контр-адмирал И. А. Колышкин подтверждает эту и другие победы:

«Вслед за Фисановичем, торпедировавшим транспорт в Линахамари, в этот же порт прорывались и Егоров на М-174, и Стариков на М-171. И оба добились победы».

Существует легенда, что после возвращения Фисановича из боевого похода на лодку прибыли английские офицеры-подводники, которые поинтересовались боевой прокладкой «Малютки» при прорыве в Линахамари. Один из английских командиров внимательно и долго ее изучал, измерял курсы и дистанции, после чего, пожав руку Фисановичу, произнес: «Эту карту я вставил бы в раму и повесил на стенку своей каюты». 

13 сентября в Линахамари скрытно проникла подводная лодка М-171 под командованием старшего лейтенанта В. Г. Старикова. На этот раз порт был пуст. Атаковать же боевые корабли командир не решился. При отходе лодка выскочила на мель и начала подвсплывать, чтобы задним ходом сняться с мели. На какое-то время она показалась на поверхности. Ее заметили с противолодочных катеров противника, атаковали, сбросив 12 глубинных бомб. Но командиру удалось оторваться от преследования.

26 сентября в Линахамари проникла подводная лодка М-174. У причала стояло 3 крупных транспорта. В 17 часов 36 минут с дистанции 7 кабельтовых лодка атаковала их 2 торпедами, но обе прошли мимо цели. Почему с такой малой дистанции не попали в цель, стреляя по неподвижному судну «Альдебаран» тоннажем 7896 брутто регистровых тонн? Во время атаки лодку выбросило наверх. Противник сразу открыл по ней артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь, а когда лодка погрузилась, он стал сбрасывать глубинные бомбы. Произошло 36 подводных взрывов. Прижимаясь к берегу и искусно маневрируя, Егоров сумел вывести лодку из узкого фиорда.

Последний прорыв в Линахамари на подводной лодке М-171 выполнил старший лейтенант Стариков. 2 октября 1941 г. в 14 часов 2 минуты он атаковал стоявшие у причала 2 транспорта — «Мимона» и «Св. Сендинг», но торпеды цели не достигли, а взорвались при ударе о стенку причала. На лодке же подумали, что обе торпеды взорвались при ударе о судно. При отходе лодка попала в противолодочные сети, освободиться от которых в подводном положении не смогла. Стариков решил всплыть и в надводном положении преодолеть сетевое заграждение. В момент всплытия М-171 начался прилив, сеть оказалась притопленной, чем и воспользовался командир. На перископной глубине лодка прошла над сетью и вышла из фиорда. За этот поход Стариков получил орден Ленина, а остальные члены экипажа — ордена Красного Знамени и Красной Звезды.

В двух случаях подводные лодки оказывались на грани гибели, и только искусство командиров и хорошая выучка экипажей позволили выходить из труднейшего положения. Чтобы больше не рисковать, командующий флотом запретил «малюткам» прорываться в Линахамари. Их районом боевого патрулирования стал Варангер-фиорд. В целом же, согласно докладам командиров кораблей, за 4 похода в Линахамари было потоплено как минимум 3 транспорта противника. Когда же в послевоенные годы стали расчищать порт от потопленных судов и мин,  выяснилось, что на дне порта Линахамари нет ни одного уничтоженного судна. Водолазы тщательно обследовали всю акваторию порта, но погибших судов так и не нашли. Тогда об этом решили умолчать. Но в исторических трудах к слову «потоплено» стали добавлять «не вполне достоверно», «вероятно», «возможно» и т. д. Затем и эти «предположительные» слова исчезли: писали только о выполнении атак, о результатах же говорилось в завуалированной форме или не говорилось ничего. Например, вофициальном издании Военно-морского флота «Боевая летопись Военно-морского флота 1941–1942 гг.» сообщалось:

«21 августа подводная лодка М-172 прорвалась в порт Линахамари и атаковала разгружавшийся там транспорт». И все! Дальше каждый догадывался сам, чем эта атака закончилась. 

Как уже отмечалось, до настоящего времени в отечественной историографии нет четких и однозначных оценок как своих потерь, так и потерь противника. Впервые послевоенные годы из отчетов, составленных по донесениям командиров кораблей, следовало, что только подводные лодки потопили более 400 судов. Затем на страницах официального печатного органа Министерства обороны СССР «Красная звезда» появилась публикация следующего содержания:

«Потери противника на море В результате боевой деятельности Военно-морского флота Советского Союза в ходе войны против гитлеровской Германии и ее союзников в Европе по данным, подтвержденным документами противника и сличением различных источников (печать, радио и др.), было потоплено 676 транспортов и судов общим водоизмещением 1 586 553 тонны и 614 боевых кораблей и вспомогательных судов. Кроме того, было повреждено 546 транспортов и судов и 277 боевых кораблей и вспомогательных судов. 

Северным флотом потоплено 177 транспортов и судов общим водоизмещением 492 559 тонн, 68 боевых кораблей и вспомогательных судов; повреждено 277 транспортов и судов, 28 боевых кораблей и вспомогательных судов.

Краснознаменным Балтийским флотом потоплено 320 транспортов и судов общим водоизмещением 819 511 тонн, 281 боевой корабль и вспомогательное судно; повреждено 104 транспорта и судна, 275 боевых кораблей и вспомогательных судов.

Черноморским флотом потоплено 179 транспортов и судов общим водоизмещением 274 483 тонны, 265 боевых кораблей и вспомогательных судов; повреждено 85 транспортов и судов общим водоизмещением 195 291 тонна, 243 боевых корабля и вспомогательных судна».

У цензоров эти цифры всегда были на рабочем столе, и никакие аргументы исследователей в отношении их исправления в расчет не принимались.

В секретном 3-томнике Главного штаба Военно-морского флота «Боевая деятельность подводных лодок Военно-морского флота СССР в Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.» (1969–1970 гг.) указано, что подводные лодки потопили 343 транспорта (158 — на Северном флоте, 125 — на Балтийском и 60 — на Черноморском); в 3-томном секретном труде «Военно-морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» — 175 (59 — на Северном флоте, 76 — на Балтийском и 40 — на Черноморском), а в учебнике для слушателей Военно-морской академии — 157 (59 — на Северном флоте, 58 — на Балтийском и 40 — на Черноморском). В ходе работы над книгой «Флот. Война. Победа: 1941–1945 гг.» мне пришлось уточнять эти цифры. Анализируя многие источники, в том числе и немецкие, я установил, что, например, подводники Северного флота потопили не 158 или 59, как утверждалось ранее, а всего 22 крупных транспорта. Не пора ли составить справочник, подобный тому, который выпустили англичане и американцы в 1999 г. под названием «Axis Submarine of World War Two German, Italian and Japanese Submarine Successes, 1939–1945»?

ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ЮБИЛЕЙ

Необычная ситуация сложилась в Санкт-Петербурге в январе—феврале 1997 г., когда 170-летие со дня основания отмечали сразу в двух военно-морских учебных заведениях — Военно-морской академии имени Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова и Высших специальных офицерских классах Военно-морского флота. Парадокс заключается в том, что сотрудники обоих заведений считают предшественником своих учреждений Высший офицерский класс, созданный при Морском кадетском корпусе в 1827 г. Несколько лет тому назад уже возникал вопрос о том, какое учебное заведение создано на основе Высшего офицерского класса.

В результате просмотра документов и сопоставлений фактов, проследив эволюцию этого учебного заведения (оно не прекращало своей деятельности никогда), признали, что бывший Высший офицерский класс в конечном счете превратился в Военно-морскую академию. Все логично, обоснованно, и казалось, что такое заключение не может вызвать никаких сомнений. Командование современных Высших специальных офицерских классов Военно-морского флота согласилось с этим; ранее допущенная ошибка во втором издании исторического очерка была исправлена.

Но затем пришло новое начальство, и снова всплыл уже забытый вопрос. Возникла переписка «по кругу» Главный штаб Военно-морского флота — Военно-морская академия — Высшие специальные офицерские классы Военно-морского флота, которая ни к чему не привела: все отстаивали свою точку зрения, не воспринимая даже самые убедительные аргументы. В конце концов каждый начальник остался при своем мнении. Сначала, придерживаясь старого стиля, 170-летний юбилей своего учреждения отметил личный состав Высших специальных офицерских классов, а через несколько дней то же сделали офицеры и служащие Военно-морской академии.

Попробую разобраться в этом путем логически выстроенной хронологической цепочки событий.

Итак, 28 января 1827 г. император Николай I подписал указ об учреждении при Морском кадетском корпусе класса «для усовершенствования некоторого числа отличнейших офицеров из кадет в высших частях наук, к морской службе потребных». Инициатором создания класса явился руководитель первого русского кругосветного плавания контр-адмирал И. Ф. Крузенштерн, исполнявший тогда обязанности директора Морского кадетского корпуса. 29 января 1827 г. начальник Морского штаба вице-адмирал А. Ф. Моллер письменно известил Крузенштерна о подписании указа императором. В том же году 25 апреля в новом учебном заведении начались занятия. Первый набор состоял из 7 мичманов. 

В советское время в этот вопрос кто-то внес путаницу, приняв дату на письме Моллера Крузенштерну за дату основания Офицерского класса. Затем появилась еще одна ошибка: готовя приказ наркома Военно-морского флота, неправильно привели исчисление дат при переводе на новый стиль. Вместо того чтобы прибавить 11 дней к 28 января, прибавили 12 дней к 29 января. Таким образом, в приказе наркома Военно-морского флота № 459 от 8 августа 1940 г. годовщиной со дня основания Военно-морской академии объявлялась дата 10 февраля. 1 ноября 1960 г. главнокомандующий ВМФ адмирал флота С. Г. Горшков в своем приказе эту дату подтвердил. Фактически же учреждение Высшего офицерского класса произошло 8 февраля (по новому стилю). 

Теперь вернемся к разрешению спора. 

Преобразования происходили по схеме Высший офицерский класс при Морском кадетском корпусе (1827–1862) — Академический курс морских наук (1862–1877) — Николаевская морская академия (1877–1917) — Морская академия (1917–1922) — Военно-морская академия РККФ (1922–1931) — Военно-морская академия РККА имени тов. К. Е. Ворошилова (1931–1938) — Военно-морская академия РКВМФ имени К. Е. Ворошилова (1938–1944) — Военно-морская академия имени К. Е. Ворошилова (1944— 1960) — Военно-морская академия (1960–1976) — Военно-морская академия имени Маршала Советского Союза А. А. Гречко (1976–1990) — Военно-морская академия им. Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова (с 1990). Последовательность подобных преобразований Офицерского класса и превращения его в Высшие специальные офицерские классы сделать нельзя. Допустим, что Высшие специальные офицерские классы Военно-морского флота тоже образовались на основе Высшего офицерского класса. Тогда почему они не фигурируют в промежутках между превращениями Офицерского класса в Академический курс морских наук, а затем и в Николаевскую морскую академию? 

В самых авторитетных дореволюционных изданиях отмечено, что Николаевская морская академия берет свое начало от Высшего офицерского класса при Морском корпусе. Это видно из труда Н. Рыкачева «Описание празднования 50-летнего юбилея Николаевской морской академии», изданного в Кронштадте в 1877 г., из материалов XI Международного судоходного конгресса, состоявшегося в Санкт-Петербурге в 1908 г. 

Какие же аргументы выдвигаются в качестве доказательств возникновения Высших специальных офицерских классов на основе Высшего офицерского класса? Во-первых, существование изначально в названии первого учебного заведения слов «высший», «офицерский» и «класс», которые есть и в названии современного учебного заведения, на мой взгляд, названного совершенно неудачно. Я считаю, что его следовало назвать «Специальные курсы офицерского состава ВМФ»: это точнее, по крайней мере, соответствует функциональному назначению учебного заведения. Здесь готовят офицеров по конкретным флотским специальностям: минной, артиллерийской, ракетной, командирско-надводной, командирско-подводной и т. д. Классы высшего образования не дают, значит, и слово «высшее» лишнее. Слово «классы», видимо, вставили для сохранения существующих в русском флоте традиций. Если в названии не было бы этих двух слов, то, уверен, и спора бы не возникло. Во-вторых, сторонники этой версии ссылаются на официальное издание Министерства обороны СССР — «Советскую военную энциклопедию» (т. 2), где отмечается, что Высшие специальные офицерские классы Военно-морского флота «свою историю ведут от созданных в 1827 г. по инициативе адмирала И. Ф. Крузенштерна Высших офицерских классов при Морском кадетском корпусе». Замечу, что статья в энциклопедии была подписана начальником классов вице-адмиралом А. И. Петелиным. Больше никаких доказательств на этот счет нет.

При внимательном прочтении учебных программ Высшего офицерского класса, Военно-морской академии и Высших специальных офицерских классов ВМФ можно заметить преемственность и совместимость программ только первых двух учебных заведений. Учебные программы Высших специальных офицерских классов имеют свою специфику.

Специальные классы впервые в Российском флоте появились только в 1874 г. Это был Минный офицерский класс. Затем были созданы Артиллерийский офицерский класс (1878 г.), Офицерский класс подводного плавания (1906 г.), Штурманский офицерский класс (1909 г.), Электротехнический офицерский класс (1913 г.) и др. В 1918 г. на базе этих классов возникли Соединенные классы, которые после всех преобразований и переименований стали современным учебным заведением

— Высшими специальными офицерскими классами ВМФ. Поскольку открытие Минного офицерского класса состоялось 1 октября 1874 г., то эту дату и следует считать днем создания Высших специальных офицерских классов ВМФ. Примечательно, что содержание учебных программ офицерских классов, существовавших до 1917 г., соответствует содержанию учебных программ современных классов, то есть наблюдается преемственность.

Следовательно, сотрудники Высших специальных офицерских классов 28 января 1997 г. отмечали не 170-летие, а 123-летие со дня образования своего учреждения.

«АВРОРА» НЕ «ДИАНА»

Совершено неожиданно в канун празднования 300-летия Российского флота появилась молва, что у Петровской набережной стоит не крейсер «Аврора», а «Диана». Многие в это поверили и даже искренне желали, чтобы слухи подтвердились. 

«Аврора» и «Диана» — это два однотипных крейсера, построенных в одно и то же время в Санкт-Петербурге. Их полное водоизмещение 6731 тонна, длина — 123,7, ширина — 16,8, осадка — 6,4 метра, дальность плавания крейсеров — 4000 миль, скорость — 20 узлов. На вооружении они имели по 8 152-мм, 24 75-мм и 8 37-мм пушек. Оба корабля участвовали в Русско-японской войне 1904–1905 гг. «Диана» после боя в Желтом море ушла в Сайгон, где была интернирована и простояла до конца войны. «Аврора» принимала участие в Цусимском морском сражении, получила повреждения (погиб ее командир капитан 1 ранга Е. Р. Егорьев), так же, как «Диана», была интернирована и до конца войны находилась в порту Манила.

 Об «Авроре» мы знаем все или почти все, а вот о «Диане» — очень немногое. Накануне Первой мировой войны (в 1912–1913 гг.) она прошла капитальный ремонт. Затем участвовала в боевых действиях на Балтике, совершила беспримерный Ледовый поход в 1918 г., а потом стояла на долговременном хранении, пока в 1922 г. ее не продали Германии для разрезки на металл.

Авторы слухов аргументировали свои догадки тем, что, поскольку корпус и механизмы «Дианы» находились в лучшем техническом состоянии, чем у «Авроры», решили тайно заменить один корабль другим. К тому времени «Аврора» уже была кораблем-легендой, а «Диана» никакой исторической ценности не представляла. Далее приводились подробности: подмена состоялась ночью; с очевидцев взяли подписку о неразглашении тайны; «Аврору» под именем «Дианы» отправили на переплавку в Германию. Поводом для появления такой версии послужила утрата закладной доски. Когда в августе 1984 г. крейсер поставили на ремонт в завод имени А. А. Жданова (ныне Судостроительный завод «Северная верфь»), то выяснилось, что закладной доски, то есть своего рода корабельного паспорта, на «Авроре» нет. Вот тогда и стали высказываться сомнения в подлинности корабля. Считали, что доску изъяли, чтобы замести следы подмены «Авроры» «Дианой» в 1922 г. Не исключено, однако, что она исчезла в ходе очередного ремонта. 16 ноября 1984 г. сотрудник Северного проектно-конструкторского бюро С. И. Овсянников подал служебную записку на имя ответственного сдатчика крейсера «Аврора» П. И. Смолева, где предлагал осуществить поиск и изъятие закладной доски крейсера. Составили акт о проделанной работе, подписанный старшим строителем, командиром электромеханической боевой части корабля, старшим мастером цеха № 36 и наблюдающим за ремонтом. Закладную доску могли изъять, например, в 1916 г. или при бетонировании корпуса в 1948 г., или, что весьма вероятно, в период ремонта котлов в 1966–1968 гг. 

Возможно, доска исчезла не без помощи тех, кто был заинтересован в сенсации. Тем не менее доски-то нет! В ходе ремонта «Авроры» не обнаружено следов Цусимского сражения, значит, можно предположить, что крейсер подменили!

Пришлось провести частное расследование. Проверка велась по нескольким направлениям.

Во-первых, подмена корабля не могла произойти и остаться не замеченной знатоком истории отечественного судостроения Н. А. Залесским. В одно время он служил на крейсере «Аврора», знал многих авроровцев. Никогда Н. А. Залесский не слышал о подмене корабля. Не слышал об этом и сын бывшего командира крейсера Л. А. Поленова капитан 1 ранга в отставке Л. Л. Поленов. Этот человек знал об «Авроре» все. Он обладал уникальным материалом по истории крейсера. Уж кому-кому, а его отцу Л. А. Поленову — командиру корабля — было бы известно о подмене!

9 ноября 1922 г. он со специальной комиссией прибыл на крейсер, чтобы принять его от Кронштадтского порта и перевести к заводской стенке для выполнения текущего ремонта.

Во-вторых, корабль имеет свои особенности в механизмах, архитектуре, вооружении и т. д. Пришлось проверить на подлинность крейсер «Аврора» по этим параметрам. При такой «секретной и срочной подмене» нельзя было выполнить демонтаж крупных механизмов, таких, например, как рулевая машина или вооружение. В результате проверки установлено, что одно из главных устройств корабля — рулевая машина, а также вооружение принадлежат крейсеру «Аврора». Известно, что в годы Гражданской войны с «Дианы» были сняты все 130-мм пушки, установленные в период ремонта, проводившегося в 1912–1913 гг., и отправлены в Астрахань для вооружения кораблей формировавшейся Волжско — Каспийской военной флотилии. В одну ночь снять орудия с «Авроры» было невозможно. На «Авроре» 130-мм орудия установили в ходе ремонта, проводившегося в 1922–1923 гг., когда «Диана» уже находилась в Германии. Имеются документы о демонтаже и передаче 152-мм орудий в арсенал.

Участник последнего ремонта крейсера «Аврора» С. И. Овсянников сообщил мне: «С целью улучшения диаграмм обстрела 6-дюймовых орудий, по рапорту командира крейсера, в 1916 году были переставлены баковое, ютовое и орудия № 17 и 18 (Российский государственный архив Военно-морского флота, ф. 401, оп. 2, д. 1100, л. 251). В фондах архива нашелся чертеж подкрепления под баковое орудие. Являясь ведущим по проекту, я с нетерпением ждал снятия зашивок в носовых помещениях, так как еще в 1983 году по реконструкции фотографии 1917 года определил положение на 11 шпангоуте вместо 14 по чертежу общего расположения. Когда это случилось, стало ясно, что спор о месте установки исторического орудия окончен. Оно стояло на 11 шпангоуте. Есть фотография подкрепления, совпадающего с чертежом». Это еще одно подтверждение подлинности крейсера «Аврора».

Теперь скажу несколько слов относительно следов от повреждений, нанесенных крейсеру в мае 1905 г. Не менее, а возможно, более серьезные повреждения «Аврора» получила в годы Великой Отечественной войны. Во избежание опрокидывания на корабле открыли кингстоны, и он опустился на грунт на ровный киль. Произошло это в октябре 1941 г., а подняли «Аврору» только в августе 1944 г. После многочисленных ремонтов исчезли и «рубцы», полученные в ходе как Русско-японской, так и Великой Отечественной войн. Сенсации не получилось: у Петровской набережной стоит крейсер «Аврора»!

«СЧИТАЕМ ЦЕЛЕСООБРАЗНЫМ ОЗНАКОМИТЬ АВТОРА…»

В декабре 1999 г. из Морского научного комитета я получил рецензию на рукопись первого тома моей книги «История Военно-морского искусства: История теории стратегии, оперативного искусства и тактики Военно-морского флота». Ее подписал председатель Морского научного комитета контр-адмирал Л. Г. Сидоренко. Выводы и оценки специалистов Главного штаба Военно-морского флота побудили меня письменно ответить оппонентам, занимающимся военно-морской наукой по долгу службы.

Рецензия меня не огорчила, я был буквально ошеломлен некомпетентностью рецензентов. Конечно же, обо всем узнал ответственный редактор труда — главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал (ныне адмирал флота) В. И. Куроедов.

Например, авторы рецензии заявляют: «Понятие “военно-морская стратегия” в официальных документах отечественного ВМФ никогда не употреблялось, точно так же, как и понятие “война на море”. Другое дело, что в 1960—1970-х. гг. советские военно-морские теоретики не смогли доказать, что эти категории имеют право на существование, а руководство ВС СССР, напротив, смогло доказать, что их употребление не совместимо с принципом единства военной доктрины и военной стратегии государства». Попробую опровергнуть это замечание.

В 1896 г. при Николаевской морской академии для подготовки офицеров командного состава был учрежден Курс военно-морских наук. В том же году офицерам стали читать лекции по морской стратегии. В моей книжной коллекции хранится подлинная программа по Морской стратегии, утвержденная начальником Николаевской морской академии вице-адмиралом Д. С. Арсеньевым. Поскольку в Морском ведомстве специалистов в этой области не нашлось, для чтения лекций пригласили полковника (впоследствии генерал-майора) Генерального штаба Н. А. Орлова. После чтения теоретического курса со слушателями проводили стратегическую военно-морскую игру, и каждый офицер писал сочинение (реферат), посвященное одному из эпизодов военно-морской истории, рассматривая его с точки зрения основ морской стратегии. С учетом прослушанного курса на страницах «Морского сборника» (№ 11, 1897 г. и № 3,1898 г.) о морской стратегии писал известный военно-морской теоретик А. В. Шталь в статье «Вопросы морской стратегии». Затем проблемами морской стратегии занимались Н. Л. Кладо и Б. Б. Жерве. Напомню также, что продолжительное время в Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова существовала кафедра стратегии и оперативного искусства.

В 1914 г., по распоряжению Морского генерального штаба, была издана книга Кладо «Этюды по стратегии», в которой он раскрыл сущность и содержание морской стратегии, показал ее место среди других военных наук. Из его теории следует, что морская стратегия — это наука о ведении войны на море. Замечу, что такое понятие, как «война на море» («морская война»), в теории отечественного военно-морского искусства тоже существовало. Это подтверждается в положениях многих руководящих документов и военно-теоретических трудов.

В Наставлении по ведению морских операций (НМО-51) указывалось на то, что «…война на море, являясь составной частью вооруженной борьбы в целом, ведется на основе морской стратегии, непосредственно вытекающей из единой военной стратегии государства». В этом официальном документе Военно-морского флота говорилось о том, что в морской стратегии — важнейшей части военно-морского искусства — определяются «способы наилучшего использования Военно-морских сил для достижения победы над врагом. Основываясь на положениях единой военной стратегии государства, морская стратегия охватывает вопросы подготовки и ведения войны на море и определяет направление главного удара на морских театрах для достижения целей, поставленных единой военной стратегией государства». В Наставлении приводились и основные задачи морской стратегии. В начале 50-х гг. были написаны учебники по стратегии и оперативному искусству Военно-морского флота для слушателей Военной академии Генерального штаба и Военно-морской академии. Из учебников следует, что морская стратегия получила повсеместное признание как составная часть советской единой военной стратегии. Морская стратегия как самостоятельный раздел вошла в учебные программы. Специалисты Морского научного комитета должны знать, что учебники для этих учебных заведений утверждали министр обороны Вооруженных Сил СССР и главнокомандующий Военно-Морским Флотом СССР. Следовательно, учебники получали официальный статус. Их положения развивали требования руководящих оперативно-тактических документов.

В учебнике для слушателей Военно-морской академии «Оперативное искусство военно-морских сил» (1953 г.) отмечалось, что «…сущность современной войны на море заключается в решении военно-морскими силами стратегических и оперативных задач, вытекающих из целей вооруженной борьбы государства в целом». В этом учебнике была такая формулировка:

«Морская стратегия как органическая часть единой военной стратегии государства является важнейшей отраслью военно-морского искусства и определяет способы наилучшего использования военно-морских сил для достижения победы над врагом.

Основываясь на положениях единой военной стратегии государства, морская стратегия охватывает вопросы подготовки и ведения войны на море и определяет направления главного удара на морских театрах военных действий для достижения целей, поставленных единой военной стратегией государства, определяемой политикой». Можете оценить сами, кто прав: я или ведущие специалисты Главного штаба Военно-морского флота. 

В начале 1950-х гг. основными составными частями военно-морского искусства теоретики считали морскую стратегию, оперативное искусство военно-морских сил и морскую тактику. Это должен знать каждый офицер флота, а Морского научного комитета — тем более.

О том, что специалисты Морского научного комитета не знают сущности данного вопроса, свидетельствует следующий фрагмент: «…в 1960—1970-х гг. советские военно-морские теоретики не смогли доказать, что эти категории («военно-морская стратегия» и «война на море». — В. Д.) имеют право на существование». Но это не так! В 1953 г. на военно-научной конференции, проходившей в Военной академии Генерального штаба, руководство Вооруженными Силами СССР указало на неправомерность такой категории определения военно-морского искусства, как «морская стратегия», поскольку это противоречило принципу единства военной стратегии. Никаких дискуссий по этому поводу никто не вел. Все решалось по директивным указаниям. В новом проекте Наставления по ведению морских операций (НМО-57) словосочетание «морская стратегия» было заменено понятием «стратегическое использование Военно-морского флота» (кстати, тогда отказались и от такой категории определения военно-морского искусства, как «война на море», в любом понимании).

На страницах сборника статей военно-теоретического журнала «Военная мысль» (№ 4, 1957 г.) начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский писал: «Вряд ли подлежит сомнению то положение, что стратегия определяется государственной политикой и поэтому является единой для всех видов вооруженных сил, усилия которых на войне направляются к достижению определенных стратегических целей. Выделение военно-морской и военно-воздушной стратегий могло бы нарушить этот основной принцип сосредоточения усилий всех видов вооруженных сил для достижения единых стратегических целей. Этого, конечно, допустить нельзя. Таким образом, следует говорить не о самостоятельной стратегии военно-воздушных сил и Военно-морского флота, а об их стратегическом использовании».

Попробовал бы кто в те годы возразить! Таким образом, утверждение специалистов Морского научного комитета о дискуссии в 1960–1970 гг. выглядит надуманно.

В отзыве Морского научного комитета читаем: «Вводимые В. Д. Доценко понятия противоречат сложившейся и официально принятой оперативно-стратегической и оперативно-тактической терминологии, которые представляют собой результат научно-теоретической деятельности многих поколений военачальников и военно-морских теоретиков. Представляется, что каждое из оспариваемых Виталием Дмитриевичем определений может быть объектом критики, но огульно их отвергать, по крайней мере, нескромно». По всей видимости, оппоненты не читали моей рукописи, в которой приводятся определения практически всех категорий военно-морского искусства за период со времени их появления до 1990-х гг. При этом ни одна из них не подверглась критике; была обычная констатация факта, так как все категории военно-морского искусства соответствовали своему времени. В предисловии же я дал обобщенные определения употребляемых мною терминов, не вкладывая в них содержания, поскольку в разные эпохи оно имело свою специфику. Сущность же оставалась всегда единой. Например, что можно возразить против такой фразы: «Тактика военно-морского флота — наука о подготовке и ведении морского боя (боевых действий)», хотя современные формулировки более полные, так как в них содержится еще и содержание категории.

Теоретики из Морского научного комитета утверждают, что «не соответствует реальной структуре современной военно-морской науки предлагаемая автором классификация военно-морских дисциплин. В частности, «забыта» автором теория вооружения ВМФ». Но я о «дисциплинах» вообще не упоминаю, а лишь отмечаю, что в структуру военно-морской науки входит теория строительства Военно-морского флота, в содержание которой входит и создание морских вооружений.

Странно, что специалисты из Морского научного комитета не разбираются в структуре военно-морской науки. Например, упрекая меня за тезис, что «история теории военно-морского искусства как отдельная проблема никем никогда не рассматривалась», утверждают, будто Н. Л. Кладо, Б. Б. Жерве, И. С. Исаков и другие «фундаментально исследовали вопросы теории и истории отечественного военно-морского искусства», не улавливая разницы между «историей теории военно-морского искусства», «теорией военно-морского искусства» и «историей военно-морского искусства». Ведь это совершенно разные понятия военно-морской науки! Среди многочисленных публикаций Адмирала Флота Советского Союза И. С. Исакова нет ни одной работы, в которой он исследовал бы проблему, связанную с историей теории военно-морского искусства. В его общеизвестной книге «Десантная операция» (1934 г.) изложена проблема теории морской десантной операции; другие, например, «Операция японцев против Циндао в 1914 г.» (одна из фундаментальных работ Исакова), посвящены истории военно-морского искусства. Военно-морской библиографией я занимаюсь более 30 лет и успел за это время ознакомиться практически со всеми крупнейшими государственными и частными книжными собраниями (сам собрал морскую библиотеку, где насчитывается около 10 тысяч томов), но подобного моему труда не нашел, поэтому полагаю, что до выхода в свет моей монографии «История военно-морского искусства: История теории стратегии, оперативного искусства и тактики Военно-морского флота» (т. I, 1999 г.) не было ни одного труда, в котором бы рассматривалось развитие (история) теории военно-морского искусства за такой огромный промежуток времени. Да, я не спорю, что отдельные проблемы, связанные с историей теории военно-морскогоискусства, в отечественной литературе в той или иной мере отражены (эти труды приведены мною в списках литературы), но специального труда, полностью посвященного этой проблеме, не существовало. Например, в учебниках по истории военно-морского искусства, написанных для слушателей Военно-морской академии, анализируются предвоенные взгляды, излагавшиеся в руководящих оперативно-тактических документах. В 4-томном труде контр-адмирала Н. Б. Павловича «Развитие тактики ВМФ» рассматриваются проблемы, связанные с развитием теории морской тактики в период от Крымской войны до Второй мировой. При этом Павлович, в отличие от авторов учебников. рассматривает не только руководящие документы, нои военно-теоретические труды. Я же рассматриваю историю развития морской тактики, оперативного искусства и морской стратегии галерных, парусных, паровых и ракетно-ядерных флотов.

В качестве аргумента рецензенты приводят два коллективных труда, в которых, по их мнению, раскрыта проблема «истории теории военно-морского искусства». Это «Стратегический очерк Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» и «Советское военно-морское искусство в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Уже в самих названиях этих трудов заложены хронологические рамки — 1941–1945 гг., а посвящены они не истории теории военно-морского искусства, а истории военного и военно-морского искусства.

Рецензенты также ссылаются на труд Н. П. Вьюненко

«Развитие теории военно-морского искусства 1945–1970 гг.». Отвечаю: труд доктора военно-морских наук капитана 1 ранга (впоследствии контр-адмирала) Н. П. Вьюненко называется «Военно-морское искусство 1945–1970 гг.» (напечатан в 1975 г. с грифом «Совершенно секретно»). Во-первых, хронологические рамки этого труда — всего 25 лет, а во-вторых, Н. П. Вьюненко рассмотрел только две отрасли военно-морского искусства — теорию стратегического использования Военно-морского флота и теорию его оперативного искусства. Кстати, на с. 108 книги Н. П. Вьюненко говорится о морской стратегии.

Рецензенты обвиняют меня в том, что я не завершаю каждую часть выводами. Это мною сделано умышленно (во избежание повторов). Лучшими выводами и оценками развития теории военно-морского искусства, как известно, является практика, то есть боевой опыт. Так как следующие два тома будут посвящены истории военно-морского искусства (то есть боевому опыту), читателю нетрудно будет самому определить, какие взгляды были верными, а какие ошибочными. Я решил, что без анализа боевого опыта такие выводы будут преждевременными.

Оппоненты утверждают, что предвоенные и первые послевоенные годы были периодом расцвета советской военно-морской науки, так как, по их мнению, в стране именно в эти годы вышли труды Мэхэна, Вильсона, Коломба, Корбетта и др.

Общеизвестно, что в предвоенные годы военно-морская научная мысль формировалась в стенах Военно-морской академии. Там же создавались руководящие оперативно-тактические документы, в том числе НМО-40 и БУМС-37. Видимо, оппоненты не знают, что пик сталинских репрессий приходился на вторую половину 1930-х гг., когда большинство военно-морских теоретиков были репрессированы; арестованы и расстреляны шесть начальников академии. О каком расцвете могла идти речь? Из библиотек изымались труды так называемых врагов народа, например все военно-теоретические и военно-исторические работы бывшего начальника академии М. А. Петрова.

Переводчик книги фон Чишвица «Захват Балтийских островов Германией в 1917 г.» А. В. Герберт был репрессирован «за проявленную политическую близорукость». До поступления книги в продажу в каждом экземпляре было заменено несколько страниц текста и вклеено предисловие «От издательства», в котором с «марксистско-ленинских позиций» даны политические оценки описываемых событий.

Говорить о том, что в первые послевоенные годы советская военно-морская наука была на подъеме, по крайней мере наивно. Так, видимо, думают только в Морском научном комитете, полагая что «была проведена огромная работа по обобщению опыта применения сил флота в войне». Никто им не мешает так думать, но это совсем не значит, что так оно и было. 

В первые послевоенные годы страну захлестнула новая борьба, но теперь уже с космополитами. На развитие теории военно-морского искусства повлиял культ личности. 

Казалось, что с проведением на весьма представительном уровне теоретических конференций «Совместные операции сухопутных войск и военно-морских сил» (1946 г.) и «Сущность современной войны на море и морских операций» (1947 г.) будет определено дальнейшее развитие военно-морского искусства, но этого не случилось. Из-за сложившейся в коллективах обстановки взаимного недоверия и подозрительности, а также процветающего доносительства обе конференции закончились безрезультатно. Все выступавшие старались оценить полководческий талант генералиссимуса И. В. Сталина и как можно ярче отметить его личный вклад в разгром фашистской Германии.

Борьба с космополитами усилилась после опубликования «Ответов тов. Сталина на письмо тов. Разина» (февраль, 1946 г.), постановления ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» (август, 1946 г.) и письма ЦК ВКП(б) «Об антигосударственных и антипатриотических поступках профессоров Клюевой и Раскина» (октябрь, 1947 г.). Разоблачая космополитов, прибегали к уже испытанным в 1930-е гг. методам. Известный военный историк и теоретик полковник Е. А. Разин вскоре оказался в лагерях под Магаданом. В актах проверки кафедры истории военно-морского искусства Военно-морской академии отмечалось, что «в программе явно выражено преклонение кафедры перед заграницей» (ЦВМА, ф. 444, оп. 10525, д. 26, л. 13). Основанием для столь серьезного в те годы обвинения явилось сравнение: в учебных программах флотоводческому искусству Петра I и Нельсона отводилось одинаковое время — по одной двухчасовой лекции. Этого было достаточно, чтобы начальник кафедры профессор контр-адмирал В. Е. Егорьев, которого несколькими месяцами ранее представили к воинскому званию вице-адмирала и к избранию в члены-корреспонденты АН СССР, навсегда оставил службу. Такая же участь постигла кафедру оперативного искусства и ее начальника профессора контр-адмирала В. А. Белли, который, по мнению комиссии, «злоупотреблял примерами из иностранного опыта». Адмирала флота И. С. Исакова обвинили в преклонении перед буржуазным военно-морским искусством после опубликования им предисловия к русскому переводу книги «Кампании войны на Тихом океане» (1949 г.). Правда, вскоре И. С. Исаков «исправился», написав вначале статью, в которой восхвалял «вождя всех времен и народов», «Красная Горка. Сталинская операция 13–16 июня 1919 г.» (1951 г.), а затем и новое предисловие к этому же переводу (1956 г.). Наученный горьким опытом И. С. Исаков подверг резкой критике «буржуазное военно-морское искусство» (рекомендую просмотреть оба предисловия, это любопытно!). Первое издание книги было изъято из библиотек. 

В решении закрытого партийного собрания Военно-морской академии от 21–22 октября 1947 г. отмечалось, что надо «потребовать от всех коммунистов, ведущих научно-исследовательскую работу, при использовании иностранной литературы тщательно ее проверять», подтверждать теоретические положения «примерами из боевого опыта советского ВМФ». С этого времени в стране по существу прекратилось изучение богатейшего опыта флотов других государств, который не шел ни в какое сравнение с опытом отечественного флота. Первый учебник, где обобщался опыт боевого применения флотов других государств, появился только в 1962 г. (Максимов С. Н., Пензин К. В. Военно-морское искусство флотов капиталистических государств во Второй мировой войне).

В конце 1940-х гг. были репрессированы ведущие теоретики Военно-морского флота, среди них В. А. Алафузов, В. А. Белли, В. Е. Егорьев, В. П. Боголепов, А. П. Травиничев и др. Практически развитие военно-морской теоретической мысли приостановилось. Начальника академии адмирала В. А. Алафузова обвинили в попытке «протаскивания буржуазных концепций» в советскую теорию военно-морского искусства. В редакционной статье журнала «Морской сборник» отмечалось: «Алафузов, как известно, выступал с так называемой “теорией зонального господства”, представляющего собой не что иное, как подновленную англо-саксонскую теорию “морской силы”. “Модернизируя” эту реакционную теорию, Алафузов объявил постепенное завоевание господства на море в “зонах” морского театра “сущностью войны на море” и попытался таким образом протащить чуждую сталинской военной науке реакционную доктрину англо-американского империализма» (№ 4, 1949 г.). Капитан 1 ранга А. П. Травиничев, например, был исключен из партии, лишен наград и воинского звания и осужден на 15 лет тюремного заключения только за то, что перевел и опубликовал книгу «Английская морская пехота» (1947 г.), в которой, по мнению специально назначенной комиссии, «восхвалялась морская пехота Великобритании». В угоду вождю послевоенная кораблестроительная программа была сориентирована на строительство тяжелых и легких крейсеров и линкоров.

25 августа 1945 г. адмирал Л. М. Галлер подписал проект программы, рассчитанной на 10 лет, где предусматривалось строительство 9 линкоров, 12 тяжелых и 60 легких крейсеров (см.: ЦВМА, ф. 2, оп. 1, д. 1143, л. 45). Планировалось создать эскадры надводных кораблей как основные оперативно-тактические соединения Военно-морского флота. На каждом флоте предполагалось иметь до 3 эскадр, каждая из которых состояла бы из линкора, нескольких крейсеров, соединений (бригад) эскадренных миноносцев, сторожевых кораблей и тральщиков. Таким образом, совершенно не учитывался богатейший опыт Второй мировой войны. Контр-адмирал В. П. Боголепов попытался доказать целесообразность строительства авианосцев (в статье, опубликованной в 1946 г. в журнале «Морской сборник», он написал: «…нет надобности доказывать необходимость авианосцев»), но это не соответствовало мнению И. В. Сталина, поэтому его тоже репрессировали со всеми вытекающими последствиями. Думаю, что примеров достаточно. 

Чем же руководствовались рецензенты, столь непрофессионально оценившие мой труд? 

В моей книжной коллекции оказалась изданная в 1999 г. книга, написанная ведущим специалистом Морского научного комитета (до декабря 1997 г. он был заместителем председателя Морского научного комитета), кандидатом военных наук, профессором капитаном 1 ранга в запасе Б. М. Усвяцовым, «Флот современной России» (автор выражает искреннюю признательность за помощь в подготовке книги сотрудникам Морского научного комитета А. П. Анохину и В. Н. Миронову). После прочтения книги сомнения относительно квалификации сотрудников Морского научного комитета рассеялись: они не знают предмета, но берутся о нем судить!!! 

Теперь приведу примеры из книги Б. М. Усвяцова. Книгу я получил от одного из офицеров Главного штаба Военно-морского флота с просьбой высказать свое мнение относительно ее содержания. Через некоторое время вице-адмирал Главного штаба тоже заинтересовался этим вопросом. Я, конечно, высказал сожаление по поводу того, что такие труды выходят в свет.

Удивление и массу вопросов вызывает внешнее оформление книги: на обложке под названием «Флот современной России» помещено изображение американского линейного корабля «Нью Джерси», с которого запущена ракета «Томагавк» (этот корабль невозможно перепутать с другими). В Военно-морских силах США линкоров такого типа было 3: «Айова» (№ 61), «Нью Джерси» (№ 62) и «Миссури» (№ 63), причем воспроизведено не только изображение американского корабля, но и его бортовой номер (№ 62). Подтекст один: возможно, этот линкор предполагается купить у американцев и сделать флагманским кораблем Российского флота?! 

Как следует из предисловия, автор хотел обобщить полученный опыт создания и реформирования Российского флота (о каком создании может идти речь, если в 1996 г. флот отметил свое 300-летие?). Однако, по мнению автора, реформирование Военно-морского флота заключалось в основном в сокращении общей численности объединений, соединений, частей, кораблей, самолетов, перебазировании их из одного места в другое, в проведении организационно-штатных мероприятий, то есть в сокращении общей численности личного состава. При этом, как утверждает автор книги, флот сокращался, боевая подготовка свертывалась, инфраструктура рушилась, опытные кадры терялись, а флот становился еще мощнее и ныне «способен выполнять поставленные перед ним задачи». Правда, в конце книги (с. 118) указано, что реформирование Военно-морского флота породило в офицерской среде неуверенность в завтрашнем дне (?!). 

Читаем текст: «В ходе проведения первого этапа реформирования и приведения численности флотов в соответствие со стоящими перед ними задачами, а также с целью удешевления содержания сил в 1992 году были расформированы управления двух оперативных эскадр (по одной на ТОФ и ЧФ), одной дивизии подводных лодок (ТОФ) и одной морской истребительной дивизии, принятой Черноморским флотом в 1989 году от ВВС, трех авиационных полков, дислоцировавшихся на территории Украины, шесть дивизионов кораблей (ЧФ-3, БФ-3) и одна эскадрилья (БФ), Каспийское, Киевское, Севастопольское высшие военно-морские училища, Черноморское ВМИУ, два учебных отряда, центр боевого применения и переучивания летного состава морской авиации в Крыму, переданный ВМС Украины». И это автор называет реформированием флота? Да ведь это вынужденное его сокращение и передача объектов по требованию Украины и стран Балтии! При этом автор говорит о «расформировании управлений двух оперативных эскадр», а куда же подевались сами эскадры?

В Морском научном комитете не смогли указать количества военно-морских учебных заведений, но хотя бы привели их точное название! Черноморское ВВМУ имени П. С. Нахимова названо инженерным училищем, а Севастопольское ВВМИУ — высшим военно-морским (с. 11, 19).

А вот каковы рассуждения относительно Черноморского флота: «… только единый Черноморский флот со стороны способен обеспечить необходимую концентрацию усилий и наиболее эффективное решение задач на угрожающих направлениях». С какой «стороны» и какую «концентрацию усилий» подразумевает автор? Что касается словосочетания «единый Черноморский флот», то мысль автора не выдерживает никакой критики! Не может быть единого флота у двух суверенных государств, имеющих различные политические цели (например, стремление Украины к вступлению в НАТО).

В книге нет четкой ориентации в военной науке, отсутствуют родовые и видовые понятия (то есть соподчиненность). Например, на с. 38 утверждается, что научные организации и специалисты Главного штаба определяли взгляды на роль и место ВМФ в системе национальной безопасности России. На с. 148 эти же специалисты, по воле автора, «разрабатывают аспекты национальных интересов и целей России в Мировом океане». Но, как известно, это прерогатива военно-политического руководства страны, а не специалистов Главного штаба ВМФ!

Автор утверждает, что военная доктрина России разрабатывается с учетом значимости российского Военно-морского флота. Может быть, наоборот, военная доктрина государства должна определять значимость видов вооруженных сил, в том числе и Военно-морского флота?!

Рассуждая о морской стратегии, автор приходит к такому выводу: «Вот в чем заключается объективная необходимость включения морской стратегии отдельным разделом военной доктрины Российской Федерации, которая должна иметь статус государственного закона» (с. 176). Стратегия не входит в военную доктрину, а исходит из нее, то есть стратегия разрабатывается на основе доктрины, а не наоборот.

К сожалению, фактических ошибок в книге так много, что одно их перечисление займет несколько страниц. Например, оказывается, Англо-аргентинский конфликт произошел не в 1982 г., а в 1986-м (с. 6), высших военно-морских училищ было не 11, а всего 9 (с. 11), Азовское и Черное моря соединены не Керченским проливом, а Керченскими и т. д.

Утверждается, что в ходе реформы «был реализован (то есть продан на металл. — В. Д.) крейсер “Свердлов” и другие корабли флота суммарным водоизмещением порядка 5 тысяч тонн». Сообщаю: полное водоизмещение только одного крейсера «Свердлов» превышает 16 тысяч тонн!

Автор не знает не только теории военно-морского искусства, но и истории. Он пишет: «За всю войну (Великую Отечественную. — В. Д.) наши моряки ни разу не отступали ни на суше, ни на море». Этот стереотип, видимо, им позаимствован из опусов сталинских времен. На протяжении всей Великой Отечественной войны главным содержанием боевой деятельности советского Военно-морского флота была поддержка приморских флангов сухопутных войск. В первый период войны флот отступал вместе в армией. На Балтике и на Черном море при отступлении была потеряна система базирования сил флотов, в том числе главные базы Таллин и Севастополь. При отступлении пришлось ликвидировать Дунайскую, Днепровскую и Пинскую военные флотилии.

 Читаем далее: «Первая и особенно Вторая мировая война убедительно доказали, что именно субмарины были главной ударной силой в войне на море». Сообщаю: действуя против сил флота противника в море и в базах в период Второй мировой войны, наибольших успехов добилась авиация, в том числе палубная. Она уничтожила 19 авианосцев, 12 линкоров, 39 крейсеров, 198 эсминцев, более 400 подводных лодок и т. д., в то время как подводные лодки потопили 18 авианосцев, 3 линейных корабля, 27 крейсеров, 108 эсминцев, около 70 подводных лодок.

В Морском научном комитете сотрудники не овладели основами военного и военно-морского искусства, если они смогли рекомендовать к печати такую книгу! Всегда считалось, что приморское направление — это часть морского побережья. Оказывается, это не так. Сотрудники из Морского научного комитета к приморскому направлению относят часть водной акватории, примыкающей к побережью (с. 4). Такие казусы военно-морского искусства встречаются почти на каждой странице. Для убедительности приведу еще один пример:

«В мирное время и в условиях вооруженных конфликтов силы ВМФ применяются в форме боевой службы и боевого дежурства, походов, визитов, учений, маневров, морских операций. В условиях крупномасштабной войны силы ВМФ применяются в формах боевых действий, морских операций, операций флотов». Но это нонсенс! Известно, что в вооруженном конфликте участие Военно-морского флота может выражаться в форме боевых действий, отдельных морских боев и ударов. При определенных условиях силы флота могут участвовать в блокадных действиях. При этом будут преобладать тактические формы действий группировок сил Военно-морского флота. В случае эскалации вооруженного конфликта группировки сил флота (флотилии) наряду с боевыми действиями тактического масштаба будут вести систематические боевые действия, представляющие собой часть совместных действий единой группировки (под единым командованием) вооруженных сил, участвующих в конфликте. И только в локальных войнах, причем в отдельных случаях, могут проводиться морские операции. В крупномасштабной войне флоты будут вести своими группировками боевые действия в общевойсковых (фронтовых, армейских и корпусных) наступательных (контр наступательных), оборонительных и в совместных (морских десантных и противодесантных) операциях. Это азы военно-морского искусства! Никогда походы, визиты, маневры и т. д. не относились к формам применения сил. Формы применения сил флота — от тактических до стратегических — определены в руководящих документах.

Вот еще одна курьезная цитата: «Однако не следует забывать, что одной из важнейших задач флота было и остается сохранение его океанских функций не только в плане повседневной боевой флотской деятельности, но и в плане разведки, сбора данных, изучения гидрологической обстановки и т. п. Среди чисто военных задач главные — поддержание устойчивости стратегических атомных подводных лодок и создание таких режимов боевой службы кораблей, которые позволяли бы в случае политических кризисов и военных действий преобладать в наиболее уязвимых для обеспечения безопасности России ближних океанских и морских зонах, а также в некоторых ключевых районах Мирового океана». Трудно представить себе, что это написал военно-морской теоретик — бывший заместитель председателя Морского научного комитета. Что такое «океанские функции», «повседневная боевая флотская деятельность», «чисто военные задачи», «ключевые районы Мирового океана» и др.? 

Известно, что с целью единого понимания пространственных характеристик в директиве начальника Генерального штаба были четко установлены терминологические словосочетания «океанские стратегические районы» (ОСР) и «морские зоны» (МЗ). Автор же этими категориями оперирует произвольно; что подразумевается под «ближними океанскими и морскими зонами», «отдаленными районами Мирового океана» и т. п.?

На с. 38 автор определяет задачи Военно-морского флота так: «…завоевание господства в отдаленных районах Мирового океана, пресечение нарушения морских перевозок, предотвращение ударов с морских направлений». Исходя из этих задач, он говорит об «оптимизации организационной структуры флотов». Спрашивается, зачем Российскому флоту завоевывать господство в отдаленных районах Мирового океана? Автор не знает, что в отечественном флоте «пресечение нарушения морских перевозок» называется «обороной морских коммуникаций»?! Создается впечатление, что автор не имеет никакого представления о современном Военно-морском флоте России (о требованиях, предъявляемых в руководящих документах, я уже не говорю!). К задачам Военно-морского флота в военное время можно отнести ослабление ударов противника с морских направлений; поражение наземных объектов противника; обеспечение боевой устойчивости группировок ракетных подводных лодок стратегического назначения; поражение корабельных группировок военно-морских сил противника; нарушение океанских и морских перевозок противника; оборону районов базирования, морских коммуникаций и районов морской экономической деятельности; содействие войскам на приморском направлении, в том числе путем высадки морских десантов и поражения морских десантов противника. Согласитесь, это звучит совершенно по-другому, а главное, находится в соответствии с принятыми официальными определениями.

Автор пренебрегает уроками Второй мировой войны. Он пишет: «Для надежной защиты наших подводных лодок в удаленных районах океана (и кораблей собственного охранения) отечественные авиа несущие корабли должны иметь каждый до 50 истребителей ПВО с тактическим радиусом действия до 1200 км, около 10 противолодочных самолетов и другую авиацию, имеющую обязательное функциональное предназначение (ДРЛО, РЭБ, разведки и целеуказания, спасательную и т. п.)». Всегда авианосцы в морском сражении (бою) решали ударные задачи на главном направлении, а тут получается, что они должны защищать сами себя и корабли собственного охранения. Такие взгляды существовали еще накануне Второй мировой войны и, как оказалось, были ошибочными. Главное качество подводных лодок — это их скрытность. Наличие же в районах нахождения своих подводных лодок авианосцев и кораблей охранения будет их демаскировать.

Через всю книгу проходит мысль, что морскую мощь государства составляет Военно-морской флот. Например, на с. 8 читаем: «Учитывая геополитические особенности и специфику России как морской державы, имеющей только непосредственные выходы к 12 морям трех океанов и их значительную пространственную разнесенность, она должна, просто обязана обладать достаточной для обеспечения своей безопасности и защиты национальных интересов морской мощью в виде флотов на Севере, Дальнем Востоке, Балтике, на Черном море и на Каспии». В заключение автор снова напоминает, что Военно-морской флот составляет сущность морской мощи государства (с. 176). Это глубочайшее заблуждение!

Большая часть книги написана непонятным для широкого круга читателей языком. Например, читаем текст на с. 16: «В таких условиях Российская Федерация начала свое становление флота по окончании «холодной войны» и противостояния с Западом».

«По состоянию на 1 ноября 1996 года на Северном и Тихоокеанском флотах ждали утилизации свыше 100 корпусов подводных лодок, на которых содержалось почти 4000 военнослужащих, что, безусловно, тяжелым бременем лежало на Военно-морском флоте».

О чем хотел сказать автор, написав «радикальное снижение шумности и заметности кораблей в верхней полусфере»? О каких «верхних полусферах» идет речь? Что значит «радикальное снижение шумности»?

Далее читаем: «Особая роль в вопросах организации научной работы ВМФ принадлежит Морскому научному комитету, имеющему 200-летнюю историю. Он является основным органом Главнокомандующего ВМФ (так написано в оригинале. — В. Д.) по строительству и развитию ВМФ на дальнюю перспективу, координации научных исследований и проработок». Мне всегда казалось, что Морской научный комитет (образован в 1992 г. на базе Научно-технического комитета и Центра оперативно-тактических исследований Главного штаба Военно-морского флота) — это подразделение Главного штаба Военно-морского флота (а не «основной орган Главнокомандующего»), подчиненное его начальнику и предназначенное для выполнения актуальных для флота научно-исследовательских работ.

Еще одно небрежное обращение с мыслью и русским языком: «Важнейшим направлением развития сбалансированного ВМФ должно стать также приведение организационной структуры ВМФ в соответствие с реально существующим боевым составом и установленными ограничениями штатной численности. Нужно добиваться оптимального перераспределения боевых и обеспечивающих функций между флотскими структурами, стремиться к развитию такой формы комплектования личного состава, как служба по контракту, что и приведет к всестороннему совершенствованию инфраструктуры флота как обязательного атрибута требуемого уровня боевой готовности… 

В нашем понимании сбалансированность ВМФ заключается в такой интегральной совокупности взаимодействующих элементов и систем флота, Вооруженных Сил РФ и всего государства, при которой флот постоянно и в максимальной степени готов к эффективному решению поставленных перед ним задач в любых условиях развязывания и ведения войны… 

Россия объективно, естественно-исторически, уже 300 лет является великой морской державой. Это определяется тем, что территория России омывается водами 12 морей, через которые мы имеем выход во все океаны. Причем 70 % нашей государственной границы проходит по морским акваториям, протяженность береговой черты почти вдвое больше, чем у США».

Общеизвестно, что не протяженностью морской границы и числом морей определяется мощь государства. При таком подходе Австралию, например, можно считать сверх великой морской державой, поскольку она омывается двумя океанами и не имеет ни одного метра сухопутных границ. 

Некоторые откровения автора подкупают своей первозданной наивностью. Согласно его заявлению, роль морей и океанов определялась их значимостью в военных конфликтах, а сегодня еще и «средоточием многочисленных природных богатств» (с. 100). Без подсказки автора вряд ли кто догадается, в чем заключается «первая особенность, определяемая характером использования кораблей ВМФ и судов обеспечения». Оказывается, она «состоит в необходимости располагать пункты базирования непосредственно на морском и океанском побережье» (с. 101). А где же их еще размещать? Не менее интересно и такое откровение: «…4 авиа несущих корабля из 5 исключены из состава флота раньше положенных сроков по причине постоянного нахождения на рейде из-за отсутствия необходимых причалов» (с. 103). Не буду приводить данные об опыте иностранных флотов, отмечу только, что противолодочные крейсеры (вертолетоносцы) Черноморского флота «Москва» и «Ленинград», прослужившие рекордные сроки (каждый более 30 лет), большую часть времени стояли на бочках в Севестопольской бухте, а не у причалов.

Отдельные положения, приведенные автором, имеют явно милитаристскую направленность. Например, в Заключении отмечается, что «от состояния ВМФ в конечном счете зависит международный престиж России, развитие ее как мировой державы». Это не что иное, как призыв к милитаризации страны, причем провозглашаемый открыто. От подобных высказываний в книге «Морская мощь государства» Адмирал Флота Советского Союза С. Г. Горшков не оставил камня на камне. Он отмечал, что престиж страны зависит прежде всего от уровня ее экономического развития, а также от мощных торгового, промыслового, научно-исследовательского флотов, судостроительной промышленности, науки, образования и т. д., а военный флот является лишь инструментом, который должен обеспечивать экономическую, исследовательскую и другую деятельность государства в Мировом океане.

Говоря о стратегических концепциях применения Военно-морского флота России, автор отмечает: «С началом агрессии и в ходе ее ВМФ обязан завоевать господство в прилегающих морях и в воздушном пространстве над ним, не допустить господства противника в стратегически важных районах морей и океанов и создать благоприятные условия для действий других группировок войск на континентальных театрах военных действий. Все это осуществить ради скорейшего прекращения агрессии против России и заключения мира на удовлетворяющих ее условиях». Вот такой незамысловатый сценарий предлагает автор. Оказывается, флот должен в первую очередь завоевать господство в «прилегающих морях и в воздушном пространстве над ним» и «не допустить господства противника в стратегически важных районах морей и океанов».

Иными словами, завоевание господства на море возведено в самоцель! Мне как историку известно, что флот в первую очередь должен ослабить удары (не допустить ударов) противника с морских и океанских направлений по собственной территории.

Вот такой казус случился с книгой «профессионала-специалиста» Морского научного комитета. Свои выводы относительно рецензии на рукопись моей книги я направил председателю Морского научного комитета контр-адмиралу Л. Г. Сидоренко, который подписал эту одиозную рецензию: «Считаем целесообразным ознакомить автора (то есть меня. — В. Д.) с указанными замечаниями, по возможности учесть их в дальнейшей работе по избранной им тематике». Обязательно учту, товарищ контр-адмирал!

ВЕРСИИ ГИБЕЛИ СУБМАРИНЫ

12 августа 2000 г. на Северном флоте произошла крупнейшая катастрофа: вместе с экипажем (111 человек из состава экипажа, 5 офицеров штаба дивизии подводных лодок и 2 прикомандированных) погибла одна из самых современных атомных подводных лодок «Курск». Всех россиян катастрофа привела в шок. Не отрываясь от телевизоров и радиоприемников, они следили за проведением «спасательной операции», которую на протяжении 9 суток, как оказалось, имитировал Российский Военно-морской флот. Как заявил позже председатель правительственной комиссии по расследованию обстоятельств гибели «Курска» вице-премьер И. И. Клебанов, «с первых часов было ясно, что все, кто был на борту подводной лодки, погибли».

Атомная ракетная подводная лодка К-141 «Курск» спущена на воду со стапеля Северного машиностроительного предприятия (г. Северодвинск) в 1994 г. В 1995 г. она вошла в состав Северного флота. Строили ее по проекту 949, разработанному специалистами Центрального конструкторского бюро морской техники «Рубин» (Санкт-Петербург) под руководством главного конструктора И. Л. Баранова. Полное подводное водоизмещение «Курска» — 24 000 тонн, длина — 154, ширина — 18,2, осадка — 9,2 метра; главное оружие — 24 пусковые установки противо-корабельных ракет «Гранит» с дальностью стрельбы до 550 километров. Пусковые установки расположены вне прочного корпуса (по 12 с каждого борта). Американские моряки назвали субмарины этого класса «убийцами авианосцев», а наши — «батонами» (из-за их формы). В носовой части «Курска» имелись четыре 533-мм и два 650-мм торпедных аппарата. В первом отсеке могло храниться до 28 торпед и ракето-торпед. Подводная лодка имела два реактора, две паровые турбины и два турбозубчатых агрегата. Подводная скорость 30 узлов.

 Приведу хронику важнейших событий, связанных со «спасением» моряков затонувшей атомной подводной лодки К-141 «Курск». 

12 августа, суббота 

Во время учений Северного флота атомная подводная лодка «Курск» под командованием капитана 1 ранга Г. П. Лячина не вышла на установленный сеанс связи. Подводная лодка находилась в полигоне боевой подготовки с задачей выполнения учебной торпедной стрельбы.

Командир подводной лодки должен был доложить о выполнении боевого упражнения и об оставлении полигона до 18 часов 00 минут 12 августа. Однако до этого времени подводная лодка на связь не вышла. Прождав более 4 часов и не дождавшись донесения, в 23 часа 30 минут командующий Северным флотом адмирал В. А. Попов отдал приказание о начале развертывания сил поиска.

По сведениям пресс-центра Северного флота, гидроакустики крейсера «Петр Великий» и других кораблей, находившихся в районе учений, около полудня зафиксировали два гидродинамических удара, причем второй был сильнее первого. Норвежская сейсмическая станция NORSAR зарегистрировала первый толчок силой до 1,5 балла по шкале Рихтера в районе, где потерпел катастрофу «Курск»; второй толчок мощностью в 3,5 балла последовал через 2 минуты 15 секунд после первого (первый приравнивался к мощности взрыва 200 кг, а второй — к 1000–1500 кг в тротиловом эквиваленте). 

13 августа, воскресенье

По флоту объявлена аварийная тревога. На поиски атомной подводной лодки «Курск» в район проведения учений начали прибывать корабли Северного флота. Силами в поисковой, а затем в спасательной операциях руководил непосредственно командующий флотом адмирал В. А. Попов, командный пункт которого находился на атомном крейсере «Петр Великий». Общее руководство силами осуществлял главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. И. Куроедов с командного пункта Главного штаба (в Москве).

В 4 часа 51 минуту подводная лодка «Курск» была обнаружена (с помощью гидроакустики крейсера «Петр Великий») на глубине 108 метров.

В 7 часов 15 минут министр обороны маршал И. Д. Сергеев доложил о происшествии на Северном флоте Президенту Российской Федерации Верховному Главнокомандующему В. В. Путину.

В 8 часов 39 минут в район катастрофы прибыло спасательное судно «Михаил Рудницкий». С помощью глубоководного аппарата «Бриз», спущенного со спасательного судна, через 6 часов 27 минут была обнаружена подводная лодка. Во время погружения аппарат столкнулся с кормовым стабилизатором лодки и вынужден был всплыть в аварийном режиме.

В 18 часов 30 минут «Курск» был окончательно идентифицирован, после чего началась так называемая спасательная операция.

В ночь с 13 на 14 августа (с 22 часов 40 минут до 1 часа 5 минут) со спасательного судна «Михаил Рудницкий» спустили другой аппарат, но подводная лодка обнаружена не была.

14 августа, понедельник

В 11 часов 00 минут командование Военно-морского флота сделало первое заявление о том, что подводная лодка «Курск» по причине возникших неполадок (об аварии и тем более о катастрофе заговорили спустя двое суток) вынуждена лечь на грунт; с подводной лодкой поддерживается связь; возможно, имеются жертвы; уровень радиации в районе — в норме; на борту «Курска» оружия с ядерными боевыми частями нет; позднее сообщили о заглушенных реакторах. 

При первичном осмотре с глубоководных аппаратов выяснилось, что подводная лодка имеет значительные повреждения в носовой части, выведены из строя всплывающая спасательная камера и оба аварийно-спасательных буя (скорее всего, они были приварены к корпусу лодки).

Главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. И. Куроедов отметил, что «надежд на спасение личного состава аварийной подводной лодки мало».

Руководители ряда иностранных государств заявили о готовности оказать помощь в спасении моряков «Курска».

Создана комиссия по расследованию причин аварии подводной лодки «Курск». Возглавил комиссию вице-премьер И. И. Клебанов, его заместителем назначен адмирал флота В. И. Куроедов.

15 августа, вторник

Главный штаб Военно-морского флота сделал официальное сообщение о начале спасательной операции с помощью специальной глубоководной камеры. По предварительным данным, на подводной лодке затоплено три первых отсека. В район аварии продолжают прибывать корабли и суда Северного флота.

Представители Главного штаба Военно-морского флота во главе с вице-адмиралом А. А. Побожием отправились в Брюссель для проведения переговоров о возможности предоставления помощи России странами блока НАТО.

Адмирал флота В. И. Куроедов в первой половине дня заявил, что кислорода на подводной лодке хватит до 18 августа, а в конце дня назвал другую дату — 25 августа.

Председатель правительственной комиссии сообщил, что при обследовании «Курска» выявлена «весьма странная картина разрушения».

16 августа, среда

В районе аварии сосредоточены 15 кораблей и судов Северного флота. С борта спасательного судна «Михаил Рудницкий» спущен глубоководный спасательный аппарат «Приз» (согласно сделанному 7 сентября на канале НТВ  заявлению водолазного специалиста с судна «Михаил Рудницкий», у затонувшей подводной лодки уже около 5 часов работали водолазы специального подразделения, подчиненного Главному разведывательному управлению).

Детальный осмотр подводной лодки показал, что ее носовая часть существенно повреждена; кромки пробоины в легком корпусе имеют заметные внутренние загибы; выдвижные устройства подняты.

Скорость ветра в районе — 8 м/с, волнение моря — около 2 баллов, туман. Предпринимаются попытки состыковать спасательный аппарат с подводной лодкой в месте кормовой комингс-площадки (расположенной над 9-м отсеком). По заявлению представителя пресс-центра Главного штаба Военно-морского флота капитана 2 ранга И. Дыгало, работы осложняются в связи с сильным подводным течением, низкой прозрачностью воды и сильным волнением моря, а из-за большого крена и дифферента затонувшей лодки все попытки стыковок заканчиваются неудачей. Норвежская сторона утверждает, что их водолазы не испытывали никаких затруднений: течение им не мешало, а видимость была допустимой. По заявлению капитана 3 ранга А. Шолохова, трижды погружавшегося к подводной лодке на глубоководном аппарате «Приз», лодка лежит на грунте с небольшим креном и без дифферента. Скорость придонного течения не превышает 0,7 узла.

В 9 часов утра в спасательной операции стал использоваться более совершенный подводный аппарат «Бестер». Весь день поочередно «Бестер» и «Приз» пытаются состыковаться с подводной лодкой, но безуспешно.

В 14 часов 30 минут И. И. Клебанов заявил журналистам, что экипаж подводной лодки не подает признаков жизни, но спасательные работы продолжаются в полном объеме.

В 15 часов 00 минут Президент Российской Федерации В. В. Путин заявил, что «ситуация с подводной лодкой “Курск” тяжелая, критическая, но флот располагает всем необходимым арсеналом средств спасения, и попытки будут продолжены».

Командование Военно-морским флотом получило разрешение Президента на привлечение иностранной помощи.

Военно-морской атташе посольства Великобритании посетил Главный штаб Военно-морского флота России.

В 16 часов адмирал флота В. И. Куроедов заявил, что Россия готова принять помощь от других стран и тут же попросил ее у правительств Великобритании и Норвегии.

Самолет «Руслан» вылетел с аэродрома Шотландии в норвежский порт Тронхейм, имея на борту спасательную мини-лодку LR-5 (с экипажем) британских военно-морских сил.

Через русское посольство в Норвегии командование Северного флота попросило направить в район гибели «Курска» норвежское спасательное судно с водолазами глубоко водниками.

На Северный флот прибыл главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. И. Куроедов.

17 августа, четверг

Проведено первое заседание правительственной комиссии по изучению причин гибели атомной подводной лодки «Курск», сделан вывод, что причиной аварии былмощный динамический удар подводной лодки о неизвестный объект большого тоннажа.

Норвежское судно «Seaway Eagle», на борту которого находились норвежские водолазы-глубоко водники, направилось к месту трагедии с расчетом прибыть в район катастрофы в воскресенье утром (20 августа). Спасательное судно «Normand Pioneer» с британскими специалистами и оборудованием вышло из норвежского порта Тронхейм и направилось к месту катастрофы подводной лодки «Курск». Прибытие британского судна ожидалось после полудня в субботу (19 августа).

Министр обороны США У. Коэн категорически заявил, что никакие американские корабли и суда не причастны к аварии российской атомной подводной лодки.

В 15 часов 5 минут начальник пресс-центра Главного штаба Военно-морского флота капитан 2 ранга И. Дыгало опроверг информацию об обнаружении в районе бело-зеленого аварийного буя, принадлежавшего иностранной подводной лодке.

Из Мурманска в Североморск доставлены гробы и несколько сот метров материи красного, белого и черного цветов.

18 августа, пятница

Спасательная операция продолжается. В районе сосредоточены 22 корабля и судна Северного флота. Ни одному из глубоководных аппаратов не удается состыковаться с подводной лодкой. Один раз снаряд все же зафиксировался на комингс-площадке, но всплыл для подзарядки.

Президент Российской Федерации В. В. Путин заявил (в 4 часа 40 минут В. В. Путин прибыл в Москву из Крыма), что иностранная помощь в начале недели не имела смысла из-за плохих погодных условий (по данным Гидрометеослужбы Северного флота, погода начала портиться 14 августа, когда ветер усилился до 10-15 м/с, а 16 августа она стала улучшаться).

19 августа, суббота 

Во второй половине дня в район аварии прибыло судно с британской спасательной мини-лодкой LR-5. По сообщению Главного штаба Военно-морского флота, началась международная фаза операции по спасению членов экипажа аварийной подводной лодки.

В 17 часов 20 минут начальник штаба Северного флота вице-адмирал М. В. Моцак высказал три версии гибели «Курска»: мощный динамический удар о грунт Баренцева моря; взрыв внутри подводной лодки; подрыв на мине периода Второй мировой войны.

М. В. Моцак также заявил: «…есть еще варианты, версии и под версии причин катастрофы “Курска”, над которыми мы будем работать». Около полуночи он сказал, что на борту «Курска» взорвалось 3 или 4 торпеды.Мощность взрыва соответствует 1–2 тоннам в тротиловом эквиваленте. В результате примерно половина экипажа погибла мгновенно.

20 августа, воскресенье

Около 1 часа в район прибыло судно с норвежскими водолазами-глубоко водниками. В течение дня норвежские водолазы разблокировали вентиль кормового аварийно-спасательного люка, но из-за отсутствия специального приспособления вскрыть его не смогли. В тот же день изготовили инструмент для вскрытия люка.

Норвежские водолазы провели тренировки на подводной лодке «Орел».

В 16 часов 30 минут Президент России В. В. Путин встретился с генеральным конструктором ЦКБ МТ «Рубин» академиком И. Д. Спасским.

21 августа, понедельник

В 7 часов 45 минут норвежским водолазам удалось вскрыть люк спасательной камеры 9-го отсека. В шлюзовой камере никого не обнаружили.

В 12 часов 13 минут норвежские водолазы приступили к открытию внутреннего люка шлюзовой камеры 9-го отсека.

В 13 часов 00 минут норвежские водолазы открыли внутренний люк шлюзовой камеры 9-го отсека. Кормовой отсек подводной лодки оказался затопленным. Правительственная комиссия пришла к выводу, что все члены экипажа подводной лодки погибли. Принято решение о свертывании спасательной операции.

В 15 часов 27 минут через люк в 9-й отсек была введена видеокамера с дистанционным управлением.

В 16 часов 20 минут из-за плохой видимости обследование 9-го отсека с помощью видеокамеры прекратили.

В 17 часов 11 минут начальник штаба Северного флота вице-адмирал М. В. Моцак официально подтвердил факт гибели экипажа атомной подводной лодки «Курск».

В 19 часов 30 минут британские официальные лица опровергли сообщения о возможности столкновения их подводной лодки с «Курском».

22 августа, вторник

На Северный флот прибыл Президент Российской Федерации В. В. Путин.

23 августа, среда

В стране объявлен траур (траурные мероприятия в поселке Видяево Мурманской области по просьбе родственников погибших моряков были отменены до того времени, как будет поднята со дна подводная лодка и завершится эвакуация тел офицеров, мичманов, старшин и матросов).

Не буду повторять того, что много раз звучало в передачах телевидения и печаталось и перепечатывалось во всех средствах массовой информации. Отмечу только, что информация была путаной и противоречивой, не позволявшей понять, что же фактически произошло и происходит в Баренцевом море? Если председатель правительственной комиссии И. И. Клебанов заявлял о почти мгновенной гибели всех находившихся на борту «Курска» (это впоследствии подтвердил и Президент В. В. Путин), то зачем проводили так называемую спасательную операцию, тем более что командование Северного флота за 6 суток до вскрытия норвежскими водолазами люка 9-го отсека на одном из заводов Мурманска заказало 120 гробов. В то же время в телевизионном интервью (22 августа) министр обороны маршал И. Д. Сергеев говорил о том, что с подводной лодки подаются сигналы SOS и что внутрь прочного корпуса поступает вода. 7 сентября в телевизионном интервью на канале НТВ офицер связи штаба Северного флота сообщил о том, что с подводной лодки вообще не подавали никаких сигналов, но командование приказало информировать журналистов о продолжающихся стуках.

Выступая в телевизионной программе «Зеркало», командующий Балтийским флотом адмирал В. Г. Егоров заявил, что на всех флотах имеются водолазы-глубоко водники, которые могут работать на глубинах свыше 100 метров. После этого интервью у несведущих людей создалось впечатление, что спасать моряков просто никто не хотел. В средствах массовой информации, в том числе и в передачах на канале НТВ, появились такие суждения: чтобы скрыть истинную причину катастрофы, никого спасать не будут — не дай Бог, появятся живые свидетели трагедии, которые смогут поведать страшную тайну. А тайна эта, по мнению многих журналистов, заключалась в том, что североморцы потопили «Курск» сами. В одной из передач на канале НТВ сообщалось о случайно подслушанном телефонном разговоре начальника пресс-центра Северного флота капитана 1 ранга В. Навроцкого со своим отцом, который якобы говорил, что живых подводников не будет. Одновременно появилась информация о том, что водолазы есть, а современной водолазной техники на вооружении флотов нет. Неужели не понятно, что без тренировок, связанных с глубоководными погружениями, водолазы быстро теряют свою квалификацию?! Нельзя только теоретически освоить специальность водолаза-глубоко водника, для этого нужна прежде всего длительная практическая подготовка. Никому и в голову не придет, например, летчика обучать только теоретически. Общеизвестно, что даже опытному летчику для поддержания мастерства необходим определенный налет часов. Точно так же и водолаз-глубоко водник без практики теряет квалификацию.

Теперь попытаюсь изложить свою версию трагедии, произошедшей в Баренцевом море 12 августа 2000 г. У меня, как и у большинства россиян, сначала появилось такое ощущение, что официальные лица чего-то недоговаривают, а может быть, откровенно лгут. Придумывали разные версии: лодка затонула в связи со столкновением с неопознанным подводным объектом, с миной периода Второй мировой войны и даже крупнотоннажным судном и т. п.

Главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. И. Куроедов уже на второй день после аварии заявил, что надежд на спасение хотя бы части членов экипажа очень мало. Однако представитель пресс-центра Главного штаба Военно-морского флота почти ежедневно сообщал, что в целом спасательная операция идет согласно плану, вот только погода, а затем сильное подводное течение пока не позволяют состыковаться с подводной лодкой и спасти моряков.

За неполный месяц мы услышали десятки версий гибели «Курска», при этом ни одна из них не подтверждается и рассыпается при попытке логически воспроизвести развитие событий. Напомню эти версии.

Первая версия: подрыв подводной лодки на мине периода Второй мировой войны. 

Эта версия не выдерживает критики. Во-первых, донные неконтактные мины на глубинах 100 метров и более во время Второй мировой войны не ставили; во-вторых, якорные контактные мины за более чем 55 летний срок не смогли бы сохраниться и тем более находиться в боевом состоянии. Кроме того, район был давно протрален и освоен силами Северного флота в течение многолетней боевой подготовки. Если же это была сорванная с якоря мина, то в силу своей положительной плавучести она должна находиться на поверхности моря (или быть чуть притопленной). Лодка же получила повреждения, находясь на глубине от 30 до 50 метров (такая глубина хода, по всей видимости, была при выполнении боевого упражнения). Допустим, что подводная лодка все же шла под перископом (командиры подводных лодок проекта 949 утверждают, что из-под перископа они не стреляют), тогда мина должна была столкнуться с лодкой в районе рубки, поскольку ее корпус заглублен как минимум на 10 метров. 

Известно, что со временем взрывчатое вещество теряет свои свойства. Например, обнаруженную мину 1940-х гг. пытались ликвидировать с помощью подрывных патронов, но она рассыпалась на мелкие куски, а взрывчатое вещество не детонировало.

Допустим, что такая мина все же оказалась на пути атомохода и даже взорвалась. Однако она не смогла бы причинить лодке такие повреждения! Из опыта Великой Отечественной войны следует, что при подрыве намине подводные лодки, имевшие в сотни раз меньшие водоизмещение и прочность корпуса, часто оставались на плаву.

Главный конструктор «Курска» И. Л. Баранов ответил:

«Такая мина для моей лодки — комариный укус!» Я с ним полностью согласен. О воздействии минного оружия времен Второй мировой войны я могу судить как выпускник кафедры минно-трального вооружения Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе.

Вторая версия: подводную лодку протаранило судно (возможно, ледового класса), имевшее большое водоизмещение.

Эту версию, как и предыдущую, с экранов центрального телевидения россияне услышали из уст председателя правительственной комиссии И. И. Клебанова. Она тоже не выдерживает критики. Во-первых, в этом районе не проходят трассы международного судоходства; во-вторых, в район проведения учений не заходят посторонние суда. О проведении учений заранее делается сообщение, в котором объявляются границы запретного для плавания района. Кроме того, за районом учений постоянно наблюдают специальные силы обеспечения.

Из достоверных источников известно, что в пятницу (11 августа) около полудня, нарушив все правила судоходства, через район учений прошел сухогруз Северного морского пароходства «Механик Ярцев» (порт приписки — Архангельск). Руководитель учений адмирал В. А. Попов отдал приказание принять меры и срочно выдворить сухогруз из района учений, что и было выполнено. Директор Северного морского пароходства С. Жгулев этот факт подтвердил, заявив при этом, что длина судна составляет около 80, осадка около 5 метров, водоизмещение 3000 тонн. Судно следовало в Бельгию. Такое судно от столкновения с «Курском» скорее само бы затонуло.

Согласимся, что подводную лодку все же таранило судно. Тогда какую оно должно иметь осадку? При выполнении учебной стрельбы торпедами подводная лодка должна была идти на глубине от 30 до 50 метров (при глубине моря около 100 м). В мире нет ни одного судна с осадкой 30 метров. Даже, допустим, если подводная лодка шла на перископной глубине, то ее поврежденная часть находилась от поверхности моря на расстоянии от 10 до 15 метров. Следовательно, осадка судна должна быть более 10 метров.

11 сентября Главная военная прокуратура сделала официальное сообщение, где отмечалось, что причиной аварии явилось столкновение лодки с неопознанным судном.

Третья версия: атомный подводный крейсер «Курск» столкнулся с атомной многоцелевой подводной лодкой (военно-морских сил США или Великобритании), которая вела разведку в районе проведения учений силами Северного флота.

Эта версия тоже не вполне состоятельна, хотя и является в высших военных кругах наиболее популярной. Можете себе представить столкновение легкового автомобиля с грузовым, после которого грузовик остался бы на обочине разбитый вдребезги, а легковой без повреждений? Если в результате столкновения с иностранной подводной лодкой «Курск» получил столь серьезные повреждения, что затонул, то какие же повреждения должна была получить лодка, водоизмещение которой в 3 раза меньше, чем у «Курска». После такого столкновения иностранная подводная лодка никак не смогла бы самостоятельно покинуть район и уйти в норвежскую базу Берген. К тому же скрыть от посторонних глаз повреждения не удалось бы. Следует также учесть, что подозреваемые стороны, то есть и американцы, и англичане, на правительственном уровне заявили о том, что никаких столкновений их субмарины с нашими подводными лодками не имели. Англичане с возмущением потребовали от российской стороны представить доказательства. Но откуда их взять? Замечу, что американская сторона в такой ультимативной форме не протестовала. Правда, сразу после гибели «Курска» американская многоцелевая атомная подводная лодка «Мемфис» зашла в норвежский порт Берген, но видимых повреждений на ней обнаружено не было. Секретарь Совета безопасности С. Иванов заявил, что от американской стороны получена информация о непричастности их подводной лодки к аварии.

Известны многочисленные случаи столкновения подводных лодок друг с другом и даже столкновения лодки с подводной скалой (в Белом море). При столкновении двух подводных лодок их повреждения будут примерно одинаковыми.

По сообщению телевизионного канала НТВ (сделанному 4 декабря 2000 г.), сотрудники Центрального конструкторского бюро морской техники «Рубин» утверждают, что скорее всего причиной катастрофы не было столкновение с другой подводной лодкой. Этот вывод они сделали после исследования поднятых со дна Баренцева моря фрагментов погибшей подводной лодки.

Контр-адмирал Н. Г. Мормуль, автор многих книг по авариям и катастрофам подводных лодок, в интервью корреспонденту газеты «Известия» (23 августа 2000 г.) сказал, что «при столкновении образуются пробоины, даже громадные, отрывается металл, но, как правило, по-другому деформированный».

Главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. И. Куроедов и командующий Северным флотом адмирал В. А. Попов являются приверженцами версии столкновения «Курска» с иностранной субмариной. Но для доказательства этой версии нужны факты. В моем сознании не укладывается мысль, что при столкновении одна субмарина ушла как ни в чем не бывало, а более современная и в три раза большая по водоизмещению погибла. Если это так, то в этом виновны проектанты и судостроители. Если их лодки тонут от столкновения в мирное время, то что с ними будет в боевой обстановке?

Четвертая версия: из-за неисправности в системе самонаведения подводная лодка торпедировала сама себя.

Да, в годы Второй мировой войны действительно отмечено несколько случаев, когда выпущенная с подводной лодки торпеда из-за сбоев в системе наведения описывала циркуляцию и поражала лодку, откуда была выпущена. В результате таких попаданий лодки, как правило, гибли. Но не надо забывать, что это происходило в ходе войны, когда стреляли боевыми торпедами. Здесь же подводная лодка выполняла боевое упражнение учебными торпедами, которые вместо боевой части, то есть взрывчатого вещества, имели весовой заменитель.

Пятая версия: на подводной лодке произошел взрыв двигателя торпеды, от которого сдетонировали находившиеся в первом отсеке торпеды.

Эта версия тоже не подтверждается прежде всего из-за характера повреждения подводной лодки. Если бы на ней произошел внутренний взрыв, то не было бы загибов легкого корпуса внутрь лодки (о размерах пробоины и форме загибов кромки легкого корпуса было сделано официальное сообщение представителями Главного штаба Военно-морского флота). Если бы взрыв произошел внутри лодки, то, согласно всем законам физики, загибы могли выйти как бы изнутри корпуса лодки. Но это не так. Следовательно, версия о внутреннем взрыве также отпадает. Если же представители Главного штаба Военно-морского флота умышленно сделали сообщение о наличии внутренних загибов, чтобы скрыть фактическую причину гибели «Курска», то, возможно, подводная лодка и погибла от внутреннего взрыва. В этом случае взрыв мог произойти вследствие пожара (или взрыва), возникшего в ходе приготовления к пуску торпеды 65–76 (650-мм калибра). С этой торпедой подводники хорошо знакомы. Находится она на вооружении с 1976 г. Компонентами топлива турбинного двигателя этой торпеды являются керосин и маловодная перекись водорода. Эти компоненты и могли стать причиной пожара, от которого сначала могли загореться пороховые двигатели хранившихся в первом отсеке ракето-торпед, а затем произошла детонация других боеприпасов. Но при таком развитии событий вряд ли от возгорания и даже взрыва двигателя через 2 минуты 15 секунд мог бы сдетонировать боезапас первого отсека. Если даже взрыв двигателя и произошел бы, то его мощность в тротиловом эквиваленте была бы менее 200 килограммов. Следовательно, причина детонации боезапаса иная. Кроме того, начальник штаба Северного флота вице-адмирал М. В. Моцак заявил, что перед выходом «Курска» на учения ракето-торпеды на его борт не загружались, то есть их там не было.

Эта версия бросает тень на экипаж подводной лодки. Если из-за неумелого обращения произошел взрыв двигателя торпеды, то виновны командир корабля и его подчиненные, которые не смогли подготовить экипаж к грамотному обращению с оружием. Но это исключено. Не мог же Президент Российской Федерации, не разобравшись в обстановке, до окончания расследования подписать указ о посмертном награждении капитана 1 ранга Г. П. Лячина Золотой Звездой Героя России, а весь экипаж — орденами Мужества! Подписывая указ, Президент был уверен в том, что вины экипажа в гибели подводной лодки нет. 

Если же возникла аварийная ситуация с торпедой, то по всем расчетам энергия взрыва должна уйти в сторону открытой крышки торпедного аппарата. Это настолько очевидно, что не требует никаких обоснований. Общеизвестно, что при подготовке к стрельбе торпедами необходимо открыть переднюю крышку торпедного аппарата. Если бы в трубе торпедного аппарата произошел взрыв торпеды (считай, двигателя), то вся энергия взрыва была бы направлена в сторону открытой крышки торпедного аппарата. Трудно представить ситуацию, при которой командир лодки решился бы осушить торпедный аппарат и открыть его заднюю крышку для выяснения причин возникновения аварийной ситуации. Это равносильно самоубийству.

Об этом уже говорилось много, но скажу еще раз: находящееся на вооружении Российского Военно-морского флота оружие, в том числе торпеды и ракето-торпеды, которые могли находиться в первом отсеке, имеют несколько степеней предохранения, защищающих подрыв их боевых частей в результате непредвиденных обстоятельств.

Известный писатель-маринист А. Н. Черкашин в книге «Унесенные бездной. Гибель “Курска”: Хроника. Версии. Судьбы» в оправдание версии взрыва торпеды приводит пример, когда в 1962 г. на подводной лодке Б-37 «рванул весь торпедный боезапас». Но ведь это было в 1962 г. После этой катастрофы были сделаны соответствующие выводы: взрывобезопасность торпедного оружия возросла в сотни раз.

Шестая версия: лодка поражена противолодочным оружием с крейсера «Петр Великий».

Эта версия тоже не выдерживает никакой критики. Отмечу еще раз: на учениях применяется только практическое оружие, и если бы, допустим, крейсер по ошибке выпустил имеющуюся на вооружении практическую ракето-торпеду «Метель» по «Курску», то она лишь поцарапала бы легкий корпус, не более того. Удивляет тот факт, что председатель правительственной комиссии И. И. Клебанов только 11 сентября официально заявил, что подводная лодка «Курск» не была потоплена ракетой, выпущенной с крейсера «Петр Великий». Мне кажется, такое заявление надо было сделать немедленно и не давать повода злословить и унижать моряков Северного флота. 

Седьмая версия: подводную лодку протаранил крейсер «Петр Великий».

Протаранить свою лодку и не заметить этого на крейсере не могли. Чтобы получить пробоину в носовой части от столкновения с крейсером (при осадке крейсера около 9 м), подводная лодка должна была идти в надводном положении или в момент удара всплыть на поверхность. Если бы такое столкновение и произошло, то скрыть его было бы невозможно. Мне пришлось встретиться с несколькими офицерами, находившимися в эти дни на борту крейсера «Петр Великий», и никто эти сведения не подтвердил. 

Восьмая версия: подводная лодка столкнулась с неопознанным объектом.

В своем интервью на канале ОРТ 22 августа министр обороны маршал И. Д. Сергеев заявил, что рядом с К-141 гидроакустические станции зарегистрировали «неопознанный объект», который был «достаточно крупным и соизмеримым с нашей подлодкой». Однако вице-премьер И. И. Клебанов отметил, что «зарегистрировать этот объект не удалось». 

Эта версия, как мне кажется, не нуждается в комментариях, ибо она из области фантазий.

Девятая версия: подводная лодка стала жертвой террористического акта.

Эта версия появилась тогда, когда выяснилось, что на подводной лодке находились двое прикомандированных представителей фирмы-разработчика («Дагдизель») торпедных двигателей (г. Каспийск). 

После проверок, проведенных спецслужбами, эту версию исключили. Действительно, на борту подводной лодки находились представитель Конструкторского бюро «Дагдизель» М. И. Гаджиев и офицер военной приемки старший лейтенант А. Ю. Борисов. Их командировка на Северный флот была связана с испытанием новой аккумуляторной батареи для торпед.

Десятая версия: чтобы уклониться от удара с встречным судном, на подводной лодке резко переложили рули на погружение, а поскольку глубина была небольшой, лодка ударилась о грунт, в результате чего сдетонировали боеприпасы.

Во-первых, о том, что в районе не могло быть никаких судов, я уже говорил. Во-вторых, опытный командир корабля (каким и был капитан 1 ранга Г. П. Лячин) сумел бы уклониться от встречной цели отработанным до автоматизма маневром и не позволил лодке удариться о грунт. В-третьих, при ударе о грунт боеприпасы сдетонировать не могли. 

Одиннадцатая версия: подводная лодка «Курск» взорвалась при испытании сверхсекретного оружия, которое еще не принято на вооружение Военно-морского флота (в некоторых средствах массовой информации сообщалось о том, что накануне выхода в море на «Курск» загрузили «сверхскоростные» торпеды). Кто-то высказал мысль, что это сверхсекретное оружие применялось с крейсера «Петр Великий».

С этим согласиться нельзя. Такое может заявить человек, который не знает, как принимаются образцы новой военной техники. Как известно, это не делается одновременно с проведением боевой подготовки. Для испытания образцов нового оружия используется специально оборудованный полигон, назначается специальная комиссия и т. д. Ничего этого не происходило, потому что на Северном флоте проводились мероприятия, связанные с плановой боевой подготовкой.

Двенадцатая версия: слабая профессиональная подготовка командира и экипажа подводной лодки.

Приверженцы этой версии считают, что командир подводной лодки капитан 1 ранга Г. П. Лячин решил выполнить маневр, называемый «прыжок касатки», при котором субмарина резко выскакивает из-под воды и сразу уходит на глубину. Такая версия отпадает. Как говорят сами командиры подводных лодок (мне удалось поговорить со многими из них, в том числе и с командирами подводных лодок проекта 949), никто из них не решился бы на выполнение такого маневра при глубине моря чуть более 100 метров, так как в этом случае запас воды под килем должен быть не менее 150 метров, то есть больше длины подводной лодки.

Тринадцатая версия: причиной гибели подводной лодки явились аномальные природные явления.

Некоторые исследователи считают, что причиной гибели подводной лодки стала сильная магнитная буря, повлиявшая на работу средств навигационного оборудования. С этим утверждением согласиться также нельзя, поскольку при проектировании и строительстве подводных лодок конструкторы принимают в расчет все, в том числе и аномальные природные явления.

Главная военная прокуратура возбудила уголовное дело по статье 263 Уголовного кодекса Российской Федерации «Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного или водного транспорта», заявив при этом, что экипаж «Курска» не рассматривается в качестве обвиняемого. 12 сентября она сделала вывод, что виновником гибели «Курска» стало судно большого водоизмещения, скрывшееся из района. Такое могли придумать только чиновники, не имеющие представления о морской службе. Норвежская сторона, с разведывательного судна которой («Марьятта») точно видели, что творилось в той части Баренцева моря, где проходили учения, утверждает, что никакого судна там не было. 

Есть, конечно, и другие версии (всего их около 20), но они мало отличаются от вышеизложенных. В конце концов правительственная комиссия остановилась на трех наиболее вероятных версиях: столкновение с иностранной подводной лодкой; взрыв мины периода Второй мировой войны; внутренний взрыв на подводной лодке.

Окончательно правительственная комиссия должна была вынести вердикт 12–13 сентября. Но я чувствую, что с выводами никто не спешит. 12 сентября И. И. Клебанов заявил, что особой необходимости в подъеме подводной лодки нет. На следующий день он же заявляет, что скорее всего «Курск» поднимать надо, так как это прольет свет на причины катастрофы (когда готовилось это издание, подводная лодка «Курск» уже находилась в доке судоремонтного завода в Росляково). Представители Минатома 12 сентября подтвердили, что ядерная установка «Курска» никакой опасности для окружающей среды не представляет.

Что же произошло в Баренцевом море 12 августа 2000 г.?

Мне думается, что события могли развиваться по следующему сценарию. Командир американской субмарины «Мемфис» счел выполнение учебной торпедной атаки подводной лодкой «Курск» как атаку и в ответ выпустил по русской лодке боевую торпеду. Поскольку американская подводная лодка находилась на боевом патрулировании (то есть на боевой службе), ее оружие было готовым к немедленному применению. Видимо, в результате длительного слежения за русскими надводными кораблями и подводными лодками командир американской субмарины не выдержал психологической нагрузки и в момент выполнения учебной торпедной атаки «Курском» нанес ответно-встречный удар. Вот откуда появилось повреждение с рваными краями, завернутыми внутрь корпуса «Курска». Как следует из доклада командования Северного флота, представленного в правительственную комиссию по расследованию гибели подводной лодки, пробоина находится «в районе 24-го шпангоута между первым и вторым отсеками. Края пробоины загнуты внутрь лодки и оплавлены». В результате взрыва в первом отсеке «Курска» возник сильный пожар. Командир начал выполнять маневр по срочному всплытию. Вот почему оказался поднятым перископ. Некоторые считают, что лодка всплывала при возникновении аварийной ситуации для того, «чтобы осмотреться, разобраться с поломкой и, если понадобится, донести на береговой или корабельный командный пункт о неисправности и срыве атаки». Такая трактовка бросает тень на экипаж «Курска», не сумевший справиться с нештатной ситуацией. 

В момент всплытия в первом отсеке сдетонировал боезапас (или, что менее вероятно, произошел взрыв в аккумуляторной яме), в результате чего подводная лодка получила такие повреждения, которые привели к потере продольной остойчивости. Лодка камнем ушла на дно, а поскольку она имела ход, при определенной инерции она врезалась в грунт, что еще больше осложнило обстановку. По всей видимости, в результате сильного удара произошли смещение гребных валов и разгерметизация кормовых отсеков, которые быстро заполнились водой.

Возможен и другой вариант развития событий: американская подводная лодка вслед за первой торпедой (с интервалом чуть более 2 минут) выполнила еще и трехторпедный залп.

Попытаюсь обосновать эту версию. Зная конструкцию наших торпед, трудно представить, чтобы они взорвались при нестандартных ситуациях, таких, например, как близкий взрыв или пожар. Если же взорвался двигатель торпеды, то его взрыв не мог достичь мощности 200 килограммов в тротиловом эквиваленте. Не могли также одновременно сдетонировать три-четыре торпеды (именно таким по мощности был второй взрыв). Если допустить, что от пожара или взрыва все же сдетонировали боевые части торпед первого отсека, то между взрывами появился бы незначительный разнос по времени. Приборы зарегистрировали только два взрыва. Получается, что по «Курску» сначала выпустили одну торпеду, а через 2 минуты — еще три или четыре (второй взрыв мог произойти и в аккумуляторной яме). От близкого взрыва такой мощности и сильного гидродинамического удара могли произойти незначительные повреждения и на американской подводной лодке (какое-то время она была вынуждена лежать на грунте). С помощью выпущенного аварийного буя (который был замечен с крейсера «Петр Великий», а затем поднят на борт одного из судов обеспечения) командир «Мемфиса» донес о выполненной атаке и о полученных повреждениях, после чего получил приказание следовать в ближайший порт союзника по блоку НАТО. Возможно, аварийно-спасательный буй отделился от подводной лодки в результате ударной волны. Во время стоянки в Бергене на подводной лодке «Мемфис» в месте расположения аварийно-спасательного буя зияла пустота. Позже стало известно, что во время поиска затонувшей подводной лодки гидроакустики крейсера «Петр Великий» прослушивали сигналы SOS, подаваемые механическим излучателем. Таких приборов на наших подводных лодках нет. Следовательно, их подавали с иностранной субмарины. 

Эта версия еще больше закрепилась в моем сознании после того, как командующий Северным флотом адмирал В. А. Попов заявил: «Я постараюсь все сделать, я буду стремиться к этому всю свою жизнь, чтобы посмотреть в глаза тому человеку, кто эту трагедию организовал». Перед этим Попов сказал о том, что американские подводные лодки буквально «топчутся у нашего порога». При таком толковании событий высоким должностным лицом исключается случайное столкновение, так как «организовать трагедию» можно только при вполне осмысленных действиях: это либо нанесение таранного удара, либо выполнение торпедной атаки. Идти на таран «Курска» — равносильно самоубийству, остается атака лодки боевыми торпедами. Мне кажется, что об этом в высших кругах не то что догадываются, а знают точно. Это подтверждается не только фразой командующего Северным флотом, но и другими фактами, которые я приведу в форме вопросов (ответы на которые очевидны).

1. О чем шел разговор сразу после катастрофы между президентами России и США?

2. Почему после катастрофы с «Курском» американцы отказались от работ по созданию новой системы противоракетной обороны, на которую уже были израсходованы огромные средства?

3. Чем был вызван спешный приезд директора ЦРУ в Москву?

4. Почему после катастрофы с «Курском» Запад списал с России долги в сумме 10 миллиардов долларов?

5. Почему Верховный Главнокомандующий не принял отставку министра обороны, главнокомандующего Военно-морским флотом и командующего Северным флотом?

6. Почему Президент Российской Федерации подписал указ о награждении погибшей команды «Курска» до окончания расследования катастрофы?

7. Почему командование Северного флота, говоря о каком-то фрагменте от иностранной лодки, не приняло никаких мер по подъему на поверхность этой улики?

8. Почему главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. И. Куроедов в первые же дни катастрофы (14 августа) заявил, что надежды на спасение экипажа «Курска» невелики?

9. Почему госпитальное судно «Свирь» во время спасательной операции оставалось в Североморске?

10. Почему руководители «спасательной операции» запретили норвежским водолазам приближаться к носовой части погибшей подводной лодки?

11. Что следует понимать под выражением И. И. Клебанова: «весьма странная картина разрушения» «Курска»?

12. С какой целью посещал штаб-квартиру НАТО вице-адмирал А. А. Побожий?

13. Чем занимались находившиеся в Баренцевом море еще две атомные многоцелевые подводные лодки (американская и британская)? Не они ли атаковали «Курск»? Это лишь часть вопросов, на которые хотелось бы получить правдивые ответы.

Не стала ли подводная лодка разменной монетой? В сложившейся ситуации, как мне кажется, на самом высоком уровне решили скрыть правду о гибели подводной лодки, а заодно и снять некоторые проблемы. В качестве «компенсации» американцы отказываются от совершенствования своей противоракетной обороны и дают нам миллионы долларов на работы по подъему затонувшей субмарины и развитие спасательных сил и средств, а мы будем молчать. Как говорят, и волки сыты, и овцы целы. Такой подход устраивает обе стороны. Любой другой вариант — это возвращение к «холодной войне».

Замечу также, что американцы настолько «прониклись» нашими бедами, что накануне встречи президентов США и России секретарь Совета безопасности Российской Федерации С. Иванов провел консультации с помощником президента США по национальной безопасности С. Бергером, после которых американская сторона передала русским всю имевшуюся у них информацию: точные координаты и время первого и второго взрывов, их мощность, местоположение своей лодки и т. д.

Это также наводит на размышления. Ранее они так не поступали. Однако и моя версия не вполне корректна. Например, почему американская торпеда Mk-48 попала в носовую часть «Курска»? По всем расчетам, она должна наводиться на шумы работающих гребных винтов. Был ли произведен пуск учебной торпеды с подводной лодки «Курск» или она выполнила учебную атаку «пузырем», то есть без выстрела торпедой? Когда было передано и какое имело содержание последнее донесение с «Курска»?

В заключение лишь отмечу, что уроки истории, к сожалению, нас ничему не научили. Мы повторяем одни и те же ошибки. Какие уроки, например, мы извлекли из гибели «Комсомольца»? Никаких! Чтобы уйти от проблемы, мы создаем очередной миф о героических действиях экипажа, который «заглушил реактор и спас человечество от ядерной катастрофы», хотя всем ясно, что сработала автоматическая защита.

Моя версия гибели «Курска» впервые была изложена в брошюре «Кто убил “Курск”», сданной в печать 13 сентября 2000 г. Впоследствии с аналогичными трактовками появились мои публикации на страницах газет «Коммерсант», «Московский комсомолец», «Известия», в телепередаче «Совершенно секретно» и др. Такой же версии придерживаются еще несколько аналитиков. Например, известный подводник бывший начальник штаба Северного флота, а затем начальник Военно-морской академии адмирал В. Н. Поникаровский, приверженец «морского боя». Моей версии придерживаются весьма авторитетные ученые в области теории устройства и живучести подводных лодок и применения торпедного оружия. Их теоретические выкладки свидетельствуют о том, что первопричиной второго взрыва скорее всего было не столкновение, а внешний взрыв.

Вот что заявил капитан 1 ранга Б. Коляда (чудом спасшийся в ходе гибели в 1989 г. К-278 «Комсомольца»): «Почему произошел взрыв, могут быть любые версии — взрыв торпеды или даже атака иностранной подлодки. Подводники разных стран всегда следят за учениями друг друга. Если мы видим лодку противника, мы первым делом ее условно атакуем. Потом выходим на позицию слежения, затем опять условная атака. Противник тоже выходит в условную атаку. Но никто не застрахован от ошибок и от боевой торпеды вместо условной. Обследования лодки покажут, куда загнулись края пробоины и откуда был взрыв — изнутри или снаружи».

Приведу выдержки из публикации, появившейся на страницах «Московского комсомольца» (17–24 октября 2001 г.) уже после подъема лодки: «В неофициальной беседе с весьма высокопоставленным собеседником адмирал (командующий Северным флотом В. А. Попов. — В. Д.) чуть позднее сказал, что дает 120 процентов, что это было столкновение с иностранной субмариной. Впрочем, эта версия не так уж и нова, фигурировали в ней и американская, и британская лодки. Может быть… Еще в первые недели после трагедии “Московский комсомолец” опубликовал другую версию, полученную от неофициальных источников, но подтвержденных “утечкой” из российских спецслужб, перехвативших радиодонесение британской разведки: “Курск” был атакован иностранной субмариной, вступил в торпедный бой и проиграл его на малых глубинах Баренцева моря. 

Самое интересное, что, проигнорированная поначалу, сегодня эта версия имеет довольно широкое хождение в Мурманске и Североморске среди самих военных: мол, действительно наблюдающие за маневрами кораблей Северного флота американские подлодки приблизились на опасное расстояние к нашей эскадре и приняли отгоняющий их в строну “Курск” за атакующий объект: “Торпеды, товсь!” И когда гидроакустики нашей лодки засекли характерные звуки открывающихся крышек торпедных аппаратов, командир Геннадий Лячин во избежание международного конфликта дал команду на экстренное всплытие».

«ЖАЛЬ НАРОД, ДЛЯ КОЕГО ПРОШЛОГО НЕ СУЩЕСТВУЕТ»

В ходе военных реформ, начавшихся после распада Советского Союза, все высшее военное и военно-морское руководство в своих многочисленных публикациях и устных выступлениях подчеркивало важность военной истории. Многие военачальники опубликовали свои воспоминания с историческими экскурсами и попытками анализа развития отечественного Военно-морского флота и взглядов на его применение в послевоенные годы. Среди авторов — бывший главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал флота В. Н. Чернавин, первые заместители главнокомандующего адмирал флота И. М. Капитанец и адмирал И. В. Касатонов, командующий Северным флотом адмирал А. П. Михайловский и др. Нынешний главнокомандующий адмирал флота В. И. Куроедов в своих выступлениях постоянно обращается к историческому опыту. В статье, опубликованной на страницах «Морского сборника» (№ 5, 2000 г.) к 55-летию Победы в Великой Отечественной войне, он отмечал, что «объективный анализ итогов строительства и оперативно-стратегического применения Военно-Морского Флота в 1941–1945 гг. по-прежнему крайне необходим для правильного понимания объективных тенденций дальнейшего развития военно-морской науки». 

Далее В. И. Куроедов говорит о важнейших проблемах военно-морского искусства, в том числе ставил задачу перед военно-морскими теоретиками еще раз проанализировать все составные части теории военно-морского искусства. В приказах и директивах министра обороны постоянно подчеркивается важность изучения военно-морской истории и истории военно-морского искусства в учебных заведениях и совершенствования военно-исторической работы в частях и соединениях. Можно до бесконечности приводить высказывания выдающихся полководцев, флотоводцев и военных теоретиков относительно военной исторической науки.

Кажется, что все — от главнокомандующего до офицера младшего командного звена — понимают важность военно-морской истории и истории военно-морского искусства. Но это только кажется, на практике все обстоит по-другому: часто вопреки здравому смыслу и логике принимаются решения, прямо противоположные высказываниям. Те, кто публично высказывается о важности истории военно-морского искусства и военно-морской истории, делают все для того, чтобы об этих важнейших направлениях в военно-морской науке забыли. В одно время на кафедре появилась шутка: если «высокое» начальство много говорит о военно-морской истории или об истории военно-морского искусства, то следует ожидать сокращения либо штата преподавателей, либо почасовой продолжительности лекций курса истории военно-морского искусства.

В период так называемой реформы военно-морского образования в Военно-морской академии ликвидировали единственную в стране кафедру истории военно-морского искусства, которая в 1996 г. отмечала свое 100-летие! В разные годы на кафедре трудились выдающиеся военно-морские историки и теоретики, такие, как Н. Л. Кладо, А. В. Шталь, А. В. Немитц, Н. В. Новиков, В. Е. Егорьев, Е. Е. Шведе, К. В. Пензин и др., — ученые высшей квалификации, отечественная профессура. Трудно себе представить, что в академии теперь уже никто не сможет получить звание профессора по кафедре истории военно-морского искусства! За 100 лет учеными кафедры написано более тысячи военно-исторических трудов, в том числе более 100 монографий и учебников, например «Морской атлас. Военно-исторический», «История Второй мировой войны» (в 12 томах), «Советская военная энциклопедия» (в 8 томах), «Советский Военно-морской флот в Великой Отечественной войне» (в 3 томах), «Три века Российского флота» (в 3 томах), «История отечественного судостроения» (в 5 томах), «История военно-морского искусства» (в 4 томах), 7-серийный учебный хроникально-документальный фильм по истории военно-морского искусства и т. д. Только в дни подготовки к празднованию 300-летия Российского флота историками академии написано 20 книг и 5 сценариев телефильмов. В последние годы они выступают либо авторами, либо научными редакторами книжной серии «Военно-историческая библиотека»; в этой серии уже опубликовано более 50 книг, а всего планируется издать более 200 томов.

Видимо, в руководстве Военно-морского флота кому-то выгодно прервать исторические корни, забыть о приобретенном столь дорогой ценой опыте минувших войн.

 История повторяется: в 1960 г. при объединении Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова и Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени А. Н. Крылова кафедру истории военно-морского искусства тоже ликвидировали. Но, как только об этом стало известно главнокомандующему Военно-морским флотом Адмиралу Флота Советского Союза С. Г. Горшкову, он приказал немедленно восстановить кафедру, а затем лично утверждал программу курса истории военно-морского искусства и план-проспект нового учебника. Но то был Горшков — настоящий флотоводец, понимавший значение истории военно-морского искусства, создатель океанского ракетно-ядерного флота, теории и практики его применения. Не зря на Западе Горшкова называли Мэхэном XX столетия. Адмирал «от звонка до звонка» прошел Великую Отечественную войну и знал, какой ценой достался боевой опыт, потерять который Россия не может! Трудно найти публикацию или выступление Горшкова, где бы он не обращался к историческому опыту. Он сам являлся инициатором многих военно-исторических публикаций и конференций, всегда выступал с интереснейшими докладами. Его военно-исторический труд «Морская мощь государства» переведен на иностранные языки и изучается в морских академиях.

Смешно сказать: в Военно-морской академии есть кафедры иностранного языка, высшей математики, педагогики, общественных наук, физической подготовки и другие, то есть кафедр гражданских направлений, а сугубо военной кафедры — истории военно-морского искусства нет! Замечу, что в академиях других видов вооруженных сил кафедры истории войн и военного искусства сохранили.

Боевой опыт имеет огромное значение, поскольку смоделировать операцию, сражение, бой и тем более кампанию и войну невозможно. Даже человеку, далекому от проблем флота, это понятно. История военно-морского искусства расширяет кругозор офицера, позволяет мыслить масштабно в практике управления соединениями, объединениями и флотами, учитывать исторический опыт… Кроме того, эта наука имеет огромное нравственное и воспитательное значение, ибо позволяет формировать у офицеров лучшие командирские и флотоводческие качества.

Нет смысла доказывать, что история военно-морского искусства во все времена и во всем мире составляла, составляет и будет составлять основу военно-морского образования. Это аксиома! Никто не приступит к изучению высшей математики, не освоив таблицу умножения! Так и в военно-морской науке: без истории военно-морского искусства невозможно овладеть основами современной теории и практики применения сил флота.

Мне думается, что если в ближайшее время не будет восстановлена кафедра истории военно-морского искусства, то эта наука через 5–6 лет (а возможно, и раньше) исчезнет навсегда. Не обобщаяисторического опыта и не извлекая из него уроки, мы будем постоянно делать одни и те же ошибки.

Кто решил убрать кафедру? Видимо, этот человек далек от понимания современных проблем флота!

Правильно говорил А. С. Пушкин: «Жаль народ, для коего прошлого не существует».

ИЗ ПИСЕМ ЧИТАТЕЛЕЙ

После выхода в свет первого издания этой книги на страницах периодической печати появились десятки рецензий; многие читатели присылали письма мне. При подготовке к печати третьего издания книги я счел нужным опубликовать некоторые из этих писем.

«Здравия желаю, товарищ капитан 1 ранга! Обращается к Вам бывший военмор-подводник Краснознаменного Тихоокеанского флота (1963–1967 гг.) старшина 1-й статьи в отставке Мороз Борис Дмитриевич. Прочитал недавно Вашу книгу “Мифы и легенды Российского флота” и решил “дать пузыря в среднюю” (как у нас когда-то на флоте шутили). 

Не знаю, с чего начать. Я ведь не крупный специалист в военно-морской истории, а всего лишь докер морского порта. Но Военно-морской флот всегда уважал и уважаю и историю его почитаю. Во-первых, хочу сказать, что Ваша книга как обухом по башке шибанула. Хотя я и тертый калач, и давно уже понял, что кое-что в нашей военно-морской истории преподносят нам чересчур уж “героически”, но нам эту “историю” уже сколько раз писали и переписывали, что сам черт в ней ногу сломит. А Вы, кажется, фактами кроете, а против фактов не попрешь.

Вот, к примеру, врагу не сдается наш гордый “Варяг”! Это же моя любимая песня. А вот оказывается и тут маху дали. Мое мнение такое: команда — герои ребята, а командир — дерьмо. А “Варяг” мы завсегда помнить будем все же!

А взять наш Военно-морской флот в годы подготовки к войне и в годы войны. Тут за один переход нашего Балтийского флота из Таллина в Кронштадт надо товарища Трибуца к стенке ставить, а он, вишь, был герой! И товарищ Кузнецов, обиженный Сталиным (вечная ему память!), тоже многое проморгал.

 Вообще о войне судить сегодня сложно. Но я и тут свое личное мнение имею. Вот тут у нас в Кенигсберге недавно площадь маршала Василевского открыли с его памятником. И маршала Жукова у нас в стране крепко чтут, и многих других маршалов. Вечная им всем память, крепкие были мужики!

Но вот тут у меня неподалеку стоит памятник молодому Кутузову — вот это для меня настоящий русский маршал (М. И. Кутузов имел чин генерал-фельдмаршала. — В. Д.) и мужик. Сказал, что с потерей Москвы не потеряна Россия и что французы будут у меня конину мерзлую жрать, так и сделал. Солдата российского жалел Михаил Илларионович — вот что для меня главное! А Александр Васильевич Суворов тоже не зря кричал, что ему “солдат себя дороже”! А Александр Невский, а Дмитрий Донской?! Вот это полководцы настоящие!

А наши военные маршалы солдата в бой гнали, как скотину, выгибаясь перед товарищем Сталиным. Солдаты для них были как “винтики и болтики” — “лагерная пыль”… Победа любой ценой, воевать не умением, а числом — вот их подвиги! Мне дядька майор-фронтовик рассказывал, как маршал Жуков у них “порядок” наводил, так что мне лапшу на уши не навешаешь».

Вот выдержка из письма «любителя истории флота Российского» В. В. Канева: «Не вина, наверное, наших командиров, что они были безграмотными в военном деле: всем известно, куда делись почти все грамотные и талантливые люди. А на звании Героя (имеется в виду А. И. Маринеско. — В. Д.) действительно лучше поставить точку, хотя какие звания и награды смогут послужить оправданием тем, кто посылал необученных и плохо вооруженных в самое пекло?»

Капитан 1 ранга в отставке Э. А. Ковалев написал следующее: «Прежде всего мне хочется выразить Вам благодарность за Ваши усилия, направленные на публичное освещение правильного понимания реальной истории Российского флота, за Вашу позицию в раскрытии фактов и их объективную оценку. Я считаю, что такой подход, когда события рассматриваются спокойно и с различных сторон, только способствует правильной их оценке, позволяет найти свои ошибки и не повторять их.

 Особенно я благодарен Вам за правдивое освещение и оценку самого крупного поражения нашего флота — Таллинского перехода. На этом переходе 28 августа 1941 г. погиб мой отец — капитан 1 ранга А. С. Ковалев, историограф штаба Балтийского флота.

Полностью поддерживаю Ваши оценки творчества Валентина Пикуля, связанные с Военно-морским флотом. Могу только добавить другие факты. Согласен с Вашей оценкой боевой деятельности Александра Маринеско, так лихо “раскрученной” нашей непрофессиональной прессой и не желающей признавать свои ошибки».

Интересное письмо было получено от любителя русской морской истории ученика 10 класса из Екатеринбурга А. С. Мамакина: «Журнал “Флото Мастер” (1999 г., № 1) привел другие его (П. С. Нахимова. — В. Д.) ошибки: он не стал максимально использовать свою ударную силу — новейшие 120-пушечные корабли, поставил свой флагман “Императрицу Марию” в невыгодной позиции. В результате корабль оказался под обстрелом четырех кораблей и береговой батареи. Из-за неудачной постановки Нахимов не позволил более мощному “Великому князю Константину” занять выгодную позицию для стрельбы. А “Чесму”, шедшую последней в колонне, Нахимов практически лишил возможности полноценно участвовать в сражении. Были и другие ошибки.

Здесь я с Вами полностью согласен (хотя до этого, как и все россияне, считал, что “Варяг” совершил подвиг). Во всех книгах про “Варяг” пишут, что он нанес повреждения японским крейсерам “Асама” и “Такачихо” и потопил миноносец. В 1997 г. я купил справочник Сергея Сулиги “Корабли Русско-японской войны” и решил посмотреть, действительно ли эти крейсеры получили повреждения. Но ничего этого не нашел. Написано только, что они участвовали в сражении при Чемульпо 27.01/9.02. А что касается миноносца, то в “Энциклопедии военного искусства. Герои России” я нашел список миноносцев, бывших в бою у Чемульпо. Их названия “Чидори”, “Хаябуса”, “Манадзуру”, “Касасаги”, “Аотака”, “Хато”, “Кари” и “Цубаме”. Я заглянул в справочник и обнаружил, что все они исключены из списков флота в 1919–1923 гг. Это значит, что потопленного миноносца не было. Это подтверждает те строки из “Описания военных действий на море в 37–38 гг. Мейдзи (1904— 1905 гг.)”, которые Вы приводите в главе».

О. С. Орловский из Минска пишет: «В части версии о гибели подлодки “Курск”. По моему мнению, Ваша точка зрения и выводы более реальные. Теперь же обнародована совершенно другая версия, хотя она и противоречит здравому смыслу: как при внутреннем взрыве оказались вмятины в корпусе лодки с загибом вовнутрь корпуса? Ответа вразумительного нынешняя официальная версия не дает. А книга у Вас получилась хорошая, содержательная и интересная».

«Очень признателен Вам за Вашу книгу “Мифы и легенды…”, переданную мне господином Лобыциным. Я более чем удовлетворен тем, как Вы нашли возможность донести правду до людей. Ложь даже во спасение бесполезна и вредна, она препятствует осмыслению имеющегося опыта, а это ведет к повторению ошибок. К сожалению, нам, русским, свойственно много раз наступать на те же самые грабли», — так отреагировал на появлении книги москвич И. Шмелев.

 Секретарь ЮНЕСКО А. Е. Сузюмов из Парижа прислал такое письмо: «Глубокоуважаемый Виталий Дмитриевич! Хочу Вас, хотя и с опозданием, искренне поблагодарить за Вашу книгу “Мифы и легенды русской морской истории” (с дарственной надписью), которую я получил через своих коллег из Российского государственного гидрометеорологического университета. Я прочел ее всю с большим интересом. Вы вскрываете факты, которые раньше не были известны, а слишком часто просто замалчивались. Многое для меня было совершенно неожиданным в Вашей книге, хотя я специально морской историей никогда не интересовался, но некоторые эпизоды, тем не менее, как считал, знал, в том числе и от отца — Евгения Матвеевича Сузюмова.

Мне было очень интересно прочитать Вашу сводку об операциях по ленд-лизу. Я помню рассказы отца, что это были очень крупные поставки, о которых после войны было запрещено распространяться. Как помощник уполномоченного Государственного комитета обороны по перевозкам на Севере (у И. Д. Папанина), заместитель начальника штаба Западного сектора Арктики отец был действительно в самом центре всех морских операций на Северном театре. 

Хочу еще раз выразить Вам искреннюю благодарность и шлю самые наилучшие пожелания».

ОБ АВТОРЕ

ДОЦЕНКО Виталий Дмитриевич — известный военно-морской историк и библиофил, кандидат исторических наук (1985 г.), профессор (1994 г.), капитан 1 ранга (1989 г.), академик Петербургской академии истории науки и техники, действительный член Русского географического общества, член Совета Ассоциации офицеров Российского флота, директор программы «Петербург — морская столица России». Родился в 1948 г. В 1972 г. закончил ВВМУ имени М. В. Фрунзе (ныне Морской корпус Петра Великого — Санкт-Петербургский военно-морской институт), а в 1980 г. — командный факультет Военно-морской академии. В 1972–1978 гг. — командир минно-артиллерийской боевой части, помощник командира, командир морского тральщика Северного флота. С 1980 г. — преподаватель, старший преподаватель, доцент, профессор кафедры истории военно-морского искусства Военно-морской академии, а с 2000 г. доцент кафедры оперативного искусства Военно-морского флота. С 1989 г. — председатель Военно-исторической секции Петербургского дома ученых АН СССР, ныне Российской академии наук; член научных советов Российского государственного архива Военно-морского флота, Центрального военно-морского музея; Центральной военно-морской библиотеки; член редколлегий 5-томной «Истории отечественного судостроения», 3-томного «Морского энциклопедического словаря», 6-томной «Морской энциклопедии»; научный редактор ряда книг серии «Военно-историческая библиотека».

В. Д. Доценко автор более 800 печатных работ, в том числе 72 книг и брошюр, 14 киносценариев, 120 статей, опубликованных в сборниках и журналах, свыше 500 статей, помещенных в словарях, справочниках и энциклопедиях; научный редактор 12 книг, составитель 9 сборников научных статей.

Наиболее значимые труды: «Потопленные: Боевые повреждения кораблей после 1945 г.», «Знаки и жетоны Российского Императорского флота. 1696–1917» (отмечена поощрительным дипломом Всероссийского конкурса искусства книги в 1993 г.), «Российский Императорский флот. 1696–1917», «Русский морской мундир. 1696–1917», «Морские храмы России», «Российский броненосный флот. 1863–1917», «История отечественного судостроения» (Т. 1), «Флот. Война. Победа. 1941–1945» (Комитетом по печати РФ признана лучшей книгой 1995 г., отмечена дипломом 1-й степени), «Адмиралы Российского флота», «Три века Российского флота. 1696–1996» (в 3 томах), «Морской биографический словарь» (Комитетом по печати РФ признана лучшей книгой 1996 г., отмечена дипломом 1-й степени), «Всеволод Евгеньевич Егорьев», «История Российского флота. 1696–1917», «Военно-морской словарь для юношества», «Океанский щит России», «Мифы и легенды русской морской истории», «Словарь биографический морской», «История военно-морского искусства: История теории стратегии, оперативного искусства и тактики военно-морского флота» (т. 1), «История военно-морского искусства: Действия флота против берега» (т. 3), «История моего собрания», «Морской костюм: История и традиции», «Атака у берегов Синая», «Мифы и легенды Российского флота», «Флоты в локальных конфликтах второй половины XX века».

Награжден орденом «За службу Родине в ВС СССР» 3-й степени, медалями «Петр Великий», «300 лет Российскому флоту», «300 лет Санкт-Петербургскому военно-морскому институту», нагрудными знаками «Бизертский крест», «Крест Храма Святого Великомученика Георгия Победоносца». 

Подготовил к печати труды: «История военно-морского искусства: Развитие морских вооружений» (т. 2), «История военно-морского искусства: Действия флота против флота» (т. 4), «Знаки и жетоны Российского флота» (в 4 томах), «Морские музеи Санкт-Петербурга», «Петербург. Россия. Флот», «Морской Петербург», «Морские памятники Санкт-Петербурга», «Морские битвы России» (изд. 2-е испр. и доп.), «Знаменитые люди Петербурга» (биографический словарь), «Корабли и суда Военно-морского флота, построенные на Северной верфи» (справочник), «Трави до жвака-галса — или непридуманные флотские истории». 

Оглавление

ОТ АВТОРА

«1696 г. — НАЧАЛО РУССКОГО ФЛОТА»

КАЗУСЫ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ

«РАЗИ ВЕРНО»

СЧИТАТЬ ЛИ КРУЗЕНШТЕРНА ПЕРВЫМ?

«ЧЕМ БЛИЖЕ К НЕПРИЯТЕЛЮ, ТЕМ ЛУЧШЕ» 

ЛЕГЕНДАРНЫЙ СИНОП НЕ «ВЫШЕ ЧЕСМЫ И НАВАРИНА»

«НА “СТЕРЕГУЩЕМ” ОСТАВАЛИСЬ ЕЩЕ ДВА МАТРОСА…» 

«РУССКИЕ УМЕЮТ УМИРАТЬ…»

«…НО КАК ФЛОТОВОДЕЦ — ГРОШ ЕМУ ЦЕНА!»

«ОТЧЕГО СЕДОВ ПОШЕЛ НА ЭТО САМОУБИЙСТВО?»

ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЫСТРЕЛ ИЛИ ЗАЛП? 

«НЕМЕДЛЕННО СВЯЖИТЕСЬ С КРОНШТАДТОМ!»

ФАЛЬСИФИКАЦИЯ — ДЕЛО ОБЫЧНОЕ 

«“ЧЕЛЮСКИН” БЫСТРО ДРЕЙФУЕТ НА СЕВЕР…»

«КОРМА КРЕЙСЕРА УХОДИЛА В ШИПЯЩЕЕ, КАК ШАМПАНСКОЕ, МОРЕ…»

БУТАКОВ НЕ НУЖДАЕТСЯ В ЧУЖОЙ СЛАВЕ

КАК ЗАРОЖДАЛИСЬ МИФЫ

«А ЧТО, РАЗВЕ КОРАБЛИ ЕЩЕ В ТАЛЛИНЕ?»

«“ТУМАН” УШЕЛ В МОРСКУЮ ПУЧИНУ…»

«ТАК СЧИТАЛИ ВСЕ, КРОМЕ КОМАНДОВАНИЯ ЧЕРНОМОРСКИМ ФЛОТОМ»

СУВОРОВ ИМ НЕ УКАЗ!

РЕЗУЛЬТАТЫ АТАКИ — ДЕЛО РАЗВЕДЧИКОВ И ИСТОРИКОВ

«СЧИТАТЬ “ВЯЙНЕМЯЙНЕН” КРЕЙСЕРОМ “НИОБЕ”»

ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ…

ЛЕГЕНДАРНЫЙ КОМАНДИР ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ С-13

ЗАГАДОЧНЫЕ ОПЕРАЦИИ ВТОРОЙ МИРОВОЙ

МОРСКИЕ ТРАССЫ ДЛЯ ЛЕНД-ЛИЗА

СОГЛАСНО ДОКЛАДАМ КОМАНДИРОВ КОРАБЛЕЙ…

ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ЮБИЛЕЙ

«АВРОРА» НЕ «ДИАНА»

«СЧИТАЕМ ЦЕЛЕСООБРАЗНЫМ ОЗНАКОМИТЬ АВТОРА…»

ВЕРСИИ ГИБЕЛИ СУБМАРИНЫ

«ЖАЛЬ НАРОД, ДЛЯ КОЕГО ПРОШЛОГО НЕ СУЩЕСТВУЕТ»

ИЗ ПИСЕМ ЧИТАТЕЛЕЙ

ОБ АВТОРЕ